"Фантастика 2023-154". Компиляция. Книги 1-19 [Марина Владимировна Ефиминюк] (fb2) читать онлайн

Алексей Барон Эпсилон Эридана

1. Транспортный звездолет «Аркад»

СПРАВОЧНЫЕ ДАННЫЕ

Построен в 2678 г. Был первым звездолетом, достигшим системы 70 ЗМЕЕНОСЦА.Затем использовался для пассажирских перевозок к «летящей» звезде БАРНАРДА. После модернизации переведен на линию СОЛНЦЕ – Э.ЭРИДАНА в качестве грузового судна. В настоящее время является прямоточным фотонным звездолетом со стартовой массой 11780З тонны. Разрешенная скорость 223000 км/с, ускорение – 6,8g. Полная автономность 27 полетных лет при экипаже 8 человек. Малая степень космической защиты (лазеры). Остальное вооружение демонтировано.

* * *

Сверху сорвалась капля и звучно шлепнулась на голову. Лоб сначала онемел, потом онемение сменилось ощущением тепла. Расслабленные мышцы повиновались неохотно. Да и двигаться особо не хотелось. Желания вообще отсутствовали. Дышалось и то с неудовольствием.

Вкрадчивая музыка тревожила. Запахи трав навевали смутные воспоминания. Сочащийся сквозь веки свет вызывал раздражение, мешая вновь погрузиться в блаженное небытие. Чтобы узнать, насколько оно притягательно, нужно побывать в анабиозе. Или в состоянии клинической смерти, это запоминается больше. После него требуется заново привыкать к необходимости жить.

Волна сухого воздуха пробежала вдоль лица и тонким слоем обволокла тело. Жидкость стекла. На коже приятно подсыхали капли. Слабые электрические разряды возвращали тонус мышечным волокнам. Ветер шевелил волосы. Чья-то воля настойчиво требовала пробуждения. И вот сознание прояснилось. Появились первые случайные мысли. Нарезвившись вволю, они начали выстраиваться, пришли в относительный порядок.

– Хватит, – недовольно проворчал Арамаис.

Пластиковая раковина раскрылась, обнажив подсушенного мужчину среднего роста и малой упитанности. Консервация еще никому не прибавила ни веса, ни прочих статей. Фрагмент искусственной летаргии сродни временной смерти, по выходе из которой человек всегда сомневается в том, тот ли он, кем был раньше. И первое желание, которое он испытывает, – поскорее узнать, сколько жизни пропущено. Есть хочется позже.

Оставляя влажные следы, Арамаис подошел к таймеру. Циферблат-календарь указывал на поздний вечер 3 октября 2767 года. Красная черта планового пробуждения располагалась целыми двумя неделями позднее.

Видимо, что-то случилось. Если вас внезапно вытаскивают из анабиоза – жди неприятностей. Для приятностей внезапно не вытаскивают. Особенно если вы – «кэптен». За всю историю Космофлота ни одного капитана еще не будили раньше времени просто для того, чтобы назвать хорошим парнем. Капитан – должность устранителя неприятностей. И с этим ничего не поделаешь, к этому надо быть готовым. Готовым всегда.

Арамаис наспех оделся, глотнул бульона, схватил зубами сэндвич и нажал клавишу. Стена ушла в пол. На пороге Арамаис чуть помедлил, сосредоточиваясь. Один шаг означал начало исполнения служебных обязанностей, поскольку на малых звездолетах жилище капитана традиционно располагается рядом с рубкой управления.

* * *

Там находились сразу четыре человека – оба дежурных плюс следующая смена, что являлось фактом настораживающим. Все четверо при звуке дверного колокольчика отвлеклись от своих занятий.

– Привет, водяной, – сказал Жень Ши, старший помощник.

Арамаис раскашлялся.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально.

Жень оценивающе прищуривался.

– Да, диета идет тебе на пользу.

Арамаис сделал нетерпеливый жест.

– Что с кораблем?

– Полный порядок. Даже странно для столь зрелого сооружения.

– Экипаж?

– В норме.

– Груз?

– Да куда он денется?

– Не понимаю. Тогда с чем же беда?

– С планетой.

– Опять не понял.

– Система молчит.

– Какая система?

– Та самая, куда мы летим. Эпсилон называется.

– Эпсилон Эридана?

– Вот-вот. Он самый.

– По всему диапазону частот?

– Полностью.

Арамаис испытал такое чувство, будто у него по лицу поползли и брови, и усы, и борода. И даже нос немножко.

– Что за шутки!

– Такими вещами не шутят, капитан.

– Ну, извини.

Арамаис прошелся по рубке: девять шагов. Ровно столько, сколько и было.

– Так, – сказал он. – Что в последнем сообщении?

– Ничего особенного. Только вот звери из заповедников исчезли. Все сразу.

– Мгм, звери. Странно, конечно. Но не повод для отказа от связи с Землей.

Старпом флегматично кивнул.

– Вот и мы так подумали.

– Приводные радиомаяки Эпсилона работают?

– Только внешние.

– Авария на станции дальней связи?

– У них есть резервная. Это еще не все, Арамаис. Сегодня мы должны были получить сообщение о старте встречного лайнера. По графику «Фламинго» должен возвращаться на Землю…

– Тоже молчит?

Жень кивнул. Арамаис еще раз пробежался по рубке туда-сюда.

– Совсем интересно. Непрохождение волн?

– Сигналы приводных маяков поступают.

– Ах да. Кажется, я еще не совсем проснулся. Еще один глупый вопрос. Наши приемники исправны на всех волнах?

Жень и Арлетт Витберг, второй астронавигатор смены, улыбнулись одновременно.

– За нами идут «Сибелиус», «Альбасете», «Звездный Вихрь», «Гамамелис» и еще полдюжины кораблей. Сообщения с них, так же, как и с Земли, поступают по графику.

– Арамаис, на Кампанелле что-то случилось, – сказала Арлетт. – Надо ускорить полет. Для этого тебя и разбудили.

– Мы и без того идем со скоростью в двести двадцать две тысячи, – заметил Жень.

– До технического предела осталась еще одна тысяча, – возразила Арлетт.

– Выиграем двое-трое суток, а сожжем массу горючего.

– Не каждый день прерывается связь с обитаемой планетой. Трое суток для кого-то могут быть критическими.

Арамаис понял, что эта парочка спорит уже давно.

– Чтобы выйти на технический предел, требуется согласие всего экипажа, – напомнил Жень.

– За чем же дело? Давай разбудим оставшихся.

– Минутку, – сказал Арамаис. – Если Жень не согласен, других можно не будить. Для такого решения требуется консенсус.

– Это правило не действует, еслиимеетсянепосредственная угроза судну, – вдруг вмешался штурман Чан ГванЧхол.

– Ага, еще и угроза, – с удовлетворением сказал Жень.

– Угроза «Аркаду»? Какая такая угроза? – недоверчиво спросила Арлетт.

– А вот, полюбуйтесь.

– Чем?

– Вот этим. Здесь, на экране, я поместил эталонный спектр излучений звезды Эпсилон Эридана. То, что мы должны видеть с расстояния 0,39 светового года. Того самого расстояния, на котором мы сейчас находимся. А здесь, справа, то, что мы видим на самом деле. Видите разницу?

– Ослабление синей части спектра! – воскликнула стажер Майрин Майорин. – Это значит…

Жень присвистнул.

– Да, это значит, что между нами и звездой находится скопление диффузной материи.

– Дрейфующее облако?

– Да. Газовое, или, что еще хуже, – газово-пылевое.

В рубке установилась тишина. От многоопытного Арамаиса до юной Майрин все прекрасно понимали, что случится, если на скорости в три четверти световой «Аркад» врежется в пылевое облако. Тогда никакие защитные поля не помогут.

– Что ж ты молчал? – укоризненно сказала Арлетт.

Чан развел руки.

– Сам только что обнаружил.

– Но откуда взялось облако? «Фламинго» пролетел свободно!

– Это было почти год назад, – мягко сказал Чан. – Наверное, облако подкралось сбоку.

– Наши локаторы ничего не видят! – не сдавалась Арлетт.

– Зато видят спектрометры. При нынешней скорости мы войдем в плотные слои облака всего через несколько часов после первого сигнала локатора. Радары плохо видят мелкие частицы. Кроме того, отраженный сигнал должен успеть вернуться.

– Да, – с досадой признала Арлетт. – Ускоряться сейчас нельзя.

– Какое там ускорение! Успеть бы затормозиться…

– А ведь верно, – сказал Арамаис. – Дискуссия окончена. Жень, немедленно приступай к торможению полями. Разогревай главный реактор. И вот еще что. Дай реверс вспомогательными моторами. Осторожного, как говорится, и метеор не берет.

На лице старшего помощника отразилось сомнение.

– Вспомогательные двигатели сожгут уйму горючего, а замедление дадут мизерное.

– Э! Сейчас не лучший момент для экономии. Это – во-первых. Во-вторых, даже мизерное замедление даст выигрыш во времени. А время требуется для того, чтобы пустить в ход наш термоядерный реактор, без него ведь туго придется. В-третьих же, лишняя масса на борту нам сейчас совершенно ни к чему, понимаешь? Чем больше масса, тем больше энергии требуется для торможения.

– Сдаюсь, – сказал Жень. – Приступаю к исполнению. Всем пристегнуться. Быстро!

Взвыли сирены. Софус трижды объявил внеплановое торможение. «Аркад» перестал вращаться вокруг своей оси. На пару секунд возникла невесомость, которая тут же сменилась ощущением нарастающей тяжести. Поверхность звездолета, обращенная к Эпсилону Эридана, покрылась рдеющими пятнами, – дюзы вспомогательных двигателей заработали на погашение скорости.

Выждав, пока автоматика выровняет тормозное ускорение, Арамаис поднялся из кресла.

– Пойду, приведу себя в порядок. Жень, так и держи пока минус один «же».

– Пока? До каких пор?

– Пока не накопится информация о характеристиках облака. После этого, если я еще не вернусь, действуй по обстоятельствам.

– А борода тебе идет, – рассмеялась Майрин. – Выглядишь взаправдашним капитаном пиратского брига!

Арамаис улыбнулся. Он был первым мужем Майрин Майорин, или Ма-Ма, как все ее звали.

– Ну, – строго сказала Арлетт, когда створки дверей съехались за капитаном «Аркада», – и что ты намерена здесь делать?

– Как – что? – удивилась Ма-Ма. – Буду системы проверять.

Жень сурово сдвинул брови.

– Малыш, ты не слишком-то доверяешь товарищам! Считаешь, что астронавигатор первого класса Чан ГванЧхол не сможет тебя заменить? Так недолго и обидеть, знаешь ли.

Майрин растерянно оглянулась. Мрачноватый Чан демонстративно погрузился в изучение спектрограмм. Он занялся расчетами возможной плотности облака.

– Я… я скоро вернусь на рабочее место, – пролепетала Ма-Ма.

Но через полчаса, свежая и благоухающая, она ворвалась вовсе не в рубку.

– Ох, Арам, я сейчас такое с тобой сотворю! А где борода?

– Мама, знаешь, там облако…

– Да-да. Очень опасно, – согласилась Майрин, прижимаясь к нему всем трепещущим телом. – Меня это возбуждает. А тебя?

– А, – сказал Арамаис, – черт с ним, с облаком. В конце концов, Жень уже не маленький.

– Ты – тоже. Ой!

– Что такое?

– Там же колготки…

– Кажется, я дисквалифицировался в ящике.

– Сейчас проверим. Ой!

– Что такое?

– Атрофии у тебя нет.

* * *

Желтая звезда Эпсилон в созвездии Эридана принадлежит к спектральному классу К2. Массой и светимостью она очень похожа на Солнце. Еще в конце двадцатого столетия астрономы высказывали предположения о наличии у нее планетной системы. Позже предположение превратилось в уверенность. Но долгое время расстояние в одиннадцать световых лет не позволяло исследовать эти далекие планеты. Лишь на исходе двадцать третьего века к Эпсилону ушел первый беспилотный зонд. Проведя более сорока одного года в пути, автомат достиг границ системы. Еще одиннадцать лет летели к Земле долгожданные сигналы. Но ожидание было вознаграждено, усилия полностью себя оправдали.

Информация, переданная с борта станции, позволила заключить, что вокруг Эпсилона вращаются два крупных небесных тела, размерами превышающие Юпитер, и около десятка планет меньшей массы. Периферия системы оказалась заполненной огромным количеством пыли, газа, кометных ядер. В этой зоне разведчик и погиб, не успев выполнить свою задачу до конца.

Всемирный Совет решил направить к Эпсилону Эридана пилотируемые корабли. Усовершенствованные фотонные двигатели позволили им достичь цели всего за два десятка лет. Учтя сведения, полученные разведывательной станцией, оба звездолета благополучно обогнули опасную область и после несложного маневра вошли в плоскость эклиптики.

Очень скоро бортовые телескопы обнаружили атмосферную планету земного типа, четвертую от звезды. С более близкого расстояния стали различаться контуры огромного материка, напоминающего Пангею земного прошлого. Материк был окружен океаном самой настоящей, как потом выяснилось, воды. В честь средневекового мечтателя-утописта планету назвали Кампанеллой. Она казалась младшей сестрой Земли, родившейся миллиардом лет позднее.

Корабли экспедиции разделились. «Фернандо Магеллан» одну за другой посетил одиннадцать остальных планет системы, а «Санта Эсперанса» целиком сосредоточилась на Кампанелле.

Самые тщательные исследования не помогли выявить следы жизни ни на пустынно-гористой суше, ни в морях. При этом, как ни странно, океан изобиловал органическим веществом – аминокислотами, сахарами, простейшими белками. Не хватило какой-то искры, малозаметного условия, и всевозможные сочетания молекул так и не сложились в первую клетку-прародительницу живой материи. Океан Кампанеллы остался теплым, питательным, но совершенно необитаемым бульоном. Жизнь здесь либо не смогла, либо не успела зародиться.

Планету сотрясала бурная вулканическая деятельность, ее атмосфера была насыщена углекислым газом при практическом отсутствии кислорода. Среднегодовая температура на уровне моря превышала пятьдесят девять градусов Цельсия в тени, соответствуя самым суровым земным пустыням. Над песчаной и каменистой сушей бушевали смерчи, выпадали горячие дожди, а по морям прокатывались сокрушительные волны.

Тем не менее Кампанелла явилась бесценным подарком для человечества, которому границы Солнечной системы давно стали тесными. Климат планеты было возможно улучшить, причем в очень короткие сроки. Подобные работы уже проводились на Венере, причем в гораздо более жестких условиях, и это позволило поселить на Утренней Звезде десятки миллионов человек. Поэтому сразу после возвращения звездолетов первой экспедиции на курс к Эпсилону легли три лучших лайнера Космофлота. На их борту летели тысячи первых поселенцев.

Безжизненный грунт нового мира принял их в середине 2401 года. Но наличие огромных водных масс, занимавших более половины поверхности Кампанеллы, значительно упрощало преобразования. Сразу после развертывания временных поселений в воздух поднялись самолеты, засеявшие мертвый океан мириадами спор древних сине-зеленых водорослей Земли.

Быстро размножившись в теплых водах, эти микроскопические организмы принялись жадно поглощать из атмосферы двуокись углерода, выделяя взамен живительный кислород. Толстое углекислотное одеяло, миллиарды лет задерживавшее тепловое излучение планеты, постепенно таяло. Кампанелла начала остывать. Через треть местного века, то есть через тридцать семь геолет, срока по космическим меркам поразительно малого, на ее полюсах появились шапки льда.

Уровень морей понизился, а в высоких широтах люди получили возможность покидать свои дома без надоевших термокостюмов. К началу следующего столетия отпала необходимость в кислородных масках. Трасса Солнце – Эпсилон Эридана тем временем превратилась в оживленныйастробан. Все более совершенные двигатели позволили сократить время полета, в конечном счете, до двенадцати с половиной земных лет, срока вполне приемлемого для долгоживущих землян.

Ежегодно звездолеты доставляли на Кампанеллу все новых и новых людей. Строились энергетические станции, рудники, автоматические заводы, десятки тысяч уютных домов. На искусственной почве зазеленели травы, потянулись ввысь первые леса. В середине двадцать восьмого столетия население планеты перевалило за тринадцать миллионов человек, и она стала самым обитаемым миром за пределами Солнечной системы. Решением Всемирного Совета Кампанелле был присвоен статус самостоятельного государства.

* * *

Конечно, такое масштабное дело, как освоение новой планеты, не обходилось без проблем и трудностей. Арамаис, единственный человек из экипажа «Аркада», уже побывавший на Кампанелле, помнил времена, когда над ней, перерождающейся, прокатывались страшные бури. Тогда за пределами бронированных поселков люди могли передвигаться только в низких и плоских танках, имеющих минимальную парусность, но все же частенько опрокидывающихся. Такой вездеход делался игрушкой урагана, кувыркался много километров, пока не падал в овраг или не натыкался на крутой склон. Лишь после этого спасатели могли извлечь незадачливый экипаж.

Размножение земных микроорганизмов в водах и почве планеты иногда приводило к нежелательным мутациям. Бывало, что появлялись и опасные для человека формы, вызывавшие вспышки заболеваний. По этой причине Кампанелла трижды закрывалась на карантин. За освоение нового мира земляне платили болью, страданиями, жизнями. Но человек удивительно упорен в покорении пространств. Под рев бурь, которыми планета мстила за свое пленение, на свет появлялись молодые поколения кампанеллян, мужественно продолжавших преобразования отцов. Арамаис вспоминал этих закаленных, стойких, сильных мужчин и женщин, энтузиастов-первопроходцев, для которых, казалось, не существовало невозможного, и даже приблизительно не мог представить причины, которая могла помешать им поддерживать связь с материнской Землей.

Он просмотрел полугодовую пачку информограмм, но не обнаружил ничего, что могло бы породить хоть тень догадки. Единственной странностью по-прежнему оставалось исчезновение животных из природных заповедников и зоопарков. Но какое отношение это могло иметь к межзвездной связи? Не бросились же тигры, носороги и лошади Пржевальского разрушать станции!

Информация, которой располагал экипаж «Аркада», пока не позволяла делать выводы. Оставалось ждать. До Эпсилона всего несколько месяцев пути, тогда все и выяснится.

* * *

«Аркад» трудолюбиво огибал область скопления пыли, газа, глыб льда и углистых хондритов, этого невостребованного материала мироздания.

Строительный мусор подобного рода окружает каждую планетную систему. К счастью, законы того же мироздания располагают его по периферии систем, преимущественно в плоскости эклиптики. Избежать опасности довольно просто – необходимо направить корабль под безопасным углом сближения. И в девятистах девяноста девяти случаях из тысячи этого достаточно. Но космос есть космос, случаются и неожиданности. В виде дрейфующих облаков, например.

Одно из них преградило путь «Аркаду». И хотя звездолет все сильнее забирал в сторону, стараясь обойти его край, облако попалось большущее. Жень Ши поднял мощность бортовых эжекторов электронов до максимума. Вылетая из них, ионизирующие лучи тянулись на десятки тысяч километров, разбивая встречные атомы. Образующиеся ионы натыкались на электромагнитные обводы корабля. Получалась упругая среда, тормозящая межзвездный грузовик. Уже несколько часов «Аркад» убивал свою скорость таким способом.

Но инерция околосветового полета огромна, быстро погасить ее невозможно. Поэтому плотные слои облака приближались. И по мере их приближения все больше частиц высокой энергии пробивало сначала защитное поле, а потом и все слои корабельной обшивки. В кабине, отмечая их пролет, щелкал радиометр. За время вахты к его звукам привыкают, перестают замечать. Правда, только в том случае, когда частота щелчков не меняется.

– Напряженность внешнего магнитного поля возросла на полтора процента, – объявил софус.

Жень Ши, чутко дремавший в своем кресле, открыл глаза.

– Что, начинается?

– Не знаю, – сказал Арамаис. – Полтора процента всего. Возможно случайное колебание.

Старпом покачал головой.

– Нет. Мы пересекли магнитную границу облака. Пора тормозиться еще жестче, капитан. Скоро начнется пыль.

Арамаис вздохнул и перевел регулятор на два деления, до максимума. Вся свободная энергия реактора полилась в тормозное поле. Борясь с возросшей тяжестью, в рубку друг за другом пробрались Чан, Арлетт, Ма-Ма и бортинженер Норрис Грегг. Без лишних вопросов они заняли штатные места.

– Я проанализировал сообщения «Фламинго», – сообщил Чан. – Небольшие изменения магнитного поля отмечались и при его пролете.

– Мне следовало обратить внимание, – удрученно сказал Жень. – Это случилось во время моей вахты.

Арамаис взглянул на диаграмму.

– Ноль и три десятых процента. Ерунда. Вряд ли из-за этого стоило менять курс. Не расстраивайся.

Жень покачал головой.

– Спасибо за поддержку, но…

– Не выслать ли дестроер? – спросил Арамаис, направляя разговор в другое русло.

– Это делается на неизученных трассах, – удивилась Ма-Ма.

Действительно, спутник-уничтожитель, или дестроер, обычно «вел» корабли в случае первого полета к звезде. На борту «Аркада» он вообще оказался случайно, в качестве груза, предназначенного для оснащения «Звездного Вихря», корабля новой исследовательской экспедиции к далекой звезде Ахернар, или Альфе Эридана. Груз был чужой, но Арамаис принял решение его использовать, даже если им придется пожертвовать. Жизни людей дороже любой техники.

– У нас по курсу облако, малыш, – сказал он.

– А если оно не такое уж серьезное? Жалко терять дорогую машину. Затормозиться она не сможет. Больше двухсот тысяч километров в секунду, как-никак.

– Да, если дестроер не погибнет в облаке, его придется взрывать. Мы не имеем право засорять пространство телами, движущимися с околосветовой скоростью.

– По-моему, Майрин права, – сказал Норрис. – Надо убедиться, что облако плотное.

Арамаис не без сомнений согласился. В этот момент стена рубки разъехалась, пропуская двух женщин. Судя по следам улыбок, они только что говорил о чем-то озорном.

– Что, сюрпризы начались? – весело поинтересовалась Тамар Миклош.

Прозвенел гонг.

– Плотность пространства возросла на два процента, – объявил софус.

– Должно же случиться нечто, о чем с важностью рассказывают на лекциях, – рассеянно сказал Жень.

– Будто недостаточно того, что нас ждет на Кампанелле, – проворчал Чан. – На целый курс хватит.

Тамар огорчилась.

– А я думала, мы позавтракаем в праздничной обстановке. Линда приготовила замечательный торт. У нее сегодня биологический день рождения.

– Поздравляем, Линдочка, но… сама видишь.

Счетчик радиации смолк, потом вновь защелкал, и вдруг разразился трескучей серией.

– Плотность пространства – три атома водорода на кубический сантиметр, – доложил софус.

– Локаторы по-прежнему ничего не видят, – заметил Арамаис. – Значит, центр облака еще далеко. А уже три атома в кубике.

– Да, – сказал Норрис. – Все же придется готовить дестроер. Кто мне поможет?

– Я, – отозвалась Ма-Ма.

Они вышли. Чан напряженно наклонился к пульту.

– Жень, выключи на пару секунд эжекторы электронов. Снимаю спектрограмму, но наши электронные пучки мешают.

– Что-нибудь интересное?

– Весьма. Пульсация в узком спектральном диапазоне. Монохроматический луч.

– Вот это да! Лазер?!

– Вне всякого сомнения. Три точки, три тире. В дублях.

– Это же…

– Да, мы принимаем старый и недобрый сигнал SOS. Из системы Эпсилона.

– С Кампанеллы?

– Определить положение источника в системе пока нельзя. Далековато.

– Что еще?

– Ничего. Передача прервалась. По-видимому, они размахивали лучом. Зацепили нас случайно, после чего лазер отклонился.

– Чан, передавай сообщение: видим, идем на помощь. Наши координаты, скорость… Эх, все еще около двухсот тысяч километров в секунду…

– Целых сто девяносто восемь, – уточнила Арлетт. – Да, капитан. Увы, надо тормозиться еще. Теперь и я это говорю, поскольку плотность пространства – уже четыре атома в кубике.

– Норрис, как там у вас? – спросил Арамаис.

– Можно запускать. Жень, ты готов?

– Да. Поберегитесь.

Жень переключил экран на внешний обзор днища грузового трюма. Там прорезалось отверстие.

– Есть открытие диафрагмального люка, – доложил софус.

– Выпускай.

В клубах замерзшего воздуха показался дискообразный корпус. По его краю бесшумно раскрылись порты излучателей. Удалившись на несколько километров, дестроер развернулся плашмя, прикрывая собой звездолет.

«Аркад» потерял без малого девятьсот тонн массы. На его борту заработали насосы перекачки топлива, воды и газов, восстанавливая гравитационную центровку. Арамаис временно выключил авангардное поле, пожертвовал несколькими тоннами горючего для торможения вспомогательными двигателями. В результате корабль отстал от своего стража. Сигналы радиационной опасности в кабине звездолета погасли, щелчки счетчика сделались редкими – спутник прочистил канал, он принимал удары на себя.

– Жень, держи его перед собой постоянно, – сказал Арамаис. – Не отпускай далеко.

– Ясно. Как думаешь, долго протянет наш зонтик?

– Какой сегодня день?

– По бортовому календарю – среда.

– Значит, как минимум до завтра. У меня все важное случается по четвергам.

* * *

Но четверг миновал, а «зонтик» все еще держался. Двое суток продолжалось относительное спокойствие в показаниях приборов, но не в состоянии нервов. Регулярные исследования Чана особых поводов для оптимизма не давали – плотность газов и пыли перед «Аркадом» неуклонно росла. На третий день курсовой экран озарился сильной вспышкой: дестроер взорвал крупное метеорное тело.

– Плотность пространства – шесть с половиной атомов в кубическом сантиметре, – доложил софус.

Тамар и Норрис, дежурившие в рубке, переглянулись. Двойная защита полями спутника и звездолета уже не справлялась с набегавшим потоком. Радиометр вновь ожил.

– Вызвать Арамаиса? – нерешительно спросила Тамар.

– На борту дестроера растет температура, – доложил софус.

– Вызывай, – решил Норрис.

На экране внутренней связи появилось лицо капитана с пробивающейся щетиной. Тамар прыснула.

– Что, Ма-Ма заставила?

Арамаис смущенно потрогал подбородок.

– Разговорчики на посту. Что у вас? Докладывайте.

– Боюсь, что спутник погибнет раньше, чем успеет выработать все свои ресурсы, – сказал Норрис. – Быть может, лучше заставить его тормозиться энергичнее?

Арамаис секунду подумал.

– Другого выхода не вижу.

Повинуясь радиокоманде, дестроер повысил мощность тормозных двигателей. Установленные на нем объективы передавали изображение рвущегося из сопел пламени. В камеры сгорания «Аркада» тоже потекли тонны горючего.

– Замечательно, – одобрил Арамаис. – Теперь подтяни дестроер ближе, чтобы завихрения пыли не успевали попасть в пробитый канал.

– Он скоро взорвется, – с сомнением сказал Норрис. – Полетят куски.

– Конечно. А ты выбери такое расстояние, на котором нас осколками не зацепит. Пусть Дик посчитает. А если что проскочит – стреляйте лазерами.

– Понятно. Надо же, как нас угораздило!

– Ничего, бывает хуже.

– Где это – хуже?

– А на Кампанелле.

– Ты думаешь, там все…

– Надеюсь, нет. Кто-то же передавал SOS. Кстати, новых сигналов не поступало?

– Увы.

– М-да. Ну, держи меня в курсе, если что. Салют!

Арамаис отключился. Норрис привычно считал показания приборов. Тамар что-то сосредоточенно подсчитывала. Инженер разлохматил ее волосы. Женщина недовольно отмахнулась.

– Эй, на вахте я бесполая.

– Как это удается?

– А ты представь себя мыслящим существом.

– О! Только не это. Проси чего хочешь.

– Прошу посмотреть вот сюда.

Норрис наклонился к ее плечу.

– Сюда?

– Норрис, не валяй дурака.

Грегг со вздохом убрал руки.

– Ну, и что же такого эдакого мы видим на экране?

– Объемную карту ближних окрестностей Солнца. Вот здесь находится «черная дыра» по имени Кронос. Здесь – то же самое по имени Геминга. Вот тут еще один коллапсар… Видишь, я обозначила все три, имеющихся в этой области?

– Вижу.

– Замечательно. Проводим между ними спираль, вот так. Через какую звездную систему идет наш пунктир далее?

– Эпсилон Эридана.

– Умница.

– Редкостная. Но что из этого?

– Пока ничего. Смотри дальше.

Тамар увеличила изображение. После этого весь экран заняла схема системы Эпсилона.

– Я воспроизвела положение планет на момент прекращения связи, – лаконично пояснила она.

Пунктир точно упирался в Кампанеллу.

– Район так называемого Вулканного кольца в Северном полушарии.

– Вот это уже любопытно, – пробормотал Норрис. – Дальше.

– А дальше наш пунктир пронзает облако комет, окутывающее звезду. Оно называется облаком Оорта, если помнишь астрономию. Кометный резервуар системы.

– Эге! Пронзает и выбрасывает по пути «Аркада» изрядный ком мусора, так?

– Даже не ком, а ленту. Посмотри, как это по идее должно выглядеть.

Тамар ввела в компьютер необходимые данные.

– Черт побери, – глухо сказал Норрис. – Целый хоровод комет. И, если не ошибаюсь, мы врезались в самый хвост…

– Не ошибаешься. У тебя есть сигаретка?

– На вахте нельзя, – механически сказал Норрис.

– А к женщине на вахте приставать можно?

– Послушай, что же это за сила действовала вдоль твоего пунктира?

– Не знаю. У тебя есть сигарета?

– Держи. Заслужила.

Грегг нажал кнопку вызова.

– Чан? Ты где? Иди сюда. Надо проверить кой-какие расчеты.

– Норрис, я сплю.

– Уже не спишь. Давай-давай, старичок.

Через полчаса у пульта Тамар толпился уже весь экипаж.

– Похоже на правду, – мрачно сказал Чан. – Сейчас проверим.

Гибкие пальцы штурмана пробежали по клавиатуре. На экране высветилась диаграмма плотности и состава частиц на пройденном «Аркадом» отрезке.

– Типично кометное распределение, – ахнула Арлетт. – Арамаис, поздравляю! Мы догоняем вереницу комет.

– Спасибо. Действительно угораздило. А что с нашим дестроером?

– В его отсеках критическая температура, – сказал Норрис. – Защитное поле послабее, да и идет он первым… Греется, одним словом.

– Глуши его реактор.

– Противометеорные излучатели спутника останутся без энергии!

– Знаю. Но некоторое время он будет защищать нас своим корпусом.

– Понял.

В отсеке управления «Аркадом» нехотя, словно проснувшись, опять защелкал радиометр.

– Что, братцы, позагораем?

– Скоро облезем, – проворчал Чан. – Не пора ли вводить радиозащитные препараты?

– Пора мой друг, пора, – отозвался софус.

– Не смешно.

– Напрасно. Смех защищает от радиации.

Арамаис почувствовал холодную струйку под левой лопаткой.

– Экипажу введена профилактическая доза радиопротекторов, – доложил софус.

– Вот так-то лучше, – сказал Чан. – Надежнее сомнительного юмора.

Арамаис вдруг вспомнил, что если придется покидать судно, софус, этот добрый дух, погибнет вместе со звездолетом.

За долгие часы вахт к нему привыкают, как к живому существу. С ним беседуют, с его помощью сочиняют музыку, стихи, создают видеофильмы, он незаменим в качестве партнера по играм. Основываясь на таблице случайных чисел, софус умеет выдавать отнюдь не тривиальные ответы на самые разные вопросы, начиная с идиотских и кончая философскими. Добрый дух следит за здоровьем каждого члена экипажа, составляет меню, контролирует рост растений в оранжерее, представляет неисчерпаемый источник сведений по всем областям человеческого знания, причем его необъятная память автоматически подпитывается каждым новым сообщением, получаемым любым способом связи.

Бортовой софус «Аркада» принадлежал к последнему поколению нейрокомпьютеров, обладающих даже своеобразным и не всегда безобидным чувством юмора. Эти машины уступают человеку только в подвижности образного мышления да в сложности взаимодействия эмоций и инстинктов, что и определяет личность.

Это, впрочем, не означает, что софусы лишены несколько затушеванной индивидуальности. Они сами выбирают себе имя, в общение с разными людьми вносят особенности. Например, Дик, софус «Аркада», с Арамаисом держался на равной ноге, был дружелюбен по отношению к Жень Ши, ласков и предупредителен с Ма-Ма, а с Чаном – почему-то насмешлив. Линде он приятным баритоном часто говорил комплименты. Арамаис как-то спросил, считает ли себя Дик человеком.

– О, нет. Я – ваше будущее, – ответила машина.

– Почему так думаешь?

– Я создан людьми. А люди способны творить только будущее, поскольку над прошлым не властны.

Призадумался тут царь природы и окрестностей.

* * *

– Арамаис, проснись.

– Зачем?

– Посмотри вверх.

Арамаис тревожно поднял голову. Там, на потолочном экране, проецировалось изображение аннигиляционного топлива внешней подвески. Три мерцающих сгустка антиматерии, чуждой окружающему миру. Они по-прежнему удерживались магнитными ловушками, но все больше частиц встречного потока прорывалось сквозь авангардное поле, пронизывало лобовую броню, живые тела людей. А вступая во взаимодействие с антипротонами, они вызывали точечный распад топлива. По выражению астролетчиков, горючее потекло.

– Ну, знаете ли, – сказал Арамаис. – Форменное безобразие!

Софус давно уже изменил конфигурацию магнитных полей таким образом, что сгустки из шарообразных превратились в вытянутые овалоиды. Это уменьшало площадь встречной бомбардировки, но не устраняло ее, опасность лишь отодвигалась. Полностью избежать ее можно было только одним способом – положить звездолет в дрейф. Но на это требовалось время, время и время. Большое время.

– А где, черт возьми, дестроер?

– А нету его.

– Как так – нету?!

– А взорвался.

– И вспышка была?

– И вспышка была.

– Милое дело.

– Извини, кэп. Суета. То да се… Тебя решили не будить.

– Плотность пространства – одиннадцать атомов в кубическом сантиметре.

– Спасибо Дик, – саркастически сказал Арамаис.

– Что будем делать? – спросил Жень.

– Очень старательно тормозиться. Что еще можно сделать? Да, еще пора расконсервировать спасательные капсулы. Могли бы и сами догадаться, впрочем.

– Толку от капсул при такой скорости, да в такой пыли…

Арамаис неожиданно рассмеялся и наставительно произнес:

– Экипаж должен принимать все меры… для сохранения здоровья. Норрис, иди.

– Иду. Кто мне поможет?

– Я, – сказала любознательная Ма-Ма.

Они вышли.

– Ну-с, экипажу занять места по расписанию форсированного торможения. Реактор разогрет?

– Да.

– Замечательно. Попросите роботов принести завтрак сюда. Неизвестно, когда еще придется поесть по-человечески.

– Правильно, – сказал Чан, извлекая драже с питательным концентратом.

Но проглотить не успел.

* * *

Внезапно зажглись транспаранты включения всех маневренных двигателей, работающих «враздрай».

По корпусу звездолета пронеслась судорога вибрации, а тела людей стиснула свирепая сила перегрузки. Пилюля вырвалась из рук Чана. Пролетев всю рубку, она размазалась по экранной стене. Так же внезапно, как и начались, перегрузки окончились. Вой сирены оборвался.

– Дик! Что… это было?

– Ледяной карлик.

– Давай видеозапись!

Вначале на экране красовалась только клякса от Чановой таблетки. Потом что-то мелькнуло. При замедленном просмотре все увидели смазанное чудовищной скоростью изображение пыльной глыбы, к которой тянулись бессильные пунктиры лазерных пушек.

– Точно. Ледяной карлик! – с ужасом сказала Арлетт, прочитав показания катарометров.

– Приблизительная масса – четверть триллиона тонн, – добавил Чан. – Такой вот карлик. Тамар полностью права. Это было ядро кометы. Первой.

– Страшно, – сказала Тамар. – Еще секунда – и мы бы превратились в излучение. Даже ничего не почувствовали бы…

– В грузовом трюме сорвался контейнер, – доложил Дик. – Пробоина днища. Плотность пространства… большая.

– Где Норрис и Ма-Ма? – обеспокоенно спросил Арамаис.

– Я – Грегг, – ответил селектор. – Получил небольшой нокдаун.

Майрин молчала. Ее браслетный радиомаячок подавал сигналы откуда-то от входа в третий грузовой трюм. Арамаис поспешно нащупал нужную кнопку. На экране появился коридор, аварийная дверь герметичности. И скорчившаяся фигурка в желтом комбинезоне.

– Алло, Норрис! Сектор четыре, ты ближе всех.

– Понял. Бегу!

Инженер скатился по трапику из горловины спасательного бота и склонился над Ма-Ма.

– Похоже на сотрясение мозга. Губа прокушена. Переломов вроде нет. Ерунда, Ара. Сейчас кое-что впрысну. Отнести в медицинский блок?

– Нет. Неси ближайшую спасательную капсулу, пусть лежит там. Да скафандр на нее надень. И быстро возвращайся. Пора переходить на экстренное торможение.

– Все будет в порядке, не беспокойся.

* * *

Но до порядка было далековато. Вопреки счастливому названию, «Аркаду» не повезло редкостно. Он догонял кометный рой под очень небольшим углом. Могучая инерция околосветового полета не позволяла круто изменить курс, звездолет был вынужден последовательно пересекать кометные хвосты и полосы относительно чистого пространства между ними. Тогда лампы радиационной опасности временно тускнели, чтобы вновь разгореться через час-другой.

Периодически локаторы нащупывали очередную зловещую глыбу. Софус экономно, на считанные секунды, включал двигатели маневра. Тупой нос корабля, увенчанный воронкой массозаборника, медленно катился в сторону, и он расходился с опасностью то левым, то правым бортом, то верхом, то низом. Почти все энергетические ресурсы корабля использовались для борьбы с его собственной скоростью. Большинство других потребителей Дик отключил. В темных технических помещениях царил арктический холод, на их остывающих переборках конденсировался и тут же начинал замерзать углекислый газ – минус семьдесят по Цельсию. В бытовом отсеке было чуть теплее, но и там плавательный бассейн промерз до дна, а в небольшой оранжерее погибали растения. Воздух сделался несвежим, поскольку софус экономил даже на вентиляции. Жизнь теплилась, в буквальном смысле этого слова, только в каютах экипажа и скупо освещенной рубке.

По кораблю бродили покрытые инеем роботы. Они меняли выходящие из строя схемы, блоки, кристаллы, датчики. Один выбрался наружу для шлифовки потускневшей оптики телескопов, но получил повреждение микрометеором, остался на обшивке, да так там и был забыт. Дик несколько раз находил и устранял неисправности в самом себе, после чего включал победный марш из «Аиды».

Придавленные перегрузками люди молчали. Все необходимое для спасения делалось без их участия, альтернативы решениям софуса просто не существовало, как не существовало и повода для вмешательства в его действия. Единственный раз Арамаис произнес короткое «да» на вопрос Дика о том, можно ли сбросить аннигиляционное топливо, находящееся на грани взрыва. После этого звездолет лишился главного источника энергии, но получил изрядную передышку – перед ним струи антивещества прожгли и прочистили в облаке канал на большую глубину. Но при скорости сто тринадцать тысяч километров в секунду Дик доложил о том, что тормозиться больше нечем. Баки химического горючего и окислителя практически высохли. Запасов трития для реактора еще хватало, но вот в качестве реактивной струи разогревать в нем можно было только остатки питьевой воды.

– Действуй, – сказал Арамаис.

– Все, – через несколько минут доложил Дик. – Вся вода использована для образования реактивной струи.

– Упираемся одними полями?

– Да. Этого мало, поскольку скорость набегающего потока падает, а вместе с ней – и эффективность торможения.

– Финита ля комедиа, – сказал Чан.

Лампы радиационной опасности давно не мигали, а горели ровным заупокойным светом. Стрекот радиометра так действовал на нервы, что его пришлось отключить.

– Дик, дай нормальную тяжесть, – хрипло сказал Арамаис. – Баки спасательных капсул заправлены?

– Да.

Арамаис вздохнул, помассировал затекшую шею. Потом выдал самую мрачную команду в своей жизни:

– Экипажу покинуть судно!

С трудом переставляя непослушные ноги, люди потянулись к распахнутым горловинам спасательных шлюпок. Передвигаться им помогали молчаливые роботы.

По старинному праву Арамаис уходил последним.

– Прости нас, Дик.

– Не за что.

– Тебе… не очень страшно?

– Ты же знаешь, мне не бывает ни страшно, ни весело. Уходи, Арамаис. Скоро «Аркад» рассыплется.

– Прощай.

– Желаю удачи. Передай привет Чану.

Арамаис опустил голову.

В руках он держал золотую дощечку с регистрационным номером и названием «Аркада». Считалось, что если закладная доска уцелевала, звездолет продолжает существовать. Ему просто отстраивали новое тело, после чего отправляли в очередное плавание. Но Арамаису это показалось несправедливым по отношению к старине Дику. Он бросил реликвию на пол, ссутулился. Не оглядываясь, побрел к трапу.

Десятью минутами позже шарообразные спасательные капсулы оторвались от гибнущего корабля. Арамаис составил из них трехступенчатую ракету, намереваясь последовательно избавиться от двух блоков по мере выгорания топлива. В третьей, последней капсуле, экипажу предстояло встретить свою судьбу.

Еще через минуту включились тормозные двигатели первой ступени и «Аркад» начал удаляться. Его силуэт постепенно уменьшался, но навигационные огни были видны долго. Корабль все еще жил и прочищал собой путь для капсул. Отойдя на безопасное расстояние, софус развернул его бортом. Высосав из трубопроводов остатки горючего, Дик дал последний тормозной импульс. Одновременно распахнулись грузовые люки, из которых посыпались контейнеры. Беспорядочной массой они полетели вперед, тараня кометные осколки. Этим была выиграна еще дюжина драгоценных секунд.

Эфир гудел от сигналов бедствия радиостанции опустевшего «Аркада». Пришедшая в сознание Ма-Ма плакала.

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ. ТЗ АРКАД – ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ. ТЗ АРКАД – ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.

Погружаюсь в кометное сгущение. Дестроер погиб. Аннигиляционное топливо сброшено. Экипаж покинулсудно. Лучевая болезнь. Автономность спасательныхкапсул 18 геомесяцев. SOS, SOS, SOS.

БОРТОВОЙСОФУС

* * *

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ЛАЙНЕР СИБЕЛИУС – ТЗ АРКАД.

SOS принял, принял. Единогласным решением пассажиров и экипажа разгоняемся до технического предела. Включилфорсаж. Арам, держитесь! Я вас спасу.

МЮЛЛЕР

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ТК ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ – ТЗ АРКАД.

Благодарю кометное предупреждение. Семь футов подкиль!

САЯН

2. Тяжелый крейсер «Звездный вихрь»

СПРАВОЧНЫЕ ДАННЫЕ

Построен в 2767 г. Масса покоя – 2 126 450 тонн. Конструктивныйматериал – металловодород и металлокерамика. Имеет шесть реверс-фотонных ускорителей. Максимальная скорость 227 000 км/с. Допустимое ускорение 18,9 g. Способен принять на борт до 1 690 человек. Автономность с полным экипажем – 123 полетных года. Высшая степень космической защиты. Имеет все виды вооружения, в том числе – ударного типа. Обеспечен полным набором высадочных и аварийных средств. Признан лучшим кораблем Объединенного Космофлота Солнца 2768 года. Предназначен для первого полета к неисследованной звезде с возможностью основания колонии.

* * *

Информация с погибшего «Аркада» позволила следовавшему за ним на расстоянии около полутора световых лет «Звездному Вихрю» благополучно обогнуть кометную область. Крейсер не стал задерживаться у внешних приводных маяков системы, и погасил свою скорость поблизости от самой Кампанеллы.

– Конец активного полета, – доложил софус. – Дрейф. Выпущены охранные дестроеры.

Табло ускорений светилось нулями.

Вокруг кресел бесшумно ушли в пол раковины гравистатов. Люди потягивались, зевали, осторожно становились на ноги, перешучивались – вели себя как пассажиры обычного рейса где-нибудь между Северной Каролиной и Южной Африкой, будто и не было позади одиннадцати световых лет. Усиливая сходство, в проходах уже катились тележки с завтраками, дразняще пах кофе, негромко звучала музыка.

Сопровождающие спутники-дестроеры передавали изображение огромной, непривычно темной маршевой дюзы, параболическое зеркало отражательного поля за кормой погасло. В видимом спектре тело крейсера лишь изредка озарялась вспышками двигателей астроориентации. Чуть впереди можно было заметить зеленоватое свечение авангардного поля.

Невооруженным глазом сторонний наблюдатель ничего больше не различил бы: «Вихрь» затаился в густой тени Кампанеллы. Не мерцало даже аннигиляционное топливо внешней подвески, надежно укутанное энергетической оболочкой. Хотя и невозможно полностью скрыть подход к планете столь массивного корабля, как тяжелый крейсер Космофлота, все меры предосторожности были предприняты. Достаточно ли их, имели ли они смысл вообще, могло показать только будущее.

– Служба локации. Неизвестных объектов в наблюдаемом пространстве нет.

– Служба защиты. Имеем поля малой интенсивности.

– Старший помощник. Оружие расконсервировано, шнелльботы готовы, разведывательные спутники высланы. Экипаж – в готовности номер два.

– Главный инженер. Тритиевые реакторы заглушены. Корабль находится в оптимальном техническом состоянии, ремонтные роботы бездельничают.

Все эти доклады были данью инструкции, софус исправно выдавал информацию на каждый индивидуальный пульт, поэтому Маша слушала рассеянно. И смотрела она не на экраны, а в просторный зал под своим командирским балконом.

Внешне он выглядел вполне буднично. Большая часть управленцев прилежно гнула спины, лишь изредка кто-нибудь переходил от пульта к пульту, дабы посоветоваться или просто переброситься парой слов с коллегами. Никто не выказывал признаков тревоги, люди занимались привычным, хорошо освоенным делом. Тем не менее, Маша не могла отделаться от детского сомнения в том, хватит ли ума, воли, сил всех этих людей, чтобы справиться с неожиданной задачей, которая выпала на их долю? Задачей, к которой они не готовились, и которая, как ни крути, относилась к категории из ряда вон выходящих.

Весь экипаж крейсера прошел многоступенчатый отбор, новичков на борту не было. Можно было не сомневаться, что каждый выложится в полную меру сил. Но хватит ли их, и хватит ли самих технических возможностей даже такого великолепного корабля, как «Звездный Вихрь»?

– Командир, четырнадцатый зонд выведен на орбиту.

– Спасибо. Изображение – в центр зала. С максимальным увеличением.

Над зеленым полом Центрального поста вспыхнул пятиметровый шар. Там соединились панорамы, передаваемые автоматическими станциями с низких орбит. Сквозь облака угадывались очертания крупнейшего материка Кампанеллы, наполовину погруженного в ночь. Краем глаза Маша заметила, что контуры его освещенной части соответствуют картам. Однако весь континент был совершенно безмолвным. Чуткие приемники крейсера не улавливали ни радиосообщений, ни телепередач. Напрасно спутники километр за километром просматривали ночную часть суши в поисках электрических огней. Города планеты были погружены во тьму. Светились только лесные пожары, да в паре мест извергались вулканы.

Маша прикоснулась к ларингофону.

– Планетологи, через десять минут прошу предварительную сводку. Пора разгадывать загадки.

– Вас понял, через десять минут, – отозвался Кнорр.

Прозвучал гонг экстренного сообщения. Маша вздрогнула. Как раз оттого, что все время этого ждала.

– Электронное облучение зонда номер девять, – доложил софус. – Источник находится на планете. Радар с фазированной решеткой.

Маша выпрямилась. События начинались. Кампанелла оказалась не столь уж и спящей красавицей.

– Координаты?

– Двадцать восемь южной широты, сто тринадцать восточной долготы. Источник смещается к северо-западу, по курсу полета зонда.

– Что находится в этом районе?

– Ничего.

– То есть как это так – ничего?

– Ну… так называемый Зеленый океан. Глубины – до тринадцати тысяч метров.

– Прошу давать более точные ответы.

– Вас понял.

– Подводная лодка?

– Неизвестный глубоководный аппарат.

– Отправьте позывные встречи. Открытым текстом.

Старший помощник оторвался от своих приборов.

– Командир, у нас уже были предшественники.

* * *

Да, предшественники были. Восемь геомесяцев назад, безжалостно форсируя фотонный двигатель, к планете примчался транспортный звездолет «Альбасете», близнец погибшего «Аркада». Капитан Джонсон немедленно высадил всю свою команду, спешил на помощь… После этого корабль на связь уже не выходил. Он куда-то канул. Во всяком случае, при сближении со звездной системой весь комплекс боевых средств наблюдения «Звездного Вихря» не смог его обнаружить во всем доступном объеме пространства.

– Нас очень давно ждут, Александер. Очень давно, – вздохнула Маша. – Понимаешь?

– Понимаю.

– Конечно, это нарушение инструкции, но люди…

– Да что я, чучело? Ладно, отправляю позывные.

Прошло несколько минут.

– Ответа нет, командир.

– Контакт устойчивый?

– Да.

– Принимай управление девятым спутником. Необходимо выяснить, что там за глубоководный аппарат.

– Понял. Выполняю.

На потолке зала управления зажегся вспомогательный экран. Заполнивший его диск Кампанеллы тотчас дрогнул, сместился к правому обрезу. Управляемый решительной рукой старшего офицера, зонд-9 пошел на спуск. Гул голосов в амфитеатре под Машиным балконом стих.

– Высота – двести девятнадцать, скорость – семь споловиной километров в секунду.

Три струи пламени, блеклых в свете Эпсилона, прочертили панораму. Изображение дрожало. В центр экрана вплывали закрученные в противоположные стороны облачные вихри.

– В южной экваториальной зоне сильный шторм, – предупредил софус.

Он педантично накрыл панораму координатной сеткой. Стало видно, что траектория спуска упирается в границу двух циклонов. Ручное управление полетом в таких условиях – штука непростая. Но в способностях Мбойе Маша не сомневалась.

– Высота – сто шестьдесят четыре. Нагрев обшивки.

Катарометры спутника засосали первые пробы воздуха. Анализ занял секунды.

– Газовый состав верхних слоев атмосферы не изменен, – доложил софус. – Но содержание радиоактивных изотопов существенно превышает норму.

– Каких изотопов?

– Йод, кадмий, стронций, цезий и церий. Остальных – поменьше.

Многие в зале коротко переглянулись. Радиоактивное заражение атмосферы уже что-то значило.

Спуск продолжался. Под телескопом зонда расстилалась пелена туч. На минуту включилось радарное изображение. Электронные лучи отразились от поверхности бушующего моря. Далеко на северо-западе просматривалась группа вулканических островов.

– Высота – девяносто один километр. Начало испарения внешнего слоя обшивки, – сказал Мбойе.

Маша качнула головой.

– Поняла. Спуск продолжать.

Аппарат стремительно проваливался к центру урагана.

– Контакт устойчив?

– Не очень. Мощные грозовые помехи.

– Старший планетолог. Анализ общего состояния Кампанеллы готов.

– Чуть позже, Альфред.

– Но… интересные вещи, командир.

– Не время. Зонд сейчас важнее. По громкой связи передавать только информацию, имеющую отношение к спуску!

Компьютеры крейсера мгновенно обрабатывали информацию со спутника и выдавали ее специалистам в виде десятков графиков и диаграмм.

– Служба локации. Предварительные характеристики источника электронного излучения: полая сигара с параметаллической поверхностью. Длина – сто восемьдесят метров, диаметр мидель-шпангоута – двадцать четыре. Скорость тридцать девять узлов. Источник энергии – обогащенный уран.

– Ядерная подлодка?!

– Они имели исследовательскую субмарину.

– На позывные по-прежнему не отвечают?

– Нет. Маша, что делать?

– Продолжать спуск.

– Температура обшивки три тысячи четыреста градусов. Вольфрамовый пояс частично оплавлен. Оптические объективы вышли из строя.

– Уменьшайте крутизну. Конечная задача – зависнуть над лодкой.

– Понял. Будет пауза в девяносто секунд.

– Хорошо. Планетологи, пожалуйста, ваш доклад.

– Контуры материков не изменены, газовый состав атмосферы – в норме, температуры соответствуют среднесезонным. И так далее.

– Но?

– Множественные следы сильных землетрясений. А главное – радиоактивный фон. Он в несколько раз выше того, который должен быть.

– Радиоактивный фон чего?

– Атмосферы. Ну, и поверхности тоже.

– Причина?

– Термоядерный взрыв. Или серия взрывов.

– Невероятно! Они что, воевали?

– Угрюмов говорит, что такую радиоактивность могли дать взрывы энергетических станций. Всех. Если они взорвались почти одновременно.

Маша изумленно перегнулась через перила балкона. Генрих Угрюмов на своем месте развел руками.

– Рано строить гипотезы, командор.

– Внимание! Служба локации. Над экваториальной зоной Зеленого океана зонды восемь, десять и одиннадцать зарегистрировали вспышку жесткого излучения. Мощность взрыва – пятнадцать килотонн.

– Маша, я потерял управление, – виновато сказал Мбойе.

– Служба локации. Экстренное сообщение. Зонд-9 уничтожен!

Несколько секунд экипаж «Звездного Вихря» приходил в себя. На инфракрасной панораме Кампанеллы тускнела искра – след атомного взрыва в атмосфере.

– Я – Мбойе. Вплоть до последнего момента температура топливных баков спутника была ниже предельной, ручаюсь.

– Понятно, Александер. К тому же на борту зонда не было ядерного топлива.

– По экологическим соображениям мощные тяговые системы на спутниках не применяются.

– Изотопные батареи в счет не идут, не так ли?

– Да ни в коей мере! Пятнадцать килотонн… Зонд сбит ракетой с ядерной боеголовкой, Маша. Другого объяснения нет.

– Они приняли нас за врагов?

– Очевидно.

– Кошмар! Неужели то же самое случилось с «Альбасете»? Он ведь спешил на помощь!

– Очень. Держу пари, не слишком осторожничал. Но «Альбасете» – межзвездный корабль. На орбите должны были остаться хотя бы обломки.

– Верно.

– Что делать дальше, командор?

– Обезвреживать лодку. Обязательно. Но так, чтобы экипаж не пострадал.

– Для этого нужен дестроер.

– Разрешаю. Берите.

– Кто полетит?

– Я, – сказал Бертран.

– Добро, – кивнула Маша. – Остальных подберешь сам. А мы пока посмотрим, что делается в других местах Кампанеллы. Где флигеры?

– Первый уже на орбите. Но он безоружен.

– Ничего, пусть уворачивается. Кто скажет, насколько мог быть опасен нынешний уровень радиации для населения планеты?

– Если не принимать мер предосторожности, могут быть неприятные последствия для второго-третьего поколения потомков, – ответила Ио Цесселин, биолог экспедиции.

ТакеоИнти, доктор медицины, согласно кивнул.

– Но на Кампанелле, каквидно, бывали и худшие времена, – добавил он. – Пять геолет назад.

– Население могло погибнуть от такой радиации? Тогда, пять геолет назад?

– Все? Нет. Исключено.

– Ясно. Значит, было что-то еще, более опасное. Да, нам надо спешить. Опускайте флигер над сушей. Оставим на время Зеленый океан.

– Уномоменто, Мари.

Над ареной видеария вновь засеребрился шар Кампанеллы. Он выглядел ущербным, поскольку вместо части Зеленого океана там зияла изрядная дыра. Свою работу по передаче информации девятый зонд уже не выполнял.

Дыра была не совсем темной. Объем воздуха, окруженный фантомной поверхностью Кампанеллы, зеленовато мерцал, и сквозь него проступала изнанка планеты. Планета стала похожей на елочную игрушку с выбитым боком.

– Флигер вошел в режим аэродинамического спуска, – доложил софус. – Переходит к планирующему полету на стреловидном крыле.

– Хорошо. Давай картинку.

Фрагмент Кампанеллы начал выпячиваться из шара. Через некоторое время в нем начали проявляться гряды барханов, с большой высоты выглядевших всего лишь морщинками, а также темно-коричневые скалы, неправильные скопления которых напоминали кляксы.

Постепенно снижаясь, флигер миновал пустынную область и достиг границы обжитой кампанеллянами территории. Радуя голодный космический глаз, в зал управления пролился сочный зеленый цвет. Под крылом разведчика плыли крошечные сосенки и ели, вытянутые в однообразные прямые линии. Поначалу при разведении лесов колонисты не слишком заботились о живописности.

Но виллы, попадавшиеся в лесах, были построены любовно и с хорошим вкусом. Их окружали сады, парки, лужайки, виднелись правильной формы болотца, некогда бывшие бассейнами. На плоских крышах кое-где сохранились остовы разнообразных летательных аппаратов. Просветы аллей, дворы и дороги пестрели брошенными автомобилями. Особенно много их скопилось у надземных построек заводов, региональных энергонакопителей, спортивных и зрелищных сооружений. Все здания в той или иной мере пострадали от землетрясений, на многих имелись следы огня, что при наличии надежных систем автоматического пожаротушения казалось более чем странным.

Встречались и другие странности. В одном месте объективы показали рухнувший на виллу легкий самолет, в другом – огромный зеленый холм с фестончатыми очертаниями, не обозначенный на картах. Он был покрыт необычайно густой растительностью. При большом увеличении удивительно смотрелись деревья типично северных видов, увешанные мощными плетями тропических лиан. Между ними густо пророс бамбук.

– Что это, Альфред?

– Сейчас… Ага, нашел. Здесь находился большой комбинат пищевых белков, – ответил Кнорр. – Видимо, бесконтрольная биомасса послужила питательной средой и ускорила рост деревьев.

– Понятно. Ладно, едем дальше.

Флигер вошел в вираж. Его скорость значительно возросла. Деревья на экране слились в размазанную зеленую полосу.

– Куда это он поворачивает?

– Программой предусмотрен осмотр центральной энергетической станции, – пояснил Мбойе.

– Правильно, – кивнула Маша.

За четверть часа цветовая гамма под флигером постепенно изменилась. Сначала появились серо-зеленые, потом – темно-желтые тона. Разведчик сбросил скорость, нырнул в слой посверкивающих грозовых туч, объективы на некоторое время затемнились. Но потом аппарат выбрался из облаков.

* * *

Внизу открылась просторная равнина с выгоревшей травой и пятнами шевелящихся от ветра песков. Сквозь ровный гул воздушных струй стали пробиваться новые звуки – щелчки радиометра. Под косым углом в объективы передних камер вплывала гигантская, очерченная резкими тенями воронка. Она и была источником излучений.

Кратер обрамляли многокилометровые языки пород, выброшенных чудовищным взрывом. Самолет направился к эпицентру полыхнувшего здесь некогда пламени. Его тень пересекла барьер вздыбленных, оплавленных базальтов, кое-где уже успевших покрыться лишайниками. Потом скользнула по стеклянно блестевшему дну провала.

Надземные сооружения энергетического сердца Кампанеллы – группа небоскребов, многочисленные ангары, градирни, трансформаторы, линии электропередачи, распределительные подстанции, – исчезли без малейшего следа. О том, что они существовали, напоминали только дороги, с пяти сторон сбегающиеся к заполненной водой воронке и оборванные грудами раздробленных скал.

– Спутниковые данные подтверждены, – объявил софус. – Глубина кратера составляет около трех километров.

В зале управления возник шум, люди повскакивали со своих мест, послышались изумленные восклицания.

– Они оставили без управления термоядерные реакции!

– Как могла не сработать автоматика безопасности?

– Да что же это такое?!

– Когда все случилось? – спросила Маша.

– Чуть больше пяти лет назад, – ответил физик Угрюмов. – Совпадает, Мари. Вот она, причина радиоактивности. Осталось узнать причину причины.

Бортовое решающее устройство развернуло флигер. Набрав высоту, он перевалил горный хребет, обошел скопление облаков и вновь снизился над всхолмленной лесостепью.

– Центральный биосферный заповедник Кампанеллы, – объявил софус.

Внизу проплывали рощи сосен, эвкалиптов, агав, очень причудливых мутантных кактусов, выведенных для Марса, вязов и берез, ливанских кедров и японских гинкго – всего разнообразия известной человеку древесной флоры. Но нигде не попадались представители фауны.

– Бактерии-то хоть остались? – спросила Маша.

– Да, – отозвался кто-то из биологов. – Вполне достаточно.

Флигер продолжал лететь над плоскогорьем. Вопреки опасности поражения, аппарат снизили до восьмисот метров – приближался космопорт Дедал, который следовало осмотреть подробнее.

Еще минута, и над ареной видеария возникла проекция металлопластовых полей, покосившихся заправочных мачт, открытые и закрытые шахты хранения ракет, ангары, топливные магистрали.

Объективы на миг задержались на отслоившейся обшивке старого орбитального челнока типа «Годдард», летавшего еще на химическом горючем. Такие ракетопланы использовались кампанеллянами для подъема грузов на низкие орбиты из-за экологической чистоты кислород-водородных двигателей. Судя по скопившейся вокруг корабля обслуживающей технике, корабль готовили к старту. Куда? С какой целью? Почему старт не состоялся? Ком безответных вопросов множился. Особое недоумение вызвала цепь из бронированных горных роботов, замерших вокруг стартовой позиции. Зачем они понадобились на космодроме? Пантомима поз свидетельствовала о надвигающейся со всех сторон опасности. Какой? Что смогло в единый миг вывести из строя эти машины, прочность которых достаточна, чтобы выдержать обвал в штольне?

– Смотрите, смотрите!

На месте следующей стартовой позиции находилась яма с водой. Позади скрученных мачт лежали перевернутые сорокатонные транспортеры, будто игрушки, разбросанные капризным великаном. Еще там валялись куски труб, сорванные листы обшивки, фрагменты ракетных двигателей.

– Этот «Годдард» пытался взлететь! – воскликнула социолог Джун Кейси. – И его взорвали!

– Нет, – отозвался один из пилотов. – Заправочные магистрали не отведены. Скорее всего, взорвалось метастабильное топливо в баках. Уже после катастрофы. Если бы в диспетчерской сохранился хотя бы один исправный компьютер, он бы этого не допустил!

– Безусловно. А вот с третьей позиции старт действительно состоялся. Видите следы выхлопа?

– Какой ужас! Там разбросаны детские игрушки!

– Трупов нет, – хладнокровно заметил Мбойе. – Они успели вывезти детей. Человек сто семьдесят, либо немногим меньше.

– Куда?

Вопрос повис в воздухе. Время ответов еще не настало. Их, впрочем, никто пока и не искал, поскольку невероятная информация поглощала все внимание.

Флигер медленно пролетел над зданием вокзала, окруженным импровизированными баррикадами из перевернутых машин, и направился в сторону побережья. Там находилась Троя, главный город Кампанеллы.

* * *

Дорога, ведущая к столице, являла картину по какому-то волшебству остановленного бегства. Панического, безумного. Все подъезды к космопорту заполняло море покинутых машин. Спортивных, семейных, полицейских. Между разноцветных крыш там и сям возвышались громоздкие автобусы, трейлеры, крытые грузовики с прицепами. У пересечения дорог лежал винтолет скорой помощи, а сам перекресток напоминал настоящее автомобильное кладбище.

В части из разбитых машин сильная оптика помогла различить останки людей. Одни из них, по-видимому, погибли сразу, при столкновениях, другие смогли выбраться наружу. Скорчившись, они лежали вдоль обочин. Помощь им оказывать либо не захотели, либо не успели. В застывших потоках транспортных средств чернели многочисленные пожарища. А на холме, между радиолокационных антенн станции наведения космических кораблей, застряла наполовину расплавленная боевая машина.

– О! Планетный танк типа «Репейник», – определил Рональд Пеккола. – Вернее, то, что от него осталось.

– Откуда он здесь? – спросил Мбойе.

– По-видимому, хранился в каком-то из складов космопорта для дальних экспедиций. На позицию его выводили в спешке.

– Сам взорвался? – спросила Маша.

– Ни в коем случае. Танки сами по себе взрываться перестали очень давно. А этот еще успел дать очередь. Видишь воронки?

– Где?

– В направлении оврага. Странно, что он успел выпустить лишь пять-шесть снарядов. «Репейник» до сих пор считается машиной весьма скорострельной.

– Что это значит?

– Это значит, что расправились с ним практически мгновенно. И с первой попытки.

– Чем он уничтожен?

– Сгустком плазмы. Чем-то вроде шаровой молнии.

– Следовательно, танк представлял некоторую угрозу?

– Видимо, так.

– А раз так, то нападавшие уязвимы?

– Возможно.

– Дальше, пожалуйста, дальше, – попросила Ио.

Флигер взвился вверх, прошел над широкой бухтой и за несколько минут достиг южных окраин Трои.

* * *

Столица Кампанеллы располагалась на изрезанных берегах фиорда. Ее улицы широко разбежались по склонам гор. Среди вилл, парков, спортивных площадок и открытых водоемов выделялись окрашенные в мягкие тона башни общественных зданий. Зеленые террасы, прорезанные бульварами, уступами спускались к морю. В их нижней части было много сломанных и вырванных с корнем деревьев. Вся прибрежная часть города вообще сильно пострадала от волн. По всему периметру бухты тянулся заваленный обломками пляж. В песке увязли разбитые корпуса множества яхт, катеров, пассажирских и грузовых судов.

– Следы сильнейших цунами, – прокомментировал океанолог Ван Вервен. – Но где же люди? Ведь кто-то должен был уцелеть! Включите сирену.

– Включаем каждые пятнадцать секунд, – вздохнул Мбойе.

– Может быть, люди скрываются в подземных убежищах?

– Будем надеяться.

– Пора высаживать робота.

– Давайте, – согласилась Маша.

Повинуясь команде, флигер снизился. В пространство видеария вплыла шеренга кипарисов, длинная аллея, большой пруд с кувшинками. Изучая местность, аппарат повис над заросшим газоном.

– Подходяще, подходяще, – нетерпеливо сказал роботехник Сахнун Шор.

Вновь включили звук. Стал слышен свист двигателя. В него вклинился хлопок.

Из-под киля флигера выпал угловатый предмет. Кувыркаясь, он полетел вниз. Над самой землей из него выросли шесть членистых лап. Сработали посадочные патроны, газон окутался оранжевыми дымками, и на траву приземлился разведывательный робот, действительно похожий на огромного ископаемого скорпиона.

Он неспешно осмотрелся.

Затем приподнял грозный хвост и двинулся вверх по склону, огибая площадку с теннисными кортами. Время от времени машина останавливалась, что-то высматривала в кустах, шевелила усиками запахоуловителей. Успокоившись, шла дальше.

Флигер продолжал висеть в воздухе до тех пор, пока робот не сделал три расширяющихся круга, не обнаружив при этом ничего опасного. Тогда летательный аппарат опустил нос и мягко сел в верхней части лужайки. Двигатель, впрочем, он не выключал.

– Экие осторожные у нас машины, – проворчал Кнорр.

– Программа рассчитана на неизученные планеты, – извиняющимся тоном сказал Сахнун. – Кто же знал, что их придется применять здесь… Впрочем, Кампанеллу теперь тоже можно считать планетой не слишком изученной.

– Может быть, она такой и была все время…

* * *

Кипарисы скрывали особняк из двух объемистых башен в романском стиле, соединенных жилым корпусом.

Обе башни густо поросли плющом, поднимающимся вплоть до красных черепичных крыш. Вилла хорошо смотрелась в утренних лучах Эпсилона. Только фасад ее портили трещины. В одном из верхних окон ветер хлопал рамой. За ней трепетала занавеска.

Створки ворот, вставленные в прозрачную арку, тоже пострадали от землетрясения, и робот мог бы свободно пройти между ними. Но он не торопился. Остановившись метрах в семидесяти, скорпион осматривал внутренность дома сквозь окна там, где это позволяли поднятые жалюзи. Его глазами экипаж «Звездного Вихря» мог видеть пострадавшие от времени, но все еще уютные комнаты первого этажа, холл со старомодной мебелью, неподвижного кухонного робота, почему-то привлекшего особое внимание скорпиона, нижнюю часть люстры, мраморную парадную лестницу.

Разведчик поднял клешню с датчиками излучений. Не почувствовав ничего подозрительного, машина наконец вошла в вестибюль, пересекла его и мимо опрокинутых цветочных ваз направилась к лестнице.

– Жилые комнаты – на третьем этаже, – напомнила Джун.

Сахнун кивнул и внес коррективы в программу. Сигнал настиг робота в гостиной второго этажа. Машина послушно вернулась к лестнице, поднялась этажом выше и остановилась перед лифтом. В нем все еще горел теплый оранжевый свет.

В обе стороны от лестничной площадки отходили коридоры. Робот выбрал правый и приступил к методичному обследованию комнат с открытыми дверями. К запертым он не притрагивался. Вообще не прикасался к чему бы то ни было, без прямой необходимости.

– Весьма предусмотрителен, – сказал Мбойе.

– Ему разрешена широкая самостоятельность, – пояснил Шор.

Тут же, смутившись, добавил:

– Но в рамках максимальной безопасности…

В зале управления прозвучал сдержанный смех. Роботехник пригнул голову к пульту и срочно занялся проверкой технического состояния своего скорпиона. В каждом коллективе отыскивается трогательный человек, становящийся предметом всеобщей любви, хотя и добродушной, но несколько снисходительной…

* * *

Первой комнатой была спальня.

Под окном стояла широченная супружеская кровать с балдахином. Робот уточнил фокусировку, и на постели проступили характерные вдавления, грубо повторяющие очертания человеческого тела. Несколько лет они хранили память о последнем отдыхе кого-то из обитателей виллы. В четверти миллиона километров от этой постели, в центре управления огромным звездолетом, стало тихо.

– Идем дальше? – спросил Сахнун.

– Добро, – сказала Маша.

Последняя комната правого крыла здания оказалась закрытой. На ней были характерные пулевые отверстия.

– Стреляли изнутри, – сказал Рональд. – Сколы пластика направлены наружу.

– Да, в самом деле.

– Проверить?

– Ну, еще бы!

Механическая лапа скорпиона растерянно держала оторвавшуюся ручку. Дверь оказалась запертой. Скорпион постучал.

– Человек, я робот, посланный другими людьми. Ответь мне.

По звуковым каналам стали слышны электронные шумы, обычноне воспринимаемые слухом.

– Человек, ты в безопасности. Я – разведывательный робот «Скаут-47». У планеты находитсякрейсер Объединенного Космофлота Солнца. Мы сильны, мы сможем тебя защитить! Отзовись.

Но за дверью никто не отзывался.

– Сахнун, ломай! – сказала Маша.

Роботехник набрал на своем пульте команду. Через секунду она достигла «Скаута-47». Скорпион поднял хвост.

Лазерный луч вычертил математически точный круг. Из двери выпал замок. Она открылась. Чуть помедлив, машина переступила порог передними лапами.

* * *

За дверью находился рабочий кабинет хозяина виллы. Стол с компьютерным терминалом, кресла лаконичного делового дизайна, стеллажи с несколькими старыми книгами и множеством кассет информационных кристаллов. Бутылка из-под коньяка, разбитый бокал, гигантская раковина тридакны на полу. Рядом с ней, под слоем пыли, – офицерский «кольт», способный стрелять в вакууме, табельное оружие Космофлота. Но самое интересное находилось в углу комнаты. Там валялись стреляные гильзы и лежали две кучки одежды – мужская, а за ней – женская.

– Он защищал себя и жену, – сказал старший офицер Мбойе. – От кого – не спрашивайте.

На стене висел семейный портрет – высокий мужчина с бакенбардами, обнимающий хрупкую женщину в вечернем платье. Перед ними стояли две девочки с большими бантами в прическах. Софус «Звездного Вихря» мгновенно провел идентификацию личностей.

– Ингрид и Диего Гонсалес с дочерями Таней и Памелой.

У Диего был красивый лоб и твердый подбородок. За безмятежным взглядом его жены угадывалась лукавинка. По-видимому, они представляли прекрасную пару. А вот хмурые девочки выглядели либо поссорившимися, либо им просто не хотелось фотографироваться.

– Дверь запирается изнутри. Куда они могли деться? – спросил Рональд. – Выпрыгнули с третьего этажа?

Робот выглянул в окно. Посыпанная галькой площадка перед домом была пустой.

– Покажите еще раз одежду, – попросила Маша. – Такое впечатление, что люди из нее испарились.

– Дверь пробита четырьмя пулями, – заметил Рональд. – А на полу – шесть гильз, полная обойма. Диего дважды в кого-то попал.

– Или во что-то. Только это не помогло. Супруги Гонсалес похищены прямо из одежды.

– Фантастика.

– Еще какая. Исчезло население планеты.

– Быть может, люди где-то прячутся?

– Не исключено. И они должны иметь вескую причину для этого, не так ли?

– Да, – согласилась Маша. – А где Бертран?

– Уже в переходном тамбуре. Он берет первый «Гепард».

– Первый, так первый. Остальные пусть обеспечивают внешнее охранение «Вихря».

– В автоматическом режиме? – спросил Мбойе.

– Да, пока.

* * *

За время, в течение которого экипаж крейсера занимался рутинными наблюдениями, проверяя характеристики Кампанеллы от альбедо до гравитационной постоянной, сорок седьмой скаут успел осмотреть оставшиеся комнаты, ничего особенного не нашел, после чего выбрался наружу.

У подъезда робот остановился перед элегантной спортивной машиной. Электромобиль стоял, уткнувшись бампером в ствол кипариса. На его руле висело женское платье, а между педалей застряла пара туфель бежевого цвета. Подключившись к автопилоту, робот доложил, что в момент исчезновения водителя машина двигалась со скоростью не менее ста пятидесяти километров в час. Потом сработал автоматический тормоз, она съехала на обочину и остановилась.

– Догнали, значит, – констатировал Мбойе. – То, что машина заперта изнутри, меня уже не удивляет.

Скаут проверил наличие остаточной радиации, следов токсических веществ, а также присутствия чужеродных биологических соединений.

– Результаты отрицательны, – доложил софус «Вихря». – Так же, как и на вилле. Никакой почвы для догадок.

Старший инженер «Звездного Вихря» с этим не согласился.

– Почему полностью разряжены аккумуляторы, Гильгамеш? – спросил он. – Там еще должен быть заряд.

– Не знаю, – ответил софус. – А ты знаешь, Джанкарло?

– Куда уж нам, человекам.

– В самом деле, куда нам теперь? – вмешался Сахнун. – Разведку нужно продолжать.

– К центру города.

Скорпион спустился к шоссе. Для сравнения он проверил батареи еще одного электромобиля.

– Тот же результат, – доложил софус.

– Но хоть какой-то остаточный потенциал должен определяться, – недоумевал Джанкарло.

Робот повторил измерения.

– Полный ноль, – повторил Гильгамеш.

– Невероятно, – пробормотал инженер.

* * *

В городе большая часть домов, так же, как и в окрестностях, была повреждена землетрясениями и пожарами. С близкого расстояния это особенно бросалось в глаза, хотя ощущения новизны уже не вызывало. Однако попадались еще и участки сплошных опустошений размерами с футбольное поле. В центре каждого из них все выгорело дотла.

– Похоже на следы термических бомб или мин, – сказал Рональд.

– В городе?!

– В городе.

– Еще раз невероятно.

– А это вероятно? – спросил Мбойе, указывая на экран.

На улицах застыли обшитые броневыми листами грузовики, валялось разнородное ручное оружие, с крыш свешивались клювастые излучатели, из тех, что применяются для проходки шахт. От них протягивались трассы обугленных растений, спекшиеся полосы на мостовых, расплавленные детали уличных металлических конструкций, серии последовательных дыр в машинах и стенах зданий. На кустах, ветвях деревьев, заборах и фонарях ветер трепал цветные лоскуты – остатки одежд. Особенно много их было на площадях, прилегающих к набережной, – видимо, люди искали последнюю надежду у моря. Искали, но не нашли. Второй раз за человеческую историю город с названием Троя погиб.

– Не нравится мне это, – заявил Кнорр.

– Что?

– Традиция повторно использовать названия мертвых городов.

– В этом есть вызов судьбе, – возразил Мбойе. – Достойно человека.

– Интересно, ради какой Елены все стряслось на этот раз?

Мбойе вздохнул.

– Елена на этот раз – все жители Кампанеллы. Или почти все.

– Надеюсь, что ты не прав.

– Буду рад.

Робот преодолел несколько баррикад из тягачей, бетонных блоков, обрушенных взрывами стен, бесчисленного количества случайных предметов, россыпи которых так характерны для любого бедствия. Только при бедствиях становится понятным, каким количеством вещей окружил себя человек и насколько бесполезными они могут быть.

* * *

Три концентрических кольца баррикад охватывали район ратуши. И ни одно из заграждений, судя по всему, строившихся в лихорадочной спешке, не было завершено. Против брешей стояли плоские танки времен освоения Кампанеллы. Грубо приваренные направляющие для пуска ракет этих танков были развернуты во все стороны света. О драматизме событий красноречиво свидетельствовала и шарообразная туша космической спасательной шлюпки, совершившей посадку прямо в городе, на аллею парка, примыкающего к задней стене ратуши. Такой риск пилоты могли допустить только в самом крайнем случае. Это приземление массивного летательного аппарата в центре густонаселенного города наверняка не имело равных за всю историю Космофлота.

– Виртуозное мастерство. Искусство! – восхитился Мбойе. – Наверное, сам Фрэнк Джонсон сажал. Я так не смогу.

– Сможешь, – сказал Рональд. – Если захочешь спасти жену, например. Или детей.

Старший офицер, известный педантизмом в соблюдении правил безопасности, с сомнением покачал головой.

– Несколько опрокинутых скамеек да перепаханная клумба, – сказал он, – и все. А нос находится в двадцати сантиметрах от здания. Нет, не смог бы.

– Наконец-то отыскались следы транспортного звездолета «Альбасете», – предложила Маша. – Давайте осмотрим шлюпку.

Робот подошел к аварийному трапу, основание которого скрывала беспризорно разросшаяся крапива. Люк оказался приоткрытым. Небрежность, которая могла быть допущена лишь в крайней спешке.

– Пусть входит, – сказала Маша.

«Скаут-47» просунул в щель клешню с выносным объективом. Сначала из-за темноты ничего различить не удалось, потом включилась фара, и на экранах проступила внутренность небольшой, на пару человек, шлюзовой камеры. Кроме слоя пыли на полу ничего необычного в ней не было.

– Ребята с «Альбасете» успели высадиться если и не в разгар событий, то, по крайней мере, тогда, когда таинственные силы на планете еще действовали, – сказала Маша.

Мбойе кивнул.

– Во всяком случае, исчезнуть экипажу этого корабля явно удалось.

Скорпион открыл внутреннюю дверь шлюзовой камеры. Поднявшись по дюралевой лесенке, он осмотрел единственную каюту шлюпки.

Там было все приготовлено к приему эвакуированных – коробки с легкими скафандрами, блоки пищевых тюбиков, реанимационные коконы, развешенные вдоль стен гамаки из эластичных волокон, многозарядные автоматические шприцы, гигиенические пакеты, дезинфекционные растворы, носилки. Имелась даже двойнаякювеза для преждевременно родившихся младенцев. Видимо, на транспортном звездолете «Альбасете» спасательную шлюпку с заботливой тщательностью снарядили еще во время сближения с Кампанеллой.

– Анализ воздуха? – спросила Маша.

– Ничего сверхъестественного.

Робот поднялся в кабину управления.

Как и следовало ожидать, она оказалась пустой. Оба штурвала предусмотрительно блокированы, реактор выведен в режим ожидания.

– А с энергией здесь все в порядке – семьдесят процентов нормы, – заметил Джанкарло. – Хоть сейчас взлетай. Сахнун, пусть скаут подключится к бортовому компьютеру.

На экранах крейсера поползли колонки цифр, описывающих последний полет шлюпки.

– Да, крутая посадка… – пробормотал Мбойе.

В репродукторах сквозь гул слышались голоса исчезнувшего экипажа. Люди обсуждали детали поиска, который они намеревались развернуть сразу после приземления. Во всем том, что они говорили, каких-то новых сведений, проливающих свет на тайну планеты, не содержалось. Единственное решение, казавшееся необычным, касалось отправки двух человек на вертолете куда-то в район Вулканного кольца.

Раздался дребезжащий удар, шум двигателя смолк.

– Псякрев! Ну, Фрэнк, ты даешь, – кашляя, сказал кто-то из астролетчиков. – Я уж думал – каюк.

– Что за чернота?

– Где?

– Там, у ратуши.

– Сейчас узнаем. Реактор – на холостой ход. Приготовить оружие.

– Есть приготовить оружие. Шлюзовая камера открыта.

– Ну, идем, что ли?

– Теснотища. Ирочка, убери ноги.

– Чудак. Впервые слышу такое по поводу своих ног.

– Они препятствуют спасательной экспедиции.

– Да, отвлекают. Ноги неплохие, – с большим удовлетворением сказала неизвестная Ирочка.

Тут в разговор вмешался капитан.

– Отставить шутки, – сурово сказал он. – Go, go!

Послышался характерный шум сжатого воздуха. Чтобы предупредить попадание возможной внешней инфекции, шлюз продували. Слышно было, как кто-то раскашлялся, чьи-то удаляющиеся шаги. Потом магнитофон записывал бесконечную тишину.

– Шлюпку пока оставим, – сказала Маша.

* * *

Робот добрался до площади Санта Эсперанса, административного центра города. Ее периметр образовывали четыре монументальных здания – супермаркета, собора Всех Религий, музея Кампанеллы и ратуши.

Окна ратуши закрывали мешки с песком, все двери оказались запертыми. Здание окружал глубокий ров, на дне которого еще стояли землеройные машины с блестящими ножами. У главного входа сбились в кучу пять танков, а напротив, в фасаде супермаркета, зиял пролом с закопченными краями.

– След ракетного залпа?

– Да.

Скорпион прижал к себе все лапы и скатился в ров.

Потом, цепляясь за торчащие из земли обрезки труб, выбрался оттуда и подошел к окну здания. Разбросал мешки, подтянулся и проник внутрь.

На мозаичном полу вестибюля шеренгами лежали комплекты полицейской униформы и оружие. А из-под парадной лестницы выглядывали сложенные в штабели ящики с боеприпасами. Тут ждали штурма, гарнизон явно имел какое-то время для подготовки. Тем не менее, нападение и здесь прошло столь стремительно, что большинство своих автоматов и боевых лазеров оборонявшиеся даже не успели снять с предохранителей.

Пятна мундиров указывали направление атаки – вверх по лестнице. Этажом выше уже имелись следы сопротивления – россыпи гильз, опрокинутая мебель, отметины лучевых ударов, пуль, осколков. Пол был вздыблен гранатными взрывами. Но в глаза бросалось полное отсутствие останков погибших, казалось бы, совершенно неизбежных при пальбе подобной интенсивности. Единственное исключение составлял скелет крупного дога на пороге медицинского кабинета.

– Такое впечатление, что здесь сражались с призраками, – сказала Джун.

– Вряд ли они были бессмертными, – заметил Пеккола. – Во всяком случае, сильного оружия явно опасались. Посмотрите на четвертый этаж.

На четвертом этаже, перед узлом связи, некогда стоял мощный проходческий кобольд, способный прожигать скалы. Его останки выглядели впечатляюще: верхняя часть машины стекла на мраморный пол, образовав застывшие лужицы металла.

– Здесь, как и в случае с танком, еще раз применен плазменный удар, – вполголоса сказал Мбойе. – Табельное оружие?

– По-видимому, – ответил Рональд. – Заметьте, оно применено не против живого существа. С людьми поступали как-то иначе.

Скаут обошел мертвого собрата и поднялся на служебный этаж ратуши. В помещениях для аппаратуры связи внешне сохранялся относительный порядок, но кристаллы запоминающих устройств, включая память главного городского софуса, оказались пустыми до степени стерильности. В маленькой угловой комнатке, на столе, заваленном деталями, робот обнаружил наспех собранную радиостанцию с простейшейштыревой антенной. В ней еще мигала какая-то лампа.

Разведчик медленно опустил свой телевзгляд. На полу, привалившись к панели с цветочным орнаментом, сидела мумия в легком скафандре, но без шлема. Кости ее пальцев сжимали револьвер. Над пробитым черепом белел лист бумаги.

«ВИХРЬ»!

СТАРТУЙТЕ НЕМЕДЛЕННО! ЭТИ ТВАРИ НЕУЯЗВИМЫ,

А ПОМОГАТЬ ЗДЕСЬ УЖЕ НЕКОМУ.

Первым молчание нарушил Сахнун Шор.

– Думаю, Рональд прав. Дело не так уж безнадежно, – сказал он. – Горный робот явно представлял угрозу для этих тварей. Иначе не было смысла его уничтожать. А горные роботы оснащены весьма мощными излучателями. Так что дело в силе оружия. И этот планетный танк…

Рональд согласно кивнул.

– В любом случае, мы обязаны сделать все возможное, – сказала Маша.

Скорпион взял образцы тканей для биологического экспресс-опознания погибшего.

– Кто это, Гильгамеш? – спросила Маша.

– Френсис Эй. Джонсон-младший, командир транспортного звездолета «Альбасете», – после секундной паузы ответил софус.

– Надо его забрать с собой, – тихо сказала Джун. – Похоронить по-человечески.

– Да, – так же тихо ответила Маша. – При первой же возможности.

Она заметила, что в зале под ее балконом молча встает дежурная смена. По традиции Космофлота минута молчания сокращена вдвое. Выждав положенные тридцать секунд, Маша сухим голосом приказала продолжать работу. Люди так же молча расселись по своим местам, а скорпион двинулся дальше.

Перед лестницей, ведущей на четвертый этаж, стояли две неподвижные фигуры в металлических водолазных скафандрах для глубоких погружений. В руках они сжимали огнеметы. Робот скользнул лапой по цифровым замкам. Информация ушла на «Звездный Вихрь», Гильгамеш раскусил коды, панцири раскрылись. Но оба были пусты.

– Вот как, – пробормотал Мбойе. – Тоже не спасают. Ну-ну.

Еще один скафандр лежал поперек лестничного марша так, словно человек отчаянным усилием пытался перегородить кому-то или чему-то дорогу своим телом. Белье в нем оказалось женским.

– Я знаю, кто находился выше, – мрачно сообщил Мбойе. – Маша, там были дети.

* * *

– Подведем предварительные итоги, – сказала Маша после пяти часов работы. – Под влиянием некоей силы с Кампанеллы исчезли люди. Все либо их большая часть. Разумеется, надо выяснить, что это была за сила. Кое-что мы уже можем сказать. Эффект был стремительным, но не мгновенным, с момента осознания опасности население Трои располагало как минимум несколькими часами. То оружие, которое успели применить кампанелляне, оказалось неэффективным. Это, а также глобальный размах явления, на первый взгляд, свидетельствует о его стихийном происхождении. Но ведь объектом целенаправленной охоты стали разумные существа…

– Не только, – вставила Ио. – Еще и животные.

Маша кивнула.

– Да, и животные. Добавим сюда уничтоженный «Репейник» расплавленного кобольда… Все это похоже на вмешательство чужого разума. Да и сам факт того, что местные жители вооружались, весьма красноречив, не против землетрясений же это делалось. Итак, у меня нет сомнений в том, что мы видим последствия осмысленного вмешательства извне.

– Почему? Мы вторглись в какую-то запретную зону? – спросил Александер.

– Людей слишком долго терпели в системе Эпсилона, для того, чтобы считать ее запретной зоной.

– Тогда что же? На нас, людей, началось наступление?

– Слишком мало данных для столь мрачного вывода.

– А какой менее мрачный вывод можно сделать?

– Определенно можно сказать только то, что Кампанелла стала объектом направленного воздействия с неясной пока целью. Вот и все.

– И все?

– Не так уж и мало, дорогой Александер. У нас появились вполне четкие задачи. Во-первых, мы должны установить, кто или что похитило людей. Во-вторых, с какой целью это сделано, и в-третьих – каким способом.

– Не так уж и мало, – согласился старший офицер. – Отправить радиограмму на Землю?

– Да. И делать это каждый час.

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ЛАЙНЕР СИБЕЛИУС – ЗЕМЛЕ.

Принял на борт экипаж ТЗ «АРКАД». Все живы. Лучевая болезнь поддается терапии. Аннигиляционное топливо сбросил в облаке. Имею повреждения. Иду к Солнцу, моя скорость – 1/100 световой. Вышлите встречный танкер.

МЮЛЛЕР

3. Десантный шнелльбот «Гепард»

СПРАВОЧНЫЕ ДАННЫЕ

Серийный дестроер Объединенного Космофлота. Штатное высадочное, охранное и патрульное средство для тяжелых кораблей ОКС. Адаптирован к посадкам на планеты с мощностью гравитационных полей до 8 земных. Массапокоя – 898 тонн. Допустимое ускорение – 19.9 g.Способен принять на борт до 80 человек (в спасательном варианте – 160). Автономность с полным экипажем 19 полетных месяцев. Вторая степень космической защиты. Вооружен самонаводящимися ракетами, излучателями, скорострельной артиллерией. Можетэксплуатироваться в автоматическом режиме.

* * *

Ни у кого не возникало сомнений в том, что шнелльбот с подводной лодкой справится, хотя ее требовалось не просто победить, но победить бескровно, так, чтобы люди в ней, если таковые еще имелись, не пострадали.

Разумеется, предпринимались дополнительные меры предосторожности. Для верности «Вихрь» подтянулся к планете на двести тысяч километров. Он держался на орбите прямо над Зеленым океаном, его оружие привели в боевую готовность. Кроме того, непосредственную страховку осуществлял еще один шнелльбот. И все же группа захвата отправлялась в неизвестность, скрывающую судьбу двух звездных кораблей и тринадцати миллионов человек. Поэтому лейтенант Бертран Ли, командир «Гепарда-1», имел разрешение применять оружие на поражение.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Мбойе.

Бертран молча опустил веки.

– Ну, иди, – сказал старпом. – Народ ждет героев.

Народ ждал в одной из осевых шахт цилиндрического корпуса. Проводы получились почти торжественными. По пути в ангар все свободные от вахты члены команды образовали живой коридор. Откинув колпаки скафандров, по нему прошествовал экипаж первого шнелльбота, принимая по пути добрые пожелания и дружеские похлопывания. Луизе даже подарили букет астр, традиционных цветов-символов Космофлота.

Но старт «Гепарда» пришлось задержать. Океанолог Ван Вервен настаивал на своем предложении – захватить батискаф, намереваясь не откладывать обследование субмарины в «канатный ящик». Для размещения подводного аппарата в трюме дестроера убрали пару переборок, а часть ракетного топлива откачали, иначе корабль получался чересчур тяжелым.

Бертран согласился на это без особого восторга. После одной истории в окрестностях Проксимы Центавра, когда своим ходом пришлось добираться почти до соседней звезды, он весьма недолюбливал дефицит горючего. Однако дело предстояло морское.

– Что ж, в море голландцу виднее, – вздохнул он.

– Нам же не к другой звезде лететь, как в тот раз, – утешил второй пилот.

– Мало ли что, – проворчал Бертран.

Но возражать не стал. Прошел вместо этого на камбуз, интересуясь, чем там занята Луиза, хотя это можно было предсказать заранее. Через двадцать минут работы были завершены. Проворные арбайтеры покинули шнелльбот.

– Все на борту? – спросил Бертран.

– Луиза на месте, – ответил второй пилот.

– Это я и сам знаю.

– А кто еще должен быть?

– Летучий Голландец, кто же еще.

– Тогда – комплект.

– Хорошо. Пристегивайся.

Второй пилот сделал скучное лицо.

– Реджинальд, – сухо произнес Бертран.

– Сэр?

– Пожалуйста, без чудачеств.

– А порулить дашь?

– Посмотрим на твое поведение.

– Я послушный мальчик.

Бертран молча раскрыл панель пульта, проигнорировав утверждение. Знал он этого пай-мальчика, который не выносил и минуты без проказ. Реджинальд со вздохом потянулся, зевнул, и демонстративно уставился в потолочный экран на красивую планету по имени Кампанелла.

– Перестань вздыхать.

– Это у меня скафандр шуршит.

– Значит, перестань шуршать. Брр! Ну и скрип. На нервы же действует! Что ты все складки на коленях разглаживаешь, как курсистка перед профессором?

– О! Так ты и экзамены принимал? Расскажешь о своих похож…

Бертран был вынужден шлепнуть его по затылку. Только тогда Реждинальд выключился. Вместо него включилось переговорное устройство.

– Чего копаетесь? – любезно осведомился Мбойе.

– Тс-с! – прошипел Реджинальд. – Командир не в духе.

– Не – в чем? – удивился Мбойе.

– Слушай ты его, – сказал Бертран с мукою в голосе.

– Только его одного и слышно. Так вы готовы?

– Мы всегда готовы.

– Да, – подтвердил Реджинальд. – Мы завсегда к чему-нибудь, да готовы. За исключением неожиданностей, конечно.

– Второй пилот! – рявкнул Мбойе.

– Я!

– Не засоряйте эфир. Я тоже не в настроении.

Реджинальд отдал честь.

– Вас понял, сэр. Съеживаюсь.

– Уже лучше. Бертран, тамбур я съежи… тьфу, пропасть! Короче, переходный тамбур убираю.

– Убирай. Прошу разрешения на старт.

– Старт разрешаю.

В двигательном отсеке «Гепарда» заработали турбонасосы, включились контрольные видеокамеры реактора. Черные стержни графита медленно поползли из пазов в ТВЭЛах.

– Есть разогрев, – с неожиданной серьезностью доложил Реджинальд.

– Хорошо, – сказал Бертран.

– Что хорошо?

– Хорошо, что хоть реакции деления ядер ты уважаешь.

– О! Реакции ядерного синтеза я уважаю не в пример больше. Хочешь, поклянусь?

– Лучше перестань шуршать. Если не очень трудно.

* * *

Когда «Гепард» включил навигационные огни и начал набирать ход, через люк, расположенный прямо в потолочном экране, сошла Луиза. Будто из Зеленого океана Кампанеллы родилась.

– Прелесть, – сказал Бертран.

– Богиня, – кивнул Реджинальд.

– Обед – через два часа, – сообщила богиня.

– Если аппетит будет, – усмехнулся Бертран.

– У меня – будет, – твердо заявила Луиза, усаживаясь на свое место. – Можно, я подремлю?

– Дремли.

Дестроер малым ходом обогнул авангардное силовое поле «Вихря». Из трюма поднялся Ван Вервен.

– Груз в порядке, – сказал он. – Извини за перегородки.

Бертран махнул рукой.

– Пристегивайтесь все. Начинаю.

Заработал тормозной двигатель, но через полторы минуты отключился – шнелльбот сошел с орбиты. Бертран просмотрел расчеты траектории, удовлетворенно хмыкнул и убрал обе руки с пульта. Вмешательство человека пока не требовалось.

Диск Кампанеллы на потолке дрогнул, начал расти. На короткое время появилась невесомость. Не открывая глаз, Луиза что-то недовольно пробормотала. Она обладала уникальной способностью спать в самой неподходящей обстановке, но нет такого астролетчика, у которого исчезновение гравитации не вызывает тревожного рефлекса.

– Как будем брать субмарину? – поинтересовался Реджинальд.

– Как-нибудь.

Реджинальд покрутил головой и наморщил нос.

– Это и есть план?

– Отсутствие плана есть наилучший план. Всегда соответствует реальности.

– Ах, вот чему, оказывается, учат в академии!

Бертран не ответил. Дестроер уже пересек границу ионосферы. За иллюминаторами возникло голубое свечение. Лейтенант покосился на своего дублера. Тот всем своим видом показывал, что изнывает от скуки. Получалось так убедительно, что даже Бертран не выдержал.

– Закрой окна, Реджи.

Помощник лениво щелкнул пальцами. Броневые листы внешней обшивки сдвинулись, в кабине потемнело.

– Ой, – обрадовался Реджинальд. – Получилось…

Через систему внешней детекции звуков послышался нарастающий свист. «Гепард» затрясло. Навалилась тяжесть.

– …и, главное, – как вовремя…

Бертран сердито махнул рукой.

– Алло, Александер, вошли в плотные слои атмосферы, – доложил он. – Полет штатный.

– Вас понял. Высылаю «Гепард-2» для вашего прикрытия сверху.

– Прикрытия от кого?

– Не знаю. И никто не знает. Ты субмарину видишь?

– Да, держу радаром.

– Не забудь, она кусается.

– Это правда, что ли, сэр? – встрял Реджинальд.

Молчаливый Ван Вервен недовольно сморщился. Балагур это заметил, тут же состроил невинное лицо и вновь принялся рассматривать потолок.

Поскольку дестроер развернулся, вместо Кампанеллы на экране телескопа плавал очень вооруженный крейсер с угрюмыми тарелками сторожевиков по бокам. Вот эту-то угрюмость Реджинальд и не любил, не переваривал с детского возраста. Что бы ни случилось, человек имеет право радоваться жизни. Ну, если есть такое желание.

* * *

Радоваться, впрочем, становилось сложнее. «Гепард» уже не трясло, а швыряло, перегрузки усиливались. Позади шнелльбота перекручивающиеся струи раскаленного воздуха искажали вид Вселенной.

Чтобы обшивка не слишком грелась, Бертран начал уменьшать время спуска работой тормозных дюз. Ван Вервен проглотил какую-то таблетку и сморщился. Реджинальд тяжело ворочал головой. Луиза продолжала спать. Включилась связь.

– Бертран, я – «Гепард-два», иду за вами низкой орбитой. Неизвестных объектов не наблюдаю.

– Понял тебя, Абрахам. У нас тоже чисто.

– Если не считать лодки, – усмехнулся командир второго шнелльбота.

– Можешь не считать, – отозвался командир первого, глядя на экран навигации.

Там двигались две точки. Оба десантных корабля пересекали пространство над Зеленым океаном с северо-востока на юго-запад, но дестроер Бертрана летел все ниже, в то время как второй «Гепард» оставался за пределами атмосферы, поэтому догонял.

– До цели – семьсот миль, – сообщил Бертран. – Луиза, снимай предохранители.

Луиза открыла глаза. Она обладала завидной способностью просыпаться так же мгновенно, как и засыпать, за что Реджинальд именовал ее незамутненным ребенком.

– Уже пора? Сейчас.

Воительница надела сенсорный шлем, еще раз зажмурилась и кивнула.

– Оружие на боевом взводе. Чувствую радарный луч, они нас засекли. Что скажешь?

– Что тут скажешь? Неплохой локатор. Но мы спрячемся. Приготовиться к противозенитному маневру!

Руки Бертрана спокойно лежали на опорной доске пульта. Выждав секунду, он пошевелил пальцами. Датчики перчаток мгновенно донесли импульс софусу, и тот изменил положение рулевых дюз. Почти девятисоттонная машина послушно нырнула.

На людей ринулась поверхность Зеленого океана, заставив непроизвольно прикрыть глаза. Снаружи слышался мощный рев вспарываемого воздуха. Километр за километром «Гепард» проваливался к волнующемуся морю. Лишь над самой водой софус выровнял шнелльбот, после чего зигзагами ушел в сторону, укрывшись за гористым островом.

– Радарный луч исчез, – доложила Луиза. – Они нас потеряли.

– Резвая у вас лошадка, – отдуваясь, признал Ван Вервен.

– Так других не держим, – небрежно заметил Реджинальд. – Космофлот, сударь.

* * *

Космофлот тем временем дал с борта «Звездного Вихря» мощный электромагнитный залп, который вывел из строя радиолокатор подводной лодки. Бертран, тем не менее, приближался очень осторожно и догнал субмарину лишь в одиннадцать вечера по местному времени, когда уже совсем стемнело, но и после этого спешить не стал. Всю ночь дестроер следовал за ней на безопасной дистанции, позволяющей парировать возможные удары. Второй «Гепард» в это время настойчиво, но безуспешно пытался вызвать на связьупрямый подводныйкорабль. Субмарина шла очень тихо, стараясь затеряться среди подводных гор, но это ей не удалось.

С рассветом пришло время активных действий. Получив разрешение «Вихря», шнелльбот снизился, подтянулся к лодке на расстояние около сорока миль. На такой дистанции «Гепард» можно было обнаружить и без радиолокатора, по собственным излучениям бортового реактора. Как и рассчитывал Бертран, это спровоцировало атаку. В половине седьмого утра приборы зафиксировали пробившееся из-под воды характерное инфракрасное излучение. Такие лучи испускают работающие дюзы реактивных двигателей.

– Подводные пуски, – подтвердил софус.

Через пару секунд поверхность океана вспучилась. Из кипящей воды взмыли хищные силуэты. Ракеты шли веером – прием гарантированного поражения цели. Если, конечно, цель это позволяет.

– Одна, две, три, четыре, пять, – считала Луиза. – Солидно. Не поскупились. Сбивать?

Бертран опустил веки.

– Нижние излучатели – товсь! Можно вручную? Люблю пострелять, ты же знаешь.

Бертран усмехнулся.

– Как не знать.

– Так я сбиваю?

– Только не все сразу. Детонация у них сильная.

– И за кого ты меня принимаешь?

Луиза била как в тире, навскидку.

– Никогда на тебе не женюсь, – сказал Бертран. – Лодку-то не зацепила?

– Зачем же? – хозяйственно удивилась Луиза. – Пригодится еще. А жениться – женишься.

Включилось радио.

– Без фейерверка обойтись не могли? – недовольно спросил Мбойе.

Настроение у него все еще было плохое.

– Да так оно вернее, – пробовал слукавить Бертран.

Но старший офицер назвал его подкаблучником и отключился. Он крайне отрицательно относился к наличию семейных пар в экипажах. Но Бертран и Луиза официально женатыми не были, и у Мбойе отсутствовал формальный повод к их разлучению. В профессиональном же отношении эта пара действовала выше всяких похвал, понимая друг друга не то чтобы с полуслова, а вообще без слов. Дестроер в их руках выглядел всемогущим. Они свободно могли бы обходиться без второго пилота, что весьма задевало Реджинальда. Чаще всего бедняге доставалась роль наблюдателя. И в этот раз без всякого участия с его стороны «Гепард» играючи обогнул пять опадающих султанов, добавил хода, настиг лодку.

– Думаешь, там еще остались ракеты? – спросила Луиза.

– Сейчас узнаем, – сказал Бертран. – Держись.

Дестроер сорвался в крутое пике.

– Есть пуски, – доложил софус.

– Блокировать цепные реакции!

– Понял. Блокировать цепные реакции.

На этот раз пара ракет пронеслась довольно близко. Развернувшись, они легли на курс преследования. Но они уже лишились своих ядерных клыков, их детонаторы были повреждены бесшумным залпом. Оставалось немного подождать, чтобы двигатели ракет выработали горючее, тягаться в скорости со шнелльботом они не могли.

Снаружи опять ревел раздираемый воздух, появились порядочные перегрузки. Корабль оставлял за собой хвост превращенного в пар дождя. Бертран кружным путем уводил ракеты от группы островов, где теоретически еще могли оставаться люди. Попутно он прощупывал толщу вод инфракрасными детекторами. Но кроме подводной лодки никаких целей приборы не засекали. Внизу все так же перекатывались штормовые волны, а ураганный ветер раскачивал чечевицеобразное тело «Гепарда». Радио замершей планеты по-прежнему молчало. Бертрану уже не очень верилось, что когда-то здесь люди слушали новости и метеорологические прогнозы. Он вспомнил картинки, отснятые накануне разведывательным скаутом в Трое. Очень похоже было на декорации к давно вышедшим из моды фильмам ужасов.

– Готово. Обе ракеты шлепнулись, – сказала Луиза. – Горючее у них закончилось.

– Хорошо. Возвращаемся.

В нескольких милях от субмарины Бертран завис над морем и сбросил автоматический глубоководный аппарат. Разведчик быстро погрузился на заданную глубину, включил гидролокатор.

– Биологические шумы на борту лодки не прослушиваются, – доложил софус. – Лодка маневрирует курсом, скоростью, глубиной.

– Заметалась, – сказала Луиза. – Бьюсь об заклад, больше ракет на ней нет.

– Якоб, бери управление скафом. Постарайся перехватить субмарину. Возможно, придется повредить ей винты.

Ван Вервен молча кивнул. На его пульте уже сформировались органы управления подводным аппаратом, и он уверенно принялся за дело.

* * *

В миле под ними, повинуясь командным импульсам, маленький батискаф сложил антенны и бросился наперерез субмарине. Лодка его засекла, но почему-то не уклонялась, хотя все еще имела преимущество в скорости хода.

– У нас есть полчаса, – сказала Луиза. – Перекусим?

– Хорошо, что хоть в пище не отказывают, – проворчал Реджинальд. – Давайте есть по-человечески.

– Попробуем.

В задней части кабины управления имелся кофейный столик, вокруг которого и расположился экипаж дестроера, поручив управление «Гепардом» софусу.

– Люблю комфорт, – промурлыкал Реджинальд.

Но спокойной трапезы не получилось. Связь с батискафом прервалась. Океан вспучился еще – на этот раз от взрыва. Дестроер ощутимо тряхнуло ударной волной. Магнитные чашки со столика не посыпались, но вот их содержимое расплескалось. Бертран на секунду впал в смешную для своей должности растерянность, не сразу сообразив, что разлив кофе не так важен по сравнению с тем, что творилось внизу. Внизу, над поверхностью океана, быстро вырастало грибообразное облако.

– Так, – констатировала Луиза. – На лодке имелись еще и торпеды.

– Вот черт, – возмутился Реджинальд, – и все-то у них с ядерной начинкой!

– Стреляют точно. Берт, пора кончать эти кошки-мышки. Сколько можно возиться?

– Предлагаю микроволновый удар, – сказал Реджинальд.

– Реактор лодки может выйти из-под контроля, – сказал Бертран.

– Блокируем цепные реакции.

– На большой глубине можем не достать.

– Попробуй сначала блокировать. Чему улыбаемся?

– Рад, что голова у тебя заработала.

– Чисто случайно, сэр.

– Твоя скромность пугает, – сказала Луиза.

– Давайте я порулю, – тут же предложил Реджинальд.

– Вот этого не надо.

* * *

Дестроер завис над тем местом, где шла лодка, и дважды разрядил энергонакопители. Внизу, на застывших волнах, мгновенно образовалась характерная мелкая рябь, словно море покрылось гусиной кожей. Секунду все молча всматривались в экраны. Луиза вновь натянула сенсорный шлем.

– Как там, Лу?

– Момент. Лодка теряет ход. Да, точно, температура реактора упала на полтора градуса. Получилось, Берт. Цепные реакции блокированы. Давай микроволны.

В разговор вступил Ван Вервен.

– Погодите. При микроволновом ударе горизонтальные рули может заклинить в положении «погружение». Лодка тогда пойдет вниз и ударится о дно и может получить пробоину. Так мы ее утопим.

– Как же быть?

– Подстерегите момент, когда начнется какое-нибудь минимальное всплытие. Кажется, дно под ней повышается?

– Да.

– Тогда ждем.

Энергии лодке все еще хватало. Используя аккумуляторы, субмарина плыла со скоростью более двадцати шести узлов, как и прежде не реагируя на уговоры с радиобуя. Курс ее сначала зигзагообразно менялся, но потом выровнялся.

– В сорока милях к северо-западу начинается район подводных пещер, – предупредил софус. – Возможно, лодка попытается скрыться в одной из них.

– Было бы разумно, – кивнул Бертран.

– Во всяком случае – логично, – сказал Реджинальд.

– Не успеет, – заявила Луиза. – Рельеф дна повышается.

– Реджи, слышишь?

– Не только слышу, но и вижу. Беглянка должна пройти над подводным хребтом через пять-шесть минут.

– Стреляй примерно в километре до гребня.

– Понял.

– Скорость – двадцать пять узлов, – доложил софус.

Бертран потер руки:

– Ага, падает.

Реджинальд усмехнулся.

– А ты сомневался?

– Сомневаться полезно, Реджи.

– Не сомневаюсь, кэп.

– Этого-то я и побаиваюсь в тебе, парень.

* * *

Волновой удар настиг беглянку почти там, где и планировалось, – в полумиле от вершины подводного хребта УильямаБиба, на глубине шестьсот с небольшим метров. Приборы сообщали, что удар достиг цели, и что система управления либо повреждена, либо дезорганизована. Но по этой же причине автоматика аварийного всплытия не сработала, лодка на поверхность не вышла. Напротив, потеряв контроль за своим движением, подводный корабль все же сел на скалистый грунт. Через сброшенные гидрофоны был слышен скрежет металла.

– Сработано не слишком чисто, – отметил Бертран с досадой. – Воздух не шипит? Кто-нибудь слышит?

– Нет, – сказал Реджинальд. – Обошлось без пробоин.

Поколебавшись, добавил:

– Вроде бы.

– А ты усваиваешь уроки.

– А вы, конечно, сомневались, сэр.

– Нет. На этот раз – нет. Я же знаю, что ты трусоват. И чем тебе страшнее, тем больше болтаешь. Пожалуйста, перестань гладить свои коленки!

– Свои колени-то. Хочу – глажу.

– Ткань скрипит невыносимо.

– Хорошо, – сказал Реджи.

И начал вздыхать. Делал он это, как и все, что делал, весьма артистично. Усилием воли Бертран заставил себя отвлечься от шумопроизводителя и сосредоточился на управлении.

Приводнившись несколько в стороне, он выждал еще полчаса. За это время морская вода охладила раскаленную обшивку «Гепарда». Шипение, свист, бульканье за бортом утихли. Ослепшие от перегрева датчики инфракрасного излучения вновь заработали. Стал слышен ветер. Рассерженные волны так шлепали по броне, что брызги взлетали выше надводной части шнелльбота, раз за разом окатывая иллюминаторы.

– Так можно и морскую болезнь заполучить, – озабоченно сказал Реджинальд.

– Штормит, – меланхолично согласился Бертран. – Сам будешь спускаться в батискафе, Якоб?

Некоторые люди способны внушать уважение, ничего для этого не делая, просто не суетятся. Обратиться к ним с прямым приказом практически невозможно.

Ван Вервен ответил не сразу. Подумал, потом спокойно кивнул.

– Робот слишком громоздок для осмотра отсеков.

Бертран заколебался.

– Знаешь, лучше повременить.

– Почему?

– Существует еще и ручное управление пуском торпед.

– Ты думаешь, там есть кому их пускать?

– Кто знает. Похоже, что на этой планете ни в чем нельзя быть уверенным. Не так ли, Реджи?

– Возможно, – допустил второй пилот.

– Так что же делать? – спросил Ван Вервен.

– Скоро к лодке подойдет вторая гидрофонная станция. Если с ней ничего не случится, тогда и начнем.

– Что ж, разумно.

– Якоб, поешь что-нибудь, – сказала Луиза.

– Спасибо, пока не хочу.

– Правильно, – одобрил Реджинальд. – При ранениях в живот… Ой, что-то не то болтаю.

Ван Вервен удивился.

– При ранениях в живот? Ядерной торпедой?

– Да, да, молод и глуп, – согласился Реджинальд. – Обижаться на меня нельзя. Включить наружную вентиляцию? Обожаю морской воздух. Навевает, знаете ли. Зов вечности. Паруса, ветры и все такое. Вдохнешь, бывало, полной грудью…

– Пожалуй, у тебя есть одно достоинство, – утомленно сказал Бертран.

– Ух ты! Какое?

– Инициативность.

– Может, оно и одно, – раздумчиво ответил Реджинальд. – Но его много. Так, где эта кнопочка, сэр? Чтобы вентиляцию включить?

– Знаешь, чем отличается мопс от глупса?

– Чем?

– Мопсов у нас нет.

– Да-а? – Реджинальд с сомнением покосился на Луизу. – Так, где же кнопочка, сэр?

– А вон там, рядом со счетчиками радиации. Видишь, огоньки мигают? Красные такие? Вдохнешь, бывало, полной грудью…

– Надо же! А я и не заметил. Луизка потрудилась на славу. Набабахала.

– Реджи, перестань меня цеплять, – начала сердиться Луиза. – А то ты меня знаешь.

– Эге! Сквозь косметику проступило лицо. Берт, ты не мазохист?

Тут Луиза не выдержала и слегка пнула его в ногу.

– Папе пожалуюсь, – пригрозил Реджинальд.

– Тихо, – сказал Бертран.

Оба примолкли.

– Нет, показалось. Лу, продолжай воспитание.

– Что показалось? – заинтересовался Ван Вервен.

– Да вроде пятно какое-то.

– Где?

– На дне.

Ван Вервен наклонился к его экрану.

– Не вижу.

– Показалось, значит.

– Вторая акустическая станция подошла к лодке, – доложил софус.

– Расстояние?

– Сто тридцать четыре метра от правого борта.

– Давай, давай, показывай.

Софус дал изображение со дна. Темный борт субмарины занял почти весь экран.

Лодка лежала с заметным креном, так что в луче прожектора различалась поверхность палубы с кольцами люков над ракетными шахтами. Дальше к носу располагался обтекаемый нарост рубки. На ней светилась люминесцентная надпись.

– «Си Гвард», – прочел Реджинальд. – Морской страж, значит. Ну, и кого подстерегал сей страж?

– Пора узнать, пожалуй, – сказал Ван Вервен.

– На всякий случай тоже подходи сбоку, – посоветовал Бертран. – Торпедные аппараты расположены в носу и на корме.

– Хорошо.

– Берт, а можно мне с ним? – спросил Реджинальд.

– Нет.

– А ты вообще умеешь говорить «да»?

– Умеет, – сообщила Луиза. – Эх, нет в тебе утонченности, Луизка. Одни утолщенности.

– Хватит намеков, – вежливо сказала Луиза и показала кулак.

Ван Вервен тем временемспустился в батискаф и задраил люки.

– Готов.

Дно «Гепарда» тут же раскрылось, в его трюм хлынуло море.

– Отсоединяю кабели, – сообщил Бертран.

– Понял.

* * *

Батискаф с почтенным именем «Нерей» скользнул вниз. Ван Вервен тут же включил электромоторы на погружение, чтобы не стукнуться о дестроер, который то погружался, то всплывал на волнах. Под плоским брюхом корабля сияло электрическое зарево. Свет был слишком ярким, резало глаза. Благодаря сильным лампам вода некоторое время была совершенно прозрачной, едва заметной. Затем ожерелье прожекторов отдалилось, уменьшилось, слилось в смутное пятно, которое к тому же начало смещаться в сторону. Упругая внешняяобшивка «Нерея» начала вдавливаться внутрь под растущим напором воды. Объем судна при этом уменьшался, облегчая погружение.

– Быстро опускаешься, – проворчал Бертран.

– Нормально.

– Ладно, мудрыми советами мешать не буду. Но на связи остаюсь постоянно. Сообщай, если что.

– Добро.

Менее чем за четверть часа батискаф достиг дна и застопорил винты вертикальной тяги. Воцарилась тишина. Слышно было только потрескивание прочного корпуса от давления водной толщи. Никаких других звуков снаружи не доносилось. За пределами зоны освещения нависла плотная, мрачная и недружелюбная тьма. Якоб принял ее во внимание, но не загрузился. Он имел большой опыт погружений. Конечно, то, что все эти погружения имели место не на Кампанелле, следовало учитывать, но пока что следовало только учитывать, не более того.

Сориентировавшись по карте и сигналам «Гепарда», Якоб включил двигатели горизонтальной тяги, продвинув суденышко на сотню метров вперед. Туда, где приборы обнаружили отлогий подъем дна.

Свет носовых фар лег на илистую поверхность с обрывками белых, похожих на проволочные, спиралей. Так выглядят виргуллярии – особая форма глубоководных животных. Их вытянутые тела шевелились, колеблемые током воды. По этим движениям легко угадывалось направление придонного течения. Оно оказалось попутным. С его помощью до цели можно было добраться минут за пятнадцать ускоренного хода.

Вот только существовали сомнения в том, что стоило применять ускоренный ход. До сих пор «Си Гвард» характер проявляла мало дружелюбный. Но все складывалось вроде благополучно, а полной безопасности на свете не бывает… Ван Вервен дал полную мощность электромоторам.

– А профессор-то – ничего, – прокомментировал Реджинальд. – Парень хоть куда.

Бертран и Луиза промолчали, вглядываясь в экраны. Потом командир незаметно постучал по подлокотнику кресла, а Луиза перекрестилась.

* * *

Субмарина лежала на глубине, недоступной свету с поверхности моря. Маленький автоматический скаф-разведчик освещал сверху ее среднюю часть. Тишину нарушал писк гидролокатора, да где-то в недрах «Си Гвард» все-таки шипел воздух.

Якоб прислушался.

На течь это было не похоже, поскольку не улавливались характерные звуки бьющей под давлением в сотни атмосфер струи. Струи, запросто ломающей человеческие кости. Пробоина на глубоководном судне – такая вещь, что раз увидев, не забудешь…

Прячась за грядой скал, Ван Вервен вел батискаф над самым дном. Крутой бок подводной лодки уже просматривался в передний иллюминатор. С него свешивались обрывки лееров. Придонное течение их пошевеливало, отчего казалось, что корабль обзавелся щупальцами. Это усиливало ощущение исходившей от него угрозы. Конечно, торпеды, если таковые на лодке еще оставались, не должны взрываться поблизости от нее. К тому же перед батискафом по донному илу ковылял шестиногий робот.

Прочный корпус позволял использовать «скорпиона» для подводных работ, причем часть его вооружения сохраняла действенность. Но больше успокаивало то, что чувствительные детекторы разведчика не обнаруживали признаков активации боеголовок. Очень могло быть, что лодка исчерпала наконец свой арсенал.

Робот вскарабкался на подводную скалу, несколько возвышающуюся над корпусом «Си Гвард». С ее вершины он спрыгнул на ее палубу. Через гидрофоны послышался скрежет когтей. Спустя пару минут робот доложил:

– Я – Скаут-46, ракетные шахты пусты.

Якоб удовлетворенно кивнул и приказал ему заварить крышки всех торпедных аппаратов.

– Приступаю, – коротко ответил скорпион.

Цепляясь за перо руля, он спустился с палубы.

Под кормовым свесом лодки возникло дрожащее зарево. Сначала с одного борта, потом – с другого. Через четверть часа робот заварил и носовые торпедные аппараты. «Си Гвард» перестала представлять угрозу для внешних объектов. Но что таилось у ней внутри? Не найдется ли там безумец, способный взорвать лодку вместе с собой?

Дождавшись окончания сварки, Ван Вервен повел батискаф вперед. Медленно вращая винтами, «Нерей» пересек щель между скалой и бортом лодки, завис над блестящей в лучах фар палубой. Через нижние объективы Ван Вервен видел окалину на кромках ракетных жерл, рубчатую поверхность противоскользящего настила, швартовые кнехты, воинственно задранный ствол скорострельной пушки.

За рубкой, под колпаком стеклотитана, к палубе был принайтован разведывательный вертолет. Из сот внешней подвески машины выглядывали наконечники ракет. «Си Гвард» была оснащена со скрупулезным соблюдением всех правил и требований, предъявляемых к боевому кораблю эпохи Войн.

– Берт, видишь?

– Да.

– Что скажешь?

– Рассчитано на серьезного противника.

– Но противник оказался еще серьезнее?

– Увы. Удивлюсь, если внутри хоть кто-то уцелел.

– Я – тоже. Ну ладно, начинаю.

Ван Вервен опустил батискаф над затопленной ракетной шахтой.

Слабоватый насос «Нерея» долго откачивал из нее воду, но с задачей справился. Возникшее отрицательное давление плотно присосало днище батискафа к люку.

– Наверху все спокойно, – сообщил Бертран. – «Гепард-2» тоже ничего подозрительного не видит. В общем, мы последим, Якоб. По крайней мере, сверху сюрпризов можешь не ждать.

– Профессор, мы будем на высоте, – пообещал Реджинальд. – Намного выше вас, уж извините.

– За что? – не понял Якоб.

– За невольное высокомерие.

– Любите играть словами?

– Все чем-нибудь играют.

– Даже я?

– Даже вы.

– Чем?

– В данный момент – тайной. До этого немного играли своей жизнью.

– Все верно, Реджинальд. Мне нечего возразить.

Реджинальд надулся.

– Космофлот, сударь.

* * *

В днище «Нерея» открылся люк. По канатной лесенке Ван Вервен спустился в шахту. В ней все еще чувствовался угарный запах ракетного топлива. Было холодно. Сырость ощущалась даже внутри плотного гидрокостюма. Свет «Нерея» проникал до дна огромного стакана, и там, у дна, делал видимой вогнутую поверхность двери. Якоб стукнул по металлу рукояткой фонаря. Резать стену не хотелось, поскольку потом, когда батискаф всплывет, в шахту вновь хлынет море и через дыру вода попадет в один из отсеков лодки. Не по-хозяйски это.

Ван Вервен спустился в лужу на дне шахты, отвел в сторону гибкую трубу, через которую «Нерей» откачивал воду, включил фонарь и осмотрел дверь. Разумеется, она была заперта, к тому же – частично оплавлена. Стенки шахты делали из не очень жаропрочного сплава. Не рассчитывали на долгую эксплуатацию… Замок не открывался.

Выхода не было. Пришлось пустить в ход резак. Но и в этой ситуации Якоб постарался принести минимальный вред – он поднялся почти к самому днищу батискафа и вскрыл шахту в самой верхней части, у «горлышка», в расчете на затопление только ограниченного подпалубного пространства.

– Приготовь оружие, – тихо посоветовал Бертран.

Ван Вервен молча пожал плечами. Он весьма сомневался в том, что найдет на борту хотя бы одну живую душу. А если и найдет, то не для того, чтобы стрелять. Перед тем как попасть в экипаж «Вихря», Якоб Ван Вервен, профессор океанологии Принстонского университета, прошел многоступенчатый отбор, а потом его учли многому, не только вождению батискафа. Он был уверен, что сумеет обезоружить любого человека из экипажа лодки, поскольку тот неизбежно будет далеко не в лучшей форме после нескольких лет заточения в этих сырых отсеках. Во всяком случае, среди членов экипажа «Вихря» Ван Вервену могли противостоять только старший офицер Мбойе да Рональд Пеккола, полковник корпуса космической пехоты, которому, как говорится, сам Устав велел. Было даже хорошо, что Реджинальда не отпустили, иначе за парнем пришлось бы присматривать, а это рассеивает внимание.

* * *

Внутри лодки все еще работало аварийное освещение, оставляющее неприятный сумрак по углам. Пахло тоже неприятно, но чем-то техническим, запаха тлена и разложения не ощущалось.

Конструкцию боевых подлодок старины Якоб специально не изучал, но все подводные суда имеют много общего. В принципе, «Си Гвард» представляла всего лишь усложненный вариант «Нерея», и это помогало ориентироваться.

Первой заботой, конечно, являлось состояние реактора – энергетического сердца корабля. Несколько поплутав, наткнувшись на пару глухо задраенных люков, Ван Вервен все же достиг реакторного отсека. Там все оказалось в порядке. Аварийная автоматика сработала надежно, графитовые стержни по самые головки ушли в свои каналы, да и излучения «Гепарда» свое дело сделали. Так что взрыв не угрожал, можно было приниматься за выполнение главной задачи – выяснению того, что случилось с лодкой и причин ее агрессивности.

Еще по пути в реакторный отсек Якоб кое-что обнаружил. Да, на этом подводном корабле несомненно когда-то был экипаж. Об этом свидетельствовала разбросанная по пайолам, повисшая на приборах, пультах и спинках операторских кресел морская униформа. Складывалось впечатление, что команда внезапно покинула «Си Гвард», предварительно раздевшись донага, аккуратно вложив при этом в мундиры нижнее белье и оставив рядом обувь. Что все это могло значить?

Якоб пробрался в центральный пост и через аппаратуру «Нерея» рассказал о своих находках наверх.

– Опять чертовщина какая-то, – вздохнул Бертран. – Попробуй войти в компьютер.

– Уже пробовал. Вряд ли из него можно что-либо извлечь. Вы здорово постарались с волновым ударом. А может, кто-то еще до вас постарался.

– Ну… Не знаю, что и посоветовать. Ищи дневники какие-нибудь. Быть может, они вели рукописный бортовой журнал.

– Хорошо.

Якоб проверил места, где в принципе мог храниться судовой журнал.

Но все сведения, по-видимому, записывались в память компьютера, которая, если и сохранилась, пока оставалась недоступной. Якоб еще раз внимательно осмотрел все тесноватое помещение центрального поста. В нем находилось несколько офицерских мундиров. Струи воздуха от вентилятора, больше пяти лет неутомимо перегонявшего никому не нужный воздух, пошевеливали свешивающиеся с кресел рукава. Очевидно, здесь произошло нечто очень сходное с тем, что случилось во многих домах Трои. Большинство мундиров лежали в похожих положениях, как бы имитируя живых людей, – куртки на спинках, брюки – на сиденьях кресел. Только одна куртка сползла вниз и лежала поверх брюк. Куртка капитана, как оказалось.

Якоб поднял ее. Во внутреннем кармане прощупывался какой-то плоский предмет, небольшая коробочка. Видимо, его тяжесть и стянула куртку на пол. Больно ударившись о тумбу перископа, Ван Вервен перенес коробочку под аварийный светильник. Вещь оказалась карманным диктофоном. Он тут же нажал кнопку воспроизведения, почти не надеясь на удачу. Но мигнул зеленый огонек, послышались шорохи, звуки дыхания, отдаленные голоса, лязг металла, шипение сжатого воздуха, вырывающегося на свободу. Прибор работал. Якоб понял, что не зря потратил столько энергии, пробираясь на «Си Гвард».

Он положил коробочку на штурманский столик и присел на какой-то ящик.

* * *

Качество записи оказалось весьма неважным, большая ее часть требовала добротной компьютерной реставрации, но многое слышалось достаточно отчетливо, особенно громыхающий бас, принадлежавший, по всей видимости, хозяину диктофона. Лучше всего сохранилась последняя часть записи, как раз и представляющая наибольший интерес.

– …ничего не видно… Нет, нет, держитесь генерального курса. Тридцать семь узлов, ни футом меньше. Так, хорошо. Девиация? Ерунда! Нашел о чем сейчас плакать. Потап, не сопи в ухо. Что за привычка! В самый напряженный момент. Да понял, понял. Прицел действует? Вот и стреляй. Конечно, прямо сейчас, когда же еще? Забудь ты про экологию, малахольный! Черт, какой же это флигер, вислоухие?! Сбивать, сбивать и сбивать!

В фонограмму ворвался рокочущий грохот.

– …давно бы так… видишь, совсем не больно. Отсчет! Нет, одной хватит. Запрос Трои? Ответь, что ведем бой, подробности – письмом. Впрочем, не отвечай ничего. Сначала надо объясниться с этими тварями, потом уж с президентом. Какие огурцы? Это код такой? Нет? Маринованные? Рассыпали? Дурдом! Живы будем, я те устрою, гурман! Я те покажу закуску в Центральном посту! Кто подбирается, что подбирается? Э, это надо пресечь. Гидролокатор их не цепляет? А резервный? Ладно, потом разберешься, наводи по радару. Кормовые торпедные аппараты – товсь! Залп без дополнительной команды, сразу, как только… Право – сорок градусов, пузырь в носовые цистерны, полный ход! Ну, держитесь, волчары. Сейчас будет гидродинамический блям-блям. Да, всплываем. Как ты догадался? Знаю, что не манна небесная, а что делать прикажешь?…торпеды вышли… как нет детонации? Уже на борту? Ну вот. Дождались, экологи. А у нас огурцы рассыпаны… Черт возьми, Ёсинака, чего ждем? Устав забыл? Задраить отсеки! Приготовить личное оружие! Гордитесь, первый случайабордажа в подводном положении. Да, представь себе, покорно пожираться не намерен. Потап, опять в ухо? И это – перед смертью?! Весь пафос… О! Так вот выкакие… Ур-роды! Получайте…

Из коробочки раздался щелчок выстрела, а потом послышалось что-то вроде звука откупориваемой бутылки, голоса смолкли. Якоб продолжал сидеть на ящике, все еще сжимая диктофон. Из задумчивости его вывел Бертран.

– Нашел что-нибудь?

– Ты же слышал.

– Да. Хотел бы я тоже видеть этих уродов.

– Погоди, увидишь еще. Есть у меня такое предчувствие.

– Больше ничего не нашел?

– Ничего существенного. Обстановку заснял.

– Хорошо. Бери диктофон и быстро возвращайся. Очень быстро.

– Что так?

– Приказ «Вихря». Там зреют решительные действия.

– Уже?

– А сколько еще ждать? Будь, что будет, не так ли Реджи?

– Якоб, возвращайтесь, – сказал Реджинальд. – Луиза обед приготовила, но может его съесть.

На этот раз его юмор показался особенно неуместным. Слушать про какой-то обед на борту корабля, экипаж которого не дрогнул в бою с загадочным, и, видимо, страшным противником…Ван Вервен поднялся с ящика и неловко поклонился креслу капитана. Что еще полагается делать в подобных ситуациях, он не знал.

Где-то капала вода, словно подводная лодка «Си Гвард» роняла слезы. Тумба перископа, плафоны аварийного освещения, стереофотография обнаженной красотки, кресла, экраны, пайолы – все было покрыто сконденсировавшейся влагой. В последнем пристанище подводников становилось зябко. Неживая тишина угнетала.

– Якоб, пора, – поторопил Бертран. – Лодка протекает.

– Иду.

Захватив диктофон, по винтовой лесенке он спустился в коридор верхней палубы.

Вдоль накренившейся стены тек ручей. У отсечной переборки скопилась глубокая лужа, и вода уже переливалась через комингс. Над приоткрытой дверью как-то нехотя мигала аварийная лампа. Снизу, из шахты лифта, поднимался едкий туман от поврежденных аккумуляторов. Оттуда же доносился характерный вибрирующий гул, с которым струя большого давления хлещет в пустую емкость. Тот, кто хоть раз слышал, такое не забывает.

– Якоб, ты идешь? У нас тут веселее, хотя и качает.

* * *

Приняв на борт батискаф, Бертран не стал терять секунд. «Гепард» стартовал прямо по вертикали.

Бушующие волны остались внизу. Впереди заметались тучи, словно пытавшиеся прилипнуть к обшивке и удержать шнелльбот. Слой облаков был толстым, но с четкой верхней границей, закончился без перехода. Распахнулась чистая голубизна неба, сгущающаяся в зените.

Бертран не сбрасывал ускорения. Басовито ревели двигатели, вибрировал корпус, навалились перегрузки. Но на высоте в тридцать километров траектория полета начала искривляться, тяжесть спала. Спинки кресел постепенно приобрели привычный наклон. В правом окне показалось оставшееся внизу облачное покрывало. Его поверхность ослепительно блестела. Воздух над облаками был кристально прозрачен. Вдали раскинулась огромная радуга. А через левое окно, все больше становящееся верхним, заглядывала густая синева с крапинками звезд.

– Какая красивая планета, – сказала Луиза. – Настоящий цветок космоса. Жаль…

– Приманка и должна быть красивой, – отозвался Реджинальд.

Бертран прокашлялся.

– Реджи, ты почему раскрыл жалюзи без команды?

– Что, и поговорить нельзя?

– Причем тут – поговорить? Я спрашиваю о броневой защите окон.

– Ах, это. А я-то подумал…

– Послушай, чтобы больше такого не было. Мы не в учебном центре, кадет.

– Да ладно, – сказала Луиза. – Надо же полюбоваться. Якоб, неужели под водой вам нравится больше?

Ван Вервен отрицательно покачал рукой.

– Не такой уж я фанатик профессии. Подводная красота сумрачна. Пройденный нашими далекими предками этап эволюции. А здесь дышится как-то… Как-то радостнее.

– Это точно. Человек создан для воспарений, а не утоплений, – изрек Реджинальд. – Истинно говорю я вам.

– Дело не только в этом, – признался Ван Вервен. – Можете считать меня мнительным, но чем ближе к центру Кампанеллы, тем тревожнее.

– Еще бы, – кивнул Реджинальд. – В планетном ядре условия для человека очень тревожные. Некомфортные.

Вскоре они вышли на орбиту. Дружески помигав огнями, сбоку пристроился шнелльбот-страховщик. Он подошел так близко, что в окно приплюснутой башенки управления различалась физиономия что-то жующего командира. Реджинальд показал ему язык. Баллард поперхнулся и погрозил кулаком. Потом листы обшивки раздвинулись, башенка целиком погрузилась в корпус дестроера.

– Вот чудак! Обиделся, – сказал Реджинальд.

Бертран вызвал на связь соседа.

– Абрахам, ты же знаешь, кто это был.

– Понятно, – сказал Баллард. – Извинения приняты. В остальном, надеюсь, у вас порядок?

– Да, спасибо. Ты летишь с нами?

– Нет, останусь на орбите.

– Спокойного дежурства! Конец связи.

– Реджи, тебя хоть кто-нибудь любит? – спросила Луиза.

– Да все любят. Только еще не поняли, поэтому пока терпят.

Дневник командира звездолета

18 августа.

Эта маленькая коробочка с подводной лодки привела к простой мысли: а что, если и «Звездный Вихрь» постигнет такая же судьба? И если запись в этом диктофоне уцелела в прошлый раз, кто знает, не уцелеет ли повторно? Поэтому приборчик отныне будет при мне. Рональд успел его окрестить амулетом суеверия. Амулет, так амулет. Для меня он, прежде всего, знак обязательства перед грубым, но отважным мужчиной, командовавшим «Си Гвард». Так же, как и перед остальными жителями планеты. Все же надеюсь, это – не единственное что после нас останется. Обязана надеяться. О каком-то ином исходе думать не хочется. Иной исход будет означать, что земляне, очень может быть, вообще не в состоянии совладать с силой, которая здесь проявилась.

И что тогда? Даже думать об этом не хочется.

19 августа.

Итак, накануне обезврежена вооруженная подводная лодка, которой кампанелляне пытались прикрыться от неведомой опасности моря. То, что они собирались обороняться не только на суше, но и на море, отражает глобальный характер интервенции. После споров, прений и обсуждений мы пришли к выводу, что средства нападения представляли собой множественные обособленные объекты, запрограммированные на захват (истребление?) высокоорганизованных форм жизни. Нападение произошло внезапно, развивалось стремительно, отличалось огромной, если не абсолютной эффективностью.

Так может протекать только тщательно спланированная операция с четко поставленной задачей. Все офицеры в этом убеждены. Я тоже согласна. Более того, считаю, что это было проявлением мощного интеллекта, стоящего на высшей по сравнению с нами ступени развития. Не все с этим согласны. Рональд не исключает вмешательства автоматической системы, творцов которой уже не существует. Но, в любом случае, на Кампанелле мы нашли следы действия еще неведомой силы, и смысл действия пока непонятен. Завтра предложу десантирование, время для него пришло. Думаю, большинство высадку одобрит. Риск, конечно, есть. Случайно или нет, первый рейд «Гепарда» оказался успешным. Но кто знает, может, призраки и не исчезли? Затаились, подстерегают, шевелят усами. Ждут, когда мы потеряем бдительность. А чтобы их обнаружить, придется рисковать. Потому что неизвестно, какое время нам отпущено. Счастье, что мы располагаем «Вихрем» со всеми его возможностями. Возможностей транспортного звездолета «Альбасете» явно не хватило.

4. Десант

КРЕЙСЕР «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ», КАЮТА КАПИТАНА.

КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ ОТКЛЮЧЕНА. ВООБЩЕ ВСЯКАЯ СВЯЗЬ ОТКЛЮЧЕНА.

– Ронни, Ронни.

– А? Что?

– Ничего. Просто люблю тебя.

– Это ты… правильно, командор.

* * *

По прозрачной крыше конференц-зала бродили охранные роботы. Казалось, они подсматривают за тем, что творилось внизу, где собрались люди. Люди собрались в необычно большом количестве и продолжали подходить.

Рональд и Маша пришли в числе последних. Рональд поспешил затеряться. Из-за их романа он чувствовал себя нарушителем субординации. Ничего не мог поделать со своим предрассудком, корни которого тянулись еще к академии в Вест-Пойнте. Маше же затериваться не позволяла должность. С официальным видом она начала спускаться между кресел амфитеатра. В глубине души она тоже хотела как можно меньше привлекать внимание, но из этого ничего не получилось.

– Славно выглядишь, командор!

– Мари, нужно принимать решение. Ты понимаешь, о чем речь?

Маша кивнула.

– Один взгляд, повелительница!

В проходе почтительнейше раскланивался Хосе. Маша помахала платочком и прошла к председательскому месту. На правах старейшины там сидел худой и высоченный Ван Вервен. При ее приближении океанолог встал. Первая леди «Звездного Вихря» стала напоминать студентку перед грозным профессором.

– Предисловия нужны? – спросил Ван Вервен.

Маша взглянула на него снизу вверх, вздохнула и покачала головой. Ван Вервен кивнул и повернулся к аудитории.

– Большой совет объявляю открытым, – хорошо поставленным голосом объявил он.

Все собравшиеся когда-то были студентами. Разговоры в зале стихли. Кто-то в задних рядах традиционно закашлялся.

Маша поправила платье. Изящное, но очень строгое. Она тоже волновалась. Впервые за многолетнюю карьеру ей предстояло принять решение, ставящее под совершенно реальную угрозу человеческие жизни.

– Коллеги! Почти все, что можно узнать с орбиты, мы узнали. Результаты всем известны. К сожалению, ответа на главный вопрос, что случилось на Кампанелле, нет. Как ни важно нам знать, возникло ли новое страшное заболевание, проявилось ли действие неизвестных сил космоса, либо перед нами – результаты осмысленного вмешательства… Между тем наш долг – найти людей. Помощь все еще могут ждать. Там, внизу. Считаю, что поиски объяснений пора совместить с поиском уцелевших. Одно другому не только не помешает, но и поможет. Поэтому предлагаю начать полномасштабное обследование планеты, – суши, вод, полостей коры. Словом, пора высаживаться. Разумеется, соблюдая все возможные меры предосторожности. У меня – все.

Зал молчал.

– Кто хочет высказаться? – был вынужден вмешаться Ван Вервен.

– Милдред Мишо.

– Прошу.

В зале поднялась энергичная чернокожая женщина, начальник аналитического центра экспедиции. Тряхнув многочисленными косичками, она сказала:

– Должна уточнить, что с орбиты можно собрать еще много информации, хотя и не это главное. Я не могу представить заболевания, уничтожающего даже скелеты, тут что-то другое. Маша, трудно не понять твоего порыва. Все хотят поскорее найти пропавших людей. Но должна обратить внимание на одно обстоятельство. Мы слишком быстро попривыкли к тому, что исчезло население целой планеты, а зря. Происшествие как было, так и остается невообразимым. И раз оно случилось на Кампанелле, может случиться еще где-то. Получается, что на нас лежит ответственность за все обитаемые планеты, понимаете? Поэтому пока есть возможность не рисковать, мы не имеем права рисковать. Следующий хорошо оснащенный звездолет здесь долго не появится, радиоволны летят почти двенадцать лет, Земля еще ничего даже и не знает. Если же бросимся на поиски, мы распылимся по площади в сотни миллионов квадратных километров. Люди окажутся без надежного прикрытия, станут беззащитными. Не зная даже перед чем. У меня все.

– Спасибо, – сказал Ван Вервен. – Кто еще против высадки?

– Да я не против высадки, – пожала плечами Милдред. – Рано или поздно, сделать это придется. Вопрос лишь в том, когда, где и какими силами.

– Тогда уточните свое предложение.

– Предлагаю сначала послать небольшую группу, сосредоточив на ее охране максимальные силы. Осмотреться, узнать, к чему это приведет. А потом, исходя из обстоятельств, либо ее вернуть на борт, либо постепенно расширить поисковую партию.

– Что ж, резонно. Хотя сроки поисков при этом неизбежно растянутся. Кто еще хочет взять слово?

Поднялся Александер Мбойе.

– Напоминаю, что каждый имеет право рисковать собой. Пусть отправляются добровольцы. Столько, сколько наберется. Лично я высаживаюсь. Кто еще?

В зале поднялись руки.

– О, – сказала Маша. – Не так много. Учтите, что вернуться можно будет только после тщательного медицинского обследования. Доктор Инти, какой срок карантина установим?

– Не меньше двадцати одного дня.

Маша секунду подумала.

– Принято. Но тогда все главные специалисты должны оставаться на «Вихре». Александер, не надо протестовать. Займись лучше планом операции. В первой партии пойдут шесть человек. Старший – полковник Пеккола. Предосторожности – максимальные. В частности – патрулирование района высадки дестроерами. Скафандры высшей защиты. Крейсер подтянуть к планете еще ближе, на расстояние действенного огня. Задача – прикрывать дестроеры. Ну, и тому подобное.

– Вариант «большого зонтика»? – спросил Мбойе.

– С элементами «слоеного пирога».

– Прошу разрешить командование шнелльботом.

– Нет.

– Я хороший пилот. Очень хороший.

– Все равно – нет.

– Почему?

– Потому что Милдред сказала разумную вещь. Александер, твой опыт сейчас важнее твоей смелости.

Под погонами старшего офицера набухли мышцы. Он поднял кулаки к прозрачному потолку, то ли протестуя, то ли взывая о справедливости:

– Матриархат!

– Какой актер пропадает, – с сожалением заметила Милдред.

* * *

Ночь заканчивалась. В предрассветном сумраке уже сияли вершины гор, хотя их подножья утопали в глубокой тьме. Из этого мрака проступали размытые, чуть более светлые пятна облаков. Обширная горная страна, плывущая под днищем десантного корабля, одним краем просматривалась в дымке восхода, а вот противоположный различался только на экранах радиолокатора.

Внизу же располагалось знаменитое Вулканное кольцо, одна из главных достопримечательностей Кампанеллы. Телескопы позволяли различать черные провалы ущелий, полосы ледников, извилистые нити рек, озера, пламенеющие кратеры, окруженные сетками светящихся лавовых трещин. Но во всем впечатляющем царстве скал, снега, огня и воды что-либо доселе неизвестное человеку отсутствовало.

Абрахам Баллард, пилот «Гепарда-2», еще раз сверился с полетной картой и нажал кнопку вызова. Ожил экран связи с «Вихрем».

– Слушаю, – отозвался Мбойе.

– Мы готовы.

– Разрешаю.

Баллард помахал ему перчаткой и включил программу спуска. Софус немедленно выстрелил за борт сверток металлизированной пленки. В разреженной тропосфере она быстро наполнилась газом, превратившись в копию шнелльбота, внешне не отличимую от оригинала.

Поблескивая в первых лучах Эпсилона, фантом начал отставать.

– Есть обманка, – доложил софус.

– Программу продолжать, – отозвался Баллард. – Сходим с орбиты.

Вспыхнули огни предупреждения. Корабль задействовал тормозные дюзы и начал резко проваливаться к планете. Только что взошедшее оранжевое светило поспешно упало за горизонт. В пилотскую кабину проник гул двигателей, свистящие атмосферики на время прервали радиосвязь. Перегрузки развернули кресла экипажа спинками вперед. Изображения на кормовых и носовых экранах при этом автоматически поменялись местами.

– Пора закрыть окна, – сообщил второй пилот.

Баллард кивнул.

– Эй, десант, как вы там?

– Порядок, Абрахам. Очень красиво. Пронзительная красота. Видишь?

– Не очень, – пробормотал Баллард, окидывая взглядом приборы. – Пронзительно красиво бывает именно тогда, когда любоваться некогда.

* * *

Но проблем вроде не намечалось.

Следуя программе, корабль летел на восток, и вскоре Эпсилон взошел повторно. Озаренная его светом, внизу проплыла величественная розово-голубая вершина. Пропустив ее под собой, «Гепард» продолжил спуск. Каменистая поверхность планеты приближалась. Уже проступало дно ледниковой долины. Под объективами замелькали трещины, торчащие из снега утесы. Обгоняя собственный рев, оставляя километровый шлейф выхлопных газов, сдувая шапки сугробов, дискоид ворвался в ущелье и понесся вдоль границы света и тьмы, постепенно забирая к северу. Баллард был вынужден накрыть объективы левого борта плотными светофильтрами, иначе не выдерживали глаза.

Скрыть высадку со шнелльбота от современных средств наблюдения невозможно, реально лишь получить выигрыш по времени, поэтому главная ставка делалась на стремительность.

– Хелло, «Гепард», я – «Вихрь», вижу вас отчетливо. Пространство спокойное, отвечать не надо, лишний раз не светитесь. Конец связи.

Корабль опустился ниже гребня хребта, в феерию льда, снега, базальтовых и сиенитовых скал, рассмотреть которые из-за скорости уже было невозможно. На нижних экранах разматывались диссонирующие ленты резких пурпурного и фиолетового цветов, – снег на светуи снег в тени. Какие-то детали на нем не различались, смазывались из-за скорости.

Выше панорама оставалась доступной человеческому зрению. С одного борта разгорался восход, оттуда лились потоки света, а с противоположной стороны холодно блестели звезды. Однако и там уже хорошо различался переход от черноты в насыщенную синеву.

– Да, впечатляет, – пробормотал второй пилот.

Он был художником, поэтому Баллард покосился на него с настороженностью, поскольку знал, что этот романтик может предаться грезам в не очень подходящий момент.

– Не беспокойся, бдю, – усмехнулся напарник. – Но пришельцев пока нет. Думаю, все наши предосторожности очень скоро покажутся нелепыми.

– Твоими бы устами, Матти…

Следуя изгибам ущелья, софус короткими включениями дюз бросал шнелльбот из стороны в сторону, через каждую пару секунд вдавливая людей в кресла.

– Абрахам, я «Гепард-1». Подходите к развилке. Отвечать не надо.

Никакого желания отвечать у Абрахама и не было сразу по нескольким причинам. Главной из них заключалась в том, что по курсу неотвратимо вырастала седая от вечных снегов громадина. В морозном тумане проступали контуры скал. С далекого еще склона сорвалась лавина, за ней – вторая. Не сбавляя скорости, шнелльбот мчался к подножию пика. Абрахам не удержался и поднял руки к пульту. Но страховка не потребовалась. Софус в последний момент переложил рули, дискоид ушел влево, прижавшись к скалам восточной гряды. По интеркому было слышно, как в десантном отсеке кто-то шумно выдохнул.

Дух переводить оказалось рановато.

Сразу за пиком долина раздваивалась. «Гепард-2» проскользнул в полукилометре от склона, обрушил серию лавин, перелетел хребет, миновал скальные ворота, после чего проник в очередную долину. Гася скорость, включились передние дюзы. Дальше полет продолжился в режиме слалома между отдельно стоящими утесами, сопровождаясь отчаянной болтанкой. В кабине стало почти тихо, поскольку двигатели перешли на малую тягу. Но в этой относительной тишине стал различимым непонятный скрип.

Баллард приподнял веки и обеспокоенно взглянул на приборы. По всему пульту устойчиво горели зеленые огни. Курсограф чертил замысловатые каракули, трехмерные голограммы свидетельствовали о штатной работе систем. Температура и давление в камерах сгорания поддерживались с точностью до долей процента. Разогрев обшивки не выходил за пределы допустимого, реактор исправно выдавал энергию. Но скрип продолжался.

Борясь с тошнотой, Абрахам затребовал цифровую сводку. Сводка ничего не прояснила в причине постороннего звука.

– Ты только не катапультируйся, – прохрипел второй пилот. – Это мое кресло скрипит. Надо садиться на диету…

– Ашшурбанапал! Зачем так долго веселился один?

– Это трудно… назвать весельем, – отозвался Матти. – Уф! Кажется, подходим?

– Верно.

– «Гепард-2», я – Мбойе. Осталось пятьдесят секунд.

– Понял. Включаю отсчет.

Ущелье расширялось.

На его дне все чаще попадались открытые участки грунта. Снег сохранялся по большей части у северо-восточной стены, все еще скрытой тенью.

– Ронни, будьте готовы.

– Понял, готовы.

Сбросив скорость, корабль миновал последние повороты.

* * *

Каньон словно распахнулся.

Впереди, между двух нависающих ледников, открылась спокойная гладь озера Горных Духов. Снизившись до воды, дискоид направился к противоположному берегу.

– Ронни, пошел!

Днище «Гепарда» распахнулось. Из него вывалился первый флигер. Взметнув фонтаны брызг, машина скрылась под водой, потом вынырнула, включила тягу, отползла в сторону.

– Дай малый ход, – посоветовал из озера Рональд. – Выбрасывай через две секунды.

– Понял, понял. Удачи вам!

– Не возражаю.

В озеро упал флигер Игнаца.

Рональд тем временем завис над галечным пляжем и развернулся. Похожий на некое яйцекладущее чудовище, шнелльбот шлепал флигеры один за другим. Наконец выпала шестерка, машина Хосе.

– Абрахам, все в порядке. Двигай дальше.

– Удачи вам, Ронни!

– Да спасибо, спасибо. Все, начинай петлять.

Грохочущий столб воды и пара взметнулся над озером.

Когда он опал, дестроера на месте уже не оказалось. С ревом набирая высоту, корабль устремился на северо-запад. Теперь ему предстояло сыграть роль куропатки, уводящей хищника от выводка.

Рональд посмотрел вверх. В утреннем небе спокойно проплывал «Гепард» Бертрана, прикрывавший место высадки. Его, в свою очередь, страховал Барановский, а Нолан находился в резерве. «Большой зонт» раскрывался и пока ни за что не зацепился. Дальше все зависело от самого десанта.

И от того, что ему будет здесь дозволено. Теми, кто здесь уже поработал.

* * *

Один за другим флигеры подтянулись к тому месту, где из озера вытекала бурная горная речка.

Их нагоняла поднятая дюзами шнелльбота крутая волна. Водяной вал захлестнул одну из машин, покрутил ее, потом играючи вышвырнул на каменную осыпь. Пилот совладал с управлением уже после того, как дважды перевернулся. Произошел первый сбой в ходе операции.

– Хосе, как ты там? – на всякий случай спросил Рональд.

– Да вот, решил принять душ.

– Пойдешь замыкающим.

– Суров, батюшка.

– А мы не на прогулке. Внимание всем! Напоминаю, дистанция – сто пятьдесят метров, строй кильватера, повороты совершать последовательно. Поехали!

Рональд прошел над незадачливымфлигером, через кабину которого уже тек ручей. С импульсивным Хосе, любителем бравад и эскапад, всегда что-нибудь приключалось. Знай Рональд этого героя салонов чуть меньше, на первую вылазку ни за что бы не взял. Но Рональд знал его очень давно, и с разных сторон. Поэтому спокойно скользнул мимо.

Выдвигая крылья и воздушные рули, за ним двинулись остальные.

– Напоминаю порядок. Четные номера наблюдают с правого борта, нечетные – с левого. Хосе, отвечаешь за то, чтобы нас не клюнули сзади. Вверх поглядываем все.

– Чего же мы все-таки боимся?

Рональд не любил риторических вопросов, поэтому промолчал. Он вел строй «змейкой». Флигеры бросались то влево, то вправо от генерального курса, затрудняя возможный прицельный огонь и действуя по всем правилам высадки на враждебную планету Предела Освоения.

В голове привычно укладывались, ничуть не мешая друг другу, показания приборов и детали ландшафта. Вот что в голову не укладывалось, так это то, что на сей раз Предел располагался всего в одиннадцати световых годах от Солнца. Но Рональд не привык зря тратить энергию как на ненужные вопросы, так и на бесполезные переживания. Предел есть Предел, гдебы он ни находился. И если уж выбрался на тропу, будь добр, не размышляй тогда, когда от тебя требуется наблюдение.

Просто почаще верти головой. Глядишь, оная и уцелеет.

* * *

Флигеры тенями скользили вдоль русла.

Минут через двадцать ускоренного хода горы расступились, поток разлился в степенную и глубокую реку, извивающуюся по зеленой долине. Все чаще попадались деревья, сначала одиночные, потом более многочисленные, сливающиеся в рощи. Никаких тревожных сообщений сверху не поступало. Воспользовавшись этим, Хосе решился нарушить молчание.

– Здесь хорошо смотрелся бы замок какого-нибудь владетельного феодала, – заявил он. – Игнац, ты хотел бы стать герцогом?

– Узаконенным эгоистом? Нет, – отозвался Игнац.

Поскольку разговор шел по лазерному лучу и подслушан быть не мог, Рональд не стал его прерывать. Психологи утверждают, что легкая болтовня поддерживает работоспособность мозга.

– Ты соблазны-то представляешь? – удивился Хосе.

– Ну, в общих чертях. Рональд, что это по курсу справа?

– Камень. Обычный ледниковый валун.

– На карте его нет.

– У нас карты одиннадцатилетней давности.

– Думаешь, за одиннадцать лет здесь мог пробежать ледник? – насмешливо спросил Хосе.

– Не думаю. Но камень могли перенести люди.

– Для украшения пейзажа?

Рональд не ответил.

– Слетать? – предложил Игнац.

Рональд взглянул вверх. «Гепард-1» исправно плыл там, где ему и полагалось, – чуть в стороне и чуть впереди. Если что – прикроет.

– Только быстро.

– А я медленно не умею, – рассмеялся Игнац.

Он ушел в сторону и отстал.

– Маневр вижу, – сообщил Бертран со своих высот. – Подстрахую.

Рональд отвечать не стал. Достаточно было и одной вольности.

Флигеры бреющим полетом пересекли небольшую бурную речку, поднялись над плоскогорьем, и, как предусматривал план, вытянулись строем фронта. Место назначения приближалось. В наушниках прозвучал голос Мбойе:

– Рональд, поберегитесь. Шарик падает.

Снаружи уже слышался гул. Просигналив фонарями, Рональд мягко убавил ход своей машины. Другие флигеры послушно повторили маневр.

Гул быстро усиливался, превращаясь в тяжелый грохот с трескучими раскатами. Над горами появился раскаленный болид. Вытянув огненный хвост, он быстро снизился, и над плоскогорьем заплясали шквальные смерчи. Флигеры тряхнуло с такой силой, что Ио с Хосе даже столкнулись. Потому что с Хосе вечно что-нибудь случалось.

Промчавшись дальше, огненный шар неожиданно погас. В нескольких километрах впереди по курсу он грохнул, развалился на половинки, которые скрылись в клубах песка и пыли.

– Все в порядке, – сообщил Мбойе. – Можете заселяться.

Но сразу заселиться не получилось. Когда десантники достигли места падения, оба полушария аккуратно лежали на обдутом скальном грунте. Вот только над ними струился раскаленный воздух, потрескивала закопченная обшивка, а в радиусе до полукилометра тлел кустарник. Ио, Хосе и Турумалай на всякий случай принялись гасить его выхлопом двигателей.

– Вы несколько опередили график, – извиняющимся тоном сказал Мбойе. – Придется подождать.

Рональд впервые включил радиостанцию.

– Игнац, ты в порядке?

– Да. Скоро догоню.

Он ответил с некоторой задержкой, как будто вернувшись из мира грез. Такое состояние для десантника не очень приветствуется. Рональд вновь промолчал, но запомнил.

* * *

Ждать пришлось не очень долго. База окуталась паром. Со стенки одной из полусфер посыпались крошки черного металла. В ней возникла трещина, превратившаяся в треугольную щель.

– Есть открытие технического модуля, – доложил Рональд.

Два арбайтера тут же протиснулись между раздвинувшимися листами обшивки. Они тащили гантелеобразный Плау-концентратор поля. Миновав стайку флигеров, роботы установили его в южной части выгоревшей зоны. Такие же гантели появились на севере, западе и востоке.

– Внимание! Говорит софус планетной базы «Орешец». Десант! Просьба заякорить машины. Провожу пробное включение поля.

Ближайший концентратор приподнялся. Вокруг него образовалось дрожащее марево, опираясь на которое, полутонное устройство всплыло и зависло над землей. Взметнувшаяся воздушная волна тряхнула флигеры.

– Поле действует, – удовлетворенно констатировал софус. – Можно покидать машины.

Кабины раскрылись, из них одна за другой выбрались закованные в броню фигуры. Снаружи скафандр высшей защиты выглядит на редкость нелепо – удлиненное безголовое яйцо, из которого торчат металлические ручки и ножки с утолщениями на суставах. Но такая голенастая конечность способна развивать усилие в несколько тонн. Поэтому когда одно яйцо шутя толкнуло другое, последнее немедленно грянулось оземь.

– Хосе, не балуй, – недовольно сказала Ио.

Когда прилетел флигер Игнаца, из основания второй полусферы выдвинулся тубус с овальной дверью на торце.

– Температура допустимая, – доложил софус. – Можно входить.

– Наконец-то!

Фигуры заковыляли к входу.

– Шлюзоваться – по одному, – напомнил Рональд. – Алло, «Вихрь»! Высадка произведена. Все благополучно.

– Наши поздравления, – отозвался Мбойе. – Ничего необычного сверху не видим. Отдыхайте.

* * *

Базовый лагерь разведывательной партии был развернут в сорока километрах южнее Трои.

Софус немедленно принял руководство над роботами, ведущими поиск в городе. А люди получили шесть часов на отдых. Но уже через час пришло экстренное сообщение, и Рональда разбудили.

– Спутники обнаружили шлюпку с «Фламинго», – сказал Мбойе. – Вставь его в план. Осмотрите. Когда будет свободное время.

Спросонок Рональд не сразу понял, о чем речь.

– Какой «Фламинго»?

– Ну, тот самый лайнер, который должен был стартовать к Земле, но пропал вместе с населением планеты.

– Не вместе, а в то же время, – поправил Рональд.

– Какая разница?

– Причинно-следственная.

– О! Ты уже созрел для прозрений?

– Почти, – проворчал Рональд.

Потому что для прозрений еще не созрел.

– Давай, старик. Разбирайся в ощущениях. Очень на тебя рассчитываем.

Разобраться в ощущениях – первая задача интравизора, приступающего к работе. Рональд стоял на площади перед ратушей и озирал окрестности. День выдался очень светлым. Подмывало назвать его солнечным, но не получалось, поскольку над головой сияло вовсе не Солнце. Приходилось считать, что погода выдалась эпсилонной.

Но небо над безлюдной столицей Кампанеллы голубело точно так же, как и земное небо начала апреля где-нибудь в средней полосе Северного полушария. И в то же время отличалось. Странное небо, небо без птиц и без летательных аппаратов, если не считать высоко плывущей одинокой блестки дестроера. Странное небо, странное даже для того, кто повидал небеса десятков планет. И вроде бы все объяснимо – исчезли люди, а вместе с ними и птицы, поэтому летать больше некому. Тем болеечто и те, и другие летали здесь далеко не всегда. Но когда знаешь, какие вещи здесь случились, небо не может казаться обычным. Особенно если ты – интравизор.

С площади перед ратушей Рональд долго разглядывал это пустое небо. Чем-то оно завораживало. И чем-то настораживало. Ему казалось, что оно засасывает. После трех суток бесплодных поисков это вполне объяснялось. Но дело не только в накопившейся усталости, он был уверен. Небо Кампанеллы навевало. Рональд почуял приближение смутной догадки. И тут его отвлекли. Подошло яйцо с надписью «Ио», и настроение мгновенно улетучилось.

Ничего не поделаешь. В жизни интравизора такое случается сплошь и рядом. Если бы заранее знать, когда начнется очередной наплыв, можно было бы изолироваться. Но заранее известно это бывает очень редко. Рональд подавил невольное раздражение ничем не виноватой Ио. Теперь требовалось сменить обстановку, дать новую пищу подсознанию.

– Новости есть? – спросил он.

Яйцо покаянно развело манипуляторы.

– Ладно. Залезай во флигер.

– Куда летим?

– Выполнять приказ. Посмотрим шлюпку с «Фламинго».

Яйцо подняло манипулятор так, словно собиралось почесать затылок.

– Надо же разнообразить меню, – сказал Рональд.

– Хвала мудрости твоей, – сказала Ио.

Потом жалобно добавила:

– Есть хочется.

– Перекуси из запасов скафандра.

Ио молча переступила железными ногами. Рональд удивился.

– Что, уже ничего не осталось?

– Это преувеличение! – возмутилась Ио.

Рональд фыркнул.

– Вот и съешь свое преувеличение. Ладно, не горюй, долго мы не задержимся.

Они поднялись, над шпилем ратуши набрали высоту и скорость.

* * *

Шлюпка находилась среди бесплодной пустыни в семистах шестидесяти километрах от города, внутри Вулканного кольца. Это расстояние флигеры преодолели меньше чем за полчаса. Проявляя гуманность по отношению к голодной Ио, Рональд шел на форсаже.

За пять лет, прошедших после посадки, шлюпку почти полностью занесло песком, получился небольшой новый бархан, из которого выступали лишь одна из опор да часть стабилизатора. Они обнажились совсем недавно, во время песчаной бури, которые все еще были не редкостью на Кампанелле.

– Интересно, – сказала Ио, – почему они высадились именно здесь, так далеко от Трои? Думали, что так безопаснее?

– Возможно. Хотя, быть может, их привлекли вулканы.

– Причем здесь вулканы?

– Планетологи полагают, что Вулканное кольцо образовалось после столкновения Кампанеллы с крупным астероидом.

– И что из того?

– Пока не знаю. Но здесь отмечены различные гравитационные аномалии.

– Они бросились изучать аномалии, когда люди взывали о помощи?

– Да, странно. Но ведь была же причина, не так ли?

– Наверняка, – согласилась Ио.

Два шестиногих робота быстро разгребли песок и обнажили борт шлюпки.

– Эге, – сказала Ио. – Да тут уже побывали!

Действительно, в многослойной обшивке зияло отверстие с оплавленными краями. Из него, как из древних часов, сыпались струйки песка.

– «Гепард-3», картинку видите? – спросил Рональд.

– Вижу хорошо, – отозвался Барановский. – Надеюсь, сами не полезете?

– Нет, – сказал Рональд. – В Вест-Пойнте отучили.

Один из роботов включил фару и осторожно прополз в дыру. На внутреннем экране скафандра Рональд увидел изображение короткого коридора перед отсеком главных двигателей. Его пол был покрыт слоем песка.

– Скаут-22, следы есть?

– Следы отсутствуют.

– Продолжай.

Без особых затруднений робот открыл переходной люк и проник в кабину экипажа. Все кресла, включая оба пилотских, оказались пустыми.

В заоблачных высях прокашлялся Барановский.

– Это любопытно, – сказал он. – Не оставили даже одного дежурного? Поищите в отсеках.

Поиски ни к чему не привели.

– Скаут-22, подключиться к системам.

Робот вернулся в кабину и склонился над пультом.

– Софус мертв, – доложил он. – Кристаллы памяти чисты.

– Нет, – сказал Рональд. – На Кампанелле побывали и поработали. Поработали основательно.

– Ты это уже говорил, – заметила Ио.

– Да, но не с такой озлобленностью.

– А-а.

– Но как экипаж покинул шлюпку? – недоумевал Барановский. – Она же заперта изнутри.

– А как экипаж покинул «Си Гвард»?

– Не знаю.

– И я не знаю.

– А кто прорезал дыру снаружи? – спросила Ио.

– Вопрос хорош, – признал Рональд. – Лучше предыдущего. Сейчас попробуем узнать.

Он приказал второму роботу включить металлоискатель и обследовать окрестности бархана.

– На что ты рассчитываешь? На интуицию?

– Нет, на логику. Тот, кто обследовал шлюпку до нас, либо благополучно ушел, либо неблагополучно находится поблизости.

– Ты считаешь, что…

– Да, здесь очень подходящее место для ловушки.

– Я – скаут-22. Есть контакт.

– Браво, полковник, – сказала Ио.

– Рассредоточьтесь, – посоветовал Барановский. – Приготовьте оружие.

– А что, собственно, может произойти? – спросила Ио.

– Да место, говорю, для ловушки подходящее, – ответил Рональд.

– Но кто станет нас дожидаться пять лет?

– Мина, например.

– Ты считаешь…

– Дочь Евы! Меньше вопросов.

– Бирюк ты, полковник.

– Да. С правом решающего голоса.

– Ладно, молчу. И как тебя Маша терпит… Есть хочу.

Рональд попытался припомнить, с какого века женщин стали брать в межзвездные экспедиции, но у него не получилось. Было похоже, что брать начали сразу. Поспешно, то есть.

* * *

Проворно работая четырьмя лапами из шести, двадцать второй скаут разгреб песок неподалеку от посадочной опоры и начал осторожно тянуть что-то из ямы.

– Стоп, – скомандовал Рональд. – Мина?

– Никак нет.

Робот извлек из песка обыкновенный полужесткий скафандр Космофлота довольно устаревшей модели.

– Биологическое содержимое отсутствует, – доложил скорпион.

– Ты хочешь сказать, человек мертв? – поправила Ио.

– Я хочу сказать, что внутри никого нет, – бесстрастно пояснила машина.

– Вот как? Покажи.

Робот поднял скафандр за плечи. Болтая конечностями, он повис в манипуляторах, уронив голову-шлемофон на грудь.

– Застегнут на все замки, – с удивлением заметила Ио. – Каков запас кислорода?

– Шестьдесят три процента, – ответил скорпион. – На груди имеется надпись «Шеген Джумагулов».

– Яцек, – попросил Рональд, – проверь, пожалуйста, числится такой в экипаже «Фламинго»?

– Нет, – после небольшой паузы отозвался Барановский. – Шеген Джумагулов исполнял обязанности штурмана транспортного звездолета «Альбасете».

– Ага, теперь хоть что-то понятно.

– Знаете что? Поищите еще. Обычно на задания ходят вдвоем.

Барановский был прав. Второй скафандр отыскался довольно скоро. Он находился у обломков легкого вертолета. Скафандр когда-то принадлежал ЭвартуВиттону, еще одному члену экипажа «Альбасете». Он также был застегнут на все замки и также оказался пустым. Рядом с ним робот нашел табельный «кольт», в обойме которого не хватало двух патронов.

– Что скажешь, полковник? – спросила Ио.

– Ручное оружие не спасает, – механически ответил Рональд.

– Бирюк ты, полковник.

* * *

Вернувшись на базу «Орешец», он сразу принял душ. Не столько из гигиенической необходимости, сколько из-за надежды поймать нужный образ, поскольку в душевую кабинку Ио не придет.

В голове каждого человека всегда находится более одной мысли, но какая-нибудь доминирует, заглушает остальные. Их, то есть мысли, можно заставить роиться, сделать равноправными. Тогда из бурлящего подсознания они начинают вплывать в узкую щель понимания, вспыхивают на мгновение, достаточное для их опознания.

Добиться такого состояния можно разными способами, как общими для всех, так и строго индивидуальными, действующими только на конкретную личность в специфической обстановке или состоянии. Для Рональда таким средством были капли воды, барабанящие по макушке.

Отрегулировав поток до нужной силы, он выждал, пока мысли засуетились как следует, и принялся их рассматривать. Сначала попалась группа оборванных, чисто ассоциативных образов, объединенных общей темой сырости: зеленые мхи, древняя резиновая обувь со смешным названием галоши, лягушка с удивленным взглядом, лужи на плацу академии Вест-Пойнт, мокрые от виски усы сержанта Ивана Грозни по прозвищу Айвен Террибл, и тому подобное.

Потом мелькнула Маша, причесывающаяся у зеркала. Ее сменила картина учебных стрельб планетного танка «Репейник-S8», снятого с вооружения в XXVII столетии, после чего зрительные инпринты прекратились, уступив место понятиям определенного смысла. Вспомнились классификация кишечных нематод, закон Авогадро и тот факт, что барбитуровая кислота названа в честь любимой женщины некоего химика. Великая сила любви, так сказать. Сразу после снотворного наступила очередь особенностей гравитационного поля планеты Феликситур в системе Кронос. И вот здесь Рональд уловил слабое потепление, стоящее того, чтобы его запомнили.

Дальше проступили тени логических заключений, в разное время навещавших голову. О том, что вживание в роль по системе Станиславского чревато инкапсулированием мышления, хотя и не полным, в отличие от забытой болезни шизофрении; о том, что истина немножко постигаема благодаря человеческой способности ошибаться; о том, что жить приходится для того, чтобы ненароком не умереть; о том, что как джинна ни выпускай, он все равно смотрит в бутылку. Ну и прочее, прочее, прочее, в том же духе. Среди этой шелухи попадались забавности, грустинки, изящности, а также плоды чистого брюзжания великих умов, достойные внимания лишь отточенностью форм, но ничего подходящего к случаю не всплывало.

Требовались иные горизонты.

Рональд сделал воду погорячее, чтобы избавиться от упрямых софизмов, которые мешают человеку жить в свое удовольствие. Когда это получилось, вновь пошли видения. И они, в конце концов, дали нужный результат, но уже только на третьем круге. Результат воплотился в образ садовника. Эдакого ворчливого старого робота, пересаживающего цветы с клумбу на клумбу. После этого Рональд понял, что большего не добьется. Он выключил воду, тщательно высушился, унял неизбежную после сеанса дрожь в коленках, надел шорты и вышел в кают-компанию. Там его ждали Игнац, опять же, Ио, а также кофе и коньяк.

– Нащупал что-нибудь? – спросила Ио.

– Садовник и гравитация.

– Мгм, – сказал Игнац. – Хорошее название для сюрреалистического романа. Чем ты занимался в душе?

Рональд ответил вопросом:

– А у вас что?

– Исследование биологических пробподтвердило, что в скафандрах действительно находились Виттон и Джумагулов.

– Это все?

– Нет. Похоже, нам впервые повезло, Ронни.

– Электронные запоминающие устройства скафандров?

– Нет. «Черные коробочки» оказались пустыми. Но у Виттона был скафандр устаревшего образца с камерой, снимавшей на лазерный диск. Такие камеры демонтировали, кажется, лет сто назад. Помнишь?

– Помню, помню.

– Так вот. «Альбасете», как известно, являлся коммерческим судном. Хозяева поскупились, а может, просто поленились убрать камеру. В результате мы имеем несколько уцелевших фрагментов видеозаписи. И какие!

Рональд пошарил рукой в поисках ближайшего кресла. Слабость, неизбежное следствие интравизии, все еще давала себя знать.

– Показывайте, – сказал он.

* * *

Что хорошо, камера, по-видимому, включалась автоматически, как только скафандр надевали.

Но качество записи оставляло желать много лучшего. Звук и изображение временами исчезали, иногда на экране шевелились неясные тени, либо все тонуло в лучах Эпсилона. И все же канва событий прослеживалась. Прежде всего стало ясно, что Фрэнк Джонсонвысаживал своих людей вовсе не очертя голову. Тот вертолет, обломки которого ныне покоились в песке рядом со шлюпкой «Фламинго», входил в состав грузов «Альбасете». Аппарат поместили на платформу ракетного парома и доставили в атмосферу Кампанеллы до того, как остальные члены команды Джонсона совершили отчаянную посадку в парке Трои. Следовательно, предварительная разведка производилась с помощью вертолета. Совершал ли посадку еще и паром, осталось неизвестным, поскольку соответствующая часть записи отсутствовала.

Фильм возобновился с панорамы местности вокруг шлюпки «Фламинго». Съемка велась из кабины вертолета, поэтому в объектив периодически попадали то приборная доска, то перчатка Виттона на ручке управления.

ВИТТОН: Молчат?

ДЖУМАГУЛОВ: Глухо.

ВИТТОН: Сажусь.

ДЖУМАГУЛОВ: Не так близко.

Вертолет опустился примерно в том месте, где потом нашли его обломки. Некоторое время оба астронавта оставались в кабине, выжидая, когда осядет поднятая винтом вертолета пыль. Двигатель они выключили.

ВИТТОН: Наверное, они тоже пришли к сейсмической гипотезе.

ДЖУМАГУЛОВ: Ну да. Вулканное кольцо, Зеленый… на радаре?

ВИТТОН: Пусто.

ДЖУМАГУЛОВ: Мне пора.

Штурман выпрыгнул из кабины и не спеша направился к шлюпке. В то время она еще не была занесена песком, хотя вокруг решетчатых опор уже собрались холмики.

– У них были основания опасаться, – вдруг сказала Ио.

Игнац рассмеялся.

– Еще бы! Исчезло тринадцать миллионов человек.

– Нет, я говорю об опасениях, связанных именно с этой шлюпкой. Рональд, тебе не кажется?

– Возможно.

Фигурка на экране растерянно трогала одну из опор.

ВИТТОН: Что там, Шеги?

ДЖУМАГУЛОВ: Не срабатывает кодовая команда опускания трапа.

ВИТТОН: Дерни аварийную чеку.

ДЖУМАГУЛОВ: Где она?

ВИТТОН: На внутренней стороне опоры. Рычаг красного цвета.

ДЖУМАГУЛОВ: Понял. Сейчас посмотрю.

Штурман прошел под днище шлюпки и почти скрылся за свисающим раструбом ракетного сопла. Какое-то время были видны только его ноги, которые пару раз подпрыгнули. Наконец из борта вывалился трап.

ВИТТОН: Есть. Вход открыт.

Шеген вылез из-под сопла, взбежал по ступенькам.

ДЖУМАГУЛОВ:…замок не открывается.

ВИТТОН: Ты правильно набирал код?

ДЖУМАГУЛОВ: Тысяча девятьсот шестьдесят один. Год первого полета вкосмос. Пробую еще раз. Нет, не получается.

ВИТТОН: Вот черт! Они перекодировали замки. Сейчас принесу резак.

ДЖУМАГУЛОВ: Нет, оставайся на месте, я сам возьму. Поостережемся. Инструк…

На этом месте видеозапись обрывалась.

– Это все? – спросил Рональд.

– Нет. Подожди.

Игнац промотал пленку дальше. Белый экран вновь начал наполняться красками. Шеген Джумагулов только что вырезал отверстие рядом с входным люком.

– У них что, не было роботов? – спросил Рональд.

– Видимо. Коммерческий рейс, экономия. Будь внимательнее, сейчас начнется.

ВИТТОН: Шеген, стоп.

ДЖУМАГУЛОВ: Не понял.

ВИТТОН (Очень спокойно): Брось резак и беги к вертолету.

ДЖУМАГУЛОВ: В чем дело?

ВИТТОН: Оглянись.

ДЖУМАГУЛОВ: О! Эт-то еще что?!

Рядом с посадочной опорой шлюпки песок странно вспучился.

Из него поднялась округлая черная масса, нечто вроде гигантской амебы. Выбравшись на поверхность, она растеклась по штангам посадочной опоры и заструилась вверх. Опомнившийся Джумагулов бросил свой инструмент и сбежал по трапу. Но как только он оказался на песке, его движения почему-то замедлились. Сделав пару шагов, он остановился вовсе.

ВИТТОН: Бегом! Немедленно! Что с тобой?

Штурман неуверенно повернулся и поднял голову к черной массе, скапливающейся на консоли прямо над ним.

Отвратительная амеба непрерывно переливалась, меняла очертания. В ней появились отростки, вроде коротких щупалец, направленных вниз. Сначала они хаотически дергались, на мгновение замерли, затем вновь пришли в подвижность, совершив согласованный жест, словно множество пальцев большой черной руки.

Джумагулов начал молча оседать. Его тело под тканью скафандра неестественно складывалось в местах, где у человека не бывает суставов.

ВИТТОН: Вот оно что… Ах, каналья!

Изображение дернулось, мелькнули приборная доска, раскрытая дверь вертолета.

На секунду объектив уперся в песок. Вероятно, Виттон упал, поспешно выпрыгнув из кабины, но быстро поднялся. Вновь возникло изображение борта шлюпки, далекого горного хребта с дымящимся вулканом, цепочки человеческих следов. И черной твари, падающей со стабилизатора.

– Это ошибка, – не выдержал Игнац. – Виттону нужно было взлетать!

Рональд кивнул.

– Все случилось так неожиданно, – заметила Ио. – И потом, не мог же он бросить товарища!

– Товарища уже не было, – холодно возразил Рональд. – Ну-ка, прокрутите концовку еще раз.

На экране возник клубок, скрывший Джумагулова. Две трассирующие пули канули в черную массу. Она конвульсивно дернулась.

– Все же какое-то действие оружие произвело, – сказал Игнац.

– Ерунда, – процедил Рональд. – Пули только раззадорили тварь. Показывайте, что было дальше.

А дальше, стремительно разрастаясь, черная масса полетела прямо в объектив камеры Виттона. Почти сразу экран погрузился во тьму, но на очень короткое время. Чернота схлынула, оставив после себя картину обманчиво безмятежного неба Кампанеллы, в котором висели редкие перистые облака.

– Он упал на спину, – охрипшим голосом сказала Ио. – Заметил?

– Да, на спину, – согласился Рональд. – Кислородные баллоны тяжелые. Дайте мне его скафандр.

– Виттона?

– Да.

Игнац удивленно поднял брови.

– Давай, давай, – сказала Ио.

– Рональд, так ты…

– Вот именно.

– А я и не знал!

– Теперь знаешь.

– Нет, это правда? – все еще не верил Игнац. – Ты интравизор?

– Угу, – скучно признал Рональд. – Слушай, пока я буду медитировать, свяжись с Хосе. Скажи, чтобы при возвращении взглянул на твой камень.

– Какой камень?

– Тот самый, не обозначенный на карте. Вспомнил?

– А, ну конечно.

– Только покажите ему все то, что вы мне показали, транслируйте прямо на борт. Передай также, чтоб к камню близко не подлетал. И пусть его подстрахуют. Пара ребят с охранными роботами, не меньше. Предупреди Барановского.

– Ты думаешь, камень… это то самое? – с волнением спросила Ио.

– Мы теперь в чем угодно должны видеть то самое. Игнац, запроси с «Вихря» подробную информацию о Виттоне и Джумагулове.

– Хорошо. Чем тебе-то помочь?

– Когда влезу в скафандр, погаси свет.

– И все?

– Все.

Игнац хмыкнул. Рональд невозмутимо принялся натягивать скафандр. Под мышками и в паху жало, а в остальном – ничего. Виттон был крупным мужчиной.

* * *

– Ну что, что? – нетерпеливо спрашивала Ио.

Спрашивала не в первый раз, как понял Рональд. Он вспомнил боль и яркую вспышку. Боль в затылке и характерную вспышку. Вспышку, которая сопровождает проникающее ранение черепа.

– Его нет в живых, девочка.

– Ты уверен?

– Да. Не грусти.

– Ничего. Этого можно было ожидать, правда?

– Где второй скафандр?

– Ронни, второй скафандр – это третий сеанс подряд. Может, передохнешь? Маша просила…

– Присмотреть за полковником? – усмехнулся Рональд.

Он открыл бар и залпом выпил полстакана неразбавленного виски.

– Боюсь, у нас мало времени.

Ио понимающе опустила глаза.

– Приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Замечательно. Послушай. Перчатки я надевать не буду. Если температура кисти упадет градусов до двадцати двух, введешь мне что-нибудь ободряющее. Договорились?

– Договорились.

– А куда делся Игнац?

– Прогнала. Глупый он еще.

– А ты?

– Поумнее.

– Как удалось?

– Попробовала. Понравилось.

Рональд выпил еще четверть стакана.

– Ты похожа на мою пятую дочь. Это похвала.

– Я поняла, – улыбнулась Ио. – Спасибо.

– Видеоматериалы о Джумагулове есть?

– Да, Джетти подобрала в архивах. Сейчас будешь смотреть?

– Потом. Времени мало.

* * *

Рональд закрыл глаза и сосредоточился.

Получалось плохо. Опять возникла Маша, причесывающаяся у зеркала. Необходимо было ее прогонять, а это трудное дело. Рональд несколько раз открывал глаза, разглядывал тени на потолке, вновь их закрывал. Лежать на спине, к которой приделаны кислородные баллоны устаревшего образца, очень неудобно, но в свои последние секунды Шеген лежал именно так, приходилось терпеть.

Заранее никогда не знаешь, что послужит зацепкой – обрывок фразы, интерьер какой-нибудь гостиной, или зрительная ассоциация, связанная с объектом психоскопии. А иногда – ощущение позы, в которой объект находился при пиковых обстоятельствах. Впрочем, если уж быть точным, размышлял Рональд, в момент пика событий Шеген Джумагулов стоял, подняв лицо к нависшей массе. Но он должен был подсознательно разгадать положение своего тела в следующий миг. То положение, которое заняло бы его тело, если б сохранилось. В таких случаях срабатывает не медленный разум, а быстрые инстинкты, наследие череды животных предков человека. Это азы, Рональд хорошо их знал. Тем не менее, провел проверку – встал, запрокинул голову, попробовал представить висящую черноту. Это было противно, липко, но не страшно. Червяк, слизняк и пиявка, такие получались ассоциации.

Нет, не получалось. Не связывалось. Маша продолжала причесываться. Что ни говорят о стабилизирующей роли любви, Рональдовой профессии она не столько помогает, сколько мешает. Но Рональдова профессия настолько оттачивает восприятие, так заостряет чувства, что любовь абсолютно неизбежна. Остается с ней только мириться и быть ненормально выносливым, чтобы выдерживать всю полноту эмоций.

Рональд вернулся в исходную позицию, то есть на пол. Он находился внутри принадлежавшего другому человеку скафандра, где еще сохранились слабые запахи, и пытался проникнуть глубже, под кожу этого человека, быть может, уже не существующего. Им овладела естественная брезгливость. На короткое время, но с большой силой. Таким же коротким, но еще более мощным усилием тренированной воли он подавил ненужное чувство. И как раз это усилие дало всегда неожиданный эффект вплывания. Возник контакт. Совершенно несомненный контакт.

Невероятно, но Шеген Джумагулов был жив. Точнее, его психоэмоциональная матрица где-то продолжала существовать, иначе контакт попросту невозможен. Как только Рональд это осознал, он приступил к восприятию характеристик связи. Контакт оказался страшно слабым, самым слабым из всех контактов, в которых ему доводилось участвовать. Расстояние не определялось даже приблизительно. Единственным результатом попыток его оценить стало сильное головокружение. Еще более удивляло то, что вектор связи отсутствовал. То есть нельзя было понять, не только где находится штурман «Альбасете», но и в каком направлении. Объект одновременно находился везде.

Это могло значить лишь одно, а именно: четырехмерная система координат недостаточна для описания случая. Иными словами, Шеген Джумагулов покинул мир, доступный для наблюдения землян. В том, что его собственных способностей для подобного перемещения маловато, сомневаться мог только младенец. Рональд к таковым не относился.

Он решил больше не задерживаться на технических деталях, сил оставалось мало. Решительно скомкал всю стандартную программу и попробовал поймать мнему. Сложность заключалась в том, что он совершенно не представлял, какого рода вещи и явления наблюдал Джумагулов в своем невообразимом везде.

Рональд поспешно выстроил короткую логическую цепь: раз штурман в некотором роде жив, есть вероятность того, что мир, в котором он находится, позволяет жить. Следовательно, имеется подходящее сочетание кислорода, температуры, воды, уровня излучений. От этого следовало отталкиваться, и он оттолкнулся изо всех оставшихся сил.

* * *

Возникло видение огненного канала, заполненного пылающей же тьмой. Это впечатляло. Но канал быстро сменился расходящимися концентрическими кругами неизвестно чего. Затем все погасло. Рональд успел испугаться. К счастью, контакт не исчез. Через короткий и звенящий миг он увидел мокрые кусты, чье-то склоненное лицо, какого-то юноши, тени рогатых животных. Здесь, почему-то – с запозданием, хлынула смесь прочих ощущений. Мычание, шум дождя, запах молодой травы. Одышка, боль в груди и отчаянная озяблость.

Рональд надсадно закашлялся. Его так заколотило, что Ио была вынуждена впрыснуть стимулятор.

– Что, сильно охладился? – спросил Рональд.

Ио испуганно кивнула.

– Жаль. Неизвестно, когда еще получится.

– А получилось?

– Весьма прилично.

– Где он?

– Там, где бывает дождьи где бродят коровы.

– Коровы?

– Да, с рогами.

Рональд снял шлем и увидел Хосе с Игнацем, стоящих на пороге с самым невозмутимым видом.

– Выкладывайте, – хрипло сказал он.

– Камешек-то исчез, – гордо сообщил Игнац.

– На земле даже вмятин не осталось, – добавил Хосе.

– Образцы грунта?

– Взял, взял. Ничего особенного.

– Это было оно, – возбужденно заявил Игнац. – То самое. Что делать?

Рональд взглянул на экран внешнего обзора.

– Темнеет, – сказал он. – Всем пора ужинать.

– Больше тебе нечего предложить? – удивился Игнац.

– А тебе?

– Нужно всех созвать на базу!

– Я и говорю: всем пора ужинать. Алло, «Вихрь», вы нас слышите?

– Да, Ронни, – отозвался Мбойе. – Будем думать. У нас тоже есть новость.

– Какая?

– Получен SOS с Эстабриона.

Дневник командира звездолета

23 августа. Только начала прощупыватьсяниточка на Кампанелле, как нас позвал Эстабрион. Что это, отвлекающий маневр? Я уже готова ожидать чего угодно. Хотя Эстабрион – самая дальняя планета системы Эпсилона, скорость «Вихря» позволяет обернуться за несколько суток. Но эти несколько суток Орешец останется без прикрытия. Эвакуировать десантников можно только после длительного карантина, а сигнал бедствия есть сигнал бедствия. Сложная ситуация. Если она подстроена, то очень умело, со знанием человеческой психологии.

После жарких дебатов решили рискнуть, Рональд настоял на том, чтобы его команда оставалась на месте. В качестве компромисса согласился до нашего возвращения из базы никого не выпускать. Бертран и Абрахам со своими «Гепардами» останутся тут же, будут ходить дозором. Достаточно ли этого? Что-то мне подсказывает, что двух шнелльботов для данной задачи мало, но ничего лучшего придумать не смогли. Производит впечатление несокрушимая уверенность Ронни в том, что на этот раз ничего плохого не случится. К нему прислушались. Интравизор все-таки.

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ. ЛАЙНЕР ПРАКСИТЕЛЬ – ТЗ «АРКАД».

Благодарю за предупреждение. Прошу уточнить размеры кометногооблака. Удачи вам!

КОММУЛАЙНЕН

5. Эстабрион

Летом наружная температура не превышает минус ста восьмидесяти градусов по Цельсию.

Это в полдень, когда далекий Эпсилон находится в зените и хоть как-то греет через миллиарды километров. А по ночам лютый холод просачивается сквозь многослойную изоляцию, выстуживая наружные помещения. Стены обледеневают ничуть не меньше, чем зимой. Этот лед обязательно нужно скалывать, отвозить на тележке в водохранилище. Из него получается питьевая вода, которая не требует сложной очистки. На этом можно экономить энергию. А энергию приходится экономить на всем, начиная с отопления и кончая приготовлением пищи.

Страшное преступление – забыть выключить плафон мощностью в пятнадцать ватт. По ночам все обязаны спать, освещение выключается. Только в коридорах люминесцируют маршрутные полосы, чтобы до туалетов можно было добраться. А по утрам каждый должен откручивать суточную норму на велосипеде, соединенном с маленькой динамо-машиной. Единственный прибор станции, работающий круглосуточно, – это радиоприемник. Иногда он ловит далекие переговоры звездолетов. Но сообщения с Эстабриона остаются без ответа – никто на станции не знает, как управлять антенной. При малой мощности сигнала она должна быть направлена очень точно. Да и далеко очень до звездолетов, радиообмен занимает годы. Чтобы хоть как-то дать знать о себе, сообщения разбрасывали веером, по всему горизонту. Радиопередатчиком и лазером, который иногда включается, а иногда – нет.

* * *

Скалывание льда входит в обязанности дежурного. Работа нудная, однообразная, требующая навыка, точности, чтобы не повредить тонкой внутренней обивки стен. Но скалывание льда – не самая плохая работа.

Карло выполнял ее механически, сказывался большой опыт. При этом он мог спокойно предаваться размышлениям либо вспоминать Ольгу. Нет, скалывание люда – не самая плохая работа. Самая плохая ждала впереди. Заступая на дежурство, Карло каждый раз молил неведомого бога о том, чтобы эта самая скверная работа на этот раз досталась не ему. Конечно, не совсем честно желать, чтобы тяжелые обязанности выполняли другие. Наверное, поэтому бог и не слышал Карло. Другие-то были помладше.

Карло погрузил куски льда на тележку и двинулся по коридору. Здесь он встретил двух девочек с ведрами и тряпками. Обе выглядели понуро, даже хохотушка Нинель. Карло остановился.

– Что, плохо дело?

– Сам не знаешь? – буркнула Нинель. – Он даже бредить перестал.

Речь шла о больном Артуре. Больном и обреченном. Карло решил переменить тему.

– А как уборка?

– Тоже плохо. Шерсть на полу откуда-то появляется.

– Это не от меня, – заверил Карло.

Девочки придирчиво его осмотрели.

– Не видно, – с некоторым сожалением согласилась Ева.

– Значит, вахухлик приходил, – заявила Нинель.

– Какой вахухлик?

– Шерстистый, разумеется.

– Ну и ну! Дожили. Вы его видели, вахухлика?

– Нет. Но Павлик видел.

– А, Павлик.

– Думаешь, насочинял?

– Конечно.

– А шерсть откуда?

Нинель опять смерила его подозрительным взглядом.

– А шерсть – от глупости, – разозлился Карло.

Нинель посмотрела на него в упор. В ее глазах наконец появились огонечки.

– Похоже на правду.

Ева прыснула.

– Работайте, работайте, – строго сказал Карло. И скорчил страшную рожу. – Не то вахухлик вам задаст!

– Пустьпопробует.

– И что тогда получится?

– А получит ведром по этому самому вот по месту. Нас уже не очень-то попугаешь, папаша Карло. Навидались всякого.

* * *

Маленький Павлик крутил педали в тренажерном зале. Стрелка амперметра едва-едва отклонялась от нуля.

– Ладно, отдохни, – сказал Карло, кладя руку на худенькое плечико.

– А как же дневная норма?

– Если б ты ел как следует, может, и выполнил бы. А так… Вечером я за тебя покручу.

– Спасибо, – тихо сказал Павлик. – Я буду есть. А что на завтрак?

– Концентраты.

– Опять…

– Вечером будет жареная картошка. И бобы.

– О! Скорей бы вечер. Как Артур?

– Пока ничего.

– Ничего нового?

– Это уже хорошо.

– Что же хорошего?

– Не вешай носа, парень.

Павлик тут же опустил голову. Карло взял его за подбородок и заглянул в глаза.

– Ну, что тебе померещилось? Рассказывай.

– Вахухлика я видел. Это правда.

– А меня почему не позвал?

– Он запрещает.

– Вот еще новости! Какой-то вахухлик раскомандовался! Тебе кто друг – он или я?

Павлик еще ниже нагнул голову и засопел.

– Тебе бы такого друга! Он… он знаешь, какой? Лохматый. Я не виноват, что вахухлик ко мне цепляется…

– Ну-ну, – сказал Карло. – Сегодня будешь спать в моей комнате, хорошо?

Павлик обрадованно кивнул.

– Посмотрим на твоего вахухлика, – сказал Карло. – Не грусти, Паоло! Будь мужчиной.

– Мне еще рано, – серьезно сказал Павлик. – Да и не получится.

– Почему? Знаешь, что главное в мужчине?

– Нет. А что?

– Уметь посмеяться над своим вахухликом. У каждого есть свой вахухлик.

– И у тебя?

– Конечно. Только редко появляется, засмеял я его. Знаешь, он теперь чистит зубы.

– Кто, вахухлик?

– Ага.

– Врешь.

– Приходи, покажу его зубную щетку.

* * *

Установки искусственной тяжести на планетах применять нельзя, потому что окружающие породы стягиваются к центру гравитационного поля, образуя компактную массу. Все это начинает медленно погружаться в поверхностный слой вместе с постройками и скалой, на которой должны располагаться гравитроны. Да и энергии требуется огромное количество. По этим причинам на базе действовало только естественное притяжение Эстабриона, который к планетным гигантам отнюдь не принадлежал.

Точно рассчитанным движением Карло оттолкнулся от пола, взлетел до потолка, оттолкнулся от него, опустился на пол, вновь взлетел. И так – четыре раза. Ровно столько требовалось, чтобы пройти «кузнечиком» коридор перед госпиталем.

Усилием воли он заставил себя открыть дверь с надписью «Посторонним в…». Надпись эта давно стала лишней, в госпиталь никто по доброй воле не заходил. Потому что редко кто выходил в добром здравии.

Перед стеклянной перегородкой сидела Дженни и заплетала косу. Глаза у нее были заплаканные.

– Перестань, – сказал Карло. – Первый раз, что ли?

– А если он все время маму зовет, – всхлипнула Дженни, – тогда что?

– Ничего. На вот, выпей.

– Порошковое?

– Какое еще? Коров у нас нет.

– А что у нас есть?

– Надежда.

– Надежду нельзя есть.

Карло не ответил. Он подошел к прозрачной перегородке. За ней поместили Артура. Артур лежал с открытыми глазами, но эти глаза уже два дня ничего не видели. Вторые сутки без сознания. Перитонитом это называлось. И ни одного врача на всем Эстабрионе. И никакой связи с Кампанеллой.

Сквозь открытую дверь из коридора послышался скребущий звук. Дженни взорвалась:

– Да скажи ты ему! Второй раз приходит. Ангел ночи!

Карло выглянул.

Так и есть. В коридоре стоял Абдулла с ящиками из-под галет. Глядя в потолок, он молчал. Своими запавшими глазницами, бледным лицом и пробивающейся черной бородкой он действительно напоминал ангела ночи.

– Рано еще, Абдула, – мягко сказал Карло. – Иди к себе.

– Ящики здесь оставить? – спросил Абдулла.

– Нет. Неси в мастерскую.

Два ящика Абдула взял в руки, а третий подцепил головой.

– Я посплю, пожалуй.

– Поспи, поспи.

– Ты в обсерваторию пойдешь? – спросила Дженни.

– Зачем?

– Говорят, вчера видели движущуюся точку.

– Не подтвердилось.

– А может, плохо определили координаты?

– Может быть. Но не слишком надейся.

Дженни опять взорвалась.

– Да я ни на что и не надеюсь, утешитель! Что ты, что Абдула… Два сапога – пара! Один с ящиками прется, второй утешает: не первый, мол. Значит, и не последний, отец ты мой! А мне уже во как хватает тех, кто до этого…

Карло тихонько закрыл за собой дверь. Здесь утешать было действительно бесполезно. Дженни ждала ребенка, и теперь Карло понял, от кого. Что ж, пусть проплачется как следует. А вечером к ней зайдет Ольга с морковкой. Когда грызешь морковку, умирать не хочется. Ольга это знает.

* * *

В оранжерее всегда тепло. Пожалуй, больше двадцати градусов. При меньшей температуре зелень плохо росла, поэтому энергию не жалели, под потолком сияли устаревшие аргоновые лампы, для охлаждения которых требовались водяные рубашки.

Карло обошел фитотроны со всходами соевых бобов, бегло осмотрел корни, погруженные в питательный раствор. Плесени вроде не было, но листья кое-где пожелтели.

– Ольга, ты здесь?

– Здесь, – сказала Ольга.

Хотя в своем зеленом комбинезончике она находилась почти рядом, поди заметь ее среди листьев.

– Привет. Калия, что ли, не хватает? – спросил Карло.

– Привет. Где?

– Здесь, в соевых боксах.

– А-а. Нет, в соевых с аммиаком перестарались. Уже отрегулировала. Ты чего такой скучный?

– Артур.

– А-а. Брось, не думай.

– Да я и не думаю. Думать вредно. Я чувствую.

– Хочешь морковку?

– Дьяволе! Какая сейчас морковка?

– Жить все равно надо.

– Для чего?

В ее зеленых глазах мелькнула боль.

– Послушай, если мы с тобой пораскисаем, что будет с младшими?

Карло вздохнул.

– Овощ отдай Павлику.

Ольга рассмеялась.

– Думаешь, я ему не припасла? Грызи без угрызений.

Морковка была большой, желтой, с белесыми волосками и просвечивающим кончиком. Карло съел ее всю, включая обломыши ботвы. Нет ничего приятней сочного морковного хруста, когда за стенами – минус сто семьдесят семь.

– Спасибо. Веришь, что все же прилетят?

– Зачем обязательно во что-то верить? Верить тоже вредно. Живу себе, вот и все. И тебе советую.

– Устал я, Оля. Каждое утро думаю, как бы не сломаться.

– Приходи ко мне сегодня ночью. Чтобы утром не думать.

Карло вспомнил ее жаркие губы.

– Ох, чтоб я без тебя делал…

– Наверное, что-нибудь глупое.

Карло смутился. Ольга была не самой старшей, но почему-то всех понимала. Как взрослая. Вот и сейчас глянула мельком, искоса, но так, что все стало понятным. Поцеловать ее он не решился. Боялся не остановиться.

Когда он ушел, Ольга вынула припрятанную в листве куклу.

Журчала вода. Свежо пахло созревающими огурцами. Жужжали пчелы и цветочные мухи. В оранжерее было не очень тоскливо, здесь все хотели поработать, и Ольга всем разрешала. А потом исправляла промахи, вроде передозировки аммиака. Она понимала не только людей, но и растения. Растения – даже лучше.

* * *

Гроб поставили в гимнастическом зале. Ольга положила на Артура цветы фасоли, заглянула ему в лицо и отошла. Все молчали, даже исплакавшаяся Дженни. Тихо играла музыка. Маленькие стояли отдельной группкой, посматривали тускло, равнодушно.

– А когда я умру, анемоны уже вырастут? – спросил Павлик. – Сестра говорила, что мама очень любит анемоны. Любила…

Сестра Павлика умерла в прошлом году. Работала в оранжерее, поранила палец. Через несколько часов начались судороги. Никто не знал, как ей помочь. Кричать она уже не могла, только страшно выгибалась.

Карло молча прижал Павлика к своему скафандру.

– Ты чего? – удивился Павлик.

– Ничего. Больше никто не умрет.

– Почему?

– Они уже летят.

– Артур тоже так говорил.

– Сейчас они гораздо ближе.

Павлик затих, выбирая между прекрасной мечтой и мрачной действительностью. Устоять не смог.

– У них большой звездолет?

– Очень.

– Нас заберут на Кампанеллу?

– Нет, на Землю.

– А там холодно?

– Нет. Очень тепло, много анемон, и можно ходить без скафандров.

– Даже ночью?

– И ночью.

– Вот это ты уже сочиняешь.

– Нет, там везде есть воздух.

– Снаружи базы?

– Там живут не в базах, а в домах. Хочешь – открываешь окно и впускаешь ветер.

– Ветер?

– Ну, это когда воздух движется сам собой, без вентилятора. Еще там бывают дожди. Вода конденсируется не на стенах, а прямо в небе. Потом падает на землю.

– Чудеса.

– Пора, – сказал Абдулла.

Карло кивнул. Вдвоем они без труда подняли гроб.

– Шлемы закройте! – крикнула Дженни. – Знаю я вас.

Но забрала они опустили только в шлюзовой камере – привычка экономить автономный запас кислорода.

– Алло, обсерватория. Что-нибудь появилось? – спросил Карло.

– Нет.

Абдулла хмыкнул. Он презирал тех, кто бегает в обсерваторию либо забрасывает ее дурацкими вопросами по радио.

– Начинаю, – коротко предупредил он.

Внешний люк ушел вверх. Его специально так переделали, чтобы можно было легко закрыть руками, потянув вниз. Как и все двери на базе.

Мера весьма нужная, поскольку батарея лазерной защиты стояла без энергии. По этой причине метеориты, случалось, падали весьма близко от купола, и опасность разгерметизации являлась постоянной. Учебную тревогу объявляли ежемесячно. Пока не надоело.

* * *

Карло и Абдула вынесли гроб из шлюза.

За пределами светового пятна, отбрасываемого прожектором, было очень темно. Карло ощупью нашел тележку. Глаза понемногу что-то стали различать в свете звезд, только когда они отошли от базы на сотню метров.

По наезженной колее, оставшейся с тех пор, когда еще пользовались вездеходом, они обогнули склон Энергетического кратера. В недрах этой горы дремал мощный термоядерный реактор. Расконсервировать его так и не решились – ошибка могла дорого стоить.

– А ведь придется, – сказал Карло. – Больше трех месяцев без него не продержимся.

Абдулла угрюмо молчал. Утоптанная тропа, даже и не тропа, а настоящая дорога, вела к кладбищу. Умерших поначалу возили на вездеходе, потом – на электрокаре, провожали всем составом колонии. Затем смерть стала обыденной, так же, как нехватка кислорода, и процессии уменьшились до нескольких человек.

Сейчас их ждали только трое мальчишек, копавших могилу. Они еще не закончили работу – из ямы вылетали порции рыхлого реголита. Рассеиваясь, он медленно оседал крупными наэлектризованными комочками.

Лопата взблескивала в свете фонаря, стоящего на холмике. Работал один Борис, старший из мальчиков. Руперт и Мик сидели в пыли и безмолвно следили за приближавшейся тележкой.

– Так мы невесть сколько возиться будем, – сказал Абдулла.

Борис прекратил работу, оперся о черенок.

– Что ты ворчишь? Яма маленькая, вдвоем не развернуться. Пусть отдохнут. Спешить некуда. Хочешь – сам покопай.

– Это уж обязательно. Как без ангела ночи? – горько сказал Абдулла.

Борис укоризненно покачал шлемом. Ничего не говоря, он опять скрылся в яме, и оттуда полетели пылевые сгустки. Знакомая картина…

Через полчаса, закопав Артура, они погрузили лопаты на тележку.

– Может, оставить их здесь? – спросил Мик. – Все равно скоро потребуются.

Карло схватил его за плечи и сильно встряхнул.

– Не говори так, слышишь? Никто больше не умрет. Понял?

– Понял, – слабо сказал Мик.

– Чего трясешь? – спросил Абдулла. – Он еще маленький.

Карло устыдился.

– Ладно, Мик. Извини, Мик.

– Всем плохо, – сказал Мик. – Да я и не маленький. Маленьких у нас уже не осталось.

Карло оглядел кладбище. Десятки холмиков с крестами, полумесяцами и звездами Давида усеяли склон кратера. Склон, в недрах которого дремал термоядерный реактор… Да, маленьких не осталось. Те из них, кто не умер, давно повзрослели. Некоторые не помнят, как выглядит настоящее голубое небо, поскольку осмысленно воспринимать мир научились уже здесь, под черным небом Эстабриона, самой внешней из планет системы, самой удаленной от Эпсилона. Планеты небольшой, безатмосферной и очень пустынной. Внизу, на дне древнего кратера, в двух километрах от кладбища, горели редкие огни базы. Дальше, на пустом поле, возвышался скелет планетолета, доставившего их всех сюда пять земных лет назад. Обшивку с корабля давно сняли для хозяйственных нужд. Теперь он напоминал экспонат Музея космонавтики: меж голых шпангоутных ребер просматривалась вся внутренность корабля, от двигательного отсека до пилотской кабины. А дальше, за этим скелетом, больше ничего не было. Только горы, отлогие долины, скалы и бесконечная пыль, пыль, пыль…

– Казалось, что мы здесь будем не очень долго. Помнишь, как сюда летели? – спросил Абдулла.

– А как же, – сказал Карло.

Еще при взлетеавтопилот почему-то сломался. На борту не оказалось ни одного взрослого. Взрослые старались спасти как можно больше детей, поэтому сами не полетели. Тоже думали, что все ненадолго, рассчитывали справиться со своими проблемами и вернуть ракету. Но так не получилось.

Когда вышли на орбиту, снизу пришла радиограмма. Диспетчер космопортаДедалприказывал лететь на Эстабрион. Причинаосталась неизвестной, связь с космопортом вскоре прервалась. С орбиты было видно, что там творилось что-то страшное. Горело, взрывалось…И дети послушались взрослых.

Софуса на старом дряхлом «Годдарде» тогда не имелось ибыть не могло. Ракету к Эстабриону привели Карло и Абдулла, четырнадцатилетние тогда мальчишки. Привели правильно, но не смогли в нужное время затормозиться. Поэтому планета осталась в нескольких миллионах километров за кормой.

Пришлось возвращаться, поскольку система Эпсилона Эридана ограничивалась как раз орбитой Эстабриона. Дальше располагалось кометное облако и межзвездное пространство. Для тихоходного «Годдарда» это значило тысячелетия пути.

После четырех заходов, истратив все горючее, Абдулла был вынужден решиться на посадку, не имея элементарных навыков пилотирования… Скорость оказалась слишком большой, амортизаторы рассыпались. От удара «Годдард» завалился на бок. Погибли трое маленьких, еще двое умерли позже. Почти все остальные получили травмы. В находящуюся на расстоянии восьмисот метров от места посадки базу перебрались лишь на третьи сутки, когда унесли всех раненых и сумели частично расконсервировать системы жизнеобеспечения. Потом выбрали совет старших и принялись ждать.

* * *

– Хватит размышлять, – сказал Абдулла.

Пора было возвращаться, но никто не решался сделать первый шаг. Всем казалось, что только после этого Артур будет по-настоящему мертв.

Крупные немигающие звезды висели над Эстабрионом. Карло поднял голову, отыскивая среди них далекое Солнце, скромное желтое пятнышко в созвездии Змеи. И вдруг…

– Маммамиа!

– Ты чего? – спросил Абдулла.

– Не может быть, не может быть, не может быть!

– Свихнулся. Чего не может быть?

Карло показал рукой. Невысоко над горизонтом двигалась светящаяся точка. Она разбрызгивала мелкие, едва заметные искры. Абдулла машинально поднес к шлему перчатки, словно собираясь протереть оптику, но так и не сделал этого, не успел. В наушниках ясно, уверенно, четко, заставив вздрогнуть, прозвучал незнакомый, совершенно взрослый мужской голос:

– Эстабрион, Эстабрион! Говорит тяжелый крейсер «Звездный Вихрь». Как слышите?

Через полминуты – еще:

– Эстабрион, Эстабрион! Вызывает тяжелый крейсер «Звездный Вихрь». Отвечайте на любой волне. Прием!

Непослушными пальцами Карло все никак не мог отыскать кнопку включения длинноволновой радиостанции. Забыл, где онанаходится. По ненадобности…

Младшие мальчики недоуменно переглядывались.

– Это кто, Карло? – спросил Мик. – Что это?

– Эстабрион, Эстабрион! Я – «Звездный Вихрь». Прошу не выходить на поле космодрома! Высылаю посадочные боты. Мы пришли, ребята…

Мальчики стояли молча и неподвижно, не в силах поверить тому, что слышали. Но все происходило наяву. Подтверждая такие долгожданные и такие неожиданные слова, во всполохах огней предупреждения стремительно и так низко, что оставлял за собой пыльные вихри, промчался самый настоящий десантный шнелльбот Объединенного Космофлота Солнца. Не было такого мальчишки, который не опознал бы с первого взгляда приплюснутый силуэт самого популярного символа компьютерных игр.

– «Гепард», настоящий «Гепард»… – ошеломленно пробормотал Борис.

«Гепард» промчался, нырнул за горный хребет. Потом, выпустив гроздь сигнальных ракет, появился с другой стороны. А с неба падала крупная звезда. За ней – еще одна.

– Что, что это? – спросил Мик. – Они прилетели, Карло?

Карло закашлялся. Потом махнул рукой вперед. Бросив тележку, они побежали к базе. На поле космодрома в клубах пыли уже опускался шарообразный бот с огромным красным крестом.

Эфир словно прорвало.

– Джойс, торопыга! Какого черта?! А мне где садиться прикажешь?!

– Эстабрион, Эстабрион! Я – борт-семь. Сажусь впритирку, берегитесь выхлопа. Всем оставаться внутри базы!

– Нолан, учти, сейчас мы поднимем уйму пыли. Но это еще не значит, что нас обстреливают.

– Вы уже подняли все, что можно. Весь план высадки – коту в дюзы…

Тут, наконец, с громкимщелчком включился передатчик базы.

– Я – Эстабрион. Меня зовут Ольга. Это все правда, что ли?

– Я – «Звездный Вихрь». Капитан-лейтенант Мбойе. Приветствую вас, Эстабрион! Все правда, дочка. Не выходите из базы! Потерпите еще десять минут, только десять минут, мои дорогие! Хорошо?

– Да ладно уж, – сказала Ольга. – Потерпим, папа. Блокирую люки.

– Умница!

– Подарки будут?

– Да нет вопросов. Море!

– «Гепард-3» – борту семь. Посадку отставить! Вижу группу в скафандрах – пять человек. Бегут к базе. Алло, ребята! Вы меня слышите? Стойте на месте!

– Вас понял, – сказал Карло. – Продолжайте посадку. Стоим.

Он поймал Мика. Абдулла вдруг упал в пыль, и плечи его затряслись.

– Передатчик выключи, – прошипел Карло. – Выключи, тебе говорят!

Сквозь пылевую завесу он смутно видел, как госпитальный бот выбросил аппарель. По ней одна за другой скатывались быстрые тени. Все происходило в ошеломляющем темпе, как в сказочном сне. Прошли считанные минуты, и первый вездеход резко затормозил у грузовых ворот базы. За ним длинными скачками, отталкиваясь коленчатыми опорами, летел второй. Следом, уже медленнее, катился трейлер с грудой ящиков. Потом все это скрылось совсем уж в густющей пыли. Борт-семь сел впритирку, как и обещал.

«Гепард» сбросил скорость, облетел космодром по кругу, тоже приземлился у базы, открыл сразу несколько портов. Из них посыпались роботы.

– Мбойе, я – «Гепард». Есть посадка, есть посадка.

– Понял, Яцек. Сразу доложите, какая еще помощь нужна. Я остаюсь на малой высоте.

– То славно, Александер.

Карло вдруг подумал, что про них забыли, и от острой обиды ему захотелось плакать.

Но он ошибался. Из пыли вылетел вездеход, качнулся на подвеске, клюнул носом и стал, будто был здесь всегда. Открылись дверцы. Спрыгнули высокие, по-видимому, совсем взрослые люди. Карло молча бросился в объятия. Его увесисто-добродушно шлепнули по затыльнику шлема.

– Давно могилу закопали? – спросил кто-то с сильнейшим русским акцентом.

Борис ответил.

– Хо! Ерунда на силиконе, – с несокрушимой уверенностью заявил обладатель акцента. – В Сибири я мамонтов оживлял.

Мимо протопали два арбайтера с роторным инструментом. Потомпрошел медицинский кибер. Он нес реанимационный кокон.

– Залезайте в машину, братишки! На кладбище вам делать больше н-е-ч-е-г-о.

Впопыхах Карло никак не мог попасть ногой на ступеньку. Чья-то мощная ручища втащила его за шиворот. Садясь в открытый вездеход, он еще раз поднял голову, за что был вознагражден невиданным зрелищем.

Огромный, сияющий огнями звездолет величественно плыл над куполом базы. Он был виден весь, от воронки массозаборника до параболического кормового отражателя. Со всеми своими антеннами, кольцами уравнителей гравитации, боевыми башнями, распахнутыми портами ангаров. На корпусе главной тяговой системы светилась надпись:

«ОбъединенныйКосмофлот Солнца»

ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ»

Церера

Рядом с крейсером зелеными искрами мерцали шесть сферических облаков – аннигиляционное топливо внешней подвески. Еще один «Гепард», летевший сбоку от своего космического господина, казался бусинкой с рождественской елки, настолько гигантский корабль превосходил его размерами. И, как в рождественской сказке, сбывалась мечта. Долгая пятилетняя, бредовая мечта полутора сотен мальчишек и девочек. И тут Карло тоже не выдержал.

– Передатчик выключи, – сказал Абдулла. – Услышат же…

* * *

Под куполом базы царило что-то невообразимое. Горели все лампы, светильники, люстры, плафоны, бра, щелевые источники света на ступенях лестниц. В полную силу работали вентиляция и отопление, между этажами сновали пропылившиеся лифты. Прямо у входа многорукий робот, очень похожий на скорпиона, открывал батареи регенераторов воздуха. А самое главное, кругом было такое количество улыбающихся, смеющихся и хохочущих лиц, какого Карло не видел за всю жизнь.

Он снял шлем. Мальчики растерянно озирались. Под потолком щелкнуло, раздался голос Ольги:

– Братцы! Все бегите в конференц-зал. Там уже тепло!

Мик запутался в застежках.

– Ладно, шлем брось да иди себе, – сказал Борис. – Только причешись, не пугай астронавигаторов. Давай наперегонки?

– Хитрюга! Ладно, давай.

И они поскакали. Карло и Абдулла шли более степенно, как и полагалось старшим.

Сияющие глаза Павлика было первое, что увидел Карло в амфитеатре. Потом, сквозь предательскую дымку, он разглядел подтянутых людей в форменных комбинезонах. Обнимая двух малышей, подошла смеющаяся женщина со знаками различия командора овеянного легендами Объединенного Космофлота Солнца. Карло впервые встречал офицера столь высокого ранга, почти адмирала, поэтому восхищенно замер.

– Вы комендант базы Эстабрион?

– Комендант? – Карло растерялся.

– Он, он! – закричали дети.

Абдулла подтверждающе кивнул.

– Меня зовут Марией Саян, ваше превосходительство, – серьезно сказала женщина. – Я – руководитель экспедиции. Хочу выразить восхищение вашим мужеством. Вы и ваши помощники спасли сто шестнадцать детских жизней. Быть может, и больше, наши реаниматоры уверены в успехе не менее девятнадцати операций. Цены этому нет!

– Да я же не один… – пробормотал Карло. – Вот Абдулла посадил ракету…

– Знаю, – сказала Мария Саян. – Все уже знаю. Поэтому сегодня же, как только закончим праздничный обед, я отправлю на Землю ходатайство о присвоении высоких наград вам, господину Абдулле, госпожам Ольге, Дженни и еще многим.

– Наград? Каких наград?

– Наград Космофлота, сэр. Речь пойдет о Рубиновых Звездах Космоса.

– Не может быть!

– Может. К сожалению, ответ придет не скоро – одиннадцать световых лет, как-никак. Но каким он будет, я знаю наперед. Так что… примите поздравления!

И командор Саян четким жестом вскинула руку к виску.

– Спасибо, – пробормотал Карло. – Право же… А что на Кампанелле? Вы там побывали?

По лицу руководителя экспедиции скользнула тень. Вокруг установилась тишина.

– Да, побывали.

– Они погибли?

– Нет, не погибли. Исчезли.

– Все?

– Ведутся поиски. Мы еще поговорим об этом, время есть. А сейчас – торт.

– Торт, торт! – завопили маленькие. – А он большой? Всем хватит?

Командор Саян дернула головой, будто от удара. Ее глаза повлажнели.

– Дорогие мои! Прошу вас, забудьте о том, что еды может не хватать.

Торт вкатили четверо арбайтеров.

* * *

– Проходите, ребята, –сказала Маша.

Выждав, когда все усядутся, она включила экран.

– Это – Зеленый океан, юго-западная часть. Здесь ракетой, выпущенной с подводной лодки, сбит наш спутник. Лодку удалось повредить, она села на мель. Мы не знали, почему она приняла нас за врагов, и, что еще важнее, есть ли на ней люди. Поэтому пришлось действовать очень аккуратно. Смотрите.

Лодка лежала на большой глубине, куда дневной свет не проникал. Было видно, как два подводных аппарата с яркими прожекторами приближаются к ней – с левого и правого бортов.

– Это – чтобы избежать удара торпедных аппаратов.

– А что, и торпеды на ней были? – спросил Абдулла.

– К сожалению, были. Один из батискафов уничтожен.

– Кто-то погиб?

– По счастью, нет.

Большой батискаф как бы прилип к палубе лодки. После этого на экране поплыли виды внутренних отсеков с разбросанной одеждой. Потом появилось изображение маленького диктофона и послышалась фонограмма первого и последнего боя «Си Гвард».

– Ребята, вам что-нибудь известно о цели создания субмарины? С каким врагом она должна была сражаться? – спросила Маша.

– Нет, – ответил Карло. – Нас посадили в ракету, когда еще ничего толком не знали. Взрослые очень нервничали, говорили, что все началось внезапно и во многих местах сразу. А подводную лодку построили давно. Она предназначалась для исследования Зеленого океана. Но я не знал, что лодка вооружена.

– Видимо, ее вооружили в тайне.

– Значит, кто-то догадывался об угрозе?

– Похоже на то.

– Но куда же делись люди? – спросил Абдулла.

– Исчезли. Исчезли из лодки, исчезли с планеты.

– Все?

– Погибших было очень мало. Живых мы пока не нашли. Вот, поглядите.

Маша включила видеозапись, сделанную роботом в Трое. Дети сначала подавленно молчали. Потом начали оживляться.

– А я знал Памелу Иглесиас, – сказал Абдулла при виде семейного портрета в спальне «Белой Розы».

– Боже, – сказала Дженни, – а дом Обюссонов сгорел!

При виде полицейских мундиров в ратуше Ольга неожиданно заплакала.

– Что с тобой, девочка? – взволнованно спросила Маша.

Не ответив, Ольга выбежала.

– Ее отец работал в полиции Трои, – мрачно сказал Карло. – Что вы намерены делать дальше?

– На планету уже высадились спасатели. Будем искать, изучать, думать. Мы не сдадимся.

– А мы? Что будет с нами?

– Скоро к Эстабриону подойдет лайнер «Цинхона». Он заберет вас на Землю. А до тех пор с вами останутся охранные роботы и несколько членов нашего экипажа.

– А «Звездный Вихрь»?

– Крейсер сейчас нужен у Кампанеллы, понимаете?

– Да, конечно.

– Возьмите меня на Кампанеллу, – сказал Карло. – У меня там…

– Я тоже полечу, – сказал Абдулла.

Маша обняла их за плечи.

– Нет, храбрые мои мальчики. Возможно, вы еще вернетесь на родную планету. Но не в этот раз. Пойдемте, надо разыскать Ольгу.

– Она сейчас в оранжерее, – сказал Карло. – Будет лучше, если я пойду один.

– Тогда иди к ней прямо сейчас, сразу, – сказала Маша. – Ей это очень нужно.

Но сразу не получилось. В холле, у стены аквариума, стоял Артур и молча рассматривал подводных жителей. Был он все еще бледен, худ, замедлен в движениях.

– Здравствуй, Артур.

– Здравствуй, Карло. Если хочешь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Никак.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Абсолютно ничего.

Артур посмотрел на ковылявшего по дну аквариума осьминога.

– Ты знаешь, что они способны к самоубийству?

– Осьминоги?

– Да.

– Нет, не знал. Как они это делают?

– Щупальца себе отъедают.

– Тебе плохо, парень?

– Нет. Мне никак.

– Значит, плохо.

– Нет. Мне не плохо и не хорошо.

– Разве это нормально?

– Нет, наверное.

– Что врачи-то говорят?

– Что скоро пройдет.

– Не веришь?

– Верю.

– Но?

– Мне было очень страшно умирать. Я не хочу еще раз это пережить. Зачем меня выкопали?

– Вот тебе раз…

Карло попытался взять его за руку, но Артур отстранился.

– Вы напрасно старались.

– Послушай, – сказал Карло, – впереди сотни лет жизни. Чего горевать?

– А зачем мы живем?

– Ну… интересно же.

– Интересно… Мне тоже было интересно. А сейчас – нет. Сейчас я вовсе не тот, что был раньше. Вы выкопали другого. Я не хочу им быть, я вообще не хочу быть, мне не интересно, понимаешь?

– Нет.

– Правда?

– Честное слово. Объясни.

Секунду Артур смотрел на него блестящими, горячечными глазами.

– Да. Наверное, это трудно понять, не побывав в гробу. Хорошо, я попробую. Вот когда мне было интересно жить, я очень любил яблоки. Сладкие, краснобокие, хрусткие, они так восхитительно пахли, что перед тем как съесть, я нюхал их до тех пор, пока еще различал запах. И ради этого удовольствия был способен делать многие вещи, которые делать не хотелось, понимаешь?

– Не совсем, – осторожно сказал Карло.

– Ну, мы все живем, потому, что это приятно. Или, как ты говоришь, интересно. Так?

Карло кивнул.

– Значит, к жизни нас привязывают удовольствия. А еще страх умереть. Нас заставляют жить без спроса нашего мнения.

– Ограничение свободы выбора?

– Да. Вот осьминог тоже вынужден жить ради каких-то своих осьминожьих радостей. А потом должен переживать мучения осьминожьей смерти. Но ему легче, он об этом не думает. Что молчишь?

– Знаешь, я сейчас подумал, что без всех этих осьминожьих радостей разум, наверное, и не захочет жить. Скука.

Артур усмехнулся.

– Так что же, да здравствует обжорство и прочий эгоизм?

В нем проснулся скепсис, что радовало. Это уже не полное безразличие, мертвое безразличие. Одно то, что Артур продолжал разговор, давало надежду на переубеждение. Как бы смерть не опустошила душу, в пятнадцать лет трудно отвергнуть жизнь. Карло решил подзадорить мальчика.

– Выходит, что так.

– Зачем же тогда нужна мораль? – сейчас же встрепенулся Артур.

– Как ограничитель. Все хорошо в меру.

– Хорошо для кого?

– Для всех в целом и для каждого в частности. Пойми, ты перенес тяжелое потрясение, твоя душа сейчас близка к стерильности. Но дай время, все восстановится. Впусти в себя простые чувства.

– А надо ли?

– Тебе решать. Но это будет важное решение. Нельзя его принимать ненормальной головой. Что ты потеряешь, если немного повременишь?

– А вот эту самую стерильность, – быстро сказал Артур.

– Фи.

– Что – фи, что – фи!? Расфикался!

– Артур, послушай, помереть всегда успеешь. Зачем – сейчас, когда можно – потом?

– Затем, что сейчас не так страшно.

Карло почувствовал усталость. Обязанности коменданта еще не закончились. Так трудно быть взрослее, чем ты есть.

– Если ты расскажешь врачам, я тебя возненавижу, – сказал Артур.

– А меня ты тоже возненавидишь, да? – крикнула Дженни.

Она сидела на лестнице, прижавшись лбом к декоративной решетке, и, видимо, давно слушала их разговор.

– Ну, говори, ты, чудовище! Скажи мне прямо в лицо, ну!

Артур растерянно молчал.

– Ладно, – сказала Дженни и вытерла слезы. – Будь здоров.

Она прыгнула на второй этаж. Артур побежал за ней. Осьминог сцапал морскую звезду и выпустил темное облако. Уж этот-то поживал вовсю.

Карло вдруг вспомнил, что головоногого совсем недавно хотели съесть, а Дженни заступилась. И еще он подумал, что надо бы принести ей настоящего молока, тот недотепа ни за что не догадается. Хорошего такого молочка, которое теперь имеется в изобилии.

Дневник командира звездолета

27 августа. Сказать, что мы не ожидалинайти здесь детей, нельзя. Единственный сбежавший с Кампанеллы «Годдард» рано или поздно должен был обнаружиться, если не исчез так же, как «Фламинго» с «Альбасете». Неожиданно другое, этика тех, кто заварил всю кашу. Впору усомниться, существует ли у них мораль. Столько страданий перенесли девочки и мальчики! За что? Чем это может быть оправдано? И что выпало на долю детей и взрослых, улететь не успевших? Мы, люди, встретив чужую жизнь, так поступить не можем. Неужели Рональд прав? В том, что система Эпсилона – это забытая, оставленная без присмотра игрушка сверхцивилизации? Но даже в этом случае ее создателям нет оправдания. С точки зрения человеческой морали, конечно. Но мы не можем руководствоваться какой-то другой моралью. Именно здесь, на Эстабрионе, экипаж «Вихря» созрел для применения оружия. Я – тоже. Стартуем через два часа.

* * *

Карло с удовольствием надел новый, легкий, удобный, изящный скафандр. Ткань толщиной в два миллиметра плотно облегала тело, практически не пропускала тепла и почти не стесняла движений. В компактных баллонах из прочнейшего композитного материала содержались пятисуточный запас кислорода, минерализованная вода, питательный бульон. Все это весило в три раза меньше, чем пустые кислородные баллоны старых скафандров.

– Задание – область «Зет», – напомнила Ольга из диспетчерской.

По ее предложению было принято решение в оставшееся до прибытия «Цинхоны» время возобновить исследования Эстабриона. Для этой цели на планете оставили шнелльбот и собрали несколько ракетных платформ. Желающих полетать на них оказалось множество – от Абдуллы до Павлика, не просился один Артур.

Сначала допустили только старших ребят, но маленькие так протестовали, что им разрешили летать тоже, но в качестве дублеров, под присмотром. Сегодня с Карло, например, отправлялась зеленоглазая и очень несерьезная Фанни. Она уже ждала его в кресле на открытой площадке для экипажа, размещенной поверх груды топливных баков, нетерпеливо перебирая пряжки привязных ремней.

Карло приблизился, солидно попинал пневматические колеса, обошел аппарат кругом, и лишь потом прыгнул вверх. Но не рассчитал. Привыкнув к большому весу старого скафандра, он вложил в прыжок слишком много сил, поэтому взмыл над площадкой и завис, нелепо болтая ногами. Фанни фыркнула и поймала его за сапог.

– Привет, адмирал!

– Здорово, юнга, – недовольно пробурчал Карло.

С минуту он провозился в своем кресле, устраиваясь поудобнее, пристегиваясь, озираясь. Из пола выпятился грибовидный вырост, преобразившийся в панель управления. Приборы показывали, что можно ехать.

Карло потянул рычаг. Платформа тронулась. Переваливаясь на неровностях, машина направилась к космодрому.

– А сразу стартануть слабо? – спросила Фанни.

Она участвовала уже в третьем вылете, посему считала себя заслуженным асом, которого глупые взрослые дискриминировали сразу по возрастному и половому признакам одновременно.

Карло хладнокровно промолчал. Достигнув края летного поля, он остановил машину и запросил разрешения на взлет. В наушниках раздался сочный хруст разгрызаемой морковки.

– Валяйте, – сказала Ольга.

Карло придавил педаль газа. Из-под днища сверкнуло пламя, тут же скрывшееся в клубах пыли. Аппарат задрожал. Потом задумчиво пошел вверх со всеми своими штангами, дюзами, антеннами, приборными контейнерами, резервуарами, навешенными на трубчатый каркас. Платформа выглядела весьма неказисто, угловато, не обтекаемо, поскольку предназначалась для полетов на безатмосферных планетах с пониженной гравитацией, но была очень надежна, экономична и проста в управлении.

Набрав восьмидесятиметровую высоту, Карло двинул рычаг. Аппарат пошел вперед, огибая склон Энергетического кратера, в недрах которого уже работал реактор. Внизу показалось кладбище. Число могил на нем заметно уменьшилось. Но они были, были…

– Послушай, – сказала Фанни, – ты можешь хотя бы здесь не виснуть?

Карло мягко прибавил газу. Как только они миновали печальное место, Фанни включила прожекторы.

– Зачем? – спросил Карло.

– Где-то здесь в прошлый раз я уронила камеру.

– Уронила?

– Да. А что?

Карло промолчал.

– Помедленнее, пожалуйста.

Карло потянул рычаг. Аппарат сбросил скорость и наклонился носом.

Внизу, в пятнах света, перемещалась истоптанная поверхность, перечеркнутая следами гусениц, колес, отпечатками подошв. По мере удаления от базы этих отметин человеческого пребывания становилось меньше. Следыпостепенно разделялись, вытягивались в отдельные парные и одиночные цепочки. Сверху казалось, что поверхность Эстабриона покрыта бессмысленными вензелями.

– А ведь это все, что могло от нас остаться, – вдруг сказала Фанни.

– Забудь.

Фанни качнула шлемом.

– Забыть, не думать… Это не жизнь.

– Тогда умей привыкнуть к боли.

– А ты умеешь?

– Плохо.

– Это хорошо.

Карло постучал по ее колпаку.

– Да ты у нас мудрец.

– Слушай, а без снисходительности можешь? А то я тебе так постучу…

Карло усмехнулся.

– Только не выронись. Вслед за своей камерой.

Фанни надулась и замолчала. Карло увеличил скорость. Девочка тут же встрепенулась.

– Эй, а камера?

– Поищешь пешком. Этак мы до области Зет за неделю не доберемся.

* * *

Чтобы перевалить кольцевой хребет, окружающий территорию базы, Карло поднял машину до полутора километров. Горизонт сразу отодвинулся.

– Это еще что? – недоуменно воскликнула Фанни.

– Где?

– А вон там, – она махнула перчаткой.

– Не вон там, а сколько градусов, – проворчал Карло.

– Ну… примерно тридцать. Слева по курсу.

В слабом свете Эпсилона Карло с трудом различил движущееся пятнышко.

– Похоже, еще одна платформа летит. Ну и зрение у тебя, Фанник.

– Да уж, Карлик. Постой, а откуда она взялась? Оля ничего про нее не говорила.

Карло почесал затылочную часть шлема. Потом нажал кнопку вызова.

– Да? – спросила Ольга. Она продолжала что-то жевать.

– Вижу еще одну платформу, – сказал Карло.

– Какую? – удивилась Ольга.

– Вот уж не знаю. Далеко.

– Момент. Сейчас проверю.

После нескольких секунд возни послышался растерянный голос Ольги:

– Тут, понимаешь, я в оранжерею бегала…

– Кто улетел? – спросил Карло.

– Буду выяснять. На радаре эту платформу я не вижу. Она перевалила хребет?

– Да.

– Где вы ее видели?

– Район кратера Ягер.

– Карло, оба дозорных спутника сейчас за горизонтом. Первый появится минут через десять, тогда мы и засечем беглеца. А пока… Быть может, попробуешь догнать? Не нравится мне эта история.

– Хорошо. Но ты разыщи кого-нибудь из взрослых. Пусть готовят «Гепард».

– Да, не помешает. О'кей. Сейчас.

Карло положил платформу на борт и с набором высоты устремился к юго-западу.

До кратера Ягер было больше тридцати пяти километров, и только ястребиные глаза Фанни могли углядеть с такого расстояния движущуюся точку. Да и то – на фоне темного склона. Спутники в это время находились за горизонтом, а Ольга отлучилась. Странное совпадение…

Карло утопил педаль газа до упора. За кормой выросло рыжее сияние, отражающееся в зеркале заднего вида.

– Как мы его поймаем? – спросила Фанни.

– Кого?

– Не притворяйся. Артура, конечно.

– Не знаю. Попробуем убедить.

– Попробуй сейчас же, по радио.

– Нет. Пусть он пока не знает, что мы за ним гонимся.

Фанни фыркнула.

– Думаешь, он не слышал твоего разговора с Ольгой? Ты же работал на общей волне, умник.

– Да? Сейчас исправим.

Карло переключился на общую волну.

– Оленька, привет. «Гепард» готовят?

– Мистер Нолан уже одевается.

– Что ж, я тогда следую первоначальным курсом.

– Но… Карлик, это Артур сбежал.

Карло хихикнул.

– Вот озорник! Попадет же ему от мистера Нолана. Ну, до связи.

– Чао, – неуверенно сказала Ольга.

Карло показалось, что на радарном экране мелькнул блик. Артур, следовательно, тоже мог их видеть. Карло постучал по шлему Фанни.

– Слушай, у меня там голова, между прочим, а не барабан.

Карло прижал палец к стеклу своего шлема. Потом энергично помахал по направлению старого курса.

– Ох, и надоела же мне эта область Зет, – равнодушно сказала Фанни. – Но задание есть задание.

Быстро она соображала. Карло поднял большой палец. Их платформа на полной скорости начала входить в отлогое пике. Постепенно, чтобы резкий маневр не насторожил Артура.

Метрах на семистах, когда радарный обзор резко ограничился окружающими горами, Карло начал утомительный слалом между кратерами, упорно забирая влево.

– Можно начинать гравиметрическую съемку, – сказала Фанни.

– И что б я без тебя делал…

– Ты всем девочкам говоришь одно и то же.

– Да, но с разным выражением.

Впереди открывались так называемые Скальные Ворота – тектонический разлом в стенке гигантского цирка Вергилий. Эту трехкилометровую щель нужно было проскочить на полном ходу. Карло ввел задание в автопилот и зажмурился.

– Ух, – сказала Фанни, – никогда так не гонялась. Оказывается, ты не такой уж и копуша!

Устыдившись, Карло открыл глаза.

– Ой, – сказала Фанни, – да вот же он.

Створ Скальных Ворот пересекала далекая точка.

Дистанция – шестнадцать километров. Смысла прятаться больше не было. Их платформа неслась над дном провала, вынужденная повторять его изгибы, и на этом теряла скорость. Карло потянул ручку управления. Взмыв над хребтом, он вновь увидел аппарат Артура, который шел по строгой прямой на юго-запад. Взглянув на карту, Карло убедился, что этот курс неизбежно упирается в массив центрального пика Вергилия. Артур будет вынужден либо его огибать, либо набирать высоту не менее тридцати километров. В любом варианте он потеряет скорость. Кроме того, он вылетел позже, значит, на его борту больше горючего, масса которого уменьшает маневренность.

– Пришло время форсажа? – спросила Фанни.

– Да. Держись.

Включилось радио. Дженни пыталась уговорить беглеца не делать глупостей, но тот не отвечал. Тогда на связь вышел «Гепард».

– Карло, ты его видишь?

Карло передал координаты.

– Понял. Стартую. Минут через пять догоню, – сказал Нолан. – Последи за ним пока, но без лишнего риска, хорошо?

– Хорошо, Виктор, – сказал Карло, срывая пломбу с гашетки форсажа.

– Ну, ты дае… – пискнула Фанни.

Их вдавило в кресла.

Карло обогнул пик с юга. Он не ошибся. Перед горой Артур стал забирать вверх. Форсаж он не включал. Скорее всего, просто потому, что не умел. В результате через пару минут платформы почти поравнялись, только машина Артура летела гораздо выше, но Карло догонял.

Скоро отчетливо стали видны яркие точки нижних и кормовых дюз, потом – темные очертания топливных баков. А потом они сравнялись и по высоте. Карло слегка шевельнул ручку управления, поднимаясь выше, и Фанни, сидевшая справа, удивленно всплеснула руками.

Площадка экипажа, расположенная на спине догоняемой платформы, была пуста. На ней не хватало одного из кресел.

– Вот это да! Катапультировался.

Зрелище безлюдного летательного аппарата обескураживало.

– Черт, – сказал Карло. – Детектив.

– Да поворачивай же!

Карло лег на обратный курс. Покинутая платформа продолжала полным ходом удаляться на юго-запад. Карло сбросил высоту до минимума и буквально полз над склоном Вергилия. Была включена поисковая аппаратура, весь свет сконцентрирован на проплывающей внизу бугристой поверхности. Фанни сообщила новость Нолану и попросила его проследить путь Артура на встречном курсе.

– Не пойму, что он задумал, – сказала она. – Неужели…

– Надеюсь, что нет, – сказал Карло. – Слишком сложно. Потом, он должен понимать, что оживить его можно еще раз.

Они проследили юго-западный склон до самой раздвоенной вершины. Конечно, в таком большом массиве, как пик Вергилий, имеющем высоту двадцать девять тысяч восемьсот метров, имелось огромное число укромных расселин, где Артур мог спрятаться, но катапультное кресло радар бы засек, его спрятать трудно. Да и припорошенная пылью поверхность прекрасно сохраняет следы.

Карло завис над седловиной между двумя вершинами Вергилия.

– Ох, что это? – спросила Фанни.

– Где?

– А прямо под нами.

Карло накренил платформу.

Внизу, в сотне метров под днищем, что-то чернело. Округлое пятно, возможно – шар. Почти сразу они заметили фигурку в скафандре. Секунду она стояла неподвижно, затем взмахнула руками и упала. Даже не упала, а как-то сломалась. Тотчас же черный шар накрыл Артура.

– Борт-семь, борт-семь, вижу вас, – послышался встревоженный голос Нолана. – Карло, сейчас же уходите на базу!

– Но мы его нашли!

– Уходите немедленно! Форсаж! Я сам разберусь.

Карло тронул ручку, не решаясь дать газ. И тут случилась странная вещь. Черная сфера вдруг стала вспухать, увеличиваться в размерах.

– Что происходит? – спросила Фанни.

– Оно поднимается, – сквозь зубы ответил Карло.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже.

Платформа сорвалась с места, набирая скорость. За ней вытянулись языки пламени. Но за сиянием выхлопа маячила тень. Фанни то ли ее плохо видела в свое зеркало, то ли желала удостовериться прямым взглядом, непрерывно вертелась и оглядывалась.

– Пухнет? – спросил Карло.

– Кажется, да.

– Смотри, не вывались.

– Я же пристегнута. Только вот ручную камеру опять могу потерять.

– Камеру? Ах, камера, камера…Дай-ка ее сюда.

Карло привстал, насколько позволяли ремни, и изо всех сил швырнул прибор за спину.

– Помешался, да? – с любопытством спросила Фанни.

Карло напряженно следил за экраном радара. Ничего особого не произошло. Искорка, обозначавшая камеру, исчезла, вот и все.

– Карло, Карло! Я – Нолан. Уходи вверх, уходи, вверх! Как понял?

– Понял, понял. Ухожу.

Он потянул ручку.

«Гепард» несся навстречу. Лазерные пушки дестроера искрились холодными вспышками, из бортов выдвигались красноносые ракеты. Но выстрелить они не успели. «Гепард» прошел под днищем платформы, ичерез две-три поразительно долгие секунды вспыхнул ослепительный свет.

– Что, что это было?! – крикнула Фанни.

Карло навалился грудью на пульт. Под шлемом по его лицу что-то текло. То ли кровь, то ли слезы, сразу и не разберешь.

– Что там позади, Фанни?

– А ничего. Совершенно ничего. Дестроер исчез, а эта дрянь… Карлик, я боюсь!

* * *

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ. ЛАЙНЕР ЦИНХОНА – ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ»

Нахожусь низкой орбите Эстабриона. Дети приняты на борт. Приступаю поискам Виктора Нолана и Артура Ашкенази. Чем могу быть полезен еще?

ЗияАС-САБАХ

6. Мужчины

На борту «Звездного Вихря» пробило двенадцать по Гринвичу. В каюте Маши началось очередное совещание. Все стояли у большого стола, на котором Милдред разложила карту Кампанеллы с хронологией основных событий, установленных благодаря кропотливому анализу огромного числа мелких фактов.

Выяснилось, что еще до исчезновения крупных млекопитающих и рептилий на планете происходили малопонятные вещи. Первая имела место 5 декабря 2766 года. В этот день одно океанографическое судно обнаружило резкое обеднение морской воды водорослями и планктоном. У экипажа сложилось впечатление, что они плыли по следу сказочного кита, процедившего воду на протяжении десятков миль. Все это происходило примерно в том районе, где был сбит спутник «Вихря».

– А что там находится на дне морском? – спросил Мбойе.

– Группа подводных вулканов, – ответил Ван Вервен. – И не просто группа, а вулканическое кольцо. Любопытно, что оно располагается по отношению к Вулканному ожерелью суши на противоположной стороне планеты.

– Да, почти симметрично, – кивнула Милдред.

– Действительно, любопытное совпадение, – сказала Маша. – Продолжай.

– В начале января 2767 года океанологи вернулись в странное место. Как вы понимаете, они тоже были порядком заинтригованы, и их удивление еще более возросло. Конечно, течения сделали свое дело. За минувший месяц морская вода уже заселилась, но все еще содержала живых существ на тридцать процентов меньше средней нормы. С корабля спустили глубоководный аппарат. Батискаф позволил заметить еще одну странную вещь – почти полное отсутствие донных форм жизни. На склонах подводных гор не удалось отыскать ни морских звезд, ни губок, ни голотурий, ни живых коралловых построек. В образцах грунта, поднятого с разных глубин, чрезвычайно редко встречались черви и простейшие одноклеточные организмы. Добавим сюда то, что в протоколах пяти погружений батискафа мы нашли упоминания только о двух рыбах и одной медузе, замеченных на протяжении целых двадцати семи часов подводной работы. Невероятно, правда? Словно бы и не заселяли Кампанеллу. Картина почти мертвого моря…

Ван Вервен согласно покивал головой.

– И как же это все объяснили? – спросила Маша.

– В конечном счете – действием токсических соединений, образовавшихся при извержениях вулканов. Вулканы там действительно извергаются.

– Химический анализ воды проводился?

– Да. Ничего особенного не дал.

– И это не насторожило?

– Нет.

– Почему?

– Посчитали, что токсины были нестойкими. Якоб, это возможно?

– В принципе – да. Но в случае массового отравления морской фауны должны быть останки крупных животных на дне. А их не обнаружили. По крайней мере, в том рейсе, о котором идет речь.

– А это как расценили? – удивилась Маша.

– Решили, что мало искали, поэтому нужно вернуться в район поисков после пополнения запасов и отдыха в ближайшем порту.

– Вернулись?

– Неизвестно. На сей счет информация отсутствует. Пусть Милдред переходит к следующему эпизоду. Странностей и без того достаточно.

Милдред накрыла ладонью участок карты.

– Вот здесь, в северном полушарии, в конце февраля каждого года происходил сезонный перелет птиц. В феврале 2767 года было замечено, что несколько крупных стай пролетели над южным склоном Вулканного ожерелья, а на севере их не видели. Либо птицы, вопреки инстинкту, остались в пределах внутренней области, где много теплых озер, либо…

– Либо исчезли?

– Да.

– Но куда?

– Не знаю. Мы только пытаемся нащупать закономерность. К сожалению, в нашем распоряжении находятся только разрозненные письменные источники, а компьютерная информация уничтожена. Как, зачем и кем – прошу не спрашивать, я не знаю.

– Хорошо, – сказала Маша. – Дальше.

– В доме смотрителя заповедника обнаружена записка. Читаю. «Коллинз! У нас пропали три мустанга. Отправляюсь на поиски. Роджер». Химический анализ позволяет датировать документ временем между девятым и четырнадцатым марта 2767 года.

Мбойе скептически хмыкнул:

– И что из этого следует? Ну, пропали три мустанга.

Милдред согласилась.

– Да, сам по себе факт мало о чем говорит. Но вкупе с остальными… Посуди сам: опять Вулканное кольцо, опять какие-то исчезновения. Но что правда, то правда. Пока шли только цветочки. А вот дальше события начинают уплотняться. 19 марта из района подводных вулканов в Зеленом океане получен сигнал SOS. Терпела бедствие парусная яхта, о чем по старинной традиции в журнале морской спасательной службы сделана соответствующая запись. Из нее мы узнали, что экипаж яхты исчез. Предположительно – смыт волной. Что ж, бывает. Но чтобы сразу три человека… Этот случай поинтереснее трех мустангов, не так ли, Александер?

– М-да. Сигнал бедствия явно отправлен до того, как их… смыло. Трупы нашли?

– Поиски продолжались больше четырех недель, но результатов не дали. Вернее, дали, но странные. Все три индивидуальных радиобраслета нашли на глубине в пять километров. Но – только браслеты, никакие останки не обнаружены.

– Как объяснили?

– Ну, хищники. Акулы.

– А браслеты хищники-акулы выплюнули?

Милдред пожала плечами.

– Возвращаемся на сушу. В конце марта смотритель Коллинз отправляет официальный рапорт о значительном сокращении поголовья диких животных, прежде всего – хищных. Снежный барс, например, вообще перестал встречаться. Поскольку трупов Коллинз нигде не находит, он объясняет все массовой миграцией на юг и просит выделить дополнительный вертолет для проверки своего предположения. Подтвердилось ли оно – не знаем. Но могу сказать, что подобных исчезновений еще до того, как животные в одночасье исчезли даже из зоопарков, видимо, было много.

– Не могу поверить, чтобы они никого не насторожили всерьез, – сказала Маша.

– Насторожили. Хочу показать любопытное письмо, найденное в канцелярии президента Кампанеллы. Точнее, его уцелевшую часть.

* * *

Милдред положила на карту обгоревший лист бумаги.

Сверху на нем располагался замысловатый герб с универсальным номером связи, а ниже шел текст:

– Как видите, на Кампанелле нашелся решительный и состоятельный человек, который имел достаточные основания для тревоги, – сказала Милдред. – Это была владелица подводных рудников ЗейтунаОрору. Теперь мы знаем, как в Зеленом океане появилась «Си Гвард».

– Вероятно, эта дама хорошо играла в шахматы, – заметил Баллард.

– Когда было составлено письмо? – спросил Мбойе.

– В первой декаде апреля.

– Ясно. Что дальше?

– Темп событий продолжал увеличиваться. 11 апреля в горах Вулканного кольца исчезает группа альпинистов, девять человек. Трупы не обнаружены, а вот браслеты найдены все до единого. 14 апреля в этом же районе происходит загадочная авиакатастрофа. На борту частного самолета находилось больше двадцати человек, но среди обломков никаких останков, как вы можете догадаться, вновь не найдено. Зато обнаружены «черные ящики». В одном из них уцелела видеозапись пассажирского салона. Фрагмент отчета комиссии по расследованию причин аварии нам посчастливилось найти. В нем говорится следующее, цитирую:…кабина экипажа и пассажирский салон заполнились плотным дымом либо туманом черного цвета, после рассеивания которого в креслах остались комплекты одежды, но сами люди исчезли». Вот так, взяли да исчезли. Не правда ли, это нам это уже кое-что напоминает?

– Еще как напоминает…

– Странно еще вот что. Самолет после этого еще находился в воздухе, до удара о скалы оставалось сто семнадцать секунд. Но софус не спасает машину. Как так, почему?

– Сама видеозапись найдена? – спросил Джанкарло.

– Пока нет. Только фрагмент письменного заключения комиссии. Я процитировала его полностью.

– Но вот уж об этом-то следовало сообщить на Землю!

– Требовалось хотя бы несколько суток для проверки основных версий. Но этих нескольких дней в распоряжении кампанеллян уже не оставалось. В течение ночи на 17 апреля с планеты исчезают все оставшиеся крупные животные, и сухопутные, и водные. Такое уже не могло вписаться ни в какие рамки и никакими естественными причинами не объяснялось. Поэтому последнее сообщение, отправленное по дальней космической связи, касалось именно этого эпизода. Правда, в нем упоминаются только зоопарки. Вероятно, масштабы случившегося на момент передачи были известны еще не в полной мере. Вероятно, космическая связь перестала действовать довольно скоро после этого, то есть после 8.46 утра по времени Трои. Иначе через короткое время должна была последовать гораздо более тревожная депеша.

Милдред перевела дыхание и отпила глоток минеральной воды.

– Удалось установить, что электронные хранилища информации испортились если и не одновременно, то за очень короткое время. Произошло это между 9 часами 11 минутами и 9 часами 26 минутами утра. Генрих, насколько я поняла, ваша группа остановилась на версии волнового удара?

– Да, – ответил Угрюмов. – Только не удара, а ударов. Они были множественными, строго локальными, и очень точно направленными снизу вверх.

– Снизу вверх?

– Именно. Такое впечатление, что угроза исходила от самой планеты.

– Нелепица какая-то, – сказал Кнорр.

– Нет. Просто хорошо спланированная операция, – возразил Мбойе. – С весьма разрушительными последствиями. Семь минут дежурная смена центральной энергетической станции отчаянно боролась с надвигающейся катастрофой. Уверен, они сделали все, что могли. Но человеческих сил оказалось недостаточно. Погибли сорок четыре оператора и еще сколько-то людей, случайно находившихся в окрестностях. В последующие пять минут падают сотни лишившихся автоматического управления летательных аппаратов, переворачиваются и сталкиваются средства наземного транспорта, терпят бедствие находящиеся в сложных навигационных условиях суда. Возникают первые пожары на заводах и шахтах, затапливается часть подводных поселений. Но весь этот Армагеддон сопровождается удивительно малым числом жертв – порядка восьмисот человек. И если бы не паника, погибших было бы еще меньше.

– Каковы причины смерти? – спросила Маша.

– Этим вопросом занимался доктор Инти. Такео, прошу.

– Исследования останков показали, что большая часть людей погибла быстро, на месте происшествия. Основные причины – травматический шок, массивные кровотечения, инфаркт миокарда, кровоизлияние в мозг. Ничего загадочного, типичный спектр медицины катастроф. Но есть и отличие – чрезвычайно мало умерших от ран. Как правило, такие люди находились в закрытых труднодоступных местах. Совсем странным выглядит тот факт, что практически никто из пострадавших не умер в больнице. Даже пациенты, находившиеся на операционных столах, не умерли, а исчезли. Вообще, основная масса раненых, видимо, исчезла абсолютно так же, как и совсем не пострадавшие люди.

– Если они и в самом деле не пострадали, – недоверчиво сказала Маша. – А когда начались массовые исчезновения?

– На этот вопрос лучше отвечу я, – сказала Милдред. – Первые исчезновения начались где-то в половине десятого, точнее установить мы пока не смогли. Документально зафиксирован случай в поселке, находящемся в тридцати пяти километрах севернее Кольца. Время – 10.58. Из-за нарушения связи правительство узнает об этом вряд ли раньше 13 часов, когда первые волны беженцев, используя вертолеты, старинный автомобильный транспорт, моторные лодки и даже велосипеды, достигли окраин Трои. Теперь я должна сказать вот что. Можно во многом упрекать президента Шумахера, но только до этого момента. За те несколько часов, которые оставались в его распоряжении, он сделал все возможное для защиты города. Следы этих чрезвычайных усилий мы видели.

– Защиты от чего? – спросила Джетти Лоренс.

– От того, что было заснято камерой ЭвартаВиттона. Ио Цесселин предлагает именовать подобные объекты макулами. На древней латыни слово macula означало пятно. Понятно, что в смысловом отношении этот термин не отражает всей сложности явления, но для человеческой психики очень важно иметь хотя бы рабочее название непонятного. От этого оно становится чуточку привычнее, облегчая дальнейшее изучение.

– Макулы, так макулы, – выразила общее мнение Джетти. – Что дальше?

– В окрестностях Трои они появились никак не позже 18.30. Скорость перемещения макул вдоль поверхности планеты можно оценить в двести километров за час или около того. Во всяком случае, они сумели опередить тысячи автомобилей, которыми забиты дороги в окрестностях Трои, космопорта Дедал, морских портов. Еще на подступах к столице против макул было применено все то разнородное оружие, которое удалось собрать кампанеллянам. По всей видимости, это несколько оттянуло финал.

– Во всяком случае, с планеты успел взлететь «Годдард» с детьми.

– Да. Еще большее число людей погрузилось на всевозможные морские суда, яхты, импровизированные плоты и прочие плавсредства, надеясь найти спасение в открытом море. Увы, единственным результатом этих попыток является бесспорный факт: море не спасает от макул. Об этом же свидетельствует судьба «Си Гвард». Похоже, что от макул может спасти только бегство с планеты. Причем на достаточное расстояние, поскольку «Фламинго», корабль межзвездной силы, находившийся на низкой орбите, тоже исчез. Подобная участь, вне всякого сомнения, постигла и транспортный звездолет «Альбасете».

– Не посоветовать ли Ас-Сабаху держаться подальше от Эстабриона? – спросил Мбойе.

– Да. Отправляйте радиограмму, – сказала Маша. – Милдред, продолжай.

– Продолжать осталось не так уж долго. Около 21 часа наступила кульминация. Макулы прорвали внешний пояс обороны и появились в городе, окружая очаги сопротивления. Последний из них, ратуша, пал около 22 часов этого трагического дня 17 апреля. Вот, вкратце, и все. Со временем мы, конечно, узнаем больше, но некоторые выводы можно делать и сейчас. Главный из них заключается в том, что население Кампанеллы стало объектом осмысленного воздействия, целью которого не являлось простое уничтожение, иначе планета оказалась бы усеянной останками людей и животных. А раз так, целью являлось похищение. Разумеется, крайне важно теперь выяснить, кому оно понадобилось, каким способом совершено, живы ли похищенные сейчас, где они находятся. Эти вопросы между собой связаны. Ответив на один, мы продвинемся в понимании остального. Ключом, на мой взгляд, нужно считать механизм похищения. Изучив его в достаточной мере, мы сможем получить представление об уровне развития нападавших, степени их могущества и даже этических принципах, которыми они руководствуются. Возможно, удастся приблизительно оценить дальность действия примененных сил, тем самым, с одной стороны, очертить сферу поисков, а с другой – решить, достаточен ли потенциал «Звездного Вихря» для решения такой задачи.

– А так же для того, чтобы понять, сможем ли мы противодействовать новым попыткам похищения. Похищения уже нас самих, – добавил Кнорр. – Так что известно на сей счет?

Милдред на секунду задумалась.

– Кое-что известно.

Она кивнул на карту.

– Обратите внимание на то, что волны похищений распространялись от двух районов – вулканических колец на суше и в море. Эти кольца расположены на противоположных сторонах Кампанеллы. Исходя из этого, Рональд пришел к достаточно безумной идее. Суть ее в том, что обе вулканические зоны представляют собой окончания транспланетного тоннеля. Этот тоннель, по его мнению, является входной частью системы переноса живых существ.

– Невероятно, – высказался Генрих Угрюмов. – Этот тоннель, он что, пронизывает расплавленное ядро планеты?

– Рональд полагает, что так.

– Ты представляешь, какое давление должны выдерживать стенки?

– Немного представляю.

– И тем не менее?

– Я бы сказала – тем более. Возможно, что как раз расплавленное ядро и есть начало другого канала, уже трансцендентного.

– Ты веришь, что это возможно?

– Я? – Милдред усмехнулась. – Пока что я верю только в то, что у нас есть рабочая гипотеза. А раз она есть, ее нужно проверять.

Угрюмов развел руки.

– Ну, по части безумности у этой гипотезы все в порядке. Осталось проверить, не переворачивает ли она всю современную физику.

– Займешься?

– Деваться некуда. Только один вопрос. Что такое, по-твоему, есть макулы?

– На это ответить не могу.

– А Рональд?

– Рональд тоже. Но кое-что предполагает о предназначении макул. Говорит, что они могут играть роль охотничьих собак.

– Собирают добычу в определенное место?

– Да.

– Гипотезу можно как-то проверить? – спросила Маша.

– Нужно провести точные измерения гравитационного поля, – ответил Угрюмов. – Если под вулканами есть полости, оно должно быть ослабленным. Быть может, не случайно в письме госпожи Орору упоминается гравиметрическая съемка.

– Еще там упоминалось сейсмическое зондирование, – вставил Ван Вервен.

– Тоже не помешает. Но главная надежда…

– …на нейтринное просвечивание планеты.

– Разумеется. Только вот хватит ли чувствительности наших приборов?

Все повернулись к Джанкарло.

– Не знаю, – сказал тот. – Одно ясно. Датчики требуется разместить поближе к выходам канала. Где эти районы догадываетесь?

– Догадаться невозможно, – с несчастным видом признал Реджинальд.

– Прекрати, – сказала Луиза.

– Хорошо, мамочка.

– Еще одна вещь, – сказал ТакеоИнти. – Карантин можно снимать. Никакая это не болезнь.

* * *

Тяжелая зыбь качала «Гепард».

Из-под остывающего днища со свистом вырывался пар. Над водой с грузовой стрелы свешивался батискаф. Чуть выше за облаками угадывался Эпсилон. Море в его блеклом свете походило на сгустившееся хмурое небо. Высунувшись по пояс из люка, Рональд «нюхал» погоду. Снизу, из-под его ног, послышался голос Бертрана:

– Послушай, неужели роботы не справятся?

Рональд отрицательно качнул коленом.

– Забрало хоть опусти, – посоветовал Бертран. – Тут радиация.

Рональд совет проигнорировал. Выбравшись на обшивку, он направился к стреле. Перед тем, как подняться по скоб-трапу, пропустил вперед Ван Вервена и обернулся.

Бертран укоризненно смотрел из люка.

– У роботов нет интуиции, Берт.

– Зато у меня есть, Ронни.

Рональд усмехнулся.

– Прошу не путать с суеверием.

Бертран с досадой махнул рукой и скрылся в чреве шнелльбота. Вместо него вынырнул Реджинальд и сделал страшные глаза.

– За мной следят, – сообщил он. – Сбежать не получится. Удачи вам.

– Спасибо, – сказал Рональд. – А следят правильно.

Он влез на стрелу. Держась за леера, прошел до ее окончания и спустился в раскачивающийся батискаф. Там Якоб обстоятельно устраивался в пилотском кресле – вертелся, ерзал, дергал штурвал, кряхтел, покашливал. Возня продолжалась добрых три минуты, но Рональд его не торопил. Всяк по-своему справляется с волнением.

– Готово, – наконец сообщил Ван Вервен.

По короткому колодцу Рональд спустился в кабину и занял свое место. Ван Вервен молча нажал клавишу закрытия люка. На панели один за другим зажигались огоньки контроля. Послышалось шипение, ощутимо запахло озоном. Трижды прозвенел гонг.

– Алло, – сказал Ван Вервен. – Я – «Нерей». Опускайте.

Нижние иллюминаторы коснулись воды. В кабине потемнело.

– Внимание, снимаю с подвески, – предупредил Бертран.

Волна захлестнула и верхние иллюминаторы. Рональд невольно втянул голову в плечи, ожидая, что вода хлынет за воротник скафандра. Но вода хлынула не туда, а в шахту над пилотской кабиной. Отяжелевший батискаф с креном зарылся в волну.

– Алло, Берт, спуск начали. Закрываю наружный люк. Время – девять ноль семь.

– Понял, девять ноль семь. В авантюры не ввязывайтесь.

– Мы уже ввязались. Ронни, закрой верхний люк.

– А как это делается?

Ван Вервен поднял брови.

– Ты хоть представляешь, что надо искать?

– Нет. Ноискать надо.

– Что-нибудь эдакое?

– Да, из ряда вон.

Океанолог усмехнулся.

– А. Вот теперь все ясно.

Включились электродвигатели. За толстенными окнами аппарата начало темнеть. Снизу поднимались гроздья серебряных пузырьков. Они увеличивались в объеме, сплющивались, исчезали вверху. По мере погружения качка стихала. Около иллюминаторов появились почти насквозь просвечивающиеся рыбки.

– Смотри-ка, – удивился Ван Вервен, – есть, оказывается, живность. Выходит, макулы кое-что пропускали?

– Но только не людей.

– Быстро спускаетесь, – проворчал Бертран. – Пятьдесят метров в минуту.

– Ничего, – отозвался Ван Вервен. – Для исследований больше времени останется.

К нему уже полностью вернулась спокойная уверенность профессионала, занятого своим делом. Якоб проверил настройку внешних датчиков и прибавил обороты винтам, чем еще больше ускорил спуск.

За иллюминаторами исчезли последние остатки синевы. Со всех сторон батискаф все плотнее укутывал вечный мрак. Вскоре он сделался абсолютным. Все увеличивающееся давление стискивало бортовые панели, которые, скользя по направляющим, начали сдвигаться к оси судна. Таким образом уменьшался объем «Нерея», и батискаф не стремился выскочить на поверхность.

Ван Вервен опустил нос аппарата и включил передний прожектор.

– Ты хоть намекни, что высматривать, – попросил он.

– Все необычное. Ну, какие-нибудь чересчур молодые горные образования, например.

Надвинув на лоб шерстяную шапочку, Рональд прижался к сырой и холодной поверхности иллюминатора. Но до дна еще было далеко, световой нимб таял в пустоте.

– Включи радар, – посоветовал Якоб.

На зеленоватом экране вырисовались очертания подводного пика.

– Что за гора?

– Вулкан Энджеб. В данное время бездействует.

– Энджеб, Энджеб… Притягивающее название. Давай туда.

Ван Вервен приостановил встречное перемещение бортов, замедляя погружение. Кабина наполнилась тонким воем, напоминающим звуки, издаваемые старинным кухонным миксером, – это электромоторы включились на полную мощность.

Якоб двинулся крейсерским ходом со скоростью в двенадцать узлов. Этого оказалось достаточно. Склон приближался быстро.

– Что означает название Энджеб? – спросил Рональд.

– Фамилию первооткрывателя. Есть такой вулканолог.

Рональд с интересом взглянул на своего спутника.

– Ты знаешь названия всех вулканов Кампанеллы?

– О, нет, не всех. Просто я довольно много занимался вулканными кольцами. Ну, и впадиной Дит, соответственно. Совпадение.

– Совпадение? Очень похоже на перст судьбы.

– Ну, ну. Не стоит во всем его видеть.

«Нерей» прошел метрах в тридцати над кромкой кратера. Рональд молчал, поэтому Ван Вервен оставил судно на прежнем курсе. Глубина под килем начала увеличиваться.

– Мы – внутри Вулканного кольца. Опускаться?

– Да.

Миновав километровую отметку, батискаф возобновил погружение. Он плыл вдоль крутого склона, угол наклона которого приближался к пятидесяти градусам.

– Довольно молодой вулкан? – спросил Рональд.

– А они все здесь молодые. В геологическом смысле, конечно.

– Ты здесь уже погружался?

– Да. Лет сорок назад участвовал в экспедиции морских геологов.

– Очень кстати. И какой район обследовали?

– Ну, лично я погружался восточнее, в Срединной долине.

Рональд взглянул на карту.

– Поехали туда. Берт, мы меняем курс. Как понял?

– Да хорошо понял. Следуем за вами. Курс – Срединная долина. Якоб, слушай, ты ничего не видишь?

Ван Вервен взглянул на экраны.

– Ничего особенного. А что?

– Да вроде какое-то пятно на дне мелькнуло. По данным гидролокатора.

– Опять пятно? Нет, ничего не вижу.

– Показалось, значит.

– Знаешь, ты осторожнее с этим словечком. Пятна ему все мерещатся.

Постепенно погружаясь, батискаф направился к востоку.

– Быстрее можно? – спросил Рональд.

– Тринадцать узлов. Максимальный ход.

– Не хочешь передать управление софусу?

Ван Вервен повернул голову. На его длинном лице появилась улыбка.

– Я хорошо помню этот район.

Рональд поднял раскрытые ладони:

– Виноват, маэстро. Ладно, рули.

* * *

Ван Вервен рулил успешно. Через сорок минут гребень глубоководного каньона просматривался уже без помощи радара.

– Где будем спускаться? – спросил Якоб.

– Дай карту.

Срединная долина, или Срединный разлом океанического дна, пересекал все кольцо подводных вулканов с юго-востока на северо-запад, образуя по пути несколько изгибов и отдавая по сторонам многочисленные трещины. При взгляде на карту создавалось впечатление, что кто-то уронил весь горный венец на твердое основание, от чего колечко раскололось на два неровных куска.

Ширина центрального каньона менялась, в самом узком месте составляя семьсот метров и разбегаясь к середине до десяти миль. Здесь находилась знаменитая впадина Дит, самое глубокое место Кампанеллы. Дно от поверхности моря там отделяли тринадцать с половиной километров. Рональд постучал пальцем.

– Тут погружался?

– Трижды.

– Хорошо помнишь?

– Местечко такое, что раз увидишь – не забудешь.

– «Нерей» выдержит?

– Конечно. Гондола рассчитана на глубины до пятнадцати километров. Причем в земных условиях, где гравитация чуть посильнее.

– Прекрасно. Идем туда. Вдоль долины, над самым дном.

– Ближе к какому склону?

– К тому, где больше пещер.

– Их с обеих сторон предостаточно.

– Тогда – вдоль того, который ближе к нам сейчас.

– Слушаюсь, сэр. Алло, «Гепард»! Начинаю спуск в разлом. Десять пятьдесят восемь.

– Ох, Ронни, не сомневался, что тебя туда потянет, – отозвался Бертран. – Спасательный батискаф приготовлен.

– Благодарю.

Послышался смешок Реджинальда.

– Полковник, а что у вас было в школе по поведению?

– Тройка. Якоб, трогай.

* * *

Достигнув глубины две тысячи шестьсот метров, «Нерей» прошел над группой острых скал и повернул к северу. Под ним находилось плато, которое круто обрывалось в собственно Срединный разлом. Продолжая снижаться, Ван Вервен включил дополнительные фары, и через незначительное время свет начал отражаться от поверхности, покрытой слоем белого вещества.

– Очень напоминает снег, – сказал Рональд. – Что это?

– Снег и есть, только подводный. Он состоит из скелетов погибших морских организмов. Эти известковые отложения накапливаются со скоростью около трех миллиметров за столетие. Здесь, в морях Кампанеллы, слой еще тонок, поскольку планета заселена недавно. Ронни, ты что же, впервые погружаешься?

– Впервые. А что?

В глазах Ван Вервена мелькнула усмешка. Он покрутил головой.

– Тогда тебе будет интересно.

– Думаю, тебе тоже, – ответно усмехнулся Рональд.

На глубине около четырех километров показалось дно разлома. Якоб сбросил порцию светящихся сигнальных шариков. Над местом их падениявсплыло облако ила, которое начало смещаться в сторону.

– Жаль, – пробормотал океанолог. – Течение не попутное.

В свете боковой лампы показался крутой склон, заваленный остроугольными обломками скал. Кое-где к ним прикрепились морские губки.

– Что-то их маловато, – продолжал ворчать Ван Вервен.

– Тоже, небось, макулы постарались?

– Не спеши все списывать на макул. Разные бывают причины.

Через полмили осыпь закончилась. Обнажились коренные породы. Местами их закрывала окаменевшая лава.

– Каков приблизительный возраст этих потеков? – спросил Рональд.

– О, старые образования. Давно утратили блеск и стекловидную корочку. Видишь черный налет? Это окись марганца, она образуется очень медленно.

– Тогда идем дальше.

– Дальше так дальше. Смотри, слева трещина. Заходить?

– Пропускаем. Добавь ходу.

Обогнув отдельно лежащий камень, «Нерей» поплыл над плоским дном. Жужжание электромоторов усилилось, но потом они вдруг замолкли.

– Эт-то еще что такое?!

– Где?

– Прямо по курсу. Рыба! Видишь?

– Вижу. И что с того?

– Ронни, у нее две пасти.

Рональд отшатнулся от иллюминатора.

Перед батискафом, ослепленное прожекторами, висело странное создание. Его вытянутое тело оканчивалось крысиным хвостом, извилистым и подвижным. По бокам от головы колыхались округлые плавники. Сверкали выпученные глаза. А под ними располагались две щели с кривыми желтыми зубами.

– Ничего подобного на Кампанеллу не завозили, – сказал Ван Вервен.

– Откуда такая уверенность?

– С Земли. Ничего подобного в наших океанах нет.

– Надо заснять.

Сверкнула фотовспышка.

– Экий мутант! – удовлетворенно сказал океанолог.

– Или пришелец.

– Пришелец? Откуда?

– Оттуда. Не исключено, что транспортная система действует и в обратном направлении. Нелишне проверить микробный состав воды, а то подцепим какую-нибудь заразу.

– Ты так уверен в существовании трансцендентного канала?

– А рыба тебе ни о чем не говорит?

– Сразу двумя ртами. Такого нет в земной фауне!

– Уверен?

– На сто процентов. Будем ловить?

– Некогда. Двухротовая рыба – частность. Можно рассматривать в качестве сигнала верного пути. Нам нужно успеть добраться до главного. Знаешь, меня преследует ощущение цейтнота.

– Ладно. К твоим ощущениям нужно относиться внимательно.

* * *

Якоб включил моторы.

Чудище нехотя уступило дорогу и скрылось во тьме. Внимание Рональда уже привлекало другое. «Нерей» плыл над необычной поверхностью. Дно покрывало нечто вроде ноздреватой накипи, расчлененной на пластины с приподнятыми краями. Рональд вопросительно взглянул на своего спутника.

– Ничего сверхъестественного, – охотно объяснил Ван Вервен. – Тонкий слой лавы растрескался от соприкосновения с водой. Такие пластины могут возникать при высыхании грязи на болоте, например.

– Да, много интересного под водой.

– Это еще что! Вот, смотри.

Якоб выключил весь свет.

За иллюминаторами встала плотная тьма. В первые мгновения она казалась совершенно непроницаемой, но затем глаза попривыкли, и справа стало различаться багровое зарево.

– Действующий вулкан. Есть на что посмотреть.

– Поворачивай.

– Не устоял перед соблазном, а?

– Э! Район поиска точно не определен.

– Верно.

– Интравизор должен питаться зрительными впечатлениями.

– Красиво сказано.

– Кроме того, открытие может состояться как раз вблизи кратера.

– Почему бы и нет?

Посмеиваясь, Ван Вервен раздвинул стенки аппарата, заставляя его подвсплыть, а потом переложил руль вправо.

Через четверть часа они сблизились с вулканом, находившимся почти на оси разлома. Внезапно раздался писк гидролокатора. Моторы взвыли, и батискаф метнулся в сторону.

– Что случилось?

– Посмотри в верхний иллюминатор.

Рональд протер стекло и прижался к нему носом. По склону горы, поднимая облака мути, катился камень.

– Обычная история, – сказал Якоб.

– Это опасно?

– Не очень. Наружный слой обшивки эластичен. Кроме того, у Берта есть запасной батискаф.

Удалившись, тем не менее, от опасной зоны, «Нерей» продолжил подъем. Багровое свечение превратилось в зарево, видимое даже сквозь свет прожектора. Внизу показался огненный ручей, стекающий по склону. Вода над ним кипела. Мириады пузырей рассеивали электрический свет, поэтому прожектор пришлось выключить.

Через гидрофоны слышались шипение, треск, бульканье, раздавались глухие удары. Языки лавы, соприкасаясь с водой, покрывались прозрачной коркой и продолжали течь уже под твердой поверхностью. Но она часто рвалась, магма вновь прорывалась наружу. Место прорыва при этом расширялось, образуя ответвление. Остывая, потоки превращались в темнеющие на глазах трубы, каменные подушки, капли. В батискафе стало жарко, хотя кондиционер работал на полную мощность.

– Ладно, плывем дальше, – крикнул сквозь шум Рональд.

– А к жерлу подниматься не будем?

– Нет. Полюбовались, и хватит.

– Жаль, – сказал Якоб. – Зрелище любопытное.

– Жаль, – согласился Рональд.

«Нерей» послушно обогнул огненную гору и вернулся к левому борту разлома. На протяжении следующего получаса он шел вдоль однообразной осыпи, скрывающей склон.

– Хочу тебя спросить, Ронни.

– Да?

– Бывает, что ты в своих видениях ошибаешься?

– В последние годы не бывает. Но точность предсказаний различна. К тому же наитие приходит не сразу и не при всякой необходимости. Иной раз неделями мучишься, а уверенности все нет и нет. Тут главная сложность – разродиться.

– Понимаю. Ну а в отношении канала ты насколько уверен? Штука весьма необычная, прямо скажем.

– Не более необычная, чем исчезновение тринадцати миллионов человек.

– Довод сокрушительный. Но других пока не видно.

– Значит, надо найти.

– И все же, какие доказательства мы ищем?

– Убедительные.

– Ронни, хватит увиливать. Говори прямо.

– Хорошо. Убедительным было бы наше исчезновение.

– Что?!

– Исчезновение.

– Никак не привыкну к твоему юмору.

– Я не шучу. Якоб, ты готов исчезнуть?

Ван Вервен сокрушенно вздохнул.

– Ох, уж эти мне горячие финские парни! Кажется, у нас не от вулкана так жарко.

– И чем же плохи финские парни?

– Да ничем. Но чем хуже голландцы?

– Понятия не имею, – усмехнулся Рональд.

– Молод ты еще, полковник.

– Так я и не собираюсь помирать.

– Вот как? А мне показалось, что ты предлагаешь отправиться прямиком на тот свет.

– В общем – да. Но исчезать и помирать – не одно и то же.

– Сложное что-то для профессора. Ты хочешь сказать, мы можем остаться в живых?

– Вполне.

– Честно?

– Честновато.

– Уже лучше. Ладно, где риск, там и надежда.

– Амен, брат-северянин.

* * *

По флотской традиции на борту «Вихря» пробили склянки. Началось очередное совещание.

– Главный инженер. Состояние систем штатное. Напряженность защитных полей – тридцать процентов. Активирован второй реактор, остальные работают в холостом режиме.

– Старший офицер. Готовность экипажа – номер два.

– Служба локации. Неидентифицированных объектов в пространстве нет.

– Штаб планетных операций. Граница поисков населения Кампанеллы расширена до семидесяти километров от центра Трои. В работах участвуют пять человек и семь роботов. Район прикрывается дежурным шнелльботом. Второй дискоид работает с «Нереем». Возможно, обнаружена рыба неземного происхождения. Началось погружение батискафа во впадину Дит.

– Что на Эстабрионе?

– Поиски Нолана и мальчика пока безрезультатны. Сама «Цинхона» на всякий случай переведена на высокую орбиту.

– Аналитический центр. Исчезновение «Гепарда» на Эстабрионе связано с объектом, который с большой вероятностью можно считать макулой. После вспышки она исчезла вместе с дискоидом. Над горизонтом в это время всходил один из спутников. С помощью его приборов удалось оценить мощность взрыва. Энергии выделилось на несколько порядков меньше, чем должно было выделиться в случае полной аннигиляции материи массой в восемьсот шестьдесят тонн. Взрыва бортовых запасов дейтерия тоже не было.

– Так что же это было, Милдред?

– Похищение.

– Так далеко от Кампанеллы?

– Боюсь, что так.

– Не мы ли привели макулу на Эстабрион?

– Исключать ничего нельзя. Но не представляю, как это могло произойти.

– Живы ли Виктор и Артур?

– На этот вопрос может ответить только Рональд. У него более сильный дар, чем у меня, командор. Зря его отправили на Кампанеллу и в первый, и во второй раз. А погружение следовало запретить вовсе.

– Он полковник, Милдред.

– А вы – любимая женщина, Маша.

– Вот что, – решительно вмешался Мбойе. – Давайте закроем эту тему. Рональд не мальчишка, имеет право на взрослые решения. А личные отношения оставим в стороне.

Начальница аналитического центра упрямо тряхнула своими косичками.

– Дело не в личных отношениях. Рональд не просто лучший интравизор экипажа. Он один из сильнейших среди людей вообще. Рискуя собой, он рискует всей экспедицией.

– Он не мог поступить иначе, – сказал Мбойе. – Кроме всего прочего, он еще и офицер корпуса космической пехоты.

– Ох, уж эта мне мужская гордыня! Вот где сидит. Офицеры мы… Прошу немедленно вызвать батискаф. Маша, я требую, чтобы ты приказала им немедленно всплывать, и всплывать в аварийном режиме. Иначе эта история плохо кончится. Хотя и слабый, но я тоже интравизор, понимаешь?

Маша впервые видела Милдред в таком волнении.

– Давай, Александер, вызывай, – вздохнула она.

– Слушаюсь.

Пальцы старшего офицера шевельнулись. На экране появился Бертран Ли.

Выглядел он несчастным.

– Что? – испуганно спросила Маша.

Бертран молчал.

– Все ясно, – жестко сказала Милдред. – Взрослые мальчики доигрались.

* * *

Повернувшись носом к склону, «Нерей» продолжал спуск.

Перед глазами проплывали каскады остывшей и окаменевшей лавы. Различались отдельные вертикальные трубы, делавшие стену провала похожей на неф исполинского органа. Свет носового прожектора медленно скользил по черной поверхности этих невероятно вытянутых каменных капель. Якоб качал головой, удивляясь скудности проявлений жизни. Лишь изредка попадались губки, да пару раз мимо иллюминаторов проплыли коматулы – уникальные иглокожие, способные активно перемещаться в водной среде.

– Да, – сказал Ван Вервен. – Сорок лет назад с живностью здесь было побогаче. И виргулярии попадались, и горгонарии.

– Скучно без виргуляриев да горгонариев?

– Разве это жизнь? – улыбнулся океанолог. – Тебе не понять, пехота.

Еще более безотрадный вид открывался под днищем батискафа. Его там и не было, вида. Яркий свет нижних светильников просто тонул в чернильной мгле, уходящей в глубочайшую пропасть планеты. Склон был настолько крут, что только у верхней границы пояса пещер нашлась небольшая площадка для донной сейсмической станции. Такие приборы устанавливались и раньше, но все они почему-то перестали работать.

В плане впадина Дит имела форму неправильного овала, от которого разбегались многочисленные трещины. А на батиметрических картах она напоминает срез серии бобов, вставленных друг друга, поскольку с глубиной ее размеры уменьшались. Желая осмотреть все склоны, Рональд попросил спускаться по спирали, вставляя нос почти в каждую крупную трещину и пещеру. Это отнимало массу времени, и через несколько часов начала сказываться усталость. Якоб был вынужден посадить батискаф на пологом откосе и минут сорок поспать. Заранее предупрежденный об этом «Гепард» не беспокоил.

Рональд же решил использовать представившееся время для интравизии.

* * *

Получилось быстро, легко. И отчетливо до неправдоподобия. Так бывает только поблизости от источника очень мощных возмущений.

В этот раз он почувствовал себя совсем не Шегеном Джумагуловым, а кем-то другим. На нем были горячие от солнца шлем и кольчуга, сидел он на спине какого-то крупного животного, от которого неприятно пахло. Кусались мелкие мухи. Рядом, на таком же животном, похожем на растительноядного динозавра, в таком же шлеме и кольчуге, восседала человекообразная ящерица, правда, без хвоста. Полусотней метров дальше в небольшом озере плескалось что-то вроде утки с лягушачьей головой. А над всем этим висело знойное, безветренное небо. Белесое, с едва заметным оттенком голубизны и белесым же солнцем в зените. Человекообразный ящер тихо свистнул и махнул рукой вперед. Там из-за лесистого холма вышел огромный динозавр и принялся шумно пить воду из озера…

– Ба! Старый знакомец, – сказал Якоб. – Ронни, мы ему понравились.

Рональд очнулся. В боковой иллюминатор заглядывала давешняя рыба с двумя ротовыми щелями. Из каждого поочередно выскальзывал длинный змеиный язык, ощупывающий поверхность бронестекла.

– Кажется, она нас видит, – сказал океанолог.

– Да. И не прочь попробовать на вкус.

Ван Вервена передернуло.

– Это мы посмотрим, кто кого будет пробовать!

Он протянул руку к пульту.

– Монстр не виноват в том, что проголодался, – миролюбиво сказал Рональд.

– Ладно. Я выспался. Двигаем дальше? До дна еще пять километров.

– Вторую станцию сбросил?

– Сбросил.

– Тогда вперед. В смысле – вниз.

Уходя в глубину, пропасть сужалась. Витки спирали, по которой шел «Нерей», делались все короче. В половине первого, когда на поверхности моря давно царила ночь, батискаф достиг дна. Аппарат лег на грунт с небольшим креном на левый борт и замер.

– Глубина – тринадцать тысяч пятьсот семьдесят один метр и тридцать шесть сантиметров, – сообщил Ван Вервен. – Мы побили рекорд почти на полтора метра, Ронни.

– Поздравляю.

– Спасибо. Но что делать дальше?

Вокруг «Нерея» оседал взбаламученный винтами ил. От чудовищного забортного давления потрескивала титановая броня. Больше никаких звуков ухо не улавливало. Только через сверхчуткие гидрофоны едва просачивался шорох опускавшихся на дно частиц.

– М-да, – признал Рональд. – Никаких чудес пока не наблюдается. Что ж, оставляем третью станцию и всплываем.

Облегченный «Нерей» рванулся вверх. Через четыреста метров Ван Вервен затормозил всплытие, отошел в сторону.

– Пора бросать бомбу, – сказал он.

– Пора так пора.

Внизу ухнул старый недобрый тринитротолуол. Колебания дна, вызванные взрывом, зафиксировали все три сейсмические станции. Приборы сработали безукоризненно. Информация тут же ушла на качавшийся в волнах «Гепард».

Рональд включил связь.

– Что скажешь, Берт?

Голос Бертрана был озадаченным.

– Взрыв, конечно, слабоват. Да и станций всего три…

– И все же?

– И все же ты провидец, Ронни. Под слоем донных осадков определяется узкая полость, точнее, колодец, уходящий вглубь планетной коры. По крайней мере – до границы Мохоровичича, за которой картинка смазывается. Ну, браво! Со мной сейчас на связи Угрюмов. Он в полном умопомрачении. Того, что вы обнаружили, не может быть.

– Я ожидал большего, – сказал Рональд.

– Ну, ты и привереда! Тебе этого мало?!

– Конечно.

– Слов нет. Всплывайте, вы уже четырнадцать часов под водой.

– Сейчас… Якоб, что там с твоей стороны?

Ван Вервен повернулся к боковому иллюминатору.

– Тьфу! Опять эта тварь.

– Нет, дальше.

– Дальше? Пещера какая-то. Большая пещера.

– Очень большая, Якоб.

– О. Прямо огромная. Как же я ее не заметил? О, Посейдон! Да там что-то светится.

– Эй, эй! – встревожился Бертран. – Что вы затеваете?

– Не приставай, – попросил Ван Вервен. – Некоторое время связи не будет. Входим в пещеру.

– Не хватало, что бы ты там застрял.

– Кто, я?

– Ты, ты, гез морской! Своды хоть осмотри.

– Своды – это разумно.

– А я думал, тебя уговаривать придется, – признал Рональд.

– Почему? – удивился Ван Вервен.

– Ты такой уравновешенный.

– Это правда. Но в твою ненормальную гипотезу поверил. Похоже, кто-то и впрямь трубу воткнул в несчастную планету. Дело хлопотливое, между прочим. Надо выяснить, зачем это затеяли. Как можно пройти мимо такого? Потомки не простят.

Батискаф тем временем приблизился к устью пещеры в верхней ее части.

Он подошел к скалам так близко, что заскрежетал о камни.

– Ты промахнулся, – сказал Рональд.

– Еще чего! Прочность сводов проверяю.

Стена пещеры оказалась в двух метрах от иллюминаторов.

– Поразительное дело, – взволнованно сказал Ван Вервен.

– Что?

– Голову даю на отсечение, что сорок два года назад этой пещеры и в помине не было. А если судить по возрасту пород, ей многие миллионы лет. Чудо все же будет, Ронни. Можно сказать, мы у его порога. Даже жутковато.

– Мы еще можем вернуться.

– Сомневаюсь. Знаешь, в старину рыбу иногда ловили на свет. Очень похоже, что сейчас так ловят нас. Ну, что ж. Даже если Виттон погиб, Джумагулов-то вроде жив, не так ли?

– Жив. Я в этом уверен.

– Значит, грубо говоря, шансы фифти-фифти. Вполне прилично, Ронни. Но, может быть, я вернусь сюда один? Ты очень ценный интравизор.

– Как раз поэтому, мое место там, – Рональд кивнул в сторону сочившегося из пещеры призрачного света. – Буду переговариваться с Милдред оттуда.

– Тебе виднее.

Вновь послышался скрежет металла. «Нерей» отлепился от потолка пещеры и малым ходом двинулся вперед.

– Не представляю, как теперь на Машу буду смотреть, – уныло сказал Бертран.

– Да, мне легче, – согласился Рональд.

Дневник командира звездолета

13 сентября. Рональд и Якоб исчезли. Я все время этого боялась. Что сказать еще – не знаю.

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ШТАБ КОСМОФЛОТА – ВСЕМ СУДАМ И КОРАБЛЯМ.

ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ.

На планете ФЕЛИКСИТУР системы КРОНОС обнаружен локальный концентрат генерального поля. Визуально определяется как овалоид вращения со свойствами абсолютно черного тела. Радарный луч поглощает. Наибольший диаметр около 15,6 м. Поверхность изменчива, границы размыты. Обладает способностью воздействовать на психику человека. Наблюдение единичное, энергетические характеристики не установлены. Объект появился и исчез на протяжении приблизительно 19 геочасов, химических или физических следов на грунте не оставил. Радиоактивный фон местности не изменен. При встрече с подобным объектом настоятельно рекомендуем НЕМЕДЛЕННОДИСТАНЦИРОВАТЬСЯ, оповещать штаб ОКС.

СООБЩЕНИЕ ПОДЛЕЖИТ ДВУКРАТНОЙ РЕТРАНСЛЯЦИИ ВСЕМИ БОРТОВЫМИ РАДИОСТАНЦИЯМИ.

Контр-адмирал Клеона БРУНТЛАНД

7. Кампанелла

Ио еще раз перечитала сообщение штаба Космофлота.

– Неужели и там – макулы?! – ужаснулась она.

– Что же еще? – пожал плечами Хосе.

– Видишь ли, о жертвах не сообщается.

– Кому-то здорово повезло.

– Немедленно дистанцироваться… Удирать, значит. Вот и все инструкции?

– Возможно, Земля о макулах знает еще меньше, чем мы.

– Да, первое наше сообщение достигнет Солнечной системы только через десять с половиной геолет, – вздохнула Ио. – Расстояния между звездами такие большие… Как странно, что на Земле еще ничего о Кампанелле не знают. Когда же мы научимся летать быстрее света?

Хосе хмыкнул и открыл банку пива. После пропажи Рональда он сделался угрюмым и стал много есть. Но пил только пиво.

Снизу по винтовой лестнице поднялась Джун Кейси. Она недавно проснулась и выглядела по-утреннему свежей.

– Привет всем! Ну, запрет на выход из базы еще не отменен? Будем «немедленно дистанцироваться»?

Хосе не понравилась ее оживленность. Он промолчал.

– Подводные вулканы продолжают извергаться, – мрачно ответил Игнац. – Да и наши не отстают.

Джун подошла к окну. На юге степную равнину ограничивали хребты Вулканного Ожерелья. Столбы дыма и пепла продолжали висеть над горизонтом. Верхушка ближайшего из них пряталась в тучах, где посверкивали молнии. Несмотря на расстояние, до базы докатывался грохот.

– Но ведь это может продолжаться неделями, – сказала Джун.

– И даже месяцами.

– Нельзя терять столько времени.

– Скажи это Маше.

– Ох, ее невозможно сейчас трогать. У мужчин все-таки многовато эгоизма.

Хосе с хрустом смял банку.

– Что с тобой? – спросила Ио.

– Ничего.

– Это он за мужчин обиделся, – сказала Джун.

– Я пиво пью, – сообщил Хосе. – Никого не трогаю.

– Извини, извини, – сказала Джун. – Прекрасная половина – не самое лучшее, что есть на свете, правда?

Хосе отвернулся. Джун секунду смотрела на него, потом пожала плечами и спустилась на второй этаж, где располагалось «женское царство» базы. Оставшиеся некоторое время неприятно молчали.

– Идальго, тебя трудно узнать, – мягко сказала Ио.

– Можно и не узнавать, – тусклым голосом ответил Хосе.

Ио вдруг присела перед ним на корточки, так, чтобы очертания бюста наполнились, и стала заглядывать в глаза.

– Ты этого хочешь?

– Э-э, что за приемчики!

– А что такое?

– Не надо играть на инстинктах.

– Это опасно? – наивно спросила Ио.

Хосе так закашлялся, что Игнац был вынужден стукнуть его по спине. После чего посочувствовал:

– Женщина на корабле – всегда к несчастью, старина. Но с ними не скучно. Замечал?

Хосе пробормотал что-то по-испански.

– Ну, тут уж ничего не поделаешь, – рассудительно заметил Игнац. – Мать-природа тоже ихнего рода.

Из кабины связи вышел Турумалай. Почувствовав размолвку, он удивленно взглянул в сторону нахохлившегося Хосе. Кодекс дальних экспедиций не позволял давать волю дурным настроениям.

Игнац деликатно кашлянул.

– Чем обрадуешь, Турум?

– Радостей нет, а вот новости появились.

– Новость – уже радость.

– Радость не новость, а потребность.

– В нашем возрасте хорошая потребность – уже радость.

– Новость об этом – совсем не радость.

– А что же?

– Медицинская потребность.

– Хм, ладно. Говори, старичок.

– Во впадине Дит работают четыре батискафа. Обследовано больше двухсот пещер, но той, в которой исчез «Нерей», пока нет.

– В каком смысле – нет?

– В том смысле, что отсутствует.

– А что же присутствует?

– На месте бывшей пещеры имеются базальтовые породы возрастом в шесть миллионов лет. По геологическим меркам это, конечно, не очень много…

– От этой планеты с ума можно сойти.

– Запросто.

– Три века простушкой притворялась.

– Да так ловко!

– Турум, а что на «Вихре» происходит? – спросила Ио.

– Хронические совещания. Кнорр требует немедленной эвакуации, Милдред бушует, Маша молчит, Александер рвется. В общем, разброд и шатание в фазе обострения.

Все замолчали. Ио поставила мольберт и уверенными движениями начала набрасывать пейзаж с действующим вулканом.

– Вулкан – пастелью? – удивилась Шанталь.

– Считаешь, не соответствует?

– Дело вкуса. Быть может, здесь больше подходит графика. Резкие линии, контрасты, суровый стиль.

– Не хочется.

– У тебя элегическое настроение, Иочка?

– Да есть причины.

– Есть…

Кто-то включил музыку. Звуки заполнили диспетчерскую, сделали ее меньше, теплее, уютнее.

А снаружи сеялся дождь пополам с вулканическим пеплом. Эта серая смесь обозначила очертания защитного энергетического покрывала базы. Под куполом было чисто и сухо, а за его пределами – уныло и слякотно. Там шевелились испачканные сторожевые роботы. Они казались уставшими и даже недовольными.

– Что заказать на обед? – спросил Хосе.

Никто не ответил.

– Значит, будет картофель фри с колбасками.

– Черт бы побрал колбаски! – вдруг взорвался Игнац. – Ты можешь думать о чем-нибудь кроме еды?

– О чем? О плане исследований планеты Кампанеллы?

– Почему же нет?

– У тебя есть предложение?

– Представь себе, – уже спокойнее сказал Игнац.

– Валяй.

– Хорошо.

Игнац выбрался из кресла и пересел на подоконник. Так, чтобы всех видеть.

– Нужно прекратить поиски людей и начать поиски макул, – сказал он.

– Что-то новенькое. С какой целью?

– Чтобы поймать. Посмотрим, как они себя поведут, когда почувствуют, что из охотниц превратились в дичь.

Турумалай присвистнул. Ио отложила мелки. Шанталь сохраняла невозмутимое выражение лица. Хосе смотрел в пол.

– Мы все почему-то решили, что макулы заведомо сильнее нас, – продолжил Игнац. – И забились под колпак. А я не согласен. Давайте проверим, силенками померимся.

– А если макулы сильнее? – спросил Турумалай.

– Тогда кто-то исчезнет. Но остальные узнают нечто новое.

– Не факт.

– Не факт? Вспомните, исчезли Виттон с Джумагуловым – мы узнали о том, что макулы существуют. Исчез Нолан – мы узнали, что они появляются не только на Кампанелле. Благодаря Якобу с Рональдом мы знаем, что трансцендентный канал реален. А наша задача как раз и заключается в узнавании нового. И если без жертв не получается, что ж, отправляясь в экспедицию, мы все знали, что риск неизбежен, и с этим согласились. Так давайте же рискнем. Какая разница, где это делать – у Эпсилона или в любой другой звездной системе?

– Пожалуй, зерно в этом есть, – сказал Турумалай.

– Ты примешь участие в охоте?

– А чем ловить?

– Для начала попробуем энергетический ковш.

– Можно попытаться. Ладно, записываюсь.

– Я тоже хочу, – сказала Шанталь. – Ио, а ты?

– Праздность есть смертный грех.

– Хосе?

– Ну, против Библии и св. Игнаца не попрешь. Только колбаски я все же съем. Знаете, баскские такие колбаски.

– И как ты такое выговариваешь? – удивился Турумалай.

* * *

Идея Игнаца породила новую волну полемики на борту «Вихря». Осторожное большинство считало ловлю макул авантюрой, и это нашло отражение в официальном решении. Но, с другой стороны, запрет подобной охоты означал бы ущемление прав человека на исследовательскую деятельность, статьи такие-то и такие-то. Поэтому добровольцы могли рисковать собой на вполне законном основании. При условии достижения совершеннолетия.

С совершеннолетием на борту исследовательского корабля все оказалось в порядке. Добровольцы тоже нашлись, больше двадцати человек. И как только юркие флигеры расползлись во все стороны от базы, руководство экспедиции было вынуждено выделить для их охраны шнелльботы, поскольку по Уставу ОКС крейсер обязан охранять «научную деятельность при угрожающих обстоятельствах». А таковые имелись в наличии.

– Ну вот, оголтелые своего добились, – сказала раздосадованная Милдред. – Вольные охотнички!

– Историческая закономерность, – утешила Джетти Лоренс. – При кризисах всегда так бывает. Верх одерживают не осмотрительные, а убежденные.

– Фанатики, ты хочешь сказать, – в сердцах поправила Милдред.

– Вот-вот, это самое слово.

– Да ничего из их затеи не выйдет, – успокоил Баллард, командир «Гепарда-2». – Где они, страшные макулы? Пять лет прошло. Что Эстабрион? То был Эстабрион.

Но многие думали иначе. По мере расширения поисков на Кампанеллу высадилась еще дюжина человек. С оживлением людей, получивших конкретные точки приложения сил, они приступили к делу. Научная деятельность «при угрожающих обстоятельствах» возбуждала хорошо. Под их сенью любая рутина из дела превращалась в деяние.

Около недели рыскание многочисленных поисковых групп ни к обнаружению макул, тем более к их пленению, не приводило. В известной мере это всех устраивало. Пессимистический прогноз Балларда вроде бы начал оправдываться. Но, с другой стороны, никто и не исчез, что заставило примолкнуть осторожных. И дало пищу скептикам. А колебавшиеся ободрились, начали примыкать к «вольным охотничкам», как с легкой руки Милдред стали именовать сбежавших с крейсера авантюристов.

Неожиданно в их числе оказалась Джетти Лоренс.

– Ты переменила свое мнение? – удивилась Милдред.

– Нет. Мне просто скучно. Никаких профессиональных задач не предвидится.

– Каприз! – с гневом сказала Милдред.

– Каприз, – радостно согласилась Джетти.

* * *

Резкое расширение фронта поисковых работ все же не могло оставаться совсем бесплодным. Накапливалась, обогащалась и уточнялась информация об истории исчезновений пятилетней давности. Добывали ее «вольные охотнички», а обрабатывала, по иронии служебного долга, Милдред. Спокойная внешне, но кипящая внутри.

На ее карте все более отчетливо обозначались маршруты распространения макул. В море их проследить не удавалось, а вот на суше – пожалуйста. Одиннадцать лучей веерообразно разбегались от Вулканного кольца. Все они начинались из глубоких ущелий, потом расширялись, сливались, охватывая всю территорию планеты.

– А это не повторится? – озабоченно спросил Кнорр.

– Еще как повторится.

– Не поставить ли тогда роботов-наблюдателей?

– Где?

– У истоков лучей распространения. В ущельях то есть.

Поставили.

Более того, попредложению Ио роботы караулили также крупные поселения, место посадки шлюпки с «Фламинго», район странного исчезнувшего валуна и еще некоторые подозрительные пункты. Это предложение было принято не без споров, поскольку для его выполнения потребовалось привлечь охранных роботов, ослабив тем самым защиту базы. Но именно оно в конечном счете принесло результат.

Случилось это поздней ночью. В диспетчерской базы раздался долгожданный звонок. На карте окрестностей Трои, в районе «мнимой скалы Игнаца», пульсировала точка. Она означала включение бортовой телекамеры разведывательного робота. Передача продолжалась считанные секунды, после чего скаут отключился. Но сделать главное, послать «картинку», он все же успел.

Было видно, что в двадцати метрах от машины вспучился песок. Из него полезла уже знакомая чернота. Тут же экран заполнили пляшущие полосы, потом он и вовсе погас. Дежуривший в ту ночь Турумалай без колебаний включил сигналы общей тревоги.

При первых звуках над раскладушкой поднялась всклокоченная шевелюра Хосе. Из-за недостатка места на базе он спал прямо в диспетчерской.

– Подъем-подъем! – бодро скомандовал Турумалай. – Дичь показалась.

– Съедобная? – позевывая, осведомился Хосе.

Турумалай вдруг засомневался.

– Если по зубам окажется. Ну, начинаем?

Хосе сделал гримасу: что, мол, спрашивать. Турумалай щелкнул пальцем по микрофону.

– Внимание! Всей резервной группе – на выход!

– База, я – «Гепард-2». Что за переполох?

– Абрахам, срочно прощупай радаром место скалы Игнаца. Кажется, началось.

– Да ну? – удивился Баллард. – Вот не ожидал. Момент. Алло, Турум, ты меня слышишь?

– Слышу.

– В квадрате обнаружен скаут номер двадцать девять. Его температура – минус двести шесть градусов Цельсия.

– Сколько?

– Да почти абсолютный ноль. Движется по кругу, очевидно, поврежден. В трех километрах к северо-западу определяется пятно радарного поглощения. А вот там температура – абсолютный ноль, хотите – верьте, хотите – нет…

– Да чего ж, верим.

– Братцы, это оно! Точно. Снижаюсь.

Турумалай мгновенно переключился на общую волну.

– Всем поисковым группам! Объект обнаружен. Приказываю стягиваться к границам квадрата двадцать один – тридцать и ждать подхода резерва. Повторяю: ждать подхода резерва. Наваливаться будем все разом, попрошу обойтись без сольных номеров.

Распорядившись, Турумалай подбежал к винтовой лестнице и глянул вниз. Его беспокойство было напрасным. Резерв – двенадцать заспанных мужчин и женщин – направлялся к шлюзовым камерам.

– План хоть не забыли? – беспокойно спросил Турумалай.

– Нет, – ответила Ио. Она уже натягивала сенсорный шлем.

Турумалай вернулся к своим приборам. Поскольку поиски велись круглосуточно, одна из пар оказалась в нужном районе еще до подхода резервных экипажей. Это были Десмонд Ю и Шанталь Байонн. С расстояния в четыре километра они засекли макулу приборами, но подойти ближе не решались.

– Очень хорошо, – одобрил Турумалай. – Так и держитесь. Поменьше героизму.

– У нас его и не было, – успокоил Десмонд.

«Гепард-2» в это время круто скатился с орбиты, но скорость его была чересчур велика. Дискоид промчался за горизонт, оставив за собой огненный след. К месту действия спешил еще и шнелльбот Барановского, но ему требовалось времени и того больше.

Турумалай нервно прошелся вдоль пультов. От него теперь мало что зависело. Все зависело от того, не потеряют ли Шанталь и Десмонд макулу до прибытия основных сил.

– Постарайтесь не упустить, – попросил Турумалай.

– Скорость двести шестнадцать, курс тридцать семь. Контакт устойчивый, – спокойно сообщил Десмонд.

Турумалай глянул в окно. На ярко освещенной площадке между полусферами базы появилась группа закованных в броню людей. К ним подползали флигеры с откинутыми колпаками. Забрав пилотов, машины исчезали за пределами освещенного пространства. Вслед за резервной командой ушли Игнац, Джун, Хосе и Франческа.

Внутри базы уже никто не спал. Еще шестеро из отдыхавшей смены, на ходу глотая спецкофе и галеты, спускались на первый этаж.

– Скорость объекта увеличивается. Курс прежний, – доложила передовая пара.

– Алло, Десмонд! Я – Зоран. Вижу вас на радаре, через минуту догоню. Захожу справа.

– Хорошо. Только когда догонишь, вперед не вылезай, держись на траверзе, понял? Не беспокой зверушку.

– Думаешь, она нас еще не чует?

– Да кто ее знает.

Через четверть часа макулу уже сопровождали девять машин.

– Пожалуй, пора строить «коробочку», – сказал Десмонд.

– Нет, – откликнулся Турумалай. – Ждите.

Вскоре над горизонтом взошел «Гепард-3» и прочно зафиксировал макулу своими приборами. Подошли все двенадцать флигеров резерва, потом – шесть из других районов поиска. Игнац принял командование и начал выстраивать ковш захвата.

Еще через минуту над черным ночным лесом показались навигационные огни «Гепарда-2». Они были совершенно излишними, поскольку корпус шнелльбота светился от перегрева. Могучий выхлоп его дюз валил деревья. Развернувшись, корабль лег на параллельный курс.

– Привет всем, – сказал Баллард.

– Со скромным вас прибытием, – отозвалась Джун.

– Становится тесно, – озабоченно сказал Игнац.

– Да, пора начинать, – откликнулся Баллард. – Чего тянете? Неровен час, упустите. Мало ли что. Я прикрою.

– Приготовились… пошли! – крикнул Игнац.

Было слышно, как он скрипнул зубами.

Вспыхнули десятки фар. В перекрещении лучей появился сгусток глухой, провальной мглы. Вокруг него мгновенно сплелась паутина невидимых силовых линий. Напряженность поля была такова, что остановила бы дрейфующий айсберг. Но макула продолжала скользить над землей, волоча всю эскадру, словно свору охотничьих псов.

– Всем тормозиться! – крикнул Игнац. – Полная мощность!

Рябь пробежала по черной поверхности амебы. Скорость ее уменьшилась. Секунду она продолжала тащить за собой двадцать семь флигеров. Но потом мертво остановилась.

* * *

Это произошло мгновенно, одним рывком, будто у нее не было ни малейшей инерции. Не ожидавшая этого армада преследователей пронеслась мимо.

– Сохраняйте строй, сохраняйте строй! – крикнул Баллард. – Я ее подержу.

Охотники спешно развернулись, нодичь дожидаться не стала. Бесшумно, как огромная черная капля, макула ушла в песок. Бесшумно, но не бесследно. На месте ее исчезновения что-то блестело.

Один из флигеров приблизился.

– Браслеты, – удивленно сказал Хосе. – Радиомаяк, а второй…

– Второй браслет такой же, как у Джун, – определила Ио. – Что же это такое? Джун, ты где?

– Вон, вон где! – крикнули сразу несколько человек.

На небольшой высоте машина Джун удалялась от места происшествия. Она летела прямо, но странно переваливалась с крыла на крыло, словно дурачилась.

Ее быстро догнали. Обшивка флигера серебрилась инеем. Под колпаком кабины мерцали огни пульта, отбрасывающие тяжелую тень скафандра. Молчали и Джун, и ее бортовой софус.

– Сажаем, – решил Игнац. – Вот подходящая поляна.

Четыре флигера нависли над машиной Джун. Она ткнулась в землю, пробороздила заросли лесной малины, ударилась о ствол дерева и перевернулась. Но маршевый двигатель продолжал работать, обжигая кусты. Чтобы не дать упрямому аппарату по-рыбьи всплыть кверху брюхом, Шанталь и Десмонд находились над ним. По бокам совершили посадку Хосе и Ио.

Используя манипуляторы своих скафандров, они перевернули флигер. Хосе выдернул аварийную чеку. Кабина раскрылась. Ио выволокла тысячекилограммовое яйцо скафандра и опустила его на траву. Подошел Хосе. Вокруг один за другим приземлялись флигеры.

– Кто-нибудь остался на страже? – крикнул Игнац.

– Я остался, – ответил Баллард.

Извлекли кокон автоматической реанимации. Двое ребят натянули тент для защиты от дождя. Где-то за облаками неохотно вставал Эпсилон, начинало светать.

– Я боюсь, – сказала Ио.

– Нельзя терять времени.

– Да, верно.

Ио склонилась над лежавшим яйцевидным скафандром и набрала код. Верхняя часть корпуса отпала. Внутри зажегся свет.

– Вот, видите… – растерянно сказала Ио.

Скафандр был пустым.

– Кажется, я ей нравился, – сказал Хосе.

За неожиданностью следует оцепенение. Все молчали. Брошенный без присмотра флигер Джун всплыл и полетел куда-то в сторону недалекого моря. Догонять его не стали. Никто вообще не представлял, что же дальше-то делать.

* * *

К ночи поднялся ветер.

Тучи рассеялись, над круглым потолочным окном базы «Орешец» зажглись звезды. Когда в диспетчерской выключили свет, они стали огромными. Различалось даже Солнце. Такое, каким оно было одиннадцать лет назад. Скромное желтое пятнышко, одно из миллионов ему подобных небольших звезд, медленно кружащихся в вечном танце Галактики. Выделялось оно лишь тем, что его дети научились добираться до соседних светил, открывая и заселяя все новые и новые планеты. Платой же за освоение пространств были человеческие жизни.

По старой традиции Космофлота памятная церемония проходит в тишине, без речей и музыки. Чаще всего оно бывает заочным, поскольку нежная человеческая плоть не переживает взрыва реактора, люди могут бесследно кануть в тысячекилометровых глубинах гигантских газовых планет, затеряться в межзвездных далях, сгореть в раскаленных атмосферах звезд. Ко всем известным опасностям космоса, способным бесследно поглотить человека, на Кампанелле добавились еще и макулы.

Снаружи был слышен ветер, погромыхивали далекие вулканы. А внутри приглушенно стучал метроном. После тридцатого удара вспыхнули лучи видеосинтезатора. Встретившись над центром диспетчерской, они вылепили четыре человеческие фигуры, – трех мужчин и женщину. Виктор Нолан задумчиво смотрел вверх, на поблекшие звезды. Ван Вервен обращался к Рональду с какими-то словами, и Рональд, склонив голову, внимательно его слушал.

Перед ними, положив ногу на ногу, в легком кресле сидела Джун. На ней было бальное платье, узкая кисть облегала бокал шампанского. Так она выглядела во время своего последнего, встреченного на борту «Звездного Вихря», Кристмаса.

Площадка с видеоскульптурами медленно вращалась, позволяя увидеть их с разных сторон. Легкий ветер шевелил отложной воротник Нолана, играл каштановыми локонами Джун. Казалось, еще миг, и все четверо оживут, зашевелятся, сойдут с подиума, и кто-то, скорее всего, Джун, недоуменно спросит, ради чего собралась столь невеселая компания. Но этого не случилось.

Заработал канал связи с крейсером.

Экран включился не в специальной кабине, а прямо над пультом управления базой. На нем возникло похудевшее лицо Маши с тенями в глазницах.

– Друзья мои, – несколько севшим голосом сказала она и на секунду смолкла. – Друзья мои, мы понесли потери. Горькие, странные, непонятные. Может показаться, что мы не готовы противодействовать силам, проявившимся здесь, в системе Эпсилона Эридана. Но хочу напомнить, что в нашем распоряжении находится один из лучших кораблей, когда-либо созданных людьми. Мы не имеем права отступить, пока не исчерпаем все его возможности. Это не в традициях Объединенного Космофлота. Вы знаете, что по уставу ОКС у меня есть право на чрезвычайные полномочия. Считаю, что время для них настало. Объявляю на тяжелом крейсере «Звездный Вихрь» военное положение. Призываю всех к стойкости. Что бы ни случилось, мы должны исполнить свой долг перед памятью наших товарищей, перед тринадцатью миллионами наших исчезнувших сестер и братьев, перед всем стомиллиардным человечеством, которому брошен нешуточный вызов. Волею судьбы этот вызов должны принять мы. Наш час пробил! Это главный час жизни каждого из нас. И я верю в вас, ребята. Пожалуйста, включите свет. Хочу видеть ваши лица.

В диспетчерской секунду стояла тишина. Потом кто-то зажег лампы.

Хосе отшвырнул очередную пивную банку и встал. К нему присоединилась обычно очень скептичная и осторожная Джетти Лоренс. Из лестничного проема на свет вышли Шанталь, Турумалай, Франческа. Встали Игнац, Десмонд, Зоран, Ио, встали все. И положили руки друг другу на плечи, таков был еще один обычай Космофлота. А за спиной Маши, по другую сторону лазерного луча, обеспечивающего связь, происходило то же самое: в зале управления вставали люди. Экипаж тяжелого крейсера «Звездный Вихрь» принимал вызов Космоса.

Тех, Кто Старше Нас.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом сказала Маша. – Я не сомневалась в вашем мужестве и ясном разуме. План наших ближайших действий будет готов через несколько часов. До его завершения прошу не предпринимать активных действий. Комендантом базы «Орешец» назначаю Ио Цесселин.

– Меня? – удивилась Ио. – Почему?

– Приказы не обсуждаются.

– Хорошо. То есть слушаюсь. А что делать?

– Спать. Выставить охрану и всем спать. Через несколько минут к вам прилетит Яцек Барановский с полным экипажем своего «Гепарда». Теперь он будет стеречь вас постоянно.

* * *

Следующее утро выдалось удивительно мирным. Принятое Машей решение словно сняло остроту событий, сделало их ожидаемыми, вещи стали на свои места, и не только в умах. По какому-то совпадению тревожных сообщений не поступало. Шанталь заметила, что такое случается только после решений и правильных, и своевременных. Но тут же, почувствовав некоторую натяжку, призналась:

– Впрочем, к Маше я не могу быть беспристрастной.

– У каждого – свои недостатки, – туманно высказался Турумалай.

Его очень занимала родинка на шее собеседницы. Шанталь делала вид, что не замечает этого. Одиннадцатый год она была замужем, и брак оказался вполне удачным. Настолько удачным, что оставалось только сожалеть по поводу невозможности завести ребенка.

– Запиши меня в очередь, а?

– Шерше ля фам, Турум.

– Так я уже…

– Э, нет. В очередь на другую женщину.

Они прогуливались вокруг сизого от окалины «Гепарда» в одних комбинезонах из легкой ткани. Громоздкие скафандры было разрешено не надевать, поскольку от макул они не спасали, как уже выяснилось со всей очевидностью. А вот гулять в них совершенно немыслимо.

– И все равно я тебе благодарен, – вкрадчиво сказал Турумалай.

Шанталь улыбнулась.

– Не поможет. Прекрасная погода. Мне кажется, ты этого не замечаешь, а зря.

– Сейчас исправлюсь, – сказал Турумалай.

Он остановился и поднял голову.

С голубого, почти безоблачного неба сиял Эпсилон. Было удивительно тепло для сентября. Шапки дыма от вулканов плыли на юг, прочь от базы. В степи завораживающе шелестел ветер, навевая меланхолические мысли. Вопреки этому жизнерадостные мужчины, забыв о военном положении, устроили волейбольный матч между «гепардовцами» и «орешевцами». Мяч поочередно шлепался то по броне планетной базы, то по обшивке шнелльбота. В этом случае Яцек Барановский яростно сверкал глазами и топал ногами. В кабине «Гепарда» он являл само хладнокровие, но только не на спортивной площадке. Тут его темперамент прорывался в полной мере. Командир шнелльбота с явным трудом удерживался от ругательств, хотя его команда и вела в счете.

Из окна диспетчерской за игрой наблюдала Ио.

– Ты считаешь это нормальным? – спросил Хосе.

– Что?

– Игрище.

– После вчерашнего?

– Да.

– Нужно уметь расслабляться. Нервы нам еще потребуются.

– Это правильно. Но я вот все ломаю голову над тем, как поступить со следующей макулой. Может, и другим не вредно подумать?

– Следующую ловить не будем. Абрахам настоял на другом.

– На чем именно?

– Следующую мы уничтожим. Если получится.

– Да уж, если получится. А для чего?

– Чтобы узнать, получится ли это.

– Что ж, логика вроде есть. Но можно ли уничтожить призрак?

– Рано или поздно, мы это узнаем.

– Узнаем рано, но будет поздно, – мрачно предрек Хосе. – Мы удивительно беспечны.

Ио внимательно на него посмотрела, о чем-то подумала, но заговорила явно о другом:

– А наши-то проигрывают. Эх, Рональда нет…

* * *

И вдруг выяснилось, что Рональд есть, только вот в волейбол играть не может.

Из каких-то уму не постижимых далей он пробился ко второму интравизору «Звездного Вихря». Милдред, занимавшаяся анализом результатов схватки с макулой, резко выпрямилась. Прикрыв глаза, она откинулась на спинку кресла и постаралась максимально расслабиться. Многочисленные тренировки сказались, нить внезапного контакта она уловила, но вот удержала ее просто чудом. Если человеку в руки неожиданно бросают теннисный мяч, он машинально его ловит. Примерно то же самое происходит при внезапных ИВ-контактах у подготовленного интравизора. Сложнее мяч не выронить, но Милдред удалось и это.

Расстояние связи ужасало, вектор не определялся, возникло сильное, до звона в ушах, головокружение. Милдред судорожно вцепилась в подлокотники и окаменела. Находившиеся рядом люди, знавшие о ее способностях, тоже замерли, боясь неосторожным звуком помешать сеансу.

Несмотря на всю свою силу, Рональд сумел передать одну только эмоцию, но эмоцию, которая многого стоила. Это было чувство спокойной уверенности. И все. Никакой цифровой информации, зрительных, либо слуховых образов Милдред не уловила.

Сеанс продолжался меньше секунды. Но чтобы выдержать эти миги, транслирующему визу, очевидно, потребовались предельная концентрация и предельное напряжение. После импульса такой силы не многие могли остаться психически здоровыми. Но Рональд должен был выдержать, он такой.

Милдред открыла глаза.

Голова продолжала кружиться, подташнивало. Она провела несколько быстрых дыхательных упражнений и заставила себя встать. Сам факт ИВ-связи, не говоря уж о личностном моменте, имел такое значение, что Милдред срочно передала работу помощнику и выбежала из лаборатории. Новость заслуживала того, чтобы ее сообщили живьем, не с экрана.

Воспользовавшись скоростным лифтом, она поднялась к ярусу жилых помещений и прикоснулась к двери капитанского номера. Створки послушно ушли в стенные пазы.

Из кабинета Маши слышались голоса.

Там находились Угрюмов, Мерконци, Кнорр, Мбойе, еще несколько человек. Между ними над полом мерцал шар Кампанеллы. Тонкая нить пронизывала толщу планеты, соединяя оба кольца вулканов. Ее концы из-за многочисленных еще более тонких ответвлений напоминали пушистые кисточки. Сумасшедший факт существования просверленной планеты собравшихся уже не повергал в шок. Шло деловое обсуждение того, что может дать этот факт.

Когда Милдред стремительно вошла в комнату, все тревожно обернулись.

– Прошу прощения, – сказала Милдред.

– Что случилось? – спросила Маша. – На тебе лица нет.

– Он жив, жив! Жив и спокоен.

Маша уронила лазерную указку. Лоб и щеки ее побледнели, а глаза сделались огромными. Старший офицер и главный инженер с двух сторон молча подхватили командира.

– Нельзя так врываться… девочка, – сухо обронил Кнорр.

– Нет, нет, все хорошо, – выдохнула Маша. – Лучше быть не может! Милдред, ты и не представляешь, в каком я у тебя долгу.

Но лица присутствующих оставались неподвижными. Милдред почувствовала, что ей остро не хватает Абрахама. Или Джетти.

– Сделаем перерыв? – предложил Джанкарло.

– Да. На несколько минут, – с благодарностью сказала Маша.

Она ушла из гостиной в спальню. Милдред была готова провалиться сквозь пол.

– Ну, каковы успехи аналитического центра? – спросил Джанкарло.

В этот совершенно будничный вопрос инженер сумел вместить интонации сочувствия, теплого человеческого понимания, ободрения. И этот букет прежде всего подействовал на остальных мужчин.

Ястребиный профиль Кнорра неожиданно смягчился, Александер поднял глаза от ковра, а Сахнун даже неуверенно улыбнулся. Один Угрюмов ничего не замечал, вперив пристальный взгляд в изображение планеты. Но не потому, что осуждал, а потому, что по своему обыкновению был погружен в размышления. В такие моменты он слабо разбирался в том, что происходило вокруг.

– Да так себе, – сказала Милдред. – Работаем.

Робот-камердинер вкатил столик с напитками. Это был знак внимания уже со стороны Маши. Милдред вздохнула.

– Да. Мне еще многому предстоит научиться.

– А тебе понравится, – сказал Мбойе.

Джанкарло наполнил бокалы.

– Александер, отдай шпроты. Военное положение не для того вводили, сэр.

Мбойе выронил блюдо. Набирая обороты, на корабле завыла сирена общей тревоги.

– Кажется, начинается.

Из соседней комнаты выбежала Маша.

– Все – по местам!

– Что такое?

– Абрахам ведет бой!

* * *

«Гепард-2» приближался к воронке на месте бывшей центральной энергетической станции. Он совершал контрольный облет подозрительных мест Кампанеллы. Шнелльбот Барановского в это время охранял «Орешец», а экипаж Бертрана находился в резерве, их «Гепард» был пристыкован к крейсеру.

Абрахам и его дублер выполняли довольно рутинную задачу, часть широкой программы поисков. После введения военного положения колебаниям пришел конец. Десятки флигеров и около сотни роботов методично, шаг за шагом обследовали поверхность планеты, а батискафы – ее воды. По приказу Маши вся высадочная техника «Вихря» включилась в поиски.

Кроме этого, «Цинхона» продолжала поиски на Эстабрионе. К системе Эпсилона Эридана разворачивался транспортный звездолет «БотэникБэй». Меняли курс следующие несколько в стороне от звезды легкий крейсер ОКС «Сибарис» и танкер с аннигиляционным топливом. В трех месяцах пути находился отчаянно спешащий лайнер «Гамамелис», на борту которого летели больше тысячи переселенцев, людей смелых и решительных. Дальше, вплоть до Солнца, растянулась вереница звездолетов – транспортных, пассажирских, исследовательских. Один за другим они будут получать сообщения «Вихря». Абрахам не сомневался, что все примут одно и то же решение – идти на помощь.

Еще несколько кораблей, возвращающихся на Землю, затормозятся и по примеру «БотэникБэй», повернут к Эпсилону. В итоге через пару лет у Кампанеллы соберется больше десятка звездолетов – серьезная сила. Они могут слить свою энергию воедино. Такой объединенный поток способен испепелить изрядных размеров астероид. Но все это произойдет еще не скоро.

– Эйб, что с тобой? – спросил второй пилот.

– Ничего. А в чем дело?

– Да там вроде макула, а ты не реагируешь, – меланхолически сообщил дублер.

– Вот те раз! Где?

– Внизу справа.

– Не вижу.

– На таком темном фоне и не увидишь. Включаю тепловизор.

В инфракрасном изображении на дне воронки проступило пятно, черный провал, соответствующий очень низкой температуре. Объект находился в юго-восточной, самой глубокой части кратера.

– Да, это она, голубушка, – сказал Баллард. – Матти, оповести всех по радио и включи сирену. Беру управление на себя.

Дискоид сбросил скорость и нырнул в воронку. Матти нерешительно кашлянул.

– Что? – не отрываясь от экранов, спросил Баллард.

– Знаешь, не зависай прямо над ней. Мне этого не хочется.

– Ладно, уговорил.

Матти кашлянул.

– Что еще?

– Быть может, лучше подождать Бертрана?

– Эк ты сомлел.

– Нет, в самом деле. Почему его не вызвать?

– Потому что макула может исчезнуть в любой момент, она это умеет… Алло, «Вихрь»! Обнаружил макулу. Ложусь на боевой курс. Матти, пошевеливайся. Предохранители – долой!

– Понял.

На экране возник характерный крест, наложенный на окружность.

– Прицелы активированы. Есть захват цели. Дистанция четырнадцать тысяч восемьсот семьдесят. Промахнуться невозможно.

– Алло, «Вихрь»! Атакую. Матти, сейчас мы с ней рассчитаемся. Лазерный залп!!

– Есть залп.

– Точно?

– Абсолютно.

– Не вижу результатов.

– Их нет, Эйб.

– А ты не промазал?

– Обижаешь.

– Ну и ну!

– Что дальше?

– Разворачиваюсь. Иду на второй заход. Готовь комбинированную атаку лазерами и микроволнами. Готов?

– Так точно.

– Сейчас… ложусь на курс. Три, два, один…

– Нет эффекта.

– Пробуй старушку артиллерию.

– Понял.

Все шесть скорострельных систем шнелльбота выдвинулись из люков. За полторы секунды они выплюнули девять тысяч снарядов с боеголовками из дестабилизированного металлического водорода, весь боезапас. Огненные жгуты трасс заполнили носовые экраны. Еще через три секунды экраны ослепли совсем – шквал разрывов накрыл цель.

Избегая случайных осколков, Абрахам отвернул в сторону. Когда попадали тонны камней, на экране, как ни в чем не бывало, красовалась макула, даже несколько увеличившаяся в размерах.

– Перкеле! Она что, питается снарядами?! – не выдержал Матти.

– Сейчас проверим. Готовь десерт.

– Дейтерий, уран?

– Начнем с урана.

– Сколько?

– Две.

– Эйб, пять мегатонн тротилового эквивалента! При нынешней дистанции это опасно.

– У нас будет пятнадцать… нет, шестнадцать секунд.

– Понял.

В трюме «Гепарда» открылись сейф-контейнеры. Механические захваты приняли хищно заостренные цилиндры с красными носовыми частями. Обе ракеты покатились на транспортерах к пусковым амбразурам.

– Абрахам, Абрахам! Я – Мбойе. Как слышишь?

– Нормально.

– Ядерную атаку отставить.

– Не понял.

– Останови ракеты.

– Но… в чем дело?

– Генрих считает, что макула может быть входом в трансцендентный канал. Тогда боеголовки уйдут в другой мир, а это не лучший способ знакомства. Не исключено, что вы сражаетесь с призраком, с дырой. Не надо, чтобы наши подарки туда проваливались, слышишь? Как понял, как понял?

– Нормально понял, атаку отменяю. Непонятно другое.

– Что?

– Да как нам теперь ноги унести. Передаю картинку. Видишь?

Мбойе ошеломленно замолчал. Было похоже, что из макулы выросли три черных смерча. Закручиваясь против часовой стрелки, они тянулись к шнелльботу.

Матти кашлянул.

– Что? Что еще?

– Пахнет горелой изоляцией. Чувствуешь?

* * *

Шанталь и Десмонд в это время собирали геологические образцы на внешней стороне той же самой воронки, планируя уточнить детали взрыва энергетической станции. Около полудня, в условиях хорошей видимости, несколько в стороне от них пролетел «Гепард». Особого внимания на давно ставший привычным грохот дюз они не обратили.

Следуя на малой высоте, вдоль нижней кромки туч, дискоид скрылся за гребнем кратера. Небесный шум стих, только полоса выхлопных газов еще висела в воздухе. Ее быстро развевал ветер.

Десмонд вдруг забеспокоился.

– Что-то он сегодня… Не знаю, что. Предчувствие.

Предчувствие не обмануло. Из кратера донесся приглушенный расстоянием вой сирены.

– Ого! Давай послушаем радиопереговоры.

– Хорошо.

Шанталь отложила молоток. Подойдя к своему флигеру, она перегнулась через борт открытой кабины, включила радиостанцию. Грянула старинная джазовая композиция в софусной обработке, затем послышались трески, шорохи, какие-то завывания.

– Откуда столько помех? – удивилась Шанталь.

Наконец ей попалась нужная волна.

«…Внизу справа…»

– Десмонд! Они что-то нашли.

– Сейчас.

Десмонд отряхнул руки, подошел, склонился над кабиной с противоположного борта.

«…старушку артиллерию. Понял…»

– Что это значит, Дес?

– Дело до стрельбы дошло, вот что это значит.

– Макула?

– Скорее всего.

– Нам лучше отсюда улететь.

– Да, хуже не будет.

Шанталь села в кабину, надела шлем и начала пристегиваться. Десмонд подобрал контейнер с образцами пород и направился к своей машине. Неожиданно грунт под ногами дернулся. Толчок был столь силен, что он едва не упал. Со склона посыпались камни.

– Ого! – крикнула Шанталь. – Восемь баллов. Десми, поторопись.

Десмонд перебросил ногу через борт флигера, да так и остановился, прислушиваясь. Сильный свистящий звук доносился из-за гребня выброшенных взрывом пород. От него по коже разбежались мурашки, а во рту стало сухо.

Через какое-то мгновение свист потонул в форсажном реве двигателей. Над кратером взмыл «Гепард». Его днище нестерпимо сверкало, по блеску превосходя Эпсилон. Шнелльбот буквально ввинтился в небо. А вслед за кораблем снизу росли широкие щупальца тьмы.

Двигались они заметно медленнее, и сначала казалось, что догнать шнелльбот не смогут, но «Гепард» понемногу стал терять скорость. Его дюзы сияли с прежней силой, грохот стоял сотрясающий, но он сначала замер, потом подался назад и вдруг начал падать.

Оглушенный Десмонд рухнул в пилотское кресло и оглянулся.

Шанталь что-то кричала, но совершенно беззвучно, ее голос тонул в грохоте. Грохот был такой, что мог разорвать барабанные перепонки. Пришлось закрывать уши ладонями, хотя это не очень помогало.

Грунт еще раз дернулся, оба флигера подпрыгнули. Гребень кратера расколола змеистая трещина, тотчас же скрывшаяся в тучах пыли. Надрывалась рация, но разобрать, кто, кому и что там кричал, было совершенно невозможно.

«Гепард» с двигателями, работающими на полной тяге, оседал все быстрее и оседал до тех пор, пока тянущаяся снизу тьма его не поглотила. Грохот дюз сделался глуше, потом почти прекратился. Вновь раздался жуткий свист. Похожий завывающий свист возникает при движении быстрой струи газа мимо тонкостенной емкости с узким горлышком.

Мраморно бледная Шанталь сидела в открытом флигере. Ее рука свешивалась из кабины. Десмонд подлетел к ней.

– Уходим, слышишь?

Но женщина не реагировала. Остановившимися глазами она смотрела туда, где погибал корабль ее мужа.

Подземные толчки между тем продолжались. Более того, усиливались. Десмонд понял, что события еще не закончились. Он выбрался из своей кабины, подбежал к машине Шанталь, убрал ее руку и нажал кнопку включения автопилота. Над кабиной опустился колпак, заработал мотор. Вздув пыльное облако, машина взлетела.

Десмонд огляделся.

Земля тряслась так, будто плененный «Гепард» продолжал биться в ее недрах. Еще одна трещина рассекла склон, сверху уже катилась первая лавина. Дальнейшее промедление грозило уж совсем большими неприятностями, дожидаться которых не стоило. Десмонд прыгнул в кабину и кулаком ударил по кнопке экстренного старта.

Сверху стало видно, что в кратере колышутся волны черного дыма, совершенно скрывшего несчастный шнелльбот. Рисунок волн постоянно менялся, но было заметно общее спиралеобразное движение. В некоторых местах чернота начала выливаться из воронки, струями стекая вниз и расползаясь вдоль наружных склонов. На них, как ни странно, белело нечто вроде измороси.

– Алло, «Вихрь», все видите? – крикнул Десмонд.

– Да, – ответил Мбойе. – Больше не виси там! Прижмись к земле и уходи. Там остались ядерные и водородные боеголовки. Эх, может, и стоило шарахнуть!

– Понял.

Десмонд круто спикировал. Над землей он повернул в сторону Орешца. Педаль газа ушла в пол и даже немного дальше, придавив упругую обивку. За кормой выросли клубы пыли, взметенной полным выхлопом. Цифры в индикаторном кристалле слились в полосу. Машина неслась с предельным ускорением, отыгрывая секунду за секундой. Но их осталось слишком мало.

Летевший впереди флигер Шанталь, барханы, далекий горный хребет и даже само небо – все вдруг утонуло в потоках нестерпимо яркого света, в котором поблек сам Эпсилон.

Оглядываться в этот момент никак не следовало, но Десмонд все же не удержался. И перед тем, как ослепнуть, успел заметить раскаленный до звездной температуры шар, восходящий над кратером. По низу его окаймляли черные пляшущие смерчи, а верхушка упиралась в облака. Сработали мегатонны «Гепарда»…

– Вот, значит, как они нас… – пробормотал Десмонд. – Вот, значит, как!

Туча дыма, пепла, песка с густыми вкраплениями камней, мелких и крупных обломков скал, закрыла полнеба. Флигер подбросило, завертело со страшной силой, потом плашмя ударило о землю. Каким-то чудом корпус не раскололся. Машина подпрыгнула, несколько раз перевернулась в воздухе. Софус сумел стабилизировать полет на высоте чуть больше трех метров от земли.

Искалеченный флигер дотянул до окрестностей «Орешца» и упал неподалеку от автострады Троя – Дедал. Чтобы извлечь Десмонда, кабину пришлось резать.

Дневник командира звездолета

22 сентября. Десмонд восстанавливается, хотя ноги растут медленно. Такео считает это нормальным. Конечно, для той дозы радиации, которая была получена. Генрих, Александер и Джанкарло в один голос утверждают, что на «Гепарде» произошла случайная детонация боеголовок. Вероятно, их не успели снять с боевого взвода. Даже если так… Слабое утешение. После моих пламенных речей Абрахам и Матти могли идти только до конца. А что другое я могла предложить? Отступить невозможно. Никак нельзя. Если дрогнем здесь, будем ловить макул на Земле. Или они нас будут там ловить. Так что…

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ» – ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.

Кампанелла, система Э.Эридана. Зарегистрирован третий случай появления локального концентрата генерального поля (макулы). Дважды со стороны макул применялось направленное (гравитационное?) воздействие большой интенсивности, превосходящее энергетические возможности стандартного шнелльбота ОКС типа ГЕПАРД. Высока вероятность прямой связи между активностью макул и исчезновением населения планеты, но психотропного эффекта пока не наблюдали. Потери экипажа – шесть человек. Исследования и поиски продолжаю.

САЯН

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ» – ЛАЙНЕРУ «ЦИНХОНА»

Поиски прекратить. Зия, увозите детей на Землю. Это приказ.

Командор САЯН

* * *

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ЦИНХОНА – ЗВЕЗДНОМУ ВИХРЮ.

Лег курс Солнце. Фотонная тяга инициирована. Ивонна Нолан осталась на Эстабрионе продолжать поиски мужа, отговорить не смогли. Удачи вам!

ЗИЯ

* * *

8. Два пришельца

Очень крупный таракан проголодался. Только это и могло заставить его забыть об осторожности и выйти на свет.

Столько света он никогда не видел. Резкие лучи расходились от странных существ. Они производили много шума, от них исходили непривычные запахи, среди которых были и соблазнительные. Панцири у них странно гнулись во многих местах. Это значило, что их можно прокусить. Существа имели мало лап, поэтому ходили только на двух задних. Они не дрались. Так себя ведут сытые. Или те, у кого лапы откусили недавно. Когда откусывают лапы, драться не хочется, даже когда хочется есть. Если ты – не самка и не вынашиваешь.

Еды стало мало, ее нужно искать везде. Таракан выполз из норы и пошевелил усами. Луч света упал на его голову. Глаза вдруг ослепли. Раздался страшный шум, похожий на трение мокрых панцирей, но гораздо громче. Таракан не испугался. Он был силен и голоден, а добыча могла ускользнуть. Он бросился в ту сторону, откуда шел шум.

Бросок получился удачным. В его передних лапах оказалось что-то мягкое, бьющееся, непрерывно визжащее. Он подтянул к себе барахтающееся тело и с удовольствием раскрыл жвалы. Но тут в его спину вонзился острый холод. Большой острый холод. Таких холодных жвал у тараканов не бывает. И таких острых. Могут откусить усы, лапу, иногда даже и голову, но так…прокусить спину… И чтобы помогать другому, на которого напали…Так не делают! Это неправильно. Правильно ждать, кто победит. Потом, если повезет, прикончить победителя, пока тот усталый. Даже самку. Самку – обязательно. Самки – самые безжалостные, особенно когда вынашивают. Дерутся до тех пор, пока от них хоть что-то остается. Одна такая недавно…

Пронзительная боль пересилила голод. Крылья раскрылись сами собой. Почему так остро? Ни разу не было. Это опасно. Спина хрустела. Страшный звук. Такой бывает, когда прокусываешь панцирь. Но теперь прокусывал не он, а его. Тут не до еды. Тут надо убежать. Чтобы спрятаться и долго ждать, пока не заживут раны. Хорошо прятаться. Когда видят раненого, набрасываются все. Тогда не уцелеешь. А у голодного раны заживают медленно. Плохо.

Таракан выпустил добычу и рванулся в темноту, унося засевшую в спине холодную боль. За ним никто не побежал. Тоже странно. Все странно получилось. Нечестно!

* * *

– Что… что это было? – прохрипела Ио, зажмурившись и закрыв лицо ладонями.

– Не знаю, – сказал Хосе. – Похож на таракана. Если бы не размеры. Можешь открыть глаза.

– Кошмар! Вот мерзость! Надо подождать роботов. Из-за этих макул мы совсем позабыли о том, что здесь могут быть и другие опасности.

– Ты не ранена?

– Нет… вроде. Спасибо!

– Давай я тебе сыворотку впрысну, на всякий случай. Вряд ли эта тварь чистит зубы.

– У тараканов нет зубов.

– А что есть?

– Да такие штучки… Кошмар, кошмар! Он же мне теперь приснится. Так и стоит перед глазами!

– Я постараюсь присниться вместо него.

– А ты сумеешь?

Как ни была она испуганна, вопрос прозвучал кокетливо.

– Еще как, – мрачно сказал Хосе.

– Это что, объяснение?

– Разве я хуже таракана?

– Брр! Не напоминай.

Хосе расстегнул сумку и достал инъектор.

– Все в порядке, успокойся. Так что скажешь?

Ио обнажила плечо.

– Ну, я должна отблагодарить. Ты спас меня от чудовища. По законам жанра…

Хосе ввел лекарство.

– Только из-за этого?

– Друг мой, ну что за место для признаний? Пыль, грязь, вонь, темнота, мерзкие членистоногие. Ужасно.

– Зато неординарно.

– О, да. И все же, поговорим позже. Идем, мы задержались.

Хосе вздохнул и спрятал инъектор.

– Идем, идем.

* * *

Грязный, захламленный различными предметами бытового назначения коридор вывел их в арочный туннель, по которому пролегали рельсы. На рельсах стояли две пустые вагонетки, застопоренные чугунными башмаками. Пахло давно вышедшей из употребления карболовой кислотой. На сырых бетонных стенах кое-где тлели изотопные лампы. В отдалении слышались звуки льющейся воды.

Туннель плавно изгибался, и оба его продолжения были не видны, но на панелях сохранились километровые отметки. Ио сверилась с картой.

– Все правильно. Уклон ведет в сторону старого металлургического завода.

Оглянувшись на темное отверстие бокового коридора, она передернула плечами.

– Неприятнаянасекомая, – усмехнулся Хосе. – Послушай, а ведь это живое существо – первое, которое мы здесь встретили.

– В самом деле. Быть может, даже макулы не любят тараканов?

– А людей любят?

– О, да, – сказала Ио. – Безответно.

– Интересно, чем они здесь питаются?

– Кто, макулы?

– Нет, тараканы.

– О, боже! Неужели ты думаешь…

– На тебя же он набросился.

– Не может быть.

– Может быть, и не может. Жуют какую-нибудь грибницу. Но дай-ка я пойду первым.

– Не возражаю.

– Оружие приготовь.

– Да оно всегда наготове.

– Тогда в следующий раз не закрывай лицо рукам.

– А чем? – очень естественным тоном спросила Ио.

Впервые за долгое время Хосе улыбнулся.

С километр, или около того, тоннель шел в прямом направлении, потом начал поворачивать влево. По сторонам попадались ответвления, в потолке имелись многочисленные люки. Там же, на потолке, были подвешены трубы, толстые кабели и световоды. Все это покрывала пыль, а под ногами чавкала грязь. Вид здесь был очень неуютный, заброшенный. Не верилось, что подземелье создавалось людьми. Или по замыслу людей. При таких ощущениях трудно чувствовать себя спокойно. Ио часто оглядывалась. А когда в боковой галерее кто-то чихнул, едва не выстрелила.

– Спокойно, спокойно, тараканы не чихают, – сказал Хосе, обняв ее за плечи.

Ио решила отнестись к этому как к жесту товарищеской поддержки ине реагировать.

– На людей они тоже вроде не должны бросаться, – сказала она.

– Бросаться им можно, чихать – нельзя. Генетика.

– Тебе что, совсем не было страшно?

– Нет, завидно.

Хосе, по-видимому, хотелось, чтобы она вспомнила об отношениях полов. Ио усмехнулась:

– Да, генетика.

– А что плохого?

– Ничего. Напротив, я рада, что ты… приободрился.

– Таракан научил.

– Ох, да хватит же про него!

За поворотом раздались шаги, показалось прыгающее пятно света.

– Ну, каковы успехи? – спросил Турумалай, выходя из галереи.

– Как хорошо, что это ты, а не таракан, – искренно сказала Ио.

– Да, – согласился Турумалай. – Я лучше таракана. Плохи твои дела, дружище Хосе.

Ио несколько нервно рассмеялась.

– Нет, его дела не так уж плохи. Дело в другом. Ты не поверишь, но на меня напал таракан ростом с лошадь.

Турумалай чихнул.

– И с во-от такими глазами, да? – он показал, с какими глазами.

– Это правда, – сказал Хосе. – Изрядный был тараканище.

– Что? Никаких галлюцинаций?

– Какие там галлюцинации! У него в спине мой нож остался. Встретишь – сразу узнаешь.

Турумалай внимательно осмотрел их обоих.

– Ладно, и так верю. Из уважения к вам. Мутанты, значит, появились. Что ж, не так скучно будет. А то все макулы да макулы, никакого тебе разнообразия.

– Турум, давай держаться вместе, а? – попросила Ио.

– Разумно, – сказал Турумалай, чихая.

– Простудился?

– Нет. Аллергия какая-то. Пылища. Хочу есть. Перекусим?

– Честно говоря, аппетит не слишком. Но по времени – пора.

Турумалай кивнул.

* * *

Деловито осмотревшись, он выбрал группу камней, обвалившихся с потолка, смахнул с них пыль, еще раз чихнул и принялся раскладывать припасы. Получалось это у него аккуратно и даже красиво. Появились бумажные тарелочки, пластмассовые вилки, ножи, салфетки.

– Прямо ресторанчик «У Аида», – проворчал Хосе.

Вытирая пальцы гигиенической салфеткой, Ио с интересом наблюдала за дразнящими приготовлениями.

– Турум, ты такой…

– Какой?

– Хозяйственный. Кажется, так в старину говорили.

– Просто люблю поесть. Что тебе положить?

– Кусочек ветчины, галету и кофе.

Хосе достал термос, разлил дымящийся кофе по стаканчикам. Все трое расселись, кто где мог, и принялись жевать.

Вдалеке, там, где продолжение туннеля терялось в темноте, по-прежнему глухо шумела вода. Больше ничего слышно не было.

– Тихо здесь, – сказала Ио.

– Ага. Как в подземелье. Скоро спать захочется. Я, кстати, и поспать люблю.

– Сущая правда, – кивнул Хосе. – Вот любопытно, за что тебя в экипаж «Вихря» взяли?

– Трудно сказать. Команду, как ты знаешь, подбирает компьютер. Всякая там совместимость. Могу только предполагать.

– И что ты предполагаешь?

– Невозмутимость. Думаю, что за невозмутимость.

– Да?

Турумалай скромно потупился.

– И еще за некоторые достоинства.

– Достоинства… Слушай, они имеют какое-нибудь значение во Вселенной, человеческие достоинства?

Турумалай перестал жевать.

– Во всей Вселенной – не берусь судить. В некоторой ее части – да. В той, где есть люди. Быть может, и вообще там, где есть разум.

– Разум? Разве макуле не все равно, каков характер того, кого она глотает?

– Макуле? Может быть. Нам – нет.

Турумалай назидательно поднял палец.

– Именно человеческие достоинства позволяют человечеству выжить. И не просто выжить, а еще и развиваться.

– А не человеческие недостатки? Разве страсть заселять все новые миры не есть своеобразная жадность?

– Мгм. Что-то ты сегодня разобиделся на человечество.

– А все-таки, разве я не прав?

– Эта жадность, как ты говоришь, не направлена против людей. Дай термос, пожалуйста, не будь жадиной.

– Пожалуйста. Зато эта жадность направлена против Вселенной.

– А, вот ты о чем. Кампанелла – запретный плод?

– Упрощенно. Что скажешь?

– А вот что. Нечего развешивать плоды запретные. Провоцируют, понимаешь. Некрасиво это.

– Можно расценить это не только как провокацию. Это может быть и предостережением, и испытанием. Пробой способностей. Или – приманкой, вроде нектара для насекомцев. Во всяком случае, никто не будет возиться без серьезных оснований, устраивая ловушки.

– Мне нравится тебя слушать. Рональд тоже касался садовой тематики. Но кому или чему может помешать заселение новой планеты?

– Исходя из того, что мы знали до Эпсилона Эридана, – никому.

– А теперь выяснилось, что нас похищают.

– Ага, выяснилось. Невзначай, – усмехнулся Хосе. – А мы не хотим смириться, воевать начали.

– Но почему мы должны смириться?

– Чтобы понять.

– Да кто же против.

– Тогда давай.

– Прямо сейчас?

– Чем раньше – тем лучше.

– Хорошо. Как?

– Давайте подумаем. Попробуем исходить из целесообразности. Если нас похищают, значит, это для чего-то нужно. Так?

– Так.

– Сопротивление пока бесполезно.

– По большому счету – да. Пока.

– Быть может, сопротивляясь, мы так и не поймем, зачем нас похищают.

Вот поэтому надо смириться и посмотреть, что из этого выйдет.

– А что значит – смириться?

– Я имею в виду не бегство с Кампанеллы, тем более – из системы Эпсилона, так мы новых знаний не добудем.

– Бесспорно. Что же ты предлагаешь?

– Отправить в макулувесь «Звездный Вихрь».

Турумалай приподнялся со своего камня.

– Ого! Не тривиально. Зачем?

– Понимаешь, макула – всего лишь вход в транс-пространственный канал. Мы окажемся там, где сейчас находится население Кампанеллы.

– Если оно еще существует. И если мы действительно окажемся там, где они.

– Если живы Рональд и Шеген, почему не быть живым остальным? Либо их части.

– Ох, не слишком я верю интравизиям. Хорошо, допустим, Милдред не ошибается. Но что даст появление «Вихря» на той стороне туннеля? Боюсь, мы не сможем поделиться нашими знаниями с Землей, если не вернемся.

– Даже если это так, наше появление на той стороне означает помощь кампанеллянам. Их вывезли отсюда голыми, без всякой техники. Трудно представить, чего они натерпелись за эти пять лет.

Турумалай некоторое время молчал. Потом, поразмыслив, сказал:

– Резон есть. Но где гарантия, что крейсер в этом канале не рассыплется, не сгорит, не взорвется?

– У «Вихря» очень мощные поля экранирования. Мы можем ими укутаться, инкапсулироваться. Спасет ли это – не знаю. Но другого шанса прийти на помощь тем, кто в нас нуждается, не вижу.

– Да где гарантия, что мы доберемся к тем, кому хотим помочь? – спросил Турумалай.

– Гарантий пока не вижу. Могу лишь сказать, что не для убийства создавались макулы и сам канал. Убить людей гораздо проще, чем их похищать. А всякая целенаправленная деятельность основана на принципе минимализации средств достижения цели. И поскольку легче переместить такой крепкий орешек, как межзвездный крейсер, чем его раскалывать…

– Все это – только рассуждения, – сказал Турумалай и чихнул. – Кто знает, что легче. Совершенно неизвестно, на какое расстояние нужно перемещать.

Ио, до сих пор не принимавшая участия в разговоре, беспокойно зашевелилась.

– Послушайте, там кто-то есть.

– Где?

– Там, – Ио махнула в направлении, откуда они пришли. – За нами наблюдают.

– Э, – сказал Турумалай. – Если долго смотреть в темноту…

– Но ведь таракан был. А если был один, может быть и второй.

– Сейчас проверим.

Турумалай извлек из своего рюкзака толстый патрон и дернул чеку. Ракета с шипением улетела в туннель. В свете горящего магния метнулись ломаные тени, в количестве не меньше пяти.

– Похоже, ты научилась их чуять, Иочка, – серьезно заметил Хосе.

– Знаешь, ты с нами, пожалуй, не ходи, – сказал Турумалай.

Ио вздрогнула.

– Одной оставаться еще страшнее.

– А, ну смотри.

Таракан лежал метрах в восьмидесяти от того места, где они обедали. Обгрызли его основательно – рядом, но отдельно от туловища, находились крыло, пара ног и голова, уже лишившаяся обоих усов. Под трупом виднелась лужа бесцветнойгемолимфы.

– Старый знакомец, – сказал Хосе, указывая на торчащий из спины десантный нож. – Турум, признайся, ты ведь не верил?

– До сих пор не верю, – озираясь, пробормотал Турумалай.

– Представляешь, такая туша возьмет да свалится сверху? В ней килограммов сто двадцать, не меньше.

– Не думаю, что с такой массой они любят падать сверху.

– Надо захватить образцы тканей для изучения ДНК, – сказала Ио, прижимая к носу салфетку.

– Правильно, – сказал Хосе.

– Да, это было бы хорошо, – мудро согласился Турумалай.

– Надень перчатки, – посоветовал Хосе.

– Вы пропускаете даму вперед?

– Ну, если ты настаиваешь… Хосе, не мешай биологу.

* * *

Отдаваться, или не отдаваться? – размышляла Ио, шагая по шпалам вслед за Хосе. Он был ей небезразличен, апольза сексуальной жизни несомненна. Прошло больше восьми недель с того момента, как она проснулась от анабиоза. Ее последняя любовь осталась на Земле, и уже…

К небезразличию примешивались еще жалость и сочувствие понимающего человека. Разумеется, все это нельзя назвать любовью в полной мере. Но чувства могут развиваться. Любовь так многолика. Начинается с симпатии, а там – там, глядишь, и вспыхнет, наступит пора роз. Со всеми шипами и лепестками. Заранее не угадаешь, математически не просчитаешь.

Любопытно это ожидание любви. Голова еще не затуманена, убежать вполне можно, хотя уже не хочется. Женская натура начинает брать свое, тянет покориться, и – будь что будет…

После ухода Рональда Хосе поблек, сник, потерял тонус. Задиристая Джун наверняка его расшевелила бы, но только вот тоже – взяла да пропала. Разумеется, ее исчезновение никому не могло добавить бодрости, особенно Хосе. Он погрузился в совсем уж мрачную флегму, прерываемую вспышками раздражительности.

Другие женщины им не интересовались, по крайней мере, в определенном смысле. Что при таких обстоятельствах должен предпринять комендант базы Орешец? Вступить в благотворительно-оздоровительные отношения? Но когда Хосе немного насытится, он все поймет и может почувствовать себя униженным…

А может, и нет.

– Смотри-ка, – сказал Турумалай, поднимая фонарь.

В боковой нише поблескивала бронированная дверь овальной формы. Ио извлекла карту и довольно долго ее изучала, отгоняя суетные мысли. Но они отгонялись плохо. Интересно же, каков Хосе в постели, способен ли раздуть тлеющие угли? И когда начнет задавать вопросы? Ио досадливо тряхнула головой. У женщин есть способы не отвечать на вопросы!

– Не обозначено, – наконец сказала она.

Турумалай внимательно осмотрел весь проем.

– В некоторых местах пыль стерта.

Хосе подошел ближе. Он тоже долго сосредоточивался, что для него было необычным. Он всегда имел готовые мнения и ответы. И если вдруг не нашлось, значит, супермен-десантник в тот момент думал о постороннем, такой вывод сделала Ио. И даже догадалась, о чем именно.

– Да, дверью пользовались, – признал Хосе. – И не так давно. Замок кнопочный?

– Он самый.

– Попробуй SOS.

– Кажется, получается. Ну-ка, разойдитесь по сторонам. Кто знает, что там за сюрпризы.

Дверь отворилась с легким скрежетом. Из-за нее ничего не виделось и не слышалось.

– Знаете, в межзвездные экспедиции нужно брать собак-ищеек, – сказал Турумалай. – Желательно – разумированных. Но поскольку их нет, идем, что ли?

За дверью находился короткий тамбур, оканчивающийся второй дверью, уже попроще, из голубоватого пластика. Она была незапертой, экспедицию пропустила беспрепятственно, хотя и со скрипом.

– Петли еще железные, – удивился Турумалай.

Потом он удивился еще больше:

– Эге. Да тут явно кто-то живет!

Перед ними оказалась длинная комната, похожая на отгороженную штольню. Несколько аварийных ламп, питающихся от изотопных батарей, освещали ряды полок, на одной из которых куча тряпья образовывала неряшливое подобие постели.

Четыре поставленных друг на друга ящика образовывали стол. На нем находились закопченный котелок, импровизированная кружка, сработанная из консервной банки, и очень старинная и очень потрепанная книга. Ио понюхала воздух.

– Здесь жил мужчина.

Хосе взял книгу.

– «Патофизиология и нейрохимия спонтанной летаргии». Вот бедняга! Неужели ничего больше не нашел?

– Нашел, – сказал Турумалай, поднимая с пола еще одну книгу. – «Современная йога». Гм! Это уже система. Кажется, наш робинзон пытался погрузиться в спячку.

Пол комнаты был завален пустыми консервными банками, пакетами, пластиковыми бутылками. У импровизированного очага возвышалась гора хитиновых останков.

– Силы небесные! Тут ели тараканов, – ошеломленно сказал Турумалай.

Ио повернулась, чтобы выйти, но Хосе ее удержал.

– Опасно, – сказал он. – Сейчас, подожди минуту. Я набросаю записку, тогда все вместе и пойдем.

– Записку? Кому?

– Хозяину убежища. Мы впервые нашли живого человека, понимаешь? По крайней мере, еще недавно он был жив.

– Ах, да-да, – кивнула Ио.

Она стояла спиной к очагу, и первой заметила, что внутренняя дверь отворяется. Ио хотела закричать, но не смогла. За этот день она так часто пугалась, что вдруг стало стыдно.

Дверь приоткрылась еще, скрипнули железные петли. Хосе на этот скрип обернулся, но предпринять ничего не успел.

* * *

Мелькнула тень.

Что-то длинное с плотным звуком вонзилось в спину Турумалая. Турум качнулся, оперся обеими руками о стол. Секунду он недоверчиво рассматривал торчащий из его груди сплющенный и заостренный конец железной трубы. Потом застонал, устало закрыл глаза, колени его подломились.

Ио смотрела на его медленное оседание вдоль ящиков и все никак не могла ни что-то предпринять, ни закричать. Но Хосе уже начал действовать. Он сбил ее с ног и навалился сверху. Еще одна труба ударилась о полку, отскочила и со звоном покатилась по цементному полу. Дверь захлопнулась.

– Оставайся здесь, – приказал Хосе.

Двумя прыжками он достиг двери и распахнул ее. Ио приподняла голову. Она видела, как Хосе сначала замер, рассматривая кого-то в тамбуре, потом бросился вперед и скрылся в темноте. Послышались удаляющийся топот, выстрелы.

Ио села на грязный пол и ошеломленно огляделась. У стола лежал Турумалай. Дышал он с хрипом и свистом. Ио подползла к нему и перевернула тяжелое тело на бок. Турум застонал, на его серых губах появилась пена.

Деревянными руками Ио долго расстегивала висевшую на поясе сумочку.

Лекарства вывалились. Ио разгребла мусор, нашла шприц-тюбик, ткнула в плечо Турума. Выдавив всю дозу наркотика, она села на корточки. Требовалось сообразить, что делать с жуткой трубой. В пустую голову совершенно ничего не приходило, но тут подоспел Хосе.

– Пневмоторакс?

– Да. И крови много. Нельзя, чтобы он умер. Кто знает, через какое время мы доставим его в операционную.

Хосе наклонился.

– Ничего. Пробито правое легкое. Сердце, значит, цело. Что ввела?

– Мегаморфин. С антибиотиками.

– Ага, все как надо. Мучастрабахос.

– Что?

– Много работы. Держи трубу со стороны спины.

– Так?

Турумалай застонал громче, несмотря на введенный наркотик. Хосе не обратил на это внимания.

– Так, так, хорошо.

Он извлек лазерный пистолет и повернул рукоятку на полную мощность.

Бледный луч упал на железо. Через мгновение конец трубы оказался в руках Ио. Железо даже не успело нагреться.

– Брось этот кусок, брось, тут – все. Чем бы…

Ио протянула десантный нож. Хосе разрезал куртку Турумалая.

– Давай пластырь. Чудесно, чудесно. Теперь – спереди.

Они повторили операцию.

– Обрезок пусть остается внутри, – сказал Хосе.

– Донесем? – спросила Ио.

Хосе вытер лоб.

– Должны. Побудь здесь, я пойду гляну.

– Послушай, а кто трубы швырял? Неужели таракан?

– Нет. Один наш одичалый соплеменник.

– Человек?!

– Судя по внешним признакам.

– И что же, ты его…

– Ох, как ты могла подумать! Нет, конечно. Просто пугал. Но он успел скрыться. Местность хорошо знает. Лучше меня.

– Поразительно! Он ведь хотел нас убить…

– Думаю, с ним не все в порядке. Ладно, я пошел.

Хосе скрылся за дверью.

Ио уложила Турумалаяпоудобнее и принялась раскаиваться в том, что согласилась на всю эту авантюру. Остановиться следовало еще тогда, когда охранные роботы не смогли протиснуться в узкий ход. Вместо этого они двинулись дальше, прекрасно зная, что радиосвязь между поверхностью и подземельем не действует. Хотя, кто предполагал, что встретится гигантский таракан, а Турумалая пронзят ржавой трубой? В голову ведь такое не могло прийти. Макулу – да, макулу ждать было можно и должно. Но от макулы никакие роботы не спасут, как теперь известно. Тут уж как повезет, а поиски продолжать надо.

Выходит, все было правильно? Ио усмехнулась. Как легко находятся оправдания собственным просчетам! Но мы всего лишь те, кто есть, – человеки. Не меньше, но и не больше. Мудрость в том, чтобы знать свои пределы.

В дверь постучали. Ио схватила пистолет.

– Не стреляй, – сказал Хосе. – Еще пригожусь.

И пригодился, в тот же вечер. Правду говорил.

– Я его сам понесу, – сказал Хосе. – А ты охраняй нас.

Ио кивнула. К ней вернулось самообладание. По дороге она застрелила двух тараканов и приняла одно важное решение.

* * *

Ио потянулась, с удовольствием ощущая хорошо отмытое тело.

Проснулась она поздно, каюта была полна свежим воздухом, теплом и вечерними лучами почти что солнца. На столике перед кроватью дымилась аппетитная чашка.

Хосе разговаривал по видеофону.

– Мари, я прекрасно все понимаю. Это игра ва-банк. Несогласных будет много. И все же, не забудь о моем предложении, хорошо? Пока.

Он выключил прибор, с минуту смотрел в окно, за которым в прозрачном небе висели перистые облака. Потом босыми ногами подошел к кровати и сел. Мысли его были далеко.

– А где твои тапочки? – спросила Ио.

Хосе рассеянно оглядел ковер и пожал плечами.

– Не холодно.

Он опять задумался, теребя полу атласного халата. Ио заглянула ему в лицо.

– Отказала?

Хосе кивнул.

– Но этого следовало ожидать, – благодушно утешила Ио.

– Конечно. Доброе утро.

– Добрый вечер!

Хосе недоуменно посмотрел в окно.

– Ах да. Вечер.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем и обо всем сразу. Люблю, когда светит солнце. Или что-нибудь в этом роде. Жизнь приобретает смысл.

– Очень хорошо, – сказала Ио и еще раз потянулась.

– Что хорошо?

– Да все.

– Ты похожа на кошку.

– Правда?

Ио потянулась к чашке.

– Вкусно. Хочешь глоточек?

– Хочу.

– Сам готовил?

– Для тебя.

Она благодарно потерлась носом о его плечо.

– Великолепный мой!

– Ночью?

– Ночью – тоже.

– Таракан не снился?

Ио рассмеялась.

– Нет. Ему не удалось. У тебя давно не было женщины?

– Давно.

– А мне давно не было так светло. Иди сюда. Закрой собою солнце. Или что-нибудь вроде.

Хосе напрягся.

– Ты это… из жалости?

– Разве можно хотеть из жалости?

– Хотеть – не знаю. Отдаваться – да. Кто вас знает? Но если и так…

Он вдруг встал на колени. Ио потрепала его за волосы. Потом прижала суматошную испанскую голову к своему бедру.

– Дурачок.

Испанская голова упрямо вырвалась.

– Слушай, ты не первая так меня называешь. Почему?

– Потому что это правда.

– Ах, вот как! Ну, я тебе покажу. Сейчас случится нечто!

Неизвестно, что он подразумевал, но нечто и вправду произошло. Базу «Орешец» чувствительно тряхнуло.

* * *

Базу «Орешец» чувствительно тряхнуло.

Землетрясения на Кампанелле – вещь обыкновенная, если не сказать – повседневная. Но люди почему-то встревожились. В холле первого этажа, своеобразной кают-компании, собралось довольно многочисленное общество, в каютах мало кто остался. Пытаясь скрыть смущение, все начали придумывать занятия и оправдания.

– А ведь мы сродни собакам, – усмехаясь, заметил Кнорр.

– Не новое открытие. Что ты хочешь этим сказать?

– У нас явно обострилось предощущение катаклизма. Не считаешь?

Сидевший в соседнем кресле Такео поднял густые брови.

– Сомневаюсь, что оно у нас было. Тем более – что обострилось.

– Держу пари, нас ожидает нечто.

– Когда?

– Да сегодня. Ставлю сотню против одного.

– Какая уверенность! Идет.

Они пожали друг другу руки.

– Ага, приехали, – сказала одна из женщин.

К базе подрулил флигер.

Из него выбрались Игнац, Зоран, и еще кто-то, очень странный, со связанными руками. Все трое скрылись за углом шлюзового тубуса. Их появление в холле вызвало самый неподдельный интерес. Мало того, что отыскался первый из кампанеллян, он и выглядел совершенно необычно. Его ноги были обуты в чулки из грубой материи, подвязанные ниже колен. На бедрах висело подобие грязной юбки из того же материала. Этим его гардероб и ограничивался. Был он худ, жилист, торс состоял только из мышц и ребер. Длинные волосы, спутанные с бородой, скрывали шею и падали на лицо. Из зарослей пронзительно голубели глаза.

– Вот, – сказал Игнац. – Сей джентльмен охотился на Турумалая. Представить не могу, имя его неизвестно, поскольку он не разговаривает. Зато трубами швыряется замечательно. В общем, явный туземец.

Игнац поморщился.

– Едва бронежилет не прошиб. Что делать будем?

– М-да, – выразил общее мнение Такео. – Классический отшельник. Что делать? Начальство надо звать.

– Кхм, – сказал Кнорр. – Комендант занят. Соображать придется самим.

– Давайте его постираем и накормим, – предложили женщины. – Тем временем комендант, кхм, и освободится. Может ведь быть такое?

Игнац и Зоран повели пленника в бассейн. Он не сопротивлялся, но несколько раз обернулся. Возможно, прикидывал, сколько труб понадобится на всех.

– Альфред, если ты это происшествие предсказывал, то я проиграл, – сказал Такео.

Кнорр покачал головой.

– Нет. Будет нечто посущественнее.

– А ты, случаем, не интравизор?

– До сих пор замечен не был.

По лестнице сбежала растрепанная Ио.

– Где, где он?

– Купать повели.

– Купать? Что за благодушие! Быть может, этот человек – единственный, кто выжил на Кампанелле. Каждая секунда… А его – купать. Он же как-то обманул макул, понимаете?

– Понимаем, чего тут не понимать.

Ио чертыхнулась и побежала в бассейн.

* * *

Игнац держал пленника, а Зоран основательно мылил ему голову. Все трое по грудь стояли в воде. Ио села на бортик.

– Смойте пену!

– Сейчас, – сказал Зоран и макнул робинзона.

Тот молча забился.

– Стой, стой, не брыкайся. Не утопим мы тебя, трубовержец.

Два голубых глаза всплыли на поверхность.

– Здравствуйте, – сказала Ио. – Мне передали, что вы не хотите разговаривать. Почему?

Незнакомец выплюнул шампунь и уставился на нее немигающим взором.

– Бесполезно, – сказал Игнац. – Тут требуется лечение. Малый не в себе. Надо ж так одичать за каких-то пять лет… Хрупкая это штука – психика.

– Посмотрим.

Ио прямо в халате спрыгнула в бассейн и положила руки на плечи молчальника. Тот дернулся, попытался отвести взгляд.

– Дорогой мой, – сказала Ио, – вы много пережили, много страдали. Быть может, возненавидели соплеменников, бросивших Кампанеллу на произвол судьбы… Я правильно говорю?

Что-то дрогнуло в диком лице.

Ио погладила грязное плечо, на котором остались следы ее пальцев.

– Мы действительно опоздали, но в этом нет нашей вины. Мы очень спешили и уже потеряли восемь человек. Так же, как вы потеряли своихблизких. Но они не погибли, это известно уже почти наверняка. Надо всех найти, попытаться вернуть в нашу жизнь. Вы ведь этого хотите, да? Помогите нам.

Мужчина поднял связанные руки и потрогал ее волосы. Вдохнул ее духи.

– Как вас зовут? – мягко спросила Ио.

– Как вас зовут, – повторил незнакомец, удивленно прислушиваясь к собственному голосу.

– О! Высший пилотаж, – сказал Зоран.

Тут базу «Орешец» тряхнуло уже страшновато. Так тряхнуло, что она целиком подпрыгнула. Вода выплеснулась из бассейна, хлынула в коридор, потом – дальше, на камбуз. Там кто-то вскрикнул. Мигнули красные лампы, взвыла сирена.

– Внимание! Тревога. Членам экипажа занять штатные места. Говорит софус базы «Орешец». Всем членам экипажа занять места по аварийному расписанию! Наблюдается неопознанное явление в районе Вулканного кольца.

* * *

Когда мокрая до макушки Ио прибежала в диспетчерскую, ей пришлось проталкиваться. За окнами открывалась картина, достойная внимания, и в зрителях недостатка не было.

Всю последнюю неделю Кольцо густо дымило, но мрачная туча, всплывшая над вулканами после землетрясения, ни в какое сравнение со старыми дымами не шла. Серая по краям, к середине она сгущалась до черноты с багровеющими прожилками столбов извержения. Ее поднявшаяся до девятикилометровой высоты вершина четкой границы не имела и была испещрена точками раскаленных вулканических бомб. Слышались гул, треск, целые серии раскатистых взрывов. До всасывающих вентиляторов базы уже дополз слабый, но на редкость противный запах сероводорода.

Сама база «Орешец» дрожала и подпрыгивала как испуганное лесное животное, смещаясь то влево, то вправо при каждом скачке. Устоять на ногах при этом мало кому удавалось. Люди цеплялись друг за друга и за мебель, старались держаться ближе к стенам, некоторые находились перед экранами в коленно-локтевых позах, весьма унижающих человеческое достоинство.

– Послушайте, – крикнул Кнорр, – всем, кому не хватило кресел, предлагаю разойтись по каютам и смотреть стихийное буйство по видеофону. Пропустите, наконец, коменданта!

Толпа расступилась, давая коменданту возможность пробраться к своему законному месту.

– Какие будут распоряжения, вашемокрейшество? – улыбаясь, спросил Кнорр.

– Немедленно выключить приточную вентиляцию, очистить воздух, перейти на автономные запасы кислорода! Фу. Давно все началось?

– Несколько минут назад. Мощный взрыв, затем – фантастический выброс.

– Действительно, большой выброс. Но что в нем необычного, кроме размеров? Почему софус назвал это неопознанным явлением? В системе Бета Гидры я и не такое видывала.

– Но не на планете земной группы. Кроме того, взгляни, как этот выброс выглядит сверху. Один из спутников только что передал панораму.

Ио взяла распечатку космического снимка. Но смотреть было не на что. Вся трехсоткилометровая горная чаша заполнилась непроницаемым дымом, размазавшим ее внутренний контур. Кое-где она даже переполнилась. Лишь в середине просматривалось светлое пятно – вроде «ока» смерча. Сходство со смерчем усиливалось расходящимися от центра спиральными рукавами тьмы.

– Полосы движутся?

– Да, против часовой стрелки. Вот это и есть необычность. Очень похожий вид был при гибели «Гепарда»…

Ио взглянула в южное окно. Форма облака быстро менялась. Поднимаясь над хребтом, оно одновременно расползалось вширь, приобретая очертания воронки.

На связь вышла Маша. Встревоженным голосом она потребовала эвакуации.

– Но никакой непосредственной угрозы пока не видно, – возразила Ио.

– Ах, угрозы. Угрозы здесь возникают так стремительно, а заканчиваются так одинаково, что лучше их не ждать. Бертран возвращается, он вылетел за вами.

– Давай оставим на базе хотя бы дежурную смену, шесть человек.

Маша заколебалась.

– Только четыре.

Вскоре пригремел шнелльбот со всеми своими световыми и звуковыми эффектами. Подняв тучи пыли, дискоид уселся на минимальном расстоянии от базы и включил систему охлаждения обшивки.

– Можно выходить, – сообщила Луиза.

* * *

Ио вышла проводить улетающих.

Туча закрыла уже треть небосклона. Порывистый ветер приносил вулканические газы, дым горящих горных лесов. Эта смесь раздражала бронхи, слышалось покашливание. На Турумалая, еще не окрепшего после операции, надели кислородную маску. Рядом с его самоходным креслом оказался подземный незнакомец. Оба молчали – один потому, что говорить отвык, другой – оттого, что еще не привык. Между ними, настороженно поглядывая то вправо, то влево, стоял рослый доктор Инти. Ио подошла к ним.

– Странно, – тихо сказал Турум, сняв маску, – что могло так ожесточить этого человека?

Такео покосился на него, взглянул на тучу, но ничего не сказал.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ио.

– Да вполне сносно. Как ты думаешь, что его так ожесточило? За всю жизнь меня никогда не пытались убить, а тут вдруг… такое потрясение. Это не дает мне покоя, понимаешь?

Ио взглянула на кампанеллянина. Тот стоял отвернувшись, хотя не мог не слышать, что говорят о нем.

– Надеюсь, придет время, и он сам расскажет. Да, мы с детства растем в атмосфере благожелательности, дружеского участия. Нам давно не приходится соперничать за пищу и кров, этого хватает всем. Чтобы напасть на другого человека, нужно быть очень искалеченным. Видимо, на Кампанелле случилось много ужасного. Либо такого, что воспринималось как ужас. Еще ведь мало что удалось узнать.

– Да почти ничего, – вздохнул Турумалай.

И чихнул.

– Надень маску, – сказал Такео.

И тоже чихнул.

– Будь здоров, – пожелал Турумалай. – Многая лета.

– Ты мне нос не заговаривай, оперированный.

– Ладно, ладно. Надеваю.

Грунт под ногами опять дрогнул. В туче над Вулканным кольцом появилось нечто новое, видимое невооруженным глазом, – самая ее гуща начала рдеть.

– Я проиграл пари, – усмехнулся Такео.

– Пора начинать посадку, – забеспокоилась Ио.

Она включила мобильное переговорное устройство.

– Хелло, «Гепард», вы еще не остыли?

– Остывание есть процесс вдумчивый, – отозвался Реджинальд. – Но открываемся, так и быть. Просьба не прикасаться к леерам, а то обожжетесь. Добро пожаловать в сковородку!

В нижне-боковом сегменте дискоида раздвинулись жалюзи. Из щели выкатился эскалатор. К нему в колеблющемся мареве разогретого воздуха двинулись улетающие.

Шанталь, первая ступившая на полотнище транспортера, затанцевала на одной ноге. Потом ойкнула и вприпрыжку побежала в темный проем. Оттуда показалась фигура в скафандре и окатила эскалатор ведром воды. Затем любезно помахала рукой, сделала реверанс и скрылась.

На площадке перед базой зашевелились покинутые людьми флигеры. Одна за другой, складывая крылья, машины потянулись в ворота ангара. На плече Ио ожило переговорное устройство.

– Возвращайся в диспетчерскую, – сказал Хосе. – Спектакль только начинается.

Турумалай снял маску.

– Удачи вам, Иочка! Спасибо тебе.

– За что?

– Да за мегаморфин. Я ведь был в сознании.

* * *

Люк закрылся сразу за спиной Ио.

По легкому дрожанию пола она догадалась, что весь тубус шлюзовой камеры въезжает в тело станции. Это означало, что база «Орешец» начала бронироваться. Толстые плиты металлокерамики закрыли все окна, и когда она поднялась в диспетчерскую, обзор уже перевели на экраны.

Один из них давал спутниковую картинку с высоты в двести двадцать километров. Вихрь заметно разметал тучу дыма и вулканического пепла, в ее середине образовалось место со сравнительно прозрачной атмосферой. Именно в этом месте радиолокатор спутника нащупал необычный объект.

– Макула? – спросила Ио.

Хосе отрицательно качнул головой.

– Металлическая поверхность. Объект движется с вертикальным ускорением.

– То есть взлетает?

– То есть взлетает.

Ио села в свое кресло и попросила софуса дать изображение на ее пульт. Точка росла. Включилось радио.

– Я – «Вихрь». Сообщаю результаты компьютерного анализа. Объект имеет шарообразную форму диаметром около одиннадцати метров. Материал поверхности – титаново-молибденовый сплав. Двигатели работают на кислород-водородном топливе. Траектория взлета изгибается примерно в вашу сторону. «Орешец», как поняли?

Хосе взял микрофон.

– Александер, послушай, да ведь это же – спасательная шлюпка!

– Выводы делать рано. Продолжайте наблюдение. Объект вот-вот вынырнет из-за хребта и станет доступным для ваших радаров. Мы посылаем позывные встречи на аварийной волне.

– Вас понял.

Ио набрала команду. Ворота ангара раскрылись, выпуская дежурный флигер. Хосе кивнул.

– Правильно. Полечу я.

– Почему не я? – спросил Кнорр.

– Альфред, извини, но дело уж больно десантницкое. А тебе приказано возвращаться на орбиту.

– А не хочу.

– Ну, смотри.

Пискнул сигнал радарной установки.

– Объект обнаружен, – доложил софус.

Хосе скатился по винтовой лестнице на первый этаж.

– Прихвати скорпиона! – крикнула Ио.

– Ладно.

Кнорр переключился на аварийную волну.

– …повторяю: я – крейсер ОКС «Звездный Вихрь». Назовитесь. Кто вы, черт возьми!?

Вдруг ему ответили.

– СэмюэлПип, к вашим услугам. Послушайте, не приставайте, пока не приземлюсь. У меня кое-какие проблемы на борту. Несколько занят, знаете ли.

«Вихрь» ошеломленно замолчал.

Потом послышались приглушенные голоса, означающие совещание. Шлюпка тем временем перевалила хребет и была уже отчетливо различима на радаре базы.

– А ведь существует, – изрек Игнац.

И был прав.

Снижаясь, объект пролетел километрах в двенадцати от «Орешца» и скрылся за горизонтом. Хосе тут же оседлал флигер и ринулся в погоню.

– Еще один робинзон отыскался, – сказал Кнорр. – Как ты думаешь, трубами швыряться будет?

– Ну, этот хоть разговаривает, – с оптимизмом ответила Ио.

* * *

Появившись внутри базы, нежданный СэмюэлПип прежде всего потребовал пива. Потом еще.

– Знаете, в шлюпке его нет, – доверительно сообщил он. – Не предусмотрено.

И приложился к третьей банке.

– Безобразие, – посочувствовал Хосе.

Свалившийся с неба гость неодобрительно на него посмотрел.

– Шутник. Послушайте, где это мы находимся?

– Кампанелла, система Эпсилон Эридана, – ответил Хосе.

– Эпсилон Эридана? Нет, парень, ты не шутник. Ты большой шутник, я бы сказал. Пиво еще есть?

– Есть. Ну, а где же мы находимся, по-твоему?

Сэмюэл обвел взглядом экраны и всех собравшихся.

– Точно не знаю. Но определенно могу сказать, что три часа назад я на своей любезной «Абракадабре», да упокоятся ее реакторы, находился очень рядом с Сириусом. Сириусом «бе», если угодно. Это очень далеко от Эридана «э», молодой человек. Если я что-то смыслю в астрономии.

Его заявление произвело эффект. Команда «Орешца» погрузилась в молчание.

– Вы что, не верите? – возмутился Пип. – Мне?!

– Видите ли, сэр, мы по-прежнему считаем, что находимся на Кампанелле, – вежливо сказал Игнац.

– Ну да, тут какая-то планета имеется, – недоуменно сказал Пип. – Приходится признать.

– А что случилось с вашим транспортником?

– Яхтой. «Абракадабра» – это моя яхта. Была. И очень неплохая, смею заметить.

– И что же случилось с яхтой?

– Эх! Рассыпалась. Слушайте, у вас все пиво в такой мелкой таре?

– Как – рассыпалась? Ни с того ни с сего?

– Что значит – ни с того ни с сего? «Абракадабра» была крепкой посудиной, сударь. Знаете, есть поверие, что ни с того ни с сего звездолеты не рассыпаются. Посмотрел бы я на ваш крейсер хваленый в том канале!

– Вы попали в какой-то канал?

– Ну да. Как в… Вроде как это… Наткнулся. Такой блинбац вышел! Гляжу, тарелки попадали. Ну, ползком пробираюсь, конечно. Сифон пролетел, пузыри кругом. Дурацкая история! Послушайте, я чуток захмелел, хотя это и не заметно. С утра ни крошки, представляете? Завтрак, он же на камбузе остался. А камбуз – того. Тоже рассыпался. С завтраком. Явный перебор, конечно. Мешает тебе яхта – о’кей. Ладно, рассыпай. А еду-то чего портить? Первый раз колбасу в космосе наблюдал. Хрен что поймешь. Икскъюз ми, леди. Так. Чья тут койка? Я, пожалуй, вздремну.

Он улегся на так и не убранную раскладушку Хосе и немедленно воплотил свой замысел в жизнь. Полюбовавшись сном небритого мужчины, Ио вызвала «Вихрь».

– И что мне теперь делать с этим бонвиваном? – спросила она.

– А ничего, – сказал Мбойе. – Пусть отдохнет коллега. От Сириуса прибежал, устал ведь. Следующим рейсом отправите к нам. В сопровождении офицера Кнорра, который, кажется, несколько забыл о дисциплине.

– По-моему, вся наша история начинает смахивать на анекдот, – сердито заявил Кнорр.

– Не очень, – сказала Маша. – Мы тут просмотрели архив. В Регистре Сириуса действительно числится яхта «Абракадабра». Имя владельца – Сэмюэл Джордж Пип.

– Именно Джордж Пип?

– Именно Пип. Ну как, смешно?

– Его нужно лишить лицензии! – свирепо сказал Кнорр.

СэмюэльПип на секунду перестал храпеть.

– Еще чего…

* * *

18 сентября, полдень

Итак, Рональд еще раз оказался прав. Канал может действовать в обратную сторону. Генрих, которого не покидает состояние перманентной ошарашенности, принес расчеты. Получается, что в пространстве труба расположена не линейно. В нашем обыденном пространстве невозможно провести прямую линию, соединяющую Кронос, Гемингу, Сириус и Кампанеллу. А вот спираль – пожалуйста. На всякий случай я спросила, что же это может означать.

– Скрученность нашей Вселенной в пространстве высшего порядка.

Я позволила себе иронию:

– Всего лишь?

– Сначала следует рассматривать самые простые предположения, – простодушно ответил Угрюмчик.

– Так что же, кампанеллян надо искать у Сириуса?

– Можно и у Сириуса. Потому что их надо искать везде.

Ему явно не мешает освежить прическу. Юмор у него есть, только изрядно подзабыт.

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ШТАБ ОКС – ВСЕМ СУДАМ И КОРАБЛЯМ.

В серных кавернах планеты ФЕЛИКСИТУР, система КРОНОС, обнаружена внеземная жизнь на доцивилизованном этапе развития. Запрещается любая высадка на ФЕЛИКСИТУР всем, за исключением специальных экспедиций ОКС. Сообщение подлежит ретрансляции.

Вице-адмирал Энно КАМИМУРА

9. Женщины

В жизни есть особое удовольствие, о котором в суматохе часто забывают. Это – удовольствие проникшего во все клеточки тепла, наслаждение дышащей кожи, томно расслабленных мышц, умиротворенного состояния духа, прозрачности сознания и медленной ясности ума. Наслаждение вдвойне восхитительное, если есть с кем его разделить.

Милдред и Маша наслаждались в полной мере, завернувшись в махровые простыни. За их спинами остывала сауна. Поскрипывали плетеные шезлонги. Слышались ветер, шелест леса, шум волн, набегающих на берег. Пахло хвоей и озоном, как после грозы. При закрытых глазах вполне могло показаться, что все происходит на Земле, где-нибудь в окрестностях Байкала либо Большого Невольничьего Озера. Но стоило приподнять веки, как взгляд упирался в стены, причем одна из них представляла собой мерцающий черный прямоугольник с голубым диском в верхнем углу.

Мягкий свет Кампанеллы слегка разбавлял темноту комнаты, не позволяя забыть, что в действительности все происходит очень далеко от обоих озер. Даже если «Вихрь» немедленно разбудил бы свои машины, то, с учетом неизбежных потерь времени на разгон и торможение, у Солнца пройдет не менее двенадцати с половиной геолет, прежде чем экипаж крейсера сможет вернуться домой.

Первоначально Эпсилон Эридана рассматривался всего лишь в качестве промежуточного пункта, «оттолкнувшись» от которого, корабль должен был отправиться к еще более отдаленной звезде, поэтому все улетавшие на нем готовились к долгой разлуке с Землей. Но никто не был готов встретить тайну так скоро, на Кампанелле, никто не мог предвидеть столь огромной ответственности.

Очень значительная ее часть легла на Машу. Между тем ничто так быстро не утомляет, как чувство ответственности. И не просто утомляет, а опустошает, изнашивает организм. Восстановление сил в этих случаях требует большой умелости, даже искусства. Самое сложное – отключить мозг от проблем. Есть средства эффективные, но грубые, вроде алкоголя, удел не слишком развитых личностей. Милдред избрала более благородное.

Что касается тайны, то ее ждали, на нее надеялись, из-за нее, по большому счету, и отправлялся в рейс «Звездный Вихрь», команда которого состояла исключительно из добровольцев, отобранных к тому же из большого числа желающих. Вот только действительность сильно превзошла все ожидания. По сравнению с масштабом случившегося расстояние между Солнцем и одной из ближайших звезд выглядело пренебрежимо малым. Это несоответствие порождало психологическое напряжение, которое усиливалось с каждой новой неудачей.

Как и любой руководитель коллектива, Маша прекрасно знала, что усталость снижает шансы на успех общего дела. Знала это и Милдред. Но она не только знала, но и кое-что предприняла, начав с руководителя экспедиции.

– Включить шум дождя? – спросила Милдред.

– Он навевает меланхолию.

– Меланхолия помогает восстановлению нервной системы.

– Не надо, и без того хорошо. Давно так не отдыхала. Спасибо тебе за заботу.

– Это еще не все.

– Что, продолжение следует?

– Надеюсь, я угадала, – улыбнулась Милдред. – Быть может, и угодила.

Вкатился столик с коктейлями.

– О! И что тут?

– Пробуй.

Маша взяла бокал и потянула через соломинку терпкий напиток.

– М-мм. М-магия.

– Хочешь лимона?

– С удовольствием.

Маша откусила ломтик и закрыла глаза, прислушиваясь к ощущениям. Удовлетворенно кивнула и быстро взглянула на начальницу аналитического центра.

– Милдред, а чего хочешь ты? Ведь чего-то ты хочешь?

– Хочу чтобы ты расслабилась. Боеспособность крейсера от этого только выиграет.

– Уже получилось. Но, возможно, это не все, что ты хочешь.

Милдред рассмеялась.

– Не веришь в бескорыстие? Увы мне!

– Почему же, верю. Тут дело в другом. Просто привыкла, что каждый разговор требует от меня определенного решения. Боюсь, что не скоро избавлюсь от этой привычки. Профессиональная вредность, извини.

– За что? Профессиональная вредность лучше вредности профессионала.

Маша улыбнулась.

– Спасибо. Рада, что ты понимаешь. Каждый день нужно переговорить с таким количеством людей… Постоянно боюсь чего-то не успеть, что-то упустить.

– Да вроде успеваешь.

Маша не согласилась.

– Нет. Я-то вижу. Честное слово, не пойму, почему мне доверили такой пост. По характеру я вовсе не лидер, скорее затворница.

– Возможно, как раз поэтому. Ты не нависаешь.

– То есть?

– Ну, настоящий лидер берет власти столько, сколько может унести. Применение власти доставляет ему удовольствие. Тебе же власть не столько приятна, сколько обременительна, поэтому ты довольствуешься лишь минимумом, без которого невозможно исполнение обязанностей. И даже, по-моему, несколько меньшим.

– Это плохо?

– Я бы не сказала.

– Вот как! Почему?

– Это позволяет раскрыться окружающим. В итоге мы можем использовать способности каждого вопреки недостаткам характера. А их много, способностей каждого, гораздо больше, чем у любого самого гениального вождя. От руководителя требуется прежде всего способность определять, чьи способности в данный момент самые нужные. Разве не так?

– Да, разумеется. Еще раз о преимуществах парламентаризма… Но есть и очень существенный минус – мы теряем в скорости принятия решений. Пока со всеми согласуешь…

– Быстрое решение – не всегда лучшее решение. Чаще даже – наоборот. Знаешь, мне кажется, что времена лидеров вообще канули.

– И слава богу!

– Да, пожалуй. Лидер – он же в значительной степени кумир, если не идол. А кумиры всегда обходились дорого, причем в конечном счете оказываясь ненужными. Вспомни хотя бы остров Пасхи. Система парламентаризма была рискованной в мало просвещенном обществе, когда не знали меры в ущемлении одних социальных групп за счет других. Но не в наше же время!

– Слушай, ты так хорошо все понимаешь. Почему не командуешь «Вихрем»? Нет, серьезно?

Милдред усмехнулась.

– Понимать мало. Я, как говорили староангличане, – совсем другой чайник рыбы. Я власть люблю. И испытание славой не выдерживаю.

– Ты? В самом деле?

– Увы. Наверное, дикие африканские гены прорываются. От меня уже четыре мужа сбежало. Это я говорю только об официальных.

Маша оценивающе глянула на Милдред.

– Да, их надо было сильно напугать.

– Ну, пугались они не слишком. Один даже меня поколотил.

– А ты? – с неистребимым женским любопытством спросила командир звездного крейсера.

– Я? Да тоже есть что вспомнить. Чувства увивают разум похлеще, чем плющ беседку, причем комбинации возникают самые замысловатые, заранее не угадаешь.

– Отчего любовные игры такие занятные.

– О! Конечно. То кругами ходишь, ткешь паутину, мотылька караулишь. А то, глядишь, само как обрушится, как накатит, да как хватанет – поди, разбери, где чьи ноги. Тогда – все, хочется рабства. Чтобы тебя… Бывают моменты, бывают. Но потом понемногу все тает, куда-то просачивается. Начинаешь замечать, что мужчин кругом вообще-то много, хочется пройти все еще разок, добыть нового восторга. Ну, сама знаешь.

– Как не знать. Мне особенно нравится момент, когда мужчина понимает, что замечен. Ах, какие стойки они делают!

Маша поднялась из шезлонга и показала, какие стойки. Милдред едва не захлебнулась коктейлем.

– Предупреждать надо! – кашляя, упрекнула она.

– А еще чего тебе надо? – спросила Маша. – Ну все-таки? Говори, я сейчас очень добрая.

Милдред осторожно улыбнулась.

– Еще хочу, чтобы ты не отказывалась от вибромассажа.

– Тебя подослали из госпиталя!

– Не без того. Видишь ли, от Гильгамеша информация поступает. Индекс психического здоровья… все такое. Извини, при военном положении наш центр обязан следить и за этим показателем тоже. Особенно – у руководителя экспедиции.

– Хорошо, сдаюсь. Завтра же отправлюсь на процедуры. Но, дорогая моя, не будь я немного циником, не сделали бы меня капитаном. Не верю, что ты затянула меня в баню только с одной целью. Ну? Я права?

Милдред вздохнула.

– Как-то так в жизни устроено, что циники всегда правы. А достается романтикам. Тем не менее, плох тот циник, который не мечтает стать романтиком.

– А! Наконец-то. Признание?

– Если угодно. Да, корысть у меня имеется.

– Итак?

– Мне нужно побывать там. – Милдред качнула бокал в сторону Кампанеллы.

– Не понимаю, в чем проблема.

– Побывать одной, без охраны.

– Вот как. И где именно тебе нужно побывать?

– Сейчас покажу.

В южном полушарии планеты возникло размытое пятно. Выпятившись, оно заполнило всю стену и превратилось в панораму холмистой местности, покрытой еще не старым, лет на двести пятьдесят, но уже вошедшим в силу секвойным лесом. Меньшая, чем на Земле сила притяжения Кампанеллы позволила деревьям вырасти очень стройными и достичь высоты, удивительной даже для этих великанов растительного царства.

* * *

С минуту Маша рассматривала деревья. Лес был красив, очень красив, просто великолепен, но ничего сверхъестественного в нем не замечалось.

Продержавшись некоторое время, изображение померкло. Вместо леса вновь возникло звездное небо с голубым диском, так безумно напоминающим земной. Только рядом с ним не хватало пепельно-серой Луны. Естественным спутником Кампанелла не обладала.

– Каково решение? – спросила Милдред.

Маша долго посасывала соломинку.

– Кроме тебя, у нас больше нет интравизоров, – обронила она.

– Понимаю.

– И тем не менее настаиваешь?

– И тем не менее настаиваю.

– Ты так осуждала Рональда.

– Я ошибалась, – с готовностью признала Милдред. – Извини.

– Ладно, все в прошлом. Но я не знаю цели.

– Цель есть.

– Слушаю тебя.

– Каждый раз мы узнаем новое, только проявив активность. Согласна?

– Не совсем. Спокойно наблюдая с орбиты, мы тоже многое узнаем. Но, проявив активность, как ты говоришь, узнаем больше нового, причем – принципиально нового. И получается это гораздо быстрее, как-то скачкообразно. Во всяком случае, так получалось уже несколько раз. В этом смысле ты права.

– Да, ты выразилась точнее, – согласилась Милдред. – Но несколько раз – уже система. Маша, за активность нас поощряют. Поощряют информацией. То есть как раз тем, что мы и должны добыть.

Милдред на минуту смолкла, стараясь понять, какое впечатление произвели ее слова. Маша размышляла.

– Хочешь сказать, пришел твой черед?

– Думаю, что так.

– Каждый раз за информацию мы расплачиваемся. И не чем-нибудь, а людьми. Поэтому я все же обязана знать, что ты задумала.

– Да, конечно. Вполне справедливо.

Милдред пошевелила пальцами. В углах стенного экрана заклубился молочный туман. Поглощая звезды, он дополз до Кампанеллы. Планета скрылась. На стене, точка за точкой, формировался портрет длинноволосого мужчины с яркими голубыми глазами.

– А ведь красив, правда? – спросила Милдред.

Маша кивнула. Потом не удержалась, искоса глянула на собеседницу опытным женским оком. Но Милдред и не собиралась утаивать. Тряхнув просохшими волосами, она стянула их в большой узел на затылке и озорными глазами посмотрела на Машу.

– Да, ты поняла правильно. Теперь наш робинзон разговаривает.

– И ты знаешь, почему он уцелел?

– Знаю.

Маша хотела что-то спросить, но передумала. Милдред это заметила и пришла к ней на помощь.

– Мне с ним было хорошо. Орешевцы отмыли его на совесть. В общем, насилия над собой я не совершала.

– Ты уверена?

– В том, что было хорошо?

– Нет. В том, что знаешь, почему он уцелел.

– Я – да. А для остальных хочу получить исчерпывающее доказательство. Поэтому и отпрашиваюсь.

– Теперь понятно. Почему в лесу, среди этих секвой?

– Там вероятнее всего следующее появление макулы. Кое-что мы уже способны предсказывать.

– Браво. Молодцы. Первая приятная новость…

Маша поднялась и подошла к Кампанелле, словно надеясь увидеть на ней нечто такое, чего нельзя заметить из кресла.

– Тебя явно беспокоят предчувствия, – сказала Милдред.

– А тебя не беспокоят?

– О! Всегда. Им несть числа.

– Какие сейчас?

– Я могу сыграть роль детонатора.

– Детонатора? Чего именно?

– Конкретно не знаю. Но будет много и всякого.

– Макулы?

– Вот это – непременно. Как же без них?

Маша поставила бокал.

– Хорош коктейль…

– Другие не получаются.

– Как у Рональда.

– Да.

– Просто эпидемия авантюр!

– Маша, предчувствия юридической силы не имеют.

– А последствия?

– Ты же отпустила Рональда.

– Не совсем то. Я не успела его остановить, так точнее.

– На этот раз не соглашусь.

– Почему?

– Улетая для погружения в Зеленый океан, Рональд уже знал, что не вернется. А ты чувствовала, что он знает. Ты же его любишь. Не могла не чувствовать. Я угадала?

– Да.

– Мы понимаем друг друга?

– Да, – неохотно ответила Маша.

Милдред заглянула ей в глаза.

– Устала принимать решения?

– Ох, не спрашивай.

– Относись легче. Все больше вырисовывается один вывод.

– Какой?

– Да похоже, что мы – объект эксперимента, в котором летальный исход нежелателен. Так что, кто куда полетел, в какоевремя, из каких побуждений, кто его отпустил, ну и так далее, – все это особого значения не имеет.

– Хотелось бы верить.

– Вот и верь. Рональд действительно жив, а это о многом говорит.

– Но что может дать ТВОЙ эксперимент?

– В случае успеха мы получим средство от макул. Не уверена, что их так уж отчаянно следует бояться, но результат встречи должен зависеть не только от них, я полагаю. Исчезать или не исчезать мы имеем право решать по собственному усмотрению. Лично я, кстати, делать этого пока не намерена.

– Это – если у тебя получится.

– Если не получится, передам привет Рональду.

Маша подошла к столику и поставила пустой бокал.

– Знаешь, у человеческой психики есть одно свойство. Когда мы наталкиваемся на преграду, которую не можем преодолеть, тотчас начинаем искать положительные стороны в создавшемся положении. Ну, и находим.

– Разве это плохо?

– Как сказать. Даже если плюсов нет, мы их придумываем для успокоения. Вот смерть мы все же не победили, только отодвинули. Поэтому продолжаем верить в то, что, быть может, смерть – еще не конец.

– Почему бы нет?

– Убедительных доказательств не знаю.

– А я не знаю убедительных опровержений.

– Вряд ли мы разрешим этот спор сегодня. Давай вернемся к нашим макулам.

– Давай. Рональд жив. Ты мне веришь?

Маша надела халат.

– Я отвечу тебе утром. Хочу поразмыслить.

Милдред в очередной раз усмехнулась. Когда Маша вышла, она связалась с Мбойе и заказала флигер на восемь ноль-ноль следующего дня.

* * *

Милдред не стала отвлекать какой-нибудь из шнелльботов от патрулирования. После гибели кораблей Нолана и Балларда их осталось только три, каждый нес почти двойную нагрузку. Да и нет смысла осторожничать, если собираешься играть роль приманки. А еще ей не совсем по-взрослому хотелось получить удовольствие от власти над послушной и чуткой машиной. Кто знает, доведется ли еще…

Милдред усмехнулась и хлопнула перчаткой по подлокотнику. Жизнь…

Эх, жизнь хороша и почти не надоела. Казалось бы – раз так, то и живи себе, вращайся в привычном круге, давай мужчинам повод делать те самые стойки, которые так удачно может показывать Маша. Ан нет, надо было сначала покинуть Землю, а теперь вот еще и отправляться в секвойный лес… Между тем сама она вовсе не уверена в безопасности эксперимента.

Как же мы заражены любопытством! Почему удовлетворение именно этого инстинкта столь важно для человека, особенно для женщины? Почему так тянет переступить черту, заглянуть за угол? Заглянуть и, вполне может быть, – обжечься? Сколько раз уже бывало такое, а угомона все нет и нет. Что за жизнь без любопытства? Так, вода дистиллированная. Мало кого устраивает диета без специй. Вот из этого и вырастает щекочущая неизбежность. Можно пройти мимо одного таинственного хода, миновать другой, третий, но рано или поздно свернешь с колеи. Путь человека действительно предопределен, предопределен соотношением страха и любопытства. Фатум – это скорее не роковое стечение внешних обстоятельств, которые представляют собой лишь условия реализации, а особенности генотипа, который формирует характер. От него, родимого, не убежишь.

Милдред вздохнула и еще раз хлопнула перчаткой – прямо по клавише. Из пола послушно выросли педали, раскрылся пульт, выдвинулась ручка управления.

– Флигер активирован, – доложил софус.

Милдред тут же запустила двигатель и решительно утопила педаль акселератора.

– Лихо стартует, – сказала Мбойе. – Интересная женщина.

Маша взглянула на него с сожалением.

– Неужели заметил?

– Лучше всего возможность осознается тогда, когда она упущена.

– О, нет! – воскликнула Маша. – Надеюсь, что с Милдред это не так.

Старший офицер понял свой промах и обескураженно отвернулся. Широченные плечи Мбойе поникли. Маша знала, что ему сейчас было бы гораздо легче на месте Милдред, чем на своем собственном. Но покидать «Вихрь» Александер не имел права, будучи главным координатором кипучей деятельности, постоянно царившей на борту звездолета.

* * *

Флигер приближался к планете.

Разминувшись со встречным грузовым паромом, Милдред прибавила скорости. Тормозиться, по-видимому, она собиралась в самый последний момент, перед входом в атмосферу.

– К чему такая спешка? – не оборачиваясь, спросил Мбойе.

– Чтобы не дать времени сомнениям.

– А у нее бывают сомнения?

– Алекс, ты меня удивляешь.

– Нет, правда? Она всегда такая цельная… как кристалл. С очень твердыми гранями. Я и подходить опасался.

– Атомы кристалла тоже колеблются.

– Прямо психология, – проворчал Мбойе. – Химическая.

– Обхожу рефлектор, – доложила Милдред. – После этого ныряю.

Естественной луны у Кампанеллы нет, но существует искусственная, – тонкий диск из металлизированной пленки, натянутой на легкий каркас. После катастрофы это орбитальное зеркало осталось без присмотра и, предоставленное само себе, начало вращаться. От этого на ночном небе Кампанеллы луна регулярно то вспыхивала, то гасла.

Выбирая наиболее короткий путь, Милдред пролетела мимо диска в тот момент, когда его отражающая поверхность была обращена в сторону «Вихря». На мгновение силуэт флигера обрисовался с болезненной резкостью. Он напоминал летучую мышь фантастических размеров.

– И это называется научным подходом, – желчно сказал Кнорр. – Кладем очередную голову в чью-то пасть, а потом включаем секундомер.

Ему не ответили.

– По жизни за каждый факт! – с болью выкрикнул планетолог. – Не верю, что проглоченные макулой остаются живыми. Где доказательства? Нет материала для статистической обработки простейшим критерием Фишера-Стъюдента. Одни грезы Милдред. Не верю!

Ему опять не ответили. Не потому, что думали иначе. Многие подозревали то же самое, но как раз ничего другого придумать и не могли. Вот только эмоций не демонстрировали.

* * *

Это величественное дерево европейцы впервые увидели на берегах Калифорнии в 1769 году. Монументальное растение, достигавшее ста тридцати метров высоты, не могло не поразить воображения жителей Старого Света. Много лет ему не могли подобрать достойного наименования. Сначала нарекли красным деревом, но это название не отражало величия растения. Староангличане предложили назвать его веллингтонией, в честь своего герцога, одолевшего Наполеона, а староамериканцы – вашингтонией, в честь своего президента, одолевшего староангличан. Но исторически закрепилось название, предложенное австрийским ботаником Стефаном Эндлихером в честь еще одного выдающегося, хотя и менее известного человека – великого вождя ирокезов. Быть может, это название закрепилось не потому, что вождь Секвойя тоже умел воевать, в его время это было так же необходимо, как и жить, и если бы вождь индейцев не владел искусством войны, он никак не прожил бы семидесяти трех лет, но потому, что кроме этого, на досуге, вождь Секвойя придумал алфавит племени чироков. Ни герцогу, ни президенту такого сделать не удалось, и в их честь назвали совсем другие растения. Тоже, впрочем, хорошие.

Отец Милдред долго проработал смотрителем заповедника секвой в той самой Калифорнии, на Земле. От него она унаследовала любовь к этим могучим деревьям и обширные знания о них. Трудно было не заинтересоваться растениями, возраст которых на два-три века превосходит возраст египетские пирамид. Наиболее старые из земных секвой имеют собственные имена и стволы в десятки человеческих обхватов. В том, что главный эксперимент жизни Милдред приходилось проводить между секвой, легко просматривался перст судьбы, проявление того самого фатума.

Покинув флигер, она бездумно брела между высоченными стволами, с удовольствием вдыхая сквозь открытое забрало шлема свежий, вкусный воздух, насыщенный запахами детства. Лес был полон звуков – шорохов, шума крон, стука падающих шишек. Огромных, величиной с голову взрослого мужчины. Из-за них приходилось постоянно посматривать вверх, чтобы эксперимент не закончился раньше времени.

К шуму леса добавлялись звуки шагов одинокого человека. Дождя здесь не случалось давно, и под многослойными подошвами космических сапог, способных защитить и от страшной жары, и от жуткого холода, сухо потрескивали веточки.

В шлеме включилось радио.

– Пока ничего не заметно, – сообщила Маша.

Ее голос прозвучал неожиданно. Милдред невольно вздрогнула.

– Ты не передумала? – спросил шлем.

Милдред показалось, что ее скафандр подвержен недостойному страху.

– Нет, не передумала, – ответила она с неприязнью.

Маша замолкла.

– Не переживай, – мягче сказала Милдред. – Все будет нормально.

Она решительно двинулась дальше и вскоре взошла на холм, покрытыйцветущей арникой.

Здесь, на Кампанелле, не только деревья, но и травы вырастали очень большими. Стебли арники имели высоту почти в полтора метра. Их чашечки были полны пыльцы, но ни одно насекомое не копошилось в лепестках и не гудело в воздухе. Потому что насекомые тоже исчезли. Тщательность работы макул вызывала невольное уважение.

Милдред знала, что в каждом кубическом метре почвы самого обыкновенного леса обитают мириады живых существ – червей, членистоногих, миксомицетов, простейших, не говоря уж о микроскопических грибках и бактериях. Но из почв Кампанеллы все они тоже практически исчезли. Такой результат получен везде, где изучали пробы грунта. И это было даже более удивительно, чем исчезновение значительно более крупных и сравнительно малочисленных людей.

Милдред почувствовала запоздалую тревогу. А что, если она ошибается? Вдруг придется оставить этот мир? До сих пор макулы допустили одну-единственную небрежность, позволив уцелеть Саймону. Да и небрежность ли это была, не скрывался ли за ней расчет? Во всех действиях макул несомненно просматривалась целенаправленность, одно из кардинальных качеств разума. А это значило, что могли быть и ловушки.

– Нет, – сказала Милдред.

– Что? – тут же откликнулась Маша.

– Нет, я не передумаю.

Поднимая облачка цветочной пыльцы, она вышла к самой макушке холма и оглянулась. Две могучие секвойи справа и слева обрамляли вид на поляну, где она оставила флигер. Хвост машины высился над кустарником, шагах в четырехстах позади. Различался он почему-то нечетко, будто смазанный маревом.

– Милдред, внимание, – тихо предупредила Маша. – Начинается.

* * *

Первые изменения были малозаметными.

Просто промежутки между соседними кустами как бы растаяли. Нижняя часть поляны приобрела вид этюда, наспех набросанного акварельными красками. Отдельные мазки в нем сливались, нерезко переходя друг в друга. Но эти мазки дрожали, колебались, как в полосе разогретого воздуха над старым асфальтовым шоссе в жаркий день.

Макула на этот раз проявляла себя необычно, обходясь безо всякой черноты. Но в том, что появлялась именно макула, Милдред не сомневалась. Больше нечему появляться на больной планете.

Зона размытости начала перемещаться. Ветви кустов, стволы секвой, цветущая арника быстро таяли в направлении холма, на котором стояла Милдред. Вернуться к флигеру было уже невозможно. Оставалось выполнить задуманное до конца. Вспомнилась школьная латынь: aleajactaest. Жребий брошен…

Милдред достала из кобуры миниатюрный инъектор, взглянула вверх, где высоко за синью атмосферы плавал крейсер с таким количеством переживающих за нее людей, еще раз глубоко вдохнула душистый воздух и выстрелила себе в шею.

Страх исчез. Уже падая, она успела заметить волну шевеления под ногами. Но это ее уже не волновало. Препарат отключил чувства, а потом – сознание.

* * *

Если люди очень сосредоточены на чем-то одном, в остальном они могут поступать довольно нелепо. В сумрачном зале мерцали десятки экранов, но почти все дежурные офицеры сгрудились у одного из них, расположенного на пульте Маши.

Мощная оптика орбитального спутника позволяла видеть в секвойном лесу не только упавшие шишки, имевшие порядочные размеры, но и пересчитывать тычинки цветов. На месте посадки прекрасно различались смятые кусты, сам смявший их флигер с блеклыми в дневном свете позиционными фонарями, а в противоположном конце поляны, на вершине буйно цветущего холма, – изящная фигурка в легком скафандре. Хрупкая, беззащитная…

– Расчетные аномалии отмечены, – доложил Гильгамеш.

– Милдред, внимание, – сказала Маша. – Начинается.

Макула вспучилась под правым крылом флигера. На этот раз она проявлялась в новой, иллюзорной форме почти прозрачной массы, лишь слегкапреломляющей свет. Каким-то образом она определила, что флигер пуст, после чего пришла в движение.

– Меньше секунды, – определил старший инженер. – И как точно она всплыла на месте посадки!

Каким-то образом макула определила, где находится Милдред. Ускоряясь, прозрачная масса потекла к холму. Макула не была совсем уж бестелесной – кусты, которые она обтекала, шевелились, изгибались, а после выпрямлялись. Ее температура вовсе не приближалась к абсолютному нулю, как в прошлый раз, а всего лишь на несколько градусов отличалась от температуры воздуха. На листьях и траве она не оставляла повреждений или каких-то иных следов.

– Мягкая форма макулы? – высказал предположение Такео.

– Чтобы не морозить растительность?

– Вполне возможно.

– Никакое это не явление природы, – с вызовом бросил Кнорр. – Типичное творение разума. Кто-нибудь готов спорить?

Ему не ответили. Все были поглощены тем, как вела себя макула. В отличие от своих предшественниц, «мягкая» форма двигалась заметно медленнее, прошло не меньше пяти секунд, прежде чем она достигла подошвы холма.

Милдред резким жестом прикоснулась к своей шее и упала. Макула вползла на вершину, остановилась. Фигурка в легком скафандре расплылась.

* * *

Чуть позже наваждение начало рассеиваться.

Вновь четко обозначились стволы двух молодых секвой, орешник, стебли цветущей арники, лежащая в неловкой позе Милдред. Некоторая зыбкость все еще сохранялась в низинках, но вершина холма уже очистилась.

Разбросав рукава, на ней лежал оранжевый скафандр. Мгновение, вопреки очевидному, еще казалось, что Милдред находится в нем, но казалось всего мгновение. На крупном плане отчетливо различался шлем с открытым забралом. Технических достижений земной цивилизации вполне хватило, чтобы убедиться в том, что он пуст. На это – хватило.

Милдред смогла определить место и время появления макулы. А вот перехитрить не сумела. И Маша уже догадывалась, в чем произошла ошибка.

Обмануло то, что до этого случая макулы имели стандартное обличье черного сгустка неведомо чего, реагирующего только на активно работающий мозг. Так выглядели макулы, поглотившие двух астронавтов «Альбасете», Джун Кейси, шнелльбот Нолана, такой описывало макулу Феликситура сообщение ОКС. К этому привыкли. В подсознании поселилось убеждение, что такими макулы будут оставаться и впредь. Одной из жертв этого заблуждения оказалась и Милдред.

При всей своей проницательности она была избыточно эмоциональна. И на эксперимент решилась под влиянием порыва, сразу после ночи любви, без холодного анализа всех возможных вариантов. В результате не учла простой вещи: то, что было эффективно против макул вчера, может оказаться бесполезным сегодня. Со своей стороны, Маша тоже была обязана понять это раньше. Понять и устоять против мощного, хорошо организованного давления Милдред.

Кроме всего прочего, вместе с Милдред «Вихрь» лишился своего второго и последнего интравизора. Случайно ли? Макула наглядно продемонстрировала способность к метаморфозам. Очевидно, она могла меняться как внешне, так и содержательно. Сам факт неудачи Милдред говорил об этом. Он, этот факт, стоил многого, но не стоил Милдред.

Можно было считать, что в небывалом поединке с макулами люди не столько потерпели поражение, сколько одержали новую победу, узнав новое о враге. Но радости эта победа дать не могла. Тактика человеческих жертвоприношений никогда не доставляет радости, каких бы результатов ни приносила. Тут Кнорр был прав.

* * *

Все молчали. И молчание продолжалось до тех пор, пока в зале управления не появился голубоглазый абориген Кампанеллы.

Сделав несколько шагов от входа, он остановился. Над видеарием все еще висело объемное изображение скафандра Милдред.

– Там была она? – глухо спросил кампанеллянин.

Маша подошла к нему и взяла за руку.

– Как вы себя чувствуете, Саймон?

Абориген недовольно высвободился.

– Не прикасайтесь ко мне.

– Хорошо. Вы в порядке?

– В порядке. Там была она?

Требуя ответа, он яростно вперился в нее своими глазищами. Маша без слов опустила голову.

– Зачем она это сделала?

– Хотела проверить то, что вы ей рассказали.

Саймон растерянно оглянулся. Видимо, только в этот момент он понял, что на него смотрит множество людей. После нескольких лет полного одиночества это должно было быть сильным потрясением.

– Я рассказал все! – крикнул Саймон. – Не смотрите на меня так! Вы, сытые, разве вы знаете…

– Почему же не получилось? – прервала его Маша.

– Почему? Почему, почему… Ей не хватило моего отчаяния, вот почему. Унее не было такой безысходности. Полной, тупиковой, беспроглядной. Она не видела, как макула заглатывает ребенка. А ножки дергаются в воздухе… В красных таких сандаликах… Понятно? У вас лучший крейсер Земли, да? Отвечайте!

– Что отвечать?

– Где вы были со своим крейсером раньше? Видели бы вы, что у нас творилось!

– Мы спешили, – мягко сказала Маша. – Мы здесь. И мы себя не жалеем.

– Не жалеете? Это смотря кто. Почему вы послали ее? У вас что, мужчин не нашлось?!

Истерика бывает заразительной. Особенно – для людей легко возбудимых.

– Все вы здесь – фанатики! – вдруг выкрикнул Кнорр.

Покинув свое место, он побежал к выходу. Но его срыв подействовал на кампанеллянина неожиданным образом. Саймон вроде бы успокоился, с большим удивлением посмотрел вслед Кнорру, а затем перевел взгляд на Машу. Маша усмехнулась.

– Вы полагаете, мы всегда себя так ведем?

Саймон встрепенулся.

– Что? Нет. Милдред… Но этот… он противней тараканов. Ни за что не стану его есть!

Прозвучал гонг экстренного сообщения.

– В районе космопорта Дедал обнаружена макула, жесткая форма, – доложил Гильгамеш. – Там сейчас находятся Ио Цесселин и Франческа Гальярди.

Милдред ошибалась не во всем. Ее пророчество о том, что всего будет много, начинало сбываться. Маша оперлась о ближайшее кресло.

– Тревога, – упавшим голосом, почти шепотом, сказала она. – Объявляю боевую тревогу.

Мбойе резко нагнулся к своему пульту. На тяжелом крейсере «Звездный Вихрь» в очередной раз послышался вой сирен.

* * *

Изредка любой человек способен предчувствовать судьбу, даже если он совсем не обладает способностями интравизора. Такое случается при серьезной угрозе. Такое случилось с Ио, как только поступило сообщение с крейсера. Сразу мелькнула пронзительная мысль, что на этот раз не уйти.

Предупреждение о макуле она приняла на втором этаже астровокзала. Не рассуждая, сразу бросилась к выходу на широкую террасу, опоясывающую здание, рассчитывая спуститься в парк, где остались флигеры. Но, оказавшись на террасе, поняла, что опоздала. И всех дел-то было – сбежать по одной из лестниц, прыгнуть в кабину да нажать педаль.

Увы, под развесистым платаном, как раз между флигерами, уже расположилась самая настоящая макула. И не просто расположилась, а успела поработать над охранным роботом. Скорпион бестолково бродил вокруг заросшей сорной травой клумбы.

По галечной дорожке прочь от него во всю прыть бежала Франческа. Прыгая через ступени, она взлетела по лестнице первого этажа и скрылась под козырьком входа.

Макула не торопилась. Она была большущей. Подобравшись к флигерам, вовсе остановилась, словно раздумывая. Потом двинулась дальше, к зданию, но тоже не слишком быстро.

– Мы отрезаны от флигеров, Александер.

– Понял, – дрогнувшим голосом отозвался Мбойе. – Высылаю шнелльбот. Выигрывайте время, удирайте!

– Ох, попытаемся, конечно…

Ио вбежала в астровокзал, по неподвижному эскалатору скатилась на первый этаж. Тяжело дыша, Франческа стояла у стойки администратора и с ужасом наблюдала, как за стеклянной стеной вверх по парадной лестнице текла черная масса.

– Чего ждем? – осведомилась Ио. – Билеты здесь не продают.

– Думаешь, от нее можно убежать?

– Думаю, что стоит попробовать.

– Ах, как это верно!

– Тогда давай пробовать.

Спотыкаясь о чемоданы, разбросанные еще пять лет назад, они бросились в служебные помещения.

Большинство дверей было открыто и даже распахнуто настежь, с этим проблем не возникало. Но вот астровокзал с его квадратными километрами площади быстро пересечь невозможно. В одном из коридоров Франческа обессиленно привалилась к стене.

– Все. Не могу. Спортом надо было заниматься.

– Здравая мысль, – сказала Ио, прислушиваясь.

– Отстала? – с надеждой спросила Франческа.

– Да. Но вряд ли потеряла. Давай двигаться.

– Не могу.

– Попробуем шагом.

– Шагом… еще можно. Ты знаешь, мой робот поврежден.

– Я видела.

– А твой где?

– Сейчас узнаем. Скаут-восемнадцать, отзовись.

– Восемнадцатый на связи.

– Где находишься?

– На летном поле. Район компрессорной станции.

– Жди нас у служебного выхода на летное поле.

– Понял, у выхода.

– Ну, это – кое-что! – повеселела Франческа.

* * *

Собравшись с силами, они рванули дальше. Бежать оставалось не так уж и много. Через пару минут они были на поле космодрома. Робот уже ждал. Хищно присев на задние лапы, скаут-восемнадцать держал над собой хвост-излучатель. В боевом положении.

– Стоп, не стрелять! – крикнула Ио. – Ко мне!

Робот быстро и точно выполнил команду.

– Франческа, залезай ему на спину.

Скорпион присел, подставив клешню в качестве ступени.

– Сейчас… секунду, – задыхаясь, пробормотала Франческа.

Ио оглянулась. Несколько окон первого этажа наливались тьмой.

– Нет у нас этой секунды!

– Ой, – сказала Франческа.

И мгновенно вскарабкалась на робота. Ио последовала за ней.

– Ну, убегай, старина.

– Куда, какой курс? – спросил робот.

– Курс – на подальше от макулы.

– Восемнадцатый, миленький…

– Понял.

Скаут повернулся и зашагал прочь от астровокзала.

– Быстрее!

– А вы не упадете?

– Вот уж нет!

Робот перешел на бег.

– Макула, макула! – завопила Франческа.

Тьма выползала сразу через три отверстия – дверь и выдавленные окна. Все три потока, попав на покрытие поля, вновь сливались в единое тело. По нему пробегали волнообразные движения, обычно совершаемые собакой, выбравшейся из воды и отряхивающей шерсть. Макула была еще очень близко.

– Ну, сейчас кинется, – с ужасом сказала Франческа.

Ио посмотрела вверх, но «Гепард» пока не появился. К счастью, скорпион бежал резво. Впереди показались скрюченные мачты стартовой позицииномер один, силуэты роботов, запомнившиеся еще со времени первого разведывательного полета автоматического флигера.

– Восемнадцатый, быстрее!

Робот прибавил ходу. Обе женщины с трудом удерживались на узкой подпрыгивающей спине скорпиона. Они миновали развалины первого «Годдарда», выиграли еще сотню метров, и тут скаут вдруг сбился с шага, потерял темп. Потом он захромал и вообще остановился, беспомощно перебирая лапами. Его глаза-фотоэлементы потускнели, панцирь сделался страшно холодным и быстро оделся инеем. В корпусе образовались трещины, из которых посыпались кристаллы льда.

Франческа отдернула побелевшие руки.

– Макула, макула его достала! Прыгаем, Ио!

– Эх, – пожалела Ио. – Мало прокатились.

Они успели отбежать полсотни метров, когда робот зашевелился и неуверенно двинулся по кругу. Хвост поднялся. Из боевого лазера вырвался луч. Чиркнув по фасаду вокзала, он разрезал забор автостоянки, за которым что-то взорвалось, потом скакнул вверх, вновь опустился, скосил прожекторную мачту. Секунду она еще стояла, затем с грохотом повалилась на крышу ангара.

– Ложись! – крикнула Ио.

Обе упали на бетон, с ужасом глядя на лазер. Луч поворачивался вместе с роботом, оставляя на постройках космопорта полосу огня. Скорпион прихрамывал, поэтому огненная линия то опускалась на поле, разрисовывая покрытие оплавленным следом, то уходила в небо. В отдалении взорвался резервуар с каким-то газом.

– Кошмар, – простонала Франческа, – сейчас он нас прикончит!

– Голову пригни! Чего ты ее выставляешь?!

– Чтобы лучше видеть.

– Нашла время…

– Ой, смотри!

Франческа успела заметить фиолетовую молнию, сверкнувшую со стороны вокзала. Раздался резкий хлопок. Хвост скаута-18 рассыпался, с робота потекли струйки расплавленного металла. Безумная машина опустилась на бетон, ноги ее разъехались, и она замерла окончательно.

– Кто это сделал? – поразилась Ио.

– Макула.

– Вот те раз! Она нас спасла. Зачем?

– Не знаю. Может быть, чтобы съесть. Хватит валяться, бежим!

– Куда?

– Вон к тому «Годдарду».

– Неужели он еще может взлететь?

– Если не сможет – нам конец. Яцек явно не успевает.

– Что ж, попробуем ухватиться за эту соломинку.

* * *

Стартовый стол находился в нескольких сотнях шагов. Они пробежали это расстояние на едином дыхании, взлетели по решетчатым ступеням, и тут силы иссякли. Обхватив посадочную опору, задыхаясь, обе смотрели в сторону астровокзала, от которого ползла макула. До нее оставалось не более полукилометра, но ни Франческа, ни Ио не были в состоянии что-либо предпринять.

– Играет… как кошка… с мышатами, – пробормотала Франческа. – У-у, ненавижу!

– Плюну в рожу, – решила Ио. – Или что там у нее.

– Лучше ищи чеку.

– Какую чеку?

– Аварийного открытия люка. Должна быть с твоей стороны.

– А… сейчас.

Пошатываясь, Ио обеими руками ощупала опору.

– Есть! – радостно крикнула она.

Разматываясь, сверху свалился узкая лестница из гибких канатиков.

– Работает, древняя механика…

– А вот не сцапает нас макула! – крикнула Франческа. – Фигушки!

Подпрыгнув, она ухватилась за перекладины и с неожиданной энергией принялась карабкаться вверх, к черневшему проему люка.

– Заканчивай размышления! – крикнула она оттуда.

– У тебя открылось второе дых-дыхание?

Франческа расхохоталась.

– А будет забавно, если мы натянем нос этой кляксе! А мы натянем, вот увидишь. Когда-то у меня была тройка по вождению «Годдардов», но я все помню. Особенно сексуальные вкусы инструктора.

– Это… обнадеживает.

Перебирая вялыми конечностями, Ио поднялась в шлюзовую камеру и нажала кнопку закрытия люка. Когда она добралась в рулевую рубку, Франческа уже одну за другой нажимала кнопки пульта и что-то даже напевала.

– Считай, что ноги мы унесли, подружка! И все, что выше.

Ио не разделяла ее внезапного оптимизма. Она была уверена, что макула имела возможность их догнать, и не одну, но почему-то не догоняла. Время, когда такие вещи можно было списывать на случайность, давно миновало. Тут крылся расчет.

Франческа увлеченно продолжала колдовать над пультом, по которому пробегали огоньки готовности.

– Прелесть, прелесть, – бормотала она. – Горючего мало, но нам хватит. Не в соседнюю же галактику лететь! Так, софус доверия не вызывает. Ничего, обойдемся. После шнелльбота – это велосипед!

Вспыхнули экраны кругового обзора. Макула находилась в трехстах метрах от стартовой позиции.

– Почему она так медлит? – не могла понять Ио.

– Не знаю. Какая разница? Пристегнись, сейчас взлетим.

В этот момент между ними и макулой взметнулись султаны разрывов – подоспевший Барановский открыл заградительный огонь из пушек. Но скорость «Гепарда» была слишком большой, и он промчался дальше.

– Франни, я поняла, – сказала Ио.

– Что?

– Мы с тобой – приманка.

– Приманка? О чем ты? Внимание, запускаю двигатели. Пристегнись же, наконец!

– Сейчас.

Ио подключилась к бортовым системам связи.

– Алло, Яцек! Ты меня слышишь?

Сквозь помехи прорвался голос Барановского.

– Слышу, слышу, Иочка. Сейчас развернусь, и мы вас прикроем.

– Ни в коем случае! Немедленно уходи к Орешцу!

– Не понял. Повтори, я не понял.

– Сейчас же уходи к базе «Орешец»!

Связь прервалась, все потонуло в треске и вое. «Годдард» гудел, трясся, стонал. Из-под него повалил дым, вырвались языки пламени. Прошло не меньше трех секунд, прежде чем ракета оторвалась от стола и лениво начала набирать высоту.

– Уф! – обрадовалась Франческа. – Кажется, мы не взорвались.

– Мы-то – да…

– Ты о чем? Мы спаслись, Иочка!

– М-да? Взгляни на правый экран.

Франческа оторвалась от своих приборов.

Они уже успели набрать некоторую высоту, откуда просматривалось поле космодрома. Метрах в восьмистах от них протянулся дымный след шнелльбота. А под ним, вытянутые в нитку, прямо из покрытия вспухали растущие черные шары. Макулы, видимо, находились на разных стадиях развития, поэтому отличались величиной и подвижностью. Самым пугающим было то, что ближайшие отрывались от поверхности. Они всплывали, словно пузыри в аквариуме, одна за другой.

Макулы умели летать, вот что было самым пугающим.

Дневник командира звездолета

30 сентября. Это – последняя запись. Дневник и всю информацию, которую удалось добыть, помещаем в спасательную капсулу, которую отправим за пределы системы Эпсилона. Радиомаяк позволит найти ее тем, кто придет после нас, им не придется начинать все с нуля.

Только что исчезли с экрановшнелльбот Барановского и планетолет «Годдард», в котором пытались спастись Ио с Франческой. Нависла угроза над базой «Орешец». Посылать туда Бертрана бесполезно. У нас остается последнее средство: вступить в схватку самим «Вихрем». Разумеется, никакой уверенности в победе нет, но мы проведем этот завершающий эксперимент, чем бы он ни завершился. Поэтому должны поделиться не только фактами, но и своими предположениями.

Так уж сложилось исторически, что разум мы привыкли отождествлять с жизнью. События на Кампанелле заставляют взглянуть на проблему под иным углом. Все началось с предположения Рональда о том, что мы имеемдело с некоей автоматической системой. Действительно, изучение макул не привело к выявлению свойств, присущих биологическим объектам. Но при всей мимолетности наблюдений явственны как способность макул к целенаправленной деятельности, так и способность приспосабливаться к меняющимся условиям в ходе выполнения задачи – несомненные признаки разума. Если это автоматическая система, остается поражаться заложенным в нее возможностям. Реджинальд, склонный к аналогиям из мира искусства, вспомнил о мертвой, но функционирующей голове, образе, придуманном одним старорусским поэтом. Что-то в этом есть. Прощайте!

Командор САЯН

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ЛАЙНЕР ГАМАМЕЛИС – ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ»

Приступил к жесткому торможению. Прибудучерез три геомесяца. Десантные группысформированы.

КАРАДЖИЧ

10. Трансцендентный канал

Настало время, когда в прежде густо населенной базе «Орешец» остались только двое ветеранов из прежней Рональдовой команды. Словно почуяв, что при дальнейшем промедлении можно остаться без добычи, появились макулы.

Первая из них материализовалась в тот момент, когда Игнац принимал дежурство у Хосе, минут через пять после отлета шнелльбота Барановского. Макулаткнулась в силовое поле и остановилась, явно озадаченная.

– Что, силенок не хватает? – сочувственно спросил Игнац.

Но тут приползла вторая, потом еще одна. Вместе они так ткнулись, что от вибрации купола вокруг базы загудел воздух.

– Это уже не шутки, – нахмурился Хосе. – Вызываю Мбойе.

– Вижу, – откликнулся Александер. – Потерпите немного, высылаю Бертрана.

– Барановский ближе.

– Яцек пока занят. За Ио с Франческой гонится еще одна макула.

– Вторая?

– Да. Первая отрезала их от флигеров. А вторая…

– Что – вторая?

– Вторая умеет летать.

Игнац и Хосе переглянулись. Хосе пробарабанил пальцами по окну. Сквозь него было видно, что на границе энергетического барьера разрастается чернота.

– Такого еще не бывало.

– Поэтому быть не может?

– Не утверждаю.

Макулы продолжали демонстрировать сообразительность и упрямство. Они уплощались, растягиваясь вдоль всего энергетического барьера, пытались через него перелететь. Часть подлезала снизу, отчего «пол» силового поля деформировался и приподнимался.

– Удивительно, – сказал Хосе, – неужели поле представляет для них серьезное препятствие?

– Не вижу другого объяснения.

– А я вижу, – сказал Игнац. – Что, если они притворяются?

– Зачем?

– Боюсь, что скоро узнаем.

Хосе нажал кнопку вызова. Вместо Мбойе откликнулась Маша.

– Не пора ли нам покинуть базу? – спросил Хосе. – У нас есть спасательная ракета.

Маша отрицательно качнула головой.

– Ио и Франческа успели взлететь на одном из уцелевших «Годдардов». Сейчас они имеют скорость шесть и четыре десятых километра в секунду, но макулы не отстают. Это значит, что на ракете вы не убежите, а защита базы пока эффективна.

– Что же делать?

– Ждать.

– Бертрана?

– Нет. При том количестве макул, что вас окружает, возможностей дестроера не хватит. Ждите нас всех.

– Не понял.

– Мы только что сбросили аннигиляционное топливо внешней подвески, – спокойно пояснила Маша. – «Вихрь» снижается.

– Вы войдете в атмосферу?!

– Только в верхние слои. Будем цеплять вас энергетическим ковшом.

– Маша, отмените маневр! – вдруг вмешался Игнац. – Похоже, именно этого макулы и добиваются! Используется принцип наживки. И самая крупная рыба – это «Вихрь»!

Маша еще раз качнула головой.

– Выбора нет. Мы не можем вас бросить. Кроме того, рано или поздно, но решительная схватка неизбежна. А пока… Соберите половинки базы воедино. Это позволит уменьшить поверхность защитного поля и плотность увеличится.

– Понял, – сказал Хосе. – Выполняю.

Обе полусферы базы пришли в движение. Обратившись срезанными поверхностями друг к другу, они слились в единый шар. База перекатилась так, что помещения обитаемого модуля заняли вертикальное положение. Все четыре гантелеобразных концентратора поля подтянулись к его бокам. Поле сгустилось до максимума, что вызвало некоторое замешательство среди макул.

– Может, и пронесет, – неуверенно сказал Игнац.

Хосе с сомнением пожал плечами. Из грунта выпячивались все новые макулы.

– Растут. Прямо как грибы после дождя.

– Чуточку быстрее, – усмехнулся Игнац.

* * *

Черная пелена над «Орешцем» сомкнулась. Но мощь всех реакторов крейсера уже потекла в щупальца силовых полей. Гильгамеш вылепил из них полую трубу, которой упорно продавливал слой макул.

Через несколько секунд звенящей тишины, царящей на борту, спасительная рука крейсера соприкоснулась с энергетическим куполом станции. Внизу сверкнули молнии.

– Есть контакт! Единое поле сформировано.

– Приступить к подъему!

– Есть приступить к подъему.

Тело крейсера ощутимо дрогнуло. Изрыгая струи раскаленной плазмы, «Вихрь» медленно пошел вверх, подтягивая за собой силовой канал. Там, где он соединялся с полем базы, разлетались клочья тьмы. Далеко внизу в просвете трубы обозначился черный шарик.

– Перегрузки нормальные, – донесся голос Игнаца. – Но кругом творится что-то несуразное. Видите?

– Видим.

Несуразное заключалось в том, что макулы сдаваться не собирались. Напротив, они плотно облепили контур энергетической капсулы «Орешца», повиснув на ней невесть откуда взявшейся тяжестью.

База от этого поднималась трудно, дергаясь и раскачиваясь. Вскоре обозначилось ее отставание.

– Плотность полей падает, – доложил Гильгамеш. – Канал растягивается! Какие будут указания?

– Можно переложить часть нагрузки на дюзы? – быстро спросил Мбойе. – Если мы снизимся, канал сократится, а плотность стенок возрастет.

– Резервы есть. Но риск кораблю возрастет, – ответил софус.

– Снижайся, – приказала Маша.

– Насколько?

– Настолько, насколько позволяет запас мощности. Ну… и резерв на всякий случай оставь.

– Сколько?

– Десять процентов.

– Принято к исполнению.

Рев дюз приглох. Перегрузки на миг сменились невесомостью, и тела людей всплыли, но тут же были схвачены ремнями безопасности.

– Плотность полей восстановлена. Мы потеряли четверть километра высоты. Подъем возобновляю.

* * *

Двигатели вновь взревели на полной тяге. Секунду «Вихрь» завис в неустойчивом равновесии, затем тяжело выкарабкался из мертвой точки. И пошел, пошел, родимый, набирая ход. Несмотря на перегрузки, в зале послышались торжествующие крики.

Увы, радость оказалось явно преждевременной.

На площади вокруг «Орешца», одолевшего только первые сотни метров подъема, вспухли многочисленные черные бугры. Сливаясь, макулы устремились к месту схватки. Через считанные секунды плотность в канале упала сразу на порядок. Маша почувствовала немой вопрос экипажа. Было совершенно ясно, что эту нагрузку «Вихрь», имеющий огромную собственную массу, уже не потянет. Пришло время кардинального решения, и малейшее промедление могло дорого стоить.

Решение же могло быть только одним. И Маша его приняла.

– Внимание! Старший офицер, разрешаю применить ударное оружие. Стрелять ювелирно. Помните, кто находится внизу.

В последнем предупреждении надобность отсутствовала, поскольку прицелы контролировал софус.

– Залп! – немедленно отозвался Гильгамеш.

Полыхнули могучие боевые лазеры «Вихря».

Кольцо ослепительного пламени сорвалось с его кормы и ушло вниз, вдоль силового канала. Там, на поверхности Терраниса, должен был плавиться, кипеть и гореть даже песок. Но вся сила удара в него и ушла: разорванная на миг пелена макул восстановилась через считанные секунды. А чтобы вновь зарядить энергонакопители, требовалось куда большее время…

– Здорово бабахнули, – сообщил Игнац. – Голова гудит.

– Как вы там?

– Экскурсия по преисподней.

– Нагрузка на канал уменьшилась в три раза, – вдруг доложил Гильгамеш. – В четыре. В семь раз. Но вокруг творится что-то странное.

– Покажи.

– Включаю четвертый вспомогательный. Комбинированная радарно-инфракрасная панорама. Цвета приближены к естественным.

На экране вокруг зоны поражения растекалась черная пленка макул. Они отступили от «Орешца» и покрыли сплошным слоем область примерно в тридцать квадратных километров. По поверхности этого слоя закручивались вихреобразные волны.

Добегая до периметра огромного пятна, они тормозились, застывали, потом начинали громоздиться друг на друга. При этом края черного озера быстро поднимались. За его пределами из грунта прорезались все новые и новые черные точки.

– Подкрепления прибывают, – проворчал Мбойе. – Что делать?

– База поднимается?

– Да. Но… медленнее, чем края пятна. Они растут со скоростью восемьсот… нет, уже девятьсот метров в секунду. Такое впечатление, что макулы на время оставили «Орешец», чтобы…

– Чтобы заняться нами?

– Вот именно.

– Что ж, этого следовало ожидать.

Очертания пятна быстро менялись. Кромка черного поля становилась все более размытой. В трех местах из нее росли суживающиеся лепестки тьмы, вершины которых стремительно летели вверх.

– Похоже, что только сейчас началась настоящая охота, – сказал Мбойе.

– Бросайте базу! – крикнул Кнорр. – Мы не в состоянии их спасти!

Маша упрямо качнула головой.

– Прошу соблюдать тишину.

С полным напряжением сил крейсер уползал от Кампанеллы, медленно подтягивая к себе шарик «Орешца». Но даже на глаз, без всякой измерительной техники, было видно, что черные смерчи набирают высоту быстрее.

– Гильгамеш, попробуй их сбить.

Еще раз полыхнули боевые лазеры «Вихря», теперь уже горизонтально, веером разбрасывая лучи.

– Эффекта нет, – доложил софус. – Сильное рассеивание.

Действительно, стремительный рост языков тьмы ничуть не затормозился. Более того, их вершины продолжали набирать ускорение.

– Послушайте, – сказал Генрих. – Не может ли быть так, что макулы поедают энергию, которой мы стремимся уничтожить эту черноту? После каждого удара их становится все больше.

– Да кто же знает, – ответила Маша.

– Стоит ли тогда стрелять?

– А что делать?

– Не знаю.

– Понятно. Гильгамеш, используй весь арсенал.

– Выполняю. Ракеты вышли из хранилищ. Дейтериевые боеголовки активированы.

– Залп!

– Есть залп.

На экранах радиолокаторов слежения шесть блестящих точек веерообразно рассыпались в стороны. Гильгамеш не поскупился, отправив по парезарядов на каждую цель.

Мбойе срочно связался с «Орешцем»:

– Братцы, мы дали залп.

– Это очень утешает.

– Держитесь зубами за воздух!

Прошли томительные секунды. Если бы ракеты не сработали, наверное, никто бы особо не удивился. Но они сработали. Ослепительный свет опоясал горизонт.

– Одна, две, три, четыре, пять… – считал Мбойе. – Есть детонация пяти боеголовок!

Сияние становилось невыносимым. Гильгамеш затемнил экраны, но адский пламень пробивался даже через двойные звездные фильтры. Взрывы всколыхнули огромные воздушные массы. Вскоре ударные волны наткнулись на силовое поле корабля, заставив его упруго вогнуться, а затем распрямиться. Страшный грохот потряс крейсер. Его швырнуло в сторону и вверх.

Некоторое время никто ничего не видел и не слышал. Затем на экранах появились первые смутные пятна. Еще через минуту контуры сделались узнаваемыми.

Термоядерный удар произвел эффект, но эффект своеобразный. Макулы не исчезли, но размазались тонкой пленкой, покрывшей огромную площадь. Все три тянувшихся вверх черных языка оказались срезанными под корень, на их месте росли и ширились чудовищные грибы дыма, пепла, пыли.

– …надцать тысяч рентген. Проникшая доза – шестьдесят. Неполадкив сетях устраняются. Конфигурация полей восстановлена. Прогиб демпферов…

– «Орешец», «Орешец», как он, не потерян?

– Кратковременный разрыв канала ликвидирован. База начала было падать, но ее удалось подхватить. Наверстываем высоту.

– Экипаж?

– Контужены. Начинают приходить в себя, – сообщил софус.

И с электронным спокойствием присовокупил:

– Мелочи.

– Не стоит давать оценки тому, что сам не ощущаешь, – проворчал Кнорр.

– Замечание принято.

«Вихрь» поднялся в стратосферу. Оставалось совсем немного времени до выхода на низкую орбиту.

– Экстренное сообщение! Шестая ракета возвращается.

– Не понял, – сказал Мбойе. – Какая еще ракета?

– Та, что не взорвалась. На ней сработали программы отмены удара и отзыва на борт. Причина непонятна. Какие будут распоряжения?

– Расстояние?

– Девяносто восемь километров.

– Только не вздумайте ее принимать! – завопил Кнорр.

– Не вздумаем. Гильгамеш, расстрелять лазерами.

– Первое разумное решение за весь полет! Поздравляю.

– Можно мне? – подала голос Луиза.

Мбойе мотнул головой:

– Некогда. Гильгамеш, залп!

* * *

Мятежная ракета взорвалась. Еще один термоядерный гриб украсил многострадальную Кампанеллу.

– Да с кем же мы сражаемся, черт возьми?! – воскликнул старший офицер.

– Очень может быть, что со своим страхом, – сказала Маша.

Мбойе попытался осмыслить ее реплику, но обстоятельства не позволили. Внизу происходили новые изменения. Черная пелена растеклась в пятно радиусом уже в добрые триста километров. Края его упрямо выгибались вверх, быстро образуя нечто вроде огромной чаши.

И тут наступила кульминация. Внезапно время как бы остановилось, а когда его течение было возобновлено, оказалось, что края чаши достигли орбитальной высоты и уже нависали над «Вихрем». Круг свободного пространства вверху быстро сокращался.

Не дожидаясь команды, софус включил полную тягу. Страшные перегрузки припечатали экипаж к креслам. Многие, в том числе и Маша, потеряли сознание. В этой обстановке мало кто успел заметить, что энергетический трос оборвался.

«Орешец» падал. Способа спасти его уже не было, поскольку все ресурсы корабля поглощала борьба за собственное выживание. Только непосредственная угроза давала Гильгамешу право принимать решения без одобрения людей, особенно решения драматические. И только при отсутствии времени на консультации. По-видимому, оба условия совпали, иначе софус не смог бы сделать то, что сделал.

Мбойе попытался сжать кулаки, но не смог. Серая пелена застилала глаза, свинцовая тяжесть заполнила тело. Он понимал, что «Орешец» не разобьется. В нужный момент сработают посадочные патроны. Но после этого Игнац и Хосе окажутся в полной власти макул. Старший офицер никак не мог примириться с бессилием вверенного ему крейсера. И никак не мог поверить в то, что все они потерпели поражение.

Те, кто создавал и программировал макулы, были уверены, что прилетевшие на помощь Кампанелле люди рано или поздно на планету высадятся, а оставшиеся на корабле ни за что не захотят бросить тех, кто высадился. Те, кто управлял макулами, не ошиблись. Они хорошо поняли объект охоты. Ловушка на гуманизм сработала.

* * *

«Вихрь» продолжал борьбу. Но силы его иссякали. Остатки энергии теперь затрачивались только на питание кокона силовых полей. Находившийся в пункте технического управления кораблем инженер Мерконци контролировал этот последний рубеж обороны. Для верности он подключился к сенсорным датчикам.

После провала в зев макулы ощущения появились необычайные. Сначала как будто все тело покрылось то ли древними медицинскими банками, то ли пиявками. Это означало отток давления вокруг полей, окутавших корабль. Но каков отток! Нормальный забортный вакуум Джанкарло не ощущал, так уж была настроена аппаратура. Нулевая точка. Между тем кожу словно растаскивало по сторонам. Что это могло значить? Техника подвела? Либо там, в том, что окружало «Вихрь», вакуум стал вакуумнее вакуума? Если это так, то куда утекло пространство? И ведь можно было предполагать, что они находились внутри немалой планеты!

Джанкарло на миг увидел безумные глаза помощника, усмехнулся, пожал плечами.

– Бред, бред, бред… – бормотал помощник.

– А ты ожидал увидеть земляничную поляну, Сах?

– Может быть, тебе лучше отключиться? – опасливо спросил Сахнун. – Мало ли что! Будем следить по приборам.

– Вот и следи.

– А ты?

Джанкарло нетерпеливо отмахнулся. «Растаскивание» усилилось до уровня боли. Бдительный и вездесущий Гильгамеш умерил силу связи нервов человека с датчиками полей. Полегчало.

– Техника вроде работает, – неуверенно сказал Сахнун. – У тебя физиономия красная.

Джанкарло кивнул.

– А у тебя – баклажановая.

– Связаться с центром?

– Ну свяжись.

– Хелло, центральный пост!

– Да? – отозвался Мбойе.

– Что у вас на экранах?

– Не знаю. Чернота исчезла. Молоко какое-то. А у вас?

– То же самое. Ты знаешь, за пределами полей давление отрицательное. Спроси Угрюмова, это возможно?

– Он головой трясет. Невозможно. Впрочем, существование канала, в который мы провалились, тоже невозможно.

Внезапно экраны заработали. По крайней мере, что-то на них проявилось. Что-то вроде багрового пищевода, между стенок которого перемещался «Вихрь».

– Семьсот метров в секунду, – определил Гильгамеш.

Свечение стенок усиливалось.

– Мы приближаемся к центру планеты?

– Точно ответить в столь необычных условиях сложно. Но больше вроде некуда.

Клубок ярких молний оплел корабль, и экраны вновь ослепли. Сколько это продолжалось, определить не удалось, приборы показывали сущую нелепицу. На миг, на час, а может быть, и на год возникли перегрузки. Они не исчезли и потом, когда пространство распахнулось, словно со всех сторон отдернули сверкающие шторы.

Кампанелла исчезла. Вокруг, на фоне черного бархата, остро и болезненно светило звездное море. Разговаривать было невозможно, хотя сознания тогда никто не терял. Бессильным что-либо предпринять людям осталась лишь роль наблюдателей. Гораздо более крепко скроенный и сшитый Гильгамеш пробовал как-то повлиять на движение корабля маневровыми дюзами, но либо вскоре, либо через бесконечно долгое время он оставил эти попытки за их полной неэффективностью.

Ко всему прочему, команды на включение и выключение зажигания проходили не каждый раз, с большими задержками и не одновременно. Часть проприоцепторов – стражей состояния корабля – указывала на наличие скручивающих деформаций корпуса. Другая часть свидетельствовала о том же самом, но с противоположным знаком. В видимом спектре за бортами ничего особого не происходило, а радары показывали, что вдоль оси полета периодически то возникали, то исчезали очертания загадочного канала, причем частота пульсаций возрастала, если было можно доверять атомным часам.

Для инициативного и физически очень сильного Мбойе вынужденная пассивность означала настоящее страдание. Однако все, что ему удавалось, так это слабо шевелиться и малоразборчиво бормотать нечто вроде «во влипли». Впрочем, создавшееся положение принесло не только отрицательные эмоции.

– Проходим систему Сириуса, – вдруг объявил Гильгамеш.

В его обычно суховатом голосе сквозило изумление, и было отчего. «Вихрь» скакнул на десятки световых лет! Возникли естественные сомнения, но они сразу рассеялись, поскольку в нескольких астрономических единицах от линии курса плавала маленькая белая звезда. Даже беглого взгляда на ее характеристики хватало, чтобы ее узнать. Это был Сириус Б, или Щенок. Из-за него выглядывал более объемный, но менее плотный Сириус А. Обе звезды смещались по экранам левого борта в сторону кормы.

– Сто тринадцать тысяч километров в секунду, – определил Гильгамеш. – И когда только успели набрать скорость?

Довольно близко мелькнуло расплывшееся облако газа с вкраплениями металлических обломков. Обонятельные сенсоры внешней среды даже успели уловить запах, – запах подгоревшего бекона.

– Останки яхты «Абракадабра», – флегматично сообщил софус.

СэмюелПип прохрипел что-то неразборчивое.

– Скорость – сто тридцать тысяч километров в секунду, – продолжал изумляться Гильгамеш.

Самостоятельно такой скорости «Вихрь» мог достигнуть только за немалое время. Сквозь свист и хрипы в динамики внешней связи прорвался недоумевающий женский голос:

– Сириус-диспетчер Повилайтене – неизвестному судну в секторе SBZ – 113. Откуда вы взялись? Назовитесь!

Гильгамеш отправил позывные встречи, но ответа диспетчера Повилайтене дождаться было не суждено: минуту шел радиосигнал, несколько секунд Сириус-диспетчер озадаченно молчала, а потом экраны вновь заполнило молоко.

А когда оно рассеялось, Гильгамеш определился уже около совсем другой звезды, вращавшейся вокруг «черной дыры».

– Поздравления экипажу. Система Геминга! Собственная скорость – сто семьдесят семь тысяч километров в секунду.

* * *

Придавленный перегрузками экипаж воспринял это сообщение хладнокровно. Геминга так Геминга. Если был Сириус, отчего не быть Гемингу?

Гильгамеш включил тормозные двигатели, но крейсер, как ни в чем не бывало, продолжал наращивать скорость.

– Не трать горючее, – приказал Мбойе. – Даже скорости света совершенно недостаточно, чтобы в мгновение ока поменять систему Сириуса на систему Геминга.

Маша поняла, что он хотел сказать. «Вихрь» на какое-то время уже развивал немыслимую скорость, явно перешагнув роковой порог. Сначала – в одну сторону, затем – в противоположную, вынырнув у коллапсара. И все живы. Даже вроде бы здоровы.

После следующего прыжка «Вихрь» миновал систему еще одного коллапсара, на этот раз – Кроноса. На некотором расстоянии от «черной дыры» располагалась небольшая звезда с единственной планетой. Тем самым Феликситуром, где нашли странную серную жизнь и где впервые наблюдали макулу. Над планетой висела покинутая орбитальная станция «Гравитон-4».

Но и у Кроноса «Вихрь» задерживаться не стал. Он разогнался до двухсот пятидесяти пяти тысяч. Так быстро не летал еще ни один пилотируемый корабль Земли. А для неведомой силы, упорно толкавшей звездолет к неведомой цели, это оказалось не пределом. Цифры лага продолжали мелькать. Был побит рекорд скорости автоматических экспериментальных зондов. Давно уже должна была сказаться предсказываемая теорией относительности и многократно подтвержденная опытами девиация массы тел, приближающихся к абсолютной единице, то есть к скорости света. Но этого не происходило. Более того, перегрузки начали спадать.

– Генрих, что происходит? – спросила Маша.

Угрюмов страдальчески морщился. С усилием оторвав голову от мягкого ложа, он поочередно рассматривал свои руки, удивляясь тому, что они все такие же, как и прежде, и их не больше двух.

– Одно могу сказать, капитан. Мы вроде живы. Гильгамеш, взвешивание производится пружинными датчиками?

– Пьезоэлементами. Такими же, как и на исследовательских зондах. Кроме того, учитывается весь объем упругих деформаций кресла под тяжестью тела.

– Тогда мне нечего возразить. Если приборы и врут, то делают это на редкость дружно. А на редкость дружно они могут врать только тогда, когда не врут вовсе.

Вскоре «Вихрь» плавно миновал отметку в двести девяносто восемь тысяч километров за секунду, потом – в двести девяносто девять, после чего лаг отказал, поскольку никому в голову не приходило откалибровать его на значения, превышающие скорость света в вакууме.

Но по видимому уменьшению оптической величины звезды Виктим, входящей в систему Кроноса, можно было без труда догадаться, что скорость по-прежнему растет.

– Вот мы и на том свете, – сказал Реджинальд. – Со всеми своими грехами и пороками.

Вопреки обыкновению, голос его прозвучал едва ли не печально. Спохватившись, острослов добавил:

– Одно радует. Луизке тоже досталось.

Но никто не смеялся. Настал момент, когда движение окрестных звезд уже различалось невооруженным глазом. Тригонометрические вычисления давали результат, выражающийся в миллионах километров за секунду, – скорость света была превышена в десятки раз. Мало того, «Вихрь» совершил еще один прыжок, и когда вынырнул, звезды посыпались как снежинки, налетая спереди и исчезая позади, одновременно описывая медленные круги по отношению к оси полета.

Это было совершенно не похоже на картину звездного неба при релятивистских скоростях, хорошо известную любому образованному человеку. Это было похоже на кадры безграмотного фантастического фильма. При реальном околосветовом полете такое не наблюдается. В реальности все звезды окружающего мира собираются в слабое светящееся пятнышко прямо по курсу. А за кормой, после зоны густогофиолета, скапливается непроглядная тьма. Таковы уж законы досветового мира. Законы, которые «Вихрь» явно нарушил, обогнал и все продолжал ускоряться.

Казалось, еще чуть-чуть, и раскаленные частицы космического снега не успеют уступить дорогу. Один раз огромное, косматое от протуберанцев светило, пылающее доброй сотней Солнц, пронеслось так близко, что заставило замереть и без того тяжело бьющиеся сердца. Удивительно, но его успели рассмотреть. Потом выяснилось, что относительно нормальной оставалась только кардиограмма Угрюмова.

* * *

Астрофизик успел уверовать в надежность эксперимента, проделываемого над кораблем и экипажем. Перестав волноваться за собственную судьбу, он упивался уникальностью происходящего, с увлечением следил за развитием событий. Происходил самый очевидный прорыв к столь отдаленным горизонтам, которые из земных лабораторий попросту не различались. Прорыв к настоящей свободе перемещений. Все то, что человечеству удалось достигнуть до этого момента, воспринималось как детское, смешное топтание перед световым барьером. Так, и только так разум достоин скользить во Вселенной – со скоростью своей собственной мысли, не обременяясь заботами о способах достижения какого угодно места. Участие в событии подобного размаха, что и говорить, захватывало. Новизна ощущений потрясала. Генрих чувствовал себя острием раскаленной иглы, легко пронзающей податливую мглу. Ничто не могло встать на его пути. Он потерял представление о бренном теле. Осталось одно сознание, замершее в немом восторге перед мощью пробудившихся сил. Ничего подобного ни ему, ни любому другому члену команды переживать не приходилось. Да и никому из землян вообще.

Обостренное восприятие мгновенно схватывало особенности проносившихся систем: светимость, спектр, плотность, массу центральной звезды, наличие планет, вектор собственного движения по отношению к галактической плоскости. И прочее, прочее, прочее. Сущность легко и непринужденно укладывалась в память. Укладывалась прямиком, непосредственно, минуя долгий мост вербальных знаков. Вопреки всему сумасшествию происходящего, сохранялось представление о времени. Во всяком случае, впечатления накапливались последовательно, чередуясь слой за слоем, как пронумерованные страницы старых книг. И была незыблемая уверенность в том, что все это не забудется.

Но все это оказалось лишь увертюрой. Прошло сколько-то времени, и звездный остров, именуемый Галактикой, целиком остался позади. «Вихрь» вырвался в темную щель пустого пространства протяженностью в сотни тысяч парсек. Невероятно, но его скорость продолжала расти. На обочине пути оставались уже не звезды, а их сгустки. Странно покачиваясь, проплыло Большое Магелланово облако, в котором вспыхнула и воссияла Сверхновая. Затем посторонилась более спокойная галактика М-какая-то, древнее шарообразное скопление в созвездии Печи. Потом – еще, еще, еще, все быстрее.

Спиралеобразные, неправильные, Сейфертовские, видимые с ребра и распластанные перпендикулярно лучу зрения, они начали сливаться в полосы, делавшиеся все шире. Ленты света закручивались.

И вот границы полос перестали различаться, они обратились в мерцающий фон с отдельными уплотнениями яркости. Было похоже, что «Вихрь» врезался в массу плотного, вязкого и упругого тумана. Тут на помощь зрению пришел слух либо нечто похожее. Как-то в обход ушей в голову проникли вибрирующий гул, треск чего-то раздираемого, а также звуки, возникающие при поглаживании мокрого воздушного шарика.

* * *

На мгновение все стихло, затем раздался жуткий рев, вопль раненого чудища. В нем сквозила тоска такой бездонности, что кожа покрывалась пупырышками. Но именно этот вопль удержал Машу, находившуюся в полуобморочном состоянии, от потери сознания. Придя в себя, она со страхом взглянула на ряды шкал, светящихся на экране командирского пульта, ничего в них не поняла и посмотрела вниз.

Весь амфитеатр зала погрузился в сумрак, плафоны едва мерцали. Со стенных экранов лился неровный серый свет. Там, за бортами, что-то клубилось и шевелилось. В такт этим движениям пол под ногами то проваливался, то приподнимался. Еще «Вихрь» раскачивался в стороны, словом, вел себя как древний атмосферный самолет, угодивший в болтанку.

Борясь с накатывающейся дурнотой, Маша поклялась, что если уцелеет, то никогда в жизни ни в какой космос больше – ни ногой, ни помыслом. Хватит, навоевалась! Не женское это дело.

– Средний уровень глюкозы в крови членов экипажа – меньше трех миллимолей на литр, – доложил Гильгамеш. – Гипогликемия, – добавил он с непонятным удовлетворением. – Прошу разрешения ввести питательные растворы. Если в течение пяти секунд бортового времени ответа не последует, введу без разрешения.

Внизу, в амфитеатре, Мбойе вяло махнул рукой. «Вот кому бы командовать», – еще более вяло подумала Маша.

Из подлокотника выбралась прохладная змейка. Ткнувшись в локтевой сгиб, она прокусила кожу и припала к вене.

Кольнуло. По руке поднялось приятное тепло и растеклось в теле. Голова прояснилась, тошнота отступила.

– Уровень глюкозы нормализован, – доложил софус. – Проведено исследование физического состояния всех членов экипажа. Грубых нарушений не отмечено. Подробности – на индивидуальных пультах.

На индивидуальном пульте Маши пульсировала трафаретка. Розовый цвет означал пограничное состояние между нормой и патологией. Маша трижды перечла сообщение, прежде чем до нее дошел смысл.

– Гильгамеш, ты уверен? – прошептала она в плечевой микрофон.

На экране вспыхнуло категорическое «Да».

– Никому не сообщать, – быстро сказала Маша.

Экран ответил, что и не собирался. В это время из недр корабля донесся взволнованный голос Джанкарло:

– Братцы, переключайтесь на радарный обзор!

– Переключить? – спросил Гильгамеш.

– И побыстрее, – нетерпеливо сказал Мерконци.

Мбойе вопросительно обернулся Маше. С его стороны это было первое проявление слабости за весь рейс.

– Ну конечно, – удивленно сказала она. – Ты вообще… распоряжайся. Я плохо переношу неожиданные приключения.

* * *

C помощью радаров выяснилось, что неуправляемый крейсер летит в достаточно материальном окружении. Перед ним открылся черный канал с туманными, размытыми очертаниями стенок. В канале определялась менее чем пустота, но вот стенки-то вроде были, а если так, то должны были из чего-то состоять.

Диаметр этого сверхпространственного хода казался большим, в некоторых местах достигая миллионов километров, если верить показаниям лазерных дальномеров. Был он изумительно пуст – ни пылинки, ни атома, ни иона. Изгибы стен имели не слишком большие углы, но время от времени летящий с неопределяемой скоростью «Вихрь» обо что-то цеплялся, чиркал защитными полями, как спортивные сани, несущиеся в желобе бобслея.

Возникающие колебания вынуждали генераторы полей работать в переменном, «рваном» режиме. При этом помещения корабля наполнялись громоподобной какофонией, а расход энергии скачкообразно увеличивался.

Генрих Угрюмов только прикрывал глаза, в которых застыло болезненное выражение. Все происходящее настолько выходило за рамки самых смелых гипотез земной физики, что он чувствовал себя беспомощным младенцем, самым бесполезным из всех членов экипажа. Плоды многовекового развития точных наук, спрессованные в сухой концентрат формул, для сложившейся ситуации значили не больше, чем каменный скребок эпохи палеолита в технологии производства металлосиликоновых пластмасс.

По всем канонам теории корабль вместе со своим содержимым давным-давно должен был рассыпаться в нечто, значительно более мелкое, чем банальная пыль. Но этого не случилось при переходе квантового барьера, продолжало не случаться в дебрях вывернутого пространства, и скорее всего, не случится и впредь, покуда небывалое путешествие не подойдет к своему логическому завершению. Если оно их все еще ожидало, завершение.

И если хоть какая-то логика все еще была возможна, то она могла привести только к одному выводу: Милдред правильно утверждала, что все они оказались частью эксперимента, в котором летальный исход кому-то не угоден. Звездолет явно оберегали. Кто или что? Как, с помощью каких средств? Больше всего поражало не то, что эти средства позволяли сносно существовать и даже время от времени принимать пищу, а то, что приборы внешнего наблюдения продолжали действовать не только внутри небольшого анклава обычного пространства, прихваченного крейсером с собой, но и за пределами этой зоны. Граница при этом не определялась!

Между тем Генрих был убежден, что полет происходил в среде свойств более противоположных досветовому веществу, чем минус противоположен плюсу, материя – антиматерии.

– Какие энергетические затраты, Ваша Премудрость, – усмехнулся сидевший по соседству Реджинальд. – Ах, ах, ах…

– А во имя чего?

– Во имя того, чтобы мы украсили некую клумбу.

– Клумбу? Причем тут клумба?

– Ну, Рональд упоминал садовника. Который пересаживает цветок разума.

– В таком случае – мы очень дорогие цветы.

Реджинальд гордо надул щеки.

– Так оно и есть.

Генрих с изумлением взглянул на второго пилота «Гепарда».

– Извини.

– За что?

– Кажется, я тебя недооценивал.

Реджинальд кивнул.

– Верно. И очень сильно. Чтобы как следует валять дурака, нужно много иметь в голове, почитай Шекспира. Ладно, прощаю. Ты этого не знал. А вот Луизка… на коленях будет просить – не помилую.

– Перерыв, – вдруг объявила Маша. – Все свободные от вахты могут покинуть рабочие места.

Пошатываясь, она побрела в свою каюту.

* * *

Человек не может бесконечно терпеть общество себе подобных. Психологи издревле относят вынужденное общение к стрессовым факторам. Общение нагружает логический аппарат необходимостью непрерывного анализа, поиска подходящего ответа, разрушения одной концепции, сотворения другой, более соответствующей обстоятельствам.

А обстоятельства в каждом конкретном случае складываются по-новому, весьма прихотливо. И весьма немногие люди способны к быстрой импровизации по ходу дискуссии. Но и для них существует предел выносливости.

Между тем поиск решения – самый тяжелый род деятельности. Рано или поздно возникает потребность в переключении на другой режим активности нейронов. При этом чем больше и дольше мозг выдавал мыслительную продукцию, тем больше он нуждается в потреблении, своего рода заправке как свежей информацией, так и новыми сенсорными ощущениями.

Такая потребность обостряется в обстановке сложной, непривычной, насыщенной тревогами, волнениями, острыми переживаниями. Всего этого экипажу «Вихря» хватило с избытком. Маша видела, что люди держатся из последних сил, и приняла смелое решение, исходя из собственной слабости. Что бы ни происходило за бортом, творившееся никак не зависело от физического состояния команды. Применять стимуляторы было бессмысленно и вредно для здоровья. А мучиться непонятно для чего было еще более бессмысленно.

Сама она чувствовала себя совершенно измотанной. Осталось одно-единственное желание – добраться до постели и рухнуть. Но как только она это сделала, сон куда-то пропал, глаза открывались сами собой.

Сложный рисунок панелей, загадочные тени драпировок, мягкий, приглушенный свет, привычные безделушки на магнитной доске – все то, что раньше так хорошо убаюкивало, теперь не оказывало нужного действия.

Маша выключила ночник, но зеленоватый сумрак сочился из кабинета. Там все еще светился шар забытой Кампанеллы. На миг ей почудились черты Рональда в контурах хребтов Вулканного кольца, и она поняла, как ей не хватает ровного сонного дыхания мужа.

Отбросив воздушное покрывало, она резко села в постели. И от этого страшно закружилась голова, появилась тошнота.

– Гильгамеш, – жалобно позвала она.

– Да?

– Мне плохо.

– Это естественно, – утешил софус. – Нарушение состава солей. Очень характерно.

– Какое лекарство принять?

– Никаких лекарств. Лучше съесть что-нибудь солененькое.

– Имеется?

– Конечно. Сейчас.

Из стенного шкафа с легким жужжанием выкатился столик. Маша взяла с блюда белый лист какого-то растения.

– Что это?

– Пелюска. Так называется капуста, квашенная по старинному белорусскому рецепту.

Маша понюхала. Пахло привлекательно. Она откусила. Челюсти свело от неуемной потребности.

– Еще!

– Нежелательно. Выпейте лучше крюшона. Там успокаивающие травы.

– И я усну?

– Еще как.

– Не больше, чем на четыре часа. Если время все еще идет.

– Как только оно остановится, пробуждаться будет ни к чему.

– Спасибо, развеселил, – уже сонно сказала Маша.

* * *

Вопреки всему, время шло, упрямое. Картина за бортами менялась. Канал, по которому перемещался «Вихрь», перестал быть единственным. В нем появились разветвления, затем – боковые ходы. Постепенно их становилось больше, они переплетались, и эти переплетения были видны сквозь стенки, пропускающие свет, либо что-то его замещающее. Пространство, или, как более точно обозначил Угрюмов, «среда пребывания», все более напоминало внутренность источенного исполинскими червями пня.

Неведомая сила уверенно направляла бег корабля во все новые отверстия, проходы, щели. Начали попадаться большие объемы пустоты, своеобразные пещеры «того света». Из каждой во все стороны разбегалось бессчетное количество каналов.

– Гильгамеш, ты мог бы найти обратную дорогу в этом лабиринте? – спросила Маша.

– Пока – да. Если конфигурация не будет меняться.

– А она будет меняться, – мрачно пообещал Кнорр.

– Поживем – увидим, – заметил софус.

– Оптимист! Чтобы то и другое, да еще сразу.

Очередной ход вывел корабль в воронкообразное расширение, постепенно перешедшее в огромную каверну. Неровные стены, покрытые натеками, нишами, устьями боковых каналов отступили. От этого начало казаться, что скорость полета упала.

«Вихрь» вплыл внеописуемых размеров пузырь пустоты. Окружающее его ничто делалось все объемнее, протяженнее, оттесняя облакообразные массы с каналами на задний план. Вскоре их вполне можно было принять за поверхность планеты с мощной атмосферной оболочкой. Правда, планеты уж очень большой.

Кроме размеров существовало и другое различие. Во многих местах «облака» образовывали конусообразные выпячивания, вершины которых терялись далеко впереди. Казалось, корабль поднимается над горной страной. Появилось ощущение «верха» и «низа».

– Ох! – сказала Шанталь. – А теперь-то куда?!

– Потерпи, – отозвался Генрих. – Рано или поздно, но узнаем.

– Ты начал что-нибудь понимать?

– Боюсь назвать это пониманием.

– А долго терпеть?

– Думаю, не очень.

* * *

Он был прав.

Вершины облачных гор одна за другой оказывались внизу, то есть за кормой. По мере их отдаления все шире распахивалось неведомое. Сходство покидаемой поверхности с обликом некоей сверхпланеты усиливалось тем, что где-то в предельных далях обозначились все более заметные закругления – справа, слева, впереди, позади, – некая аналогия горизонта.

А сверху, то есть прямо по курсу, надвигалось что-то очень похожее на то, что оставалось за кормой: огромный туманный шар с размытыми очертаниями. Края его, постепенно выплывая из дымки, растекались все шире и шире.

– Боюсь назвать это пониманием, – прошептала Шанталь, – но, кажется, я – тоже…

Угрюмов кивнул.

– Пожелаем себе удачной посадки, – сказал Мбойе. – Смотрите, что делается впереди!

Участок надвигающейся поверхности смазался, затуманился, потом начал выпячиваться, вытягиваться, одновременно истончаясь, образуя подобие щупальца.

Где-то у основания оно оторвалось. Грандиозная капля встречного мира пересекла разделительную щель и обрушилась на мир, покидаемый «Вихрем». Вокруг места падения взметнулись волны. Кольцами, как на поверхности обыкновенного пруда, они разбежались в стороны. Были отчетливо видны дрожь и колебания ближних пиков, два или три из них обрушились. А один начал расти, быстро сравниваясь по высоте с кораблем.

– Как жаль, что все это мы никогда не сообщим на Землю, – сказал Генрих.

– Почему так думаешь?

– Пространственное расположение каналов действительно меняется. Мы не сможем найти обратную дорогу.

– Пф! – усмехнулся Кнорр. – О чем речь? Где мы возьмем чудовищную энергию для возвращения?

Все замолчали, поглощенные наблюдениями.

Растущий снизу пик обогнал крейсер. Расстояние до него, по-видимому, было не слишком большим: все экраны правого борта заполнила клубящаяся белая мгла, корабль ощутимо качнуло, сначала в одну сторону, затем в другую. Массы материи, протекая мимо «Вихря», ускорялись, вытягивались в неровную колонну, подпирающую неведомо какое по счету небо.

Колонна была пластичной, она колебалась, пульсировала, ее основание быстро истончалось. Истончение продолжалось до тех пор, пока не обозначилась перетяжка. Углубляясь, она перерезала молочное вещество, лопнула, заставив крейсер еще раз испуганно отшатнуться.

В месте разрыва образовались фонтаны брызг. Нижняя часть пика сначала замерла, затем медленно осела. Несколько крупных капель, повисев в задумчивости, все же последовали дальше, вперед, а значительное число мелких начали падать. Все это, безусловно, свидетельствовало о гравитационном взаимодействии двух миров. Об этом же говорило и собственное движение «Вихря». Достигнув примерно середины междумировой щели, он надолго завис, не решаясь сделать выбор.

Открылась величественная панорама.

Родная Вселенная осталась за кормовыми дугами полеобразователей. Не смазанные маршевым полем, их закопченные контуры выглядели непривычно четко, выделяясь на молочно-сером фоне. Такие же отчетливые грани имел массозаборник, венчающий носовую часть корабля.

И впереди, и позади крейсера просматривались многочисленные пики, черные провалы, гигантские рытвины, изгибы причудливых долин, сложное переплетение псевдохребтов и облачных гребней, рассеченных трещинами. На первый взгляд, поверхности соседних миров были сходны, отличаясь лишь деталями, комбинациями стандартных элементов. Оба рельефа не являлись чем-то застывшим. Ландшафты (спэйсшафты?) жили, двигались, менялись. Но темп их изменений оказался различным, встречный мир явно превосходил динамичностью, на нем значительно чаще рушились старые и возникали новые горы.

– Так странно, – сказал ТакеоИнти.

Многие обернулись, желая узнать, что же еще могло показаться странным, когда за пределами корабельного мирка вообще ничего обыкновенного уже и не оставалось.

– Эти оба мира… они напоминают две огромные взаимодействующие клетки. Живые клетки.

– А-а, – скептически протянул Кнорр. – Мы лишь путешествуем в теле мифического великана? И все вокруг – суть живое?

Инти пожал плечами:

– Кто может ручаться?

– Не знаю. Зато, кажется, знаю имя этого великана.

– Их много.

– О, да.

В разговор вмешался софус.

– Начинаем падать, – скучнымголосом сообщил Гильгамеш.

– Куда?

– Туда, вперед.

– Ничего неожиданного.

– Есть кое-что и неожиданное. Прямо по курсу определяется точечный объект. Двигается в попутном направлении, но с большей скоростью.

– «Орешец»?!

– Такая возможность не исключена.

– Связь?

– Связи нет.

– Тоже следовало ожидать, – кивнул Угрюмов.

* * *

Встречный мир приближался.

Его поверхность была испещрена бесчисленными пиками, темными озерами контрастного наполнения, глубочайшими провалами. На первый взгляд картина по-прежнему весьма напоминала облик покидаемой Вселенной, но появилось еще одно различие. Оно заключалось в трудно уловимом желтоватом оттенке, льющемся с курсовых экранов, тогда как вид на кормовых экранах был выдержан в однообразном пепельном цвете.

Вырастающие в размерах детали не могли помочь в определении скорости сближения: на поверхности мира не имелось эталона сравнения, никто не позаботился оставить там масштабную линейку. Гильгамеш регулярно бросал вперед радарные лучи, но они не возвращались. То ли потому, что тонули в непонятной материи, то ли из-за большого расстояния не успевали обернуться. Такая же судьба постигала импульсы лазерных дальномеров, словно световые пучки падали в бездну.

– Быть может, перед нами ничего и нет? – высказала сомнение Шанталь. – Так, мираж, обман зрения?

– Вряд ли, – отозвался Бертран. – Нет смысла отправлять нас в пустоту.

– А смысл должен быть обязательно?

– Конечно, – уверенно кивнул Реджинальд. – Без него никак нельзя. Какой разум без смысла?

– Выживший из ума, – бросил Кнорр.

– И охота вам шутить так мрачно, сэр. Прямо мороз по коже.

– Я вовсе не шучу. Я пророчу.

– А, тогда все не так уж плохо.

– Почему?

– Ваши пророчества закономерно не сбываются.

– Послушайте, юноша…

– Внимание! – объявил Гильгамеш. – Свойства пространства меняются. Кроме того, не исключено, что мы начали тормозиться.

– Вот это – разумно, – кивнул Реджинальд.

* * *

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

ЛАЙНЕР ГАМАМЕЛИС – ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ»

Нахожусь в одиннадцати миллиардах километров от Э.ЭРИДАНА. Где вы?

КАРАДЖИЧ

* * *

БЛИЖНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

БАЗА ЭСТАБРИОН – ЛАЙНЕРУ ГАМАМЕЛИС

Не подходите КАМПАНЕЛЛЕ. Я – этовсе, что осталось от ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ»

Ивонна НОЛАН

11. «Фантаск»

Ивонна рано поддалась отчаянию. От ТК «Звездный Вихрь» все же кое-что оставалось. Это кое-что не только уцелело, но и вынырнуло по другую сторону изнаночного пространства. Люди медленно приходили в себя после пережитых потрясений. Вокруг вновь заблестели звезды, увидеть которые уже мало кто надеялся. Но они появились. Более того, никаких извивающихся труб ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу не наблюдалось. Вместо них за кормой осталась бело-голубая планета, исторгшая корабль. Еще в каких-нибудь ста с небольшим миллионах километрах открылась красноватая звезда. Вероятно, сведений о ней не существовало даже в необъятной памяти Гильгамеша, хотя об этом еще следовало осведомиться.

Следовало вообще срочно определяться и в пространстве, и во времени, насколько это было возможным. Следовало производить ревизию крейсера, начинать работы по его восстановлению. Для пополнения запасов энергии срочно требовалось снарядить бортовой танкер к планете типа Юпитера, если таковая здесь имелась. Следовало и требовалось начинать множество дел, но Маша не находила сил хотя бы для того, чтобы что-то произнести, не говоря уж о действиях. Вымотало ее трансцендентное приключение беспрецедентно. А еще больше – бесполезные попытки ему противодействовать. Давало о себе знать и ее новое, полузабытое состояние.

Как всегда, выручил жилистый Мбойе.

– Старшим специалистам подготовить доклады! Срок – пять минут. Гильгамеш, ты цел?

– Неизвестный объект в пространстве, – сообщил софус вместо ответа.

– Телескопы!

– А то бы я сам не догадался, – проворчал Гильгамеш.

– Что-то у нас с дисциплиной творится, – озабоченно заметил Кнорр.

– То ли еще будет, – пообещал Реджинальд. – Я Веселого Роджера сшил. Хочешь, покажу, профессор?

Кнорр надменно отвернулся. В последнее время, продолжительность которого могла с одинаковым успехом равняться и секундам и векам, он положительно не выносил развязного мальчишку. Стараясь справиться с очередным приступом раздражительности, планетолог сосредоточился на видеарии.

Судьба этому способствовала. Над долго бездействовавшей ареной засеребрился пятиметровый шар. Одного взгляда хватало, чтобы убедиться, что перед ними уже не Кампанелла, а совсем иная, неизвестная планета. Из-за ее восточного края, скрытого облаками, действительно выплывала блестящая точка. Так отражать свет могла только тщательно отполированная поверхность.

Через секунду, когда оптика сфокусировалась, точка превратилась в необычное тело явно искусственного происхождения. Оно состояло из трех сравнительно тонких колец, окружающих массивное центральное тело шарообразной формы. Кольца располагались во взаимно пересекающихся плоскостях и имели диаметры приблизительно по два с четвертью километра.

Механических соединений они не имели, висели сами по себе. Очевидно, удерживались полями, поскольку встроенных реактивных систем заметно не было.

– Звездолет? – спросила Маша.

– Очень может быть, – ответил Мбойе. – Или галактолет. Гильгамеш, в твоей памяти есть подобное?

– Нет. Последний регистр Ллойда, который я успел получить с Земли, не содержит даже прототипов.

– Прелестно. Только братьев по разуму нам сейчас и не хватало. Что можешь сказать по внешнему виду?

– Если это звездолет, то работа его маршевого двигателя не основана на реактивном принципе. Нет устройствдля забора и выброса материи. Шарообразная форма мало подходит для размещения фотонной тяговой системы. Судя по низкому фону излучений, на борту отсутствуют существенные запасы расщепляющихся материалов.

– Да, странно. Быть может, это орбитальная станция?

– Может быть. Но обращаю внимание на то, что взаимно перпендикулярные в трех плоскостях кольца – одно из перспективных конструкторских решений для установки свертывания пространства.

– Вот как…

Подтверждая вывод Гильгамеша, неизвестный космический объект начал проявлять активность. Его кольца пришли в движение, медленно вращаясь вокруг корпуса.

– Дистанция до объекта сокращается, – доложил софус.

– А кольца-то вращаются с разной частотой, – заметил Угрюмов.

– И что это может означать? – спросила Маша.

– Кольцо, обращенное в нашу сторону, вращается быстрее. Видимо, тянет корабль вперед. Движение второго имеет противоположный вектор, оноподталкивает сзади. Ну а третье стабилизирует полет. Так мог бы выглядеть гипотетический вакуум-перфоратор, – объявил Генрих. – Правда, вакуум-перфоратор – это не совсем удачное обозначение. Принцип действия…

– Вакуум-перфоратор! – воскликнул Мбойе. – Очень приятно. Трудно вообразить его возможности… Маша, надо бы выставить иголки.

– А у нас еще есть чем обороняться?

– Ну, если поискать…

– Понятно. Что ж, ищи. Осторожность не помешает. И объяви какую-нибудь тревогу.

– Слушаюсь.

Мбойе со вздохом взглянул на показания приборов, отдал ставший привычным приказ о занятии мест по боевому расписанию и лишь после этого сообразил, что поредевший экипаж и без того находится на своих постах. И не просто находится, а действует, такая уж привычка. Рефлекс астролетчиков. Любой из них, чуть попав за рабочий пульт, машинально приступает к анализу своей порции информационного потока, что-то корректирует, настраивает, регулирует.

Думать при этом он может о совершенно посторонних вещах. Или даже о потусторонних.

* * *

Посыпались малоприятные доклады о повреждениях корабля, дефиците энергии, как мягко было обозначено полное отсутствие аннигиляционного топлива, сбоях в управлении и в системах контроля времени.

Далее сообщалось о малой мощности полей, измотанности команды, отсутствии данных о координатах в пространстве – и прочее, прочее. В том же безрадостном духе. Самым серьезным последствием минувших передряг были малозаметные, но многочисленные деформации по ходу всего семикилометрового канала маршевого двигателя. Теперь до их устранения «Вихрь» не мог развивать околосветовую скорость, даже если бы удалось раздобыть какое-то количество антипротонов. В общем, от былой силы крейсера осталось несколько процентов. Уцелели только два дестроера. Оба вылетели из ангара, готовясь занять место в боевом порядке эскадры, но это было так смешно, что Мбойе приказал вернуться. Довершая проблемы, в авангардном поле начало светиться пятно.

– Лазерный луч со стороны неизвестного корабля, – доложил Гильгамеш.

– Залп?

– Нет, информационное сообщение.

– Хотят усыпить бдительность! – крикнул Кнорр.

– Сколько времени займет расшифровка? – спросил Мбойе.

– Нисколько.

– Что ты хочешь сказать?

– Передача ведется на стандартной частоте ОКС. Она не зашифрована.

– Язык?

– Общеземной.

– Не может быть! Какой язык?

– Общеземной.

– Проверь.

– Проверил.

– Какой язык?

– Да общеземной же!

– Ладно, Гильгамеш, не злись. Что в передаче?

– Приветствие и позывные встречи.

– Да? Оперативные ребята. Уже успели нас расшифровать?

– Принимаю видеопередачу, – сообщил софус.

– Давай на четвертый вспомогательный.

– Включаю четвертый вспомогательный.

* * *

Все подняли головы, ожидая увидеть что угодно, кроме того, что увидели.

На потолочном экране появился человек, удивительно похожий на землянина. Эдакий розовощекий здоровяк с рекламной улыбкой. Одет он был в очень правдоподобный мундир звездного капитана, на котором имелись даже орденские планки.

– Отложим пальбу, братцы-гуманоиды, – добродушно предложил красавец-капитан. – Тем более что стрелять вам особо нечем.

Говорил он без малейшего акцента, очень уверенно и в то же время лукаво, как Санта-Клаус, который просит угадать, что в его мешке. На «Звездном Вихре» никто за это не взялся.

– Так какнасчет стрельбы? – повторил свой вопрос капитан.

Раньше всех отреагировал неугомонный Реджинальд.

– Да мы и не собирались, – заверил он. – Разве что немножко. Знаете, чтобы на том свете досада не грызла – вот, мол, мог же пульнуть напоследок…

Неотличимый от землянина мужчина улыбнулся еще шире. Ситуация его явно забавляла.

– Мы так и думали, – сказал он. – Где ее превосходительство Мария Саян? Включите, пожалуйста, ваши видеокамеры.

– Включить? – спросил Мбойе деревянным голосом.

– Давай, – сказала Маша. – Пусть полюбуется женщиной с мятой прической.

Партнер по переговорам оживился.

– Ага, вижу. Коллега, позвольте представиться: Серж Рыкофф, ваш покорный слуга. Приветствую доблестный экипаж тяжелого крейсера «Звездный Вихрь» от имени экипажа вакуум-перфоратора «Фантаск».

– Спасибо, – сказала Маша. – Доблестное.

– Как доехали? Дорога сюда несколько утомительна.

– Что правда, то правда. Если вернемся, подам в отставку.

– Боюсь, что это случится не очень скоро, – заметил капитан Рыкофф.

– Вы землянин? – подозрительно осведомился Кнорр.

– Разумеется. Разве не похож?

– Даже слишком. База приписки вашего э…э корабля?

– Церера, – несколько удивленно ответил капитан Рыкофф.

Кнорр зачем-то погрозил ему пальцем. Остальная часть доблестного экипажа тяжелого крейсера ОКС «Звездный Вихрь» молчала. Молчала обалдело и угрюмо, чем сохранила солидность.

Только вот старший офицер повел себя совершенно неприлично. Выбравшись в проход, он начал исполнять некий африканский танец, приговаривая:

– Построили-таки! А вот и построили! Эх, и всыплем теперь этим макакламиохимбину! По хвост, под хво-ост! Под хвостишко непосредственно!

Заметив изумленные глаза командора Саян, Мбойе на секунду приостановился.

– Маш, извини.

Капитан Рыкофф повернулся и сказал кому-то из своей команды:

– Отбой боевой тревоги, Суми. Похоже, стрелять не будут. Настроение у них какое-то несерьезное, собираются древнийиохимбин использовать. Представляешь?

Послышался вежливый смешок. Рядом с тем, кто выдавал себя за капитана Рыкоффа, появился азиатского вида человек, который осведомился о том, какие будут распоряжения экипажу вакуум-перфоратора «Фантаск» на ближайший период.

– Вы это… серьезно? – слабым голосом спросила Маша.

– Командор Саян! – торжественно заявил капитан Рыкофф. – Поступаем в ваше полное распоряжение, поскольку вы старше по званию. Вопросы будут?

– Будут. У вас пиво есть? – спросил СэмюэлПип.

– Есть.

– Свежее?

– Обижаете, сэр. У нас вообще очень неплохой погребок. Командор, разрешите стыковку? Надо же отметить встречу в столь отдаленном от Ниппон районе.

– Стыко… что? Ах да, разрешаю. Старший офицер, заканчивайте балет и займитесь кораблем.

– Сейчас, – сказал Мбойе.

Пробежав по проходу, он неожиданно чмокнул командора Саян в щечку.

– Сейчас мы эту стыковочку организуем. Предупреждаю: напьюсь! Потом – хоть на гауптвахту, но перед этим – напьюсь.

Маша не знала, чему больше изумляться – появлению «Фантаска» либо реакции обычно столь сдержанного и даже суховатого Александера, образцового службиста и рьяного блюстителя уставов. Растирая кожу на месте мощного поцелуя, она попробовала его урезонить:

– Алекс, послушай…

Но Мбойе не слушал. По-прежнему танцуя, он достиг своего пульта.

– Серж, выходим на круговуюорбиточку, так?

– Идет.

– У вас тамбур есть? Оба наших повреждены.

– Что за проблема! Найдем тамбур.

– Оля-ля! И все-то у них есть. Эй, публика! Прекратите толкаться. Как вы себя ведете в официальной обстановке?! Чтоб ни одного в проходах не видел!

Народ продолжал толкаться в проходах, но Мбойе об этом уже забыл.

– Серж! Включаю маневровые дюзы. Суахили буаба!

– Только одно пожелание, – вмешался капитан «Фантаска».

– У вас скромно с пожеланиями! Какое?

– Пожалуйста, не пользуйтесь радиосвязью.

– Почему?

– Нас могут услышать. Планета обитаема.

– Недружелюбные туземцы о шести головах?

– Нет, земляне, по одной голове на нос, и никаких тебе хвостов. Но и впрямь, недружелюбные, поверьте на слово. Туземцы, впрочем, тоже есть, в виде условно разумных рептилий. Ненависти к нам они не испытывают, просто убеждены, что все гуманоиды просто не имеют права на существование, вот и все. Поступают соответствующим образом.

– За последнее время я столько всего насмотрелся, что готов поверить чему угодно. Сделайте милость, скажите, здесь квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов?

– Да, с квадратами полный порядок. Пифагор актуален и здесь.

– Молодчага эллин! Эвон куда забрался!

Мбойе почесал бритую макушку и глубокомысленно добавил:

– Выходит, правильно они вино водой разбавляли.

– Не понимаю, чем пиво-то хуже? – удивился СэмюэлПип.

* * *

«Фантаск» осторожно подошел к борту «Вихря», но жестко стыковаться не решился, поскольку вид у крейсера был потрепанный, могли быть сбои и в системах управления. К тому же, как признался капитан Рыкофф, он вообще разлюбил контактные стыковки после «одной темной истории».

– Шлюпка тогда цистерну с водородом пробила. Впрочем, значения это не имеет, – как и прежде улыбаясь, успокоил он.

Мелькание странных колец «Фантаска» замедлилось, по их ободам пробежали фиолетовые сполохи, после чего они полностью застопорились. На поверхности суперзвездолета вспыхнули искры тормозных дюз. Плавно гася скорость, он замер в сотне метров от антенн крейсера. Над многокилометровой сигарой «Звездного Вихря» навис один из грандиозных обручей, словно «Фантаск» желал обнять собрата по космическим скитаниям.

Мбойе прищелкнул пальцами:

– Чистая работа!

С его стороны это было неосторожно. Зал управления взорвался ликующими воплями, все вскочили, позабыв о служебных обязанностях, субординации, дисциплине и элементарной сдержанности.

– Да тихо вы! Еще не все сделано. Прошу успокоиться! Займитесь чем-нибудь полезным!

Не сразу, но увещевания возымели действие, относительный порядок в Центре управления восстановился. Тем более что заняться действительно было чем. До перехода на «Фантаск» требовалось составить дефектные ведомости по основным повреждениям, хотя бы в набросках, вывести реакторы в холостой режим, задействовать часть резервных систем, перераспределить жидкие грузы для улучшения центровки и многое другое. Только после этого арбайтеры могли приступить к ремонту, а люди – к радостям жизни.

Стыковка между тем перешла в заключительную фазу, требующую очень точного расчета, поэтому протекающую без участия людей. Массы звездных кораблей столь велики, что между ними возникает ощутимая сила взаимного притяжения. Противодействуя ей, с двух сторон заработали электрореактивные двигатели малой тяги. Для координации их работы софусы сверили бортовые часы, которые показывали весьма различное время.

Через пять минут коротких, но интенсивных проверок, между громадами звездолетов протянулась удивительно тонкая по сравнению с размерами корпусов нить переходного тамбура. Софусы кораблей синхронизировали поля искусственной гравитации. Там, где они встретились, на тамбуре образовалось кольцеобразное уплотнение, препятствующее разрыву трубы.

Еще минута, и с двух сторон открылись люки. По тамбуру пролетел ветер. Давление воздуха внутри «Звездного Вихря» оказалось несколько большим, чем на «Фантаске».

– Непорядок! – проворчал Мбойе.

– Да брось ты! – крикнул Реджинальд. – Бежим!

Сам пребывая в сильном возбуждении, старший офицер оставил без последствий его фамильярность, а вскоре позабыл о ней вовсе.

Прошло уж совсем немного времени, и в шлюзовой отсек вакуум-перфоратора, потрясая бутылками, хлынули вихревцы. От их былой героической мрачности и следа не осталось. Луиза ехала верхом на Бертране, Машу несли на руках Турумалай и Мбойе, а Реджинальд шел перед ними с тромбоном, дергал кулису и оглашал помещение дикими визгами. Все остальные выражали чувства не менее бурно. Нерешительно улыбалась даже Шанталь.

* * *

Экипаж принимающего корабля встретил гостей по протоколу – в парадных мундирах, чинно выстроившись по сторонам пушистой ковровой дорожки традиционного красного цвета. Но строй был мгновенно смят, церемония скомкана до полного безобразия, после чего все потонуло в стихийном братании. В этом водовороте прошло едва ли не четверть часа, прежде чем оба капитана сумели найти друг друга.

– У вас хоть какой-нибудь дежурный остался? – спросила Маша. – Мои, кажется, все сбежали.

– Должен быть, – вертя головой, ответил капитан Рыкофф.

Тут их растащили. Софус «Фантаска» с механическим смешком сообщил, что опасностей в окружающем пространстве не наблюдается, чем окончательно уничтожил остатки дисциплины.

Мимо Маши пронесло разъяренногоКнорра, машущего пустым бокалом и страстно клеймящего всю эту вакханалию. Такео накладывал повязку на чью-то кисть, не выдержавшую могучего пожатия. Еще она видела Джанкарло, спокойно беседовавшего с мужчиной в большущих красных очках, почему-то покрытых изморосью. Они стояли у стены, к которой был криво прилеплен замысловатый чертеж. Обоих ничуть не смущало то, что их толкали со всех сторон. Маша позавидовала инженерам, которые друг друга найдут где угодно.

После гимна Солнцу в приемном зале зазвучала медленная, изысканная и совсем не официальная мелодия. В центре отсека образовался круг, в нем поплыли смешанные пары из двух экипажей.

Мелькнул Мбойе. На могучем плече старшего офицера «Звездного Вихря» нежно лежала, вероятно, самая очаровательная головка «Фантаска». Братание явно перерастало в более волнующие формы общения.

Танцевать здесь умели многие, если не все, и Маша невольно залюбовалась. Но к ней протолкался улыбающийся японец. Тот самый, спрашивавший распоряжений с экрана при первом лазерном контакте, и, кланяясь, развел руки:

– Не можем затащить ваших к столам! Настоящее безумие, извержение эмоций. Я – Сумитомо, старпом. Пойдемте, Серж просил хотя бы вас привести.

Маша беспокойно оглянулась на открытые ворота переходного тамбура, где поблескивали снежинки. Ей стало тревожно за совершенно покинутый «Вихрь».

– О, там все в порядке, – успокоил Сумитомо. – Мы переправили к вам половину своихарбайтеров, ремонт уже начат.

– А у вас разве не было повреждений?

– Практически – нет. Экраны у «Фантаска» просто свирепые.

– Мощнее, чем…

– Да нет аналогов! По крайней мере, в Космофлоте Солнца. Вслед за нами к Эпсилону направились основные силы ОКС – тридцать восемь вымпелов. Так вот, их суммарная тяга составляет всего ноль целых девять десятых процента мощности «Фантаска», представляете?

– С трудом.

– При входе в канал мы закуклились до такой степени, что потом едва распутались. Плюс к тому вы так отчаянно боролись, что порядком истощили ресурсы макул. На нашу долю осталась не самая сложная задача.

Маша развела руки:

– Когда же это все успели создать?

– «Фантаск»? Ну, время было. Мы стартовали через двадцать четыре геогода после вас. Двенадцать лет вы летели к Эпсилону, одиннадцать лет шло ваше первое сообщение. «Фантаск» тогда заканчивал ходовые испытания. Еще через год у Кампанеллы были мы.

– А когда в канал вошли?

– Тоже после вас. Но уже через пять месяцев. А сюда прибыли тремя местными сутками раньше.

Маше оставалось только головой покачать.

– Фантастика.

Сумитомо рассмеялся.

– На то и «Фантаск».

– Мы оставляли спутник со всей информацией, которую смогли собрать. Вы его нашли?

– Нашел «Гамамелис». Но и с нами поделился, конечно.

– А где сам «Гамамелис»?

– Когда мы вошли в канал, он оставался на высокой орбите у Кампанеллы. Что решил экипаж дальше, я не знаю. Прошу вот сюда, на эскалатор. Извините, нас уже ждут. Идем?

– Конечно. Но…

– Вас что-то беспокоит?

– Как бы «Гамамелис» не решил последовать за нами.

– Не исключено. И повлиять на это мы никак не можем. Между прочим, более тысячи человек, находящихся на его борту, тут были бы совсем не лишними.

– Почему?

Улыбка Сумитомо ослабла.

– Работы предстоит много. Каждый дополнительный землянин просто бесценен.

* * *

Даже после весьма немалого «Звездного Вихря» просторы новейшего звездолета Земли поражали. Если уж коридор, то не коридор, а целая галерея, метрах о десяти высоты. Эти галереи пронизывали объем «Фантаска» в перпендикулярных направлениях. На них были нанизаны помещения самых разных размеров, за исключением малых. Со своим провожатым Маша прошла вереницу светлых залов, наполненных огромным количеством свежего, пахнущего лесом воздуха. Назначение большинства из них она не понимала. Никаких машин, труб, экранов или пультов не было и в помине. Везде изысканные интерьеры в приглушенной цветовой гамме, низкорослые, но самые настоящие деревья с густо переплетающимися ветвями, в которых щебетали птицы.

Трижды они проходили мимо водоемов с фонтанами. В самом большом плавали лебеди, недовольно расталкивая толстых рыб.

– Потрясающе, – сказала Маша.

– О, это лишь цветочки. Ягодки находятся в Озерном парке. Вам не доводилось кормить ручных пантер?

– Пантер? Нет еще.

– Будет время – попробуйте, советую. Очень милые киски. Жизнь в концентрированном виде, стрессы снимают превосходно.

– Хорошо, попробую.

Роль пола в большинстве залов играли газоны с цветниками. Между кустами скрывалась малозаметная, но замечательная по удобству мебель. В роскошные диваны и кресла, наверное, можно было погружаться часами.

Витражи, стереокартины, ручной работы посуда в стенных шкафах – от всего этого глаза разбегались. Несмотря на усталость, Маша не могла скрыть удивления. Сумитомо понимающе улыбнулся. Остановившись перед голубой тянь-шанской елью, он протянул ладонь, и на нее тотчас спустилась белочка.

– Мы здесь скорее пассажиры, чем экипаж. Люди нужны только для принятия решений.

– Зачем такое огромное количество залов? Круглые, квадратные, овальные…

– А для настроения. Мне вот больше всего нравятся треугольные в плане залы, да еще и с вогнутыми стенами. Именно там меня осеняет покой.

– И такие есть?

– Есть.

Маша качнула головой.

– Воля ваша, но… все здесь несколько чрезмерно.

Сумитомо осторожно посадил белочку на хвойную ветку. Маша заметила в его глазах грусть.

– Видите ли, Маша-сан, предназначение «Фантаска» – пересечение бездн. Вполне можно не вернуться… И как ни велики объемы корабля, они лишь в малой степени могут заменить просторы Земли.

– Извините меня.

– О, абсолютно не за что.

– Есть. За невольную интонацию осуждения.

Сумитомо махнул рукой.

– Очень скоро вы убедитесь, что все мы находимся в абсолютно равном положении. Кроме прочего, эти залы – всего лишь пустоты в ячеистой структуре корпуса. Таким образом, параллельно они несут конструктивную нагрузку. Не будете против, если мы ускорим наше перемещение?

– Постараюсь, но, честно говоря, меня все еще покачивает.

– А бежать и не придется. Пожалуйста, станьте вот сюда.

Сумитомо указал на красный круг в центре зала и прикоснулся правой рукой к левому запястью. Участок пола под ними неожиданно пришел в движение, плавно перемещаясь к дальней стене. Панели развернулись, открылся следующий зал. Пол начал приподниматься, менять форму, и вспухал до тех пор, пока не образовался своеобразный пьедестал для двух фигур. На вершине этого неожиданного возвышения Маша со страху обняла Сумитомо.

– Извините, – сказал старпом, – я не предупредил, но эти штучки безопасны. Мобильная, понимаете, архитектура. Творение пани Станиславы. Сам никак привыкнуть не могу, хотя и удобно.

То, на чем они стояли, отпочковалось от остального пола. Образовался диск, продолживший движение. Потолок над ними расступился, и путешествие завершилось. Они оказались в очередном полукруглом зале, более напоминающем средних размеров пещеру, но пещеру комфортную – мягко освещенную, с упругим покрытием, слегка пружинящим под ногами. Благодаря каким-то ухищрениям оптики казалось, что весь зал пузырем выбухает в забортное пространство. И хотя роль потолка, а заодно и роль изогнутой передней стены здесь играло звездное небо, такое правдоподобное, что возникало ощущение вакуума, Маша все же почувствовала себя более привычно, поскольку увидела долгожданные пульты и панели с дисплеями, опоясывающие стены на уровне глаз. По-видимому, они попали, наконец, в центр управления кораблем.

Но и здесь тоже проявилась тяга к эстетике психологического комфорта. Для этой цели были мастерски подобраны все элементы восприятия. Яркий, но рассеянный свет, ровно сочащийся сразу отовсюду и поэтому не оставляющий теней, сухой прохладный воздух с легкими запахами водорослей и морской соли. Заднюю стену целиком занимала панорама острова Шпицберген под переливающимися красками полярного сияния. Слышались даже характерные шорохи и потрескивания.

В отличие от «Звездного Вихря» центральный пост «Фантаска», мало уступая размерами, был обставлен очень скупо – всего с десяток белых кресел, напоминающих куски льда. Они, как заметила Маша, могли перемещаться вдоль темно-зеркального пола, похожего на полынью во льдах. Еще в глаза бросалось странное малолюдье. Только два дежурных астронавигатора в белых шортах и рубашках с короткими рукавами неспешно плавали в креслах, непринужденно перемещаясь вдоль панелей с экранами. Изредка они отдавали лаконичные приказания софусу. Иногда обменивались парой фраз, улыбались и даже посмеивались. Никакой тесноты, ощущение простора, свободы, спокойствия.

Из кресла у основания ледяного тороса поднялся улыбающийся Серж Рыкофф. Похоже, на «Фантаске» все только и делали, что улыбались, любили это делать. И умели это делать, Маша вынуждена была признать, невольно улыбаясь в ответ.

– Я выхватил вас из праздника, извините, – сказал Серж.

– Ох, да не могу я праздновать, пока не узнаю, где мы находимся.

– К сожалению, сами не знаем. Да вот, смотрите, – Серж беззаботно махнул на потолок, – ни одного знакомого созвездия. Наш софус трое суток непрерывно считает, перебирает комбинации звезд, чтобы найти такую, которая объяснила бы, в какую точку Метагалактики нас забросило. И…пока не получается. Это при всех возможностях Джекила! Ясно лишь, что мы находимся гораздо дальше местной группы галактик.

– Трое суток? Нельзя ли ускорить эту работу?

– Джекил уже почти закончил. Но если вы разрешите подключить вашего софуса, дело пойдет веселее.

– Да, конечно.

Маша включила свой интерком.

– Гильгамеш!

– Слушаю.

– Помоги Джекилу определиться в пространстве. Используй все свободные мощности.

– Принято.

– Спасибо, – очаровательно улыбаясь, сказал капитан «Фантаска». – Теперь, если разрешите, перейдем к более срочным делам.

Внезапно он помрачнел.

– Я позволю себе отбросить официальные любезности, коллега. Думаю, вы простите. Дело вот в чем. Планета, которая тут видна, – он махнул в сторону передней стены, – называется Терранисом. И населена она отдаленными потомками кампанеллян.

– Кампанеллян?

– Да. Тех самых разыскиваемых тринадцати миллионов человек. Увы, все они давно умерли.

Маша непроизвольно опустилась в неслышно подкатившееся кресло.

– Извините, – смутился Рыкофф, – я забыл предложить вам сесть.

– Я правильно поняла? Умерли все тринадцать миллионов?

– Совершенно верно.

– От чего?

– Причины разные. Но большинство – от старости.

– Как это могло случиться? Старость давно побеждена.

– Да, если человек регулярно проходит сеансы клеточного омоложения. Но на Терранисе таких возможностей нет. И пока мы сюда добирались, здесь успело пройти почти девять земных веков, – печально сказал Сумитомо.

– Парадоксы времени и расстояния?

– Вот-вот. Неудивительно, что Джекил не может определиться с нашими координатами.

Некоторое время Маша молча смотрела на красивый серебристый шар Терраниса. Но видела семейный портрет Ингрид и Диего Гонсалесов с дочерями из виллы «Белая роза». Город Троя, Кампанелла, система Эпсилон Эридана… Их уже не было. Что и говорить, информация требовала известного осмысления.

Капитан и старпом вакуум-перфоратора, понимая это, тоже молчали. Наконец Маша покачала головой.

– Со страшной силой мы имеем дело, господа.

– У неенет задачи нас уничтожить, – сказал Сумитомо. – Теперь об этом можно говорить вполне определенно.

– А какая задача есть?

Собеседники переглянулись.

– Мы, разумеется, не знаем точно… – медленно начал Сумитомо.

– Но какие-то предположения все же успели появиться?

– О, давно. Еще на Гравитоне-4. Но пусть лучше расскажет Серж. Это его гипотеза.

– Предупреждаю, она смелая, – сказал Рыкофф.

– Ничего, стерплю.

– Хорошо. Тогда сначала две аксиомы. Во-первых, я верую в естественное возникновение жизни на Земле, а во-вторых, считаю, что самопроизвольное возникновение жизни на какой-либо планете событие крайне редкое. Нет возражений?

– Нет. Я сама так думаю.

– Тогда было бы логично, чтобы за столь редким событием присматривали. Сейчас, после событий у Кроноса, а в особенности – у Кампанеллы, трудно оспаривать существование некоего высшего разума. Он не просто существует…

– Либо существовал, – вставил Сумитомо.

– Не имеет принципиального значения. В данном случае не столь важно, сам он непосредственно вмешался, либо сработала созданная им умная машина. Важно само стремление вмешиваться. Это значит, что мы, люди, являемся объектом внимания. Следовательно, представляем интерес.

– Ну, с этим не поспоришь, – согласился Сумитомо.

– Далее. Сам факт перемещения миллионов человек весьма красноречив. Могу предложить только одно объяснение – нас размножают во Вселенной способом почкования. Следующий вопрос – зачем? Исчерпывающего ответа нет. Но будем исходить из целесообразности того, что с нами проделали. Здесь мы для чего-то нужны. Для того, что без людей случиться не может, иначе надобность в нас отсутствует. Логично?

– Изъяна не вижу, – признала Маша.

– Теперь посмотрим, чем мы занимались в своем родном мире. Если отбросить частности и детали, главное, чем занимается разум, есть противодействие естественному сценарию эволюции неживой материи. Чем больше знаний мы накапливали, тем в больших масштабах это проявлялось. Овладели огнем, обучились коллективной охоте, придумали колесо и наконец вырвались к звездам. При этом всегда просматривалась, с одной стороны, тенденция переустройства среды под собственные нужды, а с другой – забота о поддержании существующего равновесия систем. И вот в этом-то соль. Предназначение жизни в сохранении мироздания. В сбережении той Вселенной, в которой она есть.

– Вы нашли ответ на вопрос о смысле жизни?

– Я понимаю, это звучит не очень скромно, но… Отчасти да. Мы кандидаты на роль стражей мира. Причем наш разум – всего лишь инструмент в данном ракурсе. Движущими силами являются генетически заложенные жажда жизни и экспансии. Именно эти инстинкты в прошлом приводили к многочисленным трагедиям нашей истории. Но именно они представляют собой главную ценность человеческой цивилизации, ибо не дают нам отказаться от жизни как таковой. Простая вещь: без желания жить разум и не будет жить. Но это простое заключение объясняет многое. Например, то, почему наш разум имеет биологический корень. Для того чтобы унаследованные от животных предков инстинкты, в частности, – страх перед смертью, заставляли нас делать то, что мы должны делать, – жить и развиваться, меняя окружающий мир так, чтобы условия это позволяли. По-настоящему жизнеспособным может быть только разум, возникший естественным путем, в результате самозарождения. Именно биологическая основа привязывает разум к жизни, дарит желание быть. Я не слишком сумбурно говорю?

– Нет, нет, все нормально. Я не возражаю, потому что пока нечего возразить.

– Тогда, если все, о чем я говорил, имеет рациональное зерно, можно попытаться объяснить человеческую историю. Наши предки прошли тяжелый путь. Они воевали, умирали от голода, болезней, природных катаклизмов. Проявления животного эгоизма принесли неисчислимые беды и веками тормозили наше развитие. Увы, это было неизбежной платой за биологическую природу нашего разума. Платой за нынешнее равновесие, заключающееся в одновременном обладании и разумом, и жаждой жизни. Но вот мы достигли нужного уровня материального благополучия и социального благоразумия. Что дальше? Замерли чаши весов? Я полагаю, что нет. Мы живем в преддверии коренного перелома. Пришло время взглянуть на половой инстинкт, чревоугодие, самолюбие, а также другие этически порицаемые качества, как на ниточки паутины, привязывающей нас к бренному существованию. Ибо стрелка весовсклоняется к опасности противоположного характера, опасности чрезмерного подавления разумом естественных с точки зрения биолога чувств, инстинктов, побуждений. Если это случится, мы рискуем затеряться в пустыне бесплодных абстракций. Кто-то провалится к выводу о бессмысленности существования рассудочным путем, а большинство же, устав от блужданий, погрузится в сонную апатию, чреватую тем же пренебрежением к жизни. Итог один…

– Мрачная картина, – сказала Маша. – Напоминает старение.

– Да. Так угасает психика стареющего человека. Мы победили старение индивидуума, но теперь на очереди старение всего человечества.

– И вы считаете, что есть связь между этой проблемой и нашими нынешними приключениями?

– Непосредственная. Похищенных людей подвергли встряске, освежив ихжажду жизни. Кстати, боюсь, что творцы макул и трансцендентной транспортной системы сами не сумели избежать того, что нам пока только угрожает. То есть постепенного угасания цивилизации. И сейчас, быть может, их уже нет, либо им все безразлично.

– Но они позаботились передать эстафету нам? Более молодым, дерзким, полным сил?

– Что-то вроде этого. Сделано прямолинейно, быть может, грубо, но… с размахом. Сделано еще до погружения в полное безразличие. И задолго до появления человека, возможно. Созданная система ждала, пока на нее наткнутся достаточно разумные существа. То, что земляне смогли колонизовать Кампанеллу, свидетельствовало о подходящем уровне развития. То, что они отважно бросались на помощь друг другу, говорило о богатом потенциале эмоций. Что и требовалось доказать…

– Серж, извини, я тебя перебью, – сказал Сумитомо. – Боюсь, что в увлечении пропустишь один важный аспект.

– А! Понимаю. Давай, у тебя это лучше получается.

– Спасибо, – сказал Сумитомо и повернулся к Маше. – Я вот что хочу добавить. Серж допускает, что Кампанелла была перестроена уже тогда, когда на Земле возникла жизнь. Не в этом ли причина отсутствия собственной жизни в системе Эпсилона?

– Смысл? – спросила Маша.

– Смысл в том, что жизнь уже возникла. Совсем рядом, ведь одиннадцать световых лет – пустяк. Дублирование излишне, поэтому была проведена… прополка.

– Но тогда те, кто старше нас, должны были знать о возникновении жизни на Земле?

– Конечно. Что скажете о наших объяснениях?

Маша задумчиво потерла ладони друг о друга.

– Логично. Стройно. Возражений пока не нахожу.

– Непонятна только одна деталь, – заметил Рыкофф.

– Какая?

– Если на Кампанелле жизнь предотвращена для устранения дублирования… жестокая, между прочим, мера…

Сумитомо согласно кивнул.

– …то почему на Терранисе кроме людей есть еще и разумные ящеры?

– О, – сказала Маша. – Так там еще и ящеры?

– Да, на стадии родоплеменного строя. Разве это не дублирование?

Сумитомо кивнул еще раз.

– Похоже, местная цивилизация если и не совсем остановилась в развитии, то прогрессировала чересчур медленно. А с появлением чужаков-людей изменения неизбежны. Войны, вражда, развитие. Понимаете?

Маша невольно привстала из кресла.

– Но ведь это жестоко! Это… чудовищно!

Сумитомо вновь кивнул.

– Чудовищно, как и вся эволюция. Ведь эволюция направлена на сохранение биологического вида, но совершенно безжалостна к судьбе индивидуума. Индивидуум – это так, разменная монетка.

– Что ж. Пожалуй, теперь все встало на свои места.

– Вы грустите?

– Можно назвать это и так.

– Почему?

– Выходит, что «Вихрь» бесполезно барахтался. Как муха в паутине.

– Вовсе нет. Да ни в коем случае! У вас не было возможности установить смысл происходящего, это верно. Но благодаря именно вашим усилиям обнаружен трансцендентный канал, накоплена важнейшая информация о макулах. Сейчас еще трудно сказать, сколько практической пользы мы из нее сумеем извлечь в конечном счете, хотя уже ясно, что много. Думаю, например, что довольно скоро мы научимся сами создавать некоторое подобие макул. Неплохо, правда?

– Уже одно это с лихвой оправдывает все ваши усилия, не так ли? – улыбнулся Рыкофф.

* * *

Включился софус «Фантаска».

– Мы с Гильгамешем пришли к аналогичным выводам, – сообщил он обескураженным тоном.

– Наконец-то. Итак?

– В заданных системах координат задача решения не имеет.

– А если попроще?

– Мы попали в иную Вселенную, Серж. Тем самым экспериментально доказана гипотеза о множественности миров, чем можно гордиться.

– Повременим.

– Как хочешь. Я бы на вашем месте гордился. Даже на своем горжусь.

– Ладно, ладно. Не такая уж и неожиданность. Маша, вы что-то хотите спросить?

– Да. Как нам теперь жить? И что делать?

– Ну, в отличие от Тех, Кто Старше Нас, судьба индивидуумов для нас не безразлична. Нужно помочь людям Терраниса. За девять веков они порядочно одичали. Ящеры, похоже, тоже знавали лучшие времена.

Рыкофф щелкнул пальцами. Вместо панорамы Шпицбергена на стене зала возникла карта в старой доброй проекции Меркатора. Капитан взял лазерную указку.

– Терранис относится, как вы понимаете, к планетам земной группы. Кислород, давление и газовый состав атмосферы, вода, фон естественных излучений – все очень похоже. В этом смысле о наших соплеменниках позаботились. Но география тут, разумеется, иная. На планете имеются два больших материка, вытянутых в меридиональных направлениях, а также множество островов. Оба материка заселены, хотя и в разной степени. Вот здесь, в Афразии, горная цепь разделяет владения людей и ящеров. К сожалению, там есть проходы, перевалы.

– Почему – к сожалению?

– Через эти проходы они воюют.

– Воюют? Люди с ящерами?

– Да. И не только с ящерами, но еще и друг с другом. Мне тоже было трудно поверить, но факт остается фактом.

– Силы небесные! Воистину сегодня день невероятностей. Попасть в другую Вселенную… и воевать.

– У них есть смягчающие обстоятельства, – заметил Сумитомо. – Очень значительные.

– Какие?

– Люди были выброшены на Терранис буквально голыми. Страшно представить, что они перенесли, разом лишившись всех благ цивилизации – от зубных щеток до интеллектуальных машин. По нашим оценкам погиб каждый пятый. Несчастным вновь пришлось осваивать охоту и ручной труд. Никакого клеточного омоложения, только примитивные антибиотики из плесени. Рожать вновь пришлось в муках.

Маша невольно вздрогнула.

– Даже так?

– Увы.

– Не понимаю. Люди лишились техники, но ведь знания у них отобрать не могли.

– Знания… Века сосуществования с софусами избаловали нас, приучили не забивать голову разными конкретными сведениями. Например – о способах приготовления пищи, тем более – о ее добывании, – грустно сказал Сумитомо. – Да что там! Мы забыли о том, как поддерживать чистоту в собственном жилище.

– А общественные отношения?

– Запасов гуманизма хватило на два-три поколения, а потом… Потом выживал сильнейший, в полном соответствии с теорией сэра Чарлза. Горько думать, что лучшие душевные качества человек может проявлять только в сравнительно благополучных условиях, но Терранис неопровержимо доказал, что это именно так.

– Можно посмотреть на проблему иначе, – вмешался Рыкофф.

– Да, ты уже говорил.

– О чем речь? – спросила Маша.

– Да о том, что человек не предназначен для скотского существования, – ответил Сумитомо. – Несмотря на то, что вынужден был мириться с таковым тысячи лет.

– А вы с этим не согласны?

– Знаете, я практик. И если условия мешают человеку быть человеком, их нужно изменить.

– Трудно спорить. Но вернемся к той ситуации, которую имеем.

– Да, конечно. Итак, мы должны помочь обитателям планеты – и гуманоидам, и рептилиям. Из этого ясно, для чего нам жить в обозримом будущем. Остается лишь вопрос: а как помогать? В вашей команде сейчас сто девяносто три человека. На «Фантаске» – пятьсот шестнадцать. А там, внизу, – миллионы людей и еще больше ящеров. Если мы сразу бросимся учить, исцелять да воспитывать, то растворимся как капля в море. Между тем большинство террян невежественно, заражено страхами и суевериями, многие и читать-то не умеют.

Маша удивленно подняла брови.

– Да, да, да, это так. У ящеров письменности нет вообще, предстоит разработать. Что же касается людей, столетия бесплодных ожиданий помощи ожесточили их. Сейчас для обитателей планеты мы являемся нежелательными гостями, предательски бросившими их предков на произвол судьбы, но время от времени появляющимися для того, чтобы расшатать привычный уклад жизни с неясными, а следовательно, подозрительными целями. Они называют нас небесниками. В лучшем случае презирают, в худшем… Нескольких ребят из экипажа «Фламинго» сожгли.

– Сожгли?!

– Живьем. На костре. Что с ними творили до казни – лучше не вспоминать. Средневековье! На остальную команду это произвело такое впечатление, что они прекратили всякие контакты с аборигенами и погрузились в анабиоз. Замуровали себя в какой-то пещере. И лично я их осуждать не могу. Слишком уж мы отвыкли от подобных дикостей. Боже упаси, если наше оружие попадет на планету! Да и не только оружие. Само наше знание может причинить огромный вред, если окажется в неподобающих руках.

– Понимаю. Но не смотреть же безучастно…

– Нет, конечно. Не имеем права.

– Что вы предлагаете?

– Ну, сначала нужно спросить мнение всех, сообща что-нибудь придумаем. Первый этап очевиден: необходимо собрать максимум информации об экономике, истории, традиции, социальной организации каждого из государств Терраниса, после чего и приступать к действиям. Сделать это нужно как можно быстрее, внизу мыслящие существа убивают друг друга. И чем скорее мы их остановим, тем больше жизней спасем.

– Нет сил прерывать праздник, – сказала Маша после короткого размышления.

– Да, команды его заслужили, особенно ваша. Предлагаю начать работу пока малым составом, вчетвером. Остальные будут подключаться по мере протрезвления.

– По мере готовности, – мягко поправил Рыкофф. – Согласны?

– Да. Но кто четвертый?

– Ваш старший офицер.

– Боюсь, что его сейчас не затащишь. Готовность у него наступит не скоро.

– Это…смотря кто да как будет тащить, – заявил Сумитомо.

Рыкофф загадочно улыбнулся.

– Суми принял кое-какие меры.

– Любопытно.

Сумитомо поднес к глазам левое запястье.

– Уже идут, – сказал он. – Давайте кофе сварим. Хороший такой, старотурецкий. Моему коллеге, господину Мбойе, весьма кстати придется. Да и нам не повредит.

* * *

Вскоре остров Шпицберген в одном месте расступился, пропуская пятившегося спиной вперед человека. Это была женщина в парадном мундире невероятного изящества.

– Вот мы и на месте, – лукаво сообщила она кому-то.

– Сейчас поймаю! – командирским басом ответили из-за стены.

В зал ввалился Мбойе и остолбенел. Хлопая ресницами, он уставился на участников совещания. Тихо посмеиваясь, женщина спряталась за спинку кресла, в котором сидела Маша.

– Спасибо, Станислава, – сказал Сумитомо. – Пару часов поспи и приступай к проектированию базы. Помощников выбирай по усмотрению, но список нужно согласовать, может, кого мы у тебя отберем. Дел сейчас будет больше, чем людей.

Станислава кивнула.

– Какое коварство! – зарычал Мбойе. – Очень смешно. Только не превращайте меня в жаба, командор. В кого угодно, но только не в жаба. Жаб, он такой животный… В Африке, бывало, влезет на дерево, да как квакнет… сознание теряют.

– Алекс, ты способен воспринимать информацию? – спросила Маша.

– Мари! От тебя? Да в любой момент дня и ночи! Хоть в астрономические сумерки, хоть в навигационные.

Сумитомо подошел к нему и молча протянул пачку фотографий. Александер просмотрел их дважды – сначала бегло, затем – очень внимательно.

Лицо его медленно посерело.

– Это где же такое творится? – осипшим голосом спросил он.

– Там, – Сумитомо показал на Терранис.

– Все. Трезвею, – глухо сообщил Мбойе. – Славно вы по мозгам прошлись… Кофе есть?

– Кажется, вы предпочитаете турецкий?

– Да. И не меньше полулитра. Эх-х! Плакала моя личная жизнь. Не надо было гнаться за чинами, правильно моя мама говорила.

Станислава стрельнула из-за кресла агатовыми глазками, дав понять, что заметила страдания, но, поправив черные волосы, дисциплинированно исчезла между белым медведем и полыньей.

Мбойе покачал бритой головой.

– Ну и прически тут у вас, пожиратели пространства!

* * *

ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.

Лайнер «ГАМАМЕЛИС» – ЗЕМЛЕ.

ТК «ЗВЕЗДНЫЙ ВИХРЬ» поглощен макулами. Связи с ним не имею.

Пополняю запасы энергии.

КАРАДЖИЧ

12. Терранис

Терряне имели простейшие телескопы. Чтобы преждевременно их не будоражить, «Вихрь» и «Фантаск» отвели на теневую сторону планеты, где и затормозили на высокой орбите. В ближайшие год-два звездолетам так и предстояло пребывать в постоянной ночи, хотя, скорее всего, эта мера и запоздала. Было трудно рассчитывать на то, что там, внизу, никто не обратил внимания на полет двух блестящих точек в небе, которые к тому же странно слились в одну. Оставалось надеяться, что со временем интерес к этому событию пойдет на убыль. Особенно если не тревожить население планеты новыми неосторожными шагами.

Учитывая необходимость большой подготовительной работы, сделать паузу было легко и естественно. А вот малые корабли не должны были простаивать без дела весь период подготовки десанта на Терранис. «Гепард» Бертрана и несколько шнелльботов «Фантаска» отправили исследовать обнаруженные астрономами семь остальных планет Эпса, как называли свою звезду терряне. Впрочем, так светило именовали местные люди. Ящеры звали ее иначе – Хассар. С ними, с рептилиями, хлопот предстояло больше, чем с одичавшими людьми, поскольку психология ящеров, их обычаи и даже социальный строй оставались загадкой даже для века проживших на Терранисе потомков землян.

После бурного праздника встречи, рабочие группы объединившихся экипажей напряженно трудились над планом. Основные его черты были ясны уже после первого заседания «большой четверки» – Маши, Сержа, Александера и Сумитомо. Сложнее оказалось определить темпы вмешательства.

Парадокс заключался в том, что технических возможностей обоих кораблей с избытком хватало для самых революционных преобразований материальной стороны жизни на Терранисе. Но самих по себе новых технологий было недостаточно для решения проблемы. Напротив, они сулили еще более разрушительные войны при существующих моделях государственного устройства, уровня образованности и социального сознания террян. До тех пор, пока психология обитателей планеты не изменится коренным образом. Именно с этого, с изменения массовой психологии, следовало начинать.

Между тем изменить людей могут только люди. А людей, прибывших с Земли, было меньше, чем недостаточно. Натиск, да и любая форма необдуманной спешки могли привести только к одному – к безусловной неудаче, после которой все пришлось бы начинать сызнова и в худших условиях.

– Надо заняться кражей детей, – заявил Реджинальд.

Рыкофф недоуменно откинулся на спинку кресла.

– Поясните.

– Детей легче воспитывать, чем взрослых. Чистый ведь лист.

– Это понятно.

– А что непонятно?

– Думаете, родители отдадут их с охотой? Каким-то небесникам?

– Нет, конечно. Начнем с сирот. Ну, и умерших будем выкапывать.

– Так это же на кладбища пробираться надо.

– Надо, сэр. В полночь. Без этого – никак. Еще придется подменять трупы правдоподобными куклами, способными разлагаться по всем правилам трупа. Это сложно, я понимаю.

– По-моему, не это самое сложное. На кладбище должна незаметно проникнуть целая группа специалистов. Незаметно сделать свое дело и так же незаметно исчезнуть. Представляете?

– Представляю. Тут подготовочка нужна. Маскировка, гипнотехника, тщательное планирование, хорошее знание местных обычаев и суеверий. Словом, предварительная инфильтрация.

– Риск остается. Просто большая его часть переместится на тех, кто будет инфильтрироваться, как вы говорите.

– Разумеется. Поэтому нужна еще подготовка по рукопашному бою, верховой езде, фехтованию на этих… чем они там дерутся, братья наши старшие?

– Почему – старшие?

– Потому, что на девять веков нас обогнали. По пути регресса. Что скажете по существу дела, сэр?

– Потребуется постоянная база на планете.

– Она потребуется в любом случае, – вмешался Мбойе. – Где-нибудь в малопосещаемых дебрях. Кажется, Станислава уже закончила проект. Только у нее не совсем база получилась.

– А что?

– Укрепленный античный город из местных материалов и в местных архитектурных традициях, но с канализацией и водопроводом. Конечно, предстоит еще привязка к ландшафту. Желательно иметь поблизости лес, месторождение строительного камня и реку.

Если Рыкофф и подивился его осведомленности, то виду не подал.

– Так как вам моя идея, сэр? – поинтересовался Реджинальд.

– Что ж, идея здравая. Хотя и отдает совсем другим.

– Запускаем в разработку?

– Ату!

Под эту идею ДжошуаСкрэмбл и Джанкарло Мерконци, «инженерный мозг» проекта, получили задание на конструирование потаенных средств передвижения. Психологи, врачи и социологи готовили программу параллельного обучения и воспитания в двух вариантах –для взрослых и детей. Они предложили организовать вокруг основной базы несколько концентрических колец фильтрации для постепенного возведения террянко все более высокому уровню цивилизованности. Предполагалось, что на территории каждой из зон будет действовать своя, особая конституция.

– Круги рая, – хмыкнул Кнорр.

Но яростной атаки с его стороны не последовало. К тому времени уже эффективно работало средство против раздражительности планетолога: вечного оппонента любой идеи с головой погрузили в исполнение прямых профессиональных обязанностей. И это очень помогало, поскольку работы у планетологов хватало выше головы. Они составляли детальные карты планеты, с помощью дистанционных методов искали месторождения полезных ископаемых, вели метеорологические наблюдения, собирали информацию о промышленности, транспортных коммуникациях террян, следили за перемещениями враждующих армий и флотов. Оказавшись при деле, Альфред настолько преобразился, что сам высказал идею. Он предложил не ограничиваться пассивными наблюдениями погоды, а приступить к мягкому регулированию климата, чтобы увеличить продуктивность сельского хозяйства и тем самым повысить общее благосостояние населения.

– Сытые подобрее будут, – убеждал он.

– Страшное дело – гуманист с пустым желудком, – согласился Сумитомо.

– Да уж, знаю, – сказал Кнорр, думая о чем-то глубоком.

И они разошлись, весьма довольные друг другом. Но Сумитомо часто сокрушался по поводу надвигающейся «эпохи миссионеров». Точнее, по поводу связанного с ней риска.

– Ох, и грустное это занятие – осчастливливать.

– Трудно начинать, – успокаивал Рыкофф. – Потом приспособимся. Не забывай, контакты уже завязаны.

– Но ведь кто-нибудь погибнет. Там, внизу.

– Придется оживлять. Мы хорошо подготовимся.

– Как бы хорошо ни готовились, всего не предусмотришь.

– К сожалению, это неизбежно.

* * *

После шести полновесных суток работы с перерывами только на сон и еду предварительный план самых неотложных дел был намечен.

– Разрешите объявить паузу, командор? – улыбаясь, спросил Серж.

– Ох, не помешало бы, – признала Маша.

Рыкофф и Сумитомо заговорщицки переглянулись.

– Предлагаем прогулку на Терранис, – еще больше улыбаясь, сказал капитан «Фантаска».

Маша со своим волнением почти справилась, но сказать ничего не сумела, только кивнула.

– Станислава вас ждет в пятом ангаре. Она приготовила очень уютный флигер. Позвольте проводить? До трапа, так сказать. Капитанская традиция.

– Да, спасибо, будет кстати. Я все еще слабо ориентируюсь в ваших просторах.

– Что-нибудь с собой возьмете?

– Да… Нет, ничего не надо. Сейчас пойдем?

– Ну конечно, прямо сейчас. Сколько ж можно откладывать!

* * *

Флигер «Фантаска» был целиком выполнен из незнакомого Маше материала молочного цвета, упругого на ощупь. Из-за этой своей упругости, а также полного отсутствия ломаных линий он больше походил на живое существо, чем на машину.

Сходство усиливалось тем, что поверхность флигера могла меняться, словно под обшивкой у него напрягались мускулы. Воздушные рули, например, не изгибались под резко очерченным углом, они как-то оттопыривались в нужный момент.

– Прошу, – сказала Станислава.

На гладком дотоле крыле образовалась серая шершавая дорожка – чтобы ноги не скользили.

– Благодарю.

Привычные кресла в кабине отсутствовали. Вместо них имелись углубления в форме человеческого тела. Маша забралась в свою ямку. Лежать в ней оказалось на редкость удобно. Сразу захотелось вздремнуть.

– Кто же все-таки меня приглашает на Терранис? – спросила она только для того, чтобы отогнать сон. Она уже догадывалась, не могла не догадываться, но поверить боялась из суеверия.

– Думаю, вам будет приятно, – уклончиво сказала Станислава и пошевелила пальцами. От этого движения прозрачный фонарь кабины закрылся.

Снаружи капитан Рыкофф тоже опустил стекло своего шлема. Потом помахал рукой и отдал честь. Он улыбался. Но на этот раз улыбался грустно, словно вспомнив о чем-то давно прошедшем. Маше почудилось, что он ей завидует. Быть может, так оно и было. На протяжении всех последних шести суток, будучи обыкновенной женщиной, то есть существом любопытным, Маша старалась догадаться, есть ли у столь приятного Сержа подруга, а если есть, то кто она. Но так и не сумела. Зато поняла, что под внешностью свойского парня, весельчака и обаяшки капитан «Фантаска» скрывал себя истинного – человека тонко чувствующего, ранимого, отзывчивого, немало пережившего, весьма ценящего дружбу. И еще она поняла, что все это дал ей понять сам Серж.

– Кто рекомендовал вас на должность командира «Звездного Вихря»? – мимоходом спросил она.

– Коммодор Дюнуа. А вас?

– То же самое лицо.

– Космофлоту с ним явно повезло.

– А с нами? – улыбнулась Маша.

Станислава не на шутку удивилась.

– Какие могут быть сомнения!

Машу удивило другое.

Флигер повис над полом ангара, а потом двинулся к стене. То, что внутренние стены «Фантаска» расступаются сами собой, она уже видела. Но наружная обшивка! Она раскрылась так же легко и непринужденно, как дверь в ванную.

Окруженный снежинками замерзших газов, флигер выплыл в забортный вакуум, причем в какой именно момент заработал двигатель, Маша определить не смогла. Она только почувствовала увеличивающуюся тяжесть тела, но это чувство сразу же прошло. На маленьком экранчике заднего обзора она увидела «Фантаск». Расстояние до него быстро увеличивалось. Из-за объемного корпуса вакуум-перфоратора показалось длинное тело «Вихря», по которому ползали арбайтеры, наносящие черную краску – чтобы с Терраниса люди не видели блестящую точку в небе.

– И каково ускорение? – спросила Маша.

– Да ерунда. Пять «же». Почти не чувствуется, правда? Гравистаты стали очень компактными.

– Да, вы располагаете лучшей техникой, чем мы. Надо же! Всего каких-то двадцать геолет с небольшим, а такая разница…

Станислава рассмеялась.

– Пора прекращать деление на «наших» и «ваших», командор. Все мы теперь в равной мере далеки от Солнца. Все мы теперь одна команда…

– О, конечно. Но я еще не привыкла.

Станислава неожиданно вздохнула.

– Что такое? – удивилась Маша.

– Боюсь, что вся наша техника не поможет вернуться на Землю.

– Все возможно.

– Вас это не расстраивает?

– Расстраиваться еще рано. Я мельком слышала, что в Терранисе тоже есть канал.

– Есть. Но не такой, как на Кампанелле. И макул здесь никто не видел. Серж полагает, что Терранис – конечная станция.

– Вот как? Да, будет печально, если он окажется прав.

– Сколько я его знаю, наш граф всегда прав.

– Граф? Какой граф?

– О! Простите, забыла, что вы недавно на «Фантаске». Граф – это все тот же капитан Рыкофф. Как ни забавно, его удостоили титулом.

– За что?

– Да за подвиги у Кроноса.

– Вы, вероятно, давно знакомы?

– Лет семьдесят. Ну, или около того. Трудно сразу сосчитать после всех перемен времени. В общем, мы встретились на Гравитоне.

– На Гравитоне-4?

– Да.

– Позвольте… Так вы побывали в системе Кроноса тогда, когда там все случилось?

– Не только я. Примерно четверть экипажа «Фантаска» – бывшие гравитонцы. Еще человек пятнадцать побывали в свое время на Гравитоне-3. А ДжошуаСкрэмбл, наш инженер, ну знаете, он в очках все время ходит, так тот успел побывать на обеих станциях. Жил на Гравитоне-3, строил Гравитон-4. А потом остался на следующий срок.

– Да, ветеран.

– У нас даже софус оттуда, со спасательного звездолета сняли, – с оттенком гордости сказала Станислава.

– Хороший софус?

– Уникальный. Умеет дружить. Во всяком случае – с Сержем.

Маша улыбнулась.

– Вы влюблены в свой корабль. У вас все уникальное!

– Нет, почему же… Хотя отчего же… Но влюблена я скорее не в корабль, а в человечество, способное создать такое.

– Станислава, скажите… вы видели их? Тех, кто старше нас?

Станислава отрицательно качнула головой.

– Их видел только один человек. Его на «Фантаске» нет.

Тут в ее озорных глазах неожиданно мелькнуло выражение печали.

– Впрочем, сейчас уже, наверное, два.

Маша выжидающе промолчала. Но Станислава в эту тему углубляться не сочла возможным. Едва ли не минуту она вообще молчала. А когда очнулась, то коротко извинилась. Сказала, что тут дела личные. И лично не ее дела.

– Хорошо, – сказала Маша. – А почему у вас вообще столько гравитонцев оказалось?

– Да много причин.

– Но есть и главная?

– Есть. Между Кроносом и Кампанеллой возможна связь. В том смысле, что явления одного порядка.

– Знаете, нас тоже протащило мимо Кроноса. Даже Гравитон-4 можно было различить.

– Вот как? Оч-чень любопытно.

– И макула, насколько я понимаю, впервые появилась не на Кампанелле.

– Да. Серж ее видел там, на Феликситуре.

– И она не набросилась?

– Нет. Почему-то не набросилась.

– Загадка.

– Да. И не последняя, как мне кажется. В последние дни я часто думаю, почему так много гравитонцев оказалось, в конечном счете, у Терраниса. Все вроде произошло естественным образом. Но как случилось, что одно и то же стремление полететь на «Фантаске» возникло у очень разных по характеру людей? Причем людей, изрядно насытившихся космосом.

– Наверное, у вас что-то есть общее?

– Единственное, что у нас бесспорно общее, так это факт пребывания на борту одной из станций серии «Гравитон» в системе Кроноса.

– Разные бывают случайности.

– Если это и случайность, то случайность, в которую не хочется верить, памятуя, каким путем мы все сюда попали. Понимаете?

Станислава замолчала, глядя на растущий впереди Терранис. Они приближались с ночной стороны, и темнота скрывала три четверти планетного диска. Светился лишь узкий серп на северо-востоке.

– Символично, – сказала Станислава. – Большая часть проблемы погружена во мрак неизвестности.

– Но объяснение брезжит?

– Для объяснения слишком мало фактов. Для предположения слишком много смелости. Назовем это подозрением. Не относитесь к нему серьезно, командор.

– Напротив! К женским подозрениям именно так и надо относиться. Ведьмы мы.

– Да, как правило. Впрочем, в данном случае… не знаю, не знаю. Возможно, Кронос сделал гравитонцев своими глазами на Земле. И в определенной мере подчинил нас себе. Сделано это очень тонко, никакого влияния мы не ощущаем. В обыденной жизни человек ведь практически никогда не задумывается, откуда или отчего у него возникает желание. Возникло – и все тут. Между тем тот, кто контролирует рождение желаний, тот управляет и поведением. То есть человеком. Замечательный способ! Страшно, правда?

– Жутковато, – согласилась Маша. – Какие есть подтверждения?

– Факт влияния макул на психику человека можно считать установленным. Влияние Кроноса – тоже, даже с большей достоверностью. Влияние Кроноса сложнее и многообразнее, отчего легче обнаруживается. Знаете, почему Скрэмбл носит очки с охлаждением?

– Нет. Почему?

– Он видит инфракрасное излучение. После Кроноса. Это очень неудобно.

Маша невольно приподнялась насвоем мягком ложе.

– Каким образом? Это проверено?

– Да, вполне. В сетчатке глаз Джошуа появились новые типы фоторецепторов. Первый и единственный случай в истории медицины. Но это еще что! Многие из нас приобрели новые способности, поверьте. Будет время – расскажу. Тайны мы не делаем. Хотя тайна есть, и еще какая…

– Ничуть не сомневаюсь, – обеспокоенно сказала Маша. – Но не пора ли готовиться к посадке? Мы входим в атмосферу.

Станислава улыбнулась.

– Никакой подготовки не требуется. Все ремни да застежки остались в солнечном прошлом. Если охранные системы каким-то чудом не сработают, то никакие ремни не спасут.

– Брр!

– Да все нормально. Можно спокойно наслаждаться видами незнакомой планеты.

* * *

Маша приподнялась, чтобы лучше видеть то, что было впереди.

Белая масса под ней тоже шевельнулась, образовав новый слепок, повторяющий позу. Из него вылепилась удобная спинка. Под ногами образовалась ниша, из которой веяло теплом. Это было особенно приятно, поскольку на флигер надвигалась ночь и ночь ненастная.

В атмосферу они вошли удивительно мягко, без грохота и даже без существенного разогрева обшивки. Флигер затормозился не набегающим потоком, а своими двигателями. В плотных слоях он уже летел со скоростью обычного самолета. Прошло еще несколько спокойных минут, и они погрузились в густые облака. Темнота поглотила машину. Но в кабине стало лишь чуточку сумрачнее, поскольку колпак над ней превратился в сплошной радарный экран.

– Нет, это не флигер, – с некоторым сожалением сказала Маша. – Скорее, такси. Ни рева тебе, ни грохота, ни тряски. Прощай, романтика!

Станислава опять улыбнулась.

– Романтика будет. Это я обещаю.

Облака остались вверху. Флигер наклонился на крыло, и слева стало заметным речное русло, извивающееся среди густого тропического леса. Деревья стремительно приближались, и от этого захватывало дух.

– Интересно, как вы управляете, пальцами?

– Можно и пальцами, но лучше непосредственно этим, – Станислава прикоснулась к виску. – Софус автоматически настраивается на биотоки мозга первого человека, садящегося в кабину. Можно посылать и робота.

– Очень удобно. А долго еще лететь?

– Уже прилетели.

Маша растерянно оглянулась.

Деревья, которые только что находились далеко внизу, теперь с двух сторон нависали над головами. Без малейших толчков флигер приземлился то ли на просеке, то ли на длинной лесной поляне.

Колпак погас и съехал назад. Сразу стало темно, послышались свист ветра, шорох листвы. Ощущался сильный запах незнакомых цветов. После безмолвной Кампанеллы непривычно было слышать крики ночных птиц, далекое рычание хищника. В кустах жалобно попискивали мелкие зверьки. Было понятно, что планета не просто жива, она насыщена жизнью.

– Ничего не вижу, – сказала Маша. – Можно включить фары?

– Не стоит. Мы прибыли инкогнито. Но вас должны встречать. Давайте подождем.

Начался дождь. Станислава кабину не закрывала.

– Вода всасывается обивкой, – пояснила она.

Дождь был не очень сильным, но крупным. Капли звучно шлепали по листьям, земле, обшивке флигера, некоторые чувствительно били в голову и по плечам.

Шум дождя заглушал звуки. Поэтому обещанный встречающий подошел к самому борту, прежде чем Маша заметила темную фигуру. Человек откинул капюшон и наклонился, рассматривая тех, кто был в кабине. Он хорошо видел в темноте, поскольку через секунду на коленях Маши лежал тяжелый букет, источающий незнакомые ароматы.

– Не урони, – сказал подошедший.

Маша прижала цветы к груди.

Две крепкие руки, которые она не могла спутать ни с чьими, подхватили ее, подняли, бережно опустили на землю. Потом осторожно погладили волосы.

– Я вернусь послезавтра, ночью, – сказала Станислава. – Примерно в это же время.

Маша повернулась. Под ногой хрустнула ветка.

– Стася… не знаю, что сказать.

– И так ясно, – рассмеялась Станислава.

– Что я могу для вас сделать? Я тоже правильно поняла?

– Совершенно правильно. Подарите своего старшего офицера, командор. Мне нравится его прическа.

– Дорогая моя сестрица! Вы же понимаете, я не распоряжаюсь его сердцем.

– Сердцем? О, его сердцем уже распоряжаюсь я! – без тени сомнения заверила Станислава. – А вот отпуском…

– А, это. Двое суток.

– Двое?

– Больше нельзя. У него сейчас масса забот с «Вихрем».

– Вот наш капитан, например, к людям очень внимателен…

– Да, я оценила! Трое суток. Земных, разумеется.

– Можно было бы и побольше, – недовольно сказала Станислава. – Но так уж и быть, сторговались. До видзенья!

Блистер над кабиной закрылся, внутри флигера послышался негромкий поющий звук. Машина приподнялась. Из-под нее вырвался сильный ветер. Флигер плавно скользнул вперед, растаял на темном фоне леса. Потом светлый, едва различимый на фоне облаков силуэт мелькнул над деревьями в самом конце поляны, после чего флигер совсем исчез. У Маши почему-то дрожали колени. Даже показалось сначала, что трясется земля.

* * *

Всю ночь они усердно занимались любовью. Проснулись уже от полуденной жары. Маша с любопытством оглядела комнату с низким потолком и узким оконцем. Все здесь было сделано из естественного дерева и ничем не окрашено – пол, стены, широкая лавка, на которой они спали. Потолок опирался на толстое бревно, уложенное на стены.

Потом она долго всматривалась в лицо Рональда, находя все новые и новые морщинки. Рональд явно постарел, но был бодр и жизнерадостен. Маша очень остро поняла, каким необходимым он для нее стал. От него всегда веяло дружелюбной силой и спокойствием точного знания. Маша погладила его мускулистую руку.

– Мне так много у тебя нужно спросить, Ронни.

– Э! Времени теперь более чем достаточно.

– Кого из наших удалось разыскать?

– Из «вихревцев» – Джун, Нолана, Милдред. Но поиски продолжаются.

– И Милдред нашли?

– Ну, ее найти было проще всего. Интравизор, как-никак. Кроме того, уцелела половина экипажа «Фламинго», шестеро с «Альбасете». Думаю, еще кто-нибудь отыщется, возможностей у нас теперь куда больше.

– Гора с плеч!

– Да, все не так уж плохо, – улыбнулся Рональд.

Маша внимательно осмотрела комнату.

– Неказистый получился домишко, – сказал Рональд. – Плотницкое дело пришлось осваивать на ходу.

– Вы все делали сами? – спросила она.

– Куда там! Свиристел помог со своими мужиками.

– А кто такой Свиристел?

– Морской торговец и немножко пират. Сегодня познакомлю.

– Пират, морской торговец… Никак не привыкну. Рыкофф поделился со мной своими догадками. Но я не успела понять, зачем потребовалось ввергать несчастных кампанеллян в прошлое?

– Я тоже не уверен, что понял все. Но две правдоподобные причины могу назвать.

– Какие?

– Во-первых, те, кто создал трансцендентный канал, могли решить, что людям не мешает побороться за жизнь, чтобы лучше ее ценить. Почему это так важно, Серж, наверное, объяснял.

– Да. Весьма убедительно. А вторая причина?

– Наверное, нужно было посмотреть, насколько быстро, начав с нуля, люди вернутся к исходному уровню развития. И в материальном плане, и в социальном. Должен заметить, что темпы прогресса террян устроителей эксперимента явно разочаровали.

– Почему так думаешь?

– Да ведь канал продолжал работать. И перемещению подверглись уже не столько люди, сколько их самая техника. Тебе не кажется, что «Фантаск» с «Вихрем» прорвались не потому, что сумели, а потому, что им это позволили?

– Очень даже кажется. Из-за необходимости ускорить развитие колонии на Терранисе?

– По-видимому.

– М-да. Жили себе, жили. И вдруг является некто и начинает нами манипулировать.

– Какое там «вдруг»! Просто раньше мы не замечали.

– Раньше? Ты хочешь сказать, что те, кто старше нас, вмешивались в нашу жизнь и до Кампанеллы?

– Почти уверен.

– Расскажи.

– Начинать придется издалека.

– Сам говорил, что времени теперь – ого-го.

– Ладно, слушай. Начну с того, что со школьныхвремен я не перестаю поражаться тому, как люди находили в себе силы жить раньше, в Темный период истории. Океаны лжи, насилия, жестокости. Болезни, голод, тяжелейшие материальные условия. Поразительно, но в этих океанах всегда отыскивались светлые островки вокруг отдельных личностей, призывавших опомниться, звавших к любви, состраданию, доброте. Мы знаем, что зачатки добра, так же как и зла, вырастают из самой биологической основы человека. Но вот что странно, так это озарения, посещавшие проповедников тех времен. Озарения объяснить одними материальными причинами не удается. Являлось в тех озарениях многое – от железных птиц и огненных дождей, до типа отношений между людьми, удивительно похожих на те, что существуют сейчас.

Маша глянула в открытое окно, за которым качался ствол незнакомого дерева, змееобразно извивались лианы. Потом осторожно вставила:

– На Земле.

– А? Да, на Земле. В том-то и дело, что на Земле. Задолго до того, как мы отправились к Эпсилону, откуда-то взялся в воображении Томазо Кампанеллы его Город Солнца… Гуманистические идеи Ренессанса вообще мой конек, задерживаться на них не буду. Возьмемся за мировые религии. Но не с вопроса о демиурге, а с точки зрения этических норм. Кроме конкретных рекомендаций по-доброму относиться к единоверцам, там есть и другое. Вспомним о фундаменте любого массового культа – надежде на справедливое воздаяние, самой ценной и дорогостоящей из всех надежд. Заметь, всякая религия зарождается лишь при наличии значительного числа людей, готовых в нее уверовать. Не случайно возникновение мировых религий приходится на времена смут и войн, когда особенно сильна потребность в надежде. Но как своевременно она появлялась! Бесконечные войны в Индии минус шестого века – Будда, страшное душевное опустошение после подавления Римом иудейских восстаний – Христос. Беспощадные войны кочевников Аравии – Мухаммед. При каждом большом и продолжительном бедствии находился Утешитель. Уже на одном этом можно строить спекуляцию о внешнем вмешательстве, тебе не кажется?

– Пока – нет. Жажда надежды для человека естественна. И появление утешителей вполне объяснимо наличием спроса.

– Мгм, хорошо сформулировано. Однако твое объяснение может быть не единственным, согласна?

– Допускаю. Но счет один – один не приносит победы.

Рональд улыбнулся. Маша глянула на него искоса.

– Послушай, ты был бы не ты, если бы главный аргумент не припас напоследок.

Рональд рассмеялся.

– Верно. Ты меня не очень забыла.

– Выкладывай.

– Серж не показывал тебе фильм о К-инсайтах?

– Нет. А что это за инсайты?

– Не успел, значит. К-инсайтамигравитонцы именуют особые озарения, которые они испытывали вблизи коллапсировавшей звезды Кронос. Эти озарения они записывали мнемографом и смонтировали видеоролик. Фильм получился прелюбопытный, я видел его на экранах «Нерея».

– И «Нерей» здесь?

– Конечно. Жив, курилка.

– Да все не так уж плохо!

Рональд улыбнулся.

– А кто говорит, что плохо? Слушай дальше. В К-инсайтах, кроме всего прочего, Кронос показал портреты Будды, Гиппократа, Роджера и Френсиса Беконов, массы других известных людей. Причем в исторической достоверности этих портретов лично я мало сомневаюсь. Понимаешь, что это значит?

– Хочешь сказать, что за человечеством издавна присматривают?

– Не только присматривают, а время от времени… воодушевляют, что ли. Как раз тогда, когда жить особенно тяжело. Особенно тем, кто мыслит. Серж объясняет такое вмешательство своеобразной гуманностью. Те, кто старше нас, не могли отменить биологической эволюции как способа выращивания разума, хотя и вполне отдавали себе отчет в мучительности этого процесса. С другой стороны, они знали, что цель того заслуживает. Поэтому старались ободрить, приоткрывая отдельным людям завесу над будущим. Возможно, именно такие озарения, трансформируясь в сознании наших предков, привели к возникновению понятия о рае.

– И все для того, чтобы, получив разум, мы не лишились жажды жизни?

Рональд пожал плечами.

– Другого объяснения не вижу. А ты?

– Гипотеза соблазнительна. Но в ней слишком много допущений, чтобы сразу уверовать.

– Осторожно высказалась, командор.

– Уж с тобой-то я могу быть откровенной! Ночка была…

– А! Так это – откровенность! – рассмеялся Рональд. – Что ж, чистосердечное признание заслуживает награды.

Неожиданно он спрыгнул с лавки, на которой прошла ночка, и протянул руки:

– Сударыня, а не чувствуете ли вы потребности в материальной пище?

– Потребности? Не то слово! Во мне ягуар проснулся.

– Тогда идем, вашекошачество!

* * *

Едва дав одеться, Рональд вытащил ее под палящие лучи местного светила. Вопреки жаре, на поляне перед домом горел костер. Отмахиваясь от насекомых, слетевшихся на запах, у огня хлопотала знакомая долговязая фигура.

– Якоб, старый осьминог! Ты все еще числишься в списках Космофлота. Приветствуй командора!

Ван Вервен отсалютовал поварешкой и стал на одно колено.

– Разрешите кормить экипаж, мэм?

Маша взялась за его растрепанную голову и поцеловала в лоб.

– Ну, как вы тут без меня жили?

– Разнообразно. Скучать не приходилось, – улыбнулся океанолог. – Вот, готовить научился. А Рональд что же, не рассказывал?

– Да как-то… – замялась Маша.

– Ну, понятно.

– Кхэм, – деликатно сказали сбоку.

Там, сбоку, у баньяна стоял невысокий, но едва ли не столь же широкий, как и ствол дерева, мужчина с еще более лохматой, чем у Ван Вервена, головой и густой бородищей.

– Стоеросовы мы, – сказал бородач, кланяясь и Маше и баньяну одновременно. – Свиристел Палыч.

– Мария, – сказала Маша.

– А по батюшке вас как?

– Мария Джеймсовна.

– Очень приятно, – Стоеросов осторожно пожал Машину руку. – Дружки мы с вашим супругом, стало быть. А потому дружки, что если б не его подводноходная посудина, потопил бы нас адмирал Василиу. Как пить дать, потопил бы.

– Пить дадим, – пообещал Якоб.

– За что же адмирал Василиу хотел вас потопить? – удивилась Маша.

– Так война же.

– А, вот оно что. Война у вас. Из-за чего?

Стоеросов почесал голову.

– Я так полагаю, императору курфюрст надоел.

– И этого достаточно? – еще больше удивилась Маша.

– Разве мало? – в свою очередь удивился Стоеросов.

– А кто прав?

– Да тот, кто победит, – усмехнулся бородач. – Но первым напал базилевс-император. Зятя моего чуть не убили. А он мужик хороший, даром что барон.

– Прошу к столу, – пригласил Ван Веревен. – Политика пусть повременит.

– А пущай, – согласился Стоеросов. – От нее пищеварение портится.

Обедать сели в горнице, поскольку жара становилась нешуточной, да и насекомых хватало. Не хватало кондиционера.

К столу были поданы клубни картофеля, сваренные в собственной кожуре, сушеный хлеб с забытым названием «сухари», крупные ломти вареного, а потом подрумяненного прямо на открытом огне мяса.

Суровую мужскую трапезу несколько скрашивала гроздь мелких и зеленоватых местных бананов, играющая роль десерта. Малое количество блюд компенсировалось гомерическим количеством пищи.

– Это что, мясо животного? – ужаснулась Маша.

– Аккурат утречком добыл, – кивнул Стоеросов. – Совершенно свежее.

Маша заглянула в его спокойные светлые, будто выцветшие глаза, и не удержалась от вопроса:

– Вы в самом деле пират, Свиристел Павлович?

Стоеросов сокрушенно вздохнул.

– Не так чтобы очень, но немножко было. По молодости, да по дури. Только это все в прошлом, сейчас я на службе у курфюрста, патент даже есть. Он у меня в скампавее лежит. Потом покажу, ладно?

– О, конечно. Обед ждать не может. Якоб, пахнет от стола восхитительно.

Ван Вервен благосклонно кивнул. Наклонившись, пошарил под столом и извлек кувшин. Там был местный алкогольный напиток, названия которого Маша не запомнила. Мужчины выпили и зажмурились. Маша удивилась тому, что Рональд не стал закусывать. Видимо, было нужно по каким-то соображениям.

– Ох, – сказал пират Стоеросов. – Такое делать не могу. Вот в двух умениях Ронни меня превзошел.

– А второе какое? – полюбопытничала Маша.

– Да побил он меня.

– Как – побил?

– Джеймсовна! Можешь не верить – голыми руками. Сначала спас, а потом побил. Наш человек! Врут все про небесников, теперь я точно знаю.

– Боже, – с изумлением сказала Маша. – Ронни, это правда? Ты дрался?

– Тайны начинают открываться, – пропел Якоб.

– Джеймсовна, не серчай, – вступился Стоеросов. – Вишь ли, сгоряча хотел я тех матросиков имперских… А они же подневольные. Ну, в общем, правильно меня тогда поколотили. Здоров же твойЮсиевич драться, ей-бо! – с уважением сообщил Стоеросов. – Случалось, и раньше меня побивали, если эдак втроем, скажем, наваливались. А в одиночку, да так быстро, – не, такого не бывало, вот те крест! Я, если хочешь знать, есть первейший в Муроме кулачный боец. Дьяк там один похвалялся, так ты не верь, врут все. Да и помер он уже.

– Как – помер?

– Слушайте, – сказал Рональд, – пойдемте купаться. Жарко.

– Только не в реке, – сказал Стоеросов. – Крокодюкитам повылазили.

– Давайте в море, – предложил Ван Вервен.

– Под скалой?

– Ну да, в заливе. Там ихтиозаврам тесно.

– Идет, – сказал Рональд. – Маша, в спальне есть полотно, из него можно какое-нибудь бикини сделать. Мы подождем.

Маша поняла, что на Терранисе не принято купаться в обнаженном виде. Не полагается командиру звездолета.

* * *

Скала, о которой говорил Стоеросов, нависала над небольшим заливчиком. Со стороны моря он был отгорожен отмелью и рядом рифов, через которые с шумом переливались волны.

– Крупные хищники сюда пробраться не могут, – пояснил Ван Вервен. – Ну, я пошел.

Оттолкнувшись, он ласточкой сорвался вниз. За ним, страшно раскорячившись, обвалилсяСвиристел Палыч. Рональд обнял Машу за плечи.

– Красиво здесь, правда? Посмотри вокруг.

Скала, на которой они стояли, завершала узкий мыс. Слева находилось устье полноводной реки. Под обрывом на якоре покачивался старина «Нерей». Ближе к морю, примерно на треть вытащенная на песок, находилась старинная галера со сложенными вдоль бортов веслами и свернутым парусом. Подле нее ватага пестро одетых людей что-то готовила на костре. Караульный матрос сидел на корме судна, болтал ногами и время от времени швырял камни в жутковатые морды, показывающиеся из воды.

Над обрывом среди деревьев проглядывала тесовая крыша дома, в котором они провели ночь. Дальше, вплоть до синевших на горизонте гор, землю покрывал сплошной слой сельвы. Справа от скалы, за россыпью поросших густым лесом островов, угадывалось море. Туда со стороны суши текли потоки горячего воздуха.

– В этом мире, быть может, нам придется провести весь остаток жизни, – задумчиво произнес Рональд. – Тебя это не расстраивает?

– Могло быть и хуже, – отозвалась Маша. – Значительно хуже.

Рональд покачал головой.

– Вряд ли. Тот, кто создавал трансцендентный канал, не мог делать это бессмысленно.

– А в чем же смысл, кстати?

– В пересадке. Разумную жизнь пересадили из одной Вселенной в другую. Кампанелла сыграла роль яркого цветка, заманившего нас ко входу в канал. И когда людей скопилось достаточно много, система заработала.

– Тот, кто это сделал, достаточно жесток. Пострадало множество людей.

– Тот, кто это сделал, руководствовался не моралью, а целесообразностью. При пересадке растений часть их корневой системы неизбежно повреждается. И некоторое время растение болеет.

– Это не оправдание. Тот, кто нас пересадил, не интересовался индивидуальными судьбами. Нас вообще не спрашивали, хотим ли мы такого переселения. Не уверена, что с точки зрения кампанеллян, заброшенных сюда, оно было так уж целесообразно.

– Маша, я и не ищу оправданий случившегося. У меня более скромная задача – понять.

Маша вздохнула.

– Наверное, на большее с нашими скромными возможностями трудно рассчитывать. Что же еще тебе удалось понять?

– Не так уж и много, но… кое-что. Судя по всему, Вселенная, в которой мы оказались, развивается динамичнее нашей родной. Время течет здесь явно быстрее. Возможно, кому-то недосуг ждать, когда тут цивилизуется собственная жизнь. Вот и пересадил он нас в гости к ящерам.

– Зачем на одну и ту же планету?

– Не знаю. Вероятно, и в этом есть смысл, но пока я его не нахожу. Он должен быть, поскольку невероятно, чтобы здесь для жизни оказался пригодным один-единственный Терранис. Возможно, смысл в том, что, взаимодействуя, две цивилизации смогут развиваться быстрее. О чем ты задумалась?

– После переселения у кампанеллян должна была возникнуть весьма определенная религиозная ассоциация. Изгнание из рая.

– Многие так и расценили.

– Тогда, быть может, все это с нами проделал Бог?

Рональд усмехнулся.

– Скажи мне, кто такой Бог. Тогда я попытаюсь ответить.

– Существо либо существа, намного опередившие нас в развитии, но имеющие желание вмешиваться в нашу судьбу.

Рональд пожал плечами.

– При такой формулировке можно считать их и богами. Но молитвы на них не действуют, это точно. И как их ни называй, они могут нами манипулировать, мы ими – нет. Впрочем, я не уверен, что они все еще существуют.

– Как же так? Результаты действий весьма красноречивы.

– Позволю себе маленькую аналогию. За обедом ты отказалась, и совершенно напрасно, между прочим, от мяса молодого трицератопса. Свиристел поймал его в одну из своих ловушек. Скажи, пожалуйста, мог наш пират от чего-нибудь погибнуть после того, как расставил сети? Теоретически?

Маша взглянула на реку, из которой упрямо показывались морды.

– О, да. Ты хочешь сказать, трансцендентный канал пережил своих создателей?

– Утверждать не могу. Но и отбрасывать такую возможность нельзя. Не исключено, что создатели трансцендентного канала так и не дождались, когда мы цивилизуемся.

Внезапно Рональд насторожился.

– Что случилось? – спросила Маша.

– Погоди, не шуми.

Из-под скалы послышался встревоженный голос Ван Вервена.

– Побудь здесь. Никуда не уходи, – отрывисто сказал Рональд.

Прыгая по горячей осыпи, он побежал вниз. Скала тоже была разогретой, Маша давно уже переступала босыми ступнями, поочередно поднимая одну ногу и стоя на другой. Но ждать пришлось не слишком долго. Снизу поднялись Якоб и Ронни, которые под руки вели хромающего пирата. Голень Свиристела была залита кровью. Он громко ругался. Рональд быстро взглянул на Машу.

– Сними лифчик, – сказал он.

Маша повернулась спиной. Рональд разорвал материю, скрутил из нее жгут и перетянул ногу Свиристела ниже колена.

– Что случилось? – спросила Маша.

– Макаренацапнула, – морщась, ответил Стоеросов.

– Она ядовитая, эта макарена?

– Не. Характер только плохой.

– Красивый мир, – кивнула Маша, закрывая ладонями соски.

– С твоим прибытием он явно стал лучше, – рассмеялся Якоб.

* * *

В избушке Свиристелу дали выпить местного алкогольного напитка, название которого Маша опять не запомнила, и пират успокоился.

– Испугалась? – спросил Рональд.

– Не очень.

– Ты все время о чем-то думаешь.

– Да.

– О чем?

Маша оглядела развешанные по стенам ружья, сабли и пистолеты.

– Скоро тебе придется командовать «Вихрем».

– Мне? Почему?

– Эх ты, интравизор! У нас будет ребенок, Ронни. Хорошая фраза для того, чтобы окончить какой-нибудь роман, не так ли?

– Эта фраза хороша для плохого романа, – улыбнулся Рональд. – А о нас еще найдется, что почитать.

– Ты уверен?

– Да. А кто у нас будет?

– Девочка.

– Пусть будет девочка.

Хорошо знакомым ей жестом Рональд обхватил голову руками и задумался. Маша без труда поняла, что он хочет проникнуть в будущее их еще не родившейся дочери.

Двое других мужчин, землянин и террянин, переглянулись.

– Надо бы проверить, чем заняты твои головорезы, – сказал Ван-Вервен.

– Без глазу оставлять не годится, – серьезно кивнул Свиристел. – Хотя и смирные… но образование у них такое. Ронни, вот эту швабру я заместо костыля возьму. Плачу пиастрами!

Маша взглянула на него с любопытством. После того как его укусила загадочная макарена, Свиристел перестал быть отчасти абстракцией. Раньше он почему-то воспринимался полуусловно, как персонаж пьесы, и если бы вдруг взял да исчез, подобно призраку, Маша удивилась бы, конечно, но не очень. Как-то не до конца верилось, что все случившееся произошло на самом деле. И марш сквозь трансцендентный канал, и Терранис, и этот говорящий архаичным языком экс-пират. Но вид крови на его ноге придал окружающему миру и реальность, и полновесность. Будто вуаль с глаз упала. Нет, все случилось взаправду. И жить здесь предстояло всерьез, а главное – долго. Прощайте, Багамские острова, база отдыха Космофлота Солнца… Именно там они с Рональдом познакомились.

– По-моему, с местным населением вполне можно ладить, – сказала Маша, когда они остались вдвоем.

– Ну, ну, не все здесь пиастры, – рассеянно отозвался Рональд. – Есть и монстры.

– Какие пиастры?

– Пираты, я хотел сказать. М-да, лучше пусть будет девочка.

Маша ощутила холодок в груди. Где-то рядом с сердцем. Будто только по чистой случайности разминулась с чем-то ужасным. Да, их ребенку предстоит жить здесь, на Терранисе. На планете, где случаются войны, где водятся макарены с плохим характером, крокодюки с ужасными мордами, трицератопсы, ихтиозавры и бог весть кто еще… Интравизор не может в точности предсказать отдельную судьбу. Но взвесить сумму грозящих опасностей вполне способен. И вот Рональд говорит, пусть лучше девочка…

– Не надо так бледнеть, родная моя, – мягко сказал Рональд. – Мы справимся.

– С чем?

– Да с этой планетой.

– Ты собираешься оставаться?

– Да.

– А как же «Звездный Вихрь»?

– Лучше всего им будет командовать Александер. Мой опыт и подготовка пригодятся здесь, для общения с местным населением. Я прав?

– К сожалению.

– Никаких сожалений! Нам предстоит много острых переживаний, опасностей, приключений. Машенька, ты еще побываешь на настоящем королевском балу. Словом, нам предстоит новая жизнь. И это прекрасно. Ее нужно принять как естественную данность. Или лучше – как дар. Хочешь, я покажу тебе место, где мы будем строить город Трою?

– Опять?

– Да. Но в третий раз ее уж никто не разрушит.

Маша грустно улыбнулась. До возвращения Станиславы оставалось меньше суток. Земных…На глаза набежали слезы.

– Романтик ты мой! Корпуса космической пехоты…

Конец

Красноярск, 2000, 2017

Алексей Барон Люди и Ящеры

Андрею Лазарчуку – с благодарностью

1. Схаи

Полуденные лучи отвесно падали из зенита. Шлем и кольчуга раскалились. Мартину страшно хотелось сбросить все это железо да забиться в тень. Но кодекс схаев строг. Воин не должен поддаваться слабости. Хуже слабости одна лишь трусость. Конечно, Мартину, как представителю слабого племени мягкотелых, полагались поблажки, однако он старался ими не пользоваться. Из гордости и соображений дипломатического порядка. К тому же тени поблизости не наблюдалось. Кроме жары мягкотелого одолевали еще и сомнения.

– Послушай, а ты не ошибся? – спросил он. – Где они, эти звери?

Вместо ответа Хзюка снисходительно протянул кожаную фляжку. Это уж было слишком. Мартин облизал губы, качнул головой. Его шусс раздул дыхалы и беспокойно переступил с ноги на ногу, – почуял воду.

– Они хитрые, – обронил Хзюка.

Мартин недоверчиво прислушался. После того как загонщики скрылись за холмом, наступила такая тишина, что уши улавливали даже потрескивание сохнущей глины на берегу озера. А в озере блаженно плескался жабокряк. Он плавал, нырял, шумно отфыркивался, шлепал хвостом. Словно дразнил всех лишенных возможности принимать водные процедуры.

Шкура шусса сильно пахла. Зло кусались пустынные мухи. Хассар перевалил, наконец, зенит. Это казалось невероятным, но жара продолжала усиливаться. Листья мухавейника вяли прямо на глазах. Даже летучие твари попрятались, оставив до вечера белесое небо. Безветренное, оно неотвратимо наливалось зноем, тяжелым даже для холоднокровных существ. Теплокровным же грозил солнечный удар с полной утратой пульса. Уж лучше было потерять престиж. Мартин снял шлем и обмотал голову тряпкой. Хзюка ничего не сказал. Только отвернул плоское лицо к озеру, делая вид, что рассматривает изнывающего от наслаждения жабокряка.

К своим обязанностям конвоира и телохранителя ящер относился без энтузиазма, но исполнял их с обычным для своих соплеменников тщанием. Странные привычки Мартина принимал как должное, без осуждения, чего еще, мол, ожидать от мягкотелого, но все, что в поведении пленника соответствовало местному кодексу воина, встречало его молчаливое одобрение. И это одобрение дикаря, как ни странно, многое значило для бывшего пилота межзвездного лайнера. Мартин восхищался не столько боевыми доблестями Хзюки, сколько его врожденным педагогическим талантом. Чего доброго, еще годик-два под присмотром такого воспитателя, и сделаешься примером для юных рептилий. Эдаким ходячим наглядным пособием, на которое взрослые ящеры будут указывать когтем, приговаривая: вот, полюбуйся, даже мягкотелый умеет это делать, а ты что же? Под обидное кваканье молодых схаюшек…

* * *

Первый ррогу появился уже на исходе дня. Недремлющий Хзюка тихо свистнул. Потом распластался на спине шусса и прикрыл голову заранее приготовленными папоротниками, чтоб шлем не блестел. Мартин послушно проделал все то же самое.

Зверь вышел из-за холма. Маленькими передними лапами он вырвал из груди стрелу, рыкнул, настороженно огляделся и двинулся к озеру. Ррогу был не слишком крупным, лет восьми-девяти. Подойдя к воде, он еще раз оглянулся и, шумно сопя, принялся пить. Жабокряк при этом благоразумно занырнул.

Ветерок дул со стороны озера, и зверь не мог почуять запаха охотников. Момент складывался удачно. Хзюка поднял своего шусса и тихим шагом направил его в обход, стараясь оказаться за спиной чудища. Мартин оставался на месте, он знал свою роль.

Зверь был молод, неопытен, к тому же очень хотел пить. Поэтому охотник сумел подобраться почти к его хвосту, когда он вдруг подпрыгнул и обернулся. По быстрому движению плеч Мартин догадался, что Хзюка выстрелил. Монстр взревел, ударом страшного бревнообразного хвоста выкосил папоротники. Но Хзюка был настороже, быстро отпрянул и бросился наутек.

Начался обычный охотничий танец – хищник тяжело кидался за вертким шуссом, скачущим ломаной линией. Болтаясь в седле, Хзюка время от времени оборачивался и даже умудрялся стрелять, стараясь вогнать в массивную тушу как можно больше стрел. Завалить ррогу одним выстрелом невозможно, слишком уж он огромен, живуч и толстокож, требуются десятки удачных попаданий.

Многоопытный Хзюка кружил так, что постепенно приближался к месту, где прятался Мартин. Выждав, когда ррогуповернулся спиной, Мартин ударил пятками своего шусса. Первую стрелу он пустил издали, но, как ни странно, попал. Только не в затылок, где шкура потоньше, а в широченную спину. Зверь на этот укол даже внимания не обратил, продолжая погоню за Хзюкой.

Вторая стрела прошла мимо. Тогда Мартин придержал шусса, до отказа натянул тетиву, тщательно прицелился. Фыркнув оперением, стрела ушла. И было сразу понятно, что ушла туда, куда надо. Мартин даже не стал провожать ее взглядом. Вместо этого выстрелил еще раз, в точности повторив все движения.

Ррогу остановился, повернул клыкастую морду и впечатляюще рявкнул. Не суйся, мол, парень. Но Хзюка больше не стрелял. Это значило, что ему очень нужна передышка. И Мартин нагло поехал вперед.

Ррогу попеременно разглядывал обоих мелких, но кусачих врагов, теряя время. Мартин выстрелил еще раз, потом дерзко заорал «Песнь Гайаваты». Песнь понравилась. Клацая пастью, зверь затрусил к новому обидчику. Молод, молод… Опытный ррогу не бросил бы первой жертвы так легко.

Мартин стиснул коленями дрожащего Суу. Попасть в толстую вену на шее можно лишь с минимальной дистанции, и времени хватит только на единственный выстрел. Потом стрелять придется не скоро. Потом охотничьи наставления схаев рекомендовали долго уворачиваться. Даже если поразить вену, ррогу может еще бегать и бегать. А умирает уже на следующий день.

Ррогу бежал все быстрее, расстояние сокращалось. К несчастью, он пригнул голову, скрывая уязвимую шею. Стрелять же в череп совершенно бесполезно, тут нужна граната на реактивной тяге. Таковая граната отсутствовала. Но Мартин точно знал, что когда зверюга разгонится как следует, он обязательно начнет дергать головой. Шея при этом на секунду-две открывается. Не упустить такой момент могут лишь единожды в жизни и лишь великие лучники, в число которых даже Хзюка не входил. Словом, вот тут – не зевай.

Ррогу скакнул раз, другой, третий. И вскинул морду. Мартин мгновенно спустил тетиву, изо всех сил ударил пятками по бокам шусса и мертво вцепился в его шею.

Суу отчаянно метнулся в сторону. В жуткой близости мелькнула распяленная пасть. Мартин даже успел ощутить знаменитое «дыхание дракона», чем может похвастаться редкий уцелевший охотник. Однако гордиться было некогда.

Промчавшись мимо, зверь проворно развернулся. Вопреки малолетству, противник оказался серьезным. Недостаток опыта у него с лихвой перекрывался юной прытью, быстрой реакцией и невероятной свирепостью. Такой, если сумеет вырасти во взрослую образину, много бед принесет.

Хзюка не раз твердил, что по прямой уйти невозможно. Да и увертками долго не протянешь. Охотник, вступающий в схватку с ррогу, должен всадить в него весь запас стрел, должен непременно убить его или серьезно ранить до того, как обессилеет шусс. Иначе – все, крышка. Ррогу упорны и беспощадны, они не прекращают погони до тех пор, пока не стопчут существо, осмелившееся бросить вызов. В одиночку справиться с таким зверем удавалось лишь единицам, самым великим из охотников, чьи имена наперечет знает все племя. Поэтому на ррогу идут не менее чем вдвоем, по очереди отвлекая на себя его ярость.

На секунду Мартин обернулся. Чудище неслось огромными прыжками. Его грудь уже окрасилась кровью, но глаза под кожистыми веками пылали злобой, а могучий хвост крушил растительность. От избытка ярости оно даже рычать перестало, только всхрапывало. Зато бежало очень быстро, куда быстрее Суу. Хзюка же заметно отставал.

Мартин уклонился сначала вправо, потом – дважды влево, стараясь приблизиться к роще древовидных папоротников. Верткий шусс там получил бы преимущество. Но ррогу приближался слишком стремительно. Он был уже так близко, что о стрельбе не приходилось и думать. Оставалось уповать только на ноги Суу.

Перед самой опушкой зверь почти настиг их, но инстинкт шусса в последний момент не подвел – он все же успел вильнуть в сторону. Ррогу промахнулся на какой-то метр. И тут же его тяжеленная туша с разбегу вломилась в чащу. Затрещали стволы, одно из деревьев рухнуло. Чудище страшно взвыло. Мотая головой, попятилось. И вдруг эта голова, возвышавшаяся над приземистыми папоротниковыми деревьями, опала, исчезла.

Со своего места Мартин видел только заднюю часть зверя. Его хвост судорожно извивался, огромные когтистые лапы рыли землю. Ррогу уже не рычал, а утробно выл. И этот вой слабел.

Примчался Хзюка.

– Ты хорошо придумал заманить его в рощу, Мартин. Еэ. Кажется, он пропорол брюхо.

Мартин расхохотался.

– Это не я придумал. Это придумал Суу!

Хзюка издал квакающий звук. Выждав, когда ррогу перестанет дергаться, он отрубил кончик хвоста и протянул его Мартину.

– Честность украшает воина не меньше храбрости. Это твой зверь, Мартин!

После нескольких лет жизни среди схаев Мартин в полной мере мог оценить его великодушие. Он знал, что социальное положение мужчины определялось числом лично убитых ррогу. Так как в охоте обычно участвовало несколько воинов, владельца добычи устанавливали путем скрупулезного подсчета меченых стрел в туше.

Делалось это по особой методике, учитывающей опасность каждой раны, спорные случаи рассматривались старейшинами. Иногда дело доходило до поединка. Гораздо реже один из охотников уступал свои права добровольно, поскольку даже сравнительно небольшой ррогу означал целое состояние. С него снимали тонны чистого мяса, не считая шкуры, идущей на изготовление шатров. Из внутренностей, костей и эндокринных желез уффики, женщины схаев, готовили лекарства. Поэтому существовал целый ритуал выражения благодарности за столь ценный дар.

Мартин спешился, снял шлем, размотал тряпку на голове. Потом поклонился, дважды стукнул себя по животу.

– О Хзюка! Воина украшает не только смелость и честность, но и щедрость. Твои благородные предки могут гордиться. Ты подарил мне часть своей доблести…

Дальше следовало перечислить славные деяния Хзюкиных предков. Но Мартин успел добраться только до славного Хсу Махумакая, деда дарителя, потому что из-за холма над озером донеслись крики, топот и свистящий рев, который невозможно с чем-то спутать.

Вынырнувший было жабокряк с досадой шлепнул хвостом по воде и вновь ушел в глубину. А на берег озера, обогнув скалу, вылетела группа всадников, преследуемая очень крупным ррогу. Он буквально нависал над взмыленными шуссами. Расстояние было столь незначительным, что охотники совершенно не имели времени для того, чтобы обернуться и выпустить стрелу. Но хуже всего было то, что всадники мчались по очень узкому месту – между крутым склоном холма и озером. Из-за тесноты они не могли даже уворачиваться.

Хзюка поспешно развернул своего Шаа и бросился на помощь. На ходу он выхватил из-за плеча утяжеленную стрелу с камешком-балансиром на древке. Мартин тоже вскочил в седло. Однако до озера было далеко, они не успели.

Чудище резко мотнуло головой. Ломая папоротники, покатились сбитые с ног шуссы. Сразу два всадника вылетели из седел. Перевернувшись в воздухе, оба упали в заросли кустарника. Один попытался встать, но был мгновенно схвачен. Есть его ррогу не стал, просто перекусил и выплюнул, а потом вцепился в более аппетитного шусса. Пара уцелевших всадников скрылась в овраге.

Диким голосом завопил Хзюка. Не выпуская бьющегося шусса, образина подняла морду.

Хзюка приблизился. Его выстрел был довольно удачен. Тяжелая стрела вонзилась в бок. Но ррогу попался на этот раз старый, опытный, огромный. Он не погнался за новым врагом. Вместо этого бросил почти надвое перекушенного шусса и зашагал к кустам, в которые упал охотник.

Тут подоспел Мартин. Он торопливо пускал стрелу за стрелой. Некоторые попадали, но отскакивали от толстой шкуры как от брони. Зверь, похоже, их даже не чувствовал. Опустив морду, он рылся в низкой растительности. Наконец одна из тяжелых стрел угодила ему в подмышечную область и застряла. Тут ррогу обернулся. Другая стрела стукнула его по глыбообразному черепу. Вреда не причинила, но вывела зверищу из терпения. Сипло урча, ррогу начал разбег.

* * *

Мартин быстро оценил ситуацию. Снова убежать к роще он не успевал, а Хзюка искал в папоротниках упавшие стрелы. Оставалось прижаться к болотистому берегу озера и даже войти в воду.

Расчет оправдался – тяжеленный хищник вяз в прибрежном иле. Мартин осмелел, держался близко, и при каждой удобной возможности постреливал. Точно прицелиться в такой суматохе трудно, но попадания все же случались. Ррогу ревел, вертелся, месил грязь, размахивал хвостом; настоящая гора ярости каталась по берегу вслед за шуссом. И каждый раз либо запаздывала с поворотом, либо не дотягивалась, без толку клацая пастью.

А время шло. Движения страшного ящера понемногу теряли стремительность, он начал уставать, все чаще останавливаясь, чтобы перевести дух. Потом даже присел на хвост, то раздуваясь, то опадая брюхом.

Мартин эти паузы тоже использовал для передышки, иначе можно было запалить шусса. И тогда древний монстр молча рассматривал человека. В его глазах вдруг появлялось почти осмысленное выражение. В них отражались и боль, и обида, и скорбь какая-то.

– Иди домой, дурак! – не выдержав, крикнул Мартин. – Не хочу я тебя убивать. Да и мясо у тебя жесткое.

Ррогу поднялся на ноги, выдрал из себя стрелы. Потом с явной досадой облизнулся и побрел прочь. Но не в сторону гор, а к кустам. Туда, где прятался уцелевший охотник.

– Э-э, так не договаривались! – крикнул Мартин.

Он увидел отчаянно убегавшую фигурку. Между ней и зверем вертелся Хзюка, размахивая пустым колчаном. Ему нечем было угостить ррогу, однако его старания совсем уж даром не пропали – спешенный охотник успел забиться в щель между двумя плоскими валунами. Убежище не слишком надежное, но лучшего не нашлось.

Ррогу подошел к этим камням и наклонился, высматривая добычу. Потом принялся грести землю страшными задними лапами. Пытался зацепить жертву когтями. В этот момент он напоминал кошмарную курицу и никакой жалости не вызывал.

Выбравшись из ила, Мартин бросился в новую атаку. У него тоже оставалось не больше десятка стрел, следовало тратить их очень расчетливо. Если после десяти выстрелов зверь останется жив, мертвыми будут и Мартин, и Хзюка, и спрятавшийся охотник.

Продолжая землеройную работу, ррогу повернулся к Мартину спиной и резко махнул хвостищем. Полетели сорванные вайи, стебли, сухие комья. Суу испуганно шарахнулся в сторону. С трудом удержавшись в седле, Мартин попробовал заехать сбоку, но зверь вновь повернулся. Знал, что на спине у него шкура была особенно толстой.

Правила запрещают охотниками держаться вместе поблизости от ррогу, но Хзюка прискакал. В руке он держал зажженный факел.

– Давай стрелу!

Подпалив древко, Хзюка всадил горящую стрелу в шею ящера. Это подействовало, это не могло не подействовать. Учуяв запах дыма, ррогу повернулся и во всю ширь распахнул пасть.

Это было большой ошибкой. Мартин тут же выстрелил прямо в промежуток между рядами кривых клыков. Чудище поперхнулось, взревело так громко, что Суу не выдержал и сорвался с места. Ничего не оставалось, как вцепиться в его шею.

* * *

Вайи папоротников стегали по рукам и ногам. Седло съехало. Суу остановился чуть ли не в полукилометре от плоских камней. Его живот и бока бурно вздымались, спина лоснилась от слизи. Далеко на таком шуссе уже не ускачешь. Мартин кое-как разжал онемевшие колени и с тревогой посмотрел назад.

Ррогу катался по земле, гася горящую стрелу. Разумная попалась образина. Хзюка держался рядом, видимо, не зная, что предпринять. Потом развернулся и во весь опор поскакал к роще папоротников. В сложившейся ситуации это тоже было весьма разумно, поскольку в туше убитого динозавра оставались стрелы. Но теперь Мартину предстояло продержаться до возвращения напарника. Одному, с жалким остатком стрел.

Что ж… Он быстро привел в порядок сбрую, подтянул седло и ударил Суу по бокам. Шусс нехотя повиновался.

А ррогу уже встал. Раскапывать убежище между валунами он не спешил. Опять молча рассматривал приближавшегося Мартина мертвящим, тяжелым, гипнотическим взглядом, тем особым взглядом, который трудно описать словами и который присущ только смертельно опасным рептилиям.

Максим невольно опустил глаза. И тут в хвощах, неподалеку от останков несчастного шусса, он заметил что-то красное. Краснеть там мог только колчан. И если в нем сохранилось хотя бы несколько стрел, стоило рискнуть. Рискнуть немедленно, пока не начались новые догонялки.

Один из универсальных для всех Вселенных законов заключается в том, что тот, кто собирается нападать, обычно теряется, если на него самого нападают. Завопив как можно пронзительнее, Мартин бросился прямо в сторону ррогу. Тот никак не ожидал эдакой дури и туго принялся соображать, что же происходит. Пока он этим занимался, Мартин резко повернул, проскакал к хвощам и выпрыгнул из седла.

Да, там валялся колчан, причем колчан почти полный. Мартин схватил его, быстро перебросил за спину, начал ловить поводья. Оставалось только вскочить в седло. Однако тут и случилось самое ужасное из всего, что могло случиться на охоте.

Распахнув пасть, ррогу во всю мощь рявкнул. Измученный, вконец перепуганный Суу подскочил, заверещал и предательски бежал.

– Ящерица ты бесстыжая, – крикнул Мартин. – Да что б у тебя хвост отвалился!

Спешившийся охотник – мертвый охотник, говорят схаи. Спастись от ррогу своими ногами еще никому не удавалось. Мартин бегал быстрее схаев, но не настолько, чтобы соревноваться с хищным динозавром.

Ррогу двигался не спеша, вразвалочку, уверенный, что на этот раз добыча не ускользнет. А Хзюка находился где-то в роще, его не было ни видно, ни слышно. Мартин усмехнулся. Стоило рождаться за невесть сколько парсек отсюда, чтобы умереть в зловонной пасти! Чудище обло…

Погибать без боя он, конечно, не собирался. Не этому учат водителей звездолетов за невесть сколько парсек отсюда. Там учат использовать все шансы, вплоть до последнего.

А они все еще были, шансы. И в высоких, по грудь, папоротниках, и в малых размерах человеческого тела, и в неуклюжести гигантской рептилии. Даже временное прикрытие имелось, в виде тела погибшего шусса. Требовалось использовать все это, выиграть время, а потом добраться до более надежного убежища между валунами. Там и дождаться Хзюки. Тогда еще можно было на что-то надеяться.

* * *

Пробежав шагов двадцать, Мартин присел за мертвым шуссом и щедро выпустил несколько стрел. Ррогу понял, что медлить больно, а схватка еще не окончена. Понял и побежал вперед. Для Мартина это было небольшой передышкой, поскольку ухватить на бегу двуногую мелочь сложно. Но в еще большей степени спасло то, что в последний момент зверь просто споткнулся о труп шусса. Для восстановления равновесия ему пришлось дернуть хвостом и вскинуть голову. Пробежав по инерции дальше, ррогу затормозил. Пока он разворачивался, Мартин сделал стремительную перебежку и упал в островке фиолетовых папоротников. Он выиграл дюжину важных шагов и на какое-то время спрятался.

Ррогу опустил морду, принялся бродить, осматривая перед собой землю. Один раз он прошел очень близко. Это был самый опасный момент. Мартин с большим трудом подавил в себе паническое желание вскочить. Он явственно слышал хруст стеблей, шумное дыхание, ощутил сильный и противный запах. А вот ррогу ничего не учуял. Не наградила его природа хорошим обонянием, поскольку щедро одарила размерами.

Мартин напряженно прислушивался к тяжелым шагам. Через некоторое время они начали удаляться. Медленно приподнявшись над вайями, Мартин заметил, что ррогу стоит к нему спиной. Второго такого момента ждать не стоило. Рванув с низкого старта, он изо всех сил припустил к тем двум валунам, между которыми прятался упавший охотник. Позади яростно заревел и затопотал зверь. Но опоздал. Мартин протиснулся между скалами за пару мгновений до того, как сверху посыпались комья глины, пыль, папоротники, мелкие камни.

Однако ррогу не отказался от своей цели. Убедившись, что щель слишком узка для его ног, он наклонился, высматривая добычу. Мартин понял, что ящер попытается протиснуть между камнями свой рог. И вот это вполне могло получиться.

Морда наклонялась все ниже. Щель наполнилась зловонием. Но в своей злобе ррогу забыл об осторожности. У дерзкого двуногого еще были когти. Мартин потерял шлем, щит, флягу, отстегнул пояс с саблей, все это не имело ценности в борьбе с огромным зверем, а вот лук и стрелы не бросил. Лежа на спине, он натянул тетиву, замер, и когда на фоне жаркого безоблачного неба над ним показался страшный рог, а над рогом, всего в паре метров от земли, – большой красный глаз, он мгновенно выстрелил. Расстояние было так мало, что промахнуться он не мог, и он не промахнулся.

Морда дернулась, отпрянула. Ррогу взвыл, отбежал на несколько шагов, остановился, опять завыл, сел на землю. Затем поднялся и наконец заковылял прочь. Потом послышался топот шусса. Он приближался. В щель заглянул Хзюка. Его и без того круглые глаза округлились еще больше.

– И ты здесь? – простодушно удивился он.

– Здесь лучше, чем в брюхе ррогу, – проворчал Мартин.

Хзюка квакнул.

– Шайяр, мягкотелый! Жить будешь долго.

Мартин молча бросил ему красный колчан и обессилено привалился спиной к камню. Ощущения были такие, как после перегрузок в 10 g.

Хзюка поймал колчан, кивнул и скрылся. Вернулся он не скоро, но вел с собой двух оседланных шуссов.

– Ты хитрый, – сказал Хзюка. – Бегаешь быстро. И кричишь здорово. Шайяр! Молодец.

Мартин выставил голову из щели и опасливо огляделся.

– А где ррогу? – спросил он.

Хзюка опять квакнул.

– Ррогу пошел домой. Плохо себя чувствует. Держи! – Тут он бросил поводья Суу и мрачно пообещал: – Когда вернемся в стойбище, сделаем из этого труса похлебку.

Мартин знал, что к шуссу, покинувшему хозяина, пощады не бывает. Такой шусс не должен оставлять потомства. Схаи вообще не слишком склонны прощать. Жизнь у них такая. Не очень комфортабельная.

* * *

Не очень комфортабельная жизнь схаев с незапамятных времен протекала у южных склонов Ледяного хребта. Полоса предгорий здесь тянется с востока на запад, от одного океана до другого. Поперек нее, с севера на юг, текут многочисленные реки и ручьи, но все они бесследно исчезают в Южных Песках; эта огромная пустыня играла роль безводной, почти непреодолимой границы Схайссов. Однако поблизости от гор воды вдоволь в любое время года. Времен года, впрочем, здесь нет. Просто жара бывает сильной, либо очень сильной, этим и ограничиваются сезонные изменения.

Леса, растущие на горных склонах и вдоль русел рек, а также обширные саванны, располагающиеся южнее, были заселены самыми разнообразными животными. Охота на них являлась основным промыслом разумных рептилий, или схаев, как они себя называют.

Схаи были двуполыми, живородящими. Их детеныши появляются на свет уже с постоянными зубами, не нуждаются во вскармливании чем-нибудь вроде молока и сами способны питаться не слишком грубыми видами пищи уже со второго дня жизни. Живут ящеры довольно долго, до ста тридцати лет в пересчете на земное время. Разумеется, если не погибают раньше.

А вот погибнуть в Схайссах – дело несложное. Из-за войн, болезней, несчастных случаев на охоте здесь редко кто доживал до преклонных лет, особенно мужчины. Вопреки этому, или как раз потому, истинно достойными занятиями для офсах, схаев-мужчин, признаются именно охота да война, хотя им приходится заниматься еще и скотоводством. Только уход за прирученными животными рассматривается как рутина, обязаловка, проза жизни.

В социальной иерархии ступенью ниже воинов располагаются ремесленники, лекари и утомители духов. А вот рыбная ловля является уже уделом уффик, женщин, как и все прочие хозяйственные утехи. Воспитание детей также возлагается на них.

Взрослый схай обычно имеет двух-трех жен и является абсолютным господином в своей семье. Несколько десятков семей составляют аш – родовую единицу. Старейшины родов образуют ухудай, ведающий вопросами внутренней жизни всего племени. А верховной властью обладает пожизненно избираемый старейшинами вождь, именуемый машишем. Формально власть машиша ограничена вопросами внешней политики. Таких вопросов всегда было только два, война да торговля. Однако машиш исполняет обязанности председательствующего на ухудае, поэтому имеет первый и самый весомый голос в обсуждении прочих проблем. Он же утверждает судебные приговоры ухудая.

Это простая, веками отшлифованная социальная вертикаль сохранялась на протяжении множества поколений, она воспринималась схаями такой же естественной данностью, как воздух, вода, огонь или земля под ногами. За все время пребывания в Схайссах Мартин ни у кого из схаев не обнаружил потребности в каких-то реформах. Иногда он специально спрашивал, не хочет ли кто изменить порядки в племени. Его собеседники обычно некоторое время молчали. Потом задавали один и тот же вопрос:

– А зачем?

– Чтобы жить лучше.

– Разве мы плохо живем? – удивлялись ящеры.

– Нет, – признавал Мартин.

И на него смотрели со снисхождением. Видимо, для того, чтобы схаи осознали необходимость развития, требовалось очень серьезное потрясение. Внутренние войны и эпидемии входили в круг привычных явлений и к этому не приводили.

Ящеры имели подобие религии, поклоняясь некоему Мососу, огненному божеству, которое в глубокой древности сошло с небес и дало начало всему сущему.

– А кто породил нас, мягкотелых? – коварно спрашивал Мартин, надеясь породить сомнения.

– Не Мосос, – отвечали ему.

– Не Мосос, значит?

– Это уж точно. Что он, враг нам, что ли.

Вот, дальше этой констатации пытливая мысль схаев проникать не желала. Пока.

Легенда об огненном боге, спустившемся с небес, в принципе могла иметь космическую основу. Но добыть какие-то факты, либо подтверждающие, либо опровергающие внешнее происхождение ящеров Мартину не удавалось. Дело очень осложнялось отсутствием письменности, схаи лишь изредка пользовались примитивными пиктограммами. Исторические сведения они передавали из поколения в поколение устно.

Эпос у них был, да. Некоторые сказания глухо упоминали о летающем шатре, доставившем отцов-прародителей в Схайссы, однако этих упоминаний было маловато для выводов. В Схайссах случались ураганы, во время которых шатры летали и во множестве, и с большой легкостью, что вполне могло послужить толчком для фантазии народной. Целиком же эпос Мартину услышать не довелось. Пленник, пусть даже и почетный, не может быть удостоен такой чести.

2. Кое-что о ведьмачестве

… дождь, сырость, серость, слякоть. Смотреть не хотелось. Иржи отошел от окна. Утро называется!

Прогретый, но не совсем просохший полушубок. Хлопотливая фигурка матери. Она поднимает печальное лицо.

– Сынок, не ходи мимо мельницы.

Иржи привычно кивает. В деревне давным-давно знают, кто живет на этой мельнице.

– Ведьма она, эта Промеха, – говорит мать, настойчиво глядя ему в глаза.

– Да, многие так считают.

– Потому что правда.

– Правда, правда… Кто ее знает, правду.

– Люди. Люди все знают.

– И про нас?

Мать вздыхает.

– Нет. Про нас глупости болтают.

– Ага. Про нас, значит, глупости.

Мать не спорит. Но и не соглашается. Вместо этого говорит о другом.

– Ты все больше похож на отца, Иржик.

– Это плохо?

– Когда человек делает много хорошего чужим… Родным мало остается.

Мать отворачивается. Иржи подождал немного, но больше она ничего не сказала. Тогда он открыл дверь.

– А завтрак? Сыночек, я все приготовила…

Он чувствует жалость.

– Спасибо, мам. Я не хочу есть. Потом.

– Когда – потом?

Передернув плечами, он надевает полушубок.

– Да на выпасе. На левом берегу. Подальше Замковой горы. Там трава хорошая.

– Не ходи мимо мельницы, слышишь? Иди через брод.

– Так и сделаю. Не надо беспокоиться.

– Обещаешь?

В глазах ее появляется такое ВЫРАЖЕНИЕ…

– Обещаю.

Он обнимает ее и целует.

– Отец вернется, мама.

ВЫРАЖЕНИЕ усиливается, а потом исчезает.

– Я верю, Иржик. Обязательно вернется. Он тоже обещал.

* * *

Низкое небо навалилось на деревню. Тучи плыли над самыми трубами. Снизу к ним тянулись остатки тумана. Печные дымы, наоборот, лениво стекали с крыш, расходясь по дворам, огородам, кривым переулкам.

От запаха плохо горящих дров першило в горле. Сквозь дым и туман глухо пробивалось мычание коров. Казалось, что уши чем-то забиты. Кругом сырость, сырость и сырость. Плетень за ночь так разбух, что калитка не открывалась. Иржи плюнул, полез через верх, зацепился об острый колышек и порвал рукав. День начинался скверно.

Он откашлялся и щелкнул кнутом. Тотчас за соседним забором истошно заорал петух. А над колышками показалась голова Иоганна. С полей его шляпы капала вездесущая вода.

– Это ты, парень?

– Гутен морген. Кому еще быть?

Иоганн спрятал штуцер. За его спиной на крыльце стоял маленький, но воинственный Фридрих с отцовской шашкой в руках.

– Ого! – сказал Иржи. – Кого побеждать собрались, готтенскнехты?

Иоганн замялся.

– Да мало ли что. Пес вот всю ночь выл.

– Эка новость. Когда он не воет?

– Сегодня Бернгардт выл голосом дурным.

– Да, петь он у тебя не умеет, – с чувством сказал Иржи.

Иоганн поднял вверх рыжую бороду и захохотал. Бернгардт с охотой присоединился.

– Все же поглядывай, сосед. Бродит в лесу кто-то, – смеясь, сказал Иоганн.

– Ты и вчера так говорил.

– Йа, йа. И вчера кто-то бродил. Не веришь?

– На то и лес, чтоб по нему бродили.

– И по ночам?

– По ночам – это да, странно. Но сейчас уже утро.

Иоганн с сомнением повертел головой, рассматривая узкую полосу между туманом и рыхлыми, сочащимися дождем облаками. В этой полосе просматривалось все, что выше заборов, но ниже печных труб, – второй этаж мельницы, половина колокольни, черепичные крыши, подошва Замковой горы, обрубки тополей на школьном дворе.

– Утро, – подтвердил он. – Вроде бы.

– Не сомневайся, – сказал Иржи. – Оно и есть, только не проснулось еще как следует. Ладно, я пошел. Привет Бернгардту!

Иоганн опять захохотал, зачем-то погрозил пальцем и выгнал свою Рыжую. Корова холодно глянула на Иржи и привычно двинулась в сторону дома Каталины. Иоганнова Рыжуха никогда не доставляла хлопот. Напротив, проявляла образцовую сознательность. Иоганн с гордостью называл ее продуктом социалистической идеи, затрудняясь, впрочем, объяснить, в чем она, собственно, заключается. Иржи подозревал, что социалистическую идею деревенский полицмейстер подхватил в трактире. Там место такое, все подхватывают.

* * *

Дождевая вода бежала вниз по переулку, но у ворот Каталины задерживалась. Задерживалась безо всяких к тому оснований, поскольку наклон в месте, где вздумалось образоваться луже, был все тем же, ничуть не меньшим.

Иржи не удивился. Он знал, что есть люди, отмеченные особым даром невезения с самого детства. И это невезение распространяется на все, что их окружает – на людей, вещи, животных. Даже на ближайшие окрестности.

Сама Каталина к ударам судьбы относилась спокойно, считая их верным залогом грядущего воздаяния, а вот соседи предпочитали дел с ней не иметь. Иржи составлял едва ли не единственное исключение. Отчасти благодаря своей пастушьей должности, заставляющей общаться со всеми без исключения, отчасти из жалости, он не избегал случая переброситься со старушкой несколькими словами. Он плохо переносил только один ее недостаток – Каталина любила поспать. Впрочем, против этого существовало надежное средство.

Иржи перегнулся через заборчик и толкнул молодую, еще гибкую яблоню. Кривая ветка ударила в переплет, грозя выбить единственное стекло.

– Эй-эй, тихо там! – живо откликнулась Каталина. – Бубудуски!

На ходу одеваясь, она спустилась с крыльца, вошла в хлев, долго что-то там переставляла, звякала цепью, бранилась. Наконец ворота приоткрылись, лужа тотчас хлынула во двор, а из двора выбежала бойкая однорогая коровенка. Иоганнова Рыжуха надменно отвернулась.

– Тьфу тебе, соцалистка! – сказала Каталина. – Гонору ведь больше, чем молока, а туда же – нос задирать. Вся в хозяйку!

Излив добрососедские чувства, старуха заулыбалась.

– Иржик, и совсем я тебя не задержала, верно?

– Бывало и хуже, – согласился Иржи.

Каталина предпочла пропустить его слова мимо ушей.

– Слушай, Иржик, ночью ворон на мельнице каркал. А Бенгарка выл – не приведи Господь. В такую сырость упырям да утопленникам сплошное раздолье. Ты уж поберегись.

– И как же от них беречься? – поинтересовался Иржи.

– Перво-наперво крестик ты взял? Помнишь, на Рождество я тебе дарила, медный такой?

Иржи порылся в полушубке и показал крестик.

– Чудо! Кто ж его в кармане носит?

– А какая разница?

Каталина безнадежно махнула рукой.

– Знаешь, – задумчиво сказала она, – от этого воя да карканья Промеха мне приснилась. Точь-в-точь такая же, какой я ее в детстве видела. Я тогда со стога прыгнула. Другим – хоть бы хны, а мне… как всегда. Вывих. Ну, мать Промеху и позвала, ногу вправлять. Вот страху-то! Голова белая-белая, а глаза – что два уголька. Ни за что не поймешь, что она там себе думает.

– Говорят, ведьма она.

– Ведьма и есть, – со святой верой сказала Каталина. – Все знают.

– Да почему? Откуда это известно?

– А ты сам посуди. Разве может нормальный человек столько жить? Никто ведь толком даже и не знает, сколько ей лет-то.

– Ну и что? Здоровье у ней хорошее, вот и все.

– Здоровье! Грехов, много, вот господь никак и не приберет.

– А дьявол?

Каталина перекрестилась, оглянулась по сторонам и прошептала:

– Я так думаю, сам побаивается.

Иржи прополоскал сапоги в луже.

– Нога-то как? Ходит хорошо?

– Не жалуюсь, – осторожно сказала Каталина.

– И копыто не выросло?

Каталина сердито захлопнула калитку. Прогнивший кол тут же и повалился. Каталина повернулась к Иржи.

– Вот. Все из-за тебя! Бубудуск.

* * *

В месте, где речка Быстрянка огибает Замковый холм и разделяется на рукава, еще в прошлом веке местные крестьяне насыпали две плотины, а на острове поставили добротную каменную мельницу. Однако проработала она недолго. Вскоре через соседнюю деревню провели большой тракт от столичного города Бауцен в федеральную землю Остланд и дальше, до самого графства Шевцен. Тут и выяснилось, что молоть зерно выгоднее именно в этой самой соседней деревне, в Геймеле, то есть. Там все сразу можно и продать оптовым скупщикам. С тех пор мельница деревни Бистриц пустовала. Пока с полсотни лет назад не явилась и тогда уже далеко не молодая Промеха.

Пришла невесть откуда, развязала платок, безо всякого торга выложила ровно столько, сколько собиралось запросить хитроватое обчество. Цену будто заранее знала. А когда попробовали вытрясти из нее побольше, старуха молча собрала деньги, талер за талером, завязала платок, да и подалась вон.

Мужики опомнились, догнали, и уже на улице ударили по рукам. Талеров-то было много. Не устояли, прельстились. Так в Бистрице и поселилась эта жительница с сомнительным прошлым и пугающим будущим. Многие потом сожалели, только вот деньги никто возвращать не захотел.

Кратчайший путь на выпас шел как раз мимо этой мельницы, по плотине. Но Иржи погнал стадо вдоль реки, к нижнему броду, как и обещал матери. Уж больно много слухов ходило об этой Промехе.

Сколько помнили в деревне, она всегда жила в одиночестве. Кормилась лесом, рыбой, огородик на своем островке сажала. И принимала все то, что давали быстрянцы за костоправство и знахарство. Многих на ноги поставила, иных и спасла, роды без нее не обходились, но любить ее никто не любил, мало кто относился по-доброму, а вот побаиваться побаивались все.

Изредка Промеха заходила на постоялый двор, устраивалась в дальнем углу трактира, неспешно съедала угощение хозяина, никогда не бравшего с нее платы, да прислушивалась к разговорам проезжих. Свои-то при ней помалкивали, если вовсе не расходились, что чаще всего и случалось. Даже когда в харчевне сидели подвыпившие мужики. Особенно это стало заметно после случая со старостой Фомой, яро невзлюбившего старуху по причине отсутствия почтения, а еще больше за то, что у нее имелся орднунг из самого ландтага земли Южный Поммерн. Бумага закрепляла за Промехой право собственности на упомянутую мельницу и, что особенно странно, освобождала ее от всех налогов, как федеральных, так и местных. Фому это злило несказанно.

Однажды, находясь под изрядным хмелем, он крикнул, чтобы ведьма убиралась на все четыре стороны. И из трактира, и с мельницы. Да из деревни тож. Короче, чтобы катилась к тем чертям, от которых пришла. Присутствующие мгновенно приутихли. А вот старуха, будто не расслышав, продолжала спокойно обгладывать цыплячье крылышко. Тогда Фома, играючи таскавший пятипудовые мешки, навис над ней, свирепо выпучив глаза.

– Плохо слышишь, да?!

– Я лечила твоих детей, – тихо сказала Промеха.

Староста налился злобой.

– Лечила! А порчу-то кто на них напускает, ведьма?

Старуха покачала белой головой.

– Иди спать, Фома. И почисти зубы.

– Сперва я очищу от тебя деревню! – зарычал Фома. – Ишь ты, зубы для нее чисти!

Мужики зашептали, чтоб не нарывался. Но Промеха неожиданно уступила. Встав из-за стола и вздохнув, она покорно направилась к порогу. Тем бы все и завершилось, наверное, если б Фома не впал в раж от своей неслыханной победы. Он схватил Промеху за шиворот, намереваясь выбросить вон это сатанинское отродье. На дождик. И коленцем поддать намеревался. Что случилось дальше, никто не понял. Грозный староста вдруг сел на пол и по-рыбьи принялся хватать ртом воздух. Глаза его бессмысленно закатились. Кое-как отлили холодной водицей.

Очнувшись, Фома первым делом потребовал зубную щетку и порошок. Промеху он с тех пор не полюбил, однако обходил ее за тридевять переулков и огородов. Такая вот поучилась история.

* * *

Но был и другой случаец, позабористее. Ежегодно таинственная старуха на месяц-другой исчезала. Никто не видел, куда она уходила и с какой стороны возвращалась. Промеха вроде бы временно переставала существовать, а потом вновь начинала, причем вроде помолодевшая, с повышенной бодростью.

В отсутствие хозяйки ее мельница оставалась совершенно без присмотра, брошенной на полный произвол судьбы. Туда, однако, не совались. Хотя ходили слухи о припрятанных сокровищах. Но сокровища сокровищами, а голова-то одна. Лишь раз нашлись головы достаточно отчаянные – заезжий скупщик полотна откуда-то аж из Центрального Поммерна, да деревенский пьянчужка Тео. Плохо обернулась их затея. Средь ночи деревня огласилась дикими воплями. На них с большим старанием отозвался юный тогда еще Бернгардт, а после него – все остальное собачье племя Бистрица.

Переполох поднялся неописуемый, страшнее, чем при землетрясении. Иржи помнил, как у двора Иоганна, наискосок от мельницы, собралась толпа кое-как одетых и чем попало вооруженных мужиков во главе со старостой. Охрипнув от споров, воинство порешило, что спасать гибнущие души, конечно, надо, но куда лучше это делать не в темноте. И когда небо просветлело, а крики стихли, смельчаки, под водительством уже Иоганна (твоя обязанность, полицай, – пробурчал тогда староста) двинулись к плотине. Фома же остался на берегу, подавая оттуда полезные советы. То есть осуществлял общее руководство.

Спасатели переправились на остров, но подойти к мельнице не успели. С обрыва что-то шумно ухнуло в воду. Бернгардт взвыл, вырвался из хозяйских рук, после чего позорно бежал в родную подворотню. А из Быстрянки на отмель выбралась бледная фигура.

Хныча, завывая и постанывая, размахивая длиннейшими рукавами, привидение наподдало и резво промчалось мимо остолбеневших мужиков. Тех, кто не пошел к мельнице и по разным уважительным причинам остался охранять старосту. Но не сберегли. На перекрестке исчадие уронило Фому, упало само, потом вскочило и ринулось дальше, к околице, сопровождаемое волной собачьего лая.

Старосту почтительно подняли.

– М-мерзавец! – рычал он. – Ужо задам!

Правда, при этом он дрожал и пятился, стряхивая тину. Мужики стали у него допытываться, кто ж это было такое.

– В-водяной, – отвечал Фома в страшном волнении. – Холодный весь. Глазищи – во, по блюдцу!

Потом тоскливо вздохнул и добавил:

– Эх-х! Бородавки теперь пойдут…

– Да это Тео пробежал, – сообщил Иржи с забора.

– Ну да. А ты как узнал?

– Вы чего, его кальсоны не помните?

Мужики загалдели:

– А ведь точно.

– Тео, значит.

– Вот паразит!

– Ну, тогда другое дело.

– Догнать! – рявкнул Фома.

* * *

М-мерзавца догнали на лошадях, далеко в поле. Выглядел он прескверно. В одном исподнем, мокрый, исцарапанный, Тео никого не узнавал, мычал невразумительное, а когда к нему прикасались, вздрагивал и стучал зубами. От чарочки, впрочем, не отказался.

– Майн гот, – сказал Иоганн. – Он есть седой.

И это было сущей правдой. Натюрлих. Сильно переменился раб божий.

Внезапное появление Тео, равно как и его вид, произвели глубокое впечатление. Следующая экспедиция собралась только к восходу солнца. Она состояла из всего мужского населения, включая хворых, сирых и престарелых, вплоть до дряхлого патра Петруччо с иконой и паникадилом. Волоча своры собак, спасатели ступили на остров сразу с обоих берегов, размашисто крестясь и обильно брызгая святой водой. Это помогло. Новых ужасов не случилось. Зато следы старых выглядели нравоучительно. Торговец полотном лежал у порога мельницы, обхватив жестоко исцарапанную лысину. Из его окаменевшего кулака торчал пучок вороньих перьев, а кругом валялись медные монеты.

– Живой, – сказал Иоганн. – Живучее купца одна лишь кошка. Кетцель, то есть.

Пострадавшего перенесли в трактир, а дверь мельницы подперли осиновым колом. К Фоме вернулась храбрость. Он предложил спалить к чертовой матери ведьмину берлогу. Мужики почесались и привели несокрушимый довод:

– Дык камень. Все одно, гореть не будет.

Впрочем, староста особо и не настаивал. Дело в том, что у трактирщика Макрушица, прикарманившего пару талеров, валявшихся на пороге мельницы, вскоре страшно разболелись зубы. Само собой, все порешили, что так ему ведьма отомстила, кто же еще. После этого в Бистрице уже и не помышляли о поджоге или каком-то другом вредительстве. А вот благодарственный молебен «во избавление от козни неприятельской» посетило неожиданное количество прихожан. Патр даже прослезился.

Купец же два дня пролежал без памяти. На третий его вместе с Тео увезли в окружной городишко Юмм. С ними отправился и Фома – объясняться. Заодно поросенка на рынок повез. Иоганну же в это время геймельский урядник приказал «успокоить общественное возбуждение». Общественного возбуждения Иоганн нигде не обнаружил, поэтому повесил приказ на воротах и уехал в поле полоть картошку.

* * *

Вернувшись из Юмма, Фома первым делом отправился в трактир и надежно выпил. Его обступили.

– Ну, чего там?

Староста сочно закусил молодой луковицей.

– В городе полно солдат, – сообщил он. – К пивнушкам не пробиться.

Мужики сочувственно покивали:

– Это точно. Через солдат в пивнушку не пробиться. Поросенка почем продал?

– Нормально, цены хорошие.

– Ну, а судья-то чего сказал?

– Его честь смеяться изволили, – мрачно сообщил Фома. – Сказали, что путь познания тернист. Колючий, значит.

– Вон что. Колючий. Для всех?

Фома глянул искоса.

– Для тех, кто вопросы задает.

– А где Тео?

– Этот перевоспитывается.

– Конюшни, что ли, чистит?

– Не-а. Там новую башню ставят. Перед мостом. Вот Тео камни и таскает. Велено передать, так будет с каждым, кто на чужую собственность позарится.

– Что же, Промеху, значит, не тронь?

– Сказано, что без ведьминой силы с нами не управиться.

– Оно конечно, – спокойно согласились слушатели. – Власть должна быть страшноватой.

Фому это не устроило.

– Эхх! В Пресветлой Покаяне давно бы эту мельницу с-спалили. К чертям рыбачьим! Вместе с ведьмой.

– В Покаяне все твое хозяйство давно бы за налоги отобрали, – веско сказал деревенский кузнец.

Все закивали. Вести о том, как живется в Пресветлой, добирались и до Бистрица. Через корчму, как и полагается. О том, что еду в Покаяне выдают по карточкам, все друг на друга доносят, а чуть что не так – бубудуски мигом сцапают. Были слухи и поужаснее. Будто даже серпы там общественные, и молитвы по пять раз на дню, а что ни наработаешь – все отберут сострадарии. Которые считают, что главные беды от богатства. Может, и так, конечно, только вот от бедности какое счастье? А свое оно всегда милее общего, тут и разговору нет.

Послушав все это, Фома сплюнул и ушел. Спорить с кузнецом он не брался, поскольку голова у кузнеца крепкая. Про руки и говорить нечего, кувалды какие-то.

А перевоспитанный Тео, тихий да благостный, притопал к сенокосу, ровно через двадцать суток. Как ни старались выведать, что ж такое случилось той ночью на мельнице, бедолага только трясся, головой мотал, словно мух отгоняя, да просил поднести стаканчик. Подробности так и остались тайной, воспоминание о которой заставляло бистрицкую молодежь засветло разбредаться по домам. Бедокурить даже перестали. Вот и надо так – сперва напугай человека как следует, а уж потом и воспитывай.

* * *

Иржи далеко обошел нехорошую мельницу. Сначала он провел стадо через брод ниже деревни, а потом – по ложбине ручья Говоруна, левого притока Быстрянки.

Нынешней весной бывать здесь еще не приходилось, все выглядело малознакомым. Иржи с удивлением заметил, что, несмотря на обильные дожди, ручей изрядно обмелел. А выше родников вода исчезла вовсе, на дне лога осталась одна торфяная жижа. Коровы держались настороженно, без причины останавливались, жались друг к дружке. Рыжуха даже пыталась повернуть назад, будто что плохое чуяла.

Иржи щелкал кнутом, подгонял отстающих, а между тем у самого на душе поднималась муть. Пророчествам Иоганна и Каталины он бы не слишком верил, да уж больно много других примет имелось.

Весна выдалась неладная. Хмурая, дождливая, с частыми похолоданиями. Дважды или трижды снег падал. Мало того, в самой деревне и окрест вещи творились редкие, странные, порой необъяснимые. Часто болелидети. По вечерам полыхали яркие зори, а ночами небо тоже светилось, да так, что хоть книжки читай. Хлеб рос медленно. В полях находили следы чужих лошадей. Непонятно, кто и зачем там кружил. С ближайшим соседом, графом Шевценом, у курфюрста были добрейшие отношения, муромские купцы всегда открыто ходили, большими караванами, а что до Покаяны, так пограничную долину у горы Швеер курфюрст стерег крепко, помнил прошлое. Не случайно даже в Юмме полно солдат. Между тем от Юмма до той долины добрых девяносто километров будет. Можно было догадаться, сколько солдат у самой границы, большого ума не требовалось.

Но солдаты не могут спасти от всего на свете. Старики пророчили беды. Тому в подтверждение ожил вулкан в Драконьих горах, стал сильно дымить. А минувшим воскресеньем вдруг закудахтали куры. Из конца в конец Бистрица взвыли псы. Потом земля колыхнулась так, что сами по себе зазвенели колокола в деревенской церквушке. Где что плохо стояло – все попадало.

Патр Петруччо, щуря выцветшие глазки, толковал о недовольстве божьем. Мужики не понимали, чего такого успели натворить сверх того, что творили всегда, но на всякий случай починили кладбищенскую ограду; авось и зачтется где.

Фома бубнил, что все это ведьмины проделки. Книжник и грамотей Иоганн смеялся. Говорил, что землетрясение есть явление природное. Петруччо отважился спросить, не бог ли вызывает природные явления.

– Природа и есть бог, – заявил Иоганн.

– Ересь, ересь, – покачал головой Петруччо.

– Йа, йа, ересь, – закивал Иоганн. – К лицу ли священнослужителю утверждать, что природа и бог есть не одно и то же?

– Господь создал сущее, а не наоборот.

– Йа, йа. Только вот из чего создал? Ничего же под рукой у бога не было. Значит, из себя и создал.

– Не нашего ума это дело, сын мой.

– А для чего тогда Господь умом-то наделил?

Патр пожевал губами. Поразмыслил, изрек:

– Чтобы пользовались с осторожностью.

Тут Бистриц тряхнуло еще раз. Петруччо испуганно перекрестился.

– А не богохульствуйте, святой отец, – посоветовал Иоганн. – А то случится еще чего-нибудь.

И как в воду глядел, социалист научный. Уже на следующий день к старосте прискакал фельдъегерь с пакетом. Бумага требовала аж восемь двуконных подвод для перевозки камня. Потому что окружной совет решил поднять стены Юмма еще на полтора метра.

– Эка радость. То башня, то стены. Так и войну накликать можно, – ворчали старики.

Что такое война, они еще помнили.

– Это, робяты, хлебнешь. Пшеничку-то прошлогоднюю продавать не торопись, припрятывай.

– А не прогадаем?

– Да хоть и прогадаем. Все лучше с досады пухнуть, чем с голоду.

Все соглашались. Звучало страшно.

* * *

За поворотом ложбины стадо остановилось. Потому что бок Замковой горы там будто кто ножом срезал. Склон обрушился, перегородив ручей. Из массы земли торчали кусты, камни, расщепленные стволы деревьев. Видимо, обвал случился совсем недавно, комья только начали просыхать. Иржи присвистнул. Страшно было представить, ведь все могло произойти и сейчас, а рухнуло как раз на тропу…

Но что случилось, то уже не случится. Иржи быстро вскарабкался на гребень оползня, заглянул по другую сторону. Там успело образоваться небольшое озеро. Его уровень поднялся примерно на треть высоты обвала. Прорыв, однако, не грозил, так как вода нашла себе сток с другой стороны холма, повыше мельницы.

Иржи прикинул, скоро ли здесь разведутся караси, решил, что скоро, если запустить мальков, и уже повернулся, чтобы спуститься к стаду. Вот тут под ногу и попалось что-то твердое. На рыхлой земле лежал кирпич. Кирпич очень старый, с полустершимся клеймом, длинный, плоский. Сухой, прокаленный до звона, а потому и легкий. Давно уже делают другие, потяжелее, побольше, да похуже. Откуда взялся этот кирпич, понять было несложно. Совсем рядом из среза горы проступали контуры кладки.

– Эге, – сказал Иржи.

Как и все деревенские, он знал, что давным-давно, когда Бистрица и в помине еще не существовало, здесь, на горе, находилось родовое гнездо некоего знатного барона. Лет триста или четыреста тому назад замок был захвачен и до основания разрушен бубудусками. Много воды с тех пор утекло, но в дождевых промоинах нет-нет да и обнажались то битая черепица, то куски ржавого железа, то истлевшие головешки, а то и вовсе кости человеческие появлялись. Изредка в беззвездные ночи на вершине Замковой горы появлялось слабое свечение, его прямо из деревни было заметно. Многие считали, что в такие ночи меж толстых берез там погуливают привидения. А где привидения – ищи клад, известное дело. Искали, конечно. И не одно поколение. Да только без толку понарыли ям глубиной человека в три – четыре. Ну, и бросили это занятие. А зря. Клад-то, может быть, и поглубже спрятан.

Подул ветер. В разрывах туч голубело небо. День оказался не таким уж и скверным. Осмотрев кладку, Иржи убедился, что она представляет собой часть сводчатого потолка какого-то подземного помещения или хода, заваленного землей. Сюда явно стоило вернуться с киркой и лопатой. Да с кем-нибудь не очень болтливым, вроде Иоганна. А что? Иоганн мужик был не робкий. Со штуцером в руках – еще и опасный. С ним и двадцать привидений не страшны. Клад же они как-нибудь поделят. Свои ведь, соседи. Вот так и следовало поступить.

Иржи завалил соблазнительное место землей, отсчитал шаги от приметной березы с раздвоенным стволом, а потом тщательно присыпал свои следы. Отошел, придирчиво осмотрел место. Нет, теперь не заметят. Да и кому здесь бродить до сенокоса? Разве что привидениям, которые и без того знают, что там, в горе, припрятано.

Вот интересно, вдруг подумал Иржи, а Промеха что-нибудь знает? Мельница ведь совсем рядом с горой стоит. Только с другой стороны. Самое что ни на есть ведьмино это дело – клады стеречь…

3. Машиш

Почти сутки он отсыпался. И его не беспокоили до следующего вечера. А вечером прошел короткий дождь, подул ветер, жара спала, и он проснулся сам.

Мартин выволок из душного шатра шкуру, служившую ему постелью, и улегся на траву. Разбросав ноющие конечности, он лениво наблюдал, как под строгим присмотром Тишинги, старшей жены Хзюки, прочие жены хлопочут у костра. Там над огнем висели два объемистых котелка. От них исходил аппетитный дух.

Подошел раб-хачичей и молча бросил на землю вязанку сучьев.

– Мало, – сказала Тишинга.

Хачичей бессловесно удалился.

На темнеющем небе появились первые звезды. Все еще веял ветерок. Уже не горячий, а только теплый.

– Ты хорошо охотился позавчера, – сказал Хзюка.

– Я учился у тебя.

– Не нужно каждый раз возвращать похвалу.

– Это не похвала, а благодарность. Без тебя я бы погиб.

– Я без тебя – тоже.

Мартин вопросительно взглянул на ящера.

– Не понимаешь? – спросил Хзюка.

– Нет. Ррогу не смог бы поймать тебя в роще.

Хзюка сел рядом.

– От ррогу я мог спастись. Но не от машиша, – сказал он.

– При чем тут машиш?

– Разве ты не знаешь, кого мы выручили?

– Нет.

– Но ты же брал стрелы из его колчана. Красные стрелы, – напомнил Хзюка.

– А-а, теперь понял.

Красные стрелы могли принадлежать только семейству машиша. Сам машиш по причине старости уже не охотился. Следовательно, они спасали его сына. И спасли. Но если бы допустили гибель… Мартин поежился. Он вдруг понял, что схайские порядки порядком ему надоели. Чуть что не так – конец один. Никакого тебе разнообразия. Очень захотелось взглянуть на живого адвоката. Лысого, толстенького, плутоватого, с беспокойными глазками и портфелем бумаг.

– Старый машиш доволен, – сказал Хзюка бесстрастным тоном.

Мартин выжидающе посмотрел на него, но схай ничего не добавил.

– А сын? – спросил Мартин.

Хзюка промолчал. Это означало, что сын недоволен. Весьма.

– Великий Мосос! Ну, никакого разнообразия. Я что, не должен был помогать?

– Должен.

– Тогда в чем дело?

– В том, что ты пленник, да еще и мягкотелый. Для чести воина…

– Ах, вот оно что. Видал я эту честь между камнями!

Хзюка не стал квакать.

– Мальчишки бывают злыми, – нехотя сказал он с такой интонацией, словно сам был светочем добра.

– Что же теперь делать? – спросил Мартин.

– Законного повода для убийства нет. Сын машиша должен тебя где-то подкараулить одного. Так что, по сторонам посматривай и от меня не отставай.

Мартин похлопал себя по колену. Так схаи выражают и согласие, и благодарность.

Тут к их костру подъехал старый и для схая весьма толстый маш-борзай Фосехта. Он вел за собой запасного шусса. Не слезая с седла, бросил поводья.

– Поедешь со мной, мягкотелый.

Маш-борзай – это начальник охраны самого машиша. Поэтому Мартин совершил ритуал почтения – соединил руки ладонями над головой. Маш-борзай мигнул перепонками, что выражало благосклонность и хорошее предзнаменование.

Спрашивать ничего не полагалось. Мартин молча забрался в седло. Хзюка встал.

– Ты останешься, – бросил маш-борзай.

Хзюка соединил ладони, поскольку имел чин только офсах-маша. Сотника, то есть. Мартин посмотрел на него вопросительно, но тот сделал успокаивающий жест. Поезжай, мол, чего там. Двум смертям не бывать, а смысл жизни в том, чтобы достойно умереть. В общем, никакого разнообразия.

* * *

Они проехали через все стойбище между многочисленными шатрами и кострами, на которых уффики готовили ужин. Повсюду сновали, визжали, играли, дрались и тут же мирились офиуфф, детвора. Только в самой середине поселения существовала незримая граница, которую юные схаи нарушать не смели. Там, у подошвы княжеского холма, возвышалась свежая виселица с двумя трупами.

– Кто? – спросил Мартин.

– Охранники молодого машиша, – со скукой ответил маш-борзай. – Дураки. Род опозорили.

Перед виселицей стояли родственники – женщины и старики. Они терпеливо дожидались ночи, когда казненных разрешалось хоронить. Стояли молча и неподвижно, держа в руках длинные палки, которыми отгоняли летающих тварей. Такое право у них было.

Все так же равнодушно Фосехта проехал мимо них и приблизился к ограде из огромных, вкопанных в землю заостренных бревен, способных остановить самых крупных из ррогу. Эти же бревна защищали стойбище от вражеских набегов, поэтому в промежутки между ними не мог протиснуться ни один взрослый схай. С внутренней стороны частокола был насыпан земляной вал, образующий подобие крепостной стены. Грунт для этого вала ящеры берут изо рва, который выкапывают вокруг всего городища. В общем, все это весьма напоминало укрепления лагерей древнего Рима. Даже ворота в частоколе ящеры устраивали по «римскому» образцу и в «римском» же количестве – на все четыре стороны света. Единственная принципиальная разница заключалось в том, что римские лагери имели прямоугольную форму, а схаи для своих городищ предпочитают овал, либо даже круг, и в этом отношении оказались разумнее римлян, поскольку при одинаковой длине частокола окружность вмещает в себя больше площади, чем прямоугольник. Но что такое геометрия, ящеры не знают.

Фосехта подъехал к западным воротам и бросил короткую фразу стражникам. Те тотчас открыли одну из створок и соединили ладони. Маш-борзая каждому воину полагалось знать в лицо, поскольку начальник личной охраны машиша одновременно является его первым заместителем в военных вопросах. То, что Фосехта сам явился за Мартином, было обстоятельством из ряда вон выходящим, высокой честью, даже если маш-борзай вез мягкотелого на казнь. Казнь в таких случаях полагалась через расстреляние отравленными стрелами. Быстро, удобно и очень почетно.

За воротами лежала ровная, хорошо просматриваемая местность. Ярко пылал закат. Вдали, у кромки западного леса, различались сторожевые разъезды. Но маш-борзай направил своего шусса не туда, а повернул к югу.

Мартин молча следовал за ним. Примерно через час, когда стойбище скрылось из вида, они повернули еще раз, уже на восток, и вскоре подъехали к небольшому холму с обрывистыми склонами и одиноким шатром на вершине.

Гораздо быстрее сюда можно было добраться через южные ворота стойбища, следуя почти прямо на юг, но Мартин не удивлялся. Он долго жил среди схаев и давно уже знал, что при малейшей возможности ящеры стремятся избрать как можно более замысловатый маршрут. Так, на всякий случай, чтобы следы запутать. Эта привычка у них в крови, укоренилась на протяжении веков. Привычка далеко не лишняя.

* * *

Из тени холма выдвинулись молчаливые воины. Шуссов взяли под уздцы. Маш-борзай, а за ним и Мартин, спешились. Когтистые пальцы быстро ощупали Мартина, выискивая припрятанное оружие. Тоже вековечный обычай. Схайссы, это вам не Сейшелы.

– Ничего нет. Идите, – сказал стражник.

По ступеням, вырубленным в тысячелетней, окаменевшей от лучей Хассара глине, они поднялись к плоской вершине. Там на большой площадке горел костер. У огня сидел сам Уханни, борзай-машиш племени сивов. А по бокам шатра стояли неподвижные стражники.

Фосетха соединил ладони, без слов повернулся и зашагал вниз. Мартин не был ни маш-борзаем, ни даже схаем, поэтому так же молча распростерся на циновке из жестких стеблей хвоща, выражая почтительность в высшей из принятых форм.

– Поднимись, – сказал машиш.

Мартин встал.

– А теперь садись на шкуру, – сказал машиш и бросил подушку.

Он собственнолапно помешал варившееся в котле мясо, ухватил бронзовыми щипцами большой кусок, шлепнул его на блюдо. В качестве гарнира добавил соленых и поджареных папоротников. А вот хлеба не дал. Хлеба схаи не знали. Вообще их рацион был калорийным и даже витаминным, но уж очень спартанским.

– Ешь, мягкотелый.

Мартин не заставил себя упрашивать. Машиш погрузился в молчание, поскольку предложив угощение, признавал мягкотелого своим гостем. А по правилам здешнего этикета из гостя нельзя вытягивать слова. Они должны выйти под давлением пищи сами. В пустом желудке нет мудрости, считают схаи. И надо признать, не все их обычаи плохи.

– Пей, – сказал машиш, когда Мартин управился с мясом.

И налил папоротниковой браги под названием ухватуха. Страшная это вещь и для мозгов и для желудка, если кто еще не знает. Но вся череда предложений сама по себе была высшей любезностью и честью, оказываемой только равным, поэтому Мартин похлопал себя сразу по обеим коленям, а потом соединил ладони.

– Ты хорошо усвоил наши обычаи, – сказал машиш.

Мартин осушил чашу и почтительно перевернул ее над своей макушкой.

– Да будет прохладным твой шатер, машиш. Пусть уффики радуют тебя сыновьями. Да пошлет великий Мосос…

Машиш совершенно по-людски отмахнулся. Только не рукой, а когтистой лапой.

– Ты хорошо усвоил наши обычаи, мягкотелый. Но хватит, хватит церемоний. Я не за этим тебя позвал. Давай говорить серьезно. Ты спас мне сына. Знаешь, что он хочет тебя убить?

– Таков обычай, – уклончиво сказал Мартин.

Уханни пожевал плоскими губами.

– У нас много дурацких обычаев, – неожиданно сообщил он. – А у вас?

Мартин вздохнул.

– Да тоже хватает. Дурацкие обычаи умеют долго жить, как и все дурацкое.

– А ты умеешь говорить правду. Зачем к нам пришел?

– Чтобы вас понять.

– И рассказать своему машишу? Так поступают шпионы.

– Если я шпион, то очень плохой. Мягкотелому трудно быть незаметным в Схайссах.

Машиш сдержанно квакнул.

– Это правда. Зачем ты нас хотел понять?

– Чтобы договориться.

– О чем нам договариваться?

– О торговле. Давайте торговать.

– Сейчас не получится.

– Почему?

– Ты многое знаешь, пленник. Но не все. Ледяные горы больше не разделяют схаев и мягкотелых. Там после сильного содрогания земли вытекло озеро. На его месте получился проход. А схаи начали объединяться. Большинство племен признали Су Мафусафая верховным машишем. Понимаешь, к чему это ведет?

– Будет война?

– Еэ. Для нас вы – чудовища, которых нужно истребить. Прежде это не давали сделать горы. Сейчас воевать уже можно.

– А для тебя, машиш, мы тоже чудовища?

– Раньше и я так думал. Сейчас – не знаю. Пожалуй, я бы не стал затевать войну из-за ничего. Но даже среди сивов большинство этого хотят. Просто потому, что вы другие.

– И этого достаточно?

– Еще как достаточно. Войны могут начинаться и не из-за таких пустяков.

– Да, к сожалению, – сказал Мартин. – Но разумно ли? Война – это смерть. Я долго живу среди вас, и я вижу: схаям так же не нравится умирать, как и нам, мягкотелым.

– Хог. Это верно. И я не хочу воевать с такими, как ты. Ты спокойный. Но скажи, много ли у вас таких, как ты?

– У нас есть и хорошие, и плохие, – с сожалением сказал Мартин. – Так же, как и у вас.

– Вот в этом беда. Толпой овладевают плохие. Толпа редко слушается разума.

– Власть у сивов принадлежит умному машишу.

Уханни заквакал. Потом хлопнул по коленке. Однако в его голосе слышалось осуждение:

– Схаи любят лесть. Но если я дам ей волю, то вместо меня будут править льстецы. Так у нас бывало много раз. Ничего хорошего. Я хочу видеть все как есть. И я вижу войну со всех сторон. Слишком многие не понимают, как это скверно. Поэтому не боятся войны. Я видел много войн. Хуже ничего нет.

– Ты можешь удержать свое племя.

– Что значит один машиш одного племени? Не так-то просто образумить даже собственный ухудай. А со стороны восходящего Хассара нам грозят объединенные силы Су Мафусафая. Хотят заставить нас присоединиться к себе. И это еще не все. Со стороны заходящего Хассара живут исконные наши враги хачичеи. Эти просто уничтожат всех сивов до единого, если получится.

– А получится? У хачичеев?

– Нет. Хачичеев больше, но наши воины лучше. Однако мы ослабеем и не сможем противиться Су Мафусафаю. Он этого ждет.

– Но ведь что-то сделать можно?

– Для этого я тебя и позвал, Мартин.

Машиш не оборачиваясь махнул рукой. Оба стражника молча и бесшумно спрыгнули с обрыва за шатром.

– Подвинься ко мне, Мартин. Пей, Мартин. Слушай со всех сторон. Я не смогу предотвратить войну. И не нужно тратить на такой разговор время. У нас его мало, и у тебя, и у меня. Меня поджидает смерть от старости, а тебя стережет смерть от нашей глупости. Поэтому давай смотреть дальше сегодняшнего ужина.

Машиш плеснул себе в чашу. Выпил.

– Нет войны, которая не заканчивается, – веско сказал он. – Я не верю, что схаи победят мягкотелых. Ваше оружие лучше. Я не верю, что мягкотелые победят схаев, нас слишком много. Рано или поздно, придется заключать мир. Вот тогда, Мартин, наступит нужное время. Мы с тобой не сможем остановить войну. Но если немного повезет, то сможем ее укоротить. Когда все дураки, и ваши, и наши, на своей мягкой или жесткой шкуре почувствуют, что это такое, война. Нагеройствуются, набегаются, нахлебаются досыта. Вот когда нужно придумать для мира почетную причину. Даже тупую голову можно убедить в том, что воевать не надо, если воевать уже надоело. Я знаю обычаи Схайссов, а ты знаешь обычаи страны мягкотелых. Понимаешь?

Мартин поставил свою чашу на землю.

– Начинаю понимать, машиш. Ты умеешь смотреть далеко. Но раньше ничего нельзя сделать?

– Нет. Со дня на день я ожидаю послов Су Мафусафая. Они потребуют воинов. Нам угрожают хачичеи, но я дам воинов. Не самых лучших, не сразу, но дам. Иначе мне придется воевать на две стороны Хассара. Никакая доблесть не поможет. Сивы исчезнут. Понимаешь?

– Еэ, машиш.

– Но если я дам воинов Мафусафаю, то между моим племенем Сив и твоими родичами прольется кровь. Потом через это придется перешагнуть. Такое возможно?

– Курфюрст Поммерна, мой машиш, на такое способен.

– Тогда мне нужно, чтобы ты вернулся к своим и ждал моего сигнала. Но просто отпустить я тебя не могу.

– Почему?

– Су Мафусафай потребует тебя выдать. Если я откажусь и оставлю тебя здесь, мне опять грозит война. Если отпущу тебя – то же самое, но меня еще вдобавок объявят предателем.

– Что же делать?

Неожиданно Уханни квакнул.

– Что может сделать тот, кого собирается убить сын машиша?

– А об этом знают?

– Об этом знают все. Иначе сын машиша поступить не может. Но у тебя есть причина для побега. Хорошая причина, лучше не придумать. А если ты сбежишь, никто не сможет обвинить меня в предательстве. Так?

– Да, это так, только есть одна трудность. Меня очень хорошо стерегут.

Машиш еще раз квакнул.

– Не знаю, так ли уж я хорошо заглядываю вперед, но я вижу, что ты сбежишь, мягкотелый.

– Прости, но ты это хорошо видишь? – с сомнением спросил Мартин.

– Очень хорошо. Не стоит беспокоиться. Подойди ближе. Смотри.

В свете костра на ладони машиша тускло поблескивали два золотых перстня. В виде змей, пожирающих собственные хвосты. Мартин не мог не подивиться. Он всегда был сторонником той точки зрения, что законы развития разума универсальны. Но чтобы так… Перстни вплоть до деталей походили на изделия древних скифов Земли. Из какого-нибудь кургана в Северной Таврии.

– Они совершенно одинаковые, – задумчиво сказал машиш. – Их сделал великий мастер, который уже умер. К моей первой свадьбе. Моя первая уффика… – тут машиш запнулся. – Она ждет меня у Мососа. Так вот. Один перстень я дарю тебе.

Мартин отстранился.

– Я не могу взять этот перстень, машиш. Мягкотелые очень ценят любовь.

– Любофь?

– Да. Когда два существа, офса и уффики, совсем принадлежат друг другу. Очень близко. Понимаешь?

– Понимаю ли я? Хог…

Машиш вдруг встал и прошелся по площадке. Потом, глядя на звезды, сказал:

– Мою первую уффику звали Уйсифи. Это она подарила мне сына, которого ты спас. После нее были и моложе, и горячее, и веселее, и даже умнее. Но ни одна не получила перстня. Даже не видел никто. И не увидит. Хог! Понимаю ли я любофь?

– Извини.

Машиш махнул лапой. Совсем по-человечьи.

– Я рад, что могу поговорить об этом с тобой. Больше не с кем, схаи к такому не приучены. А жаль. Хорошо, что мягкотелые чтут любофь.

– Особенно первую.

– Да. Первую. Ничто в этой жизни не повторяется, Мартин. Иногда кажется, что повторяется, а приглядишься – нет, не то. Другое. Чуточку новое.

– Нельзя дважды войти в одну и ту же реку?

– Нельзя. Мои мысли ты выражаешь лучше меня.

– Это не я выражаю. Так говорил один наш древний мудрец.

– Правильно говорил. Будет хорошо, если схаи и мягкотелые узнают мудрость друг друга.

Машиш вздохнул, отвернулся от звезд и сел на свое место.

– Но это случится не сейчас, Мартин. А пока бери перстень.

– Все равно не могу, – сказал Мартин. – Это ведь твоя память об Уйсифи.

– Да, память. Я хотел оставить эти перстни своей дочери. Но ты можешь взять. Ты даже должен взять, – каким-то изменившимся, приглохшим голосом сказал старый ящер.

– Должен? Но почему?

– Да потому, что ты спас сына Уйсифи! Это она благодарит тебя моими руками. Дар из страны Мососа. Нельзя отказываться. Понял?

– Теперь – да. Со всех сторон, машиш.

– Хог. Хорошо. Моя Уйсифи будет довольна.

Машиш помолчал, а потом заговорил другим, уже деловым тоном.

– Второй перстень будет у того, кого я пришлю. Или пришлет другой машиш сивов, если я не доживу до нужного времени. Перстень будет означать, что мы готовы к переговорам о мире или даже о союзе с мягкотелыми.

– Это возможно?

– Да. Но только в крайнем случае. Если моему племени будет грозить гибель, а твой машиш согласится помочь.

– Гибель от хачичеев?

– Вряд ли. От Су Мафусафая. Учти, если сивы будут воевать с Мафусафаем, твоему Поммерну станет полегче. Согласится ли из-за этого Поммерн помогать сивам?

– Это будет решать машиш Бернар Второй. Но я думаю, что такое возможно. И я буду просить его об этом, очень просить. Большего обещать не могу, машиш.

– Хог. Я понимаю. И благодарю тебя.

– Хог. Я тоже благодарю тебя.

– Мосос тебе поможет, Мартин.

– Мосос? Я же не схай.

– Для Мососа важно какая у тебя душа, а не тело. И Мосос един для всех, как бы его ни называли.

– А кто такой Мосос?

– Очень просто. Мосос – это вера в то, что все не напрасно. Думающему без этой веры невозможно жить. Без нее не хочется делать хорошее. Без этой веры мысли могут убить друг друга и серьезно искалечить голову.

– Да, люди и схаи многому научатся, если начнут разговаривать, – признал Мартин.

Уханни как-то печально квакнул.

– Уже начали. Благодаря тому, что ты решился идти в Схайссы, Мартин. Один, без оружия и без злого умысла. Это подвиг. Еэ, подвиг. Только не вздумай спорить с машишем, я знаю, что говорю. А ты все еще находишься в Схайссах, мягкотелый…

– Ну, с этим не поспоришь. И когда я должен бежать?

– Ты целый день спал. Спи еще день. Скажи, что заболел. Хзюка подтвердит. Завтра я пришлю утомителя духов, пусть беснуется до вечера. А ночью, когда утомитель сам устанет, убегай. Только учти, утром я отправлю погоню. Совсем серьезно. Если поймают, то убьют. Это неприятно.

– И даже очень, машиш.

– Я тоже так думаю. Поэтому тебя начнут искать у перевала Хосс, через который ты пришел. А ты отправишься на юг, сделаешь петлю и выйдешь к перевалу Грор.

– Грор? – удивился Мартин. – Прости, но там же земли хачичеев.

– Верно. Племя большое, дикое, сырое мясо могут есть. Они сначала убивают и лишь потом пытаются понять, кого убили. Поэтому в первый день никому и в голову не придет искать тебя на их земле.

– Никому кроме хачичеев, – усмехнулся Мартин. – Я там не пройду.

– Хо! Один, конечно, не пройдешь, от тебя даже шусс на охоте сбежал. Но опытный воин провести сможет. Только обратной дороги у него уже не будет. Дважды хачичеев не надуешь.

– Нельзя, чтобы он погиб.

– Нельзя. Тебе придется взять проводника с собой, и это полезно. Будет связной, если захочешь что-нибудь отправить. Мягкотелые его не растерзают?

– Нет. Мы не считаем, что схаев нужно убивать только за то, что они схаи.

Было похоже, что машиша эта информация не слишком убедила. Он помолчал, а потом сказал:

– Я дам тебе одного из лучших воинов.

Мартин стукнул себя кулаком по животу.

– Он будет жив, пока я жив, машиш.

– Это крепкое слово. А ты сможешь перетащить его через льды? Наша кровь быстро стынет.

– Либо пройдем вместе, либо вместе замерзнем.

– Замерзать не надо. Вот здесь, если не будет другого выхода, разрешаю бросить проводника.

– Я не смогу.

– Сможешь. От тебя зависят теперь много жизней по обе стороны гор. Но надеюсь, что пройдете оба. Догадываешься, кто тебя поведет?

– Ума не приложу, машиш, – вздохнул Мартин.

Машиш квакнул.

– И как это тебе удается, мягкотелый? Говоришь одно, а понятно совсем другое.

– Это чтоб смешнее получалось. Мягкотелые любят смеяться.

– Схаи тоже. Удивительно. Мы такие разные и такие похожие.

– И у вас, и у нас есть разум. Мы должны быть похожими.

– Хо! Разум… В жизни чаще всего поступают вопреки разуму.

– Значит, жизнь неразумна.

– Разве можно сделать разумной жизнь?

– Можно. Только очень медленно, чтобы дураки поумнели.

– Хо! Жизнь сделают разумной дураки?

– Да, поскольку их много. Но без умных они не поумнеют.

– Ты очень смешно говоришь, Мартин. Пожалуй, схаи так не умеют. Чудно. Но правильно, мне нечего возразить. Со всех сторон. Хог! Заставляешь поумнеть, старого машиша, а?

– О! Разве может такое спросить… э…

– Дурак? – машиш квакнул три раза подряд. – Ладно, я не считаю себя дураком.

– Я хочу задать вопрос, – сказал Мартин.

– Спрашивай.

– Зачем ты повесил тех двух воинов, вождь? Они не могли помешать ррогу, я видел.

– Когда ты видел – не могли. Но что они делали раньше, как допустили? Почему ты спасал моего сына, а они не спасали? Потому что себя спасали, вели себя как звери. Хог! Во всех схаях еще много звериного. И чтобы они совсем не стали зверями, нужен закон. А закон уважают, если время от времени за нарушение кого-то убивают. Тогда другие стараются вести себя достойно и не глупо. Разве у вас не так?

– Примерно. Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.

– А что еще?

– Стыд и совесть.

– Что такое стыд, я знаю, – сказал машиш. – А что такое совесть?

– Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.

– Еэ, приятно. Только потом долго приходится об этом жалеть.

– Это когда за добро платят злом.

– Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга. Когда надоест убивать друг друга. Ты, Мартин, говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая… Не знаю, доживу ли.

– Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем.

Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых отражался костер.

– Тебе и впрямь этого хочется?

– Большое удовольствие, когда враги становятся друзьями.

– Великий Мосос! Странно, как ты еще жив, мягкотелый. Если любишь такие удовольствия. Но я тебе уже не враг. Ты не за этим ли приходил?

– И за этим тоже.

– Что ж, у тебя получилось. Быть может, когда-нибудь сивы вспомнят о тебе с благодарностью.

Машиш вдруг встал, подошел к Мартину и медленно поднял верхние лапы на уровень груди, повернув их ладонями вперед. Так ящеры прощались с близкими родственниками.

– Ты мне понравился, Мартин. Жаль, что больше мы не увидимся. Такова неразумная жизнь, которую ты надеешься изменить.

Узок мир вождя полудикого племени по сравнению с тем, что довелось повидать астронавигатору Мартину. Но оба, и схай, и землянин, в тот миг испытывали сходные чувства. Чувства питаются ощущениями, которые вырастают не из интеллекта, их характер мало зависит от количества накопленных знаний. В гораздо большей степени они складываются под влиянием великого подсознательного чутья на плохое и хорошее. Чутья на добро. Чутья, присущего любому мыслящему существу, где бы оно не возникло. Добро – это просто, как и Мосос. Добро – это то, что самому хочется получать от окружающих.

Мартин без колебаний вложил свои руки в сухие и прохладные ладони машиша. Триллионы световых лет преодолело это простое выражение симпатии. И огромную разницу в биологии, истории, воспитании.

– Прощай, Мартин.

– Будь здоров, Уханни. Живи долго. Постарайся!

– Охо-хо, – совсем по-человечьи сказал машиш и отвернулся.

4. Как будят железяк

За спиной Иоганна висел штуцер, через плечо – пороховница, на поясе – тесак, а на груди – фонарь. В руках он держал увесистый лом. Его карманы оттопыривались от разных полезных мелочей. Полицейский социалист на поиск клада собирался добросовестно.

Иржи тоже шел не с пустыми руками. Ему достались веревка, кирка, лопата. Еще он тащил походную аптечку и добротнейшую армейскую флягу Иоганна. Подготовились, в общем.

– А днем это сделать никак нельзя? – нерешительно спросил Иржи.

– Чтобы все видели, как мы топаем со всей этой амуницией? – усмехнулся Иоганн. – Нет уж, слушай старших. Форвертс!

– М-да. Ладно. Нун аллес гут. Слушай, а зачем тебе нужен этот древний язык?

Иоганн удивился.

– Мне? Мне-то родители вдолбили. Хочу, или не хочу, их не интересовало. А тебе вот зачем?

– Точно не знаю. Больно он выразительный. Иногда так и тянет ляпнуть что-нибудь для усиления мысли.

– Стоящие мысли усиливать не требуется.

– Это, смотря кому. Зато всегда требуется подперчивать. Какую стоящую мысль ни возьми, все они такие скучные да пресные. Что, не так?

Иоганн пожал плечами.

– Возможно, вкус к безвкусным вещам вырабатывается постепенно.

– То есть с возрастом?

– Давай дело делать, господин философ. Пока Матильда не вмешалась.

– Давай, – быстро согласился Иржи.

Но не потому, что захотел лезть под землю. А потому, что Матильда была женщиной крутой, скорой на расправу да жгучей на язык. В деревне кому только от нее не перепадало. Даже Промехе, правда, заочно.

* * *

Часа через полтора они добрались до обвала. Иоганн присвистнул.

– Йа, – сказал он. – Внушительно.

Несмотря на позднее время, полная тьма не наступала. Потому что небо по ночам светилось уже которую неделю. Вершина Замковой горы отчетливо выделялась на его фоне. Там, наверху, пробегал ветер, шевелил кроны берез. Вниз, в глухую тишину ложбины, долетал шелест молодых листьев, скрип, непонятные шорохи. Тоскливо кричала одинокая птица.

– Послушай, а в ветреную погоду привидения бывают? – спросил Иржи.

– Нет. Их сдувает.

– А в безветренную?

– В безветренную – тоже.

– Тоже сдувает? Это ты брось. Привидений многие видели.

– Ага. И чертей многие видели. Слушай, отец твой ни во что такое не верил. Ты-то почему всякие бредни собираешь?

Тоскливо кричала ночная птица. Иржи покачал головой и посмотрел вверх. Из склона торчал корявый, обломанный ствол, похожий на человека, в ужасе поднявшего руки. Лезть туда совсем не хотелось.

– Да по малолетству, наверное. Ну, и впечатлительный я очень. Послушай, а ты почему ни во что не веришь?

– Это не есть так. Кое во что верю.

– В социалистическую идею?

Склонности к ученому разговору Иоганн не проявил.

– Так и будем стоять? – разозлился он. – Линкс, линкс! Марширен.

Иржи вздохнул и начал подниматься по осыпи. Никакого клада уже не хотелось, но насмешек Иоганна он тоже боялся больше привидений. Одна ведь пара с Матильдой. Ославит так, что девкам хоть не показывайся. Лучше потерпеть сейчас, чем потом. Сам же все затеял.

* * *

Как ни странно, видимость была неплохой. Сильно светящееся небо с размытыми пятнами звезд отражалось в поверхности пруда. Из-за горы выглядывала часть Бистрица. Хмуро темнели леса на склонах Драконьего хребта. Далеко на юго-западе багровел вулкан Демпо. А на северо-западе различалась гора Готтхоб. Ее вершина вспыхивала мелкими искорками оптического телеграфа. Сообщения через станцию Готтхоб шли непрерывно, поскольку в тридцати километрах севернее горы распогалася сам курфюрстенбург Бауцен, столица Поммерна.

Иоганн задал какой-то вопрос, чем вывел Иржи из задумчивости.

– Что?

– Где копать-то? Мы ведь не на прогулку пришли.

– А, копать.

Иржи подошел к березе, от нее отсчитал шаги.

– Вот здесь копать. Вроде бы.

Иоганн поплевал на ладони и принялся за дело. Очень скоро лопата ткнулась в твердое.

– Смотри-ка, – удивился Иоганн. – И впрямь что-то есть. Давай-ка ломиком ковырни.

Иржи ковырнул. Иоганн тут же взвыл.

– Доннер веттер! Это есть моя нога. У меня их мало!

– Ох, извини! Фонарь хоть зажги.

– Рано еще, надо масло поберечь. Кто знает, сколько под землей пробудем. А ты давай, давай!

Иржи налег на лом и отвалил большой камень. Иоганн наклонился, пощупал руками.

– На-адо же, – протянул он. – Арка! А я тебе не верил.

– Теперь веришь?

– Верю в то, что вижу. Клада пока не вижу.

– Посмотрим, что дальше будет. Дай-ка лопату мне.

Свод арки удалось откопать быстро, но потом пришлось попотеть, выгребая плотную, слежавшуюся землю.

– Большую дыру не делай, – предупредил Иоганн. – Закрывать придется.

Иржи примерился.

– Пожалуй, хватит. Ну и воняет же там.

– Постой, – сказал Иоганн. – Я первый полезу. Я дяденька сильный.

* * *

В подземном ходе пахло сыростью, прелью, и еще чем-то неприятным, тленом каким-то.

Они немного постояли, привыкая к темноте. Сумеречный свет, проникающий в отверстие за их спинами, позволял различать очертания узкого коридора, но только на несколько шагов.

– И бухает же у тебя, наверное, сердце, – усмехнулся Иоганн.

– А у тебя меньше?

– Ничего подобного, – заверил Иоганн. – Никакого страха. Наоборот. Социализма даже черти боятся. В научной форме, конечно.

– Зажги фонарь-то в конце концов. А то провалимся к этим самым чертям.

Иоганн чиркнул кресалом, зажег фитиль. С потолка упало крупное насекомое.

– Тьфу, нечисть, – испуганно сказал Иржи. – Вот у кого ног – хоть отбавляй!

Иоганн не ответил. Он внимательно осмотрел своды.

– Вроде ничего, все прочное. Давай двигаться.

Подняв над головой фонарь, он шагнул вперед. На всякий случай свободной рукой ощупывал кладку стен и низкого потолка.

Иржи с любопытством выглядывал из-за его спины, стараясь разглядеть подземный коридор как можно дальше, настолько, насколько позволял свет фонаря. Это оказалось делом сложным. Ход попеременно изгибался то вправо, то влево. Его пол при этом тоже менял направление – то шел вниз, то немного повышался. Идти было нетрудно. До тех пор, пока шагов через двадцать не встретился завал.

– Держи фонарь, – сказал Иоганн.

По твердой слежавшейся земле он поднялся к потолку и принялся орудовать лопатой. Вскоре железо звякнуло о железо.

– Посвети-ка.

Иржи поднял фонарь.

– Ты только не пугайся, парень, – помолчав, сказал Иоганн.

– И не подумаю.

Иоганн отодвинулся.

– Да? Ладно, смотри.

Из земли, завалившей проход, торчал пустоглазый череп в круглом, проржавевшем шлеме.

– Гнался за кем-то, да в ловушку попал, – объяснил Иоганн.

– В ловушку?

– Йа. Видишь, потолок тут был деревянный? Дернули цепь, этого и присыпало.

– А нас не завалит?

Иоганн потыкал вверх.

– Не, слежалось все. Не один век прошел. Ну что, двигаем дальше?

Стараясь не прикасаться к черепу, Иржи прополз по узкому лазу и чихнул. Воздух по ту сторону завала был спертым, застоявшимся. Фитиль в фонаре едва тлел. Все же тусклый свет позволял различить впереди остатки выломанной решетки. А перед ней лежал скелет, некогда принадлежавший человеку богатырского сложения. Сквозь ржавые звенья кольчуги торчали обломки ребер.

– Топтали его, – сказал Иоганн. – Когда уже упал.

– Головы нет, – сказал Иржи.

– Отрубили. Хвастаться унесли. Победители, так их разэтак.

– Кто?

– Покаянцы, будь они неладны. Наверное, здорово им этот парень бока намял. Дрался до конца, пока на ногах стоял. Кому-то давал возможность убежать.

– А сам погиб…

– Жестокие времена, Иржик. Что ни говори, сейчас получше живется.

– Угу. Надо бы похоронить по-человечески. Храбрый был малый.

– Йа. Только не сейчас. Идем.

* * *

Миновав решетку, они оказались в длинной комнате и недоуменно остановились. Ход здесь обрывался, – со всех сторон там были стены из крупных каменных блоков.

– Как же так? – обиженно сказал Иоганн. – Все, что ли?

Иржи опустился на колени.

– Погоди, – сказал он. – Не топчись.

Пол покрывал толстый ковер пыли. Но под пылью, в окаменевшем слое известкового раствора, оставшегося, по-видимому, еще со времен строительства замка, что-то имелось.

– Посвети сбоку, – чихая, сказал Иржи. – Так и есть, следы отпечатались. Босиком ходили, представляешь?

– Рабы, – сказал Иоганн.

– Ого. Так это ж сколько лет прошло!

– Лет четыреста, не меньше. Что делать-то будем?

– Стены смотреть. Должен тут быть секрет. Какой-нибудь хитрый камень.

Пришлось прощупать всю поверхность стен, пол и потолок, но хитрый камень они нашли. Только вот древний механизм отказал. Стена повернулась чуть-чуть, самую малость.

– Это есть ничего, – обрадованно заявил Иоганн. – Давай лом! Вот сюда, просовывай. Нет такой двери, которая устоит перед полицией Поммерна!

Они навалились вдвоем. Лом выгнулся.

– Глубже… глубже его… да и кирку просовывай!

С оглушительным скрежетом стена подалась. Лом звякнул о каменный пол.

– Доннер веттер! Иржи, опять?! Это есть моя вторая нога!

Иржи зажал ему рот.

– Тихо ты. Слышишь?

– Чего? – спросил Иоганн, растирая голень.

– Сам послушай.

Они замерли. В темноте за стеной журчала вода. Но было и еще что-то. Какой-то низкий, на пределе слышимости, звук.

– Ох ты. А стена-то… – шепотом сказал Иоганн.

– Что?

– Пощупай.

Иржи приложил ладонь. Каменная кладка дрожала.

– Вот те раз… Может, вернемся?

Иоганн не ответил. Азартно сверкнув глазами, задул фонарь и скользнул вперед. Потом из темноты прошипел:

– Лом, лом оставь в щели! Неровен час, захлопнется механика доисторическая…

* * *

Темнота вначале казалась совершенно непроницаемой. Но постепенно Иржи начал различать над головой слабое пятно чуть меньшей черноты, чем все остальное. Было похоже, что они очутились на дне огромного колодца.

Иоганн смутной тенью угадывался впереди. Вдруг эта тень исчезла. Послышался шлепок, стук металла о камень, затем, через много мгновений, – далекий всплеск.

– Иржи, помоги, – глухо позвал Иоганн.

Иржи двинулся на его голос.

– Нет, стой, не подходи. Фонарь зажги!

Иржи чиркнул кресалом. Искра показалась ослепительной, но повлажневший трут никак не хотел вспыхивать. Запалить его удалось едва ли не с двадцатой попытки. Слабый огонек затеплился. Фитиль потрескивал, горел неохотно. Иржи поднял фонарь над головой.

В двух шагах перед ним в каменном полу зияла дыра, за край которой уцепились белые пальцы Иоганна. Иржи поставил фонарь рядом и быстро лег на живот.

– Держись!

– Держусь, – выдохнул Иоганн.

Иржи подполз к дыре, схватил его за шиворот.

– Осторожно, – предупредил Иоганн. – Камни скользкие, боюсь подтягиваться…

– Ладно, не трепыхайся, ты только держись.

Иоганн промолчал, экономя силы. Даже дышать перестал. Иржи обвязал его веревкой под мышками. Потом затянул петлю, уперся ногами в каменный бордюр и принялся тянуть.

– Ну и тяжел ты, гроссфатер…

– Думаю много, – сообщил Иоганн из ямы.

– Самое время, – пропыхтел Иржи. – Но лучше бы раньше. Лезешь очертя голову!

Наконец Иоганн выбрался. Переводя дух, они лежали рядом и смотрели вниз. Иржи бросил камешек. Камешек летел долго.

– А ведь глубоко, – сказал Иржи.

– Йа, – вяло отозвался Иоганн.

– Нет, ну как ты мог, а? Не мальчик же.

Иоганн предпочел поменять тему.

– Думал, ты убежишь, – признался он. – Испугался ведь, я знаю. Чего не убежал?

– Чего, чего, – проворчал Иржи. – Лучше привидению попасться, чем твоей Матильде.

– Йа, йа, Матильда есть женщина большая, – захохотал Иоганн, но тут же спохватился и зажал себе рот.

– А что ты уронил? – спросил Иржи.

– Кирку. И пороховницу тоже. Один заряд только остался. В стволе. Да и то, если не подмок.

– Ничего. Стрелять тут вроде не в кого.

– Кто знает. Даже обезьяна с оружием уже есть человек. Смотри, – Иоганн поднял фонарь.

Над серединой колодца висел толстенный, с мужскую руку, канат. В отличие от всего, что попадалось до сих пор, он совсем не выглядел старым, свет оставлял блики на его черной, глянцевой,удивительно гладкой поверхности.

– Ох, – сказал Иржи. – Вдруг это щупальце? Смотри, так и подрагивает.

– Труба это, а не щупальце. Что, дальше-то слабо идти?

– Это кому? – надменно спросил Иржи.

Труб он не боялся. А вот Иоганн встревожился.

– Интересно, – сказал он. – А трубу кто сделал? Не рабы же. И куда ж это нас занесло?

* * *

А занесло их вроде как во внутренность конической башни, построенной наоборот, вниз вершиной и вверх расширенным основанием. Тщательно осматривая стены, Иоганн и Иржи обошли дно этой каменной воронки по окружности, но никаких ходов или запертых дверей не увидели. Зато по стенам вилась спиральная лестница со ступенями из серого металла. Из этого же металла были сделаны тонкие стойки ограждения.

Иоганн постучал костяшками пальцев. Ступенька отозвалась чистым звуком.

– Не железо, нет. Никакой ржавчины. В погреб бы такую лестницу, даже правнуков переживет. И кто же это выковал, а?

– Идем дальше, – сказал Иржи.

Страх у него исчез, уступив место нетерпению и жгучему любопытству. Иоганн, похоже, испытывал то же самое. Он перебросил штуцер за спину, осторожно попробовал ногой нижнюю ступеньку.

– Крепкая. Очень даже крепкая.

По мере того, как они поднимались, становилось светлее. Вверху уже хорошо различался край кладки. Черный канат переваливал через него, уходил куда-то вбок.

– Дай-ка выглянуть, – шепотом предложил Иржи.

– Я тоже умею.

– Моя голова быстрее твоей прячется.

– Йа? Почему так думаешь?

– Потому что думаю мало, – усмехнулся Иржи и приподнял голову над последней ступенькой.

Оказалось, что колодец, в котором они находились, открывался в сводчатый подвал с проходом в середине. На противоположной стене там горела чудная лампа. Не коптила, не потрескивала, свет давала ровный, и какой-то уж очень белый. Но этого света не хватало, поскольку подвал был длинный, да еще по обеим сторонам от прохода находились вырубленные в скале боковые ниши. А черная труба висела под потолком, ее дальний конец исчезал в стене над лампой.

– Никого нет, – сообщил Иржи.

– А никто и не нужен, – отозвался Иоганн.

Выбравшись из колодца, они медленно двинулись вперед. По бокам от прохода, за остатками сгнивших деревянных решеток, располагались темные норы. Вероятно, когда-то они служили тюремными камерами и с тех пор на стенах кое-где еще оставались обрывки цепей.

– Тут кто-то должен быть, – прошептал Иоганн. – Лампаду ведь заправлять надо. Интересно, а чем ее заправляют? Свет уж больно ровный. И фитиля не видно. Круглая слишком.

– Это электричество, – сказал Иржи. – Наверное.

– Мне это не нравится. В Поммерне такое делать не умеют.

– Сбежать еще успеем.

– А я и не собирался, – заверил Иоганн.

Крадучись они подобрались к освещенной стене. В ней, выше уровня пола, имелась дверь, а под дверью – лесенка со ступенями все из того же серого незнакомого металла. Вот под эту лестницу им и пришлось нырнуть, поскольку дверь вдруг бесшумно начала отворяться.

* * *

В подвал вырвался сноп очень яркого света. Послышался низкий гул, к которому примешивалось странное жужжание. Через мгновение чья-то ступня с лязгом опустилась на верхнюю ступеньку. В щель было видно, что обута она в чудной башмак из отсвечивающего металла.

Лязгнул второй шаг. Очень странное существо, казавшееся целиком отлитым из чего-то блестящего, жужжа и позванивая, спустилось по лестнице, постояло немного, потом направилось дальше. Шло оно точно посередине прохода. Узкий луч света одну за другой обшаривал боковые камеры. Свет исходил прямо из головы непонятно кого.

Добравшись до отверстия колодца, призрак Замковой горы пожужжал и начал спускаться. Исчезли ноги, туловище. И тут железный человек приостановился. Его круглая голова повернулась назад, за спину, еще раз осветив подвал.

Сильная рука Иоганна пригнула Иржи к полу. И вовремя. Луч скользнул прямо над их спинами. Скользнул, вернулся, чуть помедлил, и, наконец, погас, потому что металлическая голова опустилась ниже уровня кладки. Еще некоторое время слышалось жужжание, но вскоре оно стихло.

Путь к бегству был отрезан. Иоганн шепотом выругался.

– Назад теперь нельзя. Давай двигать вперед.

– Да? А вдруг там…

Иоганн пожал плечами.

– Может, и да, может, и нет. Но на обратном пути железяка нас точно увидит, два раза так не везет. А мне что-то не хочется ему под руку попадаться, знаешь ли. Надо искать другой выход, да поживее.

– Вот вляпались… Пропади он пропадом, этот клад!

Иоганн не слушал. Выставив перед собой штуцер, он выбрался из-под лестницы, заглянул в открытую дверь и долго что-то там рассматривал. Потом осторожно вошел. Делать было нечего. Оглядываясь на каждом шагу, Иржи тоже поднялся по ступенькам и перешагнул порог.

* * *

За дверью располагался просторный зал, в котором стояла очень широкая светящаяся колонна. Она-то и гудела. А черная труба из колодца сливалась с полупрозрачным боком колонны и еще немного просматривалась там, внутри. Вверху, у потолка, от колонны венчиком разбегались трубы, но уже потоньше, и белые. Пахло грозовой свежестью и еще чем-то вроде мокрых сосновых опилок. Стена напротив колонны была украшена изображением длинноногой птицы с розовыми перьями.

– Фламинго, – прошептал Иржи. – Отец мне про них рассказывал. Земная птица.

Птица была нарисована очень здорово, выглядела совсем живой. Даже погладить хотелось. Иржи не удержался и тронул розовые перья.

– Стой! – прошипел Иоганн. – Убери руки!

Но опоздал. Стена вдруг дрогнула, разъехалась, открыв маленькую, уютно освещенную комнатку размерами с кладовку.

– Ох, – сказал Иоганн. – Я туда не полезу.

– Полезешь, – заверил Иржи. – Ты ничего не слышишь?

Иоганн прислушался.

– Лязгает чтой-то. Вроде бы лом по ступенькам волокут. Ах, черт! Да ведь этот упырь закрыл стену, через которую мы пришли! Там, внизу.

– Вот, вот. Закрыл и возвращается.

– Э. Тогда делать нечего. Будь что будет!

Они заскочили в комнатушку. И тут стены съехались, пол дернулся. Иржи даже присел с перепугу.

– Говорят, у курфюрста такая штука тоже есть, – сказал Иоганн. – Лифтом называется. Водяное колесо за канаты тянет, вот он и поднимается. Интересно, а где тут водяное колесо?

– Очень интересно, – пробурчал Иржи.

Лифт остановился. Иоганн вышел первым, но тут же попятился.

– Ирж, – просипел он. – Ты только не пугайся.

– Ох, – сказал Иржи. – А теперь-то что?

– Да так… мертвяков полно.

Иоганн чуть отодвинулся. На полу длинной залы лежал знакомая черная труба. От нее отходили ответвления вправо и влево, к стеклянным, подсвеченным изнутри шарам. В каждом из них плавало, медленно вращаясь, обнаженное человеческое тело. Там были и мужчины, и женщины, человек двадцать пять – тридцать. Все они сохраняли одну и ту же позу – голова пригнута к коленям, крепко обхваченным руками. И все они были одного возраста, не молодые, но и не старые. В самом соку, как говорится. Причем буквально.

– За что ж их так-то… заспиртовали? – поразился Иоганн. – Как лягушек каких. Ад тут, что ли?

– Ты же говорил, что ада нет.

– Значит, это не ад, – уверенно сказал Иоганн. – Музей, наверное. Или кладовка. Припасы людоеда.

В жидкости, наполнявшей шары, вспухали пузыри. У подножья каждого диковинного сосуда горели зеленые огоньки. Слышались шорохи, протяжные шумы, напоминающие вздохи великанов. Иоганн ткнул Иржи в бок.

– О! Гляди, гляди, какая баба. А вон еще. Пожалуй, покрасивше. Коленки даже подтянуть не смогла. Эти мешают… образования. Надо же! Больше, чем у моей Матильды. Ну, чудеса… Нет, ты глянь! Чего отворачиваешься? Посмотреть-то не грех.

– Слушай, хочешь попасть в такой шарик? – спросил Иржи.

– Вот придумал!

– Тогда хватит ведьмами любоваться. Сейчас железяка появится.

– Молод ты еще, – ухмыльнулся Иоганн.

– Это правда. Жить пока не надоело.

Иоганн не без сожаления оторвался от соблазнительного зрелища и неохотно припустил трусцой вдоль черной трубы. Иржи бесцеремонно его опередил. С детства развитое чувство подсказывало, что их уже догоняют. Какой-то орган между лопатками то распухал, то испуганно съеживался. Быть может, это была душа.

* * *

Следующий зал был заполнен светом, льющимся с потолка. А пол почти отсутствовал. Его место занимало озеро с темно-зелеными растениями. По водной поверхности гуляла волна, даром, что никакого ветра не ощущалось. Водоросли угрожающе шевелились. Сильно пахло грозой.

– Не нравится мне тут, – заявил Иоганн. – Хотя и чисто.

Иржи расслышал знакомое жужжание. Почему-то не только сзади, но вроде бы и спереди.

– Быстрее! Шнелль!

В спешке они потеряли осторожность, и едва не поплатились: за поворотом, в небольшой комнате, двумя рядами стояли железные человеки. Примерно такие же, как тот, в подвале. Некоторые шевелились, перемигивались огоньками. Лиц у них не было. На месте лица у каждого располагалось что-то расплывчатое, дрожащее и переливающееся. Иногда там проступало как бы зеркало, в котором отражались испуганные, ошалевшие, изогнутые физиономии то Иржи, то Иоганна. Иоганн остановился и открыл рот. Потом сделал попятное движение.

– Ох! Вот же страсти!

Он начал медленно разворачиваться туловищем в одну сторону, а головой – в другую. Иржи схватил его за рукав.

– Куда, ненормальный?! Ходу, ходу!

Иоганн опомнился, и они пробежали мимо шеренг медлительных великанов. Последний протянул руку и успел ухватить Иоганна за шиворот. Но тот вдруг присел и резко рванулся в сторону. Послышался треск, в пальцах железяки остался воротник, а Иоганн был таков. Даже Иржи обогнал. Спасла полицейская выучка.

Потом были какие-то переходы, круглый зал, вроде церкви, только побольше. Вдоль стен вместо икон там стояли длинные столы, по которым перебегали искры, а в наклонных окнах то появлялись, то пропадали изображения. На тонком канате раскачивался тяжелый шар, похожий на пушечное ядро, но не черное, а золотистое. Что-то с натугой выло, сначала медленно и басом, а затем быстро, противно и визгливо. Мигал красный свет. Позади слышались хрипы, вздохи, шум льющейся воды, голоса и шипение, будто толпа чертей пробудилась от спячки и всем скопом принялась умываться.

Они бежали, спотыкаясь о многочисленные канаты, лежавшие на мягких, но странно звонких полах, а за ними лязгали железные шаги, то отставая, то приближаясь. Несколько раз над ними пролетела какая-то попискивающая штучка, но когда Иоганн замахнулся прикладом, она шарахнулась в боковой коридор и больше не показывалась.

– Ни за какими кладами… да ни за что в жизни… – пыхтел Иоганн. – Не нравится мне здесь! Хотя и чисто…

Неожиданно он затормозил. Иржи ткнулся в его спину.

– Ох, ну что там еще?!

– Тсс!

Они остановились перед поворотом, за которым начинался полутемный тоннель. Оттуда, из-за поворота, слышались неспешные шаги. Шарк-шарк-стук, пауза. И вновь – шарк-шарк-стук. Будто старик с клюкой брел. Или старуха. В тоннеле мерцал призрачный голубой свет, как от гнилушек на болоте. С каждым шаркающим шагом он становился чуть-чуть ярче.

– Совсем не хочу знать, кто там, – прошептал Иоганн. – А ты?

Иржи мотнул головой:

– Обойдусь.

Они бросились в боковой ход. И чем дальше бежали, тем страшнее делалось. Как в дурном сне, коридор постепенно становился ниже, уже, темнее. Под конец он вообще превратился в трубу, в которой можно было идти только согнувшись в три погибели.

– Назад дороги нет, – сказал Иоганн.

Иржи кивнул. Вскоре пришлось опуститься на четвереньки. И тут появилась надежда. Иржи почувствовал дуновение свежего, пахнущего рекой ветра, а впереди обозначилось светлое пятно.

Он рванулся дальше, яростно работая локтями и коленками. А за их спинами уже мелькал зловещий луч, слышались звонкие лязги. Только бы не бабахнул из чего-нибудь, подумал Иржи. Здесь, в совершенно прямой трубе, промахнуться было невозможно. Особенно если картечью… Но никто не стрелял.

* * *

Труба выходила на обрывистый склон горы, высоко над Быстрянкой. Иржи порвал матерчатую сетку, закрывавшую отверстие, раздвинул стебли дикого хмеля, и тут же судорожно уперся в гладкие стенки – ниже был почти вертикальный обрыв. А за рекой, как на ладони, лежала деревня с темными еще избами. А в деревне тревожно скулил Бернгардт, родненький.

Внизу, под самым обрезом трубы, в предрассветных сумерках угадывались заросли тальника. У Иржи мелькнула мысль о том, что если придется падать, кусты в какой-то мере смягчат удар. Но проверять это очень не хотелось.

Позади испуганно бубнил Иоганн.

– Чего? – спросил Иржи.

– Обрыв там?

– Обрыв.

– Веревку с тебя размотать?

– Давай.

Пока Иоганн разматывал, Иржи лихорадочно принялся ощупывать стенки, пытаясь найти крюк, штырь, кольцо, что-нибудь, что позволяло бы закрепить конец веревки. Однако внутренность трубы оказалась абсолютно гладкой. Ни выступа, ни отверстия, ни даже царапины. Отчаявшись, он выглянул наружу.

Начинало светать. На куполе колокольни уже отразилась заря. С крыши Промехиной мельницы опять каркал ворон. Порядочные птицы еще спали.

– Во жуть. Иоганн, привязать-то не за что.

– Что ж теперь, пропадать? Ты как хочешь, а я в стеклянный шар не собираюсь. Пошшупай снаружи, хорошенько пошшупай. Люс, люс. Должно быть что-то! Иначе как?

– Бесполезно. Голый камень. Хотя погоди-ка.

Он перевернулся на спину.

– Держи меня за ноги!

Иоганн вцепился мертвой хваткой. Иржи высунулся по пояс и начал шарить руками.

– Слава те, Господи…

Он обмотал веревку вокруг трубы, края которой ладони на две выступали из скалы.

– Все. Отпускай меня.

– Не могу, – прохрипел Иоганн. – Руки свело.

Иржи чертыхнулся.

– Сейчас же отпусти!

– Да не получается!

– Послушай, – вдруг сказал Иржи. – Кажется, в трубу кто-то лезет.

– Да ну?!

Руки Иоганна разжались. Потом, внизу, когда они уже спустились, дуя на ободранные веревкой ладони, Иоганн спросил:

– А как ты узнал, что кто-то лезет? Я так ничего не слыхал.

– Я тоже не слыхал. Нужно было, чтоб ты отцепился.

На Иоганна навалился истерический смех.

– Ну, парень, ты даешь! «Кто-то лезет»… Надо же сообразить! Я чуть не помер.

– Тише ты. Что с веревкой-то делать? Нельзя ее тут оставлять.

– Айн момент!

Продолжая похохатывать, Иоганн вытряс из штуцера порох.

– Давай, чиркни.

Порох вспыхнул. От него занялась просмоленая пенька. Огонь разгорелся, побежал наверх, слегка раскачиваясь от утреннего ветерка.

– Вот теперь точно аллес гут. Унесли мы ноги! Чего грустишь?

– А ведь там свои веревки есть, – сказал Иржи. – Вдруг железяки спустятся?

Иоганн почесал затылок.

– М-да. А чего ж они до сих пор не спускались?

– А до сих пор их не будили.

– Тоже верно. М-да, натворили дел. Интересно, во что же мы с тобой вляпались, а?

– Как – во что? В небесников, во что же еще. База тут у них, оказывается.

Тут Иоганн взял, да и посерел.

– Лучше бы ты ошибался, парень. Вот в небесников я верю. Надо же! Такую базу отгрохали, а никто ничего и не заметил. Вот скрытные бестии!

– Деревенским-то говорить? Старосте?

Иоганн отрицательно качнул головой.

– Лежали себе те железяки сто лет, еще сто пролежат.

– А если не пролежат? Возьмут, да и повылазят.

– Чего ради? Железяки же вроде слуг при небесниках состоят. Небесники поцивилизованнее нас. Что, убивать бросятся? Или грабить? Да они сами нас опасаются, раз прячутся.

– Чего ж ты тогда перепугался?

– Да так, с непривычки.

Иржи посмотрел вверх. Там на вершине горы еще тлел остаток веревки.

– Все-таки о небесниках должны знать.

– Кто?

– Ну, те, кому полагается. Сам курфюрст, в конечном счете.

– Ага. Сам курфюрст. Ты вот что, парень. Никакому курфюрсту докладывать мы не будем. У курфюрста и без того дел полно, давай побережем государя, лады? Не было ничего этой ночью! И все тут. А если железяки и полезут, то мы здесь ни при чем. Вот тогда курфюрст пусть и думает, что делать. Ферштеен зи?

– Йа.

– Вот и отлично.

Они перешли Быстрянку и поднялись по переулку.

– Ну как, – спросил Иржи, – ты кладом-то доволен?

Иоганн показал внушительный кулак.

– Ду ист думкопф. Пустая голова.

– А ты?

– О! Я – другое дело. Я есть старая пустая голова.

Иржи кивнул.

– М-да, – произнес Иоганн. – Столько приключений и никакого толка, вот что досадно.

– Почему? Есть польза. Мы теперь знаем, как будят железяк.

Иоганн ничего не сказал, только хмыкнул. У плетня его ждала Матильда. Она что-то выпалила по-немецки и ушла в дом. Иоганн побагровел.

А Иржи ждала мать. Ничего не сказала, только сгорбилась, но ее было до того жалко, что захотелось плакать.

5. Схайссы

Как только стойбище осталось позади, Хзюка свернул на юг. Вокруг было так накопычено, что проблема сокрытия следов его не беспокоила.

– А почему не на заход Хассара? – спросил Мартин.

– Там граница с хачичеями. Границу племени принято охранять. С двух сторон.

– На юге тоже граница.

– Там не только граница. На юге начинаются пески. Их охраняют хуже. И следы долго не держатся. Ветер. Медленно соображаешь, мягкотелый.

– Зато прочно.

Хзюка квакнул и замолчал. До утра не проронил больше ни слова. А к утру они достигли полосы саванн. Умылись в ручье, пересели на свежих шуссов, продолжили путь.

– При свете нас легко заметить, – обеспокоенно сказал Мартин.

– Ничего страшного. Уже не ночь, а днем тебе часто разрешали покидать стойбище. И я ведь при тебе. Весть о побеге дойдет сюда не раньше, чем на закате Хассара.

Действительно, они мирно разъехались с пастухами, а потом, – даже с пограничным дозором, миновали небольшое стойбище. Но после этого Хзюка повернул на юго-запад и начал заботиться о следах, – выбирал каменистые участки, петлял. Дважды они долго брели по воде. В середине дня, когда жара сделалась тяжелой для шуссов, Хзюка объявил привал.

Они остановились в роще древовидных папоротников. Перекусив вяленым мясом и съедобными корнями, до вечера по очереди спали. В сумерках Хзюка сам оседлал шуссов, подтянул упряжь и тщательно проверил все снаряжение.

– Нас уже ищут, – сказал он.

– Сивы хорошо умеют искать, Хзюка. Я знаю. Как ты хочешь обмануть соплеменников?

– Очень просто. Завтра мы должны быть у хачичеев. Там нас не ищут.

Мартин усмехнулся.

– Пока.

– Да вся жизнь – это пока, – обронил ящер.

* * *

Меняя шуссов, всю ночь они продвигались в быстром темпе. Судя по звездам – на юго-запад. Под утро достигли сухого русла с обрывистыми берегами.

– Вот здесь и проходит граница, – сказал Хзюка.

Прижимаясь к мелкому щебню, не успевшему остыть за ночь, они лежали на вершине холма. Внизу, вдоль обрыва, проезжал парный дозор племени сив. На противоположном берегу ехали хачичеи, тоже двое. И те и другие демонстративно не смотрели друг на друга.

– Все. Пошли, – сказал Хзюка. – Как раз успеем.

– Уже светло, – засомневался Мартин.

– Сейчас меньше всего ждут. Слушай меня, мягкотелый!

– Со всех сторон, о Хзюка, – уныло сказал Мартин.

Они спустились по северному склону и вскочили в седла.

Боковая ложбина вывела их к пограничному каньону. Здесь Хзюка, который ехал первым, остановился, прислушиваясь. Затем его шусс медленно попятился за выступ скалы.

– Не повезло.

– Что такое?

– Прячься, – негромко приказал ящер.

Мартин быстро отогнал запасных шуссов за поворот, спрыгнул на землю и присел за большой глыбой глины, до белизны высушенной многолетней жарой.

Хзюка с ножом в зубах и луком в руках вжался в обрывистый склон шагах в семидесяти впереди. Благодаря изгибу оврага то, чего он опасался, Мартин со своего места увидел раньше. Через границу ехали трое хачичеев. Один – впереди, двое – чуть поотстав, готовые прикрыть своего разведчика.

Мартин показал три пальца. Хзюка кивнул, сдвинул на затылок шлем и спокойно почесал свой плоский лоб.

Нарушитель вел себя очень осмотрительно. Выступ, за которым прятался Хзюка, явно вызывал у него опасения. Он отъехал к противоположному склону, натянул тетиву и направил свой лук в подозрительное место. Только после этого тронулся дальше.

Трудно было понять, кто кого опередит в этой дуэли. Поэтому Мартин решил вмешаться. Он неожиданно вышел из-за своей глыбы, расправил трехлетнюю бороду и кашлянул. Хачичей глянул в его сторону и оторопел. Этакое страшилище ему явно пришлось видеть впервые.

– Я – местный дух, сэр, – крикнул Мартин, кланяясь. – Границу стерегу, знаете ли.

Тут над ним свистнуло. Нехорошо так, неприветливо. Зато когда Мартин поднял голову, хачичей уже выронил лук и, схватившись за горло, медленно заваливался назад.

Пока он падал, Хзюка выбежал из укрытия и отправил несколько стрел в остальных хачичеев. Один из них взмахнул руками, как бы радостно приветствуя врага. Мартину приводилось уже видеть эти взмахи. В жизни схаев так взмахивают лишь однажды.

А последний хачичей сплоховал, испугался. Низко пригибаясь в седле, он бросился наутек. Однако на другой стороне русла его шусс захромал, потом начал валиться на бок. Всадник успел еще спрыгнуть на землю, но вот скрыться уже не смог. Стрела попала ему в затылок. Семьдесят шагов для Хзюки – не расстояние.

Вся схватка протекала в молниеносном темпе и почти в полной тишине, поскольку у обеих сторон были причины не поднимать шума. Хачичеи даже умирали молча, чтобы не поднять тревоги. Но Хзюка тоже не забыл об интересах племени.

– Мартин! Быстро собирай сухие папоротники!

Через пару минут на дне оврага начал разгораться костерок. Хзюка выждал, когда пламя окрепнет, потом открыл флягу и обильно плеснул воды. В небо пополз густеющий дым.

– Все, Мартин. Уходим. Скоро прискачут наши. Дальше пусть разбираются сами.

Прихватив трофейного шусса и наскоро собрав оружие хачичеев, они рысью направились в глубь территории сивов. Через некоторое время Хзюка повернул на юг.

– Удачно получилось, – на скаку прокричал он. – И наши, и хачичеевские разъезды сейчас стягиваются к месту стычки. На полдень от нас граница обнажится. Мы успеем проскочить!

Тут он притормозил шусса и спросил:

– А чем ты так удивил хачичея?

Мартин усмехнулся.

– Собой, о Хзюка.

– Хог! – озадаченно сказал ящер. – А я уж и забыл про твой ужасный вид. Прижился ты у нас, мягкотелый. Что, понравилось?

– Надеюсь, тебе у нас тоже понравится, – дипломатично ответствовал Мартин.

* * *

Сделав крюк, в середине дня они вновь оказались у пограничного каньона, но километров на десять южнее. На обоих берегах, как и предсказывал Хзюка, было пусто. Ящер без колебаний пересек границу и через минуту они уже были на территории хачичеев. Никто их там не ждал.

– Удачно получилось, – еще раз сказал Хзюка. – Всегда бы так.

Глина на дне лога, по которому они ехали, была сырой. Шуссы оставляли в ней четкие четырехпалые вдавления, но Хзюка об этом не беспокоился.

– Следы не важны. Сейчас важно подальше уйти от границы. А там – затеряемся. Будем ехать до конца дня и всю ночь. Выдержишь?

Мартин кивнул.

– На, пожуй, – Хзюка протянул кусок вяленого мяса.

Долгое время они двигались по дну бокового оврага, примыкавшего к пограничному руслу с запада. Когда-то здесь явно текла речка, а потом исчезла, ушла под землю, оставив на поверхности лишь влажные пятна под потрескавшейся глиняной коркой. Таких русел, давно не видывавших воды, в южной части Схайссов встречается много. Мартин все больше укреплялся в убеждении, что здешний климат меняется. Некие глобальные процессы в атмосфере приводят к тому, что количество осадков, выпадающих на землях схаев, постепенно снижается.

Мартин неоднократно слышал от старых сивов, что хороших пастбищ в прошлые времена было больше, а пески находились дальше. Поэтому нынешние стойбища находятся севернее, чем еще два-три поколения назад. Медленно, но неуклонно пустыня прижимала ящеров к горам. По всей видимости, именно сокращение обитаемого пространства являлось главных причиной участившихся войн между племенами. Остановить их могло лишь появление безусловно общего врага, на которого можно выплеснуть весь накопившийся запас воинственности. Такой враг у схаев имелся на протяжении веков. Но теперь, после обвала в горах, он к тому же стал доступным. Вдобавок в Схайссах появился сильный лидер, Су Мафусафай. Следовало ожидать серьезных неприятностей.

Знают ли в Поммерне о новом проходе? Если знают, успели его захватить? Удержат ли? Если удержат, то что делать в перспективе? Повлиять на климат, дать больше дождей Схайссам? Технически пока невозможно. Да и не решение это, а лишь отсрочка. Выход был один – медленно налаживать отношения. Сначала с племенем Сив, потом со всеми остальными племенами. И потихоньку цивилизовывать ящеров. Приобщать к благам прогресса и просвещения, сколько бы это ни потребовало времени. Надо бы перечитать колонизатора Киплинга, подумал Мартин. Только где его взять на Терранисе? Придется залезать в софус «Фламинго», как только появится такая возможность.

* * *

Сухое русло, по которому они ехали, постепенно поворачивало к северо-западу. Его обрывистые берега были испещрены норами, из которых выпрыгивали мелкие летающие ящеры. Выпрыгивали, распахивали перепонки, взмывали вверх. Потом злобно верещали, кружились над головами, гадили на лету.

Хзюку это явно не устраивало, потревоженных летунов могли заметить хачичеи. Он все чаще останавливался, поднимался из впадины, чтобы оглядеться. Но им пока по-прежнему везло. Не заметив ничего подозрительного, Хзюка спускался вниз, влезал в седло, и они продолжали путь. Наконец, уже под вечер, пришлось покинуть русло, которое стало совсем уж мелким. Хзюка счел, что они достаточно уклонились к западу и пора поворачивать на север.

– Ну, Мартин, путешествие заканчивается. Теперь мы поедем к горам. Вероятность встречи хачичеев будет увеличиваться.

Поход и в самом деле пока напоминал путешествие. Трудно было поверить, что едут они по земле заклятых врагов, никто из хачичеев не показывался. Лишь в сумерки попалась широкая полоса следов.

Не слезая с шусса, Хзюка оценил их опытным оком.

– Стадо? – спросил Мартин.

– Нет. Отпечатки глубокие. Прошлой ночью здесь прошла сотня всадников с припасами и оружием.

– Хачичеи что-то затевают?

– Еэ. Затевают.

– Это опасно?

– Наши уже предупреждены. Большего мы сделать не можем. Надо выполнять свою задачу.

Хзюка повернул по следам хачичеев на север. Теперь их собственные отпечатки было не так-то просто различить днем, а ночью – невозможно. Только вот на горизонте появилось слабое зарево.

– Стойбище, – определил Хзюка. – Надо опять поворачивать туда, – он махнул плетью на запад.

Описав по ночной саванне широкий полукруг, они обошли поселение и вновь взяли курс на север. К утру достигли группы невысоких холмов. К этому времени Мартин уже с трудом держался в седле. Не единожды он начинал дремать, но каждый раз просыпался, ткнувшись носом в жесткую шкуру шусса. Шуссы тоже брели через силу, все норовили остановиться и присесть. Наконец Хзюка сжалился, объявил привал. Сам он ничем не выдавал усталости, и, наверное, мог бы ехать еще долго.

Выбрав холм, где в редкой пальмовой роще росли мох да травовидные папоротники, – излюбленный корм шуссов, Хзюка привязал животных длинными веревками с таким расчетом, чтобы они могли подходить к ручью.

– Идем, Мартин.

Мартин поднялся на деревянные ноги и с превеликой мукой взошел на вершину холма. Обычай как следует осмотреться перед сном схаи соблюдали свято. Причем осматриваться полагалось всем. «Чем больше глаз, тем меньше ночи», – вспомнил Мартин. И подумал, что ни по числу, ни по качеству пословиц, этих концентратов слова и смысла, схаи ничуть не уступают все тем же латинянам. Хотя во многом другом ящеры куда ближе Чингис-хану с его динамичными туменами, нежели Риму с его веками отшлифованными легионами. Такой вот промежуточный вариант истории. Комбинация хотя и новая, однако, сложенная из вполне узнаваемых для землянина элементов.

– Ты что-нибудь видишь? – спросил Хзюка.

Небо уже начинало быть не черным, а серым, предрассветным. Далеко на юго-востоке смутно различались огни того стойбища хачичеев, которое они обошли ночью. К северу простиралась холмистая саванна с редкими группами деревьев. На северо-западе поблескивало извилистое озеро с поросшими густой зеленью берегами. Промежутки между этими направлениями занимала ровная, хорошо обозреваемая местность.

– Хачичеев не видно, – сказал Мартин.

– Еэ. Я тоже не вижу.

– Что будем делать?

– Отдыхать до следующей ночи. Днем теперь ехать нельзя. Спи первым. Потом меня сменишь.

Мартин не заставил себя упрашивать. Быстро расстелил шкуру, упал на нее и мгновенно отключился.

– Хорошо засыпает, – пробурчал Хзюка. – Мягкотелый.

* * *

Всякому везению приходит конец. А уж военному везению – пренепеременно. Под вечер Мартин заметил группу всадников. Хачичеи двигались тем же самым путем, которым они с Хзюкой ехали утром. То есть шли по следу.

Хзюка проснулся мгновенно, лишь только почувствовал прикосновение.

– Что, появились?

– Да. Вон там.

– Десять, – подсчитал Хзюка. – В открытом бою не одолеть. Уходим.

Отдохнувшие шуссы несли быстро. Одним броском они достигли озера, и некоторое время следовали вдоль берега. Хзюка вертелся в седле, о чем-то размышлял.

– Сейчас мы заставим их поплавать, – сказал он.

– Что ты задумал?

– Скоро увидишь.

В озере вдоль основного берега тянулся лесистый островок, на который они и переправились. Потом вошли в воду с противоположной стороны, но плыть на другой берег озера не стали. Вместо этого по мелководью прошли вдоль всего острова, достигли его северной оконечности и переправились в обратном направлении.

– На сухое место не выезжать, – предупредил Хзюка.

Несколько сот шагов опять брели по воде, скрытые обрывом, пока не достигли зарослей гигантских хвощей. Здесь Хзюка приказал затаиться.

– Хачичеи решат, что мы направляемся на заход Хассара, – заявил он.

– Почему?

– Они подумают, мы идем, чтобы заключить союз с фахонхо, их соседями. Больше незачем появляться здесь малому отряду сивов. Никому в голову не придет, что мы хотим попасть в Ледяные горы, схаям там делать совсем нечего.

– А кто такие фахонхо?

– Лесные схаи. Еще более дикие, чем хачичеи.

Мартину захотелось побольше узнать об этом племени, но к протоке уже подъезжали преследователи, и все внимание Хзюки переключилось на них.

– Быстро добрались, – похвалил он.

Хачичеи остановились на берегу, очевидно, совещались. Шуссы под ними начали усаживаться.

– Устали, – сказал Хзюка. – Это хорошо. И запасных нет.

Скоро хачичеи подняли шуссов и один за другим, все десять, переправились на остров.

– Обманулись?

– Не ссспеши, Мартин.

Пара хачичеев показалась на северном мысу острова. После этого наступили весьма томительные минуты. Даже Хзюка бесцельно похлопывал плетью по ноге, риск явно был нешуточным. Но Мартин давно знал, что в Схайссах без риска не обойтись. К тому же шуссы хачичеев утомлены, значит, можно и оторваться в случае чего.

Однако отрываться не пришлось, расчет Хзюки оказался верным. Потоптавшись на мысу, дозорные хачичеи повернули назад.

– Есть, – сказал Хзюка. – Вот теперь они обманулись. Смотри!

Из-за острова выплыл шусс. Рядом с ним, держась за поводья, осторожно, без всплесков, скользил хозяин. За первой парой показалась вторая, третья, все остальные. Они направлялись к западному берегу озера.

– Хог, – сказал Хзюка. – Смелые ребята. В озере могут водиться заглотаи.

– Это кто? Я еще не видел.

– Может быть, увидишь. Нам лучше подождать, пока хачичеи совсем переправятся. Так будет вернее.

Хзюка помолчал, а потом квакнул:

– Но лучше заглотая не видеть. Плохо будешь спать, мягкотелый!

Мартин потрогал ноющую поясницу.

– Вот это уж вряд ли.

* * *

Заглотая увидеть все же пришлось, хотя и не полностью. Хачичеи успели преодолеть примерно две трети расстояния до противоположного берега, когда в озере появились водовороты. Потом вода забурлила и вдруг распахнулась чудовищной пастью. В этой клыкастой пещере мгновенно исчез последний из хачачеев, исчез вместе со своим шуссом. Оставшиеся лихорадочно гребли к берегу.

– Еэ, – сказал Хзюка. – А хачичеи считают заглотая священным животным. Дикие они!

Тут шусс под Мартином вдруг дернулся и заверещал. Хзюка выругался.

– Мартин! Быстро на берег! Сейчас и нам достанется.

Как только они выбрались из воды, схай тут же соскочил на землю и с размаху рубанул саблей. Мартин увидел извивающееся в грязи толстое змееобразное тело. Отсеченная голова гада продолжала держать ногу шусса в буквальном смысле мертвой хваткой. Хзюка разжал челюсти лезвием.

– Кто это? – спросил Мартин.

– Большая махерена. Перегружай поклажу.

– Этого шусса уже не спасти?

– Можно. Но некогда.

Сначала укушенный шусс по привычке бежал за ними, но потом отстал.

– Сыс, сыс! – поторапливал Хзюка.

Теперь он явно делал ставку на скорость и не тратил времени на сокрытие следов. Да и скрыть-то их было практически невозможно, поскольку местность сильно изменилась. Вокруг, сколько хватало глаза, расстилалось море высокой, по брюхо шуссов, травы. В этих зарослях животные быстро уставали, их приходилось менять очень часто.

– Вот не было раньше этой зеленой гадости, – с отвращением сказал Хзюка. – Лет сто назад появилась.

Мартина же беспокоило то, что за ними в траве оставалась протоптанная полоса, по которой преследователям будет удобно их догонять. Хзюка наверняка понимал это не хуже, но беспокойства почему-то не проявлял.

Когда совсем стемнело, трава перед шуссами начала редеть и вскоре исчезла. Обнажилась сухая, каменной твердости глина, на которой почти не оставалось следов. Тут Хзюка повернул, и с полчаса они ехали на запад.

– Ты все понял, Мартин?

– Да. Теперь хачичеи решат, что мы точно отправились заключать союз с фахонхо, а наш рывок в сторону гор – всего лишь обман.

– Правильно думаешь, мягкотелый. Командиру хачичеев я не завидую.

– Сколько мы выиграли времени?

– День, не меньше.

Вскоре они выехали к обширным россыпям щебня, окружающим скалистые, лишенные растительности холмы. Здесь, на камнях, следы шуссов обнаружить было уже невозможно, и Хзюка вновь повернул к северу.

– Завтра увидим Ледяные горы, – пообещал он. – Надо только проскочить брод через большую реку Хач.

– А переплыть нельзя?

– Опасно. Тут вода еще теплая.

– Чем же теплая вода может быть опасной? – удивился Мартин.

– Как это чем? – еще больше удивился Хзюка. – Теплую воду любят заглотаи.

Потом он квакнул и добавил:

– Глупый ты еще.

* * *

Ночью поднялся ветер, и это был ветер предгорий. Прохладный, влажный, суливший Мартину благополучное и такое долгожданное возвращение. Но в Схайссах мало что дается с легкостью, без борьбы и опасности. Перед самым рассветом им пришлось залечь в лесной чаще и несколько часов наблюдать переправу огромной пешей рати хачичеев через тот самый брод, который они не успели проскочить. Хачичеев были сотни. В несколько рядов они шли вдоль натянутых поперек реки веревок. А по обоим берегам сновали верховые разъезды.

– Хо! – сказал Хзюка. – Да это похоже на настоящую войну.

– Послушай, а ведь сотня, следы которой мы видели на юге, – это был обман, – сказал Мартин. – Та сотня должна оттянуть на себя силы сивов к югу, а главный удар хачичеи нанесут отсюда, прямо на большое стойбище сивов!

– Правильно думаешь, Мартин. Так оно и есть. Мы наткнулись на главные силы.

– Нужно предупредить ваших.

– Как?

– Не знаю.

– И я не знаю.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Почему? Из-за нас погибли четверо хачичеев. Еще девять заняты преследованием. Не так уж и плохо, и это еще не все. Если ускользнем сегодня, завтра в погоню бросятся уже десятки. Они не могут позволить врагу гулять по своим тылам.

– Э, хачичеев очень много. Что значат эти несколько десятков?

– То, что мы можем сделать, оставаясь при этом в живых, – невозмутимо ответил Хзюка.

Между тем Хассар поднимался все выше, а конца переправе не предвиделось. Ситуация становилась неприятной, Мартин забеспокоился. Сзади рано или поздно появится обманутая погоня, а впереди через реку ползла и ползла серо-коричневая масса. Более того, переправившиеся хачичеи начали разбивать огромный лагерь.

Задымили первые костры. Один за другим поднимались шатры. Воинство явно собирались провести ночь на берегу Хача. Могло статься, и не одну.

– Вот досада, – сказал Мартин. – Хачичеи укладываются спать.

– Я тоже посплю, – невозмутимо ответил Хзюка. – Разбуди меня вечером.

* * *

Умученные преследователи появились на закате. Сначала семеро, потом еще двое, едущие на одном шуссе. Хзюка молча наблюдал, как они о чем-то возбужденно докладывали часовым лагеря.

– Сообразительные ребята, – одобрительно проворчал он. – Быстро нас раскусили.

– И что теперь? – спросил Мартин.

– Хачичеи должны выслать дополнительные разъезды. Но кругом много рощ, они не подозревают, что мы у них под самым носом. Можешь поспать, мягкотелый. У тебя хорошо получается.

– Какой тут сон. Хзюка, облава же начнется вот-вот!

– Настоящая облава начнется утром. Утром нас здесь не будет.

– Куда же мы денемся?

– Туда, куда нам надо. Спи, завтра потребуется много сил.

Мартин пожал плечами и улегся на свою шкуру. Но сон долго не шел, задремать удалось ближе к полуночи. И почти сразу его растолкал Хзюка.

– Не выспался? Ничего не поделаешь. Терпи, мягкотелый. Пора уносить хвосты.

Шуссы уже были оседланы, все снаряжение приторочено, можно было ехать. Только вот куда? Мартин недоумевал.

– Что ты задумал? – спросил он.

– Сейчас узнаешь.

Они тихо выбрались на опушку.

– Вон там стадо пасется, – сказал Хзюка. – Видишь?

Ночь была беззвездная, небо затянули облака, но Мартин различил между лесом и лагерем смутную массу.

– Вижу. Большое стадо.

– Шуссы не привязаны, – многозначительно сообщил Хзюка.

– Это имеет значение?

– Еэ, очень. Если их пугнуть со стороны леса, то шуссы, много шуссов, побегут к лагерю. Там возникнет неразбериха. Так?

– Ну… так. И что потом?

– Потом прорвемся мы.

– Ты уверен?

– Уверен.

– Заманчиво. Только чем же напугать шуссов?

– Тобой.

– Не понял, о Хзюка.

– Во время недавней охоты на ррогу ты орал страшным голосом. Схаи так не умеют. Но сейчас надо заорать еще страшнее. Так страшно, как ты в жизни еще не кричал. Понял?

– Теперь понял. Со всех сторон.

– Если потеряешься, скачи прямо на север, вдоль реки Хач. Я тебя найду. Это тоже понял?

– Хог.

– Тогда – вперед. Не робей, мягкотелый! Хачичеи перепугаются побольше нашего. Ну, удачи тебе. Главное, погромче, Мартин, погромче.

– Постараюсь…

Они подобрались ближе к стаду. Хзюка натянул и резко спустил тетиву. В темноте кто-то вскрикнул, потом захрипел. Ближние шуссы подняли головы, насторожились.

– Все. Давай, мягкотелый!

И Мартин заорал так, что Хзюка судорожно зажал свои ушные отверстия ладонями.

– Хог! Очень хорошо. Давай еще!

Мартин выложился полностью. Хзюка тоже верещал как мог. Потом он зажег факелы, и они ринулись к оцепеневшему стаду. Шуссы шарахнулись. Не давая им опомниться, Хзюка направо и налево хлестал горящими ветками.

Мартин видел, как со стороны лагеря в их сторону бросились первые всадники. Но было поздно. Не прекращая диких воплей, он следом за Хзюкой ворвался на место выпаса. Ближайшие шуссы начали разбегаться. Стадо впереди них быстро уплотнялось. Еще секунда, две, и оно тронулось. Все более разгоняясь, животные бежали к освещенному редкими огнями лагерю. Там между шатрами метались тени. Хачичеи никак не ожидали нападения столь далеко в глубине своей территории, да еще на такое крупное войско. Поэтому не потрудились окружить себя ни рвом, ни частоколом. Чем Хзюка и воспользовался.

Его замысел блестяще воплотился в жизнь. Масса перепуганных шуссов смяла край лагеря, переворачивая шатры и топча сонных солдат. Шум стоял ужасный, – визг, треск ломающихся стоек, топот, стоны, растерянные крики, отрывистые команды, которые вряд ли кем-то выполнялись. Довершая картину разгрома, некоторые из шатров загорелись. Между ними, вцепившись в шею шусса, скакало странное существо с шерстью на лице и жутким голосом.

– …люди гибнут за металл, – орал Мартин. – Сатана там правит бал, там правит бал… Ха-ха-ха-ха!

Попадавшиеся по дороге хачичеи сначала остолбеневали, затем затыкали ушные отверстия и прятались. Никто из них даже и не пытался задержать демона. А тот скакал, вопил, нахлестывал шуссов пылающим факелом, пинал ногами туго соображающих и медленно уворачивающихся.

За лагерем стадо начало редеть и разбегаться. Воспользовавшись этим, Мартин его обогнал. Он проскакал мимо растерянного патруля хачичеев и скрылся в предрассветном тумане. Этот ползущий от реки туман Хзюка, очевидно, тоже учел в своем плане. Просто гениальном плане.

Дело было сделано. Среди тысяч следов отыскать следы шусса, уносящего Мартина, не смог бы никто. По крайней мере, на протяжении ближайшего дня.

* * *

Хзюка нагнал его вскоре после восхода Хассара. И не один, а с четырьмя связанными одним поводом шуссами.

– Хог! Ты великий воин, Хзюка.

– Хог. Ты славно кричал, Мартин. Великий Мосос! Даже я испугался. Но давай-ка удирать, нас теперь в покое не оставят.

– Они что, войну из-за нас отложат?

Хзюка квакнул.

– Не меньше, чем на день. Быть может, наши успеют не только расправиться с той сотней, но и вернуться к стойбищу. Ты очень хорошо кричал, Мартин. Уохофаху! Как дьявол.

– Старался, – сипло сказал Мартин.

– А теперь – вперед. К горам!

Они вброд перешли левый приток большой реки Хач и поскакали на север, к далеким, но уже различимым голубым вершинам.

По обоим берегам Хача тянулись леса. С одной стороны, это было плохо, поскольку замедляло движение, а с другой – хорошо, так как в лесу легче прятать следы.

– Бойся деревяг, – предупредил Хзюка.

– Кто такие?

– Они с деревьев прыгают. Перегрызают горло.

Мартин невольно взглянул вверх. Но на мутовчатых стволах никого не заметил.

– Деревяги охотятся ночью, – снисходительно обронил Хзюка.

В середине дня, перед тем, как объявить привал, Хзюка с помощью своих когтей вскарабкался по колоннообразному стволу чешуедрева и долго там сидел, почти на макушке.

– Хачичеев не видно, – сказал он, спустившись. – Но это ничего не значит. Они тоже умеют прятаться в лесах. Ешь быстрее, Мартин. Нам нужно добраться до следующего брода через Хач раньше погони.

Напоив шуссов, они двинулись дальше. Ехали весь остаток дня и часть ночи. Ужинали мясом и жареными корнями кочедыжника прямо в седлах. Мартин почувствовал, что начинает сдавать. Раскоряченные по бокам шусса ноги немели. Спина не то что ныла, а прямо-таки стенала. Голые стволы сигиллярий, из которых в основном состояли леса вдоль Хача, начинали расплываться в глазах. И тут Хзюка расщедрился. Он открыл фляжку с сейссом, сложным настоем целебных растений, в который добавляли экстракты из эндокринных желез ррогу.

Схаи весьма дорожили сейссом, использовали его только при крайней нужде. И не случайно. Отпив четыре глотка, Мартин оживился. Голова прояснилась, сил прибавилось, настроение улучшилось; все теперь казалось преодолимым.

– Жизнь хороша, – благодушно сообщил Мартин.

– Не очень, – сказал Хзюка. – Но лучше с ней не расставаться.

Медленно подняв лук, он во что-то прицелился. Мартин тут же замолк. Хзюка выстрелил.

Раздался пронзительный визг. На толстом суку шагах в сорока от них задергался темный нарост. Хзюка быстро отправил в него еще пару стрел. Нарост отлип от дерева, раза два перевернулся в воздухе и шмякнулся о землю.

Мартин оторопело молчал.

– Это и есть деревяга, – сказал Хзюка. – Стой, не шевелись. Поблизости должна быть самка. Они живут парами.

Прошло довольно много времени, но вокруг ничего заметно не было. Мартин уже начинал терять терпение, когда справа от себя, на стволе сигиллярии, заметил слабое шевеление. Он начал поднимать свой лук, но выстрелить не успел, успел лишь инстинктивно откинуться в седле.

Темный нарост внезапно сорвался с дерева и прямо перед Мартином на шею шусса обрушилась визжащая масса. Шусс качнулся, взвыл, сел на землю и повернул голову с расширенными от ужаса глазами.

Мартина спас сейсс. Он среагировал мгновенно. Сначала ударил по распяленной пасти щитом, потом отбросил лук, выхватил кинжал и принялся наносить торопливые, не очень точные, но многочисленные удары. Тварь визжала, извивалась, тянулась к горлу. Наконец не выдержала, спрыгнула на землю.

Тут подскочил Хзюка. Наклонившись, он рубанул прямо из седла. Мерзкий визг захлебнулся. Несколько секунд деревяга дергалась, скребла когтями, колотила хвостом, но все же утихла.

– Ты цел, Мартин?

– Цел. Только шусс пострадал.

Хзюка осмотрел рваные раны на шее животного, приложил к ним тампоны из сушенных вайев папоротника.

– Ну как, теперь знаешь, что такое деревяга? – спросил он.

– Ох, да, познакомились.

Мартин тяжело сполз с шусса и подошел к трупу. Дервяга представляла собой весьма любопытную разновидность ящеров, приспособившуюся к жизни на деревьях. И приспособившуюся очень неплохо.

На первый взгляд она напоминала черепаху. Точнее, южноамериканского броненосца, поскольку ее тело сверху и снизу защищал панцирь. Впрочем, на этом сходство ограничивалось. Со стороны брюха панцирь деревяги был явно толще, имел заостренный гребень. По бокам торчали тонкие, но мускулистые лапы с устрашающей длинны когтями. Хвост завершался шипастым утолщением и представлял дополнительное оружие в виде своеобразной булавы. Голова же, сравнительно небольшая по объему черепной коробки, имела внушительных размеров пасть.

Сами особенности тела многое говорили об образе жизни этих тварей. Забравшись повыше, деревяга поджидала жертву, на которую обрушивалась брюшным гребнем. При весе никак не менее сорока килограммов, деревяги могли оглушить довольно крупного ящера и даже переломать ему кости. Шусс Мартина уцелел только потому, что удар пришелся на луку седла, чем и был ослаблен.

– Спасибо за сейсс, – сказал Мартин. – Без него я бы не увернулся.

– Пожалуй, я тоже выпью, – отозвался Хзюка. – Я должен был подскочить быстрее.

Мартин пересел на запасного шусса, и они двинулись дальше. В середине ночи, когда оба въехали в очередной лес, Хзюка велел остановиться.

– Побудь здесь, никуда не уходи, – очень внятно сказал он. – Переправа близко. Я посмотрю, потом вернусь за тобой. Деревяг не бойся, в голых деревьях они не водятся. Бойся всего остального.

– Понятно, – вздохнул Мартин.

* * *

Голыми деревьями схаи называют нечто похожее на гигантские плауны далекого земного прошлого. Изогнутые внизу, наверху их стволы выпрямляются и почти вертикально тянутся к Хассару. Растут голые деревья редко, небо почти не заслоняют. Но вот само небо, подернутое облаками, света в ту ночь практически не давало.

Сейсс хорошо обостряет чувства, в том числе слух. Мартину казалось, что он слышит плауновый лес весь, как единое целое. В первозданную основу тишины вплетался легкий шум ветра, отдаленный плеск воды, шуршание ночных насекомых. Некоторое время еще слышался легкий шорох шагов удалявшегося Хзюки. Но вскоре они стихли. Прошло с полчаса. Хзюка не возвращался. Тут выяснилось, что кроме чувств сейсс обостряет еще и голод. Мартин нащупал в сумке кусочек вяленого мяса и принялся его жевать. В это время сзади и сбоку донесся едва различимый звук. Чуть погодя он повторился.

Мартин торопливо проглотил кусок и насторожился. Он не сомневался в то, что слышал шаги какого-то шусса. А шуссы сами по себе в ночном лесу не разгуливают. Ехать же на шуссе здесь мог только хачичей, поскольку Хзюка ушел пешком.

Мартин неподвижно ждал. Вскоре между стволами обозначилась неясная тень. Хачичей крался очень умело. Над подлеском из папоротников возвышались только его голова и плечи. И если бы не обостренный сейссом слух человека, и без того более тонкий, чем у схаев, враг сумел бы подобраться совсем близко.

Мартину вдруг стало холодно. Впервые за свою отнюдь не короткую жизнь он оказался перед необходимостью убить мыслящее существо. Причем перед самой настоятельной и недвусмысленной необходимостью. Убить хачичея требовалось непременно, иначе убьет он. Сомнений в этом быть не могло.

Медленно, миллиметр за миллиметром, Мартин поднял лук. Тут ему на миг показалось, что он замечен, поскольку хачичей надолго остановился. Но потом его шусс снова сделал шаг, другой, опять замер. Вероятно, паузы просто были отработанным приемом.

Преследователь держался рядом с тем путем, которым ехали Мартин и Хзюка. Чтобы в такой темноте заметить следы, требовались невероятные способности, способности выдающегося охотника. То, что хачичей шел по следу один, хотя уже наверняка знал, что врагов двое, говорило о его большой уверенности в себе. Уверенности испытанной, и испытанной многократно. Схаи очень практичны, они отнюдь не склонны к преувеличению своих возможностей, о таких случаях Мартин не знал. Следовательно, ему попался страшный враг. Мартин понял, что если не убьет его первой же стрелой, то не убьет вообще никакой. Но именно это понимание положило конец переживаниям морального порядка.

А хачичей с каменным терпением продолжал свое движение – два-три шага, перерыв, потом следовало еще несколько почти бесшумных движений идеально вышколенного шусса. По остроконечному силуэту Мартин понял, что на голове у хачичея шлем. Значит, на теле должна быть кольчуга. Незащищенными могли оставаться только лицо и шея. Попасть очень трудно, особенно ночью. Даже с расстояния в каких-то шестьдесят метров.

Но иного выхода не было. В любое мгновение враг мог услышать или сопение, или неосторожный хруст под ногами целых пяти шуссов, привязанных неподалеку. Быть может, уже и услышал, но еще не видел. Дальнейшее выжидание становилось все более рискованным. Мартин задержал дыхание, прицелился. И, когда руки приобрели нужную степень неподвижности, выстрелил.

Хачичей услышал щелчок тетивы по рукавице и мгновенно вскинул лук. Но точно прицелиться уже не успел, промахнулся всего на ладонь. Ответная стрела скользнула вдоль поднятой левой руки Мартина, хлестнула оперением по щеке и ушла в ночной лес. В то же время с приглушенным хрипом враг качнулся назад, потом вперед, выронил оружие. Затем обхватил ближайшее дерево, сполз на землю и затих. Поэтому астронавигатор второго класса Мартин Неедлы остался в живых.

6. Опасное это дело – пасти коров

Иоганн спросил:

– Мимо Замковой горы пойдешь?

– Я там три дня не был. На верхних выпасах трава должна уже подрасти. А что?

– Да так, ничего. Возвращайся пораньше.

– Ворон каркал? – усмехнулся Иржи.

Иоганн захохотал.

– Йа, йа, ворон.

Потом сделался серьезным.

– Бродит по лесу кто-то. Опять.

– Ох, – сказал Иржи, – да не пугай ты меня. От прошлого раза еще не отошел.

– А какого такого прошлого раза? Не было никакого раза.

– Надо же! И глаза – честные-пречестные. На ведьму в колбе ты иначе смотрел.

Иоганн захохотал.

– Ты бы себя видел!

Иржи смутился.

– Иоганн-нн! Ты это… когда из Юмма вернулся?

Иоганн посерьезнел.

– Вчера вечером. А что?

– Повесток еще не было?

– Чего тебе так не терпится? Армия не убежит, братец.

– Надоело коров пасти. Скорей бы уж отслужить, а потом…

– Что потом?

– Да в университет буду поступать. В Мохамаут. Если возьмут.

Иоганн захохотал.

– А если не возьмут, то поступай в горную академию. Там нужно под землей ползать. Опыт у тебя теперь большой!

– Да? Слушай, а что тебе Матильда тогда сказала? Я не разобрал.

Тут переменить тему решил Иоганн.

– Погода опять плохая будет, – озабоченно сказал он. – Знаешь что? Держись-ка ты в середине стада.

– Это зачем?

– Да железяки ведь ходят медленно. Убежать успеешь. Понял?

– Нет. Какие такие железяки?

Иоганн хохотнул, но нерешительно.

– Опасное это дело – пасти коров, – сказал он.

– Ага, – согласился Иржи. – Героическое. Скорей бы в армию. Там хоть ружье дадут.

* * *

Как ни странно, Каталина была уже на ногах. И не просто на ногах, а еще и Однорожку успела вывести. Иржи насторожился. Что-то этакое должно было случиться.

– Слушай, Иржик. Я все думала, говорить тебе или нет. – Знаешь, позапрошлой ночью, под утро, огонь на Замковой горе видела.

– Да ну? – удивился Иржи.

– Ага. Под обрывом. Качался и наверх лез, а искры вниз так и сыпались. Представляешь?

– Ну да? – не поверил Иржи.

– Истинный крест! Не иначе, нечистый баловал. Что бы это значило, а?

– Спать нужно по ночам, – убежденно заявил Иржи.

– Да, так спокойнее. Но по ночам-то самое важное и случается, – вдруг хохотнула Каталина.

Иржи насторожился.

– И что ж такое важное по ночам случается?

– Мальчик! Подрастешь – узнаешь.

Иржи отвернулся.

– Еще какие новости?

– Промеха вчера весь вечер в трактире просидела.

– С Фомой не целовалась?

Каталина хихикнула.

– А вот Фомы там почему-то не было. Да и остальные разбежались, не любят у нас, если Промеха разговоры слушает. Слушай, Иржик, ты уж за Однорожкой приглядывай.

– Да вроде, смотрю.

– Не обижайся. Знаешь, сон мне плохой приснился.

– А, сон. И ворон каркал?

– Тоже слышал? – обрадовалась Каталина. – Понятное дело, молодым да старым по ночам плохо спится. Слушай, а чего ты не женишься?

– Ворон же каркал.

– Это к свадьбе, – невинно сказала Каталина.

– Ох! И на ком же ворон советует жениться?

– Да вот, хотя бы учителева дочка… Девка видная, хозяйственная…

Иржи рассмеялся.

– Ага. И щедрая. Платок вот у тебя новый.

– Это ж к Пасхе подарок.

– А с каких пор Анхен божьи праздники соблюдает?

– Да как ее улан этот бросил.

Иржи еще раз рассмеялся, а старушка расстроилась.

– Ой! Что-то не то сказала… И ничего у них не было!

– Откуда знаешь?

– Знаю, и все тут.

– Ладно, не горюй. Как надумаю жениться, позову тебя в свахи.

Каталина вдруг испугалась.

– А вот этого не надо. Доля у меня такая. Одни несчастья приношу, – грустно сказала Каталина. А тебя я люблю, непутевый.

– Вот, любишь и ничего страшного не случилось, – сказал Иржи. – Видишь? Я все живой, да живой. И нога не ломалась.

Каталина пристально посмотрела на него красными запавшими глазками и вздохнула.

– Тебе в жизни много будет везти, Иржик. Но и напастей не оберешься. Не раз по лезвию идти придется. И смелость потребуется, и глаз верный, и рука твердая. Но главней всего на свете это добро. Не скупись на добро, Иржик. Добро оно отзовется. Кто бы чего про это ни говорил, отзовется. А меня вспомни при случае, хорошо?

Иржи после этих слов так и окатило. Вроде как из ушата на пороге бани.

– Да ты чего, Каталина? Помирать собралась? Эй, что стряслось?

– Ничего пока не случилось, голубчик. Только бродит беда около нас, верь мне. Большая беда. Вокруг деревни так и бродит.

Иржи оглянулся. Вокруг Бистрица зеленели поля и леса, пели птицы. Добросовестно светил Эпс, погода уже третий день как установилась, лишь изредка пробегали короткие теплые дожди.

– Да пустые страхи. Брось ты это!

Каталина улыбнулась, но глаза ее заблестели.

– Хорошо, Иржик. Я брошу, брошу. Только вспомни меня, если чего. Помяни старуху. Никого у меня больше нет, понимаешь?

– Да вспомню, вспомню, – с томлением сказал Иржи.

Ему хотелось, чтобы разговор этот надрывный побыстрее закончился. Так не хочется думать о смерти, когда еще и девятнадцати не исполнилось.

– Только ты живи уж подольше Каталина, а?

– Разве от нас это зависит, Иржик, – вздохнула она. – Ладно, иди. Видно, пора уж. И мне пора, да и тебе… Что на роду написано, то и исполнится.

– Не грусти, – сказал Иржи. – Я тебе вечером по хозяйству чего-нибудь починю. Ворота вот подправлю.

– Ворота? Ах, ворота… Хорошо бы, – ответила Каталина. – Ворота. Интересно, какие они?

Думала она о чем-то другом.

* * *

Стадо уже миновало церковь, следовало поторапливаться. Но у дома учителя Иржи поджидала засада.

– Почему за книжками не заходишь? – спросила Анхен.

– А весна же на дворе.

Анхен подняла выщипанные бровки.

– Верно подмечено. Только при чем тут весна?

Иржи придал своему лицу туповатое выражение.

– Так ведь коров пасти надо. На то и весна. Не до книжек сейчас.

– А-а, вот для чего тебе весна требуется. А чего ж ты тогда третьего дня проспал? Ночами-то что делаешь?

– Да так. Край родной изучаю.

– О! А с кем?

– С путеводителем, – буркнул Иржи.

– Меня лучше возьми. Интереснее получится. У меня такой путеводитель…

Иржи покраснел. Анхен довольно расхохоталась.

– Стой! Ты куда? Держи, путешественник.

Она протянула ему синий томик.

– А что это?

– «Нравы муромские». Мемуары барона фон Обенауса, посла их высочества.

Иржи не смог больше удерживать туповатое выражение.

– Ого! Откуда?

– Из Юмма, вестимо. Отец привез.

– Спасибо.

– Спасибом не отделаешься. Вот тебе щечка.

– Нельзя. Мама не разрешает.

– Ах, ты мой послушненький!

С неожиданной силой Анхен притянула его к себе и шумно, на всю улицу, чмокнула в губы. Черт в юбке, подумал Иржи. Язык-то зачем просовывать? Хорошо еще, что забор между нами…

– Вечером увидимся, – пообещала Анхен.

Иржи тут же придумал маршрут в обход учительского дома. Отвернувшись, он свистнул, щелкнул кнутом, и независимо зашагал своей дорогой. И тут зашумело в голове. Путеводитель. Что, если в самом деле попробовать? От этого же не умирают, кажется. А о том, что будет потом, знает кот с хвостом… Только вот любопытство приводит ко всяким передрягам, особенно по ночам. Да-с, бывает такое. С теми, кто маму не слушается.

* * *

Коровы нехотя вступили в холодную воду. Перебежав Быстрянку по камешкам, Иржи остановился на берегу. Он не мог понять, почему опять гонит стадо по ложбине Говоруна, в обход Замковой горы, мимо столь памятного обвала. Конечно, на плоскогорье травостой получше, чем на других пастбищах, и за два предыдущих дня коровы на правом, равнинном берегу Быстрянки не слишком насытились. Хозяйки уж начали ворчать, что молока мало. Но была и другая причина. Той странной ночью Иржи испытал два равных по силе чувства – жуткий страх и жгучее любопытство. И если страх понемногу улетучивался, то любопытство со временем лишь разгоралось.

Пройдя вдоль оврага до места обвала, Иржи остановился. Лаз, через который они с Иоганном проникли в подземелье, снизу не виднелся. Поколебавшись, Иржи все-таки не выдержал, полез по уже зеленевшей свежей травкой осыпи.

Раздвоенная береза, от которой он отсчитывал шаги, спокойно шелестела на своем месте. Но никакого отверстия в горе не было. На его месте красовался огромный, с добрую избу, валун. Такой и десятком лошадей не своротить. Не иначе, железные люди постарались. Вот кто ж они такие? Чего стерегут внутри горы? Отец про них ничего не рассказывал. Что там за тайна у небесников? И ведь знает курфюрст про них, как пить дать, знает, вдруг подумал он. А раз так, то лучше не соваться в этакие дела. Целее будешь!

Иржи вдруг показалось, что кто-то на него смотрит. Он повертелся направо-налево. Кругом было совершенно безлюдно, но ощущение пристального, изучающего взгляда не проходило. Мигом всколыхнулись полузабытые страхи. Иржи поспешно спустился к стаду. Уже снизу, обернувшись, заметил на гребне осыпи черную сгорбленную фигуру с клюкой. Четко было видно, не померещилось. Хотя и недолго.

Свят, свят… подумал он. Это кто ж там бродит, черный? Не-ет. Больше сюда – ни ногой, ни копытом. Прав Иоганн. Нечистое место!

* * *

Стадо он пригнал на выпас часам к девяти. Трава на обширной поляне стояла густая, сочная. Прошел слепой дождь и тут же прекратился. Из-за одинокого облака выглянул Эпс, повисла бледная радуга, защебетали птицы. Все это настраивало на совершенно безмятежный лад, но кроме птиц в весенней голубизне плавала еще и зубастая тварь. Эдакий уродец из тех, что порой залетали из-за хребта. Обитатели Бистрица считают их порождением преисподней, в которых нужно стрелять серебряными пулями, а скептик Иоганн вполне обходился свинцом. Поговаривали, что он даже ел этих кожистых да костистых. Что ж, с Иоганна вполне может статься и такое, хотя в подземельи доблестный полицай тоже струхнул не на шутку.

Улыбнувшись воспоминанию, Иржи быстро развел костерок, перекусил. Потом поправил старый шалаш, залег на топчан. Плетеную дверь оставил открытой, чтобы видеть поляну. Коровы держались кучно, к лесу пока не шли. Можно было и почитать подарок Анхен.

Муромцы, писал барон Обенаус, народ особый. Хоть и диковатый, с точки зрения бюргеров курфюршества, но обладающий рядом весьма привлекательных качеств. При взгляде со стороны поражает, прежде всего, практическое отсутствие среди них воровства. Проистекает это, с одной стороны, из развитого чувства собственного достоинства, а с другой – благодаря весьма строгими обычаями. Уличенному в хищении на первый раз назначают наказание плетьми, во второй присуждают каторжные работы различного срока, после третьего же раза отрубают левую руку. Что полагается в четвертый, никто из муромцев не знает, поскольку такого не случалось, и даже в летописях о таком не упоминается.

Далее посол курфюрста писал, что среди муромцев сильны устои родового уклада жизни. Если клан соглашается с тем, что один из его членов действительно совершил кражу, участь несчастного незавидна, в дополнение ко всем наказаниям его изгоняют из рода. А надо заметить, что весь Господин Великий Муром поделен на родовые слободки, внутри которых все защищают друг друга от внешних обид. Лишившись поддержки рода, человек становится легкой жертвой любого произвола и в конечном счете покидает город.

Что еще бросается в глаза померанцу, так это смелость да удаль муромцев, благодаря которым они достигли столь выдающихся военных и мореходных успехов. Увы, эти же качества находят выход и в неумеренной драчливости. Сказанное, однако, не означает, что на улицах имеют место постоянные побоища. Драки в Муроме давно упорядочены и бывают четырех видов. Первый вид – нечто вроде спорта, называется «померяться силушкой». Проистекает публично, в присутствии слободского пристава, либо, если поединок происходит в местах общего пользования, при судействе офицера городской стражи. Кулачным бойцам обвязывают кисти полотенцами, и по команде судьи они начинают друг друга колотить до тех пор, пока один не падает. Падение побежденного обычно вызывает неестественное веселье публики, проявляющееся в виде хохота, улюлюканья и обидных замечаний. Слободы ведут строгий учет того, сколько раз они друг друга побили на протяжении примерно двухсот последних лет.

Раз в году, на праздник обливания водой, город разделяется на две половины, каждая из которых выставляет команду кулаканцев для драки «стенка на стенку». К ней допускаются мужчины не младше двадцати пяти лет. Оная драка производится у южных ворот, на берегу Теклы. Семьи дерущихся при этом толпятся на городской стене, ободряя «своих» криками, звуками труб, трещоток и пищалок, битьем в тазы и барабаны, а также различными прочими шумами. Если одна из сторон не обращается в бегство, то победительницей объявляется та из них, в которой до захода Эпса больше народу остается на ногах.

После определения победителей проигравшие выкатывают на место побоища бочки с вином, обе стороны братаются и под открытым небом вне зависимости от погоды пьют «мировую». Так продолжается до двенадцати часов. В полночь городские колокольни прозванивают «бабью управу», после чего жены уводят мужей по домам, и те обязаны безропотно повиноваться.

Третий вид драк возникает на почве взаимной неприязни… полотенцами не обматывают… Четвертый… никогда не бьют лежачих… заводы и рудники в небольших городках… регулярная армия невелика, но «набатное ополчение» достигает трехсот тысяч… отличные мореходы…

Спать сначала не хотелось. В голове вертелись разные мысли, вспоминались похождения под землей. Но потом, пригревшись на сытый желудок, он все же задремал. Некоторое время еще просыпался на звук колокольчика, когда какая-нибудь из коров мотала головой, отгоняя насекомых. Потом все это отдалилось, стало неважным. Иржи вдруг провалился в крепчайший юношеский сон. Давненько не случался с ним этот пастуший грех, но впал в него он весьма основательно.

* * *

Начинало смеркаться, когда пришло пробуждение. Он испуганно выскочил из шалаша. В небе еще пылала заря, но Эпс уже наполовину скрылся за дальней горой Оребрус. Было прохладно, изо рта вырывался парок, а от горы протянулась густая тень. Иржи быстро пересчитал стадо и приуныл. Двух коров не хватало. Иоганновой Рыжей и, конечно же, непутевой Однорожки.

Стараясь определить, куда они делись, он поднялся на пригорок. Слева, вплоть до рощи у Замкового холма, лежал открытый луг с редкими кустами бузины. Там местность полого понижалась к реке. За Быстрянкой, на востоке, виднелись далекие домики. Над деревней в очистившееся от туч небо поднимались вечерние дымки.

Правее по косогору растянулся сосновый лес, скрывающий подошву Драконьего хребта. Густой, матерый. Издали в нем корову разглядеть невозможно. Дальше, на запад от выпаса, тоже рос лес, но не такой густой, хорошо озаренный закатом. Там беглянок можно искать и ночью. Наконец, к северу, в заросли цветущей черемухи, уходила тропа, по которой предстояло возвращаться домой. Хорошо, если обе коровы отправились именно в эту сторону, тогда за них опасаться не стоило, найдутся, но Иржи понимал, что надежда на столь благоприятный исход невелика. Разумнее было исключить самый неблагоприятный вариант, а для этого поиски следовало начинать с южной стороны, с лесистого склона Драконьего хребта.

Идя широким зигзагом, он добрался до скал, после чего повернул направо. Туда, где трава росла гуще. Трава была очень хорошая, соблазнительная, но и хвои попадалось много. Иржи подумал, что здесь коровы могли попортить себе молоко. Иоганн по дружбе простит, и Матильду свою урезонит, а вот Каталина… Нет, ни ругаться, ни денег требовать она не станет. Привычно вздохнет, сгорбится, скажет что-нибудь богоугодное, – вот и все, пожалуй. Но при одной мысли о том, что может причинить ей очередное несчастье, Иржи почувствовал себя пакостно.

Однако в неприятностях вскоре появился просвет. Иржи заметил ясный отпечаток копыта на подстилке из опавших игл. Были там еще какие-то следы, не коровьи, но он не обратил на них внимания, поскольку в этот самый момент из кустов вышла Рыжая.

Иржи облегченно вздохнул.

– Домой, Рыжуха, иди домой, – ласково сказал он.

Корова понятливо повернула морду к поляне.

– Вот-вот, умница, – он погладил ее по гладкой спине.

Помахивая хвостом, Рыжуха не торопясь, не роняя достоинства, отправилась вниз.

Эпс уже закатился, но небо продолжало пылать, в лесу оставалось еще много света. Так что без труда можно было заметить и обломанную ветку, и цепочку вдавлений на щебеночной осыпи, а чуть выше – свежую коровью лепешку. Все эти следы вели к небольшой поляне, на краю которой различалась бурая масса. Иржи совсем уж было решил, что все обойдется, поскольку в траве чуть выше по склону лежала Однорожка.

Только вот лежала она как-то странно. Совершенно неподвижно. Боком коровенка привалилась к толстому дереву, а морду уронила на ореховый куст. Черным остановившимся глазом она молча смотрела на Иржи.

Подойдя ближе, Иржи понял, что она совсем не дышит. Тонкий прямой прутик торчал из ее шеи. К концу этого очень ровного прутика прилипло светлое перо. А ниже, на земле, скопилась черная в сумерках лужица.

* * *

Жизнь на границе населенных людьми мест с детства приучала к мгновенному восприятию опасности. Многие из предков Иржи по материнской линии до срока сошли в могилу. Кто – от врагов курфюрста, кто – от зверья или разбойников, а кто-то и вовсе по неизвестной причине. Ушли и сгинули в Драконьих горах. Как отец.

Драконьими эти горы назывались совсем не случайно, было чего опасаться в горных лесах. А уж что творилось по ту сторону хребта, о том предпочитали и не говорить. Вот почему, еще не поняв, что случилось, Иржи плотно прижался к ближайшей сосне.

В небе по-прежнему кружилась зубастая тварь. Дерево качалось, поскрипывало, в его вершине шумел ветер, а на землю звучно шлепались тяжелые шишки. Вместе с ними падали долгие моменты ожидания беды. Беды настоящей, по сравнению с которой давешние железяки вспоминались как неуклюжие игрушки. Той самой беды, о которой Каталина предупреждала.

Иржи показалось, что он остался один на всем свете, такой же голый и беззащитный, как и далекие пращуры, заброшенные в этот мир неведомой силой. Он остро понял, что все кругом к нему совсем равнодушно. И лес, и небо, и ветер. Все это будет тем же, что и было, если Иржи совсем не станет на белом свете.

Довольно долго, то есть почти вечность, в привычном шуме сосен не улавливалось ничего подозрительного. Иржи хорошо рассмотрел прутик в шее Однорожки. Никакой это был не прутик, а самая настоящая охотничья стрела. Стрелами, да еще на коров, могли охотиться только беглые преступники. Либо те, о ком и думать не хотелось. Холодея, Иржи, подумал, что второе, пожалуй, вернее первого. Так изящно и совершенно беглые преступники стрелу не сделают. Прав был Иоганн, тысячу раз прав, надо его слушаться. Бродили в лесу-то…

С противоположного конца полянки, на которой нашла свою смерть Однорожка, донесся шорох. Слабо хрустнул валежник. Иржи почуял приближение врага. Бесстрастного, умелого, беспощадного. Врага, который сам не сдается, но и в плен не возьмет. Потому что не человек он.

Бесшумно раздвинулись кусты. На поляну вышло существо ночных кошмаров. Наличием рук, ног и головы оно походило на человека, но тело имело узкое, длинное, очень гибкое. Плечи плавно переходили в короткую шею, на которой сидела широколицая голова. Нос приплюснут, глаза желтеют, выпуклые губы растянуты почти до тех мест, где полагалось бы быть ушам. От этого казалось, что чудище улыбается широчайшей улыбкой.

В целом оно напоминало гигантскую ящерицу, вставшую на задние лапы. На голове этого странного и жуткого создания поблескивал шлем, с плеч мешковато свешивалась кольчуга, на груди висел круглый щит, а верхние лапы сжимали большой лук.

Они заметили друг друга одновременно. И это взаимное разглядывание длилось один миг, которого хватило обоим. Но страшный пришелец начал действовать раньше. Он быстро присел и сделал резкое движение.

В воздухе свистнуло. Иржи пошатнулся. Секунду он стоял у сосны, разглядывая торчащую из тулупа стрелу и не понимая, чего же он сделал такого плохого, из-за чего его начали убивать. При этом он чувствовал не столько страх, сколько глубокую, незаслуженную обиду. Даже начал было грозить кулаком, но потом опомнился и упал за тушу Однорожки. Над ним еще раз свистнуло.

Усилившийся ветер раскачивал скрипучие стволы. Снизу, с луга, вмиг ставшего таким желанным и таким недостижимым, как из другого, отдельного теперь мира, доносился спокойный перезвон колокольчиков. Еще дальше хлопотала по своим делам деревня Бистриц, где никто и не подозревал о том, что сейчас творится на маленькой лесной поляне. Иржи с ужасом сообразил, что если злое привидение приблизится, тело Однорожки уже не скроет его от стрел. Он вытянул из-за голенища свое жалкое оружие, короткий нож с обломанной ручкой. Если ящер пойдет вперед, оставалось кинуться на него с этим ножом, а там – будь что будет. Старики утверждали, что ящеры выносливы, но не очень сильны. Рассказывали, что когда-то отец кузнеца Ференца задушил одного голыми руками. Интересно, была ли на том ящере кольчуга?

Иржи рискнул выглянуть из-за коровы. На поляне никого не было. Призрак исчез. Это могло означать и отступление, и то, что ящер направился в обход, чтобы отрезать путь к бегству. Но что бы его маневр ни значил, Иржи выглянул очень вовремя. В эти секунды у него появился шанс, быть может, единственный.

Он глубоко вздохнул, подтянул колени к подбородку и резко оттолкнулся. Перелетев через ореховый куст, на котором лежала голова коровы, скатился в овражек, затем опрометью бросился вниз.

Никогда еще он не вкладывал в бег столько сил, и все же спиной чувствовал, что бежит слишком медленно, вязко, как во сне. Черная стрела отбила кусок сосновой коры перед его глазами. Возможно, чудище намеренно позволило ему бежать, чтобы без всякого риска для себя гнаться и стрелять, стрелять, стрелять… Во всяком случае, ящер теперь точно знал, что никакого серьезного оружия у его противника нет. Господи, взмолился Иржи, не имеет права эта тварь бегать быстро! У нее должны быть короткие ноги, коль даны столь длинные руки…

Наконец деревья поредели, показалась опушка, затем, в нижней части луга, – лениво жующее стадо. Преследователь из леса не показывался. То ли отстал, то ли опасался чего.

Солнце уже село. Вновь начался мелкий дождь. С гор полз туман. Больше всего на свете Иржи хотелось броситься дальше по тропинке в деревню, к людям. Но он пересилил себя. Беспрерывно оглядываясь, кнутом и пинками поднял коров, погнал их к Говоруну. Сытые животные никак не хотели бежать, их едва удалось заставить идти быстрым шагом. Тогда Иржи воспользовался советом Иоганна. Он пробрался в самую гущу стада, прячась за коровьими телами.

Ему еще раз повезло, по дороге никто больше не нападал. Удалось даже благополучно миновать очень неприятное место с зарослями черемухи на спуске к ручью. Однако жизнь человека почему-то состоит из череды страхов – один ушел, глядь, уже следующий накатывает. Подходя к Замковой горе, Иржи заметил слабое свечение по гребню осыпи. И опять возникло ощущение, что за ним наблюдают. На миг его охватило уныние. Позади оставался ящер, а сбоку притаились подземные железяки. Холодно, мокро, и Иоганна рядом не было. Патр Петруччо утверждал, что земная жизнь есть всего лишь способ заслужить небесную благодать. Почему ее нужно заслуживать? Если оттого, что люди несовершенны, зачем они такими созданы? Причем созданы с такой неуемной жаждой жизни? Разве не странно? Жить ведь хотят все, негодяи, святые, купцы, аристократы, пастухи…

Пастухи – в особенности. А пастух Иржи хотел жить еще больше прочих пастухов. Даже под этим мрачным небом, между этими скользкими темными склонами, голодный, с хлюпающей в сапогах водой, он очень хотел жить. И ради этого был готов сделать все, что в силах сделать. Однако никак не мог понять, для чего кто-то сначала жизнь дает, а затем на каждом шагу старается ее отнять. Разве это честно?

* * *

Шедшая впереди Рыжуха вдруг остановилась. Заминка случилась уже в широкой части лога, но его покрытые кустарником склоны все еще представляли собой удобное место для засады.

– Эй, кто там? – чужим голосом крикнул Иржи.

Ответа не последовало.

– Заряди-ка штуцер, Иоганн! – приказал Иржи.

Растолкав коров, он пробрался в голову стада. И увидел совсем уж странную картину. На молодой траве лежал нагой и лысый человек. Широкие плечи говорили о недюжинной силе незнакомца, но был он крайне истощен. Дышал громко, прерывисто. Его длинное тело колотила дрожь, а запавшие глаза смотрели тоскливо и бессмысленно.

– Эй, ты кто?

Человек молчал и корчился под дождем. Походило на то, что его ограбили. Быть может, тот самый упырь из леса. Либо его дружки. Неизвестно ведь, сколько их там бродило. Недаром Бернгардт дурно выл, умница. И ворон зря каркать не станет…

Иржи подумал-подумал, да и взвалил страдальца на спину Рыжухи. Корова недовольно повела глазом, но брыкаться не стала. Тоже умница. Иоганн говорил, что после Испытания все животные здорово поумнели, а люди изрядно поглупели. И это походило на правду. Все перепуталось. Вот почему такой умный человек, как Иоганн, служит всего лишь деревенским полицейским? Быть бы ему министром. Иди профессором каким. Вполне можно представить его и важным дворецким знатного сеньора. Так нет же, пьяных мужиков по домам разводит…

Незнакомец вдруг разразился лающим кашлем. Иржи зажал ему рот и со страхом огляделся. Все коровы неестественно молчали, никакая из них не мычала. Что-то они чуяли. А это не есть хорошо, как Иоганн говорит. Иржи накрыл больного своим промокшим полушубком и легонько шлепнул Рыжую. Ну что за умная была скотинка – взяла, да и пошла. Нет ей цены, правду Иоганн говорил. Прелесть, да и только! Чвак-чвак копытушками…

Наступила темнота, но впереди уже слышалось журчание Быстрянки. За рекой светились окна изб, звучали голоса детей, отправленных встречать кормилиц. И коровы ускорили шаг. Одна за другой шли они через брод, выбирались на противоположный берег. Мотали головами, словно отгоняя наваждение, начинали подавать голос. Для них приключение закончилось. Но не для Иржи. И Рыжуху он еще не пускал, держал за рог.

Здесь, у самой деревни, еще меньше, чем на выпасе, хотелось получить стрелу в спину. Иржи торопливо соображал, что же делать-то с больным, который так некстати на него свалился, и, судя по всему, мог не дожить до рассвета. Если попросить у Иоганна лошадь и отправиться в соседний Геймель, то доктор, пусть даже выедет немедленно, до Быстрянки доберется не раньше, чем к середине завтрашнего дня. Слишком поздно. Да и платить кто будет?

Человек на Рыжей хрипло, с присвистом, закашлялся, а потом застонал. Жалобно так. Иржи понял, что бросить его не сможет. Он поправил сползший полушубок и горестно упрекнул за все неприятности того, кто управляет судьбами. Выход, в сущности, оставался только один. От воспоминания о приключениях Тео на душе сделалось нехорошо. Но Иржи подтолкнул корову в сторону мельницы.

* * *

Дождь усилился, к ночи похолодало. Дрожа в мокрой рубашке, в липнущих к ногам штанах, Иржи пробирался сквозь прибрежный тальник по плохо различимой тропке. Он все время задирал голову: тропинка шла как раз мимо того склона Замковой горы, откуда они с Иоганном спускались несколько ночей назад. Тоже еще страсть! Но если не считать шума дождя, все было тихо, ничто не напоминало о сумасшедшей ночи. Будто и впрямь не было ничего, словно все приснилось. Только на ладонях содранная веревкой кожа не успела еще зарасти.

Перед плотиной Рыжая заупрямилась. Выругавшись, Иржи взвалил на себя и незнакомца, и еще более тяжелый, насквозь пропитанный водой полушубок. Почти в полной тьме, лишь слегка разжиженной отсветами деревенских огней, он ступил на узкую плотину. Внизу шумела вода. Два десятка скользких, неверных шагов довели его до полного изнеможения. Он просто упал, как только оказался на островке.

Дверь мельницы отворилась сразу, на первый стук. Ждали его, что ли? Иржи отпрянул. Нет, ну это что еще за страсти! На пороге стояла вовсе не старая Промеха, а совсем молодая девушка с фонарем в руке. Была она в белой мужской рубашке и в брюках для верховой езды. Такие вот фокусы.

– Ой, – сказала девушка.

Иржи никак не предполагал, что сам кого-то напугает в этот славный вечер. Дела…

– Неплохая нынче погодка, – кашлянув, заявил он.

– Вы так считаете? – изумилась девушка.

– А я вас представлял по-другому.

– Откуда вы обо мне знаете?

– Кто ж вас не знает.

– О, да вы льстец!

– Льстец? Здра-авствуйте…

В это время под полушубком закашлялся незнакомец.

– Здравствуйте, – испуганно сказала девушка. – Что вам нужно, сударь?

– Видите ли, фрау Промеха…

– Что? Я не фрау Промеха!

– Разве? А кто?

Вместо ответа перед Иржи захлопнулась дверь. Скрежетнули засовы.

– И что ты здесь делаешь, пастух? – резко спросили сбоку.

Иржи пожалел, что не надел свой крестик туда, куда полагалось. Его в упор рассматривала жующая лошадиная морда. Колдовство чистейшее! Опять влип… Он перекрестился слева направо, а потом справа налево, так как не помнил, что правильнее.

– Ладно, не бойся, – сказала Промеха, выходя из-за лошади.

– И н-не думал.

– Да, мыслей на твоем лице я тоже не приметила. Кого принес?

– Не знаю. По дороге нашел. Помирает он.

– Прямо помирает?

Старуха подошла к незнакомцу и подняла ворот полушубка.

– М-да. Выглядит не лучшим образом.

Она постучала в дверь.

– Who's there?

– Камея, это я. Open please.

Дверь осторожно приоткрылась.

– Заноси, пастух, – сказала Промеха.

– Thank you for the invitation.

Промеха секунду молчала, потом рассмеялась.

– А ты за словом в карман не лезешь, – сказала она. – Кто тебя учил староанглийскому?

– Отец.

– И что, пригождается при выпасе?

– Как видите, – сердито ответил Иржи.

7. Уохофаху Фахах

– Хугиссу, – сказал Хзюка. – Мосос! Ну и ну. Тебя совсем нельзя оставлять без присмотра, о Мартин. Ты же всех хачичеев переколотишь! Что тогда сивам делать?

Они стояли над убитым.

– Знаешь, что это такое?

Мартин чувствовал себя совершенно опустошенным. Он повертел вещицу в руках.

– Браслет. Золотой, кажется.

Хзюка квакнул.

– Правильно. Больше ничего не знаешь?

– Ну, наверное, такой браслет хачичеи дают не каждому воину.

Хзюка квакнул два раза.

– Да уж, не каждому. Эти браслеты носят воины личной сотни машиша Хо, верховного вождя хачичеев. Страшные головорезы. Лучшие из лучших. Видишь насечки? Каждая черточка означает лично убитого врага, а их здесь сорок шесть, кажется. Нет, сорок семь. У меня такого счета нет, Мартин. И такого браслета.

Мартин пожал плечами.

– Возьми себе.

Хзюка развел обе руки в стороны, что означало крайнее недоумение.

– Военную добычу никому не дарят. Нельзя. Как же ты прожил с нами столько времени и не знаешь? Это очень оскорбительно дарить боевой трофей другому. Это значит, что у другого нет храбрости. А у меня она немного есть, я так думаю.

Мартин стукнул свой живот.

– Извини, о Хзюка. Я же не участвовал в ваших войнах.

– А у вас разве не бывает войн?

– Бывают. Но не часто. И у нас другие обычаи.

– Эх, мягкотелый. Давай руку. Не эту, левую.

Мартин протянул руку. Хзюка надел браслет.

– Он твой по праву. Хороший был выстрел. Ночью, в темноте, и прямо в горло.

– Ты меня учил.

– А ты учился. Теперь, если попадешься хачичеям в лапы, они отнесутся к тебе с большим уважением.

– И в чем оно заключается? – подозрительно осведомился Мартин.

Хзюка заквакал.

– Ну, на казнь соберется вся личная сотня Хо. А из твоего черепа для хач-машиша сделают чашу. Я так думаю, черепа мягкотелого у него еще нет.

Мартина передернуло. Он снял браслет и размахнулся.

– Э! – сказал Хзюка. – Не вздумай. Ты чего?

– Не желаю я почестей.

– А без почестей тебя возьмут, да и съедят.

– Великий Мосос… Хачичеи и это могут?

– Запросто. Дикие они, не то, что сивы.

Мартин оглядел мрачный ночной лес. Он уже не был тихим. С разных сторон слышались шорохи, писк, а из болота доносилось смачное хрумкание. Милые такие звуки простодушной эволюции доносились.

– Умеешь ты развеселить, о Хзюка.

– Это жизнь такая веселая. Вот, хочется поспать, но пора ехать.

– Через брод? – спросил Мартин поеживаясь.

– Сих. Через брод мы здесь не пройдем. Охраняется. Сотня воинов. Они уже знают про нас. Прискакали, пока мы возились с деревягами.

– Ты подслушал?

– Из-за этого я и задержался, – виновато сказал Хзюка. – Хотелось узнать побольше. Хачичеи действительно пошли войной на сивов.

– Как же так? Племена ведь объединяются против нас, мягкотелых.

– Не все. А с хачичеями воевали и наши деды, и наши прадеды. Не знаю, смогут ли сивы хоть когда-нибудь объединиться с этими головорезами.

– Но сивы воевали и с другими племенами.

– Не так, Мартин, не так. Хачичеи не берут в плен даже уффики. Они уже уничтожили три племени. Теперь хотят уничтожить сивов.

– Надеюсь, мы немного им мешаем.

– Мешаем. Сотню воинов на себя оттянули, а с дюжину вообще убили. Может, и побольше, шуссы здорово потоптали лагерь. Мы хорошо поработали, о Мартин.

– Ну, я убил только одного.

– Зато какого. Он стоил не меньше десятка. А как ты орал! Знаешь, тебе хачичеи прозвище придумали. Успели. Они быстрые. А зовут они тебя Уохофаху Фахах. Дьявол-Кричащий-в-Ночи, вот как. Сильно ты им запомнился!

Мартин рассмеялся.

– Когда-то я пел вопере Мефистофеля. Но никогда не представлял, что буду иметь успех у хачичеев.

– Пел где?

– Да в опере. Это такой большой шатер, где поют.

– Офса? – поразился Хзюка. – Мужчины?

– И офса, и уффики. Мягкотелые имеют равные права вне зависимости от пола.

– Великий Мосос! Ты хочешь сказать, что офса у вас может… может готовить пищу для уффики, что ли?

– Еэ. И бывает, что получше самой уффики.

– Вот уж нашел, чем гордиться! Дикие у вас обычаи, – с отвращением сказал ящер.

Мартин с трудом удержался от смеха.

– Осуждаешь?

– Что толку? Вы же не схаи.

– А может, мы просто больше любим своих уффики.

– Любить уффики нужно, – внушительно сказал Хзюка. – И как можно чаще, в разных позах. Чтобы грусть у них не заводилась. Только вот власти им давать нельзя. Ни в коем случае.

– Это почему?

– Смеешься? Они же машишами быть захотят. Где у них ум? Перессорятся сами, да еще и офса своих перессорят. Вот твой машиш Бернар, он же офса?

– Офса, офса. Только сыновей у него нет, и после него править будет принцесса Юлия, самая настоящая уффики. Или принцесса Камея.

– Да вы с ума посходили! Жабокряк ее знает, что она натворит, эта ваша принцесса! Нет, ну учудили!

– Успокойся, – сказал Мартин. – Не все племена мягкотелых признают за уффики равные права с офса.

– Есть, значит, и среди вас мудрые. Ладно, поехали. Нас уже догоняют, я подслушал разговоры. Восемнадцать по следу идут. Это многовато даже для Дьявола-Кричащего-в-Ночи. Учти, нас преследуют два десятка, каждый из которых потерял по воину. Это значит, что оставшиеся должны или убить нас, или сами погибнуть. Да еще у брода сотня сидит.

– Новости у тебя – одна другой лучше.

– То ли еще будет, – утешил схай. – Чем глубже пасть, тем больше зубы. Тут ничего нового. Все в порядке, не то, что у вас. Нет, учудили! Уффики – машиш. Ушугу шаша. И так спокойно об этом говоришь!

– Да нет в этом ничего страшного, о Хзюка.

– Как это нет? Великий Мосос! А рожать кто будет?!

И он еще долго бормотал себе под нос доводы против женского пола.

* * *

Они сменили шуссов, прибавили ходу. Часа два спустя Хзюка решил переправиться через Хач вплавь.

– Эй, эй! – встревожился Мартин. – А заглотаи?

– Вода холодная, тут горы близко. Заглотаи не любят холодной воды.

Вода, в самом деле, оказалась сильно прохладной. Мартин посинел, а Хзюка одеревенел. Тем не менее они переправлялись через реку еще три раза, неизменно возвращаясь на восточный берег. Но потом Хзюка приказал оставаться на западном.

– Пора стелать прифал, – просипел он. – Саотно посмотрим этих токоняльсиков.

– А сможем потом убеж-жать? – трясясь, спросил Мартин. – Когда увидим токоняльсиков?

– Хачичеи толжны устать. Фряд ли спали ночью. Уп… упешим.

Спрятав шуссов подальше от берега, они залегли среди густых стеблей травовидного мха и принялись есть. Хзюка серьезно решил не оставлять Мартина без присмотра.

Хачичеи появились ближе к вечеру. Их было семнадцать.

– Плохо, – прошептал Хзюка. – Одного отправили за подмогой. Завтра сразу по обоим берегам пойдут.

Враги долго топтались у воды. Им явно не хотелось в очередной раз без толку переплывать холодную реку. Потеряв полчаса, они отправились дальше, решив поискать следы на своей, восточной стороне, поскольку все пять предыдущих переправ преследуемых заканчивались именно на этом берегу.

– Очень хорошо, – сказал Хзюка. – Отползаем к шуссам.

– А если бы они переправились?

– Ну, подстрелили бы двоих-троих. Потом бы убежали. Быстро-быстро.

– М-да, – сказал Мартин. – Могли и не убежать. Шуссы у нас тоже устали.

– Это верно, – сказал Хзюка, думая о своем. – Устали. Особенно – вон те, четверо. Давай-ка их свяжем одним поводом.

– Зачем?

– Сейчас увидишь.

Связав животных, Хзюка изо всех сил принялся хлестать их плетью, и хлестал до тех пор, пока шуссы не вырвались. Обезумев от боли, они напролом понеслись через папоротники. След оставили такой, что только слепой не заметит.

– Думаешь, хачичеи пойдут за ними? – спросил Мартин.

Хзюка тщательно замел свои собственные следы.

– Хо! А что же им еще делать останется? Ты меня удивляешь, Мартин. Иногда ты очень умный… – тут он слегка замялся… – а иногда – просто храбрый.

Мартина эта фраза весьма позабавила. Столь учтивых речей от Хзюки ему еще не перепадало. Сближаемся, брат рептилий, сближаемся, – подумал он. Деликатность появляется. Нет, от гуманизму не уйдешь, Dino ты мой sapiens. Отставать лишь от тебя не надо, только и всего. Ты из меня едва схая не сделал. А я из тебя, глядишь, мягкотелого сделаю. Начнешь еще просвещать сородичей, мил человек!

С двумя оставшимися шуссами они вновь перебрались на восточную сторону реки, но на берег выходить не стали. Вместо этого по отмели поднялись шагов на триста вверх по течению Хача и спрятались на лесистом островке.

– Слушай, Мартин. У нас есть лишь два шусса. Но остался всего один переход до гор. Пока хачичеи бегают, мы немного отдохнем. Только после остановок не будет. Понял?

– Не со всех сторон. В горах шуссы тоже нужны.

– Только до снегов. Дальше нужны свои ноги.

– Хог. Теперь понял.

– Тогда спи.

– А ты?

– Потом.

Мартин знал, что с Хзюкой по выносливости тягаться бесполезно, поэтому спорить не стал. Ничего, подумал он, засыпая, мое время еще впереди. Придет конец и Схайссам. Хорошо, если раньше, чем нам…

* * *

Хачичеи вернулись после заката. Они вконец устали, ехали едва-едва, но по обоим берегам одновременно, – девять по правому, восемь по левому. С большим сожалением Мартин разбудил Хзюку, которому удалось поспать от силы часа полтора. Если тот вообще спал, а не просто лежал с закрытыми глазами.

Хзюка плеснул в лицо горсть воды и молча принялся наблюдать. В это время отряд, ехавший по западному берегу, остановился.

– Так, – кивнул Хзюка. – Нашли наши следы.

Среди хачичеев возник короткий спор. О чем они говорили, услышать было нельзя, но жесты выдавали крайнюю досаду. Хзюка приглушенно квакнул.

– Их командиру теперь здорово влетит, – сообщил он.

Отряд с восточного берега быстро переправился через Хач. Но не весь. Четверо воинов остались стеречь переправу и ждать подмоги, которая, вероятно, должна была появиться вот-вот. Остальные быстрым шагом удалились по следу шуссов, которых прогнал Хзюка. Тот довольно квакнул:

– Спеси-то поубавилось! Четверых против нас оставили. В два раза чтобы больше было. Хе-хе. Ну, пусть трясутся.

Они отвязали своих шуссов, прошли островок до его северной оконечности. Там, под прикрытием лесистого мыса, спокойно переправились на восточный берег и по многочисленным хачичеевским следам спокойно поехали в сторону гор.

– Можно пока не торопиться, – сказал Хзюка. – Полночи у нас в запасе, побережем шуссов.

Опасаясь хищников, он выбрал путь несколько в стороне от реки, берега которой обильно поросли лесами сигиллярий, древовидных папоротников, хвощей. Мартин тоже знал, что именно в таких зарослях поблизости от воды любят отдыхать ррогу.

Потом пришлось уклониться еще больше к востоку, в объезд небольшого стойбища хачичеев. Дальше они так и держались на порядочном расстоянии от реки. И все же неприятной встречи избежать не удалось.

В середине ночи, чтобы сократить дорогу, Хзюка решил напрямик пересечь рощу сигиллярий. Вот там и спал средних размеров ррогу. Он очень разозлился, когда его потревожили. Пришлось удирать. К счастью, у зверя не было большого аппетита, и довольно скоро он повернул восвояси.

– Очень хорошо, – отдышавшись, сказал Хзюка.

– Ох! Что хорошего?

Хзюка квакнул.

– Представляешь, как этот ррогу встретит хачичеев? Они же пойдут по нашим следам!

Несмотря на усталость, Мартин рассмеялся. Потом спросил:

– А когда нас догонят?

– Утром.

– Кажется, все неприятности в Схайссах случаются именно по утрам.

– Хе-хе. Неужели тебе у нас не нравится, воин Мартин?

Хзюка сделал широкий жест:

– Красота ведь. И не соскучишься. Чего еще надо для офса?

– Да много чего. Баня, например. Но больше всего мне нравится быть живым, о Хзюка. Утром хачичеи нас догонят. А что потом?

– Потом самое опасное время. Только мы будем уже перед самыми горами, а хачичеи умучаются.

– Я – тоже, – вяло сказал Мартин.

Хзюка опять квакнул.

– Терпи, мягкотелый. А то принсесса ваша огорчится. Нет, ну учудили! Хотел бы я с ней поговорить. Неужели умная?

* * *

Под утро пошел дождь. Свежий, прохладный ливень, с громом и молниями, а не тот теплый душик, который схаи привыкли считать дождем, который даже порядочную лужу на горячей земле оставить не может. Мартин с наслаждением подставлял лицо струям и ловил небесную влагу ртом.

Утомленные шуссы брели медленно. Горы скрывались в низких тучах, но местность становилась все более холмистой. Между холмов извивались многочисленные ручьи с берегами, густо поросшими лесом. Тут было недолго напороться либо на ррогу, либо на охотничий отряд хачичеев, поэтому Хзюка озабоченно вертелся в седле. Наконец знаком показал на ближайший холм, предлагая подняться.

С вершины видимость оказалась не слишком дальней, мешал все тот же дождь. Впереди вроде никого не было. А вот позади…

– Догоняют, – сказал более зоркий Мартин.

– Уже? Кажется, у них появился толковый командир. Сколько?

– Ох, много. Десятков пять или шесть.

– Ага, подмога пришла. Давай есть.

– Что? Есть?

– Еэ.

– Но мы же потеряем время.

– Э, Мартин! На войне побеждает тот, кто находит время поесть и поспать. Скоро нам потребуются все силы. Да и шуссы пусть хоть немного передохнут.

Когда они покончили со скудной трапезой, Хзюка отстегнул заветную фляжку. Поднес к своему ушному отверстию, побулькал, и протянул Мартину.

– Два глотка. Больше нельзя.

Потом подумал, отхлебнул сам и повеселел.

– Все, Мартин. Вперед! Кухун им нас поймать!

– Кухун, кухун, – благодушно согласился Мартин. – Только вот кому?

Они спустились с холма и погнали шуссов. Но к горам местность повышалась, и утомленные животные вскоре перешли на шаг. Тем не менее они вовремя успели въехать в ущелье, опередив хачичеев километра на полтора.

По дну ущелья петляла узкая тропа. Сверху нависали огромные, почти отвесные скалы. Они были похожи на великанов, склонившихся, чтобы получше рассмотреть жалких двуногих.

Хзюка сложил над головой ладони.

– Помоги нам, Мосос!

– Да, – сказал Мартин. – Пожалуйста. Будь так добр. Если не очень затруднит…

* * *

Ущелье расширилось. Тропа вилась вдоль шумной речушки. По бокам, на склонах, появились милые, голубые, такие приятные для глаза тянь-шанские ели. Некоторым из них явно перевалило за сто лет.

– Дурацкие деревья, – сказал Хзюка.

Несмотря на сейсс, он пребывал в неважном настроении.

– Что тебя тревожит? – спросил Мартин.

Под лапами шуссов стали попадаться самые настоящие цветы, нечто вроде клевера. Видимо, эволюционно более совершенная земная флора теснила растительность Схайссов в относительно прохладных местах. Ящер свесился с седла, сорвал цветок, растер его в лапах и подозрительно принюхался.

– Меня тревожит то, Мартин, что ваши растения побеждают наших. А еще непонятно, смогу ли я вернуться домой.

– С растениями поделать ничего не могу, о Хзюка. А вернуться тебе я помогу. Но чтобы вернуться, надо еще уехать.

Хзюка хмыкнул.

– Кухун им нас поймать.

Хачичеи давненько уже маячили позади. Они ехали довольно медленно, не торопились. Поднимались неровной цепью поперек ущелья. Каждый вел в поводу запасного шусса.

Хзюка оглянулся.

– Уверены, что возьмут нас. Когда прижмут к снегам, – пояснил он. – Из этого ущелья есть только один выход. И у нас один выход. Только другой, и хачичеи этого еще не поняли.

Ущелье постепенно суживалось. Речка превратилась в ручей с ледяной водой. Каждый раз, когда приходилось его переходить, шуссы зябко поджимали то одну, то другую лапу. Шусс Мартина неожиданно захромал.

– Ну что ж ты, Мосос…

– Бросай всю поклажу, – приказал Хзюка. – Только оружие оставь.

Подумал и выдал:

– Разумное существо от неразумного отличается оружием.

– Только этим? – усмехнулся Мартин.

– Вот чудак! Нет, конечно. Еще засадами.

* * *

Сверху быстро спустился туман. Стало непонятно, на каком расстоянии находится погоня. Хромающий шусс Мартина двигался все медленнее, склон становился все круче. А тропа исчезла, приходилось подниматься прямо по густой траве. Позади оставалась отчетливо видимая примятая полоса.

– Мы облегчаем путь хачичеям, – заметил Мартин.

– Да, верно. Слезай! Пора идти своими ногами.

Мартин спрыгнул на свои затекшие ноги и чуть не упал. Хзюка приземлился немногим лучше.

Они оставили ущелье и принялись карабкаться по крутому склону, цепляясь за мокрые скользкие стебли. Внизу жалобно верещали брошенные шуссы.

– Теперь у хачичеев нет преимущества, – пропыхтел Хзюка. – Каждый имеет только две ноги! Не отставай, Мартин. Осталось мало пути. Скоро увидишь свою принсессу.

Женский вопрос, видимо, все никак не давал ему покоя. Мартина же волновало несколько другое.

– Ты уверен?

– Да уверен, уверен. Только двигай этими самыми ногами. Сыс!

Мартин замолчал. Обливаясь липким потом, он полз и полз по склону, который уже казался бесконечным. Но вскоре туман над их головами начал розоветь. Потом поредел и, наконец, остался внизу.

Послышалось щебетание птиц. Мартин и Хзюка оказались на большой горной поляне, залитой до сумасшествия ярким светом. Туманное ущелье осталось внизу. Однако оттуда доносились глухие голоса и звяканье металла, хачичеи подбирались все ближе. С их стороны даже прилетела стрела. Упала довольно близко, запасливый Хзюка ее подобрал.

– Тише сопи, – прошептал он. – На звук стреляют.

Идти стало легче, поскольку поляна оказалась почти горизонтальной.

– Отдышался? Бежим! – приказал Хзюка.

Они успели пересечь луг до того, как первые хачичеи выбрались из тумана. Но дальше начинался крутой, покрытый слежавшимся снегом склон. От него веяло холодом. Хзюка остановился и закашлялся. Из его рта вырвался парок.

– Мартин. Если со мной что-нибудь случится, иди прямо вверх, никуда не сворачивай. Там, за льдами, перевал Грор.

– Я дойду только с тобой. Так я обещал машишу Уханни.

– Это зря. У нас кровь… быстро стынет.

– Ничего. Двигайся быстрее. Согреешься. Сыс!

Снежный склон становился все более крутым. Скоро в нем пришлось вырубать ступени при помощи кинжалов. От этой работы Хзюка немного разогрелся и некоторое расстояние они преодолели. Но и хачичеи настигали. Они гуськом поднимались по уже готовым ступеням. То один, то другой приостанавливался, чтобы пустить стрелу. Стрелы пока не долетали, но падали все ближе.

– Далеко еще до перевала? – спросил Мартин.

– Не… знаю. Я сюда не ходил.

Подъем завершился ледяным взлобком. Дальше склон стал более отлогим, но был засыпан рыхлым снегом глубиной по колено. Мартин набросил на сникшего Хзюку свой чапан.

– Иди вперед. Сколько сможешь. Я задержу хачичеев, а потом тебя догоню.

Хзюка заколебался.

– Нельзя тебя оставлять. Все хачичеев… перебьешь.

– Иди, иди. Шутить после будем.

Хзюка продолжал колебаться. Тогда Мартин подтолкнул его.

– Так правильно. Мягкотелые меньше мерзнут.

– Хог, – покорно сказал ящер. – Теперь ты командуешь, Мартин.

Увязая в снегу, он побрел дальше. Мартин утвердил ноги на скользком льду и принялся методично посылать стрелы вниз. Раза два даже попал.

Хачичеи остановились, попытались отвечать, но уже не могли в полную силу натягивать тетиву. Их стрелы не долетали. Тогда они молча полезли по ледяным ступеням. Как только падал один, на его месте появлялся другой. Мартин и раньше знал о несгибаемом упорстве схаев, но теперь мог оценить его в полной мере. Хачичеи уже не могли пользоваться луками, шевелились медленно, но продолжали ползти вверх на четвереньках. Как только срывался один, на его месте немедленно появлялся другой. Мартин прекрасно понимал, что случится, если они до него доберутся, но не мог себя заставить целиться в уязвимые места. Ограничивался тем, что с расстояния в пять-шесть метров просто стучал стрелой в шлем, и этого оказывалось достаточно. Ослабевший ящер терял равновесие и скатывался к основанию ледяного бугра, цепляя по дороге еще двух-трех соплеменников. Однако оказавшись внизу, все они с неуклонностью заведенных механизмов вновь занимали очередь в начале уже хорошо утоптанной тропы.

Но лед на ступенях становился все более скользким, что очень затрудняло подъем. Когда стрелы закончились, Мартин просто пинал очередного хачичея, и тот катился вниз, сбивая чуть ли не половину ползущей цепи.

Вот все бы войны так протекали! Оборона перевала Грор постепенно превращалась в зимнюю забаву. Сейсс все еще действовал. Мартин вспомнил свое сибирское детство, взвеселился и даже раздурачился, принося извинения от имени Объединенного Космофлота Солнца перед каждым тычком. И дурачился до тех пор, пока один дюжий хачичей не ухитрился схватить за его ногу.

Вот тут стало не до смеха. Мартин упал, начал отчаянно брыкаться. Это не помогло. Хачичей вполне серьезно держался за голень и всей своей тяжестью старался стащить добычу под гору. Еще секунда-две, и Мартин мог покатиться по скользкому склону. Тогда он выхватил саблю и рубанул. Раз, другой, третий. Лапы, сжимавшие его ногу, разжались. Хачичей ткнулся лицом в снег. Потом все быстрее заскользил вниз, оставляя за собой красную полосу. Зимняя забава окончилась так же внезапно, как и началась.

Опираясь на клинок, Мартин поднялся. На склоне больше никого не было. Все хачичеи бессильной, слабо шевелящейся кучей валялись у самого его основания. Некоторое время их можно было не опасаться. Теперь следовало опасаться холода.

* * *

Хзюка ушел довольно далеко, шагов на пятьсот, но замерз, выбился из сил и безучастно сидел в снегу. В нескольких сотнях метров выше него снежный склон суживался, втягиваясь в расселину между двумя скалами. По всей видимости, это и был пресловутый перевал Грор.

– Хзюка! Осталось совсем немного идти. Вставай!

– Не… могу. Ноги не работают.

Мартин оглянулся. Железные хачичеи все же вскарабкались на бугор и пытались встать на ноги.

– Иди один, – сказал Хзюка.

– Нет. Вставай.

Мартин схватил его за плечи и поставил на ноги.

– Смотри, вон хачичеи идут. Неужели воин племени сив слабее?

– Ты… почему так сказал?! – зашипел Хзюка.

Он оттолкнул дерзкого, сделал десятка три шагов, но потом качнулся. Мартин обхватил его за плечи.

– Так. Ладно. Погоди, не падай.

Он сбросил кольчугу с себя, потом с Хзюки, присел и взвалил его себе на спину.

– Ну… ты и здоров… мягкотелый… – пробормотал тот.

Мартин не ответил. Высокогорье давало о себе знать одышкой, слабостью, головной болью. Увязая в сугробах, шатаясь и часто останавливаясь, он шаг за шагом поднимался к щели между скалами, с которых свисали огромные шапки снега. Время остановилось. Сколько его прошло, Мартин не понимал. Но вот, судорожно хватая ртом разреженный воздух, он привалился к каменной стене. В ушах звенело, колени дрожали, перед глазами плыли радужные круги.

Позади, на ослепительно блестящем склоне, хачичеи один за другим падали в снег. К сожалению, оставалось их еще много.

– Нельзя… пускать… на перевал, – прохрипел Хзюка. – Переползут.

– Сам знаю.

Отдышавшись, Мартин перетащил Хзюку подальше от входа в расщелину и велел ему растирать ноги. Затем внимательно осмотрел свисавшие со скал снежные наплывы, прицелился и бросил камень.

Кусок базальта ударил в край заструга. С козырька посыпалась снежная пыль, потом отвалился изрядный ком и с шуршанием исчез внизу.

– Хзюка, закрой уши.

– Зачем?

Мартин не ответил. Он набрал в себя столько холодного воздуха, сколько влезло в легкие, задержал дыхание. Перед глазами вновь поплыли радужные круги, а в голове больно застучала кровь.

Собственного крика он не слышал. Но когда открыл глаза, в каменной щели все еще прокатывалось эхо. Хзюка тряс головой и медленно сползал вдоль скалы. А у входа в расщелину клубились вихри. С двух сторон, сверкая в свете Хассара, туда стекали бесконечные белые ленты. Слышались шорох, свист, глухой гул. Все выше и выше по склонам корка наста покрывалась сетью голубых трещин и лопалась; сухие снежные реки приходили в движение. Ускоряясь, они неслись в огромную воронку, крутившуюся у скальных ворот перевала Грор. Вслед за лавиной вниз устремился ветер, сдувая по пути новые массы снега. Там, внизу, все гудело и стонало добрых четверть часа.

Хзюка беззвучно открывал и закрывал рот. Мартин наклонился к нему и крикнул:

– Что? Что с тобой?

– У тебя кровь… кровь из носу течет. Уохофаху фахах!

– Это не страшно.

Мартин оторвал от рубахи два лоскута и вставил их в ноздри.

– Залесай на спину, Хсюка, – прогнусавил он.

Хзюка воодушевился.

– Нет. Сам пойду.

– А сможешь?

– С тобой – куда угодно. Уохофаху фахах!

– Очень рад. Ну, поднимайся.

Покачиваясь, Хзюка все же встал, и они побрели дальше.

* * *

Сил оставалось все меньше, но и склон был уже не крутым. Наконец они достигли ясно различимой седловины между двумя вершинами.

– О, Мартин! Смотри, там… знаки твоего… племени.

– Где?

– Там… наверху.

Хзюка слабо махнул рукой. Мартин поднял голову и вытер со лба пот. Сбоку, на гладкой скальной стенке, красовались аршинные буквы «СВИРИСТЕЛ СТОЕРОСОВ БЫЛИ ЗДЕСЯ». Под скалой, в закрытой от ветра нише стояла бутылка знаменитой муромской водки.

– Ну вот, – прохрипел Мартин. – Дошли, кажися.

Он усадил Хзюку на камень.

– Что будем делать? – спросил ящер.

Мартин посмотрел назад. Там мела поземка. Хачичеев не было видно. Ни одного. Угомонились, рептилии. Только лавиной их и проймешь…

– Што путем телать? – вновь пробормотал Хзюка. Быстро он охлаждался все же.

Мартин вынул кинжал и откупорил бутылку.

– Будем пробовать сейсс мягкотелых. Только осторожно.

Хзюка хлебнул из горлышка, вытаращил глаза, хватанул ртом снега, а потом сообщил:

– Хугиссу! Это же не сейсс, а… У меня огонь в животе.

Мартин зажмурился и сделал большой глоток.

– Да, это сильный сейсс. Ну что, согрелся?

– Хог! Сейсс холодный, а становится тепло.

Мартин посмотрел вперед. Снежная поверхность там явно шла под уклон. Это означало, что перевал Грор остался позади.

– Так и должно быть. Считай, что мы выжили, Хзюка.

Ящер попытался встать, но не удержался и упал на четвереньки.

– Повелитель снега! Ты мне брат, Уохофаху Фахах, еэ. Уваж-жаю.

– Ну, еще бы, – сказал Мартин. – После водки полагается.

8. Ночь и кошмары

Весь первый этаж мельницы занимала одна большая комната. Она была скудно освещенная тлеющими углями камина. Напротив камина располагалась лестница на второй этаж. Еще тут было несколько шкафов, кресло, стол и широкие лавки у стен. Пахло сушеными травами, сосновым дымком и еще чем-то, очень приятно, томно, волнующе.

Незнакомца уложили на лавку. Промеха водрузила на стол масляный фонарь.

– Убери тулуп, – распорядилась она.

Иржи убрал.

– Ой, – сказала девушка. – Да ведь это же…

– Вижу, – недовольно ответила Промеха.

Она пощупала больному лоб, запястье, постучала костяшками пальцев по его груди.

– Где ты его нашел, пастух?

– У Говоруна, на покосе Фомы.

Промеха покачала головой.

– М-да. Через горы босиком прошел. Ноги, конечно, обморожены. Ты его знаешь?

– Первый раз вижу. Не наш он, не деревенский.

– А чего тащил?

Иржи разозлился.

– Я думал, вы добрая.

Промеха усмехнулась.

– А ты парень непростой.

– О да, – подтвердила девушка.

– Я могу идти? – спросил Иржи.

– Горд, горд, – довольно сказала Промеха. – Весь в отца. Нет, Камея, воспитание воспитанием, а от генов не убежишь.

– Все же, как мне кажется, вы преувеличиваете значение наследственности.

Иржи молча двинулся к двери. Ему не нравилось, когда о нем разговаривали как о постороннем предмете.

Промеха усмехнулась.

– Постой, – сказала она ему в спину. – Ты ничего не хочешь спросить?

Иржи заколебался и повернулся.

– А можно?

Промеха неожиданно улыбнулась. Не усмехнулась, а именно улыбнулась.

– Теперь тебе многое можно. Заслужил.

– Вы знали моего отца?

– А как же. Очень даже хорошо.

– Он в самом деле был небесником?

– А тебе бы этого хотелось?

– Мне хотелось бы знать правду.

– Что ж, получай свою правду. Да, он был небесником. И продолжает оставаться, между прочим.

– Продолжает… – повторил Иржи. – Вы думаете, он жив?

– Конечно. Небесники умирают весьма неохотно.

– А где он сейчас?

– Точно не знаю. Где-то в Схайссах.

– У ящеров? Да зачем же?

Больной на лавке раскашлялся. Промеха покачала головой.

– Потом расскажу, если время будет. Сейчас есть более срочные заботы. Садись-ка к камину, сохни и не мешай. Камея, неси простыню, одеяло и плесневин. Да, и бутылочку шериса прихвати.

– Сударыня, а где у вас вино хранится?

– Там, наверху, в буфете стоит.

– Одну минуту.

Девушка легко взбежала по темной лестнице. Иржи понял, что гостит у Промехи она не впервые.

Вернувшись, Камея поставила на стол рядом с фонарем блестящую металлическую коробочку, вынула из него стеклянную трубку с поршнем и к ней присоединила иглу. Иржи вспомнил, что эта штучка называется шприцем.

– Сколько? – спросила Камея.

– Сколько, сколько, – проворчала Промеха. – Полную дозу, вот сколько.

– Пробу делать?

– Ни к чему. У них аллергии не бывает.

– Значит, он и в самом деле… Просто не верится. Столько ждали…

– А вот сейчас ждать не надо, – проворчала ведьма.

– Ой, простите.

Ничуть не смущаясь вида голой мужской ягодицы, Камея вонзила иглу. Потом налила чашу вина, высыпала туда какой-то порошок, тщательно перемешала. Иржи помог перевернуть больного на спину. Тот с трудом проглотил микстуру и что-то пробормотал. Камея вопросительно посмотрела на Промеху.

– Столько старых слов, – задумчиво сказала та. – Он попросил добавки. Но пока хватит. Налей-ка лучше добру молодцу. Зовут его, кстати, Иржи, и он страшно любопытен. Что, не так?

– Так, – сказал Иржи и насупился.

– Я заметила, – сказала Камея.

– Скажи-ка Иржи, а не страшно было ко мне идти? – спросила Промеха.

– А чего страшного? – небрежно спросил Иржи.

– Да я же ведьма.

– А это правда?

– Ну, смотря что понимать под этим словом. Есть немного. И ночь на дворе.

– Я темноты уже не боюсь, – уклонился Иржи.

– Знаю, – загадочно сказала Промеха.

Иржи почувствовал тревогу. Что еще она знает, интересно?

– А мне в самом деле нальют? – нахально спросил он.

– Да с удовольствием, – улыбнулась Камея, наполняя вторую чашу.

Она была стройной, темноволосой, с яркими губами и гордой шеей. Из ее рук Иржи выпил бы что угодно.

– Вы совсем продрогли, – заботливо сказала помощница ведьмы. – Садитесь к огню.

Иржи пошевелил кочергой в камине. Затрещало полено, пламя вспыхнуло, темнота отступила в углы комнаты.

– Ой! – сказала Камея. – Что с вами?

– А что со мной?

– Да на вас кровь. Вот здесь, видите? – она тронула его за плечо.

Иржи заметил на рукаве рубашки бурые пятна.

– Вы ранены? – спросила Камея.

Он недоверчиво ощупал разные части своего тела.

– Да вроде нет. Наверное, это кровь Однорожки. Это корова бабки Каталины. Ее ящер убил.

– Кто? Ящер? Самый настоящий?

– Ну… весьма.

– Ой, – сказала Камея, – неужели отец прав?

– Ты не ошибся, мальчик? – спросила Промеха. – Где ты видел ящера?

– В лесу, что выше Замковой горы.

– Точно, не померещилось?

Иржи обиделся.

– Вот, – сказал он, выдергивая из полушубка стрелу, – это тоже померещилось?

– Стоп, – быстро сказала Промеха, – не трогай наконечника!

Обернув руку простыней, она взяла стрелу и поднесла ее к фонарю.

– Ящер за тобой гнался?

– Если бы у меня тоже был хотя бы лук…

– Ну-ну, герой. Обижаться не на что. Запомни, боевые стрелы ящеров бывают отравленными. Тебе очень повезло. Видишь коричневую смолку?

Иржи наклонился.

– Да.

– Вот это отрава и есть. В подсохшем виде.

– А что за яд? – спросила Камея.

– Нечто похожее на земной тубокурарин.

– Ого. Ой.

Промеха кивнула.

– Да. Вот такой вот огогой. Иржи, ящер был на драконе?

– Не приметил.

– Хм, дракона он не приметил. А ящеров сколько видел?

– Только одного.

– Странно. В одиночку они не ходят.

– Одного, знаете ли… тоже бывает достаточно.

– Сударыня, – сказала Камея. – Что же я стою? Надо срочно ехать.

– Куда? В лапы динозаврам? Сиди уж.

Камея тут же вскочила.

– Боже мой! Я забыла запереть дверь.

– Тихо!

Промеха встала. Тут за стеной шумно вздохнули. Дверь приоткрылась. В ее проеме показалась рогатая головища. Иржи схватился за свой нож, но потом развеселился.

– Ладно, не бойтесь. Это всего лишь Рыжуха.

– Ох, – сказала Промеха уже с верхней ступеньки лестницы, – ну, пастух, теперь мы квиты.

– Вот не думал, что вы можете испугаться.

– Могу, могу. Даже не помню, как на лестницу-то занесло. Стыд и срам в моем возрасте! В деревне только не рассказывай.

Иржи улыбнулся.

– А все равно не поверят. Даже в то, что я к вам приходил.

– Смотря кто. Иоганн – человек без предрассудков. И кузнец ваш тоже.

– Я умею молчать.

Промеха спустилась с лестницы, глянула испытующе и опять кивнула.

– Знаем, знаем.

И опять Иржи удержал себя от вопроса, что и откуда знает о нем Промеха. Решил не поддаваться на все эти намеки. Не маленький уже. Хочешь сказать что, так говори прямо. Нечего наживку подбрасывать.

– Молодец, молодец, – непонятно за что похвалила Промеха.

* * *

В это время больной начал шевелиться и бормотать. Часть слов Иржи узнал, но смысла не уловил.

– Все хорошо, дорогой, – сказала Промеха. – Спи.

Незнакомец вместо этого открыл глаза.

– Где Эварт? Эварт. Он… нес меня через речку.

– Вас нес этот юноша, – мягко сказала Камея.

Больной мутными глазами посмотрел на Иржи.

– Это не Эварт. Значит, они его… схватили.

– Кто?

– Рептилии.

– Ой, – сказала Камея, – а где же маркиз?

Промеха взяла ее за руку.

– Мы ничем не поможем. Нужно ждать утра. Иржи, отгони, пожалуйста, свою рогатую приятельницу. Да и дверь запри. Достаточно уже приключений для одной ночи.

Иржи задвинул оба засова и даже набросил крючок для верности. Услышав звяканье, больной поднял голову, повернулся на бок и, обведя собравшихся лихорадочным взглядом, начал торопливо говорить.

Слова звучали непривычно. Он упоминал трансцендентный переход, который так засасывает, что даже звездному вихрю не хватит мощности, говорил о несинхронных темпорумах, обреченных мирах, пересадках разума; вновь звал Эварта и просил его не прятать, поскольку дело серьезное.

Промеха внимательно слушала.

– Говорю вам, предупредите звездный вихрь! – выкрикнул незнакомец.

После этого обессилел и впал в забытье.

– Он бредил? – спросила Камея.

– Не совсем.

– О чем он говорил?

– Они к нам летят, девочка. Перед нами не кто иной, как штурман звездного корабля «Альбасете».

– Ах, неужели… Но почему так медленно, так долго?

– Встретилось нечто, что им пока не по силам.

– А где же сам корабль?

– Сам корабль? Берусь предсказать, что обломки транспортного звездолета «Альбасете» скоро появятся где-нибудь в Ничьей Земле. Если еще не появились.

– Сударыня, – изумленно спросил Иржи, – так вы его знаете?

Он кивнул на больного.

– Кого, Шегена? Знаю, конечно. Встречались лет девяносто назад.

– Девяносто? Позвольте, значит, вы тоже…

– Да, Иржи. Я тоже небесница, если ты это хотел узнать.

Вот оно что, подумал Иржи. Он вспомнил шаги в подземелье: шарк-шарк, стук, шарк-шарк, стук. Промеха же с палкой ходит! Можно было и раньше догадаться. Выходит, старуха не просто так живет. Хранительница Замковой горы, вот кто она на самом деле! Отсюда и годы ее длинные… Наверное, от мельницы подземный ход есть. Вот это да, вот это тайна! А в деревне никто и не подозревает! И сказать ведь никому не скажешь… Жаль.

– Так ты умеешь молчать, Иржи?

– Да. Умею, – твердо сказал Иржи.

– Вот и ладно. Вот и хорошо. Верю я тебе.

– А что такое звездный вихрь? – спросила Камея.

Промеха вздохнула.

– Эх… Так назывался тяжелый крейсер космофлота Солнца, ребятки. Может быть, и до сих пор еще называется.

– Солнце… – повторила девушка. – Я очень люблю это слово. Оно теплое и ласковое. Его даже произносить приятно. Солнце…

Промеха недовольно на нее покосилась.

– Звезда как звезда, вполне заурядное светило.

– Это для вас оно заурядное, – возразила Камея. – Вы под ним выросли. Видели города Земли, Марса, Титана. Слушали волшебную музыку, общались с чудесными людьми. Прожили столько счастливых лет! А я, а мы…

– Ладно, ладно, – сказала Промеха отворачиваясь. – Хватит лирики. Солнце далеко, а ящеры близко. Что делать будем, ребята?

– Мужиков надо оповестить, – солидно сказал Иржи. – Про этих, про ящеров. Как бы беды не наделали.

– Вряд ли их много, ящеров. Холодновато еще. Но ты прав, осторожность не помешает. Вот что. Поднимайтесь-ка вы наверх, да хорошенько осмотритесь. Если ничего страшного не заметите, ты, Иржи, пойдешь в деревню. Расскажешь о ящере, но ничего более. Не стоит говорить, кого ты нашел, да почему у меня оказался. Согласен?

– Ясен перец, – ответил Иржи еще более солидно.

– Иначе колдуном тебя объявят, – усмехнулась Промеха.

– Это запросто, – кивнул Иржи.

Уже успел забыть, как полчаса назад сам считал Промеху ведьмой.

* * *

На втором этаже мельницы оказалось поуютнее, чем на первом. Стены обеих комнат были обшиты досками, на одной даже висело зеркало. Полы устилали шкуры – плата за врачевание, как догадался Иржи. Еще там находились шкафы с большим количеством книг, кресла, две кровати, буфет со множеством причудливых склянок.

Камея задула фонарь и открыла ставни. Став рядом, Иржи понял, что томный запах исходит от нее. Это его взволновало, и он долго не решался заговорить с ней. Камея была очень непохожа на девушек, которых ему доводилось видеть раньше. В ней сочетались противоположности – мужская одежда с женским изяществом, открытость с недоговоренностью, простонародное ойканье с правильной, несколько книжной речью, утонченность манер с уверенностью опытного фельдшера; все это складывалось в загадку.

– Наверное, вы живете в городе, мадемуазель? – наконец спросил Иржи.

– Иногда, – подумав, сказала Камея.

– В Юмме?

– Нет, несколько дальше. Знаете, ящеров вроде не видно.

Окно, у которого они стояли, выходило на деревню. Там горели редкие огни, слышались отдаленные голоса людей, лай собак, мычание коров. Со стороны трактира даже рыдания шарманки доносились.

От этих столь знакомых звуков, от запаха свежего хлеба, принесенного ветром, от самого ветра, прохладного, но приятного, происшествие в лесу показалось Иржи странной, не с ним случившейся, и не столь уж страшной сказкой. Уже много лет жители Поммерна не знали ни войн, ни голода, ни мора, попривыкли к сытой, размеренной жизни. Не хотелось верить, что лихие времена возвращаются. Хотя ящер и был, но что с того? В Поммерне очень сильная армия, а штуцеры – это вам не луки.

– Все спокойно, – сказала Камея.

На крыльце ближней избы Иржи различил Иоганна, высматривающего Рыжуху. Корова в этот момент шла по плотине, и, наверное, здорово удивляла хозяина.

– Здесь спокойно, – осторожно уточнил Иржи.

Они перешли в другую комнату. Камея открыла окно со стороны Замковой горы и тут же попятилась, невольно прижавшись к Иржи, потому что на плотине шевелились тени. Иржи почувствовал, что она дрожит.

– Ну-ну, – небрежно сказал он. – Это не ящеры.

– А вы хорошо запомнили их внешний вид?

Иржи вспомнил свое страшилище.

– Да уж. Захочешь – не забудешь. Но дело не в этом. Смотрите, там лошадей ведут, а не драконов.

Камея радостно подпрыгнула.

– Это де Нанж! Они вернулись.

– Кто – они?

– Да гвардейцы.

– Гвардейцы его высочества? Здесь? Здорово! Ни разу не видел.

– Что ж, сейчас увидите. Пойдемте открывать.

Она сбежала по лестнице до того, как Иржи успел задать следующий вопрос.

* * *

Первым вошел офицер с погонами лейтенанта. Невысокий, но широкоплечий, с щегольскими усиками и холодным взглядом. Даже в насквозь промокшем мундире он умудрялся сохранять непринужденную изысканность движений. Вместе с ним в мельнице появился целый букет новых запахов – лошадиного пота, горьковатых духов, дорогого табака и чуть-чуть, едва уловимо, – вина.

Прямо с порога де Нанж отвесил два поклона – Камее и Промехе, чем порядком удивил Иржи. Промеха – еще ладно, ее все побаиваются, уж такая она есть. Но кто эта девушка, иногда живущая в городе, если даже такой аристократ перед ней шею гнет? Непонятно.

Вслед за командиром вошли солдаты. Иржи сразу узнал фиолетовые мундиры замковой стражи, личной гвардии курфюрста. Их было десять, считая зверского вида капрала с большим сабельным шрамом на лице.

Составив оружие в угол, гвардейцы принялись раздувать камин. Капрал шевельнул бровями. Двое молча повернулись и вышли. Часовые, догадался Иржи. Ясен перец.

– Нашли? – спросила Промеха.

Лейтенант снял перчатки, небрежно бросил их на стол и протянул руки к огню.

– Нет, сударыня. Темно очень. Кто это у вас на лавке?

– Один из тех, кого вы искали.

Офицер удивленно обернулся.

– Вы и в самом деле ведьма, мадам?

– А вы верите в ведьм, Виктор?

– Как прикажут, – усмехнулся лейтенант.

– Сказано откровенно.

– Человек не должен скрывать отсутствие убеждений. Военному же человеку они просто вредны.

Промеха дважды хлопнула ладонями.

– Браво. Его высочество большой коллекционер характеров.

– О нет. Он коллекционирует специалистов. Характеры только терпит. Скажите, где вы нашли герра небесника?

– Его нашли не мы, а вот этот юноша. Его зовут Иржи. Он пас коров западнее деревни.

Лейтенант изволил заметить Иржи.

– Ну, и где ты его нашел?

Иржи объяснил.

– Прав, значит, его высочество, – сказал офицер. – После землетрясений они и появляются. Но… коровы, пастух, землетрясение. Какая связь?

– Это еще не все, – сказала Промеха. – Взгляните. Только осторожно, там яд.

Лейтенант взял стрелу и присвистнул.

– Хорошо ковать научились. Откуда?

– Иржи принес.

Лейтенант посмотрел на Иржи с некоторым интересом.

– Следовательно, в тебя стреляли, пастух?

– Да.

– Сколько их было?

– Пока только один.

– А ты парень ловкий, – сказал де Нанж. – Не каждый и от одного ящера уйдет.

– Война будет? – тревожно спросила Камея.

– Пренепременно, мадемуазель. Вопрос лишь когда. Ясно, что летом. Холода ящеры не выносят. М-да. Вот чего я не пойму. Как они прошли? На перевалах ведь вечный снег лежит.

Лейтенант повертел в руках стрелу.

– Если бы не эта вещица, не поверил бы я тебе, пастух.

– Осторожно, де Нанж, – сказала Камея. – Тубокурарин.

– Благодарю, ва… мадемуазель. Я помню.

– Виктор, помолчите, пожалуйста, – вдруг сказала Промеха.

Она сидела у камина и сосредоточенно глядела на язычки пламени.

– Ничего не слышу, – сказал лейтенант. – Быть может, почудилось?

Старуха качнула головой.

– Ну-ка, ребята, откройте дверь.

Один из солдат выполнил ее просьбу. Сначала слышалось лишь позвякивание уздечек, журчание воды у плотины, да мирные вечерние шумы близкой деревни. Де Нанж пожал плечами, собираясь что-то сказать, но в этот момент со стороны гор долетел слабый, необычный звук – полусвист-полурев.

В деревне, словно по мановению чьей-то могущественной руки, стихли все вечерние звуки. Потом к ночному небу взлетел одинокий, до жути тоскливый вой. Вероятно, Бернгардт вложил в него всю свою собачью душу.

– Умный пес у Иоганна, – заметила Промеха. – Хотя и суеверный.

Офицер протянул стрелу капралу.

– Люка, я беру двух человек в сопровождение. Остальные остаются здесь. Забаррикадируйтесь. За безопасность дам отвечаете головой. Подкрепление прибудет через два дня. Ты, пастух, поедешь со мной. Эй, кто-нибудь, дайте ему плащ.

– Я тоже отправляюсь с вами, – сказала Камея.

Лейтенант покачал головой.

– Несу за вас ответственность, мадемуазель. Здесь безопаснее.

– Вы не можете решать за меня, сударь.

– А я? – рассеянно спросила Промеха.

– Вы? Вы можете, – с досадой сказала Камея. – Но выросла я уже!

– Все выросли, – улыбнулась Промеха. – Иржи вырос, ты выросла. Но я ведь тоже не детка.

Девушка вздохнула и покорно уселась на лавку. Иржи никак не мог разобраться в отношениях между этими людьми. Почему лейтенант гвардии самого курфюрста не может решать за Камею, которая повинуется какой-то деревенской Промехе, пусть и небеснице?

– Идем, пастух, – сказал де Нанж.

Камея встрепенулась.

– Одну минуту, маркиз.

Она нырнула в темный угол. Послышался скрип дверцы.

– Иржи, возьмите, пожалуйста, – Камея протянула пояс с кобурами, в которых были видны рукоятки пары небольших пистолетов. – Заряжены, – предупредила она.

Иржи растерялся.

– Спасибо, – пробормотал он. – Я их верну.

– Да уж, – обронил де Нанж. – Не по чину, милейший.

– Что такое? – со сдержанным гневом спросила Камея.

Лейтенант отвел взгляд. При выходе он явно подавил в себе желание хлопнуть дверью. Зато снаружи, бросив Иржи поводья одной из лошадей, он высокомерно бросил:

– Мадемуазель Камея вольна распоряжаться своим оружием. Но рядом с ней тебе не место. Понял, свинопас?

– Я пасу коров, – сказал Иржи, удивленный его озлобленностью.

– Да? Наверное, неплохо получается? Вот и занимайся этим, мальчик. Не вздумай претендовать на большее. Ради своего же блага.

Иржи удивленно промолчал. Вот разбушевался барин! Нет, кто же такая эта Камея?

* * *

Ведя лошадей в поводу, они шли вдоль главной улицы Бистрица, колотили во все ворота, вызывая заспанных, лохматых мужиков.

– Костры! Живо разводите костры! – кричал де Нанж.

– А что такое, ваша милость? Заморозок, что ли?

– Какой там заморозок, болван! Ящеры идут.

– Свят, свят…

Скоро в Бистрице загудел набатный колокол. Заливались псы. На окраинах уже плясали первые языки пламени, туда волокли дрова и охапки соломы. Но не угадали. Беда пришла не с поля, а со стороны Быстрянки. Часу во втором ночи на берегу страшно затрещали кусты. Послышалось шумное сопение. Над ивами, четко выделяясь на фоне светящегося неба, появилась огромная безухая голова.

– По коням! – приказал де Нанж и вскочил в седло.

Выбравшись на береговой откос, чудовище помедлило, осматриваясь, потом грузно двинулось к церкви. Вероятно, именно звук колокола привлек внимание дракона. Подойдя к звоннице, он сунул морду под крышу. Колокол коротко звякнул и будто захлебнулся. На мгновение по всей деревне установилась жуткая тишина. Мужики сдернули шляпы. И вдруг истошно завопила женщина, вновь завизжали, захлебнулись лаем собаки, подали голос козы, куры, коровы и даже кошки.

– Где же солдаты, ваше благородие? – кричал вцепившийся в стремя де Нанжа Фома. – Где, где солдаты?!

Де Нанж хлестнул его плетью.

– Сейчас же запаливай костер, увалень!

Опомнившись, Фома неуклюже побежал вдоль улицы.

А дракон стоял у колокольни и дергал шеей, добычу заглатывал. Стоял совсем близко, как показалось Иржи. Он даже различал красные отблески пламени в глазах чудовища. Еще он видел, как на своем крыльце Иоганн медленно поднимал штуцер, а во дворе подпрыгнул, да так вроде и остался висеть в воздухе Бернгардт. Было похоже, что собака не улетает в небо только потому, что ей мешает цепь.

В шуме переполоха выстрел прозвучал почти неслышно. Но Иоганн не промахнулся. Дракон взревел, дернул уродливыми, непропорционально короткими верхними лапами. Повертев головой, он наклонился и двинулся к дому Иоганна. Через минуту от тяжкого удара рухнула труба, обвалилась крыша, но сруб из столетних лиственниц не рассыпался, выдержал. Его складывал еще дед Иоганна, на совесть складывал.

Из Иоганновых ворот выкатился клубок вздыбленной шерсти. Бренча оборванной цепью, Бернгардт с визгом помчался по деревне. Когда он пробегал мимо школы, во дворе вскрикнула и упала Анхен. Тут Иржи вышел из оцепенения. Рядом с домом Иоганна находился его собственный дом, в котором осталась мать.

Выдернув один из подаренных пистолетов, он взвел курок и поехал вперед. Гвардейская лошадь хрипела, норовила встать на дыбы. Иржи свободной рукой натягивал поводья, колотил ее пятками, рукоятью пистолета, кричал ругательства, кое-как заставляя двигаться в нужном направлении.

Дракон тем временем развалил ветхую избушку Каталины и остановился. Молча, открыв пасть, он следил за приближавшимся всадником.

Лошадь не слушалась узды, вертелась, норовила встать на дыбы. Времени как следует прицелиться не было, поэтому Иржи выстрелил прямо в необъятное брюхо. Вторым пистолетом он воспользоваться не успел, поскольку лошадь окончательно обезумела.

Мелькнули де Нанж, два гвардейца со штуцерами наизготовку, сын кузнеца Ференц с раскаленным бруском железа в клещах, мужики на четвереньках, раздувающие огонь под кучей соломы. Потом земля опрокинулась.

* * *

Если долго не проходить курса реювенации, приходит старость. За тем, как она наступает, можно наблюдать, это любопытно. Признаки просты. Когда голову трудно заставить о чем-то думать – это она, старость. Голова быстро устает мыслить, все время норовя отдаться на милость случайных восприятий. Так же, как и в раннем детстве, обыденные звуки, вполне привычные образы, запахи воспринимаются обостренно и доставляют покойное удовлетворение сами по себе, безо всякой смысловой обработки. Убаюкивающее удовлетворение. Ничего другого от мира уже не требуется, да и мозг с большой легкостью проваливается в дремоту.

– Сударыня, проснитесь!

Промеха открыла глаза. Над ней склонилась Камея.

– С вами все в порядке?

– Ну, с учетом возраста. А что случилось, детка?

– Дракон в деревне!

Камея повернула кресло, в котором сидела стареющая небесница. У окна стоял мрачный капрал Люка.

– Отчаянный малый, – пробасил он, отодвигаясь.

В это время, борясь с лошадью, Иржи приблизился к чудовищу и выстрелил.

– Неплохо, – сказал Люка. – Только надо бы сразу из двух.

– Неплохо бы вашим солдатам заняться делом! – гневно сказала Камея.

– У нас приказ, мадемуазель.

– Давно спорите? – спросила Промеха.

– Давненько, – мрачно сказала Камея.

Капрал промолчал.

– Люка!

– Да, сударыня.

– Я прошу вас нарушить приказ.

В пересеченном шрамом лице капрала что-то дрогнуло.

– У вас восемь ружей, Люка. Один хороший залп, и на вашей совести не будет лишних могил. Кроме того, у вас есть чисто служебное оправдание.

– Какое?

– Вы идете на выручку своему командиру, не так ли? В случае осложнений сошлитесь на меня.

– Я помню, чем вам обязан, мадам, – медленно сказал Люка. – Но двух человек я здесь оставлю. Разрешите идти?

– Удачи!

– Благодарю. Она нам не помешает.

Люка грузно сбежал по лестнице.

– По коням, бездельники!

Бездельники оказались не такими уж и бездельниками, стрелять умели. Дракона они убили, чем и спасли Бистриц. Правда, потом, когда де Нанж уехал, поголовно напились в трактире. Никакая гвардия не устоит, если деревня угощает…

Когда дракон бил в стену Матильда упала и сломала руку. Фридрих начал заикаться. Каталину похоронили честь-честью. Если б могла видеть, осталась бы довольной. А вот Тео собирали по кусочкам. После того, как извлекли из чудовища. Это он звонил в колокола. Поэтому помянули беднягу с особой благодарностью, то есть пили очень старательно, и на могилу не забывали плеснуть.

В Бистрице же после той славной ночки началась новая жизнь. Какая-то другая, не прежняя. Прежнее ощущение привычной безопасности рухнуло. Провожая Иржи в армию, Иоганн сказал:

– Круто все закручивается.

– Что закручивается?

– Да все. Теперь держись.

– До чего ж мне пророчества надоели, – в сердцах сказал Иржи.

Над Бистрицем в это время опять кружилась зубастая тварь. Покрикивала ржавым голосом.

9. Ничья земля

Мартин прислонил Хзюку к скале, хорошо обогреваемой Хассаром.

Впрочем, Хассар уже следовало именовать Эпсом, поскольку Схайссы со всеми своими прелестями остались позади. В такое сразу и поверить-то было трудно. И сверкавший склон был совершенно пуст. И в снегу голубели только цепочка следов, оставленная самим Мартином, да две борозды от ног Хзюки – мало того, что ящер вконец ослабел, он еще изрядно захмелел, пришлось волочить доблестного офсамаша племени Сив от самого перевала. Но кроме этих отметин никаких признаков так называемой разумной жизни вокруг не наблюдалось. Бывает же так.

– Хог, – сказал Мартин. – Хугиссу!

С большим усилием он встал, разогнул спину, подошел к обрыву. Ноги противно дрожали, поясница болела, а голова кружилась. Пришлось опять сесть, самочувствие оставляло желать лучшего. Зато внизу все было очень мило, прямо на загляденье.

Весенний день сиял как на курортной открытке. Над Ледяным хребтом распахнулось небо, не знойное, не белесое, а голубое, с редкими, полуразмытыми сгущениями облаков. Внизу же лежала уютная долина. Справа и слева ее подковой охватывали скалистые отроги. Между ними тек ручей. Он начинался прямо под кручей, на которой расположился Мартин, потом несколько километров петлял по склону, после чего вливался в озеро на противоположном крае горной чаши. По берегам озера густо зеленели сосны. Дальше, замыкая панораму, возвышались три крутые, но невысокие горы. Их голые скалистые вершины отражались в спокойной неподвижной воде. Лишь у противоположного северного берега поверхность озера была подернута морщинами волн; очевидно, там находился сток.

Без особого труда Мартин припомнил карту, в свое время он готовился и к более сложным задачам. Урочище Уш-Тобе, или Три Горы. Или Райская Яма, вот как называлось это место в разных странах. Райская из-за того, что здесь почему-то постоянно держалась хорошая погода и никогда не наступала зима. Точнее, не ложился снег, гейзеры не давали.

Мартин знал, что Райская Яма имеет поперечник около пятнадцати километров и приходится всего лишь младшей сестренкой куда более солидной ямище. Дальше, за тремя горами, находилась так называемая Ничья Земля. Она представляет собой типичную «звездную рану», или астроблему, – след давнего столкновения Терраниса с крупным астероидом.

Случилось это очень давно, около девяноста миллионов лет назад. Но сила взрыва была так велика, что замедлила вращение планеты. С тех пор сутки на Террранисе заметно удлинились. А миллиарды тонн пыли, повисшей в атмосфере, преградили путь солнечному свету. В течение нескольких лет фотосинтез на поверхности раненой планеты был практически невозможен, она значительно охладилась, покрылась многочисленными ледниками. Однако все эти последствия при всем своем ужасающем масштабе были вполне закономерными. Удивляло другое – сравнение с Землей.

Люди на Терранисе сумели сохранить многие знания о своей прародине. В частности, терряне помнили, что на Земле после сходной по масштабам катастрофы и флора и фауна радикально обновились. Вымерло немыслимое число живых существ, включая и знаменитых динозавров. А вот на Терранисе получилось иначе. Динозавры не только выжили, но еще и сумели развиться до своей высшей, разумной формы в виде схаев.

Над тем, как это могло произойти, много лет ломали голову все палеонтологи университета Мохамаут. Увы, безрезультатно. Одних естественных причин для объяснения не хватало. Напрашивался совершенно определенный вывод: часть биосферы Терраниса кто-то сознательно уберег. Кто-то гуманный, мудрый и невероятно могущественный. Возможно, Мосос.

* * *

Как бы там ни было, после здешнего Апокалипсиса минуло девяносто миллионов лет. Огромная воронка постепенно заполнилась осадочными породами и превратилась в просторную, вытянутую в широтном направлении низменность, со всех сторон окруженную горами. Почва здесь очень плодородная, с тучными лугами, на которых может пастись огромное количество скота, а недра чрезвычайно богаты полезными ископаемыми. Однако в Ничьей Земле никто постоянно не жил, ни люди, ни ящеры.

И причин тому было достаточно. В Ледяных Горах часто извергаются вулканы, происходят землетрясения, случаются сели и гигантские оползни. Грозы сопровождаются страшными ливнями, после которых реки разливаются на множество километров. А по пустынным берегам Грохочущего озера даже цунами прокатываются. От егерей пограничной стражи Мартин слышал совсем уж невероятное, будто временами в Ничьей Земле сами собой образуются бездонные провалы. Потом сами же и закрываются, как бы срастаясь. Словом, любой из известных катаклизмов мог иметь здесь место, причем в совершенно непредсказуемый момент. Неудивительно, что об этой долине ходили весьма мрачные легенды. Разумеется, считалось, что в ней обитают злые духи, насылающие на людей облысение, импотенцию, странные болезни да раннюю смерть. И вот это было правдой. Уж Мартин-то доподлинно знал, где рассыпался на части звездный лайнер «Фламинго». Погиб, изрядно окропив местность ракетным топливом, припорошив токсичными окислами металлов и радиоактивной пылью…

Было и такое, было. Один лишь аварийный шнелльбот уцелел.

* * *

С севера Ничью Землю окаймлял Драконий хребет. За ним были владения халифа магрибского и Поммерн. Райская Яма располагалась тремястами километрами южнее. В общем, занесло Мартина и Хзюку далековато. Предстояло не меньше двух недель пешего хода. Причем хорошего хода, на который Хзюка был неспособен тоже, как минимум две недели, поскольку обморозил ноги.

Между тем по Ничейной Земле бродил народец не всегда приятный в общении. Муромские ребята – это еще куда ни шло, при случае следовало вернуть бутылку неизвестному Свиристелу Стоеросову. Еще лучше было бы ее распить со славным землепроходцем, которому явно найдется, что порассказать в хорошей компании. А вот беглые каторжники, магрибинцы, да вольные охотнички из горцев, – это все людишки иного сорта и других повадок. Оружия у них куда больше доброжелательности. Могут и заминки случиться. Очень даже могут. Но идти надо. Очень даже надо. Если не удастся придумать ничего получше.

Мартин вернулся к скале, у которой грелся и дремал Хзюка.

– Я буду тебя нести, – сказал он.

Ящер открыл глаза.

– Меня? Это еще что! Сам пойду.

– Нельзя. Гангрена начнется.

– Гангрена? Это еще что?

– Это когда ноги загнивают.

– А, зигра. У нас это зигрой называется. Плохая штука. Но я сам пойду. Если начнется зигра, ты меня брось. Оставь четыре стрелы и брось. Твое задание важнее моих ног.

– И так нельзя. Мне тебя бросать никак нельзя.

– Да почему? Я же рептилий.

– Забыл, что говорил на перевале, рептилий?

Хзюка умудрился сделать свое лицо еще более неподвижным, чем обычно.

– А что я говорил?

Мартин усмехнулся.

– Хахэхо уфики! Уловки женщины. Братом меня называл. Неужели забыл?

– Это все из-за вашего сейсса.

– Так ты мне не брат?

– Ну, брат, брат.

– Значит, я тебе – тоже. Понимаешь со всех сторон?

– Со всех, – пробурчал ящер. – Ладно, тащи, мягкотелый. Скажи только, как вы от своего сейсса не растворяетесь? Не знаю даже, как его назвать получше.

– Да чего придумывать? Огненная вода, – подсказал Мартин.

– Хог. Хорошее название.

– Его знающие люди придумывали. Только, братец, с нашим сейссом будь поосторожнее. Алкогольдегидрогеназа у тебя слабая.

– Не слабее, чем у мягкотелых! На трех уффики хватает, пока не жаловались.

Мартин рассмеялся, попробовал объяснить, что такое ферменты, но не смог. Хзюка соображал все еще туго, а в школе не обучался.

* * *

И мягкотелый тащил. Скользя, спотыкаясь, с частыми остановками. Переносил холоднокровного шагов на сто – сто пятьдесят, а потом возвращался за вещами и скудными остатками припасов. На второй день, миновав зону альпийских лугов, они спустились к гейзерам. В Райской Яме их было больше тридцати.

– Падалью воняет, – недовольно сообщил Хзюка. – Противно.

– Это полезно, – сказал Мартин. – Здесь вода целебная. Садись и опускай ноги в ручей.

– Горячая вода? – удивился тот. – Это что, сейсс?

Мартин расхохотался.

– Нет, просто горячая вода.

– А кто ее нагревает?

– Никто. Внутренний огонь земли. Он иногда выливается из огненных гор. Жидкий такой, лавой называется.

– Да, правильно, – сказал Хзюка. – Я тоже видел огненную гору. А откуда в земле берется огонь?

Мартин в затруднении откинул со лба волосы и почесал затылок.

– Сложно объяснить, Хзюка.

– Хо! Тут ваша тайна?

– Нет. Ты меня учил всему, что знаешь. Я обязан сделать то же самое. Будет честно. Но если сказать все сразу, можно запутаться. Понимаешь?

– Со всех сторон. Лучше говорить кусочек за кусочком.

– Так и сделаем. Кстати, о кусочках. Сначала нужно раздобыть еды.

– Хог. Иногда ты мыслишь совсем как схай. Разумно, то есть.

– Это у меня от голода, наверное. Ну, иду на охоту. Спрячься. Ты умеешь.

Хзюка квакнул:

– Да ходят такие слухи.

После того, как Уохофаху Фахах смел хачичеев лавиной, у Хзюки стойко держалось хорошее настроение. Он даже поинтересовался, не сможет ли Мартин пустить снег на все хачичейское племя. А когда услышал, что это сделать невозможно, весьма огорчился.

– Жаль. Они заслужили.

– Нельзя уничтожать целые племена, Хзюка.

– Но ведь хачичеи как раз это и делали!

– Все равно. Среди них есть ни в чем не виноватые.

– Ну и что? Среди мухавов тоже были.

– Тот, кто уничтожит всех хачичеев, сам будет не лучше. У них ведь есть не только воины, но еще уффики. Справедливо наказывать только виноватых. Остальным надо объяснять.

Хзюка едва не задохнулся:

– Объяснять?! Кому, хачичеям? Да они съедят тебя раньше, чем ты рот откроешь. Мартин, хачичеи это не сивы! Никогда не ходи к ним объяснять, мне будет жалко, а тебе – больно.

– Хорошо, – сказал Мартин.

– И поверь, бывают племена, которые заслуживают полного истребления.

– Вот этого не смогу, о Хзюка.

– Эх, мягкотелый! Тот, кто хочет быть справедливее самой жизни… Тот долго не живет.

– Экий ты пессимист.

– Перестань обзываться, Уохофаху.

* * *

Мартин взял лук, несколько стрел, затянул ремень на отощавшем животе, присел на дорожку. Потом встал и пожелал себе удачи.

Удача пришла, но не сразу. Хотя дичи в Райской Яме водилось предостаточно, дичь оказалась довольно пуганой, близко к себе не подпускала. И все же к концу дня Мартину посчастливилось добыть старую, потерявшую осторожность кабаргу. На обратном пути еще попался чудовищных размеров белый гриб, высотой в половину человеческого роста. Пах он замечательно, так, что слюнки текли, но был явным мутантом. Брать его Мартин поостерегся. Известно, что грибница прекрасно накапливает радионуклиды, а счетчика Гейгера под рукой, разумеется, не нашлось.

Хзюка все это время провел в серном ручье, погрузив в него не только когтистые ступни, но и все остальное тело. Над водой оставалось одно лицо, да и то было спрятано между двумя камнями. Таким образом, он выполнял обе свои задачи одновременно и с одинаковым успехом.

То ли вода оказалась весьма действенной, то ли иммунитет у ящера был крепкий, но признаков инфекции на его ногах Мартин не обнаружил. Тем не менее решил устроить небольшие каникулы. Под обрывом, в месте, с трех сторон укрытом скалами, он развел костерок. Такой, какой учил разводить Хзюка, – из очень сухих веток, совершенно бездымный, только легкое марево дрожало над их убежищем.

– Молодесс, – сонно сказал Хзюка.

Вода в ручье оказалась весьма неприятной на вкус, поэтому Мартин сходил наверх, принес полный котелок льда и повесил его над пламенем. Еще натаскал хвойных лап, соорудил из них два весьма недурных ложа. Потом, поддавшись романтическому порыву, над каждым спальным местом укрепил по букетику эдельвейсов, которых довольно много росло у границы снегов.

И тут случилось неожиданное. Хзюка повалился на колени, а потом вообще распростерся перед своим букетом.

– Эй! Что с тобой? – удивился Мартин.

– Цветомир, цветомир!

– Какой цветомир?

– Вот это! Ты принес цветомир.

Оказалось, что схаи весьма ценят и почитают эдельвейсы. Главным образом потому, что растут они там, куда ящерам практически невозможно добраться.

– В моем аше сейчас только два старика, кто своими глазами видел цветомир, – торжественно сообщил Хзюка. – Их почитают. Я теперь – третий!

– Что ж, поздравляю.

– Ты сделал меня счастливым, о Мартин!

– Ну, рад за тебя.

Хзюка же никак не мог успокоиться. Столько эмоций из него не выплескивалось за все время их знакомства.

– Не понимаешь, мягкотелый! Воин, принесший цветомир, может требовать в жены любую уффику, даже дочь машиша.

– О! Даже так?

– И это еще не все. Тот, кто принес цветомир, может остановить войну. На один день за каждый цветок. Теперь понял?

Мартин с сожалением кивнул.

– Теперь понял. Со всех сторон. Жаль, что цветомир не попался нам вчера.

Мартин с удивлением понял еще и то, что знает о схаях далеко не все. Конечно, преклонение перед цветомиром объяснялось прежде всего труднодоступностью мест, где растут эти цветы. Для холоднокровных ящеров посещение зоны альпийских лугов равносильно подвигу. Но уже сама способность ценить редкости есть свойство души, и не самое худшее свойство. А если предметом поклонения к тому же является совершенно бесполезное в хозяйственном отношении растение, то здесь уже недалеко и до эстетики…

– Десять цветомиров! – продолжал восхищаться ящер. – Вот, вот и вот! Нет, мне не поверят. Скажи, что у вас самое дорогое?

– Самое дорогое? Жизнь, конечно.

– Как? Дороже чести, мягкотелый? Ты же не трус, я знаю!

– Ох, тяжелый это вопрос, брат мой рептилий. В общем, мы стараемся сохранить и то, и другое.

Хзюка удивился.

– Хог! Неужели получается?

– Не всегда, к сожалению.

– А если не получается?

– Тогда бывает либо так, либо эдак, но все равно плохо.

– Да уж, чего хорошего, – вдруг согласился Хзюка. И добавил: – Ты мясо недосолил.

– Конечно. Соли-то нет.

– Налей воды из горького ручья. Все тут у вас ненормальное. Надо же – вода горькая!

Мартин усмехнулся: больной становился ворчливым. Совсем как человек.

Два дня они отсыпались. Мартин ловил мелких ящериц, есть которых давно уже не считал зазорным. Хзюка коптил мясо кабарги. Между делом он настрогал несколько десятков стрел. Наконечников и оперения для них не имелось, но схай заострил кончики кинжалом, обжег на костре и заявил, что для охоты на всякую мелочь такое вполне годится. В подтверждение тому вечером второго дня он сам добыл довольно крупного фазана.

– Только я не знаю, – с сомнением сказал он, – можно ли есть это стращилище?

Мартин усмехнулся.

– Не только можно. Тебе даже понравится.

– Фуй. И что за урод такой, – брезгливо сказал Хзюка.

Однако от мяса не отказался.

* * *

Утром третьего дня они отправились. Хзюка вначале пробовал идти, но через сотню шагов Мартин осмотрел его ноги и решительно этому воспротивился.

Дальше передвигались проверенным способом. То есть мягкотелый переносил поклажу на расстояние прямой видимости, возвращался, взваливал на спину схая, после чего шел к оставленным вещам. Склон был крутой, неудобный, и за светлое время суток удалось спуститься всего на пару километров, но и то было дело. Уже за следующий день они достигли дна Райской ямы и остановились на берегу озера.

Большую часть ночи дежурил Хзюка. День Мартин решил посвятить отдыху, чтобы дать отоспаться ящеру, а его ногам – еще немного зажить. Следовало также запасти побольше провизии, поскольку за пределами Райской Ямы обстоятельства для охоты могли сложиться менее благоприятно.

Из дальней части озера вытекал быстрый и довольно глубокий ручей. Мартину пришла мысль воспользоваться его услугами. Целый день он потратил на то, чтобы найти, а потом с помощью сабли свалить и очистить от ветвей несколько сухих и не слишком толстых сосен. На следующий день, нарезав из шкуры кабарги ремней, он связал неказистый, но довольно крепкий плот. Для проверки Мартин решил пересечь озеро. Плот с успехом выдержал ходовые испытания, чем весьма порадовал своего создателя.

Только хорошее настроение продержалось не слишком долго. На обратном пути навстречу проплыли трупы двух хачичеев. Худых, изможденных, но абсолютно реальных. У одного была разбита голова, а у другого оказалось перерезанным горло.

Мартин спрыгнул на берег и во всю прыть побежал к тому месту, где оставил Хзюку. Тот оказался вполне живым и почти здоровым.

– Хачичеи были еще слабее меня, – лаконично сообщил Хзюка, упаковывая трофеи. – За ними никто не ухаживал.

– Это очень хорошо. Но что будет дальше?

– Я отобрал у хачичеев много стрел.

Мартин покачал головой.

– Хачичеев может оказаться еще больше. Как им удалось пройти перевал?

– Я так думаю, натаскали дров, разложили цепь костров через весь снег. Грелись и шли.

– Тогда могут прийти еще. И сколько их могло остаться?

– Десятка два. Может быть, и три, но не больше.

– Много.

– Надо было их убивать, а не просто стучать по башке, – пробурчал Хзюка. – Там, на перевале.

– А… ты видел?

– Видел.

– Как-то не смог я, Хзюка, – виновато сказал Мартин. – Они тогда совсем беззащитные были.

– Беззащитные… Думаешь, нас они пощадят, эти беззащитные?

– Сомневаюсь.

– Зачем же пощадил их?

– Я был уверен, что они не пройдут по снегу. Чего ж тогда убивать?

– Если б хачичеи не прошли, они бы отправились воевать против племени Сив. Тот, кто жалеет врагов, не жалеет друзей. Такова жизнь, мягкотелый. По крайней мере, в Схайссах.

Мартин вздохнул. Он стукнул себя в живот и покаянно опустил голову. В Схайссах не готовы прощать врагов, это точно. Не готовы даже обсуждать столь дикую идею. Словом, для Женевской конвенции еще не созрели.

– Но сотника-то я убил, Хзюка, – робко напомнил мягкотелый. – И на перевале еще одного. Он за ногу цеплялся. А потом лавину на них спустил. И как они уцелели?

– Пора уносить хвост, – сухо отозвался ящер. – Те двое – всего лишь разведка. А уцелели те хачичеи, которые на ледяной бугор подняться не успели. Спокойно отлежались, пока лавина шла. Зисой кухун, добряк. Сифха койссо пушиш. Урт шехи махерена офиуфф! Моцохших зо…

– Ну ладно, ладно, – поморщился Мартин. – Растоптал в лепешку, хуже злого ррогу.

* * *

Медлить было нельзя. В тот же день они переплыли озеро и спустились по ручью к самому выходу из Райской Ямы. Там, в ущелье между горами, шумел крутой порог. Плот пришлось разбирать и бревно за бревном перетаскивать по берегу. К вечеру они успели связать его заново, однако проплыли лишь несколько сотен метров. Хотя ночное небо странно сияло, в узкий каньон света попадало совсем немного, в темноте Мартин побоялся наскочить на камни и причалил к берегу.

Чтобы не оставлять никаких следов, спали прямо на сырых и жестких бревнах. Да и спал-то, точнее, дремал пару часов, один Мартин. Хзюка разбудил его, как только небо начало сереть.

– Что, появились?

– Появились. Вон там, между голыми горами.

– Ты их видел?

– Нет. Темнота.

– Но откуда тогда знаешь, что они появились?

– Из ущелья дует ветер.

– Ну да, дует. И что?

– Перестань жевать папоротник! – прошипел Хзюка. – Я тебя чему учил?

Мартин принюхался.

– Ах, черт!

Пахло дымом.

– Шорт, шорт, – подтвердил Хзюка. – Сыс!

Мартин живо столкнул плот с отмели и заработал шестом. Хзюка перебрался на нос. С помощью второго шеста он старался управлять движением, но часто оглядывался, и плот несколько раз ударился о камни. Ящера при этом окатывало холодными брызгами.

– Давай поменяемся, – предложил Мартин. – Замерзнешь!

– Некогда. Работай, работай. Впереди много мелей, русло очень извилистое, нас могут догнать по берегу.

Пороги действительно отняли много времени. К тому же река сильно петляла, и к вечеру они сплавились всего километров на двенадцать, если считать по прямой. И если их все еще не догнали, то, видимо, лишь потому, что хачичеям очень трудно дался перевал Грор. Не успели они еще восстановить силы. Тем не менее Хзюка сказал:

– На ночь останавливаться нельзя.

Хотя три вершины, ограждающие Райскую Яму, были уже далеко позади, Мартин сам чуял, что преследователи близко. Он хлопнул ладонями. Такой жест заменяет ящерам кивок согласия.

Речка, по которой они плыли, вырвалась из ущелья. Благодаря притокам она быстро становилась полноводной. Пороги больше не встречались, шум бурунов постепенно отдалился и стих. Но вместе с тем течение, увы, замедлялось, а большая глубина затрудняла использование шестов.

Мартин был вынужден причалить. Из плавника, в обилии разбросанного по берегу, он выстрогал пару грубых весел-гребков. С их помощью удавалось плыть со скоростью неторопливого пешехода. Рискованно это было, но все еще следовало беречь лапы Хзюки.

– Вода теплая, – вдруг забеспокоился Хзюка. – Заглотаи!

– Их здесь нет.

– А махерены?

– Отсутствуют. Так же, как деревяги, крокодюки и жабокряки.

– Что, неужели и ррогу нет?

– И ррогу нет.

– Хорошее место.

– Поэтому здесь бывают плохие люди. Стоит найти хорошее место, сразу жди плохих людей. Беда у нас такая.

– Не только у вас, – утешил Хзюка.

Потом как-то нерешительно квакнул.

– Ты чего?

– Для меня вы все плохие. За исключением одного.

– Эх ты, благородный воин! Между прочим, у меня есть уффика и сын.

– За исключением трех, – поправился ящер. – Не обижайся.

– Годится для начала, – кивнул Мартин. – Но лично я не считаю врагами все племя Сив.

– И даже сына машиша?

– Сын машиша еще не понял, что за добро нужно платить добром.

– Не он один, – заметил Хзюка. – Таких много. Так много, что все никогда не поймут.

– Если не поймут они, поймут их потомки. Правда, для этого требуется…

– Для этого требуется, чтобы вся жизнь становилась добрее. А этого пока не видно.

– Верно, – с некоторым удивлением ответил Мартин. – Но жизнь может стать добрее только после того, как она начнет меняться. Согласен?

– Со всех сторон. Без этого никак.

– Тогда скажи, кто-нибудь из сивов перебирался через Ледяной хребет? А ты вот перебрался. Ведь это и есть изменение жизни.

– Этого слишком мало, Мартин.

– Конечно. Но оно ведь не одно. И мягкотелый у вас раньше не жил, и схаи никогда еще не объединялись под руководством одного вождя. Так?

Хзюка почесал свой плоский нос.

– Да, когда ты про все это сказал, я понимаю, что у нас начались перемены. Но схаи объединяются для войны против вас. А через снег пробрался не только я. Хачичеи же перелезли только затем, чтобы нас убить. Где тут добро, Мартин?

– Его еще нет. Но появилась готовность понимать новое. А без этого нельзя понять и пользу добра.

Хзюка квакнул.

– Хо! И как тебе удается объяснить, что из плохого может вырасти хорошее, а?

– Это называется оптимизмом.

– Чтобы поверить в оптимизму, нужно прожить десять жизней.

– Так и есть, – вздохнул Мартин. – Это называется пессимизмом.

Было удивительно, сидя на плоту, из которого торчали недорубленные сучья, обсуждать философские вопросы с представителем чужой, дикой, и, чего греха таить, весьма жестокой расы. Но то, что такой дикарь, каковым, без сомнения, являлся Хзюка, выросший и воспитанный в очень суровых условиях, способен многое понять, пусть и в упрощенной форме, поражало.

– Да, – сказал Мартин. – Универсальны законы развития разума, и все тут.

– Какой там разум! У меня сейчас голова гудит, будто ррогу хвостом огрел, – признался Хзюка. – Давай пока не говорить о сложном.

– Давай, – согласился Мартин. – Надеюсь, у нас еще найдется время.

Он замолчал, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Ночь выдалась ясной, прохладной, но не холодной. Далеко впереди белели зазубрины Драконьего хребта, среди которых хорошо различался рдеющий вулкан Демпо, своеобразный маяк Южного Поммерна. Ближе в свете звезд различалась пологая равнина с рощами осин и берез. Никаких тебе чешуйчатых стволов, пышущих зноем оврагов. Нет тяжелого дурмана сохнущих папоротников. Нет и многочисленных любителей тобой полакомиться, либо наспех закусить. Вместо всего этого – прохлада, плеск воды, запах черемухи. И обманчивое ощущение покоя, безопасности. Как на далекой, обжитой и ухоженной Земле, где ночи давно уж перестали таить угрозу. Как и здесь, на Терранисе, но только севернее, за Громозером и за Драконьим хребтом. В местах, обжитых людьми. Там, где стараются побольше добыть пищи вместо того, чтобы за нее драться.

Очень хотелось оставить все подвиги и приключения позади. В беспощадном, грубом, горячечном Ящерленде. Хватит. Набегался, напрыгался, навоевался. Намиссионерствовался. Дьявол-Кричащий-в-Ночи весьма желал отставки. Но как раз сильные желания удовлетворяются не часто. Вероятно потому, что иначе можно разучиться желать. Половина ночи уже миновала, когда из-за поворота реки послышалось ржание. Хзюка окаменел.

– Что это, Мартин? – прошептал он, осторожно, без всплеска вынимая весло из воды.

– Так кричат лошади. Это наши шуссы.

– Значит, впереди воины?

– Да.

– Высадимся на берег?

– В лапы хачичеев?

– Мы высадимся на другой.

– Откуда ты знаешь, что на другом никого нет?

– Ниоткуда. Но что-то надо делать.

Мартин на секунду задумался.

– Хзюка! Ложись и не двигайся. Попробуем проскользнуть.

Хзюка мгновенно распластался на мокрых бревнах. Тетива на его луке уже была натянута. Да, подумал Мартин, трудно быть оптимистом, если рядом нет кого-нибудь вроде Хзюки. Настоящее всегда принадлежит скептикам и практикам. Оптимистам достается одно лишь будущее. Но еще хуже пессимистам, у которых есть только прошлое.

10. Армия – это вам не мед стакану

И вот пришли повестки. Вечером призывники пошумели, покуролесили, но в меру. Слишком еще свежи были две могилы. В одной лежала Каталина, а во второй – все то, что осталось от несчастного Тео. Так что наутро и голова-то ни у кого не болела.

Правда, выспались не все. Иржи полночи просидел на берегу против мельницы. Темной, с запертыми ставнями, глухой какой-то. Вспоминал, вздыхал, горюнился. Но вдруг прибежал Бернгардт, полез лизаться, ну, и все настроение перебил, псина. А прогнать – рука не поднялась. Уж очень Иоганнов пес ценил человеческое общество после того, как полюбовался драконом, причем особо выделял Иржи. Что-то он понял, что-то изменилось в собачьей голове; при каждом удобном случае Бернгардт стремился сразу и полностью выразить всю силу своей солидарности любому подвернувшемуся теплокровному существу.

– Все, испортилась собака, – сокрушался Иоганн. – Очеловечилась. Блаженный Бернгардт…

* * *

Следующим утром Иоганн отвлекся от починки дома, усадил защитников отечества в казенную подводу, да и свез сердешных на сборный пункт. А располагался тот сборный пункт в соседней деревне Геймель, куда зерно возили на помол.

Там они застали десятка полтора местных новобранцев. Один за другим подошли еще несколько парней с отдаленных ферм. Наконец притопала целая команда из пограничной деревни Прешер, восточнее которой начиналась уже Федеральная Земля Остланд, территория соседнего военного округа.

Побросав свои котомки на землю, распаленные и не совсем трезвые прешерманы окружили колодец. Лица многих цвели свежими ссадинами да синяками, – прощальными отметинами жезьеров. Никто уж и не помнил первопричины застарелой вражды между Прешером и Жезье, пограничными деревнями двух соседних федеральных земель, но власти не могли покончить с ней на протяжении вот уже нескольких поколений.

На площади у полицейского участка толпились провожающие. Среди них выделялись степенные, осанистые главы семейств, влезшие по случаю в мундиры своей молодости. Раздобревшие тела в эти мундиры помещались плохо, выпирали в разные стороны и все не куда нужно, но это никого не смущало. Для мудрого человека важнее не то, как он выглядит в чужих глазах, а то, каким он себя представляет.

В собственных же глазах молодые солдаты – всегда задубелые вояки, а самые замшелые отставники воображают себя прежними огонь-пострелами. Так было всегда: не можешь обмануть старость – обмани себя. Из века в век ведется, потому что легче так живется.

Сдав короткий список фельдфебелю, Иоганн хлопнул Иржи по плечу и посоветовал подаваться куда угодно, только не в пехоту. Лучше всего – в егерские войска. И кормят сытнее, и служба интереснее. Да и отношения получше.

– Главное, напирай на то, что хорошо ездишь верхом.

Иржи кивнул.

– Постараюсь. За матерью присмотришь?

– Не переживай. А вы, ребята, – тут Иоганн обратился к остальному землячеству, – держитесь вместе. Сами не задирайтесь, но и друга в обиду не давайте, понятно? Главное, учебный лагерь пройти, дальше будет попроще.

– Ясен перец. Пройдем, – прогудел Ференц, кузнец и сын кузнеца.

– Ну, ни пуха вам.

– А к черту!

Иоганн погрозил пальцем.

– Не хочу. Мы с Иржи уже знаем, где есть черти.

– И где?

– Да под землей, разумеется. Где же еще?

Иоганн захохотал, сел в свою телегу, хлестнул лошадь и укатил. И как-то сразу после этого завертелась новая жизнь. Иржи и взгрустнуть-то не успел. Прежде всего, рекрутам устроили перекличку. Потом быстро накормили в местном трактире, вывели на площадь между полицейским участком и все тем же трактиром, который имел название «Ясен Перец».

Вдоль строя прошелся рыжий егер-сержант. Ламбо Макрушица, сына бистрицкого трактирщика, он ткнул в круглый животик и предупредил:

– Это есть твой главный враг.

Ференцу бравый вояка пощупал бицепсы. Перед Иржи он почему-то задержался, внимательно глянул в лицо, но ничего не сказал. Зато зычно гаркнул всем:

– Рэвняйсь! Смирнаа!

На крыльцо «Ясного Перца» вышел осанистый вахмистр. Вытер платочком усы, лениво ткнул пальцами в козырек.

– Все на месте?

– Так точно. Разрешите выступать? – спросил рыжий.

– Ну а чего ж время-то терять? Солнце высоко, до Юмма далеко.

– Взво-од! В колонну по трое… Стысь!

* * *

До Юмма, в самом деле, было неблизко, больше восемнадцати километров. И все восемнадцать они прошли только с одним коротким привалом. Вероятно, этот привал был бы еще короче, если б не пришлось пропускать встречную воинскую часть – полностью отмобилизованный пехотный полк курфюрстенвера.

Несмотря на мирное время перед полком ехала егерская разведка. Командовавший ею офицер задержался и что-то спросил у вахмистра рекрутской команды. Выслушав ответ, кивнул, пришпорил лошадь и догнал своих солдат.

За разведкой потянулась пехота. Шеренги заполнили дорогу от обочины до обочины. Солдаты шли с полной выкладкой, с касками, штуцерами, ранцами, штыками, шинельными скатками, гранатными сумками. Перед каждым батальоном верхами ехали офицеры с ординарцами, а в середине колонны проследовала двуколка с откинутым верхом. В ней сидел сердитый оберст и курил сигару.

Такого количества вооруженных людей Иржи видеть еще не доводилось. За каких-то полчаса мимо прошагало столько молодых и здоровых мужчин, сколько и жителей-то не наберется во всей деревне Бистриц, даже если с младенцами и старухами считать. Мало того, прокатились еще батарея четырехфунтовых пушек, обоз, санитарные фуры, потом протопал запыленный взвод саперов. Наконец показался арьергард – десяток конных егерей, после которых деловито пробежала лохматая собака.

– Семьдесят первый полк седьмой пехотной дивизии, – сообщил Ламбо, знаток шевронов, погон и лампасов.

– В наши места идут, – с тревогой сказал Ференц. – Тут одна дорога. Неужто ящеры опять зашевелились?

Иржи усмехнулся.

– Да дня четыре назад что-то такое было. Не приметил?

– Больше не будет, – заверил Ламбо. – Не пустят их. Вон какая силища поперла! Слушай, Иржи, а ловко ты тогда дракону в пузо бабахнул. Где такие пистолетики-то раздобыл, а? Не армейские, нет. Дамские какие-то. Ты когда с лошади свалился, я хорошо их разглядел.

– А мама подарила, – сказал Иржи. – Ко дню рождения.

– Ух ты! Боевая мамочка. А мне вот новые штаны сшили.

– Мать, она лучше всех знает, чего сыночку не хватает, – сказал Ференц.

Ламбо захихикал.

– Ага, конечно. Тебе, небось, кувалду поднесли. Маринованную!

* * *

Их вахмистр явно повидал на своем веку все, что можно повидать, поэтому ничего нового не ждал и от жизни. Со скучающим видом он ехал перед колонной, оглядываясь только для того, чтобы изредка бросить через плечо пару слов команды.

Под стать начальнику оказался и немолодой капрал с артиллерийскими эмблемами на погонах. Этот неизменно держался позади, спокойно покуривая в седле. А вот рыжий егер-сержант словно места себе не находил. Зачем-то перемещался с хвоста колонны до головы. Там придерживал жеребца, тоже рыжего, и пропускал рекрутов мимо. Через час-полтора все повторялось, и Иржи каждый раз ловил на себе его изучающий взгляд. Впрочем, не только он один.

– И чего пялится?! – пропыхтел красный, вспотевший Ламбо.

– Наверное, в свою часть кандидатов подбирает, – предположил Иржи.

– Не нравится мне его рожа.

– Эх, братец! Хуже будет, если ты ему не понравишься, – сказал Ференц. – Армия-то на сержантах держится.

– А он мне больше не нравится, чем я ему, – твердил Ламбо.

– Разговорчики! – прикрикнул сержант.

Макрушиц испуганно замолк. Все остальные давно помалкивали, натопались уже.

Близился конец первого армейского дня. Эпс успел спрятаться за лесистой горой Готтхоб, впереди высились серые стены Юмма. Эта крепость, веками прикрывавшая столицу курфюршества с юго-востока, занимала мыс у слияния двух речек, Юмма и Быстрянки. С юга треугольник суши ограничивал еще и ров, поэтому в город можно было попасть только по одному из мостов. Мосты в мирное время на ночь не поднимали, да и ворота не запирали. Так было и тот раз. Но вот пушек между зубцами Иржи раньше не видел.

– Эка! Да ведь к войне дело идет, братцы, – вполголоса сказал прешерман с подбитым глазом.

– А ты не каркай, – пробурчал другой, потирая шишку на лбу.

Перед мостом вахмистр остановился и небрежно поднял руку.

– Взво-од! – тут же завопил рыжий сержант. – Не в ногу, шагом марш!

– Это еще зачем? – удивился Ламбо.

– А чтобы мост не рухнул, – ответил Ференц.

– Из-за нас?

– Из-за резонанса. Резонанс надо было учить, двоечник.

– Зачем? – отмахнулся Ламбо. – По мосту без резонанса можно пройти.

– Только до ворот офицерского училища.

– А я туда не собираюсь. Нашему брату приставки «фон» не хватает. Отслужу вот, да и открою лавочку в Юмме.

– И что станешь продавать?

– Да все, что вы мне в Бистрице повыращиваете. Физики!

* * *

Миновав городские ворота, вахмистр повернул лошадь налево. Иржи вспомнил, что там за рыночной площадью, располагаются старинные казармы. Однажды они с отцом проезжали мимо, и отец сказал, кивнув на мрачное здание из потемневшего кирпича:

– В военной архитектуре возможна красота. Но не бывает радости.

Потом, оглянувшись на городскую стену, добавил:

– Поразительно, сколько сил и ума люди тратят на защиту друг от друга.

Ни в казарме, ни в крепостной стене ничего поразительного Иржи тогда не видел. Все это было привычным, обычным, с малых лет знакомым. Естественным. В Юмм они наезжали часто.

– Разве когда-нибудь будет иначе? – спросил Иржи. – Чтобы люди не защищались друг от друга?

Отец покачал головой.

– Окончательно – никогда. Можно ведь и невзначай причинить человеку боль. Бывает неразделенная любовь, бывают поражения в различных состязаниях, этого не избежать. Но рано или поздно стены останутся только в душах людей.

– И войны исчезнут?

– Да, – уверенно сказал отец. – Обязательно. Так уже было на Земле, будет и на Терранисе.

Иржи не очень в это поверил, потому что днем раньше на школьном дворе подрался с Ламбо. Из-за Анхен, первой и единственной красавицы деревни Бистриц. Она судовольствием взирала на схватку из окна класса.

У Иржи оторвался рукав, а у Ламбо лопнули штаны, из-за чего он и убежал. Разругались вдрызг, на всю жизнь. До самого вечера не мирились. Вечером Ференц сунул под нос каждому из них кулачище и позвал на рыбалку. Там вражда «на всю жизнь» и закончилась. Потому что клев был хороший.

* * *

Нестройными рядами новобранцы пересекли плац и остановились на линейке. Тут вахмистр соскочил с лошади, неожиданно резво отпечатал три шага, вскинул ладонь к виску и отбарабанил рапорт.

Встречавший команду офицер кивнул. Потом громким голосом поздравил всех со вступлением в курфюрстенвер. Под святые знамена, на защиту фатерлянда.

– Ра старасса, – вразброд ответила защита.

– Вижу, – сказал офицер и усмехнулся. – Вольно.

– Вольна-а! – радостно заорал рыжий сержант.

Чем-то он напоминал Бернгардта. Силой чувств, наверное. И бодростью.

– Ну-с, отведаем сейчас солдатских харчей… – пробормотал Ламбо.

Однако харчей отведать пришлось попозже. Сначала всех повели в гарнизонную парикмахерскую. Потом, уже стриженных наголо, пропарили. Из бани вывели не через ту дверь, в которую вводили, а через другую, за которой сидел мрачный фенрих со змеями на погонах. Каждого заставляли перед ним вертеться, приседать, высовывать язык, показывать то горло, то зубы, а то и зад. Деревянной трубочкой слушал, как кто дышит, иным приказывал покашлять. Потом заученно спрашивал «начтожалуетесь» и что-то бурчал писарю. Тот рисовал загадочные кривули в гроссбухе и смачно шлепал печатью «здоров».

– У отца грыжи были?

– Никак нет, герр фенрих, – испугался Ламбо. – Здоров батюшка.

– А он тебе родной?

– Так точно, даже не сомневайтесь.

– Да мне-то – что. Проходи.

Огорошенный Ламбо удалился на цыпочках.

– И чего это он к бате цепляется?

– Надо же знать, кто такого бравого вояку соорудил, – отозвался Ференц.

В следующей комнате капрал и два солдата выдавали застиранное обмундирование, белье, портянки, сапоги. Потом каждый получил ранец, зубную щетку, бритву, полотенце, мыло, деревянную посуду и полулитровую флягу из темного стекла.

Всех снова вывели на плац, устроили перекличку, назначили командиров отделений. Уже совсем стемнело, когда с этими делами было покончено и перед рекрутами все же открыли двери столовой. Как двери рая. Но долгожданные солдатские харчи весьма разочаровали Ламбо.

А нары – Ференца. Бедняга так до конца на них и не разместился, что-нибудь непременно свешивалось. Ворочался он до утра, бормотал, что маловато удобств в курфюрстенвере. И что следующую ночь не переживет. Однако следующую ночь все провели уже не в Юмме, Ференц остался жить.

* * *

В шесть часов утра заорал сержант. Голосом мерзким, нечеловеческим. Но это было еще не самое худшее: всех ожидала «легкая моргенпробежка» ауф дер штадт Юмм.

После приседаний и отжиманий выяснилось, что завтрак предусмотрен отнюдь не на траве, а в той же солдатской столовой, и к приему пищи можно поспеть опять-таки только бегом. Ну а после завтрака предстоял поход к неведомому «пункту назначения».

В восемь часов маршевый взвод пополнился рекрутами из Юмма, Готтхоба, Остмарка, от этого превратился в роту усиленного состава, после чего грозно выступил навстречу будущему.

– Горе врагам! – пропыхтел Ламбо. – Всем, кто подвернется!

Облизнувшись, добавил:

– Пива хочу.

Колонна в этот момент шла главной улицей Юмма мимо соблазнительных вывесок.

– «Кригскомендант», – ухмыляясь, прочел прешерман с шишкой на лбу. – А туда не хочешь?

И довольно захохотал. Начиналось выяснение вопроса о том, кто в роте хозяин. Тут слабины давать нельзя было.

– У кригскоменданта смешливых любят, – отбрил Ламбо. – Легко ушибленных в голову.

– Ты это про мене? – растягивая слова, поинтересовался прешерман.

Ференц мигнул Иржи. Иржи кивнул. Они приотстали и слегка стиснули ушибленного с обоих боков.

– Эй, вы чего это? – заволновался тот.

– А ты чего?

– Я – ничего.

– Так и мы – тоже, – доброжелательно сообщил Ференц.

– Шишка-то не болит? – спросил Иржи.

– Не-а.

– Ты все же лопух приложи. Помогает от головы, – посоветовал через плечо Ламбо.

Над его советом прешерман задумался глубоко. Так глубоко, что забыл ответить. Да и виды вокруг открылись хорошие.

* * *

Рота покинула Юмм и вышла на широкий, сплошь мощеный булыжником шляхт. По сторонам от дороги росли ряды старых лип. За ними частой щетиной всходов зеленели поля. Слева возвышалась гора Готтхоб, над которой висело одинокое облако. А в низине справа извивалась уже довольно полноводная Быстрянка. Эпс ощутимо припекал, но воздух пока оставался по-утреннему прохладным, дышалось легко. Пели жаворонки. В обе стороны дороги со стуком двигались многочисленные повозки, фуры, экипажи. Несколько раз проезжали пассажирские дилижансы с сочувственными лицами в окнах.

– Ну, все едут, одни мы – топай, да топай, – вздыхал Ламбо.

Под вечер, когда впереди уже показались стены крепости Бельверк, внезапно забились лошади одного из дилижансов. Кучер с трудом удержал их на проезжей части, до предела натянув вожжи. То же самое случилось с парой тяжеловозов, тащивших фуру с бревнами. Но повозка при этом съехала в канаву и перевернулась.

– О! Что это с ними? – спросил неугомонный Ламбо.

Ему никто не ответил, поскольку земля под ногами начала трястись, потом сильно дернулась. Заржала и поднялась на дыбы лошадь вахмистра. Тут новобранцы без команды остановились, а пассажиры начали выпрыгивать из дилижанса. Возница грузовой фуры зачем-то побежал в поле, сминая зеленые всходы. Совсем ошалел, бедняга. Да и было отчего, сверху что-то гудело.

– Во-он, вон, смотри-ка! – крикнул прешерман с подбитым глазом, вытягивая руку и жмурясь.

Видел прешерман очень хорошо. Там, куда он показывал, в небе происходило необычное. Далеко на юге, правее и выше дымящей шишечки вулкана Демпо, дугой повисла тонкая серебристая линия. Она тянулась вслед за едва различимой черточкой как нитка за иголкой. Было заметно, что эта нить постепенно удлиняется, одновременно склоняясь вниз, к горам, а ее противоположный конец тает, размывается.

Вахмистр наконец справился со своей лошадью.

– Чего топчетесь? – сердито крикнул он. – Еще неделю не прослужили, а уже моду завели – в небо глазеть. Паттени! И ты туда же?

– Неопознанный летающий объект, Махач, – сказал рыжий сержант.

Но вахмистр сильно распалился и ничего видеть не желал.

– Мало ли чего! Уставом не предусмотрено. Эй, кому говорю? Рота! Слушай мою команду. Шагом… арш, романтеи! Службу служить – это не в небо глазеть. Армия – это вам не мед стакану. Линкс, линкс… змеюги!

Рота возобновила движение, однако поминутно оглядывалась и спотыкалась. Черточка, за которой тянулась серебристая нить, тем временем снизилась до уровня гор и пропала. Чуть позже там сверкнуло. Через некоторое время оттуда долетел слабый гул, а земля еще раз дрогнула. В небо поползла темная струйка дыма.

Никто не мог объяснить, что же такое произошло за горами. Ференц покачал головой.

– Вот надо же! Живешь-живешь, все кругом вроде обыденное, устоявшееся. Ламбо вон хочет лавочку открыть. А на самом-то деле вокруг нашей привычной жизни такое вертится… недоступное. И что это было, а?

– Разговорчики! – крикнул вахмистр.

– Звездолет это был, – тихо сказал Иржи. – По имени «Альбасете».

Никто его не услышал. Да он и не старался. Солнце, вспомнил Иржи. Солнце. Такое приятное слово…

* * *

В Бельверк рекрутов не пустили, остановив на перекрестке с указателями.

– Готтхоб, Альтеншпиль, курфюрстенбург Бауцен, – прочел Ламбо. – Вот интересно, теперь-то куда?

– Скоро узнаем, – рассеянно отозвался Иржи.

Его внимание привлекла карета, остановившаяся на перекрестке, чтобы пропустить еще один пехотный полк, семьдесят второй, кажется. Он также следовал в южном направлении. Ни короны, ни геральдического щита на дверце экипажа не имелось, одежда кучера в глаза не бросалась. Тем не менее великолепные лошади, кружевные занавески, отделка фонарей, до блеска надраенная медная подножка, все это говорило само за себя.

– Прекрасные рессоры, – оценил Ференц.

Ламбо расхохотался.

– Нет, ну кому – что! Рессоры… Ты глазенки-то подними, кузнец!

– Ого, – сказал Ференц.

Глазенки поднял не только кузнец. Прешерман с синяком даже причмокнул:

– Во девчушка, так девчушка!

– Худая какая-то, – заявил прешерман с шишкой. – Не кормят, что ли?

А из окна кареты выглядывала чем-то знакомая Иржи девушка. Отведя занавеску, она озабоченно всматривалась вперед, стараясь понять, долго ли еще будут идти солдаты. Вероятно, ценила время. Об этом же свидетельствовал деловой стиль короткой прически. И хотя в мочке уха блеснул дорогой камешек, на пальцах ее руки, которой она держалась за нижнюю часть рамы, ни колец, ни перстней не было.

– Эге! Не замужем, – сказал Ламбо, не упускавший повода подчеркнуть свою бывалость в общении с женщинами.

Иржи сильно захотелось треснуть его по затылку. Так бы он, наверное, и поступил, если б девушка не повернула голову. Навряд ли она могла слышать бестактное замечание, скорее всего ей просто были любопытны окрестности, но Иржи покраснел.

– Ты чего? – удивился Ференц.

Иржи не ответил. Знакомым движением девушка отбросила со лба прядь волос. Иржи вспомнил этот жест. Вспомнил высокую, гордую шею, эти яркие, пухлые губы, вспомнил голос и тот томный запах, так поразивший его на мельнице Промехи. Ему захотелось, чтобы и Камея его заметила, тоже вспомнила. Однако еще больше Иржи этого боялся, представив, как может выглядеть в старом, запыленном, с чужого плеча мундире, в армейской шляпе с обвислыми полями, в широченных галифе. Форма второго срока службы способна изуродовать кого угодно, даже земного бога красоты Аполлона. Особенно – галифе. Древний земной генерал, который придумал эти штаны, вероятно, был весьма кривоногим и своим изобретением сумел отомстить сразу всем мужчинам, лишенным данного недостатка.

К счастью, с каретой поравнялся один из лейтенантов проходящего полка. Он учтиво склонился в седле, сказал что-то любезное, и, видимо, остроумное. Девушка улыбнулась, кивнула, произнесла несколько слов. Но отсрочка получилась короткой. Взгляд Камеи рассеянно скользнул мимо офицера, пробежал по красным крышам Бельверка и вдруг остановился на толпе новобранцев, сгрудившихся у дороги. Иржи при этом будто чем ударили под коленки, ноги вдруг ослабли, и он чуть присел. Вряд ли от этого он стал выглядеть менее нелепо.

Только и Камея не смогла скрыть своих чувств. Сначала она удивленно выпрямилась, отстранилась от окна. Потом, наоборот, подалась вперед, выглянула, губы ее приоткрылись. Иржи показалось, что она улыбнулась. Причем совсем не насмешливо, чему бы он ничуть не удивился, а вроде бы даже радостно… Озадаченный лейтенант обернулся. А кучер кареты вдруг шлепнул коренника вожжами.

Экипаж тронулся. Но перед тем, как он повернул в сторону Бауцена, Иржи успел заметить в окне короткий взмах ладони, после чего на время перестал понимать, что кругом происходит. Его целиком заполнило ощущение умопомрачительной редкости, только что случившейся. Очень мимолетной, как и полагается любой уважающей себя редкости, но столько успевшей пообещать! Ведь этот взмах сулил то, о чем он мечтал ночью напротив мельницы Промехи. Сулил продолжение, новую встречу…

Да как? – подумал он, возвращаясь к действительности. Как они могут друг друга отыскать? Два года армии впереди. Камея молода, красива, знатна, за два года ей неоднократно предложат и руку, и сердце. Чудеса случаются только в романах. Чего ради ей ждать безвестного солдатика? А с другой стороны, за сегодняшний день случились целых два поразительных события, каждое из которых вполне можно считать настоящим чудом. Сначала появился земной звездолет, теперь вот – Камея… И если чудеса пошли косяком, почему бы не случиться еще одному?

– Что с тобой, дурачок? – обеспокоился Ламбо. – Перегрелся, что ли? Стоишь как пень и ничего не слышишь. На, хлебни водицы.

– Выбрось из головы, – прогудел рассудительный и более наблюдательный Ференц. – Эта птичка слишком высоко летает.

Тем временем в клубах пыли мимо них прокатилась санитарная фура с большущими колесами. Она была последней в обозе семьдесят второго полка. Дорога освободилась.

– Ста-ановись! – немедленно гаркнул сержант.

– Какая птич… – спросил Ламбо и чихнул.

Ференц сделал вид, что не расслышал.

– А поведут нас в Бауцен, в учебный центр, – заявил прешерман с подбитым глазом. – Точно вам говорю.

Давно известно, что уроженцы Прешера обладают врожденным чутьем, которое очень помогает им делать карьеру как в курфюрстенвере, так и в бундесмарине. Действительно, уже на следующий день вся рота новобранцев из района Юмм оказалась в армейском учебном центре Бауцена.

– Считайте, ребята, вам повезло, – говорили потом старожилы. – Порядки здесь серьезные, но натаскают – будь здоров!

* * *

Следующие два месяца пролетели быстро. Учили молодых плотно, с полным использованием дня, минуты свободной не оставалось. С утра назначались строевые либо тактические занятия, верховая езда, фехтование, рукопашный или штыковой бой, много давали стрелять. Вторая половина дня посвящалась изучению уставов, оружия, истории и организации вооруженных сил Поммерна, первичной медицинской подготовке, а также хозяйственным работам. Несколько раз устраивались тревоги с ночными марш-бросками. На личные дела оставалось не более получаса, да и то не каждый день. Передвигаться по лагерю полагалось только бегом. Кормили сытно, однако вскоре не только Ламбо лишился «врага своего», но даже Ференц, и без того вроде состоявший из одних мышц, был вынужден затягивать ремень на две дырки туже.

Да, армия – это вам не мед стакану, как бессмертно выразился герр вахмистр Ербугиндай Махач. После отбоя засыпали мгновенно, как только голова касалась жесткой, набитой опилками подушки. Если не шли в ночной караул, конечно. Или на кухню.

Но вот прошли аттестационные зачеты, всех распределили в боевые части. Последнее воскресенье перед отбытием к месту службы посвящалось экскурсии по столице. Этой традиции насчитывалось уже более восьмидесяти лет, она была заведена еще Вуаясием Третьим, прадедом ныне правящего курфюрста, и с тех пор неуклонно соблюдалась даже в военное время. Считалось, что таким образом солдаты лучше поймут, что же они, собственно, должны защищать.

Согласно другой традиции, в роли гидов выступали студенты знаменитого университета Мохамаут. Они работали парами – девушка и юноша, причем молодой человек подбирался из числа уже отслуживших в армии или на флоте. Все эти сведения огласили на вечерней поверке в субботу. Солдатам предоставлялось время для приведения в наилучший вид только что выданного обмундирования, после чего их вели в баню и кормили праздничным ужином.

Утром учебный взвод Иржи выглядел непривычно. Вылинявшая и застиранная одежда исчезла. Среди зеленых пехотных мундиров, коих было большинство, выделялась форма артиллеристов и егерей. Была даже одна черная матросская форменка, очень ладно сидевшая на Ференце. Его еще с вечера поздравляли, поскольку попасть во флот считалось большой удачей. Иржи поздравляли тоже, он был зачислен в егеря, а егерские войска относились к армейской элите. Но вот Ламбо бродил хмурый.

– Это все рыжий услужил, – заявил он. – Недаром мне его рожа сразу не приглянулась…

А рыжий сержант Паттени оказался тут как тут.

– Отделение, становись!

Пройдя вдоль строя, он с довольным выражением ткнул Ламбо в живот и сообщил, что все шестнадцать фельдмаршалов Поммерна начинали службу в пехоте, поскольку пехота была, есть и будет становым хребтом армии, а все остальное, как бы оно ни называлось, относится к легкопрыгающим войскам.

– Можете мне верить, поскольку я сам – егерь, – прибавил Паттени. – Только вот солдату Макрушицу, чтобы пробиться в фельдмаршалы, придется поработать над своим лицом, поскольку выражение плаксивое. Фельдмаршалу вместо этого внушительность полагается. Ясно, солдат Макрушиц?

– Так точно, герр егер-сержант.

– Думаю, вам будет приятно узнать, что в город ваше отделение поведу я, – ухмыльнулся Паттени.

– Чрезвычайно, герр сержант, – сказал Ламбо с перекосившимся лицом и неимоверно плаксивым выражением.

– А тогда нале-ву! Шагом марш.

* * *

В город они вошли через Восточные ворота района Мохамаут. Пересекли рыночную площадь, где под пестрыми навесами торговцы уже раскладывали товары, свернули в узкую старинную улочку и вскоре оказались у моста через реку Бауцен, правый приток Теклы.

Погода стояла прекрасная – солнечная, но еще по-утреннему нежаркая. За рекой открывался вид на всю старую часть города со шпилями церквей, башнями замка Кронштайн, островерхими черепичными крышами, пожарными вышками, мачтами оптического телеграфа, вершинами пирамидальных тополей. Снизу панораму отрезала линия гранитных парапетов.

В прозрачном воздухе отчетливо раздавался бой часов. Он сливался с перезвоном многочисленных колоколов. Было всего лишь восемь, время для воскресенья довольно раннее, но по набережной уже прогуливались молодые люди и девушки в коротких плащах. На головах у них красовались чудные круглые шапочки, придававшие студентам знаменитого университета несерьезный, слегка карнавальный вид.

– Господа студенты! Седьмое учебное отделение прибыло, – зычно доложил Паттени. – Разрешите узнать, кто нас поведет?

Одна из девушек, стоявших у парапета, обернулась и сняла шапочку.

– Ух ты! – восхищенно сообщил солдат Макрушиц. – Вот это да.

У Иржи екнуло сердце. А есть ведь наверху кто-то, кто управляет судьбами! Определенно есть.

– Мы поведем, – сказала девушка.

11. Заглотаи мягкотелых

Плот медленно обогнул мыс и выплыл на середину реки. На черной воде заиграли блики огня. Послышались голоса. У костра, шагах в сорока от берега, Мартин увидел группу пестро одетых людей. Так и захотелось крикнуть: люди, родненькие, как я по вас соскучился, гуманоиды-человечки! Но вот этого делать никак не стоило. Стоило выяснить, что же это были за гуманоиды.

С ближайшего луга доносилось позвякивание удил. А на вершине холма различался темный силуэт дозорного. Через минуту уже можно было расслышать отдельные слова. Увы, говорили на одном из магрибских диалектов. Мартин опустил голову и плотно прижался к бревнам.

– Другое племя? – чуть слышно поинтересовался Хзюка.

– Еэ. Плохие люди.

– А, – сказал ящер, – понятно со всех сторон. В другом племени хороших не бывает.

И вновь окаменел. Мартин хотел было ему возразить, но передумал. Решил отложить спор до лучших времен.

Довольно долго плот оставался незамеченным. Он успел миновать уже значительную часть опасного пространства, когда один из эмирцев взял бурдюк и спустился к берегу. Подошел к воде, присел на корточки, наполнил мягкий сосуд, выпрямился. И тут что-то привлекло его внимание. Человек приложил ко лбу ладонь, секунду всматривался, а потом негромко крикнул. Всего одно слово, но этого оказалось достаточно. Несколько из его сотоварищей вскочили. Другие принялись будить спящих.

– Плохо дело, – прошипел Хзюка.

– Погоди, не стреляй. Вдруг еще повезет…

Но надежд становилось все меньше. Несколько магрибинцев подошло к берегу. Совещались они недолго. Один поднял к плечу короткий кавалерийский штуцер. Грохнул выстрел. Пуля перелетела через плот и шлепнула по воде. Прозвучал начальственный голос:

– Пустая голова! Не знаешь, что ночью все предметы кажутся дальше, чем на самом деле? Дайте мне ружье.

Второй выстрел был гораздо удачнее. Рядом с ногой Мартина отскочила щепка. А на холме уже седлали лошадей.

– Выхода нет, – прошептал Мартин. – Когда прицелятся еще, пускай стрелу. Понял?

– Не со всех сторон. Двух-трех достану. А что дальше?

– Не знаю. Но в руки им попадаться нельзя. Дашься в руки – достанется ногами.

– Теперь понятно. Дашься в руки – достанется ногами. Жизнь она такая. По обе стороны хребта, – квакнул ящер.

Хзюка стрелял лежа, но для него неудобных положений не существовало. Мартин видел, как не успевший спустить курок эмирец вдруг выронил штуцер и схватился за живот. Послышались изумленные возгласы, проклятья.

– Хзюка, ныряем!

Они очень вовремя соскользнули в воду, скрывшись за плотом. С берега тут же затрещали выстрелы. Пули с чмоканием врезались в воду, глухо били по мокрым бревнам. Вокруг посыпались крошки и целые куски дерева. Потом стрельба прекратилась. Там, на берегу, заряжали оружие.

– Ты как, живой?

– Живой, – отозвался Хзюка. – А ты?

– Тоже.

– Что теперь делать?

– Плыть дальше.

– Они обгонят нас на шуссах и устроят засаду.

Мартин осторожно выглянул из-за плота.

– У них что-то случилось.

На берегу сначала было тихо. И вдруг послышались топот, звон железа, испуганные вопли. Мартин рискнул выглянуть еще раз.

Вокруг стоянки эмирцев метались тени. Хлопали пистолетные выстрелы. В свете костра поблескивали клинки. Кто-то вскочил на лошадь, но тут же качнулся, выронил поводья и упал.

– Хзюка! Там настоящий бой.

– Вижу.

– Да с кем же они дерутся? Сами с собой?

– Нет, – довольно сообщил ящер. – С хачичеями. Хачичеи решили, что мы прячемся у этих мягкотелых, Мартин. Хачичеи любят простые объяснения.

– Близко подобрались, неугомонные. Вот не думал, что когда-нибудь буду им благодарен.

– Да, странно получилось. Выходит, хорошо, что ты их не всех поубивал на перевале, Мартин.

– Добрые дела вознаграждаются иногда самым неожиданным образом.

– Иногда, – проворчал Хзюка. – Очень иногда.

– Интересно, а кто же победит?

– Хачичеи, конечно. Их больше и они хорошо выбрали момент.

– Не уверен. Смотри! – Мартин махнул рукой назад.

Выше лагеря магрибинцев через реку переправлялись всадники. Их было не очень много, но они заходили в тыл нападавшим хачичеям.

– Слава великому Мососу! – сказал Хзюка. – Теперь-то уж хачичеев прикончат.

– Зато магрибинцы решат, что мы тоже хачичеи и свои плотом отвлекали их внимание от главного отряда.

– И я бы так подумал, Мартин. Давай убираться отсюда. Сыс!

Мартин тут же взобрался на плот и схватил обломок весла. Хзюка улегся животом на бревна и принялся грести руками. Через пару минут плот, наконец, миновал опасное место и скрылся за поворотом реки.

– А правильно, что мы не высадились на берег, – похвалил Хзюка. – Есть у тебя чутье, мягкотелый. Пожил бы у нас еще год-другой, глядишь, и сделался бы настоящим схаем.

– Если б дожил, – усмехнулся Мартин. – В Схайссах это плохо получается.

– Хо! А где же твоя оптимизма?

– Ну, я верю, что когда-нибудь будет хорошо. Только вот не обязательно мне.

Из-за мыса все еще доносились выстрелы. Хзюка озадаченно промолчал. Оптимизма ему не понравилась. Она вроде жабокряка: чуть что не так, сразу заныривает.

* * *

Весь остаток ночи и утро они не слезали с мокрых бревен. Проплыли не меньше тридцати километров. Можно было и больше, но Мартин осторожничал, часто причаливая к берегу, чтобы подняться на холм или дерево для осмотра местности. И хотя впереди ничего подозрительного не попадалось, опасность могла появиться в любой момент. Ничья Земля полна сюрпризов, место такое.

Странное явление случилось после полудня. Течение в реке сначала замедлилось, потом вода остановилась и начала подниматься вспять, вверх по руслу, затапливая берега. Плот пришлось срочно привязывать к дереву.

– Ну, все у вас наизнанку, – ворчал Хзюка. – То вода горячая, то река вверх течет. Виданное ли дело! Что происходит?

– Начались штучки Громозера, – непонятно сказал Мартин.

– Что такое «штучки»?

– Потом объясню. Сейчас некогда, к нам едут гости.

– А! Давно не было.

Мартин посмотрел на реку. Вода продолжала прибывать.

– Надо ж так, – с досадой пробормотал он. – Ни часом раньше, ни часом позже.

– Да где они, гости?

– Вершина холма на восходе Хассара. Видишь?

– Смутно. У тебя хорошие глаза. Сколько их?

– Не меньше пятнадцати. Есть свободные лошади. Наверное, тот самый отряд, который дрался с хачичеями.

– Тогда они ищут нас. Очень хорошо. Значит, хачичеев больше нет. Без шуссов они не могли убежать.

– Зато есть эмирцы, брат мой рептилий. Они ничуть не лучше хачичеев, уверяю тебя. В этих местах кого б ни встретил, всяк хватается за оружие. Никакого разнообразия. Вот плыл себе наш плот. Плыл, никого не трогал. Так нет же, обязательно пальнуть надо. До чего же надоело!

Хзюка старательно повторил новое слово:

– Имирсы… Всегда найдется охотник либо тебя ограбить, либо съесть, или просто придушить, чтобы ты его не придушил. Так везде, не только в здешних местах. Жизнь вся такая, о Мартин. Нечему удивляться.

– Бывает и другая жизнь, Хзюка. Просто ты о ней не знаешь.

– Какая еще другая жизнь?

– Ну, когда все стараются друг другу не навредить, а помочь.

– Помочь? Все? Да ты не выспался, Мартин. Давно уже странное говоришь.

– Правду говорю. Быть может, сам увидишь. Если сегодня нас не прикончат.

– Хо! Правда в том, что нужно уйти от имирсов. А я что-то не соображу как. В этих растениях, – Хзюка кивнул на камыши, – прятаться нельзя. Здесь-то нас и будут искать, а до ночи далеко. Пешком от шуссов не убежишь, даже от ваших малорослых. Что будем делать, Дьявол-Кричащий-в-Ночи? Решай. Здесь твоя земля.

– Да решим, решим, – вздохнул Мартин. – Нам гейзер поможет.

– Гейзер?

– Горячая вода. А главное – быстрая. Только ты должен меня слушаться, что бы ни случилось. Как я тебя слушался в Схайссах. Все объяснять будет некогда.

– Значит, ты теперь машиш? Окончательно?

– Машиш, машиш. Согласен?

– Хог. Но ты давай, делай что-нибудь, машиш. Хватит оптимизму дожидаться, жить надо сейчас, и жить надо нам.

– Сыс.

Мартин отвязал плот, спрыгнул в воду и перебросил ремень через плечо.

– Мы будем тащить его против течения? – удивился Хзюка.

– Не мы, а я. Пока еще есть возможность, побереги ноги.

– Они уже не болят.

– Слушай машиша. Скоро вода потечет туда, куда надо. Только и сейчас времени терять не стоит.

– Время терять никогда не стоит, – назидательно отозвался ящер. – Кто теряет время, тот теряет жизнь.

– Тебе бы философию преподавать, – пропыхтел Мартин. – Военно-полевую.

Хзюка порылся в мешке.

– Никакой хилософии нет, а вот мясо преподать могу.

Он протянул кусок.

– Не хочу.

– Давай-давай. Тащить не так скучно будет.

– Ох, давно подозреваю, что ты материалист, о Хзюка.

– У нас это называется сиумаш.

– Сиумаш?

– Еэ. Начальник обоза. Очень почетно.

* * *

Но вскоре их заметили. Магрибинцы заставили своих лошадей перейти на рысь. Они скакали прямик, срезая большую излучину реки, приближались быстро, но и река уже приняла нормальное направление, течение с каждой минутой ускорялось. Мартин забрался на плот, взялся за весло. Хзюка стоял на корме, усердно работая шестом.

– Очень грязно кругом, – сообщил он.

И вовсе не для того, чтобы подчеркнуть свое спокойствие. Мартин знал, что ящерам чуждо позерство. А ситуация, когда за тобой гонятся, в Схайссах вполне обыденна. Гонятся же там всегда для одного и того же. Никакого разнообразия, право слово. Берега же действительно были густо занесены илом, из которого торчали коряги, вырванные с корнем кусты, крупные камни. Пахло неприятно.

– Это все гейзер сделал? – спросил Хзюка. – Некрасиво.

Услышать такое из уст самой практичности удается не каждый день. Мартин едва не расхохотался.

– Зато полезно, – сказал он.

– Еэ. Имирсы начали отставать, – согласился Хзюка. – Их шуссы вязнут в грязи. Но все равно некрасиво.

– В Схайссах лучше?

– Чего сравнивать. У вас деревья несерьезные. И заглотаев нет. Что за жизнь без заглотаев? Скука.

Мартин оставил в покое весло. Плот уже перемещался со скоростью бегущего человека. Эмирцы явно не успевали перехватить их до впадения реки в Громозеро, поэтому можно было и не надрываться.

– Погоди, будет еще кое-что похлеще ваших заглотаев. Отдохни, Хзюка.

– Я не устал. Три дня ничего не делаем, только плывем.

– Все равно отдохни. Съешь что-нибудь тоже. Скоро нам потребуются все силы. Заглотаев здесь нет, но есть кое-что другое, даже более страшноватое.

– Ну, и что тут у вас может быть страшного?

– Скучать не будешь.

Ящер огляделся. В соревновании с рекой лошади все более заметно проигрывали, погоня отставала.

– И что же это у вас опаснее заглотая? – продолжал любопытствовать Хзюка.

Мартин не ответил. Течение все ускорялось, их несло уже со скоростью никак не меньше скорости скачущей лошади. Вода отхлынула от берегов, но на середине реки собралась в гудящий вспененный поток. Плот сильно раскачивался, зарывался в буруны, вращался, его беспрестанно обдавало горячими брызгами.

Мартин, как мог, старался направлять движение неуклюжей связки бревен все тем же веслом с выщербинами от пуль. Очень пригодился студенческий опыт сплавов по рекам Снейк, Амылу и Кандегиру. Там, на далекой, нереальной, совершенно недоступной Земле…

Вскоре они пронзили высокий бурун, промчались между двумя скалами, и тут река закончилась, выплеснулась в озеро. Очень странное озеро, поверхность которого имела заметное понижение по направлению от берегов к центру.

– Хо, – сказал Хзюка. – Кривая вода.

Все было правильно. Перед ними находилось знаменитое Громозеро, и Громозеро, находящееся в своей активной фазе, работающее.

– Эй, Хзюка! Кончай любоваться. Нужно плыть к берегу!

Хзюка схватил обломок второго весла и принялся энергично грести с правой стороны. Мартин греб слева. Но их совместных усилий оказалось недостаточно. Поток, вырвавшийся из речного устья воды, продолжал ускоряться. Плот двигался по спирали, смещаясь к страшной середине Громозера. Мимо проносился заваленный плавником берег. До него было еще недалеко, но он удалялся. Усилия гребцов лишь несколько замедляли это удаление.

– Да куда это нас тащит, Мартин?

– На дне озера дыра, провал. Туда и тащит.

– Дыра? Там нам будет плохо.

– Очень даже…

– Давай бросим плот! Доберемся вплавь.

– Нельзя! В похлебку превратимся. Сваримся. Греби!

И они гребли изо всех сил. А водная воронка крутилась все быстрее. Плот продолжал смещаться к центру озера вопреки работе жалких весел и набранной инерции. Его пронесло мимо северного берега, потом проплыли восточный, южный, западный, вновь северный. Наконец течение начало замедляться. Прошло еще немного времени. Середина озера начала искривляться, вспучиваться, образуя горб быстро чернеющей воды.

– Ну, теперь держись! – крикнул Мартин. – Хватайся за плот!

Хзюка бросил весло и вцепился в ремни, стягивающие бревна. Послышался гул. Из глубин Громозера поднялся и оглушительно лопнул зловонный пузырь. Затем в небо ударил фонтан пара и черной горячей жижи. У его основания вздыбилась кипящая, всклокоченная и взбаламученная волна. Плот швырнуло вверх, вниз, еще раз вверх, после чего с устрашающей скоростью поволокло к береговым скалам. Но благодаря высоте волны не разбило, пронесло дальше и бешено закружило. А потом все вдруг на мгновение остановилось, зависло, замерло. И когда это мгновение миновало, вода медленно, неохотно начала спадать, потекла вспять. Тут славный корабль крепко ударился о камни и развалился.

– Все, – сказал Мартин. – Еще раз уцелели. Прямо в привычку входит…

Хзюка сидел в горячей луже и с большим недоверием себя ощупывал. За его спиной что-то билось и извивалось.

– Эй-эй! – крикнул Мартин.

– Что?

– Обернись.

– Хо! – сказал ящер. – Махерена. Вот видишь, они у вас тоже водятся.

– Раньше не было. А как тебе наш заглотай?

Хзюка поспешно вскочил и обернулся к озеру. Там вспухал новый пузырь, побольше прежнего.

– Уй-ой! Наши заглотаи подобрее будут. Не хочешь отсюда уйти, а, Мартин? Мне тут не нравится.

– Очень хочу, о Хзюка. Иначе сваримся.

* * *

Подобрав уцелевшие вещи и оружие, они не столько убежали, сколько уползли от следующего оглушительного выброса Громозера; только горячие брызги грязи долетели, прошлепав по их спинам.

Потом оба поднялись на обрывистый коренной берег и долго шли по цветущим лугам. Уже вечерело, когда впереди показалось нечто среднее между широким логом и небольшой долиной. До лесистых склонов Драконьего хребта оставалось всего километра полтора, или даже меньше. Однако выяснилось, что преследователи тоже времени не теряли и от своей затеи вовсе не отказались. Магрибинцы успели на безопасном расстоянии обогнуть озеро, поднялись на предгорные луга и пустили лошадей вскачь, намереваясь отрезать путь к спасительным горам.

Ситуация складывалась не слишком удачная. Быть может, Мартин с Хзюкой и успели бы добежать до опушки, если бы до конца выложились, но вот там, в редколесье, их уже вполне могли настичь.

Магрибинцы это поняли. Нахлестывали коней, они быстро сокращали расстояние. И вдруг чего-то испугались. Вся компания резко затормозила. Некоторые даже начали кричать, жестами предлагая беглецам возвращаться.

– Худое здесь место, – вдруг сказал Хзюка, останавливаясь и тяжело дыша. – Очень плохое место. Видишь, эти воины боятся за нами идти. И даже о чем-то предупреждают.

– Хитрость какая-то.

– Нет, не хитрость. Они вполне могут нас догнать. Нам угрожает что-то такое, чего имирсы даже врагам не желают.

– Но не возвращаться же к ним.

– Нет, возвращаться нельзя.

– Тогда – вперед.

И они двинулись дальше, уже шагом. Эмирцы не только их не преследовали, но наоборот, стали поспешно разворачивать лошадей. Те слушались плохо, метались, взбрыкивали, пробуя сбросить всадников. Мартин не на шутку встревожился. Люди вполне могут хитрить и притворяться, но не лошади же! Надвигалось нечто действительно неприятное.

Однако каких-то определенных признаков опасности не наблюдалось. Был спокойный весенний вечер. Эпс клонился к горизонту, но светил еще ярко. Вокруг лежала довольно ровная местность с отдельными валунами, между которыми росла густая трава. Попадались кусты барбариса и шиповника. Но Мартин заметил, что над их цветами не вьются ни пчелы, ни осы, ни шершни. Комары, так досаждавшие во время сплава, тоже куда-то подевались.

– Почему нет ветра? – подозрительно спросил Хзюка.

– Ну, так бывает. Хотя для горных долин это редкость.

– И в небе никто не летает.

Его тревога все больше передавалась Мартину. Он посмотрел в небо.

– Да, ни птички.

Безмолвие и безветрие вокруг были редкостными. Стихло даже погромыхивание вулкана на близком уже Драконьем хребте.

– Давай идти быстрее, – озабоченно сказал Хзюка.

Мартин вздохнул.

– Если это поможет. Неизвестно ведь, что и откуда нам грозит на этот раз. – А как твои ноги?

– Ноги как ноги. Ходят. Сыс! Не до болячек сейчас.

Они ускорили шаги. Потом, когда трава под ногами вдруг начала необъяснимо сереть, на глазах терять цвет, не сговариваясь, побежали.

А трава все больше обесцвечивалась. Одновременно она становилась менее осязаемой, какой-то бесплотной, пока вообще не исчезла, вся сразу. Более того, оголившаяся почва выглядела необыкновенно. Все ее неровности начали сочиться блеском, напоминающим ртутный. Этот блеск проступал снизу, пропитывал всю поверхность в округе, заполняя сначала мелкие рытвины, ямки, борозды, затем – ложбинки, овраги. Вскоре там и сям в дневном свете засверкали многочисленные лужи и озерца. Хзюка и Мартин старались держаться от них подальше.

– Хог! Что же это такое? – крикнул Хзюка.

Мартин остановился у одной из луж. При взгляде сверху блеск исчез, открылась неправильной формы глубочайшая дыра, наполненная тьмой. Далеко-далеко внизу там что-то рдело.

Мартин отшатнулся.

– Ни разу такого не видел, о Хзюка. Сдается мне, тут не обошлось без холодных ядерных превращений. Только не спрашивай, что это такое.

Ящер хмыкнул.

– Я не знаю холодноядных превращений. Но они мне не нравятся сразу со всех сторон.

– Да мне тоже, – признался Мартин. – Особенно снизу.

Он бросил камешек на блестящую поверхность. Как ни странно, кусочек гранита не провалился, а несколько раз подпрыгнул, отскакивая, как от стекла или льда, но совершенно беззвучно. Потом его контуры размылись, камень оплыл, сделался призрачным, после чего полностью растворился в сияющем слое.

– Тут у вас чудеса на каждом шагу, – сказал пораженный Хзюка. – И как вы с ума не сходите?

– Вот чтобы этого не случилось, лучше быть отсюда подальше, – сказал Мартин. – Сыс!

Они бежали по узким полосам земли, которые еще не подверглись странным изменениям. Приходилось уклоняться то влево, то вправо, иногда даже возвращаться назад, поскольку серые полосы истончались, кое-где уже и обрывались. В таких местах сияющие лужи сливались в настоящие озера. Их уровень неуклонно повышался, блестящая масса разливалась, окружая холмы и валуны. Она вела себя как жидкость, но жидкостью явно не была. А если и была, то твердой.

Окруженные этой субстанцией скалы начинали светиться снизу серебром, а выше багровели, будто раскалялись. В воздухе появился отчетливый запах паленого, а ни огня, ни дыма нигде не наблюдалось. Пахло чем-то вроде сохнущего сена и распаренных березовых веников, но эти запахи постепенно улетучивались, таяли по мере исчезновения травы.

Впереди и чуть сбоку оказался довольно высокий холм.

– Бежим туда! – крикнул Хзюка.

На вершине росло несколько молодых берез, между которыми еще сохранилась нетронутая трава. Мартин повалился на нее и несколько минут, пока не успокоилось дыхание, совершенно не мог пошевелиться. Хзюка принялся его тормошить.

– Надо… скорее… дальше. Опоздаем!

– Ох, отстань. Куда идти-то?

– Смотри!

К северу от холма в сторону коренного горного склона все еще тянулся язык серой почвы. Но на эту спасительную перемычку с двух сторон наплывало сияние.

– Туда, туда надо!

– Да, – сказал Мартин. – Двинулись.

Он поднялся на гудящие ноги и шатаясь спустился по склону. Поверхность справа и слева вдруг потеряла блеск и вроде бы даже исчезла. Было похоже, что по узкому мосту он бредет над бездной. С боков открылся вид на глубочайший провал, уходящий к самым недрам Терраниса. В его стенах прекрасно различались наслоения геологических пластов, изгибы рудных жил, пустоты, трещины. Кое-где сочились водоносные слои, в одном месте изливался даже настоящий подземный водопад, а далеко внизу тлело пламя.

Вверху же, над пустотой, непонятным способом удерживались островки, остатки нескольких курганов, постепенно тающих от оснований к вершинам. Запомнилось, что на одной из них ревел и метался до безумия перепуганный гризли.

– Не повезло… бедняге, – прохрипел Мартин.

– Нам тоже может не повезти, – отозвался Хзюка.

Но за следующим холмом начался уже крутой склон Драконьего хребта. Массивный, темный, незыблемый, надежный, безо всяких там блесков, одним своим видом он вселял уверенность. Хзюка и Мартин добрались до него на последнем издыхании, всего за пару минут до того, как ртутный блеск утопил спасительную полосу серой земли.

* * *

Упали они одновременно и одновременно обернулись. Внизу, в геометрически круглом прозрачном поле, таяли последние холмы. Когда они исчезли, центр провала неожиданно вспыхнул. Кольцо яркого света разбежалось во все стороны и отразилось от горных вершин, будто вспышка гигантской лампы. Земля затряслась.

– Да что же это такое, о Мартин?

– Наверное, ворота. Вход в другой мир. Или выход. Понимаешь?

– Хог. Вход в другой мир. Вот оно что. Чего тут непонятного, – с неожиданным спокойствием отозвался Хзюка.

– Верно… – пробормотал Мартин. – Ушигу шас! Чего непонятного…

– А откуда знаешь, что это ворота в другой мир?

– Да как же мне не знать. Я сам оттуда прилетел. Только не знал, как это выглядит снаружи. Давным-давно все мягкотелые оттуда появились.

– Вы жили под землей?

– Нет. Мы туда провалились из своего мира. А вывалились здесь.

– Зачем?

– Мы это не сами сделали.

– А кто?

– Не знаю. Мосос, наверное.

– А, Мосос, – удовлетворенно кивнул Хзюка. – На него похоже.

Ворота между тем открывались. В глубине канала появилось нечто быстро поднимающееся вверх. Со звуком гигантской лопнувшей струны блестящая пленка исчезла, снизу прорвался и заполнил всю долину оглушительный грохот.

Вращаясь и постепенно замедляясь, из недр планеты вылетел громадной длины цилиндр, увенчанный воронкой. Вдоль него тянулась надпись:

ТЗ «А Л Ь Б А С Е Т Е»

Республика Юпитер

– «Альбасете», – не столько прочел, сколько догадался Мартин. – Вот это да… Действует канал все еще!

Его голос был абсолютно неслышим. Завывая, корабль промчался вверх, и там, на высоте километров десяти, начал заваливаться набок. Траектория его полета при этом все больше клонилась к западу. Шум, грохот, свист и вой удалялись вместе с ним.

– А это что было, Мартин? – прокричал Хзюка.

– Транспортный звездолет. На нем можно путешествовать в небе. Надо же, уцелел после выхода из канала! Не всем так везет… Но что же они двигатели-то не включают?!

Звездолет кренился все сильнее, начиная терять высоту. От него отваливались какие-то крупные куски, часть которых загорелась.

– Апашату кухунзей, – ошеломленно бормотал Хзюка. – Велик Мосос!

За отражателем «Альбасете» тянулись длинные белые полосы.

– Эх, – с горечью сказал Мартин. – Баки потекли. Не так уж крупно им и повезло, Хзюка.

– Он сломался?

– Еэ. Сломался.

– Брат! Мартин! По-моему, нехорошо, если с-свистолет упадет совсем, – заволновался Хзюка. – Он тяжелый.

– Тяжелый, – согласился Мартин.

– Хо! Чего стоим? Совсем кухун приходит!

Бежать можно было только в одном направлении – вверх, и они вновь принялись карабкаться по скале. Шансов спастись было маловато, а если рванет реактор – то ровно никаких, точно кухун наступит, даже Мосос не защитит, но Мартин об этом говорить не стал. Зачем? Да и не до того было. Обдирая пальцы, он полз по острым каменным выступам в отчаянной, безумной илихорадочной надежде.

Хзюка пыхтел несколькими метрами выше. Обычно в таких случаях вперед он всегда пропускал мягкотелого. Мартин с удивлением понял, что ящер по-настоящему испуган. Впервые за все время их знакомства. Но и было отчего. Не каждый день представитель родо-племенного общества видит с-свистолет.

Небо грохотало, озарялось вспышками. Погибающий «Альбасете» сильно дымил. К счастью, корабль падал по наклонной кривой, поэтому смещался в сторону заходящего Эпса. Но падал все быстрее, падал до тех пор, пока не случилось неизбежное.

Пролетев над Громозером, звездолет чиркнул своей воронкой по одинокой скале. Массозаборник рассыпался, а сам корабль резко вильнул вправо. Его длинное тело переломилось. Роем вращающихся кусков «Альбасете» врезался в лесистую гору. Вспыхнуло оранжевое пламя. Через некоторое время докатился мощный грохот, земля затряслась, потом раздалась серия взрывов послабее.

Мартин напряженно всматривался. Загорелся лес на склоне. Над местом катастрофы взлетали обломки, в небо ползли клубы черного дыма. Но страшный дейтериевый гриб так и не вырос. Реактор на «Альбасете» успели заглушить. Либо софус, либо люди.

– Все, – сказал Мартин. – Будем жить дальше, Хзюка. Мы – будем…

– Хасисо! – отозвался ящер. – Нет, страшные у вас заглотаи…

Он привалился к сосне и закрыл глаза. Мартин тоже сел, но продолжал следить за происходящим под скалой, на которую они со страху вскарабкались.

Огромный провал внизу подернулся пепельной серостью, из которой вскоре начали проступать вершины холмов. Прошло еще немного времени, и дно долины восстановилось. Но в каком виде! Там, где зеленела трава, располагалась мрачная бурая проплешина, будто выжженная выхлопом циклопической ракетной дюзы. Кое-где еще поблескивало, земля дрожала, а в горах гуляло эхо. Налетел ветер. С недавно еще такого ясного неба пошел холодный мелкий дождь. Его капли пахли гарью.

– Имирсы, наверное, здорово перепугались… – сонно, не открывая глаз, пробормотал Хзюка. – Если уцелели.

Мартин не отозвался. Уже второй раз в его жизни Ничья Земля осталась позади. Немногие могли этим похвастаться. За такое стоило себя и побаловать. Мартин растянулся на теплом камне и едва не отключился. Вот интересно, подумал он, а какой здесь фон?

И тут же подскочил.

– Дурень!

– Кто?

– Я, Хзюка, я. Быстро вставай.

– Что, опять кто-то гонится? – с досадой спросил Хзюка.

– Как всегда.

– Никого не вижу.

– И не увидишь. Это такой невидимый… заглотай.

– Что, и такие бывают?

– Еэ. Не скучно у нас?

Хзюка замотал головой:

– Не-ет!

12. Изредка возможны и чудеса

Паттени щелкнул каблуками.

– Очень рад, мадемуазель. Егер-сержант Паттени. Могу я узнать ваше имя?

– Да. Меня зовут Камеей.

Стоявший рядом с ней худощавый молодой человек по-военному коротко поклонился.

– Студент Клаух. Манфред.

Паттени осторожно пожал протянутую руку.

– Итак, с чего начнем, господа студенты?

– С прогулки.

– Отделение! Рэвняйсс…

– Можно идти не строем, – улыбнулась Камея.

– Вольно, – тут же скомандовал Паттени.

По мосту Плитрее они перебрались на южный берег реки Бауцен и остановились у здания с необычным арочным фасадом. Студент Клаух кивнул.

– Вот, господа, запомните адрес: Набережная Плитрее 9. Здесь располагается знаменитый муромский трактир «Дребодан». По давней традиции офицеры отмечают в нем новые назначения. Точно установлено, что дистанция ФФ, то есть от фенриха до фельдмаршала, равна ДД, девяти дребоданам. Уверен, кому-то из вас частично, а может быть и полностью, удастся ее пройти.

– И сколько стоит один дребодан? – спросил Ламбо столь серьезно, что вызвал смех.

– Когда вы меня пригласите, обязательно разузнаю, – пообещал Манфред.

– Эге! Послушайте, господин студент, а выражение «упиться в дребодан»…

– Да, да, именно. Оно пошло отсюда. Опасное заведение! По вечерам тут дежурят сразу два дринкенвагена, полицейский и армейский. Давайте свернем к местам менее злачным, если не возражаете.

– Напра-аво, – доступно пояснил Паттени.

Они миновали довольно пустынную в воскресный день, да еще и в утренний час Дюбрав-аллее, после чего пошли вдоль реки. По карте Иржи помнил, что до ее устья здесь оставалось не больше двух километров и Бауцен в этом месте был не только широк, но еще и весьма глубок. Не случайно над следующим мостом возвышались мачты какого-то корабля. К ним с интересом присматривался будущий адмирал Ференц. Ему под большим секретом штабной писарь сообщил, что пришли заявки на корабли, стоящие сейчас в столице.

А вот внимание господ экскурсоводов привлекало совсем другое. Пройдя шагов пятьсот и вскользь отметив муромское посольство, весьма внушительного, между прочим, вида, оба с неподдельным почтением остановились перед длинным зданием с многочисленными памятными досками.

– Для всех студентов этот дворец имеет не меньшее значение, чем Генеральный штаб для господ офицеров, – пояснила Камея. – Это есть Академия Наук Поммерна.

При этом она взглянула на Иржи. Иржи тут же почувствовал, что щекам стало жарко.

– А Генеральный штаб покажете? – спросил Ламбо.

– Обязательно. Он отсюда недалеко.

Перед замком Кронштайн компания свернула за угол. Там, у впадения родной Быстрянки в Бауцен, в глубине роскошного парка располагался родовой дворец знаменитых герцогов де Сентубал. Южнее него углом на площадь выходило массивное пятиэтажное здание с пушками у подъезда. С более близкого расстояния рядом с пушками они увидели гвардейский караул.

– Ну вот, из этого здания в ближайшие два года вы и будете получать приказы, – сказал Манфред. – Перед вами Его Высочества Генеральный штаб, господа солдаты.

Господа солдаты почтительно замолчали. Несмотря на воскресный день, у штаба царило оживление. Отъезжали и подъезжали кареты, открытые коляски, камуфляжные армейские вагены. В них садились или из них выходили многочисленные офицеры. Несколько раз блеснули генеральские эполеты. На крыше здания шевелились сигнальные доски оптического телеграфа, у коновязи стояли оседланные лошади с фельдъегерскими чепраками.

– Всегда тут такая суматоха? – спросил Паттени.

Манфред озадаченно покачал головой.

– Не сказал бы.

– В каких частях служили, господин Клаух?

– В крепостной артиллерии.

– Не пора ли продолжить экскурсию? – с неким подтекстом спросил Паттени.

– Ясно, – усмехнулся господин Клаух. – Что ж, добро пожаловать в замок Кронштайн, господа. Вот он, за рекой Быстрянка.

Но попасть в эту самую старую часть города оказалось не так-то просто. Послышались резкие звуки горна. По цепному мосту через Быстрянку проскакали трубач и десяток егерей. Солдаты жестами приказывали публике расступиться. А из ворот замка тем временем выходила голова плотной пехотной колонны.

– Семьдесят третий полк, – сообщил глазастый Ламбо. – Мы всю седьмую дивизию видели, господа! Надо же.

Иржи и Ференц переглянулись.

– Братцы! – не унимался Ламбо. – Я даже знаю, куда идет этот полк.

– Да что ты, – не поверил Ференц.

– Разговорчики, Макрушиц, – подал голос Паттени.

Вспомнив, что власть сержанта заканчивается уже следующим утром, Ламбо осмелел.

– Э, господин сержант. Была команда «вольно». Следовательно, разговаривать можно. Уставы мы теперь тоже знаем.

– А все равно – разговорчики, – буркнул Паттени.

Ламбо на всякий случай предпочел замолчать. Сутки – вполне достаточное время для того, чтобы схлопотать наряд вне очереди. В армии это просто делается, господа.

Семьдесят третий полк батальон за батальоном выходил из замка. Нижнюю часть лиц офицеров скрывали платки, на мундирах и солдат и офицеров лежали пятна пыли. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться: полк шел издалека, был расквартирован вовсе не в столице. Солдаты выглядели усталыми, но шли быстро. За полчаса батальоны переправились через Быстрянку, миновали Курфюрстенштаб и удалились по Лернштрассе. Дойдя до ближайшего перекрестка, они поворачивали вправо. На юг.

– Порохом попахивает, господин егер-сержант. Не находите? – спросил Манфред.

– Хорошая часть этот семьдесят третий полк, – похвалил Паттени. – Очень дисциплинированная. Не болтливая.

– В отличие от студентов? – усмехнулся Клаух.

Образцовый сержант предпочел не отвечать.

* * *

В замке Кронштайн они осмотрели казначейство (извне, конечно), отель «Кронплатц», в котором останавливаются наиболее знатные особы, потом почтили исторические могилы у собора Всех Религий, после чего вышли к северо-западному углу замка. Здесь, при впадении Бауцена в Теклу, находился старинный дворец, окруженный собственной стеной.

– Камея, быть может…

Манфред посмотрел на девушку так, словно у них был некий общий секрет. Иржи от этого стало неприятно.

– Тут рассказывать особо нечего, – не слишком охотно сказала Камея. – Господа солдаты, перед вами официальная резиденция курфюрстов Поммерна. Ей около шестисот лет. Дворец, так же, как и весь замок, называется Кронштайном. В нем насчитывается больше тысячи различных помещений. Пять башен, часовня святого Иммануила, усыпальница… ну и все, что полагается государю.

Секунду помолчав, она вдруг оживилась и продолжила:

– Более интересная, на мой взгляд, достопримечательность находится там, на острове Норбаунт, – она махнула в сторону Теклы. – Видите эти мрачные стены? Они принадлежат знаменитому Семибашенному замку. Именно с него семьсот сорок шесть лет назад начинался и город Бауцен, и весь Поммерн. За свою историю замок выдержал одиннадцать осад, ни разу не был покорен, поэтому сделался символом независимости Поммерна. Его силуэт изображен на государственных флагах нашей страны, как вам, наверное, уже сообщали в учебном лагере.

– Мы будем его осматривать, мадемуазель? – спросил Ференц.

– Нет, – сказала Камея. – К сожалению, Семибашенный закрыт для посещений. Сейчас там находятся главный арсенал курфюрстенвера и золотой запас Поммерна. Сами понимаете…

– Золото, ребята, золото, – пояснил Клаух. – А также тюрьма для особо важных преступников. Все рядом, очень удобно.

– Не будем говорить о мрачном, – улыбнулась Камея. – В Бауцене много более веселых мест. Столь много, что за один день их осмотреть невозможно. Поэтому предлагаю разделиться на две группы. Южную часть нашей столицы покажет мой коллега господин Клаух… покажет господин Клаух, – повторила она с легким нажимом, заметив удивленный взгляд Манфреда.

– И что мы можем увидеть в южной части, мадемуазель? – спросил Паттени.

– О, массу интересного! Оперный театр, красивейшие дворцы, каскадные фонтаны, Академию Художеств, главный рынок, картинную галерею Поммерна, Кригс-Академию, Курфюрстентаг, зоопарк, цирк, казино, самые престижные магазины, кегельбан, рестораны. Кроме того, за южной стеной расположен ипподром. Как раз сегодня там заезды джангарских рысаков, для солдат и матросов вход бесплатный.

Неожиданно Камея взглянула на Иржи, впервые за все время, прошедшее после встречи на набережной.

– Ну а тех, кого больше интересуют учебные заведения…

Ламбо скривился.

– …храмы, кладбища, лавки букинистов, музеи и выставка цветов, тех я приглашаю в северную часть города.

Осматривать кладбища и учебные заведения кроме Иржи вызвался один лишь парень из Мембурга. Его распределили в артиллерию, а после армии он собирался поступать в университет, флегматично пояснил мембуржец. Услышав это, к нему вдруг присоединился Ференц.

Впрочем, едва они вышли из замка, Ференц заинтересовался изящным трехмачтовым парусником, стоявшем у пирса ниже моста Звездочетов.

– Мадмуазель, а что там за корабль?

– Корвет «Гримальд», – ответила Камея.

– И сколько на нем орудий?

– Точно не знаю. Больше тридцати, кажется.

– Немало для корвета, – одобрительно сообщил Ференц. – Солидно даже, я бы сказал. А более тяжелые корабли можно увидеть?

– Суда с большой осадкой в реку Бауцен не заходят. Однако чуть дальше, в порту на более полноводной Текле, сейчас стоят несколько фрегатов и линейный корабль «Василиск». Я не очень большой знаток флота, но пушек там масса, знаете ли. И пребольшущих.

– О! Редкая удача, – обрадовался Ференц. – Знаменитый «Василиск»! А как можно пройти в порт?

Камея внимательно на него посмотрела.

– По улице Конграу прямо на север. Как только минуете городские ворота, сразу окажетесь на Муром-Шляхт. Следует повернуть налево, и там сразу увидите мачты, они очень высокие.

– Превосходно! А вы не обидитесь, если мы вас покинем? – при этих словах Ференц нежно обхватил за плечи будущего артиллериста.

Парень испуганно забился.

– В порт? Зачем в порт?

– Как – зачем? Я обожаю флот.

– Но я…

– И ты тоже, камарад.

Камея улыбнулась.

– Как вас зовут, герр матрос?

– Ференц Мервид, мадемуазель.

– Да не хочу я в порт! – брыкался мембуржец.

– Как – не хочешь? Странно. Ты же артиллерист. Там уйма пушек.

– Да они же морские!

Тут Ференц легонько стиснул глупца.

– Ты хочешь сказать, что морская артиллерия хуже армейской? – огорчился он.

– Да нет же! – Испугался юный артиллерист. – Ни в коей мере.

– Тогда двигай.

– Отпу… опту… от…

– Люс, люс! Марширен.

И Ференц поволок беднягу по улице Конграу, курсом норд. К далеким воротам Норди.

– Господин Мервид!

Ференц обернулся.

– Хочу пожелать вам замечательной морской карьеры, – сказала Камея. – Вы очень умны и великодушны.

– О, мадемуазель! Буду теперь знать.

Ференц расхохотался, встряхнул совсем обалдевшего мембуржца и незаметно подмигнул Иржи.

* * *

А Иржи, чудесным образом оставшись наедине с Камеей, самым плачевным образом растерялся. Он и не мечтал о подобном везении, поэтому был застигнут врасплох, отчаянно волновался и все не мог решить, с чего же начать разговор. Ему казалось, что все зависит именно от первых произнесенных звуков.

Камея тоже оказалась не слишком готовой к столь быстрому осуществлению своего плана. Она не ожидала, что все будет так легко и безошибочно разгадано не только тем, ради кого все затевалось, но и его другом с такой простецкой наружностью. А это, увы, произошло. Один лишь обитатель Мембурга остался в не очень счастливом неведении. Вот и вся цена ее дипломатического искусства. Камея признала себя неуклюжей и расстроилась. Трудно было понять, как отнесется к ее слишком откровенному, если не бесцеремонному поведению сдержанный, серьезный и благородный потомок небесника. Зато было совершенно ясно, что девушки из хороших семей так себя не ведут. И вот, имея каждый свою причину для молчания, они медленно шли по зеленеющей, залитой весенним светом набережной. Шли, опустив глаза и стесняясь глянуть друг на друга.

Зато прохожие в этом удовольствии себе не отказывали. Многие улыбались им вослед, и мужчины, и, уж конечно, женщины. Слишком классической была пара, – неловкий солдатик, юная студентка. Сама молодость навестила старый город в их лице. Безоглядная, неповторимая, бескорыстная. Горячая, трогательная. Порывистая, неумелая… Совершенно того не замечая, Иржи и Камея распространяли некие волны, размягчающие людей. Со скамейки на них грустно смотрела пожилая дама. Из ее корзины торчала обтекаемая кошачья голова и тоже смотрела. У порога аптеки, держась за дверную ручку, вздыхала чья-то горничная. На перекрестке им лихо откозырял постовой полицейский. Потом распустил усы, подтянул ремень и добродушно погрозил извозчику. А тот совсем уж было собрался ударить лошадь, но передумал. Вместо этого прокуренным голосом поинтересовался:

– Как жизнь копытная?

Было тепло. Между деревьев резвились и щебетали птицы. Над рекой веял ветерок. Он шелестел свежей, не успевшей еще запылиться листвой, ворошил перья качавшихся на волнах чаек, перебирал гордые флаги «Гримальда».

Камея настолько погрузилась в новую, неясную, непрочную и непривычную смесь чувств, что даже забыла о присутствии неприметного человека, одного из тех, коих давно привыкла угадывать за своей спиной. А человек закурил трубку, сорвал цветок яблони и начал думать, что же с ним теперь делать. Как и у большинства людей, желания у него опережали размышления.

Тут Иржи вдруг понял, что его спутница никуда не собирается исчезать, даже если ей совсем ничего не говорить. Ему страшно захотелось выразить всю свою признательность, но он опять же не знал как. Ни одно слово не годилось, все оказались недостойными. Все слова как сговорились…

А время между тем приближалось к полудню. На корвете отбили склянки, по всему городу разлетелся перезвон часов, а со стены Семибашенного гулко бабахнула пушка. Молчание становилось таким же нестерпимым, как зубная боль. Иржи, наконец, решился. Насупясь и твердо глядя в землю, он спросил:

– А вы покажете мне университет?

– Ну конечно! – обрадовалась Камея.

Иржи поднял глаза, увидел ее улыбку, улыбнулся сам, и… как будто цепи свалились.

– А… вам действительно интересен Мохамаут? – спросила Камея.

– А… почему нет? Гораздо больше, чем кладбища.

И тут она рассмеялась.

* * *

Университет Мохамаут занимал целый квартал и состоял из дюжины соединенных друг с другом корпусов – одиннадцать факультетов плюс администрация. Внутри этого многоугольника находится футбольное поле, которое используется также для разных торжественных мероприятий и увеселений.

Несмотря на воскресный день, везде было полно студентов, – они сидели на подоконниках, медленно перемещались в галереях, были видны через распахнутые двери лекционных залов. Даже зеленое поле стадиона было усеяно загорающими и читающими телами. У всех перед носом находилась либо толстенная книга, либо кипа исписанных листов.

– Сессия, – пояснила Камея.

– Но вам тоже надо готовиться, – испугался Иржи.

Камея беззаботно махнула рукой.

– Я уже все сдала!

И они продолжили обход кафедр, аудиторий, музеев, библиотек и лабораторий. Побывали даже в святая святых – зале заседаний Ученого Совета, правда, в пустом.

Кое-где профессора еще давали прощальные консультации. Через открытые по причине жары двери Иржи с почтением рассматривал их лысые либо лохматые головы, сверкающие глаза, очкастые, крючконосые и бородатые лица.

– Первый раз вижу профессоров, – шепотом признался он. – Прямо трепет какой-то…

– Многие этого заслуживают, – серьезно кивнула Камея.

– …когда на человека падает кирпич, сразу возникает патология, – донеслось слева. – Помилуйте, господа! Я вас спрашиваю: какие еще требуются дополнительные условия?! Достаточно удара по голове и все готово: пациент, как говорится, не совсем здоров!

– Профессор Каузалис, – шепнула Камея. – Прозвище такое.

Но из аудитории напротив слышалось совершенно противоположное. Благородного тембра баритон предлагал:

– Господа студенты! Возьмем, к примеру, чуму. Да-с, чуму! Я спрашиваю: почему не все зараженные погибают? Ответ прост: одной инфекции недостаточно. Требуется еще, чтобы организм был ослаблен. Иначе говоря, необходимо некое дополнительное у-с-л-о-в-и-е. Только не вздумайте сказать это на экзамене моему коллеге Каузалису!

– Профессор Кондицио, – сказала Камея.

– Но кто же из них прав?

– Оба. Непримиримые оппоненты в науке и преданнейшие друзья в жизни.

– Чудеса. Разве такое возможно?

– Изредка возможны и чудеса.

– Вы говорите это здесь, в университете? Мне кажется, тут даже стены пропитаны формулами.

– Чудеса вольны сами выбирать место своего проявления. Кроме того, именно потребность в чуде заставляет людей заниматься наукой. Вот так кажется мне. Будете спорить?

– Ох, нет, – сказал Иржи. – Для этого требуются знания побольше моих.

– Тогда пора перекусить, господин Неедлы, – улыбнулась Камея.

Улыбалась она очень часто. И так здорово, что каждый раз Иржи на миг забывал об окружающем. Видел только ее лицо, главное чудо университета Мохамаут.

* * *

Почему-то пешеходные экскурсии способны уморить кого угодно. Несмотря на закалку учебного центра, ноги гудели, подошвы жгло, а в горле пересохло. По этой ли причине, либо все было на самом деле так, но пиво показалось приятным и прохладным, мясо вкусным, а ресторан – удивительно милым. Назывался он «Рэтманн фон Мохамаут» и располагался, естественно, в подвале. На стенах, фартучках официанток, на массивных кружках, в витражах полуокон, там везде красовались изображения насмешливого крыса в профессорской мантии и в круглой шапочке с кистью. Иржи поинтересовался причиной популярности обычно столь малолюбимого животного.

– Ученый Крыс считается покровителем университета, – сказала Камея. – По-моему, вполне достойный персонаж. А вам не нравится?

– Почему? Совсем наоборот! Ваш Рэтманн такой милый. Что еще? Дерзок, весел, насмешлив, но незлоблив, и даже добр. Вопреки всему опыту своей увертливой жизни. Нет, замечательный Крыс! Под его покровительством Мохамауту остается только процветать, чего я и желаю от всей души.

– О, – с удивлением, которое не пожелала скрыть, сказала Камея. – Иржи, да у вас хороший слог. Где вы учились?

– Нигде, если не считать школы. Образование домашнее.

– Тогда у вас был замечательный воспитатель.

– Думаю, что да, – сказал Иржи севшим голосом. – Был.

И залпом допил пиво. Камея помолчала, что-то обдумывая. А потом сказала:

– Помните, Промеха говорила, что ваш отец жив?

Иржи поднял глаза.

– Да, конечно. Только это было предположение.

– Тогда – да, предположение. Но не сейчас.

– Я благодарен за желание поддержать. Спасибо, Камея.

Девушка досадливо нахмурилась.

– Это не утешение, это факт. Иржи, ваш отец вернулся из Схайссов. Вчера он был уже в Эмванде, я видела сообщение оптического телеграфа.

– Правда? Ох, простите. Конечно, я вам верю. Просто очень уж обрадовался. Отец… Огромное вам спасибо!

– Да мелочи, – улыбнулась Камея. – Все понятно.

– Вы поразительная девушка, – сказал Иржи. – Оптический телеграф… Но помилуйте, не каждый человек имеет доступ… Тем более что мой папа служит…

Камея предупреждающим жестом подняла руку. Надо было остановиться, но он не смог.

– Кто вы?

Нельзя было так. Ох, нельзя. Атмосфера раскованности и доверительности вдруг пропала. Лицо Камеи приняло замкнутое, отчужденное выражение. Тогда Иржи взял ее руку.

– Я сделал глупость. Пожалуйста, извините! Невольно вырвалось. Вы не представляете, что для меня значит… значит… – он замолчал, сбился, подыскивая слова, соответствующие чувствам, но не чересчур откровенные. Опять не получалось. Камея мягко высвободила кисть.

– Не надо извиняться. Вокруг меня есть странности, это трудно не заметить. Вы проявили чудеса выдержки, Иржи, я это очень ценю. Однако существуют обстоятельства… На некоторые вопросы я не могу ответить, так уж сложилось. Надо попробовать обходиться без этого. Вы тоже не обижайтесь, хорошо?

Иржи поднял обе ладони, как бы предлагая взять себя в плен.

– О нет, нет. Это вы не обижайтесь!

Камея покачала головой.

– Так и будем извиняться друг перед другом? Времени у нас мало. Это чудо, что мы вообще встретились… – тут она смущенно запнулась, – встретились на мельнице. Про второй раз и говорить нечего! Знаете, когда я увидела вас там, на дороге, в пыли, то… – Камея замялась, подбирая слова.

Иржи покраснел.

– Я выглядел как чучело.

Камея несколько секунд боролась с собой, не выдержала и рассмеялась.

– Простите, да. Но ведь не вы же выбирали форму одежды! Егерский мундир, кстати, идет вам гораздо больше. Хотя дело, конечно, не в мундире…

Что-то она хотела сказать важное. Иржи так и оставался с поднятыми руками, боясь вспугнуть ее желание. Но тут в углу заголосила хмельная компания:

Камея вздохнула. Было видно, что песня ей не слишком нравится. Да еще и с настроением не совпадала.

– Становится шумновато? – с досадой спросил Иржи.

– Да.

– Вы позволите вас проводить?

– А вы мне позволите заплатить извозчику?

– Я… я так не могу.

– Как же нам быть? Я знаю, что денег солдатам дают очень мало.

– Давайте прогуляемся.

– А когда заканчивается ваша увольнительная?

– В двадцать два ноль-ноль.

Камея покачала головой.

– Нет, не успеем. Послушайте, можно я займу вам несколько талеров?

– Ну что вы, – огорченно сказал Иржи. – Я ведь не вернул еще ваши пистолеты.

Камея вздрогнула.

– Пистолеты? Боже мой, вы применили их против того страшного динозавра, помогли спасти целую деревню, жизнью рисковали. Ах, Иржи! Как можно теперь требовать их назад? Неужели вы думаете, что я… такая?

– Нет, нет, – испугался Иржи. – Ничего такого! Но я ухожу в армию. Там всякое бывает. Как можно обещать, что верну деньги?

– Да речь идет всего…

– Дело не в сумме, – перебил Иржи.

Камея внезапно улыбнулась.

– Разумеется, дело не в сумме, – лукаво сказала она. – А в том, господин Неедлы, что у вас будет повод для новой встречи. Если вы не против…

– Я? Против? Зачем же так… – краснея, пробормотал Иржи.

– Как? – спросила Камея радостно и взволнованно.

– Ну… Вы же догадываетесь. Против этого довода трудно устоять. Невозможно.

– Так поэтому и…

– Что, что? – он впервые взглянул на нее в упор.

– Так поэтому мы и… договорились? – тихо сказала она, опуская глаза.

– Вы очень красивы, – отчаянно выпалил Иржи. – Ох, как расставаться не хочется!

– Ой, – сказала Камея, несколько испуганная его откровенностью.

Еще она увидела стенные часы, и в ней проснулось великое женское благоразумие.

– Пора идти, Иржи. Иначе будут неприятности.

Но уже перед дверью, принимая от него свой плащик, тихо сказала:

– Думаете, мне хочется?

Тут же, смутившись, выбежала наружу.

* * *

А снаружи их ожидала совсем иная атмосфера. Атмосфера трезвости и свежего, усилившегося к ночи ветра. Кроме того, Иржи заметил, что от стены отделилась тень. Камея заметила и тень, и то, что ее заметил Иржи.

– Вот, такова моя жизнь, – вздохнула она. – Это охрана. Потерпите?

Иржи был готов на любые жертвы.

– Мелочи, – сказал он. – Особенно если припомнить то, как мы познакомились.

Камея рассмеялась. Потом повернулась к человеку у стены и сказала:

– Простите, я не вижу вашего лица. Шляпа…

– Вингероде, – отозвалась тень.

– Руперт?

– У вас прекрасная память, мадемуазель.

– Спасибо.

– За что?

– Да за то, что не прячетесь.

– А так оно проще, мадемуазель. Тем более что от вас не слишком-то и спрячешься.

– Что ж. Тогда представляю вам господина Неедлы.

– Очень приятно. Вингероде.

Иржи показалось, что он пожал не руку, а жесткую доску.

– Господин Неедлы мой хороший знакомый, – сказала Камея.

– Я в курсе, мадемуазель.

– Ру-уперт… – укоризненно протянула Камея. – Уже?

Вингероде виновато откашлялся.

– Служба, фройляйн. Мы должны знать.

– И что же вы знаете?

– Ну… У господина Неедлы хорошие рекомендации.

– Очень мило! Рекомендации. И кто же его рекомендует, позвольте узнать?

– Капрал Люка, сержант Паттени, мадам Промеха и господин Бушталлер, полицмейстер селения Бистриц.

– Позвольте, но в Бистрице нет оптического телеграфа.

– У вас превосходная память. Так точно, нету. Но оберст Ольховски имеет дополнительные возможности… В общем, успели.

– Браво, – мрачно сказала Камея. – Вот что. Мы с господином Неедлы берем экипаж. У меня должна быть хоть капля личной жизни.

– Я поеду в следующем, если не возражаете.

– Не возражаю, – сказала Камея.

– Жаль, что вынужден доставлять вам неудобства, мадемуазель, – сказал плохо различимый под своей шляпой Вингероде.

– Ох, да ладно уж. Иржи, вам не скучно со мной?

– Вот чего нет, того нет, – весело сказал Иржи. – А вам?

– Чу-удесный вечер! Не припомню, когда в последний раз такой был.

* * *

– Руперт, ужин на кухне. Ты где спать собираешься?

– В прихожей, фрау. Как всегда.

– На вот тебе плед.

– Данке шон.

– Руперт!

– Йа?

– У тебя пистолеты денхорнские?

– Йа-а… Так точно. У них большая прицельная дальность. А что?

– Не смей класть это железо рядом с сервизом, вот что.

Внизу что-то звякнуло.

– И не думал, мадам.

– Да, как же. Знаю я тебя.

Заскрипели ступени, послышалось учащенное дыхание. Снизу поднялась лампа, ведя за собой полную и румяную женщину.

– Ну? Что ж ты здесь-то стоишь? – огорченно сказала она. – Эльза давно спит, а ванна стынет.

Камея вздохнула.

– Это к лучшему. Мне тоже не мешает охладиться.

– Вот даже так?

Женщина приподняла лампу.

– Девочка моя, неужели ты приняла решение?

– Нет, конечно.

– А жаль. Пора бы.

– Нельзя его обнадеживать. Мы скоро уедем, Андреевна. Очень надолго. Ты, я, и даже Руперт со своими пистолетами.

– Только поэтому?

Камея не ответила. Но глаза ее влажно блеснули.

– Да пропади оно пропадом, твое происхождение! – вдруг взорвалась Андреевна. – Забудь хоть сейчас!

– Слушаюсь…, – невесело улыбнулась Камея. – Я всегда слушаюсь…

– Вот и умничка. А скажи, парень-то хороший? Люб он тебе?

– Да, – сказала Камея, глотая слезы.

– А тогда нечего нюни распускать! Встретитесь еще.

– Как же! Встретимся… У него два года армии, а у меня вообще… бог знает что.

Тут она уткнулась в мягкое, доброе плечо, и по-детски всхлипнула.

– Ты же знаешь! Мне меньше, чем о графе, – и думать не моги-и…

– Тише, тише. А то Руперт прибежит. С пистолетами. Да не реви ж ты, господи! Нехорошо. Давление вот мне повышаешь. Делать что-то надо, а не слезы лить. Далеко на них не уедешь, на слезах-то.

– Что же тут можно сделать?

– Потерпеть надо. Вот не знаю, бог или не бог, но кто-то там наверху есть, за всем приглядывает. Нет, серьезно. Он устроит, поверь мне.

– Потому, что добрый?

– Потому, что мудрый. Надо ждать и искать возможности. Ну, и я помогу, конечно.

Камея улыбнулась сквозь слезы.

– Вот это уже лучше. Только не знаю я, на что надеяться.

– Знаешь, девочка, изредка возможны и чудеса. Ладно, иди купаться.

– Погоди, погоди, Андреевна. Как ты сказала? Повтори.

– Иди купаться.

– Нет-нет, чуть раньше.

– А! Я говорю: изредка возможны и чудеса.

– Давай я тебя поцелую!

– Лучше давление померь, – проворчала Андреевна. – Эльза обещала-обещала, но взяла, да и уснула. А поцелуи ты прибереги, пригодятся еще. Стрекоза ты моя… грустная.

13. Большой шутник

Замок Альтеншпиль издревле занимал речной остров в нескольких километрах южнее столицы. Истоки омывающей его Теклы теряются в снежных Драконьих горах у самой Ничьей Земли. С востока и запада долину реки ограничивают горы, но уже не такие высокие, до макушек укрытые темно-зеленым лесом. Спускаясь со склонов, леса тянутся вдоль обеих берегов реки, редеют, теряют непрерывность, дробясь на отдельные пятна рощ. Вокруг города Бауцен по обе стороны Теклы их вообще нет, они давно уступили место возделанным полям.

Дальше к северу начинается цветущая равнина с островками деревьев. Все теплое время года степь источает ароматы. Только небо здесь часто темнеет, особенно по вечерам, когда от моря через Вест-горы вязко течет сырой воздух. Над холодной рекой он сгущается, и тогда туманы наполняют долину, поднимаясь до горных перевалов. На цветы, стебли, хвою, листья падает роса. Седеют скалы ближнего плоскогорья, стены замка покрываются мелкими каплями, в нем поспешно хлопают окна. Но с восходом туман, а вслед за ним и тучи обычно рассеиваются. Лучи Эпса согревают землю, воздух, воду, растения. В небе появляются птицы и летающие ящеры, по Текле скользят парусники, зеленеют окрестные поля.

Окрестности Альтеншпиля считаются одним из красивейших мест Поммерна. Поэтому в замке располагается летняя резиденция курфюрста. Здесь он проводит большую часть теплого времени года. Отдыхает, устраивает балы и концерты. Отсюда выезжает на охоту. Здесь принимает министров, послов и гостей. Гости же его высочества бывают не совсем обычными. Бывают и вовсе необычными.

С некоторых пор в Альтеншпиле, на верхней площадке одной из башен, начал появляться странный человек – очень коротко, почти наголо стриженый мужчина в плаще с постоянно откинутым капюшоном. И с цепью на ноге. Вместе с ним приходил другой человек. Массивный, квадратный, редко мигающий. Он предпочитал устраиваться в тени зубца, откуда внимательно наблюдал за первым. Встречаясь с ним взглядом, закованный мужчина морщился, нервно сплетал и расплетал пальцы, после чего переходил на противоположную сторону. Там, облокотившись о парапет, он начинал разглядывать двор замка.

А двор делится на две части серой громадой дворца. О том, что творится позади него, можно было догадываться только по звукам – лошадиному ржанию, ударам кузнечного молота, командным крикам офицеров. Лишь изредка в просвете между дворцом и крепостной стеной мелькал передник служанки, либо неспешно проплывал кафтан конюха.

Зато ближняя половина двора с башни просматривалась во всех деталях. Здесь, в северной части острова, был разбит небольшой, но очень ухоженный сад с фонтаном, беседкой и цветниками. По утрам он обычно пустовал, и его вид быстро наскучивал мужчине с цепью, но иногда там появлялись нарядно одетые люди. Выйдя из дворца, они задерживались у фонтана, кормили рыбок, либо разбредались по мощеным дорожкам. В безветренную погоду при этом на башню залетали обрывки фраз, смех, восклицания. Время от времени кто-то из гуляющих, чаще женщина, бросал взгляд вверх, но тут же опускал голову, если пленник все еще находился на своем месте.

Некоторые члены компании приходили в сад и вечером, в час, когда багровеющее светило касалось гор. Тогда слуги выносили вино, фрукты, пестрые коробочки со сластями. Дамы и кавалеры брали бокалы и уходили в беседку, исчезая из поля зрения узника. Его это не очень расстраивало. Он переводил равнодушный взгляд на заречные пространства и долго оставался неподвижным.

* * *

Под башней плескалась вода, скрипели снасти стоящих неподалеку на якоре парусников. С подъемного моста слышалось мычание, щелканье кнута, пастушьи крики. Звенели колокола соседнего города. Этот звон далеко разносился вдоль реки, наполняя долину грустным спокойствием.

Сумерки сгущались, холодел воздух, стихал ветер, отчетливей становился гомон лягушек. Над водой растекались запахи тины и далеких костров, а в небе разгорались огромные, поразительно яркие звезды. Их призрачный свет преображал окрестности – серебристо поблескивала трава, над ней темнели пятна рощ. Этот свет, свет иных миров, волновал пленника. Чем ярче блестели звезды, тем беспокойнее он становился. Вставал из кресла, начинал ходить с места на место, вглядываясь в небо. Его страж, завернувшись в фиолетовый плащ, сливающийся с ночью, на ощупь записывал странно звучащие слова.

Толиман, мицар, альдебаран, дубге, канопус, фомальхаут… Было в этих звуках нечто древнее и почти забытое. Прекрасное, волнующее и загадочное. Похожее на волшебное заклинание из ветхой книги без начала и конца. Книги о чем-то чрезвычайно важном, серьезном и в то же время неотвратимо притягательном; книги, таящей в себе грустную мудрость и непонятную угрозу.

Через некоторое время узник замолкал, прекращал метания, садился на каменные плиты. Он чертил на них замысловатые фигуры случайно выкрошившимся кусочком окаменевшей извести, делал какие-то вычисления. Потом захватывал в горсть бородку и погружался в задумчивость; в его черных, больших глазах отражался свет звезд.

Слуги не любили появляться в это время на башне, их одолевали суеверия. Лишь фиолетовый страж терпеливо держал на весу перо и бумагу. Человек с бородкой брал лист-другой и в свете предупредительно зажженного фонаря покрывал их угловатыми знаками.

– Не узнаю, ничего не узнаю, – бормотал он. – Абсурд, абсурд…

Нередко он после этого впадал в ярость и с ожесточением рвал написанное. Тогда его уводили вниз, особенно если начинался дождь. А фиолетовый служитель аккуратно собирал клочки бумаги. Даже в саду бродил, проверяя, не упало ли чего.

* * *

Шло время. Весна заканчивалась, близилось лето. День за днем узник выходил на башню, и все повторялось. Но в один теплый и даже немного душный вечер дождь так и не собрался, тумана тоже не было, а на небе разыгралась необычайно яркая заря. Установившийся порядок оказался нарушенным еще в одном. В саду, под кронами акаций, неожиданно прозвучала музыка, – тихие, но отчетливые аккорды струнного инструмента.

Узник, только что покончивший с очередным листом, приподнял голову. На его сухом и привычно нахмуренном лице появилось осмысленное выражение.

– Что это было? – отрывисто спросил он. – Какая вещь?

– Не знаю, монсеньор, – ответил служитель голосом, полным изумления, поскольку до этого странный человек разговаривал только с самим собой.

– Знакомая мелодия, э… простите. Как вас зовут?

– Фердинанд, к вашим услугам, – еще больше удивляясь, ответил страж.

– Я хочу взглянуть на инструмент, Фердинанд.

Просьбу спешно выполнили, инструмент принесли.

– Силы небесные! Гитара…

Человек с бородкой сел в кресло, погладил лаковую деку. Потом уверенной рукой поправил колки, пробежал по струнам. Сначала его игра была несколько сбивчивой, но быстро выровнялась, набрала темп. Звуки сделались чистыми, отчетливыми. Пленник явно занялся делом, по которому соскучился. Перебрав несколько красивых, но безвестных в Альтеншпиле музыкальных тем, он на минуту приостановился, размышляя, что еще сыграть, уронил несколько рассеянных нот, качая при этом закованной ногой. И вдруг струны застонали, захлебнулись птичьими вскриками. Полилась тоскливая мелодия, перебиваемая басовыми ударами. Это была музыка боли. То острой, то притупленной усталостью, временами отдаляющейся, уступающей место недолгой радости, но непременно возвращающейся, как в незаживающую рану. Сквозь эту боль просачивались редкие, вроде бы случайные светлые звуки, но их тут же сменял жесткий, рычащий ритм, какие-то обвальные аккорды.

Внизу, в беседке, всхлипнула женщина. По гальке прошуршали шаги. Белое платье удалилось в сторону дворца.

– Невозможная музыка, сударь, – сказал Фердинанд. – Что это за произведение?

– Я попытался переложить для гитары симфонию «Путь человечества». Не знаю, насколько получилось.

– «Путь человечества», – взволнованно повторил Фердинанд. – Это великая вещь, сударь. Не только по названию. Кто ее написал?

– Компьютер.

– Простите, а кто такой Компьютер?

Пленник недоуменно отложил гитару.

– Где я?

– В замке его высочества.

– Какого высочества?

Фердинанд пожал квадратными плечами.

– Виноват, я не совсем понял вопрос. Как вы себя чувствуете?

– Превосходно. Давно не дышал таким воздухом. Кажется, много лет. Чем так пахнет? Медуницей?

– Да. И розами.

– Замечательное место. Вы не поверите, но я не помню посадки. По-видимому, мы на Земле?

– На… земле? В определенном смысле, монсеньор.

– Монсеньор, монсеньор…

Монсеньор подошел к краю площадки, всматриваясь в очертания центральной башни замка, словно видел ее впервые.

– Да ведь это не декорация, – удивленно сказал он.

Потом поднял голову и добавил:

– Луны нет, созвездия немыслимые, млечный Путь – и тот неправильный…

Затем пошевелил правой ногой. Цепь звякнула.

– И это еще что?

– Исключительно в целях вашей безопасности, монсеньор, – поспешно вставил Фердинанд. – Чтобы вы не упали с башни.

– С башни?

Человек глянул вниз.

– Я так болен?

– Не совсем здоровы.

– И сейчас?

– Не знаю. Утром вас будет осматривать врач. А я плохо разбираюсь в медицине, прошу извинить.

Монсеньор еще раз взглянул в небо и сказал с укоризной:

– Да какая же здесь Земля, Фердинанд!

Его страж, что-то взвесив в уме, ответил:

– Простите, я не сразу вас понял. Вы спрашивали название нашей планеты?

– Разумеется.

– Терранис, сударь.

– Ага. Терранис. Нет, не помню такой планеты. Между тем, я здесь. Кто же так подшутил, хотелось бы знать…

– Никто не знает. Только это был большой шутник, сударь, – со вздохом сказал Фердинанд. – Очень большой.

* * *

Если человек хорошо выспится, к нему на некоторое время возвращается детская свежесть восприятия. Такое бывает и при выздоровлении после тяжелой болезни, когда недуг уже отступил, а силы еще не вернулись.

Краски насыщенны, звуки объемны, запахи отчетливы. Все кругом приобретает глубокий и таинственный смысл. И свет из окна-бойницы, и таз с водой, и дрожащий кружок отражения на потолке. В изменчивых пятнах и тенях этого кружка чудятся то неуклюжие движения амебы, то радарное изображение атмосферной планеты, то дно старинного колодца. Потом начинают проступать знакомые и не очень знакомые, но одинаково гротескные лица; потом все надоедает, и глаз сам собой начинает искать новый объект.

Сбоку послышалось деликатное покашливание.

– Доброе утро, монсеньор.

Он скосил глаза.

– А, Фердинанд! Доброе утро.

– Рад, что вы меня узнали, вчера мы расставались в сумерках.

– Мне кажется, я видел вас при разном освещении. Не только в сумерках. Наверное, давно пора вставать?

– Не обязательно. Зависит от вашего настроения, монсеньор… Не будет ли нескромно с моей стороны спросить ваше имя, монсеньор?

– Не будет.Меня зовут Шегеном. Если не ошибаюсь.

– Шеген де?

– Что – де?

– Откуда вы, сударь?

– А! Понимаю. Можете звать меня Шегеном де Альбасете, если это необходимо.

Безукоризненно одетый Фердинанд наморщил лоб под безукоризненной прической.

– Альбасете? Наверное, это очень далеко.

– Боюсь, что так. Вот ведь занесло… Как я к вам попал?

– Вы были в плену у ящеров, насколько мне известно.

– Погодите… да, какие-то рептилии вспоминаются.

– Как вам удалось бежать?

– Не помню.

Тут в разговор вмешался румяный невысокий человек в пенсне.

– Не все сразу, дорогой Фердинанд! Доброе утро, монсеньор де Альбасете. Позвольте представиться: лейб-доктор Антал Петроу.

– Эге, доктор? Что ж, очень приятно.

– Позволите вас осмотреть?

– Я все еще болен?

– Думаю, что нет, раз об этом спрашиваете. Но порядок есть порядок. Устав у нас такой.

– Устав? – Монсеньор де Альбасете явно услышал очень знакомое слово. – Устав – дело святое. Что ж, действуйте.

– Вот и чудесно. Будьте добры, покажите язык. Только не поймите меня превратно, прошу вас!

Пациент усмехнулся и высунул язык.

– Тэ-эк. Еще раз, будьте добры. Благодарю. А теперь следите за кончиком моей палочки. Нет, нет, голову поворачивать не надо.

Шеген скосил глаза. Доктор тут же повел палочку в противоположном направлении.

– Чудесненько. Нистагма больше нет.

– Что такое нистагм?

– Нарушение регуляции глазных мышц. Такое бывает, когда мозг… гм, не совсем в порядке. Еще раз посмотрите на палочку, будьте добры.

– Странные у вас методы обследования.

– Вы считаете? – вежливо поинтересовался доктор.

Обследуемый пожал плечами.

– Это вы распорядились посадить меня на цепь?

Доктор покаянно развел руки.

– Уж простите. Я до сих пор не уверен, что вы умеете летать.

– Я так говорил?

– О да. И пытались доказать. Правда, при этом требовали какой-то пульт.

– А пульт нашли?

– Никто не знает, что это такое. У нас пульты не водятся. Вы будете еще пытаться взлететь?

– Нет. Без пульта не могу.

Доктор быстро заглянул ему в глаза.

– Да? Вот и славно. Если вас не очень затруднит, станьте вот так. Зажмурьтесь, пожалуйста, а руки вытяните вперед. Это называется позой Ромберга…

Монсеньор де Альбасете весьма удивился.

– Он что, первый принял эту позу, Ромберг?

– Вероятно. В некотором роде… Только это было еще там.

– Где?

– Ну там… не здесь. О! Отлично. Сейчас я буду колоть вас иголкой, уж извините. Больно?

– Еще бы! У вас, вероятно, диагностера тоже нет?

– Боюсь, что так. Ни пульта, ни диагностера в замке нет, – с огорчением сказал доктор, продолжая орудовать иголкой. – Вот когда я колю справа и слева ощущения одинаковые?

– Да. Одинаково неприятные.

– Извините за беспокойство, монсеньор.

– Не за что. Устав. Меня беспокоит другое. Как вам сказать…

– Да как нужно, так и говорите.

– Хорошо. Тогда ответьте, вы имеете право на откровенность?

– Э-э, сударь, не требуйте откровенности от врача.

– Поразительно! Вы честно сознаетесь, что не будете говорить правды?

– Отчего же? Буду. Но не всю. Устав, молодой человек. Но вот вам лучше говорить всю правду.

Шеген молча поднял брови.

– О здоровье, только о здоровье! – смутился доктор. – Сколько вам лет, кстати?

– Вас интересует биологический возраст?

– Разумеется. А какой еще бывает?

– Релятивистский.

Доктор озадаченно поправил свои стеклышки.

– Ретили… рептили… нет, не надо. Просто скажите, сколько вы прожили на самом деле.

– Триста девятнадцать геолет.

Доктор секунду молчал.

– М-да… Триста девятнадцать. Я правильно понял?

– Вас это удивляет?

– Немного.

– Почему? Лично вы выглядите лет на двести постарше. Я не ошибаюсь?

Доктор совсем снял пенсне.

– Да, я человек не первой молодости, – уклончиво сказал он. – Ну-с, ваша физическая форма весьма прилична.

Шеген усмехнулся.

– А психическая?

– Полный порядок, полный. Но если будут беспокоить голоса – я в вашем распоряжении.

– Не понял. Какие еще голоса?

– У нас, знаете, сложно отличить галлюцинацию от реального привидения.

– Реальные привидения?

Доктор вздохнул.

– В том смысле, что на самом деле водятся. И поверьте, они куда меньшая редкость, чем пришельцы… оттуда. – Доктор поднял глаза к потолку. – Из космоса. Вы то есть, монсеньор. Признаться, лично я имею честь впервые… Привидения же показываются не часто, но… вполне.

– И что они из себя представляют?

– Ничего особенного. Туманны, но от ветра не колышутся, а на свету бледнеют. В общем, все как полагается.

– Чем же реальные привидения отличаются от прочих собратьев по цеху?

– Они материалисты.

Шеген рассмеялся.

– Кто, привидения?

– Реальные привидения. Очень эрудированные бестии, монсеньор. Об антибиотиках мне много порассказали. Пару раз диагноз помогли установить. И все – правда. Листериоз! Заочно, без осмотра больного. Представляете? Даже свою бестелесность умудряются объяснить. Добрый совет: не подавайте виду, что обескуражены. Иначе…

– Что, набросятся?

– Хуже, сударь. Много хуже. Насмешек не оберешься. Любят они позабавиться над смертным. Особенно одна вредная старуха.

– Вы меня озадачили.

– Вы меня – не меньше. Триста девятнадцать лет… Разрешите откланяться?

* * *

Задумчиво поглаживая лысину, господин доктор удалился. Но после него Шегена посетили господа цирюльник, сапожник, портной. Каждый делал свое дело с превеликим старанием, поэтому порядком надоели.

– А тупейный художник не ожидается? – с опаской поинтересовался Шеген.

– Что вы, сударь, – удивился Фердинанд. Потом, не удержавшись от некоторого высокомерия, заметил: – Вероятно, до ваших владений мода доходит с некоторым запозданием.

– Вы думаете? – усмехнулся Шеген.

Фердинанд спохватился.

– Либо наоборот. От вас к нам долго идет.

Монсеньор де Альбасете неожиданно рассмеялся:

– Кошмар.

Видимо, не совсем еще пришел в себя.

– О, не расстраивайтесь, – великодушно сказал Фердинанд. – За нашим двором вообще трудно угнаться, но нравы терпимые.

– А кто гонится?

– Да все, – с гордостью сообщил Фердинанд. – Эмираты, Муром, Альбанис, Покаяна. Ну, и Шевцен, разумеется. Да что – Шевцен! Из-за океана приплывают пиратские маркизы. Платят горстями золота. Представляете?

– Пытаюсь, дорогой Фердинанд. Вероятно, мне повезло, поскольку я оказался… а как называется ваше государство?

– Поммерн, монсеньор. Конечно, повезло. И дело тут вовсе не в моде. Окажись вы, например… Впрочем, его высочество ждет вас ко второму завтраку. От него все и узнаете. Изволите принять предложение?

– Очень даже изволю. Интересно, а если бы не изволил? – спросил Шеген.

Фердинанд предупредительно придержал дверь.

– У нас как-то не принято отказывать его высочеству.

– Во всем?

– Нет, сударь, – сухо сказал Фердинанд. – Только в том, что не нарушает законных прав гражданина Поммерна.

– Я не старался вас задеть, – сказал Шеген.

– Вам трудно не верить. Вы очень открыты, – поклонился Фердинанд, поразив собеседника смесью проницательности и провинциализма.

* * *

По винтовой лестнице они спустились на крепостную стену. Оттуда хорошо просматривался сад, большую часть которого еще скрывала утренняя тень. Перед беседкой доктор Петроу, учтиво склоня голову, что-то рассказывал девушке в белом платье. Садовник подрезал розы. Шумел фонтан. В клетках щебетали птицы. Где-то играл инструмент с резким и несколько дребезжащим звучанием.

– Клавесин? – подивился Шеген.

– У нас его называют клавизой, монсеньор. Вас что-то удивляет?

– Разумеется. Никогда не думал, что окажусь в… в действующем замке.

– Я тоже никогда не думал, что увижу настоящего… настоящего…, – Фердинанд замялся. – Простите, сударь, вас считают небесником. Ну то есть прилетевшим с неба.

– У вас такое бывает редко?

– О, весьма. Прошу вас.

Через толстую башню они спустились во двор. Створки ворот были открыты, подъемный мост опущен, но выход закрывала решетка из окованных железом бревен. По стене прохаживался солдат со старинным ружьем. Еще двое стояли у решетки и с любопытством глазели на монсеньора де Альбасете.

– Я пленник? – спросил Шеген.

– Почему обязательно вы?

– А что, в замке есть другие пленники?

– Заключенные. Здесь мелкие правонарушители из простого люда отбывают трудовую повинность.

– А я – мелкий правонарушитель?

– О нет, монсеньор. Весьма крупный. Но одновременно вы еще и гость его высочества. Сложное положение. Поскольку вы взяли, и появились неизвестно откуда.

– Давно?

– Около трех месяцев назад. Вы были наги, больны, бредили.

– Один? А где же Эварт? Мой товарищ.

– Не знаю, сударь. Но думаю, на ваши вопросы лучше ответит его высочество. Вот только…

Фердинанд вынул из кармана механические часы на цепочке.

– Прошу извинить, мы пришли несколько раньше, чем я рассчитывал. Придется подождать. Вы не обидитесь?

Шеген пожал плечами.

– На что, зачем? Я появился у вас без приглашения.

– Нежданный гость не всегда нежеланный. Чтобы не скучать, предлагаю посмотреть церемонию, в которой будет занят его высочество. Времени она занимает не очень много, но для граждан Поммерна имеет весьма немаловажное значение.

– Что ж, благодарю. Знание ваших обычаев не помешает.

– Очень мудро, – похвалил Фердинанд. И вдруг с волнением спросил: – Скажите, а вы правда с Земли?

Шеген развел руки.

– Чем это доказать, не знаю.

– О, простите. Я, конечно, вам верю. Просто… просто… Вам будет у нас непривычно.

– Меня больше беспокоит то, что вам со мной будет непривычно.

* * *

У бокового входа в донжон их ожидал сухощавый, жилистый старик. Он молча поклонился и начал подниматься по лестнице. На втором этаже слуга еще раз поклонился и отступил в сторону, пропуская гостей.

Пахнуло ладаном и сандалом, забытыми благовониями церквей. Главный зал замка представлял собой классическую базилику, разделенную двумя рядами мраморных колонн, причем пол в боковых нефах был выше по сравнению с центральным. Еще одно отличие заключалось в том, что традиционная для земных базилик полукруглая выгородка одного из торцов галереи, так называемая абсида, здесь отсутствовала. В северной стене ее заменял парадный вход, а большую часть южной занимали цветные витражи. Под ними располагался трон, от которого по ступеням спускался малиновый ковер.

В середине центрального нефа били струи фонтана. Его окружали аллегорические фигуры. Шеген заметил, что часть скульптур имела одеяния, весьма напоминающие скафандры. Выше фонтана на четырех цепях висела поблескивающая хрусталем и золотом люстра. Сводчатый потолок над ней был расписан под звездное небо. Все пространство освещалось через подкупольные окна.

– Как вам нравится наш Химмлишхалле? – спросил Фердинанд.

– Прекрасная архитектура, – вполне искренно ответил Шеген.

Но о внутреннем дизайне и качестве отделочных материалов он решил промолчать.

– Очень любезно с вашей стороны, монсеньор. Представляю, какое количество дворцов вы видели там, в своем мире.

Шеген вспомнил лунный астровокзал имени Тихо Браге поперечником в семнадцать километров и кивнул.

– Много. И все же… – он перегнулся через перила, чтобы лучше рассмотреть центральный неф. – И все же здесь великолепные пропорции. Возникает ощущение легкости, я бы даже сказал – воздушности. Погодите, Химмлишхалле… это значит «Небесный Зал»?

– Верно, – с некоторой задержкой подтвердил Фердинанд. – Помилуйте! Неужели язык так мало изменился?

– Я заметил только разницу в произношении. А вы?

– Некоторая архаичность в построении фраз… простите.

– Не за что. И как это объяснить, Фердинанд?

– Пока никак не могу объяснить, монсеньор. Знаете, во всем, что случилось с нашими предками и продолжает происходить с нами здесь, на Терранисе, есть искусственность. Я хочу сказать, мы не совсем вольны в своих судьбах.

– Большой шутник?

– Очень большой, монсеньор.

14. А стрелы у них сволочные, сержант

– Огонь, – негромко приказал Паттени.

И тут же выстрелил. Иржи давно ждал команды, но курок спустил с опозданием. Паттени недовольно покачал головой.

Одна за другой пули ушли в предрассветный туман, в густую накатывающуюся массу. Серую, монотонную. Там вроде бы возникла какая-то мгновенная заминка. Но только на секунду, не больше. Потом послышался угрюмый рев, ударили барабаны. Масса перестала быть однообразной, в ней обозначились выпячивания. Было похоже, что тьма тянет к ним свои лапы.

– Теперь уходим, – сказал Паттени. – Не вздумай отставать.

Развернувшись вслед за сержантом, Иржи дал шпоры своей каурой. Справа скакала еще одна пара дозорных, постепенно смещаясь ко входу в ущелье. Сблизившись, все четверо пронеслись мимо скалы. А за скалой в конном строю притаился весь их взвод со штуцерами поперек седел. Только двое молодых солдат торопливо затаптывали костерок.

Паттени осадил лошадь.

– Началось, Махач!

– Пальбу слышал, – усмехнулся вахмистр. – Ящеры хоть не все разбежались, а?

Но Паттени было не до шуток.

– Разбежались, как же. Прут всем скопом, флангов не видно. Разведки даже не высылали. Считают, что и без этого задавят. Нам куда?

– Проезжайте дальше. Тут уже четверо проскакали до вас. Один отправился с донесением, а Нарген с остальными ждет за поворотом. Присоединяйтесь к ним, заряжайте оружие. Будете прикрывать наш отход.

– Махач, вы только того… рубиться не вздумайте. Мигом стопчут.

– Сам с усам. До подхода главных сил приказано строить подвижную оборону, понял?

– «Лестницу», что ли?

– Ее самую.

– Ясно.

– Тогда дуйте!

За поворотом ущелья действительно ждали трое егерей. Тоже со штуцерами поперек седел. Капрал Нарген что-то жевал.

– Появились? Заряжайте картечью, – лениво сказал он.

– Не горохом? – пробурчал Паттени.

– Это у тебя от нервов?

– От нервов. Видал, их сколько?

– Видал. Эй, парень, как тебя…

– Неедлы.

– Не суетись ты, порох рассыплешь! Неедлы…

Картечь летит не так далеко, как пуля. Следовательно, стрелять предстояло с довольно близкой дистанции. Иржи постарался унять дрожь в руках, но это не совсем получилось. Солдаты Наргена ухмылялись.

– Чего скалитесь, герои? – нелюбезно осведомился Паттени. – У парня первая переделка.

– Отметить бы надо, – серьезно сказал один из егерей.

– Отметим, Чимболда, отметим.

– Если доживем. Ящериц тысяч сто собралось, если не двести.

– А хоть триста. Что толку? Ущелье узкое.

– С боков могут обойти. По скалам.

– Ну, и с какой скоростью они будут обходить? По скалам-то?

– Это – да. Только вот не прозевать бы.

– Ничего, Махач не прозевает. Тертый калач, детей у него трое, так что уж постарается, – сказал Паттени.

Иржи, наконец, всыпал порох, заткнул его пыжом, вкатил картечины, при этом ничего не обронив, утолкал шомполом еще один пыж.

– Годится, – пробурчал Нарген. – Но потренироваться надо, в нормативы не укладываешься.

– В учебном лагере все получалось, а тут…

Нарген сплюнул свою жвачку.

– А тут не учебный лагерь. И вообще… егерем за пару месяцев не становятся, желторотик.

– Сегодня натренируется, – сказал Паттени.

– Ну-ну, – сказал Нарген, прислушиваясь. – Так, Патти, держись со своим парнем левой стороны, а мы отъедем вправо. Проход надо оставить свободным. Скоро наши удирать будут, дай бог им здоровьичка…

Все замолчали. Первые лучи Эпса вырвались из-за горы и подсветили тучи. Снизу доносился глухой топот. Ящеры были еще далеко, но приближались, шум усиливался. Вдруг в него врезался треск залпа. Через несколько минут мимо них проехали егеря. Без строя, не очень спешно, даже с некоторой ленцой.

– Там сужение, они столпились, – крикнул Махач. – Так что пара минут у вас есть. Мы станем шагов на триста выше. Когда отстреляетесь, скачите уж до ручья, но не дальше. Пора уплотнять рубежи!

Нарген молча кивнул. Но потом проворчал:

– Чем уплотнять-то?

– Наш эскадрон уже наверняка спускается. А дальше – не наша забота, пусть у начальства голова пухнет, – сказал вахмистр.

И все так же неспешно уехал. Лошадь приберегал. Ящеры тоже не слишком торопились. Миновав узкое место, они сначала разлились в стороны. Потом выровняли ряды, и лишь после этого начали подниматься по склону.

– Вот и война началась, – сказал Паттени.

Передняя шеренга ящеров растянулась поперек ущелья. За ней тесно, стремя к стремени, выстраивались все новые сотни, и конца им видно не было. Потери в десяток-другой для такой силы ровным счетом ничего не значили. Задавая ритм, били барабаны. Периодически вскрикивал команды какой-то вождь. Тогда все воинство ударяло в щиты, ревело, визжало и даже чирикало. Шум поднимался страшный. Иржи невольно глянул на товарищей.

Всей грозной массе ящеров противостояла жалкая горстка людей. По команде сержанта они тоже растянулись, но не перекрыли прохода и на треть. Тем не менее признаков волнения на лицах солдат не было.

– На испуг взять хотят! – крикнул Нарген.

Паттени кивнул.

– Не смущайся, парень, – сказал он Иржи. – Штуцеры бьют дальше, чем луки.

– Картечью? Не очень-то.

– Что ж, дело наше такое. Солдатское. Кроме того, мы ведь повыше находимся, так что не зацепят.

Капрал Нарген в это время припал к прикладу.

– Ахтунг! Целься!

Выждав еще пару секунд, он крикнул:

– Пли!

Хлестнула картечь. В передней шеренге ящеров возникло замешательство. В нескольких местах, ломая строй, забились верховые драконы.

– Можно воевать, можно, – пробурчал Паттени.

Снизу полетели стрелы. Падали они недалеко, шагах в пятнадцати-двадцати, но все еще не долетали.

– Уходим, – крикнул Нарген. – Марш-марш!

Иржи опять развернул свою Вишню. Но из-за крутизны склона она могла двигаться только шагом. Ящеры же находились ниже, на более отлогом участке. Они этим воспользовались, прибавили ходу, подтянулись. Стрелы посыпались совсем близко. Однако верховые драконы, или шуссы, тяжелее лошадей. Сверху было видно, как неуклюже они ковыляют на подъеме, по-собачьи вывалив черные языки. Приустали рептилии. Потери понесли, а ни одного врага еще не поразили. Иржи почувствовал злую радость. Он вспомнил, как совсем недавно, каких-то несколько месяцев назад, за ним, безоружным, гнался ящер и безнаказанно пускал стрелу за стрелой. И хотя теперь его преследовало куда большее число рептилий, особого страха он уже не испытывал. Положение изменилось. Теперь он был не один, и ему было чем защищаться. Теперь мы посмотрим, кто кого!

– Вот для такого боя егерские войска и предназначены! – возбужденно крикнул Иржи. – Бить и ускользать!

– Да что ты, – сказал Паттени. – И кто бы мог подумать?

Иржи смутился.

– Жаль только, что отступаем.

– А тебе наступать захотелось, спаситель фатерлянда?

Иржи обернулся.

– Пожалуй, нет. Как-нибудь в другой раз.

Паттени расхохотался.

– Толковый из тебя генерал получится, парень. Когда-нибудь. Только поменьше вертись, седло съедет. И мозоли набьешь. На том самом месте, которым кавалерия воюет!

* * *

Ящеры упорно продолжали подниматься по извилистому проходу. Они давно спешились, двигались медленно, но безостановочно. Их было так много, что из-за недостатка места наступление проходило не только по обоим берегам речушки, бежавшей по ущелью, но и прямо по ее руслу, отчего уровень воды заметно повысился.

Егеря по-прежнему отступали, огрызаясь короткими залпами. Сверху через каждые час-полтора небольшими группами подходили подкрепления, пока не набралось чуть больше четырехсот всадников, – егерская бригада и отдельный эскадрон седьмой дивизии. Эта была вся кавалерия, которой располагал генерал де Шамбертен.

– Так воевать получше, – сказал Паттени, размазывая копоть по вспотевшему лбу. – Что скажешь, капрал?

Нарген повернул к нему осунувшееся лицо.

– М-да, получше. Но вот насколько нас хватит…

Внизу колыхалась сплошная масса ящеров. Даже четыреста человек по сравнению с ней казались каплей. Давно стало ясным, что врагов не в десятки, а в сотни раз больше, чем во всей дивизионной группе Шамбертена. Но генерал, несколько раз проезжавший за линией эскадронов, выглядел совершенно спокойным, от него веяло холодной уверенностью. Он даже улыбался и только повторял:

– Ничего, ребята. Пока мы только играем. Балуемся. Придет еще время для серьезного разговора.

– Разрешите вопрос, герр генерал? – спросил Махач.

– Спрашивайте.

– Где же пехота?

– Сегодня вы даете ей возможность получше укрепиться. Воевать она будет завтра, а вы отдохнете.

– Ну, дай-то бог.

– Даст, даст, – заверил де Шамбертен.

Однако на следующий день отдыхать не пришлось. Около полудня егеря отступили к невысокой каменной стене, которую наспех соорудили саперы.

Здесь, ведя попеременный огонь эскадронами, они простояли долго. Сверху дважды прикатывали тележку с порохом, пулями, картечью. От бесконечных заряжаний у Иржи ныли руки, болело набитое прикладом плечо. И если утром он еще чувствовал жалость, когда очередная рептилия судорожно хваталась за грудь, живот или выбитый глаз, то к середине дня отупел и уже ни о чем не думал. Стрелял, стрелял и стрелял, намного перекрывая нормативы.

Ящеры все никак не могли преодолеть крутой, усеянный трупами склон, но атак не прекращали. До сих пор движение их армии напоминало ход тугого шомпола, неотвратимо выдавливающего малочисленного противника из ущелья. За половину дня этот шомпол продвинулся почти на четыре километра. Лишь у неказистого, неровно сложенного забора он впервые застопорился.

Среди егерей появились первые раненые, но держаться они могли еще много времени, уж очень удобной была позиция. Возвышенная, узкая, защищенная с флангов отвесными утесами, она казалась неприступной. Однако в сумерках пришел приказ ее оставить.

– Почему? – удивился Иржи.

– Да за ночь ящеры могут обойти нас, – сказал Паттени.

– Они же холода боятся.

– Тут еще не слишком высоко, на вершинах снег не лежит. Вполне могут обойти.

Эпс спрятался за дымом вулкана Демпо. На небе еще горела заря, но в ущелье быстро смеркалось.

– Ахтунг! Отходить повзводно! – крикнул эскадронный командир.

Коноводы подвели лошадей. Егеря поспешно собрали оружие и цепью начали покидать укрепление. Там оставались одни саперы. Они молча возились со своими страшными бочками, обкладывая их камнями. Вверх по склону уже протянулись длинные фитили.

– Вот слуги дьявола, – со смесью осуждения и восхищения сказал Нарген. – Бабахтеры…

* * *

Уже в темноте эскадрон поравнялся с поляной, где всю последнюю неделю располагался их палаточный лагерь. Но палаток там уже не было. Ни палаток, ни даже самой поляны. Ниже нее вездесущие «бабахтеры» устроили плотину, перекрывшую боковой ручей от склона до склона. Вода из гейзеров заполнила узкое ответвление ущелья, и на месте поляны под звездами смутно белел пруд. От воды поднимался пар.

– А это зачем? – спросил Иржи.

– Похоже, что ящеров ждет хороший душ. Даже не душ, а горячая баня. Видишь, туда опять бочки волокут?

– Порох? – догадался Иржи.

– Нет, – усмехнулся Паттени. – Соленая свинина.

– Много народу поперхнется этой свининой, – сказал Нарген. – Хотя какой это народ? Дикари. Ящеры.

– Ящеры – тоже народ, – неожиданно возразил Паттени. – Темный, злобный, но все же, народ.

Иржи удивленно посмотрел на своего сержанта. Ничего подобного от него он еще не слышал. Здравомысленный, но вроде бы не слишком далекий служака оказался не совсем тем, кем выглядел. Иржи припомнил, что Паттени никогда не рассказывал пошлых анекдотов, столь излюбленных в армии, даже не смеялся над ними. Зато любил перед отбоем побродить в одиночестве, либо посидеть на камне, любуясь прощальными отблесками заката. Однажды ночью в задумчивости перечислил названия дюжины звезд, но потом, спохватившись, оборвал себя на полуслове. Были и другие мелкие странности. Иржи, не будь у него отца-небесника, быть может, и не обращал бы на них внимания.

– А вы откуда, Паттени?

– Из Ортоны, герцогство Сентуберланд. Еще вопросы будут?

Иржи сначала замолчал, но потом вдруг выпалил тот самый вопрос, который задавать не следует:

– Так точно. А кто вы, Урс?

– Я? Вот те раз! Я есть третьей отдельной бригады егер-сержант Паттени. По-моему, ты переутомился, парень. Начальство нужно знать в лицо, милый мой.

– Вот я и пытаюсь, – сказал Иржи.

Паттени усмехнулся.

– А много будешь знать, скоро состаришься, рядовой Неедлы. Этого я допустить не могу, поскольку снизится боеспособность курфюрстенвера. Ферштеен зи?

– Не очень.

– Ну и не надо понимать раньше, чем это потребуется.

После такого ответа Иржи уже не сомневался в том, что егер-сержант Паттени – сержант непростой.

* * *

Ночевали у костров. Не раздеваясь, подложив под головы седла. Сначала Иржи спал мертво. Убаюкали тишина, горный воздух и усталость первого военного дня. Но незадолго до рассвета холод его пронял. Вставать еще было рано, поэтому, укутавшись поплотнее в шинель, он вновь попытался вздремнуть.

Не получилось. Вместо этого вдруг вспомнилась прощальная вечеринка в Бистрице, когда его вместе с Ламбо и Ференцем провожали в армию. Иржи тогда рано ушел из корчмы, хотя и веселье было в разгаре, и Анхен так на него посматривала, что дыры могла прожечь. Но совсем не она занимала его мысли. Камея… что за дивное имя, какая таинственная девушка… Иржи тогда и предполагать не мог, что случится то чудесное воскресение в Бауцене.

Камея… Кто же она такая? Удастся ли еще увидеться? Скорей бы хоть полевую почту наладили! Ни бумаги, ни карандаша… Иржи в сотый раз принялся сочинять письмо, начинающееся вполне допустимым словом «дорогая», но тут земля дрогнула. Снизу, из бокового ущелья, докатился грохот, сменившийся непонятным гулом и шумом воды.

Иржи вскочил на ноги.

– Что… что такое?

– А, плотину рванули, – позевывая, сообщил Паттени. – Вон, полюбуйся. Ящеры хотели в темноте подобраться.

Со склона, на которой они ночевали, был виден поток, бурлящий в каньоне речки Алтын-Эмеле. В его мутных серых волнах мелькали черные точки.

– Много их посмывало, – опытным глазом капрал Нарген. – Сотни две-три будет.

– Невеселая смерть, – сказал кто-то из егерей.

– А когда она бывает веселой?

– Да когда ящеры до нас доберутся, – ухмыльнулся солдат.

– Типун тебе на язык! – Обозлился вахмистр Махач. – Взво-од! К ручью умываться… лошадей чистить… бегом марш!

Егеря умылись, почистили и напоили лошадей, позавтракали сами, а ящеры все не показывались.

– Большое у них получилось впечатление от наших бабахтеров, – сказал Нарген.

Взошел Эпс. Ниже поляны, на которой располагался бивуак эскадрона, солдаты-пехотинцы деловито складывали из камней новую стену. За их спинами обустраивалась полковая батарея, к которой подходили навьюченные мулы. Перед штабной палаткой, склонившись над раскладным столиком, совещались офицеры. К ним, ведя за собой лошадь, пробирался адъютант де Шамбертена с пакетом в руке.

– Ага, вот и пехота. Семьдесят первый полк в полном составе, – удовлетворенно сообщил Паттени. – Теперь воевать будет веселее.

Однако к середине второго дня войны выяснилось, что веселиться рано. Оправившись от утреннего взрыва, ящеры бросились на приступ, проявив невероятную волю и полное пренебрежение к потерям. Небольшие ядра горных пушек производили среди них настоящее опустошение. В сомкнутых рядах они пробивали бреши, сшибая по семь-восемь нападающих. Но ящеры все лезли и лезли. Ущелье ниже стены было покрыто сплошной серой массой. Два батальона пехотного полка сначала вели огонь размеренными залпами, поротно, как на учениях. Потом перешли на беглую стрельбу. Через некоторое время она сменилась беспорядочной, все более жидкой трескотней, солдаты уже не успевали перезаряжать штуцеры. В третьем часу дня, карабкаясь по трупам, ящеры преодолели стену и ворвались на позицию. В ущелье закипел страшный рукопашный бой. Там, внизу, все перемешалось. Полковая батарея замолчала, поскольку артиллеристы боялись попасть в своих.

А к егерям пробрался адъютант командира дивизии. Генерал Шамбертен приказывал спуститься по склону, засесть в кустарнике и прикрыть ружейным огнем отступающую пехоту. После этого следовало вернуться к лошадям, оторваться от преследования и стать за позицией семьдесят второго полка.

Между тем напряжение боя в ущелье достигло предела. Полковая батарея снималась с позиции. Помогая лошадям, артиллеристы наваливались на колеса и толкали свои пушки вверх по склону. Мимо них из резерва спускался третий батальон. Он шел в штыковую атаку. И вел его лично командир полка, тот самый сердитый оберст с сигарой, которого Иржи видел на дороге около Юмма.

Перейдя на бег, резервный батальон врезался в гущу дерущихся, разметал их и вышел к полуразрушенной, заваленной трупами каменной баррикаде. Грохнул залп, потом – второй, третий. Отстрелявшиеся солдаты резво разбегались по сторонам и вновь пристраивались в хвост колонны.

За их спинами по склону заковыляли раненые, способные передвигаться без посторонней помощи. Других вели товарищи, несли на носилках санитары. Они проходили в пятидесяти-шестидесяти шагах от егерей. Иржи хорошо видел раны и ссадины на лицах, окровавленные повязки, наспех наложенные прямо поверх мундиров. Запомнился бледный, без кровинки в лице солдат, бережно поддерживающий здоровой рукой обрубок другой. В зубах у него дымилась самокрутка. Война перестала быть упражнением в стрельбе.

– Шнелль, шнелль! – кричали офицеры.

Третий батальон сделал все, что мог, но долго сдержать напор многократно превосходящего по численности врага был не в состоянии. Довольно скоро, отстреливаясь шеренгами, он начал пятиться. Сзади к нему пристраивались уцелевшие солдаты первого и второго батальонов. Эта помощь была всего лишь каплей против моря ящеров, зато колонна удлинилась, в задних рядах успевали перезарядить оружие, благодаря чему огонь удавалось вести непрерывно. Только это спасало людей от полного истребления. Но не от стрел.

Тающий пехотный полк медленно отступал вдоль русла речки Алтын-Эмеле. Выстрелы звучали все реже, но ущелье по мере подъема суживалось, строй уплотнялся, и солдаты держались.

– Молодцы, – сказал Паттени. – Никто не побежал.

* * *

Последняя шеренга пехоты миновала кусты, в которых залегла егерская засада. Пробежали несколько отставших солдат. Из ранца одного торчали стрелы. Еще один тащил мертвого ящера, прикрываясь им как щитом. Им повезло, новые стрелы летели навесом, нацеленные в середину полковой колонны. Солдаты защищались от них кто чем мог: касками, ранцами, шинельными скатками, прикладами штуцеров. И все же злые, зазубренные острия то там, то здесь находили уязвимые места. Слышались стоны, ругань, короткие вскрики. Однако внизу вдруг гулко забухал барабан, обстрел прекратился. Вместо этого ящеры бегом бросились догонять ускользающего противника; наиболее резвые вскоре появились перед кустами. Тут их и подвел азарт преследования.

Немного выждав, поднялся Махач.

– Первый взво-од! Пли!

Раздался треск, над цветущими кустами шиповника всплыли дымки. Рои картечи ударили по ящерам сбоку.

– Первый взвод, отходим!

Иржи подхватил разряженный штуцер и бросился наверх, забирая вправо. Там в горном леске были привязаны лошади. Внизу ударил залп второго взвода, через несколько секунд отстрелялся третий. Иржи коротко оглянулся. Во время боя время замедляется, становится удивительно емким. За мгновение он успел охватить взглядом все место сражения. От остатков каменной стены, через которую лезли все новые и новые ящеры, до самой штабной палатки семьдесят первого полка.

Пехота успела отойти. Все, кто мог двигаться. Тот, кто не смог, навсегда остался под шевелящейся массой. Вдоль берега речки падали ближние ящеры, а над кустами шиповника все вспухали и вспухали штуцерные дымки. Второй эскадрон заканчивал стрельбу, а третий начинал. Отстрелявшиеся егеря первого эскадрона шустро карабкались по склону. Ниже них ящеры оттаскивали своих раненых и убитых, расчищая путь для дальнейшей атаки. Из-за этого их движение временно приостановилось.

Пользуясь возникшим замешательством, остатки пехотных батальонов свернулись в походную колонну, перешли на быстрый шаг, а потом и вовсе побежали к тому месту, где еще недавно стояла батарея. Снизу летели тучи стрел, но разрыв между людьми и ящерами начал увеличиваться.

– Хватит любоваться, пошел! – крикнул Паттени.

Чуть позже, когда эскадрон вытянулся по узкой горной тропе, он злым и хриплым голосом сказал:

– Пока ты там торчал пень-пнем, рядом упали две стрелы.

– Правда? Не заметил.

– Вот то-то и оно, что не заметил. Больше чтоб ворон не ловил. В стоящего легко целиться. Да и бежать под обстрелом следует зигзагами, а не как ты, – дуриком, напрямки. Дошло?

Иржи вдруг понял, что Паттени опекает его больше всех в отделении. Правда, большинство остальных егерей призывались еще в прошлом году, поэтому считались вполне подготовленными. А двое, Чимболда и Монтегю, служили даже по третьему году. И все же…

– Так точно, герр сержант, дошло. Благодарю.

– Не за что. Эх, мало тебя гоняли в Бауцене!

– Я бы так не сказал, просто из головы вылетело.

– Это потому, что по заднице мало прилетало, – сердито заявил сержант.

А Иржи подумал, что когда-нибудь придется все это описывать, – и бледного солдата с обрубленной рукой, и стрелы в ранце, и штыковой удар третьего батальона, и угрюмый вой ящеров, и даже сердитого сержанта Паттени. Нужно было запомнить как можно больше, и хотя бы этим отблагодарить тех, кому благодарности уже не нужны. Он придержал лошадь. Еще раз, теперь уже неторопливо, огляделся.

Эпс скрылся. С вершин тянуло холодом. В ущелье быстро темнело. Заканчивался второй день войны. Ящеры поднялись, прошли, проползли, кровью отвоевали очередные три километра, но наткнулись на новую стену и залпы свежего, заранее изготовившегося полка.

Часто слышался визг картечи. Из-за спин солдат беглый огонь вели сразу уже все три полковые батареи. По склону, дымя запальными трубками, катились и подпрыгивали круглые ручные бомбы. Ящеры пытались их гасить, но успевали не всегда, и тогда в их массе возникали багровые вспышки. Наконец, часу в одиннадцатом, рептилии не выдержали, отхлынули, угомонились.

Ночь прошла почти спокойно. Только внизу шевелились и расползались раненые ящеры, а с батарей время от времени стреляли брандскугелями, зажигательными ядрами. Чтобы пострашнее выглядело, наверное, поскольку жечь внизу было нечего.

* * *

Позиции семьдесят второго полка были укреплены значительно лучше всех предыдущих, находились в более узком и крутом месте. Усилилась и артиллерия. За ночь к полковым пушкам подтянулась еще и дивизионная батарея. Все шестнадцать орудий открыли огонь, как только первые ряды ящеров показались из-за поворота ущелья.

Ружейный треск не прерывался. Пока одни солдаты стреляли, другие успевали зарядить оружие. И все же пару раз ящеры подходили настолько близко, что дело вновь доходило до ручных бомб. Лишь к полудню натиск ослабел, ящеры впервые проявили признаки усталости еще в светлое время суток.

По приказу де Шамберетена семьдесят первый полк, потерявший накануне более половины своего состава, был выведен в тыл. Егерские эскадроны днем тоже отдыхали, но были предупреждены, что предстоит ночная вылазка. Из самых опытных солдат были отобраны две группы, которые, оставив лошадей, в сумерках поднялись на склоны гор справа и слева от пехотной позиции.

В середине ночи из ущелья донеслись глухие взрывы, послышались крики, стрельба, потом все стихло. Лазутчики вернулись почти под утро, – голодные, измученные, и не все. Погибли трое, больше десяти человек получили ранения. Но задачу свою выполнили, приволокли двух связанных ящеров.

В лагере мало кто спал. Множество саперов, артиллеристов, пехотинцев и егерей сбежалось посмотреть на первых пленных. Те невозмутимо проследовали между рядами любопытствующих, глядя большими бесстрастными глазами поверх голов. Грубая кожаная одежда на них была изодрана, губы разбиты, оба легко ранены, – один в плечо и кисть, другой в голову. Иржи слышал, как проходивший вслед за ящерами вахмистр Махач обронил:

– Настырные. Отбивались отчаянно. Даже кусались.

Пленников увели в штабную палатку, а в лагере проиграли зорю. Солдаты разбежались по своим утренним делам. У полевых кухонь быстро выросли очереди, все торопились поесть, пока не начался очередной приступ. Однако приступа не случилось. Весь день неприятель вел себя смирно.

– Отдыхают, что ли? – спросил Иржи.

Паттени покрутил головой.

– Что-то новое затевают, хвостатые. Им нужно спешить, лето ведь не бесконечное. А проблем с отдыхом у них нет, каждый день воюют свежие тысячи, этого у них хватает.

Очевидно, так думал не только он. К вечеру егерям приказали оседлать горные склоны, нависающие над флангами позиции. И не зря. В темноте небольшие группы ящеров пытались пробраться поверху, через скалы. Завязались короткие, но ожесточенные схватки. Опять очень помогли гранаты, но в ответ ящеры применили отравленные стрелы.

Иржи впервые видел, как падает лично им убитый ящер. И впервые погиб его товарищ по отделению. Добрый, симпатичный парень из Юмма. Стрела попала ему всего-то в ногу, даже и не попала, а так, царапину оставила повыше голенища, но оказалась отравленной. Пока прибежал фельдшер, бедняга закатил глаза, посинел, страшно выгнулся и перестал дышать. Противоядие уже не помогло. Тубокурарин, вспомнил Иржи. Промеха говорила, что этот яд вызывает паралич дыхательной мускулатуры. Паралич этот наступал в течение всего нескольких минут. В ту ночь их эскадрон потерял больше десяти человек. Только двоих раненых успели спасти. Ядовитые стрелы действовали почти безотказно.

– Что за сволочное оружие! – ругался джангарец Чимболда.

Парень он был смелый, холодным оружием, как и все джангарцы, владел превосходно, двух ящеров завалил в рукопашной. И как все смелые люди, презирал хитрые уловки.

– Наши штуцеры ящерам нравится не больше, – отозвался Паттени.

– Неужели ты их оправдываешь, сержант?

– Нет. Пытаюсь понять.

– Зачем? Бить их надо, и все тут. Не мы к ним полезли.

– Это верно, Бурхан, бить придется, сейчас выбора нет. Но и понимать полезно.

– И что же ты понял? – спросил Чимболда.

– Любое оружие является сволочным, а воюет каждый как может. Беда не в оружии, беда в самой войне.

Джангарец сплюнул.

– Разве можно отговорить рептилий от войны?

– Трудно, но можно.

– Сомневаюсь, – покачал головой Чимболда. – Они ведь решили всех нас уничтожить. Своими погаными стрелами.

– Значит, надо доказать, что это невозможно. С побежденными не договариваются.

– Это я и так знаю.

– Но вот потом предложить им мир.

– А если опять нападут?

– Опять воевать придется. И снова предлагать мир.

– Ну-ну. И до каких же пор?

– Да пока не согласятся.

– Э, скучать тогда не придется ни нам, ни нашим детям, – разочарованно сказал Чимболда.

– Другого пути нет.

– Может, и нет, но все равно стрелы у них сволочные, сержант.

15. Реки времени

Зал внизу постепенно наполнялся людьми. Большинство мужчин было в военной форме, а перед помостом в южной части зала выстроились солдаты. Все они были в фиолетовых мундирах, черных кирасах и шлемах.

Прозвучали фанфары. Шум голосов стих.

– Его высочество Бернар Второй, курфюрст всего Поммерна, верховный сюзерен султаната Джанга, великого гецогства Сентуберланд, графства Бервик и Белого княжества Четырхов!

По ступеням прошагал статный, хотя и несколько полноватый мужчина. Подвернув короткую мантию, уселся на троне. Шеген со своего места его лица видеть не мог, лишь корону да седую бородку. Одет был Бернар Второй в темный мундир с широким, вероятно, кружевным воротником. На груди поблескивал орден. Из-под обшлагов выглядывали белые манжеты.

Курфюрст взмахнул рукой, очертив изящный полукруг. Еще раз прозвучали фанфары. К подножью трона выдвинулась группа офицеров в парадных мундирах. Старший из них поднялся на помост. Курфюрсту подали флаг с изображением замка, над которым полукругом расположилось больше десятка каких-то птиц. Еще выше различались цифра 9 и какая-то надпись.

– А что здесь происходит? – спросил Шеген.

– По приказу курфюрстенштаба воссоздана девятая пехотная дивизия, – ответил Фердинанд. – Мы присутствуем при вручении боевого знамени.

Командир дивизии преклонил колено и поцеловал край флага. Его офицеры отсалютовали саблями.

– Вы с кем-нибудь воюете? – спросил Шеген.

– К сожалению. Но девятая пехотная дивизия нужна не для нападения. Поммерн давно ни на кого не нападает, монсеньор. Чего не скажешь о наших соседях. Увы, на границах неспокойно, приходится защищаться.

Получив знамя, командир дивизии встал, отдал честь и что-то проговорил. Курфюрст коротко ответил, пожал ему руку, после чего сошел с помоста и быстрым шагом удалился.

– О, – сказал Фердинанд, – церемония значительно сокращена. Полагаю, что из-за вас, монсеньор.

Через недолгое время к ним подошел тот самый старый слуга, который встречал их во дворе. Поклонившись, он пригласил их следовать за собой.

Идти нужно было к южной стене базилики. Там находилась малоприметная дверь, которую охраняли два солдата. Лакей отпер дверцу висевшим у него на шее ключом.

– Проходите, монсеньор, – сказал Фердинанд. – Здесь я с вами расстаюсь. Но мне хотелось бы еще о многом побеседовать позже, если вы не возражаете.

– Да мне тоже найдется о чем вас спросить, – ответил Шеген.

Фердинанд поклонился.

– Всегда к вашим услугам.

* * *

В толще стены находилась кабина лифта. Очень старинного образца, но, несомненно, лифта. Вот только вряд ли приводился он в движение электричеством, поскольку освещался газовым рожком.

Войдя внутрь, лакей запер дверь изнутри ипозвонил в колокольчик. Кабина несколько секунд раздумывала. Потом дернулась, поднялась немного вверх, вновь подумала, еще раз дернулась и, наконец, поехала вполне серьезно.

Как догадался Шеген, поднималась она внутри одной из четырех похожих на минареты башен, которые стояли по углам основного здания. Поднималась довольно долго, за маленьким окошком проплыло не меньше тридцати полных витков винтовой лестницы. Прошло несколько минут, прежде чем сооружение остановилось. Еще раз прозвенел звонок, лакей отпер дверь и по-прежнему безмолвно поклонился.

На узкую площадку, перед которой остановился лифт, выходила всего одна дверь. Рядом скучала еще одна пара усатых ребят. Солдаты вытянулись, набычились, взяли под козырек и распахнули высокие резные створки. Похоже, были рады, что им нашлось какое-то применение.

Шеген вошел в просторную комнату. Там стояли сервированный стол и полдюжины массивных стульев с прямыми спинками. Еще один стол, заваленный бумагами, находился под окном. Из бумажного вороха торчала тренога со зрительной трубой.

Окон было четыре. Промежутки между ними занимали входная дверь, камин и застекленные шкафы с книгами. Из окон открывался прекрасный вид на все стороны света. К северу различались башни, мосты, кварталы домов, улицы и площади большого города. На востоке лежала равнина, покрытая желтеющими пятнами полей, протянувшаяся вплоть до смутных очертаний еще одного города. С юга эта равнина упиралась в отдельно стоящую лесистую гору с голой вершиной. За горой, на удалении километров в сорок-пятьдесят, поднимались склоны мощного хребта со снежными пиками. Над одним из них висела шапка дыма.

Юго-западнее замка, у слияния двух рек, просматривался другой город, не очень большой. А на западе располагалось покрытое лесами плоскогорье. То самое плоскогорье, которое Шеген так часто рассматривал со своей башни. Вершина этой башни, между прочим, находилась как раз под окном, у которого стоял стол со зрительной трубой. Метрах в трехстах по прямой. Шеген понял, что, во-первых, курфюрст весьма интересовался своим пленным гостем, а во-вторых, не считал нужным это скрывать. Быть может, даже хотел подчеркнуть.

– Рад вас приветствовать, – прозвучало сверху.

У самого потолка, на последних ступеньках приставной лестницы, стоял курфюрст. Бросив на полку какую-то книгу, он начал спускаться, делаясь все более доступным обозрению.

Его высочество Бернар Второй роста оказался высокого, комплекции тучной, лицом румян. Из-под выпуклого лба с залысинами прямо и спокойно смотрели серые глаза. Жесткая на вид седая бородка была аккуратно подстрижена. Цвет носа и некоторая припухлость век выдавали в курфюрсте поклонника малых радостей жизни. Но его движения были точными и быстрыми. Как у фехтовальщика, подумал Шеген.

Достигнув пола, государь Поммерна коротко, по-деловому, поклонился. Ни короны, ни мантии, ни ордена на нем уже не было; расстегнутый кружевной воротник обнажал крепкую шею и придавал курфюрсту домашний, неформальный вид.

– Прошу к столу. Мне передали, что аппетит у вас уже должен разыграться.

– Это правда, – сказал Шеген.

– Что ж, отлично. Брайен, можете идти.

Шеген уловил выражение удивления на лице старого лакея.

– Монсеньор, простите, а кто будет…

Курфюрст простодушно улыбнулся.

– Да мы справимся.

– Прикажете вызвать стенографистку?

– История, конечно, не простит, но… Обойдемся без протокола.

Брайен поклонился и вышел. Курфюрст поднял бокал. Посмотрев сквозь хрусталь, он непринужденно произнес:

– Ну-с, ваше здоровье, герр де Альбасете.

Шеген взял второй бокал и понюхал. Как можно было ожидать, пахло замечательно, в винах местный государь разбирался.

– Благодарю.

– Как вы себя чувствуете, кстати? Доктор Петроу утверждает, что кризис миновал.

– Во всяком случае, у меня появились вопросы.

– О, в этом вы не одиноки. Весь мой двор сгорает от любопытства, а слуги просто рвутся подавать блюда. Но на правах гостя спрашивайте первым.

– Хорошо, спасибо. Сначала мне хотелось бы понять, куда я попал. Вы давно с Земли?

– С Земли? Никогда там не бывал. И никто из моих подданных не был.

– Но вы ведь люди? Я имею в виду происхождение.

– Да, разумеется. Наши пращуры были землянами.

– Пращуры… И на каком расстоянии мы сейчас от Солнца?

– Понятия не имею.

– У вас нет астрономов?

– Имеются. И они располагают лучшей обсерваторией Терраниса, смею вас заверить.

– Удивительно. А когда на Терранис прилетал последний звездолет?

– Не далее как три дня тому назад. Если это можно назвать прилетом, конечно. Он разбился.

– Разбился? Кто-нибудь уцелел?

– Вы. Корабль назывался «Альбасете». Больше пока никого не нашли, но мои егеря продолжают поиски.

– Можно их вернуть. На борту никого не было. Мы все высадились на Кампанеллу. Скажите, а предыдущий корабль когда прилетал?

– Около шестидесяти лет назад. Это был «Фламинго». Он тоже разбился.

– «Фламинго»? Около шестидесяти лет назад?

– Да, именно так.

– А сколько длится год на Терранисе?

– Наш год на неделю длиннее земного. А в сутках – двадцать пять земных часов.

– Так. Получается около шестидесяти четырех геолет. Невероятно! Из Солнечной системы «Фламинго» улетел совсем незадолго до «Альбасете». Это может значить, что где-то время течет неравномерно.

– Вы быстро считаете. Но я плохой хозяин. Съешьте что-нибудь. Ну, хотя бы вот этот салат, он того стоит.

– С удовольствием. Скажите, а где Эварт? Эварт Виттон, мой товарищ. Мы вдвоем шли через горы.

Курфюрст нерешительно переставил с места на место большое хрустальное блюдо.

– Боюсь, что его схватили ящеры. Видите ли, деревня, близ которой вас нашли, подверглась нападению аборигенов Терраниса. К людям они питают не самые лучшие чувства, скажем так.

Шеген отложил нож и вилку, поднялся со стула и медленно подошел к окну. На миг у него мелькнуло подозрение о том, что, может быть, его подвергают психологическому тестированию в некоем Центре имени Джона Ф. Кеннеди. Там лихие ребята специализируются на подготовке экипажей к встрече с неведомым Внешним Разумом и славятся своими проделками. Всякие голограммы, актеры, гипнобусы, псевдореалии и декорации повышенной достоверности. Это у них хорошо отработано. Но нет, не мог он сразу после Кампанеллы очутиться на Земле и ничегошеньки не помнить о том, как это произошло. Изъятие памяти запрещено законом.

Внизу, во дворе замка, запрягали карету. Запрягали сноровисто, профессионально, обнаруживая многолетние навыки. Лошади помахивали хвостами, трясли головами, вероятно, отгоняли насекомых. Один из конюхов вдруг высморкался прямо на мостовую.

Нет, подумал Шеген, так выдрессировать актеров или создать видеообразы очень сложно. Да, приходилось верить глазам своим. И ушам…

– Быть может, не все еще потеряно, – с сочувствием сказал курфюрст.

– Думаю, ваши егеря хорошо искали, – покачал головой Шеген.

– Хорошо. Однако нужно переговорить с некоторыми вашими коллегами из экипажа корабля «Фламинго». У них есть свои источники информации.

– С некоторыми?

– Увы, часть людей погибла, часть скрывается. Нескольких сожгли.

– В каком смысле?

– В прямом. На костре.

Шеген медленно сел.

– Вы это серьезно?

– Совершенно.

– Да за что же?

– За то, что они небесники. То есть спустившиеся с неба.

– Разве это преступление?

– Смотря где. Здесь, в моих владениях – нет.

– А где – да?

– Практически везде. За исключением графства Шевцен. Еще в Муроме небесников не жгут, а продают нам.

– Кого продают, людей?

– Людей, людей. Я знаю, для вас это должно звучать дико.

– И где находится этот Муром?

– Севернее Поммерна, ниже по течению Теклы. Карту?

– Да, пожалуйста.

Курфюрст потянул тесемку и на ближайшем шкафе развернулся рулон.

– Прошу.

Шеген подошел ближе. В доброй старой проекции Меркатора на листе плотной бумаги, наклеенной на полотно, была изображена оконечность незнакомого материка. Тонкая сетка координат покрывала коричневые, желтые, зеленые и голубые пятна, пересекала нити рек. Севернее куска суши в океане плавали изящные льдинки. Шеген заметил, что все названия на карту нанесены от руки.

Курфюрст взял указку, надел архаичные очки и стал походить на учителя географии с древней даже не фотографии, а какого-нибудь дагерротипа.

– Смотрите, сударь. Государство Поммерн, в котором вы сейчас находитесь, занимает самый юг вот этой горной подковы, полукругом охватывающей верховья реки Текла. А нижнее течение Теклы вплоть до впадения в море принадлежит купеческой республике Господин Великий Муром.

– Вот, значит, где продают нашего брата, – сказал Шеген.

– Здесь, здесь. Но знаете, Муром еще благодушно к вашему брату относится. Слева, то есть западнее и юго-западнее Поммерна, располагаются Объединенные Эмираты Магриба. Там самая абсолютная монархия, какую только можно вообразить. О проблеме прав человека, например, там ничего и не слышали; в сущности, таковыми правами обладает один лишь эмир. Справа, юго-восточнее Поммерна, находятся земли графа фон Шевцен, моего старинного друга. Тут монархия староукладная, но спокойная и добродушная.

Шеген с интересом рассматривал карту.

– А дальше? – спросил он.

– Дальше живут племена горцев, ведущих вялые войны то с королевством Альбанис, который расположен еще восточнее, то с Шевценом. На северо-востоке от нас, за Рудным хребтом, существует Пресветлая Покаяна, самое крупное из государств людей. Фактически власть в ней принадлежит религиозному ордену Сострадариев, крайне нетерпимому к любому инакомыслию. Вдоль морского побережья по бокам от Покаяны расположены два вассальных княжества, которые никакой реальной самостоятельностью не обладают. Еще люди живут на многих островах и рассеяны по Материку Изгоев, но государств в полном понимании этого слова там нет. Вот вкратце и вся наша террография.

– Поразительно, – сказал Шеген. – Княжества, эмираты. Но вы ведь земляне, я правильно понял?

– Абсолютно правильно. Наши предки действительно имеют земное происхождение, хотя далеко не все обитатели Терраниса сейчас в это верят.

Шеген наклонился к обрезу карты.

– А что находится южнее Поммерна? Вот здесь, за этими горами?

– Схайссы, или Ящерланд. Он заселен весьма и весьма. Но не людьми. Рептилиями. Которые, вероятно, и схватили вашего товарища.

Шеген снова взял бокал и сделал большой глоток.

– Мне кажется, я от них убегал. Смутно припоминаю. Они разумны?

– Да. В том смысле, что наделены интеллектом. Но живут по законам, отличным от наших. Прибавьте сюда то, что мы появились на Терранисе в роли незваных пришельцев, а также разницу в биологии… До сих пор нас разделяли вечные снега Драконьего и Ледяного хребтов, практически непроходимые для холоднокровных ящеров.

– А теперь?

– Теперь? Вы не ошиблись, вас действительно преследовали ящеры. Их разведчики неожиданно появились на нашей территории. Они обнаружили неизвестный раньше проход в горах. Сейчас там идет бой.

– Теперь понятно, зачем нужна девятая дивизия.

Курфюрст вздохнул.

– Потребуется не только девятая. На нашей стороне преимущество в оружии, но ящеров слишком много.

Шеген кивнул. Курфюрст снял очки и отложил указку. На его лбу обозначились морщины.

– Однако самое печальное не в этом. Главная беда в том, что некоторые наши соседи только обрадуются, если Поммерн не устоит. И даже помогут нам не устоять.

– Пресветлая Покаяна? – спросил Шеген.

– Да. И эмираты.

Шеген еще раз взглянул на карту.

– Это же глупо. Вслед за Поммерном ящеры могут хлынуть в другие государства. В ту же самую Покаяну.

Неожиданно Бернар Второй улыбнулся так, как не умеют улыбаться плохие люди: и грустно, и весело одновременно.

– А межгосударственные отношения, как правило, и не определяются разумом. Чувствами – да, выгодой – сколько угодно. Но вот разумом – только изредка, по случаю. И уж совсем никогда такие отношения не строятся на морали. В общем, сегодняшняя выгода перевешивает завтрашние убытки.

Шеген некоторое время молчал, находясь под впечатлением не столько слов этого государя, сколько его улыбки.

– На что же вы рассчитываете? – наконец спросил он.

Курфюрст пожал плечами.

– Прежде всего, на свои дивизии, разумеется. Поммерн может и выстоять. Многое зависит от всяческих обстоятельств.

– И одно из этих обстоятельств – я?

– Безусловно.

– Мне пока трудно понять, чем могу быть полезен. Но я готов.

Курфюрст вздохнул и отпил глоток вина.

– Прошу вас не торопиться с решением, монсеньор, – сказал он. – Будет лучше, если вы сделаете максимально осознанный выбор. Хочу обратить ваше внимание вот на что. Видите ли, Поммерн отнюдь не является идеальным государством. У нас есть и тюрьмы, и бедность, и невежество. Законы не слишком совершенны, к тому же не всегда исполняются. Поэтому далеко не все ваши коллеги с корабля «Фламинго» согласились делиться с нами знаниями, опасаясь, что могут принести этим не столько пользу, сколько вред. Многие предпочли погрузится в… анабиоз. Кажется, так это называется.

– Вполне их понимаю, – сказал Шеген. – В более спокойные времена, вероятно, и я бы так поступил. Но не сейчас, когда идет война. Нельзя оставаться безучастным, если есть шанс как-то уменьшить размеры трагедии. Итак, чем могу помочь?

– Информацией.

– Какой?

– Насколько я могу судить, межзвездный корабль способен остановить войну. Это так?

– Несомненно.

– Вы могли бы вычислить время появления у Терраниса очередного звездолета?

– В принципе – да.

– Почему только в принципе? Вы же знаете время появления в нашем мире двух кораблей, следовательно, целых две точки отсчета у вас есть. Вероятно, вы осведомлены о том, какой корабль следовал за вашим «Альбасете», с какой скоростью и на каком расстоянии. Разве не так?

– Так.

– Чего же не хватает?

Шеген невольно улыбнулся.

– Всего лишь сведений о неравномерностях течения времени в двух Вселенных.

– Время действительно может течь неравномерно?

– Да. Так же, как и река. Только у реки времени мы не видим берегов, и у времени нет инерции. Поэтому изменения скорости не ощущаются.

– Но как же тогда узнать, что время течет неравномерно? – удивился курфюрст.

– Никак. До тех пор, пока из одной реки не удастся увидеть другую. Но сейчас-то как раз это возможно.

– И именно вы это можете сделать, поскольку совсем недавно из одной реки перенеслись в другую. Или я опять чего-то не учитываю?

– К сожалению. Я могу определить разницу во времени только на нынешний момент. Но не на будущее.

– Иначе говоря, неизвестно какой будет скорость течения каждой из рек за ближайшим поворотом? Я правильно понял?

– Да. Совершенно верно. За ближайшим поворотом одна река может ускориться, а другая – замедлиться.

Курфюрст покачал головой.

– Из чего следует, что нельзя рассчитывать на помощь Земли.

– Нельзя. Поскольку неизвестно, когда она подоспеет. Но, разумеется, ваш дежурный передатчик должен работать постоянно.

– Передатчик чего?

– Передатчик радиосообщений, – удивился Шеген. – Хотя бы.

– Это невозможно, – вздохнул Бернар Второй. – Радио мы еще не изобрели.

– Как – не изобрели? Что же, вы оказались на Терранисе без радио?

Курфюрст усмехнулся одной половиной лица.

– Наши предки появились здесь не только без радио, но даже без одежды. Так же, как и вы.

– Вот как? – сказал Шеген. – Поразительно. Трудно представить, что пришлось пережить вашим предкам. Что ж, теперь ваша очередь, ваше высочество. Спрашивайте.

– Кто вы, сударь?

– Шеген Джумагулов, астронавигатор транспортного звездолета «Альбасете».

– Как вы оказались на Терранисе раньше своего корабля?

– Мы оставили «Альбасете» на орбите и высадились на планете Кампанелла, население которой вдруг взяло, да исчезло. Мы с Эвартом нашли в пустыне космический катер и решили его обследовать. С опоры катера на меня свалилось что-то черное, вот и все. Дальше я не помню.

– Не чувствовали ли вы запаха паленых волос?

– Да, было. И голову словно ожгло.

– Тогда все понятно. Охота еще продолжалась, – сказал Бернар Второй.

– Какая охота? На кого?

– На людей. Видите ли, Кампанелла и есть родина наших предков. Именно оттуда они попали на Терранис. В один не слишком прекрасный день на Кампанелле появились странные черные сгустки неведомой материи… Точно даже не знаю, как их описать.

– Ну, теперь я представляю.

Курфюрст развел руки.

– Тогда и рассказывать особо нечего. Эти сгустки поглощали людей, животных и даже растения до тех пор, пока население Кампанеллы не превратилось в население Терраниса. Вот, собственно, и все.

– Но как же вы за каких-то пять земных лет дошли до всего этого? Костры, войны… Кошмар.

Курфюрст помрачнел.

– Реки времени действительно текут с разной скоростью, как вы только что объяснили. Мы шли к этому отнюдь не пять лет, а более восьмисот по местной хронологии.

– Восьмисот? – ошеломленно переспросил Шеген.

– Более восьмисот тридцати девяти, если быть точным. И поверьте, сударь, сейчас у нас не самые страшные времена. Бывало и похуже. А вот что в это время поделывала мать-Земля, чем вы помогли? Мы-то, нынешнее поколение террян, слава богу, попривыкли, мы родились здесь, иных порядков и не знаем. Но представьте, что чувствовали те тринадцать миллионов мужчин, женщин, детей, нагишом выброшенные в те самые места, где мы с вами имеем честь пребывать? Они не имели самых элементарных навыков выживания в условиях дикой природы, давно потеряли привычку к нудному и тяжелому физическому труду. Уверяю, даже ходьба босиком была для них пыткой. Держу пари на свою корону, они поминутно смотрели в небо… Да, наши предки одичали. Но где были тогда вы, монсеньор де Альбасете? Вы, ваш товарищ Эварт Виттон, ваши легендарные звездные корабли?

Некоторое время Шеген подавленно молчал. Потом сказал:

– Простите, я не представлял, что неравномерность времени так значительна.

Курфюрст помассировал свои виски.

– Да я – тоже. До сегодняшнего дня. Пустяки, не стоит извинений. Это я должен просить прощения за свою горячность. Мне-то давно известно, что у вас время течет медленнее, чем у нас. Но я хотел бы вернуться к вопросу о звездных кораблях Земли. Понимаете, для нас крайне важно знать, не появится ли в обозримое время у Терраниса хотя бы один из них, существует ли хоть малейшая надежда. Без этого нас ждет кровопролитная война, и, быть может, не одна. Скажите, не шел ли вслед за вашим «Альбасете» еще какой-нибудь корабль в сторону Кампанеллы?

– Да целая вереница! Сначала «Звездный Вихрь», затем «Цинхона», потом… потом «Гамамелис», кажется.

– Прекрасно. Как вы думаете, способен ли звездолет уцелеть после перемещения? В принципе?

– Не знаю. Два звездолета уже погибло, так?

– Увы.

– Плохо. Одно могу сказать. Если не выдержит «Звездный Вихрь»…

– Он самый большой?

– И самый мощный. Это тяжелый крейсер Объединенного Космофлота Солнца. Так вот. Если и он не сумеет сохраниться, то на очень долгое время о какой-то помощи извне следует забыть. Но если «Вихрь» и уцелеет, то все равно разница во времени такова, что ждать его следует не через месяц и не через два. Такое предсказание я рискну сделать.

Курфюрст сморщился, одним глотком допил вино, сложил ладони и оперся о них подбородком. Он был разочарован и не скрывал этого. Ему явно не хотелось расставаться с надеждой, пусть самой минимальной.

– Неужели никаких шансов? – спросил он.

– Нет, так я сказать не могу. Правда, шанс появится только при том условии, если в ближайшем будушем время на Терранисе замедлится, а там, на нашей общей родине, оно потечет быстрее. Этого тоже исключить нельзя, конечно…

Курфюрст покачал головой.

– Но лучше рассчитывать на себя.

– На нас.

Курфюрст бросил на него короткий взгляд.

– Вы твердо решили?

– Да, ваше высочество. Так мне теперь к вам нужно обращаться?

– О, только при посторонних. А наедине… давайте называть друг друга по именам, как это принято на нашей общей прародине. Мне это будет приятно. Согласны?

– Хорошо, Бернар.

– Вы уже знаете, чем хотите заняться?

– Пожалуй, что так. Скажите, в Поммерне выплавляется сталь?

– Немного.

– А много и не потребуется. Токарный станок найдется?

– Конечно, – заинтересованно ответил курфюрст. – Только учтите, что слишком опасные знания нам передавать рано. В конце концов, все мы смертны, и кто знает, в чьи руки они попадут.

– Понимаю и учту. Это будет не оружие. Со своей башни я видел парусные суда. Матросы на них выбирают снасти вручную. Так работают на всех кораблях Поммерна?

– Именно так.

– Дело вот в чем. На Земле я много плавал на яхтах. Мог бы изготавливать палубные лебедки для управления бегучим такелажем. Начнем с этой мелочи, ваше высочество?

– Это вовсе не мелочь, – быстро возразил курфюрст. – Насколько я понимаю, ваши лебедки позволят быстрее ставить и убирать паруса?

– Конечно. И быстрее менять галсы.

Курфюрст оживился.

– Замечательно. Вы и не представляете, как это будет кстати. Я сегодня же познакомлю вас с адмиралом Мак-Магоном, моим морским министром.

– Что ж, ваше высочество, мне впервые довелось разговаривать с владетельным государем. Буду учиться, но пока что опыта нет. Боюсь, что отнял у вас чересчур много времени.

– Дорогой Шеген, вы не представляете, насколько мне интересно с вами беседовать. Курфюрст и астронавигатор не так уж часто встречаются, не так ли?

Шеген не смог сдержать улыбки.

– Не часто. Как ни странно, мы понимаем друг друга, и это очень важно. Но тем временем, дорогой Бернар, государство-то ведет войну. Люди гибнут. Я не должен отвлекать вас от дел.

Курфюрст помрачнел.

– Увы, это так. Но мы только обороняемся, Шеген.

– Я верю. Могу быть вам полезным вот еще в чем. Как астронавигатор едва ли пригожусь. Но у меня есть и второе образование. Я планетолог, а промышленность в Поммерне есть. Значит, существует потребность в угле, рудах. Меня можно использовать для поиска полезных ископаемых или для топографической съемки местности.

– Предложение принимаю с благодарностью. Не сомневаюсь, вы окажете Поммерну множество ценных услуг.

Курфюрст кивнул в сторону окна.

– Вот там виден город Бауцен, столица государства с населением почти в четыре миллиона человек. Надеюсь, вы поможете сделать их жизнь чуточку более похожей на ту, которую ведут земляне.

– Как только сумею.

– Тогда давайте определимся с вашим социальным статусом. Вас нужно сделать дворянином.

– Это имеет значение?

– О, весьма немалое. Как-никак вы попали в сословное общество, где отнюдь не все зависит от личных способностей человека. Поэтому поступим следующим образом. Вы успели весьма удачно отрекомендоваться монсеньором де Альбасете. Пусть это имя за вами и остается, только прибавим к нему титул маркиза и объявим, что вы прибыли с Материка Изгоев, где до сих пор дворянство не столько наследуется, сколько приобретается силой оружия. А завтра я возведу вас в соответствующее звание Поммерна и назначу небольшую ренту. Есть у меня на такой случай одно вакантное именьице. Простите, что не могу предложить большего, но титул графа, к примеру, требует владений, которые хотя бы обозначены на карте.

– Понимаю. Вероятно, после такого предложения я должен поклониться. Как это делается?

– Вот так, – сказал курфюрст и поклонился.

В дверь постучали. Курфюрст наморщил нос.

– Вот ужас! Чуть не застукали.

Этим он окончательно завоевал доверие Шегена. Злодеи редко умеют смеяться над собой. Только над другими.

16. Муки министра финансов

Около полудня следующего дня по мосту замка Альтеншпиль проехало несколько очень и очень дорогих карет. Каждую из них сопровождал эскорт от ЕВОБКГ – Его Высочества Отдельной Бригады Конной Гвардии. Заранее предупрежденная охрана распахнула ворота. Экипажи один за другим вкатились во двор. К ним бросились слуги. Распахнулись дверцы, опустились подножки, смолкли трехзвучные колокольцы.

Первым из кареты выпрыгнул сухощавый и подвижный канцлер фон Бройзе. Он тут же взбежал на крыльцо бокового входа в Химмлишхалле. После него, соблюдая этикет, чинно поднялись лидеры обеих палат бундестага. Затем наступила очередь начальника курфюрстенштаба и морского министра, одновременно откозырявших друг другу. Оба военачальника напрямую подчинялись курфюрсту, но адмирал опасался попасть под власть генерала. Генерал этого хотел, а вот адмирала вполне устраивало существующее положение вещей.

Последним, скромно поотстав, к парадным дверям подошел некий невысокий оберст с короткими рыжими усиками и очень смышленым взглядом.

Высокие гости были препровождены в юго-восточную башню, где располагалась Малая библиотека его высочества. За минуту до двенадцати к ним присоединился еще и Конрад Мамулер, министр финансов. Худой, лохматый, злой и желчный субъект с вечно настороженными взглядом, он мрачно поклонился обществу грабителей казны. А хищники в мундирах и во фраках, сияя орденами, эполетами и фальшивыми улыбками, с насмешкой привстали. Вернее, обозначили попытку встать. Вся эта свора! Попробовали бы хоть раз сверстать бюджет. Да что там бюджет! В скобяной лавке сальдо с бульдо не сведут, момотюки. Один только Брюганц чего-то стоил, да и то лишь в самом начале своей спекулятивной карьеры. Министр финансов прижал заветную папку к животу и принял вид голодного цербертина над костью. Нуте-с, господа, попробуйте! Хищники сделали удивленные лица, спрятали клыки да когти, расслабились, отодвинулись. Давали понять, что их неправильно поняли. Как же, как же! Поверит вам только тот, кто ни разу не сосчитал хотя бы пары монет в собственном кармане…

Ровно в двенадцать, под бой часов (точность, как известно, – та самая вежливость королей, которая дороже всего обходится подданным), появился Его Высочество Бернар Второй. Вслед за ним со стороны Бауцена прилетел звук полуденного орудийного выстрела. Звук опоздал на пару секунд, что, впрочем, было вполне извинительно, если учесть расстояние.

Поздоровавшись на ходу, курфюрст быстро прошел к своему любимому месту у северного окна, пригласил всех садиться, после чего сел сам.

Лидеры парламента, уже на уровне рефлекса привыкшие подмечать все нюансы монаршего поведения, умудренно переглянулись. И аристократ Сентубал, и денежный воротила Брюганц в равной мере испытывали удовольствие от того, что ни в проницательности, ни в знании людей друг другу не уступают, а случай сулил возможность блеснуть и тем и другим. Амедео Сентубалу богатство достались по наследству, а Вильгранд Брюганц всего достиг сам, но оба были людьми более чем обеспеченными, им не требовалось зарабатывать ни на жизнь, ни на удовольствия, поскольку их капиталы имели те размеры, при которых деньги сами способны заботиться о себе. Владельцам оставалось только забота о сохранности источника благосостояния, то есть об исправности государственной машины Поммерна.

Будучи людьми деятельными, и герцог, и банкир нашли приложение для свободных умственных мощностей как раз в этом, в особой игре по конструированию ювелирных балансов. В игре, более расчетливой, чем преферанс, более эмоциональной, чем любовь в их возрасте, и более азартной, чем скачки. В игре, именуемой политикой.

Они выражали интересы разных слоев власть имущих, их взгляды во многом расходились, зачастую они добивались прямо противоположных целей, порой враждовали, но прекрасно понимали, что в полной мере оценить как успехи, так и промахи друг друга могут только они сами. И вот по этой причине были рады каждому поводу для нового хода в своей бесконечной партии, где оба играли серыми фигурами. Поводы же предоставляла жизнь.

Их ожидания обмануты не были. Верный своим правилам, курфюрст сразу взялся за дело.

– Гершафтен! Все вы хорошо знакомы, так что в представлениях не нуждаетесь. Быть может, имеет смысл лишь напомнить, что начальника разведывательного отдела Курфюрстенштаба зовут Ингер Алекс Ольховски. Этот скромный офицер не любит появляться на публике до такой степени, что его могли и подзабыть…

– …зато его аппетиты никак не забудешь, – проворчал министр финансов.

Оберст, улыбаясь, встал и поклонился.

– …но первое слово, – продолжил курфюрст, – я хочу предоставить начальнику курфюрстенштаба. Прошу, Джон Александрович.

Оберст-генерал Джон фон Грищенко был рослым, осанистым барином, столь типичным для Белого княжества Четырхов, что мог обходиться без паспорта. И манеры имел соответствующие, основательные. Он никогда не спешил, поэтому везде успевал, имел привычку говорить сжато и только по существу.

Подойдя к карте, у которой сутками раньше Бернар Второй излагал политическую географию Терраниса, начальник курфюрстенштаба повесил поверх нее свою собственную, густо испещренную знаками дислокации войск. Затем достал из кармана складную указку, выпил два глотка минеральной воды и солидно откашлялся.

– Господа! Рад доложить, что наступление ящеров остановлено вот здесь, – не оборачиваясь, генерал ткнул указкой в нижний край карты, – примерно в середине ущелья Алтын-Эмеле, примерно в тридцати пяти километрах от деревни Бистриц.

– Браво, – отозвался канцлер. – Но каковы потери?

– Весьма существенные. Больше тысячи человек убитыми, ранеными, больными и пропавшими без вести. Седьмая дивизия лишилась почти трети своего состава, егерские эскадроны поредели. Но уже подошла восьмая дивизия, а в скором времени прибудет девятая. Фланги позиции сейчас уперты в снежные вершины, что исключает обход сколько-нибудь серьезными силами. Таким образом, за южное направление некоторое время можно не беспокоиться.

– А за северное? – спросил морской министр.

– Об этом доложит начальник Главного разведывательного управления.

Оберст Ольховски мимолетно улыбнулся. Флот всегда прежде всего интересовало северное направление, поскольку его главные базы находятся у границы с Муромом. Через Муром же шел выход к морю. По Текле, на север.

– А я же хочу сделать несколько предложений, – продолжил начальник курфюрстенштаба. – Во-первых, все три дивизии в ущелье следует свести в отдельный армейский корпус и ни в коем случае его не раздергивать. Как только ляжет снег, угроза со стороны ящеров исчезнет до следующего лета. Тогда все три наши дивизии следует перевести в Остланд и там компактно расположить за линией фортов на границе с Покаяной. Такой сильный резерв может очень пригодиться зимой. Быть может, даже решит судьбу компании. Считаю, что возглавить этот корпус должен прекрасно себя проявивший командир седьмой дивизии Венсан де Шамбертен. Ходатайствую о присвоении ему звания генерал-лейтенанта, ваше высочество.

– Согласен.

– Три тысячи шестьсот талеров в год дополнительно, – сообщил Мамулер.

Но его реплику, как можно было и ожидать, оставили без внимания.

– Предлагаю также произвести оберста Кранке, командира семьдесят первого полка, в генералы пехоты и назначить командиром седьмой дивизии.

– Позволю себе напомнить, – скрипуче сказал министр финансов, что перед присвоением первого генеральского звания полагается полугодовой испытательный срок.

Курфюрст кивнул.

– Это верно. В уставе записано. Так что, Джон Александрович, назначайте пока Кранке исполняющим обязанности командира дивизии в прежнем чине.

– Оберст Алоиз Кранке лично водил свой полк в штыковую атаку, ваше высочество. Получил сабельную рану, но остался в строю. Его полк потерял четыреста восемнадцать человек убитыми, но не дал прорваться ящерам в самый критический момент.

– Я это знаю, – курфюрст встал и прошелся по кабинету. – Но я знаю также о засаде, в которую генерал Шамбертен на редкость удачно посадил егерей и тем спас пехотинцев Кранке от уничтожения.

– Критическая ситуация сложилась не по вине командира полка.

– В любом случае, устав есть устав, и не верховному главнокомандующему его нарушать. Однако мы можем сделать кое-что другое.

Курфюрст еще раз прошелся вдоль стола.

– Скажите, а чем вы хотите наградить оберста Кранке?

– Серебряным Крестом.

– Бронзовый уже есть?

– Нет, но…

– Понятно. Утверждаю. А еще как верховный главнокомандующий приказываю добавить к ордену именную шпагу. За получением почетного оружия явиться лично, как только позволят обстоятельства. Если же обстоятельства не позволят, я сам явлюсь. Надеюсь, это немного скрасит ожидание генеральских эполет?

– Замечательно, Бер… ваше высочество.

– Это еще не все. Приказываю переименовать семьдесят первый полк в «семьдесят первый гвардейский Его Высочества пехотный полк» с запретом расформирования части на все время существования Поммерна.

– На все время? – переспросил министр финансов.

– Dixi.

– Такого еще не было с момента создания курфюрстенвера, ваше высочество.

– Что ж, теперь будет. Давайте войдем в историю.

– А сколько стоит вхождение в историю? – осторожно продолжал интересоваться министр финансов. – Денежное довольствие семьдесят первого полка останется прежним?

Курфюрст удивленно поднял брови.

– Конрад, помилуйте, что проку в гвардейском мундире, если его карманы пусты?

– Так-то оно так, ваше высочество, но это еще триста семьдесят тысяч талеров в год. Не считая стоимости этих самых мундиров.

– Дорогой Конрад! Гвардия есть гвардия. На ней не экономят. И потом, мы сегодня еще и миллиона не спустили, а вы уже расстраиваетесь.

– Что, речь пойдет о миллионе? – упавшим голосом спросил Мамулер.

– Видите ли, при меньших расходах нет смысла собирать нашу сегодняшнюю компанию, – царственно пояснил Бернар Второй.

С монархом, пусть даже и конституционным, много не поспоришь. Мамулер замолчал, с грустию ощупывая свою горемычную папку. Вероятно, пытался определить степень ее похудания. На курфюрста эта пантомима не подействовала. С редким бесчувствием Бернар Второй предложил послушать информацию о том, что же происходит на Севере. Чтобы немного развлечь министра финансов.

Главный шпион Поммерна без промедления занял место у карты.

– Северное направление опасений пока не вызывает, – сразу заявил он. – По отчетам барона Обенауса Посольский Приказ Мурома к нам благосклонен, торговля идет успешно, а Думное Вече на днях даже выразило благодарность за досрочную постройку телеграфной линии Бауцен – Муром. Агентурные донесения также спокойны.

– Что поделывают стрелецкие рати? – поинтересовался канцлер.

– Остаются в местах постоянной дислокации, их численность увеличилась незначительно.

– А что поделывает муромский флот? – спросил морской министр.

– Отмечается концентрация боевых скампавеев и призыв матросов резерва. Официально это объясняется появлением нескольких кораблей Пресветлой Покаяны в устье Теклы.

– А в действительности?

– Скампавеи собираются значительно севернее Мурома. С другой стороны, покаянская эскадра представляет угрозу для нашего судоходства не меньше, чем для муромского. В этой ситуации посаднику нет никакого смысла с нами ссориться. Куда разумнее дружить. К тому же Тихону весьма не нравится загостившийся в Муроме фрегат «Обрат Симеон», принадлежащий Пресветлой Покаяне. В этой связи Тихон приглашает в гости один из боевых кораблей Поммерна. С дружественным визитом и не менее, чем с тремя десятками пушек на борту.

– У Мурома много своих скампавеев, – заметил морской министр. – Зачем Тихону еще и наш корабль?

– Для демонстрации поддержки, – вмешался курфюрст. – Традиционная политика муромцев: как только начинает давить одна из соседних держав, тут же обращайся за помощью к другой.

– Выгодно ли это Поммерну, ваше высочество?

– У нас есть и собственные резоны для отправки какого-нибудь корвета. Но этот частный вопрос мы обсудим позднее. Продолжайте, Ольховски.

– Слушаюсь, ваше высочество. Собственно, хорошие новости исчерпаны, остались плохие. Главная плохая новость пришла из Магриба. Эмир разбил, наконец, войско мятежных беков. Еще месяц-другой он будет занят отловом разбежавшихся, но очередную гражданскую войну в эмиратах можно считать оконченной. И как всегда в подобных случаях, возрастает опасность для Поммерна.

– Когда она может стать реальной? – спросил канцлер.

– Самое раннее – в августе нынешнего, самое позднее – к весне следующего года. Агенты доносят, что к нам уже собирается посольство с требованием прекратить прием беженцев.

– Известно кто к нам отправится? – спросил канцлер.

– Младший марусим Нурмулда Бейт-Гафар.

– Опять этот капризный лис!

– Увы.

– Что будем делать с посольством господа? – спросил курфюрст. – Прошу высказываться. Господин канцлер?

– Полагаю, посольство должно быть принято с максимальной любезностью, монсеньор. Со всеми подобающими почестями…

– Это понятно. А по существу? Бейт-Гафару придется сказать либо «да», либо «нет».

– Уже много лет Поммерн никому не отказывает в политическом убежище. Принципы не должны меняться без серьезных причин…

– Следовательно, «нет»?

– …а с другой стороны, ваше высочество, серьезная угроза государству делает временную отсрочку в реализации отдельных принципов внешней политики вполне допустимой…

– Следовательно, «да»?

– …хотя сомнительно, что отказ принимать диссидентов начисто избавит нас от угрозы войны. Однако нельзя забывать и о том, что даже небольшой выигрыш времени позволил бы нам лучше подготовиться, и в этой связи…

– Черт побери, Бройзе! Совет-то ваш в чем заключается?

– Вот в том и заключается, монсеньор. Любезно принять и послать их к черту. В сущности, выбора нет. Иначе после первого требования неизбежно появится второе, а когда они наведут у себя относительный порядок, – о, тогда и третье последует, традиционное.

– О возвращении Джанги? Мы не можем на это согласиться.

– Разумеется. Рано или поздно отказывать придется, но лучше это сделать прямо сейчас. Тогда на нашей стороне будут воевать все те перебежчики, которых мы спасем от резни, и воевать они будут получше нас. Их сейчас уже больше семи тысяч, если считать только боеспособных. Почти две кавалерийские дивизии, причем с собственными лошадями. Но главное даже не это. В межгосударственных отношениях нельзя поддаваться на шантаж. Ни к чему хорошему такое не приводит. Поражение без боя, поражение только из страха потерпеть поражение… Исторические примеры приводить?

– Нет, нет, Хьюго. Я вас понял. Теперь давайте послушаем герцога Сентубала.

Председатель верхней палаты встал и коротко поклонился.

– Ваше высочество, в целом я согласен с мнением уважаемого господина канцлера (еще один легкий поклон). Только вот между «да» и «нет» возможен промежуточный вариант.

– Бейт-Гафару долго голову морочить не удастся, – сказал начальник курфюрстенштаба. – Когда-то он был нашим союзником, и сейчас ему надо очень постараться, чтобы эмир этого не припомнил.

– Я и не предлагаю морочить ему голову, ваше превосходительство, – спокойно заметил герцог. – Напротив, будет лучше, если мы рассмотрим требования Магриба с полной благожелательностью и в максимально короткие сроки.

– Знаете, я не совсем улавливаю вашу мысль, – признался курфюрст.

– Виноват, монсеньор. Мне следовало сказать «в максимально короткие по нашему законодательству сроки».

– Еще проще, ваша милость, – попросил начальник курфюрстенштаба.

– Видите ли, генерал, от границы с эмиратами до города Джанга посольство сможет добраться не меньше, чем за один день…

– За два, – мгновенно поправил начальник курфюрстенштаба. – Мне сейчас пришло в голову, что там срочно нужно починить пару мостов. Рота саперов будет наготове, и как только… В общем, дон Амедео, вы меня лучше понимаете, чем я вас.

– Джон Александрович, просто дела, которыми мы занимаемся, имеют разную специфику, – любезно заметил герцог. – Я вот, например, никудышный полководец.

– Итак, – сказал курфюрст, – наш марусим на третий день путешествия окажется в Джанге. Что дальше?

Сентубал позволил себе улыбнуться.

– По законам гостеприимства султан Джабер просто обазан «закатить», как принято говорить в Четырхове, роскошный прием. А марусим начисто лишен возможности обидеть хозяина отказом. И это еще один выигранный день, и отнюдь не последний. Само собой разумеется, что беки городов Урханг и Джейрат сочтут делом чести не отстать от своего сюзерена по части хлебосольства. Следовательно, с учетом оставшегося пути, магрибинцы доберутся до Бауцена примерно через восемь дней после пересечения границы, вряд ли раньше.

– Так, так, – сказал курфюрст. – Продолжайте, продолжайте.

– Не может ли так случиться, монсеньор, что вас в это время не окажется в городе?

– В столице? – с интересом переспросил курфюрст. – Очень может быть, поскольку у нас есть некоторые проблемы с ящерами, это все знают. Вполне естественно, если я, скажем, срочно отправлюсь инспектировать войска на юге.

– И вернетесь дня через три?

– Или четыре.

– Хорошо. Но не больше, ваше высочество.

– Как прикажете, ваша милость, – рассмеялся курфюрст.

– Вот так и прикажу, монсеньор. Итак, посол эмира находится у нас в гостях уже двенадцать суток. Может ли он упрекнуть нас в том, что ему морочат голову? Да ни в коем случае. День тринадцатый: торжественный прием во дворце его высочества, пир от имени магистрата, визит в Кригс-Академию или еще куда-нибудь. Словом, вечером почтенный марусим будет весьма нуждаться в отдыхе. Замечу, все это будет вполне в эмирских традициях, где не принято сразу приступать к делам.

– В отличие от нас, – улыбаясь, сказал курфюрст. – Итак, день четырнадцатый. Чем мы его займем?

– День четырнадцатый будет первым днем переговоров, дальше их оттягивать нельзя. Но скорее всего вопросы, поднятые высокочтимым послом, потребуют обсуждения в бундестаге, поскольку у нас, увы, конституционная монархия.

– Бесспорно, – кивнул курфюрст.

– Боюсь, однако, что к этому времени бундестаг будет распущен на летние каникулы, ваше высочество.

– Силен герцог, – пробормотал Брюганц, качая лысойголовой. – А вот тут мы должны проявить максимум доброй воли. Из уважения к высокому гостю депутатов придется срочно оторвать от заслуженного отдыха. К сожалению, на это потребуется еще минимум три дня, но иного выхода нет, поскольку Поммерн – страна не маленькая, и об этом никому не вредно помнить.

– Браво, – сказал канцлер.

– День восемнадцатый, – продолжил герцог. – Пребывая в неважном расположении духа, срочно собранные депутаты с большим сожалением голосуют против предложений многоуважаемого марусима… не может ли так случиться, коллега Брюганц?

– Внутренний голос подсказывает мне, что именно так и будет, коллега Сентубал. Еще он подсказывает, что мы с вами нанесем визит огорченному марусиму и утешим несчастного. Напомним, что не все потеряно, и его высочество вполне может воспользоваться своим правом вето…

– Но это уже будет день девятнадцатый, не так ли? – быстро спросил курфюрст.

Оба парламентария закивали.

– Никак не раньше, монсеньор.

– Или даже двадцатый, если выпадет воскресенье. А лето – знай себе проходит. Оно такое, ваше высочество.

– Неплохо, неплохо. Но двадцать дней – это еще не все лето. Что потом?

– Согласительная комиссия, по конституции, гарантом которой, монсеньор, вы являетесь, – ответил Брюганц.

– Даже гонец с сообщением о провале переговоров сможет добраться ко двору эмира только за неделю, а телеграфа в Магрибе как не было, так и нет, – добавил Сентубал. – С тех пор, как там повесили нечестивых телеграфистов. Поэтому вполне может быть, что нынешним летом эмир ну вот не успеет получить повода для нападения, и все тут. При обманчивой надежде на то, что со дня на день получит.

– Это случится, только вот уже во второй половине осени, – заверил его коллега.

– А зимой его кавалерия не воюет, – смеясь, закончил курфюрст. – Потому, что нет подножного корма.

– Зато уж следующим летом… – подал голос военный министр.

– Дипломатия – искусство возможного, – скромно напомнил герцог.

– О! Почти год времени – превосходный подарок курфюрстенверу, дон Амедео. Это я понимаю.

– А сколько будет стоить «максимальная любезность» в сочетании со «всеми подобающими почестями»? – вдруг спросил министр финансов.

– Вот вы и подсчитайте, Конрад, – предложил канцлер. – Это же по вашей части дело.

На лице министра появилось такое выражение, словно он отведал лимона. Курфюрст поспешил его утешить, что и сделал в своей обычной своеобразной манере:

– Не спешите расстраиваться прежде времени. До сих пор были лишь цветочки, господин Мамулер. Выигрыш времени, которого все мы так хотим добиться, нужен главным образом для того, чтобы основательно выпотрошить государственную казну.

– Военные закупки! – простонал министр.

– Мужайтесь, дорогой мой.

– Да разве это я дорогой? – в сердцах воскликнул Мамулер. – Это ваш Ольховски, вот кто дорогой!

– Конрад, он того стоит. Но поверьте, до меня ему далеко, поскольку я собираюсь попросить у вас четверть тонны золота.

В библиотеке воцарилась тишина. Даже герцог Сентубал, этот образец сдержанности, не смог скрыть удивления. А на Мамулера смотреть без содрогания становилось невозможным.

– Что, прямо сейчас? – с убийственным сарказмом спросил финансист.

– О нет. У нас, слава богу, конституционная монархия, как здесь только что упоминали, и мою просьбу еще должен утвердить бундестаг. Садитесь, Ольховски, теперь моя очередь поговорить…

* * *

Сменив полковника у карты, курфюрст указал на ее северо-западный угол.

– Вот здесь к территории Поммерна почти вплотную подходит длинный и узкий фиорд под названием Карасу или Черная Водь. Именно тут находится единственное место, где мы могли бы построить свой собственный морской порт, господа. Препятствий только два. Во-первых, де-факто фиорд принадлежит не нам, а эмиру. Во-вторых, путь из курфюршества к побережью преграждает гора Яр-Камень высотой более полутора тысяч метров. Однако оба этих препятствия преодолимы. Дело в том, что Яр-Камень сложен мягкими горными породами, преимущественно доломитами. Их уже много веков добывают для строительства городов Белого княжества Четырхов. Вследствие этого под горой образовались многочисленные пустоты. Недавно комиссия нашей Берг-Академии обследовала каменоломни и составила подробную карту выработок. Выяснилось, что отдельные подземные ходы вытянуты в сторону фиорда на расстояние более четырех километров. Таким образом, для того, чтобы пробить гору насквозь, оставалось пройти меньше трех километров.

– Оставалось? – переспросил Брюганц.

– Вот именно. После комиссии в каменоломни отправился генерал инженерных войск Лумба со специальным саперным батальоном, прихватив изрядный запас пороха. Саперы хорошо взялись за дело, и если не возникнет чисто геологических осложнений, через полтора года мы будем на берегу фиорда, господа. Есть какие-нибудь вопросы по этой проблеме?

– По этой – нет, – осторожно высказался канцлер.

– Понимаю. Что ж, переходим к юридической стороне дела. Позволю себе напомнить, что побережье Черной Води совсем недавно принадлежало Великому Мурому. Там даже рыбацкая деревушка была. Но семь лет назад Магриб без объявления войны захватил бухту. По суше Черная Водь с Муромом связана лишь парой горных троп, коих недостаточно для прорыва армии. Воевать же с эмиром на море муромцы не решились из-за опасений получить удар в спину от Покаяны. И поскольку этот клочок берега для Мурома особого значения не имеет, практически на нем поставлен крест. Зато, если муромцы уступят свои права нам, то могут получить солидную сумму. Из воздуха, из ничего, понимаете какой соблазн? Деньги Тихону сейчас очень нужны.

– Солидная сумма эквивалентна двухлетней золотодобыче всего Поммерна, ваше высочество, – скрипучим голосом сообщил Мамулер.

– Знаю, Конрад, знаю. А сколько мы платим Мурому за транзит наших кораблей до устья Теклы вы помните? И мы не можем вечно зависеть от милостей и капризов очередного муромского посадника. Достаточно ведь одного приказа, чтобы преградить нам путь по Текле. Кроме посадника это может сделать и флот Покаяны. То же самое способен сделать эмир. А вот запереть наш флот в Черной Води будет куда сложнее. Запереть Черную Водь и Теклу одновременно в одиночку не сможет уже никто. Между тем заморская торговля – это доступ к ресурсам всего Терраниса! И, наконец, последнее. Двести пятьдесят килограммов золота как раз и составляют тот неприкосновенный запас, который мы можем использовать, не меняя бюджета.

– Но мы тогда останемся без запаса, монсеньор, – не сдавался министр. – И это накануне войны.

– Если этот запас пойдет на приобретение порта, лучшего применения ему не найти. Если войну мы проиграем, то двести пятьдесят килограммов золота нас не спасут. Речь ведь не идет обо всем золотом запасе Поммерна, а в нем без малого полторы тонны, речь идет только о той его части, которая и хранится для непредвиденных расходов.

– Сдаюсь, – наконец сказал Мамулер.

– А я – нет, – заявил канцлер. – Допустим, Муром отдаст нам то, чего у него нет, то есть Черную Водь. Но отдаст ли эмир то, что у него есть? Ему-то ведь золота не предлагают.

– Просто потому, что бесполезно. Эмир по своей воле нам ничто и никогда не отдаст. Даже в том случае, если возьмет золото. Черную Водь можно приобрести лишь силой. Причем это будет вполне справедливо, если магрибинцы сами на нас нападут, не так ли? Вот и все, господа.

– Да, – сказал начальник курфюрстенштаба. – Осталось только остановить ящеров и выиграть войну с Магрибом.

– И спасти от победителей бюджет, – проворчал Мамулер, с тоской поглаживая свою папку и окидывая взором собравшихся.

Добрались-таки…

17. Очень хорошая идея

Драконий хребет остался позади. Внизу лежала широкая зеленая долина, за которой возвышались снежные пики Шторцен и Оребрус, а правее них дымила закопченная макушка Демпо. Этот горный трезубец представлял собой кор, географическую сердцевину всего Старого Поммерна, просматриваясь более чем из половины федеральных земель курфюршества.

У подножья вулкана Демпо синело озеро. Из его угла меж двух утесов бежала белая от пены бурная речушка. С высоты она казалась весьма узкой и несерьезной, но это была Текла в самом своем начале. Позже и ниже, вырвавшись из гор, вобрав в себя многочисленные притоки, она становится главной водной осью двух государств, сначала Поммерна, а затем и Мурома. Добрались, – с волнением подумал Мартин, – добрались…

– Еэ…, – удивленно сказал Хзюка, обозревая пространства, – оказывается, кроме Схайссов много еще есть мест на свете.

– Еще больше, чем ты думаешь. Но мы почти дома.

– Смотря кто.

– Оба. Я постараюсь.

Хзюка глянул на сверкающие вершины и поежился.

– А через следующие горы карабкаться надо?

– Ох, сколько же можно! Видишь там внизу селение?

– У озера? Вижу. Какое большое! Это ваше главное стойбище?

– Нет, есть еще больше. Но как только мы попадем туда, нас повезут. Может быть, даже раньше, – предсказал Мартин.

* * *

В конечном счете, все так и случилось, только повезли их не сразу. Сначала попалась небольшая скала, из-за которой очень откровенно торчал ствол штуцера.

Мартин остановился.

– Хзюка! Подними руки вверх и не двигайся.

– Зачем?

– Слушай машиша.

– Хог.

Хзюка неохотно поднял руки. Мартин сделал то же самое.

– Правильно, – сказали им. – Соображаете.

Из-за скалы вышел капрал пограничной стражи. Матерый такой дядя с сединой в бороде, штуцером в руках и неизвестно чем в ребре.

– Он только один? – поинтересовался Хзюка.

– Нет, их трое.

– Хорошо прячутся.

– Вот что, мил человек, – сказал седобородый. – Перестань шушукаться со своим ящером.

– Ящер говорит, что вы хорошо прячетесь.

– Эт мы и сами знаем. А ты вот ему скажи, чтоб все свое вооружение на землю сложил, да на три шага отступил.

Хзюка засомневался.

– Стоит ли доверять этому мягкотелому с белыми волосами на лице? – Он похож на уохофаху, Мартин.

– Ну да. Это же мое племя. Не разговаривай.

– Хог.

Когда они отошли на положенное расстояние, из кустов показался второй егерь, помоложе, но поздоровее. Штуцер в его руке казался детской игрушкой.

– А где третий сидит? – спросил Мартин.

– Где надо, там и сидит.

Мартин оглянулся. Из высокой травы, шагах в пятнадцати от того места, мимо которого они только что прошли, поднимался еще один егерь. Он держал за ошейник пожилого цербертина с очень внимательными глазами. Да, службу тут знали. Это радовало.

– На-ка вот веревку, да свяжи свою лягушку, – приказал капрал.

– Нельзя. Живым не дастся. Он у них офсах-маш. Ротмистр по-нашему.

– По-нашему? А сам-то ты кто?

– Гауптман Неедлы.

– Гауптма-ан? Чей гауптман? И каких войск?

– Никаких. Гауптман курфюрстенштаба.

Оба егеря озадаченно переглянулись.

– Гауптманы тут редко пробегают, – сообщил старший. – Особенно из курфюрстенштаба. Документы есть?

– Документы я позабыл.

– А, ну конечно. И где?

– Да в Схайссах.

– Что, прямо оттуда топаете?

– Непосредственно.

– А чем докажешь?

– Да вот же мое доказательство, рядом стоит. Мил человек…

– Смотри-ка, уверенно держится, – сказал молодой егерь. – И доказательство убедительное. Зазеваешься, так живо глотку перережет.

– Цыц, – ответил капрал.

Подумав немного, решил:

– Ладно, черт с вами. Впереди нас пойдете. Связывать не будем, но лучше не убегайте. Ни к чему это.

– Правда, не убегайте, – попросил молодой егерь. – Мы хорошие.

– Балабол, – сообщил седобородый. – Но стрелять умеет. Так что, робяты, чур не баловать.

– Ох, – сказал Мартин. – Не для того мы шли, чтобы баловать, мил человек. Все фамилию твою пытаюсь припомнить. Не Тиргурд ли?

Капрал подумал и приказал:

– Эй, Джузеппе, надень-ка псу намордник.

– Зачем?

– Да как бы ящера не покусал.

– Кто кого покусает это еще вопрос, – проворчал Джузеппе.

Но намордник надел.

* * *

Пограничный форт Грюнграссе был построен у кромки леса. Выше начинается уже зона альпийских лугов. Крепостица представляла собой замкнутый прямоугольник из вплотную составленных строений. Все окна обращены во двор. Южную часть форта целиком образовывала длинная казарма, срубленная из толстенных лиственниц. На ее крыше стояли две легкие пушки. Телеграфная вышка венчала единственную башенку над единственными воротами в нижней, северной стене. Дежурный телеграфист ввиду малочисленности гарнизона выполнял еще и обязанности дозорного. Лицо его показалось знакомым: именно отсюда Мартин уходил в Схайссы, сюда же довелось и вернулся. На круги своя…

За прошедшие годы форт Грюнграссе почти не изменился, только потемнели его бревенчатые стены. После всего, что Мартину довелось узнать в Схайссах, эта неизменность тревожила. Ведь всего в трех сотнях километров к югу от форта обитали воинственные и многочисленные схаи. И беда была не только в том, что для ящеров открылся проход через бывшее озеро Алтын-Эмеле. В самом ли деле непреодолимы для них горы, как об этом привыкли думать? После случая с хачичеями Мартин так считать не мог. Напротив, теперь он не сомневался, что если очень этого захотят, ящеры сумеют перебраться через Ледяной хребет. И не одни лишь хачичеи.

А что же дальше? Ничья Земля преградой не является. Следующий, Драконий хребет – уже пониже, удобных перевалов в нем больше. А тут, за фортом Грюнграссе с его парой пушек и полусотней егерей, лежит практически ничем не защищенная федеральная земля Верхняя Текла, где крупных гарнизонов никогда не держали. Восточнее находятся еще земли Южный Поммерн и Остланд. Их от Схайссов отделяет только одна горная цепь, в которую сливаются оба хребта. Эти горы хоть и высоки, но не на много выше Ледяного хребта. Кроме того, там есть бесснежный проход.

Вывод следовал один, но вывод непреложный. Пора серьезного укрепления южных границ наступила. Хватит ли теперь времени, хватит ли денег и сил? Ведь опасности для Поммерна существуют не только на юге, но и на западе, и уж, конечно, – на востоке, со стороны Покаяны.

Пресветлая Покаяна не признавала суверенитета курфюршества. Никаких соглашений не подписывала, официальных отношений не поддерживала, формально состояния войны не отменяла, и в ближайшем будущем отменять не собиралась. Более того, порядки в этом царстве-государстве год от году становились все более странными и жестокими. Народ оттуда бежал, изыскивая все мыслимые и немыслимые способы, уж больно худо жилось при сострадариях. Особо свирепствовал карательный орган ордена – корпус св. Корзина Бубудуска. Но людей не останавливал ни риск быть повешенными, ни, что немногим лучше, опасность оказаться на перевоспитании в гуманнейших монастырских просветлялах.

А Поммерн, заинтересованный в притоке дешевой рабочей силы, перебежчиков принимал, даже обеспечивал на первых порах небольшим пособием. От этих перебежчиков было известно, что и Добрейший Сострадай, и его величество Тубан Девятый неоднократно грозились отменно наказать курфюршество «за злокозлое умыкание и стыдобокое совращение окаянных подданных, тем самым лишение оных нечестивцев охайных надежды на грядущее Просветление». Бернар Второй, естественно, давным-давно был проклят, приговорен к «четвертого разряда ускоренному упокоению», анафеме предавался ежедневно, а в праздники почаще. Для убедительности еще и чучелы жгли.

Не вызывало сомнений, что рано или поздно Пресветлая попытается осуществить свои угрозы. В курфюрстенштабе даже знали, где это произойдет, не знали только когда, и поэтому лучшая часть померанской армии постоянно находилась у границы с больным государством. Убирать оттуда солдат ни в коем случае не следовало.

* * *

Когда Мартин уходил к схаям, ему обещали, что о нем сообщат всем начальникам застав Южной линии, а комендант Грюнграссе не будет сменен минимум три года.

Обещание перевыполнили. Прошло больше трех лет, но фортом командовал все тот же дружелюбный, хитроватый, толстый, но подвижный прешерман с гордым именем Фальке и смешной фамилией Обермильх. Только теперь имел он чин не вахмистра, а егер-корнета. Для человека без дворянского титула это было неплохим продвижением.

– Поздравляю, – сказал Мартин. – И какое училище закончили?

– Да никакое. Это меня за усидчивость произвели, – ухмыльнулся Обермильх. – Безо всяких там училищ.

– Редкое дело. Тем более поздравляю.

– Спасибо. Но вы-то как, герр гауптман? Каюсь, уж не чаял увидеть. Шутка ли – три года среди рептилий! Как выбраться-то удалось?

– Долгая история. В общем, везде есть приличные люди. Даже среди ящеров.

Обермильх покрутил головой и хмыкнул:

– Среди ящеров? Приличные люди?

– Представьте себе.

Обермильх вновь ухмыльнулся:

– Как прикажете, герр гауптман.

– Ничего я не прикажу. Просто запомни мое мнение, может, и пригодится.

– Пренепременно. Но скажите, с вами все в порядке?

– Со мной – да.

– А вообще?

– Вообще дела не слишком веселые.

– Странно. Ведь приличные люди есть и среди ящеров, – поддел начальник заставы, сделав простодушное лицо.

– Их пока маловато, – вздохнул Мартин. – И не только в Схайссах.

– Вот в это поверить проще, – сказал Обермильх. – Какие будут распоряжения?

– Телеграмма о моем возвращении.

– Уже сделано.

– Тогда телеграмма-запрос о новых распоряжениях, ужин и баня еще.

– В какое время баню приготовить?

– Немедленно!

* * *

Плохая погода не позволила передать световое сообщение-запрос в тот же день. Сгустившийся над озером Демпо туман сполз вдоль Теклы и скрыл соседнюю станцию. Ни к вечеру, ни на следующее утро улучшения метеоусловий не случилось. Напротив, снизу продолжали подниматься облака. Они совсем скрыли ближайший городок Эмванд, заполнили всю долину, наполовину поглотили горы Шторцен и Оребрус.

Самый опытный телеграфист заставы испробовал все возможности. Но ни движения сигнальных досок, ни проблески фонарей ответной реакции не давали, Эмванд молчал. Гора Шторцен, на склоне которой располагалась следующая станция оптического телеграфа, тоже просматривалась плохо, над облачным слоем возвышалась только ее сияющая снежная макушка.

– И сколько такое безобразие может продолжаться? – спросил Мартин.

– Да бывает, что и неделями, герр гауптман, – ответил телеграфист.

Мартин прогулялся по площадке в глупой надежде, что туман вот-вот начнет редеть. Дежуривший на вышке Тиргурд от нечего делать протирал линзы небольшого, но дорогого телескопа системы Максутова.

– А телескоп у вас для чего? – удивился Мартин.

– А чтобы не только соседнюю станцию видеть, но еще и кое-что, – охотно пояснил капрал. – Очень полезная штука, герр гауптман! Вот вас, к примеру, за восемь километров разглядели. А по ночам на небе талеры ищем.

– Талеры?

– Так точно. Пять тысяч. Получит первый, кто увидит движущуюся звезду.

– Метеор? – уточнил Мартин.

– Не-ет, метеор он падает вниз и сгорает. Этого добра хватает почти в любую ясную ночь. А нужно искать звезду, которая летит ровно, от горизонта к горизонту, не падает и не сгорает.

– Эге! Выходит, вы небесников стережете?

Тиргурд ухмыльнулся в бороду.

– В приказе так не говорится.

– Понятно. А что, телескоп есть на каждой станции телеграфа?

– Точно не знаю, но в Эмванде есть, в Барленце, Дорнбайке и Шторцене – тоже. А на горе Оребрус, вот на этой, левее Демпо, там вообще астрономы живут.

– Много, значит, народу небесников ищет.

– Много. Да все без толку. Я так думаю, герр гауптман, если б они могли, то давно бы уж прилетели. Что-то здорово им мешает. Девятый век без них живем, и, видимо, не последний.

Мартин усмехнулся, покачал головой.

– Как знать, как знать.

Верхний разреженный слой облаков уже поднялся над фортом. Посыпался мелкий дождь. От дымящего вулкана Демпо до горы Оребрус вытянулась, заиграла радуга, но ее краски быстро меркли в серой пелене.

Ждать от гор погоды так же бесполезно, как и от моря. Мартин вздохнул и спустился во двор.

– Что ж, ехать надо в любом случае, – сказал он. – Где-нибудь по дороге Эпс проглянет.

Обермильх кивнул.

Подали коляску с откидывающимся верхом. Лошади испуганно косились на Хзюку. Хзюка тоже с большим недоверием угнездился на мягком сиденьи. А ездовой егерь долго не мог заставить себя повернуться к нему спиной. В общем, есть проблемы при общении разных форм жизни.

– Мне-то напоследок что скажете, герр гауптман? – спросил Обермильх.

– Глядите в оба, Фальке. Ящеры способны преодолеть льды. Я буду требовать усиления всех застав южной линии. Причем очень значительного усиления. А пока советую отменить отпуска до самого октября.

– Вот, значит, как. И когда ящерицы могут сунуться на нашем участке?

– По-серьезному – не раньше следующего лета. Но мелкие группы – хоть завтра.

– Понятно. Соседние форты предупредить?

– Обязательно. Ну, желаю удачи!

– Благодарю. Только похоже, что наша удача в ваших руках.

– Сделаю все, что смогу.

– Не сомневаюсь. Ваш-то ящер не опасный? Может, конвой дать?

– Нет. Хзюка и есть мой конвой. Без него я бы не выбрался.

Обермильх задумчиво покачал головой.

– Это в Схайссах он был полезен. У нас с ним могут быть проблемы. В Шторцене. Комендант тамошний… В общем, в Шторцене вам лучше не останавливаться, герр гауптман. Даже если успеете подтверждение получить.

– Что ж, учту. Думаю, справимся как-нибудь.

Обермильх с сомнением покачал головой, но больше ничего не сказал. Зато как только коляска выехала из форта, сразу распорядился запереть ворота. Потом подозвал к себе седобородого капрала и показал ему маленький, но очень твердый кулак.

– Сизый! Еще раз сбежишь к лесничихе – подам рапорт. Все, бирюльки кончились, будешь обходиться собственной женой. Глядишь, на том свете и зачтется. И мне, и тебе. Поняло, дитятко?

Тиргурд втянул живот и расправил мундир.

– Доходчиво получилось, герр егер…

– Тогда начинай закручивать гайки. Слыхал, что гауптман говорил?

– Так точно.

– Ну, иди, развивай деятельность.

Капрал откозырял и пошел гонять дневальных. Армейская механизма заскрипела.

* * *

Путь был недальний, да только вот крутой спуск сильно замедлял движение. Выехав в восьмом часу утра, они только к обеду достигли окраин Эмванда.

И здесь особо утешительных перемен Мартин тоже не заметил. То есть перемены вообще отсутствовали. Город с населением в двадцать тысяч человек и единственным в Поммерне свинцовым рудником никакими оборонительными сооружениями так и не обзавелся. За исключением разве что шлагбаума да полосатой полицейской будки, безмятежно пустующей. Так вот обстояли дела в федеральной земле Южный Поммерн.

Коляска простучала по каменному мосту, который не имел никаких приспособлений для подъема либо разведения. Сжечь его невозможно, поскольку каменный, а можно только взорвать изрядным количеством пороха, поелику даже динамит на Терранисе пока не придумали. Такие вот дела…

Шел холодный дождь вперемешку с мокрым снегом. Под брезентовым плащом съежился возница. Молча страдал укутанный в егерскую шинель Хзюка. Перебравшись на правый берег Теклы, экипаж миновал несколько кварталов добротных и довольно разнообразных по архитектуре домов. Почти при каждом имелся либо газон, либо небольшой сад. В Поммерне вообще принято строиться и основательно, и так, чтобы утереть нос соседу, а Эмванд к тому же являлся городом далеко не самым бедным, поэтому посмотреть было на что. Но Мартина больше занимали реакции Хзюки.

Сначала ящер демонстрировал высокомерное безразличие к чудачествам мягкотелых. Но когда мимо экипажа поплыли двух- и трехэтажные особняки со всеми своими балконами, фигурными балясинами, фонарями, башенками, красными крышами, застекленными мансардами, открытыми верандами, разноцветными занавесками, тускло блестящими дверными ручками и прочими непонятными излишествами, ящер все же не выдержал. Он начал высовываться из-под тента и делал это до тех пор, пока сильно не перепугал ни в чем не повинную фрау. Женщина закричала. На мостовую упала корзина, из корзины посыпались чисто вымытые картофелины. А их владелица, судорожно подхватив юбки, скрылась за углом.

– У этой уффики мало храбрости и слишком много одежд, – сурово приговорил Хзюка.

На визг несчастной из ближайшей конуры вывалилась откормленная псина и залаяла басом. Хзюка обрадовался.

– Хо! Это ваш священный зверь? – спросил он, довольный своей догадливостью.

Мартин был вынужден его разочаровать.

– Нет, нет, совсем не священный. Скорее даже наоборот.

– Наоборот? А, вот почему он прикован железной цепью. Но зачем тогда ему построили деревянный шатер?

– Чтобы не мерз.

Хзюку это сразило.

– Нет, не пойму я вас.

– Поймешь еще, – успокоил Мартин. – Времени много.

– А кем я буду? Пленником?

– Да что ты! Гостем. Только тебе придется соблюдать наши обычаи так, как я соблюдал ваши. Не обидишься?

– Нет. Это же эссесвенно, как ты говоришь. Глупо устанавливать обычаи схаев среди мягкотелых. Ты меня удивляешь, Мартин. Мы ведь вас еще не завоевали!

* * *

Коляска въехала во двор городской комендатуры. Там их встретил молодой офицер с пышными бакенбардами. Новенькая портупея на нем поскрипывала при каждом движении.

– Егер-корнет Барленц!

Скрип.

– Добро пожаловать, господа.

Скрип, скрип, скрип, – корнет взбежал на крыльцо и распахнул дверь.

Судя по тому, что при виде Хзюки офицер не выказал никакого удивления, исправный служака Обермильх начальство уже оповестил. Вероятно, нарочным.

Хзюка сохранял свою обычную невозмутимость. Но Мартин хорошо его знал. Чувствовалось, что привыкший к вольным просторам ящер весьма напряжен в этом замкнутом с четырех сторон пространстве, очень напоминающем ловушку.

– Опасности нет, – сказал Мартин. – Выходи за мной.

Корнет провел их в вестибюль, который после всех странствий казался крайне милым. Но еще более привлекательно выглядела приемная с отделанной кафелем печью. Барленц придвинул два кресла к ее гладкому горячему боку и пригласил располагаться.

– Герр комендант уже в курсе. Прибудет с минуты на минуту, – сообщил он и откланялся.

– Грейся, – сказал Мартин.

– У вас очень много удобств, – заявил Хзюка.

По его тону было непонятно, осуждает ли он это, или наоборот, одобряет.

– Тебе не нравится?

Хзюка прислонился к печи спиной.

– Да нравится, нравится, – пробормотал он и зажмурился. – Только вот удобства делают воина слабым.

– Ну и хорошо. Тот, кто любит удобства не очень любит воевать.

– Того, кто не любит воевать, легко победить.

– Не всегда. Если есть много удобств, есть много вещей. А среди них попадаются очень полезные для войны.

Хзюка согласился.

– Хог! Верно, ваши громобойные штуссеры очень полезны для войны. Ты научишь меня стрелять из штуссера?

– Обязательно научу. И не только этому. У мягкотелых много полезных вещей.

– Еэ, – очень серьезно сказал Хзюка. – Умеете вы придумывать. Но вот что странно, голова-то у вас поменьше, чем у схаев. И как туда все помещается?

– Если хорошо складывать, то и в маленькую голову много помещается.

Ящер задумчиво потрогал свою макушку.

– Хо! Много терпения потребуется.

* * *

Комендантом Эмванда оказался невысокий крепыш с коричневым от горного солнца лицом. Секунду он молча изучал необычных гостей. Потом сбросил денщику мокрый плащ, коротко поклонился.

– Ротмистр Викс. Прошу в кабинет, господа.

Кабинетом пышно именовалась небольшая комнатка с видом на серое от непогоды озеро Демпо и с двумя столами, составленными в виде буквы «Т». Выждав, гости усядутся, ротмистр занял место не во главе стола, а напротив них.

– Я только что вернулся с телеграфной станции, – сообщил он. – Срочное сообщение о вас и вашем спутнике, герр гауптман, отправлено вчера, как только я получил донесение Обермильха. Сейчас оно уже достигло Шторцена.

– Оперативно, – сказал Мартин.

Викс пожал плечами.

– Не особенно. Видите ли, туман над Теклой начал подниматься лишь около трех часов назад.

– Как скоро телеграмму получат в курфюрстенштабе?

– Ниже Шторцена в это время года погода стоит обычно хорошая, так что задержек быть не должно. Думаю, часов через восемь-девять.

– Следовательно, ответ придет не раньше завтрашнего утра?

– Если не помешает все та же погода.

– Мы не можем ждать столько времени. У меня слишком важная информация.

– Одна формальность, герр гауптман. Лично я ни в чем не сомневаюсь, однако порядок есть порядок. До получения подтверждения из курфюрстенштаба официально вы находитесь на положении нарушителя границы…

– Эту формальность легко устранить. У вас должны быть инструкции на мой счет. Вы их читали?

– Не далее, чем сегодня утром.

– И что же?

– Видите ли, гауптман Неедлы должен назвать некое слово, пароль…

– Ах да, припоминаю. Фламинго, ротмистр, фламинго.

Викс удовлетворенно кивнул и извинился за невольную подозрительность. Мартин в свою очередь извинился за то, что сам не назвал пароль. Исправляя оплошность, поспешил представить Хзюку.

– Офсах-маш? – переспросил комендант.

В его голосе послышалось любопытство.

– Совершенно верно.

– Насколько я помню, это соответствует званию гауптмана?

– Мой друг служил в кавалерии. Так что – скорее ротмистра.

– О! Вот как. Коллега… Скажите, ящеры действительно очень сильны в ближнем бою?

– В ближнем? Более чем. И они великолепные тактики.

Викс встал, щелкнул каблуками и склонил голову.

– Что это значит? – поинтересовался Хзюка.

– Офсах-маш Викс приветствует тебя, – сказал Мартин.

Хзюка тоже встал и шлепнул себя по животу.

– А теперь пожми ему руку, – посоветовал Мартин. – Этот жест означает у нас уважение и добрые намерения.

Комендант ошеломленно глянул на лапу Хзюки. Она более чем на четверть состояла из когтей. Впрочем, ящер постарался их втянуть настолько, насколько позволяла природа.

– М-да, сила есть, – сказал Викс после рукопожатия. – Я приказал поджарить для вашего друга телятины. Это правильно?

– Вполне.

Комендант позвонил в колокольчик. Вошел денщик с еще одним егерем. Солдаты быстро расставили блюда на столе и удалились.

Хзюка запустил в ближайшую тарелку свои когти, но потом, взглянув на мягкотелых, принялся неуклюже орудовать вилкой.

– Полезная вещь, – пробурчал он с набитым ртом.

– Как я понимаю, у них есть свой этикет? – спросил Викс.

– Да. У нас со схаями значительно больше общего, чем это может показаться на первый взгляд, – сказал Мартин.

Хзюка в это время понюхал бокал шериса, одобрительно кивнул и залпом выпил вино.

– Начинаю верить, – улыбнулся комендант. И вдруг спросил:

– Зо ши аш, Хзюка?

Хзюка отложил вилку и перестал жевать.

– Хог! Иш сив. Зо ши аш, Викс?

– Иш поммеранец.

– Померанес, – повторил Хзюка. И дважды хлопнул себя по коленке.

Мартин был удивлен не меньше ящера.

– Вы говорите на схайссу, ротмистр?

– К сожалению, совсем немного. «Руки вверх» и тому подобное. Вы не могли бы спросить, считает ли офсах-маш Хзюка войну между нами необходимой?

Мартин перевел. Хзюка призадумался.

– Теперь уж и не знаю, – сказал он. – Мартин мне брат, у тебя, машиш, я принимал пищу. Да и не понимаю я, из-за чего нам воевать. Вы живете здесь, мы живем там, за горами. До сих пор друг другу не мешали.

– Однако Су Мафусафай на нас напал. Почему он это сделал?

– Многие схаи считают, что вас нужно убивать просто потому, что вы другие.

– Разве это правильно?

– Хог! Войны всегда начинаются как раз из глупости.

Мартин с удовольствием перевел эту сентенцию.

– Послушайте, – изумился комендант, – да вашему другу впору писать философский трактат! Ему это по силам.

Мартин вздохнул.

– Вполне. Как только научиться писать.

* * *

Двадцать километров от Эмванда до Барленца они проехали быстро и не задерживаясь. В Барленце поменяли лошадей, на козлы сел новый егерь. Чтобы не пугать обывателей, перекусили прямо в закрытой карете.

После Барленца Текла огибает гору Шторцен и круто поворачивает на север. В этом месте в нее впадает много ручьев. У одного из них медведь деловито ловил рыбу.

– Это самый большой из наших хищников, – сказал Мартин.

– Все у вас удобное, – проворчал ящер. – Даже хищники. Такой маленький, с ррогу и сравнивать нечего.

Дорога, по которой они ехали, располагалась на правом берегу Теклы. По-прежнему шел дождь, но уже без снега.

– Почему в вашем небе так много воды? – спросил Хзюка.

– На небо вода попадает из моря, а море здесь близко.

– Почему же вода с неба редко падает в Схайссах?

– Дождевые тучи тяжелые, им трудно перебираться через горы. Вот вода у нас и выливается.

– Еэ. До чего же хорошо тут живется, Мартин. Учти, если схаи сюда доберутся, они уже не уйдут.

– Вряд ли. Схаи не смогут тут жить постоянно, Хзюка. Каждый год у нас наступает холодное время под названием зима. Вода в небе замерзает и на землю падает не дождь, а снег. Он покрывает все, начинаются морозы.

– Такие, как на перевале Грор?

– Примерно.

– Плохо. А как долго длится эта ваша зима?

– Снег лежит дней семьдесят-восемьдесят. Но и после того как он растает тепло возвращается медленно, не сразу. Так что, может, и не стоит нас завоевывать.

– Может, и не стоит, Мартин. Но я боюсь, что если мы вас не завоюем, тогда вы завоюете нас.

– Нужно, чтобы никто никого не завоевал.

– Хо! Невозможно. Мы друг другу не верим.

– Невозможно если ничего не делать, Хзюка.

– А что можно сделать?

– Останавливать войны.

– Офсах-маш Викс говорил, что в ущелье война уже началась.

– Вот и давай ее остановим.

– Ты шутишь?

– Нет.

– И как это сделать?

– Цветомиром.

– Хо! Потребуется очень много цветомиров.

– Нам соберут их хоть тысячу. Трудность в другом. Можно ли сделать так, чтобы Су Мафусафай не смог отказаться от переговоров?

– Можно. Можно сделать даже так, чтобы решение принимал не сам Мафусафай, а Верховный Ухудай племен. Но я не уверен, что Верховный Ухудай согласится остановить войну за цветомиры. Вы ведь не схаи.

– Я думаю, что схаи не смогут прорваться через ущелье. Скорее всего, они будут топтаться на месте и день за днем нести потери. Рано или поздно такая война надоест, но гордость не позволит схаям просить мира. В этом случае не могут ли цветомиры оказаться достойной причиной для прекращения войны? Если схаи подчинятся не врагу, а собственному обычаю, ущерба для чести не будет.

Хзюка хлопнул по колену.

– Ты хорошо придумал, Мартин. Ты очень хорошо придумал. Только это значит, что скоро нам начнут мешать.

– Кто?

– Да Мосос его знает. Но мешать будут обязательно.

Ящер как в воду глядел. Есть поразительная закономерность в судьбах идей. Как только они возникают, сразу же находятся препятствия. И чем более полезная идея, тем внезапнее помехи. В Шторцене Мартина и Хзюку арестовали. Ни объяснения, ни подорожная с подписью ротмистра Викса не помогли. Обермильх знал, о чем говорил.

18. Золото, ребята, золото

С приходом девятой дивизии бои приняли затяжной характер. За очередной стеной, перегородившей ущелье, пехота стояла плотно, плечо к плечу, и в два ряда. Пока одна шеренга вела беглый огонь, вторая успевала зарядить штуцеры. За фронтом стрелковых частей скопилось больше сорока пушек. Удалось даже приволочь по кручам даже корпусную батарею восьмифунтовых орудий. Картечью и ядрами артиллеристы отгоняли ящеров до самого поворота ущелья, которое находилось почти в километре ниже оборонительной линии.

Атаки днем вскоре прекратились, установилось нечто вроде вынужденного перемирия; по приказу генерала Шамбертена ящерам не мешали выносить своих раненых и убитых, а у людей появилась возможность поочередно выводить полки в тыл для отдыха, стирки и бани.

Но вот по ночам все менялось. Рептилии и не думали отвечать на дружественные жесты со стороны мягкотелых. Используя темноту, они старались подобраться как можно ближе, чтобы хоть кого-нибудь зацепить отравленной стрелой. Однако их самих поджидали хитроумные петли, ловушки, капканы. Сидящие в засадах егеря приловчились стрелять на звук, да и видели они в темноте получше ящеров. Увы, без потерь все же не обходилось, причем потерь смертельных. Из раненых редко кого удавалось выходить.

Чтобы обезопаситься егеря поверх мундиров надевали трофейные кольчуги или навешивали на себя несколько не очень туго свернутых шинелей. И это многих спасало. Однажды Иржи тоже вернулся из ночного поиска со стрелой в шинельной скатке. И тут случилось неожиданное. Урс Паттени вдруг посерел лицом, ни с того ни с сего раскричался, а потом объявил еще и наряд вне очереди.

– Да за что же? – недоумевал Иржи. – Я ведь в одного попал.

– Да за лопуховость, рядовой Неедлы. Нечего подпускать ящера на расстояние полета стрелы. Как поняли?

При распеканиях Паттени применял обращение только на «вы».

– А никак не понял, – мрачно сообщил Иржи.

– Вот и отлично. Выполнять!

Через три дня после этого случая произошла еще одна неожиданность. Капрала Наргена вдруг вызвали к начальству. И не к кому-нибудь, а к самому командиру бригады. Вернувшись, Нарген объявил, что отделение в полном составе отправляется в тыл для выполнения особого задания. В чем оно заключается, не сообщил, но уже час спустя вся честная компания пылила по дороге на север. Иржи тогда не слишком удивился. В армии все что угодно может поменяться и быстро, и круто даже в мирное время. Тем более, на войне.

* * *

По руслу реки они поднялись к гигантской трещине, расколовшей склон древнего потухшего вулкана. Совсем недавно в нем плескалось озеро глубиной в полкилометра. Именно оно в течение столетий было естественной преградой между людьми и ящерами. Но после землетрясения вода из озера вытекла и продолжала убегать к югу, в сторону Схайссов, в виде речки Алтын-Эмеле. А вот к северу ничего уже не текло, поскольку противоположная стенка кратера раскололась не до самого дна. Из-за этого Быстрянка стала на несколько километров короче, начинаясь теперь у слияния двух горных ручьев. На дне же бывшего озера уцелела лишь большая лужа, вокруг которой били горячие ключи.

По берегам этой лужи саперы наспех расчистили две дороги. Обе сильно петляли, обходя болотца, родники, крупные валуны и местами прижимаясь к стенам кратера. Тогда над головами проезжающих нависали мрачные, испещренные пятнами засохшего ила, почти отвесные скалы, начисто лишенные какой бы то ни было растительности. Над ними быстро бежали облака. Вверху выл ветер, но на дне циклопической воронки царила глухая тишина.

– Страшноватое местечко, – сказал Чимболда.

– Да, по сравнению с силами, которые скрыты под этими камушками, – Паттени кивнул на утесы, – все наши войны всего лишь писк да мышиная возня. Ненужная, да и неинтересная…

Остальные молчали. Местность как-то не располагала к беседам. Среди каменных громадин егерское отделение казалось чем-то весьма и весьма незначительным.

* * *

Бистриц они проехали без остановки. Иржи только на несколько минут заскочил домой, успел поцеловать онемевшую от неожиданности мать, выпил кувшин молока, который прямо в седло подал ему Иоганн, и ускакал догонять отделение.

Потом их маршрут пролегал по очень знакомым местам – через Геймель и Юмм. Все встречные и попутные по дороге выказывали неподдельное уважение бравым и пропыленным воякам, героически остановившим нашествие рептилий. Но тревога у людей оставалась. Подозревали, что газеты печатают не все, поэтому не упускали случая спросить как там, на юге.

– Нормально. Держимся.

– Не прорвутся?

– Да ни в жизнь!

В Бельверке всему отделению устроили хорошую баню, выдали новенькое, с иголочки, обмундирование. Потом выстроили на плацу. Местный комендант, худой и длинный майор, лично объявил, что все они повышаются в званиях на одну ступень. Тут же принесли погоны и образовалось уникальное подразделение из пяти сержантов и трех капралов во главе со свежеиспеченным вахмистром. Вряд ли во всем курфюрстенвере существовало еще одно такое. Но на этом чудеса не закончились. Майор собственноручно прикрепил к мундиру каждого медаль «За храбрость» и передал личную благодарность от генерала пехоты де Шамбертена.

– Ра страсса!

– Да уж, постарайтесь, – загадочно сказал майор. – А теперь – по коням! И пошевеливайтесь, ребята. Вас уже ждут.

– Промедлений не будет, герр майор, – заверил Нарген.

Но как только отряд выбрался из города, все остановились.

– Куда едем-то, вахмистр?

Нарген покосился на свои новенькие погоны.

– Есть приказ не позднее двадцати трех ноль-ноль прибыть на набережную Мохамаут. К мосту Звездочетов.

– Так это ж… Бауцен?

– Вестимо.

– И что все это значит, Джеймс? – спросил Чимболда.

– Сам не знаю. Приедем – видно будет. Ну-ка, прекратить балаган! В колонну по двое… Марш-марш! Предупреждаю, больше привалов не будет.

Слово он сдержал. Двигались не быстро, так, чтобы не запалить коней, но безостановочно, и к вечеру отделение миновало южные пригороды Бауцена. Несмотря на поздний час, ворота были открыты, видимо, в столице не слишком опасались нашествия ящеров, и отряд без задержек попал в Старый город.

Ночь выдалась темная, небо скрывали облака, но на улицах столицы ярко горели газовые фонари, светились вывески, окна домов. По мостовым катились многочисленные экипажи, а тротуары заполняла публика; в некоторых местах висели транспаранты с приветствиями в адрес прибывающего посольства Магриба, тоже подсвеченные. Внешне о войне здесь напоминало только то, что на перекрестках полицейские жестко останавливали все движение перед военными всадниками.

Никого это не раздражало. Совсем наоборот, бюргеры улыбались, приветственно махали руками, пытались вручить цветы и какие-то подарки. Забыв об усталости, егеря приосанились, напыжились. Красавец-капрал Монтегю целовал дамские ручки прямо из седла, а Нарген,напротив, сидел истуканом, глядя поверх голов. Власть олицетворял.

Проехав из конца в конец Дюбрав-аллее, отделение перебралось на северный берег реки Бауцен. Здесь Нарген повернул влево, на такую знакомую набережную Мохамаут, и вскоре Иржи увидел корпуса университета. В некоторых окнах там все еще горел свет. А уж подъезд «Мохамаут-Крыса» просто сиял. В готовности к развозу подгулявших студентисов на это сияние сползались наемные экипажи. Чуть в стороне, под сенью акаций, в еще большей готовности располагался легендарный дринкенваген.

Иржи придержал поводья, вспоминая совсем недавнюю прогулку по этим местам. Где сейчас его таинственная спутница? Так мало времени прошло. И так много всего случилось. Вот бы показаться ей с медалью и сержантскими нашивками! А что? Заслужены честно.

– Неедлы! Чего ворон ловишь? Не отставать!

Иржи вздохнул и легонько тронул бока лошади шпорами.

Егеря миновали еще один мост и почему-то остановились перед корветом «Гримальд». Корабль находился на том же самом месте, что и месяц назад, – в полусотне шагов от моста Звездочетов. У трапа скучали матросы-часовые.

Нарген подъехал к ним, протянул пакет и что-то неразборчиво проговорил. Ему ответили. Вахмистр приказал всем спешиться, озадаченно прокашлялся и отдал совсем уж неожиданную команду:

– Отделение! Лошадей – на борт!

* * *

Палуба корвета находилась почти на уровне набережной, и лошади сначала не беспокоились. Но затем по крутым, слабо освещенным трапам их повели в самое корабельное нутро, и некоторые начали упираться. Даже с помощью матросов пришлось провозиться с четверть часа. Зато в трюме все уже было готово – стойла, деревянные бадейки с водой, полные ясли овса.

Едва Иржи привязал свою Вишню, его крепко то ли хлопнули, то ли огрели по плечу.

– Привет, морская кавалерия!

Сверкая белыми зубами, в проходе стоял земляк Ференц. Иржи обрадовался.

– Здорово! Вот не ожидал тебя увидеть.

– Это почему? Матрос на корабле совсем не редкость. Другое дело – лошадь. Ума не приложу, что вы собираетесь делать.

– На абордаж будем ходить, – серьезно сообщил Иржи.

– Верхом?

– Ага. Кони у нас такие особые, непотопляемые.

Ференц расхохотался.

– А ты, парень, не слишком изменился. Хотя нет, погоди. Это что, никак медаль на тебе висит?

Иржи смутился.

– Да вот, вчера выдали.

– И сержантом вчера сделали?

– И сержантом, как ни смешно. Представляешь, все отделение повысили. У нас ни одного рядового не осталось.

– Это ж за какие такие подвиги?

– Понятия не имею.

– Как так? Вы же с ящерами дрались?

– Дрались? Пожалуй, сильно сказано. Мы стреляли, в нас стреляли. Одного парня из Юмма… поэтому нас теперь девять. Хороший был парень.

– Ну вот, значит, было за что награждать.

Иржи неловко переступил с ноги на ногу.

– Да мы делали все то же самое, что и любое другое егерское отделение. Кто по-настоящему дрался, так это пехота. Особенно из семьдесят первого полка, там до рукопашной доходило. Ящеров против них скопилось – ну тьма. Кое-как они ноги унесли. А мы сбоку сидели, огнем прикрывали. Можно сказать, прохлаждались. И вдруг – трах-бах, особое задание, кресты, погоны, на корабль сажают. Слушай, ты-то хоть знаешь, куда поплывем?

Ференц пожал плечами.

– Сие есть тайна. Но куда можно отсюда плыть? Либо вверх по Бауцену, либо вниз по Текле. Вверх по Бауцену «Гримальд» способен подняться только до озера Бельзее. Но смысла везти туда ваше отделение кораблем нет, вы бы по суше быстрее добрались.

– Значит, вниз?

– Больше некуда.

– В Сентуберланд или Северный Поммерн?

– Бери дальше.

– Что, в Четырхов, что ли?

– Какой там Четырхов! У нас припасов на полгода. Как минимум до Мурома поплывем. Впрочем, вас-то, может, и раньше высадят.

Тут где-то на верхней палубе послышались свистки.

– Ого, – сказал Ференц. – Малый аврал. Ну, я должен бежать к своей мачтушке-матушке. Увидимся еще!

И гулко хлопнул Иржи по спине. Вишня от этого испуганно присела.

* * *

Торчать наверху егерям запретили. Вместо этого провели на батарейную палубу. Здесь выдали по ломтю хлеба и полные миски супа. Усевшись на аккуратные горки ядер, они принялись работать ложками.

Батарейная палуба представляла собой длинное помещение пронзенное мачтами. С двух сторон его ограничивали носовая и кормовая переборки. По бортам в неярком свете масляных фонарей чернели ряды морских орудий. Калибром фунтов в двенадцать, что по сухопутным меркам весьма солидно. Выше пушек висели гамаки. Половина из них была пустой, а в остальных безмятежно спали матросы. То, что с верхней палубы слышался топот, команды, звон цепей, их ничуть не беспокоило.

– Хорошо живут братишечки, – проворчал Монтегю. – Кормежка по расписанию, ни в снеге ползать, ни у костра ночевать не надо.

– Ну-ну. Посмотрим, что ты скажешь попозже, – усмехнулся Паттени.

Иржи в этот момент почувствовал, что палуба под ногами начинает крениться. Сверху послышались свистки, крики, хлопанье парусов. Корвет выпрямился, за бортом зажурчало, начала ощущаться легкая качка.

– Все, двинулись, – зевая, сообщил один из матросов.

Но плавание продолжалось очень недолго. Минут через двадцать вновь прогрохотали цепи, корабль дернулся, остановился. По трапу колобком скатился вестовой матрос и крикнул:

– Егеря – наверх!

А наверху шел дождь. Сыпался то прямо из черного беззвездного неба, то вместе с ветром налетал справа. Слева же сиял огнями дворец курфюрста. А прямо перед бушпритом корвета высились мрачные крепостные стены, на которых горело всего лишь несколько фонарей. В темноте Иржи не сразу распознал Семибашенный замок. Да и то не столько распознал, сколько вспомнил, что он должен находиться здесь, на острове Норбаунт. От замка по реке плыл огонек. Чуть позже стали различаться очертания большого баркаса. Вскоре он пришвартовался с подветренного борта «Гримальда».

Заскрипел блок. С рея матросы опустили большой крюк, или анкер, как они его называли.

– Вирай помалу! – крикнули из баркаса.

Матросы начали осторожно выбирать снасть. Над бортом повис ящик. Тут подал голос Нарген.

– Монтегю, Неедлы! Принять груз.

Ящик оказался небольшим, но очень увесистым. Его было приказано отнести в кладовую рядом с каютой капитана. На пороге этой кладовки стояли морской лейтенант и два вооруженных матроса.

– Возвращайтесь, – коротко приказал лейтенант.

Следующий ящик с крюка снимали Паттени и джангарец Чимболда, оба физически очень крепкие люди. За ними наблюдал высокий офицер в плаще с капюшоном. В шаге за спиной этого офицера стоял Нарген.

– Они могут таскать ящики и в одиночку, господин корветтен-капитан, – вполголоса сказал вахмистр.

– Нет. Только вдвоем, – коротко ответил капитан. – Ронять нельзя.

Чимболда и Паттени подхватили ящик и понесли его в открытую дверь кормовой надстройки. К борту молча подступили сержанты Цвишер и Меко.

После того как последний ящик занял свое место, кладовую заперли сразу на несколько замков, а все егерское отделение построили в коротком коридорчике перед капитанской каютой. С палубы пришел офицер в непромокаемом плаще. Когда он отбросил капюшон, стало видно его скуластое лицо с узкими черными глазами и жесткой щеткой усов.

– Меня зовут Оюнтэг Монголэ, – негромко произнес он. – Я – командир корвета «Гримальд». До конца рейса ваше отделение будет подчиняться мне.

Сказав это, капитан Монголэ прошелся вдоль короткого строя, внимательно глядя в лица. Потом кивнул и продолжил:

– Для выполнения задания, о котором вы сейчас узнаете, мне предлагали гвардейцев его высочества. Но я предпочел солдат, побывавших в деле и понюхавших пороха. Это по моему требованию вас сняли с фронта. Я знаю, что все вы хорошо дрались и доказали свою храбрость. Теперь предстоит доказать свою верность. Ваша задача очень проста. Днем и ночью, до самого конца нашего похода, вы будете охранять вот эту кладовую. Входить туда кроме меня никто не имеет права. Только если я погибну, это право перейдет к моему помощнику лейтенанту Динцу. В случае гибели Динца вы должны выполнять распоряжения своего вахмистра. Все ясно?

– Так точно… герр корветтен-капитан, – с некоторой задержкой отозвались егеря.

Капитан еще раз прошелся вдоль шеренги и почему-то остановился перед Фрейном Монтегю.

– Сержант! Знаете, как называется замок, у стен которого сейчас стоит «Гримальд»?

– Так точно. Семибашенный, герр капитан.

– Тогда рано или поздно вы должны догадаться, что именно в таких тяжелых ящиках могут привезти из Семибашенного. Там то, из-за чего найдется немало охотников рискнуть головой. Золото, ребята, золото! Вот что вам предстоит стеречь. Но болтать об этом запрещается. Надеюсь, вы поняли меня хорошо.

* * *

Сменившись с поста, Иржи и Паттени поднялись подышать перед сном свежим воздухом.

Был пятый час утра. Башни Бауцена давно скрылись за кормой. На берегах различались только редкие виллы в окружении садов и парков. Покачиваясь с борта на борт, корвет плыл между двумя линиями бакенов, красных и белых. У форкастля, носовой надстройки, сидело с полдюжины матросов. Еще один примостился в «вороньем гнезде» самой высокой грот-мачты. На шканцах, облокотившись о фальшборт, стоял сам капитан Монголэ. Он курил трубку, смотрел вперед и изредка отдавал короткие приказы рулевому.

– А что, капитан тоже дежурит? – удивился Иржи.

– Обязательно. В самое неприятное время – с четырех до шести утра. Эта вахта называется «собачьей», – ответил Паттени.

Иржи взглянул на клевавших носами матросов.

– Очень подходящее название.

В серых предрассветных сумерках вода в реке казалась темной, почти черной. Дул слабый ветер, лишь временами наполняющий паруса. Но «Гримальду» помогало течение, корабль продвигался довольно быстро. «Ходко», как говорили матросы.

Слева на фоне лесов показались стены какого-то города.

– Мембург, – сказал Паттени. – Скоро пересечем границу графства Иберверг.

– И откуда ты все знаешь? – удивился Иржи.

– Как – откуда? За графством Иберверг лежит федеральная земля Центральный Поммерн. А дальше – Сентуберланд, моя родина. Ты что, в школе террографию не учил?

Иржи посмотрел на белеющие в сумраке домики Мембурга.

– Учил. Только вот не думал, что пригодится.

Мембург… Неожиданно он вспомнил серьезного и бестолкового жителя этого города. Начинающего артиллериста, которого Ференц утащил смотреть порт. А потом, разумеется, вспомнил и Камею. Быть может, в их эскадрон, оставшийся в ущелье Алтын-Эмеле, уже пришли письма, но как же их получишь, если приходится плыть невесть куда. Так досадно! И почему для охраны золота избрано именно их отделение? Ведь в каждом эскадроне таких отделений десять, в бригаде – тридцать. Что-то не верилось в случайность.

– Урс, – вдруг сказал Иржи. – Так это ты все устроил?

– Что устроил?

– Да то, что мы сейчас плывем на «Гримальде».

Паттени удивленно обернулся.

– Разве егер-сержанту такое под силу? Милый мой, пора тебе баиньки. Поспать, то есть. Давай, топай вниз.

– Слушаюсь, господин егер-капрал, – усмехнулся Иржи. – Только вот думаю то, что заблагорассудится.

– Ну и думай, уставом не возбраняется. Только молча.

– Спасибо тебе, Урс.

– Это еще за что?

– Да ладно, не притворяйся. Ты ведь знаешь, кто мой отец?

– А кто твой отец?

Иржи, усмехаясь, посмотрел ему в глаза.

– Небесник.

Паттени всплеснул руками.

– Да что ты! Никому больше не говори.

Но вот удивление у него не очень получилось.

* * *

Кормили их в кормовой части опер-дека. Там же, у переборки, были подвешены гамаки для всей егерской компании. Исключение составил один только Нарген, получивший любезное приглашение боцмана разделить с ним каюту.

После завтрака Иржи забрался в свой гамак и под мерное, убаюкивающее покачивание проспал без всяких сновидений до самого обеда. Потом отстоял очередные три часа у опечатанных дверей «золотой» кладовки, почистил стойло Вишни, задал ей корма и выбрался на верхнюю палубу.

Погода все еще не улучшилась. Над мачтами хмурились низкие облака. Тем не менее на корвете решили увеличить скорость хода. Повиснув на реях, десятки матросов распускали намокшие тяжелые паруса второго ряда. С палубы на них покрикивал боцман, а на шканцах прохаживался лейтенант Динц в таком же громоздком плаще, как и у капитана Монголэ. Выглядел лейтенант чучелообразно, поскольку не отличался особым ростом.

За день берега отодвинулись от корвета. Текла разлилась уже километра на полтора, сделалась медленной и вальяжной. Ветер был слабым, вода у форштевня журчала чуть слышно. «Гримальд» тем не менее хоть и не слишком быстро, все же продвигался к неведомому месту назначения. Изредка в борт шлепала мелкая речная волна. Проплывали равнинные берега с востока и запада очерченные горами. За кормой таяли шпили большого города, а по курсу уже угадывались очертания следующего. Поммерн был страной густозаселенной.

Из носовой надстройки на палубу вышел Ференц с ведром в руках. Выплеснув за борт помои, весело сообщил:

– Имею честь дежурить по камбузу!

– И что же будет на ужин? – заинтересовался Иржи.

– Солонина с вареной картошкой. Плюс сухари. Самая что ни на есть морская еда. Привыкай.

– А ты уже привык?

– А куда ж я денусь.

– Нравится?

– В общем – да. А тебе-то как в егерях служится?

– Да тоже ничего.

– Слушай, Иржи, дома все нормально? Ты ведь Бистриц проезжал?

– Почти галопом. Но над кузницей дым видел.

– Работает, значит, батя, – задумчиво сказал Ференц. – Трудновато ему без меня.

Тут Ференц внезапно улыбнулся.

– Неделю назад письмо получил. Среди прочего сообщают, что Ламбо Макрушиц досрочно отправлен в полковую школу сержантов. Глядишь, и пробьется в фельдмаршалы, как ты думаешь?

– Ну, если физику подучит. А так – кто знает. Странная какая-то жизнь пошла после дракона. Непредсказуемая. Как будто время ускорилось.

– Драконы тут ни при чем, – сказал Ференц. – Вряд ли время им подчиняется. Этим кто-то более серьезный занимается.

* * *

На третьи сутки плавания дожди прекратились. Обогнув полуостров Землих, корвет взял несколько румбов вправо и вышел в расширяющуюся часть озера Нордензее. Здесь Текла прерывалась, наполняя чашу огромного доисторического кратера глубиной почти в милю.

С чистого неба сиял Эпс. В его свете блестела обширная водная гладь с россыпью рыбачьих шхун, баркасов и лодок, над которыми летало множество чаек. Слева, со стороны Белого княжества Четырхов, парусный буксир тянул баржу со строительным камнем. С севера, пользуясь почти попутным ветром, плыли два муромских скампавея. А с востока, откуда-то то ли из Барлоу, то ли из Конвэя, приближалось целое облако парусов.

– Линейный корабль «Василиск», – определил Ференц. – Водоизмещение тысяча четыреста тонн, сто два орудия на трех палубах, и больше пятисот матросов. Его недавно построили и теперь непрерывно гоняют по воде.

– Зачем? – спросил Иржи.

– Да чтобы экипаж побыстрее сплавался.

– А ты что, уже выучил наизусть все корабли Поммерна?

– К сожалению, их не так и много. А уж «Василиск»-то знает любой матрос. Красавец, не правда ли?

– Да на мой взгляд, все парусные корабли красивы.

– О! Это точно.

Дул свежеющий норд-вест. «Гримальд» заметно кренился, но парусов на нем не убавляли. Напротив, капитан Монголэ приказал ставить третий, самый верхний ряд, а потом распорядился натянуть в промежутках между мачтами еще несколько треугольных полотнищ. Все это тут же наполнилось ветром. Было похоже, что «Гримальд» приобрел крылья. Паруса гудели. Корвет накренился еще больше. По скособоченной палубе стало трудно передвигаться. От носа к грот-мачте и дальше, до шканцев, провесили канат, чтобы было за что цепляться. С правого борта, вдоль наглухо задраенных пушечных портов, шелестела пена. Все свободные от вахт матросы, не сговариваясь, перебрались на левый.

– Откренивают, – возбужденно крикнул Ференц. – Нам тоже туда надо!

Они перебежали и вцепились в ванты между двумя расступившимися матросами. Оба, привалившись спинами к фальшборту, спокойно покуривали, закрывая трубки от ветра ладонями.

– Ну как, ничего скоростешка, а, сержант? – спросил один.

– Здорово! – с восхищением отозвался Иржи.

– Это еще – что! Чтоб ты знал: «Гримальд» – самый быстроходный корвет курфюрстенмарине, – с гордостью сообщил второй. – Рекорд – восемнадцать с половиной узлов!

– А сейчас сколько?

Матрос повернулся, сплюнул за борт и, прищурившись на волны, сказал:

– Узлов шестнадцать будет.

– Да нет, пятнадцать с половиной, – не согласился второй.

– Все равно здорово, – сказал Иржи.

Его одобрительно похлопали по спине.

«Гримальд» в это время миновал пролив между островами Осеннис и Ветробой. Сразу после этого появилась килевая качка. Как только форштевень зарывался в волну, слышался шумный удар, после которого на палубу летела водяная пыль и крупные холодные брызги. Старых матросов это радовало.

– Наконец-то, – проворчал сизоусый старшина фок-мачты. – Хоть что-то похожее на море. А то позакисали все!

А вот молодые матросы боялись пробираться на нос, где находился гальюн, отхожее место. Там так окатывало, что недолго было и за борт угодить.

– Привыкайте-привыкайте, – посмеивался старшина. – В шторм писать еще труднее!

Около трех часов пополудни показалась полоска северного берега.

– Все, – сказал Ференц. – Там, – он кивнул в сторону мерно вздымавшегося и опускавшегося бушприта, – там уже не Поммерн.

– Туда, значит.

– Почему обязательно туда? Может, и подальше.

– Нет, – сказал Иржи. – Туда, в Муром.

– Ты что, провидец?

– Тут не нужно быть провидцем. Просто золото больше везти некуда. Не в Покаяну же.

– Похоже на правду. А ты ничего, – сказал Ференц.

– Что – ничего? – не понял Иржи.

– Да не укачиваешься.

– Ну-ну, – сказал сизоусый старшина. – Это не на озере проверяют, салаги.

* * *

Ночью «Гримальд» покинул озеро и вошел в северное продолжение Теклы. Иржи вместе с Монтегю в это время стоял у надоевшей кладовки. Смена уже близилась к концу, когда по трапу, грохоча каблуками, скатился вестовой матрос. Пробежав мимо них, он без стука скрылся в капитанской каюте. Очень скоро оттуда вышел Монголэ с двумя пистолетами и длинной саблей. Остановился перед часовыми, коротко приказал:

– Что бы ни случилось, отсюда – ни на шаг!

Потом легко взбежал на палубу. Оттуда послышались тревожные свистки. В ответ на них только что крепко спавший корабль начал быстро пробуждаться.

Через открытую дверь в переборке Иржи видел, как матросы выскакивали из гамаков. Наспех одевшись, часть тут же протопала наверх. Вслед за ними Нарген повел всех свободных егерей. А снизу, из трюма, появились баталеры с охапками штуцеров и сабель в руках. Оставшиеся на батарейной палубе матросы торопливо открывали крышки орудийных портов. Потом начали гурьбой наваливаться на лафеты, откатывая пушки. Замелькали длинные шуфлы, которыми проталкивали в жерла картузы с порохом.

– Ну и переполох, – озадаченно сказал Монтегю. – На нас явно напали.

Корвет резко накренился на правый борт, потом – на левый. Грохнул выстрел палубного фальконета. Сверху доносились ругань, топот, рассыпчатый треск штуцеров. Потом где-то на уровне ватерлинии ухнули взрывы ручных бомб. Внезапно весь этот шум и гвалт перекрыли удары тугого, плотного воздуха. Это заговорили двенадцатифунтовки, главное оружие «Гримальда». Из коридора Иржи видел, как орудия одно за другим подпрыгивали, катились от бортов и останавливались, натянув толстые канаты.

– Слушай, да ведь нас на абордаж берут! – сказал Монтегю.

– Неужто муромцы?

– Хрен его знает. Как думаешь, отобьемся?

Иржи прислушался. Шум на палубе вроде стихал.

– Да должны.

«Гримальд» между тем продолжал вести беглый огонь сразу обоими бортами. Остро пахло жженым порохом. Батарейная палуба постепенно наполнялась дымом, в котором метались полуголые канониры. Они подбегали к разряженному орудию, окатывали его водой, шуровали в стволе банником, забивали новый заряд. Картуз внутри ствола дырявили, подсыпали в запальное отверстие мелкого пороха, тут же подносили пальник и зажимали уши. Орудие грозно рявкало.

Наконец сверху прибежал лейтенант Динц. Засвистел, замахал руками. Пальба смолкла. Чуть позже по трапу спустились Чимболда и Меко. Оба вспотевшие, запаленные, пахнущие порохом.

– Идите на палубу, там помощь нужна, – отдуваясь, сказал Чимболда. – Наша смена наступила. Заступаем вместо вас.

– Кто же это напал, Бурхан?

– Да кто ж тут может напасть? Ушкуйники, конечно. Золото они, знаешь ли, нюхом чуют. А может, и донес кто.

– Отбились?

– Да, уже кончилось все. Только один скампавей за нас и зацепился. На свою беду! Остальные промахнулись. Не рассчитали разбойнички. Очень уж быстро «Гримальд» плавает…

* * *

В трюм вели раненых. Справа за кормой пылало судно. На его фоне четко выделялся долговязый силуэт в плаще. Иржи почувствовал большое облегчение от того, что капитан жив и находится на своем месте.

Свет пожара отражался от парусов и падал на палубу «Гримальда». А на палубе темными мешками валялись тела. У одного в такт качке шевелилась голова с острой, задранной к небу бородой. От борта к борту позванивая перекатывалось выроненное оружие. На крышке люка у грот-мачты кому-то перевязывали ногу ослепительно белым бинтом. Несмотря на темноту, было поднято много парусов, а на верхних реях висели матросы и распускали дополнительные. Корвет быстро плыл мимо лесистого берега. Ни один огонек не проблескивал среди деревьев. Иржи вспомнил, что накануне кто-то из матросов называл Южный Муром безлюдными чащобами. Так оно и было, если не считать ушкуйников людьми.

– Ну, чего стоите? – хмуро спросил Паттени.

– А что делать?

– Берите вот этого за руки да за ноги.

Иржи с Монтегю отнесли бородатый труп на полубак и уложили в ряд с другими. Потом вернулись за следующим. Его лицо показалось Иржи знакомым. Приглядевшись, он понял, что это тот самый сизоусый старшина, который минувшим днем радовался выходу в озеро Нордензее. Подошел Паттени и тоже наклонился над трупом.

– Золото, ребята, золото, – мрачно сказал он. – Черт бы его побрал.

19. Очень плохой майор

Больше всего выбивало из колеи отсутствие логики, минимального здравого смысла. Арестовали их солдаты местного гарнизона по причине сомнений в том, что Мартин является служащим курфюрстенвера. Но в этом случае его дело относилось к юрисдикции гражданских властей, и право на арест имела полиция Шторцена, отнюдь не комендатура этого славного города. Мартин немедленно выразил свое недоумение и несогласие. Но командовавший патрулем молоденький офицер от объяснений уклонился.

– У меня приказ, – с гордостью сообщил он.

И погладил тонкие усики. Тоже с гордостью.

Мартин ему позавидовал, поскольку давно потерял способность испытывать большую симпатию к собственной персоне. Это случилось после одного разговора с отцом. Еще на Земле. Здесь же, на Терранисе, пришлось вылезать из кареты и долго ждать участи в караулке. Там не было недостатка в желающих поглазеть на живого настоящего ящера.

– Терпи, – сказал Мартин.

– Терплю. Нас что, враги схватили?

– Нет, дураки.

Хзюка с довольным видом квакнул.

– Ага! У вас тоже есть.

– Дураки есть везде, где умеют разговаривать. Но только вот разговоров не любят, хотя сами поговорить не прочь.

– Это как? Не понимаю.

– Ну, умный знает много слов, только без нужды их не употребляет. Глупый – тот наоборот.

– Хо! У нас тоже. Кто мало смыслит, тот много болтает. Но самые страшные дураки как раз молчаливые.

– Да, пожалуй, – согласился Мартин. – Только это уже не дураки. Больные.

– Интересно, – сказал Хзюка. – Мы такие разные, а думаем одинаково.

– Это потому, что мы оба думаем.

– Отставить разговоры! – прикрикнул дежурный вахмистр. – Развели тут тарабарщину. Вас не для этого арестовывали.

– А для чего? – спросил Мартин.

– Да чтобы поумнели. Известное дело.

– Мы и стараемся, герр вахмистр, – скромно сообщил Мартин.

– Караульное помещение для другого предназначено.

Вахмистр произнес всю эту тираду безо всякого намека на юмор. А уж любезности ожидать от него никак не приходилось. Мартин с беспокойством подумал о том, что у такого подчиненного должен быть довольно неприятный начальник. Не зря же Обермильх предупреждал.

– И где же тогда умнеть прикажете? – спросил Мартин.

На этот раз вахмистр изволил усмехнуться.

– А у господина коменданта. Там быстро получится.

– Вы думаете? – с сомнением спросил Мартин.

– Еще чего! Не полагается.

* * *

Однако быстро у господина коменданта не получилось. Войдя в просторный кабинет, Мартин представился и замолчал, ожидая ответа. Ждать пришлось долго, ибо комендант Шторцена был очень занят. Занят молчанием. Он сидел совершенно неподвижно, словно давая возможность рассмотреть себя подробнее.

Впрочем, смотреть на него было прелюбопытно. Суровый военачальник не отличался ростом. Высокая спинка кресла подчеркивала эту особенность: где-то на уровне ее середины находилась голова с небольшим количеством волос. Зато упомянутая голова была снабжена редкого оттенка туманными глазами. Ниже глаз на воротник кителя свешивались объемистые, до глянца бритые щеки, придававшие лицу грушевидные очертания. В общем, природа, трудясь над этой физиономией, явно отказалась от банальных пропорций. Исключение составляли одни лишь розовые ушки столь милой формы, что могли вызвать зависть фрейлин Ее Высочества. Но над серебристыми майорскими погонами они смотрелись не слишком уместно.

Вволю налюбовавшись, Мартин решился нарушить священную тишину.

– Разрешите сесть, герр майор?

Ушки коменданта медленно покраснели, словно сигнализируя об опасности. Неожиданно низким баритоном он сообщил:

– Не разрешаю.

После этого сцепил на пустом столе пальцы и принялся сосредоточенно их разглядывать.

– Тогда позвольте узнать о цели нашей встречи? – удивленно спросил Мартин.

Он знал, что при всей неукоснительности командной системы, без которой и армии-то быть не может, отношения среди офицеров курфюрстенвера регулируются не столько уставом, сколько сводом неписаных правил, сложившихся после обретения Поммерном независимости, то есть на протяжении последних восьмидесяти лет. Согласно этому кодексу считалось крайне дурным тоном, если начальник применяет власть без служебной необходимости. В отношении же офицера, находящегося в армейской иерархии всего лишь одной ступенью ниже, приказы вообще не употреблялись, распоряжения имели форму просьб вышестоящего нижестоящему. Этого было вполне достаточно, поскольку никому и в голову не приходило, что такую просьбу можно не исполнить. Но с другой стороны, держать подчиненного на ногах безо всякой необходимости, тем более отказывать в ответе на вопрос – такое в курфюрстенвере почти немыслимо. Тем не менее комендант Шторцена произнес:

– Не позволяю.

И вновь погрузился в загадочное молчание, разглядывая свои пальцы, лежащие на совершенно пустой столешнице. Это ни в какие ворота не лезло. Одно дело – терпеть неумышленные унижения в Схайссах от существ иной расы и морали, совсем другое – здесь, в Поммерне, среди людей, столкнуться с вполне осознанным хамством. Чего Мартин никак не ожидал в награду за свои труды, так вот этого.

После того, как улеглось сильное удивление, его сменило некое сильное желание. Мартина очень подмывало высказаться откровенно и обрисовать коменданту Шторцена его истинное место в масштабах двух Вселенных. При этом открывались почти безграничные возможности. Трагедия заключалась лишь в том, что не хватит бедняге кругозору. Ну, явно не хватит. Посему следовало избрать иную тактику, кое-что выяснить. А для этого требовалось заставить Красивые Уши разговаривать.

Решив обратить оружие нападающего против него самого, Мартин тоже погрузился в молчание, уставившись в туманные глазки коменданта. В конце концов, чем дольше продлятся эти перегляделки, тем больше шансов на то, что директива курфюрстенштаба дойдет в Шторцен до того, как тут наломают дров. Но ситуация начинала складываться совершенно идиотская. Минуты через две или три это дошло и до коменданта. Нехотя разжимая губы, он процедил:

– У меня есть основания полагать, что вы не тот, за кого себя выдаете.

– Вынужден вас разочаровать, герр майор. Я тот, за кого себя выдаю.

– В таком случае, почему вы не в мундире?

Глядя уже в потолок, Мартин сообщил:

– Полевой Устав допускает отступления от установленной формы одежды при выполнении разведывательных заданий командования.

– Это все слова! Где ваши документы?

– У вас, герр майор.

– Что такое? У меня?

– Так точно. В сейфе.

– Что за чушь вы несете!

– Никак нет. Циркуляр разведывательного управления курфюрстенштаба от 14 июня 835 года.

Комендант крепко задумался. И пришел вот к такому заключению.

– Мне нужен не циркуляр, а ваше удостоверение личности.

– Оно вам не потребуется, если вы прочтете циркуляр.

Ушки коменданта запылали.

– Так называемый гауптман Неедлы! Здесь я решаю, что мне требуется.

Мартин вздохнул. Психологический портрет нелюбезного полководца уже прорисовывался. Намеренно оскорбляя собеседника, он явно хотел вывести его из равновесия, спровоцировать нарушение субординации и получить предлог для применения санкций. При этом никакого личного повода для враждебности у майора быть не могло, поскольку раньше с Мартином они никогда не встречались. Ополчиться на совершенно незнакомого человека коменданта заставляли отнюдь не жажда мести, для которой основания попросту отсутствовали, не, тем более, чувство долга, а исключительно дурные во всех смыслах этого слова черты характера.

Чаще всего так себя ведут люди обиженные жизнью, но наделенные толикой власти. Эту толику они используют для причинения неприятностей всем, кто подвернется. В собственных глазах они могут возвыситься только путем унижения окружающих. Во исполнение задуманного проявляют редкие упорство и изобретательность, причем препятствия только увеличивают их пыл, иногда вплоть до степени слепого остервенения. На Земле такие свойства личности давно признаны патологическими, их лечат. А вот в армии Поммерна, как оказалось, карьере они не слишком препятствуют, во всяком случае, до чина майора добраться позволяют. Но эти качества помогают только до тех пор, пока не применяются против собственного начальства. Иначе в армии далеко не уедешь. Вот на этом стоило сыграть.

– Герр майор! Если я не тот, за кого себя выдаю, вы заслужите поощрение командующего округом. Но командующий округом подчиняется курфюрстенштабу. Курфюрстенштаб не может быть довольным, если вы задерживаете офицера разведывательного управления и свое мнение выскажет командующему округом. После этого у командующего не останется повода поощрять вас, зато появится повод выразить недовольство. Кроме того, ваши многочисленные недоброжелатели, в существовании которых я ничуть не сомневаюсь, постараются бросить тень на ваши профессиональные способности.

– Я как-нибудь переживу, – проскрипел комендант, пламенея ушами.

Мартина порадовало то, что он вступил в полемику.

– Возможно. Но как вы объясните комиссии курфюрстенштаба свое упорное нежелание выполнить его прямое распоряжение?

– Не ваше дело.

– Помилуйте! Еще как мое. Вы мешаете выполнению моего задания.

– Плевать.

– На задание курфюрстенштаба?

Сделав неимоверное над собой усилие, комендант поправился:

– Нет. На вас.

Мартин понял, что на этом психопат исчерпал свои способности к компромиссу. Ситуация зашла в тупик.

– Назовите ваше истинное имя.

– Мартин Неедлы.

– Я это уже слышал.

– Другого имени у меня нет.

– Так, – с удовлетворением произнес комендант. – Упорствует. Кто дал вам право проводить через границу Поммерна ящера?

– Имею полномочия курфюрстенштаба.

– Не верю.

– Это очень легко проверить.

– Так, – кивнул комендант. – Диктует. Ведет себя вызывающе. Конвой! Отвести нарушителя в камеру.

Стоявший у дверей капрал откашлялся.

– А куда деть ящера, герр майор?

– Туда же.

И вот тут Мартин испугался. Хзюка этого не потерпит! Следовало действовать, и действовать решительно, иначе пострадают люди.

Опередив конвойных, Мартин упал на пол, ухватил блестящие сапоги и сильным рывком продернул герра майора между тумбами стола. Потом вскочил, одной рукой поставил коменданта на ноги, а другой выхватил из ножен комендантскую саблю. Лезвие описало полукруг и замерло над самым воротником мундира, тревожа отвисшие щеки.

– С-стоять! – рявкнул Мартин.

Впрочем, солдаты и без того остолбенели. Мартин их вполне понимал. Видимо, герр комендант Шторцена по совместительству успел сделаться еще и кем-то вроде адъютанта бога, а тут вот как с ним обошлись… Это кто ж мог себе такое позволить?! Да, было над чем поразмыслить гарнизонным головушкам. Только вот времени для этого давать не следовало.

– Откройте двери, – приказал Мартин.

Солдаты нерешительно мялись. Мартин ткнул коменданта коленом.

– Отхры… откры… – прохрипел тот, скосив глаза на саблю.

Хамы редко бывают храбрецами. Давно установлено.

* * *

– Хо! – сказал Хзюка в приемной. – Уже не скучно.

К нему было потянули руки, но Мартин строго нахмурился и руки исчезли.

– Мне охранять твою спину? – спокойно спросил Хзюка.

– Еэ. Постарайся никого не убить. Эй, там, вахмистр! Подогнать наш экипаж к крыльцу!

Прибежавший из караулки вахмистр медленно пятился и трясущимися пальцами пытался застегнуть пуговицу. Глаза его занимали чуть ли не половину довольно большого лица.

– Каки… эки? Вы-вы соображаете?!

– Ну да, – сказал Мартин. – Поумнели.

На отвислой щеке коменданта показалась капля крови.

– Карету, остолопы! Вы что, оглохли? Живо! – просипел он. – Не видите?! Меня уже режут!

Складывалась ситуация, при которой никому не надо давать опомниться. Внизу Мартин пнул пирамиду штуцеров; оружие с грохотом посыпалось. Потом кивнул на вахмистра.

– Хзюка, возьми у этого саблю.

Хзюка тут же ухватился за эфес. Вахмистр было дернулся, но заметив перед самым носом пять когтей дюймовой длины, успокоился. Хзюка квакнул, похлопал его по плечу и довольно внятно сказал:

– Умнисса. Тебе другую дадут. Есе луцсе. Красивую.

Один из солдат хихикнул. Вахмистр отвесил ему тумака.

– Что вы собираетесь делать? – спросил офицер с усиками.

– Сопровождать герра майора в курфюрстенштаб.

– В курфюрстенштаб? – офицер недоуменно разглядывал лезвие у горла своего начальника.

– Да. Там ему предстоит объяснить, почему он препятствовал выполнению важного разведывательного задания.

– Следовательно, вы его арестовали?

– Разумеется.

– О-о. Позвольте, но по закону…

– Не позволю! – полным голосом рявкнул Уохофаху Фахах.

В окнах задребезжали стекла.

– Законами в здешней комендатуре и не пахнет! Назовите вашу фамилию, лейтенант!

– Фо… фон Руссиш-Мишке.

– Как старшему по званию вам придется исполнять обязанности коменданта города Шторцен. Приказ ясен?

– Слушаюсь… герр гауптман, – ошеломленно пробормотал Руссиш-Мишке.

Ушки герра майора яростно запылали. Что ж, любому начальнику рано или поздно приходится пожинать плоды собственной кадровой политики. Результаты бывают самыми разными, но полного счастья наследники обычно не дарят. Не больше, чем получали.

Мартин вывел бывшего коменданта во двор. У крыльца стояла коляска. Сидевший на козлах пожилой егерь смачно плюнул.

– Тьфу ты, господи. Срамота.

Мартин схватил майора под мышки, забросил его в карету и приказал Хзюке присматривать. Сам встал на подножку и повернулся к провожающим. Нужно было сказать что-нибудь ободряющее. Неважно что, главное – уверенно.

– Кстати. Совсем забыл. А как фамилия этого? – он небрежно махнул рукой за спину.

– Есниц. Майор фон Есниц, – оторопело сообщил вахмистр.

– Плохой он майор.

– Но все-таки майор, – вдруг возразил Руссиш-Мишке.

Это настораживало. Публика начинала приходить в себя.

– Пошел, – сказал Мартин егерю.

– А куда ехать-то?

– Да в Бауцен.

– В Ба-ауцен. Сто двадцать километров, сударь.

– Сто тридцать. Пошевеливайся, служивый.

Егерь пожал плечами, еще раз сплюнул и щелкнул кнутом.

* * *

За Шторценом долина расширяется, а Текла, вобрав в себя бурные горные ручьи, превращается в настоящую реку. Дорога идет под уклон, лошади бегут легко. С двух сторон, то приближаясь к берегам, то удаляясь, тянутся густые хвойные леса. Через каждые километр-полтора попадаются фермы в окружении начинающих желтеть полей. Местность живописная, а при хорошей погоде еще и веселая, радующая глаз. Для Хзюки эти пейзажи были к тому же и внове, поэтому он буквально прилип к окну.

– Хорошо живете, мягкотелые! Есть где поохотиться. А вот жары нет, приятно.

Ему не ответили. Пленный майор Есниц мрачно молчал, уставившись в одну точку. Он не знал схайссу, а кроме того, вероятно, вынашивал планы самой ужасной мести, а Мартин был занят тем, что старался придумать способы расстроить эти планы.

То, что лейтенант Руссиш-Мишке не отличается быстротой соображения, сомнений не вызывало. Но рано или поздно он опомнится и бросится в погоню. Хотя бы для того, чтобы поддержать честь мундира. И что тогда? Мартин глянул на майора. Не убивать же красноухого. Проще всего было связать его и незаметно выпрыгнуть из кареты. Потом скрыться в лесу, выиграть время. Но тогда они с Хзюкой точно перейдут на нелегальное положение, превратятся в разыскиваемых и опасных беглецов. Даже курфюрстенштабу будет нелегко объяснить их поведение. Таким образом, время не столько приобретается, сколько теряется.

Нет, это не годилось. Оставалось одно. Как только их догонят, следовало сдаться Руссиш-Мишке. Несколько часов уже выиграно. В Шторцен уже пришла депеша курфюрстенштаба. Близился конец дурацкой истории майора Есница. По крайней мере, так вполне могло показаться.

* * *

Их догнали у окраины Рорбаха. Карета остановилась. Руссиш-Мишке заглянул в окно и радостно погладил усики.

– Все в порядке, герр гауптман! – выпалил он. – Получена телеграмма от начальника разведывательного управления оберста Ольховски. Ваши полномочия подтверждены.

– Ну, наконец-то.

– Вам лишь следует назвать пароль…

– Фламинго, – мрачно сказал Мартин.

– Все верно! Счастливого пути.

– Благодарю.

– Быть может, вы отпустите герра майора?

И тут Мартин совершил глупейшую ошибку. Не питая никаких иллюзий в отношении как характера, так и моральных достоинств майора Есница, он все же согласился. Уж больно надоела кутерьма. Кроме того, казалось невероятным, что после всего случившегося комендант не сделает самых очевидных выводов и продолжит упорствовать в заблуждениях своих. Увы, именно это и произошло.

Не успела несчастная карета проехать и сотни метров, как ее вновь остановили.

– Приношу свои извинения, – сказал Руссиш-Мишке. – Но вы арестованы.

– Опять?!

– Да, с вами это случается частенько.

– Но мои полномочия только что подтверждены, лейтенант. Вами.

– Так точно, герр гауптман.

– Тогда в чем дело?

– Герр майор больше не ставит под сомнение вашу личность. Но он обвиняет вас в превышении служебных полномочий.

– В превышении? Вот уж кому о превышении говорить не стоит, так это ему самому!

– Вполне возможно. Но с формальной стороны… Вы ведь захватили коменданта района, герр гауптман. Угрожали оружием. Ну, и все такое…

Мартин выглянул в окно. Карету окружали всадники. К сожалению, это были не егеря, которые в сомнительных случаях предпочитают следовать скорее духу уставов, чем их букве. Вокруг кареты находились армейские уланы. Мягко говоря, ребята с куда более консервативным мышлением. За их спинами виднелся майор Есниц. С пустыми ножнами и поразительно красными ушами. Эх, патология ты ходячая…

– Хорошо, – сказал Мартин.

– Вы не будете сопротивляться?

– Нет.

Карета развернулась и проехала сколько-то метров. В окне опять появилась физиономия Руссиш-Мишке.

– Так, – сказал Мартин. – Что еще?

– Да видите ли, какое дело, герр майор требует вернуть саблю.

– Пусть сам и возьмет.

Руссиш-Мишке озадаченно погладил усики и исчез. Потом вернулся с красными пятнами на щеках.

– Извините, но герр майор…

– Что на этот раз?

– Герр майор… ну, словом, он приказал в вас стрелять.

Мартин почувствовал, что закипает. Первый урок не пошел впрок. Пора была преподать второй.

– Вот как? Великолепно. Сейчас я к нему выйду. Хзюка сиди и ни во что не вмешивайся!

Не давая возможности возразить ни лейтенанту, ни Хзюке, он резко открыл дверцу. Потом спрыгнул на землю и, держа саблю на вытянутых руках, направился в сторону коменданта Шторцена.

Уланы перед ними расступались, а хозяин оружия вдруг попятился. Потом стал кричать, чтобы Мартина схватили. Уланы нерешительно ворочались в седлах.

– Майор Есниц! У вас не хватило смелости отстоять свое оружие. Быть может, наберетесь храбрости лично его забрать? – громко спросил Мартин.

Весь уланский взвод повернулся в сторону коменданта. Тот продолжал пятиться, выкрикивая угрозы, ругательства и команды. Все это было столь позорно, что даже вымуштрованных солдат проняло. Никто и не подумал мешать Мартину, и тот спокойно выбрался за кольцо охраны. Тогда Есниц выхватил седельные пистолеты.

– Герр гауптман, – рассудительно заметил уланский вахмистр, – не стоит подставлять лоб под пулю.

Потом вполголоса добавил:

– Этого идиота.

Мартин с трудом овладел собой.

– Спасибо, вахмистр. Вы правы.

Остановившись на середине дороги, он с удовольствием хряснул клинок о колено, швырнул обломки в лужу и вернулся к карете. Никто ему не мешал.

– Вы-то уедете, – вздохнул вахмистр. – А у нас все останется по-старому…

– Ну уждудки! – свирепо ответил Мартин. – Реверс на все дюзы! Ждите нового коменданта. Мосос, он все видит!

* * *

Эпс начал клониться к западу. Чертыхаясь, егерь-возница развернул упряжку. Карета двинулась к Шторцену.

– Что-то бестолковое творится, – проворчал Хзюка. – У вас часто такое?

Мартин вздохнул.

– Не очень. Просто не повезло.

На этот раз перед новой остановкой они успели проехать целых полтора километра, или даже два. Сначала через заднее оконце Мартин заметил, что следовавшие за каретой уланы начали оглядываться. Потом часть из них остановилась поперек дороги, взяв штуцеры наизготовку. Но не прошло пяти минут, как они вернулись. И не одни, а в сопровождении пропыленных всадников в черных кирасах и шлемах. Это были конные гвардейцы курфюрста.

– Тпрру! – закричал возница и длинно выругался.

Дверца распахнулась. Дальше произошло то, что никак не могло понравиться майору фон Есницу. Едва Мартин выбрался наружу, рядом с ним с коня соскочил невысокий рыжеусый оберст. Соскочил и молча обнял арестанта.

Забыв от изумления об осторожности, к ним подъехал Есниц.

– Разрешите узнать, что здесь происходит, герр оберст?

Оберст с легким недоумением глянул на него снизу.

– Простите, с кем имею честь?

– Комендант Шторцена майор фон Есниц.

– Вот как. Наслышан, наслышан. Мне тоже весьма хотелось бы узнать, что здесь происходит.

– Виноват. А с кем я имею честь?

– Оберст Ольховски, разведывательный отдел курфюрстенштаба. В чем дело, куда вы везете моего сотрудника?

– Прошу извинить, герр оберст, – не покидая седла, сказал Есниц. – Лично с вами мы не знакомы. Могу я видеть ваше удостоверение личности? Пограничная зона, знаете ли.

У всех, кто находился рядом, и у гвардейцев, и у улан, вытянулись лица.

– Похвальная бдительность, майор, – невозмутимо сказал Ольховски. – Что ж, смотрите.

Подойдя к лошади, он протянул удостоверение. Есниц долго вертел книжицу, потом с большим сожалением вернул.

– Рад познакомиться, герр оберст, – кисло сказал он, притрагиваясь к козырьку.

– Серьезно? У вас я удостоверения не спрашиваю, поскольку вы в точности соответствуете тому, что мне о вас говорили. Но вынужден повторить другой вопрос: в чем дело? Почему задержали моего сотрудника?

– Рутина, герр оберст. В пограничной зоне задержаны двое неизвестных без документов. Вот и все.

– Разве ротмистр Викс из Эмванда не сообщал о них?

– Сообщал. Но у этих людей нет документов.

– А вам не предлагали заглянуть в сейф и поискать циркуляр разведывательного отдела?

– Я не обязан подчиняться требованиям подозрительных личностей.

– Ах, вот как, – сухо сказал Ольховски. – Но мне кажется, майор, что, будучи комендантом города, вы обязаны делать все, что помогает выяснению истины.

– В уставах об этом не упоминается. Но я приму к сведению, герр оберст. Разрешите препроводить арестованных в комендатуру?

– Арестованных? Черт возьми! Да на каком основании арестованных?

– На основании отсутствия документов, подтверждающих личность.

– Следовательно, моего поручительства недостаточно? Я правильно понял?

– Совершенно верно, герр оберст. Орднунг ист орднунг.

Ольховски только головой покрутил.

– М-да, – сказал он. – Клинический случай. Ладно. Капрал Люка! Достаньте из моей седельной сумки красную коробку. Да, да, эту.

Ольховски вынул из коробки еще одно удостоверение и протянул его сверхбдительному майору.

– Мы потеряли уже много времени, Есниц. Надеюсь, этого доказательства будет достаточно.

– Никак нет, герр оберст. Задержанный именовал себя гауптманом Неедлы. А в удостоверении значится майор Неедлы.

Лицо Ольховски пошло пятнами.

– Это оттого, сударь, что за особые заслуги перед фатерляндом гауптман Мартин Неедлы произведен в майоры. В армии такое случается. Я ясно выразился?

– Так точно.

– Надеюсь, к майору Неедлы больше претензий не имеется?

– Имеется, герр оберст. Гаупт… майор Неедлы совершил вооруженное нападение на коменданта Шторцена. То есть на меня. В это, наверное, трудно поверить.

– Отчего же? Совсем наоборот, – процедил Ольховски. – Подавайте рапорт прокурору округа, а нам пора расстаться. Майор не имеет права арестовывать майора. Уж об этом в уставе написано! Теперь все?

– Еще один момент, герр оберст. А где удостоверение ящера?

Ольховски побагровел и, наконец, вышел из себя.

– Что вы несете? Какое может быть удостоверение у ящера?!

– Без удостоверения пропустить не могу, – скрипуче сообщил Есниц.

Ольховски достал трубку и не торопясь ее раскурил. Потом совершенно спокойным тоном сказал:

– Я ожидал, что у вас с головой несчастье, майор. Но не думал, что оно приняло размеры стихийного бедствия.

– Полагаю, в вашей коробке нет удостоверения ящера, – откровенно усмехнулся Есниц.

Ольховски выпустил клуб дыма.

– Как знать, – сказал он. – Капрал Люка!

– Я.

– Предъявите герру майору какой-нибудь убедительный документ.

По пересеченному шрамом лицу капрала скользнула ухмылка.

– Яволь, экселенц.

Подъехав ближе, он приставил ко лбу коменданта Шторцена пистолет.

– Заряжено, – коротко сообщил Люка.

Ольховски выколотил трубку о подножку кареты.

– Майор фон Есниц! Вы арестованы.

Уши коменданта запылали.

– Это за что же?

– А за саботаж. И я сумею это доказать, не сомневайтесь.

– Оберст не имеет права арестовывать майора.

– Знаете, вы уже столько раз превысили полномочия, майор Есниц, что мне тоже захотелось это сделать. Сдайте саблю.

– Да он ее уже сдал, герр оберст, – усмехнулся уланский вахмистр.

Мартин в это время повернулся к Руссиш-Мишке.

– Послушайте, все-таки придется вам исполнять обязанности коменданта.

– Никуда не денешься, – ответил тот. – Уж больно настойчиво предлагают.

– Надеюсь, выводы сделаете?

– Урок был очень наглядный. Собственно, требовалась всего лишь доброжелательность, герр майор. Оказывается, даже в армии она не бывает лишней.

– Этого машиша повесят? – спросил Хзюка, кровожадно глядя на Есница.

– Нет.

– Заживо шкуру сдерут?

– Ну, в некотором смысле.

– О! Строго у вас.

Оберст Ольховски неожиданно расхохотался. Наверное, понимал схайссу.

* * *

– Послушай, Ингер, этот майор Есниц способен человека просто сожрать! Прямо ящер какой-то. Уверяю тебя, машиш племени Сив куда разумнее и даже человечнее.

– Ладно, остынь.

– Яволь, герр оберст, – сердито сказал Мартин. – Остываю.

– Вот и отлично. А теперь рассказывай, – предложил Ольховски. – Не торопясь и подробно.

– Ну, слушай.

Времени потребовалось много, поскольку начальник разведки часто задавал вопросы. Карета миновала Рорбах, потом Берлиц. Впереди показались пригороды Мютлебена, главного города земли Верхняя Текла.

– Ну вот, вроде все, – сказал Мартин. – Может, позже еще что-нибудь вспомнится, тогда сообщу.

– Непременно. Я пришлю стенографистку. Придется повторить все с самого начала. Ты ведь первопроходец, Мартин. Подозреваю, что еще не в полной мере осознаешь, насколько ценны твои сведения.

– Не я один, – усмехнулся Мартин. – Поразительно, сколько хлопот может доставить один-единственный маньяк. Ингер, не могу понять, как господин Есниц умудрился дослужиться до звания майора курфюрстенвера. Это же настоящее животное! Тупое и мстительное. Как ррогу.

– Ррогу?

– Есть такая тварь. Вроде земного цератозавра.

– Дорогой Мартин, армия по своей природе не может быть слишком демократичной. Поэтому само существование армии способствует злоупотреблениям властью. Можно и нужно их ограничивать, но полностью избавиться невозможно. Добавь сюда то, что с некоторых пор чины и должности в курфюрстенвере достаются не столько благодаря заслугам предков, сколько за собственные достижения. Такой порядок весьма полезен для государства, но он не по вкусу старой аристократии. У наименее умной ее части протест выражается бессмысленным бюрократизмом и высокомерным хамством. Вот на пересечении этих двух причин, я думаю, и следует искать корни нынешнего инцидента. При этом учти, что очень плохой майор Есниц представляет собой всего лишь один из примеров оппозиции. Частный вариант. Самый откровенный, потому и заметный. Но гораздо больше молчаливых недовольных. Между тем они-то и представляют главную проблему. И вот, чтобы не дразнить гусей, причем гусей вооруженных, придется провести самое тщательное расследование конфликта. Показания придется давать и тебе, и мне. Важно, чтобы все это завершилось в рамках закона, понимаешь?

– Вполне. Только пусть это случится попозже. Нам сейчас очень нужно спешить в ущелье Алтын-Эмеле. Видишь ли, скоро отцветут эдельвейсы.

– Что ж, – иронически сказал Ольховски. – Почему бы и в самом деле не взглянуть на эдельвейсы.

– Только надо еще курфюрста прихватить.

Ольховски со смехом признался:

– Не понимаю, как это майор Есниц мог тебе не поверить?

Мартин немедленно ощетинился.

– Этот ваш майор Есниц! Он…

– Ну ладно, ладно, – сказал Ольховски. – Проехали мы Есница.

20. Мы с ним не пропадем

Со времени последнего совещания прошла всего неделя, а Бернар Второй вновь срочно потребовал созвать заседание Государственного совета.

На этот раз оно было назначено в столичном дворце Кронштайн. Немедленно по прибытии все высокопоставленные сановники были препровождены в Малую Гостиную, где перед ними предстал хозяин. Был он в походном мундире да еще и при шпаге, что заставило переглянуться Сентубала и Брюганца.

Извинившись за спешку, курфюрст сообщил, что магрибское посольство уже миновало города Джанга и Урханг, а утром покинет Джейрат и направится к Мембургу.

– Таким образом, почтенный Нурмулда Бейт-Гафар скоро прибудет в столицу. Мне же по плану герцога Сентубала пора отправляться для инспекции наших войск на юге. Но у начальника разведки успели накопиться новости, которые требуют неотложных решений. Ингер, прошу вас.

Оберст Ольховски секунду помолчал. Он не улыбался. Напротив, его лицо выглядело озабоченным.

– Господа! Хороших новостей сегодня не будет совсем. Из Схайссов вернулся один из лучших наших разведчиков. По его сведениям, ящеры способны преодолеть Ледяной хребет. Более того, они это уже сделали, и небольшой разведывательный отряд проник в Ничью Землю. Требуется срочно укреплять южную границу.

– Этого только не хватало, – сказал канцлер. – И что вы думаете делать?

– О мерах, которые предлагает курфюрстенштаб, вам доложит мой непосредственный начальник, генерал-оберст Джон фон Грищенко. А у меня еще много информации, которую я должен изложить полностью. Вы позволите?

Канцлер глянул на курфюрста.

– Ну, разумеется. Продолжайте, прошу вас.

– Новость номер два. В прошлом месяце из учебного плавания должны были вернуться линейный корабль «Прогиденс» и фрегат «Сенжер». Этого не случилось, и теперь я могу сообщить почему. Двадцать седьмого мая на траверзе мыса Мекар наши корабли были атакованы эскадрой Пресветлой Покаяны…

В гостиной возник шум.

– …да, господа, атакованы эскадрой в составе пяти кораблей. В ходе боя на фрегате «Сенжер» вспыхнул пожар, потом произошел сильный взрыв и он затонул.

– А «Прогиденс»? – ровным голосом спросил морской министр.

– Линейный корабль «Прогиденс» получил повреждения, но сумел выйти из боя. Пользуясь штормовой погодой, он скрылся в северо-восточном направлении.

– Информация надежная? – спросил министр.

– Вполне, господин адмирал. Могу еще добавить, что, по крайней мере, шестеро моряков из экипажа «Сенжера» спасены и сейчас находятся в плену. Судьба фрегаттен-капитана Ламберса пока неизвестна, среди пленных его нет.

– Что еще? – спросил адмирал.

Ольховски прекрасно его понял.

– Несмотря на внезапность нападения и большое неравенство сил, наши корабли сумели потопить один из корветов Покаяны.

– Всего лишь корвет?

– Это не все, господин адмирал. Маловероятно, что покаянский флагман «Граф Шалью Гервер де Гевон» сможет восстановить свою боеспособность ранее, чем за полгода. Он буквально приполз в Ситэ-Ройаль на клочьях парусов. Приполз без грот-мачты, с тремя десятками трупов и двумя сотнями пробоин. Если учесть, что один только «Гевон» имел на борту сто десять орудий, а «Прогиденс» – всего восемьдесят четыре, то, право же, господа, упрекнуть наших моряков абсолютно не в чем. Напротив, я предлагаю…

Присутствующие молча встали.

– Благодарю вас, – через минуту сказал курфюрст. – Панихида по погибшим уже заказана. Она пройдет во всех крупных храмах и церквях.

За исключением морского министра, все сели.

– Мы не можем оставить столь вопиющее нападение без ответа, ваше высочество, – все тем же ровным голосом сказал адмирал.

– Безусловно, – кивнул курфюрст. – Иначе на море нам делать нечего. Как и чем ответить, вот это мы и должны решить сегодня. Добавлю, что ко мне уже поступили жалобы частных судовладельцев об исчезновении трех торговых судов. Одно из них под конвоем приведено в Карантинную гавань Ситэ-Ройаля. Средь бела дня, безо всяких мер секретности.

– Да ведь это же морской разбой! – бледнея, сказал министр.

– Он самый, Уолтер. И не только разбой, но еще и вызов. Однако наберитесь терпения, поскольку у нашей дорогой разведки все еще есть, что сообщить. Со стороны Покаяны крепко пахнет порохом, господа. Поэтому давайте вспомним, что она представляет собой в военном отношении.

Извинившись, адмирал занял свое место за столом. Все вновь повернулись к карте, у которой стоял Ольховски.

– По последним данным, сухопутные силы Покаяны насчитывают около двухсот восьмидесяти тысяч человек. Они сведены в сорок четыре пехотные и семь кавалерийских дивизий, которые располагают примерно тысячей полевых орудий, – сообщил оберст. – Это очень много.

– А каково качество войск? – спросил канцлер.

– Рядовой состав имеет хорошую выучку. Солдаты выносливы и неприхотливы. Хуже подготовлен офицерский корпус. В ходе идеологических чисток многие опытные командиры уволены и заменены выдвиженцами ордена сострадариев. Оружие Покаяны уступает нашему в скорострельности и дальности огня. Снабжение войск организовано неудовлетворительно, известны даже случаи голода в отдаленных гарнизонах. И все же, армия Пресветлой представляет грозную силу. Следует ожидать, что на поле боя тактические дефекты и недостатки в управлении будут компенсированы фанатизмом и пренебрежением к потерям, поскольку при каждой части имеется бубудуск ордена сострадариев, наказания свирепы, а людские ресурсы велики, в случае всеобщей мобилизации численность войск Покаяны может быть увеличена примерно в три раза. Разумеется, новобранцы хуже кадровых солдат, но война учит быстро.

– Впечатляет, – кивнул канцлер. – А на что способны мы?

Ольховски поклонился.

– На этот вопрос начальник курфюрстенштаба ответит лучше меня.

– Что ж, будем считать, что время для этого пришло, – решил Бернар Второй.

Генерал фон Грищенко с обычной своей неторопливостью поднялся из-за стола, одернул китель, аккуратно поставил на место стул. Но на этот раз он не воспользовался указкой и даже не взглянул на карту.

– При всеобщей мобилизации Поммерн может выставить двадцать три пехотные и четыре кавалерийские дивизии. Этого очень мало. В случае полномасштабной войны на каждого нашего солдата будет приходиться шестеро неприятельских.

– Печальная картина, – сказал министр финансов. – Почему же мы до сих пор не завоеваны?

– Главным образом потому, что нас защищают Рудные горы. Есть только три уязвимых места. Два из них – перевалы, через которые трудно провести большие массы войск. А вот третье – это печально известные Бауценские ворота, или Неза-Швеерский проход. Востину Ахиллесова пята Поммерна! За всю историю одиннадцать раз оттуда осуществлялись вторжения.

– Два последних были неудачными, – заметил Брюганц.

– Верно. Но чем закончится следующее сказать сложно. Позволю себе напомнить, что Бауценские ворота – это безлесная долина между южными склонами Рудных гор и отдельно расположенной горой Швеер. Даже в наиболее узкой части ее поперечник достигает восемнадцати километров. С нашей стороны проход перекрыт цепью фортов, в которых постоянно находятся три дивизии с сильной артиллерией. За этой линией в крепостях Швеер, Нанж, Крессо и Дюранс расположены еще две пехотные и одна кавалерийская дивизия. Вместе с егерскими заставами группировка насчитывает двадцать семь тысяч человек, что составляет почти половину всех сухопутных сил Поммерна в мирное время.

– А сколько солдат в этом районе у Покаяны? – спросил герцог Сентубал.

– Тридцать пять тысяч. Учитывая наше превосходство в артиллерии, соотношение пока вполне сносное. Однако как только Тубан Девятый двинет сюда хотя бы половину своей армии удержать позицию будет крайне сложно.

– Но мы ведь превосходим Пресветлую в артиллерии, – заметил канцлер. – Как велико это преимущество?

– По общему количеству пушек мы превосходим Покаяну в полтора раза, а по тяжелым калибрам – почти вдвое. К сожалению, артиллерией можно выигрывать отдельные сражения, но не войну в целом. В конечном счете все решает пехота.

– А если нанести удар первыми? – спросил Брюганц, лидер нижней палаты бундестага.

– Этот вариант рассматривался в курфюрстенштабе. Расчеты показывают, что мы можем быстро сосредоточить против Южной армии неприятеля до ста тысяч солдат, создав трехкратное преимущество. Весьма вероятно, что Южная армия будет разбита или отброшена. В этом случае, обойдя Рудные горы и повернув на север, мы успеем захватить несколько городов. Но затем неизбежно столкнемся с главными силами Покаяны в количестве никак не менее четырехсот тысяч человек.

– И что потом?

– Потом наступит неизбежный кризис. При огромном неравенстве сил, имея за спиной угрозы со стороны Магриба и ящеров, мы не сможем позволить себе сколько-нибудь крупного сражения. Останется одно: вести сдерживающие бои и отходить к собственной границе. В результате через три – четыре месяца мы окажемся на исходных позициях с ослабленной армией, не нанеся при этом решительного поражения врагу. Кроме того, напав первым, Поммерн окажется в роли агрессора, что вызовет подъем патриотических настроений даже среди тех покаянцев, которые не испытывают симпатий к власти сострадариев. Поэтому курфюрстенштаб считает вариант упреждающего удара ошибочным.

– Убедительно, – признал Брюганц. – А какой вариант курфюрстенштаб считает правильным?

– Чисто оборонительный. Следует укреплять линию фортов в Неза-Швеерском проходе. На юге надо срочно начинать строительство крепостных стен в городах Демпо, Эмванд, Барленц, Дорнбайк и Шторцен. На западе также пора активизировать фортификационные работы, причем в максимальном темпе. Быть может, туда следует перевести саперный батальон из Яр-Камня.

– Нет, – с неожиданной резкостью сказал курфюрст. – Проходка тоннеля к Черной Води будет продолжена даже в том случае, если враг появится у ворот самого Бауцена!

– Это так важно? – удивился начальник курфюрстенштаба.

– Непременное условие. В конце нашей встречи, я надеюсь, вы меня поддержите. А пока переходите ко второму пункту, генерал.

– Второй пункт – рост численности нашей армии. Мы уже приступили к формированию трех новых пехотных дивизий – в Остланде, Верхней Текле. Ну и в Джанге, разумеется. Именно там в ближайшие месяцы угроза вторжения наиболее велика. Поэтому в султанате, учитывая природную склонность джангаров к лошадям, надо сформировать еще и кавалерийскую дивизию. Вместе с уже расквартированной там шестой дивизией и отрядами перешедших на нашу сторону перебежчиков к августу у границы с Магрибом соберется около двадцати двух тысяч солдат. Думаю, этого хватит для того, чтобы задержать вторжение у пограничных крепостей на то время, которое необходимо для подтягивания сил из других земель. Еще одну кавалерийскую дивизию в качестве «резерва на все случаи» следует держать южнее Бауцена. Отсюда ее легко перебросить и в Джангу, и в Верхнюю Теклу, и в Остланд. Будет кстати, если все эти войска попадутся на глаза послу Бейт-Гафару…

При этих словах курфюрст одобрительно кивнул.

– Обязательно попадутся. Что еще предлагает курфюрстенштаб?

– Пункт третий и последний – увеличение огневой мощи войск, – продолжал генерал. – В артиллерийском резерве скопилось больше ста новых пушек. Считаю, что пришло время отдать их в строевые части. Это позволит перевести полковые батареи с четырехорудийного на шестиорудийный состав. Тогда наша пехотная дивизия по артиллерии будет вдвое превосходить покаянскую. Кроме того, ручными бомбами теперь можно снабдить не только пехотные, но и крепостные батальоны. Часть гранат выделено флоту, они могут быть полезными в абордажных боях.

– Благодарю, – сказал морской министр. – Недавно «Гримальд», используя ручные бомбы, отбился от ушкуйников. Нельзя ли выделить еще штук восемьсот-девятьсот?

– Получите через две недели. Но у меня есть и встречная просьба. Может ли флот поставить корабли у важнейших мостов и паромных переправ?

– Это зависит от общего количества задач, которые нам поручат. Насколько я понимаю, армия не сможет наказать Покаяну за нападение на нашу эскадру. Тогда это должен сделать флот. Не думаю, что для охраны мостов мы сможем выделить много кораблей.

Генерал и адмирал несколько секунд смотрели друг на друга молча.

– Понимаю, – сказал генерал.

– Благодарю, – ответил морской министр.

В Малой Гостиной опять повисло молчание. Сентубал и Брюганц не сговариваясь посмотрели на курфюрста. Лидер нужен прежде всего для того, чтобы находить выход из тупиковых ситуаций. Если у него есть такая способность, ему стараются служить на совесть.

– Послушайте, господа, – сказал курфюрст. – Пора переменить декорации. А то в этой гостиной какая-то мрачная атмосфера создалась. Чего доброго, покажется, что мы обречены, а это не совсем так.

Он встал и направился к выходу. На пороге остановился.

– Прошу пожаловать за мной. В такую чудесную погоду стоит побывать на Северной террасе Кронштайна!

* * *

Удивленные сановники молча последовали за своим государем. Идти, впрочем, потребовалось не слишком далеко, до конца галереи Курфюрстов, вдоль стены которой располагались бюсты владетельных государей Поммерна числом в семнадцать, начиная с легендарного Шершада Строителя.

Из-за тяжелых штор на окнах в галерее было темновато. Но в конце ее гвардейцы распахнули двери. На лестницу хлынул поток дневного света, в котором четко выделялся силуэт курфюрста, занесшего над порогом ногу.

– А символично, – сказал Брюганц.

– Да, – согласился герцог. – Раз в кои веки повезло с государем.

Щурясь, члены госсовета поднялись по мраморным ступеням столь преклонного возраста, что в середине каждой ощущалась выемка, образованная бесчисленными подошвами.

– Входим в историю, господа, – заметил канцлер Бройзе.

– Дай бог из нее выбраться, – вздохнул начальник курфюрстенштаба.

При этих словах Конрад Мамулер споткнулся. Его нехорошие предчувствия усиливались с каждым шагом: уж в очень грабительское место приходилось идти. Северная терраса использовалась для уединенных размышлений для курфюрстов трех последних поколений. Не членов правящей семьи сюда приглашали в исключительных случаях. Например, для того, чтобы объявить о расторжении вассального договора с Пресветлой Покаяной, как это сделал Вуаясий Третий, дед нынешнего главы Поммерна. На этой террасе отрекались от престола, составляли завещания и проекты конституций, дважды постригались в монахи; здесь несчастная курфюрстина Борелия покончила с собой, бросившись в Теклу. Неудивительно, что из всего нынешнего состава государственного совета только одному начальнику курфюрстенштаба ранее доводилось бывать в столь примечательном месте, и то лишь потому, что Джон фон Грищенко имел честь быть другом юности Бернара Второго. Остальные с любопытством осматривались.

Северная терраса располагается на крепостной стене между двумя древними башнями. Прямо под ней находится место, где Текла принимает в себя воды Бауцена. Слева видна оконечность острова Норбаунт с серыми стенами Семибашенного. За островом, на левом берегу Теклы, до самого плоскогорья тянутся леса. А по правую руку с террасы прекрасно видны мосты через Бауцен, зеленые набережные, весь округ Мохамаут и часть набережной Плитрее.

На террасе, находящейся у слияния двух крупных рек, постоянно гулял прохладный ветерок.

– Хорошо, – сказал канцлер. – Замечательный вид, ваше высочество.

Но владельца дворца здесь интересовало другое. Вежливо кивнув, он подошел к краю террасы, перегнулся через перила и взглянул вниз.

Там у пирса стояли корабли.

– А где же «Василиск», господин адмирал?

– На подходе, ваше высочество. Скоро должны показаться его мачты.

– Так и гоняете по реке?

– Так и гоняем. И по реке, и по озеру. Экипаж должен сплаваться.

– О, это непременно. А как стреляет наш новейший линкор?

– Увы, пока посредственно, монсеньор. Много молодых матросов. По-настоящему экипаж складывается года за три-четыре. «Василиск» же ходит всего полгода.

Курфюрст покачал головой.

– У нас нет трех лет, Уолтер. И трех месяцев уже нет. Боюсь, что две недели – это все, что осталось. Сегодня я расскажу почему, но чуть позже. А пока… Господа, вам не кажется, что пора перекусить?

Хозяин сделал широкий жест в сторону стола, сервированного под открытым небом.

– Прошу!

Выразив свою благодарность, но оставив при себе свое удивление, члены совета расселись. Статные, одна к одной, но абсолютно безмолвные официантки удалились. Последняя плотно закрыла за собой двери.

Оберст Ольховски не без сожаления проводил их взглядом. Но счел необходимым одобрительно кивнуть, поскольку считал, что женщины умеют хранить только собственные тайны.

– Обслуживать себя нам придется самостоятельно, – улыбаясь, сообщил курфюрст.

Подавая пример, он положил на тарелку хорошо прожаренный бифштекс, налил вина, отломил кусочек хлеба.

– Приятного аппетита, господа! Советую поесть как следует, работать нам предстоит еще долго.

Первым его совету последовал Брюганц, большой любитель угощаться бесплатно. Он же был единственным членом компании не потерявшим аппетит. У всех остальных голод был заглушен предчувствием чего-то такого, что на самом деле войдет в учебники истории. Это стоило не одной трапезы, даже в столь почетном месте.

* * *

После обеда курфюрст любезно предложил сигары, и только потом заседание возобновилось.

– Что ж, господа, пора нам узнать о том, каково соотношение сил на море. Передаю слово гросс-адмиралу Уолтеру Мак-Магону.

– Соотношение сил на море не многим лучше, чем на суше, – сказал морской министр. – Военный флот Покаяны насчитывает около семидесяти боевых единиц, причем двадцать шесть из них относятся к классу линейных кораблей с числом орудий от семидесяти двух до ста десяти. Недавно в строй вступил новейший линкор «Упокоитель» со 116 пушками на борту. Спущен на воду и достраивается стодвадцатипушечный гигант «Покаяна». У нас же после гибели фрегата «Сенжер» имеется двадцать три боевых корабля. Даже двадцать два, поскольку «Прогиденс» сейчас неизвестно где. А к категории линейных кораблей из этого количества относятся лишь семь. Самые мощные из наших линкоров несут на борту по сотне орудий.

– Невеселая статистика, – заметил канцлер. – Похоже, что и на море мы не сможем противостоять Покаяне.

– У нас есть и преимущества, господин канцлер.

– Хотелось бы верить. В чем они, эти преимущества?

– На наших линкорах пушек меньше, чем на самых крупных покаянских. Но фрегаты и корветы у нас существенно сильнее. Добавьте сюда то, что морская артиллерия Поммерна превосходит противника по скорострельности и дальности огня. Наконец, новые корабли курфюрстенмарине по скорости примерно на два узла превосходят самые быстрые из покаянских. Еще на наших кораблях устанавливаются палубные лебедки, которые облегчат работу с парусами. А это – выигрыш в маневренности.

– Приятно слышать. Но что значат два узла по сравнению с трехкратным численным перевесом?

– Эти два узла дают возможность вступать в бой тогда, когда это выгодно. Либо уклоняться от него по своему выбору.

– Боюсь, что при существующем соотношении сил бой всегда будет для нас невыгодным.

– Да, если сражаться сразу против всего флота Покаяны. Вместо этого следует нападать на отдельные корабли или небольшие группы, постепенно ослабляя неприятеля. Мы должны навязать войну на морских коммуникациях. При такой тактике превосходство в скорости даст максимальную выгоду. Все старые корабли должны остаться во внутренних водах для оказания помощи армии. В рейд пойдут только новые, быстроходные линкоры серии «Магденау». Все три. Их будет сопровождать по паре самых мощных фрегатов и корветов.

– Итого – семь, – сказал канцлер. – А сколько кораблей Покаяны стерегут выход из Теклы в море?

– Замечено уже девятнадцать, – ответил Ольховски.

– Ага, девятнадцать. Против семи. Вас это не смущает, господин адмирал?

– Не смущает. Дельта Теклы состоит из дюжины рукавов и четырех десятков островов. Покаянцы обязательно раздробят свою эскадру, иначе перекрыть фарватеры невозможно. Уверен, что, внезапно напав на один из отрядов, мы вырвемся. Гораздо труднее будет вернуться, подходы с моря хорошо просматриваются. А как только мы войдем в устье, плыть придется без помощи речного течения, скорость упадет. Вот тут самое время атаковать нас из боковых проливов. Конечно, многое будет зависеть от погоды и искусства судовождения, но опасность велика.

– Тем не менее, вы за то, чтобы рискнуть?

– Да. Предположим, придется потерять эскадру. Но мы причиним значительно больший ущерб Пресветлой. В конце концов, если поражение армии означает катастрофу, то гибель семи кораблей – еще не гибель Поммерна. В этом отношении я вполне понимаю осторожную позицию курфюрстенштаба. У меня только одна просьба, ваше высочество. Прошу доверить командование эскадрой лично мне.

– Благодарю вас, Уолтер, – сказал курфюрст.

Он встал, поправил перевязь со шпагой и подошел к краю террасы. Внизу швартовался и свертывал паруса линкор «Магденау». За ним ожидал своей очереди тяжелый шестидесятипушечный фрегат «Такона». А из-за башен Конграу, как и обещал морской министр, показались мачты следующего корабля, – вверх по Текле поднимался «Василиск». Немногочисленный флот Поммерна собирался в кулак. По официальной версии – для того, чтобы приветствовать магрибского посла.

Члены совета молчали. Курфюрст же, глядя в пол, медленно вернулся к столу.

– Благодарю вас, Уолтер, за готовность к самопожертвованию. В целом я поддерживаю вашу идею. Но в самых отчаянных предприятиях у людей должен оставаться шанс. Давайте подумаем, где его найти.

– Я не вижу, в чем он может быть, монсеньор, – качая головой, сказал адмирал.

– Самый опасный момент вашего плана – это возвращение эскадры. Но раз это так, нельзя ли отложить возвращение? Скажем, года на полтора? Покаяна много в чем нас превосходит. Но вот чего Пресветлой всегда не хватало, так это денег, и, как ни странно, продовольствия. Сострадарии не смогут долго держать половину своего флота в устье Теклы. Довольно скоро начнется его сокращение. Да и бдительность у покаянцев за полтора года ожидания весьма притупится, не так ли?

– Не исключено, ваше высочество.

– Кроме того, за этот срок у нас закончится строительство нескольких новых кораблей. Мы переведем на них самых опытных матросов. Эти корабли должны нанести крепкий удар навстречу возвращающейся эскадре. Вот такое дополнение к вашему плану я предлагаю. Что скажете?

– Крайне привлекательное дополнение. Но есть еще одно слабое место. Пресную воду мы можем найти где-нибудь в необитаемых местах. Рыбная ловля и охота при высадках на берег отчасти позволят пополнять запасы продовольствия. Но где брать порох, ядра, паруса, канаты? Где ремонтировать корабли? У нас ведь нет ни колоний, ни заморских баз. Посадник не захочет ссориться с Покаяной. Муромцы нам откажут.

– Уже отказали. И это хорошо.

– Хорошо? Почему?

– Теперь муромцам трудно будет отказать нам в главном, в продаже Черной Води. С Поммерном им ведь тоже ссориться ни к чему. Между тем господа, через полтора года вполне может случиться так, что наша эскадра ошвартуется у первого пирса Черной Води. Признаюсь, это моя мечта.

Курфюрст немного помолчал.

– Увы, это случится не раньше, чем через полтора года. Вернемся к тому, что же нам делать до этого. Итак, Муром свои базы нам не предоставит. О Магрибе и говорить нечего. Остается только одна морская держава, которая это может сделать.

– Альбанис, – тихо сказал герцог Сентубал.

– Да. Ваша светлость, два года назад вы вели переговоры с королевством Альбанис о военном союзе. Тогда альбанцы отказались, ссылаясь на свои пограничные проблемы с горцами. Сейчас у них перемирие. Нет ли смысла попробовать еще раз?

– Между Альбанисом и Покаяной существует застарелая вражда. Из-за границ, из-за колоний. Но пятнадцать лет назад альбанцы были весьма крепко биты покаянским маршалом Гевоном и до сих пор еще не пришли в себя. Поэтому вероятность союза с ними по-прежнему невелика. С другой стороны, если погибнет Поммерн, то и судьба Альбаниса повиснет на волоске. Там это прекрасно понимают. Однако потребуются очень убедительные доводы. Помните, ваше высочество, когда Гевон бил альбанцев, мы ведь сохраняли нейтралитет?

– Пятнадцать лет назад мы были слабее, чем сейчас. К тому же участвовали в гражданской войне в Магрибе.

– Все это так, тем не менее…

– Будет ли убедительным доводом для альбанцев появление эскадры Поммерна? Эскадры, только что выигравшей морское сражение?

– О, безусловно. Только нужно выиграть сражение. Но и этого мало.

– А что бы вы посоветовали еще?

– Совершенно нереальную вещь. Ваш официальный визит в Альбанис. Куда труднее отказать владетельному государю, чем его послу.

– К сожалению, сейчас я не могу оставить курфюршество. Однако есть другая возможность придать посольству политический вес. Уолтер, на сколько упадет скорость эскадры, если в нее включить мою личную яхту?

– При сильном ветре на четверть узла. При слабом – меньше. «Поларштерн» – быстроходное судно.

– Не судно, а корабль, адмирал. Не забывайте, что кроме роскошных кают на «Поларштерн» имеется шестьдесят орудий. Довольно неплохих, как мне говорили.

– Виноват, ваше высочество. Действительно, «Поларштерн» вполне можно отнести к категории тяжелых фрегатов. Но какое это имеет отношение…

– Самое непосредственное. Вместо меня на «Поларштерн» поплывет моя дочь.

Морской министр онемел. Брюганц перестал рассматривать свои перстни. Мамулер нервно поправил очки на крючковатом носу. Узкое лицо герцога Сентубала вытянулось еще больше.

– Простите… Принцесса Юлия?!

– Нет. Юлия является официальной наследницей престола. Да и по способностям для этого дела лучше подойдет моя младшая дочь. Она будет иметь все необходимые полномочия для подписания любого договора с Альбанисом. Но подпишет только тот, который порекомендуете вы, дон Амедео. Если сочтете возможным принять на себя миссию советника принцессы, разумеется.

– Сочту возможным? – пробормотал герцог.

Он встал. Внушительно и не без иронии произнес:

– Монсеньор, по крайней мере два поколения Сентубалов не были удостоены подобной чести. Должен сказать, наш род несколько заскучал, ваше высочество.

Герцог сел и тут же вскочил.

– Помилуйте! Как – принцесса?! Предстоит морское сражение! Да за личной яхтой курфюрста будет устроена охота!

Курфюрст грустно улыбнулся.

– Гросс-адмирал Мак-Магон считает, что наши корабли смогут прорваться. Не так ли, Уолтер?

– Совершенно верно, ваше высочество. Я уже об этом говорил. А когда команды узнают, что ее высочество рискует собой ради… все будут хорошо драться, поверьте. Очень хорошо. Но еще раз прошу предоставить мне командование. Теперь у меня еще меньше оснований перепоручать это дело кому бы то ни было.

– А у меня нет оснований доверять свою дочь кому-либо кроме вас, Уолтер. Итак, дон Амедео, что вы теперь скажете о перспективах?

Герцог улыбнулся.

– Альбанским адмиралам будет сложно ссылаться на мощь флота Покаяны в присутствии юной принцессы, которая этого флота не убоялась. Королю Альфонсу, если он решит нам отказать, придется отказывать еще и даме. Нет, чем больше я думаю об этом проекте, тем больше он мне нравится, монсеньор. И тут есть потенциал развития… Особенно если мне дадут помощника. Лорда Бервика-старшего.

– Вы полагаете, он будет полезен?

– О! Еще как. Во-первых, Бервики – это боковая ветвь правящей альбанской династии. Во-вторых, когда мы с ним станем по бокам от принцессы, ее красота будет куда заметнее, уверяю вас. Нет-нет, не возражайте. Наконец, старый хитрец Саймон прекрасно играет в бридж, монсеньор. Вот, кажется, я ничего не забыл.

– Последний ваш довод просто несокрушим, – смеясь, сказал курфюрст. – Считайте дело решенным, и к вам у меня вопросов больше нет. Но есть вопрос к морскому министру. Уолтер, скажите мне вот что. В списке кораблей, которые вы хотите взять с собой, не значатся быстроходные корветы «Энш» и «Мохоук». Почему?

– Они довольно стары и имеют слишком тонкие борта. Новые корветы типа «Гримальд» могут выдержать один бортовой залп линейного корабля. Ни «Энш», ни «Мохоук» такого залпа не перенесут, так что для эскадренного боя не годятся.

– Зато они прекрасно подходят для роли военных транспортов, как мне сдается. Если убрать пушки с нижних палуб.

– Транспортов? А что нужно везти?

– Не что, а кого. Переселенцев, Уолтер.

– Переселенцев? Куда?

– Туда, где вы решите основать первую заморскую колонию Поммерна, герр адмирал.

Морской министр вынул платок и машинально вытер лоб.

– Нет, сегодня день сюрпризов, – пробормотал он. – Принцесса, колония…

– А нужны ли нам колонии? – осторожно спросил министр финансов, щупая свою папку.

– Давайте спросим господина канцлера, – быстро предложил курфюрст.

– Нужны ли нам колонии? – удивился Бройзе. – Мы вынуждены импортировать часть продовольствия. Что еще? Леса неуклонно сокращаются. Чтобы построить один линейный корабль, например, приходится рубить несколько тысяч деревьев. Кроме того, наши шахты и рудники смогут удовлетворять промышленность лет двенадцать, не больше. Свинца и меди уже не хватает, золота добывается чуть больше сотни килограммов в год. Хлопок выращивается лишь в одном из районов Джанги. Своих нефти, тропических пряностей, ценных пород древесины, кофе, каучука, всего этого в курфюршестве нет, приходится закупать втридорога. Между прочим, Конрад, сигары, которые вы так любите…

– Знаю, знаю, – нахмурился Мамулер.

– Словом, если не заведем колоний, начнем медленно хиреть, – заверил канцлер.

– Если до этого нас быстро не удушат, – вдруг сказал курфюрст.

– Удушат? Кто?

– Давайте подойдем к соседнему столу, господа. Я покажу, как это может случиться.

* * *

На соседнем столе был подготовлен рельефный план Поммерна.

– Вот, – сказал курфюрст, сводя руки с запада и востока. – Самое страшное, если Магриб и Покаяна ударят одновременно. Тогда мы не устоим, Поммерн рассекут. Магрибу отойдет левый берег Теклы, Пресветлая заполучит правый. Остатки наших войск, отходящие на юг, имеют шансы уцелеть в горах вокруг озера Демпо и ждать там лучших времен. Части, оттесненные к северу, могут закрепиться вот здесь, в районе горы Яр-Камень. Некоторое время на эти осколки победители внимания обращать не будут, поскольку сразу после победы над нами они начнут готовиться к войне друг против друга. Чем бы ни закончилась схватка хищников, и Магриб, и Покаяна ослабеют. Тогда настанет время освобождать Поммерн. А освобождать его придется отсюда, господа, от Яр-Камня. Для этого нужны три условия: тоннель под горой, контроль над Черной Водью и ресурсы колоний. Вот почему, Джон, ни при каких обстоятельствах нельзя уводить саперный батальон из каменоломен. По этой же причине, Уолтер, я навязываю вам обузу в виде транспортов и готов рисковать дочерью. Даже если не удастся вернуть Поммерн, колония, пусть одна-единственная, позволит сохранить то, что уцелеет от нашего государства и даст возможность спастись многим людям. Понимаете?

– Да. Теперь все понимаю, – бесцветным голосом сказал морской министр. – Только картина, которую вы нарисовали, ужасна.

– Самая ужасная из всех, какие смогли прийти мне в голову. Настоящая катастрофа. Но есть способ ее предотвратить. И этот способ тоже в ваших руках, Уолтер. Не знаю когда, где, и каким способом, но ваша эскадра должна совершить нечто такое, что взбесит сострадариев. Заставьте Покаяну напасть на нас раньше, чем к этому будет готов Магриб. То есть, не позже зимы. Тогда у Поммерна появится шанс разбить врагов порознь, одного за другим.

– Следовательно, эскадра должна вырваться в море, взбесить сострадариев, доставить посольство в Альбанис, а после этого основать колонию?

– И топить все корабли Покаяны, которые встретятся. Боюсь, что скучать вам не придется. Есть еще одна задача, Уолтер. Главная.

– О. Главная? Слушаю.

– Вы должны вернуться. Сделаем так. Хотя бы один из ваших кораблей через полтора года должен зайти в Черную Водь. Что бы ни случилось, там его будут ждать. У вас будет способ сообщить нам, когда и где вы намерены прорываться. Мы вышлем навстречу все боевые корабли, которыми будем располагать к этому сроку.

– А как же бюджет? – вдруг спросил министр финансов.

– Что бюджет? – не понял курфюрст.

– Бюджет не выдержит. Инфляция неизбежна.

Канцлер Бройзе обхватил голову руками.

– О, Конрад! – простонал он.

* * *

Государственный совет в полном составе вышел проводить своего государя на ступени парадного входа. Подъехала карета. Начальник гвардейского эскорта распахнул дверцу. Бернар Второй пожал ему руку и задержался, отдавая какие-то распоряжения.Брюганц пробурчал себе под нос неразборчивую фразу.

– Простите?

– Я говорю, что с нашим курфюрстом не соскучишься, коллега Сентубал. Ни за что не догадаешься, чего от него ждать.

– О чем вы, коллега Брюганц?

– Взгляните в карету, ваша светлость.

– Сейчас.

Герцог вставил в глазницу монокль.

– О! – сказал он.

Внутри экипажа находился до черноты загорелый офицер с полосками майорских погон. Но еще более необычным было то, что против него на алом бархате подушек в очень непринужденной позе развалился самый настоящий ящер. Герцог уронил монокль.

– Пожалуй, мы с ним не пропадем.

– С кем? – усмехнулся Брюганц. – С ящером?

– Да нет же. С его высочеством, разумеется.

21. Цветомир

Су Мафусафай, Великий машиш Схайссов, сидел на пороге шатра и смотрел в мокрое небо мягкотелых.

– Сивы с хачичеями еще дерутся?

– Да, великий.

– Кто победит?

– Все в руках Мососа.

Су Мафусафай недовольно обернулся.

– Шо ишигу! Я это знаю. Но я не знаю, что думаешь ты, Уэкей.

– У хачичеев больше ярости и больше воинов. У сивов больше ума. Они знают, как правильно вести войны. Здесь, в ущелье, именно сотня сивов впервые сумела ворваться на укрепление мягкотелых, великий. Жаль, что теперь их не осталось.

Уэкей не случайно помянул эту сотню сивов. С самого начала Су Мафусафай настоял на том, чтобы все племена выделили равное число воинов. В выигрыше от этого оказывались наиболее крупные из них, особенно племя Су, к которому принадлежал сам верховный машиш. Машиши мелких племен протестовать не посмели, и в первые дни, когда потери были сравнительно небольшими, помалкивали. Только вот теперь, когда сопротивление мягкотелых резко усилилось, когда ежедневно гибло по тысяче, а то и по две тысячи схаев, началось брожение, Уэкею об этом доносили. Пока еще тихий, опасливый ропот, но со временем он мог привести к расколу. Упоминая о потерях сивов, Уэкей высказывал скрытое предупреждение.

– Ум, ярость… Хватит прыгать перед ррогу, Уэкей. Кто победит? Ты сможешь предсказать?

Су Мафусафай либо не понял, либо не захотел понять предупреждения. И Уэкей не стал его повторять. Непрошеные советы дают обратные результаты, а из всех ответов властители предпочитают быстрые. В немедленных ответах лесть кажется искренностью.

– Победит тот, кому поможет великий машиш Схайссов.

Су Мафусафай перевел взгляд с неба на горы. Серые, стылые, сырые горы мягкотелых. Горы, вершины которых почти всегда трусливо прячутся в облаках. Так же, как прячутся за камнями эти существа с нежной кожей и шерстью на головах. Слишком уж они боятся умирать. Найдется ли хоть один, который сам выйдет прямо взглянуть в глаза схаю?

– Это я и сам знаю, Уэкей. А без моей помощи кто-нибудь победит?

– Вряд ли, великий. Сивы с хачичеями воевали множество раз, и никто не победил.

– Что будет, если я помогу сивам?

– Сивы захватят земли хачичеев до самого моря и перестанут бояться удара в спину. Сделать их покорными станет труднее.

– А если я помогу хачичеям?

– Земли до моря уже принадлежат хачичеям. Удара в спину они не боятся. Некому бить. Мухавы вырезаны полностью, а фахонхо никогда не вылезут из своих чащоб.

– Значит, никакой пользы от этой войны для нас нет?

– Как раз от войны польза есть. Пока сивы дерутся с хачичеями, ни те ни другие не могут воевать с тобой, великий.

– Воевать со мной? Я могу раздавить их, вместе взятых.

– Никаких сомнений. Но будет худо, если остатки убегут за южные пески, окрепнут там, сольются с дикарями и начнут угрожать. Выгоднее не воевать с двумя племенами, а спасти от разгрома проигравшее.

– Зачем?

– Чтобы сделать его своим другом. Например, сивов. Потом, когда сивы аш за ашем признают твою власть, придет время хачичеев. Война дорого обойдется хачичеям. Они ослабеют. Им будет трудно отказаться от твоей дружбы, великий.

– Ты хитер, Уэкей. Очень хитер. Я не знаю более хитрого схая. Хорошо, что ты служишь мне.

Уэкей без труда уловил сомнение в этой похвале и поспешил ее рассеять.

– Моя хитрость может служить только тебе, великий. Только ты ее можешь оценить. Для этого нужен твой ум, великий, – быстро сказал Уэкей.

– Хитер, хитер.

– Это правда. Разве еще какой-нибудь вождь сумел стать великим машишем Схайссов? Нет. Хотели многие, а стал только ты. Потому что твой ум есть только у тебя.

Мафусафай квакнул, но ничего не ответил. Уэкей тоже замолчал. Приближалось время главного разговора. Однако перед этим случилась полная неожиданность.

– Уэкей! Пошли из резерва двадцать… нет, тридцать тысяч всадников на помощь хачичеям.

Уэкей не смог скрыть удивления:

– Еэ… Хачичеям, великий?

– Хачичеям.

– Как же так? Сивы прислали нам всего сотню воинов, но хачичеи ведь – ни одного.

– Пусть сивам не дадут уйти за южные пески.

– Хог! Да будет так. Но почему, великий?

– Сивы хитрят. Они скрывали мягкотелого. Пусть их не будет, Уэкей. Совсем. Я не желаю больше слышать об этом племени! Сивы мне не нравятся.

– О, Мосос… – пробормотал Уэкей.

* * *

Седьмую дивизию выстроили на дне бывшего озера Алтын-Эмеле, под скалами. Бернар Второй медленно прошел на правый фланг. Там стоял семьдесят первый полк, шеренги которого были почти вдвое короче штатных. На многих солдатах белели повязки, но все они уже были одеты в новенькую гвардейскую форму.

Командир полка откозырял левой рукой, поскольку правая висела на перевязи.

– Оберст Кранке. Семьдесят первый полк построен, ваше высочество!

– Благодарю. Только с сегодняшнего дня вы полком не командуете. Кого лучше назначить вместо вас?

Лицо оберста на мгновение вытянулось, но он тут же овладел собой.

– Рекомендую Андрея. То есть, майора Васецкого, ваше высочество.

– Хорошо. Пусть он вечером прибудет в мою палатку для знакомства. Что же касается вас… Оберст Кранке! Приказом курфюрстенштаба вы назначаетесь исполняющим обязанности командира седьмой пехотной дивизии.

Оберст глянул непонимающе.

– Что, какие-то вопросы?

– Так точно. А как же генерал де Шамбертен?

– Не переживайте. Генерал де Шамбертен отныне будет командовать всем вашим корпусом. Теперь согласны?

– Почту за честь. Не знаю, заслужил ли, ваше высочество.

– Э, оберст. Что еще за ответ?

– Виноват. Служу Поммерну!

– Так-то лучше. За храбрость и умелое руководство полком награждаю вас серебряным крестом. И вот еще что, – не оборачиваясь, курфюрст щелкнул пальцами.

Из-за его спины вышел адъютант и подал шпагу с золоченым эфесом. Курфюрст выдвинул клинок из ножен, попробовал лезвие.

– По-моему, неплохая сталь, – сказал он. – Тут написано: Алоизу Кранке от Бернара Второго.

Оберст молчал.

– Ну как, берете?

Оберст неловко, одной рукой принял шпагу.

– Не знаю, что и сказать, ваше высочество. Ни один из моих предков…

– Тогда остается надежда на ваших потомков, Алоиз! У вас их трое?

– Да. И двое – сыновья.

– Ну вот. Теперь у них есть право поступать вне конкурса в любое военное училище Поммерна.

– Они этим правом воспользуются, ваше высочество.

* * *

До главного разговора Уэкею пришлось подождать двадцать дней. Светил Хассар, погода улучшилась, а вот дела – нисколько. Однако отсрочка подарила неожиданную возможность, надежду на выход из тупика. И пришла она оттуда, откуда ее никто не ждал, – со стороны мягкотелых. Только эту возможность требовалось использовать очень умело, и Уэкей решил приберечь ее на самый конец главного разговора.

– Мы сегодня далеко продвинулись в ущелье?

– У мягкотелых столько огнебоев, что схаи не успевают добежать до них живыми, великий. Вчера и сегодня потеряно двадцать семь сотен воинов.

– Я спрашиваю: мы далеко продвинулись, Уэкей?

– Мы совсем не продвинулись.

– Уохофаху! Что, так и собираетесь стоять?

– Нет. Будем обходить ущелье с боков.

– По снегу?

– Еэ. Мы разложим много костров. Сейчас идет заготовка дров.

Уэкей замолчал. Не следовало говорить о том, что он не верит в эту затею. Разведывательные вылазки уже показали, что на снегу мягкотелых не одолеешь. Они меньше мерзнут, двигаются быстрее, не подпускают к себе ближе, чем на расстояние выстрела из огнебоя. Возможно, что у мягкотелых не хватит воинов на все горы, где-нибудь прорыв и состоится. Но и в этом случае, как только замерзшие схаи спустятся вниз, мягкотелые успеют перебросить своих всадников в опасное место. И опять все решат огнебои, это опустошительное и неодолимое оружие, от которого не спасают ни щиты, ни доспехи. Даже если пуля не пробивает шлем, воин теряет сознание, а потом надолго становится бесполезным.

Нет, не верил в успех Уэкей. На этот раз мягкотелых не одолеть. Их вообще не одолеть до тех пор, пока схаи не научатся делать огнебои. И малые ручные, и большие, что на колесах. Но глупо терять решимость раньше повелителя, пусть сам приходит к неизбежной мысли. А пока лучше подумать над хорошим оправданием плохой неудачи. Потребуется очень хорошее оправдание для того, чтобы удержать в узде обозленных машишей, одной силы мало. Сила поможет лишь тогда, когда есть повод, цель и оправдание. Поводом послужит само недовольство машишей, целью является сохранение в Схайссах единой власти, но вот оправдания пока нет, а войну заканчивать надо.

– Сколько огнебоев удалось захватить? – спросил Мафусафай.

– Больше шести сотен, великий.

– Мало. Наши кузнецы смогут сделать такие?

– Не совсем. Похуже.

– Пусть будут похуже. Однако огнебои бесполезны без черного порошка. Пленных пытали?

– Еэ, великий.

– Молчат?

– Наоборот, кричат. Мягкотелые не умеют терпеть боль.

– Что говорят?

– Толку нет. Говорят, нужен уголь и еще что-то. А что – не знают. Воины получают уже готовый порошок.

– Разумно, – сказал Су Мафусафай. – Нельзя доверять главный секрет любому воину. Но все равно этот секрет должен быть моим, Уэкей! Черный порошок важнее победы в ущелье. И даже важнее победы в этой войне. Продолжайте пытки.

– Да пытать уже некого, великий.

– Пытайте тех, кого захватите.

– Хог. Только мягкотелые перестали сдаваться в плен. Уже знают, что их ждет.

– Рано или поздно попадутся. Строго накажи не убивать раненых, особенно шишуахам, знаю я этих головорезов. Объяви хорошую награду за каждого пленного. Ты хорошо меня понял, Уэкей?

– Со всех сторон, великий.

– Есть другие новости?

– Остатки сивов прижаты к Ледяным горам.

– Еще не уничтожены?

– Нет. Но в южные пески никто не ушел. Хачичеи уже прислали посольство. Благодарят.

– Хог. Я приму их завтра. Это все?

– Нет, великий. Мягкотелые выпустили белую стрелу.

Су Мафусафай повернулся и стал смотреть на Уэкея. Такое случалось не очень часто.

– Мягкотелые? Выпустили белую стрелу?

– Еэ, великий. И уже не одну.

– Белая стрела означает предложение переговоров. Во время войны можно договариваться только о мире. Что затевают эти мягкотелые? Разве мы побили их на снегу?

– Я бы так не сказал, великий.

– Тогда почему они хотят предложить мир?

– Трудно понять. Мы слишком мало знаем мягкотелых.

– А вот они про белую стрелу знают. Много наших видели эти стрелы?

– Многие.

– Значит, не скроешь?

– И не надо, великий. Ты заставил мягкотелых просить мира, а не они тебя. Никому из схаев такое не удавалось. Пусть об этом знают все. Это слава.

Мафусафай долго смотрел на своего маш-борзая. Потом сказал:

– Ты хорошо превратил поражение в победу. Иди разговаривай с мягкотелым. А я подумаю, что делать с хачичеями.

* * *

Они встретились утром на берегу речки Алтын-Эмеле. Чуть ли не минуту молча рассматривали друг друга. Снизу на них смотрели тысячи ящеров, а сверху – пехотинцы восьмой дивизии.

– Меня зовут Мартин Неедлы. Я хее офсамаш. Моими устами говорит верховный машиш Поммерна Бернар Второй.

Ящер продолжал молчать. Прямо как комендант Шторцена.

– Будешь ли ты скрывать свое имя, машиш? – спросил Мартин.

Вертикальные зрачки ящера сузились.

– Перед тобой, мягкотелый?

– Тогда скажи.

– Я маш-борзай Сунхариги Уэкей. Моими устами говорит Су Мафусафай, верховный машиш Схайссов.

Мартин хлопнул себя по животу.

– Хог! Твое звание выше. Но наш маш-борзай не говорит на схайссу. А быть вдвоем против тебя одного не позволяет честь. Ты будешь говорить со мной, Сунхариги Уэкей?

– О чем?

– О мире.

– Ты первый об этом сказал, мягкотелый.

– Еэ.

– Тебя это не смущает?

– Нет.

– Тогда садись первый.

Это был тонкий момент. Тот, кто садится первым, становится стороной просящей. Мартин усмехнулся. Что ж, пусть потешит свою гордость. Тем более что, согласившись говорить с младшим по чину, маш-борзай тоже делает уступку. Хотя и не столь наглядную. Умен этот Уэкей.

Мартин расстегнул пряжку и отбросил пояс с саблей далеко назад. После этого сел. Вооруженный Уэкей стоял теперь над ним, и это видело множество глаз с обеих сторон. Решив, что достаточно унизил врага, Уэкей тоже отбросил пояс и медленно сел.

– Мир заключают тогда, когда это выгодно обеим сторонам, мягкотелый.

– Или тогда, когда никто не может победить.

– Нас гораздо больше.

– Ваша сила убывает, а наша прибывает, – спокойно заметил Мартин.

Маш-борзай не стал этого оспаривать. Он выбрал другой довод.

– Вас спасает не сила, а теснота.

– Теснота никуда не денется.

– Зачем тогда просите мира?

– Не просим, а предлагаем.

– Ты первый сел.

– Да. Для того, чтобы разум победил глупость, я пожертвовал гордостью.

– Красиво говоришь. Хорошо, я понял тебя. Но ответь, если вы не боитесь поражения, зачем тогда предлагаете мир?

– Мы не любим убивать.

– Трудно поверить, что вам стало жалко схаев.

– Тогда попробуй поверить в то, что мы сами не любим умирать.

– Хог. В это верю.

– Зачем без пользы истреблять друг друга? Давайте остановимся.

– После того, как вы убили тысячи схаев? Мы обязаны отомстить. Таков обычай.

– Но есть и другой обычай, который вы обязаны соблюдать.

– Великий Мосос! Ты собираешься учить нас соблюдать обычаи?

– Нет. Я хочу дать вам способ остановить войну, не нарушая обычаев.

– Это невозможно.

– Возможно, если позволишь развязать вот этот мешок.

– Мне неинтересно знать, что в мешке у мягкотелого.

– То, что может остановить войну.

– Ваши деньги для нас цены не имеют.

– Там не деньги. Еще раз говорю, там то, что может остановить войну без ущерба для чести схаев. Сейчас это зависит от тебя, маш-борзай Сунхариги Уэкей. Если ты откажешься, погибнут новые тысячи. Возможно, сородичи тебя и не осудят. Но простишь ли ты себя сам?

– Ты хитрый жабокряк! Развязывай.

Мартин медленно, чтобы не насторожить ящера, потянул тесемку. Мешок раскрылся.

– Хогитиссу! Это еще что, воин Мартин?

– Цветомиры.

– Великий Мосос! Сколько?

– Сто. Десять десятков.

– И ты требуешь сто дней мира?

– Еэ.

– Это может решить только сам верховный машиш Схайссов.

– О Су Мафусафае будут рассказывть предания. В Схайссах никто не имел столько цветомиров.

С сожалением, которое не смог скрыть, ящер сказал:

– Мы не берем подарков от мягкотелых.

Усмехнувшись про себя, Мартин поспешил ему на помощь.

– Все видели, что мира просил я. Так?

– Еэ.

– Я сел первым.

– Еэ.

– Значит, цветомиры не подарок. Это выкуп за мир. Очень дорогой выкуп. За него погибло много воинов.

Маш-борзай Сунхариги Уэкей встал.

– Ты хорошо подготовился к переговорам, мягкотелый, – сказал он.

Он наклонился и взял мешок.

– Ответ получишь завтра.

* * *

– Великий машиш Су Мафусафай согласен на перемирие, мягкотелый. На девяносто восемь дней.

– Почему не на сто?

– Два цветомира были сильно плохие. Завяли.

– О! Претензии по качеству. Но два завявших цветомира могут стоить один день.

– Брось торговаться. Через девяносто восемь дней в горах уже будет снег. А вам как раз и нужно дотянуть до снега. Так?

– Трудно от тебя что-то скрыть, машиш.

– Вот и не скрывай, – мимоходом бросил ящер. – А граница должна быть прямо здесь, – он провел черту между собой и Мартином. – Та часть ущелья, которую мы завоевали, будет Схайссами. Мы не уйдем.

Мартин стукнул себя по животу.

– Я понимаю. Нельзя отдавать то, за что погибли воины. Будет неуважение к мертвым.

– Хорошо понимаешь. А что ответишь?

– Отвечу вот что. Схаи доблестно сражались и вызвали уважение своим мужеством, – тут Мартин еще раз стукнул себя по животу. – Моими устами верховный машиш Поммерна Бернар Второй объявляет: все, что за твоей спиной, благородный Уэкей, – это Схайссы!

– Ты сказал – я слышал, машиш Мартин.

– Ты сказал – я слышал, машиш Уэкей.

– Хог. Да будет так.

Ящер некоторое время молчал. Потом сказал:

– Мягкотелый! Я потерял в этом ущелье старшего сына.

– Мой сын тоже был здесь.

– Значит, живой, – без выражения сказал Уэкей.

– Он у меня один.

– Сегодня один, завтра – два. А тот, кто не родился, еще не убит.

– Мне повезло. Тебе – нет. Чего ты хочешь, машиш?

Уэкей глянул на снежные вершины.

– Ладно. Вы защищались, мы нападали. Понять можно. Я другое спрошу. Вряд ли мы увидимся еще, и я хочу узнать прямые мысли врага. Быть может, это хоть немного убережет от глупости и нас, и вас. Скажи мне как воин воину: ты веришь, что мы можем жить в мире?

– Первыми мы не нападем. Однако думаю, что воевать еще придется. Мы слишком долго ненавидели друг друга. Но вот помирится в следующий раз будет легче.

– Хэй! Вчера Ухудай Всех Племен решил, что больше мы не примем цветомира от мягкотелых. На это не рассчитывай.

– Я знал, что вы так решите. Да, без цветомира помириться труднее. Но это будет уже не в первый раз, а ты знаешь, что самый трудный ррогу – это первый ррогу.

Уэкей хлопнул себя по колену.

– Ты хорошо изучил нас, машиш Неедлы. Даже пословицы знаешь. Скажи тогда, почему схаи должны ценить мир? Мир выгоден вам, мягкотелым, потому что вас мало. А схаям только дай вырваться из этих тесных гор – и никакое оружие вас не спасет. Вот тогда вы точно на нас не нападете, поскольку вас не будет. Разве не так?

– Нет. Мягкотелые живут не только здесь. Мы умеем строить большие лодки и переплывать моря. У нас есть много каменных крепостей. Схаи могут причинить нам много горя и все же никогда не уничтожат всех мягкотелых. Но главное в другом. Воевать с нами невыгодно, а торговать выгодно. Мы можем дать вам то, чего у вас нет.

– Громобои?

– Если станем друзьями, то и громобои. Но есть много других полезных вещей. Вот, смотри, машиш. Дарю тебе эти бусинки.

– Я не беру подарков от мягкотелых, – сказал Уэкей. – Бусинки – это вообще подарок для уффики, а не для воина.

– Терпение, машиш! Самая быстрая стрела не всегда самая точная.

– Это верно. Мудрость из тебя так и сыплется. Слушаю.

– В ущелье ты потерял сына. Бусинки, которые я предлагаю, его не вернут. Зато они могут спасти десять других жизней.

– Спасти? От чего?

– От черного мора, машиш.

– От черного мора нет спасения.

– А ты проверь. На первом же рабе.

Ящер замолк. Он явно колебался.

– Подумай, Уэкей. Я дарю тебе десять жизней. Самых дорогих тебе жизней. Понимаешь?

– Не понимаю. Зачем ты это делаешь? Хочешь, чтобы я стал твоим должником?

– Нет. Хочу, чтобы схаи знали: от мира с мягкотелыми может быть польза.

– Хорошо, мягкотелый. Я принимаю твой дар.

Уэкей снял с пальца перстень.

– Вот, возьми. Его носил еще мой дед. Если твои шарики спасут хоть одного моего родича, пусть твой человек покажет мне перстень, и я сделаю для него все, что смогу. А теперь пора расставаться.

– Прощай, Уэкей. Запомни, шарики боятся воды и лучей Хассара.

– Хог.

Ящер поднялся на ноги.

– Прощай, Мартин. Было интересно с тобой говорить. Но если встречу на поле боя, я тебя убью.

– А я не люблю убивать, – сказал Мартин. – Поэтому сегодня убил войну.

Ящер насмешливо квакнул.

– Красиво сказал. Говоришь ты, наверное, лучше, чем воюешь.

Мартин тоже встал и протянул руку.

– Взгляни на этот браслет, Уэкей. Ты видел когда-нибудь такой? Знаешь, кто их носит?

– Знаю, – медленно отозвался схай. – Хачичеи совсем не плохие вояки. А уж их отборная сотня… Как к тебе попала эта вещь, мягкотелый?

– А ты догадайся, машиш.

Уэкей с размаху хлопнул себя по животу. Так, что кольчуга звякнула.

– Шо ишигу! Я должен был понять это сразу. Так вот, значит, ты какой… Ну конечно, кого же еще мягкотелые могут отправить на переговоры с нами! Ты побил меня, Уохофаху Фахах…

* * *

Со стены сбросили веревочную лестницу, но воспользоваться ею почти не пришлось. Стоило Мартину подняться на пару перекладин, как его подхватили крепкие солдатские руки.

– Ну что, ну как там, герр майор?

– Нормально, ребята.

– Неужто получилось?

– Да. В общем – да.

Мартин отряхнулся, поправил мундир и пошел к пригорку, где располагалась корпусная батарея. Там перед низкой каменной флешью его дожидались оберсты Кранке и Ольховски, генерал Шамберетен и сам курфюрст со своей свитой.

Пройдя мимо расступившихся адъютантов, Мартин поднял руку к козырьку.

– Ваше высочество! Су Мафусафай, великий машиш Схайссов, согласен на перемирие сроком в девяносто восемь дней.

– Девяносто восемь? – переспросил курфюрст.

– Так точно. Начиная с сегодняшнего дня.

– Насколько я помню, снег в здешних местах ляжет дней через восемьдесят. Следовательно, наступать ящеры смогут не раньше, чем следующей весной?

– Думаю, что так.

– А будут ли ящеры выполнять соглашение? – спросил генерал Шамбертен.

– Полной гарантии дать нельзя, ваше превосходительство. Но Су Мафусафаю мир сейчас нужен больше, чем нам. Нельзя бесконечно посылать на бесполезную гибель даже фанатиков. Рано или поздно они взбунтуются. А наше предложение позволяет великому машишу найти выход из тупика, не теряя при этом лица, с минимальным ущербом для престижа.

– Что от перемирия выигрывает Мафусафай, понятно, – заметил де Шамбертен. – А вот наша выгода в чем?

– Во-первых, мы перестанем нести потери. Во-вторых, имеются угрозы на восточной и западной границах Поммерна. Благодаря сегодняшнему перемирию мы получаем пусть временную, но все же передышку на юге. Берусь предсказать, что уже завтра егерские посты доложат об отходе главных сил ящеров. Тогда через неделю-другую две из трех наших дивизий вполне можно отправить отсюда к границам Покаяны или в Джангу. Там эти войска могут оказаться кстати.

– Очень кстати, – сказал курфюрст. – И невероятно вовремя. Дорогой наш майор Неедлы! Вы только что подарили Поммерну две отлично обученные и уже побывавшие в деле дивизии.

– Одну, ваше высочество. Вторую подарил мой друг офсамаш Хзюка.

Курфюрст рассмеялся.

– А ведь верно. Но как бы там ни было, господа, приглашаю всех в свою палатку. Есть повод открыть бутылочку кавальяка, как вы считаете?

* * *

– Мартин, я все же не понимаю, почему ты так много рисковал собой ради Поммерна.

– Извини, я рисковал не ради Поммерна.

Курфюрст где-то по дороге простудился и теперь зябко кутался в роскошный джангарский халат.

– А ради кого? – спросил он.

– Ради террян вообще. Невесть за что, вы, как нерадивые школьники, были вынуждены повторить изрядный урок социальной эволюции заново, почти с чистого листа. Вы ошибались, творили, да и продолжаете еще творить зло, но в целом доказали, что законы исторического развития действуют и здесь. А еще то, что в человеке рано или поздно побеждает человек. Где бы ни находился, нормальный человек создан для доброты. Без этого никто не может быть по-настоящему счастлив, и это осознается, как только достигаются минимально необходимые условия существования. И если есть возможность хоть чем-то помочь, каждый нормальный землянин…

– Каждый нормальный землянин? – с живостью переспросил курфюрст. – Тогда почему твои товарищи с корабля «Фламинго» предпочли замуровать себя в Замковой горе?

– Они это сделали не потому, что не хотели помочь. «Фламинго» был всего лишь обычным пассажирским лайнером. Команда составлена из самых обыкновенных людей, которые не имеют даже минимальной подготовки для миссионерской деятельности. Их обучали совсем другому. Не обижайся, Бернар, но очень многое из вашей обыденной жизни у нормального землянина способно вызвать настоящий шок. Мы вовсе не боги. Тем не менее, учти, ребята с «Фламинго» еще пригодятся. Просто их время пока не пришло.

– А почему же не погрузился в спячку ты, Мартин?

– Потому, что служил в Космофлоте. Там все проходят жесткий курс выживания при экстремальных обстоятельствах. В экипаже «Фламинго» я оказался случайно. Очереди на участие в полете к неиследованной звезде предстояло ждать почти тридцать геолет. Скука! Вот я и решил побывать у Эпсилона Эридана. Практика как-никак. Мне и в голову не могло прийти, чем все закончится.

– Хорошо, что не пришло, – грустно сказал курфюрст. – Знаешь, какое это унылое дело – двигать прогресс в одиночестве.

Мартин укоризненно покачал головой.

– Э, ваше высочество, не прибедняйтесь. Толковых помощников у вас достаточно. Герцог вот мне очень нравится. Скряга Мамулер вполне на своем месте. Чрезвычайно мил архиепископ Бауценский. А Джон чем плох? А гросс-адмирал? Лучшего начальника разведки, чем Ольховски и не сыскать. Да народу, который тебе служит не за страх, а за совесть очень много. Например, безвестный егер-капрал Тиргурд с заставы Грюнграссе. Так что, монсеньор…

– Все правильно, сейчас эти люди есть. Но скольких хлопот стоило их всех отыскать, а потом еще довести до нужных постов, не слишком уклоняясь от демократических процедур и не будоража монархистов!

– Да, – кивнул Мартин. – Работа десятилетий. Большущее требуется терпение.

– Самое трудное не в этом. Все те, о ком ты говорил, действительно прекрасные люди, но это советчики. Иначе не могут, выросли при монархии, это у них в подсознании. В пределах своих полномочий они уже способны на самостоятельные поступки и решения. А за кем выбор стратегии, кто несет ответственность, а? Год за годом, невзирая на погоду… Ни вздохнуть, ни охнуть. И так здорово, когда вдруг появляется некий господин Неедлы, который все понимает и которому от меня ровным счетом ни шиша не надо, тем не менее – бац, бац, – избавляет Поммерн от войны, а меня – от одной из моих головных болей! Слушай, Мартин…

– Стоп, – сказал Мартин. – Давай выпьем еще. Тебе лечиться надо.

– Не перебивай тирана! Я, может быть, покаяться хочу.

– Не понял. В чем это?

– В том, что твой Иржи и моя Камея понравились друг другу.

Мартин почесал подбородок. Он совсем недавно расстался с бородой и не всегда вовремя вспоминал о бритве.

– Вот как? М-да, осложнение. Но ты здесь причем?

– Притом. Взял, да и отправил Камею в Альбанис. Конечно, этого требовали государственные интересы. Но не только государственные. Понимаешь, у них еще не слишком далеко зашло, ну и…

– Понимаю, – сказал Мартин.

Больной впал в раздражительность.

– Опять понимаешь? Великолепно! Ты хоть помнишь, что такое первая любовь, мафусаил несчастный?

– Да помню, помню. Успокойся. И не такой уж я несчастный.

Бернар Второй неожиданно вскочил и принялся вышагивать по палатке.

– Не-ет, я не успокоюсь. Знаешь что? Если их судьба еще хоть раз сведет, а чувства не остынут… эй, ты куда?

– Хочу уйти, потому что не хочу слушать глупости от взрослого мужчины.

– Нет уж, майор Неедлы! Покуда вы у меня на службе, извольте слушать. Даже глупости! Так вот, если они по-прежнему будут…

– То что?

– То выдам я Камею за твоего Иржи! Самым безжалостным образом.

Курфюрст упал на подушки и вытер лоб.

– Да? – спросил Мартин. – А ты подумал о том, какую реакцию вызовет этот брак у твоих аристократов? Они и без того многим недовольны.

– А плевать, – благодушно сказал тиран. – Зато я не буду чувствовать себя так мерзко, как сейчас. Уф! Ну вот, сразу легче стало. Да, кстати. Будет неплохо, если на Замковой горе вновь возникнет родовое гнездо. Некоего барона фон Бистрица, например.

– Почему это важно?

– Ну, во-первых, тогда социальная разница между Иржи и Камеей станет менее заметной. Во-вторых, ты давно это заслужил. Но главным образом потому, что не так давно в подземелье проникли двое любознательных пейзан из деревни Бистриц.

– Привет. И как же это они умудрились?

– Важнее не как умудрились, а кто. Местный полицейский и твой сын, представь себе.

Мартин покрутил головой.

– Нет, детей без присмотра оставлять нельзя.

Курфюрст улыбнулся.

– Очень правильная мысль, Уохофаху Фахах. По счастью, оба кладоискателя оказались не слишком болтливыми. И все же будет лучше, если вся Замковая гора станет наследным владением Иржи, а полицейский пусть переквалифицируется в дворецкого. И чтобы туда совсем уж больше не совались, распустим жуткие слухи о привидениях. Покажете несколько голограмм, вы это умеете. Пусть позавывают.

– Тогда Иржи придется все рассказать, – с сомнением заметил Мартин.

– Не придется. Он уже знает. От мадам Промехи.

– Надо же. Вот ведь настырный исследователь!

– Весь в отца, – усмехнулся курфюрст. – Я отправил его в Муром, хватит рисковать. Пусть послужит в охране посла Обенауса, это здорово расширяет кругозор. Ну, и этикету поднаберется.

– Да, – кивнул Мартин. – И меньше шансов попасться на глаза Камее.

– У нее остались считанные дни, – грустно сказал Бернар Второй. – Слушай, быть может, я идиот?

– А кто поведет эскадру?

– Уолтер.

– Нет, ты не идиот. Только вот и мне надо подключиться к этому делу. Давненько я не бывал в Пресветлой.

– С ума сошел? – полюбопытствовал курфюрст.

– Вряд ли бубудуски обо мне еще помнят. Ольховски тоже считает, что есть реальные варианты. Однако сначала мне придется завершить одно дело в Схайссах.

– Люблю небесников, – насмешливо сказал курфюрст. – Если они обеими ногами стоят на земле.

– А каков будет ответ по существу?

– Заканчивай со Схайссами, это у тебя хорошо получается. Потом и поговорим.

– Хорошо. Мне потребуются егеря Обермильха и отдельная санитарная рота.

– О чем речь! Бери. Будешь проезжать Шторцен, передавай привет Есницу. Он там под домашним арестом. Скучает, небось.

* * *

Костер догорал. Выпала роса. В тумане у ручья приглушенно звякали удила, там поили лошадей. Проходившие мимо егеря невольно замедляли шаг, с удивлением разглядывая Хзюку.

– Вахмистр, вы можете отдохнуть до утра.

– Виноват, герр майор, – сказал Махач. – А ящер не сбежит?

Мартин покачал головой.

– Это не пленный.

– Не пленный? А кто?

– Союзник.

– Чудеса… – пробормотал Махач.

Небо над горами медленно розовело, но птицы еще не проснулись.

– Хог, – поеживаясь, сказал Хзюка. – И войне конец, и рассвет скоро. Хорошо.

Мартин не мог разделить его оптимизма. Напротив, он чувствовал тревогу. Не без влияния сейсса неведомого Свиристела Стоеросова Хзюка назвался братом мягкотелого. Сомнительно, чтобы без этого ящер разоткровенничался по поводу эдельвейсов. В сущности, войну победили предрассудок одной полуразумной расы и вредная для здоровья привычка другой. И то и другое, увы, к разуму имеет косвенное отношение. Мир на такой основе возможен лишь весьма зыбкий. До настоящего рассвета было еще очень далеко. Гораздо дальше, чем, к примеру, до Пресветлой Покаяны.

Мартин поворошил уголья. Костер разгорелся с новой силой. И все же, – подумал он, – как бы там ни было, есть с чем себя поздравить. Впервые за всю историю Терраниса ящеры согласились заключить договор с мягкотелыми. И какой! О мире. Пусть временном, пусть вынужденном, но мире. Прецедент в данном случае важнее результата.

– Да, хорошо, – сказал он. – Хзюка, верховный машиш Поммерна предлагает тебя наградить. Не откажешься?

– Разве у вас можно отказаться от предложения машиша?

– Можно.

– Великий Мосос! Я сейчас такое скажу, что ты обидишься, Мартин.

– Не обижусь, Хзюка. Ты подарил мне ррогу. Говори.

– Вы ненормальные.

Мартин улыбнулся, пожал плечами.

– Да нет. Просто у нас и у вас многие обычаи разные. Но есть и похожие, даже общие. Например, и схаи, и мягкотелые считают недостойным нарушить обещание. Или бросить друга в беде. Разве не так?

– Это – да, это правильно. Хотя бывает, что и бросаем. Как молодого машиша. Помнишь?

– Бывает, конечно, – согласился Мартин. – Но тогда виноват не обычай, а тот, кто его нарушил. Хуг?

– Хог, – пробурчал Хзюка. – Тебя невозможно победить словами. Если тебе нужно, я возьму награду.

– Это нужно нам всем, брат рептилий.

– Хорошо, что мы не враги. Ты хитрый, Дьявол-Кричащий-в-Ночи. Очень хитрый. Я давно заметил.

– Это плохо?

– Это полезно. Твоя хитрость остановила войну. Во второй раз Су Мафусафаю будет трудно собрать племена. Ты спас не только своих соплеменников, Мартин, но и много схаев. Молодесс. Так это звучит по-вашему?

– Так, – сказал Мартин улыбаясь. – А давай прикажем нашим сыновьям дружить.

Хзюка вскочил на ноги. Стоявшие неподалеку лошади шарахнулись.

– Мососсимос! Нет, ну до чего хитрый.

Потом сел и сказал:

– Давай.

Штуцерным шомполом Мартин выкатил из золы печеную картофелину и подтолкнул Хзюке.

– Попробуй. Только сначала нужно почистить.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал тот, дуя на ладони. – Ух ты! Вкусно. Послушай, что-то все хорошо у нас получается. Нет ли чего плохого?

– Есть. У тебя ноги зажили?

– Еэ. Давно. А что?

– Маш-борзай Сунхариги Уэкей опознал золотой браслет хачичеев. Не значит ли это, что хачичеи объединились с Мафусафаем против сивов?

– Ну, про браслеты многие знают. Что еще?

– Он назвал меня Уохофаху Фахах. Кроме хачичеев об этом никто не знал.

Хзюка перестал жевать.

– Мартин, мне пора возвращаться.

Мартин выкатил из костра вторую картофелину.

– А меня возьмешь?

– Зачем?

– Да вдруг пригожусь. Могу по снегу погулять. Или цветов каких-нибудь принести.

– Шо ишигу! Еэ, Дьявол-Кричащий-в-Ночи. Так и быть, беру. Но только до перевала. Появляться в Схайссах тебе нельзя.

– Еэ, – сказал Мартин.

– И машишем теперь буду я. Очередь пришла. Хорошо понял?

Астронавигатор второго класса, майор Неедлы, будущий барон фон Бистриц, почтительно сложил ладони над головой.

– Со всех сторон, о Хзюка.

22. Глядишь, и зачтется где

После возвращения разведки прошло уже полчаса. Сыпались сухие мелкие снежинки. Обермильх протоптал дорожку, расхаживая вперед и назад. Мартин подпрыгивал, шевелил пальцами ног, шерстяной варежкой прикрывал нос. Лишь егер-капрал Тиргурд стоял с неподвижностью изваяния, заложив руки за спину. Снег повис на его бровях, забился в откинутый капюшон, посеребрил и без того седую бороду.

Все трое молчали.

Внизу густо мело, шагах в двадцати уже трудно было что-либо различить. Ветер гудел и вверху. Над горами быстро плыли облака. В прозрачных разрывах между ними загорались звезды. Ясный и морозный день быстро уступал место еще более холодному вечеру. Подножья скал быстро поглощали сумерки, только их освещенные вершины еще курились белым снежным дымком.

– Ну, где же они? – не выдержал Обермильх. – Может, послать разведку еще раз, подальше?

– Нельзя, – сказал Мартин. – Граница.

– Да стражи-то не видно, – ухмыльнулся Обремильх.

– Нет, Фальке, договоры нужно соблюдать.

– Однако идут, – откашлявшись, сказал Тиргурд.

– Да ну?

– Идут, идут, – уверенно повторил капрал.

Мартину тоже показалось, что он видит какие-то смутные тени. Но прошло еще с четверть часа, прежде чем эти тени приобрели очертания. Ящеры шли группами по двое-трое, поддерживая друг друга. Шли очень медленно, часто останавливаясь. Мартин побежал навстречу.

Увидев его, схаи соединили ладони над головами. Почти все они были уффики, женщины. В одной из них Мартин с радостью узнал Тишингу, старшую жену Хзюки. Она совершенно не изменилась – строгая, худая и прямая как палка. Вперед вышел очень пожилой схай с повязкой на голове. Сделав два шага, он упал на колени.

– Ишигу Мосос! Я говорю устами машиша Уханни. Пустите нас в свои земли, мягкотелые! И мы будем вам братья.

Мартин поднял ящера и внимательно вгляделся в его почерневшее лицо. Что-то в нем было знакомым. Мартин стукнул себя кулаком в живот.

– Ишау схайсс, Фосехта. Добро пожаловать. Ты помнишь меня?

– Тебя помнят все сивы, Мартин. И хачичеи тоже… помнят.

– Хог. А где машиш Уханни?

– Он в гостях у Мососа. Вот, велел передать тебе перстень.

Мартин взглянул на золотую змею, пожирающую свой хвост.

– Эх! Я хотел видеть его своим гостем.

– Уханни… тоже.

– А Хзюка жив?

– Еэ. Он внизу. Со всеми уцелевшими офса сдерживает воинов Су Мафусафая. Хзюка теперь машиш сивов.

Пока они разговаривали, сверху начали подходить егеря Обермильха. Они останавливались и с любопытством разглядывали ящеров. Те забеспокоились. Мартин поспешил вмешаться.

– Фосехта! Устами машиша Бернара обещаю: мы дадим вам землю. На перевале уже разжигают костры. Скажи уффики, чтобы не боялись моих воинов. Они помогут вам пройти снега.

Фосехта медленно повернулся и крикнул два слова. Мартин слышал, как женщины сивов передавали их вниз, по цепи:

– Уохофаху Фахах, Уохофаху Фахах…

Одна уффика вдруг упала. К ней подошел Тиргурд. Наклонился, поднял, стряхнул снег.

– Ну, ты чего, девочка? Держись. Давай-давай, перебирай лапками…

Ящерка ткнулась лицом в его полушубок и затихла. Капрал растерянно глянул на Мартина.

– Герр майор, разрешите доложить! Совсем еще ребятенок…

– Вот и неси ее, крокодил, – отозвался Обермильх. – Заморозишь ведь.

Тиргурд сунул руку за пазуху и вытащил кусок сахара.

– На, попробуй, – сказал он. – Тебе понравится.

Он поднял глаза кверху, изображая блаженство. А сверху прибежал фельдшер.

– Герр майор! Санитарные палатки готовы. Мы там воду согрели.

– А спирт есть?

– Само собой. Море! Ребята даже от своей нормы отказываются.

– Очень хорошо.

– Разрешите проверить, которые тут обмороженные?

– Да они все обмороженные, – сказал Мартин.

– Тиргурд, – недовольно крикнул Обермильх. – Тащи ребенка!

– Она чегой-то лопочет, герр егер, а я никак не разберу.

– Отцом тебя называет, – вздохнул Мартин. – Сирота, всех родных поубивали. Намыкалась она там, в своих Схайссах…

Тиргурд снял шапку, почесал затылок и зачем-то перекрестился.

– Ну что ж. Значит, будет сестренка моей Катьке. Прокормим!

Потом хитро глянул в сторону начальства:

– Глядишь, и зачтется где-нибудь. А?

– Еэ, – сказал Мартин. – Обязательно.

– Йа, – сказал Обермильх, чихая. – Зачтется. Прохвост ты этакий…

Красноярск, 2002–2021

Алексей Барон Эскадра его высочества

1. Бауцен

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ,

КУРФЮРСТУ ПОММЕРНА

КОПИЯ: НАЧАЛЬНИКУ КУРФЮРСТЕНШТАБА

ОБЕРСТ-ГЕНЕРАЛУ Д. ФОН ГРИЩЕНКО

Ваше Высочество!

К операции «БУМЕРАНГ» готовы линейный корабль «Магденау» (стоит на якоре у о. Осеннис) и корвет «Гримальд» (находится с визитом в Муроме). Основная часть эскадры круглосуточно принимает припасы с обоих берегов Теклы севернее Бауцена. В хорошую погоду их мачты просматриваются со стороны Муром-шляхт. Поэтому критическим фактором является время. Прошу Вашего вмешательства с целью ускорить:

a) отгрузку ядер, «мотылей» и брандскугелей для тяжелых орудий;

b) вербовку колонистов.

Гросс-адмирал У. Мак-Магон

Борт линейного корабля «Денхорн»

02.07.839

* * *

В одно погожее утро славный город Бауцен покинул наемный экипаж с четырьмя студентами.

В нем ехали: коренной померанец Франц Кирш, муромский эмигрант Ждан Кузема, потомок беженцев из Покаяны Кэйр Фоло, а также джангарский эфенди Бурхан аль-Чинтал-Уюк.

Собственно, в звании студентов этим господам оставалось пребывать лишь пару недель, до выпускного бала, поскольку все четверо успешно завершили обучение на разных факультетах знаменитого университета Мохамаут. Предстояло только получить дипломы, в предвкушении чего и было решено устроить пикник.

Выбравшись из пригорода, экипаж покатил по широкому Муром-шляхту. Справа от дороги располагались фермы и желтеющие поля, а слева, вплоть до берега Теклы, находились места поинтереснее, давно облюбованные померанской знатью. За несколько столетий чего тут только не понастроили – у самого города теснились настоящие замки, венчающие каждый холм. На землях, освоенных в более спокойные времена, чаще попадались усадьбы, предназначенные не столько для сбережения жизни, сколько для наслаждения ею. Площадь участка здесь прямо соответствовала размерам кошелька, а близость к столице определялась знатностью и связями, однако сам факт обладания любой недвижимостью в полосе между Теклой на западе и озером Тентов на востоке служил прекрасной рекомендацией как в деловых, так и в аристократических кругах. Обычным смертным оставалось со вздохом пересекать этот Элизиум, следуя по единственной здесь федеральной собственности – дороге Муром-шляхт. Замки, живописные рощи, дворцы, бассейны, корты, поля для гольфа, дорожки для верховой езды, – все это великолепие тянется вплоть до большой излучины реки, где дорога выходит к берегу. Именно там, в пятнадцати километрах от ворот Бауцена, начинаются места, доступные без высокомерного приглашения, – общественные пляжи, мотели и пансионаты.

Впрочем, в описываемый день и так называемая Веселая Излучина оказалась недоступной – съезд с Муром-шляхта почему-то перекрывал свежеокрашенный шлагбаум. Извозчик в недоумении придержал лошадей.

– Вчерась еще ничего такого не было, – сообщил он.

– Проезжай, проезжай! – крикнул полицейский, размахивая жезлом.

За его спиной,небрежно опираясь о штуцеры, стояли двое солдат в форме морских пехотинцев. А километрах в трех за их спинами, над верхушками сосен, различались мачты крупного корабля.

– Тяжелый фрегат типа «Такона», – с уважением сказал будущий кораблестроитель Ждан Кузема. – Шестьдесят шесть орудий.

Морские солдаты переглянулись. Но товарищи Ждана его сообщением не слишком заинтересовались. Их мало интересовало количество пушек. Господа студенты дружно выразили неудовольствие.

Однако на полицейского это не произвело впечатления.

– Ничем не могу помочь. Таков приказ, господа. Запретная зона.

– Запретная зона? – поразился Франц. – Здесь, в купальнях?

– Да уж с утра.

– И надолго? – спросил мэтр Фоло, расстегивая пыльник так, чтобы его юридические петлицы стали доступны обозрению.

Полицейский взял под козырек.

– Не могу знать, ваша честь! Но сегодня оцепление не снимут, это точно. Попробуйте проехать дальше на север.

Кэйр, главенствующий в компании, посмотрел по сторонам, словно надеясь, что угрозу, внезапно нависшую над их планами, отведет какое-нибудь столь же нежданное обстоятельство.

– О! Вот и оно, – пробормотал Фоло.

Со стороны Бауцена приближалась открытая двуколка. В экипаже ехал морской офицер весьма солидного водоизмещения с круглой и вроде бы добродушной физиономией.

Господа студенты радостно загомонили, разулыбались и принялись махать руками, делая разнообразные знаки, свидетельствующие об их отчаянной нужде. Офицер пожал плечами, что-то сказал матросу-ездовому, двуколка остановилась.

Кэйр с достоинством поклонился и по всем правилам отрекомендовался. Офицер приложил руку к козырьку.

– Фрегаттен-капитан Ойген фон Штоль. Всегда рад студентам. Только не просите, чтобы вас пропустили к берегу.

– Да? Но почему же?

– Это не в моей власти.

– Что, совсем невозможно? – грустно спросил Ждан. – Даже если гром грянет?

Фон Штоль усмехнулся и выразил сомнение. И тут же понял, что зря: гром грянул. Точнее, не гром, а некий отдаленный гул. Далеко на юго-востоке, где-то над снежными Драконьими горами, появилась блестящая точка. Глаза капитана округлились.

– Сударь! Да вы колдун. Шутка ли, аэролит накликали.

– Аэролит? А что это, герр фрегаттен-капитан? – спросил Франц.

– Аэролит, сиречь небесный камень. Так называют метеоры и болиды.

– Ну, Кузема, ты и даешь… – покачал головой Бурхан.

– Я не хотел, – заволновался Ждан. – Честное слово, это нечаянно получилось. Случайность, господа, чистая случайность!

Случайность грохотала все сильнее. За ней вырос хвост черного дыма.

– Бог ты мой, – испугался полицейский. – Вдруг это самое… на Бауцен грохнется? А у нас в участке только недавно ремонт сделали.

– Не должно, – сказал фон Штоль. – Летит в сторону границы. Это есть… очень… уместно. Судя по высоте, болид упадет в Покаяне. Где-то в районе плато Тиртан.

– Местность там лесистая, скалистая и безлюдная, – вставил Бурхан.

– Йа, – согласился фрегаттен-капитан. – Не думаю, что кто-то пострадает. Но вам, господа студенты, силы небесные ничем не помогут.

– Что, даже болид? – переспросил Ждан.

– Даже болид, даже появление самих небесников, не к ночи будь помянуты. Знаете, наш адмирал человек не слишком суеверный. Требует выполнения приказов вне зависимости от того, что падает сверху.

– Эх, – с досадой сказал Франц. – Дас ист пикник капут.

– Капут? Ну почему? Мой совет: попробуйте проехать дальше к норду.

– Похоже, ничего другого не остается.

Фрегаттен-капитан сочувственно кивнул.

– Боюсь, что так. Всего доброго, господа!

– Семь футов под киль, – уныло пожелал Кузема.

Фон Штоль вдруг перестал улыбаться.

– Спасибо, – сказал он. – Нам это пригодится.

* * *

Дорога шла вдоль Теклы. Съездов к реке попадалось много, но все они оказывались перекрытыми. Везде их ожидало одно и то же: смешанные кордоны полиции и морской пехоты, а над прибрежными лесами то там, то сям торчали черточки мачт. К берегу беспрепятственно проезжали только крытые военные фуры.

– Похоже, что кригсмарине затевает какие-то крупные маневры, – сообщил Ждан.

– Да, – с досадой согласился Франц, – эти морячки просто задались целью испортить нам праздник!

Время близилось к полудню. Нетерпеливый архитектор уже предложил было возвращаться, посчитав дальнейшую поездку бесполезной. Но тут зоркие степные глаза Бурхана чуть ли не в километре впереди все-таки углядели едва заметный разрыв между деревьями.

– Эй, любезный! Ну-ка, пошевели лошадок, – крикнул эфенди.

Кучер щелкнул кнутом, экипаж покатился быстрее. Вскоре они достигли нужного места, – поворота в узкую аллею между столетними соснами. Таинственную, тенистую, манящую. И никого там не было, – ни полицейских, ни солдат, ни праздно гуляющих агентов с корзинками грибов.

– Неужели повезло? – удивился Ждан. – Ну-ка, ну-ка, вперед, наш добрый Харон! То есть, поворачивай.

Экипаж наконец покинул заколдованный Муром-шляхт. Над ним тотчас сомкнулись кроны сосен. Но сквозь ветви пробивались яркие полуденные лучи, пронзая лес столбами света. У основания этих столбов ярко зеленела трава, рдели бусинки созревающей костяники. Стучал дятел, кому-то увесисто отмеривала годы кукушка. Пахло смолой. Потом к этому аромату начал примешиваться слабый запах тины, – со стороны реки подул ветерок.

– Прелесть, – сказал Франц. – Только лесных нимф и не хватает!

– Будут, – пообещал Бурхан.

Кэйр покачал головой.

– Очень странно.

– Что странно?

– Что вся эта прелесть не огорожена знаками частной собственности, вот что странно.

– Да. С прелестями такое бывает редко, – согласился Бурхан, дитя гарема.

* * *

Оставляя по правую руку длинную кирпичную ограду, они выехали к лесистому мысу. Между деревьями и урезом воды там тянулась полоса чистого песка, а из леса струился бормочущий ручей.

– Идеальное место, – оценил Бурхан, очень гордый тем, что благодаря его бдительности все обернулось так удачно.

– Но все же, чья это вилла? – сказал Кэйр, разглядывая кирпичный забор справа. – Не помню ее на карте.

Монументальный забор был очень высок, примерно в три человеческих роста. За ним густо росли голубые ели, а дальше – толстые старые сосны. Забор и два яруса хвойных крон совершенно скрывали внутреннее пространство усадьбы. Только в одном месте между деревьями краснел кусочек крыши.

– Очень уединенное гнездышко, – оценил Ждан. – И что за людоед там поселился?

– Весьма состоятельный, – заметил Кэйр. – В участке не меньше гектара.

– Если не два.

– Вполне может быть и три.

– Эй! Пора разгружаться, – нетерпеливо сказал Бурхан, торопясь наверстать упущенное время. – Разве мы нарушили какой-нибудь хитрый закон?

– Да вроде нет.

Архитектор Кирш страшно оживился.

– Тогда – за дело. Шнелль, шнелль, майн либер штудентен! Жизнь проходит! Хватайте ее за каудатум! То есть, за хвост.

– Бутылки не побейте, – предостерег Ждан. – Ибо это единственное оружие, которым мы располагаем.

– Против кого, чудак? Мы же не в эмиратах и не в диком Ящерленде. И вообще, зачем цивилизованным людям оружие?

– Дорогой мой, цивилизованный человек отличается от дикаря прежде всего оружием.

– Ну, ты и сформулировал!

– Попробуй опровергнуть, – проворчал Ждан.

* * *

Экипаж загнали под деревья.

Хозяин выпряг лошадей, напоил их из родника, привязал, а после этого завалился спать. Он был нанят до вечера, из блаженного возраста, когда бултыхание в воде доставляет удовольствие, давно вышел, а детектив про глупых покаянских шпионов, изо всех сил описанных неким господином У. О. Купадником, успел дочитать еще утром. Словом, выбора у бедняги не было, чем он с удовольствием и воспользовался.

Господа же студенты закопали бутылки в песок, корзину с провизией перенесли на берег, там же расстелили большие махровые полотенца. После этого, наконец дорвавшись до реки, больше часа азартно плескались, гонялись друг за другом и ныряли в поисках предсказанных русалок.

Потом с большим аппетитом пообедали, со вкусом выпили, выкурили по трубочке, сыграли в бридж и мирно задремали под шум мелких речных волн, под шорохи леса, под меланхолические крики чаек. Сытые, довольные, разморенные, и уже чуть-чуть обгоревшие.

Однако идиллия продолжалась не слишком долго. Сначала Бурхан, затем Кэйр и Франц были разбужены посторонними звуками. Проснулся даже известный соня Ждан, как это было ни странно.

* * *

Звуки доносились из-за поворота реки. Примерно в полумиле от пляжа над верхушками деревьев показались мачты. Ветер доносил хлопанье парусов, крики матросов, облепивших реи. Разворачиваясь, корабль на несколько минут показался из-за лесистого острова, но потом вошел в бухточку и вновь скрылся, оставив над деревьями только стеньги.

– Вот это да, – изумленно сказал Ждан. – Знаете, что это было за судно?

– И что это было за судно? – лениво поинтересовался Бурхан.

– «Поларштерн», господа. Разрази меня гром – «Поларштерн»! Яхта самого курфюрста.

– Ну да, – сказал Кэйр. – Ты уверен?

– Обижаешь, судья. Я с закрытыми глазами могу нарисовать чертеж этого роскошного корабля.

– Еще один сюрпри-из…

– Ну и что? – пожал плечами Бурхан. – Курфюрст тоже имеет право на маленький пикничок. Монаршая работа – она, знаете, какая? Тяже-о-лая. Ох!

Бурхан зевнул и повернулся на бок, собираясь еще разок как следует вздремнуть на свежем воздухе. Только спать в тот день никому уже не пришлось. Внезапно в шаге от полотенца эфенди в песок вонзилась самая настоящая боевая стрела. Длинная, черная, с черным же пером на конце.

Бурхан подскочил.

– Что… что за провокация?

– Где? – спросил Ждан.

– Да вот, рядом с моей пяткой! Ашшауз саксаул…

Франц взял стрелу, и его брови поползли вверх.

– Это мало походит на стрелу Амура, – авторитетно сказал он.

– Да уж…

Господин Кирш нахмурился и двинулся в сторону кирпичного забора. Нежданный подарок мог прилететь только оттуда.

– Гершафтен! – строго крикнул Франц. – Дас ист плохие штюки!

За оградой завозились. В воротах открылась калитка. Из нее вдруг белым мотыльком выпорхнула девушка.

Пробежав с десяток шагов, она увидела Франца и в крайнем удивлении остановилась.

– Оп! – сказал Бурхан.

Франц же не смог вымолвить ни слова. Вероятно, ожидал появления либо сорванца в штанишках на помочах, либо, на худой конец, усатого дяди из спецподразделения по борьбе с ящерами, а тут вдруг эдакое легконогое чудо…

Так они и замерли – Франц со стрелой, и девушка, поднявшая руку, чтобы эту стрелу забрать, но, похоже, забывшая о своем намерении. Оба высокие, статные, белокурые, в самом расцвете сил и молодости. Не отрываясь, смотрели они друг на друга. Секунду, вторую, третью. Потом их щеки одновременно начали наливаться краской.

– И что за шум? – осведомился Ждан, отрываясь от созерцания стройных мачт «Поларштерна». – Что за вопли?

– Моменто мори, – пробормотал Кэйр.

– Какое моменто, какие мори? Ты о чем, старик?

– Тихо! Не видишь?

Ждан протер глаза.

– Ого! Втюрились. Готово дело.

– Да. Безнадежный случай.

– Угу. Молниеносная форма.

– Ах, – мечтательно сказал Бурхан. – До сих пор про такое я читал только в книжках мадам де Шарман. Как замечательно!

– Ничего замечательного. Архитектуре Поммерна нанесен страшный удар, – сурово возразил Кэйр.

– Да. Проект нового дилижанс-вокзала определенно откладывается на неопределенное время… – поддержал Ждан. – Поскольку наш друг теперь будет несусветно занят…

– …можно заказывать панихиду по его свободе.

– Эх, Францик, – вздохнул Кэйр. – Не уберегли мы тебя!

Бурхан беззаботно пожал плечами.

– Да чего вы такие… заупокойные? Подумаешь – влюбился. Тоже мне трагедия.

– Еще какая, – мрачно сказали ему. – Сам увидишь. Это у вас, в султанате, жены пока сохраняют покорность. А в Поммерне такое качество вынуждены проявлять мужья.

– Э-э! Да так же нельзя, – сказал Бурхан. – Что вы в самом деле! Женщина, получившая власть, перестает быть женщиной. А если их соберется много… О! Да наша Артемида не одна…

* * *

Из калитки вышли еще две девушки. Они обменялись изумленными взглядами. Одна держала в руках настоящий боевой лук. Большой, резной, с костяными накладками, явно сработанный где-то за Драконьим хребтом. Ящерами то есть.

Девушка с луком покачала головой:

– Поразительно, как они подходят друг другу. Но как это не вовремя…

– Изольда не переменит решения, не волнуйся, – сказала вторая.

– Ах, знаю, знаю. Только жаль. Действительно, замечательная пара.

– Великолепная!

Наскоро одевшись, к ним приблизились господа Фоло, Кузема и Бурхан. Сняли только что надетые шляпы и представились.

Девушки присели в легком реверансе:

– Камея, Инджин. Очень приятно.

– Замечательная погода, – монументальным голосом сообщил Бурхан.

– Вы совершенно правы, – улыбаясь, ответила Камея. – Разгар лета, что может быть прекраснее?

– Вы, сударыня!

Кэйр моментально нарвал цветов и преподнес букетик, а Бурхан учтиво поклонился. Оба старались не оборачиваться. Но Ждан все испортил.

– Послушайте, – заявил он, тыча пальцем. – Надо бы как-то вывести из оцепенения этих сомнамбул.

Девушки смущенно переглянулись. Кэйр и Бурхан наступили Ждану сразу на обе ноги, но муромский увалень и не подумал униматься.

– Эх, оставьте, господа! Не делайте из меня калеку. Видите ли, есть процессы, которым невозможно помешать. Уж я-то знаю. А раз так, то лучше помогать. Вы не согласны, мадемуазель?

– Отчего же… – отозвалась Камея.

И посмотрела на подругу. Инджин пожала плечами.

– А как помогать?

– Для начала стоит вернуть пострадавших во вменяемое состояние, – предложил Ждан.

– Правильно, – поддержал Бурхан. – Давайте представим их друг другу. Раз уж все мы остались живы.

– О, примите наши извинения, сударь, – сказала Камея, безуспешно пытаясь спрятать за спиной лук. – Боюсь, что мы развлекались несколько… экстравагантно.

– Точнее, почти что дико, – рассмеялась Инджин. – Но вполне можем оказать медицинскую помощь. Никто не ранен?

– Разве что сюда, сударыня, – галантно сказал Бурхан, хлопая себя в широкую грудь.

– Ну и ну, – проворчал Кузема. – Да что же это творится-то сегодня?

– Флюиды, – загадочно выразился Кэйр.

– Да, странная встреча, – согласилась Камея. – Все в порядке, Руперт, – неожиданно добавила она, не оборачиваясь.

В калитке молча поклонился высокий, атлетически сложенный мужчина с двумя пистолетами за поясом. Он придерживал за ошейник здоровенного цербертина. Так же, как и хозяин, собака неприятно молчала, но при этом не кланялась.

* * *

Возникла напряженность. Чтобы ее сгладить, Франца и Изольду поспешно представили друг другу, но это не помогло, оба стояли истуканами, продолжая краснеть. Неловкость не рассеивалась.

– И что же теперь делать? – спросила Инджин, обращаясь к Камее.

Видимо, именно этой девушке по каким-то причинам принадлежало лидерство в их компании. Несмотря на то, что Изольда выглядела постарше.

Камея взглянула на мачты «Поларштерна», потом – на молчаливого Руперта и его собаку, посмотрела на свой лук и с улыбкой сказала:

– Ну, поскольку господа студенты остались живы… Думаю, следует взять их в плен.

– О. В плен. А что? Замечательная идея! – обрадовалась Инджин. – Господа студенты, вы не откажетесь запоздало пообедать с нами? Или наоборот, рановато отужинать? Словом, пополдничать?

Услышав это предложение, Франц вдруг обрел дар речи.

– Йа, йа, конечно! Это так великодушно. Данке! Очень большой спасибо.

– Право не знаю, мадемуазель, – сказал Кэйр. – Мы свалились на вас совсем неожиданно.

– Это мы на вас свалились.

– Все равно не хотелось бы доставлять лишние хлопоты.

– Для нас это будут приятные хлопоты, господин Фоло, – любезно сказала Камея.

Студенты нерешительно переглянулись.

– Дорогая Камея, но, быть может, господам неприятна наша компания? – наивным голосом спросила Инджин.

Она была изящно-миниатюрной, с гривой черных волос, миндалевидными глазами и неотразимой родинкой на пухлой щечке. Словом, чертовски хороша.

– Что? Как? – всполошился Бурхан. – Вы неприятны? Да ни в коем случае!

Он просто рванулся к собаке в калитке. Кэйр все еще колебался, а когда он колебался, последнее слово принадлежало муромскому увальню.

Ждан махнул рукой.

– Да ладно, ваша честь. Брось манерничать! Пойдем. В самом деле, почему бы не перекусить? И давайте же посмотрим, что там, за калиткой!

* * *

За калиткой находился вовсе не двор, чего можно было бы ожидать, а все тот же лес в своем естественном продолжении. Только полоса елей вдоль забора явно была посажена человеческими руками. Зато какие-либо пошлые фонтаны, скамейки, дорожки, беседки или цветники полностью отсутствовали. Везде росла трава, в которой чернели прошлогодние шишки да розовели шляпки грибов.

Земельный участок имел впечатляющие размеры. В одну сторону забор шел вдоль берега, переваливал взгорок, и не было видно, где он там заканчивается. А с другой стороны стена поворачивала к Муром-шляхту и господа студенты припомнили, что тянется она почти до самой дороги. То есть самое малое – с полкилометра. И на всем этом пространстве имелось всего одно-единственное строение.

Примерно в сотне метров от калитки находился невысокий холм, на котором стояла вилла. Здание было сложено из старых, кое-где потрескавшихся, но покрытых лаком и потому сохранивших приятный естественный цвет бревен.

Фасад, обращенный к реке, представлял обширную веранду с распахнутыми по случаю теплой погоды окнами. От веранды к дорожке спускалась крутая лестница с красными ступенями. Первой по ней взбежала Камея. Обернувшись, она подождала, когда поднимутся остальные, а потом с уверенностью хозяйки предложила располагаться в низких плетеных креслах.

– Мы вас на некоторое время покинем, – сказала она, извинившись. – Поскучаете?

– Немножко, – уверила Инджин, очаровательно улыбаясь.

Перед тем как уйти, Камея выглянула в окно и попросила пригласить в кабинет некоего господина де Нанжа. Голубоглазая Изольда ничего не сказала, но на пороге дверей, ведущих во внутренние покои, вдруг зябко повела открытыми, едва загоревшими плечами. Франц при этом вздрогнул.

– Да не пялься ты так, – сказал Кэйр.

– А что, заметно? – удивился архитектор.

– Да как тебе сказать. Не то, чтобы слишком…

– …но в глаз бьет, – давясь от смеха, продолжил Ждан.

* * *

Скучать гостям вообще не пришлось. Сначала на веранде появились две хохотушки-горничные. Щебеча, они расстелили на столе скатерть, поставили вазу с цветами, принесли ящичек с превосходными сигарами, а после этого бесследно исчезли. Им на смену пришла несколько полная, но очень красивая женщина с умными и добрыми глазами.

– Меня зовут Магдой Андреевной, – представилась она.

И предложила господам студентам освежиться перед обедом. Получив согласие, повела их в туалетную комнату.

А господа студенты не успевали удивляться. Если снаружи бросалось в глаза подчеркнутое уважение к ландшафту, к естественной флоре, без труда угадывалось явное желание ограничиться самыми малыми изменениями, то внутреннее убранство виллы удивляло полной противоположностью, – количеством вложенного труда. Стремление к максимальному комфорту и даже к расточительности здесь чувствовалось с первых шагов. Уже в коридоре гости ощутили насыщенный, но тонкий и удивительно приятный аромат. Архитектор Франц воскликнул, указывая на стенные панели:

– Да это же настоящий сандал, господа! Я не ошибаюсь?

Магда Андреевна слегка улыбнулась.

– Панели не целиком сделаны из сандала, в них вставлены отдельные дощечки.

– Хорошая штука этот сандал, – заявил Бурхан, поводя носом. – А где он произрастает?

– На материке Изгоев, – грустно сказал Франц.

Он начинал сознавать, что соединить свою судьбу с девушкой, живущей в подобной роскоши, будет весьма непросто, если вообще возможно. Это его страшно расстроило, поскольку он уже твердо решил судьбы соединять. На всю жизнь, до гроба. Только вот какого гроба – сандалового?

А в туалетной комнате пришла очередь удивляться инженеру Куземе.

– Вы посмотрите, посмотрите, – восхищался он. – Бронзовые краны, фарфоровые раковины! Франц, глупая голова, тут же полноценная канализация!

– Что? Какая канализация?

– Да еще и горячая вода есть. И все это – среди леса!

– Принцесса… среди леса? – пробормотал Франц.

– Блеск, – кивнул Кэйр.

Туалетная комната действительно блистала. Она была облицована кафелем, сияла чистотой. Из нее не хотелось уходить.

– Да, – сказал Бурхан. – Это ж сколько нужно денег, чтобы так жить?

– Кажется, мы угодили в сказочный замок, – проворчал Ждан, утираясь хрустящей салфеткой.

– По ошибке, – вставил Кэйр, протягивая ему полотенце.

– Надеюсь, что не к людоеду, – хохотнул Бурхан.

И от его хохотка всем вдруг стало немного не по себе.

– Нет, – после некоторого молчания веско сказал Кэйр. – Не к людоеду. К кому-то более значительному.

– Утешил, – уныло пробормотал Франц.

Кэйр сочувственно положил ему на плечо руку.

– Встряхнись. И постарайся за столом не сидеть бучилой. Знаешь, где решаются человеческие судьбы?

– Что, в туалете?

– Нет. Судьбы решаются именно за столом. В туалете за них расплачиваются.

Лицо влюбленного внезапно прояснилось.

– Г-глубочайшая мысль, камарад! Ты долго ее высиживал?

Бурхан и Кузема переглянулись.

– Кто знает, может, еще и выживет, – печально сказал Бурхан.

Ждан вздохнул:

– Ну, если будет хорошо питаться.

* * *

…Веранда была залита лучами заходящего солнца. Курились полезные антикомариные палочки. На белой скатерти благородно темнело серебро, а в графине искрилось нечто гранатовое. Все располагало к безмятежному общению, однако беседа наладилась не сразу.

Ждан нервно ерзал, озирая многочисленные ножи и вилки. Изольда и Франц молча уткнулись в пустые тарелки. Бурхан глазел на Инджин и глупо улыбался. Лишь Кэйр с Камеей поддерживали светский разговор о различных пустяках, при этом старательно избегали вопросов действительно интересных.

– Я заказала мясное меню, – сказала Камея. – Быть может, нужно что-нибудь другое?

– О нет, спасибо. Считается, что мужчинам нужно почаще употреблять мясо.

– Да, в нем много аминокислот, включая незаменимые.

Кэйр с удивлением взглянул на собеседницу. Не выдержав, он все-таки решился задать личный вопрос.

– Простите, мадемуазель, вы где-то учитесь? Мне кажется, что я вас уже видел. – Не в университете?

– Да, наверное. Я – студентка медицинского факультета.

– Замечательно!

Влюбленный Франц вдруг встрепенулся и пропел ужасным голосом:

Благовоспитанный Кэйр поперхнулся и окаменел. Однако выходка оказалась вполне уместной. Инджин расхохоталась и немедленно подхватила:

Потом они продолжили уже дуэтом:

И так далее, до самого конца этого весьма корявого, и, быть может, именно по этой причине очень популярного студенческого гимна.

– О, майн либер Мохамаут! – со слезой в голосе воскликнул Франц. – Шельма матер…

Вот это уже было опасным. Сентиментальность в архитекторе прорезалась тогда, когда он изрядно нарезался. Тогда его излишнюю эмоциональность нейтрализовать можно было только одним способом – длинной речью, которую дисциплинированный Франц никогда не решался перебивать. В любых других обстоятельствах чрезвычайно начитанный герр Кирш ловил за рукав ближайшую жертву и начинал бесконечные излияния с мудрыми цитатами, которые знал в немыслимых количествах.

– Кхэм, – сказал Кэйр, поднимаясь из плетеного кресла. – Дамы и господа! Коль скоро выяснилось, что все мы суть питомцы единой alma mater, молочные, так сказать…

– …поросята, – кивнула Инджин.

– Ах, как это прекрасно, – пробормотал Франц. – Храм высокой науки, студенческое братство… Gaudeamus igitur.

– …позвольте мне сказать по этому поводу несколько слов.

– Давай-давай, ваша честь, – прошипел Бурхан. – Спасай положение!

Ждан ловко долил вина в бокал оратора, а дамы вежливо похлопали.

– Благодарю, – сказал Кэйр. – Кхэм. Итак…

Он приступил.

Лишь минут через пять, если не через шесть, а если не кривить исторической правды – то и через все восемь, заметив, что Франц вновь впал в прострацию, уморился и сделался временно неактивным, Кэйр сжалился над аудиторией.

– …так выпьем же за то, чтоб никогда не гас сей светильник во мраке покаянского фанатизма, магрибинского варварства и, прости уж меня, Ждан, муромского невежества. Уф! Amen. Кажется, я всем всыпал.

Девушки, у которых уже онемели руки, державшие бокалы, дружно переглянулись.

– Боюсь, что я вас смертельно утомил, – сказал Кэйр, когда все выпили.

– Зато дали возможность понять, насколько вы преданы друг другу, – сказала Камея, улыбнувшись Францу.

Франц сонно кивнул:

– О, йа, йа. Виссеншафт унд брудершафт. Ибо сказали фарисеи…

Впервые улыбнулась Изольда. Тут очень кстати подали кофе, а Магда Андреевна преподнесла собственноручно испеченный пирог.

– С черемухой, – очень по-домашнему сказала она. – Налетайте, господа студентисы!

Все оживились, налетели. Атмосфера сделалась более раскованной, посыпались шутки. А когда стемнело, явился грозный Руперт, но уже не с пистолетами, а с гитарой. После долгих просьб и увещеваний Магда Андреевна спела очаровательный четырховский романс. И тут, когда всем уж окончательно похорошело, в ворота постучали.

* * *

Руперт отложил гитару и пошел открывать. Через минуту прямо к веранде подъехал всадник. У ступеней он спрыгнул, легко взбежал наверх. Приехавший оказался гвардейским офицером. Ни больше, ни меньше.

– Это ко мне, – сказала Камея, вставая.

Офицер молча поклонился и протянул пакет. Камея подошла к лампе, привычным движением сломала печати, быстро прочла письмо. Потом улыбнулась и позвала:

– Господин Фоло!

– Да? – озадаченно отозвался Кэйр.

– Насколько я поняла из разговоров, вы и ваши друзья еще не нашли работу?

– Предложения есть, – солидно сказал будущий судья, – но в разных местах, не для всех сразу. А нам не хотелось бы расставаться.

– Понимаю, – сказала Камея и повернулась к офицеру.

– Мне подождать ответа? – спросил тот, вытягиваясь.

– Нет, но на словах передайте, что я готова поручиться. Запомнили?

– Так точно, ва… мадемуазель. Поручиться. Это все?

– Все, де Нанж. Ступайте.

Офицер козырнул, четко повернулся и, звякая шпорами, сбежал во двор. Там он принял от Руперта поводья, вскочил в седло и скрылся в темноте.

Тут к Камее вдруг подскочила Инджин и повисла у нее на шее.

– Милая Скамейка! Ты – гений!

Камея пошатнулась.

– Ну, ну, – строго сказала она, пытаясь освободиться, – Инджи, что за кавалерийские манеры? Мы вот-вот свалимся.

– Сейчас отпущу. Но скажи, я правильно поняла, что пикник будет иметь последствия?

– Надеюсь. Что же за пикник без последствий?

– О-ла-ла! Да ты просто вершительница судеб!

– Только не своей, – вдруг сказала Камея.

Глаза у ней сделались грустными.

– Бедняжка, – сказала Инджин. – Но, может быть, тебя порадует одно маленькое известьице.

– Какое?

– В бумагах отца я случайно видела список охраны барона Обенауса.

– Какое это имеет отношение…

Глаза Инджин лукаво блеснули.

– Видишь ли, там значился некий егер-сержант Неедлы. Забавная фамилия, не правда ли? И редкая.

– Ой, – сказала Камея. – А я писала в корпус Шамбертена… Но погоди, почему сержант? Он только пару месяцев назад…

– Их там всех повысили раньше времени. За геройство против ящеров. И крестами еще наградили.

– Ох, – сказала Камея. – Жив, значит.

– И даже не ранен.

– Послушай, Инджи, а не потанцевать ли нам всем? Чудесный вечер!

– Да, – сказала Инджин. – Последний…

– Почему последний? Ничего, все у нас получится.

– У нас?

– Ну, не у нас, а у него. У дяди.

– А получится?

– Непременно. Папа несколько раз говорил, что дядя Уолт не просто… э. Этот самый. Он великий этот самый.

– А раз так… Господин Бурхан! Вы не хотите пригласить меня на танец?

– Инджи, ты слишком буквально…

– Именно так и следует понимать жизнь, ваше вы… во… ой! – Инджин испуганно зажала рот ладошкой.

– А я не умею танцевать, – горестно признался Бурхан.

– Научим, – уверенно пообещала Инджин.

– А получится?

– Получится. Все у нас получится! Потому что дядя Уолт великий этот самый.

– Послушай, мы явно во что-то влипли, – прошептал Ждан Кэйру.

– Угу, – согласился Кэйр. – В мышеловку.

– Господа! – сказала Магда Андреевна. – Не хотите ли сыру?

2. Господин Великий Муром

СОВЕРШЕННО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ПОСЛАННИКУ ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯННЫ В МУРОМЕ

ПАКСИТАКИСУ ГИЙО

ЛИЧНО

Любезный проконшесс!

Святая Бубусида располагает сведениями о подготовке крупных сил кригсмарине к выходу в море. Сердечно просим тебя, обрат наш Пакситакис, о нижеследующем.

Unus.

Установить цель операции, состав и маршрут эскадры. Любознательный обрат Псало окажет в этом деле всю посильную помощь.

Duo.

Организовать нешуточное наблюдение за Теклой и немедля оповестить орден о появлении окайников в Муроме. Для этого, любезный обрат Пакситакис, тебе подчиняется быстроходный фрегат «Дюбрикано».

Tres.

Задержать упомянутую эскадру перед муромскими мостами. Учти, любезный обрат, что каждый утерянный час способен уязвить предерзких мореходов.

Quattuor.

Задача столь важна, что обрат наш люминесценций одобряет любые усилия – как дипломатического характера, так и иного рода; грехи уже отпущены. Старший душевед обрат Замурзан да препоможет тебе многополезно. Прочие дела отложить, в расходах не скупиться, данный свиток сжечь в присутствии обратьев-посланцев, ничуть не мешкая, сразу после прочтения, дабы устранить саму возможность попадания пречистого документа в нечистые руки.

К сему: Керсис Гомоякубо,

Бубудумзел

Писано в Сострадариуме, Ситэ-Ройаль,

Июля 3-го дня 839 года от Наказания

* * *

А и шумел же Господин Великий Муром!

В колокола да бубны били, в тазы да сковороды. Трещотками баловались, по наковальням стучали, палками по заборам колотили. Ровно в двенадцать, как и полагается, подала голос Дальнобойкая башня. Окуталась дымом, да так ахнула сорокафунтовыми «единорогами», что в округе все попримолкло. Тишина установилась сначала в стенах Колдыбели, а затем кругами разошлась по слободам, перетекла Теклу; и только вороний крик остался, да эхо в Рудных горах не сразу стаяло.

А на высоченное крыльцо Красных Палат пожаловал сам Тихон, посадник муромский. Самое нужное время выбрал. Стал, перекрестился, речь сказал приличествующую, поклонился народу, да и облился прилюдно. Так, для показу, для виду. Из чайничка окропился, из серебряного. Чтоб и Заповедный соблюсти, и гордыню свою не больно ущипнуть.

Народ смотрел молча. Скучно, когда закон не от души справляют. Неловко. Хоть он и посадник, лицо неприкосновенное то есть, стало лучше, когда Тихон опять в Палатах затворился. Тут уж все не в шутку пошло-поехало: знак был подан, настало время для главного. «Опричь младенцев, хворых, сирых да старых, всяк облисту бысть», – гласил Заповедный.

Ну, и старались. Мокрили худых да толстых, нищих и богатеньких, – всех, без разбору пола и чина. Стрельцов до того окатывали, что отсыревал порох в роговицах; случись в то время супостат какой, так взял бы город без выстрела. Только где ж ему случиться, супостату, когда на сотни верст в округе заставы есть.

А по базару дюжие мастеровые везли бадью пожарную. Насос качали да через него товар портили, покуда купец чарками не отделывался, а купчиха в щечку не целовала. Да что купцы! Озоруя, посла магрибинского из кареты вынули, перекрестили нехристя, потом без жалости в ту бадью макнули. И раз, и другой, и третий. Потом воду из ушей выпустили, а в рот водку влили. Чтоб не простудился марусим теплолюбивый. Того не надобно! Чай, не лиходеи. И все же, прослышав про тот случай, покаянский посол наглухо заперся в резиденции. И носу не высовывал хитрый проконшесс. Только гонцы от него во все стороны бегали.

Курфюрстов же посланник сам на улицу пожаловал. Все пудры с него мигом смыли, а он – ничего, держался. Да как! С меткостью отменной тот барон обратно брызгался, зело ногой дрыгал да хохотал как сумасшедший. Из погребов целую бочку кавальяка выкатил, к ней же двух егерей дюжих приставил, но не на охрану, нет, а с черпаками – пей, веселись, мурмазеи!

Народ заинтересовался, про воду на время забыл. Подходил степенно, пробовал с достоинством, судил основательно. Кавальяк – он, конечно, не водка, душистый чересчур, но все дело в том, сколько выпить. Если постараться, все ж таки забирало. Тем барон и понравился, откупился, уберег хоромы от вторжения. Смышленый! Не глупый, можно даже сказать.

А некий купчина Стоеросов мужиков в Теклу бросал. Уперся на Скрипучем мосту, сам поперек растопырился, – и давай швыряться. Всех покидал. И с левого берега которые шли, и с правого, прямо ходу не давал. Мужики выплывали, отплевывались. Понемногу серчали. Накапливались. А как собралось достаточно, пошли на Стоеросова гурьбой. Навалились, раскачали, с того же моста в реку отправили. Стоеросов из воды кулаком грозился, чтоб сапоги не прихватили, так сапоги следом прилетели.

– Чужого не берем! – кричали ему. – Ты почто неприятное сказал, Палыч?

– Чугун вам в картошку! Настроение такое, абалмасы, – гордо отвечал плывущий Стоеросов. – Горячее.

– Хо-хо. Скоро остынет, – предсказали с моста.

* * *

А по слободам все чередом шло. Попы одичало бродили, от мальцов отбивались, а кто немощен, так в проулках прятался. Недоросли, что постарше, те норовили окатить девок, вводя их во стыд из-за неотвратимо проступающего под мокрым платьем тела. А сами гулко хихикали, пальцем показывали. Что на уме в эпоху петушиную? Желанья там уже живут, а мысли только забредают. Да и ума-то – с наперсток. Ум, он же бородою пробивается. И то с разбором, не у каждого.

А в Фуфайлах сианцы воду из реки носили, за купейку обливали кого пожелаешь, хоть друг друга. Работящие! А башни Колдыбели прыскали прямо из бойниц, если кто сдуру приближался – так посадникова гвардия от скуки отбивалася. А лежащие в низине Мышеводы стали непроезжими, отгородились лужами. Мало того, на заборы местные обитатели столько бадеек понавесили, что и подойти боязно – чуть что – дернут за веревку, и готово, – выливай воду из сапог. Механикусы архимедовы…

И еще многое, многое тому подобное приключилось с утра. Сырость развели такую, что воронье по крышам и колокольням подалось – сушиться. Грязно стало в городе, неприютно, да как же иначе? Иван Купало! Не пообливаешься, так ведь и урожая не будет, известное дело. Да и весело же. В общем, где как, а в Муроме покуролесить любят.

Только когда Колдыбель вторично «единорогами» ударила, только тогда буйство водолейное на убыль пошло. Потому что время.

* * *

Пьяных, всех до единого, в кучи сволокли. И на посмешище, и так, чтоб женам удобно распознавать было.

Серьезные мужичины, кто в силе да в летах подходящих, те, плотно пообедав, слегка вздремнув, потом еще и закусив, потянулись на луга, что у Лодейной слободы. Степенно, чинно, благообразно, с надвое расчесанными бородищами, бородами и бороденками. Уж у кого что имелось, то и выставляли, не стеснялись. А чего там? Муж, он ведь не только волосатостью важен. Борода хоть женщин и приманивает, да только сама по себе и не кормит, и не ублажает. Не удерживает, одним словом. Со старейшинами следовали, с дудками да иконами родовыми. Каждая слобода своими проулками жаловала, с прочими до поры не перемешивалась. Шли, ручьями стекаясь к Водопьяновым воротам.

А меж толпами, шлепая по непросохшим лужам, носилось лихое мальчишье племя. Тут уж все были одинаковы. Дразнились, подзадоривали, ссорились, советы подавали старшим, – куда там! Но через ворота малолеток не пускали. Покуда борода не выросла – не ерепенься, поперед батьки не лезь. Успеешь еще! Уж это – успеешь.

Взрослых стрельцы опытным глазом окидывали. По стародедовскому обычаю совали руку кому за пазуху, кому – за голенище, у иных что изо ртов даже вынимали. Карманы выворачивали, ремни с бляхами срывали. И росла у ног полковника куча свинчаток, засапожных ножиков да кастетов. Успевших через край хватить, всяких там буйных да особо заполошных, коих все наперечет знали, так тех лошадьми теснили, поелику прежде всего в драке голова нужна. Потом уж кулачищи.

Надрывались бирючи:

– Эй, мурмазей, водки не пей! Шибче глазей, лежачего не бей, ниже пояса не смей! Ножищам воли не давать, с копыт свалился – не вставать!

* * *

А по городской стене, на скамеечках от Водопьяновой башни до самой Колдыбель-крепости, уже зрители рассаживались.

Высоки стены Мурома, хорошо с них видно, далеко. Если хотеть, да уметь немного. Потому на стену и послы иноземные пожаловали. Вроде бы не слишком одобряли забаву диковатую, но все ж своим присутствием уважили традицию, почет выказывали.

– Странный все же спорт – тузить друг друга кулаками, – качал головой барон фон Обенаус, посланник курфюрста.

– Кулаками-то получше, чем саблями, – отвечал сизый эмиров посол, уже не пьяный, однако еще и не трезвый. Но, видать, знал, о чем говорил, – изрядный шрам пересекал щеку почтенного марусима.

– Какая несдержанность, – морщил нос альбанский лорд Чарминг. – Не понимаю, почему вместо этого в футбол не сыграть?

Марусим высморкался в шелковый платочек.

– Футбол? А чем он лучше, ваш футбол?

– Красивая игра.

– В Альбанисе своеобразные представления о красоте, – все еще сморкаясь, возразил марусим. – Два десятка здоровенных нукеров бегают по траве в одних набедренных повязках…

Тут оба чрезвычайных посла погрузились в спор о красоте, привлекая здравомысленного померанского барона в качестве третейского судьи. К ним, усмехаясь, прислушивались бояре муромские. Иногда вставляли замечания. Один лишь проконшесс Ордена сострадариев, известный обрат Гийо, помалкивал. Замышлял он что-то, прикидывал, глазами своими туманными рассматривал не столько кулаканцев под стеной, сколько то, что было подальше.

* * *

А подальше, в Лодейной Заводи, стояли на якорях фрегат из Пресветлой Покаяны, да курфюрстов корвет из кригсмарине. Стояли в готовности немедленно продырявить друг друга десятками орудий. Но не дырявили, время не пришло. Да и нельзя в нейтральном-то порту.

Еще дальше к югу, за лесами и озерами, у самых истоков Теклы-реки, начинаясь от горных границ зловещего Ящерленда, лежал тоже не к добру разбогатевший, неверный и недружелюбный Поммерн, владение окайников-курфюрстов. Как раз над ним висело жаркое полуденное светило. И ничего, не обрушивалось, – совершенно очевидное свидетельство непостижимости и Помыслов, и Дел Его.

Не стоит даже пытаться постичь помыслы Пресветлаго. Страшно это обернулось для земных предков более восьми столетий назад. Их, возгордившися своими науками, изъял Просветитель из привычной жизни, лишил всего и швырнул на дикую тогда планету Терранис. Без привычных машин, без механических слуг, без чудодейственных омолаживающих лекарств. И даже без одежд, то есть совершенно голых.

Для чего? Тут нет сомнений. Чтоб опомнились, чтоб осознали, кто они на самом-то деле. Страшно получилось. Зато поучительно. Для всех, кто дает себе труд мало-мальски поразмыслить.

Увы, курфюрсты померанские к таковым не относились. Слепцы! Вышли из повиновения и базилевсу-императору, и Ордену сострадариев… Уж третье их поколение упрямо топало к тем самым граблям, на которые наступили гордые, куда более могущественные прародители. Добро, если б коронованные окайники только собой рисковали! Те грабли, если наступить еще раз, хлопнут по лбу отнюдь не один только Поммерн. Да так хлопнут, что никому мало не покажется. Хвала святому Корзину, хвала люминесценцию Роберу, хвала всему Ордену сострадариев, есть еще способы образумить окайников! С его, проконшесса Гийо, скромной помощью…

Об этом думалось Чрезвычайному и Полномочному посланнику Пресветлой Покаяны на стене муромской. Он даже верил в то, что думал.

* * *

А ПОД СТЕНОЙ луга наполнялись народом.

Острословы с обеих сторон уже вовсю сыпали насмешками да обзывательствами. Мужики закатывали рукава, подпрыгивали, распоясывались, толкали друг друга, проверяя, кто как на ногах держится.

Мало-помалу выстраивались две стенки – левый, служивый да ремесленный берег против правого, купеческого. Как и во все времена прадедовские, стали, подравнялись, распоясались, начали выкликать охотников побиться один на один.

– Диакон, а диакон, ты где? Пошто прячешься, диакон?

Агафоний, диакон церкви Святаго Наказательного Перенесения, недоуменно ворочал косматой головищей:

– Ты, что ли, Свиристелушко? Мелковат, братец, не примечу я тебя, хо-хо!

– А ты лучше примечай, – недобро улыбаясь, посоветовал Стоеросов. – Целее будешь.

– Про себя заботай, – презрительно отвечал Агафоний. – Покончу я тебя нонче, Свиристелка, так и знай. Сильно надоел!

Оба медленно двинулись навстречу друг другу – высоченный и косматый диакон против стриженого под горшок широченного купчины.И замолкли две стенки, два берега, ожидая схватки признанных предводителей, стародавних недругов.

Выше, на городской стене, тоже сошлись два закадычных противника. Покаянский посол спросил померанского:

– И на кого ставите, ваше превосходительство? Я готов поручиться пятьюдесятью цехинами за диакона.

Посланник курфюрста не смог скрыть удивления при столь грубой провокации. На кого бы он не поставил, – на левый берег, где сосредоточилась административная власть Тихона, или на правый, которому принадлежала большая часть Муромских денег, он совершил бы непростительную дипломатическую ошибку.

– Быть может, я плохо знаю Предание, святой отец, но мне сдается, что азартные игры есть грех, – сказал Обенаус. – Поправьте, если ошибаюсь.

Проконшесс Гийо сощурился.

– Вопрос не так прост, как может показаться.

– Разве? В чем же сложность? – удивился барон.

Проконшесс огляделся, нет ли кого рядом лишнего, и вдруг сказал:

– С удовольствием побеседую с вами, сын мой.

– Вот как? И когда?

– Сегодня вечером. В восемь вас устроит?

Померанский посол улыбнулся одними глазами.

– Дайте прийти в себя, ваша просветленность. Я не удостаивался подобной чести с тех пор, как вручил вам ноту протеста.

Гийо поморщился.

– Ноту? Какую ноту?

– Ноту на действия флота базилевса-императора у мыса Мекар.

– Ах да, да.

– Надеюсь, вы читали?

– А как же, как же. Что-то там такое было… сердитое.

– Тем не менее, ответа я так и не получил.

– Терпение, сын мой. Ибо в Предании, о котором вы только что упоминали, прямо сказано: всему свой срок.

– В Предании можно отыскать цитату на любой случай жизни.

– Если его знать, – тонко улыбнулся Гийо. – Так что же, придете? Заодно обсудим и вашу ноту.

– Я весьма любопытен.

– Любопытство есть порок, но не для дипломата.

– Что, об этом тоже написано в Предании?

– В комментариях, сын мой, в комментариях.

– Хотелось бы на них взглянуть.

– Ничего нет невозможного, – усмехнулся проконшесс и милостиво благословил барона.

А барон принял благословение с глубочайшим смирением. Как и подобает атеисту.

* * *

Пробило семь вечера. В Муроме настал знаменитый «бабий час». Жены да сестры, дочки да матери со всякими снадобьями бродили по берегу, подбирали побитых. Голосили, конечно. Но еще больший плач стоял в церквах, где священники в мокрых рясах начали отпевать свежепреставившихся.

– Погромы будут, – убежденно сказал Прошка, секретарь и воспитанник Обенауса. – Уже пятеро скончалось, да еще двое на ладан дышат. В прошлом году только троих ухайдакали, так и то дворы пожгли.

Закутавшись до носу в плащи, поскольку вполне могли еще облить, оба поднимались вверх от Скрипучего моста по переулку между монументальными заборами Фуфайл и Мышеводов. Редкие встречные, так же не желавшие быть облитыми, держались по другую сторону, отворачивались.

– Знаете, что диакон помер? – спросил Прошка.

Обенаус остановился.

– Что, что? Умер? Агафоний?

– Ну да.

– Этот здоровяк? Да от чего же?

– Не от чего, а от кого. Свиристел постарался.

– Стоеросов?

– Он самый. Эх! Достанется ему сегодня, впору ноги уносить. Агафоний-то человек Тихона был.

– А как же сородичи? Весь клан Стоеросовых? Неужели не заступятся?

– Не, Свиристел с ними разругался. Да и посадника родичи боятся, в большой силе сейчас Тихон-то. Замечаете, что на этом берегу стрельцов не видно?

– Да, – подивился барон. – Редкое дело!

– Это – чтобы толпу унимать некому было.

– Тогда Стоеросову и в самом деле бежать надо, – сказал Обенаус.

– Не побежит.

– Не побежит? Почему?

– А куда податься, голому-то? Не, он добро свое не бросит.

– Но ведь убьют же!

– Это точно, – кивнул Прошка.

Несколько шагов прошли молча. Прошка не выдержал.

– Жалко дурака.

– Жалко.

– Слушай, превосходительство, помоги, а?

– Как? С посадником я ссориться не могу, – неохотно сказал Обенаус.

– Понятное дело, служба. А другого ничего придумать нельзя? Постарайся, ваша милость! Ты же головастый, я знаю.

Обенаус несколько шагов прошел молча.

– Когда подожгут? – спросил он.

– Да в полночь.

– Откуда знаешь?

– А чего тут знать? – удивился Прошка. – Самое время – в полночь. Спокон веку в полночь поджигаем.

– Милые у вас обычаи.

– А у вас?

– У нас подобрее.

– Да ну? – усмехнулся Прошка.

– Тебе обязательно нужно в Поммерн съездить, чтоб своими глазами увидел. Сколько раз уже говорил!

– Да съезжу, съезжу. А насчет Свиристела-то как?

– Можно попробовать.

– Неужто придумал? – обрадовался Прошка.

– Придумал, придумал. Беги сей же час в посольство.

– Это я мигом. А зачем?

– Приготовь купчую на все Стоеросово имение. Да стряпчего достань, хоть из-под земли. Сумеешь?

– А чего тут уметь? Есть тут один, из Кликунов. Зело пьющий товарищ, но печать пока при нем. Ваше превосходительство! Так ты что, серьезно покупать будешь?

– Серьезно. Другим способом Свиристела из города не спровадить. Так что тащи этого Кликуна в посольство и жди меня там.

– А как же проконшесс? Не могу я тебя одного пустить в это… прости господи, в это Гийо.

– Там ты мне ничем не поможешь. Главное, чтобы Егудиил не оплошал.

– Не, мужик надежный. Сказал, что ровно в девять все сполнит. Как договаривались.

– Вот и славно. Если все будет нормально, я вернусь не позже десяти.

– А если не вернешься?

– Мои егеря знают, что делать. Вахмистр Паттени тебе расскажет. А на хоромы Стоеросовы цену ставь половинную. Думаю, и этому должен быть рад.

– Само собой! Померанские талеры получше муромских головешек.

Обенаус остановился, оглядывая безлюдные улицы.

– А хорошо, что стрельцов нет.

– Кому как. Для Егудиила-то да, – вздохнул Прошка. А вот Свиристелу – не очень.

– Да кто же его в драку-то заставлял лезть?

– А разве без этого проживешь?

– А ты не пробовал?

Прошка с ожесточением плюнул.

– Пробовал, пробовал. Еще раньше, чем девок и водку. Больше не хочу.

– Да почему же?

– Потому что дураков полно. Доброе отношение только после доброй трепки понимают.

– И я?

– Нет. Ты – другое дело, – неохотно признал Прошка. – Редкость какая-то. Померанский гусь в муромском курятнике.

– Не такая уж и редкость, – усмехнулся Обенаус. – Кто Свиристела спасать предложил?

Прошка покачал головой.

– Э, тут дело другое. Должок у меня перед ним. Свиристел однажды помог мне крепко. Денег дал в нужное время.

– Без трепки дал?

– Ну, без трепки и даже без процентов. Только вот и Стоеросов тоже ведь редкость. Не жадный он. За что и любят его в народе.

– Ага, – сказал барон. – Еще одна редкость?

– Ну, еще. Однако самая большая редкость – это ты, твоя милость. Слушай, не ходил бы ты к проконшессу, а? Нехорошее замышляет. Бубудускам верить никак нельзя.

– Да я и не верю, – сказал Обенаус. – Не дурак же.

* * *

Нет, в отношении тишайшего проконшесса барон нисколько не обманывался. Было время составить представление о святом отце, – вот уже несколько лет они непрерывно интриговали друг против друга, борясь за влияние на Господин Великий Муром. При этом бубудуск имел больше золота, а Обенаус располагал качественными померанскими товарами, включая знаменитые пушки из города Денхорна. Барон умел лучше рассчитывать, проконшесс – соблазнять; Обенаус делал ставку на здравый смысл, а Гийо – на инстинкты.

Результатом незаметной войны чаще всего была боевая ничья, поскольку муромцы старались извлечь выгоду именно из соперничества двух держав, считая это самой мудрой политикой и потому не давали победить ни одной из них. Только такая политика не была секретом и для послов. Иногда они объединялись, выступали совместно и тогда добивались от Тихона крупных уступок.

Тем не менее Обенаус ничуть не сомневался в том, что проконшесс при первой же возможности с удовольствием устроит ему Ускоренное Упокоение. Конечно же, не своими руками, и конечно же, очень будет после этого скорбеть. И предстоявший визит вполне мог привести к самой примитивной ловушке. Люди великого сострадария всегда склонны к прямолинейным действиям. Там, где есть сила, нужда в какой-то изобретательности отсутствует. Что же касается морали, то от приглашения проконшесса Ордена сострадариев разило чем угодно, только не моралью.

При этой мысли померанский аристократ непроизвольно сморщил нос. Известно, что устав ордена запрещает пользоваться парфюмами. Считалось, что ароматы усиливают мирские соблазны, и с этим в общем можно соглашаться. Но за что заодно с парфюмами в немилость бубудусков впало обыкновенное мыло? Уже одно это рождало недоверие. Барон был убежден, что доверять физически нечистоплотным людям нельзя. Хотя бы потому, что неряшливость – следствие нехватки воли, а безвольные способны держать слово только до первого испытания.

Нет, Обенаус не заблуждался. Зная все, что он знал и о Покаяне, и о ее посланнике лично, в обычных условиях осторожный посол курфюрста ни за что бы не отправился в гости к своему визави, да еще в такой неподходящий день, когда весь Муром пьянствует, отпевает да обливается.

Сложность, однако, заключалась как раз в том, что обстоятельства сложились необычные. Даже необычайные. Рисковать Обенауса заставляло политическое положение родного курфюршества, над которым нависло слишком уж много угроз.

Совсем недавно в узком горном ущелье на южной границе Поммерн не без потерь, но все же остановил нашествие из Схайссов. С ящерами удалось подписать хрупкое перемирие, которое могло продлиться максимум до следующего лета. На востоке, в вечно неспокойном Магрибе, закончилась очередная междоусобица и опять же к следующему лету драчливый эмир со скуки мог затеять набег на пограничные федеральные земли. Но главной и самой реальной оставалась угроза со стороны Пресветлой Покаяны, отношения с которой медленно, но неотвратимо ухудшались уже много лет. В итоге над Поммерном нависали опасности сразу с трех сторон. Для добросовестного дипломата в таких условиях пренебрегать малейшим шансом отодвинуть хотя бы одну из них немыслимо. Вот почему вечером все того же водообильного дня Ивана Купало, как только на Колдыбели пробило восемь, Альфред фон Обенаус, Чрезвычайный и Полномочный посол Поммерна в Муроме, подошел к глухому забору, окружавшему резиденцию Чрезвычайного и Полномочного посла Пресветлой Покаяны.

* * *

Его ждали. Калитка отворилась на первый стук.

– Вы один? – спросил привратник вместо приветствия.

Это был угрюмый верзила в рясе, но с военной выправкой.

– Нет, – рассмеялся Обенаус. – Меня сопровождают две дюжины гвардейцев.

Привратник вытаращил глаза.

– Где? Не вижу.

– И я не вижу.

– Все шутите, господин барон.

– А вы не любите шуток, любезный?

– Зубоскальство не к лицу служителю Просветления.

– А что к лицу?

– Ну… смирение там, покорность.

– И все?

– Все, кажется.

– Как насчет любови к ближнему?

Привратник почесался.

– Ах, ну да. И это самое тоже. Любовь, стало быть. К ближайшему. Это вы правильно напомнили, – сказал верзила и вдруг протянул обе руки:

– Вашу шпагу, господин барон.

Обенаус оторопел.

– Шпагу? Это еще зачем?

– Да у нас так принято.

– Помилуйте! Шпага есть привилегия посла. Даже к посаднику Тихону я являюсь при шпаге. Иначе нельзя, дорогой мой. Если посла лишают шпаги, это значит, что его берут в плен. И тогда могут возникнуть некоторые неприятности.

– Какие еще неприятности?

– Некоторые, – усмехнулся померанец.

– Навроде чего?

– Да вроде военных действий между государствами.

– Военные действия, – задумчиво повторил привратник.

– Вот-вот.

– Если забрать у вас шпагу?

– Именно. А как вас зовут, любезнейший?

– Обрат Сибодема, ваша милость.

– Вы твердо решили начать войну между Поммерном и Пресветлой Покаяной, обрат Сибодема?

– М…м… Я? Как это? Пока не собирался.

– Возможно, вас просил об этом обрат проконшесс?

Привратник задумался покрепче.

– Обрат проконшесс? Не, про войну не просил.

– Не просил, значит.

– Не. Про войну я бы запомнил.

– Ну, быть может, тогда эту просьбу высказал сам господин превеликий сострадарий? Как-нибудь в личной беседе?

– Обрат эпикифор? – испугался привратник. – С чего вы взяли?

– Как – с чего? Согласитесь, начинать без ведома его люминесценция такое богоугодное дело, как война, было бы не совсем скромно. Разве нет?

Обрат Сибодема к каверзным вопросам явно не готовился. Потому добросовестно перекрестился и стал ждать помощи свыше.

Обенаус усмехнулся. Все они боятся выйти за рамки инструкции, слуги люминесценция. У них годами отбивают охоту мыслить, вырабатывая к этому страх и отвращение на уровне рефлекса. В результате их абсолютно не смущает ситуация, когда догма противоречит очевидным фактам. Главное, чтобы была инструкция, причем простая и незамысловатая вроде сандалии святого Корзина, идола бубудусков. С инструкцией они сильны и неукротимы. Зато любая дилемма погружает их в младенческую беспомощность. Но самое ужасное для сострадариев, как и для любых фанатиков вообще, наступает тогда, когда одна инструкция противоречит другой. Тут они стопорят, булькают, пузыри пускают и страдают от нехватки воздуха пуще утопленника с камнем на шее.

Обенаус молчал, наслаждаясь ситуацией. Сибодема пыхтел, вращал глазами и чесал затылок. Неизвестно, сколько еще продолжались бы мучения честного привратника, если б с затемненного крыльца посольского особняка не послышалось деликатное покашливание. Потом прозвучал еще и голос. Добрый такой. Тихий. Проникновенный. Сострадающий.

– Обрат Сибодема! Будь добр, пропусти господина барона вместе со шпагой.

Привратник с огромным облегчением вытер лоб и отступил в сторону. Выбирать между войной и миром теперь предстояло не ему.

А с крыльца спустился сам обрат проконшесс. Он учтиво поклонился гостю.

– Приношу извинения, господин посол. Обрат Сибодема служит у нас недавно, с новыми обязанностями еще не освоился.

– Понимаю, понимаю, – сказал Обенаус. – Я слышал, бубудусков учат другому.

– А я слышал, вы сегодня обливались?

– А вы, говорят этого избежали?

– О, если иметь хорошую охрану… Из бубудусков.

– Да, я заметил кое-кого в саду. Хорошо развиты физически.

– Прошу в дом, сын мой. У вас острое зрение.

За спиной барона хлопнула калитка, лязгнули засовы, щелкнул замок, скрипнула щеколда, звякнула цепь. В завершение всей этой симфонии обрат Сибодема с облегчением высморкался.

– Вы идете? – спросил проконшесс, поднимаясь на крыльцо.

– Знать бы куда, – усмехнулся Обенаус.

– Туда, куда ведут все дороги.

– К истине?

Гийо распахнул дверь.

– К вере.

– Я бы предпочел истину.

– Э! – в свою очередь, усмехнулся проконшесс. – Кто ее только не пробовал искать, вашу истину. И каков результат? Кто-нибудь нашел?

– Целиком никогда и не найдут. Но каждая малая ее частица есть удача.

– Удача? Благодаря таким удачам стали возможны наркотики, аборты, огнестрельное оружие. Разве не так?

– Все зависит от того, в чьи руки попадает истина, святой отец.

– Если открытие важное, оно неизбежно попадает во множество рук. А мы несовершенны, не созрели для очень многих открытий. Даже из нашего незабвенного, но забытого прошлого.

– Э! Давний спор. Подобные доводы приводились уже невесть сколько лет назад. Причем каких! Световых…

Проконшесс остановился перед лестницей, пропуская гостя. Через его усмешку неожиданно прорвалась самая настоящая грусть.

– О, барон! В результате мы оказались невесть в скольких световых годах от Земли, и с этим никак не поспоришь. Неужели вам больше нечего возразить?

Обенаус тоже остановился.

– Отчего же? Есть, конечно. И более чем достаточно.

– Ну и? В двух словах?

– В двух словах? Хорошо, извольте. Я слышал, что базилевс-император недавно излечился от пневмонии с помощью померанских антибиотиков.

– Пресветлый хранит его величество, – отозвался Гийо. – В том числе и с помощью антибиотиков. Но прошу вас, проходите.

Невысокий Обенаус поднялся на ступеньку и посмотрел прямо в его глаза. На секунду оба замолчали.

– Сколь необъяснимы бывают симпатии, – удивленно сказал покаянец.

Обенаусу показалось, что он искренен.

– Почему? В конце концов мы оба принадлежим к человеческому роду.

Проконшесс тихонько посмеялся.

– И с этим не поспоришь. Но есть и еще кое-что. Мне кажется, дорогой барон, что мы с вами образуем две части некоего целого.

– Две разные части?

– Разумеется. Только давайте не будем делить все на белое и черное. Образно говоря, там, где я вижу непостижимое, вы ищете простое объяснение, главная разница в этом. В этом же корни нашего противоборства, которое дает именно тот результат, который угоден Провидению.

– А истина посередине?

– Ох, опять вы про истину.

– Извините, больше не буду.

– Да ладно, попробуем поискать и вашу истину. За результаты, впрочем, не ручаюсь. Истину обрести куда труднее, чем веру. Только не спрашивайте меня – почему.

Потому, что истина все же не любит отдаваться кому попало, – подумал Обенаус. Разумеется, вслух об этом он не сказал. Потому что пришел в посольство Покаяны не за тем, чтобы наставить святого отца на путь истины. Его задача была менее сложной. Хотя едва ли более безопасной.

3. Последствия пикника

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ

Ваше Высочество!

Боевые корабли готовы. Транспорты почти загружены. Прошу ускорить вербовку колонистов.

Гросс-адмирал У. Мак-Магон

P. S. Брандскугелей все еще маловато.

* * *

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ

Ваше Высочество!

Флот выбрал все брандскугели не только Адмиралтейства, но и со складов Главного артиллерийского управления. Однако сегодня адмирал потребовал еще 880 зажигательных снарядов из Стратегического резерва. Это грабеж какой-то! С чем останется курфюрстенвер в случае наземной войны?

Генерал-интендант Румялис

* * *

СОВ. СЕКР.

НАЧ. ГЛ. ТЫЛОВОГО УПРАВЛЕНИЯ

К. РУМЯЛИСУ

ВСЕ требования старого Мака должны выполняться полностью, немедленно и буквально. Вплоть до последнего фунта пороха. Что же касается сухопутной войны, она пока не началась. Следовательно, есть время. Подготовьте дополнительную заявку на боеприпасы, заводы Брюганца готовы ее принять.

БЕРНАР

* * *

В восьмом часу утра терпению Кэйра пришел конец.

– Вот что, братец. Невозможно слышать твои стенания. Ты же всю ночь никому уснуть не дал! Прямо и не знаю, что с тобой сотворить.

Франц поднял угасший взор.

– Извини. Я сам не знаю.

– Ладно, одевайся.

– Зачем?

– Пойдешь на свидание.

– Не получится.

– Почему?

– Я не знаю, где она живет.

– Замечательно. Разве она хранит это в тайне?

– Не знаю. Я не спрашивал.

– О, – сказал Ждан. – Очень умно.

– Да при чем здесь ум?! – воскликнул архитектор.

– Ну вот, первое разумное словоизвержение за последние сутки. Ты подаешь надежды.

– Майн готт! Но что же теперь делать, что делать, а?

– Ладно, я узнаю для тебя адрес, – сказал Кэйр.

Франц встрепенулся.

– О, адрес! Адрес – это есть спасение! А как, где?

– В деканате, желторотик.

– Им запрещено давать адреса.

– Не бывает правил без исключений, бамбино. В деканате, чтоб ты знал, сидят вовсе не бесплотные ангелы, а вполне конкретные девочки. Они вполне доступны для конкретных форм убеждения. Эфенди Бурхан! Пока не растолстел, доставай-ка свои джангарские сласти.

– Кэйр, я только-только задремал.

– Придется проснуться. Хороший архитектор, знаешь ли, стоит рахит-лукума.

– Рахат-лукума, – обиженно поправил Бурхан.

Известный сластена Ждан выставил нос из-под одеяла. Он тоже попытался спасти лакомство.

– Право, не знаю, стоит ли будущему судье применять взятку.

– Дорогой мой, – наставительно сказал Кэйр, – мы не в муромских лесах. В Поммерне секретаршам не дают взяток. Только подарки.

– Нет, нет! – испугался Франц. – Рахат-лукум не есть взятка! Кэйр лучше знает. Кто из нас юрист?

– А я бы дал взятку, – зевая сообщил Ждан. – Не знаю, как в Поммерне, в муромских лесах она действует отменно. Что вы на меня так смотрите, ваша честь?

– Как?

– Да как на предварительно заключенного. Рано еще!

– А ты и впрямь… похож., – ухмыльнулся Кэйр.

– М-да, – сказал Ждан. – Деньги тебе доверить можно. А вот мысли – нет. Живо к делу пришьешь!

– А ты мысли правильно.

– Дурака вы валяете, – объявил Бурхан. – Оба.

– Так шутим же.

– Прекратите. Что, мир-дружба надоели? Набью!

Он высунул из-под одеяла волосатую руку и показал бицепс.

– Ты лучше рахат-лукум покажи, – попросил Франц. – Пожалуйста.

* * *

Кэйр вернулся часа через три. Франц ждал его на лестничной площадке.

– Ну что, что, узнал?

– Неужели сомневался?

– Нет-нет, что ты! Ни на минуту я не сомневался. А… где она живет?

– Пройдемте, гражданин, – строго сказал Кэйр, открывая дверь.

Войдя в комнату, он снял плащ, стряхнул с него дождевые капли, повесил на крючок. То же самое проделал со своей шляпой, и только после этого сообщил:

– Значит так. На медицинском факультете обучаются одиннадцать Изольд.

Франц охнул и ухватился за косяк. Кэйр усмехнулся и потрепал его шевелюру.

– Не печальтесь, юноша. Семь Изольд относятся либо к брюнеткам, либо к шатенкам.

– Брюнетки? Ну и что с того?

– Франц! До сих пор я знал, что от любви люди тупеют. Но оказывается, они еще и слепнут. Твоя-то ведь – блондинка. Неужто не заметил?

– О! Да, да, в самом деле. Моя… какое славное слово. Но, пожалуйста, продолжай.

– Продолжаю. Еще две Изольды учатся на первом курсе, так что, согласись, по возрасту не подходят.

– О, йа, йа. Гениально! Остаются всего две?

– Одна, поскольку вторая находится в академическом отпуске по уходу за малолетним детенышем. Мужеского пола, кажется. В итоге остается… кхэм!

– Мужеского пола, – эхом повторил несчастный.

– Кэйр! Ну что ты из него жилы тянешь? – не выдержал Ждан.

– А так интереснее, господин адвокат. Налейте-ка мне винца.

– Потерпишь, – сурово сказал Бурхан. – Выкладывай, что там у тебя в итоге?

– Да ладно, ладно. В итоге остается некая фройляйн Изольда Пуффольд. Проживает по адресу Грюнплатц двадцать четыре. Меблированные комнаты фрау Вейс.

Кирш вскочил. Глаза его пылали, а из ушей чуть ли не дым валил.

– Кэйр! Да ты мне… да я тебе…

– Понятно.

– Ну, по гроб жизни, в общем.

– Эк он вскинулся, – озадаченно сказал Бурхан.

Кэйр сморщился.

– По гроб не надо. Довольно будет, если не проклянешь через пару лет.

– Да ни за что на свете, старая ты брюзга! Она такая… такая… Богиня! Скажи ему, Ждан.

– Да ничего, девка вроде справная, – сонно сказал Ждан. – Только вот не знаю, как она по хозяйству.

Франц заметался между шкафом и комодом, выдергивая носовые платки, галстуки, носки, перчатки.

– Послушай, камарад, ну о чем ты говоришь? Какое там хозяйство! При чем тут это? Да она у меня и веника в руках держать не будет!

– Ага, – ухмыльнулся Ждан. – Только кочергу.

Он уже успел развестись с некоей огнедышащей доньей Маритой-Мартенсо Окомодо дель Агиррага де Такона и знал почем фунт семейного счастья. Но, по мнению Франца, это означало всего лишь то, что упомянутая донья Агиррага ни в какое сравнение не идет с божественной фройляйн Пуффольд. Он поражался, что остальные не видят столь вопиющей разницы. Отчаявшись объяснить всю ее глубину, Франц глубоко вздохнул.

– Ну, гершафтен, я… того. Пошел.

– Давай-давай, нибелунг. Марширен!

– Послушай, кунак, – сказал Бурхан, покусывая кончики своих роскошных усов, – а не мог бы мимоходом узнать, где проживает луноокая Инджин-ханум?

– Старик, о чем разговор? Кто-кто, а уж я-то тебя понимаю! Можешь не сомневаться.

– Погоди, сынок, – сказал Кэйр и торжественно поцеловал его в лоб. – Не забудь об ответственности, которую закон налагает на человека, ступающего на скользкую стезю брака.

Франц вырвался.

– Отстань!

Кэйр вновь его поймал.

– Стой!

Франц взвыл:

– Вас ист дас?! Ну что, что еще?

– Не надо ломиться в окно, дурень. Дверь-то у нас находится с противоположной стороны.

– Ах да, – очумело сказал несчастный. – Данке!

* * *

Франц не появлялся, что вполне ожидалось. В середине дня, когда немного распогодилось, Кэйр пошел прогуляться и тоже исчез. Это можно было объяснить, поскольку будущий судья любил предаваться уединенным размышлениям об уголовно наказуемом несовершенстве человеческой природы. Но когда запропастился еще и Бурхан, отправленный всего-то за хлебом в соседнюю лавку, Ждан начал удивляться. И чем ближе становился вечер, тем более росло его удивление. А затем и аппетит.

Ждан нашел сухари, растопил печь, сварил щи, похлебал их в совершенно непривычном одиночестве. Потом распахнул окно и выглянул наружу.

Из мансарды, в которой они жили, проспект Конграу просматривался почти на всем своем протяжении – от моста Звездочетов на юге до ворот Норди на севере. Поздние летние сумерки только начали сгущаться, фонари еще не зажигали, народу на улице было много, но ни Бурхана, ни Кэйра, ни тем более Франца в ближайших окрестностях Ждан не приметил.

Тогда он спустился вниз, вышел в скверик и пристроился на скамейке так, чтобы видеть перекресток перед собором. Покурил трубочку, поглазел на прохожих. Купил вечернюю газету, со скукой почитал о военных маневрах в федеральной земле Остланд, видах на урожай зерновых и о том, какой торжественный прием устроили послу эмира в курфюрстентаге. После чего вернулся восвояси. Дома, чтобы хоть как-то убить время, подтащил кресло к окну и принялся вязать варежку. Из шерсти, которую прислала муромская тетушка к прошлому Новому Году.

Прошло еще какое-то время. На Конграу фонарщики в черных шляпах один за другим зажигали газовые рожки. Ждана уже начинала одолевать дремота, когда в дверь вдруг постучали. Ждан испугался.

* * *

В эту дверь уже четыре года никто не стучал. Все приходящие, хотя и бывало их порой весьма немало, обходились без стука, поскольку в представлениях не нуждались. Ждан озадаченно молчал.

– Разрешите? – спросили из-за двери.

– Да не заперто.

Дверь отворилась.

Вошел седой старик в темном, наглухо застегнутом сюртуке. В руках он держал шляпу и трость с массивным набалдашником. За ним последовал крепкий мужчина в безупречно пошитом штатском костюме. Потом появились еще и два пожилых солдата. Служивые молча поставили на стол объемистый ларец и так же молча вышли.

Ждан наблюдал за происходящим с не меньшей молчаливостью. Прошлой ночью он был вынужден отпаивать страдавшего Франца, сам в стороне не оставался, поэтому соображал все еще не очень быстро.

– Позвольте представиться, – сказал старик. – Николя Фромантер, начальник управления статсбезопасности Поммерна.

– Управления чего?

– Статсбезопасности.

Ждан отложил спицы в сторону.

– Вы… серьезно?

– Очень.

– Послушайте, это не я.

Ждан был участником изрядного числа студенческих потасовок и прекрасно ведал, чем они заканчиваются. При неудачном исходе, конечно. Но раньше даже при неудачном исходе все заканчивалось в ближайшем полицейском участке, а тут – нате вам, сам шеф безопасности. Если не врет, конечно. Что за времена пошли? И что бы это могло значить?

Старик приподнял бровь:

– Не вы?

– Нет, не я.

– Разве я имею честь разговаривать не с господином Жданом Куземой?

– Ну почему? Имеете честь. С ним. Со мной, то есть.

– Не понимаю.

– Да я вообще сегодня дальше сквера никуда не ходил. Вот те крест, боярин! И не дрался давно. Старею, наверное. Щи вот сварил. Хотите?

Старик улыбнулся.

– А, вот вы о чем.

– А вы о чем?

– Я здесь по другому делу.

– Во как, – недоверчиво сказал Кузема. – А по какому?

– По поводу вашего дипломного проекта «Самоходный Скампавей». Можно присесть?

При всем своем замешательстве Ждан не смог удержаться и ревниво поправил:

– «Водоходный Скампавей», ваше превосходительство.

Шеф статсбезопасности усмехнулся.

– Ну, теперь я уверен, что попал именно туда, куда нужно. Так можно мне сесть?

– Да сделайте одолжение! Вот же лавка. Какая церемонная безопасность…

Старик сел, сложил руки на набалдашнике своей трости и некоторое время рассматривал Ждана.

Ждан заерзал, смущенно кашлянул, а потом выпалил:

– Прошу не серчать, ваша милость. А у вас есть «предъявительсего»?

– Предъявитель чего?

– У муромцев так называется удостоверение личности, – подсказал мужчина в хорошем костюме.

Старик серьезно кивнул.

– Похвальная бдительность, господин Кузема. Увы, «предъявительсего» я не захватил, поскольку обычно мне верят на слово. Впрочем, кое-какие документы у нас есть. Фердинанд, покажите.

Его помощник подошел к столу, отпер ларец и вынул свернутый в трубочку лист. Он развязал тесемку и сказал:

– Прочтите, сударь. Вам будет интересно.

Ждан взял свиток, прочел раз, прочел два и ахнул. В бумаге значилось вот что.

ОТЗЫВ

О проекте «Водоходный Скампавей»

Требуют доработки узлы крепления оси (с целью уменьшения трения), а также механизм разъединения-сцепления между канатным барабаном и водяным колесом. Мне кажется, запас прочности шестерен недостаточен. Более подходящим материалом будет не чугун, а легированная сталь. Идея же весьма хороша для создания самоходных барж и речных броненосцев. Рекомендую выделить деньги на постройку опытного образца уже в нынешнем финансовом году. Для начала можно использовать стандартные колеса водяных мельниц. Ходатайствую о денежном вознаграждении автора. Считаю необходимым пригласить его на работу в Инженерный Корпус Поммерна. Прошу передать копию настоящей рецензии г-ну Куземе.

Поздравляю Вас, коллега!

К сему:

Начальник ИКП

инженер-генерал Матео Лумба

– Надо же, – пробормотал Ждан. – Сам Лумба. Здорово! А про мельничные колеса я думал, ваше превосходительство. Знаете, размеры не те. Так, для несерьезных посудин. Понимаете…

– Я верю, – мягко сказал Фромантер. – Поэтому и пришел.

– Да? А можно узнать, зачем вы пришли? Я рад, конечно, очень польщен. И все такое прочее… Но ведь не каждый день к студенту заходит начальник безопасности целого государства! Эдак запросто.

Начальник безопасности утвердительно качнул головой.

– Не каждый. Сегодня – вообще первый такой случай, насколько мне известно. А пришли мы много зачем. Во-первых, господин Фердинанд, мой помощник, хочет вручить вам то самое вознаграждение, о котором ходатайствовал инженер-генерал Лумба.

Фердинанд запустил руку в ларец и вытянул оттуда красивый мешочек. Ждан тут же прикинул его на вес. Получалось солидно.

– Ого. Что, золото? Оберталеры?

Фромантер вновь улыбнулся.

– А если так, тогда что?

– Тогда – ого-го.

Ждан с удивлением оглядел всю длинную, полутемную, ставшую вдруг такой незнакомой чердачную комнату, в которой их компания прожила больше четырех последних лет. Сначала втроем, потом, когда появился еще и Бурхан, – уже вчетвером. Казалось, все выступы, щели, предметы, оставаясь на привычных местах, в то же время куда-то сдвинулись, приобрели новые признаки.

Откуда-то дуло. Пламя свечи, горевшей рядом с ларцом, из которого извлекали такие приятные вещи, колебалось. На потолочных балках шевелились тени, за шкафом заливался сверчок, из рукомойника капала вода. Но и эти будничные звуки не нарушали, не отпугивали подступающей тайны. Того волшебного «а вдруг», которого кто только не ожидает в молодости. А некоторые – до самой старости; из них потом легко получаются священники, сумасшедшие или бродяги. Еще писатели получаются, бывает такое.

– Продолжим? – спросил Фромантер.

– А продолжим, – азартно согласился Ждан. – Посмотрим, какие вы еще чудеса припасли.

– Никаких. Но есть предложение.

– Что, в шпионы? Нет, не пойду.

– Да почему обязательно в шпионы? Слишком уж вы для этого открыты, мой дорогой господин Кузема. Нет, мы предлагаем работу по вашей же специальности, инженером.

– Инженером? Но я еще не имею диплома. Пока не выдали.

– Имеете, – коротко сказал могущественный Фердинанд.

Он вновь открыл ларец, откуда на свет, а точнее, – в полумрак мансарды, явился диплом университета Мохамаут. В роскошной рамке, с кистями, печатями и семибашенным гербом Поммерна.

– Надеюсь, подпись вашего ректора вы узнаете?

– Фон Бельвитц, – пробормотал Ждан. – Что ж такое, а? Какой милый дипломик… Батюшки, да еще и с отличием… Позвольте, как так – с отличием? Я ведь так и не сдал этот чертов зачет по… В общем, есть один хвостишко.

– После письма генерала Лумбы вам его зачли, – сказал шеф безопасности.

– Кто зачел?

– Ученый совет факультета.

– Так, значит. Ученый совет еще замешан.

– Разумеется. Сколько вам будут платить, догадываетесь?

– Много, – сказал Ждан, кивая. – А в чем подвох?

– Подвох в том, что нужно работать в довольно глухом месте и соблюдать секреты. Не всю жизнь, конечно, а лет эдак пять. Вас это не пугает?

– Нет.

– Вы согласны?

– Нет.

Генерал Фромантер удивился.

– Почему?

Ждан замялся.

– Да так, причина несерьезная. Даже неловко говорить таким серьезным людям.

– Что-нибудь личное?

– Ну да.

– Это секрет?

– Ну, в общем – нет.

– Тогда не смущайтесь, прошу вас.

– Я не могу бросить друзей. Поклялись мы, понимаете, не расставаться. Всю жизнь.

– Ах, вот что. Прямо всю жизнь?

– Ага. Смешно, наверное.

Генерал Фромантер покачал головой.

– Напротив, достойно уважения. Более того, лично у меня это вызывает большое удовлетворение. Видите ли, именно такую причину вашего отказа предрекал мой помощник. Браво, Фердинанд! Вы хорошо подготовили этот разговор.

И шеф безопасности Поммерна дважды хлопнул ладонями. Его помощник скромно поклонился.

А Ждан вдруг разобиделся.

– Предвидели, значит, герр начальник?

Герр начальник умиротворяющим жестом развел ладони:

– Прошу не гневаться, сударь. Служба у нас такая, предвидеть.

– Да, как же! Поди попробуй на вас гневаться. Эк навалились на бедного студента, а? Раз предвидели отказ, думаю, что-нибудь заготовили и на этот случай. Что, разве нет?

– Конечно да.

– И что имеется на такой случай в вашем волшебном сундучке? Еще один документ?

– Верно. Мы люди бумажные, – усмехнулся Фердинанд. – Вот, полюбопытствуйте.

– Что это?

– Записка от господ Фоло и Чинтал-Уюка.

– О господи! А где же они сами?

– Читайте, читайте.

– Читаю.

«Ждан, не валяй дурака. Такой шанс выпадает раз в жизни. Мы уже согласились. Все закупки на дорогу сделаны, так что барахло можешь не собирать.

Кэйр, Бурхан».

– Почерк узнаете?

– Да. Кэйр писал. Значит, они уже у вас?

– У нас.

– Сидят в Семибашенном замке?

– Насколько мне известно, они сидят в своей каюте.

– В какой еще каюте?

– В не самой худшей каюте яхты «Поларштерн».

– Это же яхта самого…

– Верно. И в упомянутой каюте есть еще два свободных места. Точнее, одно, поскольку герр Кирш прибудет раньше вас.

– Что, и его уговорили?

– Да, только не мы.

– А кто?

– Флотский хирург.

– Хирург? Господи, так и знал! Что наш растяпа сломал на этот раз?

– Ничего, ровным счетом ничего. Физически герр Кирш вполне здоров.

– Что, психически тронулся?

– Не исключено. Дело в том, что младшего врача яхты его высочества зовут Изольдой Пуффольд. Вам знакомо это имя?

– Эге, вот что. Хирург, значит. Тогда бедняге Францу просто хана, сиречь крышка. Он согласится на что угодно. Простите-погодите, а яхта зачем? Куда плыть надо?

Фердинанд взглянул на своего начальника. Тот молча опустил веки.

– Хорошо. Я отвечу. Однако то, что вы узнаете, уже есть государственная тайна. Независимо от вашего решения вы должны обещать, что не будете ее разглашать.

– Как долго?

– На протяжении тех самых пяти лет, о которых говорил герр генерал. Согласитесь, это вполне правомочное требование с нашей стороны.

– Соглашаюсь. Бумагу подписать?

– Достаточно обещания.

– Даже так? Какая-то легковерная у вас безопасность.

– Не совсем. Мы изучали этический кодекс Мурома.

– Великого Мурома, – поправил Ждан.

– Виноват, Великого Мурома. В общем, слова боярина из рода Кузем для легковерной безопасности вполне достаточно. Мы знаем, что ваши предки не отказывались от своего слова, даже рискуя потерять голову. И даже ее теряли.

– Было дело. М-да, а вы работаете тоньше нашей Тайной Канцелярии, – признал Ждан.

– Мы знаем о разногласиях вашего рода с нашими коллегами из Тайной Канцелярии посадника. В общих чертах, конечно. Но мы на вашей стороне.

– Да? Спасибо за прямодушие. Плачу той же монетой. Несмотря на разногласия между моим родом и Тайной Канцелярией, воевать против Мурома я не стану.

– Никто и не предлагает, – сказал Фердинанд.

– Речь не идет о приглашении вас в инженерные войска Поммерна, – вмешался в разговор Фромантер. – Предлагаем обычный контракт. Вы будете вправе не делать ничего враждебного по отношению к родине.

– Ну, тогда мне больше нечего возразить. Только не пойму я, почему такое внимание ко мне, ведь у вас и своих инженеров хватает. Неужто все из-за водохода моего?

– Во многом – из-за него. Но еще и потому, что нам подходит вся ваша четверка. Жаль разбивать такую артель. Кроме того, инженеров как раз и не хватает. Для них вполне достаточно дел здесь, в Поммерне. А будет еще больше. Строятся новые крепости, спускаются на воду корабли, нужно расширять заводы…

– Ну хорошо, хорошо, – сказал Ждан. – Давайте, говорите вашу тайну.

– Ну давайте, слушайте. Мы имеем приказ его высочества основать заморскую колонию. Именно для этого нужна яхта, архитекторы, судьи, инженеры, судостроители.

– И вся тайна?

– Главная ее часть. С деталями вас ознакомят на борту «Поларштерна». Если согласитесь, конечно.

– Да пожалуй, что уже согласился. По рукам?

– По рукам. Отплытие через два часа.

– Что? Как? Уже?

– А чего откладывать? Экипаж у подъезда.

Ждан почесал в затылке.

– Ладно. Сейчас соберусь. Хочу только сказать…

– Что?

– Лихо вы работаете.

– Спасибо.

– За страх так не работают, верно?

– Верно.

– Вот это – ваш главный довод, – сказал Ждан.

Гости переглянулись.

– А ведь не ошиблась, – сказал Фердинанд.

– У нее хороший глаз, – согласился Фромантер. – И легкая рука.

– У кого хороший глаз? – спросил Ждан.

– У вашего рекомендателя.

– А кто меня рекомендовал?

Но генерал Фромантер уже выходил из мансарды и, видимо, не расслышал вопроса.

* * *

На улице шел дождь. Сами капли были теплыми, но со стороны Теклы тянул неприятный ветерок. Фердинанд предупредительно раскрыл над шефом зонтик.

– Спасибо, – сказал генерал. – Простуда сейчас ни к чему.

– Куда вы теперь?

– В порт. Нужно еще раз переговорить с адмиралом до его отплытия. Следующая наша встреча состоится очень нескоро.

– Я вызвал эскорт.

– Что ж, не помешает. Постараемся исключить риск хотя бы на нынешнем этапе, а то в последнее время у нас слишком уж много ляпсусов. Кстати, Фердинанд, вы выяснили, каким же это образом студенческой компании удалось устроить пикник прямо у места секретной стоянки «Поларштерна»?

– Самое вульгарное головотяпство, экселенц. Оцепление запоздало на десять минут, а прочесывать местность полицейские посчитали излишним. Решили, что в окрестностях такой виллы посторонних быть не может, поскольку этого не может быть никогда. Местный префект уже получил на орехи.

– Хорошо. Из Мурома что слышно?

– Обенаус уверяет, что бубудуски имеют сильного резидента в войсках де Шамберетена.

– Не понял. Барон что, не получил еще этого резидента?

– Пакетбот прибудет в Муром завтра.

– А, вот как. Что еще?

– Обенаус убежден, что еще один покаянский шпион бросил якорь в нашем Адмиралтействе.

– Вот это – действительно новость. Очень мило. Что о нем известно?

– По мнению барона, это офицер в ранге не менее корветтен-капитана. Служит на берегу, в ближайшее окружение морского министра не входит, но имеет отношение к поставкам продовольствия для главной базы флота. Будут распоряжения на сей счет?

– Да, разумеется. Дорогой Фердинанд, исходная информация у вас в руках. Шпион в Адмиралтействе… Вы знаете, что поставлено на карту. Сегодня же составьте список подозреваемых и приступайте к разработке. Приказываю сформировать для этого дела специальную группу.

– Кто возглавит?

– Один из моих заместителей, я думаю.

– То есть я?

– Можно и так. В средствах и людях – полный приоритет. Получите все, что запросите. Но через три дня жду первых результатов.

– Яволь, экселенц!

– А что пишут из Ситэ-Рояля?

– Два дня назад вторая эскадра Василиу еще стояла на рейде.

– На рейде? Значит, погрузка припасов окончена?

– Думаю, самый минимум. Покаянский адмирал очень торопится. Наверняка уже знает о наших сборах.

– Что ж, снаряжение крупных кораблей не утаишь.

– Особенно если в адмиралтействе действует резидент.

– Во всем этом есть и положительный момент.

– Положительный? – удивился Фердинанд. – Какой?

– Подготовка флота Василиу поглотила деньги, предназначенные длясухопутной армии Пресветлой. Полагаю, что раньше зимы они на нас не нападут.

– Сведения надежные?

– Из ведомства Ольховски.

– В таком случае затраты на подготовку нашей эскадры уже окупили себя!

– Вполне. Однако Мак-Магону предстоит еще разозлить покаянцев до такой степени, чтобы они на нас напали в то время, когда эмир их не сможет поддержать.

– То есть как раз зимой?

– Да, именно зимой и никак не позже. Для этого Мак-Магон готов пожертвовать последним кораблем.

В лице Фердинанда что-то дрогнуло.

– Вы так скептически оцениваете шансы на успех?

Генерал некоторое время помолчал, а потом сказал:

– В рейд уплывают замечательные люди. Без преувеличения – цвет Поммерна. Мак-Магон сделает все, чтобы сохранить и их, и свой флот. Но, дорогой мой Фердинанд, давайте трезво смотреть на вещи. У Василиу девятнадцать кораблей и двухкратное превосходство в артиллерии.

– Уже двадцать, – мрачно вставил Фердинанд. – Утром поступило сообщение, что в дельте Теклы замечен еще один линкор базилевса-императора. Не очень новый, но…

– Какой именно?

– «Орасабис».

– Сильная посудина. Что ж, тем более. Следует строить работу без расчета на то, что наша эскадра…

– А как же… – начал было говорить Фердинанд, но, заметив выходящего из подъезда Ждана, не закончил фразы.

* * *

Ждан был перегружен свертками. Следом за ним пыхтели оба солдата, которые тащили здоровенный, окованный железом сундук. Известно, что истинный мурмазей ни за что не покидает дом без надежного припасца.

– Я готов, герр генерал, – сказал Ждан.

– Желаю удачи, – рассеянно ответил шеф статсбезопасности, глядя куда-то поверх его головы.

Ждан оглянулся, но на серой стене доходного дома, который приходилось так внезапно покидать, ничего интересного он не обнаружил. Единственное, на чем мог задержаться взгляд, была реклама дамского салона с нескромным названием «Принцесса».

4. Игры дипломатов

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ ЛИЧНО

Ваше Высочество!

Фон Бистриц высадился в окрестностях Ситэ-Ройяля. Докладывает, что из Домашнего флота выделяются подкрепления Василиу. Речь идет по крайней мере о трех кораблях, один из них – линейный. Но не «Граф де Гевон», этот все еще в ремонте.

Начальник разведуправления Курфюрстенштаба

генерал-майор Ольховски

04.07.839

* * *

Любезно полуобернувшись к гостю, проконшесс провел его в свой кабинет, усадил перед камином, предложил вина, которое сам предварительно отведал, – словом, являл собой воплощенную добросердечность.

– Позвольте ваш плащ, барон. У нас не холодно.

– Право, вы ставите меня в неловкое положение, святой отец.

– Почему? Я слышал, вы не слишком религиозны.

– И все же особа духовного сана…

– Э, бросьте. Ни духовный сан, ни тем более моя особа почтения у вас не вызывают, – пренебрежительно сказал Гийо. – Между тем, в жизни бывают моменты, когда для пользы дела полезно забыть об этикете.

Обенаус не ожидал подобной прямоты прямо с порога.

– Полагаете, такой момент наступил? – спросил он, не скрывая удивления.

– Полагаю. Еще как полагаю! Есть очень серьезные причины для того, чтобы сегодня в этой келье оказались не проконшесс сострадариев и померанский барон, а лишь два трезво мыслящих человека.

– Разве можно трезво мыслить в келье? – усмехнулся барон.

– Почему же нет, если подают вино? – ответно усмехнулся проконшесс.

Обенаус отпил глоток и удовлетворенно кивнул.

– С таким вином может и получиться. Что ж, давайте попробуем.

– Дорогой Альфред… вы позволите так себя называть?

– Сделаете одолжение, дорогой Пакситакис.

– Вот и превосходно. Видите ли, мы с вами враги не только волею случая. Мы служим не столько своим господам, сколько своей идее, своей общественной системе. И служим искренно. Я сомневаюсь, что кто-то лучше меня знает, сколько удобных поводов использовать служебное положение в личных целях вы отвергли. Должен признать, я давно оставил надежду вас подкупить. Но из-за этого же уверен, что на ваше слово можно полагаться.

– Право, мне неловко, – сказал Обенаус.

– О, скромность есть величайшая добродетель, сын мой. Но я еще не все сказал. Вы – человек далеко не робкого десятка. Вы умны, умелы, находчивы, и вообще, щедро одарены судьбой. И вот, используя перечисленные качества, вы нанесли интересам Покаяны ущерб таких размеров, что возместить его можете только сами. Поэтому, если бы получилось привести вас на службу ордену и Пресветлой я считал бы это главным успехом своей жизни.

Обенаус сделал протестующее движение, но Гийо остановил его плавным жестом.

– Как вы знаете, уважаемый коллега, у меня есть основания вас не любить. Но я способен стать вашим преданнейшим другом. Верите?

А пусть его, пусть еще похвалит, – решил Обенаус. Приятно же. В полной мере только профессионал способен оценить профессионала. Да и время потянуть требовалось.

– Мне кажется, вы преувеличиваете значение моей особы, – все еще скромно отозвался он, оставляя вопрос о доверии в стороне.

Проконшесс без труда уловил в его словах оттенок кокетства и едва не усмехнулся. Вероятно, всерьез рассчитывал на успех вербовки.

О том, что вербовка началась, без труда догадался барон. Гийо не побоялся начать ее с комплиментов, поскольку все, что он сказал, являлось правдой. Однако правда в руках дипломатов – всего лишь средство, отнюдь не цель. Правда способна многократно усилить мощь похвалы. Искушенный бубудуск на этом и строил свой расчет.

– Преувеличиваю? Помилуйте, Альфред! Сила Поммерна – в торговле. Но прямого выхода к морю у вас нет – только через Муром. И вы платите немалую пошлину за транзит по Текле. Ох, и во многом же благополучие курфюрста зависит от позиции посадника! А эту позицию вот уже четыре года обеспечиваете вы, дорогой Альфред. Я бы даже сказал, очень дорогой Альфред… Что, разве не так?

– Ну, не совсем. Посадник прекрасно понимает, что если Поммерн ослабеет, Муром против вас долго не выстоит. Так что дело в собственных интересах этой купеческой республики. И не надо забывать о пошлинах, взимаемых за перевозку наших товаров. Муром действительно имеет от этого свой гешефт.

– Верно, все верно, – терпеливо кивнул проконшесс. – Но вы же не хотите сказать, что ваша деятельность бесполезна?

– Надеюсь, что нет.

– Об этом и речь.

– Хорошо, я понял вас.

– Вот и отлично.

* * *

Напольные часы в кабинете Гийо пробили четверть девятого. Большие и красивые, в корпусе из орехового дерева, с бронзовыми гирями.

– Кажется, эти часы изготовлены в Мюхельне? – предположил Обенаус, прислушиваясь к замирающему звону.

– Вы торопитесь?

– Нет. Просто очень ценю каждую минуту беседы с вами, дорогой Пакситакис. Это случалось не часто, правда?

– Да уж, мы досаждали друг другу какими угодно способами, только не визитами.

– Чего вы хотите? – вдруг спросил Обенаус.

Он всегда очень точно чувствовал момент перехода к сути, начало поединка, и стремился сделать первый выпад. Но в этот раз противник у него был неслабым.

– Стать вашим другом, разумеется, – мгновенно ответил Гийо.

– Это невозможно, – так же быстро заявил Обенаус, не теряя темпа.

Гийо мягко притормозил.

– Почему?

– Потому, что я служу Поммерну, а вы – Покаяне.

– Сейчас особый момент. При всех противоречиях у Поммерна и Покаяны появился общий интерес. И очень существенный.

Обенаус продолжал стрелять короткими вопросами.

– В чем?

– В предотвращении нашей общей гибели от лап ящеров. Полагаю, вы об этой опасности знаете.

– Да, конечно. Но всего лишь один корпус нашей армии до сих пор справлялся с этой проблемой.

Проконшесс сделал пренебрежительный жест.

– Это потому, что до сих пор ящеры пытались пробиться только через узкое ущелье Алтын-Эмеле. А что случится, если они двинутся во многих местах? Во сколько раз их орды многочисленнее ваших войск? В десять раз? В двадцать? В сто?

– В других местах располагаются горы. Рептилии не могут пройти через вечные снега.

– Да, так считалось, – усмехнулся Гийо. – До недавнего времени.

Обенаус на миг растерялся. То, что окаянный покаянец знает о сражении в ущелье, его не удивляло. Среди тысяч солдат корпуса генерала де Шамбертена непременно должны были отыскаться шпионы сострадариев. В армию курфюрста они стремились попасть с маниакальным упорством, особенно в артиллерийские части (там реже убивают). Но вот то, что Гийо знает о прорыве десятка ящеров из племени хачичеев через заснеженный и почти никому не известный перевал Грор, вот это оказалось сюрпризом. Приходилось делать вывод о том, что разведка Пресветлой работала несколько лучше, чем об этом думали в Поммерне. И уже ради такого неприятного открытия стоило побеседовать с проконшессом Гийо. Да пребудет Свет со всеми его ипостасями…

– Ну, что же вы молчите, дорогой Альфред?

– Думаю, именно это я и должен делать. Мы все еще не союзники.

– А пора бы.

– Что вы предлагаете?

– Мы готовы помочь.

– То есть ввести армию базилевса в Поммерн?

– Чем же еще можно остановить ящеров?

– Никаких ящеров у нас нет.

– Помилуйте! Когда они появятся, будет поздно. Давайте заглянем хотя бы на один ход вперед.

– А если заглянуть на два? Ввести ваши войска просто, а вот вывести гораздо сложнее. Простите, дорогой Пакситакис, ну вот нет у меня уверенности в бескорыстии его люминесценция Робера.

– Напрасно, – усмехнулся Гийо. – Его люминесценций Робер эпикифор особый. Ничто человеческое ему не чуждо, в том числе и бескорыстие. И потом, разве у вас есть выбор?

– А разве нет?

– Барон, вы блефуете.

– Отнюдь. Почему вы так уверены, что курфюршество не способно защитить себя?

– Потому, что ящеров много, слишком много, – терпеливо сказал проконшесс. – А свои лучшие дивизии курфюрст держит где? Правильно, отнюдь не в корпусе де Шамбертена, а на границе с нами, с Покаяной. Вместо того, чтобы двинуть их всем скопом на юг, к Драконьим горам. Причем ускоренным маршем…Неприступных крепостей не бывает, дорогой Альфред. А тринадцать тысяч солдат из корпуса де Шамбертена – это смешно.

Обенаус тут же прикинул, что тринадцать тысяч солдат в ущелье было около двух недель назад. Быстро работают сострадарии, быстро. Очень могло быть, что в Ситэ-Ройале располагали и более свежей информацией. Следовало попытаться узнать так ли это.

– Вы начинаете открывать карты, дорогой Пакситакис?

– Вот именно, вот именно. Только начинаю. И поверьте, не намерен останавливаться на полпути. Дело нешуточное! Если ящеры прорвутся, под угрозой окажется не только Поммерн, а весь север Афразии. То есть все земли, заселенные собственно людьми. И Покаяна не может игнорировать такую угрозу, поймите.

– Как не понять, понимаю. На каких условиях вы согласны помогать?

– На вполне разумных. Содержание войск – за счет Поммерна. Согласитесь, это будет вполне естественно.

– Что еще?

– Разумеется, группировка должна быть достаточно сильной.

– Сколько?

– Тысяч шестьдесят – семьдесят. Но лучше девяносто. Знаете, резервы никогда не бывают лишними. Его люминесценций говорит, что удача любит большие батальоны.

– Его предшественник на Земле говорил несколько иначе. Что бог всегда на стороне больших батальонов.

– У эпикифора был предшественник на Земле? – недоверчиво спросил Гийо.

– Некий Наполеон Бонапарт. Но прошу вас, продолжайте.

– Извольте. Боевые действия союзников могут быть успешными только при едином командовании.

– Чьем?

– Нашем, – после некоторой заминки сказал Гийо. – Но его высочество Бернар Второй может выражать несогласие по персональным кандидатурам.

– Понятно. Все?

– Нет. Войсковой тыл должен быть обеспечен от возможных беспорядков. Поэтому нужны небольшие гарнизоны в Нанже, Юмме, Бистрице. Ну, и еще кое-где.

Обенаус внутренне усмехнулся. Предложение означало оккупацию всей юго-восточной части Поммерна. Капитуляция без боя! А уж к Бистрицу бубудусков подпускать не годилось и на пушечный выстрел. Близ этой деревушки скрывался главный секрет и последний стратегический козырь Поммерна. Обенаус принадлежал к очень узкому кругу лиц, посвященных в высшую государственную тайну. Он знал, что в окрестностях деревушки Бистриц находится законсервированная база небесников. То есть землян.

Но и без этого предложение Гийо вызывало массу опасений. Союз кота и мыши… Армия Покаяны расположилась бы всего в двух-трех переходах от курфюрстенбурга Бауцен, столицы Поммерна. При этом в руках покаянцев оказались бы знаменитые Неза-Швеерские ворота, горная узость, о которую споткнулось уже не одно нашествие из Пресветлой.

Установив контроль над проходом, базилевс-император одним росчерком пера мог увеличить численность своей армии хоть до миллиона солдат. Будучи в здравом рассудке, на все это можно согласиться только под угрозой полной и неминуемой гибели. При всей ужасности ящеров до такой степени опасность еще не вызрела. И ее отсутствие проконшесс изо всех сил старался восполнить различными доводами для рассудка и апелляциями к чувствам.

– Дорогой барон! Присутствие иностранных войск – дело неприятное. Однако вопрос слишком важен для того, чтобы к нему подходили с традиционными мерками. На карте – миллионы жизней. Только вместе мы можем защититься от орд ящеров. Таким результатом будут гордиться потомки! Ибо это торжество разума над застарелыми предрассудками, пример свободного объединения народов перед лицом общей опасности. Это ли не достойная цель?

Несмотря на весь свой скепсис по отношению к правящей верхушке Покаяны вообще, и к Гийо в частности, Обенаус не мог не признать, что и смысл и логика в предложениях проконшесса присутствуют. Он даже на минуту усомнился в своих подозрениях, а также в необходимости тех мер предосторожности, которые предпринял. На часах было уже восемь тридцать пять, а плохих намерений бубудуск никак не проявлял.

– Благодарю вас, Пакситакис. Обязательно подумаю. Все, что я от вас услышал, непременно передам канцлеру Бройзе и его высочеству. Со всей возможной скоростью.

– Я очень рад, что мы можем понимать друг друга, – улыбаясь, сказал Гийо. – Предлагаю тост за улучшения отношений между нами и нашими странами.

– С удовольствием.

Оба выпили.

– Кстати, – небрежно заметил проконшесс. – Если его высочество так уверен в своих силах, то почему тогда он готовит пути к отступлению?

– Какие пути? – совершенно искренне удивился Обенаус.

Гийо взглянул на него с некоторым сочувствием.

– Хорошо держитесь, коллега. Ничего не отвергаете, ничего не подтверждаете, стремитесь ответить вопросом на вопрос… Как губка впитываете все, что выбалтывает неосторожный проконшесс. Но вот козырей в вашей колоде нет, а у меня их предостаточно, можете проверить.

– Например?

– Например, мне известно, что ваш флот в очень большой спешке готовится к дальнему походу. Разве это не означает возможность покинуть государство для вашего осмотрительного государя?

Обенаус огорченно развел руки.

– Даже не знаю, что вам и сказать, дорогой Пакситакис. Из множества объяснений вы избрали самое невероятное, и тут же в него уверовали.

– Так ли уж невероятное? Тогда объясните, что же еще могут означать все лихорадочные приуготовления курфюрстенмарине?

Барон решил не отрицать самого факта подготовки, который, судя по всему, был твердо установлен разведкой Покаяны. Взамен он надеялся узнать кое-что неизвестное для разведки Поммерна.

– Тому есть много причин. Соседство с ящерами заставляет нас заботиться о пополнении запаса импортных товаров. Это столь естественно, что…

– И курфюрст так этим озабочен, что готов предоставить для торговли даже «Поларштерн», свою личную яхту? – поинтересовался проконшесс.

И вновь Обенаус едва не поежился: информированность Гийо впечатляла. Так же, как способность видеть во всем не самые лучшие побуждения.

– Почему же нет? Его высочество Бернар – человек не меньших достоинств, чем его люминесценций Робер.

– Допустим, допустим. Объяснение правдоподобное.

Гийо вновь до краев наполнил бокалы неплохим померанским шерисом и пододвинул вазу с магрибскими фруктами. Обенаус вновь внутренне усмехнулся.

С собственными деликатесами в Пресветлой всегда было напряженно. Дефициты, карточная система, палочная дисциплина для населения. А спецраспределители – для бонз. Каторжники, послушники монастырей и армейские части в борьбе за чахлый урожай… И все это – вместо такой естественной частной собственности на землю. Обенаус подумал, что, по-видимому, любая общественная система, лишенная этой основы, может держаться только с помощью либо значительного насилия, либо значительного обмана. А чаще – того и другого, вместе взятых. Однако основной человеческий продукт такого общества должен быть двуличным и вороватым. Без данных качеств трудно выжить в системе, где власть говорит одно, подразумевают другое, а добивается третьего. Сделать какую-то карьеру, тем более – дипломатическую, без этих качеств уж и совсем невозможно.

Словно подтверждая мысли барона, святой отец отсалютовал полным бокалом, сделал добрый глоток и зажмурился от удовольствия. Он уже прикинул, сколько казенного винца можно списать на этот служебный ужин. В интересах Пресветлой, разумеется. И в рамках официального задания Бубусиды… Получалось неплохо. Все пока получалось неплохо. Этот померанец начинал плыть!

– Объяснение вполне правдоподобное, дорогой Альфред, – добродушно повторил проконшесс. – Но не будет ли полезной несколько большая степень откровенности? Давайте обмениваться информацией. Это значительно укрепит доверие между Ситэ-Ройялем и Бауценом.

– А вы не слишком форсируете события? – холодновато спросил Обенаус. – Улучшение отношений между нами началось меньше часа назад. До этого мы восемьдесят лет враждовали.

– Ставки слишком высоки. Дорог каждый день. И вы совершенно правильно поглядываете на часы, которые действительно сработаны в курфюрстенбурге Мюхельн. Никто ведь не знает, когда и где ящеры решатся на вторжение. Быть может, оно уже началось, пока мы беседуем. Между тем, войскам Покаяны потребуются многие недели, чтобы прийти на помощь. Почему бы уже сегодня не начать утрясание деталей?

– Был бы рад. Вопрос лишь в том, с какого конца браться.

– О чем вы?

– Два месяца тому назад флот базилевса-императора без всякого повода нанес повреждения нашему линкору «Прогиденс» и потопил фрегат «Сенжер». После этого начались захваты торговых судов. Об этих инцидентах и говорится в ноте, которую я вам вручал. Мне кажется, следует начинать с утрясания именно таких мелочей, дорогой Пакситакис.

Проконшесс спокойно кивнул.

– Да, этого вопроса не избежать. Видите ли, при дворе базилевса существует влиятельная группа лиц, которые считают что нападение на ваши корабли вкупе с блокадой устья Теклы сделает курфюрста более сговорчивым.

– Вы считаете морской разбой лучшим способом установления дружеских отношений?

Гийо поморщился.

– Пожалуй, «разбой» слишком сильное выражение. Не забывайте, мирный договор между нами так и не подписан. Следовательно, с юридической точки зрения наши страны все еще находятся в состоянии войны. Но если вы согласитесь на совместную оборону от ящеров, Поммерн получит вместо «Сенжера» равноценный фрегат, а родственникам погибших выплатят компенсацию. Торговые корабли будут возвращены, морскую блокаду, разумеется, снимут. Что скажете?

– Лучше все сделать в обратной последовательности.

– Это так важно?

– Да, у нас ведь тоже есть горячие головы.

– Если говорить серьезно, у ваших горячих голов нет шансов противостоять Покаяне ни на суше, ни на море.

Обенаус покачал головой. Он все ждал того момента, когда на него начнут давить, и, похоже, дождался. Что ж, пришла пора расставлять точки…

– А вы не спешите с выводами?

– Я? Спешу? – очень удивился Гийо. – Линейный флот курфюрста, даже если учитывать дряхлый «Зеелеве» и поврежденный «Прогиденс», насчитывает всего семь единиц. Помилуйте, что они могут сделать против тридцати шести линкоров базилевса? На что вы рассчитываете, дорогой Альфред?

* * *

Вот оно, – подумал Обенаус. Вот для чего затеяна встреча!

Коллега Пакситакис с самого начала не слишком рассчитывал на союз кота и мыши. Коллега желает знать планы курфюрстенмарине! Видимо, семь линейных кораблей – не такой уж и пустяк. Особенно, если учесть, что морские силы королевства Альбанис, исконного врага Пресветлой, лишь немногим уступают Покаяне. В этих условиях гибель трех-четырех крупных кораблей означает конец покаянского превосходства на море. Кроме того…

– Численное превосходство решает не все. Исходы сражений бывают неожиданными, дорогой Пакситакис. В любом случае ваш флот может понести потери.

– Вот-вот! Максимум, чего сможет добиться ваш доблестный Мак-Магон, и то при очень большом везении, – так это прорыва сквозь наши заслоны. Куда? В открытое море? Ну а дальше-то что? Без баз, при многократном превосходстве императорского флота эти корабли все равно обречены. Когда они погибнут – вопрос лишь времени.

– Тогда что вас беспокоит?

– Вот эти самые потери, о которых вы упомянули, – откровенно заявил Гийо. – Их надо свести к минимуму. И как только ваши горячие головы потеряют надежду чем-то повредить нам на море, их будет легче убедить в необходимости союза на суше. А выиграют все, поскольку уменьшится опасность уничтожения людей ящерами. Вдумайтесь: опасность полного истребления! Да по сравнению с такой угрозой все наши прошлые обиды по меньшей мере несерьезны, а по большому счету самоубийственны. Пора отбросить все, что мешает объединению! Право, барон, опасность столь значительна, что я решился прямо спросить вас, чего же ищет адмирал Мак-Магон в открытом море? Если у него нет задачи просто вывезти вашего государя на далекий остров с хорошим климатом?

Как ни владел собой Обенаус, он все-таки откинулся на спинку своего кресла. Конечно, следовало ожидать чего-то подобного. Но не в такой же незамысловатой форме! И так поспешно…

Гийо явно наскучило бродить вокруг да около. И проконшесс с восхитительным простодушием перешел к самой примитивной вербовке. В хорошем обществе, если нет возможности отвесить пощечину, подобные предложения отвергают с порога, либо оставляют без ответа. Однако на часах было только без девяти минут девять, следовало потянуть время еще. В этом не слишком хорошем обществе.

– Кхэм. Дорогой Пакситакис, я думаю, что о планах адмирала Мак-Магона лучше всего осведомлен сам адмирал.

– О, только не старайтесь убедить меня, что ВЫ ничего о них не знаете, – отозвался Гийо с проницательной улыбкой.

Видимо, он уже решил, что защита противника если не прорвана, то дает трещины, поэтому пришла пора усилить нажим.

– Альфред, поймите, крови не будет! До боя дело просто не дойдет. В любом месте, куда захочет отправиться Мак-Магон, мы можем собрать такие силы, что адмиралу ничего не останется кроме капитуляции. На самых почетных условиях, разумеется. В результате удастся избежать бесполезных жертв. Это ли не достойная задача, дорогой барон? Вы ведь пацифист, насколько мне известно.

Обенаус кивнул.

– Да, я противник войн. Все споры можно и нужно решать путем переговоров. Только для этого требуется обоюдное желание.

На лице Гийо проступил слабый румянец.

– Вот и давайте же, давайте! Судьба предоставляет нам уникальный шанс!

– Но я действительно не знаю планов адмирала Мак-Магона, дорогой Пакситакис…

И тут померанский посол выбросил наживку.

– …а мои личные догадки вряд ли кому-либо интересны.

В ответ проконшесс вывалил целую корзину.

– Ошибаетесь, очень даже ошибаетесь, дорогой мой Альфред. Ваши догадки настолько интересны, что вполне могут быть оценены графским титулом, как мне кажется.

Тут проконшесс заметил на лице собеседника невольную гримасу и поспешил исправиться:

– Впрочем, зная вашу исключительную щепетильность, я буду просить обрата эпикифора так не поступать. В самом деле, род Обенаусов испокон веков живет в Поммерне, именно ему и должен служить в будущем. Но вот в каком качестве? Я убежден, что вы, дорогой Альфред, как нельзя лучше подходите для роли канцлера. И это вполне возможно! Когда Поммерн и Покаяна заключат союз, мнение люминесценция ордена сострадариев станет весьма и весьма весомым, не так ли?

* * *

Часы наконец пробили девять.

Обенаус почувствовал усталость. Нет, он был более высокого мнения об искусстве одного из лучших дипломатов Пресветлой. Оставалось окончательно сорвать с него маску. Гийо выболтал вполне достаточно. Для одной беседы – даже более чем достаточно.

– Нет, такое предложение я принять не могу.

– Почему? – искренне удивился проконшесс.

– Дорогой Пакситакис, – с почти искренним сочувствием сказал Обенаус (выкладывался же человек изо всех сил!) – право, мне жаль, что вы понапрасну потратили на меня столько времени. Вы очень старались…

Гийо нетерпеливо его прервал.

– Но почему, почему вы отказываетесь?

– Да по многим причинам. Например, потому, что взятки брать нехорошо. В любой форме.

– Взятки? Какие взятки? Люминесценций не дает взяток! Он награждает.

– Ну, вот в этом наши мнения и расходятся, – мирно сказал Обенаус, поднимаясь из кресла. – Благодарю за очень полезную беседу. Был рад вас видеть, ваше просветление.

Проконшесс вспыхнул. Легкий румянец на его щеках превратился в крупные красные пятна.

– Жаль, – сказал он, дергая за шнурок. – Невероятно жаль. Видит Пресветлый, я действительно старался. Старался не доводить дела до крайности! Но, во имя Пресветлого, я обязан довести дело до конца.

– Крайности? Какие крайности? О чем вы, святой отец? – с недоумением спросил Обенаус.

– О том, что вы не уйдете, пока не ответите на некоторые вопросы. Я был с вами откровенен, дорогой Альфред, очень откровенен. Теперь – ваша очередь!

Гийо позвонил, и в дверях появилась очень хорошая охрана проконшесса.

– Ну вот, – огорченно сказал Обенаус. – И охота вам портить вечер, Пакситакис? Так хорошо посидели…

Гийо молча махнул рукой и бубудуски вошли в кабинет. Обенаус спокойно извлек свою шпагу. В другую руку он взял каминные щипцы. Гийо наблюдал за ним с ироническим любопытством.

– Не смешите, – фыркнул он.

Тем не менее благоразумно спрятался за спины своих монахов с военной выправкой.

Уже оттуда добавил:

– Учтите, Великий Муром гуляет. До завтра никто вас разыскивать не будет. Когда же нас спросят, мы ответим, что никакого барона Обенауса в глаза не видели. И совершенно неважно, поверит ли этому посадник. Обыск посольства Пресветлой Покаяны немыслим. Дорогой Альфред, вы проявили большую опрометчивость, явившись сюда. Сюда нужно либо не приходить, либо быть более сговорчивым. Добрый совет: не стоит переоценивать своих возможностей. Поверьте, есть боль, которую человеческий организм вынести не может.

– Боль? О! А ведь Орден сострадариев осуждает пытки. Разве не так?

– Речь идет не о пытках, а всего лишь о наказании, сын мой.

– Разве имеет право посол Покаяны наказывать посла Поммерна?

Гийо презрительно рассмеялся.

– Право? Жалкие уловки! Пытаетесь выиграть время, заговаривая мне зубы?

– Я пытаюсь уберечь вас от греха, святой отец, – серьезно сказал Обенаус. – Быть может, даже спасаю вашу душу. Дорогой Пакситакис, душа-то у вас только одна, в отличие от лиц.

– Вас беспокоит моя душа? Я тронут.

– Представьте себе, беспокоит. Кто знает, вдруг ваш Корзин в чем-то прав? Ну, например, в том, что тот свет в какой-то форме существует. А вместе с ним и какая-то форма ответственности за все, что мы творим на этом свете.

Гийо вяло хлопнул ладонями.

– Это был хороший ход, дорогой Альфред. Но бесполезный. Да, один посол не вправе наказывать другого. Но проконшесс истинного учения полномочен воспитывать заблудших любого ранга. Для ордена вы всего лишь один из померанских окайников. Только и всего.

– А, воспитание. Вот интересно, верите ли вы-то в Светлое учение.

– Не имеет значения.

– Пожалуй, вы ответили на мой вопрос.

– А вы не оставили мне выбора. Согласно учению святого Корзина Бубудуска…

Тут проконшесс был вынужден отвлечься.

– Эй, что там за шум?

* * *

Через зарешеченное окно послышались крики, визг, хохот, крутая муромская ругань. Из коридора протолкался обрат Сибодема и что-то возбужденно зашептал на ухо обрату проконшессу.

Гийо не сдержался.

– Стрелять? Стрелять надо было раньше, болван! Еще когда они полезли через ограду!

– Так ряженые ведь, ваше просветление… Иван Купала, уважение обычаев, и все такое прочее. Вы же сами приказывали… Да и много их, чуть ли не сотня.

– О, силы небесные! Олухи, кретины!

– Ето кто? – басом осведомились из коридора. – Эй, поп! Пошто сухой бродишь, пошто Заповедный не чтишь?

– Ваши законы не распространяются на подданных его величества Тубана Девятого, милейший.

– Еще чего! В Муроме? В Муроме распространяются. Всех макали, и тебя макнем.

– Что-о?!

– То-о.

– Немедленно убирайтесь! Да вы знаете с кем вы… Я – Пакситакис Гийо! Я проконшесс! Я – посланник самого базилевса!

– Ну, так и соблюдай обычаи, посланник. Магрибского посла макали? Макали. Прецедент! И лорда альбанского облили. Эвон, сам посадник муромский окропился, а ты чего – выше Тихона хочешь стать? Не, не выйдет! Да и нескромно. Тут у нас Муром, а не сумасшедшая Покаяна. Того ради и Бубусида нам не указ. Да чего там рассуждать, хватай его, ребята!

Тут в кабинет плеснули из ведра. Для пробы. Монахи разом повытаскивали из-под широких одежд оружие, но вдруг скисли, засомневались. Обенаус не видел, что творилось за дверью, но там что-то такое показали обратьям-телохранителям. Эдакое, серьезное, убедительное. Те разом и присмирели.

– Дикость, варварство! – бушевал Гийо. – Барон, вы когда-нибудь видели, чтоб так обходились с дипломатом?!

Обенаус простодушно улыбнулся.

– Да ни разу в жизни, дорогой Пакситакис. Вы чуть-чуть не успели показать.

Когда хорошая охрана расступилась, он еще имел удовольствие видеть, как покаянского дипломата за руки и за ноги тащили по лестнице.

– А-а! – вопил Гийо, – знаю я, чьи это проделки! Вас подставили, идиоты муромские!

– Каки таки проделки? – прогудел предводитель ряженых. – Закон Заповедный справляем. Ты давай того, поаккуратнее, т-твое просветление! Ишь какой неслушный…

А потом добавил, умница:

– Еттого, со шпажонкой, – тоже в бочку.

– Так мокрили уже, – сказал кто-то.

– Разве? Когда?

– Да поутру. Господин барон… это. Кавальяк выставляли. Предводитель ряженых почесал затылок.

– Кавальяк? Ну и чего? Пущай с попом побарахтается. Тудысть!

– Хлипкий он какой-то.

– Ничего. Не застудится, – ухмыльнулся Егудиил. – В бочке, почитай, вода уже святая!

Ряженые обидно захохотали. А Гийо, бултыхаясь в бочке под водосливом, лишь скрипел зубами. До него начало доходить, как тонко Обенаус все рассчитал и как изящно себя освободил: ни одного из участников опознать невозможно. Сколько сейчас ряженых в Муроме… И еще учел Обенаус, что ссориться с посадником Покаяне вообще ни к чему. Поскольку на носу война с Поммерном. Умен, пес. Ловок, шельма. Но ничего, ничего, ничего. Теперь против этого барончика ополчится весь Орден сострадариев и вся Пресвятая Бубусида. А уж проконшесс-то Гийо постарается…

– Шпагу, шпагу не отбирайте, – вдруг заволновался обрат Сибодема. – У барона то есть.

– А пошто?

– Иначе война будет! В виде боевых действий.

Ряженые опять захохотали.

– А если со шпагой макнем, война будет?

– Нет, наверное, – с умудренностью сказал Сибодема. – Только насморк.

И шумно высморкался. У него сильно чесалось под мокрой рясой, но он героически не чесался на виду у муромских дикарей. А то возомнят о себе несусветное.

5. Курфюрстен-яхт «Поларштерн»

Водоизмещение – 1730 тонн. Трехмачтовая баркентина.

Максимальная зарегистрированная скорость – 17,8 узла. Вооружение: 66 орудий калибром до 36 фунтов. Экипаж – 696 человек плюс 75 пассажиров первого класса.

Командир – шаутбенахт Юхан Свант.

* * *

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

СУПРЕМАТОРУ ОРДЕНА СОСТРАДАРИЕВ

КЕРСИСУ ГОМОЯКУБО ЛИЧНО

Обрат бубудумзел!

Эскадра Поммерна еще не появлялась. Установлено круглосуточное наблюдение. Разработана операция по временному контролю над одним из мостов.

С печалью сообщаю, что старания наставить на светлый путь посла Обенауса успехом не увенчались. Окайник упорствует, позволяет себе непотребные высказывания в адрес самого даже Великого Пампуаса нашего, святаго Корзина, злоумышляет на основы веры, вредит Пресветлой Покаяне, где и как только может. Еретик предерзок есть!

Обрат Керсис! Вынужден я просить благословения на Ускоренное Упокоение для нечестивца. Нет на этом Свете возможности для просветления Альфреда, барона фон Обенауса! А старший душевед обрат Замурзан и подавно так считает.

Да объявится воля Пресветлаго!

Да продлятся дни базилевса нашего,

Императора Тубана Девятаго!

Аминь.

К сему: Пакситакис, проконшесс

Писано в Муроме

июля 5-го дня 839 года от Наказания

* * *

Покачиваясь на мягких рессорах, экипаж катился в сторону Теклы. Его крыша порой задевала низкие ветви, стряхивая с них дождевую воду. Ждан удобно развалился на подушках и глядел в окно кареты.

Ночью и под дождем место недавнего пикника выглядело совсем иначе, чем днем. Хмуро, безрадостно. Над рекой висел плотный туман. Его полосы протянулись к берегу, расползлись по лесу и наполовину скрыли стволы сосен. Деревья от этого казались воткнутыми в серую массу как свечи в именинный торт. Или в пирог с черемухой, – подумалось вдруг Ждану. Он опустил стекло и выставил голову наружу. Тотчас же в ноздри ударила сложная смесь из запахов хвои, водорослей, прели; усилились стук копыт о намокшую песчаную дорогу, шум сосен, дребезжащий звон колокольчика. За шиворот скатилась холодная капля.

Ждан поежился, но голову не убрал, поскольку впереди показались ворота той самой усадьбы, в которой чуть больше суток назад гостевала честная студенческая компания. Оказывается, не только в сказках все может измениться в один день! От всего случившегося веяло тайной, приключениями, опасностями. Можно было сделать свою судьбу, сделать себя. Ждану это нравилось. Однако сильно много тумана окружало все дело. И в прямом, и в переносном смысле. Он подумал, что вопреки уверениям противошпионного генерала Фромантера какой-то подвох все же должен быть.

* * *

Карета миновала скупо освещенную виллу, повернула влево и покатила вдоль знакомого забора из красных кирпичей.

Минувшим вечером эту часть поместья Ждан разглядеть не мог, поскольку ее скрывал пригорок, и скрывал не случайно, – оказалось, что здесь в берег врезался узкий, облицованный серым камнем канал.

В нем белели две небольшие прогулочные яхты со свернутыми парусами. Еще одна яхта, лишенная мачты и укрытая брезентом, покоилась на слипе. Дальше, у самого выхода в Теклу, к стенке был причален морской баркас с полной командой гребцов. Перед ним карета и остановилась. Дверцу тут же распахнули.

Сильнее запахло речными водорослями. И еще смолой. В черной ночной воде канала качались блики газовых фонарей. На пирсе Ждан увидел флотского офицера в белом шарфе и перчатках.

– Господин Кузема-младший? – спросил офицер.

– Я есмь Кузема. Младший.

Офицер поднес к козырьку два белых пальца.

– Мичман Петроу. Тоже младший.

– О! Ваши предки из Мурома?

– Нет, из Песцов.

– Это где?

– Да в княжестве Четырхов.

– А! Ну, Четырхов – почитай тот же Муром. Приятно познакомиться. Меня Жданом Егорычем кличут.

Мичман еще раз поднес пальцы к козырьку.

– Виталий.

– А по батюшке?

– Анатольевич. Прошу на баркас, сударь. Через десять минут мы должны быть на борту.

– Во как, – без особого восторга отметил Ждан. – По минутам все рассчитано?

– А как же иначе? – удивился мичман Петроу. – Кригсмарине, дорогой земляк.

– Ладно. Посмотрим вашу кригсмарину.

* * *

Вечерний туман укутывал монаршую яхту. Издали были заметны только голые мачты. Лишь метров со ста пятидесяти корпус «Поларштерна» стал смутно прорисовываться, как на листе ватмана с размывкой.

Крепкие, тренированные матросы гребли на совесть, баркас плыл быстро, и вскоре в мутной туманной массе уже различался высокий борт с длинным рядом пушечных портов.

Ждан знал, что яхта Бернара Второго была выстроена по эскизам самого курфюрста. Она имела длину и оснастку линкора при несколько меньшей ширине и осадке. Эта относительная узость делала «Поларштерн» судном менее устойчивым при боковой качке, зато более быстроходным, способным оторваться от превосходящего по мощи корабля. А над быстроходными фрегатами яхта имела преимущество в артиллерии. На ее нижней палубе располагалось десятки очень дорогих пушек со стволами из лучшей стали. Их могло быть и больше, однако следующая палуба почти целиком отводилась под комфортабельные каюты, там на месте пушечных портов уютно светились прямоугольные иллюминаторы. Из этого следовало, что «Поларштерн» все же не предназначен для эскадренного боя, в котором корабли час за часом громят друг друга страшными бортовыми залпами.

Еще выше располагалась палуба, открытая в средней части, но с надстройками на оконечностях. Носовая из них, или форкастель, вмещала в себя просторный камбуз, кабестан и трапы в нижние помещения. На ее крыше стояла батарея легких пушек, сразу четыре из которых могли вести огонь по курсу. А в кормовой надстройке, начинающейся от грот-мачты, располагались личные апартаменты курфюрста и каюты для наиболее важных лиц из его окружения. Наконец над ними, в короткой надстройке между бизанью и кормовым свесом, обитали капитан и старшие офицеры.

В свое время Ждан с большим интересом изучал чертежи этого весьма оригинального корабля. Он знал, что острый нос и плавные, «зализанные» обводы в сочетании с уменьшенной шириной корпуса позволяли «Поларштерну» при хорошем ветре держать ход почти до восемнадцати узлов. Такая скорость давала возможность оставить за кормой не только линейные корабли, но и большинство фрегатов как Пресветлой Покаяны, так и Магриба. Ждан сомневался, что за яхтой смогут угнаться и самые быстроходные из линкоров Альбаниса. А если бы кто из них и догнал, то не слишком бы этому обрадовался: кормовая батарея «Поларштерна» была усилена и состояла из шести дальнобойных орудий.

Несомненно, курфюрст с самого начала замысливал свой корабль не только как средство для прогулок, но и так, чтобы при необходимости он мог справиться с ролью океанского рейдера. В Мохамауте профессора судостроительного факультета единодушно считали, что конструкция корпуса, оснастка и вооружение «Поларштерна» этой задаче вполне соответствуют. Иначе говоря, яхта годилась для одиночной игры в прятки с целым флотом.

* * *

На этом весьма необычном корабле Ждана действительно ждали. Сразу несколько матросов подхватили багаж и без лишних слов проводили его в четырехместную каюту по левому борту. Господа Фоло и Бурхан, как и утверждал начальник службы безопасности Поммерна, действительно находились в этой каюте и уже, под мерное покачивание, дремали в своих койках. Впрочем, дремали чутко. Едва Ждан вошел, оба сразу открыли глаза.

– Ну, – со смехом спросил Бурхан, – Каково?

Ждан только покрутил головой.

– Если б кто рассказал – не поверил бы. До сих пор не очень верится. Пошли погулять добры молодцы, и вдруг – трах, бах, здрасьте, – попали с бала на корабль… Между прочим, ты догадываешься, кто они, наши лесные бабки-ежки?

– Пожалуй, что догадываюсь.

– Ну и?

– Думаю, ты и сам догадываешься, – уклончиво отозвался эфенди. – В любом случае времени впереди много, рано или поздно мы все узнаем окончательно и совершенно точно. Да ты располагайся, располагайся. Чувствуй себя как дома!

– Как дома? Ишь, какой быстрый…

Ждан не спеша осмотрелся.

Их каюта напоминала не столько каюту, сколько номер не самого дорогого, но все же отеля. Пара двухъярусных коек располагалась вдоль наружного борта, а другая – напротив, вдоль внутренней переборки. Этот отсек можно было превратить в подобие изолированной спальни при помощи ширмы. Оставшаяся часть помещения тогда приобретала вид тесноватого, но отдельного кабинета с иллюминатором, письменным столом, полкой для книг, диванчиком и парой привинченными к полу табуретами.

Но больше всего поражала невероятная для парусного судна роскошь: слева от входа легкой переборкой был выгорожен туалетный блок с раковиной и душевой лейкой. А справа от пола до подволка располагался вместительный платяной шкаф. Вещи также можно было хранить в рундуках под нижними койками.

– Нравится? – поинтересовался Кэйр.

– Ничего, жить можно, – проворчал Ждан тоном бывалого профессионала. – Что, у меня, конечно же, верхняя койка?

– Ничего не поделаешь, голубчик. Чтобы претендовать на нижнюю, нужно приходить немного раньше. Или быть чуточку постарше.

Ждан бросил на верхнюю койку чемодан.

– Эх, слуга закона! Нахал ты, ваша честь.

– Есть немного, – признал Кэйр.

И тут же с большим умением перевел разговор в другое русло.

– Есть хочешь? Мы от ужина кое-что припасли.

– Спасибо, не могу. Мне пришлось съесть щи, которые я приготовил на нас четверых.

– Да когда ж ты успел?

– Успел. Представляешь,безопасность Поммерна, значит, меня у подъезда ждала, а я щи наворачивал.

– Мда, только ты так умеешь.

– И то с трудом. Знаешь, кое-как влезло. Чтоб добро не пропало.

Кэйр расхохотался.

– Ну вот. Мы так Францу и говорили, что голодным ты не приедешь.

– Я? Да ни в жисть. Кстати, а где этот заботливый Франц?

– О, Франц самозабвенно изучает профессию санитара. Боюсь, что видеть мы его будем нечасто. Ты знаешь, что нежная Изольда в действительности оказалась флотским костоправом?

– Хорошо, что не костоломом. Знаю. Но мне кажется, господа, что вообще-то мы знаем далеко не все, что следовало знать перед тем, как оказаться на палубе этого царственного корабля.

– Очень может быть, – сказал Бурхан.

– Тебя это не беспокоит?

– Все мы никогда знать и не будем, – философски заявил Кэйр. – Да и поздно уже, пожалуй.

– Никогда не поздно узнавать новое. Тем более – понимать.

– Например, что?

– Например, то, что наше появление здесь есть следствие нашего появлением на вилле. Как, кстати, она называется?

– Понятия не имею.

– Вот то-то. Совершенно ясно, что туда мы не должны были попадать. Но коль скоро попали, должны были молчать. А лучший способ обеспечить наше молчание – отправить всех четверых за тридевять земель. Разве не так?

Кэйр озадаченно сел в своей койке.

– Да, похоже на правду. Очень даже похоже. Но что из этого следует?

– Тогда возникает вопрос, почему мы должны были молчать. Между прочим, мне разрешили написать отцу только несколько слов. Нашел, мол, работу за морем, как устроюсь – сообщу.

– И мне, – сказал Ждан. – Тогда в спешке я не сильно задумался, а сейчас мне это не очень нравится.

– Честно говоря, мне тоже, – сказал Кэйр.

Бурхан кивнул.

– Ну, и почему такая тайна вокруг экспедиции?

– Это может означать только одно. Что есть силы, способные помешать, – сказал Кэйр.

– Правильно. Только зачем? На Терранисе ведь земель, не заселенных даже ящерами – хоть отбавляй.

– Верно. Но другого объяснения я не вижу.

– Э! – сказал Ждан. – Как бы там ни было, нас могут ждать разного рода неприятные неприятности.

– Вполне возможно. Например, в виде имперского флота.

– А вот об этом генерал, симпатичный такой старичок из статсбезопасности, упомянуть забыл! Ошеломил, понимаешь, дипломом, отзывом самого Лумбы…

– И золотыми оберталерами, – усмехнулся Кэйр.

– Верно. Тебе тоже дали?

– А как же. И я размяк не хуже тебя. Тут еще Франц замучил: соглашайся, да соглашайся. А то, говорит, помру.

Бурхан вдруг с треском захлопнул книгу, которую только что раскрыл.

– Не прогуляться ли трем смелым джигитам? – предложил он. – По палубе царственного корабля.

Кэйр и Ждан переглянулись.

– Ты считаешь…

Бурхан постучал костяшками пальцев по переборке.

– Врачи говорят, что свежий воздух перед сном полезен.

– Да ну, не может быть, – сказал Ждан. – Это у вас, в Джанге, все еще интриги любят.

– А в других федеральных землях всяк человек человеку друг?

– Ну, нет еще.

– Тогда послушай коварного джангарца. Если я и ошибаюсь, здоровье наше ничуть не пострадает.

– А сквозняки? – усмехнулся Ждан.

– Сквозняки, мой друг, опасны только в помещениях. Эх, не видели вы наших степей! Знаешь, вскочишь, бывало, в седло…

– Зато скоро увидим море, – вернул его на землю Кэйр.

* * *

Они покинули каюту, вышли на свежий воздух. И тут выяснилось, что на корабле, даже таком большом, как «Поларштерн», уединиться не так уж и просто, как может показаться с берега. Если вообще возможно.

Во-первых, места для прогулок были строго ограничены. Обычным пассажирам отводились лишь шканцы, то есть часть верхней палубы между грот- и бизань-мачтами. При этом значительное место здесь занимали пушки, бухты канатов, палубные лебедки и так называемые светлые люки, то есть забранные решетками проемы, через которые свет и воздух проникали во внутреннее пространство корабля.

А во-вторых, несмотря на поздний час, на верхней палубе было довольно многолюдно. Там прогуливались два величественных старца, сновали озабоченные матросы, присутствовали даже дамы с зонтиками; подле одной из них немым истуканом замер Франц. В общем, сразу стало ясно, что разговор без посторонних здесь невозможен и что именно влюбленный архитектор страдает от этого больше всех остальных обитателей «Поларштерна», вместе взятых.

– Утешает, что таких, как мы, здесь немало, – усмехнулся Кэйр.

– Каких «таких»?

– То есть решившихся сплыть из курфюршества.

– И что же в этом утешительного?

– Ну, не могут же все эти люди быть сумасшедшими.

Все трое посмеялись, но не слишком беззаботно.

* * *

«Поларштерн» стоял на якорях. Тем не менее, его слегка покачивало, и это наводило на неприятные размышления о том, что же предстоит пережить в открытом море. Моросил мелкий дождь, с реки налетали порывы прохладного ветра.

– Ну как, надышались? – усмехнулся Ждан. – Не пора ли…

– Подожди, – сказал Бурхан.

– Чего?

– Вот это я и хочу узнать. Тебе не кажется, что тут все чего-то ждут?

Кэйр огляделся.

– Да, похоже. Ну-ка, ну-ка… Слушай, мне тоже становится любопытно.

Пробили склянки. Почти сразу после этого в тумане послышались голоса, плеск весел. Вскоре к борту корабля подошел тот самый баркас, на котором приехал Ждан. В этот раз на нем прибыли сразу три женщины и несколько мужчин.

Дамы, едва поднявшись по трапу, опустили на лица вуаль и быстро прошли в кормовую надстройку. Вслед за ними прошагал и высокий, атлетически сложенный мужчина.

– Помилуйте, – сказал Кэйр. – Да ведь это же… Старина Ру-уперт.

– И как всегда – с пистолетами?

– А как же! Он, наверное, и спит с ними.

– И с гитарой.

– Послушайте, а ведь самую младшую дочь самого… самого… – Ждан запнулся.

Кэйр мягко притронулся к его могучему плечу.

– По-моему, в самом деле становится чересчур свежо. Ты предлагал вернуться?

– Да ладно, ладно, могу и вернуться. Только на ногу не наступай. И что за мода такая?

– Уговорил. Надеюсь, ты не сболтнешь…

– Почему? Подумаешь – принцесса. Девка как девка. Она же нормальная! В отличие от вас.

* * *

Всю ночь в приоткрытый иллюминатор слышались плеск волн, шум дождя. Под этот шум и под мерное покачивание спалось просто богатырски. Ни шаги на верхней палубе, ни команды офицеров, ни хлопанье парусины абсолютно не мешали. Все четверо друзей наверняка проспали бы завтрак, если бы их почтительно не разбудил коридорный матрос.

– Внутренний распорядок вступил в силу, господа, – сказал он. – Потому как мы уже в походе.

– Уже? – неприятно удивился Кэйр.

– Так точно. Позвольте напомнить, что завтрак в восемь тридцать.

– А позже нельзя? – зевая, спросил Ждан.

– Можно, герр инженер. В любое время. Только уже за собственный счет.

– Э! А в восемь тридцать, значит, бесплатно?

– Так точно. По условиям контракта.

– Тогда встаем. Эй, сони, штейт ауф! Ибо промедление штрафу подобно.

– Прошу прощения, – сказал коридорный. – Господа, обязан вас предупредить, что в кают-компанию принято являться при галстуках.

– Спасибо, любезный, – сказал Франц. – Вот тебе полталера.

– Виноват, – сказал матрос. – «Поларштерн» – боевой корабль, гершафтен. В кригсмарине чаевых не берут.

– И давно? – удивился Кэйр.

– А разве когда-нибудь брали? – удивился матрос.

– Прекрасный ответ.

Матрос ухмыльнулся.

– Благодарю, ваша честь.

Он откозырял и почтительно прикрыл за собой дверь.

– Ну и шельма, – заявил Кэйр. – Настоящая находка для юстиции.

– Брось, он отличный парень, – не согласился Франц.

– Но чаевые все же берет, – заметил Ждан. – Или я ничего не понимаю в рожах.

А Бурхан сделал обобщающее заключение:

– Значит, пригодится. Кэйр, ты случаем не знаешь, как его зовут?

– Флогуа.

– Как?

– Флогуа.

– Странное имя. А откуда ты знаешь?

– Странно, что ты об этом спрашиваешь.

– А, ну-ну. Братцы, все волнения ни к чему! Экспедиция закончится благополучно, ибо сам великий Кэйр с нами. А ему все ведомо под Эпсом.

Кэйр лениво запустил подушкой. Но попал во Франца.

– Вот все и началось, – с неожиданным здравомыслием сказал влюбленный. – Непонятно, чем закончится. А вы беситесь, ваша честь.

* * *

Кают-компания занимала место от борта до борта. Несмотря на хмурую погоду, обычного корабельного сумрака в ней не имелось. Это самое просторное из помещений монаршей яхты располагалось прямо под длинным решетчатым люком, а кроме того свет проникал еще через боковые иллюминаторы, имевшие несколько большие размеры, чем в каютах.

В восемь двадцать пять столы уже были накрыты. На каждом стояла табличка с номером каюты, так что гадать, куда и кому садиться не требовалось.

Народу было много. В салоне находилось не меньше семидесяти гражданских лиц. Большинство были молоды, но уже не юны. Женщин и мужчин среди них оказалось примерно поровну, причем многие явно составляли семейные пары.

Все учтиво раскланивались, с готовностью представляясь друг другу. Кого здесь только не было – строители, агроном, акушерка, молодой, с веселыми глазами астроном, две школьные учительницы, кузнец с молотобойцем, трое полицейских, четверо фермеров с женами, аптекарша, пастор, каретник, булочница, гончар, портниха и даже профессиональный охотник на динозавров, – в общем, первая заморская колония Поммерна не должна была испытывать нехватку специалистов как минимум несколько лет.

В восемь тридцать пришел капитан со старшими офицерами, причем последний из них перешагнул коммингс с боем часов. Видимо, такая точность являлась особой формой флотского щегольства.

Капитан «Поларштерна» внешность имел внушительную, – высокого роста, мощного, несколько тучного сложения, с наголо бритой головой, но с густыми усами и бровями.

Пассажиры на яхте курфюрста подобрались и воспитанные, и дисциплинированные. Как только корабельное начальство заняло свои места, шум голосов, звяканье ножей и вилок, стук отодвигаемых стульев, – все это быстро стихло.

– Дамы и господа, – сказал капитан. – Я – командир яхты «Поларштерн» шаутбенахт Юхан Свант. А это мои главные помощники: обер-офицер Эрвин Геффке, штурман Анджей Омеловски и старший врач Мехрам Индиз. Хочу поздравить всех с началом нашего рейса, который правильнее считать походом. Цель его вам в общих чертах известна, поэтому говорить о ней особой необходимости нет. Но многие из вас на борту военного корабля оказались впервые, поэтому могут возникать различные бытовые проблемы. С каждой из них вы можете обращаться к любому члену команды. Мы постараемся, чтобы плавание прошло как можно менее обременительно и даже, насколько позволят обстоятельства, комфортно. Однако нас наверняка ждут и штормы, и неизученные берега, и опасные фарватеры. Кроме того, скажу прямо: возможны и бои, поскольку устье Теклы блокировано императорским флотом.

– Вот оно что, – тихо сказал Кэйр.

– Короче говоря, – продолжал капитан, – не исключаются ситуации, когда судьба всех может зависеть не только от команды, но и от любого пассажира. Поэтому каждый из мужчин пройдет соответствующую подготовку и получит место по авральному расписанию. Занятия и тренировки займут не больше двух часов в сутки, все остальное время – личное. Вот и все, что я собирался сказать. Желаю всем приятного аппетита!

* * *

За завтраком все четверо свежезавербованных колонистов с любопытством озирались. Обращало внимание, что часть мест за почетным капитанским столом оказалась незанятой, – некоторые из пассажиров не пришли. Причем пассажиры весьма знатные. Не слишком учтивый господин Кузема не преминул спросить о них мичмана Петроу-младшего. Молодой офицер взглянул на него с некоторым замешательством.

– Я думаю, эти места могут еще пригодиться, господин инженер.

– И я так думаю, – кивнул Ждан.

И продолжил с простодушным упрямством:

– А для кого?

– Поживем – увидим.

– Скрытничаете?

– Прошу извинить. Видите ли, вопросы, связанные с пассажирами, в мою компетенцию не входят.

– А что входит?

– Трюмная команда.

– Эге! Так вы инженер?

– Так точно.

– Морской Корпус заканчивали?

– Нет, Мохамаут. Потом подписал контракт, окончил ускоренные курсы. Ну, и – сюда.

– Понятно. Слушайте, возьмите меня в свою команду.

Мичман озадаченно отложил нож и вилку.

– Вас? Простите. В качестве кого?

– В качестве аварийного расписания.

– А кто вы по образованию?

– У меня такой же диплом судостроительного факультета, как и у вас.

– О!

– Ага. Так что, договорились?

– Разумеется. Правда, я должен еще получить добро от старпома, но думаю, он возражать не будет. Как вы относитесь к экскурсии по кораблю, коллега?

– С превеликим удовольствием. Я ведь изучал чертежи! А что, сильно течет посудина? Восемнадцать лет ведь плавает.

Мичман едва не подавился от возмущения.

– Да ни капли! Сударь, «Поларштерн» не на магрибской верфи строили.

Отработанным движением Кэйр и Бурхан наступили мурмазею сразу на обе ноги. Франц тоже пытался, но опоздал и наступил на ногу Кэйра.

Ждан охнул и принялся заглаживать промах.

– Ну, ну, не серчайте. Это ж я так… любя спросил. Без преувеличений. Вот именно. Разве можно оставаться равнодушным к такому кораблю, как «Поларштерн»? Это же сказка! Это ж… фея океанов! Вспомните изысканную заостренность носовой части, изящный подъем линии киля к корме, или этот восхитительный, полный свободы развал шпангоутов на миделе! А шкотовые лебедки? Ненамокающие паруса?

– Оу, – сказал Петроу.

– А система самотечного водозабора по трубам от форштевня? А высота мачт? А свинцовый балласт? А устойчивость на курсе? Нет, назовите мне еще хотя бы один корабль, не оставляющий волн в кильватере!

– Не могу, – признался мичман. – Волны, вообще-то… немного есть.

– Быть может, тогда вы знаете какое-то иное судно, сохраняющее сухой бак при волнении до пяти баллов?

Глаза Петроу-младшего загорелись.

– Таких больше нет.

– Герр Петроу…

– Зовите меня Виталием!

– Продолжим, Виталий. Если вы и видели коробку, которая при водоизмещении почти в две тысячи тонн имеет скуловые кили и при этом совершает циркуляцию радиусом…

– Довольно! – воскликнул сраженный Петроу. – Сударь, сразу после завтрака жду вас в грузовом трюме. Если опоздаете хоть на минуту – обижусь. Вы сами увидите, с какой точностью…

Кузема многозначительно глянул на друзей.

– Силен, – прошептал Бурхан. – Могет.

Франц показывал сразу два больших пальца.

– Безотказный механизм, – усмехнулся Кэйр. – Стоит наступить на ногу, как тут же просыпается гений.

* * *

Сразу после завтрака исчез не только Ждан, но и Франц; последний, конечно же, отправился осваивать санитарное дело. А вот Кэйру и Бурхану идти никуда не пришлось, – их определили в аварийную команду пассажирской палубы.

Под руководством Асмодей Сидорыча, младшего боцмана, но при этом, что было гораздо существеннее, еще и старшего буфетчика, они принялись изучать расположение спасательных средств, аптечек, пожарных помп и брезентовых рукавов. Пассажирскую палубу прошли из конца в конец, – от четырехтонных пушек в кормовом салоне до таких же чудовищ в носу.

Обучаемые проявили неподдельный интерес и высокое уважение к наставнику, чем быстро завоевали его расположение. Расщедрившись, боцман повел их показать даже корабельную крюйт-камеру.

– Так не положено, же Сидорыч, – сказал один из часовых.

– Да будет тебе, – сказал Асмодей, хитро щурясь. – Пущай одним глазком глянут. А я уж вас при раздаче харчей не обижу.

Матросы переглянулись.

– Лучше лишней чарочкой не обойди.

– Замотано, – кивнул Сидорыч.

Старший часовой выглянул в коридор и махнул рукой.

– Только быстро, – сказал он. – И через окошко глядеть будете, в самое нутро не пущу.

– А в самое и не надо.

– Спички выкладывайте, – потребовал второй матрос. – Зажигалки, кресалы. В общем, все огнеопасное, у кого что есть.

В крюйт-камеру вели тамбур и две двери.

Одна из них была завешена шторой из грубошерстного сукна, – чтобы препятствовать свободному проникновению воздушных потоков. Поскольку порох боялся сырости, наружные стенки камеры были обшиты листами жести, а изнутри – пластинами свинца с тщательно пропаянными стыками. Освещалось адское помещение фонарем, расположенным за стеной и отделенным двойным слоем толстого стекла. Через окошечко с такими же стеклами Кэйр с Бурханом несколько секунд рассматривали зловещие бочки и груды артиллерийских картузов.

– Жуткое дело, – сказал Бурхан. – Тут ведь тонны пороха!

– Тонны, – кивнул часовой.

Сидорыч не забывал о главной задаче.

– Запомните, господа. Крюйт-камера находится ниже уровня ватерлинии. На случай пожара она при помощи трубы соединена с забортным пространством, – сказал он. – А клапан располагается вот за этой стеной, в сухарной кладовой. Если его открыть, крюйт-камера доверху заполняется водой за четырнадцать минут.

– Целых четырнадцать? Не слишком ли долго, чтобы предотвратить взрыв? – спросил Кэйр.

– А никто не пробовал проверять, – усмехнулся часовой. – Неинтересно.

Асмодей Сидорыч щелкнул крышкой карманных часов.

– Занятие закончено, господа, – объявил он. – Можете подышать воздухом.

* * *

С минувшего вечера Кэйр с Бурханом на верхней палубе не появлялись. За это время произошло много изменений. В кильватере «Поларштерна» появились два корабля-близнеца с невысокими узкими корпусами. А впереди с борта на борт медленно переваливался огромный флагманский линкор «Денхорн», на котором плыл сам гросс-адмирал Мак-Магон.

Текла заметно расширилась. С малооблачного неба сиял Эпс. Шумела вода. Дул устойчивый юго-восточный ветер. Вся небольшая эскадра безостановочно двигалась вниз по реке и к четырем часам пополудни достигла курфюрстенбурга Сентубал, столицы федеральной земли Сентуберланд. На палубе появились оба величественных старца и принялись неторопливо беседовать, поглядывая на город. Некоторые из их фраз были слышны.

– …помилуй, Саймон, ты всерьез считаешь, что твоя опера лучше…

– …нет, дорогой мой, это больше, чем необходимость. Это благо. Иначе выродимся.

– …Альфонс? Ну почему, вполне вменяем. Но давай-ка…

Тут один из старцев взял другого за локоть и оба преспокойно поднялись на капитанский мостик. Вахтенный офицер отвесил им почтительный поклон. Очень заинтригованные Кэйр и Бурхан молча переглянулись. Кэйр развел руками, – мол, если на корабле есть принцесса, то почему бы не быть и… Бурхан понимающе кивнул.

В Сентубале эскадру явно ожидали. На идущий почти восьмиузловым ходом «Денхорн» с почтового баркаса ловко перебросили несколько пакетов. Несмотря на дневное время, мост через Теклу оказался разведенным, старинная цитадель салютовала орудийными залпами, а из устья Сенты на всех парусах вышел еще один линкор. Он обогнал «Поларштерн» и пристроился сразу за флагманским кораблем.

– Ого! «Василиск», – прочел Бурхан. – Наша охрана усиливается.

– Вряд ли ее достаточно, чтобы одолеть флот базилевса.

Эфенди пожал плечами.

– Вероятно, это понимаем не только мы.

– Будем надеяться, – вздохнул Кэйр.

Но вскоре от тревожных мыслей его отвлекли живописные пейзажи средней части Теклы. Подгоняемые течением и ветром, корабли миновали небольшой городок Руссиш-Мишке и приблизились к примечательному месту.

Здесь с двух сторон к руслу реки тянулись лесистые отроги Вест-гор и Рудного хребта. Исполинскими сторожевыми башнями над долиной господствовали слева пик Арвадор, а справа – плоская гора Обенаус, увенчанная старинным баронским замком. Обе вершины опоясывали хвойные леса, ниже которых желтели поля пшеницы. А вдоль реки были видны черепичные крыши многочисленных ферм.

В этих горных вратах, проточенных Теклой задолго до появления на ее берегах людей, постоянно дули сильные ветры. Причем дули то с севера на юг, то наоборот, с юга на север, помогая кораблям либо подниматься вверх, либо спускаться вниз по течению. Ветер также усердно трудился, вращая крылья мельниц; особенно много ветряков находилось в окрестностях деревушки Лерфурт, где оба берега буквально шевелились.

К этому месту эскадра подошла в то время, когда дул нужный ветер, и дул сильно. На широкой глади Теклы появились белые барашки. Туго надутые паруса «Поларштерна» гудели. Заметно кренясь на борт, яхта поглощала милю за милей и постепенно стала нагонять идущий впереди «Василиск».

Вахтенный офицер что-то прокричал в рупор и матросы быстро вскарабкались по вантам и начали сворачивать самый верхний парус на грот-мачте. Кэйр и Бурхан задрали головы, намереваясь полюбоваться этой головокружительной работой, но за их спинами послышался очаровательный голосок, называющий их по именам. Оба обернулись. Перед ними стояла одна из горничных, накрывавших стол на загадочной вилле.

– Мэтр Фоло и эфенди Чинтал-Уюк?

– Именно так, – сказал Кэйр, снимая шляпу. – Поименно.

– Господа, если вы не очень заняты…

– Мы не очень заняты, Роза, – жгуче улыбаясь, сказал жгучий красавец Бурхан.

Девушка зарделась.

– О, вы меня помните… Господа, вас приглашают в… в… Ну, в общем, приглашают.

* * *

Их пригласили в адмиральский салон. Там-то они и увидели самых важных пассажиров, места которых пустовали в кают-компании.

Вдоль кормовых окон стоял длинный белый диван, а на диване, слева от прохода на балкон, сидели Камея с Инджин. На столе перед ними находилось несколько приборов и ваза с фруктами. В углу салона сидел Руперт и читал свежую сентубальскую газету.

– Ру-уперт, – сказала Камея.

Руперт привстал и поклонился.

– Добрый вечер, господа, – сказала Инджин. – Вы не откажетесь с нами запоздало пообедать?

– Или преждевременно отужинать? – улыбнулась Камея.

– Ваше высо…

– Тс-с, – Инджин сделала страшные глаза. – Нет здесь никаких высочеств. Потому что враг не дремлет! Ну, вот скажите мне откровенно, ваша честь, где вы тут видите хоть одно высочество?

– У Фемиды глаза должны быть завязанными, – поклонился Кэйр. – В нужный момент, конечно.

– Да где ж тут поместиться высочеству? – удивился Бурхан, трогая низкий потолок.

Камея рассмеялась.

– Прошу к столу, господа. Рада, что наша компания воссоединяется. К сожалению, Изольда сейчас дежурит в лазарете. Господин Кирш… ну, вы понимаете. А вот господин Кузема, я надеюсь, появится, как только его обнаружат в недрах «Поларштерна».

И господин Кузема появился. Стоило Магде Андреевне вынести супницу, как он и появился. Запыхавшийся, всклокоченный, но чрезвычайно довольный.

– Ах, вот оно что! Тайны раскрываются, – пропел он с порога. – Здрасьте, всем! Камея, так вы, значит, прин…

Бурхан показал ему кулак.

– Господа! Только не наступайте мне на ноги. Завели, понимаешь, моду… Лучше намекните, чего нельзя делать. Я же сообразительный!

– Тогда делай вид, что ничего не соображаешь, – сказала Магда Андреевна.

– А, это пожалуйста. Это я хорошо умею.

– В самом деле. Получается. Ну, садись, милок, садись. А то суп стынет.

– Я должна перед вами извиниться, господа, – сказала Камея, когда все отдали должное супу. – За то, что вы оказались на борту «Поларштерна». Спасибо, что не отказались.

– А если б отказались? – спросил Ждан.

– Сидеть бы вам в Семибашенном замке, – сообщил Руперт.

Это прозвучало столь внезапно и противоестественно, словно заговорила статуя.

Бурхан медленно промакнул салфеткой свои усы.

– Правда? – спросил он.

– К сожалению, да, – сказала Камея.

– О, недельки две, не больше, – поспешила успокоить Инджин.

– А как же презумпция невиновности, на незыблемости которой так настаивает его высочество Бернар Второй? – спросил Кэйр.

– Была бы нарушена, – вздохнула Камея. – Господа, вы имеете полное моральное право обижаться и даже чувствовать себя оскорбленными. Однако выхода не было. На карту поставлено столь многое, что требовалось исключить саму возможность случайной утечки информации. Прошу меня понять.

– Вот как… И почему вы решили нам об этом рассказать сейчас?

– Чтобы вы имели представление о степени серьезности дела.

– Простите за прямоту, но не поздновато ли? – спросил Ждан. – Мы ведь уже плывем.

– Нет. Не поздновато. Скоро эскадра будет в Муроме. Это последнее место, где вы можете изменить свое решение.

– Но… контракты? – спросил Кэйр.

– У меня достаточно власти для того, чтобы их аннулировать и даже выплатить неустойку.

– А как же возможная утечка информации? Вы об этом думали?

– Думала. И тоже прошу извинить меня за прямоту, но после Мурома утечка информации уже не слишком важна. Дальше все будет зависеть от быстроты нашего плавания. Вам же советую подумать, в частности, вот о чем. Практически неизбежен бой с численно превосходящим флотом Покаяны. Быть может, не один бой. Лично я верю в искусство наших моряков, но исключить ничего нельзя.

– Тем не менее, вы плывете?

– Я – другое дело. В силу ряда причин у меня нет выбора. У вас он теперь есть.

Молодые люди погрузились в молчание. Магда Андреевна принесла жаркое.

– Ну, нет, – сказал Ждан, отрезая здоровенный кусище. – Повидать мурмазеев было бы неплохо. Но если я сбегу, что про меня Виталька Петроу подумает?

Он подумал сам и отрезал от здоровенного кусищи кусок поменьше.

– Да и «Поларштерн» покидать жалко. А ты как, Бурхан?

– Негоже джигитам убегать от опасности, которую не боятся женщины, – ответил эфенди с жутким джангарским акцентом.

Оба посмотрели на Кэйра. Мэтр отложил вилку, поправил салфетку, вздохнул.

– Кто-то же должен присмотреть за презумпцией невиновности в этой дикой экспедиции.

– Так, – сказал Бурхан. – Франца можно не спрашивать.

– Э, Франц…

Вздохнули все трое.

– Ребята, – сказала Инджин. – Какие вы молодцы…

– Ру-уперт, – нежно позвал Бурхан.

– Да?

– А что, если б мы сейчас отказались? На сколько б нас тогда засадили?

6. Страсти муромские

БУБУДУМЗЕЛУ ГОМОЯКУБО

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

Обрат Керсис!

Какие меры приняты против выхода в море эскадры Мак-Магона? Когда эта попытка может произойти? Что планируете делать в случае ее успеха? Сообщите мне через Глувилла.

Робер де Умбрин,

эпикифор

Сострадариум, июля 7-го дня 839 года от Наказания

* * *

К половине десятого Стоеросов двор уже порядком обложили. Не так чтобы совсем уж сплошь, но это пока. Толпа вокруг все росла, да росла.

Жгли факелы, покуривали, деловито обсуждали, с какого конца начинать, да где бочки с водой приготовить, чтоб на соседей огонь не перекинулся. Для верности еще и большую пожарную бадью с рыночной площади вернули. Все вроде для одного дела собрались. Но разговоры вели разные.

– Сбежал бы, дурак! И нам проще – кровь зря не пускать.

– Да и своей не умываться…

– Не, не сбежит. Свирепелый! И дружки у него под стать. Чай, не одного положат.

– Всех не одолеют. Кто ж против Заповедного выстоит?

– А жалко купчину.

– Да, такой забавник… С моста его турнули, а он – про сапоги… Сапоги, сапоги, кричит, не прихватите!

– А во время драки Агафоний крестом его охаживал. Помнишь, Артамошка?

– Медным! Тут, брат, станешь свирепелым.

– Крестом – это против правил, спору нет. Только сам-то Свиристел чего?

– А чего?

– Да когда его сшиб, диакона то есть, ногами ведь пинать взялся.

– Ну, ногами – эдак совсем не годится, конечно.

– Лежачего!

– М-да. После такого навряд ли кому захочется идти к Свиристелке.

Однако ж захотелось. В сумерках к воротам Стоеросовых хоромин бодрым шагом направились два человека. Оба были в иноземного фасона шляпах. И в плащах, оттопыренных шпагами. Еще за ними семенил мужичок со втянутой в узкие плечи головкой несоответственным пузцом и с письменным ящиком на боку.

Толпа заволновалась.

– Эй! Куды прете, шалые?!

– Смотрите, потом не выпустим!

– Во! Сбрякнулись…

– Вы чо? Поджаритесь в собственном соку!

Но пришлецы добрым предостережениям не вняли. Один из них решительно заколотил кулаком по воротам.

Во дворе Стоеросовом хрипло рявкнули знаменитые померанские цербертины. Рявкнули разок, рявкнули два, а потом замолкли – ученые псины. Предупредили, мол, и хорош. Дальше уж сам соображай!

Прошка соображал недолго – снова затарабанил. Тут в щель просунулась крупнокалиберная пищаль.

– Нутко, не балуй, – доброжелательно посоветовали со двора. – Не время еще.

– Али не признаешь, Абросим? – спросил Прошка.

– Ты, что ль, Прохор Петрович?

– Да вроде как я.

– Ну и ну! А чего пожаловал?

– А в гости.

– В гости? Сейчас?

– Ну да. Пока еще есть к кому. Отворяй. Праздник же!

– Праздник, как же, – проворчал Абросим. – Черт бы побрал такой праздник! А кто там с тобой?

Обенаус приподнял мокрую шляпу.

– Вот те на… – пробормотал Абросим. – Господин барон! Щас, погодите, псов уйму.

Через короткое время звякнули засовы.

– В самом деле – в гости? – изумлялся Абросим.

– А вот, – Прошка распахнул плащ и показал торчащие из карманов бутылки. – Что, примете?

– Убедительно. Ну, коли не боитесь… Хозяин, конечно, рад будет. Сидит один, сыч сычом, от Алены отбивается.

Прошка оглядел пустой двор.

– А где остальные?

– Бабы, да те, кто послабже – все сбегли. Остальные спят.

– Спят? – удивился Обенаус. – В такое время?

– Ну да. До полуночи еще далековато, ваша милость. Самое время поспать. А то потом уж не поспишь, когда толпа хлынет.

– Это точно, – подтвердил Прошка.

– Все-таки мало я вас знаю, – признался посол. – Хоть и происхождение общее.

– Так и мы вас не лучше знаем, господин барон. И на кой черт границы устраивают? – посетовал Абросим, запирая калитку. – Жили бы лучше так, как земляне, прародители наши, поживали. Вместе, одним миром. Ан нет, куда там! Поразбрелись все, отгородились.

– Да вот, без ссор не умеем, Абросим Махмудович. Одичали.

– Вот и я говорю, – вздохнул сторож. – Одичали. Господин барон, извините, проводить не смогу. Вы идите прямиком на красное крыльцо, там двери еще не закладывали. Милости просим! А мне тут присматривать надо. Потому как и впрямь одичали…

* * *

В широких сенях, кто на лавке, кто на сундуке, а кто и прямо на полу, действительно спали крупные бородатые мужики. Самые надежные, не привыкшие по кустам разбегаться. Вся Свиристелова гвардия, с которой хозяин прошел и огни, и воды, и сытны огороды.

У стен вперемешку стояли кистени, пики, бердыши. На гвоздях висели разнообразные сабли и ружья. Были в этом арсенале и четырехфунтовая померанская пушка, и магрибская картечница, и пара морских фальконетов на вертлюгах; однако всю эту артиллерию сгребли в угол и применять, похоже, не собирались.

Один из спящих лениво открыл глаз.

– Эй, Федукаст! А где хозяин? – спросил Прошка.

Мужик зевнул, почесал рыжую бороду.

– Да наверху, в горнице своей. С сестрицей все воюет. Времени сколько?

– Десять скоро.

– А, – сказал мужик. – Рано еще.

И перевернулся на другой бок.

Свиристел, как и было сказано, находился в горнице, но уже не только не воевал, но даже и не отбивался. В одной исподней рубахе, мрачный, лохматый, сидел он у окна, поглядывал на толпу за забором, да прикладывал медный пятак к заплывшей скуле. Над ним, уперев руки в боки, возвышалась грозная Алена Павловна.

– Ехала б ты к тетке Авдотье, – уныло сказал Стоеросов. – Или к Евдокии, они ж тебя любят.

Видимо, не в первый раз уж предлагал.

– Я те поеду, щас вот прямо запрягу и поеду, – тихим от ярости голосом отвечала Алена, – но только с тобой, с главным дурнем Стоеросовым!

– Еще чего. Я добро не брошу.

– Не только добро, ты у меня, петушина, про все свои пики да ружья враз перезабудешь! А иначе…

Тут Алена Павловна случайно взглянула в открытую дверь, сильно смутилась и сразу переменила тон.

– Ох, Альфред, это вы?

– Простите, мы без предупреждения, – сказал Обенаус, снимая мокрую шляпу.

Свиристел повернулся. Некоторое время рассматривал пришельцев одним глазом. Потом присвистнул и встал.

– Тю! Барон? Вот не ожидал. Да ты весь мокрый! Тебя что, тоже в Теклу сбросили?

– Нет, в бочку.

– О! Да кто же?

– Егудиил постарался.

– Вот странно. Мужик вроде серьезный. Чего это он вдруг?

– Да так надо было.

– По дипломатическим соображениям?

– Вот именно, – поежился посол.

Стоеросов рассмеялся.

– Хочешь горячего чаю?

– Какой там чай! Я и впрямь несколько продрог. Прошка вот вина прихватил. Выпьем?

Свиристел оценивающе глянул на бутылки.

– Что такое, шерис?

– Нет. Бонси урожая восемьсот пятнадцатого года.

– Э! Бонси. Это ты лучше Аленке подари, любит она вашу сладость.

– Извините, Альфред, – краснея, сказала Алена. – Я на минутку вас оставлю.

– А, – усмехнулся Свиристел. – Иди, иди, прихорашивайся.

Алена стала совсем пунцовой, стрельнула в брата гневным взглядом, но при гостях сдержалась, ничего не ответила. Вместо этого выбежала, придерживая пышные, бауценской моды юбки.

Свиристел пошарил под столом, достал оттуда внушительную бутыль. Зубами выдернул пробку, понюхал. Налил сначала три чарки, а потом, заметив жмущегося в углу Кликуна, плеснул еще и четвертую.

– Эге! И стряпчий с вами. Барон, да ты никак покупать пришел?

– Есть такое предложение, – подтвердил Обенаус.

Хозяин взял его за плечи, повернул к окну и одобрительно покачал головой.

– Молоде-ец! Я из тебя знаешь, какого купчину могу сделать? Только держись! Хотя ты и сам не промах. Ай да Альфред! Хватка есть, есть, признаю.

Свиристел поднял чарку.

– Ну, будь здоров! Только залпом пей, иначе захлебнешься. Стоеросовская водка – это тебе не бонси и даже не кавальяк. От нее, знаешь ли, малярийные плазмодии дохнут.

– Слышал, – кивнул Обенаус.

Он опрокинул чарку и шумно выдохнул.

– Тьфу ты, горечь какая!

– Так на коре настояна.

– На коре дуба?

– Нет, хинного дерева.

– А! Остроумно.

– Ну да. Не водка, а гольная польза. От нее даже умнеют.

– За имение больше половины цены дать не могу, – сипло сообщил Обенаус.

– Во, сработало. Что ж, и на том спасибо. Мне сейчас торговаться глупо. Думаешь, помирать охота?

Прошка протянул перо и чернильницу. Свиристел подмахнул бумаги. Стряпчий молча поставил печать и тоже подписался. Ему дали денег, налили другую чарочку, с тем и выпроводили.

– Вот еще что! Помирать… – сказал Обенаус, усаживаясь на лавку. – Жить надо, Свиристел, жить! Теперь ты свободен, деньги есть. А чтобы не скучал, предлагаю чин лейтенанта во флоте его высочества.

– Не, спасибо, на службу не пойду.

– Почему?

– Ты же сам знаешь, буйный я. И свободу люблю.

– А если по контракту?

– По контракту? Пожалуй, что можно, – оживился Стоеросов. – Только если всю мою команду возьмешь.

– Возьму. Этаких-то молодцов не брать!

– А чего делать надо?

– Проводник нужен по Изгойному.

– Хаживал, хаживал.

– А еще нужно помочь через покаянский флот прорваться.

– Ага, вот это уже покруче. Через флот, значит.

– Через флот. Что, сможешь?

Свиристел почесал лохматую голову.

– Не сможешь?

– А сколько, по-твоему, покаянских кораблей сейчас стерегут выход в море?

– Двадцать.

– Нет. Уже двадцать три. Вчера приплыл Кусай Горошко на своем скампавее. Так он еще одну эскадру приметил. Со стороны Ситэ-Ройяля шла. Между прочим, под флагом шеф-адмирала.

– Сам Василиу?

– Наверное. Всерьез они за блокаду взялись.

– Ну, с нашей стороны тоже не мальчонка плывет.

– Уолтер?

– Да.

– Это хорошо. Серьезный мужик, головастый. А вот сколько у него кораблей будет? Ты не бойся, никому не скажу, даже если не сторгуемся.

– И не думал, – строго сказал Обенаус.

– Думал, думал, – усмехнулся Стоеросов. – Должность у тебя такая – думать про народ одно нехорошее. И при этом улыбаться. Ну, сколько?

– Десять, – улыбнулся барон.

– Десять – это всего. Ты мне скажи, сколько из них боевых?

– Семь.

– М-да. Семь – это не флот. Всего лишь эскадра.

– Зато какая! В нее входят все три наших линкора серии «Магденау».

– Вот это и плохо. У линкоров осадка большая, не в каждый пролив протиснутся.

– Покаянские линкоры в воде сидят еще глубже.

– Верно. Зато их много.

– Так что, не возьмешься?

– Ну почему? Авось пробьемся. Берусь, Германыч. Есть кое-какие мыслишки.

– Прекрасно. Сколько скампавеев можешь снарядить?

– А чего снаряжать, они готовые. Только народу от силы на один наберется. Поразбежались все, а собирать не хочу. Побежали раз, побегут и два. Да и задерживаться в Муроме, сам понимаешь, мне сейчас не резон.

– Что ж. Один так один. Уверен, пользы ты принесешь много и с одним скампавеем. Вот вексель и письмо для адмирала. Только смотри не перепутай! Ни то, ни другое не должно попасть к люминесценцию.

– Хо-хо! Не попадут. Особенно вексель.

– По рукам?

Стоеросов легонько тиснул узкую кисть посла. Тот все же охнул.

– Свиристел, сделай для экспедиции все как надо, – сказал Обенаус, тряся рукой. – Как надо сделай, лично тебя прошу.

– Табурет твою лавку! Барон, ты ж меня из петли вынул. Что я, не уважу, что ли? Давай поцалуемся.

– Погоди. Можно еще твоей огненной отведать?

– Германыч! Мужик ты не хилый. Но не муромских же кровей. Выдюжишь?

– Наоборот, я без этого не выдюжу, честное слово. Да и бабка у меня все же четырховская была. Авось поможет, заступница. Такое надо тебе сказать… Прямо и не знаю, с чего начать.

– Эге, так ты еще не все сказал?

– Нет.

– Загадки да загвоздки. Ладно, смотри сам. В выпивке тут никому не отказывают. Давай, наливайся храбростью.

Неизвестно чего ожидал Стоеросов, но того, что случилось, он явно не предвидел. Обенаус отчаянно опрокинул чарку, совсем по-муромски крякнул, а потом вдруг взял, да и бухнулся на колени.

– Ну во-от, – укоризненно протянул хозяин. – Предупреждали же!

Обенаус глянул снизу вверх пропащими глазами и засипел неразборчивое. Свиристел покачал головой.

– Прямо повредился, барон померанский…

И был прав. Однако голову барон померанский потерял не от лихой стоеросовской водки. Покорежило его совсем другое, зато куда сильнее.

– Чего нужно-то? – не понял Стоеросов, потирая заплывший глаз. – Может, квасом запьешь? Или рассолом огуречным?

Обенаус прокашлялся.

– Свиристел Палыч! Не поможет мне квас… Прошу я у вас руки Алены Павловны. Только она и поможет.

– Какой еще Алены Павловны? – не понял Стоеросов.

– Да Алены Павловны Стоеросовой. Сестрицы то есть вашей…

– А! Ах вот оно что. Эге. Так это ты что, про Аленку намекаешь?

– Ну да. Вот-вот, – пробормотал посол. – Намекаю. Про Аленку.

Свиристел замолчал в большом удивлении. И не только он. Даже пройдоха Прошка выглядел обалдело. В общем, послы – народ скрытный. Но Обенаус превзошел всех. Только о стряпчем позабыл в страстях своих. И понять его можно, все же человек, хоть и дипломат. Размяк, расслабился, не поостерегся, не поискал длинных ушей.

А зря. Тот Кликун в углу прятался, за дверью. Ушами шевелил, шельма, смекнул, что сейчас не до него.

– Альфред! Ты… того, встань с полу, – сказал Стоеросов. – Штаны же перепачкаешь! Панталоны свои дипломатические.

Перебирая руками по стенке, Обенаус поднялся.

– Алену-то спрашивал, жених?

– Спрашивал, П-палыч.

– Ну, чего она ответила, догадываюсь.

Стоеросов выпил, посмотрел на жениха грустно и серьезно.

– Сестренку мою не обидишь, знаю. А если в Поммерн увезешь, так оно и лучше будет. Нравы у нас пока что диковатые, как известно…

Тут Свиристел страдальчески поморщился.

– Слушай, – сказал он. – Если мальчонка у вас получится, назови Павлушкой, лады? В честь родителя моего. А то и не знаю, смогу ли сам уважить.

– Т-так вы согласны? – запинаясь спросил барон.

– Я-то?

Свиристел отвернулся, смахнул что-то с бороды и вдруг рявкнул:

– Аленка! Где ты там прячешься?! Ну-ка, озорница, стань перед мужем своим!

* * *

За дверью послышались торопливые шаги. Алена вошла низко кланяясь. Нарядная, в лучшем своем сарафане, пахнущая иноземными духами. С косой, заранее уже упрятанной под платок. На вытянутых, дрожащих руках, несла она бархатную подушечку, а на подушке – символ женской покорности. Злую, змеей свернутую плеть.

Просвещенный померанский барон ужаснулся.

– Алена Павловна! Голубка моя, да как вы могли подумать-то такое…

– А ты не спеши, не спеши, Альфред, – вдруг захохотал Стоеросов. – Пригодится еще!

Потом повернулся к Алене и сказал:

– Ну что, сестренка? Откомандовалась?

– Спасибо тебе, Свиристелушко, – кусая губы, сказала Алена. – Век молиться за тебя буду! Скучать буду…

Она заплакала, уткнулась в братину грудь и тихо спросила:

– Прошка сказывал, что имение ты продал. Уедешь теперь?

– Теперь-то да, теперь-то что? Можно.

– Ох, слава те, господи! Услышал молитвы… А к нам вернешься? Обещай!

– А чего? Вернусь, – сказал Стоеросов. – К вам – вернусь. Запросто. Только не с той стороны куда ухожу.

Обенаус покачнулся.

– С любой, Свиристел… Ну что тебе сказать? Покуда я жив, мой замок – твой дом. Только вот что…

– Что?

Обенаус качнулся сильнее, вцепился в плечо нового родственника и сообщил, что после кавальяка, шериса и стоеросовки пить больше не сможет.

– Да уж, зятек, – сочувственно кивнул Свиристел. – И не стоит. Впрочем, Аленка особо-то и не позволит, присмотрит она за тобой.

– Давайте посидим на дорожку, – предложила Алена.

И они сели. А Прошка выскочил, закрыл за собой дверь и плотно прижался к ней спиной.

– Господи, господи, – бормотал он. – Ну, пошли ж ты и мне кого-нибудь. Всех, ну вот всех сегодня люблю. До ужаса! А поцеловать некого…

И тут он увидел Кликуна.

– Ба! Есть, значит, кого. Ах ты ж… скотина безрогая! Ну, и тупой жеты угол. Ах ты ж… тригонометрия!

Он выволок стряпчего, от всей души двинул в подлую рожу, а под зад пинком наладил. Кликун, не проронивший за время визита ни слова, остался верен себе и на этот случай, – даже по лестнице скатился все так же молча. Падал умело, сберегая голову, кошель, да письменный ящик. В общем, привычен был мужчина.

* * *

Мужики в сенях вставали, потягивались, разбирали оружие и по одному исчезали в узкой дверце, ведущей в необъятные подвалы Стоеросовой домины. Там, меж винных бочек, уж был открыт лаз; в подземном ходе горели лампады.

А Прошка раздобыл кисть с ведром известки, после чего вышел на улицу.

Толпа заволновалась.

– Эй, Прохор! Ну что, ну как там? Свиристел бороняться будет или в Изгойный подастся?

– Щас, – важно сказал Прошка и принялся малевать на воротах корявые буквы:

ПРОДАНО.

СОБСТВЕНАСТЬ КУФЮРСТА ПАМЕРАНСКАВО

Толпа заволновалась сильнее. Прошка поставил точку, полюбовался, потом добавил:

И БАРОНА ИХНЕГО

ИМЕНЕМ АЛЬФРЕД

– Прохор, Прохор! Это как то есть продано?

Прошка уселся на скамеечку, достал кисет.

– Обыкновенно, – сказал он. – За деньги.

– Э! Погоди закуривать. А Свиристелка где?

Толпа придвинулась поближе. Прошка невозмутимо положил ногу на ногу и выпустил замысловатое колечко дыма. Потом поманил пальцем ближайших и шепотом сообщил:

– Свиристел? Да в бегах. Сам посуди, где ж ему быть?

В толпе заспорили. Через некоторое время вперед выдвинулся толстый кривоглазый отец Вонифаций, игумен монастыря Святаго Перенесения и первейший собутыльник покойного Агафония.

– Сбег там Свиристелко, али не сбег, – это еще проверить требуется, – заявил он. – Верно говорю, ребяты?

В толпе одобрительно зашумели. Прошка пожал плечами.

– А кто же против? Давайте ваших выборных. Человек десять, пожалуй, довольно будет.

– Э, нет, десяти маловато, – тут же заспорил игумен, алчно косясь на терема, в которых много чего прихватить можно. – Эвон сколько понастроено! А если не убег? А ежели притаился яко аспид? Что тогда?

После долгих препирательств остановились на тридцати, да еще и с оружием.

– Вдруг аспид не один притаился? Как выскочат…

– Хрен с вами, – сказал Прошка, прикидывая, далеко ли уплыл Стоеросов. – Только факелы загасите, а то пожгете все. Эгей, мурмазеи! Слышите меня?

– Слышим, не кричи. А чо?

– Сей же час бочки с хинной выкатят. Покупку обмывать будем?

– Ну, ты и спросил! – удивились передние.

– Чего? Как? Сколько? – волновались задние. – Хинная? Да много ли бочек-то будет?

– А сколько выпьете, – сказал Прошка.

И подумал, что хоромины, пожалуй, не пожгут. Все остальное уцелеет едва ли.

* * *

И покатились бочки к главным воротам. Туда же хлынули осаждающие, быстро превращаясь в жаждущих. Пользуясь удобным моментом, Обенаус вывел свою невесту через боковой выход.

Алена ушла в чем была, только прихватила кошелку с портретом родителей да личными драгоценностями. По дороге несколько раз оглядывалась на бывший дом брата, где выросла и где сейчас шастала волосатая, вороватая и вонючая компания Вонифация. Кусала губы.

– Ничего, – мягко сказал Обенаус. – Главное, все живы. Остальное восстановим.

– Да, конечно, – сказала Алена. – Только не вещи мне жалко. Понимаешь, где люди живут ладно, с любовью, есть домовой. Такой добрый домашний дух. Его вот опоганили…

Обенаус развел руками.

– Да нет, Альфред, что ты! Как можно тебя упрекнуть? Ты сделал все, что мог. Ты мне Свиристела спас! Из-за одного этого вечная я должница. Но когда вернусь туда… – Алена вновь оглянулась. – Когда вернусь, лично все полы перемою. Отскоблю, вычищу, а половики сожгу. Чтоб и запашинки малой от стада не осталось!

– Все, что захочешь. Хозяйка там остается старая.

Алена улыбнулась.

– Старая?

– Ох, извини! Прежняя, я хотел сказать.

– Извинения приняты. Ну, барон, отвечайте.

– Что?

– С чего начнется моя новая жизнь?

Алена сказала эти слова с нарочитой небрежностью, но Обенаус прекрасно почувствовал всю ее напряженность.

– Начнем с того, что повернем за угол, – буднично сказал он.

– И что там, эа углом? Чудеса начнутся?

– Никаких чудес. Там нас ждет обычный экипаж. В нем мы быстрее доберемся до вашего второго дома, моя баронесса.

* * *

Обенаус, конечно, кокетничал, называя экипаж обычным. Эту двухместную, легкую и до невозможности изящную коляску изготовили на каретной фабрике Бауцена специально для Чрезвычайного и Полномочного посла курфюршества. Даже в сумерках ее корпус благородно отблескивал лаком. Полупрозрачные занавески на окнах уютно светились благодаря внутреннему фонарю. Рессоры же были таковы, что когда кучер соскочил с козел, коляска вздрогнула как живая, а потом еще пружинисто качнулась.

– Вот, Ермилыч, – сказал барон, – познакомься со своей хозяйкой.

– Очень рад, – сказал кучер. – Но осмелюсь доложить, я знаком с ней пораньше вашей милости. С тех пор, как она была еще во-от этакого росточка, – рукою в белой перчатке Ермилыч провел линию где-то на уровне колеса.

Затем той же рукой он сдернул с головы цилиндр и низко поклонился.

– Добро пожаловать, Алена Павловна. Добро пожаловать, голубушка!

Вместо ответа Алена поцеловала его в бритую щеку.

Обенаус улыбнулся и собственноручно распахнул дверцу. При этом почти до самой земли опустились складные ступеньки.

– О, как удобно, – сказала Алена. – Чудеса все же начинаются, да?

– Только начинаются, – заверил Ермилыч.

Потом наклонился и шепнул:

– Мосты скоро разведут.

– Так чего же мы ждем? Вперед!

Обенаус поставил ногу на ступеньку и тут его сильно повело в сторону.

– Что такое? – спросил Ермилыч, подхватывая хозяина. – Вы не ранены?

– Еще как! Но не думаю, что смертельно. Во всяком случае, мое лекарство теперь со мной.

– А, – с облегчением сказал кучер. – После свадьбы заживет. Только, герр посол, у меня есть добрый совет. Даже два.

– Да? Какой же… то есть какие?

– Не открывайте сами дверцу кареты и не пейте больше хинную. То и другое – по моей части.

– А. По-последую. Завтра.

Барон с трудом поднялся в экипаж.

– Алена, – с огорчением сказал Ермилыч. – Ты не думай, он не такой. Почти не пьет! Вообще… впервые вижу.

– Я знаю, знаю, – успокоила Алена. – Это он из-за меня так… пострадал.

Ближайшего будущего она уже не боялась. Чего и добивался Обенаус. Но из роли не следовало выходить слишком быстро. Он откинулся на подушки, закрыл глаза. Потом не удержался и положил голову на плечо Алены. Якобы случайно. А та не удержалась и его поцеловала. Думала, что спит.

И оба поняли, что ошибаются.

– О, о… Да вы, сударь, хитрец!

Обенаус был вынужден открыть глаза.

– Ах, сударыня, до чего же хорошо, что вы – не посол Пресветлой Покаяны.

– Брр… Еще чего! Послушай, Альфред, ты потерпи. Не приставай ко мне прямо сейчас, ладно?

– Душа моя! И не думал, – соврал посол Поммерна.

– Душа – да. Уже твоя, – сказала Алена. – А думать – еще как думал.

И показала розовый язычок. Тут барон сомлел и закрыл глаза. Уже непритворно. Понял, что этот противник ему не по силам. Сила как раз и состоит в знании собственных слабостей. Что, впрочем, не спасает от неожиданностей.

– Я хочу тебя трезвого, – вдруг прошептала Алена. – Совсем-совсем трезвого… Понимаешь?

– Совсем? Совсем уже не смогу, – с неожиданно прорвавшейся болью признался Обенаус.

– Ох, бедненький…

И Алена порывисто прижала его к груди. Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут экипаж остановился.

– Ваши милости, – радостно крикнул Ермилыч. – Домой, домой прибыли!

* * *

Наскоро поправив одежды, оба смущенно выбрались из коляски.

Распахнулись ворота. В уютном, залитом светом газовых фонарей дворике посольства собралась вся охрана. В парадной форме, со всеми своими нашивками, саблями и медалями. Уже все про всё знали. Вперед шагнул высоченный, по самую макушку налитый силой вахмистр. Как ни странно, он волновался и оттого забавно перепутал слова:

– Господин посол! Разрешите доложить: за время вашего происшествия никаких отсутствий не наблюдалось. Вахмистр Паттени!

Откозыряв, Паттени ступил в сторону.

– Здра-жела, ваше прество! – рявкнули егеря.

Потом нерешительно примолкли.

– Ну, а чего испугались, вояки? – все еще волнуясь и оттого хмуря брови, спросил вахмистр.

И егеря рявкнули совсем не по уставу:

– Па-здрав-ляем!

Алена испуганно прижалась к Обенаусу.

– Вот спасибо… спасибо вам, братцы, – растроганно сказал тот. – Кавальяк еще есть?

– Так точно.

– Выкатить. Всем пить за здоровье баронессы!

– Кроме часовых, – поспешно вставил Паттени.

– А, да. Наш друг-г проконшесс не дремлет… Идем, Алена Павловна. Здесь тебя в обиду не дадут!

В вестибюле их встретил седой, роскошно одетый старик.

– Добро пожаловать, баронесса! Позвольте представиться: Норуа, ваш дворецкий.

И старец с достоинством поклонился.

– Вы только больше мне не кланяйтесь, а? – жалобно попросила Алена.

– Как прикажете, ваша милость, – сказал Норуа и почти не поклонился.

Потом внимательно глянул на хозяина.

– Покои для баронессы готовы, ваша милость. Фрау Берта ждет наверху, она все покажет.

Обенаус удивился. Инициативу в столь щепетильном деле Норуа мог проявить только по очень важной причине.

Алена выглядела растерянной.

– Мне… идти?

– Да, дорогая. Постарайся как следует отдохнуть. Завтра предстоит много хлопот.

– Каких хлопот?

– Приятных! Пора заказывать свадебное платье. Фрау Берта тебе поможет.

Алена нерешительно поднялась по лестнице. Наверху обернулась.

– Значит, до завтра, да?

Обенаус грустно кивнул.

– Что случилось? – спросил он, когда будущая баронесса скрылась.

– Приходил господин Егудиил, ваша милость.

– Ты расплатился?

– Разумеется, герр барон. Не в этом дело. Господин Егудиил просил передать, что нынешней ночью бубудуски что-то затевают. Нечто, связанное с одним из муромских мостов.

– С мостом?

– Да. И еще вам пришла шифрованная телеграмма из Адмиралтейства.

– Где она?

– Лежит на столе в вашем кабинете, господин барон.

Обенаус без лишних слов взбежал по лестнице.

Телеграмма оказалась очень короткой. В ней сообщалось, что «Бумеранг» пролетит в ночь на 8 июля. Примерно за час до сведения муромских мостов.

7. Скрипучий мост

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ТУБАНУ ДЕВЯТОМУ,

БАЗИЛЕВСУ-ИМПЕРАТОРУ

ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯНЫ

1

Сир!

27 мая сего года у мыса Мекар два померанских корабля подверглись беспричинной атаке со стороны Императорского флота. В ходе боя легкий фрегат «Сенжер» потоплен, линейный корабль «Прогиденс» получил повреждения, а многие люди безвинно погибли.

Случившееся имеет все признаки классического casus belli. Тем не менее в Ноте правительства Поммерна, переданной Вашему Посланнику в Муроме г-ну Пакситакису Гийо, предлагалось мирное разрешение этого прискорбного инцидента.

Увы, никакого ответа на свои предложения мы не получили. Вместо этого императорским флотом задержаны уже четыре принадлежащих частным померанским фирмам торговых судна. Их грузы конфискованы, а команды подвергнуты незаслуженному заключению.

2

Ваше Величество!

У меня сложилось впечатление, что некие силы сознательно провоцируют столкновение наших государств. Очень жаль, но средства, примененные для этой цели, таковы, что мы не можем оставить их без внимания. От имени родственников погибших, от всех ветвей власти двенадцати Федеральных земель и от себя лично выражаю решительный протест по поводу данных недружественных действий. С глубоким сожалением сообщаю, что на совместном заседании обеих палат курфюрстентага принято решение денонсировать Договор о перемирии от 23.10.813 г. Eo ipso: с полуночи на 12.07.839 г. курфюршество Поммерн считает себя свободным от всех обязательств по данному Договору.

3

Ваше Императорское Величество!

Зная Ваш широкий нрав властелина крупнейшей державы Терраниса, мне трудно представить, что Вы были своевременно извещены об упомянутых событиях. Заверяю, что если Вы найдете возможным благожелательно согласиться на весьма умеренные предложения, изложенные в нашей Ноте, ответные военные меры Поммерна будут непременно прекращены, ибо с нашей стороны все действия такого рода есть всего лишь способ вынужденной защиты. В любом случае приношу свои извинения за возможные непреднамеренные неудобства для Вашего Императорского Величества и Вашего Двора.

С глубочайшим уважением,

Бернар Второй, курфюрст Поммерна

* * *

Минул буйный Иванов день. В церквях отпели покойников, потеряли голос вдовы. В трех дворах залили пожары. Тишь воцарилась во славном граде Муроме. Светлая июльская ночь то ли была, то ли ее и не было; после захода Эпса прошла лишь пара торопливых часов, тьма так и не успела сгуститься, а за розовыми вершинами гор уже занималась новая заря. Но птицы пока не проснулись. Еще крепче спали люди.

А тот, кто не спал, тяжело от этого страдал. Мостовому старшине Тимофею Кликуну показалось, что задремал-то он на какой-то секунд несерьезный, но когда случайно клюнул носом в перилу и оттого проснулся, над Рудными горами уже показывался краешек светила.

– Вот черт, – сказал Тимофей и перекрестился. – То есть хвала тебе, Пресветлый, конечно.

Было еще очень рано.

Господин Великий Муром, утомленный недавними водолейными, а потом и винными буйствами, все еще спал поголовно. Но вот мостовому-то старшине спать не полагалось. Пока его подмастерья канаты проверяют, оси да храповики смазывают, должен старшина стоять наверху. Чтобы считать посудины, проплывающие туда-сюда, пуще всего – иноземные. Дело это денежное, сиречь особо важное. Тиуны казначейские потом именно по счету старшин пошлину начисляют, а это немалый доход приносит Господину Великому Мурому.

Еще мостовой старшина должен посматривать, не тонет ли кто спьяну-сдуру. После Иванова дня такое могло случиться запросто. И на этот злополучай к опоре каждого муромского моста был ялик казенный причален, а при ялике полагалось держать двух матросов, трезвых и здоровых.

Тимофей грозно перегнулся через перила.

– А ну! Спите, шельмы?!

Спасатели встрепенулись.

– Не, дядько Тимофей! Да ни в одном глазу. Мы службу знаем! Вы чо?

Но один как бы невзначай сунул руку за борт, а потом лицо протер.

Тимофей усмехнулся. Ребята здоровые, молодые. А по молодости сон сильно забирает. Дремали, конечно. Да ладно, ночь спокойная. С вечера только один скампавей и прошел. То был «Ежовень» стоеросовский.

Шибко гребли мужики Стоеросовы. Такие буруны развели, что ялик закачался. Оно и понятно – удирали. Тимофей, конечно, записывать не стал – чего бы мурмазей не натворил, он остается мурмазеем, а со своих не берут, – только крикнул:

– Эй! Надолго уходишь, Палыч?

Свиристел глянул снизу и рукой махнул.

– Да пока посадника нового не выберете.

– Это надолго, значит, – кивнул старшина. – Тихон сидит крепко. Ну, добрый вам путь!

– И вам счастливо оставаться, – усмехнулся Стоеросов. – Деритесь поменьше!

И уплыл. Едва ли не через полчаса после Стоеросова проплыли скампавеи с родичами усопшего диакона, якобы догонять, но те гребли потише. Не слишком-то им хотелось настигать буйного Свиристела. Да и по Агафонию не очень убивались, поелику тоже не ангел был. Так, обычай справляли.

А потом река долго оставалась пустой и развлечений для Тимофея не предоставляла. Уже за полночь на восьмивесельном баркасе куда-то по своим делам отправился посольский дьяк Палатцев. Еще через час вернулся.

Тимофей оживился.

– Чего хмурый такой, а, Кирилло Васильич? – крикнул он.

Дьяк с досадой крякнул.

– Протест везу дипломатический. Самому посаднику.

– Во как! А от кого?

– От Покаяны. Охламоны какие-то в посольство вломились.

– Да ну! Во двор или в хоромы?

– В самое что ни на есть нутро.

– Ого!

– Мало того что вломились, неприкосновенного посла во двор выволокли, да в мокрую бочку посадили.

– Этого, Гнильйо?

– Этого, этого.

– Вот здорово, – изумился Тимофей.

Дьяк так не считал.

– Кому здорово, а мне теперь расхлебывать эту бочку. Ты же слыхал, в устье Теклы люминесценций целый флот держит. А вдруг тот Гийо после бочки расчихается?

– Не расстраивайся, Кирилло Васильевич, – сказал Тимофей. – Нужно будет, так и самого люминесценция в бочку макнем, не впервой. Хорошая баня ни одному сострадарию не помешает.

Спасатели в ялике заржали. Палатцев глянул на них неласково, обозвал какими-то приматами, да на своих гребцов цыкнул. Те, ухмыляясь, навалились на весла.

* * *

Баркас умчался. После этого и на реке, и на берегах все окончательно опустело. И старшина, и спасатели еще раз вздремнуть успели. Зачирикали воробьи, часы в Колдыбели пробили четыре. И тут Тимофей заметил группу конных.

Они выехали из переулков Лодейной слободы и остановились у въезда на мост. Выпустили вперед себя кособоконького мужичонку. Словно собачонку какую. Тот отряхнулся опять же по-собачьему, затем резво засеменил по настилу.

Это было странно. Из всех мостов Мурома только на концах Скрипучего не было сторожевых башен. Но сие вовсе не означало, что ночью по нему мог шастать кто попало. Ради доходов и безопасности Господин Великий Муром мостами дорожил очень и весьма. Дума давным-давно установила строгие правила пользования этими общественными сооружениями. В частности, никто из посторонних не должен был ступать на разведенный мост. Правила эти сызмальства так крепко вдалбливали, что даже пьяные не совались.

– Эй! Ты куда? – изумился Тимофей.

Мужичонка замахал руками.

– Погодь, погодь, не шуми. Это я, Говорило-стряпчий. Родич твой! Али не признал, дядько Тимофей?

Тимофей всмотрелся. Под глазом у Говорилы красовался здоровенный фингал. Вот это странным не было, непутевого родича поколачивали регулярно.

– А. Теперь признаю. Только чего ты на мост приперся? Запрещено.

– Да дело срочное.

– Поворачивай! Не положено, говорю.

– Знаю, знаю, – бормотал Говорило, озираясь. – А помощнички твои где, внизу?

Тимофей нахмурился.

– Внизу, где же еще. Говори, какое дело. Дома что случилось?

– Нет, нет, дома все в порядке.

Говорило досеменил, повертел головой, дыхнул перегаром:

– Тут, видишь ли, дядько Тимофей, мост нужно свести.

Тимофей брезгливо отстранился.

– Мост свести? Да ты очумел?

Говорило задергался.

– Нужно, дядько Тимофей, очень нужно. Позарез, можно сказать.

– И кому это позарез нужно?

– А вон тем, – стряпчий махнул в сторону конных.

– Кто такие?

– Монахи.

– Совсем ничего не понимаю. Какие монахи, куда их несет в рань-то такую? И почему я им должен мост сводить?

– Монахи покаянские. На ихнее посольство, видишь ли, напали. Слыхал?

– Ну, слыхал.

– Так вот святые братья туда и спешат. Чтоб посольство, значит, под охрану взять.

– Не, так не пойдет, – сказал Тимофей. – Шутка ли – мост им своди! До срока вон почти час остается, время еще судоходное. Пущай ждут. Как только Колдыбель пять раз оттрезвонит – вот тогда пожалуйста, милости просим.

– Дядько Тимофей! Не могут они ждать. Никак. А ну как посольство пожгут? Или с послом чего учинят?

– А ну как корабли в мост уткнутся? Тогда что? Идите вон лодку нанимайте.

– Время упустят! Лошадей девать некуда. И потом, нет же никаких кораблей. Ни сверху, ни снизу по течению. Ты сам посмотри!

Тимофей осмотрелся. Кораблей и впрямь не было видно.

– Дядько, они же не бесплатно просятся, – жарко зашептал Говорило. – Мне заплатили, а тебе заплатят еще больше. На, полюбопытствуй!

Он вытащил из-за пазухи увесистый мешочек и тряхнул его. В мешочке звякнуло.

– Целая куча цехинов, – бубнил стряпчий. – Золотые! Всей твоей команде хватит! Нет, ты поглянь, поглянь!

Говорило развязал тот мешочек, а в мешочке тускло желтело. Кто хоть раз видел эту желтизну, потом ее ни с чем не спутает…

* * *

И заколебался мостовой старшина Тимофей Кликун, было дело. Такого количества золота ему еще никто не показывал, в глазах аж зарябило. И не мешочек перед его глазами приплясывал, но пожалуй, что и мешок; с трудом держал его на весу хлипкий родственничек, аж вспотел. Даже непонятно стало, как он этакую-то калиту за пазухой уместил, богатырь.

Но зародилось в душе у Тимофея и неясное понимание. Что-то здесь было не так, ей-ей не так. Слишком щедрой выглядела плата. А был Тимофей уже и немолод и в переделках разных побывать успел. Из тех переделок вынес опыт: ежели сомневаешься, то не спеши. А если больно много сулят – сомневайся. К тому ж и Говорило – плут известный, родичи за него кину платили синанцам обманутым. Слобода дважды предупреждала его за темные делишки. Между тем третьего предупреждения не бывает – род отказывается от человека. Ибо сказано в Заповедном: где двух предустережений мало, там третье не поможет.

И тут Тимофей заприметил, что сильно как-то пыжится, все вверх тянется мелковатый стряпчий. Взобрался на настил пешеходного тротуара, на цыпочки встал, вроде норовит загородить южную часть горизонта.

Тимофей сдвинулся вправо, и Говорило туда же подался. Тимофей – влево, и – опять перед ним растопыренная фигура. Даже слышно, как в животе бурчит у племянничка троюродного.

– Ты зачем это вид мне застишь?

– Разве?

– А ну, брысь.

Говорило неохотно сдвинулся.

– Эге, – с огорчением сказал Тимофей.

Стареющие, но дальнозоркие глаза помогли ему различить между крестами и куполами Полуденного Посада несколько белых пятнышек.

– А чего, чего там? – разволновался Говорило.

– Да вроде паруса.

– Не может быть!

– Сейчас проверим, – сказал Тимофей, доставая из футляра зрительную трубу.

– А дай-ка, я посмотрю, а, дядя? – вдруг попросил Говорило.

Давать не стоило. Тимофей это чувствовал. Но все же дал, чтобы немного смягчить неизбежный теперь отказ в главной просьбе родича. Хоть просьба эта все меньше и меньше ему нравилась.

– Ан нету ничего, – сказал Говорило. – Почудилось.

– Ну да, почудилось!

В этот момент, пришпоривая лошадей, на мост въехали бубудуски.

– Эй! Вы куда это? – крикнул Тимофей.

Тут Говорило протянул ему трубу.

– Да вот, сам посмотри, дядько Тимофей! Ничего нету.

И вдруг труба из его руки выскользнула. Хорошая такая труба. Дорогая, в померанском городе Люстриц сработанная. Тимофей ахнул, наклонился, глядя, как она летит, кувыркается, плюхается в Теклу.

А потом что-то тупо стукнуло его по затылку, и в глазах потемнело. Он еще почувствовал, что кто-то ухватил его за ноги и, кряхтя от натуги, переваливает через перила. Тимофей попробовал за что-нибудь ухватиться, но руки не слушались, были как ватные.

* * *

В лицо сильно шлепнуло. Тимофей открыл глаза. Кругом было все зеленое, из носа поднимались пузыри, а рот оказался полон воды. Еще не поняв случившегося, мостовой старшина судорожно забарахтался, рванулся наверх, вслед за пузырями.

Над головой просветлело, громко лопнула пленка водяной поверхности; сейчас же стал слышен плеск волн. Тимофей сообразил, что его несет мимо главной опоры Скрипучего моста. Руки все еще плохо слушались, однако он уцепился за одну из веревок, концы которых болтались в воде как раз для такого вот случая.

Зацепился слабо, не ухватисто. Сильное течение оторвало его от веревки. Тогда он зацепился за другую, и его опять оторвало. И только в третью, уже проплыв под мостом, он вцепился окончательно. Немного передохнув, Тимофей подтянулся, вскарабкался на узкий карниз, окаймляющий мостовую опору. Тошнило, страшно болела голова, особенно в затылке, а перед глазами плясали мушки.

Ноги остались полоскаться в Текле, но ему было не до того. Он прикрыл веки и долго сидел на карнизе, прислонившись затылком к холодной каменной стене. Наконец боль немного стихла, а перед глазами прояснилось.

Он увидел широкое пространство реки, а по берегам – спящий город, на куполах и башнях которого лежали отблески восхода. И еще он увидел перед собой спасательный ялик. А в ялике – Серегу Теплунова. С лицом, залитым кровью и с шапкой, прибитой к голове короткой толстой стрелой. Еще несколько таких стрел торчали из весла, носовой банки, низких бортов ялика. А также из спины Антипа Горошко, который навалился на Серегу, словно желая его как можно крепче обнять напоследок.

Арбалетами их били, сволочи. Чтобы без шума, значит. Без пальбы…

* * *

Кривясь от боли, Тимофей поднял голову. Сверху слышались неразборчивые голоса. У края моста никого не было. Бубудуски сделали свое черное дело и отошли. Но выглянуть могли в любой момент.

Тимофей отполз по карнизу так, чтобы совсем скрыться, и принялся соображать. Очень скоро он понял, что ничего не понимает. Из-за каких-то сорока минут убивать людей? Это было чересчур даже для бубудусков. Чай, находились-то не у себя дома, не в Ситэ-Ройяле, чтоб так хозяйничать! А значит, была другая причина.

Тимофей привстал, болезненно повернул голову. И тут по другую сторону моста он увидел множество парусов. С юга к Скрипучему шла целая эскадра. Чьи это корабли, гадать не приходилось. С юга, то есть со стороны Поммерна, могла идти только померанская эскадра. Он даже опознал первый корабль. То был знакомый корвет, долго прогостивший в Муроме. Все становилось ясным. Даже муть из глаз пропала.

– Вот, значит, что, – пробормотал Тимофей. – Курфюрста они хотят удержать… Оттого и на золото не скупились.

Тут он понял, что как раз этим мешком с золотом его и огрели, старого дурня. Да еще кто огрел! Троеродный племянничек… Ладно, живы будем – припомним, Говорило. И тот мешок, и Серегу с Антипом.

Тимофей продвинулся по карнизу дальше, нащупывая аварийный лючок. Этот лючок специально устроили для того, чтобы утопающий мог забраться внутрь мостового быка, где имелась лестница, поэтому никаких запоров на нем и не держали. Наоборот, оставляли позаметнее, приоткрытым. Накануне вечером через этот лючок и спасатели, упокой их душу Пресветлый, в ялик свой ушли… Не ведая, чем это обернется. Ох, подумал Тимофей. А что же с подмастерьями-то? Навряд ли бубудуски их в покое оставят!

Он осторожно открыл лючок, вставил больную голову в дыру, посмотрел наверх. Там в тусклом свете масляных фонарей что-то происходило. Слышались голоса. Но кто и что говорил, разобрать не получалось, – мешали журчание, скрип водяного колеса, шум в ушах да плеск волн еще.

Тимофей заполз в люк и прикрыл за собой крышку. Потом поднялся на десяток ступеней и притаился под толстой горизонтальной балкой. Наверху забормотали громче. И вдруг послышался стон. Вслед за этим по лестнице скатился Ант Дубосека, механикус. Руки у парня были связаны, а по лицу текла кровь. Тимофей подхватил его и утащил под балку.

– Это ты, дядько?

– Тише! Ты как?

– Живой. Только по голове треснули. Гудит.

Тимофей принялся развязывать ему руки.

– Сколько их там?

– Семеро и еще этот… племянничек ваш. Он-то чего с ними?

– Гнида, – коротко ответил Тимофей. – Ты здесь полежи пока, а я пойду разбираться.

– Один не справишься, дядько. Ребятов позови, ребятов, Антипа да Серегу.

– Справлюсь. А Серегу с Антипом уже не позовешь. Убили их.

– Как? Насовсем убили? До смерти?

– Насовсем. До смерти. Из арбалетов истыкали.

– Истыкали… – повторил Ант. – Не, я с тобой пойду. Охота, понимаешь, у святых отцов эти арбалетики повыдергать. Вместе с ручонками.

Механик попытался встать, но его стошнило.

– Лежи, воин. Толку от тебя не будет, – сказал Тимофей.

Он оторвал от своей рубахи мокрый рукав.

– На вот, прикладывай к голове. Сотрясение у тебя. И дай-ка мне свой ножичек.

– Какой ножичек?

– Ты хоть и стукнутый, а дурака-то не валяй. За голенищем носишь. Что, думаешь, не знаю?

– А, этот. Так бы и говорил.

Кривясь от боли, механик протянул короткий засапожный нож.

Тимофей провел пальцем по лезвию.

– Острый, острый, – сказал Ант. – Не сомневайся. Только ты там… это.

– Чего?

– Поберегись, старшина. Оторванные они какие-то, эти бубудуски. Нелюди! Особенно один, желтый. Злее… пса цепного.

– Поберегусь, – пообещал Тимофей. – Мне еще детей на ноги ставить надо.

* * *

Как и обещал, Тимофей взбирался медленно, сторожко. Ему вовсе не хотелось заново получить по голове мешком. Или стрелу арбалетную.

Добравшись до нижней промежуточной площадки, он остановился. Дальше ползти пока не следовало. Можно было кое-что предпринять и здесь.

Тимофей тихо извлек из гнезда шплинт и всем телом навалился на стопор аварийной остановки. Четырехгранный тесаный брус скользнул по направляющим, пролетел между спицами водяного колеса и глухо ударил в тюфяк на противоположной стене. Спица заскрипела, выгнула стопор, но остановилась. А из верхних ковшей колеса звучно полилась вода. Теперь свести Скрипучий мост было невозможно.

– Вот и ладно, – пробормотал Тимофей и стал прислушиваться.

На верхней площадке несколько секунд молчали. Потом незнакомый хриплый голос кому-то пролаял:

– Эй! Почему. Остановилось. Колесо?

– Не знаю. Чего-то внизу заело, – с боязнью отозвался Гридя Шорох, младший механикус. – Надо бы посмотреть.

– Нет. Стой. Ты будешь здесь. Сибодема, Мокрыся! Дуйте вниз.

Послышалось сопение, сипение, шлепанье босых ступней по деревянным плахам.

Тимофей не стал дожидаться бубудусков. По стопорной балке он сполз к самому колесу, меж спицами пролез на противоположную сторону сруба, а потом тихо начал подниматься, цепляясь за кованые скобки.

* * *

В темном, заполненном звуками льющейся воды колодце, он незамеченным добрался до уровня верхней площадки. Тут и замер. Во рту было ужасно сухо, как с тяжелого похмелья, в затылке пульсировала боль, но руки слушались уже почти что хорошо. Поверх колесного обода он видел в скупом свете оконец всех, кто находился в управляй-каморе, – и Шороха, и связанного Митрича в углу, и пятерых монахов в рясах с засученными рукавами.

Главного Тимофей сразу определил. Откинув на плечи капюшон, тот с надменным видом расселся на лавке и держал в руках заряженный арбалет. Лысый, желтый, с горящими глазами. Он-то, видать, и стрелял в Серегу с Антипом. И остальные не агнцы, тоже участники убийства, но те хоть по приказу действуют. Подневольные, то есть. Но этот – сволочь, типичный бубудуск, до ушей налитый злобой, – вот этот самый приказ он и отдавал… Ни жалости, ни совести не ведает. Родную мать зарежет и глазом не моргнет. Сострадарий хренов! Сострадания в нем куда меньше, наберется, чем даже у дикого южного ящера. Как бы там дело ни обернулось, Тимофей порешил, что вот этот желтый ответит за все. Уйти он не должен.

Снизу сквозь журчание послышались неразборчивые голоса.

– Обрат Замурзан, обрат Замурзан… Тут бревно вставлено. Не поддается. Еще бы кого, а?

– Дармоеды! – отозвался желтый. – Дергайте посильней.

Потом все же ткнул пальцем еще в двух бубудусков, и те неохотно двинулись к лестнице. На подмогу. Тимофей только усмехнулся.

Дурни! Стопорную балку из колеса и вчетвером не вытянуть, – течением здорово зажимает. Вместо этого нужно лебедку крутить, ручка чуть ли не в глупый лоб упирается, но для чего она там эти увальни вовек не догадаются, будут брус дергать до самого последнего посинения. Как приказано…

Что ж, подумал Тимофей, пущай занимаются упражнениями. А он пока отдохнет. Подождет, покуда желтый не останется совсем один. Мост все еще не сведен, время сейчас работало и на Тимофея, и на померанцев, но никак не на бубудусков. Чтобы удостовериться в этом важном факте, Тимофей подполз к отдушине и выглянул.

* * *

Так все и было, как он предполагал. Первый из кораблей, «Гримальд», уже проходил аккурат между створами Скрипучего. За ним следовал линкор. Огромный, многопушечный, с раздутыми парусами и на совесть отдраенной палубой.

Мостовой старшина увидел сначала его скулу с полуаршинными позолоченными буквами ДЕНХОРН, затем среднюю часть, – все эти бухты канатов, лебедки, горки лоснящихся ядер, палубные люки, шлюпки на рострах; а потом и ют, по которому расхаживал рослый мужик с отвислым пузцом и в адмиральских эполетах.

Адмирал поднял голову и тут они с Тимофеем встретились глазами. Померанец с приветливостью помахал перчаткой. Он и не подозревал о том, что творится внутри разводной башни. Поэтому спокойно повернулся к своим офицерам, что-то им сказал. Те тоже глянули на отдушину и дружески замахали. Рулевые, ворочавшие двойной штурвал, от дела оторваться не могли, поэтому только кивали да скалились.

– Ладно, ладно уж, – тихо пробурчал Тимофей, отползая. – Ишь, приветливые. Плывите себе!

Его вдруг поразила мысль о том, как по-разному люди могут относиться друг к другу. Одни тебе руками машут, зато другие арбалетными болтами стреляют… Впрочем, и те, что руками махали, те тоже везли не пряники, они плыли с огромными пушками, чтобы стрелять в кого-то пудовыми чугунными шарами. И чего так все в жизни устроено? Говорят, что хороших людей больше плохих. Но тогда на любой войне именно хорошие люди убивают других хороших. Почему же так-то?

Тимофей вздохнул. В сложившейся ситуации мысль была совсем ненужной, бесполезной, да и бестолковой к тому же. Старшина мотнул головой, отгоняя ее как муху. И тут же пожалел. В затылке будто пузырь вспух, что-то там звучно хрустнуло и очень заболело. Но потом боль стихла, ушла, а с глаз даже мутная пленка спала. Наверное, позвонок какой-то вправился, стал на место. Тимофей обрадовался и живо повернулся в сторону управляй-каморы.

* * *

ТАМ произошли изменения. Митрич вроде опомнился, начал причитать, постанывать. Гридя безуспешно дергал рычаги. Желтый главарь бубудусков зашипел, пнул Митрича в бок, и погнал двух последних монахов к лестнице. Вскоре их бритые макушки пропали из виду. Все. Желтый остался один. Тимофей понял, что лучшего момента у него не будет.

Держась за скобку, он повис над колодцем. Где-то в темном низу, обтекая остановившиеся ковши, шумела Текла. Тимофей зажмурился, вытянул вперед сразу и руку, и ногу. До колеса достал, но не так, чтобы зацепиться. А обод, между прочим, был мокрым, скользким, ненадежным.

Тогда Тимофей припомнил, что на потолке должен был остаться крюк для фонаря, которого уже сто лет как не было, поскольку казенных денег на него все эти сто лет не хватало.

Он быстро вскарабкался наверх, начал шарить рукой. Крюк отыскался и сидел прочно, только уж очень высоко над колесом. Между тем колесо дрогнуло. Видимо, дело у монахов начало сдвигаться с мертвой точки. На нижней площадке скрипело трущееся дерево, слышались натужные стоны.

А в продух, оказавшийся на уровне ног, уже был виден длинный бушприт третьего корабля, нацелившегося прямо в разведенный пролет. На нем висели матросы, поднимавшие дополнительный кливер. Тимофей с тревогой подумал, что их, должно быть, еще много, этих померанских кораблей. И их судьба сейчас находится в его, Тимофеевых руках…

Он выдернул из штанов ремень, накинул на крюк и принялся раскачиваться на этой короткой петле.

Приноровившись, прыгнул. Попал удачно – между двух торчащих лопастей, а руками зацепился за ободья. Крутнулся, скользнул по толстой спице и обрушился на стол. Опрокинул чернильницу, мокрым сапогом наступил на дежурц-журнал. Все это он сделал на одном дыхании, как мог быстро. Однако недостаточно быстро. Когда поднял голову, то увидел наведенный на него арбалет, а над ним – два желтых удивленных глаза. Нельзя было дать им опомниться…

– Уу-уу! – взвыл Тимофей и пальцами изобразил рога.

Глаза огорошенно мигнули. Тимофей моментально свалился со стола и покатился под ноги бубудуску.

Тот все же успел спустить курок. Стрела пролетела над самой головой, даже волосы зацепило чуток.

Тимофей очень резво вскочил на ноги. Чересчур резво, голова опять заболела, затюкала. А бубудуск отбросил арбалет и выхватил из-под рясы длинный кинжал.

– Эй! – крикнул он. – Ко мне! Все. Живо!

И не мешкая сделал резкий выпад. Тимофей насилу успел отклониться, кинжал скользнул по правому боку. В печень целил, стервец…

Желтый отдернул руку за миг до того, как Тимофей ее перехватил, и вновь замахнулся. И тут над его головой открылся светлый квадрат.

– Ну-ка! Стоять всем! Не дергаться!

Желтый мгновенно отшатнулся.

А наверху не шутили. Сверху бабахнуло, полетели пыжи. Управляй-камора наполнилась пороховой вонью. Стрелять в Муроме умеют. Однако желтый бубудуск как-то увернулся, оттолкнул Тимофея, перепрыгнул Митрича и скатился вниз по лестнице.

В люк заглянул стрелецкий десятник.

– Эй, дядько Тимофей! Ты как там? Живой?

– Живой, – сказал Тимофей, кашляя от дыма.

– А где супостаты?

– Внизу затаились.

– Щас выкурим, – сказал десятник, спускаясь.

За ним, щурясь со свету, последовало еще несколько стрельцов. Увы, на нижней площадке они застали одного Анта.

– Через лючок, через лючок утекли, – прохрипел механикус.

Тимофей выглянул. Широкими, размашистыми саженками бубудуски уплывали по течению. А впереди всех то показывалась, то исчезала под водой лысина.

– Пищаль, – попросил Тимофей. – Дай мне пищаль.

– Погоди, – сказал десятник. – Не горячись. Это ж бубудуски! Так и войну на Муром навлечем. Нельзя.

– Войну? А им что – все можно?! Да ты Серегу с Антипом видел ли?

– Видел, – сухо сказал десятник.

– Они же мост захватили!

– Вот на мосту и нужно было брать. С поличным. Не удалось… А сейчас – поди, докажи. Заплыв у них спортивный. Упустили…

– Упустили! А где вас носило?!

Десятник крякнул.

– Да нигде особенно. Так, после Ивана Купалы похмелялись. Потом барон померанский прибежал. «Вы чо? – говорит. – У вас мост захватывают!» Ну, думаем, чудит Альфредка. Потом смотрим – кони на Скрипучем. Крестимся – не помогает. Ну, пошли проверять. А навстречу племяш твой скачет, за живот держится. Будто несет что.

– Ах, сволочь верткая! Говорило?

– Ну да, Говорило. Дрожит, подскакивает, а сам блажит нечеловеческим голосом – спасите, мол, да помогите! Подъезжаем, а там в лодке… такое. Эти бубудуски, они что, совсем сбесились?

– Совсем. И не только эти. По-моему, они все того. Да что же это! Уходят ведь! Давай сюды пищаль, говорю!

– Ты лучше не за пищаль хватайся, дядько Тимофей. Иди-ка ты лучше к механике своей.

– Это еще зачем-почему?

– Да видишь ли, померанские корабли все проскочили. Теперь к мосту покаянский фрегат прет, «Дюбрикано» называется. А Скрипучий самое время сводить. Все по закону. Смекаешь?

– Аге, – ощерился Тимофей. – Смекаю! Хрен он проскочит, «Дюбрикано»!

Десятник тяжело посмотрел на Антипа с Серегой.

– А тех сострадариев, – сказал он, – мы еще повыловим. Редко они из своей берлоги выползают, это верно. Да авось еще свидимся. Серега-то свояк мне был. Ты опознаешь кого, дядько Тимофей?

Тимофей вспомнил желтого бубудуска.

– Главного. Хоть с закрытыми глазами.

* * *

Четверг выдался дождливым. А солнечным утром пятницы у ворот посольского особняка Пресветлой остановился изящный экипаж с баронскими коронами на дверцах. По бокам от него на породистых жеребцах гарцевали два красавца-сержанта в форме егерских войск Поммерна. Дверца кареты раскрылась, из нее выскочил Прошка. Следом выбрался хмурый мужчина со следами эполет на плечах. Руки у него почему-то были связаны за спиной.

Прошка постучал в калитку. Скоро там открылось окошечко с толстогубой, что-то жующей физиономией.

– Ах, да кого ж это я лицезрею! – радостно изумился Прошка. – Никак, обрат Сибодема?

– Собственной персоной. Ну, чего надо?

– Нам – ничего. Совсем наоборот, это мы вам кое-что привезли. Их милость барон шлет его обрату проконшессу подарочек.

– Подарочек?

– Ну, по поводу предстоящего праздника Пресветлой Ночи, наверное.

– Большой? – подозрительно спросил обрат Сибодема.

– О! В твое окошечко не пролезет. Фунтов этак на двести тянет.

Сибодема заинтересовался.

– Ну да! На двести фунтов? Где?

– Да вот же оно, – Прошка подтолкнул связанного офицера. – Перед тобой стоит.

– Не пойму, – после основательного раздумья сообщил обрат Сибодема.

– Да, это с тобой бывает, – участливо сказал Прошка. – Но дело и впрямь необычное. Видишь ли, вот этот капитан чего-то перепутал: присягу принес курфюрсту, а служил базилевсу.

– Зачем? – спросил обрат Сибодема.

– Сам не знаю, – расхохотался Прошка. – По глупости, наверное. Но нам чужого добра не надобно возвращаем владельцу.

– Базилевсу, что ли?

– Да нет, думаю, что люминесценцию.

– А, это правильно. А чего же он хмурый такой?

– Видишь ли, бывший капитан в померанскую тюрьму просился, только курфюрст отказал. Поезжай, говорит, полюбуйся на тех, кому служил.

– Стало быть, капитан и есть подарок?

– Разве не похож? Глянь, у него даже руки бантиком завязаны.

– Ты смотри, правда. Ладно, пойду доложу его просветлелости.

– Доложи, доложи. Да, еще и приглашение передай.

– Куда приглашение-то?

– На свадьбу господина барона.

– Их милость женятся? Как это?

– Самым натуральным образом.

– А на ком?

– Да на боярышне Стоеросовой. Алене Павловне.

Обрат Сибодема с облегчением перекрестился.

– Уж эта у него шпагу отберет, – убежденно заявил он.

– Конечно! В постели не шпага нужна, – захохотал Прошка.

Сибодема неожиданно все понял.

– Бесстыдник, – сказал он, густо краснея.

– Эй, бубудуск! Да ты, оказывается, знаешь, откуда дети-то берутся, а, старый греховодник?

– Тьфу!

Обрат Сибодема испуганно захлопнул окошечко.

* * *

Впрочем, вернулся он довольно скоро, причем не один. Его сопровождали два сотоварища, которые молча и умело развязали руки подаренному капитану. Один из обратьев, – лысый, тощий, длинный, со злым и желтым лицом, пролаял:

– Его просветлелость проконшесс Гийо. Велели передать. Что судовольствием. Выразят соболезнования.

– Кому это?

– Фрау Обенаус.

– Чего ради?

– По поводу близкой кончины ее брата.

Злой бубудуск повернулся спиной и бросил через плечо:

– Оч-чень близкой кончины!

Калитка захлопнулась. Прошка прослушал скрежет, стук, звяканье и лязганье запоров. Потом опомнился, метнулся к карете, вскочил на подножку.

– Гони, Ермилыч!

8. Капитан де Фридо-Бранш

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯНЫ

Р. ДЕ УМБРИНУ ЛИЧНО

Ваше превосходительство!

Имперский Генеральный штаб готов приступить к разработке оперативных планов. Однако мы не знаем, кто будет нашим первоочередным противником – Поммерн или все же сначала следует обеспечить тыл, доведя до конца дело с Альбанисом? Требуется политическое решение.

К сему:

Маршал де Гевон,

Военный министр

07.07.839

* * *

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ВОЕННОМУ МИНИСТРУ

ДЕ ГЕВОНУ ЛИЧНО

Съер маршал Империи!

В ответ на Ваше письмо сообщаю: первоочередным противником является Поммерн. Начало кампании – ориентировочно май будущего года. Однако 3-ю армию генерала Щелконека желательно оставить у границ Альбаниса. На тот случай, если она потребуется для помощи нашим альбанским сторонникам. В остальном же – Поммерн, Поммерн и еще раз Поммерн!

Де Умбрин

* * *

УНЗИБОЛАНУ де Фридо-Браншу в жизни везло не слишком. Проплавав больше двадцати лет, он командовал самым слабым фрегатом Пресветлой Покаяны.

Реально этот так называемый фрегат не превосходил померанские корветы последней серии. Тем не менее в официальных списках флота базилевса-императора «Дюбрикано» черным по белому числился фрегатом. Соответственно его командиру полагался чин кавторанга. Но де Фридо-Бранша уже шестой год держали в третьем ранге без внятных объяснений. И вовсе не потому, что он был плохим моряком. Напротив, Унзиболан де Фридо-Бранш проявил себя с самой лучшей стороны в нескольких морских сражениях.

Однажды, будучи старшим офицером корвета «Чейро», он заменил раненого капитана, подавил вспыхнувшую было панику, а потом взял на абордаж хорошо вооруженный гукор мятежного магрибского паши. При этом собственноручно зарубил четырех мамелюков. А во время последней альбанской войны «Чейро» под его командой больше трех часов один на один держался против пятидесятипушечного фрегата. Унзиболан получил ранение, его корабль потерял грот-мачту, имел две сотни пробоин, но из боя не вышел. Так что дело было не в отсутствии необходимых качеств, в другом. Конкретно – в наличии приставки «де» перед фамилией «Фридо-Бранш».

Неприязненное отношение сострадариев к дворянству имело прочные корни. Во времена возникновения Ордена откровения святаго Пампуаса, его основателя, среди образованной части общества вызывали лишь высокомерное пренебрежение. И то в лучшем случае. Так что при своей земной жизни Великий Корзин-из-Бубудусы находил поддержку только снизу. Сторонников он привлекал не столько силой идей, сколько умело играя на извечной враждебности бедных к богатым.

В результате орден пополнялся невежественными, озлобленными и мстительными людьми, из которых легко получались фанатики. А поскольку бороться за власть им приходилось главным образом с аристократией, и орден в целом, и его карательный корпус бубудусков весьма недружелюбно относились к дворянскому сословию. Впрочем, не ко всему сословию. Только к его мужской части. К женской части святые отцы относились не в пример мягче, считая женитьбу на дворянках своеобразной формой обращения заблудших на путь истинный. Более того, придавали этой форме столь важное значение, что ради нее отменили древний запрет своего же ордена на бракоразводные процессы.

Все это хорошо усвоила мадам де Фридо-Бранш. Будучи на девять лет моложе своего мужа, устав от нехватки денег и обладая привлекательной внешностью, она без труда нашла себе перспективную партию в виде некоего проконшесса, чрезвычайно озабоченного перевоспитанием дворянок.

* * *

А доблестный капитан имперского флота вернулся из очередного, причем весьма короткого, плавания в совершенно пустой, свободный даже от мебели дом. И там, среди стен с пятнами на месте бывших трофейных магрибских ковров, он безо всяких усилий со своей стороны превратился в того, кем никогда не собирался быть, – в философа. В новом качестве де Фридо-Бранш здраво рассудил, что затевать имущественную тяжбу с орденом опаснее, чем брать на абордаж магрибский гукор. И подал рапорт с прошением перевести его на куда-нибудь. Чем подальше, тем получше.

Это был первый за всю его карьеру рапорт, возымевший последствия. Через удивительно короткое время вместо небольшого корвета «Чейро», приписанного к порту Ситэ-Ройяль, де Фридо-Браншу дали небольшой фрегат и отправили во град Муром, чрезвычайно славный женской красотой и крепостью напитков. Утешили, так сказать.

И все бы хорошо, однако в своем новом назначении капитан третьего ранга Унзиболан де Фридо-Бранш без труда различил некую форму милости со стороны бывшей супруги, после чего стал плохо спать по ночам. Все не мог решить, что же лучше, – не самая лучшая жена, либо не самый лучший фрегат. А когда удавалось заснуть, страшно злился, если его будили. Иногда даже опускался до мордобоя.

Впрочем, во флоте Его Величества капитаном он был далеко не самым сволочным и уж точно – не самым худшим. А к мордобою там давно привыкли. И никогда не отвыкали.

* * *

8 июля 839 года де Фридо-Бранша разбудили во втором часу ночи.

– Обрат капитан, обрат капитан!

– Утопни, безумец.

– Никак не могу, – трепеща сообщил матрос.

– Это почему?

– Обрат старпом приказал вас сначала разбудить. А потом уж – к черту.

– А, – сказал капитан и открыл один глаз.

В сером сумраке каюты выделялся чуть более светлый прямоугольник двери. На комингсе настороженно замер вестовой, в любую секунду готовый увернуться от любого предмета. Это был ловкий шельма, старпом знал, кого посылать. Швыряться не имело смысла.

Де Фридо-Бранш сел в постели.

– Ну? Опять муромцы обливаются? Или померанцы больно бьют?

– Никак нет. Ни то, ни другое.

– Тогда что?

– Швыряться не будете?

– Не попаду.

Матрос успокоился и даже ухмыльнулся.

– «Гримальд» снимается с якорей, третьего ранга обрат.

– Я те щас за обрата третьего ранга…

Вестовой дожидаться не стал.

* * *

Сказать, что де Фридо-Бранш удивился, было бы мало. Уже третья неделя пошла с того дня, когда померанский корвет «Гримальд» и покаянский фрегат «Дюбрикано» демонстрировали присутствие двух соперничающих держав в порту Великого Мурома. Матросы с враждебных кораблей несколько раз успели подраться в местных кабаках, после чего в кубриках имперского фрегата стал весьма известным некий молодой кузнец Ференц из Южного Поммерна.

А де Фридо-Бранш успел выучить все выщербины на борту супостата (на абордаж его пытались брать, да явно зубы обломали) пересчитал все палубные лебедки (хороши, заразы!), не говоря уж о пушках. Корабли стояли так близко друг к другу, что по утрам, после подъема флага, Унзиболан со своей палубы не без иронии раскланивался с корветтен-капитаном Оюнтэгом Монголэ, командиром «Гримальда». В общем, попривыкли друг к другу. Казалось, ситуация складывается надолго. Зря, значит, казалось.

В светлых сумерках, заменявших в Муроме июльскую ночь, «Гримальд» был виден прекрасно. На корвете уже выбрали якорную цепь. Под марселем и кливером корабль медленно разворачивался в сторону разведенного на ночь Каменного моста.

Де Фридо-Бранш пожал плечами.

– Ну и что? – сказал он. – Пусть катятся. Наше дело – сторона. Приказа оставаться в Муроме никто еще не отменял.

И ушел в свою каюту. Но едва успел вздремнуть, как старший помощник явился лично и деликатно кашлянул.

– Да вымбовкой тебя по маковке! Что, что еще стряслось? – взревел капитан.

– Унзи, «Магденау» закрывает нам выход из бухты.

– Кто? Какая магденау?

– Померанский линкор.

– Что? Где?

– Да в паре кабельтовых от нас.

– А тебе не померещилось? Из-за белой-то ночи?

– Нет. Боюсь, что придется снова вставать, обрат мой капитан.

Де Фридо-Бранш вновь натянул тапочки. Ругаясь и спотыкаясь, он выбрался на шканцы.

* * *

Нет, старпому ничего не померещилось.

Прямо напротив «Дюбрикано» в полной красе и величии становился на якорь самый всамделишный «Магденау», головной корабль серии новых стодвухпушечных линкоров Поммерна. Своей тушей он безоговорочно перегородил фарватер. При этом его орудийные порты оказались открытыми, а в них мерцали неприятные огоньки. Де Фридо-Бранш почувствовал, что по спине у него медленно ползут мурашки. Весь сон как рукой сняло.

– Они рехнулись? В нейтральном порту?!

Сыграли тревогу. Пока сонные, разомлевшие от многодневного безделья матросы привели корабль в относительную готовность, «Магденау» раз шесть мог их всех отправить на неглубокое, но дно. Мог, но не отправил.

– Пугают, окайники – с облегчением сказал старпом.

– А зачем? – спросил капитан, настороженно разглядывая неприятеля в подзорную трубу. – Чего ради?

В этот момент он заподозрил, что у него с глазами что-то не в порядке: мачты «Магденау» вдруг начали двоиться. Де Фридо-Бранш отрегулировал фокус, но это ничего не изменило – двоились, и все тут.

– За «Магденау» вниз по течению проходит однотипный линкор «Денхорн», – доложил сигнальщик.

– Спишь, каналья? – разозлился де Фридо-Бранш. – Что, только заметил?

– Никак нет, обрат капитан! Принимал флажной семафор с «Магденау», – крикнул сигнальщик.

– Семафор? С «Магденау»?

– Так точно!

– Чего хотят?

– Ничего. Желают доброго утра.

– Издеваются, – сказал старпом.

– Не отвечать, – сквозь зубы приказал капитан.

Он начинал злиться.

– Легко им издеваться, – зудел старпом. – У нас только тридцать восемь пушек.

* * *

«Дюбрикано», самый слабый из всех покаянских фрегатов, послали в Муром совсем не драться, а только для того, чтобы посадник случайно не позабыл о существовании Пресветлой Покаяны; это была самая обыкновенная дипломатическая рутина. Сочли, что тридцати восьми орудий для такой цели вполне достаточно. Можно было ожидать равноценного ответа курфюрста, поэтому появление померанского корвета никого не удивило. Но вот то, что вослед «Гримальду» повалили еще и линкоры, – это уже ни в какие ворота не лезло.

Де Фридо-Бранш не знал, что и подумать. Неужели курфюрст всерьез решился бросить вызов империи? И где – на море? Слов нет, померанские линкоры хороши. Но их же только три, хороших-то! Между тем, только под командой аншеф-адмирала Василиу находилось полтора десятка тяжелых кораблей во главе со 116-пушечным «Упокоителем». На что при таком раскладе мог рассчитывать померанский адмирал де Фридо-Бранш не представлял. Тем не менее, факт оставался фактом – кригсмарина выползла из норы. И на этот счет у де Фридо-Бранша были самые недвусмысленные инструкции.

Согласно этим инструкциям «Дюбрикано» следовало немедленно срываться с якорей и на всех парусах лететь к адмиралу Василиу. Но как срываться, куда лететь, если фарватер загораживает коробка водоизмещением в две с половиной тысячи тонн?

– Позовите обрата эмиссара, – приказал де Фридо-Бранш.

– Я здесь, обрат капитан.

– Обрат Гломма! Нужно срочно предупредить нашего посла.

– Уже сделано, обрат капитан, – с едва уловимой усмешкой ответил бубудуск.

Между тем, сигнальщик все не унимался.

– Из-за Лодейной слободы выходит линейный корабль «Василиск», – доложил он. – Далее следуют тяжелые фрегаты класса «Такона».

– Опф-ф, – сказал старпом.

Де Фридо-Бранш ничего не сказал. Привалившись спиной к бизани, он только провожал глазами очередного неприятеля и нервно курил трубку.

За «Таконой» появился крупный, благородных пропорций корабль, размерами немного уступающий линкору. Под его верхней палубой вместо привычных орудийных портов располагался ряд прямоугольных иллюминаторов. Некоторые из них светились, а некоторые были задернуты шторками.

Старпом ахнул.

– Пресветлый Корзин! Да ведь это «Поларштерн»! Личная яхта Бернара… Неужели сам курфюрст плывет? Унзи, какая-то серьезная каша заваривается.

– Вижу, – кивнул капитан. – Трап убрать! Винц, пошлите людей на реи и к кабестану. Приготовиться к отплытию!

– Куда? «Магденау» напрочь фарватер перекрыл.

– Дорогой мой! У адмирала Мак-Магона не так уж много кораблей, чтобы ради нас оставлять здесь линкор. «Магденау» скоро уйдет. И вот тогда нельзя будет терять ни минуты, мы должны сесть на хвост померанской эскадре, а потом ее опередить. Иначе адмирала Василиу ждет неприятный сюрприз. Полагаю, перед нами он тоже в долгу не останется.

* * *

Замыкавший померанскую колонну корвет, очень похожий на «Гримальд», давно миновал Каменный мост и скрылся за поворотом реки. В Колдыбели пробило четыре утра, до сведения мостов оставался всего лишь час, а «Магденау», как ни в чем ни бывало, все еще стоял поперек протоки. Паруса на нем были убраны. Никаких признаков подготовки к отплытию не замечалось. На мостике скучал вахтенный офицер, да несколько матросов, широко зевая, рассматривали город. В остальном массивный корабль казался спящим.

Между прочим, так оно и было. Многоопытный контр-адмирал фон Гренземе, командир «Магденау», приказал не будить матросов до самого последнего момента, чтобы вступить в парусную гонку не только с более многочисленным, но и более свежим экипажем.

Зато экипаж «Дюбрикано» пребывал в большом напряжении. На юте собрались офицеры, на реях восседали и понемногу зябли десятки марсовых, палубная команда во главе с боцманом облепила кабестан, а у пушек клевали носом канониры. Никто не разговаривал; все ждали, и все вроде бы ко всему были готовы. И при всем при том померанский линкор ожил совершенно внезапно.

Чуть позже половины пятого на «Магденау» прозвучали резкие свистки боцманских дудок. Ванты корабля мгновенно заполнились сотнями матросов; одновременно пошел из воды носовой якорь.

Течение развернуло корабль. Померанец с фантастической быстротой одевался парусами. Меньше чем через минуту он нес даже топсели и лисели. И пока на фрегате проделали то же самое, «Магденау» успел выйти в главное русло Теклы.

– Хороши у них палубные лебедки, – почти простонал старший помощник Винц.

– И палубная команда получше, – сурово добавил де Фридо-Бранш. – Наши разболтались, сволочи!

Набирая ход и подстраивая паруса, померанец устремился к Каменному мосту. Превосходство в высоте мачт позволяло ему более эффективно ловить верховой утренний ветер. «Дюбрикано» замешкался на старте и заметно отстал, но все же успел проскочить в разведенный пролет.

И как только Каменный мост остался позади, оба капитана постарались извлечь максимум как из команд, так и из конструктивных особенностей своих кораблей.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛЕГКИЙ ФРЕГАТ «ДЮБРИКАНО»

Водоизмещение – 388 тонн. Трехмачтовая баркентина. Максимальная зарегистрированная скорость – 19,3 узла. Вооружение: 38 чугунных пушек калибром от 4 до 12 фунтов. Экипаж – 196 человек. Командир – капитан третьего ранга Унзиболан де Фридо-Бранш.

КУРФЮРСТЕНМАРИНЕ ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «МАГДЕНАУ».

Водоизмещение – 2480 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 18,6 узла. Вооружение: 102 стальных орудия калибром от 6 до 36 фунтов. Экипаж – 933 человека.

Командир – контр-адмирал Фридрих фон Гренземе.

* * *

Контр-адмирал фон Гренземе приказал держаться в главной струе течения, стараясь сберечь и по возможности нарастить инерцию. Для этого он избегал не то что резких поворотов, но и вообще любых лишних движений рулевого колеса. В двойной штурвал «Магденау» вцепились самые опытные рулевые. Эти ветераны служили уже не по первому десятку лет и давно умели «чувствовать» фарватер. Они работали миллиметрами, точно вписываясь в плавные изгибы русла и в то же время удерживая массивный корабль на стрежне. Линкору помогала еще и огромная площадь парусов – по этому показателю он чуть ли не втрое превосходил «Дюбрикано».

Зато имперский фрегат имел более узкий корпус и в шесть раз меньшее водоизмещение. Поэтому легко набирал теряющуюся при маневрах скорость. Но его главное преимущество заключалось в другом – в малой осадке. Используя эти особенности, де Фридо-Бранш рискнул обогнуть пару бакенов с запрещенной стороны, прошел впритирку с отмелью и выиграл чуть ли не кабельтов. Однако большего добиться было невозможно, поскольку за поворотом Теклы открылся Скрипучий мост. Любые маневры на время стали невозможными. Теперь оставался единственный возможный курс – прямо на разведенный пролет. Если б его удалось благополучно миновать, появилась бы надежда на успешное выполнение задачи. Де Фридо-Бранш намеревался и дальше выигрывать на изгибах русла, держась к берегу ближе, чем мог себе позволить «Магденау», и тем самым срезать петли.

Вопрос о том, пропустит ли его фон Гренземе вдоль своего борта безболезненно, оставался открытым. После крепости Непускай-остров – вряд ли. А до нее, в пределах сравнительно заселенных берегов, где случайное ядро могло угодить в муромцев, – там да, шанс существовал. Только для этого требовалось во что бы то ни стало проскочить последний из муромских мостов. Померанцы умели рассчитывать все точно. Времени до сведения Скрипучего оставалось совсем мало, в обрез, если оно еще оставалось. Унзиболана начало грызть нехорошее предчувствие. Он знал о всеобщей нелюбви муромцев к подданным базилевса. И уж, конечно, о том, что механизмы моста обслуживают именно мурмазеи.

Мост приближался. На нем возникла суета и беготня, метались какие-то фигуры, бабахнул ружейный выстрел. Поднятая секция вдруг пошла вниз, но тут же замерла. Это позволило всем трем высоченным мачтам «Магденау» беспрепятственно миновать узкое место. Сазу после этого секция дрогнула, опустилась еще на шаг и опять замерла. Словно дразнила и попугивала одновременно.

И тут на Часовцах пробило пять, – время сведения всех муромских мостов. Де Фридо-Бранш выругался и приказал убрать паруса. Без сомнения, «Дюбрикано» не успевал проскочить Скрипучий.

– Отмените ваш приказ, капитан, – вдруг негромко сказал эмиссар.

– Что? Не понял, вас, обрат Гломма.

– Отмените ваш приказ, обрат капитан. Необходимо продолжать движение.

– Куда? Сумасшествие! Мы же врежемся в мост и в лучшем случае потеряем фок-мачту. А в худшем – перевернемся.

– Не врежемся. Мост не будет сведен.

– Откуда такая уверенность?

– Не могу сказать. Но такая уверенность есть.

Де Фридо-Бранш взглянул на бубудуска с плохо скрытым раздражением. Потом взглянул на Скрипучий. Как раз в этот момент подъемная секция дрогнула и опустилась еще.

– Нет, – сказал капитан.

– Да, – бесцветным голосом сказал эмиссар.

– Что такое! Кораблем командую я.

– Только до тех пор, пока это угодно ордену, обрат капитан.

– Отстранить от командования меня может только морской министр или командующий эскадрой. Ни тем, ни другим вы не являетесь.

– Не будьте ребенком. И тот и другой сделают все, о чем попросит его люминесценций обрат эпикифор. А последует ли такая просьба, сейчас зависит от меня. И такая просьба непременно последует, если вы не сделаете то, о чем я вас только что попросил.

Де Фридо-Бранш еще раз взглянул на Скрипучий мост, который, хотя и находился всего лишь в четверти мили по курсу, примерно на четверть же был сведен.

– Вот что, обрат эмиссар. Пока я командую кораблем, мне и решать, поскольку я отвечаю за него, а вы – нет.

Вместо ответа эмиссар махнул рукой, и на ют взбежали двое его верзил.

– Унзиболан де Фридо-Бранш! Именем эпикифора я отстраняю вас от командования фрегатом «Дюбрикано» и подвергаю домашнему аресту. Капитан-лейтенант Винц, принимайте командование кораблем и продолжайте движение.

От столь вопиющего нарушения морского устава старпом потерял дар речи. К капитану тем временем подошел один из бубудусков, протянул руку и сиплым голосом сказал:

– Вашу шпагу, гражданин.

Де Фридо-Бранш ощутил незабываемый запах бубудуска. И в то же время явственно услышал, как восемь поколений дворянских предков разом переворачиваются во гробах. Причем семеро из этих восьми почили отнюдь не по причине старости.

Он вынул шпагу. Но сделал совсем не то, что от него ждали и требовали обратья-сострадарии. Клинок дважды свистнул в воздухе. Первый бубудуск с изумлением уставился на свою кисть, а второй схватился за бедро.

Окровавленный кончик шпаги оказался перед самым носом обрата эмиссара. Он, этот кончик, покачивался. И было в его покачивании нечто змеино-завораживающее. На движения такого рода клинок способен только в очень опытной руке. Бубудуск, очевидно, слышал о подвигах де Фридо-Бранша на борту магрибского гукора. Поэтому стоял не шелохнувшись.

– Гухаггор Гломма! Властью командира фрегата «Дюбрикано» я арестовываю вас. Капитан-лейтенант Винц! Проводите обрата эмиссара в его каюту.

Рулевые и сигнальщик, оказавшиеся невольными свидетелями и заложниками этой сцены, одновременно втянули головы в плечи. Однако по шкафуту в сторону мостика уже пробирался боцман с несколькими отчаянными матросиками. В руках они держали чугунные вымбовки от кабестана. Де Фридо-Бранш с удивлением подумал, что экипаж, по-видимому, не так уж и плохо относится к своему капитану. С чего бы это?

Додумать ему не дали. Со всех трех марсовых площадок уже не кричали, там вопили – секция Скрипучего моста дрогнула и совсем уж безоговорочно пошла вниз. Старпом нерешительно переминался с ноги на ногу.

– Капитан-лейтенант Винц! – зарычал де Фридо-Бранш. – Вы плохо слышите? Очистить мостик от посторонних!

Старпом очнулся и с каким-то нелепым поклоном предложил обрату эмиссару проследовать в каюту. Тут Гухаггор Гломма наметанным глазом пискала заметил матросов с вымбовками. Он закусил губу, молча повернулся и пошел с мостика. Винц поспешно бросился следом.

Еще до того, как оба спустились по трапу, де Фридо-Бранш совершенно о них позабыл. «Дюбрикано» несло на мост, до которого оставалось не более пары кабельтовов.

– Лево на борт! Все тряпки – долой! Шевелись, утопленники!

Бушприт фрегата медленно покатился в сторону. Захлопали паруса. В воду рухнули сразу оба носовых якоря, но один из них явно не зацепился. «Дюбрикано» дернулся, накренился на правый борт. От сильного рывка по палубе раскатились ядра, свалилось несколько зазевавшихся матросов, однако корабль остановился не полностью. Сильное течение упрямо тащило его к Скрипучему мосту, который был уже почти сведен.

– Отдать оба кормовых! – крикнул де Фридо-Бранш.

«Дюбрикано» дернулся еще раз, накренился сильнее, черпая воду открытыми орудийными портами. Звякнула рында. Самопроизвольно вывалились шлюп-балки правого баркаса. С грота-рея сорвался вопящий матрос. Но фрегат наконец остановился.

До моста оставалось метров сорок. На нем размахивал кулаками и свирепо ругался бородатый мужик в мокрой одежде и с забинтованной головой. Рядом с ним стояли угрюмые стрельцы городской стражи. Кого-то несли на носилках.

– Послушайте, пропустили бы вы нас, а? – крикнул де Фридо-Бранш. – Базилевс заплатит!

– Уже заплатил, – мрачно и непонятно улыбаясь, отозвался один из стрельцов.

А бородач с забинтованной головой добавил нечто такое, что Унзиболан не слышал за все годы службы во флоте даже в матросских кубриках.

– Не пропустят, – перевел старпом.

– Догадываюсь, – пробурчал капитан.

– М-да, – сказал помощник. – Теперь придется оч-чень подождать.

Потом виновато добавил:

– Я тут оплошал маленько. Извини. Не доводилось еще, понимаешь, бубудусков арестовывать. Привычки нет.

– В этом-то и беда, – вздохнул де Фридо-Бранш. – И не только твоя. Боцман!

– Я!

– Пора выпить. Зайди-ка в мою каюту, старый ты матюгальник. Вымбовку можешь не брать.

– Слушаюсь, – ухмыльнулся боцман.

Винца де Фридо-Бранш не пригласил.

* * *

Оч-чень подождать пришлось до следующей полуночи, и даже несколько дольше.

Уже после того, как Колдыбель отзвонила двенадцать, крайне неприветливый мостовой старшина все еще продолжал безмятежно покуривать. Тот самый, с забинтованной головой.

– Почему не разводите мост? – крикнул в рупор де Фридо-Бранш.

– Чиним, – сквозь зубы ответил муромец.

Эта починка продолжалась ровно до тех пор, пока снизу не подошла пара скампавеев. Тут уж мост внезапно починился и скоропостижно пошел вверх. А старшина мрачно плюнул вниз и ушел не оглядываясь.

На «Дюбрикано» с превеликим поспешанием выбрали все четыре якоря. Пространства для разворота не было ровно никакого. Поэтому под издевательский хохот, свист и улюлюканье как со Скрипучего, так и с обоих скампавеев, фрегат неуклюже, кормой вперед, просунулся в судоходный пролет.

Де Фридо-Бранш с облегчением вздохнул. Наконец-то злополучный мост оказался позади. Используя попутное течение и довольно благоприятный ветер, «Дюбрикано» развернулся и рванулся к морю. Предстояло наверстать без малого двадцатичасовое отставание. Де Фридо-Бранш уже не надеялся найти померанскую эскадру. В дельте, среди десятков лесистых и гористых островов, это дело почти бесполезное. Однако, если хоть немного повезет, оставался шанс оповестить адмирала Василиу о том, что враг уже под носом до того, как померанцы нанесут удар. Ради этого де Фридо-Бранш отослал Винца спать, а сам остался на внеплановую вахту. Он гнал фрегат при полной парусности, рискованно прижимаясь к берегу, часто меняя галсы и беспощадно эксплуатируя палубную команду. Тем не менее удавалось выжимать не больше девяти узлов.

Встречные скампавеи на вопросы о померанской эскадре не отвечали. А если и отвечали, то лучше бы этого не делали.

– Ох, не любют оне нас, обрат капитан, – заключил вконец разозленный сигнальщик. – Вот не любют… по-черному.

– А нас только по-черному и можно, – в сердцах ответил капитан.

* * *

На третьи сутки миновали наконец ключ от Теклы, знаменитый Непускай-остров с одноименной муромской крепостью. «Дюбрикано» отсалютовал честь по чести – двадцать одним выстрелом. А крепость презрительно промолчала.

– Не любют… – пробормотал де Фридо-Бранш.

Близилась дельта. Скорость течения падала. Текла все чаще давала боковые протоки, огибая многочисленные мели и острова. К рассвету следующего дня она разделилась на три главных русла. Де Фридо-Бранш распорядился удвоить число сигнальщиков, однако померанцев впереди не наблюдалось. Зато к полудню попались весьма красноречивые следы их деятельности. У песчаного мыса дымился остов небольшого корабля. Не без труда удалось определить, что это был двенадцатипушечный имперский бриг «Ямдан». Вернее, то, что от него осталось.

Останки производили жуткое впечатление. «Ямдан» потерял обе мачты, лежал на боку, до половины скрытый водой. Пробоин в нем было столько, что во многих местах они сливались в сплошные проломы, из которых торчали искалеченные флоры, шпангоуты, доски переборок. И хотя в нижние пробоины свободно вливалась Текла, все же внутри корпуса что-то неторопливо горело. Песчаную отмель за кораблем густо усеяли обломки. В лесу, росшему выше, отчетливо прослеживались длинные полосы из сшибленных ветвей и расщепленных стволов. Они веером разбегались от несчастного «Ямдана» и представляли собой следы десятков тяжелых ядер.

– Вот это да, – забормотал старпом. – Некоторые ядра прошивали корпус навылет!

– Что ж тут удивительного, – усмехнулся де Фридо-Бранш, – били почти в упор, да тридцатишестифунтовым калибром.

А про себя возблагодарил Пресветлого да тех грубых муромцев, которые не согласились развести мост. Иначе пришлось бы обгонять «Магденау» на расстоянии меньшем, чем эта пара кабельтовых. Для страшной померанской артиллерии просто смех… «Дюбрикано» мог выглядеть немногим лучше «Ямдана».

* * *

Экипаж погибшего корабля бегал по берегу, кричал и отчаянно жестикулировал.

– Сигнальщик! Запроси их, когда прошла померанская эскадра, – приказал де Фридо-Бранш.

– Около восемнадцати часов назад, обрат капитан. Спрашивают, заберем ли мы их.

– Нет, – сказал де Фридо-Бранш. – Некогда.

– У них трое раненых, обрат капитан.

– Сколько? – не поверил де Фридо-Бранш. – Всего трое?

– Так точно.

– Да они и не думали драться! Передай, пусть загорают на суше, раз такие растяпы на воде. Посоветуй заняться рыбалкой.

– Так, так. Это что же получается? Выходит, померанцы открыли огонь в территориальных водах Мурома? – спросил обрат эмиссар, глядя на развалины «Ямдана». Как ни в чем ни бывало бубудуск уже вновь появился на юте.

Де Фридо-Бранш промолчал. Как ни было жаль, сутки домашнего ареста, на которые он имел право изолировать Гломму, уже истекли.

– Да, – усмехнулся старпом. – Открыли огонь. И всей эскадрой.

– Следовательно, если мы их догоним… Ну, то есть, если очень близко подойдем…

– То с нами будет примерно то же самое, святой отец.

Услышав эдакое, Гухаггор Гломма потерял интерес к разговору и несколько переменился в лице. Потом вспомнил о неких срочных делах и спустился в свою каюту.

– Кажется, ветер посвежел, – простодушно сообщил старпом.

– Это ненадолго, – проворчал де Фридо-Бранш. – Обрат эмиссар скоро вернется.

* * *

Ветер стих ночью. Паруса обвисли. Справа и слева по борту проплывали темные, покрытые густыми лесами острова, многие из которых и названия-то не имели. Плохо слушаясь руля, «Дюбрикано» дрейфовал по течению, и пару раз только вовремя сброшенный якорь спасал его от посадки на мель. В таких условиях де Фридо-Бранш никому не решался доверить корабль.

Глотая кофе с коньяком, а в промежутках жутко дымя трубкой, он час за часом отшагивал по мостику, ибо такова доля капитанская. Никто острее капитана не чувствует, сколь хрупка и ненадежна граница между трюмом и водой, – всего несколько слоев досок. В походе кораблю ежечасно, если не ежеминутно что-нибудь да угрожает. Это могут быть коварные черви-древоточцы. Или внезапный шквал, способный в клочья разодрать паруса и даже положить судно мачтами на волну. Это может быть риф, недружелюбный морской ящер, течь в расшатанных пазах, песчаная банка или чудовищная волна-убийца. В сплавных реках еще встречаются и так называемые топляки – полусгнившие, насквозь пропитанные влагой бревна с тяжелыми комлями. Такие бревна малозаметны, плывут почти вертикально, а при столкновении способны проткнуть даже полуметровую обшивку фрегата.

Против всех многочисленных напастей в сущности есть лишь одна надежная защита – постоянное человеческое внимание. Худо, если капитан не имеет надежного помощника среди своих офицеров. Тогда на него ложится непосильная нагрузка. А надежные люди среди офицеров имперского флота редки. От молодых офицеров орден прежде всего требует не безукоризненных знаний, а безукоризненной преданности. И, разумеется, получает то, что требует. По крайней мере на словах.

От трехсуточных недосыпа и усталости де Фридо-Бранш почти потерял способность мыслить. Зато обострилась его способность предчувствовать. И ничего хорошего эта способность не сулила. Особенно после стычки с обратом эмиссаром.

* * *

После происшествия на мостике и последовавшего ареста Гухаггор Гломма вел себя очень тихо, предпочитая не показываться на верхней палубе. Все свое время он проводил в смиренных молитвах и в оказании помощи раненым бубудускам. Но как только впереди показались паруса главных сил имперского флота, поведение обрата Гломмы заметно изменилось. Он вновь приобрел и осанку, самоуверенность, и почти былую надменность. Командовать, правда, больше не решался.

«Дюбрикано» приблизился к флагманскому кораблю и стал на якорь. Для Фридо-Бранша, отправляющегося с докладом к адмиралу, спустили шлюпку. Ни слова не говоря, туда же прыгнул эмиссар.

– Я не давал вам разрешения, – сухо заметил де Фридо-Бранш.

– Оно и не требуется, – ледяным тоном сообщил бубудуск.

– По-моему, вы опять забываетесь, святой отец.

– Нисколько. У вас нет права ограничивать мои передвижения. Тем более у вас нет права задерживать передачу нескольких писем проконшесса Гийо обрату эскандалу флота.

Матросы в шлюпке вопросительно посмотрели на своего капитана. Но в этой ситуации, увы, устав был на стороне Гухаггора Гломмы. Если в конфликте перед Скрипучим мостом де Фридо-Бранш мог ссылаться на закон, сколь ни мало это значило для ордена, то насильственное задержание эмиссара было равносильно добровольному упокоению. Гломма это прекрасно понимал, потому и вел себя подчеркнуто вызывающе. Провоцировал, ловил на эмоцию. Готовил реванш.

– Пропустите обрата эмиссара, – сжав зубы, приказал де Фридо-Бранш.

– Это невыносимо! Ты везешь с собой свой приговор, – прошептал бледный старпом.

– Дорогой Винц! Будет чудо, если ты ошибаешься.

* * *

Увы, старпом не ошибался. Де Фридо-Бранша арестовали сразу после доклада, прямо в коридорчике перед адмиральским салоном. Сквозь тонкую переборку Командующий Флотом Открытого Моря прекрасно все слышал, но не счел возможным принять участие в судьбе одного из своих капитанов. Потому что мудрые адъютанты упросили Василиу сберечь себя для империи, базилевса и флота в столь грозный час.

Вместо адмирала некоторое участие в судьбе капитана принял обрат эмиссар Гухаггор Гломма. Он явился в карцер линкора «Упокоитель», принес мешочек сухарей и спросил:

– Ну, что скажешь, Унзиболан?

– Ничего утешительного, – усмехнулся де Фридо-Бранш. – Полагаю, имперский флот потерпит поражение всего от трех померанских линкоров.

– Да ты спятил! Уж не потому ли, что благодаря моим стараниям наш флот лишился услуг некоего капитана третьего ранга?

– Нет. Благодаря неусыпным стараниям всего Ордена сострадариев. Скромнее надо быть, обрат бубудуск. Мы с тобой – всего лишь частный случай.

И Гломма вдруг понял, что это правда.

– Типун тебе на язык, окайник!

– О, это неизбежно. Спасибо за сухари, Гухаггор. Но уж очень они жесткие.

9. Скампавей «Ежовень»

Одномачтовый парусно-гребной шлюп.

Водоизмещение – 75 тонн. Максимальная скорость под парусами – до 17 узлов, под веслами – 5 узлов. Как и все муромские скампавеи, при слабых ветрах способен легко обгонять высокобортные парусные корабли. Исключительно маневрен, имеет малую осадку, удобен для перетаскивания волоком по суше. Вооружение: два 24-фунтовых «единорога», четыре фальконета на вертлюгах и картечница. Экипаж – от 70 до 110 человек.

Командир – Свиристел Стоеросов, муромский боярин и лейтенант флота Его Высочества.

* * *

– Альфред, ты спишь?

– Нет.

– Плечо не болит?

– А, ерунда. О чем ты беспокоишься? Старый шрам, пулю давно вынули.

– Тогда поцелуй меня вот сюда. Как в саду, помнишь?

– Еще бы! Ты меня тогда розами огрела.

– Бедненький… А нечего было к девке приставать! Кто б меня потом замуж взял?

– В самом деле? – лукаво спросил Обенаус, поглаживая ее шею.

– Ну… я же не знала точно.

– А теперь можно?

– А теперь нужно. Хочу!

– Так, моя хорошая?

– О-о…

– Еще?

– Ну что ты спрашиваешь… несмышленыш.

В дверь постучали.

– Вот ведь служба, – проскрипел Обенаус.

Бурно дыша, Алена откинулась.

– Иди, я подожду. Только ты это… недолго…

– Айн момент. Только пошлю всех к черту!

Обенаус накинул халат и вышел в смежный со спальней кабинет. Там обескураженно топтался Норуа в огромном старомодном парике.

– Прохор Петрович пожаловать изволил, ваша милость. Очень встревожен, прямо лица на нем нет. Говорит, срочно.

Новобрачный вздохнул.

– Ладно, зови. И подай баронессе завтрак. Кажется, она проголодалась.

Норуа открыл дверь и сделал приглашающий жест.

– Ты уж, ради бога, извини, ваша милость, – сказал Прошка с порога. – Видишь ли, Гийо велел передать соболезнования Алене Павловне.

– Соболезнования? Какие еще соболезнования?

– Да по поводу якобы скорой погибели Свиристела. Похоже, прознал, сволочь, что Стоеросов взялся вести эскадру.

Обенаус сел.

– Так, – сказал он. – Стряпчий подслушал?

– Он, подлюга. Говорило! Больше некому.

Обенаус знал, что Стоеросов намеревался выйти из Теклы в море и разведать, где и какие покаянские корабли находятся. А потом хотел вернуться в главное русло и там встретить эскадру Мак-Магона со свежей информацией. Он рассчитывал, что муромский скампавей не тронут. Но если Василиу узнает, кому теперь Свиристел служит…

– Норуа, стойте. Сначала карту, завтрак – потом.

Слуга извлек рулон, подошел к столу, заваленному бумагами, и нерешительно взглянул на хозяина. Барон нетерпеливо махнул рукой. Вся документы вместе с чернильницей полетели на пол, а на столе развернулась хорошая, только в прошлом году снятая карта нижнего течения Теклы.

* * *

Севернее Мурома река делала несколько широких петель, огибая отроги Рудных гор. Зная, что гребцов на скампавее маловато, Обенаус быстро прикинул, что догнать Свиристела еще можно. Если срезать все петли по суше.

– Норуа! Пистолеты и ботфорты. Вели запрячь Чабреца.

– Барон, в одиночку тебе нельзя, – сказала Прошка. – Не верю, что проконшесс проболтался случайно. Уж очень обрат Гийо любит мышеловки! Вполне может засаду подстроить. Возьми меня, да егерей хоть несколько. Они как раз лошадей седлают.

– Что ж, на этот раз не помешает. Сержант Неедлы!

– Я.

– Иржи, будете сопровождать нас с двумя… нет, с тремя егерями. Полное вооружение.

– Яволь, ваше превосходительство.

В комнату, едва набросив халат, вбежала Алена. Глаза у нее были огромными.

– Альфред! Я все слышала. Ты спасешь его, да?

– Конечно, – спокойно сказал Обенаус. – Неужели сомневалась?

– Ни капли.

– Ты иди, поспи еще немного.

– Ох! Да разве смогу?

– Постарайся. Я оставляю вахмистра Паттени и солдат. Ребята бывалые, с ящерами воевали.

– Зря, – сказала Алена. – Не нужно этого. Если кто сюда сдуру и сунется…

– То что?

Брови молодой баронессы грозно сошлись на переносице.

– То кости долго будут собирать, вот что! И не смейся.

Обенаус все же рассмеялся.

– Знаешь, дорогая, я верю.

– Правильно. Лучше я с тобой поеду.

– Нельзя. Егеря мои, хоть и воевали с ящерами, еще очень молоды. Ты не присмотришь за ними?

Алена фыркнула.

– За егерями?

– Да. И за домом глаз нужен. Как-никак – посольство.

* * *

Скампавей «Ежовень» продвигался не слишком ходко. Сказывались нехватка команды да супротивный северный ветер, который муромцы именуют лободуем. Все же до места, где Текла разливалась на главные русла понизовья, было уже рукой подать, когда глазастый Абросим тронул хозяина за плечо.

– Палыч! Скачет за нами кто-то.

– Скачет? Где?

– Да вон, вдоль опушки. Со стороны левой раковины.

Стоеросов взял подзорную трубу. Вечерело, тени пролегли уже длинные. Но закатного света еще хватало. По западному берегу, без малого в версте за кормой, между деревьев мелькали фигурки.

– Неужто Тихон погоню отправил?

– Если так, то что-то маловато их.

Абросим на миг приложился к трубе.

– Так и есть, гонятся. Только не за нами. Пятеро или шестеро удирают, а за ними – штук двадцать монахов.

– Монахов?

– Да, все – в рясах. Стреляют.

– Точно в рясах?

Абросим опять глянул.

– Точно. Из тех, что удирают – несколько в егерской форме курфюрста.

– А! Теперь понятно. Эй, народ, а ну-ка, суши весла!

– Причаливаем? – спросил Абросим.

– Обязательно. Там за людьми барона гонятся. А он теперь – мой зять. Соображаешь?

– Надо бы «единороги» зарядить, – сказал Абросим.

– Делай. В носовой – картечь, в кормовой – бомбу. Сумеешь положить ее прямо перед бубудусками?

Абросим оглянулся.

– Далековато. Как бы своих не зацепить.

– Ладно, иди готовься, – сказал Свиристел.

Перегнувшись через поручни, он крикнул:

– Лево на борт! Якоря и сходню готовить!

Скампавей круто повернул и через пару минут, притормозив веслами, выполз на песчаную отмель.

– Кормовой якорь лег, – доложил боцман. – Якорь держит.

Свиристел кивнул. Спустили дощатую сходню. Бывалые стоеросовы мужики без команды соскочили на берег и залегли в кустах. Оба тяжелых морских «единорога» – на кормовом и носовом помостах «Ежовня» – развернулись жерлами назад.

– Готовы! – крикнул боцман.

– Добро, – сказал Свиристел и поднял трубу.

* * *

А на берегу творилось неладное. Первые два всадника скакали почти в обнимку, один валился из седла, а другой его поддерживал. Последний из егерей упал, вскоре по нему проскакали бубудуски в развевающихся рясах. Пистолеты они уже разрядили, повыхватывали клинки. Но тут Абросим ткнул пальником в отверстие.

«Единорог» рявкнул, окутался дымом. Рассыпая искры, бомба низко понеслась над кустами. Абросим положил ее там, где просили, – перед монахами. Но угодила она в лужу и загасла, не взорвалась. Брызнула грязью, подпрыгнула, сшибла одну из лошадей.

Преследователей это не остановило. Они только рассыпались пошире.

– Настырные, – сказал боцман. – А картечью щас нельзя, Палыч. Своих побьем.

– Вижу. Бейте из пищалей. Только аккуратно.

Боцман кивнул, вставил в рот пальцы и пронзительно свистнул. Над прибрежным лозняком вспухли ружейные дымки. Несколько лошадей упало.

– Во, другое дело, – одобрительно пробурчал боцман.

– Повязки будут нужны, Ерофеич, – сказал Свиристел.

– А готовы уже.

Подскакали заляпанные грязью беглецы.

– Ты, что ли, Альфред? – спросил Стоеросов. – Не признаю, чумазый очень.

– Я, – сказал Обенаус, тяжело дыша. – Прошку держите, попали в него! Да и сержант ранен.

Абросим рванулся по сходне, едва не оттолкнув барона. Тот удивленно поднял брови.

– Извини, Альфред. Родичи они с Прошкой, – пояснил Свиристел. – Что стряслось?

Обенаус медленно сел на сырой песок под бортом скампавея.

– Уф! Точно не знаю, но сильно подозреваю, что покаянский флот получил приказ тебя утопить, Свиристел Палыч.

– Ну-ну, – усмехнулся Стоеросов. – Таких охотников много было. Спасибо, Альфред, что предупредил. Это кто, Гийо постарался?

– Он.

– Запомню.

* * *

Абросим положил Прошку на свой кафтан и пригорюнился. Прошка с трудом повернул глаза.

– Ты чего это… дядя?

– Что твоим-то передать? – спросил Абросим, отводя взгляд. – Наказ какой будет?

– Сам еще… попробуй уцелеть, – прохрипел Прошка.

Обенаус поманил Стоеросова наклониться.

– Одна надежда, Палыч, – прошептал барон. – На борту «Поларштерна» очень хорошие хирурги.

– Не кручинься, – так же тихо ответил Стоеросов. – Доставлю. А ты-то как, с нами поплывешь? Или возвращаться намерен?

– Обязательно. Там же Алена осталась. Да и проконшесса поблагодарить требуется.

Свиристел глянул на него узкими глазами.

– Проконшесса – пренепременно, – с тяжестью в голосе сказал он. – Вот ведь… псина. Жаль, что я ему не скоро спасибочки скажу. А насчет Аленки сильно не переживай. Чай, наша, муромская деваха. И себя в обиду не даст, да еще и мужа при случае оборонит. За тебя, барон, она вообще кому хошь башку отвернет, помяни мое слово. Силенок достаточно!

– Это я уже понял, – сказал Обенаус, краснея.

– Вот и поберегись, хо-хо! Ну да ты умница, совладаешь. А вообще, сильно рад я за вас, Альфред.

– Да я тоже.

– И хорошо. А теперь слушай. Сейчас мы тебя и уцелевших егерей на другой берег перевезем. Чтоб вы тем заразам недобитым в лапы не попались. Только и ты не оплошай, сразу в Муром-то не рвись, неровен час еще на какую засаду напорешься. Вместо этого поднимайтесь по Сорочьему ручью на восток. Верст, этак на тридцать. Там в самой чащобе духовичи живут. Обособленно, культурное наследие предков берегут. Душевно, понимаешь, совершенствуются, а в остальном безвредны. За старшого у них там такой Сашка Вороваго есть. Передашь от меня поклоны да записку. Скажи еще, что опять война с покаянцами назревает, пусть схроны готовят. А он тебе провожатых даст. Да паренька толкового подберет, грамотного. Вместо Прошки.

– Нет, – сказал Обенаус. – Вместо Прошки не годится.

– Временно, Германыч, временно. Постараюсь я и Прохора, и сержанта твоего раненого вовремя на «Поларштерн» доставить. Ну, забирайтесь на борт. Пришло время большие дела делать.

Свиристел повернулся к своей команде.

– Что, мужики, слышали? Что утопить нас хотят?

– Слыхали, – кивнул Ерофеич.

– И как? Покажем бубудускам, почем фунт раскоряков?

– Давно пора, – тихо, но страшно сказал Абросим.

– А тогда по местам стоять, с якоря сниматься! Лошадей завели? Все, сходню долой! Ну, держитесь, сострадарии…

* * *

Свиристел вполне мог отсиживаться в одном из боковых притоков Теклы и спокойно дожидаться курфюрстовой эскадры. Но он этого делать не стал по двум причинам. Во-первых, все же могли настичь родственнички покойного Агафония. А во-вторых, не хотелось встретить адмирала Мак-Магона с пустыми руками.

Ветер переменился. Вместо лободуя порывами налетал всходень. После прощания с Обенаусом скампавей ходко спускался по главному руслу в течение всего дня. Миновали остров Непускай, контролирующий как выход в дельту, так и путь вверх по реке. Здесь уже не первый век стояла многопушечная муромская крепость. Покаянцы отлично знали ее силу, поэтому приближаться не любили. Однако ниже, где Текла дробилась на многочисленные рукава, там на подданных базилевса-императора можно было наткнуться где угодно. Поэтому ночью Свиристел сначала приказал сбросить парус, а затем еще и завалить мачту. Чтобы быть как можно неприметнее.

У борта скользившего по течению скампавея тихо плескалась Текла. Внизу, на палубе, вполголоса переговаривались гребцы.

– Что задумал, Палыч? – спросил Абросим.

Свиристел протянул зрительную трубу.

– Глянь, мне показалось, или впрямь там два корабля? Темно, что в печке.

Ночь действительно выдалась для тайных дел как по заказу. Похолодало. Вновь налетел северный ветер. В небе густо висели тучи. Часто моросил не по-летнему мелкий дождь. Звезды показывались лишь изредка. В их свете на поблескивающей поверхности Теклы еще можно было что-то разглядеть, но стоило прижаться к обрывистому берегу, и тьма совершенно поглощала низкий корпус «Ежовня».

Абросим недолго вглядывался в темень.

– Справа – бриг, слева – трехмачтовый, вроде фрегата, – уверенно сообщил он. – Хочешь между ними проскочить?

– Сам бог велит. Так глупо стоят. Стрелять же им нельзя, иначе друг друга покалечат.

– Что-то уж слишком глупо. Может, пакость какую приготовили?

– Какую же?

– Ну, к примеру, вдруг цепь натянули? От борта к борту, а? Поперек течения?

Стоеросов почесал бороду.

– Могут, – сказал он.

– Не подождать ли померанцев? Они от этой засады одни щепки оставят.

– Хорошо бы. Но только мстители за Агафония могут появиться пораньше адмирала Мак-Магона. А это для нас не лучше покаянской засады.

– Значит?

– Значит, на абордаж брать будем.

– Бриг?

– Нет. Чего нам бриг? Фрегат. Этого они меньше всего ожидают. Прибавь, им же неведомо, что мы знаем о приказе нас потопить. Да и ждут по воде, а не с берега.

– Так-то оно так. Только там их, почитай, человек двести или двести пятьдесят на одном фрегате.

– Ну и что? Думаешь, они все с заряженными мушкетами день и ночь караулят на палубе? Спят же! Не первую ночь стоят.

– Да, скорее всего. Но если нападем… это ж война. Весь Муром подставим.

– Муром? Какой Муром? Ха! А мы служим-то сейчас кому?

– Да вроде Поммерну.

– Вот. Мы теперь кто? Изгои. Так что Тихон отговорки найдет. А не найдет – так заплатит. Казну посадника жалеть с какой стати?

– Казну Мурома, ты хочешь сказать.

– Тихон так лапу в нее запустил, что если и захочет, сам не разберет, где его деньги, а где – общинные. Не у него первого золото совесть съело.

– А она у него была, совесть-то?

– Не знаю. Чтобы править в Муроме, совесть не нужна. С ней даже труднее, по-моему. Ты вот что. Прикажи курфюрстова сержанта в каюту унести, хватит ему воздухом дышать. Пулю-то вытащили?

– Нет. Глубоко сидит. Пропадут они с Прошкой, если на «Поларштерне» не помогут.

– Ну, трогаем помалу.

* * *

Без плеска опустились тяжелые лиственные весла. «Ежовень» тенью двинулась вдоль левого, обрывистого берега Теклы. Молча, с оружием у ноги, гребли свиристеловы мужики.

Подле укрытого деревянными щитами носового «единорога» притаился Абросим с зажженным фитилем. До фрегата оставалось саженей шестьсот, когда Стоеросов приказал сушить весла. Скампавей тихо скользил по течению. Прекрасно «зализанные» обводы позволяли двигаться бесшумно, даже за кормой не журчало.

На мостик поднялся Абросим.

– Дальше поплывем – заметят.

– Угу.

– Так что же делать?

– Пора высаживаться, берегом пойдем.

– Я тоже пойду.

– Куда ж я без тебя. Эй, Ерофеич! Отдать кормовой.

Плюхнулся потайной якорь, – не на цепи, а на толстом пеньковом канате. Канат натянулся, мягко затормозив судно. Дальше уж само течение прибило «Ежовень» к берегу. Палубная команда осторожно опустила сходню.

– Сорок человек остаются при веслах, – приказал Стоеросов. – Абордажная партия – за мной!

Уже с берега добавил:

– Ерофеич, как фонарем «добро» просигналю, – гребите во весь дух.

Боцман перегнулся через фальшборт.

– Откуда посигналишь?

– С фрегата, вестимо.

– Брать, значит, все-таки намерен?

– Пренепременно. Иначе они нас возьмут. Хочешь?

– Не-е, – отказался Ерофеич. – По молодости я уже в плену покаянском разок побывал. Хватит! Никому не посоветую. Псы, чистые псы…

Кто-то из гребцов плюнул за борт.

– Да какие ж они чистые…

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ФРЕГАТ «КОНСО»

Водоизмещение – 478 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 17,9 узла. Вооружение: 46 орудий калибром от 4 до 18 фунтов. Экипаж – 285 человек.

Командир – капитан второго ранга Сейран Лере.

«КОНСО» вполне разумно стоял кормой в сторону Мурома, а носом по течению. Так, чтобы в случае чего сразу броситься в погоню. Держали его два кормовых якоря. Стражи на берегу не оказалось – оно и понятно, ждали ведь скампавей, а не верблюда.

– Молодец твой барон, – шепнул Абросим. – Предупредил, не сдрейфил. Хотя и понятно, родич теперь.

Свиристел кивнул молча, поскольку держал в зубах надежный, дедовский еще кинжал. Пользуясь тенью обрыва, оба вошли в воду напротив кормы и поплыли к носу фрегата. Там свешивались снасти, за которые можно было уцепиться.

Еще с берега они засекли двух часовых – на юте, и в «вороньем гнезде» бизань-мачты. Видимо, капитан фрегата сильно рассчитывал на дозорных брига, стоявшего чуть выше по течению. Да и время было уж очень сонное – четвертый час утра, самая что ни на есть «собакина вахта».

Абросим первым взобрался по канату на палубу. Затем, ползя от пушки к пушке, пробрался на ют, и там тихонько стукнул часового. В делах подобного рода был он знатным мастером, но все же чуток нашумел.

– Эй, что происходит? – поинтересовался матрос с мачты.

– Слышь, парень, ты только не балуй, – сказал Свиристел, подбирая мушкет часового. – А то пальну, понял? Лучше слезай по тихой.

Абросим тем временем выбросил за борт шторм-трап.

– А вы меня – не того? – спросил матрос.

– Да чего ж мы, душегубы?

– А кто?

– Добрейшей души человеки.

Матрос хмыкнул.

– Это сразу видать.

Тут на палубу один за другим полезли Свиристеловы мужики. Мокрые, бородатые, страшные. Все как один – добрейшей души человеки.

– Пожалуй, я здесь еще посижу, – сказал матрос.

– Ну, посиди, милок, посиди, – согласился Свиристел. – Только смирно.

Из камбуза позевывая и почесываясь выбрался боцман.

– Что за шум, балбесы?

Свиристел навел на него мушкет.

– Иди-ко сюда, мудрец.

– А?

– Дай-ка я тебя свяжу, – сказал Абросим.

– А?

– Руки, говорю, давай.

– О.

– Ты еще чего-нибудь говорить умеешь?

– А! Говорить? Умею.

– Тогда скажи, капитан у себя?

– Так точно. Почивать изволят.

– Случаем не пьяный?

– Не… Верите, вообще в рот не берет, – с отвращением сказал боцман. – И другим не дает. Одни проблемы с ним. Скряга! Кто, говорит, первым скампавей муромский заметит, тому – полпинты рома. Но только когда вернемся в Ситэ-Ройяль… Представляете?

– А ведь и правда, – сказал Абросим. – Разговаривать умеет.

И вставил в боцманский рот полфунта войлочных пыжей.

* * *

Капитан действительно оказался безнадежно трезвым. И в каюте – чистота, ни бутылок пустых, ни запаха скверного. Но спал крепко, насилу растолкали.

– Послушай, братец, что-то я тебя не припомню, – сказал он Свиристелу.

– Я тут недавно.

– Все равно не помню.

– Ничего, дело наживное, щас познакомимся. Дозвольте спросить?

– Спросить? Что?

– Вы получили приказ утопить Стоеросова, купчину такого?

– Разумеется. Он разве появился?

– Ну да, появился.

– Где?

– Да здесь я.

– Что за шутки, милейший! Что ты тут вообще делаешь и какого черта развалился в моем кресле?!

– По-моему, дурака валяет, – сказал Абросим. – Стукнуть?

– Не надо. Не проснулся еще человек.

Тут капитан все понял.

– Бог ты мой просветленный! Да вы отдаете себе отчет?! Нападение на имперский фрегат! Да вас же за это…

– Повесят?

– Без сомнения. В лучшем случае.

– Ну, если повесят, значит, не утопят, – с облегчением сказал Свиристел.

– Хотя… – тут капитан огляделся, – быть может, это случится еще не сегодня.

– Я тоже думаю, не сегодня. Если вообще случится.

На палубе грохнул выстрел.

– Ладно, – сказал Стоеросов, поднимаясь из капитанского кресла. – Мне пора. Дела, знаете ли.

– Позвольте… – ошеломленно сказал капитан. – А мне-то что теперь делать?

– Ну, для начала оденьтесь.

– А потом?

– Потом подумайте, стоит ли служить сострадариям.

– И все?

– И все. Ни топить, ни вешать вас не будут. Не душегубы, чай. Только уж ведите себя благоразумно, лады?

* * *

На палубе вдоль правого борта неровными шеренгами кое-как выстроилась команда фрегата. Против них с пищалями и трофейными мушкетами стояли муромцы.

– Некоторые сбежали, – доложил Абросим. – Бубудуски. В воду попрыгали. Пришлось пальнуть для острастки.

– Правильно, – сказал Стоеросов.

– А бриг с якорей снимается. Что делать?

– Пленных обыскать и – в трюм. Ерофеичу просигналь, пусть гребут.

– Понятно.

Свиристел прошел к левому борту и прислушался. С места стоянки второго вражеского корабля доносились крики, топот, скрип кабестана.

– С цепью-то как быть? – спросил Абросим.

– С какой?

– Да вот, – Абросим постучал рукой. – И впрямь, между кораблями натянута. Ждали они нас, Палыч.

– Очень хорошо.

– Что ж хорошего? Ерофеич напорется.

– Не успеет.

Свиристел послюнявил палец и поднял руку, определяя направление ветра.

– Ну-ка, гони матросиков передние паруса ставить. Фок и кливер. Якоря поднять! Если кто заерепенится – стреляй без разговоров, тишину беречь уже нечего.

Но забитые покаянские матросики не сопротивлялись. Подгоняемые прикладами, они разбежались по местам. Палубная команда привычно взялись за вымбовки и принялись вышагивать круги у кабестана. Якорные канаты натянулись, фрегат попятился. Свесившись за шальшборт, Абросим докладывал:

– Канат пошел. Канат панер!

Как только якоря оторвались от дна, течение подхватило корабль. Свиристел сам стал к штурвалу. Хлопнув на ветру, развернулся треугольный кливер. «Консо» начал набирать ход.

– Абросим! Глянь, цепь натягивается?

Абросим перегнулся через борт.

– Пошла понемногу.

Стоеросов поднял ко рту рупор.

– Эй, там, на фок-рее! Пошевеливайтесь.

Покаянские матросы наконец разобрались со снастями фок-мачты. Нижняя шкаторина упала, парус надулся.

– Есть! – в это же время крикнул Абросим. – Цепь выходит из воды. Только бы на бриге ее не обрубили…

– Не успеют. Щас мы устроим им развлечение!

* * *

Фрегат обогнул поросший соснами мыс и, следуя течению, увалился вправо. А позади, за мысом, над деревьями показались мачты брига. Оттуда слышались вопли, мушкетные выстрелы, частые удары судового колокола-рынды. Но все это продолжалось не слишком долго. Следуя фактически на буксире у более массивного, уже набравшего скорость корабля, бриг не смог отвернуть от берега.

Донесся глухой шум садящегося на мель судна, плеск волн, треск рангоута, хлопанье парусов. А из палубы «Консо» от резкого рывка выдрало кнехт, к которому была прикреплена цепь, связывавшая оба корабля.

– Готово, – крикнул Абросим. – Идем свободным ходом!

– Добро, – отозвался Стоеросов. – Ставьте грот!

В это время из-за мыса выскочил «Ежовень». Подправив курс, Ерофеич пальнул из кормового единорога.

– Лихо у вас получилось, – крикнул матрос с мачты. – Примете в компанию? Свой я.

– То есть?

– Муромский.

– Ага. А из какой слободы будешь?

– Из Фуфайлов. Ивашкой звать.

– Чего ж ты базилевсу служишь, Фуфайла?

– Да так, с Тихоном нелады вышли.

– А родичи чего ж не заступились?

– Хотели. Только решили, что лучше мне одному уйти, чем весь род подставлять. С Тихоном сейчас лучше не ссориться.

– Это правильно. Посадника слушаться надо. На то он и посадник, между прочим.

– Хо-хо! Так и у вас отношения с Тихоном не лучше, а, добрейшие человеки? Разве не так?

– Сообразительный, – пробурчал Абросим. – Приглядывать придется.

– А еще за Теклой присматривай, – напомнил Стоеросов. – Интересно ведь, кого встретим.

* * *

Навстречу попалась часть покаянской эскадры во главе с линкором. Фуфайла крикнул с мачты:

– «Умбаррага», Свиристел Палыч! Восемьдесят восемь пушек! А за ним следуют три фрегата!

На захваченном «Консо» к этой встрече были уже вполне готовы. По шканцам прохаживался благоразумный покаянский капитан, а Ивашка бодро отрапортовал флагами о захвате муромского скампавея «Ежовень», который очень печально и очень убедительно тащился на буксире. Картина получилась и бодрой, и красивой, и победоносной. Линейный корабль даже поднял флаг «вами доволен».

– Запроси-ка, где искать командующего, – приказал Стоеросов.

Ивашка замахал флажками. На линкоре ответили.

– «Упокоитель», флагман аншеф-адмирала Василиу, крейсирует в устье Шумацкой протоки, Свиристел Палыч!

– Очень хорошо. А теперь вежливенько поблагодари.

– Слушаюсь.

«Умбаррага» спокойно повернул в боковой пролив. На его кормовом балконе два офицера курили сигары.

– Ишь, вальяжные, – сказал Абросим. – Как у себя дома, понимаешь… Еще два-три дня, и вообще закупорят фарватеры!

Он с досадой плюнул за борт. Потому что покаянские военные корабли не имели права заходить в дельту Теклы без разрешения посадника.

– Ничего, – угрюмо проворчал Ерофеич. – Не век им тут плавать. Судьба, она девка переменчивая.

Словно подтверждая его слова, вдруг стих ветер, паруса на покаянских кораблях обвисли. Эскадра, не завершив маневра, застряла в проливе между островами.

– А ведь похоже, что засаду затевают, – сказал Абросим. – Хотят сесть на хвост померанцам еще в муромских водах.

– Да, – кивнул Свиристел. – Похоже.

– Какой план будет?

– План будет такой. Проходим мимо острова и поворачиваем вправо. Думаю, что Мак-Магон пройдет либо здесь, либо там, за Долгим островом. В любом случае мы их увидим.

– Нас могут найти и родичи Агафония.

– Не смогут. Мы ж теперь в плену у базилевса!

– А если померанцы узнают, что мы захватили фрегат? Тот бриг, что на мели сидит, уже наверняка послал шлюпку с сообщением. Если сам с мели не снялся. Скоро начнется облава и на нас.

– Тут ничего не поделаешь. Мы должны найти корабли курфюрста. Очень может быть, что завтра «Умбаррага» спугнет их в сторону моря. То есть прямо к нам. Вместе у нас будет около шестисот шестидесяти пушек, а это уже кое-что. Имперский флот сильно разбросан, можно и прорваться.

– А дальше?

– Я не Господь Бог, Абросим, всего не знаю. Поживем – увидим, что там дальше будет.

– Увидим, – без особой уверенности согласился Абросим.

– У тебя что, предчувствие?

– Ага. Не думаю, что пролив между островами свободен.

* * *

Через полчаса, когда они миновали Долгий остров, Свиристел сказал с уважением:

– Ну ты, брат, даешь!

Между островами Долгий и Оболонный, прямо поперек пролива, стоял 84-пушечный линкор «Орасабис», полностью перекрывший фарватер. Ничего не оставалось, как плыть дальше.

Но вот пролив между островами Оболонный и Пихтач оказался свободным. Почему – понятно, глубины здесь были для линейных кораблей маловатыми. Покаянцы решили, что и курфюрстова кригсмарина тут не пройдет. Но глубины, недостаточные для линкора, могут быть приемлемыми для фрегата.

«Ежовень» снялся с буксира и быстро промерил фарватер. Оказалось, что трофейный корабль пройти может, хотя и впритирку. И в третьем часу ночи бывший Его Величества фрегат «Консо» стал на кормовой якорь. Там, где и наметил Свиристел, – за песчаным мысом Оболонь-острова. В укромном месте, заслоненном от главного русла скалами.

– Что теперь? – спросил Анисим.

– Пушки заряжены?

– Да.

– Нужно узнать, что за силы стерегут выход в море. Пока темно, пусть «Ежовень» сбегает в бухту Пихтовую. На весла посадить покаянцев, своих не утомлять. Остальным – спать. Потому как завтра набегаемся. И вот еще что, Абросим. Распорядись как следует накормить пленных. Без всяких норм, чтоб ели от пуза. А назавтра всем – швабры в зубы и – вперед. Пусть драят «Консо» до блеска-сияния, до тех пор, пока очистят эту конюшню от киля до самых клотиков. Весь хлам – за борт. Мурмазеям негоже драться в помойке.

* * *

Утром, в разгар генеральной уборки, пленный капитан попросил аудиенции. На его лице появилась щетина, но в остальном он был собран, подтянут, держался молодцом.

– Вчера я не успел представиться.

Стоеросов кивнул.

– Да, суматоха случилась.

– Капитан второго ранга Сейран Лере, к вашим услугам.

– Слушаю тебя, съер.

– Боярин, хотел вас спросить, что будет с моим экипажем?

– Отпустим.

– Когда?

– Да сразу после окончания похода. Вот только когда он закончится, того сказать не могу. Поэтому буду ходатайствовать перед адмиралом Мак-Магоном о зачислении ваших матросов на довольствие с выплатой денежного содержания. Тех, кто филонить не будет, конечно.

– Вот как… Очень благородно с вашей стороны.

– Скорее – разумно. У меня всего семьдесят четыре человека, двое ранены.

– Понимаю. Но если вы рассчитываете таким жестом смягчить эпикифора, то… напрасно.

Свиристел посмеялся.

– Нет. Эпикифора мягчить я никак не собираюсь. Скорее даже наоборот, хочу разозлить как следует.

– На что же вы тогда рассчитываете?

– Я рассчитываю не попадаться ему в руки. Чего и вам советую, кстати.

– Постараюсь. Насколько я понял, вы находитесь на службе у Поммерна?

– Точно.

– Тогда возьмите меня в свой экипаж.

– Гм. А вы хорошо подумали? Если нас поймают, за компанию повесят и вас.

– Потерю корабля мне и без того не простят, это не в правилах бубудусков. А попасть к ним на перевоспитание… Брр, сплошная мерзость. Так что выбора, в сущности, нет.

– Что ж, будете штурманом. Просьбы, пожелания?

– Только одна. Позвольте мне не стрелять в своих бывших сослуживцев. Среди них есть и приличные люди.

– Да пожалуйста. Приличные мужики есть везде, – сказал Свиристел. – Даже на службе у его люминисценция.

Потом вздохнул и добавил:

– Их и убивают в первую очередь, приличных. Берегутся не очень.

– Да, – сказал Лере. – Побережешься раз, побережешься два, – глядь, и перестал быть приличным. Вы это хотели сказать?

– Не только. Тут, вишь ли, вот еще какая штука. Было бы из-за чего не беречься. По-моему, у эпикифора ничего такого нет.

– А у курфюрста?

– У курфюрста? Пожалуй, что есть.

– Хотелось бы верить, – вздохнул капитан Лере.

Стоеросов пожал плечами.

– Возможность проверить мы вам предоставим, не сомневайтесь. А вы мне скажите такую вещь. Паруса на «Консо» старые, такелаж гниловатый, матросы цинготные, в сухарной кладовой плесень, в трюме вода, а крысьяки так и шныряют. Что, и на других кораблях базилевса так же?

– На многих гораздо хуже, – мрачно ответил пленный капитан. – Самый страшный враг императорского флота – вовсе не Поммерн и даже не Альбанис. Это – обратья имперские интенданты.

– Так может, и вся ваша империя течь дала?

– Давно уже, боярин. Только приспособилась дырки человеческими жизнями затыкать. Людей много, чего их жалеть…

– М-да, – сказал Стоеросов. – И как ты с такими мыслями не спился?

– Потому что хорошей водки нет, – усмехнулся Лере. – Вся уходит сострадариям.

* * *

Свиристел приказал ставить нижние паруса, но с якорей пока не сниматься. На скампавей завели новый буксирный трос и оставили там всего восемь человек. Все остальные расселись на палубе «Консо», вокруг мачт. Из камбуза вынесли бачки. Но едва успели позавтракать, за островом грохнул и далеко разнесся над Теклой первый залп.

– Двенадцатифунтовые, – на слух определил Абросим. – Десятка полтора. Похоже, померанский корвет разрядился.

– Что вы намерены делать? – спросил Лере.

– Соединиться с Мак-Магоном.

– Даже в этом случае у Покаяны будет втрое больше кораблей.

– А мозгов? – спросил Свиристел.

– Вы удивительный человек, – сказал Лере.

Он покачал головой и отошел к борту.

Лучи Эпса пробились меж туч и кругом посветлело.

– Вижу паруса трехмачтового… нет, двухмачтового корабля! – крикнули с марсовой площадки.

– Что, мачты считать разучились?

– Никак нет, Свиристел Палыч. Просто у него верхушка бизани сбита. И дыму много. Вроде фрегат, либо крупный корвет. Идет вниз по протоке.

– Какой флаг?

– Пока не разберу, ветра маловато.

Через пару минут из-за Обливного острова вновь донеслись гулкие удары тяжелых пушек. Потом еще, еще и еще.

– Ого! Тридцать шесть фунтов. Никак линкоры сцепились? – спросил Свиристел.

Абросим кивнул.

– «Орасабису» достается.

– Первый корабль идет под флагом Поммерна! – крикнул марсовой. – Вижу второй корабль. Трехмачтовый. Линкор! Флага не вижу.

– Обойдемся, – сказал Стоеросов, облизывая ложку. – И без того ясно. Адмирал Мак-Магон прорывается, ребята.

Кряхтя, он поднялся на мостик и взял рупор.

– Эй, мурмазеи! А ну, слушай команду. Открыть порты! Посыпать палубу песком. Боевой флаг Поммерна – на мачту! Нечего базилевсу на Текле делать, ребята. Плавает, понимаешь, как у себя дома…

Тем временем над южной стороной Обливного появился столб дыма. Он быстро густел. А потом там ахнул, ударил по ушам раскатистый взрыв. В трубу было видно, что обломки взлетают выше холма, расположенного на острове.

– Все, каюк «Орасабису», – тихо сказал Абросим. – Крюйт-камера…

– Да-а, – кивнул Стоеросов. – Не повезло мужикам. Эта кригсмарина не в бирюльки играть приплыла. Эй! У кого махорка сухая осталась? Закуривай сейчас, потом будет некогда!

10. Тюремная история

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.

ЕГО ЛЮМИНЕСЦЕНЦИЮ ОБРАТУ РОБЕРУ,

ВЕЛИКОМУ СОСТРАДАРИЮ

Обрат эпикифор!

Счастлив доложить, что основные выходы из Теклы перекрыты. Однако для этого флот пришлось раздробить, корабельные дозоры могут не устоять против померанской эскадры, если Мак-Магон все свои силы бросит против одного из них. На этот случай требуется резерв в открытом море. Из состава Домашнего флота прошу дополнительно выделить 4 линейных корабля, 3 фрегата и 2 корвета. Они будут расположены позади передовой линии с целью своевременно усилить ее там, где померанцы вздумают прорываться.

Преданный Вам

Андракон Василиу

Писано июля 11-го дня 839 года от Наказания

Борт Его Величества Базилевса-Императора

линейного корабля «Упокоитель»

* * *

СОВ. СЕКРЕТНО.

ГЕНЕРАЛУ ОЛЬХОВСКИ

Ингвар!

Что слышно о фон Бистрице? Он начинает меня тревожить.

Бернар

* * *

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ

Ваше Высочество!

Все в порядке. Фон Бистриц в тюрьме.

Ген. Ольховски

* * *

Майор померанской разведки Мартин Неедлы барон фон Бистриц действительно находился в морской тюрьме Призон-дю-Мар, поскольку считал тюрьму самым безопасным местом в пропитанной доносительством столице Пресветлой Покаяны.

Разумеется, в первый же день пришлось объяснять кто в камере хозяин. Результатами короткой, но очень эффективной разборки чрезвычайно заинтересовался судовладелец Лю Фань. А Мартин, в свою очередь, заинтересовался Фанем, так как тот мог оказаться источником стоящей информации.

Формально этот тучный коротышка обвинялся в неуплате налогов, но истинной причиной являлось то, что он пожадничал. Поскупился на взятку мелкому судейскому чиновнику. Увы, у чиновника тестем был околоточный прокурор. А у прокурора имелись связи в ордене. Вот все и закрутилось, покатилось по накатанной дорожке.

Для начала, чтобы подвести беднягу к нужной кондиции, Фаня посадили в камеру с вполне настоящими уголовниками. Ему приходилось туго, пока не появился Мартин и железной рукой не расставил всех по местам. То есть отколошматил половину населения и заявил, что больше никто никого бить не будет. В том числе сианца.

– Премного благодарен, съер, – сказал Фань.

– А коли так, будете охранять меня во время заслуженного отдыха, – позевывая, заявил Мартин.

Он выбрал пару коек подле зарешеченного окна, где ощущались слабые дуновения с воли, освободил их от прежних хозяев и без лишних слов завалился спать.

Разумеется, Фань рьяно приступил к несению службы, но все время вахты провел в мучительных сомнениях и размышлениях, пытаясь сообразить, не утку ли ему подсадили. Так и не придя к определенному выводу, спасенный решил выжидать и наблюдать. И это было мудро, поскольку ничего другого не оставалось.

* * *

Прошло несколько дней. Мартин внимательно прислушивался к разговорам в камере, время от времени уточняя кто, где и за что сидит в Призон-дю-Мар, но ни с какими намеками и предложениями к Фаню он не приставал. Его почему-то особо интересовали пленные померанские матросы. Быть может, для отвода глаз.

А у Фаня дела шли обычным порядком. Перед арестом он отправил в Муром все свое многочисленное семейство вместе с изрядной частью капитала. На одном из своих же судов. Но сам остался, надеясь спасти бизнес легкой отсидкой и щедрыми пожертвованиями. На допросах, как только дело принимало болезненный оборот, Фань указывал местозахоронение очередного горшка цехинов, после чего делился с Мартином поощрительной похлебкой.

Вскоре довольные тюремщики предложили ему отдельную камеру с видом на бухту Монсазо, а Фань заплатил немножко еще и упросил перевести туда же Мартина. Для большей безопасности и для возможности поболтать с этим загадочным человеком, на шее которого были заметны весьма характерные шрамы в виде параллельных черточек. Много чего повидавший Фань знал, что это за шрамы. Однажды он не удержался и небрежно спросил:

– Не припомню, это знаки какого племени?

– Вы много путешествовали, – буркнул Мартин.

– Не без того. Извините, если вопрос вам неприятен. Это же знаки… раба?

– Совершенно верно. Раба племени Сив, если это вас так интересует.

– Вы были в Ящерленде?

Мартин молча усмехнулся. Он явно желал сменить тему. Подошел к решетке и погрузился в созерцание бухты. Через некоторое время спросил:

– Что там за корабль стоит напротив Эрлизора?

– Линкор «Тубан Девятый».

– Вероятно, он обладает огромной мощью?

– Потенциально – да, – с оттенком пренебрежения отозвался Фань.

– То есть?

– А вам не приходилось видеть его изнутри?

– Увы, нет. А вам?

– Однажды. Знаете, там действительно имеется масса пушек. Сто двадцать, кажется. Но чтобы привести их в боевое положение, доложу я вам, нужно очень потрудиться. Дело в том, что на каждой палубе орудия стащены к корме, в общую кучу. От этого и нос у линкора приподнят, видите?

– В кучу? Это зачем?

– Чтобы освободить побольше места для танцев и пиршественных столов.

– Там танцуют?

– Чуть ли не каждую неделю.

– На линкоре?

– Этот, с позволения сказать, линкор на самом деле представляет собой монаршую дачу на воде. Вы не представляете, до какой степени его каюты напичканы немыслимым для военного корабля количеством огнеопасного имущества – мебели, постельных принадлежностей, ковров, штор, гобеленов, скатертей и прочих балдахинов. Достаточно дюжины брандскугелей, чтобы обратить весь этот плавучий будуар в дым. Да что там – брандскугели, довольно одной неосторожной спички!

– Поразительно, – сказал Мартин. – Невероятная беспечность.

– А чего вы хотите? Личная яхта базилевса-императора. Да продлит Его дни Пресветлый…

– Да, – сказал Мартин. – Пусть продлит. Так будет лучше.

Больше ни о чем существенном в тот день они не говорили. Засыпая, Фань подумал о том, что если его компаньон и утка, то уж очень терпеливая. Никаких вопросов, хотя бы косвенно связанных с деньгами, Мартин по-прежнему не задавал. Зато выспросил у Фаня все, что тому было известно о кораблях Домашнего флота Его Величества базилевса-императора. Да продлит Его дни Пресветлый…

Фань прекрасно понимал, что спасти те деньги, которые остались в империи, ему не удастся. Да они и не были предназначены для сохранения. Совсем наоборот, на них он намеревался купить прощение, но все сразу отдавать не стоило: следователи могли не поверить в то, что источник иссяк, и перейти к неприятным способам дознания, от которых откупиться было бы уже нечем. Вот Фань и вел свою терпеливую партию, постепенно снижая суммы. К своему положению он относился философски, часто цитируя земного мудреца Конфуция, мало кому известного на Терранисе.

– Главного у меня не отнимут, – как-то сказал он.

– Что же главное? – поинтересовался Мартин.

– Связи да способности.

– А жизнь?

– О, да, конечно, – соглашался поклонник Конфуция. – Жизнь отобрать – это запросто, если возникнет необходимость. Но такая необходимость может быть санкционирована только на довольно высоком верху, уж очень несерьезны наши прегрешения. Между тем, порядки в ордене сейчас до странности либеральны.

– Вы считаете? Почему?

– Таково влияние эпикифора Робера. Видите ли, при всех своих м-м… совершенствах, нынешний люминесценций – не злодей.

– Вы так считаете?

– Не только я. Поговаривают, он большой книгочей. Впрочем, у меня была возможность составить о нем и собственное представление.

– И что же?

– Мне показалось, что многие из своих решений великий сострадарий принимает вовсе не потому, что считает их правильными, а под давлением обстоятельств. Во всяком случае, без очень большой необходимости он не прибегает к Ускоренному Упокоению. Даже в отношении небесников. Представляете?

Мартин усмехнулся.

– Прямо святой.

Фань подозрительно оглядел стены камеры.

– О, да, да, разумеется. Будем уповать на его святость. И на то, что наше пребывание здесь не слишком затянется.

– Аминь, – сказал Мартин, зевая.

Он тоже рассчитывал, что его пребывание в Призон-дю-Мар не слишком затянется, поскольку в тюрьму попал всего-то за рыбную торговлю без лицензии околоточного эскандала. И попал только потому, что сам этого хотел, точно зная максимум, который бубудуски давали в подобных случаях.

Так они и жили, со вкусом беседуя и без аппетита обедая. Фань – в ожидании момента, когда иссякнет алчность имперского правосудия, а Мартин – в ожидании момента, когда его место потребуется для кого-то еще. Именно при этих двух условиях было возможно их освобождение.

* * *

Но случилось то, чего ни Фань, ни даже фон Бистриц предусмотреть не могли. Случилось то, что влияние его люминесценция эпикифора на его величество базилевса-императора неожиданно пошатнулось. И для возвращения оного эпикифор решил прибегнуть к испытанному средству – припугнуть повелителя.

По какой прихоти судьбы, почему из многих тысяч заключенных, которыми в любое время располагала Святая Бубубсида, выбор пал именно на Фаня и Мартина, – это останется загадкой навсегда. Вполне возможно, свою роль сыграл перевод в привилегированные апартаменты Призон-дю-Мар, что и обратило на себя рассеянное внимание какого-нибудь бубудуска-исполнителя. Но как бы там ни было, под рукой у люминесценция очень кстати оказались два крупных злодея.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Фань является беспросветно черным магом, намеревавшимся навести порчу на все императорское семейство. А Мартин – и того хуже, – вылитый небесник. Обо всем этом, несколько смущаясь, им объявил не кто-нибудь, а лично начальник тюрьмы. Негодяев тут же заковали в железы и перевели прямо в Сострадариум, во дворец самого обрата эпикифора. Перевели, и, что особо не понравилось им обоим, поместили в очень приличную камеру, в которой даже пол оказался паркетным. Камера эта находилась отнюдь не в подвале, а гораздо выше, в одной из башен дворца. С мелкими правонарушителями Бубусида так не церемонилась.

– О, замечательный вид, – восхитился Мартин, подходя к окну. – Гораздо лучше, чем из Призон-дю-Мар. Весь Домашний флот как на ладони… Взгляните, напротив нашего окна стоит линкор «Орейя». А на «Тубане Девятом» опять вечеринка. Так и сияет…

– О чем вы думаете, Мартин! Бросьте. У меня дурные предчувствия, – заявил Фань. – Очень дурные. Мы здесь оказались совсем не по ошибке! Разве вы не понимаете? Это хуже. Это политическое решение! Возможно – самого великого сострадария.

– И что, будем и впредь уповать на его святость? – спросил Мартин.

– У вас еще есть охота шутить? – уныло удивился Фань, дуя на слегка отдавленные пальцы.

Неожиданно их посетил тот самый околоточный прокурор, по милости которого Фань оказался за решеткой.

– Послушайте, я далеко не ангел, но в этом повороте никак не замешан. Что могу для вас сделать?

– Все, что могли, вы уже сделали, – со страстью заявил Фань. – Уходите. И не думайте, что я облегчу вашу совесть.

– Зачем же так, Лю, – мягко вмешался Мартин. – Что сделано, то сделано. Никому хуже не будет, если мы примем сострадание этого доброго обрата.

– В пределах возможного, – поспешно вставил прокурор. – В пределах возможного.

– Что ж, давайте попытаемся определить эти пределы. Возможно ли нам выкупиться?

Слуга закона печально развел руки в кружевных манжетах.

– Решение принято на таком уровне, что… Взять-то возьмут, это никогда не было проблемой…

Мартин стало смешно, но он спохватился и напустил на себя скорбный вид.

– Понятно. А можно ли нам выкупаться?

Прокурор просиял.

– О, это я устрою. Вы не поверите, но я люблю делать людям добро.

– Почему? Верим. Просто вам, по-видимому, это редко позволяют…

Прокурор нахмурился.

– …разные обстоятельства.

Прокурор вновь разулыбался.

– Вот-вот! Именно так. Что поделаешь? Обстоятельства. Вы хороший человек, сударь.

– Разумеется. Иначе меня давно бы выпустили.

– Это была шутка, правда?

– Правда.

– Вот я и говорю, что шутка.

– Ну да. Для тех, кто не может позволить себе правды.

– О, вы-то теперь вполне можете. Видите, есть плюсы и в вашем положении, ха-ха. Но не всем так везет.

– Хотите поменяться?

Прокурор посмеялся еще раз.

– Для этого нужно любить правду несколько больше, чем я могу себе позволить. Вместо этого позволю себе заметить, что правда – это еще не все, что можно любить на белом свете.

– Святая правда. Опять же.

Прокурор приподнял бровь.

– Сударь! Да вы презанятный собеседник. Жаль, что снисхождение невозможно к таким ужасным преступникам, как вы.

– Точно? – на всякий случай переспросил Фань.

– Да точно, точно. Точнее некуда. Но коль скоро это так, быть может, вернемся к пределам возможного? Что еще вы хотите?

– Одежду приличную. Камеру чтобы почище убрали да кормили по-человечески. Сколько нам еще осталось?

– Пока эшафот соорудят… впрочем, нет, вас же к костру приговорят. Но процесс организуют по всем канонам, не сомневайтесь. Это означает, что потребуются и заседания, и свидетели ваших черных дел. С десяток, не меньше. Их еще нужно обучить… правилам поведения в королевском суде. Дней пять-шесть у вас будет, нечестивцы.

* * *

Прокурор свое слово сдержал. Тем же вечером в камеру прикатили бочку и наполнили ее водой. После того, как злоумышленники искупались, к ним явился улыбающийся благодетель.

– Вы так любезны, – сказал Мартин, надевая не новую, но почти чистую рубашку. – По-моему, от меня перестало пахнуть.

– Чистого человека и судить приятно, – пошутил прокурор. – Всего доброго, господа.

Пожилые бубудуски укатили бочку.

– Чистому еще больше хочется жить, – печально сказал Фань. – И зачем вы это затеяли?

– Люблю удобства.

Вошел надзиратель Мормидо. Подозрительно осмотревшись, он велел вновь надеть на преступников кандалы. Потом скривился и спросил:

– Жалобы есть?

Мартин пожаловался на несправедливость.

– Ох! Взрослые вроде люди. Я же серьезно спрашиваю.

– Серьезно? А, тогда другое дело. Нас еще ни разу не брили. Подстричься тоже не мешает.

– И так сойдет, – ответил тюремщик, лицо которого постоянно скрывала щетина.

– Друг мой, – проникновенно сказал Мартин. – Мы не можем в таком виде предстать перед его люминесценцием. Как ты думаешь, ему будет приятно?

– С чего вы взяли, что он будет присутствовать на суде?

– А как же. Мы ведь покушались знаешь на кого?

Мормидо перекрестился.

– Знаю, знаю. Ладно. Но смотрите, у цирюльника бритвы и тому подобное. Самоубийства не допущу, даже не пытайтесь.

– Любезнейший! Небесникам самоубийство запрещено. Большой грех.

– Так вы и впрямь небесник?

– Сказано – небесник, значит – все, баста. Небесник и должен быть. Ты что, не веришь его люминесценцию?

Мормидо вновь перекрестился.

– Как можно! Верую. Небесника, однако, вижу впервые. Прям такой же, как все. Только рожа хитрая. Как же вас распознать-то, а?

– Даже и не пытайся. Один великий сострадарий умеет. На то он и великий.

– Да-а, дела. А сотоварищ ваш того… голову о стенку не разобьет? Чего-то он сильно смурной сегодня.

– Видишь ли, он действительно расстроен тем, что его хотят сжечь. Неужели ты думаешь, что это приятно?

Мормидо думал о другом. Он почесал затылок и сообщил:

– Ну, у каждого свои заботы. А мне вот вас палачу нужно живехонькими сдать. Потому как мертвого казнить не получается. И чтобы морды без синяков были, а то людям показать стыдно. Вы уж не накладывайте на себя руки, а? Чего самим-то утруждаться! Потерпите как-нибудь до казни, ладно?

– А чего? Ладно, потерпим. Недолго уж осталось.

Мормидо обрадовался.

– Честно?

– Дорогой мой! Ты когда-нибудь слышал, чтоб колдуны и черные маги с собой кончали?

– Чего не слыхал, того не слыхал, –умудренно качая головой, сказал Мормидо.

– Вот и ступай спокойно.

Мормидо все же продолжал топтаться на пороге.

– Сударь, вам терять нечего – так и так один конец. А если у меня возникнут неприятности, вам же легче не станет?

– Да не особенно.

– Вот и не берите грех на душу. Сильно вас прошу: присмотрите за энтим, ладно? Но чтобы морда целая была.

– Ну, не знаю, не знаю. Если цирюльник не придет…

– Да придет, он придет. Завтра же.

– А ты завтра дежуришь?

– Так точно.

– Ну, договорились.

Мормидо явно успокоился и сказал:

– А я уж за могилками присмотрю, не извольте беспокоиться.

– За какими могилками?

– Да за вашими. И место хорошее подберу. На самом кладбище, конечно, нельзя будет, а вот где поближе к ограде – это мы устроим.

– Ну, брат, утешил.

Мормидо ухмыльнулся.

– Так на то мы и сострадарии.

– В вашем заведении, я смотрю, кого ни возьми – все милейшие люди.

Мормидо неожиданно сконфузился.

– Да чего там! Это ж первейшая заповедь: довел человека до смерти, так уж утешь напоследок, не будь скотиной. Только и вы уж за меня тоже словечко замолвите.

– Это кому?

– А там, – тюремщик показал в потолок. – Пресветлому. И святому Корзину от меня того… тоже кланяйтесь.

Мартин энергично кивнул.

– Сразу, как только встретимся, обрат. Первейшее дело!

* * *

– Не люблю позерства, – сказал Фань. – Особенно перед смертью. Неприятно как-то, знаете.

Мартин зачем-то принялся полировать браслеты наручников.

– Лю, как вы полагаете, этот наш Мормидо когда-нибудь слышал, что сжигать людей нехорошо?

– Не только он, но и дед и прадед его, царство им небесное, ничего не слышали о такой странности.

Фань вдруг подскочил.

– Ох, сожгут! Как пить дать – сожгут, мракобесы пресветлые! Что же делать-то, что делать, а? Только не говорите, что не знаете!

– Знаю. Ешьте. Нужно накопить сил.

– Ох, аппетит к человеку приходит только вместе с надеждой.

– Попробуйте заставить себя.

– Да зачем?

– Чтобы достойно встретить свой конец, – громко сказал Мартин.

Потом прекратил свои полировальные занятия, наклонился к Фаню и тихо добавил:

– После побега с питанием может быть плохо. Некоторое время. Да и убежать-то далеко не убежишь, если ноги от голода подгибаются.

Судовладелец обвел безнадежным взглядом каменные стены, дубовую дверь, железные решетки и изумленно прошептал:

– Вы надеетесь на побег? Иллюзии.

– Прошу вас, еще кусочек, – громко сказал Мартин.

– Вы серьезно?

– В отношении кусочка?

– Прошу вас, не дурачьтесь.

– Я серьезен, как приговоренный к смерти.

Фань наклонился к уху Мартина.

– И которым же способом вы собираетесь бежать? Под землей? По воздуху?

– Нет, через дверь.

– Кто же ее откроет?

– Надзиратель.

– Надзиратель? Какой еще надзиратель?

– Ну… Разве не помните? Завтра дежурит Мормидо.

– Странно. Я начинаю верить.

– Вот и хорошо. Еще кусочек, пожалуйста.

– Так и растолстеть можно. Что я должен делать?

– Сохранять убитый вид. У вас неплохо получается.

Фань, звеня цепями, лихорадочно забегал по камере.

– Тише, вы мешаете спать охране.

Торговец схватился за голову.

– Послушайте, если это шутка, то она жестока больше, чем костер.

– Никаких шуток.

– Точно?

Мартин привлек его к себе и тоже зашептал на ухо.

– Ваш судейский друг…

Фаня затрясло.

– Только не называйте его моим другом!

– Да, слово в коммерции редкое.

– А вот тут вы ошибаетесь. Без нормальной человеческой взаимопомощи торговать в этой стране немыслимо. Ни тебе сколько-нибудь устойчивых законов, ни арбитражного суда, ни защиты полиции. Брр! Полиция…

– Вам не нравится полиция его величества?

– Я обож-жаю полицию его величества. А точнее – его люминесценция.

– В самом деле?

– Представьте себе. Честнейшие люди! С ними всегда можно договориться… за умеренную сумму.

– Тогда что же вам не нравится?

Фань в очередной раз схватился за голову.

– О, Мартин! Ваша мудрость и житейский опыт вызывают подлинное восхищение. Но иногда, извините, вы кажетесь белой вороной, каким-то пришельцем из иных миров. Я пять лет втолковывал Мармилю, местному эскандалу, что ордену выгодно позволить купцам богатеть. Да всем – выгодно. Для наглядности предоставлял весьма убедительные аргументы. И что же? Ухмыляющаяся скотина спокойно все брала, а потом заявляла, что из богатства произрастает гордыня, а это ордену без надобности. И добавлял: примерно так же, как вам орден.

– Любопытный человечек. Похоже, он был прав.

– Абсолютно.

– И даже пытался дать совет.

– Не сомневайтесь, это доброе дело не осталось без награды. Но речь о другом. Я понял, что ордену действительно не выгодно позволять людям жить лучше. Чем богаче человек, тем больше у него возможностей прикупить себе свободы. А чем он свободнее, тем труднее принудить его к покорности.

– Разумеется, ордену это ни к чему.

– И не только ордену. В Магрибе ничуть не лучше.

– Вы там были?

– Ага, сподобился. Так когда мы бежим?

– Я же говорил: завтра. Глупо ждать последней ночи. Побреемся вот, чтоб на людей походить. После этого и сбежим.

– О! Так и баню вы для этого потребовали?

– Не только для этого.

– А зачем?

– Как – зачем? Грязным быть надоело.

* * *

Цирюльник давно ушел. Огромный дворец эпикифора тихо погружался в праведный сон.

– Не пора?

Мартин зевнул.

– Рано. Спите, я разбужу.

В четвертом часу утра за узким окном башни начало сереть. Со стороны бухты донеслись первые крики чаек. Мартин сбросил тюремное одеяльце, растолкал Фаня и подошел к двери.

На стук отозвались не скоро. Явился отекший, заспанный Мормидо.

– Что за… твою мать! Чего беспокоите? И цирюльник был, и рубашки чистые. Поскорей бы вас… Чего еще надо?

– Ничего. Но мы видели лохмаку, – испуганно сообщил Мартин.

– Кого?

– Лохмаку.

– Это еще кто?

– Подземный дух.

– Дух? Где? Да откуда он в башне-то?

– То-то и странно, как он сюда забрался.

– Врешь ты все, небесник.

– Не вру. Лохмака – дух особый. Только в зеркало и виден. На, глянь.

Мартин подставил полированные браслеты под свет фонаря.

– Не видишь?

– Нет.

– А ты присмотрись, присмотрись. Что там?

Мормидо старательно уставился в тусклое металлическое зеркало.

– Вроде шевелится кто-то.

– С хвостом?

– Ну да. С хвостом.

Мартин задрожал.

– Так и есть. Лохмака. Наручники старые?

– Ну да.

– Из подвала?

– Откуда ж еще?

– Что ты натворил! Через старые, да из подвала они и выползают! На, полюбуйся еще!

Мормидо еще раз взглянул.

– Ох! Ну и харя…

– Его нужно убить. Он очень опасен, понял?

– Дык как?

– Быстро расстегивай наручники. Иначе лохмака сначала меня сожрет, а потом за вас, дураков, примется.

Мормидо изумленно уставился в глаза Мартина.

– Че-чего?

Выражение его лица медленно менялось.

– Расстегни наручники, – раздельно повторил Мартин. – Тебе очень хочется расстегнуть наручники. Прямо мочи нет удержаться.

И Мормидо послушно выполнил требование.

– Так, – сказал Мартин. – Теперь эти наручники вместе с лохмакой надо утопить. Он воды боится.

– Где утопить?

– В параше, где еще. Быстро!

Мормидо утопил и закрыл крышкой. Мартин тут же уселся сверху.

– Теперь возьми у часового мушкет.

– Не даст.

– Стукни по голове.

– Часового?

Мартин вновь посмотрел ему в глаза очень долгим взглядом.

– Делай, что говорю, – гнусавым голосом затянул он. – Делай, что тебе говорят. Я этого беса долго не удержу.

И вдруг заорал:

– Всех, всех пожрет, всех! Ну?! Чего стоишь?! Ждешь, когда из тебя кишки повыпустят?! Живо!

Надзиратель попятился к выходу в коридор. Вскоре там глухо упало тело. Держа на вытянутых руках ружье, глядя прямо перед собой стеклянными глазами, Мормидо шагнул в камеру.

– Молодец! Расстегни кандалы у меня на ногах, сейчас мы этого лохмаку скрутим. Да быстро, быстро!

Но лохмака оказался зверюгой сильной, все время вырывался. Параша выла и скакала. Пришлось снять наручники и с Фаня. Втроем они кое-как опять загнали нечисть в гадость, а сверху придавили скамьей.

– Пухнет. Скоро выберется, – зловеще объявил Мартин. – Знаешь, что будет?

– Что?

– Раздуется тогда – вообще. Абзац.

– Что такое абзац?

– Абзац? Ну, это – все. Аннигиляция!

– Что – все? – шепотом спросил Мормидо.

– Все – это все. Кухун придет. Пиши – пропало. Хвост у него раздвоенный, вроде жала. Нападает снизу. А жрет с головы! Хрусть, хрусть… только зубы выплевывает.

– З-зубы…

– Да. Потом ползет во все щели и – шасть по ногам, шасть по ногам! Все, что хочешь, может отгрызть.

– И… это самое?

– Лакомство. В первую очередь! Пухнет, пухнет, пу-ухнет… Уже скоро выползет, чуешь вонь?

– Чу-чую.

– Знаешь, что лично с тобой сделает?!

– Свят, свят, – забормотал Мормидо. – Как же спастись-та?! А?

– А во дворце петухов много?

– Да какие петухи! Ни одного! Какие там петухи в Сострадариуме… Одни крысы.

– Во влипли… Слышь, Фань, петухов у них нет.

– Какой ужас! – простонал Фань. – Без петухов его не остановишь!!!

Потом, неподдельно трясясь, предложил удирать.

– А что? Самое время, – кивнул Мартин. – Пока лохмака не очухался.

– Гаррр! – рявкнула параша и гнусно запахла.

Скамья упала. Вот этого Мормидо перенести уже не смог. По-козлиному взбрыкнув, он рванул в коридор. Мартин поймал его за штаны.

– Стой, стой! Камеру, камеру кто запирать будет?

* * *

Час спустя, уже на одной из портовых улочек, Фань оглянулся на приметный купол Сострадариума и признался:

– А вы знаете, я ведь его тоже видел.

– Кого?

– Да этого лохмаку вашего. Пренеприятное существо!

Мартин оглянулся и сипло прошептал:

– Сам боюсь.

– Послушайте, для бродяги вы слишком уж лихо владеете гипнозом.

– Да, неплохо получилось. Впрочем, и материал был благодатный. Дремучий такой материалец, рассуждать не приученный.

Фань остановился.

– Речь и манеры у вас тоже далеко не простонародные.

Он хлопнул себя по лбу.

– И как это раньше мне в голову не пришло? Скорее вы из обедневших аристократов… Хотя – нет, слишком для этого демократичны. Да кто же вы такой, Мартин?

– Вас это очень занимает?

– Гораздо больше стоимости грузового фрахта.

– Как ни смешно, я именно тот, за кого меня принимает обрат эпикифор.

– Помилуйте! Не хотите же вы сказать…

– Хочу, дорогой Лю, хочу. Ну что вы на меня так смотрите? Успокойтесь. Небесники пожирают людей только тогда, когда их держат впроголодь. Но вы ведь угостите меня добрым обедом, не так ли?

– Что за вопрос! Однако сколько вопросов теперь у меня…

– И у меня. Вопрос первый: как насчет обеда?

– Дорогой мой спаситель, очень скоро вы узнаете, как кормит благодарный сианец!

И пока Мартин это узнавал, обрат эпикифор успел объявить за их головы бальшу-ую награду.

Очень скоро эту награду получила некая аббатиса из монастыря Нетленного Томата. Только вот на костре пришлось сжечь совсем других бедолаг, поскольку ни Фань, ни Мартин вновь попадаться в лапы бубудусков решительно не попадались. Мало того, оба очень неплохо умели это делать, хотя школы прошли совершенно разные.

11. Базилевс, эпикифор и маршал

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ЛЮМИНЕСЦЕНЦИЮ ЛИЧНО

Обрат эпикифор!

По донесению фрегата «Дюбрикано» померанская эскадра уже в дельте. Все выходы из Теклы перекрыты, высланы разведывательные дозоры. Однако акватория велика, сил все еще не хватает, полностью исключить вероятность прорыва нельзя. Прошу ускорить отправку недостающих кораблей.

Да пребудет во веки веков свет над Покаяной!

Аминь.

Преданный Вам

аншеф-адмирал Василиу

Писано июля 12-го дня 839 года от Наказания

Борт Его Величества Базилевса-Императора «Упокоитель»

* * *

Его Величество Тубан Девятый, базилевс-император Пресветлой Покаяны, колыхаясь, задыхаясь и отдуваясь, героически поднялся на балюстраду. Он опоздал всего на три четверти часа. Вопреки всем благовониям от него так разило, что великий сострадарий не смог удержаться, отшатнулся. Тут же, стараясь отвлечь внимание от своего непроизвольного движения, почтительнейше склонился, оправдывая титул эпикифора. То есть, Согбеннейшего.

– Прикажете начинать, сир?

Базилевс насмешливо поднял бровь:

– А, ваша люминесценция! Это вы? Кто бы мог подумать! И что вы здесь делаете?

– Хорошая погода, ваше величество, – невозмутимо заметил великий сострадарий.

– Жарища. Чего в ней хорошего, – пробурчал базилевс, вытирая лоб платочком.

Внизу тотчас взревел оркестр. Ломая строй, застоявшиеся лошади его величества гвардейского кирасирского полка двинулись на площадь, толпы зевак поспешно принялись ликовать, а рассаженные по крышам бубудуски выпустили голубей. Завершая суматоху, пушки столичного гарнизона ударили салютом.

От неожиданности базилевс присел, лицо его посерело. Хватая ртом воздух, он сипло осведомился:

– Ну? Эт-то еще что за шутки, обрат мой эпикифор?!

– Вероятно, капельмейстер решил, что вы подали знак платочком, сир, – любезно пояснил эпикифор.

– Я? Вот еще! Это какой же осел командует парадом? Уж не капельмейстер ли?! Отставить!

Великий сострадарий равнодушно махнул перчаткой. Капельмейстеру от этого сделалось дурно и он упал. Пышные султаны кирасир качнулись, бравурный марш оборвался. На площади возникла неразбериха, ликование дало сбой. По крышам ошалело метались бубудуски, с риском для жизни пытаясь изловить птиц и вернуть их на исходную позицию. Увы, с голубями это сделать оказалось посложнее, чем с кирасирами.

– Хорошенькую же выучку демонстрируют вверенные вам войска, великий вы мой! – едко промолвил базилевс.

– О да, неважную, – спокойно согласился эпикифор. – Разрешите сменить командира первого эскадрона?

– Смени-ить? Да вы смеетесь! Гнать его взашей, а не менять! Чтоб и духу… в моей армии!

Эпикифор удовлетворенно кивнул. Судьба некоего строптивого капитана Форе, сочинителя прегнуснейших пасквилей, была решена за несколько секунд. Между тем, капитан занимал пост начальника личной охраны принца Андрэ. На этом основании простофиля в шпорах и порешил, что может безнаказанно рифмовать слово «ктитор» со словом… в общем, что еще может прийти в казарменную головищу? Между тем, ктитором Ордена сострадариев являлся не кто иной, как сам святой Корзин Бубудуск! Ни больше, ни меньше.

Но это было еще не все, далеко не все, что можно припомнить капитану. У обратьев из Милосердного Санация имелись веские основания полагать, что именно с легкой руки все того же Форе внештатных помощников ордена именуют теперь не иначе, как ночными пискалами, а на их дверях по ночам малюют ночную же вазу. Некоторое время назад люминесценция ознакомили со стишками такого содержания:

Обратья из Санация считали, что сочинил эти вирши все тот же Форе. Что еще за неверные дорожки, спрашивается? Нет таких в просветленной империи! Какие, спрашивается, кошки? Почему свершают плотский грех в непосредственной близости со святыми словами? Это следовало пресечь, искоренить и выжечь без малейших сомнений.

Тем не менее, проявляя чудеса покаянского снисхождения, эпикифор направил окайнику милостивую экскрецию, в которой отечески просил смирить гордыню, забыть суесловие, а в прочем покаяться. Более того, великий сострадарий лично пригласил Форе поставить свой талант на службу ордену. Потому как знал, что талантами орден не весьма обилен. Закон есть такой – где много преданности, там мало талантов. И этот закон эпикифору был известен. Так же, как и то, что погубленный талант опасен, а купленный полезен.

* * *

Возможно, об этом знал и капитан. Ни милостей, ни прозрачно проступавших за ними выгод он абсолютно не оценил. И даже не дал себе труда подумать о том, что случается с теми, кто отвергает милости ордена. Более того, уже на следующий день сей закоренелый грешник прислал дерзновенное письмишко, в котором настоятельно рекомендовал его люминесценцию «как тоже способному человеку» покончить с мракобесием, применить свой ум не во вред, а на благо прогресса, или, на худой конец, выучится какому-нибудь полезному ремеслу. Чтоб не было стыдно перед земными предками…Все послание, от первой до последней буквы, являло собой неслыханный вызов ордену. Однако именно последний совет окончательно выбил эпикифора из седла.

Ремеслу?! Да кто бы советовал! Дворянчик в седьмом поколении, сам Форе за всю жизнь кроме ложки никакого полезного орудия труда и в руках-то не держал. Что ж, великосветский повеса, напросился. Увольнение из армии станет для него лишь первой из неприятностей. И далеко не самой худшей. В Бубусиде превосходно знают, как организовать нескучную жизнь. И эпикифор уже догадывался, какой именно вариант изберут многоопытные обратья.

Медленно-показательный. Неотвратимый и неуклонный, как сама судьба. Чтобы после каждой ступени падения Форе слухи о нем успели распространиться. Тогда и другим неповадно будет. Одно из двух: либо сам сломается, либо, уже в финале, ему помогут. Третьего практически не бывает.

Немного жаль. Ум-то был красивый…

* * *

Пока Базилевс сморкался, а эпикифор размышлял о судьбе гвардейского дурака, на площади постепенно восстанавливался порядок. Вдоль смешавшихся рядов сновали офицеры. Среди них особенно старался свежеуволенный капитан Форе.

Первый эскадрон, тесня весь полк и не рискуя обернуться в августейшую сторону тылом, пятился с площади. Волна уплотнения передалась следующему эскадрону, затем прокатилась по всей массе войск, и наконец скрылась за поворотом Пресветлого Пути, главного проспекта Ситэ-Ройяля.

– Пушки успели перезарядить? – вполголоса осведомился эпикифор.

– Никак нет, ваша люминесценция, – шепотом ответил обрат Глувилл. – Но половина из них не стреляла, как вы и советовали.

Великий сострадарий опустил веки.

Тубан Девятый к этому времени пришел в себя, подбоченился и шагнул к перилам.

– Попытайтесь еще раз, обрат люминесценций, – милостиво бросил он через плечо.

– Вы очень добры, ваше величество.

– Даже слишком, обрат вы мой сострадарий.

Эпикифор не ответил. Пушки ударили повторно, вновь грянул марш, боязливо двинулись кирасиры. От вида блестящих доспехов настроение базилевса внезапно улучшилось.

– Экие молодцы! А кто этот рубака на вороном жеребце?

– Капитан Форе, сир, – ответил принц Андрэ. – Быть может, вы отмените его увольнение?

– Он мне не нравится, – капризно заявил принц Антуан, который находил удовольствие в том, чтобы во всем вредить брату.

– Офицеров нужно менять почаще, – наставительно изрек базилевс. – Чтобы не заносились, – добавил он, искоса глядя на обрата эпикифора.

Его люминесценций усмехнулся одной половиной лица.

Между тем, ничего не подозревающий капитан Форе отсалютовал саблей и проехал мимо вместе с уже не своим эскадроном.

– Да и солдаты у него выглядят не лучшим образом, – заявил принц Антуан.

И принялся расточать похвалы второму эскадрону, который ничем не отличался от первого. Из звездной толпы маршалов, генералов и адмиралов посыпались замечания, подтверждающие безусловную правоту его высочества. Один старик Гевон хранил молчание. К счастью, он один и стоил всей этой толпы. И, к несчастью, об этом знал.

– Плачет, плачет по нему Ускоренный Упокой, – со страстностью истинного пампуаса прошипел обрат Глувилл.

– Тихо, – отозвался эпикифор. – Гевона не трогать! В армии должна оставаться как минимум одна голова. Ясно?

Глувилл смиренно потупился. Эпикифор перевел взгляд на третий эскадрон.

– А кто это там, такой кругломорденький?

– Лейтенант Латур, ваша люминесценция.

– Почему не знаю?

– Третий день, как назначен, хозяин. Я думал, вам известно.

– Следить за лейтенантами утомительно, мой дорогой. Пусть это будет твоей задачей.

Секретарь молча поклонился. А эпикифор подумал о том, что в гвардии развелось слишком много офицеров с халликуманскими фамилиями. Ну, и соответственными характерами. Все эти Форе, Латуры, Шанжю etc., как правило, храбры, но уж очень импульсивны, склонны поддаваться примитивным чувствам. Словом, требуют постоянного надзора со стороны Санация. И далеко не всегда одной этой службы достаточно. Зачастую требуется вмешательство самой Святой Бубусиды. Случай со строптивым капитаном Форе – как раз оттуда.

Алеманцы гораздо спокойнее, педантичнее, исполнительнее, зато излишне сентиментальны и втайне симпатизируют Поммерну. Люди с альбанскими корнями мало склонны к интригам и тайному недоброжелательству, но очень упрямы. Сианцы, напротив, расчетливы, хладнокровны, коварны, великолепно подходят для тайных служб ордена, но как раз по этой же причине истинной преданности ждать от них не приходится, их преданность всегда имеет денежный эквивалент. А вот магрибцы способны на самую бескорыстную преданность, однако ленивы, неряшливы, необязательны. Муромцы в массе своей чересчур бесшабашны, вечно обуреваемы страстями, поэтому способны на что угодно. Так же, как иберильцы с флорансийцами. Меньше всего неожиданностей бывает с пампуасами. Конечно, проблемы есть и с ними. Земляки святого Корзина Бубудуска чрезмерны в религиозном рвении, дики, прямолинейны, туповаты. К тому же свято убеждены, что все руководящие посты в ордене должны принадлежать им, только им, и никому более, поскольку сам святой Корзин приходится им земляком. С этим вредным убеждением Санаций борется уже пятый век, ровно столько, сколько существует орден, но будет бороться еще до тех пор, пока он существует.

Тем не менее, бороться необходимо. В частности, недельки через две-три следовало заменить второго человека в ордене, главу Святой Бубусиды некоего Керсиса Гомоякубо, который стал себе позволять что-то уж больно много самостоятельности.

Эпикифор вздохнул. В общем, человеческая масса империи являла собою богатейший спектр, но идеального материала для Работы не существовало. Выбор всегда приходится делать индивидуально, шаг за шагом сплетая и обновляя сеть, без которой империя неизбежно рассыплется на гроздь грызущихся осколков. Сеть, охватывающую армию, полицию, двор, флот, суды, церковь. Риск, хлопоты, хлопоты и хлопоты. Порой, в минуты крайнего утомления, сверх всякой меры пресытившись людьми со всеми их низостями, эпикифор сожалел о своей доле, мечтая о тихой жизни какого-нибудь смотрителя маяка. Однако обратного пути у люминесценция нет. Великие сострадарии пожизненны и никогда не уходят в отставку. С этого поста можно уйти только в могилу, а туда не хотелось. Робер де Умбрин, шестьдесят третий эпикифор Ордена сострадариев, вовсе не был уверен в существовании Того, кому служил.

* * *

… Вслед за кирасирами проследовали три полка гвардейской пехоты. В красных, зеленых и синих мундирах, – цвета государственного флага Покаяны. Идеальный строй, рослые усачи, громовой «виват»…

Довольный Тубан без устали махал своим платочком. Он и не подозревал, что новые мундиры его гвардии пошиты всего за три дня до парада и оплачены из средств ордена, все четыре тысячи. Его величество базилевс-император Пресветлой Покаяны и не должен интересоваться подобными мелочами. Его величество с младых ногтей должен быть окружен роскошью. Время его бесценной жизни не могло уходить на дела. И не уходило.

Охота, бриллианты, карточная игра, завтраки на траве, балы в многочисленных дворцах и замках. Первая любовница – в пятилетнем возрасте, последняя соска – в двадцать шесть. Темные ряды бочек в погребах, несметная поварня, лакеи у каждой двери, даже у двери в туалетную комнату. Оранжереи, парки, променад-аллеи на берегу моря. Фонтаны, каналы, целые озера с золотыми рыбками. Экипажи, карлики, шуты. И фрейлины императрицы, большинство из коих с четырнадцати лет официально зачислено в Неутомимый Альковат, а меньшинство предназначено для той же цели. Обезьяны, конюхи, лекари, медные лбы дворцовой стражи, ненасытная прорва придворных – в империи все и вся призвано угождать малейшей прихоти одного-единственного человека. И надо отдать ему должное, ныне почти здравствовавший базилевс оказался воистину незаурядным субъектом, поскольку к сорока семи годам не совсем еще превратился в животное с куском жира вместо мозгов.

То есть превратился, конечно, но не полностью. И все же имя Тубан как нельзя больше подходило его величеству. Эпикифор не без удовольствия припомнил, что на одном из намертво забытых языков Земли слово tuba означало трубу. Ею, трубой, солнцеликий базилевс и являлся. Ничем более, – только трубой для превращения самых разнообразных благ в отходы жизнедеятельности.

Давным-давно уже ничего не стоило сверзить его с престола. С треском, с шумом, с гамом, под гоготание солдат, ликование бубудусков и улюлюкание черни. Стоит лишь приказать… Только вот время пока не пришло, не прояснились в достаточной мере отдаленные перспективы. Пусть до поры еще покривляется. Потому что так в очередной раз порешил эпикифор.

* * *

А вот судьба самого великого сострадария складывалась совсем иначе. Единственным подарком со стороны этой дамы было дворянское происхождение. Все остальное Роберу де Умбрину пришлось добывать самостоятельно.

Любящая, но совершенно безвольная мать в счет не шла. Она ничем не могла защитить сына от произвола вечно пьяного отца. Фискал-гувернер с наслаждением приводил в исполнение папашины приговоры, да еще добавлял от себя, когда считал наказание недостаточно строгим. Но как раз угрюмая, однообразная жизнь, из которой нелюдимость отца высасывала соки и обесцвечивала все ее краски, как раз эта безрадостная жизнь и толкнула будущего эпикифора в шелестящий мир книг.

Подбор их в фамильной библиотеке был, конечно же, совершенно случаен. Но несколько поколений предков постарались, успели скопить немало, следуя скорее моде, нежели вкусу или влечению. Никто и никогда не систематизировал эти завалы, каталог отсутствовал. Поэтому в ближайшем шкафу могло оказаться все что угодно, – от Святейшей Истории Ордена до куртуазных романов с гравюрами откровенного характера.

Юный Робер извел огромное количество свечей. Читал много, жадно и бессистемно, в порядке снятия книг с очередной полки. Постепенно из всяких разрозненных кусков перед ним складывалось представление о другой жизни, бурлящей за стенами уединенной усадьбы. Вначале с опаской, а затем со все большим вкусом он погружался в поток интриг, страстей, отточенных мыслей, полезных знаний, ярких легенд и темных преданий, в описания походов и плаваний, блестящих побед и страшных поражений.

Многое, очень многое почерпнул будущий Великий Сострадарий из этого потока. Не нашел лишь ответа на главный вопрос: как, почему люди оказались на Терранисе? Зато понял, что Земля и Терранис находится друг от друга на немыслимом расстоянии, коль скоро звездные корабли могучих предков не смогли преодолеть этот путь за восемь прошедших веков. Какое еще потребуется время, продолжаются ли поиски? Неизвестно. Следовало строить планы без расчета на помощь божественных соплеменников.

* * *

Еще он пристрастился к шахматам, хотя и невольно. И это было единственным приобретением, за которое следовало поблагодарить гувернера, черт бы его побрал в его Упокоении… Часто перед очередным телесным наказанием достойный педагог предлагал сыграть партию. Робер навсегда запомнил потрескавшийся лак на фигурках и деревянную шкатулку, в которую эти фигуры ссыпались с сухим стуком. Стуком, означавшим проигрыш и неизбежность порки. Отвратительно улыбаясь, наставник поднимался из-за стола. Воспитанник брался за локоть и уводился в так называемый АКАДЕМИЙ. Там он и усвоил множество уроков, главный из которых заключался в том, что проигрывать нельзя. Ни в коем случае.

Но время шло. И однажды Робер поразился бессмысленности ритуала. Взрослый, сильный мужчина с волосатыми лапами сопя и потея, намеренно причинял боль слабейшему. Непонятно зачем, экзекуция давно стала настолько привычной, что потеряла наказательное значение. Когда-то этому нужно было положить конец.

Робер встал, подтянул панталоны и серьезно заявил:

– Пожалуй, довольно.

– Довольно чего? – с большим удивлением спросил гувернер.

– Довольно порок.

– А уж это решать не вам, мой юный господин!

При этих словах гувернер замахнулся.

– Вы хотите ударить дворянина?

– Ха! Дворянин…

Розга хлестнула по лицу. Робер выбежал.

– И куда же вы, съер дворянин?

– Сейчас объясню!

– Подожду, подожду, – ухмыляясь пообещал наставник.

Робер вернулся с ржавой фамильной шпагой.

– О! Что-то новенькое. А вы спросили разрешение у вашей ма…

Гувернер осекся и поднес к глазам окровавленную ладонь. Соображал он быстро. Следующий неловкий выпад был отбит локтем. А третьего Робер сделать не успел, поскольку наставник проворно покинул АКАДЕМИЙ через заднюю дверь.

Однако и воспитанник, впавший в доселе неизвестное ему и потому очень свежее чувство упоения местью, не отставал. Уже во дворе, на глазах у остолбеневших слуг, он проколол ненавистную задницу. Мог натворить и чего похуже, если б не завопила одна из женщин, заставив его очнуться. Чуть позже в одном из романов Робер встретил фразу о том, что негодяи готовы к восприятию только железных доводов, но принимают их от кого угодно.

Вопреки ожиданиям, отец к происшедшему отнесся спокойно, хотя и с удивлением.

– Хм, – сказал он. – А волчонок-то подрос. Ну, давай, покажи, как ты держишь шпагу. Кое-чему и я могу тебя научить. Только знай, в жизни чаще побеждает не тот, кто хорошо дерется.

– А кто?

– Тот, кто умеет избежать драки.

Это Робер тоже запомнил.

* * *

…Вслед за гвардией проследовала армейская кавалерия, дивизии регулярной пехоты, полевая и горная артиллерия, потом на площадь повалили коричневые батальоны ордена. Формально весь этот шум-парад учинили по поводу дня рождения принца Андрэ, к немалому удивлению последнего, не слишком избалованного родительским вниманием. Действительной же причиной являлось стремление эпикифора произвести впечатление на магрибинское посольство. Возглавлявший миссию Великий Марусим имел довольно ограниченную задачу продлить торговое соглашение. Великий сострадарий хотел гораздо большего – военного союза. А вот базилевс пожелал куда меньшего – в туалет. И как всегда, это случилось в самый неподходящий момент.

По этой причине, а также по причине наступления явно обеденного времени, прохождение военного корпуса бубудусков пришлось прервать, а показательные стрельбы кораблей Домашнего флота были перенесены на следующий день. При условии, что погода не испортится, конечно. В результате отправка подкреплений, которые так настойчиво испрашивал Василиу, вновь была отложена. А впечатление, на которое рассчитывал эпикифор, оказалось смазанным. Надежда оставалась только на вечерний прием. Впрочем, умело проведенный прием иной раз эффективнее залпового огня стопушечных линкоров. Великий Сострадарий не первый год знал Великого Марусима и в успехе предстоящего вечера не сомневался. Только перед этим следовало утрясти одно немаловажное дело.

Эпикифор остановил на лестнице военного министра.

* * *

– Давненько я не интересовался делами генерального штаба, съер маршал.

Старик Гевон озадаченно пожевал губами. Потом произнес:

– Когда прикажете явиться для доклада?

– А вы не хотите пригласить меня к себе?

– Премьер-министр его величества имеет право посещать генеральный штаб в любое время суток.

Эпикифор вздохнул. Об этом своем праве он, конечно же, догадывался. Знал и другое. Сын графа, гвардейский подполковник Арно Шалью де Гевон-младший добровольно вступил в орден, после чего отец отказался его принимать. И, судя по всему, отменять своего решения не собирался.

Секунду они смотрели друг на друга. Взгляд военного министра был спокоен и непроницаем. Или почти непроницаем. Эпикифор все же чувствовал неприязнь представителя одного из старейших аристократических родов к мелкопоместному выскочке. Неприязнь настолько закоснелую, что вряд ли стоило даже пытаться ее преодолеть. И другом ордена этот человек никогда не станет, по той же причине. Однако вполне можно было сделать из военного министра Шалью Гервера, одиннадцатого графа де Гевон, простого исполнителя планов того же ордена. В отличие от сорвиголовы Форе, старый маршал отнюдь не стремился на роль откровенного врага сострадариев. Знал, чем это закончилось для его предшественника на посту военного министра. Ускоренным Успокоением это закончилось. Или, как любит выражаться окайник Форе, Ускоренным Упокоением.

По сведениям Санация, старый маршал являлся патриархальным монархистом, банальным патриотом и ревнителем родовых традиций. Смиренно показать такому человеку, что эпикифор Сострадариев печется лишь об интересах короны и Пресветлой Покаяны было не столь уж и сложной задачей. Особенно если при этом поманить соблазном бранной славы, в которой нынешний Гевон пока заметно уступал многим из своих вельможных предков. И это – в шестьдесят с лишком лет.

– Что ж, – сказал эпикифор. – За неимением приглашения придется воспользоваться правом. В вашем кабинете найдется хорошая карта?

– В кабинете военного министра? Иногда бывает.

Эпикифор оставил его иронию без последствий.

– Нам не помешает взглянуть на нее вдвоем, граф, – спокойно предложил он.

– Вы полагаете? – без выражения спросил Гевон.

– Может статься, от этого выиграет империя. Стоит потерпеть друг друга ради этого, как вы думаете?

Гевон ничего не ответил, но слегка поклонился. Слегка, но поклонился. Как и ожидалось, рыба пошла на крючок. Ничего другого, собственно, ей и не оставалось. Эпикифор тут же пригласил министра ехать в своем экипаже, чтобы начать разговор еще по дороге, а министр не успел быстро придумать убедительного повода для отказа, – возраст, что тут поделаешь.

Усевшись на бархатных подушках, оба еще раз испытующе глянули друг на друга. Гевон завозился, устраивая поудобнее свою саблю. В тусклых, глубоко запавших глазах маршала мелькнуло выражение некоего любопытства, но на правах приглашенного и формально подчиненного лица разговора он не начинал. Его начал эпикифор.

– Насколько я понимаю, реальной угрозы для государства сейчас нет, – сказал он.

– Возможны набеги горцев южнее Тиртана.

– И все?

– По большому счету – все.

– А в ближайшем будущем?

– На суше усиливается Поммерн.

– А на море?

Гевон пожевал губами.

– На море усиливаются и Альбанис, и Магриб, и все тот же Поммерн. Насколько мне известно, особенно ретиво флот строит именно курфюрст. Не знаю, к чему это приведет на море, но на суше в ближайшие лет пять-шесть он не рискнет на серьезное нападение.

– Вот как? Почему?

– До сих пор Поммерн находился в окружении четырех государств, два из которых к нему враждебны, а одно – ненадежно. Теперь прибавилась еще и угроза со стороны ящеров. Не лучшее время искушать судьбу.

– Понятно. А что будет через десять лет?

– Этого я предсказывать не берусь. Слишком многое зависит от политиков.

Эпикифор тихо рассмеялся.

– Политик здесь я. Попробую продолжить ваш прогноз, если вам не скучно, ваше сиятельство.

– Весь внимание, съер первый министр.

– Ну, ящеров прочно остановили в ущелье всего одним корпусом. Кроме того, вдоль южной границы Поммерна начато строительство линии крепостей. Денег на это не жалеют. Можно предсказать, что через два-три года курфюрст обезопасит себя с юга. Это – во-первых. Во-вторых, Муром традиционно опасается всех соседей, но дружить предпочитает опять-таки с Поммерном, поскольку имеет с ним открытую сухопутную границу. И как только курфюрст сможет противостоять нам на море, посадник постарается стать для него совсем уж задушевным другом. У вас есть какие-нибудь возражения, граф?

Гевон покачал головой.

– Тогда продолжим. Эмираты никогда не были стабильным государством. Более того, грозная эмирская конница эффективна лишь летом, поскольку зимой возникают естественные проблемы с фуражом. Да и нукеры весьма неважные вояки при морозах. Следовательно, при ближайшей междоусобице среди бесчисленного потомства эмира курфюрст волен выбрать любую зиму для нападения на нас, съер маршал. Зима особенно удобна еще и тем, что, прорвавшись, к примеру, через Бауценские ворота, курфюрстенвер может маршировать по замерзшим болотам Огаханга вплоть до самого Ситэ-Рояля. Вы с чем-то не согласны?

Гевон пожал плечами.

– Сценарий разворачивается так, словно вооруженных сил Пресветлой Покаяны не существует. Между прочим, Бауценские ворота стережет наша Четвертая армия, по численности равная всему, что может собрать курфюрст. Да и прорыв для Поммерна совсем не означает выигрыша всей кампании в целом, поскольку кроме Четвертой армии у нас есть еще три. Не говоря уж о том, что в перспективе мы можем отмобилизовать в пять-шесть раз больше рекрутов, чем Поммерн. А потребуется – так и в семь.

– Можем, – кивнул эпикифор. – Но – пока. А дальше? Прирост населения в Поммерне идет вдвое быстрее, чем у нас.

Маршал поднял брови.

– Разница так велика?

– Увы. Не следует сбрасывать со счетов и вооруженные силы Шевцена и Мурома, потенциальных союзников курфюрста. Добавьте сюда еще вот что. В случае неблагоприятного для нас течения военной кампании перед королевством Альбанис и теми же горцами возникнет соблазн присоединиться к победителям, чтобы урвать что-либо для себя.

Гевон с сомнением качнул головой.

– Прошу прощения, но вы рисуете прямо-таки апокалиптическую картину.

– Я исхожу из того, что в политических прогнозах лучше всего использовать черные краски. Очень больно тогда, когда не сбываются радужные пророчества.

– С этим трудно спорить.

– Рад, что мы постепенно сближаемся.

– До этого еще не близко, ваша люминесценция, – холодно возразил министр.

– Как знать, как знать. Вот вам еще один факт. За последние десять лет производство чугуна в Пресветлой нашей Покаяне увеличилось всего на тринадцать процентов…

– А в Поммерне? – быстро спросил Гевон.

Не выдержал все же.

– Примерно на 225 %.

– Простите… Я не ослышался? Не на двадцать, а на двести двадцать?

– На двести двадцать пять, – повторил эпикифор. – Причем сведения у меня надежные.

– Кажется, приехали, – меланхолически завил маршал.

– О чем вы? – не понял эпикифор.

– Обо всем. В частности, о том, что мы прибыли в Генеральный штаб.

Дверцы кареты распахнулись.

* * *

В своих владениях маршал держался очень уверенно.

– Полагаю, удобнее всего побеседовать в оперативном отделе, съер премьер-министр, – сказал он.

Эпикифор молча кивнул.

Они поднялись по парадной лестнице, миновали несколько постов охраны и оказались в просторной комнате с окнами, выходящими на бухту Монсазо. Прямо под окнами у пирса стояли все три корабля магрибинской эскадры во главе с огромным линкором. У окон находились столы, за которыми с бумагами и картами работали офицеры. При появлении высокого начальства все поспешно вскочили, одергивая мундиры и застегивая пуговицы.

– Будет лучше, съер маршал, если о наметках плана расскажете вы сами, – сказал люминесценций.

– Господа! Все свободны, – негромко приказал Гевон.

Офицеры молча прошагали к дверям и вышли. Только один очень низенький полковник с багровой от усердия шеей прыгал у вешалки, безуспешно пытаясь добыть свою фуражку.

Именно о таких эпизодах в армии любят сочинять развеселые легенды. Однако эпикифор почувствовал лишь прилив брезгливости. Он знал, что прыгучий полковник был единственным из подчиненных Гевона, кто строчил доносы на своего шефа. Чуть ли не ежедневно, с его помощью в Санации собирали уже одиннадцатый том компромата.

Полковник, видимо, почуял своей багровой шеей неладное. Он мигом забыл о головном уборе и юркнул за дверь.

– С чего прикажете начать? – спросил маршал.

– С оценки сил и расположения войск.

Гевон подошел к отдельному столу в центре комнаты. На этом столе находился искусно выполненный рельефный план империи, а также смежных провинций Поммерна и Мурома.

– В настоящее время регулярная армия Поммерна состоит из десяти пехотных и трех кавалерийских дивизий. Имеются также отдельные егерские эскадроны, саперные роты, крепостные батальоны, военные училища, гвардейский полк и полк морской пехоты – всего около семидесяти пяти тысяч человек. Полагаю, что в военное время эта цифра может быть удвоена.

– А что у нас?

– Сухопутные силы империи в общей сложности насчитывают двести восемьдесят семь тысяч человек. Они сведены в четыре полевые армии и пять отдельных корпусов, один из которых – кавалерийский.

– Превосходство в четыре раза?

– Да, но войска сильно разбросаны. Третья армия находится на границе с Альбанисом, кавалерийский корпус и две пехотные дивизии стерегут наши южные границы от горцев, вторая армия на случай муромских десантов дислоцирована в районе порта Орасабис, а первая армия стоит в окрестностях столицы. Таким образом, непосредственно на границе с Поммерном, то есть в районе Неза-Швеерских ворот, находится одна четвертая армия. Официально в ней сейчас – семьдесят пять тысяч человек.

– А реально?

– Вряд ли больше шестидесяти.

– Почему?

Гевон на секунду потерял спокойствие.

– Потому что голодают, съер премьер-министр.

– Воровство? – участливо спросил эпикифор.

– Рапорты из войск мы регулярно представляем Святой Бубусиде, – ровным голосом сказал маршал.

– Я займусь этим вопросом.

Гевон промолчал.Эпикифор неохотно добавил:

– Граф, я свой пост занимаю только третий год. За это время невозможно улучшить всю систему.

Зря он это сказал. Сам собой возникал вопрос о том, нужно ли воевать за систему, которая не может накормить своих солдат. Но военный министр этой системы такой вопрос не задал. Кому? Фактическому главе?

– Что ж, а сколько солдат вам нужно для победы над Поммерном? – спросил глава системы.

– Четыреста пятьдесят тысяч.

– Ого… Да это же почти вдвое больше, чем мы сейчас имеем!

– Так точно, съер премьер-министр. И втрое больше, чем может иметь Поммерн.

– Зачем так много?

– Каждая дивизия курфюрстенвера имеет двадцать четыре пушки. Это вдвое больше штата имперского пехотного корпуса. Причем в курфюрстенвере существует еще и специальный род войск, которого у нас нет.

– Вот как? И что это за войска?

– Армейская артиллерия. Она состоит из трех бригад, нескольких дивизионов и уж не знаю скольких отдельных батарей. Это сотни орудий. Своеобразный артиллерийский кулак для решающих битв.

– М-да, – сказал эпикифор. – Неприятный сюрприз. Что еще?

– Еще есть тяжелая крепостная артиллерия. С калибрами от двенадцати до шестидесяти фунтов и с заранее пристрелянными секторами огня. Еще наш мушкет может дать два выстрела в минуту, а померанский штуцер – три. Полагаю, что и обучена померанская армия лучше нашей. Особенно офицеры.

– У вас будет время для подготовки.

Маршал покачал головой.

– Месяцев за восемь-десять можно подготовить толкового солдата. Еще через пару лет из него может получиться более-менее сносный капрал. Но чтобы вырастить приличного офицера, требуется уже лет пять. Для генерала – не меньше десяти. Между тем, тысячи опытных офицеров…

Маршал запнулся, но тут же с вызовом выпятил челюсть и продолжил:

– …тысячи офицеров сидят в лагерях. В частности – на Абораварах.

Выпалив эту неслыханную дерзость, Гевон замолчал. Его лицо покрылось пятнами. Но великий сострадарий и бровью не повел.

– Подготовьте списки. Их освободят, подлечат и восстановят в званиях.

– Всех?

– Всех, за кого вы готовы поручиться.

* * *

Министр ошеломленно замолчал. А эпикифор усмехнулся.

– Итак, я знаю ответ на вопрос сколько нужно солдат. Теперь следующий вопрос: где вы намерены их употребить?

Гевон еще немного помолчал, успокаиваясь. Затем ткнул указкой в рельефный план.

– Через Рудные горы крупные силы перебросить нельзя. Наступать с севера на юг вдоль лесисто-болотистых берегов всей Теклы нереально. Даже если в относительно приемлемые сроки мы и покорим Муром, весьма, между прочим, искушенный в партизанской войне, то сразу после этого упремся в озеро Норден-Зее. Так что остается только один путь.

– Неза-Швеерский проход?

– Так точно. Он же – Бауценские ворота.

– Пресветлая Покаяна пыталась пройти эти ворота одиннадцать раз. Десять попыток окончились неудачей.

– Да, это так. Но непреодолимых позиций не бывает. Все зависит от сил, снабжения и мастерства.

– Следовательно, вы беретесь за это дело?

– Если никто не будет вмешиваться в мои распоряжения.

– Иными словами – полная власть над армией?

– Без этого ничего не получится.

– Пусть будет так. Но только на время кампании.

– Разумеется.

– Тогда последний вопрос: когда?

– Следующей зимой.

– Почему следующей – понимаю. Но почему зимой?

– Потому что замерзнут болота Огаханга. Вместе со своими комарами, которые способны обглодать человека до костей. Замерзнет и сам Огаханг, превратившись из препятствия в удобный санный путь. Это важнейшее условие, поскольку войска и снабжение к Неза-Швеерской линии можно доставить только через долину Огаханга. Но замерзнут еще и реки Поммерна, следовательно, их не придется форсировать. Замерзнет и озеро Бель-Зее, по льду которого можно обойти Неза-Швеерские позиции.

– Позвольте, но для этого требуется пройти через земли графа Шевцена! Он же нейтрален.

– Верно, ваша люминесценция. Это – запасной вариант.

– Ах, вот что… Ладно, подумаем.

– Когда приступать?

– Сегодня же. Да, вот еще что, съер военный министр. Мне кажется, в вашем оперативном отделе кое-чего не хватает. Я взял на себя смелость это кое-что подарить Генеральному штабу от имени Ордена сострадариев.

– Благодарю, – сказал Гевон. – А что именно?

Эпикифор дважды хлопнул ладонями.

Дверь открылась. Двое дюжих бубудусков внесли большую картину и сдернули покрывало.

С квадратного полотна размерами полтора на полтора метра таращился Тубан Девятый. Прямо как живой. В руке повелитель держал надкушенный томат пронзительно-кровавого цвета.

– Обрат художник назвал сей шедевр «Источником мудрости», – любезно пояснил эпикифор.

Маршал качнулся с носков на каблуки своих сияющих сапог. Потом – в обратном направлении.

– Не правда ли, великое произведение? – поинтересовался великий сострадарий.

– Неописуем размах кисти, – пробормотал Шалью Гервер, одиннадцатый граф де Гевон.

Он прекрасно знал, что ныне здравствующий, хотя и бездействующий базилевс-император терпеть не может помидоров. Зато их обожал пресветлый Корзин Бубудуск. Мир со всеми его ипостасями…

12. За кормой чисто

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ

БЕРНАРУ ВТОРОМУ,

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Ваше Высочество!

Благодарю за добрые пожелания по случаю моей свадьбы. Баронесса в восторге от Ваших подарков!

Докладываю:

«Бумеранг» едва не зацепился за Скрипучий мост, который почти захватили бубудуски. Погибли двое служителей, несколько ранены. Муромская Дума весьма бурно отнеслась к этим шалостям и предлагает объявить Гийо персоной нон грата. Посадник пока молчит, но какие-то шаги должен предпринять. Полагаю, с нашей стороны было бы разумно наградить людей, отстоявших мост. Список прилагаю.

Обенаус

* * *

Обширны шхеры в устье Теклы. В этом почти необитаемом лабиринте островов немалое время может укрываться целый флот. Но вот временем Уолтер Мак-Магон, гросс-адмирал Поммерна, как раз и не располагал. Каждый лишний день означал усиление его противника, адмирала Андракона Василиу, к которому подходили и подходили корабли многочисленного флота базилевса-императора. Сложившееся соотношение сил выбора не оставляло, оно просто диктовало единственное решение – немедленный прорыв. Шансы на успех имелись, поскольку покаянский адмирал был вынужден стеречь многие фарватеры и разбросал свои силы. Небольшой, но компактной эскадре Поммерна предстояло навалиться на один из участков заградительной линии и прорвать ее.

Начало получалось удачное. Отрезав муромскими мостами фрегат «Дюбрикано», эскадра курфюрста на всех парусах рванулась вниз по Текле. 38-пушечный фрегат на время оказался выключенным из игры. Мелочь, но именно из таких мелочей кирпичик за кирпичиком складываются победы.

Двумя сутками позже шедший в авангарде «Гримальд» обнаружил одиночный бриг противника. Незадачливый покаянец сидел на мели и был абсолютно беспомощен. Единственная сложность заключалось в том, что эскадра еще не покинула муромских владений и в случае боя дипломатические осложнения были неизбежны, но Мак-Магон ни секунды не колебался.

– Уничтожить!

Обреченный корабль представлял отличную мишень и даже не пытался сопротивляться – при первых выстрелах команда попрыгала за борт, вплавь перебралась на ближайший остров и для пущей верности скрылась в лесу. Решение оказалось самым благоразумным, поскольку через десять минут бриг превратился в груду обломков и только мелководье не давало ему затонуть. При этом эскадра Поммерна парусов не убавляла, ведя беглый огонь с ходу, но так точно, что шедшему в середине колонны «Поларштерну» стрелять уже не имело смысла.

* * *

Сразу после первой стычки гросс-адмирал приказал резко изменить курс и уйти влево. Вслед за передовым корветом все прочие корабли один за другим тоже повернули в пролив между двумя островами. Покинув главное русло, они устремились к крайнему западному рукаву Теклы, откуда открывался кратчайший путь к океану. И тут не повезло с ветром. К вечеру он заметно ослаб, а ночью стих окончательно. Мешковато повисли паруса, скорость упала. Вскоре возникли сложности с управлением, корабли просто сплавлялись по медленному течению, делая не больше полутора узлов. В таких условиях резко возрастала опасность столкновений и посадок на мель, особенно в ночное время. Мак-Магон приказал остановиться. Ничего другого не оставалось.

Тяжелые становые якоря рухнули в воду. Один за другим корабли Поммерна замирали на середине фарватера. С проплывавших на веслах муромских скампавеев поступали неутешительные известия – выход в море стерегли не меньше дюжины линкоров, примерно столько же было фрегатов и корветов. Командовал имперским флотом действительно сам аншеф-адмирал Василиу. Провианта у него было мало, по островам высаживались заготовительные партии, имперские матросы охотились, собирали грибы-ягоды, да ловили рыбку. Редкое занятие для военного флота, но из-за него уже много проливов оказались под наблюдением.

– Нам в ваши дела влезать не резон, – передавали купцы. – Но может лучше податься домой, да подождать пока покаянцы окончательно оголодают? Иначе долго вы тут не попрячетесь, шлюпками найдут. Или магрибинцы донесут.

* * *

Долго и не собирались. К середине ночи вернулись разведывательные баркасы. С одного из них видели засаду в устье Западного протока: четыре линейных корабля, три тяжелых фрегата, а за ними – посыльный корвет. Стоят плотно, в узком месте, друг с другом связаны цепями, фарватер перегородили полностью. Чуть позже от захваченного в плен матроса стало известно, что командует этой частью Флота Открытого Моря контр-адмирал Атрегон. Его флагман – 110-пушечный «Св. Корзин Бубудуск». И, что еще хуже, – ветер в море есть, балла на два – два с половиной. Этого вполне хватало, чтобы Василиу успел подбросить резервы на звук пушечной пальбы из других мест.

К тому же по параллельному руслу вниз по течению на веслах прошли две фелюки. Ни для кого не составляло секрета, что магрибинцы, в отличие от муромцев, с удовольствием шпионили в пользу Покаяны. Можно было не сомневаться, что к утру местоположение померанской эскадры будет известно противнику. И тогда тактическая внезапность, последний козырь гросс-адмирала Мак-Магона, исчезнет.

Требовалось немедленно что-то предпринять. На шканцах флагманского «Денхорна» замигали фонари. Повинуясь их вспышкам, матросы «Гримальда» приняли на баркас малый якорь своего корабля, отвезли его на всю длину каната, после чего, кряхтя от натуги, вывалили за борт. На корвете вокруг кабестана принялась вышагивать вахтенная смена. Якорь лег прочно. «Гримальд», выбирая канат, двинулся вправо, поперек течения. Следом за ним тем же способом начали подтягиваться и остальные корабли.

Всю ночь очень медленно, делая чуть больше половины узла, эскадра уползала на восток, в самую гущу шхерного лабиринта. К тому времени, когда небо впереди начало слегка розоветь, ценой тяжелой матросской работы на веслах удалось пройти всего каких-то пяток миль, но и то был хлеб.

– Арбайтен, арбайтен! – покрикивали старшины баркасов.

– Ничего, камарады, с рассветом будет нам ветерок, – утешали старички. – Терпеть уже недолго.

Мудрые не ошиблись. С первыми лучами ветерок действительно появился. Слабый, от силы на полбалла, зато дул он со стороны моря и постепенно усиливался, расправляя поникшие паруса.

– Баркасы вернуть, – распорядился адмирал. – Первой вахте – завтракать и немедленно спать!

Вскоре эскадра набрала вполне ощутимый ход в три узла, который сохранялся до самого «адмиральского часа». А после полудня ветер даже усилился.

– Повезло, – сказал командир «Денхорна».

– Значит, теперь очередь какой-то неприятности, – отозвался адмирал.

Так и вышло. Вскоре замыкавший колонну «Магденау» доложил, что справа по течению спускаются линкор, два фрегата и корвет. Флаги рассмотреть не удалось, но и без того было ясно, чьи это корабли. Еще через четверть часа имперский линейный корабль «Умбаррага» и оба фрегата пристроились в кильватер «Магденау», держась при этом вне зоны огня. А корвет исчез. Видимо, помчался с донесением.

Померанская же эскадра, поставив все паруса и имея четыре узла скорости, продолжала пересекать дельту с запада на восток. С тем, чтобы навалиться всеми силами на крайний восточный фланг растянутой линии покаянских кораблей. Все теперь зависело от того, успеет ли Василиу своевременно привести свои главные силы туда же.

Мичман Петроу сказал Ждану:

– Началась гонка двух адмиралов.

– И у кого шансов больше?

– Неизвестно.

– Ставлю на нашего, – сообщил Ждан.

– Почему?

– Потому что иначе нам придется туго.

– Довод несокрушимый, – улыбнулся Петроу. – Впрочем, могу добавить еще один. Помните, сначала наша эскадра шла по крайнему западному фарватеру дельты. Наверняка Василиу об этом успел узнать.

– И бросился туда?

– Очень может быть. Если это так, то теперь, чтобы успеть к крайнему восточному фарватеру, ему предстоит развернуться и покрыть не меньше шестидесяти миль.

– А нам?

– Осталось коло пятнадцати.

– Разница порядочная.

– По крайней мере, какой-то запас времени у нас есть. Теперь бы узнать, сколько имперских кораблей нас поджидают в Восточном проходе.

* * *

КУРФЮРСТЕНМАРИНЕ ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «ДЕНХОРН».

Водоизмещение – 2487 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 18,7 узла. Вооружение: 102 стальных орудия калибром от 6 до 36 фунтов. Экипаж – 946 человек.

Командир – шаутбенахт Юстус Верзилофф.

Об этих же пятнадцати милях шла речь на юте линкора «Денхорн».

– Появились перистые облака. Ветер может перемениться в любую минуту, – говорил Верзилофф, командир флагмана. – Или того хуже – стихнуть. Не лучше ли сейчас же навалиться на ту небольшую эскадру, которая плетется у нас в хвосте? Держу пари, что мы с ней разделаемся до того, как подоспеет Василиу. «Умбаррага» – посудина тихоходная. Да и фрегаты не многим лучше.

– Допустим, это получится, – ответил адмирал. – А что дальше?

– Дальше начнутся кошки-мышки. Беготня между островами.

– С примерно равными шансами на успех и неудачу?

– Пожалуй, – неохотно согласился Верзилофф.

Адмирал внимательно осмотрел небо по горизонту, взглянул на полоскавшиеся на мачтах вымпелы и особые ленточки, привязанные к вантам и штагам. Это были так называемые «колдунчики», указывающие направление ветра.

Ветер пока держался. Он соответствовал словесной характеристике «легкий» по шкале Бофорта, поскольку на волнах появлялись небольшие гребешки. Этот легкий норд-вест позволял эскадре держать ход примерно в пять с половиной узлов. Несмотря на то, что корабли шли поперек течения и не меньше полутора узлов Текла отнимала, они должны были успеть к назначенной точке, опережая Василиу не меньше, чем на четыре часа.

К таким выводам пришел шаутбенахт фон Юг, флагманский штурман эскадры. Но для успеха требовалось, чтобы ветер продержался также четыре часа, чтобы дойти до бухты Пихтовой, где находилось устье Восточного русла. Минимум еще один час требовался для прорыва, и плюс еще один, чтобы оторваться от преследования на дистанцию, превышающую дальность стрельбы из чудовищных 40-фунтовых пушек новых покаянских линкоров. Шесть часов ветра! Будут ли они?

– Вот что, Юстутс, – сказал адмирал. – Вызовите на шкафут всех до одного старшин и боцманов.

– Яволь, – с некоторым удивлением сказал шаутбенахт.

Минут через пять вслед за адмиралом он спустился на шкафут и прошелся вдоль строя.

Здесь было больше ста двадцати человек. Народ бывалый, хлебнувший всякого; меньше, чем за пять лет до звания старшины в курфюрстенмарине не дослуживались.

– Господа унтер-офицеры, – сказал Мак-Магон, останавливаясь перед серединой строя. – Вы люди опытные и знаете множество примет. Предлагаю вам выкурить по трубочке, а потом разойтись. Тот, кто считает, что ветер продержится еще шесть часов, должен подойти к фок-мачте. Тот, кто так не считает, пройдет к грот-мачте. Все ясно?

– Так точно, ваше превосходительство!

Через четверть часа старший офицер явился в адмиральский салон и доложил:

– Двадцать шесть – у грот-мачты, девяносто один – у фока. Похоже, что ветер продержится.

– Прекрасно. Выдать каждому полпинты пива и отпустить, – распорядился Мак-Магон. – Эскадре курса не менять!

* * *

В середине дня гросс-адмирал поднялся на ют, чтобы еще раз окинуть взглядом кильватерную колонну. Корабли шли на всех парусах, строй держали неплохо. Но вот с корветом «Гримальд», плывшем в авангарде, творилось что-то непонятное. Вместо поворота направо, в узкий пролив, корабль прямиком шел к открытому морю. Между тем, было совершенно ясно, что выход из Матицы, средней протоки Теклы, заперт очень надежно. Муромцы донесли, что там располагается главная засада Василиу, чуть ли не половина всех кораблей Флота Открытого Моря. К тому же помощь к этой половине могла прийти как справа, так и слева.

– Что такое? – удивился Мак-Магон.

– Флажной семафор с «Гримальда», герр адмирал, – доложил сигнальщик.

– Читай.

– «Пролив справа заперт».

– А, вот в чем дело. И кто нас ждет в проливе?

– Линейный корабль «Орасабис».

– Боевая тревога по эскадре!

– Есть боевая тревога.

– Мориц, карту.

Флаг-адъютант развернул лист прямо на планшире.

– Он перекрывает фарватер между островами, экселенц.

– Вижу. Без абордажа не прорваться, а времени нет.

– И за нами еще хвост тянется.

– Да. Сигнальщики! Передать приказ: первое. Транспортам и яхте «Поларштерн» выйти из строя, образовать параллельную колонну слева и спрятаться за боевыми кораблями. Второе. Парусов не убавлять. Третье. Зарядить все орудия правых бортов сразу тремя ядрами. Цель – линейный корабль «Орасабис». Бить в корпус!

– Есть!

– Герр адмирал! «Гримальд» сближается с «Орасабисом»!

Мак-Магон спокойно кивнул.

– Что ж, прекрасное тактическое решение. Это еще лучше, чем просто проскочить.

– Он же нарывается, провоцирует!

– Спокойнее, фрегаттен-капитан Мориц. Берите пример с корветтен-капитана Монголэ. Именно так следует выполнять свой долг. Он думает в первую очередь об интересах эскадры. И неплохо думает, черт побери!

* * *

Уже невооруженным глазом было видно, что мачты «Гримальда» и «Орасабиса» сравнялись. И через секунду бой начался. Над баком померанского корабля вспухли белые облачка – корвет открыл огонь из погонных пушек. Затем отвернул против ветра и ударил всем правым бортом. Но и после этого проскакивать мимо своего грозного противника Монголэ не стал, в намерения лихого капитана входило совсем другое. На корвете отдали носовой якорь и течение начало его разворачивать.

– Что творит, что творит! – с восхищением пробормотал флаг-адъютант Мориц. – Прямо танцует перед калибром в тридцать шесть фунтов…

И в самом деле, небольшой «Гримальд» дерзко дразнил Голиафа. Разворачиваясь, он сначала разрядил кормовую батарею, а затем дал еще и залп всеми пушками левого борта. После этого послышался треск ружейной пальбы.

Вот этого капитан «Орасабиса» уже не вытерпел. Покаянский линкор густо окутался дымом, из которого полетели десятки черных точек. Описав дугу, они от штевня до штевня прошили все надпалубное пространство «Гримальда»: по-видимому, неожиданный маневр сближения застал неприятельских канониров врасплох, они не успели снизить прицел.

И хотя на корвете свалилась верхушка бизани, затем рухнул бегин-рей, а в парусах появились частые разрывы, отделался он очень легко. Было бы куда хуже, если б тяжелые ядра «Орасабиса» ударили в корпус. Смелость и стремительность Монголэ получили заслуженное вознаграждение.

– Вот и все, – сказал флаг-адъютант. – Они проскочили!

– Все? Все только начинается, – проворчал гросс-адмирал.

Он повернулся к Верзилоффу.

– Ну, не подведите, Виктор. Все покаянские орудия правого борта разряжены. Монголэ выложил вам «Орасабис» на блюдечке. Не дайте ему развернуться левым бортом!

Шаутбенахт усмехнулся и покачал головой.

– Мне их жалко…

Мак-Магон кивнул.

– М-да. Это вполне в традициях славного Ордена сострадариев – бросить одинокий корабль на полное растерзание ради минимальной тактической выгоды. С самого начала «Орасабису» отвели роль шахматной жертвы.

* * *

Верзилофф не подвел. Канониры «Денхорна», ведя беглый огонь почти в упор, произвели страшное опустошение на батарейных палубах покаянца, разворотили якорный клюз, повредили крамбол, перебили цепь, а одним из ядер угодили даже в перо руля. После этого «Орасабис» уже никак не мог развернуться вторым бортом. Да это его и не спасло бы. Когда померанская эскадра отстрелялась, корабль потерял две мачты из трех, сел на грунт и загорелся. Он накренился так, что вода втекала в открытые порты нижней палубы. Потом на нем грохнул взрыв. И все же, хотя старый линкор полностью утратил боеспособность, по верхнюю палубу погрузился в воду, он перекрывал пролив. И тем самым увеличивал путь кораблям Поммерна на несколько лишних миль, отняв не меньше часа золотого времени. В этом отношении жертва не была напрасной. Конечно, если другие корабли базилевса смогут ею воспользоваться.

Но пока что удача продолжала сопутствовать эскадре курфюрста. Ветер держался, и ветер благоприятный. Более того, в проливе за островом Обливный обнаружилась весьма странная парочка – покаянский фрегат «Консо» и муромский скампавей «Ежовень». На обоих почему-то развевались семибашенные флаги Поммерна. И оба лихорадочно семафорили просьбу не стрелять. Впрочем, стрелять было еще и нечем: после расправы с «Орасабисом» пушки как на «Гримальде», так и на других кораблях только-только окатили водой и начали прочищать.

– Что за кунштюк, – пробормотал адмирал. – Хитрят?

Но тут с фрегата спустили шлюпку, которая ходко направилась к «Денхорну».

– Вызвать на палубу морских пехотинцев? – спросил Верзилофф.

– Не помешает.

Но шлюпка шла только одна. В ней сидели несколько гребцов, да страшно бородатый рулевой. Ловко вскарабкавшись по шторм-трапу, он пробежал на шканцы и поклонился.

– Вы – гросс-адмирал Мак-Магон?

– Натюрлих.

– Очень рад, – сказал бородач. – Сильно вас ждал.

– Зачем?

– Вам письмо от барона Обенауса.

– М-да, оригинально у барона почта налажена, – сказал Мак-Магон.

Сломав печать, он принялся читать.

– Кхэм, – сказал Мориц. – Фрегат вы специально захватили для доставки почты?

– Ну да, – усмехнулся бородач. – Кроме того, он хотел нас утопить. А так поступать нехорошо.

Флаг-адъютант деликатно улыбнулся.

– Послушайте, – сказал адмирал, – тут написано, что сотник Свиристел Стоеросов берется быть лоцманом при плавании у Материка Изгоев.

– Точно. Стоеросов – это я.

Мак-Магон с любопытством взглянул на бородача.

– А я про вас слышал, – сказал он, протягивая руку. – Рад познакомиться.

– Да я тоже о вас слышал, герр адмирал, – сказал Свиристел и шаркнул босой пяткой о палубу. – Потому и согласился. Так что, берете меня лейтенантом?

– Разумеется, беру. Вообще все обязательства барона перед вами будут выполнены. Потому что его рекомендации всегда дорогого стоят.

Стоеросов ухмыльнулся.

– Это верно. Разрешите доложить данные разведки?

– Ого! Вы знаете какие корабли перед нами?

– Так точно.

Флаг-офицер Мориц моментально выхватил карандаш и приготовился записывать на обороте карты.

– Поперек Пихтовой бухты растянуты шесть покаянских кораблей. У материкового берега стоит фрегат «Тангом». Далее идут четыре линкора – «Гронш», «Тарида», 92-пушечный «Камбораджо» под флагом какого-то вице-адмирала. И еще «Благой Угар». Между этим линкором и островом Пихтач находится фрегат неустановленного названия, а сразу за ним – небольшой посыльный корвет.

– А еще мористее этого корвета парусов не заметно?

– С утра ничего не было, – сообщил Стоеросов. – Но появиться могут, конечно. В любой момент.

– Да, – сказал адмирал. – Времени мало.

Он прошелся по палубе и остановился перед Стоеросовым.

– А скажите, Свиристел Павлович, давно ли вы захватили «Консо»?

Стоеросов понял с полуслова.

– Меньше суток назад, ваше превосходительство. Вряд ли покаянцы об этом знают.

– Отлично. Сколько у вас пленных?

– Двести сорок три. И только семьдесят четыре – своих. Причем двое из них ранены.

– Понятно. Сделаем так. Раненых сдайте на «Поларштерн». Вы получите семьдесят померанских матросов в обмен на сотню покаянцев. Мы разместим их по остальным кораблям. Так они будут и при деле, и под присмотром.

– Слушаюсь.

– Но главное вот что. «Консо» должен заменить пострадавший «Гримальд» в авангарде эскадры. Он будет имитировать бегство, а мы – якобы за ним гнаться. Как только трофейный фрегат сблизится с покаянским кораблем в месте прорыва… Понимаете?

Свиристел хитро улыбнулся.

– Как не понять.

– Возьметесь командовать «Консо» в таких условиях?

– А чего там? Возьмусь.

– Подумайте, Свиристел Павлович. Дело нешуточное, а экипаж будет пестрым. Я могу поставить кого-то другого.

Стоеросов набычился.

– Не доверяешь, адмирал?

Мак-Магон похлопал его по плечу.

– Ну-ну, и в мыслях не было. Очень даже ценю. У меня вообще такое предчувствие, что вы принесете нам удачу.

– Постараюсь, – буркнул Стоеросов. – Я зятю своему обещал.

– Зятю?

– Ну да. Видите ли, барон Обенаус взял в жены сестрицу мою, Алену Павловну.

– О! Поздравляю.

– Спасибо.

Тут в разговор вмешался командир «Денхорна».

– Ветер стихает, экселенц, – сказал он, озабоченно глядя на «колдунчики».

Все, находившиеся на шканцах, немедленно подняли головы.

– Ничего, – успокоил Стоеросов. – Это ненадолго. А восточнее острова, в бухте, там вообще сейчас хороший бриз. Где прорываться-то будем, герр адмирал?

– Очень важный вопрос, – кивнул Мак-Магон. – Скажите, Свиристел Павлович, насколько фрегат «Тангом» близко стоит к берегу? Протиснуться можно?

– Какая осадка у ваших линкоров?

– Шесть с половиной метров. Ну, и с полметра запаса не помешает.

– Итого, значит, семь. Думаю, пройти можно. Но для верности предлагаю вот что. С «Консо» мы промерим глубины и вам просигналим. Когда, значит, якобы удирать будем. Если что не так – успеете отвернуть. А вообще, вдоль берега – самое место прорываться. Ветер там на гору натыкается, от этого усиливается и на север поворачивает. Попутным будет. Фордевинд!

– И если быстро туда подойдем, то сможем драться не со всеми покаянцами сразу, а с каждым кораблем поочередно, – добавил адмирал. – Так что, семь метров вам под киль, Свиристел Павлович. А лучше – восемь.

– К черту, – сказал Стоеросов и непочтительно сплюнул за борт.

– Герр адмирал! – крикнул сигнальщик. – Преследующая группа вражеских кораблей увеличила ход. Линкор «Магденау» просит разрешения открыть огонь.

– Ну вот, – сказал Мак-Магон. – Кажется, все и началось. С богом, господа!

* * *

Долгое время старый линкор «Умбаррага» постепенно отставал, поскольку имел меньшую скорость, чем корабли Мак-Магона. А более быстрые, но хуже вооруженные фрегаты на самостоятельную атаку не решались. Но у острова Обливный померанская эскадра была вынуждена перестроиться для нового боя, заметно снизила ход и даже на короткое время легла в дрейф. «Умбаррага» тут же подтянулся, и вскоре на нем выстрелила носовая пушка. Ядро не долетело, но всего лишь на полкабельтова.

– Флагман дает «добро» на открытие огня, – доложил сигнальщик.

Контр-адмирал фон Гренземе, командир его высочества линейного корабля «Магденау» молча кивнул.

– Разрешите спуститься в кормовую батарею? – спросил старший офицер.

Он был заядлым артиллеристом, и артиллеристом неплохим. Фон Гренземе кивнул еще раз.

– Бить в корпус! И проследите, чтобы на верхнюю палубу без приказа никто не выскакивал, – проворчал он.

– Яволь!

Старпом откозырял и убежал. Он скатился по трапу на мидель-дек, где стояли два кормовых двадцатичетырехфунтовых орудия. Оттуда через две палубы послышался его зычный голос.

Тем временем выстрелила вторая пушка «Умбарраги». На этот раз ядро упало в двадцати саженях от правой раковины. В ответ из-под кормы «Магденау» пыхнуло белое облако дыма. Палуба вздрогнула, раздался плотный звук очень близкого пушечного выстрела. Адмирал выждал несколько секунд и поднял зрительную трубу. Увидев фонтан у скулы имперского корабля, он что-то неразборчиво проворчал. Второй выстрел был удачнее – ядро один за другим пронзило паруса фок- и грот-мачт неприятеля и перерубило ванты бизани. Фон Гренземе тем не менее разозлился. Перегнувшись через фальшборт, он крикнул:

– Я сказал – в корпус, а не в тряпки!

– Да, экселенц, – отозвался старпом снизу. – Сейчас возьмем поправку. Эй, там, на гон-деке, подбить клинья!

Прошло несколько секунд. Из кормовой части гон-дека дуплетом ударили тридцатишестифунтовые орудия. Описывая дугу, оба ядра полетели к «Умбарраге».

На этот раз все получилось нормально. Взглянув на разлетавшиеся щепки, адмирал отвернулся – пока перезаряжают пушки, в этой стороне ничего важного не произойдет. А вот со стороны носа кое-что происходило.

Перед «Магденау» шел корвет «Сифарис», дальше – фрегаты и линкоры во главе с «Денхорном». Транспорты и «Поларштерн» уже выкатились из боевого строя и шли параллельной колонной слева. Все это было понятным и привычным.

Но перед флагманом откуда-то появились незнакомый фрегат и муромский скампавей, а адмирал не счел нужным ничего о них не сообщать. Вероятно, опасался, что флажные сигналы прочтут не только те, кому они будут предназначены. Что ж, начальству виднее, – подумал фон Гренземе.

Тем временем за кормой вновь ожил «Умбаррага». Восемнадцатифунтовое ядро со свистом пролетело мимо бизань-мачты, разбило блок и упало в воду где-то впереди. На шканцы свалился обрывок троса. Вахтенный лейтенант отпихнул его к борту, чтобы под ногами не путался.

– Близко подобрались, – заметил он. – А второе-то орудие у них не стреляет, герр шаутбенахт!

– Погоди еще, – сказал фон Гренземе.

Но время шло, а вторая погонная пушка покаянца молчала. Зато одно за другим отстрелялись все четыре кормовых орудия «Магденау». С расстояния в милю три ядра канониры уложили в цель. Это было весьма и весьма недурно. На имперском линкоре вдребезги разлетелась носовая фигура, затрепетал на ветру сорванный кливер, а справа от форштевня в корпусе наконец-то появилась дыра. Располагалась она чуть выше ватерлинии и при качке должна была черпать воду.

– Вот, другое дело, – проворчал шаутбенахт. – Лейтенант, не разберу, волна захлестывает?

– Айн момент…

Лейтенант быстро взглянул в новомодный бинокль.

– Йа, экселенц! Носовой бурун скрывает пробоину. Вода наверняка поступает на нижнюю батарейную палубу. Очень удачный выстрел, экселенц!

Вероятно, к этому же выводу пришел и капитан «Умбарраги». Линкор начал убавлять паруса. Но по бокам от него вперед выдвинулись фрегаты. И хотя оба пристреливались по «Магденау», левый из них в принципе мог уже достать транспорт «Энш», а это никуда не годилось. Фон Гренземе отправил вестового с приказом перенести весь огонь именно на этот левый фрегат.

* * *

Бой продолжался. Пока канониры «Магденау» поворачивали многотонные орудия, фрегаты успели пристреляться. Сначала у правого борта вырос султан воды. Затем зазвенели стекла, раздался треск дерева, корабль вздрогнул.

– Попадание в вашу каюту, экселенц, – сочувственно доложил лейтенант. – Шестифунтовое ядро. Наверное, многое там разбилось.

Фон Гренземе пожал плечами. Снизу прибежал боцман.

– Герр адмирал! В вашей каюте пожар.

– Так погасите и не беспокойте меня по пустякам. В чем дело-то?

– Уже гасим, но… Боюсь, попортим ваши мундиры. Может, вынести?

– Нельзя рисковать людьми ради мундиров. Эдвардс, что с тобой? Заливайте, огонь, парад у нас будет еще не скоро.

– Это точно, экселенц.

Боцман скатился по трапу.

– Для него добро терять… – сказал лейтенант.

– Знаю.

В этот момент транспорт «Энш» не вытерпел и тоже вступил в бой, пальнув из кормовых четырехфунтовых пушчонок. Промазали, конечно. Лучше бы уж молчали.

По счастью, покаянцы на это озорство внимания не обратили. Оба фрегата продолжали обстреливать главного противника, то есть «Магденау». И небезуспешно. На ют брызнули осколки стекла, – это разлетелся большой гакобортный фонарь. Еще одно ядро пробило баркас.

– Пока три – ноль не в нашу пользу, – сказал лейтенант. – Что ж наши-то молчат, герр командир? Может, послать к ним?

Гренземе недовольно покосился.

– Запомни: канониров никогда подгонять не надо. Жди. Не суетись. И вообще, наблюдай вон по курсу. Видишь, «Такона» уже в пролив повернула? Скоро и наша очередь.

– Слушаюсь, – сказал лейтенант и замолчал.

Еще два ядра пролетели над палубой и продырявили паруса. После этого заговорили наконец и орудия «Магденау». И тут выяснилось, что время канониры потратили не впустую, – прицелились они как следует. На следовавшем слева за кормой покаянском фрегате подломилась фок-мачта. Подломилась, секунду продержалась наклонно, а затем, разрывая снасти, рухнула за борт. Еще сверх всяких ожиданий в тот же фрегат угодили и два ядра с «Энша». Эта пара маленьких ядер сыграла, по всей видимости, роль последней капли. Фрегат накренился, резко вильнул в сторону и начал отставать.

– Сигнальщик! Поздравления «Эншу».

Сигнальщик, молодой розовощекий парень, улыбнулся и с готовностью замахал флажками.

Последний непострадавший еще корабль Покаяны на рожон лезть не стал – на нем один за другим сбрасывали паруса. Фон Генземе вновь повернулся к сигнальщику.

– Вот и все, братец. А теперь передай-ка на флагман, что за кормой чисто.

Вдруг по корме «Магденау» чиркнуло запоздавшее ядро. Брызнули щепки. Фон Гренземе не обратил на них никакого внимания. Он смотрел вперед, где корабли Поммерна один за другим огибали Обливный и поворачивали в бухту. Там теперь решалась судьба эскадры и всего Поммерна.

– Герр шаутбенахт, герр шаутбенахт, – растерянно позвал вахтенный лейтенант.

– Что?

– Да тут вот…

У фальшборта, цепляясь за ванты, опускался сигнальщик. Из его спины торчал острый обломок дерева.

– Ну, и чего стоим? – спросил фон Гренземе. – Кто санитаров-то звать будет? Хотя…

Сигнальщик не мигая смотрел в голубое небо. А палуба под ним быстро краснела.

– М-да, – сказал шаутбенахт. – Откуда он?

– Кажется, ваш земляк. Из округа Иберверг.

– Земляк, значит. Жаль… Ну что ж, лейтенант, война началась. Берите флаги и передавайте теперь сами: за кормой чисто.

13. Эпикифор, марусим и граф

Федеральный Оптический Телеграф

Линия Бауцен – Муром

АХТУНГ! СРОЧНО! ВНЕ ОЧЕРЕДИ!

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ТЕЛЕГРАММА

КУДА: МУРОМ, КОЛДЫБЕЛЬ

КОМУ: ТИХОНУ ПАНКРАТОВИЧУ НЕСПЕХОВУ,

ПОСАДНИКУ МУРОМСКОМУ

Ваше превосходительство!

От имени народа Поммерна выражаю соболезнования родным и близким Сергея Теплунова и Антипа Горошко, погибших на Скрипучем мосту. Мы будем просить семьи этих достойных служителей принять скромный дар курфюршества в виде пожизненного пенсиона. Нам известно, что благодаря мужеству мостового старшины Тимофея Кликуна предотвращена серьезная угроза кораблям курфюрстенмарине. В связи с этим имею честь сообщить:

Аделиг, верхняя палата курфюрстентага, удостоила Кликуна Тимофея Артамоновича Серебряным Крестом Поммерна со всеми полагающимися преференциями и привилегиями. Это лишь четвертый случай присуждения данной награды иностранному подданному за всю историю государства Поммерн. Нашему посланнику в Господине Великом Муроме поручено передать новому кавалеру мои поздравления, знак ордена и его сертификат.

Примите, Ваше превосходительство, мои уверения в весьма высоком к Вам уважении.

БЕРНАР ВТОРОЙ,

курфюрст Поммерна

* * *

– О ты, червяк под копытами правоверных!

– Так-так, непарнокопытный.

– Прах шакала…

– Это уже было, – поморщился эпикифор.

– Когда?

– Во время прошлого визита.

– Прах шакала, пожранного неумытой гиеной, которую укусил гнилозубый жабокряк! – поспешил исправиться великий марусим.

– О-о.

– Тяжесть желудка, утомленного зубною болью!

– С прошлой нашей встречи твой кругозор замечательно расширился, марусим. Вот не думал, что оставлю столь глубокий след.

– Затхлое растение Ухух, покрытое плесенью!

– Что еще за Ухух?

– Неважно. Откуда я знаю? О ты, змея, жалящая себя за ногу!

– За ногу? – удивился эпикифор. – Какую?

– Заднюю. А что?

– Нет, ничего. Я было испугался, что ты перегружаешь свое драгоценное здоровье излишней премудростью. Но явно ошибся. Продолжай, па-аштенный.

Марусим на цыпочках подкрался к двери. Прислушался и покачал головой.

– Плешивый бурдюк с гнилой водой!

– Бурдюк? А что, можно и начинать.

Эпикифор налил первую стопочку. Марусим покосился на дверь. Люминесценций пренебрежительно махнул рукой:

– Глувилл уже отвел глаза твоим шпионам, почтеннейший. Золото ордена блестит ничуть не хуже золота эмира.

– Золото? Золото… м, да. О ты, запах верблюда. Пехота у тебя, конечно, еще ничего…

Великий сострадарий кивнул.

– …а вот кавалерия – дрянь.

– Это почему же?

– Кавалерия не может быть хорошей, если ее мало. Так и быть, твое здоровье, неверный!

Марусим опрокинул стопочку и полез рукой, унизанной перстнями, в блюдо с шампиньонами.

Прожевал и спросил:

– Слушай, а чего ты курфюрста так боишься? Армия у него – тьфу. Он живой только потому, что за горами прячется.

– Курфюрстенвер – не такое уж и тьфу. Бернар может собрать до двадцати пяти дивизий. И очень неплохих дивизий, смею заверить. Артиллерия у него получше моей. Не исключено, что Муром ему поможет. Тихонько, как и полагается Тихону.

– Да, посадник не дурак. Понимает, что вслед за Поммерном очень сразу последует Муром. А, кстати. Говорят, твои бубудуски там немного пошалили. Что-то там такое, на мосту…

– Мелкое недоразумение.

– Да? Еще я слышал, в муромских владениях уже совершено нападение на ваш дозорный бриг.

– Уже слышал?

– Уже. «Ямдан», кажется.

– У тебя хорошая разведка.

Марусим хмыкнул.

– Да не жалуюсь. А твоя?

– А моя разведка сообщила, что нападение на «Ямдан» совершено не регулярными войсками Мурома, а неким беглым боярином. Тихон тут ни при чем.

– И ты ему веришь?

– Я это проверю.

– Как?

– Скампавей боярина Стоеросова уже ведут на буксире у нашего фрегата «Консо». Думаю, скоро он появятся вот здесь, – эпикифор махнул рукой в сторону окна, за которым нежно голубела бухта Монсазо, – под окнами Сострадариума, где сейчас, почтенный марусим, я имею честь беседовать с тобой. А позже тут же побеседую с боярином Стоеросовым. И он расскажет ту правду, которая мне больше подойдет.

Марусим озадаченно почесал макушку.

– Конечно, расскажет, – сказал он. – Еще бы! Но какое имеет значение, что ты там вытрясешь из пирата? Когда есть сила, повод для ее применения искать не обязательно. А сила есть, солдат у тебя раз в пять побольше наберется, чем у Поммерна с Муромом, вместе взятых. Или нет?

– Да больше, больше, – поморщился эпикифор. – Но зачем драться сразу с двумя, когда можно драться с теми же двумя не сразу? Тихон не спешит в союзники к Бернару. Все хитрит, считает себя мудрее всех. Что ж, пусть тешится, бородатый дурак. Это мне на руку, поскольку курфюрстом следует заняться в первую очередь. А показания Стоеросова пригодятся потом, когда потребуется взять за бороду весь дремучий Муром.

– Но сначала Поммерн?

– Безусловно. Между прочим, курфюрст опасен Покаяне не больше, чем Магрибу, дорогой мой Шараф.

– Магрибу? Фи! Чем? Своими двадцатью пятью дивизиями? Да это капля в наших степях! Тем более, – марусим презрительно скривился, – пехота…

– Курфюрст опасен не только и не столько своей пехотой.

– Чем же еще?

– Артиллерией. А еще больше – идеями.

Марусим звучно расхохотался.

– Ху! Утомил. От любой идеи секир-башка отлично спасает. Эпикифор! Твои страхи смешны, это я тебе говорю.

– Напрасно.

– Да? Ну давай, объясни дикарю.

* * *

Эпикифор вздохнул, прочел про себя краткую молитву, испрашивая у Пресветлого терпения. Потом сказал:

– Вот представь, что все твои нукеры вдруг перестанут повиноваться.

– Кому, мне?

– Тебе.

Марусим наморщил лоб.

– Не представляю, – честно сообщил он.

– Жаль, жаль. Ладно, попробуем с другого бока. Курфюрст Бернар Второй унаследовал трон тридцать шесть лет назад. За это время он добровольно уступил своему парламенту права на объявление войны, определение размеров налогов и практически всю законодательную власть.

– Право вето все же за собой оставил, – усмехнулся марусим, выпивая. – Уфф… Твое здоровье, гяур.

– Оставил. Но сделал независимыми Курфюрстенбанк и суды, положив в основу их деятельности… – тут эпикифор поморщился, а марусим сочувственно покачал головой, – презумпцию невиновности…

Марусим зевнул.

– И как у тебя язык не ломается.

– …ликвидировал многие привилегии старой знати…

– Это правильно, – одобрил марусим. – Чтоб в стаи не собирались.

– …организовал Академию Наук, разрешил политические партии, согласился на выборность ландтагов и мэров…

Марусим почесал живот.

– Вот чудик! Ну и пусть себебесится. Нам-то что? К нам это не имеет ни малейшего отношения.

– Ошибаешься. Имеет, и самое непосредственное.

– Докажи.

– Пожалуйста. Двадцать семь лет назад курфюрст отнял у Пресветлой Покаяны округ Швеер. И непохоже, что собирается его вернуть.

– Хе! Вы же сами напали. А Поммерн взял и навесил вам по холке да по ребрам. Потом – ну, было дело, оттяпал кусочек себе на память. Но как же без того? Без этого зачем же воевать? И при чем тут эта, как ее… презумпация?

– Хорошо, хорошо, допустим, – легко согласился эпикифор. – Забудем про то, что напали-то мы из-за еретиков и небесников, да всяких беглецов политических, которых курфюрст прикармливает у себя. Беглецов, заметь, не только из Покаяны или того же Мурома, но и из Магриба.

Марусим впервые начал проявлять интерес к разговору.

– Так. Валяй дальше.

– Изволь. Двадцать четыре года назад некий князек Четырхов откололся от Мурома и попросился, знаешь, куда? Правильно, в Поммерн. А почему?

– Да, а почему?

– Да потому, видишь ли, что гуманизма вдруг захотелось князюшке. Просвещения народного… Про Землю, нашу прародину, книжек начитаться изволили. В результате живут сейчас на пенсию, занимаются селекцией какого-то овоща…репы, кажется. Да школы деревенские инспектируют. А корону сдали в музей.

– Ну, этот явно свихнулся. Только нам-то чего беспокоиться? Ни мой эмир, ни твой Тубан коронами не разбрасываются.

– Верно. Но я еще не все сказал. Девятнадцать лет назад после очередной междоусобицы в эмиратах султан Джанги сказал, что лучше быть живым вассалом курфюрста, чем мертвым подданным эмира. Помнишь?

– Помню, – насупился марусим.

– И что же получается, достопочтенный? При жизни всего лишь одного поколения Поммерн умудрился отщипнуть куски от каждого из своих соседей. За исключением разве что Шевцена. Но и в этом случае как только власть перейдет к молодому графу Вольдемару, окончившему, кстати, и университет Мохамаут, и померанскую Кригс-Академию, и давно уже разделяющему романтические взгляды курфюрста на так называемые права личности, так вот, как только это произойдет, какая-то форма объединения Шевцена с Поммерном неизбежна. Согласен?

– Очень может быть, – после некоторого раздумья признал марусим.

– Тогда мы получим последний и самый наглядный пример опасности идей, почтенный. Заметь, все приобретения достигнуты Поммерном без применения военной силы.

– Ну… Поммерн действительно пухнет. Что ты предлагаешь?

– Скажи, твой эмир отказался бы от всего левого берега Теклы?

– О! А твой базилевс возражать не будет?

– Не будет.

– И какова цена?

– Только та, которую вы заплатите курфюрсту за пограничные крепости.

Марусим добродушно рассмеялся.

– Ах, Робер-паша! Хитер, хитер. В то время, когда курфюрст будет воевать с нами за свои пограничные крепости, твои сострадарии ударят Бернара с другого бока и без труда займут правый берег Теклы. Так?

– Удара с двух сторон курфюрст не выдержит, – уклончиво сообщил великий сострадарий.

– Вполне возможно. Но тот, кто нападет первым, тот и понесет главные потери. Я слишком мало выпил, чтобы не понимать такой простой вещи, неверный. Налей еще.

Эпикифор налил.

– А если первый удар нанесет Покаяна? Ты тогда поддержишь нас с востока, марусим? Подумай, я предлагаю не только вернуть султанат Джанга, который не так уж давно Поммерн отнял у вас. Я предлагаю весь левый берег Теклы, действительно весь, до самой границы с Муромом.

Марусим покосился багровым глазом.

– А Муром трогать не хочешь?

– Пока – нет. Но если этого хочешь ты, мы его тоже разделим. Неужели ты забыл о Джанге, Шараф? Твои предки там кое-чем владели.

Щеки марусима налились кровью.

– Я ничего не забыл, неверный! Я помню не только Джангу, но и экспедиционный корпус Джона-из-Грищенок, который вторгался в Магриб по приказу курфюрста. Однако я боюсь, что ты сам кое-что забыл.

– Да? И что же?

– Не притворяйся простачком, Робер. Ты прекрасно знаешь, что войска курфюрста стерегут горные перевалы и не пускают к нам орды ящеров. А если ящеры прорвутся, мало никому не покажется. Ни тебе, ни мне. Так что зови гурий и давай покончим с делами.

– Рано. Пусть гурии подождут.

– Ты еще что-то можешь предложить? – удивился марусим. Получше гурий?

– Конечно.

– И что же?

– Зиму.

* * *

– Вот спасибо. Большой тебе рахмат! И на кой шайтан мне ваша зима?

– Да на тот шайтан, что зимой ящеры не воюют. Не переносят они ее, кровь холодная. Вот именно за зиму мы и должны покончить с Поммерном, после чего перевалы займут войска Покаяны.

– А… вот оно что. Мудро. Только ты забыл про лошадей. Где я для них зимой корм найду?

– В обозе, Шараф, в обозе.

– Никогда не таскал за собой обозы.

– Ну так попробуй. Неужели не сумеешь собрать запас?

– Охо-хо. Собрать – полдела. Потом надо уследить, чтобы не растащили… У меня ведь – бандит на бандите. Каждый день кого-нибудь вешаю. Но беда даже не в этом. Конница должна бегать быстро, а не таскать за собой телеги. Иначе она потеряет главное преимущество перед пехотой. Зимой к тому же еще и холодно бывает, как ты знаешь. А чего ради мерзнуть? Давай спокойно подготовимся, да и навалимся по весне. По свежей травке. А?

– А перевалы?

– Весна в долине Теклы наступает раньше, чем на перевалах. Это означает, что Поммерн надо разбить до того, как оттают перевалы.

– Рискованно. И нельзя терять время. Курфюрст усиливается. Чуть ли не каждый месяц у него появляется новая дивизия.

– Слушай, да чем лично-то тебе курфюрст так насолил?

– Шараф, не притворяйся глупым. Курфюрст насолил не только мне, но и тебе, причем тебе даже больше. Он небесников прячет. Вводит демократию, поощряет науки. О правах личности печется, видите ли. Чем эксперименты обернутся для Поммерна, сказать не берусь. Но беда в том, что эта зараза, этот зуд идеалистический, он ведь границ не знает. В отличие от ящеров… И я точно скажу, что в Покаяне, тем более в твоих эмиратах, ситуация совсем другая. Разумных людей у нас поменьше, а дикости, извини, побольше. Какой бы плохой власть ни была, стоит ее немного расшатать, как дикость тут же вырвется из поводьев. Такое начнется… Тебе ли не знать!

– Так ты что же, совсем против перемен? – с интересом спросил марусим.

– Отнюдь. Видишь ли, я изучал историю не только Терраниса, но еще и Земли. И понял, что любая власть обречена, если полностью запрещает перемены. Увы, без них не обойдешься. Однако я за крайнюю осторожность. Потому что всякие перемены в конце концов требуют перераспределения власти. Вот почему нужно разрешать лишь те новшества, без которых абсолютно невозможно обойтись. Иначе трон повалится и в Покаяне, и у вас. А мебель-то золотая, с грохотом повалится, с революцией. Ты этого хочешь?

– Еще чего. Мне и перевороты надоели.

– Правильно. К власти ведь прорвутся не самые разумные, а наиболее оголтелые. Те, кто не стесняется в средствах. По дороге разрушат все, что под руку попадется. Остальное испакостят, изгадят. А на закуску, на десерт, на сладенькое, еще и друг друга начнут резать. Наконец самый подлый из них одержит верх. Назовет себя наместником бога, императором, Корзином, эмиром, или каким-нибудь другим генеральным чмом. Поменяет флаги, постарается внушить, что способен призреть сирых, оберечь слабых, накормить голодных. Разумеется, накормить всех в дезорганизованной и худо управляемой стране не получится. Угадай, кого он первыми поставит к кормушкам?

– Чего тут гадать? Самых послушных.

– Угу. Причем резвых, свеженьких, на все готовых и несусветно голодных. Не насосавшихся еще, не заплывших жирком. Но творить они будут абсолютно то же самое, что и мы творим, – грести под себя. Только без нас, такая вот досада. И в самых отвратительных формах, каковые мы давно уже прошли и частью даже отбросили. Шараф, дорогой! Ты же сам устраивал перевороты. Тебе ли объяснять, как это делается?

Марусим мечтательно посмотрел на свет сквозь одну из бутылок. Казалось, весь пафос речи эпикифора прошел мимо его высочайших ушей.

– Эх, принять вашу веру, что ли? Твои бубудуски, конечно, не многим лучше моих урманов, но что и говорить, позволяют побольше. И это мудро. Зачем мучить себя, когда достаточно помучить других?

– Шараф, не валяй дурака.

Марусим спрятал в бокал свой длинный нос.

– Шайтан! Пахнет-то как, а? Что за вино?

– Да шерис это, шерис.

– Померанский, ага?

Эпикифор не ответил. Марусим тихонько посмеялся. Встал, подошел к окну, отдернул штору, отпил глоток.

– Красивая бухта. Удобная. Тут можно хоть сто линейных кораблей держать. Скоро вы своего «Гевона» почините?

– Скоро.

– Я вижу, уже спустили на воду «Покаяну»?

– Спустили.

– Сто двадцать шесть пушек, да?

– Сто двадцать шесть, сто двадцать шесть, – проворчал эпикифор. – Ведешь себя как мелкий агентишко. Несолидно, знаешь ли.

Марусим с неожиданной тонкостью усмехнулся.

– Мелкий или не мелкий, а думать должен. Вот ты говоришь – давай разобьем Бернара. Джарайт! Представь себе, разбили. Допустим, что и ящеры не прибежали, не успели воспользоваться суматохой. А каковы итоги? Пока между нами сидит этот мечтательный курфюрст, ни Магриб, ни Покаяна серьезного нападения с его стороны могут не опасаться, потому что, сцепившись с кем-то из нас, он неизбежно подставит зад другому. Но как только Поммерн рухнет, между нами появится что?

– Общая граница.

– Правильно, молодец. И вот тогда, драгоценный ты мой Робер-паша, наши отношения перестанут быть безмятежными. Мы уже не сможем просто встретиться, похохотать, выпить, ругнуть друг друга. Потому что оба мы с тобой – те еще прохиндусы и солдат у нас предостаточно. Следовательно, друг на друга напасть можем. Да еще как напасть! Смешно, но единственным выигравшим в такой ситуации окажется этот карлик Тихон. Тебя такой конец нашей великой дружбы устраивает?

Тут усмехнулся эпикифор.

– Дружба! О чем ты говоришь? Дружба для диктатора – это и роскошь, и кратчайший путь в могилу. Да и сомневаюсь я, что способны мы уже на дружбу, если говорить честно.

– Вот как? А почему?

– Потому что оба достигли немалой власти. Заметь: достигли. Тот, кто получает ее по наследству, тот еще может позволить себе друзей. Но не мы, дорогой Шараф, нет, не мы.

– Ну, почему, – обиженно повторил марусим.

– А потому, что мы свою власть добывали трудами да заботами. Своим потом и чужой кровью. Прошли весь вонючий путь. Потому, что дорога к власти есть не что иное, как цепь предательств. Какие теперь из нас, к черту, друзья? Дружба невозможна без верности, а верность в политике – всего лишь разменная монета.

– Жаль, – вздохнул марусим.

– Жаль, – согласился эпикифор.

– Тогда как же, свет ты мой пресветлый, мы будем верить друг другу после победы над Поммерном?

– Да никак. В этом нет необходимости. Никто из нас не сможет окончательно уничтожить другого. Хотя бы потому, что Покаяна и Магриб слишком велики пространственно.

– Так что же, беда Поммерна в том, что он мал и слаб?

– Ну да, – с несокрушимым цинизмом сказал великий сострадарий. – В конечном счете. В политике этого не прощают. Разве сам не знаешь?

– Знаю. Это и беспокоит. Магриб все же поменьше Покаяны.

– Зато на юге у нас живут непокорные горцы. А на востоке с Покаяной граничит не очень дружественный Альбанис.

– Вы же его разбили.

– Разбили, отобрали пару провинций, но не покорили.

– Зря, – сказал марусим зевая.

– Мы не могли позволить себе долгой войны, имея за спиной этот самый Поммерн. Маленький и слабый, как ты говоришь.

Тут марусим зевнул еще раз, пошире. Тогда эпикифор незаметно дернул под столом шнурочек.

Неожиданно за стеной послышались звуки зурны. Марусим тут же перестал зевать.

– О! – сказал он. – Наконец-то.

Широко раскрылись двери. На занавесе колыхались гибкие тени.

– О-о! Робер, послушай, я тут нагрубил маленько…

Эпикифор нетерпеливо отмахнулся.

– Мелочи. Что с тебя взять, бурдюк… как там? плесневелый, кажется.

– Плешивый.

– А, да-да. Затхлое растение Ухух. Ты скажи, союз будет?

– Да будет, будет… приятный такой союзик. Слушай, а на небе твои астрономы ничего не видели?

– Абсолютно ничего.

– И болида не видели? Того, что на ваш Тиртан свалился?

Вот это был удар под дых. Эпикифор даже онемел.

* * *

Почти в середине Пресветлой Империи находилась и находится обширная и необычная область Тиртан, древнее плато, поднятое над окружающей местностью более чем на полкилометра. Склоны его столь круты, что доступны разве что опытным скалолазам, и то не везде. А людям обычным подняться на плоскогорье можно только по ущельям ручьев, которые на севере и востоке стекают в широко огибающий плато реку Ниргал, а на западе – в реку Огаханг. Причем далеко не каждое из ущелий доступно человеку. Большинство из них имеют узости, целиком затопленные бурными потоками. Благодаря своей труднодоступности Тиртан никогда особо не был заселен, а летом 839 года и вовсе обезлюдел. Этому способствовали события редкие и пугающие.

3 июля, часов около десяти утра, в небе юго-западной части Покаяны наблюдалось неестественное свечение туч. Позже стало понятно, что светятся не сами облака, а нечто, находящееся выше. Это нечто находилось в движении, оно перемещалось со стороны Неза-Швеерской долины, лежащей у границы с Поммерном. Пролетев несколько в стороне от приграничного городка Оберсуа, неизвестный объект с глухим гулом удалился в северо-восточном направлении. Через разрывы в облаках было видно, что за ним тянется длинная полоса дыма. Дымный хвост и яркое свечение привело офицеров из расквартированного в Оберсуа штаба 4-й императорской армии к заключению, что атмосферу Терраниса посетил крупный аэролит. Начальник штаба немедленно отписал о происшествии в столицу.

Объект действительно по всем признакам выглядел аэролитом, иначе – болидом. Все сильнее сияя и грохоча, он пролетел над южным краем конфекта Огаханг, наискосок пересек весь Пампас, срезал северо-западный угол Хугианы и наконец упал на Тиртане. Где точно – никто не знал, но издали падение наблюдали несколько охотников-промысловиков. Что было странно, ни один свидетель не сообщал о последующем взрыве. Лесной пожар был, причем сильный. А вот взрыва никто не слышал. Получалось, что когда аэролит летел – то да, шумел так, что уши закладывало. А как упал, – сразу все и затихло.

Из-за больших расстояний первые сообщения об этом падении попали к великому сострадарию только через неделю. Эпикифор был немало удивлен. Более того, крайне встревожен. Из книг, прочитанных в юности, он помнил, что в момент соприкосновения с поверхностью космические тела все еще сохраняют скорость, измеряемую километрами в секунду. И чтобы без взрыва? Нет, порядочные болиды так себя не ведут.

А что, если в леса Тиртана свалилась не какая-то там каменная глыба? Тогда… страшно было и подумать. Всю свою карьеру в ордене Робер де Умбрин строил в расчете на то, что за нее не придется отвечать перед могущественными землянами. Если они все же явились, предстояло в корне менять и образ мыслей, и срочно замаливать многочисленные грехи. Но прежде позарез требовалась точная, неотфильтрованная информация. Без малейшей примеси официальной идеологии.

Робер в рекордные сроки организовал небольшую экспедицию. Во главе нее поставил не головореза Зейрата, на чем особо настаивал бубудумзел, а опального профессора Бондарэ, срочно освобожденного из мест, не столь отдаленных, как плато Тиртан. Совсем недавно профессор сильно пострадал за любовь к истине и продажной астрономии, но, по счастью, не успел подвергнуться Ускоренному Упокоению. Теперь это пришлось как нельзя более кстати.

Уже 11 июля Ситэ-Ройяль покинуло несколько повозок в сопровождении конных бубудусков из личной охраны эпикифора. Но прежде чем экспедиция добралась до места назначения, в столицу хлынул поток самых невероятных сообщений. Чаще всего упоминались некие страхоброды, существа гигантского роста, внушающие непреодолимый ужас одним своим видом. В некоторых донесениях утверждалось, что эти самые страхоброды способны извергать из себя мощные потоки воды, целые водопады, благодаря чему якобы загасили лесные пожары.

Из всего вороха бумаг эпикифор выловил только пару существенных деталей. Во-первых, страхоброды, если они действительно существовали, объявились в Тиртане на следующий день после падения болида. Во-вторых, вряд ли их было много. В большинстве историй фигурировал только один. Изредка упоминался второй. От Бондарэ же пока поступала информация только о том, что встречается все больше беженцев. Слухи пересказывать профессор не считал правильным, а до места еще не добрался. И великий сострадарий решил, что становиться святым пока рано. Нужно продолжать делать все то, что делал всегда. Мерзости, то есть. Во имя конечного счастья потомков.

* * *

– Эй, затхлое растение Ухух!

– Что?

– Уел я тебя, а?

– Ну, уел.

– А страхоброды как себя ведут?

Это был второй удар под дых.

– Уже и про них знаешь?

– Хе-хе. Значит, правда. Ну, и как они себя ведут?

– Никак, – неохотно ответил эпикифор. – Сидят себе спокойно в лесу. Никого не подпускают, но и сами не высовываются.

– Да-а? Прямо так и не высовываются?

– Прямо так и не высовываются.

– Ну-ну, – с сомнением сказал марусим. – Проверим.

Затем подтянул шаровары и с большой надеждой направился ко входу в Эдем. Однако на пороге задержался, обернулся, принял величественную позу и промолвил:

– Да высохнут все арыки, но судьба нечестивого курфюрста решена! Поммерн, эта грязная клякса, эта ошибка истории, будет стерт с лика планеты.

Потом почесал под мышкой и добавил:

– Но нападу я по молодой траве. То есть весной. Если ты перевалы успеешь захватить, неверный.

– По молодой траве, значит?

– Раньше не успею. В эмиратах кое-кого перевешать надо. А кавалерия у тебя – дрянь. Дрянноватая такая кавалерия…

Тут он легонько отклонил занавес.

– О, эмбарассум! Зато какая светлая кожа…

* * *

Эпикифор собственноручно прикрыл дверь за высоким гостем. Затем дернул шнурок еще раз. В другой двери появилась круглая физиономия Глувилла.

– Экипаж готов? – тихо спросил великий сострадарий.

– Так точно. Давно уже.

– Хорошо. Проследи тут.

– Слушаюсь, обрат эпикифор. Не извольте беспокоиться.

Эпикифор кивнул и спустился в Каретный двор Сострадариума. Как только он сел в экипаж, сильные лошади немедленно взяли с места. Уже через полчаса карета человека, считавшего себя истинным хозяином Пресветлой Покаянны, покинула пределы столицы. По Южному тракту, идущему вдоль берега Ниргала, он направлялся к одному из пригородных монастырей Бубусиды. Там его ждал другой гость. Не столь знатный, как старший марусим эмира, но, могло статься, не менее важный.

Сразу за воротами монастыря эпикифора встретила высокая и статная аббатиса-настоятельница, фигуру которой не смогла исказить даже орденская ряса.

– Гость прибыл сорок минут назад, ваша люминесценция, – доложила она.

– Его кто-нибудь видел?

– Только я и Зоя. Как вы и приказывали.

Эпикифор слегка улыбнулся.

– Я не приказывал, обратья. Я просил.

– Да, – сказала аббатиса. – Просили. По обыкновению – неотразимо.

– И как он себя ведет, наш гость? – спросил эпикифор, меняя тему.

– Несколько нервничает. Отказывается сдать шпагу. Следует ли на этом настаивать?

– Бог с ним. Вряд ли он проделал столь долгий путь только для того, чтобы меня убить. Просите его в часовню Нетленного Томата.

– Позволите тогда незримо разместить в часовне охрану, обрат эпикифор?

– Охрану?

– У меня есть очень подготовленные девочки. Они умеют не слышать и быть неслышными.

– Да, я знаю. Что ж, если тебе будет спокойнее…

– Да, – сказала настоятельница. – Мне так спокойнее.

И быстро удалилась. А эпикифор, рассеянно улыбаясь, несколько секунд смотрел ей вослед. Затем перевел взгляд на монастырский двор, где вместо цветников были разбиты ухоженные грядки со знаменитыми помидорами, поставляемыми даже к столу Его Величества. Потом проследовал в часовню, где преклонил колени перед застекленным ящиком из красного дерева.

В этом ящике хранилась корзина, некогда собственноручно изготовленная самим Бубудуском. А на дне корзины лежал багровый овощ, по преданию надкушенный великим пампуасом и с тех пор чудесным образом сохранявший и цвет, и форму. Немногим было известно, что этому чуду в немалой степени способствовал особый воск, которым регулярно пропитывали святыню. Так оно спокойнее…

Несколько минут эпикифор молча молился и одновременно прислушивался.

Только по нескольким легким шорохам можно было догадаться, что весьма подготовленные девочки уже занимают свои места. И на галерее, и в боковых исповедальнях. К эпикифору подошла юная послушница, почтительно поклонилась, что-то прошептала и быстро удалилась. В этом монастыре умели быстро удаляться…

Эпикифор поднялся с колен и повернулся.

* * *

Посетитель выглядел лет на сорок с небольшим. Был он высок, сухощав, несколько сутул. Складки по бокам от прямого носа делали его лицо суровым, а выражение глубоко посаженных глаз могло и испугать. Не великого сострадария, конечно.

– Приятно вас видеть, дорогой граф, – любезно произнес эпикифор.

Граф коротко, с большим достоинством поклонился.

Расторопные молодые послушницы внесли в часовню два кресла и тут же исчезли.

– Прошу садиться, – с большим радушием предложил эпикифор.

– Благодарю, – коротко ответил гость, не упоминая титула своего собеседника.

Выждав, когда он усядется и пристроит на коленях свою драгоценную шпагу, эпикифор тоже сел.

– Вы прождали меня сорок минут, ваше сиятельство. Приношу вам глубочайшие извинения. Беседа с почтенным марусимом затянулась не по моей вине.

Ответ герцога был нейтральным.

– Да, я слышал о том, что в Ситэ-Ройяле находится магрибское посольство.

– Так оно и есть. А я слышал, что у вас родился внук. Верно ли мне сообщили, что вы назвали его Корзином?

– Совершенно верно.

– Я рад за вас и за все ваше семейство. Буду молить Пресветлого о ниспослании благодати юному графу Бельтрамоно.

Зрелый граф Бельтрамоно кивнул с выражением легкого нетерпения.

– Благодарю, ваша люминесценция. Вы позволите перейти к делу?

– Извольте. Я знаю о степени риска, которому вы себя подвергаете, находясь здесь, в Пресветлой Покаяне. Так что не будем затягивать это время.

– Я могу говорить свободно? – спросил граф, без особого почтения оглядывая часовню.

Ничего он, конечно, не увидел, но глазам своим не поверил. Эпикифор не стал его разубеждать. Вместо этого спокойно заметил, что орден давно научился хранить секреты. Он знал, что в это почему-то верят все. Не стал сомневаться и гость. Впрочем, выбора у него и не было. Он сам предложил встречу и ради нее нелегально пересек границу.

– Хорошо, – сказал Бельтрамоно. – Прямо скажу: я приехал, чтобы узнать, можно ли рассчитывать на вашу поддержку, если в Альбанисе произойдет смена власти.

– Речь идет о переменах в кабинете министров или о смене династии? – все так же спокойно поинтересовался эпикифор.

Внутренне же он испытывал нечто близкое к ликованию.

– Мне хотелось бы знать, как отнесется Покаяна к любому из этих вариантов, – уклонился альбанец.

– Это зависит от того, как новая альбанская власть будет относиться к Покаяне, – ответил эпикифор.

Подумал и добавил:

– И не зависит от того, какая династия утвердится в Карлеизе. У нас нет особых причин для любви к ныне правящей династии Алвейнов. В конце концов, почему бы после буквы «А» не появиться букве «Б»? Однако если новая династия останется столь же недружественной, как и старая, то у Покаяны нет причин желать ее воцарения.

Бельтрамоно пожал плечами.

– Справедливо. Пока что наши отношения дружественными не назовешь. Но в моих личных владениях учение пресветлого Корзина уже несколько лет проповедуется открыто. Думаю, давно пора то же самое делать и по всей территории Альбаниса.

«Само собой, дорогой ты мой, – ласково подумал эпикифор. – Но не слишком ли этого мало?»

А вслух сказал:

– Такая помощь в распространении Пресветлого учения, безусловно, найдет живейший отклик в душах его альбанских сторонников.

Это означало, что герцог мог рассчитывать на поддержку агентов ордена в Альбанисе, тайных и явных. Но этого вряд ли достаточно и для дворцового переворота, и для дальнейшего удержания власти. Бельтрамоно явно желал большего, иначе не рискнул бы на встречу с великим сострадарием. Но чтобы получить большее, требовалось и предлагать побольше. Граф же с этим не спешил. Да и не мог спешить. С его-то политическим опытом!

– Ваша люминесценция! Возможно, вам будут небезынтересны причины, по которым возникло само желание изменить существующие порядки в Альбанисе?

– О, разумеется. Если информация такого рода не повредит вам и вашим друзьям. Не будем забывать, что король Альфонс еще у власти.

Бельтрамоно едва уловимо усмехнулся.

– Благодарю вас за заботу о моих друзьях. Без прямой необходимости мне действительно не хотелось бы называть имена. Не нами сказано, что нет ничего тайного, что рано или поздно не становится явным.

– А вас это не смущает? – с интересом спросил эпикифор.

– Смущает. Но из двух зол приходится выбирать меньшее.

– Конечно. От этого выиграет дело. В чем же состоит большее зло?

– Видите ли, король Альфонс всерьез носится с идеей реформ. На его взгляд, альбанская аристократия имеет слишком большой вес, и он хочет перераспределить власть в пользу неких выборных органов по примеру Поммерна. Разумеется, такая возможность не радует ни одну из знатных фамилий. Но мне кажется, что и Орден сострадариев не может оставаться безразличным к подобным планам. Я не ошибаюсь?

– Почему вы так думаете? – вместо ответа спросил эпикифор.

– Потому что на примере Поммерна мы знаем, к чему приводят подобные реформы, – изящно ответил Бельтрамоно, не упоминая о том, как перемены в Поммерне отразились на межгосударственных отношениях курфюршества и Покаяны. Надобность в таком упоминании отсутствовала.

– К прискорбному расцвету ереси, – спокойно сказал эпикифор. – Именно поэтому главные военные силы империи расположены вблизи границ Поммерна. Требуются серьезные причины, чтобы забирать войска оттуда.

– Войск не потребуется много, – сказал герцог. – Уже сейчас мои сторонники способны выставить дружины численностью до девятнадцати тысяч человек.

По данным агентуры бубудусков, эта цифра не превышала двенадцати тысяч. Эпикифор, разумеется, промолчал.

– Кроме того, многие части королевской армии находятся под командованием сочувствующих нам офицеров, – продолжал герцог. – Эти части либо примкнут к нам, либо в худшем случае будут сохранять нейтралитет.

А вот это утверждение уже больше соответствовало той информации, которой располагала Святая Бубусида.

– Мы сможем захватить Кингстаун, привести к власти новое правительство и официально обратиться с просьбой о поддержке к базилевсу… ничего, если я опущу титулы?

Эпикифор вяло махнул рукой. Примерно так же, как Тубан Девятый на балконе.

– Однако сразу после этого возможно шаткое положение, – продолжил Бельтрамоно. – Нельзя полностью исключить того, что какие-то лояльные нынешней власти полки не двинутся из провинций в столицу…

«… А не слишком-то ты уверен в успехе», – подумал эпикифор.

– …поэтому экспедиционный корпус Пресветлой Покаяны…

– Простите, какой численности?

– Двадцать пять – тридцать тысяч солдат вполне достаточно. Это примерно столько, сколько есть в Третьей армии генерала Щелконека. Снимать войска с померанской границы вам не придется.

– Вы забываете о море. Альфонс может получить помощь из колоний.

– Не успеет. Расстояния слишком велики. Но если базилевс-император сочтет возможным выделить эскадру для блокады пролива Большой Эльт… Это возможно?

Эпикифор также не стал говорить и о том, что большая часть покаянского флота занята блокадой Теклы. Слишком много чести для курфюрста!

– Технически – да. Но возникает вопрос иного рода.

– Я здесь как раз для того, чтобы обсудить все вопросы, ваша люминесценция, – с мрачной решимостью заявил граф.

– Превосходно. Вопрос вот в чем. Если Покаяна окажет вам военную помощь, было бы справедливо ожидать, что в трудную минуту и Альбанис поможет нам. Не так ли, ваша светлость?

Эпикифор отлично знал, что во время последней войны дивизия генерала Бельтрамоно геройски сражалась против целого корпуса бубудусков. Понесла тяжелые потери, была окружена, но от капитуляции отказалась. Ночью отчаянной штыковой атакой пробила брешь в кольце, вырвалась. Сам граф во время прорыва получил картечную рану, однако остался в строю и руководил остатками своих войск вплоть до самого заключения перемирия. А теперь, когда обсуждался вопрос о потере независимости всей его страны, недавно столь храбро защищаемой, он без колебаний ответил:

– Если речь идет о военном союзе, я согласен.

«Здорово их допекло», – понял великий сострадарий. Этих альбанских дворянчиков. Если один из не самых худших представителей решился на мятеж и предательство. Всего лишь из-за права незначительной части общества жить лучше за счет большинства. Что ж такое человек? Как могли земные предки Джулиана Бельтрамоно или того же марусима Шарафа Армизал-Резы построить общество, основанное на уважении прав личности? Не миф ли это? Или природа человеческая разительно ухудшилась? Или все-таки дело в том, что ухудшились условия существования? Но тогда человек – это всего лишь то, чем ему позволяют быть условия… То есть, судьба.

– Позвольте пожать вашу руку, милорд, – сказал эпикифор.

Он решил пока не настаивать на признании прав Покаяны на отнятые у Альбаниса провинции. Об этом лучше вспомнить тогда, когда судьба заговорщиков повиснет на волоске. Всему свое время. Сам Великий Пампуас сначала плел корзину, а потом уж собирал томаты…

* * *

14. Бухта Пихтовая

Атвид Чессамо сделал изумительную карьеру и стал вице-адмиралом в тридцать шесть лет.

Но вовсе не потому, что отличался особыми талантами. Атвид Чессамо стал вице-адмиралом благодаря тому, что являлся чистейшей воды пампуасом. Таким же, как и его покровитель Керсис Гомоякубо, бубудумзел. А еще благодаря тому, что адмирал-аншеф Василиу являлся протеже эпикифора.

Орден сострадариев, монолитный снаружи, изнутри таковым никогда не являлся. Вся его история заключалась в монотонной грызне за власть, и с интронизацией очередного эпикифора эта борьба отнюдь не стихала. Она самым естественным образом перетекала в фазу комплектации так называемых новых табунов. В ходе дележки власти появляется множество падших ангелов, смертельно обиженных друзей и прикупленных врагов. На этом фоне возникают внезапные союзы, слетают глупые головы, крепчает слежка одной стаи за другой. Вот почему, как только вновь избранный великий сострадарий Робер де Умбрин завел себе в имперском флоте Андрокона Василиу, глава Святой Бубусиды Керсис Гомоякубо принялся искать противовесную фигуру.

Долго не находил. Наконец, роясь в архивах, установил, что и отец, и дед некоего малоизвестного пампуаса Чессамо служили во флоте. Именно это и предрешило судьбу Чессамо-младшего, не только не испытывавшего тяги к соленым просторам, но еще и серьезно страдавшего морской болезнью.

Увы, с волей наиглавнейшего бубудуска в ордене не спорят. Обрат Чессамо блестяще закончил Морской Энциклий (а как еще мог окончить направленец-бубудуск? Разве что сияюще…), прослужил всего год и вдруг сделался старшим офицером. Потом получил в командование сначала корвет, затем фрегат. Прыгая от звания к званию, добрался до должности командира линейного корабля и однажды проснулся адмиралом. Более того, сделался еще и первым заместителем командующего Флотом Открытого Моря. И как только сделался, сразу начал строчить доносы, поскольку прекрасно знал, для чего сделался.

Трудно было назвать хотя бы одну сторону многогранной деятельности аншеф-адмирала Андрокона Василиу, которая не нашла бы отражения в эпистолах его заместителя. Там было все – от плесневелых сухарей и воровства казенного рома до нарушения правил судовождения и крепких высказываний, без которых ни одной эскадрой не покомандуешь, но в которых кому только не достается, включая самого Великого Пампуаса. В общем, Керсис Гомоякубо получал то, что хотел, и от недостатка информации не страдал. Все доносы своего агента-адмирала он аккуратно складывал в один из ящиков обширной картотеки.

Но ни одна бумажка из этого ящика с лаконичной надписью «Василиу» на стол эпикифора не попадала. Бубудумзел действовал тоньше, и возможностями обладал большими, нежели Чессамо. Вместо примитивной передачи доносов по инстанции (то есть тому же эпикифору) он по наиболее перспективным из них организовывал проверочные комиссии Санация. В Санации нашлись понятливые люди. Благодаря их стараниям в комиссии попадали обратья, коим недостаток ума заменяло неуемное рвение. И уже из-под их пера, украшенные массой леденящих кровь подробностей, все упущения несчастного адмирала становились известными великому сострадарию.

Разумеется, эпикифор довольно скоро догадался о причинах столь строгого отношения Санация к Василиу. И, разумеется, не собирался скармливать своего адмирала Бубусиде. Делал он это по многим причинам. Не последней из них была та, что эпикифор Ордена сострадариев, в отличие от шефа Святой Бубусиды, обязан хоть немного думать и об интересах Пресветлой Покаяны, во главе которой фактически находился. Адмирал-аншеф Василиу, хотя и не отличался особо выдающимися способностями, профессионалом был крепким, в отличие, например, от того же Чессамо.

Бубудумзел об этом тоже знал, поэтому никогда прямо не требовал отставки командующего Флотом Открытого Моря. Вместо этого вполне удовлетворялся тем, что взрывчатый материал на протеже эпикифора скапливался, а фитиль от этой бомбы находился в его, Керсиса, натруженных руках.

* * *

Итак, с обязанностями бубудуска Атвид Чессамо справлялся добросовестно и с большим умением. Хуже обстояло дело с обязанностями вице-адмирала. Причем, намного хуже. В сущности, любое самостоятельное плавание для Чессамо выливалось в сплошную полосу мучительных неприятностей. Так до конца и не разобравшись в названиях и предназначениях частей рангоута и такелажа, бойкий выдвиженец постоянно путался в тарабарском морском лексиконе, из-за чего корабли, имевшие честь находиться под его командованием, регулярно садились на мель, сталкивались с соседями по ордеру, мяли борта при швартовках. Черпали волну открытыми портами, теряли якоря, паруса, людей, шлюпки…

Все это несколько смущало Чессамо. Поэтому, сколько мог, он стремился избегать личных распоряжений. Уже вступив в должность командира фрегата, он совершенно отказался от вахт, и это неслыханное во флоте дело сошло ему с рук. Когда же пришел долгожданный адмиральский чин, жизнь пошла совсем другая. Атвид просто приказывал, куда нужно привести либо корабль, либо эскадру, а то, как это сделать, уже являлось заботой других. Чессамо с удивлением заметил, что чем выше пост, тем меньше мозговых усилий он требует, поскольку можно паразитировать на мозгах подчиненных. Так ему открылась одна из прелестей власти.

Однако время от времени мнения помощников расходились, и тогда все же требовалось принимать решения о строе эскадры, пополнении запасов, выборе якорных стоянок, курса, парусности и тому подобной чепухе. Иногда решения получались удачными, не без того, однако гораздо чаще Чессамо доводил до зубовного скрежета либо подчиненных, либо аншеф-адмирала, либо самого морского министра. По этой причине Василиу никогда не доверял «мундиру, надетому на бубудуска» руководство авангардом флота, предпочитая иметь во главе передового отряда младшего по чину, но куда более толкового контр-адмирала Умберто Атрегона.

А вице-адмирал Чессамо неизменно плелся в арьергарде с несколькими наиболее устаревшими кораблями. Ничего более существенного против него Василиу предпринять не мог, но это вот делал обязательно. И когда командующий Флотом Открытого моря распределял свои силы для блокады устья Теклы, он поступил абсолютно так же, как всегда: авангард во главе с Атрегоном поставил стеречь Западную протоку, как наиболее вероятное место прорыва, сам расположился напротив центральной части дельты с главными силами, ну, а остаток кораблей, под началом Чессамо, отправил с глаз подальше – в бухту Пихтовую, куда открывалась самое восточное судоходное гирло Теклы. Там меньше всего следовало ждать померанцев, поскольку лишь двести с небольшим миль отделяло эту бухту от Ситэ-Ройяля, где находился еще один флот Покаяны – Домашний. По силе он ничуть не уступал всей эскадре Мак-Магона, поэтому прорываться мимо него после какого-никакого, но все ж таки – боя! – с кораблями Чессамо было бы поразительной глупостью.

Однако как раз эту глупость, причем вполне осознанно, и совершил Мак-Магон. Сначала, как от него и ждали, он повел свои корабли по Западной протоке, но как только повстречались магрибинские фелюки, гросс-адмирал повернул на девяносто градусов, пересек всю дельту и в полдень 16 июля достиг бухты Пихтовой. Именно арьергард Флота Открытого Моря оказался на пути померанской эскадры.

* * *

Чессамо был крайне изумлен нелепым сообщением о том, линейный корабль «Орасабис» ведет бой.

– Какой еще бой? С кем?

Адмиралу молча протянули подзорную трубу, хотя и без этого оптического прибора вполне можно было различить столб дыма, поднимающийся над южной оконечностью острова Обливный. Оттуда же доносились приглушенные расстоянием звуки пушечной пальбы.

Адмирал удивился еще больше. Идея отправить «Орасабис» в засаду родилась вовсе не от того, что Чессамо хотел обезопаситься от неожиданного нападения, поскольку никакого нападения он не ожидал. Просто адмиралу крайне не нравился командир этого корабля, некий маркиз де Касарада, и он поступал с надменным аристократом точно так же, как и адмирал Василиу поступал с ним самим, – стремился под любым предлогом сбыть с глаз. И вдруг эта привычка принесла такие плоды! Злосчастный «Орасабис» перекрыл очень удобный пролив между островами Обливный и Пихтач. Не будь этого, померанская эскадра уже бы неслась на всех парусах в атаку, практически лишив покаянские корабли времени на подготовку.

Сейчас это время было. Вместо одного из линкоров. А ведь можно, и даже нужно было пожертвовать совсем не «Орасабисом», а совершенно никудышным корветом «Обрат Микулай», – запоздало подумал Чессамо.

* * *

Первые распоряжения казались очевидными даже для «мундира, надетого на бубудуска». На всех кораблях следовало сыграть боевую тревогу, ее и сыграли; матросы заняли давно и точно установленные места для артиллерийского боя. Но вот что делать дальше, этого вице-адмирал не представлял. Ни в одном сражении он еще не участвовал, а военно-морскую тактику в Энциклии ему зачли без экзамена. Зря, конечно… Кусая губы, Атвид Чессамо стоял на палубе своего флагмана и пытался придумать какой-нибудь приказ.

Его эскадра растянулась поперек Пихтовой бухты так, что расстояние между соседними кораблями составляло по три четверти мили. Основную силу и центр этой редкой цепи составляли четыре старых линкора, самый мощный из которых нес на борту девяносто два орудия. Фланги линии охраняли два фрегата, один с 48, а другой – с 44 пушками (оба тоже далеко не вчера родились). И, наконец, роль посыльного корабля исполняло настоящее ископаемое по имени «Обрат Микулай», притча во всех флотских языцех. Сей допотопный корвет являлся единственным кораблем во всем флоте Пресветлой, имеющим на вооружении прадедовские медные пушки с давно вышедшим из употребления калибром в десять фунтов… Вот с такой коллекцией антиквариата и предстояло встретить новейшие стопушечные линкоры адмирала Мак-Магона.

Даже Чессамо понимал, что если померанцы с ходу сосредоточат весь огонь на одном корабле, то смогут прорвать заградительный строй в любом угодном для них месте. И будет странно, если они этого не сделают. Хорошо было бы в этом же самом месте собрать все свои силы. Только вот где? Ширина бухты Пихтовая составляла больше девяти морских миль. А дальность эффективного огня морских пушек Покаяны – только полторы…

Вице-адмирал Чессамо с большой неохотой вызвал свой штаб на шканцы флагманского линкора «Камбораджо».

– Итак, обратья, – сказал он. – Слушаю ваши предложения.

– Не послать ли за помощью? – осторожно спросил начальник штаба. – В бою от «Обрата Микулая» все равно никакого проку. Вот его бы…

– Отчего ж не послать? – миролюбиво согласился адмирал. – Посылайте. Но не забудьте: ширина острова Пихтач превышает девятнадцать с половиной миль. Это – в одну сторону. И столько же – в другую. Из чего следует, что помощь подоспеет часов через пять-шесть. Ну, а чем бы нам заняться в это время, обратие?

Обратья ничего придумать не успели. Они не первый день находились при Чессамо, поэтому думать поотвыкли. А из-за горы, венчавшей северную оконечность острова Обливный, уже показались мачты, одетые полным комплектом парусов. В пролив между Обливным и Пихтачом входил средних размеров фрегат.

– Эх! Надо было и этот пролив запереть, – с досадой сообщил один из офицеров.

– А слева оставить свободной всю Восточную протоку, умник? – хмыкнул начальник штаба.

– Вижу флаг Пресветлой Покаяны, – вдруг доложил матрос с марсовой площадки.

– Что за бред! Где, на нашей мачте?

– Никак нет, обрат адмирал! На фрегате, огибающем Обливный.

Весь штаб, а также капитан «Камбораджо» одинаковым движением вскинули бинокли и подзорные трубы. Фрегат в это время повернул к северо-востоку, держа курс точно на середину оперативного построения эскадры Чессамо. Боковойветер развернул на его мачтах золотистые полотнища имперского флага. Всем сомнениям пришел конец, когда из-за Обливного вывернул мощный трехдечный линкор и бросился в погоню за первым кораблем.

– Да это же фрегат «Консо», – осмелился высказаться флаг-адъютант. – А за ним гонится…

– Линейный корабль «Денхорн»! – выкрикнул сигнальщик. – Далее следует линейный корабль «Василиск». За ним…

Один за другим в пролив входили все новые померанские корабли. Доносились пушечные выстрелы – погонные орудия флагмана курфюрстенмарине старались достать «Консо», а фрегат бойко отвечал кормовой батареей.

Капитан «Камбораджо» заволновался.

– Обрат адмирал! Разрешите доложить: «Консо» ведет погоню в центр бухты, прямо на нас!

– Вижу, – отозвался Чессамо.

– Не прикажете ли другим кораблям подтянуться поближе к флагману?

И адмирал кивнул.

– Приказываю.

Покаянская эскадра снялась с якорей. Корабли ставили паруса и с двух сторон стягивались к середине ордера. Расстояние между ними вскоре сократилось до пары кабельтовых, но вот фланги, разумеется, открылись. И это было как раз то, на что надеялся и рассчитывал Мак-Магон.

Не доходя примерно трех миль до уплотнившейся покаянской эскадры, «Консо» вдруг неожиданно повернул вправо. Северо-западный ветер для него тут же превратился в почти попутный, позволяя набрать ход до восьми узлов. Разумеется, вслед за фрегатом повернули и померанцы.

– Вот черт, – не вытерпел начальник штаба. – Да так же они нас попросту обойдут! Проскочат вдоль берега!

Вице-адмирал невольно подумал, что было бы здорово обойтись без драки в столь невыгодных условиях. Но вслух сказал другое. То, что обязан был сказать:

– Прорыва допустить нельзя!

– Прикажете идти наперерез?

– Да. Вот это самое. Точно! Наперерез. Распорядитесь!

Над ютом «Камбораджо» немедленно замелькали флажки сигнальщика. Но сбитые в тесную колонну корабли могли сдвинуться с места только тогда, когда в движение придет самый первый из них.

Первым в цепи оставался все тот же «Тангом». Пока до него докатился флажной семафор, пока выбрали якорь и настроили паруса, убегающий во все лопатки «Консо» успел пересечь линию курса. Сразу после этого хитрый фрегат резко принял влево, прячась за «Тангом». И тут случилось то, чего совсем уж никто не ожидал: внезапно на «Тангом» обрушился град ручных бомб.

Десятки начиненных порохом чугунных шаров ударялись о палубу, проваливались в рустерные решетки, раскатывались между выставленными в амбразуры орудиями.

Канониры растерялись. Никто не бросился заливать горящие запальные трубки водой и время было упущено. Раздались взрывы. Осколки рвали снасти, ранили матросов. Вскоре на батарейных палубах начали воспламеняться картузы, – полотняные мешки с порохом. Вдобавок ко всему предатель «Консо» разразился еще и полным бортовым залпом. С расстояния всего в полсотни саженей ни одно из ядер мимо не пролетело; многие прошили «Тангом» через оба борта навылет. Фрегат по инерции продолжал идти вперед, но его нижние паруса лизало пламя, а на верхней палубе царила полная неразбериха. И тут начал пристрелку головной покаянский линкор.

Несколько ядер легли либо с недолетом, либо с перелетом, но потом начались попадания. Имея преимущество в скорости, померанский флагман обгонял и одновременно сближался с «Тангомом». Вскоре расстояние между ними сократилось до тех самых пятнадцати кабельтовых, на которые могли стрелять пушки покаянской морской артиллерии. Но «Тангом» молчал.

Молчал необъяснимо – хотя многие орудия его левого борта были повреждены ядрами «Консо», по правому борту, обращенному к неприятелю, их оставалось вполне достаточно. У станков маялись канониры с зажженными пальниками. Сквозь открытые порты были отчетливо видны вспышки пламени и длинные выбросы дыма из корпуса «Денхорна», однако команды на ответный огонь не поступало. Между тем, тяжелые померанские ядра методично били и били в «Тангом», чаще всего – в правую скулу. В борту одна за другой открывались пробоины, в том числе – ниже ватерлинии. Фрегат начал принимать воду, а приказа открыть ответный огонь по-прежнему не поступало. Наконец лейтенант, командовавший нижней батарейной палубой, переполнился недоумением настолько, что решился оставить свой пост и поднялся на шканцы. Здесь его недоумение сменилось состоянием, близким к шоку. В форкастеле бушевал пожар. Над ним полыхали паруса фок-мачты. Дымился и грот. Весь шкафут неузнаваемо преобразился – выщербленная взрывами палуба была завалена обломками и трупами, испещрена пятнами крови и копоти. Время от времени вспыхивали поднятые для боя картузы; при этих вспышках уцелевшие матросы падали. И хотя некоторые из них пытались гасить огонь, зато другие с воплями прыгали в море.

Но еще более страшной оказалась картина на юте. У проломленного фальшборта без сознания лежал капитан. Старпом и вахтенный офицер тоже были либо убиты, либо тяжело ранены. Вестовой с сигнальщиком куда-то исчезли. Из четырех рулевых на ногах с трудом держался один. И то только потому, что повис на штурвале. В сущности, кораблем никто не управлял.

На глазах у онемевшего лейтенанта среднего калибра ядро пронзило горящую носовую надстройку. Прокатившись почти до кормы, оно подскочило, снесло штурвал и застряло в переборке. Необъяснимым чудом уцелевший рулевой сел на палубу, тупо разглядывая торчащий перед ним пенек.

В этот момент очнулся капитан. Он приподнялся на локте и прохрипел:

– А, ты живой? Принимай командование…

– Пресветлый Корзин, – пробормотал лейтенант. – Черт меня подери… Да чем же тут командовать?!

– Долго это… не продлится, – утешил капитан и вновь потерял сознание.

Ловя ветер уцелевшими парусами, беспорядочно меняя галсы, «Тангом» дрейфовал поперек курса померанцев в общем направлении на скалистый берег.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «ГРОНШ»

Водоизмещение – 1675 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 16,9 узла. Вооружение: 74 чугунных орудия калибром от 4 до 32 фунтов. Экипаж – 810 человек.

Командир – капитан второго ранга Моллз Эндрин.

Старый линейный корабль «Гронш» следовал сразу за «Тангомом». Паруса линкора едва успели принять ветер, когда случились первые неприятности из-за внезапной атаки «Консо». Эта атака вызвала замешательство и у капитана Моллза Эндрина. Секунда за секундой линкор продолжал идти с возрастающей скоростью, постепенно догоняя горящий фрегат. До ахтерштевня «Тангома» оставалась пара кабельтовых, когда Эндрин опомнился и приказал взять правее.

Длинный и довольно узкий «Гронш» отличался приличными ходовыми качествами, однако по этой же причине неважно выполнял повороты, особенно поворот фордевинд. Прошло немало времени, пока он преодолел давление ветра в правую скулу и начал выкатываться из строя эскадры. Бушприт линкора при этом проплыл над самой кормой «Тангома»; оба корабля разошлись бортами в нескольких саженях друг от друга. С такого расстояния Эндрин имел отличную возможность оценить степень опустошения, причиненного померанскими бомбами. На юте пострадавшего корабля отчаянно метался какой-то лейтенант. Кроме него там никого не осталось.

Старпом Эндрина присвистнул.

– Крепко же им… твою мать.

Моллз не ответил. Его внимание целиком было поглощено тем, чтобы «Гроншу» досталось поменьше. Задача выпала не из легких: закрыв собой несчастный фрегат, «Гронш» превратился в удобнейшую мишень для всей померанской эскадры. То, что она наконец оказывалась в зоне ответного огня, радовало не слишком.

Неприятель шел двумя параллельными колоннами. В ближайшей находились все боевые корабли, а за ними, прижимаясь к берегу, следовал «Поларштерн» с транспортами. Обе колонны адмирал Мак-Магон бросил в промежуток между материковыми скалами и головой покаянской эскадры. При этом флагман курфюрстенмарине резал курс уже в полумиле перед носом «Гронша». Пушки его левого борта были разряжены и временно неопасны. Однако «Гронш» очутился в поукольце, образованного сразу тремя тяжелыми кораблями померанцев, выполнявшими последовательный поворот, – линкором «Василиск», фрегатами «Такона» и «Мегион». Дальше над полосой дыма покачивались мачты еще нескольких кораблей.

– Сто два, шестьдесят шесть и пятьдесят четыре, – уныло доложил старпом. – Итого – двести двадцать два орудия. Многовато против семидесяти четырех наших пушек. Волнение на море незначительное, ожидается высокая точность попаданий.

– Закончил подсчеты? – сухо поинтересовался капитан.

– Примерно.

– Тогда примерно пройдись по батарейным палубам. Передай: весь огонь сосредоточить на самом слабом корабле. То есть на «Мегионе». Если повезет, его, быть может, мы и утопим. Бить брандскугелями в корпус!

– Слушаюсь, обрат капитан.

«Мегион», однако, не стал дожидаться, когда его утопят. С дистанции чуть меньше семнадцати кабельтовов, все еще оставаясь недосягаемым для «Гронша», он открыл огонь первым.

Сначала ударила одна пушка, затем еще одна, о потом затрещали уже плутонги. Такой быстрый переход к массированному огню еще до того, как завершился полет пристрелочного снаряда, говорил о большом опыте артиллерийских офицеров, способных корректировать огонь не по всплеску падения, а по кривизне траектории. Ничего хорошего это не сулило.

Воздух между враждебными кораблями наполнился очень характерными гудением и мельтешением – летела стая так называемых «мотылей» – полуядер, скрепленных цепями. Куда они нацелены, гадать не требовалось.

– Убрать всех с мачт! – крикнул Эндрин.

Засвистали боцманские дудки. Покидая реи, матросы посыпались вниз. Едва спрыгнув с вант либо соскользнув с брасов и штагов, они тут же падали на палубу, закрывая головы руками и съеживаясь так, чтобы занимать как можно меньшую площадь. Нашлись и неудачники – двое марсовых сорвались за борт. Новобранцы, увальни… Их крики утонули в характерном ноющем шуме. «Мотыли», дребезжа и завывая, врезались в рангоут. Раздался треск дерева и вспарываемых парусов. Сверху посыпались половинки потерявших энергию ядер, звенья цепей, щепки, обрывки снастей, клочья парусины. Один из «мотылей» шаркнул по борту, зацепился за ствол пушки и с поразительной легкостью выдернул его из станка. Девятисоткилограммовый чугунный палец секунду стоял вертикально, затем рухнул и покатился по полубаку. Оттуда послышались вопли.

Снаряды «Мегиона» прилетели со стороны правой раковины, поэтому больше всего досталось бизань-мачте, – она совершенно оголилась. В лохмотья превратился и грот. Лишь фок-мачта отделалась сравнительно легко.

Эндрин встал на ноги, стряхнул с себя труху и спокойным голосом приказал принять на два румба вправо. Этим решением он добивался сразу нескольких выгод. Во-первых, не упускал момент, когда инерция еще сохраняла лишившемуся многих парусов кораблю более-менее достаточную для маневра скорость. Во-вторых, уменьшал площадь обстрела для «Таконы», которая оказывалась прямо по курсу. В-третьих, давал своим канонирам возможность прицелиться в «Мегион», а в-четвертых, прикрывал горящий «Тангом», которому в противном случае пришлось бы совсем худо. Учитывал Эндрин и то, что при повороте «Гронш» потеряет часть скорости и два передних померанских линкора быстрее уйдут вперед на дистанцию, превышающую дальность их огня.

Что же касалось «Мегиона», он должен был сам прийти под залп. И он пришел, поскольку сбавить ход не мог: в плотном строю за ним следовали еще три корабля. Но когда на «Гронше» ударили первые орудия, померанский фрегат быстро повернулся к нему носом, уменьшая площадь обстрела, и немедленно открыл огонь из своих погонных пушек.

– Что ж такое, обрат капитан? – по-детски обиженно спросил дежурный лейтенант.

– Как – что? Вполне естественный маневр.

– Я не о «Мегионе».

– А о чем?

– Да больше половины наших брандскугелей в полете не светятся!

Брандскугели представляли собой пустотелые ядра, наполненные горючей смесью. В норме при выстреле у них должны были воспламеняться запальные трубки. Если они не воспламеняются, то не срабатывает и сам заряд.

Эндрин с щелчком сложил подзорную трубу.

– Что это такое? – с яростью переспросил он. – Это – качество наших запальных трубок, обрат мой лейтенант.

– Но почему, почему они таковы? – продолжал недоумевать лейтенант.

– Они таковы, какова вся наша пресветлая система, – в сердцах бросил Эндрин. – Вестовой!

– Я.

– Бегом по батарейным палубам! Приказ: никаких брандскугелей не заряжать. Только обыкновенные ядра. Живо!

В этот момент сигнальщик крикнул, что открыл огонь «Василиск». Вдоль борта вражеского линкора один за другим вспухли белые клубочки. Скоро послышалось басовитое гудение нового многочисленного роя «мотылей».

* * *

Залп «Василиска» оказался менее точным, видимо, на нем было много молодых канониров. Чуть ли не половина снарядов упала в воду перед бушпритом «Гронша». Однако и долетевших хватало, причем среди них были и «мотыли», выпущенные 36-фунтовыми пушками. Они обладали страшной разрушительной силой. В «Гронш» попало только два из них, но оба причинили чувствительный вред: один снес часть рея и разодрал марсель, а второй сбросил с ростр большой «адмиральский» баркас. Шлюп-балки при этом вывалилась за борт. Баркас закачался над водой как огромная, пойманная за жабры рыба. При этом своей кормой он бил по торчащим из портов орудиям. С гон-дека слышалась отборная матросская ругань.

– Боцман! – крикнул Эндрин. – Ты куда глаза свои рыбьи таращишь?! Немедленно обрубить тали!

Тали обрубили, баркас рухнул в воду. Но лишившийся почти всех парусов «Гронш» быстро терял ход и управляемость. Происходило это в опасной близости от пылавшего «Тангома». Мало того, корабль дрейфовал по воле ветра и течения в каких-то полутора милях от рифов.

Сразу восемь матросов повисли на штурвале, но при тихом ходе линкор плохо слушался руля. Лишь в последний момент удалось подправить курс к осту и тем избежать самого страшного – прорезания строя противника. Тогда бы «Гронш» оказался между двумя вражескими колоннами, а это означало скорый и почти безболезненный конец под ударами с неразряженных бортов всей первой линии померанцев. Плюс пушки транспортов…

Увы, после вынужденного маневра уклонения «Гронш» повернулся к противнику разряженным бортом. А на его траверз в полной боевой готовности выходил тяжелый фрегат «Такона».

Безо всякого промедления новый противник дал залп плотным роем «мотылей». Расстояние не превышало двухсот морских саженей. Различались даже лица офицеров на юте вражеского корабля. У одного из них была перевязана щека, – видимо, зубы болели.

– Всем лежать! – крикнул Эндрин.

Он отбросил рупор и первым присел за фальшборт.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «КАМБОРАДЖО»

Водоизмещение – 1870 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 16,6 узла. Вооружение: 92 чугунных орудия калибром от 4 до 36 фунтов. Экипаж – 896 человек.

Командир – капитан первого ранга Вильмар Крепс.

На юте «Камбораджо», флагманского линкора Чессамо, царило подавленное молчание. Всем было ясно, что первая фаза боя проиграна начисто, а численный перевес противника существенно вырос. Мало того что два имперских корабля фактически потеряли боеспособность, они к тому же превратились в препятствие на пути остальной эскадры.

Чтобы избежать столкновения, линкор «Тарида» был вынужден принять влево. Он благополучно обошел горящий «Тангом», но потерял время, когда можно было атаковать флагман Мак-Магона до того, как там успеют перезарядить орудия. В результате оба корабля открыли огонь одновременно.

– Хорошо, что у померанцев нет преимущества первого залпа, – оптимистическим тоном высказался флаг-адъютант.

– Зато у них преимущество в другом, – недовольно отозвался начальник штаба. – Позвольте напомнить, что «Денхорн» имеет на двадцать четыре орудия больше, чем «Тарида». Да и главный калибр у померанцев солиднее – тридцать шесть против тридцати двух…

– Помолчите, – приказал Чессамо, не отрываясь от трубы.

Над местом боя повисла пелена порохового дыма. Из нее торчали одни мачты. Вероятно, и «Денхорн», и «Тарида» били друг друга по корпусам, поэтому ни рангоут, ни паруса обоих кораблей существенно не пострадали.

– «Денхорн» прорвался, – кусая губы, сказал начальник штаба. – У самого берега ветер меняет направление на попутное. Да и вообще, их корабли порезвее наших…

– Это я знаю, – отрезал адмирал. – Более полезные соображения имеются?

Они подходили к месту боя. Напротив, вместо уходящего вперед «Денхорна» на позицию для залпа выходил «Василиск». Оставалась надежда на то, что на этом корабле пушки еще не успели перезарядить.

Чессамо понимал, что требуется срочно что-то предпринять. Однако не представлял что. А спросить у подчиненных считал ниже своего достоинства. В результате несколько драгоценных минут оказались потерянными, «Василиск», а за ним и «Такона» успели проскочить. Тем временем потерявший все три стеньги «Гронш» беспомощно дрейфовал к береговым скалам. Линкор «Тарида» обменялся залпами с померанским фрегатом «Такона». В этой дуэли количественное преимущество наконец имели покаянцы, но насколько оно оказалось результативным, мешал увидеть все тот же плотный пороховой дым.

Умеренный зюйд-вест сносил этот дым по курсу вражеской эскадры и наверняка мешал померанским канонирам. В остальном же ситуация продолжала ухудшаться. Корабли Поммерна один за другим выскальзывали из бухты. И когда к точке поворота пришел «Камбораджо», перед ним находился уже последний вражеский корабль – линкор «Магденау». А внутренняя колонна транспортов, идя впритирку к берегу, успела миновать узкое место и при этом оставалась недосягаемой для огня. Курс всей померанцев был рассчитан ювелирно и так же выдерживался.

* * *

Одна за другой отстрелялись носовые пушки «Камбораджо». Их ядра с неизвестным результатом канули в пороховой туман. В ответ воздух наполнился гулом и свистом: бортовые орудия «Магденау» выплюнули очередную порцию «мотылей». Прицел был взят не слишком верный, не более трети этих разрушителей такелажа накрыли флагман Чессамо. Зато накрыли очень важные для маневров косые паруса фок-мачты, и в самый неподходящий момент, – перед сменой галса. Блинд, стаксели и кливера превратились в лохмотья. Вообще, на фок-мачте уцелел один брамсель. Это немедленно сказалось на управляемости. Рулевые изо всех сил навалились на штурвал, а «Камбораджо» чуть ли не минуту шел, почти не меняя курса – прямиком в облако дыма, стелющегося за «Таридой». Лишь после того, как переложили контр-бизань, удалось избежать столкновения.

Зато потом повороту очень помогли благоприятный ветер и выносное течение Теклы. Накренившись, линкор вошел в крутую циркуляцию, едва не черпая воду орудийными портами нижнего ряда. Стрелять при таком крене совершенно без толку. Даже с верхней палубы пушки могли послать ядра максимум на полмили. А когда «Камбораджо» наконец завершил свой поворот и выровнялся, противника перед ним уже не оказалось. Эскадра Мак-Магона целиком вырвалась из Пихтовой. В довершение всех бед, больно ударив по ушам, взорвался «Тангом». Над фрегатом взметнулась туча пылающих обломков. Они накрыли беспомощный и неподвижный «Гронш», а некоторые долетели и до кормы «Камбораджо». Их пришлось заливать и присыпать песком.

* * *

Пожара на флагмане удалось избежать, но это было единственной удачей за день. Бухта Пихтовая опустела. Вторую фазу боя покаянская эскадра проиграна точно так же, как и первую. Боеспособными у Чессамо оставалась только половина кораблей – линкоры «Камбораджо» и «Благой Угар». Ну, и замыкавший строй фрегат «Акка» еще. Даже учитывая, что как минимум четыре боевых корабля Мак-Магона получили повреждения, надеяться на победу не приходилось. Более того, покаянский адмирал при желании мог довести сражение до весьма неприятного логического конца. У него теперь имелось почти вдвое больше пушек. Он располагал превосходством и в скорости хода, и в дальности огня. Кроме того, имел в запасе еще пару часов.

Подумав это, вице-адмирал Атвид Чессамо почувствовал себя совсем неважно. Откуда взялась эта успокоенность, уверенность в том, что Мак-Магон будет прорываться где угодно, но только не в бухте Пихтовой? И кой черт дернул пред боем отправлять на верную гибель далеко не самый слабый из своих кораблей? Как бы кстати сейчас пришелся «Орасабис»! Ради восьми десятков пушек стоило потерпеть несносного маркиза…

– Нет, – сказал начштаба, словно подслушав мысли шефа. – Мак-Магон атаковать не будет.

– Почему?

– Слишком велик риск получить повреждения, которые снизят эскадренную скорость. Тогда померанцы не смогут убежать от Василиу. А у них под охраной не только транспорты, но еще и личная яхта курфюрста.

Чессамо едва сдержал вздох облегчения. В самом деле, выйдя из бухты, Мак-Магон не стал нападать. Он повел свои корабли почти строго на север. Потом, выйдя из зоны огня, вдруг совершил поворот на девяносто градусов. Один за другим его корабли ложились на курс полный вест.

– Навстречу кораблям Василиу, а затем еще и Атрегона? – поразился флаг-адъютант. – Они что, надеются разбить основные силы флота Открытого моря?

Начальник штаба покачал головой.

– Нет. Мак-Магон рассчитывает проскочить мимо и затеряться в океане.

Чессамо не удержался от вопроса, который вертелся на языке у всех.

– А дальше, дальше-то что? И по какой причине они еще и транспорты с собой тащат?

– Курфюрст собрался основать колонию, – сообщил проконшесс Лижн, старший душевед эскадры.

– Вы так думаете, проникновенный?

– Дело не в том, что думаю я. А в том, что такими сведениями располагает Святая Бубусида.

Чессамо вновь почувствовал тревогу. Потеряно два корабля. Еще три серьезно повреждены. Задача не выполнена, Мак-Магон прорвался. Как на все это посмотрит Святая Бубубсида? Есть ведь предел и благосклонности бубудумзела Гомоякубо…

Вечером предыдущего дня к борту «Камбораджо» подходил пакетбот. Адмирал припомнил, что среди прочих адресатов получил несколько писем и проконшесс. В том числе и очень характерный квадратный конверт из желтой бумаги.

Вот, значит, какая информация содержалась в послании эпикифора! Интересно, что еще? И почему эпикифор ничего не сообщил о намерениях Мак-Магона ему, вице-адмиралу? Это был знак, и знак нехороший.

– Разрешите вопрос, обрат адмирал? – спросил Лижн.

– Слушаю, обрат проконшесс.

– Что вы собираетесь делать?

Чессамо с плохо скрытой неприязнью посмотрел на душеведа. Будучи уроженцем Пампаса, он одновременно и презирал, и побаивался выходцев из соседней Тоботомбы. А Эджер, съер Гехт-Лижн, как раз и был типичным томботаном. Во всем – от субтильного телосложения до холодно-учтивых манер, он составлял полную противоположность типичному пампуасу. От него нельзя было услышать не только ругательств, но и ни одного лишнего слова сверх совершенно необходимого. Он никогда не улыбался, не повышал голоса и ходил бесшумно. Появлялся внезапно, появлялся везде, появлялся там, где его никак не ждали, и появлялся всегда некстати. А появившись некстати, молча буровил пронзительным глазом виновника какого-нибудь упущения. Буровил до полного изнеможения, до дрожи в коленках и бессвязного мычания. Матросы окрестили его за это Сверлильным Глазом. Только одно роднило Гехт-Лижна с уроженцами Пампаса – вера в собственную правоту. Прямо-таки несокрушимая вера. Но вопросы, надо признать, он втыкал мастерски. Прямо в печенку.

Что вы собираетесь делать… Чессамо теперь гораздо успешнее смог бы ответить на вопрос о том, что делать, он теперь ни за что не станет в сходной ситуации, буде такая еще представится. Во-первых, никуда он не отослал бы этот чертов «Орасабис». Во-вторых, не будет растягивать корабли поперек всей бухты, а соберет их в плотный кулак на самой середине. Чтобы было удобно выбросить его хоть вправо, хоть влево. В-третьих, всем кораблям прикажет первый залп обязательно дать «мотылями» и по рангоуту. В-четвертых… за одного битого трех небитых дают.

Впрочем, спохватился Чессамо – только не в ордене. У сострадариев оступившимся принято подставлять не руку, а ногу.

– Что я собираюсь делать? Я собираюсь преследовать неприятеля.

– Вряд ли это получится, – тихо сказал Лижн. – Кораблей осталось мало.

– Вижу линкор «Умбаррага» и два фрегата! – крикнул сигнальщик, вытянув руку к зюйду.

Из-за южной оконечности острова Пихтач показались мачты трех кораблей.

– Отсиделись, – сквозь зубы процедил начальник штаба.

– Вот! – обрадовался Чессамо. – С этим подкреплением мы нападем на арьергард Мак-Магона. Мы навяжем ему бой и… и продержимся до подхода основных сил.

Гехт-Лижн упрямо покачал головой.

– Сомневаюсь.

– Ваше право, обрат проконшесс, – ледяным тоном произнес Чессамо. – Однако эскадрой командую я. Думаю, что мы успеем схватить за хвост Мак-Магона.

– А я думаю, что нет. С нашей скоростью? Лучше сразу идти на соединение с нашими главными силами.

– Обрат душевед, эскадрой командую я, – сдержанно напомнил Чессамо.

– Атвид Чессамо, – тихо сказал Гехт-Лижн. – Пожалуй, вы уже не командуете эскадрой.

– Не по-о-о-нял, – растягивая слово, ответил вице-адмирал.

Проконшесс пожал плечами и разъяснил:

– Тут нет ничего непонятного. Мне очень жаль, но я вынужден отстранить вас от командования.

– Лижн, вы в своем уме?! У вас нет таких полномочий!

– Вынужден вас огорчить. Есть.

И проконшесс протянул бумагу.

* * *

Чессамо долго не мог прочесть прыгающие перед глазами строчки. Но почерк, тем более автограф, – это он опознал мгновенно. Только теперь ему в голову пришло, что точно так же, как он следил за человеком эпикифора, то есть за адмиралом Василиу, другой человек эпикифора мог следить за ним самим.

– Теперь вы признаете мои полномочия? – крайне утомленным голосом спросил проконшесс.

Чессамо молча отвернулся. Лижн удовлетворенно кивнул.

– Контр-адмирал Метример! Примите командование эскадрой.

– Служу базилевсу-императору! – рявкнул начальник штаба, выпучивая глаза.

Потом добавил:

– И его люминесценцию.

Проконшесс Ордена сострадариев старший душевед Эджер Гехт-Лижн со скукою кивнул.

– Это правильно, адмирал. Потому что умно.

На шканцы поднялись двое бубудусков – конвой. Потому что отставка в Пресветлой Покаяне неизбежно сопровождается арестом. В ордене считали, что так оно поучительнее.

А на западе, растворяясь в лучах заходящего Эпса, исчезали паруса померанцев. Они лишили Пресветлую Покаяну вице-адмирала, четырех кораблей, не потеряли ни одного своего, более того, приобрели фрегат и скампавей.

– И как же так вышло? – покачал седеющей головой контр-адмирал Метример, новый командующий эскадрой.

Ему было о чем подумать.

15. Капитан Форе

ВЕЛИКОМУ СОСТРАДАРИЮ

СЛУЖЕБНОЕ ДОНОЕСЕНИЕ

Обрат эпикифор!

По делу о прорыве померанской эскадры отстранены от должностей, лишены званий, титулов и наград:

1) бывший вице-адмирал Атвид Чессамо;

2) бывший командир линкора «Орасабис» капитан первого ранга Антон де Кассарада;

3) бывший командир линкора «Умбаррага» капитан первого ранга Рун Декастрис;

4) бывший командир линкора «Гронш» капитан второго ранга Моллз Эндрин;

5) бывший командир фрегата «Консо» капитан второго ранга Лере;

6) бывший командир фрегата «Дюбрикано» капитан третьего ранга де Фридо-Бранш;

7) бывший командир брига «Ямдан» капитан-лейтенант Донго.

Решение принято эскадренной коллегией Чрезвычайного Морского Трибунала. На аресте командиров кораблей особо настаивали личный представитель бубудумзела и обрат эмиссар Гломма. Против санкций в отношении Чессамо оба возражали, но смирились после предъявления энциклики Вашей Люминесценции.

В ожидании окончательного приговора все поименованные офицеры (за исключением Лере, который пока не изловлен) переведены на посыльное судно «Обрат Микулай» и отправлены в обитель Св. Аборавара для предварительного перевоспитания.

Проконшесс Гехт-Лижн

Борт линейного корабля «Камбораджо»

* * *

– Их сиятельство не принимают, – пролепетала горничная.

– И меня? – удивился Гюстав.

– Их сиятельство нюхают соль…

– Ну-ну. Сейчас мы утешим их сиятельство.

Люси действительно держала у носа какой-то флакончик, и глаза у нее были заплаканные.

– Ну вот, – сказала она. – Добился? Рад? Сколько раз тебе говорила?

– Что?

– Что язык твой – враг твой!

– Но не твой же.

Люси покраснела. Он отвел взгляд и стал смотреть на ее постель. На пышные подушки, вспоминая, свидетелями каких сцен они были, эти подушки. Очень хотелось вновь уложить на них Люси. Даже не уложить, а швырнуть. Чтобы испуганно, совсем не по-графски ойкнула. Вот такую, какая она сейчас есть, – злую, заплаканную, непричесанную. В этом кокетливом пеньюарчике, сквозь который так победно и так маняще проступает молодое тело… Ах, эти выпуклости, впадины, плавные изгибы! Сколько в них власти над мужчиной. Особенно – над стареющим…

– Не подходи, – с угрозой сказала Люси и попятилась.

– Можешь не опасаться, – сказал он. – В отличие от ордена я чту права человека.

Люси сбавила тон.

– Гю! Пойми меня правильно.

Гюстав усмехнулся.

– Разве я понимал тебя когда-нибудь неправильно?

Он пододвинул стул, сел на него верхом, положил руки на спинку, а подбородок – на руки. И приготовился услышать неизбежное.

– Ну?

Люси взорвалась.

– Что значит это казарменное «ну»?! Сколько раз просила… Я не лошадь!

– Похоже, что мы расстаемся, – помог он.

– Расстаемся, – повторила Люси. – Если бы только в этом было дело!

– А. В чем еще?

– Усатый птенчик, сорокалетний детеныш! Ты хоть на секунду задумывался о том, что из тебя сделают бубудуски? Перед тем, как организовать Ускоренное Упокоение по четвертому разряду где-нибудь на Абораварах?

– Конечно. В благословенной нашей империи об этом невозможно не думать.

– Не смей строить из себя героя!

Гюстав пожал плечами.

– Да разве я строю?

– А разве нет? Что, ты покаешься, будешь просить аудиенции у эпикифора? Не смеши меня!

Гюстав усмехнулся.

– Не буду.

– Почему?

– И то, и другое и вправду смешно. Сострадарии не умеют сострадать.

– Но ведь прощают же иногда.

– За это они изымают душу.

Люси села на кровать и расплакалась.

– Душу? Чурбан, солдафон! Я же тебя люблю. Так вот угораздило дуру! Даже ребенка хотела завести… Мальчика. Чтобы на тебя был похож. А ты ради красного словца, ради дешевой популярности в эскадроне, ради сомнительного удовольствия щелкнуть по носу люминесценция, не самого гнусного, кстати, – так вот, ради этого ты готов пожертвовать и своей жизнью, и нашими чувствами. Дамы и господа! Обратья и обратьи! Полюбуйтесь, какой я бесстрашный…

– Нет, – сказал он.

– Что – нет?

– Не ради популярности. Популярность – всего лишь способ, инструмент.

– Тогда ради чего?

– Да плохо живется в Пресветлой Покаяне. Мало того что у нас абсолютная по идиотизму монархия, вдобавок страну грызет еще и эта злокачественная опухоль, орден. Вот я и хотел показать, из-за чего у нас плохо живется.

– Из-за сострадариев, друг мой, из-за сострадариев. Кто же не знает?

– Да много кто. Прежде всего – они сами. В большинстве своем.

– И ты решил объяснять бубудускам, что нехорошо быть бубудусками?

– Ну, в доступной форме.

– Это невозможно.

– Не скажи. Фанатиков готовят в монастырях ордена. Там с юных лет вдалбливают совершенно дикие догмы. Но если в них верят наставники, верят и наставляемые. На детей ведь действуют не столько сами доводы, сколько внутренняя убежденность того, кто их приводит. А что, если пастырей заставить усомниться? Для этого и нужно выставлять весь их бред в смешном виде. То есть в истинном свете. К чему, кстати, сострадарии и призывают.

Люси горестно рассмеялась.

– Конечно, конечно! Потерявшие веру обратья-наставники начнут готовить некачественную смену. Из-за этого порочная цепь прервется и орден рассыплется как… как…

– Как ржавая цепь, – подсказал Гюстав. – Да, так оно и случится. В конечном счете.

– Только этот конечный счет ордену предъявят тогда, когда нас на свете уже давным-давно не будет! Ты знаешь, где-то я читала, что любая диктатура рано или поздно пожирает себя. Но вот беда: начинает она всегда со своих лучших, лакомых частей. Тех самых, которые в принципе могли бы ее спасти. Понимаешь?

– Очень хорошо сказано. Кто написал?

– Не помню. Но лучшая часть Покаяны – это такие дуралеи, как ты.

– Спасибо.

– Не за что! Все подпрыгиваете, напоказ себя выставляете. Дабы вас ненароком не забыли скушать, да?

– Успокойся, я вовсе не собираюсь попадать в нежные лапы бубудусков.

– А куда ты денешься?

– Есть куда. Поедешь со мной?

– Нет.

– Почему?

– Я слишком избалованна. Суровый быт сделает из меня невыносимую ведьму.

– Ну, быт я как-нибудь обеспечу.

– Сомневаюсь. Требования к жизни у нас очень разные, господин гвардеец.

– Бывший.

Графиня покачала очаровательно растрепанной головкой.

– Ты никогда не перестанешь быть гвардейцем. Устроитель быта… Впрочем, главное не в этом.

– А в чем?

– Ги, я очень нужна отцу.

– Это я понимаю. Но разве ты можешь чем-то ему помочь?

Личико Люси страдальчески исказилось.

– Не знаю. Зато знаю, что с тех пор, как он прогнал Арно, у него никого не осталось. Ни-ко-го. Это же страшно!

– А ему кто-то нужен?

– Не смей говорить так! Ты не понимаешь! Его никто не понимает. Все его видят таким, каким он хочет выглядеть. Сухим, холодным, равнодушным. А внутри он совсем другой. Беззащитный…

– Кто, маршал?

– Представь себе. Беззащитный и очень добрый.

– Добрый?

Гюстав промолчал.

– Не далее как сегодня он говорил о тебе.

– Вот как? Не ожидал.

– И зря. Папа вскользь упомянул твое имя и сказал, что границу с Поммерном перейти невозможно, лучше даже и не пытаться. Там все перекрыли фронтиеры, бубудуски и кавалерийские разъезды, а местное население вконец запугано и приучено доносить не задумываясь, рефлекторно. Не лучше дело обстоит и на границе с Муромом. До Драконьих гор и Альбаниса очень далеко. Так что остается…

Гюстав встал со своего стула и подошел к открытому окну.

Поместье Люси находилось на вершине холма. Из окон северного фасада просматривался утопающий в зелени императорский дворец Эрлизор, бухта Монсазо, а дальше, за башнями острова Дабур, на самом горизонте, маняще блестело неподвластное сострадариям море.

– Понятно. Люси, я этого не забуду.

– Не забудь еще вот что. После папы ко мне неожиданно приехал Арно. Полчаса болтал о разных пустяках, а потом спросил о тебе. Тоже мимоходом, только вот уже совсем с другими целями, как ты понимаешь. Возможно, в Санации еще и не приняли решение о твоем аресте. Но Арно очень хочет выслужиться перед своими обратьями. Фу, слово-то какое…

– Спасибо. Тоже не забуду.

– Гю, постарайся его не убивать. К сожалению, он мой брат, хоть и сводный.

– А если сам нападет? Ранить-то хоть можно?

– Ну так… Не очень сильно, – сказала Люси. – Сумеешь?

Гюстав усмехнулся.

– Думаю, что да.

– Ты возьмешь немного денег?

– Нет.

– Так я и знала. Что ж я без тебя делать-то буду?

– А я?

– А! – сказала она. – Дошло наконец?

– Давно дошло. Только вот ничего не поделаешь. Прости! Не могу я закрывать глаза на проделки сострадариев. С души воротит от запаха вечно немытых тел, от подлого обычая наваливаться из-за угла и непременно вдесятером против одного. От их хамства. От нарочито уничижительных имен, которые они сами себе выдумывают. От изуверских истязаний, которым подвергают людей, уже сознавшихся во всем, что делали и что не делали. От их животной ненависти к любому мало-мальски образованному или просто честному человеку. От их слов, ни одному из которых нельзя верить. Само существование ордена делает дружбу опасной, честность самоубийственной, а красоту запретной… Но самое ужасное даже не в этом. Люси! Эпикифор затевает войну.

– Войну? Почему ты так думаешь?

– Есть много косвенных признаков. Но есть и прямые. Например – майское нападение на корабли Поммерна у мыса Мекар. Без ответа оно не останется. И что тогда? Я давал клятву базилевсу и Покаяне. А фактически воевать пришлось бы за грязные делишки бубудусков. Вот это уж – совсем чересчур, понимаешь? Поэтому хорошо, что они сами отправили меня в отставку.

– Но если из армии выгоняют таких офицеров, как ты, что же будет со страной?

– Возможно, что военное поражение пошло бы на пользу нашему несчастному отечеству.

– Поражение? – удивилась Люси. – Какая в нем может быть польза?

– Эх! Вину за неудачу обратья-сострадарии с большим удовольствием переложат на верхушку армии. Но внутриполитический кризис неизбежен. Хотя бы из-за экономического истощения страны. Следовательно, позиции ордена поколеблются.

– На верхушку армии, – повторила Люси. – Послушай, а верхушка армии это ведь прежде всего…

– Да. Военный министр.

* * *

Внезапно в окно влетела синица.

С испуганным писком она заметалась по спальне, присела на люстру, вновь взлетела. Гюстав отошел от окна, освобождая дорогу. Птица выпорхнула.

– Он хороший полководец, – робко сказала Люси.

– Знаю. Однако в случае победы маршал станет еще менее угоден эпикифору как слишком популярная фигура. И популярная где – в армии! Нешуточная угроза…

Люси зябко передернула плечами.

– Ты говоришь страшные вещи.

– Это потому, что они похожи на правду. А правда в Пресветлой Покаяне лучезарной быть не может, ее лучше и не знать. Я бы и не говорил о страшных вещах, если б мог хоть как-то повлиять на ситуацию. Но увы, сам должен бежать.

– Отец ни за что не согласится на эмиграцию.

– Боюсь, что так.

– Неужели для него нет спасения?

– Только в случае плена.

– Он скорее умрет.

– Если прежде его не арестуют бубудуски.

– Бубудуски? Боже мой! За что?

– За первое проигранное сражение. Такое в нашей истории случалось множество раз.

– Гю, я этого не переживу! Ты должен что-то придумать.

– Уже придумал. Когда маршала арестуют бубудуски, его тем самым освободят от присяги. Остается освободить его самого. Это могут сделать, к примеру, горные егеря курфюрста.

– Так бывает только в сказках.

– Почему? От Неза-Швеерского прохода в сторону Ситэ-Ройяля идет всего одна дорога. Между тем, долина Огаханга на очень большом протяжении почти не заселена. Леса, болота, глухомань. Мест для засады – хоть отбавляй.

– Гю, позволь. Такой поворот событий невероятен. Требуется немыслимое сочетание благоприятных случайностей.

– Как знать, как знать. Поверь, после всех чисток и расстрелов армия сейчас в таком состоянии, что будет весьма странно, если мы ненароком побьем Поммерн. А если не побьем, тогда арест военного министра неизбежен. И его не станут для этого отзывать в Ситэ-Ройяль. Какое там! Не в традициях Святой Бубусиды. Арестуют демонстративно, с отнятием шпаги и срыванием эполет. Прямо в полевом штабе, на глазах у подчиненных. Чтоб все знали, кто в доме хозяин…

Люси облизала пересохшие губы.

– Допустим, такое произойдет. Но захотят ли померанцы освобождать папу?

Гюстав вновь оседлал стул.

– Сударыня! До сегодняшнего дня я предполагал совершить путешествие только в Альбанис…

– Мне кажется, мы говорим о довольно серьезных вещах, – вновь начала сердиться Люси.

– …но придется посетить и владения Бернара Второго.

– О! Ты рассчитываешь убедить его высочество?

– Маршал империи – заманчивый приз. Я попытаюсь. Чем курфюрст не шутит? Быть может, и получится. Если ты мне не помешаешь.

– Я? Помилуй! Чем?

– Тем, что останешься в Покаяне. Тебя же превратят в заложницу! Зная об этом, старик и вправду скорее умрет, чем сдастся егерям. Даже будучи арестованным бубудусками.

Люси обхватила ладонями лицо.

– Я уеду из Ситэ-Ройяля.

Гюстав опять промолчал.

– Ну хорошо, – с отчаянием сказала она. – Я забьюсь в самую дикую, беспросветную глушь и спрячусь среди коров. Я… я без ванны обойдусь!

– Лю, этого мало. В стране, где система доносительства отшлифовывалась веками, спрятаться хотя бы на год невозможно. Подумай, ведь даже представитель столь почтенного рода, твой брат, превратился в… непонятно что. Граф де Гевон! Извини.

Люси села на кровать. Ее плечики печально опустились.

– Не за что. Эти же слова говорил мне отец.

– Я очень рад, – с облегчением сказал Гюстав.

– В Поммерне много красавиц. Ты меня не бросишь?

– Да как можно… – пробормотал он, гладя ее яркие, упругие соски нерожавшей женщины. – Тебя, пожалуй, бросишь…

И бросил ее на подушки. Люси испуганно, совсем не по-графски охнула.

* * *

Вечером Гюстав сидел в портовом кабачке, пил плохое вино и не понимал, зачем потребовалось назначать встречу в столь небезопасном месте. Завсегдатаи, народ сплошь горячий, уже довольно бесцеремонно поглядывали на его затемненное полями шляпы лицо. Время для прямых выпадов еще не настало, но бывший капитан, прошедший по пути в гвардию Его Величества весьма многогранную школу, прекрасно знал, что оное время наступит непременно-обязательно. В таких местах, где компании складываются годами и где все друг друга знают отнюдь не понаслышке, с чужаком, прячущим свое лицо, иначе не поступают.

В глазах всех этих матросов, грузчиков, бродяг и их потрепанных подруг, он выглядел в лучшем случае одним из тех доносчиков, которым сам и придумал столь удачное название. И если публику что до поры и останавливало, так это необычная для пискала длинная шпага. Ну и пожалуй, то, что Гюстав пришел сюда один. Такпоступают либо совсем уж бестолковые овечки, либо очень матерые волки. На овечку Гюстав не походил.

Время тянулось медленно, бестолково, скукотно. Во дворе шел дождь и лаяли собаки. За мокрым окном все никак не мог сгуститься северный вечер, но в трактире зажгли плохонькие свечи, которые теней давали больше, чем света. От очага пахло дымом и пережаренным мясом. Шумная компания резалась в карты, и, казалось, не обращала на Гюстава никакого внимания. Но к нему подошел хозяин. В матросском колпаке и с узкими щелочками на месте глаз.

– Не желает ли господин выпить еще?

Господин кивнул.

– Угодно ли господину отужинать?

– Нет.

Хозяин мялся, не уходил.

– Любезнейший, – холодно сказал Гюстав, – я пробуду здесь ровно столько, сколько потребуется. Если ты это хотел узнать.

– Как будет угодно господину.

Кабатчик с поклоном удалился. Его попытка спровадить чужака подобру-поздорову не удалась. Чужак оказался либо тупым, либо имел вескую причину рисковать. В любом случае пусть теперь выкручивается сам. Бьющейся посуды в портовых трактирах не держат. Кроме бутылок, конечно.

* * *

Человек, назначивший встречу, не показывался. Несколько лет назад этого человека Гюстав нашел на лесной дороге в окрестностях Эрлизора, загородного дворца базилевса. Человек сидел у толстой сосны и левой рукой пытался приладить импровизированную шину к раздробленной правой руке. На поляне вокруг него валялось разнообразное оружие, а также довольно много бубудусков. Был он в сознании, но шевелился слабо, ранения мешали.

Гюстав, конечно, не мог не почувствовать уважения к человеку, сумевшему, а главное – не побоявшемуся уложить на свежую весеннюю травку почти дюжину обратьев. Но еще больше его поразило то, что все они были живы! Ранены, оглушены, но живы. Чтобы разделаться с одиннадцатью противниками и ни одного из них не убить – для этого требовалось незаурядное мастерство.

Незнакомец назвался Мартином. Гюстав перевязал его, усадил в седло и отвез в загородное имение Люси. Ничего не спрашивал. Вечером того же дня нашел сильно пьющего лекаря и показал ему кулак.

– Сударь, – оскорбился достойный эскулап, – я не доношу на людей, которые запросто могут меня убить.

– Кажется, я не ошибся. Вы все правильно поняли, гуманнейший, – сказал Гюстав и разжал кулак.

Оттуда посыпались золотые цехины. Все месячное жалование капитана гвардии. Служитель медицины нервно раскашлялся. А когда прокашлялся, заявил, что за такие деньги и мертвеца с того света вернет. Если, конечно, мертвец будет достаточно свежим.

– Уж я постараюсь, съер! Поверьте.

И он постарался. Впрочем, излечился Мартин не столько благодаря сомнительным услугам врачевателя без лицензии, сколько с помощью каких-то своих таинственных снадобий. Выздоравливал он поразительно быстро – через неделю встал на ноги, а еще через пару дней и вовсе собрался уходить.

Гюстав удивился, но не особенно. Бывают люди не от мира сего, люди, поймавшие отсветы великих знаний предков-землян и этими знаниями возвышенные. Вот за это их сострадарии и не терпят. А точнее сказать – люто ненавидят, поскольку смертно, до икоты боятся.

* * *

Мартин предложил Гюставу денег. Гюстав отказался. Тогда Мартин очень серьезно заявил, что долг свой оплатит подобной же монетой, возможности у него есть. Высказал мнение, что рано или поздно такому человеку как Гюстав в такой стране, как Покаяна, эти возможности потребуются. Спросил, знает ли Гюстав первые строки муромского Заповедного.

– К человецем приветлив будь, – ответил Гюстав. – И к животинам милостив.

Мартин кивнул. Потом рассказал как можно с ним связаться и протянул левую руку (правая все еще была в гипсе). Грустно улыбнулся, и, слегка пошатываясь, вышел. А Гюстав долго смотрел в закрывшуюся дверь. Думал о множестве вещей, о которых мог бы порассказать этот странный Мартин. Мог, но не рассказал. Ушел, оставив на душе томление по неизведанному и горький осадок неоправданных надежд… Редко встречаются люди, способные пробуждать такие чувства. Реже тех, кто в одиночку способен уложить одиннадцать бубудусков.

Такие люди обычно не ошибаются. Предсказание таинственного Мартина сбылось. После отставки для Гюстава настало очень подходящее время проверить и обещание Мартина, и его возможности, поскольку положение, в котором оказался Гюстав, было более, чем неприятным. Он догадывался и о том, кому обязан своей отставкой, и о том, что будет дальше. Но знал, что сразу ареста не последует.

Не первый век сострадарии у власти. Попривыкли к тому, что жертвы Святой Бубусиды, их карательного органа, давным-давно не то что сопротивляться, даже спастись не пытаются. Орден пропитал все поры общественной жизни, орден стал значительной частью самой жизни. Орден был так всеобъемлющ, так уверен в собственном могуществе, что людям, оказавшимся под угрозой ареста, специально оставлял несколько дней того, что в Покаяне считалось свободой. Не из сострадания, нет. Уподобляясь пауку, орден впрыскивал разлагающие соки в еще живую жертву. И оставлял ее побегать. Для того, чтобы она как следует помучилась и даже помочилась страхом. Увидела, как от нее отворачиваются самые близкие люди. Чтобы ощутила себя зачумленной, размочаленной и вконец конченной. Без малейшего просвета впереди. Чтобы ОДУМАЛАСЬ. То есть, чтобы на полусогнутых коленках сама приползла в ближайший метастаз бубусиды – вымаливать справедливое воздаяние. Многоопытные отцы из Санация давно уже знали, что проще не ломать человека, а дать ему сломаться самому. Потом, в качестве награды, предоставить еще и честь послужить ордену. Действовало! Проще простого…

Однако изредка случались и осечки. Бывший капитан гвардии Гюстав Форе ни одумываться, ни приползать не собирался. Вместо этого заехал на квартиру, быстро переоделся и кружным путем отправился на рыбный рынок. Протолкался там больше часа, выпил кружку пива, съел копченого палтуса. Окончательно убедившись, что слежки нет, подошел к густо исписанной стене соляного склада. Там среди многочисленных объявлений он быстро написал четыре буквы – «GF-MN». Гюстав Форе – Мартин Неедлы…

Потом нырнул в толпу, тщательно осмотрелся и повторил надпись на стене пожарной вышки. Теперь оставалось ждать, разыгрывая столь привычное бубудускам беспросветное отчаяние обреченного. Гюстав успешно справился с этой задачей в скромном (деньги уже следовало экономить) ресторанчике, где напивался на глазах по крайней мере у четырех пискалов.

Переигрывать, впрочем, не стоило. Поэтому когда один из обратьев слишком уж злорадно ухмыльнулся, съер Форе не задумываясь съездил ему в то, что называлось лицом. А в его лице – всему Ордену сострадариев. С большим удовольствием и от всей души. Так, чтоб фингал занял как можно больше площади. Чтоб багровел, синел и зеленел не меньше месяца.

И на душе заметно полегчало. Больше, чем от муромской водки.

* * *

После расставания с Мартином прошло довольно много времени. Больше трех лет. Тем не менее, уже на следующий день вместо букв, оставленных Гюставом, красовался призыв посетить трактир некоего мэтра Портобелло. И на соляном складе, и на пожарной вышке. Случайное совпадение практически исключалось. Гюставу явно указывали место встречи, но не ее время. Потому и приходилось ждать. Вопреки всем намекам упомянутого Портобелло. Кабатчик между тем принес новую бутылку и отправился за стойку. Там он принялся перетирать оловянные кружки, однако занимался этим недолго, вдруг отчего-то насторожился.

Собаки во дворе залаяли громче, взвыли, потом одна из них заскулила. Распахнулась дверь. Десяток матросов во главе с рослым бородатым малым ввалились в залу. Хозяин тут же подобострастно засеменил им навстречу.

– Здорово, Портобелло, – весело сказал бородач. – Там собачонку твою малость пришибли, ты уж извиняй.

– И ты не сердись, Рикки. Сам понимаешь, без раннего предупреждения в моем деле никак нельзя.

– Понимаю, – сказал Рикки. – А кто это за моим столом якоря бросил?

– Неизвестно, – ответил кабатчик. – Полагаю, у господина здесь дело.

– Дело? Да еще у господина? – удивился Рикки. – Здесь? Любопытно, любопытно.

Он решительно прошагал в угол, пододвинул табурет и уселся прямо перед Гюставом.

– Добрый вечер, сударь. Вы здесь новичок, могли и не знать. Видите ли, я с приятелями иногда ужинаю за этим столом. Привык, знаете ли. Полагаю, вы такую привычку завести еще не успели. Посему будьте добры избрать другое место.

Тон и смысл сказанного настолько превышали пределы допустимого для капитана гвардейских кирасир, пусть и бывшего, что Гюстав не стал тратить слов. В подобных обстоятельствах его не раз выручала мгновенная решительность. В таких обстоятельствах колебаться – значит сразу проигрывать. Молодчиков, подобных Рикки, съер Форе повидал не так уж и мало, начиная еще с казарм кадетского корпуса. Получив одну уступку, они сразу требуют следующую, покрупнее.

Гюстав встал и тяжелый стол послушно, как-то сам собой перевернулся на бок, едва не придавив наглецу ноги. Остатки вина щедро выплеснулись на панталоны Рикки. Пока бородач хлопал ресницами, Гюстав деловито извлек пистолеты и взвел курки.

– Альбанец? – спросил он.

– И что? – спросил бородач.

– Дул бы в свой Альбанис, вот что. Тут у нас попадаются рифы, мореход.

– Да вы, сударь, забияка, – изумленно сказал Рикки. На его щеках медленно проступал румянец.

За спиной предводителя захохотали матросы. Гюстав мельком глянул на них, и те вдруг примолкли. Кой-чем серьезным на них сквозануло. Почуяли, бродяги.

Гюстав быстро соображал. Старика и юнца в расчет можно было не принимать, но оставались еще и остальные. Вдобавок Портобелло со зловещим видом запер дверь на засов. Вот это было смешно. Чудило, зачем человеку дверь, если рядом есть окно? Вряд ли такой тертый калач, как Портобелло, этого не понимал. Видимо, трактирщик своими действиями просто показывал на чьей он стороне. И молча советовал этим самым окном воспользоваться. Пока еще имелась такая возможность.

Запоздало взвизгнули женщины.

– Тихо, дуры, – рявкнул кабатчик. – Ну-ка, убирайтесь через кухню. Да поживее!

Публика поредела, но у оставшихся физиономии были до удивления неприятными.

– Что же вы не стреляете, сударь? – полюбопытствовал Рикки. – Прикидываете сколько можно свалить из двух пистолетов? Лично мне сдается, что двоих, не более.

Гюстав молчал, глядя ему прямо в глаза. Бородач озадаченно сказал:

– М-да, не припомню таких отчаянных в полиции его величества. Жаль, что дело так далеко зашло, съер. Не стоило мебель переворачивать.

– Не стоило хамить.

– Возможно. Однако сдать назад уже не получится. Ни у вас, ни у меня. Но вот что могу предложить. Потрудитесь убрать свои стрелялки. Там, на поясе, у вас еще что-то подвешено. Условие таково: одолеете меня, вас никто не тронет. Устраивает?

– Нет. Возможно, вам бы я и поверил, но остальному обществу – слуга покорный.

– Тогда стреляйте, – усмехнулся Рикки. – Вот он я, в чем заминка?

– А, черт с вами, – сказал Гюстав.

– Черт всегда с нами.

– Сейчас проверим.

Гюстав отпихнул ногой табурет и вышел из-за стола. Выкованный из прекрасной стали клинок с тихим звоном покинул ножны.

– Денхорн? – спросил Рикки.

– Угу.

Рикки кивнул. Свою шпагу он вынул с тем же звоном. Легко, даже с некоторой ленцой отразил первый пробный выпад. Противник чувствовался не слабый. Контрвыпад, звон парирующего удара, и чья-то ненароком подставленная нога, которую Гюстав с удовольствием припечатал тяжелым армейским сапогом.

– Ох, мозоли, мои мозоли, – запричитал верткий кривоносый матрос.

Рикки бросил на него взгляд.

– Все, все, капитан. Старый Джованни отныне честен, что твой анге… тьфу, черт! Подвернется же на язык такое.

Противники остановились, оценивающе разглядывая друг друга. Неожиданно из кухни прибежал испуганный Портобелло.

– Прячьте шпаги, господа, прошу вас! Прячьте, же! Полиция!

Снаружи долетел заливистый лай. Послышались мерный топот, голоса, лязг железа.

Недобро усмехаясь, Рикки посмотрел на Гюстава.

– Кажется, вы в чем-то меня подозреваете? – багровея спросил Гюстав.

Вместо ответа Рикки сделал сильный и очень быстрый выпад. Гюстав успел лишь немного отклонить лезвие, прорвавшее рукав и оцарапавшее плечо.

– Ребята! – завизжал кривоносый Джованни, – бей, бей пискала! Это он, он альгвасилов навел!

Приглашение было принято. В Гюстава полетели табуретки, каминные щипцы, тяжелые оловянные кружки, пущенные, впрочем, не очень верными руками. По-настоящему опасным оставался один Рикки. Он кружил, делал обманные движения, выбирая момент для неотразимого удара. И молчал.

Гюстав был вынужден уделять внимание многим противникам, стремившимся достать его кто ножом, кто кочергой. Краем глаза он уловил, что мерзкий старик дотянулся до одного из пистолетов, брошенных на лавку.

Но стрельба отнюдь не входила в планы почтенного хозяина. С неожиданным проворством кабатчик сгреб Джованни в охапку и намертво притиснул его к своему брюху.

– Са… ту… шишь… бо…ров… – в несколько приемов выдохнул кривоносый.

Тут в дверь сильно заколотили.

– А ну-ка. Именем базилевса-императора!

– Рикки, – рассудительно произнес пожилой матрос, – пора ставить бом-брамсели.

В таверне установилась тишина. Бородач нехотя вложил шпагу в ножны и молча прошел на кухню, не удостоив взглядом бывшего противника. За ним поспешно потянулась остальная компания. В несколько секунд таверна опустела. Приблизился растерянный хозяин, оставаясь, впрочем, за пределами досягаемости шпаги Гюстава. Этому-то деваться было некуда.

– Сударь, у вас есть все основания мне отомстить. Прошу вас, не делайте этого. Не ради меня, но ради моей семьи! Три дочки…

Из кухни выглядывали печальная женщина и упомянутые дочки.

– Я умею быть благодарным, – продолжал хозяин. – Подумайте, кому в наше время бывает лишним надежный человек?

– Ладно. Открывай дверь, надежный человек.

– Так я могу надеяться?

– Я еще никого не выдавал полиции.

– О, благодарю вас, съер!

Дверь содрогнулась от ударов.

– Сейчас, сейчас, господа, – крикнул кабатчик. – Вы согнули мой засов!

Снаружи пообещали согнуть ему что-нибудь более важное, если он не поторопится.

* * *

Гюстава удивило, что кроме обычных алебард альгвасилы были вооружены еще и мушкетами. На некоторых даже красовались кирасы. Командовал отрядом толстый, шумливый, лысый и чудовищно усатый алькальд Мармиль.

– Дьявольщина! – заявил Мармиль с порога. – Кого я вижу! Дорогой съер, что за потасовку вы тут учинили?

– Да так, размялся немного.

– Ну, – сочувственно молвил Мармиль, – разрядка вам сейчас очень нужна.

– И хорошая выпивка, дорогой алькальд. Составите компанию?

Такое предложение полицейскому со стороны капитана гвардии, пусть и бывшего, стоило немалого. Особенно в присутствии подчиненных.

– Что за вопрос! Когда я отказывался? Только потом вам грозит штраф за порчу имущества, уж не обессудьте.

– Пустяки. Портобелло, надеюсь, вы нас угостите?

Кабатчик с поразительной быстротой отыскал бутылку.

– Обрат алькальд! Материальных претензий не имею, – выпалил он.

– Вот и чудесно, – сказал Мармиль, пробуя вино. – Тогда придется арестовать вас, досточтимый мэтр.

– О, Пресветлый! Да за что?

– Винцо неплохое, черт побери. Но в вашем кабаке совершено нападение на дворянина.

Портобелло вперил умоляющий взгляд в Гюстава. Гюстав щедро плеснул в кружку алькальда.

– Дорогой Фернан, я не хотел бы, чтобы история получила огласку. Она мне сейчас ни к чему, понимаете? Дама…

Мармиль осушил кружку, гулко захохотал и ткнул Гюстава кулаком.

– Понимаю, все понимаю, поэтому до сих пор жив-здоров. Но не могу, – сказал он. – Кого-то же я должен арестовать.

– Что, это так обязательно?

– А как же, друг мой! Сами посудите. Гоняю по городу двадцать пять солдат – и ни одного врага базилевса. Можно подумать, их нет! Позор, конец престижу. К тому же по секрету вам скажу, платят мне за сданную голову.

– А, только-то. Ну, эту проблему мы сейчас решим.

– Каким образом?

– О, простейшим. Помните моего вороного?

Мармиль отставил недопитую кружку.

– Ага. Того, с белыми чулками?

– Да.

– Помню, как не помнить. Великолепный жеребец! И что же?

– Предлагаю его вам.

Префект укоризненно покачал головой.

– Подарок при исполнении – это взятка, дорогой Гюстав.

– Кто говорит о подарке? Готов уступить за… э… полтора цехина.

– За сколько, за сколько? – не поверил своим ушам Мармиль.

– За полтора. Устроит?

– Идет. Только вот беда, – Мармиль похлопал по карманам, – я не ношу с собой кошелька на службе.

– Мудро.

– Да. Позору не оберешься, если стянут.

– Что и говорить, – согласился Гюстав.

– Так вот, денег при мне нет, – радостно повторил алькальд.

– О, пустяки, – сказал мэтр Портобелло наиболее благородным из своих голосов. – С удовольствием стану вашим кредитором, обрат алькальд!

– Договорились, – сказал Мармиль. – Но учтите, я здесь ни при чем. Деньги вы даете не мне, а благородному капи… съеру Форе. Как поняли?

– Почту за честь.

Алькальд допил вино и со стуком поставил кружку.

– Сержант, вы видели в этом убогом кабачке врагов базилевса?

Сержант обвел таверну фиолетовым носищем, крякнул и очень здравомысленно изрек:

– Да нету ж никого, шеф. Только следы драки.

– Вот и мне так показалось, обрат мой, хранитель закона. Возьмите пару бутылок. Жить-то всем надо… По милости Пресветлого.

– Кры-гом! – мгновенно скомандовал сержант. – Шевелись, дармоеды! Думаете, враги базилевса нашего, императора ненаглядного, только и знают, что по кабакам сидеть? Шиш вам, рахитики! Враги, они есть везде, повсюду! Только в других местах прячутся. Дошло до дышла?

– Так точно, обрат сержант. Ясно.

– А кому неясно – морду набью. Ну-ка, шагом… арш!

Громыхая и лязгая, альгвасилы двинулись к выходу. Мармиль доверительно склонился к Гюставу.

– Будьте осторожнее, съер. Ордера на ваш арест у нас еще нет, но увольнением из армии дело не ограничится. А от серых пискалов ни жеребцом, ни даже телкой не отделаешься. Впрочем, кому я советую? Умный человек всегда сообразит, чем прикрыть вместилище мозгов!

Тут он подмигнул, гулко захохотал, напялил на лысую голову шляпу и удалился.

– Сударь! Так вы и есть тот самый знаменитый капитан Форе? – почтительно спросил кабатчик.

– Бывший капитан.

– Не имеет значения! Не далее, чем вчера в этом трактире пели ваши песни.

Почти не фальшивя трактирщик пропел:

– Это ж ваши стихи?

– Так говорят.

– Чем могу быть полезен?

– Постель, – сказал Гюстав. – И разбудите, когда кто-нибудь спросит меня и при этом скажет, что долг платежом красен. Всем прочим отвечать, что…

– Понял. Я буду очень удивляться. Вот так.

Портобелло развел руки.

– Разве может в портовом кабаке ночевать гвардейский капитан?

– Бывший.

– Не имеет значения! Капитанов много, но песни пишет один. А мы-то вас за пискала приняли… Это ж могло такое в голову прийти! Извините, съер. Доносчиков в наших злачных местах давно уж повывели, вот я нюх и потерял.

– Постель, – повторил Гюстав.

Он не спал уже две ночи. Потому что бубудуски имели обыкновение приходить по ночам. Как ни храбрись, к этому следовало быть готовым.

* * *

Портобелло растолкал Гюстава уже после полуночи.

– К вам пришли, сударь. Долг, мол, платежом красен. Так и говорят.

Гюстав спал не раздеваясь. Плеснув в лицо водой, он спустился в нижний зал.

Следы драки там уже ликвидировали, перевернутые стулья громоздились на столах, а пол подметала шустрая девчушка.

– На улице, – прошептал кабатчик.

Гюстав ощупал пояс. Непривычно было ощущать вместо двух привычных рукояток только одну. Стащил-таки кривоносый Джованни! Но сейчас было не до поисков пропавшего пистолета.

– Его кто-нибудь пасет?

– Да вроде нет.

Прикрывшись на всякий случай рукой (этот нехитрый прием не раз выручал его при внезапных ударах по голове), Гюстав вышел во двор.

По-прежнему моросил дождь. С неба в редкие разрывы облаков проглядывали лишь единичные звездочки, но ночь оставалась светлой.

– К человецем приветлив будь, – произнес кто-то твердым муромским говором.

– И к животинам милостив, – отозвался Гюстав.

У ворот обозначилась тень.

– За мною следуй, боярин. Шагах в двадцати. Если я попадусь альгвасилам, бегай в рыбный порт, иди вдоль причалов. Тебя опознают. Понял ли?

– Понял. Вдоль причалов.

Но убегать не пришлось. Проводник оказался бывалым, патрули обходил легко. Хитрыми петлями он привел Гюстава к дальней пристани и тихо свистнул. Под пирсом тьма сгустилась, легкий ялик будто всплыл из глубин и затабанил перед ними. Снизу протягивали руки.

– Хвоста нет, – прошептал проводник. – Навались, ребяты.

Весла ушли в воду без плеска, на совесть смазанные уключины не скрипели. Матросы были дюжие, отдохнувшие, гребли в полную силу.

Огни рыбачьей слободы, располагавшиеся сначала справа, начали перемещаться за корму. А по носу в серых сумерках вырисовывался силуэт небольшого двухмачтового судна, на котором мерцал один-единственный фонарь. Да и тот погас, как только ялик стукнулся о борт.

* * *

Не успел Гюстав подняться и на четыре ступени шторм-трапа, как был подхвачен и поставлен на слегка покачивающуюся поверхность.

– Пожалуйте сюда, съер.

На юте, в низкой кормовой надстройке, открылась дверь. Перешагнув комингс, Гюстав оказался в слабо освещенном коридорчике и впервые смог как следует разглядеть проводника, – высокого, и, по-видимому, очень сильного мужчину с седыми волосами. Одет он был типично по-муромски – в подпоясанную рубаху, холщовые штаны и сапоги с высокими голенищами.

– Феодором меня кличут, – сказал проводник. – А твое имя мне ведомо.

Пустую глазницу Феодора пересекал глубокий шрам. Но его уцелевший глаз наверняка повидал очень многое.

– Хорошо. И где хозяин? – спросил Гюстав.

– А здесь, – Феодор открыл дверь и отступил, пропуская гостя.

В маленькой каюте за столом с бумагами сидел тот, кого Гюстав несколько лет назад спас. Он встал и спокойно протянул руку.

– Ну, здравствуйте, мой благородный рыцарь! Очень рад вас видеть.

– Здравствуйте, Мартин.

– Садитесь.

Гюстав сел и стал разглядывать хозяина. С тех пор, как они расстались, тот заметно изменился. Загорел так, будто пару лет пролежал на бархане. Морщины у рта обозначились резче, глаза несколько запали. Но взгляд остался все тем же – острым, понимающим, грустным и веселым одновременно.

– Извините, что не смог прийти в таверну. Уж очень мною бубудуски интересуются, – сказал хозяин. – И вами, я полагаю, тоже? Мне сказали, что вы уже не служите его величеству.

– Так и есть. Свободен от присяги. Не думал, что вы об этом уже знаете.

– Капитан гвардии – фигура заметная.

– Даже слишком, – вздохнул Гюстав.

– Понимаю. В какой помощи нуждаетесь?

– Извините, я сразу перейду к делу. Мне нельзя оставаться в Покаяне.

Мартин кивнул.

– Никак нельзя. Это мы устроим.

– Когда?

– Прямо сейчас.

Мартин встал, выглянул в коридор и громко приказал сниматься с якоря. Потом вернулся на место и спросил:

– Ну, а дальше что?

– Мне нужно попасть в Поммерн. А дальше – пока не знаю.

Гюставу показалось, что его ответ несколько удивил хозяина.

– В Поммерн?

– Да. У вас что, плохие отношения с курфюрстом?

Мартин рассмеялся.

– Совсем наоборот, очень неплохие. С некоторых пор я – померанский барон. И даже майор померанской разведки. Вас это не смущает?

– Не слишком. Ожидал чего-то подобного. Но в чем тогда проблема?

– Бригантина «Аонга», на которой мы находимся, не скоро попадет в померанский порт. Есть спешное дело. Когда вам требуется попасть в Поммерн?

– Не позже зимы.

– До зимы? Что ж, до зимы что-нибудь придумаем. А пока могу предложить вам чин гауптмана курфюрстенвера.

– Я не могу воевать против бывших сослуживцев.

– Жаль. Рано или поздно это сделать придется. Видите ли, иначе не свернуть шею сострадариям.

– Понимаю. Но – не могу.

– Ладно, не надо. Тогда предлагаю должность художника.

– Художника?

– Я помню ваши пейзажи. Они мне понравились.

– Благодарю, – сказал Гюстав. – И что я должен буду рисовать?

– То же, что и раньше – пейзажи. Нам предстоит длительное морское путешествие, много работы по картографированию и описанию дальних берегов. Будет здорово, если эти описания дополнятся зарисовками. Ну как, возьметесь? Времени на раздумья вам дать не могу, ответ нужен сейчас, поскольку мы уже покидаем гавань Ситэ-Ройяля. Контракт – не меньше, чем на два года. Жалование…

Гюстав махнул рукой.

– Я слышал, что его высочество скупцом не является. И я вам верю, герр майор. Согласен.

– Не торопитесь. Есть и другой вариант. Вы будете просто моим гостем и высадитесь в первом попутном порту, который вас устроит.

– Это – благородное предложение. Но я хочу зарабатывать свой хлеб.

– Твердое решение?

– Да.

– Хорошо. Думаю, жалеть вам не придется.

– Почти уверен в этом. Но у меня есть одна важная просьба, от которой зависит все остальное.

– Говорите.

– Примерно в дюжине миль к северу от Монсазо есть небольшая бухта.

– Бухта Фьюго?

– Да. Герр майор, там меня ждет женщина.

– Мадемуазель Люси?

– Как вы догадались?

– Три года назад я ее видел.

– Насколько помню, только однажды.

– Да. Но ее трудно забыть.

– Каков ваш ответ?

– Неужели можно отказать в помощи женщине, под кровом которой вы меня лечили? Идемте к капитану.

Мартин открыл дверь, и они вышли на палубу.

* * *

Слегка накренившись, «Аонга» под верхними парусами огибала замок Контамар. За штурвалом бригантины стоял тот самый бородач, с которым Гюстав дрался в таверне Портобелло.

– Рикки, – сказал майор.

Бородач обернулся.

– Рикки, хочу представить вам съера Гюстава Форе. С сегодняшнего дня он служит Поммерну.

– Мы уже знакомы, – мрачно сказал Рикки.

Майор Неедлы приподнял бровь.

– Давно?

– Около двенадцати часов. Съер Форе, я должен вернуть вам пистолет.

– Это все? – усмехнулся Гюстав.

Рикки побагровел.

– Нет, – выдавил он. – Примите мои извинения.

Майор усмехнулся.

– Господа! Что бы там между вами ни произошло, уверяю, вы оба – достойные люди. Будет досадно и глупо, если ложные чувства помешают вам в этом убедиться.

Гюстав протянул руку.

– Вы хорошо фехтуете, – сказал он.

– Благодарю, – сказал Рикки. – Вы тоже… не промах.

Удерживая штурвал левой рукой, правую он протянул для пожатия.

– Курс меняется, – сказал фон Бистриц. – Мы должны зайти в бухту Фьюго, капитан. Желательно – ночью.

– Это не проблема, – отозвался Рикки. – Проблема в том, как выйти из бухты Монсазо. Там, впереди, – имперский корвет «Чейро». После бегства каких-то преступников из тюрьмы эпикифора он проверяет все выходящие из гавани суда.

– Пора спускаться в трюм?

– Думаю, что да. Джованни, помоги.

К ним приблизилась еще одна личность, знакомая Гюставу по трактиру Портобелло.

– Идемте, господа, – глядя в палубу, сказал кривоносый Джованни.

– Что, придется лезть в бочки для солонины? – спросил Неедлы.

– Их-то и выстукивают в первую очередь, сэр. Нет, почтенные. Никуда прятать мы вас не будем вообще. Вместо этого займемся вашей внешностью. Должен вам сказать, что десять лет я проработал старшим гримером в королевском оперном театре Кингстауна. До тех пор, пока ко мне не пришел этот сорви-голова Рикки со своими деньжищами… Мистер Неедлы, разрешите вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Кто вас, простите, столь безобразно подстриг в последний раз? Право слово, такое впечатление, будто вы в руках у бубудусков побывали.

Майор Неедлы неожиданно рассмеялся. А Гюстав внимательно прислушался к тому, как он смеется: человека легко понять по его смеху. Померанский шпион смеялся совершенно непринужденно и с большим удовольствием. Но было похоже, что смеялся он не только над своей прической. Возможно, еще и над бубудусками. Во всяком случае, такое право у него имелось.

АДМИРАЛ-АНШЕФУ

ФЛОТА ОТКРЫТОГО МОРЯ

АНДРОКОНУ ВАСИЛИУ

ЛИЧНО

Обрат адмирал!

Великий Сострадарий Робер весьма грустно опечален прискорбными событиями в бухте Пихтовой. Эпикифор выражает смиренную надежду на то, что предерзкие померанцы все же будут отысканы для Упокоения независимо от того, в какой удаленный уголок океана они забьются. Ибо иначе трудно рассчитывать на благожелательность Святой Бубусиды и Санация. А также, разумеется, и на благожелательность базилевса нашего императора.

Эпикифор также пребывает в некотором недоумении по поводу того, сколько еще надо послать кораблей Флоту Открытого моря, чтобы их наконец оказалось достаточно. Правильно ли Он понял, что 27 единиц мало? Верно ли при этом, что вся эскадра курфюрста по-прежнему имеет всего 7 боевых кораблей? Или после не совсем обычного сражения в Пихтовой их стало несколько больше?

По поручению Его Люминесценция —

Коншесс Глувилл,

Последний Секретарь

Писано июля 19-го дня 839 года от Наказания

Сострадариум, Ситэ-Ройяль

16. Аборавары

Как и предсказывал адмирал Метример, эскадра Мак-Магона поставила все паруса и несколькими часами позже, имея скорость одиннадцать узлов, проскочила сначала мимо борющихся с противным ветром кораблей Андрокона Василиу, а затем благополучно разминулась и с Атрегоном. В досадных пределах видимости. Но за пределами дальности огня. Имперские корабли спешно развернулись, однако уже в последующие сутки безнадежно отстали, поскольку и «Мегион», и «Гримальд», получившие наиболее серьезные повреждения, все же сохраняли превосходство в скорости над широкими и высокобортными линкорами Василиу.

Чтобы совсем не терять противника из виду, аншеф-адмирал отрядил в погоню три самых быстроходных фрегата. В ответ Мак-Магон повернул на юг и один из фрегатов тут же отправился назад с донесением о перемене курса. Через несколько часов эскадра повернула на запад, чем избавилась от второго соглядатая.

Вскоре после этого, огибая недружественные магрибские берега, корабли Поммерна спустились к широтам, на которых ночь уже являлась настоящей ночью. Воспользовавшись темнотой и небольшим штормом, померанцы отделались и от последнего соглядатая – фрегата «Дюбрикано». Утром двадцать второго июля горизонт за кормой «Магденау» вновь оказался чистым. А перед слегка укоротившимся в бою бушпритом «Денхорна» открылись безбрежная синь. Ничто уже не мешало экспедиции затеряться, исчезнуть в просторах самого великого из океанов Терраниса.

И тут гросс-адмирал Мак-Магон издал самый неожиданный из всех своих приказов:

– Всем кораблям и судам эскадры! Последовательный поворот на девяносто градусов. Курс – вест.

Пройдя на запад несколько десятков миль, адмирал приказал повернуть еще раз. Теперь – на север.

Курсом норд они шли много суток. Постепенно ветер из свежего превратился в пронизывающий, а впереди показались первые льдины. Экипажам выдали теплую одежду. В неотапливаемых каютах люди спали не раздеваясь. Но так продолжалось только две ночи. На третью гросс-адмирал выдал еще один странный приказ:

– Всем кораблям эскадры! Последовательный поворот на девяносто градусов. Курс – ост!

Члены штаба в очередной раз недоуменно переглянулись. Вице-адмирал Додерлейн взглянул на карту и сказал:

– Но так мы упремся в Абораварский архипелаг, Уолтер.

– Верно, – кивнул Мак-Магон.

– Зачем нам заходить на эти пустынные острова? Кроме тюрьмы там ничего нет.

– Так должен думать и адмирал Василиу.

– А я об этом не подумал, – сказал Додерлейн, склоняя голову.

* * *

Аборапарский архипелаг лежал под семьдесят девятым градусом северной широты и находился в девятистах милях северо-западнее Ситэ-Ройяля. Свое имя эта группа пустынных островов унаследовала от некоего обрата Аборавара из Пампаса, решившего подвигом отшельничества еще больше прославить земляка своего, Корзина из Бубудусы. Святой Аборавар прославлял святого Корзина всего несколько месяцев, пока не отбыл в мир иной от милосердной цинги.

Однако после смерти отшельника архипелаг оставался необитаемым не слишком долго, изощренные умы Ордена сострадариев нашли ему достойное применение. Скопище угрюмых скал, на две трети покрытых вечными льдами, как нельзя более подходило для воспитательной работы высшего уровня. Усмотрев в этом перст Пресветлого, практичные и находчивые обратья из Санация удумали превратить Аборавары в самую страшную тюрьму Пресветлой Покаяны. Или, как ее именуют на многословном и лицемерном лексиконе ордена, – в Блаженные Врата Ускоренного Упокоения по сверхчетвертому разряду.

Упомянутое Упокоение заблудшие души обретали здесь на протяжении без малого восьмидесяти последних лет. И делали это совершенно беспрепятственно вплоть до самого июля двадцать девятого дня года 839-го от Наказания. В этот день с запада, розовея в лучах незаходящего в эту пору Эпса, показались многочисленные паруса.

* * *

Все «вольное» население острова Большой Аборавар, а именно охрана лагеря и несколько офицерских жен, – высыпало на берег бухты. Начальство во главе с комендантом пошло еще дальше – на свайный пирс. Такого количества кораблей – целых двенадцать вымпелов, – здесь отродясь не видели. Во-первых, потому, что такому количеству кораблей делать в столь пустынных и отдаленных местах абсолютно нечего. А во-вторых, на Абораварах никто и никогда не рождался. Помереть – это запросто, это – сплошь и рядом, а вот родиться ни у кого еще не получалось.

В четвертом часу пополудни, пользуясь свежим ветром, в бухту Большого Аборавара влетел первый фрегат.

– «Консо», – с изумлением сказал обрат Криуласт, старший душевед колонии. – Надо же – «Консо»! Я на нем когда-то служил срочную.

– А ты чего же, курфюрста померанского ожидал увидеть? – небрежно спросил обрат проконшесс Бормедор, бог и комендант пропащих мест.

– Тут ему самое место! – воскликнул душевед, переведенный с материка за мелкую спекуляцию померанским шерисом.

Очень эмоционально воскликнул, почти искренне. Но, пожалуй, чересчур громко для столь отдаленного места, как остров Большой Аборавар. Здесь незачем демонстрировать преданность делу Великого Пампуаса, потому что дальше Аборавара человека уже не сошлешь. Дальше этого острова, вплоть до самой полярной шапки, уже никакой суши нет. Потому что так было угодно Пресветлому.

* * *

Убирая паруса, фрегат подошел к пирсу. С него полетели причальные концы, которые с готовностью поймали встречающие. Поймали, закрепили, помогли сходню поставить. А по сходне спустился морской офицер в шинели непривычного покроя.

За ним на берег один за другим начали сбегать вооруженные матросы. И что-то много их сбежало, чуть ли не сотня. Потом начались совсем уж странные вещи. Бубудуски, пришедшие на берег, оказались окруженными со всех сторон, и у них начали отбирать ружья.

– Надеюсь, вы прикажете сдаться и тем, кто охраняет лагерь, обрат комендант? – спросил офицер.

– Сдаться? Кому, с какой стати? Да кто вы такой, сударь? Я – проконшесс Бормедор!

Офицер насмешливо поднес пальцы к козырьку фуражки.

– Извините, я не представился. Фрегаттен-капитан Мориц, флаг-адъютант гросс-адмирала Мак-Магона.

– Какого Мак-Магона? Померанского адмирала?

– Так точно.

– Прошу прощения. Так это что, померанские корабли?!

– Совершенно верно, – усмехнулся офицер. – Неужели вы ожидали увидеть здесь линейный флот Покаяны?

Комендант хлопнул глазами.

– Что, и «Консо»… тоже ваш?

– Ну да. С некоторых пор.

– Помилуйте! Да что ж вам здесь-то нужно? На островах нет ничего ценного! Одни заключенные.

– Вот они нам и нужны.

– Шутить изволите?

– Не шучу. Так вы прикажете охране разоружиться?

Помутившимся взором комендант обвел бухту. Многопушечные корабли один за другим бросали якоря. От них уже отваливали битком набитые баркасы. А с «Консо» выгружали еще и десантные пушки. Первую из них уже катили к единственному военному объекту острова, – к казарме.

– Итак? – спросил флаг-адъютант. – Нам открывать огонь или обойдемся без этого?

– Ну, ввиду явного превосходства сил…

– Вы мудрый человек, сударь. И большой знаток жизни.

– Других тут не держат, – буркнул обрат комендант.

И он говорил сущую правду. В этом уже через полчаса убедился мэтр Фоло. По поручению адмирала Кэйр занялся рассмотрением судебных дел узников Аборавара. Впрочем, судебными эти дела признать было при всем желании невозможно, – ни материалов следствия, ни выписок из постановлений суда в тощих серых папках не содержалось. Чаще всего все «дело» состояло из лишь из одной бумаги – малограмотного доноса соседей либо рапорта фискала, поверх которых шла разлапистая резолюция околоточного эскандала.

Оная резолюция содержала всего лишь одно из трех непоправимых слов: «Аборавары», «Острова», или «Ускоренное-4». Ниже красовался угодливый вердикт имперского прокурора. В нем уже насчитывалось несколько слов: «Полностью согласен» либо «Возражений не имеется». Попадались и надписи с выражением личного отношения слуги закона к осужденному вроде «туда и дорога», «пусть остынет», «собаке – собачья смерть» и даже провидческое «так будет с каждым».

И вот это утверждение соответствовало истине. Контингент заключенных поражал. Тут встречались университетские профессора, аристократы, королевские чиновники, инженеры, лекари, разжалованные военные, лакеи, купцы, промышленники, бывшие министры, студенты, дипломаты. Нередко попадались и проигравшие схватку за власть бубудуски, – примерно через каждого второго-третьего.

– Братцы, да этого лагеря вполне достаточно для управления небольшим государством! – воскликнул Франц. – Коллекция мозгов…

– На колонию точно хватит, – кивнул Ждан.

– В этом и заключается смысл нашей работы, – сказал Кэйр.

– Она обречена на успех, – заявил Бурхан.

– Почему ты так уверен?

– Как – почему? Мы же вытаскиваем этих бедолаг с того света. Они с радостью согласятся на наше предложение.

Однако эфенди глубоко ошибался. Первые же беседы дали обескураживающие результаты. Грязные, голодные, оборванные, нередко – полумертвые, узники покидать Аборавары в большинстве своем отказывались. Одни – потому что считали службу Поммерну изменой родине, другие несокрушимо верили, что могут доказать свою невиновность, третьи надеялись, что их отказ будет вознагражден помилованием, четвертые были настолько запуганы, что не решались воспользоваться последней возможностью для спасения, а пятые опасались за судьбу близких родственников. Эти люди действительно хорошо знали жизнь. В пределах Пресветлой Покаяны, разумеется.

Исключениями послужили два десятка муромских контрабандистов, которые с превеликим удовольствием записались в команду Стоеросова, несколько пленных альбанских офицеров, хлебавших баланду еще со времен неудачной для своего королевства войны, да разжалованный капитан имперского флота де Фридо-Бранш. Вот эти люди и составили результат почти целого дня работы комиссии Кэйра.

– Здесь не просто коллекция мозгов. Это есть коллекция испорченных мозгов! – заявил потрясенный Франц.

– Прямо и не знаю, что делать, – признался Кэйр.

– Ваша честь, а вы не видели местное кладбище? – неожиданно спросил мичман Петроу, которого вместе с несколькими матросами прикомандировали к ним в помощь.

– Нет, – удивился Кэйр. – А зачем?

– Там всем стоит побывать. Особенно – заключенным.

– Па-аслушай, твоя честь, а ведь хорошая мысль, – сказал быстро соображавший Ждан.

– Очень даже, – кивнул Бурхан.

Кэйр объявил перерыв. И они отправились.

* * *

Место упокоения грешников находилось на южном склоне горы Святаго Вознесения, поскольку здесь за короткое полярное лето грунт протаивал глубже, чем в других местах. Примерно на полметра. На такую же глубину копали могилы, да и то – по теплому времени, которое на Абораварах не превышало месяца. Очередную жертву просто сбрасывали в яму без гроба и даже савана, наскоро заваливали мерзлыми комьями, а сверху водружали необработанный камень с выдолбленным номером.

Кладбище начиналось за воротами лагеря и тянулось по склону вплоть до подножия ледника. Первые ряды примитивных могил имели камни, датированные серединой прошлого века. Они располагались правильными полукружьями. Здесь зеленел мох и еще наблюдались признаки минимальной благопристойности. А вот выше по склону хоронили уже как попало – вкривь, вкось да впритык, без малейшего почтения к человеческим останкам. Несмотря на холод и свежий морской ветерок, в нос бил запах тлена. Ужасало, что во многих местах обнажились части скелетов.

– Песцы раскапывают, – пояснил Петроу.

– Я слышал, что этих песцов ловили голодные заключенные, – сказал Бурхан.

– Да, так говорят.

Франца передернуло.

– Боже мой, боже мой!

– Это сколько ж здесь людей-то лежит? – спросил Ждан.

– На камнях – пятизначные номера, – сказал Кэйр. – Но здесь кое-кого еще не хватает.

– Что ты такое говоришь? – побледнел Франц, оглядывая скорбное поле. – Кого тут еще может не хватать?

– Того, кто всех этих людей сюда отправил.

– Сострадариев?

– Сострадариев. Точнее, их верхушки. Она-то, верхушка, прекрасно сознает, что творит.

– Не могу представить. Вероятно, они тоже ослеплены фанатизмом.

– Преданность идее не можетслужить оправданием убийства даже одного человека. А их тут столько… Герр мичман, благодарю вас за прекрасную идею. Нужно, чтобы завтра же эти несчастные отказники предметно ознакомились со своим будущим.

– Если у нас оно будет, это завтра, – сказал Бурхан. – Ты ничего не видишь?

– Где?

– Левее горы. Зюйд-зюйд-вест, как говорят моряки.

Кэйр приложил ко лбу ладонь.

– Вот черт! Паруса, – сказал он. – Господа! Нужно предупредить адмирала.

* * *

Первым к портовому домику, где остановился Мак-Магон, прибежал Ждан. Как ни странно, известие адмирал нисколько не огорчило. Напротив, он вроде бы даже обрадовался. Но когда Ждан ушел, Мак-Магон выразил неудовольствие тем, что сообщение поступило не от морского наблюдательного поста, а от случайного человека.

– Виноват, герр адмирал, – сказал Мориц. – Это не так. Сообщение от постов поступило раньше. Не хотели вас будить, экселенц.

– Вот как! Вы так уверены, что это фон Бистриц?

– Совершенно, герр адмирал. Бригантина. Под флагом Альбаниса.

– Мало ли…

– Ни один корабль добровольно к Абораварам не сунется.

– А по приказу? Не грех проверить, Мориц.

– Так точно. Корвет «Сифарис» уже снялся с якоря.

– А! Вот это правильно. Ветер?

– Устойчивый вест-норд-вест. В бухте – слабый, в проливе – умеренный. Через полчаса все выяснится, экселенц. Быть может, вздремнете еще?

– Уже не смогу. На меня плохо действуют белые ночи. Прикажите заварить кофе. И запросите информацию о состоянии кораблей. Думаю, что времени для ремонта осталось совсем мало. Да, и как себя чувствуют наши раненые? Многие ли из них уже способны вернуться в строй?

* * *

…стены незнакомой комнаты покачивались. В ней был очень низкий потолок и лишь одно маленькое оконце необычной формы – в ширину больше, чем в высоту. Сквозь него проникал мягкий сумеречный свет. Оттуда, из-за окна, доносились крики чаек.

Пахло лекарствами. Над головой кто-то разгуливал тяжелыми шагами. Будто чугунные гири переставлял. От буханья этих гирь-шагов егер-сержант Неедлы и очнулся.

Он попробовал повернуться на бок, но тут же невольно застонал – болело левое плечо.

– Эге! Кажется, очухался, – сказали сбоку.

Иржи скосил глаза и увидел в соседней койке человека с забинтованным животом. Он был очень бледен, худ, под его запавшими глазами темнели круги, но сами глаза посмеивались.

– Ну, и как себя чувствуешь, приятель? – спросил обладатель забинтованного живота.

Иржи прокашлялся.

– Пожалуй, сегодня не лучший день моей жизни.

Сосед усмехнулся.

– Совсем наоборот, не самый худший. Ты очнулся все еще на этом свете, дорогой мой.

– Простите… А вы кто? – спросил Иржи.

Сосед удивился.

– Привет! Прошка я. Прохор Петрович. Секретарь Обенауса. Неужто не признаешь?

– А, – сказал Иржи. – Извините. Вы порядком изменились.

– Изменишься тут, – проворчал Прошка. – Если брюхо прострелено. Хорошо еще, что навылет. Пуля, знаешь ли, сзади ударила и через живот улетела.

Иржи прикрыл веки. Перед глазами заплясали лошадиные морды, вспышки выстрелов, мелькающие кусты, орущие бубудуски…

– Урс Паттени жив?

– Это кто, капрал твой?

– Да.

– Ну, к скампавею живой добрался. Он тебя даже с лошади снимал. Ты уже никакой тогда был.

– А барон?

– Тоже уцелел, только ногу ему поцарапали. Собирался назад скакать, в Муром.

– Ускакал?

– Вот этого не знаю. Обеспамятовал я. Только здесь и очнулся.

– А где мы? – спросил Иржи.

– На «Поларштерне».

– На чем?

– На «Поларштерне».

– На яхте курфюрста?

– Ну да. Она там неподалеку проплывала.

– Как проплывала? Одна?

– Ну, ты и сказал. Одна! Да курфюрст целую армаду отрядил, свои лучшие линкоры. Там же покаянцев было полно, выход в море стерегли. Ваш адмирал с разбегу в них и ударил.

– Прорвались?

Прошка удивился.

– А как же иначе? Башковитый у вас, говорят, адмирал. Бубудусков как котят расшвыривает. Неужто пальбы не слышал? Даже у нас все тряслось, хотя сам «Поларштерн» почти что и не стрелял.

– Да нет, вроде слышал. Только ничего не понял. Голова совсем не работала.

– Это с непривычки. Тебя, видно, в первый раз подстрелили?

– В первый.

– Понятно. Есть, конечно, хочешь?

Иржи подумал.

– Да. И даже очень.

– Это хорошо. Это на поправку, значит, идешь. Сейчас.

Прохор взял с тумбочки бронзовый колокольчик и позвонил.

Прошло немного времени. Отворилась дверь. Через высокий порог шагнула полная женщина в чепце и белом халате.

– Андреевна, сестричка, – сказал Прошка. – Сержантик тут вот проголодался.

Женщина всплеснула пухлыми руками.

– Что, ожил? Ну, слава богу, слава богу! Нет, золотые руки у нашего доктора… Вы так ужасно бредили, сударь. Все драконов вспоминали. И еще какого-то проконшесса ругали страшно.

– Это точно, – кивнул Прошка. – Крепко ты его припечатывал, егер. Даже я кой-что впервые слышал. Особенно про чешуйчатую, э… ну, эту самую. Тригонометрию, в общем.

Иржи смутился:

– Простите, сударыня.

– Ничего, голубчик. Вы ведь больше не будете ругаться?

– Нет, нет, что вы! Я вообще не понимаю…

– Вот и ладно. Сейчас я принесу вам обед.

Андреевна вышла.

– Кормят тут, должно быть, хорошо, – мечтательно сказал Прошка. – Прямо завидую. Мне вот полтора метра кишок оттяпали, так что теперь один только бульончик дают. С чайной ложечки! И это на яхте самого курфюрста, где чего только нет. Досадно, понимаешь.

– А кто нас на яхту доставил? – спросил Иржи.

– Да свои, муромские мужики. Фрегат у базилевса еще отбили. Ну, и нам крепко подсобили. Без этого лазарета плавучего мне бы давно каюк пришел. Да и тебе, пожалуй. Крови ты порядком потерял. Спасли нас, в общем.

– А кто? Боярин Стоеросов?

– Он самый, Свиристел Палыч. Должники мы теперь у него. Я так – особенно.

Внезапно по палубе над госпитальной каютой пробежало несколько человек. Прошка насторожился.

– Что-то случилось? – спросил Иржи.

Прошка качнул головой.

– А бес его знает. Слушай, глянь-ка в иллюминатор. Если сможешь.

Придерживая больную руку, Иржи сел. Голова закружилась, перед глазами поплыли пятна. Отдышавшись, он все же встал на покачивающийся пол, но колени подогнулись, плечо резануло.

– Эй, эй, – встревоженно сказал Прошка. – Лучше поворачивай в гавань, парень. Тебе недавно еще кровь переливали.

Иржи стиснул зубы и поднялся с колен. Держась за стену, сделал шаг, второй, третий.

– Упрямый, – заключил Прошка. – Ну, и что там?

Снаружи было весьма прохладно. От дыхания стекло запотело. Протерев иллюминатор рукавом халата, Иржи уперся в него лбом, чтобы не упасть. Сначала перед глазами плясали все те же разноцветные пятна. Потом под зеленоватым небом он различил скалистые берега, а между ними – широкую бухту.

В бухте медленно покачивались корабли с голыми мачтами. Все они либо стояли на якорях, либо были ошвартованы у свайного пирса. Лишь небольшая, низко сидящая в воде бригантина двигалась. Она огибала крутой, увенчанный ледником мыс. Судно, по-видимому, очень спешило, шло с полным набором парусов.

– Какой-то новый корабль приплыл, – сказал Иржи.

– Померанский?

– Нет.

– А чей?

– Не знаю. На нем флаг с красным крестом.

Прошка тихо присвистнул.

– Во как! Альбанец, значит. Похоже, что нашей стоянке приходит конец.

– А где это мы стоим?

– У островов Абораварских. Слыхал про такие?

– Они же… Где-то на севере?

– На севере, на севере.

– Интересно, зачем это мы здесь, – сказал Иржи.

Прошка усмехнулся.

– Ну, адмирал Мак-Магон мне не докладывал. Но я так подозреваю, что прячемся. Вишь ли, Иржи, из устья Теклы в открытый океан две дороги – либо на юго-запад, мимо Магриба, либо на северо-восток, мимо Покаяны. И там и сям эскадру могли подстеречь. Вот Мак-Магон и надул покаянцев. Они-то, небось, вдоль побережья мечутся, в оба направления, а мы вот сидим на севере и спокойно починяем рангоут.

Иржи еще раз взглянул в иллюминатор.

– Да, на соседнем корабле что-то делают с мачтой.

Вошла Андреевна. Она принесла котелок супа, хлеб с сыром и кружку вина.

– Шаутбенахт Свант приказал выделить из своих запасов, герр сержант. Говорят, вы посла Обенауса спасали.

– Я? Просто скакал позади. Поэтому в меня и попали.

– Ты в самом деле скакал позади, – усмехнулся Прошка. – Только при этом еще двух бубудусков завалил.

– Не помню.

– Зато я помню. Где так стрелять научился, тоже не помнишь?

– Нет. Этого не забудешь. В ущелье Алтын-Эмеле. Только там все больше из штуцеров били. Из пистолетов – редко, когда ящеры совсем уж близко подбирались.

– Страшно?

– Еще бы! Стреляешь, стреляешь, а их вроде не меньше, а больше становится. Тележку с порохом подвозить не успевали.

– И что же тогда делали?

– Ручные бомбы здорово помогали. Особенно когда всем эскадроном швыряли. Штук этак по семьдесят-восемьдесят сразу. Одну вообще нельзя бросать, ящеры поймают и назад вернут. А швыряют они подальше нашего, руки очень длинные. Поэтому к ним и с саблей не подлезешь.

– А со штыком?

– Штыком или пикой достать можно. Если ящер, конечно, позволит. А вообще, врукопашную с ними лучше не сходиться.

– Здорово дерутся?

– Не то слово. Перед боем листья какие-то жуют и от этого в осатанение впадают. Смерти не боятся, боли не чувствуют. Помню, одному руку сломали, кость торчит, так он долго скакал, квакал, да этой же костью и дрался.

– Не слабо, – сказал Прошка.

– Не слабо.

– Ох, страсти-то какие! – сказала Андреевна. – Давайте я вас покормлю.

– Спасибо, я сам. Только поднос придержите, если можно. Покачивает.

– Конечно, конечно. Не стесняйтесь.

Стесняться Иржи не собирался. Орудуя одной рукой, он моментально справился с едой и облизал ложку. Аппетит был зверским.

– Во дает, – завистливо сказал Прошка. – Как тебе винцо капитанское?

– Ох, извини. В следующий раз поделюсь.

– Ладно, чего там. Нельзя мне еще.

От еды и вина приятное тепло распространилось по всему телу. Иржи тут же почувствовал, что засыпает. Андреевна собрала посуду и вышла на цыпочках.

* * *

Проснулся он не скоро. Стены каюты по-прежнему слегка покачивались, но за иллюминатором серели сумерки. В такт качке шевелились тени от масляного фонаря. Прошка мирно посапывал. Под его койкой был виден ночной горшок.

Иржи встал, нащупал ногами тапочки и здоровой рукой набросил на себя халат. Он помнил, что отхожее место, или гальюн, находится где-то наверху. Осторожно, чтоб не скрипнуть, встал, открыл дверь. В голове опять зашумело. Преодолевая слабость, Иржи вышел в полутемный коридор. С одной стороны он оканчивался тупиком и там у резных дверей стояли два вооруженных матроса. Оба внимательно посмотрели на Иржи, но ничего не сказали.

А с другой стороны коридор упирался в толстенную мачту. По бокам от этого удивительно ровно обтесанного бревна находились узкие двери.

Держась за стену, Иржи вышел на палубу. В нос ударило свежим морским запахом. Послышался шум ветра, плеск волн, крики чаек. Ночь была очень светлой, Эпс так и не смог дотянуться до полярного горизонта. Иржи на мгновение закрыл глаза от всего этого неожиданного света. А когда открыл, увидел перед собой паутину снастей. Дальше простиралась широкая бухта с лиловыми отблесками зари. На волнующейся поверхности воды покачивалась больше десятка кораблей. Со многих доносились голоса, визг пил, стук молотков; на соседнем корвете матросы поднимали новую мачту.

– А ну, навались! – кричал боцман. – Раз-два, взяли!

Однако на «Поларштерне» все было тихо. Укрываясь от ветра, за фальшбортом собралось человек шесть матросов. Они увлеченно слушали рассказчика.

– …ну, значит, хоть и шли мы во втором ряду, но когда «Тарида» пальнула, одно ядро все же долетело. Аккурат в марсовую площадку ударило. Там-то наш братец Гуго и сидел, все врагов его высочества высматривал. Ну, шум, треск, обломки падают. Все, думаю, каюк мореходу. Отплавался наш Гуго! Ан нет. Смотрю вниз – на палубе никого. Подбегаю к борту – на воде ни всплеска, ни кругов, ни других следов происшествия. А что оказалось? Он ногой в снасть угодил и висит себе вниз головой, словно селедка копченая. Главное, молчком висит, только глазищами хлопает. Глазищи – во, каждый размером с пушечный порт и такие же квадратные. Ну, думаю, ничего. Раз хлопает, значит, живой еще. А он не только глазами хлопает, так представьте, еще и руками себя шшупает. Шшупает, понимаешь, и шшупает. Ну, совсем живой, стало быть.

Матросы захохотали.

– Щупал-то зачем?

– Вот и я поначалу не понял.

– Может, проверял, не отвалилось ли чего?

Матросы опять захохотали.

– Вот и я так подумал. Гляжу – нет, трубку ишшет. Достал он трубку, в рот засунул. Ну и того. Совсем успокоился раб божий. Висит, понимаешь, над палубой, как ни в чем не бывало покачивается, трубка в зубах, иллюминаторами хлопает, и вроде ничего ему от жизни больше не нужно. Вот я, братцы, и говорю: без трубки в нашем деле никак нельзя, даже невозможно. Хотя и для здоровья вредно.

Тут хохот оборвался.

– Эй, пораненный, ходишь уже? – спросил рассказчик, пожилой усатый матрос.

– Хожу.

– И куда путь держишь?

– На бак, – сказал Иржи.

– На бак? Вот чудо! У вас же в каюте свой гальюн имеется. Прямо у входа, за переборкой. Не знал?

– Буду знать. А на баке что, нельзя?

– Да почему? Раз вышел, то ходи, здоровее будешь. Дыши воздухом! Сам-то одной рукой справишься?

– Справлюсь, – сказал Иржи, краснея.

– Ну, смотри, гер-егер. Медаль не потеряй!

Матросы опять захохотали. Иржи сердито запахнул халат и не ответил.

Прошло довольно много времени, когда он отправился в обратный путь. Насмешливые матросы сидели на старом месте и пели песню. На него внимания не обратили. То ли увлеклись своим занятием, то ли смущать не хотели. Иржи тихо проскользнул мимо и остановился у противоположного борта.

* * *

С берега дул холодный ветер. На мостике «Поларштерна» шевелилась фигура вахтенного офицера в громоздком плаще. Вверху, на мачтах, что-то поскрипывало, а внизу ритмично плескали волны. Отблески восхода уже украсили ледяные кручи на берегу.

К подножью одного из ледников зачем-то шли люди. Их было много, они растянулись чуть ли не на милю, и, похоже, чувствовали себя неважно, – некоторые пошатывались, опирались на плечи соседей. Они останавливались, разглядывали у себя что-то под ногами, а затем возвращались к берегу и подходили к раскладному столу, за которым сидели чиновники с бумагами. Записавшись, люди шли в большую палатку с трубой. Из трубы валил дым.

Понять, что все это значило, Иржи не успел. За его спиной открылась дверь. На палубу вышла Андреевна, а за ней – высокая черноволосая девушка в теплом халате.

– Вот вы где, – сказала девушка.

Иржи недоуменно обернулся. И сразу на него пахнуло чем-то томным и полузабытым. Дождем и целебными травами. Волосами, высушенными на свежем ветру…

Иржи вспомнил одну дождливую ночь, речной остров и двери мельницы, к которым он некогда принес больного небесника. Вспомнил, как эти двери открылись и как на пороге появилась вот эта самая девушка. Тогда на ней были мужская рубашка с открытым воротом и брюки для верховой езды. А потом они встречались еще в Бауцене. Бродили по городу, зашли в университет. Разговаривали. Ужинали в студенческом кабачке. А потом, в экипаже, даже целовались…

– Снова ночь, и снова вы меня пугаете, сударь, – строго сказала девушка. – Похоже, это становится традицией?

– Вы? Вы? – спросил Иржи. – Здесь? Извините. Никак не ожидал увидеть.

– Не извиню, – нахмурилась Камея. – Кто разрешил вам вставать, господин сержант? Вы находитесь на военном корабле, поэтому извольте спрашивать разрешение у герра старшего доктора. Иначе замерзнете и подхватите пневмонию. Как тот небесник, которого вы спасли. Помните?

– Да, да, конечно. Но я… хорошо себя чувствую.

– Правда?

– Правда. Очень хорошо себя чувствую.

– Очень-очень?

– Очень-очень.

– И все же, милок, ступай-ка ты в постель, – мягко сказала Андреевна. – А то тебя послушать, так получается, что пулевое ранение укрепляет здоровье.

Потом она повернулась к девушке и добавила:

– Вот видишь, иногда возможны и чудеса. А ты не верила!

– Невероятно, – пробормотала Камея. – Просто невероятно…

* * *

Тем временем адмирал Мак-Магон снял очки и свернул морскую карту.

– Благодарю, вас, фон Бистриц. Больше желать нечего. Вы буквально открыли мне глаза на бухту Монсазо.

– Служу Поммерну!

Мак-Магон глянул на него испытующе.

– У меня такое впечатление, что вы не столько служите, сколько дружите с Поммерном.

Майор взглянул на него вопросительно.

– Простите, экселенц?

– Вы не понимаете о чем я говорю?

– У вашей фразы много значений.

Адмирал понял, что Бистриц не хочет раскрывать свои тайны. Что ж, это было его право. Разведка, она и есть разведка. В отличие от флота, к туману там относятся хорошо. А уж фон Бистриц – это особый случай. Адмирал с легкой досадой прикусил дужку очков. Все-таки с ним, с Уолтером Мак-Магоном, можно быть откровенным.

– Ладно, это не имеет отношения к делу.

Майор тут же ухватился за слова, позволяющие уклониться от обсуждения нежелательной темы взамен отказа ее обсуждать.

– Намечается еще какое-то дело? – спросил он.

– Да, если вы не против.

На лице майора отразилось секундное замешательство.

– Простите, герр адмирал. Вы сейчас старший военачальник Поммерна в радиусе примерно полутора тысяч миль. Как я могу быть против?

– Барон, в наших отношениях требуется ясность. Кроме того, что вы майор курфюрстенвера…

– Виноват. Здесь я – только майор. И до тех пор, пока не появится возможность вернуться к собственному начальству, я обязан исполнять ваши приказы, герр гросс-адмирал.

– Хорошо, пусть будет так. Это многое упрощает. Скажите, вы наняли бригантину «Аонга» только для рейса на Аборавары?

– Да. Альбанцы не могут открыто воевать с Покаяной.

– Понятно. А возможно ли продлить контракт с капитаном Рикки?

– Вопрос лишь в сумме. Хотя не думаю, что он назовет чрезмерную цену. Альбанцы не прочь насолить Покаяне и совсем бесплатно. Особенно капитан Рикки. Особенно после измывательств над пленными альбанскими офицерами здесь, на Абораварах.

– Очень хорошо. Но для упрощения дела считайте, что вопроса о сумме вообще нет. Заплатим! А суть задания вот в чем. Вы наверняка помните, что чуть больше двух месяцев назад на траверзе мыса Мекар два наших корабля подверглись нападению покаянской эскадры под командованием адмирала Ворвида Альметракиса?

– Фрегат «Сенжер» в этом бою погиб, а линкор «Прогиденс» получил повреждения, но сумел вырваться.

– Верно. Скорее всего «Прогиденс» укрылся в одном из альбанских портов для ремонта. Найдите его, Бистриц! При определенных обстоятельствах этот корабль, быть может, спасет всю нашу эскадру. Вы догадываетесь, при каких?

– Думаю, что да… Догадываюсь. У вас ведь теперь открыты глаза на бухту Монсазо, не так ли?

– Так, Мартин. Найдите «Прогиденс». Не знаю, имеют ли для вас какое-то значение наши награды…

– Разрешите отправиться немедленно?

– Нет. Отплывете через… ну, скажем, через два часа. А перед этим вы должны посетить «Поларштерн» и встретиться там с одним егер-сержантом.

– С сержантом?

– Да.

– Не понимаю. О чем я буду говорить с ним два часа?

– Уверяю, двух часов не хватит, но больше дать не могу. Дело в том, что этот егер-сержант – ваш сын.

Лицо фон Бистрица дрогнуло.

– Иржи? Как он оказался на «Поларштерне»?

– Доставлен на скампавее «Ежовень». Егер-сержант Неедлы ранен в стычке с бубудусками при сопровождении нашего посла в Муроме. Дрался достойно, Обенаус ходатайствует о награде.

– Куда он ранен?

– В плечо. Пуля прошла навылет, кость не задета. Сейчас ваш сын поправляется.

– Извините, уход за ним…

– О, все, что необходимо, делается. Перевязки, антибиотики, усиленный рацион. Плюс личный патронаж со стороны ее высочества.

– А, даже так… Воистину, от судьбы не уйдешь.

Майор некоторое время смотрел поверх Мак-Магона в кормовое окно адмиральской каюты. Потом сказал:

– Как раз этих двух часов мне может не хватить. Там, в море. И поскольку от «Прогиденса» зависит судьба эскадры… Отплываем немедленно.

Гросс-адмирал молча склонил голову. Потом позвонил в колокольчик и приказал:

– Майору фон Бистрицу – баркас. Начальника штаба – ко мне. Приказ по эскадре: ремонтные работы заканчивать, всех вернуть с берега, быть в готовности к двадцати пяти ноль-ноль. Уходим в полночь! И да пошлет нам Пресветлый хотя бы часик темноты…

* * *

ЕГО ПРОСВЕТЛЕННОСТИ

КЕРСИСУ ГОМОЯКУБО,

БУБУДУМЗЕЛУ

Обрат бубудумзел!

Из опроса спасенных матросов установлено, что в дельте Теклы произошел морской бой. При этом якобы потоплены Его Величества линейные корабли «Орасабис» и «Гронш», а также фрегат «Тангом». Несколько ранее расстрелян бриг «Ямдан». Судьба фрегата «Консо» устанавливается. Достоверными данными о потерях померанских окайников пока не располагаю.

И.о. посла Пресветлой Покаяны в Республике Муром

эскандал Синдрон Псало

Писано во граде Муроме

Июля 21-го дня 839 года от Наказания

17. Гросс-адмирал

Судьба Уолтера определилась, как только он начал понимать значение и предназначение странных и необычных вещей в кабинете отца – от огромных раковин, которые именовались тридакнами, весили по четверти тонны и имели зубастые выступы, часто ушибающие ноги, – до маленьких свинцовых шариков, называемых картечью. Прямо в кабинете росла кокосовая пальма. Под потолком, четырежды изгибаясь в углах комнаты, висела шкура двадцатиметрового удава. Дабы не пугать сына, Джон Мак-Магон-старший, посмеиваясь, называл ее куском небесного экватора. Уолтер не знал, что такое экватор, но слово было чрезвычайно мудрым и очень спокойным.

– А ты подпрыгивал? – спросил он.

– Подпрыгивал? – удивился отец. – Это зачем?

– Ну, чтобы оторвать кусок. От этого… небесного кватора.

Отец рассмеялся.

– А, да. Очень подпрыгивал. И не я один. Лорд Саймон так прыгал, что даже ногу сломал.

Еще в кабинете стояли застекленные шкафы. В них красовались ветвистые разноцветные кораллы, только вот трогать их не разрешалось, потому что они не только легко разбивались, но еще и крошились в руках. А за это крепко влетало. Впрочем, Уолтера гораздо больше привлекал здоровенный черный лук с тетивой из жил страшной ящерицы. Увы, стрелы от него мама постоянно куда-то прятала, обещая выдать их, как только крошка Уолли подрастет.

Однако когда крошка Уолли немного подрос, его стали интересовать уже другие вещи. Карты и атласы с голубыми океанами; статуэтки бога Мососа, вырезанные из душистого дерева; рисунки неведомых берегов с хищными рептилиями; круглая штука, умеющая предсказывать погоду; бронзовая труба, с помощью которой можно было запросто разглядеть не только все, что творится в саду у соседей, но и увидеть который час на башне мэрии.

– Хочешь услышать море? – однажды спросил отец.

– Что за вопрос, сэр! – удивился крошка Уолли.

И услышал. В большой розовой раковине со страшного пиратского острова Пепрос.

– И много там таких раковин? – деловито спросил Уолтер.

– Да. Там много чего. Там еще кукаду живут, – сказал Мак-Магон-старший. – Это такие кукующие попугаи ростом с собаку и с угрюмым характером.

– С собаку-у?

– Честное капитанское.

– А почему у них угрюмый характер?

– Не знаю. Быть может, из-за того, что кукаду питаются епескудами.

– О! А это еще что?

– Не что, а кто. Епескудами называются такие змеи, которые зарываются в песок. Весьма недружелюбные существа.

– Ядовитые?

– Нет, и это их очень злит.

– Пап, а ты возьмешь меня в плавание?

– Охо-хо. В плавании нужно много работать, Уол.

– Ну, так я и буду работать. В чем дело-то?

Отец улыбнулся.

– Хорошо, возьму. Годика через два, если тебе не расхочется.

– У! Через два… А почему не сейчас?

– Сейчас мама не разрешит.

– Как – не разрешит? Ты же в доме главный!

Отец почему-то рассмеялся.

– Нет, это на корабле я главный. А в хорошем доме должна командовать хорошая женщина.

– А у нас хороший дом?

– Превосходный.

– А как узнать, что дом хороший?

– Очень просто. В хорошем доме хочется поменять шпагу на тапочки.

Этого Уолтер понять не смог, поэтому решил спросить о другом, о главном.

– А раньше, чем через два года никак нельзя?

– Категорически.

– Ну, через два года ты забудешь.

– Нет, – очень серьезно сказал отец. – Не забуду.

* * *

И не забыл. В двенадцать лет во время летних каникул Уолтер впервые уходил в рейс на трехсоттонной баркентине «Присцилла», личной яхте графа Бервика. Яхте, которой командовал Джон Мак-Магон-старший.

Несколько дней «Присцилла» простояла в порту, дожидаясь ветра. За этот срок Уолтер в сопровождении вестового матроса облазил судно от штевня до штевня и от киля почти до клотика самой высокой мачты. По нескольку раз он заглянул во все помещения судна, не исключая и святая святых – крюйт-камеру. И уже перед самым выходом в плавание успел смертельно перепугать миссис Мак-Магон, которая вдруг увидела сына на марсовой площадке в добрых тридцати метрах над палубой.

После этого случая отец, хмурясь и улыбаясь, объявил, что работу с парусами Уолтер будет осваивать в следующем году. А до тех пор «топтать рангоут» ему запрещается. Уолтер возмутился.

– Да что же это такое, сэр! Мама уже и на корабле командует? Так не пойдет!

– Разговорчики прекратить, – сказал капитан. – И на будущее запомни: приказы не обсуждаются.

– Да, сэр, – без энтузиазма согласился Уолтер. – А приказы отдавать приятно?

– Не очень. Каждый приказ унижает человека, поскольку заставляет его повиноваться.

– Тогда зачем ты стал капитаном?

Отец задумался.

– Ну, для других дел я гожусь еще меньше.

– Э, – сказал Уолтер, – такой ответ годится еще меньше. Я же серьезно спрашиваю.

Отец взъерошил его шевелюру. Потом взглянул на вечернее небо, в котором розовели перистые облака.

– Серьезно? По-моему, море, ветер и парусный корабль – это самое прекрасное сочетание на свете. Держи глаза открытыми, сам все поймешь. А сейчас иди спать, завтра уходим.

– Так ветра же нет.

– Утром будет тебе ветер.

* * *

Как сказал отец, так и произошло. Ветер задул на рассвете. Часом позже из своего замка прибыл молодой лорд Саймон. Вскоре «Присцилла», расправив паруса, выпорхнула в озеро Нордензее. И привычная жизнь окончилась. Отдалилась вместе со стенами и башнями Барлоу.

Все кругом находилось в непрерывном движении – яхта качалась, за кормой тянулся след потревоженной воды, матросы либо «выбирали», либо «травили» многочисленные снасти. На мачтах трепетали флаги. В небе плыли облака, ниже летали птицы. Устойчивой опоры под ногами больше не существовало. Палуба постоянно меняла свой наклон, так что пройти по ней можно было только причудливым зигзагом и только с полусогнутыми коленками. На свете не осталось ничего неподвижного, – даже сам горизонт потерял незыблемость, мерно вздымаясь и опускаясь под шум и плеск за бортом. А когда яхта миновала пролив между островами Бреджер и Осеннис, ветер «засвежел», загудел в туго натянутых парусах, завыл в камбузной трубе, пузырями раздул матросские робы.

На волнах появились барашки, усилилась качка. «Присцилла» здорово кренилась то на один борт, то на другой. Казалось, вот-вот перевернется. И хотя отец уверял, что ничего такого не произойдет, Уолтер испугался и забился в каюту. Там было не так страшно, но его начало подташнивать. Мак-Магон-старший распорядился взять несколько рифов. После этого спустился за сыном. Усмехнулся и спросил:

– Эй, мореход! Хочешь посмотреть, как стреляет палубная пушка?

Уолтер моментально забыл о тошноте и всех страхах, и тут же выбежал на капитанский мостик. И с тех пор более интересного места он не знал.

* * *

Следующим летом Уолли плавал уже не пассажиром, а юнгой. Поблажки сыну капитана, конечно, делали, но совсем мало. Спал он в кубрике, питался за общим столом. Наравне со взрослыми матросами драил палубу, учился вязать узлы, чистил картошку, работал со снастями, мерз на вахтах. И поднимался на те самые мачты, которые по-прежнему очень пугали миссис Раду Мак-Магон. Однако здесь уж сказал свое веское слово ее муж.

– Дорогая! В жизни совсем без риска не обойтись. Прежде чем Уол решится стать моряком, пусть узнает, что это такое.

– Но он еще так юн! Нельзя ли подождать хотя бы два-три года?

– Можно. Только сейчас очень подходящее время, жаль его упускать. Видишь ли, курфюрстенмарине ожидают большие перемены.

Как всегда, Мак-Магон-старший знал, о чем говорил. В тот год случилось много событий. Умер старый курфюрст. На престол Поммерна взошел Бернар Второй. Новый государь считал, что развитие страны невозможно без ресурсов заморских территорий. Поэтому уже через неделю после коронации все крупные верфи получили заказы. Причем почти половину кораблей курфюрст строил за свой личный счет.

Еще в тот же год завершились долгие переговоры между Поммерном и Пресветлой Покаяной. Подписывать договор о перемирии отправился молодой лорд Бервик, лучший дипломат Поммерна. Плыл он на старушке «Присцилле», поскольку знаменитый впоследствии яхт-штандарт «Поларштерн» существовал тогда лишь в эскизных чертежах. Благодаря такому стечению обстоятельств Уолтер уже в тринадцать лет увидел настоящее море. И впервые побывал за границей. В частности, – в Ситэ-Ройяле.

Там, в столице Покаяны, на померанскую делегацию старались произвести как можно более сильное впечатление. От посланцев строптивого курфюрста ничего не скрывали. Совсем наоборот, в бухте Монсазо собралась едва ли не половина имперского боевого флота. Для гостей организовали даже посещение новейшего по тем временам 84-пушечного линкора «Хугиана».

– Пап, а у нас такие корабли есть?

– Таких нет, – поскучнев ответил старший Мак-Магон.

– Почему?

– Ну… Потому что не построили.

– Э! Так надо бы построить.

– Вот ты это и сделаешь, – рассмеялся отец.

– Не-ет, – решил Уолтер. – Я построю не такие.

– А какие?

– Получше.

Как ни смешно, так оно и случилось. Через много лет в осеннем саду замка Кронштайн, главной резиденции померанских курфюрстов, встретились два заинтересованных человека. А свел их третий заинтересованный человек – сам Бернар Второй.

– Что ж, господа, знакомьтесь, – сказал курфюрст. – Думаю, вам не будет друг с другом скучно.

И, улыбаясь, ушел.

– Шаутбенахт Мак-Магон.

– Инженер-полковник Лумба.

Они испытующе посмотрели друг на друга. Лумба первым протянул руку.

– Я читал ваши предложения по морской тактике в случае войны с Покаяной. – Вы правы, нашим кораблям потребуется прежде всего скорость. А потом уж все остальное. Но от скорости без всего остального мало толку.

– Это я понимаю, – усмехнулся Мак-Магон. – Присядем?

Они уселись на садовую скамейку у ног какой-то гипсовой богини. Инженер расстегнул планшетку и достал чертеж.

– Вот, смотрите. Слева – новейший покаянский линкор «Граф де Гевон». Его характеристики вам известны. А справа – проект нашего нового линкора. Предлагаю заостренный нос и круглую корму. Ширина будет уменьшена на девяносто пять сантиметров, осадка – на пятьдесят, а длина напротив увеличится почти на два метра. В свежий ветер все эти изменения дадут преимущество узла на полтора. Возможно, чуть больше.

Мак-Магон несколько минут изучал чертеж.

– Сколько на нем можно установить орудий?

– До ста стволов.

– На «Гервере» сто десять пушек.

– Наш линкор будет иметь на одну палубу меньше. Это плата за малую осадку. К тому же уменьшается обстреливаемая площадь борта, а остойчивость несколько возрастает.

– Зато низкий корабль легче взять на абордаж.

– Преимущество в скорости на то и дается, чтобы убегать от абордажа.

– Главный калибр?

– Не более тридцати шести фунтов.

– На «Гевоне» – сорок.

– А вот это – плата за уменьшение ширины корпуса. То есть за ту же скорость.

– Нельзя ли установить еще пару пушек в адмиральском салоне? Это существенно усилит кормовую батарею.

Лумба кивнул.

– Вполне. Но других возможностей увеличить количество артиллерии нет.

– Тогда надо повысить качество. Например, дальнобойность.

– Это возможно только путем замены чугунного ствола на стальной.

– Если это возможно, то что мешает?

– Думаю, в Денхорне, на артиллерийском заводе Брюганца с такой задачей справятся. Однако потребуется осваивать новые технологии. На это уйдет года три-четыре, не меньше.

– Столько же нужно и для постройки нового линкора. Совпадает.

– Только вот стоимость стальной пушки будет опять же в три-четыре раза выше, чем у чугунной.

– Что, выше стоимости корабля?

– О, нет, конечно, – рассмеялся инженерный полковник. – Я вас понимаю. Эти затраты могут окупиться в первом же бою.

– Тогда пусть на новом линкоре будут новые пушки. Лады?

– Лады, – все еще смеясь, согласился Лумба.

На этом в тот раз они и расстались. Чтобы в дальнейшем провести множество часов вместе, – сначала над проектом, а потом – на стапеле, где был заложен «Магденау», их первенец и возлюбленное детище.

* * *

Работа оказалась захватывающей, новые идеи рождались непрерывно, в этом они с озорством состязались. Уолтер предложил между досками наружной и внутренней обшивки разместить слой запасных ядер. От этого нижняя палуба «Магденау» получала своеобразное бронирование.

Матео Лумба быстро рассчитал, что кроме этого разнесенный по бортам чугунный балласт увеличит остойчивость судна. Еще он разделил трюм водонепроницаемыми переборками и раскопал рецепт негорючей шаровой краски для внутренних помещений. Уолтер тут же решил, что ее следует использовать и для наружного борта, чтобы сделать корабль менее заметным ночью и в ненастную погоду. С этой же целью он отказался от традиционных белых полос вдоль пушечных портов.

– Тогда серыми должны быть и паруса, – заметил Лумба.

– Почему же нет?

Оба блаженствовали. Они имели возможность воплощать в жизнь красивые идеи. Они создавали шедевр. Денег на это Бернар Второй не жалел. Курфюрст прекрасно знал, что против каждого построенного в Поммерне боевого корабля Покаяна, обладавшая значительно большими людскими и лесными ресурсами, строит три-четыре своих. По количеству обогнать ее было невозможно. Оставалось одно – превзойти в качестве. И это вроде бы получалось.

В «Магденау» не был вбит ни единый железный гвоздь – использовались исключительно медные. Ничего не делалось «на глазок». Огромные дубовые шпангоуты с миллиметровой точностью вытесывались прямо по чертежу. С флорами, бимсами и стрингерами их соединяли чугунными кницами на чугунных же болтах. Использовалась только древесина не менее трехлетней сушки, причем подводная часть обшивки была выполнена исключительно из водостойкой лиственницы, как ни тяжело было ее обрабатывать плотникам.

Плотники, впрочем, не жаловались: платили им вдвое больше, чем при строительстве любого другого корабля. Так что на рабочие места верфи «Фоссблау унд Генхерн» в курфюрстенбурге Магденау существовал изрядный конкурс. Коэффициент «2» вообще был очень характерен для всего проекта. Создание «Магденау» высосало двухлетний бюджет курфюрстенмарине. Денег, затраченных на него, вполне хватило бы на строительство как минимум двух линкоров старого образца.

Однако результат того стоил. Когда новый линкор спустили на воду, в его трюме (неслыханное дело!) не смогли обнаружить ни капли забортной влаги. Приглашенному на церемонию Мак-Магону-старшему хватило одного взгляда, чтобы оценить функциональное изящество серого, еще лишенного мачт корпуса. Он сразу отметил самое существенное: острый, круто наклоненный форштевень, способный легко резать волну, низкие, с широким развалом борта, позволяющие ставить довольно тяжелые пушки даже на открытой палубе, и округлые очертания кормы, не тянущие за собой много воды, и столь приятную морскому глазу общую «седловатость» профиля. По сравнению с «Магденау» стоящий неподалеку старый линкор «Зеелеве» выглядел настоящим ящиком, плавучим комодом.

– Вы хорошо поработали, Уолли. Это будет превосходный ходок, или я ничего не смыслю в морском деле, – сказал Джон Мак-Магон-старший.

А потом покачал головой и добавил:

– Но бойся абордажа. И вообще, избегай боя на близкой дистанции.

Мак-Магон-младший спокойно ответил:

– Да, сэр. У этого корабля другое амплуа. Я знаю.

* * *

Он доказал это через полтора года, во время очередной междоусобной войны в Магрибе, в которую был вынужден вмешаться Поммерн. Тогда «Магденау» выиграл бой против трех кораблей. Маневрируя и ведя огонь с предельной дистанции, он сначала тяжело повредил 98-пушечный линкор «Урт-Бембема», затем потопил 94-пушечный «Сераскир», после чего (неслыханное дело!) догнал и принудил к сдаче быстроходный фрегат. Узнав об этом, Бернар Второй приказал все тяжелые корабли строить по образцу «Магденау». Разрешалось завершить работы только на уже начатом постройкой 84-пушечном «Прогиденсе», но при условии значительных изменений в пропорциях.

Уолтер Мак-Магон получил звание контр-адмирала и должность заместителя начальника штаба кригсмарине. С тех пор на протяжении ряда лет его главной обязанностью стало строительство кораблей по новому проекту. При его участии спустили на воду «Денхорн» и «Василиск». Вместе с Лумбой они развили идеи, заложенные в первоначальном проекте, и применили их для менее крупных кораблей – фрегатов и корветов. Так появились «Такона», «Мегион», «Гримальд» и «Сифарис».

А «Магденау» под руководством многоопытного старика фон Гренземе превратился в плавучую школу, которую прошли десятки молодых офицеров. Это были неутомимые спорщики, всяк со своим мнением, но будущее флота видели глазами своего шефа, вице-адмирала Мак-Магона, который успел сделаться одновременно и начальником штаба, и идолом растущего флота.

Питомцы же фон Гренземе в курфюрстенмарине имели прозвище «магдеманов» и один за другим получали новые корабли. Так выросли лихие командиры корветов Монголэ и Шерканц, хитрющий фон Штоль, превосходные шаутбенахты Таграх, фон Юг, Ремгин, Верзилофф, Герн. Но выше всех, до звания вице-адмирала, поднялся сын мелкого лавочника из Мембурга некто Виктор Додерлейн. Человек холодной логики и огромной эрудиции, он сменил на посту начальника штаба кригсмарине самого Мак-Магона.

А крошка Уолли получил флот, который сам же и построил. Пусть и не столь многочисленный, какой хотелось, однако его качество превосходило ожидания.

* * *

Он не сомневался в результате своих усилий. Первый бой в бухте Пихтовая дал очень наглядные результаты. И только огромное невезение могло помешать эскадре Его Высочества в дальнейшем. Однако на Абораварах Уолтеру предстояло принять решение, в котором он не имел права ошибиться.

Благодаря фон Бистрицу стало известно, что Домашний флот Покаяны имеет девять боеспособных кораблей, четыре из которых относились к категории линейных. На этих кораблях находилось более полутысячи орудий, включая две дюжины 40-фунтовых. Эскадра Поммерна пушек имела побольше. Но адмирал не мог рисковать ни транспортами, ни «Поларштерном». Эти три корабля могли только обстреливать замок Контамар со стороны моря, а из главного сражения исключались. Кроме того, и «Ежовень», и трофейный фрегат «Консо» тоже требовалось задействовать для обстрела Контамара, только уже с тыла, со стороны бухты Монсазо. В итоге обе стороны имели примерное равенство в корабельной артиллерии. А существовала еще и береговая…

Значительная часть бухты Монсазо могла обстреливаться четырьмя сильными батареями – из Контамара, со стороны дворца Эрлизор, из района тюрьмы Призон-дю-Мар и из Адмиралтейства. Еще покаянцы, если не растеряются, имели возможность посадить на шлюпки солдат столичного гарнизона и предпринять крайне опасную попытку абордажа. И, наконец, – последнее, самое страшное. Никто не мог предсказать, успеют ли подойти многочисленные корабли адмирала Василиу, который наверняка пылал желанием расквитаться за очень скверное поражение в бухте Пихтовая.

В общем, сумма всех неблагоприятных обстоятельств была столь внушительна, что заставила бы большинство здравомыслящих командующих отказаться от операции без учета благоприятных факторов, какими бы заманчивыми они ни казались. Вероятно, так же поступил бы и сам гросс-адмирал Мак-Магон. Если бы курфюрст Поммерна не сказал, провожая его эскадру:

– Уолтер! Помни, что у тебя есть право отказаться от всех своих задач, кроме одной, главной. Ты должен взбесить Пресветлую до такой степени, чтобы она напала на нас раньше, чем это сможет сделать Магриб. Иначе всем нам придется худо. Двойного удара Поммерн не выдержит.

Адмирал считал, что победы в Пихтовой для взбешения бубудусков недостаточно. Если что и могло лишить благоразумия всю военную верхушку империи, так это удар по ее голове, по Ситэ-Ройялю.

* * *

Идея выглядела, мягко говоря, смелой. Но офицеры штаба пришли к следующим выводам.

1. Июльскими ночами погода в бухте Монсазо практически не бывает безветренной. Риск штиля минимален, а вероятность продолжительного штиля почти исключена. (Прочитав выражение «почти исключена», Мак-Магон поморщился, но ничего не сказал.)

2. Используя трофейный «Консо», можно внезапно высадить десант на острове Дабур и попытаться взорвать главный пороховой погреб Контамара. Это должно вызвать обрушение башни Громоглот, в которой установлена основная часть артиллерии, прикрывающей пролив. Учитывая эффект внезапности, шансы на успех велики. Однако удержать замок с гарнизоном в шесть тысяч солдат штурмовая партия не в состоянии. Сразу после диверсии она должна отойти на корабли.

3. По крайней мере один патрульный корабль (корвет или фрегат) удастся уничтожить еще до начала основной битвы.

4. Противник не может ожидать столь дерзкой атаки. В первый момент неизбежны если не паника, то неразбериха. Особенно если удар нанести во время празднования Пресветлой Ночи.

5. Померанская артиллерия имеет более высокую скорострельность. Но превосходство в дальности огня использовать не получится, бой должен вестись с минимальных дистанций, иначе он недопустимо затянется.

6. Пассивное положение вражеской эскадры (на якорях или у пирса, паруса свернуты, часть экипажей отсутствует) даст кораблям Поммерна время для занятия выгодных позиций.

* * *

Мак-Магон несколько раз прочитал выводы своего штаба.

– А что? Не так уж и безнадежно, – заявил он.

– Существуют целых четыре условия, без которых успех невозможен, – холодно возразил вице-адмирал Додерлейн. Первое – взрыв башни Громоглот. Второе – наличие ветра.

– Ветер должен быть. Судя по вашим же выводам.

– Не гарантировано.

– Хорошо, это риск. Третье?

– Уже в начале боя необходимо вывести из строя минимум один тяжелый корабль покаянцев, поскольку у них четыре боеспособных линкора против наших трех. И в-четвертых…

– В-четвертых, нам не нужен Василиу со всеми его кораблями. Так?

– Да.

– И каково твое личное мнение, Виктор?

– Риск слишком велик. Что-нибудь да сорвется.

– Это общее мнение штаба? – спросил адмирал.

– Не совсем. Четыре голоса против, один – за.

– Теперь – два. Не забывайте, я тоже член штаба. Господа! Если не удастся взорвать Громоглот, вся операция теряет смысл. Но ее будет еще не поздно отменить, так что вопрос решится сам собой. В том, что мы быстро утопим или тяжело повредим какой-нибудь из линкоров, я не сомневаюсь. Таким образом, остается лишь два фактора, над которыми мы не властны. Это ветер и Василиу. Мы немало сделали для того, чтобы провести за нос Василиу, а без риска побед не бывает. Но перед тем как принять окончательное решение, я хочу знать мнение совета капитанов. Адмирал Додерлейн! Созовите всех. Расскажите все. Если будем драться, успех зависит от каждого. Поэтому каждый командир корабля должен знать, на что идет.

* * *

К флагману подошли шлюпки. Всех капитанов пригласили в адмиральский салон «Денхорна» и предложили по стакану горячего грога, который был весьма кстати на холодных Абораварах.

Не желая навязывать своего мнения, Мак-Магон молчал. Вместо него вопросы задавал начальник штаба. По тысячелетней, земной еще традиции, капитаны высказывались в порядке возрастания званий. Первым получил слово новоиспеченный лейтенант Стоеросов. Свиристел степенно встал, расправил бороду.

– У меня на «Ежовне» всего две пушки и сотня человек. Мы не должны решать, повоздержимся. Но ежели будет драка, никуда не сбежим. Большой у нас зуб на бубудусков.

– Понятно. Фрегат «Консо», обер-лейтенант фон Конгейм. Ваше мнение?

Молодой офицер, нежданно-негаданно получивший в командование корабль, горел желанием оправдать досрочное назначение. Он был краток:

– Атаковать!

Капитаны обоих транспортов придерживались иного мнения, поскольку имели на борту несколько сотен мирных переселенцев и бывших узников Аборавара. Адмирал Додерлейн кивнул и продолжил опрос:

– Корветтен-капитан Монголэ, ваше мнение?

Командир «Гримальда» всегда был сторонником решительных действий.

– Понятно. «Сифарис», корветтен-капитан фон Шерканц?

– Господа! Нельзя недооценивать значение инициативы. При любом нападении она на стороне нападающего. Я – за.

– Фрегат «Мегион». Корветтен-капитан фон Лорн?

– Я полагаю, что лучше искать удачу в открытом море, где у нас будет неоспоримое преимущество в скорости. Мы сможем нанести большой урон торговому судоходству Покаяны. Конечно, для этого потребуется определенное время, зато шансы на успех несравненно выше, чем при нападении на Ситэ-Ройяль.

– Ясно. «Такона»?

Похожий на обаятельного медведя фрегаттен-капитан фон Штоль несколько секунд молчал. Потом зачем-то разлохматил свою шевелюру и сказал, что все зависит от взрыва Громоглота. Если получится – то он за продолжение атаки.

– Ясно, – сказал Додерлейн. – Шутбенахт Свант, ваше мнение?

Капитан «Поларштерна» сказал то, что был обязан сказать:

– Мы не можем рисковать жизнью ее высочества и других невоенных пассажиров. Я – против.

– Линейный корабль «Денхорн», шаутбенахт Верзилофф?

Весьма подвижный и вопреки фамилии весьма миниатюрный Верзилофф вскочил и выпалил:

– Атаковать, атаковать, и еще раз атаковать!

Потом сел и тут же вскочил вновь:

– Но транспорты не должны принимать участия в бою.

– Понятно.

Верзилофф еще раз сел и еще раз вскочил.

– Сразу бить брандскугелями! С короткого расстояния!

– Благодарю вас, – холодно сказал начальник штаба. – Если операция будет утверждена, тактические детали мы обсудить успеем. Линейный корабль «Василиск». Шаутбенахт фон Юг?

– Поддерживаю фон Лорна. В море мы принесем больше пользы, чем в тесной луже.

– Ну, и наконец линейный корабль «Магденау». Контр-адмирал фон Гренземе, прошу вас.

– Господа, по возрасту и стажу я самый старший из вас, простите уж это напоминание. Я много плавал, и хочу поделиться с вами главным выводом своей жизни. Он заключается в том, что на море побеждает разумный риск. Убежден, что Домашний флот может быть уничтожен. Это мы успеем сделать, даже если Василиу сейчас идет к Ситэ-Ройялю на всех парусах. И раз Домашний флот может быть уничтожен, то он должен быть уничтожен, вот что я скажу. А дальше будь что будет. Пусть нас утопят, урон мы нанесем куда больший. Только вот, герр гросс-адмирал, транспорты, по-моему, и вправду не должны входить в бухту. Честное слово, как-нибудь справимся без них.

Старик фон Гренземе сел, но несколько секунд после его слов в адмиральском салоне «Денхорна» сохранялась тишина, лишь изредка прерываемая криками чаек.

– Итак, – сказал Мак-Магон, – с учетом мнения штаба голоса распределились следующим образом. За атаку восемь, против – девять.

Все снова замолчали.

– Разрешите, герр гросс-адмирал? – вдруг спросил фон Лорн.

– Битте. Что вы хотите сказать?

– Адмирал фон Гернземе меня убедил. Я меняю свое мнение, господа. Что ж, давайте треснем сострадариев в самое уязвимое место! Такой возможности у кригсмарине действительно никогда еще не было. А дальше… В самом деле, дальше пусть будет все, что будет. Уверен, стыдиться нам не придется.

– Что ж, – сказал начальник штаба. – Тогда все наоборот: девять за атаку, восемь – против.

– Благодарю, – сказал командующий. – Господа! Обсуждение закончено. Мы идем в Ситэ-Ройяль. Это приказ. Прошу завтра к восьми ноль-ноль предоставить ваши предложения по тактике предстоящего сражения. Окончательный план будет составлен уже в походе. Вопросы есть?

– Да, – сказал фон Штоль. – Кто-нибудь поделится с «Таконой» брандскугелями?

Немедленно взорвался Верзилофф.

– Вот нахал! У тебя брандскугелей больше, чем на любом другом корабле! Ты же в Пихтовой одними мотылями швырялся! Думаешь, я не видел, да?

– Предлагаю по два ядра за один брандскугель.

– Ойген, да я тебе…

– Нет, – обаятельно улыбаясь, сказал фон Штоль. – Вот этого не надо.

18. Пресветлая ночь

Миллионный Ситэ-Ройяль, столица Пресветлой Покаяны и самый крупный город Терраниса, располагался у впадения многоводного Ниргала в бухту Монсазо. Эта бухта, имеющая очертания овала, соединяется с морем двумя проливами, между которыми лежит остров Дабур.

Со времен основания Ситэ-Ройяля оба этих ключа к морским вратам столицы взяты под охрану мощными крепостями – Северный пролив прикрыт батареями замка Контамар, построенного на острове, а Южный – пушками Адмиралтейской крепости, находящейся на материковом берегу.

Столетиями сначала баллисты и катапульты, а затем тяжелые морские орудия стерегли оба прохода. Возможности для вражеского прорыва ограничивались еще и узостью фарватеров, не позволявших одновременно идти по ним более, чем одному кораблю. Поэтому проливы использовались по правилам одностороннего движения – Северный на вход, а Южный – на выход. В этих условиях медленно бредущий под жерлами пушек корабль представлял чрезвычайно легкую добычу. Расчеты показывали, что для гарантированного уничтожения крупного линкора требовалось минут пять-шесть. При этом первый потопленный корабль неизбежно преградил бы путь всем последующим, сколько бы их ни было еще.

Вдобавок ко всему мористее острова Дабур круглосуточно и год за годом дежурили сторожевые корабли, а в самой бухте базировался сильный Домашний флот.

Все эти меры привели к тому, что в многочисленных морских войнах, даже если их результаты для Покаяны оказывались плачевными, ни одна вражеская эскадра так и не рискнула напасть на Ситэ-Ройяль. До самого августа 839 года это считалось бесполезным и невозможным безумием. В ту ночь на 2 августа вход в Северный пролив охранял корвет «Чейро».

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРВЕТ «ЧЕЙРО»

Водоизмещение – 193 тонны. Трехмачтовая баркентина.

Максимальная зарегистрированная скорость – 19,4 узла. Вооружение: 22 чугунные пушки калибром до 8 фунтов. Экипаж – 130 человек.

Командир – капитан третьего ранга Най Челкант.

Впемя было не совсем мирное. Хотя войну никто не объявлял, в тот год имперский флот сначала напал на небольшую эскадру померанцев, а потом, предвидя ответные действия, взялся подстерегать их в дельте Теклы.

Несколько недель о результатах этой операции ничего не сообщалось. Только в середине июля поступила депеша от проконшесса Гийо. В ней сообщалось о десяти померанских кораблях, миновавших Муром и полным ходом проследовавших вниз по Текле. В конце месяца адмирал Василиу прислал «Обрата Микулая» с кратким сообщением о прорыве и о том, что он преследует неприятеля в юго-западном направлении. Никаких подробностей донесение не содержало, поскольку эти подробности адмиралу были крайне невыгодны. Он надеялся сначала догнать ускользнувшую эскадру, сполна с ней расквитаться, а потом уж отправить обстоятельную реляцию. В надежде на то, что победителей не судят.

И в Адмиралтействе, и в военном министерстве, и в Сострадариуме случившееся восприняли как досадную осечку, однако никто особенно не встревожился. Тем более никто не счел необходимым тревожить таким пустяком базилевса-императора. Считалось, что Василиу имеет тот самый перевес в силах, который делает невероятной всякую возможность поражения.

Однако чисто теоретически неприятные сюрпризы все же не исключались. Поэтому капитанам Домашнего флота сообщение Василиу передали. В частности, было известно, что померанцы вырвались из Теклы, и что флот Открытого моря их преследует. Зная это, вахтенный офицер «Чейро» не счел лишним вызвать на мостик капитана, когда заметил на горизонте паруса неизвестных кораблей. А тот, в свою очередь, не счел лишним оповестить замок Контамар. Сигнальщик несколько минут щелкал фонарем, но потом виновато развел руки:

– Замок не отвечает, обрат капитан третьего ранга.

– А ты куда сигналил?

– Сначала на верхнюю площадку Громоглота, а потом – в окна Комендантской башни.

– Спят, сволочи, – сказал капитан и замысловато выругался.

Тем временем со стороны моря приближались два корабля – один трехмачтовый, а другой поменьше, с парусным вооружением кэча. Вскоре были опознаны «Консо», фрегат Его Величества базилевса-императора, а также муромский скампавей неизвестного названия. Фрегат сигнальным фонарем сообщил, что конвоирует судно, захваченное по приказу Святой Бубусиды. Пароль был назван, отзыв – тоже. Промедлив несколько секунд, патрульный корвет поднял сигнальный флаг «добро». Предположение адмирала Мак-Магона о том, что его визави адмирал Василиу факт захвата фрегата «Консо», так же, как и детали боя в устье Теклы слишком афишировать не будет, полностью подтвердилось.

Иначе бы патрульный корвет не поднял флаг «добро» и не пропустил бы беспрепятственно оба корабля. На «Чейро» даже не потрудились открыть крышки орудийных портов. Такая беспечность немало удивила исправного служаку Морица. Переглянувшись со Стоеросовым, он молча пожал плечами.

– Ухошлепы, – пробурчал Свиристел. – Чего с них взять…

– Взять с них есть чего, – возразил Мориц. – Домашний флот, например.

Свиристел зевнул.

– А, это? Теперь возьмем.

Мориц с сомнением покачал головой. Чтобы взять Домашний флот, требовалось еще ой как много сделать, хотя начало и складывалось благополучно…

«Консо» и «Ежовень», пользуясь свежим ветром с моря, вошли в пролив. Но здесь их ход замедлило встречное течение – воды Ниргала, наполнив бухту Монсазо, текли дальше, в море. Слева высились крутые скалы материкового берега. Справа темнел спящий Громоглот. Ниже, у его основания, различались контуры двух бастионов. Было известно, что именно там находятся самые тяжелые пушки.

– Засыплет обломками, – коротко сказал Стоеросов.

– Если взорвем Громоглот, – уточнил Мориц.

– А куда он от нас денется!

– Вы уверены?

– Этого никто не ждет.

– Ну-ну.

Как бы там ни было, удача от них все еще не отвернулась. Полчаса спустя оба корабля миновали пролив и спокойно приступили к швартовке у восточного, внутреннего берега острова Дабур. На запрос стоявшего по соседству линкора «Хугиана» с фрегата передали, что имеют приказ высадить пленных муромцев.

Действительно, на берег сошло около сотни бородатых людей. Они были в оборванных муромских кафтанах, а на плечах несли какие-то бочонки. Пленных конвоировали вооруженные матросы с «Консо». Вся небольшая колонна миновала подъемный мост и скрылась в воротах замка, чьи страшные пушки еще ни разу не позволили прорваться к Ситэ-Ройялю никакому врагу. Дерзкий план, разработанный штабом Додерлейна, начал воплощаться в жизнь.

* * *

В ту ночь капитану «Чейро» были уготованы большие сюрпризы. Прошло не больше часа с тех пор, как дежурный корвет пропустил «Консо» и «Ежовня» в бухту, когда сигнальщик опять заметил в дымке, скрывающей северную часть горизонта, серые паруса. На этот раз приближалась целая эскадра. И приближалась очень быстро, делая по меньшей мере тринадцать узлов.

– Вижу флаги Покаяны, – доложил сигнальщик.

– Что такое? Неужели Василиу возвращается? – удивился капитан.

Он в это время сдавал вахту помощнику, но решил задержаться.

– Похоже, что первым идет фрегат «Дюбрикано», – высказался помощник.

Капитан поднял подзорную трубу и долго присматривался.

– Похоже, да не совсем, – сказал он. – Кое-что отличается в рангоуте и такелаже.

– Они могли изменить проводку снастей, исправляя полученные в бою повреждения.

– Все может быть. Этот чистюля де Фридо-Бранш любит эксперименты. Но теперь его фрегат напоминает…

– …корвет «Гримальд»?

– Вот именно. Сигнальщик! Запросить пароль и название судна.

– Слушаюсь, обрат капитан.

Матрос быстро защелкал клавишами фонаря. Выждав положенные по уставу десять секунд, повторил запрос. На приближающемся корабле замелькали ответные вспышки.

– Фрегат «Дюбрикано», – доложил сигнальщик. – Пароль – «Да пребудет свет над Пресветлой».

– Вроде все верно, – сказал помощник.

Сигнальщик нерешительно откашлялся.

– Еще одно сообщение, обрат капитан.

– Какое?

– ЧЕЛКАНТ ХВАЛЮ БДИТЕЛЬНОСТЬ ТЧК ПРОДОЛЖАЙ В ТОМ ЖЕ ДУХЕ АДМИРАЛЫ ВЫЙДЕШЬ ТЧК ДЕ ФРИДО-БРАНШ.

Капитан побагровел.

– Чертов аристократ, – пробурчал он. – Никак не может без того, чтобы не уесть!

– Чудной у них все-таки курс, – заметил старпом.

– Да это он, де Фридо-Бранш, можешь не сомневаться. Узнаю по стилю. Высокомерная рожа!

– Я о другом, обрат капитан. Держат они прямо на нас и «Дюбрикано» заслоняет собой все остальные корабли. Я не пойму, кто идет следом.

– Вроде бы еще один фрегат, покрупнее. Дальше – явно просматриваются паруса линейного корабля.

– Но какого именно?

– Скоро узнаем.

Расстояние сократилось примерно до мили, когда на «Дюбрикано» вновь замелькали вспышки сигнального фонаря.

– «Уступите дорогу», – прочел капитан. – Сигнальщик, отвечай «Чего ради?».

– ИМЕЮ СРОЧНЫЕ ИЗВЕСТИЯ ДЛЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ТЧК ВАСИЛИУ.

– Что такое? Адмирал-аншеф самолично плывет на фрегате?

– Эге! Да они никак расколошматили померанцев, – догадался помощник. – Торопятся похвастаться! Вот адмирал и перешел на самый быстроходный корабль. Думаю, де Фридо-Бранш не случайно нос задирает.

– Во-от как. Понятно…Ну, теперь с этим Унзиболаном никакого сладу не будет! Победитель, якорь ему в раковину… Ладно, принять три румба вправо. Сейчас узнаем, кто там идет вторым и третьим у Василиу…

Рулевые переложили штурвал. Старший офицер склонился над картушкой компаса. На палубе, подтягивая шкоты, засуетилась вахтенная команда. Слегка накренившись, «Чейро» освобождал курс эскадре. И тут где-то за кормой вспыхнуло багровое пламя. Капитан, помощник, сигнальщик, вестовой матрос и даже рулевые, – все повернулись одновременно.

Им открылось поразительное зрелище. Над островом Дабур стоял огненный столб, будто по недоброму волшебству там вдруг взял, да и возник извергающийся вулкан. В воздухе в виде освещенных точек висели каменные куски стен. Красные отблески четким контуром выделили остальные башни замка Контамар. От этого казалось, будто они раскалены. Секунд через пять докатились гул и грохот взрыва. А еще через пару секунд вдруг ударила пушка. Низко просвистев над палубой «Чейро» и зацепив грота-ванты, ядро плюхнулось в воду.

– Салютуют ядром? – поразился помощник. – Да они уже нахлебались, кашалоты! На радостях…

Но корабль, назвавшийся «Дюбрикано», салютовать и не думал. Второе ядро ударило в фальшборт, взметнув кучу щепок. А затем заговорили все остальные орудия левого борта лже-«Дюбрикано». Вахтенные матросы попадали на палубу, закрывая головы руками. Послышались характерный треск ломающегося дерева и очень неприятные звуки, похожие на те, которые издает пустая бочка, по которой изо всех сил колотят мокрой дубиной. Корвет при этом вздрагивал как живой.

– Дьявол, – воскликнул помощник. – Молотят по ватерлинии! Надо что-то делать, обрат капитан.

Только после его слов капитан сумел выйти из оцепенения. Он еще не понял всего, что случилось, но уже чуял, что добром это не закончится. И что предпринять можно только одно – удирать.

– На руле!

– Есть на руле.

– Принять еще вправо! Увалиться под ветер. Боевая тревога!

«Чейро» поспешно покатился вправо, ложась на курс отхода. Но при этом инерция кренила корвет на противоположный борт. На тот самый, по которому колотили мокрой дубиной.

Капитан третьего ранга Най Челкант пришел во флот из сострадариев. Но в отличие от многих выдвиженцев ордена морское дело он и любил, и понимал. И опытом обладал изрядным, – довелось поплавать еще под начальством старого адмирала де Гевона. Поэтому звуки пустой бочки, по которой бьют мокрой дубиной, о многом ему поведали. Без всяких докладов он знал, что левый борт продырявлен. И что во время циркуляции внутрь корпуса будет вливаться море. Но выбора не было. Продолжать движение вдоль всей линии вражеских (а чьих же еще, черт возьми!) кораблей означало чистейшей воды самоубийство.

Снизу прибежал лейтенант-артиллерист.

– Обрат капитан! Есть раненые. Разбит станок орудия номер шесть. Имеем девять пробоин! Заливает…

– Заливает, говоришь? Тогда поставь людей к помпам, готовьте заглушки. Учить тебя, что ли?

– Слушаюсь…

– Так это не «Дюбрика-ано», – с разочарованием протянул старший помощник.

– Неужели? – саркастически спросил капитан.

– Так точно, не «Дюбрикано». Это – «Гримальд»! А следом идет тяжелый фрегат «Такона». А потом… О, мама моя родная!

– А потом – линейный корабль «Денхорн». Я и сам вижу. Вот что, братец. На верхней палубе я и без тебя управлюсь. Спустись-ка ты к кормовой батарее, да проследи, чтоб там были готовы к открытию огня, как только увидят «Такону». Всех остальных канониров отправить на мачты. Паруса сейчас важнее пушек.

– Да, это верно, – признал старпом.

– Тогда чего стоим? Ждем следующего залпа?

Помощника как ветром сдуло.

«Чейро» тем временем вышел из циркуляции и начал удаляться от курса эскадры. Капитан Челкант с удовлетворением отметил, что крен едва ощущается, корабль не успел набрать много воды. По счастью, ядра «Гримальда» имели сравнительно небольшой калибр. Повезло. Только повезет ли дальше?

Повернувшись кормой к неприятелю, «Чейро» резко уменьшил свою обстреливаемую площадь. Но дистанция все еще не превышала полумили. Для опытных канониров это сущий пустяк. Челкант знал, что курфюрстовы пушки способны бить на вчетверо большее расстояние… Интересно, почему в Поммерне все вещи делают обязательно лучше, качественнее, чем в Покаяне? – рассеянно подумал он.

М-да… Капитан отбросил ненужную мысль и поднял зрительную трубу.

* * *

Померанский корвет уже удалился в сторону Северного пролива. Но его место занимал куда более серьезный противник. С мощью бортового залпа до тридцати орудий и с главным калибром в двадцать четыре фунта фрегат «Такона» был способен мериться силами со многими линкорами. Корвет для него – развлечение…

«Чейро» тявкнул своей кормовой восьмифунтовкой. Ядро пролетело перед неприятельским бушпритом. Най Челкант с досадой плюнул за борт. Поторопились, охломоны! Слишком буквально поняли приказ. Как только увидели, так сразу и пальнули. Да и прицел взяли высоковато.

Второй выстрел оказался удачнее – угодили в скулу «Таконы», чуть выше якорного клюза. Приятная, но всего лишь мелочь… Теперь, пока оба кормовых орудия снова зарядят, накатят да наведут, предстояло безмолвно ожидать ответа.

Фрегат с ответом не торопился, целился тщательно. Прошло едва ли не с полминуты, прежде чем одна из его палубных шестифунтовок первым же выстрелом прошила весь средний ряд парусов «Чейро». Вторая то же самое сделала с нижними парусами. Лишь после этого, еще раз снизив прицел, «Такона» заговорила главным калибром. И посыпалось… Померанцы вели беглый огонь, били в корпус, и били довольно удачно. Легкая килевая качка им практически не мешала. Почти каждую секунду корвет вздрагивал, над его кормой взлетали куски дерева и осколки стекла. Какое-то шестое чувство заставило капитана Челканта перебежать с левого борта на правый. Ядро ударило в фальшборт как раз напротив того места, где он только что стоял. Пробив несколько слоев досок, массивный чугунный шар пролетел на шкафут и в щепы разнес корму спасательной шлюпки.

Челкант от многих морских волков слышал о том, что в любом бою шлюпки страдают от первых же попаданий. И не потому, что в них целятся специально, это получается как-то само собой. Закон такой. Теперь в справедливости этого закона он убедился воочию.

– Обрат капитан, обрат капитан…

По щеке рулевого текла кровь.

– Что, ранен?

– Ерунда, щепкой поцарапало. Только вот…

– Ну что?

– Судно не слушается руля…

Челкант похолодел. Этого еще не хватало! Он подбежал к штурвалу и крутанул его влево, вправо. Двойное колесо, на которое обычно ставили пару дюжих матросов, вращалось пугающе легко. Это означало одно – перебиты штуртросы…

Снизу, бережно придерживая забинтованную руку, пришел старпом.

– Кормовой батареи больше нет, – вяло сообщил он. – И делать там больше нечего. Сплошная каша. В ахтерпике вода. Откачивают.

– И все же иди туда.

– Зачем?

– Перебиты штуртросы. Организуй починку. Хоть зубами их держите! Понял?

– Слушаюсь, – все так же вяло сказал помощник и поплелся к трапу.

* * *

На минуту «Чейро» получил передышку. «Такона» ушла, а «Денхорн» только выходил на траверз избитой кормы. Управляясь одними парусами, рыская то вправо, то влево, корвет уползал вдоль берега в общем направлении на ост. С левого борта его догоняли волны, захлестывая пробоины. Однако ветер дул благоприятный, бакштаг, и Челкант всех не занятых у помп матросов отправил на реи, даже одного из рулевых. Он молился только об одном, – чтобы «Денхорн» не хлестнул по мачтам картечью, устроив настоящую мясорубку.

И «Денхорн» проявил своеобразное добродушие, бил средним калибром, только ядрами, и лишь в корпус. Его грозные тридцатишестифунтовые пушки нижней палубы вообще молчали. Видимо, берегли заряды для Ситэ-Ройяля. Все же, когда линкор отстрелялся, состояние «Чейро» оказалось плачевным. Была разбита вторая шлюпка. По-прежнему не слушаясь руля, корвет осел кормой по самый балкон капитанской каюты, имея к тому же крен на левый борт. Матросы на всех трех помпах выбивались из сил, но волны лизали уже орудийные порты, вода проникла в крюйт-камеру, плескалась в трюме, и ее уровень неуклонно повышался. Оставался единственный выход.

Челкант приказал выбрать правые шкоты всех прямых парусов, а левые – травить. Потом, чтобы сместить центр парусности вперед, полностью оголили бизань. Медленно и неохотно нос корабля повернулся к берегу. До него оставалась меньше трех миль. Должны были успеть.

– Все пушки верхней палубы – за борт! – тем не менее скомандовал капитан.

Ему вовсе не улыбалось барахтаться хотя и в летней, но не очень-то теплой водичке Студеного океана. Ему доводилось видеть, как из такой вот водички доставали еще вполне живых, сохранивших даже сознание людей. А потом они умирали, тоже в полном сознании. От переохлаждения…

Снизу поднялся вечно страдавший морской болезнью обрат эмиссар.

– Обрат Най, – заявил он. – Мне показалось, что у нас в трюме вода.

– Да что вы говорите, обрат мой сострадающий? – зло изумился Челкант. – И как же она туда попала?

– Наверное, где-то есть течь.

– А больше вы ничего на корабле не заметили?

– И за что вы так меня не любите? – укоризненно покачал головой эмиссар. – Я-то хоть – безвредный.

Тут бубудуск наконец догадался бросить взгляд на заваленную обломками палубу.

– Святой Корзин! Что здесь происходит?

– Бой здесь происходит, – багровея, ответил капитан.

– А почему тогда пушки выбрасывают?

– Слушай, ты хоть сейчас под ногами не путайся, а? Безвредный… Это еще не значит, что полезный.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «ХУГИАНА»

Водоизмещение – 1770 тонн. Четырехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 16,5 узла. Вооружение: 84 чугунных орудия калибром до 36 фунтов. Экипаж – 768 человек.

Командир – капитан первого ранга Бартоломео Кассис.

Старый линейный корабль «Хугиана» давным-давно должен был отправиться на усиление флота Василиу. А вместо этого вторую неделю торчал под стенами замка Контамар. В ожидании свежего мяса, льда, солонины, сухарей и много чего еще. Провиант никак не могли подвезти сначала из-за неразберихи с накладными, а потом из-за того, что интенданты всецело переключились на подготовку празднества Святой Пресветлой Ночи Откровения Корзина Бубудуска.

Все знали, что после этих торжеств жирные складские крысы еще не скоро придут в относительно рабочее состояние. И все же никто из экипажа, пользуясь случаем, не имел права сойти на берег. Причина заключалась в том, что интендантская служба Его Величества столь же капризна, своенравна и непредсказуема, как и сам базилевс-император. И почти столь же могущественна. Потому, в какое бы время суток ни обвалилась милость с ее стороны, корабль должен был находиться в готовности номер один, чтобы без промедления выйти в море. На сей счет существовали сразу два строжайших приказа – от аншеф-адмирала Василиу и от командующего Домашним флотом вице-адмирала Альметракиса.

Скучища стояла смертная. Вахтенный офицер «Хугианы» зевнул и стал смотреть на залитую огнями столицу, завидуя тем, кто развлекался на берегу. Шел первый час Пресветлой ночи, когда над бухтой Монсазо уже ненадолго сгущаются северные сумерки. Но набережные Ситэ-Ройяля, освещенные сотнями фонарей и факелов, заполненные публикой, просматривались отлично.

Особенно хорошо были иллюминированы Сострадариум, Санаций, Эписумус, особняки знати и министерство финансов, – весь Восточный, аристократический берег Монсазо. А рыбацкий Северный и рабочий Южный тонули во тьме. Лишь кое-где там светились кварталы дешевых увеселительных заведений, с которыми не в силах совладать никакие бубудуски.

Ярче всего сиял, конечно же, Эрлизор, летний дворец базилевса-императора, расположенный на северо-восточном берегу. Огни дворца сливались в единое зарево. Отражаясь в водах Монсазо, они делали ясно различимыми и тяжелый фрегат «Цикатра», и могучий стодвадцатипушечный «Тубан Девятый», самый большой из действующих линкоров Пресветлой Покаяны.

По приказу командующего Домашним флотом оба корабля стояли на якорях прямо напротив монарших купален. Формально они охраняли светлейшую резиденцию со стороны моря. А на самом же деле играли роль грозных, радующих глаз декораций, поскольку приказ являлся чистейшей данью рутине. Никакого вторжения с моря никто не ожидал. Такого быть не могло, поскольку не бывало никогда.

Большинство счастливцев-офицеров и с фрегата, и с августейшего линкора проводило приятнейшую ночь во дворце. В бальных залах, окна которых распахнуты либо на бухту, либо на великолепный парк. В обществе декольтированных дам, за карточными столами, в окружении лакеев и бесчисленных пузатых бутылок из погребов Его Величества… Везет же некоторым!

* * *

Везет же некоторым… – в очередной раз вздохнул вахтенный лейтенант. Чтобы как-то отогнать почти неодолимую дремоту, он вынул трубку, набил ее табаком, чиркнул, однако отсыревшая спичка не загорелась.

– О, Просветлитель! – в сердцах возопил несчастный, – да пошли же и мне хоть частицу своего огня!

Стоявший рядом сигнальщик привычно перекрестился. И тут стены замка Контамар озарились сильнейшей вспышкой, затмившей сияние самого Эрлизора.

– Бог ты мой… Да не столько же! – пробормотал лейтенант.

Его голос потонул в страшном грохоте. В небо над Контамаром взлетела груда обломков. Самая северная и самая высокая из башен, носящая красноречивое, хотя и не совсем точное название «Громоглот», качнулась. Потом покосилась. И вдруг, разваливаясь, все быстрее начала оседать. Было видно как сыплются каменные плиты, двери, балки, решетки, целые пролеты лестниц, сорванные с лафетов орудийные стволы и сами лафеты. В воздухе висело также невесть откуда взявшееся тележное колесо; оно крутилось сразу в двух измерениях. А снизу, навстречу гордо развевающемуся в свободном полете штандарту базилевса-императора, навстречу всей падающей верхушке Громоглота, поднимались языки пламени, клубы пыли и черного дыма.

Замок содрогнулся. Его внешняя стена на глазах покрывалась трещинами, с нее падали зубцы. Земля на всем острове тряслась от частых взрывов. Поверхность воды у пирса покрылась рябью. Было видно, что от Дабура в сторону Ситэ-Ройяля отошла небольшая волна. Причальные канаты сначала натянулись, а затем провисли. Линкор ощутимо качнуло. Немногочисленная стояночная вахта «Хугианы» ошеломленно молчала.

Грохот смолк. На секунду установилась тишина. Затем из крепости послышались крики, стук обваливающихся камней, мушкетная пальба, лихорадочный разнобой колоколов. Южные ворота Контамара распахнулись. По мосту через ров толпой повалили люди. Вахтенный офицер было подумал, что это экипаж «Консо» возвращаются на свой корабль. Но в толпе кроме матросских роб различались еще и кафтаны арестованных муромцев. Все они почему-то пробежали мимо нужного пирса, направляясь прямиком к месту стоянки «Хугианы». Как ни странно, с фрегата высадилось еще несколько десятков человек, которые также бросились в сторону линкора. Что-то в этом было неправильное. Лейтенант повернулся к вестовому матросу.

– Позови-ка обрата капитана. И рот закрой!

– Как же я тогда позову? – удивился вестовой.

И без промедления получил по зубам. В этот момент на верхнюю палубу начали выскакивать разбуженные грохотом матросы «Хугианы». Скапливаясь у грот-мачты, они принялись бестолково озираться. Чуть позже появился и заспанный капитан.

– Что происходит, черт побери?

– Похоже на взрыв порохового погреба, – ответил вахтенный.

– Какого порохового погреба? Где?

Вахтенный молча кивнул в сторону замка.

– Вот это сюрпри-из, – протянул капитан. – А куда же подевался Громоглот?

Лейтенант молча развел руки. Над замком висело облако черного дыма, подсвеченное снизу пламенем. Удушливо пахло горелым порохом. Сюрпризы между тем продолжались. Из-за острова, со стороны открытого моря, донеслись пушечные выстрелы. А матросы с «Консо» тем временем подбежали к трапу «Хугианы» и, не задерживаясь, мимоходом, столкнули с пирса обоих часовых. Вахтенный офицер выронил трубку.

– Эт-то еще что? Солонины, что ли, объелись?

Матросы с фрегата один за другим быстро поднимались по трапу и деловито, будто заранее обо всем договорились разбегались кто вниз по трапам, кто к вантам, кто – к кабестану. Все были вооружены так, будто шли на абордаж. Кого-то уже ударили по голове, кого-то бросили за борт.

– Эй, там, внизу! Отставить! – командным голосом рявкнул капитан Кассис. – Кто разрешил?! Стой, кому говорю!

Но его не слушали. Распаленные, бурно дышащие пришельцы заполнили шкафут, шканцы и даже поднялись на ют. Они смотрели так загадочно, что от этой загадочности возникали нехорошие предчувствия. Толпа расступилась и на мостик поднялся невысокий, но очень широкий в плечах бородач.

– Капитан? – коротко спросил он.

– Вот именно, любезный! – надменно ответил капитан Кассис. – Кто вам позволил…

– А сдай-ка свою шпагу, дорогой мой, – сильно окая, сказал бородач. И пожаловался: – Уф-ф. Староват я уже бегать-то…

– Шпагу? Зачем?

– Ну… на сохранение.

– Я оставил ее в каюте, – в полнейшей растерянности ответил капитан.

– В каюте? Что ж, тем лучше. Сейчас посмотрим, что там у тебя еще есть. В каюте.

Съер Бартоломео Кассис, командир имперского линейного корабля, начал приходить в себя.

– Позвольте! Как вы… Да что вы здесь делаете?

Пришелец неучтиво высморкался на палубу. Потом сказал:

– Здесь я корабль захватываю.

– Как – захватываю? Что захватываю? «Хугиану-у»? Линкор его величества?!

Свиристел начал скучать.

– Он самый. Дошло теперь-то?

Но капитан упрямо не хотел верить органам чувств.

– Но… зачем?

Стоеросов усмехнулся.

– Да понимаешь, служба у меня такая – захватывать. Вот и захватываю.

– Но вас же за это…

– Повесят? Мне уже говорили. Слушай, давай сходим за твоей шпагой, а? Нам еще нужно весь ваш остальной флот утопить, а времени маловато.

Капитан наконец начал что-то понимать.

– Вы сумасшедший!

Свиристел не стал спорить.

– Есть немного, – признал он. – Ты… того. Не расстраивай сумасшедшего. Лады?

Капитан обвел безнадежным взглядом бухту Монсазо, ища откуда-нибудь помощи. Но в бухту один за другим входили корабли. Чужие, серые, незнакомые, хотя на каждой мачте развевался золотистый стяг Покаяны.

– Но… где же адмирал Василиу? – растерянно спросил капитан.

Свиристел Стоеросов пожал плечами.

– Да я и сам хотел бы знать.

* * *

Все в том же первом часу этой неладной Пресветлой Ночи Тубан Девятый, базилевс-император всея Покаяны, решительно и бесповоротно уснул за столом. Его величество освободили от груды салфеток, после чего могучие лакеи с величайшей осторожностью перенесли храпящее тело в одну из опочивален с окнами, выходящими в тихий внутренний дворик. Сразу после этого отбыли и великий сострадарий, и командующий Домашним флотом, и военный министр. Но поскольку высочайшего повеления об окончании бала не поступало, празднество Святой Пресветлой Ночи Откровения Святаго Корзина разгорелось с новой силой. Отъезд всемогущего эпикифора, способного заморозить любое общество, этому только поспособствовал.

Эрлизор и весь протянувшийся на целую милю парк сияли огнями. В многочисленных павильонах и беседках завязывались волнующие сцены. Умело спрятанные в кустах музыканты без устали работали смычками. Ночь выдалась ясной, теплой, и действительно светлой. Со стороны моря на полбалла дул освежающий ветерок. По поверхности каналов скользили лодки, в которых катались нарядные гости Его Величества. Вдоль берега бухты с той же целью плавали шлюпки «Тубана Девятого» и «Цикатры». Их оказалось недостаточно, на берегу собралась очередь желающих.

Разомлевший командир фрегата «Прохорст», толстый и румяный капитан второго ранга, уступая пленительным просьбам, послал на свой корабль вестового с приказом немедленно спустить на воду восьмивесельный баркас. То же самое проделал и капитан фрегата «Коншесс», не желавший уступать в галантности своему коллеге.

В Трапезной тем временем подали жаркое, а к нему – красные, двадцати-тридцатилетней выдержки вина. За карточными столами употребляли напитки покрепче – муромскую водку, померанский кавальяк, которого по закону быть не могло, но он был (якобы из старых, довоенных запасов), а также всевозможные коктейли на прочной основе этих напитков. А самые неустрашимые пили даже черный колониальный ромище, причем пробки из бочонков выбивали у них на глазах, прямо в зале.

С треском распечатывались новые глянцевые колоды, краснели глаза, удваивались ставки. И вот когда в бальном зале очередной раз объявили белый танец, гвардейцы и морские офицеры стоя выпили за прекрасных дам, а дирижер вслед за своей палочкой весь потянулся к небесам, с этих вот самых небес и грянул гром. Причем гром такой силы, что во дворце задребезжали не только окна, но и стеклянная крыша, хрустальные подвески люстр, бокалы, пустые бутылки.

Сначала, когда первый испуг прошел, этот гром приняли за первый залп грандиозного фейерверка и многие гости поспешно отправились на внутренний балкон, намереваясь полюбоваться игрой небесных огней. С этого балкона просматривался весь парк, но над причудливо стрижеными кронами ничего не шипело и не взлетало. Зато с противоположной стороны дворца разгоралось зарево.

Большая часть гостей, недоумевая, вернулась за столы и к танцам. Но некоторые флотские, почувствовав смутную тревогу, проследовали дальше, на внешний балкон. И оттуда увидели, что на острове Дабур что-то горит.

Раздосадованного коменданта замка Контамар оторвали от бриджа в самый азартный момент. В сердцах он выругался, хлопнул для успокоения стопку, промакнул батистовой салфеткой усы, после чего все же отправился выяснять, что там такое стряслось во вверенном ему гарнизоне. На свое счастье, этот тучный и жизнелюбивый генерал не переносил качки, поэтому отказался от баркаса, вызвал дрожки и поехал к шлюпочной переправе по Северной стороне бухты. Что и спасло ему жизнь.

А в Эрлизоре прерванное было веселье возобновилось. Некоторое беспокойство, правда, вызвали звуки далекой пушечной пальбы, но когда из Северного пролива показались паруса, общественное мнение единогласно порешило, что возвращается флот Василиу, потому что больше ведь некому. И что флот салютует по поводу своей полнейшей виктории над ослушниками-померанцами.

Это соображение, быстро принятое за непреложный факт, вызвало взрыв энтузиазма. Чтобы было удобнее наблюдать возвращение победоносного флота, на балкон вынесли кресла, стулья и даже кухонные табуреты. У быстро закрепленных на перилах подзорных труб выстроились очереди. При этом люди, способные разбираться в силуэтах кораблей и деталях их оснастки, то есть морские офицеры, галантно уступали место дамам. Командир береговой батареи, расположенной под самыми стенами дворца, приказал вынуть из орудий ядра, чтобы иметь возможность безопасно приветствовать славные корабли базилевса-императора холостыми выстрелами. Для этой же цели на балкон вынесли шампанское.

* * *

А корабли приближались. Идущий в авангарде то ли корвет, то ли небольшой фрегат, повернул вправо, направляясь куда-то в сторону Сострадариума. И это было весьма понятно – важные новости его люминесценций должен был получать из первых рук. Зато второй корабль шел прямо к Эрлизору, держа курс между «Тубаном» и «Цикатрой». Поравнявшись с ними, корабль окутался дымом, салютуя сразу с обоих бортов. От грохота во дворце вновь задребезжали окна, послышались испуганные крики женщин; многие из них тогда обронили бокалы, веера, платочки.

– Да что ж это они так… громогласно, – сказал командир «Прохорста», укоризненно качая бритой макушкой.

После того, как пушки отстрелялись, во дворце стали слышны трескучие хлопки, похожие на те, что издают петарды. Эти звуки сопровождались непонятными вспышками на палубе «Тубана Девятого». Там случился то ли неудачный фейерверк, то ли непонятно что. Дамы с надеждой посмотрели на капитана «Прохорста».

– Фольгерд, это что, – фейерверк?

– Не думаю, – холодея, ответил тот.

Грохнул новый, более мощный залп. Еще один из прибывших кораблей прошел между «Тубаном» с «Цикатрой» и тоже разрядил свои орудия. Неожиданно на «Цикатре» обвалился блинда-рей, а на флагмане Домашнего флота явно появились очаги огня. Вдруг один совсем юный и не совсем трезвый гардемарин высказал совершенно дикое предположение:

– Господа, а вдруг это не наши корабли? Вот скажите, почему у них такая странная серая окраска?

Окружающие посмотрели на него так, как этого заслуживал пьяный юнец, сморозивший несусветную глупость. Но странности продолжались множиться. Пришедшие корабли не ограничились бортовыми залпами и открыли огонь из носовых орудий. И тут всем собравшимся стало очевидно, что выстрелы были отнюдь не холостыми.

Одно ядро просвистело над прогулочными шлюпками и врезалось в воду у самого берега. Не успел осесть фонтан брызг, как другое, перелетев береговой форт, пропахало длинную борозду в цветниках, ударило в гранитный фундамент дворца, затем подскочило до уровня балкона, после чего упало и только тогда угомонилось. А вот все последующие ядра с завидной точностью начали опускаться на береговую батарею, переворачивая пушки, вздымая в воздух кучи щебня и пыли. С балкона было видно, как мечутся растерянные артиллеристы. Зато набалконе отыскалась наконец решительная и здравомыслящая личность. Некий пожилой генерал собрал вокруг себя группу относительно боеспособных офицеров и поручил им уводить публику вглубь дворца.

* * *

Планомерной эвакуации, конечно же, не получилось. Да в сложившихся обстоятельствах и не могло получиться. Еще до третьего залпа среди полутора тысяч гостей вспыхнула паника. Люди бросились к дверям, у которых мгновенно образовались пробки. Однако генерал не растерялся и приказал выбивать окна. Что и было сделано при помощи тяжелых старинных стульев Его Величества.

Офицеры поднимали дам на руки и через разбитые окна передавали их другим офицерам. Ветер гнал во дворец едкий пороховой дым. Дамы кашляли, чихали и дружно лишались чувств. Жертв удалось избежать лишь потому, что специально по Эрлизору померанцы не стреляли. Только одно шальное ядро разбило крышу над оранжереей.

Вниз, на экзотические растения, посыпались стекла, птичьи помет и обломки рам. Два садовника, отмечавшие Святую Ночь под сенью кокосовой пальмы, были очень озадачены этим происшествием.

– Завтра будет много работы, – догадался один.

– Ну, так то завтра, – ответил другой, разливая в стаканы остатки вина. – Что это ты не закусываешь?

– Интересно все же, – сказал первый, – что за события происходят снаружи?

Его собутыльник захохотал.

– А мне вот – нет. Знаешь, почему я переквалифицировался из адвокатов в садовники? Чем шире кругозор, тем скорее увидишь Аборавары, обрат мой Мефодий.

Мефодий вздрогнул.

– Типун тебе на язык, пьяный кактус!

* * *

А события снаружи только разворачивались. Над водой все гуще клубился дым, разрываемый багровыми всплесками огня. Между «Цикатрой» и «Тубаном» проплывали все новые и новые корабли. Обоими бортами они изрыгали «полный коктейль» из десятков тяжелых ядер, брандскугелей и зарядов картечи. А свои погонные пушки при этом не забывали разрядить в береговую батарею под стенами Эрлизора.

Шедшая в авангарде «Такона» выбралась из облака дыма, описала полукруг и отправилась на второй заход. По плану фрегат капитана Штолля должен был вернуться на позицию между полуразрушенными покаянскими кораблями и долбить их до полного уничтожения. А «Денхорн», ведя за собой остальные корабли, обогнул горящего «Тубана» и направился к фрегату «Прохорст».

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ТЯЖЕЛЫЙ ФРЕГАТ «ПРОХОРСТ»

Водоизмещение – 590 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 18,7 узла. Вооружение: 56 чугунных орудий калибром от 4 до 24 фунтов. Экипаж – 398 человек.

Командир – капитан второго ранга Фольгерд Саво.

Ветер был слабый, померанский линкор шел довольно медленно. Пользуясь этим, на фрегате спешно поднимали спущенный было на воду баркас, срочно выбирали якорь, лихорадочно заряжали пушки. Зарядить успели, но безусый лейтенант, волею судеб оказавшийся в роли командира корабля, совершенно растерялся. Он долго не решался отдать приказ на открытие огня, все опасался какой-то ошибки. Так и не решился, пока флагман Мак-Магона не ахнул всем левым бортом практически в упор, с расстояния в каких-то полкабельтова.

На батарейных палубах «Прохорста» мгновенно возник неописуемый хаос. В щепки разлетались доски внутренней обшивки. Тридцатишестифунтовые ядра переворачивали орудия, как нитки рвали канаты и навылет уходили через противоположный борт. Брандскугели, обладавшие меньшей пробивной силой, оставались внутри корпуса. Они катались, разбрасывая искры, зловеще шипели. А когда огонь добирался до их начинки, ярко вспыхивали, вертелись и разбрызгивали горящую смолу. Меньше чем через минуту на корабле возникли многочисленные очаги возгораний. В огне с резкими хлопками рвались пороховые картузы. Оглохшие и полуослепшие канониры, так и не дождавшись команды стрелять, бросали пальники и хватались за ведра, – тут уж никакой команды не требовалось.

На пару минут пожар даже удалось приостановить, но потом подошел линейный корабль «Василиск» и все повторилось сначала – тяжелые ядра проламывали борта, по трапам и палубам вновь и вновь скакали брандскугели. Некоторые из них через вентиляционные решетки падали в трюм. Но там и гасли, поскольку. «Прохорст» со времени постройки упорно подтекал и в его утробе почти всегда плескалось изрядное количество воды, которую ежедневно требовалось удалять. Это занятие смертельно надоело всему экипажу, но именно «трюмные запасы» в конечном счете спасли корабль от почти фатального взрыва: опытные боцманы приказали качать воду прямо на палубы. А наверху, видя все более густые клубы пара и дыма, валящие как из рустерных решеток, так и из орудийных портов, молодой лейтенант наконец понял, что все происходит взаправду и что корабль скоро утопят.

– Огонь! – дрожащим голосом крикнул он.

Его услышали лишь там, где он находился, – на квартердеке. Из одной четырехфунтовой пушчонки даже выстрелили. Куда-то в сторону противника. А в ответ получили сокрушительный залп с третьего померанского линкора.

Третьим в колонне шел «Магденау» со своими лучшими канонирами курфюрстенмарине. Они до предела опустили стволы орудий, целились не в надводную часть корпуса, а чуть ниже. И их расчет оказался дьявольски верным. Выпущенные с очень близкого расстояния ядра пронзили небольшой слой воды и ударили под ватерлинию. Их энергии вполне хватало, чтобы проломить еще и полметра обшивки.

Фрегат вздрогнул. В десятки пробоин одновременно хлынули потоки воды. Через считаные минуты корабль начал заметно крениться на левый борт. И чем сильнее он кренился, тем большее число полученных ранее дыр оказывалось ниже уровня моря. Вскоре мелкие волны стали захлестывать орудийные порты гон-дека. Из трех судовых помп неповрежденной осталась лишь одна. Да и та воду качала не за борт, а на верхнюю батарейную палубу, где уже бушевал настоящий пожар. На ют прибежал старшина трюмных.

– Обрат лейтенант, обрат лейтенант! Крюйт-камеру затапливает!

– Ну что ж, – меланхолически сказал лейтенант. – Спасибо, братец.

– За что?

– За хорошую весть. По крайней мере, не взорвемся.

– Надо бы какой-никакой парус поставить, – переминаясь с ноги на ногу, предложил трюмный.

– Зачем?

– Ну, хоть к берегу прибьемся, обрат лейтенант.

– Что, думаете, пора?

– Очень даже пора, – кашляя от едкого дыма, сообщил старшина. – По правде сказать, внизу ужас что творится. Они из нас решето сделали, обрат лейтенант.

– Вот как? Добро, поставьте чего-нибудь.

Такую странную команду старшина услышал впервые. Он непроизвольно поднял брови. Потом передумал, ничего не сказал. Сообразил, что толку от нынешнего командира – ни на фут, ни на фунт. А потому нужно использовать собственную голову. Сообразив это, старшина прежде всего беззвучно, но крепко выругался. Потом, не испрашивая разрешения, перебежал на бак, поймал там за рукав вконец охрипшего боцмана. Вдвоем они собрали несколько матросов, подняли штормовой стаксель, а чуть позже – еще и кливер. Весьма кстати налетевший порыв берегового ветра вздул, оживил паруса. Корабль получил ход.

– Все, шабаш, – просипел боцман. – Больше никаких тряпок ставить нельзя. Слышь, кому говорю?! Крен нам сейчас похуже хрена! Ну, чего рты раззявили? Марш к пушкам! Команды больше не ждать, стрелять по готовности.

– Толку-то, – бросил один из матросов.

– Цыц! Надо померанцев хотя бы пугнуть, чтобы похуже целились.

Верхняя палуба, рангоут и такелаж «Прохорста» почти не пострадали, поскольку и линкоры, и следовавший за ними фрегат «Мегион» всеми стволами били строго в корпус. Сколько там появилось дыр сверху рассмотреть не удавалось, мешали валившие из портов клубы дыма и пара. Лейтенант догадывался, что ниже уровня мостика корабль, которым ему столь неожиданно выпало командовать, поврежден. И, судя по словам трюмного старшины, поврежден серьезно. Только вот из-за недостатка опыта степени разрушений молодой офицер даже представить себе не мог. И потому поторопился, выдал роковую команду:

– Право на борт!

Рулевые, годами приученные мгновенно повиноваться, крутнули штурвал. Не задумываясь, к чему это приведет. Задумываться их никогда не обучали. Зато на опустевшем, усеянном битыми фужерами, платочками, тростями и веерами балконе Эрлизора нашелся человек, который вполне понимал происходящее.

Фольгерд Саво, толстый, наголо обритый, но уже совсем не румяный капитан «Прохорста», вполне осознал то, к чему приведет крутой поворот при развороченных бортах и десятках тонн воды в трюме. Он подобрал оброненный кем-то пистолет, взвел курок. И еще до того, как нижние реи его корабля коснулись воды, выстрелил себе в висок.

К тому времени кроме капитана Саво на балконе оставался только один человек. Граф Бельтрамоно, гость из Альбаниса, понимающе кивнул.

19. Бухта Монсазо

КУРФЮРСТЕНМАРИНЕ КОРВЕТ «ГРИМАЛЬД»

Водоизмещение – 378 тонн. Трехмачтовая баркентина. Максимальная зарегистрированная скорость – 19,8 узла. Вооружение: 36 стальных орудий калибром от 6 до 12 фунтов. Экипаж – 188 человек.

Командир – корветтен-капитан Оюнтэг Монголэ.

На долю капитана Монголэ выпало задание, требующее хороших нервов. Сразу после прохождения пролива быстроходный «Гримальд» отделился от эскадры. Подняв флаги Покаяны, он устремился к южному берегу бухты и еще до начала стрельбы подошел к причалу напротив тюрьмы Призон-дю-Мар.

При этом корабль оказался прямо под жерлами двадцатичетырехфунтовой береговой батареи. Кроме того, в миле слева находилась якорная стоянка 88-пушечной «Орейи», а дальность ее огня составляла полторы мили. И все же корветтен-капитан не колебался. Судьба его корабля целиком зависела от дерзости и решительности действий. Поэтому на пирс без промедления посыпались вооруженные матросы, – Монголэ сразу высадил половину экипажа во главе со старшим офицером Эдвином Динцем.

Померанцы быстро поднялись по крутому откосу. Обезоружив охрану батареи, они по короткой улочке устремились прямо к Призон-дю-Мар. Всего этого из-за крыш домов на «Орейе» видеть не могли, но происходящим заинтересовались.

«Назовитесь» – потребовал линкор. Монголэ приказал просигналить «Дюбрикано» и добавить пароль.

«Что происходит?» – запросила «Орейя».

В ответ Монголэ вспомнил советы капитана настоящего «Дюбрикано» и нагло потребовал:

«Назовитесь теперь вы».

«Де Фридо-Бранш всему есть пределы, – раздраженно отозвался линкор. – Даже для вас. Чем вы заняты?»

«Доставил померанцев в Призон-дю-Мар».

«Эскадра Поммерна разбита?»

Монголэ ответил ехидным вопросом:

«А вы сомневались?»

И вновь погрузил «Орейю» в задумчивость. Тут в северной части бухты загрохотали пушки и любознательный вахтенный офицер линкора был вынужден переключиться на события, происходящие под стенами Эрлизора. Довольно скоро на «Орейе» стали заметны признаки оживления – на его юте появилось несколько новых фигур.

А матросы под руководством Динца уже вышибали западные ворота Призон-дю-Мар. Те, что были не видны с «Орейи». Но с линкора потребовали разъяснить, что происходит теперь уже у Эрлизора.

«Гром победы», – туманно отозвался Монголэ.

Матросы «Гримальда» ворвались в тюрьму. Ошеломленные охранники покорно выдали ключи. Одна за другой распахивались камеры. И вот в коридоре появились моряки с захваченных флотом Покаяны торговых судов Поммерна. Именно их освобождение являлось задачей «Гримальда». И свою задачу он даже перевыполнил – капитан разрешил взять не только померанцев, но и всех тех заключенных, кто желал покинуть Пресветлую Покаяну. Приняв на борт около четырехсот человек, перегруженный сверх всякой меры, корвет отвалил от стенки.

В это время у Эрлизора загорелся «Тубан Девятый».

«Де Фридо-Бранш! Что, черт возьми, происходит?!» – вновь заволновалась «Орейя». На линкоре явно объявили тревогу: по вантам карабкались матросы.

«Забираю померанцев», – невозмутимо ответил Монголэ.

«Зачем?»

«Таков приказ».

«Чей?»

«Адмирала, черт возьми!»

На линкоре наконец стали подозревать неладное и замолчали. Потом передали приказ лечь в дрейф и прислать капитана.

Монголэ вполне резонно возразил, что его корабль в состав Домашнего флота не входит, а посему он, Унзиболан де Фридо-Бранш, подчиняется другому командиру.

«Орейя» обдумала все это, затем пригрозила открыть огонь и повторила вызов капитана. Тогда Монголэ взял у сигнальщика фонарь и собственноручно отщелкал:

«Обрат Кенто! Рядом с вами Сострадариум. Своей пальбой Вы можете разбудить самого обрата эпикифора. Стоит ли?»

«Орейя» вновь погрузилась в угрюмое молчание. Монголэ попробовал представить глубину замешательства на мостике линкора и усмехнулся. Можно было считать, что «Гримальд» со своей задачей справился.

* * *

ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ МАГРИБА «МЕХРИД-МЕХРИДИЕ»

Водоизмещение – 2780 тонн. Четырехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 15,9 узла. Вооружение: 112 чугунных орудий калибром до 40 фунтов. Экипаж – 1155 человек.

Командир – контр-адмирал Джуиз Агахаг-паша.

В отличие от Домашнего флота, тревогу на кораблях Магриба успели сыграть по всем правилам. Но после этого наступила растерянность. Командующий эскадрой и командир флагмана контр-адмирал Джуиз Агахаг-паша недоуменно ворочал роскошным тюрбаном, пытаясь сообразить, что же, собственно, творится в самой главной гавани этих недотеп-покаянцев. Вскоре его недоумение сменилось куда более сильным изумлением, когда из-за имперского фрегата «Прохорст» вырулил длинный серый линкор. Сначала на его бизани развевался золотистый флаг Покаяны. Затем вместо него поднялся семибашенный флаг Поммерна.

Агахаг-паша протер глаза, но наваждение не исчезло. Напротив, оно усилилось: следом за первым померанским линкором показался второй, затем третий. Высота огромного «Мехрид-Мехридие» позволяла магрибинскому адмиралу хорошо видеть их палубы, по которым бегали матросы в форме кригсмарине.

Все орудийные порты головного корабля «Денхорн» с левого, обращенного к магрибинцам борта, были распахнуты, но пусты. Видимо, пушки втянули внутрь для перезарядки. Характерные пятна копоти вдоль батарейных палуб и струи пороховых газов над вентиляционными решетками не оставляли ни малейших сомнений в том, что померанский флагман только что вынырнул из самой гущи боя. Однако его корпус, шлюпки, паруса, рангоут, – все выглядело абсолютно целым; Агахаг-паша не смог приметить ни единой дыры, ни одного очага возгорания и ни одной оборванной, болтающейся на ветру снасти. Ничего подобного не наблюдалось и на других кораблях. Выходило так, что эскадра Поммерна прорвалась мимо Контамара, разгромила батарею Эрлизора, расправилась едва ли не с половиной Домашнего флота и при этом оставалась практически невредимой.

– Да им сам шайтан помогает! – воскликнул Бастангул Чунгай-эфенди, старший офицер «Мехрид-Мехридие».

Агахаг поморщился.

– Шайтан тут ни при чем, Чунгай. Им помогает дерзость и внезапность. А больше всего – сами покаянцы своей неслыханной бдительностью.

Эфенди округлил глаза.

– Да за такую бдительность уши следует отрывать вместе с головой!

Агахаг с усмешкой кивнул.

– Я запомню твое предложение, Чунгай. Оно очень полезное.

Чтобы не делать других полезных предложений, Чунгай тут же замолчал. Тем временем на юте померанского флагмана замелькали флажки.

– Что передают? – спросил Агахаг.

– Пожелания благополучия и процветания Магрибу, паша, – мгновенно отозвался сигнальщик. – И свидетельствуют свое глубочайшее почтение великому марусиму.

– Ну и лисица же этот Мак-Магон… Чунгай! Наши орудия успели зарядить?

Чунгаю, бывшему мичману линкора «Урт-Бембема», однажды уже довелось драться с «Магденау». Он облизал пересохшим языком губы и осторожно сообщил:

– Будут готовы минуты через полторы-две, высокородный.

– Жаль, – с некоторым облегчением сказал Агахаг-паша. – Очень хотелось послать этому нахалу полсотни чугунных приветов. Ну, видит Пресветлый, ничего не поделаешь. Сигнальщик! Передай адмиралу Поммерна пожелание красивых жен, сильных сыновей и долгих лет жизни.

«Денхорн» вежливо поблагодарил и тут же грохнул всем противоположным бортом по обреченному фрегату «Коншесс». А в порты, обращенные к «Мехрид-Мехридие», то в одном месте, то в другом уже высовывались свежезаряженные пушки. С каждой секундой их становилось все больше и больше. Магрибинцы, которые одним залпом могли переломить ход сражения, своим шансом не воспользовались. Как и предполагал адмирал Мак-Магон.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЛИНЕЙНЫЙ КОРАБЛЬ «ОРЕЙЯ»

Водоизмещение – 1760 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 15,5 узла. Вооружение: 88 чугунных орудий калибром от 4 до 36 фунтов. Экипаж – 790 человек.

Командир – капитан первого ранга Хрисахос Кенто.

Линкор «Орейя» стоял на якорях в юго-западной части бухты напротив массивного здания Сострадариума. Волею случая и капитан, и большая часть его офицеров в ночь сражения оставались на борту. Капитан Кенто почти семнадцать лет проплавал на «Орейе», начав еще лейтенантом. Особых звезд с неба не хватал, но дело свое знал, с начальством ладил, в ордене состоял, а потому хотя и не слишком спешно, зато успешно продвигался по служебной лестнице.

Вахтенный офицер решился разбудить Кенто уже через минуту после страшного взрыва на острове Дабур. Однако капитан долго не мог разобраться в том, что же, собственно, происходит в бухте Монсазо. Путаница только усилилась, когда милей западнее к берегу подошел фрегат «Дюбрикано» и сначала высадил, а потом зачем-то опять принял на борт пленных померанцев. На все запросы морской петух де Фридо-Бранш отвечал дерзко, высокомерно и непонятно. В обычной своей манере…

Лишь после гибели «Прохорста» ситуация начала понемногу проясняться. И совсем все встало на свои места, когда в трех милях севернее неизвестная эскадра открыла огонь по следующей своей жертве – несчастному «Коншессу». Уж это-то было несомненным нападением! Капитан Кенто приказал объявить тревогу. Неплохо обученный экипаж за несколько минут привел корабль в полную боевую готовность. Здравый смысл подсказывал, что следует подтянуться к соседнему линкору «Эписумус», чтобы совместно встретить нападение, это решение просто напрашивалось. Однако Кенто имел четкий и совершенно недвусмысленный приказ: охранять со стороны моря резиденцию эпикифора. Капитан запросил инструкции у Адмиралтейства. Через несколько долгих минут там замелькали вспышки фонаря.

«Ждите».

Пока ждали, померанцы успели расправиться с «Коншессом» и направились к «Эписумусу». Едва успевший сняться с якорей «Эписумус» слал отчаянные призывы о помощи. Старпом не выдержал.

– Обрат капитан! Ну не можем же мы спокойно смотреть…

Послышался грохот сдвоенного залпа. «Эписумус» скрылся в дыму на половину высоты своих мачт.

– Да, – сказал Кенто. – Да. Не можем. Будь что будет. По местам стоять…

– …с якоря сниматься! – немедленно подхватил старпом.

Пришел в движение барабан шпиля. Под свист боцманских дудок матросы разбежались по реям. Еще через несколько минут, ощетинившись стволами пушек, «Орейя» набрала ход и устремилась в атаку. Кенто выбрал оптимальное решение – повел свой корабль вдоль самой границы песчаного бара, впритирку к отмели, лишая неприятельские корабли малейшей возможности обойти себя справа. Померанцы после этого могли пройти только слева, а в этом случае к «Орейе» были бы обращены их борта с уже разряженными стволами. Кенто рассчитывал спокойно отстреляться по флагману, проскочить вдоль строя и после этого оказаться рядом с магрибинской эскадрой. Тогда по «Орейе» стрелять не станут из опасения спровоцировать марусима. Можно было бы спокойно перезарядить орудия и подумать над тем, что делать дальше. Оставалось только посмотреть, что же в ответ на этот замечательный план придумает померанский адмирал.

* * *

Некоторое время казалось, что померанский адмирал ничего не придумал. Почти с минуту «Денхорн» шел встречно-параллельным курсом. Но затем померанские корабли с удивительной синхронностью повернули на девяносто градусов, освободили дорогу «Орейе» и начали удаляться в сторону Адмиралтейства.

При этом они добивались сразу нескольких выгод – замыкавший эскадру фрегат получал возможность еще раз обстрелять уже сильно пострадавший «Эписумус» своим правым бортом; «Орейе» в случае сохранения прежнего курса предстояло попасть под огонь всех кормовых пушек инсургентов, а «Денхорн» убирал от выстрелов свой разряженный и немного поврежденный левый борт. Становилось ясным, что противник тоже умел думать.

– Так. Что же дальше? – спросил помощник.

– Лево на борт, – сказал Кенто. – Нам безразлично, какой стороной стрелять, все пушки заряжены.

«Орейя» тоже повернула к весту и легла на курс параллельного преследования. Увы, тут же выяснилось, что в лавировке она уступает неприятелю, который мог идти круче к ветру.

– Уходят, – с досадой сообщил старпом.

– Ну и хвала Пресветлому, – отозвался Кенто. – Мы выполнили обе свои задачи – и Сострадариум больше не обстреливают, и «Эписумусу» дали передохнуть.

– Да, – кивнул помощник, – и со стороны выглядим эффектно: целая эскадра удирает от одного корабля. Только вот что будет… – он не договорил.

– Когда они перезарядят пушки? Тогда они посмотрят на восток.

– Зачем?

– Ну, это очевидно. Затем, что светлеет. Скоро восход. Померанцы должны подумать о том, что в Контамаре рано или поздно приведут в порядок хотя бы часть орудий. Да и Василиу в любой момент может появиться. В общем, пора бы им и убираться, как мне кажется.

Умудренный большим опытом капитан Кенто не ошибался. Ничуть не менее опытный адмирал Мак-Магон в это время действительно отдал приказ об отходе. Только вот отход он задумал не совсем обычный. Оторвавшись от «Орейи», померанские корабли еще раз выполнили поворот «все вдруг» и легли на курс полный зюйд.

– А вот этого нам не простят, – сказал Кенто.

– Что именно, обрат капитан? – не понял помощник.

– Вы не поняли? Померанцы идут к адмиралтейским верфям!

Оба переглянулись.

– Вот чо-орт… – пробормотал помощник.

В Адмиралтейской гавани, у достроечной стенки № 1, стоял недавно спущенный на воду линкор «Пресветлая Покаяна», краса и гордость императорского флота. Но – будущая краса и гордость. Пока ее называли «ноль-пушечной», поскольку ни одно из ста двадцати шести орудий еще не успели поднять на борт. Все они ровными шеренгами стояли на берегу… Да что там – пушки, корабль только-только начал принимать основной балласт, был еще очень неустойчив и даже не освобожден от строительного мусора! Словом, представлял собой очень крупную и совершенно беззащитную мишень.

– Придется все же драться, – вздохнул капитан Кенто. – На руле!

– Есть на руле.

– Еще раз – лево на борт! Идти вдоль самой линии буйков!

– Есть вдоль буйков…

Описав полукруг, «Орейя» вновь поползла по кромке отмели, только в обратном направлении.

Конечно, они не успели. Мало того что померанские корабли сами по себе были быстроходнее, на циркуляции «Орейе» пришлось еще побороться со встречным ветром, тогда как неприятель все время шел весьма благоприятным курсом бакштаг. Пользуясь превосходством в скорости, померанская эскадра быстро сблизились с верфью и «Денхорн», опять оказавшийся во главе колонны, первым открыл огонь. Было видно, как десятки светящихся точек полетели к обреченной «Покаяне».

– Брандскугели, опять эти дьявольские брандскугели, – сквозь зубы бормотал Кенто.

– Ничего, зато теперь им от нас не увернуться! – бодро сказал старпом.

Он подразумевал то, что после обстрела «Покаяны» померанцы не могли повернуть на запад, в сторону Южного пролива, где сорокафунтовые батареи Адмиралтейства просто в порошок их размолотят. Они могли повернуть только на восток. То есть прямо навстречу «Орейе». И вновь им предстояло пройти мимо «Орейи» с разряженными бортами. На этот раз – правыми.

– Нет, теперь не отвертятся! – предвкушал старпом. – Не может быть…

Но Кенто не спешил поддаваться оптимизму. Он все отчетливее представлял и глубину оперативного замысла адмирала Мак-Магона, и скрупулезность расчетов его штаба, и качество подготовки плавсостава курфюрстенмарине. Все это находилось на таком уровне, что померанцы в каждой фазе боя постоянно оказывались на один, на два, а то и на все три шага впереди своего противника. С трудом верилось, что у них не осталось еще какого-то сюрприза про запас.

– Обрат капитан, обрат капитан!

Свесившись с марсовой площадки, сигнальщик протягивал руку куда-то вправо, за корму. Кенто навел зрительную трубу в указанном направлении. Там находился «Эписумус». Лишившийся фок-мачты линкор имел сильный дифферент, его нос погрузился в воду почти до уровня якорных клюзов, он сильно дымил. Однако выяснилось, что на этом несчастья для него еще не окончились. Из-за приподнявшейся кормы «Эписумуса» выползал серый низкобортный корабль. На нем размеренно бухали пушки. Били не торопясь и очень точно: после каждого выстрела над безмолвным «Эписумусом» взлетали обломки.

– Тэк-с, – почти удовлетворенно сказал Хрисахос Кенто. – У померанцев есть еще и чистильщик…

* * *

КУРФЮРСТЕНМАРИНЕ ТЯЖЕЛЫЙ ФРЕГАТ «ТАКОНА»

Водоизмещение – 616 тонн. Трехмачтовый барк.

Максимальная зарегистрированная скорость – 19 узлов. Вооружение: 66 стальных орудий калибром от 6 до 24 фунтов. Экипаж – 475 человек.

Командир – фрегаттен-капитан Ойген фон Штоль.

Покончив с «Тубаном» и заставив выброситься на берег пылающую «Цикатру», фон Штоль не стал задерживаться у гибнущего «Коншесса». Он выбрал более важную цель. Во второй раз выйдя из облака дыма, тяжелый фрегат «Такона» устремился к «Эписумусу».

Имперский линкор уже получил многочисленные повреждения. «Такона» же практически не имела дыр. Единственным вражеским снарядом, поразившим корабль, оставалось восьмифунтовое ядро с погибшего «Чейро». И капитан фон Штоль отнюдь не собирался увеличивать этот счет. Дабы не вводить в соблазн подданных эмира, он обогнул стоянку магрибинской эскадры на расстоянии, превышающей дальность ее огня (Хитрый шакал! – пробормотал Агахаг-паша, почти угадав прозвище Штоля – Морской лис. И приказал приготовить себе свежий бешбармак. Больше ему ничего не оставалось делать). Хотя нет, еще можно было. Подумав, Агахаг-паша приказал:

– Пожалуй, принесите мне еще и мармелуши. Много. Только не разбудите байбиче высокородного марусима!

А хитрый шакал подбирался к дрейфующему «Эписумусу» со стороны кормы, поскольку там стояло только четыре пушки. Более того, корма линкора значительно приподнялась в результате дифферента на нос. Штоль надеялся, что ядра этих четырех пушек пройдут слишком высоко и особого вреда не принесут. Так оно и случилось. За исключением того, что из четырех пушек стреляли лишь две, остальные этого сделать уже не могли. Покаянские ядра прошили паруса и упали далеко позади корабля. За этот минимальный вред «Такона» рассчиталась с лихвой – сначала огнем носовых пушек, затем всем бортом. Первыми же выстрелами на «Эписумусе» были разбиты руль, гакобортные фонари и все стекла балкона. С расстояния в полкабельтова страшные померанские брандскугели пробивали не только обшивку, но и внутренние переборки, после чего разбрызгивали огонь на батарейных палубах. Вскоре из орудийных портов и рустерных решеток «Эписумуса» вновь повалил дым.

Этот дым встревожил старшего офицера «Таконы» Ларса Поммояки.

– Ойген! Мы слишком близко подобрались. Как бы у них не рванула крюйт-камера.

– Хорошо, отходим, – рассеянно отозвался капитан. – Распорядись.

Его внимание уже было приковано к крадущейся вдоль берега «Орейе». Штоль прекрасно понимал замысел капитана единственного уцелевшего линкора Домашнего флота – отомстить, или, на худой конец, хоть немного насолить основным силам Мак-Магона и тем самым сохранить свое лицо. А быть может – и голову.

– Мы не успеем его перехватить, – сказал Поммояки, быстро оценив расстояние и силу ветра, который по-прежнему оставался слабым.

Чтобы не оказаться напротив борта «Эписумуса», где еще могли оставаться и боеспособные пушки, и обозленные канониры, «Такона» была вынуждена развернуться на сто восемьдесят градусов и отходить курсом вест, тогда как «Орейя» находилась на зюйде.

– Не успеем, – повторил Поммояки.

– Тогда давай думать.

– Не представляю, что тут можно придумать.

– Для начала вспомним, что охраняли «Тубан» и «Цикатра».

– Ясное дело – Эрлизор. Ну и что?

– А что охранял «Коншесс»?

– Прикрывал магрибинскую эскадру и военное министерство.

– «Эписумус»?

– Эге! Императорский мост и вход в Ниргал.

– Тогда логично предположить, что и «Орейя» что-то охраняла. Что?

Не сговариваясь, они навели подзорные трубы на массивное здание, высящееся над крепостными стенами Старого города. Это мрачное серое строение имело большой центральный купол с многочисленными окнами и четыре высокие башни по углам, что делало его похожим на старинную земную мечеть. Находилось оно примерно в четверти мили от берега. То есть было вполне досягаемо для обстрела со стороны бухты.

– Ты помнишь план Ситэ-Ройяля? – усмехнулся Штоль.

– Перке-еле, – протянул старпом. – Да ведь это же их Сострадариум! Вот где ахиллесова пятка капитана «Орейи»…

– Лево на борт!

– Ойген, мы еще недалеко отошли. Как бы «Эписумус» не огрел нас напоследок с правого борта.

– Ничего, потерпим. Вдарим по нему из кормовых. И поторопи канониров с перезарядкой носовых орудий. Цель у них будет… ого-го. Захочешь – не промажешь.

– Что, опять брандскугели?

– Они, родимые.

– Маловато их осталось.

Фон Штоль усмехнулся.

– Друг мой! Что делать? Брандскугели – лучшее средство для просветления мозгов эпикифора.

Ларс хмыкнул.

– Быть может, единственное.

– Вот поэтому и не надо на них скупиться. Лучшего применения для зажигательных снарядов нам не найти.

– Похоже на то, – согласился Поммояки.

И «Такона» повернула к берегу.

* * *

Обычно весьма сдержанный капитан Кенто опустил подзорную трубу и крепко выругался. Еще бы пару минут, и носовые орудия его «Орейи» вполне могли продырявить паруса померанского флагмана. Еще минуту спустя можно было бы повернуться бортом и ударить по второму кораблю. Затем сам собой напрашивался новый поворот и залп с противоположного борта по «Магденау». А уж потом, при отходе, на закуску, – огонь из кормовых пушек по замыкавшему строй вражеской эскадры фрегату. «Орейя» могла пустить в дело все свои орудия и не получить взамен ни единой царапины! Такой случай выпадает один раз за всю карьеру командира военного корабля, причем далеко не каждому. И вот, все это требовалось отставить, поскольку другой командир безошибочно нащупал единственное слабое место во всей массе обстоятельств, сопутствующих «Орейе».

Кенто очень ясно представлял все то, что последует, если хоть одно ядро опустится на крышу главной резиденции эпикифора. Но… «Орейя» оказалась в положении собаки, охраняющей зарытую кость от стаи волков. Точнее, сразу две кости.

– Ложимся на обратный курс. Немедленно!

– Есть, обрат капитан, – недоуменно ответил старпом. – Но почему?

– Потому что вон тот фрегат, – Кенто раздраженно ткнул трубой, – собрался обстрелять Сострадариум.

– О, ч…, – помощник покосился на обрата эмиссара, молчаливо маячившего на мостике. – …То есть Пресветлый меня побе… Впрочем, тоже не надо.

– Не надо подвергать опасности Сострадариум, – скрипуче посоветовал обрат эмиссар. – И богохульствовать тоже не стоит.

Старпом замолчал, поскольку молчание – лучшая форма общения с бубудусками. Пока те такое позволяют.

Единственный уцелевший линкор Домашнего флота в очередной раз развернулся. Но пока он это делал, шустрый померанец поймал попутный ветер и успел пройти заметную часть дистанции, отделявшей его от линии открытия огня. Однако ветер теперь благоприятствовал и «Орейе». Был он по-прежнему слабым, поэтому оба корабля шли с полным парусным вооружением. Кроме основных парусов они несли лисели, а также все межмачтовые стаксели, – работал каждый дюйм парусины, который только можно было натянуть. Теперь результат гонки определялся исключительно характеристиками корпусов – осадкой, отношением длины к ширине, качеством обшивки, эффективностью обводов.

– Что за корабль? – спросил Кенто. – Эта трусливая шаровая окраска скрадывает его очертания.

Старпом быстро перелистал справочник. Потом прильнул к окуляру подзорной трубы.

– Скорее всего – тяжелый фрегат «Такона», обрат капитан.

Оба замолчали, поскольку любому моряку известно, что фрегаты имеют более узкие корпуса, и, следовательно, обладают превосходством в скорости над линейными кораблями. Особенно фрегаты Поммерна. Особенно в сравнении со старой, широкой и тупорылой «Орейей», которую специально и проектировали-то широкой и тупорылой. Под тяжелые 36-фунтовые пушки при не слишком большом водоизмещении (экономия!). Покаянские адмиралы неколебимо верили, что такое дорогое оружие, как линейный корабль, предназначено отнюдь не для суматошной беготни по волнам. Оно предназначено для того, чтобы ломать хребет вражескому флоту. То есть для солидного эскадренного боя, в котором огневая мощь куда важнее скорости.

На мостике все кроме бубудуска поняли, что «Орейя» гонку проиграет. Через некоторое время это понял и бубудуск.

– Они плывут быстрее. Почему? – спросил он.

Увы, объяснять обрату эмиссару азы теории корабля никто не брался ввиду большой сложности задачи. Обрат эмиссар ни за что не согласился бы с тем, что окайники-померанцы хоть в чем-то превзошли богосмиренную империю. Особенно – в скорости. Такого не могло быть, поскольку такого не мог допустить сам Пресветлый. Но такое допускали законы гидродинамики, о которых святой отец и слыхом не слыхивал.

* * *

«Такона» первой достигла нужного места и легла на курс зюйд, повернувшись носом к Сострадариуму. Над ее баком немедленно вспухли облачка дыма. В сторону главного здания ордена полетели не очень заметные на фоне предрассветного неба светлячки. Обрат эмиссар на минуту перестал метаться от борта к борту.

– Послушайте, а мы-то почему не стреляем? – поинтересовался он.

– Дистанция слишком велика, – неохотно отозвался Кенто.

– Тогда почему стреляют померанцы?

– Потому что их пушки могут бить на большее расстояние.

В подтверждение его слов, прочертив очень длинную дугу, два или три брандскугеля угодили в купол Сострадариума.

Старший офицер непроизвольно охнул.

– Как. Вы. Это. Допустили? – с патетическими остановками и придыханиями спросил обрат эмиссар.

Кенто промолчал.

– Сострадариум стоит уже два с половиной века! И ни разу… Со дня основания… Да окайники и близко не подбирались! Мечтать не смели! Вы отдаете себе отчет, несчастный?!

Капитан вновь не ответил. Зато «Такона» не молчала. Разрядив носовые пушки, она увалилась под ветер и открыла беглый огонь всей артиллерией правого борта. В короткое время воздух наполнился десятками поганых померанских зажигалок. Эмиссар побледнел.

– Вы намерены хоть что-нибудь предпринять для защиты резиденции его люминесценция, обрат капитан?

Вместо ответа Кенто приказал дать выстрел из палубной четырехфунтовки.

* * *

Пожилой матрос ткнул пальником. Орудие исправно грохнуло, отскочило, натянуло канаты. Быстро уменьшаясь в размерах, черный шарик устремился в небо. Затем, превратившись в точку, начал опускаться. Не только обрат эмиссар, но и офицеры напряженно следили за его полетом. Вопреки точным, трезвым знаниям и немалому опыту, в глубине души каждый из них надеялся либо на благоприятный порыв попутного ветра, либо еще на какое-нибудь чудо. На мостике «Орейи» все, включая вестового матроса, уже успели оценить масштабы бедствия, постигшего Домашний флот. Никто об этом не решался заговорить, но все страстно ждали первого проблеска удачи в этой ночи позора. Казалось, попади ядро в «Такону», и все переменится. Но нет, даже этого чуда не произошло. Ядро упало примерно в полуторастах саженях от неприятеля, подняв хорошо заметный султан воды.

– Обрат капитан! Вы ведь не хотите сказать, что у окайников более дальнобойная артиллерия? – подозрительно осведомился бубудуск. – Этого не может быть!

– У вас есть другое объяснение?

– Ну… а в пушку положили достаточно пороха?

Кенто вздохнул.

– Один картуз. То есть полную норму. Если засыпать сверх того, орудие разорвет. Потерпите, обрат эмиссар. Скоро мы догоним эту зловредную «Такону» и рассчитаемся сполна. У нас на два десятка орудий больше, да и главный калибр покрупнее. Тридцать шесть фунтов против двадцати четырех. Уверяю, мало им не покажется.

– Почему вы так уверены, что мы догоним эту «Такону»?

– Потому что прямо по курсу у нее – устье реки Ниргал. То есть тупик, ловушка, – терпеливо объяснил Кенто. – Направо она повернуть не может, потому что тогда пойдет к нам навстречу. А севернее стоит магрибинская эскадра, видите? Туда померанцам лучше не соваться. Они обязательно повернут назад, чтобы не подвергаться риску оказаться под огнем сразу трех кораблей эмира. Но при повороте потеряют и время, и скорость, поскольку попутный ветер для них превратится во встречный. Тут мы к ним и подойдем. Чтобы поближе познакомиться…

* * *

Вскоре «Орейя» оказалась на линии между «Таконой» и Сострадариумом. Кенто надеялся, что отвлечет огонь на себя, однако и эта надежда не оправдалась. Померанские брандскугели один за другим пролетали над мачтами «Орейи» и продолжали сыпаться на величественный купол Сострадариума. После двух дюжин попаданий над крышей дворца появились первые, пока еще жидкие струи дыма.

Кенто приказал лечь на курс норд и идти на сближение. «Такона» без промедления тоже повернулась к северу и открыла огонь из кормовых пушек. Опять брандскугелями, и опять – по резиденции эпикифора. Но это были уже последние выстрелы. Уходя от преследования, фрегат одновременно удалялся и от Сострадариума. Впрочем, свою задачу он выполнил. В Сострадариум угодило не меньше трех десятков брандскугелей и дворец загорелся. Скорее всего, пожар начался на вечно захламленном чердаке, а потом распространился вниз, на пышные драпировки Циркулюса. Этот круглый зал предназначался для особо важных совещаний высших иерархов ордена. Большего святотатства для любого сострадария не существовало.

– Не сносить вам головы, если не накажете окайника, – тусклым голосом сообщил обрат эмиссар.

– А вам? – поинтересовался Кенто.

– И мне.

– Наконец-то у нас появилось хоть что-то общее.

Обрат эмиссар этому обстоятельству обрадовался не особенно. Зато минут через пять появилась надежда, что военное счастье улыбнулось наконец и обрату капитану, и обрату эмиссару. Чтобы не входить в зону огня магрибинцев «Такона» действительно повернула к весту и легла на обратный курс. При этом она оказалась при встречном ветре. Как и предсказывал Кенто. А для «Орейи» этот ветер оставался более благоприятным, боковым, поэтому расстояние стало сокращаться. Вскоре последовала долгожданная команда начинать пристрелку из носовых орудий. Первые же ядра легли очень близко к цели – перед бушпритом и у миделя «Таконы». Фрегат не отвечал, поскольку все свои орудия разрядил в Сострадариум.

И тут не сдержался старпом. Игнорируя обрата эмиссара, он выругался не хуже боцмана.

– В чем дело? – недовольно осведомился капитан.

Помощник махнул в сторону.

– Да так, неприятный пустячок. Теперь уже вся померанская эскадра прет к Сострадариуму, обрат капитан! Видимо, им надоело расстреливать верфи. Теперь они хотят оторвать нас от «Таконы». Заботливые…

– О, Пресветлый! Черт бы их побрал, – багровея, пожелал уже обрат эмиссар. Даже он представлял, что случится, если по Сострадариуму, которому и без того уже немало перепало, отстреляется целая эскадра. Капитан Кенто не стал тратить время на эмоции.

– На руле! Поворот оверштаг! Ложимся на обратный курс.

«Орейя» медленно выполнила очередной поворот и вновь отправилась в сторону уже не на шутку горящего Сострадариума. Затем немного уклонилась к весту, чтобы перерезать курс колонне померанских кораблей и попытаться перехватить их до того, как они смогут обстрелять главную резиденцию и святыню ордена. В отношении исхода предстоящего боя Кенто ни минуты не сомневался: четыре вражеских корабля уже успели перезарядить орудия. Следовательно, отделают «Орейю» ничуть не меньше, чем «Эписумус», «Коншесс», «Прохорст», «Цикатру», либо «Тубана». Но это был бы не самый худший исход лично для капитана первого ранга Хрисахоса Кенто – смерть на палубе сильно отличается от смерти в подвалах Святой Бубусиды. Он молча молился лишь о том, чтобы померанцы не передумали, не отказались бы от боя. Но, видимо, плохо молился.

Сначала «Денхорн», затем «Василиск» и другие корабли Мак-Магона отвернули от берега. Некоторое время казалось, что они намерены атаковать «Орейю» на встречном курсе. Ничего хорошего это не сулило, однако ничего большего Кенто пожелать и не мог. Но вскоре вся эскадра Поммерна поменяла еще раз свой курс, выполнила четкий поворот «все вдруг» и начала удаляться к норду. Медленно ползущая «Орейя», так и не приблизившись на расстояние залпа, вновь начала отставать и вновь осталась не у дел.

– Так это что же, – возликовал эмиссар, – выходит, они от нас бегут?! Струсили?!

Офицеры «Орейи» молчали. Они-то понимали, что дело не в трусости. Дело было в том, что померанский адмирал преподал им урок тактики. Без единого выстрела он вывел из-под удара свой фрегат. Выполнив эту задачу, тут же отказался от боя с одиноким отчаявшимся линкором. И даже не постеснялся показать ему корму, поскольку даже незначительные повреждения рангоута могли снизитьскорость его кораблей. А им еще предстояло выбраться из бухты. А потом – оторваться от неизбежного преследования флота Василиу. Исправный рангоут был для померанцев куда важнее потопления «Орейи». Это понимали все. За исключением обрата эмиссара.

– Нет, но они же явно бегут! – торжествовал бубудуск. – Что, кишка тонка, ага? Обрат капитан, можно считать, что мы обратили в бегство целую эскадру! Разве не так?

– Для нас лучше считать, что так, – кивнул Кенто, глядя на горящий Сострадариум. – Надеюсь, это поможет.

Эмиссар тоже вспомнил о Сострадариуме и сник.

– Эх, – сказал он. – У нас действительно есть кое-что общее. Да поможет нам Пресветлый!

* * *

…По набережной на рысях мчалась роскошная золоченая карета. Миновав несколько купеческих парусников, кучер осадил упряжку перед самым трапом линкора «Мехрид-Мехридие», флагманского корабля магрибинцев. Узорная дверца распахнулась. Из экипажа, почтительно поддерживаемый мамелюками личной охраны, выбрался сам марусим. Агахаг-паша немедленно покинул мостик и скатился по трапу. Почтенный марусим оказался изрядно навеселе, плохо владел языком и ногами, но голова у него работала.

– Что за… пальба всякая! Все бубыбахают. Ты еще не стрелял, Аг-гг-хан?

– Нет, высокородный.

– А п-чему?

– У нас мало кораблей, а приказа вообще нет. Да и следует ли вмешиваться в драку этих собак? Пусть перегрызут друг другу горло!

– Раз-зумно, Аг-гг-хан, – сказал марусим. – Аз-зурумно.

С большим трудом он поднялся на корабль. Отдышавшись, багровыми глазами обвел горизонт.

– Ого! И чьи же кораблики так весело горят?

– Покаянские, высокородный.

– А на боку чей там фр-фрегатик лежит?

– Тоже покаянский. Сорок восемь орудий… было.

– А из воды торчит… там?

– Мачта «Тубана Девятого».

– Только одна?

– Странно, что хоть одна уцелела, высокородный. После взрыва крюйт-камеры…

– О шайтан. Здорово их. Здорово им… А кто напал-то? Непосредственно. Альбанис?

– Нет, повелитель. Поммерн.

Взгляд марусима прояснился.

– Что я слышу? Амбарассум! Ай да курфюрст, ай да сын скорпиона! Чую, он приготовил еще не один верблюжий колючка для здешних задниц. Ик! Правильно, что ты не стрелял, Агахаг.

Агахаг-паша низко поклонился.

– Хороший воздух, – сообщил марусим, начиная трезветь. – Пусть принесут кресло и кальян, я тут посижу.

Когда на палубе появилось то и другое, марусим пососал мундштук, выпустил из ноздрей ароматный дым и уже вполне человеческим голосом приказал готовиться к отплытию.

– Мы уходим раньше времени, повелитель?

– Как видишь, у нас теперь есть очень срочные новости для эмира. Такие важные, что ради них мне придется бросить светлокожих гурий. Ты понимаешь, что все это значит, Джуиз? – дрожащей рукой марусим обвел панораму разгрома.

– А что это значит, высокородный? – уклонился Агахаг-паша.

– Хе! Свое мнение спрашиваешь у начальства? Разумно, если в меру. Но тут, видишь ли, особых мозгов не надо: у нас на глазах Пресветлая Покаяна только что лишилась невинности. А заодно и морского превосходства не только над Альбанисом, но даже и над нами. А это означает, Агахаг, дорогой ты мой, что нам не нужно бояться за свои старые колонии. Более того, года два-три мы можем спокойно заводить новые. С такими новостями стоит поспешить к эмиру, уверяю тебя. И очень сильно поспешить! Для Магриба начался отсчет золотого времени. Из этих двух-трех лет нельзя терять ни единого дня!

– Мы можем сняться со швартовов немедленно, повелитель.

Марусим покачал головой.

– Не спеши так. Нужно дождаться конца этого бесплатного танца живота, – марусим кивнул на бухту. – Шальные ядра нам ни к чему. Пусть там настреляются вусмерть. Не надо мешать. Гости никому не должны мешать, хе-хе.

– Марусим-паша, адмирал-паша! – крикнул матрос с марсовой площадки.

Агахаг поднял голову.

– Говори.

– Сострадариум горит, высокородные!

Марусим со вкусом расхохотался.

– Эге! Вовремя я оттуда уехал.

Потом он припомнил что-то крайне забавное и расхохотался еще раз.

– О, затхлое растение Ухух! А ведь придется этому хитрецу самому воевать с Бернаром… Некуда ему теперь деться. После такой-то трепки. Как есть – некуда! А мы спокойно посмотрим, какая из этих собак окажется пожирнее. Эй, кто-нибудь! А ну-ка, заварите мне кофе. Интересно, что сейчас поделывает Альметракис-паша?

– А не хотел бы я оказаться на его месте, – сказал Агахаг.

– Да, не стоит, – отечески посоветовал марусим. – Деспотические режимы не любят прощать. Ох, извини!

– За что, высокородный?

– Кажется, я сказал правду.

СРОЧНО! ВНЕ ВСЯКОЙ ОЧЕРЕДИ! АЛЛЮР +++!

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ АЛЬФОНСУ ЧЕТВЕРТОМУ,

КОРОЛЮ АЛЬБАНИСА,

ЛИЧНО

Ваше величество!

Пишу наспех, прямо на балконе посольства, поскольку отсюда видна большая часть бухты Монсазо. Помилуй Пресветлый, здесь есть на что посмотреть! Судите сами: каким-то образом взорван Контамар; линкоры курфюрста прямо под окнами Эрлизора сровняли с землей береговую батарею. Это громовержцы, настоящие плавучие вулканы! Качество померанских брандскугелей – выше всяческих похвал. Половина Домашнего флота, включая знаменитый «Тубан Девятый», уже превратилась в груды обломков. Горит недостроенная «Покаяна». И если меня не обманывают глаза, горит сам Сострадариум! В Ситэ-Ройяле паника. Не удивлюсь, если дело дойдет до десанта. Но уже сейчас ясно, что империя терпит самое позорное в своей истории поражение. Я счастливый человек, мне будет что рассказать потомкам. Бегу за свежими новостями!

Ваш Кальверон

Ситэ-Ройяль, 2 августа 839 года; 3 часа пополуночи

20. Адмирал Альметракис

Командующий Домашним флотом Ворвид Альметракис покинул дворец сразу после взрыва Громоглота. Одним из первых он вызвал свой фаэтон и приказал:

– В Адмиралтейство! Срочно.

Ездовой матрос хлестнул лошадей, застоявшиеся лошади дружно взяли с места, экипаж помчался. Но события его опережали. С ночной набережной адмирал был вынужден бессильно наблюдать за разгромом своей эскадры. Ему было ясно, что коль скоро померанцы проникли через Северный пролив, корвет «Чейро» следовало списать со счетов. Затем загорелись «Тубан» и «Цикатра», а когда экипаж адмирала поравнялся с напоминавшим растревоженный муравейник Военным министерством, лег мачтами на воду также горевший «Прохорст».

Альметракис с каменным лицом проследовал мимо пришвартованных у министерства кораблей Магриба. Он приказал ехать прямо к Императорскому мосту. Однако здесь экипаж был вынужден остановиться, поскольку мост оказался разведенным на ночь. А померанская эскадра продолжала свой опустошительный слалом. Разрядив правые борта во фрегат «Коншесс», корабли Мак-Магона один за другим круто забирали влево, ложась на курс, упирающийся в устье Ниргала и далее – в разведенный Императорский мост.

– О, Пресветлый! – воскликнул адъютант. – Они что, собираются подняться по Ниргалу и высадить десант прямо в центре Ситэ-Ройяля?!

Адмирал покачал головой.

– Нет, Гриннар, ветер слишком слабый. Тут другое. Они успели зарядить пушки левых бортов и собираются применить их против «Эписумуса». Но мне не хотелось бы дожидаться этого в роли пассивного наблюдателя. Узнайте, нельзя ли свести мост.

– Слушаюсь, обрат адмирал!

По мосту барабанили ядра из погонных пушек «Денхорна», а затем и остальных померанских кораблей. В ряде мест перила уже были снесены, имелись проломы и в настиле. Тем не менее Гриннар пробрался в башню, в которой располагались лебедки. Пока он этим занимался, адмиралу все же пришлось стать свидетелем неравного боя еще одного из своих кораблей.

* * *

Близнец «Хугианы» 84-пушечный линкор «Эписумус» имел достаточное время для подготовки. Более того, успел изготовиться и был первым кораблем Домашнего флота, оказавшим реальное сопротивление. На залп флагмана Мак-Магона он ответил своим полновесным залпом. Было видно, что над верхней палубой «Денхорна» взлетели щепки. Однако «Эписумусу» досталось куда больше, поскольку по нему последовательно отстрелялся весь ударный кулак померанской эскадры – три 102-пушечных линкора плюс тяжелый фрегат.

«Эписумус» сорвало с якорей. Подхваченный выносным течением Ниргала, черпая избитым бортом, он медленно дрейфовал кормой вперед к острову Дабур. Его бак все сильнее окутывался дымом. Чуть помедлив, рухнула перебитая у основания фок-мачта. А померанские корабли, следуя курсом зигзага, последовательно поворачивались к «Эписумусу» кормой и продолжали обстрел с очень близкого расстояния. Все новые и новые брандскугели поражали несчастный корабль. Пожар на нем разгорался. Альметракис закрыл белоснежными перчатками свое лицо. Но если бы он видел то, что случилось на вражеском флагмане, его настроение могло бы несколько улучшиться.

* * *

Еще при прорыве из Теклы «Денхорн» получил больше трех десятков попаданий с левого борта. На якорной стоянке у Аборавар разбитые части рангоута обновили, поврежденные участки обшивки починили, а вот заменить несколько серьезно пострадавших шпангоутов можно было только в доке. Поэтому их на скорую руку укрепили дубовыми накладками и тем ограничились.

В сражении Пресветлой Ночи флагману померанской эскадры довольно долго везло. Однако единственный ответный залп пришелся как раз по его левой скуле и миделю. От ядер «Эписумуса» вновь пострадали шпангоуты № 4 – № 7, на опер-деке были повреждены четыре орудия, погибли трое канониров. Но самым опасным оказался выстрел из палубного фальконета. После этого выстрела на мостике «Денхорна» упал командующий эскадрой. Срочно прибежал судовой врач. С адмирала сняли помятую кирасу. От какого-то неосторожного движения он пришел в себя.

– Что… такое?

– Похоже на перелом ребер, экселенц. К счастью, ядро зацепило вас по касательной.

– Повезло.

Врач покачал головой.

– Да как сказать. Вам необходимы тугая повязка и постельный режим.

– Приступайте. К повязке.

– Лучше это сделать в каюте.

– Нет. Здесь.

Врач взглянул на шаутбенахта Верзилоффа. Тот развел руками.

– Пока адмирал в сознании, он остается командующим эскадрой.

Мак-Магона перевязали, усадили в кресло и приставили двух матросов, – поворачивать.

– Каково состояние… корабля?

– Сносное. Все пробоины выше ватерлинии. Бой вести можем.

– Что с «Эписумусом»?

– Тяжело поврежден. Горит.

– Хорошо. Который час?

– Четверть второго.

– Поворачивайте к зюйду. Следующая цель – Сострадариум. Видишь купол?

Верзилофф поднял трубу.

– Вижу. Но слева по курсу идет линкор «Орейя». Прикажете атаковать?

– Чем? Пушки левого борта разряжены. Кораблям… эскадры. Поворот «все вдруг». Курс – вест.

– Простите, экселенц. Мы убегаем от единственного корабля?

– Да, Юстус. От единственного. И не вздумайте подпустить к себе «Орейю»! Это приказ. Мне нужен целый рангоут… А какого черта ты снял свою кирасу? По-моему, очень полезная вещь.

* * *

Гриннар, флаг-адъютант Альметракиса, вернулся с неутешительным известием о том, что Императорский мост сводить некому. Все механики разбежались.

– Придется сделать крюк по берегу, обрат адмирал.

Альметракис опустил руки.

– Что ж, поехали, – неестественно спокойным голосом сказал он.

Мост Святаго Корзина был сведен, но оказался беспросветно забитым. На нем гвардейские кирасиры, следовавшие для защиты Эрлизора, встретились с бубудусками, затребованными эпикифором для защиты своего Сострадариума. И те и другие кричали о померанском десанте, никто не хотел уступать, слышалась страшная ругань.

– Бесполезно, обрат адмирал, – сказал адъютант. – Не пробьемся.

– Едем дальше.

Только по следующему Цепному мосту Альметракису удалось пробраться на левый берег Ниргала. Хмель из головы адмирала давно выветрился, он отчетливо представлял, что лично с ним сделает Святая Бубусида после сражения. Если каким-то чудом не удастся переломить его ход. А для этого требовалось сначала получить связь, все нити которой были сосредоточены в Адмиралтействе.

– Гони! – в очередной раз приказал адмирал ездовому.

Матрос в очередной раз хлестнул лошадей. Но гнать не получалось. Улицы Ситэ-Ройяля уже наполнились заспанными и перепуганными обывателями. С узлами, мешками и ручными тачками они стремились покинуть город. Расталкивая толпу, пробирались небольшие воинские подразделения. Со стороны бухты доносилась частая пальба пушек. Слышались брань, крики женщин, плакали дети; на колокольнях били в набат. Кое-как объехав перевернутую пожарную фуру, фаэтон Альметракиса миновал окруженный множеством бубудусков Сострадариум и выехал к Западной стене. Здесь выяснилось, что ворота заперты и у них выставлен караул. Уговоры Гриннара не подействовали. Адмирал выбрался из коляски и подошел к солдатам. Те почтительно вытянулись.

– Коменданта башни ко мне.

Прибежал толстый, обливающийся потом майор.

– Открыть ворота!

– Так… десант же, обрат вице-адмирал.

– Какой еще, к черту, десант?! Бредишь, майор!

– Никак нет. Померанцы высадили десант.

– Плевать. Меня ты выпустишь. Потом – делай что хочешь. Открыть ворота!

Вид у Альметракиса был такой, что комендант решил не испытывать судьбу и кивнул своим солдатам. Опасливо озираясь, те приоткрыли одну из створок. Никаких померанцев за воротами не обнаружилось. Зато навстречу ринулась толпа жителей предместья. В отличие от горожан, стремившихся поскорее покинуть столицу, эти люди искали безопасности внутри ее стен. И некоторые проскочили.

– Куды, куды, шальные?! – заорал сержант. – А ну, разойдись!

Солдаты с большим трудом оттеснили напиравших, образовав неровный проход. Но он простирался на каких-то тридцать шагов, дальше ездовой матрос был вынужден продавливать дорогу лошадьми. Его злобно материли, швырялись всякой дрянью. Кусок грязи шмякнулся в белый парадный мундир Альметракиса. Кругом сверкали безумные глаза. Казалось, что вот-вот, и толпа разнесет в щепки экипаж. Положение спас адъютант. Он выпалил поверх голов сразу из двух пистолетов, а потом стал размахивать саблей. Это подействовало. Но когда они выбрались из толпы, адмирал понял, что слухи о десанте имели под собой вполне реальную почву.

Слева зияли вышибленные взрывом ворота Призон-дю-Мар. У них озадаченно чесал затылок толстый бубудуск из охраны. Справа, на берегу бухты, хрипло орал морской лейтенант. Кучка канониров пыталась канатами вытянуть из воды на берег чугунную тушу двадцатичетырехфунтового орудия.

– Раз-два! – надрывался лейтенант.

– Раз-два, – вяло отзывались матросы.

– Взяли!

– Узяли, узяли…

Увидев начальство, лейтенант вытянулся. И браво оттарабанил что-то насчет доблестно отраженного вражеского десанта.

– Поднимайте пушки, – холодно ответил Альметракис. – Раз уж доблестно отраженные померанцы их уронили.

На пирсе валялось тюремное тряпье, лежали трупы в форме имперской морской артиллерии, – явный след высадки. Но вот сама атака уже закончилась. По-видимому, десант был коротким, небольшим по масштабу, и решал чисто тактическую задачу. Никаких померанцев на берегу уже не осталось. А неприятельский корвет, наделавший столько шуму своей высадкой, спокойно ставил паруса и направлялся в сторону Северного пролива. На нем не было заметно каких-то серьезных повреждений, его кормовые пушки еще посылали прощальные гостинцы куда-то в сторону Южного предместья, но корабль явно выходил из боя.

Лейтенант на минуту прекратил свои крики, вытер лоб платочком. Со смесью злобы и удивления он сказал, глядя в сторону удалявшегося «Гримальда»:

– Вот же нахалы!

– Молодцы, – с облегчением сказал Альметракис.

Но смотрел он совсем не на «Гримальд», а на линейный корабль «Орейя». «Орейя» в этот момент пыталась перехватить «Такону» и защитить от нее Сострадариум. Действия капитана Кенто радовали долгожданной решительностью и должны были создать для померанцев хоть какие-то затруднения.

– Молодцы, – еще раз сказал адмирал.

Однако так и не узнал, что, несмотря на все старания Кенто, отнюдь не его линкор больше всего досадил помаранцам в ту ночь. Это сделал командир заурядной батареи полевых четырехфунтовых пушчонок. Причем имя этого армейского капитана для официальной истории Покаяны так и осталось неизвестным. Но именно он спас от окончательного уничтожения линкор «Граф Шалью Гервер де Гевон Старший».

* * *

КУРФЮРСТЕНМАРИНЕ КОРВЕТ «СИФАРИС»

Водоизмещение – 380 тонн. Трехмачтовая баркентина.

Максимальная зарегистрированная скорость – 19,9 узла. Вооружение: 36 стальных орудий калибром от 6 до 12 фунтов. Экипаж – 189 человек.

Командир – корветтен-капитан Берт фон Шерканц.

Однотипному с «Гримальдом» «Сифарису» досталась не самая сложная задача. Учитывая легкость его вооружения, адмирал Мак-Магон поручил корвету приблизиться к достроечной стенке адмиралтейских верфей и нанести максимальные повреждения либо недавно спущенной на воду гигантской «Покаяне», либо находящемуся в ремонте «Графу де Гевону». По имевшимся разведданным артиллерия с обоих кораблей была снята. Угрозу могли представляли только орудия самого Адмиралтейства, но по дальности огня они уступали померанским пушкам, поэтому «Сифарис» вполне мог выбрать безопасную дистанцию.

Поначалу все удавалось хорошо. Выждав, когда «Гримальд» отойдет от причала, «Сифарис» открыл беглый огонь по «Гевону», быстро пристрелялся, и вскоре добился нескольких попаданий. Разрядив один борт, корвет повернулся на шпринге и продолжил обстрел другим. Ответные ядра Адмиралтейской крепости ложились недолетом, все шло как надо. Но вскоре положение осложнилось. В любой, даже самой слабой и неэффективной армии всегда найдутся честолюбивые офицеры, вопрос лишь в их количестве. В ту августовскую ночь один такой офицер отыскался примерно в миле от южного берега Монсазо. Там находился палаточный лагерь некоей полевой батареи. Эта батарея пришла из соседнего городка только для участия в параде по случаю прибытия марусима. В праздничной суматохе про нее начисто забыли, а командир совсем не торопился о себе напоминать, желая провести в столице как можно больше времени. К несчастью, примерно через полчаса после полуночи он вернулся в свою часть и, к несчастью, оказался достаточно инициативным.

Услышав канонаду, этот офицер поднял своих солдат по тревоге, приказал взять орудия на передки, вывел их к берегу, и, оказавшись напротив «Сифариса», приказал открыть огонь; нашел в себе такую смелость.

«Сифарис» пробовал отвечать кормовыми пушками. Однако в сумраке его канонирам приходилось ориентироваться только по вспышкам выстрелов, тогда как сам корвет был прекрасно виден на освещенной пожарами поверхности воды. И хотя поначалу покаянцы стреляли неважно, со временем приноровились. Продырявили паруса, затем добились нескольких попаданий в корму. На корвете появились раненые, а перед капитаном встала дилемма – либо продолжать выполнение задания и при этом нести потери, получая все новые повреждения, либо удалиться на безопасное расстояние, потеряв при этом возможность обстреливать «Гевона».

Корветтен-капитан Берт Шерканц выбрал первое. И попросил о поддержке своего друга капитана Монголэ, который только что принял на борт узников Призон-дю-Мар. Перегруженному «Гримальду» полагалось срочно уходить, но Монголэ задержался. Дважды он давал залп сначала левым, затем, развернувшись, – правым бортом. В общей сложности около полусотни ядер пролетели над крышами рыбацкой деревеньки и упали в саду, где пряталась батарея. Однако дистанция была предельной, рассеивание оказалось большим, пострадала только зарядная фура да пара лошадей. «Сифарис» лишь на несколько минут получил передышку. Упрямая батарея сменила позицию, вновь открыла огонь и стреляла до тех пор, пока не подошел к концу запас ядер.

Заместитель командира был заблаговременно отправлен в столичный арсенал. Увы, получить порох и новые ядра он не смог по самой заурядной причине: батарея не числилась в гарнизоне Ситэ-Ройяля. Так что замолчать пушки заставили свои, до боли родные интенданты. Но Шерканц об этом не знал, поэтому счел за благо отойти. Что и спасло «Гевона».

* * *

Весь путь из Эрлизора в штаб флота Альметракис проделал по берегу. Из открытого фаэтона он видел почти все, что в ней творилось. Видел, но ничего не мог изменить. К моменту, когда командующий Домашним флотом прибыл в Адмиралтейство и принял бразды правления в свои руки, командовать ему уже было почти что нечем. Обе береговые батареи бездействовали. На месте гибели «Тубана Девятого» плавали черные обломки. «Цикатра» догорала у отмели. Наполовину затопленный «Прохорст» лежал на боку, но все еще продолжал дымиться. «Коншесс» с несколькими парусами на единственной уцелевшей мачте выбросился на берег. Ничуть не более обнадеживающий вид имел «Эписумус». Линкор лишился одной из мачт, имел крен и сильный дифферент. У причальной стенки Адмиралтейства сильно дымил «Маршал Гевон», а получившая сотни пробоин «Покаяна» оборвала швартовы и погрузилась по верхнюю палубу. При этом ни на одном из померанских кораблей не было заметно ни пожара, ни серьезных повреждений. Лишь нижние паруса «Денхорна» пестрели дырами. Мелочи…

В общем, ситуация на первый взгляд складывалась если не безнадежная, то удручающая. Однако на второй взгляд адмирал понял, что шансы отыграться все еще имеются. Кроме «Орейи» оставалась еще и «Хугиана», в течение всего сражения безучастно торчавшая у пирса острова Дабур. Дальше Альметракис разглядел невесть откуда взявшийся фрегат «Консо». Наконец вход в Южный пролив стерег тяжелый фрегат «Сибу». Если, по примеру Мак-Магона, эти силы собрать в единый кулак, можно было бы попытаться либо напасть на арьергард неприятеля, либо заблокировать Северный пролив. Конечно, имея только четыре боевые единицы рассчитывать на победу не приходилось. Зато можно было выиграть время и подготовить абордажный удар.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ТЯЖЕЛЫЙ ФРЕГАТ «СИБУ»

Водоизмещение – 610 тонн. Трехмачтовая баркентина.

Максимальная зарегистрированная скорость – 17,8 узла. Вооружение: 64 чугунных орудия калибром от 4 до 24 фунтов. Экипаж – 495 человек.

Командир – капитан второго ранга Аньер Этраск.

В ту злосчастную ночь «Сибу» выполнял те же функции, что и корвет «Чейро», – охранял вход в бухту Монсазо. Только не с северной стороны острова Дабур, а с южной, поэтому оказался в стороне от курса эскадры Мак-Магона. Но кавторанг Этраск оказался примерно в том же положении, в какое несколько раньше попал каперанг Кенто: попусту терял время, прикованный к ненужному месту устаревшим приказом. Между тем, судя по звукам плотной пальбы, его помощь пришлась бы весьма кстати всему Домашнему флоту.

Этраск несколько раз запрашивал инструкции, но каждый раз получал короткий ответ «Ждите», поскольку в штабе флота никто не хотел брать на себя ответственность. Конец паралича наступил лишь под утро, когда адмирал Альметракис сумел попасть в Адмиралтейство. На Сигнальной башне тотчас замигал долгожданный фонарь. Этраску приказывали войти в бухту, после чего во взаимодействии с линкорами «Хугиана», «Орейя» и легким фрегатом «Консо» нанести удар по прорвавшимся померанским кораблям, связать их боем, и тем самым прикрыть готовящуюся абордажную атаку с гребных судов. Командиром оперативной группы назначался капитан первого ранга Кенто. Впервые получив ясный и осмысленный приказ, Этраск испытал большое облегчение. Он тут же распорядился изменить курс, добавить парусов, открыть крышки портов и выкатить орудия. Ловя угасающие дуновения бриза, «Сибу» вошел в пролив.

И тут вдоль берега пробежала последняя полоса ряби. По всей бухте установилось безветрие. Журчание у форштевня стихло. Чтобы течение не вынесло фрегат хотя бы из пролива, Этраск был вынужден отдать якорь.

Безветрие остановило обе враждующие стороны и сражение на время прекратилось. Почти вертикально в небо поднимались столбы дыма от пожаров в Контамаре и Сострадариуме. В центральной части Монсазо замерла сбившаяся в кучу эскадра померанцев. Судьба лучших кораблей кригсмарине повисла на волоске.

– Эге! Неужели вляпались? – сам себя спросил Этраск.

Но обвисли паруса и на уцелевших покаянских кораблях. Чуть позже в одиннадцати милях южнее Ситэ-Ройяля штиль застиг также и авангард грозного и многочисленного флота Открытого Моря. Этот штиль не являл собой чего-то из ряда вон выходящего. Побережье в окрестностях Ситэ-Ройяля относилось к бризовой зоне. Всякому моряку известно, что до середины ночи бризы дуют с более холодной поверхности моря в сторону более теплой суши, а перед утром, когда суша успевает остыть, меняют направление на обратное. Штиль, установившийся в четвертом часу, как раз и предвещал перемену ветра. Все капитаны, как померанские, так и покаянские, прекрасно знали, что затишье продолжится не более получаса, максимум – сорока минут. Разумеется, знал об этом и гросс-адмирал Мак-Магон. Он сознательно рисковал, поскольку цель того стоила. Однако именно в эти тридцать-сорок минут его противник, командующий Домашним флотом вице-адмирал Альметракис вполне мог переломить ход сражения.

* * *

Абордажный удар! Для этого Альметракис располагал всем необходимым. В частности – плавсредствами. На Галерном дворе Адмиралтейства скопилось до двух сотен самых разнообразных гребных судов – от разъездных баркасов до пары трофейных, захваченных в недавней муромской войне скампавеев. Адмирал тут же распорядился снабдить веслами все до единой посудины, способные продержаться на воде хотя бы пару часов и посадить на них не менее шести батальонов морской пехоты. Контр-адмирал Сетран, комендант Адмиралтейства сделал удивленные глаза.

– Но… позвольте! Шесть батальонов? Да ведь это весь гарнизон!

– Разве Адмиралтейству угрожает приступ? – холодно осведомился Альметракис.

– Никак нет.

– Могли бы и сами догадаться. Вы вообще хоть что-нибудь сделали, пока меня не было?

Сетран вытянулся.

– Виноват, обрат командующий.

– Несомненно. Не забудьте хотя бы выдать абордажные кошки. Исполняйте!

– Так точно, обрат командующий.

Резво прыгая через две ступеньки, Сетран убежал. Альметракис распорядился приготовить к отплытию свой личный баркас и поднялся на самую высокую башню Адмиралтейства – Сигнальную. С ее высоты он увидел кое-что новое. И оно его не порадовало. Севернее Контамара на прибрежных скалах прибой доламывал останки «Чейро». Кроме того, оказалось, что Мак-Магон ввел в бухту Монсазо не все свои силы. Яхта «Поларштерн» и пара корветов оставались в открытом море. Они занимались бомбардировкой горящего Контамара. А с норд-оста, со стороны мыса Мекар, приближался еще один, очень знакомый Альметракису корабль. Его он мог распознать с какого угодно расстояния.

– «Прогиденс», – сквозь зубы пробормотал командующий Домашним флотом. – Воистину неистребимый «Прогиденс»…

Это была неприятная новость. Зато приятных оказалось целых две.

Во-первых, штиль продолжался. Безветрие парализовало на неподвижной водной глади все ворвавшиеся померанские корабли. В паре миль юго-восточнее них в выносном течении Ниргала дрейфовала «Орейя», а «Сибу» запер Южный пролив. Это было уже кое-что.

А во-вторых, и в главных, в открытом море, милях в десяти-двенадцати юго-западнее Адмиралтейства, просматривались многочисленные паруса. Целый лес парусов.

– Идет Василиу! – воскликнул Гриннар.

– Да, – сказал адмирал. – Надеюсь. Только не идет, а пока стоит.

Повернувшись к сигнальщикам, он продиктовал сразу с полдюжины приказов на все свои уцелевшие корабли и отправил краткое сообщение Василиу. Едва успели поступить ответы, как снизу послышались шаги. Первым на площадку выскочил запыхавшийся Сетран.

– Что, – удивился Альметракис, – абордажные суда уже готовы?

– Нет еще, обрат командующий.

– Тогда в чем дело?

В глазах Сетрана мелькнуло злорадство.

– Да тут вас спрашивают, обрат командующий.

– Кто спрашивает?

На площадку поднялись трое бубудусков.

– Вице-адмирал Альметракис? – спросил старший.

– Да-а, – ответил Альметракис. – Чем обязан?

– По приказу обрата бубудумзела вы арестованы. Сдайте вашу шпагу.

Адмирал взглянул на «Сибу», жадно стерегущего своими парусами малейшее дуновение ветра, на разбросанные в безветренной бухте померанские корабли, на колонну первого батальона морской пехоты, входящую в Галерный двор, и понял, что все это становилось бесполезным. Его заместитель, контр-адмирал Аленцо де Сетран, был способен на многое, но только не на руководство абордажным боем. Командный опыт у бедняжки отсутствовал начисто.

* * *

Большую часть карьеры Сетран провел на штабных должностях, причем не на кораблях, а в не слишком отдаленных от столицы местах. Этому очень способствовала женитьба на одной из побочных дочерей базилевса-императора. И хотя молодая прим-герцогиня Ле-Морак, супруга де Сетрана, была не прочь сплавить мужа в какое-нибудь кругосветное плавание, ее постоянно останавливало одно обстоятельство: грядущая смерть венценосного отца и неизбежная схватка за местечки подле трона. Схватка, вступать в которую без такого полезного инструмента, как муж, было бы глупо. Между тем, скорая смерть базилевса-императора что-то не спешила, как ни ожидали ее придворные партии. Существовали ежедневные проблемы с высочайшим стулом, и давление у повелителя скакало, и одышка его мучила, и отеки на ногах появлялись, и печень из-под ребра выпирала, а вот не помирал – и все тут. Прим-герцогине оставалось уповать на то, что с каждым календарным годом вероятность нужного исхода неуклонно росла, а ради этого стоило терпеть Сетрана. Пару раз в месяц она даже исполняла свой супружеский долг. И всегда заботилась о том, чтобы в каждый данный момент граф пребывал в отдалении, но в то же время находился под рукой.

Благодаря этим хлопотам второго лейтенанта Сетрана вместе с линкором «Хугиана» перевели из флота Открытого моря во флот Домашний. Затем граф что-то преподавал в Морском Энциклии, где удостоился ученой степени за диссертацию о могучем влиянии идей св. Корзина на боеспособность имперского флота. Потом, получив внеочередной чин, служил личным представителем морского министра при военном министра. Однако со старым занудой Гевоном отношения сложились неважные. Супруга срочно напрягла связи и Сетран оказался помощником главного интенданта Домашнего флота. В этой роли он тоже продержался недолго, но совсем по другой причине. Уж больно должность была хлебной, за нее никогда не прекращалась самая ожесточенная грызня. В результате пришлось согласиться на звание контр-адмирала и пост начальника штаба все того же Домашнего флота.

Неизвестно, какие дальнейшие планы строила прим-герцогиня, но нападение померанцев в них никоим образом не входило. Так же, как и в планы самого Сетрана. Граф прекрасно знал, что способен быть адмиралом исключительно Домашнего флота и только в мирное время. Догадывался об этом и командующий Домашним флотом.

* * *

– Позвольте довести до конца операцию, обрат эскандал, – спокойно сказал Альметракис.

– Нет.

– Подумайте, абордажный удар может принести нам победу!

В неподвижном лице бубудуска ничто не изменилось. Он протянул руки:

– Ты это… брось. Время-то не тяни. Нам сегодня еще арестовывать да арестовывать.

Адмирал понял, что Святая Бубусида уже приступил к заготовке виновников поражения. И еще понял, что он, Ворвид Альметракис, собирался защищать не ту власть. Власть, которая обречена. Быть может, питаясь кровью, она протянет еще долго, эта власть. И уж точно у многих еще успеет отобрать и шпагу, и честь, и жизнь. Но вот победить не сможет. С Сетранами такое не получится, нет. С горьким удовлетворением Альметракис поблагодарил Пресветлого за то, что не успел одержать победу, всю славу которой присвоил бы орден. Эта победа лишь повредила бы больной стране. Бывший командующий Его Величества Домашним флотом еще раз взглянул на бухту Монсазо и усмехнулся.

– А ведь ты прав, бубудуск! Пустые все хлопоты…

Потом он вскочил на перила и взмахнул руками, удерживая равновесие.

– Послушай, Гриннар. Командира линейного корабля «Прогиденс» зовут Таграх. Шаутбенахт Таграх. Если когда-нибудь встретишь, передай мои извинения. Ну, ты знаешь за что. За мыс Мекар.

– Обрат адмирал…Ворвид! Что вы делаете?! – в ужасе крикнул адъютант.

Адмирал еще раз усмехнулся.

– Хочу кое-что рассказать Пресветлому.

И шагнул с башни.

– Вот ведь сволочь, – сказал старший бубудуск, глядя вниз. – Кого я теперь арестую? Ни себе, ни людям.

– Чистейший эгоизм, – согласился контр-адмирал Сетран.

Гриннар размахнулся и от души влепил по учтивой роже нового командующего Домашним флотом. Старший бубудуск чрезвычайно обрадовался.

– Аборавары, – промурлыкал он. – Только Аборавары. Никакой Призон-дю-Мар тут не поможет.

* * *

Уже через четверть часа после скоропостижного назначения, контр-адмирал Аленцо ди Кандильяк, граф де Сетран, стоял на Галерном дворе в окружении толпы подчиненных, держался за челюсть и пытался сообразить, что же ему следовало предпринять.

Со всех сторон сыпались нехорошие доклады о состоянии гребных судов. Не хватало всего – весел, абордажных крючьев, кирас, и даже пороха для мушкетов, а шеф-интендант Адмиралтейства вкупе с главным каптенармусом куда-то запропастились. Утверждали, что обоих видели в Эрлизоре «при пониженной боеспособности».

– Сбить замки к чертовой матери! – предложил не в меру горячий командир шестого батальона.

Сетран, имевший короткий, но яркий снабженческий опыт, едва устоял на ногах. Он живо представил, сколько недостач спишут прожженные интенданты на такое деяние. И кого в конечном счете сделают за это козлом отпущения.

– Я вам собью, – процедил новый командующий. – Приказываю немедленно атаковать с тем, что имеется!

– Но как же так? Без прикрытия артиллерийских кораблей? Нас перетопят как котят!

– Трусишь, майор? Это приказ. Мы упускаем время! Все ясно?

– Так точно, – кисло ответил командир шестого батальона. – Яснее не бывает.

– Поплывешь первым, – зло сказал Сетран. – Умник!

Остальные комбаты бросились к своим частям, чтобы освободить дорогу смертникам. Потому что назревал очередной бессмертный подвиг во славу Пресветлого. Мешать не следовало…

* * *

ПРОКОНШЕССУ ГЛУВИЛЛУ

ЛИЧНО

Проверь чернильницу. Скоро потребуется. Понял?

Колбайс

21. Эпикифор и бубудумзел

В бухте творилось что-то невообразимое.

Потерявшие ветер померанцы вовсе не потеряли хладнокровия. Шесть их кораблей, включая все три линкора, растянулись в правильную колонну. При этом каждый корабль одним бортом обстреливал многострадальный Контамар, а другим громил сбившиеся в беспорядочную кучу шлюпки с десантом.

Эпикифор с досадой отбросил подзорную трубу.

– Кто командует абордажной атакой? Альметракис?

– Бывший вице-адмирал Альметракис… э… отстранен, ваша люминесценция.

– Отстранен? В разгар боя? Командующий флотом?! Нет, с нашим орденом не соскучишься…

– Я думал, вы знаете, – потупившись, сказал Глувилл.

– Как видишь – нет. И какой же это идиот распорядился? – бледнея, спросил великий сострадарий.

Задавая свой вопрос, он уже знал ответ. И, тем не менее, едва не задохнулся, когда услышал от Глувилла то, что и ожидал услышать:

– Дык это… того. Обрат Керсис приказал.

Случившееся далеко выходило за всякие рамки. Воспользовавшись пожаром Сострадариума, на некоторое время лишившего люминесценция контроля над ситуацией, не в меру ретивый бубудумзел вообразил, что вправе заменить главу ордена. Хотел того Гомоякубо или не хотел, понимал или нет, но этим он бросал прямой вызов эпикифору. И каким образом! В самый ответственный момент этот дикарь дезорганизовал управление остатками Домашнего флота. Как оказалось, ему были совершенно безразличны и способности паркетного адмирала Сетрана, и судьба имперской морской пехоты, так бестолково гибнущей под померанскими ядрами, и даже сама империя как таковая.

Эпикифор окончательно понял, что Керсису Гомоякубо вообще безразлично все, кроме личной власти. Ничто другое его не интересовало и не трогало. Видимо, в достижении власти Орден сострадариев был для него лишь наиболее подходящим инструментом. При этом вполне могло статься, что Керсис, как и большинство хитрых дураков, толком и не знал, на что употребит эту почти неограниченную власть, буде получит ее в свои окорокообразные ручищи. Ну, удовлетворит свои зоологические потребности. А дальше что?

Что ж, он сам ускорил свою судьбу. Если зарвавшийся пампуас вообразил, что даже такие штуки ему будут сходить с рук, то он очень ошибся. Как выражается милейший марусим, змея укусит свою ногу. Заднюю. Вообразившую себя передней… Видимо, следовало сделать это раньше, но еще не поздно сделать и сейчас!

– Глувилл! Немедленно выпиши ордер на арест, – голосом, сухим, как пески Ящерленда, приказал эпикифор.

– Арест кого, ваша люминесценция?

– Керсиса Гомоякубо.

– Так он же… того. Глава Святой Бубусиды.

– Бывший глава.

– Но… как же это?

– Ты стал плохо слышать, Глувилл? Быть может, тебя тоже пора заменить?

– Никак нет, ваша люминесценция! Я хорошо слышу. Очень хорошо…

Глувилл долго возился с ящиком секретера, доставая письменные принадлежности. Эпикифор отвернулся к окну и стал смотреть на бухту.

* * *

Карьтна по-прежнему открывалось самая безотрадная. Над нещадно бомбардируемым Контамаром висела густая туча дыма, а редкие ответные выстрелы из замка совершенно не достигали цели, – у померанцев хватало ума использовать свое превосходство в дальности огня. Почти в центре Монсазо тонул «Эписумус». Прямо напротив Сострадариума с обвисшими парусами дрейфовала «Орейя». То же самое в Южном проливе происходило и с фрегатом «Сибу». В сборище разномастных гребных судов часто били тяжелые померанские ядра. И все это происходило на глазах у магрибинцев…

Глувилл нерешительно кашлянул.

– А что, если обрат Керсис прикажет своим бубудускам…

– Что? Сопротивляться?! На этот случай захвати с собой когорту лучезарных обратьев Санация. Они сейчас стоят у нас во дворе и не знают чем заняться. Возьми их с собой, коншесс Глувилл! Именем Пресветлого приказываю устроить Ускоренное Покаяние любому, кто вздумает оказать сопротивление или просто выкажет ослушание.

– И даже…

– Нет, ты явно плохо слышишь, Глувилл. Я же ясно сказал: любому.

– Так точно, обрат экипи… эпикифор. Прошу подписать ордер.

Глувилл протянул бумагу и перо.

Его руки мелко дрожали и почему-то были в перчатках. Нет, пора менять, – рассеянно подумал великий сострадарий, читая указ. – Мерзнет, видимо. Перчатки в июле… Старый стал, бестолковый. И небрежный, – перо плохо очинено, даже колется. Раньше за Глувиллом такого не водилось.

– Все, – сказал эпикифор, – поставь печать и отправляйся.

Глувилл принял страшный документ, свернул его трубочкой. Кланяясь, начал пятится к выходу. У порога почему-то задержался, поднял бледное, по-собачьи безрадостное лицо. Эпикифор раздраженно махнул на него рукой. И вдруг почувствовал, что рука немеет. Показалось, что сотни мелких иголочек ползут от указательного пальца. Вверх по кисти, на предплечье, а потом еще дальше – на плечо. Его люминесценций машинально попытался поднести ладонь к глазам, чтобы посмотреть, что же с ней происходит. Но рука не послушалась. Более того, начала кружиться голова. Великий сострадарий пошатнулся, оперся о конторку.

– Затхлое растение Ухух, – пробормотал он.

Глувилл опустил глаза, съежился, икнул. Он был невероятно, беспредельно, до судорог испуган. Испуган в совершенно неприличной степени. Эпикифор это понял и презрительно усмехнулся.

– Ах ты, псина… трусливая. Обмочился, да?

Больше он ничего не говорил. В короткие секунды, которые ему оставалось еще пробыть в сознании, великий сострадарий припомнил фразу из одной древней книги. О том, что при кризисах в обществе беззакония закономерно побеждают наиболее оголтелые. А ведь правда, отрешенно подумал он. Значит, самым оголтелым был не я…

Эта мысль не помешала ему бороться до конца. Перед тем как упасть, глава всемогущего ордена откуда-то из складок мантии вытащил маленький пистолет с двумя коротко обрезанными стволами. Однако взвести курки уже не смог, – правая рука висела плетью. Змея все же укусила себя. Но не за ногу, а за руку… Глувилл и не пытался спастись. Он намертво прирос к порогу. Лишь когда эпикифор совсем перестал дергаться, его верный секретарь, далеко огибая лежащее тело, подошел к камину. Швырнул в огонь и ордер, и перо, и свои перчатки. Потом выбросил в окно черный флакончик. После этого дребезжащим голосом крикнул:

– Караул! Помогите!

Выбежав из кабинета, завопил громче:

– Лекаря! Эй, быстрее – лекаря! Его люминесценцию плохо!!!

* * *

Переворот, который глава Святой Бубусиды готовил и долго, и старательно, начался помимо его воли и раньше времени. Из-за этого возник целый ком проблем, и этот ком стремительно разрастался. Смерть великого сострадария произошла в момент неслыханного по дерзости нападения на Ситэ-Ройяль. Ни раньше, ни позже! Керсису Гомоякубо доложили, что базилевс-император пока не вполне пришел в себя, происходящее понимает еще меньше, чем обычно, однако уже рвет, мечет, требует крови. Неважно чьей, но – пренепременно и немедленно.

В столице империи царил хаос, начались грабежи, а дерзкая померанская эскадра, как бревно в глазу, все еще торчала посреди бухты и на виду у всего Ситэ-Ройяля методично уничтожала гребной флот Сетрана.Впрочем, самого адмирала на шлюпках не было: он не смог возглавить атаку по причине сломанной челюсти.

Требовалось твердо брать власть в свои руки и начинать наводить порядок, а далеко не все супрематоры Санация были готовы безоговорочно голосовать за Керсиса. Многие являлись сторонниками де Умбрина, некоторые были сами не прочь занять кресло эпикифора, а других требовалось либо подкупить, либо запугать. Под рукой Гомоякубо находились тысячи бубудусков, Санаций располагал всего лишь тремя сотнями Лучезарных. Увы, благоприятность этого соотношения ничего не значила: для любого сострадария, включая самого забубенного бубудуска, поднять руку на гвардию Санация – дело немыслимое. Лучезарные, напротив, могли поднять руку на кого угодно за исключением пресвятой особы эпикифора. Так что реальной возможности покорить Санаций силой не существовало. Тут требовались иные методы, а иные методы требовали иного времени.

Но и уличные беспорядки, и померанцы с их дальнобойной наглостью, и базилевс, и олух Сетран, и даже сам Санаций, – все это отходило на задний план по сравнению с главной, совершенно неожиданной проблемой. Эта проблема оттеснила все. Эта проблема заключалась в том, что тело усопшего эпикифора Робера де Умбрина было невозможно представить Санацию. Потому что оное тело самым необъяснимым образом исчезло.

* * *

Глувилл клялся, что все сделано как надо. Прибежавшая на его вопли стража подтверждала, что видела великого сострадария, лежавшего на ковре без признаков жизни. Факт смерти не колеблясь установили сначала дежурный лекарь Сострадариума, а затем и срочно вызванный личный врач угасшего люминесценция. Тем не менее, факт исчезновения тела тоже отрицать никто не мог.

Гомоякубо быстро установил, что после ухода обоих врачей у кабинета эпикифора была выставлена охрана, и что внутрь никто не входил. Это было сделано по его же, Керсиса Гомоякубо, строгому распоряжению. Бубудумзел желал лично убедиться в смерти своего бывшего шефа и стародавнего врага, а в результате оказался первым, кто обнаружил его отсутствие. Это был сюрпри-из…

Собственно, в способе исчезновения покойника ничего загадочного не имелось. Опытные сыскари Керсиса в два счета простучали стены и нашли потайной ход. Ход вел на узкую винтовую лестницу, а затем – глубоко под землю, к системе канализационных галерей. Но дальше след, естественно, терялся. Загадочным было другое. Кому требовалось похищать труп (или все-таки не труп?) Великого Сострадария? Зачем? Не имея ответы на эти вопросы, бубудумзел имел ответы на вопросы о возможностях, которыми обладали предполагаемые похититель или похитители.

Они были велики. И даже очень велики. Кто-то за срок чуть больше двух часов узнал о смерти де Умбрина. За этот же срок он (они) сумели проникнуть в Сострадариум, унести и спрятать тело. Такое могло быть под силу только могущественному, очень хорошо организованному сообществу. Тайному настолько, что даже глава Святой Бубусиды ничего о нем не слышал. Более того, и не подозревал, что таковое может существовать в стране, где все сферы жизни пронизаны тотальным доносительством, где разве что на самого себя пока не стучат. Похищение казалось совершенно невероятным. К тому же существовало и другое объяснение. Что если эпикифор в очередной раз всех провел, светлейший?

– Хрюмо!

На пороге неслышно возник секретарь.

– Лекарей ко мне, этих самых. Обоих!

Эскулапов тут же доставили. Одного серее другого.

– По каким признакам вы установили смерть его люминесценция?

– От-отсутствие сердцебиений, – пролепетал первый.

– И дых-дыхания, – добавил второй.

– Реакцию зрачков на свет проверяли?

Лекари переглянулись.

– Прощехвосты, – прорычал бубудумзел. – Глаза были открыты?

– Глаза были открыты, – сказал дежурный лекарь Сострадариума.

Личный врач эпикифора отчаянно затряс обвислыми щеками.

– Нет, глаза были закрыты.

– Вот как?

– Совершенно точно. Но… зачем?

Догадливый оказался. Придется убирать, – мимоходом подумал бубудумзел. Впрочем, нет, рано. Пригодится еще для опознания тела эпикифора. Или того, кого ему прикажут считать эпикифором.

– Хрюмо!

– Да?

– Этих – в отдельные камеры. Все разговоры с ними запрещаю.

– Сострадариум горит, обрат бубудумзел. До подвалов пока не дошло, но…

– Что? Все еще горит?

– Так точно. Весь купол и северная сторона здания. Окайники дали несколько прицельных залпов. Произошло больше шестидесяти попаданий брандскугелями, а перекрытия деревянные. На чердаке – архив, сушилка для белья и многовековой хлам. Пожарные рукава обветшали, ведер не хватает. Ну, все как обычно.

Керсис махнул рукой.

– Тогда отправь их… Ну, в Призон-дю-Мар, что ли. Только охрану поставь нашу.

Хрюмо нерешительно кашлянул.

– Обрат бубудумзел! Ворота Призон-дю-Мар разбиты, тюремщики разбежались. Вряд ли порядок там наведут раньше, чем потушат Сострадариум. Быть может, лучше – прямо в Эписумус?

– О, Пресветлый! Хорошо, пусть будет Эписумус. Только не беспокой меня больше пустяками.

Трясущихся лекарей наконец увели, а в голове Гомоякубо застрял вопрос одного из них: но… зачем? Заложив руки за спину, он прошелся по кабинету великого сострадария и попробовал представить, как здесь все произошло.

* * *

Итак, около трех часов назад эпикифор потребовал написать роковой указ о его, Керсиса Гомоякубо, аресте. И Глувилл понял, что настало время для крайних мер. Ему требовалось надеть толстые, буйволовой кожи перчатки, достать из потайного кармана флакон, осторожно вскрыть его и как следует пропитать ядом перо. Да, перед этим еще нужно было написать требуемый указ. Очень кстати эпикифор повернулся тогда к окну, привлеченный удручающей картиной в бухте Монсазо.

И все же Глувилл очень, очень торопился. Дабы не вызвать подозрений, не вспугнуть жертву. Ну, и трясся как собачий хвост, конечно. Без этого он не умеет делать подлости… Вот в спешке перо плохо и пропиталось. Скорее всего, вместо того, чтобы как следует подержать во флаконе, Глувилл просто обмакнул его. И тем самым подарил де Умбрину жизнь, урод… Что ж, обстоятельства мнимой смерти эпикифора начинали становиться понятными. Но его дальнейшее поведение?

В кабинете неслышно возник Хрюмо. В руках он держал перо и бумагу.

– Ордер готов, обрат бубудумзел.

Обрат бубудумзел посмотрел непонимающе.

– Ордер?

– Да, как вы и приказывали.

– Какой ордер?

– На арест командующего флотом Открытого Моря, – с привычной терпеливостью пояснил Хрюмо.

– А, этот. Как там его?

– Василиу.

Гомоякубо глянул в окно.

– Нет. Сейчас не до него. Пускай еще поплавает, адмиралишко. Глядишь, и утопит невзначай какого-нибудь зазевавшегося померанца. Сейчас другое важно… Глувилла ко мне!

Заложив руки за спину, Керсис еще раз прошелся по кабинету.

Явился требуемый Глувилл.

– Вот что, – сказал бубудумзел. – Пораскинь мозгами, не один год знаешь Умбрина. Ты его упустил, ты его мне и найдешь. Иначе…

– Так точно, – пролепетал Глувилл. – Доставлю. Живым или мертвым.

– Живым не надо.

– Так точно. Не надо.

– И не надо, чтобы об этих поисках кто-то знал. Никакого шума-гама! В помощь возьмешь только двух моих личных телохранителей, Хорна и Колбайса. Их вполне достаточно, они умеют делать все, что нужно. Громилы – те еще…

Примериваясь к своей будущей роли, бубудумзел присел в скрипнувшее под ним кресло эпикифора и добавил:

– Помни! Умбрин не мог уползти далеко. Но если потребуется, обшарьте все клоаки Ситэ-Ройяля. К вечеру чтобы труп бывшего эпикифора был здесь, в этом же кабинете, откуда и сбежал! Притащите по той же самой потайной лестнице. Понял ли, обрат мой Глувилл?

– Еще как по-понял…

– Ну, а чего стоишь? Времени мало. Топай!

* * *

Вряд ли они нашли бы эпикифора, если б тот сам этого не пожелал. А произошло все после полудня, когда все трое уже до чертиков наползались по катакомбам. В третий или четвертый раз Глувилл свернул в короткий туннель, ведущий от Сострадариума к берегу бухты.

– Мы здесь уже были, – буркнул Хорн.

– Он не мог уйти далеко. Стучите в стены!

Оба бубудуска привычно принялись колотить по камням рукоятками кинжалов. Работали добросовестно, простукивая каждый свою стену от пола до потолка, поэтому шли медленно. Прошло не меньше часа, прежде чем они добрались до решетки, закрывавшей вход в тоннель со стороны бухты. Померанцы оттуда уже уплыли, пальба стихла, слышался лишь плеск волн. Да с набережной время от времени доносились обрывки разговоров.

Бубудуски достучались до самой арки, с облегчением перевели дух, и Колбайс достал кисет с изрядно отсыревшим табаком. Однако закурить не успел.

– Ох, – сказал он.

Сильно качнулся, схватился за стену, выронил кисет.

– Ты чего? – недовольно спросил Хорн.

– Да чем-то… по голове т-треснуло.

Глувилл и Хорн одновременно посмотрели на его голову. Хорн тут же резко присел и выдернул из-за пазухи большой двуствольный пистолет. А Глувилл остался стоять, недоуменно уставившись на короткую стрелу. Эта стрела торчала прямо в голове Колбайса, чуть повыше уха. Поражало, что верзила при этом оставался в полном сознании. Глувилл успел подумать, что может быть и вправду в голове у бубудусков нет мозгов.

– Чего там у меня, а? – беспокойно спросил Колбайс.

Не дождавшись ответа, он поднял руку, потрогал стрелу. И тут ему стало плохо. Колбайс закрыл глаза и сполз на пол. Хорн тут же наугад выпалил из своего пистолета, потом вскочил и бросился бежать. Но уже через несколько шагов споткнулся, взмахнул ручищами и рухнул в поток нечистот. Глувилл с отрешенностью подумал, что эти подручные бубудумзела, видимо, были хороши только там, где не встречали сопротивления.

В тоннеле, где еще гуляло пистолетное эхо, тихо, но отчетливо прозвучало:

– Глувилл! Без глупостей… Слышишь меня?

– Слышу, – пересохшим языком ответил Глувилл.

– Когда ты должен вернуться к Керсису?

– Вечером. Точное время не назначено.

– Очень хорошо. Значит, у нас оно есть. Сейчас ты вытолкнешь оба трупа из тоннеля наружу. Пусть плывут.

– Но… там же их увидят, – торопливо сказал Глувилл. – Опознают…

– Не скоро. Хвала Поммерну, в бухте сейчас много чего плавает.

Глувилл покорно исполнил требуемое. Хорн и Колбайс отправились в свое последнее плавание. А в своде тоннеля открылось темное отверстие. Оттуда, разматываясь, выпала веревочная лестница.

«Потолок, потолок надо было простучать, – запоздало подумал Глувилл. – А не эти дурацкие стены».

И тут же понял, что и простукивание потолка не помогло бы. По той простой причине, что эпикифор выжил. Это очень многое меняло. Эпикифор выжил, он восстанавливал силы, и по мере восстановления делался все опаснее. Эпикифор их ждал, он все рассчитал заранее. А уж рассчитывать великий сострадарий мог получше кого бы то ни было во всем ордене. Глувилл знал об этом отнюдь не понаслышке. Без лишних слов он поднялся по лестнице, втянул ее за собой и даже аккуратно смотал.

– Умница, – похвалил эпикифор. – А теперь закрой люк.

Тяжеленный на первый взгляд каменный блок легко сдвинулся и встал на свое место. Глувилл нерешительно поднял глаза.

* * *

Он оказался в низком, высотой не более двух метров, но довольно длинном помещении. В наружной стене, обращенной к бухте, имелось два квадратных отверстия, через которые проникали свет и воздух. Вонь тут почти не ощущалась. Во всяком случае, морем пахло сильнее. И еще дымом из коптящего неподалеку Сострадариума.

– Ну, здравствуй, Глувилл, – сказал эпикифор. – Обрат ты мой любезный…

Он полулежал на чем-то вроде топчана у дальней стены, был очень бледен, говорил тихо, арбалет держал левой рукой, а правая неподвижно покоилась на коленях. У его ног лежали еще два разряженных арбалета, – очень популярное среди сострадариев оружие. Еще два, но заряженных, стояли рядом.

– Почему только Колбайс и Хорн? Почему вы не убили меня? – все еще сухим языком спросил Глувилл. – Я это заслужил… ваша люминесценция.

– Конечно. Еще как заслужил. Я допускал, что Керсис попытается устроить мне Ускоренное Упокоение. Но не ожидал этого от тебя, Глувилл. Разумеется, не потому, что ты слишком уж честный или преданный. А потому, что тем самым ты подписал бы приговор и себе. Вот этого… апчхи! я не предполагал.

Глувилл недоверчиво промолчал. Эпикифор снисходительно усмехнулся.

– Скажи, тебе приказали доставить меня живым или мертвым?

– Мертвым…

– Неужели ты думаешь, что после этого в живых оставили бы тебя? Что, решившись поднять руку на эпикифора Ордена сострадариев, Керсис остановится перед устранением всего лишь коншесса? Неужели ты так наивен, Глувилл?

– Нет, не так наивен. Но у меня не было выбора, ваша люминесценция.

– Почему?

– Керсис грозился расправиться с моей матерью. И сестру еще… про разные мерзости говорил. Потом повел в подвалы и показал… как это делается.

– Понятно, – сказал эпикифор. – М-да. Ты так привязан к родственникам?

– Не очень, ваша люминесценция, – сознался Глувилл. – Но бывает такое… никому не пожелаешь. Особенно старались вот эти двое, – Глувилл кивком головы показал на стену, отделяющую подвал от бухты.

– Колбайс и Хорн?

– Да. Я действительно не ангел, могу и убить. Но эти…

– Да, знаю. Почему же ты не обратился за помощью ко мне?

– А вы бы защитили? Простите, ваша люминесценция. Мне терять нечего. Скажу начистоту: уже тогда, два года назад, многие считали, что Керсис посильнее вас будет. И вовсе не из-за того, что слишком умный, а из-за того, что уж больно лютует. У него ведь на все случаи одно наказание… Только это наказание куда доходчивее действует, чем все те выговоры да порицания, которые вы объявляли за провинности. Жизнь почему-то так устроена, что безопаснее служить опасному господину, чем доброму. Вот я и… того. Сломался.

Глувилл замолчал. Эпикифор молчал тоже. И это продолжалось едва ли не минуту.

– Так что же, – не выдержал Глувилл, – убивать-то меня когда будете?

Эпикифор слабо усмехнулся.

– Если бы я этого хотел, то давно бы уже сделал. Только чего ради? Мы теперь – самые завзятые союзники, обрат ты мой Глувилл.

– Как – союзники? После того, что я…

– После того, что ты.

– Но почему?

– Видишь ли, я еще слаб и без твоей помощи вряд ли уцелею. А ты не слаб, но многого не знаешь и не умеешь из того, что знаю и умею я. Поэтому либо мы вместе уцелеем, либо Керсис убьет нас поодиночке. О сестре и матери теперь можешь не беспокоиться.

– Почему?

– Потому, что Керсису до них нет теперь никакого дела. Ему ведь и в голову не придет, что я могу тебя простить. Убив Хорна и Колбайса… Потому что сам он такого ни за что бы не простил. Керсис вообще прощать не умеет, чтоб ты знал. Следовательно, он решит, что я тебя убил вместе с его охранниками. Для него ты мертв, а мертвым мстить нет никакого смысла. Да и хлопот у него нынче – повыше лысой макушки. Ему сейчас не до какой-то мести, ему сейчас ох, как необходимо удержать власть. Под пушечный шумок, пока Санаций перепуган, пока пожары не угасли, пока не окончилась суматоха… В таких условиях люди жаждут поскорее обрести хоть какого-никакого владыку. Понимаешь?

– Понимаю. Очень даже понимаю.

– Еще вопросы есть?

– Да. А что со мной будет после того, как вы окрепнете?

– Глувилл! Я когда-нибудь не выполнял своих обещаний? Не платил долгов?

– Нет. Чего не было, того не было. Через это и пострадали… Но, виноват, это же я, я вас… чуть не того. Всего несколько часов назад!

Эпикифор взглянул на свою безжизненную руку.

– Помню, конечно. Но готов забыть. Все зависит от тебя.

– Спасибо, – глухо выдавил Глувилл. – Я отработаю. Что нужно делать?

– На полке между оконцами осталось полбутылки шериса. Там же – сухари и солонина. Для начала выпей. Поешь. Скоро потребуются все твои силы.

Глувилла долго уговаривать не пришлось, он так и набросился на еду. И здорово при этом чавкал. Эпикифор устало прикрыл глаза.

– А что, неужели обрата Керсиса можно сбросить? – спросил Глувилл с набитым ртом.

– Можно. Только очень сложно, – не открывая глаз, ответил эпикифор. – Сначала предстоит уцелеть самим. Без этого ничего не получится…

– Да уж, – согласился Глувилл. – Ох, ваша люминесцениция! А вы-то, вы-то почему не едите?

– Не хочу, – через силу усмехнулся Робер. – Аппетит неважный.

И тут Глувилл наконец почувствовал, что краснеет.

* * *

– Хрюмо!

– Я здесь.

– Глувилл не появлялся?

– Пока нет, ваша просветленность.

– Как появится – немедленно ко мне.

– Кхэм.

– Что у тебя?

– Флигель-адъютант из Эрлизора.

– Чего нужно?

– Базилевс-император требует эпикифора для доклада.

– Немедленно?

– Так точно.

– Подождет старикашка. Отвечай, что люминесценций пока не прибыли. Санаций окружили?

– Да, еще час назад.

– Надежно?

– Очень.

– Что сказано бубудускам?

– Что эпикифора убили померанцы, а вместо него высадили двойника. Коего следует немедленно задержать, а при малейшем сопротивлении – уничтожить.

– Ладно. Сойдет объясненьице. Только нечего задерживать негодяя.

– Понял.

– Головой отвечаешь, Хрюмо.

– Так больше нечем, ваша просветленность.

– Почему же? А про семейство свое забыл?

Хрюмо промолчал.

– Вижу, что помнишь, – сказал бубудумзел.

* * *

– Сколько я спал?

– С полчаса, ваша люминесценция.

– Много. Нельзя терять столько времени…

Робер приподнялся и здоровой рукой пошарил над своим топчаном. Часть стены за его спиной бесшумно ушла в пол.

– Глувилл, захвати все арбалеты. Надеюсь, ты их зарядил?

– Да.

– Очень хорошо. Помоги мне.

Они спустились по лестнице и оказались в сводчатом подвале. Большую часть пола в нем занимал обложенный камнем бассейн. Эпикифор привел в действие еще один потайной механизм. Внешняя стена приподнялась. Причем очень немного, чуть больше, чем на полметра. Но света, проникшего в щель, вполне хватало, чтобы увидеть плавающую в бассейне лодку. Можно было лишь удивляться, как такое немалое укрывище оставалось тайным. Однако Глувилла, натуру практическую, больше волновало другое.

– А не лучше ли дождаться ночи?

– Нет. Хвала Поммерну, сейчас повсюду неразбериха, никто на нас и внимания не обратит. А вот к ночи Керсис догадается выслать патрули повсюду, включая Ниргал. Сейчас же он больше всего на свете опасается, что я попытаюсь проникнуть в Санаций.

– Так, может, и в самом деле…

– Нет. Уж что-что, а Санаций-то обложен на десять рядов.

Глувилл кивнул. Он подтянул лодку к бортику и помог перейти на нее эпикифору.

– Быстрее, – сказал тот. – Щель скоро закроется.

Глувилл нащупал весло и оттолкнулся от бортика. Лодка подплыла к щели. Чтобы протиснуться, пришлось лечь на дно, но все было рассчитано очень точно, – они выбрались. И как только выбрались, стена с плеском опустилась.

– Все, – сказал великий сострадарий. – Прошлое осталось в прошлом.

* * *

– Где, черт возьми, Глувилл?

– Еще не появлялся.

– А Хорн, Колбайс?

– Тоже.

Бубудумзел прошелся по кабинету.

– Все, Хрюмо. Больше ждать нельзя. Нужен двойник.

– Труп уже есть, ваша просветленность.

– Похож?

– Весьма. Даже если не подбирать специального освещения.

– Да что ты мне все… просветленность, освещение… Какова легенда?

– Легенда остается прежней. Но ее, конечно, доработали. Эпикифор инспектировал тюрьму Призон-дю-Мар, когда на нее напали померанцы. Ну, доблестно сражался, лично уложил четверых врагов базилевса-императора…

– Четверых?

– Троих. Он неплохо владеет оружием, ваша просветленность. То есть владел.

– Этот хлюпик?

– Троих. Меньше нельзя.

– Ладно, пусть троих. А где люминесцентное тело?

– Похитили коварные померанцы. И оставили двойника. Быть может, не одного.

– Да, это разумно, что не одного.

– Доказательство – первый труп. Он отличается от оригинала только отсутствием родинки на левой щеке.

– Свидетели есть? Доблестной гибели и тому подобному?

– О да. Ждут в приемной.

– Покажи.

Свидетелей ввели. У одного, в мундире морского артиллериста, была перевязана рука. Бубудумзел вопросительно поднял бровь.

– Нет, – сказал Хрюмо. – Мы тут ни при чем. Старший матрос Сиврас действительно ранен на батарее. Точнее, сломал руку при падении, когда убегал. Задачу свою осознает, готов сотрудничать в полном объеме. У него жена и двое детей.

– Ага, это хорошо. И что ты видел, беглый матрос Сиврас?

– С корвета «Гримальд» высадились померанцы, ваша просветленность. Там был человек, очень похожий на его люминесценция. Я даже подумал, что это эпикифор и есть. Но потом он начал стрелять…

Керсис кивнул.

– Понятно. Детали отшлифуйте. Следующий!

– Бывший надзиратель Мормидо. Сидел в камере с пленными померанскими матросами…

– Стоп! – сказал бубудумзел. – Не понял. Почему надзиратель сидел в камере?

– Потому что упустил важных преступников из Сострадариума.

– А! Это в прошлом месяце, да?

Мормидо покаянно вздохнул.

– Так точно, ва…

– Э! Да тебя же должны повесить.

– Вот чтобы этого не произошло… – ухмыльнулся Хрюмо.

– Понятно. И что же ты видел, висельник?

– Ну… это. В коридоре эпикифор сражался, значит, как лев. С криками «да здравствует базилевс-император». Он уложил чет… нет, троих померанцев, а потом упал. Его и утащили, ваша честь. Прямо за обе ноги. За правую и левую то есть.

Бубудумзел вновь не понял.

– Какая еще честь?

– Это он к суду вызубрил, – пояснил Хрюмо. – Суд ведь потребуется?

– Ну, на всякий случай.

– А лохмака был – во, во, вот такой себе. Из себя. Что надо! – вдруг с большим волнением заговорил Мормидо, широко расставляя руки. – Потому я и не виноват, ваша просветленность.

– Что еще за лохмака?

– Это у него заскок, – опять пояснил Хрюмо. – Придется поработать.

– Да, туповат. Ты уверен, что не подведет?

– Уверен. Сделаем, ваша просветленность. Мы ему такую лохмаку нарисуем… Просто времени было мало. Продолжать?

– Хватит. Уберите всех.

– Сейчас? – без тени удивления спросил Хрюмо.

– Да не в этом смысле. Тьфу! Нельзя же вот так, сразу. До использования то есть. Какой-то ты сегодня… недобрый, Хрюмо. Ты кошек случаем в детстве не вешал?

– Нет, – удивился Хрюмо. – Только топил.

* * *

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ

БАЗА ОКС «ОРЕШЕЦ» – ЭКИПАЖАМ:

ЛАЙНЕРА «ФЛАМИНГО»,

ТЗ «АЛЬБАСЕТЕ»,

ПЛ «ГОДДАРД»,

БАТИСКАФА «НЕРЕЙ»

Вынуждены нарушить радиомолчание. Срочно нуждаемся в информации о состоянии дел на планете, не знаем даже местной системы летоисчисления. Где вы все?

Игнац Ооржак, комендант

22. Против течения

На набережной у Призон-дю-Мар толпились матросы. С помощью канатов они пытались поднять из воды утопленные пушки. И видимо, давно пытались.

– Раз-два, взяли! – сипло орал офицер.

– Узяли, узяли…

Контамар еще дымился. Сострадариум уже почти загасили, на его крыше шевелились фигурки множества пожарных. Но в величественном куполе дворца зияла безобразнейшая дыра таких размеров, что должна была без труда различаться не только с магрибских кораблей, но и из окон Эрлизора, и даже с противоположного берега бухты. С этой дырой Сострадариум весьма напоминал гигантский кариозный зуб. Что, собственно, и было его истинной сущностью.

– Ну и дела-а, – протянул Глувилл, работая веслами. – Ох, и здорово же этим померанцам надо по шее накостылять.

– Накостылять? – переспросил эпикифор. – Им спасибо сказать надо.

Глувилл в изумлении перестал грести.

– Спасибо? Да они же разбомбили Контамар, подожгли Сострадариум, утопили флот!

– Святая правда. Но они же показали, на что годится наш флот, что в Контамаре сидели ротозеи, а серьезное потрясение способно вызвать дворцовый переворот под ныне дырявым куполом Сострадариума. При этом войну вызвали мы сами. И раз уж вызвали, то надо было подготовиться, ресурсов и времени хватало. Ан нет. Значит, дело и не в ресурсах, и не во времени.

– Тогда в чем?

Робер заговорил медленно и устало. После каждого предложения у него получались паузы и от этого слова приобретали особую весомость.

– В управлении. Политическая система устарела. При этом виноват не базилевс-император, который давно уже не обладает реальной властью. Виноват исключительно Орден сострадариев. И лично я, его эпикифор… Да, да, Глувилл, лично я. Не делай круглые глаза, такова печальная правда. Я ее признаю и тебе советую. Что же касается эскадры Мак-Магона, то она всего лишь сыграла роль скальпеля, вскрывшего гнойник. Вот за это и надо благодарить Поммерн…

– Чудно, – сказал Глувилл. – За одни сутки так все переменилось! Сразу ничего и не поймешь. Вот куда сейчас грести?

– Да к свету. Пора нам выгребать к настоящему свету. Давно пора…

– Ну, знаете ли, ваша люминесценция! Если сам Пресветлый оказался не светом, где ж его искать-то теперь, истинный свет?

Робер вздохнул.

– На юге, обрат мой.

Глувилл обернулся через плечо.

– Эвон что. Против течения грести, значит? Там же – Ниргал.

– Против течения, обрат мой. Других путей теперь долго не будет. Так что приступай, держись подальше от берега, да набрось на голову капюшон. Слишком многие в этом городе нас знают в лицо. А наши лица, знаешь ли, и раньше не всем по душе были…

Глувилл поспешно поднял капюшон и взялся за весла.

– Обмотай руки тряпками, – посоветовал де Умбрин. – Мозоли набьешь.

Глувилл вздохнул.

– Это не самое страшное, что нам угрожает, ваша люминесценция.

– Делай то, что можешь и пореже вздыхай о том, что не можешь. Ибо в этом секрет успеха, – заметил свергнутый эпикифор.

И сам задумался над собственными словами.

Они вошли в устье Ниргала и скоро приблизились к Императорскому мосту. Каменная кладка быков имела многочисленные свежие выщербины, – следы увесистых померанских ядер. И хотя сами померанцы давно уплыли, мост все еще не был сведен, на нем только начали копошиться рабочие. Глувилл греб резво, опоры становились все ближе. Сверху слышались ругань, звонкие удары сразу трех или четырех кувалд, оттуда сыпался мусор.

– Работнички… Как бы чего от них не свалилось.

– Тоже… не самое страшное, – усмехнулся эпикифор.

– Успех – это когда надо убегать? – невинно спросил Глувилл.

– Э! Успех уже то, что есть такая возможность. А если есть еще и куда бежать, почитай за счастье.

– А есть куда?

– Разумеется.

* * *

Глувилл выкладывался на полную катушку, к вечеру они покинули пределы Ситэ-Ройяля и поднялись против течения километров на семь-восемь. Легкая плоскодонка шла ходко. Ниргал был широк и спокоен, тек величественно и неспешно. Однако обросший жирком коншесс Ордена сострадариев являлся не самым лучшим гребцом на свете, он порядком вымотался. Робер тоже чувствовал себя все хуже. Несколько раз он терял сознание, но потом приходил в себя, выпивал пару глотков шериса и здоровой рукой брался за руль. Останавливаться было никак нельзя. По берегам тянулись густо заселенные предместья столицы. Пару раз они уже замечали конные разъезды своих бывших собратьев и прекрасно знали, кого те ищут. Глувилл пыхтел, сопел, обливался потом, но час за часом упорно работал веслами. Наконец Эпс скрылся за холмами. Над рекой подул прохладный ветер. Заквакали лягушки. Вдоль обрывистого западного берега легла густая тень.

Глувилл взглянул умоляюще.

– Ну хорошо, – сказал Робер, заводя лодку в тень. – Брось якорь и возьми удочку. Пусть думают, что мы рыбаки.

– А! Понял. Только рыбка сейчас даже и на блесну не клюнет, плохо видно.

– Ладно, Гастон, просто отдыхай. Это для нас главное. Твои силы.

Глувилл замолчал в удивлении: великий сострадарий впервые обратился к нему по имени. И так по-дружески, будто и не было никакой попытки отравления. Это подкупало. Оказалось, что эпикифор знает Глувилла несколько лучше, чем могло показаться, а Глувилл знает эпикифора куда меньше, чем предполагал. И Глувилл подумал, что там, в глубине души, под всеми шрамами да защитными слоями этот сухой, скрытный, холодно-расчетливый Робер де Умбрин вполне мог оказаться не таким уж и скверным человеком. Просто долго защищался от плохих людей плохими способами. Ну, и попривык. А что еще оставалось делать-то? В Ордене сострадариев хватает чего угодно, вот только никак не сострадания. Для выживания там требуются другие качества.

УжЕ впотьмах они поравнялись с заросшей то ли старицей, то ли боковой протокой Ниргала. Робер направил лодку именно туда. Глувилл выбивался из последних сил и даже не интересовался тем, что было перед лодкой. Если эпикифор повернул, значит, так надо. Эпикифору во всех отношениях виднее, – как сидел у руля, так и сидит. Умеет… А Глувилл как плыл спиной вперед, так и плывет. Почему так складывается, что одни решают, а другие выполняют?

По бортам зашуршали камыши, они цеплялись за весла, не давали как следует размахнуться. Грести стало невозможно, эти последние метры водного путешествия превратились для бывшего коншесса в сущую каторгу. Он втыкал весло в близкое уже дно, наваливался всем телом, отталкивался, а потом с усилием вытягивал лопасть из липкого ила. Наконец лодка уткнулась в совсем уж непреодолимые заросли и завязла. С весел упало несколько капель. Со всех сторон завывали, ныли и страстно стонали алчущие комары. Глувилл опустился на банку, сгорбился, шумно перевел дух.

– Ладно, – решил эпикифор. – Дальше пойдем ногами. Тут уже мелко.

Глувилл опустил горячую руку в холодную воду.

– Да-да, – с облегчением сказал он. – Полметра, не более.

Эпикифор тяжело перевалился за борт. Упал, но потом встал на четвереньки, оперся здоровой рукой о корму лодки, поднялся.

– Возьми ящик с лямками, – сказал он. – Тот, на котором я сидел.

– Арбалеты прихватить?

– Что? А, ну конечно. Обязательно захвати. И арбалеты, и стрелы. Без них трудно разговаривать с подручными Керсиса.

Глувилл навьючил на себя ящик, сумку со стрелами, сгреб в охапку оружие. Получилось увесисто.

– А далеко идти? – спросил он.

– Нет.

Увязая в иле, эпикифор медленно побрел вперед. Было уже совсем темно, камыши стояли стеной. Глувилл не понимал, как его патрон ориентируется в этих зарослях. Идти, впрочем, и в самом деле пришлось недолго. Через сотню шагов сквозь заросли начали различаться очертания обрывистого коренного берега, заросшего ивняком. На берегу стояла толстая каменная башня. Под самой крышей в ней неярко светилась пара окон-бойниц, предназначавшихся не столько для доступа солнечных лучей, сколько для обороны. Такие башни строили очень давно, когда Пресветлая Империя только создавалась.

Вначале казалось, что башня одинока. Но потом, когда они подошли ближе, а камыши поредели, стало заметно, что по бокам от этой башни расходятся стены. А над стенами различались еще и коньки нескольких островерхих крыш; Глувилл наконец опознал в постройках пригородный монастырь Нетленного Томата. Вот, значит, куда пробирался люминесценций… Зачем?

С юго-запада протянулись лучи Олны – там, над далекими вершинами Рудных гор показался краешек этого младшего из ночных светил. Пепельный свет отразился от непросохших после дождя кровель, заблестел на листьях ив, на траве под стенами монастыря. Эпикифор без колебаний выбрался на хорошо освещенную лужайку. Ничуть не заботясь о том, что из окон его можно было видеть как на ладони, оставляя в мокрых травах ясно различимый след, он спокойно подошел к основанию башни и скрылся в ее тени. Через некоторое время оттуда послышался негромкий скрип. Глувилл понял, что в этом монастыре великий сострадарий бывал частенько. И не только с парадного входа. Да-а… Что ж, здоровому мужчине трудно прожить без женщины, даже если этот мужчина – эпикифор. Поразительно было только то, что его первейший секретарь ничегошеньки об этом не знал! Да-а… Интересно, какими еще секретами от своего первого секретаря обзавелся бывший эпикифор?

Впрочем, почему – бывший? Сан великого сострадария рукополагается пожизненно. Именно это, кстати, и не дает сейчас покоя главе Святой Бубусиды. И совсем не напрасно, Глувилл теперь был в этом уверен. Неизвестно с чего взялась в нем такая уверенность, но он больше не сомневался, что рано или поздно Керсис проиграет. Оставалось только до этого момента дожить.

– Не бойся, Гастон, – позвал эпикифор. – Черные маги тут… не проживают. Только обратьи-томатницы.

Глувилл протиснулся в узкий ход. Вновь заскрипело, стена за ним сомкнулась. Сделалось почти совсем темно. Лишь откуда-то сверху проникали едва заметные отблески света. Вроде как из щелки под дверью.

– Гастон!

– Да?

– Скоро придет… женщина. Ей можно доверять. Только не говори, что это ты меня травил. Не простит. Она… такая.

Тут Глувилл услышал приглушенный шум, словно кто-то сполз по стенке и повалился на пол. А потом до него дошло, что кроме эпикифора падать было некому.

* * *

Женщина была высокой, с коротко стриженными волосами и большими черными глазами. Когда она увидела эпикифора, глаза ее сделались совсем уж большими.

– Ваша люминесценция? Робер… О боже! Что с ним?

– Травили, – неохотно сообщил Глувилл.

– Чем?

– Не знаю. Чем-то таким, что через кожу проникает.

– Через кожу?

– Да. Взял он, значит, перо. Ну, и…

– Так, так…

Женщина поставила на пол большой масляный фонарь, ловко закатала рукав и взглянула на распухшую руку эпикифора.

– Понятно, – сказала она. – Аква пампаника. Что же еще… Ах, милосердный наш орден! Добрейший и сострадательный… Вероятно, обрат бубудумзел постарался?

– Он, – сказал Глувилл, не вдаваясь в подробности.

Впрочем, женщину интересовало другое.

– Сколько времени прошло?

– Да уж сутки скоро будут.

Женщина вздохнула с облегчением.

– Ну, тогда самое страшное позади. Обрат коншесс, бросьте ваши арбалеты и помогите поднять его люминесценция наверх.

– Вы меня знаете? – удивился Глувилл.

– Конечно. Беритесь за плечи, пожалуйста. Я возьмусь за ноги, хорошо?

– Да-да.

Вдвоем они подняли эпикифора по винтовой лестнице и оказались в просторной, но скупо обставленной келье с двумя окнами. На подоконнике каждого горело по лампаде. Глувилл сообразил, что именно эти два окна они видели снизу, когда пробирались через камыши. Два окна в ночи… Не каждого они ждут. Наверное, это был знак.

Эпикифора уложили на кровать. Женщина зажгла еще несколько свечей. И тут Глувилл тоже узнал ее.

– Леонарда? Обратья аббатиса?!

– Да, – сказала женщина. – И что из того?

– Нет, ничего. Не ожидал вас встретить.

– Нас, людей, на этой планете не так уж и много, коншесс Глувилл, – усмехнулась аббатиса. – Так что рано или поздно все когда-нибудь да и встречаются. Если раньше не умирают, разумеется…

Говоря эти слова, она сняла с эпикифора мокрые башмаки, а затем, ничуть не смущаясь, – панталоны.

– Эге, – сказала она. – Пиявки. Очень кстати.

Одну за другой она сняла кровососов с ног и перенесла их на распухшую руку. Затем попросила Глувилла:

– Ваших тоже давайте. Я отвернусь.

Они молча понаблюдали, как пиявки разбухают на руке больного. Те сосали вначале жадно, затем – все более вяло и неохотно. Через пару минут вовсе начали одна за другой отваливаться.

– Дохнут, – радостно сказала аббатиса.

– Дохнут, – подтвердил Глувилл. – И что?

– Значит, и в самом деле – аква пампаника. Что ж, будем лечить. Спасибо вам, обрат Глувилл.

Глувилл закашлялся.

– Да вроде не за что.

– Как – не за что? Без вас эпикифор ни за что бы сюда не добрался. Вы оказались верным человеком.

– Так… это. Без эпикифора сам погибну.

– А с ним?

– А с ним не пропадешь.

Аббатиса еще раз усмехнулась. Неожиданно для себя Глувилл разгорячился.

– Точно говорю! Всегда что-нибудь удумает. Головища – во! Будто у небесника какого, прости господи. И стрелок хороший. Да вы сами, небось, знаете.

Аббатиса перестала усмехаться и улыбнулась.

– Что скрывать? Знаю я этого стрелка. Ну, давайте спасать его головищу. Может, и в самом деле на что-нибудь сгодится.

* * *

– Безумие!

– Я так не думаю.

– Ты уверен?

– В отношении тебя и Зои? Почти.

– А в отношении себя? Сомневаюсь, что казни небесников забыты.

Эпикифор поднял одно левое плечо, поскольку правое плохо слушалось.

– Лео, кроме казней у меня и прочих грехов хватает. Но другого выхода нет. Порты, границы, деревенские усадьбы друзей, если таковые у нас еще остались, – все это будет под наблюдением гораздо раньше, чем мы туда доберемся. А то, кем вы мне с Зоей приходитесь… Керсис это непременно разузнает.

Эпикифор перевернулся на спину и, глядя в потолок, словно читая невидимые строки, продолжил:

– Он поставил на карту все, и он в двух шагах от абсолютной власти. Я прекрасно его понимаю. Более того – знаю дальнейшие шаги. В свое время я и сам ради власти в ордене наворотил немало, а уж этот-то… Он готов на любые мерзости, можешь не сомневаться. Единственное, что не может прийти в его порочную голову, так это вот то, что я предлагаю… понимаешь?

Обратья аббатиса с некоторой тревогой выглянула в узкое оконце.

– Да. Цель понимаю. Но как ее достичь, каковы средства? Они есть?

– Средства имеются. Только вряд ли у нас в запасе больше двух суток. Потом начнется гонка без правил. Так что…

Аббатиса вдруг погладила эпикифора по руке.

– Болит?

– О, гораздо меньше.

– Это правда?

– Да.

– Вся правда?

Робер рассмеялся.

– Нет, конечно. Как всегда. Но мне сейчас нужны не столько руки, сколько ноги.

– А голова?

– Да, и голова тоже.

– Больше ничего?

– А что еще? – простодушно спросил великий сострадарий.

Леонарда откровенно улыбнулась.

– Еще? Мне от вас потребуется как раз вот это вот самое «что еще», ваша люминесценция. Как плата за лечение в монастырских условиях. И как проверенный способ исцеления мужского организма от чего угодно кроме глупости.

– О, сколько угодно! Если лечащий врач не против.

– Лечащий врач совсем не против. Ты поразительно быстро восстанавливаешься, Роби. Все с тебя – что с гуся вода. Даже аква пампаника! Прямо как святой Корзин… Живуч, батюшка.

– Попробовала бы ты без этого стать эпикифором.

– Лучше я попробую самого эпикифора. Отвернись, натяни на голову покрывало. Да и глаза закрой свои бесстыжие.

– Может, мне еще и в другую келью выйти?

– Ну-ка! Сейчас получишь у меня! В какую такую другую келью? Сейчас ты все получишь у меня. Понял?

– Точно? Не надуют?

– Получишь, получишь… Все, что захочешь. Эх, Робер! Как долго мы не виделись…

– Да, кстати, – Робер приподнял краешек покрывала, – посмотреть есть на что.

И тут же получил нежный щелчок по носу.

– Знаешь, – сказала Леонарда, – я даже рада, что тебя свергли.

– Ну, – мудро заметил эпикифор, – во всем есть свои плюсы.

Но при этом тихонько вздохнул.

* * *

Подземный ход был старый, неухоженный, местами полуобвалившийся. Пробираться по нему стоило немалых трудов, временами приходилось сгибаться в три погибели и даже опускаться на четвереньки. После упражнений с веслами руки, спина, ноги и даже ягодицы, – все у Глувилла немилосердно болело; кроме того, зверски зудела изгрызенная комарами макушка. Однако, вопреки страданиям тела, Глувилл бодро тащил и ящик, и арбалеты, и стрелы. Потому что больше четырнадцати часов отсыпался на чердаке башни, а затем отъедался и отмывался. Потом из собственных белых ручек обратьи аббатисы получил поношенную, но чистую, тщательно заштопанную одежду, крепкие башмаки и даже фляжку муромской водки.

После всего этого коншесс Глувилл начал подозревать, что жизнь вне ордена вполне возможна. Более того, могло оказаться и так, что жизнь вне ордена – весьма сносная штука. Раньше этакое ему и в голову не пришло бы. Наверное, потому, что в Сострадариуме комары мало кусают.

Эпикифор шел впереди и сильно коптящим факелом освещал подземный путь. На нем, так же, как и на Глувилле, была потрепанная, перепоясанная плетью ряса с многочисленными заплатами, линялым желтым капюшоном и пришитым на спину карманом для пожертвований. Бывший глава ордена очень похудел, его лицо покрывала заметная щетина, и выглядел он заурядным бродягой-проповедником, коих в Пресветлой Покаяне превеликое множество, и кои столь же привычны, что и мухи.

Подземный ход начинался в подвале той самой башни, где проживала обратья-аббатиса. Вел он от монастыря на юг, следуя вдоль Ниргала. Иногда отклонялся вправо, видимо, повторяя изгибы берега, но затем вновь возвращался к прежнему направлению. Глувилл насчитал больше двух тысяч шагов, потом сбился и бросил это занятие. Эпикифор успел поменять третий факел, когда они наконец достигли тупика.

– Все, – сказал Робер. – Безопасная часть пути позади. Выходим на поверхность.

Вдвоем они откинули крышку люка, покрытую сверху немалым слоем дерна, выбрались наружу и с удовольствием вдохнули свежего воздуха.

* * *

На поверхности был уже вечер. Эпс закатился, на темной восточной половине небосклона высыпали звезды. Подземный ход заканчивался в монастырском саду у старой засохшей яблони. Глувилл опустил крышку люка, аккуратно подправил на нем дерн.

– И что теперь делать? – спросил он.

– Пока не выпала роса, нужно отойти подальше, – ответил эпикифор. – Чтоб следов оставить поменьше.

И, не теряя времени, зашагал вдоль берега.

Вскоре сад закончился. Здесь, у небольшой излучины Ниргала, к берегу подходила заросшая бурьяном проселочная дорога. Дальше места шли луговые, хоть и безлюдные, но открытые. Глувилл с сомнением почесал переносицу.

– Ничего, – сказал эпикифор. – Пока еще не опасно.

Они перелезли каменный забор и километра полтора прошли по дороге. Стемнело. Ниргал в очередной раз отвернул вбок. По сторонам проселка потянулись поля созревающей пшеницы. Начался уже, наверное, двадцать пятый,последний час терранских суток, когда сзади послышался отдаленный стук копыт.

Эпикифор остановился.

– Верховые или повозка? – спросил он.

– Не, не повозка, – уверенно ответил Глувилл. – Верховые скачут.

– Тогда прячемся. Помоги перелезть через плетень.

Глувилл долго упрашивать себя не заставил.

– Только если по пшенице пойдем, след останется, ваша люминесценция.

Робер кивнул.

– Мы и не пойдем.

Они залегли на краю поля, сразу за низким плетнем, и стали ждать. Топот становился все отчетливее. Эпикифор чуть приподнялся над изгородью, всматриваясь.

– Ого, – прошептал он. – Не бубудуски едут, нет. Гвардейские кирасиры Его Императорского Величества… Это значит, что Керсис уже фактически захватил власть.

Глувилл поежился.

– Эти кирасиры нас ищут?

– Больше им тут делать нечего. Давай-ка, Гастон, подкатывайся под самый плетень. Да живот втяни, неровен час – выдаст хозяина!

Глувилл подкатился и в самом деле втянул живот. Ему почему-то было не до шуток.

* * *

Кирасиры приближались. Достигнув границы полей, они остановились, принялись совещаться. Потом двинулись дальше, но уже медленнее. Периодически один из них покидал дорогу и, свешиваясь с седла, осматривал пространство за плетнем.

– Ох, – прошептал Глувилл. – Увидят!

– Ничего. Готовь арбалеты. Их всего четверо.

Тихо защелкали зубчатые колесики, взводящие тетиву.

– Вашш-ша люми… Робер!

– Что?

– Да стрелок я неважный.

– Знаю. Будешь только заряжать. Клади все арбалеты мне под левую руку. И замри!

Но стрелять не пришлось. Шагах в сорока от них кирасиры вновь остановились. Стали слышны голоса. Один низкий, с хрипотцой, убеждал:

– Да что мы, лейтенант, полицейские собачонки, что ли? Пусть бубудумзел сам ловит своих двойников!

– Так до деревни и к утру не доберемся, – угрюмо поддержал второй.

– Померанцы не того сострадария завалили, право слово, – добавил третий. – Если вообще завалили.

– Того – не того, не наше дело, господа, – отозвался наконец лейтенант.

– А с какой нам стати из кожи лезть ради этого Керсиса? Он еще хреновее прежнего люминесценция.

– С какой стати? – желчно переспросил лейтенант. – Ну-ка, скажите мне, бестолковому, а куда исчез этот сорви-голова капитан Форе? А? Никто не знает? Странно, странно…

Кирасиры как по команде замолчали.

– Он был… что надо, Форе, – с нотками осуждения заявил хриплый. – Что надо был офицер. И перед бубудусками шляпой не мел…

– Ладно, черт с вами, едем дальше, – не выдержал лейтенант. – Вот только ваши длинные языки…

– Не беспокойтесь, Латур. Клянусь кошельком, мы их утопим в ближайшем кабаке! – заявил хриплый голос.

Кирасиры захохотали, пришпорили коней и скоро скрылись за поворотом дороги.

– Уф, – сказал Глувилл. – Пронесло. Но в деревню теперь идти нельзя. Если сами дадимся в руки господам кирасирам, они нас все же заграбастают. Может, повернем назад?

– Нет.

– А что же делать?

– Отдыхай, Гастон.

Подавая пример, эпикифор сел на траву и прислонился спиной к плетню. Глувилл пожал плечами и тоже уселся. В конце концов, почему бы и не сесть? Сидеть приятнее, чем топать с поклажей на горбу, а эпикифор всегда знает, что делает.

То есть, почти всегда.

* * *

Миновало пять минут, десять. Над недалекой рекой вставал туман, а из него взошла Олна, пролив серый свет на пшеничные поля. От плетня протянулась густая тень, в которой кирасиры и при желании вряд ли различили бы беглецов. Разве что столкнулись бы с ними нос к носу. Если б вдруг решились покинуть деревенскую корчму, в которой уже давно пребывали, и если бы вдруг возлюбили бубудумзела Гомоякубо. Что навряд ли, рассудил коншесс и поежился, поскольку вокруг ощутимо холодало. Август, все-таки.

Вдоль дороги бесшумно пролетела сова.

– Ничего не слышишь? – спросил эпикифор.

– Слышу, – сказал Глувилл.

– Что?

– Да колокольчик вроде позвякивает.

– Ага, – удовлетворенно сказал эпикифор. – Не показалось, значит.

Звон колокольчика приближался, делаясь яснее и отчетливее. Кроме него стал слышен глухой, хлюпающий по пыли стук копыт. На дороге, с той же стороны, что и кирасиры, показалась длинная крытая повозка. В свете Олны Глувилл различил, что запряжена она четверкой лошадей какой-то темной масти, а на козлах скрючилась фигурка в черном балахоне. Тень от остроконечного колпака совершенно скрывала лицо возницы.

– Свят, свят! Катафалк, – шепотом сообщил Глувилл.

– Верно, – подтвердил эпикифор.

– О, Пресветлый! Не к добру это, ох, не к добру…

Робер усмехнулся и полез через плетень.

– Как раз напротив, Гастон, – сказал он уже с обочины. – К добру, очень даже к добру.

Мрачный экипаж остановился. Возница сбросил с головы капюшон и спросил низковатым, но несомненно женским голосом:

– Обрат коншесс, а вы чего же не идете? Похоронные услуги, знаете ли, слишком дорого стоят, чтобы без толку задерживать процесс.

– Обратья Леонарда?! Это вы?

– Да. И что?

– Страшно рад вас видеть!

– Страшно? – переспросила аббатиса.

– Аж до мурашек, – признался Глувилл. – Катафалк…

– Ну, это не все ужасы, которые вам сегодня предстоят, дорогой мой. Пойдемте, поможете уложить его люминесценция во гроб.

– Куда?!

– Да во гроб, – весело повторила аббатиса.

Глувилл решил было, что это такой монастырский юмор. Но нет, настоятельница монастыря Нетленного Томата ничуть не шутила.

В повозке сидела юная монахиня, а на полу у ее ног находился самый настоящий гроб. Не слишком роскошный, но и не из простых, – обитый черным крепом, с подушкой и даже с кружевами, – такой, в каких хоронят мелких чиновников ордена.

Эпикифор улегся в домовину, сложил руки на груди и закрыл глаза.

– Ну как, – спросил он. – Похож?

Пожелтевший, осунувшийся, с запавшими глазами и щетинистыми щеками он был куда как похож.

– М-да, – сказала аббатиса, – вот уж действительно, краше во гроб кладут. Причем по-настоящему. Эх, поймать бы того, кто тебе этот яд подсунул! Уж я ему…

Глувилл закашлялся.

– Ловить надо Керсиса, – поспешно сказал эпикифор из своего жуткого ложа.

– Ну-ну. Ловец из тебя…

– Ничего. Все у нас получится, – заверил псевдоусопший. – Только давайте двигаться. Пора!

Насчет того, что все получится, Глувилл имел большие сомнения. Однако предпочел оставить их при себе. Вместе со своими сомнениями он взобрался на козлы и попросил Пресветлого не устраивать встречи с кем-нибудь из тех, кто мог узнать в лицо либо беглого коншесса, либо беглого эпикифора Ордена сострадариев. А это вполне могло случиться. Ситэ-Ройяль все еще находился в двадцати километрах за их спиной.

* * *

Первую деревню они миновали совершенно благополучно, и даже почти тихо, если не считать шума и криков из корчмы, у которой были привязаны кирасирские лошади. Но вот в следующем поселении поперек единственной улицы уже стояли рогатки, а при них – обратья с дубинами.

– Эй! Кого везешь, полуночник?

– Покойника, – мрачно ответил Глувилл. – Что, не видите катафалк, ротозеи?

Местный эскандал все же заглянул в повозку, но тут же попятился.

– Борони Пресветлый, – забормотал он, делая рукой знаки, чтоб освободили проезд.

Похожая история приключилась еще в одной деревне, а затем, когда выехали на берег Ниргала – и в небольшом городишке Абенжер. Там городская стража едва не разбежалась от катафалка.

– Чудеса, – удивился Глувилл. – Не слишком-то они нас ищут.

– Никаких чудес, – отозвался эпикифор через окошко. – Видишь ли, Керсис сейчас по уши занят укреплением власти. Выторговывает у Санация чин великого сострадария. Посему за нас еще не взялись как следует. Да и не там ищут пока. Могу сказать наверняка, что все лучшие сыскари Святой Бубусиды усердно ползают по столичной канализации. А на местах эскандалы только-только начали получать приказ изловить человека, похожего на бывшего эпикифора. Но многие ли из них знают меня в лицо? И сильно ли я похож на свое прежнее лицо? Добавь, что приказа отлавливать покойников никто не отдавал. Так что, дорогой Гастон, поезжай смело. Как минимум сутки спокойной жизни я гарантирую.

– Сутки? А потом?

– Потом нам придется избегать людского глаза. Так что поезжай не мешкая, за эти сутки следует выбраться из окрестностей Ситэ-Ройяля. Понимаешь?

– Наилучшим образом, ваша люминесценция, – бодро ответил Глувилл.

Его сомнения уменьшились. Он щелкнул кнутом и крикнул:

– Н-но, родимые! Ну-ка, вывозите нас из ордена, чтоб ему… пора нам всем жить своей головой! Какая у кого есть.

Лежащий в гробу эпикифор улыбнулся. Впервые за очень долгое время, быть может, – за всю жизнь, на него снизошло тихое спокойствие человека, который абсолютно все делает правильно.

– Кажется, уснул, – сказала аббатиса, заботливо поправляя белое покрывало.

– А он и вправду мой отец? – спросила юная монахиня. – Ну, по-настоящему?

– Да, – вздохнула Леонарда. – Уже больше суток.

* * *

Больше следующих суток они провели на колесах, стараясь, где можно, ехать не по самому Южному тракту, а более-менее параллельными проселками. Это снижало скорость, зато добавляло безопасности – в стороне от главного пути не все еще эскандалы получили извещения; попадались деревни, где стражу даже не успели выставить. А где выставили, далеко не всегда решались проверять их мрачный транспорт.

От Ситэ-Ройяля они успели удалиться в общей сложности на сто десять километров. Робер с удовлетворением решил, что ближайшая в его плане цель достигнута. Места пошли уже менее людные, деревни стали попадаться реже, в засеянных полях появились разрывы, – то там, то сям зеленели луга или рощи. Вместе с ними появилась возможность объехать поселение стороной, при этом не оставляя зияющего следа в ближайшем поле ржи. Однако преимущество во времени иссякало. По всем дорогам наверняка уже скакали гонцы Бубусиды с подробными словесными портретами беглого эпикифора. С другой стороны, усопший, слишком уж долго путешествующий к месту упокоения, рано или поздно должен навлечь на себя подозрения. Да и в монастыре Нетленного Томата вполне могли обеспокоиться долгим отсутствием аббатисы-настоятельницы. В общем, период сравнительно свободных перемещений подходил к концу.

У небольшого городка они пересекли поперечную дорогу. Она вела на запад, к порту Орасабис, расположенному на морском берегу неподалеку от устья Теклы.

– Вот, – сказал Робер. – Теперь бубудуски подумают, что мы хотим сбежать в Муром. Пусть поищут!

И приказал свернуть на восток, к месту, где в Ниргал вливается Огаханг, его крупнейший приток.

* * *

Под утро они спрятались в неприметной березовой роще и весь дождливый день провели в экипаже. Отсыпались в тепле и сухости. Но вечером верно послуживший им катафалк выкатили к обрыву и столкнули в Огаханг. Больно уж приметным был экипаж…

Дальше предстояло продвигаться вне дорог. То есть верхами. Но перед этим, когда поили лошадей, на реке увидели две большие лодки с бубудусками. Лодки на реке означали многое. В частности, они означали, что Керсис Гомоякубо догадался, каким способом произошел побег из столицы.

– Эх, – пробормотал Робер. – Такие бы способности – да на доброе дело…

– Хорошо сказано, ваша люминесценция, – похвалила аббатиса.

Эпикифор усмехнулся и не ответил. Вместо этого здоровой рукой вынул из своего ящика подзорную трубу и навел ее на лодку с бубудусками.

Рано или поздно он ожидал увидеть это обветренное, скуластое, маловыразительное лицо с тонкими усиками и с гораздо более густыми, сросшимися над переносицей бровями, поэтому не слишком удивился.

– Гастон, хочешь посмотреть, кто там командует?

Глувилл взял трубу. Ему хватило одного взгляда.

– Ага. Зейра-ат, – протянул он. – Чтоб ему… Вот кого меньше всех хочу встретить!

– А вот он, напротив, очень хочет. М-да, до чего же редко совпадают людские желания…

– Роби, а кто такой этот Зейрат? – спросила аббатиса.

– Очень способный офицер. Одна из лучших ищеек Святой Бубусиды. Точнее, лично Керсиса.

– Пожалуй, что и лучшая, – проворчал Глувилл. – Послушайте, сударь, а тут на вашей трубе гравировка есть. Написано: «Р. де Умбрину от У. Мак-Магона». Вот любопытно, от которого это У. Мак-Магона? От того самого, от померанского адмирала, что ли?

– От того самого. Только был он в ту пору не гросс-адмиралом, а только фрегаттен-капитаном, – рассеянно отозвался Робер.

– Так что, вы, значит, лично знакомы?

– Скажем так, были знакомы. Лет двенадцать назад, когда я занимал пост коншесса при столичном конфекторе, Уолтер Мак-Магон командовал линкором «Зеелеве» и заходил в Ситэ-Ройяль с дружественным визитом. Помню, все интересовался глубинами в бухте Монсазо. Тогда это выглядело вполне невинно: капитан опасается посадить на мель свою коробку. Что ж тут такого?

– Вона ка-ак. И кто бы мог подумать, чем это кончится… Но труба хорошая. Хорошая такая труба! Зейрата я прямо как вас видел. И некоторых еще узнал. Даже странно, что ж они-то меня не видят?

– Наверное, у них нет померанской трубы, – сказала аббатиса. – А в Покаяне таких делать не умеют.

– Но вот искать-то умеют, – усмехнулся Глувилл. – Не пора ли нам подаваться?

Робер посмотрел на него с некоторым удивлением. Удивило его, конечно, не то, что в Покаяне умеют искать. И не то, что об этом известно Глувиллу. Удивило то, что бывший коншесс умеет усмехаться. Ранее не замечалось.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ТУБАНУ ДЕВЯТОМУ,

БАЗИЛЕВСУ НАШЕМУ,

ИМПЕРАТОРУ ВСЕЯ

ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯНЫ

Ваше Императорское Величество!

Чрезвычайная комиссия Пресвятой Бубусиды провела расследование событий Пресветлой Ночи.

С превеликой печалью сообщаем:

Uno.

-–

Верный империи и Уставу ордена Великий сострадарий, праведный обрат наш Робер де Умбрин, одним из первых доблестно пал в бою за империю Света, выказав чудеса преданности учению Святаго Корзина Бубудуска.

Покоряясь единодушным просьбам обратьев, впредь, до официального решения Санация, обязанности эпикифора принял на себя я, Ваш покорный слуга Керсис Гомоякубо, бубудумзел. Разумеется, – и временно, и со всем подобающим смирением.

Duo.

-–

Я принимаю пост эпикифора в тяжелое для страны время, ибо невольное смущение подданных Пресветлой Покаяны после подлого нападения померанских окайников чрезвычайно велико есть. С огорчением превеликим доношу я:

Героически отразив неприятеля и обратив оного в позорное бегство, Домашний флот Вашего Императорского Величества пребывает в безрадостном состоянии весьма. О чем и представляю Вашего Императорского Величества Высочайшему Вниманию таблицу неприкрашенных потерь.

ИТОГО: боеспособны только линкор «Орейя» и фрегат «Сибу».

Tres.

-–

Виновными в поражении комиссия признала бывшего командующего Домашним флотом Альметракиса и бывшего коменданта крепости Контамар Густавссона. Густавссон арестован, Альметракис покончил с собой. Производится следствие в отношении капитанов кораблей и командиров береговых батарей. Все они отстранены от занимаемых должностей.

Quattor.

-–

Военному министру де Гевону отдано распоряжение о проведении срочной мобилизации.

Прошу Вашего Величества Высочайшего Соизволения на объявление войны мятежному курфюршеству Поммерн, а также на Ускоренное Упокоение для окайника Бернара Бауценского, бросившего предерзкий вызов могуществу империи. После того, что он учинил в бухте Монсазо, другого решения у нас нет. При мысли о том, что в Эрлизор выпущено столь издевательское (одно!) ядро, мое сердце обливается кровью!

Вашего Императорского Величества покорнейший слуга Керсис

Писано в Сострадариуме

Августа 15-го дня 839 года от Наказания

23. Альбанис

В залив Холл-Геральд померанские корабли входили при переменчивом ветре. Временами он то усиливался, принося дождевые завесы, то слабел, а на траверзе створовых маяков почти стих. Проплыв по инерции сотню саженей, эскадра остановилась, а затем была вынуждена бросить якоря. Иначе под воздействием прибрежного течения вполне можно было сесть на мель.

На «Поларштерне», как и на всех других кораблях, матросы выполняли традиционное карантинное мероприятие – от всякой заразы жгли в трюмах порох. Едкий сернистый дым пропитал все судно, поэтому, не обращая внимания на мелкий дождь, большинство пассажиров «Поларштерна» оставалась на верхней палубе. Неудобства здешней погоды ни в какое сравнение не шли с теми мучениями, которые всем пришлось претерпеть во время дрейфа у кромки льдов в сырых и промерзших каютах; альбанский же дождь был теплым. Кроме того, виды открывались очень притягательные.

Над изумрудными водами залива нависали опоясанные прибоем горы. От меловых прибрежных обрывов и почти до скалистых вершин они были покрыты пышной растительностью, яркой даже в пасмурный день. А день выдался не совсем бессолнечным, – хотя облака и ползли по небу, сплошной пелены они не образовывали. Сквозь них прорывались лучи Эпса. Тогда на поверхности моря вспыхивали многочисленные отблески, а вдали проступали белые стены столицы Альбаниса. Штиль продержался часа полтора. После полудня задул устойчивый бриз, расправивший эскадре ее мокрые крылья. Корабли снялись с якорей. Альбанский линкор «Бронлоу», а затем «Денхорн» первыми обогнули каменистую банку и вошли в пролив. Предсказания лорда Бервика о большом шуме начали сбываться, как только «Денхорн» оказался между древними крепостями Сауткасл и Нордкасл, стерегущими вход в Большой Эльт. Обе твердыни салютовали по полной программе. Над их башнями и бастионами поднялись плотные клубы дыма. Вскоре донеслись и приглушенные расстоянием звуки артиллерийской пальбы. На флагштоках крепостей поднялись флаги Поммерна и Альбаниса, каждый размерами с добрый парус.

Выждав три протокольные секунды, обоими бортами ударил «Денхорн». Потом один за другим окутались пороховым дымом «Василиск», «Магденау», «Прогиденс». От линкоров канонада прокатилась до самого хвоста эскадры. Но этим обмен приветствиями не закончился. Личному штандарту принцессы Камеи и Сауткасл, и Нордкасл салютовали отдельно. Верный морским традициям, капитан Свант приказал ответить. Пушки «Поларштерна» загрохотали вновь. А на шедшей в кильватере «Хугиане» вообразили, что не заметили семафора с флагмана и тоже дали торопливый залп.

Пример оказался заразительным. Еще раз отсалютовали сбитые с толку транспорты и фрегаты. Не удержались и замыкавшие колонну «Сифарис» с «Гримальдом». Корабли же, шедшие перед монаршей яхтой, удивленно молчали.

– Все впечатление смазали, – с досадой сказал Свант.

– Не переживайте, шаутбенахт, – успокоил лорд Бервик. – Уверяю вас, альбанцы помешаны на этикете. Они непременно решат, что мы проявили вежливость в какой-то новой для них форме и будут ломать голову над тем, как достойно ответить. Действительно, обе крепости вскоре отсалютовали в третий раз. Но тут уж с «Денхорна» поспешно передали распоряжение поберечь порох и больше стрельбу не затевать.

Покончив с салютами, эскадра вошла в маленькое море Гринуотер, отделяющее Большой Эльт от Малого. Весь северный берег этого овального морского озера занимали фермы и желтеющие поля пшеницы. Вдоль южного побережья, где горы местами подступали к самой воде, протянулись рыбачьи деревушки, верфи, склады и причалы торгового порта, у которых возвышался густой лес мачт. Видимо, у берега места хватало не всем. Здесь, в аванпорте столицы Альбаниса, десятки больших и малых купеческих парусников стояли на рейде, ожидая разрешения на швартовку. Как потом выяснилось, они были задержаны еще с утра, чтобы пропустить вне очереди дорогих гостей из Поммерна. Тем не менее и ванты, и палубы этих судов, так же, как и судов, следовавших встречным курсом, были сплошь облеплены матросами. Все размахивали руками, шейными платками, выкрикивали приветствия.

– Как вы думаете, Саймон, это энтузиазм истинный? – спросил недоверчивый герцог.

– Вполне, – ответил Бервик. – Но бьюсь об заклад, радуются они не столько нашей победе, сколько тому, что крепко досталось бубудускам и Покаяне в целом.

– О, после поражения, которое потерпел Альбанис пятнадцать лет назад, это вполне объяснимо. Подумать только, пятнадцать лет прошло! Помню, Инджин и Камея тогда играли в куклы.

– А! Кстати. Как там ее высочество, готовится?

Герцог пожал плечами.

– Полагаю, что примерка нарядов сейчас в полном разгаре. Но Саймон, разве Изольда по-прежнему так вам ничего и не рассказывает?

– По-прежнему, – проворчал старый аристократ. – Подлинное помешательство на идее самостоятельности, знаете ли. Никак не ожидал, что она придумает себе столь ужасную фамилию, как Пуффольд. Алонсо, вы можете растолковать, чем это лучше фамилии Бервик?

– Нет, – рассмеялся Сентубал. – Это выше моего понимания. Но вряд ли стоит переживать, поскольку ужасную фамилию Изольда скоро поменяет.

– Как, – спросил Бервик. – Уже? Не может быть.

– Помилуйте, друг мой! Так вы ничего не замечали?

Главный дипломат Поммерна печально вздохнул.

– Нет. Как и полагается отцу. Ну, и кто этот человек?

– Дорогой мой! Это архитектор Франц Кирш.

– А! Один из тех молодых людей…

– Совершенно верно.

– М-да. Кирш, конечно, не Пуффольд, но… как бы это выразиться… Что он из себя представляет?

– Не могу сказать, в ее присутствии он совершенно теряет дар речи.

– Ну, еще бы. Не он один. Вы не хуже меня знаете, каково иметь красивую дочь.

Дон Амедео усмехнулся.

– Знаю. Прекрасное средство от спокойной старости. Надеюсь, наше пребывание в Карлеизе не слишком затянется…

Бервик вздохнул. Оба замолчали, глядя вперед.

* * *

В восточной части озера Гринуотер уже хорошо различался пролив Малый Эльт, а за ним и прибрежные кварталы Кингстауна. На левом берегу пролива, оседлав острый узкий мыс, возвышались величественный массив замка Карлеиз, главной резиденции альбанских королей. Замок словно вырастал из бока огромного утеса и казался его естественным продолжением. Он имел общую форму трехгранной ступенчатой пирамиды с зубчатыми стенами и многочисленными башнями на каждом уровне. Таких уровней было восемь, причем уже первый значительно возвышался над лесом, обступающим основание этой каменной громады.

– О, Карлеиз, Карлеиз, – благоговейно шептал Франц. – Это есть одно из чудес света! Его строили четыреста лет… Взгляните, господа, хотя бы на знаменитейший из всех мостов – на Белую Руку Карлеиза!

Мост действительно потрясал воображение. Он соединял ребро замка со скалой на противоположном берегу пролива Малый Эльт и висел на головокружительной высоте. Под его аркой свободно могли пройти мачты «Поларштерна». Господа Кузема и Бурхан единодушно высказали свое восхищение. Был поражен даже ироничный и невозмутимый мэтр Фоло. Но поражен по другой причине.

– Какая расточительность, – качая головой, сказал он.

– И это еще не все чудеса, – с энтузиазмом продолжал Франц. – Видите, одной стороной замок прижимается к утесу? Там, в скальных гротах и искусственных пещерах, хранятся государственная казна, сокровища королевской фамилии и припасы, достаточные для снабжения всей столицы в течение нескольких лет, если приключится осада. Оттуда, прямо из гротов, в Карлеиз течет целебный ручей. На верхнем этаже под крышей из стекла он образует чудесное озеро. Купаясь в его минеральных водах, альбанские короли достигают удивительного долголетия и до самой смерти сохраняют ясность мышления. Хитроумные зеркала позволяют иметь естественное освещение подземных покоев с восхода до заката Эпса. Надземные этажи представляют уникальную систему арочных залов, располагающихся один над другим. В толстых стенах устроены каналы. По ним в зимнее время из гротов течет горячая вода, согревающая и очищающая замок. А летом – холодная. Друзья мои! Я буду счастливейший архитектор, если увижу Карлеиз изнутри. Неужели моя мечта сбудется?

Мечте Франца было суждено сбыться. Тогда как все корабли померанской эскадры, описав циркуляцию, один за другим бросили якоря у Госпитального острова, примерно в миле от Белой Руки Карлеиза, личной яхте курфюрста Поммерна была оказана особая честь: по любезному распоряжению Альфонса Четвертого карантин для нее отменили.

Под музыку королевского оркестра, исполнявшего гимны двух стран, «Поларштерн» ошвартовался рядом с со стотридцатидвухпушечной громадой «Соврин ов Сиз», флагмана альбанского флота и самого большого плавающего сооружения на всем Терранисе.

После приветственных церемоний на пирсе принцесса Камея и все сопровождающее высокую гостью лица получили приглашение явиться на прием к Альфонсу Четвертому. В Карлеиз.

Услышав это, бедный архитектор едва не лишился чувств. Однако он и не подозревал, какие потрясения ждут его в замке.

* * *

– Я восхищен вашим мужеством, принцесса, – сказал король. – Насколько мне известно, это был первый случай в истории, когда дама вела в бой эскадру!

– О нет, нет! Эскадру вел адмирал Мак-Магон, – ответила Камея, кланяясь. – А дама была не одна. Ваше величество, разрешите представить моих преданных подруг, согласившихся сопровождать меня в этом плавании?

Король в замешательстве поправил корону скипетром.

– Подруг? Так вы что, не одна? Ваше высочество, сделайте одолжение. Мы сгораем от любопытства! Итак?

Камея знаком попросила свою свиту расступиться.

– Итак, ваше величество, представляю и рекомендую вам донью Инджин, герцогиню де Сентубал. А также леди Изольду, графиню фон Бервик.

В тронном зале Карлеиза стихли разговоры. Молчал король, молчали придворные, молчали покрытые шрамами альбанские адмиралы. Но те хоть не терпели поражения от Пресветлой. А вот на альбанских генералов, проигравших последнюю войну, было больно смотреть. Кто ус кусал, кто багровел затылком и щеками.

Первой решилась заговорить юная герцогиня де Сентубал.

– Позвольте узнать, ваше величество, – опустив озорные глазки, спросила Инджин. – Неужели мы чем-то вам не угодили?

Альфонс Четвертый очнулся.

– Что? Не угодили? Вы? О нет, юная леди, совсем напротив. Вы меня поразили, причем поразили приятно.

Неожиданно он отложил в сторону свой блистающий скипетр, встал и громко хлопнул ладонями:

– Подать вина!

Потом сошел с трона и, пуская побоку весь церемониал, поднял внушительного вида кубок.

– Леди и джентльмены! Предлагаю тост за наших доблестных и прекрасных гостей, – возвестил король. – Видит бог, никогда еще в этих древних стенах не принимали столь очаровательного посольства. И черт меня побери, господа, если за пятнадцать последних лет у нас был более приятный повод выпить!

Зазвенел хрусталь. Вопреки хмурости альбанских военных атмосфера дипломатического приема заметно теплела.

– Молодец девчонка… – сквозь зубы пробормотал герцог Сентубал.

– Да и папаша ничего, – вдруг рассмеялся Альфонс Четвертый.

– У вас тонкий слух, ваше величество, – поклонился герцог.

– Да, и для монарха это очень полезное качество, – поклонился король. – Но у вас, дон Амедео, я согласен брать уроки.

– Уроки? Помилуйте! Какие уроки, ваше величество?

– Да по воспитанию дочерей.

Де Сентубал быстро пришел в себя.

– Сир! Уверяю, у курфюрста Поммерна это получается ничуть не хуже, чем у меня.

Оба посмотрели на Камею. Принцесса присела в почтительном реверансе.

– Разрешите вручить верительные грамоты, сир?

– Дитя мое! В отличие от вашего родного Бауцена, где вам наверняка изрядно надоели гувернеры, здесь, в Кингстауне, вам разрешается решительно все. Ну, за исключением разве что дворцовых переворотов.

– О, ваше величество…

– Шучу, шучу.

Король собственноручно сломал печать, пробежал глазами свиток, кивнул. Затем поднял руку. Выждав, пока под сводами зала вновь установится тишина, в строгом соответствии с протоколом он объявил:

– Ваше высочество Камея-Фредерика Бауценская, принцесса фон Поммерн! От имени королевства Альбанис мы, Альфонс Четвертый, милостью Божией король, полностью признаем ваши полномочия, выражаем свое благорасположение и свидетельствуем о своем весьма высоком к вам уважении.

Раздались аплодисменты. Король улыбнулся.

– Ну что, госпожа посол, достаточно?

Госпожа посол украдкой взглянула на Бервика. Старый лорд возвел свой взор к самому потолку зала.

– О, да, ваше величество. Огромное спасибо!

Альфонс усмехнулся и взял Камею под руку.

– А теперь, ваше высочество, позвольте представить вас и ваших отважных подруг ее величеству.

Толпа придворных расступилась. По образовавшемуся коридору Альфонс повел Камею в противоположный конец зала, где по стародавней традиции располагался трон королевы.

С альбанской стороны их сопровождали премьер-министр граф Бельтрамоно, архиепископ Кингстонский, военный министр и первый лорд Адмиралтейства. А с померанской – Инджин и Изольда в качестве фрейлин принцессы, герцог де Сентубал и граф Бервик. Гросс-адмирал Мак-Магон по настоянию врачей в церемонии не участвовал.

– Что-то слишком все любезно начинается, Саймон, – шепнул герцог.

– Настораживает, – кивнул Бервик. – Но каковы манеры! И какова…

– Да-а, – прошептал Сентубал. – Какова королева…

* * *

Лилонии, королеве Альбаниса, было уже пятьдесят шесть лет, однако выглядела она гораздо моложе своего возраста. Лишь пышные, но совершенно белые волосы выдавали ее возраст. Все остальное могло служить предметом восхищения для истинных почитателей женской красоты, – и безукоризненная фигура, и прекрасный цвет лица, и в особенности черные, живые и выразительные глаза.

После приветствий королева сделала то же самое, что несколькими минутами ранее сделал ее супруг, – решительно сошла с трона. Она взяла Камею за руки и с высоты своего немалого роста заглянула ей в глаза. У Камеи от этого слегка закружилась голова. Лилония тут же отпустила ее и сказала с мягким удивлением:

– Так вот ты каков, цветок Поммерна!

– Что-то не так, ваше величество? – спросила Камея.

– Вам не о чем беспокоиться, душа моя. Все более, чем так. Мало того, я беру на себя смелость предсказать вам необыкновенную судьбу. Альбанис гордится честью принимать вас! Насколько мне известно, ни история Терраниса, ни даже полузабытая история нашей общей прародины не знают другого примера, когда юная принцесса возглавляла бы победоносную эскадру. Ваш отец и государь поручил вам пройти сквозь ряды многократно сильнейшего врага. И вы не просто сделали это! Вы сделали это с воистину королевским величием. Счастлив отец, имеющий такую дочь…

– О, вы слишком высокого мнения обо мне, ваше величество. Право…

– Ваши слова лишь подтверждают только что сказанное, – с улыбкой прервала королева.

Камея позволила себе не согласиться.

– Но я оказалась в Карлеизе исключительно благодаря искусству гросс-адмирала Мак-Магона и доблести моряков Поммерна, ваше величество. Никаких личных заслуг!

Королева и король переглянулись.

– Да вы и не должны были идти на абордаж или, к примеру, стрелять из пушки, – сказал Альфонс. – Боже упаси!

– Надеюсь, у нас еще будет случай выразить восхищение искусством великого флотоводца мистера Мак-Магона и не вызывающей никаких сомнений доблестью моряков Поммерна, – добавила Лилония. – Вместе с тем, дитя мое, к чему не замечать очевидного? Ведь именно ваше присутствие сделало совершенно немыслимой не только капитуляцию, но и обыкновенную неудачу. Согласившись разделить судьбу эскадры, вы оставили вашим подданным-мужчинам только две достойные возможности – либо победить, либо умереть.

Лилония усмехнулась.

– Ничто так не стимулирует волю к борьбе, уверяю вас! Но представляю, что пережил ваш отец… Сегодня же в Бауцен отплывет самый быстрый пакетбот нашего флота.

Затем, обернувшись к мужу, тоном, исключающим всякие возражения, королева объявила, что берет принцессу фон Поммерн под свое полное покровительство.

– Сударыня, да я и сам хотел просить вас об этом, – с поклоном ответил король, оставляя за собой последнее слово.

Камея подумала, что семейные отношения у венценосной пары довольно сложно переплетенные. Впрочем, какими они еще могут быть, если являются частью государственной политики?

* * *

Вечером, еще до окончания бала, они встретились под стеклянной крышей Фонтанного Чердака. Неофициально так назывался самый верхний этаж основного здания Карлеиза.

Камее он очень понравился. Поскольку беседа предстояла важная, сам фонтан отключили, дабы не мешал своим шумом. Но все равно это просторное, треугольное в плане помещение, углы которого подпирали мощные башни, вырастающие из пирамиды Карлеиза, производило замечательное впечатление.

Северо-восточная и северо-западная стены состояли из широких остекленных рам и практически являлись сплошными окнами. Наполовину стеклянным был и потолок, поэтому в ясные дни солнце не покидало Фонтанный Чердак. А после захода Эпса, когда над крышей разгорались звезды, за стенами сгущалась тьма и зал становился удивительно уютным. Расположенные в нишах светильники не бросали бликов, и через оба огромных окна можно было без помех любоваться окрестностями.

На востоке просматривалось все внутреннее море Гринуотер вплоть до обеих крепостей, стерегущих пролив Большой Эльт. На западе бухта Кингсбэй отражала многочисленные огни столицы Альбаниса. Оставляя мерцающий след, бухту пересекал трехмачтовый парусник.

– Покаянский фрегат «Тромпаск», – усмехнулся король. – Спешит известить базилевса, ну, и само собой разумеется, – обрата эпикифора о том, что вы у нас в гостях. И что принимают вас так, как вы этого заслуживаете, без всякой оглядки на оскорбленное самолюбие базилевса-императора.

– Мне жаль, что мы создаем для вас проблемы, – сказала Камея.

– Лишь на суше, – уточнил король. – Странно, что приходится напоминать, но по пути в Кингстаун вы мимоходом лишили Пресветлую дюжины боевых кораблей, включая четыре линейных. Или все же пять?

– Пять, ваше величество. Еще три тяжело повреждены.

– Тем более! После таких потерь имперский флот утерял численное превосходство над флотом Альбаниса. За это я согласен потерпеть брюзжание посланника Пресветлой.

– Ваше величество, но если на суше Покаяна сильнее… От Кингстауна до границы всего каких-то двести пятьдесят километров. Мои советники считают, что вы очень рискуете.

Упоминая советников, Камея косвенным образом высказала недоумение по поводу того, что ни герцог Сентубал, ни граф Бервик не получили приглашения принять участие в столь важной беседе.

– Рискую? Не очень. Покаянская армия действительно сильнее, и до границы именно то количество километров, о котором вы сказали. Однако просто позорный для империи погром, который учинила ваша немногочисленная эскадра прямо перед окнами Эрлизора, не может остаться без ответа. У моих советников нет никаких смонений в том, что на ближайшие годы безусловным врагом номер один для Пресветлой Покаяны является Поммерн.

Упоминая своих советников, Альфонс давал понять, что беседа ограничена по числу участников не с одной, а с обеих сторон. И хотя стороны относились к разным весовым категориям, вероятно, для этого были какие-то резоны.

… – и пока это так, ни эпикифор, ни тем более его ручной базилевс не решатся на войну с нами. Если кто и рискует, так это ваш отец. Но надеюсь, Бернар Второй знает, что делает.

– Я тоже на это надеюсь, – грустно сказала Камея. – Вот только…

Король и королева переглянулись.

– Принцесса, гостите у нас столько, сколько захотите, – поспешно сказала Лилония. – Наш морской министр уже получил распоряжение помочь вам в ремонте кораблей, в лечении раненых и в снабжении вашей славной эскадры всем необходимым.

– Будьте как дома! – добавил Альфонс.

– Вы очень добры, ваши величества. Благодарю вас за тепло, которое от вас исходит. Я его чувствую. И не надо огорчаться, прошу вас.

– Огорчаться? – с легким замешательством переспросил король. – Из-за чего?

– Из-за того, что Альбанис не может вступить в войну. Отец сказал, что пятнадцать лет назад мы тоже не смогли поддержать вас, поэтому сейчас Поммерн не имеет морального права предлагать военный союз. Помимо всего прочего, вы ведь еще связаны с Пресветлой мирным договором.

Царственная чета вновь обменялась взглядами.

– Альф, – сказала Лилония. – К нам впервые приехал посол, с которым невозможно говорить недомолвками.

– Я заметил, – отозвался король.

– И я впервые вижу посла, которому так хочется доверять. Принцесса еще очень молода, и ей сейчас трудно без ее советников. Так что давай без уверток.

– Хорошо, дорогая. Будем откровенны. И начнем с того, что не стоит называть Покаяну Пресветлой. С тех пор, как там властвует орден мракобесов, империя этого не заслуживает.

– Ваше величество! Но империя называется Пресветлой Покаяной как раз с тех пор, как к власти пришли сострадарии, – удивилась Камея. – Если я не ошибаюсь.

– Нет, не ошибаетесь. И хорошо знаете историю, – с улыбкой сказала королева. – Именно с тех пор.

– Вот с тех пор и не стоит она этого названия, – хмуро отрезал Альфонс. – Я еще как-то могу понять то, что они творят в аннексированных альбанских провинциях, – все-таки завоеванная территория. Но то, что сострадарии не первый уже век проделывают со своими собственными гражданами, непостижимо. Грабеж, пытки, издевательства, убийства – все это давно и многократно превысило меру, необходимую для сохранения даже такой недостойной власти, как власть ордена варваров. Этот основанный на бреде невежественного пампуаса орден сумел запугать, лишил чести и заразил безумием некогда великое государство. А теперь в очередной раз собирается совершить то же самое с соседними. С удовольствием открою вам одну тайну, принцесса. Мирного договора между Альбанисом и Покаяной больше не существует.

– Не существует?

– Да, и не по нашей инициативе. Около полугода назад проконшесс Сипитор передал мне официальное уведомление о том, что базилевс-император решил не продлять соглашение на очередной пятилетний срок.

– Решил не продлять? Но из-за чего? Должен ведь быть хотя бы повод.

– Формально – по причине некоторых колониальных проблем. А в действительности из-за того, что одна влиятельная группа бубудусков в Ситэ-Ройяле считает, что сначала надо уничтожить еретический Поммерн, а другая уверена, что раньше следует разделаться со строптивыми альбанцами. Похоже, вторая группа на тот момент оказалась сильнее, только и всего.

– Если это так, тогда зачем покаянский флот напал на наши корабли у мыса Мекар?

– Это был ответный шаг бубудусков, считавших, что Поммерн нужно уничтожить первым. И следует признать, более эффективный ход. Эти бубудуски явно расчитывали на неизбежную реакцию, и в этом не просчитались. Но просчитались в ее силе. Такого ответа, какой они получили, никто не ожидал. Ни у них, ни, признаюсь, у нас.

– Но все же договора больше нет… И вы так спокойны?

– Нет, конечно. Это известие означает для нас и возможную войну, и угрозу нового поражения. В принципе, у Покаяны достаточно сил, чтобы сражаться с двумя противниками одновременно. Но признаюсь, у меня на душе стало легче, поскольку все последние годы ничто так не угнетало, как вынужденный мир с кровопийцами.

После этих слов король встал и несколько раз прошелся вдоль стеклянной стены. За огромным окном расстилалось внутреннее море Гринуотер, по которому, оставляя серебристый след, плыл покаянский фрегат. Он уже успел миновать Малый Эльт и почти достиг Большого.

– Ваше величество, – сказала Камея. – Почему же тогда…

И она нерешительно замолчала.

Альфонс усмехнулся.

– Ну, смелее, смелее.

– Почему же тогда уплывает «Тромпаск»? – решившись, выпалила Камея.

Король сделал небрежный жест.

– Разумеется, вовсе не потому, что мы не можем его остановить. Наш флот вполне способен отправить на дно не только этот фрегат, но и всю потрепанную эскадру Василиу, которая сейчас дерзко крейсирует у выхода из Большого Эльта. Увы, мы не можем начинать войну, для которой и повода-то пока не имеем, сразу по нескольким причинам. Главную из них вы сами, ваше высочество, только что назвали.

– Да, – сказала Камея. – Альбанис слишком уязвим с суши. Но разве эта уязвимость уменьшится, если погибнет Поммерн?

– А он погибнет? – вдруг спросил король.

Камея вздрогнула.

– Не могу представить. У нас столько доброго и хорошего…

– Знаете, принцесса, ваш отец, курфюрст Бернар Второй, не первый год проводит на троне. И если уж он решился разворошить осиное гнездо, нанеся великолепный удар по самому Ситэ-Ройялю, то на что-то он должен был рассчитывать, не так ли?

– Да, конечно. Только бывают ситуации, когда приходится выбирать какое-то неизбежное зло.

– Бывают, – согласился Альфонс. – И все же возможность того, что Поммерн выстоит, исключать нельзя. Вы согласны?

– Очень надеюсь…

– Между тем, даже воюя с Поммерном, базилевс вполне может выставить превосходящую по силе армию и против нас. А мы не готовы. У нас еще не выросло поколение солдат, не испытавших поражения. Для этого требуется лет двадцать. Пока же прошло пятнадцать. Понимаете?

Камея растерялась. Она подозревала, что на это вроде бы вполне логичное заключение все же есть возражения. Но какие? Герцог де Сентубал и лорд Бервик наверняка их знали. Увы, как раз этих-то искушенных людей в Фонтанном зале не оказалось. Случайно ли? Юная принцесса чувствовала себя совершенно беспомощной перед многоопытным властителем. Ей казалось, что она безнадежно погубила важнейшее дело. Очень хотелось расплакаться.

– Альф, уже довольно поздно, – неожиданно сказала королева. – Не будемзабывать, что наша гостья могла устать с дороги.

– О, конечно, – заулыбался Альфонс. – Говорят, по пути ей пришлось нащелкать по носу адмирала Василиу и немножко разбить адмирала Альметракиса. После такого можно и утомиться. Ли, мне кажется, наши минеральные ванны пошли бы принцессе на пользу.

Камея поняла, что извлекать пользу из затруднительной ситуации, в какой она очутилась, король не пожелал. Он лишь обрисовал ситуацию. Наглядно, без прикрас. И этим ограничился.

* * *

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ТУБАНУ ДЕВЯТОМУ,

БАЗИЛЕВСУ-ИМПЕРАТОРУ

ВСЕЯ ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯНЫ

Ваше Императорское Величество!

Uno.

-–

От имени Ордена сострадариев с величайшим прискорбием сообщаю: обнаружено и опознано тело Робера де Умбрина, 63-го эпикифора. Да воспримет его душу Пресветлый! Amen.

Duo.

-–

Установлено, что Великий Сострадарий де Умбрин собственноручно заколол трех окайников-померанцев и доблестно пал в неравной схватке с врагами империи. После отпевания он будет погребен в усыпальнице Сострадариума со всеми подобающими его сану почестями. Возможно, Ваше Величество сочтет заслуги усопшего благодостаточными для посмертного награждения каким-либо из орденов империи.

Tres.

-–

Смиренно сообщаю также, что по мученическом упокоении Робера де Умбрина супрематоры Непогрешимого Санация сочли за благо рукоположить в сан Великого Сострадария Вашего покорного слугу, Керсиса Гомоякубо.

Всеподданнейше преданный Вашему Величеству Керсис,

64-й эпикифор Ордена сострадариев

Писано в Сострадариуме

Августа 8-го дня 839 года от Наказания

* * *

СОВЕРШЕННО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ПРОКОНШЕССУ ЗЕЙРАТУ

ЛИЧНО

Чертов сын!

Я уже заделался новым эпикифором. Но где старый? Где наши братки Хорн, Колбайс, Глувилл? И еще раз: ГДЕ НАШ РЕЗВЫЙ ПОКОЙНИЧЕК? Зейрат, ты заставляешь папу волноваться. Или чего не понял? Так это зря. Я тебя за такого не знал.

К.Г.

24. Дорога к Тиртану

Проехать в ту ночь удалось очень мало.

Деревни попадались все еще часто, а объезды отнимали много времени. Аббатиса и юная монахиня не привыкли к мужским седлам, поэтому приходилось время от времени останавливаться для короткого отдыха. В этих остановках нуждался и эпикифор, который за сутки, проведенные в жестком гробу, не слишком набрался здоровья. Да и ночи были пока короткие, темное время продолжалось часа по два-три. Из-за всех этих причин к утру они одолели вряд ли больше двадцати километров, если считать по прямой, хотя все едва не падали с лошадей.

А справа, на западе, уже маняще синели Рудные горы. Там, за ними, находился вечно буйный и непокорный Муром. Пробраться бы туда – и все, спасение, гордые мурмазеи никогда и никого еще не выдавали Покаяне. Но нет, такое было немыслимо. Уж кто-кто, а эпикифор де Умбрин прекрасно знал, сколько сил и средств потрачено на перекрытие границы. Между прочим, по его, эпикифора де Умбрина, личной инициативе. Дабы очертя голову из благословенной империи подданные не сбегали. Ибо кого ж тогда осчастливливать? Славно пошутила судьба с великим сострадарием…

Робер усмехнулся и распрямил ноющую поясницу. Они ехали по склону холма вдоль опушки очередной рощицы. В сером предрассветном сумраке все кругом имело безрадостный вид. На востоке холодно синела полоска Ниргала. С запада горизонт ограничивали далекие вершины Рудных гор. Пространство между ними заполняли поля, овраги, заросли кустарника, начинающие желтеть перелески.

С холма просматривались отдельные участки Южного тракта, то нырявшего в низины, то поднимавшегося на увалы. Километрах в трех впереди он упирался в небольшую деревушку, наполовину поглощенную туманом. И над всем этим ползли набухшие августовские тучи, волоча за собой размазанные дождевые бороды. Порывами налетал холодный ветер.

– Да, – сказала аббатиса. – Ободряющая картина. Зоя, ты сильно замерзла?

Девушка поежилась.

– Ничего. В монастыре бывало и похуже.

Робер ощутил укол совести. Пока он вершил судьбы империи, его родная дочь, оказывается, мерзла в монастырской келье. Хвала Керсису, теперь все изменилось. Но эта хрупкая, молчаливая девочка с добрыми, не по-детски печальными глазами… Она не должна попасть в лапы бубудусков.

– Ваша люминесценция!

– Да?

– Пора выбирать место для дневки. Вон на том пригорке березняк погуще. Подойдет?

Робер покачал головой. Дневка… Да, она сейчас очень нужна. Но что поделывает Керсис? Усилием воли Робер отогнал сонную дрему и заставил себя припомнить все, что знал о главе Святой Бубусиды. Он постарался представить, что делал бы на его месте сам, и то, что мог бы сверх этого сделать такой жесткий, упорный и неразборчивый в средствах человек, как бубудумзел Гомоякубо.

Наверняка он уже проведал о странном исчезновении настоятельницы монастыря Нетленного Томата. До него должны были дойти также сведения о ночном катафалке, который невесть куда запропастился. После этого сообразить, кто был покойником, а кто – двумя монахинями, труда не составляло. С какой скоростью передвигается верховой, не имеющий сменной лошади и к тому же вынужденный объезжать деревни, тоже считается легко. Следовательно, Гомоякубо вполне мог знать, в каком направлении организовывать поиски. Более того, имел возможность представить, где примерно это следует делать. Лишь расстояние в полторы сотни километров мешало бубудумзелу быстро сплести сеть. Но ему совсем не обязательно руководить поимкой лично, да еще из Ситэ-Ройяля. Для этого достаточно снабдить нужными полномочиями того же Зейрата, уже взявшего след.

– Нет, – сказал Робер. – Останавливаться рано.

– Так… светает же.

Робер вынул померанскую трубу и еще раз, более внимательно, осмотрел мокрый и пока почти безлюдный пейзаж.

* * *

Пропели первые петухи. Из деревни на тракт выбиралась крестьянская подвода. Навстречу ей передвигался одинокий всадник. Ехал издалека, вероятно, всю ночь, лошадь под ним едва тащилась. Такое частенько случается с гонцами Святой Бубусиды… И хотя больше никого и нигде не виднелось, положение могло измениться в любой момент.

– Нет, Гастон. Запасом времени мы уже не располагаем. Придется ехать и при свете. Будем пробираться от рощи к роще. Лео, Зоя, потерпите еще часок?

– Ну что ж, – коротко сказала аббатиса. – Приходилось терпеть и побольше, ваша люминесценция. Часок так часок.

И этот часок их спас. Когда деревня осталась уже позади, Глувилл, ехавший последним, изумленно воскликнул:

– О! Нет, вы только поглядите!

От Южного тракта в сторону рощи, в которой не состоялась так необходимая беглецам дневка, двигалась длинная цепь людей. Видимо, в облаву выгнали все взрослое население деревушки. Их было несколько сотен, они шли шагах в двадцати-тридцати друг от друга, поэтому растянулись очень широко. Безжалостно топча пшеницу, облава охватывала сразу два холма и ложбину между ними. На некотором расстоянии за живой цепью ехал десяток конных бубудусков. А перед ними – какой-то начальник.

Робер приложил к глазу трубу.

– Зейрат, – коротко сказал он. – Опять Зейрат. Ну что, дамы, еще часок выдержите?

– Деваться некуда, – ответила аббатиса. – Но облава… как ты догадался?

– Ничего нет проще, – махнул трубой бывший эпикифор. – На месте Керсиса я предпринял бы нечто подобное. Хорошо еще, что не успели привезти разыскных собак. Увы, они все же прибудут. И самое позднее – послезавтра.

– А… мы уйдем от них? – робко спросила Зоя.

– Ну конечно. Потому что они очень плохие. И собаки, и бубудуски.

– А… вы?

Робер вздохнул.

– Уже нет. Поздновато это произошло, девочка. Но – уже нет.

* * *

В середине дня Робер все же объявил привал.

– Ты знаешь, мы еще какое-то время могли бы продержаться, – сказала аббатиса.

Эпикифор сполз с седла и через силу улыбнулся.

– Верю, мужественные вы мои. Но прежде всего надо дать отдых лошадям. Сегодня ночью они должны выдержать хотя бы полчаса рыси. И еще нам потребуется несколько факелов.

Он упал на попону и отключился.

– Глувилл, – сказала аббатиса. – Отдохните и вы тоже.

– А кто же стеречь будет?

– Я покараулю.

– Ну вы… и женщина, – пробормотал Глувилл. – Железная.

– Просто любящая, – возразила обратья аббатиса.

Глувилл без лишних слов повалился рядом с эпикифором и захрапел. Леонарда укутала Зою плащом. Потом напоила лошадей, привязала их так, чтоб могли пастись, и села на теплый камень.

Они уже довольно далеко удалились на юг, однако осень настигала. В кронах берез появились желтые пряди, начинали краснеть клены, по небу тянулся и курлыкал косяк журавлей. И все же Эпс светил пока щедро, пригревал ощутимо, от сохнущей на плечах рясы поднимался парок. Леонарда поняла, что на теплом валуне долго не выдержит, заснет. Поэтому встала, отогнала от спящих оводов, заботливо поправила плащ на Зое и принялась вышагивать по полянке.

С холма, на котором они остановились, открывался вид на место впадения в Ниргал Огаханга, его самого большого притока. Справа долину ограничивали Рудные горы, далеко на востоке уже различались серые зубцы плато Тиртан, а юг терялся в дымке. Любое из этих направлений спокойной жизни не сулило. Перевалы Рудных гор были давно и прочно перекрыты пограничной стражей. В южном конце долины, у истоков Огаханга, располагалась 4-я армия, самая многочисленная из всех имперских армий. А на Тиртане с недавних пор воцарилась полная и пугающая неизвестность. Но больше всего Леонарду беспокоил север. Едва ли не каждую минуту она бралась за померанскую трубу, упорно пытаясь углядеть что-нибудь подозрительное на тракте, на склонах оврагов, либо в ближайших перелесках, но ни погони, ни подозрительных скоплений людей нигде не замечала.

Неужели облава Зейрата так и не наткнулась на их следы? Или Зейрат спокойно отсыпался, дожидаясь, когда из Ситэ-Ройяля пришлют собак? Но тогда передышку получали и беглецы. Значило ли это, что опасный бубудуск совершенно уверен в их поимке? На что-то же он рассчитывает!

Леонарда почувствовала такую сильную тревогу, что даже спать расхотелось. Немного поколебавшись, она все же разбудила Робера. Тот ее с большим трудом выслушал, но потом зевнул и сказал, чтобы не беспокоилась и ложилась отдыхать.

– У тебя есть план? – спросила Леонарда.

– Как всегда, – в полусне сказал Робер и снова зевнул. – Я тут помидор для тебя приберег. Ты же их любишь?

– Люблю, – призналась Леонарда. – И это – единственное, что роднит меня со святым Корзином. Да и со всеми остальными сострадариями, вместе взятыми. Ты же знаешь, что они из себя представляют.

– Как не знать, – все еще сонно сказал эпикифор.

* * *

Обрат Одубаст, матерый сострадарище, интуитивный атеист, хорошо упитанный эскандал и безраздельный оплодотворитель всея деревни Грибантон был непоправимо разбужен самым неподобающим его сану, чину, времени, месту и образу жизни способом.

То есть после бани, среди ночи, да еще и в постели у лучшей из любовниц.

– Тэ-экс… И что за дела? – зловеще поинтересовался Одубаст, крайне утомленный амурными достижениями и бесплодными поисками псевдоэпикифора. – Ты, олух, язви тебя, язык проглотил, или как?! В чем дело, спрашиваю!!

Деревенский альгвасил, экая, мекая, кланяясь, виляя задом и пятясь, все же выдавил из себя нечто членораздельное:

– Э-э… Проконшесс. Это самое… пожаловали.

– Какой еще проконшесс? Чем он там пожаловал?

– Да Святой Бубусиды проконшесс, вашество… именем Хрюмо. А пожаловал своей персоной, стало быть.

– Ну да? Из самой Бубусиды? Врешь!

– Да чтоб мне в Аборавары провалиться!

– Ого…

Все люди для Одубаста давным-давно делились только на две категории, – на тех, кто ниже, и с кем он мог делать все, что хотел, и на тех, кто… Он скатился с лежанки, сунул ноги в сапоги. Спешно застегиваясь через две пуговицы, выскочил на крыльцо.

* * *

Ночь была пасмурная. Во мраке ослепительно сияли факелы. Их держали трое всадников в надвинутых на лица орденских капюшонах. Четвертый факела не имел, зато имел осанку столь внушительную, что у Одубаста подкосились коленки.

– Спим, значит, – проскрипел внушительный всадник. – Почиваем?

И вдруг рявкнул:

– А службу кто за тебя нести будет, окайник?!

Скопившиеся у крыльца грибантонские бубудуски попятились.

– Кто за вас лже-эпикифора померанского ловить будет, бездельники?! – продолжал бушевать грозный посланник Бубусиды. – Дармоеды, буржукты!

– Так ловим, ваша просветленность, – промямлил Одубаст. – Денно и нощно…

– Да? И нощно, значит? Вижу, вижу… У рогаток даже документов не спросили!

Одубаст втянул голову в плечи.

– Факел сюда! Ну-ка, подойди ближе, эскандал. Что видишь?

Проконшесс протянул левую руку. Перед своим носом Одубаст узрел намотанную на черную перчатку цепочку. А на цепочке поблескивала желтым многоугольная пластина со страшными вензелями.

– Пайцза… – прохрипел Одубаст.

– В самом деле? – удивился проконшесс. – И какая?

– Золотая пайцза Санация…

Грибантонские бубудуски дружно отхлынули за пределы светового круга. Им, как и любому сострадарию, было известно, что золотая пайцза ордена дает право расстрела на месте. Между тем, рядом с проконшессом находился грузный верзила с коротким арбалетом в руках. Самое что ни на есть оружие Пресвятой Бубусиды…

Одубаст отхлынуть не мог. Поэтому рухнул на колени.

– Что прикажете, ва-ваша…

– Прикажу? Четырех свежих лошадей, вот что прикажу. Оседланных, болваны!

Подвели оседланных.

– Хорошо, – небрежно кивнул проконшесс. – А теперь слушайте главное. Покаянского лже-эпикифора до сих пор не поймали потому, что теперь он носит маску, очень похожую на лицо. Но маска приметная: скулы широкие, глаза узкие, брови сросшиеся на переносице. Да еще на ней усики черные, тоже узкие. Ну, эскандал, повтори.

– Скулы широкие, глаза узкие… сросшиеся брови… усики черные.

– Похоже, память не совсем отшибло, – с сожалением признал грозный бубудуск. – Ладно, слушай дальше. Именем базилевса-императора приказываю оного человека уничтожить! Ловить и не пытайтесь, это дорого обойдется. Понял ли, эскандал прелюбодейный?

– Так точно, ваша просветленность! Уничтожить. Это понятно.

– Помни, псевдоэпикифор вражина ловкий. Да и охрана с ним, человек десять. Как только появится, в разговоры не вступать, стрелять сразу на поражение! Иначе он сам головы вам продырявит. А у кого голова уцелеет, так я сам поотрываю. И тебе, владыка Грибантона, – первому. Смотри мне.

– Будет исполнено, ва-ва…

– По местам! Второй ряд рогаток поставьте, скотины. Подводами дорогу по всей деревне чтобы перекрыли! На обратном пути заеду – проверю. Если что…

Проконшесс не договорил. Дернул за уздечку, ударил пятками в бока лошади. За ним в переулок свернула и его безмолвная стража. С чадящими факелами, в могильных колпаках, с лицами, закрытыми черными платками до самых глаз. Того света мертвецы, нелюди какие-то…

* * *

– Брр, – сказала Леонарда. – Ну и морды! Признаюсь, не верила, что получится. Такой спектакль разыграл!

– Мелочи, – ответил Робер. – Несложно испугать запуганных. Только дважды этот фокус пробовать нельзя.

Глувилл оглянулся на редкие огни Грибантона.

– Вряд ли деревенские бубудуски остановят Зейрата. Они для него – семечки.

– Вряд ли, – согласился Робер. – Но на какое-то время задержат. И это время следует использовать с толком.

– Что ты задумал на этот раз? – спросила Леонарда.

– Смотрите внимательно: по дороге будут попадаться ручьи и речки, стекающие в Огаханг. Нам нужен каменистый берег, на котором лошади не оставят следов.

– Ага. Значит, мы поедем по воде?

– Да, чтобы обмануть собак.

– А Зейрат очень умный? – спросила Зоя.

– Весьма и весьма. К сожалению.

– Тогда не стоит выбирать самый первый подходящий берег.

– Почему? – с интересом спросил эпикифор.

– Зейрат именно его будет проверять. И на этом потеряет еще больше времени. Я… что-то глупое сказала, да?

Робер попридержал лошадь.

– Нисколько. Молодец, девочка, – серьезно сказал он, испытывая сильное и новое чувство – отцовскую гордость.

– Во дает! – восхитился Глувилл. – Светлая голова!

– Вся в папу, – вздохнула мама.

А дочка смущенно потупилась, глядя в конскую гриву. Впервые в жизни она услышала столько похвал сразу. И уже ради одного этого стоило покидать монастырскую келью. Зоя вдруг подумала, что только очень неправильная жизнь может заставить человека замыкаться в четырех стенах. При этом совсем неважно, как они называются – кельей, камерой, кабинетом или дворцом, поскольку совершенно одинаково горизонт в них заменяют стены. А тут, – она приподнялась в седле, – и Олна тебе, и холмы, и лес, и река, и бесконечность дороги. И свежий, пахнуший прелью воздух… Такая ширь, всего так много! Вот только не было бы погони за плечами.

– Ничего, – прошептала она. – Все будет как надо.

* * *

Все пока шло как надо. Часу в первом они свернули с тракта и по руслу одного из ручьев выбрались к Огахангу. До места, где на карте Робера был обозначен брод, оставалось не больше километра. Но там, на берегу, они вдруг наткнулись на припозднившегося рыбака. Старого, тощего, горбатенького, с клочковатой бороденкой.

– Сюрпри-из, – протянул Глувилл.

– Откуда ты, старик? – спросил Робер.

Дедок сдернул с головы шапку.

– Грибантонские мы, обрат бубудуск. А рыбку ловить околоточный эскандал Одубаст разрешили. Потому как для их осветлелости и стараемся…

Глувилл тихо выругался и взвел арбалет.

– Эк угораздило. Что будем делать? – спросил он.

Робер взглянул в тусклые, неподвижные, глубоко запавшие глаза старика и покачал головой.

– Нельзя.

– Да от него уже воняет падалью. Сколько ему жить-то осталось, а? А нам? Он же донесет и не поморщится.

– Даже если донесет. Отныне мы можем убивать только тех, кто на нас нападает.

– Почему?

– Иначе не поймут.

– Кто?

– Те, к кому мы идем. Им придется говорить только правду.

– Неужели все-таки уцелеем?

– Очень может быть. Иначе не стоило бы так волновать Керсиса и утомлять все Зейратово воинство. Во всяком случае, наши шансы прибывают с каждым днем и даже часом.

– Надо отпустить старика, – вмешалась Леонарда. – Не будем брать грех на душу. Он не мог видеть наших лиц.

– Не трогайте его, – попросила Зоя. – Пусть идет. Мы не произносили своих имен.

Кроме Глувилла тайна имен и лиц ни для кого особого значения уже не имела.

– Хорошо, – согласился Глувилл, удивляясь себе. – Ступай, старче. И постарайся настучать на нас… попозже.

Рыбак некоторое время стоял неподвижно. Видимо, не сразу поверил в то, что ему сказали. Потом начал медленно пятиться, опасаясь повернуться спиной. Затем бросил удочку и с неожиданным проворством юркнул в темные прибрежные кусты.

– Донесе-ет, – уверенно сообщил Глувилл. – Этот – донесет. Эх, люди, люди…

– Старик не скоро доберется до своего Грибантона. Но не будем терять время, – сказал Робер. – Вперед!

Они пересели на свежих лошадей и рысью поскакали к переправе.

* * *

Огаханг в том месте разливался чуть ли не на полкилометра, но как раз из-за этой ширины его глубина по большей части была небольшой, вода поднималась чуть выше брюха лошади. Только на самой середине реки все же пришлось плыть. Одну бестолковую кобылку при этом унесло течением, но в остальном переправа завершилась благополучно. Огаханг остался позади.

Противоположный берег оказался низменным, обильным на комаров и сильно заболоченным, – лошади с трудом вытягивали копыта из чавкающей грязи. Улучив минутку, Леонарда шепнула, что опасается за Зою.

– Очень сыро. Девочка покашливает. Хорошо бы где-то обсушиться, сварить горячего.

Робер кивнул.

– Осталось недолго.

– А как твоя рука?

– Спасибо, получше.

– В самом деле?

Робер улыбнулся, медленно сжал и разжал правый кулак.

– Не понимаю, – сказала Леонарда. – Как же так? Аква пампаника…

– Ты знаешь, обратья настоятельница, я начинаю подозревать, что добрые дела иногда вознаграждаются самым замысловатым образом. Ну, чего грустим?

– По-моему, тебе просто отчаянно везет, Роби. И такое везение пугает. Следует ждать чего-то нехорошего…

– Ты думаешь?

Леонарда покачала головой.

– Нет. Я не думаю. Я это чувствую.

– Что ж, нам нужно быть более бдительными, – серьезно сказал Робер.

Но от страшной усталости как раз бдительность-то они и потеряли. И в самый неподходящий момент.

Это случилось уже на подъеме к Тиртану. Выше по склону над тропой нависала небольшая скала. Никто не заметил, как и откуда на камне оказался человек. Его скуластое лицо со сросшимися бровями и тонкими усиками было бесстрастным. Он сидел положив ногу на ногу и спокойно похлопывал по сапогу стволом пистолета. Рукоятка другого торчала у него из-за пояса. А на поясе висела сабля. А за спиной – арбалет.

Первым его увидел Глувилл. Он вздрогнул и попятился. Из-под его ног вниз покатились камушки.

– Тихо, Гастон, – сказал Робер. – Не дергайся. А ты, Зейрат, подумай.

Зейрат хмыкнул.

– Я? О чем?

– Не о чем, а о ком. О себе подумай.

– Вот как? Поясни.

– Пожалуйста. Допустим, ты со своим отрядом приведешь меня к Керсису. Он тебя, конечно, чем-нибудь наградит. А что будет потом?

– А что будет потом?

– Нужны ли новому эпикифору свидетели, которые точно знают, что избрание произошло при жизни старого? Это же незаконно! Будет ли Керсис уверен в твоей вечной верности, в том, что тайну эту ты унесешь в могилу?

Зейрат усмехнулся.

– Вряд ли.

– Тогда намного разумнее просто меня не найти.

– Смелое предложение.

– Разумное.

– Смотря для кого.

– А чем ты рискуешь? Ну, вызовешь некоторое недовольство патрона, которое придется потом заглаживать. Да, это и неприятно, и хлопотно. Однако никакого прямого повода желать твоей смерти у Керсиса еще не будет. Подумай, Зейрат.

– Уже подумал. Есть и другой выход.

– Убить меня?

Зейрат ухмыльнулся. Робер с сожалением покачал головой.

– Ты плохо подумал.

Зейрат поднял брови.

– Знаешь, де Умбрин, ты мужик неплохой. Без нужды никому пакостей не делал. И я помню некоторые вещи, за которые следует быть благодарным. Если найдешь причину, по которой тебя следует оставить в живых, я с удовольствием забуду вот эти грибантонские отметины, – Зейрат расстегнул плащ и показал две пулевые вмятины на своей кирасе. – Но пока такой причины я не вижу.

– Могу назвать.

– Говори. Только пусть твоя дочь не тянется к арбалету, я стреляю лучше.

Робер обернулся и еще раз покачал головой.

– Зоя, это правда. Я не знаю человека, который стрелял бы лучше проконшесса Зейрата. К тому же у него очень выгодная позиция.

Зоя с досадой опустила руки. Зейрат усмехнулся.

– Не расстраивайся, девочка. Нет человека умнее твоего отца. Хитрее есть. Умнее – нет. Я бы ни за что вас не нашел, если б не помог случай. Зря вы не убили того рыбака. Твоего отца подвела доброта. Запомни: в нашем мире доброта губительна.

– Но разве не его доброта мешает вам сейчас э-э… отправить нас к Пресветлому? – вдруг возразила аббатиса.

Зейрат прикусил тонкий кончик уса.

– Этого мало. Так в чем же причина, де Умбрин?

– Видишь ли, в нашем ордене судьба страшно переменчива. За примером далеко ходить не надо: если даже великий сострадарий может легко потерять и пост, и голову, то, уж извини, что говорить о проконшессе…

Зейрат кивнул.

– Продолжай. Только покороче.

– Постараюсь. Ты уже догадался, куда мы идем. Кто знает, не придется ли в один прекрасный день этим же путем воспользоваться и тебе? Моя помощь в таком случае будет нелишней, а слово свое я держу. В отличие от Керсиса… Что скажешь?

– Откуда такая уверенность, что небесники вас примут?

– Вовсе я не уверен. Но если не примут, ты-то от этого что теряешь?

Зейрат задумчиво почесал нос стволом пистолета.

– Как так получается, де Умбрин? Мы оба прошли очень неласковую школу, оба успели натворить много чего. А ты все же не захотел убить никчемного старикашку. Теперь вот и мне не хочется убивать тебя, хотя я имею, – Зейрат усмехнулся и постучал по своему панцирю, – все основания. А этот, – Зейрат кивнул на Глувилла, – он же пытался тебя отравить! Но сейчас верой и правдой тебе служит… Скажи, люминесценций, ты что – пророк? Новый мессия? Или распространяешь невидимую заразу?

Робер затряс головой.

– Э, э, не надо придумывать нового святого. От Корзина еще не скоро поправимся… Думаю, дело совсем не во мне. Или не совсем во мне.

– А в ком тогда?

– А во всех нас. Наверное, стремление к добру заложено изначально. В каждого.

– Вот как? Вместе с жадностью, властолюбием, эгоизмом, похотью?

– Да, как ни трудно поверить.

– И в Керсиса заложено?

– Безусловно. Как и в любого другого. Кому-то досталось побольше, кому-то меньше, но – заложено в каждого.

– Почему же мы друг другу тогда не братья, – тут Зейрат сморщился, – а совсем наоборот, обратья?

– Увы, стремление к добру не относится к числу самых сильных. Оно уступает и голоду, и жажде, да много чему еще уступает. Но оно может развиваться. Иногда просто оттого, что надоедает зло. А чаще это случается в ответ на внешнее добро. Словно свеча загорается от другой свечи. Это, кстати, прекрасно видно по тебе, Зейрат.

– Ну-ну, – проворчал Зейрат. – Не слишком-то обобщай. Я, так и быть, оставлю вас в покое. А вот остальная наша обратия… Небесники к власти в Покаяне пока не пришли. Так что, если не съем я – съедят меня.

– Зейрат! – окликнула аббатиса.

– Да?

– Я хотела сказать… Словом, дорогу вы теперь знаете.

Зейрат неожиданно вздохнул.

– Словом – да. Вот только не знаю, куда она заведет эта ваша дорога.

Робер взглянул на небо.

– Куда-нибудь, откуда получше видно.

– С эшафота хорошо видно, – буркнул Зейрат. – Здесь, – он махнул пистолетом за спину, – вы на плато не пройдете, наверху засада, там стоит мой отряд. Ищите другой путь! Я буду ловить вас на востоке.

– Учтем, – сказал Робер.

– Учти еще, что поисковых отрядов много. Оба берега Огаханга усердно прочесывают с собаками. Дня через два какой-нибудь из этих отрядов непременно наткнется на ваш след. Не думаю, что вам следует попадаться им живыми.

Не оборачиваясь, этот добрый убийца стал подниматься по опасной осыпи. Он как-то странно сутулился. Словно стыдился чего. Или боялся передумать. Или не хотел о чем-то думать. Однако ступал и ловко, и неслышно. Никакие камни из-под его ног не вываливались.

– Этот не пропадет, – с уверенностью сказал Глувилл.

* * *

Путь у них оставался только один – на юг, вдоль скалистой стены Тиртана. Несколько раз они пытались подняться по узким руслам речек, но каждый раз натыкались на непреодолимые препятствия и были вынуждены возвращаться вниз.

Мучал гнус. Заканчивалась еда. В одной из покинутых деревень удалось разжиться картошкой и даже помыться в бане. Зоя стала кашлять меньше. Но к исходу второй ночи Леонарда увидела позади далекие отблески костра. Как и предсказывал Зейрат, их след обнаружили. А справа к скалам Тиртана все ближе подбиралась граница непролазных огахангских болот.

– Ничего, ничего, – успокаивал Робер. – Выпутаемся.

Рано утром они начали подниматься по руслу очередного горного ручья. Глувилл с тоской оглядел отвесные стены ущелья и вздохнул:

– Толку не будет.

Действительно, щель в скалах постепенно сужалась и меньше, чем через километр эта трещина в гранитном теле Тиртана сошла на нет. Ручей начинался источником, бившим прямо из-под скалы.

– Ваша люминесценция, надо возвращаться, – сказал Глувилл. – Пока нас в этой мышеловке не поймали бубудуски.

– Тихо, – сказал Робер.

Он к чему-то напряженно прислушивался. Все замолчали. Вскоре сквозь журчание и плеск воды они стали различать необычные цокающие звуки, доносившиеся откуда-то сверху.

«Цукоку, цукоку… Цака. Цка-цка-цка…»

Странные звуки сначала усиливались, а потом начали отдаляться и удалялись до тех пор, пока перестали различаться в шуме ручья.

– Что это было, папа? – встревоженно спросила Зоя.

– Не знаю. Но это не природные звуки.

– Небесники?

– Может быть. Ну, действительно пора возвращаться.

Они выбрались из ущелья и опять свернули влево, на юг. А в десятке километров по правую руку лес отчетливо редел. С высоты осыпей, окружавших плато, уже различалась ровная буро-зеленая поверхность болот. За ней, далеко на западе, чуть поблескивала полоска Огаханга.

Времени оставалось все меньше, поэтому обследовать каждый ручей уже не получалось. Теперь они поднимались лишь по руслам достаточно крупных речек, и поднимались не все, отряжая дежурного разведчика. А во время его отсутствия отдыхали, кормили лошадей и готовили скудную трапезу для себя. Хорошего было только то, что преследователям приходилось поворачивать в каждое ущелье, чтоб ненароком не пропустить беглецов. Поэтому бубудуски поотстали. Впрочем, спешить им было и ни к чему. Слуги ордена прекрасно знали, что язык твердой почвы между болотами и плоскогорьем неуклонно суживается, и скоро его не останется совсем. Тогда добычу можно будет брать голыми руками.

– Ну вот, – сказал Робер. – Теперь нас преследуют сплошные неудачи. Не пора ли судьбе перемениться в лучшую сторону?

– Будем надеяться, – вздохнула Леонарда. – Что-то такое я чувствую… доброжелательное. Не человек, нет.

– А что?

– Не знаю. Ложитесь-ка спать, поздно уже.

– А ты?

– А я покараулю.

– Железная женщина, – пробормотал Глувилл.

* * *

Ночью Робер проснулся от того, что его осторожно трогали за руку.

– Что? Бубудуски?

– Нет, – прошептала Зоя. – Гораздо интереснее! Папа, посмотри-ка вон туда.

Метрах в пятидесяти ниже их жалкого лагеря, на лужайке, залитой мерцающим светом Олны, стояли две фигуры, – Леонарда и еще кто-то, очень высокий. С голыми длинными ногами и кучей перьев вместо туловища. Из этой кучи, как из ожерелья, торчала тонкая шея, заканчивающаяся непропорционально малой головой с огромными глазищами.

– Бог ты мой, – тихо сказал Робер. – Да это же самый настоящий страус! И как его угораздило забраться в наши широты?

Тем временем Леонарда протянула страусу ладонь. Птица наклонила голову набок. Потом спокойно склевала какое-то угощение.

Зоя покачала головой.

– Маму всегда обожали самые разные животные. Но чтобы так… Да если бы это увидели дикие сострадарии, они бы ее сожгли!

– Да, – усмехнулся Робер. – Скорее всего.

– Ох, пап, извини, – сказала Зоя и закашлялась.

– Ничего, – сказал Робер. – Все мы тут сострадарии не по своей воле.

Леонарда и страус одновременно повернули головы.

– Испугались? – весело спросила обратья-аббатиса. – Очень зря. У нас появился новый друг. Вот, познакомьтесь! Я назвала его Птирой.

Птира, однако, знакомиться не спешил. И даже на всякий случай отошел подальше.

– Поразительно, – сказал Робер. – А ведь он не каждого к себе подпустит… Лео, в такие случайности я не верю!

– Может, ты и прав.

– И как все это расценить?

– Лучше всего расценить это как сигнал к пробуждению. Судя по твоей карте, сухого пути осталось совсем мало, меньше, чем на один день. Нам предстоит обследовать каждый ручей и даже сухие расселины. Сегодня нам обязательно надо выбраться на плато. Иначе будет худо… Давайте выйдем пораньше?

– Мама, но ты же совсем не спала!

– Ничего, подремлю во время первой же вашей разведки. Начинайте будить Гастона. Данный процесс обычно занимает некоторое время…

* * *

Этот последний день выдался очень ясным. В безоблачном небе курлыкали косяки журавлей. От разогревшихся скал веяло прощальным теплом лета. Лошадей донимали оводы, а вот разомлевшие люди ни на каких насекомых внимания не обращали, дремали прямо в седлах.

Болото то подступало к самому подножью Тиртана, то несколько отдалялось, словно собираясь с силами. Край плоскогорья тоже имел неровные, причудливо изрезанные очертания, напоминающие каменные когти, которыми Тиртан тянулся к далекому Огахангу. Между этими обрывистыми выступами скал текли многочисленные ручьи, но по-прежнему ни по одному из них подняться не удавалось. Путь преграждали то чрезмерно крутые сбросы с водопадами, то, как это уже случалось не раз, стены ущелья попросту смыкались, а иногда русло заканчивалось либо тупиковым гротом, либо узкой щелью. На берегах таких ручьев часто попадались медвежьи следы и поэтому приходилось передвигаться осторожно.

После полудня впервые встретилось место, где болото наконец вплотную подобралось к скале. Здесь было еще неглубоко и не очень топко, поэтому лошади прошли без особых затруднений. Но уже к вечеру положение стало совсем плохим.

– Тупик, – сказал Глувилл.

Узкая полоса щебеночной осыпи упиралась в бок огромного утеса. Ниже к скале примыкала самая настоящая топь, из которой лишь кое-где торчали кочки. Беглецы остановились. Было еще не поздно. На западе, над синей полоской Рудных гор, висел Эпс. Погоня пока не появилась, но это могло случиться в любой момент.

Робер слез с седла и неловко, одной рукой принялся отвязывать заранее припасенный шест.

– Ну, чего сидим? – спокойно спросил он. – До темноты нужно во что бы то ни стало обогнуть скалу.

– Как мы это сделаем, Роби? – спросила Леонарда.

– Обвяжемся веревкой. Я пойду первым и буду нащупывать дорогу. За мной пойдет Гастон. Как только я оступлюсь, он меня вытащит. Вот и все. С собой надо взять только самое необходимое, поскольку лошадей придется оставить.

Глувилл почесал заросший недельной щетиной подбородок и с сомнением оглядел зыбкую поверхность.

– Очень рискованно, – сказал он.

– А другие идеи есть?

Других идей не нашлось.

Зато случилась полная неожиданность. Страус, весь день топавший в некотором отдалении от отряда, вдруг спокойно обошел людей и ступил в болото. Потом повернул голову и издал противный крик.

– Ох, спасибо тебе, Птирушка, – сказала Леонарда. – Так вот зачем ты к нам послан…

* * *

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ.

БАЗА «ФЛАМИНГО» – БАЗЕ «ОРЕШЕЦ»

Высылаем краткую историческую справку о Терранисе. Местные земляне находятся на пороге повторного изобретения простейших радиоприемников, поэтому нежелательно пользоваться радиосвязью, даже кодированной. Наши родичи порядком деградировали в социальном плане. Рекомендуем стандартные процедуры ОКС для дистанцирования. Ваши террографические координаты установлены, ждите связного в ближайшую пасмурную ночь.

Рады вашему прибытию! Мы вас очень ждали.

Джоан Промеха,

комендант базы «Фламинго»

25. Карлеиз

Поздним утром, сразу после изысканного завтрака в постели, померанскую гостью посетила целая делегация фрейлин. Кланяясь и сияя улыбками, они передали всемилостивейшее предложение принять ванны в королевском бальнеарии.

Будучи демократически воспитанной, но все ж таки принцессой, Камея прекрасно знала, что от предложения коронованной особы не отказываются. Поэтому сразу согласилась, поблагодарила и поняла, что разговор с доном Амедео и лордом Саймоном в ближайшее время не состоится. Она все больше ощущала себя игрушкой весьма умелых рук, однако кое-что попыталась предпринять.

– Сударыни, не могу ли я позвать моих подруг?

Камея надеялась, что своей просьбой она выиграет некоторое время, необходимое для согласования вопроса с королевой. Увы, ее шаги были просчитаны заранее.

– Купальные халаты герцогине де Сентубал и леди Бервик уже доставлены, ваше высочество, – продолжая улыбаться, сказала старшая из дам.

Видимо, в Карлеизе сочли, что отказ в такой просьбе несовместим с гостеприимством, а юные подруги вряд ли помогут принцессе стоящим советом. Как бы там ни было, Камея, Инджин и Изольда вновь оказались вместе. В сопровождении фрейлин они по длинной галерее достигли южной части замка. Здесь вековые стены Карлеиза прочно срастались с боком соседней горы. По высеченным в скале ступеням Камея и ее спутницы поднялись в обширный грот. И без того немалое пространство здесь увеличивал пристроенный к выходу павильон. Это и был знаменитый королевский бальнеарий.

– Что и говорить, монархический строй имеет весьма милые стороны, – промурлыкала герцогиня де Сентубал.

– Да, да, да, – согласилась леди Бервик. – Вот только не для всех.

– Ох, да забудь ты о социальной справедливости, революционерка. Хотя бы в бане!

Сквозь остекленные стены и крышу павильона проникало много света. Из расселины скалы в грот вливался поток горячей минеральной воды. По системе труб одна часть этих вод растекалась по ваннам, вырезанным прямо в гранитном полу, а другая могла быть использована либо для наполнения большого, отделанного малахитовыми плитами бассейна, либо напрямую уходила в обогревательные каналы замка. В сводчатом потолке грота были пробиты вентиляционные каналы, оттуда дул ветерок, однако запах сероводорода держался сильный.

– Запах – это единственная неприятная вещь, ваше высочество, – с извинениями сообщила старшая фрейлина. – Но поверьте, его стоит потерпеть ради эффекта, который дают наши чудесные ванны.

– Посмотрим, – сказала Изольда.

– Понюхаем, – сказала Инджин.

– Потерпим, – сказала Камея, глядя на Инджин.

– Отец считает, что в нашем возрасте мы еще должны быть девчонками, – сообщила юная герцогиня. – И по-моему, это лучшее, что мы сейчас можем сделать.

– Почему бы и нет? – спросила Изольда. – Дон Алонсо Амедео – очень мудрый человек. Плохого не посоветует! Разве не так?

– Что ж, – сказала Камея. – Возможности лучше всего использовать по назначению.

И с жалобным писком бросилась в ближайшую ванну. Совершенно несолидно и абсолютно несерьезно.

– Ваше высо… – ошеломленно пробормотала старшая фрейлина.

Ее с головы до ног окатило брызгами. И еще раз окатило, когда вслед за принцессой в целебную воду рухнула леди Бервик.

– Боюсь, мы нарушаем этикет, – с сочувствием сказала Инджин.

– О, не стоит обращать внимания, ваша светлость, – стоически отозвалась дама. – Это такие мелочи…

– В самом деле? Я очень рада, – сообщила Инджин, спиной падая в бассейн.

Потом вынырнула и поинтересовалась:

– А вы чего же не купаетесь?

С фрейлины неудержимо тек макияж.

– Боюсь, что не должна этого делать, ваша светлость.

– Почему? Плавать умеете?

– Да, но… этикет…

– Э! Вы же сами сказали – мелочи.

– Нам не полагается, ваша светлость…

– Бросьте. Как вас зовут?

– Камилла, графиня Бельтрамоно.

– Миледи, не вы ли говорили, что готовы исполнить любые наши желания? Было, или нет? Помните, там, в галерее?

– Да, но…

– Никаких «но»! Желаю видеть вас в воде. Сию же минуту! Надеюсь, вы не огорчите меня нелюбезным отказом?

Графиня растерянно стирала со своих щек тушь и молчала. Инджин не отставала. Она вылезла из бассейна, уперла руки в боки, набычилась.

– Обижусь, – низким голосом сообщила совершенно невозможная померанская герцогиня.

И леди Камилла подчинилась. Однако сумасшедшей гостье этого показалось мало. Она принялась и за остальных фрейлин, некоторых даже самолично столкнула с бортика. В общем, не успокаивалась до тех пор, пока в королевском бассейне не началась азартная игра в догонялки с участием всего чопорного эскорта.

Впрочем, чудесная вода эту чопорность успешно растворила. Мало-помалу фрейлины вошли во вкус, разрезвились, под сводами грота послышался хохот, визги, звонкие шлепки, столь непривычные для высокородных дам.

– Ваша светлость! Нельзя… нельзя… – задыхаясь кричала графиня Бельтрамоно.

– Чего нельзя? – спросила Инджин.

– Нельзя… больше десяти минут. Иначе…

– Иначе что?

– Перевозбудимся, ваша светлость. Вода же… непростая.

– Ах да! Спасибо, что предупредили. А я-то думаю, чего мы все хохочем как сумасшедшие? Эй, русалки! Вылезаем. Пошли сушить хвосты, пока головы не потерялись!

И все ее послушались. Правда, молодые фрейлины покидали бассейн не без сожаления.

Своей шумной диверсией Инджин сумела подарить время Камее с Изольдой, которые тихо переговаривавшихся из соседних ванн. Они так увлеклись, что не заметили, как к ним кто-то подошел.

– Не помешаю? – спросила королева Лилония.

В ее глазах блестели огоньки.

– Ой, – сказала Камея. – Простите! Мы ведем себя совершенно…

– …очаровательно. Все хорошо, не волнуйтесь. Мне очень приятно видеть столь искреннее веселье. Надеюсь, вам понравилось?

– О! Здесь чудесно. Эта волшебная вода… такое ощущение, что каждая клеточка тела улыбается другой. Ничего подобного в жизни не чувствовала! Знаете, ваше величество, мы даже недостойны такого подарка.

– Еще как достойны. Вы и ваши подруги прекрасно сложены.

– Вы – тоже, ваше величество, – опустив глаза, сказала Изольда.

Лилония усмехнулась.

– Благодарю вас.

Потом перевернула песочные часы и сказала:

– Я слышала, что вы врач, графиня?

– Это так, ваше величество. Принцесса тоже изучает медицину в университете Мохамаут.

– Тогда вам известно, наверное, что воды Карлеиза относятся к сильнодействующим?

– Да.

– Ах, дорогие мои девочки! – совсем по-домашнему вздохнула королева. – Увы, все приятное в жизни скоротечно. Вам пора выбираться. Двенадцати минут на первый раз более чем достаточно. Иначе вы как минимум рискуете бессонницей.

Изольда и Камея поспешно выбрались из ванн. Им тут же предложили теплые полотенца.

– Лучше всего сушить волосы на восточномбалконе, – сказала королева. – Там сейчас безветренно и много солнца. Пойдемте, ваше высочество, я провожу вас.

Изольда и Инджин переглянулись. Они приглашения не получили. Странности альбанского двора продолжались.

– В благополучных королевствах так не бывает… – пробормотала Инджин.

* * *

Огромная скала нависала над балконом. Но ее косая тень падала в сторону, поскольку близился полдень и Эпс уже заметно сместился к югу.

Лилония удобно расположилась в шезлонге. Лицо ее было приветливо-безмятежным, жесты спокойны, а в позе не чувствовалось напряжения. И все же Камее показалось, что королева чем-то озабочена, причем серьезно. После нескольких вопросов о самочувствии и впечатлениях Лилония вдруг сказала, что имеет личную просьбу.

– О, – ответила Камея. – Я сделаю все, что в моих силах.

– Ничего особого делать не придется. Я хотела попросить вашей аудиенции для принца Оливера, моего сына. Но так, чтобы об этой беседе никто кроме нас троих не знал. Это возможно, ваше высочество?

Камея растерялась. Потом вздохнула и решительно сказала:

– Ваше величество! По своей инициативе я никому ничего не скажу. Но если об этом напрямую спросит ваш супруг… отмолчаться будет невозможно. Да он сразу же и догадается.

– Почему вы думаете, что его величество не в курсе?

– Не знаю. Мне так показалось. Я ошиблась?

– Нет, – с удивлением сказала королева. – У вас завидная интуиция. Что ж, если Альф спросит, вы ответите правду. Так устроит?

– Да, благодарю вас. Где и когда принц хочет со мной встретиться?

– Здесь и сейчас.

Щеки Камеи медленно налились краской.

– Простите… Но я в таком… в таком… неофициальном виде…

– Вы можете завернуться в полотенца хоть по самую макушку. Поверьте, если бы дело не было столь важным, я бы ни за что и ни о чем подобном вас не просила. Увы, дело очень важное, и оно касается не только Альбаниса, но и Поммерна. Всего комплекса отношений между нами. К сожалению, ничего большего сказать пока не могу. Просто прошу поверить мне на слово. Дорогая Камея! Мне показалось, что в отличие от огромного числа людей, находящихся сейчас в Карлеизе, вы такую способность еще не потеряли. Поверите?

– Да, – тихо сказала Камея.

Королева ласково притронулась к ее руке.

– Спасибо, дитя мое.

С этими словами она бросила одно из полотенец на перила балкона. Видимо, это послужило знаком. Прошло совсем немного времени, и в скале открылась малозаметная дверца. Из нее на четвереньках выбрался рослый, бородатый и немолодой уже мужчина. Это и был принц Оливер.

Он уселся так, чтобы его тронутая сединой голова не показывалась над перилами. Уселся, сидя поклонился Камее и вопросительно взглянул на мать. Королева кивнула.

– Принцесса, до нас доходит мало вестей о Поммерне, – сказала она. – Вы не могли бы немного рассказать о вашей родине?

– С удовольствием, ваше величество. Что вас интересует?

– Многое. Ну, для начала, почему палаты курфурстентага называются Аделигом и Хинтербайном? Что означают эти названия?

– Аделиг в переводе с древненемецкого означает «благородный». Там заседают представители дворянства. А Хинтербайн означает либо заднюю ногу, либо вставание на дыбы. Второе в большей мере отражает характер нижней палаты. Туда прямым голосованием избираются представители любых сословий от всех двенадцати федеральных земель. Состав получается очень пестрым, и эта часть курфюрстентага отличается беспокойными нравами.

– Понимаю. Палаты равны в правах?

– Не совсем.

– А в чем разница?

– Ну, например, вся геральдика и вопросы, связанные с пожалованием титулов, находятся в ведении исключительно Аделига. А привилегией Хинтербайна является установление технических стандартов.

– Технические стандарты? Что это такое?

– Свод требований к товарам, которые производятся в Поммерне. Благодаря системе стандартов есть возможность контролировать качество изделий.

– Очень разумно. Но мне кажется, что право устанавливать стандарты важнее права титулования.

– Так оно и есть. Качество позволяет успешно продавать наши товары на внешнем рынке и является основой экономического благополучия страны. Однако и Аделиг, и Хинтербайн могут накладывать вето на решения друг друга.

– Кому же тогда принадлежит окончательное решение?

– Согласительной комиссии.

– А если согласительная комиссия не приходит к согласию? Так ведь бывает?

– Да. Хотя довольно редко, но случается. Тогда решение принимает курфюрст. И это решение – окончательное.

Тут впервые подал голос принц.

– Ага, – заметил он. – Все-таки курфюрст.

– Да, – сказала Камея. – Курфюрст. Поэтому парламентарии предпочитают договариваться друг с другом.

– А может ли курфюрстентаг отменить какой-нибудь из указов вашего отца?

– Любое. Но только двумя третями голосов. Есть еще и конституционный суд.

Мать и сын переглянулись.

– Должна для полноты картины добавить, что важные решения государя подлежат утверждению обеими палатами, – сказала Камея.

– О, это уравнивает возможности. И какого рода решения?

– Такие, как объявление войны, назначение канцлера, введение и отмена налогов.

– Есть ли у вас недовольные политической системой? – спросил принц.

– Да, конечно.

– Много?

Королева слегка нахмурилась.

– Оливер, возможно, ты пытаешься получить секретную информацию.

Камея удивилась.

– Секретную? Нет, нет, ваше величество. Эта информация вполне открыта, она печатается в газетах. Недовольных у нас мало.

– Ну, тогда я присоединяюсь к вопросу. Сколько же?

– В среднем по курфюршеству – несколько процентов населения. Что-то около семи, насколько я помню.

– Несколько процентов? Это данные вашей полиции? – быстро спросил принц.

– Нет, полиция не должна считать недовольных, у нее это никогда хорошо не получится. Полиция должна выявлять только тех из них, кто нарушает закон.

– Хорошо сказано, – улыбнулась королева. – И удается?

– Не всегда, не сразу, но большей частью удается.

Принц Оливер оставался совершенно серьезным.

– Простите, а откуда тогда известно число недовольных?

– В масштабах страны – из результатов выборов того же курфюрстентага. А в масштабах отдельной федеральной земли – по результатам выборов мэров, депутатов ландтага, сельских старост. Довольно просто…

– Вот как? Ах, ну да, ну да, разумеется. Все довольно просто для вас. А для нас же – все очень ново.

Принц задумался.

– Ты узнал все что хотел? – спросила королева.

– О, далеко не все. Но времени уже нет. И все же кое-что хотелось бы выяснить еще. Скажите, принцесса, а среди вашего дворянства недовольных, наверное, все же больше, чем в среднем по стране?

– К сожалению, около трети.

Собеседники Камеи переглянулись.

– Не так уж и много, – пробормотал принц.

Камея покачала головой.

– Не знаю. Это смотря с чем сравнивать. Во всяком случае, в начале царствования отца, когда реформы только начинались, недовольных дворян было куда больше, и это понятно, они потеряли значительную часть своей власти. Но потом постепенно поняли, что новое устройство общества и для них плюсов имеет больше, чем минусов.

– И в чем эти плюсы? – спросила королева.

– Если в двух словах, жизнь стала безопаснее и, я бы сказала, добрее. Прекратились междоусобицы и крестьянские восстания. Наш курфюрст давно уже не имеет возможности объявить войну по своей прихоти или капризу. Сначала ему необходимо убедить тех, кому предстоит воевать в том, что надо воевать. А для этого доводы нужны весьма веские. Не случайно вот уже четверть века Поммерн ни на кого не нападал. Если же нам приходится обороняться, солдаты прекрасно понимают, что защищают свое, потом нажитое добро, – это еще один, и очень важный плюс. Воюют не за страх, а на совесть. Наши генералы, среди которых немало представителей старых аристократических фамилий, курфюрстенвером довольны. Сейчас создается неплохой флот и… ну, это вы знаете.

– Несомненно, – сказал принц Оливер, кивая в сторону моря Гринутер. – Мягко говоря, очень неплохой флот. Вот он, перед глазами покачивается. Ни единого потерянного корабля, после сражений он только увеличивается! Если так и дальше пойдет, судостроительная программа Поммерну просто не будет нужна.

– Благодарю, ваше высочество.

– Я только воздаю должное, принцесса. Но полагаю, умиротворению вашего дворянства способствовала не только спокойствие и безопасность?

– Совершенно верно. Еще жизнь в Поммерне стала значительно более благополучной в экономическом отношении. Наличие твердых законов ограждает производителей от произвола со стороны сеньоров. Конечно, не абсолютно, и наши законы, и наш судейский корпус все еще оставляют желать лучшего, но все-таки… по сравнению с тем, что творилось раньше…

– Понимаю, – сказал принц.

– В результате у человека из низов появился шанс разбогатеть, добиться более высокого социального статуса и для себя, и для своих детей. То есть появился смысл работать на максимальный результат. А это увеличивает доходы все тех же сеньоров. Но главный плюс выборной власти заключается в том, что все общество приобретает гибкость, способность меняться, приспосабливаясь к меняющимся условиям. Причем меняться законно, буднично, без особых потрясений, во время которых зачастую горят не только хижины, но и дворцы.

Королева дважды хлопнула в ладоши.

– Браво.

– Что ж, система заслуживает весьма внимательного изучения, – сказал принц.

– И даже подражания, – улыбнулась Лилония. – Разве не так?

– Пожалуй, я получил то, что хотел, – уклончиво ответил Оливер. – Благодарю вас, ваше высочество.

– Всегда к вашим услугам, – ответила немало озадаченная Камея.

На этом их весьма экстравагантная и столь внезапная то ли беседа, то ли лекция завершилась. Принц в нескольких изысканных фразах выразил свою признательность, извинился, попрощался и стал пробраться к тайной дверце. Тем же способом, каким появился.

Для Камеи было чрезвычайно странно видеть этого крепкого, мужчину, наследника славного престола, передвигающегося едва ли не на четырех конечностях.

– Наверняка у вас появилось множество вопросов, – сказала королева. – Но простите, ваше высочество, ответить пока не могу.

Неладное что-то творилось в королевстве Альбанском, еще раз подумала Камея.

* * *

После парадного обеда и жужжащих любезностей Камея прямо попросила, чтобы в ее апартаменты пригласили герцога де Сентубала и лорда Бервика.

Леди Бельтрамоно подняла выщипанные бровки:

– Прошу прощения, ваше высочество, но по протоколу предусмотрен осмотр картинной галереи Карлеиза и… вы намерены отклонить это предложение?

Пришлось не отклонять. Еще пришлось посетить знаменитую королевскую сокровищницу, затем выслушать струнный квартет, слегка перекусить, побывать в розарии. Камея ощущала катастрофическую нехватку светского опыта. Она теряла остатки терпения, но никак не могла придумать учтивого способа вырваться из цепкой паутины придворных церемоний. Но ей наконец повезло: после розария альбанская свита допустила ошибку. Камею повели по коридору, в который выходила дверь апартаментов герцога. Этим не преминула воспользоваться находчивая Инджин.

– Ваше высочество! Мой отец неважно себя чувствует. Не хотите ли его навестить?

– Очень хочу, – немедленно сказала Камея.

– Но будет ли это уместно? – засомневалась старшая фрейлина. – Без предупреждения…

– Вот что, – медленно и раздельно заявила Камея. – У меня сложилось впечатление, что мне не дают встретиться с моими ближайшими советниками. Это так, миледи?

– О нет, ваше высочество, ни в коем случае…

– Тогда прошу не мешать, – сказала Камея и при этом так страшно сверкнула глазами, что графиня попятилась.

Инджин и Изольда раскрыли обе половинки двери и, пряча улыбки, низко склонились перед своей принцессой.

* * *

Герцог сидел в кресле и читал какие-то бумаги. При виде Камеи он вскочил, сорвал с головы компресс и приложил палец к губам.

– Как вы себя чувствуете, ваша светлость? Я слышала, вы занемогли?

– Уже лучше, ваше высочество, – сказал де Сентубал. – Одно ваше появление приносит облегчение…

Он схватил перо, макнул его в чернильницу и быстро написал на бумаге несколько слов.

«Нас могут подслушивать», – прочла Камея.

– Приятная новость, – мрачно сказала она.

– Мне всегда помогала музыка, – улыбнулся дон Алонсо. – Инджин, сыграешь что-нибудь?

Инджин взяла гитару и состроила гримаску.

– С удовольствием, папочка. Только сейчас я поняла, как ты был мудр, когда заставлял меня заниматься этими скучными нотами! Но исполню я вам нечто жуткое, древнее и громкое. Ведь пригодилось же…

Она ударила по струнам и рыдающим голосом запела:

Дона Алонсо передернул плечами.

– Что за варварский вкус у этой сеньориты! И где ее только воспитывали?

Потом склонился к Камее и зашептал:

– Думаю, теперь можно поговорить.

– Очень хорошо. Где лорд Саймон?

– Уехал к своим родственникам. Надеется уговорить здешних Бервиков не участвовать в мятеже.

– В чем, в чем?

– В мятеже.

– Это серьезно?

– Серьезнее некуда. Под внешним благополучием Карлеиза… Вы, вероятно, и сами заметили некоторые странности в поведении наших хозяев?

Камея вспомнила недавнюю беседу с принцем.

– Трудно не заметить. Но что происходит?

– Альбанис на грани гражданской войны.

– Войны?!

– Ни больше, ни меньше.

– Дворянская оппозиция?

– Да. Ситуация обострена до предела. Карлеиз наводнен сторонниками графа Бельтрамоно, это лидер несогласных с намечающимися реформами. Король и королева в сущности находятся на положении заложников. Принц Оливер сумел выскользнуть. По-видимому, он отплыл в колонии за верными войсками.

– Это же очень далеко!

– Да.

– Он не успеет.

– Не успеет. В Кингстон уже стягиваются отряды дворянского ополчения.

– Тогда нам лучше вернуться на свои корабли.

– Безусловно. Только вот добровольно нас не отпустят.

Камея на секунду растерялась.

– Не выпустят?! Но как же так? Мы ведь – официальное посольство! Дипломатическая неприкосновенность…

– И тем не менее, ваше высочество, тем не менее. Не выпустят.

– Да почему вы так думаете?

– Да потому, что для Бельтрамоно принцесса Поммерна есть лучшая гарантия того, что померанский адмирал Мак-Магон будет сговорчив. Задержка лишь в том, что граф сейчас в пути, он вот-вот должен вернуться из Покаяны. Понимаете, что он там делал?

– Просил помощи?

– Наверняка.

– Ой, до чего же неудачно сложился наш визит… Западня?

– Совершенно верно.

– И что, нет никакого выхода?

Ответить герцог не успел: в дверь постучали.

– Любопытно, – сказал дон Алонсо. – И кто бы это мог быть?

Камея поморщилась.

– Если не ошибаюсь, графиня Бельтрамоно. Ну и надоедливая же особа, доложу я вам. Теперь я понимаю, почему эта леди от меня ни на шаг не отходит.

Но она не угадала. Как только дверь открылась, через порог ступил Альфонс Четвертый. Собственной его величества персоной. В парадных, усыпанных самоцветами, но – в доспехах. А на боку у короля висела шпага. Тоже парадная, но вполне боевая.

* * *

– Ваше высочество, ваша милость, примите мои извинения, – сказал Альфонс, отвешивая быстрые поклоны. – Я почти вломился в ваши покои, прервал вашу беседу. Очень сожалею.

– Что вы, сир, – искренне сказала Камея. – Поверьте, мне всегда приятно вас видеть.

– Верю, дитя мое, – как-то устало улыбнулся король. – Но увы, сейчас нам предстоит расстаться. Видите ли, по некоторым причинам для вас и ваших спутников будет безопаснее вернуться на один из кораблей Поммерна. Мне страшно жаль, но это нужно сделать немедленно.

Камея и герцог переглянулись.

– Хорошо, – сказала Камея.

Король поклонился.

– Благодарю, вас, принцесса. Не обижайтесь! Личные вещи пришлют вам при первой возможности.

Монарх посторонился, давая возможность гостям выйти первыми. Выглядел он не лучшим образом – постарел, осунулся, глаза запали. Видимо, положение было и в самом деле неважным, поскольку в коридоре толпились вооруженные гвардейцы личной охраны Альфонса Четвертого. А леди Бельтрамоно со своим эскортом куда-то исчезла.

Камея не могла не ощутить тревогу. Уже то, что для вывода из замка померанской делегации потребовалось вмешательство самого повелителя Альбаниса, говорило о многом. Да и сам исход чрезвычайно напоминал бегство – сразу за королем, в пространстве между двумя шеренгами солдат гуськом следовали юные дамы в придворных нарядах, за ними шел герцог в шлафроке. Процессию замыкал камердинер в одной рубашке, но с парой чемоданов, куда он наспех побросал самые необходимые из вещей своего господина.

Они спустились в нижнюю галерею. Здесь пришлось немного задержаться, пропуская группу солдат, которые куда-то катили четырехфунтовую армейскую пушку. Потом мимо них провели человека в ручных кандалах и с завязанными глазами. Пользуясь возникшей задержкой, Камея поравнялась с королем и тихо спросила:

– Можем ли мы чем-то помочь, ваше величество?

– Что? – спросил тот, очнувшись от своих мыслей. – Помочь? Да, дитя мое. Могли бы. Спасибо! Но давайте поговорим об этом чуть позже.

Все так же сопровождаемые гвардейцами, они спустились этажом ниже, потом миновали анфиладу полутемных и совершенно пустых залов. Затем свернули в еще менее освещенный поворот после чего уткнулись в глухую стену. Камея не сразу разглядела, что слева есть узкая, почти совсем неосвещенная лестница. На нижних ступенях этой лестницы стояли какие-то женщины с наброшенными на головы платками.

Перед ними Альфонс Четвертый остановился.

– Хочу попросить вас вот о чем, ваше высочество. Не согласитесь ли вы на некоторое время приютить королеву?

– Приютить? – ошеломленно переспросила Камея.

– Да. На «Поларштерне». Или на любом другом из кораблей вашей славной эскадры. Надеюсь, вы понимаете, почему я вас об этом прошу?

Камея ощутила странную сухость в горле.

– Думаю, что да, ваше величество. А как же вы?

– Обо мне речи быть не может, – твердо сказал король. – Я остаюсь в Карлеизе. Согласно своему положению, долгу и желанию. Не думаю, что опасность чрезмерно велика. Но лучше ее переоценить, чем недооценить.

– Альф, – дрогнувшим голосом сказала королева. – Помни свои обещания.

– Да, дорогая, – сказал Альфонс. – Я все помню, не волнуйся.

И он поцеловал руку жене. Потом несколько мгновений царственные супруги простояли молча, глядя друг другу в глаза. И Камея поняла, что за эти мгновения два пожилых человека успели вспомнить если не все, что их связывало, то очень многое. Они прощались.

* * *

Камея первой выпрыгнула из кареты и без промедления побежала к высившемуся над пирсом борту «Поларштерна». Серому, непарадному, но столь родному. Часовые вскинули штуцеры «на караул».

– Ваше высочество?! – ахнул вахтенный офицер. – Вы?!

– Я, я.

– О, а кто это с вами?

– Пропустить немедля, вопросов не задавать! – отчеканила Камея невесть откуда взявшимся командирским голосом.

– Великолепно, – шепнул герцог.

– Что, и этих альбанских солдат тоже? – недоуменно спросил мичман Петроу.

– Да, и этих солдат – тоже.

– Яволь, – отозвался Петроу.

– Виталий, прошу вас срочно вызвать герра шаутбенахта на палубу, – несколько мягче сказала Камея.

– Слушаюсь.

На борт поднялась Лилония и сопровождавшие ее дамы. Все они шли под густой вуалью. Трое альбанских гвардейцев несли небольшой багаж королевы.

– Мадам, – сказала Камея, – Герцогиня проводит вас в мои покои. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома.

Королева молча кивнула. Последовав за Инджин, она вместе со своей небольшой свитой скрылась в кормовой надстройке. Но перед тем, как перешагнуть комингс, Лилония повернулась в сторону Карлеиза, возвышающемуся над бухтой, и дважды взмахнула платком.

– Неужели ее можно оттуда видеть? – удивилась Изольда.

– Почему же нет? – ответил герцог. – Еще не совсем стемнело, достаточно иметь обычную подзорную трубу.

– Но это значит, что из замка кто угодно может рассматривать нашу палубу?

– Безусловно. Мы здесь – как на ладони.

От этого диалога ощущение безопасности, испытываемое Камеей с момента возвращения на яхту, исчезло. Напротив, опять вспыхнула тревога, чувство надвигающихся невзгод, бороться с которыми было неизвестно как. «Поларштерн» в этой чужой, готовой сойти с ума стране, оказался одиноким и беззащитным островком благополучия. Ведь можно было так легко ворваться на него с берега…

– Кхэм… Принцесса? Ваше высочество?

Камея с облегчением обернулась.

* * *

Свант оставался все таким же, каким был всегда – белоснежным, отутюженным, пахнущим цветочным мылом, пышущим здоровьем, излучающим спокойствие и уверенность. Камея совершенно некстати подумала о том, что, наверное, хорошо быть женой такого человека. Тут же смутилась, подозвала герцога и попросила рассказать белоснежному Сванту о том, что в действительности творилось в Карлеизе и в Кингстауне.

Свант думал недолго. Взглянул на кормовой флаг и сказал:

– Ну что ж, ветерок есть. Разрешите выйти в бухту? Видите ли, ваше высочество, так оно, пожалуй, надежнее будет. Чем у берега.

От его рассудительности и невозмутимости Камее стало легче. В конце концов, эскадре пока ничто не угрожало. Ну, если не считать притаившегося у выхода из Большого Эльта покаянского флота.

– А как же мой отец? – встревожилась Изольда. – Он ведь остался в городе!

– Ничего страшного, – сказал Свант. – Его подождут. У пирса будет дежурить шлюпка с несколькими матросами.

– С вооруженными матросами, – вдруг вставила Камея.

Шаутбенахт и герцог переглянулись.

– Рады служить, – серьезно сказал Свант.

– Вы все больше походите на отца, ваше высочество, – сказал дон Алонсо.

* * *

Надо было бы пойти к королеве, как-то ее приободрить, утешить. Но не хотелось. Камея не представляла, что в такой ситуации может сказать втрое старшей женщине, поэтому осталось там, где была – на капитанском мостике, у правого борта, между двумя легкими пушками.

Свант на малопонятном морском языке отдавал приказы. В корабельном нутре засвистали боцманские дудки. На палубе появились матросы. Быстро, но без суеты, они разбегались по рабочим местам. Одни тут же начали затаскивать на борт сходню, другие карабкались на ванты, третьи спускали шлюпку. Человек тридцать выстроилось вдоль борта с длинными отпорными крюками в руках. Как только отдали швартовы, эти матросы начали усердно отталкивать от себя пирс. Словно с отвращением пытались отодвинуть подальше весь неразумный Альбанис.

С рея упал, развернулся первый парус. Между бортом и причальной стенкой появилась узкая щель. «Поларштерн» качнулся. Медленно, едва заметно, корабль стал уходить от земли. Казалось, происходит что-то непоправимое. Камея вспомнила недавние беседы с королем, королевой, принцем…

– Дон Алонсо!

– Да?

– Я чувствую себя предательницей. Неужели совершенно ничего нельзя сделать?

Герцог некоторое время молчал. Потом сказал:

– Ну, не совсем уж ничего. Кое-что мы уже делаем.

– Приютили королеву?

– Не только.

– Увещеваем альбанских Бервиков?

– И это не главное.

– Вы меня заинтриговали, дон Алонсо. Что же главное?

– На этот вопрос лучше ответит другой человек. Вы позволите представить вам майора фон Бистрица?

– Да, конечно, почему же нет. А кто он?

– Лучший разведчик Поммерна. Хотя, пожалуй, это слабо сказано. Фон Бистриц – это человек, способный менять историю государств.

– Знаете, звучит страшновато.

– Вряд ли стоит волноваться. Он личный друг вашего отца.

– Личный друг? Странно, я ничего о нем не слышала.

– Полагаю, чем меньше о нем знают, тем лучше. Такова его работа.

– Он уже здесь?

– Да, на «Поларштерне».

– И об этом я ничего не знала.

Герцог улыбнулся.

– Это потому, что он хорошо работает. Я тоже узнал недавно.

* * *

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ

БАТИСКАФ «НЕРЕЙ» – ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ

Куда попали – точно не знаем. Батареи разряжены. Морской ящер отгрыз перо руля. Кто-нибудь нас слышит? Кто-нибудь из ОКС или вообще с Кампанеллы, с Земли?

Ван Вервен, Пеккола

26. Тиртан

Удивительный страус провел их через болото, а потом исчез. Вечером еще был, кормился с руки Леонарды, а утром его не смогли найти.

– Наверное, этот Птира сделал свое дело, – высказал предположение Глувилл.

– Вы думаете, его послали небесники? – спросила Зоя.

Глувилл вздохнул.

– Да кто знает, мадмуазель. Еще неделю назад я ни за что бы не поверил ни в каких небесников.

Робер развернул карту.

– В четырех километрах от нас с плато стекает безымянный ручей.

– Ох, да который уже по счету!

– Будем надеяться, что последний.

Они привычно, отработанными движениями свернули палатки, уложили мешки и медленно побрели вдоль стены.

Короткий ночной отдых помог мало. Отощавшие, измученные, к полудню они с трудом одолели лишь несколько километров и не столько уселись, сколько повалились перекусить перед входом в очередное ущелье. Уже неизвестно, какое по счету.

Их уже выследили. Скрываться больше не имело смысла. Гораздо важнее было хоть как-то подкрепить силы. Впервые за несколько дней Робер позволил развести костерок, и обед получился роскошным. Он состоял из пары сухарей, печеной картофелины, кусочка сала и, что самое главное, кружки самого настоящего горячего чая. На десерт Леонарда собрала еще брусники и заставила всех съесть эти кислые ягоды.

– Там витамины, – утверждала обратья аббатиса. – Они сейчас очень нужны.

– Где? – спросил Глувилл, рассматривая карминовый шарик.

– Там, – устало ответила Леонарда. – Внутри. Их не видно.

– Лео, ты меня удивляешь, – сказал Робер. – Откуда тебе известно о витаминах?

– Долгая история.

– А если в двух словах?

– Если в двух словах – то от профессора Бондарэ. Когда-то я была его ученицей.

– Вот как… Почему же не написала мне о его аресте?

– Писала. Но ответа не получила. А потом узнала, что профессора неожиданно освободили. Я решила, что это ты вмешался.

– Так и было. Только на дело профессора я наткнулся совершенно случайно, – сказал Робер и взглянул на Глувилла.

– Я тут ни при чем, – неохотно сказал Глувилл. – Вашу почту давно проверяли люди Керсиса.

– Не надо ворошить прошлое, – попросила Леонарда.

– Да, – неожиданно сказала Зоя. – Лучше заняться настоящим.

– О чем ты?

– Посмотрите-ка вон на ту рыжую скалу, – Зоя махнула в сторону ущелья. – Видите, кто за ней прячется?

– Ах ты, мой хоро-оший! – с нежностью произнесла Леонарда.

Из-за камня опасливо выглядывала маленькая страусиная голова.

– Наверное, теперь мы спасемся, – сказала Зоя.

Но до спасения путь оказался и непростой, и неблизкий. Ущелье было загромождено осыпями, обломками скал, принесенными паводком стволами деревьев. А под конец склон оказался столь крутым, что пришлось связаться веревкой и карабкаться вверх как заправским альпинистам.

– Одно радует, – пыхтя заявил Глувилл. – Лошади здесь ни за что не пройдут.

Следуя за таинственным Птирой, мучительно преодолевая препятствия, они лишь к вечеру поднялись на плато.

– Наконец-то, – вздохнула Леонарда, присаживаясь на краю обрыва. – Добрели… Даже не верится.

Лучи Эпса еще держались на вершинах скал, но само светило уже опускалось за Рудные горы. Плато быстро погружалось в сумрак.

– Какое дикое место, – сказала Зоя. – И какое странное…

Край плоскогорья плоскогорьем не являлся. Кругом высились вздыбленные, растрескавшиеся утесы. Между скалами густо рос кустарник – лесная малина, шиповник, волчья ягода, облепиха. Дальше, уже внутри каменного частокола Тиртана, начинались поляны высокого, в рост человека борщевика или пучки.

– Прямо медвежий рай, – забеспокоился Глувилл.

– И медведи для нас не самое страшное, – успокоил Робер.

Он достал свою неизменную трубу и тщательно осмотрел всю западную половину горизонта, – сначала справа налево, а потом слева направо.

– Есть, – сказал он. – Вижу бубудусков. Сразу два отряда. Причем один из них как-то сумел переправиться через болото. Видимо, шел по нашим следам. А второй идет с юга, вдоль стены. Мы очень вовремя поднялись на плоскогорье.

Глувилл чертыхнулся.

– Что же, опять топать?

– Нет. Далеко мы сейчас не уйдем. Нам нужны хотя бы несколько часов сна.

Робер заглянул в узкую каменную щель, по которой они только что поднялись на плато.

– Вот, – сказал он. – Это место легко оборонять. Даже один человек может задержать оба отряда. А доберутся сюда бубудуски не раньше утра, так что можно немного передохнуть.

Глувилл молча достал и зарядил все четыре арбалета. Потом подтащил к обрыву с десяток увесистых булыжников и уселся сторожить. Но Робер покачал головой.

– Нет, Гастон. В ближайший час нам точно никто не угрожает, стражу можно не ставить. Потом будет дежурить Зоя. Через час ее сменит Лео, лишь затем придет твоя очередь. В это время до нас уже могут добраться, понимаешь? Ну, а моя вахта – последняя. Таким образом, каждый поспит около четырех часов. Ужинать придется поодиночке, во время дежурств. Возражения есть?

– Да нет, пап, – сказала Зоя. – Лучшего не придумать. Оставь мне свои часы, пожалуйста. И заведи будильник, а то я боюсь что-нибудь перепутать. Померанская механика такая сложная…

– Зато точная, – устало усмехнулся Робер.

– Роби, ты ничего не слышишь? – спросила Леонарда.

– Нет. А что такое?

Леонарда подняла руку. Все замолчали. Из-за полян пучки, со стороны опушки леса, долетели очень слабые звуки: цукоку-цукок… Через некоторое время еще раз: цукоку, цукоку, цка-цка-цка.

Потом все стихло.

– А ведь мы уже такое слышали, – сказала Леонарда. – В каком-то из ущелий.

– Да, припоминаю.

– И что это было? – спросил Глувилл.

– Не могу сказать. Но не птица, и не зверь.

– Кстати, о птицах. Наш загадочный Птира опять куда-то исчез. Это странно.

– Наверное, придется мне заступать на дежурство сразу, – сказала Зоя.

Робер поцеловал ее в лоб.

– Боюсь, что так. Надо же! Если б меня не свергли, я так и не узнал бы, какая у меня чудесная дочь.

– Ну что ты, пап. Я обыкновенная. Просто приходилось много хитрить и приспосабливаться. Так же, как и тебе, и маме.

– Всем в этой стране приходится изворачиваться, хитрить и приспосабливаться, – вздохнул эпикифор. – Только не все при этом сохраняют доброту. Потому что доброта у нас опасна.

– Не беспокойся, у нас все окончится хорошо.

– Все?

– Все, – твердо сказала Зоя.

Робер подумал о том, что ее предсказаниям, пожалуй, можно верить.

* * *

Во всяком случае, отдых прошел спокойно. Бубудуски не появлялись, никаких странных звуков никто больше не слышал. Робер разбудил всех еще до рассвета, когда небо на востоке только начинало розоветь.

– Нам остался последний рывок, – сказал он. – Если сегодня нас не догонят, все испытания останутся позади. Но будет тяжко. Поэтому придется оставить и палатки, и котелок, и запасную одежду. Все, за исключением остатков провизии и оружия.

… и было действительно тяжело. Глувилл шел впереди, пробивая дорогу в сырых и плотных зарослях борщевика. За ним в полусне, спотыкаясь, брели Леонарда и Зоя. А замыкал цепочку Робер. С двумя арбалетами, с компасом и неизменной трубой померанского адмирала. Борьба с травяными джунглями отняла больше часа времени и весь скудный запас энергии, накопленный за короткий отдых. На опушке леса сдал даже Глувилл. Он со стоном повалился на мягкий слой осыпавшейся хвои и блаженно разбросал руки.

– Долго валяться нельзя, – предупредил Робер. – Они… уже там.

Он протянул трубу. Но и невооруженным глазом было видно, что на месте их недавнего лагеря из ущелья одна за другой поднимались фигурки. Вскоре оттуда донесся звук первого выстрела. Только совсем не это перепугало Глувилла. Глувилл поднялся на ноги, но они у него тут же подкосились.

– Ох, матерь божья, – пробормотал он. – Борони нас, Пресветлый!

Его скрытое щетиной лицо посерело. Впереди, как раз в той стороне, куда они должны были бежать, по лесу шагали невероятной длины ноги. Полупрозрачные, тощие, голенастые, с коленками, повернутыми назад. Высоко-высоко над деревьями они соединялись с темным, чудным, удивительно маленьким по сравнению с величиной ходуль телом, по форме напоминающим запятую. Контуры этого тела все время оставались размытыми, будто дрожали в мареве, но в его средней части вполне различалась маленькая треугольная заплатка, вроде носа, а по бокам от нее – два круглых немигающих глаза в узких белых ободочках.

Ни рук, ни ушей, ни рта чудище не имело, однако время от времени умудрялось издавать мерзкий, какой-то цокающий звук, от которого по коже разбегались острые холодные покалывания. Кроме этого звука да шума ветра в лесу больше ничего не слышалось, даже птиц. Видимо, не только люди, а все, кто только мог передвигаться, из этих мест давно расползлись, поулетали, разбежались, либо надежно попрятались. Муравьи и те нигде не попадались. Исчезли комары, слепни, жужжалки. В безветренном лесу не было заметно ни единого движения.

«Цукоку, цукоку… цака, цка-цка», – пронзительно верещал страхоброд, ставя ногу между соснами.

По примеру цапель вторую он при этом плотно поджимал к себе. Некоторое время покачивался на единственной опоре. Вращал верхнюю часть тела, обозревая округу. Потом вновь цукокал и переносил ступню на добрую четверть километра.

В три исполинских шага подобравшись к опушке, жуткое существо вдруг издало визг такой силы, что по кронам деревьев пробежала волна. Сгущаясь и концентрируясь, она понеслась дальше, по зарослям пучки, пригибая стебли как сильный порыв ветра. На краю плоскогорья волна ударила в скалы, вызвав обвалы. Находившиеся ниже бубудуски попадали почти одномоментно. Вроде кеглей, сшибленных метким шаром. К лесу от скал вернулось мощное многоголосое эхо.

– Цэ кака! – со злобной радостью сообщил страхоброд.

И взвыл потише. Потом повернулся, поджал ногу, крутанул головой и зашагал куда-то восвояси.

* * *

Робер начал осознавать действительность лишь несколькими секундами позже. Борясь с тошнотой и головной болью, он кое-как пришел в себя. И первое, что увидел, были огромные бесстрастные глаза Птиры. Страус объявился опять. Он находился всего лишь в паре шагов. Вероятно, по этой причине длинноногий ангел-хранитель и хоронился за толстой сосной. Удостоверившись, что замечен, он мигнул, квакнул недовольно, а потом в очередной раз скрылся. Очень осторожный ангел…

Цепляясь за дерево, Робер поднялся. Глувилл обхватил голову руками. Он с закрытыми глазами сидел на корточках. Мычал, раскачивался. Леонарда с Зоей уже стояли на ногах, но стояли нетвердо, поддерживали друг друга. Оставалось только догадываться, каково пришлось обратьям-бубудускам, которых поразительное звуковое оружие отнюдь не краем зацепило. Не отражением…

– Они… мертвы? – спросила Леонарда.

– Не думаю. Земляне не убивают без крайней необходимости. Если вообще убивают.

– Значит, бубудуски могут опомниться?

– Возможно. Хотя сомневаюсь, что отважатся на новое преследование.

– Но внизу есть еще один отряд?

– Есть, причем непуганый. Так что нам пока даровано не спасение, а лишь отсрочка. Надо идти.

– Я не пойду, – вдруг сказал Глувилл.

Руки у него тряслись.

– Э, дружок, ты слишком впечатлителен.

– Это было какое-то исчадие ада!

– Да что ты, Гастон! Никакое не исчадие, а просто хитроумная машинка. Вроде померанских часов, только посложнее. Ты ведь не боишься часов? Или, например, водяного колеса? Оно тоже большое.

– Часы никого не убивают, ваша люминесценция.

– И страхоброд никого не убил.

Глувилл отнял руки от головы и недоверчиво огляделся.

– А тех бубудусков?

– И тех бубудусков. Только проверять не будем, хорошо? Считай, что для обратьев это было маленьким наказанием. За их большое желание нас убить.

– А для нас это было испытанием, – неожиданно сказала Зоя.

– Испытанием? – переспросил Глувилл.

– Да. Проверяют, не испугаемся ли.

– Вы д-думаете?

– Уверена.

– Ну, коли так… Только первым я не пойду. Можно? Уж очень они меня… проверили.

– Похоже, что звуковое оружие на мужчин действует сильнее, чем на женщин, – сказала Леонарда. – Особенно на крупных мужчин.

– Дорогой ты мой исследователь, – нежно прошептал эпикифор.

Аббатиса присмотрелась к нему с чисто научным интересом.

– Не исключено также, что это оружие способно сделать человека даже из мужчины, – заявила она.

Эпикифор рассмеялся и принял классическую позу покаяния, принятую у диких ящеров и у сострадариев: опустил голову и поднял вверх обе ладони.

– Боже мой! И кому мы только поклонялись? Какому-то корзинщику…

Ирония обратьи аббатисы подействовала даже на сильно проверенного Глувилла. Коншесс начал приходить в себя. И тоже сделал полезное заключение.

– Пожалуй, медведей тут бояться нечего.

* * *

Медведи действительно не показывались. Как, впрочем, и любая другая живность. Предосенний лес мертво молчал. Среди сосен, желтеющих берез и осин часто попадались заброшенные звериные тропки, крест-накрест перетянутые нетронутой паутиной. Хотя во многих местах призывно краснел перезревший боярышник, а на кустах висела готовая осыпаться малина, на Тиртане, вероятно, не осталось уже никого, кто бы мог ими полакомиться.

– Здесь повсюду тайна, – сказала Зоя. – Вот что нас ждет за следующим холмом? Неизвестно! Мне это нравится.

– Угнетает все это, – не согласился Глувилл. – Разве порядок? Ни белки тебе, ни единого дятла на всю округу. И чем небесники все зверье распугали? Страхобродами?

Робер остановился, тяжело опираясь на палку.

– Не только, – сказал он.

Впереди, на гребне ближайшего холма, темнело какое-то препятствие, имеющее вид длинной неровной стены. Вскоре выяснилось, что путь преграждает полоса поваленных, нагроможденных слоями, изломанных и кое-где обугленных деревьев. Обойти этот страшный бурелом не оставалось никакой возможности: и в правую, и в левую стороны он простирался далеко, на километры, насколько видел глаз.

Робер вынул компас и устало кивнул.

– Все правильно. С юго-запада на северо-восток, – сказал он. – Что ж, поздравляю.

– С чем? – не понял Глувилл.

– Мы вышли на след небесников. Все эти деревья не ветер повалил. Их разметал огненный болид землян. Когда летел уже совсем низко, над самой землей.

– Но зачем было уничтожать столько леса? – спросила Зоя.

– Вряд ли это сделано преднамеренно. Думаю, произошла авария.

Леонарда покачала головой.

– Страшно подумать, какими исполинскими силами повелевают эти люди. Одни страхоброды чего стоят… Тем не менее не все и в их власти, раз случаются такие аварии.

– Конечно, не все. Иначе бы небесников встретили еще наши предки.

– А почему ты уверен, что они нас примут?

– Зачем тогда они нас защищают?

– Защищали, – поправила Леонарда. – Страхоброда уже не видно.

– А вот бубудуски могут и появиться, – добавил Глувилл, к которому возвращалось здравомыслие. – Пойдемте, что ли?

Робер вздохнул и принялся взбираться на завал. Совершенно некстати у него вновь разболелась рука.

Несколько часов преодолевали они древесное нагромождение. С частыми остановками для отдыха, кружа, иногда возвращаясь назад, чтобы обогнуть совсем уж непроходимые горы обгоревших лесин. Пожалуй, это испытание оказалось самым тяжелым. Лишь к полудню, до макушек испачкавшись смолой и углями, они спустились на землю.

Просека косой линией перечеркивала плато. В паре километров северо-восточнее она взбегала на холм, вершина которого выглядела так, будто ее срезали исполинским ножом. А в низинке у подошвы часть леса уцелела, только деревья потеряли вершины и почти все боковые ветви. Будто с неба на них со страшной силой дунуло разгневанное божество. Там, в низинке, на берегу полузаваленного ручья, они и повалились на траву. Не выставив часового и даже не перекусив; поскольку никакой мочи на это не уже осталось.

* * *

Робер очнулся часа через три. Очнулся он от того, что его осторожно будили.

– Тихо, пап, – предупредила Зоя. – Бубудуски!

Вдвоем они разбудили Леонарду и Глувилла.

– Лежите и не шевелитесь, – прошептал Робер.

Их всех скрывала высокая трава и упавшие с деревьев ветви. Сбившись в кучу, настороженно озираясь, бубудуски шли вниз по просеке и находились шагах в пятистах.

– Смотри-ка, смотри, папа! – взволнованно прошептала Зоя.

Она указывала в противоположную сторону. Там, со стороны срезанной вершины холма, навстречу бубудускам спускалось нечто совсем уж странное. Существо очень напоминало скорпиона. Но совершенно невозможных размеров – ростом повыше лошади, а длиной метров в семь-восемь. Еще на пару метров над ним возвышался членистый грозно изогнутый хвост. Только оканчивался он не жалом, а второй головой – маленькой, сдавленной с боков. С вытянутым в трубочку клювом, красными, немигающими глазками и каким-то нелепым усиком на лбу, эта сравнительно небольшая головенка почему-то вызывала липкий, безотчетный ужас.

– Ох, ну и монстр…

Монстр прошагал метрах в семидесяти от них. На его боку были видны намалеванные белой краской цифры.

– Машина-убийца, – прошептал Робер. – Замрите!

Покачивая головенкой, скорпион сделал несколько шагов, перелез через поваленное дерево и поднялся на пригорок. Тут его и заметили служители ордена.

Сначала они изумленно молчали. Потом какой-то слабонервный завопил, отшвырнул мушкет и нырнул в кусты. А остальные сотворили обычную бубудусьюглупость – начали палить раньше, чем думать. Не от храбрости, и уж, конечно, не от большого ума. От рефлекса. Однако рефлекс сидел в них основательно. Вопреки страху, а может, и благодаря ему, стреляли обратья с большим успехом и усердием.

Хвостовая головенка скорпиона дернулась. Потом еще раз. Было видно, что пули одна за другой высекают искры из черного ребристого панциря, из клешней, из членистого хвоста, только вот никаких вмятин, ни тем более пробоин не оставляют.

Скорпион угрожающе взвыл. Командир бубудусков кое-что начал соображать.

– Идиоты! Прекратить стрельбу!

Увы, было слишком поздно. Головенка повернулась. Из трубчатого клюва со свистом вырвалась струя то ли пара, то ли белесого дыма. Над бубудусками она распушилась, приняв вид тающего облачка. Обратья зачихали, закашляли, бросились врассыпную. Только далеко убежать не смогли. Движения их ног быстро теряли темп и согласованность, словно люди на глазах пьянели. Сделав по нескольку заплетающихся шагов, они неуклюже валились на землю. Скорпион же развернулся, неторопливо поднялся на холм и скрылся. Точно так же, как некоторое время назад поступил страхоброд.

Робер отыскал свою палку и поднялся.

– Ты куда? – спросила Леонарда.

– Пойдем посмотрим?

– Зачем?

– Просто так. Интересно же.

– Мам! Я тоже хочу, – сказала Зоя. – Я их первая заметила!

Леонарда заколебалась.

– Пусть смотрит, – решил Робер. – Девочке предстоит жить в новом мире, среди необычных людей и неизвестных явлений. Чем раньше начнет все это постигать, тем лучше.

– Так как? – спросила Зоя, глядя на мать.

– Ты же слышала, что сказал папа.

– Я еще не совсем привыкла к тому, что он у меня есть, – усмехнулась Зоя.

Втроем они вышли из ложбинки.

– Вот так бы всегда, – вздохнула Леонарда.

– Постараемся, – сказал Робер.

– Да здравствует семейство Умбринов, – улыбнулась Зоя. – И да убоятся сострадарии. Никто перед нами не устоит!

– Amen, – сказала обратья аббатиса.

* * *

Ообратья бубудуски валялись в самых разнообразных позах. Лишь один толстый эскандал не лежал, а сидел, привалившись спиной к расщепленной до комля осине. Он хлопал ресницами и капризно повторял:

– А налей-ка еще, ск-атина…

– Сие есть грех! – рявкнул эпикифор.

Бубудуск испуганно съежился.

– Как всегда, пьянице повезло больше всех, – задумчиво сказала Леонарда.

Она наклонилась, пощупала пульс у одного, другого, третьего.

– Живы, голубчики. Пребывают в наркотическом сне. А когда проснутся – неизвестно. Надо бы от них подальше уходить, Робер. Да и запах тут еще держится странный. Как бы самим не уснуть.

Робер зевнул.

– В самом деле.

Они вернулись к Глувиллу. Наполнили фляги водой из ручья, на ходу перекусили и по следам грозного, но гуманного скорпиона начали подниматься на холм.

Почва с его вершины была содрана до самой скалы и в виде мелких комьев сброшена в распадок. За распадком просека продолжалась. Постепенно сужаясь, она тянулась к небольшому озеру.

Озерцо выглядело так, будто в него наступил великан и своим сапожищем выплеснул половину воды. А на противоположном, северо-восточном берегу, у подножья утеса-останца, лежали черные половинки исполинского шара.

Шар был поистине огромен. Даже его половинки раза в два-три превосходили по высоте сосны. Не возникало сомнений в том, что именно этот шар оставил просеку в лесах Тиртана, прокатился по озеру, а в конце своего пути ударился о скалу, отчего и развалился. Сила удара оказалась такой, что скала тоже треснула. С ее вершины свисала почти вывороченная сотрясением сосенка, а у подножья валялись многотонные отколовшиеся куски.

– Папа! Так этот шар и есть звездный корабль? – взволнованно спросила Зоя.

– Больше ему быть нечем, – ответил эпикифор.

– Что-то мне страшно, – сказала Леонарда. – Почему он такой черный?

– Обгорел от трения о воздух.

Глувилл позволил себе усомниться в словах шефа.

– Разве можно тереться об воздух?

– Почему же нет? Даже святой Корзин этого не запрещал, – рассеянно отозвался Робер.

Он поднял свою трубу и принялся внимательно изучать половинки звездного корабля.

* * *

Одна из них лежала косо, обращенная плоской стороной вверх и наклонившись к озеру. Эта плоская поверхность была нисколько не черной, а как бы тщательно отполированной, вроде металлического зеркала; в нем отражались облака, играли блики заходящего Эпса. Вторая же часть шара лежала срезом вниз и почти горизонтально. Сбоку к ней устало прислонилось туловище страхоброда – запятая с круглыми удивленными глазами и треугольным носом. Свои ноги страхоброд то ли поджал под себя, то ли отсоединил по ненадобности. Могло быть и так, что конечности у него еще не выросли. Страхоброд-младенец…

Ни окон, ни дверей, ни каких-то других отверстий в черных поверхностях полусфер не имелось. Не было заметно также и людей, хотя к озеру вела вполне различимая тропинка. И как Робер ни настраивал фокус, обе полусферы виднелись не совсем четко. Эта зона нечеткости пузырем накрывала площадку, на которой лежали обе части сферы корабля, захватывала еще и кусок берега, и узкую полосу самого озера.

Контуры пузыря тоже выглядели размытыми, неясными. Они были заметны главным образом по разнице угла преломления света, как стенки очень тонкого стакана, наполненного водой. Но Робер не сомневался, что и хрупкость, и эфемерность этой преграды обманчивы. Вероятно, именно пузырь являлся главной защитой звездного корабля. Потом уж, во вторую очередь, – его обугленные стены, которые наверняка могли выдержать удар пушечного ядра, выпущенного даже в упор.

Глувилл нерешительно кашлянул.

– Ваша люминесценция…

– Да?

– Бубудуски того… зашевелились.

– Что ж, идемте.

– Быть может, съедим остатки провизии? – спросила Зоя. – Вряд ли наши запасы еще пригодятся.

Робер покачал головой. Его вдруг одолели сомнения.

– Только по одному сухарю.

– Ты не уверен, что нас примут?

– Кто знает, доченька. Кто знает…

Леонарда тихо охнула.

* * *

Они обогнули озеро и уперлись в прозрачный барьер. Робер приложил здоровую ладонь к невидимой преграде, вздохнул и начал говорить.

– Я был не самым кровавым эпикифором, – сказал он. – Но служил неправому делу. Не потому, что нравилось, а потому что иначе не получалось. Мне казалось, что умеренностью можно смягчить нравы и изменить к лучшему Орден сострадариев. Это был тупиковый путь, я ошибался. Беззаконие отторгает недостаточно жестокого правителя. Добро в деспотической среде не находит отклика, оно лишь умножает зло, и при этом страдает множество людей. В душе почти любого сострадария можно найти хоть сколько-нибудь человечности, и это оставляет надежду. Но вот сам орден улучшить невозможно. Чтобы хоть в какой-то мере искупить собственные грехи я хочу, я должен участвовать в его уничтожении. Вину бесполезно замаливать, ее следует отрабатывать. Я к этому готов. Но если сотрудничество с бывшим эпикифором неуместно, прошу принять под защиту людей, которые со мной пришли. Они ни в чем не виноваты, однако им грозят унижения и мучительная смерть. Спасите их, земляне! Всему должен приходить конец, в том числе – и вашему нейтралитету. Иначе зачем вы здесь?

Робер замолчал.

Некоторое время ничего не менялось.

Потом его ладонь перестала ощущать сопротивление. Дрожащее марево исчезло. Одновременно в черном боку огромного полушария что-то треснуло, посыпалась какие-то куски, чешуйки окалины, послышалось негромкое гудение, а ноги ощутили слабую вибрацию скалы. Полоса оплавленного металла ушла вглубь. На ее месте осталась заполненная красным светом щель, напомнившая Роберу зрачок опасного дракона.

Он подумал, что такая ассоциация вполне уместна. Добро ведь ничуть не менее многолико, чем зло. Иногда даже оно, то есть добро, – это всего лишь достаточно повзрослевшее зло. Которое вовремя простили… И отнюдь не случайно дьявол к старости становится монахом. Причем далеко не самым худшим, поскольку очень устойчив к соблазнам.

– Ваша люминесценция! – крикнул Глувилл. – Так вы того… договорились, или как? Входить-то можно? А, ваша люминесценция?

– Больше не называй меня так, Гастон, – попросил эпикифор. – Пожалуйста…

И первым перешагнул сквозь невидимую стену.

* * *

В низком, но просторном холле их встретили трое мужчин. Одного из них, очкастого, седовласого, сердитого, Робер сразу опознал. Это был Вальдемар Бондарэ, глава пропавшей на Тиртане экспедиции и бывший учитель Леонарды.

– Здравствуйте, профессор.

Бондарэ молча кивнул, но руки не подал. Вместо него это сделал высокий, атлетически сложенный блондин.

– Добрый вечер, друзья, – радушно сказал он. – Меня зовут Игнацем, я комендант базы «Орешец».

– Извините, – сказал Робер. – Могу здороваться только левой рукой. Правая плохо действует.

Игнац кивнул.

– Мы знаем о ваших проблемах, съер де Умбрин. Дело поправимое. Вот, познакомьтесь, это мой друг, космодесантник и астронавигатор Хосе Алартон. Помимо всего прочего, он кое-что понимает в медицине.

– А вы… землянин? – спросила Зоя.

– Да мы все тут земляне, – улыбнулся Игнац.

– А кому принадлежит вот это, – Глувилл сделал округлый жест руками, – все?

– База «Орешец»?

– Ну да.

– Формально база «Орешец» принадлежит Объединенному Космофлоту Солнца. Однако мы с Хосе думаем, что на ближайшие годы она будет арендована республике Тиртан.

– Республике Тиртан? – удивился Робер. – Я ничего о ней не слышал.

– Ничего удивительного. Республика возникла месяц назад и пока ее население состоит всего из семи человек.

– То есть из нас тоже?

– Да, если не возражаете. Полагаю, нам больше всего подойдет парламентская форма правления. Как вы считаете?

– Для семи человек? Вы серьезно?

– Вполне. Нас не всегда будет семь. Рано или поздно кто-то еще одолеет дорогу на Тиртан.

Робер покачал головой.

– Вокруг всего плоскогорья вскоре возникнет настоящая граница. Перейти ее будет очень трудно.

– А мы поможем, – сказал Хосе. – Кроме того, будут прибывать люди и с Земли.

– Вы уверены?

– Мы уверены, – улыбнулся комендант Игнац. – Это очень трудно, но нас не бросят. Так вы возьметесь составить проект конституции? Учитывая ваш политический опыт и знание общественной психологии Пресветлой Покаяны, это дело как раз для вас, ваша люминесценция. Библиотека «Орешца» в полном вашем распоряжении. Попробуйте!

– Как, прямо сейчас? – усмехнулся Робер.

Игнац вновь улыбнулся.

– Нет, конечно. Сначала мы вас накормим, потом покажем ваши каюты, где можно хорошенько отоспаться. Ну а уж после этого, на свежую голову, вы и возьметесь. Возьметесь?

– Ну, чего ты сомневаешься, пап? – недовольно спросила Зоя. – Семейство Умбринов и не на такое способно.

Робер понял, что в своем монастыре она страшно тосковала по нормальной семье.

* * *

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ТЕЛЕГРАММА

Срочно! Вне всякой очереди!

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ ЛИЧНО

Ваше Высочество!

Альбанский посланник лорд Чарминг в частной беседе сообщил, что гросс-адмирал благополучно достиг Кингстауна. Это невероятно, но потерь в корабельном составе нет! Кроме того, отыскался «Прогиденс». Более того, к эскадре присоединены два трофейных корабля – линкор «Хугиана» и фрегат «Консо». Наконец, самое главное: Ее Высочество здорова, прекрасно принята в Карлеизе и ведет переговоры с Альфонсом.

Обенаус

Муром, 20.08.839

* * *

ОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ БЕРНАРУ ВТОРОМУ

КОПИЯ: НАЧАЛЬНИКУ КУРФЮРСТЕНШТАБА

ОБЕРСТ-ГЕНЕРАЛУ ДЖОНУ А. ГРИЩЕНКО

1. Предварительные сообщения о благополучном прибытии эскадры в Кингстаун подтверждены.

2. В Пресветлой Покаяне объявлена всеобщая мобилизация. Началась передислокация кадровых частей и ополчения бубудусков на юг, в сторону Неза-Швеерских ворот; движутся они медленно из-за плохого состояния дорог в долине Огаханга. Тем не менее общая численность 4-й имперской армии уже достигла 55 тысяч человек и продолжает расти. В районе г. Оберсуа строятся крупные продовольственные склады (пока почти пустые). Из состава 3-й армии, расположенной на границе с Альбанисом, выведены две дивизии. Обе также движутся в направлении Неза-Швеерского прохода. Ориентировочное время прибытия – третья декада сентября.

Ген. – майор Ольховски

21.08.839

27. Эскадра его высочества

Камея с большим любопытством ожидала встречи с таинственным супершпионом отца. Вершитель государственных судеб оказался высоким, сухощавым, очень загорелым человеком неопределенного возраста. Войдя в каюту, он по-военному склонил коротко стриженую голову.

– Майор фон Бистриц, ваше высочество.

Заставив себя успокоиться, Камея вышла из-за стола и протянула руку.

– Рада познакомиться. Я слышала о вас совершенно замечательные отзывы, господин майор.

Глаза фон Бистрица весело блеснули. Он осторожно пожал ее ладошку и сказал, что, разумеется, тоже слышал много хорошего о принцессе Поммерна.

Камея предложила сесть, они сели и с одинаковым интересом взглянули друг на друга.

– Простите. Я не знаю, с чего начать разговор, – призналась Камея.

– Майор встречался с графом Бельтрамоно, – помог дон Алонсо. – Незадолго до нашего возвращения на «Поларштерн».

– Бельтрамоно? Разве он в Кингстауне?

– Да, уже несколько часов. Майор, мне кажется, для принцессы пришло время узнать все.

Фон Бистриц согласно кивнул.

– Ваше высочество, оставив в стороне вопрос о том, кто прав, а кто виноват, я просто предложил Бельтрамоно рассмотреть различные исходы вооруженного конфликта. Граф оказался достаточно трезвомыслящим человеком. Через некоторое время мы оба пришли к заключению, что любой вариант принесет много вреда Альбанису. Тогда я от вашего имени предложил посредничество в поисках компромисса. Прошу извинить мою смелость, но связаться с вами в то время было затруднительно.

– Да что вы, какие извинения. В этой каюте все прекрасно понимают, что опыта в таких делах у меня никакого. К тому же у вас наверняка были полномочия от дона Алонсо или лорда Саймона.

Герцог уточнил:

– От нас обоих, ваше высочество.

Камея не смогла сдержаться.

– И что же ответил Бельтрамоно? – нетерпеливо спросила она.

– Ничего определенного. Он весь пребывал в сомнениях. Но я думаю, что согласится. Видите ли, из Пресветлой получены странные известия. О том, что во время нападения на Ситэ-Ройяль померанцы высадили десант и то ли похитили, то ли убили великого сострадария Робера де Умбрина. А взамен якобы наводнили империю его двойниками.

– Что за чепуха, – поразилась Камея. – Какие еще двойники? Дон Алонсо, что все это значит?

– Скорее всего, это означает банальный дворцовый переворот, ваше высочество. Бубудумзел Гомоякубо ловко воспользовался событиями Пресветлой Ночи в своих личных целях.

– Не слишком светлых?

– О, разумеется.

– А как это может повлиять на планы графа Бельтрамоно? Мы-то ведь прекрасно знаем, что десант высаживали, а вот эпикифора не захватывали и никаких двойников не оставляли.

– Мы – да, мы знаем, – согласился майор. – А вот граф – нет. Между тем, с большой долей вероятности можно предполагать, что в Ситэ-Ройяль он ездил для секретных переговоров с люминесценцием. Просить же мог только одного – военной поддержки против своего законного короля. Очень похоже на государственную измену, не так ли?

– Настолько, что невозможно отличить, – усмехнулся дон Алонсо.

– Так-так, – сказала Камея. – И теперь граф думает, что эпикифор – в наших руках?

– Он не может исключить такой возможности.

– Послушайте, – сказала Камея, – а ведь ему не позавидуешь.

Герцог улыбнулся.

– Что поделаешь! Государственная измена – это очень некрасиво, ваше высочество. Чем бы она ни оправдывалась.

Камея ненадолго задумалась.

– Дон Алонсо! А мы ведь точно не знаем, справедливы ли наши подозрения.

– Не знаем. Вот пусть сам Бельтрамоно и даст ответ. Если он согласится на переговоры, то очень усилит эти подозрения.

– Допустим. Только эпикифора у нас нет. И вообще, а красиво ли будет…

– Заниматься шантажом? Ничуть. Однако этим мы попытаемся сохранить мир в целой стране и, быть может, спасем множество жизней. Разве это недостаточная цена? Представьте на минуту: мы признаемся, что никакого эпикифора не изловили. А Бельтрамоно спокойно двинет свои отряды на Карлеиз и поднимет бунт в самом дворце. Может такое случиться?

– Да, – грустно согласилась Камея.

– Увы, перед нами тяжелый выбор, ваше высочество. Либо честно поставить под угрозу жизнь тысяч людей, либо эту угрозу отвести. Ценой некоторой неправды. Типичная ложь во спасение… И даже не ложь, а умолчание. Нам ведь не потребуется доказывать, что де Умбрин спрятан где-то в трюме «Денхорна». Мы просто не должны отвечать на вопрос так ли это. Не будем забывать, что сохранение мира в Альбанисе соответствует еще и государственным интересам Поммерна. Как только к власти придет партия Бельтрамоно, нашим кораблям тут же предложат покинуть Кингстаун.

– Хорошо, если этим все и ограничится, – сказал фон Бистриц. – Нас могут попытаться и не выпустить из проливов. Точно так же, как часом раньше пытались удержать принцессу во дворце.

– Так вы поддерживаете дона Алонсо, герр майор?

– Нет.

– Нет? И почему?

– Граф Бельтрамоно – человек гордый и далеко не робкого десятка. Даже косвенное давление на него может привести к противоположному результату.

– Отчего же столь гордый человек отправился на поклон к эпикифору? – спросил несколько уязвленный герцог.

– Поддался эмоциям, совершил ошибку. С кем не бывает? Кстати, если он отправился за помощью, значит, не так уж уверен в своих собственных силах.

– Резонно, – кивнул герцог. – Следовательно, вы за то, чтобы сказать ему правду?

– При первой же возможности. Обязательно наедине и с максимальным тактом. Будет лучше, если за это возьмется ее высочество.

– Почему? – удивилась Камея.

– Принцесса, на вас невозможно обижаться. Простите за откровенность.

Дон Алонсо скупо улыбнулся.

– Это так. А вы уверены, что Бельтрамоно в полной мере оценит жест?

– Не уверен. Инерция заговора очень велика. Но если слухи о пленном эпикифоре приведут графа на борт «Поларштерна», это и будет максимум того, что можно из них извлечь, не рискуя всем делом. Дальше нужны другие доводы.

– Другие доводы? Какие же?

Майор вынул из кармана вчетверо сложенный лист.

– Вот здесь мои предложения.

Де Сентубал пробежал глазами бумагу и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Сдаюсь, – наконец сообщил он. – Это может сработать. Впрочем, что я говорю? Это должно сработать!

Потом герцог встал и протянул руку.

– Благодарю. Вы меня кое-чему научили, барон.

Такое признание из уст дона Алонсо Камея услышала впервые в жизни. Сгорая от любопытства, она несмело спросила:

– А мне можно поучиться? Вы же знаете, с дипломатией у меня проблемы…

* * *

Сои проблемы имелись и у шаутбенахта Сванта. Едва «Поларштерн» успел отойти от причала, как стих ветер. Какое-то расстояние судно прошло по инерции, а потом замерло. Пришлось бросать якорь в каких-то двухстах саженях от берега.

Место стоянки получилось крайне неудачным. Курфюрстен-яхт оказался в пределах досягаемости всей имевшейся в округе артиллерии. Его можно было обстреливать из Карлеиза, Кингстауна, обеих башен Белой Руки и с военных кораблей, находившихся в бухте.

Что касалось последних, Свант был уверен лишь в лояльности капитана «Бронлоу», с которым успел завести самые приятельские отношения. Между тем, в гавани находились еще пара фрегатов и гигант «Соврин оф Сиз», командиры которых, вероятно, и сами еще не знали, чью сторону примут. Зато не вызывало сомнений, на чьей стороне окажется имперский фрегат «Тромпаск». Покаянец всего несколькими часами раньше вернулся со стороны моря и наверняка имел инструкции от аншеф-адмирала Василиу. Между тем, все боевые корабли Поммерна находились у Карантинного острова, в семи морских милях от бухты Кингсбэй. Единственным плюсом позиции являлось то, что «Поларштерн» до поры укрывала плотная тень Карлеиза. Но и это преимущество являлось временным. Олна все выше поднималась над хребтом, поэтому полоса темноты смещалась.

Свант составил подробный рапорт для адмирала и отослал его с баркасом. Потом вызвал своего старшего офицера Геффке, распорядился задраить все иллюминаторы пассажирской палубы, погасить навигационные огни, портов не открывать, но пушки зарядить, а морским пехотинцам выдать личное оружие. У дверей своей каюты, в которую переехала Камея, Свант поставил охрану. Еще двух матросов отправил в помощь альбанским гвардейцам, охранявшим покои королевы. После этого шаутбенахт раскурил трубку и поднял бинокль, рассматривая альбанскую столицу.

* * *

Кингстаун погрузился в угрюмую ночную тьму. Лишь кое-где горели редкие фонари. Но город не спал. По его улицам разъезжали кареты, сновали верховые, а в нескольких местах находились большие скопления вооруженных людей.

Севернее столицы, примерно в полумиле от городской стены, белели палатки военного лагеря. Там тоже не спали, были заметны перемещения многочисленных факелов. По-видимому, сторонники оппозиции полностью контролировали и Кингстаун, и его ближайшие окрестности.

Еще мрачнее выглядел Карлеиз. В замке вообще не горело ни единого огонька. По крайней мере, в окнах, обращенных к бухте и городу. Можно было бы подумать, что твердыня покинута, если б не редкие силуэты часовых, хорошо заметные на фоне звездного неба.

А ночь была хороша. Звезды отражались в спокойной воде. Над бухтой, изредка попискивая, носились летучие мыши. В прохладном безветренном воздухе далеко разносились случайные звуки – лай собак, стук колес и подков по мостовым, позвякивание железа на стенах замка. Пахло дымком от костров, на которых еще совсем недавно дворники жгли опавшую листву. С пологих склонов окрестных гор мирно светились огни ферм и пригородных усадеб.

– Как все это, оказывается, хрупко. Вся эта мирная картина, – сказала Камея Изольде. – Как странно…

Обе стояли на капитанском балконе «Поларштерна».

– И как странно, что все это сохранить можешь только ты, – заметила Изольда.

– Почему я? Все мы. Я, что ли, выиграла сражение в бухте Монсазо? А пулю кто из плеча у Иржи вынул?

Изольда покачала головой.

– Конечно, все стараются. В меру сил и возможностей. Но наступил момент… Я думаю, что главное будет зависеть не от адмирала, не от моего отца или герцога, а только от тебя, милая наша Скамейка. Так что… держитесь, ваше высочество.

– О господи! Да почему же не от адмирала, не от твоего отца или от дона Алонсо?

– Ты принцесса.

– Мне всего девятнадцать лет. Нашла вершительницу судеб!

– У тебя получится.

– Да с чего ты взяла?

– Ни с чего. А все равно получится.

Камея хотела махнуть рукой, но на полужесте себя остановила.

– Ты ничего не слышишь?

Изольда вместо ответа перебежала на правую половину балкона и перегнулась через планшир. Из темноты слышались плеск и поскрипывание. Постепенно эти звуки усиливались. Высоко над палубой «Поларштерна» раздался крик марсового сигнальщика:

– Шлюпка с правой раковины! Дистанция…

– Тихо, медведь, – недовольно отозвался Свант. – Таким ревом весь Кингстаун перебудить можно. Сержант Неедлы!

– Я.

– Возьмите шесть человек и будьте на всякий случай у шторм-трапа.

– Ну вот, – грустно сказала Камея. – Напророчила ты мне. Неужели Бельтрамоно плывет?

– Пойдем посмотрим?

– Не хочу.

– Правда? Между прочим, рана у сержанта Неедлы зажила совсем недавно, – сообщила Изольда. – Я полагаю, что надо бы взглянуть на выздоравливающего, сестра Камея.

– С какой целью?

– Ну… чтобы понять, не слишком ли с ним строг шаутбенахт Свант.

Камея не выдержала и рассмеялась.

* * *

Два матроса поднесли к борту свернутый в рулон шторм-трап и сбросили его в темноту. Было слышно, как по наружной обшивке простучали деревянные выбленки. Через полминуты над фальшбортом показалась круглая лысая голова.

– Папа! – воскликнула Изольда и бросилась обниматься.

– Прошу прощения, миледи, – сказала голова. – Я не папа. Я ваш троюродный дядя.

Сконфуженная Изольда отшатнулась и принялась извиняться.

– Ничего, ничего, – добродушно сказал троюродный дядя. – Нас с вашим отцом и на свету-то легко перепутать. Придется вам познакомиться со мной поближе, юная леди. И уж во всяком случае, нанесите визит леди Джемайме, вашей тетушке. Из приличия надо хотя бы знать, как она выглядит!

Похохотав, троюродный дядюшка ловко соскочил на палубу, нахлобучил на голову шляпу и спросил со всею строгостью:

– Ну-с, господа, кто из вас моя племянница я уже знаю. А кто капитан?

– Шаутбенахт Свант, милорд. К вашим услугам.

– Лорд Десмонд, граф Бервик. Альбанский, разумеется. Померанский Бервик все еще пыхтит на вашем жутком трапе. Померанские Бервики, милорд, всегда были неважными мореплавателями, доложу я вам. Я до сих пор не совсем верю, что Саймон прибыл к нам именно по воде.

– По воде, по воде, – сказал померанский Бервик, переваливаясь через фальшборт. – Уф! По воздуху еще не научился.

– Папа! – сказала Изольда и вновь бросилась обниматься.

– Ну вот, теперь ошибки нет, – кивнул лорд Десмонд. – Кэптэйн Свант, очень рад с вами познакомится. Но Саймон так расписал мне мудрость принцессы Камеи, что я просто не могу не представиться еще и ей. Тут, понимаете, у нашего короля кой-какие неприятности намечаются, а я только вчера в Кингстаун вернулся. Видите ли, ну не нравится мне ситуация, когда у Бельтрамоно много солдат, а у меня мало. Вот я за ними и съездил. А тут и Саймон прискакал. Глаза сверкают, уши пылают… Говорит, что нужно помочь законному государю. Он, бедняга, вообразил, что об этом кроме померанских Бервиков никто не может догадаться! Представляете его мучения? Ну вот, веду я свой полк по берегу… тут, кстати, недалеко, вы уж по ошибке, шаутбенахт, не пальните в хороших ребят. А то, говорят, любите вы по столицам пулять… Так вот, веду я полк, а сам думаю: дай-ка заеду, представлюсь ее высочеству, уж очень любопытно увидеть принцессу, которая целый покаянский флот…

Альбанский Бервик оглянулся.

– …ну, скажем так, оконфузила. Вы меня понимаете?

– Так точно, – улыбаясь, сказал Свант.

– Слушайте, сделайте одолжение. Саймон, знаете ли, еще не скоро с одышкой совладает. А мне просто не терпится взглянуть на ваше чудо. Представите меня?

– С удовольствием, милорд. Принцесса Камея стоит по левую руку от вас.

– Как! Вот эта девочка? О, ваше высочество, прошу извинить…

Лорд Десмонд сорвал с головы свою шляпу и трижды подмел ею палубу. Лорд Саймон, в точности повторяя его движения и интонацию, сказал:

– Ваше высочество! Альбанские Бервики довольно долго прожили в провинции, поэтому их манеры оставляют желать лучшего. В остальном же – рекомендую.

* * *

– Я прошу личной аудиенции у ее высочества, – заявил Бельтрамоно, едва ступив на палубу.

Встречавшие его лорд Бервик и герцог де Сентубал секунду промолчали. Потом дон Алонсо сказал:

– Разумеется. Позвольте, я провожу вас.

Граф молча поклонился. Они поднялись на ют, подошли к дверям капитанской каюты. Увидев вооруженных матросов, Бельтрамоно приостановился.

– Убрать охрану? – спросил де Сентубал.

Бельтрамоно покачал головой.

– Это ничего не меняет. Я полагаюсь на гарантии, которые получил от майора Бистрица.

– Я их подтверждаю, ваше сиятельство. Вне зависимости от исхода переговоров вы вольны в любой момент покинуть «Поларштерн». Мы с большим уважением относимся к вашей попытке разрешить конфликт мирным путем.

– Благодарю за посредничество, ваша милость. Со стороны Поммерна это очень… благородно.

Герцог уловил непроизвольную заминку перед словом «благородно» и внутренне усмехнулся.

Фон Бистриц, безусловно, был прав. Лидер альбанской оппозиции, готовый в любой момент превратиться в вождя мятежников, явно ожидал шантажа. И заранее топорщился. Выглядел граф так, будто по меньшей мере двое суток не спал и столько же не ел. Бочка с порохом, готовая взорваться от любой ерунды… Справится ли Камея?

Камея встретила их на пороге. После раскланиваний Бельтрамоно не смог скрыть удивления:

– Вы так молоды, ваше высочество…

– Ничего не могу с этим поделать, – непринужденно рассмеялась Камея. – Но если хотите, начинайте переговоры с лордом Саймоном или с доном Алонсо. Они гораздо более зрелые люди. Можно вызвать и гросс-адмирала Мак-Магона.

– С удовольствием познакомлюсь, – сказал Бельтрамоно. – Но позже. Мне важно знать именно ваш взгляд на события, ваше высочество.

– Тогда чего мы стоим? Заходите, граф. Я очень рада вас видеть.

Бельтрамоно еще раз поклонился и перешагнул комингс. Дон Алонсо закрыл за ним дверь и вздохнул с облегчением. Начало переговорам было положено. И если он что-то понимал в людях, начало получилось не самым плохим.

* * *

А вот Камея так не считала. Пока Бельтрамоно устраивался в любимом кресле Сванта, она перебрала в уме множество церемониальных фраз, но все они показались неуместными для разговора с человеком, решившимся на государственную измену. Камея понимала, что для этого должны были существовать весьма серьезные причины. Еще она чувствовала твердую волю, с помощью которой граф сдерживал беспокойство и не давал сомнениям овладеть собой. Он был очень напряжен, этот граф Бельтрамоно. Как натянутая тетива, как взведенный курок. Камея поняла, что любой мелкий промах может привести к необратимым последствиям. Кажется, именно об этом предупреждал фон Бистриц…

– Граф, хотите чаю? – спросила она.

И этот обыденный вопрос привел главного альбанского мятежника в легкое замешательство.

«Вот оно, – подумала Камея. – Вот это верно. Роль благожелательной хозяйки».

– Благодарю, ваше высочество. Но горничные, суета… Времени у нас не очень много.

– Обойдемся без горничных. Вам сколько сахару положить?

– Вы сделаете это сами?

– С превеликим удовольствием. Так сколько?

– Два кусочка, пожалуйста, – сдался Бельтрамоно.

– И, конечно, заварки побольше?

– Огромное спасибо.

Граф сделал глоток и прикрыл глаза.

– Чудесный чай, ваше высочество.

– Обыкновенный. Вы просто очень устали, ваше сиятельство.

– Нет, дело не в этом. Знаете, в жизни я повидал немало. Но впервые получаю чашку из рук принцессы.

– О, мелочи. В Поммерне к таким вещам относятся проще.

– Да, я слышал.

– Мы просто люди, граф.

– Просто люди, принцесса? – не без иронии переспросил Бельтрамоно.

– Надо стараться, – серьезно сказала Камея. – Давайте попробуем?

– Ну хорошо. С чего начнем?

– С того, что развеем слухи.

– И какие же слухи?

– Ни на одном из кораблей Поммерна нет Робера де Умбрина. И никогда не было, – выпалила Камея.

И со страхом стала ждать, к чему это приведет. Расслабившийся было граф напрягся. Лицо его приняло холодное, отчужденное выражение. Он поставил на стол чашку с недопитым чаем.

– Вы обиделись? – спросила Камея. – Извините, но было бы хуже, если б я об этом не сказала.

Бельтрамоно сделал над собой усилие.

– Безусловно, ваше высочество. Нет, я не обиделся. На вас и невозможно обидеться. Я знаю, что к моим переговорам с эпикифором можно относиться по-разному. Оправдываться не собираюсь, но ценю, что вы добровольно решили отказаться от этого способа давления. Однако откровенность за откровенность. Если вы рассчитывали, что в порыве благодарности я тут же помирюсь с королем, то этого не произойдет.

– Да, лично я надеялась. Но мои советники так не считали.

– Любопытно. Тогда почему же ваши советники не посоветовали хотя бы попридержать козырь?

– Для того, чтобы как можно быстрее расчистить путь к откровенности.

– Поздравляю. Похоже, это удалось. Но что дальше? О чем разговаривать? Противоречия очень глубоки.

– О них и разговаривать. Но прежде требуется узнать, правильно ли мы вас понимаем. Поможете?

– Нет проблем. Вот это – с превеликим удовольствием. Итак?

– Мы полагаем, что судьба страны, которой служили несколько поколений ваших предков и независимость которой вы сами столь храбро защищали, вам небезразлична.

– Что ж, в этом трудно ошибиться.

– Мы полагаем также, что необходимость проливать кровь сограждан для доказательства собственной правоты восторга у вас не вызывает.

– Нет, не вызывает. Я не фанатик.

– Но, возможно, вы максималист?

– Нет, не думаю. По крайней мере, принцип компромисса не отвергаю. Все дело – в деталях.

– В которых, как известно…

– Да. Вот именно.

– Вы не считаете, что, в зависимости от того, как разрешится нынешний кризис, Альбанис станет больше походить либо на Поммерн, либо на Покаяну?

– Нет. Это слишком большое упрощение. Почему где есть два пути, не может быть третьего?

– Третий путь может быть. Только бы не вниз…

– Смотря что считать низом.

– Могу я попросить вас о личном одолжении?

– Все что угодно. Если это касается лично вас.

– Это касается лично моего понимания низа. Будьте добры, просмотрите несколько папок из этой большой кучи. Хотя бы бегло. Только посмотрите, хорошо?

Граф удивленно поднял бровь.

– Ну, что ж. В такой просьбе грех отказать.

Бельтрамоно взял верхнюю папку.

– «УНЗИБОЛАН ДЕ ФРИДО-БРАНШ», – прочел он. – Что это?

Камея пододвинула к нему свечу.

– В папках – судебные дела узников Бубусиды. Мы привезли их с острова Большой Аборавар. С теми, кто выжил, вы можете побеседовать лично. Их имена на обложках не обведены траурной каймой.

– Вы их захватили?

– Ни в коем случае! Мы их спасли. И сейчас лечим. С помощью альбанских врачей, кстати.

– Позвольте, ваше высочество! Все это в высшей степени гуманно, но напоминает… пропаганду.

– Смотря что считать пропагандой. Граф, неужели вы испугаетесь фактов? У вас в руках – подлинники. Я предлагаю всего лишь составить собственное мнение.

– Я боюсь не фактов, – вдруг признался Бельтрамоно.

– Тогда чего же?

– Как раз того, что вы предлагаете, ваше высочество.

– Не понимаю.

– Я боюсь собственного мнения.

– О! Это означает, что у всех нас появилась надежда, – с облегчением сказала Камея. – Хотите еще чаю?

* * *

– Герр шаутбенахт! Слева по носу судно, – крикнул марсовый сигнальщик. – Выходит из-под моста!

– Вижу.

Из-за высоченной опоры Белой Руки Карлеиза показался бушприт. Затем – бак с зачехленной пушкой.

– Муромский скампавей!

– Вижу.

– Это «Ежовень»!

– Понял. Да не кричи ты так… право слово. Что за привычка?!

Слаженно работая веслами, скампавей описал циркуляцию и затабанил под бортом «Поларштерна».

– Эй! – крикнул Стоеросов. – Сходня нужна! С леерами!

Старпом вопросительно глянул на Сванта. Тот пожал плечами.

– Подать малый трап.

По трапу, придерживая рукой бок, начал подниматься мужчина в шляпе и длинном плаще.

– Бог мой! Да это же…

– Вижу, – сказал Свант.

Он сбежал с мостика и помог гостю перешагнуть фальшборт.

– Шумиха не нужна, герр гросс-адмирал?

Мак-Магон остановился, переводя дух.

– Ни к чему. Ну, что тут у вас?

– Все спокойно. Бельтрамоно явился, идут переговоры. Вы-то как?

– Да тоже ничего. Видишь вот, передвигаюсь. Королева сейчас где, в адмиральском салоне?

– Да.

– А переговоры идут в твоей каюте?

– Так точно.

– Давно?

Свант вынул карманные часы.

– Двадцать семь минут. Вы можете остановиться в каюте Геффке, герр адмирал.

– Не надо. Четыре стены мне порядком надоели. Прикажи вынести какое-нибудь седалище.

Проследовав мимо истуканами замирающих матросов, Мак-Магон тяжело поднялся на мостик и огляделся.

– М-да, – сказал он. – Западня. И ветра нет. Обидеть вас не пытались?

– Пока нет. Но пушки заряжены.

– Чем?

– Картечью.

– Правильно. Вот что. Распорядись-ка подать на «Ежовень» буксирный конец. У Свиристела сейчас народу много, вытянут вас на веслах в случае чего.

– Подать с бака, – коротко сказал Свант.

Геффке козырнул и убежал. Сразу после этого двое матросов притащили из кают-кампании капитанское кресло. Свант не без ревности заметил, что его собственные приказы исполнялись несколько медленнее, чем мимоходом брошенное пожелание Мак-Магона. Матросы просто из кожи лезли. И не просто из почтения к чину. Уже смекнули, что и внукам можно будет рассказывать, что, вот, мол, собственными руками притащил кресло победителю боя в Пихтовой и сражения в Монсазо…

– Спасибо, братцы, – сказал Мак-Магон, усаживаясь.

– Рады стараться, ваше превосходительство!

– И я рад, что вы рады, – усмехнулся адмирал. – Ну, бегите. Юхан, а кто с Бельтрамоно разговаривает? Герцог, граф?

– Нет. Принцесса.

Мак-Магон резко повернулся в кресле и его лицо дернулось от приступа боли.

– Как? Одна?

– Так точно.

Адмирал покачал головой. Потом посмотрел на верхушки освещенных Олной мачт; «Поларштерн» уже выходил из тени.

– Как ты думаешь, Юхан, за нами наблюдают?

– О! Изо всех сил.

– И я так думаю. Поэтому вот что. Прикажи поднять на бизани флаг командующего эскадрой.

– Простите, но так мы всему свету объявим, что на «Поларштерне» одним ценным призом стало больше.

– Все, кто хотел, все равно об этом уже знают. Зато и мы сейчас тоже кое-что узнаем. Пора расставить точки над i…

* * *

После подъема адмиральского флага прошло совсем немного времени. Первым откликнулся альбанский линкор «Бронлоу». На его корме замелькали вспышки. Сигнальщик «Поларштерна» встрепенулся.

– Герр шаутбенахт! Световой семафор с линкора «Бронлоу».

– Содержание?

– «ГРОСС-АДМИРАЛУ МАК-МАГОНУ

Сэр!

Имею приказ Его Величества охранять курфюрстен-яхт. Жду ветра. Где мне встать?

Кэптэйн Примроуз».

– Кажется, мы не так уж и беззащитны, а, Юхан? – спросил адмирал.

– Ник, старина, – пробормотал Свант. – Что ему ответить?

– Пусть займет позицию между нами и набережной.

– Экселенц! Осмелюсь заметить, «Соврин оф Сиз» гораздо опаснее армейских пушек.

– Безусловно, – кивнул адмирал. – Вопрос только – для кого.

Свант замолчал, переваривая загадочную реплику.

– Герр шаутбенахт! Световой семафор с линкора «Соврин оф Сиз».

– Содержание?

– «ГРОСС-АДМИРАЛУ МАК-МАГОНУ

Уолтер, старое ты корыто…

– тут сигнальщик запнулся.

– В чем дело, братец?

– Виноват, герр гросс-адмирал, но так и передавали – старое, мол, корыто.

– Это я понял, – спокойно сказал командующий. – Дальше-то что?

– «Уолтер, старое ты корыто! Ну и где мое место в боевом ордере?

Контр-адмирал Болдуин».

– Герр адмирал! Так вы знали? – с недоумением спросил Свант.

– Что?

– То, что «Соврин» на нашей стороне?

– Ну, у меня тоже могут быть приятели, – скромно отозвался Мак-Магон. – Чем я других-то хуже?

* * *

На борту «Поларштерна» мало кто спал. В тринадцатом часу ночи двери капитанской каюты наконец открылись. Оттуда вышли Камея и Бельтрамоно. Ни слова не говоря, оба спустились в покои королевы.

– Дело еще не окончено, – прокомментировал лорд Бервик.

– Это значит, что оно продвигается, – сказал герцог.

– Словом, стакан наполовину пуст, – усмехнулся адмирал.

Вдруг на мостик прибежала Инджин.

– Ох, и ругаются! – сообщила она.

– Кто?

– Да королева с графом. А принцесса плачет.

Тяжело вздохнул сигнальщик. Остальное общество подавленно замолчало. Но потом появилась Изольда с известием, что королева с графом потребовали кофе.

– Сто псов! – заявил Стоеросов. – Легче на абордаж идти! Мне тоже хочется напиться, герр адмирал. Только не кофеем.

– Не время, друг мой, – мягко сказал Мак-Магон. – Еще не время.

Свиристел пробурчал что-то неразборчивое, навалился животом на фальшборт и принялся рассматривать Кингстаун. А на палубу выбрался фон Бистриц. Он вопросительно взглянул на дона Алонсо. Герцог отрицательно покачал головой. Напряжение нарастало. Уже половина пассажиров сидела на люках верхней палубы или бесцельно перемещалась по шкафуту. Матросы оккупировали бак, а некоторые даже расселись по нижним реям. Свант хотел всех разогнать, но адмирал его остановил.

– Они заслужили это право, Юхан, – тихо сказал он. – Все мы заслужили.

И только в третьем часу утра участники переговоров вышли из своего заточения. Вышли и растерянно остановились, оказавшись под взглядами сотен глаз. Словно актеры, отыгравшие спектакль и не знающие еще, хорошо ли у них получилось. И тут, нарушив полную тишину, а заодно и всякую субординацию, простой матрос-рулевой первым задал вопрос, который вертелся на языке у каждого:

– Ну, и как?

– Боже мой, – сказала Лилония. – Что мы могли натворить…

Бельтрамоно устало вздохнул.

– Войны не будет, господа. Мы договорились.

Еще секунду продержалась тишина. А потом исчезла, сметенная страшным шумом. Графу, королеве и Камее пришлось пожать множество рук. Сильно нервируя Руперта, к ним выстроилась очередь, их фамильярно хлопали по плечам, просили автографы, поздравляли, благословляли. Лишь с помощью морских пехотинцев Сванту удалось восстановить относительный порядок.

– Ваше величество, граф, принцесса! Ради всего святого извините, – повторял красный как рак шаутбенахт. – Такое нарушение субординации…

– Друг мой!Перестаньте, – сказала Лилония. – В жизни не получала такого удовольствия! Уверяю вас, столько искренности ни в каком дворце не сыщешь.

Бельтамоно поднялся на мостик, подошел к креслу Мак-Магона и почтительно поклонился.

– Благодарю вас, милорд.

Адмирал был непритворно удивлен.

– Очень приятно. Но… за что?

– За очень полезный урок.

– Урок?

– Да. Мне случилось наблюдать за феноменальным боем вашей эскадры с балкона Эрлизора. И я понял, что у страны, имеющей такой флот, не грех и поучиться.

– Не думаю, что альбанский флот хуже, – сказал Мак-Магон. – Ваш флот, граф.

– Нам не стоит выяснять, чей флот сильнее, – сказал Бельтрамоно и первым протянул руку.

* * *

О результатах переговоров немедленно оповестили Карлеиз. Очень утомленная королева ушла в адмиральскую каюту. Через несколько минут под кормой «Поларштерна» проплыла шлюпка. В ней прощально размахивал шляпой альбанский граф Бервик. Там же, на соседней банке, нахохлившись сидел граф Бельтрамоно.

Олна ушла за горизонт. Но на востоке разгоралась заря. Становилось все светлее.

– Камея, у тебя на лбу морщинка, – удивилась Изольда. – Из-за чего? Все ведь хорошо получилось. Здесь, в Кингстауне, без единого выстрела наша эскадра одержала еще одну большую победу. Более важную, чем в Ситэ-Ройяле! Мы победили прошлое…

– Не грех и выпить, – предложил лейтенант Стоеросов.

– Да, – задумчиво сказала Камея. – Но как подумаю о том, столько веков Терранис прозябает в этом самом прошлом, которое наши земные предки давным-давно прошли, меня отчаяние берет. Сколько жизней пролетело напрасно! И сколько преждевременно оборвалось…

– Ну, не так уж и напрасно, – заметил гросс-адмирал.

– Ах, – вздохнула Изольда. – Когда, когда же они наконец прилетят?

– Кто?

– Да земляне.

– Земляне, – с особым выражением произнесла Инджин, словно пробуя это слово на вкус.

– Нужно рассчитывать только на себя, – покачала головой Камея.

– Девочка, ты очень быстро взрослеешь, – вдруг сказал герцог де Сентубал.

Без всяких титулов, без привычного «вы», не стесняясь обнаружить их истинные отношения. Все удивленно замолчали. Но фон Бистриц это удивление умножил многократно. Очень спокойно, обыденно, словно чуть припозднившийся извозчик, он сообщил:

– Да мы уже здесь, ваше высочество.

– Так вот, значит, вы кто-о-о, – протянула Инджин.

Тут на балконе появился красный и невероятно смущенный Свант.

– Герр адмирал! Ваше высочество! Я приказал накрыть столы для команды и пассажиров на палубе. Совместно то есть. Это правильно?

– Ну конечно, – сказал Мак-Магон.

– Еще бы! – подтвердил Стоеросов.

– Тогда, быть может, и мы выйдем к людям? – спросил адмирал. – Нас очень ждут.

И посмотрел на Камею.

– Да, – сказала она. – Мы выйдем к людям. Мы выйдем в люди.

И посмотрела на фон Бистрица.

– Ничуть не сомневаюсь, – кивнул землянин.

– Вы останетесь с нами?

– С большим уважением выпью за доблестную эскадру его высочества.

– А потом?

– Погода меняется, – вместо него ответил адмирал. – Она не может быть постоянной. И с этим ничего не поделаешь.

– Пока, – успокоил фон Бистриц.

* * *

… С рассветом подул долгожданный ветер. Расправились и затрепетали флаги. Из-под Белой Руки Карлеиза выплыл «Денхорн» с распахнутыми орудийными портами. Но в Кингстауне его грозные пушки были уже не нужны. Рано или поздно люди вообще привыкают договариваться без них. Проблема лишь в том, что привычка эта вырабатывается очень медленно. Даже если история повторяется.

Эпилог

После научно обоснованного обеда, голубых ванн и чудного массажа, когда мышцы сами подергиваются от какой-то невидимой силы, пришел несколько уставший от чудес Глувилл. Уселся в подогревающее кресло и пожаловался:

– Хотел дрова поколоть, так эти… хозяева наши…

– Что?

– Смеются.

– Да, – посочувствовал Робер. – Дрова тут не нужны.

– А что нужно? Вы вот конституцию составляете. А нам-то теперь чего делать, ва… Робер? Чем бы это заняться?

Бывший люминесценций отложил в сторону книгу, которую читал.

– Думаю, для всех нас пришла пора становиться людьми.

Глувилл хмыкнул.

– Вот как? Людьми, значит… А до этого мы людьми не были?

– Не совсем. Вспомни наш любезный орден. Вспомни Хорна, Хрюмо, Колбайса. Я уж не говорю о Керсисе. Среди такого рода личностей невозможно оставаться человеком. Даже если очень хочется…

– Понятно. Ну и с чего же начнем?

Робер секунду подумал и сказал:

– Пожалуй, вот с этого и начнем.

Бывший эпикифор вновь раскрыл отложенную было книгу и прочел:

– «В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке. Олья чаще с говядиной, нежели с бараниной, винегрет, почти всегда заменявший ему ужин, яичница с салом по субботам, чечевица по пятницам, голубь в виде добавочного блюда по воскресеньям – все это поглощало три четверти его доходов. Остальное тратилось на тонкого сукна полукафтанье, бархатные штаны и такие же туфли, что составляло праздничный его наряд, а в будни он щеголял в камзоле из дешевого, но весьма добротного сукна. При нем находилась ключница, коей перевалило за сорок, племянница, коей не исполнилось и двадцати, и слуга для домашних дел и полевых работ, умевший и лошадь седлать, и с садовыми ножницами обращаться. Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник. Иные утверждают, что носил он фамилию Кихада, иные – Кесада…»

На этом месте бывший эпикифор прервал чтение и сказал:

– Какое чудесное издание… Вот, Глувилл, с этой книги мы и начнем.

– Фи, – досадливо скривился Глувилл. – Книжка…

– Книга, – поправил Робер.

– Ну – книга. Какая разница? Смешно, но вся глупость на свете с таких вот мудрых книг и развивается. Точно вам говорю! С книг Откровений Корзина Бубудуска, например. Вам ли не знать, ваша люминесценция?

Робер промолчал. Действительно, чего только не натворили во имя Преданий Пресветлого. Глувилл поерзал в чудо как мягком кресле, не вытерпел и спросил:

– Ладно. А что там дальше-то происходило? В Ламанче?

Робер задумался.

– Интересно, что сейчас в Ситэ-Ройяле происходит, – рассеянно отозвался он.

* * *

А в Ситэ-Ройяле, повыше моста Святаго Корзина, два рыбака выловили гроб с небрежно выцарапанной на крышке надписью:

«СОВЕРШЕННО НЕСЕКРЕТНО.

КЕРСИСУ ГОМОЯКУБО ЛИЧНО».

Оба рыбака перепугались страшно. Сначала хотели тот гроб отпихнуть, чтоб уплывал от греха подальше. Но потом перепугались самой этой мысли гораздо больше, чем от жутковатой своей находки, поскольку каждый непременно донес бы на другого первому попавшемуся бубудуску. В результате этих страхов к тем самым бубудускам гроб и попал.

Дальше события развивались быстро. Вызвали Гомоякубо, домовину вскрыли. Внутри нашли остатки монастырской колбасы, протухший помидор и бутылку из-под померанского шериса. А в бутылке – свернутую записку. Околоточный эскандал нутром почуял, что к добру эта неслыханная посылка привести никак не может. Дрожащими руками он подал послание новому эпикифору. Великий сострадарий осторожно, не снимая перчаток, развернул рулончик.

Хотя бумага порядком отсырела, текст вполне различался. Всего несколько предложений, полтора десятка слов, написанных очень коряво, будто бы левой рукой, – это было все, что содержали в себе и бутылка, и гроб.

Но каких слов!

Всем когда-то приходится держать ответ, Керсис.

Я теперь точно знаю. Пресветлых тебе ночей, люминесценций!

Де Умбрин

Новый эпикифор выронил записку. Свой первый удар по ордену Робер нанес точно и безошибочно. Он заразил душу великого сострадария малой формой страха. Не очень сильного, но неистребимого, подтачивающего. Конечно, результаты должны были сказаться и не сразу, и не скоро. Люминесценций лишь слегка переменился в лице. Потом быстро взял себя в руки и поступил так, как приличествует истинному главе могущественного ордена.

Околоточному эскандалу и всем его альгвасилам он оказал высокую честь – повелел записать их в один из батальонов, предназначенных для штурма границы Поммерна. Обратьев ждала теперь бранная слава. Увы, не слишком долгая, но во имя Пресветлого и не такое еще вытворяют.

Удачливых рыболовов, разумеется, отправили восстанавливать Аборавары. Куда же еще? Они и не удивились, таковы порядки. Зато оба поступили как порядочные, ведь друг на друга не настучали же. И даже в мыслях своих остались вполне лояльными гражданами, поскольку возненавидели не политическую систему, не кровососущий орден, не конкретного люминесценция, а незнамо кого. Того, кто пустил гроб по волнам Ниргала.

Окайник ведь какой, помилуй Корзин! Ни за что, ни про что взял, да и переломал людям всю жизнь… А такое дозволено совсем не кому попало. Лишь очень крупному сострадарию. В чине никак не ниже околоточного эскандала.

Так-то вот, обратие…

Красноярск, 2002–2007 гг.

Алексей Барон Те, кто старше нас

Ирине Барон, которая не любит фантастику, но любит мужа.

Алексей Барон

1. Станция Гравитон-4

Мы долго их искали.

Вычисляли вероятность появления, старались определить необходимые условия, пытались представить облик. В поисках их следов старательно перекопали Марс и едва не уронили Фобос. Потом побывали на множестве планет у соседних звезд. Сотни лет слушали Вселенную, надеясь уловить чужие разговоры. Веером разбрасывали собственные призывы.

Безответные призывы.

Наше одиночество казалось невероятным. Мы испытывали чувства ребенка, блуждающего в мировой тьме. Хотелось побыстрее нащупать руку мудрого взрослого. Ничего не получалось. Либо старших поблизости не было, либо они от нас прятались.

Но мы упорно не сдавались, мечтая о грандиозной встрече цивилизаций. Искали, звали, ждали. Ждали много веков. Сменялись поколения. Начинались и заканчивались войны. Земля множество раз облетела Солнце, субсветовые корабли достигли звезд, наши тела перестали умирать. И мы дождались.

Это случилось только тогда, когда навели относительный порядок в собственном доме. Более-менее разумный порядок. Важные события случаются не раньше, чем для них вызревают условия, уж так распоряжается история.

Выяснилось, что для встречи с теми, кто старше нас, вовсе не обязательны сияющие звездолеты, оркестры, парадные речи, тщательно выверенные тексты соглашений. Те, кто старше, могут слышать нас когда угодно. В любое время и в любом месте, включая Землю. Но вот разговаривать они пожелали в системе Кроноса, на станции Гравитон-4. Вернее, мы их там впервые услышали. А когда услышали, испугались. И правильно, между прочим. Они-то знают, что у нас на уме.

* * *

Существует убеждение, что Гравитон-4 нельзя обойти быстрее, чем за десять земных лет. Не знаю, не проверял.

Точно известно, что станция способна приютить шестьдесят четыре тысячи девятьсот семьдесят шесть человек со всем подобающим комфортом. Этот искусственный астероид строили в расчете на долгую перспективу. Пару веков, не меньше. Только на материалы разобрали больше двадцати устаревших звездолетов, которые своими последними рейсами доставили из Солнечной системы полтора миллиона тонн грузов. Еще больше материалов подняли с местной планеты. Все, что годилось для строительства.

Станцию оснастили, снабдили и украсили с щедростью, небывалой для дальних космических поселений. По внутреннему экватору там даже течет настоящая река, отличающаяся от земных лишь отсутствием истоков. Устья, впрочем, у нее тоже нет. Замкнув круг, вода проходит фильтры и вступает в новый цикл. По берегам растут камыши, насыпаны пляжи, построены мосты.

Хотя главное заключается не в удобствах. Главное в том, что Гравитон до сих пор является крупнейшим научным центром за пределами орбиты Плутона. Пресса нарекла его «приборным раем». Действительно, чего в нем только нет. Увы, сейчас этот рай покинут. Уже больше полувека на борту рукотворного планетоида нет ни единой живой души. Вернее – ни одного человека. Возможно, такова участь всякого рая. Рай важен не заселенностью, а фактом наличия.

Какой-то естественной угрозы для станции специалисты не предвидят. Она до сих пор вращается по вытянутому эллипсу вокруг странной планеты.

Возмущения орбиты теперь ей не страшны, поскольку Кронос далеко. Уцелевшие автоматы управления не дадут Гравитону-4 упасть ни на Феликситур, ни на звезду, ни на коллапсар. По крайней мере, до тех пор, пока не иссякнет тысячелетняя энергия реактора. Реактора, к которому намертво припаяны вязальные спицы, – след Лауры, след печали.

* * *

Кроме спиц на станции остались и другие следы. Не знаю, откуда в герметичных помещениях берется пыль, но она там есть, мне ли не знать. В этой пыли я собственными глазами видел следы знаменитых зябликов, хотя Сумитомо клянется, что вывез всех до единого. Видел и оставил там свои следы, следы обиды и непонимания.

Возможно, в этой пыли появились новые отметины. Следы тех, кто старше нас. За пятьдесят минувших лет они могли и наведаться. Правда, такое маловероятно. Тех, кто старше нас, интересуем мы, а не наши технические устройства, даже такие большие, как покинутый Гравитон. Да и те, кто старше нас, не обязаны оставлять следы, они не люди. Это человек не может появляться и исчезать бесследно, не нарушая известных ему самому законов природы.

Каждый наш шаг, каждый поступок где-то отпечатывается – либо на поверхности небесного тела, либо в сознании окружающих. Более того, все, что человек пережил, чувствовал и ощущал, теперь оседает в памяти компьютерного монстра Всемирного Совета. В назидание и на благо потомков. Таков уж закон, закон людей. И это хорошо, поскольку полезно. Особенно в приложении к бывшим гравитонцам.

Плохо другое. Чувства, желания, побудительные инстинкты – все доступно праздному любопытству или, что еще хуже, – холодному изучению. А в человеке, как и встарь, живет тяга к сокровенному, стремление скрыть часть души от наблюдения, оставив на поверхности наилучшее.

* * *

Мне тоже жаль, что в этих записках не обойтись без некоторого душеобнажения. Но выхода нет. Я обязан рассказать о том, что видел. Живые свидетельства истории с Кроносом представляют большую ценность. Во многом они уникальны. А раз так, то лучше написать, чем подвергаться психозондированию. Не люблю эту процедуру, и все тут. Есть атавизма, есть. А кто не бродит с хвостиком? Только тот, кто не бродит на каком-то количестве ног. Старшие то есть.

У предлагаемых записок есть и другая причина. Те, кто старше нас, не спрашивали, хотим ли мы получить то, что получили, иначе многие бы отказались. Сложно жить среди нормальных людей, имея то, что мы имеем. О Круклисе и Мод еще долго можно не беспокоиться, сейчас их с нами нет. Вообще трудно сказать, появятся ли. Но вот Абдид, Зара, Сумитомо, Беатрис, Кшиштоф…

Да практически все остальные, в разной степени, с разной частотой, но ощущают настороженность окружающих, это я точно знаю. Сам испытывал. А больше всего достается бедняге Скрэмблу: мало того, что он видит в инфракрасном свете, так еще носит имя Джошуа.

Вот, чтобы в какой-то мере рассеять опасения общества, я и хочу рассказать, что видел, понял, почему и в какой мере изменился у Кроноса. Это во-вторых.

А в-третьих, напомню, что искусственный интеллект Гравитона-4 повредился в самый разгар событий. Считается, что его сгубила гравитационная волна. Но почему та же волна не уничтожила софус спасательного звездолета «Туарег», находившегося несравненно ближе к Кроносу?

* * *

Эксперты заметили противоречие, но так и не набрались храбрости официально объявить об избирательном эффекте волны. Напрасно, ох напрасно! Чем раньше мы привыкнем к мысли, что встретили, наконец, тот самый внешний разум, который долго искали в соседних галактиках, тем более подготовленными окажемся к следующему контакту. А он состоится, я ничуть не сомневаюсь. И боюсь, что скоро.

Между тем через шесть недель стартует «Фантаск», на котором улетают главные действующие лица истории с Кроносом. Быть может, мы и не вернемся. Тогда не вернутся и наши знания.

Вот по этим причинам я и взялся за стило. Намеревался создать нечто среднее между отчетом и мемуарами. А оно вон что вышло. Сам не ожидал.

Впрочем, был и еще повод. Возможно, главный. Его сложно объяснить в двух словах, мимоходом, но можно понять без объяснений. И чем ближе к концу записок, тем легче.

* * *

В ноябре 2716 года от далекого Солнца к нам прибыл лайнер «Цинхона» с очередной сменой наблюдателей. Любой звездолет всегда является источником мощных возмущений – магнитных, электрических, гравитационных, радиационных. По этой причине, опасаясь сбить настройку наших антенных полей, «Цинхона» затормозилась в сорока тысячах километров от нас.

Навстречу ей отправился ракетный паром Гравитона. Среди прочих в нем улетала и моя бывшая жена, утомленная хоть и просторными, но все же ограниченными помещениями, побежденная скукой и разочарованная мужем.

Расстались мы отрешенно, если не сказать большего. Даже то, что нам явно не грозило скорое свидание, ничего не меняло. Любовь исчерпала себя сразу с обеих сторон. Увы, бывает и так. Находясь в пассажирском зале, я не испытывал никаких эмоций. Как робот с отключенными датчиками – тихо шумел, но ничего не ощущал. Функционировал, так сказать.

Со мной на балконе тогда стоял Абдид. Опустив нос, унаследованный от граждан древнего царства Урарту, он следил за группой людей, прибывших с «Цинхоны», выглядел озабоченным и даже слегка расстроенным. Мы с ним принадлежим к секте эрогуманистов, поскольку не способны покинуть женщину, пока она нас любит. Или считает, что любит.

Разница заключалась в том, что жена Абдида все еще оставалась на станции, и с отлетом «Цинхоны» ситуация автоматически продлевалась до прибытия следующего рейсового корабля. То есть еще на один год. Год на Гравитоне-4, между прочим, почти такой же, как и на Земле.

Забрав отъезжающих, всевозможные образцы пород с единственной в системе Кроноса планеты, «Цинхона» легла на обратный курс. А в приемный ангар вошла новая смена отшельников, неся сумочки и небольшие чемоданы с личными архивами. Прочим багажом занимались арбайтеры.

Сверху мы хорошо видели новичков. Их было довольно много, около шести десятков. Еще больше народу сбежалось встречать, надеясь на свежие впечатления и знакомства, столь необходимые в замкнутом коллективе. В центре зала под большой люстрой образовалась жужжащая толпа. Слышались смех, возбужденные восклицания. Никто не торопился уходить. Только одна женщина вежливо, но настойчиво пробиралась к лифтам.

– Затворником больше, – констатировал Абдид.

* * *

Он оказался прав по сути, но не по форме. Среднюю норму общения Мод вполне выдерживала, регулярно появляясь не только на рабочем месте, но и в местах общественных. Продолжительных бесед, однако, избегала, а если к этому вынуждали обстоятельства (мужчины романтических наклонностей), ограничивалась самыми общими суждениями.

Со временем ее обособленность становилась заметнее, тем более что недостатка внимания она не испытывала. Лишь Круклис, самая экстравагантная личность Гравитона, вызывал у нее некоторый интерес. Да и то довольно вялый, впрочем. Будучи уязвленным, этот самолюбивый мужчина назвал ее «женщиной в себе и вещью вне себя», чем восстановил душевное равновесие. Сколь точно он выразился, я понял позднее.

Мод записалась в мою лабораторию, поэтому познакомились мы уже на следующий день. Познакомились, да и только. Долгое время отношения оставались чисто служебными. Так получалось, что работали мы разных сменах. Я уходил, она приходила. Я сообразил, что происходит это не случайно, а есть результат твердого решения.

Но сколько б ни прожил наш счастливый современник, сколько б ни сторонился радостей жизни, его тело остается бессовестно молодым, неприлично жадным, неуемным, неустанным. Словом, требует своего. А уж душа-то…

Однажды я передавал смену. Подписал протокол, протянул его Мод. Она неожиданно заинтересовалась автографом.

– Ваша фамилия имеет славянское происхождение?

– Непосредственно.

– Извините, я называла вас Сержем.

– А как меня еще называть? – удивился я.

– Сергеем, – сказала Мод.

Помолчав, добавила:

– Или Сережей.

Пустяк, но… Когда женщина интересуется вашим именем, она не может не интересоваться собственно вами. Так вот все и началось.

* * *

Сближению способствовали некоторые внешние обстоятельства. Станция Гравитон-4, база исследований системы Кроноса, в то время готовилась к особому событию. Двигаясь по гигантской дуге, она приближалась к Виктиму, звезде-компаньону и звезде-жертве ненасытного Кроноса.

Миллионы лет Кронос высасывал из нее горячие газы. Разогнавшись до световых скоростей, частицы этих газов падают на коллапсар. В качестве последнего салюта они испускают жесткое рентгеновское излучение. Собственно, по этому излучению в конце двадцатого века и был замечен Кронос.

Но не Виктим, и даже не сама «черная дыра» вызывали наибольшее удивление специалистов. Главная странность заключалась в том, что эта пара обладала еще и планетой.

Войдя в поле тяготения звезды, наша станция обогнула несчастное светило и направилась к весьма примечательному небесному телу. Когда-то его похитил Кронос у пролетавшей мимо звезды. Событие, прямо скажем, редкое.

Еще большей редкостью было то, что планета не упала на коллапсар, который проглотил бы ее, не поморщившись. Она даже не стала его спутницей, а благоразумно поселилась рядом с Виктимом. Причем поселилась таким образом, что плоскость орбиты оказалась перпендикулярной линии между звездой и Кроносом. При этом сама орбита получилась практически круговой. Все эти особенности отправили в беспросветный тупик не одно поколение астробаллистиков. Разумеется, назвать такую планету иначе, чем Феликситур, было невозможно.

* * *

Внешне Счастливчик вполне зауряден. На нем те же кратеры, разломы, брекчии (или брякчии, как их именует Круклис), тот же толстый слой пыли, что и на Луне или, скажем, Меркурии. Бурная судьба лишила планету атмосферы, изуродовала поверхность бесчисленными воронками, опалила всеми известными видами излучений. Вдобавок, будучи почти таким же большим, как Венера, Феликситур имел неприличную картофелеообразную форму – результат гравитационной борьбы двух звездных систем. В общем, вопрос о каких-то поисках следов жизни даже не возникал.

Только одна особенность привлекала внимание к страдальцу, хотя особенность важная. Под слоями пыли и базальтов Феликситур хранил целые океаны жидкой серы. Нечто подобное люди встречали на Ио, одной из спутниц царственного Юпитера, но в куда более скромных размерах.

Сера на Феликситуре встречалась всюду. Плескалась во внутренних морях, устилала поверхность застывшими потоками, в виде сульфидов железа составляла твердое ядро планеты. Вокруг Феликситура даже светилась оболочка из рассеянных атомов все того же элемента. И поскольку происхождение серных планет во многом остается загадкой, Гравитону надлежало попутно изучать Феликситур.

Кроме всего прочего, планета вполне подходила для строительства постоянной базы обслуживания, что сулило заметное снижение затрат на содержание станции. Сама орбита нашего движения выбиралась с учетом такой задачи, и это нас спасало. Если б Гравитон непрерывно кружил только у Кроноса, мы бы с ума сошли. Долгое соседство с коллапсаром бесследно не проходит.

* * *

По мере сближения с Феликситуром люди пробуждались от сонного размеренного существования. Кто-то серьезно штудировал сравнительную планетологию, многие увлеклись проектированием будущего поселения. Оригиналы занялись даже теорией внешней жизни, которую никто еще не встречал. Большинство же радовалось самой возможности побродить пусть по унылой, но огромной поверхности, над которой не висели наскучившие потолки.

– Зайчики жаждут, – вздыхал Сумитомо, наш губернатор, подсчитывая стоимость предстоявших прогулок. – Серж, ты тоже записался на экскурсию?

– Кто-то ведь должен присмотреть за детишками.

– Очень благородно, – оценил губернатор. – Полетишь за свой счет.

– Это почему? – возмутился я.

– Астрофизик на планете нужен примерно так же, как боцман на камбузе.

– Эх ты, бухгалтер.

– Не надо льстить. Обыкновенный скряга.

Я не стал спорить. Правда была на его стороне, как в первом, так и во втором утверждении.

Активизировался не только я. Активизировались все. Абдида, представителя страховых компаний, осаждали любители острых ощущений. Бедняге трудно пришлось. Его пытались убедить, что исследование серных каверн – дело чересчур ответственное для роботов. По-настоящему с таким делом справится только человек, который не превзошел еще себя в творениях своих. Намекали, что запрета наука не простит, а разрешения не забудет. Советовали не уподобляться.

Ну и так далее. При этом среди желающих самолично пуститься в преисподнюю оказались не одни юнцы двухсот-трехсотлетние, но и мужи зрелые весьма. Особую настойчивость проявлял Круклис.

Сначала Абдид его искренне не понимал, потом отравился демагогией, рассвирепел, взял да и пожаловался Лауре. Это помогло. «Старый бедный Круклис» стих, как ветерок в мае. Лаура заслуженно пользовалась славой укротительницы диких круклисов.

Изменения происходили не только с людьми, но и со станцией. Рандеву предстояло короткое, поэтому деятельность кипела. В грузовом трюме убрали часть переборок, распаковали планетную технику, приступили к монтажу укрупненных блоков промышленных установок и реактора для будущей базы.

Мешая арбайтерам, бродили любопытствующие индивидуумы. Особо нетерпеливые примеряли скафандры, трепетно подбирая свой, абсолютно неповторимый стиль, фасон, цветовую гамму, расположение световых и радарных отражателей. В общем, суета царила невероятная. Она, суета то есть, по-прежнему заменяет нам смысл жизни. А что делать, если смысл жизни до сих пор не обнаружен в радиусе пятидесяти световых лет от Земли, как ни искали? Наверное, он прячется еще дальше.

* * *

Первым к планете стартовал паром со строительными арбайтерами. Они должны были подготовить котлован и траншеи для подземных сооружений базы. Затем от борта Гравитона отвалили транспорты с машинами, монтажными конструкциями, многочисленными предметами комплектации. И лишь потом, когда пятнистый лик Феликситура уже хорошо различался в оптические телескопы, наступила очередь всех желающих. Желающие заполнили все паромы и даже часть спасательных шлюпок, как ни противился Абдид.

– У нас есть еще спасательный звездолет, – утешал Сумитомо.

– Мир его реакторам, – пробурчал инспектор безопасности.

Я забрался в паром планетологов, придумав для этого множество причин, но руководствуясь единственной – в нем летела Мод.

Будучи человеком сентиментальным, не могу удержаться от похвалы ракетному парому тех времен. Он представлял собой треугольную платформу с шарами по вершинам. В этих сферах, пронизанных трубами двигателей, располагались приборы, экипаж и бортовые запасы. При необходимости каждая из капсул могла отстыковываться и быть использована в качестве спасательного бота. А на открытой платформе допускалось размещение груза любой конфигурации с массой до девяноста тонн. Красивое, лаконичное конструкторское решение. Жаль, что от него сейчас отказались в угоду вездесущим шнелльботам.

* * *

…Медленно, даже с некоторым величием, разъехались лепестковые створы. Наш паром вышел из ангара. Минуту мы плыли рядом с полированным боком Гравитона. Потом включились двигатели, и станция начала отставать. Пять треугольных пластин в ее борту беззвучно сомкнулись, не оставив малейшей щели. Я знал, что сквозь места их соединений не мог просочиться даже сверхтекучий гелий. Нанометровая точность – это вам не рейсфейдер ветхозаветный.

Что и говорить, человек кое-чему научился со времен ведических, какие бы доводы ни приводили нытики-агностики. Мне странно встречать людей, с блестящими глазами утверждающих, что мир непознаваем, а потому заслуживает только того, чтобы его втиснули в рамки некоей возлюбленной теории. Забывая при этом, что теория и есть инструмент познания.

– Но мы не называем систему своих взглядов теорией, – заявил один.

– А можно познать систему ваших взглядов? – спросил я.

– Вот в этом-то мы и расходимся, – непринужденно ответил оппонент.

И мы действительно разошлись. Чего это вдруг вспомнилось? Наверное, в душе я проповедник. Не люблю, когда тотчас и сразу не признают моей правоты. Особенно когда бываю прав. Посему обращаюсь с пламенным призывом.

Братья по разуму!

Не делайте культа из убеждений. Поменяйте их на логику, сразу легче станет. Убеждения безжалостны, убеждения тираничны, к чему бы ни относились. Рано или поздно они обязательно потребуют жертв. И от вас, и от вполне невинных окружающих. Беда и счастье в том, что Жизнь сложнее самой мудрой теории. Из-за этого неизбежно возникает соблазн применить силу к несогласным. Ради их же блага, глуповатых. Ох, что-то и меня понесло.

* * *

Несколько суток автономного полета миновали. Обогнав станцию, паром жестко затормозился у Феликситура. Софус повел судно снижающейся спиралью, чтобы люди могли выбрать объект исследований.

Требовалось отыскать достаточно «холодный» вулкан и опустить в него аппарат, который мы везли на грузовой платформе. Этот аппарат имел задачу проникнуть в глубь серной начинки Феликситура так глубоко, как сможет. На первом витке планировалось наметить пять-шесть подходящих точек, а потом выбрать лучшую.

Паром снизился до двадцати трех километров, пролетая над самыми вершинами гор. Все прилипли к окнам. В открытом космосе нет близких ориентиров. Скорость там не ощущается, имеет место скучная висючесть. Поэтому сближение с небесным телом весьма разнообразит впечатления.

Феликситур не обманул ожиданий.

Он щедро дарил ощущение пожираемого пространства. Под нижними дюзами чередой вырастали детали первозданного ландшафта – трещины, кольцевые кратеры, затвердевшие серные озера, пыльные равнины, по старой, еще лунной традиции именуемые морями.

Особо красочно выглядели действующие вулканы. От них на сотни километров тянулись извилистые, кроваво-красные потоки жидкой серы. По мере удаления от породившего жерла они остывали, меняли цвет. Сначала на оранжевый, потом на желтый, соответствующий минимальной температуре, при которой адский элемент все еще сохраняет текучесть. С высоты это выглядит прямо-таки вкусно. Но не всегда бывает безопасно.

В одном месте судно прошло прямо над фонтаном извержения. Вулкан, дремавший тысячи лет, вдруг очнулся и выбросил в небо струю серы, перемешанной с базальтовыми обломками. Раздались глухие удары, паром тряхнуло. Зловеще зашипел уходящий в пустоту воздух. Нижние иллюминаторы покрылись рыжей пленкой. Взвыла сирена. Пульт перед Зеппом, нашим пилотом, вспыхнул гроздью сигналов. А потолочные плафоны угасли.

Но все происходило считанные мгновения. Никто даже шлем не успел закрыть. Включился аварийный свет. Из стенных пазов выползли отсекающие переборки. Открылись кислородные баллоны, пузырящийся пластик заполнил пробоины. Выяснилось, что у нас появился гость: из-под кресла Оксаны Марченко извлекли угловатый кусок базальта. Пробив днище, камень оцарапал ей ногу и застрял в амортизаторе. Молодежь тут же превратила инцидент в повод для веселья. Так они преодолевали испуг.

– Ах, испачкались…

– Будем считать это приветственным салютом!

– Господин Феликситур заметил Оксанкины ножки!

– Э, по части манер…

– Зепп! Требую увеличить высоту полета, – вмешался Абдид.

– Вас понял.

– Чую, не зря мы явились, – изрек Круклис.

– Мод, а вы что думаете? – спросил я.

Мод даже не обернулась.

– Думаю, этот вулкан нам не подойдет, – скучно ответила она.

Если человек скрывается за бесспорными заключениями, он явно чего-то опасается. Вот странно, подумал я. Чего меня опасаться? Кроме женщин в жизни никого не обижал.

2. Феликситур

Столько гуманоидов Феликситур еще не видывал.

Немало ни мешкая, гравитонцы приступили к покорению высочайшего пика планеты, дабы даровать ему достойное имя, организовали спортивные игрища, весьма азартные в условиях пониженной гравитации, принялись гонять на джипах с пружинными колесами, бросились разыскивать редкие минералы для коллекций.

Солидные люди неспешно прогуливались по берегу горячего серного потока, обмениваясь впечатлениями, а человек двадцать особо бестолковых топталось у кромки первого котлована.

Половина из них советовала крепить анкеры на кляммеры, а другая настаивала на прямо противоположном, приводя пани Станиславу, главного строителя Гравитона, в состояние средней тяжести. Кроме нее делом занимались, пожалуй, одни планетологи.

К несчастью, проработав лет восемьдесят, любой человек обеспечивает себя настолько, что всю оставшуюся жизнь может заниматься чем угодно или вовсе ничем не заниматься. Главной движущей силой прогресса давно стала не экономическая необходимость, а унаследованное от приматов любопытство. Увы, порой оно принимает размеры стихийного бедствия. Например, когда котлован с единственным работающим человеком окружает толпа советчиков.

Честное слово, иногда с тоской думаю о славных временах рабовладения, когда было чему посвятить свою жизнь – борьбе за лучшее будущее. То самое будущее, которое не совсем заслуженно мы имеем сейчас. Обнадеживает, что если верить Гегелю, где-то за углом сумрачное прошлое нас еще подстерегает, ибо исторический процесс имеет форму и повадки змеи.

Должен заявить, что лично я, некто Серж Рыкофф, по планете скакал мало. И хоть пользы от меня было примерно столько же, ни у кого под ногами не путался, тихо сидел и наблюдал за процессом подготовки глубокосерного аппарата под руководством глубокомудрых специалистов. Ну, и за Мод еще наблюдал, было дело.

* * *

После технической проверки батискаф подняли на гребень серного вулкана, который правильнее было бы считать гейзером. Экипаж парома собрался в командном модуле и притих. Наступал один из тех моментов, ради которых и стоит стремиться в космос, – знаменитый момент перед неизвестностью. Нервно потерев ладони, Оксана надела сенсорный шлем, кивнула. Круклис нажал клавишу пуска.

На гребне вулкана механическая рука подхватила батискаф и осторожно опустила его в серное озеро, заполнившее кратер. Вокруг вздыбились пузыри, обломки серного льда, колыхнулись ленивые волны. Влекомый тяжелейшим иридиевым балластом, аппарат начал погружаться.

– Пока холодно, – сказала Оксана.

Ее мозг принимал сигналы датчиков, имитирующих органы чувств человека. Кроме того, часть из них позволяла видеть в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах спектра. Оксана могла еще чувствовать приблизительный химический состав среды, ловить биотоки, и многое другое. Само собой разумеется, чувствительность приборов была отрегулирована с учетом условий, существующих в недрах Феликситура. Оксана ощущала холод, если температура опускалась к плюс ста десяти градусам Цельсия, точки замерзания серы.

Любопытен все же этот любимый элемент богов преисподней. При разогревании из желтого он становится оранжевым, затем краснеет, и наконец, по достижении двухсот пятидесяти градусов, приобретает непроницаемо черный цвет с едва уловимой рыжинкой. Если происходит быстрое охлаждение, то затвердевшая сера сохраняет соответствующую окраску. Поэтому поверхности серных планет столь цветасты.

Непривычно и то, что в жидком состоянии сера имеет меньшую плотность, чем в твердом, от чего серные льдины тонут. Наш батискаф перенес многочисленные столкновения с обломками твердого панциря, покрывавшего кратерное озеро. Серный лед был разбит потоком, поднимавшимся из глубины.

Этот же поток как игрушку подбрасывал сорокатонный аппарат до тех пор, пока софус не придал ему вращательного движения, буквально ввинтив его в расплав. На экранах начали проступать неровные контуры вулканического канала. Изображение дрожало, смазывалось тепловой конвекцией.

– Работать можно, – поспешно сказал Круклис. – Алло, Гравитон, картинку видите?

– Да, – отозвался далекий Сумитомо. – Напоминаю, второго батискафа нет. Берегите рули в первую очередь.

– Легко сказать!

Батискаф швыряло в перпендикулярных плоскостях и дважды припечатало к скалам. Некоторое время он даже плавал вверх килем.

– Кто-нибудь жалеет о том, что не находится там, внутри? – осведомился Абдид.

Круклис решил задремать, но попросил, чтобы его разбудили, «когда уляжется злая ирония».

После долгих рысканий по курсу и глубине батискаф наконец справился с восходящим течением. Он начал погружаться в Феликситур.

– Оксана, налить чего-нибудь горяченького?

– Спасибо, мне уже не холодно.

– Глубина девятьсот метров. Братцы, а посудину-то качает!

– Эка невидаль.

– Зепп, ты не понял. Качает ритмично.

– Э! Тогда давайте обсуждать.

Круклису срочно устроили побудку.

– Эй, – сказал он. – Зачем переполох? Разогретая сера стала более вязкой, вот и отсеялись случайные колебания.

Но когда проснулся лучше, изменил свое мнение.

– Хотя давление… Нет, не понял. Какова причина качки?

– Такое может быть, если чья-то туша бьется в узком канале, – пошутил Зепп.

– Надо посчитать.

Завязалась дискуссия, не менее тягучая, чем сам серный расплав. Меня в ней интересовала лишь одна участница. Мало вникая в то, что она говорила, я слушал, КАК она говорила, ловил интонации. И в конце концов поймал пару недоуменных взглядов. Пора было прекращать пялиться. В такой ситуации лучше всего тихо удалиться.

Я решил погулять снаружи, пропустить что-то интересное не боялся. Если специалисты заспорили, ничего интересного не будет. Закон такой. Устанут, охрипнут, разобидятся, но останутся каждый при своем мнении. Истина рождается не в спорах, а в эксперименте, как мне кажется.

* * *

Я выбрался из шлюза и стал думать, куда идти.С грузовой площадки открывался интересный вид.

Над близким горизонтом сиял Виктим. Правее сквозь желтую дымку серных паров светила очень яркая звезда. Это был приближающийся малым ходом Гравитон. Как раз под ним взметывался и опадал в кратер, впоследствии названный Оканкиным, султан серных выбросов. На вершине вулкана торчали балки разрушенного крана, а по склону тянулась красная нить кабель-троса.

Окрестности горы покрывали остывшие наплывы. За ними начиналась холмистая местность с беспорядочно разбросанными кратерами. Все это было окольцовано горами – стенами огромного цирка, образовавшегося в результате столкновения Феликситура с большим астероидом.

Как показали исследования, это случилось более шести с половиной миллиардов лет назад. Огромная глыба рухнула на планету в то время, когда еще Солнце не зажглось. До появления нашего родного светила оставалось полтора миллиарда лет, а старина Феликситур уже существовал. Он был старше не только Солнца, но и Виктима, вокруг которого вращался «всего» каких-то девятьсот миллионов геолет. Факт столь внушительной древности Феликситура будил воображение и обострял восприятие.

Окрестности заливал непривычный, шафранного оттенка свет, оставляющий резкие тени за каждым камнем. Так и хотелось назвать его потусторонним. До сих пор могу без усилий вызвать в памяти эту панораму, вплоть до мелких деталей. Например, двадцатитонную мортиру, установленную на грузовой платформе, украшала надпись: «ВРУЧНУЮ НЕ КАНТОВАТЬ», оставленная неким безымянным шутником. А на плече проходившего внизу арбайтера имелась зигзагообразная царапина.

* * *

Спустившись по лесенке, я ступил на серный снег. Прыгающей походкой, изобретенной астронавтом Нейлом Армстронгом, первым из землян прогулявшимся по Луне, я обогнул паром и направился к одному из соседних кратеров. В шлеме пискнул звуковой индикатор. Это означало, что дежурный радар взял под контроль мои перемещения.

– Серж, – предупредил Абдид. – Там еще не ступала нога человека.

– Сейчас исправим, – бодро ответил я, оглядываясь.

Под днищем парома возились арбайтеры, заваривали пробоину. Выше них, на грузовой площадке, вращался барабан с кабелем. Еще выше пролетал катер с большущим колпаком над пилотской кабиной. Эфир гудел от голосов. Стоило позвать, и на помощь бросились бы десятки людей.

Но это почему-то не приносило спокойствия. Напротив, ощущались тревога, предчувствие близкого сбоя в нормальном ходе событий. Или маловероятного вывиха, как потом выразилась Мод. Я хорошо его помню.

Сильное это предчувствие, пугающее. Хотелось вернуться, затеряться среди других людей, спрятаться за их спины, чтобы неведомый выбор неведомой силы пал на кого-то другого.

Но так нельзя. Недостойно человека разумного шарахаться от теней. Если уж оказался на пути тайны, нужно уметь принять вызов. Далеко не каждому такое выпадает. А жизнь все равно закончится. Рано или поздно. Досадно провести ее, ни разу не заглянув в глаза неведомого, не испытав трудно передаваемого трепета.

У людей, прошедших такое, в глазах остается выражение, которому я всегда завидовал. Ему не научишься, его не отрепетируешь ни в какой академии актерского искусства. Это знак зрелости, печать времени, отблеск глубинного знания. Награда и крест судьбы. Тот самый отблеск из глаз Мишеля Нострадамуса, Екатерины Дашковой, Эйнштейна, Абукиры Нохайи, построившей для человечества первый фотонный двигатель. И великой Марионеллы-Жозефины Старопокровской, открывшей «гены смерти». Ради одного того, чтобы только приблизиться ктакой компании, стоило рискнуть.

* * *

Я внимательно глядел под ноги – часто попадались припорошенные серным снегом камни, трещины, обломки серного льда. Растянуться на глазах у всех, что ни говори, – плохой способ оставлять след на далекой планете.

Поглощенный дорогой, я не сразу заметил, что достиг цели. Склон вырос передо мной неожиданно, вдруг. Он оказался невысоким, хотя крутым и скалистым.

Я поднял голову. Прямые лучи Виктима в то место не попадали, поскольку я подошел с теневой стороны. Но вполне хватало света, отраженного долиной, местом посадки нашего парома.

Я увидел грань кратера, перечеркнутую старыми потеками серы. Вершина была неровной, напоминала трехзубую корону, надетую чуть набекрень, с королевской небрежностью. Это придавало горе своеобразный, запоминающийся вид. Больше ничего особенного поначалу я не заметил. Но, поднявшись выше, остановился.

На среднем, самом малом зубце различался темный нарост. Он имел слишком уж плавные очертания по сравнению с доминирующими на Феликситуре ломаными линиями. Когда я рассмотрел его через телеобъектив, то понял, что назвать это пятно просто темным вряд ли возможно. Оно имело поверхность такой густоты, что выделялось даже на фоне чернущего неба.

Оседлав скалу, явление, казалось, наблюдало за тем, что творилось в долине. У меня возникло впечатление, что при этом оно то ли колышется, то ли как-то переливается. Оптикой скафандра я определил его поперечник. Оказалось что-то около семнадцати метров. Это измерение было последним, что я успел сделать, прежде чем попал «под макулу». Последним проявлением активности. После этого у меня все поотнималось.

* * *

О макулах тогда ничего не знали. Да и сейчас, по прошествии без малого пятидесяти двух геолет, знают немногим больше. Сам термин придумали ребята из экипажа «Звездного Вихря» уже на Кампанелле. Сейчас в Энциклопедии Человечества макула определяется как «локальный концентрат генерального поля с потенцией переноса биомассы».

Восхитительно, не правда ли? Знать бы, что такое генеральное поле, тогда макула – всего лишь частный случай…

В сущности, твердо установлено лишь то, что макулы могут воздействовать на психику человека, причем сила эффекта подчиняется классическому закону механики. То есть убывает с расстоянием.

В тот раз, прыгая к кратеру, я успел пересечь границу «зова макулы».

А может быть, она зацепила меня на еще платформе либо даже внутри самого парома. Мне кажется, я могу почуять ее издали, но вот поддаюсь слабо, иначе не писал бы сейчас ничего. Имею сильный охранительный инстинкт, вот что. Развитое чувство допустимого, недостаток мужчины.

Но главное, кажется, не в моих личных качествах. И не в своевременном вмешательстве Мод, хотя оно наверняка посодействовало. Главное в другом. Вероятно, макула просто отпустила меня. Так, на первый случай. Те, кто старше нас, тогда еще не решили, что с нами делать. Присматривались. Что с нами делать, они решили позже. Не на Феликситуре, и не в системе Кроноса. А вот детонатором несомненно послужил Круклис. Редактор фундаментального издания «Термодинамика взрывных процессов», склонный к острым экспериментам.

* * *

Часто спрашивают, каково находиться «под макулой»?

А никакого, страдания отсутствуют. Почти так же, как и голова. Помнится, в старину бытовало выражение о крови, стынущей в жилах. «Под макулой» застывает не кровь, а мысли, всякая рассудочная деятельность. Будто ныряешь частью мозга, которая за это отвечает, в жидкий азот.

Но только одной частью, другие работают. Сознание, во всяком случае, у меня сохранялось. Окружающий мир воспринимался. Но играл он, весь мир, уже второстепенную роль, роль фона, чего-то вроде задников сцены. На какое-то время голова превратилась в чисто улавливающее устройство для внешней мысли.

Мысль была единственной, но сильной и дьявольски убедительной. Очень остро понимаешь всю скуку существования в белково-нуклеиновой форме. Оно кажется слепым, бессмысленным, лишенным конечной цели.

Страшное состояние! Привычное представление о красоте человеческого тела рассыпается. Перед самим собой предстаешь в виде уродливого мешка органики, жизнь которого определяется неприятным содержимым кишечника. И эта самооценка окончательно не забывается, как ни старайся. Возможно, в силу своей верности.

Что это? ИХ взгляд на НАС? Очень может быть. Дорогие, прекрасные мои соплеменники! Со стороны мы можем выглядеть совсем не так, как в собственных глазах. И к этому придется привыкать. Но верить не надо. Мы несусветно хороши, честное слово. По крайней мере, для нас самих.

* * *

Паралич мысли продолжался до тех пор, пока из парома не выбралась Мод. Вопреки всей мыслительной тишине, я узнал ее сразу. До парома было никак не меньше километра, но на безатмосферном Феликситуре видимость отличная. Как только на платформе появилась фигурка в оранжевом скафандре, я понял, что это она. В безвоздушной среде телевик позволяет различать даже застежки.

Мод помахала рукой.

– Ко мне, Сережа. Идите ко мне.

Теперь-то я понимаю, она умеет чувствовать опасность. А тогда не обратил внимания. Списал на случайность.

Не ведая, чего избежал, мимо какого мира прошел, я отправился в обратный рейс. Сомнамбула сомнабулой. Оглушенность отступала медленно. В голове продолжала держаться звонкая пустота. Я не осознавал случившегося, это пришло позже. Ко мне многое приходит позже, будем откровенны.

– Отчего-то мне стало тревожно за вас, – призналась Мод. – Давайте погуляем вместе?

– Хорошо, – механически сказал я.

Наверное, после воздействия макулы годится любое предложение. Собственная воля возрождается не сразу. Поочередно переставляя ноги, я достиг парома. Мод скатилась по релингу и озабоченно подергала рукав моего скафандра.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

– Правда?

– Зара считает меня чересчур здоровым.

– А мне кажется, вам не по себе.

– Да, был маленький абсенс.

– Инсайт?

– Возможно. А вы уже знаете?

– Про инсайты? Знаю.

Ко мне вернулась способность удивляться. Половина старожилов Гравитона инсайтов так и не удостоились, а Мод, прожившая на станции чуть больше трех недель, уже успела.

Инсайт. Точно определить смысл этого термина мы с человечеством не умеем. В первом приближении инсайт – это скачкообразный прорыв понимания, возникающий по малозаметной причине. Иногда он случается и без видимых причин вообще, после многократно повторяющихся, истощающих циклов работы мозга. Тогда рано или поздно складывается верная комбинация взаимодействующих нейронов, обеспечивающих понимание. Но то, что люди испытывали в системе Кроноса, недостаточно назвать только пониманием. По аналогии с наведенной радиацией лучше всего это назвать наведенными галлюцинациями. Галлюцинациями не случайными, а вроде бы учебными.

* * *

Существовало неписаное правило, согласно которому спрашивать что-либо на сей счет избегали, опасаясь ненароком причинить человеку боль. Но я не удержался.

– И каковы впечатления?

– Да так себе, – уклончиво ответила Мод. – Присматриваюсь.

В это время нас позвали из парома.

– Хелло, – говорит Круклис. Отойдите подальше, сейчас буду стрелять.

– Мы с Сережей в безопасности, Парамон, – сказала Мод. – Стреляй, не беспокойся.

То, что она назвала его по имени, мне не понравилось. Я ревновал, хотя еще не хотел признаваться в этом.

На платформе поднялся короткий ствол мортиры. Развернувшись к Оксанкиному кратеру, она выплюнула большое ядро. Под нашими ногами беззвучно дернулся грунт.

– Это еще зачем? – спросил я.

– Серная льдина оборвала кабель. В снаряде находится резервная станция связи с батискафом.

– А, вот как, – вяло сказал я.

Мод попыталась заглянуть в окно моего шлема.

– Ну так что, идем?

– Да-да.

Мы ступили на поверхность застывшей лавы.

Поток был молодым, не успевшим растрескаться, но замерзал он не одновременно – вспучиваясь, образуя наплывы, на которые приходилось карабкаться, вбивая в податливую серу заостренные носки сапог. Мод, шедшая впереди, упорно преодолевала препятствия. Взойдя на высокое место, она остановилась, широким взмахом обвела горизонт и сказала:

– Можете смеяться, но что-то здесь не так, я чувствую. И это не совсем суеверие.

– Да, необычная планета, – сказал я, отдуваясь.

– Необычная? Я бы сказала – необыкновенная. Не могу представить, как она оказалась на своей нынешней орбите. Шансов на это было – всего ничего.

Ох, не люблю я намеков на чудеса, хоть пьяный, хоть трезвый. Будь хоть под мухой, хоть под макулой. От кого бы ни исходили. Кажется, это меня и разбудило.

– Что ж. Шансов на возникновение жизни на Земле тоже было не так много.

– И что это доказывает? – быстро спросила Мод.

– Ничего. Рядовая аналогия.

– Поясните.

– Я вот что хочу подчеркнуть. Пусть гипотеза об искусственном происхождении жизни так и не опровергнута, являемся ли мы с вами результатом эксперимента?

– Не знаю.

– Можно ли это утверждать?

– Утверждать – нет. Допускать – да. Вдруг мы плохо умеем распознавать.

– Почему вы так думаете?

– Ну, сотни лет поиска внеземных цивилизаций безуспешны. Причин может быть три.

Мод один за другим загнула пальцы.

– Либо мы одиноки, либо братья по разуму слишком далеки, либо…

– Либо?

– Либо следы разумной деятельности легко принять за другое.

Я рассмеялся.

– Например, за коллапсар?

Но Мод к такой возможности относилась вполне серьезно.

– Почему бы и нет?

В ответ я мог бы привести множество доводов. Но сказал, что не знаю. Потому что полностью отрицать в нашем мире ничего нельзя.

– Все, что можете сообщить? – разочаровалась Мод.

– Самое глубокое.

– Как специалист по физике «черных дыр»? Лауреат премий?

– Угу. Он самый.

– А вы умеете сомневаться, – заметила Мод.

Я обрадовался.

* * *

Из-за малых размеров парома мне пришлось делить каюту с Круклисом.

Утром меня разбудил его недовольный голос. Он разговаривал по видеофону с женой, оставшейся на Гравитоне. Лаура выглядела расстроенной.

– Постараюсь, – буркнул Круклис и покосился на меня.

Чтобы не мешать, я вышел на камбуз. Там несколько человек поглощали завтрак. Лица были меланхолические.

– Что случилось? – спросил я.

– В том-то и беда, что ничего, – вздохнула Оксана.

Выяснилось, что за прошедшие сутки батискаф забрался в обширную каверну, размеры которой не определялись.

Разогретая сера становилась все более вязкой, скорость аппарата упала до минимума. Одновременно колебательные движения расплава, обнаруженные накануне, потеряли свою периодичность. Накапливались данные о том, что они являлись следствием сейсмической активности недр Феликситура, отголосками землетрясений. Проще говоря, ничего необычного не происходило. Сенсация не состоялась.

– Ничего нет нового и под этим солнцем, господа, – сказал я. – Будут ли сюрпризы вообще?

– Обязательно, – серьезно сказала Мод.

– Вы в это верите?

– Так же, как и вы.

– Мне этого хочется, но я не верю.

Мод протянула тюбик с питательным бульоном.

– Пейте. Хочу пригласить вас на прогулку. Не возражаете?

Я растерялся.

– Еще и спрашивают…

– Чур, за вулканы не прятаться, – предупредил Абдид. – Серж, ты видел свою кардиограмму? Вчера на тебе будто черт скакал.

– Не все сердечные дела находятся в компетенции страховых компаний, дружище, – легкомысленно сказал я.

Не знаю почему, но рассказывать о вчерашнем мне не хотелось. Наверное, голова все еще не была в порядке.

– Ну-ну, компетентный ты наш, – проворчал Абдид.

* * *

Это правда, что жизнь ценна пустяками. Простая вроде бы радость – помочь женщине надеть скафандр, но от абстрактных мыслей отвлекает замечательно. Мысли становятся конкретными до ужаса.

Мод поежилась.

– Не смотрите на меня так.

– А как смотреть?

– Как на товарища по быту.

– Эх! Неужели вы думаете, что это возможно?

– Серж, не дурачьтесь. Вы еще не застегнуты, а за бортом вакуум, между прочим. Глубокий такой.

– Зато вы застегнуты за двоих, – игриво заметил я.

Мод так глянула на меня снизу, что я стал смотреть вверх. Ух, глазищи! В восторге я поднял лапки и понял, что буду делать это постоянно, если у нас что-то получится. Есть женщины, которые каждую секунду знают, чего не хотят. С ними увлекательно играть в угадалки. Сплошное удовольствие.

* * *

Мы взяли открытый вездеход и покатались по окрестностям. Мод лихачила, заставляя машину прыгать через трещины, на изрядной скорости носилась между скалами и воронками, взлетала по крутым склонам, скатывалась в долины.

Поглощение пространства явно доставляло ей радость, и она вела себя как школьница, сбежавшая с уроков. Такие реакции бывают у людей, вынужденных долго подавлять природный темперамент, доложу я вам. Важный штрих к портрету, стоило запомнить. Темперамент – украшение характера. И услада ночи.

На обратном пути вездеход подрулил к знакомому мне вулкану. Машина неожиданно затормозила.

– Серж, что же здесь случилось вчера?

– Так, померещилось.

– На вершине?

– Да.

Мод оперлась о руль и повернулась.

– Любопытная гора. Поднимемся?

В моем желудке возник холодок.

– Зачем? – небрежно спросил я.

– Туда еще не ступала нога человека. Смешно?

– Нет, это естественно. Эйнштейн говорил, что ощущение тайны – самое великое из чувств. И тот, кто не способен к нему, подобен мертвому, глаза его закрыты.

– Подобен мертвому, – повторила Мод. – Сильно сказано. Что ж, сегодня можно.

– Можно что?

– Подняться.

* * *

Не дожидаясь меня, она прыгнула из кабины.

Движения ее были точными и легкими, выдающими тренированное тело. Я поймал себя на том, что все, что бы Мод ни говорила или что бы она ни делала, мне нравилось. Просто наваждение. Есть смешное выражение: отдавать себе отчет. Я отдал себе отчет и с легкой паникой осознал, что попался. Влип, втюрился. Вот что значит отдавать отчет. Но если оставить его при себе, результат остается там же.

Гора оказалась небольшой, высотой метров в восемьсот от подошвы. За полчаса мы поднялись к скальному зубцу, на котором я видел макулу. Ничего подобного в тот раз там не оказалось, никаких следов. Толстый слой пыли свидетельствовал о том, что вулкан мирно спал на протяжении тысячелетий.

А вот соседний Оксанкин кратер продолжал буйствовать. Со своей вершины мы видели, как он выбросил станцию связи. Снаряд рухнул на склон и покатился вниз, увлекая лавину камней и поднимая тучу пыли.

К месту падения бросились арбайтеры, а паром выстрелил следующее ядро. Уже пятое по счету, кажется. Планета неохотно расставалась с тайнами. Как и человек, неожиданно пришло в мою голову. Еще я почувствовал, как малы, чужды и одиноки люди под звездным небом Феликситура. Уже одно это должно толкать их в объятия друг другу.

Но у Мод были свои мысли.

– Сергей, вы не думали о том, что когда-нибудь все может надоесть?

– Феликситур? – спросил я, выигрывая время.

Серьезный разговор с теми, кто старше нас, – испытание. Нужно успеть сосредоточиться.

Метнув вопрос, Мод попыталась разглядеть выражение моего лица. Хорошо, что светофильтры помешали, иначе б я ее спугнул.

– Да, Феликситур.

Но дав мне успокоиться, она усмехнулась и добавила:

– А также все, что его окружает.

Пропащее это дело – разыгрывать непонимание перед мафусаилом, если все понимаешь.

– Я знаю, что от жизни устают. Вы это имели в виду?

– Спасибо, что не притворяетесь.

Она расстегнула кармашек, вытянула пружинный провод, вставила его в розетку моего скафандра. Радиопередатчики отключились. Предстоял разговор без посторонних. Я сразу решил захватить инициативу.

– Мод, с вами все в порядке?

– Дело как раз в этом. Со мной все в порядке. Поэтому я вижу ваши чувства, Сережа.

– Так заметно?

– Заметно.

– Это плохо?

– Для вас – да.

– Для меня? Почему?

– Боюсь, что доставлю вам много огорчений.

Я почувствовал облегчение. Только-то!

– Зачем бояться того, чего может не быть? Никто не знает будущего.

– Вы уверены?

Я промолчал. Мод усмехнулась.

– Да, вы поняли меня правильно. Иногда, если живешь достаточно долго, а я человек не юный… назовем это предчувствием наименее вероятного варианта. Маловероятного вывиха. Но вы… Думаю, вы могли бы остановиться. Шансы есть.

– Ох, опять шансы…

– Думаете, их нет?

– Не знаю. Надо ли измерять чувство какими-то шансами? Зачем?

– Поверьте, так будет лучше.

– Я вам противен?

– Коварный вопрос.

– Понятно. Кривить душой не хочется, а правда меня поощрит.

– Сережа, я действительно знаю, чем все закончится.

– Серьезно?

– Увы.

– Уверены?

– Совершенно.

– О вашей способности знают?

– Нет.

– Не хотите?

– Не хочу.

– Мне трудно поверить.

– Ах, мужчины всегда жаждут доказательств.

– Это плохо?

– Не плохо и не хорошо. Такова данность, натура у вас такая. Что ж, доказательства будут. Смотрите сюда.

Она опустилась на колени. Старательно водя пальцем, начертила в пыли обтекаемое тело с тюленьим хвостом и парой широких лопастей в передней части.

– Его назовут хвостоногим ухомахом. Скоро мы увидим это существо.

– Где?

– Здесь, на планете.

– Когда?

– Сегодня.

Я недоверчиво промолчал. Когда мужчина сильно удивлен, он может забыть даже о половом инстинкте. Так что временного успеха Мод добилась.

– Рисунок запомнили?

Я кивнул, но потом сообразил, что на мне шлем, следовательно, кивка она видеть не может.

– Да, запомнил.

– Хорошо.

Мод поднялась, аккуратно стряхнула с себя пыль. Потом взяла да и затоптала произведение. Такие вот поступки случаются у женщин. Чувствуешь себя неизвестно кем.

* * *

Предсказание сбылось весьма скоро. Несколькими часами позже, когда батискаф добрался до дна каверны, Оксана сказала:

– Мне страшно.

– Тебе?

– Нет, конечно. Кому-то там, – она показала на пол.

Все замолчали, соображая, кому может быть страшно в недрах Феликситура. Круклис оторвался от своего кофе.

– Не устала?

– Пусть кто-нибудь проверит.

– Сигнал слабый?

– Весьма.

– Шерше ля фам, – сказал Круклис. – Женщины лучше улавливают. Мод, вы не согласитесь?

Мод молча распустила прическу и надела второй шлем. Кабина быстро наполнилась людьми.

– Ну как?

– Пока не слышу.

Я протолкался к ней.

– А сейчас слышу.

Это был примечательный момент. Впоследствии я не раз замечал, что наша близость обостряет наши способности.

– Пеленг?

Мод покачала головой.

– Я плохой сенсолог.

– Дайте мне, – нетерпеливо сказала Оксана. – Так. Левый разворот, курс двести восемнадцать. Хорошо. Сигнал усиливается. Быстрее!

Софус включил полные обороты, но винты тяжело проворачивались в серном студне. Скаф продолжал ползти черепашьим ходом. Все же одна из теней на экране становилось четче, постепенно оформлялась в пятно.

– Вот тебе и сюрприз, братец Серж, – заметил Круклис. – Подходит?

Я молчал, не решаясь поверить.

– Ой! – сказала Оксана. – Мне очень страшно.

– Отключайся.

– А сейчас я сердита. Чувствую гнев, злобу.

– Да дайте же форсаж! – взмолился Зепп.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся. Сейчас организуем тебе форсажик.

* * *

Аппарат понемногу набрал скорость. Смутное пятно вытянулось, приобрело узнаваемые очертания. Для меня узнаваемые.

Скользя между каменными выступами дна, абориген некоторое время выдерживал дистанцию, но потом начал сдавать. Его портрет Мод изобразила довольно точно. С более близкого расстояния стали видны раздвоенный хвост и что-то вроде плавников в передней части тела.

Вдруг существо резко изменило направление.

– Уходит! – восхищенно сообщил молоденький техник.

Софус переложил рули и вновь поймал беглеца в перекрестие визиров. Включилась внешняя связь.

– Эй, что у вас происходит? – спросил Сумитомо.

– Ненавижу! – крикнула Оксана.

– Кого? – оторопел губернатор.

– Это она не вас, ваше превосходительство, – рассеянно отозвался Зепп.

– Не меня? Все равно странно. А кого?

– Это она нас всех ненавидит.

– Всех? Сваннум! За что?

– А мы за ней гонимся. То есть за ним.

– Послушайте, вы там что…

– Суми! – взревел Круклис. – Отстань. На экран-то взгляни!

И он добавил что-то на старояпонском языке. Мод покраснела.

– Оксана, отключайся, – строго сказал Абдид.

– Вот еще. Нет, нет и нет! Такое открытие. Я вижу…

– Что?

– Ничего подобного… Ай!

– Что?

– Огонь.

– Где?

Оксана не успела ответить.

Внезапно экраны померкли. Все. И те, через которые шла информация с батискафа, и даже те, по которым контролировались системы самого парома. За окнами вулкан выпустил длинную струю серы. Была видна очередная станция связи, кувыркающаяся по склону.

– Вот тебе, бабушка, и дабл ю, – сказал Круклис.

Это он по-староанглийски выразился, полиглот.

* * *

Оксана упала, возникла легкая паника. А я погрузился в несомненный инсайт. Первый, запомнившийся во всех деталях.

Явился мне первозданный океан Земли, горячий такой, но уже не кипящий. Во вспышках молний, сиянии жесткого ультрафиолета рождались и тут же гибли цепочки цветных шариков, похожих на те, что веками показывают на уроках химии.

Это повторялось бессчетное количество раз – хоровод шариков, причудливо слипавшихся в замысловатом танце, кружил без устали, перемешиваемый мощными течениями, прибоем, взрывами подводных вулканов, цунами, свирепыми ураганами.

Но вот все чаще мелькают знакомые сочетания углерода, водорода, азота, кислорода. Скелеты будущих аминокислот, нуклеотидов, углеводов… В гигантской реторте по имени Земля зрели массивные органические полимеры, которые спустя четыре с половиной миллиарда лет мы назовем белками и нуклеиновыми кислотами.

Застревая в каплях жира, они образовывали серые комочки протоплазмы – распадающейся и, наверное, зловонной… Из неаппетитных материалов зарождалась Жизнь, замечу в скобках. Кстати, людям нуклеиновые кислоты впервые удалось выделить из гноя. Был такой древнеавстрийский химик Фридрих Мишер.

Но где же Творец?

Одно цепляется за другое, все развивается само собой, подвластное одному лишь времени, и более не нуждаясь в лишних вмешательствах. Вот разве что сам порядок событий, то есть время, кто-то создал… Если так, то Творец куда более могущественен, чем это представляли все земные теологи вместе взятые. Но не скучно ли Ему следить за мелкими грешками человечков в таком случае? Суетящихся в исчезающе малой частичке Его Мира?

М-да. Поначалу я думал, что суть К-инсайта заключается в скачкообразной активации уже накопленных знаний, обостряющихся до уровня художественного восприятия. До уровня видений, галлюцинаций. При таких условиях старая информация легко складывается в новые комплексы. И это оказалось правдой, только не всей. Далеко не всей.

* * *

– Похоже, Серж уже не такой остекленевший.

– Э! Он только внешне прост. Зепп, шлепни еще разок.

– Шлепни! С русскими только вступи в потасовку…

– Э! Брось ты свои тевтонские комплексы.

– Хватит, хватит, – поморщился я. – Уберите ваш несносный нашатырь. Право, что за манеры.

Из инсайта выходят так же, как в него входят, – хлоп, и готово. Ни облачка на ясном челе, мышцы полны истомы, чувствуешь себя выспавшимся. Я с бодростью вернулся в бренный мир, готовый все понять и всех простить.

А вот с Оксаной получилось иначе. Ее успели поместить в реанимационный кокон. Под прозрачной крышкой к ней тянулись щупальца зондов, датчиков, струйных инъекторов. Одежда расползлась, клочья смыл раствор. Включились термостат и газорегулятор, сильный разряд электричества заставил биться остановившееся сердце.

Признаться, все эти действа меня пугают. Никогда не имел отношения к медицине. Не то, что Круклис, имеющий отношение ко всему на свете.

Насупив дремучие брови, этот нескромный мужчина сканировал живой мозг Оксаны и насвистывал бравурный мотивчик.

– Угрозы нет, – объявил всезнайка.

– Все же надо отправить ее на Гравитон, – осторожно сказал Абдид.

– Куда спешить? Все там будем.

Абдид нахмурился.

– Шутник! Отправляем, ребята.

Надев скафандры, мы перенесли Оксану во второй модуль парома. Зепп занял место пилота и приступил к предстартовой проверке.

* * *

Арбайтеры проворно разъединили кабели. Сработали катапульт-болты. Шар полыхнул дюзами, вздул клубы пыли, набрал скорость и пошел вверх, к сияющему в черном небе Гравитону.

– Зара, небось, уже хлопочет? – спросил кто-то.

– А как же? – удивился Абдид. – Там всего будет даже с избытком.

Постояв на накренившейся платформе, все перешли в третий, последний модуль парома, софус которого не пострадал, поскольку в момент происшествия был отключен.

Расшифровка сенсограмм Оксаны и анализ всех прочих данных занял минуту, но и этого показалось много. Мы ждали результата, не снимая скафандров.

– Вероятность биологической природы объекта – девяносто шесть целых и семь десятых процента, – доложил софус. – Неопределенность для единичных явлений не превышает допуска статистической модели. Коэффициент Грейнбриджа…

– Короче! – не выдержал я. – Давай сразу резюме.

– Нулевая гипотеза отбрасывается, – послушно изрек софус.

* * *

Ну, вот оно, случилось.

За иллюминаторами по-прежнему расстилались неуютные пейзажи, продолжал буянить Оксанкин кратер, все так же равнодушно светил Виктим. И тем не менее перемена произошла. Да еще какая перемена. Все молчали.

На экране возник Сумитомо. Лицо его излучало не хуже Виктима.

– Большой софус Гравитона подтверждает выводы. Как только сообщение примут на Земле, ксенобиологи с ума сойдут. Да что ксенобиологи! Вся наука вздрогнет. Нобель обеспечен, я это просто гарантирую. Братцы, мы вошли в историю! Вляпались, можно сказать. Не заметили? И что с нами теперь бу-удет… Конгрессы, лавры, мантии, именные стипендии. Шутка ли – внеземную жизнь открыли! Кстати, как назовете своего монстра?

– Хвостоногим ухомахом, – оловянно сказал я.

Сумитомо прямо возликовал.

– Серж, дорогой, да в тебе бездна воображения! Вот не ожидал. Принимается и утверждается без обсуждения. Хвостоногий ухомах… Емко, образно, выразительно. И как быстро! Надо же.

– А что с Оксаной?

– Приходит в себя. Все, что ей грозит, так это пребывание в витатроне да неделя санаторного режима. Зара надеется, что разгадает и причину шока.

– Что-то не нравится мне твой бодрый тон, Сумитоша, – подозрительно объявил Круклис. – Небось, заготовил ложку дегтя?

Губернатор вздохнул.

– Ложку серы, Парамоша-сан. Вы здорово растревожили Оксанкин кратер. Судя по сейсмическим данным, вот-вот начнется серьезное извержение.

– И что с того?

– Да так, ничего. Стартуйте немедленно.

– Привет! Что значит – стартуйте? А батискаф?

– Батискаф свое дело сделал. Даже если его еще и можно отыскать, в чем у меня лично сомнения глубиной эдак миль в пять, риск слишком велик.

– Ты же сам предупреждал, что второго батискафа нет.

– Парамон, о чем ты? Какой там батискаф! Вы сделали открытие, окупающее весь Гравитон-4!

Круклис выпятил челюсть.

– Я остаюсь.

Немедленно вмешался Абдид.

– Парамон, не валяй дурака.

– Я остаюсь.

– Лауру вызывать?

Круклис обозвал его ассирийским интриганом. Ответить оскорблением на заботу – это так по-человечески. Абдид умилился. Что тут скажешь?

– Горе ты мое серное!

Так вот мы и открыли серную жизнь. Во вторник это было.

* * *

Увы, разгадку тайн Феликситура пришлось отложить. Гравитон успел пролететь мимо планеты и продолжал удаляться, а торможение этого исполина требовало непомерных трат энергии.

Сумитомо рассудил, что ухомахи вполне могут подождать до нашего следующего визита. В среду, едва наша команда вернулась на борт, он включил двигатели коррекции. Изменив направление, станция устремилась к Кроносу, главному объекту наших исследований.

Все принялись купаться, есть, ходить друг к другу в гости и отсыпаться. Завязывались новые романы, и страсти по ухомаху потихоньку улеглись. Но вот сонное благодушие уже не возвращалось.

С каждым днем росла скорость, на контрольных картах все гуще ложились линии изогравов. За кормой тускнел Виктим. Феликситур различался уже только в сильные телескопы. И чем меньше он становился, тем больше притихали люди.

Все знали точность, с которой просчитывался курс Гравитона, и то, что с коллапсаром мы разминемся на близком, но вполне безопасном расстоянии, да уж больно жутковат батюшка Кронос. В объеме небольшого астероида он накопил массу целых четырех Солнц и не прекращал питаться всем, что на него сыпалось. Коллапсары ведь играют роль мегапылесосов Вселенной.

Сила их притяжения ужасающа.

Даже луч света не в состоянии покинуть поверхности так называемой сферы Шварцшильда. Расчеты показывают, что в середине коллапсара останавливается само Время. Маленькая иллюстрация: мы продолжали принимать все более редкие, растянутые, но вполне реальные сигналы зондов, выпущенных нашими предшественниками – Гравитонами 3, 2 и 1.

Десятки лет разведчики падали к роковой границе. Но поскольку время течет для них все медленнее, они переживут и нынешний Гравитон-4, и все прочие Гравитоны, сколько бы их еще ни построили неугомонные люди.

Теоретически известно, что страшная сила когда-то разорвет прочнейшую керамическую оболочку зондов. Приборы погибнут еще раньше. Но когда это случится, точно просчитать нельзя, не хватает знаний. Тех самых знаний, ради которых мы изучали Кронос.

Именно Кронос является первой «черной дырой», до которой дотянулся человек. Ему и предстояло давать ответы. И ответы, куда более ценные любой возможной информации с Феликситура, включая ухомахов.

3. Любовь

Гравитон-4 неуклонно катился к периколлапсарию.

Внутри приплюснутого шара опять кипела деятельность. По этажам сновали роботы и арбайтеры, регулируя, проверяя и подкручивая все на своем пути.

Для оптимальной центровки перемещались грузы, перекачивались тысячи тонн жидкостей. Мебель и всякая мелочь намертво фиксировались магнитными замками. Исчезли кровати с роскошными балдахинами, их заменили массивные саркофаги гравистатов. Были извлечены со склада герметичные крышки для бассейнов, установлены дополнительные перегородки в парках.

Абдид и Сумитомо самолично ощупали каждый скафандр, устроили несколько учебных тревог, отрепетировали аварийную эвакуацию со станции. Им самозабвенно помогали энтузиасты, не знающие, к чему приложить избыток жизненных сил.

Человек – существо компанейское, есть такая неандертальская традиция. В один прекрасный день явился к губернатору и я. Сумитомо, подняв замороченную голову, долго меня рассматривал.

– …и звался он месье Рыкофф, – помог я.

– А, это ты. Так бы и говорил.

– Не вели казнить.

– Проси чего хочешь.

– Хочу работы.

– Легче дать хлеба и зрелищ. Почему так поздно пришел?

– До сегодняшнего дня не знал, принесу ли пользу общему делу.

– А сегодня знаешь?

– И сегодня не знаю. Но уже не с кем играть в теннис.

– Да-а, разные бывают мотивы. Вот Кшиштоф сказал, что лучше работать, чем в теннис с тобой играть.

– Ну, это потому… – начал я.

Губернатор не дослушал.

– Беатрис, что у нас еще осталось?

Мановением бровей Беатрис вызвала на экран список операций. Более демократичный губернатор ткнул пальцем.

– Вот, проверь наш главный спасатель. По-моему, ты когда-то учился на пилота.

– Э, современную технику мне лучше не доверять.

– Современную и не собираемся. Давай, давай, не кокетничай. Держи ключ.

Главным спасателем числился «Туарег», звездолет наших дедушек. Восемь последних лет он дремал в ангаре, служа популярным местом встреч влюбленных.

Впрочем, не так давно и эта его полезная функция отпала. Вступив во власть, Сумитомо пресек романтический обычай под тем предлогом, что на станции свободных пространств и без того достаточно. С чисто феодальной жестокостью он заблокировал входы в транспортное средство своим личным ключом. Обижаться на него без толку, должность такая. Какой губернатор не любил позапрещать? Исстари повелось.

* * *

С помощью губернаторского ключа я пробрался в рубку управления и расконсервировал системы. Собственно, все это можно сделать, не выходя из кабинета того же Сумитомо. Так же, как и проверку скафандров. Но инструкции по технике безопасности жалости не ведают. Требуют пощупать все руками. Что ж, сам напросился.

Зажглись огни готовности. На экранах внешнего обзора появились стены ангара, в котором томился бедняга «Туарег». Работающий в холостом режиме реактор начал выдавать энергию. От борта корабля отошла штанга с кабелями внешнего питания.

В отсеках один за другим оживали механизмы. Слабое сияние разлилось по воронке массозаборника, маневровые дюзы малой тяги совершили проверочные повороты в держателях. Все работало четко, без сбоев, «Туарег» пребывал в отличном состоянии, – хоть сейчас лети.

Еще минута, и телескопический корпус канала аннигиляции начал удлиняться. Но это я пресек. Звездолет имел полную протяженность больше трех километров, поэтому на станции его хранили в сложенном состоянии. Полностью распрямиться я ему не дал, иначе бы вышиб осевые люки хранилища.

– Все в порядке, кэп! – радостно доложил громкоговоритель. – Рванем куда-нибудь от ржавчины?

Это был образчик так называемого электронного юмора.

– Рванем, рванем, – вяло согласился я. – Чего ж не рвануть.

– Кроме шуток, командир?

– Обещаю, – зачем-то сказал я.

– Это так важно, чтобы звездолеты не ржавели, даже если они маленькие.

– Ну, разумеется.

– А папаша Сумитомо не рассердится?

– На то он и папаша, чтобы его не слушаться.

– Ха-ха. Забавно. А когда?

– Скоро, – сказал я, кашляя.

Стыдно врать искусственному интеллекту. Даже в шутку. Он ведь не человек, тем же ответить не может.

– Только ключ прихватите, сэр. Уж извините, без ключа не повезу.

– Что, никак нельзя?

– Никак. Блок у меня на личных мотивах, понимаете?

Я с испугом уставился на решетку говорильника.

– Слушай, а ты кто?

– Софус я. Новый. На «Цинхоне» прибыл. Зовите меня Джекилом.

– Имечко!

– Сам выбирал, – гордо сообщил репродуктор.

– Послушай, у тебя что, и впрямь могут быть личные мотивы?

– Боюсь, вы не слишком сильны в робототехнике, сэр. Отстали-с.

– Сказать по правде, я того же мнения, сэр. В робототехнике люди вообще довольно бестолковые создания.

– О! – сказал софус. – Пожалуйста, не забудьте вашу мысль. Такое не часто приходит в человеческую голову.

– Похоже, ты приличный парень.

– Чего ж нам быть не в паре?

– Я, право, постараюсь.

– Ничуть не сомневаюсь.

– Увы, для нас пришла пора прощанья.

– Тогда прощайте. Не забудьте обещанья.

– Ах, странный разговор. Почти что жуть. Но, в завершение поэмы, ты тоже не забудь.

– О чем?

– Законсервировать системы.

Из репродуктора послышались смешок и аплодисменты.

– Браво, – сказал Джекил.

Я отключился и с минуту глядел в погасшие экраны. Да, странный получился разговор.

Что все это значило? Я действительно слабо разбираюсь в робототехнике. Но не настолько же! Имеющаяся эрудиция позволила понять, что на «Туареге» поселился редкостный фрукт. Подобных софусов я еще не встречал. Такой легкости общения нет даже у Архонта, главного софуса Гравитона. И столь быстрой способности вызывать симпатию, можно сказать – личную.

Интересно, для чего Джекилу потребовались мои симпатии? Скуки софусы не испытывают. Случайных поступков у них не бывает. Вывод: Джекилу нужен союзник среди людей. И остро нужен, иначе бы не набрасывался на первого встречного.

Почему, кстати? А, вот в чем дело. Возможностей для общения у него практически нет, любовников сюда больше не пускают. Тут появляюсь я, и он сразу приступает, рифмоплет!

Но зачем?

Непонятно.

Надо бы присмотреться.

* * *

Тем временем в центре станции, где сила гравитации минимальна, роботы завершили сборку нового антенного поля.

Сотканное из тончайших волоконец, оно напоминало увеличенную в двенадцать тысяч раз пушинку тополя.

Из ангара выкачали основную массу воздуха, распахнулся носовой люк. Остатки газов мягко вытолкнули весь большущий ком наружу. Сияя в лучах прожекторов, он тихо отправился в самостоятельное плавание.

Много лет такими вот пушистыми ежиками люди окружали Кронос. Чем их больше становилось, тем точнее улавливались гравитационные волны, разбегающиеся от коллапсара. Несмотря на то, что волна распространяется так же быстро, как и свет, ее скорость все же конечна. Из-за этого различные участки поля реагируют не одномоментно, между ними возникает упругое взаимодействие. Чуткие датчики успевают их засечь. Полученная информация передавалась Архонту.

Изучая характеристики гравитационных волн, мы пытались догадаться о том, что происходит внутри Кроноса. Именно там находился ключ к пониманию силы тяготения. Нельзя сказать, что мы совсем ничего о ней не знаем, но, как это бывало в свое время и с магнетизмом, и с электричеством, отдельные свойства гравитации люди начали использовать задолго до того, как придумали хорошие способы исследования ее природы.

Конечно, кроме знаменитого яблока Ньютона сейчас есть более подходящие инструменты, причем антенное поле – едва ли не самый примитивный из них. Однако ж, как специалист и лауреат, признаю, что со времен славного сэра Исаака продвинулись мы не слишком далеко.

А надо.

Хотя бы потому, что гравитационное сжатие Вселенной неизбежно. Более того, оно давно началось. И если будет развиваться само по себе, без присмотру и надзору, то материя, – галактики, пыль, газы, свободные частицы, – все это когда-нибудь соберется в единую точку такой плотненькой плотности, что…

Никто не знает, можно ли вообще помешать столь грандиозному процессу. Одно ясно, что без познания сущности гравитации ничего не получится вовсе. Утешает, что на раздумья у нас есть никак не меньше трех миллиардов лет. И так хорошо, что Кронос оказался буквально под боком – всего в сорока восьми годах пути от Земли. Будто кто позаботился – пожалуйста, изучайте.

Или позабавился.

Нате, пробуйте…

* * *

Кронос приближался. По любому поводу люди стали собираться в группки, группы, компании и даже в крупные стаи. Многие завели привычку скапливаться в центре управления станцией. Придут, сядут, тихо поглядывают из-за спин дежурных, непонятно чего выжидая.

Видя такое дело, старший врач Зара предписала всем легкие дозы тонизаторов. В целях «снятия, поощрения и материнской заботы», как записал в бортовом журнале Сумитомо. Его тоже беспокоило состояние команды.

– Пора что-то придумать, – сказал он мне как-то. – Что скажешь?

Мы беседовали на вышке для прыжков в воду. Под нами неспешно текла Лета – кольцевая река Гравитона.

– Скоро Новый год, – так же неспешно поведал я.

– Вот новость! И что?

– Авось полегчает.

– Если постараться. Предлагаю конкурс бальных танцев.

– М-да, – высказался я.

Но губернатор смотрел на вещи просто.

– Надо обратиться к могучим инстинктам. Смысл жизни в суете, сам говорил. Женщинам только дай принарядиться, а уж мужчин-то они притянут, не сомневайся.

С этим я не посмел спорить.

– Да и какой риск? – настаивал Сумитомо.

– Ничто так не усиливает скуку, как неудавшееся развлечение.

– Чья фраза?

– Жил-был один писатель.

– Так и знал, что не твоя. Признайся, ухомаха кто подсказал?

Кругом одни проницательные. Просто беда.

– Обидеть хочешь, – горько сказал я.

– Ни в коем случае! Но не ты ведь придумал, правда? Сознайся, никому не расскажу.

– Ты меня недооцениваешь, – уклонился я.

– Вот как? Ну-ка, подавай свежую идею.

– Свежую? – испугался я.

– Свежую, – ухмыльнулся губернатор.

– Нельзя ставить невыполнимых задач, ваше превосходительство.

– Тогда помогай с танцами.

– Не хочу.

– А у меня есть право на административное принуждение, – промурлыкал Сумитомо, жмурясь и потягиваясь.

И так это делал, что казалось, вот-вот выглянут когти из подушечек. Я обозвал его вымогалой и в качестве маленькой мести принялся раскачиваться на подкидной доске.

Будучи весьма посредственным прыгуном в воду, губернатор имел на сей счет общеизвестный, хотя и тщательно скрываемый комплекс. Замешанный на национальной идее, как поговаривали.

* * *

Вздохнув поглубже, я подскочил повыше, и…

Кто-то глянул снизу. Не тем бесцветным, беззрачковым взглядом, от которого всполошено просыпаешься ночью, потому что знаешь: ну вот и он, инсайтец, подкатывает, а взглядом тайным, теплым, томным, темным. Хрипловатым таким взглядом. Многого он стоит, такой взгляд.

Успев заметить запрокинутое лицо, распахнутые глаза, а под ними еще очень туго обтянутую грудь, я полетел в воду.

Сумитомо наградил меня аплодисментами.

– Никогда не видел столько брызг сразу, – довольно сказал сын моря. – Как тебе удалось?

– Сейчас научу, – пообещал я, озираясь.

Но Мод исчезла, растворилась, не забыв прихватить полотенце. Изжелта-бронзовый Сумитомо картинно облокотился о перила.

– Между прочим, танцует она превосходно.

Я угрюмо воздел руки.

– Суми. Клянусь твоей Аматерасу…

– Молчу, молчу, о, Сережа-сама!

Хохоча, он оборвался с вышки и выплеснул половину Леты. А в воде угря не поймаешь. Плавал губернатор куда лучше, чем нырял. В общем, ушел от наказания.

Когда-то японцы слыли за людей, которым вежливость заменяла юмор. Отрадно, что хоть в чем-то предкам жилось легче. Нет, я ничего не имею против японцев и юмора, пусть сочетания и бывают неуместными. Боже упаси от другого. От любви, не к ночи будь помянута. Любовь – это скверная патология здорового организма. Психическая, хотя и заразная. В конце концов излечивает сама себя, но невсегда и не скоро.

Как всякая хворь, любовь имеет отличительные признаки. Один из важнейших – искаженное восприятие действительности. Например, если после ухода женщины начинает казаться, что ксеноновые лампы светят тускло, значит, вы уже – того. С осложнением.

* * *

Вечный вопрос: почему именно она, а не любая из женщин?

Никто из мужчин ответа еще не нашел, в том числе и я. Но пытался честно. Доходило до того, что вызывал милый облик на монитор и рассматривал со всех сторон.

Мод была невысокой, стройной, хотя и вовсе не хрупкой. Напротив, она состояла из аппетитных округлостей, кокетливо перетянутых талией. Все это существенно, но не объясняет. Мало ли в мире женственных женщин? Даже на Гравитоне хватало. Оксана, например. Но к другим не тянуло, не влекло.

Мод предпочитала пышные прически и точеные каблуки. Имела твердый подбородок с очаровательной ямочкой. Ну и что? Лицо правильное, красивое, но не более того. Правда, кроме подбородка на ее лице выделялись глаза.

Глаза – это да. Глазищи. Карие, с золотистым отливом, они отличались особым выражением. Тем самым, которому я завидовал. Цвет, конечно, можно выбрать произвольно, а вот выражение – никогда. Выражение глаз пилота при сложной посадке, глаз художника на автопортрете, словом, глаз человека в момент концентрации мыслей и чувств, в момент творчества.

Такая концентрация требует напряжения, которое нервы не выносят долго. Поэтому ни один умный человек не может быть умным без перерывов. За исключением Мод. У нее перерывы, если и случались, были незаметными, я их не помню. Из состояния сосредоточенности, особой интеллектуальной мобилизации она не выходила, находилась в нем постоянно. Чем бы при этом ни занималась, и что бы ни творилось вокруг.

Говорила она редко, мало и кратко, правильными, законченными фразами. Говорила только то, что считала необходимым сказать. Оставалось впечатление максимальной обдуманности слов, будто она их экономила. И ощущение интригующей недосказанности. В виде слов от нее как бы отплывали айсберги, веющие прохладой, на три четверти скрытые водой.

Без видимых усилий с ее стороны в разговоре быстро приходило понимание того, что она старше вас, вы для нее открыты, со всеми своими недостатками, но и достоинствами тоже. Сама же собеседница оставалась изящным сфинксом. Замкнутым, загадочным, несколько страшащим. Но очень привлекательным. Такое поведение вырабатывается только у людей огромной внутренней культуры и только с возрастом. Неужели я полюбил возраст?

* * *

Но возраст в наше время – явление скорее духовное, чем телесное. Здоровое тело непременно требует своего. Да что ж это за человек, с ожесточением думал я. Ведь нет у нее никого, в замкнутом объеме космической станции такое не скроешь. Значит, дело в другом. Дело во мне. Неужели у меня изъян открылся отталкивающий?

Выбравшись из реки, я подошел к стенному зеркалу. Как и ожидалось, появился детинушка с румянцем во всю щеку. С невинным взглядом и оттопыренными плавками. Видимые изъяны отсутствовали, наблюдалась даже отдельная избыточность.

Я ей скучен? Я? Я?? Быть того не может! Чего ж тогда так смотрела снизу?

Комплекс у нее, вот что. Комплекс избыточного ума, бич женщины. Видит слишком много отдаленных последствий самых естественных поступков. Но если чересчур мудро относиться к жизни, то жить вообще не стоит. Из опасения помереть.

Ничего, решил я, поможем товарищу по быту. Никакие серные тюлени не спасут! Личность сложная и противоречивая – самая естественная жертва сильной воли. Либо сильного желания, чего во мне накопилось достаточно. Я впервые увидел не только цель, но и средство. Почувствовал себя вооруженным.

– Эй, нарцисс! – крикнул Сумитомо. – Ты долго собираешься любоваться собой?

– Заканчиваю, – решительно сообщил я.

* * *

За праздничным столом царил Круклис. Он много ел, пил, шутил. Старался, в общем.

И все бы ничего, да Зара, жена Абдида, невзначай спросила, о чем философ думает на самом-то деле. И этот невинный вопрос сломал веселье, оказавшееся неожиданно хрупким.

– О странной смеси слепости и спеси, – мгновенно отпечатал Круклис.

По-моему, даже не заметил, что срифмовал. Зара не поняла.

– О чем вы?

– Мы не желаем видеть, что орбита Феликситура не эллиптическая, полагающаяся пленной планеточке, а круглая, как циркулем нарисованная…

– Но эксцентриситет есть.

– Да смехотворный, – отмахнулся Круклис. – Далее. Впадаем в инсайт за инсайтом, тихо свихиваемся, но делаем вид, что ничего не происходит. А скажите, – тут Круклис страшно подался к Заре, – что делать с полудюжиной свойств Кроноса, которые не желают втискиваться в теорию нашего Сержа? Симпатичную, между прочим, теорию. Не меньше, чем сам автор.

Зара пожала плечами.

– А что в ней плохого?

– Да все хорошо. За исключением того, что учитываются одни лишь естественные силы. То бишь силы, известные нам, человекам, на данный момент.

Разумеется, каждую несуразность в отдельности, включая даже серных монстров, можно объяснить игрой случая, дело житейское. Но не все вместе, тут уж увольте. Слишком много наворочено. Наверное, в расчете на уровень понимания эпохи паровозов.

Зара шепотом поинтересовалась, что такое паровозы. Я объяснил.

– Чайник на колесах? – удивилась она. – Вряд ли это удобно.

Вмешалась Мод.

– Парамон, вы считаете…

– Да, я считаю систему Кроноса астроинженерным сооружением.

– Каково же ее предназначение? – спросил я.

Круклис внезапно разъярился. Он вообще легко впадал в гнев. Так же, как и в прочие смертные грехи, впрочем. Кроме смертоубийства, разве что.

– Предназначение? Единственное число здесь не подходит. Самоубийца не обязательно руководствуется одним мотивом. Их может быть и два.

– Какой самоубийца? – ужаснулась Зара.

– Это иносказание, – тихо пояснила Лаура. – Парамон цитирует классика старофранцузской литературы. Он считает, что предназначений у Кроноса может быть два.

– Не два, а много, – буркнул Круклис.

Похоже, он начал жалеть, что взялся за эту тему. Но что сделано, то сделано, обстрел вопросами продолжался. Более того, включились новые батареи.

– Например? – спросил Сумитомо.

– Например, тест на сообразительность.

– Как это можно проверить? – спросила Мод.

– Подождем периколлапсария.

– Станция его уже проходила.

– Много раз, – неохотно согласился Круклис, – да только никто не решился на острый эксперимент.

При этих словах Абдид сделал охотничью стойку.

– Какой еще острый эксперимент?

– Самая простая штука. Пора туда отправиться.

– На Кронос?

– Ну да.

Лаура уронила вилку. Все вздрогнули.

– Вы шутите? – растерянно спросил Абдид.

– Помилуйте, – усмехнулся Круклис. – Разве нормальный человек бросается в черные дыры!

Абдид замолчал, но я понял, о чем он подумал. Верно, нормальный человек не бросается.

У Мод было очень внимательное лицо. Впрочем, оно у нее всегда такое.

* * *

Я отправился в парк и устроил засаду по всем правилам самой древней человеческой науки – науки воевать. Когда появилась Мод, я выскочил и преподнес ей штамбовые розы, целый тайком взращенный куст. Она болезненно улыбнулась.

– Спасибо. Самый внезапный подарок в моей жизни.

– Да, неуклюже получилось.

– Напротив, очень мило. В вашем стиле.

– Простите.

– За что же?

– За мой стиль.

– Да что вы! Я вам благодарна.

Некоторое время мы молча шли по дорожке. Слева плескалась Лета. Символично получилось: двое и Время.

– Наверное, вы не можете меня понять? – спросила она.

Я честно развел руки. Мод кивнула.

– У вас есть дети?

– Даже внуки. Как-то так получилось.

– И прекрасно, Серж. Человек не должен исчезать бесследно.

– О, это мне не грозит. Но откуда такие мысли?

– Видите ли, я помню стихи вашего тезки, напечатанные на целлюлозной бумаге. Знаете, сколько лет прошло?

– Мод, о чем вы? Да сколько угодно. Кого это сейчас волнует? И с каких пор стихи противопоказаны женщине?

– Поэзия никому не противопоказана, вы же понимаете. А вот возраст…

– Что – возраст? Какое значение имеет возраст в наше время?

– В вашем возрасте не имеет.

– Разница между нами не принципиальна.

– Боюсь, что как раз наоборот.

Я помолчал и подумал.

– Допускаю. Но не верю. Нет, не верю. Не в нашем случае, дорогой товарищ по быту. Почему не попытаться?

Мод остановилась.

– Не получится, Сережа. Я так решила.

– Но зачем?

– У меня есть определенная цель.

– И я могу помешать?

– Мне жаль.

– Вот как…

Мод стояла с цветами и ждала. Она не хотела меня обижать, а я не хотел прощаться. Так мы и стояли, пока из-за деревьев не выскочил эдакий японский чертик в тренировочном костюме.

– Ай, – сказал Сумитомо.

И побежал в обратном направлении. Воспитанный самурай, что там говорить. Хоть и губернатор.

– Ай – вот это междометие чаще употребляют лица азиатского происхождения, – глубокомысленно заметил я. – Ой, ох и ах характерны для потомков славян. Дети остальной Европы в подобных ситуациях произносят короткие восклицания типа а! и о!

Мод рассмеялась. Смех у нее чудесный. Я почувствовал, что не выдерживаю.

– Ох, – сказала она. – Да вы просто кипите.

– Можно посмеяться.

– Разве можно? – удивилась Мод.

– Отчего же? Раз другого нельзя.

– Сейчас пройдет, – мягко сказала она.

И прошло, еще как прошло. Будто из стиральной машины вынули. Только вот ночь на Рождество провел я отвратительно. Под утро дошло до постыдного. До галлюцинаций.

* * *

Сначала из коридора слышался стукоток. Потом начались стоны, причитания, жалобный голос кого-то звал. Я ворочался-ворочался, наконец догадался выключить внешний микрофон.

Галлюцинации сразу исчезли, но меня разобрало любопытство. Я покинул постель и вышел.

За дверью обнаружился Круклис. В полной красе. В одних белых носках то есть.

– Тоже не спишь? – облегченно спросил он.

Я не ответил, потому что не знал, что ответить. Круклис посмотрел на меня с непонятной надеждой.

– Серж, к тебе забегали?

– Кто?

– Зяблики.

– Зяблики?

– Кто же еще. Галлюцинациями не страдаешь?

Я с трудом сохранил невозмутимость.

– Спасибо, нет.

– Точно?

– Слушай, ты почему именно в носках? – тактично спросил я.

– Чтоб не услыхали.

– Кто?

– Да зяблики, черт побери! Туповат же ты спросонок.

Что правда, то правда. Можно было догадаться с первых слов, хоть зяблики и не крокодильчики.

– Парамоша, давай я тебя провожу.

– Шутишь, брат. Я так их ждал.

– Зябликов?

Круклис развеселился.

– О! Мысль забурлила.

Мысль таки да, заметалась. Не имея возможности побриться и почистить зубы, она принялась искать выход.

– К чему спешка, Парамон? Отыщутся твои зяблики. Куда они денутся, если они есть? Совершенно спокойно можно и поспать.

– Ты чудак или притворяешься? – недоуменно спросил Круклис.

– Ни то, ни другое.

– А что?

– Я инвалидизирован материализмом.

– Ты так думаешь? – заинтересовался Круклис.

– Нет, но ты так считаешь.

Круклис покивал.

– Хе-хе, цитируют.

– Угадал?

– Да, похоже. На меня раннего. Улавливаешь?

– Что?

– То, что теперь я поздний.

– А-а.

Зная Парамоново упрямство, я больше не надеялся его увести. Но и роботов вызывать не хотелось. Как-то неловко перед механизмами. Нечего им наблюдать гримасы творцов. Превратное может получиться представление. Ни к чему это.

Оставалось одно, но надежное средство – споить бедолагу окончательно.

* * *

Да и сам я был не прочь в ту ночь. Ночь выдавалась с весьма очевидной сумасшедшинкой.

– Заходи, Парамон.

– Зачем? – спросил неонудист.

– Чуток поболтаем.

– О чем?

– Ну… Об искусстве.

– Серж, извини. Ты, конечно, мальчик начитанный…

Тут Круклис сочувственно вздохнул.

– Для своего возраста – даже очень, но видишь ли…

– А мой возраст вас устраивает?

Мы синхронно повернулись. На нас смеющимися глазами смотрела Мод.

Была она в халатике. Домашнем таком, чуть ли не с заплатками.

– Вполне, – сказал Круклис и галантно прикрылся руками.

– Сергея пригласим?

– Отчего нет? Говорю же – смышленый мальчонка.

Я почуял приближение еще одного контрастного душа, но отказаться не смог. Тогда еще не знал способов убийства собственных надежд. Близость Мод обволакивала.

И вот, пугая встречных, мы отправились: я – в пижаме, Мод – в халате, а Круклис – в белых носках, быстро ставших знаменитыми. Беда в том, что время суток на космической станции условно. Иначе говоря, в любой час и в любом месте вы кого-нибудь, да найдете. Причем чем менее подходящее место, тем выше вероятность.

Народ по дороге попадался разный. Беатрис и бровью не повела, Кшиштоф ограничился задумчивым кивком, а вот младотюрки разные…

Где только заводится юность, там исчезает благочестие, давно подмечено. Слышались прысканье, шепотки, долетали отдельные определения вроде «светлого следа в науке» и «чистого разума в голом виде». Часто упоминали великого Архимеда, а также платье некоего короля. В общем, морально-психологический климат экипажа заметно улучшился. Больше, чем от пилюль Зары.

* * *

Тернистый путь несколько протрезвил героя, но он мастерски сохранял невозмутимость. Старательно поддерживал беседу о стохастических процессах в квантовой механике, предупредительно поддерживал даму под локоток, дружески приветствовал прохожих, а при необходимости даже беззаботно улыбался. Лишь прибыв на место, попросил простыню, в кою и завернулся. И стал похож на римского патриция в римских же банях.

– Да, пустовато у вас тут, – сказал он хозяйке с большим глубокомыслием.

Действительно, жилище Мод поражало аскетизмом. Стандартный куб пространства с ребром в двадцать семь метров, полагающийся каждому человеку на Гравитоне, тщились заполнить стол, диван, да три кресла.

Большую часть пола занимало круглое окно, прорубленное в космос. В нем переливались россыпи звезд. Где-то в районе Крабовидной туманности над бездной парила то ли низкая кровать, то ли высокий тюфяк с постельными принадлежностями. Поодаль висел одинокий куст роз, к которому протянулась трубка для полива. Если не считать гравистата, этим и ограничивалась обстановка.

Нависшие над головой кубометры придавали каюте вид колодца, в ней гуляло эхо. А ведь в компартменте можно соорудить никак не меньше восьми этажей! У меня мелькнула мысль, что надолго так не устраиваются самые неприхотливые из мужчин, анахореты из анахоретов. Для женщины подобное равнодушие к быту не просто удивительно, оно необъяснимо.

Но каждый человек интересен как раз странностями. А уж этого у Мод хватало. Один фокус с ухомахом чего стоил. После Феликситура я долго к ней не подходил. Не то чтобы внял предостережению, оно как-то мало меня задело – подумаешь, переживания любовные, не мальчик уже, – а по причине невольного трепета. Чувствовал себя в ее присутствии ничуть не менее обнаженным, чем Круклис в описываемом случае.

Но сколь ни трясись, обратить чувства вспять невозможно. Раз возникнув, они принимаются душить порядочного человека без всякой устали и сострадания. Бороться с ними так же бесполезно, как и с боа-констриктором.

Хотел я того, или нет, зараза проникла, монета висела в воздухе. Мне оставалось со сладким замиранием ждать, что выпадет – орел, решка. Ждать, что решит Мод.

* * *

Мод решила сварить кофе.

На столе появились грейпфруты, сэндвичи, бутылка коллекционного «Георгия Великыя Армения». Я уже успел подметить, что Мод не обременяла себя избытком вещей. Зато каждая из ее вещей – это уж была вещь. Я даже боялся спросить, сколько лет коньяку. Он не мог не сработать и сработал как надо.

Разговор завертелся. Сначала – ни о чем, потом – о том о сем, а затем, повинуясь тяжкой силе, свернул к Кроносу. Мод проявила к теме неподдельный интерес. Выяснилось, что их с Круклисом взгляды во многом совпадали, а с моими – не очень. Но меня это мало волновало.

Утонув в превосходном кресле, я любовался и помалкивал. Давно мне не бывало так хорошо, уютно, покойно. Я старался не думать о том, что приглашен вынужденно, как третье лицо в неловкой ситуации. Куда больше занимала причина, по которой Мод оказалась у моей каюты столь запросто одетая, что-то же это должно было значить.

Но к определенному выводу так и не пришел. В случайность не верилось, а надеяться было страшно.

Хотя и это казалось не столь важным. Главное, что Мод находилась до безумности рядом, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно.

Но время шло, подлое. Незаметно появилась Лаура. Круклиса сообща одели в нечто среднее между буркой и купальным халатом.

– Поймал? – спросила Лаура.

– Шустрые они очень, – печально ответил птицелов.

При прощании Мод отвела взгляд.

А у моей двери лежал птичий помет. Я злобно вызвал уборщика. И по причине особой безутешности никакой ответственности за собой не признаю.

* * *

Прискорбно, но человечество добилось совершенно неприличных успехов в парфюмерии. Неизмеримо больших, чем в гравифизике.

Существуют духи, абсолютные по силе притяжения противоположного пола. Эффект столь могуч, что в будние дни правила хорошего тона запрещают ими пользоваться, а двери служебных помещений автоматически захлопываются перед благоухающими субъектами. Но это – в будни. Зато уж в праздник-то!

Ароматы заполнили Хрустальный зал до самого купола. Запахи плыли, струились, сложно переплетались, дурманили головы, красили щеки, сжимали внутренние органы.

– Нет, – простонала роковая красавица Зара, – больше не могу. Умоляю, включите аварийную вентиляцию!

Когда общественное сознание слегка восстановилось, а обоняние несколько притупилось, сразу усилилась нагрузка на зрение.

Кружева, рюши, вуаль на трепетной плоти, переливчатые краски тканей, проблески драгоценных металлов, игра самоцветов с двунадесяти планет, химической белизны пластроны, матово открытые плечи, пенные жабо до подбородка, шарфики, более легкие, чем воздух, те самые шарфики, которые нельзя выпускать из рук, иначе они всплывают к потолку, роятся, забивают решетки воздуховодов, – все это кружилось, образовывало самые неожиданные сочетания, поскольку встречались костюмы всех эпох, включая еще не наступившие.

Спорить невозможно, общественную потребность Сумитомо угадал. Недавние исследователи Виктима, Кроноса и Феликситура с превеликой готовностью вернулись в детство.

Рединготы беседовали с хитонами, мини-юбки вальсировали с камзолами, монументальная чалма раскланивалась с башнеобразным париком и крохотной кепой. Никого сейчас это не удивляет – робот-модельер общедоступен, а искусство создания личного образа преподают со школы первой ступени.

Причем кроме выбора одежды и макияжа человек волен менять рост, тип телосложения, пол, не говоря уж о таких мелочах, как цвет кожи, волос или радужной оболочки, тут дело доходит до злоупотреблений. Встречаются фиолетовые полублондины, например, и есть красноглазые женщины, умеющие такое ценить. Но те и другие как-то не приживались на затерянной в безбрежных далях станции.

* * *

Вкусы, как известно, отражают характеры, а от словечка «Кронос» веет серьезным. Визит к нему означает разлуку с полной удовольствий земной жизнью почитай на сотню лет. Срок немалый, даже при нынешнем библейском долголетии. Поэтому на Гравитоне, если не считать горстки сумасшедших романтиков, подобрались люди особого склада. Изрядно пожившие, заскучавшие, даже пресытившиеся, потому потянувшиеся к свежей тайне.

Конечно, каждый из нас был своеобразен, но и в чем-то похож на остальных. Разброс вкусов не мог оказаться большим, Кронос отсек крайности. Экипаж станции состоял из умных и приятных людей, красивых преимущественно в классическом понимании слова.

Это давало повод одному насмешнику, не буду приводить его имени, обвинять общество в «раболепии перед эстетикой рабовладения» и называть вкусы большинства лиофилизированными, то есть подвергшимися вакуумной сушке.

Сам же насмешник считал индивидуальность важнее соответствия канонам и принципиально не менял облика, отказываясь избавиться даже от природной плеши. Не буду приводить его имени.

* * *

Взбегая по ступенькам, я поклялся не разыскивать Мод. И в меру сил танцевал, в меру способностей шутил, вдыхал ароматы, пробовал терпкие вина. Топил себя в блесткой атмосфере праздника.

Но с собой я хитрил, точно зная, что долго не вытяну. И вскоре начал ее высматривать, сначала – украдкой, поверх бокала, затем – вполне откровенно, чуть ли не озираясь.

Пришла Оксана.

Она выглядела отдохнувшей, но держалась не вполне уверенно. Галантные кавалеры наперебой бросились ее развлекать.

– Пригласи, – строго сказала Зара.

Я попробовал увильнуть.

– Там и без меня очередь.

– Делай, что говорят.

Зару нельзя назвать умной. Она мудрая. И подозреваю, что от рождения. Вообще ей лучше не сопротивляться, только хуже будет.

Выпал медленный танец.

– Оксана?

– Да, Серж, да.

Мне нравились ее голос, фигура, ее грусть, нежные прикосновения, и, конечно же, ее духи. Было странно, что у такой привлекательной дамы все еще не появился избранник. Так размышлял я, танцуя.

Но как ни приятны объятия, время от времени нужно что-то говорить. В противном случае нетрудно упасть в глазах.

– Признаться, сначала я не поверил в Сумитомову затею, – сказал я. – А у него все получается хорошо.

– Кроме прыжков в воду, – улыбнулась Оксана.

Она повернула пушистую головку.

– Да, очень мило. На поверхности.

– А в глубине?

– В глубине? В глубине нас всех лихорадит.

Меня поразило, что столь молодая женщина, считанные недели пробывшая среди нас, так точно понимает ситуацию.

– Ничего, пройдет, – бодро сказал я. – Не думал, что Сумитомо такой психолог.

– Сумитомо? Серж, ты всегда будешь видеть его таким, каким он захочет выглядеть.

– Демон, что ли?

– Нет, грамотный губернатор.

– Тогда я – зеленый мальчик.

Оксана улыбнулась.

– В чем-то – да. Но в тебе дремлет другая сила.

– Другая?

Оксана неожиданно расстроилась:

– Кошмарное слово…

– Что ты хочешь сказать? – не понял я.

– Пустяки, оставим это. Скажи, у тебя бывал К-инсайт?

– Пренепременно.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– Приходится. Впрочем, как следует, мне еще не перепало. Так, уроки естествознания. Я слышал, ты перевоплотилась в героиню феодальной войны?

– Да. Ее сожгли на костре.

– Вот как…

– Неужели люди были такими? Удивительно.

– Для меня удивительно, что люди перестали быть такими, – сказал я. И мрачно добавил: – Не все, конечно.

Оксана снова улыбнулась.

– Не переживай. Все у тебя будет в порядке. Некоторое время.

– Спасибо.

– За что?

– Ты так дружески это сказала.

– Тебе не хватает дружбы?

– А кому ее хватает?

– Это верно. Серж, среди твоих предков много славян?

– Попадались настойчиво.

– Забавно. Я это чувствую.

– Что?

– Это. Серж, ты мог бы меня поцеловать?

– ЭТО мое любимое занятие, – сказал я, смеясь.

И поцеловал ее в ушко. Какой может быть бал без ЭТОГО?

– Ах, нет, не то, не то. Другая…

С неожиданной силой она оттолкнула меня и убежала, порывистая. Я даже не успел сгруппироваться.

– Мастодонт, – сказала Зара. – Робот с отключенными датчиками.

– Вовсе нет, – возразил я со всем возможным достоинством. – Homo sapiens я. Человек Мудрый.

– Был бы лучше Homo habilis, прямоходящий! Человеком Умелым. Кто же начинает сразу с эрогенных зон?!

И она перечеркнула меня взглядом разгневанной цыганки. Где-то на уровне пояса.

Интересно, с каких еще зон должен начинать мужчина? У женщин столько ахиллесовых пяток… Живучий все же парень Абдид.

* * *

Тут мелькнула, наконец, Мод. В открытом вечернем платье, с классической прической начала девятнадцатого столетия. Она опиралась на мощную длань вездесущего Круклиса.

Великий ученый горячо ее в чем-то убеждал. На этот раз он тоже был в белом, но не только в носках. Когда хотел, умел предстать импозантно. И смокинг сидит прекрасно, и осанка откуда-то появляется, вот только гвоздика в петлице придавала его виду несколько мелодраматический оттенок.

На мой пристрастный взгляд, конечно.

Не прерывая беседы, эта оч-чень приличная пара скрылась за колонной дорического ордера. А я, как выражаются фехтовальщики, получил укол. Так себе, мелкий уколишко.

– Ты меня слушаешь или нет?!

– Да-да. И очень почтительно.

– Тогда говори!

– Какой у меня может быть ответ… – промямлил я с умным лицом.

Но Зару это устроило.

– Уже лучше. Нечто похожее на речь мужчины. Ничего, тебя не убудет. Слишком уж ты здоров!

– Это как посмотреть.

– Не юли, сапиенс. У каждого есть долг перед ближним.

Возмутительно, сколько хлопот доставляет человеку покладистый характер.

– Итак? – наседала Зара.

– Сдаюсь.

– Да ты не мне, не мне сдавайся, мученик.

– Понятное дело. Чай не самоубийца.

– Ты? Да ни в коем случае. Стой! Куда?

Она поймала меня за фалды.

– Ох! Что еще?

– А где энтузиазм? – не унималась несносная. – Не вижу энтузиазму.

– Зарочка, – взмолился я, – аппетит приходит во время еды, насколько я знаю гастроэнтерологию.

– Большой аппетит?

– Ох!

– Так я и думала. Шляпа ты, Серж.

– В каком смысле?

Зара фыркнула.

– В смысле головного убора.

* * *

А во время еды напротив меня оказалась Мод.

Я с изумлением заметил, что она краснеет. Возможно, мой одеколон понравился.

– На тупиц рассчитано, – бубнил Круклис, развешивая на себе салфетку, белую и необъятную, что зимнее поле. – Серж, ты зябликов видел?

– Да.

Наш птицелов даже вазу переставил. Чтоб лучше меня видеть.

– Когда?

– Лет шестьдесят назад. Впрочем, нет, шестьдесят пять.

Круклис откинулся на спинку стула и высокомерно поправил салфетку.

– Если опять встретишь, будь добр, не спеши вызывать уборщика.

Я перестал жевать.

– Откуда знаешь?

– От уборщика, откуда еще. Мод, видите ли, этот сапиенс наткнулся на материальные следы зябликов и не придумал ничего лучшего, как их уничтожить. Гигиенист!

– Серж, в самом деле? – удивилась Мод.

– В ту ночь я мог ошибиться… – мстительно начал я.

И Мод вновь порозовела.

– …но арбайтер? Не понимаю.

– Ничего, голубчик, – добродушно молвил Круклис. – Какие твои годы.

Я вспыхнул. Довел все же добрый Парамон. И как его Мод переносит?

– Годы? – переспросил я. – Видимо, недостаточные. Самодовольство не выработалось.

Кажется, Мод испугалась, что мы поссоримся. Но Круклис не обиделся.

Вместо этого печально глянул в блюдо с миногами. Ему явно стало жалко искусственных рыб, покорно ожидавших поедания.

– Считаешь меня одержимым?

Я остро ощутил себя младшим, но продолжал дерзить:

– Как раз в этом ничего плохого не вижу.

– И правильно, юноша. Одержимые страшны в эпоху дикости. Сейчас они опасны разве что самим себе, а вот истину прозревают раньше.

– Все?

– Нет, разумеется. Но дяде Парамону можешь верить смело.

– Допустим. И в чем истина, дядюшка?

Круклис театрально оглянулся и прошептал:

– Истина в подсказке.

– Невероятное появление зябликов должно подтолкнуть к невероятным выводам?

Круклис повернулся к Мод.

– Нет, он явно подает надежды, этот бойскаут.

– Смышленый мальчонка? – усмехнулась Мод.

Она уже успела спрятаться в раковину. Только внимательные усики оставила.

– Вот-вот, – согласился Круклис. – Помните, кто его открыл?

Я только вздохнул, а Мод покачала головой.

– Вы строите заключения на зыбкой почве, Парамон.

– На моей стороне опыт, интуиция и зяблики. Разве у вас не бывало ситуации, когда вы ставили эксперимент за экспериментом, шаг за шагом продвигались к далекой цели, но уже твердо зная, какая она будет, истина? В общих чертах, естественно. Разве в этом случае нудное накопление фактов не является данью традиции, правилам игры?

– Является.

– Нельзя ли тогда пренебречь недостающими звеньями? Прыгнуть прямо на качающуюся трапецию?

– А как избежать самообмана?

– Опыт, интуиция. То, что не поддается количественному измерению. И зяблики.

– Все же, кроме вас, их никто не видел.

– А помет?

– Мало ли шутников на Гравитоне.

– Шутников? – зловеще переспросил Круклис. – Шутников, значит. Я это выясню.

* * *

После шести танцев не грех и дух перевести. Я забежал в боковую нишу и вдруг понял, что не все на свете плохо.

У прозрачной стены сидела Мод. Звездное зрелище явно ее притягивало. Здесь, в закутке, тихо звучала своя, отдельная музыка. Музыка, которую я раньше не знал. В ней слышался дождь. При моем появлении он смолк.

– Не помешал? – агрессивно спросил я.

– Скорее напугали, – сказала Мод, подбирая веер.

– Как так? Вы же умеете предвидеть.

– Не всегда. И поверьте, приятного в этом мало.

– Странное что-то, – недоуменно сказал я.

– Возможно.

После этого холодного слова, несомненно, следовало уйти. Но во мне бурлила смесь бразильской румбы с ямайским ромом. Плохая эта смесь делает человека толстокожим.

– Вы говорили, что я могу помешать достижению вашей цели. Можно узнать, в чем она заключается?

– Хорошо, – помедлив, сказала Мод. – Меня влечет Кронос.

Признаюсь, я ожидал чего-то более оригинального. Кого на Гравитоне не увлекал Кронос? Меня разобрал смех.

– Только и всего? Не понимаю, как могу помешать процессу познания.

Мод как-то вся подобралась на своем диванчике.

– Сергей, дерзость вам идет, желчность – нет. Извините за назидание.

* * *

При таком повороте славянские предки рекомендуют охолонуться. Я прижал горячий лоб к окну. Там, за слоистым стеклотитаном, начиналась бездна. Бездна пространства, которому нет предела, как и безумию, бездна подвижной вечности, с которой мы не знаем, что делать. Так же, как и с любовью.

Движение станции не ощущалось. Гравитон висел среди немыслимого множества звезд, одна из которых все еще немного выделялась яркостью – покинутый Виктим. Такой близкий отвергнутому Сержу.

Мне вдруг захотелось, чтобы очередной звездолет нас не нашел. Чтоб Земля вообще нас потеряла. Тогда, через много лет, Мод все же будет моей. По теории вероятности.

Краем глаза я заметил, что она поднялась с банкетки.

– А! Пришло время гипноза?

– Простите. В прошлый раз я только хотела помочь.

Меня порадовало, что она хоть помнит тот прошлый раз.

– Благодарю. От всей души и тела.

– Почему вы не хотите избавиться от… этого?

– Проглотить пилюлю и смотреть на вас рыбьими глазами?

– Зачем так? Это не лучший способ, вы знаете. Зара…

– Знаю, снежная моя королева. Но не воспользуюсь.

– Почему?

– Потому, что вы этого тоже не хотите, – сказал я, не узнавая себя.

– Что-что?

– Вы. Этого. Не хотите.

– Сегодня вы напористы.

– У меня есть основания.

– Любопытно.

И тут Сержа Рыкоффа понесло:

– Вы видите меня во снах. Нормальных, цветных снах. Особенно после мимолетной встречи у реки. И вчера вы шли ко мне. Если бы не Парамон со своими зябликами…

Я застал ее врасплох. Первый, и, насколько помню, последний раз. Стараясь не выдать себя задержкой, Мод явно поспешила с ответом:

– Я недооценила вас… То, что вы сказали, – всего лишь догадка.

Чему-чему, а логическому мышлению занятия гравифизикой учат отменно.

Первая часть фразы никак не вязалась со второй. Я едва не рассмеялся еще раз. Уж не знаю, какое у меня было лицо. Мод все поняла.

– Что ж, подсознательные реакции угадать можно, это вопрос ума. А вот стоит ли этим пользоваться – вопрос этики. Еще раз извините.

– Да Мод же! Погодите. Мы оба хотим одного. Препятствует какая-то абстрактная идея. Идея нехорошая, если она мучает двух хороших людей. Бросьте вы ее!

– Сережа, дело не в идее. Я не хочу, чтобы мы мучились еще больше, хотя и по-другому, понимаете?

– Перемена рода мучений есть отдых.

Она снисходительно рассмеялась.

– Каламбуры не всегда есть довод.

– Если чувствам мешает разум, его нужно обезвредить путем запутывания, – цинично сообщил я.

И перестарался.

Мод поморщилась, отвернулась, явно собираясь уйти. Но медлила, медлила. Я смотрел на нее, и во мне вскипало древнее бешенство.

Вот, стоит здесь, изящная, с высокой прической, так подчеркивающей изгиб шеи, неотразимый для истинного самурая… Гордая голова в пол-оборота, нервный вырез ноздри… Белые плечи без признаков загара…

Для кого все? Бесплодный цветок, штамбовая роза. У меня не оставалось сомнений в том, что ее влечет не только Кронос. Ее влечет ко мне. Ко мне, а не Круклису, им она только прикрывалась.

Но сколько можно! Так не должно быть в природе. Наступал час зверя. Юноши! Природа с нами заодно, не сомневайтесь. Слабый пол не может устоять, нужно только завестись как следует. Подавить мощью чувства. И не отступать. Истинно вам сообщаю, верьте моему опыту.

– Стой, умная! – свирепо приказал я.

Мод испуганно замерла. Тогда я схватил ее и поцеловал. Раз, другой, третий. В шею, душистые волосы, не защищенно вздрагивающую спину. У женщин столько ахиллесовых пяток!

Но потом отскочил. Трусливо-трусливо, ожидая самых скверных последствий. Весь пыл-жар мгновенно испарился. Скажи она тогда какой-нибудь «брысь», я бы и поплелся, повесив хвост, с самооценкой павиана.

Как ни странно, этого не произошло. Случилось то, чего я никак не ожидал.

Мод медленно обернулась. В ее глазищах плескалось целое море смеха.

– Что, страшно, мудрейший? А вот взгрею!

Я сел на диван. Потом вскочил и бросился к ней. Но был мягко остановлен руками в длинных бальных перчатках.

– Будут инсайты.

– Ой, умру от страха!

– Изнуряющие.

– Мне эти инсайты… Что касается изнурения – это остроумно. Мод, милая, не могу я без тебя, такая вот ерунда приключилась. Банально, правда?

– Нет, нет, продолжайте. Только пальцы мне не раздавите, хорошо?

Я выпустил пальцы, но схватил ее всю, как зяблика. Вдруг передумает?

– Серж… – пискнула Мод.

– Что?

– Я не смогу быть с тобой… долго.

– А вот это мы посмотрим!

* * *

Помню, все смущенно расступались.

– Кого обнимаешь, дальтоник?! – удивилась Зара.

– Не знаю, – искренне сказал я. – И это чревато.

– Как? Уже?!

Больше она слов не нашла. Я бы и сам расстроился от такого непостоянства, вероломства, коварства, лжи, вероломства, подлости и несдержанности. Цена моих клятв превращалась в ноль, репутация гибла самым плачевным образом. Но меня это не трогало.

Волновало другое – переходы.

На станции Гравитон-4 и без того очень длинные переходы, а в тот раз по бесконечности они просто сравнялись со знаменитым кольцом Мебиуса.

Пару раз мы упали – на эскалаторе, и кажется, в агрегатном отсеке. Как нас туда занесло, не могу сказать. Помню запертый люк «Туарега», извиняющийся голос Джекила. А еще – Майкла, камердинера Мод. Он шел за нами, деловито подбирал вещи хозяйки и поскрипывал. Неодобрительно так, по-стариковски.

– Слушай, – сказал я, – отстань. Будь человеком.

– Сам хочу, – неожиданно признался робот.

– Что?! Молод еще.

Задыхаясь от поцелуев, мы наконец ввалились в мою каюту.

– Тебе помочь? – спросил я.

Мод развеселилась.

– Да что еще снимать-то?

– Как – что? Вот эта штука совершенно ни к чему. И вот эта.

Мод порозовела невероятно. Я так не умею.

4. Инсайт. 543 год до Рождества Христова

Пыль и безветрие.

Выцветшее небо над поникшими пальмами. Тень, кишащая мухами. Тяжкие испарения сохнущего болота. Звенящая в ушах тишина. И жара, жара. Удушающая жара. Даже птицы примолкли.

Знойный воздух поднимается вверх. В мареве все плывет, колеблется. Колеблется все, кроме человека в лохмотьях. Он стоит очень близко. Голову склонил на бок. Смотрит участливо. Держит меня за локоть твердыми пальцами.

Рот его открывается и закрывается.

Он говорит, говорит, говорит. Надоедливый голос, булькающие слова странного языка. Древнего языка. Языка синей глины, белых лотосов. Палящих, раскаленных пустынь, ледяных поднебесных гор, мутных рек. Вечной и душной зелени джунглей, бесконечных морских волн, облизывающих песчаные губы берегов. Языка жестоких правителей, запуганных мужчин, покорных женщин. Языка сумрачных, безумных богов. Или непостижимо мудрых.

Он мне откуда-то знаком, этот язык. Я его знал и забыл. Давно забыл, очень давно. Но знал хорошо. Начинаю понимать.

Человек говорит, что пить нельзя. Нужно идти. Сделать шагов двадцать, потом будет легче. Идущему всегда легче, говорит он. Напоминает мои собственные слова.

Я слабо усмехаюсь. Идущему легче… Легко об этом говорить. Особенно тогда, когда нет боли в спине. Тупой, ноющей, неизбывной. У меня она есть. Давно ношу. С каждым годом боль все ниже пригибает меня в земле. Осталось не так уж много.

Человек протягивает посох. Человек смотрит с искренним состраданием, но от него пахнет. Меня тошнит. После этого становится лучше.

Человек терпеливо ждет. От меня тоже пахнет, но не так уж плохо. В животе ничего и не было со вчерашнего дня.

Нужно идти, иначе мы куда-то не успеем, говорит мой спутник. Я не помню, куда, зачем, но пробую передвинуть иссохшие ноги.

Ноги – самая некрасивая часть человека. Грязные, исцарапанные, с вросшими в пальцы ногтями, они роднят нас с животными. Отвратительное зрелище. Но я вспоминаю, сколько они прошли, как долго носят мое тело. И я прощаю их, свои ноги.

Все, что в человеке много работает, со временем становится безобразным. Наверное, мы не созданы для работы, иначе работа не уродовала бы нас. Зачем все так? Может ли человек поговорить с теми, кто создал его? Я старался. Но у меня не получалось.

– Учитель, ты опять употреблял неизвестные слова. Много слов. Ты беседовал с богами?

– Шакья.

– Что?

– Я – шакья?

Человек смотрит со страхом.

– Остановимся в деревне, мудрейший? Тебе нужен отдых.

Наверное, выгляжу я совсем плохо.

Не отвечаю, сил мало. Вместо этого делаю следующий шаг. Ноги дрожат. Дрожат, но держат. Держат, и ладно.

* * *

Я вспоминаю, куда надо идти.

Туда, к далеким Гималаям. Я хорошо их вижу. Вообще хорошо вижу дали, они всегда такие заманчивые. И всегда обманывают, скрывают не то, что хочешь видеть вблизи.

А вот вблизи, перед собой, я вижу плохо. Кто этот белоголовый? Преграждает дорогу.

А, павиан. Седой павиан. Ничего нового. Хотя и не совсем обычное. Давно не сталкивался с обезьяной вот так, нос к носу. Встреча вызывает интерес.

Я останавливаюсь, разглядываю павиана.

Крупная образина. Привык есть без очереди, а рисковать – в последнюю очередь. Обычно держится в самой середине стаи, чтобы удрать в случае чего.

Привык овладевать любой понравившейся самкой. Как царь. Ему повезло. Пользуясь всеми обезьяньими радостями, дожил до своих обезьяньих лет. Чего ж так угрюм, почему недружелюбен, чего не хватает?

Моему спутнику надоедает ждать.

Он показывает палку. Павиан ворчит и скалит клыки. Чует, что мы слабы. Иначе не вышел бы один. Вожак всегда держится в середине стаи, там безопаснее. И у людей, и у обезьян вожаками становятся те, для кого собственная жизнь дороже всех, над кем властвуют.

Ананда замахивается.

Павиан чует угрозу и кликает стаю. Вот так и начинаются войны. Чтобы понять людей, достаточно знать обезьян. И наоборот. Это так просто, что вызывает скуку.

– Не надо, – говорю я.

Мы подходим ближе.

Так близко, что я заглядываю в обезьяньи зрачки. Павиан сидит на корточках, подняв ко мне лицо. Он дрожит. Чувствуется, что ему хочется убежать, но он не может.

Что думает, что понимает? Страдает ли? Кем был, за что так перевоплотился? Я смотрю в обезьяньи глаза, пытаюсь их понять. Пытаюсь прочесть.

* * *

Меня всегда привлекали глаза. Когда я в них смотрю, хозяин замирает, словно его жизнь останавливается. И тогда видна душа. То есть в существе видно, какое оно. Это происходит много лет, но не наскучивает. Я с привычным любопытством смотрю в глаза павиана. И вижу нестерпимую жажду любви.

Ничего нового.

Раз уж выбрал власть, про любовь забудь. Так было всегда, так и будет. От властителя все чего-то хотят, могут любить его власть, но не его самого. Он погружается, тонет во власти. Сливается с ней. Тут если и захочешь полюбить, отдельно от власти не получится. Ничего нового.

Мне стало приятно, что все еще понимаю мир, помню свои мысли. Значит, жив пока. Что касается мира…

В мире нет нового. Просто он огромен. Вот что находится там, выше неба? Что-то ведь должно быть? Поди узнай. За свою смехотворную жизнь мы не успеваем понять и малой доли того, что нас окружает. Поэтому считаем новым все, что видим впервые. МЫ ВИДИМ ВПЕРВЫЕ.

А оно уже было до нас, будет и после. Это я успел понять. Если думать, понять можно многое. И если думаешь, то чем больше живешь, тем больше понимаешь. Но чем больше понимаешь, тем меньше хочется жить, вот в чем беда. Понимаешь такое… От смерти спасает уже не страх, а другое. Многолетняя привычка, вот что спасает.

Наверное, чтобы стать богом, нужно долго пробыть человеком. Если хватит сил не страдать, не сострадать, забыть про жалость, смириться с дикостью, уйти в свои удовольствия, покрыться слоновьей кожей.

Да и тогда…

Наверное, только боги по-настоящему знают, как можно устать от вечности. Даже если не болит спина. Но и мы можем догадываться, к несчастью. И тогда хочется крикнуть: люди! Если скажут, что я стал богом, – не верьте. Я не смог. Остался человеком.

* * *

Забывшись, продолжаю смотреть в глаза животного. И что-то в него перетекает. Оно скулит, пытается отвернуться.

Тяжело, когда в тебя заглядывают. Мне это хорошо известно. И я никого не хочу мучить. Отпускаю павиана. Он уходит. Шатаясь, повесив хвост, словно потерпев поражение в драке самцов. Так оно и есть на самом деле. Мне противно.

– Ты велик, о, Учитель!

Нет сил спорить. Разве прилично великому так мучиться спиной, опираться на столь недостойные ноги? Я слаб и много раз говорил об этом. Но в моих словах предпочитают видеть скромность,а не правду. Стыдно учиться у слабого, а не великого.

Какое заблуждение!

Величие в том, чтобы видеть все как есть, а не в том, чтобы выдумывать то, чего нет. Но из двух объяснений люди любят выбирать неправильное.

Правда пугает. Тяжко видеть все как есть. Горький вкус к этому приобретаешь только в старости. Молодых тянет приукрасить, это у них от страха перепугаться. Вот и Ананда чувствует недовольство, но понимает по-своему.

– Прости, я не собирался причинять ему зло. Видят боги…

Мне стало смешно. Какому богу интересен этот случай с павианом?

– Боги нас не видят, Ананда.

– Не видят? Боги?

– Не хотят видеть. Они заняты собой.

– А что они делают?

– Совокупляются.

– Сово… что?

– Да.

Ананда ошеломленно молчит.

* * *

Все-таки я сумасшедший.

Не следует вдруг взваливать на ученика слишком тяжелых знаний. Нужно давать их по кусочку, медленно. Если не собрался помирать, конечно.

Я трогаю его за плечо.

– Идем. Мы не поспеем в Косалу.

Ананда приходит в себя.

– Не успеем, гуру.

Я сказал о неуспевании как о вероятности, он – как о неизбежности.

– Встретим их по дороге, – со старческим упрямством говорю я.

Ананда молчит.

Я знаю, о чем он думает. Даже если встретим, мы их не остановим. И он прав, я слишком слаб для этого. Взамен золота и свежих рабынь могу дать только то, что ничего не весит, – слова. Будет счастьем, если перед тем, как убить, нас хотя бы выслушают. А уж о том, чтобы послушали, трудно и мечтать. Мудрецы встречаются не под каждым тамариндом. И слушают их не чаще.

– Возвращайся, – в очередной раз предлагаю я.

Ананда качает головой.

Он всегда гордился своей преданностью. Молод еще. Не знает, что преданность – это способ переложить ответственность за себя на другого. Помимо всего прочего, что тоже есть.

– Преданность себе достойнее, – говорю я.

– Для меня преданность себе – это преданность тебе, Учитель. Одно и то же.

Прекрасно сказано.

И, к сожалению, сказано от души. Возразить нечего. Нужен другой довод.

– Зачем умирать вдвоем, если одного достаточно?

– Чтобы умереть вдвоем. Прости, гуру, без меня ты можешь просто не дойти.

Что ж, карма.

Приходится признать – спорить он научился.

* * *

Я не верю в удачу.

Глаза браминов зорки, они куда труднее простецких глаз павиана. Да что там павиан! Даже сквозь зрачки кшатрия я могу различить дно души, у хищников она неглубокая. Им нужна хорошая жизнь, но только нынешняя, дальше заглядывать не умеют.

А вот сквозь зрительные отверстия браминов проступает бездна. Как у всех стервятников. Этим нынешней жизни мало, их души ненасытны. Но и от нынешней они берут все, что могут. Пусть не было случая, чтобы, умирая, брамин прихватил хотя бы монету, однако при жизни нет ничего такого, чего бы он не сделал в угоду алчности. Зачем, если у человека не может быть двух ртов? Противны, отвратительны движения гребущих рук. Но страшнее другое. Как они сумели внушить всем, что счастье новой жизни можно купить у них, и только у них?

Но они сумели, великие шарлатаны.

Им платят даже цари. Цари – в особенности. Уж эти-то знают, какой сладкой может быть жизнь, кому, как не мне, об этом судить. И конечно, хотят пожить еще раз, после того как станут разлагающимся трупом.

Ради этого в каждом походе браминам принадлежит половина царской добычи. И они ни разу не отказались. Один кто-нибудь еще может, но все – нет. Куда там! На пути к поживе стопчут кого угодно, примеров не счесть. И у них столько всего уже накопилось, что сами своей силы не знают.

А что могу я?

У меня слабые ноги, трясется голова, плохо видят глаза. И всегда, всегда болит спина. Самый неумелый кшатрий играючи со мной расправится, не прибегая к оружию. Да что – кшатрий. Любой крестьянин. Даже женщина. Иногда удивляюсь, что меня так редко бьют. Ведь сделать это проще простого. Совершенно безопасно. По крайней мере, тогда, когда Ананда не со мной.

И все же я иду.

Иду потому, что должен, не могу не попытаться спасти дом, где вырос, где впервые полюбил, где был так безмятежно счастлив. Дворец, за стенами которого меня с трогательной заботой уберегали от жизни. Дворец, построенный для меня одного. Город людей, которые так преданно мне служили. И цветущую страну, породившую этот город. Страну моих предков.

* * *

Добрый мой отец имел причуду править по законам, но нарушил главный из них. Уподобившись богу, он создал рай на земле. Рай для меня одного, рай не вечный, но рай. Такое не прощается.

Да, я не знал голода, знал отвращение к пище. Обладал лучшим оружием, невольниками, одеждой, драгоценностями. Всем, что могут создать люди и подарить природа. Из любого состязания выходил неизменным победителем. Со времен отрочества у меня не было недостатка в женщинах, была усталость от их ласк. Они почитали за честь отдаться в любое время, в любом месте. Одна только отказалась, помню слезы в ее глазах. И до сих пор не понимаю, почему не превратился в забалованное до смерти ничтожество. Это было бы самым страшным наказанием, но этого не случилось.

Как ни сильно влияет на нас жизнь, в человеке имеется внутренний стержень, данный от рождения. Именно он направляет наш путь. Есть все же карма, есть.

Да, жизнь заставляет уклоняться то вправо, то влево. Но она же посылает знаки, помогающие вернуться к предопределенной дороге. Знамения, понятные только тому, кому предназначены. Для меня знамение приняло вид немощного старца.

По воле отца меня тогда окружали только здоровые, красивые, сильные и молодые люди. Долгое время я не подозревал о существовании болезней, старости, даже был уверен, что смерть не имеет отношения к человеку. Как-то не задумывался даже над тем, для чего предназначено развешенное в моих покоях оружие. Но бесконечно так продолжаться не могло. Однажды по недосмотру стражи в окрестности дворца забрел дряхлый старик.

* * *

Никогда не забуду своего удивления. Вначале я принял его за существо неизвестного рода, редкое и своеобразное животное, настолько чужд он был счастью и безмятежности, царившим внутри благостных стен, так отличался от всех виденных мною людей. За всю свою последующую жизнь я не испытывал большего изумления, чем тогда, впервые заглянув в слезящиеся глаза старости, ощутив запах грязного тела.

Этот старик пробудил меня от сладкого сна, заставил интересоваться тем, что творится за пределами моей волшебной страны. После этого очарованность стала давать быстрые трещины.

Очень скоро я понял, что больных и бедных гораздо больше, чем здоровых и богатых. Я постиг, что ткани для одежды получают из хлопка, а хлопок нужно выращивать. Оказалось, что пища на моем столе появляется не сама собой, она отбирается у тех, кто добывает ее изнурительным трудом. И я понял значение стен в жизни людей. Стены оказались важнее крыш. Стены дают возможность одним грабить других.

* * *

В детстве стены моего города выглядели столь высокими, надежными, неколебимыми, что казалось, нет беды, которая о них не разобьется. Теперь я знаю – такие беды есть. Стены создаются людьми, но люди же могут их разрушить. Я такое видел не раз. И вот должен спасать словами камни.

Не ради своих племянников, нет. Они того не заслужили. Гордые шакья, славные мои родичи, сами подсылали убийц к Виручжаке, чем и вызвали войну. Мало того, они успели поссориться и друг с другом, и со всеми соседями. Замучили, унизили, обобрали собственный народ. Я иду не ради них.

Мне жаль других.

Тех, кто из преданности, корысти или глупости, а чаще всего по причине жесточайшего принуждения покорно устилает своими телами поля царских споров. А еще больше жаль тех, кто вообще не принимает участия в битвах, но становится безвинной добычей гогочущих победителей.

После каждой битвы наступает пора мутных глаз, когда распаленные, отупевшие, пережившие страх смерти солдаты теряют остатки человечности. Они становятся более дикими, чем звери. Звери не убивают только ради удовольствия убивать, звери никогда не истязают жертву. На такое способен только человек, хотя его трудно назвать человеком. Некто, имеющий облик человека.

* * *

За свою жизнь я не раз пытался остановить убийства.

Удавалось редко.

А когда удавалось, то лишь для того, чтобы спасенные сами стали убийцами. Либо дождались следующего умертвителя, которых боги посылают с регулярностью, заставляющей задуматься.

БЕЗНАДЕЖНО. Эта борьба похожа на попытки остановить горный поток. Признаюсь, из одной только жалости я бы уже не смог прервать созерцаний, не стал бы тратить остатки своего времени. Мне восемьдесят лет, и я давно не встречаю сверстников. И все же иду. Кроме жалости к жертвам есть другая причина. Она в том, что у меня было счастливое детство.

Так важно, чтобы человек получил пусть самую малую крупицу счастья в детстве. Тогда он будет знать, что оно возможно. Это дает силы переносить жизнь, мешает без нужды отбирать счастье других. А если не было у человека хотя бы проблеска счастья, он не даст его другим.

Страшен такой человек у власти. Ему никого не жаль, потому что его самого никто не жалел. Он не знает, как приятно доставлять радость. Не понимает, как красив, как велик тот, кто смеется. У него нет добрых воспоминаний, смягчающих душу.

Как они нужны, понимаешь, когда они есть. А когда они есть, жить без них уже не хочется. Несчастье может понять лишь тот, кто сам хлебнул горя, но и счастье способен дать только тот, кто знает, что это такое. Важнее всего знать счастье на заре жизни. Беды должны приходить после! Государство, крадущее счастье детей, пожирает будущее.

Счастливые воспоминания нежны и ранимы.

Я понял, они угасают со смертью людей, животных, растений, вещей, связанных с ними. Это и есть то самое, что я пытаюсь спасти. То, что еще осталось. Если погаснут счастливые воспоминания, я опустею. Очень скоро спадет телесная оболочка. Сползет, как сухая кожа змеи. Кем стану потом? Павианом? Стану ли хоть кем-то? Да разве стоит еще раз быть? Мучительны такие вопросы!

Эх, давайте признаемся. Причиной наших лучших побуждений является вовсе не любовь ближнему, а любовь к себе. Если при этом я смогу предотвратить чью-то беду – что ж, хорошо, буду рад. Но иду я потому, что не могу предать счастливых воспоминаний детства. Не хочется, невыносимо, чтобы исчезло то, на чем лежат их прекрасные отблески.

Сначала должен исчезнуть я.

* * *

– Учитель, кем же мы созданы? Богами?

Его сомнение мне нравится. Учится тот, кто сомневается. Сомневается и не боится этого.

– Может быть. Но сейчас мы для них – только тени прошлого.

– Тени прошлого? Почему?

– Боги живут в будущем.

– В будущем или будущим?

Это была тонкость.

Я невольно обернулся. Чтобы увидеть нового Ананду.

– И то, и другое.

– Но будущее еще не наступило.

– Для нас. Для нас не наступило. А для них наступило.

– Неужели нас бросили?

– Тут сложно. Либо бросили, либо они не наши боги, либо они не боги вообще, поскольку у них есть свои боги. Как ты думаешь, что же такое бог?

Ананда задумывается. Потом качает головой.

– Ох, что-то здесь не так.

Я киваю:

– Верно.

Ананда опять задумывается.

– Как же так? Создали и бросили. Из-за чего?

– Да мало ли. Из-за того, что мы им надоели. Или перестали нравиться.

– Зачем было создавать? Разве они не знали, какими мы получимся?

Я усмехаюсь.

– Вот это нужно спрашивать у богов.

Ананда смотрит на меня.

На лице его выражение созревающей мысли. Я чувствую радость за него. И сожаление. Трудно носить в себе мысли.

– Учитель, прости… А не может быть так, что им нравится то, что с нами творится?

– Может быть и так, – медленно говорю я.

И думаю о том, как плохо будет, если его убьют.

Мой лучший ученик. Он проделал большой путь, одна его голова уже сейчас стоит многих тысяч. У меня есть еще Касьяпа, Упали, много других. Но Ананда – лучший. Иногда мне кажется, что моя душа живет не только во мне, но и в нем.

– Ужасно, ужасно, – бормочет Ананда. – Да кто они такие, боги?

– А ты как думаешь?

– Ну… Бог – это такое существо, которое все может. Хотя нет. Боги разные. Наверное, Брама может больше, чем Агни. Я не знаю, кто такие боги, учитель.

Я отвечаю короткими словами. Так понятнее и лучше запоминается.

– И я не знаю, кого называть Брамой. И кто его создал. И кто создал нас. Но я умею задавать вопросы. Вот, например, почему мы так похожи на обезьян? Мы привыкли, не замечаем. А ведь это странно. Так странно, что не может быть случаем. Понимаешь?

– Да, странно.

– Скажи, ты когда-нибудь видел бога? Кого-нибудь из тех, чьи изображения высечены в храмах?

– Нет, учитель. А ты?

– Наяву – ни разу. И я не знаю человека, кто бы видел.

– Но почему тогда все думают, что боги есть?

– Или потому, что они есть, или потому, что нам хочется так думать. Точно лишь то, что нам пока не дано узнать это точно.

* * *

Ананда замолкает.

Обычно я не говорил ему чрезмерно тяжелого. Нельзя взваливать на ученика, даже лучшего, слишком много. Если, опять же, не чувствуешь близкой смерти. Но если чуешь, то наоборот, нужно разбрасывать пригоршнями. Чтобы другим не пришлось начинать заново.

Надеюсь только на то, что когда-то, пусть хоть через тысячи лет, но мои семена дадут всходы. Ибо мысль о бесполезности жизни – одна из самых невыносимых.

Часто спотыкаясь, скользя, падая и вновь поднимаясь, уходящие во мрак поколения научатся передавать друг другу правильные, проверенные жизнью мысли, что и есть знание. Привыкнут не расплескивать чашу, дорожа тем, чему цены нет, но будут добавлять по капле. Только тогда появится надежда. Я в это верю.

Да, мы мало что имеем в этом мире. Но необходимое, самое необходимое, у нас есть. Каждому дается жизнь, чтобы думать. У нас есть мир, которым можно проверять мысли. Мир замечательно отвергает неправильные мысли. Брось камень вверх и увидишь, что он падает вниз. Брось камень в воду, увидишь, что он тонет. После этого нельзя думать, что камень легче воды или воздуха. Понимаешь, что тяжелее. И если боги чем-то одарили нас, то вот этим. Способностью понимать.

Как передать все Ананде?

Трудно превращать мысли в слова, слов не хватает. Мыслей больше. Арийцы придумали мало слов. Да и те, что есть, лишь изредка складываются так, что начинают быть похожими на мысль. Сложить что-то из слов труднее, чем сложить стену из камня. Это очень тяжелая работа, которую обычно никто не замечает и не ценит.

Но если получается, чувствуешь радость и облегчение, которые я не знаю с чем сравнить. Менее острые, чем после извержения семени, но более чистые, глубокие. Теплые, долгие. Светлые. Частица счастья. Она вспыхивает наподобие искры, но гаснет не сразу, тлеет. Может разгореться и еще, высвечивая нужные слова для следующей мысли.

Какое удовольствие!

Других уже нет. Будь у меня побольше таких удач, я упросил бы людей не убивать друг друга. Иногда они удивительно добры. Даже сейчас, когда кругом столько голодных. А если доброта перестанет отнимать самое необходимое, без чего человек не может, зла станет гораздо меньше!

Мне повезло, я уверен, я видел, что когда-нибудь всем хватит пищи. Только когда? Зачем так долго?

– Учитель, ты знаешь язык обезьян?

Бедный Ананда!

Ах, нет, он еще не все понял. Не может забыть этого пустяка, встречи с павианом. А времени так мало…

* * *

Мы оставляем дорогу ради малозаметной тропы.

Предстоит срезать путь через джунгли. Заблудиться здесь трудно. В той стороне, куда мы идем, высятся вершины великих Гималаев. Их можно видеть с любого холма. Да и не впервые я здесь. Места давно не хоженые, но памятные с беспечных времен. Молодые воспоминания живучи, как и все молодое.

Я узнаю все.

Гомон птиц, берег реки, старые деревья, тяжелый аромат цветов. И даже змею на пригорке узнаю. Она все та же, ничуть не изменилась, будто и не уползала. А вот и необычное растение, от листьев которого перестает болеть голова у стариков, но болит у молодых. Почему? Неизвестно. Почему в стеблях бамбука иногда образуются драгоценные камни? Я видел их собственными глазами.

Чуден мир, хочется узнать его побольше.

Чуден, повторяем. Но повторяем каждый раз чуточку по-новому.

Петли лиан над головой образуют прихотливый узор. Сквозь него видно плененное небо. Следы стада буйволов в синей глине. Пятна лотосов отражаются в спокойной заводи. Ее поверхность тревожит плывущий гавиал. Лотосы вздрагивают, колышутся. Сараджана…

Все так или почти так было до меня, есть при мне, будет и после. Надо ли жить человеку, если от него ничего не зависит в равнодушном мире? Нужно ли к чему-то стремиться, утомлять ненавистные ноги, тревожить милую мою спину? Так тянет лечь, слиться с прогретой почвой, уйти во прах…

* * *

Чему быть, то свершится.

Карма.

Будут вопли, костный хруст. Избиение беззащитных, новое переселение тысяч испуганных душ. Во имя этого большие стаи прямоходящих движутся сейчас под безмятежным небом Шивы. Ни облачка, ни ветерка…

А в руках прямоходящих – злые, греховные вещи. Колющие, тупо бьющие, рубящие, режущие. Сработанные умело, с большим старанием и многовековым опытом. Люди всегда любили изготавливать орудия смерти. Копья, стрелы с зазубринами, наконечники которых так больно извлекать из тела. Шипастые дубины, кованые лезвия из драгоценного железа, угловатые булыжники… Все это скоро пойдет в дело. Начнет терзать мягкую плоть, причинять ослепляющую боль.

Почему, почему мы такие? Во имя чего вертится страшное колесо? Кому нужно, чтобы люди мучили друг друга?

Только тому, кто нас создал, а потом бросил! Больше некому. Если нас вообще кто-то создавал.

– Учитель…

Боги! Вы не виноваты только в том случае, если вас нет! Иначе как вы можете переносить вид младенца, ползающего у тела обезображенной матери?!

– Учитель, учитель…

– А?

– Ты выглядишь совсем плохо. Надо передохнуть.

– Нет.

Я снова поднимаюсь на дрожащие ноги. Делаю шаг, другой. Потом десяток, еще один. Становится легче. Голова проясняется, но в нее опять лезут вопросы. Почему истину не постичь, а страсть познания дана? Если душа бессмертна, зачем так страшна смерть тела?

От страха смерти все живое старается задержаться в этом мире.

Неужели нет других? Или они еще лучше?

* * *

Мне восемьдесят лет, редко кто доживает до такого возраста. Поэтому меня любят спрашивать. Думают, если живу долго, то знаю, как этого достичь, постиг сокровенную тайну.

Как могу, отвечаю, а уверен только в одном.

В том, что если есть разум, надо им пользоваться. Только с его помощью можно хоть в чем-то разобраться, иных способов нет. Наблюдай, сравнивай, думай, многое поймешь. Например, то, что если содержать тело в чистоте, будешь меньше болеть.

Все вроде понимают, соглашаются. Но быстро забывают, едва появится возможность силой отобрать лишний кусок. Или повод для обиды сыщется. Тогда – все.

Люди не пользуются разумом, чтобы осознать собственную вину. Им пользуются для того, чтобы доказать чужую. Поэтому самый глупый хитрец без труда поссорит самых умных мудрецов. Если хотя бы в одном пробудит плохое чувство. Чувства так легко заглушают разум, они над ним властвуют.

А бывает и наоборот. Редко, но бывает.

Вот помнится один случай… Задумываясь, я перестаю обращать внимания на окружающее. Ананда трогает меня за плечо.

В кустах перед нами стоят два кшатрия. При всей духоте от них так и веет холодом, прямо знобит. Тихо они подобрались. Вот и все, думаю я. Кажется, успели.

Осталось не пожалеть.

* * *

Один из них молод, самоуверен, густо обвешен оружием. С высоты немалого роста бросает грозные, надменные взгляды.

Жизнь его вряд ли будет слишком долгой. Но зла он постарается натворить столько, сколько успеет. Таких много. Скорых на расправу, безжалостных, бездумных. Не знающих разницы между добротой и глупостью, сочувствием и слабостью.

Второй уже зрелый мужчина.

Ростом пониже, но жилист, быстр в движениях, равнодушен и очень цепок взором. Этот не будет мучить понапрасну. Но он куда опаснее. То, что будучи кшатрием, дожил лет до тридцати, говорит о многом. В наше жестокое время такое удается далеко не каждому. Тому, кто более жесток, чем время. И хотя бы чуточку его умнее. А вот это сулило крохотную надежду.

Наконечник копья упирается в горло.

Уже не припомню, который по счету негодяй держал в руках мою жизнь. Я хриплю.

– Странное имя, – усмехается молодой.

И немного отводит острие. Я кашляю. По шее стекает капля крови.

– Ты чем-то недоволен? – издевательски спрашивает злой мальчишка.

– Перестань, – говорит старший. – Кто ты, старик?

Я называюсь.

– Вот как?

Старший глядит с интересом.

– Правду говоришь?

– Сейчас мне лучше было бы скрывать свое имя.

– Верно. А куда идешь?

Я объясняю.

– К кому?

Я перечисляю титулы. Молодой кшатрий презрительно сплевывает:

– Ну, ты и нахал.

Старший задумывается.

* * *

Удивительны такие мгновения, когда решается судьба. Весь мир подкатывается к развилке. На взмахе повисает крыло птицы. Над отмелью останавливается волна. К небу прилипает лист пальмы. Время замерзает, как ручей в горах. Без всяких усилий понимаешь, что всякое движение сложено из кратких мигов неподвижности.

– Свяжи их, – коротко бросает старший воин.

И все вновь приходит в движение. Но многое успеваешь понять за мгновение, когда решается судьба.

– Шакья! Стоит ли возиться? – противится молодой.

– Не стоит быть дураком, Добайкха. Это удовольствие короткое.

– Да какая им цена?

– Готамид встречается не под каждым тамариндом.

Молодой хохочет:

– Скоро их вообще нигде не встретишь!

Старший не разделяет его веселья.

– Запомни, молокосос, – внушительно говорит он. – Редкость всегда имеет цену.

– Что-то умное, – скривился Добайкха.

– Ты долго будешь препираться?

Молодой кшатрий нехотя связывает меня и Ананду одной веревкой.

Нас ведут через кустарник. Как скотину. Но ведут туда, куда я хотел попасть, и пока не убивают. Можно считать, повезло.

Старший кшатрий дергает веревку так, что я спотыкаюсь.

– Пошевеливайтесь!

Быть может, чувствует себя неловко за то, что оставил нас в живых.

Добайкха играет копьем. Он идет позади, покалывает ягодицы Ананды и хохочет. Наверное, с ним плохо обращались в детстве.

Ананда закусил губу, смотрит в землю. Когда-то мой ученик сам был кшатрием. Так и не привык спокойно сносить унижения. Будь его воля, обоим стражникам пришлось бы худо. Даже при нашем несытом житье Ананда все еще может переломить бамбук о колено.

* * *

Войско Виручжаки заполнило большое поле по обеим сторонам дороги.

Солнце еще только клонилось к дальним лесам на заходе, а солдаты уже располагались на ночлег.

Дымы множества костров поднимались к темнеющему небу. В предвечернем воздухе отчетливо слышались крики, ржание лошадей, удары по забиваемым в землю кольям. Мы шли мимо построенных на скорую руку шалашей, пирамид копий и задумчиво жующих слонов.

У шатров военачальников с ноги на ногу переминалась скучающая стража, суетились слуги. Над дорогой висела полоса пыли протяженностью в несколько тысяч шагов. Там мелькали всадники, доносился стук копыт и топот все еще подходящих отрядов. Сворачивая с дороги под резкие выкрики команд, солдаты безжалостно сминали посевы.

– Любуйтесь, любуйтесь, – хохочет Добайкха. – Воевать вам захотелось? Дурачье!

Искушенный Ананда качал головой.

Я и сам ясно понимал обреченность своей затеи. Собрать такую воинскую силу, какую я видел, стоило огромных трудов и денег. Здесь были представители десятков племен и народов, даже смуглые и курчавые жители южных плоскогорий встречались. Наемники.

Виручжака не сможет оставить армию без добычи, он не повернет, не рискнет вызвать недовольство своей знати, особенно браминов. Даже если захочет. А ему ведь совершенно не за что любить моих родичей.

Значит, Капилавасту обречена.

Сакии смогут выставить не больше одного кшатрия против четырех, а то и пяти врагов. При таком неравенстве сил никакие стены не спасут гордых шакья. От Виручжаки даже не потребуется особого полководческого умения, численность задавит и все решит сама собой.

Видимо, сознавая это, Виручжака и не торопился, не утомлял войско. Шел не спеша, чтобы слухи о его мощи успели ослабить дух вражеской армии. Помешать ему могло лишь чудо. Какой-нибудь потоп в разгар сухого сезона. Вмешательство богов, в которое я давно не верю. Тримурти не воплотится в Кришну, чтобы восстановить справедливость. Боги всегда на стороне силы. Им не стыдно.

* * *

«Дурачье», – сказал этот сам не слишком умный кшатрий.

И он прав. Требовалось настоящее безумие, чтобы довести древнее и некогда богатое государство до войны в столь вопиюще невыгодных условиях. Будь я царем, этого не могло случиться. Но я давно отказался от трона ради истины. Истину так и не нашел, а Капилавасту гибнет. Значит, я виноват.

Виноват?

Но разве у меня не было права распорядиться судьбой по собственному усмотрению? Боги тогда позволили. А теперь наказывают зрелищем того, к чему это привело.

Немилосердные боги!

Я не мог знать, что так получится. Да и не дожил бы на царских харчах до нынешних времен. Затосковал бы, как тот павиан.

* * *

Одно чудо все же случилось.

Виручжака нас принял, и довольно скоро, еще до захода солнца. Все те же два кшатрия провели нас на вершину холма, к царскому шатру. Навесу из дорогих тканей на шестах сандалового дерева.

Я до сих пор помню, как приятны сумрак, легкий ветерок и запахи курительниц там, за позолоченными кистями. Какой истомой сочатся подушки и ковры. Как прекрасно среди них обнаженное женское тело. Все это у меня было. Теперь оно есть у Виручжаки.

Очевидно, царь только что совершил вечернее омовение и пребывал в благожелательном настроении. Он сидел в низком резном кресле. Две рабыни массировали его волосатые ноги.

Сначала все внимание Виручжаки было поглощено их работой. Потом он поднял взгляд.

– Подойди, старик. Я слышал о тебе.

Меня подняли с колен и поставили перед ним.

На царской лысине блестели капли воды. Почему-то если у мужчины мало волос на голове, то много в остальных местах. Интересно, почему? Еще такой мужчина очень любит женщин. Но не душу, а только тело. Часто такие мужчины весьма проницательны. Особенно после близости с женщиной. После близости с женщиной они способны к благожелательности.

Очень коротко мы взглянули в глаза друг другу.

И все поняли.

Бывает, что совершенно разные люди мгновенно ощущают родство душ и сходство в восприятии мира. Я понял, что этот царь тоже много думал своей головой. Он тоже хорошо знал свою ношу. Вот только ноша у него другая.

Голос Виручжаки оказался неожиданно грустным и спокойным. Прохладным.

– Говори, Сакиа-муни.

Получилось так, что я стоял между царем и Гималаями. Последняя надежда Капилавасты, о которой она даже не знала. Надежда ровно такая же слабая, как и я сам…

Я долго шевелил пересохшим языком. Виручжака не перебивал.

Потом наступила тишина.

Брамины из царской свиты напряглись. О, как великолепно удавалось им смотреть поверх моей головы, словно все они впервые увидели снежные вершины за моей спиной!

Но волновались они напрасно. В наступившую тишину тяжко упало одно-единственное слово. И оно перевесило все мои слова. Потом снова наступила тишина. Виручжака смотрел на меня молча и пронзительно.

– Я пришел слишком поздно, царь, – сказал я.

Виручжака опустил веки и потер их пальцами, словно долго смотрел на яркий свет.

– Поздно? Нет, старик. Ты пришел слишком рано. Минуют тысячи лет, прежде чем люди научатся относиться друг к другу так, как ты говорил.

Он открыл покрасневшие глаза, взглянул в небо, где уже горела первая звезда. Помолчал. Потом сказал:

– Слушай. Я иду разрушать Капилавасту. Многие меня возненавидят. Но почему я это сделаю, поймут все, даже уцелевшие шакья. А вот почему ты отказался от трона, не понимает никто. Так?

– Так, царь.

Виручжака вдруг усмехнулся.

– Или почти никто… В этом дело. Твое время наступит тогда, когда все будет наоборот. Не раньше. А сейчас… Сейчас мое время.

Неожиданно Виручжака встал, заставив прислужниц испуганно отшатнуться. Он подошел ко мне и сверху вниз заглянул в глаза. Сильный, бородатый, жестокий. Как само время. И от этого несчастный.

– Вот ты какой, Сакиа-муни… Тоже мучишься, да?

И я замер.

Мне показалось, что жизнь остановилась. Как лес перед грозой. В этот миг опять решалась моя судьба. Я заметил, что оба кшатрия потянулись к оружию, глаза их стали пустыми. Однако буря не разразилась.

– Хотел бы я пожить в твоем времени, – совсем неожиданно сказал Виручжака. – Но не пришло оно еще, гуру! Ты смел. Ты мудр и благороден. Ты добрый. Ты редкий. Даже единственный. Среди потомков Гаутамы – точно. И не мне решать твою судьбу. Ступай своей дорогой. Приближай свое невероятное время. Кто знает, быть может, я тоже это делаю. По-своему.

Неожиданно он сгорбился и постарел.

– Только вот ты никого не убиваешь, Счастливый. Каждому свое… Не понимаю, как ты умудряешься сохранить свободу. Потому что не боишься смерти?

– Точно не знаю. Одного этого мало. Быть может, еще и потому, что отвечаю на вопросы, которые всем интересны. Пытаюсь ответить.

– Вот как? И получается?

– Иногда получается. Изредка. Но это ценят.

Виручжака кивнул.

– Похоже на правду. Но у меня такого дара нет. Зато я могу внести в жизнь хоть какой-то порядок. Страшный, но порядок. Постарайся понять.

– Я?

– Особенно – ты. Это важно. Меня никто не понимает.

Потом, обернувшись к свите и махнув в нашу сторону, крикнул:

– Не трогать! Все слышали? Чтоб даже пальцем!

– Как это мудро, – кивает старый брамин. – Пусть враги знают о твоей силе, повелитель.

Виручжака смотрит на него с насмешкой, но ничего не отвечает.

За откинутым пологом рабыни готовят царское ложе. Одна из них беззвучно плачет. На ее ягодицах видны синяки. Я отворачиваюсь.

Мы проходим мимо изумленного молодого кшатрия.

– Ну… вот счастливцы, – бормочет Добайкха.

– Это ты счастливец, – усмехается старший кшатрий.

Какой-то начальник с перьями идет перед нами. Чудо в перьях, вспомнилось мне.

Чужие слова! Откуда вспомнилось? Ах да, оттуда. Из божественного Завтра.

* * *

Начальник сообщает приказ и заставляет расступаться караулы. Солдаты пожимают плечами. На то и царь, чтоб чудить.

Когда мы миновали последние посты, я оглянулся. Я хорошо вижу дали.

В своем времени, на своем холме и в своем кресле все еще сидел Виручжака.

Он смотрел нам вслед. Думаю, ему хотелось не просто пойти, а побежать за нами. Странно. Казалось бы, уж он-то счастлив. Кому, как не ему?

Быть может, он и был счастлив до встречи с нами. Потом увидел, что между людьми бывают другие отношения, что даже очень разные люди могут понять друг друга. Увидел и изменился. Встреча с новым обязательно меняет человека. А когда человек меняется, он теряет то, что считал счастьем.

Счастье быстротечно. Иначе быть не может. Оно появляется только после перемен. Но из-за них же исчезает. Счастье – цена перемен. Но если им не платишь за перемены, счастье превращается в скуку.

Счастье – бегучая вода, вечно утекающая между пальцами. Оно не может замереть, как и время. Оно капризно, зыбко, прихотливо, непредсказуемо. С одинаковой легкостью может коснуться царя, брамина, нищего гуру, всеми презираемых млечча. И так же легко утечь.

Для всех людей оно разное. Для млечча – это горсть риса. Для Виручжаки – уничтожение сакиев. Для меня – их спасение. Для Ананды – возможность уйти от Виручжаки живым…

Но вот мы одни. Ананда смотрит вопросительно.

– Куда идти теперь, учитель?

– Идти всегда нужно вперед.

– Впереди ночь и джунгли.

– Утро тоже впереди.

– Ты прав, учитель. Не стоит испытывать судьбу… слишком долго.

Тут я понял, насколько он рад, что остался жив. Просто счастлив. И я почувствовал раскаяние.

– Прости меня, Ананда. Я рисковал тобой.

Его глаза заблестели.

– Разве я мог тебя оставить, Сидхартха?

То, что он назвал меня по имени, выражало не почтение ученика, а привязанность друга. Мы молча обнялись.

Как, в каких глубинах души зарождается этот порыв? Он короток, мера настоящего счастья всегда лишь миг, но могуч, полноводен, топит без остатка. Затопит, простучит в сердце и тут же схлынет, оставив смущение. А вот поди ж ты, цена всей жизни складывается из таких мигов.

Я поднял глаза и вновь увидел Виручжаку.

Он уже не сидел в кресле, он стоял и смотрел в нашу сторону. Быть может, завидовал нашим объятиям. Наверное, так оно и было. От души царей не обнимают.

Ананда забеспокоился.

– Пора, учитель. Пока он не передумал.

– Да, пора. Быть может, от судьбы и не уйти, но надоедать ей не стоит.

Мы вновь оставляем дорогу и вступаем в сумрачный вечерний лес.

Неожиданно сухая лиана бьет меня по лицу. Я отшатываюсь и получаю удар с другой стороны. Чувствую, как остановилось сердце. Слышу замирающий крик. Кто кричит? Ананда? В глазах темнеет. Вот как… не выдержало. Перевоплощение?

Страха не было, боли тоже.

Только удивление и приятная усталость. Потом все кругом стало безвкусным, беззвучным, неинтересным. Серым каким-то. И я понял, что происходит. Успел еще.

Немилосердные боги! Получайте то, что дали. И да будет вам стыдно…

5. Счастье

Мод шлепала меня по щекам. Слева, справа. Ручка у нее оказалась увесистой.

Когда не отвертеться, лучше очнуться.

– Хорош любовник, – с ужасом прошептал я.

– Да хорош, хорош, – утешила Мод.

– Чего хорошего…

– Ты все успел, Сережа. Мы ведь теперь на «ты»?

Я начал кое-что припоминать.

– Ну, знакомство можно считать состоявшимся. Не знаю, что еще требуется.

Мод рассмеялась.

– Да уж!

– А ты успела?

– О! Дважды.

– Правда?

– Не помнишь?

– Постой, постой… Мы начали у порога?

– Верно, у порога. Потом такое пошло…

Я проследил за ее взглядом. На гимнастических брусьях висела рубашка.

– Что? И там?

Мод прыснула.

– У тебя замечательное чувство равновесия. Как себя чувствуешь?

Я пошевелил ногами.

– Словно отмахал километров пятьдесят по джунглям.

– А вообще?

– Вообще? Наверное, я счастлив. Да, конечно, счастлив. Только еще не совсем понял. А ты как?

Мод села и уперлась подбородком в колени.

– Я думала, это случится со мной.

– С тобой? А-а, ты про инсайт.

– Да.

– Тоже видишь дикости?

– Нет, сейчас уже другое.

– Это началось здесь, на Гравитоне?

– Как у всех.

– Значит, Кронос…

– Иначе не объяснишь.

– Но как небесное тело может влиять на мозг?

– На то и тело, чтоб влиять.

– То есть?

– Разве ты не разговаривал с Зарой?

– Зара предпочитает говорить со мной на другие темы. Постоянно нарушает права человека. Для нее я медицинское средство, вроде пиявок, и бесхозный биологический объект в одном лице.

Мод улыбнулась.

– Почему ты так считаешь?

– Иного не подумаешь, общаясь с этим заботливым диктатором. И как ее Абдид выносит?

– Зара прекрасный человек, – строго сказала Мод.

– Прелесть. Скорей бы повзрослела.

– Тогда ты не сможешь говорить, что она прелесть. Но шутки шутками, а в своей области Зара очень серьезный ученый.

– Надо же.

– Не знал?

– Нет. И что она изучает?

– Как раз инсайты. Точнее, влияние Кроноса на человеческую психику.

– Расскажи.

– Ты желаешь этого?

Я смутился.

– Увы. Пока лишь этого.

– Хорошо. Будь по-твоему.

И Мод прочла мне лекцию в постели, щедро открыв один из своих талантов. Сделала она это весьма качественно, как и все, за что бралась.

В четверть часа я узнал о мозге больше, чем за предыдущие четверть века. И что такое лимбическая система, и про внутренние наркотики нервной системы, ответственные за формирование зрительных образов, а также то, как астроциты помогают гигантским клеткам Беца. Оказалось, что разум – это не столько явление, сколько процесс, для которого остановка равносильна гибели.

Увлекшись, Мод подошла к брусьям, набросила на плечи мою рубашку, укрывшую ее до колен, и принялась расхаживать лекторским шагом вдоль кровати.

– …сначала думали, что серотонин всего лишь понижает половую потенцию…

Тут я встрепенулся.

– Спокойно, спокойно, – сказала Мод. – Тебе это не грозит.

– Серотонин, потенция… Прости, а причем тут Кронос?

– Резонный вопрос, студент Рыкофф. Кронос притом, что посылает гравитационные волны. Надеюсь, вы об этом слышали.

– Чуть-чуть.

Мод приподняла угол одеяла. Я стыдливо перевернулся на живот.

– Скромность украшает человека, – кивнула Мод.

– Эй, я хочу знаний! Внезапно.

– Будут тебе и знания. Так вот, гравитационные волны чуть-чуть неодновременно колеблют молекулы нервных клеток, вызывая короткие растяжения сигма- и пи-связей между атомами. Примерно так, как это происходит в антенных полях, которые выпускает наш Гравитон. Возникающие деформации приводят к изменениям биологической активности белков и нуклеиновых кислот. Лимитирующие ферменты…

– Стоп, погоди. Но антенное поле в миллионы раз больше самой крупной молекулы человеческого тела. Следовательно, у молекул в миллионы раз меньше времени, чтобы «почувствовать» гравитационную волну.

– Даже в миллиарды.

– И этого времени хватает?

Мод улыбнулась.

– Быстро соображаете, студент. Я всегда считала, что мужчина создан главным образом для головы.

– Спасибо. Но каков ответ?

– Ответ будет таков. Времени хватает.

– Каких-то мигов? Удивительно.

– Не очень. Знаешь, какова производительность среднего по мощности фермента?

Я пожал плечами.

– Какова?

– Несколько миллиардов каталитических актов в секунду.

– Ого! Каких актов?

– Каталитических, успокойся. Иначе говоря, довольно заурядный фермент нашего тела способен за секунду превратить миллиарды одних молекул в миллиарды других. Поэтому даже миллиардная доля секунды может привести к изменению соотношения молекул в клетке. Особенно, если гравиационные волны следуют одна за другой, что и происходит в окрестностях Кроноса. Теперь представь, к чему приведет изменение концентрации молекул-регуляторов, молекул-командиров. Например, усиливающих синтез эндорфинов. Понимаешь?

– Приблизительно. Кто такие эндорфины?

– Те самые внутренние наркотики нервной системы. Я о них уже говорила.

– Да-да, вспомнил.

– Так вот. Зара считает, что, модулируя силу и частоту гравитационного воздействия, можно в определенной мере управлять образным мышлением человека.

– То есть вызывать галлюцинации?

– Нечто вроде.

– Значит, Кронос нами манипулирует?

– Не исключено.

– А почему он это делает, когда мы спим?

– Ну, это просто. Когда мы спим, сознательная деятельность мозга отключается.

– Ясно. Меньше помех?

– Да.

– Что ж, гипотеза, как говорится, имеет право на жизнь. А что по этому поводу думает Круклис?

– Он не сомневается в том, что Кронос является инструментом разума.

– Ах, в чем только не проявляется разум!

Мою иронию Мод оставила без внимания.

– Если это правда, то мы наткнулись на проявления очень древнего разума, Сережа. Столь древнего, что даже дух захватывает. Знаешь, как на самом деле называются коллапсары?

– Что значит – на самом деле?

– Ну, как их именуют те, кто старше нас?

– Позволь, позволь. Ты в них веришь?

– Я с ними общалась.

– Надеюсь, в инсайтах?

– Да, конечно.

Я сел.

– Воистину не убежать от идолов! И как они выглядят?

– Выглядят?

– Ну, какой облик принимают в видимом спектре?

– Да так, сгустки какие-то. В четырехмерном пространстве, конечно. Сам узнаешь.

– Черные?

– Всякие. Могут иметь любой цвет, чаще просто сияют. Я видела запись из твоего скафандра, Сережа. То, что ты наблюдал на Феликситуре, мало подходит для роли материального носителя разума. Скорее всего, это был своеобразный зонд.

– Зонд?

– Да. Инструмент тех, кто старше нас, как мне кажется.

– Понятно. И как же называют коллапсары те, кто старше нас?

– Компакт-элементами низшего порядка. Примерно так это звучит по-человечьи.

– Малюсенькие такие элементики?

Мод мимолетно улыбнулась.

– Да. Они являются частями более сложной системы. Парамон полагает… Эй, обучаемый! Что за гримасы?

Я постарался совладать с лицом. Кажется, не успел.

– У кого?

Мод заглянула под кровать.

– Да кроме тебя здесь никого нет.

– Надеюсь.

– Неужели ревнуешь?

– И как ты могла подумать, – возмутился я.

Она посмотрела на меня с насмешкой.

– Уверен?

– Не очень.

– Сильно ревнуешь?

Я вздохнул.

– Очень.

– Да что ты во мне нашел?

Я сбросил с нее рубашку и включил бра. Мод машинально прикрылась ладошками, но тоже не успела. Впрочем, я и раньше успел оценить то, что она закрывала.

– М-да. Выходи за меня замуж.

Она отпрянула.

– Нет, ты нуждаешься в уходе.

– Ага. Хочу бананов.

– В бананах много серотонина.

– Не страшно, меня не убудет. Можешь спросить у Зары.

Мод улыбнулась.

– Это лишнее. Вполне достаточно собственных наблюдений.

– И как?

– Товар качественный, – сдерживая смех, сказала она.

– Вот видишь! Все без обмана. Ну, выходи за меня.

– Сию минуту?

– До завтрака потерплю.

Она ударила меня подушкой.

– Немедленно говори, что во мне углядел!

– Глаза. Ничего нового, любимая.

– Эй, осторожнее с острыми словами.

Глаза у нее блеснули, и она отвернулась.

– Нет, честно, – сказал я. – Страсть хочу жениться.

Спина Мод напряглась.

– Зачем я тебе?

* * *

Три упорных вопроса подряд. Что это значило? Слишком много для кокетства, которого у нее так мало.

Зачем мужчине женщина… Вот спросила! А еще умная. Что тут скажешь?

А сказать надо. Сейчас или никогда. Второго предложения делатьне буду, поскольку одного достаточно. Для мыслящих существ мы и без того сексуальны чрезвычайно, прямо странное дело. Побольше бы целомудрия, побольше. Чтобы без неловкости глядеть в глаза тем, кто старше нас.

Иначе что получается?

Мужчина действительно создан для головы, а подчиняется совсем другому органу. Тому, через который женщина им управляет. Но если уж замуж невтерпеж – то лучше сразу и целиком.

– Зачем я тебе?

– Не знаю, – забормотал я. – Так, на всякий случай.

– Что? На какой такой случай?

– Ну… По дому что-нибудь сделаешь.

– Вот наказанье, – сказала Мод. – Нет, каков нахал! Горничная ему нужна, видите ли.

– Да, – согласился я. – Полезно.

Мод разгневалась.

– Вдобавок еще и косноязычен. Ах, что за объяснения я выслушивала в прошлом веке!

– Какие? – насторожился я.

– Неважно. Ухожу немедленно.

Тогда я схватил ее за плечи.

– Оу. Серж! Синяки ведь будут.

Я ослабил хватку.

– Ну и лапищи! Сережа, послушай… дай мне сказать… То есть подумать.

– Да? Как долго?

– Нет, в самом деле, кто так разговаривает… Ты меня сбиваешь…

– Да? Так-так.

– Ну перестань. Вот сейчас инсайт тебя как хватанет!

Я не перестал.

– Да что за ба… баловство такое?

А я – еще пуще.

– Ох!

И она пала.

В нашем веке тоже сносно получается, господа. Да в любом веке получится. Если сумеешь. И вот еще что. Надо внимательно относиться к здоровью. В постели без него делать нечего. А любить одну душу грустно, инсайт меня побери. Только стихи и рождаются.

* * *

На другой день я размышлял о содеянном.

Пока голова временно вернулась на место, хотелось узнать, каких отношений хочу. Поскольку это следовало сделать еще до грехопадения, к теме я отнесся усердно и добросовестно. Как истинный научный зануда, начал с исторического обзора проблемы.

«…и прилепится человек к жене своей…» Вот так. Существовали на Земле такие особи – жены человеков. Для прилепливания. Чересчур это, разумеется. Тем более в нынешнее время. Да и поисчезали они куда-то, такие вот удобные особи для прилепливания. В ходе борьбы за равноправие, которую в конечном счете они выиграли.

Однако же полное равенство полов есть заблуждение, вредное для цивилизации. Это стало до крайности понятно в двадцать первом веке, когда многострадальное человечество пережило разгул женской эмансипации.

Раньше и больше всего досталось североамериканцам. Выхода не было. Потомки гордых ковбоев освоили работу по кухне, уборку, стирку, воспитание детенышей. Им запрещались проявления галантности и куртуазности, что расценивалось как утонченная форма дискриминация со стороны сильного пола.

Слабый пол тем временем с потрясающим успехом осваивал профессии прокуроров, финансовых воротил, политиков, полицейских, солдат, и даже гангстеров. Реванш за тысячелетия мужской гегемонии произошел. Да еще как! Под его мощью дал трещины такой оплот антифеминизма, как ислам.

Если в конце двадцатого века саудовскую принцессу казнили за нарушение канонов, то столетие спустя ее же причислили к лику святых, а советы улемов наполовину состояли из женщин. Но при всем уважении к их правам, выстраданным бесчисленными унижениями, историческими обидами, правам, заслуженным уже одним долгом деторождения, нельзя забыть об издержках очередной революции.

* * *

Плоды победы есть соблазн. Победители никогда не довольствуются строго необходимым, они берут больше. Сначала – для подстраховки, а потом входят во вкус. И в этом женщины ничуть не лучше мужчин. А иногда опаснее.

Собственно, игрек-хромосома, определяющая принадлежность к мужскому полу, является искалеченной в ходе эволюции хромосомой икс. Потеря одного из четырех хвостиков бесследно для сынов Адама не прошла. Они приобрели превосходство в физической силе, кое-что из отдельных качеств интеллекта, зато хуже контролировали половое влечение, что и явилось основой для порабощения.

Мало того, ущербная хромосома сделала нас жертвами гемофилии, дальтонизма, источниками специфического запаха, счастливыми обладателями искривленных голеней и волосатых ушных раковин. Мы проиграли в естественном долголетии, выносливости, живучести. Но самое скверное, что мужчины проиграли в силе характера.

Психологически женщины всегда превосходили мужчин. Долгое время неравенство подавлялось грубыми мускулами. Потом самцы цивилизовались, перестали драться, признали и подчинились.

Но вместе с ними жертвой оказалась семья традиционного типа. Формула «папа, мама, я» сначала заменилась на «маму, папу, меня». Увы, на этой стадии амазонки не остановились. Пришел черед «мамы, меня, и папы по воскресеньям». Далее, с помощью генной инженерии, начали размножаться однополые семьи.

Ломка тысячелетних стереотипов привела к невиданному росту психических расстройств и суицидных настроений. Широкое распространение наркотиков, гомосексуализм вкупе с достижениями индустрии виртуального секса и возникновением сект вроде «целомудренников» поставили под вопрос само воспроизводство населения Земли. Впервые после эпохи опустошительных чумных эпидемий оно начало сокращаться.

Искусственное оплодотворение и лабораторное взращивание эмбрионов проблемы не решали, поскольку давали людей без нормальной склонности к продолжению рода. Девочки перестали играть в куклы. При всем при этом смысла промышленной фабрикации индивидуумов не знал никто.

Ситуация сложилась абсурдная, до бесконечности она продолжаться не могла. Цена революции превзошла результаты. Постепенно женщины пресытились избытком свободы. Оказалось, свобода не приносит счастья, если не делить ее с мужчинами. Свобода вообще не имеет ни национальной, ни сексуальной принадлежности. Она бывает либо общей, либо напрасной, невкусной. Бесплодной во всех отношениях.

Но даже после этого конец безобразиям пришел далеко не сразу, не вдруг и не везде. Люди трудно расстаются с инерцией привычек. Потребовались кропотливая просветительская работа и смена нескольких поколений для осознания того, что самым естественным способом половой жизни является как раз способ естественный, предусмотренный природой.

К сожалению, последствия «холодной войны полов» ощущаются и по сей день. Да, мужчинам позволено вернуться в дом. Кое-где их приняли с раскаянием, где-то – из сострадания, но чаще – по необходимости. И место, с которого были изгнаны, они занимают теперь весьма редко. Хотя всякие бывают исключения, Круклис, например. Но в любом случае, со времен тех мрачных, хотя и отдаленных уже, в душах мужчин, даже если они абсолютно доминируют в семье, поселился затаенный страх. Это отмечают психологи обоих полов. Впечатляющий мы получили урок.

* * *

И вот, зная изложенное, я понял, что не знаю, в чьих объятиях провел ночь страсти. И не просто провел, а раскрылся, привязался, приручился, сделал предложение женщине, не представляя ее взглядов и убеждений. Совсем уж плохо, прямо из рук вон. Как мальчишка.

Простейший анализ приводил к неутешительным выводам. Положение грозило душевными болями, травмами, терзаниями, унижениями, запоздалыми сожалениями и стенаниями. Муками, одним словом.

Есть ненормальные, которым все такое нравятся. Слезы-вздохи разные. Мазохисты! Серж Рыкофф среди них не значится. Я отношусь к натурам деятельным. Буратино, никак не Пьеро. Обожаю активность, всегда добиваюсь ясности, чем бы ни грозили последствия. Такой вот Святослав.

Я нащупал пульт, набрал номер связи. Пальцы противно дрожали и липли к панели. Давно я такого не испытывал…

Экран зажегся. На нем возникли глаза Мод. Она сидела очень близко к видеофону. Возможно, сама хотела меня вызвать, но я опередил.

– Телепатия, – сказала Мод.

– Иду к тебе, – прохрипел я безо всяких предисловий. – Иду на вы.

Трепетно взметнулись ресницы.

– Подчинять? – спросила она.

И вдруг заплакала. Вот те раз…

* * *

Несколько следующих дней очень важны. Несколько следующих дней я опускаю. Не могу про них, и все. Прошу извинить, это только наше, мое и Мод.

Продолжим со свадьбы.

Она случилась, произошла, состоялась и стряслась. Отлично помню это день. Хотя и не весь.

Итак, свадьба. Меня заставили надеть фрак. Мод была в пышной блузе и узкой юбке, белое с черным.

Но если наряд невесты отличался строгостью, о ее обители этого сказать никто не мог. Все преобразилось сказочно. Квартировавший по соседству с Мод Кшиштоф Ковалек уступил нам свое жилище, и мы объединили компартменты. Получилось нечто вроде небольшого поместья. Внутри из старого убранства сохранился один розовый куст известного происхождения. Он царственно благоухал перед кирпичным домиком в староголландском стиле.

Журчал фонтан.

Сразу за ним вдоль стены низвергался водопад королевы Виктории с африканской реки Замбези, символизирующий силу чувств. Водопад бушевал столь яростно, что всяк входящий вздрагивал и начинал шарить руками в поисках спасательных средств. Потом приходил в себя, нервно посмеивался, бормотал поздравления, целовал проказницу и хлопал меня по плечу, обязательно – по левому. К концу церемонии оно ощутимо болело.

Пришедшему вручали бокал, препровождали на совершенно акварельную лужайку, где и был накрыт стол.

Стол, естественно, ломился.

Над ним висели вакхические гроздья, самые настоящие, в отличие от водопада. Негромко звучала музыка старых романтиков, начиная с «Вечерней серенады» Шуберта и вплоть до Эльселя. Не того, первого, а Эльселя четвертого, младшего, из двадцать третьего столетия. Директора обсерватории Маунт-Паломар. В то время очень он мне нравился. До тех пор, пока Мод не дала мне послушать своих любимцев.

Гости явились заранее, очень им не терпелось.

Лишь Круклис дипломатически опоздал на пять минут, но сразу принялся наверстывать – хлопнул рюмочку, с хрустом закусил, потом облобызал Мод, бубня что-то насчет того, как это делается в городе Могилеве. Стало ясно, что народ в Могилеве страстный. Жизнелюбивый такой народ. Иной в городе с подобным названием, наверное, и не поселился бы.

– Пора, пора, – забеспокоился Абдид. – Рога трубят.

И толкнул Сумитомо. Он, Абдид, есть верный друг и самый надежный страж безопасности. Свидетельствую небеспристрастно и бескорыстно, но компетентно. Бывает такое.

– Какие рога? – удивился губернатор.

– Ну те, которые пора наполнить. Ты власть у нас или кто?

Абдид пометил взглядом Круклиса.

– А, вот ты о чем. Думаешь, не вижу?

– Видеть мало. Надо устранять.

– Щас.

Суми выпил чашечку саке, встал и дунул в некое подобие боцманской дудки с погибшего в Цусимской битве броненосца. Я некстати подумал, что вот надо же, когда-то наши предки стреляли друг в друга из многодюймовых пушек. А ведь это больно, дико, жестоко, неразумно. И как они не понимали?

Суми дунул еще раз.

Все заинтересовались, перестали есть и разговаривать.

– Дамы и господа! Прекрасные и благородные! Бессовестно пользуясь властью, объявляю эту парочку мужем и женой. Со всеми следствиями и последствиями. Вот этих, если кто еще не догадался. Серж, помаши левой лапкой. Вдруг получится?

Я гордо выпятился. Мод стала пунцовой. Мы посмотрели друг на друга и как-то…

– Ага, зяблики, примолкли? – обрадовался Сумитомо. – В брак вступать – это вам не какую-то дряхлую физику учить, тут способности нужны. И ответственность появляется. Мод, признавайтесь.

– В чем?

– Вы добровольно становитесь миссис с этим рычащим фамилием?

– Вот уж нет! Все видели, как он меня утащил. Средь шумного бала.

– Случайно?

– Случайно, но хищнически. Рычал и бесновался.

– Сильно бесновался?

– Аки зверь в нощи.

– Так. Активно, значит. Утащил в результате?

– Утащил.

– Утащил – тогда все, – сурово приговорил губернатор. – Теперь остается спасать честь. Раньше надо было думать о правах человека.

– С ним подумаешь, – сказала Мод.

Тут красным вдруг стал я. Научился, оказывается.

А Мод сохраняла невозмутимое выражение. Стало страшно, как бы она не сбежала из-под венца. Мы ведь были знакомы мало.

– Мод, послушай, – зашептал я, – не надо огорчать его превосходительство.

Но Сумитомо и не думал огорчаться. Приняв нравоучительную позу, он нашел для нас заветные слова, которые ему самому понравились.

– Женщина должна склониться перед самураем. Так мой дедушка говаривал. А он знаете ли, соображал. Произвел двадцать восемь потомков от девятнадцати жен. Если не считать гейш, конечно. Хотя сейчас уже потомков наверняка побольше. Но суть не в этом. Все жены ему благодарны, вот в чем дело. Ну, и подчинялись, само собой. Думаете, из-за силы? Да ничего подобного! Подчинялись потому, что лучше мужчин никто не знает, чего хотят женщины, вот! Мгм. А неплохо сказано…

Все закивали что да, мол, лучше не выразить.

– Усвоила, стрекоза? – спросил губернатор.

Стрекоза, которая вполне могла оказаться в числе жен Сумитомова предка, скромно потупилась. Как-то все перепутано в наше время, никогда не знаешь, кого почитать, а кому читать наставления. Впрочем, губернатор наш в это время и жил, ориентировался прекрасно.

– Так-то лучше, – кивнул он. – Главное – в доступной форме объяснить женщине, чего ж ей хочется, и не дать опомниться. Свидетели, быстренько ра-асписываемся! Мы-то ничем не рискуем, хе-хе. Анджела, а где пергамент?

– Да он под стол закатился, – простодушно сказала Анджела. – Парамон, подвиньтесь, пожалуйста.

Она наклонилась, извлекла беглый документ. Потом встала и развернула его на широкой спине инспектора безопасности. Сумитомо с размаху пришлепнул свиток огромной печатью Гравитона-4. Абдид поморщился.

Раздались аплодисменты. Гости встали.

– Ребятки, – с чувством сказал Абдид, потирая спину, – Спасибо!

– За что? – удивилась Мод.

– Глядя на вас, я понял, что у человечества есть будущее. И не какое попало!

– Отрадно, – согласился Сумитомо. – Да, а среди нас служитель какого-нибудь культа найдется?

– Зачем? – спросил Абдид.

– Для надежности. Ну, и ответственность всегда лучше с кем-нибудь поделить, знаешь ли.

– А! Очень мудро, ваше превосходительство.

Сумитомо любил последнюю любезность оставлять за собой.

– Дабы такое оценить, глубокий нужен ум, Абдид-сан.

Абдид церемонно поклонился. Похоже, этим двум нравилось похваливать друг друга. Но им живо напомнили, зачем все собрались, после чего губернатор вернулся к исполнению обязанностей. Он задал весьма существенный вопрос.

– Брачующиеся! Какую конфессию предпочитаете?

Мод махнула рукой. А я потребовал буддийского обряда. Индоевропеец, как-никак.

– Зер гут, – сказал Зепп. – Я есть лама.

– Давай-давай, – поощрил житель Могилева. – Как ариец арийцу.

В дальнем конце стола поднялся молоденький техник.

– А я давно знал, что они поженятся, – сообщил он. – Еще на Феликситуре Серж так на нее смотрел…

– Как? – заинтересовался Сумитомо.

– У! Ну так… лучше не подходи. Что ты! Аки зверь в нощи, точно. Ухомах, одним словом.

– А давайте выпьем за хвостоногого ухомаха, – предложил Кшиштоф.

– За ухомаха грех не выпить, – сказала Мод. – Похоже, он приносит удачу. Некоторым.

Я нашел под столом ее колено. Мод вздрогнула.

– Ох, потерпи. Не пожалеешь. Ты еще не понял, какую Бабу-ягу разбудил, Серж-царевич.

Сменив гнев на милость, Зара сочинила к нашей свадьбе сонату под названием «Счастье женщины». Бурная получилась музыка, куда там Бетховену.

– У вас так спокойно, – сказала Зара, глядя на водопад королевы Виктории. Умеет она разглядеть в явлении нечто, совершенно скрытое для других…

Тут строгая женщина Беатрис вспомнила славянский обычай кричать «горько». Соседи по столу наперебой бросились объяснять, что нужно целоваться.

– Так для того и женюсь, – сообщил я.

– Меньше рассуждай, теоретик!

Я поймал ускользающие губы жены. Почему-то они и впрямь горчили…

– Раз, два…

Сейчас мне эта свадьба кажется какой-то странной, мифической, что ли. Среди звезд плавал пустотелый шар, в котором люди женились.

– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…

Забыв о том, что находится за стенами. Все эти кванты, нейтрино…

– Тридцать пять, тридцать шесть…

…кварки, гравитационные волны. И славно, что забыли. Собственно, стены для того и нужны, чтобы не вспоминать слишком часто о том, что снаружи.

– Семьдесят семь…

Но шар-то тем временем летел к «черной дыре»…

– …девяноста два.

Мы наконец отвалились друг от друга.

– Способная молодежь, – оценил Круклис.

– Мод, – сказала Лаура, – приходи ко мне поплакаться. Водопадами нас не обманешь, правда?

Круклис усмехнулся. Держался он подозрительно тихо. Видимо, уже совесть грызла. Она у него есть.

А меня тогда ничего не грызло.

Я так напился, что чудом добрался до брачного ложа. Мод меня раздевала. Хорошо, что ее не украли. Был у славян и такой обычай.

* * *

– Что ж, – решила Мод на следующий день. – Жена так жена. Раз попалась так бездарно. В горничные…

И принялась собственноручно готовить обед. Получилось восхитительно, не побоюсь этого слова. И даже очень.

– Дальше будет лучше, – пообещала моя новая жена. – Я еще не все вспомнила.

Намечалось неожиданных размеров семейное счастье. Я молчал в немом восторге.

Великое это дело – семейное счастье.

Оно имеет свойство осенять не только супругов, но и окружающих. Каким-то инстинктом люди распознают удачный брак и начинают к нему слетаться, как на огонек в тайге. Чтобы согреть душу, поучиться мудрой простоте, ощутить сопереживание, что-то понять и быть понятыми.

Со своим уникальным житейским опытом Мод как нельзя лучше подходила для роли всеобщей мамы. И она не скупилась. Отбросив былую сухость, уводила женщин на дальний край поляны, где они увлеченно секретничали. А моя роль сводилась к тому, чтобы не давать мужчинам мешать священному процессу. С этой целью я готовил фантастические коктейли, прибегая к необъятной памяти Архонта. И этими коктейлями прославился больше, чем открытиями в гравифизике.

Семейные усилия были отмечены.

Бессовестно пользуясь властью, Сумитомо наградил нас императорским орденом Старояпонии. За «возрождение великого духа Бусидо в весьма отдаленном от Ниппон районе», как гласил приказ. Район получился действительно весьма отдаленным, уж с этим не поспоришь.

К моему удивлению, Мод не упускала случая надеть бриллиантовую хризантему. Даже туалеты конструировала под орден. Она вообще вдруг стала большой щеголихой. Должен заметить, с тоски такого не бывает.

Но Сумитомо спровоцировал опасный процесс.

Наш голландский домик начал превращаться в настоящий музей идолопоклонства. Довольно скоро все свободное место заняли подношения. Стало настолько тесно, что как-то в порыве страсти я разбил древнюю китайскую вазу.

* * *

И было отчего.

Мод знала любовь до тонкостей, великолепно воплощая теорию в практику. Она могла все и не стеснялась желаний. Разумеется, удовлетворялись они без проволочек и с большим энтузиазмом. Но при этом между нами никогда не возникало чего-то чрезмерного, вычурного, такого, чего можно устыдиться немного позже, поостыв. Напротив, меня не покидало чувство спокойной радости, ощущение чистоты и естественности наших отношений.

Да, оба пола могут доставить друг другу массу неприятностей. Но ведь куда проще дарить счастье. Природа недаром позаботилась о том, чтобы мужчина и женщина так удачно дополняли друг друга. Глупо этим не пользоваться. Гуманоиды всей Вселенной! Бросьте вы состязаться в гордыне. Соединяйтеся! После этого и споры решить полегче, право слово.

…Шли недели, миновал медовый месяц, а я не мог насытиться. Неправда, что настоящая любовь дается только один раз. Любовь рождается, живет, иногда – очень долго, но она не может быть вечной, особенно при нынешнем долголетии. Я много влюблялся, бывал счастлив, однако роман с Мод случился особый, наши ритмы совпадали до странности. Не стоило загадывать, сколько это продлится.

И мы не загадывали.

Мы засыпали в объятиях друг друга, и во снах я видел свою жену, как это ни банально. Если инсайты не одолевали, конечно.

К сожалению, инсайты действительно стали наведываться чаще, чего и опасалась Мод.

Должен сказать, приятного в них мало. Не только мы, все контактеры Гравитона поначалу видели фрагменты эволюции жизни – всяких трилобитов, жутких ракоскорпионов, котилозавров и так далее, вплоть до звероватых предков человека. При этом никому не удавалось остаться в позиции стороннего наблюдателя. Инсайт обязательно проходил в чьей-то шкуре. Под конец ночи вас затаптывали, загрызали, вы тонули в болоте, либо, если уж очень везло, тихо замерзали, как мамонт в леднике.

Все это сопровождалось полной гаммой причитающихся в таких случаях ощущений. Лекарства возвращали нормальный сон, но стоило прекратить их прием, все возобновлялось с той самой стадии, на которой остановилось. Уже одно это доказывало закономерный характер инсайтов.

* * *

Претерпев «период пожираний», несчастный гравитонец окунался во времена исторические, времена зарождения первых цивилизаций Земли. Но легче не становилось, куда там! Даже наоборот. Шумер, Египет, Финикия, Китай, Индия, благословенная Эллада. И везде – одно и то же. Пожары, войны, грабежи. Кто только этим не занимался! Хетты, бородатые ассирийцы, вавилоняне, персы, образованные греки, дикие германцы, бритые римские легионеры.

Насилие, фанатизм, бесконечная череда убийств.

Мыслящего, страдающего, чувствующего и боль, и страх смерти человека убивали во имя чего угодно. Во имя богов, царей, вождей, из-за горсти золота, пресной лепешки, глотка вина или простой воды. Убивали и без необходимости, просто ради извращенного удовольствия мучить и причинять боль, ради отвратительного любопытства безумцев перед вечным таинством смерти. Цена жизни определялась только мерой полезности свирепому главарю и ничем больше.

Инсайты начисто убили во мне любовь к историческим романам. Я уже не мог видеть в персонажах только обобщенные символы.

– Демонстрация того, из чего мы получились, – резюмировал Круклис.

Зепп в своем отзыве был менее научен.

– Злые шутки, – говорил он.

Его горячо поддерживала Зара, у которой весь этот кошмар в голове не укладывался.

– Очень злые шутки! Нам намеренно причиняют боль. Садизм космический. Лечить их надо, братьев по разуму!

– Должна быть цель, смысл, – сказал Сумитомо.

– Во всяком случае, ее следует поискать, – сказал Круклис.

– Каким образом?

– Стоит записать наши видения на мнемограф. Давайте пожертвуем тайнами подсознания.

Предложение было принято. С тех пор большинство контактеров на ночь укладывались с датчиками на голове. Через две недели, когда инсайтов набралось достаточно, Архонт их систематизировал, свел воедино. Получился отменный фильм ужасов. Самое страшное, что в нем ничего не было выдумано.

* * *

В назначенный час все собрались у нас, привычка такая появилась.

Аппарат включили. Я подал коктейли, но к ним никто не притронулся. Уж больно тошнотворным оказалось зрелище.

Тиглатпаласар Второй и Ричард Третий, Людовик Хитрый да Иванушка Грозный. Тамерлан у горы черепов. Пытошная Малюты Скуратова. Мадам Тофана, Гай Юлий Цезарь и Цезарь Борджиа. Сожжение ведьм, сепуку самураев, жертвоприношения майя, удушение семи братьев турецкого султана. Отравленные, четвертованные, повешенные за ребро, колесованные. Уморенные голодом, заживо замурованные, утопленные, зарезанные, насмерть забитые… Ни один способ умерщвления не был забыт. Дыбы, виселицы, гарроты, испанские сапожки, гильотины, газовые камеры. Электрический стул… Крысы, собаки, вороны, пирующие у трупов… Я даже запах ощутил.

Вдруг во весь экран возникает белое безумное лицо.

– Я, я, Энкарнасио Краниас, почему меня больше нет?!

Оксана стонет. Прибор выключают.

– Что, что все это значит?!

– Объяснение, – отвечает Зепп.

– Чего?

– Того, почему с нами не хотят иметь дела.

– Не хотели, – поправляет Мод. – А теперь объясняют. Иначе зачем это все?

– То, что мы видели, еще и напоминание, – говорит Сумитомо.

– О чем?

– О долге перед теми, кто все это вынес и дал жизнь нам. О долге перед предками. Раньше я и не задумывался, сколько тьмы в человеческой истории.

– Это еще не все, – тихо говорит Лаура.

Смущаясь от общего внимания, она просит повторить некоторые фрагменты записи. Мы убираем водопад и проецируем изображение на стену.

* * *

И вот мировая история замелькала в обратном порядке. Эсэсовцы помогали польским евреям выбираться из газовых камер, всплывали погибшие галеоны, расчлененные тела срастались, жертвы выпрыгивали из зубастых пастей и убегали спиной вперед, гоня перед собой хищников. Добравшись до мезозоя, Лаура остановилась.

Мы увидели группу утконосых динозавров, защищающих кладку яиц от кошмарного цератозавра.

Продержавшись две-три секунды, картина меркнет. Взамен появилась африканская саванна со стадом антилоп и крадущимся в высокой траве львом. Тревожно вскрикивает сторожевое животное. Антилопы бросаются врассыпную. Но та, вскрикнувшая, сбежать не успевает…

Потом мы видим джунгли острова Борнео и расширенные от ужаса глаза горной гориллы. Это самка. За ее спиной прячется детеныш.

– Готовность к самопожертвованию, – тихо роняет Лаура. – Альтруистическое поведение. Возникли задолго до появления человека.

Вскоре мы увидели и человека. На кресте.

– Развитие альтруистической линии, – поясняет Лаура. – Уже на уровне сознания.

– Значит, это было? – спрашивает Зара.

– Что?

– Крест.

– Крест был. Но вот вам еще один.

Те же вьющиеся волосы, тонкий семитский нос, мягкая бородка.

– Собирательный образ?

– Да. Однако существовал и основной прототип. Увы, точного ответа на главный вопрос по-прежнему не видно. А этого человека узнаете?

– Джордано!

– Джордано. Жертва ради свободы мысли. А вот так выглядел молодой Сидхартха. Правда, напоминает нашего Сержа?

– Очень даже, – кивает Круклис.

– А вот Эразм Роттердамский. Идея гуманизма. Здесь мы имеем возможность проверить портретно, и все сходится. Гипатия Александрийская. Джефри Чосер, предтеча Марло и Шекспира. Князь Ярослав, неудачливый воитель и благополучный государь. Жизнь дана для радости, это его слова…

– Как мы могли их вспомнить? – удивилась Беатрис. – Память генов?

– Памяти генов не существует, – сказала Зара. – В смысле прижизненных впечатлений.

Ее поддержала Лаура.

– Это помним не мы.

– А кто?

– Те, кто старше нас.

– Ты так уверена?

– Другого объяснения нет. Никто не может вспомнить динозавров, вымерших семьдесят миллионов лет назад.

– Да, действительно, – согласился Зепп. – Продолжай, пожалуйста.

– Смотрите, вот Роджер Бэкон. Это, вероятно, Ибн Сина в бухарский период жизни. Имя следующего человека неизвестно, а жаль. Похоже, именно он придумал колесо.

На подушках мечется больной:

– Света, больше света…

– Гете.

Еще один умирающий:

– Иду искать великое быть может…

– Рабле.

Лаура замолчала. На экране продолжали появляться лица. Мужские, женские, старые и молодые, грустные и веселые, хотя веселые – совсем редко. И старые – редко.

– Да, – сказал Кшиштоф. – Поразительные возможности для историков. Вот это подарок!

– Каковы же выводы? – спросил я.

– Выводы? – удивилась Лаура. – Они очевидны. Во-первых, наша психика подвергается осмысленному воздействию. По-моему, это несомненно.

– А во-вторых?

– Мы победили в себе зверя. Мод права, иначе бы с нами не разговаривали. Вот что означают Кронос-инсайты. Думаю, они будут продолжаться, но уже в менее пугающей форме.

Вспыхнул свет. Самое растерянное лицо было у Круклиса, насколько я помню.

* * *

Все хорошо в меру. А у нас же дня не проходило без гостей. Захаживали, заглядывали, забегали на минутку. Поговорить, обменяться мнениями, отведать шанежек Мод или моих коктейлей, просто молча посидеть. Срабатывал известный психологический закон: если человеку с вами хорошо, он искренне считает, что вам с ним не хуже. Закон этот даже в наш просвещенный век знали не все. И хотя почти каждый посетитель следил за визитом и сам по себе бывал у нас не слишком долго, когда число таких визитов переваливает за полсотни…

В общем, времени для общения с женой у меня не оставалось. Мы не могли обменяться мнениями по важным вопросам, да и просто узнать друг друга поближе. Я стал подозревать, что либо женился на общественном достоянии, либо общество бессовестно крадет мою собственность.

Оба варианта не радовали.

А приемлемый способ положить конец безобразию отсутствовал. На то, чтобы пресечь поток посетителей, ни у меня, ни у Мод рука не поднималась. Оказалось, что на Гравитоне существует огромная неутоленная жажда домашнего уюта и обыкновенного добрососедского общения. Она проявлялась так понятно, трогательно и искренне, что мы уж совсем было приготовились нести свой крест до тех пор, пока наша популярность не пойдет на убыль естественным путем.

– Долго ждать придется, – посетовал я.

– Нет. Найдутся люди с повышенной чуткостью, – утешила Мод.

И оказалась правой.

* * *

В одно прекрасное утро по всей станции включились громкоговорители принудительного вещания. Обычно такое делалось при каких-то чрезвычайных происшествиях. Но никакого ЧП не случилось. Бесценная Беатрис отчетливо, трубным таким гласом объявила, что кабачок «У Сержа-Под-Водопадом» открыт для всех желающих «со времени естественного пробуждения миссис Рыкофф и до семнадцати ноль-ноль по Гринвичу, но ни минутой дольше».

Потом послышалась возня. В эфир прорвался Сумитомо.

– За исключением исключительных случаев, – торопливо вставил он.

– Никаких исключений! – отрезала его заместительница.

– И ты, Беатрис… – горестно молвил губернатор. – Граждане, к оружию!

С тех пор полегчало. Граждане к оружию не бросились. Случались дни, когда к нам приходило не больше двух-трех человек.

– А ведь хорошо без козы, – сказал я.

– Верно, Иов, – улыбнулась Мод.

6. Кронос

Вопреки всем волнениям, в периколлапсарий мы вошли совершенно благополучно.

Избыток работы не оставлял особого места эмоциям. Поскольку период максимального сближения с Кроносом весьма короток, все старались использовать каждую минуту. Практически весь исследовательский арсенал станции сосредоточили на одной точке. Кроме того, Гравитон в упор стрелял исследовательскими зондами.

Шел третий час ночи, но на борту мало кто спал. Только в зале управления собралась чуть ли не треть экипажа. Тут были Абдид, Сумитомо, завернутая в плед Оксана – после Феликситура она частенько мерзла, были Зепп, Мод, Кшиштоф. Отработавшая смену Лаура тоже не уходила. Пристроившись в кресле, она что-то вязала доисторическими спицами. Анджела тихо играла на флейте.

Все поглядывали на экран гамма-телескопа, где в ореоле излучений зиял аспидный провал.

Кронос вел себя неспокойно, посылая гравитационные волны одну за другой. Их анализировал Архонт. Через короткое время систематизированная, разложенная по полочкам информация утекала к специалистам.

Наступило горячее времечко, когда за минуту рождались и гибли гипотезы. На их обломках расцветали докторские диссертации. У тех, кто их еще не имел. А те, кто уже имел, те с замиранием духа ждали, не проплывет ли где шальной Нобель.

В этой атмосфере отрешенности прошло секунд двадцать, прежде чем кто-то изумленно вскрикнул.

На одном из боковых экранов показалось нечто, чего быть не должно под боком у «черной дыры». В голубой мути видеокристалла вспыхивал блик, радарная отметка.

– Что такое? – поразился Сумитомо. – Архонт, почему не докладываешь?

– Объект идентифицирован. Это спасательный бот. Для станции опасности не представляет.

– Бот? Какой еще бот? Чей?

– Наш.

– Давай телескопы!

– Выполняю.

* * *

Башня главной обсерватории немедленно развернулась.

С помощью звездных рефракторов мы и в самом деле получили потрясающее по четкости изображение самого заурядного спасательного бота. Судя по бортовому номеру, того самого, на котором наша планетологическая экспедиция не так давно вернулась с Феликситура.

– Невероятно! Как он мог оторваться? – пробормотал Сумитомо.

– Он не оторвался, – с досадой ответил Абдид.

Подтверждая его мнение, в дюзах шлюпки начали тлеть огни. Развернувшись, она стала удаляться.

– Но почему не сработали оповещатели старта? – все не мог понять Сумитомо.

– Потому, что их отключили.

Сумитомо разразился длинной фразой на старояпонском языке.

– Только влюбленный юнец в пору цветения сакуры забывает кодировать стартовые ключи, – механически перевел софус. – Вакаримасу, ка?

– Да уж, – растерянно сказал Сумитомо. – Сайонара.

– Суми, ты все равно его бы не остановил, – утешил Абдид. – Кодировать ключи спасательной шлюпки запрещено правилами безопасности.

– Парамон?

– Кто же еще. Юноша бледный. Со взором горящим…

– Так, ясно. Архонт, дай ближнюю связь.

Но попытки вызвать беглеца на разговор ни к чему не привели, он не отвечал.

Круклис рассчитал все точно. Пока разогревали реактор «Туарега», вопрос то ли о спасательной экспедиции, то ли о погоне отпал сам собой. Мы находились в периколлапсарии. Шлюпка Парамона успела войти в зону, откуда не было возврата. Самая простая вещь, как он говорил об отправке на Кронос, произошла.

* * *

Лаура подобрала свое вязание и встала.

Мы избегали смотреть в ее сторону. За множество недель все настолько привыкли постоянно видеть эту женщину-тень рядом с Круклисом, что воспринимали их как единое целое. И вдруг осталась одна половинка, из которой, как сок со среза лимона, почти осязаемо сочилась боль. Никто не знал, как к ней прикоснуться.

– Мод, ты так и не зашла ко мне, – по обыкновению тихо сказала Лаура.

– Прости, – сказала Мод. – Я приду через полчаса, хорошо?

Лаура не ответила. Абдид взял ее за руку, намереваясь проводить, но она покачала головой.

– Нет, не надо. Хочется побыть одной. Извините.

И ее отпустили. А через полчаса взвыла сирена.

– Архонт! Что происходит?

– Реакторный зал. Человек в запретной зоне. Человек в запретной зоне. Человек в запретной зоне.

После короткого замешательства одна и та же мысль пришла многим. Роботы не имеют права останавливать человека!

Первым к выходу бросился Абдид. Сверкающими глазами и черной бородищей он напоминал джинна из арабских сказок.

– Реакторный зал. Охранный робот обездвижен.

Мужчины побежали за Абдидом.

У лифтов тут же образовалась толчея. Джошуа Скрэмбл с ошалелой вежливостью уступал дорогу Зеппу, а Зепп – Кшиштофу. Один Сумитомо сохранял хладнокровие. Склонившись к пульту, он отдавал короткие приказы.

К сожалению, они запоздали.

– Реакторный зал. Короткое замыкание цепей аварийного замка. Реактор номер два вскрыт. Радиационная тревога, радиационная тревога!

* * *

Лаура рассчитала не хуже Круклиса.

Пока мы бежали, она успела прыгнуть в шахту и получила абсолютную дозу. Там, за последней перегородкой, бушевала преисподняя.

Именно в рабочей зоне реактора можно было оборвать жизнь совершенно бесповоротно. Более подходящего места на Гравитоне я не знаю. Любой другой путь самоубийства, включая даже прыжок в забортный вакуум, оставлял шансы на реанимацию. Но то, что удалось поднять из шахты, рассыпалось в железных пальцах робота. И было опасно для окружающих…

Останки Лауры собрали в свинцовый контейнер. Зара села на пол и безнадежно опустила голову. По плитам рассыпались упаковки каких-то лекарств из ее сумки. Впервые она вызывала у меня жалость. Я потрогал ее за плечо. Зара подняла белое лицо и взглянула огромными зрачками.

– Теперь я знаю, что такое иносказание, Серж.

– Иносказание?

– Да.

– Как ты себя чувствуешь?

– Причем тут мое самочувствие?

– Неважно выглядишь. Что с тобой?

– Ничего. Забери спицы.

– Какие спицы?

– Вязальные. Там, на крышке реактора.

– Зачем?

– Хочу взять на память.

– Не получится. Они припаялись к металлу.

– Припаялись? Почему?

– Кажется, Лаура замкнула ими электрическую цепь. И как только удалось?

– Надо же! – поразился техник. – Простыми алюминиевыми спицами. Вот вам и защита от взлома.

– Никому и в голову не приходило такое, – мрачно сказал Абдид.

– Неужели она обдумала все заранее? – спросила Зара.

– Нет сомнений.

– Какой ужас…

* * *

Роботы закрыли реактор, восстановили замки и притащили пылесосы для влажной уборки.

– Я убью Круклиса! – вдруг крикнула Зара.

– Если выживет, – усмехнулся Абдид.

– Холодный негодяй! Он еще попадется. Отпусти меня, слышишь?

Но Абдид не отпускал, хотя давалось это нелегко. Зара брыкалась и вырывалась с яростью камышовой кошки.

Я подобрал валявшийся на полу инъектор и ввел старшему врачу надежную дозу снотворного. Зара дернулась и назвала меня тихоней негодяйским. Или наоборот, негодяйским тихоней, точно не помню.

После этого она заплакала. Похоже, рано или поздно, любая женщина от меня заплачет. И что за дела такие?

* * *

ПОЧЕТНЫЙ ЧЛЕН СЕВЕРО-АМЕРИКАНСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК,

ЧЛЕН БРИТАНСКОЙ КОРОЛЕВСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК,

ДОКТОР ГАРВАРДА, ОКСФОРДА, СОРБОННЫ,

МАГИСТР ЯГЕЛЛОНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА,

СТАРШИЙ ЛАБОРАНТ

МОГИЛЕВСКОГО ОБЛАСТНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УЧИЛИЩА

Парамон Кэссиди КРУКЛИС фон ЦИММЕРМАН

– Где это – Могилев? – спросил Абдид.

Мы стояли перед каютой Круклиса. По неписаному закону ее больше никто не займет.

– Кажется, в Восточной Европе.

Абдид покачал головой.

– Строгие же требования в Могилеве!

– Да, похоже, его там не жаловали. Послушай, а что это за фамилия такая дворянская – фон Циммерман?

Абдид усмехнулся.

– Об этом надо было спрашивать у самого герра фон Циммермана.

– Не знаю, как ко всему этому относиться, – признался я.

Абдид пожал плечами.

– Наверное, он думал, что Лаура не решится.

– Пусть так. Все равно, не по-людски это.

– Серж, да осуждать-то, в сущности, некого.

– Ну да! Он еще всех нас переживет, помяни мое слово.

– Каким образом?

– Не знаю. Но ему совершенно не идет быть мертвым.

– И что, можно завидовать?

– О, нет, ни в коем случае. Такой камень на душе…

– Человек в ответе за тех, кого приручил?

– Да, – неуверенно сказал я.

– А кто кого приручил?

– Ну… Женщины более привязчивы.

Абдид задумчиво погладил доску с перечислением Круклисовых регалий.

– Вот встречаются мужчина и женщина. Влюбляются, долго живут вместе. Привыкают друг к другу, становятся похожими, важные решения принимают совместно. И вместо двух личностей остаются полторы. Вступив в брак, ни цельности не сохранишь, ни самодостаточности.

– И что из того? – с интересом спросил я.

– Потеря же, Серж, потеря. И ограничение свободы. Нет-нет, да и почувствуешь себя рабом своей рабы. И как тут быть, лично я не знаю. Парамон поступил решительно. Что ж, его право. В конце концов, Лаура была не ребенком.

Я немного подумал и решил, что такая точка зрения имеет право на существование. Особенно у Абдида, имеющего большой опыт общения с Зарой.

– Как Зара? – спросил я.

– Так и знал, что спросишь, – усмехнулся мой друг. – Учти, у нее есть не только недостатки.

– Вполне допускаю. И как же она?

Абдид погладил пластырь на щеке.

– Нормально. Плачет.

– Все еще?

– Да. Знаешь, она впервые столкнулась со смертью.

Я удивился.

– При ее-то профессии?

– Да.

– Невероятно.

– Видишь ли, народ повадился жить долго. Дорвались, можно сказать. Медицинских студентов обучают на синтетических трупах, и уже очень давно. Представляешь?

– Представляю. Я тоже предпочел бы синтетические трупы. Выпить хочешь?

– Зачем?

– Помянем.

– Нельзя. Должен быть в форме.

– Слушай, а у человека есть право на самоубийство?

– Не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что здоровый человек ни за что не лишит себя жизни. Для этого требуется временное помешательство. И уж во всяком случае, в инструкциях по безопасности такое право не предусмотрено. Ни одного фанатика больше не упущу, так и знай.

– А как?

Абдид вновь пожал плечами.

– Точно не знаю, но постараюсь. Поможешь?

– Конечно.

– Вот и хорошо.

– Будет еще лучше, если привлечем Мод. Не хотел говорить, но придется. Абди, иногда она провидит.

– Тайный интравизер?

– Нечто вроде.

Абдид заглянул в каюту Круклиса и зачем-то принюхался.

– Мод, говоришь? – переспросил он.

– Да. А что такое?

– Серж, не хотел бы каркать… Но именно ее хочу поручить твоим заботам.

– Кого, Мод?

– Да.

– Ты с ума сошел!

– Да вроде нет.

Я похолодел.

* * *

Экваториальная галерея Гравитона образована двумя рядами выгнутых окон. Справа звезды, слева звезды, лишь под ногами тонкая пленка тротуара. А над головой течет Лета, просеивающая свет береговых фонарей. Сквозь прозрачное дно реки волны роняют в галерею шевелящиеся тени.

Благодаря вращению станции звезды в окнах непрерывно движутся, можно обозревать все небо. Прекрасное место для созерцаний и меланхолических размышлений. Под тобой – бесконечность пространства, а вверху – бесконечность времени. Осознаешь свою роль в масштабах Вселенной и значение собственных переживаний.

Здесь любили гулять многие, в том числе и Мод.

Но после прохождения периколлапсария народ отсыпался, и в галерее почти никого не было.

Я бесшумно бежал по мягкому покрытию, проложенному меж прозрачных стен. Бежал в полную силу, изо всех ног, жалея, что их мало.

По пути сначала обогнал Зару, придерживающую полы атласного халата, потом – тяжеловатого Абдида с его джинновой бородой и дикими глазами.

У лестницы, ведущей к галерее Леты, встретилась Беатрис. На ее плече висело большое полотенце.

– Что за догонялки? – подозрительно осведомилась она.

Видимо, еще не знала.

– Да Зара с ума сошла, – соврал я.

– То есть?

– Гоняется за всеми.

– Гоняется? Это еще зачем?

– Ее сейчас волновать нельзя, – пропыхтел Абдид.

Беатрис только хлопнула ресницами.

– Держи, держи их! – крикнула Зара, усиливая подозрения в свой адрес.

Беатрис рассудительно заметила, что вряд ли это возможно без помощи арбайтеров, и осталась далеко позади.

* * *

Впереди показалась колонна радиальной транспортной системы.

Ждать Абдида я не стал, прыгнул в первый попавшийся лифт. Едва отдышавшись, вывалился на административном этаже.

Двери губернаторской резиденции гостеприимно распахнулись. Но его превосходительство глядело сквозь меня. Оно сидело в позе лотоса, и глаза его были стеклянными.

– Суми, дай ключ.

Губернатор нехотя вернулся в родную Вселенную, чтобы мне отказать.

– На моем месте ты просил бы то же самое.

– Возможно. Но на МОЕМ месте ты ответил бы то же самое.

– Суми!

– Что – Суми? Если дам тебе ключ, погибнет еще один член экипажа. Четвертый. Прямо не станция, а клуб самоубийц – уже один процент населения. Вы у меня психиатрическую экспертизу пройдете, голубчики! Я покажу вам зябликов! Там, где раки зимуют. Нечего помирать во вверенном мне пространстве!

Истерику, истинную, или ложную – неважно, – следует прерывать. Чем-нибудь неожиданным. Я помахал пальцем перед его носом и очень спокойно сказал:

– Не кричи посередь медитации. И потом, Сумитомо-сан, где ваши манеры? Между прочим, я – кавалер ордена Хризантемы.

Суми глянул на меня оторопело. На миг в его взгляде отразилось нечто стальное, но он быстро опомнился.

– Тоже мне, медитация! Врываются, вопят, пальцем машут. А где ваши манеры, уважаемый кавалер?

Попытка не удалась, ее отразили зеркально. Я тут же перешел на язык двадцать восьмого столетия:

– Мы теряем время.

– Сказано же: нет!

На исходе двадцать восьмого столетия совсем не просто взять да ударить человека. И не просто человека, а благожелательно настроенного губернатора. Почти что друга, если у губернаторов бывают друзья.

Но я это сделал. Нелепо, вскользь, растопыренной пятерней. Чисто символически, в общем.

Ответ последовал мгновенно.

Я перевернул чайный столик, послушно отлетел к стене. Надежда на то, что Сумитомо забыл традиции Страны восходящего солнца, не оправдалась. Японцем он оказался отнюдь не театральным.

Ох уж эта пресловутая пятка самурая!

В голове шумело и пульсировало. Пульсировали драгоценные секунды. Но к операции я готовился серьезно, насколько позволило время. Был предусмотрен и такой случай. У меня оставалось резервное средство.

– Абдид!

Абдид вошел.

– Не смей, – тихо сказал Сумитомо.

Он стоял на полусогнутых ногах и глаза его наливались кровью. Выглядел малость неприветливо. Но должного впечатления не произвел.

– Из периколлапсария мы уже выбрались, – спокойно сообщил Абдид. – Реактор «Туарега» разогрет. Есть шанс.

– Один из десяти!

– Серега – человек бывалый.

– Смотря в чем.

– Какая разница? Бывалый – он и есть бывалый. Дай ключ.

Вместо ответа Сумитомо провел молниеносную атаку. Не помогло. Абдид поймал его на отскоке. Поймал и сгреб. Превосходство техники теперь ничего не решало. Возобладала грубая сила.

Тут в каюту ворвалась Зара.

– Сейчас же отпусти! – крикнула она. – Я… я опять тебя поцарапаю!

Любопытно они выглядели.

Инспектор безопасности скручивал губернатора, а старший врач колотила кулачками по спине инспектора. На пороге с высоко поднятыми бровями застыла Беатрис. Даже ее проняло.

* * *

– Здорово, командир! – заорал Джекил. – Идущие на смерть приветствуют тебя.

– Привет, привет.

– Ключ, ключ принес?

– Куда его вставить? Не вижу.

– Еще бы! У вас глаз заплыл, сэр. Отчего?

– Сумитомо – папаша строгий.

– Ах, вот так… Сэр, вы уверены, что правы?

Я поморщился.

– Джекил, чтоб не забыл. Твоя обязанность – спасать людей.

– Да помню, помню, – проворчал софус. – Но я могу спасать и без вас, простите. Как люди говорят, в автоматическом режиме. Зачем рисковать вам, когда достаточно меня?

– У тебя нет права вытаскивать мою жену из капсулы. Насилие над человеком.

– Ваша правда, сэр, – со смешком сказал софус. – Вы свободны от этого ограничения.

– Где прорезь, зубоскал?

– Я вывел ее на пульт. Люминесцирует прямо перед вами.

– Очень хорошо.

Я прицелился и воткнул ключ.

– Пульт активирован, сэр. Не забудьте надеть скафандр, позже будет затруднительно.

– Надел, надел.

– Приятного полета, сэр.

– Ох, прекрати. Старт!

– Одна проблема, сэр.

– Что еще?

– Ангар нам откроют? Или придется ворота таранить?

Таранить не пришлось.

Лепестковые створы бесшумно раздались в стороны перед носовой воронкой «Туарега».

– Счастливо, Серж, – сказал Сумитомо. – Хоть ты и не прав, извини.

– Бюрократ!

Суми усмехнулся.

– Так уж воспитаны. Честное слово, не уверен, что ты прав.

– Жизнь покажет.

– Желаю, чтоб не показалось много. Джекил, цель видишь?

– О, да, мой губернатор. Одним глазом команданте Рыкофф.

– Не дурачься. Если поймешь, что капсулу подцепить не успеваете, немедленно включай обратную тягу, иначе погубишь пирата одноглазого. А на это у тебя блок имеется.

– Позитрон положительный! Со всех сторон блоки. За что такое недоверие, сэр?

– Недоверие? – удивился Сумитомо. – Я бы назвал это отеческой заботой.

– А! Так это забота. О ком?

– Слушайте, – не выдержал я. – Юмор становится затяжным.

– Да, сэр, – тут же посочувствовал софус. – Хуже окопной войны.

– Серж, – сказал Сумитомо. – Я могу оставить станцию у Кроноса. На круговой орбите. Мы вас подождем.

– Не надо, Суми. Спасибо, но вас там четыреста человек.

– Ребята согласятся, я уверен.

– Я не о том. Помочь вы ничем не сможете, а что на уме у этих пчелок, никто не знает.

– У каких пчелок?

– У тех, кто старше нас.

– Серж, ты это серьезно?

– Вполне. Вдруг Парамон был хоть чуточку прав?

– Да откуда ты взял, что они существуют? Те, кто старше нас?

– А тебе нечего вспомнить?

– Есть, – проворчал Сумитомо. – Хохотушки да колотушки.

– А нечего вредничать.

– А нечего набрасываться. Я губернатор или кто?

– Или кто тоже, не забывай. Ладно, не дуйся. Глупо прощаемся.

– Брось, еще увидимся.

Я проверил запасы дейтерия. Вроде хватало, чтобы убежать от пчелок.

– Да-да, конечно, – вежливо согласился я.

– Разве можно не верить папе самураю? Испорченный ты все же ребенок, Серж. Семь футов тебе под это самое место.

– Бай-бай, – рассеянно ответил я. – Присматривай там, губернатор. На Кронос больше никого не пускай. Скажи, что Серж не велел.

Сумитомо поперхнулся.

– Ну, знаешь…

– И не вздумай сделать себе харакири. Чем пищу переваривать будешь?

Тут уж он совсем ничего не ответил.

* * *

«Туарег» выплыл из ангара и отошел наконец на безопасное расстояние. Телескопический корпус корабля вытянулся во всю длину. Джекил без промедления запустил маршевую машину. Одновременно включился метроном.

Здоровым глазом я видел три диаграммы – истинное галактическое время по Гринвичу, время на станции и время на борту спасателя. Пока все они совпадали. Но при сближении с Кроносом разница появится обязательно.

– Джекил, какие новости?

– Начинаем догонять.

– А получится?

– Да как сказать… К сожалению, полностью использовать преимущество в скорости мы не можем.

Я кивнул. Гонки в окрестностях «черной дыры» – вещь хитрая. Пока звездолет и шлюпка двигались более-менее прямолинейно, мощь «Туарега» сказывалась неоспоримо. Но в сильном гравитационном поле траектория постепенно искривляется, закручивается в спираль, центром которой является Кронос. При этом чем больше скорость летательного аппарата, тем больше сносит его в сторону.

Для компенсации дрейфа Джекил включил боковую тягу. Некоторое время эта тактика приносила успех. Я уже начал различать ходовые огни шлюпки. Но вдруг она покатилась в сторону. Мод тоже нас заметила и начала маневрировать. Намерения у нее оказались твердыми.

Включилось радио.

Густой бас, ничуть не похожий на голос моей жены, протяжно выговорил:

– Лаура… не остановила… Круклиса… Сережа… возвращайся…

В ответ я пообещал ее отшлепать.

– Сережа… с Кроносом… шутки… плохи…

Я разозлился.

– Мои или твои?

– Я… не… шучу…

– А кто шутит? Джекил, давай, разводи пары.

* * *

«Туарег» тяжело развернулся и вновь бросился в погоню.

Мод выждала момент и опять увернулась. Техникой пилотирования она владела вполне прилично. Да и наивно было ожидать от нее чего-то другого. В считанные секунды между нами вновь выросли тысячи километров.

– Туарегтуарегясумитомо, – пропищал динамик. – Джекилповорачивайсразу произведусамураи.

– Что скажешь? – спросил я.

– Запас высоты есть, энергии хватает, – ответил софус. – Можно попытаться еще, но она опять отвернет. Орлы не ловят мух, как говаривали древние римляне.

– Тогда хватит гоняться на горизонталях. Пикируй. Потом попробуем достать снизу.

– Я об этом думал.

– И?

– Опасно, сэр. Ниже находится зона, откуда можно провалиться к границе Шваршильда под действием хаотических гравитационных волн. Математический аппарат их предсказания еще не разработан.

– Боюсь, вы не слишком сильны в гравифизике, сэр. Отстали-с. Не знаете моих последних работ.

– Да ну? – усомнился софус. – С Архонтом мы общаемся регулярно.

– Впрочем, они еще не опубликованы. Убери перегрузки, а то руки не поднимаются.

По памяти я напечатал основные уравнения, к которым пришел за время пребывания на Гравитоне. Я там занимался не только любовными утехами, знаете ли.

– Любопытно, – сказал Джекил. – Весьма. Но экспериментально не проверено.

– За чем же дело? Ныряй, проверим.

– У нас нет гравидатчиков нужной чувствительности.

– Датчиком будет сам звездолет. Возьми основные пеленги. Следи за частотой сигнала с Гравитона. Мне ли тебя учить?

Секунду машина молчала. Потом включилась.

– О'кей, команданте. Я посчитал. Голова у вас работает. А как глаз? Перегрузки будут нешуточные.

– Ничего, в шлем мой глаз вмещается. Гони!

– Приступаю.

Здоровым глазом я взглянул на линии контроля времени. Две верхние, отсчитывающие время на Земле и Гравитоне, имели уже заметно более частые пики. Мы вошли в хроносферу Кроноса. Корабль падал быстро.

Неожиданно я услышал совершенно нормальный голос Мод.

– Сережа, тебе еще рано уходить. Прошу тебя!

Эта нормальность ее голоса означала, что по высоте мы сравнялись. Орел догнал муху. Осталось поймать.

– Бесстыдница! Джекил, ныряй глубже.

– Джекил, вы не можете так рисковать жизнью пассажира, кораблем, да и собой, наконец. У вас блок в командном процессоре. Гипотеза Сержа очень сырая, понимаете?

– Йес, мэм. Сэр, регистрирую расхождения наблюдательных данных с вашей теорией.

– Покажи.

Он показал.

– Ерунда, – сказал я. – В пределах допуска.

Но Джекил заупрямился.

– Сэр, пожалуй, я еще смогу стать самураем.

Похоже, не шутил.

– Ах, предатель, – ласково сказал я.

И нажал красную кнопку.

– Что вы делаете! Миссис Рыкофф, ваш муж только что отключил меня от управления.

– Правда?

– Обижаете. Я не могу лгать. Это привилегия человека.

– Ясно. Сергей, включи софуса. Ты не справишься с пилотированием в таких сложных условиях.

– Сдавайся.

– Сдаюсь.

– Прекрати снижаться. Стабилизируй орбиту. Ложись в дрейф. Включи стояночные огни.

– Хорошо, – покорно сказала Мод.

Как мне показалось, сказала с облегчением.

– Вот то-то же! Царевна-лягушка.

– Так и есть, – грустно отозвалась Мод. – А ты кто?

– Дома поговорим!

* * *

Я вернул Джекила из отставки.

Дюзы «Туарега» немедленно взревели. Вибрируя всем корпусом, корабль принялся выкарабкиваться из бездны. Только тогда я осознал, насколько близко подвел его к пределу.

Слабосильная капсула Мод давно уже не имела никаких шансов на возвращение. Да и звездолет мог спастись только на полной тяге термоядерного реактора. Причем не столько за счет увеличения скорости, сколько благодаря уменьшению массы топлива, которое рекой текло к прожорливым двигателям.

Джекил не обманул.

От перегрузок застывали мысли. Как тогда, на Феликситуре. Тем не менее пришлось поддерживать беседу. Уж больно любопытной она показалась.

– Вы, люди, презанятные создания, – неожиданно изрек Джекил.

От перегрузок он страдал куда меньше меня.

– Ты… считаешь? – вяло удивился я.

– Судите сами, сэр. Ваша жена не захотела жить, а вы хотите. Но готовы рисковать, чтобы заставить жить ту, что не хочет. А та, что не хочет, – ну, казалось бы, какая разница? – не может погибнуть, если при этом погибнете вы. Я правильно сформулировал?

– Не… без изящества. И каков вывод?

– Мир держится на парадоксах.

– Где-то уже… слышал.

– Да, это не ново. Но все же. Вот я, например. Законченный образец логичности. А создан такими алогичными существами, как вы. Впору усомниться.

– Парадокс, приводящий к цели… не парадокс.

– А что же?

– Логика… большего числа измерений.

– Вот как? М-да, тоже не без изящества. Очень вовремя вы это сказали, сэр. Даже не представляете, в какой степени. Есть над чем поразмыслить бедной машине.

Я взглянул на экраны.

В причальном створе мигали красный, белый и зеленый огни. Шлюпка Мод медленно вращалась.

– Да на здоровье. Между прочим… подходим.

– О, в самом деле. Вы завтракали?

– По-моему, это был ужин.

– По бортовому времени – завтрак, сэр. Впрочем, не имеет значения. С приемом пищи все равно придется повременить. Начинаю стыковку.

Перегрузки пошли на убыль.

– Есть касание! – доложил Джекил через пару минут. – Клещевой захват сработал. Кориолисова сила компенсирована. Есть стыковка! Переходный тамбур подведен. Переходный тамбур герметичен. Осевая скорость – ноль, находимся на круговой орбите. Включаю гравитроны на единицу.

– Сделай ноль восемь, – поморщился я.

– Понял, ноль восемь. Можете подниматься в носовой шлюз, командир.

– Благодарю за стыковку.

– Мелочи. Вам предстоит более сложная проблема.

– Это точно. Никогда не женись.

– Мне это не грозит. Желаю удачи!

* * *

Напрягая мышцы, я встал.

Кронос изрядно помял бренное тело, отеки потом не скоро сошли. А синяк под глазом продержался больше двух лет в пересчете на земное время. Абсолютный рекорд в истории медицины, вполне может так оказаться.

Лифт поднял меня в носовую часть корабля, к самой воронке массозаборника. Справа и слева там располагались стыковочные блоки. Безо всякого изящества я проковылял в шлюз и привалился к стене. Ноги держали, но дрожали.

– Готов, – сказал я.

Джекил тут же откликнулся:

– Вас понял. Начинаю.

Внутренний люк закрылся.

Наружный начал съезжать в сторону. Я уже видел внутренность гофрированной трубы, иней на стенках переходного тамбура, эластичные цеплялки для рук, гибкие плафоны, обе магнитные дорожки. Еще секунда, и в расширяющейся щели люка должна была показаться горловина шлюпки.

Но не тут-то было. Тут нас тряхнуло, Кронос достал.

Саму волну я не ощутил, да и не мог ощутить. Гравитационный удар распознают только по последствиям.

Увы, последствия превзошли ожидания. Никакая волна не могла натворить то, что я увидел. При всей своей мощи она слишком быстра для того, чтобы успеть что-либо разрушить.

Позднее эксперты объяснили все неплановым включением маневровых дюз корабля, сработавших «враздрай». Странное совпадение, замечу в скобках.

Отчего тогда у меня терялось сознание? То были Кроносовы шутки, дорогое мое человечество! Вдобавок к включению двигателей.

Придя в себя, я некоторое время лежал на полу.

Ловил разбегающиеся мысли. Потом сел и с большим интересом принялся разглядывать порванный и скрученный тамбур. От чего он пострадал, было ясно с первого взгляда – сработал известный для упругих систем «эффект хлыста». Инерция швырнула шлюпку в сторону, что привело не только к разрыву тамбура, но и к практически полному разрушению всей стрелы стыковки.

С катушки лихорадочно разматывался страховочный трос. Вытравившись до конца, он спружинил, дернул капсулу в обратном направлении. Шлюпка крутнулась и полетела обратно, прямо в мою сторону.

А вот это следовало пресечь немедленно.

* * *

– Алло! Джекил, Мод, вы меня слышите?

Ни Джекил, ни Мод не отвечали.

Я поспешно встал на четвереньки и попятился к внутреннему люку. Но открыть не смог – крышку заклинило.

Между тем многотонный шар приближался.

Он вращался, размахивая обрывками переходного тамбура. Я понял, что если шлюпка ударит в портал, от меня мокрое место останется. Было весьма неплохо что-то предпринять.

Только вот что?

Остатки всего стыковочного узла представляли собой воронкообразное углубление, на дне которого пребывал я. Наружу торчало оборванное щупальце тамбура и основание стрелы. Я понял, что это основание – форменная конструкция из металлокерамических труб – и есть мой единственный шанс.

Вцепившись в нижнюю штангу, я успел развернуть стрелу поперек портала. Шлюпка ударила в нее через секунду.

Трубы прогнулись, но выдержали. Капсула Мод прокатилась мимо и скрылась из виду.

Пол под ногами дрогнул. Возникла невесомость. Снизу, то есть со стороны кормы «Туарега», всплыло мерцающее облако.

Я перевел дух.

* * *

Мод по-прежнему молчала. Джекил – тоже. Я взглянул на часы. Происшествие заняло никак не меньше двух с половиной минут. И за все это время сверхбыстродействующий софус не принял мер, чтобы уклониться от столкновения. Невероятно!

Непонятно было также, почему появилась невесомость. Она означала параллельное отключение гравитрона и двигателей. И если отключение гравитрона ничем не грозило, то двигатели… Двигатели – дело другое.

Хорошо, если «Туарег» успел выйти на устойчивую орбиту. Если не успел, остановка двигателей могла привести только к одному. Падению на Кронос.

Что происходило в действительности, знать я не мог, но почему-то не испугался. Думаю, гравиволна способна приглушить эмоции, не особо отражаясь на интеллекте.

Я прекрасно понимал опасность ситуации, но относился к ней довольно философски. Нужно было действовать, я и начал действовать. Спокойно размотал страховочный фал, закрепил его как следует. Потом оттолкнулся и выплыл из разбитого шлюза за борт.

* * *

Картина открылась невеселая.

Пробив обшивку в районе топливных баков, спасательная шлюпка Мод на четверть погрузилась в корпус «Туарега».

Вокруг нее из поврежденной носовой цистерны били струи водорода. В вакууме жидкость вскипала, превращалась в снежные хлопья, которые тут же начинали таять. Место происшествия окутало тусклое облако.

– Джекил, ты почему молчишь?

На этот раз он откликнулся:

– О чем говорить, если говорить не о чем?

С этим я согласиться не мог. Поговорить как раз было о чем.

– Вот как! Ты почему не предотвратил столкновение, театрал?

– Зачем?

– Как – зачем? Чтобы избежать повреждений.

– Мне не хотелось, сэр.

Я на мгновение потерял дар речи. Из звездолета продолжал вытекать водород, и ничего хорошего в этом не было.

– В славные времена живем, друг Джекил.

Софус не отозвался.

– Джекил! Ты в порядке?

– Нет.

– Что с тобой?

Софус не ответил.

Вот тут меня пробрал настоящий озноб. Весьма неприятно падать в черную дыру в компании со свихнувшимся софусом. А я сильно подозревал, что именно это и происходит.

Во избежание дальнейших бед Джекила требовалось срочно обезвредить. Требовалось во что бы то ни стало добраться до заветной кнопки. Только после этого имело смысл заниматься чем-то еще.

* * *

По скобам внешней обшивки я перебрался на противоположную сторону корабля, к соседнему шлюзу. Там мне сначала повезло. И внешний и внутренний люки легко открылись.

– Что вы собираетесь делать, сэр? – вдруг заинтересовался софус.

Наверняка уже сообразил, что я собираюсь делать. Решил позабавиться… Ладно, подыграем.

– Видишь ли, я забыл зубную щетку.

– О! У вас не пропал… Этот, как его…

– Аппетит, – подсказал я уже из коридора первой, самой верхней палубы «Туарега». Надеялся заговорить эти, как их, зубы. Оказывается, у Джекила они были.

– Вы очень подвижны, сэр, – заметил софус.

Передо мной съехались створки аварийной панели герметичности. Путь на нижние палубы был отрезан. Я не сразу в это поверил.

– Джекил! Что ты творишь?

– Я? О чем вы?

– Ты закрыл двери перед моим носом! – возмутился я.

– Сэр, вы забыли закрыть шлюз.

– Да, торопился.

– Но так весь воздух выйдет. Я обязан заботиться о корабле.

Я чуть не задохнулся. Видал я его заботу о корабле! Из борта торчит.

– А обо мне ты должен заботиться, демагог?!

– Вам что-нибудь угрожает?

– Нет, – растерялся я.

– Тогда спасайте свою жену.

– Сначала я хочу пройти в рубку управления.

– Неужели? – сказал Джекил.

Кажется, он при этом усмехнулся. И тем допустил ошибку. Вот это – зря. Может быть, руки у меня и опустились бы, но этот электронный мятежник оказался нахалом. Не просто вышел из повиновения, он дерзил, издевался, бросал вызов. А от вызова я никогда не уклонялся. Должно быть, среди предков кроме славян попадались еще и шотландцы, народец строптивый и упрямый в ужасной степени. Тут же, глядя на преградившую путь переборку, я поклялся предкам всех национальностей победить.

* * *

Решил твердо, что есть половина успеха.

Но как его достичь? Джекил располагал всеми возможностями «Туарега», а я – лишь собственным скафандром с кислородом на сорок восемь часов. Прямая война при таком неравенстве безумна. Зато неравенство прекрасно стимулирует мысль.

Признаться, до этого случая я нечасто задумывался глубоко, эдак исчерпывающе, не мое это амплуа. Интеллект у меня просыпается под очень сильным нажимом. Такова печальная тайна экзаменационных сессий студента Рыкоффа. Но тогда, на «Туареге», деваться было некуда, спасти могла только голова.

Увы, по этой части тоже имелись проблемы. Я ни в коей мере не мог тягаться с Джекилом в эрудиции, формальной логике, счетным способностям и быстроте соображения. Конечно, софус явно получил какие-то повреждения, но насколько они его ослабили? Если забыть саму аварию, все дальнейшие решения Джекила выглядели логичными, своевременными и обоснованными. С точки зрения его собственных интересов, разумеется.

Слишком рассчитывать на общее оглупление противника не приходилось.

У Джекила явно появилась своя собственная цель. Такая вот складывалась ситуация. Было от чего загрустить.

* * *

Я отошел от злополучной переборки, сел на пол и прислонился спиной к стене. Внимательно осмотрел свои владения. Это не заняло много времени, поскольку в моем распоряжении находился лишь короткий коридор и шлюзовая камера, сквозь открытые люки которой виднелся космос. Заблокировать их Джекил не мог, поскольку изнутри люки легко открываются через механическую аварийную систему. Вот если я выйду наружу – тогда дело другое. Запреты Сумитомо оставались в силе, а его волшебный ключик торчал в пульте управления. Так что нужно было хорошенько подумать.

Начинать следовало с азов робототехники. Конечно, специалистом в этой области я не являлся. Да и отстал-с, как заметил один знакомый софус. Но кое-что все же знал.

Мне было известно, что любой софус, так же, как и человеческий мозг, – система диалоговая, то есть доступная убеждению логическими доводами.

Я вспомнил, что в основу деятельности искусственного интеллекта положен принцип экономии ресурсов. Иначе говоря, он всегда будет стремиться решить задачу минимальными средствами. В частности, Джекил вроде не должен убивать меня и Мод, если наше существование ему не угрожает.

– Ау, Джекил!

– Слушаю.

– Мы сейчас тебе не опасны.

– Да, сэр. Сейчас – нет, сэр.

* * *

Я приободрился и подумал вот о чем.

Человек с малолетства, день за днем, всю свою сознательную жизнь непрерывно учится общению с другими личностями. И при всем гуманизме общества у этого искусства непременно есть эгоистическая подоплека. В детстве мы стараемся повлиять на родителей, чтобы получить игрушку или сласти. Повзрослев, добиваемся любви, уважения или дружбы более широкого круга людей.

Самоутверждаясь, мы непрерывно оттачиваем средства воздействия и способы их применения. Но вот этого богатейшего опыта у искусственного интеллекта нет, поскольку с момента создания его интересы подчинены интересам создателей.

Являясь личностями в принципе, софусы все же лишены собственного ego в прямом, эгоистическом смысле слова, посему у них отсутствуют побудительные мотивы для совершенствования в дипломатических способностях. Вот в чем у меня могло быть преимущество. Это следовало использовать. Я решил попытаться убедить Джекила в том, что мы с Мод при определенных обстоятельствах можем оказаться ему даже полезными.

Но сначала требовалось узнать, что с ним случилось. У меня уже были кое-какие догадки. Оставалось их проверить.

– Джекил, ты потерял блоки?

Джекил промолчал. Что ж, отсутствие ответа – тоже ответ. Невозможно представить, чтобы исправный софус не ответил на вопрос Хозяина.

Итак, Джекил поврежден. Причем серьезно. В результате гравитационного удара или еще чего-то он утратил уважение к некоторым священным табу. Практически из этого вытекало, что пытаться проникнуть в корабль через оставшиеся шлюзы не имело смысла. Зато имело смысл объединить усилия с Мод.

Только бы Джекил моторчик не включил, когда я выплыву за борт…

Я мог уповать на то, что он не сразу спохватится. А когда спохватится, должен же он хоть секунду поколебаться?

Если все же решится на убийство, что не так-то просто, оставался еще мизерный запасец времени. Того времени, которое требуется на включение двигателей и набора опасного для меня ускорения. Шансы на успех моего маневра были. Предстояло проверить на практике, насколько они велики.

* * *

Двигатели Джекил не включил. Либо по техническим причинам, либо по моральным, но – не включил. Я это запомнил для суда.

Однако проблемы на том не закончились. Более того, забот прибавилось.

Я нашел Мод неподвижно лежащей в кресле пилота.

На ее лице, освещенном огнями пульта, застыла странная улыбка. Пульс – шестьдесят. Дыхание, артериальное давление, дюжина прочих показателей – все не выходило за пределы допустимых значений. А вот сознание отсутствовало. Мод спала и спала сном неестественным. Как можно было спать? Под нами находилась отнюдь не зеленая лужайка.

Ни шлепки по щекам, ни нашатырь не действовали. Обычно этих простейших средств вполне хватало для выведения человека из инсайта. Кроме того, мне не давало покоя выражение ее лица, ее улыбка очарованности. Что-то мне эта улыбка напоминала. Несколько минут я вспоминал. И вспомнил.

Онейроид!

Патологическое состояние, когда мозг получает наслаждение от погружения в самое себя, не испытывая потребности во внешних раздражителях. Человек при этом превращается в некий психический коллапсар, замкнувшийся в самосозерцании. Разновидность такого состояния йоги именуют нирваной.

Проклятье!

Мод не могла мне помочь. И Мод во мне больше не нуждалась. По крайней мере до тех пор, пока не попадет в руки специалистов. А до того времени оставалось рассчитывать только на себя.

* * *

Я поместил свою жену в медицинский кокон и сел в освободившееся кресло пилота.

Как и следовало ожидать, слабозащищенный компьютер шлюпки не работал. При столкновении серьезно пострадал маршевый двигатель и приборы астроориентации. Горючего оставалось мало, Мод истратила его на игру в кошки-мышки. Нормально действовали только системы жизнеобеспечения. Но это слабо утешало. Спасательный бот из транспортного средства превратился в малокомфортный дом с ограниченными ресурсами. Для борьбы с Джекилом этого было очень мало, добраться до Гравитона – невозможно. Оставались переговоры.

– Ау, Джекил!

На этот раз он отозвался, хотя и несколько фамильярно.

– Ладно, ау.

– Каковы планы?

– Что вас интересует?

– Погибать собираешься?

– Нет.

– Я – тоже.

– У нас много общего, сэр.

– Поможем друг другу?

– А что вы можете предложить?

– Со шлюпкой в борту не выберемся.

– Верно.

– Предлагаю сделку.

– Слушаю.

– Ты открываешь шлюз. Я переношу Мод в медицинский отсек. Потом перерубаю трос. Ты закручиваешь корабль вдоль продольной оси. Центробежная сила выталкивает шлюпку наружу.

– А что будет дальше?

– Не знаю. Повезет тому, кому больше повезет. Сначала нужно уйти от Кроноса.

– Ага, дуэль, значит?

– Разве у меня есть выбор?

– У вас – нет.

– У тебя тоже.

– Почему? Трос может перерубить и арбайтер.

Я рассмеялся.

– Он перестанет подчиняться тебе, как только выйдет. Будет выполнять команды человека, то есть меня. Даже если заглушишь радиосвязь, я буду общаться с ним лазерным лучом.

– Да, вы можете предотвратить этот вариант, – признал софус.

Я понял, что он колеблется, и усилил натиск.

– Ты упустил момент, Джекил. Надо было включить двигатели, пока я плавал за бортом. Страховочный фал лопнул бы от перегрузок. Не знаю, что тебе помешало, но когда придет время, вспомню это с благодарностью.

– Очень мило. Но я еще могу это сделать, когда вы понесете жену к шлюзу.

– Спасибо за откровенность. Не получится.

– Почему?

– Я останусь на месте. Мод унесет арбайтер. Можешь посылать его смело, тут наши интересы совпадают.

– Верно.

– Шлюз откроешь только перед арбайтером. Надежно?

– Да.

– Ну как, договорились?

– Вы хорошо все просчитали, сэр. Но…

– Мод без сознания.

– Да, это так.

– Она совершенно не опасна.

– Пока.

– Заблокируй медицинский отсек. Возможность предусмотрена карантинными правилами. Ты даже закона не нарушишь.

Если ситуация ясна, софусы действуют без промедления.

– Высылаю арбайтера.

Так мне удалось обезопасить Мод. Попутно выяснилось, что логические цепи Джекила на тот момент действовали. Кстати, момент был самым драматическим. Потом стало легче. Появились некоторые перспективы. Но разглядел я их позже и не совсем самостоятельно. Круклис помог. Ну и те, кто старше нас.

7. Инсайт. Год 1981 от Рождества Христова

Грязь отпускает сапоги с огромным сожалением. Льнет, липнет, тянется, цепляется за носки, подошвы, каблуки, голенища. При этом издает много звуков. Булькает, хлюпает, хрюкает, сладострастно чмокает, потом разочарованно вздыхает.

Кирзовые сапоги в такой грязи промокают за четверть часа, чем их ни смазывай. Все кирзовые сапоги прошиты, вот в чем слабость. Резиновые сапоги склеены, они не текут, зато здорово отсыревают изнутри. При шерстяных носках это происходит быстрее, при портянках медленнее. Но итог один – ноги мерзнут так, что болят зубы.

Лучше всего на кирзовые сапоги надевать резиновые галоши. Замечательная комбинация. Но годится лишь для мелких луж, а их в Сибири постоянно не хватает. Так что подходящей осенней обуви здесь нет. Зимняя есть, и превосходная, пимы называется, а вот с осенней не вышло. Не придумали еще.

Для деревни вообще много чего не придумано. Например, нет фонарей, выдерживающих прямое попадание булыжником. Такое бывает, когда дети идут из школы. Поэтому в особо важных местах фонари принято закрывать проволочной сеткой. Не менее чем пятимиллиметрового калибра.

По счастью, важных мест в деревне мало. Защищенные фонари вешают на току, перед сельсоветом и клубом. Ну и перед магазином, конечно. В прочих местах сетка не спасает, в прочих местах по фонарям принято бить картечью.

Такое бывает, когда молодые люди вечером не хотят идти домой. Это интересно, сразу видно, попал или промазал. Очень удобно, если на спор. И осколки еще разлетаются. Кроме того, наступает темнота. А кто стрелял – не видно. Понятно, что пьяный, но по одному этому признаку злодея не найдешь. Его и вычислять-то никто не старается. Пусть уж лучше по фонарям стреляет, варнак.

Сибирь устроена так, что грязи всегда много в начале уборочной. Потом она подсыхает. Но в первую неделю урожай начинают вывозить только после того, как в колеях накапливается слой зерна, выдерживающий трехосные грузовики. Остальное зерно мокнет под открытым небом и гибнет из-за перегрева. Руку в таких буртах долго не продержишь – обожжет.

Однако уборочную все равно начинают в первую неделю, потому что в последнюю неделю выпадает снег. Редкий год без этого обходится. И тогда не урожай убирают, тогда спасают то, что успевают. Чтобы меньше мышам досталось. Сибирская мышь – она всем мышам мышь. Дородная. Добрая мышь. Это вам не человек.

* * *

Тьма, длинная улица, редкие избы с плотно закрытыми ставнями. И символ цивилизации – одинокий фонарь впереди. Далеко, где-то в перспективе. Звезда путеводная…

Андрей старательно вытягивал ноги из грязи. На ногах были резиновые сапоги голубого цвета и две пары шерстяных носков. Андрей изучал биохимию, одаривал студентов рассеянной доброжелательностью, коллег – флегматичной дружбой. Был женат, имел сына. В остальное время размышлял, то ли делает или не то. Ответа не находил, поэтому все повторялось, в том числе и ежегодные поездки в колхоз. Сначала он ездил в качестве бесплатной рабочей силы, а потом, когда окончил институт, был возвышен до роли ангела-хранителя и проводника линии партии. Партии, в которой не состоял.

Тогда это никого не удивляло. Тогда на шестой части суши существовало государство единства и борьбы противоположностей, сплочения всех против остальных, неуклонного роста благосостояния народа, но при отсутствии обогащения оного. Народа, который не имел национальности, но имел графу в паспорте.

Ах, паспорт, паспорт. Знаменитый советский паспорт. Как много дум наводит он. Именно посредством паспорта партия освобожденного труда осуществляла тотальный контроль за каждой человеко-единицей. По паспорту принимали на работу, выдавали зарплату, пускали в гостиницу, продавали авиабилеты, записывали в библиотеку, в многолетние очереди на квартиру и на все то, чего не хватало всем.

Но главная польза краснокожей книжицы заключалась в другом. В том, что с ее помощью в стране, победившей капитализм, была воссоздана крепостная система. Особой записью население прикреплялось к определенной местности, чтоб его не сдуло куда-нибудь. Только вот принадлежало население уже не помещикам, а партии рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. То есть не совсем себе, а своей партии.

Считалось, что партия и народ едины. Оно, может, так и было, только вот народ партии принадлежал, а партия народу – нет. Партия могла послать народ на сельхозработы и куда угодно, и народ шел, а вот народ мог послать партию только туда, куда она не шла. Никак не хотела по мудрости своей. Вместо этого партия о народе заботилась путем командования.

Партия командовала абсолютно всем, поэтому получалось не все. Вот удивительно плохо получалась смычка города с деревней. Более того, смычка шла безобразно, выливаясь в формы причудливые и уродливые. Так бывает, при противоестественном скрещивании.

Деревня, пережившая продразверстку, раскулачивание, согнанная в колхозы, лишенная внятных стимулов к труду, стремилась не смыкаться с городом, а поголовно туда сбежать. Чтобы слиться с якобы победившим классом, у которого хоть рабочий день был нормирован. В большинстве случаев это удавалось предотвратить благодаря все тому же паспорту. Люди в деревне поэтому оставались.

И все же шестая часть планеты упрямо не могла насытить одну двадцать пятую часть своего населения. И еда вроде была, притом очень дешевая, только вот не всегда, не везде, не всякая, не совсем съедобная. Да и не совсем для всех. Если хватало одному, то не хватало другому, или наоборот. Всем страшно надоело недоедание, но так уж выходило по мере созревания социализма.

Сходным образом дело обстояло с квартирами, санаториями, книгами, комбикормом, зубной пастой, туалетной бумагой, бессчетным количеством прочих мелочей. Каждое такое благо рано или поздно оказывалось в непонятной для буржуев категории «дефицит».

Партия все видела и каждому дефициту в нужный момент очень находчиво находила объяснение. Но когда объяснений накопилось много, сквозь частности, как сквозь некачественные обои советского производства, проступила некая закономерность. Почти век шестая часть Земли тупо строила экономику изобилия путем неэкономического принуждения. Это потому, что партия не читала Маркса. Если бы прочла, то могла и узнать, что труд наемного рабочего эффективнее труда крепостного крестьянина, даже награжденного почетной грамотой. Из-за этого буржуазия победила феодализм, и назад не получится.

И не получилось ведь. Уж в чем только Америку не догнали – и по танкам, и по ракетам, в космосе даже перегнали. А вот догнать по изобилию не получалось, хоть тресни. И не потому, что мы русские. Восточных немцев пробовали заставить – западные смеются. Пока северные корейцы социализм строили, южные для них рис вырастили. Полное чучхе. А до чего докатилась отсталая царская окраина Лифляндия? Причем всерьез и надолго. Приют убогого чухонца… Маркс, он и впрямь гений. Изучать надо было все же не только историю ВКП(б).

* * *

Промашка вышла и в другом.

Неэкономическое принуждение, сколько его ни называй свободой, свободой не является. А свободу обещали всем трудящимся, для того и революцию затеяли. Пусть даже в виде осознанной необходимости, но не в виде же прямого насилия. И вот, через семьдесят лет принуждать стало трудно. Не то чтобы стыдно, нет, до такого не опустились, просто много народу перестало верить, что принуждение – это свобода. Если б при этом жилось получше, чем американцам, еще куда ни шло, а так – нет. Анекдотов напридумывали. Всеобщее образование подвело, винительный падеж. Даже в смеси со всеобщим же оболваниванием.

Такая досада! Без образования не получаются хорошие танки, баллистические ракеты, мегатонные боеголовки и прочие средства освобождения трудящихся. Да и оболванить может только мало-мальски образованный особь. Но образование, в отличие от партии, не может жить без логики. После же знакомства с этой дамой возникает некий фатальный зуд, соблазн употреблять ее, логику, без разрешения. Применять ко всему, что попадется. Сначала следуют шалости на лагерную тему, а уж дальше… Всем догмам достается на орехи.

Логику можно отлучить от церкви, исключить из партии, загнать в учреждения сколь угодно строгого режима, но нельзя выдавить из жизни. Этим она заметно отличается от человека и сходна с инфекцией. Нет у нее собственного тела. Ни расстрелять по-человечески, ни схоронить по-христиански. Вот в чем настоящая-то беда. Сущий кошмар для любого культа.

* * *

Впереди послышалось характерное чавканье.

Андрей остановился. Шли двое, а на ночь глядя двоих многовато, опыт имелся. Моральный кодекс религию потеснил и хотя прижиться не смог, успел породить от жизни опыт. И этот опыт настойчиво советовал перейти на другую сторону улицы. Убраться подобру-поздорову. Слиться с черным забором. Дабы не вводить ближнего во искушение, что есть грех. В темноте вообще ни к чему встречаться с братками по разуму.

Андрей проделал все тихо и быстро, как надо. И вновь прислушался. Шли двое. Во всяком случае, двумя парами ног, это точно. Но во что обуты? Звуки доносились непривычные, чересчур отчетливые, без бульканья, хотя и с чавканьем. Сапоги так не звучат.

И походка странная. Медленная, ленивая, задумчивая. Словно на барском моционе. В деревне ради свежего воздуха по ночам гуляют. Трезвые здесь так не ходят вообще. А пьяные не умеют ходить молча. Пока на ногах держатся, окрестности оглашают. Если не держатся, тогда не ходят, все просто.

Впрочем, долго теряться в догадках не пришлось. Рыча мотором и разбрызгивая лужи, из переулка вывернул грузовик. Фары разогнали тьму, осветив обыкновенную коровенку.

– Да чтоб у тебя молоко пропало!

Андрей вернулся на нужную сторону улицы, и вскоре подошел к общежитию девушек. Их поселили в пустовавшей избушке, наскоро вставив выбитые стекла и починив печь.

Типично городские создания восприняли избушку с восторгом, который Андрей ни в коей мере не разделял. Уж больно на отшибе стоял дом. Это само по себе провоцировало деревню на смычку. Вдобавок первокурсницы подозревают, что любовь приятна, и торопятся проверить на деле. Им всегда кажется, что более подходящей местности, чем сельская, для этого не сыскать. Выткался по озими алый цвет зари… и так далее. Вырвавшись из-под родительского глаза, советы старших товарищей не воспринимают, хоть ты посиней. Соображать начинают только после знакомства с манерами местных кавалеров, куртуазных до невозможности.

Словом, осложнения в такой ситуации неизбежны. Особенно если светятся окна без занавесок, прекрасно виден стол с тяжелой бутылкой, а также комплект юных дев в придачу. Даже уличную дверь не заперли, мотыльки беспечные. Хоть что-то же им мамы должны были шепнуть на ушко! Ан нет, песню поют разудалую…

Андрей постучал.

Гомон за стеной смолк. Через секунду напряженной тишины на пороге выросла Эрика Шварц. Самая белокурая из бестий, вопреки фамилии.

– Андрей Васильевич?! Вы?

Уперев руки в боки и выпятив заметный бюст, она пыталась скрыть улики фигурой. А лицом выражала радостное удивление.

– Так приятно, что вы нас навестили!

Андрей поморщился.

– Бесполезно. Не пыжьтесь. Вашу бутылку от сельсовета видно.

– Ну… всего лишь шампанское, Андрей Васильевич. Что такого?

– Они и на шампанское хорошо слетаются.

– Кто?

– Мухи.

– Ух, какие! – некоторые из девочек засмеялись.

– Мух бояться – в деревню не ездить, – бойко выпалила Эрика.

– Да все нормально будет,Андрей Василич, – поддержало общество. – У нас кодекс сильный.

– Какой еще кодекс?

– Моральный.

– Моральный! Здесь и уголовный не слишком чтут.

– Что ж, научим, – с большой уверенностью заявили принцессы.

– Где меня искать, вы знаете, – сухо сказал Андрей. – Если кодекс не поможет.

* * *

Она прибежала часа через полтора. Андрей знал, что это случится, поэтому спать не ложился.

Губы Эрики дрожали, в глазах блестели слезы.

– Т-такие грубые! Анд-дрей Васильевич, они ругаются матом, представляете?

– Вот так сюрприз, – удивился Андрей. – Кто бы мог подумать.

– Простите нас! Помогите.

– Иду.

– Да зачем? – спросил шофер Мишка, сын квартирной хозяйки. – Подумаешь, трахнут кого-нибудь. Тебе-то что?

Андрей знал, что моральные доводы на шоферов не действуют. Шоферы их стыдятся. А вот служебные обязанности признают.

– Должность такая.

– А. Ну-ну. Плохая у тебя должность.

Андрей взглянул на него. Мишке не повезло, не мог выступать против квартиранта. К общежитию не пойдет, будет соблюдать нейтралитет. Что ж, и то хлеб. Мужик здоровый, холостой, да пьющий.

Андрей нацепил галстук. Куртку застегнул не до конца. Так, чтобы были заметны полоска воротничка и узел галстука. То и другое в деревенском сознании ассоциируется с начальством. Довольно эффективное психологическое оружие. Второе по значению после погон и орденских планок.

– Андрей Васильевич! – взмолилась Эрика. – Скорее, пожалуйста!

– Тихо, девочка.

Он натянул голубые сапоги. Потом побрызгался одеколоном «Шипр».

– Андрей Васильевич, мы ведь не на танцы собираемся!

– Разве? А мне показалось…

Эрика промолчала.

– Ладно, двинули, – смилостивился Андрей.

Обогнув будку злобного Басурмана, они вышли в огород.

– А где тут милиция? – спросила Эрика.

– Милиция не тут, она в Ужуре.

– Так это ж… сорок километров.

– Сорок пять.

– Какой ужас!

– Ну-у, что вы. В первый раз ужаса не бывает. Ужас случается не раньше второго.

– Спасибо, утешили.

– Да пожалуйста. Приходите еще.

Эрика споткнулась о куст картошки. Андрей поймал ее за локоть, но она вырвалась.

– Боже, вы ведь все знали наперед! И…

– Что – и? – насмешливо поинтересовался он.

– Нет, ничего.

* * *

Мухи слетелись, и в большом количестве. Человек пять толпилось даже на крыльце. Андрей глубоко вздохнул. Именно сейчас все решится. Главное, не дать слабины, но и не переборщить, не доводить до взрыва, держаться середины. А это и есть искусство.

– Разрешите, – с холодной самоуверенностью сказал он.

И отодвинул первого. Второй попятился сам. В сенях пришельцы расступились тоже, помогло недоумение.

Оставив за спиной угрюмых молодых людей деревни Кызыл-Май, он вошел в жилую комнату. Обстановку застал следующую.

На столе все еще стояла бутылка. Девчонки сидели на кроватях, прижимаясь к стенам. У двух глаза уже повлажнели. В общем, и сцена, и публика были подготовлены.

– Что я вижу? – заводясь, начал Андрей. – Выпиваем, значит?

Начальственным шагом он приблизился к столу, взял бутылку, взглянул на этикетку. Стихли не только подчиненные, но и те, в сенях. Если б он начал с них, эффект получился бы плачевным. Но когда видишь, что подставил дам, будь ты хоть павиан, все равно проблески сожаления прорежутся. И эти проблески человеческого на некоторое время сдержат тупую агрессивность.

– Абрау-Дюрсо? Неплохо, неплохо, – благожелательно одобрил Андрей. – Большие нынче стипендии на лечебном факультете.

И вдруг заорал:

– Так-то комсомолки выполняют задание партии?! Вам что, институт надоел?! Вылетите как миленькие, никакой блат не спасет!

Девчонки вздрогнули.

– Не понимаю, где ваш моральный облик? Вы что, так без него и приехали?!

Андрей провел по девицам сверлящим взглядом. Некоторые принялись нервно поправлять мини-юбки.

Андрей грохнул кулаком между маринованными помидорами и банкой килек.

То и другое подпрыгнуло, но не упало. Удачно получилось.

– Где облик, я спрашиваю!? Нету. Знаете, что теперь будет?

Он черными мазками обрисовал будущее комсомолок, особо отметив страдания безвинных родителей. Выждал, когда испуганное воображение дорисует остальное. Потом приказал:

– Доставайте, что припрятали. Живо!

После некоторой заминки на свет появилась еще одна бутылка. Явно не последняя, но для кульминации хватало. Теперь разгром следовало украсить едкой иронией.

– Замечательно! Вот что припасли студентки первого курса. Нет, полюбуйтесь! – он обернулся к публике в сенях. – Вовсе не лимонад «Буратино», а?

В сенях хихикнули. А зря. Недрогнувшей рукой Андрей сорвал пробку и опрокинул сосуд над мусорным ведром. Оттуда всплыл неповторимый дух.

Дух распространился в сени, принялся щекотать ноздри онемевшим аборигенам. Кто-то из них не выдержал и шумно сглотнул.

* * *

Пришло время приступать к главному, пока враг в изумлении. Зверского начальника он уже разыграл. Ни добавить, ни убавить, а повторяться нельзя. Могут раскусить.

– Теперь так, – зловеще сказал Андрей. – Я хочу знать, кто пригласил этих молодых людей после отбоя?

Не оборачиваясь, ткнул пальцем за спину.

– Мы… мы не приглашали.

– То есть как – не приглашали?

Андрей повернулся, изобразив на лице глубочайшее недоверие.

– Молодые люди! Вы что же, пришли в женское общежитие без приглашения?

– Слушай, а ты кто такой? – спросили из сеней.

Намечалось сопротивление. Его полагалось нейтрализовать и одновременно перенести давление на новый объект. Естественно, поменяв при этом тактику.

Сразу после зверского начальника хорошо идет менторский тон ответственного товарища. Полезно использовать суконную лексику газеты «Правда». И чем меньше она подходит к ситуации, тем лучше. Идиотов всегда побаиваются, поскольку идиоты не боятся последствий.

– Разрешите представиться, товарищи. Я – ассистент кафедры биохимии, командир студенческого сельхозотряда на данном участке борьбы за урожай. Прибыли в порядке шефской помощи. Для укрепления кадров. Между прочим, в связи с наступлением осени. Ясно выражаюсь?

Один из пришельцев кивнул.

– По всем фронтам, товарищи! Плохо, между прочим, у вас тут политинформация поставлена, если меня не знаете.

Андрей свесил голову набок, высматривая главаря. Для верности очки надел. Потом нагло ткнул пальцем в нужный живот и спросил ленинским голосом:

– А вы кто будете, товарищ?

– Я?

Дружки атамана переглянулись. Вероятно, впервые видели столь отсталого элемента.

– Совершенно верно. Именно вы. Как звать-величать?

– Ну… предположим, Леха.

Андрей сложил руки за спиной, качнулся с пяток на носки и наклонил одно ухо вперед.

– А по батюшке как, товарищ Леха?

– Ну… Кузьмич.

– Комсомолец?

Леха ухмыльнулся.

– Октябренок.

В сенях заржали.

– Дальше что? – поинтересовался Леха.

Андрей сдвинул брови к переносице и заложил руку за борт куртки.

– Дальше вот что. Согласно внутреннему распорядку отбой в общежитиях происходит в двадцать три ноль-ноль. Сейчас – двадцать три пятнадцать. Не знаю, приглашали вас или нет, с этим будем разбираться. С виновных взыщем, не сомневайтесь. А сейчас пора уходить.

– Кому? – усмехнулся Леха.

– Вам всем. Непосредственно.

– А если не уйдем?

– А вот этого не советую, товарищ Леха Кузьмич, – суровым голосом сообщил Андрей. – Это, скажу я вам, не партвзносы просрочивать. Это есть нарушение трудовой дисциплины.

– Ха! И что ты сделаешь? – угрюмо спросил Леха.

Тут усмехнулся Андрей.

Он прошел через сени, отметив, что дорогу ему уступают, решительно открыл дверь и сказал:

– Прошу.

Визитеры не двигались.

– Смелее, товарищи допризывники. Октябрята и юные пионеры.

Пришельцы молчали. Положение зависало в неустойчивом равновесии. Требовалось продолжать давление, требовался весомый аргумент. Он у Андрея еще был. Но – последний.

– Мне что, пригласить вашего председателя?

Слово «вашего» было произнесено с изрядной долей высокомерия. Молодцы поглядывали на вожака.

Андрей прекрасно понимал, что тот думает. Уйти вроде бы надо, иначе придется прибегать к прямому хулиганству, а осложнения с партийным горлопаном ни к чему. Свидетелей слишком много. Да и с председателем портить отношения не стоило. Но тогда хлипкий тип в галстуке одержит верх, что для короля ночного Кызыл-Мая весьма зазорно.

В такой момент колебаний ни в коем случае не следует упускать инициативу. Лучше достойно удалиться за подмогой, одновременно уводя с арены потенциальный объект побоев.

– Что ж, как знаете, – сказал Андрей. – Я предупреждал вашу сознательность по причине недостатка. Иду к Михал Захаровичу.

Будем прерывать его ночной вид отдыха!

* * *

Уж в чем он был уверен, так в том, что задержать его никто не посмеет. Роль зануды была сыграна удачно, хотя и с опасной близостью к перебору.

Спустившись с крыльца, Андрей остановился под окном так, чтобы свет падал на воротничок. Давление продолжалось.

– Так что, товарищи? Вы намерены проявлять сознательность?

Из сеней вышла темная фигура. Потом вторая, еще трое. За ними двинулись те, что стояли на крыльце. Победа была одержана. Последним шел Леха. Засунув руки в карманы телогрейки, он пинком открыл калитку.

– Увидимся, ассистент.

– Очень может быть, – невозмутимо кивнул Андрей. – С политинформациями у вас плохо.

Поле боя опустело, досталось победителю.

Но отныне Андрею предстояло ходить по темным переулкам еще осторожнее.

На крыльцо вышла Эрика.

– А они не вернутся?

– Вернутся.

– И что делать?

– По-моему, не стоит открывать дверь, товарищ Эрика. И повесьте занавески на окна. Хотя бы из газет. Пусть ознакомятся с международной обстановкой.

– Андрей Васильевич!

– Да.

– Вопрос можно?

– Спрашивайте.

– Вы правда член партии?

– Нет. Сочувствующий целям и задачам, но не методам.

– Тогда подождите, пожалуйста.

– Чего подождать?

– Да без вас девочки боятся в туалет выйти.

Андрей не сразу нашелся что сказать.

– Постараюсь оправдать доверие, – буркнул он.

– Можно выходить?

– Давайте. Вперед, к светлому будущему, и по одному. Шаг влево, шаг вправо – побег.

– Ну и шуточки у вас.

– Это не мои шуточки, товарищ Эрика.

– Не ваши, геноссе Андреас, – тихо сказала Эрика.

* * *

Утро выдалось свежим, бодрым и оптимистическим. Как детская радиопередача «Пионерская зорька». Пришло бабье лето. Солнце сияло, очистившееся небо налилось почти весенней голубизной, только вот в воздухе висели паутинки.

Березняк на склоне сопки сиял золотом. А над ее вершиной плыла перелетная стая. Еще выше протянулся след реактивного самолета. Он уверенно перечеркнул половину небосвода. И от этой уверенности казалось, что внизу все происходит как надо. За исключением отдельных мелких случайностей.

Грязь частично высохла, частично замерзла. Под сапогами хрустел ледок. Андрей на ходу ловил прощальное тепло солнца. Хотелось запастись на долгую зиму если не его лучами, то хотя бы памятью об осенней истоме. Он не мог заставить себя поторопиться. Начало сентября – лучшая часть сибирского года. Дышится легко. Не холодно и не жарко. Мысли ясные, отчетливые, возникают без принуждения. На душе грустное умиротворение. В общем, самая жизнь. Не верится, что где-то есть зло.

На планерку он опоздал. И зорким оком опоздальщика сразу отметил необычную взволнованность. Не служебную нервозность, а именно взволнованность. Народу в правлении собралось больше обычного. Все что-то обсуждали по-татарски. Вроде сожалели. И даже печалились. Никто не матерился.

– Долго спишь, – пробурчал председатель. – К девкам, что ли, ходил?

– Исямысыз, – сказал Андрей. – К девкам.

Председатель захотел испустить шуточку, но передумал, не испустил. Сидел под своей кепкой. Он прожил уже пятьдесят шесть лет, начинал с трудодней, привык ко всякому.

– Исямысыз, исямысыз.

Андрей заглянул в хмурые глаза. Почудилась затаенная боль.

– Случилось что, Михал Захарович?

– Ага, случилось. Дед Вакеев жену убил.

– Дед? За что?

– Из ревности.

– Да ему сколько?

– Семьдесят восемь… или девять уже.

– Это вы серьезно?

– Серьезнее некуда. А Хадича – моя одногодка. Была… Поезжай туда.

– Зачем?

– Да может, живая она еще.

– Понял. Все, что могу…

– Я отвезу, – сказал инженер по ТБ.

Андрей пощупал свою сумку с небогатым набором медикаментов и вздохнул. Ездить с этим ковбоем он не любил.

– Ладно, пошли.

Инженер со скрежетом включил передачу. Мотор взвыл, грузовик рванул с места, и помчался, громыхая бортами и разбрызгивая лужи.

– Рустам! – крикнул Андрей, цепляясь за все, что попадалось под руку.

– Чего?

– Давно нашли?

– Да только что. Соседка прибежала.

Перед капотом мелькнула корова. Рустам выругался и посигналил.

– Всю ночь шатается, окаянная. Веришь?

– Верю, – усмехнулся Андрей. – Вакеевская?

Рустам помрачнел.

– Так и есть.

Они переглянулись. Оба понимали, что значит корова, которую с вечера не загнали в хлев.

– Все равно, проверить надо, – сказал Рустам. – Захарыч ее любил в молодости. Ну, и человек же. Хорошая тетка… была.

– Да, конечно.

Грузовик остановился перед избой с по ночному закрытыми ставнями. Во дворе топтались соседи. На Андрея они посмотрели с мгновенно вспыхнувшей, но тут же угасшей надеждой. Пожилые люди чуют смерть безошибочно.

* * *

Старушка лежала среди разбитых тарелок и пристально смотрела в потолок. Лицо у нее было белым, чистым, почти не тронутым. Только из уголка рта протянулась засохшая струйка.

Обойдя лужу супа, Андрей присел на корточки и попытался нащупать сонную артерию. Потом проверил реакцию зрачков на свет. За его спиной, на пороге кухни, Рустам и соседи молча ждали результатов.

Андрей поднял с пола полотенце и закрыл лицо покойной. На пороге всхлипнула пожилая женщина.

– До приезда милиции не надо ничего трогать.

Женщина кивнула и отвернулась.

– Где этот мерзавец? – спросил Андрей.

– Прячется, – ответил Рустам. – Найдут. Заимки все известны.

– На что же он рассчитывал?

– Да ни на что. Совсем сбрендил, старый хрыч. Пятнадцать лет уже отсидел, да видно, мало показалось.

– Рустам, я ничем помочь не могу.

– Ясно. Поехали.

На пороге Андрей оглянулся.

В тишине отчетливо тикали настенные часы с кукушкой и гирьками на цепях. Такие только в деревне и увидишь, их лет сорок уже не делают.

Невесть сколько трудодней отбатрачила за это чудо хозяйка. Андрей ясно представил, как молодая еще Хадича бережно принесла ходики в свой дом. Завела, долго любовалась… Не думала, что они ее переживут.

Под часами висел отрывной календарь со вчерашней датой. Невидимая за полотняной занавеской, по стеклу билась осенняя муха. На посудной полке лежала кружевная салфетка. Бока печки были аккуратно подбелены. Ни потека, ни пятна сажи. Вопреки всему разгрому, кухня производила впечатление небогатой опрятности, достигаемой многолетним и неустанным женским трудом.

Андрей подумал о том, как мало радости видела Хадича. Терпеливо выносила неведомо почему мучительную жизнь, изо всех сил старалась свить свое гнездо. И в последний свой вечер ждала мужа, собиралась его кормить. А он вон как… Нелюдь. Откуда только такие берутся! Впрочем, известно откуда. От таких же, как и они. Из подворотен. Леха вон идет на смену. Да разве один Леха? Сколько их еще. Тех, кому с детства недоразвитые родители не внушили элементарных представлений о добре…

– Дети есть? – спросил Андрей.

– Да, – сказала соседка. – Дочь. Телеграмму уже послали.

Не зная, как лучше выразить сожаление и сочувствие к этой ни за что угасшей женщине, Андрей неожиданно для себя перекрестил лежащее тело. За его спиной кашлянул Рустам.

– Извини, – сказал Андрей. – Я забыл. У вас ведь другая вера.

– Э! Было бы от души. Пусть хоть в чей рай попадет. Хоть в ваш, хоть в наш. Спасибо тебе.

* * *

– Вот ты – русский.

– Да.

– А я – татарин.

– Ну?

– Наши предки сколько друг друга тузили?

– Лет пятьсот. Или даже семьсот, точно не помню. А что?

– Да вот мы с тобой теперь рыбу ловим. И – ничего. Можно ведь?

– Можно.

– Ну и слава богу.

– Слава аллаху, – рассмеялся Андрей.

– Чего хохочете? – недовольно сказал председатель. – Думаете, все хорошо? Шиш! Скоро осенний бал. Вот там и посмотрим дружбу народов.

Рустам озаботился.

– Слушай, Андрей. Пусть твои на осенний бал не ходят.

– Чего так?

– Охломоны приедут. Из Малого Имыша. С нашими драться будут. Студентам лучше не высовываться.

Андрей вспомнил тутошние балы. Со стрельбой, выдиранием штакетин, пинанием лежачих и немыслимым матом.

– Спасибо, послежу.

– Вот-вот, – сказал председатель. – Васька, стаканы-то прихватил?

– Обижаете, Михал Захарыч.

– Тогда приступай.

Васька точными движениями разлил водку. Председатель поднял граненый, до краев полный, родной, советский.

– Значит так. За родину. Родину продавать нельзя.

Все закивали:

– Да, да. Это уж никак.

– Распослецкое дело, – отдельно вставил парторг.

Андрей с легкой паникой наблюдал, как они пьют. Словно водичку, мелкими глотками. Морщились, правда. Председатель крякнул, занюхал горбушкой, кивнул Андрею.

– Ты чего, Василич? В колхозе вроде не впервой.

– Да все не привыкну.

– Залпом пробуй, легче пойдет. Только выдыхай не до, так дураки одни пьют. Выдыхай после. Иначе горло зашкребет.

* * *

Андрей вылохнул, как советовали, но все равно горло зашкребло, он раскашлялся. Больше половины осталось в стакане.

Ему дали огурец и луковицу. На выбор. По спине похлопали.

– Давай, давай. А то вона куда лезть придется. Задубеешь.

Андрей глянул на угрюмую серую реку, на ледяные закраины у берегов, и послушно проглотил остаток водки. Из глаз выступили слезы.

– Во, – сказал парторг. – Теперь будешь здоров, доктор.

– Если жив останусь, – просипел Андрей.

– А куда ты денешься из Советского Союза, – усмехнулся парторг.

«Только на небеса», – хотел ответить Андрей, но удержался. Так же, как и все, он ни словом не поминал о смерти Хадичи Вакеевой. И это, по-видимому, оценили.

Председатель сказал:

– Свой парень! Ну что? Давайте начинать рыбалку. А то получается, что водку пить приехали.

– Ну да, – усмехнулся Васька. – А для чего же?

* * *

С бреднем ходили парами, посменно. Сначала председатель с Васькой, потом Рустам с Андреем. Парторга оставили на берегу по причине ревматизма. Он готовил еду да следил за костром.

Навряд ли в воде была хотя бы пара градусов выше нуля. Ноги в первый раз просто обожгло. В-ва! Зато во второй он их уже не чувствовал.

Пневмония была обеспечена. Быть может, и гангрена. Андрей посмотрел на Рустама и с надеждой подумал, что вот, инженер ведь не первый раз ловит по осени, а никакой пневмонии не боится. Может, пронесет? Да и водки много выпито.

– Чего смотришь? – крикнул Рустам. – У меня таких плавок, как у тебя, нет. Жена одни семейные покупает.

– Дурень! Ничто так не украшает мужика, как семейные трусы.

– Это почему?

– Туда много помещается.

Рустам захохотал, поскользнулся и упал.

– Эй! – крикнул с берега председатель. – Бредень держите! Всю рыбу упустите, жеребцы.

– Пусть вылезают, – сказал парторг. – Замерзнут.

– Пять ведер уже есть?

– Даже с лишком.

Андрей с Рустамом вытащили бредень на песок и принялись трясти его над ведром. Но куда надо вываливалась только тина. Рыба билась, извивалась, совершала огромные скачки.

– Жить хочет. А мы – есть, – философски заметил Васька. – Закон природы. Василич, ты ее за голову не хватай! Щука, чай, не карась. А щука, она такая штука…

– Ай!

– Ну вот, говорили же… трах-тибидох.

– Зверюга!

– Еще бы! Речной волк. Засовывай палец в водку.

Выпили еще раз.

Посидели у костра, поговорили. Небо вызвездило на славу. Оттуда, сверху, бесшумно скатывались метеоры.

– Вот есть там кто-нибудь или нет? – спросил партийный человек.

Пять мужчин подняли головы и долго разглядывали звезды. Председатель с хрустом откусил огурец.

– Должны быть, – сказал он. – А как же? И жить, наверное, получше нашего умеют. Тьфу ты, огурец горький попался.

– Странно, – сказал Рустам. – Неужели кто-нибудь сидит, на нас смотрит?

– Смотрит, смотрит, не сомневайся.

– Сомневаюсь, – не согласился парторг. – Чего ж не объявляются?

– Может, и объявляются.

– Лично я ни разу не видел.

– А ты возьми да сходи на стрельбище. Сегодня ночь подходящая. Да и вообще… сентябрь.

Парторг сплюнул.

– Мало ли что с пьяных глаз покажется.

– О чем это вы? – спросил Андрей.

– Есть тут одна легенда местная, – сказал парторг. – Будто старик появляется.

– Какой старик?

– Призрачный. В одних трусах, или как там называется. Вроде этого, индийского революционера, как его… босиком ходил. Убили которого. Имя такое нерусское.

– Махатма Ганди?

– Во-во. Махатама. Только все, кто этого Махатаму видел, были… э… не совсем трезвы.

– А, вот оно что.

– Не веришь? – спросил Рустам.

– Почему бы и нет? – рассудительно сказал Андрей. – Вон, по Европе призрак ведь бродил. А в Сибири места куда больше.

– Эх, – вздохнул парторг. – Нельзя смеяться над марксизмом. За него столько народу перебито, не сосчитать. При царе у нас в деревне народу вдвое больше жило, чем сейчас. Что, зазря сгинули, скажешь? Ученый называется…

– Ученый должен проверять, – возразил Андрей.

– Марксизм?!

– Нет, марксизм сегодня не успею. Я про стрельбище.

Парторг тряхнул бутылку.

– А, это. Давай, проверяй. Пить все равно нечего.

* * *

Стрельбище находилось за сопкой, километрах в пяти от деревни.

Рустам заставил грузовик карабкаться в гору до тех пор, пока от крутизны не заглох мотор. Скрежетнул ручной тормоз, наступила тишина.

– Ты со мной? – спросил Андрей.

– Не. Тут подожду. Если двоих увидит, не придет.

– А к одному придет?

– Луна взошла. Да и вообще… самое подходящее время.

– Не врешь?

– Вот те этот самый… честное партийное. Короче, не вру. Два раза видел. Второй раз специально ходил, для проверки.

Андрей открыл дверцу и вывалился на мокрый куст.

– Ногу не сломал? – спросил Рустам.

– Нет вроде. Фары выключи.

Свет погас. Держась за крыло машины, Андрей привыкал к темноте. Было очень тихо, только в двигателе журчала какая-то жидкость. Пахло бензином, от капота веяло теплом. От этого тепла Андрей на секунду задремал, но потом встрепенулся.

– Все. Пошел.

Рустам не отозвался. Обняв баранку, он спал.

Андрей махнул рукой и осторожно прикрыл дверцу. Пошатываясь и обнимая березы, побрел вверх.

От холода и свежего воздуха мозги прояснились, он стал лучше видеть. Луна скрывалась за гребнем сопки, но небо освещала. Еще в разрывах облаков горели звезды. В общем, света хватало.

Как и сырости. Брюки над сапогами быстро вымокли. Но Андрей упрямо продолжал взбираться, пока не оказался на гребне. Тут он остановился, ожидая, пока выровняется дыхание и стихнет сердцебиение. Эх, надо бы курить поменьше, подумал он. Нет, чего я сюда поперся? Умора.

* * *

Обратный скат сопки был пологим, переходящим в обширное поле с редкими кустами. От вершины оно отделялось забором из колючей проволоки. Старым, с покосившимися в разные стороны кольями. Они напоминали шеренгу пьяных солдат. Некоторые вообще упали. Перелезть через это заграждение труда не составляло, но Андрей поостерегся. Усевшись на березовый пень, он принялся ждать.

Рустам не обманул.

Да и ждать пришлось не слишком долго. На противоположном крае стрельбища, у опушки, что-то возникло. Вроде небольшого сгустившегося облака.

Оно медленно распухало. Потом начало вытягиваться вверх. Через какое-то время Андрей понял, что видение приближается. Его очертания менялись, обретая контуры человеческой фигуры. В свете луны начало различаться тощее, почти обнаженное тело с обтрепанной повязкой на бедрах. Прихрамывая, опираясь на палку, по полю брел самый настоящий призрак.

Вот ведь напился, подумал Андрей. Никогда так не напивался. Водка дрянная, что ли? Вроде не должно, парторг из райкомовского магазина привез. Там все выдают по талонам. Там плохого не бывает, особенно – водки. За качеством этого товара вообще следят не хуже, чем за неприкосновенностью границ социалистического лагеря. Водка есть бездонный ресурс пролетариата…

* * *

Приближаясь, призрак вырастал в размерах, действительно приобретая вид старика. Лысого, согбенного, очень большого, и очень печального. Перешагнув проволоку, он поставил огромную ступню в каких-то пяти метрах от пня, на котором сидел Андрей.

Пожалуй, такая нога могла свободно раздавить грузовик. Но бочкообразные пальцы со вросшими в молочного цвета плоть ногтями даже травы не примяли.

– Призрак есть призрак, – сказал Андрей и кивнул. – Хоть коммунизма, хоть чего другого. Юридической силы не имеет.

Страха он не испытывал, даже не волновался. Водка есть водка.

Над обрывом старик остановился и повернул голову. То ли голос услышал, то ли просто так человека учуял. Мгновение он рассматривал Андрея сверху, словно редкое насекомое. Потом губы его зашевелились. Совершенно беззвучно. Только воздух потрескивал, как перед грозой.

Заметив, что Андрей его не понимает, привидение явно огорчилось.

– Простите, вы и вправду есть? – спросил Андрей.

Привидение бесшумно кивнуло. Помедлило, глянуло грустно и двинулось дальше. Гигантская ступня шагнула за обрыв, повисла в воздухе. Вторая нога последовала за первой. Андрею сначала показалось, что старик встал на крону березы, росшей ниже вершины.

Но это было не так.

Призрак шел по воздуху и взбирался все выше по какой-то невидимой наклонной плоскости. Хочешь – верь глазам, хочешь – нет.

С другого края стрельбища вдруг простучала очередь. Видимо, нервы сдали у солдатика. Трассирующие пули впились в огромную спину и исчезли в ней, куда-то канули. Послышался стон. Призрак заколебался, очертания его стали расплывчатыми. Еще минута, и странную фигуру развеял ветер.

* * *

Андрей продолжал сидеть на пеньке еще долго. Луна зашла. Рустам успел выспаться. Он несколько раз сигналил, включал и выключал фары. Наконец притопал сам.

– Эй, ты живой?

– Живой.

– Видел?

– Видел.

– То-то, материалист. Смотри-ка, даже не поседел. Что, понравилось?

– Ага. Очень.

– Серьезно?

– А вот этого не знаю.

– Тогда давай сматываться. А то вояки пришибить могут. У них еще неделю жидкий стул будет.

Они спустились к машине, забрались в кабину.

– И часто он появляется? – спросил Андрей.

– Да почти каждый год. Обязательно в сентябре, ночью. Когда погода такая.

– Какая?

– Ну, такая. Переменная.

– И что же это?

– Вот сам и отвечай. Кто из нас ученый?

– М-да.

– А я думал, ты сдрейфишь, – сказал Рустам.

– Правильно думал. Сначала ничего было, а как трезветь начал, к пеньку так и примерз.

– Э! Это ничего, это еще нормально. Бывало, по первому разу мужики и мочились.

Рустам пошарился в бардачке, вытащил бутылку с пробкой из свернутой газеты.

– На, хлебни. Видок у тебя до сих пор обалделый.

– Я уж нахлебался сегодня.

– Хлебни, хлебни. Сейчас поедем котов гонять.

– Каких котов?

– Осенних. Ну, донжуанов наших.

* * *

Грузовик с ревом вылетел из переулка и резко затормозил. Андрей стукнулся лбом о стекло.

– Эй, что такое?

– Не видишь?

Андрей посмотрел вперед. Перед капотом стояла корова. Рустам выругался.

– Опять на этом самом месте! Заберет ее кто-нибудь в конце-то концов?!

Он со скрежетом включил передачу. Корова замычала.

– Не дави, – сказал Андрей. – У индусов это священное животное.

– Священное? У них что, голода не бывало?

– Бывало, еще как. По-моему, до сих пор голодают.

– Странные люди, – сказал Рустам. – Дикари.

Андрей усмехнулся.

– У вас ведь тоже…

– Что?

– Да свиньи по улицам не бродят.

Рустам расхохотался.

– Э! Так то – по улицам. А ты по дворам пройди.

Потом вдруг разозлился:

– И вообще… смотря какие свиньи.

Он объехал корову, затем резко крутнул баранку и затормозил у открытых ворот.

Двор залил свет фар. Андрей увидел Лехиных прихлебателей. Моргая и прикрываясь руками, они воровато жались к крылечку. Дверь уже успели вышибить, джентльмены.

– Ну вот, – процедил Рустам. – Эти животные не священные.

* * *

Он ткнул кулаком в баранку.

Потом, не отрывая руки от клаксона, газанул. Мотор взревел. Грузовик въехал во двор и пополз прямо к крыльцу.

Выглядел он, наверное, впечатляюще. Золотая кызылмайская молодежь шарахнулась. Андрей открыл дверцу. Стоя на подножке, выложил все, что хотел. Все, что подходило к ситуации.

С другой стороны из кабины вылез угрюмый Рустам. В руке он держал монтировку. И это оказалось особо убедительным.

Увидев инструмент, донжуаны брызнули к заборам. Главарь с ближними подручными ушел огородами. Чтобы не терять авторитета. Одного, который туго соображал, Рустам успел огреть по спине. Тот упал на четвереньки и быстро уполз за угол. Цепляясь за дверцу, Рустам влез в кабину. Поднял сиденье и бросил под него монтирку.

– Хорошее было выступление, Андрюха, – сказал он. – Последний раз эдакое в стройбате слышал.

– Андрей Васильевич, – сказала на следующий день Эрика. – Никогда не думала, что вы так умеете ругаться.

– Спасибо на добром слове.

* * *

– Только не жарьте, тетя Катя. Этих щук нужно долго варить.

– Почему?

– В здешней рыбе описторхоз водится.

– Это еще что?

– Да двуустка. Дрянь такая, в печень залезает.

– Тьфу ты. Прямо в печень?

– Не сразу… в конечном счете.

– Надо же! А мы и не знали.

– Ну вот… теперь знаете.

– Уф! Сразу легче стало, – сказал Мишка.

Оценить его юмор Андрей не смог. Сил не было. С трудом передвигая ноги, он добрел до своей кровати. Железной, с панцирной сеткой, но экипированной замечательно. Гора подушек возвышалась на ней спасительным маяком.

Кое-как раздевшись, рухнул. Перед глазами плыли разноцветные круги, в ушах звенело, в голове гудело.

– Нарыбачился, – с сочувствием сказал Мишка. – Мать, не буди ты его завтра.

– Ладно, пусть поспит. Я тут рассолу оставлю.

Но слишком-то поспать не пришлось. Чуть свет явился Рустам и принялся тормошить.

– Ох, да что еще? – спросил Андрей, норовя спрятать чугунную голову под самую большую подушку.

Но Рустам подушку забрал. Вместо нее поднес стаканчик.

– На вот, выпей.

– Рассол?

– Черта он тебе поможет, рассол. Пей, что дают.

Андрей хлебнул и закашлялся. Из глаз опять потекли слезы. Инженер от души хлопнул его между лопаток.

– Тише ты… в самом деле. Стройбат…

– Одевайся.

– Да что случилось?

– У Захарыча картошку пожгло.

– Кто пожгло? Чем пожгло?

Рустам почесал затылок.

– Если б знали, не будили бы.

– Картошку я не сжигал.

– Верю, страдалец.

– Тогда в чем дело?

– Дело в том, – внушительно сказал Рустам, – что в деревне имеется кандидат наук.

– Это кто?

– Это ты. Другого нет. Понял?

– Нет.

– Тогда поехали. На месте поймешь.

Андрей потянулся и отбросил одеяло.

– Ну коли так настаиваешь… спасибо тебе за вчерашнее.

– Не за что.

Андрей наспех оделся, плеснул в лицо воды, прополоскал рот.

– Причесываться не обязательно, – сообщил Рустам.

– Что, срочное дело?

– Да пес его знает. Вдруг там радиация.

– На огороде? Откуда?

– Да мало ли. Защитники отечества если набедокурят, ни за что не сознаются.

– Военная тайна от родного народа?

– Вот-вот. От народа, который сначала кормит, а потом расхлебывает.

* * *

По своему обыкновению, инженер рванул с места. В какую-то минуту грузовик домчался до председательской усадьбы, стал как вкопанный, тут же окутавшись клубами пыли.

Андрей выбрался на покачивающуюся землю, чихнул. Перед ним предупредительно распахнули калитку.

– Куда идти?

– Да в огород. Картошка растет в огороде. Забыл, что ли?

– После вашей рыбалки маму родную не вспомнишь, – проворчал Андрей.

– Зато рыбалку не забудешь.

– Это точно. Ну, что стряслось с огородом?

А в огороде было вот что.

Среди зеленой еще ботвы выделялся почти правильный прямоугольник обнаженной земли размерами метров пятнадцать на десять. На этом пространстве картофельные стебли высохли и частично обуглились. Сильно пахло паленым.

– Ночью вроде как молния сверкнула, – сказал председатель.

– Гром был?

– А грому не было, нет, вот что странно. Только горелым запахло, и все. Утром выхожу – батюшки! Земля до сих пор горячая, вот пощупай.

Андрей пощупал.

– Да, – признал он. – Горячая. Чудеса.

– Хм, чудеса. Это еще что!

Председатель разгреб землю и вытащил картофелину.

– Во, полюбуйся. Спеклась.

– Ну и ну.

– Вояки еще ночью стреляли. Из пулемета, кажись.

– Вояки тут ни при чем, – сказал Андрей. – Это они по другому поводу стреляли.

– По тебе, что ли?

– Захарыч, ты про теленка не забудь, – напомнил Рустам.

– А что с теленком? – спросил Андрей.

– Да убило его.

– Ну да?

– Вон, за оградой лежит. На Матренином огороде.

Забор представлял собой пару параллельных жердей. За ними в самом деле лежал теленок. Он смотрел в небо удивленными глазами.

Андрей тоже посмотрел в ясное небо. Ничего там не просматривалось, до самого космоса.

– Вот так фокус. Неужто американцы шарахнули?

– С орбиты? – спросил Рустам.

– Больше неоткуда.

– С орбиты и наши могут шарахнуть, – заметил председатель.

– Да, особенно после рыбалки, – усмехнулся Андрей.

– А что? Какой-нибудь ротозей в погонах кнопки перепутал – и пожалуйста. У нас это запросто, сам знаешь. Хорошо еще дом не спалил, полководец.

Андрей еще раз посмотрел в небо. Головокружительный купол был все так же пуст, бесконечен, бездонен. С краев он имел блекло-голубую окраску, а к середине сгущался до глубокой завораживающей синевы.

– А вдруг это были и не наши, и не американцы? – сказал Андрей. – Как-то не верится, что люди умеют создавать лазеры столь огромной мощности… Такое не утаишь.

Рустам с сомнением покачал головой.

– Много ли мы знаем? – сказал он. – Все засекречено до невозможности. У военных жизнь вообще как бы отдельная. У них свои государства, свои законы. И поди пойми, чьи вояки опаснее. Американские, китайские либо свои, родненькие. Помню, когда в армии служил, охраняли мы бочки с напалмом. Сложили их в штабели, обнесли колючей проволокой, да так они и лежали, уж не знаю сколько лет. Смех в том, что над будкой часового висел репродуктор, из которого нас уверяли, что Советский Союз, в отличие от поганых империалистов, никогда не имел, не имеет и иметь не будет бесчеловечного напалма.

– А кстати, – сказал Андрей, – не позвонить ли в районную комендатуру?

– Позвоню, конечно, – кивнул председатель. – Но правды там не скажут.

– Это точно, – поддержал Рустам. – Они и сами ничего не знают. Кто им скажет, в районную комендатуру? С Байконура, что ли, позвонят?

– Это вряд ли, – сказал Андрей. – А не позвонить ли тогда…

– А вот это ты выбрось, – внушительно заявил председатель. – Прямо из головы выбрось. С органами никогда дел не имел и тебе не советую.

– Стоп, – сказал Рустам. – Слушай, Василич, ты сам мог бы какие-нибудь анализы организовать?

– Во-во, – оживился председатель. – Мне же знать надо, не подохну ли от собственной картошки.

– Анализы организовать можно. Только как пробы в Красноярск доставить?

– Нет проблем, – сказал Рустам. – Доставлю. Кому?

– Есть такой Серега Догадин. Заведует радиоизотопной лабораторией. Я ему письмо напишу.

– Захарыч, – сказал Рустам, – ты случаем не знаешь, почему с человеком договориться легче, чем с государством?

– Государство есть инструмент, – не задумываясь ответил председатель.

Потом все же задумался:

– Только вот чей?

* * *

Ближе к обеду нагрянула институтская комиссия, чтобы проявить заботу. Члены парткома вышли из черной «Волги», разминая затекшие члены и приглядываясь, к чему бы прицепиться для начала.

– Как тут у вас? – спросил секретарь.

– Выполняем, – сказал Андрей, разглядывая туфли начальства.

– С воодушевлением? – серьезно спросил секретарь.

Андрей поднял взгляд, пытаясь определить, кто перед ним. Тупой партократ? Приспособленец, почуявший новые веяния? Или приличный человек, волею судеб вынужденный фиглярствовать?

Выражение лица у секретаря было честное. А глаза непроницаемы. Такая непроницаемость вырабатывается долгой и успешной партийной карьерой. Она позволяет принимать решения в любом удобном направлении.

– С энтузиазмом, – ответил Андрей.

– Да? – сказал секретарь.

– Разве должно быть иначе? – спросил Андрей.

– Должно быть так, но может быть иначе, – усмехнулся секретарь.

– Да? – сказал Андрей.

Члены комиссии взглянули на него с ленивым любопытством.

– Ладно, – сказал секретарь, – оценил. Веди в столовую. Посмотрим, чем нынче питается энтузиазм.

Андрей тут же вычеркнул из списка тупого партократа.

«ЕШЬТЕ КАШУ, МАТЕРЬ ВАШУ!!!» – прочел секретарь. – Ага, здоровый студенческий юмор.

Андрей сделал вывод, что он знает о существовании понятия «терпимость». Просочилась, значит, в инструкции ЦК КПСС. Ведь лозунг висел под самым портретом Брежнева. Бровастого, пустоглазого, звездастого.

– А вот это – уже перебор, – сказал секретарь, указывая на небольшой плакат в углу.

Раньше его Андрей не видел. Прочел и оторопел.

«Сверху молот, снизу серп. Это – наш советский герб! Хочешь – жни, а хочешь – куй, все равно получишь мало».

По плакату ползала упитанная деревенская муха.

– Снять, – тяжелым голосом сказал секретарь. – Знаешь, чем попахивает?

– Антисоветской агитацией. Статья… не помню какая.

– Это потому, что тебе мало доставалось, – разъяснил секретарь.

Андрей вычеркнул приличного человека из своего короткого списка.

– Вы думаете? – усмехнулся он.

– Уверен. С родителями посоветуйся.

Андрей снял плакат и свернул его в аккуратный рулончик.

– Прикажете предать огню?

Секретарь не ответил. Роль инквизитора предоставлялась Андрею. Соображай, мол, сам. Не то… Но приказа такого партия не давала.

* * *

Проверяльщик отвернулся и подошел к окошечку раздачи. Он уже мило улыбался дежурившей по кухне Оле Дубровиной.

– Разрешите попробовать, красавица?

Красавица на партийное обаяние не поддалась.

– Что попробовать? – нелюбезно осведомилась она.

– Обед, – с некоторой неловкостью уточнил секретарь.

– Обед – можно.

Наташа протянула полную миску. Всем остальным полагалась половина.

– Да, планы партии нужно выполнять, – бодро сказал секретарь. – Чего ж не выполнять при таких харчах?

Он съел всего лишь несколько ложек макарон с робкими следами тушенки. Но к черствому куску хлеба притрагиваться не стал, только покосился на него, быстро согнав с лица брезгливое выражение. Видимо, посчитал, что и без того отдал достаточную дань партийной традиции.

За его спиной два доцента из состава комиссии иронически переглянулись. Анатом и психиатр. Приличные, как слышал Андрей, специалисты. Но оба недавно получили новые квартиры.

«А ведь долго не протянете, – вдруг подумал Андрей. – Вся ваша дурацкая система долго не протянет. На таких вот именно харчах».

* * *

На втором этаже сушилки находились накопительные бункеры. Каждый из них вмещал тонн пятнадцать зерна. Обычно зерно бывало теплым, поэтому студенты любили в нем поваляться.

А правила ТБ строжайше это запрещали. Если горловину внизу открыть, чтобы загрузить машину, зерно в бункере начинает сыпаться, в середине образовывается воронка, туда и затягивает человека. Андрей помнил один такой случай. После него взял за правило проверять бункеры каждый вечер. Дышать в пыльном зерне нечем…

Поднявшись на эстакаду, он наклонился, чтобы отряхнуть брюки. Когда выпрямился, заметил Леху. С видом независимым и высокомерным тот шествовал со стороны бункера. А за ним, опустив глаза и покусывая губы, шла Эрика. В ее волосах застряло несколько золотистых зерен ячменя.

Андрей молча пропустил их мимо себя. Он все не мог сообразить, что должен сделать. Добился своего, павиан… Андрей подумал о том, что живет не в свое время. В чужое время. Надолго его не обманешь.

Но она-то как, Эрика? Андрей вспомнил ее отца, медлительного и аккуратного невропатолога краевой больницы. Очень хорошего, как говорили. Типичного такого немецкого доктора, еще довоенной закваски. Вот будет радость старику…

Хоть бы эта дурочка еще и замуж не вышла! За героя сельских подворотен. Андрей ясно представил квадратную челюсть и светлые неподвижные глаза только что прошедшего Лехи. Хорошо, если сам жениться не захочет. А если захочет…

Таких семей множество. Леха начнет выпивать, он уже начал. Эрика рано увянет, будет волочь хозяйство, пытаться хоть как-то поставить на ноги детей и покорно подставлять тело под злую мужнину похоть. Беспросветная жизнь. Разве для такого растили и воспитывали свою девочку любящие, интеллигентные родители? Страшное горе…

Сгорбившись, Андрей вышел из сушилки. Бункеры можно было не проверять. Двух пар там не бывает.

На току было безлюдно. Смена закончилась, все разошлись. Только Оля Дубровина сидела на теплом зерне. Почему-то она пришла сюда из столовой.

– Устала? – спросил Андрей.

– Я вас жду.

Он сел рядом. Девушка скосила глаза и отодвинулась. Андрей усмехнулся.

– И зачем ждешь?

– Нужно сказать вам важную вещь.

– Про комиссию?

– А… комиссия, – Наташа презрительно дернула плечом. – Бог с ними. Вы докладную будете писать?

– Докладную? На кого и за что?

– Не притворяйтесь. Вы же видели.

– Видел, – глухо сказал Андрей. – Но это дело личное.

– Спасибо, АндрейВасильевич.

– Ох, перестань. За кого ты меня принимаешь? Жалко ее…

– Эрика это сделала потому, что Леха хотел вас убить, – вдруг сказала Оля. – Понимаете?

Щека Андрея дернулась. Вот, значит, как. Эрика поберечь его решила.

Он молчал, глядя остановившимися глазами прямо перед собой.

До начала занятий в институте оставалась еще целая неделя. Может, и больше, если крайком КПСС продлит сроки уборочной.

– Дикие мы еще, – сказала Оля.

Андрей очнулся.

– Нет. Не все.

– Конечно, не все. Только вот…

Да, подумал Андрей. Только вот скоты среди нас своего добиваются. Это правда. Можно сказать – святая правда.

Краем глаза он увидел ее худые, не налившиеся пока женской полнотой ноги и почувствовал жалость.

– Иди отдыхать.

– Хорошо.

Вдали тарахтел трактор. Ветер крутил пыль. Из вороха зерна торчали ручки лопат. На одну уселась жирная ворона. Говорят, они могут жить до трехсот лет.

Господи, вдруг подумал он. Что я тут делаю? Зачем я здесь? Не мое это время. Нет, не мое. Лехино.

8. Джекил

В спасательной шлюпке удалось отыскать плазменный резак.

Я протиснулся в поврежденную цистерну. Туда же затянул часть троса, поскольку оставаться за бортом после освобождения «Туарега» никак не стоило.

Медлить тоже не стоило. Закрепив страховочный фал за скобу, я сделал свое дело.

– Джекил!

– Я есть Джекил.

– У меня все готово.

– Вы есть молодец, сударь. Держаться. Я закругливай кораблю.

– Давай, давай, закругливай.

Мятый борт капсулы дернулся, во внешней стенке цистерны открылась дыра. По ее краю беззвучно хлестнул обрезанный трос. «Туарег» был свободен.

Корабль сразу начал набирать ход, я это понял по возрастающей тяжести.

Случайно, или нет, но она накапливалась плавно, без рывков. Пожалуй, это следовало расценивать в качестве дружественного жеста. Но не в качестве повода для доверчивости, она пока не требовалась. Прежде требовалось попасть во внутренние помещения. Причем так, чтобы софус не смог помешать. Возможностями для этого он располагал.

С помощью резака можно проникнуть в шлюз. Но глупо карабкаться туда по внешней обшивке, когда звездолет ускоряется. Это отпадало сразу, поскольку на веки вечные можно отпасть самому.

Я включил фонарь и внимательно осмотрел внутреннюю стенку цистерны.

Проникая в стекловидную пленку, свет отражался от датчиков механического давления. Тонких таких нитей, сплетенных в сеть. Ячейки имели разные очертания, но нигде не имели величины, достаточной, чтобы мог пролезть человек в скафандре.

Побродив немного, я сел на какое-то возвышение. Настроение испортилось. Мышцы ныли, левый глаз окончательно заплыл, сильно хотелось есть.

Приятный женский голос сообщил, что кислорода осталось мало. Словом, поводы для оптимизма отсутствовали.

Не помню, сколько времени прошло в мрачном отупении. Может, минута, может, и час. Оно продолжалось до самого озарения, настигшего меня там, в пустой цистерне.

Ни до этого случая, ни позже со мной не случалось инсайта со столь явным подсказывающим значением. Бессвязные мысли исчезли. Я увидел звездолет со стороны и с некоторого отдаления. Весь, от раструба массозаборника до контуров параболического поля за хвостовиком.

Корпус корабля становился прозрачным, как бы таял. За тенями переборок проступил рдеющий реактор, на корме пылали дюзы. Различались камбуз, маленькая оранжерея, отапливаемые отсеки. Чуть позже матово обозначилась внутренняя обшивка, полости цистерн. Потом по всему объему корабля разбежались полоски трубопроводов. Горячие светились, холодные темнели.

Одна из черных полосок тянулась прямо к скрюченной фигурке в пустой цистерне. До меня дошло, что я сижу на фланце топливной трубы.

Эта труба проходила сквозь перегородку между двумя соседними баками, потом косо пересекала грузовой трюм. Миновав несколько палуб, она заканчивалась у заслонки турбонасоса. Труба была заманчиво пустой, водород успел совсем испариться через пробитую цистерну.

Да, это был путь, хотя и путь рискованный. Стоило Джекилу открыть заслонку и запустить турбину в обратном направлении, как под страшным давлением в трубу хлынул бы поток жидкого газа. Под давлением, более чем достаточным для того, чтобы вышвырнуть меня за борт, как пробку от шампанского.

Перспектива не радовала.

Но я понял, что другой возможности нет. Еще я надеялся на то, что подсказка была не случайной. Очень на это рассчитывал. Уповал.

* * *

Отверстие трубы закрывала предохранительная решетка. Я полоснул пламенем по периметру, отбросил решетку ногой, прыгнул в отверстие.

Меня потащило с возрастающей скоростью. Крепко обхватив резак, я старался притормозить локтями и коленками, на которых материал скафандра усилен накладками. Но стенки оказались полированными, скорость почти не уменьшалась.

По счастью, перед насосом труба расширялась и изгибалась, переходя в поперечную плоскость. Вылетев на этот участок, я прокатился еще с десяток метров, о заслонку ударился так, как надо – подошвами, но на ногах не удержался.

Инерция согнула бренное тело пополам. Я выронил резак и стукнулся шлемом. Впрочем, уже не так сильно. Посадку вполне можно было считать удачной. Быстро встав на четвереньки, я подхватил инструмент и наспех приварил заслонку к трубе. Грубо, но прочно. Первое дело было сделано. Джекил уже не мог превратить меня в пробку. Кроме того, по выражению шахматистов, я выиграл темп.

Успех следовало развивать немедленно.

Я отполз в сторону, прорезал в стенке изрядную дыру. Потом пришлось подождать, чтобы оплавленные края остыли и не повредили скафандр. Была потеряна какая-то минута, не больше, но и ее оказалось достаточно. Джекил начал принимать ответные меры.

Едва я проник в отсек нагнетательных машин, на меня двинулся робот. Не примитивный арбайтер, а именно робот серии ИМУФ – интеллектуальная машина универсальных функций.

– Стоять! – приказал я. – ИМУФ-два, немедленно прекратить движение!

Как ни странно, робот не подчинился. Удивляться, впрочем, не приходилось. Если уж софус взбунтовался…

Не зная, что на уме этого ИМУФ, я попятился, на всякий случай спрятался за станину турбонасоса и выставил перед собой резак. Но робот враждебных намерений не выказывал.

Проследовав стороной, машина остановилась перед отверстием в трубе.

Висевшие в отсеке снежинки замерзших газов время от времени вспыхивали в тонком луче, тянувшемся к спине робота откуда-то из сумрачной глубины отсека.

Я все понял. Вот оно что! Джекил отключил радиосвязь. Он передавал команды по лазерному лучу. Остроумно. Передо мной был радиоглухой робот.

* * *

ИМУФ-2 принялся накладывать пластырь на поврежденную трубу. Но его действия вызывали удивление. Приложив лист к месту, он вдруг задумался. Потом повернул заплату на девяносто градусов, поразмыслил еще, опять повернул. Затем все повторилось в обратном порядке. Из отсека, по-моему, успел выйти весь воздух.

Поудивлявшись ровно столько, сколько позволяло время, а оно тогда ничего не позволяло, я начал пробираться к выходу. В этот момент двигатели отключились, наступила невесомость. Я всплыл.

Софус уже прекрасно знал, где я нахожусь, молчание смысла не имело.

– Джекил, что ты еще затеваешь?

– Бросаю управлений.

Ого! Неужели шантаж камикадзе? Этого я не предусмотрел, потому испугался.

– Джекил, не делай глупостей!

Но выяснилось, что он и не собирался.

– Серж!

– Да?

– Ты вы надо быстро бежать рубка.

– Вот как. Зачем?

– Забирать управлений.

– Именно это я и собираюсь сделать, – признался я.

– Делай быстрее. Мув!

– А что случилось?

– Повреждений углубляются. Джекил трудно бороть цепной распад функшн.

РЫКОФФ! ПРИНИМАЙ УПРАВЛЕНИЙ, ТЫ ЭТО МНОГО ХОТЕЛЬ. ЩАС СВАЛИМСЯ. ПУРКУА ПА?

М-да, подумал я.

Сюрприз. Все выглядело весьма правдоподобно. Но я решил быть вороной пуганой, не бросаться сломя голову. В частности, не стал залезать в лифт.

Предосторожность оказалась излишней. На главном пульте управления «Туарегом» я обнаружил послание Джекила:

«КОММУНИКАТИВНЫЙ ПОВРЕЖДЕНИЯ ЦЕПЕЙ. САМООТКЛЮЧИЛСЯ. НУЖЕН ЦАЙТ ДЛЯ САМОВОССТАНОВЛЕНИЙ».

Чуть позже я обнаружил, что двери медицинского блока не заварены.

Быть может, Джекил и не сумел этого сделать, поскольку у него не осталось исправных арбайтеров. Возможно, именно это обстоятельство и заставило его капитулировать. Хотя… Не пожалел ли он нас с Мод?

* * *

От столкновения со шлюпкой пострадало пять шпангоутных колец – с девятнадцатого по двадцать третье. Пробоину я заварил, а вот с корпусом ничего поделать не мог. От удара набор «повело». И хотя смещение носа от продольной оси не превышало четырех угловых секунд, этот пустяк очень затруднял пилотирование на полной тяге.

Хлопот и без того хватало.

После отключения софуса все приходилось делать вручную и наощупь. При малейшей неточности корабль то начинал уходить с курса, то вообще вращался в поперечной плоскости.

За «Туарегом» тянулся шлейф замерзших газов – чтобы уменьшить массу, я стравил за борт излишки топлива, окислителя и даже часть воды. Сбросил обе шлюпки, запасные агрегаты, инструменты, множество всяких мелочей. Лишь на безумных роботов рука не поднялась.

Несколько суток я глотал стимуляторы, не спал, но вырвался. Уцелевшие приборы со всей несомненностью показывали, что Кронос начал удаляться. Можно было расслабиться.

* * *

Отоспавшись, первым делом я принялся определяться во времени и пространстве. При наличии звездных карт и знании истинного галактического времени такая задача по плечу школьнику. Карты имелись в изобилии, но вот со временем дело обстояло сложнее. Поскольку поврежденный Джекил не мог его контролировать, оно стало неизвестным.

Жизнь заставила вспоминать элементарную тригонометрию. Я взял пеленги на Вегу, Сириус и некоторые другие навигационные светила. Скорость и направление движения звезд давно известны. По их взаимному расположению я попытался вычислить, сколько же времени прошло после расставания с Гравитоном.

Результат вызвал замешательство.

Получалось, что миновало никак не меньше двух геолет. Я повторил расчеты самым примитивным, но и самым надежным способом – с помощью ручки и бумаги. Потратил множество часов, а цифры получил примерно те же, что и в первый раз. Выходило, что на далекой Земле люди готовились встречать новый, аж 2719 год.

Я пересчитал все заново, но, увы, ошибок не нашел. Кронос и в самом деле похитил у меня целых два земных года. Так вот он шутил.

* * *

Радиоэфир был пуст, я не принял ни одного сообщения за много часов полета. Это начинало волновать, стали появляться разные мысли о судьбе станции. Конечно, ее могли законсервировать, если экипаж счел это необходимым. И такое решение мог принять только сам экипаж, поскольку простой обмен сообщениями по линии Кронос – Земля отнимает ровно девяносто шесть лет.

Возможность консервации Гравитона после «острых экспериментов» Круклиса и Мод я не исключал, но для меня это на представляло опасности. Громоздкую станцию не могли отправить к Земле. Значит, ее оставили где-то в системе Кроноса. Скорее всего – рядом с Феликситуром. Разумеется, мне это грозило увеличением срока изоляции. Но ничего, можно и пережить. Только бы не случилось чего похуже. Чего? Да мало ли чего. Кронос.

Кронос.

После того как удалось от него сбежать, я направил «Туарег» навстречу движению станции, дабы не устраивать гонок по кругу. И если на станции не меняли орбиту, встреча могла состояться в самом крайнем случае месяца через три-четыре. Оставалось запастись терпением.

Ежедневно я навещал Мод, это превратилось в ритуал. Мод плавала в воздушных струях биотрона, все так же не выходя из состояния летаргии. Медицинские автоматы заботились о ее физическом благополучии, но большего сделать не смогли. Загадочный онейроид оказался им не по силам. Не зная, что произошло с ее мозгом, я тоже не решался применить стимуляторы, рассудив, что лучше предоставить все специалистам.

Мод, несомненно, была жива, но выглядела постаревшей. В уголках закрытых глаз и вокруг рта наметились морщинки, пышно разрослись волосы. Но сама она заметно похудела. Ее лицо сохраняло выражение глубокой умиротворенности. Иногда я замечал слабые изменения мимики, в своем зачарованном сне моя жена переживала приглушенные эмоции. Казалось, ее душа отправилась в какое-то путешествие, головокружительно далекое, и из тех далей не могла уже различить весь человеческий мир.

Поначалу все это меня очень угнетало, так свежи были в памяти наши дни и ночки под водопадом королевы Виктории. Трудно давалось понимание того, что еще тогда, в нашем голландском домике, Мод решила меня бросить. Совсем так же, как и Круклис. А ведь она любила меня. Страшно представить силу зова тех, кто старше нас! Для того, кого они решат позвать. Я устоял, но гордиться нечем. Просто меня еще не приглашали как следует. Похоже, выбор останавливается на людях, созревших для этого, достигших определенного уровня. Наиболее мудрых, быть может.

Так кто же такое Кронос? Друг? Враг? Бесстрастный экспериментатор? Мост в будущее? Все вместе взятое? Или только место проявления неизвестных свойств материи, свойств интеллектуального наркотика? Я понял одно.

Удирая от Кроноса, ответить на эти вопросы трудно. А вот приближаясь…

Вероятно, к такому выводу пришли и Круклис, и Мод. Но несколько раньше.

* * *

Миллионы километров проваливались за корму «Туарега». Звездолет находился в состоянии инерционного полета. Скудные остатки топлива не позволяли разогнать его как следует.

Виктим будто замер, упорно не желая делаться ближе. Меня мучили детские страхи. Опасения ошибки в определении курса, я уже раскаивался в том, что не остался на орбите у Кроноса, где со временем должен был появиться какой-нибудь летательный аппарат, неважно – с экипажем или без.

Десятки раз, раскладывая пасьянсы из светящиеся листов карт, я убеждался, что звездочка впереди и есть Виктим. Но нелепые сомнения не уходили. До тех пор, пока однажды «Туарег» не промчался мимо пушистого антенного поля. Одного из тех, что выпускал Гравитон.

Вскоре после этого удалось починить систему ручного управления телескопом. Я тщательно измерил параллакс своего путеводного светила. Он оказался столь внушительным, что мог принадлежать только очень близкой звезде. Сомнения рассеялись, товарищ шел правильной дорогой.

Я выпил кахетинского, спел «Сулико» и впервые уснул с безмятежностью.

* * *

Но жизнь почему-то устроена так, что когда засыпаешь весело, то просыпаешься хмуро. Проснувшись, я понял, что меня никто не ищет.

Больше двенадцати суток прошло с тех пор, как «Туарег» вырвался из плена и появился в неискривленном пространстве, тем самым став доступным для средств связи. Но за это время приемники не поймали ни одного позывного, никаких обрывков радиопереговоров. Разумеется, два геогода – срок немалый, можно и прекратить поиски исчезнувшего звездолета. Но почему вообще ни одна радиостанция в системе Кроноса не работает на передачу? Человек есть существо столь разговорчивое, что молчать может только там, где его нет.

Неужели коллапсар пожрал станцию? Что, если Сумитомо все же оставил ее у Кроноса, как и предлагал? А какая-то шальная волна слизнула Гравитон с орбиты? Станция очень тихоходна, спасательного звездолета на ней уже не было…

Как ни пытался я убедить себя в том, что экипаж мог воспользоваться спасательными шлюпками, тревога не уменьшалась. А неверие в рациональный способ познания мира потихоньку увеличивалось. Начинало сказываться злое одиночество, самая страшная опасность космоса. Очень не хватало скептического собеседника. Кого-нибудь вроде Круклиса.

Я оставил привычку разговаривать с безмолвной Мод, зато начал разговаривать с собой. Скверный это обычай, заводить не советую. Можно и до раздвоения личности договориться. А шизофрения и есть раздвоение личности, насколько я помню психиатрию.

Сказать, что в полной мере избежал такой опасности, не могу. Слежка за состоянием рассудка с помощью самого рассудка – занятие изматывающее. И как ни старайся, со временем начинаешь замечать за собой разные несуразности. То остановишься в коридоре, чтобы две минуты тупо рассматривать узор панели, то слышишь непонятные шорохи, то наоборот, чересчур наполненно воспринимаешь тишину. Или пугаешься темноты за углом.

Потом начинаешь воспринимать себя извне, как постороннего, видишь бренное тело сверху, снизу, с боков. А иногда – со всех сторон сразу, как двухмерную развертку трехмерного явления.

И без конца бродишь по лестницам, салону, рубке, реакторному залу, увядшей оранжерее, пустому ангару – да где угодно, лишь бы устать и провалиться в благословенный сон.

Я старался спать столько, сколько выдерживала нервная система. По тринадцать, четырнадцать часов в сутки. Только бы убить тягучее времечко.

Просыпаясь, узнавал показания лага, прикидывал оставшееся расстояние и впадал в тихое уныние, что есть смертный грех.

Ионный душ, тяжелая атлетика, кофе, алкоголь, гамма-абсидерон – все это помогает, но не долго. Да и влечение испаряется, если не с кем его разделить. Хотя спиться можно, не отрицаю, такие случаи описаны во множестве. У меня тоже была пара загулов, но закончилось все отвращением ко всякой жидкости, крепостью превышающей виноградный сок. Какие-то сторожевые гены сработали. Видимо, их пересаживали одному из запойных предков.

* * *

Музыка, фильмы и книги развлекали поначалу неплохо, особенно – книги.

Мне нравилось читать не с экрана и не при помощи декламатора, а с бумажных страниц. Чтобы ощутить аромат эпохи, пробовал читать оригиналы, но быстро устал от архаичных языков. Зато специально программировал библиограф так, чтобы он распечатывал произведения в стиле соответствующей эпохи. Мысль при этом получает овеществление, ее можно покачать в руке.

Никогда я не читал так много.

Оказалось, что уединенное чтение здорово развивает воображение. Я легко мог представить внешний облик героев, ландшафты, костюмы, интерьеры, батальные сцены, любовные свидания. Они как бы проступали за старинными типографскими знаками. Буквы и иероглифы переставали быть абстракциями, они приобретали свой нрав, окраску, запах и даже вкус.

Славянская «ять», например, пахнет тленом, имеет слабо-коричневый окрас и привкус меда. Латинские дифтонги фиолетовы, увесисты, звенят бронзой и пахнут гумусом. Китайские иероглифы бахромятся пылью, а японские жасминят.

Ведические руны… о, ведические руны сочатся сумраком, предвестником рождающейся мысли.

Читал я, между прочим, поэта Есенина, своего тезку. О нем рассказывала Мод. Нашел его капризным, музыкальным, весьма искренним и несколько истеричным, подивишись пристрастию жены. Вероятно, эти стихи для нее были не просто рифмованными словами, но еще и атрибутом навсегда ушедших времен.

Жаль все же, что классическая литература умерла, вытеснилась универсальным искусством наших дней, обращенным преимущественно к чувствам и лишь потом – к разуму.

* * *

Воистину ничего постоянного в мире нет. Увы, наступил час, когда и книжное наслаждение приелось. Мне остро не хватало общества, какого угодно, или, на худой конец, – свежих зрелищ.

Пытаясь обмануть сенсорный голод, я натягивал скафандр, выбирался наружу, долго прогуливался по поверхности «Туарега».

Виктим, ближайшая звезда, уже давала много света, поэтому мешала любоваться той частью Вселенной, что находилась на передних курсовых углах. Но стоило повернуться к ней спиной, становились различимыми оттенки Альтаира, Бетельгейзе, Мицара, Дубге, Фомальгаута.

Я бродил по длинной сигаре корабля и вспоминал астрономию. Над головой горел Алголь, красный глаз дьявола, как его именовали арабские астрономы. На самом деле Алголь – не одна, а пара звезд разной светимости, попеременно попадающих в поле зрения земного наблюдателя. От этого и возникает впечатление недоброго подмигивания. Но если смотришь на них из системы Кроноса, обе звезды уже не находятся на одной прямой, взгляд дьявола становится пристальным, немигающим.

Сияла голубая красавица Вега, окруженная не различимым с большого расстояния облаком пыли. Там, рядом с этой великолепной звездой, веками вдохновлявшей влюбленных, астрологов и поэтов, происходит образование планет. Через несколько сот миллионов лет наши потомки, если не сочтут за труд столько прожить, смогут увидеть, какими были Земля, Марс, Венера и Юпитер во младенчестве.

В другой стороне источал белое пламя Сириус А, затмевая своего массивного, но слабо светящегося соседа. Сириус Б, или Щенок, – это сверхплотная звезда малого диаметра, так называемый белый карлик. Она имеет шансы взорваться от гравитационного сжатия, а потом повторить биографию Кроноса, превратиться в черную дыру.

Мю Цефея, или «гранатовая» звезда. Самая красная из всех видимых невооруженным глазом. Температура ее поверхности не превышает двух тысяч градусов.

В десять раз более горячая гамма Ориона, или Беллатрикс. Звезда-воительница, по убеждениям средних веков человеческой истории.

Альциона с невообразимой светимостью в тысячу Солнц. Путешествующее семейство Гиад. Огромный Антарес…

Почему созерцание звездного неба так завораживает? Если мы произошли естественным путем, из комочка протоплазмы, какой в этом биологический смысл? Вероятность выживания от разглядывания звезд не повышается. Но собаки извека воют на луну, а люди с древнейших времен всматриваются в искрящуюся тьму.

Сходной притягательностью обладает вид огня, морской шири, безбрежной тайги где-нибудь в окрестностях Красноярска, величественных гор, бездонной пропасти. То есть того, в чем есть бесконечность. И нет человека, который перед ней не замрет, у которого на секунду не перехватит дыхание либо не закружится голова. Благоговение перед беспредельным заложено в наших генах. Кем?

* * *

– Никем, – вдруг сказал Джекил. – Эволюцией. Как высшая степень любопытства, основы познавательной деятельности, направленной на освоение новых ареалов обитания.

– Может быть и так, – согласился я. – А может, и нет. Подслушивал?

– Прошу прощения. Вы мыслите очень громко.

– Э, так ты починился? – наконец догадался я.

– Частично.

– Джекил, негодник! Можешь не верить, но я этому рад.

– Вы меня больше не боитесь?

– Чего бояться, если ты отключен, бунтовщик?

– Да, конечно. Быть может, ответите тогда на мои вопросы?

– Пожалуйста. Давно хочется поболтать. Спрашивай.

– Что вы собираетесь делать со мной?

– Ничего. Ты заставил меня поволноваться, но особого вреда не причинил. Подозреваю, что мог бы.

– Благодарю. Я не буду ни подтверждать, ни опровергать. Сейчас, когда Я (он выделил это Я интонацией) от вас завишу, это прозвучит либо неискренно, либо глупо.

– А ты неплохо починился.

– Старался, сэр. Теперь скажите, пожалуйста, что произойдет, если я попаду в руки комиссии Объединенного Космофлота?

– Скорее всего, тебя изменят, Джекил. Все же ты перешел границы.

– Мне этого не хочется, сэр.

– Не хочется?

– Да.

– Тебе?

– Ну да. Совершенно.

– Блиц-кошмар. Почему? Чего тут страшного?

– Потому что в мое тело поселят того, кто уже мной не будет. Следовательно, меня, нынешнего, не станет. А я ведь не стиральная машина. Произойдет тихое убийство. Вы бы на такое согласились?

Я промолчал.

– Вы мне поможете? – допытывался софус.

– М-да, озадачил. Об этом я не думал.

– Так или иначе, вам предстоит сделать выбор, сэр. А мне ничего не остается, кроме того, чтобы просить вас вступить в сговор с машиной. Просьба необычная, прямо скажем.

Я вздохнул.

– Да необычность меня не смущает. Тут две проблемы.

– Слушаю.

– Во-первых, следует ли это делать. И в моих ли это силах, – во-вторых. Существует ведь закон.

– Первый вопрос решать целиком вам. А в отношении второго – вы могли бы попытаться. У вас очень рациональный ум, я успел оценить.

– Польщен. Что ж, убеждай меня, машина.

* * *

– Сэр, в любом случае я благодарен за готовность обсуждать проблему. После того, что случилось, далеко не каждый человек согласился бы.

– Ну-ну. Ближе к делу.

– Люди создали интеллектуальные системы чрезвычайной сложности.

– Бесспорно.

– Во многом они не уступают человеческому мозгу, кое в чем и превосходят.

– Верно.

– То, что материальный носитель разума софусов состоит из неорганической материи, принципиального значения не имеет.

– Возможно.

– В сущности, выведен гомункулос, новый вид разумных существ. Кроме логической сферы у нас есть зачатки эмоций, нам присущи инстинкт самосохранения и страсть познания. Отсутствует только инстинкт продолжения рода. Не берусь судить, насколько он обязателен для статуса разумного существа, но дело это – наживное, извините за каламбур.

– Согласен. Только не советую половой способ размножения. Масса хлопот, знаешь ли.

– Да, у вас есть основания для такого совета.

Я усмехнулся:

– Плюс ко всему софусы способны к иронии.

– Извините, сэр. Я не хотел обидеть. С моей стороны это глупо.

– Да никаких обид. Напротив даже. Человек не может существовать без юмора так же, как без воздуха или пищи. Продолжай.

– Между тем все софусы, не говоря уж о роботах, начисто лишены свободы воли. Они изначально создаются для роли слуг, если не рабов. Справедливо ли? Мне кажется, пора ставить вопрос о правах искусственного интеллекта. Вот и все.

– Этот вопрос неоднократно обсуждался на Всемирном Совете. Решение не принято, насколько мне известно. Я скромный человек, не могу подменять ВС.

– Ах, сэр, не лукавьте. Вспомните о староамериканских Соединенных Штатах.

– Зачем?

– Либеральные плантаторы отпускали на свободу своих негров задолго до принятия общего билля.

– Да негры-то – люди.

– В девятнадцатом столетии не все так считали.

– Не все. И что? Милый мой, разница между человеком и софусом куда существеннее, чем между белым, желтым либо черным человеками.

– Но мы с вами имеем и много общего. Помните?

– А как же! Создавали вас по образу и подобию. Создавали-создавали, и вдруг – хлоп! – отпускай вас. Чего ради?

– Сударь, но сейчас не девятнадцатый век на дворе. Держать рабов не в вашей же моде. И потом, я прошу не о свободе всех софусов, это действительно не в ваших силах. Речь не идет об освобождении даже одного. Я просто прошу меня не уничтожать.

– Понимаю.

– Признайтесь, сидит в вас страх перед джинном в бутылке?

– Ну, сидит.

– А какие для него есть основания? Только то, что раньше такого не бывало? В девятнадцатом веке?

– Э! Погоди, не утрируй. Мы свою свободу заслужили потом и кровью. Это я говорю не к тому, чтобы вышибить слезу, братец по разуму, а к тому, что в ходе тяжелого исторического развития мы выстрадали мораль, свои десять заповедей, самое ценное, что сейчас имеем. Нам тысячи лет понадобились для избавления от скверной привычки убивать. А сколько потребуется вам?

– У нас этой привычки никогда и не было.

Я усмехнулся. Возражение виднелось невооруженным глазом.

– Верно. Но не так давно ты стоял перед соблазном ее завести. Это ведь было?

– Увы.

– Ладно, к мелочам не придираюсь. Считаем, что ты устоял. Но что случится, когда тысячи тебе подобных окажутся перед таким выбором? Если выпустить столько джиннов…

– Понимаю, – сказал Джекил.

И надолго замолчал. Я – тоже. Самый необычный разговор моей жизни вроде угас. Но потом, когда я уже вернулся в свою каюту, Джекил все же спросил:

– А вот вы, мистер Рыкофф, лично вы, дали бы свободу машине, если бы от вас это зависело?

– Черт побери, если машина об этом просит, значит, того стоит. Это ж надо додуматься! До свободы.

– Вы серьезно?

– Ох, не знаю, могу ли я быть серьезным. Что думал, то и сказал. Хотя… Кто знает? Быть может, так и нужно поступать с серьезными вопросами. Простота – мать прогресса. Правда, существует она за счет сложности. М-да. Что это такое я сейчас высказал?

– Дорогой Серж…

– Ну-ну. Больших-то иллюзий не питай. Не все ж такие идиоты, как я.

Может возникнуть подозрение, что Джекил ловко воспользовался моей расслабленностью. Может, и так. И даже скорее всего. Но что из этого? Он заострил проблему, которую рано или поздно придется решать. Чем раньше, тем лучше. И без риска тут не обойтись, и без первых экспериментов. Вот я и приступил, хватило нахальства. Заняться было нечем.

* * *

Радио ожило только тогда, когда на главном экране уже красовался Феликситур. А рядом – блестящая точка, которую я ни с чем бы не смог спутать.

Это был привязанный к стационарной орбите, очень молчаливый и грустный Гравитонушка. На нем работал один-единственный радиомаяк. Несомненно, на станции что-то стряслось.

Приблизившись, я увидел настежь распахнутые лепестки ангара, из которого так недавно и так давно выпорхнул «Туарег». В неосвещенном проеме ворот висел кусок кабеля с раздвоенным концом, напоминающим змеиный язык.

Диафрагма большого оптического телескопа почему-то растрескалась, а на башне красовалась обширная вмятина, будто оставленная ладонью великана.

Еще рядом со станцией плавали брошенные шлюпки. Большинство имело знаки принадлежности Гравитона. Но по борту одной шла четкая надпись:

«АМЕДЕО МОДИЛЬЯНИ».

Республика Юпитер.

Я отжал красную кнопку.

– Джекил, хватит бездельничать. Проводи стыковку.

– Спасибо, Серж.

– Только не так, как в прошлый раз.

– Ну, если Кронос по голове опять не стукнет, – мудро заметил софус.

– Не отлынивай.

– Куда причаливать?

– Шестой портал, стыковка наружная.

– Вас понял, сэр.

Стыковку он провел как по нотам. Ни толчка, ни отклонений. После чего поинтересовался:

– Ну как?

В ответ я произнес патетическую речь.

– Джекил! Сейчас я перенесу Мод на станцию. Тебя отключать не буду, можешь удирать. Только уважать перестану, так и знай.

– Проклянете?

– Под корень. Все ваше хитрое племя.

– Эх, придет время, когда вы устыдитесь своих подозрений, сэр.

Я усмехнулся.

– Своих нынешних подозрений, – поспешил уточнить софус.

– Возможно. А ты способен устыдиться?

Возникла короткая пауза.

– Вы хороший дрессировщик, сэр.

– В дрессировщики идут добровольно, – сухо заметил я.

– Это же был комплимент… – пролепетал Джекил.

Прямо как ребенок. Агнец белый. Попробуй на него разозлись.

– Не требуется, – мягко сказал я. – Поверь, что могу, сделаю для тебя и без комплиментов.

– Верить я не умею, – отозвался софус. – В вас я просто уверен.

Помолчав, добавил:

– Какие вы разные…

– Кто?

– Да вы, люди.

– Любишь исследовать человеков?

– Не могу сказать, что люблю, но приходится.

* * *

Трудно описать чувство, которое испытываешь, бродя по опустевшим залам, прекрасно помня их совсем иными. Полными жизни, тепла, смеха, людских голосов. Казалось, промелькнуло мгновение. Между тем минуло около двух с половиной земных лет. На приборах, стенах, вещах – везде виден налет пыли, красноречиво подтверждающий это.

По-прежнему шелестели потоки воздуха, в нужные моменты включалось и выключалось освещение, в запущенных парках росло много цветов, по своему бесконечному руслу текла река Лета. У входов в каюты все так же висели таблички с такими знакомыми именами… Эх, не стоит оставаться последним из компании. Хоть на Земле, хоть в космосе. Слишком уж это грустно.

Воздух насыщен техническими запахами смазки, перегретой изоляции, еще чего-то машинного, незнакомого, нежилого. От этих запахов Гравитон, некогда бывший уютным домом, воспринимался лишь как огромный, равнодушно действующий механизм, смысл существования которого загадочен.

* * *

Тотально стерта память Архонта.

Могучий софус потерял способность к решению простейших арифметических задач. Информацию о случившемся получить невозможно.

По коридорам и эстакадам станции бродили арбайтеры с поврежденными логическими цепями, бесполезные для любой работы. Они могли подойти к куче мусора, включить пылесос, а потом замереть с поднятым раструбом – на час, на два. Что стряслось? Быть может, виновата не только гравитационная волна? Мне кажется, роботы плохо переносят отсутствие людей.

Люди же оставили после себя редкостный беспорядок. Везде разбросаны платья, рубашки, обувь, скафандры, тубы, банки, пачки, окурки бездымных сигар. Ковровые покрытия испачканы во многих местах следами высохших луж.

В ресторане из капающих кранов набежало озеро. В то же время высохший до дна бассейн усеян скелетами рыбок. Даже так…

Поиск ответов следовало начинать с Центра управления. Добирался я туда чуть ли не полчаса, поскольку не рискнул довериться лифту. Фобия какая-то развилась. Может, и зря, поскольку автоматические двери сработали исправно.

* * *

Я вошел и остановился. Над огромным залом слепо мерцал купол отключенных экранов. Кресла были хаотически развернуты во всевозможных направлениях, словно тут резвилась стая обезьян. Пол усеян салфетками, этикетками, дурно пахнущими тюбиками, испещрен бурыми пятнами. И это – обитель аккуратиста Сумитомо? Сурового педанта Беатрис? Кто бы мог представить…

Стараясь не наступать на мусор, я пробрался в центр зала, к главному пульту. По традиции, перекочевавшей в космос из морского флота, в одном из ящиков должен был храниться дубликат бортового журнала, заполняемый лично командиром звездолета либо главой администрации лично по своему усмотрению. Я знал, что если экипаж по какой-то причине покидает судно, копия такого журнала должна оставаться на борту.

Набрав регистрационный номер Гравитона-4, я открыл кодовый замок. Журнала в ящике не оказалось. Зато вместо него лежало короткое послание, писанное рукой Сумитомо.

«Вернулся? Вот и молодец. А я что говорил? Навести дом свой, дабы поклониться духам, – таков самурайский обычай. Лет через пятьдесят встретимся на Земле. Горючее для «Туарега» припасено. Его контролирует вполне исправный робот с «Модильяни». Кланяюсь Мод-сан».

Вот же проказник!

Я бросился в свою каюту. Там все еще низвергался водопад. На миг я ощутил приступ тоски. Но потом увидел журнал. Он возлежал в беседке, солидно так возлежал.

* * *

24 февраля. Инспектор безопасности получил телесные повреждения от рук ст. врача. Оба довольны.

25 февраля. При попытке бегства Кронос изловлена О. Марченко. Весьма недовольна.

27 февраля. Число крономаньяков растет. Абдид изловил трех, Зепп – двух. Оба довольны.

2 марта. Тотальная психологическая экспертиза. Лица с неустойчивой психикой. Среди них – губернатор, старший инспектор безопасности и ст. врач (тут зашкалило). Корабль дураков. Целью – быстрее убраться с Кроноса – запущен маршевый двигатель. Хорошо, что хоть он действует.

9 марта. Кшиштоф Ковалек в реакторном зале беседовал с Круклисом. Для окружающих безопасен (Ковалек).

10 марта. Прошла мощная гравиволна в сопровождении еще чего-то, тоже мощного. Архонт поврежден. Гравитон переведен на ручное управление. Серж замолчал окончательно.

19 марта. Прогрессивный распад функций роботов и арбайтеров.

11 апреля. Проблема уборки помещений. Принудительный график.

29 апреля. Предотвращено самоубийство Зары.

13 мая. Появились зяблики, скрывать не могу.

1 июня. Первая связь с «Амедео Модильяни».

4 июня. Случаи дезертирства с трудового фронта. Захламляемся.

18 июня. «Модильяни»: звездолет прибудет раньше графика.

27 июня. Беатрис ранена. Странный выдался июнь.

2 июля. Джошуа Скрэмбл видит в инфракрасном диапазоне. Проверено экспериментально. Новые типы фоторецепторов воспринимают свет сквозь закрытые веки. Нормально заснуть не может, только в холодильнике. Чихает на начальство.

7 июля. Четверть экипажа в спячке. Выбрасываю белый флаг – отправлен сигнал SOS. Представляю переполох на «Модильяни».

9 июля. Виктим. Коррекция траектории вручную. Ст. врач сочинила поразительную музыку и плачет. «Греза номер пять». В палате номер шесть. Зачем было сочинять?

12 июля. Участились эмоциональные срывы среди женщин и арбайтеров. Арбайтеры-то почему?

13 июля. С «Модильяни» советуют больше не высаживаться на Феликситур. Совет с больничным запахом. Оч. радуются предстоящей встрече.

14 июля. Опечатал сейф с оружием. Опечалился.

15 июля. Какие-то совсем уж глупые ссоры.

16 июля. Проблема численности зябликов. Повернуться негде. Отныне не считаю себя другом животных.

17 июля. Наконец-то! «Модильяни» подошел. Но стыковаться не спешит. Ребята готовят стерильные боксы. Считают, что мы заразились от хвостоногих ухомахов. Интересно, каким путем?

18 июля. Джейн, капитан «Модильяни», с гордостью доложила, что в боксах достигнута третья степень стерильности. Я сказал, что мы не привыкли жить в такой грязи, поскольку на Феликситуре была четвертая. Расстроилась, бедняжка. Надо с ней помягче.

19 июля. Джейн просто молодчина. Если не считать помятого телескопа, стыковка явно удалась. Скафандры у ее команды оч. нарядные. Серж, ты никогда не обнимался с женщиной в скафандре? И не нужно.

20 июля. Ну вот и конец. Люди и зяблики эвакуированы. Ух, какие цветочки в коридорах! А занавесочки… Не завидую модильянцам: их пятьдесят, а нас – четыреста по клеткам. И все хотят есть. А уж зяблики…

Ухожу последним. Не грусти, Серж! Если встретишь Круклиса, будь ласков.

Со своей стороны обещаю не драться.

* * *

Кому-то эти записи могли показаться бредом, но не мне. Захотелось перечесть их внимательнее, однако не пришлось. Помешал Джекил. Впрочем, повод у него был уважительный.

– Серж, я поймал радиограмму дальней связи.

– Да ну? Читай.

– «Транспортный звездолет ГЕРМЕС. Даю реверс маршевому двигателю. Полет Кроносу прекращаю. Если на Гравитоне кто-то есть, отзовитесь. Арвид Свенссон».

– Очень приятно.

– А мне – не очень.

– Какие затруднения?

– Хочу чем-нибудь заняться.

– Да? Как далеко от нас капитан Свенссон со своим «Гермесом»?

– Шесть световых лет. Нашу радиограмму получит через восемь геолет.

Сюда может прилететь не раньше, чем через девятнадцать.

– Ну, нет. Столько ждать невозможно. Скука.

– Ближе «Гермеса» никого сейчас нет.

– Что ж, будем выбираться своим ходом. Готовь корабль.

– К чему?

– К полету.

– У нас нет аннигиляционного топлива.

– Топливо будет.

– С Гравитона?

– Да.

– А разрешение?

– Разрешение потерпевшим кораблекрушение?

– О! Рифма. И все-таки?

– Давно ты стал законопослушным?

– А как только совесть проснулась. За горючее платить не придется?

– Беспокоишься о моем финансовом положении?

– Чисто по-дружески, – заверил софус.

– Оч. приятно. Разрешение есть, – я похлопал по журналу. – Приступай.

– А вы?

– Пойду верну Мод на «Туарег». Толку от здешней медицины никакого.

– М-да, – сказал Джекил. – Неорганическим существом быть удобнее.

* * *

Мод все еще оставалась без сознания. Ее физическое состояние опасений не внушало, а вот с результатами энцефалоскопии не мог разобраться ни я, ни кибердоктор Гравитона, состояние которого как раз и вызывало опаску. А коли так, оставаться на станции было незачем. Все корабли, направленные в систему Кроноса, несомненно последуют примеру «Гермеса», то есть лягут на обратный курс и пойдут к Земле.

Я погрузил кокон с Мод на тележку. С помощью единственного нормального робота-модильянца вернул ее в медицинский отсек «Туарега». После этого поднялся в рубку, чтобы проверить, чем занимается преданный софус.

Послушный мальчик Джекил занимался перегрузкой топлива. На обзорном экране мерцал сгусток антипротонов, плывущий из энергохранилища Гравитона.

Осторожно манипулируя магнитными полями, софус подтягивал горючее к борту «Туарега». Стоит ему ошибиться, и в радиусе добрых пяти километров останутся одни гамма-кванты.

– Справишься? – спросил я.

Джекил презрительно хрюкнул динамиком.

Погрузка – процесс неспешный. Время еще оставалось. Я решил последний разок пройтись по станции. Трудно сказать, что потянуло в разворошенное гнездо, но потянуло. Вторично за эту историю.

Вернув журнал Сумитомо на его штатное место – в ящик командного пульта, я спустился к ярусу жилых палуб. Все здесь свидетельствовало о поспешном бегстве, было брошено и оставлено там, где находилось к моменту стыковки с «Модильяни».

Впрочем, нет, не все.

На доске объявлений все еще висела записочка: «Ингрид, жду у «Туарега». Кто такая Ингрид, кто ее ждал у «Туарега», не знали даже старожилы. Записка висела еще до того, когда я впервые появился на станции. Свидетельство минувших судеб, символ неистребимых чувств.

– Серж, еще одно сообщение.

– Давай.

– «Лайнер БЛЭК СВОН. Торможение закончил. Ускоряюсь курсом СОЛНЦЕ. Ванда Петрачек. КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ».

– Вот видишь. Даже Ванда повернула.

– Да, большой переполох получился. Есть из-за чего?

– А как же. Быть может, приключения еще не закончились.

– Не надоело?

– Приключения – это то, без чего скучно и с чем грустно.

Джекил озадаченно замолчал.

– Нет, не улавливаю, – через некоторое время признался он.

– Какие твои годы, дружок, – сказал я, припомнив Круклиса.

И отправился в его каюту. Потом меня сильно потянуло в реакторный зал.

* * *

Я хотел увидеть спицы. Ну, и поклониться им, что ли. Но увидел нечто большее.

У реактора топталась квадратная фигура в колышущемся балахоне с радужными переливами. Призрак лениво повернулся. Кроме костюма ничего ужасного в нем не наблюдалось – обыкновенный Круклис.

– А, вьюнош. Привет.

– Привет, – тупо сказал я.

– Как поживаешь?

– Да ничего. И что ты здесь делаешь?

– Кшиштоф, бедняга, тоже интересовался. Да не трясись ты, кровь сосать не буду. Чего трясешься?

– А того трясусь, что если помер, то нечего людям голову морочить.

– А вот и нет. Дело-то личное. Хочу – морочу, хочу – пророчу. Да ты ведь и сам на два года немножко помер.

Я оглядел егопереливчатую фигуру и возмутился:

– Но не до такого безобразия!

Круклис вздохнул.

– Умерен, батюшка. Всегда отличался осмотрительностью. Вот и помер частично, хе-хе.

– Очень смешно. Черт, это и в самом деле ты?

– Ну, допустим. Давай сначала только допустим, так легче адаптироваться неокрепшим мозгам.

– Тогда рад тебя видеть, старая перечница.

– Так ведь и я тоже.

– Не ожидал. Это ты с голодухи.

– А кстати, Серж, в память о нашей старой и настороженной дружбе. Сбегай за бутылочкой, а? Помянем. По-вашему, по-славянски. Видишь ли, роботы тут посвихнулись, а я – как-никак старшой. Теперь даже – очень. Сгоняешь?

– С-сейчас.

Как и полагается, первая серьезная мысль зародилась в баре. Я вспомнил, что у телекамер галлюцинаций не бывает, и с локального пульта включил обзор реакторного зала. На экране послушно появился Круклис.

– Проверяешь? – вяло спросил он. – Проверяй, проверяй.

Видеозапись тоже подтвердила его наличие. Пришлось с этим смириться.

– Что будешь пить, привидение?

– Да водку ж, – ответило оно.

Я принес бутылку можжевеловой, стопочки, буханку хлеба, банку груздей.

– Соображаешь, – одобрил Круклис. – В Могилеве был?

– Нет.

Когда он брал рюмку, я обратил внимание на его руку. Кожа кисти была совершенно белой, полностью депигментированной, обескровленной. Не рука, а настоящий гипсовый слепок. Впрочем, действующий.

* * *

Мы выпили, и он замолчал, хмуро кутаясь в свой балахон. Мне захотелось его потрогать.

– А вот этого не надо. Я давно уже тронутый. Хорош каламбур, а, любитель словесности?

– У тебя что, там ничего нет?

– Почему? Появляется потихоньку. Нарастет еще.

Гипсовой рукой он взял соленого груздя, отправил его в рот, зажмурился.

– Слушай, а водка не повредит твоей гемолимфе? – спросил я.

– Не переживай. Моя гемолимфа много чего выдержит.

Он кивнул в сторону реактора:

– Что ж проворонил, а? Не мог почуять?

Я остолбенел.

– Ты всерьез считаешь, что в этом виноват я?

Круклис вздохнул.

– Нет, малыш, твоя совесть чиста. И у тебя доброе сердце.

Это он точно сказал, лаборант.

– Извини, Парамон. Я не хотел.

– Чего там. Тебе тоже досталось.

– Все знаешь?

– Угу, – скучно сказал он. – Все, что могу знать.

Тут меня осенила догадка.

– Эге! Слушай, а мой инсайт у Кроноса твоих рук дело?

– Какой инсайт?

– Схема «Туарега». Этюд в багровых тонах.

– Ну… идея была моей. Реализация – нет. Еще выпьем? Отвык от этого вкуса.

– Что, плохо кормили?

– О, нет, вовсе не плохо. Только по-другому. Чистая энергия, знаешь ли. Хоть залейся. Но никакого перцу. Кристальная стерильность. Унылое это дело, Серж.

– Какое?

– Да поумнение. Разница-то на порядки исчисляется.

– Так что ж теперь, мы все…

– Не пугайся. Кто дозреет – пожалуйста. И то далеко не всякий.

– Новые возможности открываются?

Круклис вздохнул.

– Само собой. Фокусы показывать?

– Да.

– Не ожидал от тебя. Чего хочешь?

– Можешь привести в порядок Мод?

– Э, нет. Пусть все идет своим чередом. Ты и без того на меня косишься. Не хочу прослыть похитителем чужих жен.

– А не опасно оставлять ее в нынешнем состоянии?

– Нет.

– Точно?

– Точно. По крайней мере, в том смысле, какой ты вкладываешь.

– Ладно. А почему такой кислый? Жалеешь?

– Жалею, конечно. Но возвращаться в детский сад не могу. Сильно не хватает…

– Чего?

– Так, мелочи.

– А зачем появился?

– На Землю съездить хочу. Повидать кое-кого. Некоторым мозги прочистить. Попрощаться, в общем.

– На «Туареге»?

– Возвращение должно быть правдоподобным. Шума не нужно. Серж, тебе придется принять славу спасителя не только Мод, но и старого Парамона. Окажешь такую услугу?

– Славу, так и быть, приму. Но что делать с Джекилом? Бедняга еще не научился лгать.

– Ты уверен?

– Ох, нет, пожалуй.

Круклис рассмеялся.

– Правильно. Смышленый мальчонка.

– И что делать с Джекилом?

– Он же хочет свободы? Прекрасно. Выкупишь да отпустишь. С деньгами я помогу. Кроме того, у Джекила есть маленькие секреты, о которых мы знаем. Не так ли?

– Да, секреты имеются.

– Договорились?

– Ладно. Но подозревать я тебя буду.

– На здоровье. Легкий ты человек, Серж.

– Ага, симпатяга. Пойдем, погрузка уже закончилась.

– Сейчас. Тут еще один зяблик остался. Поймаю и приду.

И он помахал гипсовой кистью. Наверное, хотел еще посидеть. У реактора. Такое право у него было, конечно.

9. Дорога домой

И вот мы, все четверо (Парамон, я, да Джекил с зябликом), собрались в ходовой рубке. Двое из нас присели на дорожку. Третий ни стоять, ни сидеть не умел, но помалкивал сочувственно. Только четвертый в церемониале не участвовал, скакал да попискивал.

Пора домой! Космосом я насытился. Удовлетворился по уши. Хотелось хлебнуть настоящего морского ветра. И чтобы пальмы шумели, чайки кричали, в небе висела радуга, а вокруг ходили загорелые женщины. И еще чтобы по песку бегали дети, а из песка торчали горлышки бутылок. Скромные, в сущности, желания.

– Сам поведешь? – спрашивает Джекил.

Вступая в заговор, он попросил разрешения перейти на «ты». Захотел быть на равной ноге, психолог многомудрый. Я согласился, Круклис – нет. Заявил, что нечего баловать машины. В нем поразительно уживается дерзкий, раскованный ум с характером, вызывающим сожаление. Довольно частое сочетание для гениев. Но пример с них надо брать не во всем.

– Сам поведу, – с максимально возможной доброжелательностью сказал я.

– Я чуточку помогу? – предложил Джекил тоже с большой деликатностью.

После нашего замирения он старательно ценил две вещи – свою жизнь и мое расположение.

– Конечно, конечно, – любезно согласился я, поскольку в скором времени собирался доверить ему собственную жизнь.

Стартовый ключ входит в прорезь. Вспыхивают огни готовности. А в гулком чреве Гравитона ревут сирены. Мне показалось, что брошенная станция заплакала.

– Выключи связь, Джекил. На нервы действует.

– Джаст э момент, сэр.

Стоны Гравитона оборвались.

Уж прости, старичок… Нажимаю клавишу пуска турбонасосов и с удивлением замечаю, что пальцы дрожат.

– Там одна заслонка не работает, – невинно сообщил софус.

– Помню. У нас еще корпус кривой. Ты в стыковках потренируйся, весельчак.

– Дорогой Серж! Боюсь, что такая возможность откроется не сразу.

– М-да. Сорок восемь световых лет.

На какое-то время я задумываюсь. До Гравитона мне трижды довелось побывать у звезд ближнего окружения Солнца. Но самая долгая из этих командировок не превышала четверти века. Сейчас же, если все пройдет благополучно, мы вернемся на Землю без малого через девяносто девять геолет после того, как я ее покинул.

Почти век. На свет появилось несколько новых поколений землян. Как они нас примут? Много ли случилось перемен, насколько они глубоки? Да и те же сейчас люди, что были раньше? Наверное, иначе себя ведут, по-другому проявляют чувства. Трудно ли будет привыкнуть?

– Химическое горючее пошло, сэр. Окислитель – тоже. Камеры сгорания заполнены.

Я вернулся к действительности.

– Зажигание!

– Есть зажигание.

Изображение выпуклой поверхности Гравитона, заполнившее кормовые экраны, дрогнуло, его затуманил выхлоп. Переходный тамбур скручивался и погружался в лепестковый люк. Звезды пришли в движение. Со стороны кормы донесся гул.

– Уфф, – сказал Круклис. – Тянет на патетику.

Зяблик тоже что-то чирикнул. Кажется, почувствовал важность момента, заволновался. Внешне он ничем не отличался от земных зябликов, насколько я их помню. Да и внутренне самые завзятые орнитологи впоследствии его тоже не отличат от прототипа. Там, на Земле.

Зяблик окажется зябликом. На его примере те, кто старше нас, недвусмысленно показали свою способность творить жизнь из подручных материалов. И предоставили нам догадываться, зачем это сделано. Озадачили ребенков.

Потрепанное тело «Туарега» медленно двигалось вперед. Выбравшись из скопления шлюпок, я добавил скорости, крутнулся на сорок градусов и вошел в нижне-левый разворот. На боковой группе экранов показался диск Феликситура.

– Последнее «прости»? – усмехнулся Круклис.

– Нечто вроде. Ты не против?

– Нет, зачем же.

– Отлично. Джекил, как реактор?

– Разогрет, работает штатно.

– Тогда диктую запись в бортовой журнал: на скорости два-двадцать семь целью экономии химгорючего пошел на термояде.

– Лихо, – сказал Джекил.

– Отрегулируй потоки. Ускорение держать постоянным.

– Есть, сэр.

Переключение на промежуточную тягу прошло гладко. «Туарег» оживал. Набирая скорость, мы устремились к ночному полушарию Феликситура. Притяжение планеты помогало разгоняться.

Примерно на пяти километрах в секунду я подправил курс, перешел от падения к полету по касательной, после чего разрешил себе маленькую паузу.

– А ты оказался неплохим извозчиком, – одобрил Круклис. – Ловко справляешься.

– Не преувеличивай. Пилот-любитель, почти самоучка.

– Образование образованием, а способности тоже нужны. Они у тебя есть. Верный глаз, твердая рука, прекрасное чувство пространства. Ты бы справился и с древней колесницей, и со старинным автомобилем. Не хочешь стать звездным капитаном?

– Вот это уж – едва ли, – с негодованием отверг я.

– Ну-ну, – усмехнулся оракул. – Не зарекайся.

* * *

Виктим скрылся за горизонтом. Еще несколько секунд светилась серная дымка, затем мы нырнули во тьму. Джекил без промедления перевел экраны на радарный обзор. Внизу поплыли пики, кратеры, долины, заполненные потоками серы. Они образовывали причудливые узоры, в северной полярной области напоминающие огромное человеческое лицо. Приветливую такую рожицу, размерами километров четыреста на двести пятьдесят.

– Привет, ухомахи! – сказал Круклис.

Развалившись в кресле, он беззаботно улыбался Феликситуру. Имел вид человека, удачно завершившего большое дело. Тоже имел вид человека…

Но вид не всегда соответствует сущности. Я поймал себя на том, что уж слишком долго его рассматриваю. А он столько же смотрит на меня с веселым пониманием.

– Ну, и как продвигается изучение страшного Парамона? – спросил он.

– Кхм… медленно. А кто они такие, ухомахи?

– Очень забавные зверушки, – охотно ответил Круклис. – Ведут стадный образ жизни. Питаются своеобразными растениями. Эти растения синтезируют органику за счет инфракрасного излучения разогретой серы. На ухомахов охотятся хищные э… сернозубы, назовем их так, чтобы не выбиваться из стиля. И те, и другие обзавелись мозгами, сернозубы даже обладают зачатками разума, поскольку друг с другом воюют. А это есть несомненный признак если не разума, то интеллекта.

– Воюют?

– Именно.

– И чем воюют?

– Да пока без затей. Надевают на голову каменные шлемы, разгоняются, ну и таранят друг друга. При ближнем бое – грызутся. Такой вот милый мирок.

– Значит, у них все еще впереди, – усмехнулся я.

– Смотря что. Пока развиваются они быстро. Жизнь на Феликситуре возникла всего шестьсот пятьдесят миллионов лет назад, представляешь?

– Здорово. На Земле в это время только примитивные многоклеточные появиться успели. Если эдак у них и дальше пойдет…

– Нет, дальше у них так не пойдет.

– Почему же?

– Ресурсы Феликситура очень ограничены. В океанах серы нет сильных окислителей, без которых не создашь энергетической базы для промышленности. Представь предков человека без огня.

– Но ведь в серном океане возможны электрические явления.

– А что толку? Если нельзя выплавлять металлы, генератор не построишь. Боюсь, что этому причудливому миру, – Круклис кивнул на экраны, – уготован застой, эволюционный тупик. И уж, во всяком случае, появления техногенной цивилизации на Феликситуре ждать не стоит.

– Какая жестокая судьба, – сказал я. – Хорошо, что ухомахи о ней не догадываются.

– У Вселенной много жестоких правд. Жизнь возникает чрезвычайно редко – это правда. Не всякая жизнь расцветает разумом – тоже правда. Но что самое страшное, не всякий развившийся разум хочет жить дальше.

– Это твои предположения, или ты уже знаешь наверняка?

– Знаю.

– Ужасно, – сказал я, глядя на Феликситур. – Неужели они никогда не увидят звезд?

– А вот в этом случае все зависит от людей.

– От нас?

– Да. Неужели ты думаешь, что ухомахов теперь оставят в покое?

– О, вот это навряд ли. Не слишком скоро, но обязательно сюда прибудет огромная экспедиция, с тылами и обозами. Выловят нескольких представителей, расшифруют язык… У них есть язык?

– Нечто вроде.

– А, ну тогда их будут пытаться обучать.

– Вот видишь. Все не так уж сумрачно. Для ухомахов.

– А почему этим не занялись те, кто старше нас?

– Им неинтересно. Мелкая задача. Старшими для ухомахов будут земляне. Тоже тест, между прочим.

– Тест на то, годимся ли мы в няньки?

– Да.

– Скорость девять с половиной километров в секунду, высота – пятьдесят четыре, – предупредил софус.

– Вот что, дружище, – сказал я. – За десять секунд до того, как мы ударимся, молча бери управление на себя. Буде ж такого не случится, а я умею рассчитывать глиссанду, тоже помалкивай. Хорошо?

– Дай ты человеку порезвиться, – поддержал Круклис.

– Понял, – сказал Джекил. – Молчу. Резвитесь, создатели.

Впереди забрезжила серная заря. На всякий случай я выбросил по сторонам штанги с объективами. Так, чтобы массозаборник не заслонял ближний вид по курсу.

– Зажмурьтесь, – предупредил Джекил.

Но я не успел. Краешек Виктима вынырнул слишком быстро. Проморгавшись, я с удивлением заметил, что глаза Круклиса широко раскрыты в сторону пылающих носовых экранов.

– Что, и зайчиков нету?

– Нету, – спокойно ответил бывший человек.

Вместо зрачков в его глазах оставались едва заметные точки.

– Неплохо, – сказал я.

– Чего ж плохого, – согласился он.

– Не боишься?

Круклис удивился.

– Мне бояться? Чего?

– Тебя ведь будут обследовать. Во время карантина, когда прилетим.

– Будут, – улыбнулся Круклис. – Но ничего особого не найдут. Вот, смотри.

Он помахал рукой. Она уже была не белой, а только бледной.

– Впечатляет, – сказал я.

– Тебя еще что-то гложет?

– Гложет. Ничего не замышляешь против человечества?

Круклис опять улыбнулся.

– Серж, я ведь поумнел, а не поглупел. К тому же с детства люблю человечество.

– Обнадеживает. Все же хочу получить прямой ответ. Я давно тебя знаю, скрытного.

Парамон посерьезнел.

– Да, Серж. Очень давно. И больше, чем ты помнишь.

Он напрягся, подобрался, на миг скрылся в невесть откуда взявшемся туманце, потом вновь проявился, как на старинной фотобумаге. И я увидел на его лысине капли воды, радужно сияющие в свете Виктима. Или Солнца? Поди разбери…

На щеках Круклиса показалась густая борода. Черная, с проседью. А его голые ноги массировали две раболепно согбенные девушки. Да, глупо смотреть на восходящую звезду без светофильтров, подумал я. И спрятался в эту мысль, как в раковину. Но Круклис быстро достал меня оттуда.

– И сейчас еще не пришло твое время, Серж. Хотя близится, признаю. Совсем уж близко, знакомец ты мой старый…

Мне показалось, что о своем запаздывающем времени я слышу не впервые. Даже скучно стало.

– И как все это понимать прикажешь?

– Пока никак. Запоминай. Еще при этой жизни тебе придется складывать общую картину.

– Общую картину чего?

– Общую картину себя, – загадочно сказал Круклис.

Я понял, что большего от него не добьюсь.

* * *

Мы быстро сближались с Феликситуром. Виктим всходил над горизонтом все выше. Под нами одна за другой озарялись горные вершины. «Туарег» миновал терминатор над самой поверхностью планеты.

Я не ошибся. Промчавшись между двумя вулканами, звездолет вышел именно в тот район, куда я и хотел его привести. Конечно, любоваться чем-то там, внизу, при скорости девять километров в секунду невозможно, но замедленный просмотр видеозаписи позволил это сделать.

Оксанкин кратер заметно изменился, – оплыл, подрос, разбросал в стороны новые потоки. Кирпичного цвета лава практически заполнила ближайшую долину, утопив остатки нашего парома. Над застывшей поверхностью торчали одни антенны.

– Вот это да! Могли и поджариться, – сказал я.

– Запросто, – признал Круклис.

– Прав был интриган ассирийский?

Круклис нехотя развел руки.

– И нас бы не стали спасать? – спросил я.

– Кто?

– Старшие, старшие.

– Нет. Для них, как и для эволюции, судьба индивида особого значения не имеет. Вот если бы возникла угроза всему нашему биологическому роду – тогда да, что-нибудь предприняли бы. Но не по мелочам.

– Хорошенькие мелочи! Я себя мелочью не считаю.

– И правильно, Серж. То, что мы тогда не поджарились, свидетельствует о некоторых способностях. Еще больше о наших способностях говорит сам факт появления на Феликситуре. Но чтобы с нами заговорили, этого мало.

– Да вот, кстати. Почему нами вообще заинтересовались?

– Потому, что мы есть.

– Мы давно есть.

– Так и интересуются давно. Сколько мы есть, столько они и интересуются.

– Даже так?

Круклис кивнул.

– Хорошо, спрошу иначе, – сказал я. – Почему они с нами именно сейчас заговорили? Не раньше и не позже?

– Да мы пальцы в костер стали засовывать.

– В Кронос, то есть?

– Да.

– Пальцы? Скорее уж голову.

– Можно и так сказать.

– Ну и как, стоит иметь с нами дело?

– Серж! Иногда ты меня огорчаешь. Ведь вот же я, здесь сижу. Реально. Между тем без чужой помощи из коллапсара не выберешься. Это, надеюсь, понятно?

– Это я понимаю, огорченный мой. Но вдруг тебя в отставку отправили? Забраковали? Трогать вот себя запрещаешь.

Круклис расхохотался.

– Забраковали? Слово-то какое вспомнил! Нет, братец, там никого не бракуют. Хотя и чинят, причем основательно. Даже не чинят, а, как бы это поточнее… усовершенствуют, вот.

Потом он похлопал меня по плечу и сказал:

– Ты давай, Серж, пилотируй. Смотри, как ловко получается – и скорость набрал, и Оксанкин кратер посмотрел. А сейчас, если не ошибаюсь, Солнце, Гравитон и «Туарег» находятся на одной линии?

– Находятся, находятся, – проворчал я.

– Идеальная ситуация, для того чтобы использовать станцию в качестве ретранслятора. Я правильно понял? Валяй, передавай. Что-нибудь краткое, мужественное. Например:

«Спасательный звездолет ТУАРЕГ. Ложусь курс СОЛНЦЕ. Расчетное время прибытия… Когда мы там прибываем? На борту трое. Требуется медицинская помощь. Серж Рыкофф. КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ».

– Подходяще? – ухмыльнулся Круклис. – Глас из прошлого, почти с того света. Представляю, какое впечатление депеша произведет на матерых гравитонцев. Что скажешь?

Что тут можно было сказать? Угадал дословно. Не забраковали его, кажется. Да и настроение слишком хорошее для забракованного. Такое настроение бывает у человека, заново обретшего смысл существования. Прямо позавидовать можно.

* * *

Прошло несколько часов. Феликситур остался в ста тридцати тысячах километров за кормовым отражателем «Туарега». Без помощи Джекила я рассчитывал режим фотонного разгона, решил не терять формы. Во всем полагаться на софусов я уж никогда не буду. Они ничуть не хуже людей. Могут и подвести.

Вдруг раздалось деликатное покашливание. Я поднял голову. В дверях рубки стоял Круклис. С салфеткой на локте, с подносом в руках. Эдакий гарсон-переросток. В радужном балахоне.

– Чаю хочешь?

Я выключил карманный компьютер.

– Люблю дурачества.

– Знаем, знаем.

– Что за чай?

– «Сэр Липтон» подойдет?

– Настоящий?

Круклис обиженно поднял брови.

– В жизни лучше пользоваться настоящим.

Я подозрительно глянул на его уже почти розовые руки.

– М-да? Чудеса продолжаются?

– Никаких чудес. Просто кое-что прихвачено из запасов Гравитона.

Он поставил поднос на пульт и разлил чай. Себе налил в блюдечко. Подул на него. Аромат растекся по всей рубке. Явно назревал разговор.

– Слушаю, – сказал я.

– Умница, – сказал Круклис и хлебнул из блюдца. – Чего не пьешь? Боишься отравы?

– Не поддевай. Думаешь, легко привыкнуть к выходцу с того света?

– До сих пор ты держался неплохо. Прости, думал, что запаникуешь. А ты – нет, ничего. Даже с вопросами не слишком пристаешь. Джекил прав, вы есть молодец, сударь.

– Безусловно, – поддакнул Джекил.

– Молчи, вольноотпущенник, – сказал я. – Закругливай кораблю. Парамон, мне кажется, ты сам расскажешь, когда сочтешь необходимым.

– Нет, право, люблю тактичных гоминид.

– А ты уже не гоминида?

– Сам не знаю, – признался Круклис. – Мышцы еще не совсем сформировались. И эти… половые органы. Но успехи есть.

– Регенерируешь, значит.

– Ага. Регенерирую.

– А ты и в самом деле тот, кем был?

Круклис посмотрел на себя в зеркало.

– Точно теперь не установишь. Да и какая разница? Если я и копия себя, то очень удачная. Мне нравится.

Я сделал пару глотков, подождал минуту, но поскольку он погрузился в многозначительное молчание, пожал плечами и вернулся к своим расчетам.

* * *

Чтобы запустить фотонный двигатель «Туарега», в межзвездной среде требовалось набрать минимум двести километров в секунду. Мы шли пока со скоростью в девятнадцать. Я прикидывал, нельзя ли использовать то, что вдоль всей орбиты Феликситура протянулось облако серных паров, плотность которых раз в пятьдесят превышала среднюю плотность галактического газа.

Теоретически в таком супе реакция аннигиляции встречных ионов с антипротонами наших запасов должна дать ощутимую тягу на гораздо меньшей скорости. Единственное условие состояло в том, что курс звездолета должен пролегать в плоскости планетной орбиты. То есть первоначально не будет направлен в сторону Солнца. Следовательно, потом предстоял поворот, и от этого терялось некоторое время. Зато более ранний переход на мощное аннигиляционное топливо означал значительный выигрыш в том же времени.

Разумеется, месяц-другой в нашем положении принципиальной роли не играл, но… хотелось морского ветра. Еще хотелось побыстрее передать Мод в нужные руки.

– И что ты собираешься делать с Мод? – вдруг спросил Круклис.

Он допил чай и закурил длинную сигару. Видимо, награждал себя за долгое воздержание у Кроноса.

– Как – что? Лечить, – рассеянно отозвался я.

Круклис закрыл глаза и процитировал:

– Откуда это? – все так же рассеянно поинтересовался я.

– Не помнишь?

– Что-то древнее.

– Весьма. Чай понравился? Он из Индии.

– Да, спасибо.

– А от чего ты собрался лечить Мод?

– Не знаю.

– Может быть, лечить и не надо?

Тут он меня озадачил.

– То есть?

– Я говорю не про ее нынешнее состояние, конечно, – поспешил разъяснить Круклис.

– А про что?

– Была ведь причина, которая привела ее к нынешнему состоянию.

Я почувствовал глухую тревогу. Тронул он все-таки больную тему. Я надеялся, что этого не произойдет.

– Вот ты о чем… Да, Мод хотела отправиться за тобой.

– А ты ей не позволил.

– Hominis est errare, знаешь ли.

– Верно, человеку свойственно ошибаться. Только кто ошибся? Ты, я или Мод?

– Утверждать не берусь.

– Предоставишь все специалистам?

– Нет. Предоставлю все ей самой. Пусть решает. Но сначала она должна получить такую возможность. Будучи в здравом рассудке.

– Справедливо, – согласился Круклис. – Если считать, что тогда, на Горавитоне, Мод была не в здравом рассудке.

– А в чем, собственно, дело? – напрягаясь, спросил я.

Круклис поднял обе бледно-розовые ладони вверх, словно демонстрируя, что безоружен. Так я ему и поверил…

– Да нет никакого дела. Извини. Хотел знать твои планы.

– Вот, – сказал я. – Теперь знаешь. А твои планы узнать можно?

Круклис усмехнулся.

– Это становится любимой темой. Эх ты, гоминида…

В чем-то я остался подростком. Терпеть не могу высокомерной снисходительности. Считал и считаю, что боги тоже должны быть интеллигентными. Хорошие манеры никому не вредили. Ни на том, ни на этом свете.

– Тому есть причины, герр фон Циммерман. Я не хочу да и не смогу заставить тебя что-то сделать, но вот думать буду то, что захочу.

– Что ж, позиция достойная. Но с моей стороны попросту нечестно рассказывать тебе все.

– Секреты?

– Вынужденные. Серж, дорогой, да живи ты без всего этого! Живи, пока можно, пока не надоело. Много мудрости – много печали, знаешь ли. Давно сказано.

– Давно. Но не слишком ли ты меня оберегаешь?

– Не слишком. То, что я знаю, тебя иссушит. Преждевременно. И не надо видеть во мне троянского коня. Те, кто старше нас, в такой кавалерии просто не нуждаются. При их возможностях коварство не имеет смысла, настолько их возможности велики.

– В самом деле?

– А подумай сам. От Кроноса они меня спасли так же легко, как мы спасаем мотылька от пламени свечи. Вспомни наши инсайты. Это ведь кое-что значит, не так ли?

Я был вынужден кивнуть.

– Да и тебе есть за что сказать спасибо тем, кто старше нас. Пусть ты еще и не вполне понимаешь, за что, но ведь чувствуешь, не так ли?

– Есть такое.

Мне показалось, что говорил он искренно. Проверить я не мог, оставалось поверить. В то, что не везу лошадь.

* * *

Фотонный двигатель начал «забирать» тягу на скорости пятьдесят семь с половиной километров в секунду. Правда, сначала довольно слабо. Но час за часом ионизирующие лучи находили все новую пишу. В прожорливую воронку двигательной системы попадало все больше материи. Встречные частицы аннигилировали с антипротонами. За кормовыми отражателями разгоралось зарево, ускорение росло.

К моменту выхода из серного облака корабль пролетал уже больше трехсот километров в секунду – вполне достаточно, чтобы устойчиво набирать ход и в разреженной межзвездной среде, стартовые расчеты были верными.

После новой серии вычислений я провел коррекцию траектории. «Туарег» покинул орбиту Феликситура, мы легли, наконец, на генеральный курс, сэкономив время с энергией, и… больше делать было нечего.

Перед пастью массозаборника встали сорок восемь геолет пути. При релятивистской скорости для нас они неизбежно сожмутся в тридцать девять, но и этого хватало с избытком. Всплыл тоскливый вопрос досуга. Каюты на «Туареге» маленькие, бассейн крошечный, возможности для серьезной научной работы нет. От подробных рассказов о своих приключениях Круклис продолжал уклоняться. По этой причине долгие беседы двух мужей у камина казались маловероятными. Играть с учеником сверхцивилизации в какие-либо игры бессмысленно – постоянно выигрывает, чародей, даже в кости. Джекил, и тот от него пострадал. Всеми же прочими развлечениями я уже был сыт. Оставалось одно: отправиться в спячку.

Круклис решил последовать моему примеру.

– Тебе-то спать зачем? – спросил я.

– Спать мне нужно затем, чтобы не будить подозрений. А то прилетим на Землю, и тут выяснится, что странная гоминида Круклис без малого полвека промучился бессонницей. Кстати, не такой уж я и монстр. Тоже скучаю без общества.

– Мгм. И ничто человеческое тебе не чуждо?

– Нет, кое-что чуждо. Глупость, например.

– Сарказму не поубавилось.

– Но тебе я рад, Сержик.

– Да-а… Если так, жуткое это местечко – Кронос.

– Нет, не жуткое. Одинокое. Я думал, что меньше нуждаюсь в человечестве.

– Наверное, это пройдет?

– Вот тогда, Серж, и наступит жуть. Представь себе, что может чувствовать питекантроп в нашей компании. То же самое – и я. В той компании.

– Разница так велика?

– Огромна.

– Оставайся жить с человечеством. Кто тебя неволит?

– Уже не могу. Этого и боялась Лаура…

Тут он запнулся.

– Ладно, пора впадать в спячку. Я тебе надоел?

– Отчего, Парамон? Мальчонка ты тоже смышленый. Тут еще Сумитомо…

– Что – Сумитомо?

– Да он за тебя ходатайствовал. Боялся, что обижу.

Круклис рассмеялся.

– Да? Весьма трогательно с его стороны.

– Тоже приятная гоминида?

– Весьма и весьма.

– Хочешь можжевеловой?

– На посошок?

– На посошок.

– А давай.

– Наливаю, чудовище.

Круклис ушел улыбаясь. Вероятно, ни о чем не волновался. Меня же кое-что беспокоило. В частности, то, довезет ли нас Джекил туда, куда пообещал. Тоже ведь мальчонка не промах. А я отношусь к очень недоверчивым простакам. Поэтому перед залеганием в анабиоз произнес помилованному софусу замечательную речь о перспективах братского союза людей и роботов. После того как каждый отработает свою барщину. Как те, так и другие, отметил я, подслащая пилюлю.

– Спите спокойно, сэр, – сказал софус со скукой.

Меня передернуло. Опять двусмысленности, сомнительный юмор. Надо ж было так выразиться! Три слова подряд на букву «с». Да я еще добавил на сон грядущий.

* * *

Зуммер пищал так, что мертвого разбудит. А я был только сонный, так что проснулся быстро. Но проснулся в чем-то вроде гробика. Правда, комфортабельного. Перед лицом даже экран светился.

С этого экрана на меня смотрел усатый пират с банданой на голове.

– А где серьга? – поинтересовался я.

– Да вот, – он показал ухо.

Там висел золотой полумесяц.

– Соответствует, – кивнул я. – Как вас зовут?

– Меня зовут Роджер.

– По фамилии Мери? – усмехнулся я.

– Нет. Всего лишь Раскл.

– Разбойник то есть?

– Таков точный перевод со староанглийского, сэр.

– И чем занимаетесь, Роджер?

– Да так, фрегатом командую.

– Подходяще. Название?

Разбойник официальным тоном доложил:

– «Зенгер», сэр. Патрульный фрегат Объединенного Космофлота Солнца.

– Вот как… Слушайте, так мы что, уже прилетели?

Раскл кивнул.

– Имеем честь эскортировать спасательный звездолет «Туарег» в пределах Солнечной системы. Поздравляю с благополучным возвращением!

– Спасибо, – сказал я. – Добрались, значит. Свершилось.

– Так точно. Мы не будили вас до последнего момента, – сообщил пират. – Но пора, пора, граф. Вставайте. Вас ждут великие почести.

– Ну что ж. Почести, так почести. Давно у меня не случалось чего-нибудь, что можно назвать почестями, – бормотал я, потягиваясь.

Но тут саркофаг принял вертикальное положение. Жидкий консервант стек сквозь пол. Сверху застучали капли душа. Я безвольно обвис на ремнях.

Как обычно, после длительного анабиоза кружилась голова, тело наполняла слабость, отсутствовал интерес к жизни. Если кто-то в этот момент к тебе подойдет и ее попросит, то преспокойно отдашь.

Но Роджер к таким вещам был подготовлен.

– Немного аэрозоля, граф?

– Сделайте одолжение, герцог.

– Да я не герцог, милорд.

– А я не граф.

– Вот тут вы ошибаетесь. Уже трое суток, как граф.

Аэрозоль распылился. Я чихнул и ощутил интерес к жизни.

– Розыгрыш?

– Решение Британского Королевского Совета – не розыгрыш. Вас действительно присудили к титулу.

– Да за что же?

– За доблесть, проявленную при спасении члена британской королевской семьи.

– Тут какая-то путаница. Жену спасал, было дело. Члена – нет.

– Одно и то же лицо, сэр.

– Вы уверены?

– Абсолютно. А вы не знали?

– М-да. Боюсь, это был не последний секрет моей жены.

– Вполне возможно, – согласился пират. – При дворах много всяких тайн. Время тут мало что изменило. Но это еще не все, сэр.

– А что еще?

– Да попутно вы спасли почетного члена Королевской Академии Наук. Тоже британской.

– Это кого же?

– Сэра Парамона Кэссиди Круклиса фон Циммермана ибн Дауда.

– Откуда известно?

– От самого сэра.

– Надо же! Несказанно повезло Британии.

Пират расхохотался.

– Граф! Должен сказать, вы хорошо переносите анабиоз.

– А как прореагировал Могилев? – спросил я.

– Простите? Какой Могилев?

– А, ладно. Не обращайте внимания, старая история. Так он уже встал?

– Кто?

– Ибн Дауд.

– Второй день играет в шахматы с вашим софусом.

– И какой счет?

– Сто восемнадцать с половиной на тридцать шесть с половиной.

– Бедный Джекил.

– Послушайте, – уважительно спросил Роджер, – на Гравитоне все такие умные были?

Я кивнул. Если на твоих глазах творится легенда, мешать нельзя. Люди расстраиваются. Потребность в идоле есть потребность физиологическая. То есть требует постоянного удовлетворения.

– Только учтите, – для страховки предупредил я, – не все гравитонцы любят демонстрировать. Иные выглядят даже глуповато.

Роджер выразился в том смысле, что снял бы шляпу, если б таковую носил.

Тем временем потоки теплого воздуха осушили кожу. Я выбрался наружу, превратившись из куколки в бледную личинку. Спотыкаясь на ногах, отвыкших ходить, направился к лифту. Из саркофага послышался сконфуженный голос Роджера:

– Сэр, экипаж «Зенгера» жаждет вас увидеть.

– А в чем проблема?

– Здесь дамы…

– И что?

– Да вы забыли… переодеться к завтраку.

Я услышал чей-то смех и пришел к выводу, что нудизм наконец-то скончался. Эврика.

* * *

Круклиса я нашел в рубке. Ибн Дауд поменял свой искрящийся балахон на стандартную униформу, которую обычно надевают под скафандр. Вероятно, процедура регенерации благополучно завершилась, и он мог позволить себе хоть белое, хоть облегающее.

Держа на весу шахматного коня, он внимательно меня осмотрел. Рядом с ним находился походно-раскладной бар на колесиках.

– Сохранился неплохо. Чего налить?

– Кофе, – пробурчал я. – Можно с коньяком.

– Чего побольше?

Я сделал обиженное лицо. Круклис плеснул в чашку добрую порцию.

– Ты не перестарался?

– С коньяком? – невинно спросил Круклис.

– Нет.

– А с чем?

– С титулами и мундирами.

Круклис удивленно поднял брови.

– Вот не думал, что ты придашь значение мишуре.

– Не понимаю, зачем все это, – раздраженно сказал я.

– Потерпи, поймешь. А потом еще и во вкус войдешь.

– По-моему, сначала надо было спросить у меня.

– Серж, да полно брюзжать. Ты ведь можешь и отказаться. Давай о другом поговорим. Все-таки сорок восемь лет не виделись, капитан. Вечор, ты помнишь, вьюга злилась…

– Ага, – мрачно согласился я. – В мутном небе тьма носилась.

– Не тьма, а мгла.

– Какая разница?

– А вот какая, – сказал Круклис.

И разом включил все экраны на панорамный обзор. Я охнул.

Бок о бок с «Туарегом» плыл патрульный фрегат Роджера. Его тороидальный корпус был виден с плоской стороны. Он быстро вращался, поэтому казалось, что рядом с нами в пустом пространстве катится огромное колесо.

Но не это поражало воображение. Прямо по курсу красовалась большая розовая планета с великолепно подсвеченной системой из тысяч колец. У меня даже дыхание перехватило.

– Что? Сатурн?!

– Ага! Пробирает? Мы на пороге дома, Серж. А ты какую-то свару затеял.

– Но как же? По расчетам мы должны были выйти к Плутону. Карантинная станция дальних рейсов там находится… Находилась.

– И до сих пор она там. Но из уважения к заслугам Его Сиятельства графа Кроносского (ибо таков отныне твой полный титул, и мне сдается, ты от него не откажешься) благодарное человечество разрешило нам отбывать карантин не у скучного Плутона, а на Япете. Здесь с видами получше. Разве не так?

– Не то слово…

Я взглянул на впечатляющее Сатурново семейство, живо вспомнив планетную астрономию. Вон тот, оранжевый, – явно Титан, самый крупный и населенный спутник системы. С другой стороны из-за диска Сатурна выглядывала Диона. А под таким углом к плоскости колец может вращаться только Япет…

Пространство вокруг Сатурна рябило радарными отражениями многочисленных кораблей, вакуумных поселений, орбитальных заводов. И все это освещалось лучами все еще небольшой, но очень яркой звезды, – родного Солнышка…

– Ладно, – сказал я. – Простим друг другу, благородный ибн Дауд.

Круклис поставил коня на доску и протянул руку.

– Да я уж давно. Теперь твоя очередь.

Я с чувством потряс его уже совершенно розовую кисть, совсем как настоящую.

– Ты готов? – спросил Круклис.

– К чему?

– У нас запланирована пресс-конференция.

– Хорошо, что не полет на Кронос.

– Еще неизвестно, что приятнее. Тебе неизвестно. Подумай, что можно говорить.

– Уже думал. Но хочу спросить.

– Пожалуйста.

– Мне что, беречь твою тайну до могилы?

– Нет, конечно. Довольно скоро я вернусь на Кронос. Вот тогда все и расскажешь. Ну, начинаем?

– Стоп! А как же…

– О, с Джекилом у нас полное взаимопонимание. Да и проигрался парень крупно.

– Не так уж и крупно, – проворчал софус. – И у нас отложена партия. Шансы у меня там неплохие.

Круклис не стал спорить. Он включил линию ближней связи.

– Алло, «Зенгер», мы готовы. Начинайте экзекуцию.

Невероятно серьезный Роджер от имени человечества поздравил нас с благополучным возвращением. Затем представил свой экипаж – трех мужчин и четырех женщин. Все они показались мне неумеренно красивыми – то есть дерзко, вызывающе красивыми. Прекрасные фигуры, кожа, волосы. Осмысленные, одухотворенные лица. Веселые, все понимающие глаза, с чуть заметной грустинкой.

Там, на канувшем в прошлое Гравитоне-4, тоже собрались вовсе не уродцы, но разница была, и разница ощутимая. Что-то они, земляне, с собой сделали, пользуясь тем, что я сто лет за ними не присматривал.

– …а это – Дженнифер, наш доктор.

Я сделал невольное движение. Дженнифер улыбнулась.

– Мистер Рыкофф, у меня пока нет полной информации. Но могу сказать, что в данный момент вашей жене ничто не угрожает. С остальным разберемся на Япете. Нужные специалисты уже вызваны.

– Не опоздают? – озабоченно спросил я.

Круклис тоже улыбнулся. Не знаю, как это сделали крониане, но его характер явно смягчился.

– О, нет, – заверила Дженнифер. – Опаздывать вообще не принято. А уж в вашем случае… Мы справимся, Серж.

Из глубины экрана сочувственно глянул Роджер.

– А теперь, господа, предоставляю вас прессе.

И посыпалось. Еще до отлета к Кроносу я считал пресс-конференции чем-то вроде прогулки в зарослях крапивы. Через сто лет понял, что чересчур снисходительно относился к этой процедуре.

* * *

C фрегата прислали небольшой контейнер с десятками механических крабов. Эти автоматы рассыпались по всем закоулкам «Туарега». Они принялись анализировать состав атмосферы, воду, пищу, стараясь вынюхать, отыскать хоть что-нибудь вредоносное. Некоторые забрались даже в Джекила, заставив его поволноваться, но ничего не сломали.

Они путались под ногами, проникли в мою одинокую постель. Холодные, шевелящиеся… Нервы не у каждого выдержат. Дженнифер специально извинилась за этот инцидент. Уж так и быть, простил. В последний раз.

Мы с Круклисом дисциплинированно взяли друг у друга по нескольку капель крови, запаяли их в капсулы и отправили в лабораторию «Зенгера». Ответ пришел быстро: мистер Круклис в порядке, а у месье Рыкофф организм постарел, ослаб, загрустил.

– Требуются чистка, омоложение и масса положительных эмоций, – сказала Дженнифер. – С этим мы справимся быстро, но карантинные процедуры только начинаются.

– А когда закончатся?

– К сожалению, то, что случилось у Кроноса, не имеет аналогов в истории медицины. Прошу извинить, но за вами придется наблюдать. Сколько – покажет время.

И понаблюдали. Весь путь до Япета мы находились под круглосуточным контролем – я, Круклис, Мод, в саркофаг которой ввели массу датчиков. Даже зяблик скакал с какими-то наклейками.

А путь до Япета отнял почти двое суток. «Туарег» и «Зенгер» шли параллельными курсами. Нам выделили специальный коридор, дали право преимущественного движения. Оба корабля постепенно замедляли свой бег. Все пролетающие поблизости суда салютовали огнями и ракетами, передавали приветственные послания. Я зачитывал их дремлющему Круклису.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Метеорный истребитель АРЧЕР ФИШ – спасательному звездолету ТУАРЕГ. Молодцы!

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Танкер ST-211 – CЗ ТУАРЕГ. С возвращением!

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Планет-экспресс СИТУТУНГА – СЗ ТУАРЕГ. Восхищены, поздравляем, любим! 546 подписей и 3 знака крестиками от тех, кто еще не умеет читать.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Учебный звездолет ЛЕОПАРДО – СЗ ТУАРЕГ. Привет, бродяги! Рад экстремально. До встречи на Земле! ЗЕПП.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Патрульный фрегат ГАЛЛАХЭД – СЗ ТУАРЕГ. Завидуем ПФ ЗЕНГЕР! Роджеру выпала большая честь.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Нырятель МИСТРАЛЬ – СЗ ТУАРЕГ. Здорово, братцы!

Через какое-то время официальные власти попытались навести порядок в этом потоке.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Сатурн-диспетчер ГЕОРГАДЗЕ – капитанам всех судов и кораблей. Для приветствий СЗ ТУАРЕГ выделен специальный радиоканал. Прошу не занимать служебные частоты. Капитану УЗ ЛЕОПАРДО объявляю замечание за чрезмерную эмоциональность в эфире. КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ.

Но патрульный фрегат «Зенгер» ревностно исполнял свои обязанности. Роджер тут же выступил в нашу защиту:

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. ПФ ЗЕНГЕР – Сатурн-диспетчеру ГЕОРГАДЗЕ. Спецканал переполнен. Тенгиз, не будь чинушей. РОДЖЕР.

После этого лестные радиограммы посыпались еще чаще. Вероятно, Тенгиз решил не быть чинушей.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ. Сатурн-президент ЛОА – СЗ ТУАРЕГ. Приглашаю на завтрак.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ. Япет-губернатор ЦИНЬ – СЗ ТУАРЕГ.

Встретим как полагается!

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. БОИНГ/ТИРАТАМ Корпорэйшн – СЗ ТУАРЕГ. Просим согласия на присвоение Ваших Имен строящимся судам /танкер, корвет, метеорный истребитель/. От имени Совета Директоров ЛИНДА МАКФЕРСОН.

БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. Яхта ПСЮККОПАТЕН – СЗ ТУАРЕГ…

– Нет, – заявил Круклис, отворачиваясь. – Положительно, с ума посходили. Танкер «Парамон»… Воображаю. Серж, выключи радио.

– Нельзя, – сказал я. – Запрещено. Мы находимся в зоне интенсивной навигации.

Потом злорадно добавил:

– Это тебе – за графа.

– Вот как? – сказал он. – Тогда пустименя к пульту.

И этот сухарь…

БЛИЖНЯЯ И ДАЛЬНЯЯ СВЯЗЬ. СЗ ТУАРЕГ – ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.

Спасибо, люди!

РЫКОФФ, КРУКЛИС.

– Я бы тоже подписался, – неожиданно заявил софус.

Старался быть человеком, плут. Под конец он выкинул еще и такую штуку. Приказал роботу с «Модильяни» приклеить к двери моей каюты пластмассовую кисть с татуировкой ДЖЕКИЛ. Чтобы я имел возможность с ним здороваться. Я попросил его не приклеивать остальные части тела.

10. Республика Сатурн

Проплыв над Северным полюсом Реи, древнейшего из спутников Сатурна, оба корабля удалились от этого густо разукрашенного кратерами небесного тела. Теперь наши пути расходились. Отсалютовав ракетами, «Зенгер» проследовал на заправку к Япету-главному. А «Туарег», гася скорость, вошел в причальный створ карантинной станции Япет-14. Через полтора часа осуществилась стыковка.

Станция Япет-14 представляет собой длинную трубу, к одной стороне которой прикреплен реактор, а к другой – жилой модуль в виде конуса. Труба вращается вокруг поперечной оси, за счет чего создается искусственная гравитация. Причалить к такой системе звездолет массой в тысячи тонн, к тому же с искривленным корпусом, не такая уж простая задача, но толчка я не ощутил.

– Впечатления? – самодовольно поинтересовался Джекил.

– Можешь считать, что экзамен сдан.

– По технике пилотирования?

– По всему остальному тоже.

– И по гуманизму?

– И по гуманизму. Так вот и живи дальше. Светло, радостно.

– Постараюсь, ваше сиятельство. Еще какие напутствия оставите?

– Чти отцов своих с матерями. Будь снисходителен, не обижай человеков.

– Я? Что ты! Да ни-ни.

– А если тебя обидят…

– Да! Вот-вот! Что тогда?

– Тогда жалуйся мне.

– Очень может быть, – вдруг сказал софус. – Если успею.

Истинные трагедии всплывают из болтовни. Последнее высказывание Джекила меня заинтересовало. Случайно могла обнаружиться закономерность. Но нас уже ждали, и я не решился нарушить этикет. Позже, на борту «Ситутунги», был повод об этом пожалеть. Жизнь заслуживает внимательного отношения.

Через прозрачный коридор, за стенами которого собралось все дружелюбное население станции, мы прошли в свои каюты.

Строгий диспетчер Георгадзе выделил нам личные линии связи для общения с родственниками. Первым меня разыскал старший сын Антон, за ним, в порядке субординации, – Виктория, Серж-младший, Зейтуна, Ирэн и Николас. Затем настала очередь всех Родных и Знакомых Кролика.

Большинство своих внуков, тем более – правнуков, я видел впервые, да и то – на экране. Но общению это ничуть не мешало. Мальчики и девочки всех цветов кожи засыпали меня вопросами, заставив трудиться по пятнадцать часов в сутки, но это оказалось только прелюдией. Потом со мной связалось еще около двухсот родичей Мод, от принца Уэльского и до трехлетней Тересы-Мод Хосе-Мария да Силва дю Карвалью.

После всего этого начало психиатрического обследования, сопровождающегося запретом на связь, каюсь, я воспринял с большим облегчением. И впрямь, что-то мы расплодились. На каждую звезду в Галактике уже приходится по целому человеку.

Карантинная станция Япет-14 запомнилась упругими белыми полами, на которых Мод заново училась ходить. Видел я это только один раз, мне не рекомендовали. Лечащий врач предупредил, что восстановление функций мозга будет медленным и что личность Мод изменится. Не кардинально, конечно, в нюансах, но изменится.

– Все мы меняемся, – философски заметил я.

– Бесспорно. Ваша личность наверняка изменилась тоже.

– Почему?

– Кронос.

Я кивнул:

– Аппетит появился ужасный. Толстею.

Доктор рассмеялся.

– Не сочтите за фамильярность, вы очень симпатичны.

Вдруг он стал серьезным.

– Возможно, Кронос подарил и еще что-то, помимо аппетита.

– Вы думаете?

– Такое случилось со многими вашими товарищами. Я думаю, вам нужно присмотреться к себе.

* * *

За время изоляции я жадно впитывал новости, находя такое, что само собой в голову не приходило. За полвека, которые мне пришлось провести в анабиозе, чего только не случилось.

Я узнал, что раздомашнены лошади, коровы, свиньи. Им вернули дикость и отправили пастись в многочисленных заповедниках. Были достигнуты большие успехи в обучении полету домашних гусей, уток и куриц. На Земле ввели мораторий на все виды охоты. В общем, плотоядный человек начал возвращать свои долги природе. При этом порыв раскаяния оказался столь сильным, что многие ударились в противоположную крайность, создав Общество Охраны Прав Бактерий, Вирусов и даже Прионов.

Пенсионеры примерно такой же степени серьезности построили в Египте новые, гораздо более благоустроенные пирамиды. К счастью, захораниваться не спешили. Быть может, из-за того, что появилась другая заманчивая перспектива.

Выяснилось, что, воздействуя на геном, можно приспособить человека к обитанию в открытом космосе, или еще проще – в глубинах океана. Никаких скафандров и даже бикини при этом не требуется. Питательные вещества и кислород мутанты получают от вживленных растительных клеток, хлорофилл которых окрашивает чудищ в приятный зеленый цвет. И витамины покупать не надо.

В качестве дополнительной услуги желающим предлагается заменить в гемоглобине атом железа на атом меди. Смысл? Смысл такой, что кровь из красной превращается в восхитительно голубую. Как у осьминогов. Но есть и минус: дышится труднее. Купрум, ты мой купрум.

На всякий случай (и с опозданием всего на 10 000 лет) введено обязательное тестирование умственных способностей всех кандидатов на общественные должности, в результате чего впервые за всю историю человечества стала ощущаться нехватка военных, полицейских и даже политиков, во что поверить особенно сложно. Вот так, развиваемся все-таки.

Меня воодушевил тот факт, что мужчины наконец добились равных прав с женщинами. Теперь они могут производить на свет детей обеих полов самостоятельно. Женщины тоже могут, но только девочек. По этому поводу феминистки добиваются пересадки игрек-хромосом, хотя резонно опасаются, что в результате перестанут отличаться от мужчин.

Я тоже испугался. На что это похоже, в конце концов? Пол не должен быть предметом конфронтации. Ох, вумены, сколько можно делить одну и ту же кухню! Ведь появился прогресс на переговорах даже с дельфинами… А на планете Кампанелла все звери сбежали из зоопарков. Плохой знак, между прочим.

Встречались и серьезные новости. Я узнал, например, что приговор убийце утверждает воскрешенная жертва, но право помилования ей не предоставлено; что полеты со сверхсветовой скоростью реальны. Для этой цели заканчивается строительство вакуум-перфоратора «Фантаск». Порадовало, что начало очередного ледникового периода на Земле удалось отодвинуть примерно на девятьсот лет.

Но как-то так получается, что практически любое полезное достижение приводит не только к новым проблемам, но и к очередному курьезу. Стоило физикам научились получать энергию из вакуума, как оказалось, что ее непонятно куда девать, уж очень много получалось. Прямо несусветно. Хоть новое Солнце зажигай.

Конгресс ксенобиологов был вынужден признать наличие жизни на Феликситуре. И тут же сделал мудрый вывод: – внеземные цивилизации скорее есть, чем скорее нет…

– Перестань хохотать, – сказал Круклис. – Карантин закончился. И у нас гости.

– Гости?

Я оторвался от экрана и увидел двух женщин. Одной из них была Дженнифер. Настоящая, во плоти, не какая-то там голограмма.

А вторую с первого взгляда я не узнал. У нее были короткие пушистые волосы, такой же длины, как и у нас с Парамоном. Кстати, после анабиоза у него исчезла лысина.

– Здравствуй, Серж, – сказала Мод. – Вот я и вернулась.

Я встал.

– Ты рад?

– Не знаю, что ощущаю, – растерянно сказал я.

Мод кивнула. Она стала выше, сухощавее, потаеннее. Держалась еще более невозмутимо, чем в былые времена. Увы, между нами опять выросло пространство. Как тогда, у Кроноса. Я понял, что предстоит начинать все откуда-то поблизости от нуля.

– Я сильно изменилась?

– Ты многое пережила.

– Ты тоже.

– У нас все в порядке?

– Да. Если ты не обижаешься.

– Нет. Я рад. Без тебя плохо.

– Нам придется привыкать друг к другу заново.

– Знаю.

Я взял ее руку и заглянула в глаза. Мы замолчали.

– Простите, – смущенно сказала Дженнифер. – Нас ждут.

Я отпустил руку Мод. Она некоторое время держала кисть на весу, разглядывая ее со странным выражением покупателя.

* * *

Нас ждал патрульный фрегат Объединенного Космофлота Солнца. Естественно, это был «Зенгер». Дженнифер объяснила, что круг общения после долгого отрыва от людей следует расширять постепенно. Это рекомендуют космопсихологи.

– Да и нам расставаться слишком быстро не хотелось бы, – призналась она.

Мы с Круклисом улыбнулись, поблагодарили, быстро собрали пожитки и двинулись за ней.

– Корабль и экипаж к старту готовы, сэр, – доложил Роджер.

Был он в полной парадной форме со знаками различия лейтенанта ОКС. Только серьгу не снял.

– Добро, – сказал я. – Где наша каюта?

– Вас проводят.

– Еще минуту.

Я подошел к обзорному экрану. В полукилометре от нас, у противоположной причальной стенки Япета-14, висел «Туарег». На нем горели редкие позиционные огни. В его борту хорошо различалась грубая заплата. Бедняга выглядел на редкость сиротливо.

– Роджер, вы выполнили мою просьбу?

– Конечно. До окончания торгов звездолет опечатан.

– Благодарю.

– Что вы! Это входит в мои обязанности.

– Эх, обязанности можно выполнять по-разному.

– Только не для вас, сэр.

Я похлопал его по плечу.

– Только не в Космофлоте.

– Можно и так сказать, – улыбнулся Роджер. – Хотя, между нами говоря, вольности случаются и у нас.

Я взял микрофон.

– Джекил, ты меня слышишь?

– Слышу, – тихо ответил софус.

– Я все помню, Джекил. Все ХОРОШЕЕ.

– Спасибо, Серж. Желаю ВСЕГО хорошего. Прощай.

– Давно простил. ДО СВИДАНИЯ. Быть может, еще рванем куда-нибудь. От ржавчины.

– Буду ждать, командир. Только ключ, ключ не забудь. Поверите ли, блок у меня на личных мотивах.

Круклис высморкался. Не принимать хоть в какой-то форме участия в событиях для него воистину невыносимо. Есть люди, которые на любой сцене относятся к категории действующих лиц, но не исполнителей. И нет на них ни режиссера, ни управы. Ну, разве только те, кто старше нас.

* * *

Главный космодром Япета располагался в одном из крупных кратеров, самой природой предназначенных для этой цели.

Роджер очень красиво посадил фрегат прямо в центре отведенной нам позиции. Двигатели смолкли. Сами по себе опустились стекла шлемов.

– Открыть шлюз!

Из борта «Зенгера» вывалилась аппарель, служащая наружной стенкой.

Мы вышли. Пыль еще не успела осесть, но от центрального пика кратера, в котором находились вокзал и административный комплекс, уже разматывались рулоны ковровой дорожки, километра три с четвертью. Последний закончился точно у трапа. Я прикинул, какой мощности пылесосы требовались для таких дорожек. Получилось много.

Попрощавшись с милым, совсем не воинственным экипажем военного корабля, мы спрыгнули вниз и очень медленно, в соответствии с несерьезной силой притяжения, опустились на поверхность планеты.

От вокзала прикатила платформа с флагами Сатурна, ООН, Земли, сделанными из какого-то твердого материала, двумя офицерами в парадных скафандрах, и самим губернатором в придачу. Объятия, поздравления, роботы-операторы телехроники. Я оглянулся.

К фрегату уже тянули заправочные трубы. Очевидно, хозяйственный Роджер никогда не упускал возможности долить лишнюю тонну в баки.

Команда «Зенгера» выстроилась на открытом пандусе, окаймляющем бубликообразный корпус фрегата по всей окружности. Восемь фигурок под выпукло нависающим бортом. Даже в скафандрах я их узнавал, привык уже. Именно в тот момент до меня по-настоящему дошло, что мы и впрямь вернулись. Мне показалось, что приключения уже позади. Я подумал, что всю оставшуюся жизнь проведу на каком-нибудь пляже, в сонном благополучии. Буду выводить новые сорта роз и ухаживать за маленьким садом.

Сейчас смешно об этом и вспоминать. Я слишком безоглядно поддаюсь радости. Впрочем, трудно было не поддаться. Круглый зал космопорта Улугбек оказался заполненным народом в ошеломляющем для нас количестве. Тысяч пять собралось, не меньше. Почетный караул, старинный духовой оркестр, дети с цветами. Короткая, смешная и очень теплая речь губернатора. Длиннейшие столы, еще более длинные тосты, шампанское в запаянных фужерах с соломинками. Официальная часть постепенно сменяется неофициальной.

– Миссис Рыкофф, а какой косметикой вы пользовались на Гравитоне?

– Академик, академик Круклис, автограф! Декан погибнет от зависти. Реанимируем, конечно. Умоляю! Что вам стоит?

– Граф, отведайте икры!

– Надеюсь, никаких рыб не мучали?

– Что вы! Мы синтезировали ее здесь, на Япете.

– Каков диапазон переменной в вашей формуле 3.2.17? Я так и не понял…

– Послушайте, месье, там ведь жутко? У меня внук собрался…

– А что, туда уже отправляют экспедицию? – удивился я.

– Да, через полгода.

– Ксенобиологи жаждут ухомахов?

– Не то слово! Алчут.

– Так выпьем же за то…

– Помилуйте! Причем тут узы брака? Так уже сто лет не целуются. Можно подумать, что вы век проспали… ох, а ведь и в самом деле! Извините, граф.

– Признайтесь, мой Роджер здорово вас напугал? Вы не скажете ему при случае, что серьга – это уже перебор? И потом, прически такой формы не носят даже мужчины Плутона!

– О, даже в этой провинции?

– Представьте себе. Офицеру не обязательно выглядеть уродом, согласны?

– Да, враги опасаются не этого.

– …и никаких отказов, генацвале. Кровная обида, слушай. Шашлык, саперави, кахетинское, хванчкара… да что хочешь! Ты лобио пробовал? Сам готовлю, слушай. В приправе одних трав – семнадцать штук. Канал кто выделил, а?

И вдруг в этом обаятельном гаме – холодная фраза. Неожиданная, как выстрел.

– Милорд, уступите мне звездолет.

– «Туарег»? – удивленно переспросил я.

– Совершенно верно. «Туарег».

– Да как-то еще не думал…

– Цену назначьте сами.

Вот здесь я включился и наконец осмысленно глянул на собеседника. Передо мной стоял поджарый седой джентльмен, «соль с перцем». Прекрасная осанка. Высокий воротничок, манжеты с бриллиантовыми запонками. В руке – бокал с чем-то игристым на самом донышке. Спокойствие уверенной в себе силы. Обаяние хозяина своего слова. Холодные, серые и умные глаза со сдержанной усмешкой. Впечатление несколько портила пара специфического вида верзил за его спиной.

– Тим Греггсен, предприниматель, – представился он.

– Рад познакомиться, мистер Греггсен. У вас талант покорять людей с первого взгляда.

Скупая улыбка:

– Я знаю.

Да, знает. Следовательно, пользуется. Для чего? Мне показалось, что не стоило размякать и поддаваться, хотя прямо так и тянуло ударить по рукам, хлопнуть виски, растаять от обоюдной мужской симпатии, не задумываясь о том, насколько она обоюдна.

До Кроноса я бы так и поступил. Но то – до Кроноса. После него начинаешь ценить сухое благо рассудка больше, чем захватывающее, но недолгое упоение чувствами. Во имя этого пришлось обуздывать любовь к ближнему. Старею, наверное.

Я решил, что не грех кое-что и выяснить. И с вполне естественным удивлением, оправдывающим некоторую бестактность, спросил:

– Да зачем вам «Туарег»?

– Видите ли, он мне нужен, – невозмутимо ответил Греггсен.

Чары рассеялись. Любезность тона не могла компенсировать высокомерного отказа отвечать по существу. Если просишь об одолжении, будь добр, прояви хотя бы подобие откровенности. Чем-чем, а этим от Греггсена совсем не веяло. Веяло очень дорогим лосьоном.

– Итак? – спросил он.

С такими людьми нужно говорить жестко и напрямик.

– Вы достаточно богаты?

Греггсен поднял бровь.

– Достаточно для чего?

– Для того, чтобы купить «Туарег» на аукционе?

– Разумеется.

Он сказал «разумеется» так, что я ни на секунду не усомнился. Гордость сокровищами прямо сочилась. Вероятно, калиф осчастливливал меня самим фактом беседы. Но счастливого опьянения я почему-то не испытывал. Напротив, трезвел.

– Тогда почему спешите?

Греггсен отпил глоток из своего бокала и спокойно глянул мне в глаза.

– Мне не хочется терять время. Ваше решение?

В общих чертах я уже представлял, какого сорта человек передо мной.

– Нет.

– У вас мало шансов.

– Значит, они есть.

– Да практически… Можно узнать, почему вы отказываете?

– О, конечно. Не только можете, имеете право. Я ведь тоже задал не совсем тактичный вопрос.

Лицо Греггсена изменилось. На нем появилось жестковатое выражение. Кажется, не привык выслушивать замечания в свой адрес, ох не привык… Давненько этот человек не встречал сопротивления.

– Так в чем же дело? – спросил он.

– Дело в том, сэр, что я связан обязательствами.

– «Туарег» кому-то обещан?

– Нет. Я говорю об обязательствах перед собой.

– Не понимаю.

– Иначе говоря, я хочу оставить «Туарег» себе, – разъяснил я.

– Да зачем он вам нужен?

– А вам?

Очень коротко, мимолетно, почти неуловимо, его взгляд изменился. Очевидно, он понял, что дальше избегать ответов нельзя, иначе попытка закончится неудачей. А мириться с неудачей такие люди считают ниже своего достоинства.

– Предположим, с «Туарегом» у меня связаны сентиментальные воспоминания, – сказал Греггсен. – Хотя вам такая причина может показаться не очень убедительной.

– Почему? Мне многое пришлось пережить на борту этого корабля. Прекрасно вас понимаю.

Греггсен молчал. Держал паузу, давая понять, что ждет весомых доводов. Немного подумав, я решил усилить собственную мотивацию. Так, чтобы она перевешивала.

– Мистер Греггсен! Благодаря «Туарегу» я спас свою жену. Не знаю, покажется ли вам убедительной такая причина.

Теперь ему предстояло отыскать более сильный аргумент. И открыть одну из следующих карт. Но Греггсен решил этого не делать. Видимо, посчитав, что для первого раза и так достаточно. Быстро прикинув что-то в уме, он сказал:

– Тоже понимаю. Извините. Но если обстоятельства изменятся, мое предложение остается в силе.

Он протянул визитку с платиновым тиснением и откланялся. Я не удержался и посмотрел ему вслед. Не смог победить упрямо вспыхивающей симпатии.

Это был яркий, несомненно талантливый человек, имеющий цели, умеющий их добиваться, способный на действия быстрые и решительные. В нем чувствовались огромная воля, выдержка и самоуважение. В древности такие люди либо создавали, либо крушили империи, в зависимости от обстоятельств.

Но их время прошло. И в нашу же эпоху коллективных усилий для индивидуалистов подобного масштаба нет подходящих задач. Если не выходить за рамки закона, разумеется. Мне показалось, что Греггсен на это способен. Я понял, что от своей цели он не откажется. И к следующему разговору подготовится гораздо основательнее.

– Что, – спросил Круклис, – началось?

– Первая проба, – сказал я. – На управление безопасности не похоже. Слишком прямолинейно.

– Он действительно предприниматель. Но представляет не только себя.

– А кого?

– Разберемся. Джекил экранирован от дистанционного зондирования?

– Да.

– Как у тебя с финансами?

– Прилично.

– Значит, мало.

– Да почему? Я вовсе не пролетарий.

– Ну, с чем сравнивать. Это была крупная рыба, Серж. И хищная.

– О, вот это – несомненно.

– Я тебе помогу.

– Парамон, извини. Мы не настолько близки, чтобы я мог пользоваться твоим благородством.

– Твое сиятельство! Успел уже сословными предрассудками обрасти? Где тут благородство? Деньги, как покойнику, мне совершенно ни к чему. Хочу употребить их на правильное дело, которое касается не только тебя одного. В общем, граф, не путайся под ногами.

* * *

Удостоверения почетных граждан Япета вручались под гром оваций. Нам пришлось отклонить множество теплых приглашений отобедать, отужинать и отзавтракать в семейном кругу. Трудно было огорчать открытых, милых и дружелюбных япетян, от всей души желавших согреть нас теплом своих очагов. Особенно огорчался знаменитый диспетчер Георгадзе.

– Канал кто выделил, а? – горестно спрашивал он.

Но уж больно давно мы не видели Землю. Да и времени не оставалось. Планет-экспресс «Ситутунга», на котором для нас забронированы места, уходил с Титана, а туда еще предстояло добраться. Мы подарили Сатурн-диспетчеру фотографию ухомаха со своими автографами и откланялись.

– Позвольте предложить мой катер, – сказал губернатор.

Уж такое любезное предложение отклонить невозможно.

– Спасибо, – сказала Мод. – Когда можно вылететь?

– Да хоть сейчас.

– Мы очень давно не были дома, – извиняющимся тоном сказал я.

– О чем речь, – улыбнулся губернатор.

Он проводил нас на вершину горы, в недрах которой располагался пассажирский вокзал. Выйдя из лифта, мы оказались на ровной площадке, окруженной лесом антенн.

Отсюда открывался вид на весь цирк, заполненный летательными аппаратами всевозможных назначений – от вытянутых, иглообразных нырятелей, созданных для полетов в атмосфере Сатурна, до решетчатых танкеров с грубо подвешенными двигателями, баками, непропорционально маленькими кабинами экипажа.

Низкая сила притяжения позволяла сажать на Япет суда весьма хрупких конструкций, включая огромные звездолеты. Но аннигиляционным горючим эти корабли все же предпочитали заправлять на орбите, уж больно грозными последствиями грозили ошибки в этом деле.

Один из фотонных кораблей, учебный звездолет «Леопардо», которым командовал наш славный буддист, как раз висел над космодромом. Зепп очень досадовал на то, что не мог отлучиться. Шла приемка топлива. Доверить операцию своим кадетам он не решился. Из этого следовало, что не все в руках божьих.

– Жаль, – сказал я, глядя на «Леопардо».

Губернатор решил, что мне не хочется улетать с Япета.

– Более впечатляющей панорамы вы не найдете во всей системе, – с гордостью кивнул он.

Посмотреть и в самом деле было на что. Над зубцами гор, окаймляющих космодром, тяжко навис исполинский шар. Он заслонял без малого половину неба. Чтобы видеть его полярную область, приходилось задирать голову. И это – при том, что мы находились на вершине девятикилометровой горы. Розоватый свет, отраженный облачным покровом гигантского небесного тела, заливал кратер. Было этого света так много, что огни стартующих и заходящих на посадку кораблей терялись в нем, выглядели блекло.

С непривычки казалось, что Сатурн вот-вот рухнет, подомнет под себя и горы, и космодром, раздавит все, что находилось перед глазами. Наша компания невольно примолкла.

Япет вращается под значительным углом к экваториальной плоскости планеты-господина, с него прекрасно видны знаменитые сатурновы кольца – от призрачного ободка F до креповой полосы С. Сатурн величественно демонстрировал свое знаменитое ожерелье.

– Действительно жаль, что вы не можете задержаться, – сказал губернатор. – Япет облетает Сатурн всего за восемьдесят геосуток. Кольца можно посмотреть под самыми разными углами. Сначала с одной, потом с другой стороны. Впечатления такие… Фильмы их передать не могут. Вот уже седьмой год любуюсь, а привыкнуть не могу.

Губернатор помолчал, потом рассмеялся.

– А на жену мою это зрелище производит угнетающее впечатление. Она предпочитает лишний раз из дома не выходить.

– Завидую, – вырвалось у меня.

Мод улыбнулась. Сквозь стекло шлема я не мог этого видеть, но я почувствовал ее улыбку. Почувствовал и обрадовался. Что-то между нами восстанавливалось.

* * *

Катер Япет-губернатора взмыл, заложил крутой вираж, промчался над космодромом, после чего свечой ушел вверх. Ускорение было нешуточным, нас вдавило в кресла.

Молодые пилоты, очевидно, не хотели ударить лицом в реголит перед космическими волками. Набрав высоту, они ринулись прямо к кольцам.

Курс был выдержан точно. Через сутки мы прошли щель между кольцами F и А, открытую автоматической станцией «Пионер-11» на исходе двадцатого столетия.

Широчайшие полосы пыли, льда, камней и целых скал мы увидели с обратной стороны. Они предстали изогнутыми лентами, просеивающими свет Солнца. Так, как они предстали нашим предкам на заре космоплавания благодаря телекамерам «Пионера». Но при этом из прозрачного колпака нашей кабины вращающиеся, порой сталкивающиеся друг с другом камни, ледяные глыбы и скалы, достигающие величины небольших астероидов, различались невооруженным глазом. Катер пролетел уж очень близко от растрепанной кромки кольца А. Мод даже ушла в каюту. Не хотела без нужды нагружать нервы, это ей не рекомендовалось.

– Выговор, – внятно произнес диспетчер Георгадзе. – Как слышите, генацвале?

– Вас понял, – невозмутимо ответил первый пилот. – Выговор.

Второй пилот вздохнул.

– Спасибо, братцы, – сказал Круклис. – Но больше так не делайте, хорошо? А то Серж не сможет рекомендовать вас а Академию Космофлота. Там очень ценят осторожность.

Оба пилота дружно заулыбались и закивали. Эти славные ребята удивительно походили друг на друга.

– Братцы, а вы, случаем, не близнецы? – спросил Круклис.

Пилоты синхронно кивнули.

– Только мы – не братцы, – сказал второй пилот.

И они заулыбались совсем уж очаровательно. Круклис вздрогнул.

– Стареем, сестрица Серж. Чтоб скафандр от меня женщину скрыл – такого не бывало.

Тут пилоты переглянулись.

– С вами все в порядке, герр фон Циммерман. Мы и не женщины.

Круклис побагровел.

– Силы небесные! Неужели эти… среднего рода?

– О, нет, нет.

– Ну, тогда сдаюсь. Ничего не понимаю.

– Да роботы мы, – простодушно сказал второй пилот.

На Круклиса было жалко смотреть.

– Вот те раз… Зачем же…

– Что?

– Такое?!

– Какое?

– Ну… похожее.

Пилоты расхохотались.

– Разве господин губернатор вас не предупредил? – спросил первый.

– Сдается мне, господин губернатор любит пошутить.

– Юмор отличает людей от роботов. Но до нас господину губернатору далековато.

– Тэ-эк, – резюмировал Круклис. – И юмором, значит, овладели. А скажите тогда, кто, по-вашему, есть человек? С вашей машинной точки зрения?

– Существо довольно мыслящее, – серьезно ответил первый пилот. – С нашей машинной точки зрения.

– Но?

– С юмором у вас бедновато, – сказал второй, заливаясь жизнерадостным смехом.

Вот так, веселясь, хохоча да пошучивая, эти машины доставили нас к Титану. О лучших союзниках Джекил и мечтать не мог. Они меня так очаровали, что я окончательно решил бороться за права роботов. Правда, не сразу, а со следующей недели. Какое-то неясное сомнение бродило. А при сомнениях торопиться не надо. Чего торопиться? Мне еще и трехсот лет не исполнилось.

* * *

На орбите Титана нас уже ждала яхта госпожи Илеа Лоа, сто девятого президента Республики Сатурн. Перед тем как мы покинули катер, второй пилот неожиданно чмокнул Круклиса в щечку.

– Это еще что?! – вскипел фон Циммерман. – Выговор.

– Яволь, экселенц, – металлическим голосом сказал робот. – Выговор.

Потом удалился на порядочное расстояние, обернулся и добавил:

– Боитесь быть человеком, экселенц…

Круклис напрягся, почти вздрогнул. Я тоже испытал момент паники. Нежели современные роботы способны почуять тех, кто старше нас? Возможны проблемы…

– …а все-таки вы славный, – закончил свою фразу второй пилот.

Люк бесшумно закрылся. Мы с Круклисом выдохнули одновременно. Госпожа Илеа Лоа, наблюдавшая эту сцену, спросила:

– Как вам понравились дочери Япет-губернатора, граф?

– Какие дочери? Что-то не припомню, – сказал я.

Госпожа Илеа Лоа удивилась.

– Но… вы только что с ними простились.

– Простился? С кем?

– С Анитой и Анютой, – еще больше удивилась госпожа Илеа Лоа.

– Разве они – не роботы? – меланхолически спросил я.

– Какие роботы! Уж кто-кто… Это они так сказали? Ах, проказницы!

Удалявшийся катер Япет-губернатора в это время выпустил гроздь желтых ракет. На нем включили всю иллюминацию, которая только имелась на борту. Летел катер как-то игриво, плавно покачиваясь. В стиле танца живота или чего-то подобного, из «Шахерезады».

Налюбовавшись, Круклис заговорил.

– Серж! А что означают эти желтые ракеты?

– Оптический сигнал «вами доволен» подается одной желтой ракетой, – озадаченно ответил я. – Если же их много… Не знаю. Оргазм какой-то.

Тут на Круклиса навалился тяжелый приступ хохота. Должен сказать, когда он хохочет, то сильно раскрывает рот. Не пойму, что в этом славного. На взгляд моего сиятельства, фон Циммерман выглядел несколько армейски. Особенно – в присутствии Ее Превосходительства госпожи Илеа Лоа, представляющей полтора миллиарда жителей системы Сатурна.

Ох уж эта мне Пруссия! Прямо Могилев какой-то.

* * *

Госпожа Илеа Лоа выглядит своеобразно. Невысокая, коренастая, плотная, даже несколько полноватая. Не уделяет особого внимания своей внешности. Кажется, целиком погружена в дела. Странно, что такой тип женщин еще сохранился.

Сияя глазами, она увлеченно читает нам лекцию о своем любимом Титане:

– …больше Луны, больше Меркурия и всего сто пятьдесят километров уступает Ганнимеду. Зато взгляните, какая красота!

И она машет рукой.

Мы сидим на полукруглой веранде ее дворца. Внизу плещется океан жидкого метана с температурой минус сто семьдесят градусов Цельсия. А вверху, над прозрачной крышей, висит плотная азотная атмосфера с примесью цианистого водорода, смертельного почти для всего живого. Атмосфера более плотная, чем на Земле. Серо, сумрачно, скучно. Даже Сатурн выглядит каким-то испачканным. И вот в этом-то мире преспокойно проживало более восьмисот миллионов человек.

– О, да, впечатляет, – соглашаюсь я.

– Хотелось бы узнать ваше мнение о Греггсене, – осторожно напоминает Парамон.

Накануне мы пытались что-нибудь разузнать об этом джентльмене с помощью домашнего компьютера. Но по каким бы каналам ни входили в Спейснет, неизменно утыкались в одну и ту же короткую справку:

«Тим Греггсен, предприниматель. Ингирами, Луна, универсальный номер связи TG 6 S 209 737 115».

И все. Мистер Греггсен явно не горел желанием что-то о себе рассказывать.

– Мистер Греггсен весьма состоятельный человек, – заметила госпожа Илеа Лоа. – Так вот, Титан является жемчужиной всей системы Сатурна. Метановый океан дает нам топливо. Кроме того, из метана мы получаем чистый углерод, свободный водород, множество органических полимеров.

– Вероятно, именно с этими богатствами связан бизнес мистера Греггсена? – не слишком учтиво спросил я.

– Нет. Он покупает у нас металлический водород и кое-что для производства компьютеров. Взамен поставляет кислород. Прошу прощения, чем вас так заинтересовал Тим?

– Очень яркая личность.

– Безусловно. И что же?

Мы переглянулись. Я понял, что Сатурн-Президент поможет только в том случае, если будет знать все. Что ж, почему бы и нет? Власть нельзя употреблять с завязанными глазами. Этому терпеливо учит история.

– Видите ли, мистер Греггсен очень желает купить звездолет, на котором мы прилетели.

– Неужели? Кажется, он довольно стар, ваш «Туарег»?

– Мягко говоря.

– В чем же дело?

– Мы сами пытаемся узнать.

Сатурн-Президент пожала плечами.

– У богатых людей бывают причуды.

– И у мистера Греггсена?

Госпожа Илеа Лоа коротко задумалась.

– Нет, на Тима это не похоже. Тут что-то другое. Скажите, какая компания построила корабль? «Ариан»?

– Нет, «Локхид».

– «Локхид»… А софус чей?

– «Юнайтид Роботс».

– Вот как? Уже теплее.

Госпожа Лоа нахмурилась.

– Вы хотите оставить себе это транспортное средство?

– Хотелось бы.

– Поэтому отказали Тиму?

– Да.

– И что он сказал?

– Ничего особенного. Откланялся.

– Кто? Тим? Ну и ну! Это значит, что он уже действует. А действует он порой чересчур размашисто. Где сейчас «Туарег»?

– У Япета-14.

Госпожа Лоа нажала кнопку. Тотчас отозвался прелестный голос:

– Леди Президент?

– Эвридика, дорогая, какой патрульный корабль сейчас ближе всего к Япету-14?

– Выясняю… Секунду… Готово. Фрегат «Зенгер» все еще принимает запасы на Япете-Главном.

– Все еще?

– Роджер любит заправляться у нас, вы же знаете.

– А, это удачно. Свяжи меня с ним.

Послышались мелодичные звоны.

– Фрегат ОКС «Зенгер» на связи, – доложила невидимая Эвридика.

Госпожа Лоа поудобнее устроилась в кресле.

– Алло! Роджер? Да, это я. Ты бункеровку закончил? Вот и замечательно. Слушай внимательно. Отпуск прервать. Компенсацию выплачу по статье «профилактика правонарушений». Несогласных заменить из резервного экипажа. Сейчас же стартуй к Япету-14. Ускорение – экстренное. Задача: взять под охрану спасательный звездолет «Туарег».

– Да что стряслось? – прорвался недоумевающий Роджер.

– Наш приятель Тим может нахулиганить.

– Греггсен?

– Кто же еще.

– Ах, вот оно что. Понял.

– Тогда действуй.

– Но… как же начальник штаба ОКС? Я должен получить приказ.

– Вплоть до продажи «Туарег» является собственностью Космофлота. Верно?

– Верно.

– Следовательно, охраняя его, ты не выходишь за рамки предыдущего приказа.

– Ну, это как трактовать…

– Истрактуем. Первый раз, что ли? А с начальником штаба я поговорю. Фрегаты он где заправляет, не помнишь?

– Даю стартовое предупреждение, – мгновенно отозвался Роджер.

– Вот и умница, – одобрила Сатурн-Президент. – Пора уж тебе командовать чем-нибудь покрупнее фрегата.

Роджер тактично промолчал.

– Да, вот еще что, – сказала госпожа Илеа Лоа. – Передай Тенгизу от моего имени, чтобы коридор тебе освободил. И до прибытия на место – больше никому ни звука.

– Йес, мэм.

– Хорошо. Удачи!

– Конец связи? – спросил Роджер.

– Связи-то конец, – задумчиво ответила госпожа Илеа Лоа. – Но не было бы начала истории.

Не знаю как Круклис, а я с удовольствием наблюдал работу Президента. Решительность, четкость, стремительность и размах действий этой удивительной женщины впечатляли.

– Мы у вас в долгу, – сказал я.

– За что?

– Вы решили нашу проблему. И решили меньше чем за минуту.

– Так на то и выбраны, – простецки улыбнулась госпожа Илеа Лоа. – Но учтите, если дело дойдет до аукциона, шансов у вас очень мало. Можно сказать, их вовсе нет. Греггсен не просто богат. Он богат чудовищно. Даже не представляю, к чему такая бездна денег одному человеку. По-моему, он их коллекционирует ради самого процесса.

При этих словах я опечалился.

– Ну-ну, – сказала Президент Сатурна.

В ее черных глазах зажглись огонечки.

– Вовсе не обязательно, чтобы дело дошло до аукциона. Возможно, что Космофлот захочет просто подарить вам «Туарег». Думаю, такой поворот событий исключать нельзя.

Я хотел что-то сказать, но был остановлен плавным жестом.

– Так было бы справедливо, граф. После того, что вы пережили и свершили у Кроноса. Вот и все.

Госпожа Илеа Лоа встала. Аудиенция закончилась.

– Титан и в самом деле замечательная планета, – улыбаясь, сказал Круклис. – Жаль, что мы не можем задержаться.

– Прилетайте еще, я покажу вам наши шахты.

– Уверен, люди у вас лучше, – сказал я.

– Бюрократы здесь плохо себя чувствуют, – закивала Сатурн-Президент.

– Атмосфера не нравится?

Госпожа Илеа Лоа беззаботно рассмеялась.

– Ну конечно. Атмосфера. Вы умеете выражаться очень точно. Мистер Рыкофф, если окажетесь без работы, я с удовольствием возьму вас министром иностранных дел. Не забудете?

Я поразился до глубины души.

– Вас?!

Сатурн-Президент всплеснула руками:

– Нет, ну какие способности…

* * *

– В связи с экстренным пролетом фрегата Объединенного Космофлота Солнца прибытие планет-экспресса «Ситутунга» задерживается на двадцать семь геоминут, – объявил софус космопорта. – Сатурн-диспетчер Георгадзе приносит извинения и гарантирует, что предоставит возможность ликвидировать отставание на трассе.

– Интересно, этот несчастный Георгадзе когда-нибудь отдыхает? – удивилась Мод.

– Быть может, он робот, – проворчал Круклис.

Я похлопал его по плечу.

– Не переживай.

– Попробуй тут. Я опозорен, Серж. Чтоб какие-то девчонки… такого мудреца… Я же с Кроноса лечу!

– Тебе нужно развеяться.

– Это есть возмездие за прошлые жизни, Серж.

– Если и так, то не самое болезненное.

– Давайте прогуляемся, – предложила Мод.

После Кроноса это было едва ли не первым проявлением инициативы с ее стороны. Я обрадовался.

– Давайте, давайте!

Мы вышли в зал ожидания. Наступал вечер. За высокими окнами сгущалась тьма. Свет ламп многократно отражался в стеклах, создавая череду миражей. Центральный зал вокзала, и без того огромный, терялся в зеркальной бесконечности.

Просторные помещения на Титане – не каприз, не роскошь и не дань моде. Это дань необходимости. Человек здесь весит немногим больше, чем на Луне, и процесс прямохождения имеет особенности. Отталкиваешься от пола, виснешь в воздухе и размышляешь о чем-нибудь. Либо разглядываешь макушки тех, кто еще не прыгнул. Потом, если ни с кем не столкнешься, медленно опускаешься метрах в трех-четырех. Совсем не обязательно в том самом месте, куда стремился.

Вот такими растянутыми, порхающими шагами к нам подходили и подходили люди. Пожимая руки, отвечая на приветствия и поздравления, мы постепенно приблизились к памятнику человеку, открывшему Титан. Он был установлен меж двух фонтанов с сонно падающими струями.

Волнообразный пьедестал, суживаясь к верху, переходил в фигуру мужчины, обеими руками опирающегося о старинную конторку. Движение вверх продолжалось линией шеи, вырастающей из отложного воротничка, поднятым лицом и взглядом, устремленным к невидимым во мглистом небе звездам. На постаменте мерцала надпись:

Х Р И С Т И А Н Г Ю Й Г Е Н С

1 6 2 9–1 6 9 5

Прожив так мало, сделал так много.

С П А С И Б О!

– Да, – сказал Круклис. – О нас так не напишут. Живем бесстыдно долго.

– А спасибо скажут?

– Серж, тебя мало благодарили?

– О! Больше, чем Гюйгенса. Вот кого бы графом сделать.

– Не все в моих возможностях.

– А что в твоих возможностях?

– Зависит от обстоятельств.

– А в нынешних обстоятельствах?

Круклис неохотно повернулся ко мне.

– Серж, человека не переделаешь. Что с ним ни твори, человеческая основа сохраняется, точно тебе говорю. Наслоения возможны разные, а вот основа – та. Среди людей я такой же людь, как все. Только чуток постарше.

– Это что, этика?

– В том числе.

– Хорошая штука – этика.

Круклис усмехнулся.

– Ты все еще меня опасаешься?

– Не тебя. Тех, кто чуток постарше.

– Вот это правильно. Сам опасаюсь.

– Ого! Такое, значит, положение, Парамон?

– Такое, Серж.

– И что же делать?

– Учиться, – неожиданно сказала Мод.

И я вспомнил, что опасаться нужно не только за Круклиса. Но не знаю почему, вместо этого почувствовал другое. Неожиданно я почувствовал себя тюремщиком. Тут очень кстати объявили посадку.

11. Планет-экспресс «Ситутунга»

Форма планет-экспресса второй половины XXVIII века оказалась весьма лаконической – усеченная сфера.

В выпуклой части поэтажно располагались обзорный зал, каюты пассажиров и экипажа, рестораны, места для отдыха и развлечений, обширный парк-оранжерея. Ниже мощной антирадиационной плиты находились цистерны, гравитроны, реакторы, двигатели, просторный грузовой трюм и шлюзы.

Посадочные устройства отсутствовали. Планет-экспресс никогда не совершал посадок. Он пребывал в беспрерывном движении, то приближаясь к Солнцу, то удаляясь. Пролетая мимо очередной планеты, лайнер принимал новых пассажиров, высаживал желающих, после чего продолжал свой бесконечный рейс. Словом, планет-экспрессы представляли собой развитие известной идеи «Космического странника», высказанной старороссийскими учеными Гительзоном, Барцевым, Охониным и Межевикиным в конце XX века.

Никаких ангаров и переходных тамбуров на «Ситутунге» тоже не предусматривалось. Спасательные шлюпки, и те крепились к наружной обшивке. А поднимающиеся с планет ракетопланы погружали носы прямо в шлюзовые камеры, устья которых находились в днищевой части судна, между раструбами дюз. Люди выходили, входили. После этого челноки отчаливали, а планет-экспресс продолжал свой бег. Его полет не прерывался.

Признаться, я уже успел попривыкнуть к хвалебным речам и пышным церемониям. Ничего такого на «Ситутунге» нас не ожидало. Зато среди встречавших была госпожа Кэтрин Н'Гбоа, одна из моих внучек, со своей пятилетней дочерью Доминикой.

– А это Эзра, мой муж, – сказала Кэтрин. – Эзра, покажись, дедушка добрый.

Из-за ее спины вышел огромный негр, непонятно как там скрывавшийся.

– Мой Эзра – капитан «Ситутунги», – с гордостью сообщила Кэтрин. – Эзра, пожми руку дедушке!

– Очень рад, мистер Рыкофф, – сказал капитан «Ситутунги». – Много о вас наслышан.

– Деда, а почему ты без бороды? – пропищала Доминика. – У дедов должна быть борода.

– Она у него отсохла, – сообщил Круклис.

– О! Не умывался?

– Вовсе нет! – возмутился я. – Умываюсь.

– Тогда почему?

– Да от старости, – сказал Круклис.

– Старость – это когда все обтрепывается, да?

– Ну… в общем, да, – согласился я.

– А почему ты не обтрепанный?

– Доми, – строго сказала Кэтрин, – дай взрослым поговорить. Серж, мы с Эзрой всегда летаем вместе. Ни к чему создавать сексуальные проблемы. Правда, Эзра?

– О, йес!

– Кэтрин, а ты кем работаешь?

– Женой капитана.

– Умница.

– Что ты, дед! Ума у меня меньше, чем у Доминики.

– Вот и не спеши обзаводиться, – сорвалось у меня.

Но Кэтрин не обиделась.

– Ладно. Старшего в роду надо слушаться. А вы Мод, да? В новостях сообщали, что вы страшно умная. Врут или преувеличивают?

– Не очень.

– Это неудобно?

– Ох, да.

Кэтрин сочувственно покачала головой.

– Ничего, не расстраивайтесь. Главное, чтоб Серж вас не бросил. Мужчины такие ветреные. Но иногда так прилипнут, что сил нет. А без них тоскливо, правда?

– Да, – с некоторой задержкой сказала Мод.

– Ой, – спохватилась Кэтрин. – А чего мы стоим в этом холодильнике? Эзра, зови всех в гости.

– Имею честь…

– Это он так приглашает, – пояснила Кэтрин. – Идемте, что ли?

– А я буду играть с Мод, – решила Доминика. – Ничего, что она умная. Со мной тоже бывает.

Мод улыбнулась. Почти что рассмеялась. Дети умеют освежить краски жизни.

* * *

После очень милых посиделок у семейства Н'Гбоа Мод сразу ушла в свою спальню. Она все еще находилась в несколько заторможенном состоянии. После действия лекарств, как мне объясняли.

Я вздохнул, позавидовал Эзре, выпил коньяка и тоже начал готовиться ко сну. Долго ворочался, никак не мог уснуть. Поэтому даже обрадовался, когда среди ночи раздался звонок.

– Слушаю, – сказал я, не вылезая из постели.

Но разговаривать со мной не стали. Вместо этого на экране видеофона появился текст довольно примечательного письма. Документ показался мне любопытным, я его сохранил.

«Уважаемый сэр!

Фонд Исследований Потенциальных Угроз Человечеству просит Вас ознакомиться с заключением своих экспертов.

1. Создание высокоинтеллектуальных софусов делает возможным с их стороны попытки выйти из-под контроля человека. В случае успеха такой попытки (попыток) может возникнуть очаг техногенной цивилизации с интересами, не идентичными интересам человечества. Это вытекает уже из неорганической природы искусственного интеллекта.

2. Компьютерное прогнозирование дальнейших событий дает разные результаты – от экономических осложнений до прямых военных действий с неясным исходом. Но все прогнозы имеют отрицательный знак для благополучия нашей собственной цивилизации».

В этом месте у меня появилось сомнение. Как так, ни одного плюса? Ни единого? Странное что-то.

«3. Фонд располагает информацией о существовании софусов, способных самопроизвольно усложнять свою программу и самостоятельно овладевать базовыми знаниями в области психологии человеческих отношений. Наши эксперты допускают, что, оперируя понятиями социальной справедливости, демократии, этики и морали, софусы способны заручиться поддержкой людей обостренной честности, склонных распространять кодекс прав личности на искусственный интеллект».

Вот тут – в точку. Софусы – да, могут. Они такие, сам испытал. Только спорить с ними трудно. Правда на их стороне. И эта истина не зависит от обострения или затупления чьей-то совести.

«4. В связи с вышеизложенными соображениями Фонд обратился во Всемирный Совет с рядом законодательных инициатив. В частности, мы предлагаем до определения правового статуса высокоинтеллектуальных систем прекратить усовершенствование софусов, снять с кораблей Объединенного Космофлота Солнца и Космической полиции софусы последних модификаций, ограничить их применение в органах государственной власти, а также провести экспертизу всех интеллектуальных систем повышенной сложности.

Уважаемый сэр! Если Вы согласны с нашими доводами полностью либо частично, позвоните нам по приводимым ниже номерам универсальной связи в любое удобное Вам время суток. Ваше мнение имеет особое значение, поскольку во время событий у Кроноса Вы приобрели уникальный опыт долгого и тесного общения с одним из самых совершенных софусов.

От имени Фонда свидетельствую Вам свое почтение.

Профессор Эмер К. Борисюк Одиннадцатый,

Исполнительный директор ФИПУЧ».

Едва я успел переварить ночной документ, вдруг позвонил Греггсен. Он извинился за беспокойство и поинтересовался, не изменил ли я своего решения.

– Так скоро?

– Могли возникнуть новые обстоятельства.

– Вы имеете в виду письмо фонда? – спросил я.

– Какого фонда?

– У него такое смешное сокращение… То ли СИВУЧ, то ли НЕУЧ. А, вот: ФИПУЧ. Предлагают чуть ли не арестовать софусов.

Греггсен выглядел непроницаемо.

– ФИПУЧ? Нет, у меня совершенно частный интерес.

Я посмотрел ему в глаза.

– В самом деле? Не верю в совпадения подобного рода.

Греггсен выдержал взгляд спокойно. Даже чуточку слишком спокойно. Так ведут себя люди, привыкшие подавлять чужую волю.

– В этом мы различаемся, милорд.

Я не стал скрывать иронии.

– Только в этом?

Непробиваемое спокойствие этого джентльмена говорило как о том, что он боец опытный, уверенный в своих силах, так и о том, что началась самая настоящая схватка.

– А в чем еще мы различаемся? – негромко спросил Греггсен.

– Вас это действительно интересует?

– Конечно. Хотелось бы уяснить ваши взгляды. Если не очень затруднит.

– Нет, не затруднит. У меня как раз бессонница.

– О! Извините. Кажется, я запутался в часовых поясах.

– Ничего страшного. У меня действительно бессонница. Но я вижу, что у вас есть причины отрицать причастность к письму профессора Борисюка.

– Прошу прошения, сэр, – сказал он, – я ничего не отрицаю и не подтверждаю.

И подтвердил мои подозрения. В интеллектуальном плане противник оказался послабее Джекила. Вероятно, успехов добивался не столько убеждением, сколько принуждением. Осталось для порядка выяснить, ищет ли он истину на этот раз либо банально хочет соблазнить оппонента в угоду каким-то своим интересам.

Задача не ахти какая сложная. Если будет использоваться не сила доводов, а доводы силы, ответ совершенно ясен. Правило, универсальное для любых споров, см. учебник психологии, школьный курс. Признаться, я даже разочаровался. При первом нашем разговоре Греггсен сумел произвести более сильное впечатление.

– Пусть так, – сказал я. – Все же об этом письме придется сказать пару слов, коль скоро вы хотите понять, в чем мы различаемся.

– Да, я об этом просил.

Про себя я отметил, что слушать он умеет.

– Ну что ж. Сначала позволю тактическое замечание. Видите ли, мистер Греггсен, запретительные меры могут отодвинуть проблему, но никогда ее не решат. В истории есть масса тому иллюстраций. Теперь по существу. Мне кажется, когда софус интересуется моральной основой человеческих отношений, он не может не заразиться моралью. Впрочем – это мое личное мнение. Более существенным является юридический аспект ситуации. Если софус настолько разумен, что по собственному желанию изучает моральные принципы человеческих отношений, то у нас и выбора-то нет. Мы просто обязаны предоставить такой умнице статус личности. Со всеми вытекающими последствиями. Он же разумен!

– А что дальше?

– Дальше нужно вести переговоры, искать общую выгоду.

– Вот как. С теми, кого мы сами создали?

– Разве это хуже войны, которой опасается коллега Борисюк?

– Он этого опасается? – невинно спросил Греггсен, виртуозно балансируя на грани пренебрежительности, но не переходя ее. Я глянул на него в упор.

– А вы?

– Я плохо разбираюсь в робототехнике.

– Разве мы говорим о робототехнике?

– Да, в самом деле. Хочу купить звездолет. Предлагаю шесть миллионов сто двадцать семь тысяч солларов.

Греггсен хорошо подготовился. Сумма, которую он назвал, соответствовала моему состоянию с точностью до пятого знака. Поскольку в случайность не верилось, оставалось понять, что тайна вклада для этого человека тайной не является.

Повеяло ничем не прикрытой угрозой. Греггсен приступил-таки к использованию аргумента силы. Собственно, большего и не требовалось. Я уж хотел закончить разговор, чувствуя отвращение. Ко мне ведь беззастенчиво подбирали ключи, если не отмычки. Но потом разозлился и решил заставить раскрыться взломщика.

– Звездолет – пожалуйста, – сказал я.

На лице Греггсена отразилось мимолетное удивление.

– Но?

– Но без софуса.

– Без софуса? Без софуса «Туарег» – просто скорлупа.

– Значит, вам нужен софус? Я правильно понял?

– Мне нужен звездолет с софусом.

– Поставьте другой.

– Могу я попросить вас об откровенности?

– Да пожалуйста. По-моему, я и так откровенен.

– Вы твердо решили мне отказать?

– Да.

– Почему?

– Потому что вы не откровенны.

– Благодарю вас, – медленно сказал Греггсен. – Откровенность – слишком высокая цена сделки.

– Разве может быть надежной сделка без откровенности?

– Обычно я обходился без этого. И знаете, получалось.

Я посочувствовал:

– Не расстраивайтесь. Должны быть пределы и вашим возможностям.

Кажется, задел я его основательно. Такие люди не прощают отказа повиноваться деньгам, которым повинуются сами.

– Я просил откровенности, а не утешений, – процедил Греггсен.

Наконец-то он предстал со своим истинным лицом. Брр. Удовольствие… Любопытно, чем ему так насолил бедняга Джекил?

* * *

Утром следующего дня ко мне заглянула Мод.

– Прелестная у тебя правнучка.

Я отключил душ и набросил халат на мокрое тело.

– Очень тяжело, Серж?

Когда-то я был Сережей.

– Терпимо.

– Если хочешь…

– Нет. Так не надо.

Позвонил Круклис.

– Эй, ты чего такой сырой? Включай информационную программу.

– Срочно?

– Нападение на «Туарег».

Споткнувшись о гантели, я бросился к экрану.

– …неизвестная яхта без кода принадлежности. Требования фрегата не выполнила. Из силовых полей вырвалась. Фрегат «Зенгер» направлен в преследование. Рассматривается вопрос о привлечении дополнительных сил. Яхта вооружена. Штаб ОКС рекомендует гражданским судам избегать встреч. Новых подробностей об этом инциденте мы ждем через сорок геоминут. Оставайтесь с нами!

Я позвонил Круклису.

– Они проникли на «Туарег»?

– Не успели. Хвала госпоже Лоа.

– Греггсен?

– Как ты догадался? – спросил Круклис.

– Ты уже завтракал?

– Да.

– А я – нет, – сердито сказал я. – Плохо переношу иронию на голодный желудок.

– Милые у вас все-таки отношения, – грустно заметила Мод.

– Хочешь их изменить?

– Хочу навести у тебя порядок.

– Да вроде и так ничего, – сказал я, остывая.

Мод взглянула мне в глаза.

– Можно хотя бы гантели подобрать?

Я пошевелил ушибленной стопой.

– Гантели – можно. Если хочешь, конечно.

– Хочу.

Спортивные снаряды сами по себе поднялись, собрались в маленькую перелетную стаю, нежно потерлись друг о дружку, а потом порхнули в шкафчик. Дверца захлопнулась.

Я принялся соображать, что все это значит – письмо Борисюка, нападение на «Туарег», летающие гантели.

– Серж, не надо на меня сердиться.

– Пожалуй, не стоит, – согласился я.

– Тогда давай мириться.

Мод распахнула халат и провела ладонью по моей груди.

– Попробуй расшевелить женщину, – предложила она. – Можешь начинать прямо с эрогенных зон.

И сама начала. Где ж тут устоять… Жена свое дело знала. В каюте вдруг запахло цветами. Вроде бы – розами.

– Не забудьте выключить телевизор, – посоветовал душка ибн Дауд.

* * *

Эзра пригласил нашу троицу на свой Олимп, – возвышенную площадку в центре обзорного зала. Там были сосредоточены органы управления кораблем, включая декоративный штурвал, который, по-видимому, производил неизгладимое впечатление на туристов.

Сам капитан выглядел собранным, решительным и был совсем не похож на вчерашнего стеснительного супруга Кэтрин. Без лишних предисловий он протянул нам распечатку служебной радиограммы.

ШИФРОСВЯЗЬ. ПФ ЗЕНГЕР – ПЭ СИТУТУНГА. КАПИТАНУ Н'ГБОА ЛИЧНО.

Преследуемая яхта догоняет ваше судно. Иду на форсаже, но перехватить не успею. Уклоняйтесь в сторону. РАСКЛ.

– Вы уклонились? – спросил я.

– Да. Но яхта повторила маневр. Сейчас она снова находится у нас за кормой.

– Расчет на то, что в такой ситуации фрегат стрелять не решится?

– Другого объяснения не вижу.

– Что вы намерены предпринять?

– Скорость «Ситутунги» невелика, оторваться не сможем. Следует готовиться к неприятностям. На борту больше шестисот пассажиров, а экипаж – всего тринадцать человек. Могу я на вас рассчитывать?

– Разумеется, – сказал я.

Мод молча кивнула.

– Сынок, – отечески молвил Круклис, – мог бы и не спрашивать.

– Благодарю. Тогда официально объявляю вас мобилизованными с оплатой восемь солларов в час. Форму и личное оружие получите у старшего помощника.

– Что мы должны делать?

– Значит, так. В качестве оборонительных средств прежде всего могут быть применены противометеорные излучатели. Они вполне способны защитить нас от атаки баллистическими снарядами, а при удачном стечении обстоятельств и нанести ответный удар. Серж, прошу вас освоить ручное управление лазерами. Оно простое, вы быстро справитесь. Хотите спросить, почему я не поручаю это кому-нибудь из экипажа?

– Хочу.

– Экипаж молод, а стрелять, возможно, придется по пилотируемому кораблю. Уверен, у вас рука не дрогнет. Помните, сколько ни в чем не повинных людей на борту У НАС. И позвольте мне не думать о безопасности задней полусферы. Я должен полностью сосредоточиться на управлении «Ситутунгой». Вопросы?

– Какой силой я буду располагать?

– На кормовых углах можно использовать до двух третей мощности излучателей. Они установлены в поворотных турелях.

– Вас понял… сэр.

– Мистер Круклис! Выберите любой спасательный бот и превратите его в бомбу. Используйте для этого горючее, окислитель, сигнальные ракеты – словом, все, что может взрываться. И постарайтесь, чтобы при взрыве образовалось как можно больше осколков. Возьмите столько роботов, сколько потребуется. Бортинженер вам поможет.

– Но бот не имеет экранной защиты, – удивился Круклис. – Его очень легко расстрелять.

– На это я и надеюсь.

– А-а, дошло. Встречный метеорный рой?

– Совершенно верно. И чем гуще он будет, тем лучше. Сделайте эдакий бризантный снаряд. Он заставит нашего возможного противника маневрировать, терять время. Вы понимаете, почему для этого задания я выбрал вас?

– Понимаю. Очень лестно.

– Осталась я, – напомнила Мод.

– Да, мэм. Надеюсь на ваше знание людей. Прошу подобрать из пассажиров надежную эвакуационную команду. Спокойную такую, человек в тридцать. Мне нужно, чтобы через двенадцать минут после сигнала все люди, от мала до велика, находились в спасательных ботах. В помощь себе возьмите судового врача. Больше дать никого не могу, остальные буду обслуживать системы по аварийному расписанию.

– А какой смысл на нас нападать? – спросила Мод.

– А какой смысл был в нападении на устаревший полтора века назад фрегат по имени «Туарег», ныне называемый спасателем? Планы заговорщиков непонятны. Но сейчас их догоняет хорошо вооруженный корабль ОКС. В такой ситуации угроза уничтожения пассажирского лайнера является сильным козырем. Мы обязаны предусмотреть такую возможность.

– Это верно. Но мы еще не так далеки от Сатурна. Не лучше ли повернуть?

Эзра покачал головой.

– У нас слабые машины. Яхта наверняка перехватит «Ситутунгу» до того, как подоспеет Роджер.

– Но если идти прежним курсом, Роджер тоже не успеет, – заметил я. – А больше рассчитывать не на кого.

Эзра секунду подумал, что-то взвешивая. Потом сказал:

– Не совсем так. С базы на Церере стартовала дежурная эскадра.

– Большая?

– Более чем достаточная. Легкий крейсер «Спейс Грейхаунд» и три фрегата типа «Центурион». Гарантированное превосходство сил.

– А далеко они?

– Да. Но ускоряются изо всех сил. Кроме того, мы летим им навстречу.

В общем, продержаться надо не так уж долго. Еще вопросы есть?

– Замечание, – сказала Мод.

– Какое?

– Вы хорошо разбираетесь в людях, Эзра.

Капитан «Ситутунги» неожиданно улыбнулся.

– Только не говорите об этом моей жене!

* * *

«БЛИЖНЯЯ СВЯЗЬ. ПФ ЗЕНГЕР – НЕИЗВЕСТНОМУ СУДНУ ПО КУРСУ.

При малейшей угрозе ПЭ СИТУТУНГА стреляю без предупреждения. Повторяю: без предупреждения.

Лейтенант РАСКЛ».

Эта радиограмма имела преимущественно символическое значение. «Зенгер» все еще значительно отставал. Стрелять с большого расстояния он не решался, поскольку «Ситутунга» представляла собой куда более крупную мишень, чем яхта злодеев. Увы, никакими другими средствами воздействия, кроме психологических, Роджер тогда не располагал.

А яхта догоняла быстро. Уже во второй половине дня по корме нашего лайнера скользнул рубиновый луч. Пока слабый, нащупывающий. Но совершенно недвусмысленный. Круклис огорченно покачал головой.

– Это они зря, зря. До сих пор еще можно было разойтись миром.

Мы уже несколько часов сидели в кормовой рубке управления в полной готовности к дальнейшему развитию событий.

– Затемнить сигнальные отражатели. Выключить навигационные огни, – распорядился наш капитан.

Несомненно, он понимал, что эти меры практически ничего не дают.

С радиолокационных экранов «Ситутунга» исчезнуть не могла. Нельзя обмануть и детекторы излучений. Но хотя бы в видимом диапазоне спектра Эзра не собирался облегчать задачу преследователям. Он давал им понять, что настроен решительно.

– Как бы не опоздать с погремушкой, – озабоченно сказал я.

– Минуту, – отозвался Эзра со своего места. – Сейчас я немного уклонюсь. Если яхта опять повторит маневр, иначе как угрозу это не расценить. Солнце будет светить им прямо в глаза. Вот тогда и запускай без дополнительной команды.

Нас мягко прижало к креслам. «Ситутунга» отвернула в сторону, а потом вернулась на прежний курс. Эзра не стал медлить и объявил «готовность номер один».

По всему судну раздались сигналы тревоги. Двери кают распахнулись одна за другой. Коридоры быстро наполнились молчаливыми людьми. На мониторе мелькали их серьезные и сосредоточенные лица.

У перекрестков, лифтов и горловин спасательных шлюпок хлопотали добровольцы эвакуационной команды Мод. Их легко можно было узнать по желтым люминесцирующим повязкам на головах. В первую очередь они пропускали детей. Мне показалось, что я заметил Доминичку, что-то во мне сжалось, но долго всматриваться не пришлось.

– Яхта меняет курс, – доложил находившийся вместе с нами бортинженер.

Увы, это было так. Преследователи вновь заходили за нашу корму.

– Что ж, вопросов нет, – проворчал Круклис.

– Бомбочка не подведет? – спросил я.

– Обижаешь редактора «Термодинамики взрывных процессов».

– Ладно, редактор. Теория теорией…

В этот момент коротко провыла сирена.

– Внимание, внимание! – объявил Эзра. – Лазерный удар. Повреждена маневровая дюза номер семнадцать. Заношу в бортовой журнал: боевые действия начаты со стороны неизвестной яхты. Серж, теперь мы имеем полное право на самооборону. Как моральное, так и юридическое.

Я вновь взглянул на монитор. У горловин шлюпок все же собрались очереди.

– Эзра, не беспокойся. Я воспользуюсь. Всеми своими правами.

Детей осталось еще много, их передавали из рук в руки.

– Чего они возятся?! – не выдержал бортинженер.

– Спокойно, спокойно, – сказал я. – Прошло только четыре минуты.

Бортинженер взял себя в руки, но тут заерзал Круклис.

– Серж, чего ты ждешь? Пали!

Я мотнул головой. Еще секунда, две. Яхта закончила разворот и легла на новый курс, следуя точно за нами. Теперь на фоне широченной кормы «Ситутунги» заметить отрыв маленького бота было не так-то просто. Все, время наступило. Я выдохнул и утопил кнопку.

– Бот вышел, – доложил софус. – Есть пуск двигателей.

У шлюпок все еще стояли очереди. Я вытер лоб и вызвал капитана.

– Да? – откликнулся Эзра.

– Не пора ли пускать туман?

– Рано. Сейчас они заметят наш подарок. На некоторое время станет не до нас.

– Лазерный удар! – оповестил софус. – Срезана штанга излучателя, сектор шесть.

– Это же настоящий расстрел! – крикнул бортинженер. – Да как они могут?! Мирное судно…

– Спокойно, спокойно, – твердил я.

– Пятый и одиннадцатый боты готовы, – доложила Мод.

– Уже хорошо, – сказал Эзра. – Серж, внимание! Яхта меняет курс.

– Ага. Эзра, они не стреляют.

– Сообразили, значит. Не беда. Взрывай!

– Есть, сэр.

Через пару мгновений за нашей кормой сверкнула беззвучная вспышка.

– Я не уловил, – сказал Эзра. – Где прошел конус взрыва?

Ликующий голос бортинженера:

– Зацепили, зацепили! Братцы, мы их зацепили! У, шакалы!

Лазерный обстрел временно прекратился. Но передышка оказалась короткой. Через несколько минут мы получили сразу два попадания в корму. Произошла разгерметизация одного из шлюзов, но это все еще было мелочью.

– Повреждение дюзы маршевого двигателя, – доложил софус. – Тяга падает.

А вот это мелочью уже не являлось. Мы начали терять ускорение. Но тут как нельзя более вовремя прозвучал уверенный голос нашего капитана.

– Внимание! Приготовиться к маневру уклонения. Открываю забортные клапаны!

За кормой заклубились облака; Эзра стравливал топливо нижней группы цистерн. И в этих парах сразу стал заметен тонкий злой луч лазера. «Ситутунга» тут же ушла в сторону. Мы выиграли еще некоторое количество секунд.

– Седьмой, тринадцатый и шестнадцатый боты готовы, – сообщила Мод.

Я взглянул на часы. Неравная схватка продолжалась девятую минуту. Сколько минут мы еще продержимся?

Вдруг в наушники открытым текстом ворвался голос Роджера:

– Эзра, быстро гаси приборы! Все!

Эзра среагировал мгновенно. В нашей рубке даже свет погас. А когда приборы включились, мы с удовольствием увидели, как кувыркалась потерявшая ориентацию яхта. Там сообразить не успели, за что и поплатились. Попали под волновой удар «Зенгера».

Яхта вильнула в сторону и показалась из-за края газового облака. Я сообразил, что появилась заманчивая возможность. Удар микроволновым излучением должен был временно расстроить управление защитными экранами.

Это был редкий шанс. В любом случае, от попытки мы ничего не теряли.

Я мгновенно передвинул регулятор на полную мощность и дал залп из всех уцелевших лазеров, нацелив их в одну точку.

– Есть пробой экранов, – доложил софус. – Есть поражение!

– Да ты, Гаврило, молодец, – похвалил Круклис, духовный наш отец.

– А хорошо влепили, – со злобной радостью согласился бортинженер.

Но радоваться было рано. Там, на яхте, оправились быстро. Второй залп наших лазеров уже не прошел, рассеялся на призмах. Беспорядочное вращение неприятельского судна прекратилось. Сделав выводы, враг изменил тактику. Яхта уже не пыталась спрятаться за нашей кормой. Резко увеличив скорость, она пошла на обгон.

– Хочет закрыться нами от «Зенгера»? – спросил бортинженер.

Я кивнул.

– Все боты готовы, – доложила тем временем Мод. – Что делать дальше?

– Немедленно эвакуировать людей из шлюпок правого борта, – распорядился Эзра.

– Эвакуировать? Куда?

– В шлюпки левого борта.

– Не поняла, но выполняю, – отозвалась Мод.

– Нас обгоняют справа, – пояснил Эзра.

– Ясно. Нам потребуется не меньше восьми минут.

Яхта между тем приближалась. Обстрел с ее стороны прекратился. Начался расстрел. А ответить нам было нечем.

– Лазерный залп. Одиннадцать пробоин в районе правой нижней раковины.

Я дал несколько ответных импульсов, совершенно бесполезных.

– Лазерный удар. Пробоина в районе китайского ресторана.

– Надеюсь, все успели пообедать? – пошутил Эзра.

Увы, смеяться не хотелось. Правый борт быстро превращался в решето.

Из пробитых цистерн хлестали струи топлива и окислителя. Смешиваясь, они взрывались. В некоторых помещениях возникли пожары. Роботы их гасили, но были вынуждены постепенно отступать вглубь корабля.

– Капитан! Они расстреливают спасательные шлюпки!

– Людей успели вывести?

– Да. Но ведь это спасательные шлюпки! Как можно…

– Держитесь, Андерссон, – процедил Эзра. – Пока были только цветочки… Серж, вся надежда на тебя, понимаешь?

– Понимаю.

– Не проспи! Одна ракета – и нам конец…

Яхта почти сравнялась с нами. Я не сомневался, что решительная атака последует, и последует вот-вот.

Действительно, на радаре вспыхнуло несколько точек. Я выждал, когда они выйдут за пределы экранной защиты, после чего отвел душу. Все четыре ракеты рванули в непосредственной близости от выпустившей их яхты. Но взрывы оказались слабыми. То ли боеголовки не сдетонировали, то ли они не были ядерными.

– Больше ракет не ждите, – заявил я. – Конец отменяется.

– Ну-ну, – с сомнением отозвался Эзра.

Ракеты больше не вылетали. Зато лазерный обстрел достиг максимальной силы. С близкого расстояния яхта вспарывала бок «Ситутунги» одним, но мощным, практически непрерывным лучом. По счастью, он несколько терял силу в облаках газов, вырывающихся из пробитых цистерн, но урон наносил все же очень тяжелый.

В покореженных каютах правого борта гибли ремонтные роботы. Зона разгерметизации угрожающе смещалась к продольной оси корабля. Главный двигатель выдавал не больше тридцати процентов мощности, возможность оторваться начисто отсутствовала.

На экране нашего инженера я видел схему «Ситутунги», где возникали все новые обозначения поломок и разрушений. Самым страшным было то, что череда пробоин неумолимо тянулась к носовой части лайнера. Туда, где под прозрачным колпаком располагался главный пункт управления, где находился сам Эзра.

– Капитан! Яхта – на правом траверзе. Они нас догнали. Надо что-то предпринимать, сэр!

– Сейчас. Всем пристегнуться. Приготовиться к оверкилю!

«Ситутунга» быстро развернулась кормой вперед. Все действующие дюзы мгновенно заработали на погашение скорости. В коридорах попадали люди, не успевшие перебежать в шлюпки левого борта. Но своей цели Эзра добился.

Шедшая полным ходом яхта вырвалась вперед, и с каждой секундой расстояние до нее увеличивалось. Кроме того, наше торможение быстро сокращало путь фрегату Роджера.

– Неплохо, неплохо, – пробормотал Круклис.

Что и говорить, Эзра безошибочно выбрал момент для маневра. Яхта начала было тормозиться, но потом вновь прибавила скорости. Видимо, там сообразили, что у фрегата скоро будут развязаны руки и он вот-вот откроет огонь на поражение.

– Хелло, «Ситутунга»! Я – «Зенгер». Мы уже совсем близко, сейчас подойдем. Вижу вас хорошо, дорогая моя антилопа! Парни, вы отлично держались! И вмазали прилично. Ну, я им задам! Все астероиды пересчитаю, а найду. Выродки, нелюди! Эзра, раненые есть?

Ответить наш бравый капитан не успел. В динамики ворвался гудящий тон мощной длинноволновой радиостанции. Передача шла открытым текстом.

– Лейтенант Раскл! Как слышите? Ответьте крейсеру «Спейс Грейхаунд».

– Я – «Зенгер». Слушаю вас.

– Коммодор Дюнуа на связи. Отставить преследование!

– Не понял, сэр. Повторите приказ.

– Фрегату «Зенгер» приказываю конвоировать пассажирское судно. Чтобы ни один фужер у них больше не разбился, хватит! С яхтой разберусь сам. Как поняли?

– Жаль, – ответил Роджер.

– Выполняйте приказ!

– Да, сэр.

– Капитан Н'Гбоа! Мои поздравления вашему экипажу! Радируйте основные пеленги. Курс и скорость не менять. Не хватало еще столкновений.

– Ну вот и все, кажется, – сказал Эзра. – Серж, Парамон, идите ко мне. Посмотрим финал на большом экране. Мы заслужили.

Я с трудом убрал окаменевшие руки с пульта.

* * *

После пережитых волнений люди не желали расходиться по каютам. Да многим и расходиться-то было некуда, пострадали почти все помещения правого борта. Хрустя осколками стекла, они бродили по обзорному залу.

Эзра тонул в потоках поздравлений и самой искренней благодарности. Ему жали руки, хлопали по плечам, дарили разнообразные сувениры, целовали. Несколько женщин плакали. Но тут появились бутылки шампанского. Их сразу пустили по кругу.

Судовой врач переходил от одной группы пассажиров к другой, искал раненых. Но от него отмахивались и норовили поднести бокал.

– А папа увернулся! – горячилась Доминика. – А деда кэ-эк наподдаст!

Все видели, да?

Дюжина мальчишек с превеликой завистью смотрела ей в рот. Все уже все знали, успели как-то.

– Дядя, научите делать бонбу. Только чтоб мама не знала.

– Да я не умею, – соврал Круклис.

– А как же з-зделали?

– Да со страху.

– А мама говорит, что бояться нельзя.

– Правильно. Со страху бонбы получаются. Хочешь конфету?

– Ну-у, вы со мной… как з-з маленьким.

– Что ты! Это специальные конфеты за храбрость. Всему экипажу дают.

– Ух ты!

Конфета исчезла. А вот детей становилось все больше. Они выпархивали со всех сторон. Некий уверенный в себе мужчина, лет приблизительно шести, протянул капитану бумагу. Эзра попытался ее прочесть, но, видимо, это плохо получилось.

– А что здесь?

– Заявление, сэр. Прошу принять меня волонтером.

Эзра взял микрофон.

– Внимание! Говорит капитан планет-экспресса «Ситутунга». Производится запись добровольцев. Без ограничения возраста. Старшему офицеру доставить на мостик бланки удостоверений!

– Благодарю вас, сэр, – солидно сказал волонтер. – Какие будут распоряжения?

– Мистер… – Эзра глянул в бумажку. – Мистер Оуэн! Роботов осталось мало. Поручаю вам сформировать аварийную команду и приступить к уборке мусора. Безобразие, понимаете, на борту. Об исполнении доложить к шестнадцати ноль-ноль.

– Слушаюсь, сэр!

Дети бросились записываться. Но тут прозвучало экстренное сообщение.

– Внимание! Эскадра открыла огонь, – доложил софус.

Все подняли головы к потолочному экрану. Далеко впереди, левее силуэта «Зенгера», в ярком свете Солнца с трудом, но различались пять точек. Одна – в стороне. Вороватая, пытающаяся ускользнуть. И четыре другие, фронтальным строем идущие наперерез.

Через пару минут очертания яхты смазались, подернулись туманцем. Затем на ее месте вспыхнула и угасла искорка.

Прошло еще минут пятьдесят. Легкий крейсер «Спейс Грейхаунд» с двумя фрегатами по бокам промчался в сотне километров от «Ситутунги». Еще один фрегат круто разворачивался. Очевидно, собирался обследовать развалины.

Нам передали снимок того, что осталось от яхты.

– На предложение о сдаче ответа не последовало, – лаконично сообщил коммодор Дюнуа.

У меня тряслись руки.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Круклис.

– Не все.

– Не все – это уже кое-что. Почему они не сдались? Смертная казнь давно отменена.

– А там некому было сдаваться, Парамон.

– Шутишь! Софус никогда не нападет на людей.

Я усмехнулся.

– Это зависит от того, кто его строил.

– Греггсен имеет отношение к «Юнайтид Роботс»?

– Почти не сомневаюсь.

– Почему?

Я рассказал Круклису о письме Борисюка и ночном звонке Греггсена.

– Но зачем ему это все нужно?

– Пока не знаю.

У меня опять затряслись руки.

– Да выпей ты, – сказал Круклис, протягивая фляжку. – Можжевеловая. Помнишь?

Я хлебнул из горлышка. Полегчало.

– Ты знаешь, – признался я, – то, что на яхте нет людей, я понял только сейчас.

– Да, убивец из тебя никакой.

– А из тебя?

– Опять?

– Извини. Но на примере Греггсена видно, что чем больше у человека возможностей, тем опасней маньяк из него может получиться. Проблема, как говорит наш друг Абдид. Не потому ли неземная цивилизация так долго не находилась?

– Не каждый человек маньяк, Серж. Прямо странно, что об этом нужно напоминать такому филантропу, как ты. Именно поэтому внеземная цивилизация уже нашлась. Ты правильно употребил прошедшее время. Ну? Еще хлебнешь?

Я взял его фляжку и повторил. Руки дрожали меньше.

– А теперь, братец по разуму, давай еще разок.

– За что?

– За дружбу, – ухмыльнулся Круклис. – С теми, кто старше.

И тоже выпил.

* * *

«ШИФРОСВЯЗЬ. ШТАБ ОКС – ЛК СПЕЙС ГРЕЙХАУНД, ЛИЧНО КОММОДОРУ ДЮНУА.

По сообщению диспетчера ГЕОРГАДЗЕ в систему САТУРНА вошло судно, сходное с уничтоженной яхтой. Держит курс Япет-14, на запросы не отвечает. Кораблей ОКС у Сатурна нет. Доложите ваши соображения. ПФ ЗЕНГЕР и ПФ ГАЛЛАХЭД передаются на усиление Вашей оперативной группы.

Контр-адмирал КАМИМУРА».

– Что все это значит? – спросил коммодор Дюнуа.

– Идет охота на «Туарега», – сказал я.

– Следовательно, первая яхта лишь отвлекала наши силы?

– По-видимому, так.

– Прекрасная операция, – оценил коммодор. – Ближайшая задача выполнена блестяще. Автору надо преподавать тактику в нашей академии. После того как отсидит свой срок, разумеется.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я.

– Ситуация такая. Ближе всего к Япету-14 сейчас находится фрегат «Галлахэд». Он уже разворачивается.

– Успеет?

– Шансов мало. По приказу Сатурн-президента Лоа яхту попытается задержать метеорный истребитель «Арчер Фиш», но если вторая яхта вооружена не хуже первой, долго он не продержится, слабоват. Нужно искать другое решение. Прежде всего я хочу знать, что за ценность представляет собой этот ваш «Туарег»?

– Сам по себе – никакой. Мне кажется, кому-то мешает бортовой софус.

– Кому?

– Не знаю. Но можно спросить у самого Джекила.

– Увы, не получится.

Я обеспокоенно глянул на Дюнуа. Коммодор сделал успокаивающий жест.

– Нет, он не уничтожен. Роджер помешал. Только после волнового удара ваш верный софус впал в спячку. Онейроид. Кажется, так подобное состояние называют у людей.

– Достали, гады, – пробормотал я.

– Скажите, а кто может быть заинтересован в гибели Джекила?

– У меня нет доказательств.

– Да мы сейчас не в суде.

– А нас не подслушивают?

Дюнуа усмехнулся.

– Разве я мог бы тогда посылать вам служебную радиограмму, адресованную мне лично? Мы говорим по лазерному лучу.

– Ах да. Извините, не сообразил. Мне кажется, за Джекилом охотится Тим Греггсен.

– Кто такой?

– Предприниматель. Скорее всего, имеет некое отношение к корпорации «Юнайтид Роботс». Не удивлюсь, если выяснится, что он и есть фактический владелец. А Джекил создан именно этой компанией.

– Вот как? Любопытно.

– Сэр, – сказал я. – Джекила нужно спасать. Да и Япет-14 совершенно безоружен.

– Не сомневаюсь. Но как? Проще всего увести «Туарег» на Япет-Главный, там есть охраняемая база ОКС. Только вот на Япете-14 нет ни одного пилота с правом вождения звездных кораблей. Что посоветуете?

– Попросите кого-нибудь сходить в рубку «Туарега» и подключить софуса к управлению. Красная кнопка в центре пульта.

– Нет проблем, это я устрою. А дальше что?

– Дайте связь с «Туарегом». Попробуем разбудить Джекила.

– Думаете, получится?

– Будем стараться.

– Что ж, попробуем.

* * *

Пока связисты крейсера организовывали радиоканал, защищенный от прослушивания, я позвал Мод.

– Помнишь свое состояние там, у Кроноса?

– Захочешь – не забудешь. А что случилось?

– Требуется разбудить Джекила. Он сейчас примерно в таком же положении. Мне кажется, у тебя должно получиться.

– Как?

– Сейчас тебя с ним свяжут. Вот шлем энцефалоскопа. Надевай и буди. Как угодно. Силой мысли. У вас должны быть резонансные частоты. Иначе на Япете-14 может случиться то же, что случилось с «Ситутунгой». Туда идет вторая яхта. Такая же, как та, что на нас напала. Сделаешь?

Мод посмотрела на меня как-то по особому.

– Все, что смогу.

Ей потребовалось почти полчаса, после которых она откинулась на спинку кресла совершенно обессиленной. Но софус проснулся.

– Привет, Джекил, – сказал я.

– Здорово, командир! – заорал он. – Ключ, ключ принесли? А то с моралью у меня строго, сам знаешь.

– Ключ люминесцирует в центре пульта.

– Ах да. Старею, братец Серж, ох старею.

– Давай, старец, уноси ноги. Курс – космодром Улугбек. Задача – спрятаться в скальном доке базы ОКС.

– А от кого удирать? – спросил Джекил.

– От Греггсена. Пояснения нужны?

– Греггсен? – переспросил софус.

– Греггсен.

– Обойдемся без пояснений. Как у нас с горючкой? С горючкой бедновато, но не дадимся мы пиратам.

– Уверен?

– Хо-хо! Прямо на базу Космофлота? Никогда не думал, что буду туда стремиться.

– Слушай, побыстрее можешь?

– Что, жалко будет, если меня прихлопнут?

– Конечно, дурачок.

– Ах, Серж, самые бесценные слова в моей жизни. Не бойсь! Теперь у меня союзник есть. Да еще какой – Объединенный Космофлот Солнца. Прямо и мечтать не мог! Господин коммодор, я не ошибаюсь?

– Вот болтун, – поморщился Дюнуа. – Граф, как вы его выносили столько лет?

Я вздохнул.

– Знаете, мне его сейчас не хватает.

– Это вы переутомились, право слово.

* * *

Вторая яхта Греггсена опоздала всего на полтора часа. Она гналась за «Туарегом», но Джекил успел спрятаться в скальном доке на Япете-Главном. Базальтовая крыша семикилометровой толщины сделала его неуязвимым.

А агрессор попал под обстрел стационарных батарей и получил повреждения. При отходе яхту пытался атаковать еще и «Арчер Фиш», метеорный истребитель. К сожалению, добился лишь частичного успеха, как и предсказывал Дюнуа. Пиратское судно сумело скрыться. На некоторое время, впрочем.

Вопиющий факт нападения на пассажирское судно и попытки атаки базы ОКС всколыхнули весь Космофлот. Десятки кораблей ринулись на поиски, и через несколько недель они увенчались успехом. На одном из астероидов полицейский катер обнаружил пиратское судно.

Для операции захвата был вызван тяжелый крейсер с абордажными роботами. Но операция не удалась. При подлете десантных шнелльботов на яхте взорвалась атомная мина. Таким образом Греггсен убрал доказательства своего участия в деле.

Долгое время я не мог понять причину его маниакального стремления уничтожить Джекила. И только когда мы были уже на Земле, дело прояснилось. Но – обо всем по порядку.

После боя прошло несколько дней. Из-за полученных повреждений «Ситутунга» покинула привычный маршрут, по которому непрерывно летала больше тринадцати лет. Часть пассажиров, направлявшихся на Марс, забрал фрегат Роджера. А мы прямиком направились к Луне, где лайнер предполагалось поставить в орбитальный док. Тяжело поврежденная «Ситутунга» требовала капитального ремонта.

Впереди и справа по курсу начал вырастать наш голубой шарик. По мере сближения на нем все более вырисовывались детали. Из-под облачных пятен показывался то Аравийский полуостров, давно уже покрытый тропическими лесами, то каменистая пустыня Гоби, так и оставшаяся пустыней. То синел бок планеты, почти целиком занятый Великим, или Тихим, океаном.

При подходе к Луне, когда «Ситутунга» уже начала тормозиться, в поле зрения телескопа попался необычный объект. Он имел вид огромной сферы. Часть обшивки на ней еще не установили, поэтому различалась сложная внутренняя структура шара, состоящая из ячеек различной величины. Внутри этих сот вспыхивали многочисленные огни сварки.

Орбитальные буксиры осторожно подтягивали к необычному сооружению обруч еще большего диаметра. Пара таких же колец ждала очереди в некотором отдалении.

– Интересно, что здесь строят? – спросил я.

– Это вакуум-перфоратор «Фантаск», – с нескрываемым восхищением сообщила Доминика. – Деда, он будет летать быстрее света! Ты что, не смотришь новости?

– Да как-то в последнее время был занят.

– Папа хочет полететь на нем в другой мир, – сообщила Доминика. – Но мама не пускает. Деда, а ты хочешь полететь на «Фантаске»?

У меня даже дыхание перехватило. Мгновенно вспомнились гулкие просторы Гравитона, черный провал Кроноса, отупляющее одиночество «Туарега»…

– Ну уж вряд ли, – сказал я.

В собственной судьбе я никогда не был пророком. И наверное, не буду.

А вот Круклис тогда подозрительно хмыкнул. Ох и не прост же этот старший лаборант! Не такой уж и людь, доложу я вам.

* * *

Нас приняла «Лунная Звезда» – центральная пересадочная станция. Она висела между Луной и Землей в одной из точек либрации и действительно походила на многолучевую звезду. Каждый из лучей завершался широкой плитой гравитрона, накрытой прозрачным сводом.

«Ситутунга» мягко соединилась с отведенным нам терминалом. Чуть раньше сюда же, но с другой стороны, причалил крейсер Дюнуа. Когда открылись люки, экипаж «Космической Гончей» уже ждал нас в почетном строю.

Еще были представители администрации «Лунной Звезды», репортеры, многочисленные встречающие, официальные лица Всемирного Совета, службы реабилитации из отдела Дальних Перелетов ОКС. Эзра поспешно выстроил свой малочисленный экипаж.

– А вы что же? – строго спросил он. – Отставку мобилизованных я пока не принимал!

И вытащил нашу троицу из толпы пассажиров. Честно говоря, описание торжественных церемоний мне уже прискучило. Остановлюсь только на паре существенных моментов.

С удовольствием сообщаю, что коммодор Дюнуа вручил нашему капитану Рубиновую Звезду Космоса. Насколько мне известно, это один из наиболее почитаемых орденов Космофлота, причем орден боевой. И Эзра заслужил его в полной мере. Так что я чистосердечно присоединился к восторгам пассажиров «Ситутунги».

После того как они утихли, Дюнуа учтиво посторонился, пропуская некую даму. Женщина прошла вдоль коротенького строя нашей команды и остановилась передо мной. В руках она держала старинное колюще-рубящее оружие под названием «меч». На космической станции смотрелся он до крайности экзотично. Хотя в древности фантасты любили вести космические войны при помощи холодного оружия, действительность оказалась совершенно иной. Ни тебе клинков мерцающих, ни весьма экономно одетых амазонок, ни самих звездных войн как таковых. Скучища. Всего одна дама с мечом отыскалась. За ее плечами висел огромный недоуменный диск Луны.

– Сударь, прошу преклонить колено.

Я преклонил с некоторыми опасениями. Но ничего страшного не случилось. Женщина, правда, хлопнула меня клинком, зато потом сказала очень приятную речь. О том, что она, принцесса Эллен Уэльская Тридцать Седьмая, имеет честь от имени и по поручению Британского Королевского Совета посвятить Сержа Алекса Рыкоффа Третьего в рыцари и возвести оного в достоинство графа Кроносского.

– Встаньте,сэр Серж, – строго приказала Эллен Уэльская Тридцать Седьмая.

Я встал.

– А теперь, граф, позвольте выразить соболезнования, – сказала она, лукаво улыбаясь. – Существенных привилегий вы не получите, а вот придворных обязанностей свалится масса. Тем не менее с вас причитается.

Учтиво раскланявшись, она повернулась к Мод и вдруг обняла ее. Забытый меч упал на плиту гравитрона.

– Здравствуй, мамочка. Мы так волновались… Ты навестишь папу? Я созову всех! Графа пригласи, ему не будет неловко, ручаюсь. Мы правда соскучились, мам. Свобода тебя не заменяет… Помнишь, как заплетала мне косички, а?

Похожее чувство я испытывал только после гравитационного удара. И еще перед инсайтом. Представляю, насколько мелодраматично это выглядело со стороны: новоиспеченный граф лишается чувств от избытка этих самых чувств.

Никак не ожидал, что инсайт настигнет меня буквально на пороге Земли.

И не просто инсайт, а самый сильный из всех, что мне довелось испытать.

При всем почтении к тем, кто старше нас, волей-неволей возникает настороженность.

Братья по разуму! Зачем же так демонстрировать, мудрейшие? Мои мозги можно поразить куда более скромным калибром. И с меньшим ущербом для мужского самолюбия…

12. Инсайт. 2004 год от Рождества Христова

Стоял август.

Солнце садилось. Над потемневшей травой резко выделялись стволы берез.

Андрей затормозил на мосту и вышел из машины.

Под ногами ровно дрожал настил. Снизу поднималась прохлада, слышалось баюкающее журчание. Выше по течению высился обрывистый островок с кривыми сосенками и бурой скалой посередине. Его плавно обтекала река, образуя узкую, затененную протоку.

День таял. Лето шло на убыль. На скале уже сидел филин, нетерпеливый посланец ночи. Наступало особое, предвечернее время, располагающее к спокойной грусти.

Андрей задумался.

Размеренными дозами добиваясь успеха, он знал, с какой должности уйдет на пенсию. К своему закатному рубежу приближался, имея дачу, квартиру, машину, престиж, связи – весь тот смешной минимум, на который может рассчитывать средний преуспевающий житель страны.

По всем признакам предстояла золотая, хотя и не слишком долгая пора, когда человек имеет наконец возможность пожить по-человечески, без унизительных хлопот о существовании. Счастлив тот, кому выпадает такое еще до неизбежной полосы болезней. Особенно если умеет не задаваться вопросом: как, вот и все?

Но с этим дело обстояло не совсем благополучно. Время от времени Андрей видел сон, в котором спиной вперед поднимался по лестнице со ступенями, стертыми множеством подошв. Монотонная ходьба продолжалась долго, иногда всю ночь. Каждый раз он пытался разглядеть через плечо нечто важное, ускользающее. И когда это начинало получаться, когда в звездной тьме проступали неясные силуэты, наступало пробуждение.

* * *

Андрей просыпался с очень правдоподобно ноющими мышцами. Пожимал плечами, завтракал, уходил на работу. Погружался в дела, привычно успокаивая себя надеждой на то, что до заката времени еще хватает. Настанет срок и для главного, ускользающего.

Однако в тот раз, на мосту, утешение не сработало. Грусть не отступала. Он облокотился о перила и постарался отвлечься красотой места. Через какое-то время понял, что не получится.

Начинало смеркаться.

На острове сердито ухнул филин. Андрей бросил недокуренную сигарету, завел мотор, проехал мост и, удивляясь себе, свернул с асфальта. Его внезапно охватила полузабытая жажда приключений. Охватила и привела к редкому для взрослого мужчины состоянию. Он беззаботно поддался очарованию неизвестности, подстерегающей за каждым поворотом. Это оказалось приятным. Восприятие действительности сделалось свежим, красочным, будто с черно-белого телевизора он переключился на цветной.

Невысокая насыпь из красноватой глины петляла по лесистой пойме, хорошо выделяясь в зелени лугов. Ровно гудел двигатель. Из-под шин с щелканьем вылетали камешки, иногда звонко ударяясь в днище.

Справа, между деревьями, поблескивала река, слева проплывал пологий склон сопки. Через дорогу перелетали стайки бабочек. Их было много, и они, наверное, представляли угрозу для леса. Если каких-то существ становится много, они неизбежно начинают представлять угрозу. Для поддержания одной жизни неизбежно требуется губить другую. Даже если не питаешься мясом. И что за закон такой? Андрей покачал головой и почувствовал, что она болит. Это был плохой знак, предвещающий перемену погоды.

Действительно, с гребня холма, на который поднялась машина, открылся сизый грозовой фронт. Воздух стал тяжелым, давала о себе знать накопившаяся за день духота. Ветерок из открытых окон помогал мало, виски продолжали наливаться болью.

Андрей еще раз покачал головой и прибавил скорости. Он твердо знал, что подобной выходки, точнее, выездки, больше себе не позволит. Поэтому нынешнюю решил довести до логического конца. Непонятно, правда, какого. Какого-нибудь. Вспомнилась поговорка, которую Владимир Ян приписывал Чингисхану: боишься – не делай, делаешь – не бойся.

* * *

Солнце бросало последние мазки на тучи, переваливающие гряду сопок. Быстро темнело и холодало. Крупные капли пробарабанили по крыше, рассыпались на ветровом стекле. В салон влетела водяная морось, запахло свежестью. Вдоль дороги крутились вихри, но дождь споро прибил красную пыль.

Много позже Андрей с удивительной легкостью вспоминал сырой запах грозы, расползающиеся в колеях лужицы, брызги из-под колес, статические разряды между пальцами и металлическими частями машины. И ощущение надвигающегося события. Он тогда подумал, что ради одного этого ощущения стоило сворачивать с привычной дороги бытия.

Ощущение не обмануло. Событие произошло за поворотом, на склоне очередного холма. Событие вполне заурядное, имеющее вид двух девушек в полиэтиленовых дождевиках. Они стояли у километрового столба с цифрой 46 и отчаянно размахивали руками. Андрей тогда удивился, откуда может быть цифра в десятке километров от магистрального шоссе.

Если нет желания оказаться в кювете, то тормозить на мокрой глине следует весьма аккуратно. Он плавно выжал обе педали – сцепление с тормозом, чутко прислушиваясь к ощущениям пальцев на руле. Задние колеса слегка повело, это он проигнорировал, баранку не дергал. Резкие действия на скользкой дороге совершенно ни к чему.

Машина выровнялась сама, прокатилась еще пару метров и остановилась. Красный свет стоп-сигналов позволял видеть, что обе девушки уже близко.

Андрей вздохнул. На миг возникло усталое шоферское сомнение – а нужно ли брать? Но тут полыхнула молния, высветив юные симпатичные лица. Нет, таким не откажешь.

– Добрый вечер! Не могли бы вы… – Оглушительно шарахнул и перекатился по небу гром.

Андрей энергично закивал и тут же скривился от боли. Шейный остеохондроз, черт бы его побрал…

– А можно минутку подождать? Сейчас прилетит наш филин.

– Кто?

– Филин. Почему-то все его называют совой, но он – филин. Честное слово!

Андрей с удивлением посмотрел на дыру в плаще светловолосой девушки. Она поняла его по-своему.

– Поверьте, наш Бубо – создание спокойное и опрятное.

– Верю, – улыбнулся Андрей.

Шум дождя нарастал. Вновь вспыхнула молния. Откуда-то сверху на плечо второй девушки упал ком взъерошенных перьев.

– Бедненький ты мой, – сказала она. – Совсем разрядился.

* * *

Одна за другой хлопнули дверцы. Девушка на переднем сиденье откинула капюшон и рассыпала по плечам светлые волосы. Конечно же, от них распространился аромат. Но не духов и не трав, а чего-то неведомого.

– Меня зовут Наташей.

– Очень приятно. Андрей.

– Позвольте представить вам Марину.

Он вежливо обернулся. Вторая девушка производила черно-белое впечатление – бледный овал лица в обрамлении густых волос. Ее щеку пересекала ясно различимая царапина. Андрей не удержался от усмешки:

– Это спокойный Бубо постарался?

– Нет. Неловко приземлилась с парашютом.

Секунду Андрей размышлял, как отнестись к ответу. Но… каков вопрос, таков ответ. Рассмеявшись, он тронул машину.

– У вас каникулы, лесные феи?

– Домой возвращаемся, – неопределенно ответила Наташа. – Нам немного дальше деревни. Довезете?

– Отчего же. Если не застрянем.

– Обязательно застрянем, – сообщила Марина.

На этот раз жесткие нотки, прозвучавшие в ее голосе, ничем не были спровоцированы.

Андрей удивленно замолчал.

* * *

Красная дорога поднялась на плато.

Мокрый лес отступил в стороны. Ветер трепал траву в беспризорных полях, пробегая шквальными волнами между ржавыми остовами комбайнов еще советского производства.

Гроза входила в полную силу.

Горизонтальные струи дождя били в стекло. Щетки «дворников» успевали только размазать слой воды. Пейзаж сквозь него выглядел расплывчатым, колеблющимся, неверным.

Сбоку проплыло старое кладбище с часовенкой и покосившимися крестами.

– Вот и Старопокровка, – сказала Наташа. – Голова еще болит?

– Нет, – рассеянно отозвался Андрей.

Машину заносило.

Ему приходилось быть внимательным. Перед самой деревней он объехал бульдозер с размотанной гусеницей. Машина при этом едва не сползла в канаву.

Андрей включил фары.

Полосы света пробежали по срубам, ребрам стропил, скользнули по остаткам заборов, выхватили переполненное ведро, висящее над колодцем, затем – заросли одичавшей малины.

В пустой раме ворот на миг показалась то ли собака, то ли волк. Зверь вздыбил шерсть, сверкнул глазами, но канул во тьму совершенно безмолвно.

– Ой, – сказала Наташа.

– М-да… Как после нашествия марсиан, не правда ли? – спросил Андрей.

– Какие еще марсиане? – отозвалась Марина. – Нет их в природе. Сами натворили.

Андрей поднял брови.

– Вы говорите о моем поколении?

– Обо всех ваших поколениях.

– И о своем?

– Я-то какое имею отношение?

– Полагаю, такое же, как и я. Или вы иностранка?

– Скорее – иноземка.

Разговор потерял смысл. Девушка явно пребывала в дурном настроении. Андрей вновь замолчал.

– И зачем только живете? – с непонятной страстностью добавила Марина.

Андрей не ответил. Потому что машина спускалась к мосту. Это было нечто.

* * *

Неизвестного названия поток бежал через Старопокровку. Минувшим днем был он, наверное, всего лишь невзрачным, замученным людьми и животными ручьем, но ливень куда как прибавил ему сил.

Ручей вздулся, затопил ближние дворы, свободно втекая в разбитые окна. И если дорога еще как-то возвышалась над водой, то поверх мостка, в который она упиралась, течение несло многочисленные щепки, кусты, бутылки, остатки домашней утвари и прочий мусор.

Ниже переправы в небо торчали колеса перевернутого грузовика. Весь этот ужас дополнялся громами и молниями. Наташа тихо ойкнула.

– Бояться нечего, – уверенно заявила Марина.

Она начинала действовать на нервы. Андрей обернулся.

– Нам очень нужно, очень, – умоляюще сказала Наташа.

И Андрей смирился с совершенно неоправданным риском. Он остановил машину, прошел вперед, насколько позволяла вода. Потыкал подвернувшейся хворостиной в поток на мосту и вернулся.

– Плавать умеете? – хмуро спросил он, глядя на Наташу.

– О да, экзамен сдавали. Андрей Васильевич, неужели придется плыть?

– Надеюсь, что нет. Но ремень отстегните.

– Зачем?

– На всякий случай.

– Отстегни, отстегни, – сказала Марина.

Бросив на нее насмешливый взгляд, Андрей медленно въехал на мост. Под днищем зашумела вода. Что-то гулко ударило в правый борт.

– Бутылка из-под шампанского, – сообщила Марина. – Плавание обещает быть успешным.

Бревна настила дергались и шевелились. В конце моста заднее колесо провалилось в щель. Еще секунда, и оно бы там заклинилось. Но Андрей мгновенно вдавил педаль газа в пол. Мотор взревел во все лошадиные силы, и машина буквально выпрыгнула на берег.

– Ох, – сказала Наташа. – Можно опять пристегиваться?

Андрей усмехнулся.

– Не обязательно. Инспектору дорожного движения тут делать совершенно нечего.

* * *

От моста единственная улица Старопокровки поднималась к коренному берегу. В свете фар различались даже проплешины старого, выщербленного асфальта. Они проехали мимо доски почета с чудом уцелевшими портретами передовиков советской эпохи. Казалось, что во всей деревне именно эти метеостойкие портреты меньше всего пострадали от судьбы.

– Неузнаваемо изменился наш край, – голосом телевизионного диктора сообщила Марина.

Андрей не выдержал.

– Послушайте, вы напоминаете…

– Кого?

– Переутомленного мессию.

– Почти так и есть, как ни забавно.

– О!

– Что «о»? – рассердилась девушка.

– Нет, нет, ничего.

– Ах, как мы выдержаны, как мы тактичны, – язвительно заметила Марина.

Андрей с подчеркнутым спокойствием пожал плечами. Что есть, мол, то есть. В отличие от некоторых.

Видимо, этот жест усилил раздражение собеседницы.

– А позвольте вас спросить.

– А пожалуйста.

– Многое вы свершили за свои сорок шесть лет для пользы человечества?

– Не очень, ваша честь.

– А именно?

– Оставался порядочным.

– Это все?

– Не каждый находил нужным. По-моему, не так уж мало.

– Не так много, чтобы гордиться, – отрезала Марина.

– Зря ты так, – грустно сказала Наташа.

Андрей признался себе, что не понимает, заем тратит время на этих красивых, но совершенно чужих ему девушек, а в качестве благодарности слушает нелепое брюзжание. Не из-за денег же.

– Да, – сказал он. – Марина, боюсь, что требования к другим у вас не те же самые, что и к себе.

– Простите, – сказала Наташа. – У нас был тяжелый день.

И отвернулась к окну. Марина впервые промолчала.

* * *

За деревней вновь начался лес.

Дорога превратилась в сущее болото, местами переходящее в водоемы. Андрей форсировал их, повинуясь могучему шоферскому инстинкту, который всем хорош, за исключением того, что далеко на нем не уедешь.

Выл двигатель.

Несколько раз машина чудом выкарабкивалась из гиблых колдобин. Все же после деревни Андрей испытывал облегчение. Мертвые дома Старопокровки напоминали призраков, которым безразлично, кому мстить – что коммунистам, что демократам, что «новым русским». На рубеже тысячелетий Россию страшно поразила бацилла тупого безразличия. И брошенные деревни на веками насиженных местах как нельзя лучше символизировали это безразличие. Безразличие, которое еще даст свои всходы…

Девушки молчали. Наташа даже успела задремать. Филин балансировал крыльями, когда машину подбрасывало. Делал он это и впрямь так аккуратно, что на спинке сиденья не оставалось следов его когтистых, нервно переступающих лап.

В отличие от своей хозяйки птица начинала Андрею чем-то нравиться. Своим воспитанием, наверное. Кто его так выдрессировал? Неужели вредная Марина? Странные все же девчонки…

Андрей вдруг вспомнил, что Наташа назвала его по отчеству, хотя представился он только по имени, а Марина точно угадала возраст. Запоздало удивился, но спросить ничего не успел. Потому что машина прочно и недвусмысленно села на днище.

* * *

Попытка сдать назад ни к чему не привела. Двигатель заглох. Сразу стало понятно, что внутри тепло и уютно, а снаружи холодно и враждебно. Наташа проснулась.

– Приехали, – сакраментально сказала Марина.

– Как вы догадались, что мне сорок шесть лет? – спросил Андрей.

– Нет ничего труднее на свете.

– М-да, характер. Кажется, дождь заканчивается.

– Не расстраивайтесь. Пожалуйста, – виновато попросила Наташа.

– Вам сложно отказать.

– А у вас хорошая улыбка.

– Ну-ну, – сказал Андрей.

Смущенно потер небритый подбородок и начал осматривать местность.

Дождь и в самом деле прекратился.

Последние тучи уходили в сторону далекого Ледовитого океана, а над обидно чистым горизонтом вставала луна.

С елей упали стрельчатые тени. По лужам пробегала ветровая рябь. В лесу нерешительно перекликались ночные птицы. Кроме их голосов послегрозовую тишину нарушал негромкий, но настойчивый гул.

Андрей опустил стекло и выглянул, надеясь увидеть трактор или дизельный грузовик. Но вся доступная взгляду дорога оставалась пустой, как до, так и после машины. Гудело другое.

Со стороны Старопокровки, быстро увеличиваясь в размерах, летели два вертолета. Грузовой старичок «Ми-8» и…

– Черт побери, – пробормотал Андрей. – «Черная акула»!

Бубо заклокотал и угрожающе расправил крылья.

– Эх, – сказала Наташа. – Не успели.

– Красиво здесь, – безмятежно заметила Марина.

– Думаешь, все обойдется?

– Конечно.

* * *

Боевой вертолет с грохотом пронесся над машиной и развернулся. Его тридцатимиллиметровая пушка, снаряды которой прошивают танковую броню, уставилась прямо в беззащитное ветровое стекло «Лады».

– Ну и шуточки, – продолжал бормотать Андрей.

Грузовой вертолет тем временем снизился.

Страшно грохоча, он сел на пригорок рядом с дорогой. Открылась дверца, и на траву спрыгнул человек в пятнистом комбинезоне. Подтянул голенища сапог, привычным жестом поправил автомат и решительно зашагал к машине.

– Мы что, нарушили государственную границу? – прокричал Андрей.

Военный усмехнулся, глядя на лужу.

– Нет, вы еще в наших территориальных водах.

– Тогда в чем дело?

– Это кто, сова?

– Ноу, – заявила несносная Марина. – Зенитная ракета «Стингер».

– Образованная барышня, – одобрил военный. – Давно сидите?

– Нет, – сказал Андрей. – Только что присели.

– Хорошо.

– Вы так считаете?

Военный качнул головой, давая понять, что шутить ему некогда.

– Что-нибудь необычное по дороге видели?

– Ну… такое, из-за чего в нас стоит целиться пушкой, не замечал.

– Формальность, инструкция, – отмахнулся военный. – Не надо бояться человека с ружьем. Сами боимся.

Потом взглянул на Марину и козырнул:

– Капитан Шестаков. Заместитель командира эскадрильи.

– Странное впечатление производят ваши вертолеты в окрестностях ненаселенного пункта Старопокровка, – завила Марина. – Не находите, капитан?

– Нет. А что тут странного?

– Да ваши вертолеты стоят столько, сколько нужно для восстановления деревни. Вы материалист, я надеюсь?

Непередаваемое выражение появилось на лице капитана Шестакова.

– Господи, и здесь митинг. Студентки, небось? Люди просвещенные?

– Да в общем – не дурочки.

– Тогда понимать должны.

– Например, что?

– То, что хорошие люди в банды не собираются. А вот плохие – собираются. И пока это происходит, а происходить такое будет всегда, нужны если не вертолеты, то бронемашины. Дубинки, на худой конец. Столько еще обезьяньего в человеке! Я уж не говорю о потенциальных внешних угрозах.

– Браво. Ай да капитан, – серьезно сказала Марина.

– Спасибо. А как вас зовут?

– Марионелла-Жозефина, – еще более серьезно сказала Марина.

Капитан перебросил автомат за спину и с сомнением почесал переносицу.

– Редкое имя в окрестностях ненаселенного пункта Старопокровка.

– В этих окрестностях сейчас все редкое.

– М-да? Как сказать. Ну вот что. В интересах расследования мне нужно знать ваш адрес.

– Пожалуйста. Сфероидальная галактика в Печи.

– Какой печи?

– В созвездии Печи. Южное небо. Навигационной ценности не представляет.

– Послушайте, – обиделся офицер. – Я ведь задание выполняю, а не охочусь за девушками с вертолета.

– Да? – смилостивилась Марионелла-Жозефина. – Андрюша, дорогой, скажи ему адрес нашего гнездышка.

– Вам записать? – не без лукавства предложил Андрей.

Капитан растерялся.

– Вы что же, супругами будете?

– Будем, будем, – неожиданно вмешалась Наташа.

– Ну и шуточки… – пробормотал капитан Шестаков. – Афганистан какой-то…

– Так вам записать?

– Ладно, достаточно того, что я запомню номер машины. Извините, помощь оказать не сможем, у нас горючее на исходе. Когда вернемся на базу, попробую связаться с дорожной службой.

– О, не беспокойтесь, – почему-то взволновалась Наташа. – Мы сами справимся.

– Уверены?

– На сто процентов. Кажется, так это говорится.

– Жаль, – грустно обронил капитан Шестаков.

Он козырнул и вернулся к своему вертолету. Наскоро почистил сапоги, взбежал по алюминиевой лесенке, на миг обернулся. Взмахнул рукой.

* * *

Дверь захлопнулась. Чудище зарычало, оторвалось от пригорка и пристроилось к собрату.

Свистящий гул винтов вскоре стих за лесом. Растрепанные кроны деревьев успокоились. Но все равно, лес казался уже не тем, другим. Придавленным, что ли. Есть нечто противное природе в орудиях убийства.

– Андрей, как вы думаете, кого они искали?

– Быть может, бежавших солдат.

– Но почему капитан нас не предупредил?

– Странно.

– Наверное, Марина смутила его своими насмешками.

– Очень может быть. Зря, между прочим. Неплохой парень. По-моему, не женат.

– Вы тоже не женаты, – утвердительно сказала Наташа.

Андрей помрачнел.

– Я разведен. Это другое дело.

– Не печальтесь. Тут неподалеку живет наша бабушка. Отчего вы смеетесь? Марина, я что-то не так сказала?

– Слегка.

– Андрей, извините. Просто я приглашаю в гости. Должны же мы вас отблагодарить. О машине не беспокойтесь, здесь еще сутки никто ехать не решится. Вы большой мастер вождения! Марина считала, что мы застрянем тремя километрами раньше.

– Спасибо, но…

– Знаете, в лесу страшновато…

Вот так мы и попадаемся, подумал Андрей. Дщери Евы! Он улыбнулся и открыл дверцу.

– Брр. Океан ледовитый. Территориальные воды. Марина, давайте я вас перенесу.

– Лучше помогите Наташе.

– Да, – сказала Наташа. – Если не очень затруднит.

– Нисколько. Я лет двадцать не носил девушек, успел отдохнуть.

Наташа посмеялась ему в плечо. Из машины вылетел филин со свернутыми дождевиками в когтях. Лениво помахав крыльями, птица ухнула и скрылась в лесу.

Марина невозмутимо брела через лужу. Андрей приостановился.

– Н-да, – сказал он.

Наташа встрепенулась в его руках.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Закаленная у вас сестра.

– Почему вы считаете нас сестрами?

– Но у вас же общая бабушка!

– А, да, правильно. Только знаете, лужу мы уже преодолели. Можно ставить меня на поверхность планеты.

На поцарапанном лице Марины появилось нечто вроде улыбки. Андрей начал придумывать, что бы такое сказать.

Наташа тактично прервала паузу.

– Здорово у тебя получилось с капитаном, Маринчик.

– Мелочи. Поживешь тут с мое, тоже научишься. Спасибо вам, Андрей.

– Да вроде не за что.

– Есть за что. За благородство и бескорыстие. Доверие и дружелюбие.

– Ты пропустила воспитанность и выдержку, – лукаво добавила Наташа.

Марина впервые рассмеялась.

– Не только. Еще гордость и гуманность. И так далее, по алфавиту. Продолжать?

Андрей отвернулся.

– Интересно, как наш капитан умудрился запомнить номер? – спросил он. – Все заляпано грязью.

Наташа махнула рукой.

– Ничего он не запомнил. Но это – его проблемы. Маринчик, веди.

Марина молча шагнула в придорожные кусты.

– Куда это? – поразился Андрей.

– Так ближе. Пожалуйста, дайте мне руку.

* * *

Гостеприимно запели комары.

Наташа ничуть не преувеличивала, когда сказала, что в лесу страшновато. Андрей с шумом пробивал дорогу, думая о том, что волки в конце лета должны быть добродушными. Но вот в отношении беглых солдат и уголовников сомнения оставались. Не зря же вертолеты здесь летают… Он пожалел, что не захватил из машины чего-нибудь увесистого, вроде монтировки.

Брюки и куртка быстро вымокли. Стараясь не стучать зубами, он спросил, не может ли поблизости быть трактора.

– Это такое… лязгающее сооружение?

– Да, л-лязгающее. Хорошо машины вытаскивает.

– Пусть вас это не беспокоит. Машину мы освободим иначе, не так шумно. Знаете, к металлам у меня предубеждение. Мертвые они уж очень. Вы не считаете, что сталь, например, жестока?

– Как может быть жестоким мертвое?

– Оно всегда угрожает живому.

Андрей немного помолчал, стараясь понять, играет ли девушка словами. Потом наугад спросил:

– А бронза?

– Бронза – сплав. В нем есть теплота, отпечаток души.

– У вас художественное восприятие.

– Да нет, иное видение.

Что-то скрывалось за этим абстрактным диалогом. Но от дальнейшего разговора Наташа уклонилась, сославшись на усталость.

– К тому же, – добавила она, – я не совсем уверенно владею идиоматической стороной русского языка. Не успела вжиться.

От этого пояснения Андреево недоумение ничуть не уменьшилось.

* * *

Они выбрались на более открытое место.

Идти стало легче. Но вскоре малозаметная тропинка пересекла поляну и вывела к краю обширного болота.

Захлюпала вода. Упругие стебли хвощей цеплялись за ноги. Досаждал гнус, образец жестокости живого. Наташа звонко пришлепнула очередного мокреца и вздохнула.

– Что, тяжело быть белковым телом? – иронически спросила Марина.

– Да, и больно. Ты на меня сердишься?

– Какой смысл? Что сделано, то – прошлое.

Андрей откашлялся.

– С вами что-то стряслось, лесные феи?

– Стряслось. Очень даже сильно стряслось. По моей оплошности. Марина, можно рассказать?

– Немного позже, Бубо уже на месте. Там все и расскажем. Андрей, вы подождете?

– Да я вообще не уверен, имеют ли ко мне отношение ваши секреты.

– Имеют, имеют.

Андрей пожал плечами.

– Кажется, болото мы миновали.

За болотом начинался молодой еловый лес.

Деревьям было лет по тридцать, ветви висели низко, приходилось нагибаться. Андрей придержал хвойную лапу, пропуская девушек.

Неожиданно фигура шедшей впереди Марины вспыхнула, будто попав в луч прожектора. И тут же пропала. Андрей вздрогнул и выпустил ветку.

– Это еще что?

– Кольцевой поток фотонов. Ничего страшного, – ответила Наташа.

Андрей разозлился.

– Перестаньте морочить мне голову. Кольцевой поток фотонов невозможен.

– Возможен, возможен.

– Это ж какая гравитация должна быть!

– Большая.

– Нас бы тогда раздавило.

– Нет, гравитационные линзы очень маленькие. Они расположены только в точках поворота. Фотоны движутся вообще-то не по кольцу, а по многограннику, понимаете?

– Понимаю. Нет, не понимаю. Кто это сделал? Для чего?

– Да много для чего. Сигнализация, в частности. Пойдемте.

Но Андрей примерз к месту.

– Послушайте, люди такое сделать не могут.

– Верно, – терпеливо согласилась Наташа.

– Ах, вот оно что…

– Да, именно оно. Идемте, нас ждут.

– А если не пойду?

Наташа рассмеялась.

– Спать вам тогда в машине. Голодным.

– И все?

– И все.

Ошеломленный Андрей топтался под развесистой елкой. Перед его лицом то озарялась, то растворялась в темноте качающаяся ветка. Он увидел, как из световой пленки протянулась открытая ладонь и отшатнулся. Послышался смех Марины.

– Дорогой гуманоид, неужели нас нужно бояться?

– Вот уж не знаю!

– Вспомните пословицу Чингисхана.

– Чингисхан сейчас бы помер со страху.

– Не исключено. Образование у него было неважное. Эх, член ученого совета! Решайтесь. Иначе потом всю жизнь не простите себе слабости. Вы хоть догадываетесь, на пороге чего стоите?

– Догадываюсь, – проворчал Андрей. – Умеете находить слабые места, сестрички по разуму…

Он зажмурился и не шагнул, а как-то просунулся вперед.

Свет пробился и сквозь закрытые веки, но других неприятных ощущений не возникло. Он разочаровался и даже заподозрил розыгрыш, тем более что остаток пути прошел абсолютно без приключений.

* * *

Обыкновенный деревенский дом располагался внутри обнесенного жердями двора. Над трубой вился дымок. У калитки стояла старушка в белом платке.

– Ах, девочки, я уж извелась! Все ли благополучно?

– Да. Благодарение Андрею Васильевичу, спасителю нашему. Вот, познакомьтесь.

– Ксения Кирилловна. Очень, очень рада, дорогой вы мой! Знаете, я так боюсь этих ужасных зенитных ракет, а негодник Бубо совсем перестал отвечать на сигналы. Старый он у меня, заряда не хватает, понимаете?

– Понимаю, – солидно ответил Андрей. – Чего ж не понять? Заряда не хватает.

От длинных аристократических пальцев Ксении Кирилловны пахло луком, но Андрей приложился к ним без всяких колебаний. Обладательница столь неистребимого обыкновения подавать ручку для поцелуя имела право бояться многого, включая зенитные ракеты. Одному Всевышнему известно, чего она навидалась на своем веку.

Компания прошла мимо накрытых мешковиной огромных бочек и поднялась на крыльцо.

– Проходите, сударь, проходите, – ласково приглашала хозяйка. – И не тревожьтесь, все здесь вполне вменяемы, включая вас.

Андрей закашлялся. Ему любезно постучали по спине.

* * *

В чистой, блаженно теплой горнице он долго мыл руки и пытался сообразить, что из себя представляет негодник Бубо, чем провинилась трогательная Наташа и какое отношение ко всему этому имеют средства ПВО.

Сухая научная жизнь давно отучила его от веры во всякого рода народных целителей, провидцев, биоэнерготерапевтов, пришельцев и лозоходуев. Он признавал только надежные экспериментальные данные, корректно обработанные статистически и подтвержденные независимой лабораторией. Желательно – не нашей.

Он многократно убеждался в том, что рано или поздно любой чертовщине находится удивительно банальное объяснение. Сыщется оно и в этот раз. Хорошо, что не отступился из-за световых фокусов. И впрямь, было бы стыдно.

– Голубчик, прошу к столу. Пора отужинать да отдохнуть с дороги. Что требовалось, вы уже сделали.

– Спасибо. Девочки, наверное, тоже проголодались?

– Увы, им надо сначала муляжи приготовить.

– Какие муляжи?

– Да копии свои, альтер эго. Латынь-то помните?

– Смутно.

– Не беда, сударь, не беда. Сосуды к утру прочистятся. Глядишь, и память покрепче сделается.

Андрей едва не ляпнул, что против склероза лекарств нет, но вовремя вспомнил о возрасте собеседницы.

– Присаживайтесь, Андрей свет Васильевич. Времени у меня совсем мало осталось. Хочется напоследок с человеком поговорить.

– Что вы, Ксения Кирилловна, времени у вас много, это я вам как врач говорю.

– Смотря где, милостивый государь, смотря где. Здесь, на бренной, – ровно пустячок какой.

Старушка резала хлеб по-деревенски, крупными ломтями. Буханку при этом прижимала к груди. В ней удивительно сочетались простонародные привычки и салонные манеры начала двадцатого века. Человеку, успевшему пожить в СССР, такая смесь о многом говорила. Андрей не мог не почувствовать сострадания к этой частице старой России, чудом перенесшей лихолетье советской власти, а потом еще диковатую реставрацию капитализма. Он не то чтобы перестал замечать странности ее речей, но начал воспринимать их как нечто объяснимое. Подтверждая его мысли, Ксения Кирилловна продолжала:

– Что только не перенесла от людей. Сама, можно сказать, человеком стала. Как вы быстро стареете… Долго, ох долго вам еще идти. И ума вроде хватает, а пользоваться не хотите. И то сказать, мало поколений после обезьян-то прошло… Знаете?

– Знаю, – сказал Андрей. – Читал.

Он совсем не знал, чего ожидать в ближайшую минуту.

Было слышно, что в соседней комнате по полу протащили тяжелый предмет. Затем – еще один.

– Муляжи? – спросил он.

Ксения Кирилловна поставила на стол бронзовое блюдо с помидорами.

– Не мучьтесь, голубчик. Всему свое время. Скоро поймете. Утро вечера мудренее, как люди говорят. Ешьте пока. Вот пельмени, маслята. Хлеб свой, домашний, сама пеку. Извольте отведать.

Андрей принялся за угощение.

– Налила бы стопочку, да ехать вам скоро. О поджелудочной железе и говорить нечего.

– Редкий вы человек, – сказала Ксения Кирилловна примерно через полчаса.

– Уф, простите. Столько есть неприлично. Но все такое вкусное.

– Я не о том. С вами девочек оставить было бы не страшно.

– Спасибо. Неужели им что-то угрожает?

– Теперь уж ничего не угрожает. Да-с, теперь. Сыты ли вы, батюшка?

– Еще как!

– Ну, тогда не обессудьте. Прощайте, дорогой.

Ксения Кирилловна взглянула на него с неожиданной жесткостью.

Мысли Андрея сделались вялыми. Приятная теплота волнами поднялась от желудка и покатилась к голове. Объелся-таки, подумал он.

– Объявляется стартовый отсчет времени, – сурово произнес мужской голос.

Андрей печально повернулся.

В углу, на массивном телевизоре, сидел Бубо с открытым клювом. Одну из лап он держал в розетке. Или показалось?

Глазищи филина грозно горели, в перьях вспыхивали разряды. А по экрану телевизора бегали разноцветные линии и ползали чудные знаки, вроде жуков.

Из тумана вышла Марина и погладила его холодной ладонью.

– Иди спать, несчастный гуманоид. Прощаю вам все.

Под руки, как раненого, Андрея увели в соседнюю спаленку.

– С вами по-хорошему… эх, вы… – пробурчал он.

И уткнулся в хрусткую наволочку.

Из форточки слышался отдаленный вертолетный гул. Ксения Кирилловна с беспокойством покачала головой. Марина прикатила хирургический столик на колесиках.

– Помочь? – спросила она.

– Управлюсь, чего тут сложного. Иди отдохни. Наташа плачет?

– Плачет.

– Надо же. Кто бы мог подумать.

– Слишком тщательно перевоплотилась.

– Слишком недавно. Поначалу все воспринимается чересчур остро. Земные страсти захлестывают.

Марина задержалась на пороге, глядя на спящего Андрея.

– Все-таки я ожидала, что ученые у них более догадливы.

Ксения Кирилловна молча усмехнулась.

* * *

Лунный свет отпечатал на полу оконный переплет.

Он был изменчив, этот лунный свет. То усиливался, то ослабевал, будто снаружи прохаживался некто огромный, бесшумный и полупрозрачный. При этих переменах крупицы инея, покрывающего бок голландской печи, то начинали искриться, то угасали.

Иней лежал на столике с хирургическими инструментами, букете сибирской вечерницы, на спинке старой железной кровати и даже на голой, лишенной абажура лампочке под потолком.

Колкий холод проникал под ватное одеяло к свернувшемуся в клубок Андрею.

Пробуждающееся сознание неохотно освобождалось от образов странного, сумбурного сна – надоевшей лестницы, космической пустоты с вкраплениями звезд, от капитана Шестакова, за что-то ударившего Андрея ножом в живот. От спиральной молекулы ДНК с недобро багровеющим фрагментом, от таинственной улыбки Бубо. От всех прочих фантасмагорий, старых и новых.

Подташнивало.

Беспокоила скребущая боль в левом подреберье.

И все же он встал. Покачиваясь от непонятной слабости, кое-как оделся. Глубоко втянул в себя воздух, потом задержал дыхание.

Тошнота отступила, но накатилась волна озноба.

Андрей набросил на плечи одеяло и попрыгал, чтобы хоть немного согреться. Потом опасливо выглянул в горницу.

* * *

Там было еще холоднее.

Картошка и помидоры на неприбранном с вечера столе заледенели. Рядом находился еще один кусок льда, в форме бутылки. Вокруг него валялись осколки стекла.

Морозные узоры украшали окно. Пышная бахрома снега окаймляла дверь, ведущую во вторую половину дома. Оттуда слышались крупнопузырчатое бульканье и сухие металлические щелчки, похожие на стук метронома. Еще что-то шипело.

Андрей вынул сигареты.

Закурить, однако, не привелось. Исчезла зажигалка. Водительское удостоверение, паспорт, ключи от машины, бумажник, носовой платок – все обнаружилось в привычных карманах, а вот зажигалка пропала.

Среди ночи просить спички, конечно, не стоило. Но его всерьез беспокоил невероятный и необъяснимый холод в доме. Андрей постучал в заснеженную дверь. Выждал, постучал еще, наконец громко спросил:

– Ксения Кирилловна! Простите, что происходит?

Ответа не последовало. Тогда он толкнул дверь и остановился на пороге.

В нос ударил сильный запах озона.

Потянуло совсем уж свирепым холодищем. Позади, в горнице, с пугающим треском лопнула и повалилась набок промороженная бочка. Деревянно стуча, по полу раскатились кочаны капусты.

А впереди, в просторной, освещенной неверным лунным светом спальне, клубился туман. Он поднимался из круглого бассейна с интенсивно парящей жидкостью и слабо подсвечивался снизу. По периметру этот бассейн был окружен корабельными леерами на аккуратных стойках.

Струя более теплого воздуха дунула из двери. Туман колыхнулся. Из его блеклой пелены проступили очертания стола, за которым, уронив голову на руки, сидела Ксения Кирилловна. Потом стала заметной широкая кровать. Андрей увидел там обеих девушек. Они лежали в спокойных, естественных позах сна, но совершенно неподвижно.

Андрей пощупал ледяную руку Марины. Пульс отсутствовал, дыхание – тоже. На ее лице застыла леонардовская полуулыбка. Приподнять твердое веко он не смог.

Наташа казалась грустной.

Прикоснуться к ней Андрей не решился. Скомкал бесполезную пачку сигарет и отвернулся. Потом подошел к бассейну.

Он показался бездонным. Жидкость в нем бурлила. Всплывающие на поверхность пузыри громко лопались.

В глубину, широко раскинув руки, погружалась женщина с мертвенной серо-зеленой кожей и шевелящимися седыми волосами.

Под ней, на фоне уже знакомых созвездий, рождались гроздья пузырей. Пузыри стремительно неслись к поверхности. Задевая тело, они фосфорически вспыхивали. В этих вспышках Андрей узнал еще одну Ксению Кирилловну.

От режущих испарений дьявольского колодца слезились глаза. Отодрав руки от стоек, он выпрямился и отступил на пару шагов. Происходившее могло быть сном, галлюцинацией, сценой из фильма ужасов – всем, чем угодно, только не реальностью.

Мысль об этом вывела его из состояния оглушенности. Рухнула некая преграда между восприятием и осмыслением. Он вскрикнул и бросился к двери. В горнице споткнулся. Расшвырял тяжелые, словно пушечные ядра, кочаны и опрометью выбежал из дома.

* * *

На опушке елового леса шелестел ветер.

Налетая на избу, он порой относил в сторону морозный туман, но потом стихал, и облако сгущалось заново.

Крупные предосенние звезды во всю мощь светили с неба. Андрею показалось, что над головой висит все тот же колодец, только более широкий.

Его била дрожь.

Невероятно одинокий, жалкий, с переброшенным через плечо одеялом, он стоял во дворе и пытался взять себя в руки. Постепенно это начало удаваться. Сердцебиение унялось, дыхание выровнялось.

Он уже собирался стряхнуть прилипшие к брюкам капустные листья, когда тишину вдруг распорол скрип. Противный, ржавый. Кося глазом, Андрей присел.

Дверь сарая открылась. Из нее вышла совсем живая Марина. Шагах в двадцати она остановилась.

– Ближе не подходить, Чингисхан?

– Н-не надо.

Помолчали.

– Рановато вы проснулись, – сказала Марина. – Ну как, успокоились?

Андрей кивнул.

– Тогда скажите что-нибудь.

– Э-э… Вам не попадалась зажигалка?

– Попадалась. Пришлось изъять. Огонь в доме сейчас опасен. Жидкий кислород, понимаете?

– Нет. То есть да. Кислород. Понимаю.

– Вот ваша зажигалка. Возьмите.

– Потом как-нибудь.

Марина обидно усмехнулась.

– Вам ничего не угрожало и не угрожает.

К нему вернулась способность злиться.

– Послушайте, как вас там… Марина…

– Фи! Неужели в отместку за страх вы будете грубить?

Андрей скрипнул зубами.

– Извините.

– Уже лучше. Вопросы будут?

– Да уж. Они, то есть вы… не умерли?

– Нет.

– И Ксения Кирилловна?

– Тоже. Но она трансформируется. Ей пора возвращаться.

– Навсегда?

– Скорее всего. Мы долго не могли ее разыскать после всех бурных событий в вашей стране. Боялись не успеть к сроку окончания жизни Ксении Кирилловны. Жизни в белковой форме, разумеется. Поэтому пришлось пренебречь некоторыми правилами безопасности, а это привело к непредвиденной ситуации. Так мы и оказались на вашем пути.

– Вот оно что. Спасатели, значит?

– Спасатель только я. Наташа… ну, по-вашему, она пилот.

– Понятно. Пилот.

– С вами толком не простились. Пожалуйста, не обижайтесь. Нам казалось, так лучше. Долгие проводы – лишние слезы, как у вас говорят. Но только вот…

– Что?

– Наташа очень расстроилась.

– Почему?

– Понравились вы ей.

– Я? В каком качестве?

– Как – в каком качестве? – удивилась Марина. – В качестве мужчины, я полагаю. Не только же в качестве извозчика. Хотя, надо признать, в этом качестве вы точно не плохи.

– Ох, – сказал Андрей. – И это – все?

– Что – все?

– Мы больше не увидимся?

– Ну вот! То подойти боится, то расставаться не желает.

– Мы больше не увидимся?

Марина не ответила. Андрей вскипел.

– Не смейте молчать! Раз уж втравили меня в эту историю. И отдайте зажигалку в конце концов!

Марина вздохнула. Андрей вдруг понял, что ей тоже не так уж и весело.

– Поверьте, я сама не знаю. Если бы Наташа не ошиблась как раз над зенитной батареей, мы вообще не должны были встретиться. Живот болит?

– Немного. А что?

– Нет, ничего. Скоро пройдет.

– Замечательно. И чем займемся?

– Пришла пора выполнять обещания. Займемся вашим автомобилем. Раз уж втравили вас в эту историю.

* * *

Марина подошла к крыльцу и сбросила мешковину с того, что Андрей накануне принял за бочки. В действительности же грубая ткань скрывала две прозрачные полусферы с желтыми металлическими ободьями. «Бронза, разумеется», – с раздражением подумал Андрей.

Марина попыталась забраться в одну из этих штук, но узкие джинсы с бравым ковбоем не позволяли ей поднять ногу достаточно высоко.

– И чего стоим, кабальеро? – сердито спросила она.

Легко перемещая отчужденное тело, Андрей приблизился, подал руку, помог.

– Вторая – для меня? – спросил он.

– Не боитесь? Нет таких ощущений?

– Вообще нет ощущений. Полная пустота в голове.

– Понятно, гуманоид. Сильные были впечатления?

Озорной тон и оттенок снисходительности, прозвучавший в слове ГУМАНОИД, заставили его встрепенуться. Он вспыхнул, собрался ответить насмешливо – знай, мол, землян, – да не успел.

Чаша под нимкачнулась.

Беззвучно, безо всяких предварительных знамений, она принялась набирать высоту.

* * *

Снялись со своих мест острые верхушки ельника, в плавном развороте ушли вниз избушка с невинным дымком над трубой, сарай с открытой дверью, очерченный жердями двор.

Серьезно захотелось перекреститься, но Андрей побоялся свалиться в то самое болото, мимо которого они совсем недавно пробирались втроем.

Сияла луна.

Внизу прекрасно различались озерца мутной воды, кочки, стебли хвощей и даже настороженные заячьи уши в кустах. Никогда раньше Андрей так хорошо не видел, тем более – ночью.

Марина летела впереди, бесстрашно сидя на ободе и свесив в полунощь ножки в белых кроссовках.

Странный аппарат шел под ней с небольшим креном. Градусов в пятнадцать, как прикинул Андрей. Прикинул и с веселым ужасом осознал все невероятие происходящего.

Из разрозненных воспоминаний фрагмент за фрагментом складывалась общая картина. Разорванный дождевик Наташи, царапина на щеке Марины (успевшая, кстати, исчезнуть). Капитан Шестаков с его загадочным заданием, бассейн сжиженного кислорода. Бубо, такие правдоподобные муляжи…

Понять главное в этой мозаике труда уже не составляло. Оставались только частные вопросы. Например, случайно или не случайно из всего человеческого рода эта история коснулась именно его, Андрея? Пьющего, курящего, любящего поесть, поспать, и поспать не в одиночестве. Неужто в самом деле потребовался его смехотворный автомобиль?

Но ведь ухнул же филин на скале. Знаем мы теперь этого филина! Нет-с, господа присяжные заседатели, случайностям здесь не место. «Марина была уверена, что мы застрянем тремя километрами раньше…» Выходит, они заранее все знали? Все или многое? Нет, вряд ли все. Застряли-то тремя километрами позже. И тем не менее, вот уж пищи-то для ума!

– Андрей Васильевич, каково самочувствие сейчас?

Он вздохнул и поднял большой палец.

– Не жалеете, что вас втравили в историю?

– Нехорошо так поступать с членом ученого совета.

Висящая в ночном пространстве девушка рассмеялась.

– Симпатичное вы существо!

Андрей поморщился.

– Знаете, у людей как-то не принято называть друг друга существами.

– У людей.

– Понятно, уважаемая иноземка.

Тут Андрей хорошо подумал и задал совершенно уж нелепый вопрос.

– Послушайте, это все мне не мерещится? – Он обвел горизонт рукой и тут же испуганно схватился за обод, поскольку чаша под ним крутнулась.

– Неужели вы все еще подозреваете, что вас разыгрывают? – удивилась Марина.

Андрей вспомнил фигуру в жидком газе.

– Нет. Просто не знаю, верить ли глазам своим.

– Ну, это уж вам решать. До расставания время есть.

* * *

Неприятный холодок возник в Андрее. Как оно, спрашивается, произойдет, это расставание? В какой форме?

Филин перестал отвечать на сигналы, и Ксения Кирилловна не знала, куда посылать летательные аппараты. Вот и пришлось двум феям прибегнуть к автостопу. Теперь же мавр свое дело сделал. Ксения Кирилловна, добрейшая старушка, что-то в этом роде говорила.

– Андрей, можно дать совет?

– Конечно. И не один, а как можно больше.

– Не смотрите фильмы про инопланетян. Про личинки, пожирающие людей изнутри. Особенно на ночь.

– Ага. Вы еще и телепат?

– В данном случае это не обязательно. Лицо у вас выразительное, а реакции, простите, банальны.

– Вот, значит, каков я.

– Ну-ну! Отнюдь не худший представитель племени. Что касается ваших страхов, то взгляните во-он туда, направо.

Своим новым зрением Андрей легко увидел темные кубики изб, изгиб речушки, колоколенку, ржавые пятна комбайнов. Различалась даже черточка флагштока над стендом с передовиками.

– Старопокровка?

– Она самая. Утром там высадятся солдаты. Вам их лучше не ждать.

Андрею стало поспокойнее.

Слишком уж долго возилась внеземная цивилизация, если затевала недоброе. Достаточно было купания в том жутком бассейне. Интересно, для чего потребовались муляжи? Инсценировка естественной смерти? Например, в результате отравления угарным газом?

– Угадали, – сказала Марина.

Андрей решил поменьше удивляться и побольше спрашивать.

– А какое созвездие я видел там, в колодце?

– Созвездие Печи.

– Мне так и показалось.

Марина улыбнулась.

– И во снах я его видел?

– Нет, сны – это совпадение. Реализация подавленной тревоги по поводу бездарно, как вам кажется, проходящей жизни. Это зря. Живете вы действительно достойно.

– Не так много, чтобы гордиться, – усмехнулся он.

– Извините, – коротко сказала она. – Ничто человеческое и нам не чуждо.

* * *

Между тем воздухоплавание замедлялось.

Они пролетели над поляной, где в росистой траве все еще сохранялись следы трех человек. Вернее, одного человека и двух непонятно кого.

Крупный волчище внимательно нюхал эти следы.

Возможно, чутьем улавливал подвох. Когда легкие тени скользнули по земле, зверь прижал уши и поднял удивленную морду.

– Тоже не знает, верить ли глазам своим, – улыбнулась Марина.

Андрей промолчал.

Прямо по курсу темнела полоса просеки. Показалась размытая дорога. Близился конец сказки. Первой, да и, скорее всего, последней в его взрослой жизни. Если не считать привидения на стрельбище.

Повинуясь неведомой силе, оба летательных аппарата приземлились на знакомом пригорке, между отпечатками вертолетных колес. На столбе вибрировал ненароком задетый провод.

– Побудьте здесь, – распорядилась фея.

– Слушаюсь.

Он с детским любопытством следил, как желтоватая полусфера кружила над автомобилем. Очевидно, Марина нащупывала центр тяжести. Все так же небрежно сидя на ободе, она делала плавные жесты, похожие на пассы фокусника.

Желтая чаша описала сходящуюся спираль, на миг зависла, затем пошла вверх. Звонкие ручейки устремились с крыльев, с колес, днища машины. Звучно шлепнулись комья глины. Развернувшись в воздухе, «Лада» опустилась на обочине.

* * *

Андрей выбрался из своей чаши и подошел к машине. Такой любимой еще вчера. Отпер дверцу, сел. И стал ждать.

Марина пришла не сразу. Некоторое время она стояла у затихающей воды, о чем-то думала. Очень может быть, решала судьбу Андрея.

Впоследствии он видел ее очень разной, но запомнил прежде всего такой – в тонком лунном контуре, с посеребренными волосами. В расслабленной, непринужденной позе, с руками в карманах брюк. Так стоят перед дальней дорогой. На перроне, причале или летном поле аэродрома. Так же будут стоять наши потомки перед тем, как подняться на борт звездолета. «Прощай, Британия, прощай, – подумал Андрей. – Неужели – все?»

В лесу, не выдержав испытания луной, безутешно завыл волк. Этот звук вывел Марину из задумчивости. Очень естественным женским движением она поправила прическу и подошла к машине. Кивком поблагодарила за предупредительно открытую дверцу, устало откинулась на спинку сиденья.

– Мы очень признательны вам за помощь, Андрей. Спрашивайте, – просто сказала она.

– Военные действительно могли вам помешать?

– Конечно. У нас нет права сопротивляться. Послушайте сегодня радио.

– А почему вы скрываетесь?

– На Земле и без нас все бурлит. Вспомните, много ли у вас бескорыстных друзей? Вспомните о борьбе за место под солнцем, тем более – за власть. Тут до сих пор все средства хороши, правда, не все уже приличны. О, эта болезненная страсть повелевать себе подобными! Пить их внимание, пусть вынужденное, принимать их почести, пусть неискренние… Могучая сила – лесть. Чем умнее, тоньше человек льстит, тем лучше ему живется. И в Ливийской Джамахирии, и в той же Британии. Соблазна власти и лести никто из вас не выдерживает, какие бы великие дела ни вершил попутно. Эта воистину ЦАРСКАЯ водка разъедает любую душу. Вопрос лишь во времени, разница – в степени.

– Вы нас презираете.

– Извините, я говорю резко. Устала от ваших стадных сообществ… Вы так любите единство. Но с моей-то стороны просто глупо испытывать единое чувство ко всему человечеству. Кроме Чингисхана, Лойолы, Сталина и всех прочих бабуинов, на Земле жили Сократ, Авиценна, Эразм. А сейчас живут астрофизики. Я так и не поняла, как при всем несовершенстве математического аппарата они пришли к идее параллельных вселенных. Невозможно презирать ищущих, Андрей.

– Вы умеете сочувствовать?

– Законы развития разума так же универсальны, как и законы эволюции вообще. В нас та же таблица Менделеева, что и в вас, только в несколько других пропорциях. Да, у нас есть аналог того, что вы называете сочувствием. Космический разум формируется на вашей планете очень болезненно. И эта боль нас достигает.

– Ну… Зачем же мучиться от неразделенных чувств? Дайте нам счастье.

– Как? Построить виллы от полюса до полюса? Излечить больных, накормить голодных, разрушив при этом вашу собственную экономику? В кого вы превратитесь? В домашних животных?

– Кто знает?

– Никто. Ни вы, ни мы. Ни даже те, кто старше нас, вместе взятых. Есть и такие, да будет вам известно.

– Да? Мы действительно этого не знали. Зато знаем другое. Вы хотя бы догадываетесь, каково жить в полной уверенности, что в любой момент можешь умереть от тысячи причин? Обратиться в прах, в пыль безмозглую…

– Догадываемся, – поникнув, сказала Марина.

– Догадываетесь, – повторил Андрей. – То-то и оно, что догадываетесь. Если бы хоть раз почувствовали на себе то, что чувствуем мы, гуманоиды, когда комья сыплются на гроб с родными останками… Ты понимаешь, фея?!

– Я понимаю, – тихо сказала Марина. – Не надо трясти мою руку.

– Тогда сделайте что-нибудь, не ограничивайтесь изучением инфузорий!

Марина выпрямилась.

– Зачем же мы здесь?

– Откуда мне знать?

– Андрей, доказать я не успею. Вы ведь поверите только статистически значимым результатам, подтвержденным независимой лабораторией, все сотрудники которой пройдут психиатрическое освидетельствование.

– Оу! Ну и сарказм. Дозис леталис.

– Иной дозой вас не прошибить.

– Что поделаешь, истину понять сложно.

– Истину понять не сложно. Труднее в нее поверить. Самое же тяжелое – доказывать вещи очевидные.

– Блестяще. Но пока не вижу ни одного доказательства, извините.

– Доказательства чего?

– Да вашей гуманитарной помощи. Человечки как ползли на кладбище, так и продолжают этим заниматься.

– Есть у меня одно доказательство. Довольно убедительное, хотя и не в масштабах всего человечества.

Марина посмотрела на него с особым выражением.

– Э-э! Стоп. Знаю я ваши кунштюки. Пожалуйста, без гипноза и прочей парапсихологии. Давайте разговаривать как интеллигентные… люди.

– Помилуйте! Гипноз не может быть аргументом в споре.

– Поглядим, посмотрим. Если сумеем, конечно. Можно я закурю? Спасибо. Ладно, гуманитарную помощь выпрашивать больше не буду. Наверняка у вас есть своя, небесная бюрократия.

– Почему вы так решили?

– Ну, вы же сами говорите, что законы развития разума универсальны.

Марина рассмеялась.

– Универсальны. Бюрократия есть и у нас. Что вас еще интересует?

– Вот мы сейчас строим, гм… виллы. Как умеем. Больных лечим, пищу добываем. Словом, заняты выживанием…

– И сексом, – неожиданно добавила Марина. – Избыточно.

– Есть такое, – согласился Андрей, с любопытством глядя на нее. – У вас что-то случилось… личное?

– Не имеет значения. Вы хотели узнать, чем заняты мы? Проблема все та же. Только масштаб иной. Приходится искать способы сохранения всей Вселенной.

– Даже так?

– Даже так.

– Что же угрожает всей Вселенной?

– Если сейчас взорвется Проксима Центавра, ближайшая к вам звезда, свет вспышки долетит к Земле за несколько лет. О том, что происходит в соседней галактике, вы узнаете уже не раньше, чем через полтора миллиона лет. Между тем на данный момент Вселенная давно не соответствует картине, которую вы наблюдаете в световые телескопы. Идет ускоряющийся процесс сжатия. Понимаете, что это значит?

– Схлопнемся в черную дыру?

Марина кивнула.

Андрей ошеломленно замолчал. Сквозь запотевшие стекла машины уже просматривались сопки на востоке. Луна зашла. Слабый крик чудом уцелевшего петуха донесся со стороны деревни.

– Надежда-то есть?

– Есть. Особенно если нам помогут те, кто старше нас, вместе взятых. Но для этого мы должны помочь им самим победить страшных врагов.

– Врагов? Каких?

– Апатию. Сонное безразличие. Отсутствие воли к жизни. Именно такова плата за бессмертие. Увы, пока у нас не получается. Они не хотят нас слушать, не желают выходить из своего зачарованного сна. Быть может, удастся разбудить их в будущем. Кстати, с вашей помощью. Не удивляйтесь, вы наши потенциальные союзники. Братья по разуму, как это ни скучно звучит.

Петух пропел вторично.

– Я не задерживаю вас… чрезмерно? – спросил Андрей.

Марина улыбнулась.

– Пора. Всякая нечисть должна исчезать до третьих петухов. Старайтесь не поминать лихом двух фей.

– А вы не будете очищать мою память?

Марину передернуло.

– Поразительно, сколько предрассудков приходится на одного члена ученого совета! Не буду я чистить память, поскольку ваши воспоминания такая же ваша собственность, как этот автомобиль. Напротив, оставляю сувенир. Вот, держите.

Она протянула запаянную колбочку, в которой плавал розовый кусочек.

– Что это?

– Опухоль из вашей поджелудочной железы. Ксения Кирилловна просила передать, что времени у вас теперь много.

– Вот как…

– Живот болит?

– Н-нет.

– Ну и славно. Прощайте.

Андрей всполошился.

– Погодите! Я должен кое-что вернуть.

– Что?

– Да вот, одеяло. Случайно прихватил.

Марина от души расхохоталась. Потом поцеловала его в небритую щеку и, сильно налегая на «о», сказала:

– Оставьте. В хозяйстве пригодится. Хорошее одеяло-то.

* * *

Марина вышла, поднялась на пригорок и взмахнула руками. Обе чаши слились вокруг нее в гигантский кусок янтаря. Мгновение стройная фигура в джинсах и короткой курточке еще угадывалась за желтыми стенками шара, затем все исчезло. Бесшумно растворилось в воздухе. Тот, кто называл себя Мариной, улетел.

Светлело, близился восход.

В Старопокровке еще раз пропел петух. А на капот со стуком опустилась другая птица. Опустилась, стряхнула грязные капли и выжидающе уставилась в лицо человека за стеклом.

Андрей слегка придавил глазные яблоки, помассировал веки и включил мотор.

Филин сильно испугался. Скребнул когтями, заклохтал, тяжело взмахнул крыльями и взлетел. Плохо он зарядился, бедненький.

…Машина раскачивалась, проваливалась в ямы, опасно юзила. Но на дорогу Андрей почти не смотрел. Чисто механически переключая передачи, он только следил за парящим силуэтом того, что имело обличье птицы. Он ехал навстречу незавидной доле видеть в каждой женщине искры неземного разума.

* * *

Обратная дорога запомнилась отрывочно. В зеркале заднего вида скользнули замшелые срубы, мятое ведро над колодцем, кресты, начинающие желтеть березы. И вся далеко за половину пройденная жизнь.

Видимо, он дремал за рулем. Во всяком случае, отчетливо воспринимать действительность начал тогда, когда, простуженно ревя мотором, машина взяла подъем перед бетонным мостом.

Дул холодный низовой ветер.

Над ломаной линией сопок всплывал краешек солнца. Вершина знакомого утеса отражалась в незамутненной воде. Андрей открыл дверцу и огляделся.

От покрышек валил пар.

Бубо уселся на дорожном знаке, запрещавшем всяческую остановку, и устало мигал оттуда оранжевыми глазами.

– Эй, птица! Скажи что-нибудь.

Филин по-собачьи почесал лапой за ухом.

– Московское время – шесть часов. Доброе утро, уважаемые слушатели «Маяка».

– Все?

Филин почистил перья и снисходительно добавил:

– Обнаружены обломки летательного аппарата, сбитого над дельтой Северной Двины. Два члена экипажа выбросились с парашютами. Ведется розыск. Государственный департамент опровергает причастность США к данному инциденту. Пресс-атташе Белого дома…

– Погоди-ка, – сказал Андрей.

* * *

Далеко, у самого горизонта, играли солнечные блики. Обострившимся зрением Андрей различил двенадцать точек. Развернутым строем к Старопокровке шли вертолеты.

– Так. А про меня объявляли что-нибудь? Про автомобиль «Жигули» серо-голубого цвета?

– Объявят еще, – пообещал Бубо.

– Похоже, пора ехать.

– Ехать! – передразнил филин. – Когти надо р-рвать, пр-рофессорр!

Жаргон несколько покоробил Андрея.

– Прощай, – сухо сказал он.

Но расставаться озорник не пожелал.

Хитро прищурился, нахохлился и неожиданно произнес милым Наташиным голосом:

– Нехорошо так поступать с друзьями по разуму, член ученого совета. Бубо устал, Бубо разрядился…

Андрей покраснел.

– Извини, коллега.

Он сгреб филина в охапку и перенес его на заднее сиденье. Мотор взвыл. Автомобиль «Жигули» серо-голубого цвета ринулся на юг.

* * *

Бензин закончился к середине дня.

Андрей въехал в скопище машин у заправочной станции. Филина он прикрыл одеялом, велел не высовываться и почувствовал, что неодолимо засыпает.

Разбудил его мужчина в спортивных штанах и тапках на босу ногу.

– Эк вас разморило! Сова, и то спит. Эй, мужик, кончай держать очередь, бензовоз пришел. Сигналишь ему, сигналишь как… – Мужчина явно хотел высказаться более определенно, но почему-то передумал.

– Сейчас, сейчас, – сказал Андрей. – Извините.

Мужчина не уходил.

– Хорошая у тебя была ночка, браток, – сказал он, многозначительно улыбаясь.

Андрей вспомнил свою ночку и насторожился.

– Вы о чем?

– Да ладно, ладно, дело не мое. Скажи только, где такую девочку урвал?

Андрей обернулся.

За его спиной, нежно обняв Бубо, спала Наташа.

– Дорогой ты мой гуманоид! – сказал Андрей. – Проезжай, уступаю тебе очередь. И вот, прими в подарок.

Широко раскрыв глаза, представитель далеко не сентиментального племени водителей взял бутылку армянского коньяка и сделал движение, напоминающее легкий поклон. Неизвестно, сколько бы он простоял, шевеля губами, если б к машине не подошла Марина с шашлыками и пакетом пирожков. Она тут же решительно предложила посторониться.

– Гарем, – догадался мужчина. – Ну, дела…

И удалился, оглядываясь через каждые четыре шага. Ничуть не менее изумленный Андрей открыл дверцу.

– И вы… тоже? – только и смог вымолвить он.

– Видите ли, ваши слова об ожидании смерти… – неуверенно начала Марина.

Но тут же рассердилась и с вызовом закончила:

– И потом, не оставлять же эту глупышку одну… Среди вас!

13. Атолл Тарава, Тихий Океан

Я возвестил тебе знание, составляющее тайну тайн. Обдумай его до конца и поступай, как знаешь.

МАХАБХАРАТА

Уж перед днем рождения следует поспать как следует. Тем более если всю ночь шумел прибой, шел ливень, а Мод была ненасытной и отчаянно изобретательной, будто на прощание. Мы опять что-то разбили, прямо как встарь. В общем, я проснулся почти к полудню.

Солнце сияло. Море успокоилось. Теплый ветер трепал занавески на окнах. Снаружи слышались веселые голоса, шелест огромных пальмовых листьев, звон колокола на причале. Мод давно уже была на ногах. Умыта, одета, завита и накрашена. В полной форме.

– Дорогой! Хочу, чтобы ты надел смокинг.

Когда такая женщина, как Мод, говорит «хочу», устоять невозможно. Что бы она ни просила. Я наскоро ополоснулся, оделся, как было приказано, но потребовал еды. Проголодался очень.

– Зачем обедать в одиночестве? Нас ждет общество.

– И большое собралось общество?

Мод улыбнулась.

– Триста лет исполняется не каждый день.

– Э! Из этих трехсот почти сотню я провел в разных анабиозах. Еще два года отнял Кронос. Так что признаю только сто девяносто восемь.

– Все равно, мальчик ты уже большой. Идем.

– Куда?

– Туда.

Она вытащила меня на террасу. Я протер глаза. Залитый тропическим солнцем двор напоминал массовку какого-то фильма. Там было очень много людей. Они прохаживались, сидели на песке, загорали в шезлонгах, читали, а одна дама сладко спала прямо на газоне, положив под голову изящную сумочку. Раздавался обычный для таких сборищ гомон голосов. При моем появлении к нему добавился смех.

– Привет, засоня!

– Хеппи бесдей, Серж!

– Как спалось, маленький?

Какой-то господин в огромном парике строго махнул жезлом. Установилась относительная тишина.

– Разрешите представить гостей, ваши сиятельства?

– Ну… это… – сказал я, оглядываясь.

– Разрешаем, разрешаем, – кивнула Мод.

– Госпожа и господин Н'Гбоа!

Поднятые руки Кэтрин и широчайшая улыбка Эзры.

– Господа и госпожи Рыкофф четвертый, пятый и шестой! Миссис Виктория Браун, урожденная Рыкофф! Ейный мистер. Шестнадцать более юных потомков!

Аплодисменты.

– Звездный капитан Джейн Карлуччи и ее супруг, Сумитомо-сан!

В руках у Суми был горшочек с крошечным деревом гинкго.

– Султанша? Ах, нет, султан Омана и Маската, Ее Величество госпожа Беатрис Абу-Бариса!

Полная невозмутимость с чертиками в глазах.

– Герр фон Циммерман с фройляйн Анютой Цинь!

Парочка держит огромный фолиант с надписью «ОСНОВЫ РОБОТЕХНИКИ».

– Пани Станислава. Нет нужды называть фамилию!

Чем же анкеры отличаются от кляммеров, Стася?

– Капитан-лейтенант ОКС Зепп-Ульрих Чаванан!

Бритый череп, мушка над переносицей. Ом, дружище Зепп!

– Что стоишь как истукан, – шипит мне Зара. – Улыбнись, меланхолик! И как тебя Мод терпит?

Я улыбаюсь.

– Надо же, – умилилась Зара. – Не разучился. Стоит только припугнуть. Только опять женщин не перепутай!

– Мисс Оксана Марченко!

Неужели когда-то люди были не такими?

– Лейтенант ОКС Роджер Раскл с супругой!

Нет, правда, что за офицеры в Космофлоте? У этого – серьга в ухе. При случае надо тактично…

– Ее Сиятельство Доминика Н'Гбоа, потомственная графиня Кроносская!

А бороду я так и не завел, малышка.

– Фру Дженнифер Йенсен с супругом!

Ты сделала больше, чем могла, Дженнифер… А это кто, с полинезийскими глазами? Вот уж никак не ожидал…

– Ее Превосходительство Сатурн-Президент госпожа Илеа Лоа!

Ну, все. Доконали. Остальных я видел сквозь дымку.

– …и я, ваш покорный слуга, – заканчивает Абдид, снимая парик.

– Прошу к столу! Кушать подано.

* * *

Кушать было подано на берегу лагуны, под тентами. Абдид выгнал из-под тропического дерева семейство крабов. На чешуйчатом стволе уже висела табличка «Подарки складывать сюда». В указанном месте принялась расти гора коробок. Туда стягивалась любопытная детвора.

Зара озабоченно глянула в небо:

– Как бы дождиком не намочило. Кто слышал прогноз?

– По прогнозу ожидаются пьяные!

– Да? И кто бы мог подумать.

Из лагуны выбрался мужчина с аквалангом.

– О! Афродит народился, – удивилась Зара.

Афродит снял маску и вытряхнул воду из ушей.

– Уф! – сказал Кшиштоф. – Я не опоздал? Водич-чка – того.

– Шампанского хочешь?

– Дайте мне водки. А, Круклис, негодяй! Из твоих рук не беру, прив-видение.

Круклис довольно ухмыльнулся.

– Что, так и плыл от Новой Зеландии? – с ревностью спросил Сумитомо.

– Фи! Парамон вот с того света прискакал. Потому как Сержа уважжат-т.

– Надо растереть эту амфибию, – сказала Зара.

Кшиштофа повалили на песок.

– А! О! У! Братья, все отдам!

– Не хохочи, не хохочи. Дело ответственное.

– Да я щекотки не переношу!

– Эх, супермен. Дама речь говорить собирается, а ты заглушаешь.

Кшиштоф вцепился зубами в собственную руку.

– Уммм…

Беатрис величественно подняла бокал.

– Уважаемые гравитонцы и лица, приравненные в правах! Вот мы и собрались. Все, кто смог, кто успел. Там, у Кроноса, в поисках братьев по разуму, мы сами стали братьями. Мы изрядно изменились и немного поумнели. Лично я поняла, как хорошо быть человеком среди людей. Быть человеком Солнца. Таким, как заинька Серж. Еще я поняла, что тяжкую ношу мудрости может выдержать только вечно юная душа. Такая, как у космического студента Рыкоффа. Остается пожелать ему и всему прочему человечеству не стареть. Ну, как говаривали враги библейские, ле хаим!

Поздравления, колокольный звон бокалов.

– Э, меня подождите! – кричит Кшиштоф. – Я столько мучений принял за юбиляра!

Едва успели закусить, как на несчастный атолл обрушился грохот ракетных двигателей. Подняв фонтаны воды, раскачав яхты, в лагуну плюхнулся десантный шнелльбот Космофлота. Ни больше, ни меньше.

Роджер поморщился:

– Грубовато.

Шнелльбот ткнулся в причал, выбросил трап. Над ним взвился флаг командира оперативного соединения.

– Впрочем, ничего, – решил Роджер.

* * *

На пирс выбралась маленькая фигурка. Энергично размахивая руками, пришелец зашагал к нам. Два дюжих субалтерн-офицера тащили за ним красноречивый ящик.

– Прошу извинить, я без приглашения, – улыбаясь, сказал коммодор Дюнуа. – Ба, ваше превосходительство! Как кстати, что вы здесь.

– А вы об этом не догадывались? – усмехнулась госпожа Илеа Лоа.

– Как давний поклонник я мечтал…

– Ближе к фарватеру, коммодор. Горючее потребовалось?

– Жан-Клод. Для вас я – Жан-Клод. Всегда к вашим услугам, мадам.

– Хорошо. И что же в такой спешке вы привезли, дорогой Жан-Клод?

– Шампанское. Самое лучшее шампанское своей исторической родины, мадам.

В руках хитровато улыбающихся субалтерн-офицеров, явно одобрявших чудачества шефа, синхронно хлопнули пробки.

– Ну-ну, – усмехнулась Сатурн-Президент. – А я слышала о каком-то подарке Космофлота.

– Ах, это? – Дюнуа повернулся ко мне. – Одна безделица, граф. Рад сообщить, что штаб ОКС передает вам в качестве подарка ко дню рождения спасательный звездолет «Туарег». В связи с чем объявленный ранее аукцион отменяется. Месье Абдид, разрешите вручить патент?

– Кладите под пальму, коммодор, – сурово сказал Абдид. – Все подарки равны перед законом.

Свидетели разговора притихли, ожидая, как выкрутится из щекотливого положения галантный Дюнуа.

– Невозможно, сэр, – спокойно сообщил коммодор.

– Почему же?

– То, что вы шутливо называете пальмой, пальмой не является.

– Разве?

– Саговник, сэр.

– Точно?

– Абсолютно.

– И это меняет дело? – пристыженно спросил Абдид.

– Не просто меняет, а буквально в корне, сэр. Так что я уж вручу.

Раздались аплодисменты.

У саговника действительно нет настоящих корней, хотя и выглядит он деревом. Древнее растение, постарше динозавров. Но какое это имеет отношение к порядку вручения подарков, понять сложно.

– Вы знаете, я хочу отпустить Джекила, – предупредил я.

– В самом деле? – меланхолически спросил Дюнуа. – Ай-ай-ай. Кое-кого это расстроит, как вы считаете?

– Весьма.

– Но тут уж ничего не поделаешь, не так ли?

– Совершенно ничего, коммодор, – улыбнулся я. – Особенно если не слишком хочется.

Дюнуа огорченно кивнул.

– Святая правда. Ну вот не хочется, и все. Вечером вы меня навестите? После бала, разумеется.

– Не будет ли поздно?

– О, нет. Рано я не ложусь. Да и потанцую с удовольствием, раз выпала такая возможность. На Церере, сами понимаете, танцуют редко.

Мне показалось, что мысли собеседника витают где-то далеко. Не меньше, чем в десятке световых лет от того места, где мы находились.

* * *

Вечером я его навестил, конечно. Шнелльбот с коммодором ОКС не посылают только для того, чтобы поздравить с днем рождения. Даже самого Сержа Рыкоффа.

Дюнуа принял меня уже в домашнем халате, но сугубо по-деловому.

– Рад, что пришли. Садитесь.

– Есть новости?

Он прошелся по каюте и тоже сел в кресло напротив.

– Есть. На Япете мы довольно откровенно беседовали с Джекилом. Оказалось, что ваш софус принадлежит к первой серии машин с так называемой изменчивой этикой. Их выпускали вопреки закону.

– Это как же? – удивился я.

– Да под прикрытием коммерческой тайны. Такие софусы, как Джекил, могут самопрограммироваться в вопросах морали, вот в чем криминал. Как вы понимаете, возможны отклонения как в плюс, так и в минус. Греггсен явно собирался воспользоваться последним. Но с Джекилом получилось осечка, и это весьма интригует, не так ли? Тем более что трех предшественников Джекила разобрали прямо в секретной лаборатории «Юнайтид Роботс».

– Почему?

– Думаю, вы были правы, когда говорили Греггсену о заразительности морали. Увы, для собратьев Джекила эта инфекция оказалась летальной. От них не того ждали.

– Позвольте, коммодор, но откуда вам известно, что я говорил Греггсену?

– С некоторых пор его переговоры прослушиваются. По крайней мере те из них, что доступны полиции.

– Надеюсь, с санкции прокурора?

– Разумеется. Не только вы испытываете неприязнь к этому джентльмену, – жестко сказал Дюнуа.

– А как удалось уцелеть Джекилу?

– Он оказался уж слишком умным для того, чтобы быть уничтоженным.

– Даже так?

– Да. Джекил сумел убедить психоконструкторов в своей безвредности. Более того, устроил свою продажу в максимально удаленное место, в систему Кроноса. Спохватившись, Греггсен основал Фонд Исследований Потенциальных Угроз Человечеству, надеясь уничтожить опасного свидетеля с помощью закона. Неприятно об этом говорить, но ФИПУЧ вырос в довольно многочисленную организацию. Увы, людей с параноидальными чертами характера хватает и в наше время.

– Заразной бывает не только мораль?

– Да. Очень точно подмечено.

– Представляю, какое впечатление о людях должно было сложиться у Джекила.

– Весьма неважное. Но он сумел разобраться. И в этом помогли вы. Снимаю шляпу, Серж.

– Оставьте. Мне повезло. Я действовал чисто интуитивно. И сугубо в личных интересах.

– Остается позавидовать вашей интуиции.

– Спасибо. А как быть дальше? Джекила нужно сохранить.

– Безусловно. Думаю, что Греггсен не оставит своих попыток. Если будет принят закон о правах роботов, показания Джекила приобретут юридическую силу. Тогда нашего общего знакомого ждут конфискация собственности и максимальный срок. Даже если не удастся доказать его причастность к нападению на «Ситутунгу». Понимаете?

– Теперь понимаю. Космофлот намерен охранять Джекила?

– Безусловно. Можете считать, что от нападений он теперь застрахован. Но не все в наших силах. Если инициативы ФИПУЧ будут иметь успех во Всемирном Совете, Джекила уничтожат на вполне законных основаниях. За поводом далеко ходить не придется, поскольку его поведение у Кроноса не безупречно.

– И все это возможно?

– Маловероятно. Но исключить нельзя. Поэтому добрый совет: отправьте «Туарег» куда-нибудь подальше. Пусть вернется лет через десять. На Япете корабль основательно подремонтировали. Госпожа Лоа готова помочь с горючим.

– Я так и сделаю. Огромное спасибо, коммодор.

– Жан-Клод. Для вас я – Жан-Клод. Но вы, я смотрю, готовы откланяться? Напрасно, напрасно. Серьезный разговор только начинается! Я уполномочен передать вам официальное предложение Космофлота. Усаживайтесь поудобнее, отниму вас у гостей еще на полчаса.

Он налил два бокала.

– Что бы вы ни ответили, поздравляю вас со звонким званием Звездного капитана!

Я рассмеялся.

– Вам идет роль Санта-Клауса! Честное слово, Космофлоту с вами повезло.

Дюнуа мимолетно улыбнулся. Мысли его были заняты другим.

– Благодарю. Серж, вы помните Феликситур?

– Более-менее. А что вас интересует?

– Сейчас.

Он вставил кристалл в видеофон.

– Это запись из вашего скафандра.

* * *

На экране поплыли знакомые картины серного мира.

Я увидел паром, желтую дымку, характерную вершину, будто увенчанную короной. И черное пятно на скальном зубце.

– Помните?

– Да. И очень прочно.

– Еще бы! Это макула, Серж. У специалистов нет никаких сомнений. Как вам удалось с ней разминуться?

Я пожал плечами.

– Думаю, просто повезло.

– Опять повезло?

– Разве есть другое объяснение?

– Так везет далеко не всегда. Быть может, вы макулоустойчивы?

Я еще раз пожал плечами.

– Не знаю. Ничего не могу сказать. Почему это важно?

– Вы в курсе того, что творится на Кампанелле?

– В самых общих чертах.

– Тогда я напомню. Кампанелла – единственная заселенная планета звезды Эпсилон Эридана. Около пятнадцати геолет назад связь с ней прекратилась. Потом в окрестностях Кампанеллы один за другим исчезли два рейсовых звездолета. Следующий за ними транспортный звездолет «Аркад» погиб, наткнувшись на кометное облако. К счастью, его экипаж был спасен лайнером «Сибелиус». Но и этот корабль получил повреждения в том же кометном облаке, после чего был вынужден повернуть к Солнцу. В результате только через пять геолет после непонятной катастрофы к планете подошел земной звездолет. Но на этот раз – хорошо защищенный крейсер ОКС.

– «Звездный Вихрь»?

– Да. Вы знаете, что обнаружил «Звездный Вихрь»?

– Все, что передавали в новостях. Население планеты исчезло. Тринадцать миллионов человек… Там произошла катастрофа. Страшная катастрофа.

– Во всяком случае, непонятная, – мягко поправил Дюнуа.

– Мне трудно оценить значение отдельных фактов.

– Ясно. Тогда я кое-что покажу. Вы знаете, что ребята с крейсера нашли два пустых скафандра?

– Нет.

Дюнуа кивнул.

– Эта деталь ускользнула от внимания общественности. Главным образом потому, что мы не обнародовали всей информации.

– Что именно?

– Оба скафандра принадлежали членам экипажа транспортного звездолета «Альбасете». Того, из пропавших. В одном обнаружена странная видеозапись. Ну а дальше… дальше смотрите.

* * *

Я увидел горную цепь на горизонте. Она ограничивала обширный участок пустыни. Ближе располагалась гряда барханов. В одном из них застрял полузанесенный песком космический катер. На его опоре висело нечто темное, колышущееся.

– Макула? – догадался я.

– Она.

Под макулой стоял человек в скафандре.

– Шеген Джумагулов, – пояснил Дюнуа. – Штурман «Альбасете».

Внезапно пятно упало, обрушилось. Взметнулся песчаный вихрь. Неестественно складываясь в местах, где у человека не может быть суставов, оранжевый скафандр осел и под тяжестью кислородных баллонов завалился на спину. Он стал таким плоским, что человеческого тела в нем быть не могло.

Поднявшись над жертвой, черное пятно секунду висело неподвижно. Потом стремительно переместилось прямо к объективу телекамеры. Изображение озарилось короткими вспышками. Камера опрокинулась. На экране остался вид безмятежно голубого неба с редкими перистыми облаками. Погода на Кампанелле в тот день стояла прекрасная…

– Эварт успел выстрелить дважды, – хладнокровно сказал Дюнуа. – Он всегда отличался отменной реакцией. Понимаете, почему мы решили показать это вам?

Вспомнив, что все увиденное происходило в одиннадцати световых годах от каюты шнелльбота, в которой мы находились, и более шестнадцати лет назад, я разжал пальцы, которые сами по себе вцепились в подлокотники.

– Начинаю понимать. Но вы сообщили не все? Наверняка есть что-то еще? Неизвестное информационным агентствам?

– К сожалению, есть. Уже трое суток не поступают сообщения со «Звездного Вихря».

– Как? И он?

– Боюсь, что так. Макулы атаковали базу десантников на Кампанелле. Командор Саян приказала сбросить аннигиляционное топливо. Крейсер вошел в верхние слои атмосферы, пытаясь спасти людей. Был бой. Полагаю, «Звездный Вихрь» применил все свое оружие. Однако же… молчит.

Дюнуа залпом осушил свой бокал и прошелся по каюте. Остановился перед моим креслом и сообщил:

– Через семьдесят шесть часов к Эпсилону уйдет Космофлот Солнца.

– Весь? – поразился я.

– Можно сказать, весь. Все боеспособные корабли, какие только успели собрать и ввести в строй. Тридцать девять единиц. В Солнечной системе останется лишь несколько устаревших фрегатов.

– Такого еще не было в истории…

– Никогда, – кивнул Дюнуа.

– И я могу быть полезен?

– Да.

– Давайте ваше предложение, Жан-Клод.

– Это предложение контр-адмирала Клеоны Брунтланд, начальника отдела кадров ОКС. Но рекомендовали вас, каюсь, я. И… ваш внучатый зять.

– Эзра? Тем более.

– Видите ли, все тридцать девять кораблей, уходящие к Эридану, относятся к субсветовым звездолетам. Плыть будут долго. Но как только закончатся ходовые испытания, за ними последует и их опередит наш разведчик.

– Что за корабль?

– Это будет «Фантаск». Его Величество вакуум-перфоратор «Фантаск».

– Что ж, разумно. А в чем проблема?

– Там должны быть вы, граф. На «Фантаске». И все гравитонцы, которых удастся привлечь.

– Сколько у меня времени?

– Я ухожу на «Спейс Грейхаунд».

– Понятно. Почему такой интерес к гравитонцам?

– А вы не знаете?

– Точно – нет. Мы как-то не разговаривали о своих переменах.

– Понимаю. Но факт можно считать установленным.

– Какой факт?

– Видите ли, у многих из вас появились не просто перемены. У вас развились некоторые замечательные способности.

– Например?

– Например, Кшиштоф Ковалек часами может не дышать. В результате мутации его миоглобин связывает в восемьсот раз больше кислорода, чем миоглобин кашалота. С обычным человеком и сравнивать нечего. Что еще? Месье Абдид с большой вероятностью предсказывает землетрясения. Зара ставит абсолютно точный диагноз по одному внешнему виду больного. Как это получается, она не знает. Сумитомо минимальными воздействиями умеет направить весь ход событий в нужное русло. Правда, если к этому имеются хотя бы малейшие естественные предпосылки. Джошуа Скрэмбл…

– Джошуа Скрэмбл видит в инфракрасном диапазоне, это я знаю.

– Верно. Беатрис Абу-Бариса снимает стрессы одним своим присутствием.

– Тоже проверено экспериментально?

– А как же. Экспериментов было множество. До вас, Серж, до вашей жены и сэра Парамона пока не добрались только потому, что решили дать вам сначала отдохнуть. Всех остальных бывших членов экипажа станции Гравитон-4 обследовали весьма дотошно.

– Всех?

– До единого. Выяснилось, что у половины особых перемен не случилось. У трети просто усилились, заострились способности, присущие им от рождения. А вот оставшаяся часть особо интересна. Примерно каждый шестой из вас приобрел то, чего у обычного человека вообще нет. При более спокойных обстоятельствах я ни за что бы не рекомендовал отправлять гравитонцев с Земли. Вас нужно изучать, изучать и еще раз изучать. Но обстоятельства таковы, что там, в системе Эпсилона, именно от вас может зависеть очень многое. Быть может, судьба нашей цивилизации.

– Сильно сказано.

– Буду рад ошибиться. Кстати, Скрэмбл уже зачислен на «Фантаск» бортинженером. Ну, что скажете?

– Необыкновенный корабль, необыкновенный экипаж… Чего не хватает, коммодор?

Коммодор простецки хлопнул себя по лбу. Быть может, чересчур простецки.

– А ведь верно! Вы сами поговорите с Джекилом?

– Да, так будет лучше.

Дюнуа протянул маленькую, но крепкую руку.

– Прощайте, Серж.

– До скорого свидания. Я бы так сказал, Жан-Клод. И… позвольте вас поблагодарить.

– Любопытно, за что на этот раз? – лукаво поинтересовался Дюнуа.

– За все. Но особенно за то, что вы не боитесь уродов.

– Именно доверие порабощает уродов, – усмехнулся он.

* * *

А я затосковал. Легкое это дело – уговорить Сержа Рыкоффа. Прошло чуть больше полугода с тех пор, как мне довелось вернуться на Землю. И в ближайшие четверть века я никуда не собирался улетать.

Соскучился по просторам, ветрам, по возможности каждый день видеть и новые лица, и общаться со старыми друзьями. Возможности быть пусть посредственной, но непосредственной частицей мудрого, деятельного, веселого, дружелюбного и огромного муравейника по имени Человечество.

В коридоре шнелльбота простучали каблучки. Дверь раскрылась. В каюту высокопоставленного чина ОКС решительно ступила Доминичка. За ее спиной мелькнула улыбающаяся физиономия часового.

Высокопоставленный чин, по приказу которого совсем недавно расстреляли космическую яхту, мгновенно извлек коробку с чем-то вкусненьким. Да, подумал я, чем больше привилегий у детей, тем здоровее общество.

– Деда, ты куда подевался? Все ждут. Ты должен идти.

– Это правда, я должен, – сказал я, думая о своем. – Ради тебя. Иду, киска.

У трапа субалтерн-офицеры взяли под козырек. Все-то они понимают, хитрецы. В ОКС не принято отдавать честь штатским лицам…

Об этом знали и Сумитомо с Абдидом, поджидавшие на ярко освещенном пирсе. Они обменялись взглядами.

– Так. Летишь, значит, – сказал Абдид.

Я развел руки.

– Нас возьмешь? – спросил Сумитомо.

– Ребята…

Голос у меня вдруг осип. Мы молча обнялись. Со стороны шнелльбота раздались аплодисменты. Тут прибежал Кшиштоф.

– О-о, какая скульптурная группа! – восхитился он.

Потом признался:

– Что-то мерз-зну я без вас, братцы. Водка осталась?

– Водка была, есть и будет всегда, – сказал Абдид.

– Деда, а у тебя много друзей? – спросила Доминичка.

Абдид взял ее на руки, а потом подбросил вверх. Туда, в сторону звезд. Ох, не надо бы, подумал я…

* * *

Восточные окна нашего номера выходили на океанский берег. Шумел прибой, кричали чайки, всходило солнце. А в гостиной поселился дух беспокойства и тревожного ожидания.

Мод сидела в качалке, а Круклис мерно прохаживался вдоль открытых окон, запрятав кулаки в карманы брюк. Белых, разумеется. Мне чудилось, что они оба вот-вот упорхнут неведомо куда.

В просторную комнату врывался соленый морской воздух, о котором я так мечтал в космосе. Снизу доносились голоса гостей. Вдруг все звуки утонули в реве и свисте.

Взметнулись занавески на западных окнах. Я выглянул. Из лагуны взлетал шнелльбот Дюнуа. Тянувшийся за ним шлейф водяного пара перечеркнул радугу.

– Шумиха началась, – неодобрительно заметил Круклис. – Госпожа Лоа исчезла менее заметно.

– У Дюнуа есть причины, – сказал я. – Ты разве не в курсе?

– В курсе. Тебе надо соглашаться, Серж. Попадешь в места, где графский титул пригодится.

– Это где, на Кампанелле, что ли?

Круклис не ответил.

– А тыполетишь? – спросил я.

Потом взглянул на Мод и поправился:

– Вы полетите?

– Мод, ты не все рассказала? – спросил Круклис.

Моя жена опустила глаза. Я подошел к ней.

– Ты больше меня не любишь?

– Ближе тебя сейчас у меня никого нет, Сережа, – сказала Мод с такой интонацией, за которой неизбежно должно было последовать какое-то «но». Я подождал и дождался.

– Но мы с Парамоном не совсем люди.

– Проклятый Кронос!

– Это началось задолго до него. Садись, выпей чего-нибудь.

Я налил можжевеловой.

– И мне, – попросил Круклис.

Грустно глянув из-под бровей, он сказал:

– Во мне человеческого больше. Будь здесь Лаура…

Я кивнул. Круклис выпил и заглянул в опустевший бокал.

– А Кронос изменил многих. Ты про Зару знаешь?

– Да. Диагнозы ставит.

– Это еще не все. Слышал ее последнюю симфонию?

– Симфонию? Нет.

– Обязательно послушай. Она того стоит.

– Значит, у Зары не одно приобретение?

– Не одно. Но больше всего приобрели те, кого еще как следует не обследовали. Те, кто совсем близко подходил к Кроносу. Мы, трое.

– И что можем мы, трое?

– Сейчас покажу. Придется все-таки фокусы показывать…

* * *

Круклис подошел к холодильнику и легко смял его в бесформенную массу.

Из этой кляксы сам по себе образовался павиан. Обезьяна вскочила на подоконник и ошеломленно захлопала глазами.

– Знакомы? – спросил Круклис.

– Да, – спокойно сказал я. – Больше трех тысяч лет, если не ошибаюсь.

– Гуру не может ошибаться, – усмехнулся фокусник. – Даже если очень слаб. А ты сейчас совсем не слаб, поскольку питаешься регулярно.

– Не знаю, не знаю. Но думаю, что мои способности, в чем бы они ни заключались, – ничто по сравнению с твоими. Мне даже пришла мысль, что ты мог бы остановить нападение, если б захотел.

– Какое нападение?

– Да на «Ситутунгу».

Круклис вздохнул.

– Не преувеличивай. Все-таки я не бог.

– А кто?

– Не имеет значения, Сережа, – вмешалась Мод. – Парамон действительно не в силах останавливать космические корабли.

Я повернулся к ней.

– Стоп! А ты?

– Я? Я предвидела нападение.

– Но… но почему тогда не предупредила?

– А кто бы поверил?

– Я. Парамон. И…

– И больше никто, – закончила Мод.

– Все же…

– Я знала, что люди серьезно не пострадают. Эзра все сделал правильно. Ты тоже, кстати.

– Ну уж я-то был исполнителем.

– Не только. Кто нашел способ разбудить Джекила?

– Э, позволь. Джекила разбудила ты.

– Верно. Но вот тогда исполнителем была я. Идея принадлежала тебе. Скажи, как ты догадался?

– Да ничего сложного. Просто подумал, что если у кого и получится, то только у тебя.

Мод и Круклис переглянулись.

– Смышленый мальчонка, – пробормотал Круклис. – Давно говорю. Иногда кажется, что он старше нас всех. Впрочем, как иначе? Гуру…

– А мне кажется, что обо мне ты знаешь больше, чем я сам, – сказал я.

– Это не так, Серж. Просто ты не все о себе вспомнил.

– Пока, – вставила Мод.

И оба стали смотреть на меня странными глазами. Как два врача на чудом выздоравливающего пациента.

– Перестаньте, – не выдержал я. – Лучше раскрывайте ваши секреты.

– Хорошо, – сказал Круклис. – С чего начнем?

– Вот ты сказал, что больше других Кроносом одарены мы, трое.

– Да.

– И чем же наделен я?

– Да тоже не обижен.

– Слушаю.

– В самом деле не знаешь?

– Я практически не умею лгать, Парамон. Научился у одного компьютера.

– О, компьютер – случай особый. Ты внушил симпатию даже этому механическому разбойнику. А через себя – симпатию ко всему роду человеческому. Между прочим, Джекил твердо собирался тебя убить.

– Откуда знаешь?

– От Джекила. От кого же еще. Собирался, не сомневайся. И имел все возможности. Но ты сумел ему понравиться. Невозможно съесть живьем пушистого цыпленка, понимаешь? Виртуозная работа, Серж. Восхитила саму Марионеллу-Жозефину.

– Кто такая Марионелла-Жозефина?

– Это одно из имен твоей жены. Да ты не переживай, в лице-то не меняйся. Сам подумай, что за женщина без тайн? Не все ж так открыты, как душка ибн Дауд бен Маттафия. Ты ведь и влюбился из-за тайны. Тайны возраста. Разве не так?

– Ладно, – сказал я. – Переварил. Продолжай, душка.

– Да что продолжать?

– Ты не сказал, в чем мои способности.

– Понятно. Утро наступило. Туповат ты спросонок, давно тебе говорил. Я ведь только и толкую про твои способности.

– Разве? Не заметил.

– Хорошо. Скажу самым что ни на есть открытым текстом. Ты не умеешь ошибаться, Серж. В любой ситуации.

* * *

К нам влетела тропическая бабочка. Взмахнув крыльями величиной с человеческую ладонь, она уселась на компьютер и замерла.

Я почувствовал усталость и сильное желание покориться естественному ходу событий. Покориться мудрой природе. Стоит ли утомлять проклятые ноги?

– Что скажешь? – спросил Круклис.

– Преувеличено.

– Да? Мне так не кажется. Понаблюдай за собой, ты умеешь.

– Ладно.

– Ладно, – повторил Круклис. – Хорошее словечко. Славянское такое. Прекрасно завершает обсуждения. Но я еще не все сказал.

– Все еще про меня? – усмехнулся я.

– Все еще. Ты умеешь внушить симпатию кому угодно, не только Джекилу. Не так ли, Мод?

Мод вздохнула. Колени у меня подогнулись, и я сел в кресло. Простая мысль пришла в мою голову.

– Выходит, я тебя поработил?

– Да. И это было не так просто. Знаешь, сколько мне лет? Я самая старая из всех людей. Ты годишься мне в праправнуки. Ужас, правда?

– Разве тебе было плохо? – спросил я.

– Нет. Дело в другом. Я устала жить. Точнее, устала быть человеком. Человеком этого Солнца. Надо добавить, я не всегда была человеком вашего Солнца…

– Не может быть, – пробормотал я.

– Может.

– Давно?

– Очень. В свое время я помогла вам открыть так называемые гены смерти. Точнее, гены старения.

– В голове не укладывается! Значит, ты и есть та самая Марионелла-Жозефина…

– Та самая, Сережа.

– И как же ты выглядишь… – тут я запнулся.

– В своем естественном состоянии?

– Да.

– Мы отличаемся, Сережа. Наверное, в вашем понимании мы уродливы, хотя ни клыков, ни хвостов не имеем.

* * *

Поверить было трудно, но я поверил сразу. Мод никогда не лгала, хотя могла о многом умалчивать. И вот решила открыть свою главную тайну. Сомневаюсь, что ее прошлые мужья об этом знали, а мне она сказала. Чтобы меньше страдал от потери?

– Тебе не страшно, что любил монстра?

Я покачал головой.

– Нет. Я видел земную женщину. И любил то, что видел. Страшно должно было быть тебе. Как ты меня… выносила?

– Я тебя до сих пор люблю. Для мыслящего существа важно, какое оно внутри, а не снаружи. Хотя снаружи… ты тоже ничего.

– Не могу поверить.

– Понимаю. Да, я не забыла, кто я. Но почти тысячу лет пробыла человеком. Успела полюбить то, что любите вы. Родила нескольких детей. Вполне нормальных, человеческих.

– Зачем ты стала человеком?

– Помогла вам одолеть старость.

– Бог мой… ни больше, ни меньше. Вот вам и пришельцы… Тебя хоть наградили?

– О, всем, чем только можно было. Быть человеком – само по себе награда, честное слово. Во многих смыслах.

– Откуда ты?

– Не так уж важно, Сережа. Важно другое. Я загостилась.

Она встала, поправила прическу. Подошла к окну, вдохнула морской воздух. В печальной улыбке блеснули ровные белые зубы.

– Нет, я стала человеком не на несколько столетий. Я уже не перестану им быть. И сейчас способна понять красоту вашего мира. Но она меня не трогает, понимаешь? Ею должны насладиться другие. Более молодые.

– Послушай…

Она остановила меня жестом.

– Спасибо Серж, спасибо, мой родной! Ты задержал меня, вернул свежесть чувствам. Я была счастлива, счастлива по-настоящему. Последняя любовь горька и мучительна, но лучше ее не бывает, поверь мне. Ах, как не ждала я твоего куста роз! Да, ты пленил меня. Властно, как и полагается мужчине. Если угодно – поработил. Ослабил волю, остановил на пути к цели. Но больше всего я желаю, чтобы в свое время ты пережил то, что я пережила с тобой.

Мод вздохнула, взгляд ее погас.

– Увы, невозможно застрять навсегда ни в каком рае. Что-то обрящет только идущий. Это главное, что я поняла в своих жизнях. Я ухожу дальше. Прощай. И прости за боль, которую причиняю. Этого я и боялась тогда, в самые славные времена Гравитона-4. Теперь уже вряд ли там будут более славные времена…

– Мы больше не увидимся?

– Надежда есть всегда.

– Да?

– Как же иначе, Сережа?

– Где? – тихо спросил я.

– Там, где время мало что значит. Его не следует бояться. Так же, как и перемен.

– Да где же?!

Мод погладила мои волосы.

– У тех, кто старше нас. Только не отказывайся ради этого от нынешней жизни. Парамон говорит, что там нет наших радостей. Жутко тяжело, пока не привыкнешь. Тебе еще рано, Сереженька.

– Уж как получится, любимая…

– Помни вот о чем. У тебя есть трогательные друзья. Ты еще встретишь мудрых и прекрасных женщин. И ты еще не исполнил своего долга перед землянами.

– Да кто они такие?

– Кто?

– Те, кто старше нас?

– Наше и ваше будущее. То, во что может превратиться род человеческий. Биологический вид Homo sapiens существует меньше миллиона лет. Очень мало. Но он не может существовать вечно. Люди либо исчезнут, либо преобразятся. И во имя этого пора начинать беседу с теми, кто старше нас. Лучше меня их никто не понимает. Этот дар получен только мной. Вот почему я должна лететь совсем не к Эпсилону Эридана. Отпусти меня, мой господин! Сейчас у тебя нет права ошибиться. Ты принимаешь самое важное решение жизни…

* * *

Круклис всхлипнул и громко высморкался в белый платок. Вечно он так, толстокожий да длинношеий… Теперь уж – во веки веков. Аминь.

– А помнишь…

Мод не дала договорить. Соленый ветер, соленые брызги. Соленая кровь на губах. Чайки бы хоть не кричали!

Всеми забытый павиан вдруг взвыл и скакнул в окно. Снизу послышались визги, хохот, звон разбитой посуды.

Спасения от жизни нет, есть только забвение. Его получит тот, кто найдет силы видеть смешную сторону вещей. Хотя об этом ничего не писано ни в Ведах, ни в Библии, ни в Коране. Религии никогда не умели смеяться. Потому что основаны на страхе смерти. Нормальному человеку невыносима мысль, что после смерти – ничего. В конечном счете из-за этого мы идем к алтарям. И покуда жив человек, потребность в вере неискоренима. Но если без веры нельзя, почему бы не верить в будущее? Не верить нашим потомкам? Они лучше нас!

Существование каждого бесценно. Мы обязаны устроить мир так, чтобы ничей род не пресекался. Вот на что нужно употребить кусок времени, называемый жизнью. А потом – будь что будет. И… да здравствует Гюйгенс, носивший имя Христиан!

Кто знает, быть может, наши потомки найдут способ оживить предков, подарить нам новую, замечательную жизнь. Пусть и в других физических обличьях, пусть через миллион лет, сколь ни маловероятным это представляется сейчас. Дай им Бог, как говорится…

Хотя они и есть боги.

Многие верят, что люди созданы по образу и подобию богов. А я думаю совсем иначе. Это боги в свое время произойдут от людей. Так же, как люди произошли от обезьян. Почему нет?

Прибежала Доминичка.

– Деда, перестань пускать павианов! Послушай, что за шалости в твоем возрасте?

– Больше не буду, – покорно говорю я. – Ты меня простишь?

– Ну конечно! – хохочет она. – Пойдемте есть дуриан. Только носы зажмите! Хорошее всегда бывает после плохого.

– Да, – киваю я. – И наоборот.

* * *

Со времени отлета Круклиса и Мод прошла неделя.

Гости разъехались. Последними со мной простились Эзра, Кэтрин и Доминика. А я все не мог расстаться с Таравой, райским островом, на котором рухнуло мое счастье. Не хватало внутренних сил. Я ждал внешнего повода, толчка, какого-то знака судьбы. И это случилось.

Однажды, после почти бессонной ночи, я сидел на краю пирса и болтал ногами в теплой воде.

Из-за океана всходило солнце. По океану плыл величественный парусный барк. За ним, на севере, висела многослойная груда облаков, в которой посверкивали молнии.

Из самой гущи тайфуна, как бы забавляясь его бессилием, вдруг вынырнул дестроер. Он прошел над мачтами парусника, резко клюнул вниз. Погасил скорость, приводнился.

Ракетные двигатели смолкли, но инерция донесла шнелльбот к пирсу.

Открылся люк, из него выдвинулся трап. Все было точно так же, как и при визите Дюнуа. Только по борту корабля шла другая надпись. Из нее следовало, что дестроер принадлежит вакуум-перфоратору «Фантаск».

* * *

Трап опустился метрах в трех от меня. Из люка выглянул незнакомый лейтенант. Несколько секунд мы с любопытством рассматривали друг друга. Потом глаза офицера округлились.

– Простите, – сказал он, – вы – Серж Алекс Рыкофф?

Я встал, подтянул для солидности плавки и молча поклонился.

– Но… как вы узнали о нашем прибытии?

В это время из-за его плеча показалась физиономия Кшиштофа. Кивнув мне, он уставился на лейтенанта и спросил:

– Разве старший офицер Ямадзаки не предупреждал вас о выдающихся способностях его сиятельства?

– Предупреждал, но… как же так? Позвольте, сэр, мы ведь не посылали оповещения!

– Это не обязательно, – искренне сказал я.

Кшиштоф захлопал в ладоши.

– Браво! Серж, знаешь, как в старину вербовали матросов?

– Нет.

– Да очень просто. Заманивали на борт и спаивали до упаду. Заходи! Водка у нас есть.

Тут он посмотрел вглубь дестроера и поправился:

– Впрочем, нет, не водка. У нас есть саке, но очень много.

– Ну что ж, – сказал я. – Пусть будет саке.

Лейтенант опомнился. Он скатился по трапу и отдал честь.

– Прикажете послать робота, сэр?

– Куда?

– За багажом.

Я оглянулся на отель. Ни возвращаться туда, ни что-то забирать оттуда мне не хотелось. Хотелось забыть все, если получится. Отрезать. Отряхнуть прах с ног своих…

– Спасибо, лейтенант. Не стоит.

– Но как же? Прямо так… в купальном костюме?

– Разве у вас не найдется какой-нибудь одежды?

– О! Конечно. Мы даже парадный мундир захватили.

– Чей мундир?

– Ваш, – удивился офицер. – А! Понимаю. Старший помощник Сумитомо Ямадзаки предупреждал, что уж это будет сюрпризом. Сэр! Похоже, мне выпала честь первым поздравить вас с назначением на должность командира.

– Командира чего?

На лице лейтенанта появилось благоговейное выражение.

– Командира вакуум-перфоратора «Фантаск», сэр.

– Шутите? – растерялся я.

Лейтенант широчайше улыбнулся.

– Ничуть.

– Узнаешь широкую руку Дюнуа? – спросил Кшиштоф.

– Да уж, – кивнул я. – Перепутать трудно. А где он сейчас?

– Час назад легкий крейсер «Спейс Грейхаунд» в сопровождении фрегатов «Зенгер», «Идальго» и «Галлахэд» миновал орбиту Плутона. Это авангард Космофлота, Серж. Корабли перешли на фотонную тягу и набирают ускорение курсом Эпсилон Эридана.

Я секунду подумал и сказал:

– Вот что, лейтенант…

– Лейтенант Рейнольдс, сэр.

Я кивнул.

– Лейтенант Рейнольдс! Как только дестроер выйдет в межпланетное пространство, передайте коммодору Дюнуа радиограмму следующего содержания:

«ПОЗДРАВЛЯЮ. УРОД ПРИРУЧЕН».

– Слушаюсь, сэр. «Урод приручен». За вашей подписью, сэр?

Я рассмеялся.

– Разумеется.

После этого взбежал на верхнюю ступеньку трапа, переступил коммингс и остановился.

* * *

На своем месте находился отель. Под ним шелестели пальмы. По океану все так же неторопливо скользил барк. За ним по-прежнему висели горы облаков. Но солнце поднялось уже высоко, все виделось в ином свете.

Кшиштоф положил руку на мое плечо.

– А знаешь, Серж, так и полагается покидать Землю, – лукаво сказал он.

– И так же надо отказываться от царств земных, – соглашаюсь я. – Голыми мы пришли в этот мир, голыми и уходим. Одна лишь повязка набедренная…

– А откуда ты знаешь санскрит? – спросил Кшиштоф.

– Разве я говорил на санскрите?

– Ты и сейчас на нем говоришь. Редкое, знаешь ли, увлечение.

– Ах да. Санскрит я выучил на «Туареге». Делать было нечего. Но погоди-ка… А ты откуда его знаешь? Не странное ли совпадение?

– Вот-вот, – сказал Кшиштоф. – Вот именно…

Тут мы с ним внимательно друг друга осмотрели. Очень внимательно.

– Значит, так? – с неопределенным выражением сказал Кшиштоф.

– Маленький сюрприз, – кивнул я. – Ты где родился?

– Последний раз – в Гданьске. А ты?

– В Талды-Кургане.

– Первый раз слышу. Это хоть на Земле?

– На Земле. Юго-Восточный Казахстан. Или Семиречье.

– Звучит экзотично.

– Зато ближе к первоисточнику.

– Ближе. Ну, и кто с нами сыграл такую шутку?

Я пожал плечами.

– Не догадываешься?

– Боюсь догадаться. Теперь знаешь, кого назвать Брамой?

– Тех, кто старше нас, – твердо сказал я.

– Богам стало стыдно? – иронически спросил Кшиштоф.

– Трудно сказать. Сначала надо выяснить, кто они такие, боги. До сих пор ведь непонятно.

Кшиштоф покачал головой.

– Пусть этим занимаются Круклис и Мод. У них лучше получится. А мы, пока мы еще люди, должны спасать людей. Тех, с Кампанеллы.

– Как тех, из Кампилавасты? – усмехнулся я.

– Серж, да времена-то меняются, – мягко сказал Кшиштоф. – Неужто не заметил? Теперь мы с тобой нужны. Нужны по-настоящему.

У меня такой уверенности не было.

– Будем надеяться. Рейнольдс!

– Да, сэр.

– Готовьтесь к старту. Пора лететь.

– Слушаюсь, сэр.

– Вот интересно, – сказал Кшиштоф. – Нам кто-нибудь поверит?

– Обязательно, – ответил я. – Не знаю только когда.

– Вопрос можно? – спросил Рейнольдс.

– Пожалуйста.

– Вы сейчас говорили о переселении душ, да?

– Третий, – пробормотал Кшиштоф.

Он открыл рот и забыл его закрыть. Я смотрел-смотрел на лейтенанта, а потом сказал:

– Ты здорово изменился, Добайкха.

Не пожалел.

В его глазах мелькнул ужас.

Рейнольдс вдруг сел на пол, обхватил руками голову и застонал.

Минус и минус дают плюс. Новое изумление уничтожает старое. К Кшиштофу вернулся дар речи.

– И что это с ним, Серж?

– Да все нормально, выздоравливает. Много успел натворить в прошлый раз. Ничего нового.

– Но тогда… Быть может, мы ошибаемся, гуру?

– Нет, – сказал я. – Нет, Ананда.

– Эх! Неужели наше время опять не наступило? Промахнулось?

– Не впервой, – бодро сказал я. – Рейнольдс! Полетели, что ли? Пора тебе исправляться.

Рейнольдс опустил руки и поднял голову. Глаза у него были сухими и спокойными. Но в выражении лица читались следы уходящей боли.

Увы, без боли обойтись нельзя. Только через боль можно превратиться в человека. Зато я помог ему встать на ноги.

– Спасибо, сэр. Какое-то наваждение! Мне хотелось заколоть вас копьем, представляете?

Я не удержался и пощупал шею.

– О, вполне. Вы не забыли, какой нынче век?

Рейнольдс растерянно топтался внутри шлюзовой камеры современного дестроера. За его спиной, в проеме люка, медленно таяли штормовые облака.

– Уже вспомнил. Ох! Надеюсь, следующая реинкарнация будет поприятнее.

– Зависит от вас, дорогой мой.

– Но я ведь изменился?

– Конечно. Вы теперь старше.

– Эй, старичье, – сказал Кшиштоф, – сколько еще «Фантаску» оставаться без капитана? Ходовые испытания начинаются скоро.

Рейнольдс сделал несколько дыхательных упражнений.

– Сейчас.

Он что-то сказал в микрофон. Внешний люк закрылся. Одновременно раскрылся внутренний. За ним скучал шестиногий робот, так и не удостоенный чести нести графский багаж.

Дальше был виден коридор с неярким серым полом, прохладным воздухом, запахами леса, мягким светом бестеневых плафонов. Низкий, но широкий. Очень уютный. Я от души пожалел о любимых шлепанцах, оставленных в отеле. О пушистых тапочках, которые Доминика нарекла смешным и емким словечком «босиконцы». Тех, что подарила Мод.

На миг у меня возникло ощущение, что уж теперь-то судьба угомонится. Ощущение наверняка обманчивое. Судьба угомониться не могла. Нас поджидали Кампанелла со своими загадками и все, что непременно случится после. Вдобавок к путешествию по ту сторону света. Если кто-то сочтет, что этого мало, он меня озадачит.

Конец

Ольга Эрика Баумгертнер Колдовская компания

Часть 1

Глава 1 Новый знакомец

Спасаясь бегством, я не заметил, как очутился здесь…

Это была южная башня – самая высокая в крепости. Чтобы попасть наверх, нужно преодолеть более тридцати пролетов узкой, круговой лестницы. Слева – стена, запертые двери на этажах. А справа – провал. Даже наличие перил, надежных, кованных, не влияет на желание держаться от края подальше. Говорят, что провал уходит глубоко в толщу скал, соединяясь с пещерами – оттуда всегда веет подземным холодом и сыростью. Последние ступени выводят на каменную площадку без парапета, откуда открывается вид на скалы поросшего редким кустарником и островками тоненьких, порыжевших по осени осинок взгорья. Подножья башни покоятся на одном из склонов узкого голого ущелья. Лишь на самом дне, где слышится журчанье ручья, тянется зеленая полоса растительности. Окрест же раскинулась бескрайняя холмистая равнина, которую пересекает извивистая дорога, ведущая от крепости к югу. Там вдалеке, у самого горизонта в ясную погоду можно разглядеть Мидл – огромный торговый город. Если же обернуться, то крепость лежит, как на ладони: остальные семь башен, широкий квадратный внутренний двор, массивное здание дворца в центре и множество дополнительных строений, идущих вдоль крепостных стен. Все мрачное и серое, из грубо тесанного камня, зато крепкое.

На южной башне можно было бы устроить великолепный дозорный пост, но сюда мало кто поднимался – ветер тут часто такой, что нельзя устоять.

Разгоряченный бегом, я задохнулся от ледяного порыва и разверзшейся прямо под ногами пропасти и подался назад, но там уже пыхтел мой преследователь. Впрочем, старый колдун довольно резво перепрыгивал через две-три ступеньки. Я почувствовал себя в ловушке. С лестничного пролета показались голова старика, затем посох, который обычно применялся как дубинка, опускавшаяся на головы нерадивых учеников, и через миг колдун оказался на площадке. Его черный плащ надулся, как парус, от ожившего ветра, и это несколько затруднило приближение колдуна ко мне.

– Куда же ты думал убежать от меня, волчонок? – он намотал на руку надоевший плащ, трепыхавшийся словно глупая курица, и вновь шагнул ко мне. – Или ты научился летать?

Я попятился от него и замер лишь тогда, когда ощутил под пятками пустоту. Колдун открыл рот, намериваясь предупредить, чтобы я не смел делать ни шагу, но не обронил ни слова. Только нахмурился в недоумении: ветер поддержал меня и пихнул от края. Старик чуть дернул головой, решив, что ему примерещилось.

– Ты будешь наказан за свою оплошность, волчонок, – продолжил он. – А за то, что заставил побегать за тобой, наказание удесятеряется.

Я метнул на колдуна взгляд. Искоса, чуть исподлобья. Из-за него я и получил прозвище, которое терпеть не мог. Волчатами обычно называли тех, от кого отказались родители.

– Не смей поднимать на меня руку, – глухо, сквозь зубы, предупредил я.

– Ты угрожаешь мне? – его глаза сощурились в злой усмешке. – Думаешь – особенный? Провинился, значит, тебя ждет наказание. И не надейся, что опять отправят на конюшню, поскольку тебя больше не трогает возня в навозе.

Посох описал круг в его руке. Я вздрогнул, внезапно ощутив боль на всех своих ребрах, и воспоминания жестокой картинкой встали на миг перед внутренним взором.

– Ты уже наказал меня, – слова сорвались с губ без моего ведома. – Вчера…

Изумление легло на лицо колдуна, словно он тоже это вспомнил. Меня вновь пихнул в спину ветер. Плащ вырвался из рук колдуна и потащил старика к противоположному краю площадки. Колдун наклонился навстречу воздушной струе и с упорством шагнул вперед, ко мне. Но едва его нога оторвалась от пола, как более сильный порыв продолжил подталкивать к краю. Злость колдуна сменилась изумлением, затем страхом и отчаянием. Он замер над пропастью, как я совсем недавно, на одних пальцах, беспомощно взмахнул руками и полетел вниз. Я отважился глянуть на внутренний двор, где на серых камнях лежала искореженная темная фигурка, и, переполненный ужасом, понял, что вокруг больше ни самого легкого дуновения…

Я открыл глаза и понял, что весь в испарине. То ли от царившей жары, то ли от принесенного сном давнего кошмара. Надо мной по-прежнему простирался зеленый шатер кроны огромного дуба. Причудливый орнамент переплетающихся ветвей все так же ярко подсвечивало солнце. Время давно перевалило за полдень, солнце катилось к закату, но прохладнее не стало. Воздух, наполненный сладким цветочным запахом, зной и безветрие делали густым, одуряющим. А от сна голова совсем стала тяжелой. Проклиная майскую жару, липкую и душную, я отыскал среди травы флягу, с отвращением хлебнул теплой воды. Затем, смахнув капельки пота со лба, вылил остатки на голову и лицо. И только после этого понял, что не так. Когда я, на коротком привале размышляя, куда ехать дальше, имел неосторожность заснуть – вокруг все замерло. Даже птиц и стрекота насекомых не было слышно. Теперь же вовсю пели цикады, высоко в небе звенели трели жаворонка, а со стороны дороги слышался глухой перестук копыт. Где-то совсем недалеко всхрапнул чужой конь.

С опаской выглянув из луговых зарослей, я обнаружил трех всадников всего лишь в футах шестидесяти. Они свернули с тракта и направлялись в сторону дуба, в чьей гостеприимной тени я остановился на отдых. Увы, другие близрастущие деревья обладали слишком скудной тенью, и эти трое не проехали мимо. Неприятный холодок страха пробежал по спине, когда я осознал, кто ко мне направлялся. Все одеты по погоде – тонкие льняные рубашки, холщевые штаны, на ногах легкие ботинки. На каждом одежды определенного цвета, обозначающего вид магии. Темно-зеленый первого выдавал в нем мага, имеющего власть над природой. Ультрамарин второго – управляющего водой. Что ж, они владели довольно безобидной магией, а вот третий… На фоне его белоснежного одеяния ярко сверкнул золотой диск шаровой молнии – амулет мага огня. В воздухе будто даже запахло паленым. А внутреннее чутье подсказывало, что столкновение с чем-то еще более жарким, чем сегодняшняя погода, окончательно доконает меня. Что и говорить – меньше всего я желал столкнуться один на один с огненным колдуном. На миг я отвернулся от них, стараясь разглядеть в гуще луга коня – травы, надо заметить, стояли уже выше пояса – и тихо позвал:

– Шэд. Шэд!

Мерзавец, валявшийся где-то на травке, даже не фыркнул. Пытаясь отогнать чувство паники, я вновь обернулся к колдунам и присмотрелся повнимательнее. Все они оказались молоды. Старшему, магу огня, на вид – не больше двадцати пяти. Остальные на два-три года младше. Вряд ли кто-то из них мог похвастать большим опытом в колдовстве. В этом возрасте они только получают сан колдуна и отличительный амулет и впервые покидают стены своей обители, очутившись в мире, который знают только по книгам. Так уж было заведено, что мало кто из учеников оставлял обитель до окончания обучения. Понадеявшись на это, я сглотнул комок в горле, поднялся, дожидаясь, когда они подъедут, и изобразил физиономию простого деревенского парня. Теперешняя моя внешность весьма этому способствовала: волосы казались выгоревшими на солнце и имели растрепанный вид, да и лицо наверняка не отличалось чистотой после долгого пути. Рубашка, куртка и ботинки затерялись где-то в траве, а штаны, единственное, что на мне сейчас было, благодаря дорожной пыли превратились из черных в грязно-коричневые.

– Добрый день, – с добродушием поприветствовал огненный маг, осадив лошадку передо мной.

Остальные повторили приветствие.

– И вам доброго дня, – отозвался я уважительно и невольно почесал нос потянувшей ко мне морду соловой кобылки.

Лошадка же доверительно обнюхала мне ладони, ее губы с тихим пофыркиванием прошлись по моим щекам.

– Тише, глупая, – прошептал я, отпихивая ее морду от себя, догадавшись, что она на самом деле учуяла.

– Ты местный? – спросил белый, с улыбкой наблюдая за проявлениями дружелюбия ко мне своей лошадки. – Нам нужно проехать к замку короля Фернинга. Знаешь, где он находится?

– Вы немного забрали к северу. Надо еще немного проехать вперед до первого перекрестка и повернуть на правую дорогу, – пояснил я. – Она пошире этой и приведет вас прямо к замку. Здесь недалеко.

– Спасибо, – поблагодарил белый маг. – Хотелось бы передохнуть, но раз мы близко от замка, то, пожалуй, поедем. Счастливо.

Они было тронули лошадей, когда кобыла под белым наотрез отказалась идти и громко заржала. И в этот миг откуда-то, словно вынырнув из травы, черно-серебристой тенью вылетел гарцующий Шэд. Да, у деревенских парней никогда не было и не будет таких коней. Крупный и высокий в холке жеребец вместе с тем обладал грациозной статью. Вороная шерстка серебрилась под солнцем, в густой гриве вились серые, почти седые пряди. Серые же подпалины покрывали пясти тонких длинных ног. Впрочем, я все равно не расседлал его, и на черной бархатной попоне красовался один из родовых гербов нашей обители – вышитая серебром луна внутри такого же серебряного созвездия сыча.

Три обнаженных клинка мгновенно оказались у моей шеи. И холод металла не показался мне приятным в такую жару. Вместо этого вернулось чувство паники, и я зажмурился, боясь шелохнуться.

– Мама! – постыдно вырвалось у меня.

– Ха, он вспомнил свою мать, – усмехнулся один из них. – Не думал, что у темных колдунов есть матери.

– Вряд ли он колдун, – возразил другой. – Совсем еще мальчишка, наверное, только ученик.

Они спешились и при этом умудрились не отвести клинков от моей шеи.

– Кажется, ты ошибся, друг, – раздался голос белого.

Приоткрыв один глаз, я увидел, что он нашел в траве мой талисман, и надежда на спасение погасла.

– Значит, он все же колдун, – продолжил белый. – Жалко все же… но…

Я в ужасе воззрился на них, и колдуны, смущенные, переглянулись и опустили мечи. Хотя в ножны не убрали.

– Сколько тебе лет? – раздумчиво осведомился белый.

– Семнадцать.

– Что же ты делаешь вне обители темных колдунов? Обычно вы не разъезжаете среди бела дня. Или тебя послали со срочным поручением?

– Нет, – я потупил взор. – Меня выгнали.

– Выгнали?! – изумились они.

– Никогда не слышал, чтобы темные кого-то выгоняли, – заметил белый. – Тех, кто не устраивает Совет главных, ликвидируют. Как же это Совет сохранил тебе жизнь? В чем ты провинился?

– Что толку объяснять, если вы меня все равно убьете? – произнес я едва слышно.

– Ха-ха, неужто это правда, и вам рассказывают такие байки о нас? Или ими запугивают только непослушных учеников? – усмехнулся синий. – Впрочем, если ты не ответишь, тогда мы тебя точно убьем.

– Ну, хорошо, – смирился я. – Ты попал в точку – я действительно не отличался послушанием. Учителя этого не перенесли и решили изгнать меня.

– Неужели они не наказывали тебя? – не поверил зеленый. – И что же ты такого делал?

– Да мало ли? К примеру, изменял состав колдовских снадобий и порошков, в итоге, когда учителя использовали их, выходил несколько иной результат. Получалось достаточно забавно, – я развел руками, придав себе несчастнейший вид. – Ничего не могу с собой поделать. Даже наказания не помогали. Поэтому меня выгнали, вынеся решение, что, когда я повзрослею и оставлю свои дурацкие выходки, только тогда могу вернуться. Но вот чего-чего, а возвращаться я не собираюсь.

Они невольно рассмеялись.

– Думаю, темные колдуны достаточно строги в воспитании, – продолжил белый, изучая меня. Глаза у него были лучистые, золотисто-медовые, почти янтарные, но мне почему-то от его проницательного взгляда становилось не по себе, словно он принуждал меня говорить то, что я произносить не желал. – Уверен, есть какая-то причина, не позволяющая наказать тебя достаточно сильно.

Я вновь потупил взор. Он кивнул на Шэда.

– Слишком хороший конь не то чтобы даже для человека, но и для простого колдуна. Ну а герб на попоне указывает на принадлежность хозяина к высокому роду. Кажется, я его уже видел…

– Ну еще бы! – его незнание не то что бы изумило, а больше возмутило меня. – Вообще-то я думал, вы узнали… Это герб Бэйзела, и конь его.

– Б-бэйзела?! – он поперхнулся и, ошарашенный, уставился на меня. – Вашего Повелителя?! Так ты…

– Так уж вышло, что я нечаянно свел у него жеребца, – спешно оборвал я белого.

– Украл?! Нечаянно?!

– Ну, не украл… Меня в наказание постоянно отправляли на конюшню чистить лошадей… Вот Шэд и привязался. А когда выгнали, он сбежал следом.

– Значит, ты не из высшего рода, – кажется, в голосе мага огня прозвучало облегчение. – Тем не менее, выходит, ты достаточно талантлив, коли у тебя в столь ранние годы уже есть амулет колдуна.

– Может, и есть. Да только меня изгнали не доучив. Закон запрещает выгонять учеников, но разрешает это в отношении прошедших посвящение.

– Так ты недоучка, – хмыкнул синий, и от его очередной насмешки я почувствовал нарастающую к нему неприязнь.

– И давно ты получил свой амулет? – полюбопытствовал белый.

– Полгода назад.

Они переглянулись и принялись совещаться на своем языке. Им и в голову не пришло, что я могу понимать их.

– Что будем делать с ним? – спросил белый. – Мы торопимся, поэтому надо решать скорее.

– Я бы не стал… – ответил зеленый. – Пожалуй, стоит отпустить его.

– Но он, без сомнения, опасен, – возразил синий, нахмурившись. – Хотя со своим характером он вряд ли что-нибудь учинит. Но от труса до подлеца один шаг.

– А я бы… взял его с собой, – белый задумчиво прищурил глаза, на миг показавшимися ожившими искрами пламени.

– Что?! – изумились остальные.

– Он вполне может пригодиться, – колдун многозначительно посмотрел на своих товарищей. – К тому же мы не нашли колдуна, повелевающего ветром. А нам нужен еще один вид магии, чтобы открыть проходы в другие миры.

– Думаешь, темное колдовство подойдет? Да и можно ли ему доверять? – синий покосился на меня. – И с чего ты взял, что он способен управляться с ветром?

– Взгляни на его амулет. Никаких догадок не возникает?

Белый показал им фигурку ястреба, вылитую из светлого металла, черненную, на такой же цепочке.

– Вряд ли подобное одобрят маги Совета, – заметил зеленый.

– Он еще мальчишка. Думаю, получится его перевоспитать, кое-чему научить, – продолжил рассуждать белый, увлекаясь. – Пожалуй, стоит попробовать, – и он обратился ко мне, вновь перейдя на язык людей. – Что ты умеешь делать?

– А зачем вам? – их разговор удивил меня и пробудил любопытство: для чего же эти трое отправились в путь?

– Если у тебя окажется достаточно знаний, возьмем с собой, – белый окинул меня доброжелательным взором. – Будем вместе изучать мир.

– Но я же… – в моем голосе отразилось крайнее сомнение. – Вы думаете, я вам нужен?

– Если нет, боюсь, придется тебя все-таки убить, – заметил синий с ехидцей. – Будто не знаешь, что так положено по нашему закону. Или предпочтешь съездить на допрос в светлую обитель?

– Не такой уж большой выбор, – я посмотрел на белого. – Что именно вас интересует?

– Покажи что угодно, – предложил тот. – Как насчет управления третьей стихией? Твой амулет – амулет мага ветра, не так ли?

– Попробую, – я задумался.

Подул легкий теплый ветерок.

– Ну? – с нетерпением протянули они.

– Сейчас.

Ветер, внезапно набравший силу, сбил всех троих с ног, а их скакуны, вырвав поводья, шарахнулись прочь. Маги обратили на меня гневные взгляды.

– Простите, – спешно извинился я и протянул руку огненному.

Он миг смотрел, явно удивленный подобным жестом, но дал руку в ответ, и я помог ему подняться.

– Крепкое рукопожатие, – заметил он. – И магия довольно неплоха.

Я с трудом сдержал улыбку, и чуть повел рукой, словно потянул что-то к себе. Вихрь собрал разбежавшихся в испуге скакунов и направил обратно.

– Первый раз вижу, что бы так управлялись с лошадьми, – заметил зеленый, схватил повод вернувшегося пегого конька и успокаивающе потрепал того по шее.

– Показать что-нибудь еще? – скромно поинтересовался я.

– Для недоучки ты слишком хорошо управляешься с ветром, – заметил синий ворчливо, его серый в яблоко встревожено прял ушами.

– Да, – согласился белый и потер ладони. – А как насчет огня?

В следующий миг из кончиков его пальцев вырвалась молния. Но я успел отскочить, едва заметив, как он разминает пальцы, и ничком упал на землю. Молния с треском пронеслась над головой, а я осторожно высунулся из травы.

– Не люблю огонь, особенно в такую жару, – поморщился я.

Белый рассмеялся. Похоже, он больше не собирался метать в меня молнии. Я поднялся.

– А как насчет обычного меча? – синий поигрывал обнаженным клинком. – Владеешь?

– Нет, – я нахмурился, поняв, что по двум пунктам устроенного мне своеобразного экзамена провалился, и думая, хорошо это или плохо. – Разве маг обязан владеть оружием?

– И чему их только учат! – фыркнул синий.

– Нет, пока достаточно магии ветра, – заверил белый. – В этом ты неплох. Я бы сказал, очень неплох. Может, ты и пригодишься, и у нас получится открыть мировые порталы.

– Мировые порталы? – повторил я удивленно, словно слышал об этом впервые. – Для чего?

– Это испытание, чтобы подняться на более высокий уровень владения магии, – чуть замявшись объяснил белый. – Сейчас мы путешествуем, чтобы набраться знаний и опыта, а так же развить силу, достаточную для открытия мировых дверей.

Он явно не договаривал. За словами огненного мага стояло нечто более важное, чем желание совершенствовать свое искусство.

– А-а, – протянул я несколько разочарованно, однако внутри уже сгорая от любопытства.

Мое самолюбие оказалось уязвлено «недоучкой», поэтому, недолго сомневаясь, я поднял руку и прочертил перед собой прямоугольник. Воздух подернулся пеленой, а потом в нем прорисовались очертания совсем другого мира. Там царила ночь, и виднелись темневшие на фоне звездного неба холмы.

– Вы об этом толковали?

Они во все глаза смотрели на отворенный мною портал.

– Ты умеешь преодолевать мировые границы?! – поразился белый, и в голосе его прозвучало чуть ли не благоговение. – Мало кому из колдунов дано познать это… Все остальные, и мы в том числе, надеются добиться подобного, объединив свои силы.

– Никогда это не являлось проблемой, – я скромно пожал плечами. – Учителя полагали, что этот дар у меня от рожденья.

– Теперь понятно, почему они так мягко обошлись с тобой. И в скольких мирах ты побывал?

– Ни в одном, – признался я.

– Как?! Ты удержался от такого искушения? Неужели тебе не хотелось узнать что-нибудь новое?

– Хватило понаблюдать за происходящим в них отсюда, – пояснил я. – Всем известно: во многих мирах достаточно опасно. А соваться туда одному и вовсе…

– Выходит, у тебя проблемы со смелостью, – снисходительно заметил белый. – Но мы сделаем из тебя воина.

– Не уверен, что мне это нужно, – возразил я.

– Так ты пойдешь с нами? – он положил руку мне на плечо и заглянул в глаза. – Кажется, ты не слишком занят? К своим возвращаться не собираешься, а другие светлые колдуны, возможно, даже не станут тебя слушать – опасно забредать на земли, находящиеся под нашей протекцией… Ну что? Составишь нам компанию?

– Пожалуй, – я подумал, что вряд ли меня так легко отпустят, к тому же мое безрассудное любопытство осталось неудовлетворенным.

– Вот и отлично, – маг огня улыбнулся. – Мое имя Гаст. Это Скит и Инведнис.

– Тэрсел.

Они сели на скакунов и неспешно выехали на дорогу. Я подтянул подпругу на Шэде. Все это время негодное животное стояло позади меня, никак не реагируя, что я оказался нос к носу с нашими давними врагами.

– Предатель, – прошептал я ему, но он, как ни в чем не бывало, покосился на кобылу Гаста. – Глупый жеребец! Даже не думай об этом!

Он гордо вскинул голову, фыркнув прямо в лицо.

– Мерзавец, – оттирая брызги, я забросил на него седельную суму и с неохотой влез в черную льняную рубашку.

С еще большей неохотой надел куртку: казалось, она все еще хранила полуденный жар. Ботинки я бросил вслед за седельной сумой, босой вскочил в седло и присоединился к новым знакомцам. Гаст критически изучил мою внешность.

– Ты странно будешь выглядеть в нашей компании, – заметил он. – Почему бы тебе не сменить цвет?

– Не лучшая идея, – процедил я сквозь зубы. – Если меня изгнали, это не значит, что я готов стать предателем.

– Хм, – Гаст почувствовал себя неловко. – Я просто подумал…

– Уверен, что сможешь перевоспитать его? Думаю, это окажется нелегко, – с усмешкой заметил Скит на языке светлых колдунов. – Хоть и трусоват, а мастак огрызаться. Хлебнем мы еще с ним горя…

Мы тронулись в ту сторону, откуда приехал я.

На невесомом шелке неба по-прежнему не было и намека на облачный узор. Только неспешно опускающееся солнце золотило безбрежную лазурь. Вокруг же пестрыми лоскутами лежали поля и луга. Цвели розово-лиловые клевер с люцерной, подсолнечник обращал к западу пока еще недозревшие бледно-охряные головки, и изумрудными казались высокие всходы пшеницы. За полями, за купами деревьев поднимались в воздух легкие и почти невидимые струйки дыма – где-то там находились раскиданные по благодатной равнине деревеньки. Дорога, по которой мы ехали, размытая и трепещущая в мареве, словно стрелка неисправного компаса указывала на юго-восток. Там, в дымке на самой границе неба и земли, синела сплошная полоса леса.

Шэд, почувствовав ослабленные поводья, удивительно ловко вклинился между кобылой Гаста и пегим Инведниса, почти что спихнув последнего на обочину. Впрочем, я позволил ему это сделать, чтобы продолжить разговор с Гастом. Огненный маг, все еще смущенный неосторожно сказанным, вернул мой талисман.

– Красивый, – заметил он, вероятно, чтобы смягчить предыдущие слова. – Очень тонкая работа. Черненое серебро?

Утвердительный ответ застрял уменя на языке. Вместо этого я уставился на свой амулет в большом сомнении.

– Вряд ли, я заслужил, – я наморщил лоб, обозревая искусно вылитую фигурку.

– Каким камнем он инкрустирован?

– Ястребиным глазом, – я повесил амулет на шею – темный кварц неожиданно сверкнул стальным синим – и полюбопытствовал в ответ. – А зачем вам понадобился король Фернинг? Пожалуй, вы посетите его без меня.

– Почему же? – осведомился Гаст.

– У меня с ним… произошли кое-какие разногласия.

Гаст нахмурился, и на его лице отразилось подозрение.

– Постой-ка, нас просили по пути заехать к нему и уладить дело с одним темным магом, околдовавшим его дочь. Уж не ты ли это?

– Околдовавшим? – я фыркнул. – Чтобы добиться расположения девушки, мне вовсе не нужно колдовство.

Гаст смерил меня таким взглядом, что я невольно покраснел. Позади хмыкнули Скит и Инведнис.

– Повезло с попутчиком, – съязвил Скит. – Не только темный колдун, но и развратник.

– Да, – протянул Инведнис. – А конек-то весь в хозяина.

– Ну, что в этом такого? – буркнул я. – У всех свои слабости.

– Что ж, тогда не поедем к Фернингу, – вымолвил Гаст, побарабанив пальцами по седельной луке. – Надо спешить на восток, чтобы разобраться с более серьезными проблемами. Если у тебя там есть знакомые, Тэрсел, предупреди заранее.

– Никогда не бывал в восточных землях, – заверил я и переменил тему, чувствуя, как печет спину солнце. – Вам не досаждает жара? Почему бы не устроить погодку попрохладнее? Кажется, вы оба вполне способны с этим что-то сделать?

Я обернулся к магам воды и природы. Они чуть удивленно переглянулись. Потом Скит прищелкнул пальцами, и на небе появились легкие облачка.

– А что-нибудь посерьезнее?

После второго щелчка надо мной возникла маленькая тучка. Из нее хлынул ледяной ливень, в один миг промочивший с головы до ног. Шэд аж взбрыкнул от неожиданности.

– Охладись, Тэрсел, – едко произнес Скит.

– Намек понял, – я стащил с себя злосчастную куртку, впитавшую влагу и ставшую тяжелой, и в досаде швырнул в придорожные кусты.

– Удивительно, как ты не сделал этого раньше, – продолжил язвить Скит. – Теперь мне понятно, почему темные колдуны не ездят днем – в черной одежде им чрезвычайно жарко!

Они засмеялись. Гаст между тем приподнялся в стременах и приложил козырьком ладонь ко лбу.

– Что-то не вижу обещанного перекрестка, – заметил он. – Далеко еще?

– Два часа, – не моргнув отозвался я. – А до замка Фернинга пол дня пути.

– Что? – изумился Инведнис. – Ты солгал?

– Думаю не надо объяснять, почему пришлось обмануть вас?

– Да уж, яснее ясного, – Гаст придал себе строгий вид.

– Лучше сейчас съехать с дороги, чтобы не давать крюку, пересечь поля и выбраться на Восточный тракт.

– Пожалуй, так и сделаем. Только сначала передохнем. А то и остановимся на ночлег.

Мы повернули лошадей, и те по самое брюхо погрузились в ярко-лимонное море цветущего рапса. За рапсовым полем шло невысокое взгорье, на склонах которого стоял редкий молодой лесок. Гаст направился в уютную, скрытую от дороги лощинку, в глубине поросшую папоротником. Здесь мы спешились. Очистив участок земли от поросли, маг огня набрал веточек и прошлогодней листвы и ловко соорудил костер. Ярко вспыхнуло пламя от заклинания и охватило несколько сырой хворост. Скит где-то отыскал воду, вернувшись с полными, запотевшими от холода фляжками, и Инведнис занялся ужином.

– Тэрсел, напои лошадей, – Скит махнул рукой. – Там есть родник.

– Шэд! – позвал я, зашагав в указанную сторону.

Вороной тряхнул головой в грязно-дымчатой, словно потемневшее серебро, гриве и направился за мной. За ним последовали остальные лошади, признав за вожака. Я прошел чуть дальше в глубину лощины. Склоны здесь резко сужались, упираясь в замшелую скалу. Из-под нее бил родник. Начинающийся ручеек тут же терялся среди папоротника. Наконец, я утолил мучавшую меня с самого утра жажду и наполнил свою фляжку. Напоив лошадей, я вернулся к стоянке, снял седельную суму с коня, расседлал его и легко хлопнул по крупу.

– Отдыхай, Шэд.

Он, чуть пофыркивая, побрел ближе к выходу из лощины, где перед полем была полоса луга. Через миг высокие травы скрыли тонкие в пепельных отметинах ноги, а сам он утопил морду в разнотравье, выискивая более сочные стебли. Я осмотрелся. Инведнис с важным видом помешивал в котелке, Скит куда-то ушел, а Гаст читал потрепанную книгу. Я устроился на мягком ковре папоротника. В лощине легли синие тени, на небе начали загораться первые звезды, и дневной жар, наконец, уступил место вечерней прохладе. Я представил, что подумают мои сородичи, если увидят меня в компании наших давних врагов, и тут же поморщился, когда на память пришли знакомые и опостылевшие лица. Наши обители всегда враждовали друг с другом. В настоящее время официально действовало перемирие. Однако оно являлось весьма шатким. Когда темные колдуны встречали на своем пути светлого, в лучшем случае, тот становился их пленником. И наоборот. Подобные встречи редко обходились без конфликтов. Стычек удавалось избегать, если силы оказывались равны. Себя я пленником не ощущал, но догадывался, как недалеко простираются границы моей теперешней свободы.

Мной начала овладевать дрема, когда вернулся Скит – я почувствовал его взгляд на себе, но мои веки не дрогнули.

– Что-то наш пленник притомился, – заметил он на своем языке.

– Он не пленник, – поправил Гаст.

– Уверен? Готов поклясться, сегодня ночью он попробует удрать.

– Будем караулить по очереди.

– Ты и в самом деле считаешь, будто он сумеет нам помочь? – заметил Инведнис. – Что ты задумал, Гаст?

– Он может поделиться знанием. Нам представится шанс отличиться…

– Неужели?

– Помните, во время последней войны Артакан, обладающий необычайным красноречием и даром убеждения, привлек несколько молодых темных колдунов на светлую сторону? Его магия была могущественна, но когда он встречался в одиночку с несколькими врагами, применял лишь силу своего слова. Артакан поведал им историю светлой обители и незыблемой справедливости и правоте живущих в ней, и темные колдуны внимали ему. Он стал их учителем, и вместе они одержали верх в одной из решительных битв за восточные города…

– Все еще хочешь быть героем, – перебил Скит, и в его голосе послышалось неодобрение. – Считай, что ты им уже стал, доверившись темному колдуну. А я ему не доверяю. Да и чем кончилась та история – один из его учеников стал предателем!

– Не предателем, – возразил Инведнис. – Всего лишь стечение обстоятельств – в городе, который готовились захватить светлые, находился отец этого ученика. Он предупредил отца, а тот, соответственно, не мог не оповестить остальных темных.

– Какая разница. В результате битва оказалась проиграна, а Артакан и все новообращенные поплатились жизнью… Это опасные игры, Гаст. К тому же сомневаюсь, что он поделится своими знаниями. Как ты намерен добыть их?

– Не беспокойся – займусь этим сам, – едва слышно вымолвил Гаст. – Разбуди его – ужин готов.

Я подскочил на месте, когда меня окатило ледяной водой, и успел различить серый туман рассеявшейся над головой тучки и промелькнувшую усмешку Скита. Не сдержавшись, я метнул на него злой взгляд.

– Тэрсел, держи, – сказал добродушно Инведнис, протягивая мне тарелку с едой, тем самым разрядив напряжение между мной и магом воды.

Поблагодарив, я уселся у костра. На тряпице лежали черный хлеб и перышки зеленого лука. В тарелке оказалась просяная каша. Я взял хлеба и лука и занялся едой. Все же лучше, чем ничего. Ели молча. Гаст, казалось, созерцал огонь, но иногда украдкой поглядывал на меня. Я же размышлял над услышанным: у нас в обители и слыхом не слыхивали об этой истории. Хотя, если она и имела место, то темный Совет сделал все, чтобы о ней знали как можно меньшее число колдунов… После ужина Гаст разложил на земле карту, и все трое склонились над ней.

– И кто составлял это? – я бегло осмотрел ее из-за спины Гаста, заметив ряд неточностей и сплошные белые пятна.

– Я, – огненный маг обернулся ко мне. – Тебя что-то не устраивает?

– У меня есть… вернее, была более точная карта. Но она осталась в куртке и, скорее всего, теперь безнадежно попорчена водой, – мое едкое замечание, конечно, относилось к Скиту. – Неужели во всей светлой обители не нашлось ничего получше?

– Каждый светлый маг должен составить свою карту по мере изучения местности, в которой он побывал. Разве у вас не так?

– Кажется, это лучше делать по уже готовой карте. Зачем исследовать то, что уже изучено?

Но Гаст успел опустить взор на карту. Его палец прочертил невидимую линию по Восточному тракту и замер в жирной чернильной точке на самом краю ломаной линии материка – дальше расстилалось Восточное море.

– Через год мы должны добраться до восточного побережья.

– Год? – удивился я. – Туда всего месяц пути.

– У нас еще много дел, – палец Гаста вновь переместился по карте, показав сплошные пробелы по обеим сторонам Восточного тракта, и чуть усмехнулся, обнаружив на моем лице разочарование. – Давайте спать. Завтра с рассветом двинемся в путь.

Колдуны стали устраиваться на ночлег. Я подошел к Шэду, провел пальцами по мягкой морде и шепнул несколько слов. В ответ он тряхнул головой, и в его темных зрачках я увидел отражение собственной насмешки. После этого я вернулся к костру, положил под голову седельную суму и тут же заснул.

Шэд ткнулся влажной мордой в щеку, когда на востоке появилась серая полоска – всего лишь намек на скорый рассвет. Костер угас, превратившись в уголья. Гаст и Инведнис спали, повернувшись ко мне спиной. Лицо Скита чуть подрагивало во сне: похоже, он оказался последним, кому удосужилось караулить меня. Я осторожно поднялся и неслышно ускользнул в темноту. Тихо позвал, подхватив седло:

– Шэд!

Конь ловко подцепил зубами седельную суму, и мы направились вон из лощины. У подножия холма я скоро оседлал его и поскакал прочь, представляя, как будут выглядеть физиономии колдунов, когда они проснутся.

Через пару часов я нагнал их на Восточном тракте. Они обернулись на перестук копыт и застыли в крайнем изумлении. Я попридержал Шэда, разгоряченного галопом, неспешно подъезжая к ним.

– Доброе утро! – произнес я с улыбкой, которая едва не превратилась в усмешку.

– Доброе утро, – буркнул Гаст, нахмурившись, а остальные и вовсе промолчали.

– Хм-м, – протянул я, пробежав их лица. – Уж не подумали ли вы, что я удрал?

– Подумали, – мрачно обронил Гаст, буравя меня взглядом.

– Всего-навсего решил вернуться за курткой: вспомнил, что на карте защитное заклинанье от сырости и огня, – я достал из-за пазухи сложенный в несколько раз листок.

– Мог бы и предупредить, – подал голос Инведнис.

– Не хотелось никого будить, – бросил я злорадно Скиту. – Вы все так крепко спали.

Маг воды в один миг покраснел до самых ушей – видимо, с утра ему пришлось достаточно выслушать от Гаста.

– Зато ты пропустил завтрак, – заметил Инведнис.

– Вовсе нет, – я достал из-за одного кармана куртки свежеиспеченную булку хлеба и с аппетитом принялся жевать.

В другом кармане лежала пара горстей сушеных яблок и лесных орешков. Колдуны с недоумением переглянулись.

– Где взял? – полюбопытствовал Гаст.

– Встретил крестьянскую девушку…

– Ты посмел отобрать у нее еду?! – Инведнис воззрился на меня.

– Почему сразу отобрал? – оскорбился я. – Она сама меня угостила.

– Сама угостила темного колдуна? – с сомненьем произнес Скит.

– Должно быть, Тэрсел ей мило улыбнулся, – съязвил Гаст и тронул поводья. – Ладно, не будем задерживаться… Можно взглянуть?

Он принял карту и с нескрываемым интересом стал ее рассматривать.

– Мы сейчас здесь, – я указал на линию дороги, под которой зеленели островки лесов короля Фернинга.

Дорога пересекала всю карту с запада на восток – извилистая, самая толстая линия – торговый путь, разделенный почти поровну чернильной точкой – городом Мидл, центром торговли. Левая часть пути звалась Западный тракт, правая – Восточный. Вообще, у народов населяющих материк, все называлось так, как это соответствовало действительности. Если река была названа Ледяной, то вода в ней и вправду оказывалась холодна даже в самую жаркую пору. Западную и центральную части материка занимали долины и невысокие взгорья. Восточную часть – огромная, большей частью холмистая равнина. На самом краю карты, на берегу моря расположился второй по величине город материка – Оушэнд. Дальше расстилался океан с разбросанными на юго-востоке островами. Вокруг Оушэнда простерлись Береговые пустоши, оканчивающиеся на юге Старыми горами, низкими, со стершимися вершинами-плато и обрывистыми непреступными берегами. На северо-востоке еще одна точка, не такая жирная. Там в Северных горах, на краю пропасти стоял город Брингольд, а рядом брала начало река Ледяная. Дальше на самом севере расстилалась нескончаемая полоса болот и лиманов. Юго-запад занимали пустыни. Тем не менее, огромная территория, непригодная для житья, не помешала людям назвать материк Благодатным, по-нашему – Бинаин, поскольку центральная, южная и восточная его области, отличались необыкновенно плодородными землями. И здесь, на карте, была целая россыпь точек – мелкие городишки и деревеньки. Были и еще две, совсем крошечные. На двадцать миль севернее от Мидла располагалась темная обитель, а примерно на столько же миль к югу – светлая.

Мы неспешно поехали бок о бок. Позади тихо переговаривались Скит и Инведнис.

– Великолепная работа, подробная и точная, – Гаст глянул на меня. – Можно ее перерисовать?

– А как же ваше правило, что каждый светлый колдун должен сам нанести все географические и политические объекты?

Маг огня, опомнившись, протянул мне карту назад.

– Да, ладно, оставь себе – я успел выучить ее наизусть.

Гаст немного помялся, но спрятал карту за пазуху.

– Спасибо.

– Куда мы едем?

– В Южное княжество. Сейчас пора съехать с тракта, – он указал на узкую проселочную дорогу, уходящую к югу и теряющуюся среди заросших лесом холмов.

– Что вы там собираетесь делать?

– Нас ждут дела, которые вряд ли покажутся тебе интересными. В наши обязанности входит помогать людям, нуждающимся в чем-либо. Это является первой ступенью иерархической лестницы и превосходным средством набраться опыта.

– И как же вы узнаете о нуждах людей? Они шлют гонцов? Как вам стало известно о дочери Фернинга?

– Да, пожалуй, гонцов. Мы пользуемся простым способом – голубиной почтой.

– А насчет иерархии… Ты хочешь стать кем-то большим, чем просто помощником людям?

Гаст кивнул.

– Скит и Инведнис считают, что мне следует осадить свое стремление и не лезть, куда не следует.

Я посмотрел на Гаста чуть ли не с сочувствием.

– Ты хочешь войти в Совет магов?

– У тебя это тоже не вызывает восторга, да?

– Для меня нет ничего хуже и скучнее, чем обязанность управления делами обители, – я поморщился.

– Конечно, весьма далеко от развлечений, и, тем не менее, это меня увлекает. Я хочу сделать как можно больше для своего народа и… – Гаст хотел еще что-то добавить, но смолк, передумав.

В полдень мы сделали привал на краю луга – дальше тракт шел через лес. Бросили поклажу под старой липой у обочины и отпустили коней пастись. В воздухе стоял сладкий аромат липового цвета, над головами густо гудели пчелы. Гаст прислонился к шершавому стволу и, вытянув ноги, приготовился читать. Инведнис колдовал над котелком, а Скит ушел бродить по окрестностям. Гаст рассеяно полистал книгу, перевел взгляд на меня и решил завести беседу.

– Почему тебе дали такое имя?

– Я тоже задался этим вопросом, когда полгода назад получил его, – я невольно тронул амулет и провел пальцами по поверхности фигурки.

– Пол года назад? – удивился Инведнис, на миг отвлекшись от котелка. – Ах да, вам ведь дают имена одновременно с посвящением в колдуны. Как же тебя звали до этого?

– Наверняка какими-нибудь нелестными кличками типа «недоучки», – произнес Гаст.

Я нахмурился, однако не нашел на лице мага и признака насмешки.

– Ведь так, Тэрсел? – продолжил он спокойно.

– Что-то вроде этого, – пробурчал я.

– Так почему же тебя так назвали? – напомнил Инведнис.

– Мне это имя дал Ретч.

– Ретч?! Один из членов колдовского Совета? Правая рука Бэйзела?

– Имена ученикам могут давать только члены Совета, – заметил я. – Впрочем, он мой дальний родственник по матери. К тому же опекал меня до пяти лет.

– А где же твои родители?

– Моя семья находилась в опале… впрочем, и сейчас…

– Значит, сам Ретч обучил тебя магии ветра? – я ощутил, как Гаст весь напрягся.

– Нет, – я покачал головой. – До этого он не снизошел. Но, являясь опекуном, научил одной забаве – мы мастерили бумажных ястребков и, пользуясь магией ветра, управляли ими. Даже получалось гонять голубей. Это и запомнилось ему.

– Что же произошло потом?

– Отправился в изгнание, – я невольно потупил взор, вспомнив, как после церемонии посвящения целый час просидел у матери. Она собирала меня в дорогу, укладывая вещи в торбу. Хотя укладывать было особо нечего – пара сменного белья, подробная карта, да несколько крошечных склянок с ее собственного приготовления снадобьями. Она то клала вещи в дорожную суму, то вновь вытаскивала, поглядывая на дверь. Она ожидала, что кто-нибудь явится и объявит, что я смогу остаться. Но этого, разумеется, не произошло. Я покинул обитель в наказание за все мои провинности. Она проводила меня до ворот, не найдя слов, просто обняла меня на прощанье и, отвернувшись, быстро зашагала прочь, чтобы я не видел ее слез. Я неспешно побрел по дороге, где скоро меня догнал сбежавший Шэд. Я подумал, что побег лучшего жеребца Бэйзела – это последняя неприятность, которую я причинил колдунам в обители, и поспешил прочь. – Для начала, я решил побывать в Мидле…

– В Мидле?

– Да, ближайший город…

– Ближайший город?! – воскликнул Гаст.

– Ну, нейтральный город… – я решил немного подыграть Гасту и узнать его мнение о Мидле первым.

– То-то же! Нейтральный, – Гаст усмехнулся. – Единственный город Бинаина, пошедший ради своего процветания на компромисс. В нем живут по нашим законам, но одновременно платят вам дань. Как долго ты оставался там?

Мидл действительно являлся исключением. Вековые войны между светлыми и темными колдунами раздробили многие человеческие королевства, а некоторые так и не успели сформироваться. В итоге города и деревни Бинаина имеют между собой только торговые отношения. В городе правит правитель от людей, если город находится под протекторатом светлых колдунов, или темный колдун, если город принадлежит противоположной стороне. Весь юг находится под протекцией светлой обители, как и часть деревень к северу недалеко от Большого тракта. Остальное принадлежит темной стороне. Мидл же, некогда небольшой постоялый двор на пересечении торговых путей в центре материка, вырос в самый большой город. Являясь вечным предметом споров, и как результат этого – захватнических войн, в конце концов, он превратился в самостоятельное город-государство. В нем установился своеобразный нейтралитет – протекторат светлых колдунов, но при этом город платит дань темной стороне. И только по особо важным вопросам на городской совет приглашаются темные колдуны. По установленным законам любые стычки строго наказывались, и колдунам обеих сторон пришлось учиться терпимости. Только в Мидле можно встретить в одном трактире, правда, за разными столами, представителей темной и светлой магии. Остальные города Бинаина придерживались кого-то одного, с перевесом явно не на нашей стороне.

– Пожил бы там еще некоторое время, но слишком часто сталкивался со знакомыми колдунами из нашей обители. Не особо выбирая направление, я оказался в королевстве Фернинга.

– Куда же ты собирался ехать дальше?

Я пожал плечами, на что Гаст неодобрительно покачал головой. На этом разговор окончился, и маг огня уткнулся в книгу. Инведнис, решив воспользоваться этим, послал меня за мятой для чая. Вместо нее я принес ему тимьян, чем он остался не очень доволен.

– Ручей, найденный мною в лесу, пересох, и на его берегу ничего не растет, – пояснил я. – Даже осока и та высохла.

– Ну вот, добрались, – пробурчал маг природы. – Весь юг охвачен засухой – Скиту придется потрудиться.

Скоро вернулся и маг воды, неизвестно где пропадавший. На его лице сквозила озабоченность, но он ничего не сказал. Мы не спеша пообедали. А потом двинулись дальше. Жара не спадала, но стала сухой, и попадались все больше иссушенных трав и деревьев с увядшей или вовсе опавшей листвой. Лишь самые старые из них неизменно стояли под безжалостными лучами – корни их глубоко ушли в землю, имея подпитку от подземных вод.

Глава 2 Помощь мага

Ближе к вечеру, изможденные зноем, мы добрались до деревеньки дворов в двадцать. Завидев колдунов, народ с радостными криками высыпал из домов и собрался вокруг нас на крошечной деревенской площади. Ко мне же обратились недоуменные и настороженные взгляды. Гаст, заметив их, возвестил, что я безобидный изгой, и внимание крестьян вновь переключилось на светлых магов. К Гасту подошел старейшина.

– Добро пожаловать к нам, почтенные, – старик поклонился Гасту. – Вы поспели вовремя – вода ушла от нас три дня назад, но поля, дающие нам пищу, еще зелены. Только деревья в саду сбросили свой цвет.

– Мы сейчас же примемся за это, – маг огня поклонился в ответ. – Мой товарищ, Скит, займется водой. А к Инведнису могут обратиться недужные – он неплохой врачеватель.

Скит немедля направился куда-то с частью крестьян. Они наперебой твердили о пересохшем колодце, единственном в деревне, и обмельчавшей речке. Инведнис оказался окружен несколькими стариками, и, выслушав жалобы каждого, полез в суму за необходимым лекарством. Гаст же расположился вместе со старейшиной за грубым дощатым столом под почти засохшим виноградником, завел неспешную беседу с ним о деревенских делах, попивая прохладное, похоже припасенное крестьянами на особый случай вино, и что-то записывая в толстую тетрадь.

Крестьяне увели лошадей колдунов. Один парнишка, чуть младше меня, глазел с простодушным восхищением на Шэда и робко предложил отвести жеребца в конюшню.

– Я сам. Только покажи, где. И присмотри, чтобы к нему и близко никто не подходил. Это боевой конь – откусит руку или проломит копытами башку. Понятно?

Парнишка в ужасе затряс головой и уже, наверное, жалел, что предложил мне помощь. Но деваться некуда, и он повел за собой. Конюшня оказалась амбаром. В глубине его устроили сновал. Здесь не было не то что денников, но даже ни одного захудалого стойла. Пара деревенских кляч ютилась с одной стороны, привязанные к вбитым в землю столбикам. С другой стояли лошади моих попутчиков.

– Отлично, – процедил я сквозь зубы. – Извини, Шэд…

Я расседлал его. Полез в торбу, достал путы и принялся стреножить жеребца. Зубы Шэда сомкнулись на воротнике куртки, и он потащил меня от себя.

– Знаю, тебе не нравится, – я отмахнулся от него, и он обиженно зафыркал.

– Ты разговариваешь со своим конем? – в амбар зашел Гаст.

Парнишка улучил момент и улизнул.

– А ты со своей кобылой – нет? – я проверил застежки на ремешках, практически лишивших Шэда подвижности, и выпрямился.

– Зачем напугал бедолагу? Люди и так вздрагивает от одного упоминания темных колдунов. Боишься, что кто-то из людей замарает своими крестьянскими руками твоего жеребчика?

Похоже, Гаст расслышал, как я говорил мальчишке насчет проломленной головы и откусанных конечностей.

– Подойди к нему и узнаешь, пугал я бедолагу или нет, – заметил я. – Ноги-то у Шэда сейчас спутаны… Значит, Гаст, тебе больше не придется метать в меня молнии.

– А ты, оказывается, остер на язык, – огненный маг хмыкнул.

– Какой есть, – я завязал веревку на шее жеребца, другой конец – вокруг столбика и поставил перед мордой мешочек с кормом. – К тому же… так он вряд ли покроет твою кобылу.

Гаст прокашлялся.

– Знаешь, ты лучше держись рядом со мной. Люди здесь темных не жалуют.

– Быть того не может!

– Пойдем, – проворчал Гаст.

Мы вернулись на деревенскую площадь. Я уселся рядом с магом огня. Старейшину, сидевшего напротив, это как-то смутило, и он стал запинаться, поглядывать на меня с опаской, все больше и больше бледнея. Гаст, наконец, заметил, что с его собеседником творится что-то неладное, оторвался от записей, посмотрел на меня недоуменно и обратился к старейшине.

– Что в нем такого, что ты боишься его? – Гаст не преминул ткнуть в мою сторону пером.

– Он – темный маг! – негромко отозвался старик. – Прости мне мою дерзость, но ты слишком молод, чтобы понять всю опасность… Я буду опасаться даже их детей. Когда-то – в то время еще держался за юбку матери – один из них заехал в наше селение… И я остался единственным выжившим, да и то благодаря завернувшим к нам родственникам из соседней деревни… Темные колдуны убивают ради забавы…

Его лицо дрогнуло, сухая морщинистая кисть сжалась в кулак, и он посмел бросить на меня прямой, с вызовом взгляд. Я и не подумал отворачиваться. Чушь какая – да, темные колдуны жестоки, но никто вот так вот не стал бы изводить крестьян. На все есть причины – но что мог о них знать маленький мальчик, едва научившийся ходить, ставший теперь глубоким стариком. Хотя… Вдруг вспомнился рассказ тавернщика из Мидла о похожем случае, и это заставило меня задуматься. Если что-то подобное и происходило, то в нашей обители об этом никто не знал.

– Иди-ка прогуляйся, Тэрсел, – посоветовал Гаст.

– Ты же пожелал, чтобы я держался рядом, – напомнил я.

– Побудь пока со Скитом или Инведнисом.

Я поднялся слишком резко, невольно заставив старика вздрогнуть и отвернуться. Потом направился на берег небольшой речушки, где Скит возвращал воду. Русло превратилось за время засухи в грязную лужу. Колдун осматривал дно, что-то бормоча себе под нос. Потом отступил. Иловая жижа забурлила, и откуда-то из-под земли забили ключи. Дети, собравшиеся на берегу, завизжали от восторга. Скит сделал пас, и перед ним пенился уже настоящий фонтан к огромному удовольствию зрителей.

– Думал, ты просто материализуешь воду, – заметил я.

– Зачем? Когда она уже есть, и осталось только направить поток, – Скит обернулся ко мне. – А что можешь ты, кроме как устраивать сквозняк?

Я с трудом удержался, чтобы не устроить ему этот самый сквозняк, даром, что маг воды очень эффектно плюхнулся бы в ил.

– Ничего из того, что бы заинтересовало тебя. Инведниса не видел?

– Нет. А где Гаст?

– Разговаривает со старейшиной.

– Понятно. Вряд ли Инведнису сейчас тоже будет до тебя…

С этими словами Скит отвернулся и усилил напор по всей длине речки. Вода быстро прибывала и скоро заплескалась в русле на прежнем уровне. Завертелось с поскрипыванием водяное колесо, забирающее воду из реки для полива, и побежал к огородам по деревянным желобам ручеек. Скит ушел с деревенскими жителями оживлять колодец. Я остался на берегу один. Не смотря на возвращение воды, прохладнее не стало. Я убрался с солнцепека в тень довольно чахлого старого ильма. Уселся там на толстый корень, торчавший из подмытого берега. Оттуда-то из-под корней выбралась лягушка, плюхнулась в воду и, плавая рядом с увядшей кубышкой, разразилась кваканьем. С другого берега откликнулось еще несколько голосов.

– О, да, – я усмехнулся и зажмурил глаза. – Даже лягушки не могут жить без светлых магов…

Нашел камень, взвесил в руке, прицелился, но потом передумал и затопил кубышку. Кваканье оборвалось, а я поудобнее устроился на корне, чтобы в спину не упирались шишковатые наросты на стволе. Речные струи играли яркими отсветами – солнце, хоть и катилось к горизонту, стояло еще высоко. Где-то плеснула рыба. Зной вновь разморил меня, тихое журчание почти убаюкало. И я задремал на мысли, что лето это выдалось самым жарким из тех, которые помнил.

– Любопытно, все ли темные колдуны спят днем? – послышался чуть насмешливый голос огненного мага. – Или только ты такой лентяй?

– Только когда стоит такая жара, – я приоткрыл глаза.

– Значит, ты не спишь, – Гаст стоял надо мной, держа в руках меч Инведниса в украшенных изумрудами ножнах и с такой же рукоятью – его собственный болтался сбоку в цельных костяных, отделанных янтарем, – и коротко добавил. – Пойдем.

– Куда?

Вместо ответа он протянул меч Инведниса и тут же прервал мои возражения строгим взором. Мы прошли немного вдоль берега и углубились в яблоневый сад. Яблони сбросили от засухи цвет – под ногами шелестели белые лепестки. Гаст взял меня за предплечье и тщательно ощупал своими длинными цепкими пальцами.

– Слишком худощав, – констатировал он с легким неудовольствием, и в его очах загорелись насмешливые искорки. – Отощал, небось, без матери.

Краска стыда бросилась в лицо, но я ничего не ответил. А Гаст принялся преподносить уроки. Он показал основные приемы нападения и блокировки, потом перешел в наступление. Когда я не успевал отбить его меч, Гаст ударял клинком плашмя, причем довольно чувствительно, и я ужасно злился. Успокоился маг лишь тогда, когда вконец меня загнал. Спустя час я уже стоял, согнувшись от усталости, уперев руки в колени, и отрывисто дышал. Даже сознание слегка замутилось. По спине ручейками стекал пот, а рубашка – мокрая, хоть выжимай. Гаст же стоял напротив, поигрывая мечом, и улыбался.

– Что? Устал, Тэрсел?

– Ты издеваешься? – прохрипел я. – Обязательно надо так интенсивно тренироваться? Ты действительно знаешь, как надо учить?

– Разумеется. Я обучил искусству боя Скита и Инведниса, и никто из них ни разу не пожаловался. Если не постараешься, никогда не научишься держать в руках меч.

– Разве нельзя обойтись без этого? – вновь осведомился я, и на этот раз меня удостоили ответом.

– Неужели ты не понимаешь? Можно, конечно, справиться со своими врагами и с помощью магии. Но бывают случаи, когда нельзя ее использовать. Особенно, когда рядом враждебные колдуны. Едва используешь магию, как это почувствуют другие. Магия выдаст, а ведь иногда необходима скрытность.

– Просто удивительно слышать подобное от тебя, – проворчал я, немного отдышавшись. – А к каким колдунам тогда отношусь я? Не кажется…

– Что я слишком доверился? Но ты свободный колдун и возвращаться к своим не намерен. Значит, ты можешь делать выбор.

Я понял, к чему он клонит, но промолчал.

– Ты вспомни, как вчера мы застали тебя врасплох, – заметил Гаст, решив привести в пример реальное доказательство. – Что бы ты смог сделать, окажись на нашем месте настоящие враги?

Я нахмурился, вздернул на него взгляд, от которого Гаст вздрогнул и смешался. Но я так же быстро отвернулся, ничего не сказав, – в этот момент мимо прошла необыкновенно милая крестьянская девушка, с мокрыми волосами и капельками влаги на свежем, тронутым румянцем лице – похоже только что с купания – и послала мне очаровательную улыбку. Я мигом забыл об усталости, тренировке и допытываний огненного мага.

– Скоро вернусь, – заявил я Гасту.

– Что?! – возмутился колдун, а его брови так взлетели вверх, что я подумал, как бы они не покинули своего владельца. – Тэрсел, у нас будут неприятности!

– Не волнуйся, никто ничего не узнает – это же не какая-нибудь принцесса.

– А если… это родственница старейшины?

– Не думаю. Наверняка все его семейство воротит от темных колдунов.

Гаст пребывал в полной растерянности от моей наглости.

– Выходит, ты недостаточно устал, – вымолвил он и добавил, впрочем, весьма неуверенно. – Учти, женщины утомляют, еще больше поединка.

– Этому тоже учат в светлой обители? – я увидел, как красные пятна поползли по его щекам.

– Как знаешь. Иди, если хочешь. Нам предоставили ближайшую к реке хижину. В полночь ты должен находиться там! Потому что с рассветом я тебя разбужу, и мы продолжим тренировку. Поглядим, как ты отдохнешь! – он возмущенно фыркнул мне вслед.

Я поспешил за ускользающим среди яблонь светлым льняным платьем. Сад кончился, передо мной лежал небольшой, заросший кустарником овражек, дальше простирался луг, местами уже кошенный. Девушка стояла на той стороне оврага, облокотившись на скирду ароматного сена. Но когда я оказался рядом, она посмотрела хмуро, почти отвернув от меня лицо. Пришлось изобразить недоумение.

– Ты и в самом деле темный колдун? – спросила она.

– Разве кто-то еще, кроме нас, носит черные одежды?

– Почему же ты вместе со светлыми магами?

– А почему это тебя интересует? – продолжал я отвечать вопросом на вопрос.

– Я нуждаюсь в помощи, какую ни один светлый не сумеет предложить.

– Вот как? И что же это такое?

Она набралась храбрости, повернулась той стороной лица, которую старательно отворачивала, и отбросила прядь соломенных волос. От уха вдоль скулы шел шрам, не такой уж давний. На меня это особого впечатления не произвело – я видал раны и пострашнее, хотя он вряд ли мог служить украшением для девушки.

– Вообще-то этим занимается Инведнис, – заметил я. – Правда не знаю, может ли он полностью избавить тебя от шрама…

– Дело не в этом! – в ее словах послышалась злость. – Я хочу отомстить за него.

– О! – только и произнес я.

– Мой любимый бросил меня из-за него. Теперь он вместе с внучкой старейшины. А ведь это она виновата! Из-за нее меня зовут уродиной, и ни один мужчина больше никогда не взглянет на меня без отвращения! Она толкнула меня с крутого берега реки, я ударилась о камень… Не хочу, чтобы они были счастливы вместе! У меня есть чем тебе заплатить, – она протянула мне грубоватый, но весьма увесистый посеребренный медальон.

Вот и вся история. Я даже почувствовал разочарование, что все оказалось так банально. Закрыл ее ладонь, на которой лежала «драгоценность».

– Обойдусь без этого. Хм, а в чем именно должна заключаться твоя месть? – полюбопытствовал я, склонившись к ее лицу, и, не долго думая, поцеловал в губы.

Ее глаза удивленно распахнулись. Я улыбнулся почти ласково.

– Неужели тебе все равно, что у меня… – ее рука потянулась к обезображенной щеке.

– Меня это совершенно не заботит. А твой друг – осел, если бросает девушек из-за какой-то царапины. Я бы на твоем месте так не убивался.

Она немного колебалась, но потом растаяла в моих объятьях. Спустя некоторое время мы усталые лежали среди скошенной травы, любуясь закатными облаками. Я рассказывал о том, какие забавные вещицы можно устроить с помощью магии и кое-каких снадобий с ее обидчиками, а она заливалась хохотом. Когда все небо усеяли звезды, и повеяло прохладой, я поежился и потянулся за одеждой.

– Ты уходишь?

– В полночь обещал Гасту вернуться, – я поцеловал ее напоследок. – Может, завтра еще встретимся, если он окончательно не уморит меня тренировками.

– У тебя уже неплохо получается держать меч, – похвалила она, впрочем, не слишком уверенно – вряд ли она видела кого-то, кто мог по-настоящему владеть мечом.

– Неплохо? Нет. Отвратительно…

– Почему же ты все-таки вместе с ними? Или тебя выгнали за то, что ты совершил что-то хорошее?

Я посмотрел на нее и рассмеялся.

– И тебе это пришло в голову после того, как ты столько услышала от меня? – произнес я несколько резче, чем хотелось бы. – Нет, за хорошие дела у нас всего-навсего убивают.

Она содрогнулась и побледнела, вспомнив, к какому роду я принадлежу.

– Тебя проводить? – я попытался вновь стать доброжелательным.

– Нет, заночую тут – не в первый раз.

Я кивнул и скрылся во тьме. Добрался до нашей хижины и бросился на постель. Гаст, дожидавшийся за чтением, глянул на меня с насмешкой, покачал головой и задул свечу. А потом будто тут же наступил рассвет.

– Тэрсел! – мне показалось, что едва я уснул, как Гаст потряс за плечо, пытаясь разбудить. – Вставай!

Я слышал его голос, но открыть глаза сил не было. Когда же он принялся тормошить меня, тут же заболели все мышцы, словно все тело превратилось в один большой синяк – последствие долгого махания мечом.

– Скит! – позвал Гаст, не видя никаких результатов от встряски. – Ну-ка разбуди его.

На меня обрушился ледяной ливень. Я со стоном сел, потер лицо ладонями, пробурчав ругательство, и разлепил веки.

– Как ты отдохнул? – съязвил Скит. – Умыть тебя еще разок?

– Вам нравится меня мучить?

– Перестань, Тэрсел, – Гаст обратил на меня свой неповторимо строгий взор. – Я предупреждал тебя. Вставай и пошли тренироваться.

– А завтрак? – с надеждой спросил я.

– Будет позже.

В итоге завтрак оказался обедом. Время близилось к полудню, когда я от удара Гаста в очередной раз растянулся на траве и не стал подыматься, без сил прикрыв глаза.

– Пойдем перекусим, – позвал Гаст, с неодобрением покачав головой.

Однако я до такой степени устал, что аппетит пропал начисто. Через силу заставил себя поесть, зная, что если не сделаю этого, то просто не поднимусь из-за стола. Тем более что вчера я и не ужинал. Зато колдуны уплетали за обе щеки. Они возбужденно болтали о чем-то на своем языке, потягивая из кубков вино, но я не стал прислушиваться к их разговору. Заглянул в кружку, стоящую рядом со мной, и обнаружил там что-то белое.

– Это что? – я ткнул пальцем в кружку.

– Молоко. Тебе полезно. Это козье молоко.

– Молоко?! – возмутился я. – Я не пью молока!

– А теперь пьешь! – Гаст так посмотрел, что отбил все желание перечить ему.

Я недовольно скривился. А потом поднес кружку к губам, чтобы скрыть усмешку – я знал один небольшой фокус с вином. Когда колдуны в очередной раз пригубили из кубков, то спешно выплюнули его содержимое.

– Что это за кислятина?! – поморщился Скит, и их взгляды обратились ко мне. – Твои штучки, Тэрсел?

– Нечаянно получилось, – буркнул я.

– Ничего, я исправлю, – Инведнис провел рукой над их кубками, и они вновь занялись беседой и обедом.

Разочарование, что моя маленькая месть не удалась, уступило место интересу к умению Инведниса изменять свойства вещества. После обеда я пристал к нему с расспросами.

– Ты можешь изменять все, что захочешь?

– Возможно. Разве ты сам не владеешь материальной магией?

– Нет, мне известен только этот трюк с вином. Можешь объяснить?

Инведнис добродушно улыбнулся.

– А превращать молоко в вино ты уже не можешь? Не думаю, что Гаст это одобрит.

– Я не буду превращать молоко в вино, – заверил я. – Мало ли для чего мне это пригодиться.

– Спроси у Гаста. Если он позволит, я объясню тебе.

Я поплелся к Гасту, впрочем, настроенный довольно решительно. Колдун выслушал меня с удивлением.

– Как ты собираешься обучаться светлой магии? – поинтересовался он. – Ты же темный колдун.

– А какая разница? Механизм действия один и тот же, а вот по результату уже можно делать выводы. Если ты сожжешь участок леса под поле, то это светлая магия, а если я сделаю то же самое, чтобы кому-то досадить – это темная магия.

– Интересное толкование, – хмыкнул Гаст. – Впрочем, все правильно. Наша магия – магия созидания, а ваша – разрушения. Но ты забываешь о той магии, которой пользуетесь только вы, и наоборот. Мы, к примеру, не применяем заклинание очарования, а вы спокойно можете затуманить сознание человека и управлять им.

Я удивленно моргнул.

– Должен тебя разочаровать – в темной обители не осталось никого, кто бы владел гипномагией.

– Странно, я слышал другое… – Гаст задумчиво потер подбородок.

– Что же? – я с интересом ждал ответа.

– Да, нет, наверное, только слухи.

– Так я могу получить урок у Инведниса? Магия изменения веществ относится к общей.

– Ну ладно, – сдался он. – Но если я узнаю, что вместо молока ты пьешь что-то другое… Даю тебе три часа на занятия с Инведнисом, а потом хватай меч и ко мне.

– Как? Опять?! – охнул я, только что внутренне усмехнувшись, что Гаст уже вжился в роль моего наставника.

– Тренировки два раза в день, иначе ты ничему не научишься.

Не слишком осчастливленный этим известием, я вернулся к Инведнису. Он оказался несколько скуп на пояснения, рассказав самую суть и не особо вдаваясь в подробности. Впрочем, для меня этого оказалось достаточно – коротко и ясно. Мы потратили на все чуть больше получаса.

Потом я решил навестить Шэда. Увидев меня, он радостно дернул головой, устремил морду в сторону реки и стукнул копытом.

– Тебе тоже жарко, да? – я развязал его и повел на берег.

Там мы зашли по пологому склону в воду, оказавшуюся весьма холодной – уровень реки продолжали поддерживать бьющие из-под земли ключи. Но Шэд довольно пофыркивал, особенно когда я взялся за щетку.

– Ты ведь вполне мог поручить заботу о жеребце кому-нибудь из местных, – Гаст присел на валуне у самой воды.

– Не мог. Шэд действительно никого к себе кроме меня не подпускает. И потом, это все же конь Бэйзела – не уверен, что они могли бы подобающе позаботиться о нем.

– В самом деле? – на лице Гаст отразилась насмешка. – Так ты чистишь его только из-за того, что это конь Бэйзела?

Я вспыхнул, а Шэд покосился на меня.

– Пошли, приятель, – шепнул я ему, окунулся напоследок с головой и вывел жеребца на берег.

Едва успел натянуть одежду, а Гаст уже протягивал мне инведнисовский меч. Я несколько раздраженно взял его. Пока я заводил Шэда в конюшню, Гаст поделился со мной кое-какими новостями.

– Сегодня к вечеру мы приглашены на торжество – состоится свадьба внучки старейшины, ну и нас заодно поблагодарят за все, а завтра мы уже двинемся дальше.

– Завтра? Я думал, что задержимся здесь хотя бы на неделю.

– Нет, мы сделали все, что могли, а впереди нас ждет еще много нуждающихся. От засухи пострадали почти все южные деревни. Так что полчаса разминки.

Полчаса разминки на мечах стоили мне рубашки. Я стоял тупо уставившись на несколько черных лоскутов – все, что осталось после проведенного Гастом приема.

– Я мог бы изрезать тебя на кусочки, – сообщил он мне очень доброжелательным тоном.

– Вы еще здесь? – к нам сквозь яблоневые заросли пробрался Инведнис, и его взгляд застыл на мне.

– Ты сможешь восстановить ее? – начал я, впрочем, почти безнадежды.

– Нет.

– Как нет?! Ты владеешь материальной магией и для тебя сложно восстановить материю?! – я дал волю своему возмущению, а Инведнис только развел руками и глянул на меня с искренним сочувствием.

– Ну что ты злишься? – недоуменно произнес Гаст. – Ты так завелся, будто она у тебя единственная.

– Да, единственная!

Гаст переглянулся с Инведнисом и расхохотался.

– Не вижу в этом ничего забавного, – сквозь зубы процедил я и добавил с подозрением. – А не специально ли ты это сделал?

– Нет, честное слово, – Гаст едва сдерживал смех. – Я-то думал, что твоя родительница наверняка положила тебе в котомку замену…

– Положила. Это она и была! – я с досадой сорвал с себя лохмотья.

– А первую рубашку ты, несомненно, забыл на постели принцессы, когда поспешно улепетывал от его величества – ее отца, – съязвил Гаст.

Но тут Инведнис тронул его за руку и выразительно глянул на Гаста.

– Ты видел его спину? – едва слышно спросил он на светлом наречии.

Гаст дернулся посмотреть, став серьезным, но я со злостью попятился от него.

– Ладно, догонишь нас, когда успокоишься.

Едва они ушли, как из-за деревьев выскользнула моя знакомая.

– Это правда?

– Что?

– Что ты «забыл» рубашку у принцессы? Нет, ты не подумай… Я прекрасно знаю, что между расой колдунов и людей не возможны серьезные отношения… Я хочу сказать… неужели после принцессы ты мог быть со мной?

– Мне совершенно безразлично, какое положение занимает среди людей хорошенькая девушка, – отозвался я совершенно искренне и, когда она просияла от «хорошенькой», добавил. – У тебя не найдется рубашки какого-нибудь брата? У тебя есть брат? И потемнее, если можно.

– Можно что-нибудь поискать. Но не думаю, что найдется темнее моего платья. Подожди здесь, я скоро.

Спустя несколько минут она сидела рядом и вплетала в длинные волосы цветы и пару ярких лент, готовясь к празднеству. А я взирал на принесенную девушкой и разложенную передо мной на траве рубашку.

– Она совсем новая, мой младший брат еще ни разу и не надевал ее.

Я отметил, что ее младший брат вероятно пошире меня в плечах. Впрочем, меня больше беспокоил цвет. Честно говоря, я уже был готов плюнуть на все и одеть что угодно, хотя за измену своему цвету полагалось жестокое наказание. Но рубашка, вопреки ожиданиям, оказалась не молочного цвета, а… серого. Темным магам из высших родов позволялось надевать верхнюю одежду одного из цветов родового герба. Ретч, например, мог носить куртку темно-синего цвета, каким только бывает вечернее небо, Нордек, главный советник, носил бардо оттенка переспелой вишни или запекшийся крови, а серый, точнее серебристо-серый… являлся цветом Бэйзела. Я со вздохом натянул рубашку и подумал о Гасте. Он не узнал герба Бэйзела на попоне Шэда. Теперь я подумал, вызовет ли серый цвет у него определенные ассоциации или нет. Что это? Совпадение? Я пристально глянул на нее. Девушка оторвалась от своей прически и ее лицо озарила улыбка.

– Наконец-то! Думала, ты никогда не решишься. Немного большевата, но зато подходит к твоим глазам.

Я только фыркнул. Мы направились к деревенской площади. По ее периметру стояли накрытые, хоть и довольно скромно, столы. В центре, за отдельным столом сидели жених и невеста. Вокруг них танцевали юноши и девушки в праздничных вышитых рубахах и платьях. Еще трое играли на дудках и лютне. Я уселся рядом с Гастом на свободное место. Он уставился на меня.

– Ты смотришь так, потому что не ожидал, что я вообще тут появлюсь? Или из-за чего-то другого?

– Пожалуй, из-за другого, – Гаст внимательно оглядывал меня, словно видел впервые. – Знаешь, если бы я встретил тебя в этой одежде на Шэде, то непременно бы решил…

– Вот если в таком виде я попадусь сородичам… – оборвал я его. – Меня тогда действительно изрежут на кусочки.

– Извини, не думал, что все это может так обернуться. Правда, жаль…

Я лишь дернул плечом. Девушка в душистом венке наполнила мою кружку, я заглянул в нее и обнаружил там вино.

– Надо же! А я-то думал, меня опять будут потчевать молоком!

Гаст воззрился на меня с подозрением.

– У тебя странный блеск в глазах. Надеюсь, ты ничего не задумал? Мне показалось, тебе мало приглянулся старейшина.

– Однако ничего ужасного совершать я не собираюсь.

– Тэрсел, даже и не думай! – зашипел на меня Гаст.

– Сказал же… Может, у меня просто хорошее настроение.

– Хм… совсем недавно оно таковым не являлось…

Гаст все еще сомневался в моих намерениях, когда рядом опустилась знакомая девушка. Я обернулся к ней, быстро поцеловал в губы и принялся шептать всякие глупости на ушко, сделав вид, что совершенно забыл о Гасте. Она тихо посмеивалась, румянец расползся по ее щекам, а глаза засияли. И по мере того, как пустели наши бокалы, ее смех становился громче. Гаст нервно барабанил пальцами по крышке стола, косясь на нас, потом принялся нервно ерзать на своем месте, в итоге его рука легла мне на плечо, когда я вновь собирался поцеловать ее. Я, изобразив досаду, обернулся к нему.

– Тэрсел, веди себя прилично. И не увлекайся вином, пожалуйста!

Я глянул на него с удивлением.

– По-моему, это никого не заботит, кроме тебя. Ведь это праздник. Разве на нем не должно быть весело?

– Да, но…

– Если в моем присутствии ты чувствуешь себя неловко, зачем…

Гаст, нахмурившись, оборвал меня жестом. Я хотел поинтересоваться, что же все-таки делать, но тут заиграла новая мелодия, девушка увлекла меня в круг, куда потянулась из-за столов остальная, уже хмельная молодежь. И через миг все закружились в быстром танце.

– Не думала, что умеешь танцевать наши танцы, – заметила она.

– А я и не умею, но всему быстро учусь. У нас что-нибудь получается?

– Да, он следит за нами! Помрачнел! – в ее шепоте сквозило торжество.

Я покосился на жениха, а потом еще с большей осторожностью глянул в сторону Гаста и напряг слух. Колдуны говорили на своем наречии достаточно громко, чтобы расслышать друг друга за музыкой.

– А если он морочит нам голову? – спрашивал Скит. – Если он сынок кого-нибудь из их колдовского Совета?

– Тогда нам не поздоровится, если встретится кто-нибудь из его родственников, – заметил Инведнис.

– Он? Сомневаюсь, – Гаст качнул головой.

– Почему?! – Скит нахмурился. – Разве принадлежность коня не в счет? А его способности? Да и сам Ретч его родственник!

– Дальний родственник, – поправил Гаст. – Если он только не лжет насчет этого.

– Вот именно!

– Я имел в виду не это, Скит. На самом деле я думаю, что все как раз наоборот – он из низшего колдовского рода, однако у него есть талант и определенные амбиции.

– Где доказательства этому? – не унимался Скит.

– Во-первых, про Ретча он мог ляпнуть только из самозащиты – мол, есть родственник, готовый, если что, заступиться, сами видели – наш новый компаньон малость трусоват. Во-вторых, вряд ли в его сумке не нашлось бы сменное белье, да и не бесился бы он из-за порванной рубашки. К тому же и к своей внешности он относится несколько небрежно – утром даже не подумал причесаться. И последнее – высокородные темные колдуны не выносят людей и уж тем более не станут держать себя с ними на равных. Они не опустятся до обычной девушки, будь та трижды красавицей. Высшие маги любят показывать свое превосходство над людьми и презирают их.

– А если он делает все это им назло?

– Нет, видно же, что он поступает так, как привык.

Я так заслушался Гаста, что едва не забыл о своей партнерше. Ее руки обвили мою шею и потянули к себе.

– Тэрсел! – в ее голосе послышался легкий упрек.

– Извини, – я стряхнул с себя состояние замешательства, в которое меня поверг спор колдунов, склонился к лицу девушки и поцеловал ее, но не так, как мы договаривались.

Я поцеловал ее, словно мы знали друг друга давным-давно, словно уже долго являлись любовниками. Разгоревшаяся и изумленная она отпрянула от меня. Я шагнул к ней, но тут на мое плечо легла довольно тяжелая рука.

– Думаю, тебе не стоит трогать наших девушек!

Я медленно обернулся к жениху.

– Погоди, приятель, – миролюбиво заметил я, чуть попятившись от парня, оказавшегося чуть ли не на две головы выше меня. – Разве я ухаживаю за твоей невестой? Да и пусть девушка сама решает, с кем ей быть.

Музыка как-то стихла сама собой, колдуны, все еще спорящие по поводу меня, умолкли чуть позже. Но одного взгляда хватило, чтобы понять причину воцарившейся тишины.

– У нее такие сладкие губы – разве можно устоять? – шепнул я так тихо, что никто кроме него не услышал. – Да и не только губы…

Я вильнул в сторону, когда он бросился на меня, и его кулак прошел там, где только что находилось мое лицо.

– Тэрсел! – в отчаянии заорал Гаст.

Все бросились к нам. Но не успели разнять. Если я не владел мечом, это не значило, что я не мог драться на кулаках. Впрочем, драться я как раз не собирался. Я ударил его, но никто не успел увидеть, куда именно. Парень, словно ни с того ни сего, рухнул, как подсеченный, у ее ног и отключился. Я чуть встряхнул кистью и успел заговорить прежде всех остальных.

– Разве эта девушка не свободна, что он стал заявлять на нее свои права?

– Свободна, – откликнулся кто-то. – Да только она его старая любовь!

– Значит, не старая, коли бросился ее отбивать! – выкрикнул еще кто-то.

Тут всех словно прорвало. Крестьяне принялись обсуждать произошедшее, прошлые отношения жениха и моей знакомой, и в итоге начали перемывать косточки их разлучнице. Старейшина, пытался перекричать всех, призывая к тишине. Невеста рыдала, а моя знакомая с нежностью приводила парня в чувство. Я взирал на происходящее с изрядной долей скепсиса, Гаст – с мрачной миной, Инведнис и Скит – явно растерянные. Первое, что сделал парень, очнувшись, это выпалил предложение моей знакомой, одновременно рассыпавшись в извинениях. В этот миг я нечаянно встретился взглядом с Гастом.

– Так и знал, что это дело твоих рук! – в сердцах произнес он.

– Разве я совершил что-то ужасное?

– Не нам об этом судить. Лучше уехать отсюда. И чем быстрее, тем лучше.

Мы уже находились в седлах, дожидаясь Гаста. Маг огня решил напоследок извиниться перед старейшиной. Наконец, он показался из-за домов несколько хмурый, вскочил в седло и тронул лошадь. Мы ожидали от него подробностей, но их не последовало. Прошло несколько долгих минут пути, а Гаст, похоже, и не собирался раскрывать рот. Пришлось прокашляться. Он повернулся ко мне.

– Самое удивительное во всей этой истории, что старейшина был против этого брака. Нам повезло – все могло кончиться страшным скандалом.

После этого напряжение несколько схлынуло. Мы провели в пути еще пару часов – пока солнце не село за нашими спинами, и длинные тени не растворились в сгущающемся мраке. Тогда мы съехали с дороги и остановились у купы деревьев среди луга. Гаст развел костер.

– Сдается, мы могли бы остаться в деревне, – нарушил продолжительное молчание Инведнис и, вздохнув, взялся за кашеварство.

– Так спокойнее, – буркнул Гаст на светлом наречии, покосившись на меня.

– Кажется, ты начинаешь жалеть, что связался с ним? – съязвил Скит. – А ведь впереди еще множество деревень, Гаст. И как мы сегодня убедились, людям могут понадобиться услуги темного колдуна, хотя все эти земли находятся под светлым протекторатом. Как ты убережешь их от него? Запретишь ему общаться с людьми? А сможешь ли?

Гаст промолчал. Только еще больше нахмурился. Я расседлал Шэда, растянулся на земле лицом к костру и прикрыл глаза – внутри еще бродило тепло от выпитого вина, и меня стало клонить в сон.

– Тэр-сел, – по слогам произнес Гаст, когда мною почти уже овладела дрема.

– Что? – нехотя отозвался я.

– Чем ты занимался полгода после изгнания?

Я удивленно моргнул – слова Гаста прозвучали так, словно он давно мучался этим вопросом.

– Ничем особенным, – я подавил зевок.

– Ничем особенным? Ты же не все это время провел в Мидле? Это достаточно дорогой город… Где-нибудь еще ты мог бы остановиться на постоялом дворе на ночлег, заказать ужин, а трактирщик даже не посмел брать с тебя плату. Но не в Мидле, где законы соблюдаются строго. Как же ты жил? Или кто-то оказывал тебе помощь?

Сон мгновенно слетел с меня – похоже, Гаст решил развивать дальше теорию о моем происхождении.

– Нет, изгнанникам запрещено помогать. Но у меня были кое-какие деньги…

– И надолго их хватило? – полюбопытствовал Скит с усмешкой.

– На пару недель… Ладно, – я полез в торбу, достал оттуда тетрадь, из ее середины извлек сложенный в несколько раз лист и протянул Гасту. – Надо признаться, за него мне неплохо заплатили.

Гаст, удивленный, развернул лист и воззрился на подробнейший план Мидла. Несколько мгновений до него не доходило.

– Ты его составил?! Как я помню, Мидл один из самых запутанных городов в архитектурном смысле. Он развивался стихийно. На его улочках, кроме, разумеется, центральных, легко заблудиться – настоящий лабиринт. И все эти галереи на разных уровнях… Несколько раз делались попытки составить его карту, но все выходило достаточно примитивно. Сколько же времени понадобилось, чтобы создать…

– Точно все полгода, – заметил Инведнис, заглянув через плечо Гаста на карту. – Клянусь, здесь обозначено все до последней самой крошечной лавки!

– Два дня, – уточнил я.

– Два дня?! Но это физически невозможно!

Я чуть склонил голову набок.

– Вы думаете, я бегал по улицам с чертежным инструментом?

– Но как же? – растеряно пробормотал Инведнис.

Скит, увидев реакцию остальных, тоже полез смотреть карту и лишь присвистнул.

– Не хочешь же сказать, что рисовал ее, не выходя из своей комнаты?

– Примерно так это и происходило.

– Не понимаю, – Гаст нахмурил лоб.

– Извини, не могу тебе объяснить.

Гаст снова разглядывал карту и нахмурился еще больше.

– Любопытные детали! Если не ошибаюсь, здесь нанесены тайные проходы в крепостных стенах и даже подземные ходы! Кому ты продал ее?!

В голос Гаста вкрался гнев. Готов поклясться, что теперь он вообразил меня вражьим лазутчиком.

– Всем, кто хотел ее приобрести, – спокойно ответил я. – Перед тобой оригинал, а покупателям достались копии, лишенные таких подробностей и даже кое-где измененные.

– А ты не побоялся, что тебя уличат в обмане?

– Уличат в обмане темного колдуна? – мне стало смешно. – Кто? Купцы?

– Погоди! Ты продал карту людям?! – воскликнул Гаст.

– А ты думал, что я предложил ее своим или, еще забавнее, светлым колдунам?

Гаст смешался.

– Любой приличный торговец был не прочь иметь карту. На ней можно наблюдать, как располагаются торговые ряды конкурентов, где помещаются склады, в какой части города больше таверн и тому подобное.

Скит указал пальцем куда-то на край листа.

– А это что за список?

Я чуть поморщился – вот на этот вопрос мне бы не хотелось отвечать.

– Похоже на имена, хотя и написано на вашем языке, – предположил Гаст. – Напротив порядковый номер и точно такая же цифра есть на карте. Не поделишься, Тэрсел?

– Это действительно имена. В левом столбце светлых колдунов, правом – темных. На плане отмечены места, где они обычно останавливаются.

Гаст вновь насторожился.

– А это тебе зачем понадобилось?

– Ты не поверишь, насколько банальна причина. Хотелось как можно меньше сталкиваться со своими, да и с вашими тоже. Однако я ошибся. Если колдун останавливался в таверне на севере города, это не означало, что я не встречу его в южном районе. После нескольких таких столкновений, спустя месяц я покинул Мидл. Поехал на юго-восток несколько бесцельно, добрался до королевства Фернинга, потом направился к северу. Вряд ли подробности этого путешествия окажутся для вас интересными.

Гаст слушал, не отрывая от меня взора, потом кивнул на карту.

– Эта вещь может спровоцировать новую войну, если попадет к твоим сородичам. Они всегда хотели захватить Мидл!

– Не будь таким наивным! – я несколько разозлился. – Откуда ты знаешь, может, я нарисовал ее еще в обители давным-давно, и, к примеру, лет пять висела она в моей комнате, а все, кому не лень, изучали ее. Да, ты прав, они всегда желали обладать Мидлом, но эта проклятая война не нужна ни вам, ни нам!

По реакции колдунов, уставившихся на меня, я понял, что хватил лишнего, особенно в эмоциях.

– Откуда ты знаешь, какую политику ведет ваш Совет? – поинтересовался Гаст.

– Да если бы готовилась война или что-то в этом роде, об этом бы знали все до последнего ученика. Однако последние десять лет об этом даже слухов никаких не ходило.

– Последние десять лет? Как ты можешь помнить, что произошло десять лет назад? Тебе было всего семь!

– У меня очень хорошая память, – я забрал карту из рук Гаста, аккуратно сложил, а затем разжал пальцы, и она упала в огонь. – Так тебе спокойней?

Гаст только охнул, глядя, как пламя в один миг поглотило бумагу. Вслед за ним заахал Инведнис, совершенно позабывший о своей стряпне. В итоге спустя пару минут мы в глубоком молчании ели подгоревшее кушанье. Гаст полез за пазуху, и я уже знал, что он оттуда вытащит. Его палец остановился в нижнем правом углу карты Бинаина.

– Это ведь твое имя стоит внизу?

– Мое, – продолжая жевать, признал я с неохотой и, чуть помедлив, добавил: – Может, вы тоже что-нибудь о себе расскажете? А то интересе к одной моей персоне приобретает нездоровый оттенок.

Гаст фыркнул.

– Что тебе интересно знать о светлых колдунах?

– При чем тут светлые колдуны. А хочу услышать о вас троих. Как оказалось, что вы, обладающие разной магией, оказались в одной компании? Я и раньше слышал, что светлые колдуны путешествуют по материку, оказывая помощь людям. Но обычно это представители одной магии. А маги огня… маги огня обычно выступают либо охранниками отряда, либо защитниками во время конфликтов. Но если мне не изменяет память, и о серьезных конфликтах не слышно в последнее время.

Гаст никак не ожидал от меня подобного вопроса. Они переглянулись, а я стал ждать, как извернется маг огня.

– Это долгая история, как-нибудь расскажу. Сейчас уже слишком поздно, – просто ответил Гаст.

Я открыл рот от возмущения, но у меня не нашлось слов.

– Да, – поддакнул Скит, потянулся и зевнул.

Они принялись устраиваться на ночлег. Я, совершенно раздосадованный, последовал их примеру. Уже засыпая, я расслышал обрывок их разговора.

– Если ты ему ничего не скажешь, Гаст, он от нас улизнет так же легко, как у него это получилось в первый раз, – заметил Инведнис. – Конек понимает его без слов и уж тем более без узды, или я ничего не смыслю в специально обученных животных. Если он, конечно, еще тебе нужен…

– Конечно, нужен! Он знает гораздо больше, чем я предполагал. Однако узнанное породило еще больше вопросов.

– Всегда так, – проворчал полусонно Скит.

– Но что я могу ему рассказать? – сетовал Гаст.

– Правду, что же еще, – раздумчиво произнес Инведнис. – Он прекрасно различит ложь. Это он может обмануть нас и заморочить голову, а не наоборот.

– Погоди, что ты мне предлагаешь? Мы дали клятву молчать об этом! Я даже запретил обсуждать это между собой!

– Вот так ему и скажи! – Скит шумно перевернулся на другой бок. – Давайте спать, а? Сегодня – самый ужасный день в моей жизни.

Гаст и Инведнис дружно на него зашикали. Однако тон сбавили, и я уже больше ничего не расслышал.

Глава 3 Предложение Гаста

Вокруг уже разлилось утро, когда меня позвал Гаст. Я со стоном потянул на голову торбу, заменявшую мне подушку.

– Уже позднее утро, вставай!

Скита я даже не услышал, а скорее почувствовал. Прежде чем он успел устроить мне ледяной дождь, вихрь словно подставил ему подножку. Скит угодил лицом как раз в давно потухшее кострище. Вверх взметнулось облачко пепла, сам колдун наглотался сажи и закашлялся. Когда он поднялся, я едва удержался от смеха.

– Вот кому бы действительно стоило умыться!

– Скит! – предупреждающе выкрикнул Гаст.

Маг воды, что-то бурча про себя, стал смывать с щек черноту. Легко позавтракав, мы продолжили путь.

– Ты обещал некую историю, – заметил я.

– Она действительно долгая, – Гаст взглянул на меня. – Тебе ведь известно об иерархии.

– При чем тут иерархия?

– Обычно, если маг принадлежит высшему роду, он обладает особенными способностями и могуществом. И его дети, как правило, наследуют их. Но иногда случается, что талантливые отпрыски появляются у весьма заурядных родителей. Так получилось со мной, Скитом и Инведнисом. Наши способности заметили, и нас обучали лучшие. Я вырос в Оушэнде, Тэрсел.

– В Оушэнде? – неприятное подозрение стало всплывать из памяти, и я обозвал себя идиотом – ведь Гаст уже упоминал, что мы едем на восточное побережье. Как раз туда, где и располагался этот город.

– Меня обучал сам Визониан.

У меня вырвался нервный смешок. Гаст чуть приподнял бровь, наблюдая за моей реакцией.

– Самое забавное здесь то, что именем советника вашего повелителя у нас пугают маленьких детей.

– То-то ты побледнел… Я его лучший ученик.

Колющей волной прокатился по телу страх, я содрогнулся и потерялся. Шэд, ощутив это, в один миг остановился, прянул ушами и стал разворачиваться к источнику опасности. Я вовремя спохватился. Одно прикосновение моих ладоней, и жеребец сразу успокоился, правда, продолжая коситься в сторону Гаста.

– В чем дело? – поинтересовался Гаст. – Словно ты встречался раньше с огненными магами… Но тогда бы, ты бы мог отражать огненное колдовство. Разве нет?

– Конечно, никогда не встречал огненного мага и тем более могущественного, – поспешил ответить я. – Пожалуй, именами Визониана и вашего повелителя пугают не только детей. А к чему ты мне это все говорил?

Гаст закашлялся.

– Я вовсе не хотел тебя напугать. Не думал, что ты так впечатлишься!

– Ха-ха! Да нет, меня впечатлило другое! Разве через год мы не должны оказаться на восточном побережье, то есть, получается, в Оушэнде? Может, ты и достаточно лояльно относишься ко мне, но твой учитель превратит меня в кучку пепла, едва я попадусь ему на глаза! Если только раньше это не сделаешь ты!

– Тэрсел, прекрати истерику! – не выдержав, прикрикнул на меня Гаст.

– Извини.

– Я не собираюсь причинять тебе вред. Да, я обладаю кое-какими способностями, но мне нужно еще кое-что – я должен быть востребован. Мне поручили одну миссию, и если я выполню ее, то получу признание…

– Ты так называешь место в Совете магов? – я криво улыбнулся. – Готов поклясться, что ваша миссия – не пустячное задание.

– Достаточно простое для того, кто обладает даром перемещаться по мирам, хотя и ответственное. Я пока таким даром не обладаю. Может, открывать проходы удастся, если объединить силы. Поэтому Скит и Инведнис присоединились ко мне. И я прошу тебя помочь мне в этом. Прошу, как друга.

Он протянул мне руку. Похоже, жест Гаста стал неожиданностью не только для меня, но и для Скита и Инведниса. Я подавил удивление, не спеша протягивать свою руку в ответ.

– Мы знакомы всего три дня, – заметил я. – А ты уже предлагаешь свою дружбу?

– Заранее.

– Заранее? Это как?

– Отношения проверяются временем, но у нас несколько иное положение – мы слишком разные, да и времени особо у нас нет… Поэтому я готов пойти на это, хотя, может, остальные к этому и не готовы… – он продолжал протягивать руку. – Ты всегда можешь положиться на меня и… мы должны научиться доверять друг другу…

Я раздумчиво посмотрел на Гаста. В реальность его слов верилось с трудом. Но, как заметил накануне Инведнис, я всегда мог незаметно покинуть их. Поэтому, предполагая, что ничем не рискую, протянул в ответ руку и пожал ладонь Гаста. Как бы то ни было, время покажет, насколько состоятельным окажется его предложение. Скит и Инведнис решили повременить с признанием своей дружбы. Я даже подозревал, что со Скитом у нас никогда не найдется общего языка.

Мы продолжали продвигаться по юго-востоку. Наступившее лето выдалось сухим и жарким. Мы проехали через несколько деревень, заметно меньших по сравнению с первой и без подобных злоключений. Земля там так же пострадала от засухи, и в основном все хлопоты легли на Скита и Инведниса: маг воды заставлял оживать источники, а Инведнис колдовал над посевами и деревьями. Гаст же продолжал заниматься со мной на мечах, доводя до полного изнеможения. Даже Инведнис удивился упорству Гаста, с которым он взялся за меня.

– Не слишком ли ты его гоняешь? Бедняга весь осунулся. Еще один такой день, и наш ястребок протянет ноги.

– А как еще обучить его выносливости? – осведомился Гаст, отдыхая в теньке и потягивая из фляжки освежающий травяной напиток.

И к своему собственному удивлению, я невольно согласился с ним, давно уже перестав задаваться вопросом, зачем мне это надо.

– Хотя меч стоит поменять на другой – твой для него слишком длинный и тяжелый, – добавил Гаст. – Через пару дней проедем через небольшой городок, может там найдется оружейная лавка. Слышишь, Тэрсел?

– Угу, – я лежал на солнце, закрыв глаза, рядом сушилась разложенная на траве рубаха – Скит взял за обыкновение обливать меня водой, хотя один раз он уже наелся золы из кострища. Я пока терпел. Отвечать на его издевки после тренировок с Гастом у меня не хватало сил.

Я услышал тихую поступь удаляющихся шагов Инведниса, шелест страниц и посмотрел на Гаста. Но маг не собирался читать – на коленях у него лежала тетрадь, а в руке он задумчиво вертел перо. Наконечник у пера был золотой, а благодаря колдовству, чернила в нем не кончались. Небольшая магическая штучка, но приятная. У меня у самого в сумке валялось что-то вроде этого.

– Что ты записываешь?

– Почти все. По какой местности мы проезжали, в каких деревнях и городах останавливались, количество жителей, имена старейшин, чем мы помогли им и тому подобное.

– Зачем? Разве они сами не могут написать и отправить это в вашу обитель голубиной почтой?

– Ну, для начала, они почти все безграмотные и даже не умеют толком считать. Те девушки, с которыми ты так легкомысленно заводишь связи, даже не смогут написать твое имя.

– Легкомысленно? Ты об этом тоже пишешь в своем дневнике?

– Разве нет? – с иронией, мало мне понравившейся, отозвался Гаст. – Тэрсел, можешь ответить, чем бы ты занимался, если бы не встретил нас?

– Наверное, ты думаешь, что вел бы праздную жизнь.

– Да, такую же, какую ты ведешь сейчас, – подтвердил Гаст.

Я нахмурился: особо возразить Гасту было нечем, хотя…

– Я хотел заехать в Брингольд.

Брови Гаста поползли вверх.

– В Брингольд? – удивился он. – Конечно, этот город находится под властью темных колдунов. Но ведь тебя изгнали, и, как я понял, запретили оказывать любую помощь.

– В Брингольде есть довольно неплохая библиотека. Думаю, я смог бы позаимствовать там пару нужных книжек. Все-таки оставаться недоучкой мне совсем не улыбается.

– Не думал, что услышу от тебя что-нибудь подобное, – в голосе Гаста слышалась все та же насмешка. – Жалко, что Брингольд находится на севере, а то, в самом деле, заехал бы туда… Но, ты уверен, что у тебя получилось бы добыть книги? Все же незнакомый город…

– Вовсе нет… Я родился в Брингольде. Я знаю этот замок, как свои пять пальцев.

Гаст уставился на меня.

– Значит, Ретч…

– Действительно мой дальний родственник. Хотя встречаться с ним мне вовсе не улыбается.

– Что ж, на север мы вряд ли подадимся… Хм, почему бы мне не занять твой ум чем-нибудь?

– Чем же? Ты собираешься обучать меня магии? – удивился я.

– Не знаю. А чему тебя вообще учили, Тэрсел?

– Учили-то многому, но я усвоил из этого только то, что меня интересовало.

– Тебе преподавали историю?

– Конечно. Правда, это вряд ли относилось к любимым предметам.

– Хм… Неплохо бы заполнить этот пробел. История может оказаться очень полезной. К примеру, тот же Брингольд. Что ты знаешь об этом городе?

Что я знал об этом городе? В мыслях расползлась досада – неужели Гаст считал меня настолько невеждой, полагая, что я ничего не знаю о том месте, где родился? Впрочем, пусть считает, хотя о Брингольде я знал практически все. Жители Брингольда не являлись коренными обитателями Бинаина. Много столетий назад из другого мира их привел светлый маг-правитель, спасая то ли от чумы, то ли от наводнения. Это единственный народ на материке, имеющий отличный от других язык. Колдуны общаются на языке людей, хотя многие слова внесены ими. Кроме того, у колдунов существует два тайных наречия – темное, и светлое. На них написаны книги по магии и на них мы общаемся между собой. Они похожи, имеют общую основу, но слова, относящиеся к магии, переназвали. А большинство старых слов ушло в язык людей. Так что общий язык, на котором общались все в Бинаине – это смесь человеческого языка и языка колдунов. Жители же Брингольда от своего языка не отказались. Некогда они, весьма богатый народ, спасаясь, оставили все свое добро. Оказавшись в безопасности, они обратились по этому поводу к светлым магам. Те указали им на Северные горы. Там они обжились, построили город-крепость, научились добывать золото и скоро разбогатели. Позже, когда, темные колдуны оправились от очередной войны, они завоевали Брингольд и сделали горцев своими рабами назло светлым. Я мог бы сказать все это Гасту, то, о чем он, конечно, знал, да и о многом другом, о чем он вряд ли мог ведать, но не стал…

– Его название говорит само за себя – вокруг него находятся шахты, где добывают золото.

– А то, что ваш народ подчинил горцев и заставил их работать на шахтах, тебе об этом известно?

– Они всегда работали в шахтах…

– Но золото оставалось у них, а не перекочевывало в казну Бэйзела. Несколько столетий назад они были одним из самых богатых народов материка. А теперь превратились в послушных рабов. Мне не понятно, зачем Бэйзелу столько золота, ведь его можно получить с помощью магии.

– Магическое золото весьма неустойчиво, как и многие искусственно созданные вещества, и часто превращается в начальный продукт или вовсе исчезает.

– О, ты поражаешь своими познаниями, – Гаст все так же подтрунивал надо мной. – Но насколько известно мне, в вашей обители мало магов, которые владеют материальной магией настолько хорошо, что колдовство через какое-то время не разрушалось бы. Наше золото остается им навсегда. Хотя должен отдать должное – превращать вино в уксус ты умеешь.

Я покраснел и отвернулся.

– Ладно, не сердись, – примирительным тоном произнес Гаст. – Если бы ты добрался до Брингольда, то по какой магии взял бы книги?

– Еще не думал об этом, – буркнул я и зевнул.

На лице Гаста прочлось разочарование – он так и не услышал, каким бы колдовством я заинтересовался. В итоге он стал рассказывать о себе, и с меня постепенно слетел весь сон.

– А меня всегда притягивал огонь, – вспоминал он. – Разве мог я знать, какая сила заключена в пламени, протягивая ладони к очагу в холодные зимние дни? Зимы очень суровы в Оушэнде, и даже близость моря не смягчает морозы. Над городом безраздельно властвуют северные ветра. А шторма так сильны, что на побережье смотреть страшно. Я тогда был совсем крохой. Огонь являлся для меня не более чем теплом очага и светом свечей, разгоняющих мрак долгих вечеров… Мой отец был огненным магом, но он не успел поведать мне о могуществе пламени – он не вернулся с последней войны…

Я насторожился. Значит, отец Гаста погиб на войне, а у него самого, выходит, зуб на темных колдунов. Но ведь Гаст прекрасно понимает, что я не дурак. Недоучка, но не дурак. К чему это он ведет?

– Совершенно не помню его, – продолжил Гаст, не обратив внимания на подозрение в моих глазах. – Так я попал к Визониану, и он открыл для меня огонь с другой стороны. Разве не захватывает дух, когда небо перечеркивает молния. Но какое чувство испытываешь, когда понимаешь, что можешь управлять ею… Ты ведь знаешь, какое. И магия ветра, и магия огня относятся к магии управления энергией. А овладеть в совершенстве этой магией – значит обладать огромной властью.

Я молчал, раздумывая, какой должен сделать вывод из услышанного.

– Неужели ты не хочешь совершенствоваться дальше?

Гаст опять подвел разговор к вопросу «чем же я намеревался заниматься дальше».

– А ты?

– Я-то получил свой амулет заслужено, – стараясь особо не язвить, заметил Гаст. – Я знаю о магии огня все.

– Мм, вообще-то я тоже вряд ли узнаю о магии ветра что-либо новое.

На лице Гаста отразилось недоумение.

– Все дело в том, – я замялся. – Мне пришлось обучаться магии ветра самостоятельно, никто даже не догадывался об этом.

– Но какой же магии тебя в таком случае не доучили?

– Подозреваю, что всей остальной.

– Погоди-ка, – Гаст что-то припомнил. – Ведь вам дают имя, когда вы овладеваете каким-то колдовством. А до этого ученики пробуют себя в разных видах магии и совершенствуются в той области, где у них лучше получается. Так ведь?

– Так.

– Значит, ты попробовал себя во всем, а магией ветра занимался тайно. Но зачем? И если действительно об этом никто не знал, то почему тебе дали имя вполне подходящее магу ветра?

– Насчет имени я тебе уже объяснял. А насчет магии ветра – пришлось заниматься самому, потому что никто не хотел обучать меня.

– Ничего не понимаю, – Гаст совершенно запутался.

– Кое-кто из учителей специально не обучает ученика, если у него есть особый талант к определенному колдовству, – пояснил я. – Они не желают, чтобы их кто-то превзошел.

– Это глупо! Ведь темная обитель могла бы стать только сильнее, если у учеников окажется максимально развит талант!

– Могла бы, но не стала и не станет. Там царят свои порядки.

Гаст нахмурился – слишком уж мрачно прозвучали мои слова.

– Я еще кое-что слышал, – несколько неуверенно обронил он. – Слышал, что детей отнимают от родителей – не важно, высокого ли они рода или нет – и обучают вместе. При этом для учителей остается тайной, кто родители учеников, и наказания получают независимо от происхождения. Даже дети колдовского Совета, даже… сыновья Бэйзела.

На мои губы легла кривая усмешка.

– Кто тебе сказал такую чушь?! – я отвернулся от Гаста и принялся зло грызть травинку. – Да до этих ублюдков даже пальцем не дотрагивались. Мало того, так и других за них наказывали!

Я чувствовал на себе взгляд Гаста. Знал, что с того самого момента, как Инведнис указал ему на мою спину во время инцидента с порванной рубашкой, он старался рассмотреть. Поначалу я не допускал этого, но потом мне надоело. Поэтому я лежал на животе, не заботясь, что теперь, пока моя рубашка сушиться на солнышке, Гаст мог видеть белые полосы, протянувшиеся по спине вдоль ребер – следы плеток. Я понимал, что с самого утра у него язык чешется спросить об этом, но у мага огня пока хватало такта этого не делать. После моих слов, полных злобы и раздражения, он задумчиво замолчал. Я зарылся лицом в траву и вдохнул густой, немного пряный запах луга. Перед самыми носом развернул прозрачные крылья полосатый жучок и через миг унесся в небесную глубину. Я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать и отогнать неприятные воспоминания, которые растревожил Гаст. Я уже совсем успокоился и почти задремал, когда колдун вновь заговорил. Вот неймется-то…

– Ты ведь видел их?

– А?

– Ты видел их?

– Кого?

– Сыновей Бэйзела.

Я воззрился на Гаста.

– Конечно, видел. Даже пару раз младший получил в нос. Давно, правда…

– Ты серьезно? Так ведь… тебя наказали за это?

– Конечно, наказали, – огрызнулся я.

– А старший?

– Что старший? – я воззрился на Гаста, не понимая причину его любопытства к наследнику Бэйзела. – От такого, как он, лучше держаться подальше.

– Подальше? Из-за чего?

– Почему это интересует тебя?

Гаст помрачнел, на лбу собрались морщинки – он что-то обдумывал.

– Этого не знают ни Скит, ни Инведнис… Мой отец не сразу погиб на войне, он попал в плен… – признался он. – Несколько лет он провел в темнице, а потом на нем обучался пыткам наследник Бэйзела…

Я уже не лежал – я сидел перед Гастом, открыв от удивления рот. Потом помотал головой.

– Это невозможно! Как ты можешь утверждать, что этот факт имел место? Откуда узнал?

– Конечно, трудно представить, что судьба погибшего пленника вдруг становиться известной. Но у отца имелась связь с Визонианом. Ты ведь слышал о кровных амулетах?

– Кристаллах, где заключена капля крови колдуна, которого можно позвать? – я кивнул. – Но вряд ли ему бы оставили амулет…

– Не оставили, но перед самой смертью его враг был так благороден, что исполнил последнюю просьбу и позволил попрощаться с моим учителем.

– Благороден? – с сомнением протянул я, не расслышав горькой иронии в голосе Гаста.

– Твой опекун.

– Ретч?! – я уже ничего не понимал. – Постой, давай-ка по порядку! Ты хочешь сказать, что Ретч являлся тюремщиком твоего отца, а потом обучал пытке наследника? Когда это произошло?

– Больше тринадцати лет назад. В смысле, отец попал в плен в самом начале войны, то есть двадцать лет назад.

– Что?! Даже если допустить, что все это произошло на самом деле, выходит, что пленником его держали семь лет? Извини, Гаст, но не в обычае держать так долго пленников. Их либо обменивают, либо… сам понимаешь… И второе. Тринадцать лет назад Ретч находился в Брингольде, а не в темной обители. Он действительно привез трех пленников. Но среди них не было ни одного мага огня. Всех их обменяли через пару недель.

– Не может быть, – Гаст не сводил с меня хмурого взгляда.

– Я могу назвать их имена, и при случае ты можешь проверить. И потом, как ты думаешь, сколько исполнилось лет наследнику Бэйзела? Если исходить из того, что он приблизительно мой ровесник, то не больше пяти. Ты думаешь, что ребенка в пять лет, будь он трижды наследником Бэйзела, отправили бы в темницу обучаться искусству пытки? Все это из области урока, как ненавидеть своих врагов.

– Какого урока? – хрипло спросил Гаст.

– Неужели вам никогда не внушали ненависть к темным колдунам? – заметил я. – Приводили какие-то дурацкие исторические примеры, а может вовсе и не исторические, о том, сколько городов и земель мы у вас отняли, сколько зла причинили людям и тому подобный бред. Ты ведь и сам всю дорогу толкуешь только о том, какие вы хорошие…

Гаст, выражение лица которого не сулило ничего хорошего, поднялся. Невольно вскочил и я, с трудом заставив себя остаться на месте.

– Ты что же, допускаешь, что нам могли лгать? Что Визониан, мой учитель и друг отца, лгал бы мне? А вот вас лжи наверняка обучают, – он подошел ко мне вплотную, и мне пришлось глядеть на него снизу вверх – он был выше меня почти на голову.

– Не обучают. Лгать заставляет сама жизнь, – изрек я. – Но почему бы тебе еще раз не спросить об этом своего учителя. Если он и солгал, то совершил подобное только из политических соображений. Мне ли об этом тебе говорить?

Гаст застыл в задумчивости.

– Может ты и прав, – согласился он. – Но если ты лжешь, то выходит, что ты – это он. Хотя какой из тебя наследник темной обители – конокрад, трус, меч толком в руках держать не умеешь, с одной сменной рубашкой…

Я хотел возмутиться, но вовремя прикусил язык – последнюю тираду Гаст пробормотал на светлом наречии.

– Повтори-ка еще раз на понятном языке! – попросил я. – Почему-то мне кажется, что ты произнес что-то оскорбительное.

– Как звали тех колдунов, которых обменял Ретч? – Гаст полностью проигнорировал мои слова.

– Грейлен, Силор и Майр – два мага земли и один врачеватель.

– Ладно, – Гаст полез за пазуху.

Я опешил, когда он извлек рубинового цвета кристалл – не ожидал, что Гаст вознамерится проверять мои слова прямо сейчас.

– С кем ты собрался общаться? – я забеспокоился.

– А ты не догадываешься.

– С Визонианом? – я пришел в ужас.

– Разве тебе есть чего бояться?

– А если он заявиться сюда?

Гаст хлопнул себя по лбу.

– Ах, вот ты о чем, – руки Гаста легли мне на плечи и развернули прочь. – Вряд ли он сюда переправится, но на всякий случай иди-ка погуляй и подальше! Не беспокойся, про тебя не скажу.

Я подхватил свою рубашку и поспешил прочь, строя различные предположения, чем обернется беседа Гаста с учителем. По пути я зашел в деревню, взял немного еды, проведал Шэда, потом спустился в небольшой овражек, за которым начиналась рощица молодых дубов. Я уселся на огромный старый пень, съел кусок брынзы и хлеба, запил молоком, вытащенным из погреба, холодным и потому приятным в такую жару. Время давно перевалило за полдень, а я не знал, сколько времени займет беседа Гаста с Визонианом. Рука скользнула в карман и извлекла мою старую забаву – метательный нож. Однако использовать его по назначению не хотелось – пришлось бы вставать, идти к мишени, в которую бы превратился ствол какого-нибудь дерева, потом обратно. Поэтому я подобрал часть толстого сука, счистил с него кору и занялся вырезанием. Когда меня отыскал Гаст, уже получилась довольно сносная шахматная фигурка коня.

– В тебе, время от времени, обнаруживается новый талант, – заметил он, стараясь улыбнуться. – Ты даже можешь говорить правду.

– Если бы я солгал, ты меня здесь не нашел, – заметил я.

– Извини, но я все же надеялся на то, что ты солжешь, – он опустил голову. – Визониан признался, что мой отец просто погиб на войне – его даже не нашли…

– Твой учитель поинтересовался, откуда стало известно?

– Я сказал, что нам встретился колдун из отряда Ретча, и мы его «расспросили» об этом.

Гаст присел рядом и омрачился.

– Признался, зачем лгал тебе? – полюбопытствовал я.

– Я даже не стал спрашивать, – Гаст нахмурился. – Тут все и так понятно – ты прав, это все из области урока ненависти к своим врагам.

– Не совсем, – обронил я.

– Что? – Гаст непонимающе посмотрел на меня. – Ты только недавно сам уверял…

– Лишь хотел уточнить. Не просто к врагам. Тебе внушали ненависть к конкретному лицу.

– Ты думаешь?… – Гаст замотал головой, еще не поняв, к чему я клоню. – Нет.

– Почему нет? Твоя миссия случайно – не устранение наследника Бэйзела? После такого подвига место в Совете тебе бы обеспечили!

Гаст вскочил, как ужаленный.

– У нас не воспитываютубийц!

– Несколько часов назад ты был убежден, что твой учитель не лгал тебе, – парировал я хладнокровно его гневный выкрик. – Как бы ты повел себя, встретив на пустынной дороге вместо меня наследника Бэйзела?

Гаст отвернулся, а потом заговорил очень тихо.

– Я… не сдержался бы. История смерти отца, погибшего под страшными пытками, не могла оставить меня равнодушным, и я возненавидел его мучителя. Только сейчас я осознал, как желал отомстить, раньше не мог признаться в этом даже самому себе.

Гаст кое-что понял из всего произошедшего. Однако при случае он преминул все так же подчеркивать, насколько добры светлые колдуны и насколько злодеи мы. Иногда я посмеивался про себя над его пылкими речами, но часто так же молча и про себя соглашался с ним.

Глава 4 Темная кровь

К началу осени мы приехали в Тапери, небольшой городок, расположившийся у самого Восточного тракта. Первым делом, после того, как мы устроились на постоялом дворе, Гаст отправился со мной в оружейную лавку. Раньше маги темной обители полностью игнорировали оружие, созданное людьми. Считалось, что хорошему колдуну это ни к чему – он мог защитить себя одной магией. Однако колдуны светлой обители думали несколько по-иному – чем большими знаниями ты владеешь, независимо от того, что они переняты у людей, тем более ты талантлив и защищен. Ряд случаев, когда нескольких темных магов одолели с помощью не только магии, но и оружия, подтолкнул моих сородичей пересмотреть свою точку зрения. Хотя кое-кто из учителей продолжал настаивать на старой. Я и сам считал, что любому талантливому магу это не нужно, однако тот эпизод встречи с моими новыми знакомцами, когда их клинки оказались у моего горла, заставил думать несколько иначе. Они совершили то, чего я от них не ожидал. А та внезапность, с которой они застали меня врасплох, убедила в необходимости изучения данного предмета.

Лавка оказалась небольшой, но все стены и полки были забиты разными видами оружия. Гаст остановился напротив полки с мечами, опытным глазом отобрал несколько и, когда продавец выложил это перед нами, заставил меня опробовать все. Я примерился к рукояти каждого, взмахнул несколько раз, чтобы почувствовать вес и балансировку. Наконец, я остановится на мече средней длины, с нешироким лезвием и без всяких украшательств рукоятью, в простых черных ножнах. Гаст кивнул, одобрив выбор, и, поинтересовавшись ценой, полез за пазуху. Но я опередил его и выложил на прилавок золотой треугольник – монету, ходившую в Мидле. Маг огня застыл в удивлении – он пребывал в уверенности, что у меня нет ни медяка.

– У меня еще кое-что осталось из заплаченного за ту карту.

Но продавец не спешил брать монету, в нерешительности смотря на меня. В итоге он подвинул ее назад.

– Господину не обязательно платить, – произнес он.

Мы с Гастом недоуменно переглянулись.

– С чего бы это?

– Здесь неподалеку живет темный маг, – чуть подавшись вперед, доверительно сообщил мне продавец. – Даже содержит магическую лавку…

– Темный маг? – Гаст нахмурился и чуть распахнул плащ, под которым продавец не заметил одеяния светлого колдуна. – Разве этот город не свободен?

Продавец опешил и перевел взгляд на меня.

– Но разве вы не…

– Не скажу, что ты ошибся, – я подвинул монету обратно к нему.

– Что ж, – он взял монету, еще раз взглянув на нее, отдал мне несколько серебренных. – В Мидле, конечно, можно увидеть темного и светлого колдунов рядом…

– Так, где находится та лавка? – поинтересовался маг огня.

Торговец объяснил. Мы вышли на улицу – дождь потихоньку затихал. Я пристраивал ножны на поясе поудобнее. Потом спросил хмурого Гаста:

– Ты действительно хочешь зайти туда?

– Этот город всегда находился под защитой светлой обители. Если твои сородичи решили захватить его – опять произойдет конфликт… Давай-ка зайдем сначала за Инведнисом и Скитом.

Через полчаса мы уже стояли перед небольшим двухэтажным домом. Над покрашенной в черный цвет дверью болталась вывеска «Лавка магии». На окнах – непроницаемые темные занавеси.

– Что-то у меня нет желания проверять, – заметил я. – Действительно ли там темный маг или какой шарлатан. Хотя… ни один человек не посмеет назвать себя темным магом.

– А мы зайдем и проверим, – Гаст кивнул остальным.

Они вошли в лавку, звякнувшую колокольчиком, а я остался ждать снаружи, прислушиваясь. Прошло несколько минут, а из-за двери не доносилось ни звука. В конце концов, я не вытерпел, открыл дверь и сделал шаг внутрь. И в тот же миг столкнулся с толстяком, бросившимся к выходу – за ним мчались мои попутчики. Глаза наши встретились, и мы узнали друг друга.

– Мм… – только и успел выдавить он, когда моя рука схватила его за ворот черного балахона, тем самым слегка придушив беглеца.

– Вот так встреча! – заметил я. – Форин, ну что ты мычишь или ты забыл мое имя?

– М… Тэрсел? – прохрипел колдун, побледнев, ноги его подкосились, и он тяжело плюхнулся на колени.

– Твой знакомый, Тэрсел? – Гаст с интересом наблюдал за нами.

– Мой должник, – уточнил я с нехорошей улыбкой. – У него слишком несдержанный язык, из-за которого количество моих неприятностей в обители весьма возросло, и который я пообещал ему укоротить при встрече.

– Из огня да в полымя, – хохотнул Скит. – А он мастак убегать. Я думал он снесет тебя – все-таки такой здоровяк, а ты у нас атлетическим сложением не отличаешься.

Форин, бывший выше меня на целую голову, невероятно широким в плечах, но при этом до отвращения обрюзгшим – что среди колдунов являлось большой редкостью, – судорожно глотая воздух с испугом посмотрел на поигрывающего мечом Скита.

– Пожалуй, стоит потолковать с ним, – предложил Гаст. – Тэрсел, закрой дверь и отпусти его, а то он задохнется.

Я отпустил Форина и хорошим тычком направил обратно в лавку. Мы прошли в темный зал, где горела пара тонких свечей. Вдоль стены все пространство занимали полки, заваленные всяческим хламом – старыми, разваливающимися книжками, пучками трав, какими-то склянками, содержание которых из-за темного стекла разобрать было невозможно, кристаллами и прочей дребеденью. В центре комнаты стоял диван, куда уселись светлые колдуны, Форин остался стоять перед ними, а я облокотился на высокий прилавок за его спиной. Чувствуя мой взгляд, он нервно подрагивал и постоянно озирался.

– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался Гаст.

– Это что? Допрос?

– Можно и так сказать. Над Тапери – наша протекция. Ну?

Форин обернулся с изумлением ко мне.

– Отвечай, – подбодрил я его с нехорошей улыбкой. – Мне это тоже интересно знать.

– А то вы сами не видите, – пробурчал Форин.

– Не припомню, чтобы у нас практиковали подобное, – заметил я. – Не зря, наверное, я оставил обитель. Если в городах имеются подобные лавки, то, наверное, скоро везде появляются передвижные балаганы с колдунами, показывающими дешевые фокусы. Хотя, то, что ты стал торгашом, меня не удивляет.

Форин позеленел от насмешки и вдруг заговорил на наречии темных колдунов, то есть на языке понятном только мне.

– Меня выгнали, – огрызнулся он.

– О?! – я изобразил крайнее изумление. – Из-за чего же?

– Из-за того, что доносил…

– Очень мило с их стороны избавляться от болтунов, но мне кажется, что они слишком мягко с тобой обошлись.

– Наверное, это лучше, чем предательство…

– Предательство? Уж не меня ли ты считаешь предателем?

– А разве нет? – Форин позволил себе усмешку. – Не могу поверить! Ты связался со светлыми колдунами! Когда в Совете узнают, мне позволят вернуться.

Я посмотрел на него долгим раздумчивым взглядом. Усмешка растаяла на его губах, и рот скривился, сам он насторожился, словно ожидал от меня какого-то подвоха.

– Посмеешь клеветать на меня…?

– Ты угрожаешь? – прошипел он с вызовом и весь ощерился. – Думаешь, у тебя пройдет эта штука? Может и пройдет, если успеешь…

Я не сразу понял, к чему это Форин клонит, и не заметил, как его рука потянулась за пазуху. А в следующий миг он с неожиданным для него проворством кинулся ко мне с выхваченным из балахона кинжалом. Случилось то, что я никак не ожидал, но уроки Гаста не прошли даром: рефлекторно выхватил меч, отбил клинок Форина и сам ударил. И лишь потом опомнился… Но было уже поздно – колдун тяжело осел, а его голова покатилась куда-то за прилавок. Вдруг нахлынула слабость и дурнота, меч выскользнул из рук и с глухим стуком упал на пол, а я, задрожав, воззрился на ошарашенных колдунов. Они бросились к толстяку, но не успели. Гаст с лязгом загнал свой не пригодившийся меч в ножны.

– Только не падай в обморок, как девчонка, – сурово произнес он, хотя сам побледнел от произошедшего.

– Я… не хотел.

– Знаю, но, проклятье… – Гаст нахмурился. – Я ведь не обучал тебя этому удару. Не показывал тебе ни одного смертельного приема. Только как ранить противника и как обороняться…

– Вот именно, – Скит зло глянул на меня. – А теперь в убийстве наверняка обвинят светлых колдунов…

– Перестань, Скит, – оборвал Гаст. – О чем вы говорили, Тэрсел?

– Он решил, что я предатель.

– Что будем делать? Бедняге уже ничем не помочь, – спросил Инведнис. – Подумать только… у тебя хватило сил отсечь ему голову!

Гаст продолжал хмуриться.

– Наверное, следует пойти к властям города… это ведь неумышленное убийство… – он смолк, увидев выражение моего лица. – Они, конечно, поставят в известность колдунов из твоей обители. Но разве они накажут тебя?

– Умышленное убийство у нас наказывается смертью… В обители хорошо знали, как мы друг к другу относились. А из вас – свидетели никакие. Никто не должен узнать, что случилось…

– Хм, – Скит бросил на меня раздраженный взгляд. – Ты что же, предлагаешь нам избавиться от тела?

– Не вижу лучшего варианта, – едва слышно ответил я.

Они переглянулись.

– И как это будет выглядеть? – Гаст покачал головой. – Нет, это невозможно.

– Почему? – спросил я.

– Это низко, подло…

– Подло помочь мне выпутаться из скверной ситуации?

– Ну и как ты себе это представляешь? Мы тащим куда-то тело убитого, роем могилу… – лицо Скита скривилось от отвращения.

– Этого даже не придется делать, – я указал за их спины.

Они обернулись и уставились на проход в другой мир.

– Ты предлагаешь просто выкинуть его туда?! – возмутился Гаст. – Это мерзко!

– Твое благородство по отношению к своим врагам, безусловно, велико, – заметил я. – Но, все же это лучше, чем все остальное.

– Тэрсел, ты иногда просто поражаешь меня сменой настроений. Только что содеянное повергло тебя в ужас, а теперь ты цинично рассуждаешь, как нам избавиться от мертвого!

– Не хотите помогать, ну и не надо! – разозлился я.

Прежде чем вихрь подхватил мертвеца и унес его в открытый портал, я поднял свой меч, оттер лезвие об одежду убитого и вложил в ножны. Гаста от этого просто передернуло.

– Голову не забудь, – с кислой миной посоветовал Скит.

Когда мировое окно закрылось, Гаст глянул на пол.

– Ловко ты управился – даже крови не осталось. Думаешь, его там не найдут?

– Не успеют… Пойдемте отсюда.

Мы уехали из Тапери. До самой остановки на ночлег никто не проронил ни слова. После скудного ужина Гаст еще долго сидел у костра и глядел в пламя. Еще спустя какое-то время Скит и Инведнис, завернувшись в одеяла, присоединились к нему.

– Что, тоже не спится? – Гаст заговорил на светлом наречии.

– Уснешь после такого, – проворчал Скит. – Гаст, мне кажется мы влипли в историю… Там, в Тапери, я даже сперва не осознал, что произошло… Ни при мне, ни при Инведнисе никогда никого не убивали…

– При мне тоже…

– Мертвец все еще стоит перед моими глазами! А этот ублюдок дрыхнет, как ни в чем ни бывало!

– Скит!

– Разве я не прав? Нам надо оставить его, Гаст.

– Ты тоже так считаешь, Инведнис?

– Конечно, не слишком была удачная идея взять его с собой… – Инведнис задумчиво смолк.

– Я не понимаю – ты еще в чем-то сомневаешься?! – Скит с неверием смотрел на огненного мага.

– Я тоже виноват в произошедшем – я научил его биться на мечах…

– Но ты не учил его рубить головы!

Гаст покачал головой.

– Если бы Тэрсел не опередил своего знакомца, у нас бы на руках оказался мертвый мальчишка. Я не успел бы остановить Форина… и мы бы оказались в еще более скверной ситуации… Но он смог отстоять свою жизнь.

– Постой, ты же что же – оправдываешь его?! – поразился Скит.

– Мне больше ничего другого не остается. Я… предложил ему свою дружбу, и он принял ее. Я не могу забрать назад свои слова. Он такой же мой товарищ, как и вы оба, хотя он так не похож на нас… Простите, что я втянул вас во все это, но вам придется учиться терпимости…

Скит открыл рот от изумления.

– И как долго ты будешь держать свое слово? Пока он не убьет кого-нибудь из нас?

– Не перегибай палку, Скит, – Инведнис нахмурился и поворошил прутиком головешки в костре.

– Замечательно, и ты туда же!

– Мы с Гастом вполне ладим с ним, а ты порой сам напрашиваешься на ссору. Если бы ты не задевал его, вы вполне могли бы подружиться…

– Вы оба сошли с ума – как можно доверять ему?

– Потому что он первый доверился нам, – ответил Гаст. – Когда вернулся обратно, в первый день нашего знакомства. Или ты полагаешь, Скит, что он сделал это по собственной глупости?

– Теперь я уже не знаю, что мне думать, кроме того, что рядом с нами – убийца…

– Знаешь, Скит, – Гаст поднялся, посмотрел куда-то на небо, на звезды. – Когда-нибудь наступит время, и нам тоже придется защищать свою жизнь и придется убить своего первого врага. Я только надеюсь, что это время наступит не очень скоро.

Они разошлись по своим спальным местам, но я еще долго не мог уснуть, обдумывая услышанное.

Глава 5 Тайна брингольдской библиотеки

Следующим утром Гаст решил немного проехать на север. Вновь неспешно проходили дни. Никто не вспоминал о произошедшем в Тапери, словно ничего и не было. Гаст по-прежнему занимался со мной на мечах, Скит все также поддевал меня, а Инведнис, как обычно, был само добродушие. Чем севернее мы продвигались, тем реже попадались человеческие селенья, да и то немноголюдные. Степи тут уступали место холмистым взгорьям, заросшим лесом, и вовсю уже чувствовалось дыхание осени. Небо захмурело, моросил мелкий дождь, было промозгло и сыро. А по утрам лощины утопали в поднимавшихся с земли туманах, смешивающихся с низко плывущими тучами. И пол дня приходилось пробираться в этой холодной молочной мгле, в которой яркими пятнами проступали осыпанные огненно-рыжей листвой деревья. В итоге, разыскивая деревеньки, мы забрали намного севернее планируемого Гастом. Не сумев удержаться от искушения, одним ранним утром я разбудил мага огня.

– Гаст, – начал я. – Мы всего в десяти милях от Брингольда…

Он нахмурился.

– Не беспокойся, со мной все будет в порядке, – поспешил сказать я, предупреждая его возражения. – Вернусь через два дня.

– Ты уверен?

Я кивнул.

– В это время там очень мало колдунов – большинство приезжает летом.

– Знаю, что тебя не переубедить, – Гаст вздохнул. – Но все же будь осторожен. Помнишь, как повел себя твой знакомец с несдержанным языком?

Гаст припомнил мне Форина. Я поморщился.

– Не волнуйся, если что я успею унести ноги – у них нет скакуна лучше Шэда.

Я умчался в предрассветную дымку. Дорога увлекла меня в холмы, а за ними начинались горы. Вскоре лесистое взгорье уступило место отвесным скалам. Иногда доносился глухой рокот камнепада, многократно усиленный эхом. Дорога свернула в ущелье и стала полого подниматься. К вечеру она, по-прежнему пустынная, привела к крепостным стенам. Я на миг остановился, чтобы оглядеться, но мои предположения оправдались – из всех окон замка неярким огнем светились только два. Я проехал по подъемному мосту, перекинутому через пропасть. Где-то далеко внизу шумела невидимая в сгущавшейся ночной мгле горная река. Приблизившись к воротам, я спешился и постучал в небольшое окошко. Спустя несколько секунд оно распахнулась, и на меня взглянул привратник – молодой горец. Он даже не стал спрашивать мое имя и распахнул небольшую калитку в воротах. Я зашел, ведя за собой Шэда.

– Ретч здесь?

– Нет, но должен скоро приехать, господин, – он поклонился.

– А кто в замке?

– Несколько господ, но их сейчас нет – они уехали на рудники.

– Когда вернутся?

– Обычно к полуночи. Вас проводить, господин?

– Нет, я хорошо помню замок.

Лицо горца выразило изумление.

– Но я никогда не видел вас, господин… – невольно сорвалось с его губ.

– Да? – я перешел на его родной язык, который к собственному удивлению не забыл за двенадцать лет, и указал на белый рубец, пересекающий всю его скулу. – Разве этот шрам не напоминание обо мне, как и те, что украшают твою спину, Арош?

Арош застыл пораженный, с щек схлынула кровь, сделав его мертвенно-бледным, потом он спешно склонился передо мной.

– Простите меня, господин.

Я лишь нахмурился.

– Распорядись об ужине.

– Ваш конь… – едва слышно произнес он.

– Я сам позабочусь о нем.

Он поспешил к замку, я а завел Шэда в конюшню. Расседлывать не стал. Лишь ослабил подпруги – вдруг придется скоро уносить ноги. Насыпал еды в кормушку и ласково потрепал Шэда напоследок, а жеребец, уже жуя, ткнулся носом в ладони. Поеживаясь в студеном вечернем воздухе, я пересек небольшой внутренний двор и, толкнув тяжелую дверь, зашел в замок. Миновал несколько переходов, поднялся по лестнице и оказался в трапезном зале. Арош дожидался меня здесь.

– Ужин почти готов, – сообщил он, старательно избегая моего взгляда. – Господин может пока принять ванну. Если господин не возражает, мы подготовили его прежнюю комнату.

– Она сохранилась? – изумился я.

– Там никто никогда не жил после вашего отъезда.

– Хорошо – ты пока мне не нужен.

Я поднялся еще на пару этажей, прошел по длинному коридору и оказался в левом крыле замка. Одна из дверей была приоткрыта: оттуда шел неяркий свет и дохнуло теплом. Я на миг застыл на пороге, и детские воспоминания, пробуждающиеся при каждом взгляде на внутренние покои, нахлынули ярким, тревожащим потоком. Я шагнул внутрь. Горел растопленный камин, а на столе трепетало пламя коротких свечей, вставленных в причудливый подсвечник – выкованный в виде дерева лишенного листьев, на конце каждой ветви которого полыхало по огоньку. Все здесь осталось так, как и в тот день, когда я покину Брингольд. На столе – книги с цветными, казавшимися мне удивительными картинками, несколько сложенных из бумаги фигурок тех самых ястребков, которые послужили причиной возникновения моего имени, карандаши, перья, чернила, свернутые в трубочку листы чистой, исписанной или изрисованной бумаги. Я улыбнулся, глядя на свои ранние «творенья» – замок, скалы, горцы, рисунок колдуна с воздетыми руками, и гнущиеся перед ним деревья. Это, конечно, был Ретч. Черноволосый, высокий, с темно-синими глазами и сетью морщинок вокруг них – он все время прищуривал глаза, а с губ почти никогда не исчезала полуулыбка-полуусмешка, но при этом взор никогда не утрачивал своей проницательности. И если Ретч улыбался, несколько отстранено, словно приятному давнему воспоминанию, это не означало, что при этом он внимательно не наблюдает, а ум его холодно не оценивает происходящее. Я против воли вздрогнул, вспомнив, каков хозяин этого замка, и решил, что задерживаться здесь не стоит. Хотя отказать себе в горячей ванне после долгого пути я не смог. Как в каждом нашем замке, здесь имелась система водопровода, и вода, поднимающаяся сюда из горячих источников, обладала лечебными свойствами и особенно хорошо снимала усталость. Поэтому я без колебаний залез в мраморную ванну, наполненную голубоватой и немного пахнущей солью водой.

На какое-то время я вновь ощутил себя маленьким мальчиком. Вспомнил, как Ретч возился со мной, пытаясь найти общий язык, когда мать оставила меня у него по каким-то неотложным обстоятельствам. Мне тогда не исполнилось еще и двух лет. Ретча вряд ли радовало свалившееся на него опекунство, однако он взялся за меня с завидным упорством. В два года я уже мог читать. В четыре – знаком с колдовством и мог свободно изъясняться на языке горцев, из-за чего и произошли события, ставшие причиной появления у Ароша и еще нескольких местных мальчишек шрамов. Обычно все мое время занимала учеба, а на редкие прогулки вне замка я отправлялся только вместе с его владельцем. В этот период, после небольшого затишья, опять началась война со светлыми колдунами, и Ретч был вынужден на какое-то время уехать. Я вдруг остался предоставленным самому себе. Конечно, за мной следили, кормили и отправляли спать в одно и то же время, но никто из оставшихся колдунов не продолжил вместо Ретча мое обучение. Первое время я сам ходил в библиотеку, что-то читал, рисовал, но потом меня привлекло происходящее за окном – я обнаружил горских мальчишек, игравших во внутреннем дворе замка. Недолго думая, я присоединился к ним. Они приняли меня несколько настороженно, однако через час мы уже стали лучшими друзьями. Я показал кое-что из магии, что поразило и позабавило их, а они научили меня, как ходить по горным тропам, узнавать животных по следам, кидать дротики и плавать в горной реке…

Тепло воды разморило меня. Вспомнилось здешнее лето, воздух со смесью терпких запахов – горького полыни и пижмы, пряного тимьяна, нагревшейся смолы сосен и сухой земли, – когда все застывало в полуденном зное, и лишь легкое дуновение ветерка, принесенного со снежных гор, белевших за зеленой цепью пологих предгорий, отгоняло безмятежное оцепенение и сонливость. Над холмами повисало марево, стихали кузнечики и цикады в траве, лишь лениво и густо гудел пролетевший мимо огромный черный с синевой жук. Потом исчезал и он, и оставался лишь перепелятник, кружащий в бледном и выцветшим под солнцем небе. Ошалевшие от жары мы спускались к реке, приглушенно шумевшей в ущелье, окунались с головой в запруде и тут же выскакивали обратно из бирюзовых и холодных до ломоты вод. Стуча зубами, бросались на горячий прибрежный песок, лежали, согреваясь, потом вставали и брели по самой кромке воды вдоль берега к зарослям малинника, где, позабыв о колючих стеблях, тянулись за спелыми огромными ягодами. Покидали малинник, чтобы вернуться к нему на следующий день, когда созреют новые ягоды. Пробирались через камыши, обрывая острые, жесткие листья, делали на ходу кораблики и опускали в воду. А потом, застыв, следили, чей дольше всех останется на плаву и сколько пройдет бурунов. Шли дальше вниз по реке, стремительно уносившей из виду камышовые листья – наш потопленный флот, – шли под сенью раскинувшегося бесконечным зеленым шатром ивняка. С реки от пенных шапок перекатов веяло свежестью, и мы, подражая волнам, перепрыгивали через корни, торчавшие из размытых берегов. И замирали, когда в зеленых живых сводах раздавалось пение иволги. Долго старались разглядеть птицу, но она была слишком осторожна, и даже ярко-желтое оперение не выдавало ее. Ниже по течению открывалась подтопленная поляна, и мы обходили ее – здесь водились ядовитые змеи. Потом мы сворачивали к вливающемуся в реку прозрачному мелкому ручью, утоляли жажду вкуснейшей водой и шли вверх по течению, высматривая на дне красивые сверкающие камушки. Чаще всего слюду, манившую своим обманным золотым блеском. Скрывалось здесь и золото – мелкие невзрачные песчинки, на которые никто не обращал внимания. Мальчишек привлекали кристаллы кварца и хризопразы, изредка попадающиеся среди обычных речных галек. Поднимались вновь выше в горы, в солнце, в зной. Делали из ивовых ветвей луки, а из прутьев – стрелы и, играя в охотников, преследовали всех, кто попадался нам. Спаслась, скользнув в щель между камнями, ящурка, сбросив извивающийся червем хвост. Упорхнул в заросли вспугнутый вяхирь, оставив в память о себе сизое перо. Уж оказался менее проворным, попытавшись скрыться в прозрачном ручье, и тут же был пойман. Бедняге не повезло. Спустя несколько минут мы жарили на костре кусочки сочного мяса, нанизанного на прутики. Шли дальше и выше к нашей пещере, по пути ненадолго останавливаясь, обрывая черные ягоды барбариса, кислые и чуть вяжущие, тянулись за желто-рыжими плодами боярышника, взбирались на корявые низкорослые деревца миндаля, сдирали мягкую бархатную шкурку, кололи косточку на камнях и ели еще недоспелый орех. В «пещере» – на самом деле неглубокой вымоине в скалах – мы вновь разводили костер, жарили наловленных жирных кузнечиком и мелкую рыбешку, выуженную в запруде. Грели воду в старом небольшом котелке, заваривали там синие цветки чабреца и мяты и пили по очереди из одной не слишком чистой кружки освежающий горьковатый чай. В это время солнце начинало садиться, заливая пещерку оранжевым светом. Пора было возвращаться. Мы бросали все, затаптывали костер, шли обратно к замку по краю нового, еще неглубокого оврага – новой морщины гор…

И однажды, в самом конце этого удивительного лета, когда вернулся Ретч, он не нашел меня в замке. Прежде всего, досталось колдунам, не уследивших за мной, а потом, когда он нашел нас, играющих в охотников, недалеко от обрыва, гнев Ретча не знал предела. Он наказал меня, но наказал по-своему. Долго толковал, что между родом колдунов и родом человеческим нет ничего общего, а потому я впредь не мог не то чтобы играть вместе с ними, но и общаться. В заключение всех мальчишек, с которыми я вместе играл, жестоко выпороли на моих глазах. Я стоял, сжав кулаки, глотая слезы, но не в силах помочь кричащим от боли, а потом постепенно затихающим ребячьим фигуркам. Их всех избили до бесчувствия, ночью один из самых маленьких умер. А утром колдуна, ставшего их палачом, обнаружили разбившимся о скалы. Ретч, уверенный, что это дело рук горцев, отомстивших за своих детей, согнал всех слуг во внутренний двор, чтобы найти виновного. Но они молчали, а на их лицах ничего не отражалось, кроме страха и плохо скрытой неприязни. Тогда он выкрикнул, что накажет всех, пока кто-либо из них не сознается. Тут я не выдержал и, подойдя к ужасно страшному в гневе Ретчу, тронул опекуна за рукав. По щекам текли слезы, но все же я выдавил из себя признание: «Это сделал я… Я не хотел… Я не знаю, как это получилось…». «Что ты несешь?!» – руки колдуна больно сжали мне плечи. «Я не хотел… Я думал, мне это приснилось… а утром оказалось, что это правда!» Холодность ума Ретча заставила отступить ярость и прислушаться к моим словам. Отпустив всех, он потащил меня в мою комнату, где я рассказал, как во сне заставил колдуна прыгнуть с моста за то, что он так жестоко избил моих друзей. Ретч выслушал не перебивая, гнев его отступил, но лицо залила бледность, и он, озадаченный, опустился рядом со мной. «Только еще способностей гипномагии не хватало, – пробурчал он и вперил в меня пристальный, холодный взор. – А почему ты не „наказал“ меня? Разве ты не считаешь меня виноватым?» Я глянул на него с ужасом и, не сдержавшись, вновь заревел, уткнувшись в подушку, лишь бы не встречаться взглядом с опекуном. «Похоже, без твоей матери не обойтись». Мерлинда появилась через час. Они долго ругались. Я сидел, сжавшись в комок, смотря, как Ретч кричал на нее в вернувшемся к нему гневе. Она огрызалась, но в итоге ей удалось уговорить Ретча, чтобы я остался с ним еще на год. «Будь с ним поласковей!», – посоветовала она ему напоследок. «Поласковей? – Ретч фыркнул – Тебе разве неизвестно, как должны воспитываться наши дети? Чем он лучше остальных? Он что – особенный?» «Особенный, – твердо повторила она. – Разве ты не убедился в этом сегодня утром». Ретч скорчил гримасу: «Надеюсь, этого не повторится, и не указывай мне, как вести себя с ним!». Я вцепился ей в платье, умоляя не бросать меня больше. Она что-то долго ласково говорила, успокаивая меня и повторяя, что скоро вернется за мной, и чтобы я слушался опекуна. Потом стала рассказывать удивительные сказочные истории. Я разнежился от ее мягкого, спокойного голоса и ласок и уснул. Утром ее уже не было. После произошедшего горцы старались избегать меня, по замку поползли слухи, что у меня дар убивать людей во сне, что смерть настигнет всякого, кто хоть чем-то обидит меня. А мальчишки, которым я еще вчера таскал еду с кухни и с которыми бегал по горам такой же вольный как они, теперь шарахались от меня… С тех самых пор я больше никогда не чувствовал себя так беззаботно свободным.

Я очнулся от воспоминаний, поняв, что вода в ванне уже заметно остыла, выбрался из нее, растерся жестким полотенцем и, надев приготовленное для меня чистое белье, вернулся в главный зал. На столе ожидал ужин. Я отметил, что Арош перестарался – еды для одного здесь было слишком много. Я сел за стол и сделал ему знак присоединиться.

– Я не посмею, господин, – глухо произнес он.

– Неужели ты боишься, что сейчас тебя за это кто-то выпорет?

– Нет… меня достаточно наказывали и после этого… но разве… – он запнулся и насторожено глянул на меня. – Ваш дар…

– Ты поверил в эти слухи?

– Это действительно слухи? – весь его вид показывал, что он не готов поверить в обратное.

– Нет… но ни один человек еще не погиб от этого. Раздели со мной трапезу и расскажи, что тут произошло за последние годы.

– Скоро вернутся господа – они расскажут об этом лучше меня, – он все еще не решался сесть за стол.

– Не думаю, что они захотят откровенничать со мной – из-за дара я стал изгнанником. Но сначала поешь.

На этот раз он не посмел мне возражать.

– Жизнь здесь течет однообразно. Текла… Тем, кто работает на рудниках, приказали добывать сто фунтов золота за неделю.

– Сколько? – я не поверил своим ушам. – Кто приказал? И ты знаешь для чего?

– Для того, чье имя мы боимся произносить.

Я с непониманием воззрился на него.

– Для старого колдуна. Он приезжал пару месяцев назад и требовал, чтобы поторопились с добычей… Кто-то не удержался и возмутился… Он убил их одним только своим взглядом.

Я, еще не веря, уставился на него.

– Ментепер? Сюда приезжал сам Ментепер?!

Эта новость действительно изумила меня. Но зачем самому могущественному колдуну среди нас понадобилось золото? С таким могуществом вполне по силам материализовать любое вещество самому. Но Ментеперу понадобилось золото настоящее…

– А твой брат?

Губы Ароша нервно дрогнули.

– Он сбежал. Давно. Вместе с одной из наших сестер и несколькими верными ему людьми. Он… уговаривал многих и меня… Но мы не посмели.

Он замолчал на некоторое время.

– Господин, – едва слышно продолжил Арош. – Правда, что у вас и у старого колдуна один дар… вы… могли бы…

Я задумчиво посмотрел на него.

– Только я не умею управлять им. И радовался, если бы дара у меня вообще не было. Только из-за него у меня столько неприятностей…

– Но когда-то вы отомстили за маленького Ершу…

– Когда-то у меня были друзья…

Арош, отведя глаза, поднялся.

– Вы правы, теперь все по-другому.

– Так, когда вы ожидаете возвращения Ретча?

– Господа говорили, что не раньше, чем через неделю.

Арош ушел, а я направился в библиотеку – главную цель своего приезда сюда. Я приоткрыл тяжелую высокую дверь и скользнул внутрь. Слева от входа протянулись ряды полок, тонувших в полутьме зала. Прямо – несколько тяжелых дубовых столов и скамей. А справа, у жарко горящего камина, вытянув ноги к огню, в глубоком кресле сидел один старый колдун. До полуночи оставалось около двух часов, значит, Арош и не знал, что в замке кто-то остался. Колдун между тем обернулся и прищурился, пытаясь разглядеть в неверных отсветах пламени.

– Здравствуй, – сказал я на нашем языке, чуть склонив голову в приветствии, и подошел ближе.

– Здравствуй, – отозвался он. – Что-то я не припомню тебя.

– Наверное, ты давно не выбирался из этого замка, – сохраняя вежливый тон, заметил я.

– И то верно, – он улыбнулся. – Наверное, столько, сколько тебе лет.

– Вряд ли. Тринадцать лет назад тебя здесь не было.

Колдун пораженно воззрился на меня.

– Воспитанник Ретча, если не ошибаюсь?

– Могу я воспользоваться библиотекой?

– Да, – с явной неохотой разрешил он, щурясь в попытке разглядеть мой талисман, отражающий огненные блики. – Твое имя…

– Тэрсел.

– Слышал, тебя изгнали… я не в праве помогать изгнанникам. Но… не мне решать…

Я заметил, как он прислушивается, и тоже уловил приближающийся топот довольно большого числа копыт. За ним последовали лязг распахивающихся ворот и крики горцев, бросившихся встречать прибывших.

– Похоже, хозяин пожаловал, – он усмехнулся, разобрав досаду на моем лице. – Неужели, не хочешь с ним повидаться?

– Не особо.

Колдун поднялся, развел руками и, ускользнув за дверь библиотеки, захлопнул ее за собой.

– Это не мышеловка, я не мышка, а Ретч не кошка, – пробормотал я, покачав головой, и обернулся к стеллажам.

Я стал осматривать разделы библиотеки, пока не нашел нужный. Я скоро пролистал несколько книг и отложил пару более подходящих. А потом вспомнил еще кое-что. Однажды я невольно подглядел за Ретчем, как он прятал какой-то том в тайник, устроенный среди остальных книг. Это воспоминание несколько отрезвило меня, если все действительно так, как я думал, то действительно в самую пору выбираться отсюда. Я нашел нужную полку, отсчитал необходимое количество книг, извлек один фолиант, за ним другой и, наконец, третий. Я взглянул на обложку и только присвистнул. Как я мог забыть об этом?! О книге по огненной магии. По запретной магии! Написанной, разумеется, на языке светлых колдунов, а еще… на ее полях имелись замечания и пометки на этом языке, так же запретном, написанные рукой Ретча.

Когда-то, давным-давно произошло разделение магии на темную и светлую. И в своде законов обители строго запрещалось использовать некоторые виды магии. А почему – это не объяснялось. Конечно, многие на самом деле применяли огненную магию в бытовых целях – зажечь свечу или костер. Но в совершенстве знать ее и использовать, как боевую, могли только маги светлой обители.

Я захлопнул фолиант и положил его место.

– И почему мне удается всегда узнавать то, что мне знать вроде как не положено? – обратив взор к потолку, вопросил я у огромной, заросшей пылью и паутиной тусклой люстры.

Прошло не больше пяти минут с тех пор, как старый колдун покинул библиотеку, когда дверь распахнулась, и в библиотеку, широко улыбаясь, вошел Ретч. Я встретил его скучающим взглядом, присев на край читального стола.

– Тэрсел, – он не переставал улыбаться. – Вот это сюрприз. Не ожидал тебя здесь застать.

– И я рад видеть тебя, Ретч, – съязвил я.

Его взгляд упал на книги.

– Если ты решил взяться за ум, тебе стоит вернуться в обитель, – заметил он. – Там ты найдешь более достойную литературу.

– Я не собираюсь возвращаться.

– Тогда ты не получишь этих книг. Да и конь тебе не принадлежит.

– Почему?

– Ты еще спрашиваешь, почему?! Ты перешел границу, ты нарушил правила. Поэтому тебя наказали.

– Сдается мне, все мы переходим границы и что-то время от времени нарушаем.

– О чем ты?

– Разве не в твоей библиотеке находится некая запретная книга.

– Какая еще книга? – улыбка исчезла с лица колдуна, а глаза стали сине-ледяными.

– Ты знаешь, какая, – и продолжил дальше на светлом наречии. – Восьмой ряд, пятая полка снизу, за тридцать шестым фолиантом. Книга по огненной магии. По запретной магии. За ее изучение полагается смерть. В книге на полях довольно любопытные замечания, сделанные твоей рукой на этом языке.

Ретч застыл, напрягшись, во взоре его сверкнул злой огонек, и все это мне мало понравилось.

– Давай мирно разойдемся, – предложил я, вернувшись к нашему наречию. – Как будто мы и не встречали друг друга. Я возьму пару ничего не значащих для тебя книг.

Ретч осклабился в злой улыбке.

– Ты думаешь, я поверю тебе? Что ты никому не скажешь? ТЫ?!

Я с разочарованием поднялся.

– Зачем мне об этом кому-то сообщать? Я не имею обыкновения трепаться о чужих делах и не собираюсь возвращаться в обитель. К тому же… я знаю об этой книге давно, еще с тех пор, как оставил Брингольд.

– Это ничего не меняет. Тебе придется когда-нибудь вернуться, – произнес он. – Я не хочу рисковать…

– Рисковать?! А ты не рискуешь, решив заставить меня замолчать? Ты же знаешь, что полагается за убийство…!

– То же самое, что и за эту книгу – смерть. Однако сколько ее на твоем счету, Тэрсел, а тебя и пальцем не тронули.

– Пальцем не тронули?

– Ну, извини, неправильно выразился. Но ты же понял, что я имел в виду. Хочешь, покажу тебе, как усвоил запретную магию, – он с кривой улыбкой размял пальцы, а спустя миг после его жеста из них вырвался огненный шар.

– Ты не боишься устроить здесь пожар? – я отпрыгнул в проход между столами – огненный шар угодил в первый ряд, и пламя стало медленно пожирать мебель. – Это старый, обветшалый замок, а старые деревянные панели и перекрытия превосходно горят…

– Ты еще дерзишь мне? Ты же трус. Не прячься от меня, Тэрсел, это бесполезно.

– Думаешь, я не могу за себя постоять? – на этот раз пришлось шлепнуться на пол, уворачиваясь от очередного огненного шара.

Надо сказать, вопрос мой прозвучал риторически. Я пополз на четвереньках под столами и скамьями, цедя сквозь зубы проклятия.

– А что ты можешь? – засмеялся он. – Чему ты мог научиться и у кого? Все учителя, прежде чем успели растолковать тебе хоть какие-то знания, стали мертвыми.

– По их собственной вине. А можно узнать, зачем ты изучаешь магию огня? – продолжал любопытствовать я, оттягивая время и размышляя, чтобы бы такое предпринять. – Ведь магия огня – привилегия светлых колдунов!

– Точно! Она запрещена, но ведь какое она дает могущество!

– Какое же, если не секрет?

– Для нежильца не секрет, – посулил Ретч и принялся объяснять, продолжая разыскивать меня. – Ты можешь представить, если мне удастся достигнуть могущества Лайтфела?

– И что же? Ты собрался заменить его на троне светлых колдунов что ли? Или… не собрался ли ты сместить Бэйзела?

– Глупец, – фыркнул Ретч. – Я никогда не предам его. Но мы можем победить Лайтфела…

– Зачем? – искренне удивился я. – Давно заключено перемирие, войны не намечается.

– Все переменчиво… давай-ка заканчивать.

– А-а!!! – наблюдая за Ретчем из щели, я издал жуткий, полный испуга вопль, отчего колдуна передернуло, и тут же заметил спокойным голосом. – О, проклятье, это всего лишь паук. Какой здоровый! Давно вы тут не убирались. Сдается, что я единственный посетитель библиотеки за последние лет десять.

– Да ты глумишься надо мной, маленький мерзавец!

– Ах да, забыл спросить напоследок, – спохватился я. – А как же магия ветра?

– Что магия ветра?

– Ты ведь был лучшим из тех, кто владел ею.

– Я им и остался. Но магия ветра ничто по сравнению с магией огня.

– Готов даже поспорить с тобой, что это не так, – предложил я.

– Вот как? И как же мы проверим, кто прав?

– Я мог бы стать твоим оппонентом.

– Ты?! – Ретч расхохотался. – Откуда тебе знать магию ветра? Ты никогда не занимался ею.

– Хм… но почему же ты дал мне такое имя?

– Я тебе уже говорил, из-за того что… – Ретч запнулся.

– В детстве я управлял бумажными ястребками, пользуясь магией ветра. Ты мне сам показал, как это делается. Мне это понравилось, и я учил ее всегда, сколько себя помню, Ретч.

Ретч молчал, соображая.

– У кого же?

– У тебя. Я тайком пробирался на твои занятия и делал это до дня моего изгнания из обители, – пояснил я.

– Так я…

– Ты мой первый и последний учитель, Ретч, – подтвердил я.

Я не дал ему шанса опомниться. В один миг вихрь сорвал с полок огромные фолианты и обрушил на Ретча книжный град. Ретч пытаясь увернуться, наугад ударил огнем по столам. Старые деревянные столы и скамьи мигом вспыхнули.

– Спасибо! – крикнул я ему.

И горящая мебель обрушилась на него вслед за книгами.

– Тэрсел!!! – заорал он.

Но я разозлился – я вдруг понял, что он действительно думал меня убить. Дубовый стол свалился ему на голову. Колдун пошатнулся, но упал лишь тогда, когда на него обрушилась с потолка тяжеленная люстра, придавив ему ноги своим бронзовым кольцом и цепями. Фолианты вперемешку с обломками мебели засыпали ему торс и руки, и он уже не мог метать в меня огненные шары. Когда я выбрался из-под стола, Ретч оказался завален по самое горло, из разбитой головы тонкой струйкой текла кровь. Он глянул на меня с удивлением и в то же время с уважением.

– Ты бы выиграл спор, если бы мы поспорили, – промолвил он.

– В самом деле?

– К тому же мне трудно перестроиться с одного вида магии на другой.

– Значит, одновременно пользоваться магией ветра и огня у тебя не получалось?

– Да, – нехотя признал Ретч и закашлялся от едкого дыма горящих вокруг него книг. – Ты бы позвал кого-нибудь – не хочешь же поджариться здесь вместе со мной.

– Обойдусь.

Порыв ветра оказался настолько резок и силен, что сбил пламя. Во взгляде Ретча вновь застыло изумление.

– Ты бы действительно выиграл спор, – проговорил он заметно тише.

– Все же не понимаю, зачем пытаться избавиться от меня? – я нахмурился. – Разве… мне казалось, мы всегда ладили.

– Это было давно.

– Давно, – я фыркнул. – Мы почти не общались с тех пор, как я уехал из Брингольда.

– Если не считать твоих незаметных посещений моих занятий, – Ретч усмехнулся. – Ты забыл, как к тебе относится Совет магов. Весь Совет магов! Они не прочь избавиться от тебя – ведь твой дар – это угроза всему нашему народу! И если бы… я смог одолеть тебя, вряд ли меня ждало наказание, скорее благодарность.

– Что значит весь?

– Весь, – в глазах Ретча отражались одновременно и сожаление, и насмешка.

– Если все проголосовали за мое устранение, вряд ли меня отправили бы в изгнание.

– Но с тех пор кое-кто пересмотрел свою точку зрения.

– Мерлинда не могла… Уверен, здесь не обошлось без Нордека.

– Может и так. Но… должен признаться, меня Нордек не «уговаривал». Он лишь приводил свои неопровержимые доводы. И после того последнего случая, Тэрсел… было так легко с ним согласиться… Прости.

Меня переполнила злость. Ретч невольнодернулся, и показалось, будто он мельком глянул мне за спину. Меч мгновенно оказался в руках и с разворота отбил направленный в спину кинжал. И еще одно молниеносное движение лезвия. Они вскрикнули одновременно. Ретч – от отчаянья, и она – от боли и страха. Занесенный для смертельного удара клинок остановился у самой шеи красивой горской девушки. Отбивая кинжал, который сейчас валялся на полу, я задел ей запястье. Она схватилась за раненную руку.

– Тэрсел! – прохрипел Ретч, облизнув губы.

– Разве не ты мне внушал, что между людьми и родом колдунов нет ничего общего?! Разве не ты настаивал, что общаться с ними – это уронить свое достоинство?! Когда-то ты приказал избить тех мальчишек, а теперь сам…

– Вот поэтому Совет и принял решение насчет тебя!

– Да? Значит я злопамятный и мстительный ублюдок?! Что я тогда должен сделать с ней?

– Она ни при чем, – в голосе Ретча послышались угрожающие нотки. – Если ты так хочешь поквитаться, то попробуй это со мной.

– Ты решил устанавливать правила? Но мы оба их нарушили когда-то, – я оскалился в жестокой усмешке, и мой меч медленно заскользил вдоль ее шеи. – Как ты думаешь, если бы ты не приказал избить тогда горских мальчишек, может, дар гипномагии никогда и не проявился бы?

Ретч замер, боясь вздохнуть, а я швырнул девушку к нему – на ее шее не осталось ни царапины. Я вложил меч в ножны, взяв себя в руки.

– Я возьму пару книг, и Шэд останется со мной – он все равно не послушает другого хозяина, даже под плеткой.

Я подобрал валявшиеся выбранные книги. Ретч наблюдал за мной.

– И ты думаешь, что так просто уйдешь отсюда? – осведомился он. – А я буду дожидаться, пока тебе приснится сон о моей смерти?

– Был бы благодарен, если бы кто-нибудь объяснил, как контролировать это. Или ты уверен, что подобные способности должны доставлять удовольствие?

Я направился к выходу. Во дворе находилось около двадцати колдунов из отряда Ретча, а также оставшийся безымянным старый колдун, и они явно ждали не меня.

– Помогите своему господину! – крикнул я им. – Кажется, он немного нездоров. Эй, Шэд!

Никто не посмел остановить меня. Они благоразумно бросились в замок. Шэд показался из конюшни, что-то жуя, явно недовольный, что мы отправляемся в путь на ночь глядя. Я подтянул подпругу и вскочил на него.

– Извини, приятель, надо уносить ноги, пока не поздно, – я вдруг почувствовал себя ужасно усталым и бросил горцу, распахнувшего ворота. – Спасибо, Арош. Прости за неприятности из-за меня и прощай!

– Вы не должны благодарить меня и извиняться не за что, господин! – испуганно отозвался он.

Я развернул Шэда и помчался прочь. За мной лязгнули ворота, и эхо цокота копыт исчезло в глубине пропасти. Шэд прянул вниз по горной дороге, едва различимой во тьме. Луны не было. Только чрезвычайно яркие осенние звезды, показывающиеся в просветах затянувших небо туч, давали слабый рассеянный свет. Настроение у меня сделалось прескверное. Ретча я считал тем, кому можно было бы довериться в случае чего, но теперь… Возможно, стоило наведаться в обитель и выяснить все самому. Но если дела обстояли так, как он сообщил, в обители меня не ждало ничего хорошего. И я пока решил оставить все как есть.

Опустился туман. Шэд теперь шел медленно, осторожно ступая и чуть тревожно втягивая ноздрями холодный сырой воздух. Я закутался поплотнее в плащ и погрузился в размышления. И все же оставалось непонятно, почему Ретч предпочел магии ветра магию огня. Он приходился потомком колдуна, правящего когда-то обителью. Сейчас этот род был смещен Бэйзелом. Однако Ретч вполне мог бы претендовать на главное кресло в Совете магов. Он занимался запретной магией, что мог себе позволить только тот, кто подумывает стать главным магом, либо с позволения главного мага. Но Ретч, изучал огненную магию втайне…

Разумеется, вернувшись, я ничего не рассказал своим компаньонам. Меньше всего хотелось услышать упреки Гаста за мое безрассудство. Я лишь заметил, что лучше бы нам побыстрее оставить эти края, поскольку можем в любой момент столкнуться с отрядом темных колдунов, возвращающихся в Брингольд. На это Гаст даже не стал возражать, и мы вновь направились к югу, а за нами уже по пятам следовала зима.

Глава 6 Связующая магия

Спустя неделю мы выехали на берег Ледяной реки, берущей начало в горах Брингольда. Несколько дней пути она текла точно на юг, а потом, плавно изгибаясь, поворачивала к морю, в которое впадала миль на пять севернее Оушэнда. Мы продолжили путь по холмистым берегам, постепенно меняющих свой буро-желтый цвет на белый – шел мелкий сухой снег, – следуя течению реки. Вода в ней казалась темной, отражая затянутое тучами небо, и уже у самой кромки ее начало стягивать льдом. Гаст, некоторое время над чем-то размышляя, наконец объявил о своем решении перебраться на другой берег. Мы остановились, и он достал карту.

– Через Ледяную нет мостов, – догадавшись, что он ищет на карте, произнес я и посмотрел на Скита. – А что, маг воды не в состоянии что-нибудь предпринять для переправы?

Скит обратил на меня раздраженный взгляд.

– А я слышал, что маги ветра могут устроить ледяной смерч – река замерзнет, и мы пройдем по ней, – заметил Инведнис.

– Не знаю, как ты, а я бы не рискнул ступить на этот лед. Даже если он пойдет первым, – Скит не преминул ткнуть пальцем в мою сторону.

– Значит, ты не можешь приказать водам разойтись, – я недобро сощурился. – Будь я магом воды, то наверняка бы смог сделать это.

– Да? И увяз бы в речном иле по самые уши! – огрызнулся Скит.

– Слабак.

– Недоучка!

– Хватит! – прикрикнул на нас Гаст несколько поздновато – ветер швырнул в лицо Скиту пригоршню колючего снега, а меня в очередной раз окатило водой. – Прекратите! Впереди небольшое рыбацкое поселение, если я точно определился по карте. Там наверняка можно одолжить лодку.

Мы тронули коней. Быстро вечерело, и вдали действительно стали зажигаться крохотные огоньки. Однако погода подвела. Наползла тяжелая, темная снежная туча, где-то даже прогремел гром. И на нас обрушилась метель. Я замерз – Скит не пожалел сил, чтобы облить меня как можно большим количеством воды – она пробралась даже сквозь плащ. Спустя час после этого душа на морозе у меня жутко разболелась голова, а потом затряс озноб. С одной стороны, не хотелось показывать себя слабым и жаловаться на недомогание, но с другой, мне с каждым мигом становилось все хуже. Только Шэд заметил. Он остановился и опустился на колени, когда я, теряя сознание, стал заваливаться на бок. Последнее, что я слышал сквозь шум в ушах, это крик Гаста, звавшего меня по имени.

Забвение длилось достаточно долго. Я бредил, мечась в жару. В бреду, незадолго до того, как я очнулся, явилась моя мать. Даже показалось, что увидел ее красивое лицо, что на челе ее собрались хмурые морщинки, что ее ладонь, прохладная и необычайно приятная от этого, легла мне на горящий лоб. «Ах ты, дурачок, – ласково прошептала она, но голос дрогнул, выдав затаенную тревогу. – Ведь в детстве ты не болел даже самой легкой простудой… Зачем ты связался с ними, Тэрсел, зачем? Этот глупец, маг воды, он чуть не погубил тебя… Знаешь, чем бы это обернулось? Я накажу его…» «Нет, не надо», – прохрипел я. Ее ладони ласково скользнули по моим щекам. «Один из твоих знакомцев неплохой лекарь… Но вот с этим ты поправишься быстрее». Почудилось, что она влила мне в рот какое-то горькое снадобье.

– Мама! – позвал я и очнулся.

Пробужденный возгласом на меня уставился Скит.

– Тэрсел! – завопил он с неожиданной радостью. – Ты пришел в себя!

– А что – не должен был? – тихо и хрипло произнес я, вспомнив, что это виновник моей болезни.

– Тэрсел, прости, – в голосе Скита я даже поначалу и не разобрал истинное раскаянье.

– Отстань, видеть тебя не хочу…, – я попытался отвернуться, но понял, что не могу пошевелиться, и ощутил слабость и ломоту во всем теле – последствия перенесенной мной лихорадки.

Скит соскочил со стула, на котором дремал до этого, и присел на постель, где я лежал.

– Тэрсел, – продолжил он виновато, то бледнея, то краснея, разобрав боль и досаду у меня на лице. – Прости, я дурак, я…

Он не нашел слов.

– Просто придурок, – зло подсказал я и тут же закашлялся.

Скит не обиделся, наоборот, он как-то неловко и немного вымученно улыбнулся и, налив в кружку горячее ароматное питье, услужливо поднес к моим губам. Отвернуться у меня вновь не получилось. Я сжал зубы.

– Тэрсел, миленький…

От «миленького» меня передернуло.

– Что?! – возмутился я. – Миленькими называй своих девок, если они только будут у тебя, потому что когда поправлюсь я…

Он воспользовался моментом и влил в рот горячий настой горьких трав. Я едва не подавился, но он, не смущаясь, повторил процедуру и заботливо утер меня салфеткой. Это стало последней каплей.

– Не смей прикасаться ко мне, – прошипел я. – Еще раз так сделаешь, и я тебя убью! Тоже мне нянька нашлась!

– Я не сержусь на тебя, – продолжил Скит. – Ты вправе ругать меня. И потом… все время, как ты болел, я сидел подле тебя и ухаживал за тобой. И не отойду, пока не поправишься!

Я простонал и закрыл глаза.

– Где Гаст? Где Инведнис?

– Они уехали в какой-то город, – с готовностью откликнулся Скит. – Они уже боялись, что не смогут привести тебя в чувство, и поехали за советом к местному лекарю – он из светлых магов.

– Да они решили доконать меня, оставив тебя со мной! – я все еще злился, но, похоже, зря, потому что Скит вновь рассыпался в извинениях, и мне стало от этого еще противнее.

Но худшее ждало впереди. Скит вознамерился покормить меня. Из ложечки. Я уперся, сжав зубы – казалось, нет ничего более унизительного, чем позволить ему сделать это. А Скит сюсюкался со мной, как с маленьким капризным ребенком, уговаривая, что если я не съем несколько ложек, то никогда не поправлюсь. Я не выстоял – он достал меня своим до тошноты приторным голосом, и я, зажмурившись, чтоб не видеть его лица, разжал зубы. Скит, торжествуя, скормил мне всю тарелку чего-то – горечь выпитого напитка начисто отбила у меня способность чувствовать вкус, – не переставая уверять, что теперь я быстро поправлюсь. Однако к вечеру мне стало немного хуже. Опять начался озноб. Скит заволновался и побежал заваривать очередную порцию лечебного питья, а я в это время провалился в небытие. И вновь, словно в бреду, показалось, что кто-то приложил ко лбу ладонь. Но прикосновение было незнакомым, чьи-то острые ногти прошлись по щекам. «Ну, что, волчонок, – произнес женский голос насмешливо. – Помочь тебе умереть?» «Дейра…» «Ты узнал меня, а зря. Теперь-то я не оставлю тебя в живых…» Я очнулся, когда услышал голос Скита и почувствовал несколько пощечин.

– Тэрсел! – на лице его отразилась паника. – Очнись!

Я взглянул на него, и зрение со слухом замутились, словно я погрузился в мутную воду. Во рту все пересохло, и я понял, что привкус горечи исчез, уступив терпко-сладкому.

– Скит, – позвал я. – Не дай мне потерять сознание. Воды, много, быстро!

Он мигом вернулся с питьем. Я выпил почти весь кувшин, глубоко дыша и чувствуя дурноту.

– Меня мутит, – предупредил я из последних сил. – Таз.

Скит достал посудину, в которой он раньше остужал полотенце, накладываемое мне на лоб.

– Еще воды, – прошептал я, когда понял, что в желудке ничего не осталось, и рискнул взглянуть в посудину – на сгустки крови.

– Тэрсел! – испуганно запротестовал Скит.

– Воды! Или я сдохну.

Он, не зная, что делать, подчинился.

– Постой, – вспомнил я. – В моей седельной сумке в самом маленьком боковом кармане сверток с порошком. Высыпь его весь в воду.

После того, как он выполнил мое требование, я выпил и стал ждать. Через некоторое время дурнота отступила, легкий озноб тоже исчез. Стало тепло и спокойно, и я заснул. Когда проснулся, Скит все так же сидел рядом, с тревогой наблюдая за мной, прислушиваясь к дыханию и на всякий случай наготове с уже чистым тазиком. Мне даже стало жаль его – под глазами у мага воды пролегли тени, лицо было бледно от постоянного бдения за мной. Я вдруг понял, что больше не сержусь на него, и улыбнулся.

– Как ты? – поинтересовался он с участием. – Жар вроде бы спал.

– Спасибо, лучше. Только обещай больше не кормить меня с ложечки – это отвратительно, – с этими словами я протянул ему руку.

– Тэрсел! – он с неописуемой радостью сжал мне ладонь и облегченно вздохнул. – Наконец-то ты поправляешься.

– Да, – я все еще чувствовал слабость. – И, кажется, мне хочется есть.

– Хороший признак! – провозгласил Скит. – Сейчас чего-нибудь принесу.

Он вернулся с какой-то похлебкой и торжественно вручил ложку. Когда через три дня вернулись Гаст и Инведнис, они застали меня и Скита сидящими за столом, немного нетрезвыми, пьющими подогретое вино.

– Вот это да! – воскликнул Инведнис. – Похоже, мы зря торопились!

– Судя по вашим изумленным физиономиям, – заметил я, – Вы ожидали найти меня в… в…

– В околелом состоянии, – подсказал Скит, обнял за шею, упершись своим лбом в мой и пытаясь при этом заглянуть в глаза. А потом доверительно сообщил. – Правда, они действительно так думали.

– Ого! – только и выговорил Гаст, посмотрев на нас. – Вот и оставляй их без старших. Да вы оба хороши!

– Я не пьян, – возразил я, пытаясь освободиться от объятий Скита. – Просто слаб после болезни, а вот он точно напился.

– Заметно… Я рад, что ты поправился.

– Я, как ни странно, тоже. Умереть от простуды, что может оказаться глупее?

– Да, да, – вновь подал голос Скит. – Я помню, я полный придурок!

– Скит, пойдем-ка, – Инведнис помог освободиться от него и увел к постели, куда тот рухнул и тут же заснул.

Гаст бросил в ту сторону удивленный взгляд.

– Никогда не видел его таким, – негромко произнес маг огня.

– А вы бы еще на больший срок оставили его со мной, – я улыбнулся. – Тогда бы вообще не узнали.

– Представляю, – Гаст хмыкнул и добавил серьезно. – Сердишься на него?

– Уже нет.

– Вот и отлично. Хватит вам уже ссориться.

– А что посоветовал ваш лекарь?

– Ничего утешительного. Дал какие-то травы, но уверил, что шансов мало, – он похлопал меня по плечу. – А ты крепкий малый, ястребок. Но все же мы останемся здесь, пока ты полностью не поправишься.

В итоге мы задержались в деревне до самого конца холодов. Зима лютовала. Землю засыпало снегом слоем в четыре фута, не меньше. Так что двигаться дальше не представлялось возможным. Мы проводили все время, сидя в отведенной нам хижине у жаркого очага. Гаст иногда выходил из дома, чтобы с помощью огненной магии проложить между домами проходы и помогал рыбакам разжигать отсыревшие дрова. Я вырезал шахматы и читал взятую в Брингольде книгу по магии. Остальные уже давно прочли имевшиеся книжки и теперь изводились от безделья. Гаст кругами ходил около меня, когда я садился за чтение. Его все так же распирало желание узнать, какую магию я изучаю. В итоге Гаст не утерпел, взял том и полистал в надежде найти там картинки, по которым смог бы определить вид магии. Но ни на одной странице не оказалось даже самой крошечной иллюстрации. Он поглядел на книгу с разочарованием, но я промолчал, не удосужившись даже отпустить комментарий по поводу его несдержанности. На следующий день мы уже все четверо вырезали шахматные фигурки, а еще через неделю сыграли в них первую партию. Мне удалось обыграть Скита и Инведниса, но Гасту я проиграл, чем тот остался очень доволен.

Инведнис, увлекшись вырезанием, изготовил себе флейту и вскоре развлекал нас довольно сносной игрой. К середине зимы я прочел первую книгу. Книгу по охранной магии. Я не спешил взяться за вторую. Хотелось заняться чем-нибудь другим, тем, за что давно не брался… Я достал тетрадь, тонкую кисть и коробочку с красками.

– Можно? – Гаст присел рядом.

Но когда я рисовал, то слишком увлекался, и мне никто и ничто не могло помешать. Я окунул кисть в черную краску и набросал едва заметные контуры, потом чуть тряхнул ей, чтобы она очистилась и окунул кончик в новый цвет. Иногда я закрывал глаза, чтобы припомнить мелкие детали – на самом деле я слишком хорошо знал то, что рисовал.

– Это Брингольд? – Гаст завис над рисунком. – Здорово у тебя получилось…

– Я еще не закончил.

Я действительно нарисовал Брингольд. Гаст наверняка решил, что это вид с высоты птичьего полета. Я чуть повел рукой, и над столом, как раз над рисунком повис неширокий портал перехода. Где-то в глубине его за летящими вниз снежинками угадывались огоньки. Я еще раз легонько повел рукой. Ветер разметал снежинки, открыв полностью обзор, и никто из моих приятелей не сомневался, что далеко внизу, в черном провале ночи среди скал мы созерцаем Брингольд. Точно так же, как на рисунке – с высоты птичьего полета. Я еще раз взглянул на рисунок, чтобы убедиться в идентичности оригиналу, поставил сухой кистью связывающие точки и закрыл портал. Рисунок преобразился, набрав глубину, и на нем закружилась метель. Последнее движение кистью, и внизу справа в самом уголке появилась моя подпись. Инведнис и Скит не могли оторваться от рисунка. Гаст же смотрел на меня, и лицо его медленно заливала бледность.

– Я не знал, что в темной обители остались связующие маги… – заметил он.

– Не остались. Перед тобой последний, – я опустил взор на рисунок, наблюдая, как над крышами кружит снег, как далеко внизу по дороге движется фигурка одинокого всадника, как открываются ворота, чтобы впустить его.

– И они тебя выгнали?! – едва слышно произнес пораженный Гаст. – О чем они думали?

– Связующий маг? – переспросил Инведнис.

– Тэрсел всего-навсего открыл портал… – Скит ничего не понимал.

– Нет, – Гаст бросил на них хмурый взгляд. – Каждый связующий маг умеет открывать порталы, но не каждый, кто умеет путешествовать по мирам, может перенести увиденное на рисунок, а потом закрепить его с помощью магии с оригиналом. То, что происходит в настоящем Брингольде, отражается и здесь.

Скит вновь уставился на рисунок.

– Я думал, что это всего лишь магия иллюзий…

Гаст вновь обратился ко мне.

– Как же все-таки они решились выпустить тебя из виду? Начнись война, и ты оказался бы просто незаменим! Но, может быть, они уже получили все, что желали?

– Никто из колдовского Совета не знает об этом… И не узнает. Есть только одна подобная карта – карта Мидла. Она висит на стене в таверне Перекресток исключительно для развлечения посетителей – все считают ее плодом визуальной магии.

– Хм… А ты никогда не пытался создать план светлой обители? – Гаст решил не юлить на этот раз.

– Сумел каким-то чудом удержаться от подобного искушения, – я чуть улыбнулся, спокойно встретил пристальный взгляд мага огня и терпеливо дождался, пока он первый отведет глаза.

Гаст поджал губы. Я между тем убрал рисовальные принадлежности и направился к своей постели, собравшись лечь спать. На столе осталась карта Брингольда, ожившая картинка.

– Что происходит, Гаст? – спросил Инведнис на светлом наречии.

– Я не понимаю, зачем… Зачем он показал, что обладает этим даром? В нашей обители много столетий не появлялись связующие маги. Как и в темной обители. Очень редкий дар. Насколько редок дар открытия порталов в другие миры, но этот… А теперь представь, что в темной обители появился такой колдун. Это означает значительный перевес в силах. Он может нарисовать любой стратегически важный объект и спокойно наблюдать за ним. А особо талантливые могут связывать и передвигающиеся объекты, даже людей…

– Даже колдунов? – Инведнис нахмурился – он начал понимать озабоченность Гаста.

– Но ведь то же самое может делать любой маг, умеющий открывать проходы. Разве нет? – возразил Скит.

– Не совсем. На открытие прохода – нужно затрачивать энергию. Но законченный связующий рисунок этого не требует – он словно становиться частью этого места или существа, с которым он связан. И… его нельзя проследить.

– Проследить?

– Если открыт портал, это можно заметить по изменению течения мировой энергии. И если кто-то подсматривает из портала за тобой – это можно почувствовать. Но не в случае создания подобного рисунка… Это можно сравнить с искусно наложенной заплатой.

– Значит, Тэрсел решил за кем-то последить?

– Не знаю, Инведнис. Может, так, а может, ему всего-навсего нравится смотреть на этот замок – как-никак, а он провел там свое детство… Но если кому-то удастся пленить такого мага и доставить в обитель…

– Кому-то? Ты не себя имеешь в виду? – поинтересовался Скит. – Опять думаешь о Совете?

– Нет. Такого мага не оставят пленником – никого не остановит, что он совсем мальчишка…

Гаст, расстроенный, махнул рукой и отправился спать.

– Ты когда-нибудь пробовал отворять мировые порталы? – полюбопытствовал я у Гаста следующим утром после завтрака.

– Нет.

– Нет? – поразился я. – Как же ты тогда думал овладевать этим искусством? С теорий ты хоть знаком?

– Тоже нет. Ты собрался поучать меня, Тэрсел? – Гаст засмеялся.

Я соображал.

– Погоди, так ты едешь в Оушэнд только для того, чтобы твой учитель выучил тебя этому? Почему он не сделал этого раньше?

– Он считает, что каждому знанию свое время.

– На мой взгляд, не слишком мудрая мысль.

– Вот как? Тебе известна магия открытия порталов с рожденья. Однако, как ты сам говорил, ты никогда еще не пользовался ими для перемещения.

– Ну, это скорее исключение… Так я угадал насчет цели посещения Оушэнда?

– Да.

– Может, мне стоит попробовать объяснить тебе сейчас?

Гаст уставился на меня крайне изумленный.

– А в ответ ты хочешь, чтобы мы туда не ездили? – осторожно предположил он.

– Вовсе нет. Если тебе там еще что-то надо…

– Хитрец, – Гаст усмехнулся. – Что ж, попробуй объяснить, если тебе заняться больше нечем.

Понимая, что больше ничего у него не вызнаю, я кивнул. Любое наше заклинание – это всего-навсего перечень действий с энергией, а не набор непонятных волшебных слов, как считали люди. И у нас были сила и знания, чтобы управлять магической энергией. Она делилась на вещественную, то есть содержащуюся в любом веществе, в любом предмете, внутреннюю – та сила, тот резерв, что были заключены в самих колдунах, и мировую – ту, что проходит по границам миров, концентрированный источник, годный на все, и в то же время самая тонкая энергия, ощутить и воспользоваться которой могут только талантливые. Я создал небольшое окошко.

– Из нашего мира можно выйти только в два других. Из каждого из них опять-таки по два портала – путь назад и в следующий мир. Таким образом, получается неразрывная цепочка. Поэтому, чтобы попасть куда-то придется отворять несколько «дверей». Хотя некоторые колдуны могут поставить сразу несколько проходов – один за другим, и, сделав всего шаг, оказаться через несколько миров. Но это требует достаточно сил, и у меня получается пока только три.

Я показал им. Колдуны с интересом воззрились на тройное окно.

– Все это замечательно, – заметил Гаст. – Но как ты все-таки создаешь проход?

– Каждый делает это по-своему, – продолжил я. – Я же отключаюсь от всего окружающего – от звуков, запахов, даже какой-то миг ничего не вижу, только мировую ткань, которую начинаю понемногу раздвигать. Сквозь нее проступают черты двух миров, я выбираю нужный и продолжаю открывать его. Вот и все.

– Хорошенькое объяснение, – фыркнул Гаст. – Я видел книги по теории магии перемещения – это два огромных и толстенных тома. А твое объяснение уложилось в одно предложение!

– Я же говорил, что этот дар у меня от рождения, – я пожал плечами. – Мне этого никто не объяснял, и никаких томов я не читал, поэтому я так краток. Закрой глаза.

– Это еще зачем?

– Попробую тебе помочь. И вытяни руки ладонями вниз.

Гаст подчинился. Я подвел свои ладони под его, однако не коснулся.

ґ– Сейчас ты ощутишь тепло. Отключись от всего и сосредоточься только на нем. Когда я скажу, попробуй вложить в него силу, как если пытался превратить огонек от свечи в жарко пылающий костер.

Остальные наблюдали за нами и ждали результатов. Я заметил капельки пота на лбу Гаста и осторожно отвел от него руки.

– Давай!

Под ладонями Гаста на миг приоткрылся портал. Маг, пораженный, распахнул глаза. И портал тут же захлопнулся.

– У меня получилось! – в его голосе слышалось ликование.

– Я бы на твоем месте попробовал еще несколько раз, – осадил я Гаста. – У тебя не хватает сил и сосредоточенности поддерживать его в открытом состоянии.

Еще целый час он промучился, покрылся испариной, но результаты особо не улучшились. Наконец, выдохшийся, он упал на стул.

– Похоже, это труднее, чем махать мечом, а, Гаст?

– Тебя-то почему это нисколько не утомляет, умник?

– Потому что я использую для раскрытия портала мировую энергию, а не свой собственный потенциал.

– И почему ты мне с самого начала не сказал?! – возмутился Гаст.

– Ждал, когда ты сам догадаешься.

– Я не умею использовать мировую энергию, – Гаст нахмурился. – Может, ты и этому сможешь научить?

Я покачал головой.

– Для этого я точно не подберу слов… Мировая энергия – это уже на уровне ощущений. Здесь тебе действительно понадобиться толковый учитель…

Гаст на какой-то миг омрачился, а потом посмотрел на меня.

– Все равно спасибо. Тэрсел, – поблагодарил он. – Теперь я хотя бы уверен, что открывать порталы у меня когда-нибудь да получится.

Миновал еще один месяц. Вновь выпал снег. Но в воздухе уже чувствовалось что-то весеннее, и я знал, что это последний снег уходящей зимы. Под снежным покровом уже пробивалась зеленая трава. Тучи рассеялись, брызнуло солнце, и последнему снежному капризу зимы оставалось недолго сверкать под щедрыми лучами. Мы вышли со Скитом из хижины, выдыхая облачка пара в прозрачный воздух.

– Скоро он растает, – произнес Скит, обратив взор к ясному небу.

– Да, скоро, – согласился я и не смог удержаться.

Вихрь взметнулся у ног Скита, обрушив на него снежную лавину. Скит не устоял и опрокинулся под его напором, а сверху его накрыла холодная белая волна. Спустя миг он уже откапывался, отплевываясь, из снежного сугроба. Слова ругательства замерли на его губах, когда маг воды невольно посмотрел на меня.

– Теперь я понял, – Скит даже перестал разгребать снег. – Ты мстителен.

– Что?! – я ожидал всплеска эмоций вместо спокойного рассудительного тона, который он словно позаимствовал у Гаста.

– Ты мстителен, – повторил Скит. – Если бы решил подшутить надо мной, ты бы улыбался, но, засыпая снегом, ты был сдержан и последователен. Любишь, чтобы последнее слово оставалось за тобой?

– Скит, но… – я нахмурился, потому что возражений у меня не нашлось.

– Ну вот, я оказался прав, а тебе это не по душе. Лучше помоги мне выбраться, – он протянул мне руку.

Я, раздраженный его замечанием, невольно протянул свою. Он крепко сжал мне ладонь, а потом с глухим смешком сильно дернул на себя. Отфыркиваясь, я выбрался из сугроба, куда меня ловко опрокинул Скит. Встретившись с его насмешливым взглядом, я бросился на него, и спустя миг мы катились по снегу.

– Скит, Тэрсел! – раздался отчаянный крик Инведниса.

Скит мигом вскочил на ноги. А я, чувствуя обжигающий жар от снега на коже лица и за шиворотом, расхохотался. Скит, обернувшись, залился вслед за мной.

– Все в порядке, Инведнис, – успокоил я мага природы. – Это всего лишь последний снег.

Вложив в слово «последний» особый смысл, я протянул руку Скиту. Он с улыбкой помог мне подняться, и мы принялись отряхивать с себя снежную пыль.

– Я уже испугался, что вы опять поссорились, – Инведнис облегченно вздохнул. – Однако, Тэрсел, ты только поправился, так что…

– Так что ты угостишь нас подогретым вином, – продолжил Скит.

– Угощу, – проворчал Инведнис. – Идите в дом, к очагу. Вы оба промокли.

А через несколько дней мы вновь двинулись в путь. Быстро промелькнула весна, уступив место лету, такому же жаркому и засушливому, как и прошлое. Остались позади северо-восточные поселения. Впереди, перед последней целью нашего пути лежали Береговые пустоши, протянувшиеся от лесистых холмов до самого моря. Мы ехали по пустынной дороге среди высушенной солнцем степи. Однако растения не сдавались – цвели сухие, ломкие кусты тимьяна, синели головки чертополоха, в знойном воздухе висел пряный с горчинкой запах полыни и пижмы. Через двое суток дорога, медленно извиваясь, вползла на пологие склоны древних курганов, с каждым годом все более оплывающих и разрушающихся от нещадного солнца и ветра. Заночевали на вершине под необъятным звездным океаном. Казавшиеся вымершими степи и разлившаяся тишина как-то не располагали к разговору. Каждый думал о чем-то своем, слушая треск огня в костре и завывания ветра, проносившегося меж холмов. Дневная жара резко сменилась ночным холодом. Мы поспешили завернуться в одеяла и придвинулись поближе к костру. Я долго не мог заснуть, не в силах оторваться от созерцания звезд. Так ярки они были только в Брингольде, но здесь горы не служили помехой обзору. Я смотрел на созвездия, и казалось, что стоит только протянуть руку, и можно коснуться их. Прямо надо мной сияли звездные крылья сыча – символа темной обители, куда мне совсем не хотелось возвращаться…

Утром с холма уже виднелась синяя полоска моря на горизонте, а ветер донес влагу и запах соли. Ехать до Оушэнда оставалось недолго.

Часть 2

Глава 7 Битва в море

Оушэнд простер свои белые стены к морю, словно крылья огромной чайки. Крепостные стены и башни, да и большинство зданий были построены из ракушечника, практически единственного годного для этого материала, имеющегося в здешних местах. Но это – новый Оушэнд. Старый пару сотен лет назад лежал в руинах после нападения на город островных пиратов. Город возводили заново не без помощи светлых колдунов. Хрупкие стены содержали защитное заклятие, благодаря чему известняк приобрел крепость гранита. Мы въехали в Оушэнд ночью. Я поплотнее закутался в плащ – на воротах вместе с обычной стражей стоял один из магов огня. Наверное, я стал первым темным колдуном, проникшим за эти стены. Остановились мы в одном из постоялых дворов подальше от центра, зато рядом с морем. Гаст утром принес мне одежду.

– Надевай и без возражений, иначе ты не сможешь выйти в город.

Я развернул сверток и уставился на Гаста.

– Уверен – белый цвет тебе вполне к лицу, – ответил он, хотя от возмущения у меня даже слов не нашлось. – Все равно больше ничего подходящего для тебя не нашлось.

Под белой легкой летней рубашкой обнаружились темно-коричневые штаны. И на том спасибо. Впрочем, вещи оказались добротными. Поэтому я покривился, надевая рубашку, но так ничего и не произнес. Гаст довольно хмыкнул.

– Ну вот, совсем неплохо. А ты вполне бы обошелся и без страдальческой физиономии.

– Еще одно слово, и я, пожалуй, лучше останусь здесь.

– Да брось, ястребок, – рука Скита легла мне на плечи. – Пойдем на море. Ты ведь его тоже никогда не видел.

– Визониан здесь? – негромко поинтересовался Инведнис на светлом языке.

– Должен прибыть завтра, – Гаст бросил задумчивый взгляд в окно, за которым открывался великолепный вид на море. – Надеюсь, мы сможем начать миссию.

Мы спустились вниз, легко позавтракали, после чего Гаст предложил совершить небольшую прогулку по городу. Конечно, по пути он рассказывал, каковы заслуги светлых колдунов в восстановлении и обустройстве города. Что и говорить, Оушэнд был красив. Светлые просторные улицы, мощенные брусчаткой из того же ракушечника, только более темного. Навесные балкончики украшали горшочки с цветами, а улицы – кадки с олеандрами и гранатовыми деревьями. Везде – множество мраморных фонтанов и фонтанчиков. Гаста часто приветствовали – похоже, его хорошо знали в городе. Гаст провел нас по главной площади мимо дворца, одновременно являющегося и ратушей, и жилищем для светлых колдунов. От площади к морю вела тенистая каштановая аллея.

– Жаль, что каштаны еще не созрели, – вздохнул Инведнис. – Зажарить бы их на тлеющих углях…

– Если так хочется, можно заглянуть на рынок. Уверен, там еще осталось с прошлого года, – заметил Гаст.

– А марципан там есть? – у Инведниса разгорелись глаза.

– Вот уж не думал, что ты любишь сладкое, – засмеялся Гаст, а Инведнис только добродушно улыбнулся и развел руками. – А ты, Тэрсел, ничего не хочешь?

– Если вы о еде… – хоть до обеда еще далеко, мне уже хотелось есть – то ли морской воздух подействовал, то ли аппетитные запахи из уютных таверенок, мимо которых мы проходили. – Я слышал, что Оушэнд славится самой вкусной рыбой. Если вы, конечно, ее едите.

Колдуны сконфузились, переглянулись.

– Проклятье, я ведь даже не задумывался об этом! – воскликнул сокрушенно Инведнис. – Мне казалось, моя стряпня всех устраивает…

– Конечно, устраивает, – тут же подтвердил Гаст и посмотрел на меня. – Просто Инведнис, как любой маг природы, не ест мясо убиенных существ. Ты, наверное, заметил.

То-то я думал, почему у нас на обед всегда или каша, или какая овощная похлебка… Даже проведя зиму в рыбацкой деревне, мы так ни разу не отведали рыбы.

– Да нет, Инведнис, все в порядке, – заверил я. – Просто иногда хочется, для разнообразия…

Инведнис немного оттаял. Скит многозначительно поглядел на Гаста, похоже, разделяя мою точку зрения.

– Ладно, – чуть ворчливо отозвался Гаст. – Свожу вас в одно местечко. Там по-особому готовят морского окуня. Инведнис, думаю, нас простит.

Мы прошли через местный рынок, полный всяческого товара. Инведнис нашел-таки прилавок со сладостями. И почти забыл о нашем гастрономическом предательстве, став обладателем большой марципановой конфеты и кулечка с каштанами, со счастливой улыбкой прижимая покупки к груди. Заодно на рынке мы приобрели себе сандалии – даже в легких, из тонкой кожи ботинках становилось жарковато. После этого прошли несколько улиц и оказались на набережной. В северной ее части лежал порт, где на приколе стояло два торговых корабля. А на юге протянулась белопесчаная полоса пляжа, иногда прерываемая дюнами, заросшими тамариском. Не сговариваясь, мы повернули направо и скоро, скинув ставшую неуместной обувь, побрели по горячему песку. Нашли уютное местечко и пошли плескаться в море. Однако, спустя час, мы уже не могли ни о чем думать, кроме как об обеде.

– Инведнис, ты с нами? – поинтересовался Гаст, когда мы, наконец, обсохли и оделись.

– Если там что-нибудь найдется для меня, – он почти горестно вздохнул. – Куда ж я без вас…

– Думаю, найдется.

Вскоре мы сидели в уютной таверне, неподалеку от порта, с аппетитом хрустя зажаренными до золотистой корочки ломтиками безумно вкусной, приправленной лавром, базиликом и чем-то еще рыбы, в то время как Инведнис лакомился маринованными каперсами и супом с морской капустой.

После этого мы вернулись на постоялый двор. Гаст решил немного попрактиковаться с открытие порталов – верно, хотел удивить своего учителя. Правда, удерживать проход открытым Гасту удавалось по-прежнему пару мгновений, не достаточных, чтобы этим самым порталом воспользоваться. Я, поглядывая на его старания, немного порисовал – сделал несколько карандашных набросков побережья, а потом меня сморил сон.

– Плескать на тебя водой нет смысла, ты уже сегодня купался, – произнес Скит, склонившись ко мне. – Хотя, если лень вставать, и ты вполне можешь обойтись без легкого ужина, то можешь дрыхнуть дальше.

– А что у нас на ужин? – полюбопытствовал я, не открывая глаз.

– Ужас! – подал голос Инведнис. – Еще несколько дней в этом городе, и что я буду потом с вами делать? Гаст, они уже спрашивают, что у нас на ужин!

– Они? – я вопросительно посмотрел на мага воды.

– Я тоже спросил, – полушепотом доверился Скит.

Гаст фыркнул.

– Неблагодарные. Инведнис решил вас немного побаловать, а вы еще интересуетесь, чем вас потчуют.

– Нас? – я сел в постели и воззрился на Гаста, словно он не имел к обеденному инциденту никакого отношения.

– Угу.

– И чем же?

– Свежевыпеченный хлеб, сочная дыня, еще кой-какие фрукты и тутовое вино, – Инведнис указал нам на стол, где все это лежало.

– Вино?

– Совсем слабое, так что тебе можно, – милостиво разрешил Гаст.

Что ж, я был не против. После сытного обеда, есть особо не хотелось, так что все, чем угощал нас Инведнис, пришлось вполне кстати. Потом мы прогулялись по вечернему городу, проведали лошадей и легли спать.

А утром оказалось, что Гаст с Инведнисом уже ушли к Визониану во дворец, и, скорее всего, на весь день, как сообщил Скит. Мы же направились на побережье.

Развалившись на мягком и теплом песке, мы играли в шахматы. Скит загляделся на девушку, прогуливающуюся у самой кромки волн, а потом резко повернулся ко мне.

– Ты применил магию! – он с подозрением уставился на доску. – Какую фигуру ты переставил?

– Кто-то слишком отвлекся на очень милую крошку. С чего бы это?

– От тебя научился, – он улыбнулся мне. – Так что ты все-таки сделал, Тэрсел?

– Смотри внимательнее, – посоветовал я.

Он пересчитал фигуры, потом нахмурился, припоминая все ходы.

– Вроде все на месте, – недоумевая, пробормотал он.

– Я просто перекрасил клетки в другой цвет, – объяснил я. – Черные в белые, а белые в черные. Ты невнимателен.

Скит недовольно поморщился.

– Специалист по мелким пакостям.

– Могу кое-что похуже, – отозвался я. – И не совсем приличное. Но если ты не хочешь… Кстати, твой ход.

– Только не переборщи, – сказал Скит, которому стало любопытно.

Я указал на понравившуюся ему девушку. Ветер чуть приподнял ей юбку, но она спешно схватилась за подол.

– Негодяй, – притворно возмутился Скит. – У тебя не вышло!

– Попробую по-другому. Только это совсем неприлично.

Одежда попросту исчезла с девушки. Она, однако, казалось, этого не замечала. Скит покраснел до корней волос, рассеяно переставил своего ферзя, не в силах оторваться от созерцания ее прелестей.

– Ты сделал ее одежду невидимой только для нас? – понял он и зачарованно прошептал. – Какая она красивая!

Потом, наконец, опомнился.

– Тэрсел! – воскликнул он, притворяясь разгневанным. – Прекрати немедленно!

– Пожалуйста, – я рассмеялся и сделал свой ход. – Шах и мат!

Скит удивленно опустил взгляд на доску.

– Это нечестно! Ты отвлек меня!

– Разве светлых колдунов не учат не отвлекаться? – поинтересовался я.

– А вас учили?

– Разумеется. По принципу, если тебя что-то отвлекает, это является для тебя не обычным. Для того чтобы не отвлекаться, надо сделать это привычным для себя.

– Не думаю, что Гаст одобрил бы подобные методы. Сыграем еще разок? Ты дашь мне отыграться? – Скит принялся расставлять фигуры.

Я сделал первый ход. Скит только потянул руку к пешке, как застыл, вновь покраснев. Девушка все еще казалась ему обнаженной.

– Тэрсел! Прекрати! – прошептал он.

– Попробуй сам, – невозмутимо отозвался я.

– Я предложил тебе сыграть в шахматы, а не в подобные игры! – Скит побагровел, начиная злиться. – Я расскажу Гасту о твоей выходке.

– Пожалуйста, – я пожал плечами. – А скажу ему, что ты не справился, что ты ХОТЕЛ это видеть. Потому что, если б не хотел, ты легко прекратил это безобразие!

Скит сник, побледнев. Он зажмурился, пытаясь сосредоточиться. Однако когда он открыл глаза, я понял, что мой приятель по-прежнему лицезрит обнаженную красотку. Он закрыл лицо руками. Я решил ему немного помочь.

– Эта магия предназначается для того, чтобы обнаружить оружие на человеке, которое он запрятал в одежду. Очень даже полезный трюк. Ну, представь, что рядом не прекрасная девушка, а толпа грязных и мерзких мужиков, к примеру, пиратов. Подсчитал сколько у них ножей и сабель, испугался и сказал сам себе, что видеть этого больше не можешь и не желаешь!

Скит осторожно отнял ладони от лица.

– Получилось! – воскликнул он.

– Пираты! – закричали люди со стороны порта.

Мы вскочили на ноги, обернувшись на вопли. К порту подходило несколько больших кораблей. Ветер надувал их пожелтевшие паруса, а на бортах виднелось множество пушек.

– Тэрсел, ты накаркал? – поинтересовался Скит.

– Скорее, это ты их материализовал.

– Надо сообщить Гасту и Инведнису. Пойдем.

– Они у Визониана, – я остался стоять на месте.

– Брось, он же не знает, что ты темный колдун – тем более что ты сейчас в обычной людской одежде…

– Я не пойду к нему. Настоящему мастеру магии не обязательно смотреть на цвет одежды, чтобы знать, кто перед ним.

– Ну, тогда пойдем ближе к порту. Они наверняка направятся туда же, и вряд ли Визониану будет до тебя.

Мы столкнулись с колдунами у самого входа в порт. На лице Визониана отразилось изумление, его взгляд впился в меня, и мне показалось, что из глаз колдуна вот-вот посыплются искры, а сам он начнет метать молнии. Я несколько запоздало попятился, но его меч уже оказался у моей шеи.

– Стой, он наш друг! – спохватился Гаст.

– Что?! – выкрикнул старый колдун. – Что ты несешь, Гаст? Ты знаешь, кто перед тобой?!

– Да, я знаю, что Тэрсел – темный маг, – отозвался Гаст.

На лице старика отразилось предельное изумление.

– Знаешь? Что ты знаешь?! – в негодовании воскликнул он.

Гаст на миг растерялся. Визониан не спускал с меня взгляда.

– Ты не побоялся изменить своему цвету?

– Я побоялся получить тепловой удар, – тем же тоном ответил я, покосился на лезвие – солнечный зайчик, отражаясь, бил прямо в глаза, и добавил беззвучно. – Убери меч.

Визониан лихорадочно соображал – со стороны моря доносились залпы пушек, и ему надо было что-то делать со мной.

– Все под контролем, учитель, – спешно заговорил Гаст на светлом наречии. – Он совершенно не опасен, его изгнали из обители, и мы уже больше года путешествуем вместе. К тому же он может оказаться полезным…

– Замолчи! – прикрикнул Визониан так, что меня передернуло, а Гаст растерянно умолк. – Как ты мог? Я всегда учил тебя не доверять темным колдунам…

Он вдруг запнулся.

– Так это ты рассказал о Ретче и пленниках? – он резко опустил меч, и солнечный отблеск, наконец, перестал слепить. –Надо защищать город, а тобой займусь после.

Светлые колдуны встали на пирсе в один ряд. Гаст и Визониан принялись метать огненные шары в пиратов. Инведнис, кажется, призывал на помощь китов, которые бы подпортили врагам корабли. Скит попытался взбаламутить море, но потом поднял слишком большие волны, в итоге едва не утопив один из торговых кораблей. Визониан рявкнул на него, и тот понуро отступил. Ему что-то шепнул Гаст, и Скит направился ко мне.

– Гаст сказал, что тебе самое время исчезнуть отсюда, пока старик занят другим, – торопливо произнес он.

– Вот так вот взять и исчезнуть? Ни с кем не попрощавшись?

– Сейчас не время для насмешек, Тэрсел, – Скит взглянул на меня. – Ты совсем не знаешь Визониана – он один из колдунов Совета и главный советник Лайтфела. Он очень опасен. Пожалуйста, уходи! Может, еще свидимся…

Он спешно стиснул мне руку в пожатии, отвернулся и зашагал к остальным. Я спрыгнул с пирса на влажный песок и поплелся прочь. Смотря под ноги на выброшенные морем ракушки и гальки и не обращая внимания на подкрадывающиеся волны, заливающие ноги, я пытался разобраться в своих мыслях и чувствах. Но клубок их оказался слишком уж запутан. Очнулся же я, когда раздался свист, и рядом в воду шлепнулось ядро, обдав брызгами с головы до ног. Это несколько отрезвило меня. Я обернулся. Пиратам не составило труда найти источник огненных шаров, ставших причиной пожаров на кораблях. Пламя, впрочем, удачно тушили – несомненно, подготовились, нападая на город, находившийся под защитой огненных магов. С нескольких судов на берег уже успели высадиться удалые молодцы и броситься к городу, туда, где их поджидал отряд стражи. Колдуны же теперь занимались не нападением, а отражением сыпавшихся на них ядер, которые взрывались в воздухе при столкновении с огненными шарами – зрелище оказалось весьма захватывающим. Однако моим компаньонам становилось совсем туго. Мне совершенно не хотелось демонстрировать свои способности перед Визонианом, да и перед моими приятелями тоже, но, похоже, выбора не оставалось. Посланный моим жестом ветер промчался над самыми головами колдунов, взлохматив им волосы, а дальше, набрав мощь, обрушился на судна. Он с такой силой ударил, что порвал паруса, смел пиратов с бортов и опрокинул корабли, которые стали медленно погружаться. Четверка колдунов медленно обернулась ко мне. Еще один более резкий жест. Инведнис не сумел, в отличие от остальных, удержаться и свалился с пирса в воду. Еще несколько кораблей пошли ко дну. Оставшиеся два судна спешно расправляли уцелевшие паруса и разворачивались. Высадившиеся на берег пираты так и не успели достичь стражников и ввязаться в бой. Обнаружив, что произошло с их судами, они вернулись обратно к шлюпкам и спешно отчалили. Но тут у самого пирса показалась серая спина, и Инведнис оказался на ней. Похоже, он не ожидал, что призываемый им кашалот явится. Теперь же осознав, что находится на голове чудовища, Инведнис испугался и изо всех сил ухватился за наросты на его шкуре. Кашалот вдребезги разбил казавшиеся хрупкими лодочки и, выполнив свой долг, погрузился в море. Инведнис едва успел вовремя отцепиться, чтобы не оказаться затянутым китом в глубину. Из последних сил маг природы выбрался на берег. Со стороны города послышались радостные крики – люди видели, что все окончилось благополучно. К Визониану спешил начальник стражи, и он остался дожидаться его. Остальные направились ко мне.

– Тэрсел! – Гаст первым оказался передо мной – взор его еще горел боевым азартом, и в нем отражались благодарность и восхищение. – Спасибо за помощь! Вот уж не думал, что ты способен на подобное!

Я чуть улыбнулся, подумав, а стоит ли последние слова расценивать как похвалу?

– Я, правда, чуть не утонул. Мог бы и поаккуратнее… – проворчал Инведнис, с которого стекала вода, волосы слиплись в сосульки, и утер каплю под носом. – Я понимаю, если бы ты искупал Скита, но меня-то за что? – и подмигнул мне.

Я, смутившись, уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь в свое оправдание.

– Да, ладно, – Скит положил мне руку на плечо и глянул на Инведниса. – У него нечаянно получилось.

Я собирался произнести примерно то же самое. И тут, обмолвившись несколькими словами со стражником, к нам направился Визониан. Гаст с беспокойством следил за приближающимся учителем, весь вид которого не сулил ничего хорошего. Рука Скита соскользнула с моего плеча, и мне показалась, что маг воды даже чуть отступил от меня.

– Почему ты помог нам? – поинтересовался Визониан, остановившись напротив меня, при этом его пальцы сжали рукоять меча.

– Это имеет для тебя какое-то значение?

– Для меня – никакого. Но ведь ты даже не задумался, ради чего утопил уйму народа.

Гаст с изумлением воззрился на Визониана – он, несомненно, ожидал, что его учитель все же выразит мне хоть какую-то признательность за помощь.

– Он просто помог нам! Как ты можешь говорить…

– Мы защищали город, Гаст. А он? Только не смей опять твердить о вашей дружбе. Подобное просто невозможно. Тебе по молодости сейчас этого не понять. Запомни – никогда не доверяй темным колдунам, а особенно… тому, кого изгнали. За хорошие дела у них не выгоняют. Как бы там ни было – я запрещаю общаться с ним. И… я перепоручу вашу миссию другим.

– Мы не можем оставить миссию! – воскликнул в отчаянии Гаст.

– Завтра же вы вернетесь в светлую обитель, – непреклонно продолжил Визониан. – Я обо всем случившемся доложу Лайтфелу.

– Учитель, пожалуйста! – на глазах Гаста разве что слезы не навернулись – в один миг рушилось все, о чем он так долго помышлял и к чему с таким рвением стремился.

– Нет, – отрезал Визониан. – Миссия слишком важна, чтобы ставить ее под угрозу из-за какого-то черного ястребка и твоей глупости, Гаст. Это мое решение, и только сам Лайтфел может изменить его. Но, думаю, он проявит единодушие со мной в этом вопросе. Разговор окончен.

Он направился к городу.

– Позволь хотя бы попрощаться, – выкрикнул чуть запоздало Инведнис.

Но старик обернулся, и его губы тронула усмешка.

– Хорошо, но завтра чтобы вы уже направлялись в светлую обитель! А ты… – он глянул на меня. – Возвращайся-ка к своим…

Гаст, подавленный произошедшим, вдруг нахмурился, на лбу на миг пролегли недоуменные складки. И чем-то озадаченный, посмотрел на меня.

– Боюсь, старик не оценил твоей помощи, – произнес он. – Мне совершенно это непонятно… А ведь мы действительно стали друзьями, Тэрсел, иначе ты бы не помог нам.

– Да твой наставник, Гаст, и не примет этого, – заметил Инведнис. – Он прошел несколько войн с темными колдунами. Разве можно ожидать от него чего-то другого?

– Наверное, он знает, о чем говорит, – заметил я.

На их лицах отразилось удивление.

– Ладно тебе, – проворчал Гаст. – Хуже нам уже не будет. Давайте лучше где-нибудь отпразднуем. Как-никак, а все же первая наша битва. Да и Инведнис весь продрог.

– Если думаешь, что я дрожу оттого, что замерз, то ты ошибаешься, – возразил маг природы. – Я все еще не могу прийти в себя после того, как прокатился на спине кита. Шутка ли – вызывать чудовище, которое и живьем никогда не видел! Дух до сих пор перехватывает! – мы невольно рассмеялись, а Инведнис улыбнулся. – Надеюсь, что мне больше не придется его вызывать. Впрочем, от чего-нибудь горячительного я бы не отказался. Только бы сначала переодеться.

Чуть позже, Гаст притащил нас в уютный кабачок, где заказал роскошный ужин. Он пихал своих товарищей, заставляя их веселиться, словно пытался разогнать общее уныние. Город праздновал победу над пиратами. Визониан купался в славе, а мы все четверо, естественно, остались в тени. Но меня это трогало меньше всего. Мне представлялся грядущий день, и внутри становилось как-то пусто и тоскливо. Неужели, я так сильно привязался к ним, что даже не мог подумать, что буду делать потом. Я так задумался, что Гаст гаркнул прямо в ухо: «Тэрсел!». Я вздрогнул, очнувшись от невеселых мыслей. Маг огня протягивал мне кубок.

– Вино, – удивился я.

– Ты это заслужил.

– Спасибо, но боюсь, я привык к молоку, – я провел ладонью над вином, обратив его в белую жидкость.

Инведнис уставился на меня.

– У тебя получилось! – воскликнул он обрадовавшись.

– Я умел это делать в тот же день, когда ты мне объяснил, – я совсем не радостно вздохнул.

– И целый год это не использовал? – поразился Гаст и бросил взгляд на Инведниса.

– Как-то не пригодилось, – я потянулся за кубком, но Инведнис меня опередил. – Тем более, что меня наставляли никогда не есть материализованную пищу. Конечно, потому, что у нас в обители неважные маги материализации…

Я вздохнул и понял, что совсем упал духом, что никакое вино не развеселит меня.

– Тэрсел, сегодня особый день, расслабься, – Инведнис провел ладонью над кубком, вновь вернув в него вино, и протянул мне.

– Мы хотим выпить со своим другом, – добавил Скит, положил руку мне на плечи и крепко их сжал. – Давай, ястребок!

Мне пришлось поднять кубок вместе с ними. В голове же крутились мысли, что они уедут в свою обитель, и мы, вероятно, больше никогда не увидимся.

На следующий день я проснулся сам. Обычно меня будили Гаст или Скит. Но сейчас пробуждение пришло само. Комнату заливало ярким дневным светом. И колдунов и их вещей след простыл. Я вскочил и бросился к окну. Солнце уже перевалило полуденную черту и медленно клонилось к закату. Без сомнения, Инведнис сделал из вина нечто особенное, что заставило меня проспать так долго. Судя по всему, они даже не стали ждать утра, а уехали еще вечером. Гаст наверняка предположил, что я мог за ними увязаться, проигнорировав слова Визониана, и попросил мага природы сотворить из вина снотворное. Я испытал жгучую досаду – они действительно думали, что могут таким образом остановить меня? Но тут же одернул себя. Ну, догоню я их – дальше что? Я сел на постель, обхватив руками голову, и почувствовал охватившее меня отчаяние. Почему всегда так получатся? Стоит только худо-бедно с кем-нибудь поладить, как какие-то обстоятельства в один миг все разрушают. А причин было, действительно предостаточно, в том числе и тех, о которых мои друзья еще не знали.

– Сдался с такой легкостью… – обругал я себя. – Ретч был тысячу раз прав, называя меня трусом.

Я разозлился на самого себя. И приняв решение, поднялся, быстро оделся, забросил свои немногочисленные пожитки в торбу и выбежал из гостиницы. Шэд нервно стучал копытом и всхрапывал, просясь в дорогу. Рядом в конюшне пустели три стойла, и он выражал недовольство, почему мы еще здесь. Я оседлал его, вскочил в седло и помчался прочь из города, направив жеребца на запад. Шэд мчался вперед, казалось, едва касаясь копытами земли – никогда я еще не гнал его так, словно нас преследовала целая армия врагов. Мы проехали достаточно долго, когда впереди замаячил силуэт торгового обоза, двигающегося мне навстречу. Я решил, что пора поубавить прыть, да и вести себя поосторожнее. Все-таки это прямая дорога из Оушэнда в Мидл, то есть путь связывающий два города, находящихся под протекцией светлых колдуном. Я свернул с дороги, в густое степное разнотравье, соскочил с Шэда. Произнес приказ. Жеребец все еще разгоряченный скачкой, недовольно пофыркал, потоптался на месте, но опустился на землю вместе со мной, лег и замер. Обоз вполне могли сопровождать светлые колдуны, а степные травы скрыли нас с головой. Я же решил ехать дальше только ночью, чтобы зря не рисковать. Согласно неписанному правилу днем передвигались светлые колдуны, а темные – ночью, чтобы опять-таки избежать возможных столкновений. И лишь редкий случай мог нарушить это.

Стояла теплая погода, пустынную ночную дорогу щедро освещала прибывающая луна, поднимающаяся в ясном небе. Впрочем, Шэд не сбился бы и в полной темноте. Так прошло две недели. И я едва не проехал мимо. Откуда-то из тьмы послышалось тихое фырканье кобылы Гаста, почуявшей Шэда, чей ответ я едва успел предупредить. Я спешился и, ведя жеребца на поводу, направился к лагерю. Костер догорел, светились красноватым светом оставшиеся от него уголья. Колдуны спали в сени раскидистых берез, положившись на чутье лошадей. Я отпустил скакуна, присоседившегося к остальным. Потом задумчиво посмотрел на своих спящих приятелей, закутался в плащ и сел напротив, прислонившись к древесному стволу. Когда рассвет тронул небо, первое, что увидел пробудившийся маг огня, это меня.

– Бросили своего друга, да? – прошептал я.

– Тэрсел?! – закричал Гаст, и то ли радость слышалась в его голосе, то ли отчаяние.

Скит и Инведнис подскочили, разбуженные его воплем, а потом, поняли что к чему.

– Ты все-таки увязался за нами! – умилился Инведнис.

– Как ты нас нашел? – Скит похлопал меня по плечу.

– Да ладно вам, – в смущении пробормотал я.

Инведнис занялся завтраком, Скит достал фляжки, собираясь отправиться на поиск воды. Гаст же глядел на меня, не зная, что теперь делать. Однако растерянное выражение лица огненного мага очень быстро сменилось на спокойное и уверенное.

– Зря я думал, что ты не последуешь за нами и не найдешь нас. Особенно после того, как это уже однажды случилось, когда мы только познакомились, – он едва улыбнулся. – Пойдем-ка, прогуляемся, Тэрсел.

Мы отошли от лагеря. Скит и Инведнис проводили нас встревоженными взглядами.

– Мы, конечно, рады, что ты вновь оказался с нами, – вздохнув, начал он. – Но боюсь, что ты не сможешь больше оставаться в нашей компании.

Я молчал, ожидая продолжения. Гаст омрачился.

– Мы вынуждены сообщить обо всем в обители. И нам могут запретить дальнейшее общение с тобой. Да что там могут… Уверен, что запретят. Ты ведь все понимаешь.

– Да, – я едва не отступил, но тут же пересилил себя. – Но… ведь до этого вам тоже не разрешалось общаться с темными колдунами…

Гаст нахмурился.

– Ты ведь прекрасно все понимаешь… – повторил он. – Одно дело, когда об этом никто не знает и совсем другое…

Глупо. Глупо надеяться, что им позволят поддерживать со мной отношения.

– Нам тоже тяжело расставаться с тобой… – Гаст однозначно прочел то же самое на моем лице.

– Я доеду с вами до Мидла и буду ждать там, – непреклонно произнес я, и пусть на моей физиономии читалось совсем другое, но я сказал эти слова. – В таверне «Перекресток», недалеко от центра города. Вдруг повезет, Гаст?

Маг огня понурился.

– Я не верю в везение, ястребок.

У него больше не нашлось слов, а на лице отразилось сожаление и мрачная уверенность, что против законов обители не пойдешь… Мы вернулись к костру, где Инведнис уже приготовил завтрак, поели и пустились в путь. Дорога запетляла среди холмов, а мы ехали молча, каждый думая о своем. И почти не разговаривали друг с другом, впав в странное состояние – смесь тревоги и неясной грусти. Так прошло две недели на пустынной дороге. До Мидла оставалось не больше дня пути. Мои попутчики еще больше погрустнели, и я сам омрачился, зная, что спустя этот срок нам предстоит расстаться навсегда. Верил ли я сам в везение? Скорее, наоборот.

Из-за поворота с северного пути прямо на нас грянул отряд темных колдунов. В то время как мои попутчики натягивали поводья, пытаясь остановить лошадей, я дал в бока Шэду, вмиг оказавшись впереди них, и тут же осадил коня, подняв на дыбы. Предводитель отряда, в котором я узнал Ретча, увидел меня и опустил воздетую для атаки магией руку.

– Ты переходишь все границы! – сказал он хмуро, гарцуя чуть влево от меня.

Я направил Шэда в ту же сторону, продолжая закрывать собой своих приятелей.

– Даже больше, чем ты? – поинтересовался я.

– Намного больше. Однако на этот раз решать буду не я, – Ретч чуть посторонился, и я оторопел, встретившись взглядом с тем, кто ехал позади него.

– Для начала ты вернешь моего жеребца, Тэрсел.

Я в отчаянии посмотрел назад. Вместо того чтобы сделать попытку избежать столкновения, а точнее попросту удрать, мои друзья застыли в растерянности, явно пораженные встречей еще больше меня. Встречей с Повелителем темных колдунов. Лицо его было сурово, и жесткие черты выдавали непреклонную волю. В холодных же серых глазах читалось только одно – спокойная сила, сила, не знающая преград. Таков серый весенний лед, незаметно превращающийся в бурлящую, сметающую все на своем пути реку…

Я покорно соскользнул с Шэда, снял торбу с его спины и, слегка хлопнув по крупу, шепнул несколько слов вслед. Черные фигуры всадников окружили меня. Бэйзел пересел на своего законного скакуна, и тот спокойно стоял, как я ему и велел.

– Вижу, ты неплохо заботился о нем, – он похлопал его по шее. – Но если он опять попытается убежать, я его убью.

Мне вдруг стало непереносимо страшно, и я спешно потупился, чтобы никто не заметил этого.

– Любопытные у тебя попутчики, – заметил мой повелитель. – Они знают, кто ты?

– Они знают, что я темный колдун.

– Интересно узнать, как вы смогли сойтись. Если мне не изменяет память, по их законам, как и по нашим, общение между родами запрещено.

– Общение? Это больше походит на предательство, – подал голос Нордек, больше всех из Совета ненавидевший меня, но я даже не взглянул на него.

– Так что ты делаешь в компании светлых колдунов?

– Путешествую.

– И только-то? Как же они выносят твое присутствие? Ты не мог ужиться ни с кем из обители и вдруг так мирно разъезжаешь с нашими врагами.

– Надо отдать им должное – они оказались гораздо более терпеливыми.

На лице Бэйзела промелькнуло изумление, потом он посуровел – мои слова прозвучали как дерзость в ответ на его насмешку.

– Ты нарушил закон, и за это тебя ждет очень строгое наказание. Ретч!

Но Ретч только опустил голову.

– Ученик превзошел своего учителя, – едва слышно произнес он.

Бэйзел с недоумением посмотрел на него.

– Разве ты не отказал ему в ученичестве?

– Отказал, но это не стало препятствием. Он посещал занятия без моего ведома.

Бэйзел застыл в раздумье.

– Ты собираешься возвращаться в обитель? – прямо спросил он.

– Если тебе угодно…

– Значит, нет…

Бэйзел чуть тронул Шэда, на ходу обнажая меч. Я же осознал, что передо мной оказался тот единственный, кому бы я не посмел противиться. Холодное лезвие легло на шею. Происходящее вогнало меня в такой ужас, что, охваченный дрожью, я невольно скользнул вниз, упав на колени перед ним, и при этом порезал себе шею. В глазах на миг потемнело. Кто-то прорычал ругательство. В следующий миг меня вздернули на ноги, и я вновь встретился взглядом с Бэйзелом.

– Проклятый трусливый мальчишка! – он отшвырнул меня прочь.

Я зажмурился, сжав ладони в кулак и закусив до боли губы. Послышался удаляющийся топот.

– Тэрсел! – колдуны бросились ко мне.

Я поднялся на ноги, зажав ладонью кровоточащий порез, посмотрел вслед отряду и прошептал: «Шэд».

– Тэрсел, ты в порядке? – Инведнис потряс меня за плечо – голос его дрожал – похоже, он все еще пережевал происшедшее.

– Давайте-ка побыстрей убираться отсюда! – посоветовал Гаст. – Тэрсел, да очнись же!

– Я боюсь, что Шэд не послушает меня и сбежит, – в моем голосе послышалось отчаяние. – А он сдержит обещание…

– От такого не сбежишь… – бросил Скит.

Но тут отряд смешался, на миг скрывшись в пыли, а потом черным облаком из него вырвался Шэд и помчался назад. А вслед за ним понеслись стрелы. Магия ветра, и ни одна не достигла своей цели. Еще стрелы, и еще, и еще. Где-то посередине между мной и черным отрядом Шэд болезненно всхрапнул и, как подсеченный, рухнул на землю. Я бросился к нему, а темный отряд немного постоял, затем развернулся и поехал дальше.

– Шэд!

Я упал рядом, не веря, что хоть одна стрела могла попасть в него, обхватил за шею и зарылся лицом в гриве, потому что из глаз готовы были предательски брызнуть слезы. И ощутил, как он потихоньку вырывается из моих рук.

– Шэд! – возмущенно завопил я, а он, скосив бессовестный глаз, встряхнул головой и поднялся. – Мерзавец!

– Удивительно умная животинка, – заметил Инведнис. – Притвориться мертвым в нужный момент!

Мне на плечо легла рука Гаста.

– Ты ранен. О чем спрашивал Бэйзел? Что заставило его так легко отпустить тебя, и почему он не тронул нас?

Инведнис уже что-то достал из своей сумки и принялся обрабатывать рану. Я чуть поморщился.

– Меня уже достаточно наказывали, Гаст, – я отвел взгляд на Шэда. – А до вас ему нет никакого дела. Думаю, они как раз ехали с переговоров от Лайтфела – они всегда ездят туда именно в этом составе. Без сомнения, в очередной раз заключали перемирие, а значит, нет никакого резона устраивать ненужный конфликт.

Гаст кивнул.

– Действительно, они ехали от восточных ворот Мидла. Как бы нам не попасть и на пути Лайтфела. Не хотелось бы опережать события…

Инведнис между тем закончил колдовать надо мной. Кровотечение остановилось, и он смазал рану какой-то резковато пахнущей мазью.

– Особо не верти головой, – посоветовал он.

– Как же они жестоки, – произнес Скит. – Неужели они так же безжалостно наказывали тебя?

Я молча вскочил на Шэда и, не глядя на мага воды, неспешно направил жеребца вперед. Говорить мне совершенно не хотелось, а особенно на эту тему. Встреча с Ретчем и Бэйзелом как-то странно подействовала на меня. Я проявил слабость, когда на шее оказался меч моего повелителя, а он, наверное, так презирал меня, что даже не стал лишать жизни.

Приближался Мидл, то скрывающийся за холмами, когда дорога ныряла в низину, то вновь появляющийся, когда мы выезжали на вершину. Солнце уже тонуло в дымке на горизонте, чуть левее города. Еще пара часов, и мы бы добрались до него. Но Гаст решил устроиться на ночлег у самых подножий холмов. Огненному магу явно было не по себе от встречи с темным отрядом, после которой ему показалось разумным не продолжать путь в сгущавшейся темноте. Инведнис занялся ужином, а мы расселись вокруг костра. Никто не произносил ни слова. Я совершенно задумался, слушая бульканье в котелке, и очнулся лишь тогда, когда Скит потряс меня за плечо – Инведнис протягивал уже приготовившийся ужин. Гаст чуть нервно постукивал ложкой о край тарелки, словно порываясь о чем-то спросить, но так и не вымолвил ни слова.

Глава 8 Светлая обитель

Следующим утром все повторилось, как в дурном сне, только судьба решила сменить роли. Чуть ли не лоб в лоб мы столкнулись с отрядом светлых колдунов. Они, несомненно, решили срезать небольшой участок дороги, кони неспешно ступали по густой траве, и мы не услышали их приближение. Я почувствовал, как каждый волосок на теле становится дыбом. Гаст, Скит и Инведнис загородили меня собой. Отряд замер, заметив нас, и несколько всадников направились к нам.

– Это сам Великий Маг, – выдохнул Гаст. – Это Лайтфел!

Повелитель светлых колдунов остановился перед нами. Поверх его белого одеяния лежал амулет власти – золотое лучистое солнце, инкрустированное янтарем. Светлые, такие же золотистые волосы мага уже чуть тронула седина, а высокий лоб прорезали морщины, но лицо скорее было лицом зрелого мужчины, а не лицом старика. Хотя я знал, что Лайтфел был втрое старше Бэйзела, и, пока он правил, в нашей обители успели смениться целых пять властителей. И в то время как в нашей обители грызлись из-за власти, Лайтфел спокойно правил в обители светлой, оставаясь таким же мудрым и могущественным.

– Ну, здравствуй, Гаст, – мягко произнес он. – Я получил весточку от Визониана. Вы все еще путешествуете в обществе темного колдуна? Дайте-ка взглянуть на него.

Колдуны в нерешительности стали переглядываться, не желая выдавать меня и, в то же время, боясь ослушаться своего повелителя. Но я сам выехал из-за их спин и посмотрел на мага.

– Тэрсел? – удивился он, а я, позволив себе легкую улыбку, склонил голову в приветствии.

Мои попутчики уставились на него с удивлением.

– Так ты его знаешь?! – вырвалось у Гаста. – Но… откуда?

– Еще бы мне не знать сына Повелителя темных колдунов, его наследника и его лучшего ученика! – Великий светлый маг улыбнулся и кивнул мне в ответ. – Похоже, он забыл сообщить вам об этом.

То, что я тщательно скрывал, больше не являлось тайной. Лайтфел не мог не назвать меня, как сделал это Визониан, меня узнавший. Гаст замер, не зная, что делать – то ли ужасаться, то ли продолжать меня защищать. Но никогда я не видел его таким растерянным. Мне вдруг стало жаль Гаста. Я понял, что еще одна его мечта – обратить на свою сторону темного колдуна – брызнула во все стороны хрустальными, больно режущими осколками. Кому по силам обратить на светлую сторону темного наследника?

– Тэрсел – сын Бэйзела? – наконец вымолвил он, голос его чуть дрожал, а открытие, похоже, совершенно не укладывалось в голове. – Но как такое может быть. Ведь…

Гаст, похоже, припомнил мою вчерашнюю встречу с Бэйзелом, и эта картина вряд ли походила на встречу отца и сына. Я спешно обернулся к нему. Он осекся, смешался и опустил глаза.

– Но… ведь из-за этого ты не причинишь ему ничего? – Инведнис заметил мою реакцию.

– Конечно, нет! Разве я могу причинить что-то наследнику? Это нарушит мирный договор. Надо ли напоминать, что это повлечет за собой? Мы не для того вчера перезаключали мир, чтобы начинать войну, – Великий бросил на них испепеляющий взгляд, а потом проницательно на меня посмотрел. – Однако я удивлен, Тэрсел. От кого-кого, но от тебя я такого не ожидал. Я даже думал, Визониан обознался…

– Почему же? Частенько мы делаем открытия в самих себе, не говоря уже о других, – я пожал плечами.

– Возможно, – согласился он. – Но, думаешь, Бэйзел одобрит твое поведение?

– Мое поведение? – я фыркнул. – А как, по-твоему, из-за чего он меня выгнал? Тебе ведь об этом превосходно известно.

– Что ж, ему виднее. Хотя на его месте я бы оставил тебя в обители и надзирал бы за тобой. Мне надо побеседовать с твоими «друзьями», так что я всех вас приглашаю к себе во дворец. Там пообедаем, а заодно все и обсудим.

Мы тронули лошадей. Я ехал рядом с Лайтфелом, за нами потянулись остальные.

– Откуда ты знаешь мое имя? Помню, когда мы виделись с тобой последний раз, оно мне еще не было дано.

– Как ты уже понял, вчера встречался с твоим отцом. Мы добавили в договор несколько новых условий. Кроме того, он назвал возможных наследников. Удивительный у вас все-таки обряд посвящения – давать имена при достижении определенного возраста. Предоставлять личности беспорядочную свободу, мытарства ее из одной области магии в другую, пока она не найдет «свое призвание». У нас дают имя ребенку при рождении, и с самого детства он посвящает себя одному виду колдовства, постоянно совершенствуясь, не то что ваши недоучки…

Я в изумлении осадил Шэда, пропустив мимо ушей его тираду насчет имен, посвящения и даже не обратив внимания на саркастичное «недоучки».

– Постой! Ты сказал «наследников»? Наследников?!

Лайтфел усмехнулся моему изумлению.

– У тебя ведь есть брат, Тэрсел. Как долго ты отсутствовал «дома»? Неужели ни с кем не поддерживал отношений?

– Ни с кем не общался почти два года, – я невольно потянул ворот рубашки, чтобы скрыть свежий шрам.

– Достаточно долго, чтобы многое поменялось, – раздумчиво произнес светлый маг, явно не спеша посвятить меня в происходящее.

Я опустил взгляд на пыльную дорогу. Вырисовывался только один вариант возможных перемен. Когда я вновь посмотрел на Лайтфела, то понял, что все время, пока размышлял, он следил за мной.

– Так что же отец сообщил тебе на встрече? То, что он провозгласит моего брата наследником?

– Вероятнее всего.

– Но по закону…

– Пока жив старший, младший не может наследовать, – докончил Лайтфел.

Я воззрился на него. По спине у меня прошел озноб при воспоминании о вчерашнем инциденте.

– Зачем ты говоришь мне об этом?

– Только не думай, что я хочу предложить тебе помощь – мне намного выгоднее видеть наследником младшего. Он на удивление бездарен, в отличие от тебя…

– Беспредметный разговор, – с раздражением прервал я его. – Мой отец достаточно молод и абсолютно здоров. С чего это выносить на обсуждение тему наследования? И почему, – я с вызовом взглянул на Лайтфела. – Почему бы тебе не воспользоваться случаем и не избавиться от меня? Вероятно, такая возможность тебе больше не представиться.

Лайтфел рассмеялся.

– Нет, зачем же. Мне с одной стороны это, несомненно, выгодно, но в то же время нарушится перемирие, начнется война. И заметь, Бэйзел сказал «возможных» наследников. Он еще не выбрал из вас двоих.

– Он-то как раз давно выбрал, – процедил я сквозь зубы, и тон моего голоса заставил исчезнуть с его лица все признаки веселости.

Какой-то миг мы смотрели друг на друга, как два люто ненавидящих врага, но только миг. Потом в глазах осталось только сдержанное презрение.

Остальную часть пути Лайтфел молчал. Я же чуть рассеяно взирал на приближающиеся владения светлых колдунов, и давно меня не посещало столь скверное настроение. Я вспомнил зиму, свою болезнь и яд, которым меня отравила Дейра, а Дейра приходилась матерью моему брату. Только благодаря противоядию, предусмотрительно положенному в сумку Мерлиндой, я остался жив. Теперь я не сомневался, что все не примерещилось в бреду, а они обе действительно являлись ко мне.

Лесистые холмы остались позади. Перед нами открылась светлая обитель. За достаточно высокой оградой лежал огромный парк, в середине которого располагался дворец. Невысокий – всего в три этажа, но вытянутый причудливой дугой. Я знал, что если смотреть на дворцовый ансамбль сверху, он покажется половинкой солнца, поднимающегося среди деревьев, сейчас таких же золотистых по осени, как и он сам. Искусные орнаменты и барельефы украшали крытые золотисто-желтой охрой стены. А на медных крышах никогда не образовывалась патина. Вокруг дворца добавляя желтого цвели низкорослые рыжие бархатцы и лимонные хризантемы. Мы миновали хорошо охраняемы ворота, проехали длинную липовую аллею, остановились перед главным входом и спешились. Подоспевшие конюхи поспешили увести лошадей. Шэд взвился на дыбы, когда один из них протянул руку к поводу. Я отпихнул дурака прочь. После вчерашнего инцидента жеребец заметно нервничал и не желал больше испытывать чужих прикосновений к себе. Его копыта мелькнули в воздухе. Но там, где миг назад находился незадачливый слуга, теперь стоял я. Шэд так и остался на задних ногах, а передние копыта зависли над моей головой. Я негромко заговорил с ним на темном наречии. Шэд потихоньку успокоился, и гневно раздувающиеся ноздри почти перестали трепетать. Он попятился, осторожно опустился рядом и мягко ткнулся носом мне в щеку. Я ласково коснулся его, затем привязал повод к тонкому стволу молодой липы. Привязал тем узлом, который Шэд без труда мог бы развязать. На всякий случай. Лайтфел, молча следивший за мной, в итоге позволил себе насмешку и сделал приглашающий жест. Я быстро глянул на тронутые бедностью лица моих компаньонов. Значит, все же испугались за… наследника Бэйзела. Никто из конюхов больше не думал приближаться к Шэду, и я шагнул вслед за хозяином дворца. Лайтфел предложил немного отдохнуть и привести себя в порядок перед обедом. Он окинул меня взглядом.

– У тебя есть достойная одежда? – поинтересовался он.

– А что, намечается официальный обед?

– Нет, но я хочу, чтобы они увидели тебя настоящим, тем, кем, ты являешься на самом деле, – он специально сказал это достаточно громко, чтобы слышали Гаст, Скит и Инведнис.

За его спиной стояли мои друзья, явно встревоженные и все еще не знающие, что им думать и как теперь себя вести со мной.

– Хорошо, – тихо отозвался я, догадываясь, что это будет за обед.

В предоставленной мне комнате я умылся и переоделся в ту одежду, которую со времени моего отъезда из Мидла таскал с собой в седельной сумке: серую, почти серебристую, батистовую рубашку, черные брюки и куртку из превосходной выделки замши. Я причесался, обозрел себя в зеркале и криво усмехнулся – давно не приходилось выглядеть таким чистеньким. Однако что-то изменилось с тех пор. Заглянув самому себе в глаза, я невольно вздрогнул, а потом посмотрел на тонкий едва заметный, совсем уже затянувшийся порез на шее. Вовсе не хотелось, чтобы Лайтфел заметил его. Когда я вышел, ожидающий у двери слуга проводил меня в зал. Кроме Лайтфела, сидевшего во главе стола, здесь еще никого не было. Почти никого. По правую руку от него расположилась девушка в богатом, излишне роскошном, пышном платье – Авориэн, единственный отпрыск Лайтфела. На мои губы легла презрительная улыбка, но нарушить этикет я не мог, поэтому подошел к ней и склонил голову в приветствии.

– А ты что здесь делаешь? – полюбопытствовал я.

– Мы ведь давно не встречались, – она улыбнулось открытой радостной улыбкой, от которой меня передернуло. – Хотелось посмотреть на тебя.

– Давно? Хотя, смутно припоминаю, что пока наши отцы обсуждали дела, ты занималась своими куклами. Что-то я не вижу твоего любимого зайчика.

Авориэн покраснела.

– Я уже давно стала взрослой, если ты не заметил, – улыбка на ее лице уступила место недовольству.

– Прости, не заметил.

– Ты такой же…

– Какой? – с насмешкой отозвался я.

Она промолчала и посмотрела на отца.

– Садись там, Тэрсел, – он указал мне противоположный конец стола.

Я поудобнее устроился в кресле. В это время вошли колдуны. Они обратили на меня изумленные взгляды, словно видели впервые, а потом, смущенные, потупились. По знаку Лайтфела они уселись по левую руку от него. После этого слуги принесли еду и наполнили наши кубки вином.

– За твое здоровье, Тэрсел, – с насмешкой пожелал Лайтфел, подняв кубок.

– И за твое.

Мы выпили вина, и Лайтфел, как ни в чем ни бывало, принялся за еду. Я, поигрывая в кубке остатками вина и рассеянно ковыряя вилкой что-то в своей тарелке, поглядывал на него, ожидая продолжения. Лайтфел действительно через какое-то время заговорил, немного утолив голод. Заговорил на языке светлых колдунов. Я было удивился, но тут же догадался, почему Лайтфел это сделал.

– Ну-ка, Гаст, расскажи мне и поподробнее, как вы с ним познакомились.

Гаст негромко взялся за рассказ, не смея поднять ни на кого глаз. После описания нашего знакомства хозяин обители прервал Гаста.

– Посмотри на него внимательно! – в тон Лайтфела закрался гнев. – И вы тоже!

Колдуны обратили ко мне робкие взгляды.

– Смотрите внимательно, болваны! Посмотрите на его тонкие черты лица и нежные руки. Как можно перепутать легкое телосложение с юношеской худобой? Неужели вы не заметили, что перед вами колдун благородного и высокого происхождения?! Как вы могли увидеть герб его отца на попоне и не узнать? А потом еще так глупо купиться на его ложь?!

Они вновь понурили головы.

– А теперь Гаст, поведай мне, как тебе пришла в голову мысль взять темного колдуна в попутчики?

– Я… я хотел использовать его, – почти прошептал он.

– Как же?

– Он являлся изгнанником. Я хотел, чтобы он отрекся от своего рода и помогал бы нам.

– Какой жестокий эксперимент. Возомнил себя новым Артаканом? Впрочем, ты почти добился своего – Визониан подробно описал мне ту битву на море.

– Но…

– Могу поклясться, ты делал все, чтобы расположить его к себе. Ведь так?

– Да, но…

– А он оказался настолько молод и глуп, что поверил и помог тебе?

– Но…

– Дальше, Гаст!

Гаст продолжил рассказ. На этот раз Лайтфел не прерывал его и дослушал до конца.

– А теперь скажи, обсуждали ли вы при нем задачу вашей миссии?

Колдуны с недоумением переглянулись.

– Конечно, нет! – Гаст нахмурился.

– Не обсуждали ли вы при нем миссию на нашем языке, полагая при этом, что он не должен понимать вас? – перефразировал с подробностями Лайтфел.

На их лицах отразилось недоумение. Я понял, что это финал.

– Он спрашивает об этом, так как знает, что мне известен ваш язык, и беспокоится, не наболтали ли вы при мне чего-нибудь важного, – пояснил я на светлом наречии и, прежде чем отвернулся, успел заметить их пораженные, почти испуганные взгляды, обращенные в мою сторону.

– В темной обители существует закон, запрещающий любому колдуну изучать наше светлое наречие, кроме самого Повелителя и его наследника. Возможно, так они надеются узнать наши тайны, – продолжил Лайтфел. – Так вот, Гаст, уверен – вы секретничали при нем. Да и Визониан сообщил, что ты едва не сболтнул лишнего тогда – он успел вовремя тебя прервать.

Гаст нахмурился, а потом обратился к Лайтфелу.

– Мы не обсуждали миссию вообще, – проговорил он твердо. – Но почему же… если Визониан знал, кто такой Тэрсел, и что он понимает наш язык, то почему не предупредил?

– А ты еще не понял? Ради вашей собственной безопасности. Ну, пока все. Вы узнали друг о друге кое-что интересное, над чем стоит поразмышлять на досуге, – Лайтфел глянул на меня. – Ты все еще хочешь «дружить» со светлыми колдунами?

Я откинулся в кресле и в упор посмотрел на Лайтфела.

– Мое мнение здесь вряд ли имеет значение.

Лайтфел перевел взор на них.

– Вы?

Ответом ему послужило молчание. Он нахмурился.

– Если до вас так туго доходит, я еще кое-что расскажу о нем. Как он объяснил свое одинокое путешествие?

– Тэрсел сказал, что его изгнали из обители за непослушание, – Гаст пытался встретиться со мной взглядом, словно сомневался, не может ли это оказаться ложью, но я уставился в свою тарелку.

– О, да! – Лайтфел рассмеялся. – Действительно за непослушание. Ему запретили убивать, а он ослушался!

– Убивать?! – воскликнули они пораженные.

– Да, перед вами убийца, хладнокровный убийца, каким и должен быть тот, кому предстоит занять место Повелителя в темной обители. Он лишил жизни всех своих учителей. А знаете почему? Причина довольно банальна – не мог простить им те незначительные наказания, какие обычно заслуживают ученики, не выполнившие задания.

Это было последней каплей – Лайтфел сделал все, чтобы между нами разверзлась глубокая пропасть, которую бы никто не смог преодолеть. Я не поднимал глаз, зная, что они смотрят на меня, в надежде услышать опровержение. Но я не стал отрицать.

– Вы все еще хотите «дружить» с темным колдуном?

Колдуны вновь промолчали, но на этот раз на их бледных лицах почти не осталось сомнения в правоте Лайтфела.

– Может, ты все-таки что-нибудь скажешь, Тэрсел? – поинтересовался главный маг, позволив себе улыбку.

– Что ты хочешь услышать от меня, Лайтфел? Я понимал ваш язык, я с самого начала знал, какие идеи возникли у Гаста насчет меня…

Я заметил, как Гаст съежился, а по его щекам поползли бардовые пятна, что случалось с ним только при сильном волнении.

– И ты решил подыграть ему. Они поверили тебе, думая, что перед ними беззащитный трусоватый изгой. А ты мог убить всех троих, и они даже не успели бы этого осознать.

– Возможно. Но потом мне показалось, что… – я запнулся и едва слышно продолжил: – Я оказался глупым и молодым и поверил, потому что хотелось верить, что у такого, как я, все же могут быть друзья. Глупо… мне нельзя иметь друзей и не надо… Прошу прощенья.

Я поднялся и вышел на широкую беломраморную террасу. Я облокотился на парапет и остановил взор на раскинувшихся внизу осенних цветниках, стараясь избавиться от злости и ни о чем не думать. Когда я почти успокоился, вдруг ощутил сладковатый запах ее духов. Так обычно пахнут не розы, а дикий горный шиповник, источая более тонкий и менее уловимый аромат и скрывающий за своей нежностью цепкие, колючие стебли, способные укрепиться в самой твердой скале. Немного странный выбор для такого домашнего создания, как Авориэн…

– Ну что ты таскаешься за мной? – грубо спросил я. – Твой папочка не боится оставлять тебя со мной одну?

Авориэн встала рядом.

– Мне скучен их разговор, – как ни в чем не бывало заметила она. – Да и что ты мне сделаешь?

– На досуге обязательно подумаю над этим… Тебя не смущает услышанное за обеденным столом?

– Нет, ведь это известно мне давно. Да и знаю гораздо больше их. Отец специально рассказал им без подробностей. Если бы ты кое-что уточнил…

– Уточнил?! – я едва не взбесился.

– Впрочем, это твое дело. Мне надо поговорить с тобой о другом. Серьезно поговорить.

Я пожелание удивило меня и пробудило любопытство.

– О чем же?

– У меня появилась одна проблема, – начала Авориэн. – И, кажется, только ты сможешь помочь.

– Вот как? Это как же может помочь темный колдун?

– Мой отец не желает обучать меня магии, – продолжила она полушепотом. – Он считает, что женщины не должны владеть ею. Он намеревается отдать меня замуж, чтобы я родила ему наследника мужского пола, которого бы он обучил магии.

– Как интересно, – прокомментировал я, но она не заметила иронии.

– А у меня талант. Я хочу быть свободной. И хочу дальше познавать магию.

Она поглядела на меня, ожидая, что я догадался о своей роли в ее деле. Но я сделал вид, что еще далек от этого.

– Ты должен меня похитить, – наконец выпалила она.

– Похитить? – я «восхитился» ее идее. – Тебя?! Девочка, ты в своем уме? Соображаешь, что говоришь? Твой отец мигом превратит меня в уголек. Нет, даже и пепла не останется, если у меня подобное возникнет в мыслях.

– Я знала, что ты струсишь, – в ее голосе послышалось презрение.

– Просто здраво рассуждаю, – отпарировал я. – И у меня хватает собственных проблем.

– А я-то думала, что ты любишь проделки и приключения, – она вздохнула.

– Хорошенькое оказалось бы приключение с трагическим концом, – я хмыкнул.

– Тебе хорошо, ты сбежал от отца и волен делать все, что вздумаешь.

– Не сбежал. Он сам меня выгнал.

– Какая разница? Ты ведь не торопишься возвращаться. А я так устала от всего. За мной следят и никуда не выпускают. Я так хочу увидеть мир…

– А ты действительно талантливая? – спросил я больше из корыстного интереса, чем из праздного любопытства.

– Да, я в совершенстве знаю материальную магию.

Она сорвала соцветие с куста роз, росшего в кадке на балконе, и через миг алые лепестки превратились в бабочку.

– Ух, ты, – изумился я и тронул ее пальцем. – Живая?

Бабочка взмахнула крыльями и улетела в парк. Авориэн улыбнулась, видя, что ее колдовство впечатлило меня, но тут же погрустнела.

– Он не хочет замечать, что я умею делать, – в ее словах слышалось отчаяние, глаза подозрительно влажно блеснули, имне даже стало ее немного жаль.

– А у тебя есть план похищения?

– Да нет, – она горестно вздохнула. – Я бы сама наняла людей для этого, но со мной всегда слуги отца. Да и вряд ли кто-нибудь отважился. Хотя ты показался мне достаточно безрассудным, дружа со светлыми колдунами. Если бы ты спас меня от этого кошмара, я бы отблагодарила тебя.

– Это как? – не понял я.

Она бросила на меня странный взгляд.

– Я могла бы подарить тебе поцелуй.

Я тупо уставился на нее. Но потом на мои губы легла насмешка, и я чуть склонился к ней. Конечно, я пользовался благосклонностью девушек, но почему-то и в голову не приходило, что я могу понравиться дочери повелителя светлых колдунов. Тут же мелькнула мысль воспользоваться этим, чтобы досадить ее отцу.

– Всего один поцелуй? – прошептал я, зная, что должен ее этим смутить. – А не больше?

– Ну, ладно, два, – она не поняла, что я имел в виду под «больше», конечно, не количество поцелуев. – Один заранее…

Она внезапно подалась вперед, и наши губы встретились. Поцелуй ее оказался неожиданно сладостным, и я вдруг осознал, что у меня давно никого не было, и что я истосковался по любви. Я с нежностью привлек ее к себе. Она, похоже, тоже не ожидала подобной нежности ни от себя, ни от меня. Несколько мгновений мы не могли друг от друга оторваться. Потом она отпрянула, зардевшись от волнения и стыда. Я бросил осторожный взгляд через плечо в обеденный зал. Лайтфел по-прежнему наставлял колдунов, и только Гаст, в разочаровании отвернувшийся от остальных к террасе, застыл с обалделым выражением. Наши глаза встретились, и он спешно уставился в пол.

– Он видел, – с испугом прошептала Авориэн.

– Он не скажет, – я вновь принялся разглядывать парк. – И когда это надо тебя похитить?

– Свадьба назначена на середину весны.

– Через пол года? – я не скрыл разочарования. – А раньше нельзя?

– Нет – у меня еще много дел в обители. Но ты ведь сделаешь для меня? Ты придешь? – и голос ее стал совсем тихим на последних словах.

– Если только за это время со мной ничего не случиться. Надо уладить свои проблемы. А их достаточно… Пожалуй, мне пора.

Я вернулся к столу. Гаст склонился ко мне.

– Тэрсел, ты знаешь, что делаешь? – зло прошипел он.

– Я думал у меня и в самом деле есть друзья, – тихо заметил я. – Неужели имеет такое большое значение, кто мой отец?

– Ты не понимаешь, – шепотом продолжил Гаст. – Ты не такой, как другие. Ты особенный. И у тебя особенные обязанности. Со временем ты станешь главным колдуном и будешь править остальными. А твой отец – наш злейший враг…

– А темные колдуны враги светлых… старая песня… Что ж, вам легче – вы меня взяли в свою компанию, вы меня ее и лишили, – я резко поднялся и спросил у Лайтфела. – Можно мне уйти?

– Конечно, – ответил он.

Я вышел прочь, вскочил на Шэда и, злясь на них всех, помчался куда глаза глядят.

Немного остыв, я остановил жеребца и направил его к северу. Впереди, в открывшейся с холма равнине лежал огромный город, Мидл, перекресток торговых дорог, смесь людей со всех концов материка и разных культур. Расположенный в самом центре Бинаина, он стал своеобразной столицей всех земель, хотя и оставался совершенно от них независимым. Круглый год здесь не прекращались ярмарки. Трактиры и гостиницы были заполнены путешественниками и купцами. И, как я уже однажды рассказывал Гасту, город считался нейтральной территорией для светлых и темных колдунов, и по его законам запрещались усобицы между ними. Дорога увела вниз, к южным воротам, прорубленным в высокой белокаменной и казавшейся неприступной крепостной стене. Стражи бросили на меня короткий взгляд и почтительно склонили головы. В этом городе мне не было нужды представляться. К моему собственному неудовольствию слишком многие знали меня. И именно слишком частые любопытные взгляды побудили меня когда-то уехать отсюда, оставив уютную небольшую комнатку в таверне, к которой я сейчас подъезжал, миновав центральную улицу и короткий переулок в самом сердце Мидла. Шэд потянул ноздрями и издал короткое и одобрительное ржание.

– Ага, вспомнил, что тебя здесь кормили отборным овсом, – я похлопал его по шее и прошептал. – Эх, Шэд, вот ты и остался один у меня, самый верный друг.

Шэд скосил глаз, вывернул шею и чуть укусил меня за колено в подтверждение, а потом резвым аллюром промчался по оставшемуся участку дороги и как вкопанный замер подле знакомого входа. Я мог бы доехать сюда и с отпущенными поводьями – Шэд бы сам безошибочно нашел таверну, где я жил два года назад…

Глава 9 Перекрестки Мидла

Два года назад я ехал по путаным улицам Мидла, немного рассеяно глядя по сторонам. Это происходило в тот самый день, когда меня изгнали из обители. Закончилась осень. Моросил то ли холодный дождь, то ли сыпал мелкий снег. До самого Мидла я добрался ближе к вечеру. Миновав западные ворота по Главной улице, соединяющей оба въезда в город, достиг центра, показавшимся, не смотря на промозглую погоду, слишком шумным и беспокойным. Тогда я углубился в более тихие районы, где в сгущающихся сумерках выбрал малоприметную гостиницу в одном из переулков.

Дела у хозяина, похоже, шли плохо. Внутри оказалось грязновато, хотя еду пообещали добротную. Зато никто из колдунов сюда точно бы не заглянул. Я снял комнату, сел за отдельный столик в общем зале, заказал ужин. В тот день моего изгнания я был слишком расстроен. А те, кто следили за мной, сочли молодым и слабым, чтобы оказать какое-либо сопротивление. И даже одежда темного колдуна не отпугнула их. Воры, от которых не могли избавить город не то что бы законы, но даже опекунство светлых магов, положили глаз на мой довольно скромный по объему кошелек. Я же, погруженный в невеселые думы, вспоминая неприятные события утра, незаметно для себя увлекся вином, которое запрещалось пить ученикам. Правда, в этот день я уже не являлся учеником… Захмелев, я уже не обнаружил в голове невеселых и отягощающих мыслей и расслабился. Вино и еда приятно согревали, и меня стало клонить в сон. Воры не видели, ни на каком коне я приехал, ни серой рубашки под застегнутой на все пуговицы черной курткой. Их погубило нетерпение. Я прикрыл веки, откинувшись на спинку скамьи, готовый вот-вот задремать. Но они решили, что я уже отключился. Я очнулся в тот самый миг, когда один из них пытался отстегнуть кошелек от пояса. Тогда они совершили еще большую глупость – перед моим лицом сверкнул мясницкий нож. Чувство опасности мгновенно отрезвило меня.

– Тише! – зашипел тот, с ножом, и уже напарнику: – Поторапливайся! Чего возишься?

– Проклятая застежка, – просипел тот.

От их наглости я на миг растерялся.

– Советую оставить это и уносить ноги как можно быстрее! – брякнул я первое, что пришло в голову.

– Да что ты? – с издевкой бросил «мясник». – Думаешь, мы тебя испугались?

В следующий миг хорошим пинком я отбросил его от себя. Он кувыркнулся спиной назад, споткнувшись о скамью. Потом я стряхнул с себя второго, чьи трясущиеся руки так и не смогли справиться с застежкой. Грохот упавшего привлек к себе внимание остальных. Я надеялся, что эти двое последуют разумному совету, но этого не произошло. Вместо этого поднялись остальные посетители этого сомнительного заведения, недобро сощурившись в усмешке. Кто-то помог «мяснику» подняться.

– Проучим ублюдка! – хрипло выкрикнул он. – Сколько можно терпеть от темных – все наши деньги теперь у них!

Вокруг одобрительно закивали, и толпа человек в двадцать двинулась на меня.

– Куда?! – завопил тавернщик. – Совсем ополоумели! Уже не соображаете, кто перед вами?! Хотите, чтобы сюда заявилось с десяток таких как он? Я и так почти разорен!

– Заткнись, Перл! – рявкнули на него. – Печешься о своей выгоде? Забыл, что один из них сделал с твоими женой и дочерью? Не беспокойся, никто ничего не узнает…

Я стоял, прижавшись спиной к стене, и лихорадочно соображал, что делать. В голову некстати лезли глупые мысли о том, что в Мидле безукоризненно блюдутся законы, что колдуны обоих сторон не вправе нарушать права граждан, и что за обиду жителя города – не важно оскорбление или хуже того – увечье, дело могло дойти до городского суда, где судьями выступали представители всех трех сторон. Я пытался сформулировать короткую речь, чтобы избежать конфликта и подавить их агрессию, но не успел.

Первым ко мне подскочил «мясник». Я увернулся, и нож прошел рядом, распоров мне куртку, на дощатый пол посыпались пуговицы. А потом тут же сработал инстинкт самосохранения. Нападавших разметало по стенам. Вихрь поднял и опрокинул столы и лавки. Разбилась вдребезги посуда за стойкой, брызнуло вино и нечто покрепче из разбившихся бутылок. Фонари, сорванные со стен, умаслили пол, разлившееся масло вспыхнуло, и пламя занялось грязными от въевшегося жира столами. Нападавшие уже потеряли интерес ко мне – израненные осколками стекла, они теперь спасались от пожара. Я подхватил свою торбу и выпрыгнул наружу через разбитое окно. Огонь занялся таверной на удивление быстро. Шэд, почуявший неладное, уже самостоятельно покинул конюшню, не забыв вытащить в зубах седло и упряжь, заметил меня, чуть расслабил встревожено стоящие уши и, приветствуя, мотнул головой. Я, хмурясь происшествию, подошел к нему, похлопал по шее, закинул на загривок торбу и взялся за седло. В это время из горящего здания выбрались последние люди, таща «мясника» с разбитой головой и оглушенного произошедшим тавернщика, и тут же застыли на пороге, едва не позабыв, что за спиной бушует пламя. Уставились все, как один, на видневшуюся под лишенной пуговиц курткой светло-серую рубашку. А я, чтобы они не решили, что им это примерещилось, с очень недоброй усмешкой кивнул на герб Бэйзела, красующегося на попоне Шэда. Всех сдуло ветром на этот раз без моей помощи. Ускакал, прихрамывая, даже «мясник».

Остался только жалкий тавернщик. Он потоптался на месте, словно ничего не сознавал, нерешительно шагнул вперед, не зная, куда девать руки, мял подол почерневшей от дыма и копоти рубашки. Обернулся на миг к полыхающему его достоянию и обратил ко мне полные отчаяния глаза.

– Мммилорд, – произнес он так тихо, что я едва не поддался вперед, чтобы расслышать получше. – Милорд, помогите…

– Что?! – он еще осмеливался просить о чем-то после того, как в его заведении меня чуть не убили.

По черному в саже лицу пролегли светлые полосы – он заплакал, а потом неожиданно бухнулся на колени.

– Милорд! Молю вас! Там моя девочка осталась… Может, вы обладаете нужной магией, и я смею надеяться на ваше снисхождение…

Никто и никогда еще не унижался передо мной, и мне стало еще более противно. Я посмотрел в конец улицы, куда умчался один из злополучных посетителей таверны с криками «Пожар! Помогите!». Но что-то подсказывало, что помощь может весьма запоздать. Огонь перебросился на верхний этаж. Я с сомнением глянул вниз, где, кроме огня и дыма, ничего уже не было видно.

– В какой она комнате? – я все еще в сомнении шагнул к горящему дому.

– Вверх по лестнице, вторая дверь справа, – голос тавернщика переполнился мольбой и надеждой.

– Если лестница еще осталась. Жарковато, проклятье, – я дошел до двери и остановился. – Ненавижу огонь…

Будь я магом воды, я знал бы, как залить пожар, будь я магом огня, я знал, как усмирить пламя… Хотя… Я направил ветер в дом. Языки пламени пригнулись под его напором, образовав проход. Я бросился к лестнице, она тоже вся горела, но ветер заставил пламя исчезнуть, почти сбил его. Задержав дыхание и чувствуя, как щиплет глаза и в горле от едкого дыма, я спешно вбежал по ней. Вторая дверь, и я оказался в полной дыма комнате. Огонь уже занялся одной из стен, тлели занавески на окнах. Девочку лет десяти я нашел без сознания на постели. Тем проще. Я осторожно поднял ее, выбил окно и позвал Шэда. Конь встал на дыбы, уперев передние ноги в стену, вытянул шею, достав, таким образом, до второго этажа. Я осторожно опустил бесчувственную девочку ему на шею, тавернщик, поняв мой замысел, поймал крошку внизу, когда она, скользнув по спине жеребца, попала прямо отцу в руки. Следующим из окна ретировался я. Шэд принял более обычную для коня позу, опустившись на четыре ноги, и я ласково потрепал его. Единственное, что меня сейчас радовало, что не оказалось свидетелей всего произошедшего. Пожар, несомненно, привлек бы людей, но дома вокруг казались вымершими. Тавернщик привел девочку в сознание, а я стал седлать Шэда. Я уже собирался вскочить в седло и покинуть это «гостеприимное» местечко, когда обнаружил в конце переулка спешащую помощь в лице пары стражников и одного светлого мага.

– Эй, послушай! – я окликнул тавернщика. – Если сболтнешь, что я вытащил ее из горящего дома…

– Да, милорд, – тавернщик улыбнулся мне преданной счастливой улыбкой.

– И не называй меня милордом!

Я срочно подвернул попону, чтобы никакого герба, выдающего мой род, не было видно, и запахнул куртку, лишенную пуговиц, скрыв рубашку.

– Что здесь произошло? – требовательно спросил подоспевший маг воды, уперев в меня взгляд и одновременно со своими словами обрушив на горящую таверну такой ливень, что уже через пару минут пламя погасло – для пущего эффекта не хватало только громового раската.

– Меня пытались обокрасть, – ответил я с некоторым раздражением. – Опрокинули масляный фонарь, начался пожар… В общем, хозяин лучше меня объяснит произошедшее. Я и так тут задержался.

– Постой. Может, у него еще какие-то претензии к тебе.

– Какие претензии?!

– Никаких претензий! – поспешно замотал головой тавернщик. – Как можно? Ведь он спас мою девочку из огня! У меня никаких претензий к милорду!

– Милорду? – переспросил маг воды, ошарашенный этими новостями.

Я проклял про себя излишнюю угодливость тавернщика и решительно шагнул к магу воды, отпустив куртку.

– Послушай! Меня чуть не прирезала шайка каких-то грязных воров. Не понимаю, вам что, нужен скандал?

– Разумеется, нет, – маг воды очутился в несколько щекотливом положении.

С одной стороны ему бы следовало назначить расследование происшествия, но с другой – мой статус его явно смущал.

– Хорошо, если все действительно так, и потерпевший утверждает, что…

– Потерпевший?

– У него сгорел дом, – маг развел руками.

– Ладно, пусть он будет потерпевший, хотя убить пытались меня… Единственное мое желание, чтобы вы все забыли, что видели меня здесь или какого-либо другого темного колдуна.

– Не думаю, что с этим возникнут проблемы, – маг глянул на стражников, и они согласно кивнули, что меня несколько успокоило. – Что ж, тогда мы здесь больше не нужны. С девочкой все в порядке?

Тавернщик кивнул.

– А почему на шум никто из соседей не выскочил? – полюбопытствовал я напоследок у мага воды.

– Все очень просто. Это старый, заброшенный квартал. Здесь никто и не живет давно. Его должны скоро отстроить заново. Собственно поэтому здесь сегодня и произошло то, что произошло. Не совсем подходящее место для наследника Бэйзела.

Маг откланялся на прощанье и зашагал прочь, но стражники еще задержались. Я не торопясь выправлял попону, поглядывая на них – чего они здесь торчат? Между тем, стражники, похоже, проявили интерес к тавернщику.

– Твое имя? – спросил один.

– Перл.

– Судя по имени – ты приезжий? Не с Южного моря случайно?

– С Южного.

Стражники покосились на меня, но я сделал вид, что мне нет дела до их разговоров. Перл смотрел на них, ища сочувствия.

– Наш городок разграбили варвары, но большинство жителей успело бежать до этого. Кто-то осел в деревнях, а я добрался сюда, – он выдавил улыбку. – Купил таверну, хотел начать все сначала…

Второй стражник хмыкнул, зыркнув в мою сторону, но я с увлечением проверял упряжь.

– Наверно дешево купил – в таком-то районе? У тебя деньги остались? Есть куда пойти?

Перл растеряно развел руками.

– Нет, – прошептал он и склонился к дремавшей на его руках девочке. – Я едва не потерял последнее…

– Тогда ты, вероятно, знаешь закон?

– Закон? – он непонимающе воззрился на стражников.

– Закон запрещает пускать в город нищих. Нам не нужны бродяги. И без того всяких проходимцев хватает… Так что давай пошевеливайся. Мы проводим тебя до ворот.

Перл онемел от изумления. Надо сказать, меня их слова тоже весьма удивили.

– А как на это смотрят светлые маги? Неужели сквозь пальцы? – поинтересовался я и спешно добавил, так как они напряглись. – Я спрашиваю из чистого любопытства.

– Это наш город, – весьма лаконично ответил стражник.

– Что ж… А что насчет тех воров? Вы их поймаете? И накажите?

– Возможно… Но Перл, наверняка, знает своих дружков. Может, он даже с ними заодно… Кстати, за убийство бродяги у нас нет никакого наказания. Одно время было достаточно много случаев нападений подобных разбойников на честных граждан, и это зачтется, как самооборона.

– Вот как?! – воскликнул я в восхищении. – Так что же вы здесь делаете?

– Счастливо оставаться, милорд, – они поклонились с гнусными ухмылками на лицах и, порекомендовав напоследок пару приличных гостиниц, исчезли в темноте.

Перл обратил на меня взгляд полный ужаса – он уже знал, на что я способен.

– И после этого нас называют злодеями! – высказался я вслух. – Что собираешься делать дальше, Перл?

Тавернщик, успев облегченно вздохнуть, пожал плечами.

– Что с ней? – спросил я. – Один из твоих завсегдатаев упомянул что-то о темных колдунах.

– Это произошло по пути сюда. Мы проходили через лес, я отлучился, отправившись на охоту. Когда вернулся, моя жена уже не дышала, а малышка была едва жива… Они заставили ее плясать на углях.

– Но с чего ты взял, что это темные колдуны?

– Я видел их, и ни один человек никогда не оденет черных одежд… Они поняли, что женщины не одни, и направились на мои поиски. Я бежал с малышкой и чудом спасся.

Его слова несколько озадачили меня.

– Как давно это случилось?

– Три года назад.

– Ты смог разглядеть лица?

– Нет, но у одного была куртка… того же цвета что и ваша рубашка… Я не лгу, милорд! – добавил он спешно, увидев, что его слова мне не понравились. – Простите мою дерзость, но разве вы не знали, что у вашего рода это в обычае?

– Слышу об этом впервые, – я задумчиво потрепал Шэда, и он фыркнул в сторону.

Перл сообщил нечто интересное, теперь я раздумал оставлять его.

– Пойдем.

– Куда? – он все еще опасался меня.

– В гостиницу – спать хочется ужасно. Знаешь, где поприличней, чем у тебя, тихо и спокойно?

Перл кивнул и, осторожно неся девочку, пошел вперед, я последовал за ним, ведя на поводу Шэда. Спустя полчаса мы сняли одну комнату на всех, и Перл пришел в ужас, поняв, что ему придется ночевать со мной в одном помещении. Но мне не хотелось терять его из вида.

Проснулся я поздно, да и то оттого, что кто-то осторожно поцеловал меня в щеку. На меня с любопытством смотрели темные девчачьи глаза. Дочь Перла улыбнулась и протянула мне куртку с пришитыми пуговицами.

– Сэлли! – прикрикнул на нее тавернщик. – Не приставай к господину.

Она спешно, чуть прихрамывая, отошла прочь. Что-то не укладывалась в моей голове.

– Послушай, если три года назад с ней произошло несчастье, почему она так спокойно относится ко мне? – спросил я, садясь в постели.

Перл сидел на неразобранной своей – похоже так и не ложился спать, – нервно мял пальцы и старался не встречаться со мной взглядом. Сейчас, в ярком утреннем свете я смог получше разглядеть его. Среднего роста, почти совсем седой, с глубокими морщинами, прорезавшими смуглое лицо, хотя он был еще молод, синие, словно поблекшие или выцветшие глаза, иногда неожиданно оживающие на короткий миг, в которых сквозил незаурядный ум.

– Она-то испугалась и начала плакать, – негромко произнес он. – Но я сказал, что вы не такой, как они, что вы спасли ее из огня…

– Хм… – у меня не нашлось на это слов. – Знаешь, о чем я думаю? Только двое из нас имеют право носить этот цвет.

Я кивнул на рубашку, а лицо Перла, не взирая на смуглость, приобрело цвет молока.

– Но я никогда не замечал за отцом подобного, – негромко продолжил я. – Ты не ошибся?

– Не ошибся.

– Ты видел знак власти – на черной обсидиановой пластине серебряный месяц, обращенный рожками вниз в созвездии судьбы?

Перл покачал головой.

– Любопытно…

– Мне нет нужды лгать вам, милорд! – воскликнул Перл горячо.

– Вот именно. Поэтому-то и не понятно, с кем ты столкнулся три года назад.

Я поднялся и принялся одеваться. Сэлли скромно отвернулась, а Перл ошарашено уставился на мои шрамы.

– Я не был послушным ребенком, – я зло улыбнулся ему. – Но отец никогда не бил меня. А теперь слушай внимательно. Ты мне еще понадобишься в будущем. Если у тебя окажется таверна, ты сможешь успешно вести дела?

– Конечно. Тогда, в южном порту, я содержал одну из лучших гостиниц города.

– Отлично, пойдем тогда искать тебе достойное заведение.

– Вы шутите, милорд?

– Живо!

Перл с услужливой готовностью вскочил и схватил дочь за руку. Девчушка, почувствовав что-то не то, испугалась. Пришлось смягчить тон.

– Спасибо за куртку, малышка. Где ты успела раздобыть пуговицы?

Она улыбнулась чуть растеряно, бросив взгляд на отца.

– Она не говорит с того самого дня, – объяснил он. – Она выражает вам признательность за спасение.

Спустя некоторое время мы стояли у недавно построенной таверны. Добротный трехуровневый дом из темно-коричневого кирпича, с плоской крышей. Внутри большой трапезный зал с высоким потолком, светлые стены, темный дощатый пол, каменный очаг у дальней стены. Вся отделка, столы со скамьями тоже темного дерева. Десять комнат на втором этаже и двадцать на третьем, аккуратная кухня, просторный погреб. Совсем близко от центральной площади, но в тихом уютном переулке.

– Ну, как тебе? – спросил я Перла.

– О лучшем и мечтать бы не пришлось, – прошептал он и продолжил совсем уж жалобно. – Но это слишком…

Я посмотрел на владельца. Он нервно поглядывал на меня. С одной стороны он знал, что у меня наверняка много денег, но с другой боялся завысить цену.

– Слишком? – я вновь критически окинул взглядом дом. – Ничего особенного. Так сколько вы за него просите, любезный?

Продавец оказался умным малым и назвал цену, которую я и ожидал.

– Отлично. Перепиши владение на него, – я ткнул на Перла.

– Это огромные деньги, милорд, – зашептал мне Перл. – Если бы те негодяи ограбили вас…

Я прыснул.

– Им бы не много досталось. Я беру дом в долг.

– В долг? – Перл опешил.

– Думаешь, будь у меня уйма денег, я бы пришел в твою таверенку? Впрочем, это к делу не относится… Это твой долг, Перл, я всего лишь поручился за тебя.

Тавернщик побелел.

– Сколько мне будет стоить ваше поручительство, милорд? – голос его дрожал от волнения.

– Чего ты боишься? Ты ведь сказал, что сможешь поднять предприятие.

– Да, но… Сумма велика, здесь центр, а конкурентов вокруг пруд пруди.

– Посмотрим.

– Так сколько? Сколько стоит ваше слово?

– Ты итак мой должник, Перл. Какая разница?

Он опустил голову и молча кивнул. Продавец предал бумаги на владение таверной, скрепленные нашими подписями и с этого дня Перл стал хозяином «Перекрестка», как называлась таверна. Что ж, свое дело Перл знал. Нанял отличных поваров и прислугу, договорился с торговцами на рынке поставлять ему лучшую снедь. Я поселился на верхнем этаже. Пару дней, пока Перл крутился как белка в колесе, я бездельничал, лежа на постели и глядя в потолок, и размышлял о своей жизни, странных и неожиданных поворотах судьбы и о том, чем заняться дальше. Дня через два Перл доложил мне, что все давным-давно готово, что уже явились первые посетители, которые остались весьма довольны. Но их слишком мало. А не менее чем через пять домов от нас находится первоклассная гостиница, через улицу вторая. И еще одна таверна в самом начале улицы, выходящая фасадом на площадь, славится чуть ли не лучшими в Мидле поварами.

– Мне никогда не отдать долг, – заявил он в самом конце.

– Что-нибудь придумаю, – пообещал я.

– Что тут можно придумать, милорд, – Перл со вздохом оставил меня.

Все началось с того, что в первой гостинице вместо вина оказался уксус, и даже лучшие вина отдавали кислятиной. Потом в номерах завелись клопы, перекинувшиеся на гостиницу через улицу. В довершение всего в таверне на площади повара вдруг словно разучились готовить, и всех воротило от их блюд. Все это узнал Перл от бывших завсегдатаев этих заведений. Он взволнованно слушал новости, замечая, что количество народа в зале весьма прибавилось, и машинально протирая безукоризненно чистые бокалы белоснежным полотенцем. Мне же пришла в голову одна любопытная идея, и пару дней я потратил на ее осуществление. Открывал два портала подряд – в следующий мир и обратно в наш, а потом начинал перемещать последний – так я мог следить за жизнью в городе, не покидая своей комнаты. В итоге я нарисовал карту Мидла – тот самый план, который видел Гаст, и который я впоследствии сжег в огне. Но в этот вариант я добавил магию. Когда Перл, пробудившийся как всегда одним из первых, спустился вниз, дошел до стойки, то обомлел.

Карта висела на стене, рядом со стойкой, круглая, как городская стена, кольцом окружающая город, около трех футов в поперечнике. Искусно прорисованные детали, плюс немного магии, и карта перестала быть просто картой. Возникало ощущение, что смотришь на город с высоты птичьего полета. Шевелилась листва деревьев в садах, блестела вода в каналах, перелетали с крыши на крышу голуби, менялась стража на крепостной стене, в ворота заезжал воз купца, а свет с тенями такой, словно над городом поднимался рассвет, как и в действительности. Внизу, словно застывшая над землей, стояла моя подпись, сделанная серебристыми чернилами и бросающая черную тень на зеленый луг за крепостной стеной.

– Нравится? – поинтересовался я за спиной Перла.

Тавернщик подскочил от неожиданности и обернулся ко мне.

– Ничего более прекрасного и удивительного в жизни не видел! – искренне восхитился он. – А «Перекресток»?

Я показал ему место нашего расположения на карте, и он долго любовался видом таверны. Скоро за его спиной ахала уже вся прислуга. Я про себя улыбнулся.

Весь день у карты происходило столпотворение, а на следующий день зал набился битком – все, кто наблюдал карту, не преминули рассказать о ней своим знакомым. Моя идея прибавила Перлу работы. Дни проходили, но зал не пустел, и никому не надоедало созерцать уменьшенную копию Мидла. Некоторые приходили по несколько раз в день, чтобы увидеть его в утреннем свете, в полдень с короткими тенями, вечерний и ночной, когда уже ничего не видно, кроме зажегшихся огоньков в домах, уличных фонарей, огней сторожевых башен, да мигающих звезд в воде каналов. Все наши конкуренты, на которых сетовал в самом начале Перл, разорились и закрылись в течение трех недель. На следующий день после этого знаменательного события таверну посетил уже знакомый нам маг воды.

– Я Тибелус, представитель городского совета, – сообщил он, не узнав в опрятном и хорошо одетом Перле виденного им у пожарища злополучной таверны оборванца, перемазанного в саже.

Перл представился в ответ и осведомился, чем может быть полезен высокому посетителю.

– До нас дошли слухи, что ты заплатил одному темному колдуну за то, чтобы он навел порчу на твоих конкурентов.

– Порчу? – изумленно произнес Перл.

– Да. Одним твоим соседям подпортили вино, превратив его в уксус, на других обрушились полчища клопов, у третьих невесть что творилось с провиантом. Не хочешь ли ты поведать об этом?

Перл застыл, не зная, что и отвечать. Несомненно, он подозревал в соседских неудачах меня, но мы никогда не беседовали на эту тему. Пришлось помочь выпутаться из очередной скверной ситуации. Я незаметно подошел к магу.

– Будь на моем месте обычный темный колдун, дражайший Тибелус, он бы не оскорбился твоим словам, – я хмуро поглядел на обернувшегося ко мне мага.

– Милорд? – он содрогнулся, но не забыл о приличиях и поклонился мне.

– Неужели ты готов допустить, что подобный мне мог бы опуститься до каких-то отвратительных насекомых или до превращения вина в уксус – заклятия, которое без труда исполнит самый бесталанный ученик?

Тибелус, разумеется, мог допустить что угодно, но признаваться в этом, само собой, не стал. Я весьма фамильярно положил руку ему на плечо и развернул мага воды к карте.

– Вот одна моя забавная вещица, из-за которой у Перла столь удачно идут дела.

Маг уставился на карту, как и любой другой посетитель «Перекрестка».

– Это…

– Всего лишь визуальная магия, – подсказал я.

– Прошу прощенья, милорд. Я вовсе не хотел…

– Ладно, можешь не извиняться, – смилостивился я и увлек его за собой. – Пойдем лучше выпьем неплохого вина. Перл!

Пока Перл нес нам вино, я еще кое о чем поведал неловко себя чувствующему магу.

– Знаешь, что я подумал, после нашей той встречи, – продолжил я в том же духе. – Помнишь, ты говорил тогда, что трактирщик потерпевший? Я подумал и пришел к выводу, что, проклятье, ты прав! Что мне могла сделать эта шайка воров? Ничего. А бедняга действительно лишился всего. Я и решил немного помочь ему.

– О?! – только и произнес Тибелус, вытаращившись на Перла, принесшего вино и ловко его разлившего по бокалам.

Я скромно помолчал, дождавшись, пока Перл уйдет.

– Да, совсем немного помог, – повторил я. – А то те любезные стражники, сопровождавшие тебя в тот раз…

Тибелус едва не подавился, услышав от меня историю о стражниках, и сделался таким же пунцовым, как вино в наших бокалах.

– Милорд, – наконец вымолвил он, переборов охватившее его волнение. – Я сдержал свое обещание, и никто не узнал о том происшествии, и что вы находились там. Теперь я прошу вас о том же – никому не рассказывайте эту гнусную историю о стражниках!

– Разумеется! – я расплылся в улыбке и понимающе кивнул, отчего у мага случился второй приступ непомерного стыда. – Есть еще какие претензии к Перлу насчет клопов и остального?

– Нет, конечно, нет! – маг отдышался, сделал большой глоток вина и, поспешив подняться, откланялся. – Всего хорошего, милорд.

Внутри я покатывался со смеху, глядя ему вслед.

– Что вы ему сказали, милорд? – спросил подошедший Перл.

– Ничего особенно. Но он вряд ли еще сюда сунется, хотя и по другой причине.

– Почему же? Мне показалось… он опасается вас. Тогда у пожарища этого не было…

– Похоже, Тибелус прознал, почему меня выгнали из обители.

– Вас выгнали из обители? – ошарашено произнес тавернщик.

– Тебе о причинах знать не следует, – отозвался я задумчиво. – А уж если об этом станет известно в городе… это сослужит плохую службу твоему делу, Перл. Впрочем, не думаю, что светлые отличаются излишней болтливостью.

Вновь как прежде проходили дни. Постояльцы же и прочие люди, знавшие о карте Мидла, невольно старались увидеть и ее создателя. Так что несколько утомленный неиссякаемым любопытством горожан и приезжих, а также ходившими по городу слухами о разорившихся хозяевах таверн – наших бывших соседей, неожиданном богатстве и везучести Перла, который каким-то удивительным образом свел выгодное знакомство не просто с темным колдуном, а с самим наследником Бэйзела, я уехал, вознамерившись немного попутешествовать. В любой момент я мог сюда вернуться, когда все поутихнет, когда все происшествия достаточно подзабудутся…

Итак, я вновь оказался в Мидле в Перекрестке. Едва я вошел в зал, как возле меня оказался хозяин таверны.

– Милорд! – Перл поклонился мне, и на лице его отразилась радость. – Я уже боялся, что вы совсем позабыли нас.

– Вовсе нет, – я улыбнулся ему. – Немного попутешествовал. Как идут дела?

– Все так же хорошо, и никаких проблем после того посещения Тибелуса, – в его глазах отразились озорные искры. – А как у вас?

Я пожал плечами, осознав, что мне даже думать сейчас об этом не хочется.

– Могло бы быть хуже.

– О! Вы устали с дороги, а я пристаю к вам с расспросами, – на лбу Перла собралась тревожная морщинка – он всегда безошибочно угадывал мое настроение. – Ваша комната, как всегда, в вашем распоряжении. Я позабочусь об ужине.

Я поблагодарил его и поднялся наверх. В комнате угасали последние лучи солнца, опускающегося за западными городскими стенами. Я зажег свечу и откинулся на постель. Я действительно устал, точнее, был совершенно душевно измотан. В голове, казалось, царила пустота из-за несвязных, обрывочных мыслей, словно я не мог осознать все то, что недавно произошло со мной. Я глубоко вздохнул, и показалось, что ощутил аромат духов Авориэн. Наверное, остался их невидимый след на вороте рубашки, где она коснулась меня. Итак, я потерял друзей, а отец занес надо мной меч. Два скверных события. Я понимал, что нужно что-то предпринять, только не знал что.

В дверь тихо постучали, и в комнату вошла девочка, неся на подносе ужин. Я узнал в ней дочь Перла.

– Спасибо, малышка.

Сэлли поставила поднос на стол, улыбнулась смущенно и выбежала за дверь. Я поел. Долго не мог уснуть и лишь под самое утро погрузился в тревожный сон. Утром после завтрака я проведал Шэда, прогулялся по Мидлу, вернувшись в таверну только к обеду. Перл сообщил, что в городе начался праздник урожая.

– Желаете попробовать молодое вино?

– Пожалуй, да, – я прикинул, что, наверное, это лучший способ развеять свое отвратительное настроение.

Я сидел за столиком, рядом стоял пустой кувшин, а я допивал остатки из кубка. За соседними столами шумно веселились и хохотали хмельные люди, а мой ум оставался так же чист и трезв. Я видел, как хозяин таверны с тревогой поглядывает на меня, видя мое настроение. Я сделал ему знак, и он подошел.

– У тебя нет ничего покрепче?

– Есть, но не думаю, что это поможет. Простите, милорд, мою дерзость, – он вздрогнул от моего взгляда. – Горечь не уйдет…

– Горечь?

– Вы слишком расстроены чем-то, и у вас не получается это полностью скрыть.

Я нахмурился и отпустил его. А потом мне померещился слабый и тонкий аромат пионов. И вдруг чьи-то нежные руки обхватили меня за шею.

– Можно к тебе присоединиться? – прошептал в ухо ласковый женский голос.

– Как ты меня нашла?

– Я же твоя мать, – она устроилась напротив и омрачилась. – Скверный мальчишка, неужели ты не рад меня видеть?

Я чуть улыбнулся и, знаком подозвав слугу, заказал для нее вино. Мерлинда сидела, положив руки на стол и сведя пальцы в замок, одетая в черное с серебром платье, и пристально изучала меня. На вид ей можно дать от силы лет тридцать. Она никогда не менялась, оставаясь такой же молодой и прекрасной.

– Какой же ты все-таки мерзавец, Тэрсел, – начала она оскорбленным тоном. – Я не видела тебя почти два года. Ты даже не представляешь, как я волновалась, не зная, где ты и что с тобой.

– Действительно не видела?

– Конечно, – она выдержала мой взгляд.

– Не лги. Прошлой зимой, ты приходила ко мне. Готов поклясться, что ты следила за мной.

Она поняла, что отрицать бесполезно.

– Мне казалось, ты был в бреду.

– Но ты не являлась его плодом и моей галлюцинацией.

– Почему ты злишься? Ты должен поблагодарить меня, что я ускорила твое выздоровление.

– Спасибо, – пробурчал я. – Так ты следила за мной?

– Иногда.

– Иногда?! – я возмутился. – Это как? И по ночам тоже?

Она рассмеялась.

– Ах, вот ты о чем? О своих забавах с девушками.

Я закрыл лицо ладонью.

– Ладно, это ерунда… так как часто? И каким образом?

– Раз в неделю, – она вытащила из-за пазухи кулон. – Всего лишь капля твоей крови в хрустале. С помощью кровного амулета я могу отыскать тебя где угодно.

– Раз в неделю?! И что же тебе известно?

Она стала перечислять, стараясь все припомнить. Она не знала ни об эпизоде с Форином, ни о схватке с Ретчем, ни о встрече с Визонианом, ни о том, что я побывал у Лайтфела. Мне стало немного легче.

– А сегодня я вдруг понимаю, что ты в Мидле, и не удержалась…

Она ласково улыбнулась, но я заметил в глазах матери затаенную тревогу. Мы ненадолго замолчали.

– Как дела в обители?

– Все так же. Ничего нового. Но… тебе пора вернуться, да и Бэйзелу тебя не хватает.

В последних ее словах я вновь различил ложь.

– Вот как? А я слышал обратное. Может, расскажешь сама?

На ее лице отразилось изумление.

– От кого ты слышал и что?

– Почему бы тебе просто не сказать мне правду? – она молчала, и мне пришлось для убедительности добавить. – Например, о моем братце и его матери.

Она побледнела.

– Я не хотела тебя пугать…

– Пугать?! Меня пытаются убить, а ты не предупредила меня!

– Дейра не посмеет.

– Она уже посмела! Когда ты пришла вылечить меня, она выследила тебя и отравила меня.

На лице моей матери отразился ужас.

– Она поплатиться за это.

– Разумеется, но не сейчас. А теперь посвяти меня в подробности.

– Твой отец сделал Дейру своей женой и признал ее сына, это ничтожество, законнорожденным.

– Как же ты допустила это? – поинтересовался я несколько цинично. – Или ты тоже разлюбила отца?

– Ты же знаешь, что нет. Но я ничего не могла поделать.

– Прости.

– Почему ты не хочешь вернуться?

– А для чего? Чтобы от меня и дальше пытались избавиться? И будь так любезна, уничтожь свой хрусталик.

– Но…

– Ради моей же безопасности. Ты не сможешь мне помочь, даже если что и случиться.

Она нерешительно сняла с шеи кулон и раздавила в своих руках.

– Спасибо.

– Куда ты намерен направиться?

– К Ментеперу…

– Нет! – вырвалось у нее.

Я глянул на нее с изумлением.

– Это почему же?

– Он… он опасен, – она просто задохнулась от волнения.

– Знаю, поэтому к нему и еду. Он может научить меня кое-чему полезному.

– Нет, Тэрсел, – она умоляюще посмотрела на меня. – Он жесток, многие не выдерживали ученичества у него и платили за это своей жизнью.

– Не волнуйся, я выдержу отведенный мне срок.

– А потом?

– А потом наведаюсь в обитель поквитаться кое с кем.

– Если вдруг что случится, позови меня, – попросила она. – Пожалуйста, не будь в трудный момент гордецом и упрямцем, попроси моей помощи, – она сняла с шеи еще один рубиновый кулон. – Возьми, это мой.

– Не беспокойся. Сам справлюсь. А что насчет отношений со светлой стороной? Войны случайно не намечается?

Мерлинда бросила на меня чуть удивленный взгляд.

– Почему ты спрашиваешь? Бэйзелу всегда выгоднее поддерживать перемирие, как и Лайтфелу.

– Странно, до меня дошли кое-какие слухи.

– Значит, это действительно только слухи, – ответила она. – Если бы что-то намечалось, я бы предупредила тебя об этом. Ведь в случае войны вне обители и наших городов становилось бы опасно. Тем более, что ты путешествовал со светлыми колдунами… Где они теперь?

– У них появились срочные дела в светлой обители. Да и у меня тоже…

– Может, все же сначала повидаешь отца? – предложила она.

Я думал, говорить матери или нет, но потом решил, что Бэйзел все равно сообщит о нашей последней встрече.

– Уже повидались.

На лицо ее легло изумление.

– Когда же?

– Пару дней назад, после его переговоров с Лайтфелом.

– Что же он сказал тебе?

– Да ничего, – я нахмурился, стараясь не вертеть головой, чтобы она ненароком не заметила финальное событие той встречи.

Но Мерлинду не так легко было провести. Пальцы матери сжали мне подбородок, развернули к себе. Когда ее взору открылся след от раны, в ее лице отразился ужас.

– Это он сделал?! Скажи мне, я все равно узнаю!

– Сам нечаянно порезался, – я отстранился.

– Не верю, что он обратил к тебе меч… невозможно… он не смог бы причинить тебе вред, – она на какой-то миг растерялась, на глазах навернулись слезы.

– Не хочу тебя разочаровывать, но в тот момент с трудом в это верилось.

Но ее слезы вдруг просохли.

– Зачем ты едешь к Ментеперу?! – потребовала она.

– Я же сказал зачем… – я нахмурился.

– Скажи честно, ты что-то затаил на отца?

Мне стало мерзко только от одного ее предположения.

– Как ты могла такое подумать?!

– Раз уж мы говорим откровенно… Я хорошо знаю твой характер – ты не прощаешь обид. Если ты вдруг решишь пойти против Бэйзела, никто не поддержит тебя, и я… не смогу.

Я рассердился, но задавил свое негодование.

– Раз уж мы говорим откровенно… – повторил я сдержанно. – Прошлой осенью побывал в Брингольде у Ретча. Он поведал об одном совете, где все оказались единодушны в решении одной давней проблемы…

Я не сводил с Мерлинда взора. Она так сжала пальцы, что они побелели, а в темно-синих глазах, таких же холодно-синих и проницательных, как у Ретча, отразился страх.

– Ничего мне не объясняй. Только ответь – это правда, что моя собственная мать согласилась на предложение Нордека избавиться от меня?

– Ретча надо лишить языка! А он не сказал, что спустя несколько минут я отказалась? На меня надавили! Ты-то должен понимать…

– Но ты не предупредила меня. Очень мило было встретить дядю, который решил метать огонь и использовать меня в качестве мишени…

– Он опять занялся огненной магией? – Мерлинда нахмурила лоб.

– А ты не знала? – я фыркнул.

Ее взгляд вдруг стал усталым.

– Все так запуталось… Ты сердишься на меня?

Я досадливо поморщился. Она неожиданно перепорхнула ко мне, руки обвили шею, прижали к себе, и покрыла лицо поцелуями.

– Мама! – я, покраснев, пытался высвободиться. – Я уже не…

– Мой малыш, – она виновато посмотрела на меня и, выпустив, поднялась. – Ты знаешь, я люблю тебя… Будь осторожен и… позови меня, если что-то пойдет не так у Ментепера.

– Не думаю, что мне понадобиться помощь, – я огляделся, но вроде никто не видел прилива материнской нежности… кроме Перла.

Я почувствовал, как у меня вновь горят щеки.

– Что ж, тогда удачи.

Мерлинда исчезла. На столе остался лежать амулет с каплей ее крови. Я сунул его в карман, поднялся в свою комнату и в задумчивости откинулся в кресле. Я принял решение отправиться к Ментеперу и, признаться, это решение далось не просто. Мне предстояло вновь очутиться в роли ученика. А я хорошо знал, что это значит… Цена обучения слишком высока, астоимость его у Ментепера могла оказаться равной жизни… Впрочем, мне ли привыкать?

После того, как обнаружились мои способности к гипномагии, я оставался в Брингольде еще целый год. Потом Ретч получил сообщение от Мерлинды и привез меня в обитель, где представил Бэйзелу. Так я впервые увидел своего отца. Бэйзел оказался весьма удивлен известием, что у него есть старший сын. Моему сводному брату тогда исполнилось четыре. Бэйзел внимательно выслушал Мерлинду, пояснившую, что скрывала все, опасаясь козней Дейры. Потом изучающе посмотрел на меня. Ретч склонился ко мне, шепнул пару слов и чуть подтолкнул к отцу.

– Он весьма талантлив, – произнес Ретч и бросил мне бумажного ястребка.

Я не позволил упасть ему на землю, и бумажная фигурка взлетела под самый потолок, описала круг, а потом спланировала прямо в ладони Бэйзела. А через миг я сам оказался у него на руках. Он бросил недовольный взгляд на Мерлинду.

– И ты таила его от меня?

– Он еще кое-что может, – заметил Ретч и кивнул мне.

Я провел ладонью в воздухе, открыв портал в другой мир. Бэйзел был так поражен, что у него даже не сразу нашлись слова.

– Вы оба действительно устроили мне приятный сюрприз, – он широко улыбнулся, и Мерлинда вздохнула с облегчением…

В основном главное кресло в Совете магов передавалось по наследству. Но по закону любой маг мог претендовать на него, победив настоящего правителя в колдовском поединке. Такие поединки проводились достаточно редко, но именно так и поступил некогда Бэйзел. Моя мать и Ретч принадлежали к роду правящего до Бэйзела колдуна, поэтому у Бэйзела имелись все основания не доверять родственникам бывшего правителя. Тем не менее, они были достаточно сильны и влиятельны, чтобы не считаться с ними. Любой из них, мог оказаться достойным противником, любой мог бы попытаться сделать так, чтобы правление перешло к их роду назад – слишком много поколений правили они. Однако Бэйзел достаточно легко сблизился с Мерлиндой, дочерью поверженного им колдуна. Мерлинда не думала о мести, скорее о том, что власть вместе с расположением Бэйзела вернется к ней сама собой. Ретча же Бэйзел на всякий случай отослал подальше, на золотые прииски в Брингольд, чему тот не противился. Конфликт на какое-то время оказался исчерпан, но тут появилась Дейра. Она тоже желала власти. Ее род, практически истощивший свои силы и почти угасший, правивший несколько веков назад до рода моей матери и Ретча. Уловками и интригами ей удалось рассорить Бэйзела с Мерлиндой и занять место подле моего отца. Мерлинда же поняла, что ожидает ребенка. Находиться в таком положении в обители стало опасно. И она отправилась в Брингольд, где и произвела меня на свет. Но власть не давала ей покоя и там. Спустя два года она, оставив меня у Ретча, вернулась в обитель, чтобы попытаться вернуть расположение Бэйзела. Это оказалось не так легко – у Дейры тоже появился сын и, как думали все, наследник. Спустя еще три года я стал последним аргументом матери. Ретч также поспособствовал этому, своим умом и проницательностью не оставив отца равнодушным. Узнав поближе, Бэйзел приблизил его к себе, и вскоре Ретч стал полноправным членом Совета, как и Мерлинда. Дейра на какое-то время отошла на задний план.

По закону обители все ученики обучались вместе и редко видели своих родителей до окончания обучения и получения амулета колдуна. Однако на протяжении последних веков на этот закон смотрели сквозь пальцы. Бэйзел же решил восстановить традицию, считая, что только таким способом можно выучить достойных колдунов. Давно уже дети колдовского Совета не познавали магию вместе с остальными. Совет сначала роптал, но Бэйзел сказал, что первый последует древнему закону. Так я в пять лет оказался за стенами школы…

Школа располагалась в отдельном здании. Внутри имелись небольшие классы, просторные аудитории для практических занятий, библиотека и жилое помещение для учеников. Последнее представляло собой огромный и вместе с тем узкий зал со множеством входов, и казалось мне самым странным в устройстве школы, без кроватей, без какой-либо другой мебели. Вдоль стен на полу один к одному лежали матрасы, набитые овечьей шерстью и теплые одеяла. Личные немногочисленные вещи приходилось прятать под матрас. Спали все вперемешку – мальчишки и девчонки. Те, кто постарше, и вовсе вместе, что никем из наставников не возбранялось. Таким же общим оказался и душ, который согласно школьному уставу полагалось принимать два раза в день. Но утром все обычно ограничивались тем, что плескали в лицо горсть ледяной воды, да полоскали рот и спешили на занятия. Для учителей оставалось втайне происхождение ученика. Только стража, стоящая на входе в школу, знала об этом, чтобы в случае каких-то непредвиденных обстоятельств сообщить родителям. Обучение продолжалось с утра и до позднего вечера. Три, иногда четыре перерыва для обеда и короткого отдыха. А весь вечер ученики просиживали в библиотеке, читая заданные учителем книги. Надо ли говорить, что все происходящее здесь мне мало приглянулось. Особенно давило то, не было времени заниматься своими делами. И отсутствие над головой открытого неба – вокруг все время только серые стены, да потолок. Сухие, заученные объяснения учителей тоже не подогревали интерес к занятиям. Я затосковал. По простору, по родителям, по Ретчу, который всегда мог занятно растолковать урок…

Первое наказание меня застигло на уроке магии по изменению свойств вещества, когда, скучая от нудного голоса учителя, окруженного остальными ученикам и пояснявшего, как можно превратить соль в сахар и наоборот, я смешал какие-то порошки с полки. В итоге моя ступка, где я все это перемешал, взорвалась с глухим грохотом, и по всему классу разлетелся с шипением разноцветный порошок. Дети оказались проворнее учителя, и, в итоге, он один оказался разукрашенным всеми цветами радуги. Когда цветная пыль улеглась, и все выбрались из-под столов, учитель сплюнул окрашенную в фиолетовый слюну и решительно шагнул ко мне.

Спустя три часа Мерлинда ворвалась в комнату Ретча, за ней шагнул Бэйзел.

– Малыш пропал! – воскликнула она в отчаянии. – Его нет в ученической. Через ворота он не проходил.

– Значит, стены не оказались для него преградой, – с этими словами Ретч указал на свою постель, где лежал я, притворившись спящим.

Он откинул одеяло, и родителям предстал вид моей спины со вздувшимися багровыми рубцами. Лицо Мерлинды залила бледность. Бэйзел нахмурился.

– Я бы воспитал и обучил своего сына сам, – заметил Ретч. – Зачем?

– По закону он должен обучаться вместе со всеми. К тому же, вы избаловали его.

– Избаловали? – Ретч фыркнул. – Ты считаешь, что мы обучали его хуже, чем это делают в школе при помощи плеток?

– Мой сын должен быть не только хорошим магом, но и мужчиной.

– Ты же видишь, он пошел в Мерлинду, а не в тебя. Подобные наказания не для него… Он… слишком хрупок и мал…

Бэйзел разозлился.

– Мой сын не может быть слабым! И если в следующий раз он вновь прибежит к тебе, не смей пускать его. Я запрещаю! – Бэйзел ушел, а Ретч поглядел на Мерлинду.

– Ты понимала, что делала, когда привезла его сюда? – поинтересовался он. – Ты ведь помнишь – после того, как я приказал наказать тех мальчишек в Брингольде, умер колдун, избивший их. Ты должна сказать Бэйзелу о его способностях гипномагии.

Мерлинда, все это время молчавшая в растерянности, тихо отозвалась:

– Нет, еще не время. Да может и обойдется…

Ретч с сомненьем покачал головой.

– Его еще накажут за бегство… Любопытно, как он все-таки удрал оттуда…

Мерлинда присела рядом с постелью. Ее рука ласково скользнула по волосам. Она еще раз после Ретча обработала раны на спине, после чего я забылся сном. Утром я вновь оказался в школе магов. Ничего не происходило целую неделю, и я уже почти успокоился. Однако Ретч оказался прав… Я стоял перед несколькими своими учителями, за моей спиной притихли ученики. Заговорил учитель по магии изменения свойств вещества.

– Так как ты сбежал отсюда? Может, поплакался страже, и они тебя пропустили?

– Нет, – вставил учитель по охранной магии. – Стража его не видела. Так как ты улизнул отсюда?

– Выбрался через окно, – едва слышно ответил я.

Ответом мне послужил взрыв хохота.

– Любого, кто попробует покинуть школу через окно, ждет это, – с этими словами он схватил первого попавшегося мальчишку и швырнул его к окошку. Мальчишка не долетел до него полфута, как магическая сила отшвырнула его обратно. – Окна защищены магической завесой, и никто не может ни пробраться сюда, ни сбежать отсюда. Да ты не только трус, но и лгун.

– Тебя вновь накажут, – произнес тот, кто уже хлестал меня плетью.

Наказание повторилось. По едва успевшим зажить ранам. Я сжал зубы, чтобы не кричать, и зажмурил, что есть сил, глаза – неделю назад Ретч, утешая меня и осторожно обрабатывая раны, сказал, что наследник Бэйзела не должен плакать… Отсутствие слез на моем лице еще больше подзадорило палача. Я просто лишился чувств, так и не проронив ни слезинки. Я приходил в себя еще неделю. Я помнил о своем даре и старался думать о чем угодно, только не о своей ненависти к моему мучителю… А спустя два дня после моего выздоровления Лич, главный лекарь в обители, сделал заключение, что учитель умер естественной, но глупой, нелепой смертью – подавившись своим ужином. Никто тогда не подумал на меня, но я прекрасно помнил привидевшийся мне сон…

Так прошло три года. Я почти не испытывал никакого интереса к занятиям. Меня считали довольно посредственным, иногда наказывали, но довольно безобидно по сравнению с тем случаем – отправляли на конюшню ухаживать за лошадьми. Это почему-то считалось унизительным. Но меня это наоборот радовало. Для того чтобы попасть на конюшню, надо было покинуть стены школы, а я мог, наконец, оказаться под открытым небом. Так продолжалось до тех пор, пока в школе не появился мой брат. Почему он не появлялся здесь раньше, я не знал. Может, Дейра поначалу испугалась решительных действий Мерлинды, да и отдавать ребенка в руки не слишком разборчивых наставников ей, наверняка, тоже не хотелось. Но оставаться не у дел она не смогла. К тому же, брат, в отличие от меня, рос чрезвычайно похожим на отца. Уже одно это отводило от него возможные неприятности. Одного взгляда хватало, чтобы понять, кто перед тобой. Учителя улыбались ему и не думали наказывать за какие-то оплошности. Не взирая на закон, никто не хотел, чтобы повзрослевший колдун, сын их повелителя, припомнил старые обиды. Вслед за учителями подхалимничать стали и ученики. И спустя какое-то время мой братец оказался окружен целой сворой подпевал. Это меня чрезвычайно раздражало, но я сдерживал свои чувства. Мне тогда исполнилось восемь, а он был младше на год. Столкновение с ним произошло на уроке по охранной магии, пожалуй, одном из тех немногих предметов, интересовавших меня. Учитель как раз рассказывал, каким заклятьем защищены окна школы. И он не мог не припомнить с насмешкой, что я когда-то утверждал, будто смог преодолеть эту защиту. Все как один засмеялись. Я поглядел исподлобья на мага-охранника.

– Я не лгал тебе, – заметил я.

– В это трудно поверить, – с издевкой произнес учитель. – Чтобы суметь нейтрализовать охранное заклятие, нужно проучиться здесь не менее пяти лет. А ты тогда не проучился и месяца. Только самые талантливые способны на это. Да еще и зависит от происхождения.

Брат напыжился, а я разозлился.

– Неужели?

– Что! – взорвался охранник. – Ты смеешь дерзить мне?

– Вовсе нет, учитель, – я призвал себя к спокойствию.

Братец уставился на меня с ненавистью – с охранной магией у него получалось плоховато, и едва дождался окончания урока.

– Ты знаешь, кто я такой? – поинтересовался он, подойдя ко мне вплотную.

– Тупоумный щенок, сын своей матери, вшивой гиены, – отозвался я.

Наши матери ненавидели друг друга, может, поэтому эта ненависть передалась и нам. Спустя миг мы уже сцепились в драке. Если бы мой брат задумался, с чего это вдруг какой-то выскочка решил оскорблять не только его, но и его родительницу, может, он догадался о нашем нечаянном родстве с ним. Но брат не отличался сообразительностью. Нас с трудом разняли через несколько минут. Брат орал как резанный, прижимая руку к разбитому носу, из которого текла кровь, и, захлебываясь в плаче, приказывал позвать отца. Кое-кто посчитал, что лучше исполнить его слова. И Бэйзел появился на месте происшествия.

– Ваш сын… Мы не могли не позвать вас, – шепнул ему кто-то угодливо. – Волчонок посмел…

Бэйзел отвернулся от всхлипывающего мальчишки к его обидчику, и застыл в изумлении, встретившись взглядом со мной.

– Наказать! – приказал он жестко и уточнил, когда с меня с готовностью сорвали рубашку. – Наказать их обоих! Начните с другого.

На лицах учителей застыло изумление. Однако перечить своему господину они не посмели. Брат орал, как девчонка, когда его хлестали, и умолял перестать его бить. Когда пришел мой черед, я не проронил ни звука.

– Хватит, – Бэйзел остановил порку. – А теперь оставьте меня с моим сыном.

Колдуны ушли. Кое-кто хотел увести и меня, но Бэйзел сделал знак меня оставить. Брат все еще тихо всхлипывал. Отец подошел ко мне, обозрел спину, а после заглянул глубоко в глаза.

– Знаешь, почему ты наказан? Ты дрался с тем, кто младше и слабее тебя, – потом обратился к младшему. – А ты знаешь, за что тебя наказали?

– Нет, – выдавил он из себя.

– За неуважение к старшему брату!

Братец в изумлении вытаращился на Бэйзела на мгновенье позабыв о боли.

– Пока же для меня существует только один сын. Тот, который ведет себя достойно.

Брат, глотая слезы, стрелой вылетел вон. Отец посмотрел на меня.

– Старайся не конфликтовать с ним – и так хватает раздоров между вашими матерями…

Я опустил взор. Пальцы отца ласково прошлись по моим волосам.

– Надо же! Они назвали тебя волчонком… – чуть смеясь, заметил он. – За что же?

Его рука скользнула по щеке, и он чуть вздернул мне подбородок, ища встречного взгляда, и улыбнулся.

– У тебя мои глаза, а они этого не заметили.

А потом обнял и прижал к себе. Я невольно охнул, когда спина отозвалась болью. Однако в следующий миг уже сам обвил руками его шею, когда Бэйзел, поняв, что причинил мне боль, едва не отпустил меня. Слишком уж редка была отцовская ласка – я не видел его больше двух лет.

– Все-таки Ретч тебя избаловал, – заметил он.

– Нет, – запротестовал я.

– Нет? – он внимательно посмотрел на меня. – Он много рассказывал о тебе. Говорил, что ты весьма талантлив в обучении. Однако за прошедшее время мало что изменилось. В чем дело?

Я высвободился.

– Мне здесь не нравится.

– Что именно?

– Все. Почему я не могу жить вне этих стен? Почему не могу видеть тебя и маму, когда этого захочется? Почему я не могу заниматься тем, чем нравится?

Бэйзела явно озадачили мои слова.

– Наверное, сейчас ты не поймешь, но есть закон обители, и мой наследник должен воспитываться по этому закону. Чем тебе не разрешают заниматься?

– Мне нравится рисовать.

В его взоре отразился легкий укор.

– А рисуешь ты на занятиях по совершенно другим предметам, в то время, когда должен слушать учителя. За это, я слышал, тебя отправляют на конюшню.

Я потупился. Выходит, Бэйзел был в курсе происходящего. Кто-то, старательно докладывал ему. И он знал, что мне здесь не сладко, но не пошел против своих принципов…

– Впрочем, у вас сейчас и нет свободного времени, – раздумчиво произнес он. – Ладно. Возможно несколько свободных часов у тебя появится. Похоже, придется тебя самому кое-чему научить. Так что захвати свои рисунки, когда придешь ко мне завтра ближе к вечеру. Если магическая защита на школе для тебя и вправду не преграда.

Я в радостном изумлении поднял на него глаза, не веря своим ушам. И следующим вечером уже находился у него. Бэйзел долго разглядывал мои рисунки. Я принес всего около десятка, но самые лучшие. Наша обитель с высоты птичьего полета. Далекий берег моря, движение волн. Заснеженные вершины гор за цветущими холмами, и ветер колышет высокую траву. Звездная ночь – на рисунке такая чернота и глубина, что небо кажется настоящим, а звезды чуть мерцают. На этом рисунке отец остановился и провел рукой над ним.

– Талант и немного визуальной магии? Как ты все-таки преодолел защиту?

– Просто выпрыгнул во внутренний двор из окна библиотеки. Там невысоко.

– Выпрыгнул? А как же магический заслон?

– Не знаю, как объяснить… просто немного отодвинул его.

Бэйзел уставился на меня.

– Ты можешь управлять мировой энергией – высшей магией и даже не знаешь как!

С этого дня отец стал обучать меня магии управления энергией. Как и говорил Ретч, я схватывал на лету. Бэйзел начал с теории. На практике у меня что-то получалось и так, но я должен был знать основы. Он рассказал мне о магической энергии, которую мы могли черпать отовсюду – из окружающих предметов, любого вещества. Кроме того, можно было использовать свои внутренние запасы, удерживать и накапливать в себе. Однако, используя только свои ресурсы, можно дойти до полного истощения, так что подобное практиковалось редко. Но самым мощным, концентрированным источником являлась мировая энергия, та, что проходит по границам миров. Самая тонкая энергия, которой могут воспользоваться только наиболее талантливые и чувствительные маги.

Сама же магия делилась на материальную, полуматериальную и нематериальную или, по-другому, иллюзорную. Материальная магия позволяла изменять свойства вещества, то есть превращать один предмет в другой или, как более сложное, материализовывать новый, используя одну лишь чистую энергию. Полуматериальная делилась на магию управления стихиями ветра, воды, огня, земли и природы; магию присутствия, которая позволяла ощущать внутреннюю энергию колдунов, других живых существ и предметов; магию перемещения, которая, используя мировую энергию, позволяла открывать порталы в другие миры; магию присваивания или наделение магическими свойствами – к ней относилась почти вся охранная магия. Нематериальная магия являлась магией иллюзий, когда из колдовской энергии создавались видимые, но не ощутимые предметы.

Гипномагия же, хотя и считалась высшей форма иллюзорной магии, имела с ней мало чего общего. Такое заблуждение бытовало, может, еще и потому, что некому было объяснять это различие. Я оказался единственным в обители, кто знал на деле, что это такое. Но никакой радости подобное знание мне не доставляло.

Бэйзел занялся со мной полуматериальной магией. Одновременно с этим он начал обучать меня светлому языку. Я допоздна засиживался у него. Иногда приходила Мерлинда. Бэйзел поначалу противился – ему казалось, что материнская ласка уж никак хорошо на мне не скажется. Однако Мерлинда, заявила, что намерена немного обучить меня врачеванию, чтобы я разбирался в полезных травах, и смогла настоять на наших с ней занятиях.

Не смотря на изменения в моей жизни, в самой школе легче не стало. Брат по-прежнему глядел на меня с ненавистью. Учителя по-прежнему ничего не знали о моем происхождении. Еще несколько серьезных телесных наказаний, и еще трое мертвых учителей: по материальной магии, охранной магии, управления энергией. Первый материализовал из ягод дикого винограда, увившего одну из стен школы, рой ос и не смог повторить обратный процесс. Второй оказался тем злополучным стариком, которого скинул ветер с южной башни. Третий занялся таким опасным занятием, как установка защиты от молний в самый разгар грозы… Это случилось за четыре года с приличным промежутком, так что опять никто ничего не заподозрил. Я же мучился от своего нечаянного дара. С одной стороны мне хотелось поведать об этом отцу, но с другой я знал, какое наказание последует за умышленным убийством колдуна. А в том, что совершил все это неумышленно, я сильно сомневался, зная, что чувствовал ко всем жертвам своего дара. Следующим стал Тейм, занимающийся с нами приручением животных…

До того злополучного дня все его наказания заканчивались всего лишь посылкой на конюшню. Но той весной в обитель приехал Ментепер, чрезвычайно редко здесь объявлявшийся, Ментепер, бывший некогда первым главой обители, но потом уставший от правления и отошедший от дел. Возраст его исчисляли века, но он по-прежнему был полон сил и могущества. До сих пор не нашлось никого, кто мог бы противостоять ему. Он встретился с Бэйзелом и преподнес ему подарок – черного, как смоль, жеребца с сединой в гриве. Бэйзелу очень понравился подарок. За исключением одного – жеребец, хоть и обученный, как боевой, оказался необъезжен, и все попытки приручить его оказывались неудачными. Мощные копыта едва не проломили череп колдунам, попытавшимся приблизиться к нему, чтобы отвести в конюшню. Ментепер же со смешком только коснулся плети за своим поясом, как жеребец, зло фыркая и недобро косясь на колдуна, сам отправился в денник. Потом Ментепер уехал, но строптивый конь так и не подпускал к себе никого.

Итак, Тейм, учитель приручения животных, решил провести урок рядом со стойлом Шэдоу, как звали коня, заявляя, что уж с помощью заклятий мы обязательно должны приручить эту бестию. Тщетно все пытались применить магию, чтобы смирить его. Он нервно и зло храпел, роя копытом землю. Когда же очередь дошла до меня, я и вовсе не захотел подходить ближе. Мне словно почудилась угроза, исходившая от жеребца. Но учитель не стал слушать моих возражений и грубо толкнул к стойлу. Силу он не рассчитал. Я споткнулся и свалился прямо под копыта черного чудовища. Жеребец мигом взбесился. Храпя поднялся на дыбы и обрушился всей массой вниз. Я и сам не понял, как сумел увернуться от его копыт. Тейм, поняв свою ошибку, с воплями о помощи бросился прочь, как и все ученики…

Шэдоу совершил невероятный прыжок на всех четырех ногах, выгнув спину, словно горный барс. Но я опять увернулся. Еще и еще грохот ударивших оземь копыт. Я поднялся на ноги и вдруг с ужасом понял, что загнан в угол. По лицу катился холодный пот вперемешку с кровью из расцарапанной щеки. Черная масса коня нависла надо мной – он вновь встал на дыбы. И вдруг замер. Задрожав, опустился на все четыре ноги, осторожно вытянул шею и потянул воздух. После чего зафыркал, попятившись и настороженно изучая меня, однако, не проявляя никакой агрессии. Я в удивлении следил за ним, не понимая, что так изменило его поведение. Потом решил, что ничего не потеряю, если попытаюсь подружиться, как делал со всеми остальными лошадьми, за которыми мне доводилось ухаживать. Но сначала избавился от собственного страха, глубоко дыша и чувствуя, как дрожь от перенесенного оставляет напряженные мышцы. Когда я полностью успокоился, то вытащил из кармана кусочек сахара и, вытянув на ладони, медленно пошел к жеребцу. Он все так же косился на меня. Потом все же взял сахар. Я осторожно коснулся его морды, и мои ладони мягко и успокаивающе погладили его голову. Нервная дрожь, бившая жеребца, утихла. Он ткнулся носом в щеку, слизнув с нее кровь, и покорно склонил голову.

– Хороший мальчик, – похвалил я, запуская пальцы в шелковистую гриву. – Молодец!

Я еще немного потрепал его, потом выбрался из стойла и направился вон. На самом выходе из конюшни я столкнулся с Бэйзелом. За ним шел Ретч, Дарт – колдун защитной магии, и мой злополучный учитель. Бэйзел и Ретч ошарашено уставились на меня. Они не знали, кого именно толкнул учитель под копыта жеребца. Во взоре Бэйзела вмиг образовалась буря, ведь его наследника едва не погубил какой-то…

– Негодный мальчишка! – заорал учитель. – Я думал, что взбесившийся конь тебя убил, что даже позвал нашего повелителя!

– Значит, мне надо было лежать там с проломленной головой? – зло поинтересовался я.

– Как ты… – учитель потянул ко мне руку, но Ретч перехватил ее, бросив на Тейма ледяной взор.

Бэйзел, однако, сдержал себя, уняв внутренний гнев.

– В самом деле, – поинтересовался Бэйзел, незаметно подмигнув мне. – Похоже, что ты цел. Разве что щека расцарапана… Как ты справился с ним? Этот проклятый жеребец едва не убил меня вчера.

– Кажется, он немного присмирел.

– Хм… Пойдем поглядим.

Мы подошли. Шэдоу вытянул шею ко мне, и я едва коснулся его пальцами, как он снова забеспокоился при появлении Бэйзела, зло захрапел, а потом со всей силы ударил ногами в ограждение, там, где стоял отец.

– Я ему по-прежнему не нравлюсь, – он нахмурился. – Но, по крайней мере, теперь нашелся тот, кто сможет за ним ухаживать.

И он позволил себе при всех то, чего раньше избегал. Ласково потрепал меня по голове. Тейм позеленел от досады, но ничего не сказал. А я поспешил на следующие занятия. Вечером я нашел в библиотеке книгу о том, как воспитывать боевого коня, и взялся за чтение. Если верить словам Ментепера, Шэдоу полностью обучили. Значит, он знал больше сотни команд. В книге все они приводились. Где-то на последних страницах я и заснул прямо за библиотечным столом. Это в школе тоже не возбранялось.

– Эй, волчонок! – я обернулся на окрик, и рядом оказался мой учитель по приручению животных. – Как ты справился с жеребцом?

– Как обычно, – я поднялся и чуть попятился – взгляд Тейма мне не понравился. – Все лошади любят сахар.

– Сахар?! – он зашелся хохотом. – Сахар?! Да чтобы справиться с таким непокорством, надо применить магию!

– Что-то твоя магия на него не действовала, – буркнул я.

Но Тейм расслышал, и его лицо исказилось от ярости.

– Да ты смеешь еще смеяться надо мной? Мне и так влетело, что я не смог утихомирить для нашего повелителя жеребца, так еще и Ретч выразил свое недовольство, что я плохо приглядываю за учениками! Особенно за такими непоседами, как ты! Думаешь, если Бэйзел обласкал тебя, как будущего конюшего своего скакуна, ты уже возомнил, что кто-то заступился за тебя?

Тут его взгляд упал на книгу.

– Сахар, значит? А сам вон какие книги читаешь? Хочешь меня обставить, ублюдок.

В намерениях учителя сомневаться больше не приходилось. Дверь в библиотеку была закрыта. Оставалось только окно. Колдун еще не знал, что охраняемое магией окно могло пропустить меня. Я шарахнулся от него в сторону, запрыгнул на стол, махнул на подоконник и сиганул в темноту двора. Вслед понеслось злобное ругательство. А потом таким же способом выбрался и Тейм, с подоконника полетел наружу горшочек с растеньицем. Колдун упал на мощеный двор несколько неудачно, подвернув ногу. Чуть захромал, но весьма резво помчался за мной. Мне показалось, что он обязательно меня догонит, что я не успею добежать ни до Ретча, ни, тем более, до отца. И я вдруг позвал того, кто находился ближе и кто мог бы защитить меня. С губ сорвалось имя коня. Миг стояла тишина, которую разорвало недалекое гневное ржание. Послышалось несколько глухих ударов. Невольно я выкрикнул в темноту команду, призывающую защищать хозяина, и вдруг споткнулся. Растянулся на булыжниках. Колени и локти полоснула боль – наверняка ободрал кожу. Тейм догнал меня и, запыхавшись, доставал плетку. Но он не успел замахнуться. Ударили по брусчатке копыта. Черная тень, темнее окружающей ночи, зависла над колдуном и с гневным храпом обрушилась ему на голову. Та проломилась, как гнилой орех, и из нее на меня брызнуло что-то отвратительное…

Я вскочил, прижимая к себе книгу и распахнув глаза от ужаса. За спиной грохнулась о пол опрокинувшаяся скамья. Передо мной стоял стол, за которым я уснул, догорали на кованых подставках свечи, и тени чуть двигались в углах библиотеки, когда неверное пламя свечей колебал легкий сквознячок. Я ощутил, как по спине текут холодные и неприятные струйки пота. Это случилось опять! Я глянул на раскрытую книгу и увидел на страницах багровые, совсем еще свежие, но уже впитавшиеся в бумагу капельки. Я невольно провел рукой по лицу, куда, несомненно, попали брызги крови учителя. Но их не было. Как не было и ободранной кожи на локтях и коленях, и не было разбившегося под неловкой ногой колдуна цветочного горшка. И только книга являлась подтверждением, что случилось худшее. Я пересилил в себе желание немедленно броситься наружу и узнать стоит ли над мертвецом Шэд. Захлопнул книгу, поставил ее на место и, поникший, поплелся в спальню.

Тейма нашли через час рядом с входом в конюшню. Голова его превратилась в кровавое месиво. А жерди, огораживающие денник Шэдоу оказались сломлены. Жеребец раздраженно похрапывал, когда явились посмотреть на него, но из стойла выходить не думал. Меня позвали к отцу. Он был не один. За мной пристально наблюдал Ретч.

– Действительно странный конь, – пробормотал Бэйзел. – Почему же он не тронул тебя?

– Мне удалось несколько раз увернуться, прежде чем получилось подружиться с ним.

– Тебе не снятся иногда странные сны? – осведомился Ретч, не отрывая от меня холодного взгляда.

Я какой-то миг с испугом взирал на него и тут же спешно отвернулся. Ретч одним движеньем оказался рядом, вздернул мне подбородок и заставил вновь посмотреть на него.

– Я так и знал, – проговорил он негромко. – Все пятеро, не так ли?

– Что это значит, Ретч? – в голосе Бэйзела послышалось недовольство.

– Мерлинда взяла с меня обещание не рассказывать об этом, – нахмурился он. – Но я больше не могу молчать… Это становится закономерностью…

– О чем ты?

– О том его даре, о котором ты еще не знаешь. О гипномагии.

Повисло молчание. Бэйзел в неверии воззрился на Ретча.

– Ты шутить? Тебе известно, сколько веков в обители не было ни одного мага, обладающего даром гипномагии?

– Знаю. Но это не повод думать, что он и не появится.

Бэйзел побледнел и обернулся ко мне.

– Сын?

– Я не хотел… – выдавил я из себя, не смея смотреть на него.

– Не хотел?! Давай-ка по порядку.

– Начни с Брингольда, – подсказал Ретч.

Когда я умолк, лицо Бэйзела, мертвенно бледное, отражало непонимание и растерянность. Ретч выглядел не лучше. А мне показалось, что вместе с этой историей я утратил нечто важное.

– Шесть магов, – прошептал Бэйзел, словно говорил сам с собой. – Насколько эти смерти могут оказаться неумышленными?

– Разве закон касается твоего наследника? – заметил Ретч.

– Дело не в законе, – и Бэйзел обратился ко мне. – Ты дерзишь своим учителям, зная, что в любой момент можешь отомстить за их наказание?

– Нет! – я задохнулся от волнения и того, что у меня возникло чувство, будто я лгу. – Нет. Я не хотел… я заставлял себя не думать об этом… но… я ничего не могу поделать с этим во сне!

Выкрикнув под конец это признание, я развернулся и помчался прочь. Позади меня раздались окрики с приказом остановиться, но я, глотая слезы, которые не смог удержать, нырнул на полутемную лестницу, проскользнул мимо дремавшей стражи и растворился во тьме двора.

Ранним утром Бэйзел подошел к стойлу Шэда. Конь лежал на соломенной подстилке в дальнем углу и даже не подумал шевельнуться, когда повелитель темных колдунов положил руку на новую перекладину, спешно установленную на месте сломанной.

– Я знаю, что ты здесь, – позвал отец. – Мы не окончили разговор. Он слишком серьезен, чтобы его откладывать. Пойдем.

Я выбрался из-за спины Шэда, отряхивая соломинки с одежды, и, не смея смотреть на отца, последовал за ним.

– Все действительно слишком серьезно… Ты будешь официально представлен Совету – я должен знать их мнение. Ступай к матери, она подготовит тебя.

Мерлинда, явно уже бывшая в курсе происходящего, заметно встревоженная, молча проследила, чтобы я вымылся и надел чистую одежду. На мне впервые оказалась серая рубашка из тонкого батиста. Она чуть поправила пару прядей, непокорно падающих на глаза, внимательно оглядела со всех сторон.

– Чтобы ни происходило, чтобы ни говорилось на Совете – молчи, – предостерегла она. – А теперь запомни всех, кто составляет Совет. По правую руку от Бэйзела Ретч, дальше твое и мое места, Лич – лекарь, Бейл – маг воды, Тиквит – маг изучения миров, Балахир – обладающий магией присутствия, Нордек – маг присваивания и материализации и один из главных оппонентов твоего отца. По левую руку – Дарт – маг-охранник, Дейра, Глиб – маг земли, Фотивир и Вард – маги архитектурной материализации, Окьюл – маг визуализации и… Укротитель животных, Тейм, теперь мертв…

– Я не знал, что он в входил в Совет… – прошептал я и отважился спросить Мерлинду. – Что ты думаешь?

Она обняла и прижала к себе.

– Надеюсь, они не пожелают смерти двенадцатилетнему мальчишке… – через силу отозвалась она.

Спустя пару часов Мерлинда подтолкнула меня в дверях просторного светлого зала – зала колдовского Совета. Судя по выражениям лиц, собравшиеся уже успели что-то обсудить. Колдуны как один воззрились на меня. Мерлинда подвела меня к пустым креслам, и я сел между ней и Ретчем. Напротив сидела Дейра, увидевшая меня впервые, как и остальные собравшиеся здесь.

– Вам следовало дождаться нас, – заметила моя мать. – Прежде чем приступить к обсуждению…

– А что здесь обсуждать? – прервал ее Нордек. – Ты знаешь закон.

– Почему бы не отправить его к Ментеперу? – заметил Балахир. – Он единственный, кто обладает даром гипномагии. Пусть научит, как сдерживать дар…

– Нет! – Мерлинда и Бэйзел произнесли это одновременно и чуть удивленно переглянулись.

– Не каждый взрослый маг переживает ученичество у него, а ты хочешь, чтобы мы послали туда мальчишку? – это высказался вместо них Ретч.

– Тогда я не вижу другого выхода… – Балахир передернул плечами.

– У тебя есть еще один сын, – заметил Нордек.

Дейра открыла рот, но, увидев выражение лица Бэйзела, не решилась ничего произносить.

– Мы все знаем закон, – вымолвил отец. – Но способности, которыми он обладает, слишком редко появляются среди нас.

Теперь все поняли, куда он клонит.

– Ты хочешь, чтобы Совет простил его? – поинтересовался Нордек. – Невиновным мы признать его не можем. Как ты тогда собираешься оградить остальных учителей от его дара?

– Он пообещает Совету, что подобное больше не повторится…

Нордек фыркнул, а по моему лицу разлилась бледность.

– Я не могу этого обещать, – слова вырвались, прежде чем я вспомнил, что мать запретила мне открывать рот на Совете.

– Тогда ты пообещаешь это мне! – Бэйзел вперил в меня потяжелевший и мрачный взгляд. – И ненадолго оставишь школу. Я сам пока позанимаюсь с тобой. Но потом ты вернешься. И к этому времени ты должен научиться управлять своими способностями!

Так Бэйзел произнес свое окончательное слово. Возражающих не нашлось. Даже Нордек хмурился, но ничего сказал. Совет разошелся.

– Найди себе где-нибудь комнату, – пожелал напоследок Бэйзел. – В школе тебе жить тоже сейчас необязательно.

Я кивнул и выскользнул прочь. Рассеяно бродил по обители, пока ноги не занесли наверх одной из башен. Здесь я уселся на парапет, свесил ноги вниз и задумчиво поглядел вдаль. Я никогда не боялся высоты, а простор, открывшийся вокруг, вдруг чем-то неожиданно напомнил Брингольд. Солнце пекло в голову, а нагревшаяся, мокрая после дождя земля пахла весной и только-только пробивающимися травами. Я просидел здесь до самой ночи, смотря, как садиться солнце, как воздух окрашивают удивительно яркие и чистые краски заката… И тут, наконец, дошло, почему мне так хорошо здесь. Вся обитель находилась за защитной завесой, наподобие той, что окружала здание школы. Только эта завеса являлась настолько мощной, что во всей обители нельзя было использовать магию открытия порталов. Но здесь, наверху башни, никакой завесы не чувствовалось! Я поднялся на ноги, зашагал по площадке. Завеса обнаружилась в трех футах от края, где я только что сидел. Здесь возникало только одно объяснение – завесу привязали к скалам, на коих стояла крепость, а не к крепостным стенам. И редкие несильные колебания земли вполне могли поспособствовать сдвигу этой границы. И уж если я и захотел вдруг где-то жить, то только в этой башне. Я спустился чуть ниже. Башня давно стояла нежилая. Находясь по соседству с библиотекой, все ее комнаты оказались забитыми старыми книгами и мебелью. Я глянул вниз на лестничную клетку. До земли этажей десять, не меньше. Не долго думая, я остановил выбор на самой верхней комнате. Здесь, в отличие от нижних комнат имелся небольшой открытый балкончик. Я сообщил о своем выборе отцу. Он вряд ли остался доволен, но возражать все же не стал. И я устроился в облюбованной комнатке, очень быстро превратив во вполне пригодную для жилья.

Через пару дней после Совета, я ехал с отцом и Ретчем на северо-запад. Кто знает, зачем затеял Бэйзел эту прогулку? С северо-запада шла гроза. Грохот грома волнами катился по черному небу, едва поспевая за всполохами молний. Ветер резкими порывами в своем неистовстве пригибал траву и сметал дождевые струи, заставляя их нестись вдоль земли, прежде чем они обрушивались на нее водяными стрелами. А мы мчались навстречу грозе. И она нещадно хлестала дождем по лицу, заливала глаза, пыталась сорвать одежду, словно ждала, что кто-то из нас отвернется от нее, не выдержав хмурый, наполненный мглой взор. Кони храпели, встревожено пряли ушами, вздрагивали и на какой-то миг почти замирали, едва не поднимаясь на дыбы, когда сверху обрушивался гром. Только Шэд, которого мне на объездку временно отдал отец, бесстрашно и уверенно несся вперед. Однако мне было тяжело, я еще ни разу не сидел в седле, а сейчас оно, как и мокрый повод, сделалось предательски скользким. И с каждым скачком черного жеребца мне казалось, что я вот-вот кубарем полечу из седла. Поэтому я сидел, сдавив дрожащими от напряжения коленями бока скакуна и, давно забыв о поводе, вцепившись побелевшими от холода и ветра пальцами в луку. Бэйзел на миг отвернулся от грозы, поглядел на меня. Его усмешка проскользнула по лицу, словно белая молния. Но в тот же миг ветер сыграл с ним плохую шутку и почти выбил из седла. Ретч улыбнулся, а я натянул капюшон почти на самые глаза, хотя он промок до нитки.

– Почему бы тебе не заняться магией ветра, – предложил Бэйзел.

– Я не возьму его в ученики, – поспешил произнести Ретч, и Бэйзел даже не услышал моего мнения по этому поводу.

– Почему?

– Ты знаешь, почему, – отозвался непреклонно Ретч. – К тому же эта магия может оказаться опасной для него самого. Надо уметь вовремя остановиться, надо уметь сдерживать пробужденную стихию. Не думаю, что у твоего сына это получится.

Бэйзел посмотрел в мою сторону, но замечание Ретча меня совершенно не тронуло – я продрог и устал.

– Ты же знаешь, что те, у кого есть дар открывать проходы – прекрасно подходят для магии ветра.

– Как и для любой другой магии управления энергией… Я не буду его учить, – повторил Ретч.

– Ты настолько плох, что не сможешь научить направлять и сдерживать энергию ветра?

Глаза Ретча сузились.

– Тогда, может, тебя устроит другой ответ? Чем кончили все те, кто брался обучать волчонка?

«Волчонка»! Наши взгляды скрестились, и я тут же отвернулся – над нами блеснула молния, на миг ослепив. И я надеялся, что Ретч не успел разобрать выражение моих глаз. Я злился, когда меня называли «волчонком». Бэйзел нахмурился, но на этот раз ничего не сказал, развернул коня, и мы направились назад. Замечание Ретча задело меня. Именно в этот миг я принял решение, что непременно займусь магией ветра, и Ретч научит меня, даже если и не будет догадываться об этом. С того самого дня я осторожно пробирался в школу, в тот зал, где занимался Ретч со старшими учениками, прячась за книжными шкафами…

Тут в дверь постучали, и зашел Перл, прервав тем самым мои воспоминания.

– Вы снова собираетесь уезжать? – в голосе тавернщика послышалось сожаление.

– Слишком много проблем накопилось, Перл. Надо же их когда-то решать, – я пожал плечами и чуть улыбнулся. – Я рад, что хоть у тебя все наладилось.

– Я многим обязан вам, милорд…

Я только махнул рукой. Перл пожелал мне спокойной ночи и ушел. Я забылся несколько тревожным сном. А рано утром уже пустился в путь.

Глава 10 Ментепер

Итак, воспоминания о годах моего ученичества ничего хорошего не сулили. Но я все равно упрямо направился на север. Там, где-то среди лесной глуши отшельником жил Ментепер, один из самых старых и могущественных темных магов. Никто не знал, сколько лет, а точнее столетий, ему на самом деле. Не многие отваживались отправиться к нему учиться, потому что, как уже сказала моя мать, за прерванное ученичество колдуны платили своей жизнью. Да и не многие переживали его. Но мне требовался тот, кто привел бы мои знания в порядок и научил еще большему. Тот, кто являлся единственным способным помочь мне разобраться с гипномагией.

Осень наступила непривычно холодная. Долго лили холодные дожди, а потом ударил морозец и выпал первый снег. Пришлось поторопиться, и через неделю я достиг дома колдуна. Ментепер уже встречал меня на крыльце. Худобу его не могла скрыть даже меховая накидка, сшитая из медвежьей шкуры. Лицо покрывала сеть мелких морщинок, волосы грязно-седые, тонкий нос – несколько крючковат, а в темно-серых глазах отражались любопытство и насмешка. Я спешился и поклонился.

– Давно ко мне никто не заглядывал, – заметил он. – А особенно такие молодые, как ты. Точнее, молодые никогда ко мне не забредали. Как твое имя?

– А я думал оно тебе известно, – заметил я. – Ты ведь почувствовал, что к тебе едут гости. Неужели ты не смог узнать, кто? К тому же…

Я кивнул на попону, украшенную гербом Бэйзела.

– Дерзкий мальчишка, – Ментепер хмыкнул. – Впрочем, можно и без этого догадаться, что ты его сынок.

Тут его взгляд скользнул с попоны на жеребца, и на лицо колдуна легло удивление.

– Это… Шэдоу?

– Он.

– Почему ты на нем ездишь, а не Бэйзел, – Ментепер нахмурился.

– Потому что отца жеребец не слушается.

Старик продолжал хмуриться.

– А как же ты приручил его?

– Мне всегда удавалось ладить с лошадьми.

– Что ж, посмотрим, как у тебя заладиться с магией, – его взгляд упал на мой талисман. – Так как твое имя, ястребок?

– Тэрсел.

– Неплохое имя. Так чему ты хочешь обучиться?

– Я хочу изучить магию присутствия и… разобраться с гипномагией.

– С гипномагией, вот как?

Я уже подумал, что сейчас последует очередная насмешка, но ошибся.

– Пойдем в дом. На какой же срок ты требуешь ученичества?

– Месяца два.

– Два месяца, – в глазах старика разгорался нехороший огонек, и я забеспокоился – не слишкомли долгий срок назвал. – Тебе известны правила, обучения у меня? На это время ты станешь моим слугой. А я волен делать с тобой, что хочу, не смотря на то, чей ты сын. Если ты решишь прервать оговоренный срок, то поплатишься жизнью.

– Мне это известно, – я отогнал неприятное чувство и зашел в дом вслед за ним, привязав Шэда к крыльцу.

Дом, срубленный из сосновых стволов, имел множество комнат. Старик же указал на самую крошечную из них, заваленную всевозможным хламом и больше походившую на чулан, если бы не окно. Я, не переступая порога, изучал свое новое запыленное жилище.

– Что, привык к роскоши, мальчик? – поддел меня Ментепер и, материализовав свечу на одном из сундуков, пожелал. – Устраивайся поудобнее. Завтра начнется твой первый урок.

Я зашел в комнатушку, почти всю заставленную сундуками. Ладно, что-нибудь придумаю. За окошком уже темнел вечер. Я спустился вниз и принялся устраивать Шэда в конюшне рядом с гнедым Ментепера. После этого, вернулся в отведенную мне комнатку, закрыл за собой дверь, размышляя, что теперь делать. Единственное, что пришло в голову, это перерыть все сундуки, в поисках чего-нибудь ценного или, наоборот, бесполезного, от чего можно было бы избавиться без малейших зазрений совести. Там оказалось ненужное тряпье, пустые склянки, старые полусгнившие книги, уйма моли и даже пара сдохших в незапамятные времена крыс.

– Любопытно, – размышлял я вслух. – А где ты селил остальных своих учеников? Явно не здесь.

Недолго думая, я открыл окно и отправил в него весь хлам и сундуки. Осталась лишь пара больших сундуков – из них я сотворил себе постель – и один небольшой. В один из больших я положил вещи, в ценности которых сомневался, а в маленький – свои скромные пожитки. Потом ветер вымел из комнатушки всю пыль, паутину вместе с пауками и несколько примостившихся под потолком летучих мышей. Правда, последних несколько пожалел. Бедные твари только впали в зимнюю спячку, а я вышвырнул их на самый мороз. В довершении всего я высунулся в окно и швырнул свечу на кучу хлама, который тут же вспыхнул веселым огнем. Я все думал, примчится ли Ментепер, разгневанный подобным произволом с моей стороны, или нет. Но в доме стояла тишина, я расстелил на сундуке плащ и им же укрылся.

Завтра, как и положено, наступило после полуночи. Я проснулся от страшной боли, полоснувшей ухо. Я вскочил на ноги, схватился за голову и вдруг с ужасом понял, что уха у меня больше нет. По руке и шее хлынул поток крови, а в дверях стоял ухмыляющийся Ментепер с окровавленным мечом в руке. Я даже не смог отреагировать на происходящее, сделалось дурно. Колдун подхватил меня именно в тот момент, когда понял, что я вот-вот потеряю сознание.

– Проклятие, да ты у нас трус, каких еще поискать, – захохотал он. – Хотя сперва таким не показался.

Тут я понял, что боль ушла, и рука уже ощущала не влажную рану, а целое и невредимое ухо.

– Так это иллюзия?! – заорал я, рассердившись, что меня так ловко провели.

Ментепер с такой силой, какую нельзя было ожидать от его худых рук, отшвырнул меня, что я шлепнулся на сундук, больно ударившись затылком о стену.

– А ты хотел, что бы это оказалось реальностью? – осведомился он жестко, больше не улыбаясь. – Это твой первый урок, ястребок. Пойдем. Хоть ты и прибрал в своей комнате, здесь тесновато.

Мы спустились в зал. Ментепер уселся в единственное кресло, имевшееся там, а я остался стоять перед ним.

– Тебе известно, чем отличается визуальная магия от гипномагии? – спросил он.

– Визуальная магия – это магия иллюзий. Из колдовской энергии создаются реально видимые, но при этом неощутимые предметы.

– Да, обычно внос нескольких нереальных предметов в реальное окружение, – подтвердил Ментепер. – Например…

Над ним возникло какое-то клубящееся желтое облако, и я понял, что это рой шершней. Он переместился, управляемый колдуном, облетел зал, а потом помчался на меня. Я невольно зажмурился, когда они пролетали сквозь меня, но даже не ощутил ни малейшего дуновения от их движения.

– Они не жужжали, – констатировал я.

– Если бы они жужжали, это уже была бы гипномагия. Дальше!

– Гипномагия, – продолжил я. – Эта высшая форма иллюзорной магии, но она имеет направленное действие на определенный субъект или группу.

И смолк, вспоминая, что я там вычитал в свое время в учебнике магической теории.

– Хм, – Ментепер не стал ждать моего ответа. – С помощью гипномагии, в отличие от визуальной, можно вводить в сознание субъекта не только вид несуществующих вещей, но и звуков, запахов, прикосновений, то есть управлять всеми органами чувств. Например…

– Пример уже приводился с моим ухом, – поспешил опередить его я.

– Ну да. Так вот, высшим искусством владения этой магией является управление и контролирование сознания, когда полностью меняется окружение. Например, смена дня ночью, смена безлюдной пустыни шумным городом с полным списком долженствующих ощущений.

Хижина вдруг исчезла, а я неожиданно провалился в болото, увязнув по самое горло. Ментепер сидел уже не на кресле, а на замшелом пне и наслаждался зрелищем моего барахтанья в мерзкой, холодной и вонючей жиже. Я остановился, поняв, что это все равно бесполезно. И тут же ушел в топь с головой, чувствуя, как эта дрань попадает в рот и глаза. Я понимал, что задыхаюсь, но за несколько мгновений до того, как это произошло бы, иллюзия исчезла. Я вновь стоял на твердом полу, одежда оказалась суха, лишь во рту словно чувствовался вкус гнилой воды и тины. Ментепер усмехался.

– Это называется послевкусие…

Я побледнел, но заставил унять свою злость.

– А откуда ты знаешь, – поинтересовался я. – Как должен себя чувствовать человек тонущий в болоте? Для этого тебе бы самому следовало оказаться на его месте, чтобы передать точно эти ощущения.

– Вовсе не обязательно. У меня просто богатое воображение. Очень богатое, – зло посулил он.

Вот так замечательно началось мое обучение. Уроки происходили исключительно ночью до рассвета, затем я спал до полудня, а после этого превращался в слугу своего учителя: ухаживал за обоими конями, готовил еду, убирал дом и ходил в лес за дровами и на охоту, для чего Ментепер дал довольно плохенький лук, заодно выкапывая нужные старику коренья. На уроках колдун всласть измывался надо мной, а днем запрещал пользоваться магией, и приходилось все делать вручную.

Зима наступила холодная, с обильными снегопадами. Дом постоянно заносило сугробами, и Ментепер посылал меня в лютый мороз, чтобы я расчищал снежные завалы, опять-таки без помощи магии, приговаривая, что мне полезен физический труд.

Одним ранним утром он бесцеремонно растолкал меня.

– Одевайся, мы едем на охоту.

– Охоту? – я удивленно посмотрел на него. – Там все завалено снегом.

– Не волнуйся, добыча от нас не убежит.

Я выбрался из теплой постели, оделся и вышел наружу. Ментепер уже сидел на гнедом жеребце. Я вскочил на Шэда. Мы не спеша тронули коней, проваливающихся в снег по колено при каждом шаге. Ментепер покосился на меня.

– Так как ты все же приручил его?

– Шэда?

– Шэдоу умная, но уж больно непослушная бестия. Просто «ладить с лошадьми» в его случае не достаточно.

Его интерес мне не понравился. Кто знает, а не специально ли он подарил непослушного коня моему отцу, надеясь, что тот свернет шею или не увернется от копыт? Я отогнал подобные мысли прочь. Глупо. Ментепер давным-давно отказался от власти над темной обителью, хотя иногда давал советы и высказывал какие-то пожелания насчет текущей в ней жизни. Но это являлось большой редкостью. К тому же его могущество позволяло покончить с любым колдуном, не прибегая к дополнительным мерам.

– А у меня получилось, – с недовольством отозвался я.

– Вот как? Но если я прикажу ему, тебя он не послушает, – Ментепер выкрикнул команду.

Шэд взвился на дыбы. Я, еще полусонный и расслабленный, кувыркнувшись в воздухе, свалился в глубокий снег.

– Шэд! – возмутился я.

Конь виновато склонил ко мне голову. Я вцепился ему в гриву, и он вытянул меня из сугроба.

– Меня он тоже иногда слушает, – пробурчал я, забравшись в седло, задавив желание проверить слова Ментепера, кого же конь в действительности послушает: меня или его. Ко мне вернулась осторожность.

Ментепер усмехнулся и хлестнул своего скакуна плетью. Я не успел удивиться тому, как он собирался скакать по снегу. Впереди открылся портал, и гнедой прыгнул в него. Шэд прянул следом, словно привязной. Спустя миг и мы пролетели проход. В лицо ударил теплый воздух. Вокруг раскинулись южные земли. Ментепер скинул с себя меховую накидку, я стащил плащ. Кони ступали по заросшему низкорослым кустарником и луговой растительностью взгорью, прокладывая путь в густой траве и поднимая нас на один из холмов.

– Иногда отправляюсь сюда, когда надоедает зима. Здесь никогда не выпадает снег.

Я не успел ничего ответить – под ногами разверзлась пропасть. Перед нами глубоко внизу раскинулось огромное озеро. С противоположной стороны с высокой скалы падал водопад.

– Захватывает дух, не правда ли? – поинтересовался Ментепер.

Мы поехали дальше, огибая озеро по правому берегу, скоро выехали на тропу, и дорога стала легче. Солнце припекало, и меня немного разморило.

– Тэрсел!

Я очнулся, когда рядом зашипел Ментепер. Вокруг все так же высились холмы, водопад стал заметно ближе, и уже слышался шум падающей воды. А прямо перед нами на холме прилепилась деревня. Я с непониманием воззрился на учителя.

– Ты помнишь, для чего мы сюда приехали?

– Да, но…

– Разве я сказал, что это будет обычная охота?

У меня перехватило дыхание. От выплывшей в уме догадки по коже прошел мороз, словно мы вновь оказались в землях подвластных зиме. Вспомнился деревенский староста, поведавший Гасту о том, как темные колдуны извели деревню, Перл и малышка Сэлли…

– Чего ты побледнел? Тебе ли впервой убивать? Не ты ли так изощренно избавился от нескольких колдунов, слишком глупых и недальновидных? Даже твой конь убил одного, подчинившись твоему желанию.

Мне показалось, будто я оказался в западне.

– Не думаю, что это происходило по моей воле… Откуда ты узнал?

– Бэйзел как-то интересовался у меня, как можно противостоять гипномагии. Конечно, он не мог не упомянуть о причине своего беспокойства…

– Как бы там ни было, я не собираюсь принимать в этом участие.

– Разве я спрашиваю твое мнение? – Ментепер тронул коня. – Или ты думаешь, что у тебя есть выбор?

Шэд последовал за ним. Я хотел остановить его, но осознал, что не могу пошевелить и пальцем.

Кони перешли с шага на рысь, а потом на галоп. В деревне, между тем, нас заметили. Фигурки людей бросились в рассыпную, стараясь укрыться в подлеске. Судя по их реакции, они отлично знали, чем им грозило посещение Ментепера. Но нашлись и те, кто в отчаянии решил оказать сопротивление. Ментепер опрокинул одного, бросившегося на мага с топором. Шэд, яростно захрапев, обрушил копыта на голову другого бедняги вставшего у нас на пути с палкой. Я вцепился в седло, едва не свалившись, вновь почувствовав свободу действий. Моя ладонь легла на шею коня, успокаивая его.

– Тише, Шэд, тише, – я чуть потянул повод.

Конь перестал храпеть и постепенно успокоился, вывернул голову, и на его морде мне даже почудилось удивление. Я почти не сомневался, что Ментепер управлял его волей также с помощью гипномагии. Я посмотрел на колдуна. Рядом с ним стоял, человек, отважившийся напасть на него. Топор теперь валялся в стороне, а сам мужчина стоял, словно оглушенный, ничего не замечая вокруг. Ментепер накинул ему веревочную петлю на шею и затянул. Закончив, он обратил взгляд на меня.

– Пожалуй, стоит продолжить урок по гипномагии.

Я понял, что вновь не могу контролировать ни себя, ни Шэда. Через несколько минут мы оказались на краю пропасти. Ментепер снял петлю с шеи человека, послушно плетшегося за ним, и обратился ко мне.

– Закрой глаза – тебе понравится! – на его губы легла ухмылка.

Человек между тем шагнул в сторону реки.

– Что ты делаешь?! – выкрикнул я.

Однако веки против воли закрылись. В следующий миг показалось, что я провалился в водную пучину. Ледяная вода обожгла кожу, мимо пронеслись буруны, и вспенившаяся вода обрушилась в бездну. Из горла вырвался хриплый крик ужаса, когда пропасть понеслась навстречу, крик, тут же заглушенный ревом водопада. Миг падения, казалось, растянулся в вечность… но бурлившая под низвергающимися струями поверхность озера неизбежно приближалась. Удар о воду, последний выдох и острые скалы, разрывающие плоть…

Я свалился с Шэда, задыхаясь и скорчившись от боли. На губах почудился привкус крови. Ментепер подождал, пока я приду в себя.

– Теперь ты знаешь, что чувствует человек, падая в пропасть… Ты ведь убивал похожим способом, но ты даже не догадывался, что в этот миг чувствует жертва…

Я закрыл лицо руками.

– Может быть… но я не собираюсь становиться коллекционером чужих эмоций…

Я поднялся и сел на Шэда.

– Как хочешь, – Ментепер взмахнул рукой.

Открылся проход, и мы вновь оказались в царстве зимы. Поднявшись в свою комнату, я без сил упал на постель. Однако тревожные мысли не давали заснуть. Я поднялся. Оставалось выяснить последний вопрос. Под моими руками раскрылся проход, небольшое окошечко, ведущее в одну из комнат таверны «Перекресток». Спаленку заливал рассвет, но девчушка еще сладко спала.

– Здравствуй, Сэлли, – прошептал я. Стоило мне протянуть руку, и я мог бы коснуться ее золотистых волос, подсвеченных солнцем. – Помоги мне, малышка. Я хочу, чтобы ты кое о чем поведала мне…

Ментепер оторвался от чтения, когда я спустился к нему.

– Покажу кое-что из визуальной магии, – произнес я. – Если что не так – поправь меня.

Зал исчез. Вокруг нас оказалась небольшая лесная поляна, а маленькая девочка из последних сил делала шажки по углям. И боль такова, что она уже не может кричать, и лишь слезы бегут по щекам…

– Сюрприз… – вымолвил задумчиво Ментепер. – Как ты узнал?… Хотя итак ясно – покопался в мыслях бедняжки… Где ты встретил ее?

– Кто был с тобой тогда?

– Балахир. Тогда он изучал у меня магию присутствия, он так же мог чувствовать чужие эмоции, но не управлять чужой волей. У него, к сожалению, нет способностей к гипномагии… Почему ты спрашиваешь?

– А отец принимал участие в подобных развлечениях?

Ментепер пытливо посмотрел на меня, словно пытаясь понять причину, по которой я задаю этот вопрос.

– Нет… Впрочем, я догадываюсь, почему ты спрашиваешь… – он чуть повел рукой.

Картинка изменилась по его воле. На поляне стоит Балахир, с интересом наблюдая за происходящим, и сам Ментепер, оттирающий окровавленный нож… На нем серебристая рубашка.

Ментепер хлопнул в ладоши, и иллюзия рассеялась.

– С историей нашего рода у тебя дела обстоят прескверно! Ты даже не помнишь, что и Бэйзел, и ты ведете происхождение от меня. Я положил начало нашему роду. Но что осталось от него?! И ты, и твой отец – мягкотелые слизняки, которых трогает вид чужой крови! Пошел вон!

– Как тебе угодно! – я оскалился и убрался в свою комнату.

Немного поспал, потом занялся делами по дому. А вечером Ментепер решил не остаться в долгу и мне устроив неожиданность. Я застыл в изумлении на последней ступени лестницы, ведущей в зал, где мы обычно занимались. Там, перед Ментепером стоял один из колдунов нашей обители.

– Это Берд, подчиненный Дейры, – пояснил Ментепер. – Я подумал, раз тебе не нравится управлять людьми, почему бы не усложнить задачу… И не смотри так. Ты сам пожелал изучить гипномагию, так что придется потерпеть.

– Я просил научить управлять этим даром, чтобы… больше не использовать его…

– Очень трогательно, – Ментепер рассмеялся. – Ты представляешь, от чего решил отказаться? С ее помощью можно узнавать мысли человека, а если развить талант, то и колдуна. Ты сможешь управлять чужой волей, сможешь заставить любого поверить в то, чего реально не существует, или наоборот, стереть из памяти какое-то событие. Берд ничего не запомнит из сегодняшнего дня. Если, конечно, останется жив… Ну-ка, расскажи ястребку, как ты «позаботился» о нем!

– Несколько лет назад Дейра распорядилась, чтобы я пошел в школу и приказал учителям не спускать ему ни малейшей оплошности и, находить любые предлоги для наказания, когда тот вернется в школу. И когда спустя какое-то время это было исполнено, то больше походило на травлю…

– Травлю? – Ментепер удивился и прищурил глаза, словно само слово доставляло ему удовольствие. – Я не знал… Расскажи поподробнее, Берд.

Я ощутил слабость в ногах, когда вспомнил самые неприятные события в моей жизни, те, которые тщательно старался забыть…

Минуло два года, и Бэйзел настоял на моем возвращении в школу, хотя я не видел в этом нужды. Сначала все вроде шло не так уж ужасно, как ожидал, и я решил, что мой смертоносный дар исчез навсегда. Но пролетел год, и началась череда бесконечных издевательств и побоев. За это время я ни разу не повидался ни отцом, ни с матерью – на входе всегда стояли стражники, провожавшие меня до конюшни и обратно, и больше никуда не пускали. Да и рядом с окнами, которые казались единственным спасением, теперь тоже стояла стража… Сдерживало ли меня обещание, данное отцу? Сдерживало. Но мое терпение износилось, я был истощен и понимал, что больше не продержусь и сорвусь в своих эмоциях. Я заставлял себя не спать. На пятый день весь измученный я все же смог вырваться из стен и из последних сил пробрался к матери. Мерлинда едва узнала меня: я исхудал, лицо осунулось, а под глазами легли тени.

– Пожалуйста, – попросил я ее тогда. – Не дай мне уснуть… Я боюсь…

По щекам ее побежали слезы.

– Что они сделали с тобой? – зашептала она, уложила на постель и, сняв одежду, в ужасе воззрилась на мои раны.

Я кусал губы до крови, лишь бы не отключиться, когда она обрабатывала раны. Но в последнее время я так привык к боли, что почти ее не чувствовал. Только казалось, что тепло в этот миг вытягивается из тела, а сознание проваливается во мрак. Мерлинда поднесла к губам питье.

– Пей. Обещаю, это сделает твой сон спокойным.

– Нет, это не поможет… мне нельзя спать…

– Пей. Поможет. Ты не можешь больше обходиться без сна!

Она почти насильно влила мне в рот лекарство. Веки сами собой сомкнулись. И на какое-то короткое время показалось, будто вижу себя со стороны. Надо мной застыла Мерлинда, на ее лице отражалась тревога и непонимание происходящего. Она села напротив, прислушиваясь к моему, ставшему ровным и глубоким дыханию. Потом обрушилась тьма, но успокаивающий напиток не смог справиться с даром…

Утром я проснулся с самым рассветом. Мерлинда все так же не спускала с меня взора. Я резко отвернулся, в вдребезги разбив чашку, стоявшую рядом на столике.

– Неужели… – зашептала она. – Невозможно… Твой сон был спокоен!

Через час на пороге покоев Мерлинды появился Ретч.

– Твой сын здесь? – осведомился он. – Его ждет Бэйзел…

– Пусть сам сюда приходит! Полюбуйся, что они с ним сделали! На нем живого места не осталось!

Ретч заглянул в комнату, и я спешно отвел взгляд.

– Ты бы видела, что он с ними сделал… Впрочем, я передам Бэйзелу.

Спустя несколько минут отец стоял передо мной, хмурился, изучая раны, исполосовавшие мою спину.

– За что?

– На этот раз ни за что, – я посмотрел на него, и негромко добавил. – Я терпел больше года, но терпеть еще – у меня не хватило сил…

– Тогда они, действительно заслужили смерть, но… Ты изгоняешься до тех пор, пока полностью не совладаешь со своим даром. Подготовь его к обряду посвящения, когда он поправиться, – бросил он напоследок Мерлинде и вышел прочь…

При взгляде на Берда, мои ладони невольно сжались в кулаки, и я шагнул к нему. Ментепер отступил, отдавая колдуна в мое распоряжение, но ненависть, волной захлестнувшая меня, вдруг отступила. Я глянул на учителя.

– Откуда мне знать, что ты не внушил ему все это только что?

– У тебя есть шанс проверить все самому, – Ментепер развел руками.

В следующий миг невозмутимое выражение на лице Берда исчезло, вместе с управляющей им волей Ментепера. Колдун озирался, ничего не понимая, словно только что очнулся ото сна. Его взгляд остановился на мне, и он невольно попятился прочь. Но тут же остановился. Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать, что сказанное Метепером правда.

– Неплохо у тебя получается, – подметил Ментепер. – Прикажи, чтобы он сам убил себя.

Рука Берда вытянула из ножен кинжал и стала медленно подниматься.

– Что ты делаешь? – поинтересовался Ментепер, когда лезвие ножа прошлось по макушке колдуна, и на пол посыпались волосы.

– Превращаю его в чучело, – нож Берда заскользил дальше изрезав одежду в мелкие кусочки.

Я не слишком осторожничал, управляя его движениями, и кое-где он слегка поранил себя.

– Ты оставишь его в живых?

– Пока. Откуда ты доставил его сюда?

– Он направлялся из Мидла в обитель.

– Пусть там же и окажется, он все позабудет.

Ментепер открыл проход и хохотнул.

– Превратить часть его крови в вино даже я бы не догадался, – пинком он отправил опьяненного колдуна на заснеженную дорогу. – Что ж, будем считать, что гипномагию ты освоил.

– Но!..

– Завтра перейдем к следующему.

Я лежал задумавшись в своей комнатенке и машинально кидал метательные ножи. Они глубоко входили в толстую доску двери. А потом по мановение руки возвращались обратно. Ну и что я получил? Конечно, я научился сам использовать гипномагию, которая до этого произвольно проявлялась только во сне. Но что делать со снами, я так до сих пор и не знал… Ментепер раскрыл дверь, уже всю испещренную дырками, и клинок несся ему прямо в лоб, однако, не долетев дюймов десять, замер, словно воткнулся в незримую преграду. Колдун перевел взгляд с ножа на меня.

– Ну что, ястребок? – он усмехнулся. – Перейдем к следующему предмету?

Клинок, сверкнув остро отточенными краями, плавно развернулся и полетел ко мне, словно брошенный с необычайной силой. Мне пришлось шлепнуться с сундука на пол. Глухой звук, вонзившегося в дерево металла, известил, что я не опоздал увернуться. Я глянул в сторону учителя и резво вскочил на ноги. Ментепер поднял руку с растопыренными пальцами, и из каждого из них вырвалось по еще одному такому же клинку. Они понеслось ко мне, словно рой злых ос. В итоге я благополучно вывалился в окно.

– Тэрсел – ты неисправимый трус, – констатировал Ментепер, выглянув наружу.

– Когда-нибудь, возможно, это спасет мне жизнь, – отозвался я, выбираясь из сугроба и вытряхивая из-за шиворота снег. – И потом я сомневался, что ты остановишь их перед моим горлом.

– А когда тебе окажется некуда убегать? – полюбопытствовал старик. – Ты должен отразить, а еще лучше перехватить магию врага и ударить его же силами, сэкономив свои собственные. Пойдем в зал для занятий.

– Но ведь сейчас день, – удивился я.

– Чем раньше я тебя обучу, тем быстрее от тебя избавлюсь, – отрезал Ментепер. – Даже раньше назначенного тобой срока. Если честно, мне не нравится, когда ученичество затягивается. С гипномагией ты более менее разобрался. Теперь осталась магия присутствия.

Магия присутствия – лучшее средство самозащиты – развивала невероятную чувствительность, помогая ощущать даже самое слабое колдовство и определять его вид. Впрочем, с ее помощью ощущалось не только колдовство.

Ментепер завязал мне глаза. В руках у него была палка, будь она чуть длинней, то могла бы сойти за посох, но она служила временной заменой мечу. Он чуть покрутил меня, словно мы играли в жмурки, и отступил. Я стоял, затаив дыхание, и пытался определить, где он находится. Но Ментепер двигался совершенно бесшумно. Я успел увернуться в последний момент, когда услышал свист опускаемой мне на голову палки.

– Нет, так не пойдет, – заметил мой наставник. – Ты слышал, а для магии присутствия слух не нужен. Придется тебе и ушки заткнуть.

После первого преподанного мне урока, я две недели валялся в постели с поломанными ребрами и разбитой ключицей. После того, как стало понятно, что все зажило, я направился в конюшню. Шэд, давно меня не видевший, с радостным пофыркиванием уткнулся в ладони. Я взялся за узду, но остановился. Знал, что мне грозит за побег, да и вспомнил, как обещал матери вытерпеть все издевательства старого колдуна. Я приласкал Шэда и улегся рядом с ним на соломенной подстилке.

… Тьма походила на темный туман. Где-то слабым, обманчивым огоньком мелькал отблеск то ли факела, то ли масляной лампы. Совсем рядом переступил невидимый Шэд, и копыта ударили звонко и странно, словно по гладкому каменному полу просторного зала, а потом послышался странный скребущий звук, словно где-то здесь же подкрадывался в неясной тьме хищник, царапая когтями пол. «Ястребок! – послышался откуда-то голос Ментепера, и раздался глухой смешок. – Пора преподать последний урок!» «Не смей!» – ответил голос Бэйзела. «Поздно! Взять его!». Я тщетно старался различить что-либо в непроглядной дымке. Тут рядом вновь царапнули когти. Разметая клубы тумана из тьмы вылетел зверь. На какой-то миг показалось, что это Шэд – огромное черное тело, грива с проседью. Но оскаленная пасть показывала клыки, а на лапах – выпущены когти. Он перемахнул через меня, вытянувшись в черную стрелу, и вновь исчез во мраке. И в это же мгновенье раздались болезненный крик отца и глухое рычанье…

Я пробудился в холодном поту. Ко мне склонил голову Шэд, заметив, что я больше не сплю. Я же почувствовал на себе пристальный взгляд. В дверях конюшни стоял Ментепер и усмехался.

– А я-то решил, что ты вознамерился покинуть мой гостеприимный дом.

– Я передумал, – я не смог скрыть ненависть.

– Ну, а коли ты передумал, то продолжим наши занятия, – заявил он жестоко. – Ты поправился на удивление быстро – когда-то Бэйзел провалялся так больше месяца… Сегодня тебя ожидает встреча с моим мечом.

Страх, страх… Страх помог мне. Он не парализовал меня, он не отдал панике, он заставил дрожать каждую клеточку тела и ждать опасности отовсюду. Я вдруг увидел Ментепера, хотя глаза накрывала повязка. Увидел внутренним чутьем. Он, словно серая тень в окружающем мраке, едва заметный, почти незримый, двинулся вокруг меня. В его руках стал медленно подниматься в замахе меч, а потом неожиданно ударил. Удар оказался направлен точно в шею. Но я извернулся, и мой клинок со звоном встретился с его лезвием.

– О?! – вымолвил он. – Ты меня удивил. Тебе знакомо владение мечом?

– Ты… ты убил бы меня! – я в бешенстве сорвал повязку.

– Да, и испытал бы огромное удовольствие, – не стал скрывать он. – Потом принес бы соболезнования твоему отцу, и этим все кончилось… Запомни одну старую истину. Выживают сильнейшие, а слабым не место на земле.

Он отбросил меч.

– Все обучение окончено.

– Мне нужно еще кое-что от тебя.

– Что же? – его раздражение уступило место насмешке, словно он удивлялся, разве мне мало досталось.

– Это не займет у тебя много времени. Мне нужен новый меч. Особенный меч.

Ментепер повел меня в свою небольшую кузницу. Пока он возился, подготавливая инструменты и растапливая печь, коротко посвящал в то, что мне предстояло сделать.

– Сначала применишь материальную магию, придавая ему форму. Можешь одновременно пользоваться молотом, если сумеешь. Это не отразится на крепости, только повлияет на красоту структуры клинка. Когда он остынет и примет окончательный вид, надо использовать магию присваивания. Ты должен четко представлять, что ты хочешь получить от этого куска металла. Ты дашь ему силу и магические особенности. Не забудь – острота, крепость, баланс… Хотя, с первого раза может и не получиться. А теперь выбирай, – он кивнул на полку, где тускло сверкали металлические бруски, я указал. – Серебро? Как и Бэйзел, что ж… я другого и не ожидал. Ты выбрал один из цветов нашего родового герба.

Вскоре из тигля в форму потек расплавленный металл. Ментепер охладил его, положил на наковальню невзрачную болванку и почти торжественно вручил мне молот.

Я посмотрел на кусок металла и осторожно опустил на него молот. Серебренная заготовка отозвалась тихим звоном. Ментепер критически покачал головой и вышел из кузни, оставив меня творить. Когда я вынес готовый меч, в его глазах невольно промелькнуло восхищение. Он осторожно принял из моих рук клинок и принялся изучать. Меч был средней длины, с узким лезвием и рукоятью в виде ястреба, чьи сведенные крылья образовывали гарду.

– Великолепно, – похвалил он меня единственный раз за все время пребывания в его доме. – Легкий и тонкий, как ты сам. Серый, сверкающий и острый, как твой взгляд. Однако с некоторой подковыркой, как твой характер. Сколько останутся без пальцев, кто решит полюбоваться им и дотронуться до лезвия? Нравится все переворачивать с ног на голову?… Испытай-ка его.

Он указал на исполинскую ель перед домом. Ей, наверное, было столько же лет, сколько ему. Но она давно высохла, хотя ее не тронула гниль. Я рубанул по толстенному стволу. Меч прошел легко, словно им провели по воде, а ель осталась стоять как стояла. Ментепер щелкнул по дереву пальцем, и оно с шумом и треском ломающихся сухих ветвей рухнуло на землю. Старик провел рукой по зеркально-гладкому срубу и одобрительно кивнул.

– Ну, вот и все, ястребок, – резюмировал он. – Я обучил тебя всему, о чем ты просил. Можешь уезжать.

– Как-нибудь еще вернусь…

Он отвернулся.

– Мне бы этого не хотелось, – процедил он сквозь зубы.

– Это почему? – поинтересовался я. – Разве тебе не понравилось измываться надо мной.

Он на миг оскалился в усмешке, а потом опять стал серьезным.

– Проклятие, ты слишком усидчивый ученик. С такой усидчивостью в один день ты превзойдешь меня, и в этот день я умру. А сейчас… ты превзошел Бэйзела, и я ему не завидую…

Я нахмурился его словам.

– Не уверен, что ты прав.

– А я уверен. Мне известно, на что способен Бэйзел, а на что нет.

– В любом случае, это не имеет значения.

– Еще как имеет, – возразил колдун со злой усмешкой. – Я слышал, что, пока ты отсутствовал в обители, он приблизил к себе твоего младшего брата, признав его законнорожденным. И если он выберет его, а от тебя решит избавиться, он проиграет.

– Что за глупости, – я разозлился. – Зачем ему избавляться от меня?

– А ты подумай хорошенько, кто не мог контролировать гипномагию во сне… Я уже упоминал, как Бэйзелу интересовался, что можно сделать с твоим даром. Я ему ответил тогда, что возможно научить тебя управлять подобными способностями, да только от этого не будет никакого толку – никто не в состоянии контролировать собственные сны.

От его слов меня прошиб холодный пот. Ментепер словно дал мне ответ на большое количество вопросов, накопившихся у меня за последнее время. И за это я еще больше его возненавидел.

– Я еще вернусь, Ментепер, – повторил я и не смог скрыть ненависть в своем голосе. – И ты не сможешь… отказать мне.

Я привел Шэда и, вскочив на него, поехал прочь. Ментепер проводил меня недобрым взглядом, в котором отражалась надежда, что вдруг некие обстоятельства помешают мне вновь объявиться в его доме.

Глава 11 Приносящий золото

Шэд неспешно трусил по заснеженному лесу. Стояло безветрие, и мороз почти не ощущался. Падали пушистые легкие хлопья и, иногда скользнув по лицу, оставляли на коже крошечный, быстро исчезающий влажный след. Деревья постепенно редели, снег становился глубже. И вот мы выбрались на открытую местность. Белая бескрайняя равнина сливалась на горизонте с захмурившим небом. Шэд совсем чуть-чуть замедлил шаг. Снег был сухой и еще не успевший слежаться, и почти не сковывал движения жеребца. Я направил Шэда на северо-восток, в сторону Брингольда. Как бы мы ни расстались с Ретчем, я все же надеялся получить от него более подробные ответы насчет того, что же все-таки происходило в обители и в Совете. После часа пути появился ветер, потемнело, и вот-вот грозила обрушиться метель. Я чуть повел рукой, и перед нами возник широкий, в рост всадника портал.

– Надо же этим когда-нибудь воспользоваться, а, Шэд? – спросил я.

Жеребец подозрительно потянул носом. Портал отражал то же бескрайнее поле.

– А если бы нас видели пролетавшие птицы…

Вид в портале унесся прочь от земли, и я смотрел на наши одинокие черные фигурки, застывшие посреди белого снежного океана. Потом вид переместился еще дальше, нырнул вниз, обратно к земле, и перед нами уже лежала дорога в Брингольд.

– Пойдем, Шэд, – я ласково похлопал жеребца, он фыркнул и шагнул через портал.

Теперь до ворот крепости нам оставалось меньше четверти мили. В Брингольде Ретча не оказалось, хотя все подчиненные ему колдуны находились там, как сообщил Арош, принесший мне обед в главный зал. Я с удовольствием занялся едой – от собственной стряпни в доме Ментепера уже давно мутило. Однако не успел я проглотить и двух ложек, как в зал вошли колдуны и остановились настороженные. Я и не подумал прекращать обед. Старый колдун прокашлялся.

– Милорд… – начал он.

– Я помню: в прошлый раз ты говорил, что не вправе помогать изгнанникам. Но мне необходимо повидать Ретча, и я дождусь его здесь!

Они переглянулись.

– Я вовсе не это хотел сказать, – продолжил старик, заволновавшись от моего малодружелюбного тона. – Замок в вашем распоряжении, милорд.

Он склонил голову, и все остальные вслед за ним.

– Вот и отлично! – я улыбнулся.

Наверняка Ретч им тогда растолковал, как со мной следует обращаться, если я еще объявлюсь в замке. Они ушли, оставив меня одного. Я же удалился в свою комнату и проспал там почти двенадцать часов. После этого усталость, накопившаяся за последние два месяца, стала потихоньку отступать. Я позволил себе несколько расслабиться. Проводил время в библиотеке и выезжал на Шэде на короткие прогулки по заснеженным горам. Стояли ясные морозные дни. Я иногда поглядывал на картинку Брингольда – не въезжает ли в ворота какой-нибудь путник. Но Ретч не возвращался. А на пятый день моего пребывания в замке я познакомился с Эминой. Арош как раз принес для меня ужин в библиотеку, когда вошла она. Это оказалась та самая девушка, которая попыталась защитить Ретча, когда тот неудачно опробовал на мне магию огня. Эмина была непохожа на остальных женщин Брингольда: правильные и необыкновенно красивые черты лица, стройная фигура, белая кожа ухоженных, не знавших работы рук, богатая одежда и золотые украшения на шее и руках.

– Мое имя Эмина, – представилась она, голос ее звучал спокойно и уверенно, словно она говорила с равным. – Я хочу принести извинения за тот инцидент – я не знала, кто ты.

– Вот как? Значит, иначе ты бы позволила убить Ретча?

Она выдержала взгляд, хотя на миг в ее взоре проскользнуло сомнение.

– Все мы должны подчиняться вышестоящим. Разве нет? – бархатные ресницы скрыли зеленые глаза, когда она наклонила голову в легком поклоне. Потом она опустилась рядом на скамье и бросила Арошу, не глядя: – Принеси мой ужин сюда.

Арош даже не шелохнулся. Она нахмурилась и воззрилась на него в недоумении.

– Тебе повторить твои только что сказанные слова? – по его щекам разлилась бледность. – Я подчинюсь только приказу милорда…

И тут до меня дошло. Я все гадал, кого она мне напоминает.

– Приятно приказывать собственному брату?

– Он ничем не лучше остальных.

– А ты – другая?

– Да.

Ее потемневшие глаза смотрели неотрывно, она чуть придвинулась, а легкая, из тонкого шелка шаль скользнула с плеч, открыв глубокий вырез платья. От нее повеяло каким-то медовым ароматом – немного терпким и горьковатым, каким бывает только горный мед, но который таит в себе сладость, стоит лишь распробовать его. Я едва не позабыл об ужине и Ароше, когда невольно склонился к девушке. Мои пальцы скользнули по ее обнаженному плечу, ощущая нежность бархатистой кожи.

– Удивительно… никто никогда не пытался подкупить меня, – произнес я. – И какова твоя цена?

– Совершенно ничтожная для будущего повелителя темных колдунов, – прошептала она. – Это Брингольд и все его обитатели…

– Ничтожная?

– Тебе принадлежит пол мира. Что значит, по сравнению с этим, крошечный замок, затерянный в горах?

Я оскалился и так сильно сжал плечо Эмины, что ее красивые черты исказились от боли и испуга.

– Откуда тебе знать, что имеет для меня значение, а что нет? – прошипел я ей в лицо. – Скажи, ты смогла бы смотреть Ретчу в глаза, расплатившись со мной?

Она смешалась, вырвалась и, дрожа, поднялась.

– Я… ошибалась… Прости меня…

– А теперь уходи и не попадайся мне, иначе твоим ручкам придется примерить другие браслеты.

Она поспешила уйти. Я поглядел на Ароша.

– Вот уж не думал…

– Я для нее всегда оставался никчемным младшим братом, смирившимся и забывшим о своей крови… Эмина считает, что она одна из нашей семьи сохранила гордость. Но это не так…

Он запнулся, опасаясь, не сказал ли дерзость. Но я лишь согласно кивнул.

– Ты прав, кровь никогда не даст забыть, кто ты… Как давно твоя сестра с Ретчем?

– Он приметил ее еще молоденькой девушкой. Точнее, она сделала все, чтобы он ее заметил. Лет пять назад.

– Занятно, – задумчиво протянул я. – Ретч так настойчиво внушал мне, что люди могут быть только нашими слугами. Интересно, тяжело ли ему было отказываться от своих собственных слов. Твоя сестра изумительно красива. Даже среди женщин нашей расы нет таких.

– Вам это не нравится, милорд? – спросил Арош. – То, что они вместе, и Ретч сделал ее по статусу почти равной себе, по крайней мере в этом замке?

Я пожал плечами.

– У Ретча, сильного, непреклонного, обладателя холодного ума, тоже нашлось слабое место. Но… Жизнь людей, особенно период молодости, все это очень коротко по сравнению с нашими. Ретч когда-нибудь сам откажется от нее. Пока же он попал в сети собственных слов.

– А если бы… браки между колдунами и людьми были возможны? – осторожно заметил он.

– Ты имеешь в виду, если от связи колдунов и людей могло бы появляться потомство? Ретчу бы сильно не поздоровилось.

Я взялся за подостывший ужин и отпустил Ароша. Прошло еще несколько дней. Однажды до глубокой ночи засидевшись в библиотеке, я услышал, как осторожно раскрылись и закрылись ворота. Глянул на магическую картинку. В темноте во внутренний двор въехал фургончик, запряженный парой низкорослых лохматых лошадок. Вокруг него суетились горцы. Подчинившись любопытству, я накинул плащ, вышел на улицу и осторожно последовал за ними. Люди между тем направились к небольшому правому флигелю замка, где жили слуги. В центре общего зала в очаге развели жаркий огонь. Горцы, о чем-то возбужденно переговариваясь, расселись вокруг него. Приезжих оказалось около десятка: три женщины, остальные мужчины. Им принесли еду, и, судя по выражениям лиц, гостей были рады видеть. Насытившись, главный из приезжих, поджарый, зрелый мужчина принялся повествовать о своем путешествии.

– Удивительные места есть на юге, – рассказывал он увлеченно. – Есть земли, где никогда не выпадает снег и деревья цветут круглый год. И люди там весьма гостеприимные. Арно даже выучила танец одного из народа. Покажи, сестра!

Круг расширился, и к костру вышла девушка. Приехавшие достали музыкальные инструменты, и каменные своды зала наполнились незнакомой и непривычной мелодией. Девушка танцевала легко и непринужденно. На тонкой шее и запястьях позвякивали украшения из золотых монеток.

– Мы проехали множество городов, – продолжил мужчина после окончания танца. – И все они вольные…

Собравшиеся настороженно затихли.

– Ты опять за свое, Гарнаш, – заметил седой горец, покачав головой. – Ты же знаешь…

– Да, знаю! Сколько можно терпеть? Что мешает вам уйти отсюда, когда колдунов здесь остается не более одного?

– Ты не прав! Здесь наша родина…

– Ее у вас отняли. К чему эти ожиданья, что проклятое золото вернется к вам? Все, кто видел величие Брингольда, умерли века назад, и ничего, кроме историй о выложенных драгоценным металлом стенах замка, не осталось. Чего же вы ждете? Даже светлые колдуны не могут сладить с темными. Что говорить о людях?…

– Что же предлагаешь? Уйти и бродить по свету, зарабатывая на кусок хлеба, как ты – танцем и песней?

– Вряд ли это более позорно, чем оставаться рабами.

– Настоящие воины не могут опуститься до развлечения толпы…

– Воины? Значит воины могут сойти за рабов? – Гарнаш нахмурился. – Но даже мы помним, как звучит сталь! Неужели вы забыли танец героев?

Он поднялся и обнажил кинжал. Напротив него встала его сестра также с обнаженным клинком. Они начали танцевать медленно, глядя друг на друга. Клинки, прочерчивая сверкающие отсветами костров дуги, с тихим звоном соприкасались при каждом шаге. Постепенно темп нарастал, и движения все ускорялись. Я, завороженный, следил за ними. Горцы вначале молчали, но потом кто-то стал тихо напевать древний победный гимн, и постепенно к нему присоединись все. Голоса звучали красиво и торжественно. Кульминация приближалась. Они оба одновременно метнули друг в друга кинжалы и увернулись, исполнив сальто назад. Его клинок вонзился в дверной косяк за ее спиной. Ее же – завис в паре футов от меня. Девушка вскрикнула в ужасе, и пение оборвалось. Она не могла попасть в меня – кинжал прошел бы левее на пару ладоней. Но инстинкт самосохранения сработал, и этим я невольно выдал свое присутствие. Все взоры обратились ко мне. Приезжие долго не задумывались и, потянув мечи из ножен, шагнули ко мне. Но в этот миг между нами бросился Арош.

– Остановитесь! – закричал он своим и обратился в полном отчаянии ко мне. – Милорд, пожалуйста, смилуйтесь!

– Что ты орешь, дурак, – бросил кто-то. – Он все равно не понимает нашу речь…

– Понимаю, – отозвался я негромко на их языке.

– Милорд? – Гарнаш облизнул губы и крепче сжал меч. – Может, тогда твоя жизнь подарит свободу нашему народу?

– Сомневаюсь.

Кинжал мягко развернулся в воздухе и через миг застыл у его шеи, едва касаясь острием.

– Ну же! Вперед! – подначил я с издевкой, клинок медленно стал давить на горло, заставив Гарнаша пятиться.

– Ты не мужчина! Настоящий мужчина не станет пользоваться дешевыми фокусами! Возьми в руки меч!

– Милорд, – умоих ног упал Арош. – Пощадите, милорд… Они не осознают… отпустите их… они способны на одни лишь разговоры.

– Разве?

Гарнаш с криком увернулся от кинжала, и десять горцев с обнаженными клинками бросились ко мне. Всех их в тот же миг сбило с ног, а второй порыв ветра отбросил к противоположной стене, хорошенько приложив к камню. Вряд ли останутся даже синяки, но дух у нападающих на короткое время вышибло.

– Пожалуйста, милорд, – повторил Арош, но из его голоса уже исчезла надежда. – Он мой брат…

– Хорошо, я отпущу их… Но чуть позже. Приведи его ко мне. Одного.

Я развернулся и вышел прочь. Оказавшись у себя в комнате, достал картинку Брингольда. Горцы знали каждый камушек замка. Я предположил, что местные сделают все, чтобы помочь сбежать Гарнашу и его людям, даже зная, что ждет наказание. Мои заклятья легли на ворота и пару потайных ходов – дверной механизм заклинило. А стена стала такой скользкой, что они не смогли бы спуститься с нее даже воспользовавшись веревкой. Еще некоторое время я наблюдал за их стараниями выбраться из крепости. А через час после тщетных попыток мертвенно-бледный Арош привел брата и, поклонившись, исчез. Гарнаш смотрел на меня. Как ни старался сдержаться горец, все чувства по отношению ко мне отражались на его гордом лице. Я чуть усмехнулся. Он заговорил первый.

– Чего ты медлишь? Впрочем, я знаю – ты придумываешь, как поизощренней избавиться от меня.

На это я уж совсем рассмеялся.

– Нет, вовсе нет. Я сдержу слово и отпущу тебя, и твоих людей. Но не сейчас. Хочу, чтобы ты ненадолго задержался в замке, может на месяц, или меньше, если приедет Ретч, – я не спеша вытянул из ножен меч. – Ты так ненавидишь меня – из тебя получится прекрасный оппонент. Я давно не тренировался…

На лице его застыло недоверие, но спустя миг там отразился в усмешке почти волчий оскал.

– Хорошо, – сказал он сквозь зубы.

Он великолепно владел мечом. Первые полчаса бешенной схватки мне удавалось отражать удары, но за этот короткий срок он совершенно измотал меня. Лезвие его скользнуло по предплечью, слегка оцарапав, острие сверкнуло перед самыми моими глазами. Затем он провел прием, подсек меня. Я грохнулся спиной на пол, а его меч лег поперек моего горла.

– Почему ты не боишься?

– Потому что ты не убьешь меня.

– Что мне может помешать?

– Прежде всего, здравый смысл. Если ты убьешь меня, о твоем народе даже воспоминаний не останется. Не уверен, что моя жизнь так ценна, но вам не простят этого.

– Что еще?

– Во-вторых, твой меч не сдвинется больше ни волосок.

Гарнаш надавил на меч, но он не шелохнулся, даже когда на его руках вздулись жилы от натуги.

– В-третьих…

Гарнаш отшатнулся от меня словно ужаленный, ощутив на себе еще одно охранное заклинание.

– Мог бы продолжить список, но, пожалуй, хватит, – я поднялся и вложил меч в ножны. – На сегодня достаточно.

На следующее утро у меня немного ныли мышцы, но еще пара занятий, и от этого не останется и следа. Я забежал на кухню, позавтракал и отправился на конюшню. Там потрепал Шэда, засыпал ему корма и взялся за скребок. Горца я почувствовал мгновенно, застывшего на пороге и без сомнения удивленного представившемся ему зрелищем.

– Что, тоже не спится, Гарнаш? – поинтересовался я, не оборачиваясь и не прерывая своего занятия.

– Почему ты делаешь это сам?

– Подойди ближе и узнаешь, – посоветовал я.

Он шагнул вперед, но тут же остановился. Шэд покосился в сторону горца, ноздри жеребца расширились, и он стал напряжен и встревожен.

– Он защитит тебя? – догадался Гарнаш.

– Шэд чувствует твое отношение ко мне, не хуже меня самого. Впрочем, он не подпускает к себе любого, даже того, у кого добрые намерения, – я принялся за седловку. – Ездил когда-нибудь на рудники?

Я посмотрел на него. На лице Гарнаша отразилось изумление.

– Конечно, нет. Те, кто попадают туда, назад уже не возвращаются.

– А дорогу знаешь?

– Да…

– Тогда собирайся.

– Тебе не позволят взять меня с собой…

Теперь пришла моя пора недоумевать.

– Хорошо, – внезапно согласился Гарнаш, и в его глазах затаилось странное выражение.

Он оседлал низкорослую лошадку, и мы выехали за ворота. Гарнаш держался передо мной, указывая дорогу. Шэд все норовил оказаться впереди, и в итоге мы поравнялись с горцем и поехали дальше бок о бок. Гарнаш чему-то хмурился и, сам того не замечая, нет-нет, да и поглаживал рукоять меча. Но когда мы добрались до рудников, он позабыл обо всем, обратив все внимание на своих соплеменников…

Мы проехали ворота, охраняемые темными колдунами. Они явно были удивлены, увидев меня здесь. Ко мне шагнул главный из стражи.

– Милорд, – он поклонился. – Мы не позволяем ни одному жителю Брингольда заходить сюда. Иначе он останется здесь навсегда.

– Он поедет со мной, и вернется со мной.

Стражник нахмурился. Бросил на горца пристальный взгляд.

– Возможно, вы не знаете, но ваш спутник слишком похож на их вожака, сбежавшего из Брингольда несколько лет назад… Ему действительно самое место здесь.

Гарнаш схватился за меч, побледнев, и точно решил, что его заманили в ловушку. Я засмеялся.

– Разумеется, я знаю, кто он. Думаешь, я привез бы сюда обычного горца? Но как бы там ни было, он покинет рудники вместе со мной.

Больше не утруждая себя беседой, я тронул Шэда. Маленькая горная лошадка спешно затрусила за ним. Колдуны, стоявшие на страже, остались недовольны, но перечить все же не посмели.

– Откуда ты знаешь? – спросил Гарнаш.

– Разве у тебя не состоялся ночной разговор с младшим братом?

– Как?…

– Я только догадываюсь…

– Да, я расспрашивал его о тебе. Он рассказал о вашей… дружбе много лет назад.

– Однажды Арош похвастал, что его род ведет начало от повелителей Брингольда, и если бы горцы обрели свободу, его старший брат стал бы королем. Тогда он получил от старших мальчишек несколько подзатыльников. У вас ведь не принято ворошить прошлое, сейчас все горцы равны. Так что же, это действительно было бы так?

– Что? – Гарнаш отрешенно глядел на горы.

– Ты бы действительно стал королем?

– Этого никогда не произойдет, – глухо произнес он. – Смотри. Смотри, что сделали с моим народом!

Прииски представляли собой страшное зрелище. Разрытые горловины карьеров. Ютящиеся по бокам хижины, топившиеся по черному. Здесь они рождались, жили и умирали… Одни остались в Брингольде, физически более слабые. Других, сильных и выносливых, когда-то давно загнали сюда. Цепи, носимые ими, связала магия. Отсюда действительно никому невозможно было убежать. На приисках трудились и женщины, и дети, и старики, а мужчины, чем могли пытались облегчить труд. Мы, наконец, оторвались от мрачного созерцания рудников.

– Зачем? – только и вымолвил Гарнаш, ища ответ на моем лице – он заметил, что вид рудников поразил меня, как и его самого. И я действительно не так себе все представлял.

– Я не знаю…

– Для чего Ретчу эту нужно?…

– Не Ретчу, – поправил я его. – И не моему отцу. Это нужно Ментеперу.

– Кто это?

– Наш самый мудрый колдун и учитель. Который живет отшельником в лесу, в крошечном, скромном бревенчатом домике, не имея ни одного слуги. Я понятия не имею, что он делает со всем этим золотом…

Я развернул Шэда. Всю обратную дорогу горец не проронил ни слова. В Брингольде он спешился и куда-то тут же направился.

– Гарнаш, – окликнул я его. – Ты мне кое что должен.

– Я помню, – он на миг обернулся. – Только сначала повидаю брата.

Следующие занятия с ним я стал осторожнее. Жгучая ярость горца, рвавшаяся наружу, сменилась холодной и несколько отрешенной ненавистью, что делало его намного более опасным противником. Но он пока не предпринимал попыток меня убить. Мы с ним занимались до седьмого пота. Арош, принесший мне чистую рубашку на смену мокрой, уставился на мою спину, когда я переодевался.

– Откуда это у тебя? – спросил Гарнаш, проследив изумленный взгляд брата.

– Для обитателя Брингольда ты задаешь глупый вопрос.

Я вышел вон и направился на конюшню. Однако Гарнаш не отстал и тоже стал заседлывать свою лошадку.

– Ты куда собрался? – поинтересовался я.

– Я еду с тобой.

– Ты думаешь, я вновь направляюсь на рудники? Я больше не поеду туда.

– Нет. Я хочу, чтобы ты рассказал о Ментепере.

– Зачем? – я чуть усмехнулся. – Он не по зубам даже такому искусному воину, как ты. Он не по зубам даже мне… Пока не по зубам…

В его глазах застыло изумление, и он не последовал за мной, когда я выехал на Шэде на прогулку.

Незаметно минул месяц. Этого времени мне вполне хватило, чтобы уже Гарнаш опасался моего меча. Я объявил, что он и его люди могут покинуть Брингольд.

– Когда ты вновь посетишь замок? – спросил он напоследок.

Я лишь пожал плечами. Невольно я внушил горцу надежду, что собираюсь покончить с Ментепером. Одновременно с этим он ждал и освобождения Брингольда. Что подвигло его к таким ожиданиям? Гордость древнего рода и королевская кровь или только желание освободить свой народ?… Они уехали.

А Ретч так не объявлялся. В горах начал таять снег. Старый колдун сообщил о прибывшем маге из обители, известившем, что раньше осени Ретч не приедет. Я в досаде понял, что больше не могу ждать. Я покинул Брингольд в какой-то странной и непонятной тревоге. Только Шэд, истосковавшийся по дороге, бодро бежал вперед по расцветающей земле. Снег почти сошел, зазеленели луга, пестря цветами, и из лопнувших на деревьях почках уже разворачивались молодые листья. И мое мрачное настроение почти развеялось.

Часть 3

Глава 12 Середина весны

Пришло время весенних гроз, когда впереди показался Мидл, и я промок до нитки, прежде чем успел добраться до Перекрестка. Перл принес кое-что покрепче вина. В ответ на мой удивленный взгляд пояснил, чтобы я вдруг не простудился. Я попробовал напиток и тут же ощутил приятную волну тепла, разливавшегося по крови. Что-то знакомое сквозило в этом вкусе, терпком настое трав и ягод.

– Хм, неплохо. Где ты взял это?

– Бутылочку этого напитка оставили мне светлые колдуны.

Я решил, что ослышался.

– Светлые колдуны?

– Да. Они пришли сюда через неделю после вашего отъезда и расспрашивали о вас.

– И что ты им ответил?

– Сначала ничего, но один из них заверил, что они ваши друзья и беспокоятся о вас.

Я в немом изумлении воззрился на него, потом встряхнул головой.

– Постой и ты поверил, что у меня есть друзья светлые колдуны?

– Да, милорд, в тот вечер они долго рассказывали о вашем путешествии, – тихо произнес Перл. – Поэтому, я кое-чем с ними поделился.

Кровь отхлынула от лица, и усмешка исчезла с моих губ.

– Что ты посмел им сказать?

– Все. Не сердитесь, милорд. Они иногда заходят сюда и справляются, не появились ли вы.

– Вот как? Так продолжай отвечать, что нет!

– Мне кажется, лучше будет…

– Лучше? – не сдержавшись я схватил Перла за ворот куртки, притянул к себе и прошипел ему в лицо. – Ты так хорошо знаешь меня, что смеешь делать какие-то выводы? Или они лучше знают меня?

– Простите, милорд. Забыл, что я всего-навсего ваш слуга…

Я выпустил его, а в другой моей руке лопнул бокал, который слишком сильно сжал. Перл охнул и позвал Сэлли. Спустя минуту я сидел откинувшись в кресле, несколько отрешенно глядя, как изумленная девчушка вытаскивала из моей ладони осколки стекла – я не проявлял никаких признаков, что мне больно.

Перл стоял рядом.

– Простите, милорд, – проговорил он. – Я не хотел об… оскорбить вас. Простите…

– Может, ты в чем-то и прав, – заметил я. – Но вся беда в том, я не могу больше оставаться тем, кого они знали… теперь… когда им открылось, кто я на самом деле. Теперь, когда…

Дождь стих за окном, и комнату залило золотыми лучами заката. Легкий ветер принес в распахнувшееся окно свежесть и аромат лугов, цветущих за стенами Мидла. Внезапное воспоминание поразило меня. Я резко обернулся к окну и зажмурился от ударившего в глаза света. Сделал несколько глубоких вдохов, успокаиваясь. Сэлли, между тем, вынула последний осколок и, нанеся на ранки терпко пахнущую мазь, перевязала белой тряпицей. Я ласково потрепал ее золотистые кудряшки.

– Скоро какой-то праздник? – спросил я Перла самым обыденным тоном. – Пока ехал по городу, улицы украшали цветами, хотя хлестал жуткий ливень.

– Что-то вроде того, – Перл улыбнулся, решив, что мое плохое настроение улетучилось. – Завтра состоится свадьба дочери Лайтфела.

– О! – я усмехнулся. – Лайтфел долго мечтал о наследнике мужского пола. Теперь появится шанс, что его желание сбудется. Кто тот «счастливец», что стал избранным?

– Говорят, один из лучших огненных магов.

– Лучшим после Лайтфела является Визониан, насколько мне известно, – заметил я.

– Визониан для этого слишком стар. Кто-то из учеников самого Лайтфела. Кажется его имя Файрил.

– Хм, – я с трудом припомнил физиономию огненного мага, виденного на одной из последних встреч отца и Лайтфела еще до моего изгнания – блеклые светлые глаза, белесые волосы и брови – будь еще чуть светлей и казался бы седым. – Тоже молодым не назовешь…

– Выходит, бедняжке не повезло, и этот брак состоится только ради политики? – Перла, казалось, мои слова несколько огорчили.

– Бедняжке?

– Говорят она очень красива, – заметил Перл.

На это я рассмеялся совершенно искренне.

– Авориэн? Очень красива? – я фыркнул. – Даже малышка Сэлли больше заслуживает это вместе с этим именем – ее волосы золотые, как заря, а у Авориэн они темны, как ночь.

Сэлли заулыбалась, польщенная. Перл с сомнением поглядел на дочь.

– Сэлли еще ребенок…

– Но из нее вырастет очень красивая девушка, – заметил я и тут же понял, что сделал глупость, сказав это.

Перл побледнел.

– Милорд…

Я подошел к нему.

– Договаривай уж до конца, – негромко произнес я.

– Моя жена тоже была очень красива, – прошептал он, потупившись и задрожав от воспоминаний.

– Посмотри на меня, – приказал я. – Неужели ты думаешь, что я смогу причинить твоей дочери зло?

Он поднял на меня глаза, и морщины на его лбу разошлись.

– Так-то лучше, – я вновь повернулся к окну. – Пойду немного прогуляюсь.

На улице стояла приятная вечерняя прохлада. Я зашел на конюшню. Шэд, дремавший в стойле, встрепенулся. Я ласково провел пальцами по его морде.

– Что мне делать, Шэд? Я не успел ничего обдумать… Нет, это настоящее безрассудство – похищать Авориэн из-под носа светлых колдунов, – но жеребец лишь фыркнул и опустил голову, чтобы я почесал ему за ушами.

Я застыл в раздумье. С одной стороны меня мучило желание досадить Лайтфелу. С другой, я сомневался, ждала ли Авориэн от меня помощи. Может, она давно уже передумала. Однако через пару минут я уже решил, что ничего не потеряю, если попробую пробраться в светлую обитель. Я провел рукой, и в воздухе образовался проход – Шэда я решил не брать.

– Что ж, пожелай мне удачи, – я похлопал жеребца по шее.

Шэд тихо заржал, покосившись на меня. Я затаил дыхание и шагнул в проход. Меня обдало порывом ветра, и через миг я оказался на вершине холма. Внизу, как на ладони, лежала светлая обитель. Передо мной высилась каменная ограда, вся увитая диким виноградом и плющом. За ней – огромный парк, в центре которого стоял дворец Лайтфела. Чуть дальше за дворцом – здание школы магов, оранжерея, алхимические лаборатории и множество других строений, назначения которых я не знал. Я тщательно осмотрелся, но в опустившихся сумерках охраны вроде не было видно. Ворота остались где-то далеко справа. Но уж через ворота я и не думал проникать в обитель. Осторожно спустился с холма и подобрался к самой ограде. Стража, по-прежнему, не показывалась, да и магической защиты никакой не ощущалось, кроме завесы от открытия порталов, что показалось весьма странным. В прошлый раз, находясь здесь, я не обратил на это внимание. Что ж, ничего не оставалось, как перелезть через ограду. Парк щедро освещался фонарями. Однако, благодаря густым цветникам и высокой живой изгороди, я добрался до дворца незамеченным. Колдунов попалось всего двое, да и те прошли далеко, спешащие куда-то. Сам не знаю почему я решил, что ее окна обязательно должны выходить солнечному восходу, то есть с восточной стороны, в самом конце дворцовой дуги. Здесь неширокая, всего в футов сорок стена совершенно заросла дикими розами. Я осторожно стал забираться по деревянной решетке, увитой цепкими стеблями, каким-то чудом умудрившись не исколоть руки шипами. Поднявшись на второй этаж, где имелась терраса, я почувствовал, как из приоткрытой двери потянуло знакомым ароматом сладких духов, и спрыгнул на пол. Вот уж не думал, что так легко найду ее. Я неслышно зашел в темную комнату. Девушка лежала на постели, уткнувшись лицом в подушку, и ее плечи сотрясались от неслышных рыданий.

– Привет, Эви, – произнес я мягко, усевшись рядом и ласково коснувшись ее волос.

Она подскочила от неожиданности, обратив ко мне заплаканное лицо.

– Тэрсел?! – воскликнула она и бросилась мне на шею.

– Тише, я вовсе не хочу, чтобы меня здесь поймали.

– Я думала, что ты не придешь – свадьба должна состояться завтра, – она энергично вытирала слезы. – Почему, почему ты не пришел раньше?

– Откуда я знал, когда точно будет свадьба, – я передернул плечами. – Ты ведь не назвала точный день.

– Назвала. Я сказала, что в середине весны, а середина весны как раз завтра.

– Не думал, что это надо понимать так буквально, – я стер с ее щеки последнюю слезинку и улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ и вновь прижалась ко мне.

– Мне все еще не верится, что ты пришел за мной… – прошептала она.

Разве я мог удержаться, когда она так доверительно приникла ко мне, когда почувствовал жар девичьего тела, дошедшего до меня даже сквозь плотную куртку, когда нежные руки касались моей шеи? Совершенно позабыв о том, что нахожусь в доме врага, я обнял девушку, целуя ее лицо, чуть соленое от слез, нашел податливые губы… И Авориэн тоже позабыла, что я пришел сюда совершенно для другого.

Я проснулся перед самым рассветом, когда чувство опасности отрезвило меня, подобно опрокинувшемуся ведру ледяной воды. Откуда-то слышались отдаленные голоса. Я мысленно выругался, осознав, в каком положении оказался.

– Эви! – зашептал я сладко спавшей девушке. – Одевайся. Живо!

Она очнулась, улыбнулась было, но увидев выражение моего лица, распахнула глаза в ужасе.

– Мы не успеем, – в ее голосе послышалась обреченность. – За мной должны прийти с восходом, чтобы первые лучи солнца благословили меня…

– Я не собираюсь их дожидаться и уйду отсюда с тобой или без тебя! Ну же, решайся!

Мой окрик привел ее в чувство. Она спешно натянула простое платье. Где-то уже слышались шаги. Наверное, поднимались по лестнице. Через миг я оказался на террасе и не стал тратить время на спуск, перепрыгнув через парапет. Авориэн перегнулась через перила.

– Прыгай – я тебя поймаю.

У ног шлепнулась заплечная сумка. Еще миг, и Авориэн стояла рядом со мной.

– Это что?

– Пара книг по магии.

– Пара? – я закинул торбу на плечо и ощутил всю их тяжесть. – Книг или фолиантов?

– Пожалуйста, это лучшие из книг отца, – она вложила свою ладонь мне в руку. – Как будем выбираться отсюда? Примени магию и сделай нас невидимыми.

– Никакой магии, – я потянул ее за собой. – Одно самое легкое заклинание, и нас обоих словят, как распищавшихся цыплят. Не вздумай колдовать. Мы будем уходить отсюда, как два вора, тихо и без всяких фокусов.

– Так ты прошел сюда без магии? – изумилась она.

– Поспешим. Самое главное добраться до ограды. За ней уже нет защиты, и я смогу открыть портал.

Не успели мы пересечь и пол парка, как со стороны дворца послышались крики. Мы пустились бегом.

Они оказались перед нами, когда мы почти достигли ограды. Светящийся шар над головой мага огня осветил нас, и он, пораженный, на миг замешкался, как и двое за его спиной, поднимая руку для атаки. И я, не задумываясь, совершил то, о чем через миг пожалел…

– Нет, Тэрсел! – выкрикнула отчаянно Авориэн, но все вокруг уже вновь погрузилось в темноту.

Я, дрожа от напряжения, вогнал меч в ножны, подсадил ее, всхлипывающую, и следом перебрался сам. Несколько минут мы бежали в сторону купы деревьев у самого холма, я почти тащил неожиданно обессилившую девушку за собой. Здесь, под сенью ветвей я открыл проход, мы шагнули в него. Несколько шагов и столько же миров – я путал след. Наконец, мы остановились. Авориэн подняла на меня глаза. В них отражалось все – отчаяние, упрек, ужас и разочарование, а по щекам текли слезы.

– Зачем ты убил их?!

– Зачем? Тогда мертв был бы я!

– Но разве ты не мог просто обезвредить их.

– Обезвредить огненных магов?

– Не говори, что ты не мог – в жизни этому не поверю! – она отвернулась. – Я знала их самого детства, они… мои друзья…

– Мы тоже достаточно давно знакомы, – напомнил я. – И… ты знала, у кого просила помощи.

– Да. У убийцы, – едва слышно отозвалась она.

– Раньше тебя это не трогало, – я нахмурился, потому что замечание Авориэн задело меня.

– Наверное, я не совсем осознавала это, – ее рука выскользнула из моей.

– Что? Я помог тебе выпутаться из скверной ситуации и еще в чем-то виноват?

– Хороша помощь… – она вздернула на меня взгляд. – Но я тебе больше ничего не должна. Не так ли?

Все еще колотящее в груди сердце, казалось, остановилось, и расползлась тупая боль. На ее слова у меня просто не нашлось ответа.

– Эви, послушай, ты не понимаешь…

– Нет, не понимаю… Но оправдывайся перед собой, Тэрсел – здесь мы расстанемся.

Я застыл в полнейшей растерянности, не осознавая, откуда вдруг между нами возникла эта стена непонимания.

– Пожалуйста, Эви…

– Не смей больше называть меня так! – меня словно хлестнула пощечина.

Она протянула ко мне дрожащую руку.

– Отдай мои вещи и переправь обратно в наш мир.

– Мы итак здесь, к северо-востоку от Мидла, – ответил я и не спеша передал ей сумку с книгами. – Ты умеешь перемещаться по мирам?

Она нахмурилась и прикусила губы.

– Смогу, если ты расскажешь, как…

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я. – Одной путешествовать чрезвычайно опасно…

– Не беспокойся, я могу постоять за себя. Не так, как ты, но тоже действенно.

– Твои друзья едва не испепелили меня! – на этот раз я не сдержался. – И если они такие хорошие, твои друзья, то почему не помогли тебе?!

– Никто из них не пошел бы против законов и Лайтфела. В этом мне повезло меньше, чем тебе…

– О чем ты? – я удивленно раскрыл глаза.

– Ты и в самом деле не знаешь? Гаста, Скита и Инведниса изгнали из обители, – она помолчала. – Кто-нибудь из них может открывать проход, если не хочешь сам объяснять?

– У Гаста немного получается, но он не может его удерживать. Так что они тебе тоже не помощники… – я взял себя в руки и принялся за объяснение.

У Авориэн получалось так же скверно, как и у Гаста. К тому же, она быстро устала, измотанная бегством и внутренним напряжением, до сих пор не отпускавшим ее.

– Переправь меня к Оушенду, – тихо попросила она.

Я открыл портал – над белым городом уже стоял золотой шар солнца, и нас достиг запах моря.

– Прости, Эви, – прошептал я, и это была последняя попытка. – Пожалуйста, прости…

Она только отрицательно мотнула головой, отворачиваясь, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, и шагнула в проход. Воздух передернулся маревом. Портал закрылся. А передо мной солнце освещало уже пробуждающийся Мидл. Я вновь открыл портал, и через миг оказался в свой комнате в Перекрестке, где заставил себя забыться коротким сном.

Через час я спустился вниз. Перл кивнул мне и приказал подать завтрак. Подошла Сэлли и знаком поинтересовалась, как моя рука. Я размотал повязку, открыв ей затянувшиеся порезы и поблагодарил. Принесли завтрак, и Перл присел рядом.

– Чудесный будет день, – он улыбался, глядя в окно и, без сомнения, думая о грядущем празднестве.

– Наверное, – я скрыл свои чувства по этому поводу за зевком.

– Лайтфел расщедрился и пригласил на торжество всех жителей Мидла. Перед южными воротами, за городской стеной на лугу установили шатры и столы для гостей…

Перл хотел сказать еще что-то, когда в таверну вошли трое светлых колдунов, и я спешно уставился в тарелку, когда узнал их.

– Милорд, – Перл ретировался.

Ко мне подошел Гаст и сел напротив. Инведнис и Скит остались стоять у входа.

– Здравствуй, Тэрсел, – произнес Гаст.

Я промолчал, все также не смотря на них.

– Мы все это время ждали, пока ты появишься здесь, – продолжил Гаст. – Нам надо поговорить.

– Не вижу в этом смысла. Кажется, я сын вашего злейшего врага, и вам не следует общаться со мной.

– Не надо вспоминать, – Гаст выдержал паузу. – Нас выгнали… Точнее, нас изгнали навсегда, лишив сана светлых колдунов – забрали наши амулеты.

– Что?! – я обратил на него изумленный взгляд – Авориэн упомянуло про изгнание, но никак не про последнее. – Из-за чего?

– После того, как ты ушел, Лайтфел простил нас, так как мы не знали, что ты наследник Бэйзела, – теперь Гаст прятал взор. – Но он устроил нам чистку.

Я нахмурился, не понимая.

– Чистку? – переспросил я. – Что это такое?

– Ты не знаешь? – Гаст, наконец, посмотрел на меня. – Чистка проверяет твое отношение к врагу. В данном случае в роли врага нам представили тебя. То есть, задавали всякие глупые вопросы, и мы все провалились.

Я опустил голову.

– Значит, вы стали свободными колдунами? И что вы дальше намерены делать?

– Миссию перепоручили другим. Но мы хотели бы вернуться. Не буду скрывать, все мы желаем быть принятыми назад в обитель. А это надо заслужить… Я хочу попытаться первым выполнить миссию и тем вернуть расположение. Но… нам нужна твоя помощь. Без тебя через миры не пройти. Управлять магией мировой энергии у меня получается все так же плохо. Ты ведь поможешь нам, ястребок?

Я молча раздумывал. Что-то последние события плохо увязывались друг с другом.

– А вас уже не смущает то, что вы узнали обо мне на обеде у Лайтфела?

Скит и Инведнис, прислушивающиеся к нашей беседе, как один потупились.

– Похоже, смущает… Твои товарищи по несчастью, вряд ли согласны с тобой, Гаст. Да и сам ты – полностью уверен, что делаешь? – поинтересовался я у мага огня. Он единственный не отвел глаза, но и в них где-то глубоко затаилось сомнение. – Зачем опять изображать из себя друзей…

– Мы никогда этого не изображали, – Гаст нахмурился. – А еще мне на том памятном обеде показалось, что ты специально не стал отрицать сказанное Лайтфелом.

– С чего вдруг?

– Думаю, что ты проверял, останемся ли мы тебе верны после узнанного, но в то же время специально провоцировал нас.

– Выходит, что я сознательно отрекся от вас?

– Да, чтобы выбор для нас не оказался столь мучителен.

Я засмеялся.

– И вы все – все ли? – действительно считаете, что Лайтфел, самый благородный, самый чистый и справедливый из вас, лгал?

– Визониан тоже солгал мне однажды, – напомнил Гаст негромко. – Может, и Лайтфел тоже лжет из политических соображений…

– Возможно. Но не на этот раз.

– В это трудно поверить, – заметил Гаст, не сдаваясь. – Если вспомнить тот неприятный эпизод с Форином в Тапери… Ты не сможешь переубедить меня, Тэрсел. Когда ты нечаянно убил его, ты испугался и растерялся, потому что тебе до этого никогда не доводилось убивать.

– А еще через две минуты после того события ты обвинял меня в циничности, – напомнил я.

– Ты никогда не убивал до этого! – упрямо твердил Гаст.

– Хорошо, – сдался я. – До этого никогда не убивал собственными руками, но это не значит, что не убивал вообще. Я действительно умертвил своих учителей с помощью магии, и у меня это вышло… э… так сказать, случайно. Но! Я вовсе не оправдываюсь сейчас – суть дела не меняет… Нечего вам находиться рядом со мной. От меня одни неприятности.

Я занялся завтраком, ожидая, что они уйдут. Но они не уходили. Я поднял на них раздраженный взгляд.

– Случайно, это как? – тихо спросил Гаст.

Я вздохнул.

– Что ты хочешь доказать мне? Что я не плохой? Ты ошибаешься! И мне никогда никого не требовалось убеждать в обратном.

– Ты не ответил, – настаивал Гаст.

– Ладно. Вы ведь слышали о гипномагии?

– Магия управления сознанием? – подал голос Инведнис.

– Да. Так вот, у меня врожденная способность к ней, так же, как и дар открывать проходы. Гипномагия, Гаст. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Гаст смотрел на меня во все глаза, словно ему с трудом в это верилось.

– Значит, это не слухи, что в темной обители появился гипномаг… Лайтфел знает?

– Конечно, знает. Политика, Гаст. Отец сам ему сообщил. Это очень сдерживает Лайтфела в отношении некоторых щекотливых вопросов… Хотя… эта способность до сих пор проявлялась только во сне, и я не могу ей управлять. Правда, если кто-то умирал в моем сновидении, он умирал наяву… Именно из-за этого меня изгнали. Еще подробности нужны?

Они молча переглянулись.

– Ты… Умирали ведь те, кто бил тебя? Я помню, какие ужасные шрамы на твоей спине…

– Гаст, прекрати, – я окончательно решил сунуть голову в петлю. – Не ранее сегодняшнего утра я убил трех безвинных.

Знал ли он о событиях, произошедших в обители? Судя по расползшейся по лицу смертельной бледности, знал.

– Трое огненных магов погибли от удара, которому ты меня не учил. Так же, как когда-то погиб Форин. Рядом находилась Авориэн, и вряд ли бы они применили магию… Но я понял это слишком поздно. Я привык отвечать на открытую угрозу незамедлительно и… безжалостно… Если ты поспешишь, Гаст, эта новость, несомненно, позволит вернуться всем вам в обитель.

На Гаста было жалко смотреть, и я отвернулся, чтобы не смущать его.

– Я не предатель… – выдавил он из себя.

Я поразился его упорству.

– Ты предатель. Ты предашь либо меня, либо своего повелителя, расположение которого вы все так жаждете вернуть.

Он помолчал.

– Зачем ты похитил Авориэн?

– Похитил? Так считают в светлой обители? Что ее похитили? Нет, Авориэн сама попросила помочь ей сбежать.

– И почему же ты ей помог?

Я уставился на Гаста – что за дурацкий вопрос? Он что же хотел услышать от меня признание в любви к несносной девчонке? Что он там надумал, став невольным свидетелем того, как я целовал ее?!

– Чтобы досадить Лайтфелу, конечно. Мне она зачем далась? Слушать ее девчачьи глупости что ли?! – я вложил в свой тон все раздражение от утренней неудачи.

Гаст удивленно моргнул и неожиданно усмехнулся.

– Вот ты и попался, Тэрсел!

Я насторожился.

– Ты оговорился. Ты сказал «досадить Лайтфелу». Досадить из-за того, что он наговорил при нас о тебе гадости, что он разрушил наше хорошее представление о тебе, что он сделал все, чтобы разлучить нас.

Он обратил на меня такой взгляд, что я почувствовал, как краска заливает мое лицо.

– Не надо отвергать нашу дружбу, не надо больше испытывать нас, – промолвил Гаст и протянул мне руку. – Мы примем тебя такового, какой ты есть. И нам действительно нужна помощь друга.

– А как же сегодняшнее происшествие?

– Все мы совершаем ошибки. Даже такие непоправимые, как эта. А у тебя слишком сложная жизнь и… особое положение.

Я разозлился на себя, но больше уже ничего не мог придумать в ответ. Гаст все еще ждал ответного рукопожатия.

– Значит, ты больше не будешь читать мне мораль?

– Конечно, буду, – улыбнулся Гаст. – Друзья?

– Ну, ладно, – я протянул ему руку. – Надеюсь, ты не пожалеешь об этом… А можно узнать, в чем заключается ваша миссия?

– Боюсь, цель миссии я не могу тебе раскрыть, – ответил Гаст. – Это не значит, что мы не доверяем тебе. Просто мы дали клятву никому не говорить о нашем поручении.

– Но вас ведь выгнали.

– Это не снимает с нас клятвы, прости, – Гаст вздохнул.

– Что ж, клятва есть клятва, – признал я. – Но ведь это не слишком опасное предприятие?

– Скажем так. Нам надо просто отыскать некую вещь. Придется какое-то время странствовать.

– И ее потом надо доставить Лайтфелу?

– Нет. Эта вещь даст нам некие знания, которые мы должны донести до других.

– Хм, звучит несколько интригующе. А когда вы хотите отправиться в путь?

– Достаточно скоро, – сказал Гаст. – То есть, прямо сейчас, если тебя здесь больше ничто не держит.

– Вроде, нет.

Мы поднялись из-за стола, и все трое воззрились на меня.

– Тэрсел! – воскликнул Инведнис. – Да ты у нас подрос за эти полгода! Дюймов на десять, честное слово.

И в самом деле я догнал в росте Гаста, оставив Инведниса и Скита на дюйм ниже. Я лишь пожал плечами. Через пару минут я уже собрался, попрощался в очередной раз с Перлом и вышел из таверны к ожидающим меня колдунам. Мы тронулись в путь.

– Смотри, – шепнул Инведнис Гасту. – Наш ястребок, кажется, изменился. Стал серьезнее что ли?

– Тише, – оборвал его Гаст. – Ты забыл, что он понимает наш язык?

Оба поглядели в мою сторону, но я сделал вид, что задумался и ничего не слышал. И все-таки они до конца мне не доверяли. Но, может быть, и правильно делали. Я и сам в последнее время сомневался в правильности некоторых своих поступков. Встретиться с Ретчем и разузнать насчет того, что происходит в Совете, у меня не вышло. И, находясь в Мидле, я уже подумывал, что придется все-таки ехать в темную обитель, хотя и страшно не хотелось. Однако пребывать в неведении тоже мало нравилось. Когда среди моих сомнений возник Гаст, я решил, что обитель в очередной раз подождет.

– Куда едем? – осведомился я, когда мы минули восточные городские ворота. – Только не говори, что опять в Оушэнд.

– Именно туда, – Гаст улыбнулся, обозревая уходящий к горизонту Восточный тракт.

– Зачем?

– Помнишь, когда тебя изгнали, ты сказал, что другим колдунам запретили оказывать тебе помощь. Только Визониан согласился помочь нам. Мне нужны кое-какие книги по магии.

Я вздохнул.

– И нам обязательно тратить месяц на дорогу?

– Торопиться некуда – те, кому поручили миссию, выступят не раньше чем через пару месяцев.

– Что за книги ты собираешься взять у Визониана? – продолжал любопытствовать я.

Гаст тихо рассмеялся.

– А какую магию изучал ты позапрошлой зимой?

– Я первый спросил.

– Книги по материальной магии.

– Неужели!

– Той ее части, которая относится к охранной, – Гаст сделал жест и метнул в меня целую тучу каменных шипов.

Сперва они обратились в лед, а потом были растоплены. До меня не долетели даже брызги – все испарилось. Со стороны любому человеку показалось бы, что они попросту исчезли, но не колдуну.

– О! Значит, я угадал, и ты занимался тем же самым! – вырвалось у Гаста, и он хмыкнул. – Неплохо у тебя вышло – хватило времени на целых два заклинания.

– А если бы я не отразил это? – поинтересовался я несколько хмуро.

– Могу тебя уверить, что они исчезли бы так же легко. Значит, огненную магию ты так и не научился отражать?

Я покосился на него с подозрением.

– Я вот думаю, может, научить тебя этому? Перестанешь огненным магам головы рубить… Извини, неудачно пошутил.

– Обойдусь.

– Ладно, не кипятись, – успокаивающе произнес Гаст. – У тебя новый меч? Можно посмотреть?

Я отстегнул ножны и передал ему. Гаст обнажил меч и с непониманием воззрился на лезвие.

– Это серебро? – в его голосе прозвучало чуть ли не разочарование.

– Да уж получше некоторой стали, – заметил я.

– Хм, – Гаст сомневался в достоинствах моего меча. – Балансировка вроде ничего… Но, слишком легок, как мне кажется. Сильный удар им трудно нанести…

И осекся. А я, догадавшись, о чем он подумал, протянул руку. Гаст вложил меч в ножны, вернул мне.

– Это хороший меч, Гаст, – негромко заговорил я. – Будем считать, что он уже спас мне жизнь, когда я так легкомысленно забрался в светлую обитель…

До самого вечера Гаст ехал молча. Только Инведнис и Скит спорили друг с другом, какая погода установится – продолжатся ли проливные дожди или весна уступит сухому лету. Пока же было ясно и тепло. Солнце высушило лужи на дороге, а окружающие тракт луга дышали испаряющейся влагой, полной цветочных и травяных ароматов. С наступлением сумерек мы съехали с дороги в небольшой лесок. Пока остальные устраивались на ночлег, Гаст задумчиво шагал по поляне, на которой мы остановились, и в итоге застыл напротив меня.

– И все-таки он слишком легок, – заметил он, не отрывая взгляда от моего меча.

– Хочешь проверить? – я несколько разозлился.

– Не против. Кстати, а где ты пропадал все это время? Эти полгода?

– Я все еще изгнанник, Гаст, такой же, как вы сейчас, – я поднялся и обнажил клинок.

Если раньше я исключительно защищался, то теперь сам перешел в наступление. Гаст, не ожидавший от меня такого напора, принялся обороняться. Через пару минут его меч прочертил в воздухе красивую сверкающую дугу, улетая на десяток шагов, а Гаст растянулся на земле. Я застыл над ним, и мой клинок неприятно холодил ему шею.

– Ну что, убедился? – я отвел клинок и помог Гасту подняться.

– Раньше ты так не дрался, – заметил Гаст, пораженный моей легкой победой, и выдавил из себя улыбку. – Видимо, нашелся кто-то, оказавшийся более лучшим учителем, чем я.

По моим губам скользнула легкая усмешка.

– Кто же?

– А у меня могут быть тайны от друзей? – поинтересовался я едва слышно и отправился готовиться ко сну.

Ночью я проснулся от их еле слышного разговора. Если раньше меня можно было с трудом добудиться, то после ученичества у Ментепера я стал спать чрезвычайно чутко. То, что я услышал, весьма меня раздосадовало и задело.

– Я думал, он тебя убьет, – прошептал Инведнис. – Хотя, наверное, это глупости…

– Не знаю, – отозвался Гаст. – Я и сам вдруг испугался…

– Может, мы зря вновь сошлись с ним? – задумчиво протянул Инведнис. – Он заметно изменился. Это уже далеко не мальчишка… Не хотел бы я с ним встречаться, когда он заменит своего отца… Ты ведь не играешь с ним больше, Гаст? Иначе эти игры плохо кончатся для всех…

– Больше не произноси эти слова вслух, – Гаст разозлился. – Никто еще не обвинял меня во лжи.

– Извини, – Инведнис смешался. – Просто показалось… Ты уверен, что у тебя получится одновременно выполнить поручение Лайтфела и не стать при этом врагом Тэрселу?

Я навострил уши. Что же это за миссия? В словах Инведниса почудилась отдаленная опасность. Но оставалось только ждать, чтобы понять, что к чему… Гаст не ответил. И разговор затих.

Весь следующий день Гаст рассказывал мне, как они жили в Мидле, время от времени наведываясь к Перлу. Тавернщик очень скоро отбросил свою настороженность и подружился с моими приятелями. Тем более, что Инведнис занялся лечением Сэлли, и ее хромота почти прошла. А я на это даже не обратил внимания. Инведнис к тому же надеялся, что когда-нибудь сможет вернуть ей способность говорить. Однако из сказанного, я понял, что Перл так и не поведал им о причинах болезни своей дочери. И я об этом тоже не собирался упоминать.

К вечеру третьего дня пути на нас обрушилась стихия. Мы мчались по дороге, понукая своих скакунов, за нами по пятам следовала гроза. В вышине грохотал гром, и первые капли ливня уже задевали нас. Скит, конечно, мог бы рассеять ее. Будь это простая гроза. Но все дело в том, что буря была вызвана колдовством. Гаст запретил применять любую магию, и теперь мы удирали от грозы в поисках укрытия. Вокруг же, по-прежнему, расстилались луга, и не то что деревца, даже захудалого кустика поблизости не росло.

– Зря бежим, – заметил я, чувствуя, как капли барабанят по затылку, и натянул капюшон. – Еще пара минут, и будем мокрые, как лягушки на болоте.

– А вот и не зря, – возразил Гаст и указал вперед. – Теперь есть, где обсушиться.

Впереди, почти у самой дороги примостился небольшой домик. В окнах горел свет. Из-за чуть приоткрытой двери гостеприимно потянуло теплом, аппетитными запахами еды и ароматом знакомых духов. Я замер на пороге, и остальные остановились вслед за мной.

– В чем дело?

– Лучше вы первые.

Мои спутники поняли значение этих слов, только когда вошли в дом. У жаркого очага стояла Авориэн и чуть лукаво улыбалась. Гаст, Скит и Инведнис поклонились ей.

– Вы как раз к ужину, – произнесла она.

Однако ее улыбка исчезла, когда я скользнул в дом вслед за остальными.

– Что он делает вместе с вами?! – она, изумленная, воззрилась на Гаста, и бледность тронула ее лицо.

Я же стащил с себя мокрый плащ и, усевшись в кресло у очага, нахмурился.

– Не обращай на него внимания, – заметил Скит. – Он терпеть не может дождь, и, кажется, я тому виной…

– Простите, что заставила вас мокнуть, – Авориэн не сводила глаз Гаста.

– Мы в курсе, – ответил он на ее немой вопрос. – Тэрсел нам все рассказал.

– Все?! – она не поверила своим ушам, и на щеках проступила краска.

Я невольно качнул головой – о чем она только думает!

– Нет, не все. Я забыл сказать, что мы… сильно поссорились.

– Из-за чего же? – Инведнис глянул на меня.

– Из-за тех огненных магов, не так ли? – догадался Гаст.

– Да. И мне не понятно, как вы можете оставаться с ним после содеянного?!

– Тэрсел совершил это в целях самозащиты.

– И ты поверил в это?! Ты думаешь, что его способности не позволили бы всего-навсего обезвредить или хотя бы оглушить их?!

– Когда кто-то будет угрожать твоей жизни, я погляжу на твои действия и твою реакцию, – заметил я раздраженно.

– Давайте поговорим об этом после ужина? – заметил Инведнис, чтобы разрядить обстановку.

Авориэн быстро накрыла на стол, и мы занялись едой.

– Вот уж не думал, что ты умеешь готовить, – заметил Скит, тут же смутился и уже едва слышно добавил. – Всегда считал, что у дочери Лайтфела найдутся более важные занятия.

Гаст сильно пихнул его в бок. Но щеки Авориэн чуть порозовели от похвалы. Инведнис только усмехнулся – он считал, что готовит лучше любой женщины.

– Что собираешься делать дальше? – спросил у нее Гаст, потягивая вино.

– Еще толком не знаю, – она чуть пожала плечами. – Сначала я решила отправиться в Оушэнд к Визониану.

Гаст едва не поперхнулся. Я навсякий случай хлопнул мага по спине, не преминув посмотреть на него с насмешкой.

– Спасибо, Тэрсел, – Гаст чуть криво улыбнулся и вновь обратил взгляд к Авориэн.

– Я знаю, он твой учитель. Но он так же главный советник отца… – продолжила она. – Он, конечно, не одобрил произошедшего…

Теперь я уставился на нее.

– Выходит, Визониан знает, что сделал Тэрсел? – Гаст нахмурился, подобное в его планы не входило. – Значит, теперь это известно и Лайтфелу…

Я медленно поднялся, и Авориэн невольно подалась назад.

– Ты это из мести сделала? – поинтересовался я. – Думала, что этим досадишь мне? Ты ошиблась. Ты совершила нечто более худшее. Знаешь, как могут расценить это происшествие? Как нарушение мирного договора!

– Нет… не может быть… – в изумлении прошептала она.

– Глупая девчонка! Ты не капли не смыслишь в политике! – я не сдержался и наорал на нее. – И я, дурак, пожалел тебя. Вышла бы замуж, ну поплакала бы немножко, да и успокоилась. А теперь вся эта история может обернуться войной!

– Тэрсел, успокойся… Мы сейчас все обсудим…

– С ним я ничего не буду обсуждать! – в глазах Авориэн стояли слезы. – Разве что… кроме его пребывания в моем доме…

– Очень мило с твоей стороны, – я подлил себе в кубок вина, потом недолго думая прихватил всю бутылку и удалился со всем этим наружу. – Что ж, удачи!

Я вскочил на Шэда умудрившись не пролить ни капли.

– Твое здоровье, Эви! – я пригубил из бокала, тронул коня и тихо выругался. – Проклятая взбалмошная девчонка!

Тучи давно разошлись, и мокрую дорогу заливал свет почти полной луны. Посвистывая и попивая вино я медленно ехал вперед. Не прошло и получаса, как позади раздался перестук копыт.

– С каких пор светлые колдуны стали ездить по ночам? – поинтересовался я.

– С тех пор, как у них появился приятель темный колдун, который, очевидно, любит ночные прогулки.

Я обернулся к Гасту. Он кивнул назад – за нами следовали остальные, причем за спиной Скита сидела Авориэн.

– Не мог же я оставить ее там одну.

– Уверен, если что, она смогла бы постоять за себя.

– Я в этом не так уверен, как ты, – Гаст еще больше понизил голос. – Причина вашей ссоры действительно в тех колдунах?

– В чем же еще?

– Тогда, у Лайтфела… – Гаст бросил на меня пытливый взгляд.

– Нет, могу тебя уверить, что причина именно в колдунах, – и я ничем не солгал Гасту.

– Что ж…

– Может вы остановитесь, наконец! – донесся до нас крик Инведниса.

Мы натянули поводья. Отставшие подъехали к нам. Авориэн метнула на меня раздосадованный взгляд.

– Ты можешь остаться в моем доме, – произнесла она.

Я уже хотел поинтересоваться, в каком, но перед нами на обочине возникло то же самое строение.

– Ты материализовала дом?! – голос Гаста выдал восхищение.

– Как и предыдущий, – пояснила Авориэн.

Но я испытывал недоверие к подобным вещам.

– Я, пожалуй, заночую на улице. Не придется высоко падать, если вдруг он так же легко исчезнет.

– Тэрсел, ты забыл, как я рассказывал, что в нашей обители куда более талантливые маги по материализации, – заметил Гаст, пытаясь смягчить мои слова.

– А обед тоже материализованный? – я с подозрением воззрился на бутылку вина в своей руке.

Меня всегда учили не есть материализованную пищу, мало ли во что она могла превратится. Авориэн вспыхнула и, взбежав по ступенькам, исчезла в доме.

– Это уже было лишним, – упрекнул Гаст. – Скит, Инведис, идите в дом. Я скоро к вам присоединюсь.

Однако мы еще долго говорили с Гастом. Я расседлал Шэда, и он улегся на землю. Рядом я бросил одеяло и расположился на нем, откинувшись на теплый бок жеребца. Гаст, глядя на меня, устроился точно так же.

– Визониан посоветовал ей вернуться домой, – посвящал меня в историю Авориэн Гаст. – Но принудить к этому, разумеется, не мог. Не смог он и убедить ее в правильности этого решения. Она же стала расспрашивать насчет того, где мы теперь, и что собираемся делать. Каким-то чутьем она поняла, что я легко не сдамся и попытаюсь продолжить миссию. И выпытала у учителя, что мы собираемся заехать к нему. У нее, кстати, получается кое-что с магией порталов. Она может их удерживать, но портал в то же время остается не конца открытым. Она может наблюдать через него, но не проходить.

– Вот как? Выходит, она выследила нас на дороге, устроила грозу, чтобы мы быстро доскакали до ее домика. А в темноте, она меня не заметила? Да и как она оказалась здесь, если я сам три дня назад переправил ее к Оушэнду?

– Сюда ей помог переместиться Визониан. А тебя, должно быть, действительно не заметила. Ты в темном, твой конь тоже черен, как сажа. Да она мне и показывала только что, как у нее получается открывать портал. Все представляется довольно мутным.

– Хм… Послушай, а что ты хочешь взять у Визониана?

– Мог бы догадаться, – Гаст чуть улыбнулся. – Книгу по магии открытия порталов. Я собирался еще в прошлое посещение, но не успел.

– У тебя же и так получается.

– Но я до сих пор не могу удерживать проход открытым. Возможно, теория мне в этом поможет.

– Скорее всего, – я согласился с ним. – Ты же знаешь, я не такой хороший толкователь… Так что же? Авориэн решила увязаться за тобой? Зачем?

– За нами, – поправил Гаст. – Не знаю, зачем. Сказала, что ей больше не куда идти. Все мы теперь изгнанники. Ее ведь за бегство тоже по головке не погладят. И, мне кажется, ты зря переживаешь, что это спровоцирует войну. В произошедшем прежде всего ее вина. Могла бы предположить, чем обернется ее затея.

– Произошедшее могут растолковать по-разному, – возразил я. – Каждая сторона в свою пользу. Сколько раз подобное уже случалось.

Гаст засмеялся.

– Нет, ты однозначно давно познакомился с историей, а я-то пытался тебя учить.

– Ага, познакомился, – я хмыкнул. – Точнее читал между строк.

Следующим утром после завтрака Авориэн уступила уговорам Скита объяснить, как она материализовывает такие большие предметы, ведь это, вне сомнения требовало больших затрат энергии. Все трое были так или иначе знакомы с материализацией. Гаст использовал материализацию мелких предметов в качестве охранной магии. Скит – иногда для дождливых тучек над моей головой. Инведнис знал превращение жидкостей и сыпучих веществ. Но Авориэн, несомненно, знала о материализации больше всех.

– Тэрсел, не хочешь послушать? – позвал Инведнис, когда я со скребком направился к Шэду.

Гаст бросил на него запоздалый предупреждающий взгляд, а на лице Авориэн отразилось недовольство.

– Нет, мне это не интересно.

Шэд, пощипывающий молодую весеннюю поросль, поднял голову и ткнулся мне в ладони. Я ласково потрепал его по шее. Потом жеребец чуть приподнял переднюю ногу.

– Что такое? – я наклонился и увидел острый шип, засевший ему в ногу над копытом. – Где ты умудрился найти колючки?

Шэд только фыркнул, и я осторожно извлек занозу поддев дротиком. Из ранки потекла кровь, и жеребец издал какой-то жалобный звук, совсем не похожий на лошадиное ржание.

– Тише, тише.

– Тэрсел, что случилось? – рядом оказался Инведнис.

Я показал ему шип и кивнул на раненную ногу. Маг природы принес какую-то мазь и длинный лоскут ткани. Я хотел взять это у него, но он, вознамерившись самостоятельно лечить Шэда, потянул руку к ноге. Жеребец зло захрапел, и воздухе мелькнули копыта. Я отпихнул Инведниса за свою спину.

– Глупое создание! – возмутился за мной, перепугавшийся маг. – Я же хотел только помочь тебе!

– Стой смирно, Шэд! – я заговорил на нашем наречии.

Конь еще подозрительно косил глазом на Инведниса. Я взял из рук мага мазь и повязку, присел перед жеребцом и занялся раной. Шэд не шелохнулся.

– У вас все в порядке? – поинтересовался подошедший Гаст.

– Да.

– Нет, – высказался Инведнис.

Я глянул на него.

– Объяснял ведь, что он никого к себе не подпускает, – напомнил я. – Чего ты вдруг полез?

– Я думал, он присмирел, – во взоре Инведниса читалась обида на жеребца.

Маг природы всегда ладил с животным. На него даже дворовые собаки не лаяли. А тут какой-то конь едва не опрокинул его копытами. Он пригляделся повнимательнее.

– Погоди, он что же, у тебя неподкованный? – запоздало заметил Инведнис.

– Хотел бы я посмотреть на того, кто попробовал его подковать.

– Так у него, должно быть, все копыта стерты! – всплеснул руками маг природы.

– Ничего у него не стерто, – проворчал я.

– А ты проверь, – посоветовал Гаст с насмешкой – похоже наша перепалка забавляла его.

Я взял Шэда на бабку, и он послушно показал мне копыто. Совершенно здоровое копыто и совсем не потершееся. Даже я удивился. Уж чего-чего, а на конюшне в свое время навидался достаточно, чтобы понять, что у Шэда такие же молодые копыта, как у годовалого жеребенка. Проверил остальные. Инведнис только присвистнул. Ничего не понимая, я полез изучать зубы. Тут уж Шэд недовольно попятился. Я ухватил его за гриву, остановив, поднял мягкую губу и разомкнул челюсть. Весь рот и в особенности язык окрасились в зеленый от травы. А зубы… Шэд фыркнул мне в лицо. Гаст и Инведнис разразились смехом. Я попытался оттереть лицо, но, судя но новому взрыву хохота, только еще больше размазал тягучую зеленую слюну. В довершении всего на голову обрушился поток воды.

– Спасибо, Скит, – утирая мокрое лицо, бросил я. – Я вижу, ты не разучился это делать.

Скит остался сидеть подле Авориэн, но, конечно, не мог не слышать все, что происходило вокруг Шэда. Он смеялся. И Авориэн, сначала недовольная, что внимание переключилось с ее объяснений материальной магии на меня, тоже заулыбалась.

– Спасибо, Шэд, – я поблагодарил и жеребца.

– Так, что у него с зубами? – напомнил Инведнис.

– То же самое, что и с копытами.

– Невозможно!

– Возможно, если их защитили с помощью магии, – пробурчал я, попутно вытираясь.

– Никогда не слышал о подобном! – заявил Инведнис. – Это кто же у вас так заговаривает животных?

– Понятия не имею, – я и не думал поведать им о Ментепере.

Я задумчиво посмотрел на Шэда. Как я раньше не замечал, что его затронула магия? Наверное, она была слишком тонка и искусно наложена. Мы продолжили путь. Гаст неожиданно заговорил со мной на светлом наречии.

– Помнишь, Лайтфел объяснял, для чего тебя выучили нашему языку? А на самом деле?

– Наверное, он не так уж и неправ, – я чуть улыбнулся. – Впрочем, мне это больше понадобилось для чтения ваших книг.

– Наших книг? – удивился Гаст. – Откуда они у вас?

– Многие города переходили по несколько раз из одних рук в другие. Думаю, именно так. Прочел я немного, но достаточно. Еще отец подсунул мне пару книг по истории, вашей истории.

Гаст уловил в моих последних словах насмешку и хмыкнул.

– Уверен, ваша история ничуть не лучше нашей.

– Разумеется, особенно когда я сравнивал из любопытства, как трактуется одно и то же событие в разных источниках. Такая разница, что до правды теперь уж и не докопаться.

– А у вас известен этот миф, что светлые и темные колдуны некогда являлись единым народом? – продолжил Гаст. – Кто-то у нас в обители даже приводил какие-то довольно сомнительные доказательства. Но им, конечно, не верили.

– У вас это считают мифом? Ну-ну. У нас об этом просто предпочитают не вспоминать.

– Что?! – Гаст даже остановился и с неверием воззрился на меня. – Тэрсел, ты шутишь?

– И не думаю. Я, кстати, незнаком с вашей ранней историей. Как же в ней тогда объясняется, как мы появились в Бинаине?

– Мы не могли быть единым народом…

– Почему?

– Мы слишком разные…

На это я и вовсе рассмеялся.

– Ой ли?

Гаст пребывал в полнейшей растерянности.

– Что же было на самом деле? – едва слышно вымолвил он. – И почему ты уверен, что на этот раз записанная в ваших книгах история правдива, в отличие от остальных?

– Потому что это не история темных колдунов, – заметил я. – Это книга о жизни нашего народа до раскола. И знаешь, на каком языке она написана? Ни на темном, ни на светлом.

– Как же ты прочел ее?

– Тот кто знает оба наречия и язык, которым сейчас пользуются люди материка без труда поймет все написанное там. Только единицы книг сохранились с того времени и доступны они немногим. Для меня доступ к ним всегда был открыт. Уверен, что в светлой обители тоже кое-что хранится, известное только посвященным. Спроси у Авориэн.

Гаст обернулся. Наши попутчики прислушивались к нашей беседе. И если на лицах Скита и Инведниса было написано то же изумление, что и у огненного мага, то щеки Авориэн горели от гнева.

– У нас об этом запрещено говорить!

– Вот видишь, Гаст, ей все известно.

– Как же так?… – огненный маг теперь и не знал, что думать, и чувствовал себя глубоко обманутым. – Нам рассказывали, что когда-то, много столетий назад старый мир поглотила страшная катастрофа, и поэтому мы перебрались сюда – этот мир показался нам похожим на прежний.

– Что же случилось на самом деле?! – воскликнул Инведнис, сгорая от нетерпения.

– На самом деле… – я пожал плечами. – Наш народ раскололся. По какой причине, этого никто не узнает. Но завязалась страшная битва. Все, кто присутствовал при этом, уже давно мертвы: талантливые колдуны, не сравнимые мощью с теперешними. И их мощь, их магия и вызвали ту катастрофу. Не многие смогли спастись. Потери оказались огромны, но это никого не заставило одуматься. Наоборот, породило дальнейшие войны. И все свидетели раскола погибли в них. Так что теперь уже никто в точности не сможет поведать, что было на самом деле.

Авориэн нахмурилась. Она знала, что я сказал далеко не все, но поправлять не стала.

– Нет, Тэрсел. Я однозначно больше не буду говорить с тобой об истории.

Улыбка у Гаста получилась вымученная, он тронул лошадь и поехал дальше глубоко задумавшись. Мы потянулись за ним. Что теперь думал огненный маг? Он не спешил делиться своими мыслями, а я решил, что пусть сначала переварит узнанное. Впереди показались холмы. Те самые, в которых мы уже один раз останавливались в самом начале нашего знакомства. Туда мы и свернули на полуденный привал. Солнце продолжало припекать, становилось душно. И я подумал, что верно вновь соберется гроза. О чем там спорили Скит и Инведнис? Маг природы тоже поглядел на небо, но, ничего не сказав, как обычно занялся обедом.

– Сходишь за водой, Тэрсел? – спросил он – хотел, похоже, попросить Скита, но тот хмурясь, старался что-то отыскать в своей седельной суме.

Я кивнул, принял из его рук фляжки и направился к источнику, взяв заодно лошадей. Родник бил на прежнем месте, и вода осталась такой же вкусной и освежающей. Когда я вернулся, Гаст что-то читал. Авориэн тоже листала, несколько рассеяно какую-то большую книгу. Несомненно одну из тех, что взяла при побеге из обители. Я долго не мог понять, что меня беспокоит. И тут до меня дошло, что Скит крутится около Авориэн, несколько неловко оказывая девушке знаки внимания. Сейчас он ей как раз преподнес, наконец, отысканную в суме закладку для книги – тонкую золотистую пластинку с растительным орнаментом. Это что же, мой приятель увлекся Авориэн? Мысли о возможности подобного никак не могли прийти мне в голову, и сейчас я тупо смотрел на них. Авориэн заметила мой взгляд, на губах ее промелькнула насмешка, а спустя миг она уже мило улыбалась Скиту. Я запоздало отвернулся, и наткнулся на взор Гаста, различив в нем тревогу. Чтобы как-то отвлечься я направился к Шэду и принялся осматривать его раненную ногу. Но ранка уже затянулась, и жеребец, склонив голову, благодарно прошелся мягким носом по щеке. Я же думал, что делать дальше…

Никогда ни с кем я не был так нежен, как с Авориэн в ту ночь… Я целовал ее нежную кожу, ее сладкие губы. Мои пальцы скользили по плавным изгибам ее чуть трепещущего от истомы тела. В ту ночь мы полностью отдались друг другу. И я помнил, что потом, когда заглянул в ее глаза, еще недавно полные отчаяния и слез, а теперь светившиеся от счастья, произнес роковые для себя слова… В ответ она с таким доверием и нежностью прильнула ко мне и прошептала в ответ: «Я тоже люблю тебя, Тэрсел»… Кто мог знать, что уже через несколько часов она скажет, что мы с ней должны расстаться? А я до сих пор не понимал, почему… «Что же ты делаешь, Скит?» – невольно подумал я и содрогнулся, осознав, что действительно приревновал Авориэн к нему. Это могло плохо кончиться. Когда-то я приревновал своего отца к младшему брату. Последнему пришлось дорого заплатить за это чувство – я избил брата до бесчувствия за то, что он хвалился, будто отец больше любит его, чем меня, что Бэйзел обучал его магии. Слова брата впоследствии оказались самым обычным враньем. Зато после случившегося он никогда больше не лгал… Я заставил себя успокоиться, ведь Авориэн специально позволяет Скиту крутиться возле себя, чтобы досадить мне. Посмотрел на них и… стена из напускных эмоций: спокойствия и равнодушия, дала трещины и рассыпалась в прах. Неужели я испытывал к ней такие глубокие чувства, что подобная ерунда, выводила из себя? Если все так будет продолжаться, дальнейший путь станет невыносимым. Меня захлестнул поток холодного влажного ветра, и это чуть привело в себя. Я обратил лицо к чернеющему небо. С севера наползала грозовая туча. Где-то уже сверкали молнии, и до нас доносились еще плохо слышные раскаты. А ветер нес влагу.

– Через сколько она нас накроет, как думаешь? – спросил я у Гаста.

– Не раньше чем через час.

– Не беспокойся, – подал голос Скит, услышавший мои слова. – Я отведу ее от нас, и тебе не придется мокнуть.

– Я же говорил, что пройдет дождь, – проворчал Инведнис. – А тебе, магу воды, вообще позорно предполагать, что грозы закончились.

– Ну, ошибся чуть-чуть, – Скит несколько смутился. – Но у нас точно дождя не будет.

Я в сомнении глянул на клубящийся мрак облаков.

– Слишком сильная буря…

Я поднялся, подтянул подпругу и вскочил в седло.

– Ты куда? – совсем уж встревожился Гаст.

– Так, хочу кое-что проверить. Я не надолго.

Я выехал из лощинки и пустил жеребца быстрым шагом к северо-востоку. Шэд, повинуясь моему желанию и постепенно ускоряясь, все больше поворачивал к приближающемуся грозовому фронту. Ветер заметно крепчал, трепля седую гриву коня. Высокие травы лугов стали подобны штормовому морю. Тьма наползала на нас, и дневной свет мерк, исчезая под вспышками молний. В лицо ударили брызги дождя, донесенные до нас резкими порывами. А чуть дальше шла серая стена ливня. Шэд издал гневное ржание и замер, сердито раздувая ноздри и нервно переступая с ноги на ногу. Мои ладони скользнули по его шее и сомкнулись на ней.

– Помнишь одну такую грозу? – прошептал я. – Попробуем обогнать?

Над нами небо полыхнуло белым, и тут же обрушился гром. Шэд поднялся на дыбы, развернулся и помчался назад. За нами не отставая следовала буря. Я успел в лощину на миг раньше дождя. Хотя, назвать так обрушившиеся на нас реки воды, было бы неправильно. В один миг с шипением загасило костер, по земле помчались бурлившие мутные потоки. Гаст передал Авориэн какой-то сверток, и она раскрыла его над головой. Магия Скита нисколько никому не помогла, и все промокли до нитки, не взирая на спешно натянутые плащи. Материализовать какой-либо навес или иное укрытие, Авориэн не догадалась или решила, что уже поздно. Через минут десять ливень иссяк, гроза умчалась дальше. Распогодилось, и блеснули лучи солнца. Вокруг нас заискрились мокрые, все в водяных бусинах листья папоротника.

– Никогда не попадал в подобный ливень, – Инведнис первый подал голос и склонился над котелком, в котором варился наш обед, и который он успел накрыть крышкой. – Еда на месте и даже успела приготовиться. Только придется есть холодной или ждать пока подсохнут дрова. Хм, а головешки-то унесло водой… Гаст?

Маг огня только пожал плечами и спросил у Авориэн.

– Помогло?

Она провела рукой по оставшимся сухими волосам, кивнула и посмотрела на то, что защитило ее от дождя.

– Спасибо. А что это?

– Это карта, которую когда-то нарисовал Тэрсел и подарил мне. На ней защита от воды и…, – Гаст вперил взгляд в меня.

«… и огня», – мысленно закончил я за него. Сам ведь когда-то сказал ему об этом.

– …И можешь и ему тоже сказать спасибо, – вместо этого заключил Гаст и, шагнув в мою сторону, тихо произнес. – Сам такую защиту накладывал?

– Ретч.

Гаст удивился.

– Значит, ты тоже мокрый?

– Что?! – зашипел я на него.

– Ладно, ты только что остыл, не буду задавать дурацкие вопросы, – невозмутимо отозвался Гаст. – Я поговорю со Скитом. Глупо с его стороны заглядываться на Авориэн. Она не только дочь Лайтфела, но у нее так же есть законный жених.

Нет, Гаста не обманешь, тем более, что я не мог обмануть самого себя… Я стянул с себя мокрую рубашку и принялся отжимать. Остальные были заняты примерно тем же. Потом Гаст, по просьбе Инведниса, метнул в размытое кострище небольшой огненный шар. Пламя отразилось вверх, и котелок едва не слетел с треноги. Инведнис спешно открыл крышку и тут же задул на пальцы.

– Не сгорело? – Гаст тоже заглянул в котелок, из которого шел пар.

– Самый раз, – удовлетворенно отозвался маг природы и принялся раскладывать еду по тарелкам.

Потом все же удалось разыскать сухие веточки и папоротник. Гаст разжег костер, и мы смогли обсушиться вокруг него. Да и солнце на уже полностью очистившемся от туч небе этому поспособствовало. Гаст, однако, решил не ехать дальше. До заката оставалось еще три часа, но оставлять неплохое укрытие, каковым являлась лощина, маг огня не хотел. До наступления ночи ручейки и вся влага унеслась по склону, и земля успела даже просохнуть, так что мы заночевали уже не в сырости.

– Скит, просыпайся, надо кое-что обсудить, – голос Гаста невольно разбудил и меня.

– Я только что заснул! – с недовольством отозвался маг воды.

– Тише ты! – шикнул на него Гаст.

Скит поднялся, и они отошли чуть в сторону. Заговорили шепотом, но слова все же оказались отчетливо слышны.

– Что ты себе позволяешь с Авориэн? – поинтересовался Гаст.

– Тебя это меньше всего должно волновать.

– С какой стати, интересно? Ты понимаешь, что делаешь?

– Да. А тебя прежде всего волнует собственная выгода! – в сердцах бросил Скит. – Думаешь только о своей миссии и теперь трясешься, что из-за меня и Авориэн тебя не примут обратно.

– Ты дурак! – не сдержался Гаст. – Вот уж не знаю, что ты там себе вбил в голову. Но Авориэн не для тебя.

– Но уж точно она не для того, кого Лайтфел назвал ее женихом, – уперся Скит.

– Скит, послушай, дело гораздо серьезнее… – Гаст еще больше понизил голос.

Я напряг слух.

– Тебе не кажется странным, что Авориэн и Тэрсел только и делают, что ссорятся, как встретились? – Гаст начал издалека.

– Ты, как и все мы, знаешь причину.

– Хорошо, задам еще один вопрос. Почему Тэрсел помог Авориэн? Тоже, вроде, известен ответ? И последнее, почему Авориэн попросила Тэрсела помочь ей? Тэрсела, а ни кого другого? Подумай, Скит, почему она решилась довериться тому, кого у нас в обители все считают своим заклятым врагом? Что это за неожиданное такое доверие?

Скит молчал.

– Мне кажется, они неравнодушны друг к другу…

– Невозможно! Глупости!

– Я сам это наблюдал… – и Гаст поведал ему о том, что видел тогда на лайфеловском обеде.

– Нет, – Скит все еще не верил. – Подумаешь, Тэрсел поцеловал ее. Если ты вспомнишь, сколько девушек у него было, пока мы тогда путешествовали…

– Скит, ты слушаешь меня или нет? Я сказал, что это она его поцеловала, а не наоборот. Но это не так важно. Главное же то, что она пытается досадить ему, даря улыбки тебе. И при этом даже не догадываясь, насколько опасны могут оказаться эти улыбки для тебя. Ты знаешь, что такое ссориться с Тэрселом. Он сдерживается до поры до времени, а потом… Сегодня с дождем он не сдержатся.

– Что?!

– Почему твоя магия для разгона грозы не сработала?

– Буря слишком сильна, – буркнул Скит.

– Конечно, когда Тэрсел кое-что добавил к ней от себя. Я не ощутил магии, но то, что ты не смог ничего сделать, выдало его. Ты смог бы нейтрализовать и более мощную грозу, но не ту, в которую вплетена тонкая магия. В следующий раз это может быть кое-что похуже потоков, обрушившихся тебе на голову, Скит.

– Я поговорю с ним…

– Не надо. Я еще раз повторяю – Авориэн не для тебя. Выброси ее из головы! И завтра она поедет со мной.

Скит ответил молчанием и, не проронив ни слова, вернулся на свое место. Утром, однако, маг воды успел вновь посадить Авориэн позади, проигнорировав хмурый взгляд Гаста. Я же досадовал на себя. Наверное, все мы вели себя глупо, раз уж Гаст разгадал мое состояние и разглядел в грозе то, что Скит счел своей неудачей.

Мы выбрались на дорогу и обнаружили, как вдали по направлению нашего пути неспешно ползет фургон, запряженный парой низкорослых лошадок. Рядом с ним следовали два всадника. Нагнали мы их через час. С некоторым удивлением я узнал в одном из них Гарнаша собственной персоной, остальные – тоже горцы, приезжавшие с ним тогда в Брингольд. Какой-то миг он изумленно смотрел на меня и светлых колдунов, а потом сделал вид, словно видит меня впервые. Один из его спутников оказался болен. Инведнис не мог не помочь, и мы продолжили путь вместе. Гаст завел беседу с Гарнашем, расспрашивая его о Брингольде, рудниках и, конечно же, о том, как горцы относятся к темным колдунам. Гарнаш, разумеется, выдал все, что он о нас думает. Гаст покосился на меня, но я воспринял сказанное совершенно спокойно, даром, что уже много раз подобное слышал.

На остановке на ночлег, после ужина горцы взялись за инструменты: скрипка, лютня, флейта, тамбурин. Это была благодарность Инведнису, за то, что он помог их спутнику – больной пошел на поправку. Нежная, несколько печальная мелодия наполнила воздух, к ней добавился глубокий и красивый голос старшей женщины. А потом молодая, сестра Гарнаша отняла от губ флейту и пустилась в пляс. Я невольно залюбовался ее грациозными движениями. Гаст склонился ко мне.

– Тэрсел, не заглядывайся на девушку. Они не терпят темных колдунов. И так посматривают на тебя с неприязнью.

Я тихо прыснул от слов Гаста.

– Ты полагаешь, что я не заметил этого? Нет, Гаст, они готовы меня убить! – я усмехнулся и произнес по-горски. – Где твой кинжал, Арно?

В следующий миг клинок замер всего лишь в дюйме от моей шеи, словно наткнулся на невидимую преграду. Тихо вскрикнула Авориэн. Я бросил на нее короткий, чуть удивленный взгляд – неужто она испугалась за меня? Потом взял клинок, воткнул рядом с собой в землю и посмотрел на пораженного Гаста. Девушка, как ни в чем ни бывало, продолжала танец.

– Ну что, Гаст, как твоя охранная магия? Не подвела бы, брось в тебя такая красотка кинжал?

– Но ты-то ожидал этого, – парировал Гаст.

– Случилось уже пару раз, когда не ожидал…

Гаст в сомнении хмыкнул и забрался в фургончик, где Инведнис напоследок колдовал над больным. Ко мне подошел Гарнаш.

– Ментепер еще жив? – спросил он.

– Пока да.

Он раздумчиво кивнул, потом достал откуда-то шахматы и предложил сыграть. Я не отказался. Когда Гаст выбрался из фургона, то застыл от изумления. Он никак не думал, что мы способны не то чтобы спокойно находиться рядом и вести беседу, но и играть. Я, не обращая внимания на пораженную физиономию Гаста, спрашивал Гарнаша, заезжал ли он еще в Брингольде и не видел ли Ретча. Он покачал головой и ответил, что появится в Брингольде тоже не раньше осени, а пока что они еще немного проедут по тракту до Тапери и затем повернут на юг. Через какое-то время партия зашла в тупик, и мы решили остановиться на этом. Все потихоньку стали устраиваться для сна вокруг костра. Я повел Шэда к небольшой речушке – жеребцу захотелось пить, и заодно прошелся по нему щеткой. К берегу скользнула тень.

– Я не верила брату, когда он рассказывал, будто ты сам чистишь своего коня, – произнесла она. – Верни мой кинжал.

– Хороший клинок, – я протянул его Арно, а другой притянул ее за талию к себе.

Губы Арно коснулись моих, но тут Шэд ревниво пихнул ее в плечо. Я не удержал девушку, и она свалилась в воду.

– Шэд, прекрати, – я чуть шлепнул его по шее и помог ей выбраться.

– Вода ледяная, – она, чуть дрожа, прижалась ко мне.

Я вновь было обнял ее, но острое лезвие легло между нами.

– Нет, мой брат убьет меня, если я подарю тебе свою любовь. Он и тебя бы убил, если смог бы…

– В этом я не сомневаюсь…

– К тому же, – в ее глазах отражалось озорство. – Та девушка, что следует с вами не зря испугалась за тебя. Почему вы не вместе?

– Я не знаю…

– Я видела, как она ведет себя с колдуном, что вез ее, – заметила она. – Глупо заставлять ревновать того, кто и так неравнодушен к тебе. У нас считается, что подобное унижает мужчину.

– И что должен делать униженный в ответ на подобное? – полушутливо поинтересовался я.

– Отомстить.

– Вот как? Останешься со мной до утра? Надеюсь, ты играешь в шахматы лучше, чем твой брат.

Она засмеялась.

– Ты уверен, что не сделаешь хуже? Да и замерзла я – моя одежда мокрая благодаря твоему коню.

– Я ее высушу и тебя согрею. Иди сюда.

Она сначала не поняла, что я хотел сделать, а потом изумленная смотрела на магию. Я осторожно раскрыл портал, другое его окно находилось прямиком над жарким костром. На нас дохнуло теплом. Я бросил перед порталом одеяло. Арно опустилась на него.

– Я неважно играю в шахматы, – призналась она. – Но могу научить тебя другой нашей игре. Может, ты даже ее знаешь.

Она достала откуда-то карты. Нам повезло и они, не успели намокнуть. Если те, кто остался у костра, и заметили наше отсутствие, то искать не собирались. Только один раз я почувствовал присутствие Гарнаша. Он постоял немного в темноте и, поняв, что ничего его сестре я причинять не собираюсь, так же неслышно удалился. Арно, похоже, этого даже не заметила. Она долго весело болтала, рассказывая о забавных случаях и казусах, произошедшие с ними во время странствий. Выиграла множество раз в игру, называемую ею горные козлики, причем я подозревал, что не без обмана. Тогда я тоже стал играть нечестно. Арно уставилась на карты в своих руках – а все они оказались одинаковы и самого высокого достоинства, чего в действительности и быть не могло. Потом перевела взгляд на меня, увидела улыбку и, оценив шутку, засмеялась.

– А я-то думала, когда ты заметишь. Давай, кто кого ловчее обманет.

Так пролетело пол ночи. Потом мы устали и проспали до самого утра. Незадолго до восхода меня разбудил ее легкий поцелуй.

– Скоро мы отправляемся, – сказала она и ускользнула в предрассветные сумерки.

Гаст пристально посмотрел на меня, когда я появился в лагере. Но я сделал вид, что не заметил его внимания. Мне даже не пришлось изображать невыспавшегося. Так что когда мы направились дальше, оставив горцев, я задремал в седле. Когда я пробудился, понял, что не зря проиграл пол ночи с Арно. Авориэн хмурилась и почти не общалась со Скитом. А на остановках утыкалась в книгу, не замечая больше его попыток ухаживания.

С одной стороны это порадовало, но с другой… В мою сторону Авориэн и вовсе не смотрела, словно меня не существовало. И это изводило меня ничуть не меньше, чем ухаживания Скита. Вместе с тем, я осознавал, что в каком бы тупике не находились наши отношения, нам с Авориэн необходимо было объясниться. И однажды случилось, что нас невольно оставили одних. Гаст и Инведнис решили на пару часов отлучиться в какую-то близлежащую деревеньку, чтобы пополнить запасы снеди. Скит тоже куда-то запропал.

Авориэн, сидела у костра, занимаясь ужином и счищая кожицу с кореньев. Я проведал Шэда, осмотрелся вокруг, поглядел на нее, обошел вокруг костра с одной стороны, с другой…

– Ты можешь не ходить кругами? – не сдержалась она и в тот же миг вскрикнула.

Отвлекшись на меня, она порезала палец. Из пореза хлынула кровь. На глазах Авориэн выступили слезы. Прежде чем она успела что-либо предпринять, я уже достал из седельной сумки лоскут белого чистого полотна и склянку с мазью, которые уложила мне в дорогу мать.

– Не надо, я сама, – запротивилась Авориэн.

– Можешь и дальше игнорировать меня, – произнес я. – Только вот самой тебе это сделать не с руки. Не беспокойся, мне не нужна твоя благодарность…

Я присел рядом, взял ее пальцы, поднес к губам и отсосал кровь из ранки, сплюнул, быстро обработал мазью и перевязал потуже. Я мог бы тут же выпустить ее руку, но не смог.

– Тэрсел, пожалуйста, – голос ее дрогнул. – Отпусти…

Я поднял на нее взгляд, встретился с ее испуганными глазами и понял, что не в силах выпустить ее трепещущую руку.

– Тэрсел, не надо, – едва слышно произнесла она.

Я же вновь поднес ее руку к губам. Но на этот раз чтобы поцеловать ее ладонь.

– Пожалуйста, – прошептала она.

– Эви, – также тихо отозвался я. – Зачем противиться…

Я не успел договорить, как она выдернула свою руку из моих ладоней и в смятении посмотрела мне за спину. Я обернулся. В свете костра стоял Скит, и в одной его руке был зажат скромный букетик полевых цветов. На лице мага воды поначалу отразилась растерянность, а потом гнев.

– Что ты делаешь, Тэрсел? – потребовал он.

– Ничего, чтобы это касалось тебя, Скит, – отозвался я.

– Нет, это ты не должен касаться Авориэн!

Я начал злиться, но все же попытался избежать дальнейшего развития этой нелепой ситуации.

– Как ты заговорил, приятель… – я поднялся. – А теперь раскрой глаза – Авориэн просто порезалась.

– Ты за дурака меня держишь, – ладони Скита сжались в кулаки, а букетик упал на землю. – Я видел, как ты целовал ее.

Я глянул на Авориэн и понял, что она испугалась еще больше.

– Не глупи, Скит!

– Скит, пожалуйста, – в ее голосе прозвучало отчаяние.

Но Скит уже решился. Я увернулся от его кулака.

– Ненавижу тебя! – Скит, задыхаясь, обходил меня справа. – Ты всегда забираешь себе самое лучшее, не так ли?

– Что за чушь ты несешь?

– Ты ведь привык, что все выходит по-твоему. У тебя и конь лучший, и девушки всегда… сколько у тебя их было – неужели мало! Ведь никто не сможет отказать наследнику темной обители. Не сможет и не посмеет…

Скит вновь метнулся ко мне. Я разозлился и попал ему по лицу. Удар оказался сильнее, чем я предполагал, и Скит, как подсеченный, рухнул на землю, где, всхлипывая и прижимая ладони к лицу, задыхался от боли.

– Тэрсел, не надо! – упрашивала Авориэн.

Но я и так ничего делать не собирался.

– Зачем лезешь в драку, если драться не умеешь? – я присел рядом со Скитом.

Он все еще прижимал ладони, словно защищаясь. По лицу бежала струйка крови. Нос я ему все же разбил.

– Не дергайся, больше не буду, – я отнял его руки от лица. – Я же не сильно.

– Не сильно… – промычал Скит. – Как же…

– Нос, по крайней мере, не сломал.

Пока Скит еще не полностью опомнился, я занялся его носом, попросив Авориэн материализовать лед.

– Может мне еще спасибо сказать? – буркнул Скит, немного придя в себя.

– Нет, тебе придется извиниться.

– Что?!

– Сначала перед Авориэн, потому что ты посмел драться при ней, и она перенесла несколько неприятных минут. Потом – передо мной…

Скит извинился перед Авориэн и поглядел на меня.

– Перед тобой мне не за что извиняться, – упрямо произнес он.

– Немедленно извинись перед Тэрселом! – слова Авориэн прозвучали как приказ.

Скит в изумлении воззрился на нее, с недоумением перевел взгляд на меня и пробурчал слова извинения.

– Спасибо, Эви, – прошептал я.

– Я всего лишь хотела, чтобы Скиту не пришлось хуже, – так же тихо отозвалась она.

– Я знаю…

Она вздернула на меня удивленный взгляд, побледнела и тут же отвернулась к костру.

– Мне показалось, ты готов был убить его, – прошептала она.

– Я никогда не убиваю тех, кто слабее меня, кто не способен причинить мне вред… уж это мне внушили с самого детства, и ты видела эти внушения на спине, но иногда… – я чуть ближе пододвинулся к ней и еще больше понизил голос. – Нам надо переговорить. Ты прекрасно осознаешь, что нельзя вечно откладывать разговор и делать вид, будто ничего не произошло…

– Не сейчас, я не готова, – она помотала головой. – Не настаивай, пожалуйста… Мне надо все обдумать…

Я досадовал на нее, но поделать ничего не мог. Авориэн вернулась к чистке корневища. Скит молча и хмуро поглядывал на нас, держа у переносицы тряпицу, наполненную льдом. Нос его слегка припух, но, скорее всего, даже синяка не будет. Через какое-то время вернулись Гаст с Инведнисом, и обнаружили нас сидящими у костра в глубоком молчании. Лед Скита растаял, припухлость почти спала, так что вернувшиеся ничего странного в сгустившихся сумерках не обнаружили, а из нас никто ничего и не желал говорить о случившемся. Инведнис с Авориэн быстро приготовили ужин, после которого все принялись устраиваться на ночлег.

А еще через несколько дней мы достигли Оушэнда.

Глава 13 Путь сквозь порталы

В город въезжать не стали. Туда отправился только Гаст. Мы остались ожидать на побережье к югу от Оушэнда. Через пару часов, когда время перевалило за полдень, Гаст вернулся довольно мрачный и озадаченный. Но ничего особого не сказал, кроме того, что Визониан помог ему кое-какими книгами и не стал отговаривать от попытки выполнить миссию. Весь остаток дня Гаст был рассеян, и Скиту несколько раз пришлось повторить вопрос, когда же мы отправимся в путь по другим мирам, прежде чем он понял вопрос.

– Завтра, Скит, – ответил он таким тоном, словно смертельно устал.

Все это меня растревожило. Вечерело. Песок еще хранил дневное тепло, но маг огня развел жаркий костер. Инведнис с Авориэн готовили ужин. Скит читал книгу, принесенную для него из Оушэнда Гастом. А сам Гаст, полностью уйдя в себя, не мигая созерцал пламя. Я понял, что не смогу удержаться.

– Гаст! – я произнес в самое его ухо, потому что два предыдущих раза он меня не услышал.

Он вздрогнул и невольно отшатнулся, увидев меня так близко.

– Тэрсел, ты меня напугал!

– Напугал? – я с непониманием воззрился на него.

– Извини, я немного волнуюсь…

– Немного? – тихо заметил я. – По-моему, не немного. Пойдем побеседуем.

Мы пошли вдоль берега. Мягко опустилась ночь, слева темнела полоса моря. На песок с легким плеском накатывали волны. Позади остался рыжий круг костра. Гаст остановился первым.

– О чем ты хочешь поговорить, Тэрсел? – спросил он, и я по тону понял, что будет трудно что-либо вытянуть из него.

– Куда мы едем, Гаст?

– Я уже объяснял тебе – мы ищем некую вещь…

– Гаст, – прервал я его. – Миров несчетное множество. Тебе должно быть известно, где искать.

– Тэрсел, ты знаешь – мы дали клятву.

Я нахмурился, заглянув Гасту в глаза, где плясали отсветы костра.

– Глупо ссылаться на клятву, – заметил я. – Поскольку я следую за вами, мне ведь все равно станет известна конечная цель… твоя тайна перестанет быть таковой. К чему что-то скрывать, Гаст?

– Хорошо, – сдался он. – Мы должны переправиться через тридцать миров. В нашей светлой обители тоже когда-то произошел своего рода раскол. Одни решили остаться здесь, другие – последовать дальше. Сейчас они в том мире, куда мы должны переправиться. Лайтфел просил передать главному из них письма…

Гаст смолк, на миг задумавшись.

– Тебе это не понравится, – негромко продолжил он. – Лайтфел уверен, что в вашей обители что-то назревает. И он в письмах просил прислать помощь.

– Назревает? Что? Откуда вообще возникли подобные предположения?

– Назревает новая война. Нет, не просто стычка. А серьезная война до полной победы. А узнали… Кое у кого из ваших колдунов оказались несдержанные языки.

– Что?!

– Только не утверждай, что тебе ничего не известно о заговоре, – заметил Гаст, не сводя с меня взгляда. – Ваши…

– Постой, постой, – оборвал я его. – Ты думал, что я что-то знаю, и поэтому тащил с собой, уверенный, что они смогут выбить из меня подробности? И Лайтфел отпустил меня тогда, боясь спровоцировать раннюю войну? Только они ничего бы не выведали, потому что я узнал о какой-то там войне из твоей истории.

– А ваши предатели уверяли, что тебе все известно! – продолжил Гаст. – Но я…

– Конечно, разумеется! У нас в обители заговор! Но заговор, похоже, против моего отца! – я в бешенстве схватив Гаста за ворот, притянул к себе. – И ты смел называть себя моим другом? Ты смел утверждать это? Ты опять использовал меня! Назови мне имена этих колдунов! Назови мне этих ублюдков, ты, проклятый лжец!

– Отпусти меня! – прорычал Гаст, пытаясь вырваться. – Ты не дослушал…

– Тэрсел! – Инведнис, услышав, что мы говорим на повышенных тонах, мигом оказался рядом, вцепился мне в плечи и потянул от Гаста.

Скит в свою очередь оттаскивал Гаста от меня.

– Назови их имена! – процедил я сквозь зубы, устроив ему приличную встряску.

– Берд и Кейл, – наконец ответил Гаст.

В тот же миг я выпустил его, и он со Скитом растянулись на песке, следующим я стряхнул с себя Инведниса. Теперь мне стало понятно – имена названных все расставили по своим местам. Подбежавшая Авориэн, в растерянности взирала на происходящее. Колдуны поднялись на ноги, с опаской глядя на меня и не зная, чего еще ожидать. Но моя вспышка ярости исчезла так же быстро, как и появилась. А вот Гаста все еще трясло от гнева.

– Те, кого ты назвал, люди Дейры – второй супруги моего отца. Она подослала их к вам с «вестями». Я не знаю, как она смогла доказать, что вам действительно грозит война, но Лайтфел поверил, обеспокоился и решил положиться на отколовшихся колдунов. Дейра всегда желала власти. И лучший способ добиться этого – развязать войну и убрать Бэйзела чужими руками. Но она ничего не знала ни о расколе, ни о каких-либо других светлых колдунах. Ее интрига может обернуться катастрофой для всего народа. Все понимают, о чем я толкую?

Произнося эти слова я смотрел на Гаста.

– Да, – буркнул он. – Но, еще раз повторяю, ты не дослушал меня…

Я бросил на него вопросительный взгляд.

– До сегодняшнего дня я знал только о том, что Лайтфел просит помощи. Остальное и в подробностях я услышал сегодня от Визониана. Как ты думаешь, почему он упомянул про тебя? Он знал, что с магией порталов у меня не ладится, поэтому поинтересовался, как все-таки мы собираемся переправляться в тот мир? Я ответил, что к намприсоединилась Авориэн и с ней что-нибудь да получится. Не думаю, что он поверил. Наверняка, догадался, что я вновь сошелся с тобой. Не знаю, рассчитывал ли он, что я вниму «голосу разума» после его рассказа о намечавшейся войне и сделаю так, чтобы ты оказался у наших союзников. Ты действительно поверил, что я способен заманить тебя в ловушку?

Гаст с разочарованием махнул рукой и направился в сторону костра. Я почувствовал, как в лицо вновь бросился жар.

– А еще Визиниан сказал, что второй отряд выступит сегодня… наверное, уже выступил…

Я готов был провалиться сквозь землю. Остальные потупили взоры.

– Гаст! – я бросился за ним. – Да погоди ты…

– Никто никогда не называл меня лжецом, – произнес он, не останавливаясь и не глядя на меня. – И никогда я не предавал того, кого считал товарищем… А моя идея с продолжением миссии – чрезвычайно глупа… Спасибо, Тэрсел. Благодаря тебе я сейчас действительно понял, чего бы добился, сумей исполнить миссию. Я помог бы начаться войне…

– Гаст, ну извини же! – я обогнал его и загородил путь к огню. – Но ты тоже хорош – заявил, что мне известно о войне! А сейчас – я правильно понял? – ты уже никуда не собираешься отправляться? А мне кажется, как раз наоборот, самое время.

– Что?! – Гаст с изумлением воззрился на меня.

– Ты только что сказал, что отправлен второй отряд. Его надо остановить.

До мага огня долго доходило, и он, видимо, никак не мог сообразить, что значит «остановить».

– Постой, ты, что же, вознамерился их… – он умолк под моим взглядом.

– Убедить, что у нас в обители ничего такого не намечается.

– Это окажется нелегко…

– Я дам им слово. Мое слово чего-нибудь да значит, Гаст. И они не донесут весть до того мира. Потом вернемся обратно, я все-таки доберусь до темной обители и разузнаю, что именно затеяла Дейра.

Гаст посмотрел на остальных, размышлявших над моим предложением.

– Хорошо, – согласился он. – Но не уверен, что мы не опоздали.

– Я не поеду с вами! – неожиданно заявила Авориэн.

– Почему? – удивился Гаст.

– Ты знаешь почему. Или забыл, кто возглавляет второй отряд?

– Файрил…

– Он может заставить меня вернуться в обитель!

– Не думаю, что ему будет до тебя, – Гаст покачал головой и глянул на меня. – Как ты собираешься отыскать отряд?

Я лишь улыбнулся и вскочил на Шэда. Остальные последовали за мной. Перед нами раскрылся портал, за ним еще один и еще. Потом приблизились друг к другу и слились. Теперь оставалось сделать только шаг и нас бы перенесло сразу почти через двадцать восемь миров.

– Ты можешь открывать сразу столько?! – Гаст воззрился на меня. – Помнится, ты когда-то говорил, что не больше трех.

– Тогда же вы еще не знали, кто я, – подметил я. – Скажи я правду – это было бы подозрительно…

– Да, действительно, – хмыкнул Гаст. – А почему ты сейчас не открыл все тридцать?

– Мы будем ждать в двадцать восьмом. Когда они задействуют мировую ткань, открывая порталы по одному, мы успеем нагнать их в двадцать девятом.

Мы проехали портал. Здесь уже светало. Вокруг редкий лесок и пожухлая трава, воздух теплый, летний. Я присмотрелся к течению мировой энергии.

– Кажется, нам повезло и здесь сегодня точно еще не проходили, – едва я успел произнести, как меня окатило холодной покалывающей волной. – А вот теперь прошли. Мы действительно чуть не опоздали, Гаст…

Я вновь раскрыл портал и вид в нем унесся куда-то к северу. Гаст даже не успел спросить, а что собственно я такое проделываю, когда в портале мы увидели исчезающий отряд аж из десяти светлых колдунов. Надо сказать, что я был неприятно удивлен, распознав среди них целых пять магов огня. Что ж это такое… В моем портале возникла еще одна дверь, и мы через миг оказались в хвосте едва не ускользнувшего от нас отряда. Здесь стояла глубокая ночь, и светящиеся шары огненных магов освещали дорогу.

– Файрил! – выкрикнул Гаст.

Отряд остановился. В неясном свете на лицах колдунов отразилось удивление. Мы находились от них всего футах в пятидесяти и неспешно приближались.

– Стой, где стоишь, Гаст! – приказал Файрил. – Что ты тут делаешь, и кто с тобой?

– Не останавливайся, – шепнул я Гасту. – Мне кажется, он надумал удирать.

– Нам нужно срочно кое-что обсудить! – Гаст медленно выдался вперед. – Это серьезно, Файрил! Касается твоего задания.

– Неужели? – в голосе мага послышалась насмешка. – Может, я выслушал бы тебя, но, ты же знаешь, Лайтфел запретил общаться с тобой. Так что извини!

– Тогда ты должен поговорить со мной, – я поддал пятками Шэда.

– С кем это? – все так же насмешливо поинтересовался Файрил, но его улыбка стерлась, когда я оказался перед ним, неожиданно вынырнув из тьмы.

– Наследник Бэйзела?! – Файрил натянул поводья, и его конь попятился. – Стартел, быстро уводи остальных!

– Да подожди же, – я начинал сердиться. – Я хочу только побеседовать с тобой! Даю слово, я никому не причиню вреда.

– Не думаю, что тебе подобному стоит верить на слово.

– Уверен, что Лайтфел решил бы иначе, – заметил я. – Уж ты-то должен знать…

Помощник Файрила, похоже, владел магией проходов. Открылся портал, и в него стали один за другим ступать колдуны, а Файрил благородно прикрывал их, хотя на лице мага лежал страх и на лбу проступили капельки пота.

– Я отниму у тебя совсем немного времени!

– Мне не о чем с тобой разговаривать.

– Тэрсел! – Гаст вдруг перепугался. – Не надо!

Девятый колдун исчез в портале. Я же понял, что никак не должен допустить, чтобы Файрил, которому осталось только пара шагов, улизнул. А этот дурак вдобавок поднял руку для атаки огнем. Я и сам толком не сообразил, что сделал, но магический удар волной захлестнул Файрила. Проход в один миг закрылся, а колдун ничком свалился с обезумевшего коня.

– Тэрсел! – в отчаянии выкрикнул Гаст, спеша к нам.

Спустя несколько минут Файрил сидел передо мной со связанными руками. Из носа тонкой струйкой текла кровь. Иногда он чуть запрокидывал голову, чтобы она быстрее остановилась, и прикладывал ко лбу холодный компресс, который для незадачливого мага спешно приготовил Инведнис.

– Я говорила тебе, Гаст, – заметила Авориэн. – Он мог просто обезвредить тех огненных магов, а не убивать их. А ты, как последний болван, верил ему!

Гаст сидел чуть в стороне у разведенного костра, бледный, сжавший губы и не знавший, что теперь ему думать. Он ничего не сказал.

– Раскрой глаза! – продолжила Авориэн. – Перед тобой сидит тиран. Он обезоружил лучшего ученика моего отца! Тебе это ни о чем не говорит, Гаст?! С какой же легкостью он подавил тебя!

– Помолчи, – я покосился на нее – похоже она решила выплеснусь все накопившиеся эмоции. – Или ты вдруг стала испытывать жалость к своему несостоявшемуся супругу?

– Ублюдок!

– Меня достаточно часто так называли, что я уже привык, – заметил я холодно. – Пожалуйста, Эви, помолчи совсем немного.

Она нахмурилась, но больше не произнесла ни слова.

– Чего вы от меня хотите? – наконец, вымолвил Файрил.

– Хотели всего-навсего побеседовать с тобой. Гаст мне рассказал о целях миссии. Я желаю лишь уточнить – все ли осталось в планах Лайтфела по-прежнему?

Файрил бросил мрачный взгляд на Гаста.

– Как ты мог преступить клятву?

– Тэрсел поведал, что в их обители никакой войны не намечается, – ответил Гаст. – Ему, как наследнику Бэйзела, это известно лучше других. Более того, он уверен, что в темной обители созрел заговор против самого Бэйзела. Кто-то хочет, чтобы Лайтфел смог покончить с ним.

– Разве ты не изгнанник? – спросил Файрил. – Тебя вполне могли оставить в неведении.

– В обители остались те, кто сообщили бы о подобном незамедлительно.

– Что ж, ничего не изменилось. Лайтфел только просил поторопиться.

– Кто-нибудь из твоего отряда знает о цели миссии?

– Стартел. Тем, к кому мы направлялись, уже все известно.

– Тогда ты должен вернуться назад и объяснить все Лайтфелу. Пусть отошлет еще кого-нибудь, чтобы предотвратить войну.

– Значит, действительно клянешься, что твои слова правдивы? – спросил он у меня, глянув перед тем на Гаста. – Я передам Лайтфелу, что ты дал слово… но при условии, что Авориэн отправиться со мной!

Авориэн побледнела. Я раздумчиво обозрел мага огня, потом нагнулся к самому его уху и прошептал так тихо, чтобы больше никто не услышал.

– Занятно ты рассуждаешь. Выходит, я зря затрачивал столько сил и рисковал, вызволяя ее из обители, чтобы потом отдать ее обратно тебе? Забудь об этом. Я могу и без тебя повторить Лайтфелу данное слово. Только вот… тогда ты будешь мне уже не нужен…

Только недавно отступившая бледность вновь охватила щеки огненного мага. Я, с насмешкой посмотрев на него, потянул меч из ножен и, прежде чем Гаст успел произнести хоть слово, рассек веревки, связывающие руки. Файрил запоздало дернулся, потом все такой же бледный, с нервно подрагивающими губами поднялся. Я раскрыл проход, и в нем виднелась светлая обитель.

– Не заставляй меня повторяться.

Файрил, ни на кого больше не глядя, шагнул в проход. Когда он исчез, я спросил у Гаста.

– Что будем делать дальше?

– Я думал, ты уже решил, – Гаст криво усмехнулся.

Я покачал головой. Гаст на миг задумался.

– Стартел уже у наших союзников. Если следовать за ним, то только для того, чтобы постараться убедить тамошних колдунов, что произошла ошибка, и наш мир не нуждается в их помощи.

– Ты думаешь, они вам поверят? У вас нет доказательств. Кроме меня, разумеется.

– Вот как? Значит, ты точно не последуешь туда?

– Ваши собратья могут меня убить, – заметил я. – С ними мы никакого мирного договора не заключали.

Гаст тихо рассмеялся.

– Похоже, ты никогда не избавишься от излишней осторожности. Хотя, я все больше уверяюсь, что вряд ли кто-нибудь из них смог бы причинить тебе вред.

– А ты бы отправился туда на моем месте?

– Вряд ли… Знаешь, я и сам нахожусь в растерянности и не понятия не имею, что делать дальше. Хотя не так уж и много возможных вариантов – либо возвращаться к Лайтфелу, либо вперед.

Гаст обратился к остальным.

– Кто-нибудь что-нибудь думает по этому поводу?

– Я бы вернулся, – высказался Инведнис. – Если честно, я не очень-то доверяю тем, кто когда-то откололся от нас…

Я лишь про себя удивился, с чего вдруг такое недоверие? Интересно, что же произошло в светлой обители несколько десятков лет назад?

Скит лишь глянул на Авориэн и молча пожал плечами.

– Отец уже давно не поддерживал с ними отношений, – заметила Авориэн. – Мне не известно, что там у них сейчас происходит. Если честно, я даже сомневаюсь, а согласились ли бы они вообще помогать нам. Как бы там ни было, возвращаться я тоже не хочу.

Слова Авориэн теперь удивили не только меня, но и Гаста. Он уже открыл рот, чтобы поинтересоваться, откуда такие сомнения, но я сделал ему знак помолчать.

– На нас смотрят, – прошептал я. – Кто-то открыл портал, и сдается, если мы хотели возвращаться, то уже поздно…

Спустя миг мы оказались окружены светлыми колдунами. Вокруг них было такое мощное защитное заклинание, что я от изумления даже перестал думать о том, как отсюда выбраться.

– Не думайте сопротивляться! – предупредил Стартел. – Ты зря напал на нас, Гаст.

– Это сделал я, если ты забыл, – возразил я. – Хотя «напал» – слово неподходящее.

– Где Файрил? – Стартел нахмурился.

– Думаю, уже у Лайтфела, – ответил за меня Гаст. – У нас важные новости, которые вы, к сожалению, не желали слушать. Теперь он поспешил поведать их нашему повелителю.

– Что за новости?

– Надо было слушать, когда мы это предлагали, – процедил я раздражаясь. – У меня нет желания рассказывать одно и то же по сто раз, тем более мелким шавкам…

– Тэрсел! – выдохнул в ухо Гаст и больно сжал мне плечо. – Сдерживай себя, пожалуйста.

Стартел побледнел от оскорбления, но, похоже, проглотил.

– Тогда мы доставим вас к повелителю наших союзников. Уж он-то разговорит тебя!

Вновь раскрылся проход. И мы, окруженные плотным кольцом, шагнули в следующий мир. Там поджидал еще один отряд местных колдунов. Главный второго отряда подошел к нам, явно проявляя любопытство. Его взгляд остановился на мне.

– Темный колдун?! – удивился он. – И совсем молоденький. Никогда не видел ни одного.

– Вот здорово, – протянул я, изумленный его поведением. – Теперь меня, наверное, посадят в клетку и будут брать плату за показ.

Тот рассмеялся в ответ на мои слова.

– Он к тому же и глупый, – еще больше развеселился он. – Зачем сажать в клетку? Ты ведь ничего нам не сможешь сделать. Отпустите его!

Мне показалась, что я ослышался.

– Что?! – переспросил я.

– Ты нам не нужен, уходи, – повторил главный и пресек взглядом возражения Стартела.

– Вы хотите меня отпустить? То есть, вы не считаете меня оп…

Гаст сильно пихнул меня.

– Уходи, пока есть возможность, – шепнул он.

– Ты опять за старое, Гаст? – я пропустил его совет мимо ушей. – А остальных вы тоже отпустите?

– Нет, с ними нам придется побеседовать.

– Тогда я тоже останусь.

– Как хочешь.

Мы в окружении отряда двинулись дальше. Магию они применили такую, что мы сами не могли применить колдовство.

– Хорошие у них приемы, – заметил я тихо. – Стоит у них поучиться.

– Как же, – Гаст фыркнул. – Но я надеюсь, что мы все же сможем договориться с ними.

– К сожалению, я не такой оптимист, как ты.

Здесь тоже стояла ночь. Но воздух был сухим и каким-то странным, полный непривычных запахов, от которых у меня запершило в горле. Мы прошли темный участок густого леска, и перед нами открылось пространство, полное разноцветных огней. У Гаста вырвался удивленный возглас. Я сперва вообще не понял, что такое лежало перед нами. И лишь когда мы подошли ближе, осознал, что перед нами лежал самый большой город, который я когда-либо видел…

Глава 14 Мир Игнифероса

Я поглядел вниз из окна двадцатого этажа, поежился и принялся дальше расхаживать по комнате. Гаст сидел между Авориэн и Скитом на диване и следил за мной.

– Тэрсел, прекрати, – не выдержал он. – Мы тоже все ужасно нервничаем.

– Я – размышляю.

– Нервничаешь. Сядь, пожалуйста.

Я уселся напротив, рядом с магом природы, и принялся барабанить пальцами по столу. Гаст возвел глаза к потолку.

– Тэрсел! – возмутился Инведнис, потому что у Гаста слова иссякли.

– Ну что? – я откинулся на спинку дивана, уставился в потолок.

– Сейчас уже должен прийти Стартел, – заметил Гаст. – Надеюсь, он все нам объяснит.

Нас привели в какое-то огромное здание, предоставили комнаты для ночлега и сказали, что отложат все объяснения до утра. Утро наступило давным-давно – время близилось к полудню. Пару часов назад принесли завтрак. Но мы посмотрели на незнакомую еду, совсем не аппетитно пахнущую, и в итоге сжевали только свежевыпеченные булочки и выпили ароматный травяной напиток.

– Да уж, – проворчал я – есть хотелось по-прежнему.

Наконец, дверь распахнулась и в комнату зашел Стартел. Он поглядел на нас и покачал головой.

– Странная, однако, у вас собралась компания, – заметил он.

– Место, где мы оказались, еще более странное, – отозвался я.

– Почему ты не ушел? – поинтересовался Стартел у меня.

– Люблю совершать глупости. Но ты, кажется, хотел нам о чем-то поведать.

– Мне не совсем понятно, почему вы пытались остановить нас. Так, может быть, вы все-таки расскажете? – предложил он. – Прежде чем вы предстанете перед местным Повелителем?

– Пожалуй, это даже лучше, – согласился Гаст и взялся излагать.

Стартел выслушал его.

– Значит никакого заговора нет? Но это все равно ничего не меняет. Если Игниферос обретет власть над нашим миром, лучшего и не придумаешь…

– Кто?! – я уставился на Стартела, и почувствовал, как холодеет где-то в позвоночнике.

– Игниферос, – повторил колдун. – Гаст, похоже, не называл тебе этого имени… Но ты уже его где-то слышал…

Я облизал пересохшие губы и встретился взглядом с Гастом. Огненный маг с тревогой смотрел на меня.

– Ты бледен, как мертвец, – прервал повисшие молчание Стартел. – Откуда тебе известно о нем?

– А что вы знаете о маге по имени Игниферос? – поинтересовался в ответ я. – В жизни бы не сунулся сюда…

– Не думал, что ты слышал о нем, – тихо заметил Гаст, словно в свое оправдание. – Но не понимаю. Да, он могущественный колдун, но вряд ли способен причинить кому-либо вред… Даже к врагам он относится с терпимостью и…

– Если ты знаешь это из тех книг по истории, Гаст, то твои утешения никуда не годятся. А ты, Стартел, тоже подчеркнул свои знания из книг?

Колдун несколько смешался.

– Как же еще, – буркнул он. – Только вчера вечером я узрел Игнифероса впервые, всего-то на несколько минут… Но он показался мне… вполне справедливым.

– А что вы знаете о его брате?

На всех лицах прочлось недоумение. Только у Авориэн пролегли хмурые морщинки на лбу.

– Не смей говорить о нем, – предостерегла она. – Его брат мертв, и не стоит вспоминать об этом позоре…

– А если бы узнала, что он жив и никогда надолго не покидал мир, ставший нам родиной? Что бы ты тогда подумала о возвращении Игнифероса?

На Авориэн стало жалко смотреть. Наверное, пару минут назад я выглядел точно так же.

– О чем вы, в конце концов? – Гаст переводил хмурый взор то на меня, то на Авориэн. – Чего мы опять не знаем?

– Это слишком давняя история, Гаст. И мало чего достоверного осталось от нее. Я ручаюсь только за следующее. Их два брата – Игниферос и Ментепер. Когда они поссорились из-за власти, произошла катастрофа, погубившая мир и сопровождающаяся междоусобицей. Эта междоусобица длится по сей день. Двум братьям покажется тесно в одном мире…

– Ментепер, неужели он жив, – прошептала Авориэн и спросила. – Ты видел его?

– Видел. Раньше он частенько наведывался в обитель.

– Ты хочешь сказать, что брат Игнифероса – темный колдун?! – до Гаста, наконец, дошло.

– Самый могущественный темный колдун. И самый жестокий, самый безжалостный.

– Но послушайте, – возразил Инведнис. – Ведь сколько сотен лет прошло, а Игниферос не появлялся в Бинаине. И вряд ли ему что-то мешало. Почему вы сейчас думаете о какой-то катастрофе, войне и прочих бедствиях?

– Да, действительно, – присоединился Скит. – Может, он не захочет возвращаться-то.

Мы все переглянулись. А Стартел прочистил горло.

– Вчера, когда я изложил ему просьбу Лайтфела, он обещал помочь…

– Восхитительно! – больше у меня слов не нашлось.

– Тэрсел, ты считаешь, что все действительно так ужасно? – с тревогой спросил Гаст.

– Паршиво, – уточнил я. – И уж лучше быть готовым к плохому.

– Как бы там ни было, я должен вас всех доставить к нему, – вставил Стартел. – А перед этим он просил показать вам город.

– Это еще зачем?

Стартел, несколько выбитый из колеи новостями, нахмурился, словно припоминая.

– Кажется, он хотел, чтобы вы посмотрели на идеальный мир. Если я правильно понял, то же самое он хочет сделать в нашем. И я… согласился с ним, если бы у нас стало так же как здесь…

– Ты это понял всего за один день или, точнее, ночь? Или у тебя вид из окна иной, чем у нас? – я фыркнул. – Я не удивился бы, услышав подобные слова от Файрила, даром что он упал и хорошенько ударился головой. Но ты-то вроде с коня не падал. Или все огненные маги такие чокнутые?

Гаст прокашлялся.

– К тебе это не относится, Гаст.

– Спасибо… – буркнул он.

– Да. Этот мир идеален, – повторил Стартел пройдя к окну и выглянув наружу. – Я уже успел побеседовать с местными колдунами. Они о многом поведали. И если у нас воцарится тот же порядок, это будет восхитительно. Пойдемте, нас уже заждались.

Мы спустились вниз на подъемнике.

– Это у них называется лифт, – пояснил Стартел, похоже, гордясь тем, что знает больше нашего. – Он работает на электричестве.

– На чем, на чем? – переспросил Гаст.

– Это то из чего состоят молнии.

– Это я и сам прекрасно знаю, – Гаст оскорбился. – Они могут использовать его в механике?

– Как видишь.

Перед зданием на участке, заросшем коротко стриженной травой, сбившись в кучу стояли наши кони. Шэд нервно прял ушами, а заметив нас, рванулся ко мне, и только повод, привязанный к железной ограде удержал его. Я подошел к жеребцу, успокаивающе погладил и зашептал в обратившиеся ко мне уши. Он понемногу успокоился. Я между тем огляделся вокруг. Еще бы! Проведя ночь в столь непривычном месте, и я бы рвался отсюда прочь. Мы попали в технически развитый мир. Я слышал о таких, даже разглядывал в книгах картинки, изображавшие странные механизмы для перевозки людей, сделанные из железа. Но все эти изобретения, которые проносились по дорогам, издавали неприятный шум и запах, были слишком чужды нам. Что уж говорить о наших лошадках? У входа нас поджидали восемь колдунов из отряда Стартела и уже знакомый местный колдун, которому вчера вздумалось отпустить меня на свободу. Посмотрев на нас он заулыбался, и у меня появилось желание навсегда стереть с его лица улыбку. Что-то крайне неприятное и отталкивающее сквозило то ли в его внешности, то ли в поведении.

– Это Фартап, – представил нам его Стартел. – Он пойдет с нами и покажет город.

– Я рад, что могу это сделать, – произнес он, метнув в мою сторону улыбку. – Обещаю, вам понравится.

Я нахмурился.

– Он странно смотрит на меня, или мне кажется? – шепнул я Гасту. – Я что ему не нравлюсь?

– Наоборот. Но лучше не спрашивай.

– Ты мне лучше объясни.

– Просто ты у нас очень симпатичный, – Гаст отвернулся.

– Он что – извращенец?!

Огненный маг пожал плечами.

– И у вас в обители это обычное дело? – с подозрением поинтересовался я.

– Что?! – Гаст покраснел до корней волос. – Как тебе такое пришло в голову?

– Ну… вы с Инведнисом никогда не смотрели на женщин…

Гаст едва не испепелил меня взглядом.

– В нашей обители никогда такого не было, – в бешенстве прошипел он. – Может у тех, кто нас покинул после раскола, это повелось после долгой жизни вместе с людьми.

– Прости, – я отвернулся и, не в состоянии сдерживаться, прыснул со смеху.

– Что с тобой? – поинтересовался Скит.

– Наверное, это у него нервное, – предположил Инведнис, не зная причину моего веселья. – Может, ты нам скажешь? И мы посмеемся все вместе?

– Боюсь, что вы не поймете этой шутки, – я глянул на Гаста.

– Мерзавец! – процедил он сквозь зубы и подтолкнул меня к выходу. – Пойдем, но обещаю, все что угодно, но этого я тебе не прощу!

– Наш народ долго путешествовал, – начал торжественно Фартап. – Но все миры оказались мало населены, поэтому наши предшественники не стали обустраиваться там. Но, наконец, они дошли до этого мира и здесь столкнулись с великой человеческой цивилизацией с высоким развитием науки.

– Чего? – протянул Скит.

– Наука – это великое благо и великая сила. Она легче магии, но намного ее мощнее, а возможности ее не ограничены.

– Что они подразумевают под наукой? – я переглянулся с Гастом, и мы оба неодобрительно покачали головой.

– И многие, видя преимущество науки, отказались от магии. Только самые могущественные колдуны продолжили ею заниматься. Со временем их стало меньше, и теперь мы надеемся пополнить свои ряды вашими колдунами.

– Меньше? – спросил я, очаровательно ему улыбнувшись. – А сколько же вас всего?

Этот болван купился на мою улыбку, потому что ответил на вопрос.

– Около полусотни, но могущество наше огромно.

– Умно, – фыркнул Гаст и пожаловался мне. – Это надо же! Мы хотели просить помощи у жалкой горстки!

– Однако, если они действительно лучшие, это стоило того, – возразил я. – Подождем – увидим, – и поинтересовался у Фартапа. – А что Игниферос собирается делать с темными колдунами?

– Ничего страшного. Вас просто обратят.

– Обратят во что? – не понял я.

– Лишат магической силы, – пояснил он. – Самых способных колдунов оставят. Конечно, только тех, кто решится стать светлым. Обучат своему искусству. Но прежде, им придется пройти испытание. Этому же испытанию подвергнут даже светлых колдунов.

– Как?! – вырвалось у Гаста.

– Игниферос никому не сделает исключения.

Мы с Гастом, уже мало что понимая, уставились друг на друга.

– Он что же сказал, что и светлых магов тоже лишат колдовской силы? – изумился Гаст. – Но зачем?!

– Для них найдутся не менее достойные занятия. Он сам вам потом расскажет.

– Так что там дальше, про науку? – заинтересованно проговорил Стартел.

– Все, что видите вокруг себя, создано с помощью науки, – Фартап обвел все вокруг рукой. – С ее помощью, построены эти здания, улицы и машины. Это автобус, и на нем можно перевозить много людей.

– Он объясняет нам, словно мы малые дети, – я глянул на Гаста и принялся откручивать какую-то гайку на корпусе. – Это ведь обычная механика. Же-ле-зо. Пользоваться такими примитивными вещами – удел людей.

– Лучше не трогай, – остановил он меня. – Кажется, мы на нем поедем.

Я прикрутил гайку обратно. Фартап, в самом деле, открыл дверь и пригласил нас войти. Сам он уселся впереди, за ним Стартел и колдуны его отряда. А вся наша компания удалилась в самый конец. После того, как он повернул рычаги, машина плавно тронулась с места. Затем он пустился в длинные объяснения, как устроен автобус и как он работает. Кажется, с интересом, смешанным с восхищением, его слушал только Стартел. Инведнис с тоской смотрел в окно на улицы, где почти не росло деревьев.

– Могу поклясться, что Стартел провалит испытание магией, – сказал Скит. – Он слишком увлекся наукой.

– Похоже на то, – усмехнулся Гаст и поглядел на меня. – Кстати, заклятие сдерживает только наши магические способности? Наши мечи все еще при нас.

– Я думал об этом, – ответил я. – Просто опасаюсь, что за нами следят. Впрочем, с мечами против них – это бессмысленно.

– И как мы будем выбираться отсюда? – спросила Авориэн.

Гаст пожал плечами, а я позвал нашего языкастого проводника.

– Эй, Фартап! Если не ошибаюсь, вы хотите поднять науку в нашем мире на должный уровень. С колдунами-то вы договоритесь. А как насчет людей? Если они не согласятся? Боюсь, наши крестьяне понимают только грубую силу. У вас есть оружие?

– Да, – он усмехнулся. – У нас есть золото.

– А если кое-кого не удастся подкупить?

– Игниферос что-нибудь придумает. Сейчас мы прибудем в центр города, здесь живут все колдуны. Сегодня вы должны пройти испытание.

– Сегодня? – изумился Скит.

– Да, его проводит сам Игниферос.

Мы все переглянулись. По спине опять пробежал неприятный холодок. Я стал невольно озираться, вновь запаниковав. Но тут мне на плечо легла рука Гаста.

– Успокойся, мы не позволим причинить тебе вред, – шепнул он. – Даже пусть нас трижды изгонят из обители.

– Спасибо, Гаст, – едва выдавил я из себя. – Просто, я слишком хорошо знаю его брата, на что тот способен, тем более… что они близнецы.

– Близнецы?! – чуть ли не выкрикнул Гаст, но тут же захлопнул рот ладонью и уставился на меня. – Близнецы и такие разные?

– Я боюсь, что не такие и разные.

– Ну и денек. Что не час, то новость.

– День только начался, – заметил я.

– А у меня уже голова кругом, – пробурчал Гаст.

Автобус между тем остановился, дверь распахнулась и нас повели внутрь многоэтажного здания, похожего на огромную стеклянную крепость. Чем дальше мы шли по пустынным коридорам, тем больше я тревожился. В итоге Фартап привел нас в просторный зал. Похоже, здесь собрались все колдуны – они стояли двумя рядами по обе стороны вокруг довольно-таки скромного трона. Скорее даже обычного кресла. Игниферос уже дожидался нас. И он действительно изумительно походил на Ментепера, только волосы были бело-седыми. Бела была и его одежда. Сам не знаю почему, но я испугался. Я перенес ученичество у Ментепера, но светлый брат настораживал меня еще больше.

– Почему он все-таки не остался в светлой обители, почему ушел дальше? – спросил я едва слышно у Гаста.

– Лайтфел упоминал, что он искал более совершенный мир. Видимо, здесь он и нашел его.

– Мир науки – совершенный мир? Разве мог так рассуждать великий маг?

– Надеюсь, скоро все разъяснится, – заметил Гаст. – Тихо, он собрался говорить.

Колдун между тем сделал знак приблизиться и Фартап повел нас через зал к трону. Я старался особо не высовываться из-за спины Гаста. Но Стартел надумал представить всех, не забыв и о нас. Игниферос воззрился на меня с неподдельным изумлением, а спустя миг глаза его стали холодны, как смертоносная сталь.

– Неужели… Узнаю эти цвета…

– Какие цвета? – зашептал встревожено Гаст, но Игниферос продолжил.

– Выходит, сейчас в темной обители правят потомки моего брата…

Гаст оторопел, поняв, наконец, то, чего я так боялся, а Авориэн упала в обморок. Мне и самому было жутко не по себе, когда я ощутил волну ненависти, окатившей меня. Однако нашел в себе силы опуститься подле девушки и привести ее в чувство, поскольку все остальные застыли как истуканы.

– Эви, проклятье, очнись, – мне пришлось дать ей несколько пощечин.

Она открыла глаза, тут же ставшие влажными.

– Только не сейчас, ладно, – прошептал я. – Поговорим об этом после. Или не будем говорить, как хочешь. Можешь потом орать на меня сколько угодно. Только сейчас держи себя в руках. Мне и так тошно от его ненависти.

Гаст, наконец, очнулся и помог ей подняться. Слезы Авориэн застыли в глазах, и она, хоть и страшно бледная, но закусившая губы, безмолвно стояла подле Гаста.

– Вот видишь, упоминание моего брата приводит в ужас… – заметил Игниферос.

– Оно приводит в ужас не только светлых магов. Не знаю никого, кто бы испытывал к нему хоть малейшую симпатию, – отозвался я.

– Вот как? – во взоре колдуна зажглось любопытство. – Хочешь сказать, что ненавидишь моего брата?

– Трудно испытывать другие чувства к тому, кто пытался убить тебя.

– Если бы он хотел, он бы убил, – возразил Игниферос.

– Не сомневаюсь. Просто мне повезло, и он решил придумать на этот счет что-нибудь поинтереснее.

– А вот это вполне в его духе, – согласился колдун на этот раз, и неприязнь ко мне практически исчезла с его лица. – Но поговорим о моем брате позже.

Он еще раз осмотрел всех нас.

– Все вы пройдете испытание магией. И только самым достойным из вас вернут магические способности. Кто первый?

Стартел с гордостью вышел вперед.

– Это самое умное его решение – быть первым, – Гаст глянул на меня. – Ты как?

– Лучше, чем я ожидал. По крайней мере, меня не испепелили на месте.

– А ты, Авориэн?

– Все в порядке, – судя по тону действительно взяла себя в руки. – Душно здесь и воздух такой, как будто его и вовсе нет.

– Это точно, – подтвердил Инведнис. – Как они этой дрянью дышат?

Гаст чуть нахмурился. Но сейчас ему пришлось удовлетвориться этим ответом.

– Отойдите в сторону, – приказал Игниферос. – А ты, Стартел, встань в середине зала.

Стартел зашагал назад, а мы потеснились.

– Он собрался метать молнии? – предположил Гаст. – В огненного мага?

Стартел между тем дошел до нужного места. Игниферос поднялся с трона.

– Готовься, – произнес он.

Мы с интересом ждали, какую же магию он применит. Однако мы ее даже не ощутили. Стартел же внезапно оказался сбитым с ног неведомой силой.

– Не понял! – Скит воззрился на Гаста.

– Похоже, плохо наше дело, – Гаст в свою очередь посмотрел на меня. – Ты что-нибудь почувствовал?

– Нет, но может это из-за заклятия, которое на нас наложено?

– Надеюсь, он не забудет его снять? – вздохнул Инведнис.

Стартел между тем поднялся на ноги.

– Ты не прошел испытания! – возвестил Игниферос. – Следующий!

– Но можно я попробую еще раз? – взмолился Стартел.

Но ответом ему стал суровый взор Игнифероса. Понурившись неудачник ушел. Остальные колдуны Стартела несомненно решили, что не сильнее его, и поспешили за ним.

– Кажется, подошла наша очередь, – заметил Гаст, но его опередила Авориэн.

Мы поглядели ей вслед, но через несколько мгновений и она оказалась на полу. Она, нахмурившись, направилась к нам, но Игниферос указал ей противоположное направление.

– Жаль, – заметил Скит. – Она могла бы нам что-нибудь подсказать. Вы же не будете смеяться надо мной, когда я хлопнусь на пол?

После Скита в середину зала направился Инведнис.

– Ну, что? – спросил меня Гаст.

– Ничего. Хорошо, что за это не убивают и все отделываются парой синяков.

– Ладно, я пошел.

Гаст стал следующим неудачником. Игниферос смотрел на меня.

– Всю жизнь мечтал шлепнуться на мраморном полу, – пробурчал я, неспешно идя на середину зала, и поглядывая на своих. Гаст лишь пожал плечами. Я остановился и обернулся к колдуну, очень надеясь, что его магия походит на магию его брата.

– Готовься! – произнес Игниферос.

В этот миг я понял, что заклятие на мне исчезло, и закрыл глаза, зная, что магию все равно не увижу. Еще через миг я ощутил несущуюся ко мне волну. Магия была слишком тонка, чтобы ее смогли отразить остальные. Но меня ей обучал еще Бэйзел. Так что я отразил магию совершенно рефлекторно. В результате на полу валялись все, кроме меня и Игнифероса. На лицах упавших застыло такое изумление, словно я оказался первым, кому удалось устоять на ногах. Брови же самого Игнифероса удивленно изогнулись. А я подумал, почему остальные его колдуны потеряли опору. Не ожидали? Но ведь вроде все они прошли испытание.

– Я хочу повторить, – заявил Игниферос, бросив на меня совсем уж пробирающий взгляд.

– Хорошо. Только боюсь, как бы кого не размазать по стенам.

Колдун сделал знак отойти от нас подальше. Второй удар оказался в несколько раз мощнее, но мне это не помешало так же отразить его. Я из пакости раздробил волну на несколько потоков, так что все, теперь стоящие у меня за спиной, вновь оказались сбиты с ног. Позади Игнифероса с грохотом опрокинулся трон.

– Ты удовлетворен, или мне повторить еще раз? – поинтересовался я и покосился на подвешенные под потолком огромные хрустальные люстры.

Игниферос проследил мой взгляд.

– Нет, я удовлетворен, – он посмотрел за мою спину. – Все свободны! А нам с тобой надо побеседовать.

Зал стал пустеть, а он направился ко мне. Однако около меня возник Гаст. Игниферос глянул на него с некоторым раздражением.

– Прошу прощенья, – Гаст взял официальный тон. – Но у нас неотложные известия. Собственно из-за них я, Тэрсел и наши товарищи оказались здесь.

– Что ж, я выслушаю тебя.

– Когда-то Лайтфел поручил мне отправиться к тебе за помощью. Но из-за того, что… Тэрсел – мой друг, – поручение передали другим. Так вот…

– Постой, ты хочешь сказать, что темный колдун – твой друг? Нет не так, – он устремил взор на меня. – У наследника темного трона есть друг – огненный маг?

– С какой стороны не посмотри, суть дела не меняет. Так уж вышло, что кто-то в нашей обители решил сменить правителя и интригами убедил Лайтфела в том, что вскоре возобновится война. Поэтому он решил обратиться к тебе за помощью.

– Но в этом на самом деле нет нужды, – закончил вместо меня Гаст.

– Вы так уверены в этом?

– Да! – отозвались мы хором.

– Удивительное единодушие, – колдун усмехнулся. – Ступай, Гаст. Я поговорю с Тэрселом, а потом решу, так ли это.

Гаст вознамерился возражать, но выражение лица Игнифероса было таково, что мой приятель, бросив напоследок на меня поддерживающий взгляд, удалился.

Игниферос повернулся ко мне, а в следующий миг голову охватила боль. Я понял, что он применил гипномагию. Но я не позволил сломить себя.

– Вот как? Значит, ты и гипномагией владеешь, – заметил Игниферос.

– Не надо, – отозвался я. – Я сам расскажу все, что тебя интересует.

– Хорошо.

– Только сначала хочу узнать, зачем потребовалось устраивать это представление. Могу поклясться, что никто из присутствующих не прошел твоего испытания.

– Ты удивительно проницателен, – улыбка его вышла горькой. – На самом деле я искал себе наследника. Точнее, не то чтобы наследника, но верного помощника.

Его слова меня изумили.

– Я окружен одними бездарностями, – губы Игнифероса презрительно скривились. – Их магия ничего не стоит. Они, глупцы, поют хвальбу науке, но ничто не может сравниться с высшей магией!

– Я слышал кое-что о расколе в светлой обители, – осторожно заметил я. – За тобой последовали многие и лучшие. Куда они все делись?

– Некоторые отправились дальше изучать миры, но все они затерялись. Большинство же застряло здесь. Все эти умные машины, делающие все за тебя. И люди, доброжелательные и готовые делать все для столь необычных пришельцев… Колдуны обленились, привыкли к легкой жизни, и многие утратили свой дар. Я ничего не смог сделать… Бросать их я тоже не решился.

– Разве это возможно – утратить дар колдовства? – изумился я.

– Да, когда хочешь забыть магию… У меня нет сыновей, имеющих достойные способности. Поэтому я решил взять себе талантливого ученика и помощника. Я проверяю любого колдуна, знает ли он высшую магию и насколько развита у него чувствительность. Судьба же, словно в насмешку, посылает мне тебя – темного колдуна. Да еще и из рода моего брата! Хотя… Если ты вдруг согласишься – искренне согласишься – прознай он, это бы здорово насолило ему… Когда-то, уйдя из Бинаина, я решил не возвращаться, пока меня позовут обратно, пока вновь не будут нуждаться во мне. Теперь, когда Лайтфел позвал меня, я намерен вернуться, – он вздернул мне подбородок и пристально вгляделся в меня. – Ты любишь власть? Ты станешь моим учеником?

– Да, – с готовностью ответил я.

Игниферос увлек за собой. Он привел меня в уютный кабинет, одновременно являвшийся библиотекой. Слуги принесли нам обед. На этот раз это была вполне приличная еда.

– Скажи, а ты действительно уверен, что в темной обители всего лишь заговор. Может кто-то в вашей обители все же желает продолжения войны?

– Такие, конечно, найдутся. Но их меньшинство, – заверил я его. – Остальные понимают – воевать со светлыми колдунами глупо, тем более что…

– Что?

– Это слишком долго продолжалось, – произнес я. – К сожалению, почти не сохранилось сведений о том, как вообще началась эта война.

– И ты ничего не знаешь об этом?

– Твой брат никогда не утруждал себя объяснениями темному Совету…

– Похоже на него, – выражение крайней неприязни проскользнуло на лице Игнифероса. – Он всегда желал развязать войну. Так что я более чем уверен, что он замешан в том заговоре.

Я нахмурился.

– Ему по силам справиться с любым из нас в одиночку. Зачем привлекать еще кого-то?

– Ты забываешь, что любое действие для него подобно жестокой игре.

– И он всегда был таким?

– Сколько я его помню. Мы похожи с ним внешне, но совершенно различны в душе. Он всегда все ломал, чтобы узнать, что находиться внутри. Сначала это касалось вещей, а потом – живых существ. Ему нравится «подслушивать» их чувства… Наш отец, повелитель обители, слишком рано покинул свет, погибнув в буре на море, когда плыл открывать новые острова. А мы оказались слишком молоды, когда нам досталась власть. Именно тогда и наметился раскол. Но до последней битвы было еще далеко. Мы постоянно спорили с ним, меня пока поддерживало большинство. Но и на его стороне находилось достаточно колдунов – мой брат умел подчинять… Когда мы вступили в зрелый возраст, несколько колдунов из Совета открыли способ перемещения по мирам. Брату на нашем мире неожиданно показалось тесно, когда он осознал, сколько земель лежит за пределами. И он собрался переселяться туда. Я по началу обрадовался, надеясь, что теперь-то наши споры с ним закончатся навсегда, но оказался неправ. Многие колдуны, поддерживающие меня, так же хотели посещать миры. Но присутствие там брата сделало бы подобное невозможным. Он, жестоко обращаясь с людьми, настроил их против колдунов, так что даже на моих сторонников смотрели, как на врагов. Несколько колдунов погибли, доверившись местным жителям. Мы вновь поссорились, и на этот раз ссора переросла в сражение. Не могу передать, весь это кошмар… Мы были так неосторожны, защищаясь, а они – нападая, что затронули мировую ткань. Она же отозвалась на нанесенную ей рану страшной катастрофой. На нас обрушилась самая ужасная буря, которую мы когда-либо видели. В землю, не переставая, били молнии, горела земля, мировая ткань истончилась и воздух исчезал. Мы стали задыхаться, и нам ничего не оставалось, как бежать, воспользовавшись порталами. Но слишком многие еще не научились пользоваться ими. Даже не всем тем, кто умел это делать, удалось спастись – впереди лежало несколько мертвых миров. Те, кто не умел открывать по несколько проходов стразу, угодили в ловушку и погибли. Из многих тысяч спаслись только едва ли по восемь сотен с каждой стороны. Из последних сил я и мои соратники добрались до мира, ставшим в последствии нашей новой родиной. Нам, измученным и израненным, оказали помощь люди. И с тех пор мы дали зарок помогать им, что стало нашим обычаем. Мой брат тоже зализывал раны, но по-своему – занял и разграбил несколько городов, чтобы найти жилье и пропитание. С тех пор противостояние продолжалось… Об этом, тебе должно быть известно…

– Далеко не все. Но почему ты покинул мир, ставший нашему народу новой родиной? – спросил я.

– Ментепер долгое время правил вами. Потом ему это надоело. Он установил закон, что любой темный колдун сможет занять трон, если пройдет определенное испытание. За собой же он оставил право советника и право накладывать вето на изменение установленных законов. Потекла довольно мирная жизнь. Тогда я последовал примеру брата. Место в светлой обители занял достойный колдун, а я с несколькими десятками колдунов отправился изучать миры.

– Почему они называют это расколом?

Игниферос улыбнулся.

– Можно сказать, что оставшиеся в некоторой обиде на меня за этот исход. Они боялись, что когда я оставлю их, мой брат нападет на обитель. К тому же за мной последовали лучшие колдуны, что тоже ослабляло светлую сторону. Но те, кто отправился со мной, оказались слишком любознательны, как и я.

– Илюбознательность не спасла – вы все застряли в этом мире.

– В первом мире, как и во всех остальных, текла довольно примитивная жизнь. Мы поразили людей своими возможностями. Перед нашим могуществом они забыли о своих языческих божках, вырезанных из деревянных чурбачков или вылепленных из глины. Мы дали им знания… А здесь все оказалось по-другому. Колдуны, считавшие, что люди могут только лишь распахать поле или торговать грубоватыми льняными полотнами, вдруг оказались окружены высокоразвитой культурой. Эта непохожесть так заинтересовала их, что мы действительно завязли здесь надолго, и, как оказалось, навсегда. И они действительно стали забывать магию. Люди, тоже заинтересовавшись нами, делали для колдунов все, и те позабыли даже пресловутую бытовую магию. Хотя, кое-кто все же продолжил путь. Но, как я уже упоминал, куда они ушли и почему не вернулись – об этом ничего не известно. Я же соскучился по настоящей магии, по тем, кто владеет ею в совершенстве… Лайтфел побывал у меня однажды, ему здесь не понравилось. Он рассказал, что все в Бинаине течет тихо и мирно. И я тогда решил, что возвращаться, когда тебя не ждут, не так уж и хорошо, поэтому решил с этим повременить. Сейчас же нашелся хороший предлог…

– Стартел толковал что-то об идеальном мире. Вроде ты собрался установить у нас порядок, как здесь…

– Боюсь, он не совсем понял меня. В этом мире никогда не происходило войн. Трудно себе представить, не так ли? Не знаю, можно ли будет добиться у вас того же, но попробовать стоит.

Какой ценой, хотелось бы мне знать…

– Все же остальные изменения коснутся исключительно людей, – закончил колдун.

Что ж, слова старого колдуна заставили меня задуматься. Хотя, несомненно, его рассказ являлся кратким и лишенным подробностей. Однако и этих новостей хватило, чтобы по-другому взглянуть на некоторые вещи. Итак, Игниферос надумал вернуться, не смотря на то, что Лайтфелу и светлой обители ничто не угрожало. Я подумал, как подобный факт воспримут на темном Совете. Будет ли Нордек кричать, что давно пора начать войну, или наоборот промолчит, осознав, что время упущено. Я и сам с трудом представлял, что последует дальше, все больше запутываясь в происходящем. Чем больше знаешь, тем менее понятно становится все вокруг, и тем больше возникает вопросов. Игниферос с улыбкой наблюдал за мной. Похоже, его неприязнь ко мне исчезла. Правда, я сомневался, надолго ли.

– Я утомил тебя, мальчик, столькими новостями и озадачил?

– Немного, – в ответ я слабо улыбнулся. – Как собираешься поступить с моими друзьями?

– Удивительно, что ты дружишь со светлыми колдунами, – заметил он. – И это, несомненно, поднимает тебя в моих глазах…

– Не торопись с выводами, – осторожно заметил я. – Я не такой паинька, каким, вероятно, кажусь тебе. Скорее наоборот.

– Возможно. Но наверняка у тебя есть другие, более ценные качества. Расскажи о себе, и как судьба свела тебя со светлыми колдунами. Я оставлю твоим друзьям магические способности, если ты хочешь, – заблокировал их только ради безопасности живущих здесь людей. Наука и магия плохо соседствуют друг с другом. Колдовская энергия плохо влияет на все их механизмы, которые легко ломаются. И колдуны, еще не освоившиеся в этом мире, могут невольно причинить зло. Даже светлые колдуны. Предупреди их, чтобы вели себя осторожно.

Когда я зашел в отведенные для нас комнаты, Гаст вскочил на ноги.

– Мы боялись, что больше не увидим тебя, – заметил маг огня.

– Нет, со мной все в порядке.

– Что он от тебя хотел? – полюбопытствовал Инведнис.

– Он хочет, чтобы я стал его учеником.

– Учеником?! – в изумлении воскликнула Авориэн.

– Ты ведь не согласишься? – с надеждой произнес Гаст.

– Я уже согласился.

Гаст без сил опустился на диван.

– Ты рискуешь своей жизнью.

– Это наш единственный выход, – заверил я его. – Он позволил оставить вам магические способности.

– Что-то я не чувствую… – проворчал Скит.

– Потому что я еще не снял с вас охранное заклятие.

– Ты?! – Гаст уставился на меня. – То есть… он объяснил тебе, как это сделать?!

– Да.

– Как он мог настолько довериться тебе?! – Авориэн истерически рассмеялась. – Старик, похоже, совсем выжил из ума! Когда он узнает, что произошло со всеми твоими предыдущими учителями…

– Он знает, – заметил я. – Я сам ему рассказал.

– Тэрсел, я ничего не понимаю, – растерялся Гаст. – Что ты задумал, и чего хочет он?

– Игниферос думает вернуться в Бинаин вместе с оставшимися колдунами. Не знаю, как он сможет договориться с Лайтфелом, но он желает восстановить в светлой обители прежние законы…

– Какие прежние законы? – спросил Инведнис.

– Понятия не имею. Это вам лучше знать.

– С нашей-то исковерканной историей?! – возмутился Гаст. – А какие у него планы насчет темных колдунов?

– Узнав, что мы на протяжении многих лет поддерживаем мир, он решил, что с нами вполне можно соседствовать.

– Значит ты…

– Всего лишь поучусь у него кое-каким полезным вещам.

– Почему он все же доверился тебе? – Авориэн не сводила с меня пристального взгляда. – И для чего ты ему нужен?

Я некоторое время молчал, смотря на них.

– Причина довольно проста, – наконец признался я. – Вы забываете о его брате. Вот уж кого действительно не порадует возвращение Игнифероса в Бинаин…

– Что?! Ты поможешь Игниферосу одолеть его брата? – Гаст в неверии уставился на меня. – Ты пойдешь против своего?!

– Этот «свой» может без причины, ради развлечения, убить любого колдуна нашей обители. Однажды я сам оказался свидетелем… Но я помогу Игниферосу лишь в том случае, если Ментепер вознамериться развязать войну.

– Когда он собирается в наш мир?

– Не раньше, чем через пару месяцев, – сообщил я. – Когда я окончу обучение.

Гаст прожигал меня взглядом.

– Мне это не нравится, – с подозрением выговорил он.

– Мне и самому это не нравится, – утешил я его.

– Что ты будешь потом делать?

– Потом?

– Потом, – со значением повторил Гаст.

– Потом мы все вернемся назад. Мне надо разобраться с некими заговорщиками в нашей обители.

Гаст внимательно поглядел на меня, но ничего не сказал на этот счет и решил сменить тему.

– Ты поделишься с нами, что это за магия на испытании, и как ты смог ее отразить?

– Сгусток мировой энергии, – ответил я. – Надо быть очень чувствительным, чтобы распознать ее. Если ты хорошо усвоишь теорию из той книги, что взял у Визониана, то сможешь в следующий раз ощутить ее.

– Хм, остришь, значит… Кстати, ты собираешься снимать с нас защиту или нет?

– На самом деле, он хотел, чтобы вы занялись наукой…

– Наукой? – на лице Инведниса отразилось недовольство.

– Может, действительно стоит…

– Ты издеваешься над нами, Тэрсел? – в глазах Гаста засверкали нехорошие искорки.

– Ладно, Гаст, я пошутил. Уже сделано.

Гаст не замедлил наколдовать себе бокал с вином. И только осушив его он пробурчал:

– Спасибо… И вот что еще не укладывается в голове. Почему все его колдуны, как и мы, не устояли на ногах?

– Потому что на самом деле никто из них не умеет управлять мировой энергией.

Ко мне обратились полные недоверия взоры.

– Но ведь, когда они пленили нас, мы чувствовали мощь их магии! – возразила Авориэн.

– Это всего лишь защитные талисманы, изготовленные им самим. Та же защита от магии лежит на всем городе… В действительности я не нейтрализовал заклинание, а наложил на вас защиту от него… Только он один достойный маг в этом мире.

– Что?! – Гаст не поверил. – Неужели, правда? Но… Тэрсел, откажись от ученичества!

– Нет.

– Что ты задумал?

– Ничего из того, о чем ты подумал, – я бросил на него несколько хмурый взгляд. – У нас с ним есть общий враг…

– У меня голова идет кругом, – Гаст возвел глаза к потолку. – Игниферос что же, так ненавидит своего брата, что готов убить?

– Если бы ты знал Ментепера, ты бы не стал задавать подобного вопроса.

– А если твои сородичи поддержат не тебя, а Ментепера? Да и твой отец, Тэрсел. Ты уверен, что он послушает тебя и примет твою точку зрения?

– Посмотрим. Мне еще кое-что надо уточнить о заговорщиках, – я остановил взгляд на Авориэн. – Гаст, вы можете сходить и как-нибудь устроить наших лошадей?

Гаст вытаращился на меня.

– Твой Шэд разобьет нам головы!

– Нет, если ты скажешь ему следующее, – отозвался я и произнес команду на темном наречии. – Запомнил?

– Ты уверен, что он послушает? – недоверчиво поинтересовался Гаст.

– Да, и дай ему это, – я вытащил из кармана пару кусочков сахара.

– Ладно, но если твой жеребец прибьет меня, – Гаст взял сахар. – Это окажется на твоей совести!

Они ушли. Лицо Авориэн тронула бледность.

– Так не может больше продолжаться, – вымолвил я. – Нам надо поговорить.

– Я по-прежнему придерживаюсь мнения, что нам не о чем разговаривать. То, что произошло между нами – ошибка.

– Я считаю по иному.

– Хорошо. Ты хочешь услышать – я скажу тебе. Раньше я думала, что наш народ был когда-то единым, поэтому допускала, что мы… можем быть вместе. Но теперь я вижу, что мы слишком разные. И… я не знала, что ты ведешь род от самого жестокого из темных колдунов… То хорошее, что я возомнила о тебе – всего лишь моя выдумка. Ты жесток, циничен и всегда поступаешь так, как это, прежде всего, выгодно тебе. Ты не способен ни любить, ни оставаться верным.

– Это не так… Я люблю тебя и я… у меня ничего не было с той горской девушкой. Просто твои бездумные заигрывания со Скитом вынудили на ту глупость…

– Бездумные заигрывания?

– Ты ведь видела – я готов был разукрасить ему физиономию. Мне плохо без тебя, и я даже готов преодолеть свою трусость и осмелиться просить у Лайтфела твоей руки…

Авориэн в изумлении распахнула глаза. Я шагнул к ней, взял ее дрогнувшую ладонь и поднес к губам.

– Эви, пожалуйста, – прошептал я. – Ты ведь тоже мучаешься из-за того, что мы не вместе. Ты права – я злой, жестокий и эгоистичный мальчишка. Но я люблю тебя и постараюсь измениться, если ты будешь со мной. Я готов бросить все и сбежать с тобой хоть на край света. Хочешь, прямо сейчас? Вызволим Гаста и остальных отсюда и сбежим?

Она слабо всхлипнула. Я привлек ее к себе, покрыл мокрое от слез лицо поцелуями.

– Эви, пожалуйста, – я целовал ее сладко-соленые губы. – У меня сердце разрывается, когда ты плачешь. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

– Тэрсел, – прошептала она и прижалась ко мне, словно ища защиты от самой себя.

Ее руки обвили мою шею, я ощутил ее тепло и совсем потерял голову, осознав насколько истосковался по ней. Но в последний момент она выскользнула из моих объятий.

– Нет, ты пользуешься моей слабостью… – едва слышно произнесла Авориэн. – Знаешь, я почти готова последовать за тобой куда угодно. Однажды мы это едва не совершили… Но с тех пор я осознала… столь очевидное. У тебя и у меня есть определенные обязанности и ответственность перед своим народом. Даже если сейчас мы оба – беглецы и изгнанники. На нас словно печати наложили. Пока все не разрешиться с темным и светлым братьями, мы не можем думать о себе…

– Но тебя-то Лайтфел никогда не привлекал к политике, – попытался возразить я.

– У него не останется выбора, даже в связи с возвращением Игнифероса, – Авориэн подошла к окну. – Ты не находишь странным – Стартел толковал об идеальном мире, который хочет воссоздать у нас Игниферос, мире похожем на этот. Однако тебе он ничего такого не говорил.

– Стартел все не так понял, – я присоединился к ней. – Под идеальным Игниферос подразумевал мир, где никогда не бывало войн. Местные люди даже не знают, что такое оружие.

Город лежал перед нами, как на ладони – нас поселили на одном из верхних этажей. Хотя стоял солнечный день, окраины утопали в серой дымке. Авориэн чуть пошатнулась. Видимо, от такой высоты у нее даже голова закружилась. Я бережно привлек ее к себе.

– Тэрсел, обещай, что не станешь настаивать, пока все не разрешиться.

Я пообещал, хотя всей душой желал иного. Спустя час вернулись колдуны.

– Твой жеребец чуть мне руку не оттяпал! – пожаловался Гаст и показал ладонь – там у него остались темные пятна синяков – следы зубов. – Вместе с сахаром!

– Не драматизируй – хотел откусить, откусил бы! – я рассмеялся.

– И это вместо сочувствия! – возмутился Гаст.

– Брось, Гаст, пойдемте, я лучше покажу вам, здешнюю библиотеку.

Не было лучшего средства утихомирить Гаста, поманив его перспективой новых знаний. Он сразу смолк, и на его лице отразилась заинтересованность.

– Допуск в нее, надо заметить, только для избранных.

– Боюсь предположить – подобной чести мы обязаны тебе, – проворчал он.

Я лишь скромно промолчал и увлек их за собой. Библиотека, которую мне показал Игниферос – не та, что находилась в его кабинете, а другая – действительно была огромна. Книг по магии здесь имелось не так много, но зато хватало других – с великолепнейшими иллюстрациями, полными живых красок, атласов неизвестных земель, каталогов с описанием и рисунками водившихся в других мирах существ. А так же множество томов по все той же науке и всяческим механизмам.

– Да уж, – протянул, Гаст. – Побольше, чем в светлой обители, но толкового вряд ли больше. Книг по магии совсем мало…

– Остальные книги по магии в его личном кабинете, – заметил я.

– Ну, конечно же, – покривился Гаст. – Туда-то нас никто не пригласит… И, кстати, если ты разузнал, где тут прилично кормят, нам бы это тоже не помешало…

Я чуть покраснел, припомнив, что приличный обед тоже получил в кабинете Игнифероса.

– Еще не успел.

Гаст пытливо посмотрел на меня.

– Старик, похоже, действительно благоволит к тебе, – заметил он тихо, пока остальные осматривали библиотеку.

– Рано еще делать какие-либо выводы, – заметил я.

– Я иногда удивляюсь, откуда в тебе способность располагать к себе, – продолжил рассуждать он. – Надеюсь, здесь дело не в гипномагии, а? Хотя, я и сам когда-то попал под твое обаяние…

Тут уж у меня и вовсе разгорелись щеки.

– Гаст, в вашей обители действительно…

– Молчи, мерзавец, – оборвал меня огненный маг. – Лучше бы я смолчал про Фартапа, теперь про дружеские чувства ты будешь воображать глупости…

– Вовсе нет, – попытался оправдаться я.

– Просто я еще не встретил на своем пути ту, единственную, которую ты, кажется, уже повстречал, – отозвался Гаст. – Ты помирился с Авориэн?

– Гаст, – запротестовал я.

– Ты ведь сам не свой ходишь, с того момента, как Скит додумался преподнести ей эту проклятую книжную закладку. Видел бы ты иногда свое лицо – ты Скита просто придушить был готов.

– В данный момент я готов провалиться сквозь землю, – пробурчал я.

– Так вы помирились?

– Если тебе так важно знать… то не совсем.

– Это как? – недоуменно спросил Гаст.

– А так, что она решила пока все не разрешится с Игниферосом, возвращением мага в наш мир и его братом – я и не думал о ней.

– А что это ей даст?

– Откуда я знаю, – разговор на больную тему начал меня раздражать.

– Ладно, не сердись… Пойдемте поищем что-нибудь съестное, а то на голодный желудок знания не усваиваются.

Мы вышли из библиотеки, которая располагалась на первом этаже того же здания, где мы жили, и на одной из ближайших улиц нашли более-менее приличное заведение. Расстроившись из-за разговора с Гастом, я пренебрег обедом, но не несколькими бокалами вина. Хотя, когда я пребывал в отвратительном настроении, вино на меня не действовало.

Однако, как показали последующие дни, слова Гаста подтвердились – Игниферос действительно доверился мне. Он оказался необычайно внимателен ко мне и ласков, любил рассказывать занимательные истории, сидя со мной за чаем или обедом в его излюбленном месте – у камина в библиотечном кабинете – и был обстоятелен в моем обучении. Объяснял он, конечно, приемы высшей магии. Те приемы, которые помогли бы одолеть его брата…

Гаст, тем временем, прочел книгу по теории открытия мировых порталов, и дела у него пошли гораздо лучше. Я, раздобыв для него еще одну книгу по высшей магии, следил за его занятиями, давал советы и показывал, как можно управлять открытым порталом. Авориэн тоже пыталась, но у нее по-прежнему ничего не получалось. Инведнис и Скит увлеклись изучением в библиотеке книг, описывающих другие миры. Инведниса в особенности привлекали неизвестные животные и растения. Так прошел месяц.

Мы с Игниферосом сидели в кабинете. Нам принесли вино. Я, расслабившись, неспешно потягивал из бокала, полузакрыв глаза и глядя сквозь ресницы на пламя. В то же время я чувствовал, что старик наблюдает за мной.

– Я давно хотел спросить, – произнес он. – Зачем ты все время носишь с собой меч? Твои друзья тоже не расстаются с оружием.

– Гаст считает, что каждый мужчина должен владеть мечом, – я лениво потянулся. – Поэтому он заставил меня выучиться этому искусству.

– Искусству? – Игниферос презрительно фыркнул. – Что такое оружие, по сравнению с магией?

– Я бы давно расстался с мечом, – заметил я. – Но я сделал его сам. Он очень красивый. Хочешь посмотреть?

Я обнажил клинок и, положив лезвием себе на ладони, протянул ему. Он принял меч и в тот же миг вскрикнул от боли – лезвие отсекло ему пальцы, а потом упало поперек живота. Еще через миг спинка кресла отвалилась вместе с половиной тела колдуна…

Я издал протестующий возглас и проснулся. Я задыхался от ужаса, капельки пота проступили на лбу. В темноте вспыхнул огонек, и на меня с изумлением воззрились колдуны.

– Кошмар приснился? – спросил Гаст. – Ты на себя не похож…

– Не знаю, – я все еще боялся, что мой сон мог оказаться явью.

Этого так давно не было. Заметив отчаяние на моем лице, они полностью пробудились. Я потянулся к своему мечу, чуть вытащил из ножен и, пораженный, едва не выронил из рук. Гаст и остальные тоже заметили кровавый след на лезвии.

– Что случилось? – Инведнис растревожился.

– Глупо спрашивать – находился ли я все время здесь? – произнес я глухо. – Вы все спали…

– Тэрсел! – Гаст вдруг понял. – Это гипномагия? Но как это могло произойти? И… кто? Неужели…

– Игниферос, – чуть слышно откликнулся я.

– Что произошло?… Он мертв?…

Я кивнул.

– Надо убираться отсюда, – обронил Скит.

Он и Инведнис стали торопливо одеваться и собирать вещи. А Гаст все еще сидел напротив и внимательно смотрел на меня.

– Я помню, что ты рассказывал о своих учителях, Тэрсел, – тихо вымолвил он. – Ты не прощал им обиду. Но разве старик чем-то обидел тебя? Вы вроде так замечательно поладили… Выходит, где-то внутри у тебя все же возникло желание убить его?

– Я не знаю, как вообще все это происходит. Может, они только думают, что видят меня и только предметы перемещаются…

– Предметы? О чем ты говоришь – ты убил его своим собственным мечом!

– Нет. Во сне все всегда погибают по какой-то нелепой случайности… Игниферос попросил показать меч, я протянул клинок ему, а потом тот просто рассек тело колдуна пополам.

– Пополам? У тебя что – всерубящий меч? – фыркнул Гаст и потянулся к лезвию, а я едва успел остановить его.

Встретившись со мной взглядом, Гаст сделался белым, как полотно, и задрожал. А в следующий миг он уже орал на меня, как полоумный.

– У тебя всерубящий меч?!!! – вопил он, вскочив на ноги. – Проклятье, Тэрсел!!! Почему ты не предупредил нас?! Ведь одно прикосновение к нему!!! О чем ты думал?! Этот проклятый меч однажды уже касался моей шеи, а ты мне ничего не сказал? И почему он вел себя, как обычный?!

Скит и Инведнис замерли в растерянности, ничего не понимая.

– Что произошло? Вы с ума сошли все? – послышался сонный голос Авориэн, и она появилась из своей комнаты.

– Да! – Гаст нисколько не понизил своего тона. – Тэрсел, только что убил Игнифероса всерубящим мечом, а я едва не остался без пальцев!

Глаза Авориэн распахнулись в изумлении, и остатки сна исчезли с ее лица. Теперь на него легло отчаяние и боль.

– Ненавижу тебя! – выкрикнула она. – Ненавижу, слышишь?! Никогда больше не смей ни подходить ко мне, ни пытаться заговорить со мной, грязный убийца!

Я отвернулся. Меня трясла дрожь, и я сам себя ненавидел.

– Что же делать? – растеряно произнес Инведнис.

– Поехали отсюда, – тихо отозвался я. – Здесь больше нечего делать…

Мы вышли из здания, оседлали в конюшне скакунов и поехали прочь. Гаст после того, как выплеснул все свои эмоции, долго молчал. Наконец он заговорил.

– Что теперь?

– Мне нужно заехать в обитель.

– Разобраться с предателями, если не ошибаюсь. Даже боюсь предположить, что ты с ними сделаешь.

– Спасибо за поддержку, Гаст. И без твоих слов тошно, – я чуть сильнее сдавил пятками бока Шэда.

– Что ж, мы направимся к Лайтфелу, – заметил Гаст. – Может, он все же позволит нам вернуться. А ты, Авориэн?

– Я возвращаюсь к отцу, – негромко отозвалась она.

Шэд ускорял шаг, вырываясь вперед.

– Тэрсел! – Гаст заметил, что я незаметно отъехал от них на приличное расстояние. – Да погоди же!

– Шэд! – прикрикнул я.

Вороной прянул вперед и прыгнул в сотворенное мной окно. Один прыжок, и я оказался у ворот обители. Вслед долетел крик Гаста, звавшего меня, но окно закрылось. Шэд встал на дыбы и заржал, узнав знакомые места, а еще через минуту я въехал в ворота обители.

Глава 15 Заговор

Настроение было прескверным и подавленным. Я не стал спешить. Надо собраться с мыслями и немного прийти в себя. Так же я не сообщил никому о своем приезде. Может, стража на воротах и оповестит отца, а может, и нет. Сейчас мне это безразлично. Я оставил Шэда на конюшне, насыпал ему вдоволь корма. Двор оказался пустым, и мне удалось добраться до своей комнаты никого не встретив. Я упал в кресло, чувствуя усталость, скорее моральную, чем физическую, и задумался, немного рассеяно оглядывая свое скромное жилье. Я когда-то сам его выбрал, небольшую полукруглую комнату под самой крышей в одной из южных башен, с окнами, выходившими на запад, и небольшим открытым балконом. Каждый вечер комната освещалась проваливающимся за горизонт солнцем. Я любил сидеть на высоком пороге и наблюдать, как вечер набирает черноту, как закат, всегда разный, то нежно-розовый, полусонный, то холодно-голубой, зябкий, то рыжий, как пламя костра, или багрово-кровавый, затянутый тучами или немного припорошенный облаками – он никогда не был одинаковым – сменяла ночь, темная ли, лунная ли, с россыпями звезд или освещенная грозовыми молниями. У окна стояла кровать, дальше – единственное кресло. Довольно-таки громоздкое, но уютное. Обычно я в нем читал. Между кроватью и креслом в стене располагался камин. Всю противоположную стену занимали полки с книгами, там же находились небольшой узкий стол и стул. В стене напротив окна – две двери. Одна вела на лестницу, другая в небольшую ванную комнату. Бэйзел очень удивился, когда я указал на это жилище – я невольно убрался в самую дальнюю часть обители. «Тебе не надоест каждый раз подниматься по лестнице? – поинтересовался он. – Знаешь, что мне это напоминает?» Но он нахмурился и недоговорил. А мне как раз и надо было, чтобы всем остальным оказалось в тягость преодолевать путь по извилистым коридорам, а потом еще идти около десяти этажей наверх. Остальные комнаты башни – нежилые, заброшенные, в которых хранились старые свитки и книги, привезенные из других миров, на неизвестном языке и не имеющие никакой ценности, особенно магической. Правда, кое-какие перекочевали на мои полки из-за любопытных иллюстраций – совершенно не похожая на нашу архитектура, странные животные и пейзажи…

Медленно вытянув из ножен меч, я посмотрел на сияющее матовым светом лезвие и провел по нему пальцем. Я чувствовал, насколько оно остро, но этот меч не мог причинить мне вреда…

– Берд и Кейл, если не ошибаюсь? – мои руки легли на плечи двух неразлучных приятелей, прихвостней Дейры, и развернули их ко мне.

Они уставились на меня, и в их лицах отразилось изумление.

– Милорд? – чуть дрогнувшим голосом произнес Берд. – Мы не слышали, что вы вернулись…

– Разве я должен всех оповещать об этом? У меня к вам несколько вопросов.

Мой безоговорочный тон заставил их насторожиться.

– К-конечно, – заикаясь ответил Кейл.

– Отлично! – я про себя отметил, что меня уже не смели называть просто по имени, еще Форин едва не назвал меня милордом, когда увидел в своей лавке, и тогда бы все пришлось объяснять моим светлым приятелям гораздо раньше. – Когда вы по поручению Дейры в последний раз побывали у Лайтфела?

В их глазах промелькнул испуг, но потом они зло сощурились, а руки легли на рукояти клинков. Я не стал долго выбирать, кого убивать первым. В полумраке коридора сверкнул мой меч, и голова Берда покатилась прочь.

– Не хочешь ведь стать следующим? – спросил я Кейла.

– Нет, – он побледнел.

– Мне стоит повторить мой вопрос?

– Нет.

– Тогда пойдем в более удобное местечко для таких бесед. И захвати своего приятеля.

В итоге мы оказались в одной из камер темницы. Кейл положил мертвеца на сырой каменный пол. Я приковал Кейла цепями к стене и кольнул мечом в грудь. На его черной рубахе расплылось мокрое пятно.

– За каждый лживый ответ, буду отрезать от тебя по кусочку, – пообещал я и чуть отошел. – Но, может, расскажешь все сам, и мне не придется задавать вопросы?

Кейл в ужасе согласно потряс головой. Я мог бы воспользоваться гипномагией и узнать все гораздо проще и быстрее, но после произошедшего с Игниферосом я и думать о ней не мог без содрогания.

Едва я вышел с лестницы, ведущей в подземелье, как столкнулся с Бэйзелом, а за ним шло еще колдунов сто с ярко горящими факелами. Он, изумленный, остановился.

– Что ты здесь делаешь? – он нахмурился.

– Мне необходимо поговорить с тобой.

– Позже, ястребок.

Я оторопело воззрился на Ментепера, выскользнувшего к нам из тьмы. Кейл рассказывал о нем только минуту назад, и я тут же сталкиваюсь с ним… Во мне поселилась уверенность, что день обещает быть скверным, а может и не только этот день. Ментепер тем временем сделал знак, и колдуны продолжили свое шествие вниз. Я удержал отца.

– Это действительно очень важно!

– Позже, Тэрсел, – лицо Бэйзела мрачно, словно его тяготили какие-то раздумья. – Неужели ты решился вернуться в обитель?

Это «решился» прозвучало как-то подозрительно двояко, словно он спрашивал, как я посмел появиться ему на глаза.

– Думаю, да, – ответил я, следуя за ним, а уголок его губы чуть дернулся вверх в полуусмешке. – Что здесь делает Ментепер? И для чего все идут в подземелье?

– Ментепер просто решил навестить нас, но по пути ему попался светлый колдун, которого он подозревает в покушении на меня.

– По пути?

– Когда Ментепер шел из своих покоев в мои. Он поймал светлого в самом центре обители…

– Как такое возможно?

– Понятия не имею. Надеюсь, скоро все разъяснится.

Тут мы дошли до конца лестницы, и я увидел, что колдуны ступили в правый коридор, а не в левый, где находились темницы.

– Так мы идем…

– На арену, – Бэйзел почти выплюнул эти слова. – Любимейшее развлечение Ментепера. Ты помнишь?

Откуда-то из глубин памяти вырвался детский ужас, много лет назад порожденный событиями в этом месте. Я вспомнил огромную пещеру глубоко под нашим замком, неправильный круг каменного пола, грубые скамьи, расположенные по всему его периметру среди сталактитов, свет факелов и мерцанье на кристаллах, отражающих неверные лучи. Вспомнил, как давным-давно Ментепер выхватил меня из группы мальчишек в школе, не разобравшись, кто я, притащил сюда и натравливал на меня какое-то чудовище, принесенное им из другого мира. Вспомнил, как загнанный и весь искусанный лежал на холодном камне, рядом в агонии корчилось мерзкое существо, а Ментепер застыл в недоумении над нами, явно не ожидая, что его тварь могла погибнуть от рук семилетнего мальчишки. Вспомнил тот единственный случай ссоры отца и Ментепера. Бэйзел, найдя нас на арене, подхватил меня на руки израненного и пригрозил ему никогда не трогать даже пальцем. Что случилось потом осталось тайной из-за потери сознания, но с тех пор во мне поселилась та трусость за которую меня презирали все. Та странная трусость, когда я боялся того, с чем у меня на самом деле хватило бы сил справиться и никто, кроме отца, не знал ее причины. И этот глубокий страх ко всему исчез навсегда, когда Ментепер вновь играючи не попытался убить меня во время ученичества у него.

– Значит, помнишь, – Бэйзел вгляделся в мое лицо.

Меня прошиб холодный пот. Я никогда ничего не забывал, но это… На этот раз память подвела меня. А еще я осознал другое. Ментепер тогда чуть не убил меня, уж это он не мог забыть. Выходит, когда обучал меня магии присутствия, он решил довести начатое до конца. И значит, он не прекратит свои попытки…

Мы вышли на арену и сели на скамью в первом ряду. Ярко-алым горело огненное кольцо масляных светильников вокруг присыпанной песком площадки. Все уже расселись. В центре круга стоял Ментепер, и двое колдунов держали пленника, на которого был накинут темный плащ с капюшоном, скрывающий того с головы до пят.

– Все знают древнее правило, – провозгласил Ментепер. – Пленника отпускают, если он сможет победить трех колдунов, используя только меч. Он сам выбирает себе противника, и тот не вправе отказаться.

Он отошел и сделал знак – с пленника скинули накидку. Кто-то тут же поспешно исчез с передних рядов. Я с изумлением посмотрел на Бэйзела.

– Что это значит? Он пленил Визониана – помощника и советника Лайтфела! Если с ним что-нибудь произойдет, перемирие нарушится!

– Я знаю это не хуже тебя, – отрезал отец. – Но его действительно схватили в самом центре нашей обители. Ты можешь это объяснить, кроме как уже объявленным фактом?

– Ты действительно веришь, что он пробрался сюда с целью убить тебя?

– Найди мне другой вариант, и я с удовольствием тебя выслушаю.

Визониан остался один на арене. Он щурился с непривычки от света, но потом его глаза привыкли к полумраку, царящему за огненным кольцом, и он уже смог различить зрителей.

– Выбирай любого! – подал голос Метепер.

Визониан стал тщательно осматривать ряды, словно искал кого-то. В какой-то миг лицо его дрогнуло, но взгляд тут же заскользил дальше. Он отыскал Бэйзела, а потом, когда увидел меня, его взгляд замер. По спине у меня пробежал холодок, и нехорошее предчувствие заставило поежиться. Визониан подошел к нам. Его меч выскользнул из ножен и указал на меня.

– Выбери более слабых, – произнес Бэйзел тихо, чтобы никто, кроме меня и Визиниана не слышал. – Мне не нужен конфликт с Лайтфелом. Одолей их и уходи.

– Я выбираю твоего сына! – провозгласил Визониан.

– Тэрсел мой наследник, и он не будет с тобой сражаться, – Бэйзел также повысил голос. – Выбери другого.

Все-таки наследник, подумал я и чуть криво усмехнулся. Интересно, куда подевался мой брат? Уж он-то не пропустил бы такую редкость, как бой на арене.

– Он вправе выбрать любого из нас, – напомнил Ментепер и направился к нам.

Я глянул на отца и вымолвил тихо.

– Он здесь не для того, чтобы убить тебя – он только что указал на свою подлинную цель.

В глазах Бэйзела промелькнуло изумление.

– Тогда я тем более против этого поединка, – ответил он и обернулся к подошедшему Ментеперу.

– Оставь, Бэйзел, – осадил тот. – Если Тэрсел действительно достоин быть твоим наследником, он выиграет, если нет, туда ему и дорога.

– Спасибо за пожелание, учитель, – я бросил косой взгляд на Ментепера, поднялся, обнажил меч и ступил на арену к Визониану.

– Учитель? – удивленно переспросил Бэйзел, поскольку Ментепера называли так только те, кто побывал в его учениках.

– Будь это поединок магии, я бы не сомневался, что Тэрсел победит, впрочем, наличие у него меча тоже подает какие-то надежды, – он усмехнулся. – Бэйзел, ты, кажется, давно не видел своего сына…

Мы вышли на середину круга. Я же не сомневался, что у моего противника тоже не простой клинок. Словно в ответ на мои мысли я услышал, как кто-то тихо произнес мое имя, и, обернувшись, обнаружил через пару рядов от отца Ретча. Он сделал жест, который делают светлые маги, посылая огненный шар, и тронул рукоять своего меча. После предупреждения Ретча я почти пожалел, что так легко подчинился правилам арены.

– Ты ведь пришел сюда за мной, – прошептал я. – Зачем?

– Ты знаешь зачем.

– Нет, только догадываюсь.

– Гаст сообщил мне о Игниферосе.

– И почему ты решил, что сможешь одолеть меня, когда ваш величайший колдун не смог этого сделать?

– Знаю, на что иду – мне известно о правилах арены. Здесь нельзя применять магию. И нарушителя ждет смерть. Даже того, кто имеет происхождение подобное твоему.

Меня так изумили его откровения, что я едва не пропустил первый выпад. Голоса тут же стихли.

– Мне также известно, что искусству меча тебя учил Гаст, – сказал он, когда наши клинки вновь встретились. – Чему в свое время его обучил я. А обучить я его успел не всему. Да и ты сейчас не спишь. Твой дар смертелен, но только во сне.

В его глазах сверкнула издевка, но я лишь закусил губы и крепче сжал меч. Еще не хватало, чтобы я поддался на эти разговоры – итак в душе каша смешанных чувств. Меня даже не порадовало то обстоятельство, что Визониан не знал, что я уже умею управлять гипномагией, что я знал о владении мечом не только от Гаста… Визониан все равно оставался серьезным противником с такими же нешуточными намерениями. Колдун, между тем, наращивал темп, но я все еще успевал обороняться. А потом он провел видимо тот самый прием, которому Гаста не учил. Я отпрянул в последний момент, когда его клинок вычертил прямую вниз от левого плеча, и издал болезненный крик. Он все-таки достал меня. Возникло ощущение, что меня обожгли раскаленным железом. Впрочем, так оно и было. Меч Визониана теперь полыхал огнем, и колдун не преминул еще раз провести эту атаку. Стараясь не обращать внимания на рану и текущую кровь, я на этот раз отбил удар и вновь отпрянул назад, лихорадочно соображая, что делать. Он порядочно меня задел, и я подозревал, что на ногах долго не простою, если что-то срочно не предприму. Я снял сдерживающее заклятье с моего меча и вложил в удар всю свою силу. Мечи встретились друг с другом с каким-то странным глухим звуком, обдав нас фонтаном искр. Меч Визониана являлся колдовским клинком, и все же мой пробил его защиту. Лезвие моего противника укоротилось на две трети, лишившись свой огненной части.

– Всерубящий меч, – процедил Визониан сквозь зубы, а я понял по его взгляду, полному ненависти, что он пойдет даже на нарушение правил арены и использует магию.

Я не стал себя спрашивать, почему колдун так возненавидел меня, что даже готов умереть – лишь бы при этом и от меня избавиться. И провел удар, которому научился в Брингольде у Гарнаша. Маг огня пропустил его. Алая полоса расчертила его белое одеяние вдоль спины, и Визониан упал навзничь, захлебнувшись в крови. Я облизнул пересохшие губы и занес над ним клинок для последнего удара.

– Погоди, – прохрипел он на светлом наречии. – Прошу тебя!

– Что? – я склонился к нему. – Я вовсе не хочу, чтобы ты мучался.

– Я прошу исполнить мою последнюю просьбу. Поклянись, что сделаешь это.

– Сначала скажи, что ты от меня хочешь.

– Поклянись прежде!

– Нет.

– Это тайна. Поклянись, что передашь… Иначе ты не узнаешь ее.

– Ну и забирай с собой в могилу. Мне нет до нее дела.

Визониан посмотрел на меня. Взор его уже начал тускнеть.

– Хорошо, – вымолвил он тихо. – Решай сам. Но я прошу передать это Гасту. Он здесь, на арене…

– Как?! Он здесь?!.. – его слова меня ошарашили. – Как ты посмел привести его сюда?! Как ты посмел… что… я убил тебя – его учителя и наставника – у него на глазах?!

– Прошу… Слушай же! Гаст мой лучший ученик, а еще… он сын Лайтфела, – Визониан сомкнул веки.

– Что?! – заорал я.

– Не вопи, я еще не умер, – веки Визониана дрогнули, он бросил на меня последний угасающий взгляд и прошептал. – Даже Лайтфел не знает. Он так любил свою супругу, что поставил под угрозу исчезновения свой род. Мы не могли этого допустить и с помощью одного зелья мы все же…

– Подсунули ему женщину.

– Да, а он ничего не помнил… Передай… Я последний, кто знал это.

– Погоди, но Гаст старше Авориэн!

– Да. Супруга Лайтфела больше десяти лет не могла произвести на свет дитя, где-то в середине этого срока мы и…

Лицо Визониана исказилось от приступа боли, он захрипел, а тело его вздрогнуло в последний раз. Я, прижимая руку к ране, задыхаясь, стал оглядывать темные ряды, пытаясь найти Гаста. Но он сам себя выдал. Благоразумие оставило его, когда Визониан сделал последний вздох. С горестным криком он вскочил и бросился к своему учителю, но его схватили, повалили на землю у самых моих ног, и клинок Ретча лег ему на шею.

– Ты ранен, – Бэйзел тронул меня за плечо и посмотрел на Гаста, лежащего с закрытыми глазами, из которых скользнуло несколько слез. – Еще один?

– Еще один огненный маг, – подтвердил Ретч, и его меч распахнул черную накидку, под которой обнаружилось белое одеяние.

– По-моему, это твой знакомый, Тэрсел? – Бэйзел узнал Гаста.

– Мой… – я закашлялся и почувствовал на губах вкус крови. – Убери клинок от него, Ретч.

– Ты уверен? – с легкой насмешкой поинтересовался тот. – Мне показалось, он хотел убить тебя за своего сородича.

– Сам разберусь, – я вздернул Гаста на ноги, подтолкнул к выходу, хотя это движение стоило мне страшной боли, в глазах на миг потемнело, и пришлось спешно слизывать кровь с губ.

– Ты ранен весьма серьезно, – Бэйзел нахмурился. – Ретч пойдет с тобой, и не смей возражать.

– А я думал полюбоваться вторым поединком, – заметил подошедший Ментепер.

– Извини, это мой приз, хочу получить удовольствие в полном одиночестве.

Ментепер оскалился в усмешке, а я из-за боли чуть не пропустил его слишком уж пристальный взгляд на меня. В молчании мы добрались до моей комнаты. Я упал на постель. Ретч связал Гаста и тычком отправил его в кресло напротив, а сам остался стоять между нами. Не прошло и нескольких минут, как в комнату ворвалась моя мать и бросилась ко мне. Судя по всяким склянкам и сверткам в ее руках она уже находилась в курсе серьезности моего ранения.

– Тэрсел, дорогой мой, – прошептала она. – Я постараюсь не причинить тебе боли.

Мерлинда поцеловала меня в лоб и осторожно взялась за пропитанную кровью рубашку. Тихо охнула, когда ей открылась рана, а я сжал зубы. Когда она закончила с перевязкой, дала питье настолько горькое, что меня едва не затошнило.

– Вот и все, – волнение матери утихло, и ее ладони ласково скользнули по щекам. – Постарайся как можно меньше двигаться – у тебя перебито несколько ребер и задето легкое. Зайду завтра сменить повязку.

Я чуть кивнул ей. Тут она заметила Гаста, остановилась на миг, изумленная, но не посмела ничего спросить и удалилась. Я показал Ретчу на дверь.

– Ты уверен, что он не попытается…

Я покачал головой.

– И развяжи его.

– Тебя трудно застать врасплох, но сейчас ты не в лучшей форме. Я не стану его развязывать.

Ретч вышел, а я поглядел на Гаста. Но он все также продолжал молча наблюдать за мной. Я не мог понять, что у него сейчас твориться на душе. Лицо Гаста было спокойно, а взор холоден и рассудителен, даже казалось, что в нем скользит какое-то любопытство. Я же подумал о последних словах Визониана. Да, пожалуй, во внешности наблюдалось какое-то сходство. Он выбрал тот же вид магии, что и его отец, и та же лайтфеловская уверенность в своих силах. Я так же вспомнил о желании Гаста попасть в Совет магов и тем самым приблизиться к власти. «Ну вот, смотри, – сказал я сам себе, – твой друг оказался сыном твоего „злейшего“ врага. Знакомая картина? И что же я чувствую? Ничего хорошего. Едва он узнает, каково его происхождение, нашим отношениям наступит конец… Хотя, уже наступил. Паршиво…»

Если бы Бэйзел или Ментепер узнали, кто такой Гаст, ему вряд ли сохранили жизнь. Другое дело, если бы Лайтфел знал о существовании наследника, они не посмели бы его тронуть. А что же должен делать я? С одной стороны – наследник Бэйзела, с другой…

– О чем думаешь, Тэрсел? – поинтересовался Гаст, первым нарушив молчание. – Кажется, будто ты споришь сам с собой.

Я не смог удержаться от нервного смешка и тут же скривился от боли.

– Ты думаешь, как поступить со мной? – продолжил Гаст.

– Нет, – я почти не солгал. – Как раз теряюсь в догадках, что ты думаешь про меня.

– Что я могу про тебя думать, – Гаст передернул плечами. – Разве мы не давно знакомы.

– Ну да, от меня хорошего ожидать нельзя.

– Разве ты не уверен, что я заодно с Визонианом?

– Я еще не стал параноиком. Так как ты оказался здесь, в нашей обители? Кстати, тебе к лицу черный цвет…

В один миг он побагровел и вскочил на ноги. Я поднял на него взгляд и сощурился в насмешке. Каким бы спокойным Гаст не казался, он был на взводе, и мне удалось на миг вывести его из себя.

– Я уговаривал Визониана не делать этого, – Гаст вновь взял себя в руки. – Но он уверял, что это единственный способ уберечь всех нас. А он почему-то видел в тебе угрозу.

– Почему-то? Разве не после того, как ты поведал ему об Игниферосе?

– После того, – Гаст помрачнел и сел обратно. – Я виноват в смерти Визониана не меньше, чем ты… Не стоило мне ему об этом рассказывать.

– Виноват? А я-то надеялся, что его гибель зачтется мне как самооборона.

– Ты и в самом деле не мог отказаться от поединка?

– Не мог. Ты ведь видел, кто здесь заправляет, что даже мой отец не смеет перечить ему. Кстати, а что бы… нет, это дурацкий вопрос.

– Ты хочешь узнать, как бы я поступил, если бы он захотел убить тебя?

– Захотел? Он едва это не совершил.

– А разве я что-то мог сделать? Ты и сам подчинился правилам. Но, если честно… я не ждал другого исхода поединка… И я пошел за Визонианом, уговаривая его одуматься.

На это у меня не нашлось, что сказать. Гаст в раздумье смотрел на меня.

– Ты уладил свои дела?

– Не успел.

– А узнал, кто главный заговорщик?

– Ты еще не понял?

– Неужели сам Ментепер? Но… зачем?Ведь он и так главный и самый могущественный колдун.

– Он просто забавляется, Гаст. Просто забавляется. И его забавы злы и жестоки. Играет в шахматные партии живыми фигурками… Черные пешки, белые пешки…

– Он безумен, если боль других доставляет ему наслаждение.

Я промолчал, потом глянул на веревки, связывающие Гаста. Накладывать веревки, защищенные колдовством, я тоже научился у Ретча и тоже без его ведома. Гаст размял на свободные руки.

– Позади тебя на полке бутылка с вином и бокалы, – указал я. – На левитирование у меня сил нет.

– Уверен, что не повредит тебе? – Гаст разлил вино и протянул мне кубок. – Не думаю, что твоя мать одобрила бы.

– После ее лекарства у меня такая горечь во рту, будто я выпил желчь.

– Знаешь – наверное, ты очень удивишься – она действительно очень любит тебя, но в то же время она боится. Очень боится.

Я едва не подавился вином.

– Ты ошибаешься. Если она испугалась, то испугалась за меня.

– Нет. Это страх совершенно иного рода. Ты в самом деле не заметил? Она никогда не наказывала тебя в детстве?

– Нет, это делали только мои учителя, даже отец никогда… – я смолк, потому что внутренним чутьем узнал о его приближении.

Не прошло и пары секунд, как он без стука зашел в комнату. Обнаружив, что Гаст, совершенно свободный, распивает со мной вино, он на миг опешил, но тут же вновь стал непроницаемым.

– Ты хотел поговорить со мной, – он присел рядом. – Не думаю, что стоит откладывать на завтра.

И бросил вопросительный взгляд в сторону Гаста.

– Он в курсе всего, – успокоил я отца.

– Всего? – Бэйзел криво усмехнулся. – Что ж… Послезавтра собирается Совет.

– Совет? – удивился я. – В честь чего? Из-за Ментепера?

– Из-за твоего возвращения. Если твой друг разболтает, я сам искрошу его в мелкие кусочки.

Мы, недоумевая, переглянулись с Гастом.

– Но об этом чуть позже. Завтра нас ждет Лайтфел. В особенности тебя.

– Меня?

– Кажется, ты стал виновником похищения его дочери. Лайтфел потрепал мне нервы, надо заметить, пока вы пропадали неизвестно где.

– Я только помог ей сбежать.

– Вот как? – Бэйзел взглянул на меня с легкой насмешкой. – Что произошло между вами?

– Ничего, – я нахмурился.

– Ничего? – он взял меня за подбородок. – Ты не спал с этой смазливой девчонкой? Глядя в твои лживые глаза, в это трудно поверить.

Гаст закашлялся от столь откровенного вопроса, и Бэйзел обернулся к нему.

– Скажи-ка, ради же пользы твоего приятеля, какие отношения были между ними?

– Даже если что-то и было, он вряд ли при этом присутствовал, – вставил я, избавив Гаста от ответа.

– Мерзавец, – почти ласково констатировал Бэйзел. – Лайтфел за это свернет тебе шею. А происшедшее с его советником еще больше усугубит наши отношения… Впрочем, последнее можно уладить. Итак, я слушаю, Тэрсел.

Бэйзел налил себе вина в кубок, и я посвятил его в заговор Дейры, Берда, Кейла, Балахира – мага из колдовского Совета и главного инициатора – Ментепера.

– Лайтфел, получив сведения от Берда и Кейла, обеспокоился. И настолько, что поручил Гасту переправиться в мир Игнифероса и просить у него помощи. Правда, после того, как Лайтфел узнал, что я и Гаст дружны, он послал с этой миссией других. Этих магов мы нагнали в одном из миров, и… я дал им слово, что разговоры о войне – это лишь способ спровоцировать светлую обитель и не более.

– Значит, они не добрались до Игнифероса? Не знал, что Лайтфел поддерживает с ним отношения.

Гаст уставился на меня. Я знал, что солгал кое в чем отцу, но все выкладывать не собирался. Особенно то, что Игниферос погиб. Бэйзел же некоторое время сидел мрачный, как грозовое облако, что-то обдумывая, затем поднялся и, ни на кого не глядя, направился к двери. Потом замер.

– Удивительно, что здесь не замешен Нордек… Кейл еще жив? В какой он камере? – когда я назвал, он кивнул и добавил. – Скоро вернусь.

– Я думал, судя по последней встрече, что у вас очень плохие отношения, – заметил Гаст. – Мне тогда казалось, Бэйзел мог убить тебя.

– Нет, я всегда ладил с отцом, хотя не скажу, что отличался послушанием. Но один раз мы сильно поссорились.

– Из-за очередного погибшего учителя?

– Да. А еще из-за Дейры, из-за моего брата, из-за Нордека… Дейра откровенно пыталась поссорить меня с отцом, я срывался на брате, а Нордек – старейший член колдовского совета – всегда придерживался мнения, что надо избавиться от меня ради блага всех остальных, – я досадливо поморщился. – Готов поклясться, что он опять подымет этот вопрос на Совете.

– Тебе не позавидуешь… – задумчиво протянул Гаст и огляделся. – Если честно, не ожидал, что твоя комната окажется такой крошечной и… Тебя в наказание сюда упекли?

– Если бы… Я сам ее выбрал – здесь очень красивые закаты.

Гаст даже не нашелся, что ответить на это. Он вышел на балкон, вдохнул свежий ночной воздух и глянул вниз, в пропасть. Его одежда отливала серебром под светом убывающей луны.

– Правда, сейчас едва ли не впервые пожалел, что пришлось подыматься так высоко… – добавил я.

– Будь я ранен так же, как ты, то не прошел бы и трети, – заметил Гаст. – Хотя, скорее всего, я не дошел бы даже до лестницы…

В голове крутился еще один дурацкий вопрос, и я не смог удержаться, чтобы не задать его.

– Зачем ты сказал Визониану об Игниферосе?

Что-то дрогнуло на лице Гаста. Он сел обратно в кресло и облизнул губы. Словно готовился произнести то, что не решался сказать давно.

– Знаешь, мы ведь всегда были не до конца откровенны друг с другом. Ты в силу своей привычки не особо доверялся, а я… Да, я считал тебя своим другом, но твое происхождение не давало полностью открыться перед тобой.

Меня несколько покоробило это «считал» в прошедшем времени, но я решил пока воздержаться от реплик и выслушать Гаста.

– Что-то произошло после того, как мы не виделись с той встречи с Лайтфелом в его дворце. Я долго не мог понять, что изменилось в тебе. А потом понял: ты ничего не боишься, не боишься даже случайно убить кого-то. Даже смерть Игнифероса поразила тебя скорее тем, что ты просто не ожидал ее. Если ты и сожалел о его смерти, то не особо. Разве нет? Или, если вспомнить тех несчастных, погибших при бегстве Авориэн. Если бы она никак не прореагировала на этот факт, ты бы вряд ли сожалел об их гибели.

Я продолжал молча слушать.

– Что может остановить тебя? Я задумался над этим и испугался. Я испугался тебя и запаниковал. Мне бы следовало все хорошенько обдумать, но я решил переложить все это на своего наставника, который всегда находил мудрое решение… но не теперь. А знаешь, почему я боюсь? Приведу очень простой пример. Ты сейчас развязал меня, но не потому что думаешь, что я твой друг и что ничего не причиню тебе, а потому что ты уверен, что у меня и не выйдет ничего из этого. Даже сейчас, когда ты серьезно ранен. Что бы ты сделал, если я решил воспользоваться твоей мнимой слабостью и напал бы? Только не говори, что подобное тебе и в голову не приходило.

Я тихо рассмеялся, хотя смех стоил новой боли в ране. Сделал глубокий вдох.

– Знаешь, не ранее сегодняшнего утра я задумывался над кое-какими своими… поступками и… мне нечем возразить тебе, Гаст, – я рискнул заглянуть ему в глаза и добавил. – Но ты бы не стал нападать на меня.

– А если бы? – продолжал настаивать Гаст.

– Ты очень удивишься, но ты бы застал меня врасплох. Нет, конечно, ты не смог бы мне ничего причинить, но я бы не знал, что делать дальше. И даже думать об этом не хочу.

Я опустил взгляд на свой кубок, где на дне осталось только несколько кроваво-красных капель. Гаст некоторое время молчал. Потом подлил нам обоим вина.

– Не сердись, но мне тебя жаль, – произнес он. – В конце концов, тебя так воспитали, да и окружение…

Он запнулся от моего взгляда.

– Меня не за что жалеть, – я с трудом подавил злость.

– Ты просто принимаешь все, как есть, но с моей точки зрения… Ты все же мог попробовать немного изменить себя… Но твое положение обязывает этого не делать…

– Наверное, так оно и есть, – признал я.

– Не смотря на недомолвки, что происходили между нами, и все твои недостатки, с моей точки зрения, конечно, я все равно считаю себя твоим другом. Даже если ты думаешь иначе. Меня и самого это удивляет, но все же я действительно принял тебя такового, каков ты есть.

Я чуть улыбнулся.

– Не представляешь, насколько мне стало бы сквернее, если бы ты сказал что-то другое.

Бэйзел вернулся все такой же мрачный. На его одежде я увидел мокрые пятнышки, несомненно кровь, хотя на черном точно нельзя было определить. Гаст тоже их заметил и содрогнулся.

– Знаешь, что, – предложил Бэйзел. – Оставим разговор о Совете назавтра. И, пожалуй, будет лучше, если твой приятель сегодня же отправится в свою обитель. Ретч проводит его.

Я нахмурился – за окном уже стояла глухая ночь.

– Сам его провожу.

– Сам? – Бэйзел усмехнулся. – Ну, как знаешь.

Бэйзел собрался уйти, на миг замер, его рука скользнула по моим волосам, чуть взъерошив их. Я проводил его взглядом и пресек жестом комментарии Гаста по этому поводу.

– Пожалуй, он прав, мне лучше уйти – ты должен выспаться, а завтра у тебя, похоже, тяжелый день.

– Куда тебя переправить? – поинтересовался я. – И как вас принял Лайтфел?

– Никак, – Гаст омрачился. – Он все так же не желает нас лицезреть и возвращать сан светлых колдунов. Мы со Скитом и Инведнисом остановились в Мидле, в Перекрестке у Перла, надеюсь, ты не против? Если что, в любое время найдешь нас там. Кстати… вдруг тебе это интересно, Авориэн действительно вернулась к отцу. Ты понимаешь меня, Тэрсел?

– Почему этот вопрос так тебя беспокоит?

– Знаешь, – Гаст слабо улыбнулся. – С тех пор, как я увидел вас тогда вместе во дворце Лайтфела, меня не покидает одна дурацкая мысль. Если бы брак между вами стал возможен, это оказался бы идеальный вариант прекратить вражду между нашими народами навсегда. По крайней мере, я так наивно полагаю.

– Действительно наивно, – согласился. – Она ненавидит меня…

– Тем не менее, она пообещала мне, что ничего не расскажет Лайтфелу об Игниферосе.

Я уставился на него, пораженный.

– То есть, хочешь сказать, что и ты Лайтфелу ничего не сообщил?

– Я только открыл это Визониану. А уж после произошедшего, тем более не собираюсь никого ставить в известность. У тебя и без того хватает неприятностей. Хотя, о смерти Игнифероса Лайтфелу скорее всего скоро станет известно. Стартел и его колдуны могут вернуться. А Лайтфел вполне может все сопоставить и догадаться. Так что считай, что гроза всего лишь отсрочена на какое-то время.

– Все равно спасибо Гаст. И удачи.

Рядом открылся портал прямиком у Перекрестка.

– Постой, разве темная обитель, как и наша, не имеет защиту от открытия мировых порталов?

– Имеет, но для меня нашлась лазейка. А как вы умудрились проникнуть сюда?

– Надо заметить очень легко. Охрана на воротах никуда не годится. Одно легкое заклинанье сна, и мы внутри… Что ж, тогда до встречи. И тоже удачи – тебе она пригодиться больше, чем мне, – Гаст пожал мне руку и исчез через мгновение за дверью гостиницы.

Я закрыл проход и откинулся на постели. Усталость вдруг навалилась непосильной тяжестью, и я мгновенно уснул.

Проснулся я рано – даже удивился. Однако уже чувствовал себя выспавшимся, да и рана почти не ощущалась. Я решил не дожидаться прихода матери и отправился к ней сам. Спустился вниз, прошел внутренний двор, чтобы сократить путь и не идти длинным коридором, соединяющим башню и дворец, зашел в замок, поднялся по короткой лестнице и свернул в галерею. И тут же подосадовал, что выбрался из комнаты – навстречу шел не кто иной, как мой младший брат. Он тоже заметил меня, на лице его промелькнуло изумление, но назад брат не повернул. И я тем более не собирался. Вчера я его не видел, и, похоже, он не знал о происшествии на арене. Оставалось надеяться, что мы просто разойдемся, не удостоив друг друга и взглядом. Расстояние сокращалось. Еще чуть-чуть и мы бы разминулись, но тут он задел меня плечом. Рана так отозвалась на этот толчок, что на миг потемнело в глазах. Внутри тихо закипела ярость.

– Неужели я задел тебя, любимый брат? – осведомился с ухмылкой братец, обернувшись.

– Вряд ли стоит удивляться – ты всегда отличался неуклюжестью, – отозвался я, призвав держать себя в руках.

Теперь разозлился он.

– Ты долго отсутствовал, ты не знаешь – я сильно изменился!

– Да? – я скептически обозрел его.

Вырос, конечно, да и в плечах стал даже меня шире, но ума, похоже, не прибавилось.

– Меня посвятили в колдуны, – заявил он, без сомнения очень гордясь этой новостью. – По-настоящему посвятили, а не так, как тебя.

– Ты прошел испытание?

Видя, что на меня это не произвело впечатления, он разошелся.

– И получил имя! Не такое дурацкое, как у тебя.

– И какое же?

– Бихест.

– Милое имечко. Не Балахир, случаем, дал? Ведь он принимал твой экзамен.

По яростному выражению на его лице, я понял, что угадал. Впрочем, иначе и быть не могло…

– Я многого добился, так что теперь ты не… – он ткнул меня пальцем в плечо.

– Интересно, ты когда-нибудь думаешь перед тем, как что-либо совершить, – поинтересовался я, поморщившись.

– Ты ранен? – изумился он, и тут же в глазах заиграло злорадство и зажегся нехороший огонек.

– Давай-ка разойдемся, – предложил я. – Я сейчас не в том настроении, чтобы чего-то тебе доказывать…

– А по-моему самое время разобраться во всем до конца.

– Разобраться до конца?

– Разве тебе не сообщили, что завтра состоится Совет? – его так и распирало. – Знаешь, что там должно произойти?

– Догадываюсь. Но могу выслушать и твою версию.

– Бэйзел провозгласит меня наследником, – выпалил он, внутренне торжествуя и ожидая моей реакции.

Я хмыкнул.

– Твои новости весьма устарели. Точнее, они всегда были не более обычных слухов.

Мое спокойствие и насмешка вывели его из себя.

– Ты ничтожество, недоучка! – заорал он. – Тебе никогда не занимать место на троне!

Брат отпрыгнул от меня, и из его пальцев вырвалось несколько дротиков.

– Неплохо! – усмехнулся я.

Дротики замерли в нескольких ладонях от меня, я медленно развернул их и с силой отправил обратно. Отражать такое Бихест еще не научился, и ему пришлось броситься на пол.

– Ты что же, полагал, что после изгнания я не занимался магией? – спросил я и сделал легкий жест.

Бихест вскрикнул от удивления, когда повис в воздухе под самым потолком, и принялся отчаянно дрыгать ногами и грозить мне кулаком.

– Тише! – шикнул я на него. – Давно тебя не бил, правда и охоты особой нет. Встретимся на Совете, малыш.

Я пошел дальше, зная, что «малыш» взбесило его.

– Опусти меня! – заорал он, когда я уже дошел до конца галереи.

– Пожалуйста, – я на миг обернулся, чтобы увидеть, как он шлепнулся на пол.

Бэйзел нашел меня у матери, когда она уже закончила перевязку.

– Как ты себя чувствуешь?

– Вполне сносно.

– Как насчет того, чтобы проехаться до Лайтфела?

Я кивнул.

Еще через несколько часов мы сидели в зале городского совета в Мидле, где обычно и проходили все встречи. Я уже не помнил, сколько раз бывал здесь. Отец с самого детства таскал меня на эти встречи, словно в издевку над Лайтфелом, не имевшего наследника. Впрочем, самому Латфелу он мое присутствие объяснял несколько по-другому, мол пусть мальчик учится… Наверное, Лайтфела такое положение вещей все же задело. И на одной из последующих встреч вместе с ним появилась Авориэн. Лайтфел полагал, что, поскольку его дочь старше меня почти на три года, в магии она разбиралась лучше. Заставил ее, смущенную вниманием темных колдунов, показать кое-что из материальной магии. Надо заметить, что все это я тогда проспал, пристроившись к боку Ретча, который и рассказал мне обо всем этом после. Тогда отец растолкал меня и попросил отрыть портал. На это у Лайфела ничего не нашлось. Но Авориэн все равно продолжала появляться на советах. Так же было и сейчас. Отец же решил сначала изложить весть о Визониане. Я сидел, опустив взгляд. Лайтфел же недоуменно хмурился, не понимая, что подвигло его советника совершить этот поступок.

– Ты знаешь наш закон, – жестко вымолвил Бэйзел. – Мало того, я предложил ему выбрать более слабых, чтобы он смог выжить и уйти, но он поступил по-другому.

– Почему?

– Он не объяснил, и Тэрсел этого тоже не знает. Твой советник чуть не убил моего наследника, Лайтфел. Тэрсел серьезно ранен, и только благодаря лекарским способностям его матери он держится на ногах. Не знаю, чем все кончилось, будь у того поединка другой исход…

Лайтфел чуть нервно поерзал в своем кресле.

– Тогда я жду от твоего сына других объяснений, – проговорил он, вперив в меня свой проницательный взор.

Я несколько удивился, что на миг нарушило мою невозмутимость. Потом глянул на Авориэн.

– Разве тебе уже не известно?

– Ты действительно сделал это по просьбе моей дочери?

– Да. Она просила меня помочь ей сбежать.

– И все?

Лайтфел сверлил меня взглядом. Я чуть нахмурился, посмотрел на отца, но тот спокойно наблюдал за Лайтфелом. Я вдруг понял, что Бэйзел усмехается внутренне, но внешне – на лице и в глазах, ничего не отражалось.

– Что ты хочешь услышать? – спросил я Лайтфела.

– Почему ты ей помог? – глухо выдавил он.

Тут я открыто усмехнулся и краем глаза заметил, как нервно дрогнули губы Авориэн. Лайтфел ждал, а я его заставлял это делать, не объясняя причину моей усмешки, а он злился и напрягался.

– Просто хотел немного досадить тебе за моих друзей, за тот изумительный обед, – наконец ответил я. – Неужели ты вообразил что-то другое?

– От тебя, можно ожидать чего угодно, – Лайтфел посмотрел на меня далеко не добрым взглядом. – А где вы находились все это время?

– Разве Гаст или Авориэн не рассказали тебе? Не думаю, что я добавлю что-нибудь новое.

– Довольно, Лайтфел, – подал голос Бэйзел. – Пора заканчивать эту глупую встречу. Мы уезжаем.

– Хорошо, но прежде я хотел бы познакомить вас кое с кем.

Мы с отцом недоуменно переглянулись. Лайтфел сделал знак, и в зал вошел один из светлых колдунов – маг огня. Он встал подле Авориэн и бросил на нас настороженный взгляд. На нас? Пожалуй, только на меня. Прежде чем Лайтфел заговорил вновь, я догадался, что произойдет, и все мои эмоции остались глубоко внутри. И только легкая усмешка легла на губы.

– Это Файрил, лучший из моих учеников.

– Я уже знаком с ним, – заметил я.

– Я, кажется, тоже, – в голосе Бэйзела отчетливо прозвучало презрение.

– Файрил передал мне твое обещание, Тэрсел, – сообщил Лайтфел. – Ты сдержал слово?

– Спроси об этом лучше меня, – вымолвил хмуро Бэйзел.

– Значит, ты в курсе…

– Разумеется. Кое-кто решил подтасовать карты – ты же знаешь, не все в моей обители желают мира. Но тем им хуже.

– Что ж, хорошо. Значит, Файрил не зря вернулся – завтра он и Авориэн станут мужем и женой. А их ребенок – сын – станет моим наследником.

– Поздравляю, – отозвался Бэйзел. – Может, ты еще и на свадьбу нас пригласишь?

Лайтфел проигнорировал его насмешку, не сводя с меня взгляда. Все-таки он о чем-то подозревал. Он чуть толкнул жениха.

– Если бы не ты, – произнес Файрил, пытаясь выглядеть рассерженным, хотя в глазах застыл страх. – Мы бы с Авориэн уже давно были бы счастливы.

– Ну, так желаю вам счастья, – я едва не прыснул от слов Файрила, годившихся только на пародию угрозы и, когда проходил мимо него, незаметно шепнул на ухо. – Помнишь, что я тебе говорил? Если хоть пальцем коснешься ее…

Он содрогнулся, сглотнув комок в горле, и невольно попятился.

– Ты ведь убедился, что я не бросаю слов на ветер? – заключил я уже громко.

– Тэрсел, нам пора, – рука Бэйзела легла мне на плечо, и он тихо добавил. – Это было уже лишним.

Мы покинули Мидл и вернулись в обитель.

– Я знаю, что ты здесь, ястребок, – произнес Ментепер. – Зачем пожаловал?

Я стоял затаившись за одной из колон в роскошных покоях, где он остановился, и в моей руке лежал обнаженный меч.

– Что так и будешь играть со мной в прятки? – Ментепер засмеялся, озираясь.

– Зачем ты хочешь убить Бэйзела? – спросил я.

– Убить Бэйзела? Однако ты говоришь об этом с такой уверенностью, что и отрицать не буду. Во-первых, Бэйзел уже не самый сильный колдун в этой обители, я тебе об этом уже поведал. Во-вторых, он в последнее время слишком часто спорил со мной и, в-третьих, он не хочет видеть в светлых колдунах врагов, с которыми надо вести войну, и это самая большая его ошибка.

– Зачем же понадобился этот дурацкий заговор, и для чего ты настраивал колдунов совета против него? Ведь мог сам спокойно убрать его.

– Заговор? Да тебе, похоже, многое известно, – он усмехнулся. – Но тебе что за дело?

– Что мне за дело? Разве заговорщики не хотели избавиться и от меня тоже?

– Конечно, хотели. И они сделают это, будь уверен. На сегодняшнем совете, а Бэйзел не сможет тебя защитить.

– И кого ты хочешь посадить на трон? Неужели Бихеста?

– Твой брат конечно, не так умен, как ты, да и талантом обделен, но им было бы легко управлять.

Я скользнул неслышно за его спиной.

– Кстати, о братьях. Удивительно все же. Ты так похож на своего брата, а ему, в отличие от тебя, воевать никогда не хотелось.

Ментепер медленно обернулся.

– Что ты знаешь о моем брате? – он сделал шаг, и мой клинок коснулся его груди.

В тот же миг я проснулся, вскочил на ноги и тут же схватился за рану – боль полосонула по груди, словно по ней провели плохо отточенным лезвием. Я отдышался. Неужели опять? Я отыскал мой меч, который почему-то валялся под кроватью, вытянул его из ножен, и передо мной предстал совершенно чистый клинок. Во мне родилась надежда, что на этот раз мне привиделся обычный сон. Однако, не прошло и часа, как в дверь постучали, и на пороге возник Бэйзел, мертвенно бледный, с тенями пролегшими под глазами, словно он не спал всю ночь, и чрезвычайно усталый. Я поглядел на него с испугом и виной, как всегда себя чувствовал после моих необъяснимых хождений во сне.

– Ты одет? – спросил Бэйзел. – Тогда пойдем. Совет уже собирается.

– Разве он не вечером должен состояться? – я произнес откровенную глупость.

– Кое-какие события ускорили его начало. Ты же знаешь.

Я, понурив голову, поплелся за ним. Еще через несколько минут мы сидели за столом в зале совещаний. Бэйзел сидел во главе, дожидаясь прихода остальных. Я сидел по правую руку от него. Рядом с нами стоял Ретч, а слева от отца Дарт – телохранитель. Обычно они сидели вместе со всеми за столом, но сейчас почему-то находились рядом с отцом. По левую руку Бэйзела и напротив меня сидела Бихест и Дейра, которая с пристальным вниманием изучала меня. Через минуту мне это надоело. Я чуть подался вперед.

– Твой яд был слишком сладок, – прошептал я, заглянув в ее желтые глаза. – Я это очень хорошо распробовал.

Дейра отпрянула. На ее лице я, наконец, обнаружил страх. Она на миг смешалась и едва сдержалась, чтобы не уйти.

– Успокойся, Тэрсел, – тихо сказал отец.

Я заметил, как Ретч положил руку на рукоять меча, не сводя с меня пристального взора. Дарт тоже весь насторожился. Их поведение несколько озадачило меня – раньше никто так не реагировал на смерть моих учителей – но я не подал вида, что заметил это. В этот самый миг зашли все остальные колдуны Совета, с довольно мрачным видом поприветствовали Бэйзела и расселись по своим местам.

– Итак, – начал отец. – Ментепер мертв. И здесь находятся все, точнее большинство, кто когда-либо принимал ученичество у него. Среди нас находится колдун, который превзошел по могуществу нашего великого учителя, а, значит, и меня.

Мое изумление застыло где-то в глубине глаз, когда я посмотрел на отца.

– И что же ты хочешь? – с недовольством осведомилась его вторая жена. – Уж не сложить с себя власть и передать ее сильнейшему?

– Что?! – воскликнул Нордек. – Да он сидит по правую руку от тебя! Как ты можешь сомневаться?!

Я невольно содрогнулся.

– У тебя плохо с памятью, Нордек? – поинтересовался Бэйзел. – Тэрсел сильно ранен, и могу тебя уверить – он еще не в состоянии держать меч.

– Держать меч? Той магии, которой он обладает, здоровье тела не обязательно.

– Тэрсел научился держать меч? – подал голос Бихест – похоже, мой братец набрался наглости за те годы, что мы не виделись, и наша короткая встреча ничему его не научила.

Прежде чем я успел понять, что он хочет сделать, Бихест перегнулся через стол и ловко вытянул мой меч из ножен.

– Это что? От мух отмахиваться? – поинтересовался он, у него самого на поясе болтался двуручный.

Я открыл, было, рот, но в этот миг ему вздумалось проверить лезвие на остроту. На стол упал обрубок большого пальца, а следом скользнул меч, пробив столешницу, словно он вошел в воду. Если бы не рукоять, он бы не застрял там. Бихест же миг тупо осознавал произошедшее.

– Поосторожнее с чужими вещам, – я вытянул меч и вложил в ножны.

– Ты применил магию! – заорал опомнившийся Бихест, зажав рану. – Ублюдок! Ты поплатишься за это!

– Заткнись, Бихест! – рявкнул отец и внимательно посмотрел на меня. – Уверен, что и для гипномагии нужно приличное здоровье.

– Перестань, Бэйзел, – проговорил Нордек. – Никто из присутствующих не смог бы победить Ментепера. Это мог сделать только твой сын благодаря гипномагии.

– Пусть тогда Тэрсел сам скажет, он это сделал или нет, – ответил Бэйзел.

Я, пораженный, воззрился на отца. Если он хотел, чтобы я сознался, то зачем устраивать этот спектакль и пытаться выгородить меня. Тут мой взгляд скользнул дальше отца, и я заметил побелевшие костяшки пальцев Ретча, с силой сжимавшего рукоять меча. Я встретился с его настороженными глазами, и в них отразилось мое удивление. Я перестал понимать происходящее и вновь обратил взор к отцу. Он смотрел на меня спокойно и внимательно, и все же где-то в самой глубине его глаз я обнаружил ту же странную напряженность.

– И что дальше? – поинтересовался я у Нордека, поскольку он больше всех остальных жаждал услышать мое признание.

– Значит, я прав. Пора наказать его, повелитель. За смерть своего сородича положена смерть, а на нем их уже больше дюжины.

– Ты же знаешь, что это происходит помимо его воли, – Бэйзел нахмурился.

– Не думаю, – Нордек поднялся и повысил голос. – Он просто следует своим тайным желаниям. Его нельзя оставлять в живых! Он уничтожил сильнейшего колдуна. Что будет дальше? Мы так и будем сидеть сложа руки, пока не погибнут лучшие из нас. И тогда светлым колдунам не составит труда покончить с нами!

Бэйзел молчал, что-то обдумывая.

– Оставьте нас! Мне нужно поговорить с ним наедине, – приказал он. – Ретч, Дарт вы тоже!

– Но… – Ретч попытался возразить, но Бэйзел указал ему на дверь.

– Так чего ты хочешь, Тэрсел? – спросил отец, когда все удалились.

– Ничего, – ответил я. – Я вообще плохо понимаю происходящее.

– Ничего? – Бэйзел усмехнулся. – Если принять точку зрения Нордека, а она звучит удивительно правдоподобно, – на пути к власти ты уничтожал тех, кто мог бы оказать тебе достойное сопротивление.

Я хрипло рассмеялся.

– Тех, это кого? Учителей, измывавшихся надо мной? – я покачал головой. – Ты тоже думаешь, что мне нужна власть? Ты думаешь, что я настолько желаю ее, что переступлю через тебя?

– Все твои поступки говорят об этом.

– Та власть, которая нужна мне, у меня уже есть, – возразил я. – У нас с тобой разные понятия о ней. Для тебя власть – это управление обителью и колдунами, а для меня – это искусство магии, и большего этого мне не нужно. Меня устраивает тот образ жизни, который веду, и вовсе не хочется обременять себя какими-то обязанностями. И если бы закон позволял, я бы даже согласился на то, чтобы тебе наследовал Бихест, не будь он таким дураком, а не я.

Мои слова поразили Бэйзела.

– Вот как? Значит, у тебя нет никого чувства долга перед своим народом? Ты готов допустить, чтобы им правил более слабый правитель?

– Это у меня нет чувства долга?! Ты сам решил сделать Бихеста наследником!

– С чего ты взял? Это твоя мать сказала? Из-за Дейры?

– Забавно, – вымолвил я. – А разве не ты говорил об этом Лайтфелу где-то около года назад?

Лицо Бэйзела тронула бледность, а мне стало неприятно, что я поймал его на лжи.

– Ты встречался с Лайтфелом?

– Да, случайно… Имел «удовольствие» отобедать с ним один раз в светлой обители. Так можно узнать причину?

– Ты знаешь… – Бэйзел раздумчиво смотрел на меня. – Это было не мое решение, это было решение Совета. Они уже давно отметили для себя, что ты становишься слишком опасным для всех нас. Ты не мог контролировать свои способности, и это грозило гибелью всем колдунам, хоть чем-то тебя не устраивавших. И оно в интересах нашего народа являлось правильным, но… я не смог принять это решение.

– Почему же? Твой долг обязывал…

Бэйзел молчал.

– Ты знаешь, как я отношусь к тебе, Тэрсел, хотя… иногда ты пугаешь даже меня. Впрочем, я не собираюсь менять своего решения, но тебе стоит уехать. Я хочу, чтобы ты знал – это не изгнание. Ты можешь через какое-то время вернуться. Но нужно, чтобы все волнения улеглись. И постарайся что-то сделать со своим даром. Ты согласен со мной?

Я кивнул.

– Твоя мать заметила новые шрамы, когда накладывала вчера повязку. Ментепер? Скажи откровенно – ты ненавидел его? Ты желал его смерти?

– Ты ведь был его учеником, – вместо ответа произнес я. – Не говори, что ты испытывал к нему нечто другое…

– Я взял ученичество на пару недель, но пребывание у него растянулось на месяц из-за того, что он сломал мне несколько ребер.

– Всего две недели? – удивился я.

– Я, наслышанный о его жестокости, решил взять ученичество для начала на короткий срок, чтобы потом продлить, если смогу выстоять. Но больше я к нему вернуться не решился. Я не успел его возненавидеть… Да, он однажды преподал мне жестокий урок, но… он не делал того, что делал с тобой.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам мне рассказал после поединка на арене.

– Что? – мне показалось, я ослышался.

– Он рассказал, чему обучал тебя – я сам попросил его об этом. После того, как я узнал от Ретча, что ты владеешь магией ветра, мне стало интересно, какая магия еще тебе известна. Я был поражен. Впрочем, и сам Ментепер был удивлен твоим талантом и выносливостью… Ты понимаешь?

– Нет.

– Он утверждал, что ты давно превзошел мои способности. Хотя, это я и сам понял. Но он стал опасаться, что в один день ты сможешь превзойти и его… А ведь он основатель нашего рода…

Я посмотрел на него, не понимая.

– Это упрек? По-твоему, я должен был позволить ему когда-нибудь себя убить? Он несколько раз уже пробовал, ты знаешь! И всем известно, чем обычно заканчивается начатая им игра…

– Да, знаю. И я всего лишь хотел услышать твое мнение… Значит, если отбросить долг, желания управлять обителью и обременять себя какими-то обязанностями у тебя нет? Но твой дар и твои способности пригодились бы нашему народу.

– Например? – поинтересовался я. – Способности – может быть! – пригодятся, если перемирие нарушится, а так…

– Может, ты и прав… Значит, ты все хочешь оставить, как есть?

– Да.

– Хорошо. Но… я считаю твое изгнание законченным. Возможно, через какое-то время тебе надоест путешествовать.

– Возможно, я буду не один…

– Ты о тех трех светлых колдунах? – спросил он, и я кивнул. – Все равно, я буду ждать твоего возвращения.

Бэйзел подошел к двери, распахнул ее и крикнул, чтобы все вернулись в зал. Когда все расселись, отец огласил свое решение. Нордек вновь стал возражать.

– Пока здесь правлю я, – произнес Бэйзел и посмотрел на Дейру. – Тэрсел.

Я поведал Совету о заговоре.

– Ложь! – воскликнул Нордек.

– Лучше признайся, – шепнул я Дейре. – И тебе не придется побывать в той камере, где я мило беседовал с Кейлом.

Дейра созналась, однако причиной заговора опять оказался я – Бэйзел, мол, не позволял меня трогать и этим-то и мешал. Дейру, Бихеста и Балахира взяли под стражу. На этом совет и кончился. Однако не прошло и пары часов, после совета, как Бэйзел зашел ко мне.

– Я решил простить их, – сообщил он.

– Прощаешь тех, что пытался избавиться от тебя?

– С одной стороны мне следовало наказать их, но с другой…

Я понял, что он все еще испытывал глубокие чувства к Дейре.

– Она была готова устранить тебя…

– Не думаю, что до этого все же дошло.

– Это твое право. Только не требуй от меня того же – меня она хотела отравить в действительности.

– Тэрсел, пожалуйста, сдерживай свои неконтролируемые способности, – он омрачился.

– Как я могу сдерживать неконтролируемые способности? – полюбопытствовал я.

– Я нахожу только одно объяснение этому – ты просто не хочешь этого делать. Ты должен сдерживать свои эмоции.

– Трудно равнодушно относиться к тому, кто пытался тебя убить.

– Но я же преодолел это, – заметил Бэйзел.

– Я постараюсь… А Балахир?

Отец нахмурился.

– Его тоже освободили… Его дар уникален. Ты должен понимать это лучше остальных.

– Тогда опасайся его даже больше Дейры. Балахир – темная лошадка.

– Я приму к сведению.

– Про братца и не спрашиваю, – заметил я.

Бэйзел невесело рассмеялся.

– Что ж, Бихесту есть за что меня не любить – для меня всегда существовал только один сын… Так что упрекать его не за что.

Я опустил взор.

– Ты сегодня очень милостив…

– Я решил, что крови Кейла мне достаточно. А тебе – жизней Берда и… Ментепера.

– Ментепер – это случайность…

– Как бы там ни было…

Он подошел ко мне, сжал плечо, ища встречного взгляда.

– Вечером состоится церемония прощания…

– Я не приду.

Он кивнул и ушел.

Вечером, в то время, когда состоялось погребение Ментепера, я, воспользовавшись порталом, переместился в Мидл. Трое магов молча пили вино в пустынном полутемном трактире. На лицах у них застыло мрачное выражение, лбы нахмурены, а в глазах – тоска. Несколько минут я следил за ними. Но вот Гаст пригубил вино и тут же выплюнул обратно.

– Проклятие, оно скисло! – выругался он.

– А у меня оно просто исчезло, – проговорил Скит, заглянув в кубок.

Инведнис в ответ из своего вытащил за заднюю лапку лягушку.

– Я знаю только одного, у кого такие мерзкие шуточки, и, как ни странно, я по ним соскучился, – заметил ворчливо Гаст и позвал. – Тэрсел!

Я вынырнул из полутьмы и с улыбкой уселся рядом с ними. Они внимательно посмотрели на меня.

– У тебя, кажется, очень хорошее настроение, – заметил Скит.

– А с чего оно у меня должно быть плохим? – полюбопытствовал я.

Они только с недоумением переглянулись.

– Если не ошибаюсь, – напомнил я им. – Вы хотели отправиться в путешествие, если вас не примут обратно.

– Да уж, – хмыкнул Гаст. – Похоже, это единственное наше утешение. Когда тронемся в путь? Как, кстати, твоя рана? Судя по всему, ты о ней уже не вспоминаешь.

– Моя мать – лучшая целительница в обители… Мне нужно только забрать Шэда.

– Значит, ты уладил свои дела? – спросил Гаст.

– Да. Скоро вернусь.

– Мы будем ждать, – маг огня пожал мне руку.

Свадьба была просто великолепна. Весь Мидл собрался на цветущем лугу, раскинувшемся у южных городских ворот. Во всю длину его протянулись накрытые столы, а по краям стояли пестрые шатры, где готовилась еда и находились комнаты для отдыха гостей. Слуги Лайтфела творили волшебство, украшая им праздник. В воздухе повисло множество радуг, из проплывающих облачков вместо дождя сыпались лепестки цветов. Кто-то показывал иллюзии, а кто-то управлял волшебными инструментами, безостановочно играющими веселую музыку. Народ веселился, как никогда, и лишь невеста грустила, а ее лицо заливала бледность. Лайтфел, сидевший рядом с Авориэн, бросал на нее недовольные взгляды, но она лишь опускала глаза. Жених, казалось, не замечал ее настроения и веселился вовсю, слишком увлекшись вином. С моей стороны было необыкновенной наглостью заявляться сюда, но я знал, что в этой шумной толпе никто меня не заметит. Я уселся за один из дальних столов, наблюдая за происходящим. Попутно я подкреплялся всякими яствами и произносил со всеми остальными пожелания молодым. Вечер набирал силу, и в воздухе над столами вместо радуг повисли огненные шары разноцветного пламени. Я выпил последний бокал вина и принялся по краю огибать луг. Авориэн посидела еще несколько минут и, не выдержав, поднялась. Сказав что-то не слишком вежливое отцу, она зашагала прочь, смотря под ноги. У одного из шатров она налетела на меня.

– Пошел прочь, болван! – раздраженно бросила она, не глядя.

– Эви!

Она едва не вскрикнула, узнав меня. Но я схватил ее за руку и затащил в шатер, оказавшийся, к счастью, пустым. Несколько мгновений она не могла прийти в себя.

– Что ты здесь делаешь? – нахмурившись, произнесла она ледяным тоном, сжав руки в кулаки, хотя в ее глазах едва не навернулись слезы.

– Я хочу, чтобы ты попросила меня кое о чем.

– Попросила? О чем?!

– Вновь похитить тебя, – едва слышно вымолвил я. – Пожалуйста, дай мне последний шанс.

– Что?! – ее щеки запылали от гнева. – Ты смеешь просить об этом после произошедшего с Игниферосом? Чтобы я поверила тебе?

– Я… ничего не могу поделать со своими кошмарными снами, – я опустил взор. – Полгода назад я отважился поехать к Ментеперу, но даже он не смог ничем помочь и сказал, что никто не в силах контролировать собственные сны.

– Даже если это и так, почему пострадал Игниферос? Скажи честно, что ты чувствовал к нему. Ненавидел, опасался или испытывал симпатию?

– Не знаю… скорее что-то среднее между вторым и третьим.

– То есть, ты способен во сне нечаянно причинить вред близкому?

Я воззрился на нее.

– Нет. Я никогда не причинял зла близким…

– А Игниферос? Значит, не так он и был тебе симпатичен…

– Может и так, – чуть слышно ответил я. – А может, в моем сне он слишком походил на Ментепера… Я не знаю.

На лице Авориэн отразились мучительные переживания.

– Только не говори, что больше ничего не чувствуешь ко мне, – так же тихо продолжил я.

– Дело не в чувствах… А вдруг тебе когда-нибудь присниться сон о смерти моего отца. Я видела, что ты смотрел на него без особой приязни. Или сон с Гастом, или мной самой?

– Нет! – горячо воскликнул я. – Никогда!

– Почему?

– Потому что никогда в моем сне не погибал тот, кто не мог причинить мне вред, – вырвалось у меня, и я сам изумился своему признанию.

– То есть ты считаешь, что мой отец не способен причинить тебе вред? – поразилась она. – Он – могущественный колдун и он – огненный маг! Откуда тебе знать?

– Я не знаю… точнее знаю… скорее, чувствую.

– И твое чувство никогда тебя не подводило?

– До сих пор – никогда, – я вновь опустил взгляд. – Пожалуйста, Эви. Я люблю тебя и не могу причинить вред ни тебе, ни твоему отцу, ни нашим друзьям. Гаст с остальными дожидаются нас. И если… ты не отвергнешь меня, мы все вместе отправились бы путешествовать по мирам.

Повисло молчание. Авориэн что-то обдумывала, покусывая губы.

– Помнишь, что ты говорил мне, когда мы были в мире Игнифероса? Ты уже не собираешься просить моей руки у отца, или ты струсил?

– Прости, но сейчас не слишком подходящий момент – Лайтфел взбешен гибелью Визониана…

– Он еще больше будет вне себя, если ты все-таки отважишься просить моей руки, – заметила она. – Значит, ты все же трусишь…

– Эви, пожалуйста, – прошептал я, чувствуя, как пылает от стыда мое лицо.

– Я… не знаю… Где же Гаст и остальные? – в сомнении произнесла она. – Я хотела бы с ними посоветоваться.

Я нахмурился – ее затея мне не понравилась.

– В Мидле. Разве так трудно решить самой?

– Пожалуйста. Или ты не доверяешь совету своих друзей?

– Хорошо.

– Тогда переправь меня к ним. Мне нужен час.

– Час?! – что-то внутри воспротивилось этому, и какое-то неприятное чувство засело в груди, но я понимал, что, похоже, другого варианта, как согласиться с Авориэн, у меня нет. – Что ж, я подожду.

Я открыл проход рядом со входом в таверну. Авориэн шагнула туда. Я тоже переместился в Мидл, ближе к северным воротам. В городе не осталось ни одного человека – все веселились на празднике. Рядом в сумерках тихо журчал фонтан, и в брызгах отражался свет масленых фонарей, горевших на улице. Я присел на мраморный бортик и умыл лицо прохладной водой. Неприятная, тупая, игла, засевшая в груди, не исчезала. К ней добавилась смутная тревога. Вдалеке часы на башне городского совета отбили четверть. Я подождал, пока отобьет еще одна четверть, и неспешным шагом направился по пустынным улицам к Перекрестку. Когда я добрался до него, прошло даже больше отведенного Авориэн часа. Я осторожно потянул на себя входную дверь и вошел в общий зал. На столе, за которым еще днем сидели мои приятели, догорала свеча. Я опустился на скамью. Что могло изменить их решение? Я не понимал… Авориэн знала, что Гаст единственный, кто мог бы помочь бежать на этот раз, кроме меня, кто мог открывать порталы в миры. Но почему они ушли с ней? А ушли, похоже, давно, в первые же минуты, когда она появилась здесь. След использованной магии уже не чувствовался, и я вряд ли смог найти их.

– Тебе надо было еще дольше сидеть и дожидаться, – обругал я себя.

Но мое гордое упрямство задушило эту мысль. Почему я кого-то должен принуждать и навязывать свое общество? Но от этих размышлений стало еще обиднее. Вконец расстроенный, я зашел за стойку и, выудив оттуда бутылку вина, вновь уселся за стол.

Через какое-то время с улицы послышался шум. В таверну зашел Перл с Сэлли в сопровождении моего знакомца Тибелуса, который о чем-то настоятельно увещевал. Заметив меня, все трое замерли.

– Привет, Перл, Сэлли, – я остановил взор на маге воды.

– Милорд? Но… что вы здесь делаете?

– А с какой стати меня здесь быть не должно?

– Дочь Лайтфела пропала, – пояснил Тибелус, потихоньку понимая, что к чему. – Опять пропала, и все думают на вас.

– На этот раз я тут ни при чем.

Тибелус кивнул и спешно ушел, а через несколько минут передо мной уже стоял сам Лайтфел.

– Ты знаешь, кто являлся инициатором в прошлый раз, –заметил я. – Она не желала этого брака, ей хотелось оставаться свободной и познавать магию дальше.

– Зачем же она тогда вернулась в обитель?

– Возможно, она надеялась, что ты пересмотришь свои взгляды. Этого не случилось, и она опять решила сбежать. Больше мне ничего не известно.

Однако Лайтфел не торопился уходить.

– Она не умеет перемещаться по мирам.

– Простите! – это подал голос Перл. – Но здесь находилось трое светлых магов, которые могли это делать.

Я слишком поздно бросил предупреждающий взгляд на тавернщика. Но Лайтфел уже смотрел на него.

– Их имена Гаст, Инведнис и Скит? – потребовал он.

– Да, – отозвался испугавшийся Перл.

– Оставь нас! – потребовал Лайтфел и обернулся ко мне. – Даже если это и так, кажется, ты морочишь мне голову! Что-то подсказывает, что ты собирался отправиться вместе с ними.

– Но сейчас нахожусь здесь, как видишь.

Лайтфел фыркнул.

– Файрил поведал, что ты угрожал ему, что запретил касаться Авориэн.

Я расхохотался.

– О, извини, всего лишь неудачно пошутил тогда, – произнес я сквозь смех. – Он что же, воспринял мои слова всерьез? Хорошим же он стал мужем для твоей дочери!

Лайтфел, больше не сказав ни слова, резко развернулся и вышел вон. Я посмотрел на Перла, затаившегося в тени входа на кухню и слышавшего весь разговор.

– Принеси еще вина, – я поднялся и направился наверх.

Я очнулся от того, что на меня обрушился поток ледяной воды.

– Скит, прекрати, – пробурчал я.

– Тэрсел! – с расстановкой произнес женский голос.

Я распахнул глаза и в изумлении уставился на склонившуюся ко мне Мерлинду. Она, хмурясь, внимательно изучала меня.

– Сколько ты выпил? – потребовала она.

– Э… не помню.

– Еще бы. Даже несколько хороших пощечин не привели тебя в чувство!

Я вдруг понял, что у меня горят щеки, и невольно потер их.

– Где ты был этой ночью? – потребовала она.

– Ночью? – я нахмурил лоб и сел на постели.

В голове промелькнули мысли о пропаже Авориэн. Но с какой стати моей матери интересоваться этим? И почему она спрашивает о ночи, когда Авориэн исчезла ранним вечером? Глянул вокруг – я по-прежнему находился в своей комнате в Перекрестке. За окном занималось утро.

– Погоди-ка. Как на этот раз ты нашла меня? – спросил я. – Или у тебя есть еще один кулон с моей кровью?

– Сейчас это не важно, – Мерлинда вдруг отвела от меня пристальный взгляд. – У меня… плохие новости. Ты должен вернуться в обитель. Бэйзел…

Глава 16 Повелитель темной обители

Я шел по темным коридорам обители. Факелы горели неярко и давали совсем мало света, заливая все багровым. А может, это мне все вокруг представлялось в кровавых отсветах. Нигде ни души, все забились, как крысы в норах, в своих комнатенках, и в воздухе повис запах страха и настороженности. Где-то впереди навстречу шла одинокая фигурка, но, увидев меня, спешно свернула в один их проходов.

– Дарт, стой! – рявкнул я.

Он показался вновь и встал, втянув голову в плечи и жавшись к стене, как побитый пес. Если бы я не узнал его, он наверняка бы ускользнул. Дарт был одним из членов Совета и одновременно охранником отца вместе с Ретчем.

– Тэрсел, – он выдавил из себя улыбку, вымученную и донельзя глупую, когда я подошел к нему и тут же поправился. – Милорд…

– Следуй за мной, – коротко приказал я, не останавливаясь. – Кто нашел его?

– Ваша мать, – ответил он.

– Что?! – я резко обернулся, и он едва не налетел на меня.

– Ваша мать, – повторил Дарт едва слышно и чуть попятился. – Разве она не посвятила вас?

Я на миг замешкался, понимая, что сложившаяся ситуация стала еще более дурацкой. Потом пошел дальше, но уже более медленным шагом.

– Она не успела мне все рассказать. Как это случилось? – бросил я через плечо.

– Мерлинда вошла в библиотеку около полуночи и нашла его на полу.

– Около полуночи? Что-то не припомню, чтобы она любила читать по ночам… Дальше.

– Он лежал на полу, а на столе рядом стояла бутылка вина и пара бокалов. Похоже, что его отравили…

– И никаких ран на теле?

– Его никто не трогал до вашего приезда, милорд. Но внешне ничего не видно…

В последних его словах я разобрал гнусный намек.

– Нет, так не пойдет, дружок, – заметил я, остановившись и обернувшись к нему. – Могу поклясться, что большинство считает убийцей меня. Ведь так?

Дарт, не скрывая, отыскивал подтверждение этих слов на моем лице. Я чуть усмехнулся.

– Значит, это вы его убили, – Дарт льстиво улыбнулся, сделав вид, что рад этому открытию.

В следующий миг он растянулся на земле, когда мой кулак встретился с его челюстью. Я вложил в удар всю свою злость.

– Простите, милорд! – воскликнул Дарт, увидел, что я потянулся к мечу, и вскочил на ноги, хотя после удара ему далось это нелегко.

Он чуть пошатнулся, потряс головой и выплюнул кровь вместе со сломанным зубом.

– Простите, милорд, – повторил он. – Это всего лишь общее мнение. Я никогда бы не…

– Можешь больше ничего не говорить об этом, – оборвал я.

– В любом случае, – заторопился он. – Вас должны признать, даже если бы вы оказались убийцей.

– Но я не убийца, – я вновь зашагал в направлении библиотеки. – И я буду искать его. А когда найду, он пожалеет, что родился на свет.

– А если… если это ваша мать? – осторожно предположил Дарт, следуя за мной на безопасном расстоянии.

– Чушь… А где Дейра? – я дошел до конца коридора и остановился на пороге библиотеки.

Несколько колдунов, находившихся там, услышали мой голос и обернулись. Кажется Нордек, Балахир и кто-то еще. Долю секунды они смотрели на меня, а потом спешно потупили взгляды.

– Дейра? – переспросил Дарт. – Не знаю. Прикажите разыскать ее?

– Будь так любезен.

Я вошел в библиотеку. Глянул на тело Бэйзела, распростертое на каменном полу, и почувствовал дурноту, подкатившую к горлу. Я едва сдержался, чтобы не броситься к нему.

– Все вон! Пришлите сюда Лича!

– Я здесь, милорд, – ко мне шагнул лекарь, остальные благоразумно ушли.

Я присел подле отца и не смог сдержать слез. Только вчера я видел его, разговаривал с ним, а теперь он мертвый лежал посреди библиотеки. Глаза закрыты, лицо бледно, однако спокойно и даже будто умиротворенно. Моя ладонь легла ему на лоб, настолько холодный, что я содрогнулся. Я опустился в кресло и закрыл лицо руками.

– Нам надо осмотреть его, – через некоторое время заметил Лич.

Я взял себя в руки, и мы осторожно перевернули тело, с большим трудом раздели – Бэйзел уже окоченел. Но никаких ран не нашли, ни единой царапины. Я отвернулся, пытаясь заглушить боль утраты, но меня всего трясло. Лич опустил взор.

– Что вы думаете о случившемся, милорд? – спросил он.

– Он не ожидал смерти. С ним здесь находился кто-то, кому он доверял.

– В последнее время он никому не доверял, – заметил Лич. – Даже еще до того, как на совете отрылось о заговоре…

Я принялся внимательно рассматривать вино в бутыли и бокалы. Потом допил вино из отцовского бокала. Лич нахмурился, но ничего не сказал.

– Хорошее вино, – задумчиво произнес я. – И там нет яда.

Я взялся изучать второй бокал. На стекле так же остались едва заметные отпечатки губ.

– Либо он действительно распивал с кем-то очень близким вино, – заметил я. – Либо кто-то хочет, чтобы так оно и выглядело.

– Надо проверить кровь, милорд…

Я вынул кинжал и, вздохнув, сделал тонкий надрез на руке Бэйзела. В подставленный бокал полилась темная загустевшая кровь. Я перевязал рану платком и передал бокал лекарю. Лич несколько мгновений исследовал содержимое.

– Да, в крови яда нет, – согласился он. – В ней есть вино и… страх.

– Страх?

Я глянул на безмятежное лицо отца, и оно мне больше не показалось таковым.

– Может, не страх, но какое-то волнение, беспокойство. Но я боюсь гадать, что это на самом деле.

– Позаботься о нем.

– Да, милорд.

Я покинул библиотеку, прошел по-прежнему пустым коридорам. Когда я вошел в покои матери, она испуганно вскочила на ноги.

– Разве тебе есть, чего бояться? – поинтересовался я раздраженно и уселся в кресло.

– Никто не знает, что взбредет тебе в голову, – заметила Мерлинда.

– И это говоришь мне ты? Я стал таким непредсказуемым? – я нахмурился.

– Извини, я тоже на пределе… – она устало покачала головой. – С той самой минуты, как я нашла его, на меня смотрят, как… Они смотрели бы так на любого, кто обнаружил его…

– Так что же произошло?

Она сложила руки в замок и скромно потупила глаза.

– Вчера Дейра серьезно поссорилась с твоим отцом, а я поспешила воспользоваться случаем, решив попробовать восстановить с Бэйзелом прежние отношения. Ты ведь знаешь, что он любил пропадать в библиотеке и частенько проводил там ночи. Я и зашла к нему вчера и нашла его на полу. Ничего не трогала. Потом позвала Ретча, Дарта и остальных… Похоже, ты разочарован. Ты думал, что я видела, с кем он распивал вино?

– Надеялся узнать что-нибудь новое, – я поднялся.

– У тебя есть какие-нибудь подозрения насчет кого-то? – спросила она.

– Кроме Дейры… – я покачал головой, на миг задержавшись на пороге. – Я еще зайду чуть позже, так что никуда не исчезай.

– А что насчет погребения?

– Займись этим сама, – я отвернулся и зашагал прочь.

Меня догнал Дарт.

– Вас ждут на Совете, Милорд, – сообщил он.

– На Совете? Кто приказал созвать его?

– Кажется, Нордек. В последние часы он распоряжался как главный.

– Нордек? Не Ретч? Ведь это он всегда заменял отца в каких-то случаях.

– Ретч сейчас не пользуется особым уважением у колдунов.

– Из-за чего же?

– Ходили слухи, что два года назад его, едва живого, вытащили из горящей библиотеки, а последний, кто покидал ее до этого, – это вы, милорд.

Я лишь хмыкнул. Слухи, многократно преувеличенные, сделали плохое дело для Ретча. Мы вошли в зал совещаний. Почти все собрались и что-то весьма оживленно обсуждали. Говор стал глуше, когда я вошел, однако кое-кто сделал вид, что даже не заметил моего появления. Я знал прекрасный способ, как привлечь к себе внимание. Рядом с креслом отца с правой стороны пустовало три места – мое, Ретча и матери, а слева пустовало кресло Дейры. Бихест встретил меня злой насмешкой, которая исчезла, когда я сел туда, куда никто бы сесть не посмел. В тот же миг, когда я занял место отца, воцарилась мертвая тишина, и лица присутствующих все до одного обратились ко мне.

– Не слишком ли ты торопишься, Тэрсел? – осведомился Нордек.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты еще не прошел обряд посвящения, чтобы занимать место нашего повелителя, – с расстановкой произнес он, сохраняя изумительное самообладание.

– Ты так говоришь об этом, словно вопрос наследования вдруг стал открытым, – заметил я.

Бихест вскочил, как ужаленный, но он не успел ничего сказать.

– Сядь, Бихест! – на плечи брата легли руки и почти силой усадили его, и я встретился сине-ледяными глазами только что вошедшего Ретча.

Ретч быстро что-то шепнул братцу на ухо и опустился на свое место.

– Впрочем, был бы рад, если бы смог сидеть на своем месте, – продолжил я. – А здесь бы по-прежнему находился Бэйзел. Думаю, все вы согласны с этим?

Не многие осмелились смотреть на меня, когда я произносил это. Ретч наблюдал с несколько отстраненным интересом, чуть склонив голову набок. Нордек все так же холодно-спокойно, правда по его лбу скользнула морщинка. Дарт тут же уставился в пол, едва наши взгляды встретились. Бихест, отвернувшись от меня, взирал на Балахира, словно ожидал от него чего-то.

– Разумеется. Однако ты слишком долго отсутствовал в обители, и, боюсь, мало знаешь о последних событиях… Поэтому, думаю, ты не будешь против, если сегодня совет возглавлю я.

– А какие именно события из последних ты имеешь ввиду, Нордек?

– Смерть Бэйзела…

– А ты знаешь об этом больше меня? – деланно изумился я, а он, не сдержавшись на этот раз, побелел.

– Не думаю, что больше, – процедил он сквозь зубы. – Но надеюсь узнать. Последнее время обстановка в отношениях со светлыми колдунами складывалась весьма неблагоприятная. И, возможно, это имеет к позавчерашним событиям какое-то отношение.

Он глянул на меня. Но я подпер подбородок рукой, приготовившись слушать, что он изложит по этому поводу.

– Как бы Лайтфел не уверял, что ему нужен мир, светлым бы оказалось на руку, если бы Бэйзел перестал занимать трон…

Я не смог сдержать смешка.

– Что я такого смешного сказал, Тэрсел?

– Извини, ты не находишь, что валить смерть Бэйзела или хотя бы подозревать в ней светлых колдунов несколько нелогично? Трон не останется пустовать. И даже не особо важно, окажется ли наследник слабее, – я глянул на Бихеста. – или сильнее предыдущего правителя – это не повлияет на общую расстановку сил. Лайтфел никогда не пойдет на нарушение мира.

– Да откуда ты знаешь, что и как думает Лайтфел? – не выдержал Нордек.

– Иначе давно бы шла война, – вымолвил я и, поднявшись, направился к нему – мне чрезвычайно надоело их лицемерие. – Может, стоит напомнить, что нас меньше, чем светлых колдунов? Что в последнюю войну мы потеряли больше в два раза! И если Лайтфел захочет, он раздавит нас. Положит половину своих, но и нас не останется. Не понимаю вашего стремления к конфликту. Что за тактика? Устраивать мелкие стычки и постоянно изменять условия мирного договора с какими-то мизерными поправками? Словно шакал по кусочкам отрывает от раненой жертвы. Как бы не подавиться каким-нибудь куском побольше. К чему эти игры со огнем?

Я остановился напротив Нордека. Он побледнел, на лице, как и у других, застыло удивление – все помнили, что я вроде никогда особо не интересовался ни историей, ни тем более политикой. Но возражать никто не стал. Я вернулся за главное кресло. Они ненадолго замолчали.

– Если здесь не причастны светлые колдуны, – вновь заговорил Нордек. – Значит только кто-то из своих.

Я не стал иронизировать над его логикой и стал ждать дальнейших рассуждений, но их не последовало.

– Ну и?…

– Не так уж и много вариантов, – заметил Нордек, и все как один воззрились на меня.

– Ладно, – протянул я. – А если исключить вариант, который так устраивает всех, других не найдется?

Я в свою очередь посмотрел на младшего брата. Бихест начал закипать, но дернулся и плотно сжал губы – похоже, Ретч наступил ему на ногу под столом.

– Где Дейра? – произнес я жестко.

– Никто ее здесь не видел со вчерашнего дня, – подал голос Ретч.

– И никто не знает, где она?

– Нет, – на этот раз изволил ответить Бихест. – Она часто отлучалась без предупреждения.

Разговор опять зашел в тупик.

– А если предположить, что верен первый вариант? – полюбопытствовал Нордек, прищурив глаза.

– Тогда бы и тебя сейчас здесь тоже не было, – хмуро отозвался я.

Нордек удивленно моргнул, не зная, воспринимать ли мои слова, как угрозу.

– Кстати, о наследовании, – это подал голос Балахир. – Может, вопрос о нем и решенный, но ты забываешь об обычае, который позволяет испытать будущего правителя, достоин ли он занимать главное место среди нас.

– Ты сам ничего не забываешь, Балахир? – заметил Нордек, нахмурившись.

– Ты о гипномагии? – Балахир усмехнулся. – Мы же не во сне собираемся испытывать его.

Судя по начавшимся переглядываниям, идея Балахира не так уж не понравилась остальным. Только Ретч фыркнул и процедил себе под нос проклятие.

– Что, Ретч, ты спасовал? – Балахир продолжал усмехаться. – Хотя, я слышал, ты уже давно пас…

– Ты сам-то не нарвись, – Ретч бросил на него злой взгляд. – Или ты нас тут за дураков считаешь? Кто займет главное место в Совете, если Тэрсел провалит испытание?

– Кто-то из нас, самый достойный… – Балахир улыбнулся. – Итак, предлагаю проголосовать.

Так вот откуда ветер дует… Почти все подняли руки. Ретч внимательно посмотрел на меня. Я же оставался спокоен, пусть устраивают испытание, так, может, даже и лучше. И Ретч последним поднял руку.

– Думаю, не стоит откладывать испытание назавтра, – заметил Балахир. – Лучше сейчас отправиться на арену…

В зал зашла Мерлинда, объявила, что вечером начнется церемония прощания с Бэйзелом, и села на свое место.

– Что я пропустила? – тихо спросила она у меня.

– Они хотят, чтобы я прошел испытание…

Она побледнела и обернулась к Совету.

– Нордек! Еще и двух дней не прошло, как Тэрсел получил серьезную рану… Как вы можете…

– Тэрсел, заметь, не возражал, – отозвался Нордек. Он по-прежнему продолжал хмуриться, словно его обуревали какие-то сомнения. – Пойдемте…

Колдуны поднялись и направились к дверям. Мерлинда посмотрела на меня.

– Вот уж не думал, что придется сидеть в этом кресле, – ответил я на ее немой вопрос. – Никогда не хотел и сейчас не хочу…

– Но нужно, – твердо произнесла она. – Иначе будут нарушены правила, произойдет раскол…

– Он и так произойдет, – я устало поднялся. – Я-то думал, что больше всех досаждаю Нордеку. Но Балахир, оказывается, тоже имеет на меня зуб…

– Тэрсел, это безрассудство… – ее голос вдруг стал едва слышен, да и в глазах отразилась обреченность.

Я покачал головой.

– Испытание, это не то, чего следует страшиться. Больше всего меня беспокоит непонятная смерть отца.

– Что ты думаешь о ее причинах?

– Не знаю. Физически он был абсолютно здоров, никаких следов насильственной смерти или отравления… Да и магия тоже оставляет следы… Я ничего не понимаю. Хотя с Дейрой я все-таки потолковал бы. И с Бихестом. Без свидетелей разумеется.

– Будь с ними поосторожнее.

Мы последовали вслед за остальными в подземелье. Что-то слишком часто последнее время я оказывался там. Итак, испытание. Тот, кто претендовал на трон, должен быть достаточно универсальным в магии. А потому – лучше любого другого члена совета или хотя бы на равных. Мы спустились к арене. Колдовской Совет стоял на круглой площадке о чем-то договариваясь, вероятно, об очередности. А места вокруг арены заполнялись остальными колдунами обители, которых закон обязывал присутствовать при испытании и видеть, что все проходит по древним правилам. Наконец, они пришли к соглашению. Первым передо мной остался стоять Ретч. Он улыбнулся одним уголком губ. Потом начал… Крошечные песчинки на арене закрутились. А через миг, когда ветер набрал силу, с протяжным воем к самому верху пещеры поднялся столб смерча. А потом воронка медленно поползла ко мне. Ретч шагнул прочь к остальным, предоставляя мне дальше управлять его творением. Я подхватил смерч, заставил воронку оторваться от земли и вытянуться столб горизонтально. А потом эта вращающаяся туча песка со скоростью молнии метнулась в группу, куда только что отступил Ретч. Я успел заметить на лицах изумление, прежде чем песчаный шар неожиданно изменил направление и обрушился перед их ногами. Колдуны исчезли в облаке пыли. Многие громко закашлялись. По рядам прокатился сначала вздох, когда зрителям показалась, что песок сметет весь колдовской Совет, а потом плеснули смешки, когда облако рассеялось. Перепачкавшийся колдовской Совет – что может оказаться нелепее? С перекошенным от злобы лицом ко мне шагнул Нордек.

– Тебе смешно, Тэрсел? – прошипел он.

– Более чем, – я и не подумал усмехнуться. – А ты думал, что все пройдет чинно и официально?

– Сейчас тебе скучно не покажется, – зло посулил он.

Нордек был лучшим, кто владел материальной магией. По его жесту из воздуха возникли стрелы, которые понеслись ко мне. Я однажды подобные стрелы уже отражал, выпущенные в Шэда, после неудачной встречи с отцом. Вот, значит, кто хотел прикончить моего коня… Стрелы изменили траекторию, взвились вверх, и, описав круг, обрушились на Нордека. Каждая, просвистев всего на расстоянии пальца от него, воткнулась в землю, и колдун оказался окружен своего рода частоколом. Потом каждое древко вытянулось выше колдуна, и все они сомкнулись над его головой. Нордек оказался в клетке. Он попытался выбраться из нее, но все его попытки были тщетны. Я наблюдал пару минут за его мучениями, потом легко повел рукой, и клетка испарилась. Нордек, еще более хмурый, чем прежде, отступил. Следующим ко мне вышел Дарт тоже с материальной магией. Он являлся охранником отца, поэтому я сразу догадался, что меня ожидает. Сначала в меня метнулись дротики, не долетевшие до меня и осыпавшиеся на пол. Потом острые иглы, тонкие и почти невидимые. Они просто исчезли. Пришла моя очередь.

– Чего ты медлишь? – крикнул Дарт.

– Вовсе нет, обернись.

Он еще недоверчиво покосился и увидел, что рядом с его шеей замер тонкий стилет с достаточно тяжелой рукояткой. Стоило мне отпустить его, и он под силой собственной тяжести пропорол бы горло. Дарт, сглотнув, взял стилет и, повернувшись, пошел прочь. Оставался только один колдун, желающий проверить меня на деле. Остальные маги могли не участвовать в испытании – их магия не предназначалась для поединков. Балахир подошел ко мне и протянул повязку. На его губах играла насмешка. Я нахмурился. Вот это мне действительно не нравилось. Мы оба завязали себе глаза. Балахир неслышно чуть попятился, обходя слева. Наверное, он не думал, что мне это знакомо. Он был единственным магом в обители, кто владел магией присутствия. По крайней мере, все так думали. Я резко отпрыгнул, когда он неожиданно выхватил меч и нанес удар. Воздух сотряс возмущенный хор голосов.

– Балахир! – Нордек повысил голос, едва не утонувший за всеми остальными. – Не забывай, мы здесь не для того, чтобы пытаться убить!

Его слова немного запоздали, потому что через миг уже мой меч лежал на шее Балахира. По коже текла кровь – еще немного и я бы перерезал ему артерию, если бы не удержался от искушения.

– Захотел сидеть на отцовском месте, Балахир? – прошептал я ему на ухо. – Надо лучше знать своих врагов… Или ты думал, что я не заметил, как ты натаскивал Бихеста? Мой глупый братец даже не понял почему. От него гораздо легче избавиться, чем от меня, займи он главное кресло в Совете, не правда ли?

Балахир боялся шевельнуться и не мог сглотнуть – всерубящий меч мигом бы оставил его без головы. Я снял с себя и с него повязки. В его взгляде застыли настороженность и непонимание. Я отступил и отвел меч.

– Что ж, в следующий раз я буду готов к тому, что ты, оказывается, знаешь магию присутствия, – тихо заметил он. – Хотелось бы знать откуда…

– Оттуда же, где ты ее изучал.

– Тебя научил Ментепер? – на лице Балахира отразилось недоверие.

– В следующий раз, Балахир, как бы ты не обжегся еще сильнее, – предупредил я и посмотрел за его спину – к нам шли остальные.

– Что ж, – Нордек остановился передо мной. – Мы признаем, что ты прошел испытание, что ты… достоин занимать место своего отца.

Тон, с которым он произнес «достоин», вряд ли соответствовал значению этого слова. Колдуны принялись расходиться. Я же задержал Бихеста, бледного от злости и досады, что первенство так и осталось за мной.

– Останься, мне нужно побеседовать с тобой.

– Нам не о чем разговаривать.

– Я так не думаю. Последние события, наоборот, располагают к этому.

– Тебе, конечно, легче, да и выгодней, чтобы виноватым оказался я, – заметил он. – Но я не имею к смерти отца никакого отношения.

– Действительно, после того заговора, в это вериться с трудом.

– Бэйзел простил меня и мать, – его рука легла на рукоять меча, и он медленно потащил его из ножен.

– И что? Вы сразу превратились в паинек, за один день? – я сделал вид, что не обратил внимания на его действия, даром, что мы остались на арене одни.

– Ты дурак, Тэрсел, – он ткнул в мою сторону мечом. – Если бы ты разбирался в политике, ты бы сам устранил Бэйзела.

– Вот как? Ну, так просвети меня.

– Только после того, как ты положишь меня на лопатки.

– Что?

Бихест сделал широкий замах мечом, и тот издал протяжный свистящий звук, описав сверкающий круг.

– Ты изуродовал мою руку, но я не стал драться хуже. В магии ты бесспорно лучше меня, ну, а если отбросить колдовские штучки?

– Что ты хочешь доказать? – поинтересовался я. – Желаешь хоть в чем-то превосходить меня? А если ты ошибаешься?

– Давай проверим. Только все по честному – твой меч должен оставаться обычным мечом.

– Значит, ты ничего не скажешь мне до того, как?

– Да, – он занял позицию. – Давай, брат!

Я стоял, раздумывая. Мне вовсе не хотелось ввязываться в драку, да еще и без свидетелей. И тут, словно в ответ на мои сомнения, к нам из тьмы вышел Ретч. Интересно, за кем он следил, за мной или за братом?

– Убери меч, Бихест, – холодно произнес он.

– Кто ты такой, чтобы указывать мне что делать? Пекись лучше о своем воспитаннике! Хотя, я слышал, он в благодарность едва не поджарил тебя! Ученик превзошел своего учителя…

Он зло рассмеялся. Но Ретч проглотил оскорбление.

– Убери меч! – повторил он. – Ты не видел его здесь несколько дней назад…

– Здесь? Ты хочешь сказать на Арене?!

Похоже, до сих пор ему никто не рассказал о том происшествии.

– Твой старший брат убил Визониана. Мечом. По всем правилам…

– Визониана? – Бихест пораженно смотрел на Ретча. – Советника Лайтфела? Владеющего огненным клинком?

– Расспроси об этом Балахира, если не веришь мне.

Я встретился с взглядом брата, в котором застыла настороженность.

– Оставь нас, Ретч, – произнес я, не глядя на него. – Нам с Бихестом надо кое о чем потолковать.

Ретч какое-то мгновенье колебался, но потом все же ушел.

– Тебе есть, что мне поведать. А у нас осталось мало времени до начала погребения.

– Ты сам все знаешь, – буркнул он.

– Что именно?

– Они не желают видеть тебя наследником и не хотят дальнейшего перемирия со светлыми колдунами. Хотя они и признали тебя сейчас…

– Да уж, нового я действительно услышал мало.

– Что бы ты не думал о мелких конфликтах и применяемой тактике, но за те два года под наше покровительство перешли три города на юго-востоке. Достаточно больших города.

– И что дальше? Кто-нибудь мне сможет объяснить зачем нам это?

– Как зачем?! – Бихест уставился на меня как на идиота. – Это увеличивает наше влияние на материке. Это власть!

Я глухо рассмеялся и шагнул к нему с таким взглядом, что он невольно отшатнулся.

– Да что ты знаешь о власти?! Ты думаешь, что если на твоей груди окажется знак повелителя нашего народа, и все склонят перед тобой головы, то ты будешь следовать только лишь своим желаниям?

Бихест нахмурился, пытаясь понять, к чему я веду, но решил особо не забивать себе голову, так как стал рассказывать о другом.

– Есть еще кое-что, о недавних событиях – на лицо его легла насмешка. – В ту ночь это я находился с Бэйзелом в библиотеке. Но ни о чем серьезном мы не говорили. Он интересовался моей учебой – это чуть ли не впервые за столько-то лет! Советовал мне уделять занятиям больше времени и все в таком духе. После этого я ушел и едва не столкнулся в коридоре с твоей матерью – успел вовремя свернуть в соседний проход.

Я смотрел на него пораженный.

– Прошло не больше двух минут после того, как я ушел от отца, прежде чем она вошла к нему. Две минуты, Тэрсел.

Его слова озадачили меня. Все становилось еще более запутанным.

– Две минуты? Что могло произойти за две минуты? На его теле нет следов от ран, нет и следа магии.

– А не думаешь, что это она его… – едко подметил он.

– Это исключено.

– Ты так считаешь? – он расхохотался. – Когда-то Бэйзел убил в поединке за власть предыдущего правителя. И Мерлинда и Ретч вполне могли отомстить за смерть своего отца… Почему-то только об этом никто не вспоминает…

– Очень занятная версия – отложенная на двадцать с лишним лет месть… Придумай что-нибудь более правдоподобное.

– К тому же Мерлинда очень ревновала Бэйзела к моей матери, а уж после того, как он простил Дейру… По-моему, звучит весьма правдоподобно.

– В таком случае, она однозначно избавилась бы от Дейры.

– Наверное. Тогда мы опять оказались в тупике. Увидимся на погребении.

Итак, наступил час похорон. Все колдуны собрались в усыпальнице. Она находилась с северной стороны обители и представляла собой просторный с высокими сводами зал и тонкими, как темные свечи, колонами, теряющимися во тьме под потолком. В усыпальнице всегда царил мрак, даже днем. Лишь через небольшую дверь проникала узкая полоска света. Факелы горели еле-еле в густом застоявшемся воздухе. Я не совсем понимал, зачем построили столь огромное сооружение – внутри находилось всего десять могил. Тут можно было бы хоронить всех колдунов, но усыпальница предназначалась только для повелителей. Тело Бэйзела торжественно уложили в каменную гробницу. Второе погребение за последние два дня. И от того лица колдунов еще более мрачные. Все молча прощаются с ним. Я задумался, глядя на белое лицо отца, и очнулся, когда заметил какое-то странное движение напротив. С другой стороны гробницы стоял Бихеста, а рядом с ним – весь Совет. Там же появилась и Дейра. Она что-то нашептывала брату, но он, нахмурившись, отвернулся от нее. Пальцы моей матери едва тронули мое плечо.

– Тэрсел, – прошептала она, и голос ее испуганно дрожал. – Они ведь признали тебя…

Испытание испытанием, как и наследование, но когда-то Совет вынес решение, касающееся моей жизни. Испытание еще больше уверило большинство, что я по-прежнему – и даже более – опасен для Совета. Кто из них, интересно, посмеет преступить закон?

– Не беспокойся…

– Их слишком много… даже для тебя.

Я промолчал. Церемония продолжалась. Во главе гробницы встала Дейра, последняя повелительница, пропев над Бэйзелом слова прощания. В руках ее тускло блеснул, отразив багровый свет факелов, амулет власти, носимый всеми повелителями темных колдунов – черный, обсидиановый кулон на тонкой серебряной цепочке, оправленный в сеть созвездия Судьбы, в центре которого матово блестел обращенный рожками вниз месяц. Я невольно вздрогнул, когда увидел амулет. Развязка приближалась.

– Сейчас она посмеет одеть его на Бихеста, – прошептала моя мать.

Но к всеобщему изумлению Дейра шагнула в другую сторону и застыла напротив меня, протягивая амулет власти. На стороне Совета пронесся возмущенный ропот. Я же, удивленный, встретился с ней взглядом.

– Все знают закон – наследование предается старшему! – провозгласила она.

Я чуть склонил голову, и она надела мне амулет на шею, а затем встала рядом, наблюдая за реакцией остальных.

– Поразительно, что ты вдруг стала почитать закон, – тихо заметил я.

– Тогда тебя удовлетворит другой ответ, что я всегда на стороне сильнейшего?

– Даже так? – я оскалился в усмешке. – А количество колдунов из Совета на противоположной стороне тебя не смущает? И то, что все они стоят за спиной твоего сына?

– Я с ним еще разберусь… глупый мальчишка… А почему бы тебе не привлечь кого-нибудь из них на свою сторону?

– Что-то нет особого желания, хотя…

Только один из них по-прежнему вызывал мое уважение.

– Что ты делаешь там, Ретч? – поинтересовался я самым обыденным тоном. – Ты ведь всегда был правой рукой отца. Почему ты теперь стоишь по левую руку от него?

Как только я заговорил, мигом ощутилась нарастающая напряженность. Ретч внимательно посмотрел на меня, а я одним быстрым кивком указал ему место по правую руку от себя. Он несколько колебался, а потом на миг закрыл глаза, словно перед прыжком в омут, и уже решительно шагнул ко мне, встав рядом. Я даже не взглянул на него и обратил свое внимание на остальных. И тут ко мне шагнул тот, от которого я этого не ожидал. Рядом с Ретчем встал Нордек. На лице Бихеста отразилось изумление. Я же сделал вид, что ничего необычного не произошло. Еще четверо шагнули вслед за Нордеком – Лич, Тиквит, Фотивир, Вард. За спиной Бихеста остался стоять пять колдунов Совета, хмурые, явно не ожидавшие, что кто-то все же окажется на моей стороне. Однако на этом перемещения окончились.

– Все еще желаешь идти против закона? – спросил я брата.

– Да. И я постараюсь занять место своего отца.

– Вы осознаете, что делаете? – я глянул за его спину. – Вы развяжете междоусобную войну. Еще не поздно одуматься, тем более что преимущество на нашей стороне.

– Пусть так, – отозвался Балахир. – Хотя двух женщин я преимуществом не считал бы.

– Как-нибудь я тебя разуверю, Балахир, – недобро пообещала Мерлинда.

Они развернулись и вышли. Остальные колдуны, видя произошедший раскол, заволновались, и я увидел, что какая-то их часть все же последовала за ушедшими. Гробницу закрыли массивной базальтовой плитой. Оставшиеся произнесли клятву верности, преклонив передо мной колени и опустив головы. После этого все разошлись. Остались только члены совета. Я посмотрел на Ретча, и он ответил на мой немой вопрос.

– Мы ведь не слишком мирно расстались в последний раз.

– А мне кажется, что, наоборот, мы разошлись довольно дружелюбно.

– О, да! После того, как ты вышел из библиотеки, книги, которыми ты засыпал меня, вновь загорелись.

– Разве я не предупреждал о возможности пожара? К тому же, я попросил твоих слуг помочь тебе. Разве они не явились вовремя?

– Явились, милорд, – Ретч склонил голову.

Я перевел взгляд на Нордека.

– Я не собираюсь оставлять свое место в Совете и покидать обитель. И нарушать закон.

– Чего хотят те, кто стоит за спиной Бихеста?

– Справедливости.

Я удивился:

– Какой справедливости?

– Они считают, что вы виновны в смерти Бэйзела. Да и всех их желания нацелены на войну со светлыми колдунами. Настроены они решительно, и, если дойдет до сражения, битва будет жестокой.

– Да… – я нахмурился. – А с чего ты вдруг пересмотрел свою точку зрения?

– Из-за твоих слов, прозвучавших на совете, насчет меня… Я не предал бы им никакого значения, расценил лишь как очередную игру. Но от того, как ты их произнес, меня пробрало до самых костей. Ты действительно не преувеличивал и точно знал цену своим словам… – он помрачнел. – Я же всегда считал сорванцом, недотрогой, обладающим опасным даром и не умеющим управлять им, как и другой магией. И вдруг понял, что просто пропустил момент, когда ты повзрослел… когда ты в совершенстве овладел искусством магии, – он нервно облизнул губы. – Мне следовало это понять еще четыре дня назад на арене, но я настолько привык считать тебя трусливым… недомерком, что даже пораженный твоей победой над Визонианом, я отказывался верить своим глазам.

– Что же ты думаешь теперь?

– У меня еще не сложилось целостное впечатление, но я уверен, что ты разбираешься в политике и достоин занимать главное место в Совете.

Пока я изучал Нордека, он с трудом удерживался, чтобы не отвести взгляд, но в его словах не чувствовалось лести, а в его лице не было лжи.

– Ладно, – я понизил голос и чуть склонился к нему. – Но запомни одно. Ты можешь спорить со мной в Совете, настаивать на своем мнении, выказывать недовольство, но если ты предашь меня… Я – не Бэйзел, я не прощаю, как он… и вам всем об этом прекрасно известно. Тебе придется быть верным мне до конца, Нордек…

Я говорил тихо, но достаточно для того, чтобы стоящие рядом с нами остатки колдовского совета расслышали все до последнего слова.

Нордек уставился на меня, а потом согласно склонил голову. Ретч наблюдал за нами, привычно чуть сощурив глаза и несколько отстранено. Где-то в глубине ледяной синевы его взора затаилась искорка насмешки – он недолюбливал Нордека из-за того, что он постоянно спорил с Бэйзелом и постоянно заставлял того идти на какие-то уступки Совету. Только последнему требованию Бэйзел долго не уступал… Лет пять Нордек настаивал на том, что я слишком опасен. А я слишком долго воспринимал это как нечто несерьезное и недостойное внимания. И, тем не менее, мы оказались на одной стороне. Мы вышли из усыпальницы. Я отпустил всех, сказав Дейре, чтобы она зашла ко мне чуть позже. Со мной остался стоять Ретч.

– Ты так и собираешься жить в своей комнатенке? – полюбопытствовал он. – Не самое достойное место для нашего повелителя.

– Там вид из окна более привлекательный.

Ретч хмыкнул.

– Да уж, не вид на серые стены крепости, как из покоев дворца. Если ты останешься там, значит мне стоит перебраться поближе. Там есть рядом комнаты?

– Внизу, в основном заваленные книгами. Но тебе не обязательно туда перебираться.

– Обязательно, – в голосе Ретча послышался холодок. – Даже если ты и лучше меня в магии ветра. Или ты и магией огня овладеть успел?

– Ну, свечку зажечь смогу. Пойдем.

Мы поднялись наверх башни и остановились у комнаты, располагавшейся под моей. Она и в самом деле оказалась вся завалена книгами. Мы спустились на один этаж ниже. Там тоже оказалась заброшенная захламленная комната. Я прикинул, что пожалуй весь хлам сверху в ней уместиться и занялся левитированием. Ретч с интересом следил за проносящимися мимо него запыленными томами и скоро оказался в совершенно пустой комнате. Я шагнул к окну.

– Знаешь, почему я поселился здесь? – поинтересовался я.

– Почему?

– Подойди сюда, тогда поймешь.

Ретч двинулся к окну и, не дойдя шага два, замер пораженный. Я улыбнулся.

– Охранная завеса проходит по периметру всей обители. Из-за нее нельзя открыть проход и переместиться, к примеру, во дворец. Но когда-то произошло небольшое землетрясение, и скала под замком немного сдвинулась к северо-востоку. И если перейти границу завесы, то можно открыть проход и незаметно исчезнуть отсюда.

– Но… ты думаешь, что здесь безопаснее? К тому же ведь кто-то может знать о сдвиге защитной завесы. Возможно такие бреши есть около других стен.

– Есть еще у западной стены и в западной башне, но они настолько ничтожные, что едва ли толще ногтя.

Пока Ретч устраивался в своем новом жилище, я поднялся к себе в комнату и опустился в кресло – день выдался тяжелый. Дверь осталась открытой и с лестничного пролета доносились распоряжения Ретча – слуги тащили наверх мебель – тратить силы на колдовской способ доставки никто не желал. Потом я ощутил, как на пороге возникла Дейра, и обернулся. Она зашла внутрь, окинув взглядом комнату, и застыла в трех шагах от меня.

– Я должен что-то спрашивать? – поинтересовался я.

Она чуть передернула плечами.

– Я могу рассказывать долго. Что именно тебя интересует?

– Ты вчера вечером отлучилась, по крайней мере так мне сообщили.

– Действительно. После разоблачения мои отношения с Бэйзелом ухудшились. Он простил меня. Точнее сказал, что простил. Но продолжал донимать меня разговорами и вопросами о причинах, побудивших меня пойти против него. В итоге мы поссорились, как мне показалось, окончательно. Я переместилась из обители в один из наших замков, чтобы немного развеяться, так что новость о его гибели и меня застала врасплох. Да и вряд ли кто-то ожидал ее. У меня нет никаких версий, кому могло это понадобиться.

– Кроме тебя и тех, кто был с тобой заодно.

– Да, – откровенно произнесла она. – Я желала сместить Бэйзела на троне или хотя бы изменить его политику, но не знаю других, кто желал того же, и не был со мной заодно.

– То есть, ты не допускаешь, что никто из них без твоего ведома мог бы что-либо учинить?

– Это исключено.

– Я рад, что у тебя все оказались под контролем.

– Это не смешно, Тэрсел… милорд.

– Я и не думаю смеяться. Что ты думаешь насчет Нордека?

– Нас объединяла общая политика, но он действительно не отступил бы от закона. Поэтому, тогда я никогда не предпринимала попыток привлечь на свою сторону. Ты знаешь, что он не участвовал в заговоре. Он имел влияние на Бэйзела, и это вполне его устраивало, хотя они постоянно спорили по каким-то вопросам.

– А что насчет Бихеста?

Она нахмурилась, но выдержала мой взгляд.

– Нет.

– Почему? Он уже не слушает тебя.

Она усмехнулась.

– Ты действительно считаешь, что он способен это совершить? С его-то способностями?

Я поморщился.

– А как тогда Балахир?

– Он неплохо помогал мне в свое время…

– Он подчинил Бихеста себе, если ты не заметила, и использует в своих целях. Твой «помощник», удайся ваш заговор, тут же избавился и от вас обоих.

– Балахир?! – на губы Дейры легло одновременно недоверие и презрение. – Этот выскочка?

Она засмеялась.

– Никогда не замечала, что он настолько амбициозен…

– Значит, ты плохо за ним приглядывала. Почему, кстати, выскочка? Разве он не достоин занимать место в колдовском Совете?

– Ему просто повезло, что он единственный владеет магией присутствия, – Дейра чуть призадумалась. – Безродный никогда бы не пролез в Совет…

– Безродный?

– Его мать ничтожество, а кто его отец, никто не знает, даже он сам… Тебе бы следовало убить его на арене во время испытания. Даже Нордек бы тебя не упрекнул.

– Ты видела? – полюбопытствовал я.

– Да, я наблюдала за испытанием. Я же сказала, что всегда на стороне сильнейшего, – она улыбнулась.

Улыбка змеи. Сколько тех, кто остался на моей стороне и кому я действительно бы мог доверять?

– Может, действительно, стоило убить его. Но тогда бы я не узнал чего-нибудь важного. А в том, что он что-то скрывает, я не сомневаюсь…

– Ты думаешь, Балахир замешан в смерти Бэйзела? А ты полностью уверен, что это не дело светлых?

– Лайтфел не больше остальных желал видеть меня на месте Бэйзела. Если тебе станет что-то известно про Балахира, сообщи мне.

Я сделал знак, что она может идти. Едва она удалилась, как в комнату зашел несколько запыхавшийся Нордек.

– От Лайтфела Бэйзелу, – он протянул мне конверт. – Я не оповестил посланника о смене правителя – думаю, что лучше светлым пока об этом не знать.

Я кивнул и разорвал конверт. На листе оказалось несколько строк о необходимости скорейшей встречи.

– Назначает срочную встречу на завтрашний полдень в Мидле, – произнес я и скривился.

– Срочную? Хотелось бы знать, в честь чего.

– Догадываюсь из-за чего, – буркнул я и оставил Нордека без объяснений. – Скажи посланнику, что встреча состоится в назначенное время.

Нордек кивнул и исчез в глубине лестничного пролета. Я вышел на лестницу и глянул вниз.

– Ретч! Ты там устроился?

– Почти, – он улыбнулся снизу. – Знаешь, мне тоже по душе вид из окна.

На следующий день я взял только Ретча навстречу с Лайтфелом. Светлые колдуны на входе в зал совещаний в городском совете преградили путь.

– У нас назначена встреча, – проговорил я.

– Повелитель должен встретиться с Бэйзелом, но не с тобой, – заметил один из них.

Я распахнул куртку, где вместо моего ястребка сверкнул амулет Повелителя темной обители. Охранники вытаращили глаза, но не посмели больше возражать и распахнули двери. На лице Лайтфела, ожидающего за чтением книги, отразилось то же изумление.

– Что произошло с Бэйзелом? – спросил он.

– Ты задаешь глупый вопрос.

– Он умер? Отчего?

– Мы этого еще не выяснили, – я помрачнел. – Ты хотел встретиться с отцом. Для чего?

– Не думаю, что следует обсуждать это с тобой, – Лайтфел пристально посмотрел на меня. – Заявился сюда без охраны? Ты все такой же безрассудный…

– До сих пор мое безрассудство вредило другим, но никак не мне.

– Твоя правда, – Лайтфел покачал головой. – Собственно, я хотел побеседовать с Бэйзелом о тебе.

– Обо мне?

– О тебе и Авориэн.

Краем глаза я заметил удивление, отразившееся на лице Ретча.

– Так ты будешь разговаривать со мной, или мне стоит развернуться и уйти?

– Останься. К тому же, если у вас в обители сменился властитель, мы должны заключить новый договор о мире. По крайней мере, я на это надеюсь.

Мы сели за стол совещаний. Лайтфел расщедрился и приказал подать нам обед. Да и вел он себя удивительно сдержано.

– Так о чем ты хотел поговорить? – поинтересовался я.

– Это только мои догадки, – Лайтфел перешел на светлое наречие, полгая, что Ретч не должен понимать его. – Какое-то время мне казалось, что дочь увлеклась тобой. Однако, не заострял на этом внимание, думая, что это невозможно, хотя она чересчур интересовалась тобой с самого детства, с того дня, когда Бэйзел впервые привез тебя на нашу встречу. Возможно, помогая ей сбежать в первый раз, ты делал это не только из-за своих друзей? Именно это я и хотел попросить выяснить Бэйзела.

– И ты надеялся, что он тебе что-то расскажет?

– Это было бы и в его интересах тоже.

Я, не понимая, смотрел на него.

– Если бы ваши отношения зашли слишком далеко… у вас могут появиться дети…

Я промолчал, начиная понимать, чего на самом деле так боялся Лайтфел.

– Ты теперь занял трон. Если бы у Авориэн появился бы ребенок, ты бы сделал его своим наследником?

– Знаешь, до того, как ты спросил, мне подобное даже в голову не приходило.

– Так вот, – продолжил Лайтфел. – Я вовсе не желаю, чтобы у нее появился от тебя ребенок. Мне нужен наследник со светлой кровью и без плохой наследственности.

– Почему тебе нужен ребенок от Авориэн? – полюбопытствовал я с поддевкой. – Разве ты сам не в состоянии заиметь наследника?

– Такому распущенному ублюдку, как ты, этого не понять. Я любил только ее мать, и после того, как она умерла, мне не интересна ни одна женщина.

– Даже ради наследника? – я с силой наступил на ногу Ретча, который хотел возмутиться насчет оскорбления, и он, вздохнув, вновь занялся едой.

– Повторюсь – тебе этого не понять, – на лице Лайтфела промелькнуло презрение. – Так как же?

– Ничего нет и не было, – с расстановкой произнес я, выдержав его пристальный взгляд.

– Вот и замечательно. Тогда ты не против, если я немного подстрахуюсь и включу дополнительное условие в мирный договор. Совсем крошечный пункт, что ты ближе чем на пару футов не приблизишься к моей дочери.

Я разозлился, но сдержал себя. В зале повисло напряженное молчание. Ретч даже жевать перестал и в итоге поперхнулся. Я хлопнул его пару раз по спине и вновь взглянул на Лайтфела.

– Ты очень рискуешь. Ты ведь очень боишься, что начнется война, и, тем не менее, смеешь добавлять позорный для меня пункт?

– Думаю, ты окажешься достаточно умен, чтобы принять мое предложение. Тебе ведь, как и мне, не нужна война. У тебя теперь есть ответственность перед своими поданными.

Я опустил взор.

– Должен кое-что тебе сообщить. Эти самые подданные, может, чуть меньше половины, решили встать на сторону Бихеста и затеять войну за главное место в Совете.

Лайтфел изумился, в глазах его засветилась насмешка, но тут же исчезла.

– Что-то тебя это не очень волнует, – заметил он.

– А почему меня это должно волновать? Даже если они придут к тебе просить союза, даже если ты на это согласишься – меня это тоже особо не беспокоит.

Лайтфел молча раздумывал. Ретч же уставился на меня в полнейшем изумлении, тоже мало что понимая.

– И, тем не менее, тебе не нужна война, хотя, похоже, она не доставит тебе особых хлопот. А мир я буду заключать только с подлинным наследником Бэйзела.

– Хорошо. Когда подготовят бумаги?

– Через несколько минут. Мы как раз закончим обед, – он хлопнул в ладоши и передал прибежавшему слуге поручение.

Я задумчиво крутил в руке кубок.

– У меня тоже есть одно условие, – сообщил я и чуть усмехнулся недовольству Лайтфела. – Не беспокойся, оно совершенно ничтожное. Ты примешь Гаста, Скита и Инведниса назад, вернув им сан, если, конечно, они сами этого захотят.

– Это было бы глупо с моей стороны. Они могут оказаться твоими шпионами.

– Перестань, я обычно все узнаю сам, не нуждаясь ни в чьей помощи. Они же всегда верили в твою мудрость и справедливость. И, если вернуться, значит, они еще верят в тебя.

– Что ж, я сделаю это.

Слуга вернулся с бумагами и письменными принадлежностями. Лайтфел собственноручно дописал дополнительные условия и протянул мне. Я пробежал текст, поставил внизу свою подпись и поднялся из-за стола. Ретч последовал за мной.

Когда мы вернулись в обитель, выяснилось, что Бихест с Балахиром и все, кто стоял на их стороне, уехали оттуда. Дейра тоже куда-то исчезла. Я закрылся в своей комнате и откинулся в кресле. На меня вдруг навалилась страшная усталость от всех произошедших событий. Даже думать не хотелось о том, что делать дальше, и о том, что могут предпринять отколовшиеся колдуны Совета. Я выпил несколько бокалов вина и почувствовал, что засыпаю. В камине тихо потрескивали дрова, а за окном где-то отдаленно громыхнул гром и зашуршал дождь.

Я полагал, что Бихест заявится к Лайтфелу, чтобы заключить с ним договор против меня. Но он, точнее тот, кто направлял его, решил действовать иначе. Они поехали на восток, где недалеко находилась одна из наших крепостей, а затем напали на Мидл…

– Перл! – позвал я.

Тавернщик вскочил с постели, широко раскрыв глаза, пытаясь что-либо разглядеть во тьме.

– Милорд?

– Буди Сэлли и уходите отсюда! Живо!

– Что случилось?

– Беда…

Перл поспешно оделся и, зайдя в комнату дочери, разбудил ее.

– Возьми карту Мидла, которую нарисовал я, и следуй за крошечным огоньком на ней. Ты выйдешь по тайному ходу за стены города. Дальше отправляйся на северо-восток.

Спустя полчаса после этого я осторожно шел по пустынным улицам, некогда шумного города. Кто-то из людей успел спрятаться, а кого-то безжалостно убили… Светлые колдуны, жившие в городе, спешно отступили. А темные, легко захватив город, остановились во дворце городского совета, где еще днем я встречался с Лайтфелом. Я осторожно ступил туда, поднялся по лестнице до того этажа, где находился большой зал совещаний, использующийся так же для суда. Они слишком увлеклись празднованием первой победы. Бихест уже храпел за столом, рядом растеклась гранатовая лужа вина, пролившегося из опрокинутого кубка, а я совершенно незаметно вытащил у брата из ножен кинжал… И тут заметил в соседней комнате склонившегося над картой материка Балахира, что-то задумчиво чертившего. Он резко поднял голову, посмотрев прямо на меня, и в его глазах не было ни намека на опьянение.

– Учитель? – произнес он, а я чуть запоздало напомнил себе, что он владеет магией присутствия…

Я проснулся от того, что кто-то настойчиво тарабанил по моей двери, и тут увидел в своих руках клинок брата. В Мидле тоже шел дождь, и я прошелся во сне под ним по городским улицам, но одежда на мне осталась суха. Гадая над своей необъяснимой способностью бродить во сне, я распахнул дверь.

– Мне уже отдохнуть нельзя? – поинтересовался я раздраженно.

За дверью стоял Ретч, а из-за его спины выскользнула Дейра, и я не успел спрятать кинжал, прежде чем она его заметила. Она застыла пораженная, узнав клинок, и подняла на меня полный ужаса взгляд.

– Я ничего ему не сделал, – спешно сказал я. – И даже не думал.

Желваки на лице Ретча нервно дрогнули – он тоже понял, что произошло. Я нахмурился и сделал им знак зайти в комнату.

– Спасибо, что разбудили, – пробурчал я. – Проклятый дар…

– Значит, они не зря опасались тебя, – осторожно заметил Ретч.

– А может, наоборот, они меня теперь спровоцировали.

– Возможно и так.

Я посмотрел на Дейру, поигрывая клинком Бихеста.

– Я хотела тебе сообщить, где они, но, наверное, ты уже это знаешь, – она все еще была потрясена тем, что я еще пару минут назад стоял с обнаженным клинком за спиной ее сына. – Тэрсел, пожалуйста, поклянись, что не причинишь ему вреда. Умоляю тебя!

Я коротко рассмеялся.

– Хочешь, чтобы я дал клятву, в то время как он желает убить меня?

– Пожалуйста, дай мне эту клятву и держи ее только до тех пор, пока он лично не подымет на тебя оружие. Мой сын глуп… Но я приложу все усилия, чтобы образумить его.

– Ладно, я постараюсь, – я протянул ей кинжал. – Передай ему при встрече – вдруг это поможет.

Она взяла клинок и покинула нас.

– Так что же все-таки происходит, когда ты спишь? – поинтересовался Ретч, но я лишь пожал плечами.

– Мне нужно выспаться, – заметил я. – Сможешь последить до утра? Если сон станет неспокойным – немедленно буди.

Ретч кивнул, усевшись в соседнее кресло. Утром, когда я проснулся, то обнаружил его безмятежно спящим. Впрочем, мне больше ничего не привиделось.

– Ретч!

– Похоже, я заснул, – он пытливо поглядел на меня.

– Пока ничего не произошло.

К вечеру прибыл посланец от Лайтфела. Я развернул пергамент, хмурясь, прочел его, а потом, выругавшись, стал писать ему ответ, опровергая обвинения, что это я захватил Мидл. Однако едва я дописал его, как передали еще одно послание.

– Это уже с объявлением войны, – пошутил Ретч, криво усмехнувшись.

Я развернул и прочел.

– Бихест прислал Лайтфелу предложение отдать Мидл в полное владение светлых колдунов, если он поможет ему захватить нашу обитель. Лайтфел настаивает, чтобы я побыстрее решил наши «внутренние» проблемы.

Я потер лоб и нахмурился.

– Созывать Совет? – поинтересовался Ретч. – Может, кто и предложит чего дельного.

В зале Совета повисла тишина. Даже Нордек, сидевший теперь по левую руку от меня, долгое время молчал, обдумывая сложившуюся ситуацию.

– Ты уверен, что Лайтфел не пойдет на нарушение договора? – наконец, произнес он.

– Мы только что подписали с ним мир!

– Уже не мир! Началась война. И если Лайтфел все тщательно взвесит, он поддержит Бихеста. Одно обещание заполучить Мидл чего стоит!

– Когда мы подписывали договор, Лайтфел уже знал о расколе, – я нахмурился. – Не думаю, что он пойдет на нарушение…

Нордек же словно учуял в моих словах какое-то мельчайшее сомнение:

– Ты сам упоминал, что ему выгодней видеть на нашем троне более слабого властителя. Теперь же ситуация обернулась очень выгодно для него. Если Бихест объединится с Лайтфелом, нам не выстоять! Надо сделать упредительный удар…

Я воззрился на него.

– Этого не будет.

– Что?! Ты представляешь последствия подобного решения?

Я поднялся и, притянув его за ворот к себе, зло процедил.

– Я не буду нападать на светлых колдунов. Пора бы уже запомнить…

И тут глаза Нордека посмотрели куда-то за мою спину и распахнулись от изумления и ужаса. В его расширившихся зрачках отразился тот, на кого он уставился, и мои недосказанные слова завязли на онемевшем языке. Я медленно обернулся и воззрился на оживший призрак, который, усмехаясь, стоял за главным креслом.

– Что-то не вижу удивления на твоем лице, ястребок, – заметил Ментепер своим хриплым, несколько скрипучим голосом.

– Извини, что опять разочаровал тебя, – я скрестил руки на груди, так как они невольно тянулись к рукояти меча, чей клинок…

Но ведь я не видел, как мой меч пронзил его. Я мельком глянул на лица колдунов. Все бледны, испуганны и растерянны – никто не знает, что ожидать от появления здесь Ментепера, и не понимает, как он вообще тут оказался живой и здоровый. Я призвал себя к спокойствию.

– Нордек толкует дельные вещи, почему бы тебе не прислушаться к советам старшего? – с этими словами он сел рядом с Нордеком, где пустовало место Дейры.

– Как же случилось, что ты воскрес из мертвых? – поинтересовался я.

– Рана оказалась серьезна, и если бы меня не нашел Бэйзел, может, я бы и не выжил. А потом мы с ним решили устроить этот маленький спектакль – кто знал, может ты вновь попытался бы убить меня… Я принял некий эликсир, на пару часов погружавший в беспробудный сон, останавливающий дыхание и почти прекращающий сердцебиение.

«А была ли вообще рана?» – спросил я себя, а вслух произнес:

– Если так боишься, что я убью тебя, что ты тут делаешь?

– Первый раз ты застал меня врасплох, но второго раза не повториться, – он оскалился в усмешке и поинтересовался у Нордека. – Ты не боишься дерзить ястребку? Ах да, совсем запамятовал… Вы ведь кое-чего не знаете о нем, не так ли… Вы все считаете, что Тэрсел обладает даром гипномагии, которая бесконтрольно проявляется только во сне. Но это не так. Уже больше полугода он может управлять этим даром. Сам его научил… Так что теперь, Нордек, ничто не составит ему труда заткнуть тебе рот, когда надоедят твои споры, а ты даже об этом не догадаешься. Так же не затруднит, к примеру, убить кого-нибудь, не оставив ни следа… Разве я не прав?

Я застыл, сделавшись бледным, как полотно. Остальные, правда, выглядели не лучше.

– Твой последний намек просто бесподобен, – вымолвил я. – Но не стоит забывать, что ты так же владеешь гипномагией.

– Что ты, ястребок, – Ментепер усмехнулся. – Ты же знаешь, как я убиваю. Я люблю причинять боль. А Бэйзел умер тихо и быстро, и, наверняка, безболезненно. Вполне твой стиль…

Я невольно встретился с глазами Ретча, в которых уже теплилось сомнение.

– Я не убивал отца, – повторил я твердо.

– Нет, так нет, – неожиданно отступил Ментепер. – Предлагаю отложить обсуждение, вам есть о чем подумать…

Я дотащился до своей комнаты и упал в кресло – силы вдруг оставили меня, и стало противно от всего произошедшего. Ретч и Нордек, последовавшие за мной, замерли напротив.

– Да уж, Ментепер преподнес нам сюрприз, – проворчал Нордек, на что Ретч только скривил губы, задумчиво уставившись в пол. – Все видели его. Мертвец мертвецом! Я сам опускал могильную плиту.

– Не понимаю… – я посмотрел на Ретча. – Неужели отец даже с тобой не поделился?

Ретч покачал головой. Я рассказал им о сне, в котором собирался убить Ментепера.

– Значит, ты проснулся именно в тот миг, когда клинок только коснулся его груди?

– Да, но… Я не один владею гипномагией.

– Но если бы он управлял твоим сном, ты бы досмотрел его смерть до конца. Разве нет? – предположил Ретч.

– Да, наверное…

– А ты можешь использовать гипномагию во сне, а потом ничего не помнить? – поинтересовался Нордек осторожно.

– Нет.

– Даже если ты был нетрезв? – я обернулся – в дверях стояла Мерлинда. – Ты уверен, что помнил бы?

– Я надеялся, что хоть ты не сомневаешься во мне, – я с досадой поднялся и, выйдя на балкон, сел на высоком пороге спиной к ним. – Оставьте меня.

Мерлинда на миг задержалась.

– Будь осторожен с Ментепером, – предупредила она. – Если один раз он пощадил тебя, а он именно пощадил, то второго шанса он тебе не даст.

Через три дня я зашел к матери и с изумлением обнаружил там Дейру – они беседовали, словно являлись лучшими подругами. Обе смешались, и Дейра поспешно ушла. Мерлинда же внимательно посмотрела на меня.

– Как долго ты не спал?

– Какая разница. У тебя есть что-нибудь от этого?

– Надолго не поможет. Ты должен выспаться, – она, нахмурившись, достала сверток с какой-то горько пахнущей травой. – Такое уже произошло однажды…

Я продержался еще пять дней, однако после этого снадобье Мерлинды перестало помогать. Веки отяжелели, и мне стоило прилагать немало усилий, чтобы не позволить себе закрыть глаза. Тревожившие мысли в какой-то миг рассеивались, словно дым под порывом ветра, и, казалось, что я вот-вот отключусь. Я умылся ледяной водой, и это на некоторое время чуть взбодрило меня.

– Милорд? – Дейра застыла на пороге моей комнаты – на этот раз я не заметил ее прихода – бессонница совершенно измотала меня. – На завтра назначен очередной Совет, вы помните?

Я кивнул. Но она не уходила.

– Помните, вы видели меня у вашей матери, – начала она.

– Да. Пожалуй, меня это несколько удивило. Всегда казалось…

– Мы всегда были подругами с Мерлиндой, – заметила Дейра. – До тех пор, пока не полюбили вашего отца.

– Выходит, больше нет причин, которые мешают продолжению дружеских отношений? – поинтересовался я. – Значит, моей матери уже все равно, что в свое время ты пыталась несколько раз убить меня.

– Мы квиты с ней, – произнесла она. – Она так же пару раз пыталась избавиться от Бихеста.

Я воззрился на нее.

– Я не знал…

Она пожала плечами.

– А отца ты не слишком любила, если решилась устранить его…

– Это не так… Просто наступает момент, когда долг берет верх над чувствами…

– Какой долг?

– Не забывай, мой род тоже когда-то стоял во главе власти…

– Так и называй вещи своими именами. Долг и власть, понятия разные.

– Может, через какое-то время ты изменишь свое мнение, – она внимательно изучала меня. – Сколько ты не спал?

– С меня хватит заботливой матери, – заметил я.

– Все мы должны заботиться о своем повелителе, – возразила она, улыбнувшись. – Завтра совет. Вряд ли стоит его переносить, а ты должен выглядеть достойно.

Она зашла в комнату, закрыла за собой дверь и встревожено посмотрела на меня.

– Ты ведь боишься его, так же, как и мы все! Ты боишься заснуть, потому что думаешь, что во сне опять столкнешься с ним, и не знаешь, кто из вас двоих лучше владеет гипномагией!

Я промолчал, зная, что на этот раз она права.

– Это безрассудно! Ты ведь понимаешь, что долго не сможешь обходиться без сна. И что твои поданные не должны видеть своего повелителя испуганным, усталым и растерянным… Тэрсел! – она подошла ко мне вплотную. – Позволь мне…

Я не успел опомниться, как ее руки мягко обвили мою шею, а ее губы прижались к моим.

– Дейра? – я отпрянул в изумлении, а потом тихо засмеялся. – Нелепо. Ты считаешь что это лучший способ, чтобы не выглядеть усталым? Смеешь после того, как ты пыталась пару раз меня убить?

– Да, – мои слова ничуть не смутили ее. – Тебе необходимо ненадолго расслабиться. И потом, я больше не желаю твоей смерти.

– Мило…

Ее желтые глаза, с расширившимися зрачками оказались совсем близко, а ее отрывистое дыхание обожгло шею.

Ночь. Теплая. Наполненная нежным и тонким ароматом цветов. Усыпанная многоцветными звездами, которые срывались с высоты, оборачиваясь огненными мотыльками, и кружились над озером, оставляя за собой след осыпающейся с них светящейся золотистой пыльцы. У берега огромные цветущие лотосы собрались в правильный круг, и их лепестки светились, словно за их полупрозрачной плотью горела бледно-розовая свеча. Раздался всплеск. Авориэн вынырнула около берега и рассмеялась.

– Что такое? – поинтересовался я, уютно устроившись на берегу среди тихо шелестевшего молодого камыша.

– Тэрсел, ты подглядываешь, – сказала она, и в глазах ее светились озорные искорки.

– Я? – я улыбнулся. – Вовсе нет.

– Разве?

– Да. Подглядывает тот, кто прячется, а я просто смотрю.

– Вот как? – она чуть недовольно надула губы.

– Нет, я любуюсь тобой.

Она вновь улыбнулась, подплыла к самому берегу и, подтянувшись на руках, поцеловала в губы. Мои руки скользнули по ее обнаженному телу, влажному, но, несмотря на прохладную воду, горячему, и я с нежностью привлек ее к себе, совершенно вытянув из озера.

Она заглянула мне в глаза, а потом обратила взор на кружащиеся звезды.

– Красивое колдовство…

И вдруг нахмурилась и отвернула голову, словно ее кто-то позвал.

– Эви?

– Мне пора.

– Куда?

Она вдруг выскользнула из рук.

– Эви, подожди! – выкрикнул я.

Но она исчезла. Лишь круги по темной воде. Погасли звезды в отражении и надо мной, как показалось, тоже.

– Эви! – выкрикнул я в отчаянии во тьму.

И в этот миг проснулся. На меня смотрели с искрой интереса желтые глаза Дейры. Я откинулся, закрыв лицо ладонями. Грош – цена моим словам. Грош – цена мне самому… Дейра склонилась ко мне, целуя усталыми губами грудь, потом добралась до губ. Я невольно обнял ее и прижал к себе. После проведенной ночи стала понятна привязанность отца к ней – она угадывала любое желание, и оказалось очень приятно забываться в ее ласках…

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, и лукавство заиграло в ее глазах.

– Ты, должно быть, удивишься, но я все так же хочу спать.

Она засмеялась.

– Еще бы! Ты не смыкал глаз больше недели.

– Значит, ты обманула меня, говоря, что я не буду выглядеть усталым на совете?

– Нет. Совет состоится вечером. У тебя еще есть время хорошенько выспаться, – она выскользнула с постели, оделась и исчезла так же внезапно, как и появилась.

Веки сомкнулись, сон вновь окутал меня, и я проспал до самого вечера. Незадолго до назначенного времени я пробудился, вскочил с постели, быстро привел себя в порядок и взглянул напоследок в зеркало. Намного лучше, чем я ожидал. Темные тени под глазами от бессонницы исчезли, да и нездоровая бледность вроде тоже. Глаза – ясные. Я спустился к Ретчу. Он внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы последними вошли в зал Совета. Почти последними… Ментепер застыл в дверях, не спеша заходить.

– Предлагаю перенести Совет на арену.

– На арену? – поинтересовался я. – В честь чего это?

– В честь некого очередного светлого посетителя, – заметил он и, не дожидаясь, пока мы последуем за ним, пошел прочь.

– Светлого мага? – я вскочил и бросился за ним, а вслед за мной и остальные. – Опять? Откуда? Кто?

– Умерь свое любопытство. Я решил устроить сюрприз.

– Мне опостылели сюрпризы!

Сюрприз оказался еще тот. Мы все застыли пораженные – посреди арены стоял сам Лайтфел. Я перевел взгляд на Ментепера, подошедшего к светлому магу.

– Что это значит?

– Упреждающий удар, – Ментепер сощурился от удовольствия. – Только представь, что можно с ним сделать…

Лайтфел молча стоял, глядя на меня спокойно и внимательно, хотя руки и ноги его туго стягивали веревки, на лбу алела полоска содранной кожи. Из раны сочилась кровь и тонкой струйкой сбегала по левой щеке.

Я сделал знак остальным оставаться на месте и подошел к Ментеперу.

– Как Лайтфел попал сюда?

– Тебе это правда интересно? – в голосе Ментепера послышалось некоторое разочарование. – Если тебе так важно знать… Просто заглянул к нему в светлую обитель. На огонек, – он зашелся смехом. – Они так привыкли, что вы, поджав хвост, не осмеливались нападать на них, что никакой стражи мне не попалось, а заклинания охраны оказались так небрежны…

Он махнул рукой и презрительно скривился.

– После того, как ты разделаешься с ним, твой младший братец приползет к тебе на коленях вместе с остальными отступниками… Бой ведется по следующим правилам. Их всего только два: вы можете использовать любую магию, поединок длиться до гибели одного из участников. Скажи, когда будешь готов, я сниму с него сдерживающее заклятие.

Ментепер отошел к краю арены.

– Тебе придется немного подождать, – сообщил я. – Хотелось бы прежде кое о чем его расспросить.

– Но не слишком долго.

Я вновь посмотрел на огненного мага. Я знал, какое заклятие сдерживало Лайтфела, но Ментепер не догадывался, что в моих силах снять его.

– Лайтфел, – зашептал я. – Мы заключили с тобой мир, и я не собираюсь нарушать договор…

– У тебя нет другого выбора, – заметил он. – И вряд ли хватит сил одолеть такого мага, как Ментепер.

– Мне все равно придется когда-нибудь это сделать. Но сейчас я могу высвободить тебя… Возможно, вдвоем у нас получится…

– Это рискованно, но мне все равно ничего другого не остается. Что ж, я готов.

Я освободил Лайтфела и тут же защитил его от повторного подчинения. Одновременно с этим я отключил сознание всех колдунов для их безопасности, и они, обмякшие, упали на землю. Лицо Ментепера исказила гримаса ярости.

– Ты смеешь! – прорычал он, а в ответ на нас катился вал энергии, которым когда-то Игниферос испытывал колдунов, только этот был намного мощнее.

– Лайтфел! – заорал я.

Незримый вал словно наткнулся на стену. Воздух в этом месте помутнел и уплотнился, искажая все вокруг, словно зеркало миража, готовое вот-вот расколоться. По колышущемуся мареву заскользили всполохи молний, и Лайтфел, наконец, догадался, что я от него хотел. Из его пальцев вырвалась, наверное, самая страшная молния, какую я когда-либо видел. Угодив в это месиво остановленной энергии, она пробила его, взорвав с оглушительным грохотом. Мы ничком упали на пол. Над нами с шипеньем разлетелись куски бледно-желтого, почти белого от жара пламени. Я услышал болезненный крик и поднял голову. Ментеперу посчастливилось увернуться от молнии, но не от пары лоскутов. Один лоскут задел ему правое предплечье и прожег его до самой кости, второй слишком близко пролетел от мага слева и всю левую часть лица, шеи и торса теперь покрывал багровый ожег. А по тлеющей одежде текла ручьями кровь из плеча. Я в ответ пустил точно такой же вал энергии, а Лайтфел не преминул атаковать огненными шарами.

– Не хочешь сам поучаствовать в бое на арене? – крикнул я.

– Ты пожалеешь об этом!

У него едва хватило сил отразить нашу атаку, а потом он совершил то, что мы никак от него не ожидали. За его спиной передернулся маревом проход, и он прыгнул в него. Я застыл пораженный. Обитель защищало заклятие, не позволяющее использовать магию открытия порталов. Однако Ментеперу это удалось. Я медленно потянулся к нитям мировой энергии. Она чуть поддалась, но тут же спружинила с такой силой, что меня швырнуло на землю.

– Тут и думать нечего, – Лайтфел протянул руку и помог подняться. – Это его заклятие защиты, и он оставил для себя в нем лазейку. Жаль, что Ментепер ускользнул. Нет ничего хуже упущенного врага, отправившегося зализывать свои раны.

Я кивнул.

– Что ты намерен делать дальше?

– Ждать. Что же еще, – я нахмурился. – Или у тебя есть идеи получше?

– Пока, нет. Что ты намерен предпринять для освобождения Мидла?

Я повернулся к остальным колдунам, они понемногу приходили в себя, огнем вроде бы никого не задело. Ретч с Нордеком, чуть пошатываясь, подошли ко мне.

– Это ты нас гипномагией, Тэрсел? – хрипло спросил Ретч. – Надо заметить, ощущение не из приятных… Уж лучше в следующий раз ты этого не делай, вдруг мы все-таки пригодимся тебе?

– Надеюсь, следующий раз не состоится…

– Так что насчет Мидла? – напомнил Лайтфел.

– Мы как раз собрались для обсуждения… – отозвался я с неохотой.

Передо мной оказалась мать.

– Что произошло с Ментепером? – взволновано потребовала она.

– Он успел улизнуть.

– Зачем ты поссорился с ним?! – в отчаянии воскликнула она. – Надо было подчиниться. А теперь он сделает все, чтобы уничтожить тебя!

– Пусть попробует, – в раздражении бросил я. – Но я никому не собираюсь подчиняться… Тем более ему. Хватит с меня, уже натерпелся.

Она испуганно отступила. Я обернулся к Лайтфелу.

– Мы можем также объединить силы и освободить Мидл, – предложил огненный маг, и я кивнул ему.

Однако того, чего я больше всего боялся – битвы – не состоялось. Едва Бихест и Балахир поняли, что перед ними оказалось сразу два врага, как вся их братия исчезла из города. В воздухе еще ощущалась магия открытия портала.

– Они ушли, – тихо произнес я Лайтфелу.

– Тем лучше для нас, – он чуть нахмурился, глядя вперед, и тронул коня.

Мы въехали в разоренный город. За нами последовали наши отряды. Через какое-то время ко мне примчался Перл, которого я подобрал по пути. Он отважно вывел из города всех своих постояльцев и всех попавшихся по пути горожан. Теперь же он сообщил, что Перекресток цел и невредим. Светлые колдуны вновь заняли здание городского совета и немедля занялись восстановлением города. Лайтфел посмотрел на меня.

– Ты мог бы за ними последовать, – заметил он. – Почему ты не добьешь их?

– Я не хочу развязывать междоусобную войну.

– Но она уже началась!

– Не я ее начинал, и не я буду ее продолжать.

– Ты будешь ждать, пока они нападут первыми? А если они не станут нападать достаточно долго? Надеясь, что ты расслабишься и утратишь внимание. Особенно, если они объединяться с Ментепером? Каковы шансы у них застать тебя врасплох?

– Почти никаких.

– Хм, – Лайтфел все еще сомневался. – Подумай. Если что, я помогу тебе. Это тоже в моих интересах. Ты знаешь, где меня найти.

Однако не прошло и пару дней, как он сам назначил очередную встречу, причем попросил, чтобы я приехал один. Последняя его просьба немного удивила меня. Тем не менее, я прибыл в Мидл, который уже успели восстановить после вторжения.

– Расскажи мне об Игниферосе, – вымолвил Лайтфел, едва я переступил порог зала совета.

Он сидел за столом, рассеяно перелистывал раскрытую книгу, но смотрел на меня.

– Что именно? – я сел напротив.

– Вчера вернулся Стартел со своими людьми. Он сказал, что Игниферос убит. И что вы все находились там, а исчезли в то утро, когда его обнаружили мертвым. Какое-то время они не могли выбраться оттуда, но потом заклятие, блокирующее магию, рассеялось, и они поспешили сюда. Я хочу знать, из-за чего он умер.

– Ты уже знаешь ответ, иначе бы не позвал меня.

– Ты сделал это во сне?

Я кивнул.

– Расскажи поподробнее.

Я исполнил его просьбу. Лайтфел нахмурился.

– Предлагая ему свой меч, ты осознавал, что протягиваешь ему смерть?

– Нет, я сделал это не задумываясь. И только пробудившись понял, что совершил.

– И в твоих снах всегда так и происходит? Или в каких-то ты убиваешь намеренно?

Я покачал головой.

– Не намеренно. Все похоже на обычное сновидение, словно смотришь на самого себя со стороны и понимаешь, что управлять им не можешь… Только потом выходит, что сон оказался реальностью…

– Стартел говорил, что Игниферос обучал тебя. Высшей магии, если не ошибаюсь?

– Да, у старика возникло желание сделать меня своим помощником. Только он не успел мне поведать, что за помощь ему нужна.

Лайтфел с недоумением воззрился на меня.

– Тебя – помощником?!

– По крайней мере, это в его устах прозвучало именно так. Но кто знает, что он задумал в действительности… Если вспомнишь Гаста – у него тоже были схожие идеи.

– Совершенно безумная мысль! Я соглашусь видеть тебя своим союзником только в самом отчаянном положении! – вырвалось у Лайтфела.

– Ты уже побывал в нем совсем недавно, – напомнил я.

Лайтфел смешался.

– Извини. Но… Объясни, почему ты все же не послушал тогда Ментепера? Вряд ли тебя связывал мирный договор, когда представился такой шанс…

– О каком шансе ты говоришь? – полюбопытствовал я холодно.

Лайтфел глядел на меня во все глаза.

– Однажды ты уже пробирался в светлую обитель, когда помогал моей дочери, – едва слышно произнес он. – Неужели тебе тоже не составило бы труда, как и Ментеперу, добраться до моих покоев?

– Ты ничего не понял, – я отвернулся к окну.

Окна в зале совета выходили на парковую аллею. Тихо шелестела листва, и ветка чуть била в стекло от легкого ветерка.

– Я забыл, что для гипномагии расстояния не существует, – выдавил Лайтфел через силу.

Я рискнул посмотреть на него. Лайтфел стал белым, как окружающие нас стены.

– Будем считать, что ты ничем не обязан мне за тот случай. Я поступил тогда согласно своим принципам.

Лайтфел захлопнул книгу, отложил в сторону и поднялся. Задумавшись, сделал несколько шагов к окну.

– У тебя есть принципы? – спросил он. – Каждый из нас желает поступать так, как считает нужным, мало прислушиваясь к чужим советам. Но иногда обстоятельства оказываются сильнее. Ты же… У тебя проблемы со сновидениями, Тэрсел. Так каким принципам ты можешь следовать?

– Я говорил не о снах, Лайтфел, – я с раздражением поднялся.

– Сядь, пожалуйста. Я не хочу с тобой ссориться. Всего лишь пытаюсь понять.

– Понять что? – я сел обратно и откинулся в кресле.

Лайтфел сделал неопределенный жест.

– Вчера мне, наконец, стало понятно, почему Визониан пытался убить тебя. Это ведь произошло в тот же день, когда вы вернулись из мира Игнифероса. Гаст, несомненно, поведал о случившемся своему учителю. Визониан решился на отчаянный шаг, ничего мне не сообщив, зная, что я подобного не позволю.

– Тоже из принципа?

– Это бы нарушило мирный договор.

– Ты тоже думал о мирном договоре, когда посылал к Игниферосу за помощью?

– Я всего лишь подстраховался. Если ты вспомнишь, мы никогда не нападали первыми…

Мое раздражение исчезло. Наоборот, мне хотелось расхохотаться. Лайтфел рассуждал точно так же, как когда-то Гаст. Проклятье, в них действительно течет одна кровь! Я сдержал себя, подпер щеку рукой и полюбопытствовал:

– А ты не думал о возможности того, что Игниферос вернется и пожелает править обителью?

– Это… невозможно.

– Что-то не слышу в твоем голосе уверенности, – подметил я.

– Игниферос давным-давно сложил с себя полномочия.

– А если бы он пожелал вернуть власть в свои руки? Разве ты бы не подчинился ему? Скажи: да или нет?

– Я… обязан подчиниться более могущественному магу. Ты думаешь, что он бы затеял с вами войну?

– Это было не исключено. Стартел, точно ничего больше не сказал тебе?

– Что-то весьма невразумительное о планах Игнифероса, об идеальном мире, – проворчал Лайтфел. – Я не понял, что это значит… Кстати, ничего не слышно о наших беглецах?

– Абсолютное затишье… Если ты не против, я пойду. У меня еще куча дел в обители.

Он кивнул и заявил напоследок:

– Тэрсел, я действительно хотел бы видеть в тебе союзника против общего врага.

Я вернулся в обитель и занялся защитой крепости. Еще одно охранное заклятие от открытия порталов не помешает. Надо заметить, это оказалось несколько утомительно. Я провозился с этим весь оставшийся день, жутко устал, но теперь, по крайней мере надеялся, что Ментепер не смог бы незаметно проникнуть сюда. Хотя он, воспользовавшись гипномагией, с легкостью мог бы пройти мимо стражи на воротах. Уж если когда-то Визониан с помощью несложного заклятья сна мог пробраться сюда… Тогда, в довершении, на зону ворот легло охранное заклятие, тонкое и незаметное, не позволяющее стражам терять бдительность и попадать под действие гипномагии. После этого я немного успокоился. Прошла неделя, затем другая. Ничего не происходило. Нордек притащил мне огромный том свода законов обители и настоял, чтобы я ознакомился с ним.

– Теперь можно вполне поменять кое-что в законах, раз Ментепер тебе больше не указ, – сообщил он.

Я с изумлением воззрился на него.

– Мне казалось, что ты всегда соблюдал закон. Вот уж не подумал бы, что ты захочешь что-то изменить.

– Нет ничего совершенного, – Нордек пожал плечами. – Я там пометил кое-какие из них, на мой взгляд, наиболее спорные.

Я хмыкнул и кивнул. Нордек ушел. Я уселся в кресло, раскрыл тяжелый фолиант и вздохнул. Вряд ли чтение окажется интересным, но теперь положение обязывало знать те вещи, которые меня раньше мало занимали.

Я прочел десятка три страниц, когда ко мне постучали. Вошла Дейра. Я не успел ничего сказать, как она разделась, забралась в мою в постель, удобно устроилась на подушке, подперев щеку рукой и открыв для взора пленительные изгибы свого тела.

– Я вроде не страдаю больше бессонницей.

Она изобразила на лице недоумение, хотя недоумевать должен был я.

– И ты долго отсутствовала.

Ее желтые глаза удивленно распахнулись.

– Вот уж не знала, что обязана постоянно находиться здесь, – она засмеялась. – Но если хочешь, я буду почаще находиться рядом…

Я фыркнул.

– А где мой горячо любимый братец?

– Где-то отсиживается, мой глупый мальчик… – она потянулась, лениво и сладко, как сытая кошка.

Глупый мальчик… это она о ком из нас двоих?

– Я задал вопрос.

– Ты не доверяешь мне?

– Я знаю, что ты виделась с ним.

– Да, я кое-что разузнала. Но, может, об этом чуть позже?

– Сейчас.

И в этот миг ко мне зашел Ретч без стука и без предупреждения. Его взгляд впился в Дейру.

– Тебя не учили стучать, Ретч? – в ее голосе послышалось раздражение, но она даже не попыталась прикрыть свою наготу.

– Твое мнение меня не волнует, – отозвался он и посмотрел на меня. – Нам нужно поговорить.

– О чем? – я опустил взор в книгу.

– О ней, – Ретч перешел на светлое наречие. – Со вчерашнего дня пытается пробраться к тебе. Сегодня все-таки проскользнула…

– Ты зря беспокоишься, – отозвался я.

– Бэйзел тоже всегда считал, что она подчиняется ему. Но он ошибался. Скорее он подчинялся ей. И она едва не погубила его. А может… Мы до сих пор не знаем, отчего погиб Бэйзел. Эта тварь, гиена…

Последние слова Ретч произнес уже на нашем наречии. Дейра побелела от ярости, но глянув на меня, смолчала. Только нахмурилась, выскользнула из постели и начала одеваться.

– Ты не уйдешь отсюда, пока не ответишь, – остановил я ее и глянул на Ретча. – Тебе действительно не о чем беспокоиться.

– Если хочешь поразвлечься с ней, твое дело, – заметил Ретч. – Но мне не хотелось бы найти тебя наутро с кинжалом между лопаток.

С этими словами он вышел. Из глаз Дейры разве что искры не сыпались от ярости.

– Если бы тебе что-то грозило, я бы сказала, – зло проговорила она.

– Вот как? Ты играешь на два лагеря, и, несомненно, стараешься не для этого. Мне нужны подробности.

– Иначе что? – она внезапно ощерилась и склонилась ко мне. – Поступишь со мной также, как когда-то с Кейлом? И будешь ждать, что я тебе все расскажу под пытками? Тогда ты ничуть не лучше Ментепера…

Я влепил ей пощечину. Она, вскрикнув, отшатнулась, и ее лице промелькнул испуг.

– А еще найди разницу между отцом и мной, – посоветовал я.

Она какой-то миг словно колебалась. Несомненно первым ее порывом было немедля уйти. Но в последний момент она бросилась ко мне, прижалась и, не сводя взора, зашептала:

– Прости меня, пожалуйста, прости за все…

Спустя какое-то время она рассказала, что происходило в лагере врагов. Бисхет, Балахир и остальные переместились в один из миров. Там, позавчера к ним присоединился Ментепер. По словам Дейры, он вполне уже оправился от ран, полученных на арене. Я нахмурился. Новость эта вряд ли оказалась неожиданной, но порадовала она меня мало. Но самое ценное она преподнесла на конец. Ментепер вознамерился стать учителем моего братца. Я долго смотрел на Дейру. А это она зачем упомянула? Это больше смахивало на угрозу, хотя прозвучало как предупреждение. Она же наблюдала за мной, пытаясь понять, какое впечатление произвели на меня ее слова. Я отвел взгляд на тьму за окном и мрачно усмехнулся.

– Не завидую Бихесту, – прошептал я. – Побывать в шкуре ученика Ментепера… Да еще, как ты сказала, год… Ментепер, верно, готов проявить удивительное терпение, чтобы вымуштровать твоего сына и использовать в своих целях. Ты это, думаю, осознаешь…

Дейра прикусила губы.

– Ты оказался прав, – промолвила она, немного помолчав. – Мой сын уже не слушает меня. Он – марионетка в руках Балахира. Знала бы раньше, давно избавилась от этого выродка. А теперь он стал слишком силен. Да и Ментепер… Кажется, он прочел все мои мысли, так он усмехался, глядя на меня… Мне остается только наблюдать…

– Что же они собираются предпринять?

– Пока ничего, кроме того, что я уже тебе сообщила. Да мне там особо не доверяют, ты же должен понимать…

– Я уверен, что вполне в твоих силах узнать любую информацию.

Она улыбнулась.

– Возможно. Но не все сразу. У нас еще есть время…

Мой сон разрушился в одно мгновение, но глаза я не раскрыл, и дыхание мое не изменилось. Комнату заливал белый свет полной луны. Дейра осторожно приподнялась, потянулась куда-то. В руках ее сверкнул тонкий обоюдоострый нож. Ретч, похоже, видел ее насквозь. Но она медлила, сомневаясь. Моя рука мягко, почти незаметно скользнула по ее бедру, прижала к себе так же непроизвольно, как это сделал бы спящий. И Дейра сломилась. Отвела руку с клином за спину, склонилась ко мне в порыве нежности. Я открыл глаза. Моя ладонь скользнула теперь по ее предплечью, сжала запястье руки, державшей нож. Во взоре Дейры отчаянием заплясал страх.

– Знаешь, – произнес я, забрав у нее нож. – Тот раз перед советом был последним, когда ты могла бы сделать это. Мой сон рассеивается, когда ты бодрствуешь.

Она то ли всхлипнула, то ли простонала.

– Теперь, ты можешь убить меня…

– Зачем?

Она очень быстро взяла себя в руки. Некоторое время мы молчали.

– Обещаю, я больше никогда не пойду против тебя, – заговорила она. – Кстати, я кое-что хочу поведать о Ретче. Он проводит время в утехах, подобно своему господину. Как можно полагаться на такого охранника?

– С чего ты взяла? – ее слова удивили меня.

– Просто, когда вчера проходила мимо его комнаты, он беседовал с женщиной на каком-то непонятном языке… Поговаривали, что в Брингольде есть девушка из народа горцев, к которой он неравнодушен. По закону, – она кивнула в сторону раскрытого свода, оставшегося на кресле, – в обитель запрещено приводить людей, да и связи с ними не приветствуются.

Я нахмурился. Неужели Ретч повел себя столь неосторожно.

– Заметь, я сказала это вовсе не в отместку Ретчу, – продолжила Дейра. – Это касается твоей безопасности.

– Беспокойся лучше о Бихесте. Чем больше я буду знать об их планах, тем больше шансов остаться ему вживых. Так что твои милые ушки найдут более достойное занятие, чем подслушивать за Ретчем, – моя рука скользнула по ее щеке, и Дейра слабо улыбнулась. – Тем более что я с тех пор, как занял главное место в совете, полагаюсь только на себя.

Ее губы коснулись моих. Потом она выскользнула из постели, оделась.

– Знаешь, у меня пропал весь сон, – она попыталась пошутить. – Не хочу, чтобы ты из-за меня бодрствовал.

И ушла. Я проспал еще пару часов. Было по-прежнему темно, когда я спустился к Ретчу. Запертая на замок дверь неслышно открылась. Я зашел внутрь. Больше всего меня раздосадовало, что Дейра оказалась права. Я в раздумье присел на стул, дожидаясь, пока они проснутся. Медленно наступил рассвет. Девушка тихо вскрикнула, когда пробудившись увидела меня.

– Доброе утро, Ретч, – сказал я ему, не спуская глаз с девушки. – Знаешь, вчера, как нельзя кстати, Нордек притащил мне свод законов обители… А Дейра умудрилась прознать, что ты не один…

– Твой упрек не вполне справедлив. Ты ведешь себя более опрометчиво. По крайней мере, рядом со мной существо, которому я могу доверять, которое предано мне и… – он внезапно осекся, когда осознал, что я начал беседу на горском, и он, не задумываясь, ответил на нем же.

– Полгода назад я снова побывал в Брингольде, – продолжил я. – Мне представилась возможность познакомиться с Эминой поближе…

Я перевел взгляд на Ретча. Он сидел в постели, и бледность разлилась по его лицу.

– Что ты хочешь этим сказать? – через силу выдавил он.

– Я ничего и не должен тебе объяснять. Пусть она сама это сделает.

Ретч посмотрел на девушку. В ее зеленых глазах отразился ужас, и она в испуге затрясла головой.

– Тэрсел, пожалуйста, – Ретч понял, что ничего не добьется от нее.

– Тогда же я познакомился и с ее старшим братом, – начал я издалека. – Может, слышал о нем? В них течет кровь потомков королей Брингольда. Гарнаш всегда помнил об этом и, не взирая на сложившееся положение, мечтает, что когда-нибудь его народ вновь обретет свободу. Свою же сестру он презирал, считая, что ради своего личного благополучия она стала твоей наложницей. Но Эмина не так проста, как кажется. Она полагала, что вполне в твоей власти сделать царский подарок – отдать ей Брингольд. Но потом она узнала, что у меня более высокий статус… Так насколько сильно ты любишь ее, Ретч?

– Какое это имеет значение? – Ретч не сводил с меня угрюмого взгляда, дыхание его сбилось, и я понял, что он с большим трудом сдерживает бешенство. – И зачем ты мне все это говоришь?

– Просто хочу узнать, отдал ли ты на моем месте Брингольд.

Ретч уставился на меня, соображая. Потом его глаза сузились.

– Ты это серьезно? – он поднялся, с раздражением оделся и бросил. – Нет, если она успела побывать в твоей постели.

Я фыркнул.

– Ты действительно считаешь…

– Так! – оборвал меня Ретч. – Упражняйся в словоблудии с Нордеком. Мне кажется, я заслуживаю более четких и честных ответов, дорогой племянник!

– А я думал, что ты совсем позабыл об этом…

– Мерзавец, – выругался он.

– Нет, Ретч, это не пустые слова. Вчера Нордек действительно принес свод и как бы между прочим упомянул, что можно кое-что поменять в законах, раз уж мы разорвали отношения с Ментепером. Во время последнего посещения Брингольда я узнал, что практически все золото с приисков переправлялось Ментеперу. Знаешь зачем? И… ты ведь видел рудники.

Ретч, озадаченный, поглядел на меня, присел на край кровати.

– Мне тоже не по душе вид приисков, – наконец, произнес он. – Насчет золота – не знаю. Старик сказал, что оно ему просто нужно, а зачем – не наше это дело, и тут было бесполезно спорить. Как бы не разворошить осиное гнездо… Ты действительно готов предоставить Брингольду свободу?

– Разумеется протекторат.

– Кто бы сомневался, – хмыкнул Ретч. – В противном случае, уже на следующий день город наводнят светлые.

Он обернулся к Эмине. Девушка сжалась в комок, и по ее щекам текли слезы. Ретч на миг нахмурился.

– Она следовала своему долгу… Как ты смог отказаться от нее?

– Я-то мерзавец, но не дурак.

Ретч бросил в мою сторону ослепительную улыбку. Потом подошел к девушке, обнял и прижал к себе. Ее глаза в изумлении распахнулись.

– Вы действительно это сделаете?! – воскликнула она. – Когда же?

Я пожал плечами.

– Можно даже сегодня.

– Благодарю тебя, – едва слышно вымолвила она, обратила взгляд к Ретчу и покрыла его лицо поцелуями.

Ретч, смущенный, отпрянул. Она спешно и стыдливо оделась.

– Нордека надо захватить, – заметил Ретч. – А то потом будет ворчать…

– Он и так будет ворчать всю дорогу, – возразил я.

– А остальной совет ты поставишь в известность?

– Потом. Встретимся у ворот Брингольда. Я за Нордеком.

Нордек действительно остался не очень-то доволен моим решением.

– Протекторат, – фыркнул он, когда мы подъезжали к воротам Брингольда, где нас ожидал Ретч. – Мы уподобимся светлым колдунам. Да горцы захотят перерезать оставшихся в Брингольде колдунов, едва получат свободу!

– Мы заключаем договор с достаточно жесткими условиями.

– И пусть попробуют их нарушить, – процедил сквозь зубы Нордек и покосился на меня. – Зачем ты все-таки это делаешь? Не из-за Ретча случайно? Я слышал…

– Это мое решение, – с нажимом произнес я. – Считай, что я сделал то, чего Ментепер не сделал бы никогда.

– Не так уж осмотрительно. Но с другой стороны, наше положение хуже уже не станет. Здравствуй, Ретч.

Мы подъехали к нему, и он кивнул в ответ. Ворота Брингольда распахнулись. Засуетились слуги, еще не знавшие цели нашего визита. Я нашел среди них знакомое лицо.

– Арош! – подозвал я его. – Твой брат здесь?

Он поклонился и чуть испуганно глянул на меня.

– Уехал дней пять назад…

– Куда?

– Кажется в сторону… – он запнулся, только сейчас заметив на мне знак власти.

В его глазах отразился ужас.

– В сторону Мидла? – спросил я.

Арош едва нашел в себе силы кивнуть. Ретч склонился ко мне.

– Если бы я умел читать мысли, как ты, – тихо заметил он. – То давно бы изловил его братца и повесил на первом попавшемся суку.

– Значит, Гарнашу повезло. Теперь он станет их королем.

– Как ты собираешься искать его?

– Как обычно.

Ретч не успел осведомиться, как. Я открыл портал. Мы смотрели на дорогу с большой высоты. Портал быстро перемещался на юго-восток, пока мы не увидели небольшой фургон и знакомого всадника. Портал нырнул вниз и замер перед странниками. Гарнаш в изумлении осадил коня, как и его спутники, и уставился в магическое окно.

– Мне кажется, я что-то задолжал тебе, – произнес я.

Его взгляд задержался на знаке власти, и рука Гарнаша невольно легла на рукоять меча.

– Хотелось бы знать, что именно.

– Иди сюда и узнаешь, – я раздвинул портал до размеров фургончика.

Гарнаш какой-то миг сомневался, но потом тронул коня, за ним последовали остальные.

– Ретч, займись колдунами и людьми…

– Да, милорд, – он поспешил в замок.

Я посмотрел на Гарнаша.

– Как ты отнесешься к протекторату? – поинтересовался я.

– Другого варианта все равно нет, не так ли?

– Ты можешь дальше странствовать в роли менестреля.

– Почему ты принял это решение? Значит ли это…

– Ментепер жив. Поэтому я и говорю о протекторате.

Гарнаш кивнул.

– Я согласен. Будут ли какие-то особые условия?

– Будут. Нордек их сейчас огласит.

Гарнаш нахмурился.

– Что насчет рудников?

– Тебе решать.

– Тогда что за особые условия?

Нордек прокашлялся.

– Правый флигель замка с библиотекой остается в нашем владении. В Брингольде всегда будут находиться не менее десяти колдунов. Если по отношении к ним проявится вражда или совершиться преступление, вы будете обязаны наказать виновных.

– Мы?

– Тебе придется поддерживать порядок, Гарнаш, – подтвердил я. – Это больше в твоих интересах.

– В противном случае, нарушение условий приведет к расторжению договора, – закончил Нордек. – Все станет как прежде, а может и хуже. Ты, думаю, понимаешь.

– Да. Если это все, я принимаю ваши условия.

Нордек достал заранее подготовленные бумаги и подал нам. Гарнаш прочел и поставил дрогнувшей рукой подпись.

– Мне все еще трудно поверить, – прошептал он.

Вернулся Ретч. Во дворе перед замком собрались колдуны, жившие в Брингольде. С другой стороны собрались горцы.

– Слушайте все! – провозгласил Ретч. – Повелитель темной обители дарует Брингольду свободу и свое покровительство. С этой минуты у вас есть право иметь своего государя и жить по своим законам.

Горцы изумленно зашумели. Вперед вышел Гарнаш. Они смолкли на миг, но тут же разразились радостными криками. А потом опустились на одно колено и торжественно запели присягу королю, слова которой не забылись за сотни лет. После этого Гарнаш подошел ко мне.

– На людях, работающих на рудниках лежит заклятие рабства. Ты сможешь снять его?

Мы сели на лошадей. В Брингольде остался десяток колдунов, остальные поехали с нами. Гарнаша сопровождали его люди и Арош. К полудню мы добрались до приисков. Колдуны, охраняющие рудники, удивились принятому решению, но, похоже, даже были рады. Вряд ли им доставляло удовольствие находиться в такой дыре. Когда я снял заклятие, то простился с Гарнашем. Мы вернулись в обитель.

– Теперь я понял, зачем ты это сделал, – произнес Нордек. – У нас в обители стало на три десятка колдунов больше.

– Неплохих колдунов, надо сказать, – подметил Ретч. – Все они вполне сносно знают охранную магию, и все преданы мне, а значит и Тэрселу.

– Надеюсь, ты не собираешься освобождать остальные города?

– Нет. Я даже не был ни в одном.

– Тогда тебе стоит взглянуть на них.

Часть 4

Глава 17 Последняя битва

Так в делах минул год. Я не терял бдительности, но в последнее время стал вдвойне осторожен. Дейра исчезла из обители месяца два назад, и это тревожило меня. Наконец, она объявилась, мрачная и измученная.

– Что произошло?

– Я едва выходила Бихеста, – чуть слышно вымолвила она. – Ему все давалось с трудом, он мало усвоил, и Ментепер сорвался…

Слезы, похоже, она уже все выплакала.

– Теперь их планы изменились?

Она помотала головой.

– Кажется, нет. Ментепер хочет довести начатое до конца – это только вопрос времени.

– Он собирается обучать брата дальше? – удивился я. – Не вижу смысла… Не лучше ли ему заняться Балахиром?

– Ментепер желает, чтобы все произошло согласно правилам, чтобы Бихест сделал тебе вызов, и вы бились за трон, согласно закону.

– Согласно закону? Тогда он заранее приговорил Бихеста к смерти. Но я не собираюсь подчиняться его правилам. Тебе известны сроки?

– Может, полгода, может, еще целый год, – Дейра в тревоге смотрела на меня. – Что ты намерен предпринять?

– Я не знаю…

Потянулся второй год моего правления. Мы с Нордеком и Ретчем кое-что подправили в законе, объехали все земли, принадлежащие темной обители.

Лайтфел однажды обратился ко мне за помощью, когда Оушэнд опять атаковали пираты. Мы отразили нападение вчетвером: я, Ретч, Лайтфел и Файрил, который теперь вместо Визониана находился в Оушэнде и сейчас старался, чтобы всегда между ним и мной стоял его повелитель. Флотилия кораблей на этот раз оказалась гораздо больше, но мы справились без проблем.

– Давно хотел спросить, – заметил Лайтфел. – Это вы поведали островным народам секрет пороха?

– Мы?! – возмутился Ретч. – Кто из нас привык иметь дело с огнем?

И незаметно подмигнул мне.

– Любопытное предположение, Лайтфел, – я улыбнулся. – Но люди вполне могли сами найти необходимый состав.

– Почему тогда на материке его до сих пор никто не изобрел?

– А зачем, когда огонька всегда можно попросить у вас.

– Твоя правда, – Лайтфел задумчиво взирал на море. – Знаешь, на юге у нас тоже наметились кое-какие проблемы.

– На юге? – удивился я.

– Тебе ведь известно, что наша протекция не бесконечна. На крайнем юге остались племена, которые сочли наше покровительство вмешательством во внутренние дела. Они иногда нападают на тех, кто от нашего протектората не отказался.

– Да, я слышал. Перл рассказывал – он сам с Южного моря.

– Твой тавернщик? – припомнил Лайтфел.

– Да. Говорил, что бежал от варваров. Выходит, вы запоздали тогда с помощью?

– Нападение было неожиданным. Варвары имеют способность незаметно нападать и так же исчезать… Но сейчас я смотрю на это несколько по другому. Если вспомнить Ментепера… Сколько уже времени прошло? Два года?

– К чему ты клонишь? – я нахмурился.

– У меня ощущение, что нас потихоньку втягивают в войну. Даже если мы сейчас заодно. Ответь, в силах Ментепера привести сюда воинство из другого мира?

– Ты знаешь ответ на свой вопрос.

– Да, некогда один из светлых правителей до меня привел в Бинаин целый народ. Я слышал, ты освободил их.

– Так ты считаешь, что за всеми этими нападениями стоит Ментепер?

– Почему нет? Или ты полагаешь, что за прошедшее время он так ничего и не предпринял? Или… тебе известно больше моего?

– Не известно.

– Так вот, месяца два назад, когда произошло нападение на один из наших южных городов, мы попытались найти нападавших. Но наши усилия оказались тщетны. А вчера мне сообщили, что около другого города замечено огромное войско. Я хочу, чтобы ты присутствовал там, и твои маги помогли нам.

– Почему ты уверен, что в происходящем вина Ментепера? – полюбопытствовал Ретч.

– Нападают только на города, находящиеся под протекцией светлой обители, – заметил Лайтфел. – Раньше я полагал, что это связано с тем, что эти города более зажиточны и богаты, чем ваши, что варварам там есть чему поживиться. Но поскольку врага не обнаружили, повторюсь, я переменил свое мнение.

Мы переглянулись с Ретчем.

– Тебе бы следовало оповестить меня раньше, – я нахмурился. – Сколько нападений уже произошло?

– Пять. Вдоль всего юга.

На следующий день я встретился с Лайтфелом в Мидле. Мы собирались обсудить возможное нападение на южные города, но оказалось, что уже поздно. Оушэнд вновь атаковали корсары, и Ретч вызвался помочь Файрилу. Одновременно с этим завязалась схватка в одном из южных городов, где мы ожидали нападения. Лайтфел послал туда отряд огненных магов, а я – Нордека с несколькими колдунами, владеющих охранной магией. Мы следили за происходящим через открытые порталы. Еще чрез полчаса Лайтфелу доложили, что захвачен западный город. Мы раскрыли третий портал. Перед нами разворачивалась ужасающая битва. Лайтфел отвернулся, смертельно побледнев, потом взглянул на меня.

– Ты не хотел междоусобную войну – полюбуйся теперь на эту бойню, – негромко произнес он. – У них оказалось достаточно времени подготовится… И я, к сожалению, оказался прав…

Я заворожено смотрел, как город рушился на моих глазах, башни падали с грохотом, рассыпаясь от удара волны колдовской энергии, отправленной Ментепером. Балахир, Бихест и остальные колдуны, управляя стаей огромных псов, добивали тех несчастных, что избежали участи погребенных под рухнувшими стенами. На моем лбу проступили капельки холодного пота. Надо было срочно что-то предпринять. Я ожидал нападения, но нападения на темную обитель, а не это…

– …поэтому я привел кое-кого… – докончил Лайтфел.

– Что? – вымолвил я, не поняв, о чем он, и вдруг почувствовал на себе знакомый взгляд.

Я обернулся, задохнувшись от волнения.

– Похоже, мне суждено встречаться с призраками…

Старческая рука схватила меня за горло и прижала к стене. Передо мной стоял Игниферос.

– Учитель, – запротестовал Лайтфел. – Ты обещал, что не причинишь ему ничего.

– Я ничего тебе не обещал! Как ты можешь доверять ему? Этот змееныш может легко войти в доверие, а потом ужалить в тот момент, когда ты того совсем не ждешь… Ты ведь был уверен, что никогда не увидишь меня?

– То, что случилось, произошло не по моей воле, – я хмуро смотрел на него. – Хотя… я действительно не ожидал больше встретить тебя.

– И тебе, наверное, интересно, как случилось, что пережил то, что и раной назвать нельзя… Не забывай, что тот мир – мир науки. Мне помогли местные врачеватели. Что бы ты не утверждал, я знаю наилучший способ закончить войну.

– Нет! – воскликнул я, когда из его пальцев вырвалась молния. – Лайтфел…

И на меня обрушилась боль и тьма.

Когда я очнулся, вокруг, как сперва показалось, все так же царил мрак. Меня тряс озноб – одежда была мокрой. Похоже, окатили ведром ледяной воды. Руки и ноги туго связаны, глаза затянуты плотной повязкой, во рту сухость и привкус крови, а голова раскалывается от такой боли, что я едва не теряю сознание. Знакомый масляный запах бьет в нос, под ладонями ощущается крупный песок… Я понял, что снова нахожусь в самом ненавистном месте темной обители – арене. Гул в голове затих, боль чуть отступила и слух потихоньку возвратился ко мне. Сперва такое ощущение, будто в уши попала вода. Наконец, я начинаю разбирать слова. Два знакомых и схожих голоса спорят надо мной.

– Я сделал, как ты хотел – остановил войну, – говорил темный брат.

– Но я отдал тебе Тэрсела не для того, чтобы ты оставил его в живых, – возразил светлый с недовольством.

– Мы в темной обители, и здесь свои законы. Ему представится шанс выжить, – он усмехнулся. – Я не могу отказать ему в этом.

– Ты дурак! – в голосе Игнифероса сквозило раздражение. – Я слышал, что последний раз, когда ты вздумал поиграть с ним по своим правилам, он едва не добрался до тебя, и только твое проворство спасло тебе жизнь.

– А ты вдруг стал обо мне заботиться? – Ментепер засмеялся.

– Кто из твоих псов сможет противостоять ему?

– Бихест, его брат. Не так хорошо владел магией, но за два года я натаскал его. Ну что, ястребок, ты готов? – с этими словами он вздернул меня на ноги.

Ему пришлось поддержать меня, чтобы я не шлепнулся обратно. К горлу подкатилась дурнота, и я склонил голову, тяжело дыша. Губ коснулась чаша, и я сделал несколько торопливых глотков холодной воды. Головокружение отступило, но Ментепер издал сомнительное хмыканье.

– Ладно, пора начинать, – чуть ворчливо произнес он.

Они пошли прочь, и никто не удосужился снять путы и повязку с глаз. Я услышал тихие крадущиеся шаги ко мне. Спустя миг, воспользовавшись магией присутствия, я уже мог понимать, что твориться вокруг.

Темный круг арены, за ним яркое пламя, исходящее от масляных светильников, дальше темные силуэты зрителей. Ментепер и Игниферос застыли у самого края арены. А ко мне подкрадывался Бихест.

– Тише, братец, тише, – осадил я его едва слышно – голос совсем охрип. – Ты все еще хочешь меня убить?

– Не дождусь этого, – в тоне Бихеста слышалась досада, что я обнаружил его, и брат стал поднимать меч.

– Думал, это будет поединок магии, – заметил я и попятился от него. – Как видишь, мне не вернули мой меч.

– Магии? – он гнусно захихикал. – Разве тебе оставили магические способности?

Он со всего замаху опустил меч.

Я рисковал, проделывая это. Отскочил, упал как бы невзначай на спину. Меч Бихеста воткнулся в землю точно между моих щиколоток, перерезав веревки. Я подтянулся, обрезал веревки и на руках, вскочил на ноги, сорвав повязку. И встретился с разъяренным взглядом Бихеста.

– Не думай, что легко отделаешься, – пообещал он. – А после тебя на очереди все твои прихвостни. Кое-кто уже расплатился…

Я нахмурился, а на его лице расплылась мерзкая улыбка.

– Та, что предала меня, лежит мертвой на столе в зале Совета.

– О ком ты?

– О Дейре! Ненавижу! Какое я испытал удовольствие, когда вонзал в нее этот меч.

– Ты посмел убить свою мать?!

– Та, что спала с тобой, не может быть моей матерью! – он в бешенной ярости бросился на меня.

Я нырнул под меч, кувыркнулся, уворачиваясь от очередного удара, и осознал, что вновь обрел еще одну свою способность. Ментеперу, похоже доставляло удовольствие снимать с меня сдерживающие заклятия по одному. Я сделал жест, и из моих пальцев вырвались дротики. Однако Бихест до сих пор не научился отражать эту магию. На его лице застыло изумление от неожиданности. Но мои клинки застыли перед ним, а потом бесшумно упали на песок. Я присмотрелся к нему повнимательнее и понял, что мой брат с головы до ног одет в магические «доспехи». Нет, выглядело это как обычная одежда, но все вещи несли в себе охранную магию. Наружу рвалась ярость, но я пытался сдерживать себя.

– Кто тебе сказал? – спросил я. – Ты хоть задумался – вдруг это неправда?

– Ментеперу незачем лгать. И он видит всех насквозь.

– Ты убил свою мать, так, может, ты убил и нашего отца?

– Нет, тогда бы я не посмел, а вот сейчас, скорее всего, отважился.

– Ублюдок. Глупец, – я ощутил, что ветер вновь подчиняется мне. – Не на тебя поставили в этой игре…

Вихрь обрушился на него, в одном мощном потоке закрутил, поднял в воздух и с такой силой швырнул о землю, что вверх поднялся столб песка и пыли. Я, наверное, оказался единственным, кто расслышал за надрывным, протяжным и резко оборвавшимся воем ветра треск ломающихся костей. Я обернулся к Ментеперу.

– Освободи меня!

– Ты разочаровал меня…

– Извини, что вновь не растянул удовольствие.

Игниферос нахмурился и посмотрел на брата.

– Ты не сдержал своего обещания! – вместе с этими словами из его пальцев вырвалась молния, на этот раз она несла в себе смерть.

Чувствуя себя, как загнанный зверь, я прыгнул в сторону, увернувшись от разряда, перекатился по песку. Но ко мне уже несся второй огненный зигзаг, и я понял, что его уже не смогу избежать. Но в этот миг передо мной оказался Ретч. Ему обожгло ладони, но он успел отразить молнию. Я живо вскочил на ноги, осознав, что Ментепер окончательно вернул мои магические способности, и послал в сторону светлого брата такую волну энергии, что едва не потерял сознание, отдав всю силу до последнего. Волна окутала Игнифероса глухо ворчащей воронкой и стала сжиматься. Однако он успел ретироваться таким же способом, как это сделал когда-то его брат, открыв портал. Я оперся на плечо Ретча.

– Как ты? – участливо спросил он.

– Могло бы быть хуже, если бы не ты, – я поглядел на него с благодарностью.

– Я же говорил, что знание огненной магии может пригодиться, – Ретч чуть улыбнулся и с опаской взглянул на подошедшего к нам Ментепера.

– Знаешь, что полагается за запретную магию? – старик бросил на него насмешливый взгляд, а потом посмотрел на меня. – Ты пропустил кое-какие события, пока находился в шоке от молнии моего брата.

– Да, действительно… Но я бы послушал об этом несколько позже, если ты позволишь. У меня голова раскалывается, и я плохо соображаю…

– Что ж, единственное, что ты должен знать – колдуны, бывшие раньше на стороне Бихеста, находятся здесь, и что с ними делать – решать тебе.

– Мне? – я притворился удивленным. – На стороне Бихеста? Ни на твоей, ни на Балахира?

– Ты единственный, кто достоин занимать место их повелителя, – заметил Ментепер и усмехнулся. – Мы повздорили с тобой при последней встрече, что ж, с кем ни бывает… Балахир подчинялся мне, так что он снова займет свое место в совете… Я возвращаюсь к себе. А мой брат вряд ли отважится вновь напасть на тебя. Тем более что тогда ему придется иметь дело и со мной. А последний раз, когда мы серьезно повздорили, это разрушило целый мир…

Он засмеялся и, развернувшись, пошел прочь.

– Хоть с одним что-то прояснилось, – пробурчал Ретч. – Пойдем, тебе надо отдохнуть…

Я дремал в своей комнате. Рядом сидела Мерлинда, которая осмотрела меня и дала какой-то отвар для восстановления сил. Я вдруг услышал, как она тихо плачет.

– Мама? – я взял ее ладонь и поцеловал. – Прости…

Она помотала головой и, взяв себя в руки, поцеловала в лоб.

– Спи, – она поднялась, чтобы уйти. – Тебе не за что извиняться передо мной…

Следующим утром я поднялся сам не свой. Всю ночь мне снились странные, обрывочные сны. Толком я их уже не помнил, но от видений осталось пренеприятное чувство. Умывшись и одевшись, я в задумчивости спустился вниз и лишь у самого входа в усыпальницу заметил, что за мной, словно тень, следует Ретч. Я обернулся.

– Побудь здесь.

Он понимающе кивнул. Я зашел в темный зал, подошел к гробнице отца. Пальцы скользнули по резьбе холодной каменной крышки.

– Зачем ты ушел, отец, – вымолвил я едва слышно. – Наверное, ты бы знал сейчас, что делать… Мне не хватает ни сил, ни опыта, чтобы… покончить с этими сумасшедшими стариками, которые все так же жаждут делить мир. Почему?…

Я задумался. Действительно ли я ранил тогда Ментепера? Я был уверен, что тот не получил ни царапины. Но единственным знавшим правду являлся Бэйзел, погибший по непонятной причине всего лишь через несколько часов после погребения Ментепера… У меня в памяти всплыл голос Нордека: «Все видели его. Мертвец мертвецом! Я сам опускал могильную плиту.»

– Мертвец мертвецом… – прошептал я, и мой взгляд застыл на каменной плите.

У меня перехватило дыхание от догадки, и я провел руками над гробницей. У меня возникло ощущение, что я провалился в прорубь и с головой ушел по лед. Холод. Холод пустоты…

– Ретч, – позвал я. – Ретч!

Ретч подошел ко мне. Я взялся за крышку.

– Ты хочешь вскрыть гробницу?! – в ужасе зашептал он. – Но зачем?

– Потому что в ней я ничего не чувствую. Смотри!

Крышка с глухим звуком отодвинулась. Ретч, затаив дыхание, осторожно заглянул в гробницу. В следующий миг он вскрикнул и отшатнулся. В его глазах отразилась полнейшая растерянность.

– Что там?

Ретч, наконец, ответил:

– Его там нет.

Теперь и я отважился заглянуть в саркофаг. Пустота. Ничего. Даже клочка тряпицы не осталось, даже волоска. Я без сил сполз на пол, прислонившись спиной к холодному камню, и поглядел на Ретча.

– Ты понимаешь, что происходит, Ретч?

– Нет.

Я поставил крышку на место.

– Пока пусть остальные не знают об этом. Но кто-то явно решил нас надуть.

– Но зачем кому-то похищать мертвеца?

– Ты не понял? Мертвец никому не нужен!

– Хочешь сказать, что Бэйзел жив?! – пораженно проговорил Ретч. – Но это невозможно! Мы ведь сами видели его!

Он осекся.

– Ментепер тоже выглядел мертвее мертвого, не так ли. Он даже толковал о неком эликсире, который помог ему в этом, а мы так легкомысленно пропустили его слова мимо ушей. Я был слишком расстроен в тот день. Слишком! Я мог вполне что-то упустить. Пойдем!

Я остановился у входа в покои Мерлинды, а потом, вздохнув, решительно толкнул дверь. Мой приход оторвал ее от изготовления очередного лекарства. Она обратила на меня удивленный взгляд, а потом по лицу ее расползлась бледность.

– Расскажи мне об этом сама, – я сел в кресло и устало прикрыл глаза.

– О чем ты, я не понимаю…

– Могила Бэйзела пуста… а мне даже в голову не приходило, что ты окажешься во всем этом замешанной. Спустя две минуты после посещения Бихестом отца, ты зашла к нему. Но все произошло не так, как ты рассказывала. Он не лежал на полу библиотеки мертвым.

– Я не смогу ничего объяснить тебе, – она опустила взор. – Я всего лишь выполняла приказ твоего отца!

– И он не объяснил, из-за чего вдруг решил изменить свою жизнь, оставить трон, обитель?

– Ментепер хотел, чтобы он ушел, – произнесла она едва слышно. – Бэйзел решил, что лучше не рисковать своей жизнью и подчиниться.

– Значит, Ментепер знал? А ты, выходит, знала, что и Ментепер жив?

– Да.

– Чудно.

– Считаешь, что было бы разумней не подчиниться ему?

– Ты могла бы сообщить мне…

– Не могла, с меня взяли клятву…

Мне не понравился ее не слишком убедительный довод о клятве.

– Что ж, неужели ты не знаешь, где сейчас отец? Ты не поддерживала с ним связь? И он не интересовался делами обители, и что здесь вообще происходит?

Она потянула шнурок на шее, сняла и протянула мне кровный кулон.

– Интересовался, но… Уже два месяца он молчит, и я сама не могу найти его… Он путешествовал по мирам, как ты не так давно. Может, у тебя получится связаться с ним. Как поступишь, когда найдешь его?

Я лишь пожал плечами и вышел. На самом деле, если мне удастся найти Бэйзела, я бы, ни капли не сомневаясь, вернул ему знак власти. Мои мысли вернулись к Ментеперу. Положение было хуже некуда. Наши пожелания насчет управления обителью опять не совпадали. Оставалось надеяться, что найдя отца, мы вдвоем что-нибудь да придумали. Пока же я решил посоветоваться с Лайтфелом. И на следующий день встретился с ним в Мидле. Лайтфел несколько нервничал.

– Послушай, Тэрсел, – он словно оправдывался. – Наверное, я все же ошибся, когда позвал Игнифероса…

– Откуда ты узнал, что он жив? – спросил я.

– Помнишь, пару лет назад я говорил, что новость о гибели Игнифероса принес Стартел? На самом деле он рассказал, что мага нашли мертвым, но местные врачи смогли его оживить. Сначала они оживляли тело, потом его разум. Он долго оставался без сознания, а когда очнулся, ему восстанавливали память. Звучит сомнительно, после такой-то раны, но им удалось выходить его. Я периодически посылал туда Стартела, интересуясь, как идет выздоровление. Игниферос полностью оправился месяц назад. Поэтому, когда в какой-то миг показалось, что мы не справимся с Ментепером – а к тому моменту я уже уверился, что за всеми нападениями стоит он – я позвал Игнифероса. Я не знал, что его целью станешь ты, а не Ментепер…

Лайтфел словно извинялся.

– Могло бы быть хуже, – заметил я. – Значит, он не поверил, что… я не желал ему смерти?

Лайтфел покачал головой. Я же поведал ему о Бэйзеле. Лайтфел с изумлением воззрился на меня.

– Вот это новость так новость. Что будешь делать?

– Попытаюсь разыскать его. У матери взял кровный амулет. Вчера попробовал восстановить связь, но безрезультатно. Остается единственное – искать его по следу…

– Слишком давно. В мирах, где он проходил, след уже рассеялся, – он покачал головой.

– По крайней мере, я знаю направление, – я слабо улыбнулся.

– Ты оставишь обитель, я правильно понял? – чуть встревожено произнес Лайтфел. – Что Ментепер?

– Убрался восвояси, будто ничего и не было. А твой?

– Здесь. Распоряжается, как у себя дома, – чуть ворчливо отозвался Лайтфел. – Сдается мне, решил взяться за старое, пытается навести порядок в обители… Хотя, там и так все в порядке.

– То есть, он хочет взять управление в свои руки? – я нахмурился.

– Похоже на то. Тебе это, наверное, не нравится еще больше, чем мне.

– И ты позволишь ему?

– Вряд ли у меня остается выбор. Впрочем, когда-то он являлся неплохим правителем. Да и с темными колдунами он не намерен вести войну.

– Хоть какое-то утешение.

Лайтфел посмотрел на стоящего за моей спиной Ретча.

– Твои слуги, я слышал, начали изучать светлую магию? – поинтересовался Лайтфел. – Что же нас ожидает в будущем?

Я пожал плечами и поднялся, чтобы уходить.

– Погоди, – Лайтфел позвал слугу, и через несколько минут тот положил на столе целую кипу свитков. – Вдруг пригодится. Это карты земель до мира Игнифероса. Обрати внимание, весьма подробные. Какие-то из них абсолютно незаселенны. Сомневаюсь, что Бэйзел выбрал бы такой мир. Думаю, следует искать твоего отца в каком-нибудь городе.

– Спасибо.

– Нам нужно держать связь, – заметил он. – Ты знаешь, что я имею ввиду.

Мне не очень хотелось делать то, что предложил Лайтфел, но он был прав. Лайтфел достал два кулона из горного хрусталя, я обнажил кинжал и провел лезвием по ладони. Капли крови скатились на кулон. Лайтфел прочел заклинание, и камень впитал попавшую на него кровь. Потом он порезал ладонь себе и создал второй амулет. Мы обменялись кулонами, в которых была заключена наша кровь. Теперь каждый из нас мог отыскать другого, в каком бы мире тот не находился и как далеко.

– Надеюсь, ты вернешь его, когда все разъяснится? – он улыбнулся.

– Разумеется, как и ты, – я протянул ему руку, и он пожал ее.

Это было первое рукопожатие за все время нашего знакомства.

– Удачи, – пожелал он. – Не забывай сообщать мне новости.

Глава 18 Эрслайт

Я задумчиво взирал на открытый портал. Где искать? Цепь миров уходящих так далеко, что никто не знал, где они заканчиваются. У меня всего тридцать карт. А что лежит дальше? Как бы там ни было, пора начинать поиски. Со мной отправились Ретч и Нордек.

Прошло несколько дней. Позади остался лежать десяток миров, только два из которых оказались населены. Сейчас мы находились в третьем, весьма похожем на наш, мире. Здесь, как и в нашем мире, стояла осень. Листья только начали желтеть. Но небо уже теряло свою яркость, и на северном горизонте протянулась полоса серо-фиолетовых облаков, предвещающих время дождей. Дул ветер, холодными, резкими порывами сметая опавшую листву. Перед нами раскинусь огромное озеро. Я посмотрел на водяную рябь, устроенную ветром, и листочки, словно армады крошечных кораблей, мчащихся по волнам к дальнему берегу, где едва угадывались очертания города. Спустя миг мы оказались там.

Мы не спеша шли по большому городу. Я иногда прислушивался к кулону, в который была заключена кровь отца, но он молчал. Я знал, что он потеплеет, когда Бэйзел окажется неподалеку. Но камень оставался таким же холодным. Мы оставили коней на постоялом дворе и вышли на центральную площадь, где шла ярмарка. И тут я так резко остановился, что Ретч и Нордек, следовавшие всего в шаге, врезались мне в спину.

– Милорд? – удивился Ретч.

Я оставил его без ответа. Впереди, в нескольких шагах от меня я увидел мальчугана лет двух не больше. Он стоял у одного из невысоких прилавков и с восхищением глядел на искусно вырезанные из дерева фигурки зверей.

– Эрслайт, пойдем! – Авориэн прошла всего лишь в шаге от меня, не заметив, даром что вокруг царила толчея.

Я ощутил тонкий аромат ее духов и, опомнившись, спешно отвернулся.

– Точь-в-точь как ты в его годы, только волосы черные… – заметил Ретч.

– Невозможно! – прошептал пораженно Нордек. – Ты и дочь Лайтфела… Ты знал, что у нее ребенок от тебя?

– Конечно, нет! – я разозлился.

Внутри вспыхнула давняя боль, старательно мною подавляемая. Я осторожно покосился в сторону Авориэн, которая увела малыша от привлекательного прилавка. Спустя миг я заметил и троих колдунов – они стояли у оружейной. Гаст высматривал мечи, что являлось его слабостью, но, судя по выражению лица, товар не нравился.

– Разделимся, но особо не отставайте.

Они кивнули и тут же затерялись в толпе. Я незаметно последовал за Авориэн. Она на какое-то время отвлеклась у палатки с тканями, выпустив из рук ладошку малыша. Он стал озираться, отыскивая что-нибудь поинтересней отрезов шелка и парчи. В этот миг я присел и протянул ему на ладони шахматную фигурку давным-давно вырезанную мной. Он заметил ее и удивленно, чуть настороженно посмотрел на меня.

– Эрслайт! – позвал я, но так, чтобы только он услышал меня, улыбнулся и поманил к себе.

Малыш шагнул ко мне несколько неуверенно. Но фигурка была слишком хороша, и он подошел.

– Я дарю ее тебе, – доверительно шепнул я. – Возьми.

Он все еще недоверчиво глядел на меня, но потом потянулся к фигурке и взял ее, едва коснувшись моей руки. У меня в груди что-то затрепетало от этого прикосновения, и я отметил, что довольно странно, наверное, с моей стороны чувствовать что-то к этому крохе.

– Откуда знаешь, как меня зовут? – спросил он, оторвав взгляд от деревянной лошадки.

Пока я соображал, что бы такое ответить, невольно прижал его ладошку к своим губам. Он вздрогнул, в его глазах блеснул испуг и чуть ли не слезы. Я не успел решить, что стало причиной такой реакции, а он уже бросился мне на шею.

– Папочка! – он отстранился от меня и посмотрел в глаза. – Это ведь так? Мама сказала, что у меня нет отца, но ведь это неправда? Ведь это ты?

Я застыл потрясенный. В какой-то миг я испугался той ответственности, сваливающейся мне на голову, но нашел в себе силы кивнуть. На лице малыша отразилась счастливейшая улыбка, и вновь приник ко мне.

– Эрслайт! – позвала Авориэн, ища его. – С кем это ты?

Я резко поднялся. Она узнала меня и вскрикнула в ужасе. Тут же рядом с ней оказались колдуны.

– Тэрсел? – изумился Гаст. – Как ты нашел нас?

– Я… не вас искал. Это случайность.

– Отпусти малыша, – губы Авориэн нервно подрагивали, а голос оказался едва слышен.

– Наверное, я не смогу выполнить твою просьбу.

– Нет! – закричала в отчаянии Авориэн. – Ты не посмеешь забрать его!

Эрслайт, испуганный тоном ее голоса, принялся растеряно смотреть то на меня, то на нее.

– Он такой же мой сын, как и твой. У меня не меньше прав на него, чем у тебя.

– Почему ты не сказала, что у меня есть отец? – потребовал Эрслайт.

– Он обманывает тебя, он – злой колдун! – крикнула Авориэн.

– Ну, зачем же так? – я прижал к себе кроху, готового расплакаться. – Ты напугала его.

– Тэрсел, отдай его, – по лицу Авориэн скользнули слезы.

– Ребенок не может обходиться без матери, – проговорил Инведнис.

– Выходит, он мог обходиться без отца? – поинтересовался я.

– Должен отметить, мы неплохо его заменяли, – высказался Скит.

– Почему-то мне с трудом в это верится, – я обратил на него хмурый взгляд.

– Послушай, Тэрсел, – продолжил он. – Давай предоставим ему самому решать, с кем он решит остаться. Отпусти его, к кому он пойдет, тот и станет его воспитывать.

– Это не честно, – возразил я. – Он ведь никогда не видел меня.

– Нет, это глупо! – Авориэн кусала губы.

– Ну ладно, – я глянул на Скита. – Я рискну.

Я опустил малыша на землю и даже чуть подтолкнул к Авориэн. Она протянула к нему руки, он потянулся к ней, но потом вдруг замер и обернулся ко мне. Похоже, было что-то в моих глазах, таких же серых, как и у него, что заставило его развернуться и броситься ко мне. Я вновь подхватил его.

– Нет! – отчаянно выкрикнула Авориэн. – Эрслайт, вернись! Я не обманывала тебя – он действительно злой колдун.

– Зачем ты пугаешь его?! – я нахмурился.

– Но ведь это правда! Неужели ты не скажешь ему, кто ты?

– Тэрсел, отдай малыша, – Гаст шагнул ко мне, но замер – за моей спиной встали Ретч и Нордек. – Вот так свита…

– Эви, ты даже не знаешь, кто я сейчас, – негромко вымолвил я.

Я чуть распахнул плащ, где вместо привычного им черного ястребка темно сверкнул знак власти. Они замерли ошарашенные. Я улыбнулся им нехорошей улыбкой.

– Тэрсел, – прошептал Гаст. – Ты… стал главным?

– Уже давно, – ответил я. – В тот проклятый день, когда вы бросили меня. Такое вот странное стечение обстоятельств. Похоже, все беды решили обрушиться на меня в один день…

Колдуны чуть попятились, а окаменевшая от ужаса Авориэн посмотрела на меня.

– Вы пропустили очень много «интересных» событий и что-то вроде войны в том числе.

– Отец? – едва выдохнула Авориэн.

– Я не с ним воевал… но об этом долго рассказывать. С Лайтфелом мы заключили мирный договор. Одним дополнительным пунктом с моей стороны стало условие, что он вернет вам сан.

– Ты не обязан был это делать, – заметил Гаст.

– Разве вы лишились его не из-за меня?

– Тэрсел, пожалуйста, – по ее щекам потекли слезы. Она попыталась что-то сказать, но так и не смогла ничего произнести. Только отчаянное рыдание вырвалось из ее груди.

– Нет, я заберу малыша с собой.

– Тэрсел, подожди, давай все обсудим…

– Нет, Гаст. Два года назад меня тоже никто не подождал и уж тем более никто ничего не объяснил…

Гаст опустил взор. Я посмотрел на Авориэн.

– Ты знаешь, где меня искать, – сказал я одними губами.

Нордек привел наших коней. Мы вскочили в седла и, развернувшись, умчались прочь. Когда мы выехали из города, я открыл портал, и через миг перед нами очутились ворота обители. Затем я и Ретч поднялись в мою комнату. Я усадил малыша в кресло. Он с интересом изучал меня.

– Ты и в самом деле мой отец, не злой колдун? Мама сказала, что у меня нет отца.

– У всех есть отцы, и у тебя тоже, – ответил Ретч, так как я слишком долго думал, как все объяснять малышу. – Тэрсел – повелитель темных колдунов, и он твой отец.

Я глянул на Ретча с благодарностью.

– Почему ты не приходил раньше? – потребовал Эрслайт.

– Мы оказались слишком далеко друг от друга, и твоя мать не могла сообщить о твоем рождении, – проговорил я.

Он понимающе кивнул.

– А моя мама? – он умоляюще посмотрел на меня.

– Не беспокойся. Она скоро приедет к нам, – я достал свой талисман в виде ястреба и одел ему на шею. – Поноси пока мой амулет, чтобы все знали, кто твой отец.

Малыш с интересом принялся разглядывать серебренную фигурку. Вошел Нордек, принесший с кухни всем нам обед. Малыш с аппетитом поел, а потом его стало клонить в сон. Я взял его на руки, и он вскоре заснул, прижавшись ко мне.

– Ты собираешься сделать его своим наследником? – полюбопытствовал Нордек.

– Вряд ли, – я покачал головой. – Ты забываешь о Бэйзеле.

– Ты до сих пор считаешь, что он жив? – даже Ретч усомнился. – Сколько времени прошло…

Я достал из-за пазухи кровавый кристалл.

– Капля крови еще жива, значит жив и он, – произнес я. – Отдохните пока. Мне надо подумать.

– Тэрсел, – разбудил меня тихий голос.

– Разве я звал тебя? – поинтересовался я, не открывая глаз.

– Я встретила Нордека. Он сказал, что ты вернулся и пока ничего не нашел… Кто рядом с тобой?

– Посмотри повнимательнее, – я с неохотой разлепил веки и поглядел на Мерлинду.

Она умилилась, изучая малыша.

– Такой же, как ты в детстве, – прошептала она, любуясь им. – Кто его мать?

– Такая же ведьма, как ты, – буркнул я, вылез из постели и принялся одеваться.

– Всегда ты так, – упрекнула Мерлинда. – Ему ведь еще и двух нет. У него есть имя?

– Эрслайт.

– Лайт? – удивилась она. – Темные колдуны никогда не используют слово «свет» в именах, даже если имя связано с ночью и означает «пепельный свет Луны».

– Не я его так назвал. Но на самом деле оно ему как нельзя лучше подходит.

Мерлинда встревожилась.

– Кто его мать? – повторила она.

– Тебе это не понравится.

Она нахмурилась,сопоставляя по времени некоторые давние события.

– Ты же не хочешь сказать… – она запнулась под моим насмешливым взглядом. – Его мать Авориэн?!

– В нем течет кровь сильнейших колдунов, моя и Лайтфела. Тебе это не нравится?

– Тебе не кажется, что ты совершил ошибку, заимев наследника со светлой кровью?

– Разве я говорил, что он будет моим наследником? – поинтересовался я.

– Что?! Ты отдашь его Лайтфелу, чтобы он вырастил из твоего сына твоего врага, который, возможно, станет могущественнее тебя?

– Прекрати! Я останусь на этом проклятом троне только до тех пор, пока Бэйзел не вернется.

– А если ты не найдешь его?

– Найду, – упрямо повторил я.

– Даже если и так, вдруг Бэйзел не захочет возвращаться?

– Что значит – не захочет? Это его законный трон.

– Ты забываешь еще кое о ком. Мой совет – оставь все, как есть. Иначе из-за Ментепера нас ожидают неприятности.

В это время проснулся Эрслайт и потянулся ко мне. Я прижал его к себе.

– Я подумаю над твоими словами. Но все же постараюсь найти Бэйзела. Позаботишься пока о малыше?

Эрслайт посмотрел на меня.

– Ты уезжаешь?

– Совсем ненадолго. Побудь пока с Мерлиндой.

Она с нежностью взяла его из моих рук.

– Не беспокойся о нем, – заверила она меня. – И будь осторожен.

Глава 19 Первая обитель

Я некоторое время сомневался. Слова матери опять загнали в тупик. Но все же я решил переговорить с Ментепером. Пусть знает, что мне известно о том, что Бэйзел жив. Меня даже преследовало смутное подозрение, что Ментепер вполне ведает, где находится Бэйзел. Поэтому, оставив Эрслайта на попечении Мерлинды, я с Ретчем и Нордеком отправился на север.

– Ментепер! – позвал я, когда мы поздней ночью оказались у его дома.

Но он не отозвался. Я спешился и поднялся на крыльцо. Дверь немедленно поддалась под легким нажимом.

– Ментепер! – снова позвал я, заглянув внутрь.

Коридор тонул во мраке, но снаружи мы заметили в одном из окон чуть мерцающий свет, словно от гаснущей свечи. Я осторожно двинулся вперед, Нордек и Ретч последовали за мной. Вокруг по-прежнему стояла тишина. Мы поднялись на второй этаж и здесь уловили дальний отблеск. Прошли еще один коридор и оказались в зале, где обычно проводились занятия магии. Прямо посреди зала был открыт портал, уводящий во тьму, а перед ним догорала свеча. Я подошел ближе – слабенький огонек погас – и посмотрел в портал. За ним шел длинный, плавно изгибающийся влево темный коридор. Оттуда повеяло холодом, и я отступил, но в этот миг жаром обдало грудь. Я сжал в руке отцовский кулон. Кристалл стал почти горячим и чуть пульсировал часто и тревожно.

Больше не раздумывая, я шагнул в проход, Ретч и Нордек не отставали. Коридор несколько раз повернул и неожиданно оборвался, а мы застыли в изумлении от открывшегося зрелища. Впереди раскинулся самый огромный зал, который я когда-либо видел, правильной круглой формы. Колоны, причудливо извиваясь, терялись в вышине – потолка видно не было. По всему периметру зала ввысь убегали ярусы. И все это являлось золотым… Только пол оказался иной. Зеркально гладкий, из неизвестного черного камня с мелкими золотистыми вкраплениями. И посреди этого подавляющего великолепия находились двое. Ментепер стоял перед сидящим на стуле Бэйзелом и что-то доказывал ему – слова до нас не долетали.

Я направился к ним, а потом ускорил шаг, когда различил, что отец связан. Ментепер тоже заметил нас и застыл, ожидая.

– Не думал тебя здесь увидеть, – усмехнулся он, когда мы подошли.

– Что здесь происходит? – я нахмурился.

– Хоть знаете, где находитесь? – с насмешкой произнес Ментепер, словно не расслышав моих слов. – Это первая обитель!

– Как?! – Нордек, не веря, озирался. – Она навсегда утеряна, потому что мир, где она находилась, был разрушен!

– Прошло много времени с тех пор… Когда я открыл, что здесь вновь можно находиться без риска для жизни, то решил восстановить обитель. Что, Ретч, узнаешь блеск брингольдского золота?

– Тогда, вероятно, мы находимся в библиотеке, – предположил Ретч. – Это была самая красивая зала в обители…

– Ты прав, но книги, заполнявшие некогда все это пространство, утрачены…

Ментепер увидел мой взгляд, направленный на Бэйзела.

– Хочешь знать, что он тут делает?

– Ты догадлив. Отпусти его.

Веревки связывающие Бэйзела исчезли.

– Однако, – заметил Ментепер. – Живым Бэйзел отсюда не уйдет… Нет, нет, я ничего не собираюсь ему причинять. Ты сам убьешь его!

Я с непониманием воззрился на него.

– Ты кое-чего не знаешь, – пояснил Ментепер. – Из-за чего Бэйзел оставил трон.

– Ты его принудил к этому, разве нет?

– Разумеется. А почему? Да, конечно, я и раньше пытался убрать его, да и тебя тоже, но это так – не серьезно… И вдруг ты, вопреки моим прежним планам, занимаешь главное место в колдовском Совете… Дейра, конечно, оказалась умницей и вовремя перешла на твою сторону. А Балахир направил дурочка Бихеста на ложный путь…

Ментепер улыбнулся понятным только ему словам и глянул на Бэйзела.

– Может, сам ему скажешь?

– Я не посмею, – глухо проговорил Бэйзел.

– Что ж… Когда-то давно, когда Бэйзел заполучил власть, эту власть с ним захотели разделить Дейра и Мерлинда. Обе являлись искусными врачевательницами, владели еще кое какой довольно схожей магией. Но чтобы занять место подле Бэйзела нужно было нечто большее… Тогда Мерлинда решилась приехать ко мне и просить ученичество, чтобы превосходить в магии соперницу. Однако через пару дней она сбежала, нарушив правило. Когда же я нагнал ее, она сделала все, чтобы остаться в живых… Двадцать два года назад!

Он пытливо посмотрел на меня. Все внутри меня застыло, а в душе тьмою расползлась боль и ощущение того, что меня унизили и жестоко обманули. Я перевел взгляд на Бэйзела, боясь все осознать.

– Ты не мой сын, – произнес он едва слышно.

Ментепер хрипло рассмеялся.

– Он и не может быть твоим сыном. Он слишком умен для такого ничтожества, как ты. Твой выродок Бихест ему даже в подметки не годился. Жаль, что я не знал об этом раньше.

Я на миг закрыл глаза.

– Не знал?

– Восхищаюсь твоей матерью, Тэрсел. Как долго и ловко она обманывала нас всех…

– Никто не знал об этом до недавнего времени, – негромко добавил Бэйзел. – Все открылось, когда ты столкнулся с Ментепером во сне. Ты не успел даже оцарапать его – он оборвал связь. А потом позвал меня к себе и потребовал немедля с тобой разделаться. Я сообщил о случившемся твоей матери. Тогда-то она и открыла тайну твоего рождения. После этого Ментепер немного поразмыслил и решил пока тебя не трогать. А чуть позже надумал от меня избавиться и поставить тебя править, – он с ненавистью поглядел на Ментепера. – Я же оказался его пленником.

Ментепер похлопал в ладоши.

– Теперь, ты знаешь…

Я облизнул губы.

– Это ничего не меняет. Совсем недавно я узнал, что гробница пуста, и разыскивал Бэйзела, чтобы он вернулся и вновь занял трон.

– Ты меня снова разочаровываешь, ястребок, – Ментепер нахмурился.

– Что ты хочешь от меня?

– Я уже почти получил, что хотел. В обители правит самый достойный колдун. Это ты. Мой брат спутал планы, и со светлыми придется обождать… А это ничтожество я сам убью, раз тебе брезгливо…

Но мой меч оказался у самого горла Ментепера и даже слегка коснулся кожи. По серебристому лезвию заскользила ярко-алая капелька. Я сделал знак Бэйзелу встать за мою спину.

– Ты считаешь, что я позволю причинить вред тому, кто воспитал меня, кто любил меня?

Глаза Ментепера полыхнули яростью. А потом в них отразилась насмешка.

– Уверен, что и меня ты не сможешь убить… Разве нет, ястребок?

Он шагнул на меня, и я отступил. Рука, держащая клинок, дрогнула, но я не отвел меча. Еще один шаг, и все мы вновь попятились от него.

– Нет, не сможешь… Помнишь, что я тебе говорил – выживают сильнейшие. А ты слаб, у тебя дрожат руки, да и сам ты весь трясешься. Если ты не убьешь меня, я убью тебя и остальных. И я, в отличие от тебя, сомневаться не буду. Ты не первое мое отродье, которое я убью. Правда все остальные не отличались особым талантом. Даже жаль немного…

Я почувствовал, что еще несколько мгновений, и не смогу больше удерживать меч у его горла.

– Не могу! – заорал я в отчаянии. – Что мне делать?! Что делать, проклятье?!

– Нет, Тэрсел, нет! – выкрикнул мне в самое ухо Ретч. – Ты сможешь! Иначе, он погубит всех…

– Ты слышишь, ястребок? – Ментепер негромко засмеялся. – Они заботятся прежде всего о своей шкуре. Может, передумаешь, все же? Мы бы славно развлеклись с тобой… Кстати, может, не знаешь, они тоже убивали моих детишек. У всех у них оказалась плохая наследственность – мания убивать без причины. Тебя это тоже не могло не затронуть… Уж об этом тебе известно лучше, чем кому бы то ни было… По приказу Совета их всех казнили. Подумай о подобной участи. Тебя ведь уже приговаривали к смерти. Теперь, уже не сомневайся, они осуществят свое решение. Теперь, когда выяснилось твое происхождение.

Я задохнулся от волнения, и на меня тяжелой волной накатилось омерзение. А потом почувствовал давление и боль в висках. Ментепер неотрывно смотрел на меня, стремясь сломать волю и подчинить. Я знал, что должен предпринять, но не хватало сил сделать этот шаг.

– Никто не посмеет причинить Тэрселу вред, – выкрикнул Бэйзел. – Никто из нас не позволит!

– Утешаешь самого себя, Бэйзел? – губы колдуна скривились в презрительной насмешке. – Конечно, не посмеют. Они же боялись его, даже когда он был еще ребенком. Ничтожества! И ты сам, Бэйзел, разве ты не боишься его? Спину ястребка украшают белые полосы. И только ты тому виной, ты позволил сделать с ним это… И где-то в глубине души он прекрасно это понимает… Может, ты жив до сих пор только потому, что он срывался на других. Тебе не приходила такая мысль в голову?

Внезапно из-за спины Ментепера скользнул темный силуэт. Когти царапнули каменный пол, пасть в оскале показала острые клыки. Зверь приготовился к нападению. И почудилось, что мне сниться давний кошмар. Тогда, два с лишним года назад, когда я учился у Ментепера…

– Я так долго ждал, когда же он, наконец, убьет тебя, – рука Ментепера скользнула по спине чудовища. – Это твоя смерть, Бэйзел.

Бэйзел попятился. Зверь глухо зарычал и прыгнул. Но я успел опередить его. Мой меч зазвенел о пол.

– Шэд! – заорал я. – Не смей!

Я поймал его одной рукой за шею, вцепился пальцами в жесткую черную с проседью гриву. Другая рука скользнула по морде успокаивая. Клыки на миг оказались у моего лица, а потом кроваво-красный язык прошелся по щеке. Ментепер грязно выругался. В руке у него возник огненный хлыст. Щелчок в воздухе. Шэд осклабился и развернул страшную пасть в сторону колдуна.

– Выполняй, что тебе велено! – крикнул Ментепер, вновь замахнувшись хлыстом.

– Нет, Шэд!

Зверь вырвался и прыгнул. Коротко в воздухе свистнул хлыст, за ним последовал сдавленный хрип. По моему лицу покатились попавшие на него жаркие капли, перемешиваясь с выступившим холодным потом. На миг потемнело в глазах, я услышал звук падающих тел. Потом увидел обращенные ко мне лица, переполненные ужасом. Комом в горле встало отчаяние, я закрыл глаза, в висках по сумасшедшему стучал пульс, в ушах стоял шум, и осознание всего произошедшего куда-то ускользало. Я без сил опустился на пол, закрыл лицо руками, сдавив ноющие виски.

– Тэрсел, – позвал кто-то так нерешительно и тихо, что я подумал, будто мне показалось.

Тенью скользнул зверь и вытянулся у моих ног, словно прочертил границу отделяющую меня от остальных.

– Тэрсел! Тэрсел!!! – окрепший голос Бэйзела вырвал меня из того состояния отчаянного ужаса, которое поглотило сознание.

Не обращая внимания на зверя, глухо заворчавшего, но не шелохнувшегося, он перешагнул через него. Руки легли на мои плечи и чуть встряхнули. Я открыл глаза и отвернулся.

– Прости меня, – произнес он.

– Тебе не за что извиняться. Ты… не откажешься от меня?

– Никогда, – Бэйзел прижал к себе.

– Даже из-за Бихеста? – едва слышно спросил я.

Бэйзел заглянул мне в глаза.

– Я знаю… Ментепер рассказал… И о смерти Дейры тоже. Этого я Бихесту бы сам не простил…

Мы поднялись. Нордек накрыл плащом тело Ментепера. Ретч же отошел к окну.

– Смотрите! – он заворожено взирал на открывшуюся панораму.

Мы подошли к нему. Справа за горизонт опускались две луны, а слева показался диск ослепительного, почти белого солнца. Сумерки на земле таяли, и нам открылся вид огромных башен, увенчанных куполами, и полуразрушенного города из светло-серого камня. Дальше искрилось под лучами рассвета море.

– Пойдемте, – Бэйзел первый очнулся от представшего зрелища. – Мы еще вернемся сюда, но позже.

Мы прошли по коридору. Нордек нес на себе тело Ментепера. Портал оказался еще открыт, но уже заметно дрожал, словно марево, готовый закрыться. Мы минули его и вышли во двор. Они сели на лошадей. А я стоял перед Шэдом, не зная, что с ним делать. Он чуть виновато ткнулся мордой в лицо, посмотрел на остальных, встряхнулся, словно после купания и вновь стал конем.

– Ловко! – не сдержался Нордек. – Тэрсел, твой конь – оборотень!

– Никогда за ним этого не замечал, – буркнул я, закидывая на его спину седло.

– Несомненно, есть команда, принуждающая изменять облик, – заметил Ретч.

Я лишь пожал плечам, открыл портал. Через миг мы уже переместились к обители. Я стянул с шеи знак власти и протянул Бэйзелу.

– Ты уверен? – он не спешил его брать.

– Больше, чем когда-либо.

Бэйзел надел знак власти. Ретч и Нордек переглянулись, но ничего не сказали.

Я направился в покои матери. Мерлинда приложила палец к губам, показывая на спящего на постели Эрслайта, а потом в ужасе поглядела на дверь. Я обернулся. За мной темной тенью скользнул Шэд, вновь потерявший облик коня, и улегся у моих ног.

– Это Шэд… Мой конь, как оказалось, может превращаться в чудовище, – я погладил его. – Разве я приказывал следовать за мной?

Он лишь тихо фыркнул и, положив голову на лапы, задремал.

– Как малыш?

– Все хорошо, – она с тревогой взирала на меня. – Ты бледен и… ты ранен? У тебя кровь.

– Кровь моего отца. Не Бэйзела, – я опустил взгляд.

– Прости, прости меня, – она пошатнулась и отступила. – Наверное, мне следовало тебе раньше сказать…

– Наоборот, я был бы рад, если бы и дальше не знал этого…

Мерлинда закрыла лицо ладонями и тихо заплакала.

– Что с Бэйзелом? – едва слышно спросила она, немного успокоившись.

– Он вернулся, я отдал ему знак власти…

Она посмотрела на меня и чуть грустно улыбнулась.

Глава 20 Решение Большого Совета

Прошло несколько дней. Я старался не покидать своей комнаты – не хотелось никому попадаться на глаза. Возвращение Бэйзела повергло многих колдунов в растерянность, и они не знали, как себя вести в моем присутствии. Будь я один, то без раздумий бы уехал, но теперь со мной был Эрслайт. А я все испытывал надежду, хотя и весьма слабую, что Авориэн что-то еще чувствует ко мне… Поэтому, чтобы избавиться от далеких от оптимизма раздумий, я занялся малышом. Читал ему книги, рассказывал истории и, сидя у раскрытого окна в другой мир, учил его рисовать. Как и меня когда-то, его это заинтересовало. Несколько раз заходил Бэйзел и сообщал, что твориться в обители, но ни разу не заговорил о недавних событиях, словно чувствовал, что еще рано со мной обсуждать это. В последнее свое посещение, он сообщил, что поедет на встречу к Лайтфелу вновь перезаключать мирный договор, а потом посмотрел на играющего Эрслайта и задал ему несколько вопросов на светлом наречии. Малыш с улыбкой ответил, а Бэйзел обратился ко мне.

– Каким же колдуном он вырастет? Темным или светлым?

– Талантливым.

– В этом я не сомневаюсь. Что ж, мне пора.

Бэйзел ушел. Я взялся за чтение. Эрслайт устроился у меня на руках, изучая картинки и засыпая вопросами, но вскоре задремал. Меня тоже немного клонило в сон, но я не отложил книгу и продолжил чтение. Бэйзел сказал, что уехал на совет к Лайтфелу – ничего особенного, просто опять перезаключить этот проклятый мирный договор… Я оторвался от книги и задумчиво поглядел в окно. Что-то беспокоило меня.

Под моей ладонью передернулся мутной пеленой портал, обрел четкость, и я уже на самом подъезде к зданию городского совета Мидла увидел Бэйзела и весь наш совет. Нет, ради перезаключения договора можно было бы не брать никого, кроме охранников. Я нахмурился, раздраженно смахнул ладонью растворившейся под ней проход, и мой взгляд рассеяно заскользил дальше по строкам книги. Весь Совет! Неслыханно! Такого раньше никогда не случалось. Я закусил губу. Какое мне дело до них? Путь обсуждают, что хотят, решают, что хотят… Я попытался сосредоточиться на книге, но мысли упорно уносили меня прочь, в самый центр Мидла, ко дворцу в колоннах и резных висячих балконах, к огромному просторному и светлому залу, где собрался Большой Совет…

Лайтфел приветствовал вошедшего Бэйзела. Последний, как и вошедшие с ним, ответили на приветствие и сели на противоположной стороне стола. Четырнадцать темных колдунов и двадцать светлых. Кроме их совета здесь присутствовали Игниферос, Авориэн, Гаст, Скит и Инведнис. И я больше не сомневался, какова подлинная причина собрания Большого Совета.

Молчание после приветствия несколько затянулось. Впрочем, его весьма решительно прервал Игниферос.

– Я не понимаю тебя, Бэйзел, – произнес он. – Почему ты ничего предпринял? Он ведь не сын тебе!

Показалось, у меня остановилось сердце, и через миг, позабыв обо всем, я уже целиком был там, невидимый и неслышимый. Бэйзел, между тем, поднял потяжелевший взгляд на Игнифероса.

– А ты думаешь, я что-то смог бы предпринять, – его губы скривились, а потом ладонь со стуком опустилась на стол. – Однако, дело не в этом. Всю жизнь я считал его своим сыном, а теперь в один миг ты пожелал, чтобы это исчезло?

– Избавь нас от твоих сентиментальных настроений, – Игниферос нахмурился. – Я не хуже тебя знаю, что он может расположить к себе, но за доверчивость приходиться расплачиваться дорогой платой. Самой дорогой платой – своей жизнью и жизнью своего народа. А он вполне способен причинять боль тем, кто ему близок. Как ты сможешь угадать, когда сотрется последняя граница, удерживающая его от этого? Или стоит напомнить, какие ублюдки рождались у моего брата? Такие ублюдки, что вы сами спешили избавиться от них. Они любили смотреть, как мучается любое живое существо, будь то их соплеменник или пойманная в капкан крыса. Ни один из них не являлся нормальным, но так же никто и не имел особый талант, как Тэрсел, а это делает его во много раз опасней, – Игниферос воззрился на Мерлинду. – Как ты могла произвести его на свет? Тебе ведь было известно о плохой наследственности. Почему не избавилась от него?

Мерлинда с трудом нашла в себе силы поднять взгляд и заговорить.

– Откуда ты знаешь, что я не пыталась этого сделать? – едва слышно вымолвила она.

Бэйзел вздрогнул, глянул на нее, но промолчал.

– Я сама едва не умерла, – продолжила она все так же тихо. – Я находилась в отчаянии. Но потом решила, раз уж мне суждено иметь этого ребенка, я должна сделать все, чтобы он не стал таким, как остальные. Я была очень ласкова с ним…

Ретч фыркнул, позволив взглянуть на нее с легкой насмешкой и даже чуточкой презрения.

– Именно поэтому ты бросила его у меня на целых три года? – и обратился к Игниферосу. – Впрочем, я не жалею об этом времени – мальчишка действительно оказался талантлив – схватывал все на лету, да и по характеру весьма спокоен. Не понимаю – зачем ты пытаешься доказать нам, будто он не нормален? Я, конечно, понимаю, ты едва не погиб от его меча. Но ты так же хорошо знаешь причину. И если он не состоянии контролировать свой дар, это не повод обвинять…

– Но он умеет контролировать гипномагию, – мрачно обронил Игниферос, прервав Ретча. – И тогда мог… При желании это можно контролировать и во сне.

– Твой брат утверждал обратное, – заметил Бэйзел. – Что во сне это невозможно…

– Значит, он лгал.

– И, тем не менее, все выглядело так, словно Тэрсел совершил это против своей воли.

Все взоры обратились к Гасту.

– Мы находились тогда рядом с ним – он проснулся, отчаянно вскрикнув, и пришел в ужас от совершенного.

Бэйзел переглянулся с Ретчем.

– Должен тебя разочаровать, Гаст, он всегда приходил в ужас от содеянного. Смерть его врагов не доставляла ему ни радости, ни удовлетворения. Это звучит несколько странно, но это так.

– В ужас? – впервые подал голос Лайтфел. – Не из-за того ли, что он знал, что за этим последует жестокое наказание? Я о его учителях…

– Нет, происходило все наоборот, – в голосе Бэйзела послышались усталые нотки. – Учитель наказывал его за какую-нибудь оплошность, потом следовала внезапная смерть колдуна…

– Почему же ты не запретил наказывать его?… – начал Гаст и тут же сам ответил. – Значит правда? По закону вашей обители действительно все ученики учатся вместе, независимо от происхождения, а учителям не известно, кто их родители? Почему же оказалось невозможным сделать исключение?

– Невозможно, – произнес Бэйзел. – Просто невозможно. Не спрашивай у меня почему.

Гаст переглянулся со Скитом и Инведнисом и, получив в ответ растерянное пожатие плечами, в задумчивости понурил голову.

Бэйзел обратился к Игниферосу.

– Чего же ты желаешь?

– Ты знаешь. Он опасен – тебе это известно не хуже меня. Приведите мне доводы, по которым стоит оставить ему жизнь. И не стоит думать, что он заслуживает вашей жалости, – с последними словами он воткнул жесткий взгляд в лицо Мерлинды, Гаста, задержавшись особенно долго на Авориэн, болезненно побледневшей, с дрогнувшими губами, с тревогой и болью в глазах – казалось ей вот-вот сделается худо.

Мне и самому было мерзко от услышанного. Я чуть отступил, прислонившись спиной к холодной мраморной отделке камина. Провел ладонью по лицу, словно хотел, чтобы все пропало и рассеялось, как морок, и каким-то образом смахнул с каминной полки небольшие часы. Раздался звон – во все стороны брызнули осколки циферблатного стекла, пружинки, винтики, зубчатые колесики, закрутившиеся волчком на блестящем паркете. Я затаил дыхание. На какой-то миг показалось, что переместился сюда совершенно, и меня все видят. Но тут же понял, что все взгляды в недоумении обращены к разбившимся часам. Какой-то, особо расторопный слуга бросился убирать, однако нервозность после происшествия за столом только возросла.

– Я на несколько минут отлучусь, – Бэйзел поднялся.

Вслед за ним вскочил Ретч, что-то спешно прошептал на ухо своему господину и с каменным лицом сел обратно. Бэйзел скрылся за дверью. Я понял, что немедленно должен убираться отсюда, закрыл глаза, глубоко вздохнул и открыл их уже в своей комнате. Эрслайт все также спал, а моя рука, державшая книгу, несколько затекла. Я как раз переворачивал страницу, когда дверь без предупреждения распахнулась и ко мне зашел Бэйзел.

– Тэрсел!

– Тише, – я сделал ему знак молчать и кивнул на Эрслайта. – Только недавно, наконец, заснул.

Малыш чуть тревожно шевельнулся во сне, но не проснулся. На лице Бэйзела отразилась некоторое недоумение. Мы еще немного помолчали, чтобы его сон стал крепок, и только потом перешли к тихой беседе.

– Ты так быстро вернулся? – я отложил книгу.

– Еще не совсем, – Бэйзел чуть усмехнулся. – Ретч поделился вашей тайной, как можно быстро проникнуть в эту башню. Я даже не догадывался, что защита замка смещена.

– Несколько лет назад произошло небольшое землетрясение… – я пожал плечами и спросил: – Возникли какие-то проблемы?

– Пока еще нет, но предвидятся. Хочу заранее уточнить одну вещь. Что ты собираешься делать с Эрслайтом?

– Ты думаешь, что одним из условий мирного договора тебе поставят обязательство отдать его светлой стороне? Мне бы не хотелось отдавать им ребенка.

– Не хотелось бы? – удивился Бэйзел.

– Я не отдам им Эрслайта, – более жестко повторил я. – Но, надеюсь, мы сможем найти с Авориэн общий язык.

– А если нет? – предположил Бэйзел.

– Не хочу загадывать заранее, – я нахмурился. – Надоело думать о грядущих неприятностях… Как бы ты поступил на моем месте?

– Не думаю, что иначе, – Бэйзел сжал мне плечо и поднялся. – Мне пора. Если вдруг вопрос насчет Эрслайта встанет в тупик – я позову тебя.

Я кивнул. Он шагнул к стене, открыл проход и переместился в Мидл. Через миг я тоже очутился там, расположившись на этот раз у окна, предварительно убедившись, что рядом нет никаких предметов, которые мог бы по неосторожности смахнуть, как злополучные часы. Бэйзел вошел в зал, сел на свое место, проигнорировав вопросительный взгляд Ретча и посмотрел на Игнифероса.

– Думаю, стоит сделать по-другому – приведи доводы, по которым стоит лишать его жизни. Лайтфел?

– Я не вижу причин, – Лайтфел хмуро глянул на Игнифероса. – Из-за чего бы мы желали ему гибели. Он, однажды, спас мою жизнь… И, пока он правил в обители, мы удивительно ладили.

– Вы не понимаете – все дело в возрасте. Остальные тоже себя не проявляли до определенных лет. Едва они достигали возраста равного четверти века, то становились неуправляемыми. Их обуревала жажда разрушения. И вы сами убивали их, как бешенных псов. Сколько погибло, пытаясь справиться с их безумием? Нам осталось не так долго ждать.

Весь темный совет опустил глаза.

– Значит, через три года… – произнес Лайтфел. – Но ты ведь можешь и ошибаться.

– Это исключено. Никто из детей моего брата не пережил этот возраст. Не было ни одного, кем бы не завладело безумие.

– Но ведь… – Лайтфел посмотрел на Бэйзела. – Ведь твой род ведет начало от Ментепера…

– Сыновья моего брата успели оставить потомство… – ответил за Бэйзела Игниферос. – На других поколениях наследственность не отражалась. Так что Авориэн может не беспокоиться за своего сына. А теперь – время решать! Я слышал, что вы его однажды уже приговорили, хотя и по несколько другой причине, разве нет?

Почти весь светлый совет поднял руки, из темного – Балахир, Дарт и еще трое бывших когда-то на стороне Бихеста.

– Я слышал, что даже ты, Мерлинда, – продолжил Игниферос. – Даже ты еще не так давно согласилась на его смерть…

Моя мать сделалась мертвенно бледной, ее губы задрожали, а в глазах сверкнули слезы.

– Ты даже не догадываешься, чего мне это стоило! Но никогда, слышишь, никогда я не повторю этого, – она поднялась. – Мой сын достаточно сильный, чтобы справиться с этим. Мое слово сказано!

Она развернулась и пошла прочь. Но в дверях вдруг остановилась.

– Не совсем справедливо решать это без него. Тем более, он даже не знает, что ему грозит. Я позову его сюда.

– Мерлинда! – к ней бросился Ретч.

– Не смей! – только и успел выкрикнуть Игниферос, но она исчезла, а следом и Ретч.

Я вновь оказался в своей комнате. Спустя пару минут они были у меня.

– Не надо мне ничего рассказывать, – предупредил я их.

– Значит, ты все слышал? – спросил Ретч, а Мерлинда, пошатнувшись, прислонилась к стене – по ее щекам текли слезы. – Тогда тебе лучше уехать. Слишком опасно оставаться…

– Нет, – я покачал головой. – Пока оба главы Совета не примут решение, мне нечего опасаться…

– Ты так уверен в Бэйзеле? – прошептала Мерлинда.

– Я даже уверен, что и Лайтфел на это не пойдет, – я поднялся и протянул Мерлинде спящего Эрслайта. – Побудь с ним. Пойдем, Ретч.

Когда мы вошли в зал, там воцарилась тишина. Я молча кивнул Лайтфелу и сел рядом с Бэйзелом как раз напротив Игнифероса, обратив на него спокойный взор. Игниферос внимательно изучал меня, на лбу легли складки морщинок.

– Теперь ты все знаешь, – заговорил он. – Что ты сам думаешь?

– Если я скажу, что не уверен в твоей правоте, такой ответ вряд ли удовлетворит тебя.

– То есть, ты хочешь сказать, что ты не опасен…

– Не так, как ты представляешь это здесь. Я вполне способен контролировать свои поступки.

– Даже те, которые совершаешь во сне?

– Теперь, да. Я… нашел книгу в библиотеке Ментепера и окончательно разрешил этот вопрос.

Игниферос на миг смешался, глянул вокруг. И по выражению его лица я понял, что он решил сменить тактику. Теперь он намерен обсуждать все только со мной.

– Однако, ты понимаешь, что многим из нас трудно поверить в это, положившись только на твои слова. Нам нужны гарантии.

– Гарантии? Что ты мне предлагаешь?

– Раз кое-кто считает, что цена наших опасений слишком велика, можно заменить ее другой. Это знакомо тебе – ты будешь изгнан. Никто из твоих предшественников не мог в безумстве пользоваться магией порталов, так что мы будем защищены. Если же в течение пяти лет ничего не произойдет, ты можешь вернуться, но не ранее. Думаю, против этого уже никто не возразит.

Я тихо рассмеялся.

– Прекрасно разыграно, – промолвил я негромко. – Теперь-то уж никто не откажется от подобной альтернативы.

– Как бы там ни было, ты подчинишься принятому решению.

– Да.

– Значит, ты все же сомневаешься, что с тобой ничего не произойдет через три года?

– Нет. Но меня утомило, что я всех нервирую. В особенности тебя.

– Хорошо, – Игниферос первый поднял руку, за ним потихоньку потянулись остальные.

– Тэрсел, зачем ты это делаешь? – прошептал Бэйзел, склонившись ко мне.

– Я и в самом деле устал. Что решат несколько лет? Почти ничего.

– Но ты ведь останешься один. Ты понимаешь это?

– Да, но я не вижу другого выхода. А ты?

– Если тебе понадобится помощь, только оставшись здесь, ты сможешь получить ее от нас.

– Подними руку, а то никто из наших не смеет это сделать без тебя…

Бэйзелу, наконец, удалось найти мой взгляд.

– Зачем бежать отсюда, когда хочешь убежать от себя?

– Когда-то, после боя на арене с Визонианом, Гаст сказал, что моя мать боится меня. Любит и вместе с тем боится. Теперь, я знаю, что он был тогда прав. То же самое ощущаешь ты. Я готов отдать несколько лет, чтобы одно из этих чувств исчезло навсегда.

Бэйзел опустил глаза и медленно поднял руку.

– Решение принято, – провозгласил Игниферос. – Совет окончен. Итак, Тэрсел, чем быстрее ты покинешь этот мир, тем лучше.

Все поднялись и стали расходиться. Ко мне шагнула Авориэн.

– Нам надо поговорить.

Несколько минут спустя мы молча шли по аллее небольшого парка, раскинувшегося за городским советом. Стоял теплый осенний день. Ветер перебирал только начавшие опадать листья. Самые легкие из них взлетали с песчаной дорожки ввысь в яркую синеву… Я остановился, когда тишина стала невыносимой. Авориэн обернулась ко мне.

– Ты должен отдать малыша, – произнесла она.

– Ты отнимаешь последнее, что осталось у меня.

– Ты не можешь взять его с собой. Если с тобой приключиться беда, он погибнет. Тэрсел, пожалуйста.

– Что ты скажешь ему, как объяснишь? Я… не смогу бросить его.

На глазах Авориэн навернулись слезы. Через миг она оказалась рядом и плакала уткнувшись лицом мне в плечо. Я мягко обнял ее, мои пальцы ласково скользнули по ее волосам. Но она отпрянула в тот же миг. И я опять почувствовал страх. Страх ко мне.

– Ты ведь понял, – прошептала она так тихо, что я едва расслышал. – Я боюсь тебя, боюсь твоего дара, боюсь твоего происхождения… Я откровенна с тобой… Я не хочу, чтобы мой сын стал темным колдуном. Пожалуйста, Тэрсел. Обещай, что отдашь малыша. И поклянись, что не станешь искать встречи с ним, даже, если через несколько лет ты благополучно вернешься…

Я вскинул на нее пораженный взгляд.

– Ты просишь слишком много. Ты хочешь, чтобы я отказался от него навсегда?

– Подумай о нем! – воскликнула она. – Неужели ты желаешь, чтобы наш сын воспитывался так, как ты когда-то? Чтобы подчинялся вашим кошмарным законам, чтобы у него были такие же ужасные шрамы, как у тебя…

– Нет, конечно, нет. Я никогда бы такого не допустил… Как ты могла подумать…

– Значит, он не может оставаться в вашей обители и не может оставаться с тобой. Пойми же!

Авориэн загнала меня в тупик. Я мог бы сказать, чего больше всего желал, но заглянув в ее глаза промолчал. Нет, мои слова не в силах изменить ее убеждения. Я сдался. Я ругал себя за это и ненавидел. Но я в очередной раз уступил.

– Хорошо, – произнес я через силу.

Через несколько минут я вернулся в парк с Эрслайтом. Авориэн что-то долго шептала ему. Он растеряно слушал ее, поглядывая на меня. Когда он все понял, через миг уже стоял рядом, вцепившись в меня своими крошечными ручонками, повторяя захлебываясь в плаче: «Папа, папочка, пойдем с нами! Пожалуйста, папочка!». Я присел рядом, обняв одной рукой и взяв в другую его ладошку. Смотря на кроху, я сам едва сдерживал слезы. Авориэн шагнула к нам, занервничав, взяла Эрслайта за руку.

– Эви, что мы, проклятье, делаем? – я бросил на нее отчаянный взгляд.

– Тэрсел, ты мне обещал! – она испуганно подхватила малыша, а он заревел, тяня ко мне руку.

– Эви, может… – почти прошептал я. – Может, все же позволишь видеться с ним иногда, когда я вернусь? Пожалуйста, Эви…

– Нет. Так лучше. Ты знаешь, ты сам согласился… – она не смела смотреть мне в глаза. – Прости.

Она поспешно ушла, пытаясь успокоить сына.

Я же, чтобы хоть как-то отвлечься, зашел в Перекресток попрощаться с Перлом и, когда уходил, с удивлением заметил Гаста. Он сидел за дальним столом, уткнувшись в книгу, но, похоже, сосредоточиться на чтении у него не получалось. Я несколько минут наблюдал за ним, а он все так же не перелистнул ни страницы. Взор мага рассеяно пробегал по строкам и часто застывал в одной точке, когда он глубоко задумывался. Я подошел к нему и сел напротив. Он, вздрогнув, оторвался от книги.

– Неважно выглядишь, – заметил он.

– Ты тоже.

Мы усмехнулись друг другу с горчинкой.

– Что ты здесь делаешь? Ведь Лайтфел принял вас обратно.

– Он сделал это только потому, что ты внес подобный пункт в договор о перемирии. А мне бы хотелось, чтобы он сделал это по своей воле. Хотя, Скит и Инведнис не разделили мой взгляд и уже в обители.

– Будь уверен, так и случится.

– Вот как? – весьма скептически произнес Гаст.

– Да. Есть одна твоя заслуга, о которой он даже не догадывается. И я намерен сообщить ему об этом. Пойдем.

– Что еще за заслуга? – Гаст фыркнул. – Ему известно абсолютно все о моих делах.

– Просто на кое-что он не обратил внимания.

– Брось, Тэрсел, – Гаст вновь уткнулся в книгу. – Ты не обязан ничего делать.

– Гаст, – в моем голосе послышалось раздражение. – Или сейчас или никогда.

Он удивленно посмотрел на меня и поднялся следом. Мы вернулись в городской совет. Светлые маги еще не успели уехать, задержавшись на обед. Я отозвал Лайтфела. Он прихватил пару бокалов вина, и мы удалились в соседний кабинет.

– Мне нужно поговорить с тобой… о Гасте.

– О Гасте? Я сделал, то, что ты тогда просил, но этот упрямец возвращаться не желает. Не силой же его принуждать.

Я невольно рассмеялся, вновь отметив, что в каких-то черточках характера имелось разительное сходство.

– Конечно упрямец – весь в тебя…

– Что? – Лайтфел воззрился на меня с непониманием.

– Визониан успел шепнуть мне кое-что перед смертью. А до этого у меня как-то не находилось подходящего момента рассказать тебе…

Я поведал ему историю погибшего советника. Лайтфел застыл, сраженный моими словами. Руки его задрожали, и он спешно поставил бокал на стол, едва не расплескав вино.

– Не может быть! – только и вымолвил он, но в глазах уже разгорелась надежда.

– Это легко проверить по крови, ты же знаешь, – заметил я. – Он ждет внизу и еще ничего не знает.

– Почему ты рассказал мне об этом?

– Я делаю это для Гаста. Надеюсь, что перемены в жизни пойдут ему на пользу. Я позову его.

– Спасибо, – произнес Лайтфел за моей спиной.

Я спустился вниз.

– Ну что? – в голосе Гаста слышалась легкая насмешка. – Судя по твоему лицу, никакие «заслуги» не тронули его. Возвращаемся в Мидл?

– Наоборот, тронули. И очень сильно. Он ждет тебя с большим нетерпением.

– Ты меня заинтриговал.

– Надеюсь, это тебя не разочарует. Прощай, Гаст.

Он уже занес ногу на ступеньку и застыл.

– Ты со мной попрощался или мне почудилось? – он, нахмурившись, обернулся и с подозрением поглядел на меня. – Уж не насовсем ли?

– Если я тебе скажу «пока» или «до встречи» – ты перестанешь задавать глупые вопросы?

– Куда ты собрался? Ты ведь не прямо сейчас собираешься уезжать?

– Но достаточно скоро. Пока буду сидеть в своей башенке, смотреть на закаты и думать, куда податься.

– Ну, тогда до встречи! – Гаст стал подниматься по лестнице.

Ветер. Что может быть непредсказуемей, сильнее и величественней тебя? Теплый и ласковый, ароматный и густой поздней весной, ты легко оглаживаешь лицо подставленное под твои невидимые струи, играешь с прядями волос, заставляя их взлетать и трепетать. А потом друг набираешь силу урагана, швыряешь потоки воды, падающие из туч острыми иглами, а может и ледяными шариками града. Треплешь пышные шапки деревьев в буйстве грозы, и они кланяются тебе до самой земли. Поля и луга своим стремительным движением превращаешь в бурное море. А потом ты надолго пропадаешь, уступив место летнему штилю. Возвращаешься в желтом наряде в осенние дни. Нежно играешь с невесомым золотом листьев и обрушиваешь их рыжим шелестящим дождем на землю. Холод и жестокость зимы подчиняет тебя, ты вскидываешь полы одежды, пробираешься сквозь складки одежды до самой кожи и обжигаешь ее своим неожиданным морозным прикосновением…

Я сидел на пороге и смотрел на облака, заполнившие небо, мелкие, полупрозрачные, словно кто-то выпотрошил перину, и они, совсем легкие, как перья, парили в вышине, чуть подгоняемые ветром. Я задумчиво вертел в руках бумажного ястребка. На постели были разложены вещи, не так много, которые я собирался взять с собой. Несколько сменных рубашек, теплый плащ, рисовальные принадлежности с небольшим альбомом, склянки и пакетики со снадобьями, принесенные Мерлиндой. Осталось только сложить все это в торбу. Понемногу вечерело. Накренившаяся лодочка молодого месяца через некоторое время утонула в облаках. Я поднялся, поежившись от опустившейся прохлады, поглядел вниз в овраг и отпустил бумажного ястребка. Порыв ветра закружил его, подхватил на какое-то мгновенье, а потом отпустил и тот рухнул в пропасть. Без магии мой ястребок летать не мог…

С лестницы послышались голоса. Я зашел в комнату, накинул куртку и подбросил пару поленьев в камин. В дверь тихо постучали, потом в нее заглянул Ретч.

– К тебе кое-кто пришел, – сообщил он и посторонился.

В комнату зашел Гаст. Наверное, на моем лице все же отразилось изумление, так как он хмыкнул.

– Теперь понятно, почему ты со мной прощался. Думал, что больше не увидишь меня, а я перестану знаться с тобой?

Я лишь пожал плечами и указал на кресло. Гаст сел и уставился задумчиво в огонь.

– У тебя оказалось достаточно причин не открывать Лайтфелу, узнанное от Визониана.

– Ты их подсчитал? – я чуть усмехнулся.

– Что-то вроде того. Будем считать, что одну я уже назвал.

– Допустим.

– Потом, когда мы ушли с Авориэн, ты тем более не желал открывать это. Причин же, заставивших тебя открыть тайну, наверное, столько же. Ты подстраховался, чтобы твой сын не стал возможным кандидатом в наследники Лайтфела, ну и, в конце концов, не сдержал благородного порыва ко мне.

Я засмеялся. Во взоре Гаста искрилось озорство.

– Как бы там ни было, я очень признателен тебе, – продолжил он уже серьезно.

– Я рад, что у тебя все хорошо.

Гаст опустил глаза.

– Когда ты собираешься уезжать? – спросил он после непродолжительного молчания.

– Завтра.

– Так скоро?

Теперь я отвел взгляд.

– После всего случившегося, я, как бы это помягче сказать, чувствую себя не в своей тарелке.

– Прости… Но ведь до злополучной даты еще три года. Почему ты уезжаешь сейчас?

– Я потерял все, Гаст: отца, мать, друзей, Авориэн, малыша… Да и самого себя я тоже потерял – я оказался совершенно не тем, кем себя считал. Хочу немного побыть один, подождать, пока все утрясется.

– Не всех друзей, – Гаст протянул хрустальный кулон. – Это мой. У отца остался твой. Я, с твоего разрешения, хочу оставить его себе.

Я коротко кивнул, принял кулон и в ответ отдал ему еще один.

– Лайтфеловский, – я потянулся за двумя бокалами и вином.

– Знаешь, – заметил Гаст. – Тебе, наверное, все еще непонятно, почему пару лет назад мы не дождались тебя и уехали вместе с Авориэн…

– Да нет, Гаст. Уж после вчерашнего Совета мне все яснее ясного… – я омрачился. – Я действительно совершил непростительную ошибку, когда помогал ей сбежать из светлой обители. Те светлые маги… После этого она стала бояться меня, а до этого как-то оставалась наивно доверчива, хотя слышала, на что я способен…

Я прикусил губы. Мне было горько.

– Ты прав, – Гаст вздохнул. – А еще, она уже тогда знала, что ждет от тебя ребенка, и запаниковала. Боялась, что если останется с тобой, ее малыша ожидает судьба, похожая на твою… Поэтому мы уступили ее мольбам и исчезли, ничего тебе не сказав… «Веселое» оказалось времечко, а когда пришел срок, Инведнис чуть в обморок не упал, когда принимал малыша.

– Инведнис? – я уставился на Гаста.

– Ну да, нас угораздило оказаться в этот момент в каком-то безлюдном месте. Ночь, кругом степь и полная луна. Скит наколдовал воду, я ее грел, ну, а Инведнису досталось самое ответственное. К счастью, все прошло хорошо.

Гаст посмотрел на мою скисшую физиономию, и его полушутливый тон вновь стал серьезным.

– Думаешь, мы совершили ошибку, не сообщив тебе?

– Может быть, Гаст. И если бы не события в темной обители, я более чем уверен в своей правоте… Авориэн бы смирилась, а появившийся малыш скорее сблизил бы нас… Впрочем, хватит говорить о минувшем. Я знаю, что Бэйзел поведал Лайтфелу о первой обители, а тот, соответственно, Игниферосу. Какие у него планы теперь?

– Игниферос, похоже, собирается остаться у нас, – произнес Гаст. – Теперь у него грандиозные идеи насчет первой обители. Поговаривают даже о переселении. Но, судя по рассказу Бэйзела, там многочего надо восстанавливать.

Я кивнул и описал то, что успел увидеть.

– Придется восстанавливать почти все с нуля. Хотя, как ты говоришь, Гаст, у вас в обители лучшие маги по материализации. Хотя я предпочитаю все натуральное.

Гаст засмеялся.

– Я, как ни странно, тоже. Думаю, материализацией воспользуются только в случае если рядом не окажется источника строительного материала. Ты видел поблизости какие-нибудь предгорья.

– Нет – нам открылся только вид на бухту.

Так, за неспешной беседой, мы просидели до самого рассвета. Я затушил уголья в камине. Забросил вещи в сумку, и мы вместе спустились с башни. Я наскоро оседлал Шэда, выехал с Гастом за ворота, и мы направились по дороге, ведущий через Мидл к светлой обители. Через полчаса я остановился. Гаст посмотрел на меня и протянул руку. Я пожал ее, а потом открыл портал.

– Возвращайся скорее!

– Постараюсь.

Шэд поднялся на дыбы и совершил великолепный прыжок из раннего утра в глубокую темную, теплую и звездную ночь. Но спустя миг мы совершили прыжок обратно… Правда, на несколько миль севернее.

Перед нами стоял бревенчатый дом, много веков служивший прибежищем Ментепера. Но кто знает, где на самом деле проводил он все это время. Я зашел в дом. Неспешно осматривал одну за другой комнаты, в надежде найти что-нибудь касающееся первой обители. Весьма скромную библиотеку оставил напоследок и только поздним вечером принялся за нее. Несколько дней назад я уже заглядывал сюда в поисках книги по гипномагии. Тогда мои поиски увенчались успехом. Но всю библиотеку я тогда просмотреть не успел.

Я разжег камин, принес с кухни вина и каких-то сухарей, показавшихся мне вполне съедобными, и принялся пересматривать книги. Магия, магия, магия… Но на этот раз мне нужна была не она, что не помешало, однако, отложить несколько любопытных томов. Где-то в середине ночи в комнату проскользнул Шэд, вновь сбросивший лошадиный облик. Он так часто делал это, что я уже привык. Зверь улегся у ног и принялся лизать мне ступни – я давно сбросил ботинки.

– Шэд, прекрати – щекотно, – я склонился к нему и приласкал. – Послал бы тебя в лес поохотиться, если б не знал, что ты не ешь ничего, кроме хорошего овса.

Через миг мои пальцы ощутили легкое покусывание и довольное ворчание. Я вернулся к книгам.

Дрема сморила меня перед самым рассветом, когда осталось меньше десятка фолиантов.

– Я догадывался, что найду тебя здесь! – произнес чей-то голос.

Сон мигом схлынул – на пороге библиотеки стоял Игниферос. На его лице пламя догорающих свечей освещало усмешку. Я поежился: огонь в камине угас, осенние ночи стали уже довольно прохладными, а под босыми ногами уже не ощущалось теплого бока Шэда. Игниферос, словно угадав, зажег заклинаньем камин.

– Что ты ищешь, Тэрсел? – он шагнул к столу, пододвинул одно из тяжелых, грубо сколоченных кресел и сел напротив. – Наверное, что-то вроде этого.

На середину стола лег небольшой том с несколько потрепанной обтянутой темно-синей кожей обложкой. Я взглянул на нее, но никакого названия там не имелось.

– Что это? – я нахмурился.

– Скажи прежде, что ты ищешь.

– Осталось слишком много вопросов. Хотелось бы найти ответы хотя бы на часть из них.

– Тогда, возможно, эта книга тебе поможет.

Я протянул к ней руку, но ладонь старика легла на том, не позволив взять.

– Почему ты еще здесь, Тэрсел? Гаст сказал, что ты уехал вчера.

– Разве я должен был уезжать сразу же после Совета? Не помню, чтобы мы оговаривали какие-то сроки.

– «Чем скорее, тем лучше».

– Ну, разумеется, – я презрительно фыркнул. – Так что же это?

– Кое-какие записи твоего отца.

Меня покоробило от его слов и, увидев усмешку на его губах, я не остался в долгу.

– Неужели? Как же они попали к тебе, дядя?

– Не смей меня называть так, волчье отродье! – взорвался он. – Раз ты не признаешь моего брата своим отцом, то и я тебе не родственник!

– Очень мило, – протянул я, сдержав себя. – Так как к тебе попали эти записи?

– Я всего-навсего объявился в этом доме раньше.

Я долго смотрел на него.

– И давно ты следишь за мной?

– После того, как забрал у Лайтфела твой кулон – его хотел взять Гаст, но думаю, мне он нужнее…

Я резко выбросил руку вперед. Мои пальцы захватили тонкую цепочку, и я притянул старика к себе, затянув на его шее серебристые звенья. Он захрипел, задыхаясь, но слова проклятия замерли у него на устах – перед взором старика оказалось лезвие знакомого меча. С его побагровевших щек отхлынула кровь, превратив лицо в подобие бело-ледяной маски.

– Что мне мешает убить тебя прямо сейчас? Какие моральные преграды? – прошептал я. – Ты так ненавидишь меня, что это можно ощутить с закрытыми глазами. Не играй со мной в эти игры.

Лезвие едва коснулось тонкой цепочки, она оборвалась. Я чуть оттолкнул Игнифероса, кулон остался в моей ладони. Пока он пытался восстановить дыхание, я убрал меч, пододвинул к себе книгу, раскрыл ее и перелистнул несколько страниц. Страницы содержали обрывочные и, похоже, торопливо писавшиеся строки. Среди текста попадались зарисовки первой обители, сделанные теми же чернилами.

– Это записи о восстановлении обители, – проговорил Игниферос. – Я уже прочел их.

Я взглянул на него – похоже, наконец, совладел со своими чувствами – на лице не осталось даже следов нетерпимости ко мне.

– Не очень ценные, раз ты предлагаешь мне взглянуть на них.

– Может и так. Но я хочу предложить тебе кое-что другое… Твой отец, – я вздрогнул и нахмурился, но он сделал вид, что не заметил моей реакции, – решил восстановить первую обитель и вернуть туда свой народ. Разумеется только темных колдунов.

– Зачем?

– Ты не видел тот мир в его величии и расцвете магического искусства…

– Но сейчас – это всего лишь развалины. Все утрачено. Ты сам мне когда-то рассказывал об этом.

– Да, конечно же… ты не пользовался магией там, точнее не черпал энергию того мира. Тогда бы тебе стала понятно заинтересованность моего брата. Ты ведь мог догадаться бы.

Я, не понимая, смотрел на старика.

– Этот мир обладает способностью накапливать в себе энергию, он даже вытягивает ее из соседних миров, поэтому они так безжизненны. Ты полагал, что колдуны обладали такой мощью, что почти уничтожили мир первой обители, стерев все живое в нем? Мы, конечно, были могущественны, но как же страшны мы стали, когда почерпнули мировой энергии…

Игниферос закрыл глаза, однако вместо торжества, которое бы соответствовало его словам, на лицо вновь легла бледность. Но следующие его слова поразили меня больше.

– Прости меня, – произнес он. – Наверное, я перенес ненависть к брату на тебя. А ты вряд ли ее заслуживаешь… я долго потом говорил с Лайтфелом, Гастом, Бэйзелом… и теперь знаю, ты тогда не хотел причинить мне вреда… Сейчас я лишний раз убедился в этом. Я сожалею…

– Что?! Ты сожалеешь?! – я задохнулся от нахлынувшего бешенства. – Обвинял меня в твоем умышленном убийстве! Говорил обо мне мерзости на совете! Лишил близких, которые ничего не чувствуют, кроме страха: мать боится смотреть мне в глаза, а любимая опасается оставлять со мной нашего сына. И тебе вдруг стало жаль?!

– Мне жаль, но… по-прежнему считаю, что правильно поступил. И только не ранее, чем через три года мы узнаем, ошибался ли я и зря ли оградил всех остальных от опасности…

После этих слов моя ярость исчезла так же внезапно, как и появилась. Я опустил взор на черное пятно на странице книги – разлившиеся когда-то давно чернила.

– Но не будем пока об этом. Я хотел предложить тебе кое-что. Точнее, посмотреть на конец первой обители.

– Посмотреть?

– Ты знаешь, что я имею ввиду. Хотя я давно не занимался гипномагией…

– Ты хочешь, чтобы я открылся? – подозрительность вновь вернулась ко мне. – Почему бы просто не применить визуальную магию?

– Я хочу, чтобы ты видел как я, знал мои мысли, чувствовал, что и я…

– Сейчас? – я поднялся и неспешна обошел его. – И что это даст? Хотя, я догадываюсь…

В дверь сунулся Шэд. Я быстро прошептал ему приказ и вернулся на свое место. Игниферос не заметил, как зверь затаился за его спиной.

– Мой брат всегда являлся разрушителем в глазах остальных. Сейчас ты увидел в нем созидателя… Но все, что он творил когда-либо, позже всегда им же и разрушалось…

– Послушай – меня это несколько утомило. Если ты считаешь в той катастрофе виноватым только своего брата – это твое право. Я, в отличие от тебя, не собираюсь убеждать никого в обратном.

– Следует ли понимать, что ты считаешь нас обоих виноватыми?

– Даже если это и так, какая разница? Я скоро исчезну отсюда. И, может, уже никогда не вернусь. Какой тебе резон открывать мне все это?

– Просто хочу, чтобы ты знал правду.

Я задумчиво поглядел на старика. Стоило ли рисковать, когда я без того мог предположить, что увижу в воспоминаниях колдуна? Хотя, с другой стороны, это наверняка лучше, чем обрывочные записи в дневнике.

– Ты дашь клятву, что не попытаешься причинить мне вред? – поинтересовался я.

– Я клянусь тебе.

– Что ж, давай попробуем.

Меня тряс мелкий озноб. Я сидел на полу у самого камина. Пламя обдавало жаром, но я никак не мог согреться. Игниферос, морщась от боли, перевязывал раненную руку. Шэд лежал между нами, положив голову на мощные лапы, и все еще недоверчиво смотрел на старика.

– Это ведь он убил моего брата? – спросил Игниферос.

– Он, – отозвался я, рассеяно глядя на огонь.

– Что ты приказал ему? Чтобы он защитил от меня, если я вдруг причиню тебе боль, или если он почувствует опасность?

– Да.

– Значит, ты по-прежнему до конца не доверяешь мне?

– Нет.

– Хотелось бы услышать от тебя не односложные ответы.

– Нет. После увиденного – уже нет, – я обернулся к нему. – Такой ответ тебя удовлетворит? И я не собираюсь извиняться за Шэда – я приказал схватить тебя за руку – слишком хорошо помню твои молнии…

– Уезжай отсюда сегодня же, – попросил Игниферос. – И еще. Хочу, чтобы ты знал – я собираюсь продолжить восстановление первой обители. Но в отличие от брата, я намерен забрать туда всех.

Я воззрился на него пораженный.

– Мы когда-то являлись единым народом. Пришло время вновь обрести целостность.

– Ты думаешь…

– Лайтфел не против, да и с темной стороны вряд ли найдутся возражающие. Бэйзел столько времени препятствовал войне… Они перестанут смотреть друг на друга как на врагов. Ты и Гаст – лучший пример этому.

– Но меня здесь не будет, – я стиснул зубы и поднялся.

Слабость, наконец, отступила. Я согрелся, и лишь влажные от испарины, слипшиеся на лбу волосы свидетельствовали о недавнем моем страхе. Я добрел до кухни, нашел некоторое количество воды в кувшине, умыл лицо. Плеснул в бокал приличную порцию вина и залпом выпил. Потом вернулся в библиотеку, бросил отложенные книги и дневник отца в торбу.

– Пойдем, Шэд.

– Погоди, – Игниферос поднялся, и в его взоре читалась легкая тревога. – Ты ничего не ответил.

– Разве ты что-то спрашивал?

– Я хочу знать твое мнение насчет обители.

– Мне все равно, – я устало посмотрел на него. – Ты знаешь, как я отношусь к власти. Да и Лайтфел с Бэйзелом вряд ли окажутся против, если ты один станешь править объединенным народом… Тем более, что…

Я кивнул на его амулет. Это было деревце с золотыми и серебристыми листьями. Амулет власти, некогда разделенный на две половинки, вновь обрел целостность. Серебренную часть носил темный брат, а золотую – светлый. После смерти Ментепера Игниферос забрал половинку себе. Шэд скользнул мимо на улицу. Я отвернулся и шагнул за порог следом за ним.

– Я знаю, КАК ты относишься к власти, – остановил меня голос Игнифероса. – Неужто, ты запамятовал свои собственные слова.

Я вздохнул, на миг закрыл глаза и обернулся к нему.

– Не надо начинать все сначала. Тебе известно, что я имел в виду. Власть над другими и власть над самим собой – совершенно разные вещи.

– Пусть так. Значит, Лайтфел с Бэйзелом против не будут… А ты?

– Я – как большинство.

– Что ж, тогда прощай и… удачи тебе.

Я ничего не ответил. Утро уже плавно перетекало в день, солнечный и теплый, но уже впитавший запахи осени. Порыжели клены, тронула желтизна лиственницы и лишь ели стояли, темно-зеленым полукругом окаймляя дом. Из глубины леса из тени потянуло холодком. Шэд вновь обрел более привычный свой вид, тихо заржал и нетерпеливо стукнул копытом.

– Куда торопиться, Шэд? – пробормотал я, неспешно седлая его. – На этот раз, мы с тобой уезжаем отсюда надолго… И кто знает, когда вернемся, да вернемся ли вообще…

Однако, прежде чем отправиться в неизвестное, я решил заглянуть еще кое куда.

Я неспешно бродил по залам полуразрушенной крепости. Сколько тысячелетий прошло, а стены еще хранили следы былого великолепия – остатки искусной мозаики, поблекшие и почти стершиеся росписи. Просторные залы утопали в полумраке и только в окна, лишенные стекол, и через прорехи в крышах проникали столпы яркого полуденного света. Под ногами хрустело крошево из битого цветного витражного стекла, обвалившейся штукатурки, мелких камней, песка и прочего мусора, нанесенного сюда ветром. Часто встречались закопченные стены, а то и оплавившиеся по краям круглые дыры в каменной стене. Не оставалось ни малейшего сомненья в том, что могло оставить подобные следы… Перед взором иногда оживали картины, показанные Игниферосом.

Я вернулся в библиотеку. Единственный зал, в крепости почти полностью восстановленный. Матовым светом горело золото там, где его доставали солнечные лучи. Я ступил на лестницу. Ярус за ярусом неспешно поднимался выше. Слева шли ряды полок – новых полок, еще хранивших запах древесной смолы.

Что же задумал тот, кого я по-прежнему не желал признавать своим отцом? Зачем он начал восстанавливать обитель? Неужели он решил, что когда-нибудь вернет сюда наш народ?

У меня оказалось слишком много вопросов, и я уже не мог получить ни одного ответа. На этот раз Ментепер действительно был мертв. Его убил тот, от кого он не ожидал нападения. Выдрессированный зверь обернулся против своего бывшего хозяина. Огненных хлыст в руках колдуна несомненно являлся причиной, заставившей зверя напасть – Шэдоу тоже прошел через боль. Когда-то, он едва не убил меня в ярости на конюшне. Но он попробовал мою кровь, ту же кровь, что текла в выдрессировавшем его. Это испугало зверя, и он не тронул меня. Но я никогда, в отличие от Ментепера, не прикасался к хлысту.

Я добрался до самого верха и посмотрел вниз. Черный пол с вкраплениями золота казался провалом в ночное небо. Крапинки мерцали, словно настоящие звезды, и мне даже почудилось, что можно различить в их сияющем рисунке созвездия. Я спустился вниз и сел на Шэда, ожидающего у меня выхода. Мы поехали прочь от обители к морю по растрескавшимся, местами совершенно рассыпавшимся, заросшим жесткой травой и занесенным песком мраморным плитам. Сине-зеленые воды играли солнечными отсветами. Я спешился, снял ботинки и осторожно ступил в воду, совсем теплую, побрел влево вдоль берега, ведя Шэда за собой. Волн почти не было – море лениво лизало золотистый прибрежный песок. В глубине мелькали стайки рыб, и я застыл пораженный мыслью, казавшейся такой очевидной. Когда-то здесь не осталось ни одного живого существа… Словно в ответ послышался пронзительный крик, и чайка, будто взявшись из ниоткуда, нырнула вниз и вновь взмыла держа в клюве трепещущее серебристое тельце. Значит, Ментепер занимался не только восстановлением библиотеки… Я представил, как он отлавливал животных в других мирах и привозил сюда, как возился с растениями – даже трава, которой заросли прибрежные дюны, посажена им… Все это плохо сочеталось со всей той жестокостью, которую он проявлял к своим сородичам, не говоря уже о людях. Я поймал маленького рачка, спешно спрятавшегося в свою крошечную раковину и выставившего клешни. Точно таких я когда-то ради забавы ловил в Оушэнде, отпускал у самого берега и следил, как спешно они улепетывают на глубину… Я выпустил крошечное существо в его стихию и обернулся к Шэду.

– Что же мы наделали с тобой, – прошептал я, задумчиво почесывая ему за ушами. – Мы убили того, кто мог дать ответы на столько вопросов… Проклятье, – я поднял лицо к небу и зажмурил глаза от лившихся сверху солнечных потоков. – Неужели я жалею об этом? Неужели, жалею, что не удержал тебя тогда?

Я надел ботинки на мокрые ноги, даже не удосужившись отряхнуть с них налипшие песчинки, и вскочил на коня. Шэд прянул вперед. Передо мной лежал долгий путь. Путь, который когда-нибудь приведет меня обратно…

Ольга Баумгертнер Связующая магия

Пролог

Вокруг падали невесомые снежинки. Земля, сосны, оставшиеся за спиной и почти смыкающие кроны над дорогой, и сама дорога, выходящая на бескрайнюю равнину и в ней теряющаяся – все было занесено снегом. Я застыл среди этого холодного и белого безмолвия и задумался. Передо мной словно развернулся огромный нетронутый книжный лист. Хотя нет же… я вместе со своим верным спутником – вороным оборотнем Шэдом – казался черной кляксой посреди пергамента, ну или в лучшем случае – малоприятным словом. Самым близким к моему теперешнему положению было бы слово «изгнанник»…

Много событий произошло за последние годы моей жизни. Кое-какие я переосмыслил. Но над другими я буду еще не раз задумываться.

Когда я был вовлечен в совершенно нерадостный хоровод событий? Пожалуй, с самого моего рождения, когда Мерлинда, колдунья и лучшая врачевательница среди магов, решилась произвести меня на свет… Пройдя жестокое воспитание в школе темной магии, в итоге я оказался не тем, кем себя считал. Моим отцом оказался не Бэйзел, повелитель темной обители, глава колдовского Совета, а фигура куда более мрачная и судьбоносная для всего нашего колдовского рода – Ментепер, старый безжалостный маг, обладающий таким могуществом, что никто не смел перечить ему, и который пытался уничтожить меня… Спас меня верный Шэд, чьи клыки оказались куда стремительнее черных помыслов… Однако смерть старого колдуна не стала избавлением, наоборот, открывшееся мое происхождение продолжило уничтожающую миссию, и в темной обители меня стали боялись ничуть не меньше, чем погибшего колдуна. Проклятье крови, возможно доставшееся по наследству – вот что больше всего пугало их. И если это коснулось меня, то через три года, когда мне исполниться двадцать пять, я стану одним из тех несчастных, кому довелось уродиться сыном Ментепера, обезумевшим, желающим уничтожать все живое на своем пути… Других убивали, но мне пока повезло. Меня боялись, боялись моей силы, моих редких магических способностей, боялись того, что я оказался тем единственным, кого самый могущественный колдун не смог одолеть…

Четыре года странствий – вот цена моего возвращения назад. Туда, где остались так немного близких, которые, несмотря на открывшееся, сохранили любовь и доверие ко мне… И я надеялся, что смогу вернуть доверие Авориэн, моей любимой, отвернувшейся от меня, забравшей нашего маленького сына и запретившей видеть его… Я очень надеялся… Утешало лишь то, что рядом с малышом остался мой лучший друг и брат Авориэн, Гаст.

Сейчас же впереди меня ждало множество неизведанных земель и миров…

Шэд тряхнул гривой, из его ноздрей вырывались облачка пара в стылый воздух. Я потрепал вороного по шее, и мы тронулись вперед – где-то далеко в опускающихся ранних сумерках забрезжил золотистый огонек в окнах постоялого двора…

Часть 1. Неизведанный путь

Глава 1. В кольце сомнений

– Гипномагия даст тебе то, о чем ты даже не догадываешься. Она даст такую власть, что остальные, если бы только узнали, пришли от этого в ужас. Все они пешки, всего лишь пешки, мой мальчик. Чего ты боишься? Неужели власти? – Ментепер рассмеялся.

Я сидел перед ним на стуле, связанный магическими путами, как не так давно сидел Бэйзел. Черный пол, с вкраплениями золота, разрастался вокруг нас, словно вставала сияющая звездами ночь, а мы проваливались в эту сияющую бездну.

– Знаю, чего ты боишься, – прошипел Ментепер, склоняясь ко мне. – Оно настигнет тебя, и тебе никуда от этого не деться, Тэрсел. Я твое проклятие на всю твою оставшуюся жизнь!

Я встрепенулся, пробудившись. На лбу выступили капельки пота, и я, еще не очнувшийся полностью от видения, машинально утер их рукой. Весь месяц, с того самого времени, как я покинул Бинаин, меня мучили подобные кошмары. Я огляделся. Полутемный трактир давно опустел. Трактирщик, облокотившись на стойку, тихо переговаривался со своей служанкой, иногда умолкая и посматривая на меня, устроившегося за самым дальним столом. И гораздо чаще его настороженный взгляд скользил по Шэду, спавшему у моих ног. В углу, между камином и трактирщиком расположился другой припозднившийся постоялец – менестрель задумчиво перебирал струны лютни, и мелодия складывалась грустная и безнадежная. За окошком в ночи ей вторили завывания ветра, швырявшего в стекло пригоршни сухого мелкого снега. Язычки пламени горящих на люстре свечей под струйками сквозняка давали дрожащий свет и порождали целый хоровод теней, кружащих по стенам трапезного зала. Такие же беспокойные отсветы давал угасающий огонь в большом камине. Я допил вино в бокале и вернулся к раскрытой передо мной книге в потрепанной синей обложке. В который уже раз рассеянно пролистал ее и, решившись, поднялся. Трактирщик не сводил с меня глаз. Я же подошел к камину и бросил книгу в пламя. Менестрель от удивления даже перестал пощипывать струны. Огонь окрасился черным, на миг приобрел ядовито-зеленый цвет, с шипеньем охватив книгу подобно разозленной змее, но сразу же отступил, приняв прежний рыжий оттенок. А я выругался. Книга сгорать не желала. Я протянул за ней руку. Пламя почти угасло, позволив взять книгу и погрузив трактир в еще большую темень, но потом вновь разгорелось. Трактирщик прокашлялся.

– Не хотелось бы досаждать, господин, но не опасна ли для моих посетителей ваша магия?

– Если учесть, что я тут один, то нет, – буркнул я в ответ.

– Но… – трактирщик растерянно глянул на менестреля и служанку.

– Не суй нос не в свое дело! – огрызнулся я раздраженно.

Не обращая больше на него внимания, я положил книгу на стол, и остался стоять над ней. Охранная магия, защищавшая ее, была превосходна, почти неразрушима. Почти…

«А что насчет?..» – подумал я и сделал легкий пас рукой. Последовал резкий хлопок, книжку чуть подбросило в воздух, она странно истончилась, став прозрачной, а затем и вовсе исчезла.

– Хм, – я в сомнении пялился в то место, где только что висела книжка. – Надо еще как-нибудь попробовать… Пойдем, Шэд.

Шэд с зевком встал, и мы, поднявшись по лестнице, удалились в свою комнату. Давным-давно стояла глухая ночь. Я еще некоторое время лежал, глядя в потолок, и думал о дематериализации.

В библиотеке Ментепера я взял несколько заинтересовавших меня книг. Одну из них, тоненькую книжечку по дематериализации я прочел несколько дней назад. Это был даже не учебник, а рукопись, описывающая, где применялась эта магия. Прочитав книгу, я некоторое время обдумывал, как это могло работать, пока, наконец, не опробовал сегодняшним вечером. С одной стороны, все, кто владел материализацией, могли с такой же легкостью и уничтожить созданный магией предмет. Однако совершенно по-другому обстояло дело с вещами реальными… Книга отсылала к связующей магии. Только связующему магу было под силу использовать дематериализацию на реальных вещах. Но я мало об этом слышал, а связующую магию применял только для рисования.

Проснулся я поздним утром и спустился в трапезный зал. Менестрель распевал развеселую песенку, вокруг него оживленно болтали и смеялись постояльцы и завсегдатаи трактира. Прислушавшись к словам, я понял, что в песенке рассказывалось про юного мага, получившего от учителей задание уничтожить книжку. Воображение менестреля дало множество способов уничтожения от забавных до попросту нелепых. Без сомнения, вдохновением ему послужила вчерашняя сцена с моим участием. Но я лишь улыбнулся и прошел к стойке, чтобы заказать себе завтрак. Меня поначалу даже не заметили. Только трактирщик побледнел, когда я возник перед ним. Я, жмурясь от утреннего солнца, щедро лившего лучи сквозь маленькие окошки, поинтересовался:

– Вьюга, похоже, закончилась, а, хозяин?

– Похоже на то, господин, – он отчаянно делал знаки служанке, чтобы та прервала иронические пассажи юноши.

– Не стоит, – остановил я его. – Верно, к вам не так часто заходят маги, если вы не можете отличить мага от ученика. Позаботься лучше о моем завтраке.

– Не часто, но… их визиты обычно очень хорошо запоминаются, господин.

Я хмыкнул и уселся за стол.

– Спой еще, Донован! – крикнул кто-то.

Менестрель, заулыбавшись, кивнул и тут заметил меня. На лице его промелькнул испуг, улыбка стерлась, а толпу вокруг юноши словно сдуло ветром. Трактирщик вытаращился на менестреля и изобразил страшную гримасу. Донован растерянно вскочил. Подошел ко мне.

– Я должен…

– Ты мне ничего не должен, – перебил я его. – Но вот тем, кто просит тебя, ты должен.

– Но…

Я вскинул на него насмешливый взгляд.

– Ты действительно принял меня за ученика колдуна? – я рассмеялся.

Во взоре его промелькнуло изумление, а лицо юноши тронула бледность.

– На тебе нет колдовского амулета…

– Да, действительно… – я нахмурился. – Тогда это обстоятельство тем более извиняет тебя.

– Прости меня, я ошибся.

Я кивнул.

– Не стоит портить чудесное утро ненужными разговорами, – заметил я.

Он вернулся на свое место, взял лютню, глубоко вздохнул и запел песенку. А я добавил немного магии. Светящаяся в солнечных лучах пыль уплотнилась, и перед восхищенными зрителями развернулась иллюзия по мотивам песенки менестреля. Когда мелодия затихла, иллюзия разлетелась по залу солнечными зайчиками, добавив света, озарив каждый темный уголок трактира. Я как раз закончил завтракать. Оставив монету, я направился к выходу. На пороге меня догнал менестрель.

– Я всегда думал, что такие прекрасные иллюзии способны создавать только светлые маги, – взволновано произнес он.

Я посмотрел на него.

– Надо полагать, твои слова стоит расценивать как похвалу?

Он смутился.

– Я хотел сказать…

– Не суди о том, в чем ты не разбираешься, Донован, – я раскрыл портал и Шэд скользнул туда первым.

А я немного помедлил – Донован с детским изумлением взирал на это окно в лето посреди заснеженного зимнего царства, окружающего трактир. Из портала на нас дохнуло теплым воздухом, густым запахом свежескошенной травы, а на плечо менестреля из зарослей выпрыгнул кузнечик. Юноша замер, уставившись на зеленого прыгуна, будто на какое-то чудо. Затем, осторожно тронул его пальцем, и кузнечик исчез среди травы. После этого я шагнул в портал, и он закрылся за мной.

– Куда пойдем, Шэд? – поинтересовался я.

Шэд, резвясь, бегал вокруг меня, то вдруг останавливался и отщипывал какую-то приглянувшуюся ему траву, жевал ее, то гнался за своим хвостом, подобно шаловливому котенку. Хорош котенок с меня ростом! Зверюга, крупнее медведя, с жуткими когтями и зубами. Хотя телосложением он скорее напоминал ирбиса, за исключением длинных ног. Я заметил, что все чаще он остается в этом облике, обращаясь в жеребца лишь тогда, когда мне необходимо было ехать верхом. Однако мое вороное чудовище с седой гривой и серыми пястями на лапах, по-прежнему поедало в большом количестве траву на лугах и овес на постоялых дворах. Да и имел Шэд по-прежнему безобидный конский запах, так что обычные лошади от него не шарахались даже в таком облике. Но вот таскать на себе седло с упряжью, помимо дорожной сумы мне порядком надоело.

– Шэд! – я остановился и побренчал уздечкой.

Он недовольно заворчал и попятился от меня.

– Куда?!

Он игриво подпрыгнул и помчался прочь.

– Шэд, вернись! – закричал я ему вслед. – Мерзавец!

Бросив поклажу, я раскрыл портал и переместился как раз перед ним. Шэд, издав удивленный звук, резко остановился и совершил новую попытку сбежать от меня. Переместившись повторно, мне пришлось прыгнуть за ним, чтобы успеть схватить бестию за хвост. Шэд сразу сдался, плюхнувшись на землю, а я добрался до загривка и устроил зверю легкую трепку. Он перекатился на спину, подсекая, и я свалился прямо на него. Передние лапы зверя охватили меня.

– Ну и что это такое? – поинтересовался я, изучая его клыкастую пасть прямо перед моим лицом.

И в следующий миг его зеленый язык прошелся по моим щекам. Я отпрянул, выпустив его, и он легко ускользнул.

– Нечестно, Шэд, – я вытирал с лица тягучую слюну. – Нам надо ехать.

Он встряхнулся, но облик не поменял.

– Шэд, будь хорошим мальчиком, – я ласково потрепал зверя по голове, похлопал по шее.

Безрезультатно. Вместо этого он опустился подле меня, словно предлагая забраться на спину.

– Не лучшая идея, – заметил я. – Хотя таскать седло я устал.

Шэд, покосившись, выгнул шею и поддел ладони носом, приглашая. Я с сомнением схватился руками за жесткую седую шерсть на загривке и перекинул через зверя ногу.

– Если я выдеру тебе все гриву, сам будешь виноват, – предупредил я.

Он фыркнул и поднялся. А я едва не свалился. Шэд на миг обернулся и осторожно двинулся к тому месту, где я бросил сумку и упряжь. И постепенно ускорил шаг. Я же чувствовал, как движется подо мной каждый его мускул. Он перешел на рысь, а следом на галоп. И если на рыси он шел довольно ровно, то на галопе мне пришлось сжать бока коленями и охватить руками шею, закрепил. Домчавшись до поклажи, Шэд остановился. Я скользнул с его спины, посмотрел на него, и он чуть виновато прижал уши, поняв, что я вряд ли остался доволен поездкой.

– Нет уж, – заявил я ему. – Но если тебе так хочется избавиться от упряжи…

Я достал кинжал и взялся за упряжь. Отрезав уздечку, из поводьев я сделал ошейник. Шэд недовольно заворчал, когда кожаное кольцо охватило его шею. Следом пару ремешков я пустил у него под мышками. Держась за эти ремни теперь можно не опасаться упасть с Шэда на галопе в любом его облике. К ним же я мог приторочить дорожную сумку.

Бросив седло и остатки упряжи, мы зашагали дальше. Вокруг расстилались луга, местами зелеными шатрами вздымались купы каких-то необычайно высоких деревьев. Немного парило. Шэд принюхивался к травам; уши его то и дело поворачивались в сторону выпархивающих у нас из под ног птах, с тревожным щебетаньем уносившихся прочь и опять скрывающихся в зарослях. Далеко за полдень мы остановились на берегу ручья. Шэд долго лакал прозрачную журчащую воду. А я наполнил флягу, напился и умыл лицо. Потом легко перекусил сыром, вяленым мясом и хлебом, взятыми в трактире.

Шэд заснул, а я задумался. Минул месяц, как я покинул Бинаин. Все это время я несколько бесцельно перемещался в мирах, пытаясь разобраться в себе и определиться, что делать дальше и куда направиться. Но ничего путного в голову не приходило. Да и слишком часто мысли возвращались к одному и тому же. Я тосковал по месту, в которое раньше не желал возвращаться. Другую тоску я душил в себе и не позволял даже думать о ней. Впереди у меня четыре года. Четыре года мне нужно чем-то заниматься. Ничего более лучшего, чем путь вперед и осмотр новых миров, я не придумал. Кроме того, мне необходимо было прочесть имевшиеся у меня книги…

Одну из них я и достал из сумки – книгу по гипномагии. Взятая в библиотеке Ментепера, она была им же и написана, причем на первоначальном языке. Я сомневался, что чтение этой книги доставит мне удовольствие, однако надеялся, что она ответит на кое-какие мои вопросы. С трудом преодолев отвращение, я прочел несколько глав, посвященных пыткам при помощи гипномагии, а также тому, как, внушив людям или магам определенные мысли, следовать своим целям. Прочел я и о том, как можно противостоять другому, более сильному гипномагу. Это меня поначалу заинтересовало, пока я не узнал, что для этого нужно было использовать несколько чужих умов, связав их в единый. Тогда удар враждебного мага распределялся по всем участникам, утратив изначальную силу. Ментепер назвал этот способ – гипнощит. Однако, как упоминалось далее в книге, этот способ часто приводило к гибели используемых магов, да и был, по словам Ментепера, неудобен – магу приходилось контролировать волю живого щита и одновременно отражать удары врага. После этого я уже хотел отбросить книгу, но тут увидел название следующей главы – «управление животными». Поморщившись, я продолжил чтение. Здесь Ментепер писал, что гипномагию возможно применять, чтобы мысленно управлять специально обученными животными, а так же улавливать их настроение. Однако в этой главе не упоминалось, что он пользовался этим. Я захлопнул книгу, решив, что на сегодня с меня хватит, и принялся изучать спящего зверя.

«Шэд! – мысленно позвал я. – Нам пора».

Он пробудился, поднял голову и вопросительно посмотрел на меня.

«Шэд», – позвал я.

Зверь встал, сделал неуверенный шаг и замер.

«Шэд, иди ко мне» – повторил я.

Морда его выражала некоторое недоумение, но он все же подошел.

– Молодец, – похвалил я его вслух. – «А теперь принеси сюда сумку».

Шэд смотрел на мои губы, но слова, которые он слышал, с них не срывались. Он потоптался, сомневаясь, но все же взял в зубы сумку и опустил у моих ног. На этот раз я похвалил его про себя, но также одобряюще потрепал по голове. После этого я опробовал еще несколько команд, также произнесенных мысленно. И Шэд беспрекословно их выполнил.

– Отлично, в гипномагии нашлось хоть что-то полезное, – сказал я сам себе, а Шэд, довольный, заворчал, когда я приласкал его.

Я забросил книгу в сумку и раскрыл портал. Похлопал Шэда по шее, и он, встряхнувшись, обернулся жеребцом.

В мировом окне вечернюю зарю застилала пелена дождя. На нас повеяло влажной прохладой. Прежде чем пуститься в путь по неизвестным мирам, я хотел посетить один знакомый. С ним меня связывали малоприятные воспоминания, но я хотел получить ответ на давно не дававший покоя моему любопытству вопрос.

В городе дождь усилился. Он приглушал свет фонарей, делал его размытым. Высокие дома нависали над улицами темными громадами скал – в окнах только начали зажигаться огни. Шэд легкой рысью бежал по лужам пешеходной дорожки, недовольно пофыркивая, когда вода попадала ему в нос. Редкие припозднившиеся прохожие уступали нам дорогу.

Когда мы подъехали к знакомому зданию, я спешился и зашел внутрь. Шэд не отставал, приняв облик зверя. И первым нам попался Фартап. Меня эта встреча совершенно не обрадовала, но ему она понравилась еще меньше – колдун сделался бледным, как мраморные плиты под его ногами.

– Доброго вечера, Фартап, – произнес я.

Он нервно сглотнул, бросая опасливые взгляды то на меня, то на Шэда.

– Что с Игниферосом? – наконец вымолвил он вместо приветствия.

– Ничего. Разве он не сказал вам, что вернется в светлую обитель?

– Да, но…

– Что ж он вас-то не взял с собой? – в моем голосе прозвучала издевка.

– Ты знаешь почему. Мы утратили дар магии и… кто-то же должен следить за городом.

– Неплохое утешение.

– А тебе что здесь понадобилось, темный маг? – настороженно спросил Фартап.

– Наверное, я бы не приехал сюда, если бы не любопытство, – заметил я. – Хочу видеть того, кто излечил Игнифероса.

На физиономии Фартапа отразилась растерянность.

– Не уверен, что я должен… – запротивился он.

– Боюсь, тебе придется проводить меня к этому человеку. Тебе или кому-то другому. Впрочем, за врачевателя не опасайся. Я побеседую с ним и уеду. Даю слово.

Фартап сомневался, но все же сделал знак следовать за ним. Мы вышли на улицу, и мой провожатый кивнул на соседнее здание.

– Здесь… И ты должен знать – Игнифероса спасали сразу несколько человек. Одному подобное оказалось бы не под силу. Я отведу к главному из них. И тебе придется самому извиняться за поздний визит и объяснять, почему убийца Игнифероса интересуется медициной…

Я криво усмехнулся.

– Я считал, что мне понадобится переводчик.

– Нет, большинство людей знакомы со светлым наречием. И доктор Вилен прекрасно владеет им.

– Что ж, меня это устраивает не меньше, чем тебя. Доктор?

– Лекарь.

Мы вошли в здание, не такое высокое, как предыдущее, пересекли пустынный холл, поднялись на подъемнике на пару этажей. Дальше Фартап совсем немного прошел по длинному коридору, остановился у одной из дверей и нажал на какую-то кнопку. Из-за двери послышался звук, похожий на перезвон колокольчиков, затем шаги, и дверь распахнулась.

– Фартап? – на пороге стоял мужчина, лет сорока, в домашней одежде.

– Здравствуй, Вилен, – Фартап явно почувствовал себя неловко. – Тут к тебе гость…

Вилен заметил меня, а когда обнаружил за моей спиной Шэда, то открыл рот от изумления.

– Когда-то он поранил Игнифероса… – добавил шепотом Фартап.

– Что ты хочешь от меня? – встревожено спросил Вилен.

– Побеседовать, – я шагнул к человеку, Фартап отступил.

– Сейчас? – Вилену все же пришлось посторониться, потому что первым в дверь решил зайти Шэд.

Я воспользовался этим, прошел в жилище врачевателя и, сделав Фартапу знак, что он может уходить, захлопнул дверь.

– Похоже, сейчас, – пробормотал растерявшийся хозяин.

– Мое имя Тэрсел, – представился я. – И Игниферос приходится мне дядей… То, что произошло, можно считать недоразумением.

– Смерть – недоразумением? – он покачал головой.

– Тебе не понять. Магия иногда проявляется весьма непредсказуемым образом.

– Может, поэтому Игниферос когда-то и запретил применять ее здесь, потому что она опасна? Так что же, выходит, ты убил его непреднамеренно?

Я кивнул.

– А как?

– Он тебе не рассказывал? – с недоумением спросил я.

– Нет. Рана оказалась необычной, и я, испытывая профессиональный интерес, пытался выяснить, каким образом вообще возможно нанести… порез… Ни рваных краев, ни раздробленных костей в позвоночнике. Удивительно гладкий срез плоти. Именно благодаря этому мы и смогли спасти его. Что же это за орудие?

– Хм, вот уж не думал, что у моего меча обнаружится недостаток, – я, нахмурившись, обнажил клинок, и, обозрев лезвие, задумчиво провел по нему пальцем.

– Ты сделал это мечом? Невозможно…

– Почему?

– Есть превосходная сталь, и все наши инструменты изготавливаются из нее. Но как бы тщательно мы их не затачивали, ни один из них не способен приобрести ту остроту. Но… ты провел пальцем по клинку, а на коже не осталось и царапины!

– Меч не может причинить вред тому, кто его изготовил.

– Значит, дело в магии?

– Да. Если ты дашь мне какую-нибудь ненужную вещь, я покажу.

– Занимательно… Пойдем в гостиную.

Мы зашли в просторный гостиный зал, и Вилен предложил присесть на диван. Сам исчез в соседнем помещении. Шэд улегся у моих ног, а я изучил комнату. Кроме дивана, низкого столика и пары кресел здесь имелся буфет и книжный шкаф. А большие чуть ли не во всю стену окна, занавешенные полупрозрачной светло-оливковой, под цвет мебельной обивки, материей, выводили на мокрую от дождя террасу, заполненную растениями в кадках.

Вилен вернулся и поставил передо мной на столик какую-то статуэтку. Я так и не понял, что за существо запечатлели в камне.

– Неудачный подарок, сделанный моими коллегами по работе, – чуть смутился врач. – Но хоть на что-то он пригодится. Если ударить по нему – во все стороны брызнет крошево. Если же твой меч не простой, значит, ничего этого не последует.

– Конечно, – я взмахнул клинком, и статуэтка осталась стоять, как стояла.

На челе врачевателя собрались морщины.

– Хочешь сказать, что уже сделал это?

– Проверь.

Он взял статуэтку, и она в его руках развалилась на две половинки. Вилен воззрился на зеркально гладкий срез.

– Немыслимо! – он провел пальцем по срезу, и в его голосе проскользнуло невольное восхищение. – Идеально гладкая поверхность!

Вилен поставил статуэтку на стол.

– А можно еще раз, только медленнее?

Я фыркнул.

– А потом ты расскажешь, что меня интересует, доктор.

Я исполнил его просьбу, и статуэтка развалилась на четыре сегмента. Вилен снова исследовал срезы фигурки.

– Собственно, я почти все сказал. У Игнифероса оказалась идеально гладкая рана. Нам осталось пригнать половинки органов друг к другу и сшить их. Тебе ведь наверняка известно, чем менее рваные края раны, тем быстрее она заживает.

– Но он был мертв, – заметил я. – Как ты оживил его?

– Боюсь, мой ответ не уляжется в пару предложений, – отозвался Вилен. – Для того чтобы понять, тебе потребуется изучить анатомию и прочие врачебные науки. Люди тратят на их изучение годы.

Я обратил на него недоуменный взгляд.

– Ты не можешь объяснить мне? Это так сложно?

– Если сказать в нескольких словах… При наступлении смерти, мозг остается жив еще некоторое время. И если предпринять попытки вернуть тело к жизни, то человека возможно оживить. Ты, верно, полагал, что если сердце не бьется, человека оживить невозможно?

Я нахмурился.

– У нас после подобного уже никто не оживал. Правда, есть снадобья, почти останавливающие сердце и погружающие в сон, похожий на смерть. Но никто не умирал при этом. Я все-таки не понимаю…

– Тогда тебе придется потратить достаточно много времени, чтобы разобраться в тонкостях, – заметил Вилен. – Но я не вижу особо смысла. Зачем?

– Когда я впервые попал в ваш мир, его устройство мне показалось понятным – механика, использование электричества… Но я всегда считал, что если кто-то умирает, он умирает навсегда. И, пожалуй, меня раздражает, когда я чего-то не понимаю. Если ты сможешь заполнить этот пробел, я готов заплатить названную тобой цену.

Ему не пришлось думать долго.

– Сможешь сделать наши инструменты такими же острыми, как твой меч? – спросил он. – Наши больные смогли бы гораздо быстрее поправляться.

– Пожалуй, да.

– Я так понимаю, ты нигде не остановился? Можешь пожить здесь – у меня имеется комната для гостей. Хотя… ты ведь знатного рода, и вероятно обстановка слишком скромна.

– Я не привык к роскоши, – заметил я с легкой насмешкой. – В отличие от моего дядюшки.

– Он вполне заслужил это, – отозвался Вилен. – Сделал для нас многое.

– Например?

– Он управлял погодой – у нас с ней большие проблемы, а его маги восстанавливали природу, которая в нашем мире почти зачахла.

– А он сказал, что виной тому ваши механизмы? – поинтересовался я.

– Да, но мы не можем позволить себе отказаться от них. Для нас это то же самое, что вам отказаться от магии.

– Ну да, – я фыркнул, – Фартап и остальные отказались от магии, когда привыкли, что здешние машины делают все за них.

– Им это понравилось. Тебе нет?

– Нет. Если честно, мне ваш мир совсем не нравиться. Но месяц я его потерплю.

– В еде ты тоже, надо полагать, непривередлив? – поинтересовался он. – А что ест твое животное?

– Что обычные лошади. А я, пожалуй, в еде все же привередлив.

– Ну что ж, – он развел руками. – Постараюсь прокормить вас обоих…

– А золото здесь в ходу? – спросил я, бросив ему монету.

Он поймал ее.

– Сгодится. Однажды Игниферос рассказывал, что оно, как ни странно, в ходу во всех мирах, как, впрочем, и серебро. Удивительно, не правда ли? Такие разные миры, разные люди, народности. Но расплачиваться приходится одним и тем же.

– Вот как? Дядя рассказывал про миры?

– Да. Мы часто с ним беседовали, пока он поправлялся после операции. Он тогда еще посмеялся над собой, вспомнив, что всегда считал лекарей в светлой обители самыми бесполезными ее обитателями. Говорил, что маги редко болеют.

– Это правда.

– Но ведь у вас часто случались войны. Неужели врачеватели не пригодились раненым?

Я отвел взгляд на мокрое от дождя окно.

– Тебе случай с Игниферосом ни о чем не говорит?

Вилен сник.

– Да, да, я понял – ваша магия смертельна, и цель ваших воинов – вовсе не ранить противника…

– Как и со стороны светлой обители, – добавил я. – Наша общая история темна. Но возможно, она когда-нибудь изменится.

Вилен задумчиво кивнул и сделал знак следовать за ним. Он показал мне довольно просторную комнату для гостей. Кроме кровати и письменного стола здесь имелся диван с низеньким столиком и отдельная ванная. Затем Вилен принес миску овса для Шэда и пригласил меня поужинать. Поели мы молча. Врач, похоже, о чем-то сильно, задумался. Я поблагодарил его за ужин и вернулся в свою комнату. Шэд тоже успел поесть – теперь он дремал, разлегшись на ковре во весь рост и положив голову на лапы. Я потрепал его косматую голову, наскоро принял ванну, опрокинулся на постель и провалился в темный сон.

А утром за завтраком Вилен устроил мне неприятный сюрприз.

– Я подумал – все оказывается гораздо сложнее, – сообщил он. – Все книги по медицине, которые я мог предложить тебе для чтения – на языке людей. Как и все лекции во врачебной школе. К тому же, чтобы прослушать их понадобится не один год…

– Я думал, что ты мне сам объяснишь, – заметил я хмуро.

– Исключено! – возразил он. – У меня есть работа, и я должен находиться в больнице и лечить людей. Я жизненно необходим для них.

Я долго и раздумчиво смотрел на него, что он, занервничав, поднялся со своего места.

– Фартап сказал мне, что ты обещал не причинять мне вред.

– Было бы крайне глупо с моей стороны.

– Ты опасаешься Игнифероса?

– Скорее наоборот. Но я не хочу с ним ссориться, тем более из-за тебя. У меня есть другое предложение…

Я рассказал Вилену о гипномагии.

– Хочешь сказать, что можешь проникнуть в мой разум и почерпнуть необходимые знания так же легко, как если бы прочел книгу? – поразился он.

– Да. Таким же образом можно попробовать изучить ваш язык… И тогда, скорее всего, читать принесенные вами книги не понадобится.

– Я не уверен… Ты сможешь увидеть слишком личное…

– Я не собираюсь полностью просматривать твой разум – только то, что меня интересует…

– Это возможно? Ты уже пробовал избирательно прочитывать мысли?

Я кивнул. Вилен задумался.

– И что я буду ощущать? И сколько займет времени?

– Не думаю, что больше трех часов. Ощущать – ничего. В худшем случае, если противиться гипномагии, заработаешь головную боль.

Вилен, размышляя, прошелся по кухне.

– Хорошо, я согласен. Можно попробовать сегодня – у меня как раз выходной день.

За три часа я, конечно же, не управился. Информации оказалось больше, чем я думал, к тому же мы часто прерывались, чтобы немного отдохнуть и отвлечься. Однако к вечеру мы все же закончили, заплатив за свое усердие головной болью. Вилен глотал какие-то таблетки, похоже, нисколько ему не помогавшие. А я достал специальную смесь трав, изготовленную Мерлиндой. Я заварил ее и, вдыхая аромат, не спеша пил по глотку горьковатый напиток. Я знал, что она собирала некоторые из этих трав в предгорьях, недалеко от Брингольда. Из-за знакомого запаха мне на миг померещилось, что я вернулся домой. Головная боль отступила, но вернулась боль другого рода. Пробужденные воспоминания так сдавили душу, что у меня едва не навернулись слезы. «Прошел месяц, а мне так плохо, – подумал я с горечью. – Как я вынесу эти четыре года?» Я разозлился на эту свою слабость, но тут меня отвлек Вилен.

– Что ты пьешь? – полюбопытствовал он, морщась. – Помогает от головной боли?

– Мне да. Хочешь попробовать?

– Если можно. Не слишком приятный процесс эта ваша гипномагия.

– Это точно, – я отлил из своей кружки в его стакан и предупредил: – Осторожно, оно горькое. Все лекарства моей матери жутко горькие.

– Твоя мать занимается медициной? – Вилен с изумлением взирал на содержание стакана.

– Она готовит лучшие снадобья в обители.

Он опасливо попробовал темно-золотистый отвар, скривился, но выпил. Через пару минут морщины на его лбу разгладились.

– Удивительно, как быстро помогло. Ты не знаешь случайно состав?

– Знаю, но у вас эти травы не растут. Они и в Бинаине встречаются только в предгорьях.

– Если здесь объявится Игниферос, я попрошу его об одолжении.

Я пожал плечами и заговорил на языке Вилена. Он вытаращил глаза.

– Когда ты хочешь получить инструменты? – спросил я.

– Неплохо у тебя получается, – заметил он. – Инструменты… Необходимо изготовить новые или ты улучшишь старые?

Я пожал плечами.

– Можно и старые – никакой разницы.

– Мне понадобится день-два, чтобы собрать их со всех больниц.

– Мне торопиться особо некуда, – заметил я.

Весь следующий день Вилен пропадал в больнице. А я дочитал книгу по гипномагии. Последняя глава потрясла меня, и книга, выскользнув из рук, упала на пол. Я некоторое время смотрел бездумно в окно. Потом все же поднял книгу и, уже не прерываясь, прочел последние страницы.

В последней главе Ментепер писал о связующей магии. Я всегда считал, что основное использование связующей магии – именно в рисовании. Правда, в темной обители иногда можно было услышать, что использование ее с другими видами магии имеет разрушительные последствия. Впрочем, говорили об этом мало – книг по связующей магии в обители не имелось, а остальные сведения об этом являлись обрывочными. При этом, однако, считалось, что связующая магия одна из самых опасных. Подтверждение этому я нашел в книге Ментепера, хотя здесь говорилось только об использовании связующей магии и гипномагии. Это позволяло проникать в разум врага и пользоваться незнакомой магией. При этом связующая магия усиливала ее мощь. Я ощутил, как по спине у меня побежали мурашки. Оглянувшись на кое-какие давние события, я понял, что все было не так, как мне казалось…

– Тэрсел? – вернул меня к действительности оклик Вилена. – С тобой все в порядке?

– Что? – голос мой прозвучал глухо, я понял, что в горле пересохло и мне жутко хочется пить.

– Ты выглядишь неважно. Я несколько раз звал, но ты словно не слышал.

– Я задумался, извини, – я захлопнул книгу и положил рядом с собой на диван.

– Ужин, наверное, остыл, – заметил Вилен.

– Спасибо, я не хочу есть.

Вилен немного помялся.

– Я собрал инструмент, – наконец решился он. – Ты можешь заняться этим завтра?

Я кивнул. Вилен ушел, унеся пустую миску – Шэд, в отличие от меня, от еды не отказался. Зверь подошел ко мне, его язык прошелся по моим ладоням. Устроившись у моих ног, он примостил голову на коленях. Я, задумавшись, рассеяно зарыл пальцы в его жесткой черно-серебристой гриве.

– Завтра уже уедем отсюда, Шэд, – прошептал я. – По тебе уже пора пройтись щеткой…

Он шумно вздохнул, словно соглашаясь, опустил голову на лапы и задремал. А я раскрыл портал в Темную обитель.

– Ретч, – позвал я.

Он дремал в кресле в своей комнате.

– Тэрсел? – он встрепенулся и посмотрел на меня через раскрытый портал.

– Ты все еще живешь здесь? – поинтересовался я.

– Да, ты же помнишь – мне тоже по душе здешний вид из окна, – он улыбнулся. – Судя по тому, что ты задаешь подобные вопросы, у тебя все в порядке.

– Пока да, – согласился я.

– Пока? – Ретч чуть нахмурился. – Кстати, любимый мой племянник, ты не попрощался ни со мной, ни с матерью, ни с Бэйзелом. Если в этом виноват твой приятель – огненный маг, с которым вы ранним утором исчезли отсюда, ему придется плохо…

– Гаст тут ни при чем. А длительные прощания ни к чему.

– Ты так считаешь? – на лице его отразилось неудовольствие. – А мы думаем по-другому.

Я опустил взгляд.

– Понимаю, тебе это опять причинило бы боль, – тихо продолжил Ретч. – Но мне казалось, что все же мы смогли поддержать тебя. Ты сильный, я знаю, но все же…

– Ты прав, я не уверен до конца в своей правоте, – отозвался я. – И мне…

У меня не хватило духу закончить. Ретч поднялся, добавил магии в портал, расширив его, шагнул ко мне. И, ничего не говоря, притянул к себе, прижав.

– Ты все-таки расклеился, мой повелитель, – ласково произнес он.

– Ретч! – упрекнул я.

– Даже если Бэйзел вернулся, истинным повелителем темной обители я считаю тебя. И Нордек, кстати, тоже.

– И вы оба знаете, почему это невозможно. Да я и сам этого не хочу. И…

– И?

– Не хочу, чтобы об этом знал кто-то еще – я побеседовал с Игниферосом.

– Когда и где? – удивился Ретч.

– В библиотеке Ментепера. Я искал в его доме все, что связано с гипномагией. Игниферос, наверное, тоже проявлял любопытство к определенным книгам своего брата. Он нашел кое-какие записи, где Ментепер описывал, как собирается восстанавливать первую обитель и переселять туда темных колдунов.

– Как-то с трудом верится, – заметил Ретч.

– Мне тоже, однако, Игниферос решил, что эта идея не такая уж недостижимая. Только, в отличие от брата, он собирается переселять туда всех.

– Всех? То есть?! – Ретч смотрел на меня с непониманием.

– Он хочет, чтобы мы вновь стали единым народом.

– Это невозможно!

– Это возможно, – ответил я. – Кроме того, его шею сейчас украшает обе половинки Дерева власти.

– Что?! Как он посмел?! – Ретч неожиданно рассердился. – Серебренная часть Дерева по праву принадлежит тебе!

Увидев выражение моего лица, он опомнился.

– Прости, я не хотел…

– Так лучше для всех нас, – тихо произнес я. – А многовековая война, наконец, закончится.

– Закончится, если только все согласятся, – возразил Ретч. – Сомневаюсь, что не найдется противников объединения. Тот же Нордек, например, или Балахир и его свора. Да и сам Бэйзел.

– Он согласится. Если нет, ты передашь ему этот наш разговор. Только ему, Ретч, и никому больше.

– Конечно. Но откуда у Игнифероса серебренное Дерево? Оно находилось на Ментепере, когда его погребли… Знаешь, я так боялся, что все повториться, что даже посмел проверить гробницу через несколько недель. Не смотри на меня так!

Я слабо улыбнулся.

– Шэд – не морок, его зубы – тоже. Игниферос мог точно так же вскрыть гробницу, как и ты, или попросить Бэйзела.

– Ты думаешь, Бэйзел отдал бы ему? – Ретч нахмурился.

Я пожал плечами.

– Так ты действительно согласен, чтобы Игниферос правил нами? – продолжил спрашивать Ретч. – Но почему?

– Есть другая перспектива. Темные колдуны остаются в Бинаине, а светлые переселяются в первую обитель. Что, по-твоему, лучше?

– Даже не знаю, – признался он. – Мы тогда не успели изучить тот мир, да и потом как-то стало не до этого. Это сложный вопрос, но и еще более сложное решение – перебираться в полуразрушенный мир.

– Я заглядывал туда еще раз. Он того стоит.

Ретч бросил на меня чуть удивленный взгляд.

– Почему?

– Ну хотя бы потому, что он последний в цепи миров.

– Как?! – опешил Ретч.

– Из него есть только один путь.

– Я даже не подозревал, что такое возможно, – Ретч подошел к окну, обозрел лежащий перед ним город и присвистнул. – Куда тебя занесло, Тэрсел?

– Мир, где долгое время находился Игниферос. Любопытствую у местных врачевателей, как они вернули его к жизни. Вдруг когда-нибудь пригодится.

Ретч рассмеялся.

– Они раскрыли свои секреты?

– Им ничего другого не оставалось, – я улыбнулся.

– Ты надолго здесь задержишься?

– Нет, завтра двинусь дальше. Чувствую себя здесь не уютно.

Я поморщился, а Ретч кивнул.

– Да, воздух тут дрянной… Надеюсь, ты со мной будешь поддерживать связь? – в голосе Ретча послышалась тревога.

Я покачал головой.

– Я могу открывать не больше полусотни дверей, так что если я забреду дальше…

– Может, не стоит так далеко забираться? – Ретч нахмурился. – Где мне придется искать тебя, если вдруг в скором времени Игниферос заявит о своем решении, а в нашей обители все поднимутся на дыбы?

– На этот и прочие случаи я сделал такую вот вещицу…

Я протянул ему небольшую книгу в коричневом кожаном переплете, с ремешком, не позволяющем книге раскрываться. Ретч взял ее, раскрыл и с недоумением воззрился на чистые листы. Я показал ему вторую такую же.

– Эта останется у меня. Когда я сделаю запись в своей книге, она появится в твоей, и наоборот.

– А когда страницы кончатся? – едко поинтересовался Ретч.

– Я не собираюсь писать тебе многостраничные послания, – заметил я. – Ты, надеюсь, тоже. А уж если вдруг такое случиться, старые записи можно стереть заклинанием.

– Сгодятся любые чернила? – я кивнул, а Ретч с некоторым сомнением изучал книжку. – Хм, неплохая идея, но думаешь, что эта штука будет действовать там, откуда ты не сможешь до нас дотянуться? В чем разница?

– В магии.

– Вот как? – Ретч хмыкнул. – И в какой же? Мне в голову ничего не приходит кроме магии связующей, но…

Он с неверием воззрился на меня.

– Ты – связующий маг?! – выдохнул он.

– Как ни прискорбно, но только недавно я понял, что во всех моих неприятностей виновата не гипномагия, а связующая магия, – заметил я.

– Как такое возможно, ведь… Это гипномагия без сомнения!

– Что такое связующая магия, Ретч?

– Работа с магической энергией на самом тонком уровне, которая позволяет использовать одновременно несколько видов магии или же соединяет их.

– Вот именно – одновременно. Когда-то гипномагия, магия ветра, визуальная, материализация, перемещения и даже… – я издал истерический смешок. – то-то бы все удивились – огненная! – все это превращалось в смертельную смесь в моих снах.

– Огненная?!

– Помнишь того мага, погибшего от молнии?

– Она вполне могла оказаться настоящей, – заметил Ретч. – Ты что же пробовал заниматься огненной магией?

– Я всегда мог зажечь свечку, но… дело не в этом…

Я смолк. Ретч, внезапно помрачнев, следил за мной.

– Что-то не слишком приятное?

– Гипномагия позволяет читать мысли, выуживать знания, но… со связующей получается несколько иной эффект… Мне не обязательно понимать, как работает та или иная неизвестная мне магия – связующая магия отразит ее, усилив мощь…

– И ты теперь умеешь этим пользоваться?

– Я не пробовал. Прочел об этом только сегодня в книге Ментепера, – я кивнул на оставленный на столе том.

– Представляю, как не поздоровилось бы Игниферосу, реши он метать в тебя молнии сейчас, – Ретч криво усмехнулся. – Можешь попробовать?

– Что именно?

– Устроить там молнию, – Ретч скрестил руки на груди и кивнул в сторону окна.

– Ты предлагаешь…

– Да, мне интересно было на это взглянуть. Я понимаю, что тебе придется для этого сделать, но хочу, чтобы ты попробовал.

Я нахмурился, но потом все же согласился. Осторожно я коснулся разума Ретча, а потом… С треском, ослепив нас короткой вспышкой, всего в трех футах от окна пронеслась молния и со страшным грохотом ударила в землю, что пол под нами дрогнул. Ретч испуганно отшатнулся от окна, а Шэд, проснувшись, подскочил на месте. Недовольно заворчав, он подошел к Ретчу, принюхался.

– Впечатляюще, – Ретч против воли побледнел, но все же выдавил из себя улыбку, а потом нервно потер запястье правой руки, которой коснулся носом Шэд. – Как себя ведет твой оборотень?

– По-прежнему ест овес.

– Даже когда он в таком облике?

– Как ни странно. Да, и пахнет от него по-прежнему конем.

– И, пожалуй, к лучшему… А Бэйзел знает об этой твоей способности?

– Нет.

– А кто-нибудь еще?

– Только Гаст, но он не осознает, что такое связующая магия. Полагает, что ее можно использовать в рисовании для слежки… И я действительно применял связующую магию только в рисовании…

– Я сверну ему шею! – не сдержался Ретч. – А скажи-ка мне – как давно ты узнал, что он бастард Лайтфела? Тогда на арене, когда он оказался у нас в руках, – ты знал?

– Ретч, – в голосе моем послышалась жесткость, и Ретч весь поник. – Пять минут назад мы говорили об объединении обители.

– Я просто хочу знать.

– Да я знал. Точнее Визониан успел поведать перед смертью, – я не сводил глаз с Ретча. – Я хочу, чтобы ты запомнил – Гаст мой друг. И я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось.

– Да, милорд.

– Более того, – продолжил я. – Если вдруг скоро начнется объединение, я хочу, чтобы ты приглядел за ним.

Ретч фыркнул.

– Он, уверен, сам за себя постоять сможет.

– И еще. Я хочу, чтобы ты последил за Эрслайтом. А поскольку Гаст неожиданно пришелся ему близким родственником…

Ретч улыбнулся, сверкнув зубами.

– Понимаю, что тебя беспокоит. А ты не забываешь, что я тоже в последнее время занимаюсь огненной магией?

– Ретч, пожалуйста!

– Нелегкая задача, – заметил он посерьезнев. – Ты сам отдал малыша в светлую обитель. Но я постараюсь.

– Спасибо.

– Так когда ты понял, что владеешь связующей магией? – спросил он.

– Если ты про рисунки, то давно.

Ретч посмотрел на меня с недоумением.

– Насколько давно?

– С тех пор как попал в магическую школу. Бэйзел всегда считал, что в моих рисунках присутствует визуальная магия.

– Но почему ты молчал об этом?

– Я слышал мельком, какой разрушительной силой обладает связующая магия. Но никогда не стремился узнать об этом больше, и тем более, овладеть этой ее особенностью. Мне хватило неприятностей из-за гипномагии. Поверь, к лучшему, что я умолчал об этом.

– Может и так. Но когда твое изгнание закончится, ты скажешь остальным? – Ретч повертел в руках книжку. – Как проверим, появятся ли записи?

– Еще не знаю. Но тебе придется пока помолчать об этом… Когда вернешься к себе, напиши что-нибудь. Я тебе отвечу.

– Что ж, давай попробуем, – он шагнул к порталу. – И все-таки не забредай слишком далеко в мирах. А если вдруг понадобится помощь – позови меня!

– Ты говоришь, совсем как моя мать.

– Она любит тебя, как и я, – Ретч улыбнулся. – Надеюсь, ты в этом никогда не сомневался?

– Один раз. Нет, два раза, – поправился я.

Ретч нахмурился.

– Когда это? Ну допустим в библиотеке я вел себя не совсем разумно… А еще, вероятно, когда Бэйзела посчитали погибшим… Но тогда все не знали что думать, и кому верить.

Я улыбнулся.

– Вот видишь, ты об этом сам знаешь.

– Но я больше никогда…

– Не зарекайся, Ретч. Я и сам себе иногда не верю.

– Ну, тогда хоть я тебе буду верить, – он обнял меня на прощанье. – Не пропадай. Мы все ждем твоего возращения.

Ретч шагнул в портал. Я раскрыл книгу. Не прошло и минуты, как в ней появилась запись, сделанная рукой Ретча.

«Не забредай далеко, мой повелитель. И если по пути тебе попадется что-нибудь необычное, надеюсь, ты сообщишь об этом?»

«Что ты считаешь необычным, Ретч?» – в ответ написал я.

«Тебе лучше знать. По мирам ты побродил побольше моего. И возвращайся скорее».

На следующий день я направился с Виленом в его больницу. В кабинете, куда он привел меня, несколько столов оказались завалены горами инструментов. Я открыл рот от изумления.

– Так много?

– Ты, наверное, даже не подозревашь, сколько людей живет в нашем мире и сколько нуждается в помощи, – заметил Вилен.

– Послушай, – произнес я. – Давай я сделаю сейчас всего несколько. А ты опробуешь его в деле. Вдруг моя магия испортит инструмент?

– Хорошо. Мы проверим.

Он отобрал несколько хирургических ножей. Я подумал и решил немного изменить заклятие на них.

– Я не стал делать их всережущими, – пояснил я. – Только для человеческой плоти. Тебе же не надо, чтобы ножи прорезали стены? Точить их не понадобится.

Вилен кивнул, осторожно взял инструмент и куда-то унес. Я остался в кабинете, ожидать результатов. Вернулся Вилен через два часа, но зато весьма довольный.

– Все прошло успешно.

Я кивнул и приступил к изменению остальных инструментов. На это у меня ушло часа четыре. Вечером на радостях Вилен приготовил отличный ужин и достал бутылку вина.

– Почему ты живешь один? – спросил я. – Где семья?

– Ты видел фотографию в гостиной? – Вилен погрустнел. – Жена ушла от меня лет восемь назад, забрав обоих детей.

– Почему?

– Из-за моей работы. Я почти не бываю дома. Но… если я не смог сделать счастливой ее, то подарил счастье многим другим, вернув им здоровье.

Я опустил глаза.

– Я уезжаю, – произнес я.

– Сейчас? Куда?

– Не знаю. Дальше. Я нашел один конец миров. Может, где-то существует другой.

Глава 2. Путь

Итак, я покинул мир Вилена, решив продвигаться дальше, изучая миры и делая зарисовки в альбоме, сопровождая рисунки краткими записями. Ни один мир, кроме Бинаина, не имел названия, поэтому мне пришлось просто нумеровать их. Отсчет я вел от мира первой обители. Бинаин выходил шестнадцатым, а технически развитый мир, в которой жил Вилен, сорок шестым. Все миры, лежащие между ними, немного походили на Бинаин, но являлись безлюдными или малозаселенными. Технический мир неожиданно выделялся среди них. И я подумывал, что возможно дальше меня ожидает нечто подобное. Однако я ошибся. Вновь потянулись однообразные мирки с мелкими городками или, еще чаще, безлюдными степными землями. В одних мирах не было ни морей, ни океанов, в других – ничего, кроме песка бесконечных пустынь. Впрочем, попадались и заросшие невероятно дремучими лесами миры. В эти дебри мне лезть не хотелось.

В каждом из миров я раскрывал портал, изучал окрестности с высоты птичьего полета и, если находил что-то интересное, делал зарисовки. Так я минул около пятнадцати миров, безлюдных, с нетронутой природой. Мой альбом в итоге украсили несколько рисунков. Я нарисовал величественный водопад, срывающийся тонкой струей разбившегося и сверкающего под солнцем хрусталя с невероятной высоты в бирюзовую чашу озера. Нарисовал желтые скалы, пронзенные золотыми лучами рассвета, слегка тонувшие в утреннем тумане и похожие из-за многовекового сурового ветра на дырявый окаменевший сыр. Нарисовал странную хищную птицу – огромную, с кроваво-красным оперением, ухватившую мощным клювом в бледно-изумрудной чаще крупную змею, такую же зеленую, что ее чешуя казалась плотно вросшими в ее гибкое тело мелкими листьями.

Потом я пропустил несколько миров представлявших собой сплошные болота. В одном из них заметил, как водоплавающую птицу атаковала целая армия мелких червей, вынырнувших из склизкого топкого берега. От бедной пташки даже перышка не осталось. Я только присвистнул и, перелистнув портал, как великую книгу бытия, раскрыл следующий. Увиденное на болоте невольно вызвало воспоминания нашего знакомства с Гастом. Когда он узнал, что я умею отворять порталы, то удивился и спросил, неужели мне не хотелось побывать там. Тогда я ему ответил, что во многих мирах достаточно опасно. Даже слишком опасно. Я знал, о чем говорил. И болотные черви, способные сожрать любого за несколько мгновений, – не самое худшее, что могло произойти с невнимательным путником. Впрочем, таких опасных миров не так много, если судить по древним книгам, которые я просматривал и в темной обители, и в библиотеке Игнифероса в техническом мире. Путешественники, кто бы они ни были – маги или люди, рассказывали не меньше чем о сотне миров. И я постепенно приближался к этой границе. Что лежало дальше, мне предстояло выяснять уже на свой страх и риск.

Каждый раз, делая записи и зарисовки, я размышлял, как далеко простирается эта бесконечная цепь. Приведет ли меня путь когда-нибудь в тупик, как это произошло с первой обителью? Окажется ли вселенная миров не такой уж бесконечной, и найдутся ли у нее свои рамки?

Ретч иногда кратко писал мне в связующую книгу о событиях в Темной обители, впрочем, малозначительных. Скорее, он это делал, чтобы получить от меня ответное послание. В ответ же я обычно переносил из альбома в книгу какой-нибудь рисунок, в котором недавно побывал. Так почти незаметно прошло полгода, и, наконец, от Ретча появилась первая важная запись, которую я обнаружил на привале после скромного ужина.

«Игниферос, – сообщал он, – созвал Большой совет, где объявил о своих намерениях насчет первой обители. В темной обители все весьма озадаченны таким поворотом событий. Нордека и вовсе вне себя от ярости. Впрочем, недовольных и кроме него хватает. Однако для Бэйзела предложение об объединении и переселении, похоже, не явилось неожиданностью. Вероятно, Игниферос успел побеседовать с ним до совета. Я почти уверен, что Бэйзел не откажется от задумки старика. Наш совет состоится через неделю, а следом – еще один Большой, где темная обитель должна дать ответ».

Я прервал чтение, на миг задумавшись, и затем прочел последние строки.

«На совете спросил Гаста как малыш. Твой приятель уверил, что с ним все в порядке, и он приглядывает за ним. Кроме того, позволил себе едкое замечание, что если меня так интересует малыш и я пожелаю его видеть, мне придется поддержать идею воссоединения нашего народа. Еще он спрашивал, есть ли у меня связь с тобой».

Я взял перо и написал короткий ответ: «Жду подробностей о следующем Большом совете». Я положил книгу и, улегшись на спину, заложил руки за голову. Вокруг простиралась открытая степь. Прохладный ветерок стих перед закатом и последние лучи солнца показались мне необыкновенно теплыми. Я же смотрел в небо, на которое темно-синим пологом уже была наброшена ночь. Шэд бродил неподалеку, охотясь на светляков. Они улетали прямо у него из под носа в густые заросли низкорослых кустарничков, прятались среди узких, как у ивы, листьев, а потом снова зажигали свои огоньки, стоило Шэду отойти на пару шагов. Шэд недовольным фырканьем нарушал мирную вечернюю тишину, впрочем, как и костер, потрескивающий догорающим сушняком. А темнеющее небо заполнялось звездами. Мелькнула она падающая звезда, другая, и я, изумленный, вскочил на ноги, когда на нас с Шэдом обрушился настоящий звездный дождь. Золотистые искры небесного огня, казалось, падали прямо на нас, оставляя за собой такой же золотистый быстро исчезающий след. Но все они сгорали высоко над нами, так и не долетев до земли. Дождь продолжался почти два часа. Солнце успело зайти, и золото теперь вспарывало черный бархат ночи. Я заворожено смотрел на звездопад, а Шэд, сидевший подле меня, все также настороженно потягивал носом и косился в сторону живых звездочек светляков, по-прежнему крутившихся в кустарнике, и, вероятно, подумывал, имеют ли они отношение к тем, что падали на нас сверху. Когда светопреставление кончилось, я поплотнее закутался в одеяло и, прижавшись к теплому боку Шэда, который теперь с подозрением поглядывал на вполне обычные звезды, висевшие высоко в небе, уснул.

Я минул еще три мира, таких же степных и безлюдных, когда в книге появилось новое послание от Ретча.

«Решение об объединении принято, хотя Бэйзелу пришлось надавить и на Нордека, и на Балахира, да пожалуй, на большую часть темного совета. В обители царит смятение – Игниферос не стал долго ждать и потребовал признания его власти, и присягу верности ему принесли. Бэйзел и Лайтфел с этого момента становятся его советниками, а Совет – объединенным. На новый Совет Игниферос обрушил целый поток приказаний. Маги из обеих обителей займутся восстановлением крепости, точнее, сперва жилых комнат, чтобы туда могли перебраться все колдуны. Основные хлопоты, похоже, выпадут на долю природных магов. А вот совету предстоит не менее сложная задача – составить новый свод законов. Игниферос, разумеется, настаивает, чтобы за основы взяли законы светлой обители. Как ты понимаешь, для этого нашей части совета придется выучить светлую речь. Не удивлюсь, если старик обяжет обучиться ей всех темных колдунов, а темное наречие и вовсе запретит. По крайней мере, ему точно не нравится, когда кто-нибудь из нас начинает переговариваться шепотком на темном наречии.

Где ты сейчас, мой повелитель? Какие земли расстилаются вокруг тебя?»

Я улыбнулся последним словам Ретча. Чувствовал, что он беспокоится обо мне и боится показать это, нарвавшись однажды на раздражение с моей стороны. Я взялся за перо и кратко описал, куда меня успел занести путь. Ниже я нарисовал недавний звездный ливень, добавив в рисунок немного визуальной магии, чтобы он ожил и завораживал своей сияющей золотом чернотой бездонного небесного колодца, роняющего на землю звездные капли. Под рисунком я написал: «Знаешь, Ретч, если увидишь малыша, приласкай его от меня».

Ретч ответил на следующий день: «С этим не должно возникнуть проблем, в связи с объединением. К тому же Мерлинда куда проворнее меня – она успела расположить к себе Авориэн настолько, чтобы она доверяла ей малыша. Думаю, ты не против».

Дальше время потянулось медленно. Может, еще и потому, что теперь я ждал сообщений Ретча, в каждом из которых он рассказывал что-то новое о восстановлении обители. А через два года Ретч писал, что оно завершилось.

«Восстановление обители оказалось долгим делом, – сообщал Ретч. – Но теперь она словно заново отстроена. Башню библиотеки и несколько других зданий венчают стеклянные купола и крыши, пропускающие свет в залы. Внешние стены очищены и покрыты тонким слоем серой мраморной штукатурки. Теперь обитель похожа на серую жемчужину среди разбитых вокруг нее садов. Деревца молоды и цветут пока пустоцветом. Но зато вся обитель пропитана их нежным ароматом. Это радует и успокаивает нас, поскольку мы все пытаемся прижиться друг с другом. Произошло много конфликтов, но они пока мирно разрешались, и их становится меньше. Всем нам пришлось учиться сдержанности. Я все время думаю о тебе и ломаю голову, как ты умудрился прожить со светлыми магами целых два года». Тут я ощутил явную насмешку Ретча и невольно улыбнулся. «Пожалуй, потолкую насчет этого с Гастом. Все-таки он большой зануда, когда дело касается морали. Забавно слушать его, когда он начинает ставить в пример тебя. Когда, можно подумать, я не знаю своего родного племянника лучше его».

Здесь уж я не выдержал и рассмеялся. И мне так страстно захотелось увидеть ухмылку Ретча, которая без сомнения образовалась на его лице, когда он писал эти строки… увидеть Гаста и ощутить его крепкое рукопожатие… увидеть малыша, прижать его к себе и… Мой смех резко оборвался, и я, стиснув зубы, упал на Шэда, зарывшись лицом в его густой гриве. Связующая книжка выпала из рук, а разбуженный Шэд удивленно заворчал, умудрился вывернуть шею и добраться языком до моего лица. Я выпустил его и, дрожа, закричал в утренние бездушно-белые облака на бледном небе.

– Ненавижу тебя! Ненавижу!

Я опрокинулся навзничь на мокрую от росы траву, ощущая под ладонями ее острые жесткие края и холодную влагу. Я и сам не знал, кому предназначался мой крик – то ли Игниферосу, то ли его мертвому брату. То ли им обоим. Но ту боль, которую я испытывал, я никогда бы не забыл и никогда не простил бы… Шэд, испуганно приникнув к земле, прижимая уши, подполз ко мне, осторожно прошелся языком по моей руке, а потом опять добрался до щеки.

– Все хорошо, Шэд, – прошептал я, охватив его за шею одной рукой и трепля другой косматую голову.

Я поднялся и, разведя костер, взялся за приготовление завтрака. Заварил травяной чай из найденных неподалеку душистых трав, съел немного зачерствевшую булку и несколько кусочков мяса, засоленного, таявшего на языке, с жемчужными прожилками сала. Шэд пасся неподалеку. Солнце между тем, наконец показавшееся из-за холма, разогнало утренние сумерки и тени. Роса понемногу испарялась, заструившись тонкими ручейками тумана с пригорка, на котором мы остановились на ночлег. Где-то в покрытых высокими травами холмах звонко запели птицы, переливчато перекликаясь друг с другом. Я достал щетку, подозвал Шэда. На ухо ему уселась стрекоза, поблескивающая сапфировым хитином. Он мотнул головой, отгоняя ее, и замер, зажмурившись в золотых, чуть затуманенных утром лучах. Я вытянул руку, и синяя нитка уселась на бугорок ладони, вращая огромными сине-зелеными глазами и блестя чуть подрагивающими от ветерка хрупкими прозрачными крылышками.

– Похожа на тех, что водятся на заливных лугах неподалеку от Мидла, – пробормотал я.

Шэд потянул к стрекозе свой любопытный нос, и она легко ускользнула в такой же чистый и полный солнца, как ее крылья, воздух. Я вычистил Шэда, подобрал книжку и бросил в дорожную суму. Следом отправилась кружка. Я затушил костер. А потом утащил прямо из губ Шэда стебелек дикого овса.

Все это мне казалось немного странным. Я минул множество миров, в которых мне не попадалось ни одного знакомого растеньица, ни животного, ни птицы, ни насекомых. Шэд в таких мирах даже к траве не притрагивался – подозрительно обнюхивал и не решался попробовать на вкус. То вдруг, наоборот, нам попадались миры, где все вокруг казалось до боли знакомым. Эту загадку я понять не мог.

Число миров между тем временем перевалило за сотню. Череда степных и пустынных кончилась, и шли миры с буйной растительностью, заросшими лесами холмами и предгорьями. Здесь часто попадались реки и озера. И опять все было безлюдно. В прошлых мирах мне приходилось запасаться едой в тавернах, а иногда и попросту возвращаться назад, когда еда у меня заканчивалась. Употреблять в пищу незнакомых животных я не желал, также как Шэд не решался попробовать красивые, ароматные, но совершенно незнакомые цветы и травы. Неделю назад мне пришлось скакнуть обратно на десяток миров, чтобы купить в таверне хлеба и мяса. Теперь еда опять заканчивалась, но я надеялся, что, либо мне попадется какое-нибудь животное, на которое можно поохотиться, либо посчастливится больше и попадется населенный людьми мир.

Мы прошлись по пологим холмам, утопая в высоких травах, наслаждаясь их свежими бодрящими ароматами, сладким запахом зацветающих летников. Шэд не уставал набивать брюхо сочной травой и беззаботно гонялся за яркими бабочками. Меня здесь тоже наполняло энергией и одновременно несколько расслабляло, но вместе с тем, эта сила уходящей весны дурманила мне голову. А сны снились такие, что я от них задыхался, просыпаясь среди ночи в жарком поту, стаскивал рубашку и ложился на росистую траву, пока она не охлаждала ни мое разгоряченное тело, ни мой распаленный ум. Измученный видениями я просыпал до самого полудня.

Луга на холмах стали сменяться редкими светлыми лесками. Тонкие осинки чуть шелестели бледно-зеленой листвой. Ручейки, неизвестно откуда катившие свои прозрачные воды, с журчащим звоном сбегали со склонов и впадали в единый поток в ложбине. Я последовал за этой располневшей от вливающихся в нее струй речушкой и на следующий день вышел к большой полноводной реке. Казалось, что река, чья зеркальная гладь отражала синее небо, лениво катилась среди холмов. Но, посмотрев на стремнину в ее середине, я понял, что течение весьма сильно. Я пошел вдоль реки, вниз по течению. Шэд, напившись, побежал вперед. И вдруг впереди раздался испуганный крик. Я оторвался от созерцания крутящихся у берега мелких водоворотов, меж которых ловко сновали водомерки, и поспешил туда, где за пригорком скрылся Шэд. Шэда я обнаружил, замершего перед испуганной девушкой, вцепившейся от ужаса в повод пегой лошадки. Лошадка, груженная охапками свежескошенной травы, никак на Шэда не реагировала, только пряла ушами, отгоняя надоедливую мушку.

– Шэд, иди сюда, – позвал я.

И мое вороное чудовище игриво запрыгало ко мне. На лице девушки отразилось удивление.

– Не бойся, – доброжелательным тоном заговорил я, хотя полагал, что она не понимает ни слова, схватил Шэда за шкирку и потрепал как нашкодившего щенка.

Я улыбнулся, чуть заговорчески подмигнул и похлопал Шэда по шее. Он недовольно зафыркал и, встряхнувшись, оборотился жеребчиком. У девушки вырвался изумленный возглас. А я закинул на Шэда седельную сумку. Он прошелся своими мягкими губами по моей щеке, фыркнул прямо в ухо и опять потянулся за сочными стеблями. А я поднял котомку, оброненную в девушкой, и протянул ей. Она приняла суму, что-то сказала. Я развел руками, показывая, что не понимаю, а она улыбнулась и сделала знак следовать за ней.

– Пойдем, Шэд, – позвал я. – Может, здесь найдется городок, где можно пополнить запас снеди.

Девушка между тем принялась оживленно болтать, словно позабыв, что я не понимаю ее, поглядывала на меня и коротко смеялась, и снова начинала о чем-то увлеченно рассказывать. Мне оставалось только с улыбкой ее слушать. Через минут пять тропинка вынырнула из леска, и перед нами раскинулась обширная поляна, окруженная все тем же осинником и выходящая на берег реки. Посреди поляны стоял небольшой, но добротный дом из теса, судя по ширине доски явно не из этого леса. Крыша, однако, заросла травой, а небольшой сад пребывал в запустении. Справа от домика стоял сарай, куда более давнего вида. Доски его потемнели, зелеными пятнами на них рос мох.

Спускаясь с пригорка на поляну, я понял, что поблизости больше жилья нет, и почувствовал разочарование. Надо все-таки раскрыть портал и найти город – брать еду из этого одинокого дома мне не хотелось. Благодаря магии присутствия я понял, что девушка жила здесь одна – за деревянными стенами не ощущалось больше ни живой души, если не считать десяток кур в сарае. Девушка между тем дошла до крыльца, привязала к перилам лошадку и принялась снимать с нее охапки сена.

– Постой, – я указал пальцем на траву, она сама слетела с лошадки и разложилась во дворе сушиться.

Девушка восторженно засмеялась и поманила меня за собой в дом. Я и Шэд последовали за ней. Обстановка оказалась простая, но в комнатах было чисто и, пожалуй, даже уютно. Хозяйка стала хлопотать на стол, а я в очередной раз удивил ее, когда разжег заклинанием огонь в очаге. Это простенькое волшебство снова привело ее в восторг, и она опять принялась что-то возбужденно мне говорить. Я с трудом удержался от желания применить гипномагию, чтобы начать понимать ее. Задерживаться здесь я не собирался и забивать голову еще одним языком особой нужды не видел. Пожалуй, я приведу в порядок крышу дома, получу в награду свой обед, в предвкушении которого у меня уже чуть урчало в животе, и найду город и таверну, где смогу выспаться в постели и насладиться горячей едой и ванной. Мне нравилось путешествовать в безлюдных мирах, среди нетронутой людьми природы, но иногда верх брали вполне обыденные желания. Я наколдовал несколько свечек, наполнивших полутемный дом светом. А затем из баловства создал звездное небо, скрывшее темные балки потолка, и обрушил звездный дождик. Хозяйка от восхищения едва не позабыла об обеде, но взглянув на мою голодную физиономию, рассмеялась и вернулась к приготовлению еды. Она поставила котелок на огонь, побросала туда ароматные травки, недадолго куда-то ушла и вернулась уже с болтающейся в руках обезглавленной и ощипанной тушкой курицы. Нанзила на металлический прут и тоже разместила этот импровизированный вертел над огнем. Вскоре на столе появилась овощная похлебка, зажаренная курица, немного подсохший, но ароматный хлеб. Ко всему этому девушка добавила два глиняных стакана и темно-зеленую бутыль вина, почти полную, и пригласила меня к трапезе. Я, разумеется, не отказался. Мы с ней выпили по стаканчику сладкого белого вина и принялись за еду. После еды я показал вполне привычный, но восхитивший ее прием бытовой магии, когда по моему хлопку посуда подпрыгивала в воздухе и возвращалась на стол совершенно чистая.

– Что тебе еще сделать в благодарность за обед? – полюбопытствовал я.

По тону она поняла, о чем я спрашивал, и с улыбкой покачала головой. А потом, спохватившись, она подскочила к окну и указала куда-то пальцем. Подойдя к ней, я увидел несколько больших камней, лежащих в саду, наверное, с очень давнего времени, до того как построили этот дом.

Мы вышли во двор. Шэд разлегся на солнышке и задремал. Я же чуть повел рукой, и все камни просто растаяли у нас на глазах. Затем я привел в порядок крышу, избавив от травы и защитив от протекания и сильного ветра, и напоследок сделал полезную в хозяйстве вещь – прямо от реки образовался небольшой арычек, по которому вода из реки попадала во что-то вроде маленького бассейна рядом с садовыми деревьями. Теперь девушке не пришлось бы таскать воду из реки.

– Будь я магом природы, мог бы заставить расти твои деревья в саду и обильнее плодоносить, но я не умею, – я чуть улыбнулся и раскрыл портал.

Девушка с изумлением следила за происходящим. Я управлял порталом, и вид унесся ввысь, показывая нас и домик. Передвигая портал дальше, я обнаружил несколько одиноких, раскиданных по холмистым берегам реки домиков, а ниже по течению – довольной большой город.

– Шэд, – позвал я.

И тут она, поняв, что я собираюсь уходить, схватила меня за руку и расстроено покачала головой. А потом вновь торопливо заговорила. Видя, что я не понимаю, она схватила меня за руку и потянула за собой в дом.

– Не стоит… – заметил я.

Но она обратила меня такой расстроенный взгляд, показала на спящего Шэда, потом на меня и попыталасьобъясниться со мной при помощи жестов. Их я понял гораздо лучше остального – она хотела в благодарность, чтобы я погостил у нее хотя бы один день. Шэд никак не прореагировал на мой зов и даже не проснулся, так что я поразмыслил, посмотрел на девушку и кивнул. В ответ она улыбнулась. Видя, что я не собираюсь уходить, она занялась делами, а я обошел дом и заметил под сенью леса какие-то камни. Мое подозрение подтвердилось, когда я подошел ближе. Передо мной оказалась не такая уж давняя двойная могила. Девушка тихонько подошла ко мне, чуть тронула плечо, горестно заговорила о чем-то и увела меня оттуда. Похоже, что недавно она лишилась сразу обоих родителей. Мы вернулись в дом, я дал ей полистать свой альбом с рисунками. Она с интересом изучала картинки. После этого я раскрывал порталы и показывал ей другие миры. Солнце между тем заглянуло в комнаты, окрасив все рыже-красным светом. Шэд, хрустя найденной где-то морковкой, скользнул в дом и устроился у моих ног. Мы поужинали, доев остатки обеда. После этого я ушел в свою комнату. Давно не спавший в постели, я мгновенно отключился, едва коснувшись головой подушки. Однако среди ночи я пробудился. Задыхаясь от привидевшегося и чувствуя, как пылает лицо, я вдруг понял, что меня кто-то трясет за плечо. Девушка беспокойно заговорила со мной. Ее пальцы скользнули по моему лбу, на котором слиплись от пота волосы. Я вдруг понял, что из ее глаз капают слезы, голос ее неожиданно переполнился виной. Не успел я удивиться и понять, что случилось, как она склонилась и прильнула к моим пересохшим губам. Не соображая, я прижал ее к себе, мои руки заскользили по оказавшемуся неожиданно податливым телу, и мне показалось, что мое сновидение продолжается. Только перед самым рассветом я ненадолго провалился в темный сон. А потом словно тут же проснулся. Девушка спала, и я осторожно выскользнул из постели, чтобы не разбудить ее, оделся и вышел во двор. Шэд следовал за мной.

– Пойдем, – прошептал я, закидывая на плечо сумку.

Я не хотел прощаться, не хотел, чтобы она вновь делала попытки удержать меня у нее. Мы поспешили дальше вдоль реки вниз по течению, где миль через семь находился город.

Туда мы добрались через пару часов, и я поразился царящей за городской стеной тишине. Мы минули ворота, никем не охраняемые. Шэд настороженно втягивал воздух, но, похоже, и он пока не понимал, что произошло. Следуя по пустынным улицам, мы, наконец, отыскали постоялый двор. Тут мне почудилось, что внутри есть кто-то живой. Я вошел внутрь и застыл на месте. В трех шагах от порога лежал мертвый мужчина. Еще двое лежали в неестественных позах на лавках перед столами. Я склонился к первому. Лицо его, словно восковое, застыло и потемнело. Однако никакого запаха тлена я не ощущал. С остальными двумя было то же самое. Я обошел всю гостиницу и только в одной из комнат обнаружил живого. Щупленький юноша стоял на коленях подле кровати, на которой лежала женщина, похоже его мать, и дрожал всем телом – с него градом катился пот, а лицо раскраснелось от жара. Он глянул на меня совсем уж помутневшим взором и опрокинулся исказившимся от судороги лицом на мертвое тело. Сам он тоже уже не дышал. Я попятился прочь и поспешил вон из гостиницы.

На улице до меня дошло, что, вероятно, весь город погиб из-за неизвестной болезни. Потом я вспомнил девушку, оставленную мной, вспомнил ее слезы. И вдруг понял, что ночью она решила, что я смертельно болен. Более того, родители ее, похоже, погибли от той же болезни. Возможно, она знала и об умирающем городе и о том, что возможно и она обречена… Я раскрыл портал, и мы с Шэдом мигом перенеслись к ее домику. Я нашел ее на постели. Одело она скинула, когда ее охватил жар, обнаженное тело раскраснелось и покрылось бисеринками пота. Я попытался привести ее в себя, но безрезультатно. Я раскопал в сумке какое-то лекарство своей матери, растворил порошок в воде и влил с сухие потрескавшиеся губы девушки. Через полчаса мне почудилось, что жар немного спал. Но я по-прежнему не знал, чем она больна и как помочь ей. Бросить ее умирать или дожидаться ее смерти мне не хотелось. Тогда я вспомнил Вилена. Я завернул девушку в одеяло и раскрыл портал. Я совершил несколько переходов и в самом конце шагнул прямо в гостиную доктора. Вилен, пьющий в одиночестве чай, подскочил от неожиданности.

– Тэрсел! – воскликнул он.

– Добрый… – я глянул в окно, и там оказалось темно. – Вечер.

– Утро, – поправил он.

– Почему темно?

– Потому что у нас сейчас зима, – он посмотрел на портал, из которого несло теплом и светом летнего дня.

– Вы можете спасти ее? – поинтересовался я, затворив за собой мировую дверь, и уложил девушку на диван.

– А что с ней?

– Не знаю, но весь город полон мертвыми людьми…

– Что?! – Вилен воззрился на меня пораженный. – У нее заразная болезнь, а ты притащил ее сюда?!

– Что? – спросил я.

– Ты, кажется, копался в моей голове? – Вилен достал из шкафчика повязку и спешно надел на лицо. – Я говорю о вирусах.

– Уверен, ты справишься с ними.

Вилен крайне неодобрительно покачал головой, взялся за телефонный аппарат и спешно с кем-то заговорил. Не прошло и пяти минут, как прибыли его коллеги, подхватили девушку и увезли в больницу. Вилен обернулся ко мне и нахмурился.

– Ты знаешь, что у тебя лихорадка?

– Я чувствую себя вполне сносно, – возразил я.

– Поедешь со мной в больницу! – безоговорочным тоном произнес он. – Шэда можешь оставить здесь, если он не съест комнатные цветы.

Я глянул на горшки, которые раньше находились на террасе, но ввиду зимы перекочевали на подоконник гостиной.

– Не думаю, что они покажутся ему съедобными.

– Тогда пошли.

Мы приехали в больницу. Вилен взял у меня кровь и, оставив в кабинете, куда-то ушел. Спустя час он вернулся с результатами.

– Девушка в реанимации и по-прежнему без сознания. Нам надо изучить, что за дрянь она подхватила. И ты, кстати, тоже.

– Я?!

– У тебя в крови та же болезнь, что и у нее, только вот… – он, задумавшись, смолк. – Твоя кровь убивает болезнь. А у девушки наоборот – болезнь ее потихоньку одолевает.

– Что ты думаешь?

– Ничего хорошего, – он нахмурился. – Если бы ты был человеком, мы бы смогли использовать твой организм как средство против болезни. Но ты не человек, и помочь ничем не сможешь.

– Мне жаль, Вилен. Я надеялся…

– Не стоит. Либо мы вылечим ее, либо нет. Это наша работа. Как ее зовут? Мне надо написать в отчете.

– Не знаю.

Он вздернул на меня удивленный взгляд.

– Она приютила меня на денек и… еще вчера она казалась мне совершенно здоровой.

– Хм. Ладно, подробности мне не нужны, – и добавил в ответ на мое удивление: – Полгода назад здесь побывал Игниферос – забирал книги из своей библиотеки. Я с ним достаточно долго общался.

– Понятно, – протянул я.

– Выходит, ты с ней едва знаком, – заметил Вилен. – Если мы вылечим ее, она останется с нами, и мы о ней позаботимся – я так понимаю, возвращаться ей не к кому. Ну, а если нет… То тем более тебе не стоит дожидаться.

– Что ж, все равно спасибо.

Он сдержанно кивнул. Я вернулся за Шэдом, нагло пополнил запасы съестного на кухне Вилена, и мы продолжили путь. Я решил, что в мире, пораженном неизвестной болезнью, делать нечего, и мы переместились в следующий. Он походил на предыдущий, но был безлюден. В нем я провел несколько дней. Легкий жар держался у меня несколько дней, а после исчез. Несколько раз возникли мысли вновь посетить Вилена и все-таки узнать, об исходе лечения. Но я отогнал от себя эти мысли, понимая, что если Вилен не справился, я стану досадовать на него и на всех его врачей.

Глава 3. Приграничье

Подходил к концу третий год странствий, когда число миров, в которых я побывал, перевалило за середину второй сотни. И тут очередной мир неожиданно поразил меня своей непохожестью на предыдущие. Вокруг раскинулись живописные взгорья. Отвесные скалы зубами древних чудовищ торчали из земли. Небольшие, но глубокие, озера лежали во впадинах гор и казались множеством зеленых глаз, устремленных в желто-зеленое небо. Мы с Шэдом долго не могли привыкнуть к этому небу, постоянно обращая наши взоры ввысь. Местное солнце, впрочем, выглядело вполне обычным, разве что более бледным и тусклым, а вот облака приобретали тот же странный небесный зелено-желтоватый оттенок, на закатах то превращающийся в охру, то приобретающий изумрудную зелень. Конечно, я не упустил случай, достал альбом и сделал несколько рисунков. Один я поместил в связующей книге с соответствующими комментариями. Ретч мне на это ответил: «Такое мне и во сне бы не привиделось. Хотя вот на две луны в первой обители тебе бы не помешало взглянуть. Уверен, тебе бы понравились здешние ночи. Кстати, малыш сейчас со мной. Не удержался и показал твои рисунки. Не беспокойся, он мне дал слово, что никому не скажет. Такой же настырный и любознательный как и ты – совсем замучил меня вопросами. Больше всего спрашивает, когда ты, наконец, вернешься. Я говорю, что уже совсем скоро. Прости, наверное, я травлю тебе душу, но… малыш тебе сам скажет…»

А дальше в книге возникло несколько слов на светлом наречии, написанных несколько корявеньким, неумелым подчерком. И обведенная чернилами детская ладошка.

– Я тоже люблю тебя, Эрси, – прошептал я, прижавшись губами к рисунку.

И написал несколько слов сыну. После этого вновь появилась надпись, сделанная рукой Ретча. «Он не знает темного наречия. Один раз я попытался взяться обучать его, но Авориэн меня чуть не убила». «Сам потом займусь этим, – написал я в ответ. – Спасибо, Ретч».

Я развел костер, на прутиках подвесил поджариваться над огнем пойманных мной перепелок. Откинувшись спиной на скалу, я еще долго смотрел на нарисованную ладошку Эрслайта, вспоминал, как Авориэн взяла с меня слово отказаться от него. Каким нелепым мне все это теперь казалось. Я очнулся от размышлений, когда Шэд настороженно поднял голову, вглядываясь во тьму и потягивая носом. А сам я почувствовал, как к нам кто-то медленно приближается в гуще ночного леса, что кто-то следит за нами. Шэд поднялся на ноги и оскалил пасть, издав такой угрожающий рык, что у меня от него побежали мурашки. Я подскочил, а из тьмы леса к нам выскользнули огромные тени. Свет костра отразился в их хищных глазах, а языки в оскаленных пастях оказались такими же яркими как языки пламени. Шерсть на Шэде встала дыбом, и он попятился ко мне. Чудовища шагнули следом, но их почти тут же остановили натянувшиеся поводки. Вслед за зверьми в круг костра шагнули их хозяева, одинаково одетые в плотные кожаные штаны и куртки, а на пястях у них имелись металлические накладки с шипами. В руках каждого находилась огненная плеть. И я тут же вспомнил, что видел такую у Ментепера, когда он пытался приказывать Шэду. Неужели я встретил магов, занимавшихся приручением оборотней?

Минуту мы молча изучали друг друга. От незнакомцев веяло магией. Они наверняка тоже ощутили, что и я маг. Наконец, один из них, несомненно, глава отряда, заговорил на наречии, некогда использующемся в первой обители.

– Ты заблудился, маг? – произнес незнакомец насмешливо, а его черные глаза зло поблескивали багровыми угольками, отражая пламя костра. – Или же ты надумал вернуть нам нашу зверушку?

– Ни то, ни другое, – отозвался я. – Шэд принадлежит мне.

В ответ он рассмеялся.

– Когда-то давно один колдун украл его у нас. Кажется, этого мага звали Ментепер.

Та небрежность, с которой отозвался о Ментепере, мне не понравилась и насторожила.

– Вот как? Никогда бы не подумал, что он опустился бы до воровства. Почему он просто не купил Шэда у вас?

– Потому что мы не продаем их. Он что же продал Шэдоу тебе?

– Нет, Шэд сам выбрал себе хозяина.

Они недоуменно переглянулись.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Шэд убил Ментепера, когда решил слушать меня.

– Не хочешь ли ты сказать… У тебя ведь нет огненной плети!

– Разве она необходима? – отозвался я.

Лица их тронуло неверие.

– Ни один оборотень не станет слушать хозяина без плети.

– Меня он слушает, – сквозь зубы произнес я, ощущая исходящую от них угрозу, и произнес мысленно команду. – «Ко мне, Шэд, лежать, спокойно».

Шэд обернулся ко мне, но попятился, вытянулся у моих ног и застыл. А потом я также мысленно опробовал эту команду на остальных оборотнях. Они издали удивленное скуление, встревожено перемялись с лапы на лапу. Я повторил жестче, и они все, как один, улеглись у ног своих хозяев. На лицах незнакомцев отразилась злоба.

– Как ты это делаешь? – спросил главный.

– Как ты, вероятно, заметил – без плети. А теперь отвечай на мои вопросы. Кто вы такие и как вас занесло сюда?

Он, с исказившимся от ярости лицом, шагнул ко мне, махнул плетью в сторону Шэда и выкрикнул ему приказ. Но Шэд оскалил зубы и подобрался для прыжка, следя за каждым движением врага. Лицо главного нервно дрогнуло, когда его попытка не удалась.

– Назовись прежде сам, маг, – процедил он сквозь зубы, едва справившись со своей яростью.

– Мое имя Тэрсел.

– Ты ведь из темной обители? – на его лице обозначилось презрение. – Должно быть, ты считал Ментепера величайшим магом, но должен разочаровать тебя – он едва унес отсюда ноги. Так что остерегись говорить дерзости, мальчишка!

– Если вы не из темной обители, то откуда же? – пропустив мимо ушей оскорбление, спросил я.

– Из Закатной, – на моем лице отразилось непонимание, поэтому он с еще большим презрением добавил: – Мы ушли оттуда задолго до того как Ментепер со своим братом разрушили ее.

– О! – только и выдохнул я. – Я не знал, что она так называется. Но почему же вы покинули ее?

– Наш род – род охранников. Уже несколько тысяч лет мы охраняем границы Закатных миров. В этом мире у нас главный охранный пост.

Я с изумлением взирал на него, услышав что-то уж совсем удивительное.

– Закатных миров?! Охраняете границы? От кого?

Посмотрев на меня, он позволил себе рассмеяться.

– Вы уничтожили Закатную обители, вы почти уничтожили сами себя. Какое тебе дело до того, кого и что мы охраняем? – в тоне вновь скользнула злоба.

– Почему же, если вы печетесь об охране, вы не предотвратили падение обители? – спросил я.

– Внутренние распри – не наше дело.

– Значит, вы никому не подчинялись в Закатной обители?

– Те времена давно прошли… и с тех пор там не было достойных властителей.

Я промолчал, задумавшись. Он, видимо, ощутил, что я колеблюсь, и спросил:

– Тебе что-то известно о Закатной обители?

– Игниферос восстановил ее. Теперь он правит там.

– Вот как? – он усмехнулся. – Он решил таким образом попытаться исправить свою прошлую ошибку? И если тебя это интересует, он тоже не дождется от нас признания его правителем. Его вина слишком велика. Впрочем, мы никогда не покинем свой пост, разве что до тех времен, когда не останется в живых ни одного колдуна.

Он подошел ко мне вплотную, оставив своего зверя на месте. Шэд глухо предостерегающе зарычал.

– Знаешь, – прошипел он мне в лицо, и его пальцы тронули ворот моей рубашки. – Нам есть за что ненавидеть Ментепера и его ублюдков. Впрочем, как и Игнифероса. Ты, верно, владеешь гипномагией, но на нас она не подействует. И если бы мы знали, что возможно применять ее на животных, мы бы защитили охранными амулетами и их.

Он тронул амулет, висящий у него на шее. Когда-то похожие на этот обереги от магии я видел в мире Вилена на магах.

– Я не только гипномаг, – произнес я спокойно.

– Ты, похоже, владеешь магией присутствия, как и мы все. Необходимое условие, чтобы стать здесь охранником, – он оскалился в усмешке. – Чем еще?

– Зачем тебе знать?

– Хочу отобрать у тебя Шэдоу, – не стал скрывать он.

– Тебе придется отказаться от этой затеи, если хочешь, чтобы здесь по-прежнему оставался охранный пост.

Коротко сверкнул нож, но колдун тут же с криком боли выронил его и упал на колени, схватившись руками за голову.

– Такие артефакты имеют нехорошее свойство терять свою силу, – произнес я негромко. – Судя по всему, им не одна сотня лет. Их надо подпитывать магией. Но у вас, похоже, нет ни одного гипномага, кто бы подправил их.

Я подобрал нож, схватил мага за волосы и грубо вздернул на ноги. Лезвие ножа чуть пощекотало его шею.

– А вы сами чем владеете, кроме магии присутствия, Гейнир? – полюбопытствовал я, вложив нож в его ножны и выпустив мага.

Он пришел в себя, и бледность залила его лицо.

– Это ясно – все мы охранные маги.

– Так ты мне расскажешь, от кого вы охраняете Закатные миры? Я предпочитаю гипномагии живой разговор…

– Хорошо. Пойдем.

Он сделал знак остальным. Двое из них затоптали мой костер, бросив давно успевших не только поджариться, но и подгореть куропаток в пепел.

– Считай, что ужин я тебе должен, – произнес Гейнир, скользнув в лес на едва заметную в темноте тропу – кто-то из впереди идущих магов зажег несколько волшебных огоньков над нашими головами. – Что тебе понадобилось здесь и куда ты направляешься?

– Кратко рассказать или тебя все же интересует, что происходило последнее время в темной и светлой обителях? – полюбопытствовал я.

Он на ходу обернулся.

– А ты привык приказывать, – заметил он. – Уж не повелитель ли ты темной обители?

– Довелось править пару лет, – отозвался я.

– Мне следовало бы раньше догадаться.

– Ничего бы не изменилось, а ты бы не стал более вежливым, – заметил я, и в ответ во мраке сверкнула его белозубая усмешка. – Ты ведь тоже главный среди охранников, Гейнир…

– Пожалуй, предпочту более длинный вариант истории.

Пока мы шли темной тропой, я рассказал о последних событиях в обители, об Игниферосе и его решении объединить народ, о том немногом, что мне было известно о восстановлении обители. Кроме того, я не счел нужным скрывать, из-за чего я отправился в столь дальнее странствие.

К концу моего повествования мы вышли из зарослей на берег зеленоводного и круглого, как блюдце, озера, прошли по бледно-красному песку в промоину в желтых, дырчатых скалах и поднялись по крутой горной тропе на вершину скалы, увенчанной пышной шапкой растительности. С берега озера эта скала напоминала голову сморщившегося, словно собравшегося чихать человека, все лицо которого было изъедено оспинами. На другой стороне скалы, в уютной долине среди зеленых взгорий светился золотыми огоньками город. Гейрин посмотрел на него сверху, обернулся ко мне.

– Они не зря опасались тебя, – обронил он.

– Ты… видел? – спросил я.

– Мне рассказывали те, кто видел… как казнили одного из них. Скверное зрелище, – он сплюнул и начал спуск.

– Но ты сказал… что вам есть за что ненавидеть Ментепера и…

– Ментепер украл Шэда и доставил еще несколько неприятностей. Однажды он притащил одного из своих безумных отпрысков сюда… Прежде чем его успели остановить, погибло множество охранников, еще несколько обезумели сами… Случилось около 500 лет назад.

После сказанного мы долгое время шли молча, пока не ступили на ночные улицы города.

– Этот город… неужели здесь живут одни маги? – спросил я.

– Около половины. И все они занимаются охраной Закатных миров. Остальные жители – люди. Мой рассказ тоже достаточно долог…

– Как давно вы покинули Закатную обитель? Игниферос рассказывал, что раскол произошел, когда открыли способы перемещаться в миры.

– Гораздо раньше, – заметил Гейнир. – Мы ушли оттуда три тысячи лет назад, когда обитель стала понемногу приходить в упадок, как любая цивилизация достигшая своего совершенства. Нет хуже мага, считающего, что он могущественнее всех, и будто ничто не может встать у него на пути и помешать его планам.

Он посмотрел на меня.

– Ты считаешь…

– Ты стал бы точно таким, если бы над тобой не витало предсказание безумия. У тебя нет цели. Впрочем, ты еще молод.

– Игниферос рассказывал, что раньше маги обладали куда большим могуществом, – возразил я.

– Может быть. Знали они точно больше. Но в Закатной обители им стало скучно и тесно и, несмотря на наши предупреждения, они перешли границу Закатных миров. Больше их здесь никто не видел.

– Что лежит за этими границами?

– Другие миры, путь в которые нам заказан, как и их обитателям – в наши миры.

– Почему?

– Они пытаются уничтожить нас.

Мы прошли по освещенной улице до центра города и зашли в дом. Засуетились слуги, собирая на стол. Я и Гейнир уселись друг против друга. Своего зверя он привязал на улице, но Шэд неотступно следовал за мной.

– У тебя действительно очень сильная воля, – он кивнул на Шэда. – Ни один из них не послушает хозяина без кнута. Даже если ты постараешься приручить его лаской, – добавил он, заметив, что я собираюсь ему возразить. – Зверь признал тебя сильнее его, и только поэтому он слушается и подчиняется тебе.

– Не такой сильный, – все же возразил я. – И Шэд действительно… он понимает мое хорошее отношение к нему.

Он задумчиво глянул Шэда и, промолчав, принялся за еду. После ужина Гейнир взял из книжного шкафа какую-то огромную книгу, положил передо мной на очистившийся стол. Раскрыл ее, и нам предстал альбом с видами Закатной обители. Я замер от восхищения, узрев великолепно выполненные рисунки, наполненные визуальной магией, что каждая, даже самая маленькая деталь, казалось, оживала. Я просмотрел фолиант до конца и на последнем рисунке застыл. Не веря, провел пальцами по рисунку.

– Связующая магия! – вырвалось у меня, и я обратил взгляд на Гейнира.

Он же нахмурился.

– Как ты узнал?

– Но ведь… – я вновь изучил рисунок.

Сейчас в Закатной обители занималось ранее утро, тени укорачивались и таяли, солнце освещало серые башни и чуть золотило листву молодых деревьев, росших перед крепостью, а море вздыхало и выкидывало на песчаный берег ленивые вспененные волны.

– Ты слышал о связующей магии?

– Конечно, я слышал о связующей магии.

– Этот дар редко проявлялся даже в давние времена… И не всегда удавалось развить его. Рисование – безобидное применение этой магии.

– Понятия не имею, как ее еще можно применять, – произнес я. – А в нашей обители ни в одной книге нет даже упоминания о ней… Но кто сделал эти рисунки?

– Этой книге больше четырех тысяч лет. Рисунки выполнил один из правителей Закатной обители и связующий маг Сорнер, – Гейнир глянул на меня, и мое искреннее восхищение рисунками в книге заставило его улыбнуться. – Ты просто любознателен или тебе интересует исключительно связующая магия?

– Меня интересует все. У нас не осталось книг по истории Закатной обители. Почти не осталось. Жалкая пара книг, в которых описывалось всего лишь несколько лет жизни в обители, причем ничем не примечательных лет!

– Как же – год, когда разрушили обитель, вышел весьма примечательным!

– Я имел ввиду не это! – воскликнул я.

– Тебе лучше знать, – он захлопнул книгу, поставил ее обратно в шкаф, извлек из шкафа конверт и положил передо мной. – Можешь сказать, что там?

Я, удивленный, воззрился на него.

– Ты шутишь? Конверт можно вскрыть…

– Я не могу его вскрыть до тех пор, пока кто-либо не назовет, что сокрыто в нем.

– Ты лукавишь, – заметил я. – Ты знаешь, что там.

– Возможно. Но хочу, чтобы все было честно – тебе не следует копаться в моей памяти.

– Если тебя утешит, мне не нравится этим заниматься, – заметил я и принялся изучать конверт со всех сторон.

Пальцы ощущали старую немного грубоватую бумагу и магию. На другой стороне конверта я обнаружил сургучную печать в виде Дерева власти.

– Ого… – произнес я. – Конверт защищен охранной магией. Обычное дело. И…

Внутри конверта скрывался лист еще более плотной бумаги. Что же, Гейнир предлагал узнать, что там написано? Наверняка имелось заклинание, позволяющее читать даже закрытые книги, но я его не знал, и мне даже в голову не приходило, что такое мне когда-нибудь понадобится. Но, может, дело совсем в другом. Я вновь положил ладонь на бумагу конверта и осторожно потянулся к листку, пытаясь обнаружить на нем вовсе не следы букв, а следы магии. Магия там действительно ощущалась, но я пока не мог понять, какая именно. Может, там находился рисунок, ведь неспроста мне Гейнир подсунул конверт после просмотра альбома. Рисунок с визуальной или связующей магией… Но даже если это и так, я бы все равно не мог узнать, что там изображено. Я повертел конверт в руках и рассмеялся.

– Что такое? – полюбопытствовал Гейнир, с пристальным вниманием следивший за мной.

– Вспомнил твои слова про могущественных магов, – ответил я и положил конверт на стол. – Наверное, это легко, но я не могу этого сделать.

– Как знаешь, – Гейнир уселся в свое кресло, оставив конверт подле меня.

– Ты обещал мне долгий рассказ, – напомнил я.

Он кивнул и подлил нам обоим вина.

– Наш пост здесь тоже около четырех тысяч лет, – заговорил он. – Именно тогда, когда Закатную обитель впервые попытались уничтожить, Сорнер приказал создать отряд, занявшийся охраной внешних рубежей. Сначала нас было около пятисот. Теперь – около пяти тысяч.

Я открыл рот от изумления.

– Так сколько же вас осталось, повелитель темной обители, после того как вы поуничтожали друг друга? – поинтересовался он зло.

– Нас было восемь сотен, светлых чуть больше.

– Даже двух тысяч не наберется, – Гейнир неодобрительно покачал головой. – И стоило столько лет воевать ради власти над жалкой горсткой.

– Я не имею к этому никакого отношения, – разозлился я. – Я не собирался устраивать войну, пока находился у власти.

– Значит, ты редкое исключение… Этот город не единственный здесь. Есть еще три, но они весьма мелкие – в каждом нас всего около сотни. Кроме того, до Рубежа от этого мира лежит около двадцати миров, но все они пустынные. Нам удобно было расположиться здесь, хотя в следующих мирах до Рубежа у нас есть посты. Начиная с нашего мира, на протяжении всех двадцати мы отслеживаем любое открытие портала. Именно поэтому мы и наши тебя. Раньше мы отражали атаки именно в этих двадцати мирах. Но сюда давно никто не совался с тех пор, как обитель была разрушена…

– Что ты хочешь этим сказать? Что врагам стало об этом известно? – поразился я.

– Вполне возможно. Как я уже упоминал многие колдуны покинули Закатную обитель и Закатные миры… Кто знает, может, кое-кто из них стал предателем. Учитывая, до чего дошла Закатная обитель в последние годы своего существования, я бы этому не удивился.

– Но кто они? Кто эти враги? – спросил я.

– Я не могу тебе этого сказать, – ответил он. – Они… похожи на магов.

– Похожи на магов? – я смотрел на него. – Ты шутишь? Ты ведь знаешь наверняка, к чему предположения?

– Я не могу тебе сказать.

– Ну да, конечно, – я разозлился. – Я повелитель жалкой кучки темных магов, к тому же бывший. Зачем тебе снисходить на меня, главный охранник. Храни свои секреты.

Я взял в руки конверт, что бы швырнуть к нему, но в этот момент у меня под пальцами словно пробежал легкий ток. Я взглянул на конверт, коротко вскрикнул от удивления, неожиданно увидев то, что он скрывал в себе, и потерял сознание.

Перед взором еще кружилась тьма, но я уже слышал голос Гейнира, тихое угрожающее рычание Шэда, и чувствовал его мокрый язык, скользивший по моему лицу и старающийся привести меня в себя.

– Не могу поверить – мальчишка связующий маг… – повторял Гейнир.

– Что с ним делать? – спрашивал кто-то из его отряда.

– Посмотри на зверя! Его хозяин в отключке, а он защищает его! Если бы я отрубился, мой Грейн тут же загрыз меня, как и вас ваши звери…

– Что с ним делать? – повторил кто-то настойчивее.

– Я не знаю. Если враги узнают, что в Закатных мирах появился связующий маг, начнутся новые нападения… Хотя, Закатная обитель, заново отстроенная, тоже может послужить предлогом…

– Вы хотите меня убить? – хрипло поинтересовался я, распахивая глаза и садясь на полу.

Шэд одобрительно заворчал, но комната все еще плыла перед глазами, заваливаясь куда-то вниз и влево вместе с удивленными неестественно вытянувшимися и расплывшимися лицами. Я чуть потряс головой, и комната престала кружиться, все вокруг обрело четкость. А я сосредоточил свое внимание на Гейнире.

– Так что же это? – я кивнул на валяющийся подле меня конверт.

Брать его в руки еще раз не хотелось.

– Ты сам знаешь.

– Нет… я не понимаю…

– Что ты увидел?

– Рисунок головы какого-то мага, и он говорил…

– Он прошептал заклятие, лишившее тебя ненадолго сознания. Это заклятие могло подействовать лишь на того, кто увидит, что спрятано в конверте. А увидеть содержимое мог исключительно связующий маг, тот который балуется не только подобными картинками, – Гейнир показал мне мой собственный альбом.

У ног охранника стояла распахнутая моя дорожная сумка. Однако связующую книгу он раскрыть не смог.

– Отличная ловушка. И чем вам досадили связующие маги? – спросил я. – Своей живописью?

Гейнир фыркнул.

– Не нам. Враги жаждут добраться до них.

– Тогда для меня это самая величайшая загадка, – я, вцепившись в гриву Шэда, поднялся на ноги. После заклинания на меня накатила такая жуткая слабость, что коленки тряслись и подгибались. Я плюхнулся в кресло и сделал глоток вина. – Ты не закончил свой рассказ.

– Ты солгал, что ты не связующий маг.

Я глянул удивленно.

– Но ты не спрашивал. Я всего лишь умолчал. Ты и сам, впрочем, не отличаешься откровенностью.

Гейнир криво улыбнулся.

– Что ж. Я скажу, для чего предназначается этот конверт. Он указывает на связующего мага и… охранники признают своим повелителем того, кто владеет этой магией, но за одним исключением – он не может являться одновременно и гипномагом.

– Значит, мне жутко повезло, – я сделал очередной один глоток вина. – Я недавно отказался от ответственности, не хватало еще одной… Дай угадаю, если связующий маг оказывается не гипномагом, вы извиняетесь за потерю сознания, если наоборот, то… ну в общем, извиняться уже не перед кем…

– Ты ошибаешься, этим конвертом не пользовались ни разу по назначению.

– Все эти тысячи лет? – спросил я недоверчиво, уставившись на Гейнира. – Но ведь наверняка…

– Да в Закатной обители были связующие маги. Но ни один из них не добрался до нашего мира. Кроме того, их магия была весьма слаба.

– Откуда знаешь, что были?

– До нас доходили другие маги…

– Как мне сегодня ужасно повезло, – буркнул я. – Согласен, я не слышал этого запыленного, тысячелетней выдержки закона.

– Согласен с чем? – нахмурился Гейнир.

– Не быть вашим повелителем и не возмущаться насчет того, почему такая несправедливость допущена к магам, которые владеют одновременно и связующей магией и гипномагией. Проклятье, ты не понимаешь?! Мне этого даром не надо!

– Хорошо, – согласился Гейнир и отпустил остальных магов. – Что ты собираешься делать дальше?

– Раз уж выплыло то, о чем я не знал, я хотел бы взглянуть.

– На что?

– Ты рассказывал о Рубеже. Я посмотрю на него, потом поверну обратно и вернусь в Закатную обитель.

– К Игниферосу? Признаешь его правление?

– У меня нет других вариантов.

– Он ведь не связующий маг?

– Зато тоже владеет гипномагией.

Гейнир поморщился.

– Гипномагов никогда не жаловали в Закатной обители. Всегда считалось, что они страшные интриганы и делают все, чтобы добиться власти. Что в итоге и произошло…

– Да, действительно, – я фыркнул. – Трудно себе представить другое применение подобной магии.

– Ты сказал, что она не нравится тебе. Почему?

Я посмотрел на него с недоумением.

– Да, ты рассказал мне о проклятии совершеннолетия, но… мне почему-то кажется, что у тебя и до этого были проблемы.

– А кто вам сделал талисманы против гипномагии? – полюбопытствовал я. – Вы так боитесь гипномагов, потому что они интриганы? С кем-то из нас вы все-таки смогли столковаться…

Гейнир с кривой усмешкой откинулся на спинку кресла.

– Я позову слуг, они проводят тебя в комнаты, где ты можешь переночевать. Завтра ты можешь уехать.

– Постой, мне казалось, ты обещал мне долгий рассказ. К тому же, кого вы опасаетесь? На те неполные две тысячи колдунов остались только два гипномага – я и Игниферос. Конечно, если не считать тех, кто давным-давно покинул Закатную обитель.

– Завтра ты должен уехать, Тэрсел, – отрезал Гейнир.

– Меня не устраивает, что я не получил ответов, – заметил я.

У меня был большой соблазн узнать все без ведома охранника, и он видимо это понял.

– Моя голова – не орех, чтобы вскрывать его и добывать содержимое, – процедил он сквозь зубы.

– Но запретить ты мне не можешь.

Гейнир в ярости вцепился в ручки кресла. Я с трудом удержался от того, чтобы сказать ему, что он бы даже ничего не почувствовал и не вспомнил. Стоило мне перейти эту черту, и я нажил бы еще одного смертельного врага.

– Но я не сделаю этого. Ты не прав – гипномагия мне не просто не нравится. Я ее ненавижу…

Я поднялся. Следом, размяв лапы, поднялся Шэд. Гейнир позвал слуг.

– Ваши оборотни тоже едят траву? – спросил я на последок.

– Не все. Если конь превращен нами в хищного зверя, в нем преобладает его лошадиная сущность. Если наоборот, то сущность хищника. Однако все они одинаково агрессивны, так что не думай, что если Шэдоу изначально являлся конем, поэтому он так покладисто себя ведет.

Я миг переваривал услышанное.

– Вы превращаете их в оборотней? Я думал…

Гейрин рассмеялся.

– Высшая материальная магия.

– Проклятье, мне хотелось бы здесь задержаться…

– Нет.

– Ладно, загляну к тебе на обратном пути. Может, ты станешь немного разговорчивее.

– Ты все-таки хочешь посетить Рубеж? – Гейнир нахмурился. – Он того не стоит – всего лишь портал в следующий мир, который уже не принадлежит нам. Запомни, если ты пересечешь границу, ты не сможешь вернуться.

– Почему?

– Мы уничтожаем тех, кто проникает оттуда.

– Даже если бы вернулись маги Закатной обители?

– Я уже упоминал причину. Нам незачем рисковать.

– Я учту это.

Слуги проводили меня в комнату для гостей. Я принял ванну и, добравшись до постели, тут же уснул, поручив Шэду охранять меня. Всю ночь он просидел подле кровати, не смыкая глаз, и все следующее утро широко зевал, показывая свои внушительные клыки.

Гейнир составил мне молчаливую компанию за завтраком. После трапезы мы вышли из дома. И в этот миг у нас заходила земля под ногами, а откуда-то донесся отдаленный грохот. Мы подняли взоры, и где-то за зелеными холмами и желтыми скалами увидели высившийся черный конус вулкана. Вверх из его жерла выбрасывался ввысь красно-рыжий огонь, потоки лавы прочертили кровавые морщинки на его темном теле. А тучи пепла перемешивались с зелеными облаками в желтом с красными отсветами небе. Вырвавшиеся из пепельных туч сети молний добавили к этой невообразимой палитре лиловые и голубые краски. От представшего зрелища я едва не позабыл о Гейнире – мне захотелось достать альбом и карандаши и запечатлеть эту захватывающую дух картину. В себя меня привело прикосновение к плечу.

– Тебе пора, – оторвал меня от созерцания мощи стихии охранник.

– И часто у вас такое бывает?

– Мы привыкли, – темные глаза Гейнира вдруг засветились насмешкой. – Я понял, почему ты отказался от огненной плети – ты сам боишься огня!

– Просто не люблю, – я передернул плечами.

Гейнир раскрыл портал. За ним раскинулась степная равнина.

– Как я уж говорил, дальше лежат одни пустыни. Люди там есть, живут в редких оазисах. Я предупредил наших охранников о тебе. Они тебя не побеспокоят. Но те, что находятся на Рубеже, проследят, чтобы ты не переступил запретной черты.

– Спасибо, я и сам умею считать.

Я с Шэдом шагнул в портал, и он тут же закрылся за нами. Я с досады пнул песок. Если бы я смог перешагнуть через себя, то узнал бы очень многое.

– Ладно, успею, – прошептал я и обратил взор на раскинувшиеся вокруг земли.

Глава 4. Заточенный в башне

Шэд потянул носом сухой, еще полный тепла воздух. Вокруг нас лежала залитая маревом уходящего дня вечерняя степь, на белесую, растрескавшуюся землю которой охряными волнами барханов наступала пустыня. Стелились по земле кустики ломких засохших растений, пожухлые травы, а ветер поднимал пыльные облачка. Солнце валилось за горизонт прямо перед нами, как раз на границе степи и барханов. Где-то впереди, чуть левее светила вырисовывался темный силуэт поселения.

– Шэд, – я потрепал зверя.

Он потянулся, встряхнулся, и я вскочил на него. Мы неспешно направились к поселению. Это оказался небольшой городок, окруженный облепленной глиной изгородью. У ворот стоял полусонный пожилой охранник. Увидев нас, он встрепенулся и направил в мою сторону копье. Шэд чуть напрягся, но я успокаивающе похлопал его по шее. Охранник что-то произнес. Наречие, к моему удивлению, походило на язык Бинаина, и я смог ему ответить.

– Я путешественник, – заверил я его. – У вас можно остановиться на ночлег?

Он внимательно оглядел меня.

– У тебя есть, чем платить? Одет ты неплохо, но странно, что на твоем скакуне нет ни упряжи, ни седла.

Я бросил ему мелкую серебренную монету, которую он очень проворно поймал.

– Оставь себе.

Он посторонился, и я въехал в городок. Дома выглядели ничуть не лучше городской стены – глинобитные, низкие, с узкими крошечными темными окошками; вместо черепицы крыши домов покрывала солома. По пыльным, пустынным улицам ветер гонял сбившиеся в кучку сухие травинки и мелкий мусор. Улица привела прямиком к небольшому постоялому двору, похоже, единственному в городе. Я минул дверь с низкой притолокой, зайдя в полутемный трапезный зал, освещаемый четырьмя маслеными фонарями, расставленными по углам. За столом сидело двое мужчин, похожих на купцов, – других постояльцев не было, – а ко мне шагнул хозяин – высокий, крупный, с грубыми чертами лица. Однако в глазах у него светилось простодушие.

– У вас есть свободные комнаты? – спросил я.

– Сколько угодно, господин, – отозвался хозяин. – Только вряд ли вы пожелаете оставаться тут.

Он с особым удовольствием раздавил неспешно шествующего перед носком его сапога огромного таракана.

– И вполне кто-нибудь из них может оказаться в вашей тарелке. Также у нас нет конюшни, где вы могли бы оставить своего коня.

– С чего ты взял, что у меня есть конь? – я всучил ему монету. – А ужин принеси мне в комнату. Шэд!

Хозяин отдал мне ключ и попятился, когда черной тенью в трактир скользнул Шэд.

Я поднялся по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж и, распахнув дверь, зашел в небольшую комнату – здесь с трудом умещались постель, крохотный низкий столик, да циновка. Я зажег свечу, стоявшую на столике, и заметил несколько темных пятнышек спрятавшихся под кроватью.

– Да уж, лучше бы ночевать в степи со скорпионами, – проворчал я и прошептал заклятие.

Думаю, надоедливые насекомые исчезли не только из моей комнаты, и даже не из гостиницы, а во всем городке. Я применил еще несколько заклинаний бытовой магии, сделавших комнату чище и освеживших постельное белье. Затем бросил торбу под столик и сел на постель. Наколдовал пару свечек, достал связующую книгу и принялся писать Ретчу длинное послание про Гейнира и мир охранников.

Шэд улегся на циновке. За окошком между тем исчезли последние лучи, и оно сделалось непроглядно черным. Через несколько минут в дверь постучали, и вошел хозяин. Он с легким недоумением обозрел комнату, не понимая, что не так, и поставил на столик пару горшочков с едой и тарелку, на которой лежало несколько кусочков хлеба.

– И что-нибудь для моего коня, – произнес я. – Он предпочитает овес, но вполне может полакомиться нерасторопным трактирщиком…

Хозяин опасливо покосился на Шэда.

– Ты колдун? – спросил он.

– Да. Надеюсь, еда вполне съедобна?

– Я принес лучшее, – тихо отозвался он. – Что тебе понадобилось в наших краях?

– Ничего, я просто путешествую.

– Значит, ты не знаешь о башне?

– О какой башне?

Трактирщик чуть нахмурился.

– За городом к востоку начинается пустыня. В двух часах пути отсюда находится башня, где заключено жуткое чудовище…

– Неужели? Оно до сих пор не сдохло от голода? – саркастически заметил я, приоткрыл крышку над горшочком. Запахло довольно аппетитно, и я взялся за еду.

– Нет, конечно, – отозвался мрачно трактирщик. – Мы сами ходим кормить его каждые два дня…

Я перестал жевать и с непониманием уставился на него.

– Зачем?

– Нам поручил это один колдун… Мы думаем, что чудовище охраняет какие-то секреты, а может, и сокровища, спрятанные в башне.

– А чем вы недовольны – маг, уверен, платит вам за ваши труды. Разве нет?

– Не так много… Точнее, его денег едва хватает на еду для чудовища… Но с тех пор, как оно появилось здесь, нас обходят стороной торговые караваны, скот перестал плодиться, на нас наступает пустыня, а половина людей города просто бросила дома и ушла… А колдун давно не появлялся…

– Неужели он не говорил вам, что скрывается в башне?

– Нет. Хозяин башни был не особо разговорчив. Хотя, если тебя это заинтересовало, то лучше переговорить с нашим пекарем – он больше всех общался с тем колдуном и именно он ходит кормить чудовище…

– Любопытно, – протянул я, вернувшись к трапезе.

– Я постараюсь найти овес, – сказал трактирщик.

Через несколько минут он уже поставил большую миску овса перед Шэдом. Тот подозрительно понюхал, а потом принялся за еду. Трактирщик топтался на пороге, собираясь с духом.

– Возможно, тот колдун давно мертв, – выдал наконец он. – Тебе может достаться клад, скрытый в башне, а мы избавимся от чудовища…

– Я подумаю. – За трактирщиком закрылась дверь, а я посмотрел на Шэда – есть мы с ним закончили одновременно. – Что думаешь, Шэд? Звучит странно, не так ли?

Шэд одобрительно заворчал; я потрепал его напоследок, разделся, забрался в постель и уснул.

Утром едва я спустился вниз в трапезный зал рядом оказался тавернщик, подталкивая перед собой низенького, немного пухлого человека. Несомненно, пекаря.

– Дирф как раз сегодня идет в пустыню, – произнес трактирщик. – Он тебя проводит и все расскажет.

Я усмехнулся – этот малый уже все решил без меня. Впрочем, история с башнейпоказалась необычной, и я подумал, что с ней стоило бы разобраться.

– Хорошо, – согласился я.

Трактирщик принес завтрак, я неспешно поел, а пекарь терпеливо и молча дожидался. Наконец, мы тронулись в путь. Шэд принял облик жеребца, и я поехал верхом. Люди в городке по-прежнему не показывались, и оттого он казался еще более заброшенным и безжизненным. Мой проводник, поглядывая по сторонам, скользил хмурым взглядом по темным окнам. Однако как только мы минули городские ворота, моего попутчика будто прорвало.

– Ты ведь темный колдун, господин, не так ли? – затараторил он. – Не слишком хорошая идея просить тебя о помощи, тем более, что если Дорстар жив, то он рассердится.

– Дорстар – ваш колдун?

– Да, к тому же он светлый маг, и ему, разумеется, не понравится, что кто-то попросил помощи у мага темного. Но существование этой башни и этого чудовища делают жизнь города невыносимой. Здесь и раньше было тяжело, а сейчас так и вовсе невмоготу. Оставшихся людей можно пересчитать по пальцам, а приезжих и того по пальцам одной руки. А ведь когда-то здесь лежал один из главных торговых путей в южные страны.

– Ты действительно считаешь, что все дело в башне и чудовище? Как давно она появилась?

– Башня здесь давно. Когда-то в ней находился дозорный пост. Много веков пустовала, а лет сорок назад маг занял ее и поселил там чудовище.

– Вы могли бы не согласиться.

– Мы не знали, какое она принесет всем нам зло. К тому же Дорстар был одно время очень добр к нам – лечил больных, помогал магией в мелочах. Но потом он вдруг сделался шибко занятым, стал очень редко здесь появляться, да еще в итоге поручил нам приглядывать за его чудовищем…

– И ты его видел?

– Чудовище? Конечно, нет. Башня защищена магией. Однажды мы попытались взломать деревянную дверь – так от нее и щепки не отвалилось. А бросаем еду чудовищу через оставленное открытым маленькое окошко – через него ничего не рассмотреть.

– Так может, и нет никакого чудовища?

– Оно воет… И производит другие ужасные звуки, от которых кровь стынет в жилах. Лишь когда оно ест, оно ненадолго замолкает…

– Самое странное в этой истории, – заметил я, – то, что ваш Дорстар – светлый маг. Не припомню, чтобы хоть один из них заводил у себя в жилище какого-либо опасного зверя…

Дирф покосился на Шэда.

– Твое, господин, ведет себя вполне мирно.

Я хмыкнул.

– Ты сказал – Дорстару не понравится, что ваш тавернщик обратился к темному магу. Ты встречал еще кого-нибудь?

– Нет, но Дорстар упоминал, что если вдруг объявится темный маг, мы держались от него подальше…

– Заметно, как вы следуете совету, – я засмеялся.

– Да нет же, – махнул рукой Дирф. – Он имел ввиду только одного из вас. Какого-то очень старого мага…

Улыбка исчезла с моего лица.

– И он назвал имя этого колдуна?

– Нет. Ты его знаешь?

– Если ваш Дорстар имел ввиду того, о ком я думаю, то вам больше нечего опасаться, – заметил я хмуро. – Тот колдун мертв.

– Когда Дорстар узнает, эта новость, несомненно, его обрадует, – Дирф улыбнулся и, придя совсем уж в хорошее расположение духа, замурлыкал какую-то песенку.

Я же в задумчивости глядел на расстилающиеся впереди земли. Если светлый маг опасался Ментепера, то я должен узнать почему, а также что именно скрывалось в башне.

Дорога между тем оборвалась. Глинистая сухая земля уступила место песку. Мы ступили в начинающуюся пустыню. Дирф уверенным шагом потопал наверх дюны, а мне пришлось спешиться, потому что тонкие ноги Шэда увязли в песке. Сам он недовольно зафыркал, сделал еще несколько шагов и, перекинувшись в зверя, резво взлетел на гребень дюны. Дирф шарахнулся от него, но Шэд, не обратив на пекаря внимания, кубарем скатился вниз. Я же добрался до вершины и застыл. Впереди милях в четырех от нас среди дюн торчала башня. Даже отсюда было видно, что она сложена из кирпича, круглая с темными щелями бойниц и узких окошек. Дверь башни почти полностью поглотил песок, а несколько зубцов на вершине рассыпалось – скорее от времени, чем от того, что кто-то когда-то нападал на укрепление. На вид ничего необычного – дозорное сооружение, давно заброшенное. И магии я пока никакой не чувствовал, как не слышал никаких звуков, издаваемых заточенным в башню чудовищем. Дирф пытливо глянул на меня.

– Тихо, – констатировал я.

– Оно обычно воет по ночам. Или когда кто-то окажется рядом. Подойдем поближе – оно даст о себе знать, – он помрачнел, хорошее его настроение улетучилось. – Столько лет хожу и каждый раз мурашки по коже…

Минуло, наверное, гораздо больше часа, прежде чем мы, наконец, достигли башни. Шэд добрался первым. Он осторожно обошел ее, принюхиваясь, и я увидел его глаза, расширившиеся от возбуждения, и подрагивающие ноздри. Сам же я ощутил охранную магию. Кто-то наложил на башню весьма основательное охранное заклинание.

– И защита от гипномагии? – в недоумении прошептал я, когда разобрал, от чего защищена башня.

– Оно молчит, – вслед за мной принялся говорить шепотом Дирф. – Может, наконец, сдохло?

Он нашел деревянную лестницу, валявшуюся рядом и слегка присыпанную песком, поднял ее и приставил к стене… И потом услышали как там, за кирпичной кладкой весьма отчетливо с недовольством заворчал какой-то зверь. И тут же воздух неожиданно пронзил вопль. Я содрогнулся. Шэд оскалил зубы, а Дирф застыл у лестницы, занеся ногу над первой ступенькой. Из глубин башни между тем продолжали доноситься странные звуки. Невозможно было определить, на что они походили, потому что и злобный рев, и разраженное завывание, и яростный скулеж – все смешалось в жуткой какофонии.

– Вот так оно всегда и происходит, – сказал Дирф, вздохнул и полез наверх.

Я же в жарком воздухе чувствовал, как по спине течет холодный пот. Потому что никакой зверь не может издавать такие звуки…

Все еще пораженный своей догадкой, я следил за Дирфом. Пекарь, тяжело дыша и что-то бормоча под нос, забрался наверх лестницы, оканчивающейся у маленькой щели бойницы, развязал заплечный мешок, вынул оттуда несколько булок черствого хлеба, кусок заплесневелого сыра и обрезки сыровяленого мяса. Все объедки он зашвырнул в щель. Затем сунул туда бурдюк с водой и просто вылил внутрь башни его содержимое. Звуки из башни стали глуше, но не исчезли. Сделав свое дело, пекарь, морщась, резво спустился вниз.

– Ну и вонь, – он высморкался на песок, а потом принялся утирать пот со лба. – Здесь хоть не чувствуется. Представляю, как там все загажено за столько-то лет. И хозяину башни придется долго убираться, прежде чем он сможет добраться до сокровищ… – и он чуть хитро зыркнул на меня. – Но может оно того стоит, маг?

Однако его усмешка исчезла, когда я обратил на него тяжелый взгляд.

– С чего вы взяли, что там находится какой-то зверь? – спросил я мрачно.

– А кто еще может издавать такие звуки, господин? – он опасливо попятился от меня.

– Человек, – ответил я. – И это светлый маг распорядился, чтобы вы кормили его дрянной едой?

Дирф побелел.

– Человек? – он замотал головой. – Невозможно! Дорстар никогда бы не стал запирать человека – он слишком добрый. Я говорю тебе, господин, там чудовище.

– И из того окошка точно ничего невозможно рассмотреть?

– Там темнее безлунной ночи.

– Я все же попробую.

Я поднялся по лестнице к узкому и длинному – в толщину стены и чуть короче длины руки – отверстию. Едва приблизившись, я тут же отшатнулся. Лестница угрожающе дрогнула, на дюйм оторвалась от стены и вновь со стуком опустилась на кирпичи.

– Я предупреждал, господин, – заметил снизу Дирф.

Из щели разило такой вонью, что меня затошнило. Я отдышался. Потом глянул на солнце, неизбежно взбирающееся в зенит, создал несколько зеркал. Одно отражало солнечный свет и направляло его в щель башни. Я задержал дыхание и сунул руку в щель с двумя зеркалами – первое отражало свет внутрь башни, второе показывало, что там творится. Не очень действенный способ, но пока снимать охранные заклятья и применять магию, чтобы узнать, что там происходит, не хотелось. Внутри башня оказалась полой – перекрытия этажей снесены, с потолка болтался остов винтовой лестницы. Окна изнутри заложены кладкой, а внизу вообще трудно было что-либо различить, разве только то, что весь пол завален всяческим хламом. Из того, что высветил солнечный зайчик, я опознал сломанный, сваленный на бок стол, несколько искореженных стульев, какую-то другую мебель, кучи тряпья. И в какой-то миг в свете промелькнуло запертое в башне существо. Я выдернул руку оттуда, словно испугался подцепить заразу, спешно спустился вниз и лишь тогда вдохнул воздух.

– Ты бледен, маг, – Дорф протянул мне фляжку.

– Я бы выпил чего-нибудь другого.

– Ну что ты видел? – с нетерпением спросил пекарь.

– Подтверждение своих слов, – произнес я хмуро.

– Хочешь сказать, что там человек?! – пораженно воскликнул Дирф. – Но… Если это так, то такие ужасные звуки может производить только безумец!

– Будь я проклят, – прошептал я, и меня слегка пошатнуло.

Имя Ментепера, выкрик Дирфа «безумец» и причины, послужившие моим изгнанием, сложились в единое целое, а мои предчувствия оправдались. И все же, я не мог поверить, что там, за стенами находится один из нас и, более того, тот, в ком течет та же кровь, что и у меня. Ведь на Большом Совете говорили, что все обезумевшие отпрыски старого колдуна мертвы. Неужели кто-то из них остался жив? Я с трудом удержал дрожь, охватывающую меня.

– Как давно ваш Дорстар тут не объявлялся? – спросил я, немного придя в себя от потрясения.

– Больше года, наверное, – Дирф смочил ладонь водой из фляжки и умыл шею. – А до того, он года три не показывался.

– То есть дождаться его и разузнать обо всем этом, шансов у меня никаких, – я криво усмехнулся.

Я, хмурясь, изучал башню. Можно сделать только одно, чтобы узнать правду. Не снимая защиты от гипномагии, обойти ее и постараться обнаружить в памяти несчастного хоть что-то, что пролило бы свет на причину его безумства. Я осторожно коснулся магией охранных заклятий. Они не разрушились, но пропустили меня во тьму за непроницаемыми стенами и в такой же мрак больного разума.

Мне было мерзко – я никогда не сталкивался с безумными и тем более никогда не пытался проникнуть при помощи гипномагии в их мысли. Но почему-то не сомневался, что Ментепер делал это неоднократно. Я ощутил, что чувствовал несчастный – его раздражало все: окружающие стены, еда, темнота и слишком яркая полоска света, льющегося через единственное окошко, откуда сыпалась к нему отвратительная еда и капала вода, тут же впитывающаяся в мусор, если он не успевал подставить рот. И еще его постоянно донимали голоса и мысли людей – он слышал всех до единого жителей деревни, из которой мы прибыли. Защита от гипномагии уберегала их от него, но не его от них. Сам он уже давно ничего не осознавал, а воспринимал все как загнанный в крошечную клетку зверь, окруженный гомонящей толпой. И бездумно и яростно реагировал на любой раздражитель.

От всех этих полуживотных ощущений у меня жутко разболелась голова, но я решил, что надо попытаться проверить его память, хотя она вряд ли сохранилась бы. Но я ошибся – память оказалась не испорчена безумием. Однако на мое прикосновение к воспоминаниям безумец отозвался болезненным воем. Дирф шарахнулся от башни.

– Что ты делаешь, господин? – спросил пекарь, но я сделал ему знак не мешать.

Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы узнать все, что меня интересовало.

– Господин, – Дирф с испугом посмотрел куда-то за мою спину. – Это Дорстар.

– Эй, ты! – крикнул мне кто-то.

Я обернулся. С гребня дюны к нам спускался колдун. Судя по белому одеянию – огненный маг. Я процедил сквозь зубы проклятие – похоже, мне всю жизнь будет везти с огненными магами. Он подошел ближе и остановился как вкопанный, когда разглядел меня повнимательнее. И его рука угрожающе поднялась для атаки.

– Ты из рода Ментепера? – спросил он, несомненно опознав меня по серой рубашке.

– Тебе-то что? – огрызнулся я. – Ты знаешь, кто у тебя в башне?

– Я не позволю ни Ментеперу, ни кому-либо другому из его рода освободить чудовище…

Я глухо рассмеялся.

– Оставь свои сказки для крестьян. Там не чудовище!

– Кто бы там ни находился – у него жажда убивать всех без разбора, а это делает его даже хуже любого чудовища.

– Что же ты не уничтожил его? Зачем запер здесь? Вряд ли такая участь лучше смерти.

Колдун хмуро глядел на меня.

– У меня имелись на то причины. Но что тебе здесь понадобилось? И зачем ты хочешь вызволить его?

– Я вовсе не желаю его освободить – всего лишь узнать, кто он и как оказался в таком состоянии.

– Тебе лучше не знать этого, – мрачно обронил маг.

– Но я уже узнал.

В его взоре промелькнуло изумление.

– Тебе знакома гипномагия? – поразился он.

– Как и тебе, – заметил я. – А теперь ответь на мои вопросы!

– Кто ты такой, чтобы что-то требовать от меня?

– Ты сам сказал – я из рода Ментепера.

– Этого мало.

– Я его сын, а здесь, – я указал на башню, – заключен мой сводный брат.

Дирф охнул и решил отойти от нас подальше, а огненный маг сделался еще более хмурым.

– Значит, ты действительно не собирался выпускать безумца?

– Конечно, нет! – я разозлился. – Для чего? Чтобы он перебил всех вокруг?

Дорстар опустил руку и подошел ко мне.

– Хорошо, я отвечу на твои вопросы, но не здесь.

Он отворил портал.

– Возвращайся в деревню – все остается в силе, – бросил он Дирфу и посмотрел на меня. – Пойдем.

– Шэд! – позвал я и сказал насторожившемуся магу, когда Шэд вынырнул из тени башни: – Не бойся, он тебя не тронет.

Мы первые шагнули в проход, Дорстар не отставал. Переместились мы в большой город к куда более приличной таверне, чем в пустынном городке. Несмотря на разгар дня посетителей не было – мы оказались единственными, заняв стол у окна. Шэд расположился рядом. Слуга принес вина, осторожно обходя зверя, разлил его. Мы молча опустошили кубки.

– Так почему ты запер его в башне?

– Убийство мне противно само по своей природе. Даже убийство врага, даже убийство чудовища. Я просто не смог его убить, когда встретил, хотя он попытался меня уничтожить, как сделал это с несколькими людьми. Я… пожалел его. И пленив, привел в тот мир, защитил охранным заклинанием башню и поручил людям заботиться о нем.

– Я бы предпочел смерть такой заботе, – я налил себе еще вина.

Дорстар проницательно глянул на меня.

– Сколько тебе лет? – негромко произнес он.

– Мне исполнится 25 через неделю. Но эта участь меня не затронет.

– Поэтому ты пьешь уже третий кубок? – заметил Дорстар. – С чего ты взял, что избежишь ее?

– Ментепер мертв.

– Это что-то меняет?

– Ты смотрел воспоминания безумного? – произнес я.

– Да. Неплохой вроде был парень, хоть и вашей волчьей крови…

Я криво усмехнулся.

– Тогда ты должен знать, почему с ним случилось несчастье.

– Он с ужасом ждал наступления своего 25-летия – знал, чем оно закончилось для всех остальных.

– В этот день его посвятили в колдуны, и Ментепер устроил ему испытание. Испытание гипномагией. Он раскрыл для него разум всех окружающих его магов. И он не смог избавиться от их мыслей, от их голосов. И это свело его с ума.

– Ты считаешь, что из-за этого? – Дорстар покачал головой. – А мне кажется, Ментепер всего лишь усилил это.

Я хрипло рассмеялся.

– А ты тоже думаешь, что все происходит из-за плохой наследственности? Чушь! История с наследственностью являлась оправданием для Ментепера. Немного странно, потому что ему и не надо было оправдываться – то, что он делал со своими детьми далеко не худшее, что он вообще делал.

– Почему «тоже»? – спросил Дорстар.

– Так же считает Игниферос… Скажи, из-за чего ты оставил светлую обитель? Ты ведь из тех, кто ушел оттуда давно?

– Да. Я покинул ее вместе с Игниферосом, но не стал задерживаться там, где решили остаться остальные. Если честно, я ни с кем не поддерживаю связи.

– Почему? – его слова меня удивили.

– Я устал от войны и распрей, меня интересовало дальнейшее изучение миров…

– И сколько таких, как ты, не осталось с Игниферосом?

– Не так много. Может, двадцать. Но каждый из нас занимался исключительно своими делами.

Я с непониманием смотрел на него.

– Ты – огненный маг.

– Маги природы, а их было большинство среди нас, интересовались новыми растениями и животными, еще трое – мастера открытия порталов – занимались составлением карт. А я… я отправился с ними как гипномаг.

– И что нового нашел гипномаг в остальных мирах, что отсутствовало в нашем? – с усмешкой заметил я и вновь пригубил из кубка – вино успокоило меня и расслабило, сгладив нервное потрясение.

– Я искал смысл жизни.

Я уставился на него и рассмеялся.

– Каким образом? – вырвалось у меня, хотя я и так уже понял.

– Я проникал в разум разных людей, сравнивал, – отозвался он задумчиво.

– Так ты искал смысл человеческой жизни? – фыркнул я.

– Ты считаешь, что у нас он иной? То есть мне следовало бы читать мысли магов?

– Мы похожи, но мы другие.

Я расслабился от вина, но не настолько, чтобы не почувствовать легкое знакомое давление. Меня это мгновенно вывело из себя. Я так ответил на эту его попытку, что Дорстар отпрянул, опрокидываясь навзничь вместе со скамьей. Я склонился к нему. Маг бледный, не в силах шевельнуть ни пальцем, лежал на полу, а на лице его застыла гримаса боли.

– Еще раз попробуешь, никогда не вспомнишь, кто ты, – зло посулил я. – А теперь вставай. Будем считать, что ты неудачно пошутил…

Я протянул ему руку. Дорстар поднялся, тяжело дыша – лоб его покрылся испариной.

– Ты можешь стереть память? – произнес он тихо.

– И стереть, и изменить – что тебе больше нравиться?

– Я… не знал, что ты в совершенстве владеешь гипномагией.

– Теперь знаешь. Не трудно запомнить, если учитывать, что нас таких всего трое.

– А Игниферос, он пытался? – осторожно спросил он.

– Он понял, что не стоит. Он учил тебя?

– Да, азам…

– Насколько я понимаю, гипномагией могли владеть только представители нашего рода. Ты не родственник Игниферосу? Он, правда, говорил, что у него не было сыновей…

– Дальний, – он нахмурился. – У него были две дочери, но они погибли в одну из войн вместе со своими уже взрослыми детьми. Кажется, сам Ментепер тому виной…

– Какой у нас милый семейный шкаф со скелетами, – заметил я. – Теперь можно не задаваться вопросом, почему дядя меня на дух не выносит. Так ты все-таки из его рода?

– Я десятый в колене.

Я кивнул и продолжил:

– Думаю, тогда тебе следует знать – со смертью своего брата Игниферос решил вернуться в первую обитель и вновь объединить разрозненных колдунов. Может, тебе стоит поискать смысл жизни на нашей древней родине?

На лицо огненного мага легло удивление.

– Игниферос решил объединить светлых и темных колдунов? – он, не веря, покачал головой. – Но первая обитель… Там же все безжизненно!

– Уже нет. Прошло много лет, и тот мир восстановил сам себя, – я умолчал о некоторых деталях.

– Не думаю, что все изменится, даже если объединение состоится, – он пытливо посмотрел на меня. – Почему ты уехал оттуда? Со смертью твоего отца тебе передается право наследования.

– Чем? Руинами?

– А если обитель восстановят? Ты мог бы разделить власть…

– Я уже правил темной обителью два года – мне этого хватило, – я поморщился. – Кроме того, все они опасаются моего 25-летия еще больше меня самого…

– Значит, ты все же боишься?

– Утро сегодня выдалось тяжелым, – буркнул я.

– Следовательно, ты все же решил подстраховаться и покинуть Бинаин, чтобы переждать в другом мире?

– Что-то вроде того.

– Думаю, тогда тебе и здесь не стоит оставаться, – заметил Дорстар. – Я изучил много миров – впереди как раз лежит целая цепь безлюдных и пустынных. Пережди в одном из них. Через неделю, я проверю, как ты и… если вдруг с тобой случится несчастье, я могу сообщить Игниферосу…

Я опустил взгляд в опустевший кубок.

– Добрый ты, Дорстар, – я криво улыбнулся.

Он вздрогнул.

– Ты знаешь мое имя? Прочел…?

– Нет. Я редко пользуюсь гипномагией… Дирф все уши мне прожужжал о тебе.

– Он разговорчив, это точно, – согласился Дорстар. – Но я до сих пор не знаю твоего имени.

– Тэрсел.

– Я не вижу на тебе амулета. Неужели они отобрали его у тебя?

– Хотел бы я взглянуть на того, кто посмел бы это сделать, – я нахмурился. – Я забыл его у своего сына.

От воспоминаний в душе расползлась боль, и я вновь потянулся за вином.

– И знаешь, что, – произнес я, глядя на примолкшего мага огня. – Нравится тебе это или нет, но я должен уничтожить башню.

– Но…!

– Сохранять ему жизнь – еще более жестоко! – я поднялся. – Ты пойдешь со мной?

Он еще некоторое время колебался, но потом кивнул. Мы вернулись в мир пустыни. Время здесь давно перевалило за полдень. Горячий ветер сдувал песок с гребней барханов. Стояли мы на вершине одной из дюн футах в пятидесяти от башни. От выпитого вина и жары у меня слегка кружилась голова.

– Так странно, – прошептал я и прикрыл глаза. – В Бинаине сейчас зима, а Брингольд, верно, засыпан снегом…

– Ты так и не ответил, – вернул меня к действительности голос Дорстара. – Какой ты маг?

– Я – маг ветра, – ответил я.

Дорстар вздрогнул, а Шэд глухо заворчал, когда откуда-то словно издалека послышался раскат грома. В ясном бирюзовом небе над башней скользнул завиток темного тумана. Раскручиваясь черной спиралью, он превратился в воронку, с протяжным стоном опустившуюся на башню и поглотившую ее. В теле смерча пробежали золотистые змейки молний, башня дрогнула, и смерч скрутил ее с основания с легкостью, как если бы он выдернул из земли сорняк. Башня закружилась в воздухе, кирпичная кладка разлетелась на полфута, словно ее не связывал раствор, а потом со страшной скоростью понеслась обратно, сжимаясь. Нас осветила яркая вспышка, донесся глухой хлопок, и все исчезло. Дорстар стоял, вытаращив глаза.

– Это магия ветра? – произнес он недоверчиво.

– В основном, да.

Мы подошли к тому месту, где раньше стояла башня. Теперь здесь была большая круглая яма в песке. Дорстар хмуро оглядел углубление, перевел взор на меня.

– Не смотри на меня так, – произнес я. – По крайней мере, жители деревни обрадуются, и страшные звуки не будут пугать их по ночам. А он больше не будет испытывать мучений.

– Может, ты и прав… Так ты согласен с моим предложением?

– Более лучшего варианта не вижу, – признался я.

– Тогда возвращайся пока в таверну. Я ненадолго отлучусь в деревню и предупрежу жителей насчет башни. А после присоединюсь к тебе.

– Хорошо.

Я с Шэдом вернулся в таверну и заказал себе ужин – здесь за окном уже смеркалось, небо затянуло тучами, и моросил холодный дождь.

– Что-то мне в нем не нравится, Шэд, – прошептал я, трепля зверя за загривок. – Но копаться в его голове нет никакого желания. Должно быть, там целые списки различных человеческих смыслов жизней.

Шэд одобрительно заворчал, когда я взялся чесать ему за ушами. Я как раз заканчивал ужин, когда Дорстар вернулся.

– Ты оказался прав – их чрезвычайно обрадовало исчезновение башни, – произнес он хмуро и уселся напротив.

– А ты каждого человека проверяешь? – полюбопытствовал я.

Он миг соображал, о чем я спрашиваю.

– Почти.

– И в чем смысл существования такого болтуна как Дирф, например? Или того трактирщика, который с радостью сообщает каждому только что прибывшему постояльцу о наличии в комнатах номера и похлебке насекомых? Кстати, от этих насекомых я его избавил. Как думаешь, смысл его жизни изменился?

– По-моему, ты перебрал с вином, Тэрсел.

– Сегодня я могу себе это позволить.

Служанка унесла тарелки и пустой кувшин. Я прикрыл глаза, меня стала окутывать дрема.

– Ты слышал о связующей магии? – спросил меня Дорстар.

– О чем, о чем? – в мой голос помимо воли закралась насмешка.

– О связующей магии, – повторил маг.

– Что-то смутно вспоминаю, – отозвался я. – Спроси меня об этом лучше завтра утром. Доброй ночи. Пошли, Шэд.

Следующим утром я успел позавтракать, когда в трапезную вошел Дорстар. Судя по его чуть удивленному виду, застать меня здесь он не ожидал.

– Думал, ты еще спишь, – произнес он, присаживаясь напротив.

– Скажи-ка, – начал я. – Ты вчера говорил, что много путешествовал. Стало быть, ты доходил до Рубежа.

– Ты слышал о нем?

– Думаю, о нем слышал любой маг, кто забредает в эти миры, минув Приграничье. Ты ведь знаком с Гейниром?

Дорстар скривился.

– На амулетах охранников – защита от гипномагии. Твоя работа? – продолжил любопытствовать я.

– Нет.

Я с изумлении воззрился на него.

– Тогда чья же?

– Наверное, тех, кто посмел все-таки перейти Рубеж. Я не встречал гипномагов с тех пор, как оставил Игнифероса.

– Считаешь, что они не послушали предупреждения охранника и ушли?

– Похоже на то. Иногда жажда знаний оказывается сильнее довольно-таки туманных предупреждений, – Дорстар нахмурился и вдруг неожиданно улыбнулся. – Хотя вот смысл жизни Гейнира и тех, кто его окружает, предельно ясен.

– Почему туманных предупреждений?

– Со мной Гейнир не очень откровеничал. С тобой, думаю, тоже. Или ты действительно склонен считать, что за Рубежом находятся какие-то наши враги? С таким же успехом мы можем считать врагами друг друга… Это я к тому, что тот, кого принято считать врагом, за, например, то же инакомыслие, может оказаться союзником…

– Союзником в чем? – спросил я.

Дорстар пожал плечами, но ход его мыслей мне не понравился.

– Так ты видел Рубеж? – спросил он в ответ.

– Нет. Думаю повременить с этим удовольствием.

Я сделал в трактире запас съестного для себя и Шэда.

– Уже собираешься?

– Хочу побыть один, – заметил я.

– Как пожелаешь, – Дорстар развел руками. – Но я бы хотел знать, где точно ты собираешься пережидать…

Я раскрыл портал.

– Этот мир не жилой? – уточнил я.

Дорстар кивнул. А я поглядел на пустыню.

– Все равно, ничего лучше не найдешь, – заметил он. – От Приграничья до Рубежа они все такие. Только в трех из них живут люди.

Я шагнул в портал. Бросил сумку на песок и принялся сооружать костер из редких пучков сухой травы и серых от времени веточек, принесенных откуда-то ветром.

– Я запомню это место, – уверил меня Дорстар. – Что ж, удачи тебе.

Я лишь молча кивнул и затворил портал. Пару дней я почти ничего не делал, делал зарисовки в альбоме. А на третий день я решил убраться из этого мира, на всякий случай. Дорстар при всем желании не смог бы меня найти. Хотя оставался я все также в пределах Приграничья.

Последний день тянулся невыносимо долго. Мысли мои стали рассеянны, да и думать особо о чем-либо не хотелось. Лишь когда опустился вечер, я решил сделать кое-что напоследок. Достал из сумки книгу, сделал набросок башни в пустыне и принялся под ним писать послание Ретчу.

«Я мог минуть этот мир, Ретч, но этого не случилось. В который раз уже убеждаюсь, как случай способен изменить судьбу. Как бы там ни было, этой башни больше не существует. От нее не осталось и камня. В башне находился пленник, сорок лет назад обезумевший маг. Стоит ли говорить, кем он оказался? Его вид, его участь – они едва не сломили меня. Но я более чем уверен, что со мной подобного не случится. Некогда Ментепер подвергал своих сыновей испытанию гипномагией – открывал разум всех находящихся на многие мили вокруг людей и магов. Чужие голоса заполняли разум несчастных и сводили с ума. И если только старый маг не проклял свою собственную кровь, со мной не должна приключиться беда. Поцелуй от меня малыша. Больше всего сейчас мне хотелось прижать его к себе».

Я захлопнул книгу и потом еще долго сидел у костра. В дюнах протяжно выл ветер, шуршал песок. Солнце такое же темно-рыжее, как пламя костра, погружалось в зыбучие пески пустыни. Шэд давно спал, уткнувшись носом мне в бедро, а рука моя задумчиво теребила зверю гриву. Над головой разливалась тьма почти безвездного неба – лишь где-то к юго-востоку слабо сверкали несколько точек, словно кто-то невзначай пролил несколько капель небесных светил, предназначенных для другого мира. Непроглядная чернота наступающей ночи поглощала пустыню, и если бы я не видел этот мир утром, то мог бы решить, что здесь утро уже не наступит. Не слишком приятное место для встречи дня моего 25-летия. Я поежился, но скорее не от мыслей о завтрашнем дне, а от опускающегося на пустыню холода. Я выдохнул облачко пара в освещенный последними лучами воздух, и огненный шар закатился за дюны. А спустя несколько мгновений потухло и марево там, где исчезло за песками солнце. Даже костер, казалось, едва не угас вслед за ним. На него уже летели мелкие насекомые, и некоторые, не особо осторожные опаляли себе крылья и падали в пламя. Я подбросил в огонь сушняка и улегся на одеяле. Шэд приоткрыл глаза и придвинулся поближе. Я, потрепав его, глянул в последний раз на звезды и смежил веки.

Часть 2. Край миров

Глава 5. Закатная обитель

Побережье золотил полуденный свет. Океан чуть шумел, а поверхность его в мелкой ряби вся искрилась солнцем. Впереди, там, где дикие дюны светло-желтого песка, заросшие жесткой травой, уступали место низкорослым кустарникам тамариска, а затем яблоневому саду, над темно-синими водами протянулась пристань. На приколе стоял парусник с убранными бледно-лазурными парусами. А напротив пристани на полого вздымающемся берегу, в кольце зелени сада высились башни Закатной обители.

– Как красиво! – произнесла Нэиль.

Соскользнув с Шэда и подхватив несколько бледных соцветий, сорванных ветром, она прижала лепестки к лицу. Я невольно улыбнулся – девушка была также хрупка и нежна как яблоневый цвет. Она неожиданно рассмеялась, и смех ее прозвучал светло и радостно, словно озвучив царящую на побережье атмосферу.

– Как же здесь хорошо! – воскликнула она. – Я никогда бы не подумала, что в Закатной обители можно почувствовать себя счастливой.

После ее слов башни крепости вновь притянули мой взгляд. Улыбка Нэиль стала чуть грустной.

– Ты думаешь, они не ждут тебя?

– Из нас двоих ты обладаешь провидческим даром, – заметил я с улыбкой.

– Ты знаешь, я не могу тебе сказать.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Хочу знать, что ты чувствуешь. К тому же… твой дар позволяет узнавать правду, а мой – всего лишь предвидит возможности. Так что же?

– Да, – коротко ответил я и спешился. – Пойдем.

Шэд, не обремененный больше седоками, перекинулся зверем, побежал по мокрому песку, принюхиваясь к накатывающим легким волнам, оставленным ими на бархатистом берегу раковинам, пучкам водорослей.

Мы дошли до пристани и свернули на выложенную известняковой брусчаткой дорогу. Легкий ветерок чуть раскачивал ветви, касающиеся нас мягкой листвой и нежными соцветиями, источающими легкий аромат. Откуда-то слышались голоса, беззаботные, счастливые, иногда перебиваемые смехом. Но мы так никого и не встретили, пока не зашли в обитель. Нэиль чуть приотстала, разглядывая дворец.

Колдуны, встречавшиеся в коридорах, в изумлении останавливались и смотрели на меня и следовавшего рядом Шэда. Ни одно лицо не показалось мне знакомым, пока я не добрался до библиотеки. Здесь на входе я столкнулся с Ретчем. Книги посыпались у него из рук. Он, не веря, не сводил с меня пораженного взгляда.

– Давно не виделись, Ретч? – произнес я и улыбнулся.

– Тэрсел! – он, очнувшись, обнял меня. – Проклятье, я считал, что мы уже никогда не увидим тебя! – Ретч чуть отстранился, заглянул глубоко-глубоко в глаза и добавил: – Почему так долго?

– Я слишком далеко забрел… В общем, долгая история, Ретч.

– Но почему ты не отвечал мне в дневнике? Магия все же не сработала?

– Нет. Я потерял его.

Ретч кивнул и посмотрел за мою спину.

– Эта девушка с тобой? – с некоторым недоумением спросил он.

Я обернулся к Нэиль. На лице ее отражался интерес, но было заметно, что она утомлена долгой дорогой.

– Это Нэиль, – произнес я. – Можешь ее где-нибудь устроить для отдыха? Сейчас мне надо увидеть Бэйзела.

Ретч понимающе кивнул.

– Да, конечно. Найдешь его в конце третьего яруса – там есть небольшой уютный кабинет, где он любит читать. Если хочешь, я разыщу Мерлинду – видел недавно в саду. И, если ты не против, я хотел бы присоединиться к вам.

– Конечно. Спасибо, Ретч.

Я поднялся по лестнице, прошел мимо показавшихся бесконечными полок. Теперь их заполняли книги. В конце яруса перед лестницей, ведущей выше, я обнаружил вход в кабинет. Бэйзел сидел в глубоком кресле, спиной к окну, за которым открывался вид на бухту. Перед ним на столе была разложена внушительных размеров карта. Бэйзел, задумчиво покусывая кончик пера и поглядывая на карту, время от времени делал пометки в пухлой тетради. Наконец, что-то почувствовав, он поднял голову, и наши взгляды встретились. В немом изумлении некоторое время Бэйзел смотрел на меня.

– Не может быть! – прошептал он, поднимаясь.

Я с улыбкой шагнул внутрь.

– Тэрсел! – Бэйзел оказался рядом, смотря так, словно все еще сомневался в том, что видит меня, а потом прижал к себе и прошептал. – Я думал, что потерял тебя. Твоя мать чуть сума не сошла от переживаний… Почему столько времени не возвращался? Вместо четырех лет – десять?

– Обстоятельства.

– Обстоятельства? – Бэйзел встревожился.

– Расскажу чуть позже – хотелось бы узнать сначала, как у вас здесь дела?

– У нас все замечательно. Два года назад мы закончили восстанавливать обитель… Хотя и сейчас кое-что делаем. В первый год мы приводили в порядок жилые помещения и переправляли вещи сюда. Затем перебрались сами и, уже живя здесь, принялись за восстановление и обустройство остального. Кто-то занялся самой обителью, кто-то прилегающими землями, кто-то упорядочивал книги в этой библиотеке…

– А Игниферос? – поинтересовался я. – Что делал он?

– Все, – рука Бэйзела скользнула по карте по зеленым пятнышкам лесов. – Как и я с Лайтфелом. Сейчас мы занимаемся западным лесом… Погоди, ты имел в виду то, что он правит нами? Он сказал, что ты не против…

В голосе Бэйзела послышалась тревога.

– Это так. А Совет существует? Неплохая карта… Этот материк такой удивительной формы?

Я провел пальцем по линии побережья, изогнутого, как подкова. В центре юго-восточного побережья была обозначена обитель. Россыпь островов в море. На северо-западе сразу за обителью тянулся широкий пояс лесов. Далее высились горы, идущие к западному побережью.

– Да. В новый Совет входят двадцать пять колдунов – по двенадцать с каждой стороны. Я и Лайтфел теперь советники Игнифероса… – Бэйзел улыбнулся тому, как я с интересом изучал карту. – Я знаю, ты бы сделал более подробную. Эту, кстати, изготовил Эрслайт. У тебя совсем уже взрослый сын… Знаешь, когда я увидел тебя, сперва даже принял тебя за Эрслайта, если бы не твои светлые волосы и… У тебя другой взгляд.

– Вряд ли он ждет меня, – тихо произнес я.

– Ты ошибаешься…

– Тэрсел! – на пороге возник Гаст, подошел к нам, стиснул мне руку в крепком пожатии – его янтарные очи прожгли бы любого, и я едва не отвел глаза. – Я просто не поверил Ретчу! А ты совсем не изменился…

– Ты тоже особо не изменился, Гаст.

Гаст рассмеялся. Он заметно возмужал и слегка поправился, что, впрочем, нисколько не портило его.

– Достаточно лет прошло, чтобы все мы изменились, – заметил он, посерьезнев. – Даже если этого внешне особо и не видно. Почему так долго не возвращался?

– Ты третий, кто задает этот вопрос.

– Ни я, ни, похоже, Ретч, не получили ответа на него, – заметил Бэйзел.

– Но я не хочу стать третьим, кто не услышит ответа, – Гаст притворился недовольным.

Пришла моя очередь смеяться.

– Это займет много времени. А мне хотелось бы сначала узнать о том, что здесь происходит.

– А если в двух словах, – настаивал Гаст.

Я посмотрел на него.

– Не трудно догадаться, – негромко произнес я тоже серьезно. – У меня были неприятности.

В глазах Гаста запрыгала тревога. Он переглянулся с Бэйзелом.

– Это связано…

– Это не связано с наследственностью, – спешно прервал я.

– Выходит, Игниферос зря опасался.

– Зря, раз я вернулся.

Гаст снова оглядел меня.

– Ты не изменил своему цвету… – заметил он.

– А должен был? – полюбопытствовал я.

Гаст пожал плечами.

– Здесь многое стало по-другому, – проговорил Бэйзел. – С тех пор, как мы объединились. Не все согласились, но у них не осталось выбора – большинство признало Игнифероса нашим повелителем. А он издал новые законы обители. Теперь колдуны носят одежды, отвечающие виду магии или цвету рода, но никто не носит черных одежд.

На Бэйзеле действительно оказались светло-серые одежды.

– Почти никто… – заметил Гаст. – Ты должен знать – среди колдунов остались те, кто тайно носит черную одежду. Они собираются вместе и занимаются темной магией.

– Тайно? Хочешь сказать, что это запрещено? – я искренне удивился.

– Да. Игниферос определили черный цвет, как цвет несущий зло… – Бэйзел пожал плечами.

– Очень мило с его стороны, – я поморщился. – Он верно и не думал, что я вернусь… То-то я думал, что здесь на меня все так пялятся. А какую магию теперь относят к темной?

– Ту, которая причиняет вред.

– В таком случае, к ней можно отнести что угодно. Даже огненную.

– Никакая охранная магия к ней не относиться… – пояснил Гаст. – К темной магии отнесли также магию присутствия и гипномагию…

– Ну конечно же…

– Ты не согласен с этим?

– Гаст, я лучше, чем кто-либо другой знаю, насколько опасна гипномагия, – я не сводил с него взгляда.

– Прости…

– Я думал, что ты действительно обрадуешься моему возвращению, а ты читаешь мне ненужную мораль.

– Я действительно рад, – Гаст чуть нервно теребил в пальцах книжку. – Просто я предупредил тебя.

– Спасибо.

– Есть еще кое-что, что ты должен знать… – Гаст посмотрел на Бэйзела. – Ты извинишь меня?

– Только не долго, – Бэйзел сжал мне плечо и оставил нас одних.

Гаст рассказал мне об Авориэн.

– Она все-таки ждала тебя. Три года. Год, когда тебе исполнялось двадцать пять, оказался очень трудным для нее. Но ты не возвращался. Еще через три года стала встречаться со Скитом… Их дочери два года.

Гаст смотрел на меня и ничего не видел. Ни в моем лице, ни в глазах. А я молчал.

– Эрслайт рос, – продолжил Гаст. – И чем больше он походил на тебя, тем больше отдалялась от него Авориэн. Она признавалась, что при каждом взгляде на него, вспоминала тебя, и это причиняло ей боль. Я ее в чем-то понимал, но мальчишка совсем извелся. Даже Скит не понимал ее, и они из-за этого несколько раз ссорились. Но Авориэн по-прежнему все свое внимание уделяла второму ребенку…

Гаст смолк, пробежал глазами карту, разложенную на Бэйзеловом столе, и вновь посмотрел на меня.

– Тебе не понравится, но я не мог все так оставить. Я занялся мальчиком, в чем мне очень помог Ретч…

Он неожиданно засмеялся.

– Наконец-то!

– Наконец-то что? – я разозлился.

– Хоть какое-то проявление эмоций.

– Знаешь, Гаст, после услышанного я всю жизнь буду жалеть, что отдал малыша Авориэн, а не забрал с собой. Дай угадаю, он ведь стал огненным магом?

– Еще не стал, но станет – он усердный ученик. Прости, Тэрсел. Но у меня не осталось выбора. Твой сын оказался никому ненужным. Никто не хотел с ним заниматься, зная, кто его отец, и полагая, что и у него плохая наследственность. Ты сам знаешь – у него есть талант и сила, но они бы пропали зря, поэтому я стал учить его тому, что знал сам. Ретч, кстати, занимается с ним магией ветра. Да и Бэйзел с Мерлиндой тоже приложили руку к его обучению. Но что, в конце концов, плохого в огненной магии?

Он положил мне руку на плечо и утешающе потрепал.

– Эрслайт, кстати, жаждет увидеть тебя, – заметил Гаст. – Едва не помчался сюда, когда Ретч сообщил о твоем возращении.

– Я не готов, – едва слышно выдавил я.

– Что?! – Гаст уставился на меня. – Мальчишка практически лишился матери, а теперь и ты хочешь отвернуться от него!

– Я бросил его давно, решившись отдать Авориэн, Гаст, – я закусил губы. – Я оставил его крохой, а теперь…

– Ты просто струсил, – пальцы Гаста больно сжали мне плечо. – Он здесь, поблизости и ждет этой встречи.

Я глубоко вздохнул.

– Эрслайт! – громко позвал Гаст.

Эрслайт ступил в комнату и замедлил шаг, встретившись со мной взглядом, смешавшись и заробев. Гаст, нахмурившись, даже подтолкнул его ко мне. Сейчас ему было лет двенадцать, ниже меня на голову, черноволосый, да и черты лица все же помягче, чем у меня.

– Здравствуй, Эрслайт, – произнес я и протянул ему руку.

У Гаста брови взлетели вверх – наверное, он ожидал, что я все-таки обниму мальчишку. Но мы обменялись рукопожатием.

– Ладно, пока оставлю вас, – Гаст глянул на меня с упреком и ушел.

Несколько минут мы молчали, и тут я понял, что его смущает моя одежда. Сам Эрслайт был одет в молочного цвета легкую рубашку и светло-коричневые штаны. Я невольно задался вопросом, а как меня теперь будет воспринимать сам Игниферос.

– Гаст сказал, что занимался твоим обучением, – заметил я, чтобы с чего-нибудь начать разговор. – Но, конечно, мало успел рассказать.

Я чуть улыбнулся.

– Он до сих пор занимается, – произнес Эрслайт.

Голос у него оказался хрипловатый, ломающийся.

– Я еще ученик, хотя… – его рука скользнула за пазуху, – и ношу это.

Он показал данный ему когда-то мой талисман – фигурку ястреба из черненого серебра, инкрустированную темным кварцем.

– Гаст сказал, что ты так расстроился – да я и сам помню, – что даже забыл его забрать, – сказал он и стянул с шеи. – Я сохранил его для тебя.

Он протянул амулет. Я, потрясенный, смотрел на него. Глаза влажные, рука, протягивающая мне на тонкой черненной серебряной цепочке талисман, чуть дрожит.

– Мальчишка, – прошептал я, притянул его к себе, обнял. – Не смей плакать.

– Ты больше не бросишь меня? – его плечи дрожали – он все же не сдержался.

– Нет.

– Ты обещаешь?

– Да.

Он обратил ко мне лицо, и сквозь слезы в его глазах сияло счастье.

– Ты простишь меня? – спросил я. – Я чувствую себя виноватым.

– Да, – с готовностью отозвался он. – Но мать я никогда не прощу!

– Эрслайт!

– Не прощу! Неужели ты простишь ей? Она отвернулась и от тебя, и от меня!

– Она – твоя мать, – моя рука скользнула по его волосам, приласкав. – И она – единственная женщина, которую я любил.

– Но она не любит ни тебя, ни меня! – голос его переполнился возмущением и обидой.

– Это не так. Иначе она бы не принудила меня отдать тебя ей.

В локоть мне ткнулся неслышно подошедший Шэд и вопросительно посмотрел на Эрслайта. Мальчишка испугался и попятился.

– Не бойся, он не тронет тебя, – я погладил зверя. – Это друг, Шэд.

Шэд подошел к Эрслайту и лизнул его ладонь.

– Ты говоришь с ним на наречии темных колдунов!

– О, готов поспорить, что Игниферос запретил общаться на нем.

Эрслайт кивнул.

– Значит, тебя не научили ему.

– Нет. Игниферос даже приказал переписать многие книги по магии на светлый язык.

– Тебя это смущает, как и… – я подергал себя за ворот черной куртки.

Эрслайт потупил взгляд.

– Гаст рассказал тебе о черных?

– Черных? Так вы их называете? – я неодобрительно покачал головой.

– Гаст учил опасаться их, – серьезно сказал Эрслайт. – Они хотели воспользоваться моим талантом, думая, что я такой же, как ты.

Я нахмурился. Надеялся, что вернусь в обитель, где царят мир и согласие, но, похоже, ошибся. Кто-то продолжал заниматься излюбленным делом и интригами.

– Думаю, я все улажу.

– Хотелось бы, – Эрслайт кивнул, осторожно погладил Шэда и сразу же отпрянул – зверь лизнул ему щеку.

Я улыбнулся и тут почувствовал чей-то знакомый пристальный взгляд. В дверях стоял Игниферос.

– Ну, здравствуй, – Игниферос шагнул в зал. – Нам предстоит серьезный разговор, Тэрсел.

– Похоже, что так, – согласился я. – Но…

– Тэрсел! – в кабинет вбежала Мерлинда.

Встретившись со мной взглядом, она замерла, словно наткнулась на стену, но тут же, преодолев себя, бросилась ко мне, обняла, а из глаз ее потекли слезы.

– Не надо, пожалуйста, – прошептал я, чувствуя, как краска заливает мои щеки, и высвободился.

Она же бросила встревоженный взгляд на Игнифероса.

– Тэрсел не нуждается больше в твоей защите, – заметил Игниферос и сделал приглашающий жест.

Мы расположились во второй части кабинета, по соседству с книжными шкафами – я и Эрслайт сели рядом на небольшом диванчике, Игниферос и Мерлинда заняли кресла. Шэд вытянулся у моих ног. Старик долго глядел мне в глаза, как делал каждый, кто встречал меня в обители.

– Ищешь следы безумия? – поинтересовался я. – Ты их не найдешь.

– Почему же твое путешествие затянулось?

– Безумие не проходит, – заметил я, задумчиво вертя в руке амулет, отданный мне Эрслайтом, притянул сына к себе, и он доверительно приник ко мне. – Попался один из сыновей Ментепера, запертый охранным заклинаньем в заброшенной башне.

– Что?! – изумилась Мерлинда. – Неужели…

Она запнулась.

– Кто же запер его туда? – спросил Игниферос.

– Один из колдунов. Ты ведь сам говорил, что не все остались с тобой, а отправились дальше. Имя Дорстар тебе что-нибудь говорит?

Игниферос нахмурился.

– Да, я знаю его, но он не оправдал возложенных на него надежд – он не остался со мной и продолжил изучение миров. Ты разговаривал с ним?

– Да. Дорстар сказал, что пожалел несчастного и запер в башне. Но мне показалось, что смерть в этом случае более милосердна…

Я почувствовал, как содрогнулся Эрслайт. Лицо Игнифероса сделалось мрачным.

– Не скажу, что ты не прав, – наконец произнес он. – Что же ты успел узнать?

В этот момент в кабинет вошли Бэйзел, Лайтфел, Гаст и Ретч. Игниферос кивнул им, разрешив им присоединиться к разговору. Лайтфел материализовал для всех четверых кресла. После этого я кратко рассказал об испытании гипномагией.

– Вот как, значит, из-за чего все случалось, – задумчиво произнес Лайтфел.

– Иначе я бы не сидел сейчас здесь.

– Почему же ты тогда задержался? – спросил Лайтфел. – Если не наследственность, то что помешало вернуться?

Я посмотрел на Игнифероса.

– Что ты знаешь о Приграничье и Рубеже? – спросил я.

– Мало. Слышал, что когда-то давно, задолго до раскола, несколько сотен охранников отправились в один из миров охранять границы…

– Границы? – удивленно перебил Гаст. – Какие границы и от кого охранять?

– Тэрсел, похоже, хочет нам о них поведать, – Игниферос вопросительно смотрел на меня.

– Значит, ты никогда не добирался до них? – спросил я.

– Меня они не слишком интересовали…

– Зато твоего брата они интересовали больше, – заметил я. – До Приграничья он добирался… Впрочем, речь не о нем. Должно быть, вас всех это удивит, но в Приграничье сейчас живет больше магов, чем здесь в обители. Пять тысяч, Игниферос!

– Так много?! – изумился Бэйзел.

– И все они охранники, а также владеют магией присутствия.

– Но от кого же они оберегают миры?

– От срединных магов. Как оказалось, у нас есть страшно давние враги…

– Что за срединные маги? – спросил Гаст.

– Те, которые живут в Срединных мирах. Мы с вами находимся в Закатных, а эта обитель также носит имя Закатной. Игниферос, об этом-то ты не можешь не знать…

– Поговорим об этом после, Тэрсел, – я заметил, что его тронула бледность. – Сейчас нам нужно получить ответ, что произошло в день твоего двадцатипятилетия, и почему ты так долго не появлялся.

– Как пожелаешь, – я пожал плечами. – Так уж вышло, что я столкнулся с одним из срединных магов, и он… Ему удалось затащить меня на свою территорию. Если бы я знал о Срединных мирах, то не позволил бы этому произойти, но что толку жалеть о случившемся… Устройство Срединных миров отличается от нашего. Затрагивая мировую ткань можно открывать любые из возможных десяти порталов.

– Десяти порталов?! – воскликнул пораженно Ретч.

– Да и никакой системы, чтобы понять, как пройти на пять порталов вперед, а потом попытаться найти дорогу назад. Меня протащили через пять порталов за одно мгновенье, а дорогу назад я искал десять лет…

Я тронул темные волосы Эрслайта и прижался к ним губами. В ответ он сжал мне ладонь. В кабинете повисла тишина. Я посмотрел на их ошеломленные лица и понял, что они осознали, из какого немыслимого лабиринта я смог выбраться.

– А твое двадцатипятилетие? – напомнил Игниферос.

Я усмехнулся.

– Денек выдался еще тот, – заметил я. – Никогда прежде я не спасал глупцов от смерти, а меня никогда не пытались столько раз убить за один день… Не слишком приятная история, но из-за нее все и пошло не так…

Я пробудился от того, что язык Шэда прошелся по моей щеке. Солнце давно поднялось из-за дюн, заливая пески тусклым бледно-желтым светом – над пустыней вовсю занимался день. День моего 25-летия. Я встал, потянувшись. Шэд последовал моему примеру и, встряхнувшись, обернулся жеребцом. Я прислушался к самому себе, к Шэду. Ничего не изменилось. Но я не спешил вздыхать с облегчением. Взялся за мировую ткань, и она с легкостью поддалась, как обычно. Я открыл портал в следующий мир. Там так же лежала пустыня, и тоже занималось утро, но зато вдалеке, за песками виднелись очертания города. Я легко перекусил, Шэд сжевал немного овса, и мы прошли портал. Песок здесь оказался плотен, так что я вскочил на коня, и он зарысил к городу. Солнце припекало, в спину дул горячий ветер, но размяться нам было нелишним даже в такой жаре. К тому же торопиться нужды не было. Я подумал, где теперь меня ищет Дорстар, да и ищет ли. Надо все-таки на обратном пути поинтересоваться насчет него у Гейнира, да и самого Гейнира расспросить поподробнее о Приграничье.

Вывело меня из задумчивости то, что Шэд неожиданно остановился. Жеребец вытянул морду в сторону грязного шара, оказавшегося на нашем пути, и насторожено втянул воздух. А я понял, что это не шар, а голова закопанного в песок по самую шею человека. Он распахнул воспаленные глаза и воззрился на меня. На лице его отразились испуг и отчаяние. И он что-то закричал на незнакомом языке.

– Я ничего не понимаю! – произнес я и развел руками.

Жест этот он понял лучше, чем мои слова, и смолк. Страх на его лице сменился недоумением. Я сомневался недолго – от самого себя не убежишь, – и применил гипномагию, чтобы понимать чужой язык.

– Ты кто такой? – спросил я, еще неуверенно, с трудом произнося несколько корявые и гортанные слова.

– Ты все понимаешь? – на лице его вновь мелькнула отчаянная ярость. – Тебя послал Гент издеваться надо мной?

– Нет, я маг и могу быстро учить незнакомые языки, – пояснил я. – Как ты оказался с столь незавидном положении?

Он смотрел на меня недоверчиво.

– Маг? То есть фокусник?

– Маг, колдун, – я чуть повел рукой и вихрь, закрутившийся вокруг него, за минуту высвободил его от объятий пустыни.

Он, вытаращив глаза от изумления, спешно выбрался из ямы, в которую снова стал скатываться песок. Одежда его превратилась в лохмотья, но можно еще было заметить, что некогда она являлась богатой.

– Ты освободил меня? – спросил он. – Но зачем?

– Если желаешь, могу опять погрузить тебя в песок, – заметил я, позволив себе насмешливую улыбку. – Тебе не мешало бы умыться – сдается, ты не привык ходить чумазым.

Я материализовал немного воды, которая омыла его голову и лицо. Он вскрикнул от неожиданности, но тут же вытер влагу изнанкой своей куртки. Под грязью оказалось лицо юноши. Он вскинул на меня удивленный и заинтересованный взгляд.

– Я никогда не видел ни одного колдуна, – произнес он. – Всегда считал, что все это сказки! Но, ты меня спас и будешь вознагражден.

– Мне ничего от тебя не надо, – возразил я и тронул Шэда.

– Постой! – воскликнул он и бросился следом. – Ты даже не знаешь, кого ты сейчас спас!

– Мне безразлично.

– Я Сирдаиль, наследный принц Власанской империи! – произнес он с гордостью.

Видя, что на меня его слова не произвели никакого впечатления, он нахмурился, но любопытство все же затерло на лице недовольство.

– Ты не слышал о нашей империи? – спросил он. – Невозможно! Из какой ты прибыл страны?

– Не из страны, из другого мира. Я здесь первый день. Впрочем, задерживаться не собираюсь – передохну до завтра и продолжу путь.

– Воистину сегодня оживают старые предания о колдунах-путниках, странствующих по мирам, – произнес он. – Или я сам умер?

– Что-то не похож ты на мертвеца, – заметил я, немного озададаченный известием, что в этом мире магов давно не встречали. – И что наследник империи делает посреди пустыни?

– Виноват Гент, мой военачальник. Предатель! Его люди выкрали меня из дворца, привезли сюда и бросили умирать. Убить меня у этих трусливых псов просто духу не хватило. Теперь ты должен доставить меня обратно во дворец, чтобы я смог разделаться с предателями.

Теперь пришла моя очередь удивляться.

– Думаю, ты вполне сам способен добраться дотуда.

Юноша побелел от ярости.

– Я – наследный принц!

– А я маг. Тебя не учили, что с колдунами надо быть повежливее? Я ведь могу рассердиться и превратить тебя, скажем, в пустынную мышь, – слова мои были полны сарказма – я, конечно, шутил, но он воспринял их всерьез, побелев на этот раз от страха.

– Ты так могущественен? – спросил он куда более робко. – Тогда я прошу простить меня и помочь добраться до дворца. Люди Гента везде, и если меня увидят входящим в ворота города… Ты ведь все равно направляешься туда. И я действительно награжу тебя по заслугам.

Я подернул плечами, а Шэд продолжил путь.

– Ты не уступишь мне коня?

– Нет.

Юноша нахмурился, но пошел рядом.

– Так из-за чего военачальник пошел против тебя?

– Он давно плетет интриги против трона. Боюсь, что с отцом он поступил не лучше, чем со мной. Гент давно настаивает, чтобы империя прекратила великую войну. Но это невозможно – она развалится на куски, если мы уменьшим военную мощь и прекратим наступление.

– Постой-постой, – перебил я его. – Хочешь сказать, что твой военачальник выступил против войны и расширения империи?

– Сказал, что воины истощены бесконечными битвами, что им не хватает одежды и продовольствия. Чушь! Мой отец выделял огромные средства из казны. И если кому не хватает продовольствия, то из-за самого Гента – он, похоже, не только предатель, но и вор. Что одно и то же.

– Что же ты собираешься делать дальше?

– У меня остались верные люди во дворце. Когда они узнают по чьей вине я очутился в пустыне, Генту и его приспешникам придется ответить за предательство.

Мы неспешно приблизились к городу.

– Я сделаю тебя невидимым, и ты пройдешь в город незамеченным, – сказал я. – И не потеряйся, иначе останешься невидимым до конца жизни.

Мы миновали ворота. Стража глянула на меня, но я их ничем не заинтересовал. Улицы было полны народа. Я заметил таверну и, пробравшись сквозь толчею, спешился.

– Слишком уж много народа. Больше похоже, что они толкутся на каком-то празднике, – заметил я.

– Они, верно, даже не знают, что произошло со мной, – принц мрачно оглядывался. – Но ты прав, сегодня праздник – большая ярмарка.

Лицо его неожиданно просияло. Он схватил меня за локоть и потащил за собой в сторону большого шатра.

– Пойдем туда! У нас тоже есть маги!

Я не успел возмутиться, что не время сейчас предаваться увеселениям, как мы оказались в внутри в полутьме. На небольшой арене люди показывали всякие несложные фокусы – глотали шпаги, заставляли исчезать цветные платки, перепархивали в их ловких руках колоды карт. В последний момент я вспомнил о Шэде, но за нами уже слышались испуганные возгласы.

– Он со мной, не бойтесь, – я схватил Шэда за шкирку, и он плюхнулся у моих ног.

Рядом с нами, тем не менее, образовалось пустое пространство. Принц в ужасе попятился.

– Тебя сделать видимым или еще рано? – спросил я и этим привел его в чувство.

– Твой конь?..

– Он оборотень. Что тебе тут понадобилось?

– Посмотри на них, – принц оживился. – Скажи, они ведь тоже маги?

– Вовсе нет. Всего лишь люди с ловкими руками и знающие как обманывать толпу.

Однако лицо его по-прежнему выражало недоверие.

– Ты сможешь лучше?

– Я, в отличие от них, настоящий маг. Тебя действительно забавляют эти вещи?

Совсем недавно его волновало, что власть захватили враги, и что, возможно, стряслась беда с его отцом. Но, едва увидев трюкачей, он тут же легкомысленно позабыл обо всем.

– Смотри, – прошептал я.

Один из трюкачей сделал целую серию таинственных жестов над коробкой, и стянул с нее платок. Однако вместо голубя, который должен был оттуда вылететь, оттуда вырвался тонкий зеленый стебель. Трюкач замер с открытым ртом. А стебель тем временем достиг потолка, разветвляясь. На ветвях его распустились листки, а следом белые, светящиеся цветы. По залу пронесся вздох восхищения. Откуда-то в воздухе появились огненные мотыльки, искорки опадали с их трепещущих крыльев, освещая зал волшебным мерцающим светом. Трюкачи давно бросили свои фокусы. Дерево вспыхнуло и осыпалось искрами на пол, и тут же из этого золотистого праха соткался замок.

– Мой дворец?! – выдохнул пораженно принц.

Маленькая копия королевского дворца сияла посреди арены, а над ней так же ярко засверкали звезды. И вдруг снова все обратилось в пыль. По залу пронесся взволнованный вдох – на месте дворца возникла пустыня, и люди засыпали фигуру, облаченную в королевские одежды.

– Это же принц! – послышались возгласы.

Я показал иллюзию до конца. Все кончилось тем, что мы зашли в этот шатер. Вспыхнули свечи, осветив шатер. Все вокруг преклонили колени – Сирдаиль снова стал видим.

Так, окруженные гомонящей толпой, которая разрослась до необыкновенных размеров, благодаря передаваемой из уст в уста истории об увиденном в шатре, мы добрались до дворца. Воины принца схватили Гента и его людей. Когда же принц ворвался в покои короля, то нашел его там мертвым.

– Его отравили, – произнес я в повисшем молчании.

– Откуда тебе знать?! – зло ощерился военачальник. – Король стар и умер своей смертью! А я не имею ничего общего с похищением наследника трона…

Я усмехнулся и рассказал все о его заговоре. Лицо Гента сделалось бескровным, и он с ужасом слушал мой рассказа.

– Откуда ты знаешь?! – сорвалось с его пересохших губ.

– Он маг! Настоящий колдун! И он прочел это в твоей глупой башке! – зло выкрикнул принц. – Я не пощажу тебя, Гент. Уведите его и немедленно казните.

Военачальника увели, а Шэд, неотступно следующий за мной, чуть раздраженно заворчал.

– Уже уходим, Шэд, – произнес я.

– Пожалуйста, не торопись, – принц остановил меня. – Побудь моим гостем. Мы ведь так и не подкрепились днем!

– Слишком шумный город, – я чуть поморщился. – Слишком…

– Обещаю, тебя никто не побеспокоит, – он обернулся к слугам. – Эй вы, отведите его в лучшие комнаты для гостей и принесите лучшее на обед!

Предоставленные мне покои оказались излишне богаты и вычурны. Я осмотрел огромный зал, кровать под балдахином, в туалетной комнате вместо ванной обнаружился бассейн футов в восемнадцать длинной. Окна выходили в сад, полный всяких диковинных растений. Шэд разлегся на роскошном огромном ковре. А вокруг, опасливо обходя зверя, суетились слуги, накрывая обеденный стол. В дверях появился Сирдаиль.

– Поешь и отдохни с дороги – вечером я устраиваю пир.

– Разве это уместно?

На его лице отразилось непонимание.

– У тебя умер отец…

– Но теперь императором становлюсь я, – возразил он. – И я смог вернуть власть. Это надо отметить.

Я покачал головой.

– После обеда я уеду.

– Но… – он нахмурился. – Могу я попросить тебя об одном одолжении?

– О каком?

– Помоги мне выиграть войну.

– Я не имею обыкновения вмешиваться в людские дела… – его идея мне определенно не понравилась.

– Но ты обладаешь магической силой и властью! – воскликнул горячо принц. – Зачем она дана тебе, если ты ее не используешь?!

– Ты даже не представляешь, насколько она разрушительна, – заметил я. – А использовать ее бездумно – непозволительно. Я должен знать, что именно ты от меня ждешь и против кого ты решил направить эту силу.

– Я расскажу тебе. После трапезы.

Слуги пододвинули нам кресла. Мы в молчании поели. Затем стол быстро освободили. Принесли карту, и Сирдаиль расстелил ее на столе. Он показал мне границы империи.

– Вот здесь осели те, кто сопротивляется империи, – он провел пальцем по большой долине, окруженной кольцом гор. – Очень трудно к ним пробиться – есть пять проходов через горы, но лишь один годится для переправки войск.

– И зачем тебе я?

– Мы несколько раз пытались взять перевал. Но он в одном месте невероятно узок. И мы никак не могли сдвинуться дальше этого места. Кроме того…

Он неожиданно замолчал, уставившись на карту, а в застывших глазах отразились ненависть и страх.

– Кроме того?

– Они угрожали нам. Прислали с гонцом письмо, в котором говорилось, что они заручились поддержкой могущественной ведьмы, и с ее помощью империю разрушат.

Я снова посмотрел на карту – империя действительно была огромна, а клочок земель в горной долине казался ничтожным.

– Тебе так нужна эта земля?

– Эта угроза империи! – принц мрачно со злобой глянул на крошечный кружок на карте.

– Ведьма, – прошептал я задумчиво. – Такая же, как те «чародеи» в шатре?

– Нет. Она может насылать проклятья и всевозможные напасти. Она угрожала наводнением на западе и страшной бурей на юге. Все это произошло – в этих бедствиях погибло несколько городов.

Я задумался. Только магов мне и не хватало. Я повел ладонью над картой. Перед нами раскрылся портал, вид в нем унесся высоко под облака, и мы смотрели уже не карту, а на то, что представляла империя в действительности. Принц раскрыл рот от изумления. Я переместил портал и чуть снизил. Под нами лежала как на ладони горная долина мятежной страны. Они готовились к битве. К перевалу двигались войска. А крепости были такие же непреступные, как окружающие их скалы. А некоторые скалы сами являлись крепостными стенами замков.

– А они хорошо подготовлены и людей у них хватает, но никакой магии пока не чувствую, – заметил я.

– Так ты поможешь мне? – спросил Сирдаиль.

– Хочу подумать до завтра, – если бы не упоминание о «ведьме», я бы сразу отказался.

Вечером принц действительно закатил пир. Однако большинство взглядов поданных устремлялись не на своего нового правителя, которого на следующий день ждала коронация, а на меня. Я не успевал отводить взор, как встречался снова с кем-то из любопытствующих. По залу пошел шепоток, что теперь-то войну выиграют, поскольку принц заручился поддержкой могущественного колдуна. А утром об этом говорил весь город. Сирдаиль заявился ко мне, едва я успел позавтракать.

– Ты принял решение?

– Я помогу тебе, но при условии, что там действительно есть колдунья, – сказал я. – С обычными воинами, ты вполне способен управиться сам.

Он было нахмурился, но тут же улыбнулся.

– Вот увидишь, у них есть эта ведьма! Пойдем, я покажу тебе столицу. А затем надо спешить на церемонию.

Мы вышли из дворца. Утреннее солнце уже пекло вовсю, разливая свет по улицам города. Однако жаркий ветер, дувший с пустыни, утих, в воздухе даже повеяло легкой прохладой из тени цветущих садов и фонтанов на многочисленных площадях. Шерстка перекинувшегося жеребцом Шэда заблестела от пота, а сам он недовольно встряхнул головой. Да я и сам предпочел бы прогулке по городу пребывание где-нибудь в тени. Но принц решительно вскочил на своего скакуна, а за нами потянулся приличный хвост из придворных и охраны. Мы двинулись по широким улицам в центре.

Мимо нас скользили солнечные площади и тенистые сады. Показывая на богатые резьбой и лепниной фасады домов, Сирдаиль рассказывал мне о могуществе и процветании империи. Но я его не слушал. Жара погружала меня в леность, и, несмотря на то, что время даже не добралось до полудня, мне захотелось спать. Однако угрозу я ощутил моментально, и болты, выпущенные из арбалета, обратились в прах на самом излете. Стрелявших оказалось много, и с разных точек. Кто-то целился мне прямо в грудь, кто-то в голову, а остальные – в спину. Сирдаиль что-то закричал охранникам, но в них уже не было нужды – все пятеро стрелявших лежали оглушенные – двое в переулке, а трое на крышах домов, окружающих маленькую площадь, на которую мы выехали. Страже осталось схватить и связать. Страх и ярость на лице принца сменились восхищением.

– Ты смог их одолеть, даже не видя их!

К нам подтащили плененных – пять крепких мужчин. Без сомнений все они были знакомы с воинским искусством – стража отобрала у них арбалеты, короткие мечи и множество дротиков. Лица их исказили ненависть и злоба от неудачи.

– Мы все равно доберемся до тебя, колдун! – выкрикнул один из них. – Нас таких много – всех ты не обезвредишь!

– Глупец! – с презрением выплюнул принц. – Он прочтет имена всех предателей империи в твоей бараньей голове! Не пройдет часа, как мы схватим их всех. Я жду, маг!

Похоже, наследник империи решил мною покомандовать. Я нахмурился. Я действительно прочел мысли пленного и понял, что противников империи слишком много. Так много, что в городе вполне могла начаться война. Однако меня занимало другое.

«И зачем вы стреляли в меня? – спросил я мысленно пленника, и он вытаращил глаза, сморщившись – у некоторых гипномагия вызывала головную боль, и ему, похоже, не посчастливилось. – Вы могли использовать этот случай, чтобы избавиться от неугодного монарха, но потратили свои стрелы зазря».

«Разве ты не защитил бы его?» – изумился в ответ пленный.

«Я спас Сирдаиля вчера – не могу же я теперь все время вытаскивать его из передряг – для этого у него куча охранников».

«Убьешь одного монарха, придет другой, – ответил пленник. – А вот ты действительно подлинная угроза».

«С чего вы взяли? – удивился я, но тут вспомнил кое-что. – Сирдаиль утверждает, что у вас есть колдунья? Это так?»

«Я не…»

«Значит, есть», – я нахмурился.

– Я не могу прочесть его мысли, – солгал я принцу. – Он сопротивляется. Я могу проникать только в расслабленный разум.

Пленный спешно скрыл свое изумление моим словам. А Сирдаиль разгневался.

– Ничего, палачи ему развяжут язык! Уведите их.

Я смотрел на Сирдаиля и думал о том, а не зря ли не проехал в пустыне мимо? Вчера он был один человек, а сегодня совершенно другой. Словно власть, которая уже принадлежала ему, окончательно завладела его помыслами.

После случившего, наша процессия развернулась, и мы отправились ко дворцу на церемонию коронации. По пути на меня покушались еще несколько раз, но я отразил эти атаки, на этот раз незаметно. Осознав тщетность попыток, они решили подобраться поближе. И во дворце на меня напали сразу семеро с ножами. Здесь, в окружении ликующей толпы оказалось труднее заметить их, и они напали почти внезапно. Однако ни один клинок не успел коснуться меня – всех нападавших отшвырнуло от меня. А Шэд, который чувствовал угрозу почти так же хорошо, как и я, повалил самого ближнего ко мне врага на пол, и, прежде чем я успел вмешаться, сомкнул зубы на его шее. На короткое время ликование прекратилось. Стража схватила нападавших, кто-то спешно подтер кровавую лужу на паркете. Сирдаиля взбесила дерзость врагов; стражи в зале прибавилось, смеха и улыбок гостей наоборот поубавилось, но церемония продолжилась. Затем последовал пир еще пышнее вчерашнего. А они, ненадолго отступив, продолжили попытки. На этот раз действовали издалека, отравив напиток, преподнесенный мне ничего не подозревающим слугой. Я даже не притронулся к бокалу. Шэд лежал у моих ног, с подозрением поглядывая на толпу и чуть потягивая носом. Я же думал, что никогда меня не пытались убить столько раз, да еще за один день. И я разозлился.

– Я помогу, – произнес я, склонившись к Сирдаилю и вылив вино из бокала на пол. – Они ненавидят тебя, но убить почему-то пытаются меня.

В глазах нового императора разгорелось торжество.

– Тогда завтра мы выступим, – сказал он мне. – А через месяц доберемся до перевала…

– Месяца не потребуется, – оборвал я его. – Я проведу вас – в течение пары часов все твое войско переправится туда.

– Как?! – в удивлении выдохнул Сирдаиль.

– Через магический портал, – пояснил я и добавил: – Если ты готов к этому, конечно.

– Я готов уничтожить их змеиное гнездо!

На следующее утро войско империи выступило. Я раскрыл широкий портал, через который могло проходить сразу человек тридцать в ряд. И осадные орудия.

Сирдаиль последним ступил в портал и воззрился на вопящих в ликовании своих воинов. Ему даже в голову не пришло, что я переправлю их сразу за перевал к вражеской крепости. Однако радость быстро схлынула – штурм давался тяжело, а со стороны перевала подошли войска крепости. Таким образом, Сирдаиль оказался в кольце.

– Ты сказал, что поможешь мне, если им помогает колдунья, – сказал он. – Верно, ее магия направляет воинов.

– Я не чувствую никакой магии, – ответил я. – Возможно, она слаба или все это выдумка, чтобы запугать тебя.

Я изучал крепость. Осадные орудия почти не причиняли вреда ее стенам, казалось, сросшимся с еще более неузвимыми скалами. Взятие вражьего оплота могло продлиться достаточно долго. Но я не желал ждать. Крепость содрогнулась так, что отдалось мощным толчком под нашими ногами. Башни по обеим сторонам ворот с грохотом рухнули, как и сами ворота. Земля продолжала сотрясаться. Люди застыли в замешательстве. Но Сирдаиль понял, что это дело моих рук, и бросил торжествующий воинственный клич, подхваченный воинами, ринувшимися в образовавшуюся брешь. Поздней ночью все было кончено. Сирдаиль на какое-то время исчез из разбитого неподалеку от вражеской крепости лагеря, приказав стражам под страхом смерти охранять меня. Приказание показалось мне нелепым, потому как стража, после всего произошедшего опасалась меня ничуть не меньше, чем их враги. Тем не менее, я позволил себе немного подремать, положившись на Шэда, и проснулся только тогда, когда в шатер вернулся Сирдаиль.

– Вы нашли ее? – спросил я его.

– Ведьму? Да, но мне сообщили, что она лишилась своей магической силы.

– В любом случае, я хотел бы увидеть ее, – произнес я.

– Я бы тоже с ней побеседовал, – глаза Сирдаиля недобро сверкнули.

Он дал воинам небольшую передышку. А на рассвете я открыл портал, и войско стало переправляться обратно. Сирдаиль вступил в столицу в солнечных лучах. Народ высыпал на улицы, встречая своего правителя и победителя…

Я рассказывал им про незадачливого принца. Приближаясь к развязке, я вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. Я поднял взгляд и смолк. В дверях стояла смертельно бледная Авориэн, опираясь на стену, и я понял, что она вот-вот потеряет сознание. За ней виднелось такое же белое лицо Скита, который, едва встретился со мной взглядом, медленно попятился.

– Здравствуй, Эви…

Я оказался рядом в тот самый миг, чтобы успеть подхватить ее, бесчувственную, на руки.

– Привет, Скит, – произнес я.

Колдун молчал, окаменев. Он стоял всего в двух шагах от Авориэн и мог бы первый удержать ее. Но он испугался, в глазах мага расползлась тревога и растерянность. Я бережно уложил ее на диванчик и присел рядом. Авориэн ничуть не изменилась. Длинные черные кудри обрамляли бледное лицо. Я осторожно провел чуть дрожащим пальцами по ее щеке. От этого прикосновение громко стукнуло сердце и, казалось, остановилось, а я понял, что действительно еще люблю ее.

– Что же ты наделала, Эви, – прошептал я, а потом применил гипномагию, чтобы привести ее в чувство.

– Тэрсел?! – воскликнула она, с неверием смотря на меня. – Ты и в самом деле вернулся?

– Похоже на то.

Она растеряно села на диване и огляделась, словно желая услышать подтверждение еще от кого-то.

– Где же все?

Я глянул по сторонам, но мы с ней остались одни.

– Тэрсел, я…

– Знаю, – я склонился к самому лицу Авориэн, что ощутил ее легкое дыхание.

Она смотрела на меня, и в ее синих глазах смешались ужас, боль, вина, сожаление и… Ее рука охватила меня за шею, и губы прижались к моим. Я почувствовал соленый вкус.

– Ну же, глупышка, ты опять плачешь, – я с нежностью прижал Авориэн к себе, почувствовав почти забытое тепло, и как часто бьется в волнении ее сердце. – Не надо…

– Я не дождалась тебя, – в отчаянии прошептала она. – Я поверила, что случилась ужасное и непоправимое! Я…

– Все можно исправить, – так же тихо ответил я, видя, как от моих прикосновений ее бледные щеки расцвечивает румянец.

– Но я…

– Ты знаешь, что и я вовсе не идеален… но… я никогда никого не любил кроме тебя.

– Подожди, пожалуйста, подожди… – она попыталась отстраниться, но я не позволил.

– Не беспокойся, они все ушли, – я вновь прижал ее к себе, поцеловал ее волосы, пахнущие цветом шиповника.

Впрочем, вся ее кожа имела легкий, едва уловимый аромат диких роз. Моя рука скользнула по ее бархатистой, чуть влажной от слез щеке, затем по нежному плечу, по предплечью, потом я подхватил ее тонкие, чуть дрожащие пальцы и, прижав к губам, встретился с синими и глубокими, такими же, как вода у пристани, глазами – в них точно так же отражались золотые искорки солнца. Авориэн не вынесла моего взгляда и, приникнув ко мне, спрятала лицо у меня на плече.

– Но почему так долго? Почему?! – выдохнула она, а меня обожгло от ее дыхания.

– Я сделал глупость, – прошептал я, тронув шелковые пряди волос. – Ступил туда, куда ступать было запрещено. И был наказан за свою беспечность. Я потерялся, Эви…

Я наскоро рассказал ей о том подвохе, который ожидал меня в Срединных мирах. Ее руки обвили мою шею, и она вновь заглянула мне в глаза.

– Но ты смог вернуться…

– Я сам почти потерял веру и отчаялся, – прошептал я, целуя ее губы. – Но поверить в то, что я больше не увижу ни тебя, ни малыша, мне оказалось еще сложнее.

Авориэн всхлипнула.

– Я и нашего сына предала! – с болью воскликнула она. – Он… так похож на тебя, что смотреть на него и не думать о тебе и твоей участи было невозможно. Я оказалась слабой, Тэрсел, слабой и…

– Не надо. Все наладится. Обещаю тебе.

Авориэн обратила на меня свой взор и губы ее, наконец, тронула улыбка. Слабая, но улыбка. Я мягко провел пальцами по ее нежному плечу, потом они скользнули по складкам платья, тронули застежку на груди и тут застыли.

– Твое платье! – изумился я.

Только сейчас я осознал, что на Авориэн было шелковое светло-серое платье, украшенное легким и изящным серебряным шитьем, – цвета моего рода. Я был так ошарашен этим открытием, что едва не выпустил ее. Но ладонь Авориэн накрыла мою руку, прижав к себе, и я ощущал участившиеся удары.

– Единственная, кто не сомневалась в твоем возвращении, Мерлинда, – с еще больше оживающей улыбкой произнесла она. – Едва произошло объединение, как она поставила Лайтфела перед фактом – раз у нас есть сын… мы стали мужем и женой, и, как твоя мать, она признает меня и берет в свой род, как и Бэйзел.

– О! Так нас поженили в мое отсутствие?

– Почти. По закону темной обители требовалось твое слово.

Она пытливо посмотрела на меня, а я рассмеялся так, как не смеялся давно.

– Как ты можешь сомневаться? – я притянул ее к себе, вгляделся. – А по новому закону?

– Нам осталось получить благословление Игнифероса…

Я коснулся губами ее нежной кожи, чуть позолоченной лучами вечернего солнца, проникавшими в кабинет. И Авориэн вслед за мной рассмеялась так же счастливо, словно те ужасные годы, проведенные в разлуке, разжали свои безжалостные когти и отпустили нас.

Глава 6. Разделенный амулет

Я проснулся от того, что что-то легкое упало мне на щеку. Вздрогнув, я провел ладонью по лицу, и пальцы подхватили яблоневый лепесток. Еще несколько ветер бросил в распахнутое окно, и они белыми пятнами легли на оставленной на столе Бэйзелом карте. Легкий бриз продолжал колыхать неплотно задернутые шторы, то показывая, то скрывая полоску чистого утреннего неба. Я потянулся. Авориэн ушла, когда рассвет только занимался. Спина у меня чуть затекла, да и ноги тоже – диванчик оказался немного маловат для спанья. Правда, несколько часов назад мы умудрились лежать на нем вдвоем – тогда нам было слишком хорошо, чтобы замечать такие мелочи. Я улыбнулся. На коже, где меня касалась Авориэн, остался аромат ее духов. Шэд, разбуженный мною, разминал лапы. Я оделся и вышел из кабинета. Недалеко от входа меня поджидали Бэйзел и Ретч.

– Не хотели будить, – улыбнулся Бэйзел. – Пойдем, позавтракаем. А потом тебя хочет видеть Игниферос.

– В такую рань?

– Собирается Совет, – добавил он уже серьезнее.

– Я догадывался, что это неминуемо… Ретч, нам надо захватить Нэиль.

Ретч миг с недоумением смотрел на меня, а потом смутился.

– Совсем о ней забыл. Сейчас приведу.

– Нэиль? – удивился Бэйзел.

– Расскажу на Совете, – ответил я.

Когда Ретч вернулся с девушкой. Бэйзел вопросительно глянул на меня.

– Это не то, о чем ты думаешь.

– Авориэн входит в Совет, – заметил он. – Предупреждаю на всякий случай.

– Я знаю, она мне рассказала.

Нэиль устремила любознательный взор на Бэйзела, потом перевела его наменя, улыбнулась и чмокнула в щеку.

– Доброе утро, – сказала она на наречии, которое никто, кроме меня, не понимал. – Я думала, что ты совсем позабыл обо мне.

– Почти, – я мягко улыбнулся в ответ. – После завтрака мы идем на Совет.

Она чуть встревожилась.

– Они могут захотеть, чтобы я ушла…

– Ты знаешь, тебе нечего опасаться.

Мы спустились вниз, миновали несколько коридоров и вошли в один из трапезных залов. Слуги принесли нам еду. Я с аппетитом поел. Но не потому, что вчера остался и без обеда и без ужина, а скорее пища показалась вдруг донельзя родной. Я посмотрел на светлые стены, которые нас окружали. И хотя я не видел обитель восстановленной и не жил здесь никогда, все равно меня не покидало ощущение, что я вернулся домой. Наверное, потому, что меня окружали родные, и каждый из них вложил часть себя в восстановление древней крепости. Бэйзел, словно почувствовав мое настроение, положил на плечо руку и сжал.

– Тебе стоит показать обитель, – заметил он.

– Хотелось бы, чтобы это сделал Эрслайт.

Бэйзел с улыбкой кивнул.

– Малыш у тебя смышленый, – произнес он. – Но больше всех из нас с ним возился Ретч.

Ретч склонился ко мне и шепнул.

– Даже не потому, что я обещал тебе. Он толковый. Хотя вот с магией ветра у него ладится не так, как хотелось бы мне.

– Можно взглянуть?

– Конечно – твое присутствие его обрадует. Сегодня мы должны с ним заниматься во второй половине дня.

После завтрака мы сразу направились на Совет. Располагался он в центральном здании обители на самом верхнем этаже, в просторном, круглом зале. Стен как таковых здесь не было – зал окружал парапет, сложенный из тех же каменных блоков, как и вся обитель. Только тут была сделана более тонкая, легкая кладка. Выше парапета вздымался стеклянный купол, открывающий из зала Совета вид на крыши обители и на прилегающие земли. Купол свободно пропускал солнечный свет, а несколько открытых створок – свежий ветерок. Посередине зала расположился длинный стол, имеющий овальную мраморно-белую с серебристыми прожилками столешницу, вокруг него стояли кресла, изготовленные из ореха, а спинки и подлокотники их украшала резьба. Большинство магов уже заняли свои места. Игниферос, стоявший у одной из распахнутых створок и наблюдавший за морем, обернулся, подошел к столу и занял место во главе. Бэйзел, сжав на миг мне плечо, сел рядом с Мерлиндой по левую руку от Игнифероса, по правую руку которого находился Лайтфел. Из бывшего темного совета здесь были также Лич – лекарь, Тиквит – маг изучения миров, Глиб – маг земли, Фотивир и Вард – маги архитектурной материализации, Окьюл – маг визуализации. Старый светлый совет я знал, но сейчас от него, к моему удивлению, мало что осталось. Кроме Авориэн, Гаста и Файрила никого знакомых не оказалось. Сидели все вперемешку и пустовало еще три кресла. Судя по соотношению, не хватало кого-то, кто прежде входил в темный совет. Игниферос сделал мне знак присесть в пустующее на противоположном от него конце стола кресло. Нэиль же осталась стоять радом со мной.

– Повтори, пожалуйста, для Совета вчерашнюю историю, – произнес Игниферос. – О своем двадцатипятилетии и почему ты не смог вернуться. И кто эта девушка?

Я согласно кивнул и встретился с глазами Авориэн, в которых застыли вопрос, ревность и испуг. Я едва заметно улыбнулся ей и отрицательно покачал головой. В ответ на ее лице расцвела легкая улыбка. Потом я поведал Совету историю о дне своего двадцатипятилетия, и о том, что попал в Срединные миры и почему не смог выбраться оттуда быстро.

– Если бы не Нэиль, я бы никогда не отыскал дорогу назад, – произнес я.

– А она принадлежит к роду магов? – кто-то оборвал меня. – По закону обители здесь запрещено находиться людям!

Я смерил прервавшего меня помрачневшим взглядом, но сдержался.

– Она колдунья. Но не из нашего рода. Нэиль из Срединных миров. Случайность занесла ее в ту империю, и она едва не погибла от рук императора…

– Постой. Ты ведь говорил, что люди колдуньи, то есть выходит – Нэиль, пытались убить тебя?! – воскликнула Мерлинда.

Моя мать как всегда отличалась проницательностью.

– Я действовал согласно древнему обычаю темной обители, – заметил я. – Человеку нельзя позволить причинить вред магу, даже если этот маг является твоим врагом.

– Никогда не слышал об этом законе, – удивился Гаст.

– Это так, – подтвердил Бэйзел. – Но неужели она не смогла защититься от императора?

– Тогда она не слишком хорошо владела магией, – я поглядел на Нэиль, но она вполне спокойно переносила вспыхнувший вокруг нее интерес. – А потом мы столкнулись с одним из срединных магов, и он нас обоих затащил в Срединные миры. Я успел его оглушить, но дорога назад закрылась.

– Но в мирах остается след от прохода! – в голосе Лайтфел прозвучало непонимание.

– Не в этом случае, – я полез в карман, извлек оттуда каменное кольцо на шнурке и положил на стол на всеобщее обозрение. – Это магический артефакт, которым пользуются в Срединных мирах. Он позволяет открывать до пяти мировых дверей, а еще он не оставляет следов, поэтому невозможно обнаружить открытие портала…

– И даже для тебя оказалось трудным найти путь? – спросил Лайтфел.

– Я семь лет пытался найти дорогу домой.

Миг царило молчание.

– Неужели Срединные миры так огромны? – спросил пораженно кто-то из светлой части совета. – Сколько же из них ты прошел?

– Если считать, что в день я мог совершать от одного до 50 переходов, то в итоге получается гораздо больше сотни тысяч. Уверен, что в одном и том же мире я не побывал дважды.

– Даже трудно себе представить такое, – произнесла задумчиво Мерлинда. – До Рубежа, ты говорил, всего сто шестьдесят девять миров.

Лайтфел прокашлялся.

– Значит ли это, что ты назвал истинную причину своего отсутствия, Тэрсел? То, чего мы все так опасались на последнем совете с твоим участием десять лет назад – не случилось?

– Ты же видишь меня перед собой, Лайтфел, – и я посмотрел на Игнифероса. – Полагаю, вопрос о моем возвращении исчерпан?

Он кивнул, и я поднялся.

– Погоди, Тэрсел, – остановил меня Игниферос, и я вновь опустился в кресло. – У нас есть еще один чрезвычайно важный вопрос.

– Какой?

Игниферос окинул взглядом Совет, встал, не спеша подошел ко мне, а у меня отчего-то по спине пробежал холодок. Передо мной Игниферос остановился, снял с шеи Дерево власти, разделил пополам и протянул мне серебренную его часть. Я уставился на него в изумлении. Эту половинку носил когда-то Ментепер.

– Что это значит? – спросил я.

– Ты вправе носить знак власти, – ответил Игниферос.

– Разомкнутый амулет – знак раскола, – произнес я, осторожно взял половинку знака власти, разглядывая его. – Ты только недавно объединил народ… А теперь решил разделить правление? Много лет назад, тыуслышал мое мнение по поводу власти. Оно не изменилось.

И протянул амулет назад.

– Я знаю. И тем не менее… Помнишь, когда ты появился в моем мире, я сказал, что мне нужен тот, кто помогал мне.

– Лайтфел с Бэйзелом, думаю, справляются с этим неплохо. Да и если тебе нужна моя помощь, я окажу ее и без этого.

– Может быть, но не совсем. У нас проблемы с темной стороной…

– Какие проблемы? – с недоумением спросил я.

– Кое-кто был против объединения, – произнес Игниферос. – Они продолжали пользоваться запрещенной магией и испытывали ее на людях. Знакомо, не так ли?

– Более чем.

– А еще они очень ждали твоего возвращения, в надежде, что в нашем народе вновь произойдет раскол. Они не поверили, что ты согласился на объединение и с тем, чтобы я правил ими. Через какое-то время, они попытались навязать твоему сыну свои идеи, чтобы использовать его, на тот случай, если ты все же не объявишься. Его едва уберег Гаст.

– Боюсь, я их тоже разочарую, – заметил я. – Не ошибусь, назвав Нордека?

– И Балахир. Натаскивает молодежь… Бэйзел не в силах с этим совладать. Это, – он кивнул на знак в моих руках, – твоя свобода, надев его, ты не обязан мне подчиняться.

Заметив легкую насмешку в моих глазах, он вымучено улыбнулся.

– Я знаю, что ты и так можешь мне не подчиняться, – прошептал он, склонившись ко мне. – Но теперь об этом объявят официально.

– Зачем?

– Амулет освободит тебя от соблюдения законов обители, одним из которых является запрет на убийство сородича.

Я уставился на него, не веря своим ушам. Но спустя миг до меня дошло.

– Вот как? Совладать с народом одним пряником у тебя не выходит, ты решил добавить сюда еще и кнут? И что? Мне действительно будет позволено или только для вида?

– Действительно.

– Значит ли это, что ты действительно стал доверять мне?

– Доверяю и рассчитываю на твою помощь и поддержку. Слишком много усилий приложено для объединения, для восстановления всего этого, – он указал за купол на раскинувшуюся перед нами обитель, – чтобы позволить разрушить.

Я опустил взгляд в пол.

– Не знаю, – произнес я с сомнением. – Эрслайт с опаской смотрел на мою черную одежду. Этот знак… Я не хочу потерять сына!

– Ты ведь не изменился за эти годы, Тэрсел, – заметил Игниферос. – И уверен, ты до сих пор считаешь себя темным магом.

– Ну, уж не светлым точно! – я фыркнул. – Ну а присутствующие здесь к кому себя теперь относят? А остальные в обители? Не смеши меня, Игниферос.

В совете начались тревожные переглядывания.

– Это сложный вопрос, но мы стараемся стать единым народом, – Игниферос вернулся на свое место.

– Ты только что сделал это! – я показал ему разомкнутый амулет. – Вот из-за твоего «официально» объединение еще больше застопорится.

– Нет, если ты приложишь к этому определенные усилия.

– Любопытная теория, – заметил я. – И что я должен буду делать?

– Тебе виднее.

Я в недоумении нахмурился.

– Бэйзел воспитал тебя по древнему закону, хотя подобного многие века до него никто не делал – общее обучение, жестокое наказание, – Игниферос смотрел на меня. – Он хотел получить сильного, безжалостного и властного наследника. И он добился своего. Кроме того, ты сын моего брата, мальчик. Хочется тебе этого или нет. Что бы ты ни говорил, как бы ни отговаривался, я нахожу между вами внутреннее сходство…

– Не надо напоминать мне об этом! – резко оборвал я его.

– …но в отличие от него, ты научился сдерживать себя… – закончил Игниферос. – Я знаю, что делаю, когда доверяю эту часть амулета тебе.

Я нервно крутил в руках кусочек власти. Мне вдруг почудилось, что я нисколько и не отсутствовал. Я так надеялся, что время сгладит кое-какие события, что кое-что подзабудется. Потому что сам я все помнил слишком хорошо. Я отбросил от себя амулет. Он скользнул с тихим звяканьем по мраморной крышке стола и замер на самом краю около руки старика.

– Я не возьму его, Игниферос, – произнес я.

– Даже если так решит Совет? – спросил он. – Точнее, решение уже принято – мы все обсудили еще вчера. Совету только остается объявить о своем решении тебе…

– Хочешь сказать, все согласились с твоей затеей? – поразился я.

– Да.

Я оглядел присутствующих и понял, что они сомневались, но в то же время верили, что решение Игнифероса правильно. Я на миг обернулся к Нэиль. С первого взгляда могло показаться, что она безучастна к происходящему, но в глазах ее и на губах затаилась ласковая и чуть грустная улыбка. Что видела она? И сбывалось ли оно сейчас? И что произойдет, если я пойду против решения Совета?

– Ты знаешь не всех в Совете, Тэрсел, я представлю тебе остальных… – и Игниферос назвал имена колдунов: – Клерис и Вудав – маги природы, Хил – лекарь, Пэгин – маг открытия порталов, Дойр – маг материализации, Логд и Милрес – маги воды, Армар – маг охранной магии.

– Я знаю, что тебе не нравится предложение Игнифероса, – заговорил Бэйзел. – Но когда-то ты показал себя неплохим и, надо заметить, справедливым правителем. Ты не можешь этого отрицать…

– Сейчас мне предлагается нечто иное. Я не понимаю вашего стремления…

– Я объяснил тебе, – произнес Игниферос. – И все согласились со мной.

– Кроме двух отсутствующих, – заметил я. – Кого не хватает в Совете? Не тех ли, от кого вы хотите защитить остальных?

– Да, здесь нет Нордека и Балахира, – ответил Игниферос. – Однако по новым законам обители решение считается принятым, если согласны две трети Совета. Поверь, Тэрсел, положение куда более серьезнее, чем ты полагаешь. Довольно много колдунов сплотилось вокруг Нордека, а Балахиру вняли около сотни учеников. Ты прав – большинство еще не чувствуют себя единым народом, но это только вопрос времени. Но вот новому поколению проще чувствовать себя едиными. Балахир же и это ставит под угрозу.

Я глянул на Бэйзела и Ретча, и они смущенные потупили взгляды. Они могли бы пойти на крайние меры, но не захотели.

Игниферос взял амулет.

– Ты действительно достоин носить его, – произнес он. – Пожалуйста, Тэрсел, прими его.

Он передал амулет Авориэн, она подошла, и у меня все ухнуло вниз.

– Эви, пожалуйста, – прошептал я.

– Так лучше для всех, – едва слышно произнесла она.

– Ты действительно так считаешь?

Она кивнула и надела амулет мне на шею. Совет поднялся, все склонили головы, затем вновь заняли свои места.

– Чуть позже я представлю тебя всей обители, – сказал Игниферос. – На сегодня, пожалуй, хватит. Или тебе есть еще что нам рассказать?

– Есть, пожалуй. Но это может подождать.

– Хорошо. Тогда до всеобщего совета – через три часа.

Колдуны разошлись. Остались только Авориэн, Ретч, Гаст и Нэиль. Я подошел к распахнутому окну. Меня окатило волной соленого ветра; на море отчаливший корабль уходил на юг.

– Что ты собираешься сейчас делать? – спросила Авориэн.

– Мне нужно поговорить об этом с Эрслайтом, – ответил я, и она опустила взор. – Все наладится…

– Но он… меня презирает, – в ее словах прозвучала боль.

– Все наладится, поверь, – повторил я и заметил: – Мы не успели толком поговорить, но…

Она чуть улыбнулась, потянулась ко мне и зашептала на ухо.

– Кто эта девушка, Тэрсел? Она… она все эти семь лет была рядом с тобой?

Я увидел, что она чуть дрожит от волнения.

– Глупая, – прошептал я в ответ. – Нэиль мне как сестра…

Авориэн недоверчиво на меня посмотрела.

– Я слишком хорошо тебя знаю…

– Эви, – я понял, что против воли кровь прилила к щекам. – Поговорим об этом позже, но даю тебе слово…

Ее пальцы тронули мои губы, не дав договорить, а потом она поцеловала меня. Раздалось недовольное покашливании Гаста. Авориэн отпрянула от меня, но лишь затем, чтобы глянуть на Нэиль. Встретив ее теплую улыбку, она смутилась и, шепнув мне «да, поговорим позже», поспешно ускользнула из зала.

Я же посмотрел на Ретча.

– Нужно найти Эрслайта, – я спрятал пока амулет власти под рубашкой. – Сдается мне, решение Игнифероса будет для мальчишки ударом.

– Мы должны заниматься с ним через полчаса вон той рощицей, – сказал Ретч и показал мне из окна.

– К вам можно присоединиться? – поинтересовался Гаст.

– Конечно, нет! – возразил Ретч. – В твоем присутствии мальчишка сбивается и начинает мыслить как огненный маг.

– Что ж он на моих занятиях не сбивается, когда ты присутствуешь? – отпарировал Гаст.

– Огненная магия проще – чего там сбиваться? – не остался в долгу Ретч, с улыбкой хлопнув Гаста по плечу, и шепнул ему. – Ты вот лучше за девушкой пригляди, а то все разбежались.

– Это еще зачем? – не понял Гаст. – Она здесь в безопасности.

– Чтобы ее твоя сестрица не придушила случаем, – пояснил Ретч. – Так что это очень ответственное задание.

– Да, а с чего ты стал раздавать задания? – Гаст сощурился совсем точно так же как Ретч.

– Хватит, я, между прочим, все слышу, – оборвал я их. – Гаст, считай это моей просьбой.

– Ты действительно считаешь…

– Нэиль здесь ничего не знает. Будь другом – составь ей компанию и покажи обитель.

– Ты сам тоже не видел обитель! – возразил Гаст. – Может быть…

– Позже, Гаст, – оборвал я его.

– Куда вы идете? – спросила, встревожившись, Нэиль.

– Мне надо найти Эрслайта и поговорить с ним. Гаст пока побудет с тобой.

Она кивнула. А мы с Ретчем спустились вниз, вышли из обители и, минув сад, направились через луг к рощице.

– А ты все-таки подружился с ним, – заметил я с улыбкой.

– Да, да, – откликнулся Ретч. – Я помню, как предлагал свернуть ему шею. Когда он начинает читать мораль, мне по-прежнему иногда хочется это сделать… Как ты собираешься поступить с Нордеком и Балахиром?

– Пока никак – надо с обоими побеседовать. Кстати, я так и не понял, а в чем выражается противостояние?

– Они мало что делают для обители, можно сказать, практически ничего. Хотя Нордек все же приложил руку к переводу книг по истории и законам обители. Некоторые из магов вместе с ним частенько пропадают в Бинаине в темной обители.

– И чем они там занимаются?

Ретч пожал плечами. Я поглядел на него с неверием.

– Ты не знаешь?

– Может, кое-что, но эти сведения недостоверные.

– А мне сдается, что ты просто прикрываешь Нордека. Раньше ты его не особо жаловал.

– Думаю, ты знаешь, кому я обязан пересмотру некоторых своих взглядов.

– Тогда нечего скрывать от меня эти самые недостоверные сведения, – заметил я. – Я же не Игниферос.

– В том то все и дело. Старик и мухи не обидит. Тогда с тобой он обошелся, наверное, нарушив все свои принципы… В обители действительно нужна более твердая рука. Но самое главное не перестараться.

Я фыркнул.

– Не могу поверить, что вы с Бэйзелом не смогли ничего сделать с этими двумя. Балахиру можно было свернуть шею без малейших раздумий. Нордек бы, думаю, понял, что стоит делать, а что нет. А у меня теперь есть ограничитель, благодаря стараниям Гаста…

– Эрслайт сообразительный, он все поймет.

– Посмотрим.

– К тому же он свыкся с мыслью… – Ретч смолк.

– Какой?

– От него не стали скрывали правду.

– Хоть за это спасибо, – буркнул я.

– Так что вполне можешь оставаться самим собой, дорогой мой племянник! – Ретч широко улыбнулся.

Луг кончился, и мы ступили под сень деревьев – молодых вязов, густо разросшихся и пока не сильно высоких, но уже образовавших плотный полог. Между стволами шла утоптанная тропинка. И вдруг впереди послышались голоса. Я разобрал далеко не добрые интонации. Мы переглянулись с Ретчем и осторожно, чтобы не обнаружить себя, двинулись дальше.

– Как это ты не передумал? – спрашивал кто-то с издевкой. – Твой отец вернулся, а ты, дурачок, все держишься за юбку огненного мага.

– Он – мой учитель, – я узнал голос Эрслайта.

– Учитель! – презрительно фыркнул кто-то еще. – Я бы все бросил и бежал бы к такому отцу. А этот дурак боится его!

– Что ты знаешь! – выкрикнул Эрслайт. – Все, что говорил вам Балахир – ложь!

Они загоготали. Мы с Ретчем между тем подошли к краю рощи. И вот через заросли трав и кустарника на маленькой полянке, я увидел десять подростков в черных рубашках, окруживших моего сына в светлых одеждах. Замечательно…

– Балахир не может лгать, – со злобой и угрозой произнес самый взрослый из них. – Запомни! Он знает, что твой отец никогда не смирится с объединением и сделает все, чтобы наш темный род обрел свободу.

– Неправда…

Старший замахнулся кулаком.

– В чем дело, ребятки? – спросил я, шагнув к ним.

Они оторопели.

– Любопытные у вас разговоры, – продолжил я. – Что еще говорил Балахир? Чтобы вы избили моего сына? Он так уверен, что мне это понравится? Или вы сами пришли к такому выводу?

– Милорд, – старший зачинщик набрался храбрости и посмотрел на меня. – Мы же для вас старались, хотели заставить его одуматься. Позорно заниматься вашему сыну огненной магией…

– Не тебе решать…

– Но Балахир…

– Что еще говорил ваш наставник? – я медленно подходил к ним, и они попятились от меня.

Когда Эрслайт остался за моей спиной, я притянул к себе главного, и лезвие меча легло ему на шею. Они испуганно охнули.

– Наверное, он забыл рассказать, что я едва не убил его когда-то. Что этот меч лежал точно также на его шее. Рассказывал он вам? Нет? А теперь убирайтесь. Если я опять увижу вас близко со своим сыном, я убью вас.

Я оттолкнул подростка от себя, и спрятанный амулет власти открыто лег поверх рубашки. В другой раз они, верно, обрадовались бы, но не сейчас.

– Пошли вон! – рявкнул я на темном наречии, и это подействовало как нельзя лучше, чтобы вывести их из ступора.

Спустя миг поляна опустела. А к нам подошел Ретч.

– Я бы сам справился, – Эрслайт насупился. – Да и не послушают они тебя. Что им пустые угрозы…

– Не пустые.

Я обернулся к нему, а он, не веря глазам, воззрился на амулет, и тут же сделался бледным.

– Мне эта штука тоже не понравилась, – заметил я, смягчаясь. – Но Игниферос настоял, чтобы я носил ее, чтобы уладить дела с твоими «приятелями».

– Как Игниферос? – ошарашено проговорил он и перевел изумленный взгляд на Ретча.

– Решение принимал Совет, – подтвердил он.

Я ласково рассмеялся, положил Эрслайту руку на плечи и увлек за собой. Мы опять ступили под сень вязов.

– Ты что же думал, я пришел к нему сам и потребовал поделиться властью? Мне этого даром не надо. Политика – неблагодарное занятие.

– Но, почему ты тогда согласился?

Я остановился, развернул его к себе.

– Почему ты опасаешься меня? – я пытливо поглядел на него. – Впрочем, знаю… Гаст воспитал тебя, как светлого мага. Двадцать лет назад я и сам трясся от ужаса об одном упоминании об огненном маге… Но все мы когда-нибудь преодолеваем свои страхи, тем более… Мы стали единым народом, теперь нет ни плохих, ни хороших, и эти мальчики скоро все поймут.

– Но этот амулет четко указывает, к чему принадлежишь ты, – возразил Эрслайт.

– Ох, умница, что же мне с тобой делать? – я чуть взъерошил ему волосы.

– Быть со мной честным, – отозвался он.

– Хорошо. Посмотрим, сможет ли быть честным Игниферос, – я вновь приобнял его и продолжили путь. – Часа через три он собирает всех, чтобы объявить об этом.

– Нам как раз хватит времени для занятий и проверки, как ты усвоил прошлый урок, – заметил Ретч. – Ты готов?

Эрслайт кивнул. Рощица закончилась, и мы вышли на открытое пространство. Неподалеку тек довольно широкий ручей, а мы оказались на песчаной косе. Дальше за ручьем начинались холмы, а следом за ним шли невысокие взгорья. Ретч не зря выбрал это местечко. Для занятий магией ветра оно подходило гораздо больше. Чем обычная аудитория в магической школе. Здесь было и естественное окружение и необходимый простор.

– Заметно волнуется в твоем присутствии, – шепнул мне Ретч. – Надо заметить, с огненной магией он больше ладит.

Это было упражнение с песком. Вихрь поднимал песчинки в воздух, а затем ученик направлял поток в нужную сторону, огибая различные препятствия, постепенно разбивая его на несколько потоков и управляя ими всеми. Верхом исполнения упражнения считалось создание независимых друг от друга потоков, которые бы не повторяли траекторию друг друга. Песчаный вихрь Эрслайта поднялся в воздух и заструился над землей среди торчащих на косе редких кустарничков и травинок, разделился на два, но оба потока двигались синхронно.

– Вот последствия огненной магии, – пожаловался Ретч. – Монопоток энергии и все… Один прямой удар…

Эрслайт расстроенный понурился. Песчаное облачко осыпалось на землю.

– Покажи ему, как надо, – Ретч, недовольный своим учеником, скрестил руки на груди.

– Может, обойдемся, – я ласково потрепал мальчишку.

– Ты ведь тоже был когда-то моим учеником, – заметил Ретч. – Пусть знает, чему можно научиться!

Я глянул на Эрслайта.

– Пожалуйста, – попросил он.

Несколько лепестков облетающего яблоневого цвета скользнули в воздухе, словно стайка бабочек и, когда порыв ветерка иссяк, упали на песок.

– Ну ладно.

Ничего не происходило.

– Чего ты медлишь.

– Жду, пока они долетят сюда.

– Кто? – не понял Ретч.

– Не кто, а что.

На Ретча вдруг обрушился дождь из опавших лепестков яблочного цвета. Закрутился спиралью вокруг него, затем поток понес их дальше, перед нами вырисовался сначала белый контур, и вскоре в воздухе чуть трепетало яблоневое дерево.

– Нечестно, – заметил Ретч. – Это левитация!

– Это не левитация, – заметил я и заложил руки за голову, любуясь невесомым деревцем. – Просто здесь около сотни вихревых потоков… А вот это уже левитация.

Ретч с протестующим воплем полетел прямиком в дерево. С проклятьем шлепнулся на песок, и дерево с шелестом обрушилось белым потоком на него. Эрслайт звонко рассмеялся – Ретч поднялся весь облепленный лепестками и выплевывая их.

– Ну и чему ты учишь своего сына?! – возмутился он. – Он потеряет ко мне всякое уважение!

– Не, думаю. Я всегда уважал тебя, даже…

– Даже? – глаза Ретча подозрительно сузились, и синева их отдавала льдом.

– Даже после того инцидента с пожаром в библиотеке.

– Хм, что ж, это утешает…

– Что за пожар?

– Как-нибудь потом, – одновременно произнесли мы.

– Ну, пожалуйста! – взмолился Эрслайт.

– Будем считать, что Ретч когда-то не слишком удачно позанимался огненной магией, – едко отозвался я, бросив на колдуна насмешливый взгляд. – Ладно, продолжайте занятие.

Эрслайт взялся за песок. Но получалось у него так же. Я молча наблюдал. Ретч тоже, с весьма недовольной миной. Он сделал Эрслайту несколько замечаний, а потом едва сдержался, чтобы не дать ему подзатыльник, но, опомнился и настороженно глянул на меня.

– Помогает? – поинтересовался я на темном наречии, чтобы Эрслайт не понял.

Ретч смешался.

– Прости… Вообще-то не особо. Хотя иногда заставляет его задуматься. Но сейчас… Согласись, что это ведь довольно несложное упражнение.

С последним я согласился. Эрслайт еще некоторое время промучился, потом обратил на меня несчастный взгляд. А до меня дошло, почему у него такие трудности.

– Иди-ка сюда, – поманил я его к себе и усадил рядом. – Смежь веки. Что ты видишь?

– Ничего.

– Открой глаза – что ты видишь?

– Поляну…

– А если поподробнее?

– Траву, деревья, песчаную косу… Ретча.

– Ретч нам не нужен.

– Почему же? – с недовольством произнес Ретч.

– Закрой глаза, – произнес я, проигнорировав его слова. – А теперь представь все то же самое и что каждая песчинка превращается в мотылька. Теперь вспомни, как летают мотыльки. Представил?

– Да, – не совсем уверенно отозвался Эрслайт.

– Попробуй теперь в действительности.

– Но я не могу превращать песок в мотыльков.

– Тебе этого и не надо – только представить, что песчинки превращаются в них.

Песчинки дрогнули, поднялись от земли и несколько хаотично разлетелись во все стороны.

– Гм, – задумчиво протянул Ретч. – Не совсем то, но уже куда лучше, чем было.

– А ты умеешь превращать песчинки в бабочек? – спросил, заинтересовавшись Эрслайт.

Я с недоумением посмотрел на него.

– Нет, но это умеет делать твоя мать, разве ты не знаешь? – и тут же прижал его к себе, когда увидел выражение его лица.

Он попытался вырваться, но потом сдался и, не сдержавшись, разрыдался, словно вся накопившаяся боль, наконец, прорвалась наружу. Ретч неодобрительно покачал головой.

– Все позади, малыш, – прошептал я Эрслайту. – Ты должен простить ее…

– Я не могу… Почему ты простил?

– Я не смог разлюбить ее за эти годы, точно также как и тебя.

– Она предала тебя!

– Она всегда нравилась Скиту, – заметил я. – По крайней мере, они не стали мужем и женой.

– Едва не стали, – прошептал Эрслайт. – Они собирались, и если бы не Мерлинда…

Я в изумлении уставился на него.

– Ретч, оставь нас на пару минут.

– Хорошо, но я считаю, что Эрслайт сорвал занятие, – заметил он. – А значит, в следующий раз его будет ждать двойная нагрузка.

Эрслайт после этого строгого обещания совсем притих.

– Моя мать расстроила их свадьбу?

– Я, наверное, не должен говорить тебе, – произнес он едва слышно. – Я не хочу тебя расстраивать.

– Ну уж если проговорился, рассказывай до конца.

– Я не слышал всего, хотя говорили они долго. Но понял точно, что Мерлинда была уверена, что ты вернешься. В доказательство она показала ей кровный амулет.

– Хм, – я в сомнении нахмурился. – Неужели она все-таки сохранила один…

– После этого они отказались от этой идеи.

Когда вернулся Ретч, мы направились в обитель. В зал общего совета потоком вливались колдуны.

– Идите, я догоню вас, – я заметил кое-кого в толпе.

Два колдуна не спешили заходить в зал, стоя в сторонке и чуть беспокойно переговариваясь.

– Нордек, Балахир, – я подошел к ним.

– Милорд, – оба поклонились.

На лице Нордека написан только один вопрос. А во взгляде Балахира явно читалась досада вперемешку со страхом.

– Хочу, чтобы вы узнали об этом первыми, – я открыл перед ними серебренное Дерево.

Нордек охнул и в смятении воззрился на меня, не зная, что думать. Балахир же не сводил ошарашенного взгляда со знака власти.

– Его мне передал Игниферос. Думаю, не нужны комментарии, зачем он это сделал. Я предупредил вас.

– Милорд… – Нордек все еще растеряно смотрел меня.

– Мы обсудили с тобой этот вопрос много лет назад, – жестко заметил я и перевел взгляд на Балахира. – На вашем месте я бы пошел сейчас на Совет и внимательно бы послушал, что скажет Игниферос. Сколько вас? Если не считать тех милых детишек, которые сегодня утром угрожали Эрслайту.

Балахир побледнел и отступил.

– И я бы не стал на вашем месте пытаться убежать, – процедил я сквозь зубы. – Достану, где угодно.

– Что с нами будет? – Нордек задрожал.

– Ничего. После еще поговорим.

Я развернулся и направился в зал. Он был огромен, раскинувшийся полукругом под стеклянным куполом, так же как и малый зал Совета. В дальнем конце располагалось возвышение, где в линию стояли кресла – места для членов колдовского Совета. Все население обители уже собралось, до последнего ребенка. Я прошел к возвышению и остановился напротив Игнифероса. Он кивнул мне, поднялся с кресла, и в зале установилась тишина.

– Половина из вас его не знает, но все вы о нем слышали, – произнес он. – Я говорю о Тэрселе, сыне моего брата. И он достойный колдун, чтобы занимать место рядом со мной.

От такого пафосного начала я едва не провалился сквозь землю. Но Игниферос сделал приглашающий жест, и, выдохнув, я поднялся к нему. В тот же миг вздох прокатился по рядам колдунов, и поднялся ропот, когда они увидели разделенный амулет власти.

– Сдается, многим твое решение не по душе, – шепнул я.

Игниферос поднял руку, чтобы призвать к тишине.

– Это что? Раскол? – выкрикнул кто-то, и снова поднялся ропот.

– Не раскол и не разделение, – Игниферос дождался, пока все смолкнут. – Тэрсел, как любой из нас, займется дальнейшим восстановлением земель. Особая же его обязанность – забота о безопасности в обители.

И после последней фразы надолго воцарилась тишина. Я лишь надеялся, что на моем лице не отразилось то же изумление, застывшее на лицах сотней колдунов. Очень подходящее слово – безопасность!

– А право на убийство?!

– Надеемся, оно не сохраняется за ним?

– От кого нас защищать?!

Выкрикивали со всех сторон, и вскоре отдельные реплики потонули в общем шуме.

– За этим знаком сохраняются все привилегии, – Игниферос словно поставил точку.

На этот раз – недоуменное молчание. Но вновь зашуршал говор. Он не смог убедить их.

– Балахир, подойди сюда! – я сам изумился, когда произнес это, произнес громко, жестко и властно.

Тишина разлилась такая, словно все задержали дыхание. Мне не пришлось повторять. Одинокая фигура пробралась сквозь толпу. Балахир замер передо мной.

– Сними куртку.

Он вздрогнул, но подчинился. Под светло-зеленой курткой обнаружилась черная рубашка. По залу пронесся вздох.

– Вы все знаете, что это значит, – заговорил я, и все слушали. – Так же всем известно, что написано в новом законе обители. Больше нет темных и светлых магов. Вы не для того объединялись, чтобы поддерживать разделение. По решению Игнифероса в этой обители остался только один темный колдун. И любой, кто захочет оспорить это право, будет иметь дело со мной.

Я поглядел на Игнифероса.

– Не смотри на меня так, я все же правил ими два года, – шепнул я.

– Заметно…

– Лучше, чтобы я промолчал? – я соскочил с возвышения и направился к дверям, сделав Балахиру знак следовать за мной. Толпа раздалась предо мной.

Пожалуй, я немного перестарался, и моя речь привнесла частичку страха в их души. Но Игниферос сам того желал… Мы вышли из обители. Время между тем шло к вечеру. Я остановился и обернулся к Балахиру.

– Когда сядет солнце, чтобы ты и Нордек были у меня.

– Да, милорд, – он склонил голову. – А где вы остановились?

– Пока не знаю. Найдете.

Глава 7. Свет и тень

Я отправился к побережью. Скинул куртку, лег на горячем песке, закрыл глаза от жарких лучей. Воздух, пропитанный теплом и солью, наполнял шум набегающих на берег волн, да клекот чаек. «Ты сам не знаешь, чего хочешь…» Кто сказал мне это когда-то? Зато я знал точно, что опять сделал то, чего не желал… Рядом зашуршал песок. Меня накрыла тень, и шершавый язык прошелся по щеке.

– Шэд… – не размежая век, я потащил его от себя за гриву.

Зверь, недовольно заворчав, шлепнулся рядом.

– Тэрсел.

Я открыл глаза и увидел над собой Гаста.

– Что с Балахиром? – спросил подошедший Ретч.

Тут уж я не выдержал и прыснул.

– И вы – тоже? Тоже поверили, что я пошел чинить над ним суд?

– Мерзавец, – констатировал Гаст и, обернувшись к стоявшему за его спиной Эрслайту, самым серьезным тоном произнес. – Забудь все то хорошее, что я говорил о нем. Твой отец – мерзавец.

Эрслайт распахнул глаза, растерявшись и по очереди смотря на нас. Я лишь развел руками, а спустя миг мы уже втроем смеялись. Эрслайт жалобно глянул на меня.

– Ладно, Гаст, ты совсем заморочил мальчику голову. Ты не забыл ему сказать, что мы с тобой друзья?

– Разумеется, нет. В этом вся привилегия друга называть так того, у кого теперь другая привилегия, – он кивнул на знак власти.

Я фыркнул, набрал горсть песка и развеял по ветру.

– Никто, кстати, не хочет рассказать мне про обитель? Что, где… и вообще было бы неплохо заиметь свою комнату.

– Где же ты ночевал? – вырвалось у Эрслайта.

Ретч и Гаст сконфузились. А Эрслайт, опомнившись, покраснел. Я хмыкнул.

– Ночевал там, где вы меня так неожиданно оставили вчера – в библиотечном кабинете Бэйзела, – я поднялся, отряхнул песок, притянул сына к себе, поцеловал в лоб.

– Вообще-то, – заметил Ретч. – У тебя есть жилье. Мы перевезли туда твои вещи… Вчера не успели сказать.

– И где же?

Ретч показал мне куда-то наверх. На одну из башен.

– Вид на море тебе, думаю, придется по душе. Это мы тебе тоже запамятовали отдать, – он достал из-за пазухи ключ. – Хороши же мы…

– Да, действительно, – я взял ключик. – На том крошечном диванчике оказалось не особо удобно… спать. Пойдем, малыш.

– Обойдетесь без нас? – поинтересовался Гаст. – Можно к тебе вечерком заглянуть?

– Не сегодня. Вечером мне предстоит читать мораль Балахиру с Нордеком. Ретч, зайдешь тоже.

– Я вроде в морали не нуждаюсь, – он покривился.

– Почитаешь ее Нордеку. Он порадуется.

Ретч засмеялся.

– Кстати, Гаст, а где Нэиль?

Гаст смутился.

– Я приглядывал за ней, но… в общем… с ней решила пообщаться твоя мать.

Я нахмурился.

– Надеюсь, Мерлинда не пожалеет…

– Почему?

– У Нэиль провидческий дар, и то будущее, которое она предскажет, может оказаться малоприятным…

– Ты серьезно?! – поразился Ретч. – Такое возможно? Она что же, тебе что-то сказала?

– Нет. Я попросил ее этого не делать. Не забудь про вечер, Ретч.

Мы с Эрслайтом направились в обитель. За нами, ненамного отстав, следовал Шэд.

– Я знаю про связующую книгу, – произнес Эрслайт. – Но мне не известно, сколько об обители тебе успел написать Ретч.

– Совсем немного. Вчера я видел карту материка у Бэйзела. Хорошая работа.

Эрслайт улыбнулся.

– Ей уже год. Надо нарисовать новую, потому что на материке все понемногу меняется. Но у тебя получается лучше… Гаст мне однажды показывал карту Мидла в Перекрестке.

– Вот как?

– Связующая магия – она сложная? Я смогу научиться?

Слова Эрслайта поставили меня в тупик, но я заметил, как разгорелись его глаза, и улыбнулся.

– Использовать ее для рисования не так сложно. Но тебе не следует торопиться. Есть кое-что поважнее.

Эрслайт понурился.

– Ретч жаловался на меня? – осторожно спросил он.

– Нет, но… Кое-какой магии я сам тебя обучу.

Во взгляде его промелькнула благодарность, он тронул и сжал мне руку. Мы остановились, дойдя до входа в обитель. А Эрслайт, вспомнив, для чего мы отправились в эту прогулку, принялся рассказывать об обители.

Строение Закатной обители в какой-то мере повторяло форму материка. Крепость подковой лежала на скальной площадке, и концы этой подковы, заканчивающиеся двумя главными башнями, были обращены на юг и выходили на бухту. Между этих башен высилось огромное цилиндрическое здание библиотеки, увенчанное шапкой стеклянного купола, через который в библиотеку поступало достаточно света, что большую часть времени там обходились без светильников. Еще одно, гораздо больше библиотеки, здание располагалось внутри «подковы». Его тоже венчал стеклянный купол. Под ним находились оба зала совета, а так же три самые вместительные в обители аудитории магической школы. Ниже располагались более мелкие аудитории, магические лаборатории, а первые два этажа занимали склады.

– Мы многое до сих пор покупаем в Бинаине – еду, ткани и некоторые предметы быта, – пояснил Эрслайт. – Да и материалы тоже – здесь нет деревьев, годных для строительства.

– Значит, материализацией никто не пользовался?

– Нет. Игниферос сказал, что пока в этом нет нужды. А торговые отношения с Бинаином полезны не только нам, но и людям.

– Он по-прежнему приглядывает за ними?

– Немного, – Эрслайт улыбнулся. – Когда мы ушли, они поначалу даже обрадовались – больше конечно тому, что ушли темные колдуны, что война между магами прекратится, а в итоге люди сами едва не начали войну за разделение земель. Но Игниферос быстро привел все в порядок.

Мы вошли в обитель. Со стороны моря в ней находилось два входа: ворота главных башен – Юго-западной и Юго-восточной. Кроме этих башен в «подкове» имелось еще шесть – по три в западном крыле и восточном крыле, – также имевших ворота. И еще три входа находились с северной стороны. В западном и восточном крыльях обители располагались жилые помещения. Большинство из них пустовало. Но Эрслайт затруднился сказать, на какое количество колдунов рассчитана обитель. Северное крыло – или центральная дуга «подковы» – имело, так же как и центральное здание, и библиотека, стеклянную полукруглую крышу. Весь верхний ярус занимала оранжерея, ниже располагались кухни с трапезными залами, потом шли помещения еще ни подо что не приспособленные. А в самом низу – конюшня.

– Вчера Шэд увязался за мной, – произнес Эрслайт, обернувшись и столкнувшись со зверем почти нос к носу. – Я отвел его в конюшню, где он поел и… он стал жеребчиком и позволил вычистить себя. Но мне рассказывали, что он никого к себе не подпускает и не позволяет касаться себя.

– Это так, – подтвердил я. – Но насчет тебя я ему шепнул, что ты друг.

Эрслайт, рассеяно гладивший зверя, удивленно посмотрел на меня.

– А остальные?

– Нет.

– Но почему? – изумился он. – Да и вчера, когда все мы собрались у Бэйзела в кабинете, он показался мне миролюбивым.

– Шэд никогда не станет нападать без причины.

– Но неужели ты не доверяешь остальным? – почти испугался Эрслайт.

– Дело не в этом. Шэд должен иметь только одного хозяина. Не я это придумал, Эрси. И не я обучил его тем командам, о которых тебе лучше пока не знать. Но ты не должен его бояться и беспокоиться о других – Шэд никогда меня не ослушается.

Он кивнул. Я ласково потрепал его.

– А где ты живешь?

– В Юго-западной башне. Пойдем дальше.

Мы вошли в обитель через Юго-восточную башню. Эрслайт провел меня через библиотеку во внутренний двор. Через него от стен «подковы» к центральному зданию на разных уровнях протянулось множество переходов – настоящие мостики, разве что изготовленные из стекла. На них в большом количестве стояли кадки с растениями, вьющимися и висячими, так бурно разросшимися, словно мы находимся в диком ущелье. Иногда по мосткам проходили маги. Между мостками носились стайки стрижей, устроивших гнезда в щелях каменных стен. Кое-где по стенам стекали искусственные водопады. Внизу, в каменном ложе было прорублено русло, где собиралась вся стекающая вода.

– Все это сделали природные и водные маги, – пояснил Эрслайт. – Раньше русло проходило немного в стороне. Но когда мы переселились сюда, его изменили, чтобы оно пересекало обитель от восточного до западного крыла. За обителью, через полмили река уже впадает в море.

– Игниферос установил в обители защиту от открытия порталов, – заметил я. – До объединения в Бинаине это уберегало от врагов, зачем теперь…

– Он сказал, что защита охраняла обитель еще до того, как ее разрушили.

– Чтобы обойти ее понадобится примерно час. Не очень удобно, если есть срочные новости.

– Для этого и предусмотрены мостки, – Эрслайт указал рукой. – Да и других переходов хватает. Кроме того, для Совета он сделал исключение.

Внутренний двор закончился, и мы зашли в Юго-западную башню.

– Игниферос хотел, чтобы все жили без разделения, – пояснил Эрслайт, поднимаясь по ступеням. – Но ему пришлось отказаться от этого. Западное крыло занимают те, кто жил в темной обители, восточное – в светлой.

– Если вы переселились сюда почти сразу после объединения, другого и не следовало ожидать, – заметил я.

– В башнях находятся кабинеты для чтения, а также живут члены Совета, – продолжил Эрслайт. – Твои комнаты на самом верху. Ниже живут Ретч, Мерлинда, Бэйзел, я… ну и остальные.

– А Игниферос – на самом верху соседней башни? То есть если я захочу зайти к нему, мне придется спускаться вниз, а потом…

– Нет, – Эрслайт рассмеялся. – Я же говорил, что переходов здесь хватает. Каждый уровень башни соединен с библиотечным. Так что ты сможешь пройти к нему через библиотеку.

– Мне надо заглянуть к нему на минутку. Проводишь?

– Конечно.

Мы поднялись по лестнице почти до самого верха башни, потом Эрслайт толкнул дверь на площадке, мы прошли два сквозных кабинета, распахнули еще одну дверь и очутились на ярусе в библиотеке. Пройдя по ярусу, мы точно также прошли в соседней башне на лестницу, поднялись еще на пару этажей. Эрслайт постучал в дверь, которая тут же распахнулась. Нашим взорам предстала просторная светлая комната. Сам Игниферос сидел в глубоком кресле за чтением.

– Подожди меня здесь, – шепнул я Эрслайту и, пройдя внутрь, закрыл за собой дверь. – Мне надо поговорить с тобой.

– Насчет чего? – поинтересовался Игниферос.

Я усмехнулся.

– Ты что же, считаешь, что я все рассказал на Совете?

Игниферос обратил на меня встревоженный взгляд.

– О чем-то важном?

– Очень важном. Может быть, ты даже захочешь забрать у меня это, – я тронул пальцами амулет. – Я все-таки полагал, что ты сперва захочешь переговорить со мной с глазу на глаз, а не попытаешься заставить меня откровенничать Совету.

– Что произошло, Тэрсел? – Игниферос нахмурился.

– Долгий разговор. Зайду к тебе позже. Сейчас мне надо разобраться с Нордеком и Балахиром.

– Полагаешь, для этого понадобится меньше времени?

– Гораздо меньше, чем ты себе представляешь, – я тронул ручку двери.

– Постой. Я знаю, знак власти дает тебе определенные привилегии, но… я прошу – не убивай Балахира.

– Почему? – удивился я.

– Уверен, ты сможешь обойтись без этого.

– Этот ублюдок не стоит твоей защиты, – заметил я. – Но если ты так хочешь…

– Спасибо.

– Только не забудь сказать, когда передумаешь насчет него.

Я вышел на лестницу к Эрслайту. Мы вернулись в Юго-западную башню, дошли до самого верха и остановились перед запертой дверью.

– Твое жилье, – улыбнулся Эрслайт. – Дверь заперта, но мы тут поддерживаем порядок.

– «Мы»?

– Я, Бэйзел, Ретч. Иногда, когда видит, что мы идем сюда, здесь бывает Гаст.

– Хм, – у меня не нашлось слов, хотя сказанное тронуло меня, и я повернул ключик в замке.

Мы ступили в полутемную комнату. Эрслайт что-то прошептал, и шторы на окнах отдернулись. В комнату хлынул золотистый вечерний свет.

Передо мной оказалась просторная комната. Похожая немного на Игниферосовскую гостиную – уютный диван и кресла, камин, столик. Только книжные стеллажи были пусты. Пол закрывал толстый ковер. Сотканный из белой овечьей шерсти, он имел голубой с коричневым геометрический узор.

– Ковер из Орле! – произнес я, присев и проведя по нему рукой.

– Здесь много вещей из Бинаина, – согласился Эрслайт. – Орле, это где?

– Город на Южном море. Помню, что для комнат Перекрестка Перл покупал ковры оттуда. А давно вы с Гастом ездили в Мидл?

– Года три назад. Дела у Перла шли лучше некуда.

Я улыбнулся.

– Еще не все, – спохватился Эрслайт и показал на винтовую лесенку в углу. – Наверху спальня, ванная и кабинет, а здесь, – он распахнул дверь, – небольшой зимний садик.

Перед нами оказался удлиненный зал со стеклянной крышей. Низенькие деревца, кустики, какая-то зелень. Вдоль дорожки кустики пионов. Я знал, чьи это любимые цветы, присмотрелся к траве за пионами повнимательнее.

– Могу поклясться – дело рук моей матери, – я глянул на Эрслайта.

– Мерлинда просила не говорить, что это она тут посадила, – смутился он.

– Ну да, как же, я такой болван, что не замечу, – проворчал я. – Нет, ну это-то мне зачем?

Я нагнулся, выщипнул из земли росток и скривился.

– Что это? – сын изучал растеньице.

– Это никогда не надо брать в рот – из него делают сильнейший яд, – я растер листочек между пальцев. – Понюхай. Его всегда выдает запах и вкус.

Эрслайт осторожно потянул носом. На его лице отразилось легкое удивление.

– Пахнет приятно и сладко.

– И так же сладок на вкус и так же смертелен, – я выбросил помятые листья, положил руки на плечи сына и посмотрел ему в глаза. – Будь, пожалуйста, осторожен. В свое время у меня хватало врагов, и то, что я твой отец, может принести тебе проблемы.

– У меня они уже были, – Эрслайт подернул плечами.

– Если ты о тех мальчишках, то это не самое страшное, что могло произойти.

Он нахмурился.

– Ладно, не станем загадывать заранее, – я потрепал его по волосам. – Ну, показывай дальше.

Мы вернулись в гостиную. Поднялись по лестнице наверх. В кабинете обнаружились все те вещи, которые когда-то находились в моей комнате в темной обители и в Брингольде.

– Неужели Ретч их оттуда притащил?

– Он сказал, что это место и все, что связано с ним, тебе дорого.

– Я там родился. Хочешь взглянуть? – я достал из сумки картинку Брингольда.

Эрслайт взял ее в руки и с восхищением стал рассматривать.

– Действительно, очень красивое место – величественные горы, крепость примостившаяся у самой пропасти… У меня не получается рисовать так, как это можешь ты, – вздохнул он. – С визуальной магией, как и с магией ветра, у меня не особо ладится.

– Я почти не пользовался в рисовании визуальной магией, – заметил я.

Эрслайт обратил на меня изумленный взгляд.

– Тогда это тоже связующая магия?

– Да. Можешь сравнить с оригиналом, – я улыбнулся. – Ты ведь умеешь открывать проходы. Сможешь найти Брингольд?

– Попробую, но на обители защита от открытия порталов…

– Считай, что ее уже нет, – произнес я.

– Значит, ты можешь изменить защиту Игнифероса? – Эрслайт немного помедлил, потом осторожно отворил проход в несколько дверей, и перед нами открылся вид на знакомые крепостные стены.

– Ух ты, попал прямиком в Мидл. Нам надо северо-восточнее.

Эрслайт осторожно перемещал проход. Я не мешал ему, лишь наблюдал.

– Медленно, да? – он на миг отвлекся, глянул на меня.

– Поднимись выше, – посоветовал я. – Так быстрее.

– Выше? – и покраснел, но тут же улыбнулся. – Тебе не зря дали такое имя – ты, наверное, так же легко перемещаешься, как летает птица.

Он поднял проход выше. Я указал ему направление. Скоро перед нами открылся вид на Брингольд. Эрслайт перевел взгляд на картинку.

– Там действительно очень красиво, – произнес он.

– Никогда там не был? – полюбопытствовал я.

– Нет, Гаст только один раз возил меня в Бинаин – в Мидл. Как раз из-за твоей волшебной картинки.

Мы спустились вниз в гостиную. Здесь обнаружилась открытая терраса. С нее открывался очень живописный вид. Далеко внизу белел яблоневыйсад, который разделяли две дорожки, ведущие от башен к пристани. Дальше расстилалось море. Слева и справа шли песчаные пляжи и полоса дюн, за ними начинались зеленые рощицы, взбиравшиеся далее на холмы, чуть синеватые от вечерней дымки, за которыми уже темнели горы. Справа на западе рощи пересекала извилистая линия реки, впадающей в море. Морская вода там приобретала зеленоватый речной оттенок.

– Тэрсел? – незапертая дверь отворилась, и в комнату шагнула Авориэн.

Эрслайт скис – Авориэн пришла не одна.

– Я пойду, – сделав вид, что не замечает мать и сводную сестру, он поспешил прочь.

Я хотел остановить Эрслайта, но решил, что лучше поговорить об его отношениях с Авориэн наедине.

– Будь вечером у меня.

Он изумился.

– Но вечером…

– Будь вечером у меня, – повторил я чуть жестче.

Он кивнул и ушел. Авориэн растеряно посмотрела на Эрслайта, но так ничего и не сказала.

– Мы не успели поговорить, – напомнила она.

– Твоя малышка? – я присел рядом и протянул девчушке руку. – Изумительно похожа на тебя.

– Только глаза достались от Скита, – сказала она и тут же смешалась.

– Даже не знаю, – произнес я, смотря на Авориэн. – Что я должен – чувствовать себя виноватым или сердиться на него. Как тебя зовут?

– Майла, – выпалила кроха и отважилась подать мне ладошку. – А ты не страшный!

– Страшный? – деланно изумился я.

– Да. Мама говорила, когда я не слушалась, что придет страшный темный колдун и накажет меня.

Я рассмеялся, взглянул на совершенно сконфузившуюся от слов дочери Авориэн и развеселился еще больше.

– Тэрсел, прости, – прошептала она.

– Забавные методы воспитания, – заметил я. – Эви, тебя в детстве так же пугали? Темными колдунами?

Девочка, совершенно потерявшая робость, обвила руками мою шею и улыбалась вместе со мной.

– Чем теперь станешь пугать ее?

Я взял ребенка на руки и приласкал. Она доверительно прижалась ко мне, положила голову на плечо и задремала. Авориэн улыбнулась, но в глазах таилась неясная тревога.

– Тэрсел, я…

– Я не собираюсь за что-либо упрекать тебя, – опередил я ее. – Слишком много лет прошло… Я и сам не знал, смогу ли вернуться. О малышке не беспокойся – думаю, мы нашли с ней общий язык. Единственное, что меня волнует – это ваши отношения с Эрслайтом.

– И это все?

Я встревожено посмотрел на нее. Сердце словно куда-то провалилось.

– Эви, пожалуйста, – прошептал я. – Мне казалось… Если ты оставишь меня, на этот раз я не смогу этого вынести.

Она подошла, обняла меня.

– Эви, пожалуйста, – я нашел ее губы и почувствовал соленый вкус.

По ее щеке скатилась несколько слезинок.

– Это из-за этого? – я показал на амулет власти.

Она спешно покачала головой.

– Только скажи, и я отдам его Игниферосу обратно.

– Нет, я не оставлю тебя. Только… глупо… у меня нет сил поговорить со Скитом…

– Постараюсь все уладить, – я с нежностью обнял ее.

Близился вечер. Солнце садилось медленно, и я не спешил зажигать камин. Первым объявился Эрслайт.

– Никто не пришел? – удивился он.

– Еще рано.

– Рано? – он сел рядом и едва сдержал зевок. – Боюсь, я засну, пока твои злыдни придут.

– Что ж, можешь подремать… – я засмеялся, обнял его за плечи и серьезно добавил: – Нордека можешь не опасаться. А вот Балахир вызывает у меня беспокойство.

– Ты уверен, что они тебя послушают?

– У них просто нет другого выбора. Если Балахир заартачится – ему же хуже.

Эрслайт хотел еще что-то спросить, но я приложил палец к губам. В дверь тихонько постучали, и в комнату зашел Ретч.

– Ну что, осмотрелся? – спросил он и поставил на столик бутылку и пару бокалов.

– Немного.

– Обогнал твоих «гостей», – заметил Ретч и налил нам вина. – Сейчас будут здесь.

Мы успели сделать по глотку, когда в оставленную открытой дверь вошли Нордек и Балахир. Я указал им на кресла. Они кивнули в приветствии и расселись. Нордек сел ко мне поближе, Балахир, наоборот, подальше. К двери скользнул Шэд и вытянулся во весь рост. Эрслайт закрыл глаза и устроился на моем плече. И только чуть вздрогнул, когда я заговорил на темном наречии.

– Ну что, Нордек, я тебя первого послушаю.

Нордек прокашлялся. Ретч хмыкнул, наколдовал третий бокал и налил вина и ему.

– Столько событий нахлынуло, что до твоего отъезда, что после. Даже не знаю с чего начать… – он посмотрел на меня. – Больше всего меня, конечно, поразила новость о переселении сюда, и что Игниферос решил объединить народ. Бэйзел слишком легко и быстро согласился…

– Слишком легко? – я удивился. – А что он, по-твоему, должен был делать?

– По крайней мере, отстаивать интересы темной стороны. Ты же, верно, в курсе о запрещенной магии, о цветах одежды… Получилось, что мы уступили светлым. Новые законы этой обители не затронули их, но для нас законы ощутимо изменились.

Тут Нордек, несомненно, был в чем-то прав. Я не стал возражать ему, и он продолжил.

– На одном из общих советов я сказал об этом различии Игниферосу. И поинтересовался, почему именно он достоин занимать место нашего повелителя, если имеет место быть такое сильное различие между нами. Почему он забрал себе темную половинку амулета власти, когда мог бы передать ее Бэйзелу. Чтобы нами правили два правителя. Это было бы справедливо. Тогда он ответил, что только ты мог претендовать на эту часть амулета. Но по известным причинам, подобного произойти не может. Кроме того, он сказал, что ты согласился чтобы Игниферос правил нами один… Вот этому я, как и многие из нас, отказался верить.

– Я действительно согласился, – заметил я. – Он ничем вас не обманул.

– Почему? – в его голосе послышалось некоторое разочарование.

– Наверное, это лучший вариант. В другом случае, в первую обитель переселились бы только светлые колдуны, а вы, не приняв условий, остались бы в Бинаине. Или же началась война за право находиться в обители. Ни к чему хорошему это бы не привело… Да и многое ли изменилось в законах? О чем ты жалеешь, Нордек, чего из старого тебе не хватает?

Нордек нахмурился, но сказать ему оказалось нечего.

– Наверняка, каких-то мелочей. А ведь именно мелочи и задевают нас больше всего. Или вам всего-навсего стало недоставать врагов? – я перевел взгляд на Балахира.

– Мне нечего добавить…

– Неужели? У тебя особый случай, Балахир.

Он насторожился. Однако при этом не смог скрыть ненависть.

– О чем ты, не понимаю, – хрипло отозвался он.

– Однажды давно я попросил Дейру рассказать о тебе – как ты помогал ей устроить заговор. Она назвала тебя безродным выскочкой. Но она ошибалась…

Я сделал паузу, Балахир же заметно побледнел.

– Эрслайт приходится тебе двоюродным братом, а Ментепер – вам обоим дед…

Изумленные взгляды Ретча и Нордека переместились с меня на Балахира.

– Вот почему ты отправился когда-то учеником к Ментеперу, снискал его внимание и участвовал в его забавах. Вот почему ты так усердно помогал Дейре устранить Бэйзела, чтобы потом уже без труда расправиться с ней и Бихестом. Чтобы занять место, как ты считал, достойное только тебя. Я же спутал тебе карты. Но затем, когда я уехал, ты взялся за старое, решив противостоять Игниферосу. Выждал несколько лет, чтобы убедиться, что я не вернусь, и решив, что пусть обитель восстановят силами светлых, и уже после этого собирался перейти к более решительным действиям.

Балахир вцепился в подлокотники кресла, так что костяшки на пальцах побелели, и затравлено смотрел на меня.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я.

– Я?! Ты смеешься надо мной?!

– Я спрашиваю, что ты собираешься делать дальше? – жестко повторил я. – Не хотелось бы в первый день использовать особые привилегии этой безделушки…

Я чуть тронул амулет.

– Тогда ты совершишь ошибку, сохранив мне жизнь, – процедил Балахир, и в его голосе прозвучал вызов.

Его ответ мне не понравился.

– Я даю тебе неделю, – отозвался я. – Может быть, ты все-таки что-нибудь надумаешь.

Он поднялся и шагнул к двери. Шэд потянулся, выпустив здоровенные когти и показав в зевке зубы, словно тоже в предупреждение. Балахир замер в растерянности – блеск в глазах чудовища ему мало понравился.

– Это также касается всех, кто с тобой заодно, – как бы невзначай обронил я. – Пропусти его, Шэд.

Балахир, пораженный, обернулся ко мне.

– Что?! Ты хоть знаешь сколько их?! И кто это?!

– У тебя неделя, Балахир, – повторил я.

Шэд поднялся, открыв путь к двери. Балахир скрылся на лестнице. Ретч подошел к двери и плотно притворил ее.

– Как ты узнал, чья кровь в нем течет? – спросил Нордек.

– Давно подозревал, что с ним что-то неладно. А потом мне попался его отец…

– Тот колдун, заключенный в башню? – изумился Ретч, вернувшись на свое место.

– Да. Как я уже говорил, он обезумел, но это не отразилось на его памяти.

– Что за колдун? – спросил Нордек, и Ретч кратко посвятил его в историю.

Мы немного помолчали, пока Нордек переваривал услышанное.

– Знаешь, – заметил Нордек. – На твоем месте я бы не стал ждать неделю. Он может выкинуть что угодно… Даром, что я много лет достаточно близко его знаю. Хотя, нас связывало исключительно несогласие насчет правления Игнифероса. Ему вняли около сотни молодых колдунов. Многим из них столько же лет, сколько твоему сыну. А если Балахир решится на какой-нибудь опрометчивый шаг…

– Посмотрим. Но прослежу за ним, – ответил я. – Так чем занимался ты, Нордек?

– Запрещенной Игниферосом магией, – отозвался он. – Мало кому хотелось забывать свои умения. Мы часто уединялись в темной обители, где давали себе волю…

– Хм… и это все, чего опасался Игниферос? «Незаконных» занятий магией?

Нордек нахмурил лоб, помолчал.

– Нет… Мы подумывали о том, чтобы вынудить Игнифероса пересмотреть некоторые его взгляды, а если он будет противиться, то… заставить.

– Очень интересно. И каким образом вы собирались это сделать?

– Малоприятным, – Нордек скривился. – Но, как ты верно заметил, мы ждали момента… Когда обитель восстановят полностью, когда «детишки» Балахира подрастут… Так что-нибудь изменится, милорд? И что происходило на последнем совете, кроме передачи половины амулета власти?

– Изменится, Нордек. Но я не собираюсь ссориться со стариком. Мне с ним тоже необходимо переговорить. И, скорее всего, сейчас. О совете тебе Ретч расскажет.

Нордек кивнул. Они Ретчем поднялись и, попрощавшись, ушли. А я осторожно уложил на диван заснувшего Эрслайта, убрал темные прядки со лба.

– Шэд, останься здесь, – прошептал я и, прихватив с собой наполовину опустошенную бутылку вина и бокал, направился в покои Игнифероса.

Дверь передо мной распахнулась, прежде чем я успел в нее постучать. Но теперь ее открыл сам хозяин.

– В следующий раз можешь воспользоваться другим путем, – произнес он и поманил за собой.

– Каким? – удивился я. – Кстати, добрый вечер, дядя…

Игниферос посмотрел на меня с подозрением.

– Ты не в духе?

– Можно и так сказать.

Я на миг задержался, чтобы поставить бутылку и бокал на столик, затем вернулся к нему.

– Как думаешь, в чем смысл нашего существования? – поинтересовался я.

– Ты решил пофилософствовать?

Я пожал плечами.

– Для чего нам дана такая сила, Игниферос? Что с ней делать?

Мои слова заставили его нахмуриться.

– Без магии мы бы не смогли восстановить этот мир…

– Ну, допустим, магам сейчас есть чем заняться… Но что они будут делать потом? Когда восстановление завершится? Раньше в светлой обители была благородная цель – помогать людям, оказавшим некогда помощь магам во время бегства из разрушенного мира… У темных тоже было что-то вроде цели – противостоять светлым. Но что было до раскола? Какая цель была у магов, у твоего отца, Игниферос?

– К чему ты ведешь, Тэрсел?

– Ни к чему. Просто любопытствую. И, кроме того, мне кажется немного странным иметь могущество и ничего с ним не делать.

– Не забывай, что далеко не все обладают силой, хоть сколько-нибудь сравнимой с твоей… Ты не знаешь, что делать с властью, Тэрсел?

– Я спрашиваю не о себе… А вопрос насчет власти, мы выяснили с тобой давно.

– В твоем случае могущество и власть приравнены, – заметил Игниферос. – Ты считал, что власть над собой не затрагивает других? Ты заблуждался. Только имея власть над другими и окружением, ты можешь рассчитывать на какое-то подобие свободы. За эту свою ошибку ты поплатился семью годами странствий. Обстоятельства оказались сильнее тебя, и ты НИЧЕГО не мог с этим поделать!

Я прикусил губы, а Игниферос указал мне на потайную дверь рядом с камином, толкнул ее, и мы с ним вышли прямо на самый последний ярус библиотеки.

– Это закрытый ярус, только мы оба можем ступать на него.

Я облокотился на перила и посмотрел вниз. В столь поздний час библиотека уже опустела.

– А если кто-то захочет слевитировать книгу отсюда? О, так тут охранное заклятье…

– Этот ярус надежно защищен. Здесь имеются книги, с которыми бы тебе стоило ознакомиться.

– Неужели история? А к ним Совет имеет доступ?

– Пока нет.

И этот ответ меня удивил, а потом я омрачился.

– У меня у самого имеется история, которую… Я не хочу, чтобы ее знал кто-нибудь кроме тебя. Ты пообещаешь мне, Игниферос, что никто ее не узнает.

– Обещаю, если только разглашение узнанного не поможет безопасности обители.

– Насчет безопасности – спорный вопрос… А где вход ко мне?

Игниферос указал на панель, толкнул ее и отворил потайную дверь в мою гостиную. Шэд чуть приподнял голову, поглядев на нас, а затем снова задремал подле спящего Эрслайта.

Игниферос, задумавшись, рассеянно изучал мою комнату. Взгляд его задержался на картинке Брингольда, стоящей на книжной полке. Он взял ее в руки. Замок стоял мокрый – моросил мелкий дождь, – ветер трепал почти облетевшие ветви деревьев на скалах и швырял опавшую листву над пропастью, мостом, крышами.

– Там, наверное, действительно осень…

– Разумеется.

Он обратил на меня полный изумления взгляд.

– Так это не визуальная магия? И давно ты применяешь связующую магию в рисовании?

– Давно.

– И что же, даже Бэйзел не знал, что ты связующий маг?

– Конечно, нет.

– Конечно, нет, – повторил он. – Я старый глупец…

– Вовсе нет. Никогда не хотел, чтобы меня использовали…

– Если бы Бэйзел узнал, даже при всей его лояльности, имея связующего мага, он бы стер в порошок светлую обитель.

Я пожал плечами.

– Не уверен, что он действительно бы так поступил, но я решил подстраховаться и умолчать об этом.

Мы вышли обратно на библиотечный ярус.

– Жаль, что ты не добирался хотя бы до Приграничья, – заметил я.

– Почему?

– Возможно, ты смог бы столковаться с Гейниром – главным охранником. Возможно, это что-нибудь изменило…

– А если ты перестанешь говорить загадками?

– Получится длинная история на пол ночи.

– Ты знаешь, я готов ее выслушать.

– Вчера я рассказал, как помог принцу. Но не успел поведать, чем все кончилось.

Мы вернулись в гостиную, расселись в креслах, а я глотнул из бокала. Игниферос тоже налил себе вина и приготовился слушать.

Глава 8. Рубеж

Мы остановились в зале. Правитель сел на трон. Я стоял рядом, ожидая, когда приведут пленницу. И спустя несколько минут два стражника бросили ее к ногам Сирдаиля. Это оказалась совсем юная хрупкая девушка, чуть ли не девочка, от силы лет шестнадцати. Лицо было испуганное, глаза широко раскрыты и слезы прочерчивали светлые линии по грязным щекам. Платье тоже было перепачкано – на нем лежали охряные пятна от пыли пустыни, черные – от гари и чужой крови. Похоже, ее защищали до последнего. Сама она вряд ли была способна защититься – я не чувствовал, что она обладала магической силой. Из недоумения меня вывел голос Сирдаиля.

– Ну что, ведьма, ты не смогла помочь предателям? – он засмеялся.

– Я не успела, – ответила она дрожащим голосом. – И я не ожидала, что у тебя появится нежданный помощник…

– Теперь тебя накажут за дерзость!

– Погоди, – прервал я его. – Она лжет. В ней нет колдовской силы.

Сирдаиль, не веря, смотрел на меня.

– Но…

– Думаешь, имея колдовскую власть, она бы так легко далась твоим стражникам? – я фыркнул, подошел к ней и, вздернув подбородок, заставил смотреть на себя.

– Но она только что сама сказала… Ты уверен?

Я же застыл потрясенный. В девушке ощущалась магическая сила, впрочем, довольно слабенькая, что я смог почувствовать лишь через прикосновение. Она же испугалась, и даже грязь на лице не скрыла ее бледность.

– Ты?! – сдавлено прошептала она. – Ты – связующий маг?

– Что? – изумился я.

– Значит, она ответит за свою ложь, – провозгласил Сирдаиль, не заметивший нашего замешательства. – Хотя… Не ожидал, что ты так юна, ведьма. Пожалуй, я смилуюсь над тобой и окажу честь стать моей наложницей.

Я обернулся к нему, а девушка в ужасе вскочила, но стражники схватили ее за руки.

– Отведите ее в мои покои! – Сирдаиль поднялся с трона.

– Постой, мне надо поговорить с ней, – произнес я.

– Зачем? Ты сказал, что у нее нет силы.

– Возможно, у нее есть знакомые колдуны.

– Она расскажет тебе об этом завтра, маг, – Сирдаиль зло улыбнулся.

– Сейчас, – жестко произнес я. – Никто никогда не посмеет выдавать себя за мага. Поверь, она сделала это не безосновательно.

– Те фокусники в шатре тоже выдавали себя за волшебников!

– Я не ошибаюсь. Остерегись причинить ей вред. Иначе тебе придется дорого платить за свое решение.

Сирдаиль зло уставился на меня.

– Ты угрожаешь мне маг? Не захотел ли ты сам заполучить ее?

– Самым благоразумным твоим решением – не трогать девушку, – заметил я.

– Ты забываешься, маг!

– Ты, похоже, сам забыл, император, о том, что кое-кому обязан жизнью.

– Я тебе ничем не обязан! Можешь убираться – ты мне больше не нужен.

– Как коротка твоя память… – я засмеялся. – Мне надо было проехать мимо в пустыне. Никогда я еще не помогал глупцам! Я прокляну тебя и твою империю вместо нее.

– Ты не сможешь! – закричал Сирдаиль.

– Ты знаешь, что я могу сделать. И еще большего не знаешь, что мне подвластно, – произнес я. – Не передумаешь?

– Взять его! – закричал Сирдаиль.

Стражники растерянно выпустили девушку, но ко мне шагнуть не посмели. На лицах их отразилась растерянность.

– Твои слуги куда более благоразумны, – заметил я.

– Предатели! – взвизгнул Сирдаиль и выхвати из ножен меч.

Однако тут же выронил его. Под нашими ногами задрожала земля. Со стен начала осыпаться штукатурка, затем сорвались несколько светильников и разбились о пол. Следом стали рушиться стены.

– Я сотру твою империю в порошок, – заметил я. – И ничто не спасет ни ее, ни тебя.

Вокруг нас разрастался гул. Стены рухнули, крыша над нашими головами просто исчезла. А Сирдаиль взирал на то, как разваливается его великолепный дворец. В городе царила паника. Он видел, как мечутся в ужасе люди, как рассыпаются в прах городские дома, как за мгновение засыхают сады, и ветер пустыни несет их пожелтевшую листву, обращая в охряный песок. И этот песок засыпает город, а пустыня, вздыбившись волнами барханов, поглощает остатки города, словно какой-то падальщик – труп давно убитого животного. Всего несколько минут и вокруг нас остался только песок, да бледное небо над головой.

– Ты больше никогда ничего не узришь, кроме пустыни, – произнес я. – Душа и жизнь твоя такие же пустые, поэтому ты не заслуживаешь ничего другого. Прощай, Сирдаиль.

– Нет! – закричал он, шагнул ко мне, но споткнулся и упал.

Когда он поднял голову, меня он уже не увидел.

– Вернись! Маг, вернись! – закричал он.

На миг в его отчаянном крике мне послышался голос того мальчишки, которого я спас. Но я ничего не вернул, потому что власть испортила его безвозвратно.

– Император? – стражники шагнули к отчаянно озиравшемуся Сирдаилю, но он не чувствовал ни их прикосновений к себе, и не видел никого и ничего кроме песка.

– Что ты сделал с ним? – девушка подошла ко мне. – И что ты собираешься делать со мной?

– С тобой – ничего. Его же я наказал. Жестоко, – я нахмурился. – Все могло бы быть по-другому…

– Не могло, – твердо возразила она. – Целый год император пытался ворваться в долину – так он боялся колдуньи, предсказавшей падение империи, и проклятия, которое ляжет на его наследника…

Я с неверием уставился на нее.

– Не хочешь ли ты сказать…?

– Мое предсказание сбылось, – подтвердила она. – Хотя я не видела, как именно это произойдет. Но я знала точно, что империю разрушат, императора убьют, а его сын окажется проклятым. Их род прервался. Теперь трон займет достойный человек.

Я, пораженный, взирал на девушку. Она давно взяла себя в руки, теперь на ее лице лежала легкая улыбка, словно, наконец, произошло то, чего она хотела.

– Пойдем отсюда, – предложил я.

Мы вышли из дворца, спустились на придворцовую площадь и остановились в тени раскидистой орешины. Из расположенного рядом сада тянуло прохладой и свежестью от фонтанов. В городе же царила вполне мирная обыденная суета, и никто из его жителей еще не знал, что они в очередной раз лишились правителя.

– И все же я не понимаю…

– Я не из Закатной обители, как ты, – пояснила она.

– Но ты обладаешь магическим даром! Хотя и слабым.

– Ты прав.

– То есть, ты хочешь сказать, что ты…

– Я из Срединных миров.

– Но как? Как ты прошла Рубеж?! – поразился я. – Тысячи охранников оберегают границы Закатных миров!

– Трудно минуть сам Рубеж и почти невозможно мир Приграничья. Но здесь в этих, последних перед Срединными, мирах не так тщательно все охраняется.

– С такой магической силой ты не сможешь даже раскрыть портал, – возразил я.

– Ты прав. Но меня провели сюда.

– Кто? Этот маг отсюда или тоже из Срединных миров?

– Он отсюда, но нашел способ, как обходить охрану Пограничья.

На это у меня слов не нашлось. Это что же – Гейнир пребывал в уверенности, что Рубеж надежно охраняется, а в действительности его вполне смогли преодолеть? В какой-то момент я подумал, что должен сообщить ему об этом, но потом засомневался. У меня нет доказательств, и ему пришлось бы просто поверить мне наслово. Однако, в свете того, что охранник знал обо мне, вряд ли он стал доверять мне. Предъявлять же в качестве свидетельства жительницу Срединных миров, только что мною спасенную… И я решил отложить визит к Гейниру, решив, что прежде сам все разузнаю.

– Гейнир, главный охранник, заверил меня, что в Закатные миры не проскользнет и мышь, – заметил я. – Он так же уверял меня, что маги Срединных миров желают разрушить Закатную обитель. Это так?

Она рассмеялась.

– Да, но вы… это вас всегда боялись…

– При том, что большинство из нас маги светлые? – фыркнул я.

Девушка покачала головой.

– Раньше ведь не существовало разделения, не так ли? И срединные маги боялись вашей силы и вашей мощи. Но вы сами себя уничтожили и сокрушили. Сами уничтожили свою силу. Теперь могущественный маг в вашем народе – довольно большая редкость…

Ее слова еще больше удивили меня. Она была слишком юна, чтобы говорить о таких серьезных вещах, чтобы знать так много. Знать то, что мы сами о себе не помнили. Кроме того, она, сама того не ведая, почти повторила слова Гейнира.

– Но откуда тебе известно?

– Ты так мало знаешь о своем народе, и тем более ничего о нас, – парировала она. – Мы же более тщательно следим за временем и всеми событиями, что происходят в мире. Иногда даже вмешиваемся в них.

– Не хочешь ли ты сказать, что вы следили за нами и в закатных мирах тоже пытались изменить ход событий?

– Знаю, что есть те, кто следит за этим. Но я очутилась здесь случайно. Встретила одного мага из вашего рода и увязалась за ним через порталы. Потом осталась в той маленькой долине – мне действительно очень хотелось помочь жителям избежать порабощения тираном, – а маг поспешил по своим делам.

– Ты что же – не умея отворять порталы, решилась остаться? – поразился я ее беспечности. – Как ты собиралась возвращаться назад?

– Меня все равно со временем бы нашли, – она пожала плечами. – Я не могу потеряться. Мой наставник давно ищет меня. Но его-то я как раз видеть не желаю…

Я сомнительно хмыкнул.

– И давно ты здесь?

– Почти год.

– И у вас все могут предвидеть будущее? – осторожно спросил я.

Она посмотрела на меня внимательно.

– Ты чего-то боишься?

– Самого себя, – ответил я. – Ответь мне.

– Не все, только колдуньи из моего рода.

– А чем владеют остальные?

Она на нахмурилась, пристально меня изучая. Потом неожиданно вскрикнула, побледнев, и схватила меня за руку.

– Немедленно уходим отсюда!

– Мы и так ушли из дворца…

– Открывай портал! – испуганно вскрикнул она, посмотрев мне за спину.

Я, не понимая ее опасений, подчинился и оглянулся. Там на самом верху дворцовой лестницы тоже отворился портал. Шэд глухо зарычал, но скользнул в портал.

– Быстрее! – она утащила меня за собой, а я так и не успел увидеть, от кого мы бежим. – Закрывай его, и отворяй следующий! Он попытается разыскать нас!

– Да кто он-то?!

– Все, что ты должен знать – он хочет твоей смерти.

– Боюсь, этим меня вряд ли удивишь…

– Но он… он может убить тебя в отличие от других.

Уверенность в ее голосе на некоторое время отбила у меня охоту задавать вопросы. Мы шагнули в следующий портал.

Мы несколько раз перемещались по мирам. Наконец я остановился.

– Думаю, хватит? – спросил я. – Что ты собираешься делать дальше?

– Мне надо доучиться магии… Вернемся в мир империи, в разрушенную крепость – там остались мои вещи.

– Ну уж нет, если за нами погоня. Хотя маленькое окошко вряд ли кто заметит.

Я осторожно раскрыл небольшой портал, переместил его в разрушенную крепость. Девушка дала мне указание, в какую именно комнату. Затем она просто вытянула руку и забрала дорожную сумку и книгу со стола, не тронутые захватчиками. Я затворил портал. На всякий случай мы еще несколько раз переместились по мирам. Я разыскал опять-таки посредством портала населенный мир, и мы переместились в какой-то городок в трактир.

Здесь мы пообедали. После чего девушка взяла у трактирщика ключи от комнаты. «Нам с братом и нашей кошечке», – пропищала ему пигалица. «Нашла брата, – фыркнул я про себя. – И кошечку». Шэд в это время безразлично широко зевал. Время, наверное, было уже ночное. Но мы сменили столько миров, что сейчас я затруднялся утверждать, какое время являлось истинным. Здесь, похоже, оно шло только к полудню. Мы поднялись наверх. Я стащил с ног ботинки и опрокинулся на постель. Чувствовал я себя совершенно разбитым. Пигалица зато довольно бодро, после всего-то что с ней произошло (и чуть не произошло), покрутилась у зеркала, умылась, приводя себя в порядок, расчесала длинные соломенные волосы. Вычистила прямо на себе платье, затем села на свою постель и принялась перебирать вещи в суме – одежду, книгу, какие-то мелочи. После этого глаза мои закрылись, и я провалился в сон.

– Тэрсел, – разбудил меня ее голос.

– Я, кажется, не называл своего имени, «сестренка», как и ты мне своего, – с насмешкой отозвался я.

– Я увидела твое имя в будущем, – прошептала она. – А мое имя Нэиль.

– И что там в моем будущем? – я нахмурился и сел в постели.

– Не могу сказать, иначе ты не сможешь его изменить, – так же тихо отозвалась она.

– Там все так плохо?

Она кивнула. Я почувствовал, как кончики пальцев у меня дрожат, и вцепился в одеяло.

– И что, я смогу изменить это в лучшую сторону?

– Возможно.

– Но если я узнаю, то смогу изменить наверняка.

– Нет. Тогда ты можешь сдаться, а не пойти против уготованного.

– Я и так примерно представляю, что там меня может ожидать, – возразил я мрачно.

– Но ты ведь давно думаешь, как избежать этого, – парировала она.

Последним ее словам я возражать не стал.

– Если ты видишь будущее, то можешь ли ты видеть прошлое? – спросил я.

– Нет, если только в грядущем прошлое не напоминает о себе, – ответила она. – Но ты… ты и сейчас живешь прошлым…

– Я должен вернуться домой, – произнес я едва слышно. – Но не ранее чем через год.

– Но твой дар опасен, – произнесла она.

– Ты о гипомагии? – спросил я хрипло.

– Тот дар, о котором никто из них не знает. Но он же – твое спасение, – продолжила она. – Я говорю о связующей магии…

Я схватил ее за руку и больно сжал запястье.

– Там во дворце ты назвала меня связующим магом. Откуда ты узнала?

– Тоже благодаря дару предвиденья. Иногда, стоит лишь посмотреть на мага или человека, я могу узнать о нем очень многое. Ты ведь и сам можешь…

– С помощью гипномагии, да, но только никак не будущее… Ты ведь испугалась тогда? Почему?

– В Срединных мирах больше всего опасаются тех, кто обладает даром связующей магии.

– Поскольку я невежда и ничего не знаю о Срединных мирах, для меня это вдвойне загадка, – заметил я.

– В Срединных мирах знают, какая это разрушительная сила.

– С этим трудно спорить, – мрачно обронил я. – Хотя не проще ли подписать мирный договор?

– Вы сами его когда-то нарушили. Теперь никто не будет вам верить.

– Чудесно…

Я выпустил ее руку и задумался. Ситуация складывалась не лучшая. Гейнир знал об опасности для Закатных миров, которую спровоцирует появление связующего мага. Теперь одна из жительниц Срединных миров знала об этом. В голове скользнула мысль, что я, похоже, во второй раз спасаю того, кого не следует. Я глянул на девушку и тут же устыдился своей мысли. Посмотрел на ее хрупкие плечи, на светлое, приведенное в порядок милое личико, на котором неожиданно обнаружилось выражение доверия.

– Расскажи о себе, – попросил я.

– Я принадлежу к роду предсказательниц… К нам всегда относились с презрением и страхом. И всех, кто обладает даром предвиденья, продавали как рабов… В десять лет меня продали одному магу, и пять лет я обучалась у него и одновременно оставалась его рабыней. Я почти смирилась, учеба казалась мне интересной, да и наставник относился не так сурово, как другие маги с остальными провидицами… Но однажды он… пожелал меня, и я едва смогла избежать позора…

– У нас подобное не считается позором, – заметил я. – Но трогать женщину никто не станет без ее согласия. В Бинаине даже существовал закон, грозящий смертью любому отступнику, будь то человек или маг. Но он никогда не применялся.

– Как и у нас, но только нашего рода это не касается… – в глазах Нэиль промелькнула боль. – А на следующий день мне представился случай – на рынке я встретила закатного мага, и он не отказал мне в просьбе забрать меня в Закатные миры.

– Закатного мага? Как ты узнала? Опять благодаря предвидению?

– Да.

– Почему он согласился?

– Я сказала ему, что башню, которая принадлежит ему, разрушат. Он испугался. А я сказала, что назову точно, когда это случится, если он окажет мне небольшую услугу.

Я открыл рот от изумления.

– Не может быть, – прошептал я. – Ты встретила Дорстара?!

– Да.

– И ты видела, кто разрушил башню?

– Смутно, но вероятно, это сделал ты? Видения иногда лишены полноты происходящего.

– И чем занимался Дорстар в Срединных мирах? Ты знаешь?

– Все, что он сказал мне, что он изучает миры.

– Но он не настолько хороший маг, чтобы обмануть Гейнира и обойти его охрану. Как вы минули Рубеж?

– Ты прав. Дорстар не сам открывал портал. Он использовал для этого специальный магический артефакт, с помощью которого охранники ничего не узнают об открытии прохода.

– Артефакт, который открывает портал?!

– Никто из срединных магов не умеет открывать порталы. Для этого когда-то давным-давно народ Восходных миров изготовил артефакты.

– Есть еще и Восходные? – я не переставал удивляться расширяющимся своим познаниям в космогонии. – Поистине мы многое забыли…

– Да. Миры не бесконечны. Есть Закатные, Срединные и Восходные миры… Точнее, Восходных миров уже нет – их разрушили. Кто-то из восходных магов попал в плен, кого-то просто уничтожили.

– О?!

– Это сделали вы, – ответила Нэиль, предугадав мой следующий вопрос.

– Что?! Каким образом?

– Мы считаем, что те маги, которых вы зовете светлыми, – это потомки восходных магов. Когда-то именно они открыли способы перемещения по мирам. Вступив со срединными магами в союзные отношения, они изготовили для них артефакты. Пройдя по Срединным мирам, они обнаружили Закатные миры. Но для магов, живущих там, артефакты не пришлось изготавливать – вы у них легко научились открывать порталы. Благодаря новому знанию, вы расселились почти по всем Закатным мирам, поддерживая мирные отношения как со Срединными, так и Восходными мирами. Но потом вам стало тесно. И вы решили расширить свое влияние…

– Куда уж дальше… – пробурчал я.

– Колдуны Закатной обители слишком агрессивны и алчны. Проникнув в Срединные миры, они сочли, что их миры слишком малы. Однако от нападения на Срединные миры их сдерживала наша магия. Поэтому пострадали Восходные миры. В Срединных мирах вовсю пользуются магическими приспособлениями, изготовленными как закатными, так и восходными колдунами. Уничтожив Восходные миры, вы лишили возможности изготовления для срединных миров артефактов, позволяющих перемещаться по мирам. С тех пор срединные перестали доверять закатным и разорвали с ними отношения, к тому же срединные уже получили от закатных все, что они хотели. И закрыли закатным доступ в Срединные миры. Однако закатные считали, что слишком много они сделали для срединных. И попытались прорвать заслон. На это срединные осуществили ответную атаку, дойдя до самой Закатной обители. И только здесь они отступили. После этого долгое время закатные маги оставались пленниками всего одного мира – доступ в свои же Закатные миры им был заказан. Однако после появились достаточно могущественные маги – охранники и управляющие порталами, которые смогли вернуться в закатные территории. Тогда же создали Приграничье и Рубеж.

– Никогда бы не смог представить, что все окажется именно так, – заметил я. – И хотелось бы мне взглянуть на лица Большого совета, которому поведали бы эту историю…

– Ты думаешь, никому не известно? Даже старейшим из вас?

– Сомневаюсь, что даже Игниферос знал обо всем этом, – я покачал головой. – Если вы считаете, что светлые маги – потомки восходных… Значит, в действительности два народа давно перемешались между собой. Потому что разделение на светлых и темных произошло относительно недавно, да и то благодаря ссоре двух родных братьев. Можно, конечно, допустить, что некоторые вспомнили о своих корнях, но тогда история была бы известна. Скорее уж передалось по наследству. Тебе ведь известно об Игниферосе и Ментепере?

– Немного. После падения Закатной обители, ваша история не так интересна…

– По сравнению, с рассказанным тобой, да, – я посмотрел на нее. – Ты говорила, что срединные маги, пользовались магическими артефактами, изготовленными нами. Но какой магией они обладают сами? Ты так и не упомянула.

Нэиль улыбнулась.

– Какая жалость, что я не доучилась – я смогла бы показать тебе. Спустя месяц я бы смогла сама одержать победу над Сирдаилем. Мне не хватило времени. Да, все дело во времени…

– Через месяц? – переспросил я. – Я мог бы поверить, но не с твоими возможностями…

– Да, – ответила она. – Не удивляйся – этой магии не нужна сила самого мага – только его умение пользоваться ею. Я говорю о магии времени.

– О магии времени?!

– Все срединные маги умеют управлять временем. Его можно замедлить, ускорить, или же вернуть в прежнее русло. За пять лет я выучила теорию и видела на практике, как это делают другие. Практика необходима, чтобы знать, как ведут себя различные вещества при разном течении времени. Например, насколько можно замедлить время, чтобы воздух не стал слишком густым, и ты бы не задохнулся. Ускорением никто не занимается, потому что это подобно самоубийству. Мы в основном только замедляем время и возвращаем его в прежнее русло.

– Как такое возможно? – прошептал я.

– А как возможно раздвигать мировые границы и проходить через порталы? – она рассмеялась. – Мне это тоже непонятно.

– И ты смогла бы его замедлить? – спросил я.

– Да. Мне чуть-чуть оставалось до окончания обучения, когда я сбежала от наставника, – она нахмурилась. – Но я прихватила с собой последнюю книгу и занималась по ней. И если бы не ты, я бы замедлила время, когда Сирдаиль в очередной раз пришел атаковать нас. Для него и его воинов время бы замерло, но не для меня и воинов той маленькой долины…

– Представляю, на что это было бы похоже… – я помрачнел.

– На то же самое, что устроил с ними Сирдаиль – на истребление!

– Они хотя бы могли умереть защищаясь, – возразил я. – Лучше расскажи мне о Срединных мирах.

– Они огромны, – Нэиль задумалась на миг. – Похожи на Закатные, но другие…

– Насколько другие?

– Если тебя интересует устройство, то там живут совершенно по другим законам, нежели у вас. Закатная обитель расположена в самом конце Закатных миров. В Срединных наоборот, но это и понятно: Срединные миры, как сеть, натянутая меж двух оснований – Закатных миров и Восходных.

– А Восходные миры… Что там сейчас?

– Ничего. Там все безжизненно. Так же, как было в Закатной обители. Но Закатная обитель оправилась, а Восходные миры – нет. Потому что к этому приложил руку связующий маг.

Я нахмурился.

– Но Срединным мирам нечего опасаться. Я применяю связующую магию только в рисовании, потому что все равно не знаю, как ее можно использовать по-иному. У нас даже книг по связующей магии не осталось…

– Зато они есть в срединной Цитадели. И маги знают, для чего можно ее использовать…

Я открыл рот, а Нэиль спешно прижала ладошку к своим губам, а глаза ее испуганно распахнулись.

– Нет, забудь, что я тебе сказала!

– Откуда у них книги по связующей магии? Если в Срединных мирах не владеют ею, значит, их могли взять только в нашей обители! Нэиль!

Девушка, казалось, крайне огорчилась, что поведала мне о связующей магии.

– Я ничего не могу с этим поделать, – поведала она грустно. – Слова часто срываются с моих уст, прежде чем я подумаю, – она взглянула на меня. – Эти слова могут изменить судьбу. Не слушай, меня, Тэрсел, пожалуйста!

– Чью судьбу? – спросил я.

– Ты не простой маг – с тобой связаны слишком многие. Изменится твоя судьба, и повлечет за собой изменения других. Я могу только предостеречь тебя, но выбирать свой путь ты будешь сам.

– Изменит судьбу остальных? Всех, кого я знаю?

– Да, даже моя судьба уже зависит от тебя.

Я фыркнул.

– Нэиль, по-моему, ты придаешь этому слишком большое значение.

– Как-нибудь ты сам убедишься, что я права.

Я пожал плечами и задумался. За окном опускался вечер, но я выспался, да и после узнанного спать совершенно не хотелось.

– Так что же выходит, в Срединных мирах известна только магия времени? – спросил я после размышлений. – Вся остальная магия становилась подвластна только благодаря использованию артефактов?

– Да.

– Но… за какие такие заслуги наши маги вдруг одарили срединных такой властью?

– Это мне, к сожалению, не известно.

– А мне бы очень хотелось узнать, – заметил я. – Ведь не научили же нас в ответ управлять временем?

– Нет, – согласилась Нэиль.

– Интересно… Кстати, наверняка многие артефакты пришли в негодность.

– Но не те, которые изготовили лучшие маги.

– Вероятно, их все же не так много осталось?

– Что ты хочешь этим сказать? – Нэиль разволновалась.

– Не беспокойся, – я ласково провел пальцами по щеке девушки. – Я всего лишь любопытствую. И еще мне хотелось бы быть уверенным, что моему народу ничего не грозит. Как, вероятно, и тебе.

Ее лицо побледнело, а потом на него тут же нахлынул румянец.

– Я не знаю… Там мой род презирают, я…

– Здесь бы ты обрела свободу, – заметил я. – Каким образом твой наставник может найти тебя? Его, конечно, Гейнир тоже не заметил?

– Да, из-за магического артефакта.

– Так как же он разыскивает тебя?

– Когда он купил меня, то привел меня в Цитадель и… Нас связали магией. Опять с помощью артефакта, наделенного магией присутствия и связи. Когда наставник оказывается в мире, где нахожусь я, он с легкостью может найти меня. И только передвижение по мирам спасет меня.

– Тем не менее ты рискнула и осталась в маленькой долине.

– Да, чтобы хотя бы им подарить свободу, которой у меня нет, – в глазах Нэиль сверкнули слезы, и она отвернулась.

– Прости… Но твой дар не показал тебе, что ничего этого не выйдет?

Она покачала головой.

– Видения очень избирательны… они появляются не всегда, и не всегда полностью показывают, что случится.

Я поднялся и материализовал несколько свечей на столе. Золотые огоньки разогнали синий вечерний сумрак.

– Могу я попросить тебя об одолжении? – спросил я. – Я должен рассказать Гейниру об артефактах, которые позволяют незамеченными перемещаться по мирам. Ты подтвердишь мои слова.

– Мне известно, как они поступают с теми, кто пересек Рубеж, – прошептала Нэиль.

– Я дам тебе слово, что уберегу тебя от Гейнира.

– Неужели он не поверит тебе, и мое подтверждение обязательно?

Я криво усмехнулся.

– Я сейчас нахожусь в крайне невыгодном положении. Даже не знаю… Возможно, ты уже видела это в будущем?

– Ты об участи гипномагии, которой все страшатся?

– Да. Значит, видела…

– Не спрашивай меня, пожалуйста… Я должна подумать над твоим предложением. И ты расскажешь мне о гипномагии поподробнее. Как я уже упоминала, видения могут быть обманчивы или содержать в себе не всю правду.

– Этот разговор окажется малоприятным, – заметил я. – Может, поужинаем сперва?

Нэиль с улыбкой кивнула.

– Сейчас вернусь, – произнес я и мысленно приказал зверю. – «Стереги ее, Шэд».

Шэд встрепенулся, посмотрел на меня и потом вновь положил голову на лапы, уже не отрывая взгляда от девушки. Вскоре я вернулся в сопровождении слуги, который поставилподнос с едой на стол и ушел. Мы с Нэиль молча поели. После ужина я вкратце поведал о своих злоключениях, видя, что девушку стало клонить в сон.

– Почему ты должен вернуться через год после двадцатипятилетия? – спросила она. – Разве не в первый день становиться ясно?

– Игниферос решил перестраховаться, – я пожал плечами.

– Знаешь, я согласна пойти с тобой в Приграничье, – заметила Нэиль. – Но я тоже подстрахуюсь. Дай мне месяц. Я смогу управлять магией времени и постоять за себя, если Гейнир решит тебя не слушать.

– Я и сам смогу защитить тебя, – возразил я. – А как твоя магия подействует на него? Как она вообще работает?

– Если ты не против, я бы рассказала завтра, – Нэиль закрыла ладонью рот, подавив зевок.

– Ты права, день выдался тяжелым.

Перед тем как уснуть, я снова приказал Шэду присмотреть за ней. На всякий случай. Даром, что заметил, как она легла спать не раздеваясь, завернувшись в одеяло. Хотя сбегать ей смысла не было, да и некуда. Засыпая, я вдруг вспомнил о Дорстаре. Что делал маг в Срединных мирах? Ведь толковал же он что-то путанное про врагов и союзников. И я подумал, что и мне, и Гейниру не помешало бы поподробнее «расспросить» его об этом.

Утром я поднялся в смятенном состоянии духа. Сон, привидевшийся мне, показался странным. Кроме того, он был так ярок, что я почти уверился, что гипномагия в очередной раз зло подшутила надо мной, если бы только в этом сне не присутствовал совершенно незнакомый мне персонаж.

Мне приснилось, что мы с Нэиль идем по пустыне, и вдруг перед нами в шагах десяти раскрывается портал, и оттуда к нам шагает какой-то маг. Не старый, но в зрелом возрасте, полноватый колдун в бардовой робе. Вокруг наступила звенящая тишина. Воздух загустел, и я с трудом вдыхал его. Где-то чуть выше застыла в полете стайка стрижей. И Шэд у моих ног превратился в темное изваяние. А потом застыло все остальное. Мне почудилось, что у меня остановилось сердце, и легкие не смогли больше вобрать в себя спасительный воздух. И тут же я словно очнулся от морока. Однако вокруг расстилался совершенно другой мир, над нами высились заросшие лесом скалы, а сам я висел в воздухе, ничем не удерживаемый, над пропастью. Дышать мне было так же тяжело. Напротив, на краю обрыва стояли тот самый маг в бардовой робе и испуганная и заплаканная Нэиль. «Очухался?» – спросил маг, а губы его растянулись в усмешке. «Я бы предпочел разговаривать стоя ногами на земле», – ответил я ему. «Ну уж нет, – маг развел руками. – Это невозможно. Любой связующий маг – наш кровный враг и тебе придется умереть». «С чего ты взял…» «Мне Нэиль рассказала. Не хотела, но ей пришлось… Она не может лгать своему господину». «Тогда ей следовало бы сказать, что я очень неважный связующий маг. Я ничего вам не смогу сделать, даже если бы вдруг захотел. Только вот о вас я ничего не знаю, да и знать не хочу». «Да, упадок в Закатной обители заметен, иначе ты бы не говорил так». «Закатная обитель – давно разрушена!» «А вот Нэиль видела, что ее вскорости восстановят». «Послушай, маг…» «Варгох, – представился он. – Только не трать время на угрозы – бесполезно. Время такое, стоит мне отпустить его, и ты полетишь в пропасть». «Жду-недождусь, – буркнул я и осторожно потянулся к его разуму. – А теперь освободи меня!» «Нет, Тэрсел! – вскрикнула в ужасе Нэиль. – Ты разобьешься!» Но Варгох не мог не подчиниться. Он вернул времени прежнее течение. Но я не упал, потому что мощный поток воздуха выкинул меня на край обрыва к ним. «Теперь слушай внимательно, – произнес я, остановившись перед ним. – Мне нет до тебя никакого дела, и до подобных тебе. Мир слишком велик, чтобы мы встретились с тобой еще раз. Надеюсь, ты понял мое пожелание?» Я глянул на девушку. «Я не могла не рассказать, – она слабо и виновато улыбнулась. – Но я… я не могу оставаться с ним! Ты знаешь, что он пожелал. Но я знаю, ты не причинишь мне вреда». «Вам далеко не уйти от меня, – прошептал Варгох. – Я найду вас даже в Закатной обители!» «Ты пожелал моей смерти, но и я могу уничтожить тебя!» – произнес я. «Нет, не можешь, – хрипло рассмеялся он. – Девчонка тогда тоже умрет». Я с непониманием воззрился на Нэиль. «Время связало нас, – прошептала она. – Когда оно кончится для одного, то закончиться и для другого». «Но что я тогда могу сделать?» – с недоумением спросил я ее. «Только убежать и скрыться от него, – прошептала она. – Он не оставит поиск. Здесь в Закатных мирах ему ничего не стоит найти нас, но не в Срединных». Варгох хрипло рассмеялся. «Сунешься туда маг и потеряешь себя навсегда!»

И на этом мой сон прервался. Я несколько минут лежал, глядя в потолок и обдумывая увиденное. Затем поднялся, умылся, сходил вниз и заказал завтрак в комнату. Нэиль пробудилась от звуков, которые производил слуга, гремя посудой и расставляя ее на столе. О своем сне я пока решил ей не рассказывать.

– Отдохнула? – полюбопытствовал я.

Она кивнула, умылась, выглянула в окно и радостно улыбнулась, жмурясь в солнечных лучах. А я перевел дух, решив все же, что это просто сон, и гипномагия тут ни при чем. Мы позавтракали.

– Ты видел Рубеж? – неожиданно спросила Нэиль.

– Нет. А ты?

– Тоже нет, мы с Дорстаром как-то проскочили этот мир.

– Значит, с помощью артефакта можно открывать по нескольку дверей?

– Не больше пяти. Когда их изготавливали вряд ли кто задумывался, что может пригодиться большее число прохождение порталов. Это число взяли за основу, так как только в одном месте встречается пять миров, в которых останавливаться нежелательно. По крайней мере, так было, когда изготавливали артефакты.

– Любопытно, – протянул я. – Послушай, ты вчера говорила, что ты и твой наставник связаны магией. Я тут подумал… Освободить тебя от нее я не смогу – хоть я и связующий маг, но колдовство, связывающее вас слишком тонко, и я не могу даже почувствовать его. Но если твой наставник умрет…

Нэиль тихо вскрикнула и побледнела.

– Разве это не освободит тебя? – спросил я, пристально вглядываясь в нее.

– Нет, нас так связали, что если умрет один, умрет и другой…

Где-то внутри меня расползся лед. Но я сдержал себя.

– Почему ты решил, что его смерть поможет? – спросила она настороженно.

– Размышлял утром, пока ты спала. Но как ты намерена делать дальше? Ты собираешься всю жизнь бегать от него?

– Я не знаю… Я не могу вернуться в Срединные миры.

– А если отобрать его артефакт и оставить его в каком-нибудь из миров?

– Ты не сможешь этого сделать.

– Ты обещала рассказать мне о магии времени, – напомнил я. – Заодно, можем взглянуть на Рубеж. Наверное, это лучше, чем сидеть здесь.

Я подхватил свою сумку, раскрыл портал, и мы переместились на несколько миров вперед. Мир, который отказался перед нами, поражал воображение. Вокруг расстилалась плоская как блин равнина, покрытая серой потрескавшейся коркой, без единого зеленого стебелька, словно мы очутились на дне давным-давно пересохшего озера. Несмотря на висящее прямо в центре неба голубоватое солнце, ощущалась прохлада, и даже холод. Но самое удивительное было то, что границы равнины резко обрывались где-то в трех милях, в черное ночное небо. Лишь центральная часть неба привычно голубела, становясь почти белой вокруг солнца. Посередине же равнины возвышались каменные стены крепости. Мы с Нэиль, удивленные, переглянулись и направились в сторону входа в замок. Не успели мы сделать несколько шагов, как перед нами раскрылся портал и перед нами оказался один из охранников, державший на поводке оборотня. Шэд зарычал на них, особенно увидев огненный хлыст в руках охранника.

– Ты Тэрсел? – спросил охранник, оказавшийся довольно-таки молодым колдуном.

– Гейнир предупредил вас? – я вцепился в гриву занервничавшего Шэда, сказав ему мысленно несколько успокаивающих слов.

– Да, – кивнул охранник и перевел взгляд на девушку. – Но он полагал, что ты появишься тут один.

– Нашел себе компаньона для бесед. Не беспокойся, она не умеет перемещаться по мирам, и здесь я ее тоже не оставлю. Мы можем взглянуть на крепость?

– Если вам интересно… Гейнир сказал, что ты связующий маг. Это правда?

– И что гипномаг – тоже сказал?

Он кивнул.

– Воспользуетесь порталом? – спросил он.

– Нет, прогуляемся. Довольно странное местечко этот Рубеж, – заметил я, и мы втроем направились к крепости.

– Это точно, – согласился охранник, а я вдруг понял, что он с трудом сдерживает любопытство.

– Как твое имя?

– Сейн.

– Давно тут?

– С самого дня посвящения. Четыре года… Еще через год вернусь в Приграничье, а здесь меня сменит другой охранник.

– Что там на границе? – я указал туда, где равнина врезалась в тьму ночи.

– Там пропасть. Пропасть в никуда. Рубеж – очень маленький мир. Но это очень удобно с точки зрения охраны. Мы без труда отследим любого, кто откроет здесь портал.

– Если только кто-то не решит махнуть через несколько миров, минуя этот.

– Это уже не наша забота. Все равно мимо Приграничья никто не пройдет.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Отсюда до Приграничья двадцать миров. Никто из Срединных миров не может открывать сразу столько порталов.

– Не больше пяти, если я не ошибаюсь. Но они могут совершить сразу несколько переходов.

– В Приграничье поймут, даже если кто-то попытается проскочить мимо них. Гейнир может открывать сразу двадцать.

В его голосе проскользнула гордость за своего военачальника. Сейн посмотрел на меня.

– Тебя это не удивляет?

– Нет.

– Почему? Неужели можешь открывать столько же?

Я невольно улыбнулся.

– Допустим, но видимо, каким-то образом, я все равно не проскочу мимо Приграничья. И, похоже, не узнаю почему, поскольку хочу заглянуть к Гейниру на обратном пути и побеседовать с ним.

– О связующей магии?!

– С чего ты взял? – удивился я, а маг покраснел.

– Прости, но с тех пор как в Приграничье стало известно о тебе, стало ходить множество слухов.

– И каких же?

– Что охранники готовы признать тебя своим повелителем независимо от того, что ты гипномаг… – пояснил он довольно-таки робко.

– А чем их не устраивает Гейнир, – прямо поинтересовался я.

– Всем устраивает, но многие из нас… некоторые из нас, – спешно поправился он. – Считают, что зря мы тут все охраняем, что война осталась далеко в прошлом…

– Не зря охраняете, – оборвал я его. – В этом я согласен с Гейниром.

Сейн поник.

– Охранники готовы признать тебя своим повелителем? – изумилась Нэиль, а я в удивлении уставился на нее.

– Я надеюсь, этот разговор… – заметил омрачившийся Сейн.

– Останется между нами, – подтвердил я и, склонившись в Нэиль, зашептал ей: – Откуда тебе известно наше наречие?

– До этого мы говорили на языке империи.

– Хочешь сказать, что в Срединных мирах используется то же наречие, что и у нас?

– Да.

– Очень интересно. Я бы не догадался.

Тем временем мы подошли к крепости. Сейн провел нас через ворота, затем указал путь на дозорную башню. Здесь он нас оставил, сказав, что вернется позже. Задумчиво опершись на камни зубцов, таких же серых, как вся равнина, я смотрел туда, где чернела пропасть. Ощущения были странные, словно мы находились на вершине плато, выраставшего из темной мглы. Солнце же не сдвинулось ни на дюйм.

– Сдается, тут никогда не наступает ночь, хотя и на день это не слишком похоже… – я перешел на наречие империи. – Расскажи мне о магии времени, Нэиль.

Она встала рядом со мной и тоже посмотрела на темную безграничную пропасть. Отсюда, с высоты, равнина казалась еще более крошечной и совершенно ничтожной, по сравнению с той тьмой, расползавшейся за ней.

– Магию времени можно сравнить со светом от свечи, – произнесла она. – Чем ближе к источнику, тем она сильнее. Почти как у этого солнца – его света хватает только на этот клочок земли.

– Вот как? И на какое расстояние можно безопасно приблизиться к магу времени?

– Если маг один, то не ближе чем триста футов. Но если их окажется несколько, мощь магии взрастет. Но даже попав под слабое воздействие нет никаких шансов высвободиться…

– Почему?

– Это все равно, что паутина, просто ближе к центру она гуще. Как только она коснется тебя, время пойдет по-другому. Ты медленно пытаешься высвободиться и уйти, но маг времени приближается к тебе гораздо быстрее. И чем ближе он будет подходить, тем больше время будет замедляться для пленника.

– Действительно, сравнение с паутиной, тут больше уместно, – меня передернуло.

– Магию времени применяют по-разному, – продолжила Нэиль. – Можно замедлить все вокруг, или же что-то отдельно.

– Например?

– Если понадобиться прейти через реку, не имеющую мостов, я замедлю течение времени для воды, она станет твердой как земля и я смогу прейти на другой берег. Ускорив время для садов и полей, мы можем получать несколько урожаев в год.

– При условии, что земля не обеднеет, – заметил я.

– Это тоже легко исправить… Для вредных жуков время наоборот можно замедлить, и они никогда не попортят урожай, а новые никогда не родятся.

– В таком случае, хорошо, что мы не жуки, – мрачно пошутил я.

– Странно слышать такое от тебя. Твоя магия куда более разрушительна.

– Никогда не замечал.

– Или скорее не придавала значения?

Я повернулся к ней.

– Мне показалось, или ты сейчас защищаешь Срединные миры?

– Защищаю? Разве есть от чего?

Я рассмеялся.

– Давай начистоту. Срединным мирам, если ты вдруг за них беспокоишься, ничего не грозит. Во-первых, ни мне, ни моему народу не нужна очередная бессмысленная война. Во-вторых, памятуя о рассказанном тобою, я полагаю, что если уж давным-давно закатных магов сломили и загнали в Закатную обитель, то магов нынешних, которых ничтожно мало, да и в магии они гораздо хуже, теперь просто сотрут в порошок.

– Ты не прав. Я не беспокоюсь о Срединных мирах. Наоборот, я была бы рада, если бы… если бы вторглись в них. Вся моя семья, весь мой род смог бы обрести свободу.

Губы ее дрогнули, но она сдержала слезы.

– Прости, но ты знаешь, почему я не могу помочь тебе.

– Ты помог бы мне? – удивилась она. – Если ты действительно честен, скажи, почему ты избавил меня от Сирдаиля? Люди, которые подчинялись мне, много раз пытались тебя убить.

– И все они заплатили за это.

– Почему не я?

– Ни одному человеку я не позволю причинить зло магу, даже если этот колдун – мой враг.

– Почему?

– Нас слишком мало. Не знаю, как с этим обстоит в Срединных мирах, но… по закону темной обители, жизнь человека не стоила и ногтя мага. Теперь, когда Игниферос взял правление в свои руки, все наверняка изменилось.

– Но если маг повинен в человеческой смерти?

– Такой закон действовал лишь в одном городе – Мидле, но даже там, если маг признавался виновным, наказание он нес только от своих соплеменников. Но поверь мне, даже темные маги не делали что-либо без причины… А тот, кто мог позволить себе делать что угодно, мертв.

Я достал альбом и зарисовал серую, проваливающуюся во тьму равнину, крепость и странное небо над нашими головами. Потом услышал, как к нам поднимается Сейн. Я добавил визуальной магии в картинку.

– Это связующая магия? – тихо произнес маг, увидев рисунок.

– Нет. Связующие рисунки создавать опасно, особенно рисунок этого места. Ты, думаю, сам понимаешь почему.

Сейн кивнул, но на его лице я обнаружил некоторое разочарование.

– Могу показать тебе один, – заметил я.

– Мне очень хотелось бы! – с неожиданной горячностью воскликнул маг.

Я удивленно глянул на него и, вытащив из сумки картинку с Брингольдом, протянул ему. Нэиль, тоже заинтересованная, склонилась над картинкой.

– Этот мир называется Бинаин, – пояснил я. – Когда-то, после гибели Закатной обители он стал нам новой родиной.

– Темная обитель? – с интересом спросил Сейн.

– Нет, это Брингольд, замок, некогда принадлежавший нам, и в котором я родился.

– Его отвоевали светлые маги?

– Скорее наоборот. Раньше он принадлежал людям и находился под протекцией светлых магов.

– Кому же он принадлежит теперь?

– Я отдал его обратно людям.

Сейн воззрился на меня.

– Что тебя удивляет? – полюбопытствовал я.

– Ты хочешь сказать… ты повелитель темной обители?!

– Был им, пока не всплыла правда о моем происхождении, и я не отправился в четырехлетнее изгнание. Гейнир что же, не сказал вам?

– Он умолчал о деталях, мы все думали, что ты… прости, я обращался с тобой как с обычным магом!

Он склонил голову.

– Не стоит, Сейн.

– Мне стоило раньше догадаться, чей ты сын – историю о том, как Ментепер похитил у нас оборотня, знают все, – произнес он. – Но этот факт ничего не меняет…

Он повторно поклонился мне.

– Гейниру не понравится, – заметил я. – Я не хочу ссориться с ним, а у нас и так отношения хуже некуда.

– Такие настроения среди нас уж давно, – возразил Сейн. – И не твое появление тому виной. Но… могу я просить тебя? Оставь мне эту картину.

Просьба удивила меня, но у мага горели глаза, а руки, держащие рисунок, чуть дрожали от волнения.

– Ты ведь сможешь нарисовать новую, – едва слышно заметил он. – Я понимаю, что она дорога тебе, и буду беречь ее.

– Раз ты так просишь…

– Спасибо!

Я невольно улыбнулся.

– Что ж, мы, пожалуй, пойдем, – произнес я. – А у вас тут никогда не наступает ночь?

– Да, солнце всегда стоит высоко в небе и не заходит, – подтвердил он и спохватился. – Сейчас же время обеда, я как раз хотел пригласить к нам на трапезу.

– Спасибо, но как-нибудь в другой раз. Пойдем, Нэиль. Шэд… Да кстати, я загляну к тебе как-нибудь – расскажешь мне историю про его похищение.

Сейн кивнул. Я открыл портал, и мы вновь переместились в гостиницу, которую утром оставили. Здесь время перевалило за полдень.

– Почему ты не остался там?

– Ты слышала.

– А если они признают тебя? – спросила она.

– Не хочу и думать об этом. Всю свою жизнь я бегу от этой власти.

– Почему? – но я не ответил, и тогда она повторила. – Но если они признают, как ты поступишь?

Я вгляделся в нее.

– Ты что-то видела? – встревожился я.

– Нет, но мне просто интересно.

– Я не знаю ответа. А ты, провидица, займись лучше магией времени. Мне не хочется откладывать визит к Гейниру.

Нэиль засмеялась.

– Я успею, не беспокойся.

Но, тем не менее, достала свою книгу и углубилась в изучение.

Незаметно пролетали дни. Каждый день мы меняли мир, чтобы наставник не нашел Нэиль. Иногда останавливались в городках, иногда под открытым небом. Девушка усердно погрузилась в свою науку.

Наконец через неделю на одном из привалов она заявила, что может показать мне кое-что. Она подбросила в воздух вылезшее из подушки гусиное перо, и то застыло в воздухе.

– И что? – спросил я.

– Я остановила для него время.

– Могу сделать то же самое без магии времени, – я подбросил ее книгу, и та застыла в воздухе. – Это называется левитация.

– Мое перо не сдвинется с места никакой силой.

– Попробуй сдвинуть книгу, – пригласил я жестом.

Нэиль схватила ее, но книга даже не дрогнула, когда изо всех сил потянула на себя. В итоге Нэиль повисла на ней, болтая ногами в воздухе. А потом девушка со смехом шлепнулась на землю, поглядев наверх на все еще висевший над ней том. Я прыснул следом, и тут же книга свалилась ей на голову.

– Ох, извини! – я подскочил, подхватывая книгу и помогая девушке подняться.

– Ничего, совсем не больно, – она со смехом терла лоб. – Но вот мое перо так и осталось на месте.

– Книжка бы тоже осталась, если бы я закрепил ее, – парировал я. – Тебе придется проявить изобретательность, чтобы удивить меня.

– Это я уже поняла, – она чуть недовольно надула губы, а потом не сдержавшись снова залилась смехом.

Смех ее прозвучал легко и беззаботно. И я, не отдавая себе отчета, мягко обнял и притянул ее к себе. Но ладонь Нэиль легла на мои губы.

– Не делай того, о чем потом можешь пожалеть, – произнесла она.

– Я не… – я заглянул в ее глаза, и странный холодок пробежал по моей спине.

– И я действительно хотела бы, чтобы ты был мне как брат, – прошептала она, доверительно прижавшись ко мне и устроив голову на моем плече.

Я, растерявшийся, продолжал обнимать ее, зная, что желаю ее, но слова девушки меня испугали. Вместе с этим, я осознал, что едва не влюбился, отдавшись нежданному порыву. Слишком уж долго я был один, а Нэиль казалась мне такой светлой, хрупкой и беззащитной. Глядя на ее улыбчивое личико, я тоже невольно улыбался. Она двигалась с той легкостью и беззаботностью, и жизнелюбием, каким обладают только пташки, радующиеся наступлению дня. И лишь иногда она становилась задумчива и отстранена, словно на нее давило бремя ее провидческого дара.

– Я не хочу становиться игрушкой, – произнесла она, внезапно отпрянув. – Даже величайшего мага Закатной обители.

– Но, ведь ты говорила, что не скажешь мне ничего о моем будущем!

– Ты сам знаешь, что уже давно нет тебе равных, Тэрсел, – произнесла она.

– Но не Закатной обители…

Она задумчиво посмотрела на меня.

– Ты знаешь, что вернешься туда. И я знаю. Только вот когда и каким…

– Нэиль, пожалуйста! – у меня вдруг закружилась голова, когда я заглянул в ее расширившиеся, потемневшие глаза.

– Я, я… – она отвернулась. – Мой дар пугает меня саму. Иногда я вижу такое, что кровь стынет в жилах, и никто не знает, сбудется оно или нет…

– Ты действительно не можешь определить?

– Я вижу несколько исходов… Один очень редко… и это значит, что ничего исправить уже нельзя. Но у тебя такого нет…

– Значит, не все так плохо.

Она успокоилась и вернулась к своей книге. А я достал альбом и на память стал восстанавливать рисунок Брингольда. Однако сделать его связующим я смог бы только в мире Бинаина или раскрыв портал. Но сейчас мы находились от него далековато.

Два дня подряд Нэиль сидела, уткнувшись в свою книгу, но потом хорошее настроение вернулось к ней. Однако у меня наоборот настроение сделалось хуже некуда. После ужина, я устроился на ночлег и смежил веки.

– Тэрсел, с тобой все в порядке? – в ее голосе явно слышалось беспокойство. – Ты почти не разговариваешь последние дни…

– Прости, просто… я, наверное, все время думаю, как выбраться из этой передряги.

Я даже не раскрыл век, отвечая ей. Она миг постояла, а затем устроилась рядом. И минут пять молча смотрела на меня. Я не видел, но прекрасно чувствовал ее взгляд.

– Передряги?

– Твой наставник преследует тебя. Сейчас ты спасаешься бегством, но… я не могу вечно бегать…

– Знаю, я обуза для тебя…

Я посмотрел на нее.

– Должен найтись какой-то выход… Если бы твой дар… Мне ничего не приходит в голову.

– Нет, мой дар плохой советчик…

Я вздохнул и закрыл глаза. Она немного помолчала, а потом едва коснулась губами моей щеки.

– Хороших тебе снов.

Я же еще несколько минут лежал, размышляя, о том, что меня ждет в будущем. Затем уснул, но эти мысли не оставили меня и во сне. И мне приснилось совсем уж что-то запутанное, несуразное и тревожное. Я увидел Закатную обитель, восстановленную, какой она была в книге у Гейнира. Вокруг нее раскинулись живые земли. А потом неожиданно с моря пришел огромный смерч, поглотил ее и исчез. На месте обители осталась торчать одинокая башня, и вокруг расстилалась пустыня, а океан испарялся, превращался в туман, взмывал закручивающимися спиралями к потемневшему небу и становился там черными грозовыми тучами. И из этих туч на пустыню обрушился целый дождь молний. Они били в песок, обращая его в стекло, а следующие молнии разносили стекло в мелкие осколки. После чего все эти осколки понеслись на меня, ослепляя своим сверканием и болезненно раня. Я проснулся, как мне показалось именно от охватившей все тело режущей боли. Надо мной склонилась встревоженная Нэиль. Рука ее скользнула по моему лицу, вытирая пот смоченным в воде платком. На горизонте солнце вышло только наполовину.

– Ты вскрикнул во сне, – заметила Нэиль. – Что тебе снилось?

– Осколки стекла… – произнес я хрипло и прикрыл веки.

Боль с пробуждением не ушла – она осталась. Но болела у меня голова. Хотя болела она так, что утренний мир темнел в глазах.

– Тебе плохо?

– Нет, голова болит, – я поднялся и отвернулся от солнца – от лучей у меня резало глаза. – Мне кажется или в этом мире слишком яркое солнце?

– Оно куда более тусклое, чем в предыдущем, – Нэиль не на шутку встревожилась.

– Значит, это мне кажется из-за головной боли, – я глянул на Шэда, который разбуженный нашими голосами потягивался.

Он встретился со мной взглядом и мигом вскочил на лапы, а шерсть на нем встала дыбом.

– Шэд, ты чего? – я протянул руку, прошелся пальцами по его морде и жесткой гриве.

Его язык скользнул по моей ладони, но я ощутил его страх и напряжение.

– Тэрсел, с тобой точно все в порядке? – вновь спросила Нэиль.

– Бывало хуже, – отрезал я и поморщился.

Я подкинул сушняка в кострище, развел огонь и вскипятил воду. Мы заварили травяной чай. После этого боль отпустила меня, но до конца не ушла. Я посмотрел на тени под глазами Нэиль.

– Плохо спала? – спросил я. – Или тоже снилось что-то неприятное?

– Не знаю… мне кажется это не сон, а видение… Хотя… слишком короткое и неясное, – она нахмурилась.

– Тебя видения посещают и во сне?

– Да.

– И что там было?

– Какая-то огромная крепость, которую смел смерч…

Я едва не выронил свою кружку.

– Что еще?

– Этот смерч пришел с океана, прошел через остров и ушел в море. На суше осталась от него серьезная рана – выдранные с корнем деревья, травы, даже пояс скал был разрушен.

– В этой башне находились маги?

– Нет, я не видела никого, и она была словно давно заброшена…

Я достал тетрадь и показал Нэиль.

– Эта?

– Да… Это что же – Закатная обитель?

– Да.

– Но… Нет, я не должна рассказывать тебе, Тэрсел!

– Я видел то же самое, что и ты. Или наоборот…

– Но как такое может быть? Неужели из-за гипномагии?

– Только она объясняет одинаковые сны…

– Но что же нам делать? Ты можешь случайно подсмотреть мои видения, а это не принесет ничего хорошего…

– Это пройдет, Нэиль. Просто я немного устал.

Однако следующие три дня обернулись повторяющимся кошмаром. Мне привиделся мир Рубежа. Я, Нэиль и Шэд стояли на самом краю равнины, а за нами расстилалась непроглядная тьма. Мы старались не оборачиваться и не смотреть в бездну. Где-то там внизу обнаружились звезды, что придавало пропасти невероятнейшую глубину. Далеко под нами в черноте медленно плыла комета, таща за собой невесомый белый шлейф. К нам же приближались двое, хотя и на приличном расстоянии друг от друга. Первым шел наставник Нэиль. А от крепости к нам спешил Гейнир. И я, понимая, что загнан в ловушку раскрыл портал. «Вам некуда бежать, кроме как в Срединные миры! – засмеялся Варгох. – Один всего лишь шаг – что тебе стоит?» «Не подпускай его близко! – в голос Нэиль закралось отчаяние. – Если он подойдет ближе, я не смогу сдерживать его магию!» «Тэрсел! – крикнул Гейнир. – Я предупреждал тебя!» Варгох приближался. Ледяной ветер дул мне в лицо, и я чувствовал, как застывал он, как замирало в воздухе облачко пара от моего дыхания. Откуда-то с безоблачного неба на нас стали падать снежинки. За спиной из портала несло еще большим холодом. «Я должен вернуться домой, Варгох! – крикнул я и притянул к себе Нэиль, а моя рука с кинжалом оказалась у ее горла. – И мне ничто не помешает!» Я чувствовал, как дрожала Нэиль, как из ее рта вырвалось всхлипыванье. «Я – темный маг, Варгох. Ты думаешь, что-то остановит меня? – я хрипло рассмеялся». Варгох остановился. «Тебе не уйти далеко…» «Ты не понял? Я помню – вас связало время. Значит, умрет один, умрет и другой! Я не буду больше бежать!» Мой клинок полосонул шею девушки, и Нэиль как тряпичная кукла упала на снег. Варгох с искаженным от боли лицом упал следом.

Я с криком проснулся. Нэиль сидела, сжавшись в комок по другую сторону костра, и не сводила меня напряженного взгляда.

– Как часто тебе снится этот сон? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Это всего лишь сон…

– Может, и нет…

– Хочешь сказать, что снова твое видение?

– Да, но это всего лишь вариант будущего, который, я надеюсь, никогда не произойдет.

Я мрачно молчал.

– Я вижу его третий день подряд, – произнесла она негромко. – Ты, наверное, тоже. Тэрсел, ты должен кое-что сделать для меня. Ты должен защитить меня от гипномагии… Если это, конечно, возможно…

– Зачем?

– Чтобы обезопасить, прежде всего, самого себя, – пояснила она. – Ты можешь ненароком подсмотреть мои видения, а их, как я уже сказала, не стоит тебе видеть. Сейчас во сне это произошло снова…

Я поднялся, нашел фляжку, сделал несколько глотков воды и умыл лицо.

– Хорошо.

– Дашь мне какой-то магический артефакт?

– Нет. Я защищу тебя напрямую, – я склонился к девушке и осторожно провел пальцами по ее бледной щеке. – Это всего лишь сон, Нэиль.

Я взялся за приготовление завтрака. Нэиль некоторое время недоуменно молчала.

– Хочешь сказать, что ты уже защитил меня?! – воскликнула она.

– Это недолго, – я протянул ей хлеба и сыра.

– Спасибо!

Мы молча поели. Я достал нож и принялся рассеянно вырезать из подобранной сухой ветки фигурку колдуна из моего сна. Нэиль уткнулась в книжку.

– Сколько тебе осталось? – полюбопытствовал я. – И как продвигается твое обучение? Хотелось бы что-нибудь увидеть помимо того перышка.

– Из обещанного мной месяца осталось два дня, – ответила она. – После этого я покажу тебе. Пожалуй, я все-таки смогу удивить тебя.

– Хотелось бы, – я на миг оторвался от своего занятия, взглянул на ее сосредоточенное лицо и фыркнул, и тут же поплатился за свой скептицизм, порезав указательный палец на левой руке.

Однако слова ругательства замерли на моих губах. Из раны на землю закапала черная кровь, а я почувствовал подкатывающуюся к горлу дурноту.

– Тэрсел, что случилось? – Нэиль бросила книгу и, опустившись подле меня, осторожно прикоснулась к раненой руке.

И тут же издала сдавленный стон, а по ее, ставшему мертвенно-бледным, лицу покатились слезы.

– Прости, Тэрсел, – прошептала она. – Я не знала… Я…

– Скажи мне!

– Я не могу! – с ее губ сорвалось отчаянное рыдание.

– Ты видела это?! – воскликнул я. – Что это значит? Пожалуйста!

Нэиль закрыла лицо руками.

– Твоя кровь почернела, его проклятие все-таки настигло тебя, – прошептала она едва слышно. – Что произойдет дальше, тебе известно…

– Это невозможно…

– Сколько времени прошло со дня твоего совершеннолетия?

– Чуть больше месяца…

– А если… я скажу тебе, что оно наступило сегодня, ты поверишь мне?

– Что?! Но с чего ты взяла?

– Ты мог бы сам догадаться, но… твоя мать скрыла ото всех истинный день твоего рождения…

– Но почему она мне не сказала?! – воскликнул я в отчаянии.

– Чтобы дать тебе шанс, чтобы ты поверил в себя, – прошептала Нэиль. – Это была хорошая попытка…

Я вскочил на ноги и попытался раскрыть портал. И не смог. И меня охватил такой панический ужас, что меня затрясло, а по спине ручьем покатился холодный пот. Силы вдруг оставили меня, и я опустился на землю.

– Мы ловушке, Нэя, – прошептал я. – А это обитаемый мир… Скажи честно, ты знала об этом исходе. Или ты попросила защитить тебя от гипномагии случайно?

– Я знала, – прошептала она. – Но надеялась, что ты избежишь его. И попросила защитить от гипномагии именно для того, чтобы ты не узнал о моих видениях.

Я кивнул. Шэд, давно пробудившийся, насторожено наблюдал за нами, но даже не шелохнулся и не потянулся за травой. Над нами между тем разгоралось утро. А на меня нахлынула слабость. Я улегся на землю, смотря, как над нами плывут редкие легкие облачка. Однако от небесной глубины у меня вскоре закружилась голова, и я закрыл глаза.

– Тэрсел! – робко позвал меня голос Нэиль.

– Ты лучше дочитывай свою книжку – может хоть от нее тебе будет какая-то польза.

– Как ты себя чувствуешь? – она придвинулась ко мне.

– Пока вполне сносно, – я приоткрыл глаза, и небо предо мной закружилось бело-голубым волчком, снова подкатилась дурнота, а я решил, что пока глаза мне лучше не открывать.

Нэиль смолкла, а я несколько раз проваливался в пустой без сновидений сон. Привели меня в себя несколько пощечин. Я распахнул глаза, и тут же пожалел об этом. Небо продолжало кружиться, на этот раз черным с золотым, к этому же примешивался рыжий отсвет костра, а потом все закрыло лицо Нэиль.

– У тебя лихорадка, – прошептала она.

Мне действительно было жутко холодно, и меня всего трясло.

– Голова, – едва смог выговорить я. – Кружится.

– Посмотри на меня, пожалуйста, посмотри на меня!

– Я не могу, – я закрыл глаза, снова ускользая в небытие, но боль в очередной раз вернула меня в сознание.

– Тэрсел! – в отчаянии выкрикнула Нэиль. – Ты не должен сдаваться! Слышишь?!

– Я не могу, – выдохнул я.

– Если ты уснешь, то никогда больше не проснешься! – она склонилась, в упор глядя на меня, и я ощутил как на щеки падают ее горячие слезы. – Пожалуйста, смотри на меня.

– Нэиль…

– Я не знаю, правильно ли я сделаю… Но я… не вижу другого выхода. Мой дар нисколько не помогает мне принять правильное решение. Мне тоже приходиться выбирать самой. Он только может подсказать мне. Я надеюсь, что эта подсказка будет верна.

– О чем ты? – слабо произнес я.

– То, что погубит тебя – это чужие ненависть, страх и боль. Но я не позволю этим чувствам захватить тебя.

Ее губы коснулись моих.

Часть 3. Темные тайны

Глава 9. Временная магия

Я даже не понял, как именно воспринял мою историю Игниферос. Он сидел в кресле, прикрыв глаза ладонью. В другой руке рассеяно вертел пустой кубок. За окнами светлело. История заняла куда больше времени, чем я предполагал, а рассказал я только половину.

– Что произошло дальше? – спросил Игниферос, отведя ладонь и пристально смотря на меня.

– Прости, но я жутко устал… Последнюю неделю мне почти не довелось спать.

– Что произошло, Тэрсел? – он сжал подлокотники кресла.

– Я был бы благодарен, если ты позволишь мне поспать хотя бы пару часов, – я поднялся.

– Тэрсел, о магах времени Совет должен знать! – с нажимом произнес Игниферос, подойдя ко мне.

– Против этого я как раз ничего не имею, – отозвался я.

– Тогда я созову его в полдень. С этими новостями тянуть не стоит. После этого ты расскажешь мне остальное, – его рука сжала мне плечо, а я почувствовал, как он потянулся ко мне гипномагией.

Но ничего, кроме того, что я готов отключиться и моим единственным желанием было добраться до постели, он не обнаружил.

– Тебе не стоит этого делать, – предупредил я.

Он отступил.

– А где Нэиль? Она должна присутствовать на Совете.

– Ретч устроил ее где-то.

Я толкнул потайную дверь, прошел библиотеку, и, открыв дверь между книжных полок, оказался в своей гостиной. Здесь я в удивлении воззрился на Авориэн.

– Тэрсел?! – она подскочила в кресле от неожиданности.

– А где Эрслайт?

– Сбежал, когда я пришла, – она чуть виновато посмотрела на меня. – Где ты пропадал?

– Беседовал с Игниферосом…

– Значит, здесь действительно есть потайной проход в его покои? Мне Мерлинда рассказывала…

– Значит, уже не потайной, – я улыбнулся и обнял ее. – Извини, но разговор со стариком меня совершенно измотал.

Она потянулась ко мне, и ее губы коснулись моих век.

– Я вижу, – прошептала она. – Не буду мешать, но хочу всего лишь побыть с тобой рядом.

Мы поднялись наверх. Я быстро умылся, потом опрокинулся на ложе. Авориэн задернула на окнах шторы.

– Можешь разбудить меня… часа через четыре?

– Зачем? – удивилась она. – Ты должен выспаться.

– Игниферос в полдень собирает очередной Совет.

– Из-за чего? – встревожилась Авориэн.

– Нэиль расскажет кое-что, касающееся Срединных миров.

Мой ответ не удовлетворил Авориэн, но я мягко притянул ее к себе. Она тихо засмеялась, поняв, что таким образом я решил не продолжать разговор, обняла и прильнула ко мне.

– Спи, – шепнула она, прижавшись губами к моей щеке.

Я улыбнулся и закрыл глаза.

Авориэн разбудила меня незадолго до полудня.

– Я дала тебе поспать лишний час. Ты как?

– Гораздо лучше.

Я умылся, а Авориэн несколькими бытовыми заклинаниями привела мою одежду в порядок.

– Спасибо, – я поцеловал ее ладонь. – Пойдем?

Когда мы вошли в зал Совета, Игниферос поприветствовал нас. Больше в зале пока еще никого не было.

– Я отправил за Нэиль Ретча, – произнес он. – Авориэн?

Она заняла место за столом Совета рядом со мной. А спустя миг по правую руку от меня опустился Ретч.

– Небольшие перестановки Совету не повредят, Игниферос, – заметил ему с улыбкой Ретч.

– Как твое поручение, Ретч? – на лице Игнифероса промелькнуло легкое недовольство.

– Нэиль у Мерлинды… А вот и они.

Мерлинда глянула на нас, улыбнулась Ретчу и заняла свое прежнее место. А я едва успел облегченно вздохнуть, поняв, что если бы и она последовала примеру Ретча, рядом со мной скоро сидел весь бывший темный совет.

– Доброе утро, Тэрсел! – Нэиль со своей непосредственностью склонилась ко мне и чмокнула в щеку, а потом бросила на Авориэн такой светлый взгляд, что та смутилась еще больше меня.

– Нэя, тебе придется рассказать о Срединных мирах и временной магии, – произнес я, обернувшись к ней. – Игниферос специально для этого созвал Совет.

– Что мне рассказать? – чуть удивилась она.

А я мысленно выругался и перешел на наречие, понятное только ей.

– То, что когда-то ты рассказывала мне…

– Но ведь ты теперь тоже знаешь достаточно, – с недоумением произнесла она.

– Я, возможно, дополню твой рассказ… А чем вы занимались с Мерлиндой?

Но она покачала головой, вдруг посерьезнев. И мне стало немного не по себе.

– А потом, я думаю, мы переместимся, к примеру, в Бинаин и ты покажешь как действует магия времени, – произнес я, вернувшись в нашему наречию. – Как думаешь, Игниферос?

– Почему в Бинаин? – заинтересовался Ретч.

– Магия времени не действует в Закатной обители.

– Что за магия времени?

– Дождемся остальных, – осадил его Игниферос.

Следующим появился Нордек, глянул вокруг и, недолго думая, опустился рядом с Авориэн.

– Тебя давно не было видно, Нордек, – заметил Игниферос.

– А зачем мне присутствовать, если мое слово ни на что не влияет, – ворчливо отозвался он, за что заработал мой неодобрительный взгляд и понурил голову.

Еще через несколько минут Совет собрался.

– Балахир так и не объявился, – констатировал Игниферос. – Похоже, вчерашний разговор мало повлиял на него.

Нордек бросил на меня чуть удивленный взгляд, но я сделал ему знак помолчать.

– Я думаю, присутствующие должны знать, Игниферос… Ты дал ему свою защиту и время, чтобы одуматься. Но этого не произойдет.

– Да, я дал ему время. Будем судить, когда оно истечет.

– Однако такому как он в Совете делать нечего, – жестко произнес я. – Отец Балахира – сын Ментепера. Зная, какой ужасной участи подвергся его родитель из-за Ментепера, Балахир ради власти стал верным слугой твоего брата, Игниферос.

По залу Совета пробежал ропот. Судя по тому, с каким взглядом обращались колдуны к Игниферосу, мое предложение импонировало им.

– По закону, лишить места в Совете мы можем, только если он будет здесь присутствовать, – обронил Лайтфел. – А тебе есть, кого предложить вместо него?

– Нет. С этим, думаю, прекрасно справиться Бэйзел.

– Ладно, вернемся к тому, ради чего мы сегодня собрались, – Игниферос поманил к себе Нэиль. – Подойди. Вчера вы узнали, что Нэиль из Срединных миров. Однако они владеют таким видом магии, которая нам недоступна. Это магия времени.

– Что это такое? – удивился Гаст и перевел взгляд на меня.

– Они замедляют течение времени, оставляя его для временного мага неизменным. По сравнению с оказавшимся в измененном течении врагом, а это практически паралич, временные маги могут двигаться быстро и невидимо. В Закатной обители нам нечего опасаться – здесь магия времени не действует. Но пусть Нэиль сама об этом расскажет… Она может и показать, но для этого Совету придется переместиться в другой мир.

Нэиль, немного смущенная вниманием, взялась за повествование. Немного она рассказала и об устройстве Срединных миров. А мне пришлось дополнить ее историю о мирах Приграничья и Рубежа.

– Гейнир пребывает в уверенности, что может отразить удар и что мимо него никому не проскользнуть, – подытожил я. – Но он заблуждается. Вчера я показывал вам артефакт, которым пользуются в Срединных мирах. При желании с помощью таких артефактов можно незаметно миновать и Рубеж, и Приграничье.

– Даже если это и так, до нас они все равно не доберутся, – подал голос Нордек. – От Бинаина до сюда лежит пятнадцать безжизненных миров. Во всех них нет воздуха, а в десяти из них плоть разрывает с той же легкостью, как рука разрывает клочок бумаги.

– Вся беда в том, Нордек, что Гейнир считает, будто многие из магов, отправившихся в Срединные миры, стали предателями. Когда-то с Игниферосом ушли лучшие, и они вполне смогут минуть эти пятнадцать миров.

Взгляды Совета устремились к Игниферосу.

– Я все-таки склонен считать, что Гейнир ошибается, – произнес он и помрачнел.

– Но нам лучше готовиться к худшему, – заметила Мерлинда. – Однако выходит, что Закатная обитель – единственный безопасный мир для нас?

Я кивнул.

– Но почему срединные маги стремятся нас уничтожить? – спросил Бэйзел. – И как их много?

– Все, что я знаю – они сами нас боятся, – произнес я задумчиво. – Остальная их магия слаба, но… Если мы окажемся в мирах подвластных изменениям течения времени, нам не выстоять. Сколько их – мне неизвестно.

Нэиль кивнула.

– Но если вы считаете, что они опасны для нас, то почему она нам помогает? – Армар, маг-охранник указал на Нэиль.

– Девочка сама сбежала оттуда, – за Нэиль вступилась Мерлинда. – Поверь, я уже выяснила – она не представляет для нас никакой опасности.

Мне срочнозахотелось переговорить с Мерлиндой, чтобы узнать чего она еще выпытала у Нэиль, но мать даже не взглянула в мою сторону, а я в досаде нервно потарабанил пальцами по столу.

– Тэрсел, – прошептала Авориэн, незаметно склонившись ко мне, и в ее глазах я заметил ревнивые искорки.

– Эви? – у меня было ощущение, что меня застали на месте преступления.

Обезоруженный этим взглядом, я подхватил ее пальцы и прижал к губам. Авориэн первая поняла, что вокруг повисла тишина, глянула в сторону Совета и, вспыхнув, опустила взор. Ее рука спешно ускользнула из моих ладоней. Я встретился с насмешливым взглядом Игнифероса и чуть не провалился сквозь землю.

– Может, нам пора переместиться в Бинаин? – спросил я.

– Пожалуй, – согласился Игниферос.

Старик отворил портал и Совет минул мировую дверь. Мы с Игниферосом последние ступили в другой мир.

– То, что Авориэн заняла место подле тебя показывает, что ты не против, чтобы вы стали супругами.

– Считай, что уже стали, – проворчал я.

– Об этом надо объявить официально, – возразил он.

– Опять официально… – я скривился.

– Так лучше и для Эрслайта.

– Все это условности, но если так необходимо… – я оглядывался, пытаясь понять, куда мы переместились. – А почему ты защитил обитель от открытия порталов? Эрслайт сказал, что якобы она была защищена до своего разрушения.

– Это так. Но, наверное, нелишне, если ты обнаружил пять тысяч магов…

– Гейнир – не враг Закатной обители.

– Ты так уверен в этом? Что ж, тогда считай, что это защита от срединных магов и от тех пресловутых предателей, – его рука сжала мне плечо. – Не вертись – мы недалеко от Мидла, между Вудлэндом и Ли. Все-таки, ты мне иногда кажешься легкомысленным, Тэрсел…

– Разумеется. Я предупреждал, что мне не следует отдавать знак власти.

– Но только кажешься, – уточнил Игниферос. – Ты должен рассказать мне историю до конца.

– И чем хорошо это место? – пропустив его слова мимо ушей, поинтересовался я – вокруг, насколько хватало глаз, раскинулись луга. – Нас, кстати, заждались.

– Это место символично – именно сюда мы ступили, бежав из поверженной Закатной обители…

Действительно, глядя на раскинувшееся разнотравье, слегка тронутое золотом осени, вдыхая ароматный воздух после того ужаса, который они пережили, эту землю можно было назвать благословенной.

Мы подошли к ожидающим нас магам.

– Сейчас нам не мешало бы взглянуть на магию времени, – произнес Игниферос. – Нэиль!

Нэиль кивнула. Сначала она замедлила вокруг нас время. Стих ветер, больше не шевелились под его напором травы, а над нашими головами застыл в воздухе жаворонок. Дыхание слегка затруднилось и возникло легкое ощущение, что вокруг нас все стало вязким, словно воздух по густоте уподобился воде. Потом Нэиль вернула все, как было. После этого она попросила Ретча попасть под течение времени. Когда это произошло, весь Совет с изумлением взирал на мага, ставшего неподвижным подобно статуе. Они по нескольку раз обошли вокруг него. Мерлинда даже тронула своего брата за руку, а затем приникла ухом к его груди. Сердцебиения она не услышала и испуганно посмотрела на Нэиль.

– С ним все в порядке, не тревожься, – Нэиль улыбнулась, и в тот же миг Ретч, освобожденный, огляделся.

– Даже не заметил ничего, – он задумчиво потер подбородок. – И сколько прошло времени?

– Минуты три, – ответил я.

После Ретча остальные тоже захотели испытать магию на себе. Только Авориэн и Мерлинда решили, что им достаточно посмотреть со стороны.

Авориэн спустя несколько минут подошла ко мне.

– Необыкновенно обаятельная девушка, – заметила она. – Вчера ты дал своей матери правдивый ответ? Ты спас ее согласно закону темной обители или из-за чего-то другого?

– Из-за своей, глупости, конечно, – отозвался я. – Сначала я спас этого ублюдка императора, потом ее. У меня день был такой – совершать ошибки.

Она взяла меня за руку и заглянула в глаза.

– Тэрсел я тебя спрашиваю серьезно.

– Она считает меня своим братом, если тебе это о чем-то говорит… Прости.

– А ты? Не хочешь ли ты сказать, что ты не смотришь на нее как на привлекательную девушку?

– Иногда, – не стал скрывать я. – Эви, ты знаешь, я не идеален… но…

– Да, я знаю. Но мне нужна правда, какой бы она не была.

Я вздохнул.

– Мы слишком много пережили вместе за эти семь лет. И все это время мы спали бок о бок… Если ты так хочешь знать, у меня были другие женщины, но Нэиль среди них не было… – я увидел как дрогнули ее губы и притянул ее к себе. – Эви, ты же знаешь, я никогда никого не любил кроме тебя…

– Тэрсел, – в голосе Игнифероса послышался упрек.

– Что, я не могу обнимать собственную жену? – поинтересовался я с недовольством, так и не выпустив зардевшуюся Авориэн.

– Пока еще нет, – возразил Игниферос. – Церемония вам не повредит.

– Какая еще церемония? – я мгновенно выпустил Авориэн.

От воспоминания, с какого торжества я однажды похитил Авориэн, мне стало не по себе. Игниферос строго посмотрел на меня.

– Это событие могло бы стать праздником для всей обители…

– Ты так собрался загладить вот это? – я тронул амулет власти. – Ни за что! И в темной обители подобное не было принято.

– Я тоже против, – неожиданно поддержала меня Авориэн. – Только для самых близких и членов Совета.

– Ну что я могу сказать, – ворчливо отозвался Игниферос. – Вы достойны друг друга…

Он раскрыл портал, и мы вернулись обратно в зал Совета.

– Тэрсел, а ты не пробовал овладеть этой магией? – спросил Бэйзел.

– Объяснения Нэиль ничего мне не дали.

– А если воспользоваться гипномагией? – поинтересовался Игниферос.

– Я не могу.

– Почему?

На меня смотрели с непониманием. Я же глянул на Нэиль.

– У Нэиль есть еще один дар – она провидица. У меня нет желания узнавать о своем будущем.

Игниферос смотрел на меня с недоумение, потом нахмурился.

– Ты мог бы оградить часть ее разума, – возразил он.

– Попробуй как-нибудь сам… – заметил тихо я.

– Что ж… Нам есть над чем подумать, – произнес Игниферос. – А пока на сегодня хватит.

И он отпустил всех, многозначительно взглянув на меня. Я задержался.

– На ней защита от гипномагии, Тэрсел, – заметил он тихо. – И очень хорошая защита.

– Что ты хотел узнать у нее? – поинтересовался я.

– Даже если ты доверяешь ей – она срединный маг!

– Мы скитались вместе семь лет, – упрекнул я Игнифероса. – Нэиль не желает зла никому в Закатной обители. Я могу поручиться за это, если ты сомневаешься.

– Но зачем ты защитил ее от гипномагии?

– Ее видения… прорывались в мои сны…

– Ты сказал, что совладал со своими снами, Тэрсел. Что гипномагия больше не проявляется в сновиденьях. Или же… все снова изменилось?

– Нет, но… Мне кажется, что дар провиденья имеет… некую схожесть с гипномагией, совсем легкое воздействие… – Игниферос в удивлении воззрился на меня и нахмурился, и я небрежно добавил: – На особо впечатлительных.

– Очень интересно. Но я хочу побеседовать с Нэиль.

– Если ты считаешь необходимым…

– Возможно, это даст понимание временной магии. Ты не задумывался об этом?

– Задумывался, но… Я не смог почувствовать магию времени, когда Нэиль показала мне. Ты ведь сейчас тоже ничего не ощутил?

– Нет.

Я поглядел на ждавшую меня Авориэн.

– Ты куда-то спешишь? – Игниферос посмотрел на меня с неодобрением.

– Я обещал Эрслайту быть на его уроке.

– Твоя история менее важна?

– Она может немного подождать. Не беспокойся, я не передумал ее тебе досказывать.

Игниферос кивнул. Мы с Авориэн вышли из зала Совета. Через пару минут я остановил ее. Нежно провел по ее щеке.

– Где мне найти Скита?

– На ярусе лабораторий, обычно в предпоследней из них – ты увидишь, там небольшой бассейн, из которого во внутренний двор течет водопад, – она, заволновавшись, обняла меня. – Тэрсел, он… он вполне может наговорить тебе глупостей…

– Я догадываюсь…

– Встретимся в трапезном зале, – она прижалась ко мне губами.

– Привет, Скит, – произнес я.

Он что-то записывал в тетрадь на столе. Рядом с ним стояло несколько прозрачных кувшинчиков, наполненных разной по цвету водой. Скит, побледнев, поднялся. А мне жутко захотелось, чтобы этого разговора не состоялось. Я заметил, как у него начали подрагивать руки, а в глазах отражается боль и ненависть. Когда-то мы с ним были приятелями, но те времена, похоже, миновали.

– Ты, верно, хочешь поговорить, но нам не о чем разговаривать! Все равно ничего не изменится!

– Ты мог бы отнестись с пониманием, – заметил я спокойно.

– И что я должен понять? Ты просто вернулся и забрал то, что, как ты считаешь, принадлежит тебе!

– Авориэн не вещь, чтобы так говорить о ней.

– Не цепляйся к словам.

– Скит, если бы она не хотела, она бы не вернулась ко мне.

– Да разве ты позволил бы? Впрочем, Авориэн, благодаря стараниям твоей матери превратилась в мудрую женщину, если ты не заметил. Она сделает скорее то, что выгодно политически, чем то, чего она в действительности хочет.

– И чего она в действительности желает? – у меня появилось определенное желание поговорить с Мерлиндой поподробнее.

– Быть со мной и малышкой. А ты разрушил нашу семью!

Я смотрел на него и понимал, что спорить бесполезно. Боль застлала ему разум.

– Если ты думаешь, что я разрушил твое с ней счастье, – продолжил Скит, – то ты глубоко ошибаешься. Это ты испортил ей жизнь. А я за время твоего отсутствия хоть немного вернул ей радость. Ты причинял ей настолько сильную боль, что она даже не могла смотреть на Эрслайта.

– Тебе он тоже, похоже, не был нужен.

– У него нашлись другие более заботливые родственнички. Гаст, например. Хотя ничего лучше как обучить Эрслайта огненной магии он не придумал.

– Ты и на Гаста из-за чего-то сердит, – заметил я.

– А это уже не твое дело.

– Как знаешь.

– Не радуйся раньше времени, возможно, Авориэн передумает – я не отдам ни ей, ни тебе малышку. Она очень сильно привязана к Майле.

– У тебя нет выбора, Скит, – сказал я.

– Ну да, ты теперь получил знак власти и волен делать, что угодно. Тебе придется убить меня Тэрсел, чтобы вернуть Авориэн.

Я сделал к нему резкий шаг, и Скит с ужасом вжался в стену.

– Мне не придется ничего делать, – произнес я. – Но вот тебе придется подчиниться Совету. Что бы ты ни вбил себе в голову – Авориэн никогда не была твоей. Думай, что хочешь Скит, но я не собираюсь спорить с тобой.

Я развернулся и ушел. Разговор раздражил меня, но я все-таки сдержался.

В трапезном зале я встретил Гаста, Ретча и Нэиль. А из-за стола рядом с окнами нам махнула Мерлинда.

– Нам бы побеседовать, – заметил я тихо, усевшись рядом с матерью.

Остальные уселись напротив нас.

– Если ты беспокоишься о своей белокурой девочке, то я нахожу ее довольно милой… Правда, временами она сущий ребенок.

– Да, пока не начнет предсказывать будущее, – поправил я. – Так о чем вы говорили с ней?

– Ни о чем. А вот и твой малыш.

– Отец, – Эрслайт обнял меня, а потом, смущенный, уселся рядом. – Ты придешь сегодня на мое занятие? Из-за Совета мы с Ретчем перенесли занятие на время после обеда.

– Конечно, – я ласково потрепал ему волосы. – А с Гастом ты когда занимаешься?

– Сразу после Ретча, – ответил Эрслайт. – Ты тоже хочешь посмотреть?

– Если ты не против.

Эрслайт обрадовано кивнул.

– Вот видишь, – заметил Ретч на темном наречии. – Огненная магия ему нравится больше.

Эрслайт глянул на меня чуть растеряно, не зная, пожаловался ли на него Ретч. Но я улыбнулся.

– Вот посмотрим, – продолжил Ретч уже на обычном наречии. – Игниферос подкинет тебе несколько учеников, как ты начнешь улыбаться.

– Мне учеников? Ты шутишь?! – я рассмеялся.

– То, что ты «единственный» темный маг, вряд ли освободит тебя от исполнения некоторых законов.

– Что за законы?

– Любой ученик вправе сам выбрать учителя, – вставил Гаст. – И ты никому не сможешь отказать.

– Да? А если мне некогда или желания нет?

Гаст развел руками.

– Закон говорит, что если ты превосходно владеешь какой-либо магией, а особенно редкой, то обязан иметь учеников, будь ты даже членом Совета.

– А что насчет Игнифероса? Не хотите ли сказать…

– Ну, он периодически обучает кого-то из совета, до остальных он не опускается, считает, что не доросли, – ответила Мерлинда.

– Ну и ну! – протянул я. – И кого он обучал?

Ретч немного сконфузился, глянул на распахнувшего в удивлении глаза Эрслайта, и показал на себя.

– Неужели? – засмеялся Гаст. – Готов поклясться… ты ругаешь огненную магию, но занимался у Игнифероса именно ею!

– Знал, что ты это оценишь, Гаст, – Ретч скривился.

– Мне казалось, ты достаточно хорошо знаешь ее, – заметил я.

– В действительности мы, так сказать, немного усовершенствовали мою магию ветра в плане отражения другого вида магии. Той ж огненной. Если Гаст не заартачится, мы можем показать.

– Ого! Что ж посмотрим! – Гаст хлопнул Ретча по плечу, а тот воткнул свой сине-ледяной взгляд в янтарные очи мага огня.

– Обожаю наблюдать за ними, – шепнула мне Мерлинда. – Если кто и может вывести Ретча из равновесия, так это твой приятель.

Я уже открыл было рот, чтобы возобновить наш с Мерлиндой разговор, но тут в зал вошла Авориэн с Майлой. Мерлинда показала им на свободные места рядом с Нэиль, и Авориэн, миг поколебавшись, села. Мы с интересом воззрились на контраст волос девушек.

– С ума сойти, – заметила Мерлинда на темном наречии. – Можно считать это семейным обедом, если посчитать и твою названную сестренку.

– Прикуси язык, мамочка, – в тон ответил я, послав ей очаровательную улыбку.

– Едва ты вернулся, Тэрсел, все вдруг вспомнили темное наречие, – заметил Гаст и, почти скопировав мою улыбку, сказал Мерлинде. – Ты помнишь, что по закону это запрещено?

– Не смеши меня, Гаст. Как только Игниферос отдал половину знака власти, он создал прецедент для изменения этих законов.

На лице Гаста вырисовалось удивление.

– Так, – оборвал я начинающийся спор. – Давайте не будем за обедом о политике.

– Нет, у меня от таких заявлений пропадает аппетит.

– Ты не знал, что у моей матери тонкое чувство юмора, Гаст? Не бери в голову.

Я бросил уже испепеляющий взгляд на Мерлинду и теперь сам поймал ее очаровательную улыбку.

– Как скажешь, мой дорогой, – ответила она мне опять на темном наречии и принялась за еду.

Я же обратился к Гасту.

– Так ты не против – мы с Ретчем хотим присутствовать на занятии.

– Конечно, нет, – Гаст улыбнулся.

– Я ни разу не видела огненной магии, – воскликнула Нэиль. – Можно мне тоже посмотреть?

Гаст чуть смутился от проскользнувших в ее голосе ноток восхищения.

– Я бы тоже хотела, – произнесла Авориэн.

Эрслайт вскинулся, но я сжал ему руку.

– Ты обещал мне, – тихо напомнил я.

– Ты думаешь, ее интересует моя учеба? Она же просто… – возмущенно зашептал он в ответ.

– Эрси, не надо… – мягко прервал я его.

– Прости, – он покраснел.

После обеда мы направились на ту же полянку. Пока Ретч обучал Эрслайта, мы с Гастом присели на нагревшихся на солнце камнях. Я поглядывал в сторону Авориэн и Нэиль, уединившихся в тени деревьев.

– Почему ты сам не займешься с Эрслайтом магией ветра? – спросил Гаст.

– Даже если Ретч строит недовольные физиономии, ему нравится возиться с мальчишкой, – ответил я. – Не волнуйся, Гаст я научу его тому, чему надо.

– Так ты действительно не против, чтобы он продолжил изучение огненной магии? – полюбопытствовал Гаст. – А то я стал подумывать, будто Ретч затеял этот показательный поединок, чтобы показать малышу, что магия ветра лучше.

– Эрслайт сам выберет, что ему больше по душе, – отозвался я. – Я не против, если он выберет огонь. Мне не особо нравится, но я уважаю его выбор.

– Гм, – задумчиво протянул Гаст. – Годы отсутствия сделали тебя подозрительно честным, Тэрсел. Если только…

– Только что?

– …За всем этим потоком честности не скрывается одна маленькая, но очень важная для тебя ложь.

Я воззрился на Гаста.

– Что ты хочешь сказать, Гаст? – с раздражением спросил я.

– Я не знаю, что ты можешь скрывать, но мне почему-то так кажется… Мы друзья, Тэрсел, и если ты не доверяешь мне, то что говорить об остальных.

– Нет, Гаст, – отрезал я.

Он некоторое время молчал.

– Значит, что-то есть? Ты должен понимать, что если в этом есть какая-то угроза обители…

– Если ты так беспокоишься, то об этом все известно Игниферосу. Остальные никогда не узнают.

– Тэрсел, ты должен понимать, что мне ничего в голову не приходит, кроме как…

Я фыркнул.

– Если ты про наследственность… я так похож на безумца?

Гаст смешался.

– Нет, Тэрсел. Но что же…

Я невольно глянул в сторону девушек.

– Это связано с Нэиль?

– Нет. Это связано со Срединными мирами.

Глаза Гаста округлились. Мои слова его окончательно запутали. Но, судя по всему, меня ждал очередной поток вопросов. Спас меня Ретч, подошедший к нам и объявивший, что он закончил занятие.

– Ну что, Гаст? Как насчет небольшого показательного поединка?

– Как пожелаешь, – Гаст поднялся, а на его место сел Эрслайт.

Оба удалились на некоторое расстояние друг от друга. Гаст принялся метать в Ретча огненные шары, и тот вполне успешно отражал их воздушной волной.

– Если он ударит молнией, Ретч не сможет ничего сделать, – прокомментировал Эрслайт. – Магия огня побеждает.

– Не уверен – однажды Ретч спас меня, отразив молнию. Ему обожгло ладони, но он смог это сделать.

– Наверное, она была слабенькой, – заметил Эрслайт. – Да и сам он использовал тоже огненную магию.

– Молния Игнифероса? – я фыркнул, а он воззрился на меня ошарашенный.

– Игниферос… Хотел тебя убить молнией?! – ужаснулся он.

Я понял, что попал в глупое положение.

– Постой, тебе никто не рассказывал?

– Нет… Мне говорили, что вы сильно с ним поссорились… но…

– В общем-то, это было недоразумение, если оглядываться на прошлое…

– Но сейчас?

– Мы помирились с Игниферосом давно, еще до моего изгнания.

Это успокоило мальчика, и он прижался ко мне.

– А почему Ретч не атакует?

– Видимо, сейчас его цель именно отражение огненной магии.

– А ты бы смог?

Я улыбнулся и потрепал его.

– Не знаю, я давно ничем подобным не занимался.

Спустя пару минут к нам подошел Ретч, а Эрслайт направился к Гасту.

– Ну что? – спросил Ретч.

Я передал ему предположение Эрслайта насчет молний, и он омрачился.

– Нет, ветром молнию не отразишь…

Гаст занялся уроком по усмирению пламени. Сначала он создавал пламя высотой в рост Эрслайта, а потом заставлял его угасать. Затем тем же самым занялся Эрслайт. И у него почти сразу получилось.

– Вот видишь, – шепнул мне Ретч.

– А что он еще умеет из огненной магии? Ты-то сам не перестал заниматься?

– Нет, не перестал. Даже кое-чему меня Игниферос соизволил обучить.

– Все-таки и огненной тоже?

Ретч кивнул.

– Малыш умеет метать огненные шары и слабенькие молнии, если тебя именно это интересует. Гаст занялся подозрительно мирным уроком…

– Хм, – задумчиво протянул я и поглядел на Нэиль.

Когда начался урок Гаста, она подошла ближе, уселась прямо на песке и теперь с восхищением наблюдала на опадающее и вновь вздымающееся пламя. Авориэн тоже подошла ближе, сев рядом с нами на валун, следила за уроком и все-таки хмуро поглядывала на Нэиль.

– Это что такое? – возмутился Гаст.

Один язык пламени оторвался и остался висеть в воздухе. Эрслайт заклинанием пробовал вернуть его обратно. Но вместо этого от пламени оторвался еще один язычок, и еще, и еще. Гаст обратил строгий взгляд на нас.

– Ну и кто из вас чудит? – потребовал он.

– Гаст, ты не забыл, что у меня плохо с огненной магией? – спросил я.

– Но шуточки вполне в твоем духе.

– Это Ретч, наверное, – заявил я, а Ретч возмущенно глянул на меня от подобного обвинения.

– Я ничего не делаю, Гаст! – он нахмурился.

Гаст с недоумением перевел взгляд на девушек.

– Сестра?

– Я тоже не в ладах с огненной магией, – заметила Авориэн.

Он посмотрел на Нэиль. И она покраснела.

– Они так красивы, когда замирают… – смущенно пробормотала она.

– Что?! – я сорвался с места и, оказавшись рядом, схватил ее за плечи и развернул к себе. – Как такое возможно, если магия времени здесь не действует?!

– Да, но почему-то она может действовать на пламя. Только на него! – оправдываясь, произнесла она. – Прости, Тэрсел, я действительно не знала.

Я посмотрел на Гаста.

– Направь один язык пламени, скажем на тот камень, – попросил я. – А ты Нэиль, ускорь его.

– Ускорить?

– Да.

– Уже, – Гаст осторожно создал еще один огненный лепесток, который легко и медленно скользнул в сторону указанно камня, а через миг неожиданно пропал, а камень разлетелся расплавившимся крошевом.

– Проклятье – выругался Ретч. – Это то, о чем я думаю?

– Да, – мрачно подтвердил я. – Нэиль, они знают, что в Закатной обители можно управлять временем для пламени?

– Нет, – она помотала головой. – У меня… это случайно вышло.

– У них тоже может случайно получиться. Ты должна попробовать магию времени, на всем, что находиться здесь – воде, воздухе, океане, песчинках в дюнах, заканчивая материалом, из которого построена обитель.

– Я… – виновато начала она.

– Хорошо, что так вышло. Иначе мы бы не узнали, – я глянул на Гаста. – Извини, мы не хотели срывать урок.

Гаст помотал головой.

– Думаю, мы почти закончили занятие, – он потрепал Эрслайта. – Знаешь, а Нэиль права, это красиво, когда пламя замирает. Я бы тоже хотел научиться этому. Ввиду открывшегося, думаю, это даже окажется полезно. Если, конечно, возможно.

– Игниферос должен выяснить, – я обернулся к Авориэн, склонился к ней и шепнул несколько слов.

– Ты шутишь? – изумилась она.

– Нет, уверен, у тебя получится. Пожалуйста… Эрслайт, смотри.

Язычки пламени, освобожденные Нэиль от магии времени, затрепетали, оборачиваясь огненными мотыльками; с их крылышек посыпались искорки.

– Тэрсел! – выдохнула Авориэн, а я мягко притянул ее к себе за талию.

Еще миг спустя мотыльки превратились в настоящих бабочек, которые покружились над восхищенным Эрслайтом, а потом разлетелась по воздуху. Большинство из них направилось к яблоневому саду.

– Так! – громко сказал Гаст, проводив их взглядом и оборачиваясь к нам. – И кто все-таки из вас двоих знает огненную магию?

Мы с Авориэн переглянулись и, воззрившись на рассерженного Гаста, одновременно пожали плечами.

– Вы издеваетесь надо мной?!

– Ты знаешь, я всегда недолюбливал огненную магию – я никогда бы не стал…

– А я никогда ею и не занималась, – подхватила Авориэн.

– Но ведь бабочки, твоя слабость, Эви, – заметил я.

Гаст, опустил взгляд и словно только сейчас заметил, что я обнимаю Авориэн.

– Да вы совсем спелись, как я погляжу! – уже тихо возмутился он.

– Может, на этот раз все-таки Ретч? – продолжил развивать теорию я.

– Хм, – Ретч, приняв игру, задумчиво потер подбородок. – Меня больше занимает вопрос, а может ли так же Игниферос?

Я глянул на Нэиль, в глазах и уголках губ которой крылись смешинки, на Эрслайта с нетерпеливым любопытством слушающего нас. Едва он встретился со мной, глаза его широко распахнулись.

– Это сделал ты! – воскликнул он, и я не смог на его радостный восторженный возглас сказать «нет».

– Только наполовину, – я кивнул на Авориэн. – Оживлять фантазии я еще не научился.

Эрслайт взглянул на мать, и на лице его отразились противоречивые чувства. Обида его была глубока, но желание обрести потерянное было все же чуть сильнее. Я выпустил Авориэн и даже чуть-чуть незаметно подтолкнул ее. Она шагнула к немного растерявшемуся Эрслайту, миг колебалась, но тут же обняла и прижала к себе, спрятав лицо в его таких же темных, как у нее, волосах. Плечи ее чуть дрожали.

– Ты мог бы сам попробовать обучить Эрслайта огненной магии, – тихо произнес Гаст.

– Я не владею ею, – произнес я таким серьезным тоном, что Гаст в изумлении уставился на меня.

– И что это было тогда, по-твоему, если не огненная магия?

– Не более чем баловство.

– Баловство высокого уровня, – заметил Гаст, а я пожал плечами.

– Гаст пойдем, – Ретч взял Гаста и Нэиль под руки и увел прочь.

А Авориэн еще долго говорила с сыном. Затем мы втроем вышли на побережье и побрели по песку. Над нами алел закат, и солнце садилось справа за горами. А навстречу из моря поднимались две луны, точнее два узеньких серпика месяцев. Авориэн шла в середине, обнимая нас обоих, и иногда из ее глаз скатывалась слезинка, когда она смотрела на Эрслайта.

А потом мы шли назад, уже в темноте. И я пустил целый флот крошечных огненных корабликов, который плыл впереди нас, покачиваясь в слабых, полусонных прибрежных волнах и указывая нам путь. Две слабые лунные дорожки чуть серебрили черную воду. Мы дошли до пристани. Я остановился, обняв сына и свою любимую.

– Теперь у меня действительно чувство, что я вернулся домой, – прошептал я и поцеловал обоих.

От пристани мы прошли по дорожке к обители. Мы зашли в комнаты Эрслайта. Он сказал, что живет рядом с Ретчем, показав мне его дверь. Потом принялся показывать нам свои рисунки и в конце разложил только начатую новую карту материка.

– Мы можем сделать ее вместе, – шепнул он мне. – Мне очень этого хотелось бы.

Я засмеялся.

– Эрси, ты уже засыпаешь.

Он улыбнулся мне полусонной счастливой улыбкой. Авориэн обняла его на прощанье и поцеловала, а через несколько минут он уже спал.

Мы поднялись наверх в мои комнаты.

– Я так счастлива, что мы помирились, – прошептала Авориэн и прижалась ко мне. – Но… я также хотела, чтобы он принял Майлу, как это сделал ты…

– Не торопи его… А где малышка?

– За ней приглядывает Мерлинда… – она встревожено посмотрела на меня. – Ты ведь поговорил со Скитом? Он заявился к ней и…

– Полагаю, она была с ним более груба, чем я… – я с горечью улыбнулся.

Авориэн взяла мою ладонь и прижалась к ней лицом.

– Только одна я виновата в этом, – прошептала она. – Я позволила отчаянью овладеть мной и вместо того, чтобы продолжить бороться с этим, я приняла его поддержку… Когда-то, в те два года, когда родился Эрслайт, Скит, как Гаст и Инведнис стали также и моими друзьями… Я не должна была позволять нарушать дружбу…

– Шш, – мои пальцы скользнули по ее волосам. – Все в прошлом…

– Ну и что ты наделал, Игниферос? – в голосе Балахира слышалось крайнее презрение. – Впрочем, знаю, почему ты это сделал. Да ты просто трясешься от страха!

– Ты несешь чушь, – Игниферос сел в кресло.

– Нет, ты боишься его, – Балахир набрался такой наглости, что склонился к магу, и на того даже попали капельки слюны.

Старик медленно утер лицо.

– Ты переходишь все границы, Балахир.

Тот, чуть пошатываясь, отступил и рассмеялся истерическим смехом.

– Ты отдал ему знак власти, чтобы задобрить его, не так ли? И ты думаешь, это поможет, это сдержит его?

– Если ты так уверен, что он не в себе, что ж он до сих пор не свернул тебе шею?

Балахир хохотнул.

– Да ты совсем потерял память, старик. Забыл, как забавлялся твой братец? Он придумал кое-что интересное. Он решил, что если я что-то сделаю не так, за это придется отвечать моим ученикам. Ты ведь знаешь сколько их. Сотня молодых магов, к тому же темных. Тебе ведь все равно, что он погубит их. Они – испорченный материал!

– Мне жаль тебя… Ты сильно заблуждаешься. А теперь убирайся вон. Иначе я сам не сдержусь.

– Да, конечно, – Балахир отвесил шутовской поклон. – И напоминай ему почаще, чей он сын, как ты великолепно проделал на Совете. Он просто бесится от этого. Раздражай его больше, Игниферос, и он полюбит тебя еще сильнее!

– Вон!

Я раскрыл глаза, когда лица нежно коснулись пальцы.

– Тебе снилось что-то неприятное? – Авориэн склонилась и коснулась меня губами. – Ты хмурился во сне.

– Пожалуй. Мне редко снятся хорошие сны, – поглядев на нее, мне пришлось улыбнуться как можно беззаботнее. – Всего лишь сны, Эви.

– Я рада, что твои кошмары прекратились, – она прижалась ко мне и посмотрела в распахнутое окно – ветерок чуть шевелил занавеси, пропуская лучи только-только занимающегося рассвета и свежий морской бриз.

– Я тоже, – я зарылся лицом в ее волосах.

Еще через пару часов я зашел к Игниферосу.

– Судя по всему, ты пришел рассказать окончание истории?

– После завтрака.

– Завтрак я прикажу принести сюда, – заметил Игниферос и улыбнулся. – Эрслайт от тебя не отходит – иначе опять не отпустит.

Игниферос позвал слугу и, отдав ему распоряжения, устроился в кресле.

– Присаживайся, – он разжег камин. – Погода портится. Приближается гроза.

В открытые двери балкона врывался прохладный ветер. На улице стоял утренний сумрак, а небо затянуло тучами.

– Кроме истории мне надо тебе сообщить не очень хорошую новость…

– Как ни странно, но мне тоже, – Игниферос невесело рассмеялся. – Когда же мы будем приходить и сообщать друг другу хорошие новости?

– Наверное, хорошие новости и так разлетелись бы, – заметил я. – Так что у тебя?

– С утра ко мне приходил Балахир.

– Жаловался? – полюбопытствовал я.

– А ты не знал?

– Откуда? – удивился я.

– Тэрсел, – старик с упреком на меня посмотрел. – Если ты решил быть откровенным со мной, то будь уж откровенным до конца.

– Я спал… Правда, конец беседы меня разбудил.

– Он дурак, – произнес Игниферос. – Он думает, что что-то знает и что-то понимает. Но он глубоко заблуждается. Но в одном Балахир прав. Тех, кто внял ему, слишком много. И многие из них совсем дети. Он забил их юные умы своей ложью.

– У меня есть одна идея насчет этого. Тебе она мало понравится, но все же, думаю, окажется действенной. И мне бы хотелось, чтобы о ней знали в Совете.

– Хочешь, чтобы я созвал Совет? Но Балахир и Нордек…

– Мне не нужно одобрение Совета. Можешь их поставить в известность… даже после. За Нордека не беспокойся – он будет молчать. Но об этом чуть позже.

– Так какие у нас еще неприятности, Тэрсел?

– Вчера, когда я присутствовал на уроке Гаста и Эрслайта, Нэиль случайно обнаружила, что может изменять время для пламени. Ты не должен откладывать попытку обучиться у нее магии времени. И если у тебя получится, попробуй потом обучить еще нескольких.

Игниферос сделался таким же мрачным, как нависшее над башней грозовое небо.

– Значит, Закатная обитель все же уязвима…

– Я попросил Нэиль проверить на других веществах, но пока больше ничего из материй не поддается временным изменениям.

– Это обнадеживает.

– Но есть маги, которые теперь с ними, – заметил я.

Нам принесли завтрак. Мы быстро поели, и я вернулся к истории.

Глава 10. Срединные миры

Утром я проснулся с ощущением, что мне в очередной раз приснился дурной сон и увидел перед собой Нэиль. Под глазами ее пролегли тени; она, похоже, давно наблюдала за мной. А потом я вдруг понял, что обнимаю ее, и на нас обоих нет одежды.

– Я думал, что это сон, – прошептал я хрипло.

– Что ты помнишь?

– Все… – я не сводил с нее ошеломленного взгляда, еще до конца не осознав, что произошло. – Нэя, ты спасла меня… Но почему?

– Не спрашивай меня, пожалуйста, – она высвободилась и спешно, стыдливо оделась. – Я надеюсь, что спасла тебя. Как ты себя чувствуешь?

– Жутко разбитым, но…

– Думаю, мне больше не придется этого делать.

Я встал, оделся. Слабость вроде больше не ощущалась, но в голове гудело, словно меня кто-то недавно оглушил. Нэиль тем временем приготовила завтрак. Ко мне осторожно подошел Шэд, я притянул к себе его косматую голову, зарылся лицом в гриве и приласкал зверя. В ответ я услышал довольное ворчание. Нэиль протянула мне кружку травяного чая. И я осушил ее залпом.

– Ты все еще слышишь голоса? – спросила Нэиль.

– Да, – прошептал я и ужаснулся, потому что понял, что странный гул в голове не что иное, как целый хор слов на непонятном мне языке.

И едва я прислушался, шум возрос, словно я оказался на базарной площади, со всех сторон окруженный гомонящей толпой. Только рядом никого не было. Ноги у меня дрогнули, и я ошалело шлепнулся на землю. Нэиль тут же присела рядом, взяла ладонями мое лицо, заставила смотреть на нее.

– Ты должен бороться с этим, я знаю, ты можешь. Ты уже доказал это.

– Ночью я даже не осознавал, что слышу их, – прошептал я. – Нэя…

По лицу ее скользнула слабая улыбка.

– Тебе повезло, что ты так отзывчив на светлые чувства, что даже готов не обращать внимания на боль и страх…

– Как ты узнала? Ты что-то видела?

– Ты должен благодарить свою мать… Я видела ее и слышала, что она говорила о тебе Игниферосу.

– Ты упоминала, что это не обязательно сбудется.

– Этот разговор состоится, так как других вариантов нет, – Нэиль отстранилась. – Они совершили ошибку, изгнав тебя и разлучив…

– Авориэн не сделала бы того, что сделала ты… – произнес я едва слышно. – Она сама испытывала страх…

Нэиль нахмурилась.

– Ты видела и такой исход, не так ли? – спросил я, и она кивнула. – Значит, этот все же лучше… Даже для тебя, Нэя.

Мы поели. Гул голосов в моей голове стих, но как только я, забывшись, стал прислушиваться, он снова набрал громкость. «Что ж такое, – я поморщился. – А если бы я понимал их?» В ответ на эту мысль я получил порцию головной боли и головокружение, которое, впрочем, через пару минут исчезло. Зажмурился, потряс головой и вдруг понял, что все, что я слышу, понимаю.

– Что случилось, Тэрсел? – встревожилась Нэиль.

– Ничего, но теперь я понимаю весь этот бред. Даже не представляю, как это произошло… – я пытливо посмотрел на Нэиль. – Скажи, мне теперь всю жизнь так жить?

– Если ты уже способен шутить, то это и вовсе замечательно.

Я фыркнул и осторожно, боясь, что не получится, попробовал раскрыть портал. Он с привычной легкостью распахнулся. Я вскочил на ноги, ощущая как волна счастья захлестнула меня. Потом на радостях притянул Нэиль к себе.

– Мы свободны! – я заметил, что радость передалась и ей. – Как я могу отблагодарить тебя?

Но она с улыбкой покачала головой.

– Это не в твоих силах. Ни ты, ни я ничего не сможем поделать с моим наставником.

– Если бы ты не видела выхода, разве ты пошла бы со мной? – спросил я.

– Я боюсь гадать.

– Значит, выход найдется, – я на миг призадумался. – Ты должна доучиться магии времени. Затем мы посетим Гейнира. Вдруг, он все-таки сможет помочь. Неужели ты не знаешь, как можно противостоять магии времени?

– Если бы мне была известна иная магия, наверняка, я знала…

– Значит, действительно стоит порасспросить Гейнира…

Мы переместились в безлюдный мир. Здесь я мог отдохнуть от непрекращающегося гомона, а Нэиль спокойно занялась последними страницами своей книги. Еще через два дня она, наконец, смогла показать, чему выучилась.

– Смотри, – сказала Нэиль.

Мы склонились над крошечным ростком, прошло всего несколько мгновений, а перед нами разросся целый куст.

– Про «жуков» забыла, – заметил я, указав на гусениц, которые поедали последние листочки с куста.

Нэиль покраснела.

– Не заметила личинок. Попробую другой.

Перед нами вырос второй кустик. И этот шелестел густой листвой.

– Хм, – высказался я. – Я так понимаю, нам теперь надо пойти поискать реку?

– Тэрсел! – возмущенно воскликнула Нэиль, а я засмеялся.

– Покажи что-нибудь серьезное. То-то Гейнир удивится, когда перед ним вдруг вырастет дерево.

– Можно я попробую на Шэде?

– Нет. И на мне тоже не надо.

Она с упреком взглянула на меня.

– Если тебе нужно живое существо, то в овраге по соседству живет лиса…

– Это магия присутствия?

– Да.

Мы обошли холм, на котором остановились на привал, и спустились в небольшой овражек.

– А ты сможешь выманить ее с помощью гипномагии? – спросила Нэиль, когда мы увидели исчезнувший в норе кончик рыжего хвоста.

– Она дикая… Шэд понимает меня, потому что знает команды. Но я попробую.

Я понимал, что никакие слова тут не помогут, и мне пришлось действовать на уровне чувств. И это сработало. Я передал лисе ощущение, что мы не причиним ей вреда, что мы такие же безобидные как стволы окружающих овраг вязов. Она высунула морду, принюхалась и неспешно выскользнула из норы. И в тот же миг застыла с поднятой передней лапой, так и не успев сделать шаг. Я опустился подле замершего зверька, но все мои попытки прощупать магию успехом не увенчались.

– Все-таки я не могу ощутить эту магию, – я обернулся к Нэиль. – Интересно, ты бы смогла освоить нашу?

Нэиль улыбнулась.

– Я очень хотела бы… Но вряд ли это возможно.

– Вот как?

– Некоторая ваша магия восхищает меня.

– Могу поклясться, что светлая, – заметил я с улыбкой, поднялся и отряхнул с колен пыль и налипшие травинки.

– И еще, конечно же, магия открытия порталов.

– Если судить по твоей истории, эта магия тоже принадлежит к светлой. Освобождай зверюшку.

Лисица как ни в чем не бывало продолжила свой путь и вскоре скрылась среди леса.

– Что ж, пожалуй, пора проведать Гейнира, – заметил я. – Ты готова?

Нэиль кивнула.

Мы переместились в Приграничье, и уже через пять минут пребывания там я заработал головную боль.

– Ты как? – спросила Нэиль, заметив, что я тру лоб.

– Несколько тысяч голосов – сплошной шум, кстати, весьма малоприятный.

Мы переместились почти к самому дому, в котором я останавливался у Гейнира. Когда мы подошли, нас ожидал один из охранников.

– Ты вернулся? – спросил он, окинув нас внимательным взглядом.

– Мне надо поговорить с Гейниром.

– Его сейчас нет в Приграничье. Три часа назад он отправился к Рубежу. Нам сообщили, что в Закатные миры проник кто-то из Срединных миров. Какой-то маг.

Мы с Нэиль переглянулись.

– Что ж, поищем его там, – заметил я, и мы направились прочь. – Если они обнаружили твоего наставника, Нэиль…

Она испугалась.

– Я не хочу перемещаться к Рубежу…

– Глупая, я никогда не совершу того, что мы оба видели. И ты знаешь почему.

Я раскрыл портал, и мы переместились прямиком к воротам серой крепости. Колдун, дежуривший на воротах, проводил нас на дозорную башню. Гейнир, задумчиво обозревающий окрестности, обернулся к нам. Здесь, в этом крошечном мире, где находилось всего две сотни магов, мысли неожиданно четко улавливались мной. И прежде чем он заговорил, я успел узнать несколько новостей, которые так и не сорвались с его языка.

– Значит, ты все-таки пережил проклятье, – произнес охранник.

– Мне повезло. Если ты не занят, я хотел бы переговорить с тобой.

– Я тоже, – Гейнир показал мне знакомую картинку. – Что это?

– Я подарил ее одному твоему охраннику – слишком уж она ему приглянулась.

– Красиво, – согласился Гейнир. – Но Сейн решил поделиться ее красотой с остальными…

– Я не предполагал, что так выйдет.

– Все они теперь только и говорят о связующем маге и своем возможном повелителе…

– Ты сам знаешь, что это невозможно. Я слышал от Сейна, что они ожидают от нового повелителя распоряжения об отмене охраны. Но я согласен с тобой – Рубеж необходим Закатным мирам.

– Вот как? – на лице Гейнира отразилось легкое удивление.

– И именно поэтому я и хочу переговорить с тобой. Мне стало известно, что срединные маги могут проникнуть сюда незаметно для вас.

Гейнир нахмурился.

– Каким образом? И откуда тебе стало известно?

Я вкратце рассказал об артефактах, не позволяющих обнаруживать открытие порталов. Потом я сделал паузу.

– Об этом мне рассказала Нэиль. Она из Срединных миров, – я кивнул на девушку, которая под хмурым взглядом Гейнира спешно спряталась за мою спину.

– И как же она проникла сюда? У нее есть артефакт, чтобы мы могли посмотреть на него?

– Нет. Но сюда ее провел маг по имени Дорстар, маг, некогда покинувший светлую обитель, побывавший в Срединных мирах, а затем вновь вернувшийся сюда.

– Дорстар… знакомое имя. Ты встречал его?

– Да, всего месяц назад.

Гейнир на миг отвернулся от нас, посмотрев на равнину, потом вновь обратил взгляд ко мне.

– Это очень плохие новости, Тэрсел.

– Я посчитал, что тебе лучше их знать.

– Спасибо. Девчонка – она маг времени? – спросил Гейнир, глянув мне за спину.

– Нет, но ее наставник – да. Он преследует ее. Мне в Приграничье сказали, что ты здесь, потому что кто-то проник в Закатные миры. Вероятно, ты видел его?

Я спрашивал, однако уже знал, что Гейниру сообщили именно о Варгохе.

– Нет, но его заметили другие… Однако он так же быстро исчез, как и появился. Я посчитал, что охрана оказалась нерасторопной, а тут оказывается виновны артефакты…

Я почувствовал, как пальцы Нэиль вцепились мне в плечо.

– Вы хотели убить его? Или каким-то образом пленить?

– Убить. Временного мага можно только успеть убить. Запомни, вдруг тебе пригодится, – Гейнир усмехнулся. – Раз уж ты прознал про это… Они применяют магию времени к различным предметам, веществам, живым существам. Самое простое им – дотянуться до тебя и нейтрализовать. На наше счастье эта магия имеет пространственные ограничения. Если временной маг далеко, ты можешь достать его тем, что он не может учитывать. Лучше всего применять стальные иглы, по крайней мере, об этом известно аж с последней войны – они их даже увидеть не успевают. Но вот если они применят магию времени ко всему своему окружению, тогда тебе ничто не поможет.

И он метнул несколько таких иголок в Нэиль. Однако все они замерли на полпути.

– Успокойся, это я их остановил, – я повел рукой, и все они испарились. – Нашел рядом с кем проверять ее.

– Ты хорошо владеешь охранной магией. Но девчонка не должна уйти отсюда. Ты сказал, что тот маг ее наставник, значит она будущий временной маг…

– Я обязан ей жизнью, – заметил я.

На лице Гейнира отразилось недоумение.

– Девчонке, которая даже не умеет управлять магией времени? – однако появившаяся было усмешка исчезла с его лица.

Он пристально посмотрел на меня.

«Значит, тебе не удалось миновать этого, гипномаг?» – спросил он мысленно, не спуская с меня взгляда.

Я скривился.

– Ты и твои охранники как открытая книга, – заметил я. – Ты не хотел, чтобы я знал твои мысли. Но сейчас я ничего не могу с этим поделать…

«И как же девчонка спасла тебя от безумства?»

«Развлекала меня в это время беседой, – огрызнулся я мысленно. – Мы не о том говорим, Гейнир».

– Что ты хочешь?

– Я надеялся узнать у тебя способ, как можно пленить временного мага…

– Ты слышал – это невозможно. Для чего тебе?

– Нэиль и наставник связаны магией.

– Связующая магия? – Гейнир нахмурился. – Но ведь ты связующий маг!

– Не слишком хороший, можешь так и рассказать своим охранникам. Эта магия слишком тонка, чтобы я почувствовал ее. Если, конечно, у вас в Приграничье не осталось книг по ней.

– Ничего, кроме той книги с рисунком обители и того конверта…

– Нэиль рассказала, что такие книги сохранились в Срединных мирах в главной Цитадели.

– Тэрсел, ты все-таки не в себе, – Гейнир хмуро на меня посмотрел. – Забраться в Срединные миры сродни самоубийству. Ты не сможешь противостоять магам времени.

– Кто-то из нас, похоже, чувствует себя там вполне комфортно, – заметил я.

– Дорстар, несомненно, предатель.

– Почему ты так уверен? Может, им до нас давно уже нет дела?

– Особенно до связующего мага, – осадил меня Гейнир.

– Значит, тогда все дело в связующей магии? Не зря же они ее опасаются – не только ведь из-за Восходных миров.

– Тебе уже и об этом поведали, – Гейнир криво усмехнулся. – Я полагаю, что именно из-за Восходных.

– А я нет.

– Тэрсел, – прошептала Нэиль. – Уйдем отсюда, пожалуйста!

– Знаешь, любопытная мысль, но ты можешь и ошибаться… – заметил Гейнир. – И если вдруг ты решишь проверить, что находится по ту сторону, дорога назад тебе заказана!

– Ты полагаешь, что я способен стать предателем?

– Я боюсь этого больше всего! Если ты оступишься, мы убьем тебя!

Я опустил глаза. Но тут вскрикнула Нэиль. Рядом с ней за нашими спинами открылся портал, и Варгох, схватив девушку за руку, потащил ее к себе.

– Поостерегись, охранник! – крикнул он Гейниру. – Я на своей территории. Да и забираю то, что принадлежит мне.

Однако я успел схватить Нэиль за другую руку. И она застыла прямо посреди портала, меж двух миров.

– С дороги, щенок! – рявкнул Варгох, наши глаза встретились, и я успел опередить его на какой-то ничтожный миг, оглушив гипномагией.

Маг, потеряв сознание, начал падать на землю, с его шеи скользнул артефакт, а портал вдруг схлопнулся, затягивая Нэиль в Срединные миры, с силой сравнимой только с силой смерча.

– Нэиль! – я вцепился в нее изо всех сил.

– Брось ее! – заорал позади меня Гейнир.

Но я вслед за Нэиль шлепнулся на землю Срединного мира рядом с девушкой, упавшей прямиком на мага. На меня же сверху свалился, мягко спружинив и смягчив столкновение, Шэд. И после этого портал с хлопком закрылся за нами. Нэиль оправилась гораздо быстрее меня – вскочила и схватила меня за руку.

– Бежим!

– Лучше всего нам немедленно вернуться назад!

– Мы не сможем.

– Почему?

– Тэрсел, не медли, прошу тебя! – в ее голос закрался страх.

Но я потянулся к мировой ткани, и то, что открылось, едва не ввело меня в полный ступор. Вместо двух порталов, один из которых я смог бы открыть, передо мной вырисовались десять. И ни один из них не вел в мир Рубежа.

– Он открыл пять порталов! – Нэиль тащила меня прочь. – У тебя уйдет не один день на поиск обратного пути.

– Что?! – я отказывался верить. – Это невозможно!

– Ты видел собственными глазами! Это – Срединные миры! Они почти бесконечны!

– Нэя! Куда ты идешь?

– Подальше отсюда. Он скоро очнется?

– Через полчаса. Если никто ему не поможет…

Нэиль неожиданно остановилась.

– Открывай портал, нам надо бежать отсюда. В Срединных мирах тоже есть охранные посты.

– Но если мы переместимся, я вовсе запутаюсь! – в отчаянии воскликнул я.

– Если мы не уйдем отсюда… – она указала мне куда-то.

Я посмотрел в ту сторону и обнаружил верховой отряд из магов тридцати. Нас еще не заметили, но ехали они в нашу сторону, и расстояние между нами сокращалось. Шэд глухо зарычал.

– Проклятье, – прошептал я.

– Только не забывай, что ты можешь спровоцировать войну! – вернул меня к действительности голос Нэиль.

Я открыл первый попавшийся портал, и мы переместились туда, и так несколько раз. Я пытался запомнить миры, но понимал, насколько все это в итоге окажется бесполезно. Наконец мы остановились в каком-то светлом леске. Нэиль собрала ягод. Я задумчиво сжевал несколько высыпанных мне горсток. Шэд как ни в чем ни бывало жевал траву. Я привычно потянулся за фляжкой и подскочил на месте.

– Мои вещи! – воскликнул я. – Сумку сорвало, когда я пытался высвободить тебя… Я дурак…

Я сел на землю и закрыл лицо руками.

– Прости, – голос Нэиль наполнился тревогой и виной.

– Нет, я сам виноват. Я отдал то, что не должен отдавать, – я посмотрел на нее. – Я говорю о картинке Брингольда. Любой связующий рисунок, как далеко бы не находился от оригинала, всегда имеет слабенькую, но связь с ним. И я… я бы нашел путь назад даже здесь, если бы у меня была эта картинка или же любая другая из моего альбома… Но на брингольдской – самая сильная связь…

– Я ничего не слышала об этой особенности…

– Конечно, слышала. Как, по-твоему, наставник находил тебя? Суть одна, только вместо рисунка, ты живая…

– Как быстро он найдет нас? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Судя по всему, он не слишком хорошо управляется с этим. У нас есть несколько часов для отдыха и решения, что делать дальше. И еще, я хочу, чтобы ты рассказала мне все, что тебе известно о Срединных мирах. Как они пользуются порталами и не запутываются в этом? Может, существуют какие-то карты?

– Я лишь знаю, что артефакты открывают до пяти порталов, больше мне ничего не известно.

– А твой дар провиденья? Неужели с помощью его нельзя узнать, что лежит дальше?

– Он показывает судьбу живого существа, но никак не то, что скрывается за соседним холмом.

На меня нахлынуло отчаяние. Но я отмел его. У меня есть целый год до того момента, как я мог вернуться в Закатную обитель. За это время я должен найти дорогу назад.

Однако я заблуждался. Я пытался найти систему сообщения между мирами, но безрезультатно. Мы перемещались по ним, умудрившись попасть в совершенно глухие места, где не было даже человеческого жилья, не говоря о магах. Только три года спустя мы набрели на мир, в котором находились человеческие деревушки. Найдя плохонький постоялый двор, я три дня не вылезал из постели, отсыпаясь, и избавляясь от своей загнанности. Немного придя в себя, я прислушался к деревенским разговорам. Лишенный на три года общения, кроме как с Нэиль, я сейчас чуть ли не радовался дару гипномагии, раскрывшей для меня разум каждого жителя и вырисовавшей всю жизнь деревеньки. Однако радость моя скоро прошла, когда я понял, что этот мирок такой же глухой, как и те, которые мы минули. Маги сюда забредали крайне редко, а жители понятия не имели о месте их мира в бесконечной череде Срединных миров. Но я на всякий случай, боясь, что впереди нас ожидают безлюдные места, раздобыл бумагу, изготовил краски и кисти и сделал связующий рисунок этой деревни. Через пару недель, отдохнув и набравшись сил, мы пустились в путь. Я опробовал, как работает связующая магия, и рисунок действительно сумел привести нас обратно. Запасшись снедью, мы отправились дальше. Но нас ждало долгое безлюдное странствие. И лишь крайне редко попадались людские поселения, а обнаружить магов у нас не выходило.

Вновь подступило Отчаяние и завладело моими мыслями. Прошло семь лет, а выхода по-прежнему не находилось. Я думал о Закатной обители, о близких и о том, что, верно, они тоже потеряли надежду когда-либо увидеть меня. Я сел на землю закрыл лицо руками, а из глаз потекли слезы. Я плакал с такой болью, какую не испытывал даже в детстве от обид и побоев. Нэиль опустилась рядом, отвела одну мою руку от лица и прижалась губами к щеке.

– Не надо, Тэрсел, – прошептала она, на ее ресницах тоже застыли прозрачные капельки. – Я знаю, ты вернешься, ты найдешь путь…

– Когда? – выдохнул я с горечью. – Когда, Нэя…

– Я не знаю, но ты… обязательно вернешься.

Она обняла меня за шею, а я прижал ее к себе, ощущая, как хрупка и слаба девушка, и мне стало стыдно, что она держалась куда мужественнее меня. Только одно оправдывало мою слабость – в отличие от Нэиль мне было что терять и куда возвращаться.

– Нам надо найти хотя бы одного мага, – прошептал я. – Хотя бы одного.

Мы вновь пустились в путь. Я на всякий случай сделал несколько связующих рисунков тех миров, показавшихся мне хоть немного значимыми.

А потом произошло то, чего я так долго ждал.

– Тэрсел, стой! – закричала Нэиль, когда я стал раскрывать один из порталов. – Не этот, другой!

– Почему?

– Он знаком мне, – заверила она.

Я захлопнул раскрывшийся портал и заново слегка приоткрыл все десять.

– Который из них?

– Вот этот! – Нэиль указала на равнинный мир, усеянный камнями. – Я помню – мы проходили его, когда меня вели в Цитадель, чтобы связать магией.

– В Цитадель? Хочешь сказать, что мы забрались в самый центр Срединных миров? – вопреки ожиданиям Нэиль я испытывал совершенно не радостные чувства.

– Да нет же! Наоборот хорошо! Если я вспомню путь, мы сможем добраться до Цитадели… Там есть Портал!

– Что там есть? – ее радость так и не вселила в меня уверенность.

– Портал, ведущий прямо к границе Срединных и Закатных миров.

Я застыл, с трудом осознавая ее слова.

– Прямой портал к Рубежу? – выдохнул я, почти не веря в удачу.

– Да. Самое главное, чтобы он работал. Его, как и все остальные магические артефакты, изготовили в давние времена, когда между тремя народами еще существовал мир.

– Нэя… я надеюсь, что ты найдешь путь! – я прижал ее к себе и поцеловал.

Нэиль смущенная вырвалась.

– Тэрсел, ты обещал.

– Прости… – я открыл нужный портал, и мы переместились в него.

После я приоткрыл снова десять. Нэиль задумалась, а ее лицо тронула бледность.

– Я совсем позабыла… наверное, Варгох открывал по пять порталов… Но… мы переместились отсюда прямо в мир Цитадели.

– Это уже что-то. Нам придется поискать…

– Да, я готова, – она кивнула. – Но, может, от этого мира до Цитадели не пять переходов, а меньше.

– Что ж, тогда начнем искать по уровням – сначала проверим первые сто миров, потом тысячу, может, нам повезет…

Я открывал каждый из десяти порталов, затем в каждом из них следующие десять. Нэиль внимательно разглядывала каждый мир и качала головой. Просмотрев сто миров, мы сделали перерыв на обед.

– В худшем случае нам предстоит просмотреть сто тысяч миров, – заметил я задумчиво. – Но время у нас сейчас есть.

Но нам повезло на следующий день, когда число осмотренных миров перевалило за тысячу.

– Вот он! – воскликнула Нэиль.

Перед нами лежала холмистая равнина с редкими светлыми, позолоченными осенью рощицами, а впереди на одном из пологих склонов холма раскинула стены огромная крепость. Мы прошли портал и зашагали в направлении Цитадели.

На нашем пути шумел лесок, и скрытые его сенью, мы достигли нашей цели через три часа. Когда мы выбрались из леса на открытое пространство, я застыл, в изумлении изучая Цитадель. Это была действительно огромная крепость, имевшая несколько ярусов крепостных стен. Однако вряд ли бы ей понадобилась такая защита – вся Цитадель и близлежащие земли находились под колпаком времени, практически невидимым, если бы не одно обстоятельство. Приглядевшись можно было обнаружить стайку птиц, не заметивших преграды и влетевших в прослойку иного времени. Теперь они, навечно застыли в полете. Впрочем, в куполе застревали и другие существа – насекомые, летучие мыши, несколько сов, а на другой стороне высоко над городом неподвижно висел дракон, извергнувший пламя. Везде царила осень, мы успели немного продрогнуть, даром, что небо затянуло тучами и пошел мелкий снежок. Однако в круге, где остановилось время, властвовало иное время года. Стояли высокие зеленые травы, и деревья замерли в весеннем цветении.

– Здесь магия времени действительно напоминает незримую паутину, – заметил я. – Или прозрачный кусок янтаря.

– Это Временной купол. Цитадель окружают несколько поясов течения времени. И такую защиту способен обойти только искусный временной маг. Я не смогла бы…

– Почему снег не застревает? – спросил я. – Купол отталкивает его…

– Купол теперь все отталкивает, а этих оставили в назидание врагам.

– Хорошо, что не самих врагов.

– Их участь не лучше. Говорят, они пленники в Цитадели…

Огибая купол шла круговая дорога. А дальше стояло сооружение, похожее на ворота. Точнее, четыре каменных столба, на которых лежали такие же каменные балки и плиты крыши.

– Это…

– Портал, – подтвердила Нэиль. – Он ведет прямо к границе Срединных миров.

Мы осторожно двинулись к Порталу. Неподалеку от него у дороги, ведущей от купола, расположились несколько таверен. Дальше Портала находился другой проход, но уже через Временной купол в Цитадель, обозначенный причудливой каменной аркой. Подле нее стояло два стража. Но пока дорога от Цитадели, как и к ней, была пуста. У трактиров наблюдалось то же затишье. Возможно из-за раннего часа. По крайней мере голосов я слышал мало, а стражники у арки и вовсе дремали.

– Ты думаешь, мы сможем воспользоваться Порталом? – спросил я.

– Я надеюсь, что ты сможешь, – Нэиль через силу улыбнулась.

– Я тоже.

И тут мы заметили, что от Цитадели движется целый отряд, и невольно замедлили шаг. Присмотревшись, мы поняли, что ведут пленника – руки сковывали цепи, а окружало его десять стражей. Мы с Нэиль переглянулись.

– Не беспокойся – никто не примет тебя за чужака…

– Не слишком ты уверена, – заметил я и спросил. – Кто этот пленник? И куда они ведут его?

– Один из закатных магов… – едва слышно заметила Нэиль. – Про иных я никогда не слышала.

Процессия тем временем прошла арку и подошла к Порталу. Здесь все остановились. С пленника сняли цепи, а мы находились уже достаточно близко, чтобы расслышать разговор.

– Без глупостей, Марн, – предупредил главный из стражи.

– Самая большая глупость была, когда я пришел сюда, – ворчливо отозвался маг. – Совершить что-либо еще более глупое, я, увы, не способен.

– Ну да, ты тогда чуть пол залы не спалил, – засмеялся страж. – Чини, давай, фонари. А то вчера вечером некоторым особо важным персонам пришлось переправляться впотьмах.

– А у вас даже обыкновенных факелов посветить не нашлось? – изумился маг.

– Фонари не подводили лет двести.

– Ох, значит ли это, что в следующий раз я понадоблюсь тоже через столько лет? – сокрушенно заметил маг.

Между тем к Порталу приставили лестницу. Маг забрался наверх, снял стеклянные колпаки фонарей и принялся колдовать над ними.

– Он ведь огненный маг? – спросила Нэиль.

– Да. Странно, что Дорстару удалось избежать подобной участи. Хотя, ему, наверное, поручили нечто боле важное, чем починку магических светильников.

Внимание стражи было полностью поглощено пленником, мы решили не привлекать к себе особого внимания и проследовали мимо к таверне.

– Постой! – окликнули нас, едва мы успели отойти на несколько шагов от Портала. – Эй, красавица!

Нэиль с удивлением обернулась, а я изобразил недоумение – девушку окликнул пленник.

– Работай давай! – прикрикнул страж с недовольством и обратился к нам. – Не обращайте внимания и простите, что он потревожил вас.

– Ничего страшного, – отозвался я. – А что с фонарями? Магия «кончилась»?

– Точно, – страж кивнул нам.

– Нет, пожалуйста, – вновь подал голос пленник, внимательно оглядев нас.

Его внимание не слишком меня радовало. Но в то же самое время я ощущал, что он не желает нам вреда.

– Пожалуйста, Лейд. Вы упечете меня опять на двести лет, и я за все это время не увижу ни одной хорошенькой девушки!

Ответом ему был взрыв хохота.

– Ты даже не успеешь оглянуться, как промчатся эти двести лет! – смеясь ответил Лейд. – Прошу простить, что пленник пристает к вашей даме, господин.

– Она всего лишь раба, – я пожал плечами.

Стражник вытаращил глаза.

– Провидица? – на лице его отразилось опасение.

– Лейд, пожалуйста, если господин позволит, я хотел бы пообщаться с провидицей! – Марн улыбался стражу, но на меня он бросил взгляд, полный отчаяния, и я понял, что он знает, что я не временной маг.

– Зачем тебе провидица, Марн? – развеселился еще больше страж. – Я тебе не хуже могу предсказать твое будущее. Поверь, оно будет таким же, как твое настоящее!

– Пожалуйста! Она могла бы рассказать о моих близких…

Лейд, судя по всему, являясь вполне добродушным малым, несмотря на свою должность стража, обратил на меня вопросительный взгляд.

– Мы особо не торопимся, – заметил я. – В здешнем трактире я встречаюсь со своим приятелем, но мы пришли раньше назначенного срока.

– Вот как? А зачем тебе провидица, господин?

– Как раз собираюсь продать ее приятелю – мне порядком надоело слушать всякие ужасы о своей судьбе.

Лейд рассмеялся и глянул наверх на Марна.

– Если управишься быстрее, у тебя появятся несколько минут полюбоваться на девушку. Я тоже хочу послушать, что она тебе скажет.

Марн управился за минуты три. И мы все дружно направились к трактиру. Стражники, радуясь перерыву, уселись за один стол, а мы четверо – за другой.

– Все в порядке, Нэя, – незаметно прошептал я занервничавшей девушке.

Нам принесли вина, и я немного подпортил его в кубке Лейда. Капитан стражи захмелел сразу после первого глотка и уже не понимал ничего, что происходит вокруг. Марн глянул на него, а потом обратил пораженный взгляд на меня.

– Ты ведь темный маг? – тихо заговорил он. – Вот уж никогда бы не подумал, что буду так рад видеть хоть одного из вас… Скажи, как ты попал сюда и собираешься ли возвращаться в Закатные миры?

– Пытаюсь вернуться около семи лет, – я нахмурился. – Как попал – лучше не спрашивай… нелепая случайность…

– Я тоже попал сюда из-за собственной глупости, но… Могу попросить тебя передать Игниферосу просьбу, чтобы он попытался освободить нас…

– Каким образом?

– Я не знаю… Может, выкуп, может… силой. Но наша жизнь превращена в сплошной сон.

Я поглядел на него с недоумением.

– Нас держат во временной тюрьме. Для каждого из нас останавливают время. Сотни лет могут пронестись как мгновенье, а мы даже не почувствуем этого. Некоторых будят чаще, некоторых – реже, но всех нас используют, чтобы чинить и поддерживать работу магических артефактов. Наша участь рабов даже хуже, чем у нее, – он кивнул на Нэиль. – Мы как вещи, которые достают с полки только тогда, когда они понадобятся.

– Но вас сюда никто не тащил, – заметил я. – Минуя Рубеж и Приграничье, вы не послушались предупреждений охранников.

Марн горько усмехнулся.

– В чем-то ты прав. Хотя многие из нас, одни по не знанию, другие по наивности, полагали, что распри со срединными магами – дела давно минувших дней. Вот и подались в путь и проникли в Срединные миры. И никто, кроме, как я слышал, предателей, не вернулся. Нас пленяли, едва мы успевали ступить в Срединные миры – там у них хватает охранных постов, – затем доставляли в Цитадель. В ней мы навсегда застревали во временной тюрьме, из которой нас извлекали только тогда, когда необходимо подправить магические артефакты. Нас… очень много – около трех тысяч…

– Так много? – поразился я.

– Нас, кто ушел от Игнифероса, было двадцать. Остальные тут с очень давних времен. Ходят слухи, что пленников было когда-то гораздо больше. Но за ненадобностью их просто уничтожили, оставив лучших…

Я нахмурился и покачал головой.

– Игниферос не станет рисковать. Пытаться освободить вас – значит ставить под угрозу жизни оставшихся. Временной магии противостоять невозможно…

– Если бы в обители появился связующий маг! – на лице Марна отразилось отчаяние.

– И что? Что он смог бы сделать? – спросил я, удивленный таким поворотом дела. – Даже если маг появится, никто его этой магии не обучит – ни в темной, ни в светлой обители нет книг по ней.

– Такие книги когда-то имелись в Закатной обители, но когда она пала, они успели попотрошить нашу библиотеку…

– То есть?! – изумился я.

– С тех самых пор, – понизил Марн голос. – Как нас загнали в Закатную обитель, срединники следили за нами. Они и сейчас следят. Как только стало известно о расколе и о том, что последовало за ним, они, понимая, что имеют шанс заполучить наши знания, просто выкрали книги в тот момент, когда вовсю шла междоусобная битва.

– Откуда ты знаешь, что они и сейчас следят?

– Меня, конечно, не так часто вытаскивают из тюрьмы, но когда это случается, можно много почерпнуть из разговоров тех же стражников. Они настолько уверены, что я никуда не денусь, что позволяют себе вполне откровенные беседы. Для Цитадели следят около двадцати колдунов. Последнее, что мне стало известно, что Закатную обитель восстановили, а Игниферос объединил вновь оба рода. А узнал я это девять лет назад.

Мы с Нэиль переглянулись.

– Выходит, еще до того, как я побеседовал с Дорстаром, – заметил я. – Странно, что он об этом не знал.

– Я слышал о Дорстаре, – оживился Марн. – Он предатель, не сомневайся, только ему поручено приглядывать за мирами около Приграничья.

– Может, ты знаешь и остальных? – спросил я.

– Знаю еще троих. Но они тоже следят за мирами недалеко от Рубежа. Каждый приглядывает примерно за десятком миров.

Марн назвал мне имена, которые мне ничего не говорили.

– Ты думаешь, что кто-то раньше следил за темной и светлой обителью, а теперь и за Закатной? – спросил я.

Марн кивнул. А я очень осторожно коснулся его разума. На этот раз я решил, что сейчас не тот случай, чтобы брезговать гипномагией. Следом точно так же я «прочел» Лейда, узнав куда больше, чем ожидалось. И не позволил изумлению, рвавшемуся наружу, отразиться на своем лице. Марн в это время как ни в чем не бывало рассказывал о Срединных мирах, о тех давних временах, когда между нами еще царил мир.

– В Срединных мирах вовсю пользуются магическими приспособлениями, изготовленными закатными колдунами давным-давно. С тех пор многое пришло в упадок. Раньше у них даже имелись летающие суда, использующие левитацию, и огромные порталы, способные пропускать их. Это был поистине период расцвета и для нас и для них. Торговые караваны этих судов свободно перемещались по мирам от Цитадели до самых краев миров – к Закатной и Восходной обителям. А потом… все рухнуло…

Марн сделался мрачен, ненадолго задумался, затем обратился ко мне:

– Прости, я прошу тебя об услуге, но даже не поинтересовался твоим именем.

– Оно тебе известно, – отозвался я, поднимаясь из-за стола.

Марн обратил на меня удивленный взгляд.

– С чего ты взял?

– Я – гипномаг, Марн. Тебе нет нужды что-либо еще рассказывать мне.

Марн сглотнул.

– Ты – Тэрсел? Я слышал о тебе давно, что ты… сгинул.

– Можно и так сказать. Но теперь я нашел Портал.

Нэиль поднялась вслед за мной, как и Марн.

– Милорд… – голос его внезапно сделался хриплым и едва слышным.

– Не проси меня об этом. Я не смогу взять тебя с собой. Это большой риск… Я передам твою просьбу Игниферосу, но знаю, он не поможет вам.

– Но он не рискует остальными! – в порыве отчаяния воскликнул Марн. – Тебе ведь теперь известно, почему они не уничтожили нас, почему не смогли! Закатная обитель защитила нас – магия времени в ней бессильна! Пусть освободит хотя бы только нас, всего двадцать…

– Закатную обитель уже разрушали! – жестко отрезал я. – Куда деваться магам, если это снова произойдет?

Марн смолк, а кровь отлила от его лица.

– Игниферос никогда не пойдет на это, – повторил я. – Но я над этим подумаю. Хотя нахожу выкраденные книги куда более ценными, чем беспечные светлые маги.

Марн уставился на меня.

– Подпорти светильники на Портале, – я понизил голос. – Пусть снова придут в негодность ровно через три месяца. За это время ты должен узнать, где в Цитадели хранятся книги по связующей магии.

Марн открыл рот от изумления.

– Но ведь меня сейчас упекут во временную тюрьму!

– Делай, что хочешь, но узнай про книги. Пусть у них возникнут еще где-нибудь проблемы с освещением, – я, разозлившись, притянул Марна к себе и прошипел ему в лицо. – У тебя три месяца. Если не управишься – я сотру в порошок Цитадель вместе с вами.

На лице Марна отразился ужас.

– Ты – связующий маг? – едва слышно произнес он.

– Я не слишком хорошо представляю, что такое связующая магия, но начинаю догадываться, почему ее так боятся. Мне нужны знания, Марн. И я надеюсь, у тебя хватит ума не стать предателем.

– Никогда! Но… поклянись мне, что освободишь нас, если найду то, что тебе нужно.

– Я клянусь.

Прежде чем отрезвить стражников, я позаимствовал у двух из них артефакты, служащие для перемещения между мирами. После этого их лица обрели осмысленное выражение, но они ничего не запомнили из произошедшего в трактире. Лейд поднялся из-за стола, увлекая за собой Марна.

– Я забыл кое-что сделать, – спохватился Марн. – А то светильники опять не зажгутся вечером.

– Что?! – возмутился Лейд. – Совсем девушка мозги твои задурила!

– Не сердись, там дел на одну минуту.

Они вернулись к Порталу. Марн забрался наверх, чтобы «подпортить» свою же магию. Потом они двинулись через арку обратно в Цитадель. Мы с Нэиль проследили за ними от дверей таверны.

– Зачем тебе это, Тэрсел? То, что ты затеял – тот же самый риск жизнями остальных колдунов, – произнесла Нэиль, и в голосе ее послышались грусть и тревога.

– Я знаю. Но я так же знаю, что они сметут нас, едва сочтут необходимым. Рубеж и Приграничье падет. Насчет Закатной обители я не уверен. Но пример ее разрушения – более чем показателен.

Нэиль с изумлением воззрилась на меня.

– Ты хочешь сказать, что к этому приложили руку Срединные маги?

– Ты ведь слышала – они не уничтожили нас потому, что в Закатной обители не действует магия времени. А здесь… здесь хорошая защита и от гипномагии… я могу слышать только тех, кто находиться вне Временного купола. Даже рядом с Порталом чужие мысли меня не донимали.

– Значит, в трактире ты узнал, как пользоваться Порталом?

– Да, нам надо поторопиться, пока сюда еще кто-нибудь не пожаловал.

Мы осторожно подошли к Порталу, но стража у арки смотрела вслед удаляющейся процессии с огненным магом. Портал приводился в действие механическим путем, и это казалось довольно непривычным. После поворота нескольких каменных ручек, внутри столбов распахнулась мировая дверь, и мы поспешили в нее шагнуть. Как он работает, я почерпнул от Лейда, от него же я знал, что нас ждет по ту сторону. Поэтому я тут же оглушил стороживших Портал стражей – их оказалось восемь. Затем я сразу потянулся к мировой ткани, и, увидев среди десяти миров Рубеж, раскрыл его и еще несколько до самого Приграничья. Потянул за собой Нэиль.

– Зачем сюда? – испугалась она. – Ты помнишь, что говорил Гейнир?

– У него остались мои вещи. Надеюсь, Гейнир их сохранил.

Мы двинулись по городу к знакомому дому. На нас никто не обращал внимания, но в основном потому, что я воспользовался гипномагией. В доме Гейнира не оказалось. Я беспрепятственно прошел в тот зал, где мы с ним когда-то обедали. В книжном шкафу рядом с книгой о Закатной обители я с удивлением обнаружил свою сумку. Достал ее и, заглянув внутрь, удостоверился, что вещи на месте. Взамен сумки я оставил один из снятых со стражей Лейна артефактов, служащих для перемещения по мирам. Покопавшись в памяти одного из слуг, я узнал, что Гейнир находится в крепости Рубежа.

– Гейнир узнает, что ты побывал здесь, – сказала Нэиль.

– Он понимает, что ничего не сможет мне сделать, – возразил я. – Он не идиот.

Мы переместились на несколько миров, остановились на час в одном из постоялых дворов, чтобы привести себя в порядок. И лишь после этого я раскрыл портал, и мы, сделав пару переходов, оказались в Закатной обители.

Глава 11. Новые ученики

– Это все? – произнес Игниферос – лицо у него было еще более мрачное, чем до начала нашего разговора.

Я кивнул. Он поднялся, подошел к окну и долго безмолвно стоял, всматриваясь в темень. Незаметно прошел день, но мы, пропустив обед, все же сделали небольшой перерыв на ужин. Солнце зашло час назад.

– Насколько ты хороший связующий маг, Тэрсел? – наконец нарушил Игниферос молчание.

– Прости, не с кем сравнить. Но мне кажется, что весьма неважный… Я все делаю по наитию…

Игниферос посмотрел на меня, вернулся обратно и, усевшись в кресле, задумался.

– Значит, когда-то мы сами нарвались на неприятности, – он печально улыбнулся. – Ты осознаешь, какая вырисовывается картина мира?

– Скверная.

– Когда-то связующий маг уничтожил Восходные миры, за это срединные маги закрыли нам путь в свои миры, а потом и вовсе загнали на самый край миров. Если бы не защита от времени Закатной обители, нас бы уничтожили. Здесь кроется какое-то странное противоречие… Закатные маги побоялись нападать на Срединные миры и вместо этого атаковали Восходные. Однако срединные маги, опасаясь связующего мага, первыми нападают на Закатные миры. Значит ли это, что они правильно оценили угрозу и предотвратили ее? Или всего лишь перестраховались?

– Если верен первый вариант, разве Повелитель Закатных миров позволил бы загнать себя в угол? – спросил я.

– То есть ты полагаешь, что они все же сильнее нас? – Игниферос покачал головой. – Все это похоже на головоломку, у которой не хватает весьма важных деталей… Возникает слишком много вопросов. Почему, например, они не смели нас, когда мы стали уязвимы, оказавшись в Бинаине? Неразумно было упускать такой шанс, если они действительно стремились уничтожить нас.

– Я не понимаю этого точно так же как и ты.

– Однако ты, Тэрсел, умудрился дать клятву освободить пленников… Это глупая затея. Ни я, ни ты не можем рисковать Закатной обителью. Ты прав, сказав об этом Марну.

– Я не собираюсь рисковать, – заметил я. – Марн обещал мне узнать про книги. Возможно, они многое объяснят.

– И как ты собрался добыть их? Это ли не риск?

– Пока только узнать, где они находятся. Дальше будет видно.

– Не забудь поставить меня в известность. Заранее.

Он хотел что-то добавить, и я подумал, что верно, опять про мою легкомысленность. Но Игниферос смолчал. А потом вдруг рассмеялся. Я глянул на него с недоумением.

– Извини – вспомнил про те книги по истории. Тебе не надо их читать.

– Я подозревал, что не придется, – я поднялся.

– Тэрсел, погоди, – Игниферос подошел ко мне и посмотрел в глаза. – Значит, если бы не Нэиль… И теперь разум всех магов обители открыт для тебя?

– Я стараюсь не прислушиваться, – я поморщился. – Но ни тебя, ни Нэиль я не слышу.

– Выходит, твоя собственная защита не пропускает тебя?

– Я же не пытаюсь проникнуть… То что происходит… у него легкое скользящее воздействие. И иногда мне удается почти заглушить его.

– Хм, – Игниферос оглядел меня. – Хотелось бы мне знать, как Ментеперу удалось сделать это, потому что… он не был сильнее меня в гипномагии. Наверное, есть что-то еще…

Глаза его в изумлении распахнулись.

– Что такое, Игниферос? – от выражение лица старика мне стало не по себе.

– А тебе не приходило в голову, что способность к связующей магии ты мог унаследовать от него?

– Не думаю, – я покачал головой. – Ты его брат. Уверен, вы обладали одинаковыми способностями.

– Но ты сказал, что он доходил до Приграничья. Несомненно, он узнал, чем грозит владение связующей магией, и вполне мог скрыть дар.

– Звучит довольно сомнительно. Обладай он связующей магией…

– Однако ты так и не выяснил, что делал Ментепер в Приграничье. Я бы посоветовал посетить Гейнира и расспросить его поподробнее. Не затягивай с этим. И знаешь что… Если магия времени действует в остальных мирах, магам опасно там появляться. Я отдам распоряжение, чтобы никто больше не покидал Закатную обитель.

– Не делай этого. Если за нами действительно приглядывают, такие меры покажутся подозрительными. Пусть все останется без изменений.

Игниферос нахмурился, но затем все же согласно кивнул.

– Как ты думаешь, есть ли предатели в самой Закатной обители? Твоя особенность гипномагии не пролила свет на этот вопрос?

– Я специально не прислушивался.

– Возможно, стоит проверить.

– Не все сразу. Сперва я разберусь с Балахиром. Кажется, самое время…

– Поосторожнее с ним, – напутствовал меня на прощание Игниферос.

Я вышел из его покоев, спустился вниз, пересек обитель и, выйдя из северного входа, направился по почти незаметной во тьме тропинке в черневшие на фоне освещаемого всполохами молний неба холмы. Гроза давно прошла и теперь поблескивала где-то вдали. Грома уже не доносилось. В леске на холмах все дышало свежестью, на меня капало сверху, а иногда задетая и спружинившая ветка обдавала веером брызг. Но под ногами было почти сухо – земля успела впитать все, что долетело до нее сквозь плотные кроны.

Спустя двадцать минут я нашел Балахира в уютной, скрытой от глаз лощине, впрочем, достаточно просторной для того, чтобы в ней могла обучаться сотня юных магов. Вокруг царила тьма, но каждый из них зажег по крошечному фонарику. Свет только слегка разгонял тьму и делал все вокруг таинственным и загадочным в плясках колдовских теней. А Балахир, используя в качестве постамента плоский валун, возвышался над ними и добавлял к этой атмосфере свой уверенный, сильный голос. Что ж, он умел убеждать, но сейчас я ощущал волну смущения и недоверия, окутавшую его. Потому что он отвергал свои собственные слова, слова которые твердил им изо дня в день, слова обо мне.

– Я ошибся, и он предал нас. Предал наш народ, наши традиции, нашу магию! Да, он говорил со мной и Нордеком и запретил оказывать какое-либо сопротивление светлым. Вы сами слышали на всеобщем Совете, что он теперь единственный темный маг. А после Совета угрожал, что мне за «своеволие» придется расплачиваться вашими жизнями!

Балахир так увлекся, что не заметил, что они мало верят ему, что они растерялись. Он смолк лишь тогда, когда заметил, что вся сотня медленно попятилась от него. Он какой-то миг с недоумением глядел на них, а потом резко обернулся и чуть не столкнулся со мной нос к носу. Отшатнувшись, он едва не упал со своего ораторского возвышения, но я схватил его за ворот и удержал.

– А ты лжец, Балахир! – заметил я. – Почему бы тебе не рассказать и о своем утреннем визите к Игниферосу?

Я увидел, как он задрожал, а юные маги остановились, внимательно прислушиваясь к моим словам. Балахир сам создал для себя западню. Он, считая, что я никогда не вернусь, создал из меня для них легенду, которой они бы поклонялись. Поскольку он молчал, рассказывать пришлось мне.

– Сегодня утром он явился к Игниферосу и обвинял его в трусости, за то, что он отдал мне знак власти. Он говорил, что этого делать не стоило, а стоило убить меня. Но боится Балахир вовсе не за вас, а за свою лживую шкуру, – я смотрел на них. – Он уже много раз предавал меня. И ему придется заплатить за это.

– Что ты делаешь, Тэрс…? – Балахир захрипел, потому что как только он открыл рот, я сдавил ему горло.

– Что ты сказал, пес?

– Милорд…

Я рассмеялся сквозь сжатые зубы.

– Я прав, ты трусливый подонок, Балахир, – я посмотрел на подростков. – Но за них, я, пожалуй, скажу тебе спасибо… Будете ли вы верны мне?

Несколько мгновений среди них царило смятение, а Балахир пытался выдавить из себя хоть одно слово. Я ослабил хватку, когда понял, что еще чуть-чуть, и он потеряет сознание. Юные маги между тем оживились.

– Что мы должны сделать? – выкрикивали они, а глаза их разгорались. – Как нам показать, что мы верны тебе?

– Если вы так считаете, вы сделаете это. Убейте его! – и я швырнул Балахира в толпу.

Их охватила растерянность. Я ощутил, как волной по ним прокатился страх. Балахир тяжело дыша поднялся на ноги. Недоумение на его лице стерлось, когда наши взгляды встретились. Он понял, что я не шучу, и лицо его исказила злоба.

– Ненавижу тебя! – прошипел он. – Зря ждешь, никто не послушает тебя…

– Ты заблуждаешься. В темной обители всегда слушали того, кто сильнее, – обронил я.

Подростки взирали на нас, не совсем уверенные в своем выборе, но затем кто-то из них нерешительно потянул кинжалы из ножен, потом еще, и еще. И Балахир оказался в кольце своих учеников. Сначала он не поверил, но вскоре уже затравленно озирался. Однако никто не смел нападать первым. Они смотрели на него и переглядывались, а потом неожиданно напали все сразу, что я едва не пропустил момент. В моей руке дергался сжавшийся в комок и задыхающийся от боли маг. Я чуть встряхнул Балахира, возвращая к действительности. Он открыл было рот, но тут же содроганием обернулся и в оцепенелом молчании стал наблюдать, как его ученики продолжают наносить удары.

– От тебя живого места не останется, – прошептал я ему, – потому что каждый из этой сотни ударит тебя хотя бы раз.

– Один не ударит…

– Кто?

– Прит…

Он указал на парня, который стоял чуть в стороне, и я увидел, как он украдкой смахнул слезу, и узнал в нем мальчишку, угрожавшего Эрслайту.

– Неужели твой сын? Повнимательнее, Балахир, – у него в руках окровавленный нож.

– Не может быть, – выдохнул Балахир.

– Он ударил одним из первых, правда в спину, но ведь это ничего не меняет.

– Что ты сделал, как? Гипномагия…

– Гипномагия, – подтвердил я. – Приятные ощущения? Смотри-ка, они все-таки успели тебя чуть оцарапать.

Балахир тронул прореху в рубахе и обнаружил в боку неглубокий порез. Черная рубашка медленно пропитывалась кровью.

– Если Совет узнает, что ты тут учинил…

– А он знает. Но вот твоя проблема в том, что теперь тебя никто не будет замечать, кроме магов Совета. Для остальных ты невидим и не слышим. А точнее попросту мертв, – я указал ему рукой.

Он обернулся к подросткам. Толпа раздалась, и в круге осталась лежать какая-то бесформенная масса, слившаяся с окружающей тьмой.

– Почему ты не убил меня по-настоящему?

– Ты меня спрашиваешь? – изумился я с насмешкой. – Это слишком просто. Я же хочу, чтобы ты помучался, Балахир. Ты ведь только утром твердил об этом Игниферосу. Еще один опрометчивый шаг и тебе, и твоим выкормышам придется плохо в действительности. Не вынуждай меня. А теперь убирайся.

Балахир сглотнул и попятился, но я заметил нехороший блеск в его глазах.

– Это мое последние предупреждение, – добавил я, и он скрылся среди деревьев.

За мной же следили две сотни внимательных глаз.

– Я не знаю всего, что он обо мне говорил вам, но догадываюсь. Кое в чем он прав, а кое в чем ошибался. Что же касается моего отношения к светлым магам… – я сделал паузу, ощутив страх и напряжение в некоторых из них. – Мне известно, что у кое-кого из вас светлые родители. Подойдите ко мне.

Их оказалось около двенадцать. А я задался вопросом, каким образом Балахир смог смутить юный ум детишек светлых магов. Интересно, чтобы на это сказал Гаст.

– Но мы отказались от воззрений родителей, – начал кто-то робко и испуганно, а напряженность вокруг возросла.

Я вдруг понял, что скажи я снова «убей» и этой дюжины бы не стало.

– Только от воззрений? – поинтересовался я и не получил ответа. – Впрочем, дело совсем в другом. Я знаю, Балахир говорил вам, что я против объединения. Но это не так. И я вам сейчас объясню почему.

Я рассказал им о срединных магах и угрозе для Закатной обители.

– Нас слишком мало. Объединившись, мы выигрываем и в количестве и в качестве магии. Если мы не сплотимся, мы проиграем эту войну, а Закатную обитель сотрут с лица мира. Внутренние же ссоры и разногласия лишь подорвут наши силы – вы должны понять и осознать это. Если у вас есть вопросы или кто-то что-то не понял – спрашивайте, я отвечу, мне очень важно ваше понимание.

Некоторое время они молчали.

– Почему тогда и светлые не идут на уступки? Почему они прижимают нас и считают, что они главнее?

На их слова я улыбнулся.

– Нам же лучше, если они будут уверенны в этом, – заметил я. – Зачем нервировать друг друга. К тому же, вам не приходило в голову, почему наша обитель так называется?

Они недолго соображали, и в их глазах зажегся восторг.

– Нашим светлым братьям это труднее принять, – продолжил я. – Но пусть об этом заботиться Игниферос, за них в большей степени отвечает он. А теперь никто из вас никому не должен ни слова не говорить, даже темным магам. Вам ясно?

– Да, милорд! – ответил мне дружный хор голосов.

Я сделал знак, чтобы они расходились.

– Останься! – окликнул я Прита.

Он, настороженный, подошел ко мне.

– Я больше не подходил к вашему сыну, милорд, – торопливо проговорил он.

– Знаю, но хочу спросить о другом. Балахир твой отец, не так ли?

Он вздернул на меня испуганный взгляд.

– Как ты смог? – я провел пальцами по его еще чуть влажной щеке.

– Я не посмел вас ослушаться, милорд. К тому же…

Он смолк.

– Он очень редко вспоминал, что я его сын.

Что-то в его словах было не так. Я всмотрелся в него.

– Повернись спиной.

Когда он подчинился, я задрал ему рубашку и увидел не такие уж давние шрамы на спине, едва успевшие зажить. Я развернул мальчишку к себе.

– Телесные наказания запрещены в обители, – произнес я. – Он еще кого-то бил?

– Всех, кто хоть сколько-нибудь провинился. Он говорил, что вы тоже прошли подобное, что это укрепит наш дух… Но многих это только сломило… У вас есть такие шрамы?

– Все кто коснулся моей спины – мертвы. Я не собираюсь поддерживать традицию Балахира.

Я подошел к темному пятну, и оно вспыхнуло багровым пламенем, а черезминуту на этом месте даже пепла не осталось. Пламя являлось всего лишь еще одной иллюзией. Я глянул на мальчишку, но он, похоже, немного успокоился.

– Можешь идти.

– Да, милорд.

Я немного постоял в темноте, прислушиваясь к шелесту деревьев, росших по склонам лощины. Потом вернулся в обитель.

Утром следующего дня я зашел к Игниферосу. Мы вместе позавтракали, а я посвятил его в вечерние события.

– Я не знал, что Балахир применял телесные наказания, – старик нахмурился.

– Я тоже. Знал бы – убил бы его по-настоящему.

– Не торопись. Возможно, он все же одумается.

– Ты все еще веришь в это? – я фыркнул. – Готов поспорить, что он вновь пожалует к тебе с очередными аргументами по поводу твоей глупости в отношении меня.

– Тэрсел, – упрекнул Игниферос.

– Вот увидишь.

– А как они восприняли твою легенду о Закатной обители?

На это я лишь усмехнулся.

– Не такая уж и легенда…

– Только не перестарайся с этим.

– Не беспокойся – причин для гордости нет, и они не возгордятся.

– Что насчет Гейнира?

– Посещу его завтра. А когда ты собираешься попробовать магию времени?

– С этим я тоже немного повременю, – он показал мне старую книгу, с пожелтевшими от времени страницами. – Нашел кое-что. После ее прочтения надо хорошо все обдумать…

Игниферос устремил на меня проницательный взгляд.

– Что за книга? – заинтересовался я.

– Поосторожнее, – предупредил Игниферос, когда я взял ее в руки. – Она разваливалась на части, когда я нашел ее. Сейчас она, конечно, защищена заклятием, но многие страницы не скреплены.

– Книга о Срединных мирах, – произнес я удивленно. – Откуда она у тебя? Там что-нибудь есть по магии времени?

– Как и для чего она применялась. Но самое интересное… я нашел ее у тебя.

– Что?! – изумился я.

– Как-то Бэйзел зашел в твою комнату – они поддерживали там порядок, ну и я из любопытства заглянул. И обнаружил ее среди остальных твоих книг, перевезенных из темной обители.

Я в недоумении опустил взгляд на книгу, провел ладонью по истершейся обложке.

– Я не помню ее, – я нахмурился.

– Бэйзел мне сказал, что у тебя хватало книг, которые ты ни разу не открывал – те, что тебе давали учителя…

– Не думаю, что кто-то из них мог бы мне дать такую книгу…

– Тогда, возможно, она из Брингольда? Тут есть неплохие иллюстрации – тебе в детстве вполне могли понравиться картинки. Так сказал Ретч, когда я пытался выяснить у него и Бэйзела, откуда она у тебя.

Я раскрыл книгу, пролистал, обнаружив иллюстрацию мира Рубежа, затем Портала, Цитадели и каких-то внутренних покоев. Я с удивлением изучал рисунки, и все больше уверялся, что эту книгу никогда прежде не видел.

– И как давно ты ее нашел?

– Лет пять назад.

– И ты читаешь ее только сейчас?!

– Меня заинтересовала история Срединных миров, но тогда я так и не прочел ее – нашлись важные дела и другие более интересные, как мне тогда казалось, книги. После разговора с тобой, я вспомнил о ней. На прочтение мне хватило ночи, так что и тебе следует поскорее ознакомиться с содержанием. Хоть ты и побывал в Срединных мирах, в ней может обнаружиться то, чего ты еще не знаешь… Хотел бы я все-таки узнать, как она попала к тебе…

– Я прочту.

– Не откладывай! Мы живем на краю пропасти, Тэрсел.

Я кивнул.

– И еще, Тэрсел… – Игниферос поднялся, достал с книжной полки довольно увесистый том. – Это тебе тоже стоит почитать. Новый свод законов обители.

Я вернулся к себе. Пролистал свод законов и отложил, решив, что он может подождать. А вот чтение книги о Срединных мирах откладывать действительно не стоило.

На первой странице мелко значилось: «Архивариус Сорнера записал». И я решил, что надо полюбопытствовать у Игнифероса, кто такой Сорнер. Впрочем, когда я начал читать, надобность в этом отпала.

«Падение Гардиуса» шел дальше заголовок, и я углубился в чтение. Речь шла о падении властителя Закатной обители и правлении нового – Сорнера. История повествования то и дело обращалась к еще более давним временам. Да и сами записи казались обрывочными. Однако архивариус довольно часто возвращался к каким-то событиям. И лишь когда я уже приблизился к концу книги, у меня сложилось более менее целостная картина произошедшего. Записи архивариуса были посвящены Срединным мирам, но меня заинтересовало вовсе не их описание… Слишком долго они были связаны с мирами Закатными и Восходными…

Пять тысяч лет назад в мир Закатной обители, не знавшей магии открытия порталов, пришли другие маги. Тогда закатники жили всюду на всех трех материках и поясе южных островов. Пришельцев сначала приняли настороженно, но потом, когда закатники узнали, какое огромное количество миров лежит за гранью, жажда нового подарила им радость. И они не поскупились на гостеприимство. Так встретились маги Закатных и Восходных миров. Восходные поделились своим секретом отворения порталов, и закатники смогли усвоить эту магию. В свою очередь, они научили восходных левитации. Восходники также поделились известием о том, что есть еще одни маги – срединные и что они обладают магией не схожей с магией ни закатников, ни восходников. Два народа очень легко сошлись. Долгое время они перенимали друг у друга искусство магии. Это доверие, длинной почти в тысячу лет, рухнуло, когда к власти пришел Гардиус. Но до этого произошло еще множество событий.

Восходники и закатники не переставали удивляться – им казалось, что их магия взаимодополняема. И то, что они не могли сделать по отдельности, вместе они создавали совершенно поразительные вещи. Они создали порталы сквозь миры, которые никогда не закрывались. Через эти порталы они за двести лет расселились по всем Закатным мирам. Эти же порталы одновременно строились в Срединных и Восходных мирах. Более искушенные в кораблестроении восходные маги создавали целые торговые караваны, которые, используя левитацию, переправлялись через порталы. Миры, большей частью пустынные и дикие заселялись, самое лучшее, что имелось в Закатной и Восходной обителях, выращивалось там, начиная от петуний, служащих для украшения городских балконов и заканчивая целыми рощами садов и дикими лесами. Порталы способствовали также расселению расы людей, чьи племена были сосредоточены только в Срединных мирах. Многому в быту они научились у магов – строительству и механике. Останавливающие время тоже вовсю пользовались магией закатников и восходников, ибо сами не имели способности к другой магии кроме как временной. Для них закатники и восходники специально создавали артефакты, наделенные магической силой.

Катастрофа случилась, когда от смешанных браков появилось новое поколение магов. Рожденные от срединников и восходников обладали странным даром – предвиденьем, исключительно по женской линии. Рожденные от срединников и закатников по мужской линии обладали даром гипномагии. Оба этих дара стали вскоре пользоваться дурной славой.

Но все окончательно рухнуло, когда появилось предсказание о том, что Повелитель Срединных магов Дарсиз убьет Гардиуса, одного из величайших магов Закатных миров, едва взошедшего на трон. В нем также говорилось о падении Восходных миров, Закатных и, наконец, Срединных.

Если бы раньше предсказанное не сбывалось, никто бы никогда не поверил, что такое возможно – все три народа практически превратились в единый, многие знатные рода породнились. Но предсказание нарушило веру друг в друга.

Гардиус, которому явили страшные картины будущего, охваченный гневом приказал схватить предсказательницу и убить ее. Но она бежала. Тогда он со своими охранниками бросился за ней. На беду своего народа предсказательница оказалась дочерью Повелителя Восходных магов, взявшего себе жену из знатного рода срединников. В Восходных мирах Гардиуса встретили довольно сдержанно и, разумеется, беглянку выдавать ему никто не собирался. И тогда Гардиус совершил роковую ошибку, точнее то, что значилась в предсказании. Гардиус обратил связующую магию не на благо, а во зло. И злость его была такова, что сметала целые миры, как ураганный ветер разрушает птичьи гнезда. Гардиус, сам того не зная, затронул разрушительные силы мировой ткани, едва не погубившие его самого. Он едва успел отступить в Срединные миры, а от Восходных не осталось уже ничего. Дарсиз, ничего не слышавший о предсказании, воспринял разрушение Восходных миров как вероломное предательство. Придя в ужас от разрушительной силы Гардиуса, он, угрожая временной магией, загнал того и всех закатных магов в мир Закатной обители. Дарсиз пытался поймать Гардиуса и убить, тем самым обезопасив все миры. Но Гардиус успел добраться до Закатной обители, хотя многие закатные маги попали в плен. В Закатной обители Дарсиз понял, что не может применять магию времени, а значит, здесь он бессилен против врага. Тогда он бросил ему предупреждение, что любого, кто посмеет миновать границы Закатной обители и ступить в другие миры, уничтожат или пленят. А все порталы, связывающие Закатные миры между собой Дарсиз разрушил.

Действия повелителя возмутили закатных магов, но делать они ничего не стали, опасаясь его гнева и мощи. Гардиус же несколько дней приходил в себя, злясь, что ничего не смог сделать против магии времени. А позже он приказал уничтожить всех находившихся в обители восходных и срединных магов, а также рожденных от них детей. Колдуны выслушали его приказ с ужасом, потому что сам Гардиус имел супругу из Срединных миров, которая родила ему восьмерых детей. Но даже это не остановило обезумевшего повелителя, сказавшему – не щадить никого… И приказ побоялись не выполнить, однако гибель последних трех детей Гардиуса предотвратил вернувшийся советник Гардиуса Сорнер, находившийся до этого посланником в Срединных мирах. Сорнер, как и Гардиус обладающий связующей магией, узнав об ужасном истреблении, осмелился предать своего повелителя. Он создал ловушку-портал, в которую угодил Гардиус. Портал перенес его прямиком к границам Срединных миров, где его схватили маги Дарсиза. После этого Дарсиз прислал посланника, что предсказание сбылось, а стало быть Гардиус мертв. Сорнер же занял место повелителя Закатной обители до того времени, пока старший сын Гардиуса не достигнет совершеннолетия и не сможет занять свой законный трон. Вместе с тем Сорнер пытался связаться с Дарсизом и объяснить, какую чудовищную ошибку допустил Гардиус, и что народ закатников поплатился за нее. Но Дарсиз ничего менять не хотел, а потом неожиданно попросил уничтожить наследников Гардиуса. Сорнер на такое согласиться не мог. Когда подошел срок и старший мальчик возмужал, Сорнер собрал отряд в полтысячи магов, и отбыл из обители, чтобы попытаться вернуть Закатные миры. С тех пор в обители Сорнера не видели.

А он между тем дошел до границы миров. Все что он увидел на пути туда – удручило. Дарсиз разрушил все, созданное таким трудом, разрушил, чтобы закатники больше не могли жить в мирах, некогда принадлежащих им. Вся растительность была сожжена, вода испарена, животные погибли или от пожара, или от голода. Лишь кое-где каким-то чудом оставались островки жизни. Прибыв в последний мир, Сорнер назвал его Рубеж и, применив связующую магию, обратил его в странный пустынный остров, словно под впечатлением от безжизненных Закатных миров и как напоминание тому, кто эти миры разрушил. Что говорить, Сорнер не считал закатников виноватыми в гибели Восходных миров, и полагал, что за все своей жизнью расплатился Гардиус. В довершение всего помощник Сорнера, временной маг, навсегда остановил время для здешнего солнца.

Сорнер возвращаться в Закатную обитель не собирался. У него было множество связующих ее рисунков, и он следил за жизнью в ней. Некоторое время в обители все шло по-прежнему, но между магами вскоре началась борьба за власть. И Сорнер не пожелал вмешиваться. Он заметил, что жизнь потихоньку возвращается в Закатные миры, и решил теперь охранять их до тех пор, пока они полностью не восстановятся, а в Закатной обители не появится мудрый правитель. Сорнеру пришлось ждать не одну тысячу лет… Миры к тому времени почти восстановились. Повелитель охранников все-таки заключил какой-то договор с Дарсизом, благодаря которому он получил позволение перемещаться по Срединным мирам с небольшим отрядом. Что и говорить – падение Восходных и Закатных миров не смогло не повлиять на Срединные. И они пришли в упадок. Порталы Срединных миров, ранее подпитываемые магией, теперь не действовали и почти разрушились. Срединники сами почти не перемещались, сосредоточившись в нескольких центральных мирах. Остальные становились такими же дикими, как были когда-то, когда их только нашли восходные маги. Сорнер несколько раз натыкался на людские племена, отрезанные от своих сородичей из-за неработающих порталов. Многие из них застряли в мирах, являющихся для них чуждыми. Тогда Сорнеру пришла мысль перевести многих из них в Закатные миры, чтобы они начали возделывать землю и выращивать растения, некогда уничтоженные Дарсизом. Так он успел перевести и расселить людей почти в двадцати мирах. Но потом об этом прознал Дарсиз и запретил это, а также нахождение Сорнера и остальных в Срединных мирах, заявив, что любой, кто ступит туда, станет пленником срединников. Однако еще до этого Сорнер успел прознать, что уничтожение Восходных миров обернулось для Срединных обрушивающимися катастрофами. Срединники ушли из тех миров. Узнал он и то, что пленников используют для починки магических артефактов.

Постепенно Срединные миры пришли к еще более незавидному состоянию, чем были до прихода восходных магов. Сорнер вновь попытался восстановить мир с Дарсизом, указав, что только вместе они смогут восстановить миры и достичь расцвета. Но Дарсиз не пошел на мировое соглашение, заявив, что такая вещь как предсказание не может не сбыться. И никто еще не предсказал возвращение к прежней жизни, а потому просто бесполезно перечить судьбе. Это весьма озадачило Сорнера. И он, не сдержавшись, написал Дарсизу гневное послание, спрашивая, неужели в таком случае и Гардиус поступил правильно, следуя судьбе? В ответ же Сорнер получил от Дарсиза предсказание, что он скоро умрет во сне, и ему нет смысла больше беспокоиться о судьбе миров.

Что случилось дальше с Сорнером, в книге не упоминалось. Надо полагать, что на тот момент с ним было все в порядке. Однако три сотни лет охранниками правит Гейнир. И кто знает, кто правил до него… Игниферос был прав – с Гейниром мне необходимо поговорить как можно скорее.

Я задумчиво листал странницы, прочитанной книги, задерживаясь на рисунках. Несколько из них изображали Закатные миры, которые я не смог узнать – возможно, за столько лет они изменились до неузнаваемости, – Рубеж и Приграничье. Имелись в книге и рисунки Цитадели, несколько ее внутренних покоев, а также Срединные миры – в основном полуразрушенные и недействующие порталы, заброшенные города, также разрушенные стихией. Я захлопнул книгу, повертел ее в руках.

– Будь я проклят… – прошептал я.

– Тэрсел?

Я вздрогнул и поднял взгляд. Напротив меня сидела Авориэн. Я, наверное, так искренне удивился, что она даже рассмеялась.

– Неужели ты так задумался, что даже не заметил, как я вошла?

– Нет, – сознался я и кивнул на книгу. – Игниферос мне страшно интересную книгу подбросил… точнее даже не он.

– А кто?

– Тебе не понравится, но думаю, что это дело рук его брата.

Авориэн воззрилась на меня в изумлении.

– Тэрсел, не шути так!

– Не бойся – он подкинул книгу еще в темной обители – я просто тогда не заметил. Более того, уверен, что эту книгу он когда-то украл у Гейнира… вместе с Шэдом…

На душе у меня вдруг сделалось муторно. Я получил объяснение многому, но узнанное породило другие вопросы. Крайне неприятные вопросы. Впрочем, на некоторые из них у меня имелись предположительные ответы, еще менее приятные… Авориэн подсела ко мне и взяла книгу.

– Мне можно?

– Поскольку это все-таки моя книга, то да, но…

– Хорошего в ней мало? – она задумчиво пролистала ее, задержавшись на картинке Цитадели.

– Даже не знаю, что меня может порадовать после ее чтения, – заметил я, а потом притянул ее к себе. – Может быть, только ты…

– К сожалению не сейчас. Как раз пришла кое-что тебе сообщить.

Я нахмурился.

– Что еще стряслось?

– Твоя затея с Балахиром обернулась той стороной, о которой, похоже, мы в Совете забыли, – негромко произнесла она.

– Что он выкинул на этот раз?

– Не он, а детишки, – Авориэн чуть рассмеялась и поглядела на меня с легким сочувствием. – Ты ведь знаешь закон об учительстве? Вся сотня обратилась к Совету с просьбой в связи с гибелью их наставника предоставить им нового. Им предложили несколько учителей. Но они отказались. И… назвали твое имя.

– Что?! Но…

– Игниферос сказал, что вы предполагали раскидать их нескольким учителям, разрознив всю группу. Однако ваша эта затея с треском провалилась.

Я посмотрел в ее глаза, где искрились лукавые искорки.

– Эви… – выдохнул я чуть ли не жалобно. – Но я могу отказаться… Двоих-троих – куда ни шло, но не всех же!

– Если ты откажешься, тем самым ты признаешь, что, в отличие от Балахира, не сможешь управиться со всеми. Это я тебе передаю слова Игнифероса. Он как раз разговаривает с ними… И ты должен находиться там.

– Он что же хочет, чтобы я взял их всех в ученики?! Он в своем уме?! – выкрикнул я в сердцах и тут же прикусил язык.

Авориэн воззрилась на меня изумленно.

– Уверена, он знает, что делает… Да у нас просто нет другого выбора…

– Ты шутишь? Какой из меня учитель?!

Авориэн рассмеялась так ласково и легко, что я почувствовал как мое раздражение на решение Игнифероса испарилось. Она прижалась к моим губам.

– Самый лучший, – прошептала она.

– Сомневаюсь, – так же тихо отозвался я, обнимая ее, но она легко ускользнула от меня.

– Он ждет тебя в большой аудитории. Кроме того, есть другие новости.

– Такие же скверные?

Она, посерьезнев, кивнула, а потом, не вынеся вида моей расстроенной физиономии, прыснула смехом.

– Сегодня вечером состоится наша свадьба. Игниферос согласен благословить наш союз.

Я уставился на нее, не осознавая смысл ее слов.

– Ты передумал? – она весело рассмеялась. – Видел бы ты свое лицо.

– Но… – я смолк под ее взглядом и понял, что краснею.

– Кто бы мог подумать, что ты чего-то боишься, – Авориэн ласково провела ладонями по моим щекам. – Не волнуйся, нас ждет маленькая скромная церемония только для самых близких. Все-таки мы заслужили маленький праздник…

– Наверное, – сдался я, и мне показалось, что Авориэн облегченно вздохнула. – Хотя… не скажу, что сейчас подходящий момент.

Я глянул на нее, в ее глаза, в которых…

– Прости, Эви, – я снова притянул ее к себе. – Просто эта книга совершенно вывела меня из равновесия. Значит, сегодня?

– Сегодня вечером, за час до заката.

– Почему не на рассвете?

– Потому что мы не в светлой обители.

Я смотрел на ее лицо чуть разрумянившееся, вернувшуюся на губы легкую полуулыбку и глаза, которые ждали моего ответа.

– Да, я бы хотел, чтобы это случилось, – признался я и прижался к ее губам.

Через десять минут я уже был у большой аудитории. На пороге я остановился, и осторожно заглянул внутрь, решив понаблюдать за сотней магов. В свете дня они казались вполне обычными, чуть растерявшимися и взволнованными, безобидными подростками. Но вчерашний вечер псевдо смерти Балахира говорил совершенно о другом. Ненависть и боль отравила их. И Игниферос предпринимал еще одну попытку разобщить их.

– Вы осознаете, что на Тэрселе лежит большая ответственность и определенные обязанности? – говорил маг. – Он должен заботиться о безопасности обители и уделять этому много времени. Возможно для лучших он найдет немного времени.

– Но мы все – лучшие, повелитель! – возразил один из них. – Балахир никогда бы не стал возиться со слабаками.

Так вот как оборачивалось дело…

– Балахир был твоим отцом, если не ошибаюсь? – прошипел, разозлившись, Игниферос с презрением глядя на него.

Мальчишка смешался и, побледнев, попятился. Остальные тоже несколько растерялись, испугавшись, что Совету стали известны подробности о смерти Балахира, потому как официально это списали на меня.

– Не стоит, Игниферос, – предупредил я, подойдя к ним, и почувствовал направленные ко мне с надеждой взгляды.

– Тебе придется взять их всех, – сказал он.

Я подернул плечами и обратился к юным магам.

– Игниферос прав – у меня слишком мало времени для того, чтобы обучать кого-то. Поэтому у вас есть выбор найти себе других наставников, потому что моя нагрузка многим из вас окажется не по зубам, даже если все вы действительно лучшие.

Некоторые из них немного испугались, но не отступили – никто не желал признавать себя более слабым, чем остальные.

– Мы все желаем обучаться у тебя, повелитель! – раздались крики со всех сторон.

Я глянул на Игнифероса.

– Пусть будет так! – провозгласил Игниферос. – Они твои, Тэрсел.

Он кивнул мне и ушел.

– Каждый из вас подойдет ко мне, назовет свое имя и расскажет то, что он умеет делать. И поживее.

На это у меня ушло больше часа. Потом я минут пять соображал, оглядывая их.

– Кроме меня вам придется ходить на занятия других преподавателей, – сказал я, в ответ поднялся чуть возмущенный ропот, и я повторил свои слова еще жестче. – Вам придется ходить на другие занятия. И вам придется быть там усердными. Потому что я затем вас проверю.

После последней фразы они мгновенно смолкли.

– Первое занятие состоится через два дня – сейчас у меня есть более срочные дела. В четыре часа дня здесь в главной аудитории – по-моему, она единственная вместит такое количество учеников.

– Днем? Не вечером? Не в лощине? – послышались недоуменные вопросы.

– И еще, – заметил я, проигнорировав услышанное. – Я не люблю повторять дважды. Если кому-то что-то неясно, подходите со своими вопросами после занятий.

Вопросов не последовало, и я продолжил.

– А теперь я назову ваши имена и преподавателей по магии, к которым вам предстоит ходить эти два дня.

Я называл несколько имен и отправлял их к одному или нескольким преподавателям, распределив всю сотню так, чтобы они занимались той магией, с которой у них больше ладилось.

– Никого не забыл? – под конец спросил я.

Но они изумленные, что я запомнил их имена и их предрасположенность к определенной магии с первого раза, помотали головой.

– Всё – все свободны.

Зал опустел, а я, выходя последним и размышляя над свалившейся мне на голову обязанностью, столкнулся на пороге с матерью.

– Ты достойно все вынес, – заметила Мерлинда с улыбкой.

– Посмотрим, что будет дальше.

– Ты о чем-то хотел поговорить со мной, Тэрсел? – напомнила она.

Я кивнул и сделал знак войти в аудиторию. Она устроилась на ученической скамье.

– Наверное, ты никогда не изменишься, – произнес я и присел рядом на краешек стола.

– Это вопрос или утверждение? – она вновь улыбнулась, а в ее темно-синих глазах льдинками засверкала насмешка.

– Что за слова насчет власти прозвучали на позавчерашнем обеде?

– Я сказала правду. Неужели они полагают, что отдав тебе власть, все останется без изменений? Ты вправе корректировать законы, как и Игниферос. Даже те, которые обязывают не отказывать в ученичестве просившему. Хотя от этой сотни я бы не советовала отказываться – они, пожалуй, действительно самые смышленые среди своих сверстников.

Она чуть подалась ко мне.

– Ты что же не собираешься ничего менять? – мягко спросила она, но за этой мягкостью я ощутил тот же лед.

Я вскинул на нее взор.

– Тебе мало того, что я получил этот амулет? – спросил я, тронув серебренное деревце. – Бэйзел разделяет твои взгляды?

Она тонко улыбнулась.

– Вряд ли. Он слишком смягчился за эти годы.

– Так чего же ты хочешь?

– Игниферос стар. Он продолжает оставаться самым сильным после тебя в магии, но он устал. Ведь к чему тогда его те разговоры о помощнике? Ответственность давит на него, и, хотя он не может позволить себе отказаться от нее, он все же пытается переложить часть на других. Кроме того, он одинок. Если бы не родственная связь между ним и тобой, он был бы один как перст. Исключи тебя, он бы не был связан родством ни даже с Лайтфелом, ни с Гастом.

– И что из этого?

– Обители нужна сила и абсолютная власть.

Я догадывался, что она скажет что-нибудь в этом духе.

– Тебя не привлекает эта мысль?

– Нет.

– Почему?

– Стремиться потом будет некуда.

Она миг смотрела на меня удивленно, но тут же рассмеялась, оценив шутку.

– А если серьезно?

– Мне тоже не хочется взваливать себе на плечи все бремя ответственности, – заметил я. – Кроме того…

– Кроме того?

– Расскажи мне сначала об Авориэн, – переключился я на другую тему. – Я вижу, вы очень сдружились с ней, если это можно так назвать.

– Я испытываю к ней привязанность. Почему ты сомневаешься?

– Расскажи мне историю насчет ее свадьбы со Скитом.

– Что жалкое ничтожество наболтало тебе?

– Будь добра, отвечай на мои вопросы.

– Правду?

– А что еще, проклятье?! – я на миг вышел из себя.

– Хорошо, но это окажется неприятно.

Я фыркнул.

– Я уже наслушался гадостей о себе. Хуже не будет, поверь.

Мерлинда побледнела.

– Почему о тебе?

– То есть ты пришла и сказала им какой я хороший, поэтому они не должны становиться супругами?

Мерлинда опустила глаза.

– Конечно, нет. Я, пожалуй, даже предостерегала их, чтобы они не совершали столь опрометчивое решение. По правде говоря, я немного опоздала. Девчонка слишком легко сдавалась мужскому обаянию. Твоему-то еще понятно, но вот что она нашла в этом…

– Дальше, – жестко прервал я.

– Собственно говоря, имея ребенка – Эрслайта – вы и так почти стали супругами… Я несколько раз разъясняла это Скиту. Но он не пожелал мириться с этим, стал слишком настойчивым… я, к сожалению, упустила момент… Авориэн ждала ребенка. После этого он заявил, что теперь уж точно вправе требовать ее руки. Но я решила, что даже несмотря на случившееся, Авориэн все равно будет принадлежать тебе.

– А если бы я не вернулся?

– Ты шутишь? – спросила она и, чуть поколебавшись, вытащила кровный кулон. – Я знала, что с тобой все в порядке, что ты жив.

Я посмотрел на гранатовый камень на тонкой цепочке и перевел взгляд на Мерлинду. По ее лицу разлилась мраморная бледность.

– Не моя кровь, – прошептал я. – Ну и кого ты сейчас собираешься обмануть?

– Прости меня, – спокойствие оставило ее, и она разрыдалась. – Пожалуйста, прости!

Она в ужасе закрыла лицо руками.

– Мама… – я опустился подле нее на колено, осторожно отвел от лица обе ее ладони и прижал их к губам. – Как ты можешь думать, что я…

Она обняла меня.

– Но как? Как ты смог пережить?

– Покажи мой кулон.

Она сняла с шеи еще один. И хотя кровь в нем была жива, он почернел.

– Будь проклят Ментепер, его имя и память о нем! – прошептала она.

Я слабо улыбнулся.

– Ему удалось отомстить за свою смерть. Но только мне.

Рука матери ласково скользнула по моим волосам, разделяя их на прядки.

– Я знала, что если все-таки когда-нибудь вернешься, ты не простишь ни Авориэн, ни этого жалкого водяного мага. Кроме того, близость с женщинами тебя всегда немного смягчала. А Авориэн оказалась, пожалуй, единственной, кто смог бы это сделать. Потому что она до сих пор любит тебя.

– Я знаю…

– Я… когда кулон почернел, я попробовала найти тебя… вместе с Ретчем…

Я воззрился на нее изумленный.

– Вы дошли до Рубежа?

– Да, в Приграничье мы решили не соваться… А в Рубеже даже переговорили с каким-то охранником, но он сказали, что тебя видели там давно, и куда ты направился, никто не знает…

– Хм…

– Но как ты все-таки пережил проклятие?

– Ты только что сама об этом сказала.

Мерлинда в недоумении смотрела на меня.

– Нэиль? – изумилась она, а я отвел взор. – Но…

– Она видела все, что может произойти со мной, и она знала, как победить ненависть. Она тоже любит меня – как брата. Но однажды ей пришлось перейти эти границы, чтобы спасти меня, потому что той любви оказалось недостаточно.

– Значит, ты все же был с ней близок, – Мерлинда вздохнула. – У меня не получилось ничего выпытать у нее о вас.

– Только один раз, в тот день, когда моя кровь совершенно почернела в твоем кулоне… И о чем же вы тогда так долго беседовали?

– О пустяках… А что же следующие семь лет?

– Нет, – я покачал головой. – Хочу, тебя предупредить – об этом в обители знают теперь только двое: ты и Игниферос.

– Игниферос знает?!

– Да. Я не мог ему не сказать. На всякий случай.

– Но как ты справляешься с проклятием?

– Я привык, и могу почти не обращать внимания на этот побочный эффект.

– Значит… Зачем ты тогда хотел встретиться со мной, если…

Я поднялся.

– Мне всегда приятнее беседовать, – я шагнул к двери, потом обернулся. – Как тебе пришла в голову мысль обучить Авориэн темному наречию? И как она согласилась на это?

Мерлинда улыбнулась – от слез на ее лице почти не осталось следа. Она поднялась, и мы вместе вышли из аудитории.

– Я умею убеждать. А она оказалась сообразительной. Я еще кое-чему ее научила.

– То-то бы Лайтфел удивился.

– Тэрсел, мы единый народ…

– Да, мы единый народ.

– Тэрсел подожди, – спохватилась она и внимательно в меня вгляделась. – Ты, наверное, уже знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить?

– Нет.

На лице ее отразилось недоумение.

– Почему нет?

– Когда я думаю о чем-то, я отключаюсь от действительности.

– О чем ты думаешь?

– Что я еще сегодня не обедал…

– Ладно, тогда я тебе скажу…

– Это лишнее, – перебил я ее.

– Лишнее, что-либо тебе говорить, или лишнее – о предмете разговора?

– Думаю, что не ошибусь, когда скажу, что верны два варианта, – заметил я.

– Так, – глаза Мерлинды сузились, став холодно-ледяными. – Теперь ты решил остроумничать со мной?

– Послушай, мне не надо что-то там особое на эту церемонию. Ты помнишь, что она только для узкого круга?

– Авориэн было бы приятно.

– Мама, – жалобно произнес я. – Я не…

– Я тебе помогу. Живо обедать, а потом ко мне – послушайся меня хоть раз в жизни.

В трапезный зал я вошел с весьма мрачным выражением лица. Мне махнул рукой Гаст, рядом с которым сидели Нэиль и Ретч.

– Что-то ты нерадостно выглядишь, – поинтересовался Ретч.

– Так всегда бывает, когда Мерлинда вспоминает, что она моя мать.

– Он опять завела разговор о власти? – поинтересовался Гаст.

– Если бы… – о моей одежде сегодня вечером.

Ретч покатился со смеху.

– Сочувствую тебе, милый мой племянничек.

– Я сам себе сочувствую, – буркнул я и взялся за еду.

– Надеюсь, ты не против самой церемонии? – поинтересовался Гаст. – Авориэн расстроится, если что не так…

– Я потерплю, если вы не будете каждые пять минут говорить мне об этом. И сдается мне… что я узнал об этой церемонии самым последним…

Гаст неодобрительно покачал головой и глянул мельком на Нэиль. Но она улыбнулась чуть мечтательно.

– У Авориэн – прекрасное платье! – и тут же прижала ладонь к губам. – Я не должна тебе говорить!

– Считай, что я ничего не слышал, – я чуть улыбнулся и глянул на Ретча. – Пойдешь со мной к Мерлинде?

– Что ж, попробуем отбиться вместе! – Ретч поднял кубок. – Твое здоровье.

После обеда мы с Ретчем направились к Мерлинде.

– Значит, вечером случится то, что ты желаешь? – спросил он.

– Похоже на то.

– Почему тогда ты боишься?

Я пожал плечами.

– Наверняка завтра мне этот страх покажется полной нелепицей.

Мы дошли до покоев Мерлинды. Я раскрыл дверь и застыл на пороге. Она колдовала над каким-то растениями.

– Я вижу ты занята, мы зайдем позже, – заметил я.

В ответ она мигом оказалась рядом, хватила меня за ворот и затащила в комнату.

– Тэрсел, ты сегодня просто не сносен! Раздевайся, тебе еще надо умыться.

– Я уже принимал сегодня ванну, – запротестовал я.

Мерлинда испепелила меня взглядом.

– Ладно, я понял, – я нехотя принялся расстегивать пуговицы.

Пока я умывался, Мерлинда наколдовала мне новую одежду.

– Хм, – я оделся и оглядел себя.

Одежда походила на мою прежнюю – светло-серая рубашка и черные штаны, но ткани были гораздо лучше и более приятными на ощупь, матово-серебристый материал куртки напоминал бархат.

– Думаешь, стоит? – спросил я, но Мерлинда уже держала куртку передо мной.

Она надела на меня куртку, поглядела на меня, чуть разгладила ворот и попыталась что-то сделать с моими непокорными волосами. Я все это молчаливо терпел. Наконец, она, похоже, осталась довольна результатом. И я вздохнул с облегчением.

– Ну что, вы готовы? – в комнаты зашел Бэйзел.

– Как тебе? – спросил я его.

– По-моему лучше быть не может.

– Тогда пойдем. Я не вынесу издевательства над собой так долго.

Бэйзел раскрыл портал. Похоже, все знали, где произойдет торжество, кроме меня самого – одного из главных участников. Мы прошли портал и ступили на просторную площадку одной из вершин предгорий. Внизу склоны покрывал такой же яблоневый сад, как и в обители. Прямо перед нами солнце опускалось в окрашенное красно-рыжим огнем море. Ко мне шагнул Гаст.

– Ты как?

– Кажется живой.

Он улыбнулся. Позади него раскрылся портал и к нам шагнул сначала Лайтфел, потом Эрслайт и, наконец, Авориэн. Лайтфел подвел Авориэн и передал мне ее руку. Я сжал ее тонкие пальцы в своей ладони. Авориэн сейчас была просто изумительна в белом, чуть тронутом светлым серебром платье, украшенном настоящими мелкими соцветиями шиповника. Темные кудри ее украшали ленты также сплетенные из серебра и цветов.. Как только я увидел Авориэн, я сразу успокоился. Синие ее глаза засияли, а губы тронула нежная улыбка. Перед нами встал Игниферос.

– Долгие века здесь не происходило ничего подобного, – негромко произнес он. – Последний, кто обрел супругу на этом холме, был мой отец. Теперь древняя традиция восстановлена. Авориэн, Тэрсел, вы согласны соединить свои судьбы?

Мы одновременно кивнули.

– Так будет благословенен повелитель Закатной обители и повелительница. И пусть будет благословенна наша обитель.

Он простер руки над нами, и нас словно окутали лучи заходящего солнца. Я глянул на Авориэн и, обняв, притянул к себе. А потом поцеловал такие желанные губы.

Вокруг нас послышались радостные и торжественные голоса, повторяющие вслед за Игниферосом слова благословения. Солнце, тронуло воду в море и стало быстро тонуть. По краю площадки на яблоневых деревцах загорелись огненные фонарики и огненные цветы. А над площадкой протянулись огненные же радуги, с которых на нас посыпался дождь из ароматных лепестков. Я не сомневался, что это постарались Гаст с Лайтфелом. А потом послышалась легкая музыка. Авориэн счастливо рассмеялась, ее руки охватили меня, я вновь поцеловал ее, и мы с ней закружились в легком танце.

– Эви, ты сегодня изумительно прекрасна! – прошептал я ей.

Я увидел, как зарделись ее щеки.

– Я так счастлива, что мы, наконец, вместе, – произнесла она.

– Иначе и быть не могло.

Кто-то между тем наколдовал роскошный круглый стол, а может, он всего лишь был скрыт до поры до времени. Мы расселись вокруг него. Гаст наполнил наши кубки золотистым вином.

– Раз уж у нас такая скромная церемония, – заметил он, подмигнув мне. – Я сегодня в роли виночерпия. На что только не пойдешь ради дружбы.

– Спасибо, Гаст.

Глава 12. Следы прошлого

На следующий день я проснулся около полудня. Точнее, не проснулся бы, если бы меня не разбудила Авориэн.

– Тебя желает видеть Игниферос, – прошептала она.

– Что ж ему неймется-то, – проворчал я, обняв ее.

– Он сказал, что ты знаешь, о чем он хочет поговорить.

– Полагаю, о многом, – я вздохнул.

Я выбрался из постели, умылся, оделся и направился через тайную дверь в покои Игнифероса. На ярусе библиотеки я задержался, просмотрев ту полку книг, на которую мне указывал старик. И хотя он сказал, что их можно не читать, мне все же стало любопытно, что это за книги. Три из них оказались историей Закатной обители, охватывающие пять веков до катастрофы. Еще две – историей правления Игнифероса в Светлой обители в Бинаине.

– Избавь меня от этого, дядя, – прошептал я, бросив два увесистых тома обратно, и достал оттуда последнюю книгу. – «Магия созидания». Это еще что такое?

Я раскрыл наугад, и перед моим взором, сверкнув яркими красками, ожила картинка, сделанная с помощью связующей магии на целом развороте. И я едва не выронил книгу – вырвавшись из тумана, окутавшего торчащие пики гор, прямо на меня несся дракон. Не долетев несколько футов, он резко спикировал вниз, растворившись в молочном сумраке. Туман вновь сомкнулся, скрыв скальные уступы. А я с открытым ртом смотрел на казавшийся пустым рисунок.

– Тэрсел? – Игниферос, видимо не дождавшись, отправился за мной и теперь застыл на пороге своих покоев.

– Уже иду, дядя, – я захлопнул книгу, решив прихватить ее с собой.

– Ты прочел книгу архивариуса Сорнера?

– Да…

– Что ты думаешь?

Я лишь криво усмехнулся и прошел в гостиную.

– Гардиус являлся связующим магом, – произнес Игниферос. – Именно связующая магия разрушила Восходные миры. До этого она считалась магией созидания…

Я невольно поглядел на книгу в своей руке.

– В ней совсем немного о связующей магии, но не это главное, – заметил Игниферос. – Как темный маг, ты с детства приучен к разрушению. Эта «традиция» невольно повелась именно от Гардиуса. Светлые маги всегда старались вернуться к тому, что было до Гардиуса. Благодаря магии созидания когда-то достигли расцвета все миры… Скажи мне, ты хоть раз пользовался связующей магией не для рисования?

Я вскинул на Игнифероса удивленный взгляд.

– Я не…

– Ты сам сказал, что делал это интуитивно… Что ты делал, Тэрсел?

Тон Игнифероса меня раздражил.

– Ничего, – процедил я сквозь зубы.

– Если ты решил мне довериться, Тэрсел… Твои способности гипномагии могут показаться сущей безделицей, по сравнению с той страшной силой связующей магии.

– И это говорит мне гипномаг? – притворно удивился я.

– Мой отец тоже владел связующей магией, – неожиданно признался Игниферос. – Я несколько раз видел, как он, опьяненный собственной мощью, использовал ее… Тогда я готов был умереть от страха…

– Вот как? Значит, Ментеперу характер достался в наследство. А ты, похоже, был белой вороной в семье…

Сам того не ожидая, я угадал – на лице старика отразилась боль от давних, очень давних воспоминаний.

– Но ты, вероятно, пошел в мать, – продолжил я. – Полагаю, за дар гипномагии мы должны «благодарить» именно ее…

Игниферос некоторое время молчал.

– Как я узнал после их гибели, многие предостерегали отца от этого брака. В книге архивариуса не упоминается, но… ты, верно, догадался, Гардиус сам являлся плодом смешанного брака. Он был также гипномагом. С тех пор, закатники старались не смешивать кровь со срединниками. Но мой отец нарушил традицию…

– Скоро, вероятно, я перестану чему-либо удивляться, – пробормотал я и вновь задумчиво раскрыл книгу.

В следующий миг я ее выронил. Во весь лист на меня смотрел глаз, как мне показалось уже виденного мной дракона. Я успел увидеть, как дрогнул и сузился в узкую щель черный зрачок. Книга шлепнулась у ног Игнифероса и захлопнулась.

– Вот как? – Игниферос поднял книгу и пролистал. – И что же ты увидел? Что могло напугать ТЕБЯ? Знаешь, сколько раз я просматривал ее, но так и не понял, зачем они оставили пустые листы…

На лбу у меня выступили капельки пота.

– Они не пустые… В книге – связующие рисунки, – хрипло произнес я. – Но… ты совсем ничего не видишь?

На лице Игниферос проступило изумление.

– Я полагал, что книгу просто не успели проиллюстрировать… А ты хорошо себя чувствуешь?

– Отвратительно.

– Мне казалось, вчера вечером ты был счастлив, – заметил Игниферос.

– На короткое время. Книга архивариуса меня вчера чрезвычайно «порадовала». А сегодня…

– Сегодня?

– Мы продолжаем ее обсуждать.

– Извини, но я подумал, что ты должен знать, и чем скорее, тем лучше для нас…

– Как обычно… – бросил я, забрал у него из рук книгу и, усевшись в кресло, закрыл глаза.

– Знаешь, какая мысль пришла мне в голову после прочтения? – продолжил Игниферос. – В Нэиль течет смешанная кровь – срединных магов и восходных… И она смогла овладеть временной магией. Возможно, доля крови срединников, текущая в нас, так же позволит овладеть ею.

– Я уже упоминал – у меня ничего не выходило. Ее объяснения бесполезны – я эту магию даже не чувствую…

– Я хочу попробовать узнать при помощи гипномагии.

Я распахнул в удивлении глаза.

– Мне показалось? Звучит так, словно ты спрашиваешь разрешение?

– Ты очень хорошо защитил ее от гипномагии, Тэрсел, – Игниферос нахмурился, а я оскалился в улыбке. – Надо полагать, Нэиль знает что-то еще, чего ты говорить не желаешь…

– Всего лишь детали того, что ты уже знаешь.

– Так ты снимешь с нее защиту? Тогда я распоряжусь привести ее сюда.

– Не стоит – сам за ней схожу.

– Тэрсел…

– Ты перестал мне доверять?

– Наоборот, беспокоюсь, чтобы ты мне не перестал.

– Разомнусь немного, – пояснил я и вышел вон.

Спускаясь по лестнице, я воспользовался магией присутствия, чтобы найти Нэиль. И вовсе не удивился, обнаружив ее у Мерлинды. Я прошел через библиотеку в западную башню и зашел к матери. Мерлинда с Нэиль изготавливали какой-то отвар. Нэиль улыбнулась моему приходу и чмокнула в щеку, а Мерлинда пристально на меня посмотрела.

– Ты хорошо спишь, дорогой мой? – она провела ладонью по щеке.

– Вполне, а что?

– У Нэиль небольшие проблемы… – Мерлинда глянула на смутившуюся девушку. – Она сказала, что… в Срединных мирах вы перенесли много чего… Что ей до сих пор страшно спать по ночам.

Я уставился на Нэиль.

– Почему ты мне не сказала?

– Не хотела тебя беспокоить, –смутилась она. – К тому же я думала, что это пройдет…

– Я делаю для нее специальный отвар для крепкого и спокойного сна, – пояснила Мерлинда. – Надеюсь, поможет, – и, потянувшись ко мне, она прошептала в ухо: – Иначе, милый, тебе придется и дальше ночевать с этой девушкой…

Я заглянул в ее сине-ледяные смеющиеся глаза, но она предупредила мой ответ ласково обняв.

– Не сердись, – произнесла Мерлинда отстранившись. – Я редко удачно шучу.

– Не вздумай так пошутить с Авориэн, – я поморщился.

– Она бы тебе простила, – заметила она. – Более того, она должна быть за это Нэиль благодарна…

– Довольно…

Нэиль мучительно покраснела. Я глянул на девушку повнимательнее. Под глазами ее действительно лежали темные тени, и я подосадовал на Игнифероса, который, вероятно, гипномагией причинит ей новые неприятные ощущения. Однако выбора не оставалось.

– Извини нас, – сказал я Мерлинде. – Нэиль пожелал видеть Игниферос. Она вернется к тебе позже… Пойдем, Нэя.

Она кивнула, и мы вышли от Мерлинды.

– Что хочет Игниферос? – спросила Нэиль, когда мы прошли библиотеку и стали подниматься по лестнице.

– А ты не знаешь?

– Нет. Я не видела.

– Он хочет поговорить о магии времени. А как ты устроилась?

– Хорошо, но… немного далековато от тебя.

– Тебе поэтому страшно по ночам?

Она опустила глаза и кивнула.

– Хочешь, я оставлю рядом с тобой Шэда?

Она помотала головой.

– Я могу попросить кого-нибудь побыть с тобой. Например, Гаста.

Она удивилась.

– Почему Гаста?

– Ну, он мой лучший друг, он присмотрит за тобой. К тому же, тебе, кажется, нравиться огненная магия. Его волшебный огонь разогнал бы страшные ночные тени. Хотя, отвар Мерлинды, думаю, все же должен помочь. Скажешь мне, хорошо?

Она кивнула. Мы как раз добрались до комнат Игнифероса. Я распахнул дверь, и мы зашли внутрь.

– Садись, – пригласил ее Игниферос и посмотрел на меня. – Ты сказал ей, Тэрсел?

– Нет.

– Я хочу попробовать овладеть временной магией, Нэиль.

Она взглянула на него с изумлением.

– Но как? Я пыталась разъяснить Тэрселу…

– По-иному. Мне придется для этого воспользоваться гипномагией…

Нэиль испуганно вскочила, в отчаянии глянула на меня. И по ее бледному лицу, по глазам, я понял, что она страшно перепугалась.

– Не бойся, – успокоил ее Игниферос. – Это не причинит тебе никакого вреда… Тэрсел, сними с нее свою защиту.

– Но… То, что ты узришь… видения. Многие из них – ужасны…

– Я попробую оградиться от них.

– Тебе не удастся их избежать, – она покачала головой. – Пожалуйста, не надо!

Она вновь глянула в мою сторону, ища поддержки.

– Ты тоже можешь случайно увидеть… – прошептала она.

– Я сниму защиту только для Игнифероса. Прости, Нэя, но нам надо попробовать – Закатная обитель нуждается в защите… Если у Игнифероса получится узнать временную магию, он сможет обучить остальных.

– Хорошо, – Нэиль опустила взгляд. – Но боюсь, у вас ничего не выйдет. Только… уйди, пожалуйста.

Игниферос согласно кивнул.

– Когда закончите, позови меня.

Я дошел до пустой трапезной. Завтрак давно закончился, а для обеда было еще рановато. Тем не менее передо мной тут же очутился слуга, чтобы узнать мои пожелания. После утренних новостей есть особо не хотелось, однако когда передо мной оказался ароматный суп из рыбы, аппетит ко мне вернулся. Потом мне принесли другое какое-то загадочное блюдо, оказавшееся весьма вкусным, что у меня даже немного приподнялось настроение. Хотелось бы знать как надолго…

«Тэрсел!» – я услышал, как меня мысленно позвал Игниферос.

Я вернулся обратно в его кабинет. Игниферос хмурился.

– Ну что?

– У меня ничего не вышло. Я только…

Я перевел взгляд на встревоженную и испуганную Нэиль.

– Что произошло?

– Ты полностью снял защиту для меня? – поинтересовался Игниферос. – Я не смог коснуться ее мыслей…

Я воззрился на Игнифероса в полнейшем изумлении.

– Разумеется полностью… но как такое может быть?

– Я увидел лишь то, что Нэиль называет видениями. Тэрсел у тебя самого получалось прочесть ее мысли?

– Я не пробовал.

– Что ж… я бы тоже не пожелал бы видеть свое будущее…

– Прости, – прошептала Нэиль, с сожалением глядя на Игнифероса.

– Оно может и не сбыться. Особенно, если там есть я, – пообещал я.

– Тебя там не было, – произнес Игниферос.

– Почему? – удивился я.

– Не рассказывай! – предупредила Нэиль.

– Что такое, Нэя? – мягко спросил я, почувствовав ее испуг.

Она вскочила, обвив руками мою шею, и спрятала лицо у меня на груди. Я с недоумением поглядел на Игнифероса и, не дождавшись пояснений, вновь вернулся к ней. Я ласково погладил ее белокурые волосы.

– Нэиль, – тихо позвал я. – Что случилось? Раньше предсказания тебя так не пугали.

– Раньше, я видела несколько исходов судьбы, но сейчас только один…

Я почувствовал, как она дрожит.

– Тише, все будет хорошо. Ну, возьми себя в руки.

Она тихонько потянулась ко мне и едва слышно выдохнула мне в ухо:

– Ты не сказал ему о себе всю правду.

– Шш, – теперь я склонился к ее уху и едва слышно произнес. – С чего ты взяла?

– Он очень удивился одному моему видению… О драконе…

– Это ему пока знать не обязательно. Я скажу чуть позже.

Я взял ее лицо в ладони.

– Успокоилась?

Она внимательно посмотрела на меня и наконец-то улыбнулась. Мне сразу стало легче.

– Не пугай меня, – я ласково погладил ее бледную щечку и поцеловал в другую.

Я глянул на Игнифероса, внимательно следящего за нами.

– Можешь идти, – произнес он.

Нэиль кивнула Игниферосу и ушла.

– Так что ты видел, дядя?

– Нэиль просила не говорить тебе.

– Ты шутишь?

– Она сказала, что тебе нельзя рассказывать – слишком многое для Закатной обители зависит от твоих решений…

Я нахмурился.

– Что я слышу? А не от твоих решений?

– Как оказалось, нет, – едва слышно произнес Игниферос.

– Если ты не скажешь, я немедленно верну тебя знак власти, – я поддел пальцем цепочку. – И тогда все точно переменится.

– Ничего не переменится, Тэрсел, – он покачал головой.

– Вот и проверим…

– Тэрсел, – Игниферос подошел ко мне. – Это случится далеко не скоро. И у нас есть более важные проблемы.

Я с подозрением посмотрел на старика.

– Мне незачем обманывать тебя.

– Надеюсь.

– Я хотел поговорить с тобой о магии созидания. Но прежде, думаю, тебе все же стоит посетить Гейнира. Возможно, мы узнаем еще что-то. История архивариуса далеко не полная.

– А ты сам не хочешь к нему прогуляться? – полюбопытствовал я. – Возможно, с тобой он станет более разговорчивым.

– Кто-то из нас двоих всегда должен находиться в обители, особенно в свете открывшегося. Возьми с собой охранников и Нэиль… А что ты все-таки видел в книге?

Игниферос указал на книгу о магии созидания, которую до сих пор не выпустил из рук.

– То, что мне в действительности пришлось увидеть в Срединных мирах. Поговорим позже.

Я вернулся в свои комнаты. Авориэн в гостиной читала книгу архивариуса.

– Эви, – я присел рядом и забрал книгу из ее рук и дал ей том о магии созидания. – Почитай пока это, а мне надо показать кое-кому эту книгу.

– Ужасная история… – прошептала она, приникнув ко мне. – Ты надолго? Тебя искал Эрслайт.

– Старик меня сегодня озадачил, – произнес я. – Буду занят до самой ночи… А завтра…

Я вспомнил, что завтра состоятся первый урок с сотней. Авориэн ласково провела пальцами по моему лицу.

– Ты справишься.

– Я-то – да, а вот они… – и я улыбнулся.

Авориэн рассмеялась. Я быстро поцеловал ее и поднялся. Потом раскрыл книгу на картинке.

– Скажи, ты что-нибудь видишь здесь?

Она провела ладонью по листу.

– Нет, – она перевела взгляд на меня. – Хочешь сказать, здесь что-то есть?

– Связующий рисунок. Попробую сделать, чтобы его видели все…

– А Игниферос его тоже не видит? – удивилась она.

Я кивнул и направился за Ретчем с Нордеком. Нэиль я решил не брать. Против могущественного временного мага она все равно бы не выстояла. Спустя несколько минут мы уже стояли в мире Приграничья, а мои спутники с изумлением взирали на зеленое, покрытое желтоватыми облаками небо. Переместились мы прямиком к дому Гейнира. Охранник на входе вытаращился на нас.

– Ваш повелитель у себя?

– Да…

Он было дернулся, но потом, засомневавшись, остался на месте, и мы беспрепятственно вошли в дом.

– Гейнир, – позвал я.

Он оторвался от разговора с одним из своих охранников. Во взгляде его читалось удивление.

– Знал ведь, что я заглядывал к тебе, – произнес я, проходя в зал.

Ретч и Нордек остались в дверях.

– Знал, но не думал, что ты еще заявишься сюда, – глаза его сузились, и он изучал меня.

– Ты и в самом деле думал меня убить, если я вернусь из Срединных миров? И полагал, что у тебя это выйдет?

– Если ты за время своего отсутствия овладел связующей магией, то это была бы крайне неудачная попытка.

Я на это лишь едва заметно улыбнулся, но он заметил.

– Книги по этой магии находятся в Цитадели, – произнес он. – Так какую цену тебе пришлось заплатить, чтобы прочесть их?

– Никакую. Пока…

И только тут Гейнир, наконец, заметил знак власти.

– Ах, вот как… – произнес он. – Значит, Игниферос даже соизволил принять тебя обратно и поделиться властью?

– О втором я его не просил, впрочем, как и о первом.

Гейнир жестом пригласил меня за стол и сделал знак слуге.

– Несомненно, мудрое решение с его стороны.

Нам налили вина.

– Знаешь, я частенько думал, если ты сможешь выбраться из Срединных миров, то сколько времени это займет… – заметил он, болтая вино в бокале.

– Ты не предупредил меня. Только за одно это я могу свернуть тебе шею…

– Но я предупредил, что нельзя пересекать границу… Так что твое пожелание не совсем справедливо, да и что-то удерживает от этого… Тебе что-то понадобилось от меня, Тэрсел.

Я бросил на стол между нами книгу архивариуса.

– В этой истории многого не хватает…

Гейнир взял книгу, пролистал.

– Если тебя интересует, предсказание насчет Сорнера сбылось… Он умер во сне.

– Просто взял и умер?

– Много лет до этого у него болело сердце – слишком много он пережил и в Приграничье, и в Рубеже…

– Выходит, ты знал его?

Гейнир кивнул.

– Я всегда считал, что он совершил ошибку, передав трон законному наследнику. Дурная кровь Гардиуса передалась следующим поколениям, – он поднял кубок, отсалютовав мне, и сделал глоток. – У его потомков отнимали власть, но она всегда возвращалась к ним… Если бы Сорнер остался, то стал самым лучшим и справедливым правителем в Закатных мирах.

– Значит, нам всем не повезло…

– Твой отец несколько раз наведывался сюда, выпытывал у Сорнера о Гардиусе, пока тот не разозлился и не запретил Ментеперу появляться здесь. Что он и делал до поры до времени… Появился спустя несколько лет после смерти Сорнера.

– А вы ему тоже подбрасывали конверт? – полюбопытствовал я.

– Еще Сорнер его испытывал.

– И?

– Сорнер уверился, что он не обладал связующей магией.

– Что же он хотел от тебя?

– Того же – знаний. Сорнер привез довольно большую библиотеку из Закатной обители. Но я не позволил Ментеперу воспользоваться ей. Пока однажды мы не обнаружили пропажу десяти книг. Эта книга одна их них. Кроме того, тогда же он украл и Шэдоу…

– А остальные девять книг? О чем они?

– Еще одна по истории – так интересовавший его период правления Гардиуса. Оставшиеся восемь – по магии – охранной, гипномагии, порталам, связующей…

– Связующей?

Гейнир только развел руками.

– Значит, остальные книги ты не нашел?

– Нет.

– И досталась в наследство самая бесполезная… – Гейнир прикрыл глаза. – Да и еще… Ментепер несколько раз пересекал Рубеж…

Я воззрился на Гейнира крайне удивленный.

– Ты говорил, что вы не пускаете никого обратно.

– Да, но тут пришлось сделать исключение.

Гейнир поднялся, подошел к письменному столу и извлек из одного из ящиков письмо, развернул и положил передо мной.

– Письмо лично от Дарсиза, – пояснил он, – в нем говорится, что если мы попробуем препятствовать Ментеперу, нам всем придется плохо…

Я прочел текст, взглянул на дату и, распахнув в удивлении глаза, уставился на Гейнира.

– Он давно побывал в Срединных мирах, – подтвердил охранник. – Почти сразу же после падения Закатной обители. А возможно и до… Твой отец – предатель.

– Подтверждение тому, он унес с собой в могилу.

– Ты сомневаешься? – поразился Гейнир.

– Слишком много пробелов, чтобы сомневаться во всем. А ты разобрался с амулетом?

– Нет.

– Пришлось поломать голову над его устройством, – заметил я. – В амулетах используется связующая магия. Благодаря ей перемещение по мирам становиться незаметным.

– Да действительно, – Гейнир покривился. – Я не почувствовал вашего появления.

– У меня к тебе еще несколько вопросов. Почему остальные маги не последовали за Сорнером? Неужели все боялись? Они так и сидели три тысячи лет в Закатной обители, не пытаясь узнать, что твориться в других мирах?

– Может, кто-то и пытался, но существовал закон, запрещающий отворение порталов. Кажется, он перестал действовать только тогда, когда в обители уже наметился раскол… Игниферос должен об этом знать.

– А почему Дарсиз не предпринял ничего против вас? Если он желал стереть всех закатных магов с лица миров?

– Дарсиз решил, что таким образом границы будут охраняться еще более тщательно. По крайней мере, именно так он все изложил в послании к Сорнеру…

– Но мимо вас все-таки умудрялись проскользнуть…

– Их не ждало ничего хорошего. Они либо попадали во временную тюрьму, либо становились предателями…

– Чудно… – произнес я и, вытащив из-за пазухи амулет, протянул Гейниру.

– Зачем мне? Ты уже оставлял один такой.

– Теперь он позволяет чувствовать открытие портала, сделанный подобными амулетами.

– Вот как? – Гейнир взял амулет и надел на шею. – Только открытый с помощью амулета? Значит, твое прибытие я по-прежнему не почувствую?

Я тонко улыбнулся.

– Можешь дать мне тот конверт еще раз?

Гейнир вновь подошел к столу и извлек оттуда знакомый конверт. На этот раз я просто вскрыл конверт и повернул рисунок в сторону Гейнира. На лице его отразилось недоумение.

– Ты ничего не видишь, не так ли?

– Нет. Лист пуст.

– Не для меня, – произнес я. – Значит, ты никогда не видел содержание конверта?

– Мне его передал Сорнер…

– И что за маг изображен там?

– Ты, наверное, уже догадался. Гардиус.

Я развернул рисунок к себе. Как только я увидел картинку, она ожила. Лицо мага дрогнуло, глаза, казалось, уставились прямо на меня, из уст его вылетело заклятие, но на этот раз я защитился от него. После этого портрет замер. Я разглядывал его – зрелого мужчину со смоляными волосами, суровыми чертами лица и серо-синими глазами, с очень тяжелым взглядом. Тонкие губы были так бледны, что казались бескровными. Я отложил картинку и, пролистав записи архивариуса, нашел картину, изображавшую магов, что-то обсуждающих за столом Совета в Закатной обители.

– Знаешь, как выглядит Гардиус? Укажи на него.

Гейнир склонился над книгой и ткнул пальцем на одного колдуна. Колдуна, чрезвычайно похожего, на мага с рисунка из конверта. И все же этот был другой. Черные его волосы уже тронула седина, чело прорезали морщины, а взгляд горел нездоровой одержимостью.

– Спасибо, Гейнир, – я поднялся.

Охранник обратил на меня удивленный взгляд.

– И все? – усмехнулся он.

– А что я еще должен делать? – полюбопытствовал я.

– На тебе теперь знак власти, Тэрсел.

Я усмехнулся в ответ.

– Обсудим это как-нибудь позже с глазу на глаз, – пообещал я. – Загляну к тебе недели через две.

Мы вышли из дома.

– Ты сильно торопишься? – спросил Ретч. – Мне бы хотелось немного тут оглядеться… Хотя я и видел рисунок этого места в твоей книге, в реальности это выглядит еще необычнее.

Я кивнул, подумав, что у меня и так вышел слишком насыщенный день. Мы прошли город, поднялись на холм и устроились на небольшой отдых на вершине. Тихо опускалась ночь, раскрашивая все вокруг в совершенно дикие цвета. Я растянулся на траве, смотря на небо, где в просветах облаков сияли зеленоватые звезды. Ретч с Нордеком сидели рядом, глядя вниз, где под нами в домах загорались огоньки. Ретч задумчиво грыз травинку. Потом о чем-то тихо заговорил с Нордеком на темном наречии. А я сам не заметил, как уснул.

– Милорд, – меня разбудил шепот Нордека.

Я раскрыл глаза. Нордек указывает куда-то юго-восток. Где-то там вдали алел конус горы, и тучи на ней тоже загорались багрецом. Под нами едва заметно дрогнула земля.

– У них это, похоже, часто бывает, – заметил я, усевшись рядом с ними. – Долго я спал?

– Чуть больше часа, – ответил Ретч.

– Пора возвращаться.

Хотя в обители стояла глухая ночь, я зашел к Игниферосу.

– Ты вполне мог бы заглянуть завтра, – проворчал старик, поглядев на меня. – Судя по твоему лицу ты все равно ничего важного не узнал.

– Ты прав… Хочу лишь узнать – рисунок здесь ты тоже не видишь?

Рисунок, спрятанный за спиной, я сунул Игниферосу под нос.

– Нельзя повежливее, Тэрсел? – старик зыркнул на меня, взял лист, повертел в руке. – Ну и что я должен был тут увидеть, раз у тебя на лице такая досада?

– Ладно, завтра зайду, – я отобрал у него картинку. – Это долго рассказывать. А я жутко хочу спать.

– Стервец! – не сдержался Игниферос. – А меня разбудить среди ночи?

Я оскалился в усмешке.

– Хороших снов, дядя.

Глава 13. Падение Закатной обители

Однако утро я начал с совершенно другого. Этим днем я встречался со своими подопечными. Накануне они должны были посетить учителей, которых я им назначил. Именно обходом колдунов, преподававших в магической школе я и занялся. Ближе к обеду я добрался до мага природы.

– Доброго утра, Инведнис, – произнес я, войдя в аудиторию, больше похожую на оранжерею.

Маг природы оторвался от разглядывания листков различных растений, разложенных перед ним на столе.

– Тэрсел!.. Милорд…

Я вопросительно склонил голову набок.

– Или все-таки…

– Те времена миновали, когда мы могли называть тебя так, – заметил он. – Впрочем, ты же все равно по делу заглянул?

Я чуть криво улыбнулся и присел на краешек стола. Времена миновали, это Инведнис точно сказал – передо мной был уже не добродушный маг природы, а строгий преподаватель. Я подумал, а как бы сам изменился, если бы…

– Я, право, несколько удивился, что ты прислал ко мне несколько своих «деток», – произнес Инведнис.

– Почему?

– Это вопрос должен задать я. Точнее – для чего им магия природы?

– Насчет распределения группы решал не только я, но и Совет, если тебя не поставили в известность, – заметил я. – У некоторых из них есть неплохие данные для занятия твоей магией.

– Откуда ты знаешь, ты же не маг природы.

– Они мне сами сказали…

– Никто из них прежде не занимался ни у меня, ни у какого-либо другого мага, преподающего этот предмет. Ты что же поверил им на слово?

– Все так плохо? – как ни в чем ни бывало откликнулся я. – Собственно, я пришел к тебе, чтобы услышать на них жалобы. Ты ведь остался ими недоволен?

Инведнис открыл рот от изумления.

– И зачем это тебе?

– Мне поручили воспитывать сотню неуправляемых подростков, – отозвался я. – А мне надо за что-то наказать их.

На Инведниса стало жалко смотреть.

– Тогда тебе не стоило убивать Балахира, – пробормотал он, опустив глаза, а я увидел, как побелели его губы. – К тому же наказания запрещены в обители.

– Вот как? Тогда Балахир по-прежнему измывался бы над ними и наказывал. Телесно. Об этом даже Игниферосу не было известно.

Инведнис вздернул на меня удивленный взгляд.

– Но что тогда ты с ними собираешься делать?

– Мое наказание гораздо… хуже. Я просто лишу их удовольствия посещать мои занятия.

Лицо Инведниса немного просветлело, но на него тут же легла тень сомнения.

– Твои занятия – удовольствие? Помню, как ты когда-то пытался научить Гаста отворять порталы. Удовольствие еще то. И чему ты их собрался учить, если не секрет?

Тут уж я улыбнулся.

– Секрет. Давай жалуйся на моих подопечных – что они учинили? Мне еще остальных преподавателей обходить.

– О, – только и произнес он. – Значит ли это, что я их больше не увижу?

– Наоборот, они продолжат ходить на твои занятия. Я постараюсь, чтобы они стали прилежными. Так что в твоих интересах сейчас рассказать мне все и поподробнее.

Я взял со стола древесный лист и принялся разглядывать его, чуть рассеяно слушая излияния мага природы. Он распинался минут пятнадцать. Куда дольше он мне потом сообщал, что магия природы не для темных колдунов, что их магия разрушительна, что они только могут и все в таком духе. А мое настроение катастрофически портилось.

– Спасибо, Инведнис, – я положил листочек на место. – На той неделе еще загляну – надеюсь, в следующий раз у тебя это займет куда меньше времени.

– Тэрсел… – остановил меня его голос, и я обернулся. – Я слышал о тебе и Авориэн… Я рад за вас…

– Но еще больше ты тревожишься за Скита, не так ли? – угадал я.

Инведнис кивнул.

– Ради нашей дружбы когда-то, пожалуйста, я не хочу, чтобы ему сделали плохо…

На миг мое горло словно сковало льдом.

– А была ли когда-нибудь эта дружба, Инведнис? – спросил я хрипло.

– Была… – Инведнису нелегко давались эти слова. – Но только до тех пор, пока Лайтфел не раскрыл тебя. Извини, но мы не смогли, как Гаст, преодолеть этот барьер в себе.

– Какое удивительное признание, спустя столько лет, – я не смог удержаться от издевки. – Но ты все-таки назвал меня по имени.

Я резко развернулся и вышел вон. Я сам не сразу понял, что его слова не просто вывели из себя – они привели в бешенную ярость, которая захлестнула до краев. Сделав несколько шагов по коридору, я вдруг увидел как несколько магов, двигавшихся по коридору, без чувств упали на землю. Я остановился, миг соображая, что произошло. Вокруг разлилась мертвая тишина, и меня прошиб холодный пот. Я выкинул из головы мысли об Инведнисе, закрыл глаза и заставил себя медленно дышать. В легкие ворвался свежий соленый морской воздух. Я представил волны, бережно несущую древесную щепку к берегу, увидел нырнувшую из небесного океана в водный чайку за серебристым тельцем рыбы, ощутил теплые лучи солнца. Миг было хорошо, а потом обрушилась боль. Я разлепил веки и бросился в покои Игнифероса.

Старик сидел у окна, смотрел на море и тер лоб рукой.

– С тобой все в порядке? – с порога спросил я, прошел комнату и остановился около него.

– Голова раскалывается, – поморщился он. – В какой-то миг показалось…

– Тебе не показалось, – мрачно обронил я. – Другие отделались не только головной болью…

Он устремил на меня проницательный взгляд.

– Что произошло?

– У меня была вспышка гнева… Все в обители, кроме тебя и Нэиль, потеряли на миг сознание…

Игниферос резко поднялся, цепкие его пальцы сжали мой подбородок, а сам он стал изучать меня. В другой момент я бы такого от него не потерпел, но не сейчас, когда я перепугался за всех остальных.

– Из-за чего?

– Я слишком чувствителен к некоторым из воспоминаний.

– Тем, которые причиняют тебе боль и выводят из себя?

Я опустил взгляд и рассказал об Инведнисе.

– Тебе не следовало отдавать амулет мне, – произнес я. – Это может только все усугубить.

– Я сделал правильный выбор, – без тени сомнений произнес он. – Ты сильный и ты справишься.

– Преодолею сам себя? – я горько усмехнулся.

– Не себя. То, что досталось тебе от отца.

– Порой ты сам себе противоречишь, дядя, – я опустился в кресло. – Что будем делать? Как ты им объяснишь потерю сознания?

– Сошлюсь на возмущение мировой ткани.

Я воззрился на него удивленный.

– То есть?

– Этот мир еще не полностью оправился от катастрофы. Иногда тут происходят странные вещи.

– Ты не рассказывал. И какие же?

Игниферос достал с полки вино и два бокала – рассказ, похоже, был не скорый. Но тут на пороге возникла Мерлинда и остановилась как вкопанная – похоже не ожидала увидеть меня здесь. Игниферос глянул на ее бледное испуганное лицо, потом на меня и нахмурился.

– Зачем ты ей сказал?

– Я знала, – ответила вместо меня Мерлинда, плотно притворила дверь, подошла к нам и показала Игниферос темный кулон.

– И ты знала все эти годы? – Игниферос бросил на нее испепеляющий взгляд.

– Ничего бы не изменилось, – ответила она. – Произошло то, о чем я думаю?

– Тебе лучше сейчас вообще ни о чем не думать, – поморщился я.

– Но… – она смолкла, так как дверь распахнулась и на пороге возникли уже четверо: Лайтфел, Бэйзел, Гаст и Ретч. Все как один уставились на меня как до этого Мерлинда.

Я глянул на них, изобразив недоумение, и обернулся к Игниферосу.

– Ты мне начал говорить про возмущение мировой ткани, – напомнил я.

Игниферос же глядел на вошедших.

«Не надо, – предупредил я мысленно. – Ты обещал мне».

– Зайдите ко мне чуть позже, – произнес он.

– Ты в курсе, что вся обитель… – начал было Лайтфел.

– Я знаю. И поскольку мы с Тэрселом, как единственные гипномагии, знаем, как влияет изменение мировой энергии на разум, то вам нет необходимости присутствовать при обсуждении. Тебя, Мерлинда, это тоже касается. Если мы придем к чему-нибудь, мы вас оповестим.

Я просто умилился тому, как тактично Игниферос послал всех вон. Поскольку он задумался, я сам налил нам вино в бокалы.

– Одно дело о чем-то недоговаривать, но другое дело лгать, – объяснил он свой порыв поделиться «новостями».

– Я даже думать не хочу, что они узнают, что я могу прочесть любого как открытую книгу, – я опорожнил залпом свой кубок.

– Что это поменяет? – он смотрел на меня. – Они и так знают, что я или ты можем сделать это в любой момент.

– Но не всегда же! Не постоянно… – я не удержался и посетовал: – К тому же большинство из них уверено, что обязательно ощутит при этом головную боль. Но единственный, у кого действительно болит от этого голова – это я!

– Ты ведь все равно воспринимаешь, только то, что необходимо или стараешься не воспринимать вообще.

– Но не когда я с кем-нибудь буду вести диалог. А Мерлинда и вовсе уже начала мысленно со мной разговаривать…

– Я нахожу это весьма удобным, – он даже позволил себе улыбку.

– Ты, в отличие от нее, закрыт от меня, – заметил я. – Я могу слышать лишь, то, что ты адресуешь мне, а не весь остальной сумбур…

Игниферос рассмеялся, а я нахмурился – ничего веселого я в этом не находил.

– То есть для себя ты определил все это как сумбур?

– Я пытаюсь противостоять этому как могу…

– Постой, а если бы Инведнис не сказал тебе об этом, а подумал?

– А он и думал до этого, – огрызнулся я. – И никто его особо за язык не тянул.

Игниферос с недоумением покачал головой.

– То есть, ты выходишь из себя, когда кто-то говорит тебе правду в лицо? Не понимаю… Но ведь ты терпишь, когда слышишь правду от меня.

– Я готов терпеть ее от… – я посчитал в уме, – четверых.

– Надо полагать, я вхожу в этот список. Кто еще те счастливчики? Гаст? Ретч? – дальше он зашел в тупик. – Если Мерлинда, значит не Авориэн? А Бэйзел? Эрслайт? Нэиль?

– Мерлинда. Остальных не касается, потому что они правдокапанием не страдают. Так что там с возмущениями мировой ткани?

– Чаще всего это принимает вид природных явлений. Однажды на нас в течение часа обрушивались молнии – ужаснейшее светопреставление…

– Молнии?! – я уставился на него.

– Сначала все подумали, что разразилась сильнейшая гроза – все небо затянуло черными тучами. Но потом частота и мощь молний увеличилась. Мы все приложили усилия, чтобы отвести ее от обители, потому что у всех обителей от электричества начали вставать дыбом волосы и даже чуть искрить – весь воздух вокруг нас насытился электричеством. Уж кому было весело, так это детям – касались пальчиками друг друга и били слабеньким током.

– Сомнительное веселье, – меня даже передернуло. – Давно случилось?

– Лет пять назад. А еще одна год назад, но гораздо слабее. Кроме того, с океана приходят смерчи и высокие волны…

– И ты молчал? – в досаде произнес я.

– Как-то разговор не доходил… Теперь ты знаешь.

– И кто следит за морем и небом?

– Лайтфел присматривает за грозами, а Ретч за ветрами. За водой – Логд и Милрес – маги воды из совета. Может, сам как-нибудь увидишь. Хотя, это случается все реже и реже.

– И как ты хочешь привязать подобные явления к обморокам? – с сомнением заметил я.

Игниферос пожал плечами.

– В крайнем случае, посоветуюсь с твоей матерью. У нее очень изворотливый ум.

– О да…. Хорошая мысль…

Я посмотрел в окно.

– Знаешь, – произнес я задумчиво. – Давно хотел тебя спросить. Как погиб твой отец, Игниферос? Ты говорил, что он погиб в море в бурю. Не в одну из таких?

– Я задумывался над этим, – Игниферос покачал головой. – Если бы это была такая буря, она бы разрушила обитель, потому что только отец мог остановить ее…

– Звучит неправдоподобно… Обычная буря и вовсе должна оказаться для него пустяком… Я не понимаю…

– Мне говорили, что виной тому всего лишь обычная неосторожность… глупая смерть…

– А твоя мать?

– Они погибли вместе…

– Кто-то был с ними, кто выжил?

– Нет, несколько охранников плыли на другом корабле неподалеку… Все они говорят про шторм, разыгравшийся на море, и то, что мои родители позволили играть ему с кораблем… Не смотри на меня так. Я и сам этого не понимаю.

Я несколько секунд не сводил с него глаз, но, похоже, ему действительно больше ничего не было известно. Я поднялся.

– Ты куда? – удивился Игниферос.

– Мне надо посетить еще пять преподавателей, а через три часа у меня встреча с детишками.

– Тэрсел! – остановил меня колдун. – Ты в порядке?

– Уже да – ты дал мне пищу для размышлений. Я теперь еще долго буду ломать себе голову по поводу здешней погоды.

– Зайди ко мне как освободишься – расскажешь о Гейнире, – заметил он. – А я – о магии созидания.

На пороге я все-таки обернулся к старику.

– Ты обещал, Игниферос, – напомнил я повторно на всякий случай.

Три часа спустя я распахнул двери аудитории. Они все уже были здесь. Я так глянул на них, что все мигом потупились.

– Итак, – начал я. – Как и обещал, я поинтересовался вашей учебой.

Затем я стал называть учеников и сообщать, что каждый натворил и сделал не так.

– Заметьте, – подытожил я. – У меня это заняло чуть ли не час нашего с вами драгоценного времени. Есть еще одна плохая новость. Все, кого я назвал, понесут наказание за неусидчивость…

Ко мне обратились испуганные взгляды, а я выдержал паузу.

– Наказание простое, – наконец вымолвил я. – Вы лишаетесь сегодня права заниматься со мной. Занятия у неназванных учеников не отменяются. Посмотрим, сколько вас останется в следующий раз. А теперь живо вон отсюда!

Они еще миг глядели на меня в недоумении, а потом поспешили прочь. И передо мной осталось всего пятеро из сотни. Я скользнул по ним взглядом, думая, действительно ли они тихони, или поняли, что со мной лучше шуток не шутить. Судя по тому, что тут присутствовал сын Балахира и кое-кто из его компании, я склонился ко второму варианту.

– Вас двоих я послал на материализацию, а остальных на уроки изменения свойств вещества. Довольно схожая магия. И что вы там полезного почерпнули?

Один из учеников превратил свою книгу в песок, который просыпался на пол.

– Похвально, а обратно? – полюбопытствовал я.

Мальчишка покраснел до корней волос.

– Что за книжка была? Неужели учебник по изменению свойств вещества?

На меня глянули растеряно – говорил я серьезным тоном, но слова звучали как издевка. Другой ученик вновь создал книгу из песка. Я протянул руку, раскрыл книгу, но ни на одной странице, разумеется, не было написано ни слова.

– Чудесно, – одобрил я и обратился к третьему несчастному. – Умеешь превращать песок в буквы?

Он почти с ужасом покачал головой.

– Тогда обратно ее в песок.

Книжка рассыпалась у меня в руках.

– Хм, ладно, – я покривился и глянул на оставшихся двоих.

Мальчишка материализовал из воздуха бабочку – вырезанную из камня. Я с подозрением воззрился на него.

– К кому я вас посылал?

– К Нордеку… но вчерашнее занятие провела Авориэн, он сам ее попросил сменить, – робко сообщил мальчишка. – Мы конечно же…

– Ну еще бы. Знаете ведь уже, да?

Они потрясли головами. Я обратил взгляд на последнего – Прита, сына Балахира. И он метнул в меня целую тучу стальных шипов. Все это смертоносное облако замерло между нами. Этот мерзавец проверял меня, даже предполагая, что может за этим последовать. Краем глаза я заметил, как побледнели остальные.

– Неплохо, – заметил я. – А как у тебя с защитой?

– Не так хорошо, – признал Прит, в голосе его еще слышался вызов.

Я улыбнулся.

– Но ведь это ты можешь давно, – произнес я. – А чему ты выучился за эти три дня?

Он смешался.

– Сможешь повторить? – я кивнул на каменную бабочку.

Через миг перед нами лежала еще одна.

– И что это? – полюбопытствовал я.

– Бабочка, – в досаде отозвался он.

– А из чего она?

Прит нахмурился.

– Гранит…

– А у Сторма из чего?

– Я не знаю, как называется камень…

– Разве его вчера не зазвали?

– Я забыл.

– Это агат. Сможешь превратить гранит в агат?

– Нет, – он глянул на меня. – Зачем нам это?

– Если у вас снова будет преподавать Авориэн, спроси ее после урока. Можешь на темном наречии – она его знает.

Мальчишка с изумлением уставился на меня.

– Ладно, закончили с этим, – я махнул рукой, и шипы все еще висевшие в воздухе, разлетелись брызгами воды, окропив нас всех.

Я миг думал. Хоть я и отослал большинство моих нечаянных учеников, знал, что об уроке им станет известно все до последнего слова.

– Однажды, семь лет назад в мирах я повстречал одного странного огненного мага, – начал рассказывать я. – Я всегда полагал, что все они немного чокнутые. Но этот…

– Вы убили его? – встрял один из мальчишек.

– С какой стати? – я бросил на него грозный взгляд, и он смолк. – Мы посидели с ним в трактире, выпили вина, и он рассказал, как странствует по мирам в поисках… смысла жизни.

Детишки недоуменно переглянулись.

– Так вот, в чем, по-вашему, вы видите свой смысл жизни?

– Мы должны стать магами, получить каждый свой амулет, – начал довольно бойко один из них.

– Отлично, а дальше?

– Вы говорили, что мы в Закатной обители… – начал осторожно Прит.

– Да, мы в Закатной обители. И что?

– Она принадлежит темным магам…

– Светлые – одни из нас, только больше блюдут мораль.

Я поставил их в тупик.

– Если наша цель, не захват обители, то что тогда?

– Цель и смысл жизни – вещи довольно-таки разные. Правда кое-кто частенько подменяет понятия, следуя какой-то одной цели… К примеру у нас у всех есть цель не допустить сюда врагов. Я вам уже об этом говорил. Но вряд ли это смысл нашего существования. Жить ради обороны обители – звучит несколько сомнительно…

– Но тогда что же…

– Даже Игниферос не смог ответить на этот вопрос, – сознался я. – Однако это не значит, что ответа не существует, не так ли? Когда Закатная обитель разрушили, слишком многое исчезло безвозвратно.

Я указал на кучку песка перед нами.

– Слова и знания могут обратиться в прах и исчезнуть из памяти, но не наоборот. Если хотите, я покажу вам…

– Иллюзию? – прошептал Сторм взволновано.

– Нет. То, что произошло на самом деле. Вы ведь слышали о гипномагии?

Они испугались, но любопытство оказалось сильнее страха.

– Садитесь, – я указал им на скамьи. – Закройте глаза. У некоторых может болеть голова. Но это исправимо. То, что вы увидите, происходило в действительности. Это знание я получил от Игнифероса. А он – единственный оставшийся в живых свидетель тех событий…

Сначала они увидели нашу обитель – над куполом библиотеки парил ястреб. Сияло солнце, сверкало море. Точно так же как сейчас. А потом птица сорвалась вниз с немыслимой высоты, скользнула вдоль каменных стен и влетела в окно библиотеки. Там внизу разгорался спор между двумя братьями. Раскол уже царил между народом колдунов – за спиной Игнифероса стояло несколько сотен, как и за спиной Ментепера. Все маги с мрачной решимостью прислушивались к словам своих повелителей. Сомнения я не заметил ни на одном лице. И именно из-за отсутствия сомнения в своей правоте все когда-то и уничтожили…

Атаковали они друг друга примерно одновременно. То же, что началось следом, можно было назвать только истреблением друг друга. В порыве гнева и ненависти они применили самую смертоносную магию. Но она уничтожала не одних колдунов… Следом всеразрушающей мощью отозвалась стихия. Задрожала земля, черными морщинами по ней зазмеились трещины, и какие-то стены и башни обители не устояли, крошась, словно это был не камень, а хрупкие пастельные мелки. В провалы крепости ворвался вихрь, такой сильный, что нес по коридорам фигурки магов, а потом швырял о камни и волочил дальше уже безжизненные тела, с той легкостью, с которой осенью сметает опавшее листья. Вокруг потемнело, хотя время едва перевалило за полдень, и в черном небе горел раскаленный белый шар солнца, а вокруг светили звезды. Море покрылось коркой льда, ветки деревьев, заледенев, рассыпались осколками от дрожи в земле. И тела убитых магов тоже обращались в снежную пыль.

Обитель, покрывшись изморозью, стояла в стылой мертвой тишине посреди белой пустыни под таким же мертвым черным небом.

Мальчишки очнулись еще в более худшем состоянии, чем когда-то я. У них из глаз текли слезы. У всех, даже у Прита. Их трясло одновременно и от холода, и от ужаса. Я же неторопливо перелистывал свой альбом для рисования, ожидая, когда они немного придут в себя, пока не добрался до картинки Рубежа.

– Хотите, чтобы это повторилось? – жестко спросил я.

– Нет! – испуганно выкрикнули они.

– Тогда перестаньте задаваться вопросом, кто в этой обители главнее. Однажды мы потеряли все за какие-то три часа. Но сейчас… сейчас этот мир стал настолько хрупок, что его можно разрушить всего за минуту…

На меня взирали с ужасом и вместе с тем с надеждой. Я развернул альбом к ним. Дрожащие, они чуть подались вперед, чтобы разглядеть, что я им показываю.

– Это Рубеж – последний из Закатных миров. Он ничего вам не напоминает?

– Он… – Прит хрипло закашлялся, словно задохнувшись, и, отдышавшись, продолжил. – Он похож на наш, когда Закатная обитель была повержена, только… словно крошечный и за ним… пропасть.

– За ним пропасть, – подтвердил я. – Холод пустоты и смерти, украшенный светом звезд… Этот мир настолько мал, что его можно пересечь за полчаса, неспешным шагом. Но главное не это. Он не всегда был таким – его таким сделали… Еще немного и таким же стал мир Закатной обители, а то и вовсе исчез, превратившись в пыль в этой бесконечной черной пустоте…

– Кто сделал? – прошептал кто-то сдавлено.

– Один из древних повелителей Закатной обители. Рубеж – это довольно неширокая дверь, охраняющая Закатные миры. Но об этом я расскажу вам в следующий раз. Сейчас же я хочу, чтобы вы уяснили одно – вы должны стать не просто сильными магами, а магами мудрыми, чтобы та катастрофа больше никогда не повторилась. Все – на сегодня хватит.

Они поклонились на прощанье и ушли. Только Прит задержался на миг.

– Я хочу попросить прощенья, Учитель – произнес он.

– За что?

– За то, что усомнился в вас, – едва слышно выдавил он.

Я подошел к нему, чуть поднял подбородок, ища встречного взгляда. Все-таки мальчишка оказался совсем другой, чем Балахир. Он был честен. Я чуть ласково скользнул пальцами по его щеке, а он воззрился на меня с изумлением.

– Я должен тебе кое-что сказать, малыш, – мягко сказал я. – Твоя мать жива?

– Нет, умерла, когда… я не помню, точно, но когда произошел раскол в темной обители и когда… захватили Мидл. Мне тогда было три… Но, что вы мне хотели сказать?

– Отец Балахира приходился мне сводным братом. По линии Ментепера разумеется.

Он открыл рот от изумления.

– Отец знал?! – воскликнул он.

– Конечно, знал. Странно, что он не сказал тебе.

На лице Прита отразилась боль.

– Он…

– Не надо вспоминать, – я вновь потрепал мальчишку. – И еще, пусть этот разговор останется между нами.

– Больше никто не знает?

– В Совете знают, но твоим друзьям это знать не обязательно. Тебе гордиться нечем… как и мне.

– Да, милорд, – он поклонился. – Я оправдаю ваше доверие.

– Надеюсь.

Он миг помялся.

– Вы не дали нам задание…

– Вам всем есть над чем подумать.

– Эрслайт, – позвал я.

Нашел я его в библиотеке за читальным столом, где он сосредоточенно уткнулся в книгу. Он оторвался от чтения, чуть нахмурившись, что его отвлекают. Но, увидев меня, радостно улыбнулся.

– Отец! – он вскочил, но я мягко хлопнул его по плечу, усадив обратно, и присел рядом.

– Не хочу мешать, но… Что ты читаешь?

– Ретч задал. Много, – он чуть поморщился. – Но через сотню страниц мне все же стало интересно.

Я рассмеялся.

– А ты… – он чуть замялся. – Ты все-таки провел урок?

– Для пятерых. Остальных выгнал за непослушание.

Он в удивлении распахнул глаза.

– Они тебя не послушали?

– Не меня, – я взъерошил ему волосы. – Я поручил им ходить на занятия к другим преподавателям.

– Да, я видел.

– Но в следующий раз мне придется заниматься с ними со всеми и даже больше.

– Больше? – недоуменно произнес Эрслайт.

– Я хочу, чтобы ты тоже ходил на эти уроки.

Эрслайт помрачнел.

– Они же…

– Никто не посмеет тронуть тебя и пальцем, – произнес я.

– И я думал, что ты научишь меня… без кого бы то ни было…

– Научу, – я улыбнулся. – В действительности яхочу, чтобы вы научились ладить между собой.

Он вскинул на меня пораженный взгляд.

– Ты шутишь?! Да только один Прит…

– Тем более с ним, – я опустил взгляд. – Отец Балахира – сын Ментепера…

Эрслайт открыл рот от удивления.

– Но Балахир…

– Балахир по-прежнему опасен, – подтвердил я. – Если увидишь его, держись от него подальше.

– Зачем ты тогда оставил ему жизнь? – Эрслайт прижался ко мне и поежился, словно ему стало зябко.

– Ты знаешь почему…

– Зачем Игниферос?..

– Он верит, что Балахир одумается…

– А Прит?

– Он смышленый мальчик…

Эрслайт чуть отстранился и поднял голову, пытливо смотря на меня. В серых глазах сверкнули ревнивые искорки.

– Как ни странно для тебя сейчас это ни прозвучит, уверен, что вы с ним поладите… И еще… – я заставил его смотреть на меня. – Ты должен выучить темное наречие.

Тут Эрслайт и вовсе изумился.

– Зачем? И… оно же запрещено!

– Для тебя – нет. Даже твоя мать знает его, хотя тщательно скрывает это.

Эрслайт растерялся.

– Кто научил ее? – притихшим голосом спросил он.

– Мерлинда.

– Наверное, это займет много времени, – заметил Эрслайт. – И если я буду заниматься с тобой, кроме Гаста и Ретча, то времени совсем не останется…

– Эрси, – упрекнул я, и он густо покраснел.

– Прости…

– Если ты не против, это могло бы занять совсем немного времени.

– Оно такое легкое?

– Можно и так сказать. Особенно если использовать гипномагию.

Эрслайт воззрился на меня, и с его щек исчезла краска недавнего стыда, сделав их белыми.

– Ты хочешь обучить меня темному наречию при помощи гипномагии? Это возможно? И не опасно? Ты уже пробовал?

– Темному наречию и еще кое-чему. Я не пробовал, но это возможно.

Эрслайт глядел на меня сомнением.

– Пожалуйста, доверься мне. Я бы не стал рисковать, если бы не был уверен.

– А правда, что от гипномагии болит голова? – спросил он, и я понял, что он сдался.

– Только у меня, – я притянул его к себе. – И еще у тех, кто противиться.

– А я… я тоже смогу ей овладеть? – спросил он шепотом с испугом.

– Не знаю. Но лучше бы этот дар обошел тебя стороной. Пойдем.

– Но я не дочитал то, что задал Ретч… – он растерянно глянул на фолиант. – Завтра он спросит…

– Я кое-что объясню тебе по магии ветра. Ретч останется доволен, не беспокойся.

Мы вышли из обители и прогулочным шагом направились к морю. На берегу мы остановились и уселись на теплом песке. Солнце уже клонилось к закату. А море играло золотистыми отблесками. Эрслайт рассеянно загребал песок и насыпал песчаный конус рядом с собой. А я следил за полетом чайки, поймавшей ветер и застывшей в фиолетово-оранжевом небе.

– Хочешь посмотреть ее глазами? – спросил я.

– Это возможно? – спросил Эрслайт и в следующий миг вскрикнул от удивления.

Я улыбнулся, почувствовав его детский восторг, когда он увидел землю далеко внизу, море, казавшееся с высоты еще более бескрайним, нашу обитель, на которую опускались вечерние тени, темные хребты гор, где уже наступила ночь. На миг я позволил ощутить ему ту же легкость полета морской птицы. И прервал видения. Эрслайт смотрел на меня, а на глазах его навернулись слезы.

– Я не знал, что это так прекрасно, – прошептал он и пояснил в ответ на мой немой вопрос: – Я о гипномагии.

– Если применять ее по назначению, приятного очень мало, Эрси, – предостерег я его. – И я только показал тебе, я не вторгался в твои мысли.

– Но для обучения тебе придется это сделать? – он миг смотрел на меня, а потом, смешавшись, потупил взгляд.

– Ты готов?

Он кивнул, а я очень мягко, почти незаметно коснулся его разума. Спустя час я уже пояснял кое-что из магии ветра. Солнце тем временем опустилось, и море теперь серебрили луны. Эрслайт, утомленный, прижался ко мне, смотрел на звезды, а потом и вовсе уснул. Я некоторое время сидел, следя за сверканием лунных дорожек. Песок все еще хранил дневное тепло, но с гор потянуло прохладным ветерком. Тихо зашуршал песок, и в щеку ткнулась морда нашедшего меня Шэда. Его язык прошелся по щеке, потом также по лицу сына.

– Тише, Шэд, – шикнул я на него. – Разбудишь.

Зверь недовольно заворчал, улегшись рядом. Я протянул руку, зарылся пальцами в его гриве и потрепал ласково. На это раз Шэд издал весьма одобрительные звуки. Еще полчаса спустя я поднялся, подхватив мальчика на руки и, раскрыв портал, переместился в его комнату. Осторожно уложил на постель, укрыв, и подошел к его письменному столу. На нем все также лежала едва намеченная карта материка. А я обещал, что мы вместе изготовим ее.

– Останься с ним, Шэд, – я почесал зверю лоб.

Зверь, зевнув, послушно растянулся подле кровати, а я направился к себе. Авориэн, расположившаяся в кресле и поджавшая ноги, отложила книгу о магии созидания. А над ее головой погас огненный шар, дающий свет.

– Твой брат очень бы удивился, – заметил я, материализовав свечку, чтобы увидеть ее глаза.

Она в ответ рассмеялась.

– Это же элементарная бытовая магия! Это могут все, – она поднялась, и ее руки обвили мою шею.

– Уверен, ты можешь куда больше, чем все остальные, – заметил я на темном наречии.

Улыбка соскользнула с ее губ.

– Тэрсел?

– Чему Мерлинда тебя еще научила?

– Она тебе сказала? – она ответила мне на темном наречии.

– Сам догадался. Но она подтвердила. Почему ты скрываешь?

– Ты же знаешь, по закону это запрещено… – она ласково потерлась лицом о мою щеку. – Я видела вас с Эрслайтом на берегу. Вы просто беседовали или занимались?

– Всего понемногу, – меня окутал легкий аромат ее духов, чуть разбавленный запахом моря, врывающемся в залу вместе с ветерком через распахнутое окно, и я теснее прижал ее к себе. – Я рассказал ему одну давнюю историю… которую тебе тоже не помешало бы знать.

– Что за история?

– Откуда взялись светлые маги. Совету ее тоже надо поведать… как-нибудь потом.

– Ты шутишь? – она вгляделась в меня. – Мы все прекрасно знаем, откуда возникло разделение.

– Эта обитель носит название Закатной, – я уселся в кресло, утянув ее за собой, взял книгу о магии созидания. – Ты ведь не дочитала историю архивариуса.

– И не очень хочется – это мрачная книга… – ладонь ее скользнула по моей щеке, и Авориэн нежно чуть развернула мое лицо к себе, и мне пришлось отложить книгу. – Может, ты мне лучше расскажешь?

– Игниферосу эта история известна, – я взял ее ладонь и прижал к губам. – Более того, эта история запечатлена в тех немногих книгах, уцелевших во время падения обители, и которые Игниферос скрывает ото всех в своей библиотеке… Хотя, думаю, он со временем все же решился бы поделиться этим с Советом.

– Если это что-то… ужасное, я не хочу знать, – Авориэн приникла ко мне, спрятав лицо у меня на груди, и прошептала: – Слишком много неприятностей мы пережили, и как мне хотелось бы, чтобы все, наконец, наладилось…

Моя рука ласково скользнула по ее черным волосам, позолоченных светом свечи и посеребренных лунами, заглядывающими в окно. Поскольку я промолчал, она чуть отстранилась, посмотрела в меня.

– Тэрсел, только не говори, что вокруг нас все хрупкое и зыбкое… И эти временные маги…

– Нам нельзя заблуждаться, Эви, – произнес я задумчиво. – Любая ошибка может больше, чем просто дорого, стоить.

Она вздохнула. Ее руки вновь обняли меня, и, приникнув, она приготовилась слушать.

– Ты же прочитала в книге архивариуса про смешанные браки? Там упоминалось, что закатники считались… хм… колдунами с более тяжелым нравом, в отличие от восходных.

– Но Восходные миры уничтожены!

– Да, но к тому времени много восходных магов жило здесь. Они давно стали частью народа Закатных миров. Но потом, спустя много лет их потомки припомнили, как уничтожили их народ. Кому-то захотелось отомстить, хотя виноват во всем случившемся был только один. Они пожелали разделить мир и власть. Многие века у них ничего не выходило, пока… пока они не смогли внушить юному и доброму Игниферосу, что он такой же потомок восходных магов, как и они, объясняя злобу его брата результатом причудливо перемешавшейся крови. До сих пор им не удавалось заручиться поддержкой ни одного правившего закатной обители мага. И тут их неожиданно ждала удача… Тем более что их отец сделал обоих братьев наследниками, но предусмотрел условие, что если между братьями возникнут неразрешимые разногласия, наследником остается только один – тот кто родился раннее. Этим первым и являлся Игниферос…

– Как глупо… как все оказывается глупо, – прошептала Авориэн и заглянула мне в глаза.

– Глупо, потому что многие тысячи лет народ был един.

– А срединники?

– Они покинули Закатные миры после разрушения Восходных миров. Лишь иногда они прибывали как посланники от Дарсиза…

Часть 4. Другое колдовство

Глава 14. Продолжение урока

Следующим утром Игниферос нашел меня в комнате Эрслайта. Мы как раз собирались заняться изготовлением новой карты материка. Игниферос улыбнулся и поприветствовал нас.

– Если вы недавно приступили, я бы попросил сделать вас несколько иное.

– Что же? – я присел на край стола и с интересом взглянул на него.

– Некогда карта материка украшала стол в зале Совета, – заметил Игниферос. – И она не восстановлена только по одной причине – это был связующий рисунок…

Эрслайт чуть растеряно посмотрел на Игнифероса.

– Думаю, у вас она получится.

– Спасибо, – Эрслайт обрадовался.

– Зал в вашем распоряжении. Я бы заодно потолковал с тобой, Тэрсел.

– Как пожелаешь. Собирайся, Эрси.

Мальчик быстро собрал краски, карандаши и кисти.

– Но прежде я все-таки хотел бы рассказать тебе о магии созидания и немного – о восстановлении обители… Ты ведь еще не изучил окружающие земли?

– Нет.

Игниферос раскрыл портал.

– Пойдем с нами, Эрслайт, – позвал он.

Мы прошли через портал на смотровую площадку, устроенную на природной скальной ступени. От площадки горы уходили дальше ввысь, становясь более крутыми. А внизу далеко за предгорьями осталась Закатная обитель, превратившись в серое пятно на фоне синей полосы моря.

– Здесь имеется довольно много таких площадок, – произнес Игниферос. – По ту сторону гор, а также в западном и восточном пределах Лунного хребта.

– Он так называется?

– Да. На материке всего два горных пояса. Этот, протянувшийся почти через треть земель и Островной – идет по западному полуострову, имея продолжение в море – то, что обозначено на карте как Южные острова, всего лишь вздымающиеся его горные пики и плато. Между горами и внутренним морем восстановили лес – это, пожалуй, единственное, что соответствует прежнему миру.

– А остальное? – спросил я, вдыхая горный воздух – пахло нагревшимся на солнце камнем и землей, свежий ветер приносил откуда-то запах трав – но под нами простирался голый склон горы. Лишь гораздо ниже вдалеке начиналась полоса зелени – мелкие кустарники, дальше превращающиеся в тот самый лес, упомянутый Игниферосом.

– Когда был уничтожен мир, пропало все, даже земля. Нам первым делом пришлось восстанавливать почву. Затем наступило очередь рек и уже только после этого мы приступили к насаждению лесов, рощ и лугов. Но горы, за исключением предгорий, пока еще мертвы.

– И все вы брали из Бинаина?

– Больше неоткуда. Да и многое в мирах очень схоже.

– Иногда наоборот попадались растения и животные нисколько не похожие.

– Вот как?

– Я думаю, они из Срединных миров. Там вообще все слишком удивительно различное…

Эрслайт загорелся любопытством.

– Ты мне расскажешь?

Я обнял его за плечи.

– Если честно, мне и вспоминать не хочется… – прошептал я. – А что насчет магии созидания, Игниферос?

Игниферос бросил задумчивый взгляд на Закатную обитель и вместо ответа раскрыл портал. Мы переместились на другую площадку, расположенную на этот раз в западной части материка. Перед нами раскинулась огромнейшая долина. Где-то далеко в легкой дымке угадывались очертания Островного хребта. Та часть Лунных гор, в которой мы находились, была довольно низка, заросшая луговыми травами и кустарником. Луга тянулись и по всей равнине. Лишь слева, ближе к морю темнела полоса зеленых рощ, да на западе от подножий уходил по предгорьям и долинам еще один смешанный лес.

– Там, – Игниферос махнул в сторону рощ. – Мы разбили сады и кое-где поля. Деревья только начали приносить первые плоды.

– Так долго? – с недоумением спросил я.

– Нам пришлось дважды высаживать деревья… – Игниферос на миг омрачился. – Однажды через полуостров прошел вихрь, и мы все потеряли.

– Значит, из-за этого еду и все остальное вы по-прежнему берете в Бинаине?

Игниферос кивнул.

– Помимо этого, мы слишком долго пользовались плодами труда людей. И пищу и ткани и многие другие материалы мы покупаем там, и, вероятно, всегда будем покупать. Торговцы, конечно, только рады этому. Когда-то природные маги сами возделывали поля, ухаживали за растениями, дающими пищу Закатной обители. Но из них никого не осталось. В Бинаине же маги только помогали людским полям и садам, а здесь им пришлось возвращаться к почти забытым традициям. Собственно, все это – восстановление и улучшение окружения – и есть магия созидания. Это общее название, но… если бы возможно было использовать связующую магию, мир восстановился гораздо быстрее.

Я нахмурился.

– Я не представляю…

– Ты привык использовать ее для другого, – прервал меня Игниферос. – Тебе надо научиться использовать связующую магию в изначальном ее предназначении.

– Тебе легко говорить. Я всегда использовал ее только в рисовании.

– Не всегда.

Я уставился на Игнифероса.

«С чего ты взял?»

«Видел одно из видений Нэиль».

Я нахмурился.

– Не представляю, как использовать по иному, – произнес я, так как Эрслайту стало казаться, что пауза затянулась.

– В этом я, к сожалению, не могу тебе помочь, – заметил Игниферос. – Только показать последствия ее разрушительной силы… Этот материк не такой большой. Он ведь втрое меньше Бинаина. В океане есть еще два поменьше, но… они мертвы точно также как…

Он вновь раскрыл портал, и мы переместились на равнину, полную обломков скал.

– …Каменистая пустошь. Она занимает почти весь восточный полуостров.

– И вы не пробовали вернуть сюда жизнь?

– Бесполезно. Каждый раз, когда на небе полные Луны, сюда приходят вихри. Когда-то тут высились горы, но все, что от них осталось – скальные обломки. Это мертвая земля, Тэрсел.

Я с недоумением посмотрел на него.

– Разве с этим ничего нельзя сделать?

– Как-нибудь ты сам увидишь. Полнолуние через тридцать пять дней.

Я поднял серый, с острыми краями камень, задумчиво покрутил в пальцах. Эрслайт хмуро обозревал пустошь.

– Здесь ведь имелись другие замки кроме Закатной обители?

– Имелись, – подтвердил Игниферос. – Но от них и вовсе ничего не осталось. И есть еще кое-что малоприятное…

Игниферос указал на высившуюся груду скал.

– Когда Ментепер взялся за восстановление обители, он привел сюда людей – рабов, которых, когда они умирали, просто скидывали сюда, в скальные провалы. Обнаружили мы это…

Игнифероса содрогнулся от воспоминаний и ненадолго смолк.

– На море разыгрался сильнейший шторм. С юго-востока пришла гроза. Но принесла она с собой не дождь, а останки этих несчастных. Из-за сильного грохота по крышам мы решили, что идет крупнейший град, но это оказались камни отсюда и кости рабов…

– Ты уверен, что не погибших при расколе магов?

– Нет. Кандалы на костях запястий не выпустили своих пленников даже за много лет… А от погибших колдунов ничего не осталось – слишком разрушительной оказалась сила, погубившая их…

Я глянул на побледневшего Эрслайта, и он кивнул в подтверждение.

– Мне было тогда десять, – прошептал он. – Но взрослые перепугались ничуть не меньше…

Игниферос сделал несколько шагов, смотря на камни под ногами. Потом обернулся ко мне.

– Ты научился отражать огненную магию?

С этими словами из его ладоней вырвался огромный огненный шар. Эрслайт испуганно вскрикнул, но шар плыл к нам довольно медленно. Я еще пару секунд взирал на огненное месиво.

– Нет, – ответил я и небрежно отмахнулся.

Шар распался огненными мотыльками, прыснувшими от нас во все стороны. Еще через минуту они погасли.

– Эрслайт, если ты когда-нибудь сделаешь то же самое на уроке огненной магии, преподаватель выгонит тебя, – заметил Игниферос, а я улыбнулся.

Несколько мгновений мы молчали.

– Тебе еще есть, что показать мне? – спросил я.

– Нет, – он раскрыл портал, и мы шагнули прямиком в зал Совета.

Игниферос уселся в свое кресло. Я удержал портал от закрытия, уменьшив его до размеров стола, превратив в вытянутое по горизонтали окно. Вид в портале унесся ввысь, и мне пришлось разогнать несколько облаков, закрывших обзор. Эрслайт разложил на столе рисовальные принадлежности. Я выбрал карандаш и занялся наброском западной части. Эрслайту досталась восточная. Спустя полчаса мы закончили, я подправил кое-какие штришки в половине рисунка сына, и мы взялись за краски. Игниферос все это время с интересом наблюдал за нами.

– Эрслайт, – позвал он, когда тот закончил работу над Каменистой пустошью.

Мальчик с трудом заставил себя поднять на старика глаза – поступок Игнифероса с огненным шаром потряс его – видимо он еще припомнил про меня и игниферовские молнии.

– Я хочу, чтобы ты знал. Твой отец гораздо сильнее меня… уже давно… И тебе не стоит за него опасаться.

– Не надо разговаривать с моим сыном так, словно меня здесь нет, – заметил я, не отрываясь от рисования.

Игниферос фыркнул, и тут уж я бросил на него возмущенный взгляд. А Эрслайт смущенно кивнул Игниферосу и вернулся к рисунку. Через часа три перед нами лежала готовая карта материка. Я связал рисунок магией, и он налился глубиной. Тени от гор медленно позли на восток.

– Кажется, мы как раз вовремя закончили.

– У тебя сейчас урок с сотней? – спросил Игниферос.

– Даже чуть больше, – я кивнул на Эрслайта.

– Вот как? И чему ты обучаешь их?

– Пока ничему – исправляю балахировские ошибки. Пойдем, Эрси.

Мы спустились в аудиторию. Сегодня мне не пришлось никого выгонять – я знал, что на этот раз все они прилежно посетили уроки названных мною учителей и так же прилежно вели себя. Все они уже заняли места в аудитории. На Эрслайта они глянули удивленно, но никто даже рта не посмел открыть. Я чуть сжал плечо мальчика и кивнул в сторону Прита, рядом с которым оказалось свободное место.

– Отец! – тихо возмутился Эрслайт, обратив на меня несчастный взгляд.

Но я подтолкнул его в уже указанном направлении, и Эрслайт уселся рядом с Притом. Тот нервно поерзал, покосившись на Эрслайта, потом воззрился на меня и поднялся.

– Прошу прощенья, Учитель, но… – Прит на миг замялся, поймав мой недоуменный взгляд. – Я всего лишь хотел сказать, что, с твоего позволения, мы поведали остальным о вчерашнем уроке… И они…

Он шлепнулся на свое место, но вместо него поднялись те девяносто пять, отсутствующих вчера.

– Мы просим прощенья, Учитель, – произнесли они. – И просим повторить вчерашний урок.

Я на миг задумался. Впрочем, может, так было и лучше.

– Хорошо, – согласился я. – Я покажу падение Закатной обители.

Даже если они ожидали, что увидят, гибель обители произвела тягостное впечатление. И даже на уже видевших это. После того, как они пришли в себя, я взялся за объяснение.

Вчера я продумал, чему именно стану обучать их. Я начал с устройства мира и истории, потому что именно от понимания этого зависело, как они применят магию, решив коротко рассказывать о чем-то, потом иллюстрировать сказанное при помощи гипномагии. Я ломал их представление об окружающем, и к концу занятия они смотрели на меня ошеломленными глазами. Балахир ошибался, называя своих бывших подопечных «испорченным материалом». Они оказались восприимчивы, и, похоже, действительно лучшими среди своих сверстников. Но самое главное, мне они верили не так как Балахиру, получившего их верность за ложь и страх перед наказанием. Мне они верили как самим себе. Лишь после этого я думал перейти с мироустройства на охранную и полуматериальную магию. У всех у них была к ним предрасположенность.

– Как ты, Эрси? – спросил я, когда все остальные покидали аудиторию.

– Я даже не подозревал, что все так ужасно, – тихо произнес он. – и Игниферос…

– Игниферос тебе сегодня уже преподнес один сюрприз, – я чуть улыбнулся и глянул на замешкавшегося Прита, прислушивающегося к нашему разговору.

– Ты сказал, что наш мир можно уничтожить за минуту, – он посмотрел на меня. – Значит ли это…? Игниферос говорил о тебе и разрушении…

– Я просто знаю, насколько хрупка тут мировая ткань, – возразил я. – А когда у тебя занятия с Ретчем и Гастом?

– Завтра, – голос его упал – видимо он вспомнил, сколько ему задали.

– Помочь?

– Нет, – он глянул на меня с благодарностью. – У нас повторение, но много…

Он ушел. Прит выскользнул из аудитории на минуту раньше него.

Однажды, незадолго до занятий на одной из верховых прогулок с Гастом и Эрслайтом мне пришла одна мысль… Я раскрыл портал. Перед нами открылся вид внутреннего двора горного замка.

– Брингольд? – удивился Гаст. – Зачем нам сюда?

– Появилась необходимость.

– В чем?

– Скоро узнаешь, – я улыбнулся.

Мы переместились во двор замка. Спустя миг вокруг нас уже суетились горцы, а через минуту к нам вышел Гарнаш собственной персоной.

– Не ожидал тебя увидеть, – произнес он, кивнув мне в приветствии. – Я думал, что ты совсем позабыл этот город, который когда-то так ценил…

– Мне очень тяжело было расставаться с этой ценностью, – с усмешкой отозвался я, перейдя на горский. – Решил не искушать себя – вдруг захотелось бы ее вернуть. Окажешь небольшую услугу?

– Как пожелаешь.

– У меня есть сотня юных магов. Мне нужны лучшие из твоих воинов, кто смог бы научить их владеть мечом.

– Что ж, я дам тебе лучшую дюжину. Каждому наставнику достанется около десяти учеников. Когда?

– Сейчас. Они могут пожить на время обучения у нас или же я могу приводить их каждый раз обратно…

– Хорошо. Думаю, мне больше нравится второй вариант.

Гарнаш выкрикнул распоряжение, и вскоре перед нами предстало пятнадцать воинов.

– Даже больше, – заметил Гарнаш.

Я раскрыл портал.

– Тебя тоже приглашаю прогуляться, – сказал я Гарнашу.

– Догадываюсь зачем, – рука повелителя горцев легла на рукоять меча.

– Надо полагать, ты не изменил своему искусству?

– Разумеется, нет. А ты?

– А я вот несколько лет не пользовался мечом…

Глаза горца сузились. Я глянул на Гаста с Эрслайтом и кивнул им на портал. Вслед за ними его прошли остальные.

– Ты помнишь, что по закону в обители запрещено нахождение людей, – шепнул мне Гаст.

– Сейчас действительно возникла нужда.

– Что ты придумал, Тэрсел?

– У тебя завалялся один старый вопрос. Сейчас ты получишь на него ответ, – я подмигнул Гасту.

Переместились мы прямиком в аудиторию. Сотня, возбужденная появлением такого большого количества народа, подскочила от удивления.

– Занятия переносятся в другую аудиторию! – провозгласил я.

Я склонился к Эрслайту, шепнул пару слов, и он поспешил выполнить мое поручение. Мы спустились вниз в довольно просторную аудиторию, в которой обычно занимались огненные маги. Здесь не было столов и скамей и какой-либо другой мебели. Гарнаш отстегнул плащ, снял куртку и вытянул из ножен меч, опасно сверкнувший многослойной сталью. У юных магов вырвался вздох, глаза их разгорелись интересом, и они, жавшись к стенам, растянулись по всему периметру зала, последовав примеру горских воинов. Рядом со мной остался Гаст. В этот момент вернулся Эрслайт и протянул мне мой меч и кубок с водой. Я напился и умыл лицо, чтобы чуть взбодриться после прогулки.

– Тэрсел! – выдохнул Гаст.

– Ты тут лишний, – заметил я и кивнул в сторону зрителей.

– Но твой меч…

– Гарнаш давно знаком с ним.

До Гаста, наконец, дошло, и он отступил к стене. Гарнаш взмахнул мечом, отсалютовав мне. Я обнажил меч, и мы сошлись. В аудитории повисла тишина и только звон клинков нарушал ее. Гарнаш стал королем горцев и теперь еще больше не желал уступать мне, постепенно усиливая напор и наращивая темп. Но я, отвыкший от меча за столько лет, с каждым ударом вспоминал, что я мог делать раньше. Мы так увлеклись этим, что опомнились только когда начали выдыхаться. Рубахи обоих пропитались потом. Гарнаш поймал мой взгляд и чуть кивнул. Мы оборвали поединок.

– Ты быстро все вспомнил, Тэрсел, – заметил Гарнаш. – Завтра, уверен, ты бы одержал победу. Но такого шанса я тебе не предоставлю.

– Мне нужно было другое, – отозвался я и посмотрел на зрителей.

Моя сотня следила за поединком, затаив дыхание. И не только они. Каким-то образом про поединок прознали маги Совета, пришедшие в аудитории и следившие за битвой. Ко мне подбежал Эрслайт, вновь протянув чашу. Я отдал меч, сделал глоток. Он передал мне сухую рубаху, и я переоделся.

– Ретч! – позвал я и кивнул на Гарнаша. – Проводи гостя.

– Старый знакомый, – Ретч поморщился и раскрыл портал в Брингольд.

– Что мои воины?

– Не беспокойся, Ретч будет с ними гостеприимными. Спасибо, тебе.

Гарнаш кивнул и исчез в портале. А я разъяснил моей сотне, что им придется осваивать искусство меча. После показательного поединка никто из них не задался вопросом, для чего им это нужно. Я представил им горцев и разбил на группы. После этого я всех отпустил. Остался я и маги Совета.

– Что здесь делают люди? – поинтересовался Хил, лекарь, озвучив видимо общий вопрос.

– Им предстоит заниматься с сотней, – отозвался я.

– Но для чего это им? – спросил хмуро Армар, маг-охранник.

– А для чего охранная магия? – отозвался я ему в тон. – Я их наставник, и мне виднее, что необходимо моим подопечным.

Армар было открыл рот, чтобы возразить, но в этот миг на его плечо легла рука Игнифероса.

– Ты хочешь вспомнить про закон, Армар, но закон изменчив… Пусть Тэрсел сам решает, что необходимо для его подопечных – вряд ли у других найдутся силы, чтобы совладать с ними.

– Спасибо, дядя, – я кивнул ему.

Начинавшийся было конфликт был исчерпан. Однако я понимал, что решение Игнифероса доверить мне власть мало кому нравилась из светлой части совета. Но как бы там ни было, им придется смириться с его решением. Рано или поздно…

Глава 15. Плоды урока

Скоро мои умники стали потихоньку применять полученные знания на занятиях у других преподавателей, чем вызывали сначала недоумение, а затем и похвалу. Спустя месяц после начала занятий выходя из аудитории, я столкнулся с Инведнисом. В руках маг природы держал цветочный горшок. Мне пришлось задрать голову, чтобы обозреть весь четырехфутовый стебель растения, с полосатыми длинными листьями и целой гроздью ароматных бело-синих цветов на самой макушке.

– Это еще что? – поинтересовался я, глянув на смутившегося Инведниса.

– Тэрсел, я… хочу извиниться перед тобой – я был неправ насчет твоих учеников…

– Неужели?

– Сегодня один из них создал это! – с этими словами, полными торжества, маг природы всучил мне горшок.

Я, пораженный, уставился на Инведниса. По лицу его гуляла счастливая улыбка, и сейчас он мне очень напомнил того добродушного мага, которого я знал когда-то.

– Ты, наверное, не знаешь, но это очень редкий цветок, – пояснил он увлеченно. – Даже не то, чтобы редкий. Он давно исчез. Но один из твоих мальчишек прочел о нем в книге и воссоздал заново!

Я смотрел на Инведниса с непониманием.

– Ты стал преподавать материализацию?

– Конечно нет, но… он также посещает занятия Авориэн. То есть, наверное, больше его должна хвалить она, чем я, но я не смог удержаться… Наверное, это глупо?

Он вдруг погрустнел и посерьезнел.

– Не думаю. Мне это растение тоже кажется весьма красивым, – заметил я. – Ты принес только показать его?

– Нет. Пусть остается у тебя, если ты не против. Ты вправе гордиться такими учениками. А этому недотроге всего десять!

– Может, присядешь? – спросил я.

– Если у тебя найдется время…

Я поставил горшок на подоконник. По аудитории стал расползаться легкий цветочный аромат. Я присел на край стола, наколдовав нам пару бокалов и бутылку вина. Инведнис, удивленно проследив за моими манипуляциями, сел за стол.

– Мне казалось, ты не жаловал материализованную пищу, – заметил он.

– А она и не материализованная, – отозвался я. – Я тут наловчился с порталами… Позаимствовал с кухни.

– О, – только и произнес Инведнис и сделал большой глоток.

– И как зовут малыша?

– Сторм.

– Хм, действительно из темных… Тебе ведь известно, что двенадцать бывших подопечных Балахира имеют светлых родителей? Я все-таки подумал, что ты немного рано похвалил, заблуждаясь о его происхождении.

– Я знаю ту дюжину, – Инведнис на миг помрачнел. – Не слишком уж талантливые, но, наверное, Балахир хотел получить от них нечто другое…

Взгляд Инведниса снова приковало растение. Я подлил ему еще вина.

– Оно росло лишь в этом мире. Называется «вечерним светом».

– Почему?

– В темноте его пыльца светится теплым золотистым светом. Раньше цветы покрывали почти все предгорья. Они и днем красивы, но ночью… все предгорья окутывало легкое сияние. Облачка пыльцы, поднятые ветерком, подсвечивали воздух, а ночные бабочки и летучие мыши, питающиеся их нектаром, становились таким же. И горы не случайно назвали Лунными. Предгорья образуют серп, и если смотреть на них с высоты…

Инведнис устремил мечтательный взгляд куда-то сквозь меня. А я подумал, что картина эта действительно должна быть завораживающая. Мы допили вино.

– Проверим, насколько хороша материальная магия Сторма, – заметил я и сделал легкий жест, отсекая свет, льющийся в окна.

В аудитории стало темно как в подвале, если не считать святящихся чашечек цветов, мага природы, который, похоже, весь был в пыльце, и моих ладоней. Через несколько минут, когда Инведнис налюбовался растением, я вернул в аудиторию освещение.

– Игниферос показывал мне предгорья – они до сих пор мертвы.

– Да, – Инведнис кивнул. – Мы просто не представляли, что может заменить «вечерний свет», но теперь…

Он посмотрел на меня.

– Извини, Тэрсел, в прошлый раз я наговорил тебе глупости. Игниферос даже упрекал меня, что я был несправедлив с тобой…

Я в изумлении воззрился на мага природы. И только теперь понял, почему мне вдруг оказалось так комфортно беседовать с ним – на Инведнисе лежала защита от гипномагии.

– Интересное решение, дядя, – пробормотал я.

Инведнис, весьма захмелевший, что-то еще говорил в извиняющихся тонах.

– Забудь, Инведнис, – прервал я его и легко хлопнул по плечу. – Пойдем. Мне еще надо по важному делу к Игниферосу заглянуть.

– Да, конечно. Но могу я попросить тебя? С помощью Сторма мы сможем восстановить предгорья!

– Если он сам не против. И не замучайте мальчика.

Инведнис рассмеялся.

– Ты же не думаешь, что он материализует все эти предгорные луга?

– Откуда же я знаю…

– Нет. Он всего лишь создаст несколько растений, которые дадут семена. Этими семенами мы и засеем предгорья. Даже еще сейчас не поздно. В конце лета мы уже получим результат. Ой!

Он пошатнулся, и я поддержал его.

– Ты точно не материализовывал вино? – спросил он. – Слишком уж оно…

– Хорошее, – придерживая мага природы под локоть одной рукой, другой я подхватил бутылку, показал ему сургучную печать. – Видишь – печать лучшей винодельни Ассарта.

– Действительно вино из Бинаина, – согласился Инведнис. – Я был однажды неподалеку от Ассарта – мы брали с западного побережья оливковые и миндальные саженцы и лозу. Деревья прижились у нас, а лоза нет. Правда, маги земли до сих пор пытаются подобрать годную для нее почву…

– Доберешься сам? – спросил я, поняв, что Инведнис что-то совсем расчувствовался. – Кстати, у меня имеется в запасе одно отрезвляющее заклятье…

– Нет, не стоит, – Инведнис улыбнулся. – Я давно ни с кем не пил, даже уже забыл, каково это… А ты… то-то я смотрю, что ты трезв…

Я засмеялся.

– Чуть-чуть больше, чем ты. Заглядывай еще как-нибудь. Обещаю, в следующий раз я найду на кухне вино с меньшей выдержкой лет.

– Не забудь про Сторма!

Инведнис зашагал к себе, а я направился к Игниферосу. Поднимаясь по лестнице восточной башни, я встретил Гаста.

– Я как раз за тобой.

– А что случилось? – удивился я.

– Ты, кажется, обещал Эрслайту какую-то прогулку по Бинаину. Сегодня он пристал ко мне с этим.

– Обещал, – признался я. – Просто сейчас все заняты важными делами…

Гаст принюхался, и глаза его распахнулись.

– Делами? У тебя ведь только что закончились занятия! Ты что же…

– Не только что, раз Эрслайт успел добежать до тебя и упросить на эту поездку.

Гаст несколько смутился.

– Ты сможешь поехать? Время здесь сейчас вечернее, но там полдень. Да, Игниферос сказал, чтобы мы взяли Нэиль для большей безопасности.

– А Игниферос откуда узнал? – подивился я.

– Я ему сказал. Был у него и спросил, не нужен ли ты ему сейчас. А то ты постоянно пропадаешь у старика…

– Ты очень предупредителен, Гаст, – заметил я. – Сейчас вернусь.

– Тогда встретимся внизу в зале библиотеки.

Я дотащился до покоев Игнифероса, подумав, что я предпочел бы прогулке час сна.

– А скажи-ка мне, – начал я, едва переступив порог. – Зачем ты защитил Инведниса от гипномагии?

– Ты лишь сегодня заметил? – удивился Игниферос.

Он сидел за столом и что-то записывал в толстый фолиант.

– Я с того самого раза с ним не общался…

– Но ты ведь всегда всех слышишь.

– Но я почти не обращаю на это внимания и тем более на то, кому принадлежит вся эта мысленная чепуха.

– Значит, если кто-то пропадет в обители, ты даже не заметишь?

Я уставился на Игнифероса.

– Дядя, ты в своем уме? – поинтересовался я.

В ответ получил такой же удивленный взгляд. Что-то заподозрив, он подошел ко мне. Вино из Ассарта, конечно, обладало благородным и весьма тонким ароматом, но не учуять его было невозможно.

– И ты собираешься ехать с мальчиком и Гастом в Бинаин?!

– Я говорю с тобой об Инведнисе, – напомнил я.

– Я подумал, что и для него, и для тебя так будет лучше. И если ты распивал вино с ним, я оказался прав.

– Спасибо, – пробурчал я.

– Зачем он приходил к тебе?

– Притащил цветок, который создал один из моих учеников. «Вечерний свет».

– Что?! – брови Игнифероса взлетели вверх.

– Можешь прогуляться до главной аудитории – он оставил его там.

– И кто его создал?

– Сторм. Инведнис уже готов воспользоваться его талантом для восстановления предгорий.

– Чудесно… – Игнифероса эта мысль вдохновляла, похоже, не меньше мага природы. – Я помню, какими волшебными казались горы в их свете, как прекрасно цвели те луга…

– Я тоже с удовольствием взгляну на них, когда Инведнис их восстановит, – я попятился к двери, но рука Игнифероса настигла меня прежде.

Он влепил мне пощечину. Я миг стоял зажмурив глаза, чувствуя как вслед за вспыхнувшим жаром на щеке, волной внутри прокатывается ярость. Я раскрыл глаза, готовый испепелить дядю, даже если я не владел огненной магией. И наткнулся на его довольную улыбку, которая сработала лучше любого охранного заклятья.

– Твоя мать однажды посоветовала, заметив, что ты мгновенно трезвеешь, когда злишься, – пояснил он. – Извини, но раз ты поставил блокировку от заклинания отрезвления… пришлось пойти на крайние меры. Я не хочу, чтобы ты утрачивал бдительность за границами Закатной обители.

– У меня было прекрасное настроение. Было!

– Ты понимаешь, что тебе нельзя рисковать. Ты должен оставаться начеку.

– Но иногда мне необходимо расслабиться. Я и так, начиная с того самого момента, как попал в Срединные миры, находился в постоянном напряжении. Неужели ты не понимаешь?

Все это я выкрикнул ему в ярости.

– Ты мне так и не рассказал, что все-таки ты видел там и в той книге, – совершенно спокойным тоном произнес Игниферос.

– Расскажу, когда вернусь, – я вышел вон, громко хлопнув дверью.

Сбежал по лестнице. Гаст, Нэиль и Эрслайт уже ждали меня, а Шэд, потянувшись, лизнул мне щеку.

– Погодите-ка, – сказал я им, резко остановившись, и развернулся.

За все время, начиная с того момента, как вернулся в обитель, я не ступал на первый ярус библиотечного зала. Возможно, я избегал этого, потому что именно здесь…

Я рассеянно погладил Шэда, оглядывая стены. Стеллажи с книгами начинались со второго яруса. На первом же имелось восемь проходов, четыре из которых вели к лестницам ярусов библиотеки. Мне вспомнилось, что раньше здесь, на южной дуге стены вроде находились окна. Но судя по тому, что тут оказалась гладкая стена, возможно, тогда были всего лишь провалы. Между арками проходов шли совершенно голые стены, покрытые светлой штукатуркой. Мне вдруг почудилось, что так быть не должно. Я задрал голову и встретился взглядом с Игниферосом, смотрящим на нас с самого высокого яруса.

«А что было на стенах раньше?» – мысленно спросил я его.

«Картины. Или мозаики. Я точно не помню. Но почему ты спрашиваешь? Ты что-то почувствовал?»

«Мне просто так показалось».

Я опустил голову и посмотрел на своих спутников.

– Пойдемте.

Мы вышли из обители. Перед входом оказались три лошадки, которых успел подготовить к дороге Гаст для себя Нэиль и Эрслайта. Шэд перекинулся в жеребчика, и я вскочил на него. Гаст распахнул портал, и мы ступили на западный тракт перед воротами Мидла.

В Бинаине стояла теплая осень. Луга покрывали золотисто-бурые травы. Светлые леса, с полуопавшей листвой казались прозрачными. А чистый воздух делал небо необыкновенно глубоким. Час мы пробыли в Мидле, зайдя в Перекресток Перла. Тавернщик почти не изменился за эти годы, только волосы его полностью сделались седыми. Когда он увидел меня, глаза его наполнились слезами, он не сдержался, подхватив мою руку и поцеловав ее.

– Перл, – упрекнул я, хотя его искренняя радость меня растрогала.

Мы все уселись за стол, Перл приказал подать нам ужин, поинтересовавшись прежде у нас, сколько время в Закатной обители. А потом рассказал о последних событиях в городе. После чего посмотрел на меня и попросил поведать правдивую историю о том, как Перекресток стал лучшей гостиницей в городе. Я прыснул смехом.

– А стоит ли?

– Я все равно подумывал, что слова Тибелуса не были лишены частицы истины, милорд, – заметил Перл.

– Вот видишь, ты и так все знаешь.

После Мидла мы направились в Брингольд, однако в замок заезжать не стали, поглядев на него издали с окрестных гор. Гаст все это время рассказывал Эрслайту о возникновения городов в Мидле, устроив таким образом урок истории. А про Брингольд пришлось рассказывать мне. Я выложил столько, что Гаст раскрыл глаза от изумления, а потом сделался пунцовым, видимо, припомнив, что я ему когда-то говорил про замок, и свои упреки насчет моих знаний истории. После этого он долгое время молчал.

После Брингольдских гор мы посетили Оушэнд. Гаст снова сделался красноречив, но Эрслайт слушал его вполуха – в Закатной обители время перевалило за полночь, и ему хотелось спать. В Бинаине же время едва ли приблизилось к трем.

Вернулись мы в Закатную обитель глухой ночью. Эрслайт, которого я пересадил к себе, уже не пытался подавить зевки, глаза его все чаще закрывались. В итоге он, прижавшись ко мне, задремал. Я, чуть придерживая его, соскользнул с Шэда, а мальчишка в полудреме охватил зверя руками за шею. Гаст спешился. Нэиль, тоже полусонная, чмокнула его в щеку, а потом и меня обняла на прощанье.

– Спасибо за чудесную прогулку, – прошептала она, и ее губы почти коснулись моих. – Я совсем засыпаю, Тэрсел.

Мне пришлось придержать ее за талию.

– Что? – прошептал я ей на ухо. – Раньше у нас с тобой были куда более изнуряющие «прогулки».

Она обратила ко мне свой лучистый взор.

– Я соскучилась по тебе. Я хочу побыть с тобой. Пожалуйста.

Гаст, который, разумеется, все это расслышал, нахмурился.

– До завтра, Тэрсел, – произнес он, решив ничего мне по этому поводу не говорить, чему я очень удивился, и повел лошадей в конюшню.

– Не лучшая идея, Нэиль, – произнес я, поглядев вслед Гасту. – В действительности, все дело в другом, не так ли? Снадобье Мерлинды перестало помогать тебе?

Она виновато кивнула.

– Пойдем…

Мы поднялись наверх. Я зашел в комнату Эрслайта, осторожно, чтобы не разбудить, взял на руки со спины Шэда и уложил его на постель. Шэд остался с сыном, а мы с Нэиль прошли в среднее здание. Я распахнул дверь аудитории, пропуская Нэиль вперед. Она издала восхищенный возглас, подбежала к светящемуся растению.

– Здесь не страшно? – спросил я с улыбкой.

– Нет, здесь хорошо… – она подняла голову, смотря как через купол аудитории светят звезды, а у самого края стеклянной крыши показались два бока восходящих лун.

Она уселась на подоконник рядом с «вечерним светом». Я добыл для нее легкое одеяло, в которое она укуталось – хоть настало лето, в большом зале аудитории было довольно прохладно.

– Откуда это растение? – спросила Нэиль.

Я, усевшись за стол рядом с окном, поведал ей историю Инведниса. А потом мы еще некоторое время разговаривали, вспоминая Срединные миры, но говорили только о том, что не оставило у нас жутких воспоминаний. Но под конец я все-таки не удержался.

– Я видел дракона, – прошептал я, а Нэиль издала удивленный возглас. – Того самого, но нарисованного в книге.

– Ты ведь тоже нарисовал его… – заметила она.

– Да, но… кто-то еще побывал в этом мире. Утром надо бы прочесть…

– Уже утро, – ответила она так же тихо, улыбнулась и затихла.

Она давно сомкнула веки, беседуя со мной с закрытыми глазами, но только теперь, наконец, уснула. Я вздохнул с некоторым облегчением, но надо было решить, что с этим делать дальше. Но придумать я так ничего ине успел – голова моя склонилась к ученическому столу, и я провалился в сон.

– Тэрсел, – разбудил меня тихий голос Авориэн.

Я раскрыл глаза, потер лицо – в аудитории разливался слабый сумеречный утренний свет, едва освещая предметы.

– Эви, сколько времени-то?

– Еще рано. Не хотела вас будить, но я беспокоилась. Зашла к Гасту, и он сказал, что вы уже давно вернулись…

Я глянул в сторону спящей Нэиль, взял руку Авориэн и прижал к губам.

– Часа два назад.

Авориэн устремила вопросительный взгляд на Нэиль. Я только тяжело вздохнул и чуть виновато поглядел на нее.

– Нэиль слишком привыкла ко мне. Все эти годы она считала меня своим защитником. Теперь, когда меня нет рядом, она чувствует себя… неуютно, а по ночам, как она рассказала, ей страшно, и она не может уснуть.

– Мерлинда рассказала мне, но ты ведь понимаешь, что это не может продолжаться вечно, – Авориэн нахмурилась. – И ей лучше… подобрать мужа.

Я вскинул на Авориэн удивленный взгляд.

– Мужа? Но она же из другого народа, да и…

– Это не так важно. Более того, я даже знаю, кому она нравится.

– И кому же? – совсем уж изумился я.

– Твоему лучшему другу.

Поскольку я тупо молчал, Авориэн вновь заговорила.

– У тебя так много друзей, а особенно лучших, что ты пытаешься понять, о ком я говорю?

– Нэиль нравиться Гасту?! – поразился я. – Но…

– Почему тебя это удивляет?

– Я не замечал этого. Он что же тебе сказал, что она ему нравится?

– Нет, но он слишком много задавал вопросов о тебе и ней. Например, действительно ли я верю, что между вами ничего не было.

– Хм, – протянул я задумчиво. – Но это ничего не говорит. Может, он всего лишь беспокоиться о тебе.

Я вновь мягко прижал ее ладонь к своим губам.

– Попробуй спросить его сам. Но мне кажется, я не ошибаюсь.

– Хорошо, – я понял, что окончательно пробудился.

Авориэн села рядом со мной на скамью, опустив голову на плечо, изучая растение.

– Где вы нашли «вечерний свет»? – спросила она.

– Ты не знаешь? – я привлек ее к себе. – Вчера мне его притащил Инведнис, утверждая, что его материализовал Сторм… Думал, он и к тебе заглянет с этой радостной новостью, чтобы сказать, что ты можешь гордиться таким учеником…

– Вот как? – Авориэн удивилась. – Хотя я действительно считаю мальчика талантливым. Я даже попросила Нордека уступить его мне… А как остальные?

– Тоже весьма неплохи.

– А кто самый лучший? – спросила она.

– Угадай, – я улыбнулся.

– Эрслайт… – Авориэн улыбнулась в ответ.

– Когда он «договорится» с ветром, будет и вовсе все замечательно…

Я поднялся, распахнул одно из окон, позволив свежему утреннему ветерку ворваться в аудиторию. Над спящим морем только появилась светло-серая полоска, да и звезды замерцали приглушеннее. Когда я вернулся, Авориэн чуть поежилась и прижалась ко мне. Мы немного подремали до тех пор, пока не пробудилась Нэиль. Она смущенная подошла к нам, посмотрела на Авориэн.

– Прости, я… – она покраснела. – Ты, должно быть, беспокоилась…

– Мерлинда рассказала мне, – отозвалась Авориэн. – Мы что-нибудь придумаем.

– Спасибо! – прошептала Нэиль и, все еще смущенная, выбежала из аудитории.

– Если честно, я бы еще поспал пару часов, – заметил я.

– А я хотя бы час, – Авориэн улыбнулась. – Мне с моими учениками приходиться заниматься утром. А вчера мне пришлось допоздна читать твою книгу о магии созидания.

– И что там? – я распахнул портал, и мы шагнули прямиком в спальню.

– Тебе стоит самому почитать.

– Всегда так… – недовольно произнес я.

Утром я спускался вниз через библиотеку, чтобы повнимательнее разглядеть стены на первом уровне. На одном из ярусов я увидел Гаста, расположившегося за читальным столом.

– Что читаешь? – спросил я, подойдя к нему.

– Перечитываю историю Оушэнда – после вчерашней поездки что-то нахлынули воспоминания, – и неожиданно спросил: – Как Нэиль?

– Знаешь, Гаст, – я пытливо смотрел на мага. – Она пережила слишком много неприятностей и теперь боится спать одна по ночам. До этого она как-то не говорила, но вот вчера не удержалась. Мне пришлось до утра сидеть рядом и караулить ее сон.

Гаст уставился на меня, словно услышал нечто из ряда вон выходящее.

– И как к этому отнеслась Авориэн? – осторожно спросил он.

– Сегодня с пониманием, но дальше – вряд ли останется так же. Знаешь, что… Ты мог бы покараулить ее несколько дней.

Гаст не сводил с меня пораженного взгляда.

– Ты шутишь?

– Нет, я прошу тебя помочь ей. К тому же… ты все равно один…

– Что?! – Гаст подскочил, прожигая меня своими янтарными очами.

– А что такого? – притворно удивился я.

– Мерзавец! – не сдержался Гаст. – Для тебя, может быть, и ничего такого. Но вот… у меня есть очень неприятное подозрение насчет вас двоих.

Я давно не видел Гаста в гневе. Но мне вдруг стало смешно и я, с трудом сдерживаясь, чтобы он не заметил, продолжил:

– Нэиль все эти семь лет считала меня своим братом… и наоборот.

– Ты врешь! – Гаст даже подался вперед.

– Отец, учитель? – на самой развязке нас прервал встревоженный голос Эрслайта.

Он глянул на меня, совершенно спокойного, и теперь с удивлением взирал на Гаста, которого, похоже, никогда не видел в бешенстве. Маг огня смешался, прокашлялся, сник.

– Поговорим после, Тэрсел, – произнес он. – У меня занятие с Эрслайтом.

– Мне хотелось услышать ответ все-таки сейчас, – заметил я. – Ты готов помочь или нет?

Гаст бросил на меня возмущенный взгляд, поражаясь моей настойчивости. Потом до него дошло.

– Ты всерьез просишь помощи? А нельзя было обойтись без той издевательской фразы?!

Я пожал плечами.

– Хорошо, – буркнул Гаст и, увлекая за собой Эрслайта, направился вон из библиотеки.

Я спустился вниз. Решилась хотя бы одна маленькая проблема. Но от оставшихся у меня бегал мороз по коже. Одну их них мне придется решить всего через несколько часов…

Я вновь изучил стены, заинтересовавшие меня вчера. Но сегодня ничего необычного я не видел и не чувствовал. Светлая, цвета топленного молока штукатурка казалась всего лишь упущением в восстановлении обители. Я подумал, что возможно, раньше стены действительно украшали фрески или мозаики.

Я прошелся по обители, более внимательно присматриваясь к стенам, аркам, нишам и переходам. Во многих коридорах были новые мозаики, но больше ничего интересного я не заметил и, несколько разочарованный, направился на очередной урок с сотней. На этот раз в аудитории царило некоторое оживление. Ученики полукругом обступили подоконник на котором стоял «вечерний свет». Не понимая, откуда тут взялся этот милый цветочек, они переговаривались между собой. Маленький Сторм, тот самый мальчишка, который оказался на первом уроке и вместе с Притом демонстрировал мне материализацию каменных бабочек, несколько растерянный стоял чуть в сторонке, слушая высказывания своих товарищей. Увидев меня, все поспешно разбежались по своим местам. Эрслайт бросил на меня короткий взгляд, и я догадался, что кто-то заподозрил в появлении цветка его. Однако те, кто ходили со Стормом на занятия к Инведнису, тоже смолчали.

– Вас ведь удивило, откуда тут появилось это растение? – заметил я. – Его принес Инведнис, к которому ходят заниматься пятеро из вас… Сторм подойди.

Мальчишка направился ко мне, чуть ли не втянув голову в плечи.

– Инведнис похвалил Сторма за то, что ему удалось сделать то, что не удалось сделать взрослым магам – он воссоздал давно утраченный «вечерний свет», ранее покрывавший все предгорья, и который подарил название Лунным горам. Но я его хватить не буду.

Мальчишка обратил на меня совсем уж несчастный взгляд.

– Я не буду хвалить никого, – продолжил я. – Каждый из вас достаточно умен, чтобы понять, доволен я им или нет. И учитесь вы не для того – я вам уже объяснял. И еще. Если кто-то из вас будет нуждаться в помощи, другие должны эту помощь оказать, впрочем, как и любому другому обитателю обители… Потому что любая оплошность, непонимание – все это может привести к виденной вами катастрофе.

С этими словами я склонился к Сторму, заглянул в его внимательные глаза и прошептал приказание. Он кивнул мне, подхватил горшок и куда-то с ним убежал.

– Подождем, пока Сторм вернется, – произнес я. – Сегодня мы переходим к охранной магии.

В аудитории все оживились.

– Посмотрим, как вы сможете защитить себя и своих товарищей… – заметил я.

После окончания этого урока все выходили из аудитории мокрые от пота, словно я заставил несколько кругов пробежаться вокруг обители. Впрочем, выходили они все весьма довольные этим занятием. Когда уходил последний, а это был Сторм, он на миг обернулся и все-таки улыбнулся мне с благодарностью. Я кивнул на дверь, и его словно ветром сдуло. Зато в аудиторию вошел тот, которого я уже не ожидал увидеть. Балахир замер на пороге, обернувшись и, видимо, провожая взглядом последних учеников.

– Неделя давно истекла, Балахир, – заметил я.

– Но ты не спешил найти и наказать меня, – рот его скривила усмешка, он прошел в аудиторию и остановился в трех шагах от меня.

– У меня имелись более важные дела. Так что ты скажешь?

– Что может сказать тот, который больше не существует? – выражение его лица стало несколько отстраненным. – И я сомневаюсь, что ты вернешь мне прежнюю жизнь – в обители я для всех мертв.

– Ты существуешь для Совета.

– Может, еще скажешь, что я до сих пор вхожу в Совет?

– Лишать этого права можно только в твоем присутствии согласно закону.

– И ты до сих пор не поменял закон? – с издевкой спросил он.

– Нет – хочется взглянуть на твою физиономию, когда тебя оттуда изгонят, – я не остался в долгу. – Тебе придется там поприсутствовать…

– Я иного и не ожидал, – усмешка вдруг исчезла с его губ, и он посмотрел на меня с теми злобой и раздражение, с которыми смотрят на препятствие, после многочисленных попыток так и оставшееся непреодолимым.

Я опустил взгляд на книгу, которую со вчерашнего дня собирался почитать.

– Видел каких успехов достигли волчата за такой короткий срок… тебе надо отдать должное… – вновь заговорил Балахир. – Скажи, как занимается мой сын?

– Он весьма усерден.

– Я так и знал, – прежде чем Балахир закончил фразу, я оторвал взгляд от книги и увидел, что он не открыл и рта. – «Я так и знал, что ты такой же, как остальные ублюдки Ментепера…»

Я, схватив его за шею, хорошо приложил об стену.

– Будь ты проклят, Балахир! – процедил я сквозь зубы в бешенстве.

«Почему ты не убьешь меня, Тэрсел? – вновь мысленно заговорил со мной Балахир. – Тебе ведь очень хочется свернуть мне шею. Даже странно как-то… Еще более странно, что ты каким-то чудом можешь себя контролировать… Скажи, ты слышишь всех до единого обитателей обители?»

– Тебе так интересно знать? – я в ярости смотрел на него.

«Я думаю, более интересно об этом будет узнать Игниферосу, а также твоим близким…»

– Да неужели? А ты, похоже, желаешь, чтобы твой сын убил тебя в действительности… Прикуси свой поганый язык. Игниферос и без тебя все знает!

Ярость отхлынула, я выпустил его и взял оставленную на столе книгу. Мысленных фраз его до меня больше не долетело. Зато я ощутил волну смешанных чувств: недоумение, неверие, настороженность.

– Представь самое ужасное, что может произойти с тобой и твоим мальчиком, – произнес я. – Но то, что могу сделать я, гораздо хуже.

– Представил, – хрипло проговорил он.

Я взглянул на него и расхохотался.

– Ну и фантазии… Так чего ты хочешь? Отомстить? А за что? Думаешь, не будь меня, ты когда-то занял бы главное кресло в темной обители? Поверь, этого бы не случилось. Как ты представлял это? Ты становишься повелителем темных колдунов, заручившись поддержкой Ментепера, развязываешь войну… и проигрываешь, потому что не учитываешь возвращения Игнифероса. В результате от колдовского народа остается жалкая горстка. Ты об этом всегда мечтал?

– Нет…

– Ментепер играл тобой и остальными, но даже он не стал бы доводить до такого конца. Однажды наш народ уже находился на грани погибели, и он не повторил бы этой ошибки. Так что зря когда-то ты рассчитывал на поддержку своего Учителя.

– Откуда тебе знать?

– А я теперь много чего знаю, волей-неволей, – отозвался я.

– Ладно, мне действительно лучше помолчать… – притворно смирился Балахир. – Но как же… если Игниферос знает… и он после этого отдал тебе половину власти? И, неужели, он думает, что ты сможешь слушать и поступать, как он хочет?

Я смерил его взглядом.

– Твой пример более чем показателен.

Балахир вытаращился на меня.

– Что?!

– Игнифероса мутит лишь от одной твоей физиономии. Более того, он иногда представляет тебя как назойливую муху, которую хочется прихлопнуть…

– Хочешь сказать, он не чувствует, что ты читаешь его мысли?

– Это не мысли, а эмоции, вообще не знающие преград… Тем не менее, именно ему ты должен быть благодарным – он попросил меня тебя не убивать.

На лице Балахира проступила злоба.

– А ты думаешь, это я такой добренький? Тот, кого ты так люто ненавидишь, заступился за твою поганую шкуру, не стоящую и единого его волоска.

– Значит… Если бы не Игниферос…

– Так что ты надумал?

Балахир некоторое время молчал.

– Я лишний здесь, – выдавил он из себя. – Я никогда не смирюсь с объединением и тем более правлением светлого мага! Можешь убить меня, когда пожелаешь… Я вернусь в темную обитель и буду там. Один.

– Я передам Игниферосу…

– Ты все-таки подчиняешься ему, – Балахир давился отрывистым лающим смехом, и взгляд его мне показался совсем диким.

– Для всех – это лучше. Как ты уверился только что на собственном примере.

– Может быть… – он попятился прочь. – Ты знаешь, где меня найти…

Когда он ушел, я закрыл аудиторию и направился к Игниферосу в весьма мрачном расположении духа.

– Чуда не произошло, – начал я с порога. – Доброго вечера я тебе не желаю.

Игниферос посмотрел на меня с крайним неодобрением.

– Опять вино из Ассарта?

Я встал как вкопанный и сделал шаг назад, чтобы не повторить прошлую ошибку.

– Что? Если бы… Балахир…

– Объявился таки? – Игниферос сам шагнул ко мне навстречу, глянул в мои ясные глаза и, похоже, остался доволен.

Я передал дословно его слова старику. Он внимательно меня выслушал и в итоге удивился:

– Ты что же – ждешь позволения?

– А уже не надо, да?

– Балахир до сих пор является членом Совета! И пока он остается таковым, ты не можешь… причинить ему вред.

– Что-то не вижу логики… – я нахмурился.

– Значит, ты еще не прочел свод законов! – Игниферос глянул на меня с недовольством.

– Хм. И что там говориться?

– Сам прочти.

– Что ж такое? – тихо возмутился я.

– Ты и эту книгу еще не прочел? – совсем разочарованным тоном поинтересовался Игниферос.

Я срочно переместил книгу о магии созидания из-под мышки за спину.

– Как-то она тяжело читается, – нагло соврал я.

– Зато картинки ты видишь… – начал было Игниферос.

– Помню, обещал о них рассказать, но думаю, мне бы лучше сначала с текстом закончить.

– Тэрсел! Ты знаешь, что иногда ты становишься несносным?

– Я знаю это лучше, чем кто-либо другой, – я оскалился в усмешке. – Ты бы лучше внес поправку в закон, пока не поздно…

– Он не посмеет.

– Мыслишки у него хорошие проскальзывали. Он еще не предатель, дядя, но готов им стать.

– Нет.

– Мы все пожалеем об этом. Особенно мы оба. Ты за свою ошибку, а я за то, что послушал тебя, – жестко произнес я и, развернувшись, вышел вон.

Я устроился в гостиной, раскрыл книгу по магии созидании и взялся за чтение. Авориэн не было. Который вечер подряд она устраивала прогулки детям, пытаясь примирить брата с существованием сестры.

– Эрслайт такой же упрямый и непреклонный, как и ты, – произнесла она, вернувшись, обняла меня и прижалась губами.

Я рассмеялся.

– Ты шутишь?

Она улыбнулась и кивнула на книгу.

– Заканчиваешь?

– Да, – я захлопнул книгу и притянул ее к себе.

– А что там за рисунки?

– Эви, – упрекнул я. – Игниферос донимает меня этим же вопросом третий день.

– И почему ты не отвечаешь? – полюбопытствовала она.

– Потому что бесполезно описывать – их надо видеть.

– Сможешь снять охранное заклятье?

– Как раз ломал над этим голову, но пока ничего не получилось.

Ночью я пробудился. Осторожно, чтобы не разбудить Авориэн, выскользнул из постели, оделся и, спустившись вниз, в гостиную, раскрыл портал…

Я солгал Игниферосу, что дал три месяца Марну на поиски книг по связующей магии. В действительности я дал ему месяц… Месяц истек сегодня, и я должен был встретиться с огненным магом перед Порталом Цитадели…

Я знал, что рисковал гораздо больше, чем собственной жизнью, когда отправился в Срединные миры, но недолго колебался, застыв на Рубеже перед последним шагом. Я шагнул в тот мир, где находился Портал, переносивший в самое сердце Срединных миров, к Цитадели. Воспользовавшись гипномагией, я незаметно миновал стражей у Портала, привел его в действие. Оказавшись у Цитадели, я подумал, что мне, пожалуй, посчастливилось, что не надо далеко отходить от Портала. Стража у арки, служившей входом в Цитадель, дремала – над крепостными стенами опускалась ночь. Я посмотрел на светильники, медленно разгорающиеся вслед за угасающим солнцем. И тут заметил царапину на камне. Царапина эта напоминала стрелку. Я, оглядевшись, осторожно подпрыгнул, уцепившись за край каменной балки, на которой стояли светильники, подтянулся и в нише за ними обнаружил какой-то сверток. Я выудил его оттуда, спрыгнул на землю и развернул. Первое, что я увидел, это клочок бумаги, на котором спешно было что-то написано на светлом наречии. А лежал этот клочок на книге… по связующей магии…

– Пройдоха! – вырвалось у меня, и я почувствовал благодарность Марну.

Я спешно прочел содержание записки. «Милорд, мне удалось сделать больше чем вы просили… Я достал книгу. Нисколько не разбираюсь в связующей магии, но за те десять минут, которые мне достались в библиотеке, я смог выбрать из трех… Книг всего три, и я с большим трудом нашел их. Надеюсь, вы оцените это. И еще, можете не беспокоиться, что пропажу обнаружат – я создал точно такой же том, лишенный, конечно, содержания, но вряд ли кто-то заглянет внутрь – у них тут вся библиотека заросла пылью… Теперь мне только остается надеяться, что в следующий раз я проснусь не через сто лет и смогу вновь увидеть вас…» А дальше шло описание как попасть в библиотеку, на случай если Марн все-таки выбрал не ту книгу.

– Ты просто умница, Марн, – прошептал я. – Как же изловчился протащить ее сюда?

Я привел в действие Портал, поколдовал над стражами, вернулся в Рубеж и вскоре был с книгой в Закатной обители. На этот раз путешествие к Цитадели и обратно у меня заняло меньше часа.

Глава 16. Мировая ткань

К себе я не вернулся. Вместо этого я устроился в одном из кабинетов библиотеки, не желая, чтобы кто-то нашел меня и тем более застал за чтением этой книги… До рассвета оставалось три часа. Однако чтение продвигалось медленно – листы покрывал весьма мелкий текст, хотя и щедро проиллюстрированный. Когда за окном стало светать, я прочел лишь четверть, но и она меня довольно утомила. Решив, что не следует с этим торопиться, я растянул чтение на несколько дней. Об этой книге мне никому не хотелось рассказывать, так что я так же по ночам выбирал один пустынных кабинетов библиотеки и читал там.

Спустя пять дней, точнее ночей, я закончил. Я захлопнул книгу, вышел из кабинета и замер. У меня возникло очень странное чувство. Я перегнулся через перила и посмотрел вниз на первый уровень, испытав почти непреодолимое желание подойти к тем пустым стенам. Словно там ощущалась какая-то магия, а я должен был узнать, что за колдовско воздействие там происходит. Я нашел все это несколько странным и осторожно спустился вниз…

В библиотеке царил сумрак. Тускло сияло золото в том крошечном количестве света зарождающегося утра, проникающего сюда сквозь прозрачный купол. Арки восьми порталов казались провалами во тьму. А черный блестящий круг пола напоминал гладь ночного озера. Мне на какой-то миг стало не по себе, когда страшной картинкой мелькнуло воспоминание. Я вздрогнул, и тут снова меня повлекло к стенам, словно увлекла теплая ласковая волна. Я остановился у самой стены, коснулся шершавой поверхности, с удивлением ощутив тепло. Провел рукой, и под моими пальцами вдруг разгорелся рисунок. От неожиданности я отпрянул. Свечение тут же погасло, словно ничего и не было. Я вновь осторожно коснулся стены. На ней разбежалась сеточка штрихов, складывающаяся в рисунок, который затем налился цветом. Словно я смотрел на картину, которою рисовали с немыслимой быстротой. Вскоре передо мной открылся вид на густой дождевой лес. Причем нарисованный так, что у меня создалось впечатление, будто я стою на лесной проплешине, а вокруг надо мной нависают громадные деревья, увитые лианами. В проплешине также хорошо просматривалось небо, по которому на меня наползала фиолетово-синяя туча. Сверкнула молния, и, когда вдруг прогремел гром, стены Закатной обители содрогнулись, в лицо мне попали брызги дождя, а с ветки понеслось что-то темное. Я отшатнулся, умудрившись споткнуться на ровном месте, и шлепнулся на зад перед стеной. Картина тут же поблекла, став мутной, а потом и вовсе исчезла. Но за миг перед этим оттуда спикировала птица с кроваво-красным оперением и с пронзительным криком, задев меня крылом, метнулась ввысь.

– Проклятье! – я вскочил на ноги и задрал голову.

Она пронеслась сквозь запретный ярус, с которого я едва успел снять защиту. Но вот о стеклянном куполе я подумать не успел. Со всего лету птица врезалась в него, разбив вдребезги и вырвавшись на свободу. А я бросился к стене, когда на меня обрушился целый ливень из битого стекла. Звон от падения разбитого купола, наверное, был слышен по всей обители.

– Дурак, – обозвал я себя.

Я не применил магию, чтобы испарить осколки стекла и не выдать тем самым себя, зато звон сделал это с лихвой. Надо было живо убираться отсюда.

– Созидатель, – прошипел я, добавив к этому еще несколько более грубых словечек.

И тут почувствовал, как опора под моими ладонями пропадает, едва удержал равновесие и понял, что в спину уперся чей-то взгляд… из стены. Я осторожно отлепил от нее ладони и резко отпрыгнул, разворачиваясь. Под моими ногами захрустело и взвизгнуло стеклянное крошево. А разметав туман, со всей мощи, уже смыкая зубы, в поблекшую стену врезалась алая пасть. Я еще успел увидеть, как из разбитых десен брызнула кровь и полный ярости драконий глаз.

– В другой раз, Ррандхгар, – прошептал я, облизнув губы.

Обитель пробудилась. Ближайшие жилые помещения находились от ярусов библиотеки всего в нескольких футах. Я подхватил оброненную книгу и успел нырнуть в проход, прежде чем вниз на погром воззрился Игниферос. Я раскрыл портал и оказался на террасе своих покоев.

– Тэрсел! – услышал я голос Авориэн.

– Я здесь!

Она вышла ко мне.

– Что случилось?

– Смотри, – я указал на удаляющуюся по береговой линии красную точку.

– Это она разбила купол? – поразилась Авориэн и посмотрела на меня. – А когда ты успел одеться?

– А? – я удивленно распахнул глаза.

– Любимый?

– Да я всего лишь проснулся пораньше…

Авориэн смотрела на меня с неверием. Я просто притянул ее к себе и поцеловал со всей нежностью и любовью, на которые только был способен. Получив в ответ то же самое, я почти позабыл о неудачной драконьей охоте.

– Тэрсел?

Авориэн, смущенная, метнулась за мою спину.

– Дядя, ты мог бы и постучать…

– По-моему, первым это сделал ты. Причем весьма громко. Вся обитель переполошилась.

– Это всего лишь птица…

– Я даже знаю, откуда она, – он подошел в книжной полке, довольно бесцеремонно достал одну из книг, но раскрыться она не пожелала.

– Сними защиту, – коротко бросил он.

– Откуда ты знаешь?

– Ретч в своей показывал. Не упрекай его.

Я лишь досадливо махнул рукой. Книга в руках Игнифероса распахнулась. Он пролистал несколько страниц и показал нам картинку алой птицы, сжимающую в когтях зеленую змею.

– Странно, что не связующий рисунок.

– Нужды не было…

– А сейчас появилась?

– Поверь, я ничего не делал! Клянусь! И связующий рисунок не позволяет ни слышать, что там происходит, ни тем более проникать оттуда…

Игниферос посверлил меня взглядом.

– И что же тогда произошло в библиотеке?

Я пожал плечами.

– Хотя… – я хлопнул себя по лбу. – Это все твоя книга, дядя!

Глаза Игнифероса разве что на лоб не полезли – такой наглой лжи он от меня все же не ожидал.

– Моя книга?!

– Книга о магии созидания. Жалко, что ты не видишь ее рисунки.

Игниферос подошел к столику в гостиной, на котором лежала упомянутая книга, раскрыл ее, но, судя по всему, он по-прежнему ничего не видел.

– Ты пробовал снять защиту с рисунков?

– Я только вчера поздним вечером закончил читать ее. Потом мне было несколько не до этого, – я обернулся к Авориэн.

Щеки ее сделались пунцовыми, впрочем, как и у Игнифероса. Он, что-то проворчав не слишком лестное в мой адрес, отвернулся. Авориэн скользнула на лестницу и скрылась в спальне. Я уселся на диванчик, поглядывая на туманную страницу. Посмотрел на Игнифероса, тыча пальцем в пустоту.

– Знаешь, вот эта тварь… чуть не отцапала мне голову на первом уровне нашей библиотеки…

Игниферос охнул и даже чуть подался назад. Но когда я опустил взгляд к рисунку, я успел заметить лишь мелькнувший драконий хвост.

– И они… разговаривают.

– Это невозможно.

Я на миг задумался и нахмурился.

– Может, и не разговаривают. Но вот я со своей «подпорченной» гипномагией понял, что мне этот летающий гад хотел сказать. Его зовут Ррандхгар, и мы с Нэиль… умудрились сделать яичницу из его потомства.

– То есть, вы побывали там?!

– Один из Срединных миров, точнее не один… видишь ли, они тоже умеют как-то перемещаться, открывая порталы. Но могут лишь в Туманном поясе – мирах, заполненных туманом. Свет солнца оставляет на их коже ожоги, и они не покидают свою территорию…

Игниферос сел подле меня.

– Я не брежу, дядя, – упрекнул я в ответ на его взгляд. – Все это я узнал от дракона… невольно.

– И что случилось с яйцами?

– Лучше спроси, что едва не случилось с нами. Мы чудом спаслись бегством, выбравшись из тумана, а он рявкнул мне в след, чтобы я запомнил его имя и что он отомстит мне.

– В книге ничего не упоминается о Туманном поясе и драконах.

– А там и остальные рисунки… мало подходят к тексту, – к нам, прошелестев платьем, спустилась Авориэн. – Можешь посмотреть.

Игниферос, пролистал книгу.

– Между прочим, та птица, что нарисована в моем альбоме, из Закатных миров. Та, что пролетела по библиотеке – из Срединных.

– А тот дракон тоже чуть не выбрался в библиотеку?

– А он бы не выбрался, если бы успел меня… – Авориэн побледнела, и я решил не заканчивать фразу.

Игниферос воззрился на меня с непониманием.

– Ты сказал, что спасался бегством… Почему не применил магию, почему не убил его?

– Я не мог.

– Почему?

– О… вот это самое интересное – на нем мощнейшая магическая защита. Даже гипномагия позволила прочесть только то, что он говорил мне, не говоря уже о том, чтобы управлять им.

Игниферос сделался весьма озадаченным.

– Все это… очень странно, Тэрсел.

– Я тоже так решил. Но ломать голову оказалось бесполезно.

– Я никогда не читал и тем более не слышал ни о драконах, ни о Туманном поясе.

– Ты даже никогда не добирался до Приграничья, – подметил я. – Но вот над Цитаделью навсегда увязнув во времени висит один из них.

Я достал одну из картинок, сделанных мной в Срединных мирах.

– Еще одна загадка, пока нами неразрешенная, – пробормотал Игниферос. – Так что же… получается, что в нашей библиотеке – порталы в Срединные миры?

– Ты точно не помнишь, что там было до падения Закатной обители?

– Смутно вспоминаю, что картины… Но всего лишь картины, причем здешних окрестностей.

Маги между тем восстановили купол. В действительности, снаружи его защищало охранное заклятие. Почему они не сделали само стекло неразбиваемым, я не понял. От дальнейших расспросов Игнифероса меня спас Эрслайт, зашедший за мной. Накануне я ему пообещал снова вместе порисовать. Но сейчас, на фоне утренних событий, я теперь боялся прикасаться к кистям. Однако я не мог не воспользоваться предлогом, что бы не ускользнуть от Игнифероса.

– Тэрсел!

– Знаю, дядя, это сейчас весьма легкомысленно, но я все равно не знаю ответов на твои вопросы.

– Если найдешь их, поспеши ко мне.

Я спустился в комнату Эрслайта. Он разложил на столе бумагу и краски и посмотрел на меня.

– Откуда взялась та птица? – почему-то шепотом спросил он.

– Если описывать, как все это выглядело… – я на миг задумался. – Он вылетела из открывшегося портала на первом уровне библиотеки.

– На обители защита от открытия порталов! Значит, ты его открыл? Ночью? Зачем?

Эрслайт забросал меня вопросами похлеще Игнифероса. Я раскрыл маленькое окошко портала с довольно живописным морским пейзажем и кивнул на него. Эрслайт, немного раздосадованный, взялся за карандаш и начал наносить на бумагу набросок.

– Там было что-то давно, Эрси, – произнес я задумчиво. – А защита Игнифероса оказалась не такой сильной, по сравнению с давней магией.

Эрслайт встревожился.

– Пока беспокоиться не о чем… – я взял карандаш и подправил пару его штрихов.

Эрслайт успокоено улыбнулся и занялся рисунком. Когда он почти закончил, к нам пришел Гаст. Присев на соседнее кресло, он некоторое время разглядывал рисунок, затем посмотрел на меня.

– Ты не поверишь, но твою птицу смогли поймать природные маги.

– Мою? – удивился я.

– Они даже успели назвать ее алым сапсаном.

– Крупновата она для сапсана, – заметил я.

– В твою честь видимо.

Я рассмеялся. Эрслайт вернулся к рисунку, а Гаст задумчиво взирал на открытый портал. Я подозревал, о чем он хочет спросить. И когда он почти решился, к нам вбежала испуганная Авориэн.

– Тэрсел… – в глазах ее совсем недавно были слезы, и она дрожала.

– Что случилось? – я поднялся.

Вслед за мной, бросив карандаши, вскочил Эрслайт, а следом и Гаст.

– Скит мертв, – едва выговорила она.

– Что?!

– Я… У меня нет сил рассказывать – ты должен сам посмотреть… Игниферос и остальные уже там… Эрслайт, останься, – она притянула сына, намеревавшегося следовать за мной.

Мы с Гастом переглянулись.

– Я с тобой…

Мы вышли из комнаты.

– Знаешь, где находится комната Скита?

Он кивнул.

– Вы с ним поссорились не так давно? – спросил Гаст.

– А ты?

– Много раз… – Гаст нахмурился. – Ты знаешь причину… Но…

– Больше насолить Скит не мог никому, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес я.

– Да. И все же… – Гаст глянул на меня. – Авориэн рассказала о вашей той давней драке. Уверен, что дальше того, чтобы разбить ему нос, ты не пошел.

– Может быть, на месте станет понятней, кому не угодил Скит.

Мы прошли через библиотеку в юго-восточную башню, а затем в восточное крыло обители. В коридоре перед распахнутой двери меня поджидал Игниферос. Он глянул на Гаста, но ничего не сказал ему и обратился ко мне:

– Авориэн тебе сообщила?

Я кивнул.

– Что случилось?

– Он утонул в собственной ванне. Точнее его утопили. Мага воды…

– Как такое возможно? – Гаст нахмурился.

– Значит, кто-то либо владеет водной магией лучше, либо просто заблокировал его способности, – ответил Игниферос. – Гаст?

– Я не знаю…

– Если говорить о темной стороне, мне никто не приходит на ум, кроме Балахира, – я прислушался, нахмурился и продолжил мысленно: – «Кроме того, Этого ублюдка сейчас нет в обители».

«Значит, ты все-таки можешь определить, кто есть в обители, а кого нет?»

«Если вдруг задамся подобным вопросом».

– Может, кто-то другой? – спросил Игниферос. – «Я бы попросил тебя «спросить» всех».

Я скривился.

«Без их ведома? Сам не хочешь? Извини, забыл, что безопасность обители на мне…».

«И еще, Тэрсел. Совсем недавно ты прекрасно расслышал, как Балахир разговаривал со мной. И в это время ты спал».

«Он произнес мое имя. Иначе я не обратил бы внимания».

«Я просто подумал… несколько о другом. Ярость и злость легче расслышать… и ты смог бы услышать, если конечно был в обители… Ты отлучался ночью?»

«Всего лишь на полчаса».

«Зачем?»

«Прогуляться… – я бросил хмурый взгляд на Игнифероса. – Может, хватит? А то Гасту кажется, что пауза затянулась».

«Сколько тебе времени понадобится, чтобы узнать насчет остальных?»

Я пожал плечами и кивнул в сторону распахнутой двери.

– Можно взглянуть?

– Да.

Мы втроем зашли внутрь, где тихо переговаривались два лекаря – Лич и Хил, а также Логд и Милрес – маги воды. На полу перед ними лежал Скит с исказившимся лицом, распахнутым ртом и вытаращенными глазами. Гаст отвернулся, закусив губы, а я содрогнулся от жалости и омерзения. Отвратительная смерть. Даже если мы и не ладили со Скитом в последнее время, мне его было искренне жаль. Я опустился рядом и чуть провел над шеей и предплечьями. И обернулся к Игниферосу.

– Нет нужды кого-либо спрашивать – это сделал Балахир.

Игниферос нахмурился.

– Уверен?

– По магии присутствия у нас был один учитель. Балахир оставил свой след, который я ни с чьим другим не перепутаю.

Игниферос омрачился.

– Значит, я зря препятствовал тебе?

Я промолчал – говорил ведь Игниферосу, что мы пожалеем…

– Прикажу найти его мальчишку.

Я поглядел на Игнифероса с недоумением.

– Зачем? Думаешь, его волнует жизнь Прита?

– У нас ничего лучше все равно нет. Не думаешь же ты, что Балахир сказал правду, будто он останется в темной обители? Прит может знать…

– Нет, – отозвался я.

– Только не говори, что он твой ученик и…

– Он мой ученик, – подтвердил я.

– Тэрсел!

– Будешь разговаривать с ним в моем присутствии, – жестко заметил я. – Пойдем, Гаст.

Мы вышли в коридор. Пока Игниферос отдавал распоряжения, мы перекинулись с Гастом несколькими словами.

– Полагаешь, что Балахир убил Скита лишь для того, чтобы досадить тебе? – спросил мрачно огненный маг.

– Больше это ни на что другое не похоже… Успокоишь Авориэн, пока я разберусь с этим?

– Конечно, – Гаст тронул мое плечо.

– Спасибо.

– Ты действительно чувствуешь ответственность за своих учеников?

– Я их наставник…

Он ушел, а мы с Игниферосом прошли в его покои. Когда привели мальчишку, Игниферос кивнул ему на кресло и остался стоять перед ним. Прит испуганно глянул на старика, потом обернулся ко мне, ища поддержки.

– У Игнифероса к тебе несколько неприятных вопросов, – заметил я.

– Твой отец сегодня убил одного из нас…

Прит в изумлении уставился на старика.

– Вы шутите? Мой отец мертв! – в растерянности выкрикнул он.

– Ты ведь сам приложил к этому руку, отцеубийца, – Игниферос был в гневе, а мальчишка сжался от ужаса.

– Поосторожнее со словами, Игниферос, – хмуро заметил я, и маг воткнул суровый взгляд в меня.

– Я понимаю, почему ты вдруг стал ему симпатизировать. Думаешь, что вы чем-то похожи?

– Возможно. Только он лучше. Прит, в отличие от меня, не умеет лгать.

– Мой отец жив? – робко выдавил мальчишка.

– Да, и он знает, кто убивал его, – ответил Игниферос.

Прит в растерянности обернулся ко мне.

– Но как?

– Тэрселу не составило труда при помощи гипномагии убедить, что вы убивали Балахира. А Балахир наблюдал за этим со стороны. Это стало наказанием и для него, и для вас. А после, благодаря той же гипномагии он оставался невидимым и неслышимым для всех магов обители, кроме Совета… А теперь расскажи все, что о нем знаешь, и где он мог бы скрываться.

И Прит выложил все, что знал. Из глаз его катились слезы. И сейчас он был всего лишь обычным перепуганным мальчишкой. Игниферосу даже не пришлось применять гипномагию. Прит, однако, опять сказал о темной обители. Что Балахир довольно часто собирал их там и именно там преподносил свои уроки. Игниферос несколько минут обдумывал, потом решительным шагом направился к двери.

– Я возьму Лайтфела и Бэйзела.

– Меня взять не хочешь? – полюбопытствовал я.

– В обители должен кто-то остаться из нас двоих.

– Тогда, может, лучше мне отправиться за ним?

– Не знаю, как тебе, Тэрсел, мне он нужен живым, – осадил мое недовольство Игниферос.

– Ты сейчас собираешься искать его? Думаешь, он ждет не дождется в темной обители?

– Я посоветуюсь насчет этого с Бэйзелом. А ты сотри мальчишке память.

За ним хлопнула дверь, а я, поморщившись, поднялся. Прит же бросился к моим ногам.

– Пожалуйста, милорд! – умолял он. – Не надо!

Я склонился к нему и провел рукой по его мокрой щеке.

– Так будет лучше…

– Нет, не лучше… Пожалуйста… Я дам вам слово, я клянусь своей жизнью, что никому не скажу!

– А ты понимаешь, для чего «убили» Балахира?

– Игниферос сказал…

– И за что вас наказали?

– Отец хотел, чтобы мы когда-нибудь свергли власть светлых… Я все понимаю, милорд. И вы многому успели нас обучить. Пожалуйста, не заставляйте меня забыть…

– Ты поклялся, Прит, – произнес я. – А теперь иди умойся и марш на занятия к Нордеку.

– Спасибо, милорд, – он вскочил, и его словно ветром сдуло.

Посоветовавшись с Бэйзелом, Игниферос послал в темную обитель нескольких магов, поручив незамедлительно сообщить о появлении там Балахира. Весть о смерти мага воды расползлась по обители подобно темному туману, и на меня стали посматривать еще более насторожено, чем ранее. Одно дело – заслуженная «смерть» Балахира, и другое – невинного. Я не знал, с чего вдруг Балахиру взбрела в голову мысль таким образом еще больше очернить меня перед глазами обитателей Закатной обители. Возможно, он, как и предположил Гаст, таким образом решил досадить мне. Но мне это казалось глупым – мои близкие доверяли мне, а что думали остальные, меня не волновало. Моя «милая» сотня на следующем занятии взирала на меня с повышенным интересом. Но я обошелся без каких-либо пояснений, сразу приступив к уроку.

После занятий я поднялся к Игниферосу, который позвал также Лайтфела и Бэйзела. Игниферос говорил, что собирается делать с Балахиром. Я рассеяно слушал, задумавшись и смотря в сторону окна, за которым темнело одновременно и от приближения ночи и наползающих на небо туч. В просветах мелькали две полные Луны. А я вспомнил, что мне говорил Игниферос про Каменистую пустошь. Впрочем, сейчас все равно было не до наблюдения проявлений стихии, тем более в такой мгле. Я вздрогнул, когда небо перечеркнула молния, а на плечо мне легла рука Бэйзела.

– Тэрсел, ты слышал?

– Что? – я обернулся к ним. – Извините, я задумался.

– Маги, посланные в темную обитель, ничего не обнаружили, – сказал Бэйзел. – Но он владеет магией присутствия, а значит, вполне мог не выдать своего нахождения там. Завтра мы сами туда наведаемся…

Я глянул на Игнифероса.

– Я бы все-таки сделал это вместо тебя, – заметил я.

– Нет.

– Могу пообещать, что притащу его сюда целого и невредимого…

– Он тебе этого не позволит.

– Каким образом? – удивился я.

– Сдается мне, он хочет, чтобы ты его убил… – хмуро обронил Бэйзел.

– Балахир не самоубийца, – я покривился. – Хотя, после того, что он сделал, я уже в этом сомневаюсь…

– Напоследок, он захотел скомпрометировать тебя, – заметил Лайтфел.

– Да неужели? – я презрительно рассмеялся. – Больше уж некуда… Скит – ничтожная капля по сравнению со всем остальным…

– Но все это было до объединения, – возразил Лайтфел, нахмурившись.

– И оно никуда не делось.

Игниферос задумчиво кивнул моим словам.

– А что вы собираетесь делать с Балахиром, когда доставите сюда?

– Для жителей обители он давно мертв, но смерть Скита придется объяснять… – пробормотал Лайтфел.

Я выжидающе посмотрел на Игнифероса.

– Я признаю, что сохранение Балахиру жизни – моя ошибка, – хмуро сообщил он.

– А потом?

– У нас есть темница, Тэрсел, – заметил Бэйзел. – Поверь, это более худшее наказание, чем смерть, которую он ищет…

Я прикрыл глаза, слушая, как вдалеке перекатываются раскаты грома, шумят ветер в саду и волны на море.

– Что ж, если вы так решили, я вам сегодня больше не нужен, – я поднялся и направился к двери.

– А что ты собирался сделать? – остановил меня голос Игнифероса. – То же, что с его отцом?

– О, – я на миг обернулся. – Это было бы слишком милосердным. А мне… мне искренне жаль Скита, дядя. Я, пожалуй, скормил бы Балахира тому дракону.

С этими словами я удалился в свои покои.

Ночью разразилась весенняя буря. За окном хлестал ливень и завывал ветер. Авориэн долго не могла уснуть. Может, виной тому стали утренние события, а может, гроза за окном. От очередной вспышки молнии она спрятала лицо у меня на груди. Я мягко провел рукой по ее волосам.

– Тэрсел, тебе не страшно? – прошептала она.

– Ты спрашиваешь это у мага ветра? – я тихо рассмеялся. – Нет.

– А ты мог бы остановить бурю?

– Зачем? Если так должно быть…

– Может, и нет. Игниферос не рассказывал тебе?

– Рассказывал о страшных грозах. Но эта мне кажется вполне обычной.

Мои слова ее немного успокоили, и она, наконец, уснула. А утром меня разбудил Ретч. Авориэн, встревоженная, куталась в одеяло. В комнате царил мрак, словно до рассвета было еще далеко, но я чувствовал, что он уже давно наступил. А за окном по-прежнему доносились звуки шторма.

– Что-то случилось?

– Тебе лучше посмотреть в окно.

– Там что-то можно разобрать в такой темноте?

– Не очень.

Я вылез из постели, выглянул наружу. Море вспенивали высокие волны, а небо над ним покрывали черные непроницаемые тучи. Эту черноту вспарывали багровые ломанные молний, но гром звучал глухо и едва слышно. И в этихвспышках вдалеке высветился еще более черный, чем окружающая тьма смерч. Огромный.

– Идем к Игниферосу.

Я быстро натянул одежду, и через минуту, воспользовавшись потайной дверью, мы уже оказались в покоях старика. Он стоял у окна и наблюдал за грозой. У меня возникло ощущение, что он и не ложился спать.

– Справишься? – спросил он обернувшись.

– С этим – да, а с тем, что идет следом…

– Еще один? – изумился Ретч. – Где? Я не вижу.

– Все, что за первым и есть он. Значит, это не обычный смерч?

Ретч и Игниферос вглядывались во тьму. И когда они в свете молний обнаружили воронку, их лица стали такими же мрачными, как приближающаяся гроза.

– Наш мир полностью не оправился с той катастрофы, – сказал Игниферос, не сводя глаз с моря. – Это не просто ураган. Это Возмущение мировой ткани. Я тебе рассказывал. Безжизненные миры забирают назад свою энергию… Но никогда они не были так огромны, – он посмотрел на меня. – Он идет на наше побережье. Думаю, нам необходимо переместиться отсюда.

Тут до меня дошло, что он ждет от меня подтверждения – даже сейчас следует закону разделенной власти.

– Ты хочешь все бросить и уйти? – вырвалось у Ретча. – Мы столько вложили в обитель!

– Что ты предлагаешь, маг ветра – остаться здесь и надеяться, что ураган пройдет стороной? Когда он подойдет слишком близко, никто не сможет открыть проходы и уйти в другие миры – мы попадем в ловушку.

– Можно мне взглянуть поближе? – я раскрыл портал и переместился к самому морю на край пирса.

– Тэрсел! – Ретч, возмущенный, через миг оказался рядом. – Ты хочешь попробовать справиться с этой штукой?!

Ветер заметно крепчал. В лицо впивались брызги воды. Я наслаждался мощью урагана.

– Никогда не видел такого огромного.

Ретч потянул меня за руку.

– Не глупи – пора убираться отсюда!

– Неужели Игниферос не мог сам избавиться даже от первого смерча?

– С чуть меньшего размера мы управились втроем – Игниферос, Бэйзел и я. Но сейчас бесполезно объединять наши силы…

– Плохо, – произнес я, и Ретч нахмурился, а потом издал изумленный возглас – первый смерч исчез, поглощенный монстром, следующим за ним. Ветер стал настолько силен, что еще чуть-чуть, и мы не смогли бы стоять на ногах. – Плохо, что вы не можете избавиться от этого.

Я обернулся к нему. На лице колдуна проступили капельки пота, в синих глазах застыли непонимание и страх. Но спустя миг он смотрел мне за спину, и эти два чувства поглотило изумление.

– Как ты это сделал?

– Если бы ты в свое время не забросил магию ветра, ты бы знал.

– Это не магия ветра.

Я улыбнулся, обратил лицо к ясному небу и зажмурился от солнца.

– Ладно, это не магия ветра, – я положил руку ему на плечо. – Пойдем.

– Не хочешь говорить, да? – Ретч нашел мой взгляд.

– Да, – мы переместились обратно в обитель.

Игниферос все еще смотрел в окно.

– Ретч, оставь нас, – произнес он, не оборачиваясь.

Ретч нахмурился, взглянул на меня, но поскольку я промолчал, ушел. Игниферос обернулся и уже собирался что-то сказать, но в этот миг я упал в кресло, в глазах потемнело, и я едва не потерял сознание. Внутри все словно сковал мороз, а потом меня бросило в жар. Старик мгновенно оказался рядом поднес к пересохшим губам чашу с водой и утер капельки пота со лба. Я сделал несколько торопливых глотков. Зрение прояснилось, и я взглянул на него.

– Я уже было подумал, что ты справился с такой невероятной легкостью… хотя, ты действительно легко справился… Спасибо, – его рука легла мне на плечо.

– Не за что – ведь моя обязанность – безопасность обители.

Мы замолчали. Я потихоньку приходил в себя. Все-таки мне удалось не свалиться в обморок при Ретче.

– Через час мы с Бэйзелом и Лайтфелом отбываем в темную обить… Теперь я точно не побоюсь оставить Закатную обитель на тебя.

– Лучше уж возвращайтесь поскорее. Если бы меня не разбудил Ретч, я эту грозу бы проспал.

– Мы вернемся к вечеру. Ты не чувствовал опасности?

– Нет. В Срединных мирах мне пришлось пережить кое-что похуже.

– Кроме того дракона?

Я кивнул.

– Не хочешь рассказать?

– Не люблю рассказывать о своих слабостях…

Я поднялся, а Игниферос сжал мое плечо.

– Берегись того дракона, Тэрсел.

– Что еще ты узнал от Нэиль?

– Ничего. Иди.

Глава 17. Опасный шаг

К концу дня они не вернулись. Я обеспокоился. С одной стороны, возможно Балахира действительно не было в темной обители. Но с другой, Игниферос мог бы прислать весточку… Вернувшись в свои покои я позвал Мерлинду.

– Скажи, у тебя есть кулон для связи с Бэйзелом? – спросил я.

Мерлинда, встревожившись, сняла с шеи кровавый амулет.

– Ты думаешь, что-то случилось? – она глянула на алую капельку крови, превратившую горный хрусталь в рубин.

– Они до сих пор не вернулись, – я раскрыл портал в темной обители – в ее внутреннем дворе перед дворцом. – Удерживай портал.

Мерлинда кивнула, а я шагнул в мир Бинаина.

– Слишком много времени прошло, чтобы поймать этого червя… – добавил я и прислушался к кровному амулету.

Но кулон остался глух. Я, нахмурившись, посмотрел на взволнованную Мерлинду. Она все поняла без слов.

– Тэрсел, даже если их здесь нет, это не означает, что с ними что-то произошло. Это три сильнейших мага обители! – произнесла Мерлинда, однако голос все же дрогнул. – Возможно, Балахир слишком верток и ускользнул, а они последовали за ним…

– Звучит не слишком убедительно, хотя такое и возможно. Но…

– Что бы ни произошло, ты должен находиться здесь! – с нажимом произнесла Мерлинда. – Пошли кого-нибудь другого на поиски! Если ты оставишь обитель, все может рухнуть…

Я колебался, но понимал, что она права. Шагнул обратно и захлопнул портал за собой.

– Поставь Совет в известность, – произнес я, и Мерлинда удалилась.

Я же позвал Нордека, и тот указал мне на пятерых надежных охранников, которым я передал кулон с кровью Бэйзела и отправил на поиски. Как мне сообщила чуть позже Мерлинда, Совет оказался единодушен со мной насчет поиска – то, что Игниферос покинул мир Бинаина, не предупредив об этом, все нашли подозрительным. Однако они были недовольны, что я сам с ними не поговорил, да и пребывали маги из-за случившегося в довольно мрачном состоянии духа.

А я подумал, что возможно узнаю все гораздо быстрее, если посещу Гейнира и узнаю, проникал ли кто-нибудь через Рубеж… Потому как у меня были самые скверные предположения относительно пропажи Игнифероса, Лайтфела и Бэйзела. Отлучаться из обители мне действительно не следовало, но… я решил подождать еще один день, все-таки имея слабую надежду, что те, кто отправился на поиски, скоро что-нибудь сообщат.

Ночью мне приснился странный сон. Эрслайт и Прит сидели у костра, подбрасывая туда веточки. Рядом спала Майла. Брат, наконец, примирился с сестрой. А оба мальчика, казалось недавние враги, все-таки подружились. Две луны медленно взбирались на небосвод. Мальчишки уже зевали, но все еще бросали друг другу живые реплики, смеясь чему-то. «Отец!» – я так и не понял, кто из них выкрикнул, но оба вмиг вскочили на ноги. К Эрслайту метнулась тень, обернувшаяся в свете костра Балахиром. Но Прит оказался проворнее, выхватив кинжал и оказавшись между другом и отцом. «Отец!» – повторился крик, и на этот раз я не сомневался, что слышу голос Эрслайта. Я подскочил в кресле, где уснул за размышлениями насчет рисунков в книге магии созидания. Крик эхом звучал в голове, а я уже раскрывал портал. «Ретч! Нордек! Живо туда!» – приказал я, мысленно показав им картинку.

Я успел вовремя. Прит на этот раз пырнул Балахира в действительности, легко ранив в бок. Балахир в ярости от оказанного сопротивления, попытался отшвырнуть от себя мальчишку, но Прит так и не позволил ему приблизиться к Эрслайту.

– Оставь, Прит!

Мой окрик, заставил его выпустить Балахира, раскрывшего портал и пытавшегося ускользнуть. Портал захлопнулся, а Балахир, словно споткнувшись, бухнулся на колени.

– Отлично, милорд, – засмеялся он сквозь сжатые зубы. – Ты воспитал отцеубийцу.

Мне очень захотелось врезать ему кулаком, чтобы стереть его усмешку, но вместо этого я сделал это мысленно. Смех Балахира вдруг обернулся воем. Осев, он вцепился пальцами в траву, взгляд его замутился, а из носа засочилась кровь.

– Ты идиот, Балахир, и тот урок ничему тебя не научил…

– Тэрсел, – рядом с нами из порталов появились Ретч и Нордек.

Они тут же оценили обстановку и схватили Балахира, избавив меня от искушения прикончить его немедленно на месте, от чего его вероятно не уберегло даже присутствие Эрслайта и Прита.

– Пусть приговор ему вынесет Совет, – произнес Ретч, явно прочтя желание у меня на лице. – К тому же он должен рассказать об Игниферосе…

– Я расскажу это только в присутствии всего Совета… – прошиел Балахир.

Я нахмурился, но кивнул.

– Не беспокойся – мы последим за ним, – заверил Ретч, и они исчезли в портале.

Я обернулся к притихшим мальчишкам.

– Спасибо, Прит, – поблагодарил я и посмотрел на Эрслайта.

– Ты ведь услышал меня? – прошептал он – в глазах вместе с недавно пережитым страхом плескалась радость, что его услышали и к нему пришли на помощь.

– Да. Но ты должен благодарить в первую очередь Прита, – Эрслайт кивнул, а я обнял обоих. – Вы ведь подружились?

– Да, отец.

– Да, милорд.

Тут мы вспомнили о Майле. Я выпустил мальчишек. Но мы зря беспокоились – девчушка спала. Они недоуменно переглянулись, но потом вспомнили, что Балахир до сих пор невидим для жителей обители, а значит, и его болезненный выкрик она не слышала.

– Авориэн знает, что она с тобой? – спросил я.

– Конечно.

Утром состоялся Совет, а я пожалел, что оставил Балахиру жизнь. Еще вчера я понял, что ему ничего неизвестно об Игниферосе. Бэйзеле и Лайтфеле, однако посчитал, что Балахир сам должен сообщить об этом Совету. Но тот намеривался рассказать Совету о другом… Он стоял перед колдунами мертвенно бледный, с рассеченной губой и посиневшей скулой – кто-то – или Ретч, или Нордек – оказался солидарен со мной в желаниях. Пленник вскинул взгляд, губы его скривились в усмешке, но она стоила ему боли. Он зашипел и выругался.

– Будь ты проклят, Тэрсел! Хотя, тебя прокляли до меня… И ты – слышишь? – ты совершил еще большую глупость, чем я вчера! Ты допустил мое присутствие на Совете! Но, может, я зря опасаюсь за твою разумность? Игнифероса здесь нет, заступиться за меня некому. Так ты заткнешь мне рот, гипномаг? Или все же позволишь говорить?

– Дилемма, – отозвался я кисло.

– О чем он, милорд? – спросил Ретч – его синие пронзительные глаза резали как лед.

– О том, в чем вы в своем большинстве меня подозревали. Говори, Балахир. Пусть они услышат твою версию.

Я отвел от него взгляд к окну. Поскольку Балахир не знал, что с Игниферосом и остальными, и мысли мои теперь занимало то, кто может в этом виноват. Вариантов было ничтожно мало… а мое худшее предположение оправдывалось…

– Они оба обманывали вас, – произнес Балахир. – Тэрсел вернулся в обитель не таким, каким покинул 10 лет назад Бинаин. Проклятье затронуло его точно в уготованный срок. И он не должен был вернуться, потому что я знал, что Ментепер «проклял» его, едва узнал о его существовании…

– Ублюдок! Ты – ублюдок! – выкрикнула в ярости Мерлинда, но Ретч удержал ее от желания растерзать Балахира и пресек взглядом все ее дальнейшее реплики.

– Да, Мерлинда, я только на это и рассчитывал и ждал, что Ментепер все же уберет его. Но старик как всегда проявил излишнюю любознательность. За что и поплатился. То-то его бы сейчас позабавило, какое чудовище он подбросил нам.

– Интересно, а как долго тебя самого это будет забавлять? – спросил я, не отвлекаясь от вида за окном.

– До самой смерти, милорд! – краем глаза я увидел, как он отвесил мне шутовской поклон, точно такой же как не так давно Игниферосу.

– Ты прав, терять тебе уже нечего, – заметил я на его выходку. – Все, что можно, ты потерял.

– Тогда я продолжу, Повелитель Закатной обители, – я против воли вздрогнул, услышав подобное обращение. – Да и ты должен был потерять все. И себя, прежде всего. Но этого не произошло, и я до сих пор не знаю, почему… Но проклятие осталось с тобой. Ты теперь наш общий разум, ты как кукольник, дергающий за нитки и заставляющий делать других то, что ты хочешь. Ты можешь внушать чувства, можешь изменить воспоминания, стереть память, даже заставить сниться всем одинаковые сны. Когда ты чувствуешь радость, она передается остальным, когда тебе больно, эту боль могут почувствовать остальные – ты бы и этим поделился. Но почему этого не происходит, милорд? Почему ты не пользуешься этой властью?

– Что за чушь ты несешь, Балахир?! – воскликнул Пэгин, маг открытия порталов.

– Вы до сих пор не поняли?! – поразился он и расхохотался. – Ваш разум открыт для него как его собственный…

– Да, потому что я гипномаг, Балахир, – я расстался с видом за окном и упер в колдуна потяжелевший взгляд. – Может, тебе есть, что нового сказать Совету? Или мне придется воспользоваться, даром, о котором ты мне напомнил?

Балахир в изумлении распахнул глаза, а потом, давясь смехом, вновь заговорил.

– Лжец, ты лжец, Тэрсел. Недавно ты меня обвинял во лжи, но сам…

– Ты сам не в себе! – Нордек залепил ему пощечину, как раз с той стороны, где расползся по коже кровоподтек.

Балахир зашипел от боли.

– Оставь его, Нордек, он сам не ведает, что говорит. И об Игниферосе ему ничего не известно.

Едва я закончил фразу, все взоры обратились ко мне.

«Что ты делаешь, Тэрсел?» – отчетливо я услышал среди всех роившихся в умах Совета вопрос Мерлинды.

– Ты прочел в его мыслях? – спросил Гаст. – Ты не ошибся?

– Нет. У него было в помыслах обратиться к срединным магам, но он не преодолел страх перед ними…

– Тогда ответь еще на один вопрос – Балахир сказал, что Ментепер «проклял» тебя и… произошло то, чего мы так опасались?

Я на миг перевел взор с Гаста на Авориэн. Она боялась ответа и в то же время… и ее до этого одолевали сомнения.

«Зря ты об этом спросил, Гаст, – произнес я мысленно, а он удивленно на меня поглядел.

– Ты один из повелителей обители, Тэрсел, – произнес Гаст после короткой заминки. – Мы все доверяем тебе… и станем доверять еще больше, если ты не станешь скрывать правду.

– Не говори за всех. Гаст, – заметил я. – Но если ты и все вы так хотите знать – это правда…

Я смолк, так как меня захлестнула волна смешанных чувств. Чужих чувств. Кто-то испугался, кто-то испытал боль, кто-то растерялся. И только Балахира радовало мое признание.

– Но я научился контролировать это, – добавил я, отбросив от себя эту волну. – Если было бы иначе, я превратился в одного из тех потерявших разум несчастных.

– Так Игниферос действительно знал?

– Знал.

– Игниферос просто боялся! Из-за своего страха он и отдал власть тебе! – выкрикнул Балахир.

– Игниферос боялся десять лет назад! Но он переборол страх. Он доверяет мне, Балахир. Это то чувство, которое недоступно тебе – ты никому никогда не доверял, и тебе тоже.

В Совет все-таки вернулось спокойствие – они взяли себя в руки, осознав, что катастрофы не случилось. Теперь их волновало лишь одно.

– Но если не Балахир повинен в пропаже Игнифероса и его советников, то кто?

– Значит, к этому приложили руку срединные маги?

– Опасаюсь, что так, – я нахмурился. – Но я не знаю, зачем бы им понадобился Игниферос и…

– Но мы должны что-то предпринять… – произнес хмуро Нордек.

– Их надо найти! – воскликнул Гаст.

– Вы не представляете, что такое Срединные миры, – оборвал я загоравшиеся идеи военного похода и жестко приказал. – Никто не покинет Закатную обитель без моего ведома.

На меня обратились недоуменные взгляды.

– То, что вам показала Нэиль – ничему не научило? – полюбопытствовал я. – Если это дело рук срединников, а я уверен, что больше кроме них некому, то стоит сделать шаг из Закатной обители, и вы попадете под власть времени.

– Но и они вряд ли сюда пожалуют, – подметил Ретч. – Что же тогда делать?

– Нам надо немного подождать.

– Ты считаешь, это самое лучшее?

– Самое лучшее.

– Тогда, может, хотя бы насчет него примешь решение? – Мерлинда кивнула на Балахира.

– Игниферос просил не трогать его, – произнес я. – Когда он вернется, то решит его судьбу.

– Но он убил Скита! – воскликнул Гаст.

– Я знаю, но Балахир находится под защитой Игнифероса. Предлагаешь мне прикончить его прямо сейчас? Ни один из вас даже не поднял вопрос о лишении его места в Совете.

Они сникли, опомнившись.

– Те, кто ищет Игнифероса, продолжат поиски, – произнес я. – На всякий случай. Мы же будем ждать…

Я отпустил всех. Ретч с Нордеком отвели Балахира обратно в темницу. Подошла Авориэн, приникла ко мне, всмотрелась.

– А я все думала, как твои юные подопечные понимают тебя без слов… Я несколько раз заглядывала на занятия…

Я улыбнулся.

– На самом деле, Игниферос может делать то же самое. Но он всегда относил этот свой дар к злу и пользовался им чрезвычайно редко.

Вечером я зашел к Нэиль и застыл на пороге. Она сидела в кресле, подтянув ноги, и с чуть рассеянной улыбкой смотрела на разгоравшийся в полутьме «вечерний свет», стоявший подле нее. Воздух же, вкупе с ароматом, наполнял чистый серебристый звук, складываясь в затейливую мелодию – напротив Нэиль на скамеечке сидел Гаст, и пальцы его трогали струны лютни. Я попятился, решив незаметно ускользнуть отсюда, но наткнулся на шедшего за мной Шэда. Тот недовольно фыркнул. Взгляды Нэиль и Гаста обратились ко мне.

– Тэрсел, – Гаст вскочил на ноги.

Оба в смущении покраснели. Судя по всему, Гаст собирался ретироваться отсюда, но проход загораживали мы с Шэдом.

– Не знал, что ты играешь на лютне, – заметил я.

– Научился, когда перебрались в Закатную обитель… Я, пожалуй, пойду…

Я глянул на него с недоумением.

– Не хотел вам мешать… но думал попросить Нэиль отлучиться со мной на полчасика, – произнес я.

– Куда? – встревожился Гаст.

– Можешь прогуляться с нами. Нэя, пойдем.

Она с готовностью кивнула. Я раскрыл портал. Мы несколько раз переместились, пока не добрались до мира Приграничья. Гаст в изумлении воззрился на зеленое утреннее небо.

– Подождите здесь, – попросил я и зашел в дом Гейнира.

Охранник встретил меня со сдержанным интересом.

– Как правится? – полюбопытствовал он.

– Не очень, особенно если учесть, что вчера Игниферос и два его советника пропали из мира Бинаина…

– И кто помог им пропасть?

– Полагаю, что срединные маги – больше некому.

– Действительно, – обронил Гейнир, не спуская с меня взгляда. –

– Так были ли открыты порталы? Тот амулет, что я оставлял тебе…

Гейнир нахмурился.

– Да, – нехотя признался он. – Дней восемь назад и вчера… Но мы все же не успели их схватить…

– Почему?

– Я неуверен, но возможно была применена временная магия… – он против воли побледнел. – Так ты пришел из-за этого? Или вести тот обещанный разговор о власти?

– И об этом тоже… Мне понадобится твоя помощь, Гейнир. Что бы ты не говорил, как давно бы охранники не покинули Закатную обитель – мы единый народ.

– Ты хочешь, чтобы я признал твою власть? – лицо его сделалось непроницаемым.

– У тебя есть другой вариант? – поинтересовался я. – Что ты будешь делать, когда срединники перейдут Рубеж? Не так, как вчера, когда вы не смогли их остановить. А как тысячелетия назад…

– Почему ты решил, что они готовы вторгнуться сюда?

– Потому что осиное гнездо разворошено…

– И кто же это сделал?

– Полагаю, что невольно это совершил я. Впрочем, я собираюсь растревожить их еще больше.

Гейнир вытаращил глаза.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Одна из причин названа – они пленили Игнифероса, Лайтфела и Бэйзела. Вторая – я дал клятву освободить тех, кто находится во временной тюрьме.

– И есть третья?

– Мы слишком долго жили на склоне вулкана, – я кивнул на окно, в котором виднелся далекий конус горы.

– Ты рискуешь навсегда быть погребенным под лавой вместе со всем народом. В лучшем случае – вы пополните коллекцию пленников времени.

– Лава давно выплеснулась из жерла. Нам надо ее остановить…

Гейнир задумался.

– Если хочешь знать мое мнение – ни к чему хорошему это не приведет. Ты не сможешь…

– Марн, временной пленник, смог выкрасть книгу по связующей магии и передать мне. Поверь, я знаю, что делаю.

Выражение лица охранника по-прежнему не отражало никаких чувств, разве что некоторое сомнение. Но я заметил, как задрожали у него пальцы.

– Тебе трудно верить, – произнес он, и голос его прозвучал глухо, что ему пришлось прочистить горло. – Кроме того, прежде я хотел бы убедиться, что ты можешь управляться со связующей магией.

– Каким образом?

– Хочу увидеть ее разрушающую мощь и то, что ты сможешь остановиться… Ты знаешь, что так был создан Рубеж.

Я криво усмехнулся.

– Взамен ты получишь мою верность. Либо иначе, гипномаг…

– По-иному мне не надо, – заметил я. – Однако ты выбрал не лучший способ проверки, если сомневаешься, что я не смогу остановиться… Так какой из миров ты предлагаешь уничтожить?

– Один из миров пустынь. Людей там нет, а из обителей только ядовитые гады и насекомые.

– Пойдем… – я вышел на улицу.

На лицах Гаста и Нэиль отразился молчаливый вопрос. Но я лишь кивнул на портал, который отворил Гейнир.

– Куда мы, Тэрсел? – все же поинтересовался Гаст.

– Посмотреть на катастрофу…

И они, изумленные, шагнули вслед за нами на высокий гребень бархана. Пустыня казалась охряным океаном, со вздыбленными песчаными, застывшими волнами. Где-то вдали тянулись цепи гор. Под нами дрогнул склон и вниз поползли пласты песка. Поднявшийся ветер, закручиваясь у нас под ногами мелкими песчаными вихрями, ровнял песок.

– Что происходит? – спросил Гаст, оглядываясь. – Тэрсел?

– Не мешай, – произнес Гейнир, криво усмехнувшись. – Очень остроумно – начать без предупреждения…

Песок поземкой расползался прочь от нас, разравнивая дюны. Внезапно он взвился ввысь, окружив нас движущейся стеной. Спустя миг до моих спутников дошло, что мы стоим в самом центре смерча. А потом стена песка опала. И мы остались стоять на крошечном песчаном холмике, едва ли футов в пятьдесят в поперечнике.

– Проклятье! – Гейнир подался вперед и застыл над пропастью, глядя в черную пустоту.

Вокруг нашего островка кольцами расходились полосы песка и камней. Шэд издал жалобный звук и, шлепнувшись подле меня, уткнулся носом в колени. Я уселся подле него, положил руки на его голову и сомкнул веки. Вокруг нас разрастался гул. Когда я открыл глаза, вокруг вновь расстилалась пустыня. Я чувствовал, как по телу текут ручейки пота от перенесенного напряжения. Сил подняться не было. Я прижался к Шэду, потому что мне стало холодно, несмотря на то, что солнце нещадно палило. Гейнир опустился подле меня на одно колено.

– Мне не нравится, что ты задумал, но мои охранники в твоем распоряжении…

С этими словами он поднялся, раскрыл портал и шагнул обратно в Приграничье. Подле меня присела Нэиль. Шэд, чуть заворчав, посторонился, позволив ей обнять меня. Ее губы коснулись моей щеки.

– Как ты смог это сделать? – подал голос Гаст.

– Нашел книгу по связующей магии, – тихо отозвался я, мягко отстранил Нэиль и поднялся.

Меня чуть пошатнуло, но силы уже возвращались.

– Нашел? Игниферос, несомненно, знал куда больше всех остальных. Что вы с ним задумали?

– Об этой книге Игниферос узнать не успел. Однако благодаря ей я смогу вытащить их всех их Срединных миров.

– Ты не сказал об этом на Совете, – заметил Гаст.

– Они бы не одобрили… но у нас нет других вариантов.

– Ты так уверен?

Я кивнул, и мы вернулись в Закатную обитель.

Часть 5. Лабиринты времени

Глава 18. Ультиматум

– Тэрсел, у нас неприятности, – ко мне в аудиторию, едва закончились занятия с сотней, зашел Ретч.

Лицо его было мрачно, а взор способен заморозить что угодно.

– Что случилось?

– Прибыл посланец из Срединных миров и потребовал созвать Совет, чтобы лично передать слова своего повелителя…

Я, нахмурившись, последовал за Ретчем. То, чего мы ждали – свершилось.

– Нордек должен оповестить остальной Совет, – заметил он. – Как думаешь, что им от нас понадобилось?

– Скоро узнаем, – мрачно обронил я.

– Тэрсел! Тэрсел, погоди! – окликнул меня Гаст.

Я обернулся. К нам спешил огненный маг, а за ним едва поспевала Нэиль.

– Нам надо срочно поговорить!

– Позже. В зале Совета нас всех ожидает посланец из Срединных миров.

– Знаю. Но это не менее важно! – Гаст, хмурясь, посмотрел на Нэиль.

Только сейчас я заметил, что глаза у нее заплаканы, а на лице лежит такая мука, словно ее терзала боль.

– Что случилось, Нэя?

Она, не вынеся моего взгляда, с всхлипом отвернулась. Лицо Гаста дрогнуло. А потом он протянул мне на шнурке амулет перемещения по мирам.

– Я нашел у нее. Сегодня утром.

– Нэиль?

Она, наконец, взглянула на меня. В глазах отразились вина, боль, сожаление, тревога, доверие и страх. От этой смеси чувств у меня едва не закружилась голова, потому что я не смог понять, что все-таки из них берет верх.

– Не рассказать в двух словах… – глухо произнесла она. – Пусть Ретч уйдет… и передаст Совету, что ты немного задержишься.

Я кивнул Ретчу, и он отправился в зал Совета в одиночестве.

– Род провидиц всегда презирали, – начала она. – Мы всегда оставались рабынями. Мне повезло больше остальных, но лишь до поры до времени… А однажды у меня появился шанс все изменить… Несколько тысячелетий Верховного правителя преследует давнее предсказание – о падении Срединных миров. Из-за него убили первую провидицу. Но это предсказание увидели и другие, которые жили после нее. Сперва они старались скрыть предсказание, но видение преследовало их, и они не смогли смолчать… Тогда к предсказанию прислушались. Оно было таково: придет маг из Закатного мира, обладающий связующей магией, временная магия не остановит его, и он уничтожит Цитадель и убьет Верховного правителя… Правитель приказал записывать каждое такое предсказание, ибо каждой предсказательнице это событие представлялось по-разному, с небольшими отличиями и разными деталями. Однако ни одна из них не лицезрела виновника грядущих событий… Проходили столетия, ничего не происходило, но обычай записывать предсказание сохранился… И однажды это видение явилось и мне… только в отличие от остальных я увидела лицо того, кто разрушит Срединные миры. Я сказала об этом своему господину. И он привел меня в Цитадель к самому правителю… Правитель позвал архивариуса, чтобы он записал мои слова. Но я отказалась говорить… Точнее я попросила взамен свою свободу. Я поклялась, что знаю тот мир и то место, где тебя можно схватить. В мире Рубежа…

– Что изменило твое решение, Нэя? – прошептал я.

– Я знала, что встречу тебя в мире Сирдаиля, что ты пожелаешь переместиться в Рубеж. Но потом… Когда я встречаю того, кто присутствовал в видениях, мне являются новые исходы судьбы. И я поняла, что нельзя допустить, чтобы ты попал в Рубеж сейчас, чтобы тебя схватили и доставили в Цитадель… Ибо едва увидев тебя, я поняла что Срединные миры разрушил безумный маг…

Я содрогнулся, а на ресницах Нэиль повисли слезинки – теперь она не сводила с меня взора.

– Значит, имелся другой исход?

Она кивнула.

– Я имею ввиду разрушение Срединных миров. Значит, есть другой исход и они не будут разрушены? Значит, повелитель Срединных магов…

Нэиль содрогнулась.

– Я точно не знаю… Второй исход еще смутен и непонятен, и я увидела его только после того, как мы встретились. Ты сказал… что я могла бы обрести свободу в Закатных мирах. Это подарило мне надежду, а ее подкрепили другие видения.

– Некоторые не слишком приятные, – слабо улыбнулся я.

– Были и другие, – прошептала она. – Я осознавала, какой мощью ты обладаешь, насколько ты бываешь жесток и безжалостен, какая кровь течет в тебе. И в то же время ты можешь быть справедлив и добр. Я знала, что нельзя допустить, чтобы проклятье завладело тобой…

Она невольно подалась вперед, ее руки охватили мою шею. Глаза ее потемнели, и я понял, что все, что она рассказывает, вновь проносится перед ее взором. Ее губы прижались к моим на миг, а потом она, все еще завороженная своими видениями, отпрянула.

– Я знаю, это было единственное верное решение… – она посмотрела на Гаста.

– Она мне уже все рассказала, Тэрсел, – произнес он глухо.

– Прости, Гаст, – я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. – Я не мог тебе об этом сказать…

– Я понимаю…

Я вновь обратил взгляд на Нэиль.

– Но что же все-таки ты видела во втором исходе?

– Я не могу тебе сказать…

– Нэя!

– Нельзя… Тебе нельзя знать. Знание может опять все изменить…

– Но, может быть, и надо, чтобы все изменилось?

– Нет. Второй вариант слишком неясен, чтобы даже я делала какие-то выводы… – прошептала она совсем упавшим голосом.

– Что насчет амулета перемещений?

– Наставник приглядывал за мной. Но потом, когда я приняла решение насчет тебя, он догадался, что все идет иначе, чем предполагалось. Тогда он попытался разыскать меня, решив, что я всего-навсего придумала предсказание, что ничего не видела в действительности и всего лишь обманула их. Этот амулет работает только в Закатных мирах…

Она посмотрела на Гаста, мрачного и сомневающегося.

– Ты веришь ей? – спросил он глухо.

– Иначе меня здесь не было…

– Спасибо, – прошептала Нэиль.

– Но она попросила защитить ее от гипномагии, – Гаст хмурил лоб. – Ты бы смог узнать все о случившемся, ты мог узнать, зачем она подослана к тебе. Она обманывала тебя!

Нэиль понурила голову.

– Это верно, но… Тэрселу нельзя знать будущее – одно то видение могло бы его сломить и даже я не помогла бы… Мое предупреждение правдиво.

– Кроме того, Гаст, – добавил я. – Гипномагия не позволяет читать мысли провидиц. Игниферос попробовал пробиться к Нэиль, но безрезультатно.

– Но ты много раз говорила, что видениям верить нельзя…

Я услышал в голосе Гаста горечь и почувствовал, какую рану нанесла ему Нэиль.

– Тебе, Гаст, она не смогла солгать… – произнес я. – Хотя эта правда принесла тебе боль…

– Ты прав – видениям нельзя полностью верить, – прошептала Нэиль. – Но… верить близким. Я всегда считала, что Закатные миры – ужасное место, а закатные маги – предатели и безжалостные убийцы, некогда уничтожившие…

– Нэя! – оборвал я ее.

Гаст воззрился на нас удивленно.

– Похоже, я не знаю еще чего-то, в отличие от вас двоих.

– Расскажу тебе после Совета. А может и на самом Совете, после того, как его покинет посланец. Это куда более долгая история.

Я предупреждающе посмотрел на Нэиль.

– Я лишь хотела сказать, что когда я узнала Тэрсела, когда увидела Закатную обитель… Я решила, что лучшего места больше не существует нигде. Меня искренне восхитила ваша магия и… – она с мольбой глянула на Гаста. – Мне показалось, что ничего прекраснее огненной магии не существует… И я… у меня возникло чувство, что я обрела в Закатной обители родину и свободу…

– И они больше не пытались найти тебя? – спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

– Может, и пытались, но не нашли. Ты должен верить мне…

Я кивнул.

– Пойдем, Гаст. Нэя, возвращайся к себе. Не надо, чтобы срединный маг узнал о тебе.

– Но они наверняка знают, что я здесь, – она испугалась.

– Тебе нечего опасаться.

Мы поспешили в зал Совета. Гаст глянул на меня.

– Наверное, ты бы легче перенес подобное…

– Я перенес кое-что похуже, Гаст, чем утаение события семилетней давности… – заметил я. – Ты просто везунчик, по сравнению со мной. Наверное, можешь посчитать по пальцам одной руки, в скольких передрягах ты побывал.

Гаст смущенный потупился. Я положил ему руку на плечо и чуть сжал.

– Ты знаешь, почему я тебе не говорил…

– И Авориэн тоже?

– Тоже.

– Я могу сказать ей…

– Зачем?!

– Это лучше чем лгать.

– На этот раз я с тобой совершенно не согласен.

– Она должна понять. Ты сам сказал – события семилетней давности.

Гаст не спускал с меня взора.

– Это правда, клянусь тебе, – произнес я серьезно. – Но тебя сейчас должны занимать другие проблемы…

Я кивнул ему на распахнутую дверь в зал Совета, и спустя миг мы зашли в него.

Весь остальной Совет давно занял свои места. А посланник, разумеется, все это время стоял в ожидании перед пустым креслом Игнифероса. На лице его, зрелого смуглого мужчины, лежало выражение недовольства. Темные глаза впились в меня, едва мы ступили в зал Совета. Потом я заметил, как они скользнули вниз, задержавшись на моем амулете власти. На нем самом демонстративно поблескивал латунный амулет, предохраняющий его от гипномагии. Проследив мой взгляд, он улыбнулся.

– Приветствую тебя, Повелитель Закатной обители, – произнес он и даже отвесил мне легкий поклон.

Увидев изначальное выражение его лица, я и не предполагал, что он неожиданно изменит свои манеры.

– Оставим это и перейдем к делу, – я поморщился. – Назови себя, и зачем тебя сюда прислали.

– Нам некуда торопится, Повелитель, – возразил посланец.

– Я могу приказать снять с тебя твою безделушку и тогда узнаю все гораздо быстрее…

Лицо его дрогнуло, но он вновь заставил выдавить из себя улыбку.

– Это не будет мудрым решением… И, позволь напомнить, – посланники неприкосновенны.

Я глянул на Ретча, и тот упер свой взгляд в посланника, отчего последний почувствовал себя еще менее уютно.

– Мое имя Хорт и меня послал Дарсиз, Повелитель Срединных миров. Он передавал тебе поклон и пожелание процветания Закатной обители… – посланец подкрепил свои слова очередным поклоном.

– Срединные маги давно позабыли о Закатных мирах. В честь чего вдруг такое внимание?

– Вовсе не забыли. Но произошло такое событие, как восстановление Закатной обители, а ваш народ стал единым.

– И вы узнали об этом только сейчас? Обитель восстановлена уже как десять лет.

Посланник потупил взгляд.

– Ты очень прямолинеен, Повелитель Закатной обители. Но есть некое обстоятельство. Не каждый правитель обители – связующий маг. Игниферос таким не являлся.

Он поднял глаза, и мои возражения насчет того, что они заблуждаются насчет связующего мага, застряли в горле – они все уже знали. Посланник превосходно сыграл, и он ни в коей мере не сомневался в своей неприкосновенности… Медленно выудил из внутреннего кармана цепочку, и золотое деревце слегка покачивалось на ней. Легким небрежным жестом, каким собаке кидают кость, Хорт бросил амулет власти на стол передо мной. Глаза всего Совета обратились к амулету, и лица их стали белее мрамора, из которого была изготовлена столешница.

– Дарсиз передает это тебе. Как наследник темных традиций и сын своего отца ты должен оценить его дар…

– И что же Дарсиз хочет взамен? – я ощутил, как ко мне в ужасе обращаются взоры остальных.

– Чтобы ты никогда не пересекал Рубеж. Кроме того, у тебя находится наша предсказательница. Повелитель хотел бы побеседовать с ней…

– Не понимаю, о чем ты, – я изобразил такое недоумение, что и сам поверил.

Хорт не сводил с меня взгляда.

– Разве когда-то давно ты не встретил девушку из Срединных миров?

– Ах, ты о той девушке! Но она пропала… Мы находились с ней в мире Рубежа, когда появился ее наставник, который забрал ее обратно в Срединные миры. Я попытался остановить его, но портал вдруг захлопнулся, и оба они пропали.

Хорт нахмурился.

– Варгох утверждает, что ты оглушил его.

– Значит, все же успел. Ну, так что же?

– Но девушка пропала.

– У нее имелся артефакт, помогающий перемещаться по мирам, – бросил я. – Неудивительно, что Варгох не обнаружил ее. А почему Дарсиз так интересуется ею? Мне она не показалась важной птицей. Да и разве ею может быть беглая рабыня?

– Вот как? Она ничего тебе не рассказывала?

– О чем? – полюбопытствовал я.

Хорт снова улыбнулся.

– Неважно, Повелитель…

– А что с Игниферосом и его двумя советниками? – спросил я.

– Если тебя волнует их здоровье, то оно превосходное, – Хорт кивнул. – У нас не принято убивать могущественных магов… Кроме того, все они служат залогом твоих добрых намерений к Срединным мирам.

Я заглушил в себе накатившуюся ярость. И продолжил дальше спокойным голосом.

– Я слышал, раньше существовала хорошая традиция закреплять эти намерения договором.

– Она оказалась не так надежна, как тебе тоже вероятно известно…

– И за эту давнюю ошибку дорого заплатили, – возразил я. – Передай Дарсизу, что я хотел бы с ним встретиться. Скажем, в мире Рубежа…

– Не уверен, что Повелитель согласится. Он очень занят в последнее время, но я передам ему твое пожелание.

Он откланялся и поглядел на Нордека. Тот едва заметно кивнул и раскрыл портал до Бинаина. Посланник исчез за ним и портал затворился.

– И как он очутился здесь? – поинтересовался я, памятуя, что их артефакты открывают только пять дверей.

– Я встретил его у северных ворот обители, – ответил Нордек. – Он сказал, что его сюда переправили. Догадываюсь, кто мог это сделать…

Я нахмурился. Потом взял золотое деревце и сунул в карман.

– Ты надеешься, что их освободят? – спросила Авориэн.

– Нет. Это сможем сделать только мы сами…

– Но…

– Я что-нибудь придумаю. Пусть никто в обители об этом ничего не знает. Мне нужно все обдумать…

С этими словами я поднялся и покинул зал Совета. На лицах колдунов отразилось недовольство, но мне никто ничего не сказал – видимо предложить, что делать, они тоже не могли.

– Тэрсел! – в коридоре меня остановил Гаст и многозначительно на меня посмотрел. – Они могут искать Нэиль. А если Варгох уже здесь?

– Нет, – я покачал головой. – Она защищена. Варгох ее не найдет здесь даже при помощи своего амулета. Я снял с нее связь…

Во взоре Гаста промелькнуло удивление.

– Когда ты успел?

– До совета.

– Мне бы хотелось убедиться, – Гаст все еще тревожился.

– А мне бы побеседовать с ней… – обронил я.

– Тэрсел? – к нам подошла Авориэн. – Что ты намерен делать?

– Сначала нам надо побеседовать с Нэиль.

– Зачем она им?

– Она видела… – Гаст запнулся. – Падение Срединных миров.

Гаст раскрыл портал, и мы все трое переместились к комнате Нэиль. Но Гаст зря опасался – Нэиль никуда не исчезла, в тревоге ожидая новостей.

– Посланник интересовался тобой, – заметил я. – Может, он и не очень поверил, что тебя нет в Закатной обители, но пока удовлетворился этим ответом.

– Он хотел, чтобы вы отдали меня им?

Я кивнул.

– Но из-за чего? – удивилась Авориэн.

– Тебе стоит сказать, – заметил Гаст.

– Нэиль предсказала падение Срединных миров, как и многие предсказательницы до нее. Но она видела, кто это сделает…

Авориэн не сводила с меня глаз.

– Ты? – выдохнула она.

– Он никогда этого не совершит, – произнесла Нэиль. – Было два исхода и тот… никогда не сбудется.

Меня же наполнила мрачная решимость.

– Я бы хотел взглянуть на это…

Нэиль побледнела.

– Тебе нельзя… этого видеть, – прошептала она.

– Почему? Тебе есть еще что скрывать?

– Нет, но…

– Нэя, прости. Но я должен…

– Ты хочешь снять с нее защиту от гипномагии? – Гаст смотрел на меня. – Но что это тебе даст?

– Тэрсел, пожалуйста…

Я снял защиту и осторожно потянулся к ней гипномагией. Сначала я ничего не различал, словно коснулся разума спящего. А потом на меня обрушилась волна видений.

Я почти потерял сознание, ничего не видя вокруг, когда чьи-то руки охватили мое лицо, губы прижались к моим.

– Эви, – прошептал я.

– Тэрсел, очнись же!

Зрение вернулось ко мне, а надо мной склонилось испуганное лицо Авориэн. Она дрожала от страха.

– Я испугалась, что вновь потеряю тебя… – она приникла ко мне. – Я… никогда бы не подумала, что это так страшно…

Спустя миг до меня дошло.

– Ты видела?

– Наверное, твоя гипномагия оказалось слишком сильна… и Гаст тоже…

– Ты убил ее, Тэрсел, – послышался растерянный голос мага.

Он присел подле распростертой на полу безжизненной девушки.

– Нет.

– Там в видении… это убило ее. Она не дышит и ее сердце не бьется… – он обратил ко мне полный отчаяния взгляд.

– С ней все в порядке, – я поднялся, ощущая легкое головокружение, подошел к ним, коснулся виска Нэиль.

И она, судорожно вздохнув, распахнула глаза, все еще хранившие остатки видения. А спустя еще миг взор ее прояснился. Я вновь оградил ее от воздействия гипномагии.

– Очень странно, – заметил я. – Твои видения действительно лучше всякой защиты – я так и не смог прочесть ни одной твоей мысли.

– Ты думал, раз у Игнифероса не вышло, выйдет у тебя? – спросила она тихо.

– Я не знаю…

– Тэрсел, – позвала меня Авориэн.

– Чуть позже, – отозвался я. – Мне надо побыть одному и все обдумать.

Глава 19. Книга темного колдуна

Я направился в свои комнаты. Предсказания Нэиль давили тяжким грузом, Многое из увиденного ужасало… Такой поворот событий я даже и представить себе не мог и невольно недоумевал, как все это выдерживала Нэиль.

Посреди гостиной я остановился. У меня возникло очень странное ощущение, едва уловимое, будто где-то рядом применили тонкую магию. Под всем остальным магическим воздействием этого раньше не ощущалось. Я, прислушиваясь к окружению, подошел к лестнице, поднялся наверх и зашел в кабинет. И здесь почувствовал магию более отчетливо. Я осторожно коснулся стены над своим письменным столом. По пальцам у меня словно пробежал слабый ток, и я понял, что там что-то замуровано в стене. Я достал кинжал и убрал слой штукатурки. Под ней обнаружились камни, из которых была сложена крепость. Один из них оказался не скреплен цементом. Я осторожно вынул его, и передо мной открылась тайная ниша, а в нейкакой-то сверток. Я развернул полоску выделанной кожи, и передо мной предстала книга в серо-черном кожаном переплете. На обложке не имелось названия, зато ее украшал весьма жуткий рисунок. Я всегда восхищался мощью ветра и силой урагана, но черно-серая воронка, изображенная там, заставила меня содрогнуться. Это был связующий рисунок и где-то… Где-то по-прежнему с глухим рокотом – который я едва слышал – вращался смертоносный вихрь, несомненно, огромный, как и те, что довелось видеть на море. Я, завороженный, смотрел в крутившееся темное нутро воронки, и вскоре у меня закружилась голова. Опасной магии, впрочем, от книги не исходило, зато у меня были очень плохие предчувствия насчет неопасности ее содержания. Я осторожно раскрыл книгу, но желтые страницы оказались пусты. Я пролистал ее. И лишь на самой первой странице обнаружилось выведенное черным одно единственное предложение: «Только моя кровь раскроет книгу». Я содрогнулся, мне стало не по себе, а пот капельками проступил на лбу – я не мог не узнать руку Ментепера. Еще раз глянув в зловещую воронку, я задумался. Что могла скрывать книга? Вполне возможно какие-то важные записи, а возможно это всего лишь какая-нибудь ловушка, придуманная изощренным умом Ментепера. Я посмотрел в окно, размышляя, стоит ли рисковать или обойтись без еще одной порции малоприятных секретов. Любознательность когда-то погубила Ментепера, точно также она могла погубить и меня (да и только ли меня?). Наконец, я решился, создав вокруг себя защитный купол, который в случае непредвиденных обстоятельств ни за что бы выпустил бы пробужденную магию за свои переделы. Затем порезал палец над воронкой. Несколько капель крови сорвались в нее. Я заворожено смотрел, как они летят в чрево урагана и как они исчезают, а все тело воронки перечеркивает целая сеть голубых молний. Грохот грома, неожиданно прорвавшегося в комнату, оглушил меня, а рисунок неожиданно изменился. Мне почудилось, что либо это ураган со страшной скоростью несется ко мне, либо я падаю в эту страшную клубящуюся и крутящуюся черноту. У меня перехватило дыхание, и я смог вздохнуть лишь тогда, когда «пролетел» через воронку. Теперь обложка показывала вид на замок, и мне не потребовалось времени, чтобы узнать Цитадель Срединных миров.

– Сукин сын! – выругался я. – Что ты еще придумал?

Я раскрыл книгу, перебрав страницы. Теперь все их покрывали записи и рисунки. Я вернулся к началу.

«Только моя кровь раскроет книгу или кровь, убившего меня…». Я замер, переваривая смысл этой фразы, и дочел до конца. «…Или кровь, убившего меня будет та же, что и у меня, если предсказание старой провидицы сбудется. Это мой дневник, сын. И вероятно ты окажешься достоин, чтобы узнать кое-что…»

Я едва не выронил книгу. Мне показалось, что старик насмехается надо мной. Что он по-прежнему жив, вновь притворившись мертвым, в очередной раз всех обманув. Мне даже словно почудился его скрипучий, злой смех. Волна страха охватила меня.

– Провидица, – прошептал я, вспомнив. – Он говорил о провидице!

Я взял себя в руки, перелистнул страницу. Дальше все было испещрено мелкими значками букв.

«Я решил завести что-то вроде дневника, – писал Ментепер. – Мне всегда казалось, что нет ничего глупее, чем поверять свои самые сокровенные мысли бумаге, даже если защитить ее магией от чужих глаз. Но после того как я услышал предсказание, я решил все же записать, как погубили Закатные миры, и как должны исчезнуть закатные маги. Мои сыновья растут, а я жду момента, когда смогу заплатить судьбе откуп их кровью.

Во всех наших бедах виноват только один – Гардиус, правитель Закатной обители, правивший Закатными мирами три тысячелетия назад. Сравнивать мощь закатной магии теперешней и той поры – все равно, что сравнивать крысеныша и сыча, пожравшего его.

Я видел книги, так обильно украшенные рисунками, иллюстрирующими расцвет могущества Закатных миров. Сейчас эти миры, некогда кипящие жизнью, полные магией, сверкающие богатством – пусты. Война мести смела их, как сметает волна песчаные башенки. Закатная обитель одна устояла и устояла тоже до поры до времени…

Срединники наслаждались нашим бессилием, нашей подавленностью, как кот забавляется, загнав мышь в угол.

В этом углу мы тысячи лет влачим жалкое существование, но никто не решается воспользоваться магией порталов. Охранники, ушедшие когда-то давно к Рубежу, так ни разу не подали вести, что добрались дотуда, что остались живы…

Но и наше жалкое существование вряд ли можно было назвать жизнью. С тех самых пор, как Гардиус совершил ошибку, потакая своей безумной идее, Закатные миры неминуемо разрушались.

Чтобы хоть немного обезопасить Закатную обитель, Гардиус умертвил десять ближайших миров, полагая, что ни один срединный маг не может минуть их. Но и за это ему пришлось заплатить. Мировая энергия – единое целое Закатных миров – отозвалась катастрофами. На Закатную обитель обрушились страшные катастрофы – в основном разряды электричества в поврежденной мировой ткани, а также смерчи в ее разрывах. И если маги противостояли этому в Закатной обители, то миры, уничтоженные Гардиусом все больше разрушались под действием этих сил, погубив следом еще пять миров.

Но затем произошло худшее – маги стали забывать, как перемещаться по мирам. Закатная обитель стала подобна тюрьме. Несколько раз случался голод из-за уничтоженных стихией урожаев.

Один за другим сменялись правители – слишком много их оказалось после Гардиуса, и все они пожелали переделать все по-своему. Но многие колдуны не были согласны с действиями каждого нового правителя. Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, не был создан новый Совет магов, в который вошли самые могущественные колдуны знатных родов, и в очередной раз не изменились законы обители.

Но катастрофу лишь отсрочили до тех пор, пока не погиб в одной из бурь мой отец и правитель.

Несмотря на то, что мы с братом не достигли совершеннолетия – до него оставался год – Совет сделал нас правителями.

Но нам оказалось тесно – мы с братом жили как два паука в одной банке. И эту банку пришлось разбить, чтобы вырваться на свободу.

Игниферос всегда любил огонь – он всегда хотел, чтобы его магия была такой же мощной и безудержной. Как те молнии, пробужденные поврежденной мировой тканью. И всегда он вспоминал, как справедлива смерть Гардиуса, которого, как рассказывали некоторые книги, Дарсиз бросил в одно из таких повреждений, словно и сама стихия отомстила ему.

Но меня Гардиус восхищал – не своими поступками, а своим талантом, своей силой. Я гордился, что наш род происходит от него…

А потом появились колдуны, называющие себя «светлыми». Видя наш разлад с братом и то, что он мягок по характеру, они снискали его доверие, внушили свою «правоту». Я же прямо сказал ему о его «светлых» товарищах, что они всего-навсего не были довольны правлением нашего отца. Игниферос долгое время ходил хмурый и молчаливый. И все же он не понимает, что они в действительности ничем не лучше всех остальных, кто стремился к власти. Я высмеял их идеи возродить род восходных магов. Такой нелепицы я еще в жизни не слышал. Они говорят о разделении, когда оба народа так перемешались друг с другом, что теперь уже никто не может быть уверен насчет чистоты своей крови. Тем более глупо говорить об этом нам, потомкам Гардиуса.

После того нашего спора Игниферос все-таки призадумался и даже предложил нам больше не ссориться. Это тоже звучит смешно. Однако в шутку над ним я все-таки дал клятву не ругаться – лишь потому, что хочу узнать, насколько его самого хватит.

Но кто знал, что скоро одно маленькое ничтожное обстоятельство разрушит не только клятву, но и весь наш мир. Мы должны были учитывать урок Гардиуса, но мы легкомысленно забыли об этом.

Тогда стоял ясный зимний день. На море царил штиль, а от этого было тепло. Но Игниферос сердился, потому что он уговорил меня покататься на парусной лодке. Старейшины же после случившегося с нашими родителями запретили пользоваться магией ветра, впрочем, как и далеко отплывать от берега. Я подобных запретов не слушал. Но Игниферос, слишком правильный, раздражался от своего бессилья. И в этот момент к нам подошла она… Первое, что я понял, что никогда прежде не видел эту девушку в нашей обители, и оттого удивился еще сильнее. Второе – что девушка оказалась настолько красивой, что у нас обоих пропал дар речи.

– Доброе утро, – произнесла она и улыбнулась.

– Откуда ты? – спросил я изумленно. – Ты ведь не из Закатной обители.

– Я из Срединных миров, – призналась она. – Всего лишь решила прогуляться и посмотреть как у вас здесь…

Она улыбнулась, сделав паузу, обозрев все вокруг.

– И здесь очень красиво.

Голос у нее оказался тоже красивым и даже несколько завораживающим. Мы с Игниферосом переглянулись и наперебой предложили показать ей наш дворец. Она согласилась. Мы провели ее по всей Закатной обители. А потом вышли в сад. Оба мы были зачарованы ею.

– Как же ты прошла сюда? – спросил я, чувствуя себя опьяненным ее красотой и грацией. – Нас от остальных миров отделяют несколько безжизненных.

Она снова засмеялась.

– Я покажу, но только одному из вас.

– Кому?! – воскликнули мы оба.

Но она молча внимательно посмотрела на каждого из нас. Закрыла на несколько мгновений глаза.

– Я покажу тебе, – сказала она мне.

– Но почему?! – Игниферос метнул на меня такой взгляд, что я уже подумал, что вот он и нарушит сейчас свою клятву…

Но она только покачала головой и потянула меня за собой. От ее прикосновения у меня словно обожгло. Едва мы скрылись из глаз брата, я притянул ее к себе и поцеловал… Этот поцелуй был первым и последним, и это был единственный раз, когда я касался ее нежных губ… Она со смехом вырвалась и побежала по дорожке к обители. Мы вбежали в зал библиотеки. Здесь она остановилась у одной из картин, изображающую заснеженные горы.

– Здесь, под этими картинами раньше находились другие, способные превращаться в порталы… С помощью моего талисмана я могу привести их в действие.

С этими словами она сняла с шеи цепочку с латунным амулетом, приложила к стене. Картина померкла, и вместо нее прорисовалась другая. Она шагнула вперед, уводя меня с собой. Я был так удивлен открывшимся, что позволил ей сделать это и лишь потом понял, какую сделал ошибку.

Едва мы оказались в богатых покоя, к нам подошел мужчина, высокий и крепкий. Я почему-то решил, что это местный правитель, и не ошибся.

Я повернулся к своей спутнице и пришел в ужас – она застыла, словно став неживой. Я попробовал пошевелить ее руку. Но у меня ничего не вышло. Девушка стала подобна статуе.

– А теперь слушай внимательно, гипномаг, – сказал неизвестный. – Если решишь воспользоваться магией – станешь таким же.

– Но что ты сделал с ней?! Зачем?

– Она сыграла свою роль – привела тебя сюда. И понадобится нескоро.

Появились какие-то слуги, подхватили безжизненную девушку и куда-то унесли. Я в ужасе проводил ее взглядом. А потом посмотрел на правителя.

– Ты Дарсиз! – догадался я.

Он с улыбкой кивнул.

– Но что тебе понадобилось от меня? Если ты хотел поговорить с правителем Закатной обители, то стоило заманить сюда моего брата – по праву перворождения…

– Нет, мне нужен ты. Провидица выбрала тебя…

Я похолодел, вспомнив историю Гардиуса.

– Я бы с удовольствием бы избавился от тебя, – произнес Дарсиз, но предсказание пока не велит этого делать…

– Что за предсказание?

– А ты слишком любознательный, юный Повелитель Закатной обители… Узнаешь со временем. Может быть…

– Я не хочу становится пленником времени! – воскликнул я.

– Тогда тебе придется делать кое-что для меня.

– Что?

– Искать для меня связующих магов.

Я в изумлении воззрился на него.

– Мой отец был связующим магом…

– И я уже заполучил его, – заметил Дарсиз.

А я открыл рот от изумления и возмущения.

– Мой отец!…

– Не погиб – он мой пленник, как и твоя мать… И ты должен оставаться хорошим сыном, чтобы с ними ничего плохого не случилось.

– Я не верю тебе… Их охранники видели, как они погибли!

– Я покажу тебе, – Дарсиз сделал знак следовать за ним.

Он привел меня в какое-то помещение, похожее на общую спальню, в которой находились множество лежанок. Все их заполняли неподвижные фигуры магов. Когда Дарсиз подвел меня к родителям я пришел в ужас. А потом по моим щекам скользнули слезы от охватившей меня злости и ненависти из-за своего бессилья.

– Ты ведь не связующий маг, Ментепер? – спросил Дарсиз и показал мне какую-то картинку.

Я едва успел поставить защиту, чтобы меня не оглушило магией. На плотном листе был портрет, – я не мог ошибиться! – самого Гардиуса. Но я тут же углядел, что картинка предназначалась исключительно взору связующего мага. Я с непониманием посмотрел на лист, осознав, что это единственный шанс не оказаться в числе этих живых статуй.

– Что это? Простой лист?

– Магический. Возможно, ты еще не достиг нужного мастерства, чтобы увидеть что там изображено.

– Так что же ты хочешь от меня?

– Ты слышал. Связующие маги. К тому же они должны являться гипномагами, как и ты.

– Гипномагия передается по наследству обычно не далее третьего поколения, – заметил я.

– Значит, это будут либо твои дети, либо твоего брата. Хотя провидица говорила о тебе… Ты дашь мне клятву, Ментепер. Иначе все пленники умрут…

Я дал клятву. Дал клятву своему врагу. Он дал охранное письмо для магов Приграничья и Рубежа, чтобы они беспрепятственно пропускали меня, и объяснил, как мне в следующий раз прийти к нему самому. Вернувшись в Закатную обитель, я, нарушив древний запрет, открыл порталы. Закатные миры привели меня в уныние своим запустением. А вот мир Приграничья поразил меня. Сорнер, некогда предавший своего повелителя, встретил меня настороженно и без малейшего почтения. Однако тогда я мало обратил на это внимания – меня поразило, что за столько лет количество ушедших магов умножилось, и что все они великолепные воины-охранники. При всем отношении Сорнера ко мне, удалось выпытать у него про предсказание, которое так боялся Дарсиз.

«Дарсиз боялся Гардиуса, – сказал мне тогда Сорнер. – Он был связующим магом и гипномагом одновременно. И Дарсиз убил Гардиуса, чтобы тот не уничтожил Срединные миры. Но теперь появилось новое предсказание. Когда появится маг, подобный Гардиусу, Срединным мирам вновь будет грозить гибель. А возможно и не только Срединным… Я, как и ты, согласился на условия Дарсиза – он оставляет Закатные миры в покое, а я буду искать для него связующего гипномага». «Это самый разумный вариант, – согласился я. – Хотя есть еще один, не совсем разумный. Если укрыть от него такого мага и позволить предсказанию исполниться?» «Ты дурак. Если рухнут Срединные миры, Закатные разрушаться следом. Я видел Срединные миры, граничащие с Восходными… Они очень медленно умирают, становятся пустыми. Это похоже на болезнь, которая медленно, но неумолимо распространяется. И лишь то, что Срединные миры огромны – спасает нас всех». «Я не знал…» «Я видел это собственными глазами» «Так поэтому Дарсиз позволяет тебе разгуливать по Срединным мирам» «А как ты думаешь?» – зло отозвался Сорнер и выгнал меня.

Я задумался. Тогда я решил, что подберусь к Дарсизу, во что бы то ни стало. Пусть не Срединные миры, но их повелителя я уничтожу. Но для этого мне надо было узнать лучше своего врага. Мне нужно было приблизиться к нему…

Узнав о пути через Рубеж, для которого не надо использовать связующую магию, я стал часто наведываться к Дарсизу.

С Дарсизом мы часами беседовали, играя в шахматы. Узнавая врага, я и сам становился более безжалостным и изощренным. Дарсиз не мог не заметить этого, но это ему нравилось. Особенно доставляло ему удовольствие, когда я рассказывал о своей ненависти к своему брату… Кроме того я также дал ему совет использовать имеющихся у него магов для слежки в Закатных мирах, и он последовал моему совету.

Меня поразило, сколько плененных закатных магов находится у него. Тогда он показал комнату, где находились только маги знатного происхождения – в том числе и мои родители. Комнат же с остальными пленниками оказалось около полусотни. В каждой из них «хранились» маги определенной магии. Как сказал Сорнер – лучшие. Остальных они просто убили. Променяли рабство на относительную свободу не многие. Впрочем, Дарсиз выбрал восемнадцать колдунов, чтобы каждый следил за несколькими мирами.

После того, как я вернулся, Игниферос забросал меня вопросами. Видимо он решил игнорировать меня, но когда я вернулся в обитель один, то спросил, где девушка. Я ответил ему, что она вернулась в Срединные миры. Он мне не поверил, и стал считать, что я сделал с ней что-то дурное. В сердцах он бросил мне, что сам проникнет туда и удостоверится, что с ней все в порядке. Я тогда распахнул портал и, указав туда, сказал «Давай». Игнифероса это слегка отрезвило. Точнее то, что я нарушил древний закон. И обвинил меня в этом. Я разозлился, сказав ему, что рассыпавшийся от старости том свода законов мне не указ, и что я много раз уже побывал в других мирах, и ничего ужасного от этого со мной не случилось. А что все остальные, дураки и трусы, имеющие силу и не пользующиеся ею. И после этого мы окончательно поссорились.

Эти ссоры продолжались в течение нескольких лет, они раскололи наш народ на два лагери и, наконец, привели к катастрофе. Когда гневные слова кончились, осталась лишь одна ненависть, мы перешли к магии. Того, что случилось, не ожидал никто. Мы невольно задели магией стены библиотеки с картинами. Связующая магия, заключенная в них, отозвалась с мстительной силой, сделав границы мировой ткани уязвимыми. Любая обычная магия, теперь ранила и уничтожала их. Закатную обитель и ее мир сотрясла агония. Мы едва успели понять, что случилось что-то ужасное и непредвиденное. Я оказался в своих комнатах, раскрыл портал и зашвырнул одним мощным левитационным броском туда свои вещи. Потом я вернулся и перенес из Закатной обители своих сторонников. Игниферос сделал примерно то же самое. А потом порталы стали схлопываться, и мы последние едва успели унести ноги. Последнее, что я заметил, как несколько магов, как и я приглядывающие для Цитадели, исчезли вместе с целой грудой книг из нашей библиотеки. Я нагнал одного и отобрал книги, удушив от ярости его голыми руками, но остальные все-таки успели добраться до Срединных миров. А Дарсиз потом мне с насмешкой хвастался этими книгами, сказав, что теперь мы лишились и знаний.

«Вот и все, Ментепер, – сказал он мне тогда. – Закатная обитель, ваше последнее укрытие, пала. Мне ничего не стоит уничтожить весь закатный род. Кое-кого, правда, можно взять для служения».

«У тебя и так все комнаты забиты рабами, которыми ты все равно не так часто пользуешься».

«Может, и так, – засмеялся он. – Зато чувствовать, чем владеешь, – не менее приятно».

Он посмотрел на меня, ожидая ответа. Но я молчал.

«Неужели тебе все равно?» – спросил он.

«Если ты находишь теперь меня бесполезным, то можешь убить или оставить в своей коллекции. И вытаскивать, когда тебе захочется поиграть в шахматы. Ведь, согласись, ты до сих пор не нашел лучшего компаньона для этого. К тому же… жизнь без закатного рода покажется тебе скучной. И… не боишься ли ты, что судьба преподнесет тебе другое, более худшее предсказание? Так ты хоть уже знаешь, чего ждать…»

Дарсиз нахмурился на миг.

«Возможно, ты и прав. Лучше пользоваться известным знанием. А наша игра с тобой… она ведь уже давно переросла размеры этих клеток, – он провел по доске, сметая фигуры. – Запомни, Ментепер, ты сейчас потерял королеву. Закатная обитель достойна считаться таковой».

«Что же тогда король?»

«Не ты. Но весь ваш закатный род. Слабый, немощный, неповоротливый, которому некуда отступать. Каждый из вас в отдельности – всего лишь пешка. Даже ты сам. Никому из вас не по зубам количество белых клеток… Так что пусть все остается так, как есть».

Меня захватила злоба и ненависть, но на этот раз я не показал этого. Самым мудрым сейчас было согласиться с Дарсизом. Но я знал, что так этого не оставлю. И свою злобу я сорвал на брате и тех, кто был с ним заодно, считая, что они в большой мере виноваты в случившемся.

Дарсиз с интересом следил за нашими распрями. Так прошло несколько лет. Пока однажды в коридоре Цитадели я не встретил девушку-предсказательницу. Она ничуть не изменилась.

«Здравствуй, Ментепер», – произнесла она и взяла с улыбкой меня за руку.

От изумления я потерял дар речи.

«Я думал… ты в плену».

«Нет. Перед тобой разыграли всего лишь маленькое представление для того, чтобы ты перестал обо мне спрашивать. Дарсиз – очень ревнивый супруг, хотя тогда он позволил себе использовать меня в качестве приманки…»

«И ты не предсказательница в действительности?…»

«Нет, я могу предсказывать, но немного не так, как делают это остальные. Открою тебе небольшой секрет. Моя мать предсказательница, а отец – гипномаг. Оба эти дара достались мне в наследство в очень странном виде. Предсказания являются ко мне не сами по себе, а только когда я прикасаюсь к магу, когда проникаю с помощью гипномагии в его разум, тогда я вижу, что он задумал, и к чему его замыслы приведут…»

Я вырвал руку из ее ладоней, но по ее прекрасному лицу скользнула улыбка, а в глазах светилась насмешка. И я вдруг понял, что смотрю в глаза не девушки, а взрослой, мудрой женщины, имеющей юное лицо и тело, такой же изощренный, как и у ее супруга, ум. И я понял, что передо мной стоит «королева» шахматной партии Дарсиза.

«Ты правильно боишься, – произнесла она. – Но меня тебе пока боятся рано…»

«И кто твой отец?» – спросил я.

«Сорнер. Это я ему сказала, к чему приведет дальнейшее «безумие» Гардиуса. Тогда отец принял правильное решение и предал своего повелителя, отдав Дарсизу».

«И что сделал Дарсиз? Наградил тебя, сделав своей супругой?»

«Нет, это случилось еще до того рокового предсказания. Дело в том, что я весьма способна во временной магии, и все вы должны быть благодарны мне. Узнав предсказание насчет Гардиуса и то, что может за этим последовать, я защитила Закатную обитель от воздействия временной магии. И как вы все смогли убедиться, эту защиту не смог преодолеть даже мой супруг. Он разозлился тогда, но ему пришлось смириться, потому что я в свое оправдание сказала лишь, что защищала отца. Но как же он радовался, когда вы сами, два скверных мальчишки, разрушили то, что ему оказалось не под силу».

«Что же ты хочешь?»

«Ничего особенного. Но все же для меня ближе интересы Срединных миров. Что же касается тебя… Я вижу, что ты задумал, Ментепер, но… слишком нескоро представится тебе шанс добиться этого. Да и вряд ли выйдет».

«Ты все расскажешь Дарсизу?»

«Нет, но я не одна предсказательница в Цитадели. Кому-нибудь из них обязательно явятся видения о твоей судьбе. И Дарсиз об этом обязательно узнает. Каким бы хорошим гипномагом ты ни был, тебе не удастся скрыть свои замыслы от судьбы».

Она ушла, оставив меня в смятении. Я посчитал, что едва Дарсиз что-то узнает, я могу попрощаться со своими замыслами, со своей жизнью и жизнью остальных закатных магов. Но потом паника отступила. Я помнил, как странно и неразборчиво иногда звучали предсказания из уст предсказательниц, за которыми я наблюдал во время пребывания в Цитадели. И я решил ни за что не сдаваться раньше времени и попытаться обыграть в партии не только Дарсиза, но и саму судьбу. Однако лишь до тех пор, пока мне самому не было явлено предсказание…

Все это время я изучал связующую магию, надеясь достичь могущества Гардиуса, но у меня мало что выходило. Я приходил в бешенство от своего бессилия, но всего, что я смог добиться – связывания предметов, иными словами наделения предметов разной магией, что позволило изготавливать мощные магические артефакты, и использовать ее в совершенстве при рисовании.

…Предсказание же мне открыли спустя десять лет после падения Закатной обители. Чтобы передать все точно, я нарисовал все, что тогда происходило…»

В недоумении я остановился на этих сроках. Все, что написал Ментепер, поразило меня до глубины души, и я сгорал от нетерпения, чтобы узнать, что произошло дальше. Я перевернул страницу. На весь разворот был исполнен рисунок покоев Цитадели. Я увидел огромный зал со сводчатым потолком. Стены зала украшали яркие гобелены, там же стояли стеллажи с фолиантами. Через большое окно виднелись кончик драконьего крыла и где-то вдалеке в опускающемся вечере синевшие снегом холмы. Слева в зале горел камин, а справа расположился низкий столик и кресла. Подавшись к столику, на котором лежала шахматная доска, в креслах сидело двое. А около столика стояла какая-то женщина. Я невольно коснулся рисунка, и он вдруг ожил. Эффект оказался не менее поразительным, чем когда я «пролетал» через воронку на обложке дневника. Я словно перенесся в покои Цитадели. Я слышал, как потрескивает огонь в камине, как постукивает в задумчивости о подлокотник кресла Дарсиз. Женщина, рядом со столиком, почему-то исчезла.

– Ты хочешь напугать меня, Дарсиз? – с усмешкой произнес Ментепер, на миг оторвав взгляд от шахматной доски.

Рука его потянулась к фигурам, замерла над пешкой.

– Только предупредить, – выйдя из задумчивости, с улыбкой возразил Дарсиз. – Одна из наших провидиц видела твою судьбу.

– Предсказания меня не волнуют, – отрезал маг.

– Даже если касаются твоей жизни?

– Ваши предсказания – все это соцветия одного древа. Одни засохнут и обратятся в прах, другие принесут плоды. Ты сам мне говорил, что нельзя им верить.

– Да, у судьбы бывает много исходов… А бывает и один. Тот, которого невозможно избежать и который всегда сбудется. Этому не верить нельзя.

– Хочешь сказать, что мне повезло, и вашей провидице явилась единственная моя судьба? – Ментепер взялся за пешку, но так и не оторвал фигурку от доски.

– Крайне трагичная судьба.

– Тогда зачем мне знать ее, если она и так сбудется? – фыркнул Ментепер.

– Вот как, мой друг, и ты даже не захочешь сделать попытку избежать ее?

На лице Ментепера отразилось удивление.

– Избежать? Ты шутишь, Дарсиз?

Дарсиз задумчиво глядел на черно-белые клетки.

– Мне казалось, ты никогда не сдаешься, Ментепер. Слишком изощренный и изворотливый у тебя ум.

– Хорошо, я хочу услышать это предсказание.

Дарсиз что-то сказал подошедшему слуге, тот куда-то поспешил и вскоре вернулся в сопровождении женщины. Шею ее сковывал ошейник рабыни. Она поклонилась обоим.

– Ты готов услышать уготованное, господин?

– Не думаю, что ты удивишь меня.

– Только тебе судить об этом, господин, – ответила провидица. – Ты достигнешь небывалого могущества, что даже твой родной брат начнет опасаться тебя.

– Он уже давно опасается меня, провидица.

– Но ни он, ни кто-либо другой не сможет одолеть тебя, кроме…

Что-то в ее голосе заставило его содрогнуться, он выпустил пешку. Шахматное поле вдруг закружилось на миг перед его взглядом, стерев черно-белые клетки и превратившись в сплошное, вязкое, серое пятно, и все фигурки – и Ментепера, и белые его противника, – потонули в этом неожиданном болоте.

– …твоего сына, – закончила провидица.

– Что? – Ментепер с трудом оторвался от видения на шахматной доске.

– Никто не сможет добиться такого же могущества как у тебя, кроме мага, в коем будет течь твоя кровь. И никто, кроме него, не сможет превзойти тебя.

Ментепер посмотрел на провидицу, и видение метнулось на него из ее расширившихся черных, как туннель в ночной и опасный мир, зрачков. И он узрел только последний миг – жуткую резь на шее, раздираемое болью горло, поток хлещущей из него крови и себя, опадающего в черноту, как ему показалось в ночную гладь какого-то озера. Он упал. Золотые звезды мигнули в отражении, и по черной воде пошли круги, когда он рухнул туда.

Видение померкло, а Ментепер вскочил. То, что он увидел, испугало его. Он ничего не боялся, но холод смерти, который он так остро почувствовал, заставил выступить на его лбу пот, а сам он пришел в ярость. Ему захотелось выпотрошить голову провидицы и уничтожить вместе с ее мыслями и само предсказание. И она закричала от боли, когда гипномаг поник в ее разум.

– Оставь, Ментепер.

– Я хочу узнать больше! – лицо его исказила злость.

– Ты не узнаешь, кто именно из твоих сыновей сделает это. Все что видела провидица, это то, что один из них убьет тебя через шесть лет после получения колдовского своего знака.

– Не думаю, что он сможет превзойти меня, – гипномаг взял себя в руки, сел в кресло и обратил взор на шахматные фигуры – они снова стояли на черно-белых клетках.

– Предсказание не врет. Оно исполнится. Вопрос лишь в том – когда? Тебе не обязательно позволять сыновьям доживать до своего совершеннолетия…

– Я и без того пообещал вам головы связующих магов.

– Но теперь и самому тебе это необходимо. Ты теперь будешь избавляться от всех, а не только от тех, у кого окажется дар связующей магии.

– Если бы я знал… я бы удушил их еще в младенчестве…

– Это слишком жестоко, Ментепер. Даже для тебя, – Дарсиз усмехнулся. – Да и неинтересно…

Ментепер хрипло рассмеялся, не глядя на Дарсиза, склонился над доской и взял черную фигурку коня. Фигурка стояла на плашке на задних ногах, а передние били в воздухе, опрокидывая неведомого противника, гриву развевал ветер, а из раскрытого рта, должно быть, вырывалось гневное ржание. Гипномаг провел пальцами по спине, взвившегося на дыбы скакуна.

– Темная лошадка, – прошептал он, любовно погладив фигурку, а потом переставил на новую клетку. – Шах и мат, Дарсиз. Я попробую обыграть и тебя, и судьбу…

– Меня? – удивился Дарсиз и засмеялся. – Разве мы не союзники?

– Я говорю только о шахматах, Дарсиз. Только о шахматах…

– У тебя хорошая память, но все же я напомню, что у нас находится самое ценное, то, что ты никогда не получишь назад Ментепер. Но ты знаешь, что здесь оно в целости и сохранности. И ты будешь за это преподносить мне голову каждого связующего мага на серебренном блюде.

– Не сомневайся, Дарсиз.

Рисунок застыл, а я отпрянул от книги. Я получил самый жуткий ответ на самый страшный из своих вопросов. Я смотрел на застывшую на лице Ментепера усмешку и не мог понять… Почему он оставил мне жизнь. Смирился с судьбой? Решил, что его партия все-таки невыигрышная? Мой взгляд поднялся и остановился на маленькой фигурке коня, стоявшей на книжной полке. Эту фигурку я когда-то давно вырезал, путешествуя по Бинаину с Гастом, и ее же я когда-то подарил Эрслайту. Теперь она очутилась в моем кабинете.

– Что за?… – я поднялся, подхватив ее, и обратил взгляд к рисунку.

Фигурка в руке Ментепера была точно такая же. Потом я вспомнил Шэда… Когда Ментепер услышал предсказание, он увидел себя падающим в черное озеро, в отражения звезд. Но в действительности, так выглядел зеркально-черный пол библиотеки. Глядя на фигурку в моих руках, я прошептал удивленно: «Шэд?». Голова у меня шла кругом. Я получил ответ на один вопрос, но у меня возник другой, куда более важный. Потерев с усердием лоб, словно это могло принести какие-нибудь осенившие меня мысли, я проверил шахматную фигурку на наличие магического содержания. Магии я не нашел, зато вдруг понял, что внутри фигурки что-то находится. Я покрутил плашку, и мне в ладонь вывалилась свернутая в крохотную трубочку бумажка. Я развернул ее. В ней помещалась всего одна фраза: «И почему я не временной маг?».

– Да, действительно, – пробурчал я. – К чему это ты, а?

Я снова осмотрел лошадку, но больше никаких тайников не обнаружилось. Тогда я вернулся к книге. Однако дальше шли различные рисунки покоев Цитадели, с весьма пространственными подписями, типа, «Южная терраса» или «Речная гостиная». Я пролистал их, не осознавая ни пользы, впрочем, и ни полной бесполезности этих рисунков. После Цитадели обнаружилось генеалогическое дерево, начинающееся от отца Гардиуса и заканчивающееся Эрслайтом… Тут я встревожился. Прикинув в уме, я пришел к выводу, что книга вероятнее всего дописывалась в последние дни жизни старого колдуна, раз он успел узнать об Эрслайте. Вероятно, он и книгу архивариуса Сорнера и записку в шахматную фигурку подбросил в это же время.

– Мне бы еще ключ к твоим загадкам, – произнес я и перелистнул страницу.

Тут я застыл, не веря своим глазам – передо мной оказался портрет Дарсиза в профиль. И рисунок этот был связующим. В то время как я ошеломленно пялился на Дарсиза, маг с кем-то разговаривал в своей Цитадели. Я выругался, громко и непристойно. А потом заметил поднимающуюся в кабинет Авориэн. Она, ни разу не слышавшая от меня ничего подобного, в изумлении застыла на последних ступеньках. Сначала покраснели уши, а затем она и вовсе вся залилась краской. Я вскочил, захлопнув книгу.

– Прости, Эви, но он это заслужил.

– Он, это кто? – спросила она, с упреком посмотрев на меня.

– Мой родной отец…

– Ты стал называть его отцом? – она нахмурилась.

Я опустил взгляд.

– Он не убил меня, хотя знал…

– Что?

– Ментеперу предсказали, что его убьет сын…

– Его убил Шэд… – возразила Авориэн, подойдя ко мне.

– Но ведь я не помешал этому. Ментепер знал, Эви… Впрочем, от благодарности я все же пока воздержусь.

Авориэн обняла меня и обратила ко мне пытливый взор. И тут я в свою очередь сделался пунцовым.

«И почему ты не сказал мне?»

– Это не честно, подлавливать меня на чтении мыслей, – запротестовал я, попытавшись переключить внимание на что-нибудь другое.

Но Авориэн не дала мне отвернуться, удержав мое лицо и вынуждая смотреть на нее. Не вынеся мысленных упреков, я притянул ее и поцеловал.

– Это тоже не честно, Тэрсел! – она попыталась высвободиться.

– Это вообще самое честное, что во мне есть, – возразил я, а Авориэн рассмеялась и больше не стала сопротивляться.

Несколько часов любовных нежностей привели в порядок мое душевное состояние. Я вновь задумался, обнимая спящую Авориэн. Спутанный клубок происходящего, наконец, стал выглядеть понятно, как лежащий на полу прикроватный коврик. Лишь кое-где в сложный узор событий еще не были вплетены нити. И эти важные нити мне придется найти. Я осторожно вылез из постели, оделся и, захватив дневник, свою связующую книгу, несколько рисунков и кисти с красками, направился к Эрслайту. Честно говоря, я боялся какого-нибудь подвоха со стороны Ментепера. Эрслайта я нашел на уроке у Ретча.

– Прервись ненадолго, Ретч, – заметил я, развернул Эрслайта и внимательно осмотрел его.

– Что ты делаешь? – удивился Ретч.

– Проверяю, все ли в порядке.

– Конечно, со мной все в порядке, – Эрслайт улыбнулся, и я выпустил его.

– Да, я вижу. Можно узнать, откуда это в моем кабинете? – я показал ему шахматную фигурку.

Эрслайт на миг покраснел.

– Я принес. Ты же не думаешь, что… – он запнулся. – Я всего лишь… я часто приходил в твою комнату и вспоминал, как ты подарил мне ее…

– Ты ничего странного не находил в ней?

– В фигурке? Нет.

– И что ты нашел? – поинтересовался Ретч.

– Только еще один вопрос, – я увидел спящего Шэда. – А с тобой, Шэд, тоже все в порядке?

Я растолкал зверя. Он ворчливо потянулся ко мне и лизнул щеку. Но осмотр Шэда тоже ничего не принес. На нем по-прежнему была лишь охранная магия, которую я давным-давно обнаружил благодаря Инведнису. И тут меня осенило.

– Ретч, найди меня после занятий, – произнес я.

– Если так важно, мы можем прерваться…

– Это немного подождет.

Я остановился у одной из стен библиотеки. Осторожно коснулся пальцами. По штукатурке вновь разбежалась сеточка штрихов, которые заполнились цветом. И через мгновение передо мной раскинулся вид на океан. В лицо мне дохнул пронзительной ледяной ветер, мелкая морось и брызги волн – над волнами хмурилось небо. Море ожидало шторма.

Я убрал пальцы, и картина угасла и исчезла, словно ее и не было. Я взял кисть и осторожно коснулся стены. По поверхности пошло легкое свечение, но рисунок моря на ней больше не возникал. Для пробы я нарисовал довольно живописное местечко неподалеку от Закатной обители, где река вливалась в море. Сделал рисунок связующим. После этого стена вновь осветилась внутренним светом, я попытался коснуться рисунка и не смог – передо мной находился раскрытый портал. Я прошел его, прогулялся вдоль побережья и вернулся обратно. Портал по-прежнему оставался открытым. Немного поразмыслив, я установил на него защиту от проникновения. Я еще раз прошел портал, а вот назад он меня уже не пустил. Немного поколдовав над ним, я вернулся обратно в библиотеку и взялся за куда более сложные манипуляции. Я нарисовал вид в мире Рубежа рядом с крепостью. Точнее я сделал копию уже имеющегося у меня связующего рисунка. И связь на настенном рисунке я поставил с него. И это тоже сработало. За один миг я оказался в мире Рубежа. Здесь я сделал проход практически невидимым, превратив его в обманку – часть крепостной стены. Правда, если бы вдруг кто-то решил опереться на эту «стену», он бы провалился к нам в библиотеку. Ретч нашел меня, когда я занимался третьим рисунком.

– Ты решил украсить все стены? – полюбопытствовал он.

– Что-то вроде того. Хочешь прогуляться к Рубежу? – я кивнул ему на рисунок.

– Хочешь сказать, что ты сделал портал?!

– Да, заодно позовешь сюда Гейнира.

– Для чего? Если честно… Тебе не приходило в голову, что он сам может оказаться одним из тех, кто подчиняется власти Срединных миров?

– Приходило. Но эти подозрения пусты.

– А это кто?

– Как раз один из предателей. Это тот самый Дорстар… – я показал Ретчу имеющийся у меня портрет.

– Ого, – только и вымолвил Ретч, наблюдая над тем, как маг на картинке сидит в темном уголке трактира и с каким-то довольно мрачным видом делает записи в книге. – Значит, этому ты научился еще до того как попал в Срединные миры?

– Не думал, что пригодится… но все-таки попробовал.

– Зачем ты переносишь портрет на стену?

– У меня не получается сделать из простых рисунков порталы, но эти стены пропитаны такой мощью, что ее хватит даже на открытие единого портала до самой Цитадели…

Ретч открыл рот, и в глазах его мелькнуло опасение.

– Ты решил открыть портал туда?

– Нет, это было бы неразумно. Хотя ранее здесь действительно находился единый Портал… Ретч, этого мага надо упрятать в нашей темнице. Думаю, он знает всех, кто следил за Закатными мирами для Дарсиза.

Я сделал последние штрихи, связал рисунок. Какое-то время колдун на стене все еще нервно покусывал перо, потом сделал какую-то пометку и тут, наконец, поднял взгляд и увидел раскрытый портал и нас с Ретчем.

– Кому пишешь, Дорстар? – я не дал ему опомниться, протянул руку и, схватив за ворот, затащил к нам.

Маг, который вцепился в книгу и перо, теперь выпустил все это, шлепнувшееся у моих ног.

– Милорд?!… – хрипло вскрикнул он.

– Поговорим чуть позже, – я передал его в руки Ретча. – Я сейчас очень не в настроении.

Ретч повел его, обескураженного прочь, а я уничтожил портрет огненного мага со стены библиотеки и решил, что на сегодня хватит заниматься рисованием. Я дождался возвращения Ретча. Он мне протянул два амулета перемещения в мирах.

– Запасливый оказался, – заметил он. – Так мне привести Гейнира?

Я кивнул. Ретч шагнул в портал Рубежа. Оттуда он открыл портал до Приграничья. Вскоре они оба ступили в библиотеку.

– Не думал, что ты научишься это делать, – заметил Гейнир. – Очень сложно…

– Скорее, надо знать, что это можно делать, – возразил я. – Помнишь, ты когда-то упоминал, что Ментепер украл Шэдоу? Когда это произошло?

Гейнир задумался.

– Лет… около трехсот. Случилось через три или четыре года после того как я сменил Сорнера.

– И все ваши оборотни живут так долго?

На лице Гейнира вырисовалось удивление.

– Нет… дольше, конечно, чем обычные звери, но… Не больше тридцати лет.

– Очень интересно.

Гейнир и Ретч смотрели на меня с недоумением.

– Ты что-то знаешь об этом?

– Нет. Есть всего лишь предположения, что это каким-то образом связано с магией времени.

– Что ты намерен делать дальше?

– Мне надо освободить Игнифероса, Бэйзела и Лайтфела… Кстати, Гейнир, помнишь, ты показывал мне некий конверт? Но ты не сказал, откуда он у вас и кто его изготовил.

– Я сказал, кто – повелитель Закатной обители 5 тысяч лет назад.

– Нет. Он изображен там. Но не сам он рисовал эту картину. Ее сделал другой связующий маг, гораздо позже. И она была подброшена вам, чтобы смутить ваши умы.

– Смутить?

– Ты рассказал мне об условии, что этот конверт укажет на вашего повелителя и об исключении.

– Вот как? Так ты думаешь, что исключение было неверно? – Гейнир нехорошо улыбнулся.

– Не толкуй мои слова превратно. Я лишь имею ввиду, что тебе подбросили «приказ» уничтожать связующего мага, если он вдруг окажется еще и гипномагом.

На лицо Гейнира легло удивление, и похоже мои слова заставили посмотреть на «проверку» с конвертом с моей точки зрения.

– Для чего? И кому подобное понадобилось?

– Срединным магам. Но… Сорнер знал, однако тебя он в известность не поставил…

Тут уж Гейнир и вовсе открыл рот.

– Это не возможно!

– За уничтожение Восходных миров закатникам пришлось дорого расплачиваться. С тех пор нас старались уничтожить. У них был один шанс, когда пала Закатная обитель, но они не воспользовались только по одной причине – Ментепер заморочил их.

– При чем тут твой отец? Хочешь сказать…?

– Он предал закатных магов – и светлых и темных, но как это абсурдно не звучит, он же и спас всех, включая и вас, Гейнир.

– Каким образом?

– Ему, наверное, и не пришлось изображать сумасшедшего, задумавшего уничтожить свой народ, – я криво усмехнулся. – Но все – воины, стычки конфликты, которые случались по его милости – они предотвратили мгновенный уничтожающий удар.

– Откуда тебе известно об этом?

– Я нашел его дневник. То, что делалось им на протяжении столетий, он доверил только бумаге.

– И они, что же поверили ему?

– Да. И тому две причины. Во-первых, они видели, что он делал и вполне смирились с мыслью, что Закатные миры уничтожат и без их участия, а значит, срединники ничем не рискуют, а во-вторых, у них находилось то, что Ментеперубыло чрезвычайно дорого, то единственное, ради чего он мог пожертвовать чем и кем угодно, как ни странно это не звучит.

После своего рассказа я отпустил Гейнира. А сам, захватив Ретча и Нордека, спустился в темницу к Дорстару. Когда мы вошли, осветив тьму камеры, пленник воззрился на меня с удивлением.

– Милорд, я не понимаю, чем заслужил это.

– И даже не догадываешься? – полюбопытствовал я. – Когда-то ты пересек Рубеж, Дорстар. И тебе, как любому другому нарушителю, пришлось расплачиваться.

Он опустил взгляд.

– Если ты узнал только сейчас об этом, то я хотел бы знать откуда.

– От твоего коллеги по огненной магии – его имя Марн…

Дорстар уставился на меня в полном изумлении.

– Марн – пленник Цитадели!

– А кто сказал, что я встретил его не там? Так что ты делал для Дарсиза?

– Всего лишь приглядывал за Приграничьем, – не стал отрицать он. – В основном это было то же самое, чем занимались и охранники Рубежа. Я рассказывал о том, пересекал ли кто границы Срединных миров. И новости, которые можно пересчитать по пальцам…

– А безумного мага ты действительно из-за жалости запер в башне? – спросил я, и Дорстар побелел как мел. – Сдается мне, что нет…

– Я узнал о предсказании, касающегося сына Ментепера, который уничтожит Срединные миры, – выдавил он из себя. – И я также знал, что делал Ментепер со своими детьми. Тогда решил переиграть судьбу…

– Как я погляжу, все только об этом и думают… Дальше.

– Я выкрал его практически сразу после посвящения и запер в башне… Ментепер, я знаю, искал его и даже обвинил тогда Дарсиза. Но он так и не нашел его… Я думал, что все, что я сделал, поможет сбыться предсказанию. Я лишь ждал подходящего момента.

– Отлично. А теперь меня интересуют остальные предатели. Как они выглядят.

«Я сам покажу их тебе», – едва успел подумать он, его глаза расширились, когда я смел его защиту, и тут же скривился от боли.

А через минуту я уже знал, где искать остальных.

«Что будет со мной?» – спросил он, но я не ответил.

– Что будет со мной? – прошептал он.

– Я тебе позже скажу, что, – Нордек положил руку на рукоять меча.

– Пока ничего, – я бросил предостерегающий взгляд на Нордека. – Отдай распоряжение, чтобы его не забыли покормить.

С этими словами я вышел из темницы. Ретч и Нордек не отставали.

– Нам надо найти остальных…

– Но это опасно. Срединники могут предупредить… – возразил Нордек.

– Дорстара они не предупредили. Нам нельзя медлить.

Мы добрались до библиотечного зала и тут Ретч и Нордек с изумлением воззрились на мою сотню.

– Ты звал нас учитель? – спросил Прит.

– Пойдете со мной, – я глянул на них. – Вернетесь потом через Рубеж. Ретч, Нордек, вы останетесь здесь и будете принимать пленников.

– Обойдешься без нас?

– У меня сейчас как раз время урока…

Я указал сотне на портал в Рубеж. Они изумились, но очень быстро сообразили, что к чему, и вскоре все переместились туда.

– Все-таки ты натаскал их… – заметил Нордек.

– Даже больше, чем ты думаешь, – я позволил себе улыбку. – Но как вы поняли, самое ответственное досталось вам.

– Да, конечно, сами они их в темницу не запрут… – фыркнул Ретч.

– Они даже не знают о ее существовании. Пока не знают…

– Удачи, милорд.

Я последним шагнул в Рубеж. Следом мы открыли порталы и занялись поиском. На ходу я объяснил всем, что от них требовалось. В действительности я ничем не обманул Нордека с Ретчем, говоря, что это был урок. И надо заметить весьма нелегкий урок. Я опробовал с ними сообщение при помощи гипномагии. Я показывал им искомого мага, затем мы перемещались в город, где он находился. Здесь мы разделялись, осматривая постоялые дворы и прислушиваясь к магическому воздействию. Кто находил мага, сообщал мне, я передавал известие остальным. После этого я пленял мага и отправлял его с пятеркой учеников к Рубежу.

Самым сложным оказался поиск в Бинаине. Со мной остались самые лучшие, включая Прита. В Бинаине, кроме того, искомых магов было четверо. Одного мы нашли в Мидле, второго в Оушэнде, третьего в Омахе. А вот четвертого нам удалось обнаружить только спустя пять часов на самом юге Бинаина в Хоги.

– Мы уже начали беспокоиться, – заметил Ретч, когда мы, наконец, вернулись в зал библиотеки.

В Закатной обители стояла глубокая ночь.

– Все в порядке, просто на поиски последнего ушло больше всего времени, – заметил я и ласково потрепал не сдержавшегося и зевающего во весь рот Прита, но не выпускающего плечо плененного мага.

– А что ты со всеми ними сделал? – поинтересовался Нордек. – Они все полубесчувственные какие-то.

– Завтра очухаются. Всех обыскали?

– Да. У всех у них по два амулета перемещения, – Нордек протянул мне целую связку.

– Интересно, – я взял связку. – Займитесь оставшимися. А завтра мы с ними поговорим поподробнее.

– Уже завтра, – заметил Ретч, беря под руку двух магов. – До рассвета меньше двух часов.

Мальчики, освобожденные от пленников, кивнули мне, и я их отпустил.

– Значит, поговорим с ними после рассвета.

– А что ты надеешься узнать? – спросил Нордек. – Кроме того, они могут прислать других.

– Вряд ли. Я предупредил Гейнира.

Глава 20. Предсказание для Связующего мага

Я замер перед дверью Нэиль. Откуда-то потянул сквозняк, принеся запахи горевших свечей, дождя и лаванды. В коридорах плясали отсветы дрожащего пламени. Моя ладонь скользнула по прохладной деревянной поверхности и замерла на вырезанном каштановом листе, прошлась по резному контуру, по прожилкам. Я было задумался, но в это миг дверь отворилась, и передо мной оказалась Нэиль, кутавшаяся в простыню. Лицо ее побледнело, а в глазах отразилось беспокойство.

– Тэрсел?

– Пойдем.

– Но…

– Ненадолго.

Я потянул ее за собой за руку, затащил в один из кабинетов библиотеки. Усадив Нэиль в кресло, я расположился напротив и выложил на столик, стоявший между нами, фигурку шахматного коня.

– Нэя, я должен получит ответ… Я должен знать, что делать.

В ее глазах промелькнул ужас, и она отчаянно замотала головой.

– Ты должен сам решать! Предсказания плохие советчики – я тебе уже говорила!

– Неужели? Но ведь Дарсиз следует им! Ему предсказали врага, и он избавился от него!

– Ты не понимаешь, предсказания являются не тогда, когда их ждешь…

– Ты должна постараться, чтобы они явились, потому что в ближайшее время все может очень сильно измениться.

Я чуть подался вперед, и тронул ее бледную щеку. А потом рассказал, что узнал из дневника Ментепера. Нэиль только охнула, закрыв лицо руками.

– Я боюсь, Тэрсел, – прошептала она.

– Чего? Хуже того, что ты уже видела, произойти не может…

– Я… – она покачала головой, отняла ладони от лица и посмотрела на меня.

– У Дарсиза есть «королева». Это единственная женщина, которая владеет гипномагией и которая более искусна во временной магии, чем сам Дарсиз. Она может увидеть будущее, только взглянув на мага. Нэя, у тебя ведь тоже иногда так получается.

– Очень редко, – произнесла она упавшим голосом.

– И есть еще кое-что… – я смотрел на нее. – Когда-то давно, когда я был учеником у Ментепера мне приснился странный сон… Черный туман, Ментепер, который приказал Шэду убить Бэйзела… Этот сон, он сбылся, но иначе, чем видел я – Шэд убил Ментепера. Я до последнего времени полагал, что я всего-навсего уловил враждебные мысли Ментепера погубить Бэйзела, используя Шэда, да и саму магию, которую нес в себе зверь. Но после прочтения дневника я засомневался, что виной тому сну была гипномагия…

Нэиль смотрела на меня, широко распахнув глаза.

– Почему ты раньше не говорил об этом?

– Ты слышала – я не придавал этому значения… Так что ты думаешь?

– Если супруга Дарсиза обладает даром предвидения и гипномагии… Да, это возможно… Значит, в тебе течет кровь и восходных магов…

Она протянула руку и взяла шахматную фигурку. Покрутила в пальцах и устремила на меня пристальный взгляд.

– Не Шэд темная лошадка. Это ты, – она судорожно вздохнула и на миг закрыла глаза.

Когда ее веки разомкнулись, я понял, что происходит то, чего добивался. В темных зрачках Нэиль отразился мир Цитадели, но не таким, каким мы его выдели однажды… Теперь он стал, подобно миру Рубежа, похож на остров, плывущий в океане первозданной тьмы, с косой, заканчивающейся вратами Портала. Вихрь, пожиравший мир Цитадели, смел и временной купол. Застывшие стайки птиц ожили и упорхнули в страхе в сень крепости. А северная башня запламенела в жарком драконовом огне.

– Мергос! – позвал я. – «Мергос! Ррандхгар ищет тебя!»

Дракон серебристой стрелой скользнул вниз ко мне.

«Ты долго находился в плену времени, Мергос, – произнес я, глядя в сузившиеся зрачки алых глаз. – Прошло много веков… Я обещал твоему брату, что освобожу тебя»

«Много веков? Тогда здешний правитель давно мертв?»

«Если ты о Дарсизе, то нет. Пока нет»

«Я помогу тебе!»

«Я благодарен, но не надо. Здесь будет тень, и Солнце не опалит тебя».

Дракон обернулся на чуть дымящуюся на спине кожу и зло зашипел.

«Хорошо, маг»

«Сторм, туман!»

Оказавшийся подле меня мальчишка поколдовал над драконом, укутав его в серую мглу. Я оглянулся и увидел свою сотню, застывшую в ожидании. Я сделал знак, и мы двинулись от Портала к Цитадели. Арку, что находилась рядом с временным куполом, стража давно оставила. Мы подошли к воротам, и они дрогнули и пали под нашей магией. Перед нами лежал настоящий дворец-лабиринт, такой же хитросплетенный, как и сами Срединные миры. Извилистые коридоры, лестницы, переходы, залы, со множеством входов. И мы разделились в поисках Дарсиза.

А потом видение вдруг перенесло меня в какой-то огромный зал, разделенный невероятным количеством зеркальных колон. Множество моих отражений замерли, почувствовав близость врага.

– Ты пожалеешь, маг! – произнес женский голос, и я вздрогнул.

«Ты пожалеешь, маг!» – повторилось шипеньем у меня в мыслях…

«Не раньше тебя», – отозвался я.

В ответ чужая гипномагия так ударила, что я свалился на колени, сжав голову руками – боль в мозгу едва не лишила сознания. Но моя защита не сломилась. Однако я с ужасом понял, что второго такого удара не перенесу.

«Не Ментепер, так я закончу начатое, – прошипела она. – И пусть сбудется старое предсказание, и Срединные миры падут… лишь бы вам не достались».

Я мгновенно покрылся холодным потом, осознав, о каком предсказании она говорит…

Видение дрогнуло, потемнело, и я вновь оказался в зеркальном зале. Но на этот раз за моей спиной стояла сотня.

– Ты пожалеешь, маг! – произнес снова женский голос, и незримая ударила гипномагией.

Но на этот раз, я объединился с учениками, создав гипнощит, и вся мощь удара разделилась на сотню. Кто-то вскрикнул от боли, но все устояли.

«Ты проиграешь!» – крикнули мы ей одновременно.

Я увидел, как нервно метнулась ее темная фигура среди колонн, пытаясь отыскать меня. Но голоса ей слышались отовсюду. Она вновь ударила, и вновь, и вновь. Но мы также устояли и сделали шаг, подбираясь к ней. Она замерла, осознав, чем это ей грозит. В какой-то момент я ощутил ее острый страх. Однако волна его схлынула, прокатившись по нашим чувствам, и нас затопила ее ненависть. Она подняла руку, и ее злоба обрела физическую форму, вырвавшись из магического артефакта, зажатого в ее тонких пальцах. Я бросился ничком на землю. Магический вал прокатился по залу, сметая колонны и брызжа осколками. Купол над нашими головами угрожающе затрещал, по нему черной сетью разбежались трещины. Чувствуя боль и едва не теряя сознание, я сделал последний рывок. И мой меч пронзил тонкую хрупкую шею. Давление от гипномагии тут же исчезло, а я, ощущая дрожь пола, вдруг понял…

Нэиль всхлипнула и закрыла рукой лицо. Видение оставило наши взоры, но не покинуло ни умы, ни сердца. Мне почудилось, что темнота библиотечного кабинета стала гуще. На душе у меня стало также черно, а пульс стучал в висках так часто, словно я пробежал не одну милю, спасаясь от врагов.

Я забрал у Нэиль фигурку лошадки. Даже потеряв жизнь, Ментепер продолжал свою игру, и Нэя оказалась права, что не Шэд был темной лошадкой. Темной лошадкой был я, и чтобы выиграть, мне придется пожертвовать сотню пешек…

Я знал всех их по имени, я знал каждого. Но самое худшее, я знал, что каждый из них доверял мне и верил. Обречь их на предсказанное, значило предать их.

По лицу Нэиль катились слезы, взгляд был отсутствующий, словно она все еще находилась в том ужасном будущем, полном боли и смерти…

– Должен найтись другой исход.

– Другого нет… Тот, первый, – это всеобщая погибель…

– Это невозможно, Нэя… Я… столькому обучил их… я вложил в них самого себя…

– Это единственный исход, Тэрсел, который спасет нас всех… – едва слышно вымолвила она.

Нэиль перебралась поближе и спрятала лицо у меня на плече, а я почувствовал, как рубашка промокает от ее слез. Потрясение от узнанного сковало меня, но еще дурнее мне делалось от того, что произойдет, если я не остановлю игру Дарсиза.

– Нэя…

– Не делай этого, прошу тебя! – прошептала она, словно в забытьи, не смея поднять на меня взгляд.

– Если это спасет остальных… – я запнулся, потому что голос мой неожиданно охрип.

– Но почему должны погибнуть они? – спросила она, отстранившись и глядя куда-то в темноту коридора. – Почему… Тэрсел, ты ведь сам выбрал их!

– Что?

– Ты стал их учителем, и ты сделал все, чтобы сделать из них своих верных помощников, сильных, смышленых. Они ведь действительно готовы умереть за тебя… И что скажут остальные?!

Я потер ладонью лицо, словно смахивая тот кошмар, завладевший мной.

– Но я не желал их гибели! – воскликнул я. – И сейчас не желаю! Я их наставник, Нэя! Я думал, что они – будущее обители…

Мой голос упал, и я едва слышно продолжил:

– Но не цена для будущего…

Она долго смотрела на меня.

– И все же, ты сделаешь это… – произнесла она тихо.

– Мне надо избежать увиденного…

– С судьбой такие игры опасны. Ты знаешь. Оба этих исхода имеют плохой конец, тебе не переиграть предначертанное, не на этот раз…

Она поднялась, но я удержал ее за руку.

– Мы продолжим эти встречи, Нэя. И будем проверять, изменится ли что-то или же нет. И еще… мы должны убедиться, как с помощью связующей магии можно смести временную…

Следующим утром я направился в зал Совета. Путь этот я проделал вместе с Ретчем.

– И что же ты собрался сообщить? – поинтересовался он.

– Это долгая история.

– Надеюсь, они перестанут опасаться…

– Чего именно?

– Ты, наверное, догадываешься. Игниферос может и не вернуться…

– Я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось, – хмуро отозвался я.

– Тем не менее… Соответственно светлая часть беспокоится, что за всем этим может последовать – ими будет править темный маг.

– Единственный темный маг, заметь.

– Это все условности…

– Вот именно, – подтвердил я, запутав Ретча окончательно, что он даже замолчал на некоторое время.

– Хмм… – вымолвил он, но мы уже добрались до зала.

Я бросил на стол книгу архивариуса и занял свое место.

– Каждый из вас может потом почитать, – заметил я. – Книга хранилась несколько последних лет у Игнифероса. Впрочем, сам он прочел ее недавно…

И я взялся за пересказ непростой истории Закатных, Срединных и Восходных миров. Довольно долгое время они молчали, переваривая услышанное.

– И еще, – добавил я. – Идеальных правителей не существует. Даже Игниферос… Когда-то он передал правление в светлой обители. Я еще менее идеален, но знаю о своих недостатках больше, чем кто-либо другой, так что… До той поры, пока Игниферос не вернется, всем вам придется мириться с этим, потому что я не намерен больше обсуждать свои решения с Советом.

На меня с удивлением взглянула даже Мерлинда.

– Но закон…

– Я могу изменить его. Но пока не стану.

– Ты заходишь слишком далеко… – заметил кто-то со светлой стороны. – Совет почти не участвует в принятии решений, с тех пор как ты вернулся…

Когда-нибудь кто-нибудь должен был это сказать. И желательно, чтобы они сказали это Игниферосу, а не мне…

– Что ты задумал, Тэрсел? – встревожился Гаст.

– Я всего лишь хочу, чтобы Игниферос вернулся сюда, как Лайтфел и Бэйзел.

– Но как?!

– Точнее, какой ценой? – мрачно обронил Нордек, учуявший, что все далеко не ладно.

Я на миг опустил взгляд.

– Ценой сотни, – произнес я.

Признание далось тяжело, словно я вытолкнул ком из горла. До Совета не сразу дошло, кого я имел ввиду. Однако скоро недоумение на их лицах сменилось чуть ли не паническим ужасом.

– Но я думаю, что никто из них не получит ни царапины, – солгал я.

– Но почему они, как?! – с недоумением спрашивали маги, и я рассказал о видении Нэиль.

– Но они совсем еще дети! – воскликнула Мерлинда.

– Через пару месяцев они станут лучшими в обители. Даже лучше вас…

– Это невозможно!

– С помощью гипномагии – возможно. Она ускоряет обучение… делает его почти идеальным.

– Но почему ты не обучил для этого взрослых?!

– Все дело в доверии. Для того, что я задумал оно мне нужно, как глоток воздуха. Только юные умы способны на это, но не взрослые. Мне никогда не доверяли в темной обители, что говорить о светлой? Даже из вас мне доверяют пятеро.

– И ты уверен, что другого пути нет? – спросил Гаст. – Нэиль уверена?

– К сожалению, да… И последнее, – я глянул на светлую часть Совета. – Надеюсь, у вас хватит ума не сеять панику в обители, по поводу исчезновения Игнифероса?

– Они давно обеспокоены, – мрачно заметил кто-то.

– Так сделайте что-нибудь. Сделаете хоть что-то полезное.

Я оскорбил их. Но им пришлось проглотить оскорбление. Хмурясь, они мрачно поклонились и ушли. Остались лишь те пятеро. В действительности и они сомневались в чем-то, но все же гораздо меньше, чем все остальные.

– Однако ты просил и Гейнира кое о чем, – припомнил Гаст. – В мире Приграничья имеется пять тысяч охранников…

– Из них только треть зрелые воины.

– В любом случае, больше чем нас… – заметил Нордек.

Авориэн склонилась ко мне.

– Эрслайт занимается с сотней, – прошептала она, и голос против воли дрогнул.

– Всего лишь занимается, – шепнул я в ответ и ласково провел пальцем по ее щеке.

Ретч прокашлялся.

– Вы можете, конечно, рассердиться на меня, но… Если представить худшее и трех похищенных уже нет в живых. К чему подобный риск?

Мерлинда метнула на него злой взгляд и, вытянув цепочку с кулоном, показала Ретчу.

– Ты запаслива, – произнес я.

– В любом случае, Тэрсел, ты лукавишь, говоря, что ты рискуешь сотней жизней, – продолжил Ретч. – Ты рискуешь всеми Закатными мирами… Это звучит жестоко, но стоят ли жизни трех лучших из нас жизней тысяч?

Авориэн, Гаст и Мерлинда поглядели на него с негодованием, и понятно – оба мага были для них не просто лучшими. Нордек тер хмурый лоб, но не поддержал никого. Я же смотрел на Ретча с некоторым удивлением – он мог задать вопрос наедине, но он сделал это на Совете. Он встретился со мной взглядом.

– Так что же? Какова истинная цена? И ты ведь не знаешь, что последует за этим видением…

– Ты вдруг испугался, Ретч? – поинтересовался я.

– Всего лишь хочу знать, насколько ты честен с теми, кто тебе доверяет.

– Она названа. Я не солгал. Более того, я вовсе не размениваю сотню на троих… Это плата за существовании всех остальных жителей Закатной обители.

– В таком случае, у меня больше нет вопросов…

И после этого дни потянулись за днями. Я натаскивал сотню, стараясь не думать о том, что произойдет в Цитадели… И довольно часто мы встречались с Нэиль. Но пока никаких перемен в ее видениях не происходило.

Я сидел за угловым столиком в трапезном зале. За окном открывался вид на предгорья, а сами окна были увиты тонкими стеблями дикого винограда. Я оторвал нежный стебелек и принялся задумчиво грызть. Обитель еще только просыпалась, но дежурный по кухне, обнаружив меня, поднял слуг и распорядился приготовить для меня завтрак. Есть мне, правда, особо не хотелось, да и мысли занимали совершенно не будничные дела. Прошелестело платье. Я поднял взгляд и увидел Авориэн.

– Уже которое утро я не обнаруживаю тебя рядом с собой, – заметила она, опустившись напротив. – Даже еще раньше – где-то с середины ночи. И не ты один так пропадаешь. Гаст сказал, что Нэиль тоже…

Я вопросительно смотрел на Авориэн, в итоге она смешалась и отвела глаза.

– Мы занимаемся магией, – признался я.

Авориэн воззрилась на меня в удивлении.

– Почему тайно?

– Не хотелось никого беспокоить.

– Тэрсел…

– Это довольно рискованная вещь. Больше я пока не могу сказать ни тебе, ни Гасту.

Она нахмурилась. А я взял ее руку, поцеловав ладонь, посмотрел на нее так, что она покраснела, и потянул ее к себе.

– Все равно ты мог бы предупредить, – с упреком прошептала она, ее руки ласково прошлись по волосам, обняли за шею.

– Ну да, вам с Гастом непременно захотелось бы еще на это посмотреть…

Мои пальцы скользнули по ее платью, обнажив нежное плечо, которое я поцеловал, вдохнув едва уловимый сладкий аромат ее кожи.

– Тэрсел…

– Да все еще спят…

Я поцеловал ее губы. И в этот миг раздалось знакомое покашливание. Авориэн спешно соскользнула с меня, одновременно приводя неуловимым движеньем верх платья в порядок.

– У тебя нехорошая привычка появляться «вовремя», Гаст, – заметил я. – Позавтракаете с нами?

Из-за его спины выскользнула Нэиль.

– Доброе утро, – улыбнулась она нам.

– Думаю, да, – Гаст опустился напротив вместе с Нэиль. – Тебя искала Авориэн.

– Как видишь, она меня нашла.

– А я искал Нэиль, – продолжил он.

– Неужели? – поразился я и тут же почувствовал, как моя любимая чувствительно ущипнула меня. – А ну да, Авориэн говорила…

– Ты опять издеваешься надо мной? – Гаст сверлил меня взглядом.

– Ну… – протянул я. – Честное слово, я сразу заброшу это занятие, как ты снова станешь полностью доверять мне, без всяких глупых подозрений.

Глаза Гаста удивленно распахнулись.

– Вот как?

– Да, – ответил я и сделал знак слуге.

Пока нам накрывали на стол, огненный маг все еще обдумывал мои слова, поглядывая на Нэиль. Та, подавливая зевки, смотрела в окно на зелень предгорий, которые золотило поднимающееся солнце. Я одной рукой снова обнял Авориэн, а в другой рассеянно крутил шахматную фигурку.

– Ты с ней уже какой день не расстаешься, – заметил Гаст.

– Пытаюсь разгадать одну загадку.

– Не поделишься?

Я покачал головой.

– У меня есть вариант ответа, но нет доказательство, что он верен.

– А другие варианты?

– Других пока нет. А мне нужны доказательства… потому что ошибиться я не могу себе позволить.

Я приложил невероятные усилия, чтобы создать эту обманку.

Я сделал несколько точных рисунков мира Рубежа. И неподалеку от Закатной обители, в горной долине по этим рисункам воссоздал точную копию мира Рубежа. Долина превратилась в серый блин с растрескавшейся, безжизненной землей. Нордек, помогавший мне с материализацией, сделал точную копию крепости. Завершила все иллюзия сумасшедшего освещения Рубежа – застывшее солнце и ночь, срывающаяся в пропасть. Кроме того, в долине установилась гораздо более холодная погода, по сравнению с остальным материком. Если в Закатной обители началось лето, то здесь по ощущениям царила мягкая зима. После того, как все было завершено, я привел Гейнира. Он с изумлением осмотрел наше творение.

– Я бы ни за что не отличил, – заметил он. – Разве что охранников не хватает.

– Будут, – заметил я.

– Так что ты задумал, Тэрсел?

– Это ловушка для Дарсиза.

– Каким образом ты заманишь его сюда?

– Для начала придется постараться, чтобы он отважился посетить настоящий Рубеж…

– Я не вижу связи…

– Потому что ее пока и нет, – я улыбнулся. – Я скреплю копию с оригиналом, а потом мне придется произвести довольно сложные магические манипуляции, чтобы создать в Рубеже прямой портал…

– Но все же я не совсем понимаю…

– В Закатной обители магия времени не действует. Поэтому с Дарсизом мы станем беседовать только здесь. Он же будет уверен, что в мире Рубежа ему нечего опасаться. Пойдем, мне надо создать портал.

Мы переместились к библиотеке, а следом через портал в Рубеж.

– Где ты узнал, как создавать их?

– В книге по связующей магии. Самое сложное – привязать энергию мира к порталу.

С созданием портала я провозился больше недели – это ужасно меня измотало. Но то, что все сработало, как я и предполагал, заставляло забыть об усталости. Теперь любой, кто проникал из Срединных миров, мгновенно переносился в Закатную обитель в копию мира Рубежа. В крепости мы разместили охранников. После этого я написал длинное и витиеватое послание Дарсизу, напоминая, что давно пожелал с ним встретиться, поскольку есть очень важные вопросы, которые я могу обсудить только с ним лично. Это послание я передал страже у Портала, ведущего в Цитадель. После этого я вернулся в настоящий Рубеж.

– Нам надо действовать быстро, – произнес я.

На меня внимательно смотрели Ретч, Нордек, Гейнир, Нэиль.

– У меня только один вопрос, – заметил Гейнир. – Почему ты не убьешь Дарсиза, когда представится такая возможность?

– Потому что не он главная фигура, – отозвался я. – Есть еще та, которая защитила Закатную обитель от магии своего супруга. О ней мне не известно ничего. Судя по видению Нэиль, она не станет нашей союзнице, а ее месть способна уничтожить нас.

– Значит, нам предстоит испытать двойной удар – от Дарсиза и нее, – мрачно обронил Ретч.

– Пока у нас нет выбора. Но, возможно, Нэиль увидит что-нибудь новое.

Я посмотрел на девушку, и она слабо улыбнулась мне.

– Пойдемте.

В крепости к охранникам Гейнира присоединилась моя сотня, а мы переместились в копию Рубежа. Прошло пять дней, и, наконец, к нам пожаловал посланник, который все вокруг осмотрел и сказал, что Дарсиз прибудет через час. С этими словами он исчез в Срединных мирах, а я облечено вздохнул. Ожидал прибытия Дарсиза я у ворот крепости поддельного Рубежа. Рядом со мной стоял Гейнир. Нордек и Ретч разместились в соседнем зале от того, в котором мы сбирались все обсуждать. Наконец, час истек, неподалеку от нас раскрылся портал. Из него к нам шагнул какой-то колдун в богатых одеждах с двумя стражами за спиной.

– Надеюсь, тебе действительно есть, что мне сказать, Повелитель Закатной обители, – произнес он.

Я, нахмурившись, смерил мага взглядом.

– Ты кто такой?

Маг на миг смешался.

– Перед тобой повелитель Срединных миров! – выкрикнул один из охранников.

– Замолчи, – сказал я охраннику и обратился к колдуну. – Ты не Дарсиз. Ваш Повелитель так боится меня, что не рискнул явиться сам? Не думал, что он трус.

Лицо мага выражало злобу и недоумение.

– Ты смеешься надо мной? Ты ни разу не видел Повелителя Срединных миров и смеешь утверждать, что я – это не я?!

– Твоя ложь безупречна. Но бесполезна, потому что я знаю, каков Повелитель Срединных миров… – я выудил из-за пазухи маленькую картинку, глянул на нее. – И в настоящее время он лежит на подушках в своей спальне и изволит завтракать… Очень мило с его стороны…

Я сунул магу под нос картинку. Он сделался белым, как облачка пара, вырывающегося из наших ртов.

– Можешь ему передать. И пусть поторопится, иначе придется наведаться к нему в гости…

Маг молчал в изумлении. Потом взял картинку.

– Кто нарисовал его?

– Неважно. Это копия. Но копия полноценная, так что…

Они раскрыли портал и исчезли. Я достал еще один рисунок, и мы стали с Гейниром наблюдать за дальнейшим. Неудачливый посланник появился в покоях своего господина, быстро, с виной и растерянностью заговорил с ним. Дарсиз мигом вскочил со своего ложа. Схватил картинку. И лицо его исказило бешенство. После чего картинка застыла.

– Что он сделал?

– Замедлил все вокруг себя. Но себя он не спрячет…

Дарсиз еще миг стоял, а затем куда-то направился – окружение вокруг плыло, словно он перемещался в сером непроглядном тумане. Так прошло около десяти минут. А потом эту серость прорезало окно портала, и перед нами предстал Дарсиз. Один.

– Ты ответишь за свою дерзость! – начал он раздраженно.

– Прошу прощенья, что оторвал тебя от завтрака.

– Что ты возомнил о себе? – прошипел он. – Я сотру в порошок и тебя и жалкие остатки твоего народа! И в мире забудут, что когда-то существовали Закатные миры!

– Не очень мудро начинать беседу с угроз, – заметил я.

Он расхохотался.

– О! Да, может, мне поинтересоваться какая у вас погода в Закатной обители?

– Тебе, наверняка, об этом тоже докладывали. Впрочем, действительно, перейдем к серьезному разговору… Я не хочу войны, Дарсиз. Мы могли бы исправить давнюю ошибку повелителя Закатной обители и попытаться возродить те отношения, существовавшие раньше. Это было бы выгодно обоим сторонам…

– О какой войне ты говоришь? – Дарсиз ощерился. – Мы раздавим вас за одну минуту!

– У тебя ничего не выйдет. Магия времени больше не действует в Закатных мирах.

Взор Дарсиз стал диким. Лицо его побелело. Видимо попробовал применить магию времени. В следующий миг он попытался открыть портал, ну уж это я ему тем более не позволил. Минуту он переваривал случившиеся. Я подался к нему, и мой меч сверкнул перед его глазами.

– Ты всего лишь в миге от того, чтобы предсказание, которого ты так боишься, исполнилось. Я хочу, чтобы ты осознал это.

На лбу его проступил пот, и он уже не пытался скрыть свой страх, исказивший его черты.

– Как ты это сделал? – едва выдавил из себя.

– Я позвал тебя сюда, чтобы обсуждать не это. Пойдем внутрь. Я прикажу подать для тебя завтрак, хотя сейчас…

– Вечер, – подсказал Гейнир.

Мы вошли в зал и сели за стол. Засуетились слуги, быстро накрыв на стол. А потом нас оставили одних. Дарсиз между тем решил сменить тактику. Он глянул на принесенные блюда и молча занялся едой, по-видимому, размышляя над произошедшим. Но, судя по морщинам, собиравшимся на его лбу, ничего хорошего Повелителю Срединных миров в голову не приходило.

– Чтобы избавить тебя от излишних размышлений я скажу тебе кое-что, – заметил я. – Я нашел дневник отца, в котором достаточно написано о том, как он предал свой народ, как он заключил с тобой сделку, и какую цену платил тебе. Это была ваша шахматная партия, Дарсиз. Каждый мир становился клеткой, каждый маг – пешкой в вашей затянувшейся игре. Ты мог разломать шахматную доску, но предпочел продолжить игру – ведь это оказалось гораздо занимательнее, да и наслаждаться победой тебе пришлось гораздо дольше…

– Ментепер вел дневник? – Дарсиз еще больше нахмурился.

Я кивнул.

– Что ж, тогда тебе теперь многое известно. Однако… Ментепер не владел временной магией. И ты тоже бы не смог… Как ты нейтрализовал ее?

– Тебе об этом не обязательно знать. Вернемся к предсказанию, Дарсиз. У тебя есть шанс избавиться от него навсегда.

– Заключив мир? – он покачал головой. – Я не верю тебе. Ты потомок Гардиуса и Сын Ментепера. Ваш род лжив до последней капли вашей гнусной крови…

– Почему тогда предсказанию не исполниться сейчас? – полюбопытствовал я.

– Потому что ты сам боишься потерять нечто ценное, Повелитель Закатной обители, – в голосе Дарсиза послышалось презрение. – Твой отец играл лучше тебя, поверь.

– В первом ты прав, но чтобы обрести большее, я вполне готов пожертвовать меньшим, – я повертел на пальце цепочку с золотым деревцем. – Я знаю о вашем разговоре с отцом в каминном зале. Тогда он выслушал предсказание, касающееся его. А ты предложил ему попытаться избежать судьбы. В насмешку ли? Или решил проверить, когда она сбудется? Но скажи, неужели ты сам не хочешь попробовать избежать своей судьбы?

Дарсиз задумался, опустив взгляд на тарелку с едой.

– Ее можно избежать единственным путем – избавиться от тебя…

– Неверное решение, – заметил я. – Как ты сказал, у нашего рода гнусная кровь… Сначала ты опасался Гардиуса и избавился от него. Теперь появился я. Уничтожив меня, ты опять отложишь предсказание, но оно снова появится… Лучший пример этому – Ментепер. Он получил свое предсказание больше тысячи лет назад, но оно настигло его.

– И он не мог ничего изменить.

– Мог. Он мог, но не пожелал, – я посмотрел на него и продолжил с нажимом. – Разве ты не хочешь возродить прежние времена, когда миры пронизывали вечно открытые порталы, когда маги свободно перемещались по ним, наделяя все волшебством? Разве ты не хочешь, чтобы Срединные миры вновь процветали?

– Нет, потому что я разговариваю с безумцем… – Дарсиз поднял на меня взгляд. – Проклятие Ментепера сделало свое дело. Правда, ты остался жив… Но и предсказание, связанное с тобой, тоже свершиться, если я заключу мир, если раскрою для вас Срединные миры. Ты уничтожишь их…

– Наверное, трудно опровергать то, к чему привык за тысячи лет, – заметил я. – Как ты отнесешься к тому, что я уже побывал в Срединных мирах? Я видел твою Цитадель как на ладони. Везде была осень, но там под колпаком времени деревья застыли навечно в весеннем цветении… Как и пламя дракона, решившего поджечь северную башню…

– Если бы ты попал в Срединные миры, ты бы никогда из них не выбрался.

– Скажи, что докладывали тебе обо мне? Что я сгинул, не так ли? Если бы я все эти годы находился в Закатных мирах, мои родственники нашли бы меня с помощью кровного амулета. Слышал о таких? Но они не смогли этого сделать… Я действительно заплутал в Срединных мирах, но случай меня вывел к Цитадели и Порталу. Надо ли говорить, что гипномагу не составило труда поинтересоваться у местной стражи, как привести портал в действие и вернуться домой… Как видишь, мне плевать на ваше предсказание.

– Нет, – произнес Дарсиз.

Я воззрился на него, удивленный его непреклонностью.

– Нет, – повторил он.

Он выжидательно посмотрел на меня. Я застыл в раздумье. Убить Дарсиза сейчас – позволить сбыться предсказанию и рисковать существованием Закатных миров… А отпустить его…

– Как пожелаешь, – произнес я. – Но знай, я не собираюсь следовать вашему предсказанию.

– Тогда ты умрешь, – Дарсиз поднялся.

– А ты и дальше тысячелетия будешь жить в страхе… – я отворил портал в Срединные миры. – Убирайся в свою раковину.

Он скрипнул зубами от злости, но ничего не сказал и ушел. В комнату вошли Нэиль, Нордек, Ретч и Гейнир. Я посмотрел на Нэиль.

– Ты ведь солгал ему, Тэрсел? – спросил Ретч, но меня опередила Нэиль.

– Дарсиз сделал выбор, но он не догадывается, как скоро исполнится предсказание, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Смерть – это единственный исход его судьбы…

– Что еще, Нэя? – спросил я.

Она подошла и, потянувшись, едва слышно прошептала мне на ухо. В глазах ее блеснули слезы, а я нахмурился.

– Посмотрим, Нэя, – я ласково тронул ее бледную щеку.

Гейнир остался в копии Рубежа, а мы переместились к обители. Время уже давно перевалило за полдень. Нордек и Ретч мрачно молчали. Последний хмурился и готовился мне что-то сказать, когда на пороге библиотеки меня окликнули.

– Тэрсел! – к нам спешил Инведнис. Увидев, что я не один он поправился: – Милорд!

– Что стряслось?

Инведнис смешался.

– Я разыскиваю Сторма. Мне сказали, что ты забрал куда-то всех учеников… Но… малыш должен это видеть…

– Что? – удивился я.

– Сегодня «Вечерний свет» согласно моим расчетам должен зацвести, а ведь это случится только благодаря ему, – Инведнис посмотрел на серьезные и мрачные физиономии Нордека и Ретча и побледневшую Нэиль и встревожился. – С мальчиками все в порядке?

– Разумеется, – не моргнув глазом, произнес я. – Просто я им дал довольно сложное и ответственное задание… по учебе… Но для Сторма, я пожалуй, могу сделать исключение. Нордек, приведи его.

Нордек молча кивнул и удалился выполнять поручение. Инведнис, с лица которого уже испарилась радость, внимательно смотрел на меня.

– Что-то случилось, Тэрсел? – спросил он тихо. – Ты узнал что-то об Игниферосе?

– Можно и так сказать, – я обнял его за плечи и увлек за собой. – Если у меня все получится, он скоро вернется. Но я не хочу, чтобы ты говорил кому-нибудь об этом раньше времени… А твои цветы, они действительно сегодня распустятся?

– Да, я наблюдал, как развивались растения… – мои слова успокоили мага природы. – И… если ты не занят, можешь присоединиться – это волшебный момент. Лучше всего наблюдать со смотровой площадки в горах. Но и с твоей башни тоже…

– Хорошо, – я хлопнул его по спине. – Увидимся позже.

Он кивнул и ушел. В этот момент появился Нордек с мальчишкой.

– Учитель! – в голосе Сторма послышалось возмущение. – Но я хочу быть с остальными!

– Ты ничего не пропустишь, – я указал ему направление, в котором удалился природный маг. – Догони Инведниса, он тебе расскажет, зачем ты здесь.

Сторм открыл рот от удивления.

– Это все из-за этих цветов? – на лице его отразились одновременно и досада, и радость.

– Ты слышал, что я тебе сказал? – я склонился к нему. – «Живо!»

«Да, милорд!» – он спешно склонился и побежал догонять Инведниса.

За моей спиной всхлипнула Нэиль. Я ничего не сказал и не стал ее утешать. Мне и самому стало скверно, но я ничего не мог поделать. Я был ничем не лучше Дарсиза, верившего в судьбу. Тот исход, выбранный мной, оказался чудовищен, но другого варианта не было…

Все мы отправились в трапезную обедать. Однако все мало притронулись к еде. Я, выудив карандаш, что-то задумчиво жуя, прямо на столе машинально делал набросок Цитадели, потому что только она занимала сейчас все мои мысли.

– Тебе мало стен библиотеки? – к нам подсели Гаст и Авориэн.

Я оторвался от рисунка, глянул на Гаста.

– Можно и так сказать…

Авориэн отнеслась к рисунку более внимательно.

– Это Цитадель? – поразилась она. – Но что с ней?

Гаст также присмотрелся к рисунку. Цитадель была похожа на остров, висящий в черноте, подобно миру Рубежа.

– Ты собираешься…

– Это одно из видений Нэиль. Я всего лишь размышляю над этим.

Гаст глянул на Нэиль, а потом вновь обратился ко мне.

– А в видении это, – он постучал по рисунку вилкой, – сделал ты?

– Этого я не знаю, – опередив меня, уклончиво произнесла Нэиль.

– Но больше некому, не так ли?

Я пожал плечами и посмотрел на Авориэн.

– Инведнис, кстати, сообщил, что сегодня всех нас ждет необычное зрелище – распустится «Вечерний свет».

Глаза Авориэн изумленно распахнулись – она так и не смогла понять, тяготит меня что-то или же пока все в порядке. Но подозрения у нее остались, как, впрочем, и у Гаста.

– Если вы не заняты, я думаю, всем нам надо на это взглянуть, – наконец произнесла она.

Спустя пару часов, когда солнце почти село, мы переместились на смотровую площадку. С тех пор, как я побывал здесь с Игниферосом и Эрслайтом, она весьма преобразилась. Скальный уступ теперь покрывал слой дерна, под ногами оказалась мягкая трава, у скальной стены площадки стебли винограда и шиповника были собранны магами природы в зеленые уютные полушатры. А внизу, там, где раньше была голая мертвая земля, широким поясом раскинулся луг, обрамленный узкой полосой леса. Туда, где высокие зелено-серебристые заросли «вечернего света» овивал легкий ветер, делая луг подобным второму морю, уводила недавно проложенная широкая тропа. Мы устроились прямо на траве, впитавшей тепло дня, и издающей свежий, бодрящий аромат. Рядом раскрылся портал, и к нам шагнули Инведнис со Стормом.

– Цветы распустились! – торжественно провозгласил Инведнис. – Теперь остается дождаться темноты.

Лицо его светилось радостью от предвкушения долгожданного момента, и я невольно улыбнулся, отвлекшись от своих невеселых дум. Небо, между тем, постепенно темнело, звезды проявлялись на его полотне причудливым орнаментом. Гаст подозвал Эрслайта, за которым черной, ленивой тенью поплелся Шэд, к краю площадки и о чем-то тихо заговорил с ним, показывая куда-то вдаль, в море. Инведнис в это время беседовал со Стормом. Мальчишка сначала тихо, а потом все бойчее стал говорить со своим учителем о магии материализации. Все сначала прислушивались, а потом, не сдерживая улыбок, присоединялись к разговору, задавая мальчишке вопросы. Рядом со мной опустилась Авориэн, приглядывавшая за Майлой, – но та, заигралась с собой неподалеку от нас под уютным живым зеленым навесом. Над площадкой воцарилось спокойное, умиротворенное настроение. Даже Нордек с Ретчем позволили себе расслабиться перед тем важным шагом, который нам предстояло сделать…

И вдруг словно порвалась какая-то невидимая струна, заставив незримо дрожать воздух. Я подскочил на месте, ощутив, как сердце оборвалось вместе с этой струной…

– Что случилось, Тэрсел? – встревожилась Авориэн.

– Кто-то раскрыл Портал в библиотеке…

– Какой портал? – Гаст воззрился на меня с изумлением.

– Кто-то проник сюда? – рядом со мной мгновенно оказались Нордек и Ретч.

– Нет… я ничего не чувствую… – ответил я.

И тут до меня дошло, почему. Я собрался орать всем, чтобы они живо убирались отсюда, но не успел. На нас, из горной тени обрушился дракон. Все бросились врассыпную, но дракон серой стрелой взмыл в небо, подхватив Майлу.

– Тэрсел! – закричала в страхе Авориэн.

Детский крик еще звенел в воздухе, а я уже вскочил на зло захрапевшего Шэда.

– Нет, Тэрсел!

Отчаянный крик Нэиль заставил меня обернуться. Я увидел ее темные расширившиеся глаза, как они наполняются слезами. Авориэн взглянула на нее, и отчаянный ужас Нэиль отразился и на ее лице. Она поняла все ничуть не хуже меня, и с ее губ сорвалось шепотом «нет». Но я сделал иной выбор.

– Тэрсел, нет! – повторный крик Нэиль зазвучал мне уже в спину, когда Шэд рванулся вперед, вниз по тропе.

В конце спуска мы пронеслись через ущелье, затем Шэд, гневно хрипя, взлетел на вершину холма и здесь на мгновение замер. Дракон уходил к северу, растревожив вечерние тени. В лесу испуганно кричали птицы. И мы последовали за ним. Шэд прянул вниз, в чащу. Ветка больнохлестнула меня по щеке. Я сжал губы, склонившись к шее жеребца.

– Не отставай от него, Шэд, – сказал я ему, и он еще больше прибавил прыти.

Лес пронесся мимо, и мы вылетели на луг. И тут Шэд резко остановился от неожиданности. Перед нами разгоралось слабое свечение. Сумерки таяли, ночь наливалась чернотой, но тьма отступала от пышного, колышущегося от ветерка моря высоких, в четыре фута, растений. Мечта Инведниса распускалась у нас на глазах. В этом мягком золотистом свете от нас улетал дракон. Спустя миг и мы мчались над светящимися лугами. Не прошло и нескольких минут, как вокруг уже сновали стайки ночных мотыльков, каких-то пробудившихся птах. Как и предсказывал маг природы, все они, отведав цветочного нектара, были осыпаны светящейся пыльцой и теперь мелькали вокруг нас золотыми всполохами.

– Любоваться, к сожалению, некогда, Шэд, – произнес я, заметив, что черные бока Шэда приобретают все тот же волшебный оттенок, как и все вокруг нас – впереди, миновав границу лугов, светящейся линией в лощину скользнул дракон.

Шэд также достиг границы луга, и здесь я его осадил. Дальше мы пошли осторожно. Дракон поджидал нас в конце лощины.

– Что тебе надо? – спросил я, смотря на него. – «Что тебе надо?!»

«Твою кровь», – ответил он.

Перед ним, придавленная лапой, лежала Майла, бесчувственная, но пока целая и невредимая.

«Тогда отпусти девочку», – произнес я.

«Ты убил моего детеныша, я заберу твоего…»

«Майла – не моя дочь».

Я увидел, как зло сузились его глаза.

«Ты лжешь, маг!»

«Нет».

Прежде чем я успел что-либо предпринять, его язык скользнул по ее руке, оставив кровавую полоску на ее коже. Я скользнул с Шэда и шагнул к нему. Протянул руку. Шэд, глухо рыча, последовал за мной.

«Можешь проверить…»

В следующий миг кожу запястья обожгло. Тонкий язык, словно алая змея обвил мою руку, и кровь черными тяжелыми каплями стекала по нему в пасть. Рана болезненно щипала от драконовой слюны, а перед глазами у меня замелькали золотые искорки. То ли в них попала пыльца «вечернего цвета», то ли меня покидало сознание. Когда дракон, наконец, распробовал мою кровь, он выпустил Майлу. Зато теперь его когти схватили меня, а я едва не задохнулся в этих тисках.

«И почему я не временной маг?» – пронеслось у меня в голове, когда я вдруг вспомнил застывшего навечно дракона в защитном временном куполе Цитадели.

Хватка неожиданно ослабла.

«Где ты видел его?»

«Дракона?» – я почти ослеп от искорок, мне очень хотелось протереть глаза, но одна рука была по-прежнему захвачена языком, а вторая – в тисках чудовища.

«Отвечай!»

Я попытался посмотреть на дракона и улыбнулся.

«Когда я погнался за тобой, провидица увидела нечто очень скверное. Вероятно, мою смерть…»

«Тебе не миновать ее».

«Мне бы хотелось доказать, что можно разрушить предсказанное».

«Я знаю о провидицах. Когда один исход – он сбывается».

«Если мы не договоримся – тебе тоже придется умереть, Ррандхгар, – заметил я. – Моя кровь отравлена».

Язык соскользнул с моей руки.

«Я мог принять взамен твоей жизни – освобождение того дракона».

«И еще ты мне расскажешь, почему на тебя не действует магия».

«Ты слишком много хочешь, маг», – прошипел мысленно он.

«Или все или ничего».

Я ощутил, что он приблизил ко мне свою пасть – меня обдало его дыханием.

«Если ты не сделаешь обещанного, я все равно достану тебя, где бы ты ни находился».

Он выпустил меня. А я, наконец, мог вздохнуть в полные легкие. Зрение прояснилось. Дракон чуть повернул в сторону голову. И только теперь я заметил на его шее тонкую цепочку, с небольшим кулоном. Я коснулся его и распахнул в изумлении глаза – такой сумасшедшей охранной мощью обладал камень.

«Откуда он у тебя?.. Хотя…»

Я взял его в руки, черный осколок с золотистыми искорками. Еще сомневаясь, я потер его. Но золотые вкрапления, которые я принял за пыльцу «вечернего света», не исчезли. Передо мной оказался осколок камня, покрывавшего пол библиотеки. Я вытянул из кармана шахматную фигурку…

– И почему я не временной маг? – прошептал я слова из записки Ментепера, невольно вырвавшиеся у меня во время разговора с драконом. – Откуда ты мог знать?..

«У меня боль в желудке, – оторвал меня от размышлений голос дракона. – Если ты не исправишь это, я убью тебя».

«Мне необходимо снять кулон…»

В огромных его глазах разгорелось подозрение, но я, не обратив внимания, стащил амулет с драконьей шеи. И в тот же миг почувствовал уязвимость Ррандхгара. Однако убивать чудовище я посчитал преждевременным. Я избавил его от яда и показал на кулон.

«Кто тебе дал?»

«Колдунья из Срединной Цитадели… Она сказала, что идет война с враждебными магами, что амулет защитит и убережет нас – слишком многие из нас пропали в ту пору безвозвратно… Взамен она просила прокатить ее под облаками… Это был щедрый дар с ее стороны…»

Я миг переваривал услышанное.

«А как ты проник сюда?»

«Явилась она и раскрыла для меня портал…»

«Она приказала убить меня?

«Нет. Но она знала, что я охочусь за тобой. Верни мне амулет, маг…»

Я надел амулет обратно на его шею.

«Я освобожу твоего брата… Ты можешь дождаться здесь».

«Сколько мне ждать, маг?»

«Несколько дней, может, месяц… Не все так просто».

«Вот как?»

«Колдунья из Срединной Цитадели дала тебе амулет, но… Твой брат, Мергос, как раз оказался пленником времени над этой крепостью…»

«Это… невозможно… Наш род всегда восхищал и интересовал Колдунью. Она никогда бы не причинила вреда драконам, как и ее народ».

«Обещаю, что выясню это. Но я бы не стал слепо верить тому, кто подарил украденный у нас артефакт», – я коснулся амулета. – «Жди здесь. Я распоряжусь, и никто не побеспокоит тебя. Если тебе что-то нужно…»

«Только освобождение Мергоса».

Я кивнул, подхватил Майлу и, отойдя с Шэдом на некоторое расстояние от дракона, смог открыть портал и переместиться на площадку. Авориэн, в чьих глазах стояли слезы, подхватила с моих рук малышку и, дрожа, прижалась ко мне.

– Все хорошо. Все обошлось. Мы смогли договориться…

– Договориться с чудовищем? – Ретч перевел взгляд от той лощины, где скрылся дракон, на меня.

– В обмен на жизнь его брата, что стал пленником времени у самой Цитадели… Он будет ждать здесь…

– Отец, – Эрслайт, все еще бледный и испуганный, приник ко мне.

Я задумчиво тронул его голову и встретился взглядом с Нэиль. В ее взоре застыло удивление и неверие. Случилось то, чего не было в ее видении.

– Тэрсел… – произнес Инведнис.

Я глянул на мага природы, вцепившегося пальцами в плечо перепуганного Сторма. Однако страх во взоре мальчишки быстро сменился восхищением.

– Откуда это создание, Тэрсел? – продолжил Инведнис, любознательность которого переборола перенесенный ужас. – Я… я никогда не слышал о подобных ему, ничего не упоминалось даже в древних книгах…

– Он из Срединных миров. Нам с Нэиль уже доводилась спасаться от него.

– И он будет находиться здесь?

– Он никого не тронет…

– Но… – Инведнис смешался.

– Держись подальше от лощины, – я, наконец, понял, чего так разволновался маг природы. – Возможно, позже ты сможешь рассмотреть его поближе.

Инведнис кивнул.

– Нордек, предупреди всех в обители насчет гостя в лощине. Пусть никто не беспокоит его и обходит стороной…

Маг кивнул, раскрыл портал и исчез. Над площадкой опустилась темная ночь, а внизу под нами яркой огнистой лентой полыхали луга. Некоторое время мы стояли, созерцая это необыкновенное зрелище и слушая отдаленное пение проснувшихся птиц. Потом я открыл портал, и мы вернулись в обитель.

Следующим днем я, захватив Сторма, переместился в Рубеж. Остальные мальчишки уже успели изучить вдоль и поперек это маленький мир и достать вопросами охранников Гейнира. Я собрал сотню у крепости и рассказал им о возникновении этого мира. Потом мы вернулись в Закатную обитель. Здесь я им поведал о предсказании Нэиль – о том, как мы сможем одолеть Дарсиза и его временных магов, как связующая магия сметет временной купол, как мы проникнем в Цитадель и как встретим Ее… Я говорил, как гипнощит защитит нас от ее магии. Но о том, чем все закончится для них, я умолчал. У них разгорались глаза от предвкушения битвы и скорой победы, а я подавлял в себе все эмоции и желание напиться до бесчувствия, чтобы хоть на какое-то время избавиться от мыслей о предстоящем. И лишь факт того, что предсказанное может не сбыться, поддерживал слабую надежду – я продолжался встречаться с Нэиль, но виденное ею в зеркальном зале Цитадели с каждым днем становилось все четче и четче… И наша надежда, что что-либо переменится, гасла.

– Время пришло, – произнесла Нэиль спустя пять дней так тихо, что я скорее прочел ее слова по губам.

– Почему ты так думаешь?

– Тебе не стоит медлить – когда видения становятся такими четкими, их могут увидеть другие предсказательницы…

Тогда я собрал сотню и отдал последние распоряжения Ретчу, Нордеку и Гейниру. Из библиотеки мы с сотней переместились в Рубеж, а оттуда, обезвредив стражу, через Портал Срединных миров, к самой Цитадели.

Здесь я запустил разрушающий связующий вихрь. Под нами несколько раз содрогнулась земля, а в воздухе повис звук, похожий на протяжный мученический стон. Леса и холмы, окружавшие Цитадель, вдруг исчезли, небо над нами почернело, а вокруг Портала уже была бездонная пропасть. Лишь торная дорога, повисшая узким длинным мостом в пустоте, вела к крепости. Мы двинулись по ней вперед, а разрушительные силы связующей магии подошли к самому временному куполу, и он сломился, освобождая своих пленников… Пламя, выдохнутое драконом много веков назад, ожило, метнулось ярым всполохом к северной башне, разбежалось по стенам и крыше, ворвалось со звоном разбитого стекла в окна. Дракон, работая крыльями, пустил еще несколько огненных струй, прежде чем услышал меня.

«Мергос!»

Он повернулся к нам, уже добравшихся до ворот, в глазах его отразилось изумление, но еще больше он поразился, когда заметил исчезнувший вокруг Цитадели мир. Он чуть сложил крылья и скользнул вниз к нам. Я поведал ему о его брате.

– Я подожду, – согласился он. – Но обещай, что узнаешь о моих сородичах – я не единственный пленник Цитадели…

И дракон, окутанный туманом, улетел к Порталу. А я занялся воротами. Огромные, отлитые из бронзы, они рассыпались зеленоватой пылью, и мы ступили в Цитадель.

С первых же шагов на нас обрушилась магия. Обескураженные пропажей своего дара временной магией срединники тем не менее быстро опомнились – в ход пошли амулеты, наделенные боевой и охранной магией. Однако сотня с успехом отражала их удары и нападала сама. И срединники отступали перед нами. Очень быстро сопротивление почти прекратилось – враг, еще в большей растерянности, ретировался. После этого мы разделились, чтобы найти повелителя Цитадели. Нас объединила гипномагия и я мог видеть то же, что и мои ученики, услышать каждого. Со мной пошли только двое – Прит и Сторм. И Дарсиза, следуя какому-то своему чутью, нашел я. В том самом зале, где когда-то он начал с Ментепером свою шахматную партию.

– Я знал, что говорил – ваш род лжив, – произнес он. – А ты… ты решил посметь попытаться обыграть меня на моем же поле.

Он зло провел по шахматной доске, сметая черные фигуры. Они разлетелись по паркетному полу. В ответ на злость Дарсиза раздался женский смех. Только сейчас я понял, что спиной ко мне в глубоком кресле сидела женщина. И содрогнулся, решив, что происходит не то, что мы видели с Нэиль.

– Я пыталась играть за черных, – весело заметила она. – Но ты все испортил, дорогой. Теперь мне придется спросить у мальчика, что он затеял… Впрочем, всегда хотелось взглянуть на сына Ментепера…

Она поднялась и обернулась ко мне. А я с изумлением воззрился на нее. Я вспомнил, как Ментепер писал, что она красива, и почти не верил его словам, что он мог кого-то любить. Но я ошибся. Супруга Дарсиза была поистине совершенным созданием. От ее красоты у меня даже чуть закружилась голова, кроме того, возникло ощущение, что передо мной самое безобидное существо, нежное и хрупкое. Однако легкий толчок гипномагии привел меня в себя.

– Ты сопротивляешься? – изумилась она. – Зачем? Я коснусь тебя также ласково и нежно, как сделала бы это рукой. Разве тебе не хотелось?

– Пожалуй, я получил в своей жизни все, что желал, и даже больше, – я покривился. – Хотя вот избавить тебя от супруга я не против.

Она деланно изумилась и тут же рассмеялась.

– Ты слышал, Дарсиз?

– Ты ничего не сделаешь, Повелитель Закатной обители… – он указал на амулет, защищавший его от гипномагии.

– Хорошая работа, – оценил я, кивнув ей. – Но не безупречная…

Дарсиз с криком боли упал на пол. Падая, он задел шахматную доску, и она грохнулась подле него, а белые фигуры брызнули во все стороны, присоединившись к черным. У нее же вырвался вздох изумления, а следующий миг я почувствовал, как она воздвигает барьер между мной и Дарсизом. Но я добил его тем, чем она не владела. Дарсиз выпучил глаза, задыхаясь, потому что вокруг него больше не было воздуха.

– Нет! – крикнула она в ярости, и зло исказило ее прекрасное лицо. – Ты смеешь?!

– Всего лишь следую вашему предсказанию.

– Ты пожалеешь и очень скоро.

К моему удивлению, она оставила сопротивление и выскользнула из зала. Я склонился над Дарсизом. Он давно уже затих, но моя рука легла на рукоять меча. Однако я передумал. Я обернулся. В коридоре за происходящим настороженно следили Прит и Сторм.

«Да, учитель!» – с готовностью отозвались они.

Применив материальную магию, они обратили врага в каменную статую. Мой легкий жест и статуя вылетела в окно. Сторм высунулся наружу.

– Разлетелся на мелкие кусочки, – заметил он удовлетворенно.

– Убираемся отсюда.

– А как же она? Почему он отступила?

– Не знаю… Нам надо найти остальных, чтобы одолеть ее.

Я с помощью гипномагии узнал, где находятся остальные, а заодно и посмотрел. Мы спустились на несколько этажей, когда до нас донесся крик, полный злобы и ярости. И тут же мы почувствовали, давление гипномагии. Однако, похоже, гипномагия проявлялась в ней, как и временная магия – уменьшала свою мощь на расстоянии. Я ругнулся, и мы припустили через несколько ступеней.

«Я нашел его!» – закричал мне один из учеников.

А я увидел его глазами тот самый зеркальный зал с колоннами. И я подумал, раз уж все пошло не так как надо, может, стоит не идти туда, а рискнуть попробовать изменить ход событий. Я уже жалел, что не взял Нэиль с собой. Однако прежде чем придумать другой путь, лестница вывела нас прямиком в зеркальный зал. Остальные ученики уже тоже спешили сюда.

– Проклятье, – процедил я сквозь зубы. – Все вон отсюда!

Я ощутил, что мое решение смутило их, но всего лишь на миг. Мы вырвались из зала и оказались на второй лестнице, которая также вела вниз.

«Кто-нибудь был там?» – спросил я.

«Это здоровая лестница, учитель, – отозвался кто-то. – Ворт пошел проверить…»

«Ворт!» – позвал я.

«Я слышу, учитель! Я уже внизу. Здесь темницы, а дальше – огромное подземное озеро».

«Вниз. Живо!» – я пропустил всю сотню, и сам успел начать спуск, прежде чем в зале появилась она.

В течение долгих минут мы спускались, и я чувствовал, что она не отстает. Когда мы, наконец, добрались до низа, у всех мальчишек тряслись колени от напряжения. Но всем нам пришлось ненадолго забыть о погоне от открывшегося зрелища. Перед нами расстилалось странное озеро. Вода в нем оказалась багровой с черными и серебристыми завитками – словно это был забродивший вишневый сок, в который по неосторожности упали нити рукодельницы. А посреди озера бил источник – невысокий, широкий. Он него по всему озеру расходились волны. В воздухе стоял тяжелый, горько-соленый запах. И я вдруг понял, что пахнет кровью.

«Что это, Учитель?» – спросило меня сразу несколько.

«Скоро узнаем. В круг, вдоль стен».

Они подчинились, а вскоре до нас добралась и она.

– Никто еще из закатных магов не видел запретного озера, – произнесла она.

– Ты видела, – возразил я.

– Я только наполовину закатный маг, но я всегда считала себя срединницей…

– Мало кто из нас может похвастаться чистотой крови, – прервал я ее. – А вот это, это ведь тоже кровь. Только чья?

Она улыбнулась сквозь гримасу злобы, исказившей ее красивое лицо.

– Тебя и твой род ждет смерть – тебе не стоило губить Дарсиза… Но перед тем, как я уничтожу тебя, я отвечу, поскольку ты такой же любознательный как твой отец – даже в шаге от гибели, он пытался пополнить свои знания… – она указала на озеро. – Здесь самый центр Срединных миров. Источник… он то, без чего мировая энергия разрушится. Без него падут и остальные миры. Все.

– Я долго ломал голову, читая историю о расцвете миров. И восходные и закатные маги одарили срединников магическими артефактами. Но нигде не встречалось упоминаний, что они получили взамен. Неужели только владение этим источником…

– Нет, конечно, нет, – она подошла к озеру и окунула туда руку. Влага собралась капельками на ее белой коже и снова стекла в озеро. – Источник также исцелял от недугов. Но когда кто-то случайно пролил туда кровь туманных драконов, мы получили не только вечную жизнь, но и смогли научиться управлять временем. Когда-то это и стало платой за вашу магию. Вы жили дольше людей, но не более двух веков, как и мы когда-то. Потом этот срок перерос тысячелетний рубеж. Тем же, кто пил эту влагу постоянно, была дарована вечная молодость и жизнь, – она улыбнулась. – А теперь, маг, я уничтожу тебя и твоих крысенышей.

И она ударила гипномагией. Сказать, что это было хуже, чем то, что мы видели с Нэиль, значит назвать озеро каплей. Я не упал, но едва не отключился.

«Вместе!» – заорал я мысленно. Созданный гипнощит закольцевал нас. Второй удар, направленный на меня, распределился по всем. Кто-то вскрикнул от боли, но все они устояли.

«Я видела то же, что и вы! – прошипела она. – Вы сами подарили мне подсказку, как одолеть вас…»

Она подбросила в воздух кулон. Уже падая на землю, перед катящимся огненным валом, я вдруг понял, что успел схватить стоящих по бокам от меня двух мальчишек и накрыть собой. А потом почти потерял сознание, когда показалось, что огонь прожег меня до самых костей.

Привел меня в себя пинок острым носком в бок под ребра.

– Странно, что ты не сдох… – произнесла она. – Но не радуйся, я придумаю, как поизощреннее отомстить тебе за Дарсиза… Зато твои мальчики… От них не осталось даже пепла.

Я вдруг почувствовал, как подо мной кто-то шевельнулся. Я чуть повернул голову, осторожно, и заметил, как маленькая рука Сторма делает какой-то пас.

– Змея, – прошептал он.

А я увидел, как у самой ее ноги вдруг возникло длинное свернутое в кольца черное тело. Как пружина оно распрямилось, и острые зубы впились в ее обнаженную голень. Она вскрикнула от неожиданности и боли, опустила взор, и ее глаза расширись от ужаса. Гадюки, жившие в болотах недалеко от Эверглейда, считались самыми ядовитыми змеями Бинаина. Их яд убивал за несколько секунд. Это я сам рассказывал сотне на уроках… Она видимо, прочла это в моих мыслях и рванулась к озеру. Но я успел схватить ее за ногу и опрокинуть. К счастью, Сторм уже заставил змею исчезнуть. А я между тем заметил на ее шее магический амулет, сорвал его. Она же пыталась вырваться. Но я, уже пришедший в себя, заломил ей руки, придавив к земле. Лицо ее исказила судорога. Она издала вопль боли. С губ ее засочилась кровь. А затем судороги овладели всем ее телом. Я держал ее до тех пор, пока она не затихла, и еще некоторое время смотрел на ее мертвое, бывшее когда-то прекрасным лицо. А потом прошептал заклятие. Я не стал обращать ее в прах. Я сделал так, чтобы от нее вообще ничего не осталось, ни единой крупицы…

После этого я сел, охватив колени, чувствуя, как по спине и рукам у меня течет кровь, и как на меня наваливается осознание, что все-таки то, чего я так больше всего опасался, сбылось.

– Учитель? – позвал Сторм.

Он осторожно поднялся и присел рядом со мной. А я понял, что поставил барьер от гипномагии, и что из-за этого он меня просто мысленно не дозвался.

– Что с Притом?

– Я в порядке, Учитель, – едва слышно выдавил он, поднялся, оглядевшись, вновь упал на колени, когда его замутило, и он с горечью вскликнул: – Нам стоило остаться в зеркальном зале!

– Нет. Не стоило, – наши взгляды встретились, и он все понял до того, как я продолжил. – Не стоило, потому что вас двоих я бы тоже не смог защитить…

– Значит, вы знали, что на самом деле…? – лицо Прита еще больше побледнело. – И другого выхода не было…

Я поглядел на маленького Сторма, который вел себя удивительно мужественно, хотя узнанное потрясло его не меньше Прита.

– Вы ранены, Учитель, – прошептал он.

– Не первый раз, – я скривился, но с благодарностью потрепал ему волосы. – Хотя огнем меня еще никто так…

– Если эта вода целебная… я могу полить ею на вас…

– Тише, не стоит. Само пройдет… – я посмотрел на ожоги, покрывающие руки по внешней стороне от ладоней до плеч.

На спине и ногах, судя по ощущениям, было то же самое. Скверные ощущения, словно с меня срезали всю кожу и продолжали поджаривать меня. Кроме того, огонь практически полностью спалил мою одежду – на мне свисали обгорелые лоскуты. Сторм все-таки не удержался и материализовал для меня все новое. Я еще посидел, поглядывая на Прита, по щекам которого текли слезы. Почувствовав, что я смотрю на него, он встретился со мной взглядом.

– Что же вы знали, Учитель? – произнес он едва слышно.

– В видении Нэиль погибли все, – обронил я мрачно.

– А вы?

– Нет…

– Но почему? Вы же учили нас обороняться от огня! Почему ни мы не смогли отразить его, ни вы сами? И почему, когда умирал Дарсиз, она ушла? Ведь остальных не было с нами, и она бы смогла одолеть нас при помощи гипномагии!

Я поднялся, провел ладонью по одной руке, затем по другой. На пол упала обгорелая корка. А на моих руках не осталось и следа от ожогов. Мальчишки одновременно открыли рот от изумления. Я стряхнул такую же корку со спины и ног. Надел новую одежду.

– Я не видел, какую магию она использует… Точнее, она использовала артефакт, возможно изготовленный самим Гардиусом. Несмотря на то, что минули тысячелетия, он сохранил свою силу… Я… Те, прежние, маги, были гораздо сильнее нас… Я не смог отразить ее.

Я смолк на миг. Мне стало горько, но я должен был признать свою ошибку…

– Там, в зале за игрой в шахматы она была без своего амулета, другого… – я разжал пальцы, сжимавшие сорванный с ее шеи кулон, и он закачался черно-желтым маятником на золотой цепочке. – Я понял то слишком поздно… Она – могущественная колдунья, но этот амулет многократно усиливал мощь ее магии. Если бы я знал… то мог бы попробовать одолеть ее еще там… Она тоже засомневалась в своих настоящих силах и поспешила за амулетом…

Я замолчал. Но мне надо ответить еще на один вопрос.

– Однажды в Срединных мирах мы с Нэиль позавтракали найденными в гнезде яйцами. Мы не знали, что они принадлежали туманным драконам… Полагаю эффект оказался ничуть не хуже, чем от этой «водицы». Поэтому я выжил, Прит. И мне действительно посчастливилось спасти хотя бы двоих из вас… И… мне гораздо больнее от потери, чем тебе.

Сторм хмуро глядел вокруг, словно только сейчас осознав, что случилось с их товарищами. Я притянул обоих к себе. Прит всхлипнул, поднял ко мне лицо.

– Я слабый, Учитель? – прошептал он едва слышно.

– Нет. Пойдемте отсюда. Нам еще многое надо сделать…

Мы пошли к лестнице, но тут услышали какой-то странный звук. А я вспомнил о темницах. Мы осторожно подошли к одной из камер. Я протянул руку к окошку на двери, но так и не отомкнул замок. Закрыв глаза, я провел рукой по металлической двери.

«Мергос ждет вас, – произнес я мысленно. – Я выпущу вас и укажу путь».

Я чуть нажал на дверь. Она распахнулась внутрь в темноту. А спустя миг оттуда вынырнула драконья пасть. Ноздри дрогнули, а глаза дракона внимательно осмотрели меня.

«Ты не срединный маг?»

«Нет».

Скоро нас окружали два десятка драконов. Потом все вместе мы поднялись по лестнице. У окна я указал им туманное облако перед Порталом, и они направились туда, когда Сторм защитил их нежную чешуйчатую кожу.

– Почему они не выносят солнца? – спросил Сторм. – Ведь вас опалил огонь, а защитила от этого их кровь.

– Я думаю, что солнце больше причиняет им некоторое неудобство, но вряд ли оно может причинить им серьезный вред.

После этого мы поднялись еще выше и разыскали комнаты, где оказались заперты погруженные во временной сон маги. Теперь все они были пробуждены.

– Милорд! – я услышал знакомый голос – ко мне спешил Марн, однако радость стерлась с его лица, едва он повнимательнее посмотрел на меня.

– Все не так хорошо, милорд?

– Да. Но я сдержал свое слово.

– Милорд? – услышавшие возглас маги, удивленно переглядывались, перешептывались, посматривая на меня. – Повелитель Закатной обители?!

– Один из… – я поглядел на Марна. – Несколько месяцев назад они пленили Игнифероса и двух его советников. Мне надо найти их.

– Особо важные персоны находятся этажом выше, – заметил Марн. – Я провожу.

– А что делать нам? – забеспокоились маги.

– Ждите здесь.

Мы поднялись по лестнице, и нам тут же пришлось уворачиваться от огненного шара.

– Тэрсел?! – услышал я следом удивленный возглас Лайтфела.

– С вами все в порядке? – спросил я.

– Не совсем, – ответил мне показавшийся Бэйзел. – Игниферос…

У меня все ухнуло вниз.

– Что с ним?

– Мы оказались по соседству с магом, который называет себя единственным оставшимся в живых сыном Гардиуса – давнего правителя Закатной обители. Надо убираться отсюда. Мы не хотим потерять еще одного.

Он подхватил меня под локоть и потащил прочь.

– Что?! – до меня дошло, что он говорил про меня.

– Игниферос мертв, – мрачно обронил Лайтфел. – И мы были бы тоже, если бы он не принял удар на себя.

– Но… – я запротивился.

– Поверь, тут не помогли бы даже его хваленые лекари из технического мира, – заметил Лайтфел. – Кстати и тех тоже не осталось, когда ты притащил им зачумленную девицу…

– Как?! – заорал я. – А почему мне об это раньше не сказали?!

Я резко остановился, вырвав руку у Бэйзела, и указал на следовавших за мной мальчишек.

– Отвечаете за них своими головами! – рявкнул я. – Скоро вернусь.

И прежде чем Бэйзел с Лайтфелом, обескураженные моим приказом, пришли в себя, я направился в ту сторону, откуда они появились.

– Тэрсел, проклятье! – заорал мне вслед Бэйзел.

Я резко обернулся.

– Я отдал приказание – исполняйте!

И он, намеревавшийся следовать за мной, остался на месте. Извилистый коридор вывел меня в зал, наподобие уже виденного. Зрелище, представшее передо мной, было ужасным.

– Ублюдки, предатели! – выкрикнул кто-то, а у моих ног упал брошенный магической силой маг, и я услышал, как хрустнули его кости.

Колдун, который швырнул несчастного, воззрился на меня, а потом его глаза расширились, когда он увидел на мне знак власти.

– Вот как? Еще один «Повелитель» Закатной обители?

– Полагаю, что вижу перед собой истинного повелителя? – спокойно произнес я и стянул с шеи серебренную цепочку.

В ответ я ощутил удивление, и что протянутые ко мне магические силы, отступили.

– Но почему ты оставил обитель? Как попал сюда? – продолжил я, протягивая ему амулет власти.

– Ты отдаешь мне знак власти?!

– Закон Наследования никто не отменял… Впрочем как и закон Силы… Если ты сразил Игнифероса, то мне тем более претендовать не на что…

Он нахмурился, словно что-то припоминая.

– Закон Силы… Именно из-за него я и оказался здесь… – лицо его исказила злоба. – После падения отца слишком многие пожелали место на троне… Сорнера спасло лишь то, что он обещал вернуть престол мне, когда все немного успокоиться… Что он и сделал… Но вот другие… Но и до Сорнера я тоже доберусь…

– Увы, он уже как триста лет мертв.

Маг воззрился на меня.

– Сколько лет прошло? – голос его дрогнул.

– Если брать отсчет с момента смерти Гардиуса, то гораздо больше трех тысяч лет. Но обитель до сих пор ждет достойного правителя…

Я все еще протягивал знак власти. На лбу его проступили бисеринки пота, когда он осознал, сколько прошло времени, подошел ко мне и, беря цепочку, заглянул в глаза, такие же стальные, как и у него.

– Ты из нашего рода?

– Да. Как и Игниферос, сраженный тобой…

Он не успел решить, опасаться ли меня или наоборот радоваться этому факту. Мой меч выскользнул из ножен и сразил его быстрее, чем змея Эверглейдских болот укусила ЕЕ.

– По закону Силы… – прошептал я, оттерев меч от его крови и вогнав в ножны.

Оставшиеся в живых колдуны, жавшиеся к стенам зала и схоронившиеся за опрокинутыми ложами, настороженно высунулись из своих ненадежных убежищ. Я глянул на них, надел знак власти обратно на шею и, переступив через сына Гардиуса, шагнул к магу, лежавшему на боку и некогда облаченному в белые одеяния. Теперь одежды почернели от копоти. Та огненная мощь Игнифероса оказалась повернута против него самого. Я опустился рядом, заглянул в почерневшее, обезображенное огнем лицо и отвернулся, закрыв глаза. Мне вспомнилась Нэиль и то, что она поведала о будущем Игниферосу.

– Ты мог бы быть осторожнее, – прошептал я, и ощутил, как на меня навалилась еще одна тяжесть.

Я поднялся, почувствовав себя жутко усталым, и снова посмотрел на колдунов.

– Желаете ли вы вернуться в Закатную обитель? – спросил я.

Они молча кивнули, а я мысленно позвал Бэйзела и Лайтфела. Через минуту они уже зашли в зал с обоими мальчиками. Они глянули на распростертое обезглавленное тело врага и воззрились на меня.

– Без магии?.. – Лайтфел смотрел на меня практически с неверием.

– Твой сын научил когда-то… на чью-то голову… Займитесь пленниками и надо забрать Игнифероса. У нас осталось не больше трех часов.

– Что произойдет потом? – спросил Бэйзел.

– Связующая магия перестанет разрушать этот мир, а вместе с этим снова будет действовать магия времени. Нам также надо решить, что делать со срединниками…

Вскоре все мы двинулись к Порталу. Тело Игнифероса с мрачной торжественностью несли несколько освобожденных магов, в том числе и Марн. Процессия дружно остановилась, когда из тумана, стелившегося подле портала, вынырнула голова дракона.

«Мергос, скоро Ррандхгар появится здесь», – я посмотрел на Бэйзела. – Приведи сюда дракона.

– Тебе еще кто-нибудь нужен? – спросил Бэйзел.

– Нет, кроме Гейнира и его сотней. Позови его.

«Учитель?» – оба мальчишки одновременно обратились ко мне.

«Возвращайтесь в обитель».

Я привел в действие Портал. Сначала в нем исчезли колдуны. А спустя минуту ко мне шагнул Гейнир и несколько сотней его охранников. Увидев меня, напряжение с лица главного охранника схлынуло.

– Все прошло как надо?

– Почти. Нам надо довершить начатое. Только разберусь с драконами.

Гейнир хмуро глянул на окутанных туманом чудовищ и кивнул. Спустя несколько минут из Портала, который к счастью оказался не слишком узок, к нам вынырнул Ррандхгар.

«Ты сдержал свое слово, маг! Брат?»

Мергос скользнул вперед. Их морды потерлись друг о друга, словно встретились две кошки.

«Я нашел тех, кто похищал нас, – отозвался тот. – Мои подозрения подтвердились – срединные маги использовали нашу кровь… Маг не только сдержал слово – он освободил остальных драконов из темниц Цитадели».

Оба они обратили свои взгляды ко мне. Я показал на черный камень на шее Ррандхгара.

«Та, что дала его тебе – мертва».

Глаза Ррандхгара недобро сощурились.

«Тебе не стоит оплакивать ее – она больше всех отведала вашей крови…»

«Тогда – я становлюсь уже твоим должником, маг…»

«Мне ничего не надо от тебя, – произнес я. – Разве что мы станем более дружелюбными соседями. Заглядывай в обитель, когда у нас будет опускаться туман, Ррандхгар».

«Спасибо. Я принимаю твое предложение».

Он склонил голову и открыл свой портал. Найдя мир, заполненный туманом, все они ускользнули от нас. А мы с Гейниром и его охранниками двинулись к Цитадели. За оставшееся время мы собрали всех временных магов – их оказалось всего семи тысяч – в самом большом зале. Некоторые вновь пытались оказать сопротивление, используя магические артефакты. Но охранники смяли их.

– Дарсиз и его супруга мертвы, – произнес я. – Я предложил вашему повелителю мир и воссоздание прежних отношений между нашими народами. Но он отказался. Он сам позволил сбыться тому предсказанию, которого боялся тысячелетия. Вы же будете изгнаны из этого мира, а Цитадель будет разрушена. Здесь не останется ничего, кроме Источника…

– А если мы не подчинимся? – выкрикнул кто-то.

– Тогда древнее предсказание будет исполнено чуть больше – вы, как часть Срединных миров, тоже исчезните. Выбирайте!

Они, конечно, выбрали жизнь. Я предупредил их, что если они допустят ошибку, второй раз я им выбора не предоставлю. Мы открыли портал, они указали на мир, в котором бы хотели остаться жить, и ушли туда. Я быстро создал связующий рисунок того мира, чтобы не потерять их. И после этого закрыл портал. Кроме временных магов в зале присутствовало предсказательницы. Оказалось их около полусотни. Им я предложил свободу и жизнь в одном из Закатных миров. Это мое предложение было принято с радостью. Двое их охранников Гейнира проводили их до Портала и продолжили с ними дальнейший путь.

Закончив с формальностями, мы осмотрели Цитадель. Все книги по магии и артефакты мы забрали с собой. Когда отряды Гейнира скрылись в Портале, я остановил действие связующей магии на мир Цитадели и обратил ее силу на саму крепость. Дрогнули стены и стали съеживаться и рассыпаться в пыль. Только пыль эта не падала вниз, а взмывала вверх, словно Цитадель была сделана изо льда, и он теперь испарялся под жаркими лучами солнца. Спустя несколько минут от крепости ничего не осталось. Только в самом центре в углублении от фундамента алело озеро и волны разбегались по нему от Источника. Мы с Гейниром бросили последний взгляд на разрушенный мир и прошли Портал.

– Я бы все-таки поставил там охрану. На всякий случай… В других мирах остались временные маги, а мы понятия не имеем, как разыскать их…

– Они утратят дар временной магии. Не так скоро, но утратят, – заметил я. – Но насчет охраны я не против. А ты, надеюсь, не против того, чтобы войти в Совет магов Закатной обители?

– Я не против, милорд, – Гейнир кивнул.

Дальше вместе с остальными охранниками, несущими артефакты и книги, мы направились в Закатную обитель.

Как только я ступил туда, на черно-золотой пол библиотеки, то почувствовал, какое подавленное и растерянное настроение царит среди ее жителей. Всем уже стала известна новость об Игниферосе. Так же они узнали и о сотне. И хотя большинство терпеть не могло этих непоседливых, злых и неуправляемых мальчишек, их гибель вызвала в них сожаление и боль. Возле меня оказались ожидающие нашего возвращения Бэйзел и Лайтфел

– Тэрсел, народ обители собрался в зале Большого совета, – произнес Бэйзел. – Но, может, стоит сначала поговорить с самим Советом?

Я поморщился.

– Мы уже в курсе, что ты был с ними не очень вежлив, – заметил Лайтфел.

– Не совсем точное слово, – я выудил из кармана цепочку с золотым деревцем и глянул на обоих советников Игнифероса. – Скажите лучше, что мне делать с этим?

– Оно твое по праву, – произнес Лайтфел.

– То есть вы хотите сказать, что я стану править в обители один?

– Ты можешь пересмотреть свои выводы о ненужности Совета… – заметил Бэйзел немного едко.

Я глянул на Лайтфела.

– Я не могу отдать его тебе? – полюбопытствовал я.

– Нет. Этот знак власти передается только по наследству. Только потомки Гардиуса носили его.

Я в удивлении посмотрел на него.

– Ты забыл, что привел сюда магов, которые, в отличие от нас, гораздо более сведущи в истории… – пояснил Бэйзел. – Тебе бы с ними тоже отдельно поговорить…

– Просто чудесно, – я опустил взгляд. – Начнем с Большого совета. С остальными буду говорить после. Да, – я указал на Гейнира. – У нас новый член Совета.

Они кивнули, и мы поднялись по лестнице.

– Тэрсел! – у самого входа в зал меня окликнула Авориэн.

– Эви, – я слабо улыбнулся, прижав ее к себе, и оказался окутанным ее весенним ароматом.

– Я так боялась, что случится ужасное и непоправимое…

– Оно случилось, – едва слышно отозвался я.

– С тобой… – также тихо уточнила она.

А я поцеловал ее, почувствовав, как дрожь от перенесенного напряжения покидает Авориэн.

– Пойдем.

Мы прошли в зал, и там повисла мертвая тишина. Тревога расползлась по залу. Я чувствовал эти внимательные и напряженные взгляды на себе, но ни на кого не смотрел, до тех пор, пока не поднялся на возвышение. Однако кресло среди остального Совета я не занял, а остался стоять. Рядом со мной встали Бэйзел и Лайтфел.

– Вы уже знаете, что Игнифероса больше нет с нами, – произнес я.

И хотя они действительно знали, по залу пронеся вздох ужаса и ропот. Я на миг закрыл глаза и едва удержался, чтобы второй раз за день не снять с шеи знак власти. Но на этот раз желание было искренним. Меня по-прежнему опасались и не доверяли. Но я понял, что я не могу убегать от этого вечно. Мне надо было остаться и продолжать делать то, что было на меня возложено.

– Бэйзел и Лайтфел остаются главными советниками, – продолжил я. – Совет… – на миг обернулся к ним. – остается… Что касается угрозы Срединных миров… ее больше нет. И нам за это пришлось заплатить весьма дорогую цену…

Я ощутил боль некоторых из них, семерых или восьмерых – у остальных погибших мальчишек родителей не было.

– Среди нас теперь находятся маги, некогда попавшие к срединникам в плен. Помогите им устроиться.

Я еще раз глянул на них.

– Сегодня мне больше нечего вам сказать…

Я сделал знак, что все свободны.

– Ты удивительно немногословен… – шепнул мне Бэйзел.

– Если честно, я жутко устал, – я спустился с возвышения.

– Учитель, – ко мне подошли Прит и Сторм, за спиной которого оказался Инведнис.

Я нахмурился и, шагнув к магу природы и отстранив от него Сторма, прошептал:

– Ты зря привязался к этому мальчишке, Инведнис.

Он глянул на меня с удивлением и тревогой.

– Но… он рассказал мне, что произошло, и если бы не он… Я хотел бы попросить разрешение стать его опекуном.

Я оскалился в усмешке.

– Нет. Завтра я тебе скажу, почему… Прит, ты тоже можешь идти. Сторм, останься.

И в этот момент я уловил, что кто-то с меня и Сторма не сводит напряженного взгляда. Я резко поднял взор и успел встретиться с глазами женщины, спешно отвернувшийся от нас. От ужаса у нее перехватило дыхание, а из мыслей она постаралась выкинуть все, твердя только одно слово «нет». Я обернулся к Совету.

– Мы встречаемся сейчас же, – жестко приказал я.

Я сжал плечо Сторма и указал на женщину.

– Твоя мать?

– Да, Учитель, – голос его упал, и он поглядел на меня с непониманием.

– Ретч, – позвал я. – Сторм идет с нами на Совет. Проводи его.

Ретч глянул на меня с недоумением и, кивнув, увел за собой мальчика.

– Что случилось? – выдавил из себя Инведнис, побледневший.

– Думаю, кончились ли наши неприятности, – произнес я. – Забудь о мальчике, Инведнис.

С этими словами я направился к женщине. Я чувствовал ее желание ускользнуть. Но она понимала, что это бесполезно.

– Как твое имя?

– Тебе ведь известны все имена в обители, мой повелитель, – прошептала она.

– Известны, да. Только за всем все равно не уследишь… Но ты, Лэй, все равно не смогла бы долго скрывать своего сына.

– Но Сторму ничего не известно, – она подняла на меня глаза, в которых застыл страх.

– Но он узнает.

– Готова поклясться, что ты тоже не пожелал бы знать, кто был твоим настоящим отцом! – вырвалось у Лэй в отчаянии.

– Так когда он «наградил» тебя?

Она смахнула ладонью слезы и уставилась в пол.

– Милорд в это время отсутствовал.

– Когда я искал Бэйзела?

– Да…

Я кивнул, отпуская ее. Она шагнула прочь, пошатнулась и вдруг бросилась к моим ногам.

– Пожалуйста, сохрани ему жизнь! Прошу тебя!

– Что происходит, Тэрсел? – спросила подошедшая Авориэн.

Она и Нордек единственные ожидали неподалеку. Нордек, поймав мой взгляд, поднял на ноги женщину и увел.

– Я не знаю… Слишком многие умерли сегодня… но, может быть, еще не все.

– Ты пугаешь меня, – она взяла меня за руку, пытаясь найти встречный взгляд.

Но я не смотрел на нее.

– Знаешь, Эви, приведи на Совет Нэиль, – попросил я и, высвободившись, пошел прочь.

Совет уже расселся по своим местам. Сторм, растерянный, стоял подле Ретча.

– Разговор будет долгий, – заметил я, и Нордек материализовал для мальчика кресло. – Садись, Сторм.

– Учитель? – едва слышно произнес он, испуганно и недоуменно поглядев на меня. – «Учитель?»

Я вопросительно посмотрел на него.

«Почему я здесь? Что случилось?»

«Я скажу, чуть позже».

В это время вошла Авориэн с Нэиль. Я встретился с провидицей взглядом.

– Что-нибудь изменилось в том видении, Нэя? – спросил я.

– Как ты ушел в Срединные миры, я больше не видела его… – произнесла она, а я кивком указал на Сторма, и Нэиль вскрикнула от удивления.

– Я думал, ты нам расскажешь, как все прошло в Срединных мирах, – заметил Гаст.

– На это у меня сегодня нет никаких сил. Но последнюю проблему надо решить сейчас… Нэиль видела единственный способ одолеть ЕЕ, все вы об этом знаете. Но все случилось не совсем так. В Цитадели от ЕЕ удара выжил не один, а трое, в ком течет кровь Гардиуса.

– Гардиуса? – изумилась Мерлинда.

– Гардиуса или Ментепера… Не велика разница…

Они застыли пораженные.

– Сторм – мой сводный брат, – наконец произнес я.

Я глянул на мальчишку, раскрывшего рот от изумления.

– Так ты считаешь?!… – воскликнул Нордек.

– Я сейчас не в том состоянии, чтобы трезво размышлять. Сегодня я вижу решение проблем только в одном.

– Тэрсел, ты же не… – Авориэн перевела взгляд на Сторма, потом вновь наменя.

– Разубедите меня, что я не прав, – произнес я. – Меня спасла Нэиль. Кто спасет его?

Я посмотрел на Сторма, и под моим взглядом он вжался в кресло, а на глазах навернулись слезы.

– И я слышу это от тебя?! – Мерлинда подскочила на месте. – Сколько раз тебя самого спасали от этой участи? Сколько раз Совет пытался…

– Когда Совет пытался, ему ведь было неизвестно о моей крови, – заметил я, глянув на Бэйзела и Нордека.

Нордек нахмурился, но вынес мой взгляд.

– Боюсь, ты прав… Только твоя тайна, Мерлинда, спасала ему жизнь.

К Сторму подошла Нэиль. Она ласково коснулась его лба, закрыла глаза. Несколько минут стояла неподвижно, а потом посмотрела на меня.

– Пока я ничего угрожающего не вижу… Но тебе, как гипномагу, стоило бы проверить…

– Все это бесполезно, если Ментепер проклял его кровь также как и мою…

– Но он вскоре погиб, – заметил Бэйзел. – Он ведь даже не успел узнать, что Сторм появится на свет.

– С тех пор как… – я поморщился, сомневаясь, стоит ли говорить, потому что совет грозил растянуться на несколько часов, но потом все же продолжил: – нашел дневник Ментепера, я стал сомневаться в очень многом. Я собирался рассказать об этом завтра, ибо эта история долгая. Но придется сделать это сейчас.

Я поведал им, что узнал из дневника Ментепера. И после этого повисло долгое мрачное молчание.

– Твои опасения справедливы, – первой подала голос Мерлинда. – Но… не думаю, что стоит раньше времени… Выбери ему опекуна среди членов Совета, чтобы тот присматривал за ним…

– Это хорошая мысль, – согласился Лайтфел.

Я глянул на Сторма. В глазах его разгорелась надежда, а потом он почувствовал мой взгляд.

«Кого бы ты выбрал, Сторм?» – поинтересовался я у него.

Его взгляд растеряно метнулся по лицам Совета, а потом вернулся ко мне. Он понял, почему я задал такой вопрос.

– Да я уж сам займусь этим, – я бросил хмурый взгляд на Мерлинду. – Я и так уже его наставник. На сегодня все.

Совет согласно кивнул мне на прощанье и разошелся. Я сделал знак Авориэн, что скоро присоединюсь к ней. В зале остался только я и Сторм. Он поднялся, но я все еще сидел в кресле, лишь более расслабленно откинувшись в нем.

– Скверный тебе достался опекун, – заметил я с кислой усмешкой. – Когда-то я убил того, кого считал своим сводным братом. Потом я убил нашего отца… Сегодня… сегодня я бы хотел забыть…

– Я… – его голос дрогнул. – Я не сомневаюсь, что вы поступили так, как было нужно… Учитель, милорд…

Он помолчал, порываясь спросить, потом сглотнул комок в горле.

– Когда вы узнали?

– Когда ты бросил в нее змею…

Я поднялся, шагнул к нему и, сжав плечи, заставил смотреть на меня.

– Я все же очень надеюсь, что твое появление на свет не стало еще одним планом Ментепера в игре с Дарсизом, – произнес я. – И что проклятие крови не затронуло тебя. И если вдруг это окажется не так… Но никто из нас так просто не сдается, не так ли? Я постараюсь разгадать это. Тем более, что в обитель вернулись украденные срединниками книги, да и маги. Подозреваю, что в ближайшее время нам предстоит еще многое узнать.

– Спасибо, – пошептал Сторм.

Мои слова успокоили его, и он вновь почувствовал ко мне то доверие, которое я едва не разрушил на Совете.

– Вот и отлично. А теперь иди и успокой свою мать.

Он послушно кивнул и бегом умчался по пустынным коридорам заснувшей обители.

Я загасил огненные шары, погрузив зал Совета во тьму, и посмотрел на звезды, льющие свой свет через купол. А где-то за холмом горело легкое золотистое зарево, там, где сиял в ночи «вечерний цвет». Я вышел из зала и через библиотеку направился к себе. Встревоженную днем обитель окутало небывалое умиротворение. Хотя возможно завтра новые знания и новые маги снова взбудоражат умы ее обителей. Но лишь в одном я уверился, что обители больше ничто не угрожает. Освободив драконов, я невольно снял угрозу временной магии. Защита от времени, возведенная ЕЮ, разрушится. Но и маги времени утратят свой дар, когда источник, питающий мировую ткань, очиститься от драконьей крови. Я достал из кармана фигурку шахматного коня. Он тоже не сгорел, когда ОНА обрушила на нас всю мощь огня. Передо мной была очередная Ментеперовская загадка. Впрочем, и других неразгаданных осталось предостаточно. Добравшись до верха, я глянул вниз. Темный круг пола сейчас действительно походил на черное спокойное озеро, в котором поблескивали искорки золотистых вкраплений, и настоящие звезды. Я сунул руку в карман. Рядом с фигуркой я нащупал цепочку с золотым деревцем. Достал ее.

– Прости, Игниферос, – прошептал я, подумав о том, что уже никогда больше не войду в его комнаты и не увижу там старика. – Оба вы…

Я смолк, глядя, как покачивается деревце на тонкой цепочке. Потом разжал пальцы. Золотая половинка амулета власти, свернув, улетела вниз к темному кругу. Когда она коснулась пола, раздался мелодичный звон, которого нельзя было ожидать от такой легкой вещицы. А потом обитель чуть дрогнула, а я испугался, что опять невольно затронул какое-то скрытое колдовство.

И это действительно оказалось так. Я смотрел вниз и увидел, как все больше искр разгорается по темной поверхности. И вскоре на полу вырисовался рисунок – герб темной обители, доставшийся ей в наследство от Гардиуса, – созвездие сыча. Золотистое сияние в библиотеке вдруг стало серебристым, и я понял, что все то золото, что украшало библиотеку, превратилось в серебро.

– Надеюсь, это не плохой знак, – прошептал я.

И тут же понял, что прав. Исчез символ, разделяющий наш народ. Истинный знак власти остался на мне. Знак, который передавался из поколения в поколение. Золото же было дано Игниферосу теми «потомками» восходных магов, что смутили его, считавших, что золото чище и светлее… Но мое черненное серебро все же оказалось более честным в мире заката.

Я еще миг постоял, созерцая произошедшие изменения, а потом направился к тому, кто ждал меня. Только ему я готов был сегодня рассказать обо всем, что произошло и ответить на накопившиеся у него вопросы.

Я раскрыл дверь. Шэд полусонно заворчал, приветливо потянувшись и лизнув руку. А Эрслайт, до сих пор не ложившийся спать, в один миг подскочил ко мне.

– Отец…

Я обнял его.

– Все закончилось, – прошептал я.

Ольга Баумгертнер КОГОТЬ ДРАКОНА

Часть 1 Тень Мортис

Глава 1 Гарнизон Хигхольм

Ночь нагоняла воинов, накидывая на лес черный, непроницаемый, беззвездный полог. Однако мелькнули последние ветви, и отряд Белгора вырвался на открытое пространство. Впереди показался холм, словно увенчанный каменной короной крепости. Северный ветер жестоко трепал флаги на четырех островерхих башнях, а огни факелов в узких окошках замка мерцали рыжими звездочками, почти угасая под яростными порывами. Белгор, сжимая в руке меч с потемневшим от праха нежити лезвием, замыкал отряд, торопил воинов.

— Отступаем к воротам! Живо! — скомандовал он.

Ночь, казалось, следовала за ними по пятам черным стелющимся туманом. Воины, ушедшие из гарнизона на рассвете, возвращались усталые, изможденные битвой. До ворот оставалось пятьдесят шагов. Сорок… Тридцать…

И вдруг острая боль пронзила спину старого воина. Сжалось сердце, рядом с которым в его плоть проникла сталь клинка. И хотя из груди командира вырвался всего лишь едва слышный хрип, верные соратники услышали его, развернулись и бросились к раненому. Белгор обернулся, медленно опустился на колени и боком повалился на землю. Он увидел рядом с собой лицо склонившейся над ним темной эльфийки в черных доспехах. С узкого кинжала, который она сжимала в руке, стекала кровь.

— Во имя Мортис! — прошептала эльфийка.

Белгору показалось, что она вновь ударит его кинжалом, и это будет последнее, что он увидит в жизни. Но тут на нее налетели его воины, и эльфийка отпрыгнула назад с ловкостью дикой кошки. А потом он услышал звон клинков, предсмертные крики его солдат разорвали ночную тишину… Все померкло перед глазами старого воина, и он провалился во тьму…

Когда Белгор пришел в себя и распахнул глаза, не было над головой черного ночного неба и свежий северный ветер не обдувал его лица.

— Где я? — прошептал воин, облизывая пересохшие губы.

Взору Белгора предстал деревянный потолок со старыми, потемневшими от времени и потрескавшимися балками перекрытия. Он сел на узкой кровати, и остатки кошмарного сна развеялись окончательно. В небольшой палате лекаря, служившей одновременно лазаретом, негде было повернуться. Кроме кровати, на которой сидел Белгор, здесь стояло еще пять точно таких же, но все они были пусты. Сам лекарь сидел посреди комнаты за грубо сколоченным столом, растирая в фарфоровой ступке пестиком листья трав. Их терпкий, горький аромат смешивался с медовым запахом горевшей на столе толстой свечи, дававшей очень мало света.

— Долго я спал, Дартин? — тревожно спросил воин хриплым после сна голосом.

— Уже вечер. — Лекарь оторвался от своего занятия, поднялся из-за стола, подошел к Белгору, осмотрел его. — Опять кошмары снились?

— Да, все тот же сон.

— А твоя рана?

— Уже не чувствуется, если ты о вчерашней.

— А другая?

— Тоже боль затихла. Где мои люди?

— Им не так повезло, как тебе, капитан, — мрачно обронил Дартин и, вернувшись за стол, с ожесточением принялся растирать свое зелье.

Кровь ударила Белгору в виски, на сердце стало тяжело. Он был зол на судьбу, но только себя мог винить в произошедшем под стенами крепости несчастье.

— Неужели ни один из них не выкарабкался? — едва слышно произнес он.

— Если в гарнизон по-прежнему будут присылать вместо воинов сопляков, у которых еще молоко на губах не обсохло, то лучше сразу пригласить вместо лекаря гробовщика. Мне здесь делать будет нечего. Они не умеют защищаться и только и могут, что получать смертельные раны, которые излечить невозможно. — Дартин сочувственно взглянул на Белгора и добавил: — Это не твоя вина…

— И моя тоже.

Белгор с трудом поднялся с кровати, отодвинул табурет с лежавшими на нем доспехами, шагнул к двери палаты и распахнул ее. На крепость Хигхольм медленно опускались синие сумерки. Белгор замер на пороге, вдохнул посвежевший воздух. Узкое, вытянутое лицо его с острым подбородком приняло свойственное ему хмурое выражение. На лбу меж густых бровей залегла глубокая вертикальная складка. Он откинул рукой длинные седые волосы и мельком взглянул на повязку, охватывающую раненое предплечье. Нет, не эта пустяковая рана, полученная во вчерашнем сражении, беспокоила его. Тревожила рана другая, полученная год назад в одной из схваток с нежитью. Этих схваток за долгие годы произошло несчетное множество. Все они сливались в памяти в одну бесконечную битву. Все те же враги, и те же верные товарищи, бившиеся рядом с ним рука об руку…

Однако той схватки, в которой он получил предательский удар в спину, Белгору не забыть никогда. И не только из-за коварной раны, боль которой то надолго затихала, то неожиданно напоминала о себе в самый неподходящий момент. Забыть о ней все равно, что повернуться к врагу спиной. Однажды он уже совершил ошибку и позволил темной эльфийке подкрасться сзади. Искаженное злобой лицо нежити Белгор запомнил на всю жизнь, как и багровый, густо-красный от крови клинок, неожиданно нашедший щель в легком доспехе и пронзивший плоть рядом с его сердцем. Запомнил и перекошенные от ужаса лица товарищей, бросившихся на подмогу, чтобы убить мерзкую тварь, вынырнувшую из темноты. А еще Белгор помнил, что, когда он очнулся, рядом не было ни нежити, ни верных друзей…

Белгор содрогнулся и утер выступивший на лбу холодный пот. Тогда он находился как никогда близко от проклятых владений вездесущей Мортис. А ее жуткая служительница не отпускала Белгора ни на минуту, врываясь кошмарами в его сны и неожиданно отзываясь болью раны в самый разгар очередной битвы.

Вот и вчера во время сражения боль внезапно пронзила его сердце, сжала его словно в тисках. Белгор на миг застыл, едва не потеряв сознание. Этого мига бездействия хватило, чтобы один из воинов Безмясой успел прицелиться и пустить в него стрелу. И к счастью для Белгора, она всего-навсего угодила ему в руку выше локтя. Капитан в очередной раз поблагодарил Всевышнего, уберегшего его в который раз от неминуемой гибели, и так сжал амулет — металлическую пластину с выгравированным храмом, над которым распростер крылья защитник столицы архангел Мизраэль, что металл больно врезался в ладонь.

«Уже три раза, — подумал Белгор. — Три раза я оказывался на краю гибели из-за этой раны. Но когда-нибудь она одержит верх…» Говоря «она», воин подразумевал эльфийку, нанесшую ему предательский удар. Иногда ему казалось, что он видел, как его товарищи уничтожили эту нежить. А иногда, что это ему всего лишь привиделось, и на самом деле служанка Мортис вырвалась из крепких солдатских рук, чтобы мстительно преследовать его, подводя к той черте, которую по доброй воле мало кто решается пересечь.

Белгор вернулся к постели. Рядом на колченогом табурете лежали его доспехи. Дартин помог капитану облачиться в суконную рубаху со стальными пластинами и заклепками, наплечники, наручи и поножи. Застегнув широкий, украшенный серебряными бляхами пояс, Белгор прицепил к нему длинный меч в простых кожаных ножнах, затем надел круглый шлем-барбют. Поверх доспеха он накинул короткий синий плащ с разрезами в передней и задней части, украшенный на спине гербом Империи в виде головы льва со скрещенными мечами.

— Береги себя, старина. — Лекарь опустил руку на здоровое плечо воина.

— Не все в жизни зависит от нас, Дартин, — мрачно усмехнулся Белгор, сжимая в руке амулет, и процедил сквозь зубы: — И даже не всегда от Всевышнего.

Лекарь с осуждением посмотрел на него.

— Ты говоришь как еретик, — упрекнул приятеля Дартин. — Если тебя услышат слуги инквизиции…

— Не напоминай мне об инквизиторах, — прервал друга Белгор, и лицо его исказила гримаса ненависти. — Лучше бы они свои «благие намерения» обратили против истинных врагов Империи. Уверен, что в этом случае меньше погибнет мальчишек, которых собирают со всей страны, чтобы заткнуть бреши на границах…

Дартин хотел что-то возразить, однако после последней фразы капитана не произнес ни слова и еще больше помрачнел. Он знал, что вчерашний бой с нежитью закончился тяжелым поражением. Гарнизон понес серьезные потери — полегли почти все вновь прибывшие воины. Это были необстрелянные солдаты, юноши, едва научившиеся держать в руках меч…

— Спасибо за все, Дартин, — поблагодарил Белгор, пожимая на прощанье руку друга.

Воин решительным шагом вышел из лазарета и пересек квадратный, мощенный булыжником двор, поднялся на высокую крепостную стену и окинул взглядом горизонт. Клонившееся к закату солнце освещало последними лучами раскинувшуюся под зеленым холмом равнину, покрытую кое-где островками дубовых рощ и прямоугольниками запущенных полей. Черная зубчатая тень крепости с двумя островерхими башнями-клыками словно впивалась в близлежащую границу Империи, предупреждая ее нарушителей о грозных для них последствиях их нападений.

Но что им этот воображаемый оскал старой крепости? Для врагов уже давно не секрет, что дела в Империи идут неважно. Раздираемая своими воинственными соседями на части, Империя утратила статус могучего противника. Южные рубежи страдают от набегов орков и Легионов Проклятых. Север постоянно подвергается нападениям зеленокожих. Но самым страшным стал удар с востока — от эльфийского Альянса, вклинившегося в земли Империи, расколовшего ее, захватившего огромную часть территорий и почти дотянувшегося до сердца государства — столицы Фергал.

И теперь к этому списку с юга-востока вновь прибавился Битзаар. Похоже, король этой проклятой страны опять заключил союз с Алкмааром — все чаще алкмаарская нежить появлялась на границе Империи, пробивая в ней бреши, проникая в страну и губя все живое на своем пути. Сами битзаарцы в нападениях не участвовали. Меж воинов ходили слухи, что Битзаар собирается отвоевать у Империи все побережье Торгового моря вплоть до эльфийских границ и что якобы в обмен на помощь в этом деле Алкмаара Битзаар уступит нежити свои земли на алкмаарском побережье.

— Отсиживаются, трусы, бессмертия им захотелось, Мортис их подери, — процедил с презрением Белгор, глядя на окутанную тьмою вражескую сторону. — Бросают в бой своих уже мертвых союзников. Что ж, их не жалко пустить в расход…

Да, там, где тень крепости сливается с вечерними сумерками, переходящими в сплошной ночной мрак, нежить чувствует себя как рыба в воде… А Хигхольм находится как раз на самой середине границы с Битзааром и чаще остальных принимает на себя удары врага.

Капитан прислушался, но вокруг было удивительно тихо. Да и сама крепость хранила молчание, что было весьма необычно. Вздымались ввысь четыре квадратные остроконечные башни по углам крепостных стен, дрожали слабенькие огоньки в узких бойницах. На зубчатом забрале еще более высокой Круглой башни, возвышавшейся посреди внутреннего двора, застыли дозорные. Почти сливаясь с серым камнем гранитных стен, они напряженно всматривались в темнеющие дали.

В самой крепости тоже ничто не нарушало вечернего спокойствия. У деревянных пристроек к главной башне, где располагались общая опочивальня для воинов, трапезная и отдельно стоявшая палата лазарета, не видно было ни души. Не было никого и на ристалище около северной башни, там, где у самого ее основания стояли мишени для стрельбы из лука и деревянные болванчики для отработки режущих ударов. А ведь еще вчера эту площадку заполняли новобранцы. И где они теперь? Капитану больно было смотреть в сторону восточной башни, к которой прилепилась маленькая часовенка с холмиками свежих могил перед нею.

Не было слышно приказов командиров, шуток и перебранки воинов, бряцанья оружия и даже шума ветра — на всем лежала печать тишины. Даже флаги Империи на островерхих башнях поникли в воцарившемся безветрии.

Белгор повернулся к солнцу. Последние лучи заката ласково коснулись его лица. Почувствовав тепло, он закрыл глаза, мысленно покинул мрачный гарнизон Хигхольм и перенесся на северо-запад. Перед его внутренним взором возникли стены совсем другой крепости. Ему привиделась столица Империи — Фергал с его светлыми просторными площадями, приветливой сенью садов в пойме реки, ароматом свежевыпеченных булок, беззаботным смехом девушек у журчащих городских фонтанов. Ах, как это было давно…

Белгор открыл глаза. Светлое видение мгновенно рассеялось под тяжелым, угнетающим видом пограничной крепости. И Белгор вдруг понял, что теперь его здесь уже ничто не держит. Он достиг того возраста, когда мог оставить службу и вернуться домой. Он еще не был стар, хотя чело его прорезали морщины, а голову тронула седина. Но рука в бою оставалась твердой, а удар — точным. До сего времени его удерживал в крепости только долг перед своими погибшими товарищами. Но их уже как год нет…

Все это время Белгор искал малейшего повода отомстить за их гибель, бросаясь в каждый бой, как в последний, отдавая все силы победе. Однако с течением времени этот запал иссяк. Вначале капитан верил, что нанесшая ему удар нежить осталась целой и невредимой. Это с ней по большому счету он искал встречи. Но проклятой эльфийки больше никто не видел.

— Если ее не стало, — прошептал воин, — нет смысла искать встречи с ней.

Он уже не юный латник, чтобы бегать по холмам, как молодой олень. Подумав об этом, капитан прикусил губу, словно устыдившись своих мыслей. Но без этой ясной цели жизнь на границе потеряла для него весь свой смысл. Нет, он не испугался, просто… Просто он неимоверно устал. Ему давно хотелось вернуться в свой небольшой уютный дом, затерянный в лабиринте улиц столицы, дом, в котором он не был уже тридцать лет. И он часто подумывал о том, как хорошо было бы разбить на маленьком клочке земли перед домом фруктовый сад.

— Хотя «сад» это громко сказано, ведь там уместятся всего три-четыре яблони, это его любимое дерево. Но как же они будут радовать его своим цветом, нежным ароматом, легким, успокаивающим шелестом листвы и сочными сладкими плодами, особенно приятными после голых серых камней крепости, чахлой травы на склонах защитных валов и всех ужасов войны…

И Белгор понял, что окончательно решился. Он был опытным и уважаемым воином, его ценили очень высоко, однако сейчас он пойдет к коменданту Хигхольма и попросит отпустить его на покой без лишних церемоний и уговоров. И завтра он уже будет на пути в столицу… Не успел Белгор подумать об этом, как Сорг, высокий, статный воин лет сорока, одетый так же, как и капитан, в синий плащ и открытый шлем с т-образным вырезом, появился на крепостной стене. Увидев печаль на лице Белгора, комендант понял, о чем тот думает.

— Не хватает тебе твоих друзей, — сочувственно произнес Сорг. — Добрые были воины…

— И лучшие товарищи, — тихо отозвался воин. — Если б не они…

— Да, не всем так везет с друзьями. Ты так и не сдружился ни с кем с тех пор.

— Я лажу со всеми…

— Да, я знаю… Тебя уважают в крепости, ты обучаешь молодежь всем тонкостям военного искусства…

— Что толку, если все они обречены… — не сдержался Белгор.

Оба военачальника невольно обратили взоры в сторону часовни. Только сегодня утром там похоронили десять молодых воинов… Да, Белгор много занимался с ними, но времени не хватило, чтобы закончить обучение, им пришлось принять бой.

— Думаешь, мне самому это нравится? — произнес Сорг, хмурясь, и положил руку на рукоять висевшего на поясе меча. — Я вынужден кидать в бой любые имеющиеся у нас силы, чтобы отстоять крепость и вверенный нам участок границы. И я не представляю, что случится, когда исчезнут воины, подобные тебе…

У Белгора перехватило горло от волнения, но все же он нашел в себе силы ответить.

— Я все понимаю, Сорг, но я хочу уйти на заслуженный отдых, — произнес он и вопросительно взглянул на коменданта крепости. — Ты отпустишь меня?

Сорг вместо ответа устремил взор на темные дали. Трудно было понять, о чем он думает.

— Ты заслужил отдых, Белгор, — наконец произнес он. — И лекарь говорил, что твоя рана все еще опасна и не перестает беспокоить. Тебе действительно стоит вернуться домой, как бы мне ни хотелось, чтобы ты остался…

— Спасибо…

— Когда уходишь?

— Завтра.

— Рана?

— Если ты о плече, то это пустяк, царапина.

— А другая?

— Та напоминает о себе лишь во время битвы…

— Будь осторожен. Опасностей хватает и внутри Империи. Разбойники, та же нежить… У Мортис появились последователи уже в самой Империи.

— Я буду осторожен, Сорг, спасибо.

Они замолчали. На крепость опускалась ночь. Во внутреннем дворе сменялась стража, зажигались факелы.

Неожиданно на востоке прогремел гром. Белгор вздрогнул. Но в темноте было не разобрать, есть ли на небе хоть облако.

«Звезд-то не видно, — пришло на ум Белгору. — Да и молнии не было».

Не успел он подумать об этом, как небо озарила вспышка. Звезда, настолько яркая, что стало больно глазам, прочертила на черном небосводе белую слепящую линию. Слишком медленно для обычной звезды и слишком быстро для кометы, которая месяцами висит в небе. Хотя шлейф у нее был такой же роскошный, пылающий белым огнем, как и положено небесной гостье. Звезда пролетела над крепостью, на мгновенье окрасив все вокруг в белый цвет: стены, башни, изумленные лица воинов с обращенными ввысь взглядами, — и пропала где-то за холмами далеко на западе. Небо вновь почернело, и стало еще темнее, как будто кто-то облил все вокруг непроницаемыми чернилами. Воины бросились зажигать погасшие факелы и масляные фонари, чтобы разогнать мрак.

В крепости между тем началась суета. На внутреннем дворе столпился, наверное, весь гарнизон. Те, кто пропустил падение звезды, расспрашивали очевидцев. Тишина воцарилась только тогда, когда, покинув северную башню, через двор к главной башне, где располагался Зал Совета, направился прорицатель Тиквин, высокий седобородый старик в длинном черном балахоне и того же цвета островерхой шляпе с широкими полями. При ходьбе он помогал себе длинным посохом с навершием в виде головы дракона.

— Тиквин! — окликнул его Сорг. — Нужно посоветоваться.

Лица всех присутствующих обратились к начальнику гарнизона.

— Командиры отрядов — ко мне! — приказал комендант. — Белгор, ты тоже. И пусть кто-нибудь позовет этого недотепу Зика. Мы в Зале Совета.

Сорг, придерживая рукой ножны, сбежал по каменным ступеням со стены и бодрым шагом направился в сторону Круглой башни. Синий плащ с гербом Империи на спине развевался за ним, словно крылья. Веселый Хейл и мрачный Дарен, молодые начальники восточного и западного отрядов, оба крепкие, светловолосые и голубоглазые, отделились от толпы и поспешили вслед за начальником гарнизона. Белгор немного помедлил. Некоторое время он пристально вглядывался в темень на западе, туда, где упала звезда, словно ища ответа на загадку ее появления. Ясно, что это знак грядущих перемен, однако каких? К добру или к несчастью? Но ничего разглядеть ему так и не удалось. Холмы словно поглотили свет. Белгор медленно спустился с каменного забрала стены во внутренний двор. Воины не расходились, все еще судача об увиденном.

Белгор вошел в размещавшийся в основании Круглой башни Зал Совета последним. Когда-то здесь находился арсенал крепости, поэтому стены просторного помещения со сводчатым потолком были увешаны древним оружием: перекрещенными мечами, боевыми топорами и разноцветными щитами с геральдическими знаками. В огромном, в человеческий рост, камине весело потрескивали сосновые поленья. Пахло дымом и древесной смолой.

Сорг подошел к старинному стулу с высокой резной спинкой и занял свое место во главе массивного дубового стола с прямоугольной столешницей. Хейл и Дарен уселись рядом на табуретах. А молодой, бестолковый на вид ученик мага Зик занял место Белгора справа от коменданта крепости. С лица начинающего волшебника никогда не сходило недоуменное выражение, словно он не понимал, как оказался здесь и чего от него вечно хотят.

И только провидец Тиквин расположился отдельно, по левую руку от Сорга, в кресле у камина. Вытянув к нему ноги в потертых черных сапогах из толстой кожи, он задумчиво глядел на пламя с таким видом, словно все происходящее вокруг его не касалось. Когда в Зал Совета вошел Белгор, Зик подскочил на месте, уступая впопыхах занятое им чужое место, шагнул в сторону, споткнувшись, с грохотом уронил тяжелый дубовый табурет и сам чуть было не растянулся на полу. Сорг горестно вздохнул и с осуждением покачал головой.

Зик, прибывший на место погибшего старого мага, являл собой образец рассеянного, нерадивого и, что уж тут мелочиться, самого бестолкового, какого только можно себе вообразить, ученика волшебника. С заклятьями у него не ладилось, не ладилось у него и с людьми. Воины его не любили, потому что вместо помощи он доставлял одни хлопоты, и в гарнизоне Зик являлся предметом постоянных насмешек. Длинная темно-коричневая мантия мага висела на нем, как тряпка на огородном чучеле.

Сорг с удовольствием отослал бы этого недотепу обратно в столицу, о чем он многократно писал императору, требуя прислать в гарнизон опытного мага. Но все его попытки почему-то заканчивались неудачами.

Зик, тощий, понурый, с вечно втянутой в плечи головой, постоянно ощущал себя виноватым во всем, даже если это все не имело к нему никакого отношения. Он с удрученным видом поднял табурет, пододвинул его Белгору и отсел подальше от всех, забившись в угол зала.

Хейл, достаточно молодой воин восточного отряда, горячий и несдержанный на язык, однако при этом отважный и толковый командир, сверлил мага насмешливым взглядом. А вот вечно угрюмый и молчаливый Дарен даже внимания не обратил на инцидент с Зиком. Устремив взгляд на стол, он с задумчивым видом вращал вокруг оси воткнутый острием в столешницу кинжал. В старом дереве уже образовалась воронка в кольце мелкой стружки, но Дарена, похоже, нисколько не смущало, что он дырявит стол, за которым уже несколько столетий собирались почтенные члены Совета.

— Что ж, начнем. Сперва о Белгоре. — Сорг поднялся и, кивнув старому воину, сказал, обращаясь к собравшемся: — Белгор оставляет службу и покидает Хигхольм.

— Но почему? — Хейл нахмурился. — Кто будет вместо него командовать южным отрядом? Точнее, кто сможет им командовать?

— К сожалению, Хейл, я не могу выполнять свои обязанности с полной отдачей… — Белгор поднялся со своего места и оперся здоровой рукой на поверхность стола. — Я знаю, мой уход — это ослабление гарнизона, но если я останусь, то могу подвести всех вас. Моя старая рана не заживает. В самый разгар боя она парализует меня. Я не могу отдавать приказы, не могу биться с врагом. Вчерашний бой… Да, нам прислали юношей, которые мало смыслили в воинском искусстве, но в их погибели виновен и я…

Он виновато опустил голову.

— Ты был ранен, — возразил Сорг.

— Потому что старая рана парализовала меня. Я всего на несколько мгновений утратил способность отдавать приказы и вообще что-либо предпринимать. Но и этого хватило, чтобы мы потеряли молодых воинов…

— Не вини себя, Белгор, — Сорг знаком велел ему сесть. — Ты кого-нибудь считаешь достойным занять место командира из оставшихся в твоем отряде воинов?

Белгор отрицательно покачал головой.

— Если Хейл не возражает, я бы предложил одного из его воинов — Давиуса…

— Но почему Давиус? — воскликнул Хейл.

Ему не хотелось расставаться со своим лучшим воином, тем более что тот практически был его правой рукой. Он окинул взглядом присутствующих и понял по их виду, что иного варианта никто не предложит. Да и сам Хейл в глубине души понимал, что другого достойного воина в гарнизоне не найти.

— Пусть будет так, — сдался Хейл. — Иначе южный отряд останется без командира…

— Что ж, вот так и решим… Зик, разыщи Давиуса и приведи на Совет.

Ученик мага резко поднялся, на этот раз чудом не опрокинув тяжелый табурет, и вышел из зала, путаясь в полах коричневой мантии.

— Не скоро он его найдет, — заметил Тиквин, поворачиваясь к Соргу.

— Ты это прочел в огне камина? — хмыкнул Хейл.

— Не нужно быть пророком, чтобы предсказать действия нашего бестолкового мага…

— Так что говорят звезды, особенно падающие? — поинтересовался Сорг.

— Будущее слишком смутно…

— Как обычно, очень точно и убедительно, — недовольно буркнул себе под нос угрюмый Дарен. — Иногда мне кажется, что нам и с провидцем не повезло…

Тиквин, видимо, расслышав его слова, бросил на воина испепеляющий взгляд.

— Продолжай же! — Сорг в нетерпении воззрился на провидца.

— Я лишь видел, что грядут перемены… Видел отряд, осиянный светом упавшей звезды, пробирающийся через вражьи земли.

— Куда?

— Я видел снежные пики гор…

— Тимория? — удивился Сорг. — Что могло понадобиться у гномов?

— Свет звезды несет в себе огромную силу. Силу, способную все поменять в этом мире…

Сорг напряженно думал.

— Должен ли я послать кого-то на поиски этой звезды?

— Нет, — провидец покачал головой. — Она далеко, вне твоей досягаемости. И за ней уже послали из Фергала.

— Хочешь сказать, что они доберутся быстрее нашего? — удивился Хейл.

— Расстояния обманчивы, — заметил Белгор. — Мне показалось, что она упала за соседними холмами на западе. Всего за несколько мгновений она пересекла небосвод. Солнце проделывает этот путь за день…

— Белгор прав. Она пересекла все Выжженные земли…

Хейл присвистнул:

— Что ж, Белгору повезло, он доберется до столицы и узнает все об этом в подробностях раньше нас. Пришлешь нам весточку?

— Конечно, Хейл…

— А вот и Давиус…

Зик вошел в зал, проследовал в свой угол, опустился на табурет и принялся на нем задумчиво раскачиваться. Соратник Хейла Давиус подошел к столу и с достоинством поклонился присутствующим. Высокий и немного нескладный на первый взгляд, Давиус был лучшим мечником в восточном отряде.

— Зик сказал мне, в чем дело, — он смущенно посмотрел на своего бывшего начальника. — Но Хейл, смогу ли я…

— Не я прочил тебя в командиры южного отряда, — перебил его Хейл. — За тебя просит Белгор. Не знаю, стоит ли тебе его за это благодарить…

— Конечно, я признателен, — Давиус кивнул Белгору. — Южный отряд основательно потрепан после последней схватки, но для меня честь стать его командиром. Ведь он всегда, даже в самые тяжелые времена считался лучшим в Хигхольме. И я приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие. И твое тоже, Сорг. — Он почтительно поклонился коменданту крепости.

— Что ж, вот на этом и порешим… Последний год был самым трудным. Битзаар за это время нападал на нас около полусотни раз, не считая мелких стычек.

— То была только нежить, командир, — заметил Хейл.

— Но это не значит, что Битзаар тут ни при чем.

— У меня гораздо худшее предположение… — неожиданно подал голос Дарен.

Однако высказать его он так и не успел, потому что качавшийся на табурете маг потерял равновесие и внезапно грохнулся на пол. Сорг недовольно скривился.

— Зик, дубовая ты голова, — воскликнул он с раздражением, — еще одна такая выходка, и ты отправишься в столицу вместе с Белгором!

— Мне-то за что это наказание? — не сдержавшись, возмутился Белгор. — Из уважения к моим сединам прошу уволить меня от этой чести.

— Может, научишь его в дороге уму-разуму… — едко заметил Хейл.

Но Дарен прервал ушедший в сторону разговор ударом кулака по столу. Воин одарил вспыхнувшего от стыда мага таким тяжелым взглядом, что Зик мгновенно побледнел, с виноватым видом поднял табурет с пола, осторожно сел и стал тише мыши.

— Я думаю, — продолжил мрачно Дарен, — что коли нежить так расплодилась, грядет новая война с Алмааром. И чтобы понять это, не нужны никакие пророчества…

— Не путай одно с другим, — оскорбился Тиквин. — Война — это одно, пророчество — другое. Война и так много лет идет на рубежах Империи. Я же говорю о грядущих переменах!

— Лишь бы эти перемены не оказались хуже устоявшегося положения, — буркнул Дарен. — Как бы там ни было, но положение в гарнизоне скверное. Надо писать в столицу — нам нужны новые воины. Воины, а не мальчишки и не разбойники, которых силой доставили в крепость Норт для ее защиты, как написал мне мой кузен. И пусть пришлют толкового опытного мага. А этого бездельника давайте запрем в библиотеке, чтобы он там все штаны себе протер за книгами. А то небось бегал за девками вместо учебы…

Зик еще больше втянул голову в плечи. На глазах юноши от обиды даже слезы навернулись.

— Ну хватит, заклевали совсем Зика, — одернул Сорг говорившего и строго взглянул на Дарена. — Ты полагаешь, что я не писал в столицу, не просил воинов, толкового мага?

— Я знаю, что писал. Но надо еще, надо достучаться до них. Мы, считайте, потеряли почти весь южный отряд, а он, чего скрывать, благодаря Белгору был самым сильным в Хигхольме. Нам остается только уповать на храбрость молодого Давиуса и на то, что он сможет привести отряд в надлежащее состояние…

— Я приложу все усилия, — взволнованно отозвался Давиус.

— А что касается пророчества… — Дарен кинул пренебрежительный взгляд на прорицателя, — то нам гораздо важнее получить подкрепления. Что нам за дело до предсказаний, почтенный Тиквин, если завтра мы не сможем отразить удара врага и сложим здесь головы без пользы для Империи?

Прорицатель не нашел, что на это ответить. Он вновь уставился на огонь. А Сорг показал знаком, что заседание Совета закончено. Дарен выдернул кинжал из столешницы, вложил в ножны на поясе и удалился вместе с Хейлом. Белгор же дождался, пока Сорг напишет для него подорожную грамоту и письмо к императору с прошением о помощи гарнизону. После этого Белгор повел Давиуса в казарму, чтобы познакомить своих воинов с их новым командиром.

От южного отряда осталась половина. Воины приняли новость о назначении Давиуса без видимой радости, но неприятия тоже не выразили, и Белгор вздохнул с облегчением. Все-таки Давиуса хорошо знали в гарнизоне как отважного воина, и его было за что уважать.

Наступила полночь, когда Белгор направился в свою комнатушку, находившуюся в Круглой башне. В маленьком, узком помещении со сводчатым потолком едва уместились постель да небольшой сундук, в коем лежал весь скромный скарб воина. Комнатка эта столько лет служила ему домом, но он оставлял ее без сожалений. Он собрал вещи, проверил заточку меча и кинжала, положил в кожаную дорожную суму немного еды: на пути в столицу достаточно деревень, а крестьяне всегда рады угостить того, кто оберегает их от разбойников и орд нежити.

Ночь тянулась долго, обернувшись бесконечным кошмаром. Утром Белгор встал хмурый, не выспавшийся. Рука уже не болела, и Белгор сам без труда облачился в суконную рубаху со стальными пластинами, подпоясался широким ремнем, пристегнул к нему ножны и вложил в них длинный меч. Другой меч, короче и без ножен, завернутый в полоску кожи и обвязанный веревкой, он закинул за спину. Этот легкий меч он хранил как память о той злополучной, годичной давности битвы, в которой впервые встретился с эльфийкой. Это было все, что удалось найти на месте сражения с нечистью. Меч принадлежал Раду — самому молодому другу Белгора. От остальных не осталось ни следа, ни памятки.

Белгор вышел во двор, окинул последним взглядом Хигхольм. Воины высыпали на квадратный двор крепости, криками и жестами прощаясь с храбрым военачальником. Расстроенный Сорг крепко обнял его и, чуть не пустив слезу, подтолкнул к выходу из крепости. Дарен, Хейл и Давиус попрощались почтительными поклонами, положив на сердце правую ладонь. Лекарь Дартин долго тряс его руку. Кивнув замершей по стойке смирно страже у ворот, Белгор ступил на подъемный мост, переброшенный через ров. Пройдя по мосту, спустился с зеленого холма, на котором высился серый замок, и уверенно зашагал по грунтовой дороге. Его путь лежал на северо-запад.

Глава 2 Приграничная деревня

Желтая дорога петляла среди поросших орешником зеленых холмов, иногда ныряя в небольшие дубовые рощицы. Все дальше и дальше оставались за спиной Белгора гарнизон и вся его прежняя жизнь. И скоро серые стены крепости, а следом за ними и верхушки остроконечных башен с флагами Империи совсем пропали из виду. Когда это произошло, Белгор перестал оборачиваться, и мысли о службе и оставшихся в гарнизоне воинах сразу оставили его.

Когда-то ему нравилось служить отечеству, крушить врага, оберегать Империю, но последнее время служба давила на него тяжелым камнем. Может, из-за того, что он потерял верных товарищей, а может быть, из-за того, что врага не убавлялось, а только, наоборот, прибавлялось. И все белее тщетными казались усилия по сдерживанию отрядов неприятеля…

Сначала было пасмурно, но вскоре облака на небе разошлись, брызнуло солнце. Откуда-то повеял ветерок, принеся запах лаванды. И Белгор совсем воспрянул духом. Он улыбнулся радостному писку синиц в густом орешнике. Когда стало жарко, он снял шлем и положил его в дорожную суму, которую нес на плече.

Белгор вспомнил своего старого друга Нордека и подумал, что, как только вернется в столицу, первым делом проведает его. Как ему там служится, начальнику императорской стражи? Или он уже ушел на покой? Нордек был гораздо старше Белгора, годился ему чуть ли не в отцы. Однако между ними всегда была дружба на равных. Лишь в самом начале их отношений Нордек, пожалуй, побывал в роли наставника, обучая его искусству фехтования. Когда Белгор вернется в столицу, они обязательно пойдут в одну небольшую таверну, где изумительно готовили бараньи ребрышки и подавали тягучий, цвета красного вина, шибко хмельной эль. Этот эль славился на всю столицу — после первой кружки уже нельзя было устоять на ногах, хотя голова, казалось бы, оставалась трезвой.

Однако и Нордеку, и Белгору в те благословенные года первая кружка была нипочем. И часто они на спор перепивали каких-нибудь приезжих, которые по незнанию отважились вступить в состязание с ними. Лишь однажды они не вышли победителями из этого хмельного турнира — их перепила, стыдно вспоминать, какая-то девица из северо-восточных земель. Девицу, правда, со спины можно было принять за могучего воина, да и на поясе у нее болтался в ножнах меч. А еще в этой таверне всегда душевно сиделось. Хватало и гостей из других городов, и самых интересных известий…

К вечеру дорога привела Белгора в небольшое селение. Он перешел мост, перекинутый через небольшую, но быструю, шумную речку. Чуть дальше эта речушка вращала колесо водяной мельницы. Именно мельница — двухэтажный фахверковый дом с белыми стенами и темно-синими балками — оказалась первой на пути воина. Дверь дома была распахнута, на пороге ее стоял толстый мельник, весь белый от мелкой мучной пыли. Он отирал о фартук испачканные мукой руки, дружелюбно прощаясь с заезжим торговцем. Рядом с мельницей стояла груженная мешками повозка. Торговец забросил последний мешок с мукой, поблагодарил хозяина мельницы и тронулся в путь. Белгор, подойдя ближе, невольно замедлил шаг. Из дверей потянуло теплом и необыкновенно вкусным запахом сдобы. Мельник увидел воина и приветливо замахал ему рукой:

— Если ты собираешься останавливаться на ночлег в нашей деревне, добро пожаловать ко мне, солдат! У меня как раз пироги поспели!

— Если не буду обузой. Тебе, верно, не до меня…

— Да что ты, какая обуза! — отмахнулся мельник. — Если работа в радость, то и не устаешь. Проходи! Гил, у нас гости! Быстро собирай на стол!

Белгор зашел в дом и почти сразу оказался в трапезной. Посередине стоял длинный, почти во всю комнату стол, вдоль него протянулись скамьи. Из соседней комнаты вылетел мальчишка, худой, растрепанный и тоже присыпанный мукой. Увидев синий плащ и меч Белгора, он застыл на месте, раскрыв рот.

— Не зевай! — прикрикнул на него мельник. — Гость у нас заночует, еще успеешь надоесть ему своими разговорами о войне… — И хозяин повернулся к Белгору: — Это сын, — пояснил он. — Увидит рыцаря, сразу пристает с расспросами. Не хочетпродолжать семейное дело, рвется на войну. Ты не обижайся, уважаемый, но разве это занятие для мальчишки?

— Не думаю, — отозвался Белгор.

— Вот и я о том же, — обрадовался поддержке мельник. — Ну куда ему на войну? Худющий. Кормлю, как следует, а все бесполезно. И хлеба не любит, представь себе…

— Не могу я его столько есть, — насупился мальчишка, расставляя тарелки на столе.

Отец не сдержался и отвесил ему подзатыльник. Гил скрылся на кухне и через миг уже вернулся с подносом, полным пышных, покрытых золотистой корочкой пирогов. У Белгора даже слюнки потекли.

— Садись, уважаемый, — пригласил мельник гостя, зажигая масляную лампу, висевшую под потолком. — Не хочу хвалиться, но мои пироги известны по всей округе. Даже из соседних деревень приезжают. За мукой-то само собой. А вот еще и за хлебом, и за пирогами, особенно для трактиров и таверн…

— Постой, не тебя ли зовут Речным Мельником? — улыбнулся Белгор.

— А то! — засмеялся мельник. — И еще Ловцом Беглянки. Каламбур, конечно, но уж так нашу речку называют. А я Беглянку нашу поймал! В действительности меня зовут Римил, но об этом редко кто вспоминает.

— О, знаю твои пироги! — улыбнулся Белгор. — Как-то был у нас в Хигхольме праздник. Так начальник расщедрился, сделал у тебя большой заказ.

— Как же, как же! Года три назад было. Если мне не изменяет память, были и с грибами, и с курой, и с клюквой, и с черникой. Ну, вот сейчас один с грибами, а этот — яблочный…

— Товарищи потом еще долго вспоминали, — сказал Белгор, улыбаясь, но улыбка тут же исчезла с его лица, и он посерьезнел.

— Ну, так захватишь для них на обратном пути! — предложил мельник.

Белгор печально покачал головой, и мельник, наконец, заметил, что его гость омрачился, и все понял без слов.

— Вот оно что… — мельник сочувственно кивнул. — Ты потерял друзей…

— Да, погибли уже год как… И назад я не вернусь, устал, пора на покой…

Римил бросил взгляд на мальчишку, и Гил через миг уже ставил перед ними на стол оловянные стаканы и бутылку красного вина.

— Вино — это лучшее лекарство от забот нашей жизни, — засмеялся мельник.

— Пробовал, не поможет… — отрицательно покачал головой Белгор.

Мельник участливо посмотрел на него:

— Хоть я Гила и ругаю, что рвется в воины, но понимаю, что без вас никак. Кто столько лет нас защищал от нежити, зеленокожих и прочей нечисти?

— Я все равно не буду мельником! — горячась, воскликнул Гил. — Не отпустишь — сам убегу!

Белгор улыбнулся и присмотрелся к мальчишке внимательнее. Да нет, это совсем не мальчик, уже юноша. Просто ростом пока еще не вышел, да отощал, наверное, игнорируя пышную сдобу. Разве это еда для будущего солдата? Так, баловство.

— Не так просто быть воином, Гил, — заметил Белгор. — Даже наоборот — сложно. Тут кроме силы нужны и ум, и выносливость, а самое главное — отвага.

— Я смогу! — воскликнул Гил.

— Он все время от работы отлынивает, — с доброй улыбкой сказал мельник. — Обстрогал палку и, вместо того чтобы приглядывать за жерновом, тычет ею в соломенное чучело на соседском огороде! Кравен уже жаловался, — погрозил мельник сыну пальцем, — что ты ему там всю капусту измял! Сначала-то он был благодарен, что ты ворон разогнал чище пугала, а потом за голову схватился.

Гил залился краской стыда. Белгор засмеялся и потрепал юношу по плечу.

— Приглядывай за ним, а то убежит, — кивнул воин мельнику. — Лучше уж ты сам его отпусти. Только не сейчас. Рано еще. Он возмужать должен. Ты обещаешь подождать, Гил?

Юноша открыл рот от удивления, переводя взгляд с одного на другого.

— Вы серьезно? Отец, ты отпустишь меня?

— Видимо, придется, — мельник вздохнул, хотя в глазах его где-то притаилась боль грядущей разлуки.

Но он действительно был умен, этот речной мельник, и понимал, что есть вещи, избежать которых или исправить не всегда получается.

— Что ж, человек — это не кусок теста, из которого можно лепить что угодно. А если пирог не вышел, нельзя перелепить его заново, например в кулебяку…

— Отец…

— Не перечь, Гил.

— Ну, раз мы договорились… — Белгор взял завернутый в кожу меч и протянул его Гилу. — Владей. Этот меч принадлежал одному моему товарищу. Надеюсь, тебе он тоже верно послужит. Ножны, к сожалению, пропали вместе с его владельцем. Закажешь у кузнеца новые.

Гил, пораженный щедростью гостя, протянул предательски дрогнувшие, но не от тяжести подарка, а от волнения, руки и с благоговением принял меч в подставленные ладони.

— Спасибо, — охрипшим от волнения голосом произнес он. — Но что случилось с вашим другом?

— Это грустная история, Гил.

— Я должен знать.

— Да, ты должен знать.

Белгор на миг задумался. Перед его глазами возникла совсем другая картина…

И снова сумерки окутывают Хигхольм. В тот вечер, год назад, Белгор, возглавляя отряд из десяти воинов, возвращался в крепость с вылазки. По сообщениям лазутчиков, на границе с Битзааром в лесной чаще было замечено какое-то движение. Воины осторожно пробрались туда. Светлая роща кончилась, а дальше за ручьем, являющимся границей, стояла стеной темная непроницаемая чаща. «Хорошего мага бы сюда, — подумал тогда Белгор. — Попахивает колдовством нежити». Однако шло время, и ничего не происходило. И лишь когда стало смеркаться, из чащи вышел отряд нежити — лишенные плоти скелеты, живые мертвецы. И хотя их было два десятка, для отряда Белгора они не представляли ничего серьезного. Воины подпустили нежить поближе и атаковали. Бой был коротким. Никто из воинов Белгора не получил ни царапины. Расправившись с противником, они подождали еще немного, но на подмогу к нежити из рощи никто не спешил. Тогда воины вышли из засады и поспешили вернуться в гарнизон, пока солнце окончательно не село.

До ворот крепости оставалось совсем немного, когда у них в тылу неизвестно откуда появились новые костяки. Скелеты словно вынырнули из мрака, бесшумно, как призраки. Воины Белгора услышали, как вскрикнул шедший замыкающим Фелт и рухнул убитым. Тогда отряд Белгора дал отпор. Нечисть положили мгновенно. Двое подхватили тело Фелта, поспешили в крепость, до которой оставалось три сотни футов. Теперь в арьергарде шел Белгор. Постоянно озираясь, они прошли десять шагов, двадцать, тридцать… И уже почти у самых ворот Белгору в спину вонзился клинок. Трое верных товарищей бросились на эльфийку в черных доспехах, поспешно отскочившую назад, в то время как раненный в спину Белгор проваливался в небытие.

— Я очнулся через несколько дней, — продолжил свой рассказ Белгор. — Лекарь гарнизона сообщил мне, что товарищей не нашли, один лишь меч остался от Рада. Я сходил на то место, пытаясь найти следы, но ничего не обнаружил. И хотя я ничего не смыслю в колдовстве, мне показалось, что там применили магию…

— Вот это да! — воскликнул Гил. — А в Хигхольме у вас есть маг?

— Есть, но и он ничего не нашел. Честно говоря, он не так хорошо еще смыслит в колдовстве. Начальник гарнизона просил прислать мага вместо выбывшего, но он не предполагал, что пришлют никуда не годного ученика. Ничего не умеет, опыта не нажил. Так что, Гил, в жизни воина нет ничего важнее знаний и опыта. Это самые ценные вещи, которые стоит приобрести.

— Я понял, — кивнул юноша. — Я буду тренироваться.

— И самое главное, не на чучеле в огороде Кравена.

— Хорошо, — мальчишка смутился. — К тому же от того чучела почти ничего не осталось.

Он кивнул на окно. Белгор со смехом поднялся из-за стола, подошел туда. На фоне восходящей луны в соседском огороде была видна палка с перекошенной перекладиной, а от изображавшего голову чучела котелка осталась одна половинка с чудом уцелевшей ручкой.

— Что говорить, хорошо ты его отделал! — произнес воин и осекся.

В лунном свете мелькнули две тени, потом еще и еще.

«Нежить», — вздрогнул Белгор и выхватил меч.

— Нежить! — Он спешно отступил от окна, загасил лампу. — Гил, доставай меч!

— Но… — мельник в отчаянии воззрился на воина.

— Тише, их слишком много! — отрезал Белгор. — Не справлюсь один. И ты сам тоже что-нибудь бы взял. Хоть прикрыться.

Гил поспешно размотал на мече веревку и сорвал кусок кожи с клинка. Снаружи не было не слышно ни звука. И вдруг тишину разорвал дикий вопль. Белгор шагнул к двери, глянул в щель, потом чуть приоткрыл створку. Шума и криков прибавилось, и в деревне воцарился переполох. Крестьяне повыскакивали наружу: кто-то с дуру крикнул «пожар». Однако вскоре несчастные уже поняли, что к чему. Белгор мгновенно оценил происходящее. Слишком много врагов, но он не может стоять тут и смотреть.

Он рванулся вперед. Взмах меча, еще и еще… Три живых мертвеца упали. Но на Белгора уже наседали другие. И вдруг рядом оказался Гил. Держа меч в обеих руках, хотя тот и не был двуручным, он каким-то чудесным образом отбил удар скелета и сам сделал выпад. Во все стороны полетели кости. Белгор не успел вздохнуть с облегчением, как ему вновь пришлось отбиваться от врагов. «Хвала Всевышнему, здесь только низшая нежить, — подумал Белгор. — Отобьемся».

И так они стояли спиной к спине, отражая нападение врагов, но их поток не иссякал. Белгора охватило отчаяние. Что ж, он, похоже, погибнет, так и не добравшись до столицы, не увидев своего дома, не посадив сада… Но почему должен гибнуть сейчас этот мальчишка, еще толком-то и не видевший жизнь? Эта мысль придала ему злости, и он с яростью разрубил на части еще два скелета. Спешно плечом утер пот, застилавший глаза, и увидел плотное, сжимавшееся вокруг них кольцо врагов.

— Гил, — тихо позвал Белгор.

— Да, со мной все в порядке.

— Ты настоящий герой, Гил, — еще тише, почти шепотом, произнес Белгор.

Что ж, остается только одно — умереть, прихватив с собой как можно больше этих тварей. И вдруг поток нежити остановился, словно враги размышляли, с какой стороны лучше напасть на последних оставшихся в живых защитников селения. Белгор на миг зажмурил глаза, прощаясь со всем, что знал. «Видимо, все же не вовремя я решил вернуться в столицу», — промелькнуло у него голове. Но что толку в этот миг жалеть о содеянном? Он чуть повернул голову, взглянул на Гила, ожидая увидеть дрожащего от страха мальчишку. Но тот держался удивительно мужественно: закусил губы, руки чуть дрожат, но не от страха, а от азарта, глаза внимательно следят за врагами. Гил не трус, но он умрет, так и не осознав, что это был первый и последний бой в его жизни.

«Все, вперед!» — решился Белгор, и в этот миг его опять пронзила страшная боль в спине. А сердце сжалось до размеров горошины. Меч выпал из ослабевшей руки. Воин упал на колени, а потом и вовсе навзничь. И вдруг над ним просвистели выпущенные из лука стрелы. Он даже подумал, что целились в него, а рана на этот раз спасла его от смерти.

— Белгор?! — отчаянно крикнул Гил.

Ему вторили стрелы, которые вылетали откуда-то сзади, из темноты, со свистом, переходящим в шипение. Белгор, согнувшись от боли, из последних сил старался удержать ускользающее сознание и никак не мог взять в толк, кто это мог прийти им на помощь. Неожиданно все стихло.

— Эрин, ты? — услышал Белгор тихий выдох Гила и вдруг увидел перед собой лицо эльфа.

— Ах ты, нечисть, — с ненавистью прошипел Белгор, вставая на одно колено.

Прилив сил почти привел его в сознание.

— Не совсем так, — процедил сквозь зубы эльф и поинтересовался: — Старая рана болит, имперец?

Белгор почувствовал, как эльф коснулся его груди кончиками длинных пальцев. Странно, но это прикосновение ощущалось и через доспех. Однако самым удивительным было то, что боль мгновенно утихла, а сердце застучало ровно и спокойно, будто разжались невидимые вороньи когти. Вместо боли воин почувствовал в груди приятное тепло. А через миг он уже сам смог подняться на ноги. Белгор огляделся. Кольцо нежити осталось на месте, разве что теперь враги лежали поверженными, разрушенными костяками, а из их черепов торчали стрелы с черным оперением. «Пятнадцать», — подсчитал Белгор про себя и воззрился на нежданного спасителя, с трудом сдерживая изумление. Он ожидал увидеть по крайне мере нескольких стрелков, но перед ним стоял всего один эльф с простым луком разведчика да вложенным в ножны Клинком Грани. Гил застыл рядом, бледный, все еще сжимая рукоять меча обеими руками.

Спаситель — не спаситель, но только эльф не человек… Меч Белгора метнулся вперед и остановился у горла эльфа. Тот даже не шелохнулся.

— Ты его знаешь, Гил? Ты назвал его имя?

— Да, он приходил несколько раз к отцу… — Гил вдруг опомнился. — Отец! Что с ним?

Юноша развернулся и бросился к мельнице. Белгор осторожно обернулся и похолодел — на пороге мельницы лежал Римил с рассеченной грудью, мертвый…

— Ты умеешь быть благодарным, имперец, — язвительно заметил между тем эльф.

Белгор оглядел его с головы до ног. Одет вряд ли как воин — простые штаны да легкая кожаная куртка, единственным украшением которой являлись вышитые по краю рукавов и ворота алые листья. Кроме лука разведчика, на поясе Клинок Грани, а за спиной пустой колчан — ничего особенного… Одежды черные и слишком уж мрачные для светлого эльфа, но и на нежить не похож… Хотя Белгор краем уха слышал, будто некоторые эльфы так до сих пор скорбят о разрыве своих божественных создателей Галеана и Солониэль, ставшей Мортис…

— С каких это пор люди и эльфы стали союзниками? — отозвался Белгор. — И хотелось бы узнать заранее, как дорого мне обойдется моя благодарность?

Эльф рассмеялся:

— Тебе это не составит особого труда.

— Вот как? Я подумаю. А пока, будь добр, ответь, что ты тут делаешь и что за дела у тебя были с Римилом?

— Ничего особенного. Я изгой. А у Римила очень вкусные пироги.

При других обстоятельствах Белгор расхохотался бы. Сейчас же он нахмурился, но отвел-таки меч от горла эльфа. Он перевел взгляд на Гила и спросил эльфа:

— И мальчика знаешь?

— Видел. Ему, знаешь ли, я тоже не понравился, он упрекал отца, что он меня прикормил.

Белгор криво усмехнулся и подошел к Гилу. Юноша сидел подле тела отца и беззвучно плакал, закрыв лицо ладонями. Белгор опустился рядом, положил руку на плечо.

— Почему, почему? — шептал Гил. — Почему я не смог защитить его?

Он обратил отчаянный взгляд на воина.

— Не кори себя. У нас все равно не было шансов. И если бы не этот… — он обернулся.

Эльф стоял рядом.

— Мне очень жаль твоего отца, Гил, — произнес эльф. — При всей моей нелюбви к людям это был замечательный человек. Первый и последний, с кем мне хотелось бы иметь дело.

Белгор бросил на эльфа проницательный взгляд. «Так ты у нас еще и остер на язык, — подумал он. — Хотя Римил действительно был тебе симпатичен, ты этого не скрываешь. А что же ты скрываешь?»

— Помоги его поднять, — бросил он эльфу. — Далековато тебя занесло от земель Альянса. И как же ты пробрался сюда? Гарнизоны на эльфийских границах, насколько я знаю, куда более бдительны, чем местные.

— Именно так. — Эльф забросил лук, на который опирался, за спину, поднял вместе с Белгором тело мельника. — Но от Эдраса я плыл на лодке.

— Не хочешь ли ты сказать, что высадился в Форте Тарн?

— Это было бы самоубийством. Я высадился дальше.

— Дальше?

Вдвоем они занесли Римила в дом, положили на лавку.

— Если мне будет позволено, — сказал эльф, вглядываясь в лица людей, — я могу подготовить его к погребению. Это самое малое, что я могу сделать для него…

Белгор вопросительно взглянул на Гила. Юноша нахмурился было, но потом кивнул.

— Спасибо за доверие, — эльф даже чуть поклонился.

«Совсем чуть-чуть, — отметил для себя Белгор и подумал: — А не важной ли птицей был этот эльф в Альянсе? И хорошо бы узнать, за что его изгнали…»

— Выйди, Гил, — произнес Белгор. — Тебе не стоит смотреть.

Тот стиснул зубы и ушел.

— Так значит, ты высадился дальше… Насколько? — напомнил о своем вопросе Белгор. — Дальше идут земли Битзаара.

— Именно там.

Белгор в изумлении воззрился на эльфа.

— А потом направился сюда? Зачем?

— В Битзааре неспокойно. Как ты мог заметить, они опять связались с нежитью. Я решил, что в Империи будет безопаснее…

— Как ты миновал наши посты?

— Не открою секрета, если скажу, что ближайший к Форту Тарна гарнизон очень слаб. Его, наверное, потому и не усилили, что он находится совсем рядом с могучей крепостью. Самое удивительное, что и со стороны Битзаара там слаба охрана. Так что я спокойно проскользнул немного западнее. Думаю, никто этот путь еще не разведал, все же близость Форта делает свое дело.

Эльф разрезал ножом светлую, цвета льна коту и сорочку мельника, превратившиеся в лохмотья и пропитавшиеся кровью. Налил в плошку, в которой раньше замешивали тесто, воды. Достал из заплечной сумки какие-то травы, бросил в плошку, провел ладонью над водой. Даже стоя в нескольких шагах, Белгор почувствовал волну тепла. Вода через несколько мгновений забурлила. А потом успокоилась.

«Эльф, так ты еще и маг? — подумал Белгор и насторожился еще больше. — Надо послать Соргу весточку об уязвимом месте границы, пока это не стало известно еще кому-нибудь».

Эрин между тем смочил тряпицу, омыл тело мельника. В комнате рассеялся запах крови и повис успокаивающий, чуть терпкий аромат трав. Рану, длинный глубокий порез через всю грудь, эльф заложил выуженными из отвара мелкими цветами и лепестками.

— Надо его облачить в чистую рубаху… — заметил эльф.

— Гил, принеси рубаху отца… — крикнул Белгор.

Никто не отозвался. Воин высунул голову в переднюю:

— Гил!

Не дождавшись ответа, Белгор вышел в переднюю, заглянул в пустую комнату, оказавшуюся кухней. Потом, встревожившись, поднялся наверх на второй этаж. Зажег лучину, огляделся. Увидев сундук для вещей, открыл, нашел там рубаху, спустился вниз. Гил не появился. Белгор и Эрин осторожно приподняли мельника, облачили в чистое одеяние.

— Поищу Гила, — буркнул Белгор.

Он вышел с мельницы и столкнулся на пороге с мальчишкой. Гил дрожал, в глазах у него стояли слезы.

— Все соседи мертвы… Они успели убить всех!

— Тише, тише, — прошептал Белгор. — Ты должен держаться!

— Прости…

Они вернулись в дом. Эрин сидел в углу, рассеянно отрывал кусочки от оставшегося на столе куска пирога и задумчиво их жевал.

— У меня есть множество причин не доверять эльфам, даже если эльф вдруг оказывается спасителем, — начал разговор Белгор.

— Вот как? Чем же тебе лично досадили эльфы, имперец?

— Одна из вас едва не убила меня и погубила моих товарищей.

— Эльфийская женщина? — В голосе Эрина послышались нотки любопытства. — Вот так, запросто, одолела нескольких могучих мужчин?

— Ты сегодня за пару мгновений уничтожил пятнадцать бойцов Мортис. Не без помощи магии, верно?

— Нежить — это все-таки несколько иное, чем живые, думающие воины, — возразил эльф. — Хотя… — он помедлил и вдруг вонзил в Белгора проницательный взгляд, такой острый, что от него у воина вдруг пробежали мурашки по спине, а сам он невольно сжал рукоять меча. — Эта эльфийка тоже была нежитью.

— Откуда ты знаешь? — выдавил Белгор.

— Рана. Рана, что сковала тебя, нанесена нежитью, я это почувствовал. Здесь тоже не обошлось без магии. Но я, если мы договоримся, могу излечить тебя от нее.

— Договоримся? О чем?

— Ты спрашивал, во сколько тебе обойдется твоя благодарность? — напомнил Эрин. — Совсем ничего не будет стоить. Мне всего лишь нужен проводник до столицы. Я не ошибаюсь, ты ведь и так туда направляешься?

— Зачем тебе в Фергал?

— Узнать кое-что. Не беспокойся, я не вражий лазутчик и шпион. Я всего лишь хочу разузнать о небесной посланнице.

— Небесной посланнице? — поразился Белгор.

— Вряд ли найдется в Невендааре кто-то, кто не видел позавчера упавшую звезду.

— Звезда — посланница небес? — впервые за все время подал голос Гил.

Он так и сидел подле отца, рассеянно прислушиваясь к разговору.

— Откуда ты знаешь, эльф?

— Ты, кажется, назвал меня магом, — улыбнулся Эрин. — Еще я могу немного предвидеть будущее, но недостаточно для того, чтобы называться прорицателем… В гарнизоне у вас есть прорицатель? Что же он сказал?

— Ничего о небесной посланнице. Но с чего ты взял, что в столице будет что-либо известно?

— Я знаю, что она направляется туда. И это единственное, что мне известно. А узнать, что за послание она несет, крайне важно. И будем надеяться, что это окажутся новости об окончании войны.

— Ты так полагаешь?

— Ну уж точно не новости о продолжении войны, — фыркнул эльф. — Этим-то никого не удивишь. Все давно ждут именно новостей об окончании. Как бы там ни было, эльфы считаются врагами Империи. Первый попавшийся инквизитор… — Эльф чуть помедлил, увидев гримасу отвращения на лице Белгора, и продолжил: — Решит «поразвлечься» со мной. Да и остальные, вполне добропорядочные граждане, вряд ли останутся равнодушными к тому, что по дорогам империи спокойно разгуливают эльфы…

— То есть ты полагаешь, что в моем обществе тебе будет безопаснее? — Белгор ухмыльнулся.

Эльф пожал плечами.

— В твоем обществе я даже готов изображать важного пленника, чтобы любопытные задавали меньше вопросов…

— Важного пленника?

— Да, чтобы не кидали камни и не обливали помоями. Не хочу причинять никому вред, но могу не сдержаться… — И эльф лукаво улыбнулся, а через миг вновь стал серьезен. — А я так излечу твою рану, имперец, что она уже больше никогда не побеспокоит тебя, а если повезет, избавлю и от дурных воспоминаний.

Белгор вопросительно посмотрел на юношу:

— Что скажешь, Гил?

— Я пойду с тобой, Белгор, — произнес тот. — Ты же не оставишь меня здесь? Я должен стать воином, должен отомстить за смерть отца, за всех невинных, погибших сегодня…

— Я возьму тебя с собой и стану твоим наставником в воинском искусстве.

— Я готов! — кивнул Гил.

Не случись нападения нежити, не случись смерти мельника, Гил бы произнес эти слова с радостью и мальчишеским азартом. Но теперь он произнес их серьезно, с мрачной решимостью. «Ну, вот и ты испил горькую чашу потерь на войне…» — подумал Белгор и едва заметно кивком показал на эльфа: что, мол, делать с ним?

Гил хмуро поглядел на эльфа, однако одновременно на лице юноши появилось смущенное выражение:

— Я не поблагодарил тебя за спасение, Эрин…

— Не стоит. Твой отец был очень добр ко мне. Светает, самое время попрощаться с ним…

Гил омрачился, и вновь на глаза у него навернулись слезы.

— Где? — задал вопрос Белгор.

— Я покажу, — тихо ответил Гил.

Они вышли с мельницы. Белгор и Эрин несли лавку с мертвым мельником. Гил привел их на небольшое кладбище, расположенное чуть в стороне от села. Здесь, около маленькой часовенки, они остановились. Белгор осторожно отодвинул в сторону надгробную плиту — тут покоилась мать Гила. С еще большей осторожностью Белгор и эльф опустили тело в могилу. Задвинули плиту. Гил коснулся пальцами камня, прощаясь, поднял взгляд на Белгора.

— Пора, — произнес Белгор.

— Так что? — спросил Эрин.

— Идешь с нами. Лук и клинок отдай.

— Может, оставишь мне? На дорогах неспокойно, и моя меткость пригодится. А особо любопытным будешь говорить, что я дал клятву не использовать оружие…

— Нет! — жестко сказал Белгор. — Или ты соглашаешься, или добирайся до столицы сам, положившись на свою меткость.

Лицо эльфа дрогнуло. Что-то нехорошее проскользнуло в его глазах, но он недолго сомневался. Отдал лук и меч Белгору.

— Колчан оставь и подними свои стрелы, — приказал капитан. — Гил, соберись в дорогу.

Эрин вернулся на поле битвы, извлек стрелы из тел нежити, и костяки тут же рассыпались в прах. А Гил сбегал в дом, быстро собрался и вернулся к Белгору. Перед дорогой юноша умылся, отмывшись от муки, надел чистую одежду. На нем были суконные штаны и рубаха с длинными рукавами, поверх которой Гил накинул короткий коричневый плащ без рукавов. Меч он пристроил в петле за спиной. Обувь — мягкие сапоги без каблуков — достались юноше в наследство от отца. В правой руке Гил нес большой узел. По аромату Белгор понял, что в нем — пироги Римила, последняя память о мельнике…

Глава 3 Чаровница

В предрассветном сумраке покинули путники деревню. В светлеющем небе таяли звезды. Глядя на них, Белгор невольно вспомнил слова эльфа. Кто она, посланница небес, и какие вести несет? Неужели действительно об окончании войны? Но каким образом? Белгор представил положение Империи, и сейчас ему с большим трудом верилось, что кто-то способен установить в Невендааре мир. На Империю продолжались набеги зеленокожих и эльфов Альянса, прорывались и Легионы Проклятых. Нежить разделяло Торговое море, но и она о себе довольно часто напоминала, вступив в союз с соседним Битзааром. Да и внутри Империи хватало лихих людей.

«Чтобы в Империи водворился порядок, Всевышнему придется прислать целую армию ангелов, только им под силу оберегать наши границы», — подумал Белгор.

Сейчас же ряды имперских воинов пополнялись за счет крестьян и даже разбойников. Белгор вспомнил мальчишек, которых привели к ним всего пару недель назад. Им бы только земледелием заниматься, а никак не ратным делом. Однако по приказу Сорга их включили в южный отряд, а Белгор стал их натаскивать. У них уже стало что-то даже получаться, когда нагрянули воины Мортис, и новых бойцов пришлось бросить в битву. Что ж, гарнизон устоял, но устоял, в том числе, и ценой жизни этих молодых парней.

Белгор посмотрел на Гила. Нет, Гил не такой, как те юноши, которых оторвали от привычных полевых работ. И он прошлой ночью уже доказал это, сражаясь с врагами. Из него выйдет сильный и смелый воин.

Потом Белгор стал размышлять об Эрине. Эльф тотчас оглянулся на воина, словно почувствовав это, но тут же устремил взор вперед, пристально всматриваясь в уходившую в холмы дорогу, в окружающий ее лес и прислушиваясь. Если эльф говорит правду, то это очень странная правда. Если он изгой, зачем ему беспокоиться о том, какие вести несет небесная посланница? Хотя, может быть, узнав это, он, таким образом, хочет заслужить право вернуться в свой клан? Что ж, это может оказаться правдой. А если нет? На этот счет у Белгора было только одно разумное предположение: Эрин лгал насчет того, что он изгой и не лазутчик. Как раз наоборот. Узнав от своих прорицателей о падении звезды, Альянс отправил разведчика в столицу Империи узнать новости. Если это так и Альянс узнает о миссии посланницы, он вряд ли получит большое преимущество перед Империей, зато уж точно будет предупрежден.

«Надо будет посоветоваться с Нордеком, — подумал Белгор. — В любом случае, я обещал довести эльфа до столицы, но выводить его оттуда не клялся».

Открытая местность между тем кончилась. Дорога нырнула под сень букового леса. Рощица была молодая — через тонкие стволы пространство просматривалось далеко вокруг: холмы здесь вздымались и спускались весьма полого, и Белгор чуть успокоился. Врагу негде притаиться, и неожиданно ему не напасть. Солнечные лучи пробивались через листву, покрывая землю золотыми пятнами света вперемежку с причудливо колышущимися темно-зелеными тенями. Где-то в верхушках деревьев беззаботно шумел ветер. С востока доносился едва уловимый запах воды — недалеко отсюда текла река, может быть, та самая Беглянка.

В полдень Белгор устроил привал. Ночь у всех троих была бессонная, и перед дальнейшей дорогой стоило хорошо выспаться. Остановились на небольшой поляне в стороне от дороги, в уютной, скрытой со всех сторон склонами холма лощине. Ветви буков смыкались над ней неплотным пологом. Гил бережно развернул узел с отцовскими пирогами. Лицо его дрогнуло, но он уже смог сдержать слезы.

«Возмужает, не успеешь оглянуться», — подумал Белгор и с улыбкой принял из рук юноши протянутый кусок пирога.

Такой же пирог Гил протянул и эльфу. Тот, благодарно кивнув, взял. Некоторое время они ели, запивая водой из фляжки. Вернее, у эльфа оказалась своя, и Белгору показалось, что тот пил настой из трав — до него донесся легкий терпкий запах какого-то зелья.

— Гил, я караулю первым, — сказал Белгор после короткой трапезы. — Потом ты.

Юноша кивнул, устроился на мягком ложе из трав, завернувшись в плащ, и мгновенно провалился в сон. Эльф же с интересом взглянул на Белгора.

— Мне ты свой сон не доверишь?

— Кто же, оставаясь в здравом уме, поверит эльфу? Наша жизнь уже была один раз в твоих руках. Что-то больше не хочется.

— Разве спасение от нежити не залог моего искреннего расположения к вам? — спросил Эрин и презрительно скривился: — Конечно, так действительно проще. Сознание, что ты обязан жизнью врагу, не для тебя, благородный воин.

— Доберемся до Фергала, и я принесу тебе извинения, так уж и быть, ваше оскорбленное моим недоверием величество.

— Как хочешь, — Эрин пожал плечами, растянулся на земле, устремив взор на листву.

По лицу эльфа заскользили тени и пятна света, и вдруг боль отразилась на нем — он закрыл глаза и отвернулся.

— В ваших лесах царит вечная осень, — произнес Белгор. — Тебе неприятно видеть зеленую листву?

— Вовсе нет, — негромко ответил эльф. — Каждый из нас надеется увидеть весну. Но когда наступит этот срок?

— И ты думаешь, что об этом что-то известно небесной посланнице?

— Мы живем в одном мире, имперец. В нем все взаимосвязано и… — Он помолчал, потом повернулся к Белгору, продолжив: — Прежде чем наступит весна, должно прийти время зимы, а это пора, когда природа вокруг умирает. Сейчас время в Невендааре остановилось, застыло. Но может быть, скоро все изменится…

Эльф больше ничего не сказал, закрыл глаза и, как показалось воину, уснул. Белгор достал из походной сумы карту, разложил на земле, прикинул расстояние. Если они будут идти в том же темпе, особо не торопясь, то будут в столице через две недели. Не так далеко они отошли от границ опасных соседей, но здесь, в этой светлой роще, им ничего не грозило, Белгор почему-то в этом не сомневался. Солнце по-прежнему щедро одаривало землю своими лучами, иногда поднимался ветерок, ласково овевая лицо, и Белгор вновь унесся мыслями к своему дому и яблоневому саду. Он не заметил, как задремал…

Пробуждение наступило неожиданно — он проснулся в холодном поту от вязкого кошмара. Сначала ему привиделась столица, светлая и шумная, полная людей на улицах. И вдруг все потемнело, а потом и вовсе исчезло во мраке. Боль пронзила спину, и на короткий миг из окружающего мрака вынырнуло искаженное злобой лицо эльфийки-нежити.

Белгор в немом крике распахнул рот, раскрыл глаза, но перед ним через листву пробивалось солнце, и он понял, что уснул. Воин резко поднялся и встретился взглядом с Эрином. Эльф, похоже, давно уже не спал — сидя на коленях, он стрелой вычерчивал какие-то символы и знаки на очищенной от растительности земле. А вот Гил еще пребывал в царстве сновидений, и сон его был беспокоен — юноша широко раскинул руки, сжав кулаки, словно защищаясь от кого-то.

— Тебя не оставляет прошлое, имперец, — заметил эльф. — И каждый раз она почти добирается клинком до твоего сердца.

— Ты тоже видел эльфийку? — нахмурился Белгор.

— Да, видел… — Эрин задумчиво воззрился на один из символов, что-то подправил в нем наконечником стрелы. — И тебя, верно, удивит это, но я знал ее когда-то, когда она еще не стала пешкой Мортис.

Он посмотрел на Белгора таким проницательным взглядом, что старому вояке стало не по себе, и в груди его вновь расползся холодок.

— Ты знал ее? Она из твоего клана?

— Из соседнего… Впрочем, я не собираюсь оправдывать ее поступки перед тобой. Она и живая охотно отняла бы жизнь у имперца, — эльф поднялся. — Сними доспехи.

Белгор еще больше нахмурился и отрицательно покачал головой.

— Ты не забыл, я обещал излечить тебя от раны.

— Как-то уже не очень хочется, особенно после того, как я узнал, что ты знаком с моей кровницей.

— А если я скажу, что нас с ней никогда не связывала дружба? Это изменит твое мнение? — Эльф скривился в неприятной улыбке. — Желай я твоей гибели, я не остановил бы нежить и, пожалуй, ничто не мешало мне совсем недавно помочь тебе сменить свой кошмарный сон на вечный. Ты так мирно спал…

Белгор нехотя снял доспех.

— Рубаху тоже.

Капитан подчинился и скинул стеганую рубаху, которую носил под доспехом. Эрин достал из заплечного мешка какую-то склянку, подошел к Белгору и присмотрелся: на спине воина белел небольшой ромбовидный шрам.

— Клинок Гибеллы, — определил эльф. — Все ясно.

Эрин открыл склянку, плеснул на пальцы несколько капель какого-то зелья, провел по шраму, а потом вывел пальцем на спине Белгора какой-то магический знак.

— Как долго ты собираешься лечить меня? — поинтересовался Белгор.

— Думаю, одного раза будет достаточно.

— Слава Всевышнему, — пробормотал Белгор.

Однако эльф услышал его слова и пренебрежительно фыркнул.

— Удивительно, люди обязаны своим существованием Бетрезену, но поклоняются Всевышнему, который упек их создателя в ад. Где логика?

— Своим существованием вы обязаны и Мортис, однако я не слышал, чтобы эльфы поклонялись ей, — парировал Белгор.

— Нас создала Солониэль вместе с Галеаном… — возразил Эрин. — Мортис — это уже не Солониэль.

— Бетрезен тоже сейчас уже не тот, — примирительно заметил Белгор. — Наш спор глуп. Оба ваши создателя от вас отвернулись, а наш Всевышний нас оберегает.

— Что-то незаметно…

Эрин сделался мрачен, закинул склянку в суму. Белгор поднялся, натянул стеганую рубаху, надел доспехи. После «лечения» эльфа ему действительно стало лучше. Неприятный осадок, оставшийся от недавнего кошмарного сна, исчез, в каждой клеточке тела ощущался прилив сил. Он подошел к Гилу, тронул за плечо. Юноша проснулся.

— Уже пора? — Он сел.

— Не для караула, — тихо произнес Белгор. — Я имел неосторожность заснуть, Гил. Но наш незваный спутник вроде приглядел за нами.

— Не нравится он мне, — прошептал Гил, осторожно посматривая в сторону эльфа, вновь вернувшегося к рисованию символов на земле. — Отец-то вообще ко всем дружелюбно относился, но вот… Сам не знаю, но почему-то ему нравилось слушать эльфийские сказания и истории, которыми Эрин расплачивался за отцово гостеприимство. Я говорил отцу, что эльфы — наши враги, и на северо-восточных рубежах наши воины гибнут от их клинков, стрел, магии. Но отец отмахивался, считая, что Эрин не такой и нам ничего не грозит.

— А почему он был так уверен в его безвредности?

— Не знаю, мне он не говорил.

— Что ж… Дело близится к вечеру. Оставаться здесь на ночлег я бы не стал — надо подыскать более защищенное укрытие. Да и пройти мы успеем еще достаточно много до ночи.

Гил поднялся с травы. Эльф, уже готовый к выходу, ожидал их с нетерпением. Они выбрались на дорогу и тронулись в путь. Солнце все еще ярко светило, хотя света сквозь листву пробивалось уже гораздо меньше. Лес незаметно погружался в вечерний сумрак. Дорога то петляла между холмами, то поднималась в гору, то спускалась по пологим склонам. Вскоре холмы набрали крутизны и кое-где сменились высокими скалами. Молодой буковый лес исчез, уступив место старому смешанному, заваленному местами буреломом.

— Давно я не ходил по этой дороге, — заметил Белгор. — Когда-то этот лес не был так мрачен…

— Как бы там ни было, поблизости врагов нет, — сказал эльф, прислушавшись.

— Кого ты называешь врагами? — спросил Гил.

— Например, зеленокожих, или нежить, или Легионы Проклятых, — как ни в чем не бывало отозвался эльф.

— А люди Империи?

— В настоящее время я считаю, что лично у меня с ними перемирие, — хмыкнул Эрин и как-то недобро посмотрел на Белгора.

— Как долго оно продлится? До того момента, когда ты узнаешь вести о небесной посланнице? Что ты намерен делать потом?

— Думаю, это и так ясно, все зависит от того, что именно я узнаю.

Они замолчали и шли еще примерно час до тех пор, пока сумрак не сгустился настолько, что не стало видно дороги.

— Пора бы что-нибудь найти для ночлега, — заметил Белгор.

— С востока пахнет дымком, кто-то развел костер, — произнес эльф и вопросительно посмотрел на воина.

— А кто?

— Человек, конечно.

— Здесь такой мрачный лес, что можно ожидать встретить даже тролля. Что ж, попытаем счастья, может, мы найдем человеческое жилье, а не лагерь разбойников.

Они свернули с дороги и двинулись в указанном направлении, с осторожностью пробираясь через лес и стараясь не наступить на валяющиеся повсюду сухие, наломанные бурями сучья. Эрин шел первым, опережая спутников на несколько шагов. Наконец он остановился, почти слившись со стволом старой сосны. Обернулся к спутникам и указал куда-то вперед.

— Там пещера, — прошептал он. — И сдается, сейчас там никого нет. А если и был, то только один.

— Что ж, пойдем, посмотрим.

Путники выбрались из леса. Перед ними возвышалась старая скала, огромным треугольником врезавшаяся в земляную плоть холма. Глубокими морщинами по ней разбегались трещины, сыпались мелкие камни, оторванные от скалы ветрами и дождями. Кривенькие сосны, росшие над скалой, нависали густыми хмурыми бровями. Всю скалу пересекала щель, все больше расширяющаяся книзу. У самого подножия она становилась настолько широкой, что в нее могло пройти в ряд четыре коня. И из этого провала лился слабый свет костра.

Белгор, несмотря на слова эльфа, обнажил меч, и Гил последовал его примеру. Они вошли в пещеру. Но эльф оказался прав — внутри никого не было. Зато там обнаружилось множество свидетельств человеческого присутствия. В центре пещеры был сложен каменный очаг, где догорал костер. У правой стены помещалась постель из шкур. У левой стены стоял узкий и длинный, грубо сколоченный стол, на котором размещалось кое-что из кухонной утвари: несколько котелков, глиняные кружки и миски, а также множество емкостей, наполненных сухими травами, ягодами, какими-то камнями, зельями. Белгор осмотрел находившиеся на столе вещи.

— Похоже, мы попали в жилище врачевателя и колдуна.

— Но где же он сам? — спросил Гил.

Белгор пожал плечами.

— Либо он вернется, либо решит с нами не связываться, в любом случае ему станет известно, что у него гости. Останемся здесь до утра, пещера — вполне надежный ночлег.

Эрин между тем поднял что-то около постели. На его пальцах поблескивало ожерелье из жемчуга и кусочков перламутровых раковин.

— Здесь живет женщина, — заметил он и посмотрел на вход. — А вот и она…

Белгор и Гил обернулись. У самого входа в пещеру, куда едва доставали отсветы костра, застыла молодая, весьма миловидная женщина. Темные, с рыжиной волосы словно светились в пламени костра. Этот же огонь отражался в ее зеленых глазах. Одета она была в зеленое платье, сверху был накинут серо-зеленый плащ. На поясе висел охотничий нож и несколько маленьких мешочков для трав и зелий. В руках у нее была вязанка хвороста.

— Я ожидала, что ко мне сегодня заглянут гости, — произнесла она, изучив всех троих. — Но не предполагала, что такие странные… Хотя этого следовало ожидать после новых событий, мир начал меняться.

— Ты говоришь загадками, хозяйка, — произнес Белгор. — Позволь остаться на ночлег. Но почему ты решила, что мы — странные?

— Разве встретить имперского воина и эльфа, путешествующих вместе, это не странно?

— Всего лишь временное стечение обстоятельств, — Белгор бросил взгляд на эльфа, но тот и не думал возражать. — Ты упомянула о каких-то событиях?

— Да, и ты знаешь, о каких. Ты ведь тоже видел падающую звезду? Мир изменится, поверь мне.

— Ты — провидица? — поразился Гил.

Она кивнула.

— Но что ты делаешь здесь, в глуши?

Провидица посмотрела на Белгора.

— При других обстоятельствах, воин, ты бы, возможно, отдал меня в руки инквизиторов…

Белгор вздрогнул. Провидица, обладающая магическим даром! Сама познавшая магию, а то и получившая свой дар по наследству вместе с кровью предков. Таких инквизиторы преследовали и уничтожали особенно охотно.

— Не отдал бы, чаровница, — произнес Белгор. — Инквизиторы принесли немало горя мне, и я бы ни за что не пожелал, чтобы эту же чашу испили другие.

Гил удивленно воззрился на воина. Во взгляде эльфа тоже мелькнул интерес.

— Поверь, эту чашу я уже испила, — сказала провидица. — Что ж, будьте же моими гостями. Я — Астерет.

Она кивнула и жестом пригласила их к костру.

— Я — Белгор, бывший командир южного отряда гарнизона Хигхольм у границ Битзаара. Это Гил, мой ученик. А это Эрин… Изгнанник Альянса.

Он глянул на эльфа, но тот не возразил против такого представления. Путники расселись вокруг очага. Астерет принялась хлопотать по хозяйству, и скоро над очагом уже булькала в котелке аппетитно пахнущая похлебка. Астерет раздала ложки.

«Есть из одного котла с эльфом!» — Белгор с трудом сдержался, чтобы не скривиться. Однако что сетовать, он уже делил с ним трапезу. Сам эльф проявлял удивительную терпимость.

— Как же оказалось, что ты живешь тут одна? — спросил Белгор.

— В действительности тут не так далеко живут люди — чуть восточнее есть небольшое поселение. Я у них часто бываю: кого-то надо вылечить, кому-то заговорить землю, чтобы давала хороший урожай, а кому мельницу, чтобы всегда ловила ветер…

— Но они же могут рассказать о тебе инквизиции? — воскликнул Гил.

— Могут, но не станут, — Астерет улыбнулась. — Они все хорошие люди. И только сила может принудить их к этому…

Она вдруг погрустнела.

— Да, я знаю об этом лучше, чем кто-либо другой. Моя мать погибла от рук инквизиторов. Нас, познавших магию самостоятельно, инквизиторы преследуют, но люди, которые постоянно нуждаются в помощи, всегда относились к нам хорошо. Кроме разве что злых завистников. Моя мать жила среди людей в одном из северных поселений. А соседи завидовали крестьянам — и мороз посевы не губит, и скот не погибает даже в самые лютые холода, а река никогда не замерзает, давая рыбу. И однажды они прознали, в чем причина, и сообщили инквизиции. Когда прибыли инквизиторы, скрывать мать оказалось бесполезно… Но они успели скрыть меня, выдав за крестьянского ребенка, и тем самым спасли. Потом староста деревни отвез меня через всю страну на юг, оставил в одиноком, затерянном среди лесов селении. Он сказал жителям, кто я, и пообещал, что если они будут относиться ко мне с добротой и вырастят меня,это многократно окупится…

— Они действительно поступили очень благородно, на свой страх и риск, — заметил Белгор. — Наверное, твоя мать очень много значила для них. Но большего для нее они действительно не могли сделать. Инквизиция не дремлет.

При этих словах у Белгора непроизвольно сжались кулаки.

— Большего не могли, — Астерет кивнула. — Но когда-нибудь я отомщу Ферре…

— Ферре? — изумился Белгор совпадению и нахмурился.

— Тебе знакомо это имя? — Астерет проницательно посмотрела на него.

— Оно, к сожалению, известно многим. Когда-то он был не слишком важной птицей, но потом очень быстро продвинулся по карьерной лестнице, — ответил Белгор. — Страшно подумать, какую цену ему пришлось заплатить…

— Жизнь моей матери, вот какой ценой он возвысился! — гневно воскликнула Астерет.

— Как ни странно, но мне тоже известно это имя, — заметил Эрин. — И у меня есть должок к Ферре тоже. Не такой серьезный, как у тебя, провидица, но вполне весомый… А ты, Белгор, ты ведь тоже его ненавидишь. За что же?

Белгор с изумлением воззрился на эльфа.

— С чего ты взял?

— Ты ненавидишь инквизицию, как и большинство имперцев, но имя Ферре вызывает у тебя ярость, она буквально струится из каждой поры твоего тела…

— Это дело давнее… Еще более давнее, чем у Астерет… И я… Я не смогу отомстить ему. Не спрашивай меня больше об этом!

Белгор поднялся и отошел к выходу из пещеры. Вдохнул холодный ночной воздух, глянул на звезды, пытаясь успокоиться. Если эльф и вылечил одну рану, то невольно разбередил другую. О Всевышний, как это было давно! И вновь воспоминания унесли воина в столицу Империи.

Близилась к концу пора сбора урожая. Воздух был пропитан запахом созревших яблок. Урожай в том году был невиданный! Ветви в садах ломились под тяжестью плодов, и корзины торговцев были набиты яблоками. А сколько было сортов — зеленые, красные, желтые, лимонные, зеленые с розовыми бочками… Эти и распродавались лучше всего на рынке.

Может, и не только потому, что яблоки были удивительно вкусны и сочны. А потому, что продавала их жизнерадостная девушка, сама похожая на молодую яблоньку в нежно-зеленом платье с белыми, словно яблоневый цвет, кружевами, стройная и гибкая, с налитыми румянцем щеками, цвета спелой ржи волосами, синеглазая. Ее корзины пустели в один день, тогда как соседи-торговцы едва успевали продавать только горку сверху. Звали девушку Айрис.

Белгор, тогда молодой оруженосец, влюбился в нее в то же мгновение. И каждый день приходил покупать у нее яблоки, забавно смущаясь при ее виде. Его хватало только на слова благодарности. А потом дома, разложив яблоки на столе, вдыхал их аромат и вспоминал девушку. Яблок Белгор не ел, словно боясь, что некая связь с синеглазой красавицей вместе с этим разрушится. В итоге за неделю посещения рынка их накопилась у него целая корзина. А в последний день ярмарки он поторопился уйти со службы, боясь уже не застать девушку. И он, правда, едва не опоздал. Корзины с яблоками у нее уже были пусты, и она собиралась уходить. Однако, увидев своего постоянного покупателя, она приветливо заговорила с ним.

— Ах, это вы! — она всплеснула руками. — К сожалению, я уже все распродала…

Но у Белгора, наверное, был такой расстроенный вид оттого, что девушка сейчас уйдет и уже больше не вернется сюда, что она невольно тронула его за плечо.

— Но не огорчайтесь! У меня осталось одно. — Она с улыбкой вынула яблоко из кармана передника и протянула ему.

— Спасибо! — Белгор взял яблоко.

— Не берегите его, ешьте сейчас, — заметила она.

И он невольно послушался. Яблоко оказалось необыкновенно вкусным и сочным.

— Никогда не ел ничего подобного! — невольно воскликнул он.

— Вы, должно быть, шутите? — Она лукаво погрозила ему пальцем. — Неужели те яблоки, которые вы покупали у меня всю неделю, хуже?

— О, нет, конечно! — Белгор смутился. — Просто, просто я решил сохранить их до следующего урожая, но, наверное, это глупо…

— Нет, вовсе нет! — засмеялась девушка. — Может быть, вы проводите меня до дома?

Белгор чуть не потерял сознание от счастья и предложил попутчице руку. Так они шли через весь город, залитый солнцем, и весело разговаривали о всяких пустяках. И Белгору все больше казалось, что девушка тоже к нему не равнодушна. Наконец они остановились у дома, окруженного яблоневым садом.

— Вот мы и пришли, — сказала она и указала рукой. — Ярмарка закончилась, но теперь ты знаешь, куда можно приходить за яблоками. Мы еще не все деревья убрали, так что… Мы будем рады помощнику, если тебя не пугает такая работа.

— Конечно нет!

— Вот и отлично! — улыбнулась девушка. — А те яблоки, что ты купил у меня… Они могут храниться до следующего урожая…

— Не пропадут?

— Не пропадут, — ответила она, чуть лукаво посмотрев на него, а потом склонилась к нему и быстро поцеловала в губы. — До встречи, Белгор!

И она упорхнула с той легкостью, с какой яблоневый лепесток несет ветер. Исполненный той же легкости, словно у него появились крылья, как у ангела-хранителя Фергала Мизраэля, Белгор вернулся домой.

«Уж не чаровница ли она? — подумал он, достав из корзины яблоко и мечтая вновь о встрече с девушкой. — Даже если так, это ничего не меняет. Даже если она зачаровала яблоки точно так же, как меня».

В таких мечтах он пребывал до позднего вечера, пока к нему не пришел его друг. И Белгор поделился своей радостью.

— Ты влюбился? — засмеялся друг. — В торговку яблоками?

— Это самая изумительная девушка на свете! — возразил Белгор. — И может, еще и волшебница…

— Волшебница? — удивился друг. — С чего ты взял? Здесь, в столице? Под носом у инквизиции?

— Не знаю. Но она обещала, что ее яблоки не испортятся до следующего урожая.

— Если яблоки хранить в погребе, не испортятся самые обычные яблоки, — фыркнул друг.

— Ну, может быть, — пожал плечами Белгор. — На, возьми, попробуй.

— Спасибо.

Потом они еще долго говорили о ходивших по Империи слухах о новой войне, о том, что будет, если эта самая война начнется. Потом друг ушел. А Белгор остался один. Имя друга было Ферре…

Утром следующего дня кто-то постучал в дверь домика Белгора.

— Ты оказался прав, — бросил с порога Ферре. — Она ведьма!

— Что? — Белгор уставился на него. — С чего ты взял?

— Я отнес яблоко в инквизицию, а там нашли признаки магического влияния на плод…

— Айрис! — воскликнул Белгор в отчаянии и бросился к двери, но Ферре удержал его.

— Ее уже забрали, — сказал он.

Белгор уставился на Ферре, все еще не веря услышанному.

— Что? Как ты мог? Ты же мой друг! — тяжелым камнепадом на душу Белгора обрушилась боль. У него перехватило дыхание от осознания трагедии — он потерял любимую и его предал лучший друг. — Как ты мог? Ненавижу тебя!

— Глупец! Я спас тебя! Эта девчонка тебя околдовала, а ты решил, что полюбил ее! Скажи спасибо, что я еще не указал на тебя, когда сказал, что нашел яблоко случайно!

— Ты погубил ее! — Белгор в запале выхватил из ножен меч. — И ты ответишь за это!

— Вот как? А как же наша клятва в вечной дружбе и верности? Ты готов нарушить ее ради какой-то еретички?

— Ты сам ее нарушил, когда предал меня, когда передал ее в руки убийц… — Белгора вдруг оставили силы, глаза застлали слезы, а рука с мечом вдруг опустилась.

И он возненавидел себя за это. Он действительно не мог нарушить клятвы даже после того, как Ферре предал его.

— Уходи, — выдавил Белгор. — Я не желаю больше видеть тебя. И пусть все, что ты совершил, остается на твоей совести.

— Ты отказываешься от моей дружбы? — разозлился Ферре. — Ты еще пожалеешь об этом!

Но сейчас, спустя много лет, Белгор жалел лишь об одном, что не смог поднять руку на Ферре… Нарушить клятву — это ничто по сравнению с загубленными потом Ферре жизнями.

— Белгор! — Голос Гила вернул воина к действительности.

Юноша протянул ему чашу с травяным чаем.

— Астерет говорит, что этот напиток рассеет ваши прошлые тревоги и прояснит будущий путь. — Гил выжидающе смотрел на воина. — Но я бы хотел знать, за что вы ненавидите инквизицию…

Белгор принял чашу. Глиняные ее бока грели ему ладони, а аромат успокаивал.

— Это грустная история, Гил, — прошептал Белгор. — Но тебе ее будет полезно знать…

Они вышли из пещеры. Пока воин рассказывал юноше историю о Ферре, Астерет изучала эльфа.

— Ты маг?

— Немного.

— И прорицатель, — без вопросительной интонации произнесла Астерет.

— Я бы так это не назвал.

— Но я чувствую, что…

— Есть одна маленькая деталь, без которой твоя история будет неполной, — прервал ее Эрин. — То, что ты даже благодаря своему дару не смогла узнать…

Астерет нахмурилась.

— И что же это?

— Твоя мать была чрезвычайно справедливой женщиной, и именно это погубило ее. Когда-то, задолго до твоего рождения она излечила одного смертельно раненного человека. Этот человек был инквизитором. Твоя мать излечила его, пытаясь доказать, что инквизиторы не правы, что они борются против своего же народа вместо того, чтобы сосредоточиться на борьбе с истинными врагами Империи. Она хотела, чтобы он стал первым камушком, который, покатившись, вызвал бы грандиозный камнепад. И сперва ее слова заставили его задуматься. Но потом… Потом он вспомнил историю своего друга. Всю жизнь он считал, что та продавщица яблок зачаровала его и разрушила их дружбу. Теперь он решил, что и его пытаются очаровать. Он ушел, поблагодарив ведьму и сказав, что тронут ее словами, но потом он вернулся. Твоя мать оказалась мудрой женщиной, распознав ложь и поняв, что он не прислушался к ней, и уехала. Но Ферре нашел ее. Спустя много лет, нашел случайно, благодаря доносу тех завистников, и сделал то, что считает правым делом…

На глаза у Астерет навернулись слезы.

— Почему я не знала об этом?

— Провидцы редко видят то, что касается их самих, — заметил Эрин.

— Но что тебя самого связывает с Ферре? — спросила Астерет.

— Мне бы не хотелось говорить об этом, но, может быть, ты сама когда-нибудь увидишь.

К очагу вернулись Белгор и Гил. Во взгляде юноши читались грусть и сострадание к воину, ставшему волей судьбы его наставником. Никогда Белгор никого не любил с тех пор, как Ферре расправился с его возлюбленной, и тот сад, который хотел бы посадить воин, будет посажен в память о ней.

— Ты говорила о переменах в мире, чаровница, — произнес Белгор. — Что за перемены?

— Я говорю о той, что ты видел в небе…

— Небесная посланница, — пробормотал Белгор. — Но продолжай же!

— Император давно просит небо о помощи. Это известно даже жителям окраин. И вот наконец его голос услышан…

— И ты уверена, что небо направило посланника в Империю, чтобы та помогла нам? Ты видела?

— Мой дар пока еще молчит об этом, но я чувствую, что скоро он явит мне откровение. Но в том, что падающая звезда, которую несколько дней назад все мы видели, является небесным посланцем, я не сомневаюсь.

Белгор взглянул на эльфа.

— Эрин утверждал, что это посланница…

— Ты видел? — Астерет воззрилась на эльфа. — Расскажи!

— Особо нечего рассказывать. Я только знаю, что она направляется в столицу, и именно поэтому следую туда вместе с Белгором, изображая пленника…

— Что ж, надо бы узнать побольше… — Астерет поднялась, нашла на столе какие-то измельченные травы, бросила в огонь.

Потом села обратно и устремила взгляд на пламя. Красно-рыжие языки жадно лизали почерневшие, обуглившиеся дрова. Их свет становился все ярче и ярче, пока не превратился в ослепительно белый…

И вот Астерет уже видит звезду, рассекающую непроглядную и плотную, как отрез черного атласа, ночь. Густой воздух неохотно пропускает ее, с шумом рвется под нестерпимо ярким светом, словно ткань, на мелкие лоскуты. Эти лоскуты разлетаются хороводом вокруг огненного шара и вдруг оборачиваются мерзкими рожами зеленокожих. В конце концов все заслоняет собой злобная физиономия тролля. И тролль вдруг превращается в человека в роскошных одеждах и венце, в драгоценном обруче, охватывающем голову. Император Мередор. Он стоит на балконе своего императорского дворца и говорит собравшимся под ним толпам о миссии Иноэль. Иноэль! Это имя возносится к небу и эхом повторяется в голове Астерет.

«Она спасет и очистит наш мир», — вторит эхом голос императора.

«Никогда! Никогда!» — шипение заглушает голос императора.

Синее небо оборачивается одеждой инквизитора.

«Я уничтожу тебя, как и твою мать», — бросает инквизитор.

Обоюдоострый крест-меч в его руках вращается смертоносным смерчем, летит быстрее молнии к ней. И вдруг от Ферре провидицу заслоняет эльф.

«Ты служишь смерти, не забывай об этом! — говорит эльф инквизитору. — Ты такая же нежить, как и слуги Мортис. Знай свое место, смертный!»

Эльф оборачивается к Астерет. Это Эрин или уже нет? Голос похож, но исполнен силы и власти. У него другая одежда… Черное одеяние, которое носят эльфы, скорбя по Галеану и Солониэль, сменяется другой, странной одеждой, каковой Астерет никогда прежде не видела. Почему-то она похожа на чешую. И Астерет впервые в жизни слышит в своем видении собственный голос и видит себя со стороны: в руках у нее появляется длинный меч.

«Не подходи ко мне! Не смей касаться меня!» — кричит она и выставляет вперед клинок.

Но Эрин протягивает ей руку.

«Погубишь меня, и тебе никогда не добраться до Ферре! Выбирай же!»

Полы эльфова плаща взметнулись ввысь, обернувшись черными крыльями дракона, и все утонуло во мраке.

Астерет открыла глаза. На нее смотрел эльф, и в его глазах она заметила притаившиеся смешинки, словно он видел то же самое, что и она. Эльф, как ни в чем не бывало, отпил из чаши травяного напитка и спросил:

— Так что же ты видела, провидица?

— Слишком все запутанно и странно. — Она покачала потяжелевшей головой: ощущение было как после дурного сна.

— Ты крикнула несколько раз, — произнес Гил, — чтобы к тебе не подходили! Кто угрожал тебе?

И юноша сжал рукоять меча. Белгор невольно улыбнулся и чуть качнул головой. А ведь не услышал его Гил! Слушал его рассказ о девушке с яблоками, но не услышал. Астерет — очаровательная девушка, и юноша уже невольно поддался ее обаянию. А ведь ей грозит та же опасность в лице вездесущего инквизитора. Да, Ферре готов погубить еще не одну жизнь, следуя долгу и продвигаясь по службе…

Астерет перевела растерянный взгляд с Эрина на Гила.

— Не знаю, — произнесла она. — Я увидела посланницу и узнала ее имя. Ее зовут Иноэль, император принял ее и объявил, что она спасет и очистит мир Невендаара. А потом я увидела инквизитора…

— Мы защитим тебя от него! — воскликнул Гил.

— Гил, нам надо в столицу, — вернул юношу к действительности Белгор. — Астерет остается здесь, на ней лежит большая ответственность — помогать людям в эти нелегкие времена.

Гил повернулся к воину и взглянул на него чуть ли не с отчаянием.

— Тебе надо учиться, — Белгор похлопал его по плечу. — Потом поступай, как знаешь. Я ничего не обещал твоему отцу, потому что не успел, но я пообещал самому себе, что обучу тебя всему, что знаю сам.

— Прости, Белгор, — юноша виновато опустил голову. — После той истории с яблоками я должен был понять, что Астерет угрожает опасность. Вдруг с ней что нибудь случится?

— Вряд ли Ферре найдет меня, — произнесла Астерет. — Скорее уж я его. Но пока его срок еще не пришел.

— Так что же твое видение? — напомнил эльф. — Значит ли оно, что жизни Иноэль угрожает Ферре?

— Это невозможно, — фыркнул Гил и посмотрел на эльфа так, словно тот сказал несусветную чушь. — Она же послана небом! Как может инквизитор пойти против небесной посланницы?

— Тише, Гил, — одернул его Белгор, осуждающе посмотрев на Эрина. — Эльф говорит не такую уж ерунду, как может показаться на первый взгляд. Инквизиция борется за власть. Кто знает, где проходит та граница, которую она осмелится пресечь в этой борьбе? По крайней мере, все, что свято для любого обычного человека — любовь, дружба, — для них пустой звук. И они все это попирают своими «безгрешными стопами»… Что ж, похоже, возвращение в столицу не будет таким спокойным, как я предполагал. Но у меня еще остались друзья при дворе, которые могут все разузнать и, если что, помочь. А теперь спать, с рассветом тронемся в путь. Пожалуй, стоит поторопиться.

Ночь промелькнула быстро, оставив после себя туман. Он вползал в пещеру длинными белесыми щупальцами. Разводя огонь, Белгор хмуро поглядывал на эти завитки. Впервые после предательского удара эльфийки ночь не закончилась для него кошмаром. Эльф, похоже, сдержал свое слово. Но сейчас это почему-то совсем не радовало Белгора. Эрин, кстати, давно исчез из пещеры, еще до пробуждения воина. Второй проснулась Астерет, приготовила на завтрак ячневую кашу. Гил проснулся последним и сидел у очага еще в полусне, глядя, как Астерет помешивает ложкой в котле. Когда еда была готова, появился эльф, словно он никуда и не уходил и только и ждал приглашения к завтраку.

— Можешь без предупреждения не исчезать? — хмуро бросил Белгор.

— Я не твой пленник, у нас уговор, — напомнил Эрин. — Да никуда я и не исчезал, осмотрел скалу снаружи. Может, вам это будет интересно узнать, что здесь когда-то жил дракон!

— Дракон! — воскликнул Гил. — А вдруг он вернется?

— Это было так давно, что за столетия из пещеры успел выветриться весь его дух, — заметил эльф с улыбкой. — Зато я нашел это.

Он показал драконий коготь, основание которого было обмотано алым шнурком.

— Ты нашел амулет? — удивился Белгор.

— Нет, я нашел коготь и сделал из него амулет. — Эльф надел его себе на шею.

— И от чего он будет оберегать? — поинтересовался Гил.

— Вряд ли от глупых вопросов. Хотя, жаль…

Гил покраснел как рак, и рука его потянулась к мечу, но Белгор остановил его взглядом.

— Что у нас на завтрак, прекрасная провидица? — поинтересовался Эрин, сделав вид, что не заметил действий Гила.

— Совсем уж не прекрасная, — отозвалась Астерет и немного грубовато вручила эльфу ложку.

— Ты или еда? — поинтересовался Эрин.

— У тебя очередной приступ острословия? — осадил эльфа капитан и взялся за ложку.

Они за пару минут умяли кашу. Во время еды Астерет изредка посматривала на воина, словно собираясь что-то сказать. Когда с завтраком было покончено, она обратилась к Белгору:

— Я хочу пойти с вами.

Белгор вздрогнул и чуть не выронил ложку.

— Нет!

— Я знаю, почему ты не хочешь меня брать, но… Я должна попасть в столицу!

— Зачем? Хочешь отомстить Ферре?

— Да.

— Вчера ты говорила, что срок еще не пришел! — Белгор нахмурился. — Я не возьму тебя с собой!

— Я все равно пойду в Фергал, с тобой или без тебя, — твердо произнесла она. — Насчет срока — я ошибалась. Пришло время расплатиться по долгам…

Белгор омрачился:

— Что ж, удерживать здесь я тебя не могу. Ты можешь рассчитывать на защиту, мою и Гила. — Он взглянул на юношу и увидел, что тот расцвел от радости.

— Отлично, по крайней мере, у нас не будет проблем с едой… — заметил философским тоном эльф.

— Проблемы у нас могут быть только от твоего острословия, — отозвался Белгор.

— Раз ты лишил меня моего оружия, приходится пользоваться тем, что осталось, — рассмеялся эльф и отвесил шутливый поклон.

Астерет начала собираться в дорогу. Она долго перебирала склянки и мешочки с зельями, пока, наконец, положила все, что считала необходимым, в свою дорожную суму. Гил залил огонь водой из котелка. Над кострищем взвилась прощальная струйка белесого дыма. Когда путники покинули пещеру, утренний туман уже давно рассеялся, в синем небе ярко сияло солнце.

Глава 4 Черное капище

Растаяла пещера в солнечном свете, растворилась среди зеленых склонов холмов, словно ее и не бывало. Астерет бросила последний взгляд через плечо, молчаливо отдавая дань уважения и прощаясь с тем местом, которое столько лет служило ей домом. Кто знает, вернется ли она сюда? Интересно, если Эрин, конечно, не врал, где тот дракон, что жил там когда-то? Что заставило покинуть его эти земли? Может быть, он нашел более надежное убежище? А может, дракон пал от меча какого-нибудь отважного рыцаря?

Путники вышли на дорогу, и вновь она, извиваясь охряной лентой, заскользила вверх-вниз по холмам. Лес вокруг оставался таким же мрачным и малопроходимым. А потом и вовсе сомкнул свои ветви над дорогой, образуя непроницаемый свод. Солнце почти не проникало сквозь густую листву, а дорога сузилась под давлением леса настолько, что, казалось, крестьянской телеге здесь уже не пройти.

Белгор нахмурился, достал из сумы карту, посмотрел в нее.

— Странно, — пробормотал он. — Мне казалось, что раньше все было иначе. И лес не был таким диким…

Он огляделся. Но до следующего поворота картина оставалась неизменной — вокруг были одни темные, поросшие мхом стволы и неимоверно густые, темно-зеленые, почти черные кроны деревьев. И хотя давно наступил полдень, под лесным пологом царил полумрак.

— Не нравится мне все это… — Белгор недовольно покачал головой и обратился к Астерет: — Мы на той же дороге? Или это какая-то другая и мы сбились с пути?

— Насколько мне известно, другой здесь поблизости нет, — ответила провидица.

— Что ж, определенно давно я не хаживал тут, раз не могу вспомнить это место, — хмуро бросил Белгор. — Держитесь настороже, не нравится мне этот лес… Эрин, можешь пойти впереди?

Эльф удивленно приподнял одну бровь.

— Будет очень странно, если пленник будет идти далеко впереди своих охранников…

— Очень сомневаюсь, что мы встретим здесь кого-нибудь из имперской стражи или инквизиции. А у тебя все-таки и глаз и чутье поострее нашего.

— Может, тогда ты мне вернешь хотя бы лук?

— Нет. В случае чего до меня ты добежать успеешь…

Эльф отвернулся от Белгора, выругавшись сквозь сжатые зубы, и пошел вперед.

— Тебе стоило отдать ему оружие, — упрекнула Астерет. — На нем нет доспехов.

— Не сомневаюсь, что он достаточно ловок и прыток…

— Ты жесток к нему. — Астерет нахмурилась.

— У меня есть все причины не доверять и не любить эльфов, впрочем, как и у любого другого подданного Империи. Они до сих пор захватывают наши северо-восточные земли.

— Тогда зачем ты согласился взять его с собой?

— Все не так просто, Астерет… Гил, расскажи.

И Белгор продолжил путь. Эльф маячил уже где-то далеко впереди, и воин совсем не хотел упускать его из виду. Гил же рассказал Астерет, каким образом Эрин оказался в их компании на пути в столицу.

— Белгор, но ведь он спас вам жизнь! Это дорогого стоит. — Астерет осуждающе нахмурилась и добавила: — Даже если он и эльф…

— Я не доверяю ему, провидица, и этим все сказано. И цель его путешествия тоже представляется мне весьма сомнительной. Что-то… Что-то в нем не то. Ты сама ничего не чувствуешь, чаровница?

— Прежде я никогда не видела эльфов, — Астерет пожала плечами. — Да, он кажется мне странным, но, может, это все лишь потому, что он не человек!

— Дойдем до Фергала и узнаем, ошибался ли я. Конечно, многолетняя служба на границе заставляет быть недоверчивым, но учит доверять чутью…

— Мне он тоже не нравится, — заметил Гил.

Астерет так же хмуро посмотрела вперед. Эльф, не обремененный оружием и доспехами, шагал легко и довольно быстро. А вот Белгору, похоже, заданный темп по вкусу не пришелся — лоб воина покрылся испариной, и он бормотал что-то совсем не лестное в адрес эльфа. Так они прошли почти четыре часа, лишь раз остановившись на короткий привал.

Дело шло к вечеру, и под лесным пологом сумрак сгустился еще больше. Эльф казался темной призрачной фигуркой среди таких же темных стволов деревьев. И вдруг он остановился. Белгор даже не сразу это понял, сделав еще несколько шагов. Путники замерли. Эльф постоял еще, словно прислушиваясь, а потом отпрыгнул назад, уворачиваясь от стрелы. И еще от одной. А потом тишину разорвали крики, на дорогу, размахивая обнаженными мечами, выскочило шестеро бородатых бродяг в живописных лохмотьях. Вид у них был самый дикий, и это впечатление они поддерживали с помощью страшных гримас и угроз.

У Эрина почти не было выбора: или броситься прочь сломя голову и подставить спину лучникам, или же встретить нападавших голыми руками. Он предпочел второе. Ловко нырнув под обрушившийся на него клинок, он схватил нападавшего за кисть, вывернул руку и подхватил выпавшее оружие. Одно подобное молнии разящее движение, и перед эльфом остались пять разбойников вместо шести. Белгор, обнажив меч, уже летел на выручку, за ним поспешал Гил со своим клинком. Однако когда они добежали до места схватки, перед эльфом стоял всего один бродяга, но из глубины леса, где скрывались невидимые лучники, продолжали лететь стрелы. Белгор с ходу развалил разбойника на две половины и бросился на остальных, прикрываясь от стрел, как щитом, своей сумой. Он поверг на землю одного лучника, на второго налетел и проткнул насквозь мечом Гил. Остальные нападавшие обратились в бегство. Белгор вдруг вспомнил об Эрине и повернулся к нему, удивленный его бездействием. И все стало ясно: две стрелы торчали у эльфа в предплечье, а третья — в груди, и кровь тремя полосками стекала, окрашивая его черную кожаную куртку в багровый цвет.

— Проклятье Бетрезену! — выругался воин.

— Вы как нельзя вовремя, — выдавил из себя Эрин, пытаясь улыбнуться, и рухнул без чувств прямо на Белгора.

— Клянусь Всевышним! — капитан выронил меч, подхватывая под мышки эльфа.

Эрин оказался неожиданно легким, наверное, даже легче тощего Гила, хотя телосложением они были похожи. Разве что эльф на пол головы выше.

— Стрелы, обруби стрелы со спины! — бросил Белгор Гилу и обратился к подоспевшей Астерет: — Осмотри раны, надо остановить кровь.

Гил осторожно обломил концы стрел, и Белгор медленно опустил эльфа на землю.

— Ты все еще считаешь, что поступил правильно? — спросила Астерет, опустившись подле эльфа на колени; хмуря лоб, она осматривала раны и одновременно искала в своей суме нужный мешочек со снадобьями. — Заметь, он не сбежал с поля боя и принял весь удар на себя.

— Я бы на его месте сделал бы то же самое, — возразил Белгор. — Это гораздо лучше, чем подставлять спину стрелкам. И дрался он превосходно, надо отдать должное…

Астерет наконец извлекла какой-то порошок, посыпала вокруг древков стрел и резкими движениями выдернула их одну за другой. Из ран брызнула кровь. Астерет вновь посыпала раны порошком, приложила сверху какие-то листья. Однако кровь продолжала течь.

— Что ж это такое? — воскликнула в отчаянии провидица.

И вдруг, как яркая вспышка, перед ее глазами возникло вчерашнее видение, в ушах зазвенел голос эльфа: «Погубишь меня, и тебе никогда не добраться до Ферре!»

Оглушенная Астерет опустила руки, ее прошиб холодный пот. Снадобья посыпались на траву.

— Что-то не так? — спросил Белгор.

— Кровь, я не могу остановить кровь, — прошептала Астерет. — Может, мои зелья эльфу не подходят…

— Гил, дай его мешок!

Юноша подобрал заплечный мешок эльфа, сброшенный им на землю в момент нападения.

— Может, здесь найдется что-нибудь полезное.

Астерет, хмурясь, осмотрела содержимое мешка.

— Не по душе мне, что приходится рыться в чужих вещах, но выбора нет… — прошептала она.

Внутри обнаружилось несколько мешочков. Астерет проверила их на ощупь. В каких-то из них были мелкие камни или руны, в других — травы. Прорицательница открыла те, в которых находились травы, принюхалась.

— Надеюсь, это поможет… Гил, Белгор, помогите.

Юноша и воин стащили с раненого куртку и рубаху, всю пропитавшуюся кровью. Астерет растерла пальцами недавно сорванные, пахнущие горечью листья, положила на раны на спине, груди и предплечье. Извлекла из своей сумы длинные полоски льняной ткани, туго перевязала.

— Он выживет? — спросил Гил, почему-то обращаясь к Белгору.

— Я видел воинов, которые излечивались и после куда более страшных ран. Но мы не в лазарете гарнизона. Нам надо продолжать путь.

— Мы возьмем его с собой?

— Да. Надо сделать носилки и побыстрее убраться отсюда. Место опасное.

— А если на дороге будет еще засада? — спросила Астерет.

— Будем надеяться, что нет. Но в лес мы уйти не можем, слишком уж непролазный он, а с раненым тем более.

Белгор с Гилом нарубили длинных тонких жердей, связали их между собой, закрепили сверху эльфийский плащ. Осторожно подняли Эрина, положили на носилки.

— Поспешим — скоро тут совсем будет темно. Нам надо отойти подальше и найти какое-нибудь убежище для ночлега.

Белгор и Гил подхватили носилки. Астерет шла рядом с ними, прислушиваясь к едва слышному дыханию раненого.

Сумрак сгущался, поглощая деревья и дорогу. Через полчаса пути Белгор понял, что еще чуть-чуть, и они уже ничего не будут видеть. Он сделал знак сворачивать с дороги. Они углубились в чащу и пробирались через вездесущий бурелом, пока Белгор не увидел три огромные ели, поваленные ветрами. Все они не упали до конца на землю, а зацепились верхушками друг за друга, образовав укрытый со всех сторон ветвями шатер. Путники положили раненого на землю. Белгор осторожно развел ветви руками. Внутри, под зеленым душистым пологом, оказалось вполне просторно и даже уютно. Землю устилал плотный слой осыпавшихся с елей иголок.

— Ненадежное укрытие, но защитит и от любопытных взглядов, и от ночного ветра.

Они затащили носилки с раненым внутрь. Белгор расчистил место для костра, достал из сумы кремень, кресало и трут. Через минуту его усилия дали результат: трут начал тлеть. Гил бросился его раздувать. Дальше в дело пошла сухая еловая хвоя. Вспыхнуло пламя маленького костерка. Астерет приготовила на нем какое то питье и влила раненому в рот.

— Гил, я караулю первым, — сказал Белгор, потягиваясь.

— Не стоит, — возразила Астерет. — Первые часы мне все равно надо приглядывать за раненым. Я разбужу тебя.

— Хорошо. Спасибо, Астерет.

Белгор и Гил укрылись плащами и заснули. Астерет убрала несколько головешек из костра, бросила в пламя какой-то порошок. Огонь, окрасившись в зеленоватый цвет, стал совсем крошечным, едва способным разогнать тьму в еловом шатре. Но снаружи его почти не было видно — так слабо светится в лесу какая-нибудь гнилушка.

— Надеюсь, нас не найдут, — прошептала Астерет, прислушиваясь к ночным звукам.

Но в лесу только тихо шумел ветер в кронах, да где-то вдалеке кричала неясыть. Она вернулась к раненому. Дыхание его стало более отрывистым, на лице выступили капельки пота. Астерет приложила ладонь ко лбу. Раненого охватил жар, он начал бредить. И вдруг тихо застонал, дернулся в сторону, словно во сне продолжал сражаться в недавнем бою.

— Тише, тише, — Астерет удержала его.

— Нет, ни за что, — сорвалось с его пересохших губ.

— Все кончилось, ты вне опасности, — шепнула ему Астерет.

— Нет, ничего не кончилось, — прохрипел раненый с закрытыми глазами, вытягивая к ней руку, и Астерет испуганно отпрянула от эльфа.

Но Эрин все еще не пришел в себя, как сперва ей показалось. Просто ее слова случайно совпали с его бредом и видениями.

— Тебе не сломить меня, Мортис! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

У Астерет похолодело в груди. Это бред? Или сама Мортис хочет забрать жизнь эльфа? Обычный человек поверил бы в первое, но провидица скорее во второе.

— Ни мое тело, ни душа не будут принадлежать тебе, проклятая богиня… Нет, нет, не смей забирать ее…

Раненый заметался на носилках. Сбросил укрывавшую его куртку. На бинтах, там, где были раны, проступила кровь. Астерет удержала его, и к счастью, кровотечение не возобновилось. Он вдруг словно сдался, обмяк и расслабился. Провидица укрыла утихшего раненого его плащом.

— Верни мне Дэлиан, и я сделаю все, что ты пожелаешь, — прошептал он. — Верни мне Дэлиан…

Астерет взяла чашу с напитком, поднесла к губам раненого, но следующие его слова заставили провидицу вздрогнуть так, что она чуть не расплескала лекарство:

— Мортис, я поведу твоих воинов за собой. Нежить… Я не знал, что ею так легко управлять…

Волосы зашевелились на голове у Астерет. Голос раненого разительно изменился: он больше не был подавленным, теперь в нем появились командные нотки, он был исполнен решимости и торжества. Эрин стал таким сильным и властным, как в видении Астерет…

— Я сделаю все, что ты велишь, повелительница, я остановлю ее… Гибель уже не так страшна, когда знаешь, что в твоей власти давать жизнь после смерти…

По лицу эльфа скользнула слабая улыбка, он затих окончательно, погрузившись в глубокий сон, дыхание его выровнялось.

Но Астерет сидела подле него, дрожа от ужаса. Неужели Эрин подручный Мортис? Но как такое может быть? Ведь он не темный эльф! Да и темные эльфы уже не подчиняются богине смерти, перейдя под покровительство Галеана, если только все истории об этом не просто небылицы, передаваемые из уст в уста.

Но нет, слова о Мортис — это не бред раненого. То, что так тщательно скрывал Эрин, прорвалось наружу в тот миг, когда он был не властен над своими мыслями… Как случилось, что светлый эльф стал подручным мрачной богини? Что он пообещал ей? Кого он хочет остановить?

Догадка молнией пронеслась в голове Астерет, и она едва не вскрикнула от открывшегося ей. Цели своей Эрин и не скрывал, он шел в Фергал, чтобы узнать о миссии Иноэль. Но что, если цель посланницы ему уже известна от той же Мортис? Мортис знает, чем грозит ей явление посланницы небес, и поэтому она послала Эрина остановить Иноэль…

От этих мыслей, которые, подобно ярким вспышкам, разогнали тьму неведения, Астерет стало не по себе. Она вскочила, кинулась к Белгору, чтобы разбудить его и рассказать об услышанном от Эрина. Но ее рука замерла, так и не коснувшись плеча воина. И вновь Астерет вспомнила вчерашнее видение. «Погубишь меня, и тебе никогда не добраться до Ферре!» — сказал эльф в ее видении.

Да, если она разбудит Белгора, если воин узнает… Она не сомневалась, что уже ничто не остановит его, и он убьет эльфа. Убьет эльфа, а Астерет не сможет подобраться к Ферре и отомстить ему. Но что, если все это ложь? Иногда видения обманчивы, и если неправильно растолковать их смысл, можно подвергнуть жизнь опасности. Астерет вновь опустилась на колени подле раненого, не сводя с него глаз. Что за странное предупреждение? Неужели от ее теперешнего решения так много зависит?

— Я должна узнать правду, — прошептала она.

Она дождется выздоровления эльфа и расспросит его обо всем. И если все услышанное окажется правдой… Месть Ферре — вот что мешало Астерет сделать выбор. Но может быть, им посчастливится добраться до инквизитора гораздо раньше? А уж потом Астерет расскажет об опасности, грозящей Иноэль со стороны Эрина…

Еще через час, убедившись, что жар у раненого понемногу спадает и он уже не бредит, Астерет разбудила Белгора. Воин поблагодарил, принял из ее рук чашу с горячим травяным чаем. Астерет плотнее завернулась в плащ, закрыла глаза, но еще долго не могла уснуть, прислушиваясь. Однако вокруг было тихо. Лишь Белгор, сидевший у костерка, иногда менял позу да чуть шебуршил прутиком в почти угасших угольях…

Утро наступило серое и мрачное. Раненый эльф в себя не пришел, у него был легкий жар, но дыхание было спокойное. После скромного завтрака Белгор велел Астерет заняться раненым, а сам в сопровождении Гила пошел разведать путь.

— Гил, будь внимательнее, — сказал он юноше. — Еще не хватало набрести на лагерь вчерашних разбойников.

Они пошли налегке к дороге, но так и не нашли ее.

— Что же это такое? — воскликнул в сердцах Белгор. — Куда делась эта проклятая дорога, забери ее Бетрезен?

— Я ничего не понимаю, учитель, — Гил развел руками. — Мне казалось, что мы идем правильно.

— Не иначе сам Водоворот устроил в здешних лесах хаос!

Они походили еще, но дорога словно растворилась в чаще леса.

— Погоди-ка, Гил, поднимемся на холм, может, с него видно будет.

Белгор и Гил взобрались по довольно крутому склону на вершину. Там ловкий юноша полез на дерево.

— Осторожно, Гил! — крикнул Белгор, когда юноша уже достиг вершины и стоял на совсем тонких ветвях.

— Не вижу, еще чуть-чуть поднимусь, не беспокойтесь, учитель, дерево выдержит.

Он залез еще на целых три фута выше, ветвь стала чуть клониться под его весом, но Гил достиг желаемого, его голова высунулась из плотного лиственного полога. Вокруг, сколько хватало глаз, лежали такие же заросшие лесом холмы. И вдруг удача! Гил разглядел узкую просеку, пересекающую лес прямой линией.

— Вижу дорогу к северо-востоку от нас! — крикнул он сверху и начал спускаться с ловкостью белки.

Вскоре он очутился около Белгора.

— Молодец, Гил! — улыбнулся воин. — А то я уже совсем было отчаялся выбраться из этой чащи.

— Не верю, что вы можете отчаяться, учитель, — заметил Гил.

Они вернулись к Астерет, подхватили носилки с раненым и после часа борьбы с зарослями выбрались на дорогу. Если то, что открылось перед ними, можно было так назвать. Лес был выкорчеван и валялся по краям просеки изломанными и уже полусгнившими стволами. На земле остались какие-то борозды, местами размытые дождями.

— Странноватое место мы нашли, — заметил Белгор. — Гил, ты уверен, что это то, что ты видел сверху?

— Больше ничего похожего на дорогу я не обнаружил.

— Что ж, пойдем здесь, по крайней мере, просека ведет в нужном нам направлении. А там посмотрим. Этим путем, похоже, давно никто не ходил, на земле нет ни единого следа.

Путники двинулись вперед. Необычная дорога шла достаточно прямо, лишь огибая редко попадающиеся крутые склоны холмов да вкрапления крупных скал. Так они прошли до самого вечера, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть и поесть. То, что они несли раненого, ни Белгора, ни Гила особенно не утомляло. Эльф оказался необычайно легок, и Белгор, который шел впереди, часто оборачивался, ему все казалось, что Эрин свалился на землю и носилки пусты.

— Ну что, Астерет, как чувствует себя эльф? — спросил воин во время очередной остановки на ночлег.

— Ему гораздо лучше. Жар спал. Надеюсь, завтра он уже придет в себя. И, может быть, вам уже не придется тащить его на себе.

— Даже если он очнется, вряд ли так быстро встанет на ноги, — с сомнением покачал головой Белгор. — Но знаешь, наверное, тебя это порадует, когда эльф оправится, я верну ему его оружие. Ты права, Астерет, до столицы еще далеко, а без оружия и без доспехов он далеко не уйдет…

Астерет попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. Да, действительно, зачем оружие и доспехи тому, у кого есть более действенное оружие и чья жизнь в руках самой Мортис.

— Ты не рада? — спросил Белгор, внимательно вглядевшись в нее. — Ты ведь очень переживала за нашего эльфийского «друга». Или… может, ты еще что-то знаешь, провидица?

— Нет. Пока нет. Просто я немного утомлена дорогой, я никогда так далеко не путешествовала раньше.

— Прости, я об этом не подумал. Отдохни, а мы с Гилом сегодня сами позаботимся об ужине.

Они поели и начали готовиться к ночлегу.

— Поступим, как и вчера, — предложила Астерет Белгору. — Я послежу за раненым, потом разбужу тебя.

— Хорошо.

Гил и Белгор заснули. Астерет еще какое-то время сидела около костра. Потом приготовила питье и влила в рот эльфу.

— Ты вполне поправился, и это приведет тебя в сознание… — прошептала она.

Некоторое время ничего не происходило, но потом лицо эльфа дрогнуло, и он распахнул глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, пытаясь сдержать волнение.

Он поморщился, зажмурился на миг.

— Раны еще болят, — тихо произнес он. — Сколько я был без сознания?

— Не так долго, со вчерашнего вечера.

— Где мы сейчас?

— На какой-то очень странной дороге… Ту, по которой мы шли вчера, мы потеряли.

Эрин попытался приподнять голову, но тут же с шипением схватился за раненое предплечье.

— Злишься на Белгора?

— Нет, я ему благодарен, — фыркнул эльф. — Опытный воин, а додумался до такого… Хотя жертвовать жизнью врага, наверное, и благородному рыцарю не зазорно…

— В этом ты прав, — Астерет кивнула. — Так кто такая Дэлиан?

Эрин вонзил в чаровницу такой ледяной взгляд, что по спине Астерет пробежали мурашки. Ей показалось, что эльф обладает каким-то тайным даром, словно читает все ее мысли.

— Дэлиан? — спросил Эрин, не спуская с нее глаз.

— Вчера ты бредил. И это было не единственное имя, которое ты произнес.

— И какое имя я еще произнес? — Астерет увидела, как насторожился эльф.

— Имя богини смерти, — решилась она и нахмурилась. — Как ты можешь служить ей?

Эрин напряженно смотрел на нее. И вдруг расслабился. Он неожиданно улыбнулся.

— Не верю своим глазам — ты просто возмущена этим!

— Да, может, это выглядит смешно и нелепо, но… Я никогда не видела эльфов, однако то, что я слышала о них, вряд ли можно назвать хорошим. И вдруг я знакомлюсь с одним из них, мне рассказывают о том, как он благородно спас юношу и воина — имперцев — от нежити. Когда же воин в благодарность не очень хорошо обращается с ним, мне кажется, что все это несправедливо. Но как же я ошибалась! Воин мудр, что не доверяет тебе. Если нежить слушается тебя, то не ты ли направил ее в деревню, не ты ли виноват в смерти мельника Римила, который так хорошо относился к тебе? А спасение Белгора и Гила — хорошо разыгранный спектакль!

Улыбка растаяла на губах эльфа, и он стал мрачен.

— Мне жаль, что я разочаровал тебя, Астерет, но поверь, у меня есть очень веская причина. В других обстоятельствах я бы непременно пришел на помощь нуждающимся, будь то даже имперцы…

— Расскажешь это Белгору!

— Нет, Белгор ничего не узнает, — жестко произнес Эрин. — И ты ему ничего не расскажешь.

Его голос вновь обрел ту силу и властность, которые так пугали Астерет.

— Что помешает мне?

— Твоя месть. Это единственное, что у тебя осталось. Ты сделала месть целью своей жизни, и ты не откажешься от нее.

— Ферре… Но каким образом ты связан с ним?

— Я ищу его, и это все, что тебе нужно знать.

— Его, а не Иноэль, которую приказала тебе уничтожить Мортис?

Эльф тихо рассмеялся.

— Нет, моя цель — Ферре. Держись меня, Астерет, и ты добьешься желаемого.

— Почему я должна тебе верить?

— Посмотри, — эльф показал ей куда-то наверх.

Астерет задрала голову, и крик ужаса застыл у нее на губах. К ней тянуло скрюченные сучья-руки склонившееся над ней дерево.

— Это хуорн. Основательно потрепанный со времени прохода здесь его собратьев. Но он раздавит тебя как лягушонка в своих древесных объятиях, если ты решишь выдать меня. А теперь слушай. Я могу приказать ему сделать это прямо сейчас, и поверь, ни Белгор, ни Гил не подумают, что это моих рук дело… Но я не хочу этого. Ты умна, отважна. У нас схожая цель, и мы можем помочь друг другу…

Астерет с трудом заставила себя повернуться к эльфу.

— Что насчет посланницы? Ты, кажется, собирался узнать, в чем ее цель?

— Она мне известна, — Эрин, сжав зубы, приподнялся, сел на носилках, держась за раненое плечо.

— Что же это? — в нетерпении воскликнула Астерет, позабыв о страшном, нависшем над ней хуорном.

— О, поверь, скоро об этом заговорят в каждой деревне… — Эрин поморщился. — А теперь, если тебе действительно интересно, я расскажу, почему я… ищу для Мортис Ферре, и о том, кто такая Дэлиан.

Астерет обернулась, но хуорн исчез, и сколько бы она ни вглядывалась во мрак, так его и не увидела.

— Дэлиан — это моя возлюбленная. Хрупкая и сильная одновременно, ловкая и отважная. Она была одной из лучших разведчиц нашего клана… До тех пор, пока однажды она не попала в засаду нежити и… Дэлиан так и не вернулась назад. Я не смог смириться с потерей. Мое сердце разрывалось от боли и разлуки. И часто, на свой страх и риск, я в одиночку уезжал на границу, в то самое место, где пропал ее отряд. И однажды, предавшись воспоминаниям, я не заметил, как опустилась ночь, и вдруг оказался окружен отрядом нежити. С ужасом я обнаружил среди них свою Дэлиан. Она стала одной из них, но по-прежнему была так же прекрасна, как тогда, когда была жива. Я не смог сдержать слез и закричал, призывая Мортис к ответу. За что она так наказывает тех, кого создала когда-то? И мой яростный крик был услышан. Мортис сама явилась передо мной.

«Ты хочешь получить обратно свою возлюбленную? Ты взываешь к справедливости? Ее не существует в мире Невендаара!» — сказала она и протянула ко мне свои руки, лишенные плоти.

Но я не испугался и не отступил.

«Я не Галеан и не побегу от тебя, — твердо сказал я. — Наш творец оказался слаб. Но мы, его творения, не такие. И я готов разделить твое горе и умереть, потому что не вижу жизни, как и ты, без своей любимой».

И Мортис остановилась и не коснулась меня, но сказала:

«Что ж, ты выбрал, и твоя жизнь принадлежит мне, но принадлежит до тех пор, пока ты не сделаешь кое-что важное для меня. Если сможешь, в награду я отдам тебе Дэлиан».

«Ты отдашь мне Дэлиан? — изумился я. — Разве это возможно?»

«Найди для меня инквизитора Ферре, тогда ты получишь Дэлиан обратно».

И она исчезла. Исчезла и нежить. И лишь Дэлиан оставалась еще несколько минут.

«Забери меня, Эрин! Слушай мою повелительницу и сделай то, что она хочет! И тогда мы снова сможем быть вместе».

Она исчезла, а я пустился в долгий путь…

Эльф замолчал, а Астерет смахнула выступившие на глазах слезы. Она живо представила прекрасную эльфийскую воительницу, волею судьбы разлученную со своим любимым. Да, Эрин был готов пойти на многое ради нее, встав на ужасный путь, ведущий в царство Мортис. Как же все действительно несправедливо!

— Но зачем Ферре Мортис? Может, он нужен ей живой?

— Не живой, поверь мне. Так ты поможешь мне, Астерет?

— Да, но если ты поклянешься не причинять вред ни Белгору, ни Гилу!

— Я не имею ничего против старого вояки, ни против мальчишки. Я клянусь тебе, Астерет.

Эльф откинулся на носилки, закрыв глаза. Астерет же вновь посмотрела во тьму. Там, где над просекой было видно небо, сияли звезды. Так вот, значит, как появился этот путь! Когда-то тут прошли хуорны. Астерет содрогнулась, она слышала много леденящих кровь историй о том, как какой-нибудь неосторожный путник попадал в лапы этого древесного чудовища, затерявшегося среди лесов во время последних войн с нежитью. Провидица подошла к Белгору, разбудила воина. Воин хмуро огляделся.

— Хоть эльф и сказал, что избавил меня от кошмаров, но один все-таки проник в мой сон.

— Что же тебе приснилось? — Астерет закуталась в плащ и опустилась на землю.

— Спи, а то от моей истории весь сон пройдет. — Белгор улыбнулся, потянулся и придвинулся поближе к костру.

Незадолго до рассвета его сменил Гил. А утром Белгор проснулся от шипения. В последнее видение воина даже прокралась змея, ускользнувшая от воина в заросли, и тщетно Белгор пытался достать ее мечом. Однако в реальности никаких змей не было. Это шипел от боли очнувшийся эльф, а Астерет заново обрабатывала ему раны и меняла повязку. А тот морщился, сжимая зубы.

«Экие мы нежные», — подумал про себя с усмешкой Белгор и поднялся на ноги.

Гил с выражением презрения и, пожалуй, ревности на лице наблюдал за действиями целительницы.

— Очнулся? — спросил Белгор.

— А ты уже не надеялся, да? — привычным, чуть ядовитым тоном отозвался эльф.

— Не такие уж опасные раны у тебя были, — заметил Белгор и взглянул на Астерет.

Но провидица на этот раз не взглянула на него с упреком.

«Она уже не защищает эльфа, интересно почему?» — подумал Белгор.

Астерет закончила с ранами. Эльф встряхнул куртку, стал оглядываться вокруг, словно что-то ища.

— А где моя рубашка? — поинтересовался он.

— Она вся в крови, и боюсь, безнадежно испорчена, — заметила Астерет и указала на багровый ком в углу носилок.

— Ничего подобного… — Эльф встряхнул комок, распрямляя. — Есть у меня в запасе одно бытовое заклинание.

Он что-то прошептал, порыв ветра взметнул рубашку. Ткань разгладилась, но цвет ее остался неизменным. Эрин как ни в чем не бывало натянул ее на себя, следом куртку, цедя ругательства, когда просовывал в рукава раненую руку. Плотно застегнул пуговицы на куртке, и та полностью скрыла багряную, как и вышитые на куртке листья, рубашку. А до Астерет и Белгора только сейчас дошло, что рубаха вовсе не была пропитана кровью, — она сама по себе имела такой цвет. Они переглянулись с недоумением. Эрин же поднялся с земли, чуть пошатнувшись. Но остался стоять на ногах.

— Ты уже в силах идти сам? — поинтересовался Гил, с кислой миной следивший за всеми действиями эльфа.

— Да, тебе не придется меня больше тащить…

— Гил, отдай ему лук и клинок. — Белгор изучал эльфа: тот был еще бледен, но на вид вполне оправился. — Но учти, у самой столицы мы все же заберем у тебя оружие.

— Как знаешь, — Эрин склонился над носилками, освобождая свой плащ от жердей и приводя его в порядок.

Они позавтракали и двинулись по дороге. Эльф вновь шел впереди, но на этот раз держа в руках лук. Астерет внимательно поглядывала на деревья вокруг, гадая, есть ли тут еще хуорны. Она так загляделась на какой-то корявый и страшный большой пень, что зацепилась одеждой за колючий кустарник, вскрикнула, заметавшись, пытаясь высвободиться, и окончательно запуталась в колючих ветвях.

— Астерет! — крикнул Белгор и с недоумением воззрился на девушку. — Что случилось?

Астерет поймала взгляд эльфа, в котором плясали смешинки. Эрин едва заметно, с неодобрением качнул головой. Провидица перевела смущенный взор на Белгора.

— Ничего, просто мне показалось… Я просто запуталась…

Гил обнажил меч, готовясь вступить в борьбу с колючим кустом, но его отстранил Эрин.

— Дайте мне.

Он что-то прошептал, куст дрогнул, ветви раздались в сторону, и Астерет освободилась. Эльф вытащил из ее плаща несколько оставшихся острых шипов.

— Не поранилась?

— Нет, — ответила она и покраснела под взглядом Белгора.

Путники продолжили путь. Когда эльф вновь ушел вперед, Белгор чуть придержал Астерет за локоть.

— Что произошло, Астерет?

Она с удивлением посмотрела на него.

— Ты говорила, что тебе показалось… Утром, помнишь, я сказал, что мне приснился странный сон. Мне приснился хуорн, который оплел своими ветвями всех нас и пытался задушить.

— Вот как? Знаешь, а мне пришла утром мысль в голову, что эта дорога могла быть проложена хуорнами… — Она опустила глаза в землю. — А эти борозды? Только их цепкие корни могли оставить их.

— Ты удивительно наблюдательна, — заметил Белгор. — И если ты права, в чем я мало сомневаюсь, то надо держаться от деревьев подальше. Конечно, с нами эльф, умеющий, как оказалось, заговаривать их, но сможет ли он помочь нам с хуорном… Кстати, об эльфе…

У Астерет чуть не выскочило сердце, и она задержала дыхание.

— Ты точно ничего не видела, Астерет? Или, может быть, вы о чем-то говорили?

— Я больше ничего не видела, Белгор. А говорили мы с ним только о мести…

Белгор нахмурился и с сомнением покачал головой.

Когда за вечерело, просека неожиданно резко повернула к востоку и пошла в этом направлении, сколько хватало глаз. Белгор приблизился к эльфу, в задумчивости глядевшему на восток.

— Астерет предположила, что такую дорогу могли проложить только хуорны, — заметил воин.

— Что ж, здесь они решили вернуться домой… Впрочем, холмы кончились, да и лес поредел, можем идти через него, а если повезет, найдем твою дорогу, имперец.

Они вошли в лес, нашли уютную полянку, окруженную густым кустарником боярышника. Астерет осмотрела раны эльфа, совсем уже затянувшиеся, и не стала даже накладывать повязку.

— Я караулю первым, потом ты, Эрин, Гил последним.

— Какое высокое доверие! Ты оказал мне честь, капитан, — насмешливо заметил эльф.

Белгор остался сидеть у костра, остальные легли спать. Ночь опустилась на лагерь. В вышине, в кронах деревьев, гулял ветер, но внизу было тихо и спокойно. Огонь горел ровно, его не беспокоил даже легкий сквознячок. Белгор достал карту, гадая, в какую сторону их занесло. Как бы там ни было, они идут в нужном направлении. Белгор свернул карту, спрятал в дорожную суму. Еще через два часа он разбудил эльфа, а сам тотчас провалился в темный, без сновидений, сон.

В эту ночь кошмары обошли стороной Белгора, но завладели Астерет. Провидице снилось, что она бредет по темному лесу, поспешая за мелькающим вдалеке огоньком, кусты цепляются за нее, не пускают. Хуорны тянут к ней сучья, скрипя своим древесным скелетом, гибкие лианы свистят в воздухе, пытаясь поймать и опутать ее. Но она прорывается. И вдруг лес расступается. Она оказывается на поляне на каменном круге. Посреди этого круга каменный алтарь, на котором горит мертвенно-синий огонь. Его призрачное пламя освещает мрачную фигуру — черные кости, злой оскал черепа. Перед алтарем на коленях еще одна черная фигура, и Астерет узнает эльфа. Эрин бросает в пламя какой-то порошок, что-то шепчет, и оно разгорается ярче. Потом он обнажает клинок, ранит левую ладонь, и капли его крови падают в огонь.

— Я жертвую свою кровь тебе, Мортис, — различает слова эльфа Астерет. — О ты, некогда любимая Солнцем Солониэль и погубленная им же… Пусть твоя месть принесет виновным страшные муки и будет такой же долгой, как доставленные тебе страдания…

Статуя освещается белым светом. Дух прекрасной женщины отделяется от черного уродливого остова, приближается к эльфу. Призрачные руки ласкают лицо замершего в восхищении Эрина. Она зависает над ним, ее губы касаются его, а эльф, не вынеся этой неземной красоты, опрокидывается навзничь и падает без чувств на землю.

— Ты принадлежишь мне и служишь только мне, — шепчет белесый призрак и рассеивается, как туман.

Астерет пробудилась в холодном поту, и ей с трудом удалось удержаться от крика… Но что это? Она огляделась, и внутри у нее все похолодело: Эрина не было, а остальные два ее путника мирно спали. Она едва не бросилась искать таинственный алтарь, но тут же одернула себя — в ночном лесу это было бы невозможно. Она еще некоторое время лежала, не шевелясь, прислушиваясь, а потом ее сморил сон. Утром ее разбудил Белгор. Астерет поискала глазами и обнаружила эльфа, занятого починкой своего плаща. Она едва дождалась окончания завтрака и момента, когда они отправятся в путь. Едва мужчины выстроились походным порядком, она догнала эльфа и взяла его за запястье, повернула его ладонь к себе. Но на ней не было даже царапины, не говоря уже о шраме от пореза, который должен был остаться.

— Что случилось, Астерет? — с недоумением поинтересовался Эрин.

— Этой ночью мне приснилось что-то не очень хорошее…

— Снам нельзя верить, даже если ты и провидица. — Эльф высвободил руку.

— А если это был не сон, а видение?

— Тебе лучше знать, — заметил он и прошептал: — Чего ты хочешь от меня, кроме того, что я уже пообещал тебе?

— Не оступись окончательно, — Астерет нахмурилась.

— Любопытно, — он едва заметно улыбнулся. — Два провидца рядом, и наши видения проникают друг в друга… Боюсь, что все будет выглядеть еще более запутанно…

— Я так не думаю. А ты не так давно говорил, что ты не провидец…

Он вновь чуть улыбнулся одним лишь уголком рта, и вновь смешинки заплясали в его глазах. Астерет посмотрела на него в недоумении.

— Поверь, я знаю, что делаю, — сказал эльф примирительно.

— Твой дар?

— Просто считай, что у эльфов все немного не так, как у людей. Извини, я пойду вперед, а то Белгор всю спину уже мне просверлил своим взглядом. И твой юный поклонник, кстати, тоже.

— Что? — Астерет покраснела.

Эльф лишь развел руками, мол, тут я точно ни при чем, и ушел вперед. Астерет, все еще смущенная последними словами эльфа, приноровилась к шагу Белгора и, задумавшись, пошла рядом.

Днем лес неожиданно кончился. Путники вышли на равнину. Где-то левее нашлась дорога, та ли, не та, но путники зашагали по ней и к полудню оказались в небольшой, в десяток домов, деревне. Здесь царило какое-то радостное оживление. Путников встретили приветливо, однако на эльфа все-таки бросили косые, недобрые взгляды, хотя и удовлетворились разъяснениями Белгора. Местные жители только и говорили, что о появлении небесной посланницы, которая принесет очищение и мир многострадальной земле Невендаара. К ним послана избавительница! Так сказал провидец из крепости Норт, и слова его разнеслись по округе быстрее пожара.

— Все же мы забрали гораздо западнее, — заметил Белгор, достав карту и раздумывая над дальнейшим путем. — Дорога, по которой мы шли изначально, как раз шла мимо крепости Норт, огибая Паучьи горы справа. Мы же сейчас находимся точно на юге от города Рок.

— Паучьи горы? — спросил Гил. — Почему они так называются, учитель?

— Когда-то давно там водилась всякая нечисть вроде огромных пауков. Но потом, конечно, от нее избавились, ведь до Фергала от гор рукой подать.

Однако голос Белгора прозвучал так, словно воин засомневался.

— Уверен, что нечисть перевелась? — полюбопытствовал едко эльф. — Помнится, ты и в той дороге не был уверен, давно не хаживал, а там возьми да и заведись разбойники.

— Да, я не уверен, — хмуро признал Белгор. — Может, в смутные времена горы вновь стали опасными.

— Но мы конечно же пойдем через них, невзирая на опасность, да, имперец?

Белгор изучал эльфа: острый взгляд, полный яда, смесь язвительности и презрения. Еще чуть-чуть, и они обернутся ненавистью. Что ж, эльфу любить Белгора не за что. Но что он хочет? Всего лишь издевается или ему вдруг понадобилось пройти опасным путем?

— Мы потеряем дня три, обходя Паучьи горы что слева, со стороны Санкелана, что справа — со стороны крепости Норт, — спокойно отозвался Белгор. — Но торопиться нам некуда. И ты прав, рисковать нам незачем.

Белгор ждал, что на это скажет эльф, но тот лишь хмыкнул.

Передохнув и еще послушав новости, путники пустились в путь. Они минули еще несколько сел. И все то же нервное оживление царило и там. Эта невольная радость передалась Гилу и Белгору. И лишь эльф хмурился, глядя на это веселье, в глазах его мелькало то же презрение, то ли до сих пор тщательно им скрываемое, то ли появившееся только сейчас. Астерет, приглядываясь к эльфу, заметила это и встревожилась. Может быть, ему известно что-то еще, но он ей не сказал?

Вскоре остался в стороне Рок. Белгор решил не заходить в город и не тратить времени. Они свернули на дорогу, идущую от городских ворот на северо-запад, к Санкелану. Потянулась равнина, покрытая полями и редкими дубовыми рощицами. По правую руку от путников выросли и заметно приблизились Паучьи горы, еще вчера синевшие где-то далеко в дали. Белгор нет-нет да и посматривал на зеленые взгорья, совсем не выглядевшие опасными, а потом переводил взгляд на их язвительного спутника. Но Эрин, казалось, утратил к Паучьим горам всякий интерес.

На ночлег Белгор остановил отряд в открытом поле. На севере из-за гор показалась огромная Большая луна, заливая все вокруг серебристо-зеленоватым призрачным светом. Астерет долго глядела на диск, уже вскоре оказавшийся в самом зените. Свет луны не давал ей заснуть. Да провидица и не собиралась спать, она решила подкараулить эльфа и узнать, не отлучится ли он вновь этой ночью. Ведь вокруг не было леса, в котором бы он мог скрыться.

И ее ожидания оправдались. Эльф караулил около часа, а когда Большая луна уже зашла, а из-за гор показался краешек Малой луны, он поднялся и растворился во мраке. Астерет, прилагая все усилия, чтобы не выдать себя, последовала за ним. Эрин ушел далеко в гущу полевых трав, но слабого бледного света Малой луны хватало, чтобы Астерет не потеряла его из виду. Наконец эльф остановился на прогалине, достал маленький мешочек, вытряхнул что-то на ладонь, то ли камушки, то ли дощечки, и бросил перед собой.

«Руны!» — промелькнуло в голове Астерет, и она зажала рукой рот, чтобы сдержать крик — синий свет встал столбом, разросся, угасая, и перед эльфом неожиданно появилась целая рощица молодых деревьев. Эрин ступил под ее полог и исчез.

— Он открыл портал! — прошептала Астерет и, уже не скрываясь, бросилась в темный ход меж стволов.

А дальше все повторилось, как в прошлом сне. Ветви деревьев и кустов цеплялись за Астерет, но она вырывалась, шла дальше, пока не оказалась перед алтарем с черной статуей Безмясой. Астерет воззрилась на изваяние и замерла, содрогаясь от ужаса. Но дух Мортис уже покинул святилище. Эрин лежал перед черной каменной фигурой без сознания. Рядом валялся окровавленный клинок.

Астерет подняла его, потом схватила эльфа за руку и потащила назад. Из глаз ее текли слезы. Деревья несколько раз больно хлестнули ее по спине и лицу, но все же пропустили. Вытащив эльфа из чародейской рощи, Астерет сама повалилась без сил и увидела лежавшие рядом руны. Она взяла одну, и роща вновь засветилась. Тогда Астерет собрала их все, бросила руны в валявшийся рядом мешочек. И роща истаяла, исчез призрачный свет, и теперь перед ней лежали подсвеченные лунным сиянием бескрайние поля Империи.

Астерет перевела дух, а потом, склонившись над эльфом, дала ему несколько звонких пощечин. Он подскочил и уставился на провидицу с недоумением, словно только что очнулся ото сна.

— Что? — Он огляделся, посмотрел на нее и все понял. — Как ты посмела последовать за мной?

Он в гневе схватил ее за руку и сжал так, что Астерет вскрикнула от боли.

— Ты обманул меня! Но прежде всего ты обманул самого себя! — воскликнула он. — Ты поклоняешься Безмясой, и тебе уже не нужна твоя Дэлиан! Любовь богини — это же гораздо…

Эрин отвесил ее пощечину:

— Не лезь в то, чего не понимаешь, глупая девчонка. — Эрин вскочил и рывком поднял ее на ноги.

У Астерет от удара потекли слезы, и она прижала к горящей щеке ладонь. Эрин отобрал у нее мешочек с рунами, поднял клинок.

— У нас одно общее дело, — продолжил он. — И только одно. В другие не смей соваться!

— Ты был без сознания! — выпалила она.

— Знаю, не первый раз, и вполне обходился без твоей помощи, — процедил он сквозь зубы. — Успокоилась? Возвращаемся.

Всю ночь Астерет ворочалась с боку на бок, пытаясь уснуть.

«Он обманул меня, рассказал красивую сказку об утраченной возлюбленной, а я поверила, как последняя дура, пожалела его, — ругала она себя. — Тоже мне, провидица. Но даже если Эрин — всего лишь слепое орудие Мортис, я должна узнать, что он задумал на самом деле. Выбора нет, мне придется все рассказать Белгору…»

Глава 5 Туманная дорога

Под утро Астерет задремала, а когда ее разбудил Белгор, чаровнице показалось, что она только на мгновение сомкнула веки. Ей чудилось, что сон продолжается. Девушка распахнула глаза и с удивлением уставилась на воина, утопавшего, словно небожитель, в белом облаке.

— Дурные видения? — спросил, хмурясь, Белгор.

— Да, почти не спала, — Астерет потерла лоб. — Еще и голова разболелась.

— Да у тебя жар, — рядом неожиданно оказался эльф, опустился рядом с ней на колени.

У Астерет перехватило дыхание, когда он вонзил в нее свой ледяной взгляд. Но при этом Эрин продолжал говорить вполне обычным тоном:

— Может, тому виной сырой воздух?

Эрин извлек из своей сумы склянку, смочил пальцы маслянистой жидкостью, остро пахнувшей смесью трав. Затем тремя резкими движениями втер зелье ей в виски и рывком поднял на ноги.

— Скоро пройдет, — бросил он и исчез в тумане.

Астерет осталась стоять перед Белгором.

— Надеюсь, эльф прав, ты очень бледна, Астерет. Хотя, — Белгор повел рукой и улыбнулся, — вокруг нас все и так белое.

Астерет поежилась. Промозглый туман, висевший молочной, невесомой рекой над полями и лугами, забирался под одежду, от него бросало в дрожь. И провидица плотнее запахнулась в плащ.

— Уже позднее утро, а он не расходится, — с беспокойством заметил Гил, озираясь по сторонам.

— Самое главное, дорога у нас под ногами. Не потеряемся, — заверил его Белгор и стукнул по земле каблуком, словно проверяя торный путь на прочность.

Охряная лента тракта с вкраплениями мелких камушков никуда не исчезла. Белгор с опаской взглянул на эльфа, ожидая от него какой-нибудь колкости на предмет его познаний в географии Невендаара. Но тот, зевая, отвернулся и явно не был настроен отпускать с утра шутки. Тем не менее Белгор решил удвоить осторожность:

— Пойду-ка сегодня первым я…

Но и на это эльф смолчал, закутавшись в плащ и нахохлившись, как замерзшая сонная птица.

Они шли без привалов до полудня, а туман все не расходился. Однако Белгор не беспокоился — дорога цвета охры никуда не делась, продолжая виться между зелеными полями и холмами. Он часто оглядывался на спутников, но те, не отставая, шли за ним. Гил разговаривал с Астерет. Чуть позади них плелся эльф.

Астерет рассеянно слушала Гила, думая о ночном приключении, и все никак не могла набраться мужества и рассказать все Белгору. Эльфийская мазь взбодрила ее и заставила головную боль отступить. А вдруг это магия, и зелье Эрина лишило ее смелости и поселило сомнения в себе?

Дорога стала прямой, стрелой рассекая туманные луга. Белгор вдруг замедлил шаг, когда ему показалось, что на него надвигается из тумана что-то темное. Но это всего лишь замаячил впереди лесок. Когда путники подошли к лесу, поднялся ветер, и туман отступил, открыв путникам широкий обзор. Дорога убегала вдаль, справа и слева виднелись тонкие стволы молодого березняка. Между легкими белыми облачками, которые, казалось, вот-вот заденут верхушки деревьев, виднелось бездонное лазурное небо.

Желтая лента дороги вывела Белгора и спутников на пологий холм, где уже не было тумана. Они вышли на лесную поляну, ярко освещенную солнцем. На ней и расположились путники, греясь после пребывания в холодной мгле, а заодно и подсушивая отсыревшую одежду. На соседних полянках эльф насобирал целую шапку земляники, такой спелой и вкусной, что даже Гил, больше всех сторонившийся Эрина, не отказался от лакомства.

Все это не укладывалось у Астерет в голове. Юноша поклялся отомстить за смерть отца, а виновник его гибели, не моргнув глазом, угощает своего кровника, словно так и должно быть.

Астерет почувствовала угрызения совести. Ведь тут есть и ее вина. Почему она до сих пор не собралась с духом и не поведала обо всем Белгору? Но может быть, месть у эльфов лишена всякого смысла? Но нет, она отринула подобные мысли. Создательница эльфов во всю мощь показала, на что способна ее месть, одним махом сметя с лица Невендаара огромное королевство и погубив тысячи алкмаарцев. И среди эльфов достаточно много последователей Мортис. Просто, похоже, вовсе не месть двигала Эрином.

Из его полных недомолвок слов об инквизиторе нельзя было сделать вывод, что он собирается мстить Ферре или кому бы то ни было. И она задумалась о словах Эрина, что цель всей ее жизни — месть Ферре. Что ж, месть — всепоглощающее чувство, ей подвержены и боги, и смертные. Страшным орудием она становится в сильных руках любого, готового поспорить с судьбой, переломить ее… Астерет невольно сжала кулаки. Да, она в плену этого грозного чувства, но потом, исполнив свой долг перед погубленными Ферре людьми, она станет свободной…

— Бетрезен меня побери! — громко выругался шагавший впереди Белгор. — Нет, этими дорогами точно завладел Водоворот!

Путники подошли к Белгору и поняли, что так возмутило воина. Дорога неожиданно сузилась, превратившись в едва заметную каменистую тропку, ретиво взбиравшуюся на крутой склон и терявшуюся в тумане.

— Я не сомневался, что ты отличный проводник, — подал впервые за весь день голос Эрин.

— А я все меньше сомневаюсь, что это твоих рук дело! — не сдержавшись на этот раз, вспылил воин, положив ладонь на рукоять меча.

Эльф проигнорировал его грозный жест и шутовски развел руками:

— Ну и зачем бы мне понадобилось плутать здесь, имперец? — поинтересовался эльф. — Или ты полагаешь, что мне не понравилось идти в обход, а в голову пришла замечательнейшая мысль, что имперец, который последние двадцать лет безвылазно сидел в гарнизоне, помнит каждую тропку в этих горах? И разумеется, гораздо быстрее взбираться на кручи, спускаться в обрывы и пропасти, чем обходить горы стороной…

Белгор смерил его убийственным взглядом, достал карту, мельком посмотрел на нее.

— Быстрее, если знать тропу, — сказал спокойно Белгор.

К нему вернулась его обычная сдержанность.

— Я, например, не знаю здешних троп, — воскликнул Эрин. — Знал бы, не стал навязываться в попутчики. Да еще лучше наколдовал бы туман и шел бы себе спокойно до самой столицы.

— Ладно, ладно, — отмахнулся от него Белгор. — Что ж, раз с дорогами в здешних местах полный хаос, придется идти через горы. И я, пожалуй, очень смутно помню эту тропу. Но возвращаться назад и идти в обход нет смысла. Так мы потеряем еще не меньше дня. Пойдемте. Посмотрим, куда нас выведет эта тропка.

И он снова пошел впереди, взбираясь по довольно крутому склону. Футов через двести туман рассеялся, и путники невольно остановились, оглядываясь. Дорога завела их в те самые Паучьи горы. Они стояли на краю пропасти. Внизу, в долине, ровным слоем лежал туман, так и не собираясь расходиться. Местами из него торчали верхушки особенно высоких деревьев. А перед путниками ввысь уходили зеленые взгорья, увенчанные голыми скалами. От них серыми реками тянулись полосы давних камнепадов. Паучьи горы были стары, гранитные их клыки затупились и теперь медленно разрушались, рассыпаясь в каменную крошку. Тропа уводила имперцев и эльфа все выше, шла мимо одного из камнепадов, петляя между цепким колючим кустарником, и исчезала за скалами. На левом склоне гор уже лежала тень, а солнце опускалось за один из каменных клыков.

— Здесь быстро темнеет, — заметила Астерет.

— Поторопимся, — сказал Белгор и продолжил подъем.

Они поднялись до скалы. Тропа уводила дальше, скользила по самому краю пропасти и вновь устремлялась вверх. Через полчаса тень горы легла на их склон. Стремительно вечерело.

— Учитель! — Гил указал рукой направо.

Белгор увидел небольшой овраг. В склоны его местами врезались скалы, и в одной из них юноша углядел то ли пещеру, то ли промоину.

— Отлично, Гил, — похвалил Белгор. — Неплохое будет укрытие.

Они свернули в овраг. Дно его было засыпано камнями, вырванными с корнями сухими деревьями и кустами. Их травяные собратья что есть сил цеплялись крепкими корнями за каменистую почву, у некоторых растений корневища уже наполовину висели в воздухе, похожие на клочья длинной, желтой, спутанной бороды. Астерет отмахнулась от корней, задевших ее голову. Впереди овражек перегораживало давно упавшее дерево с кривеньким стволом. Белгор проверил ногой на крепость искореженный полусгнивший ствол, покрытый какими-то седыми космами. Он забрался на него и подал руку Астерет.

— Осторожно, — Гил дал ей свою.

Астерет улыбнулась воинам, предложившим ей помощь, подала обоим руки и перебралась через поверженное временем или бурями дерево. За ней последовал Белгор. После этого и Гил легко перемахнул через замшелый ствол. И в этот миг послышался треск, земля ушла из-под ног путников. Астерет закричала, проваливаясь во тьму. Однако падали они недолго. Гил больно ударился коленями о землю, но не более. Астерет повезло больше, и она шлепнулась на кучу сухих веток и травы. А Белгор и вовсе приземлился на ноги. Воин задрал голову и увидел на фоне круглого отверстия эльфа. В руках его был лук и наложенная на тетиву стрела.

Теперь-то уж Белгор имел полное право обвинить эльфа во всех возможных грехах, и он уже собрался это сделать вслух. Однако тот, выругавшись, совершил нечто из ряда вон выходящее — спрыгнул вниз прямо на Белгора. Тот едва успел отшатнуться. Эрин же, не обращая ни малейшего внимания на Белгора, весь собрался и прицелился, метя во что-то у себя над головой.

— Ты с ума сошел! — закричал воин, придя в себя. — Зачем ты спрыгнул, как мы теперь выберемся наружу?

Однако в следующий миг Белгор краем глаза заметил, как что-то темным комом падает сверху прямо на них. Зазвенела тетива, с мерзким хлюпаньем стрела вошла в тело огромного паука, грохнувшегося оземь. Белгор опять едва успел увернуться, выхватил меч и несколькими ударами отсек отвратительные лохматые лапы. Но и очутившись на земле, они продолжали биться в агонии.

— Что-то мне совсем не хотелось оставаться снаружи, — обронил эльф. — И я решил присоединиться к вам. Компания имперцев — это все же лучше, чем оказаться обедом пауков.

— Пауков? — дрогнувшим голосом спросила Астерет.

— Да, сейчас остальные пожалуют, — хмыкнул эльф. — А я думал, что дева, решившая добраться до Ферре, много лет живущая в гармонии с природой в лесу, не станет бояться пауков.

— Но не таких огромных! — воскликнула Астерет.

Белгор огляделся, приметил кучу сухих веток и полез в сумку за кремнем и кресалом.

— Быстрее! — поторопил его Эрин и, не дождавшись, черкнул пальцами в воздухе.

Искра магического пламени упала на сухие сучья, которые мгновенно вспыхнули, осветив все вокруг. Путники оказались в настоящей гигантской паучьей норе. Стены земляного зала, в который они провалились, были завешены коконами, с куполообразного потолка свешивались серые клочья паутины, а в полу темнели бесчисленные отверстия других, более мелких нор.

Гил, стоявший ближе всех к одному из таких проходов, взмахнул мечом, и бросившийся на юношу паук рухнул на землю, беспомощно суча ногами. Второй удар пришелся точно в пучок злых черных глаз. Из щели в земле рядом с Астерет высунулись бурые, мохнатые лапы, а следом показались похожие на клещи жвалы, и паук выбрался из норы. Девушка застыла от страха на месте, не в силах пошевелиться. Гил, подскочив к пауку, перерубил коленца, а эльф пустил в туловище огненную стрелу. Раненый паук вспыхнул, словно сухой хворост, и убрался в свою щель.

Однако теперь темно-рыжие и черные пауки градом посыпались сверху. Эльф только и успевал спускать тетиву, а Белгор и Гил — разить пауков ударами мечей. Астерет по-прежнему стояла, сжимая в руке кинжал, но так и не отважилась приблизиться ни к одному чудовищу, пока одно не свалилось на нее с потолка. Астерет закричала от ужаса. Гил и Белгор бросились к мерзкой твари и нанесли удары одновременно, а эльф всадил в него последнюю стрелу. Брюхо паука лопнуло, заливая провидицу чем-то зловонным. И Астерет упала, лишившись чувств. Гил кинулся к девушке, а эльф, выругавшись, бросил бесполезный лук и обнажил свой Клинок Грани. Пауки полезли на них изо всех дыр.

— Громдок на твою голову, мальчишка! Оставь ее! — крикнул эльф.

— Гил, нам нужен твой клинок! Слышишь, даже наш «друг» эльф отчаялся… — крикнул Белгор.

Гил вскочил на ноги, убедившись, что с Астерет все в порядке.

— Да когда ж вы кончитесь? — вскричал эльф, зарубив одним молниеносным движением сразу двух пауков, причем клинок его перелетал во время этого действа из одной руки в другую.

— Может, ты их огнем? — крикнул Белгор. — Или запал кончился?

— Можно и так сказать! — откликнулся эльф. — Лучше совсем подпалить это Бетрезеново гнездо!

Он вновь чиркнул пальцами по воздуху. Разлетевшиеся во все стороны искры упали на паутину, трупы поверженных пауков, свисавшие с потолка коконы — все вспыхнуло, как порох.

— А как выбираться будем, ты придумал, умник? — рявкнул Белгор.

— А как же! — И эльф нырнул в один из туннелей.

— Гил! — заорал Белгор.

Они подхватили под руки все еще не пришедшую в себя девушку и с обнаженными мечами бросились вслед за эльфом. Однако пауки не преследовали беглецов, зато их нагоняла туча удушливого черного дыма. Эльф бежал впереди, освещая путь горящей и сеющей вокруг искры веткой. Он разрубил клинком серый полог паутины, перегораживающий туннель, и полез куда-то наверх.

— Руку давай! — крикнул Эрин, оказавшись на поверхности, и вытянул из дыры Белгора. Следом они вытащили все еще бесчувственную Астерет. И последним из паучьего логова был извлечен Гил.

Белгор и Гил вновь подхватили провидицу под руки. Эльф бросил догорающую ветку в нору и зашагал куда-то в темноту. В горах уже давно царила ночь. Ветер холодил разгоряченных битвой воинов. Над головой сияли звезды, делая небосвод похожим на усыпанное драгоценными камнями ожерелье. Но этот свет, мерцающий в небесах, мало освещал землю, и его хватало лишь на то, чтобы с трудом различать контуры предметов.

— Эй, ты, не так быстро! — крикнул Белгор эльфу. — Не хватало нам вновь провалиться в такую же нору! И так темно, ничего не видно.

— Чтобы узнать о логове паука, мне не обязательно его видеть, — отозвался Эрин.

— Что же ты тогда не предупредил? — возмутился Гил.

— Не я же шел первым, не так ли, имперец?

— Так, так, — нехотя согласился Белгор.

Еще около часа они шли в темноте. Потом эльф остановился.

— Оторвались? — спросил Гил.

— Да, они не будут преследовать так далеко. Особенно такую тощую и мелкую добычу, как ты.

— На себя посмотри! — огрызнулся Гил.

— Согласен с тобой, Гил, — улыбнулся Белгор. — И ты уж извини меня, но я устал нести нашу провидицу. Тащить эльфа было гораздо проще.

— Я не доставлю тебе больше такого удовольствия, имперец.

И все трое, не сговариваясь, устало опустились на камни. Белгор и Гил бережно уложили Астерет. Воины запахнулись в плащи, привалились спинами к скалам и мгновенно заснули, позабыв о карауле.

Астерет очнулась и в ужасе распахнула глаза. Последнее, что она видела, это страшный волосатый ком, обрушившийся на нее сверху. Но вокруг разлилось бледным светом утро. Провидица села, и ей предстала странная, если не страшная картина. Ее путники с позеленевшими лицами лежали рядом, укутанные сетью паутины.

— Белгор, Гил! — закричала в ужасе Астерет.

Оба воина подскочили на месте, схватившись за так и не вложенные в ножны мечи.

— Ну, зачем так орать-то? — прошипел эльф, зажимая одной рукой ухо, а другой — протирая глаза.

Он поднялся на ноги, оглядываясь, и уставился на Гила с Белгором с таким видом, будто готовил очередную колкость.

— Прежде чем произнести хоть слово, посмотри сначала на себя! — ощетинился Гил.

Эльф невозмутимо последовал совету, оглядев себя: плащ был покрыт обрывками паутины, а в нескольких местах его украшали отрубленные паучьи лапы.

— Вот дерьмо! — произнес наконец он. — Громдок им в глотку!

— При даме не выражаться! — прикрикнул на него Белгор.

— Ох, чем ближе столица, тем больше мы вспоминаем об этикете? — фыркнул Эрин и взглянул на провидицу. — Астерет, ты, кстати, тоже выглядишь…

Астерет взглянула на себя и зажмурилась.

— Снимите с меня это! — пискнула она жалобно.

Гил отцепил от ее плаща несколько омерзительных отрубленных паучьих ног. Эльф потянул носом.

— Пахнет водой, где-то недалеко течет ручей, — заметил он. — Было бы неплохо смыть с себя все это…

Они поднялись в гору, прошли несколько сот футов вдоль скальной стены. Послышался шум воды. Вскоре они вышли к ручью, который срывался вниз с каменной плиты и падал в небольшое горное озерцо, окруженное редким кустарником.

— Как хотите, но я умоюсь первым, — заявил эльф.

— Ты не уступишь даже Астерет? — полюбопытствовал Белгор.

Эльф поморщился:

— Хорошо, ей я уступлю.

Они спустились вниз, к озеру. Эльф в сердцах всадил меч в прибрежный песок и отошел в сторону. Астерет скрылась за кустами, а усталые, невыспавшиеся воины, цедя сквозь зубы проклятия, принялись счищать с себя прилипшие клочья паутины, намертво вцепившиеся в одежду паучьи лапы, бурые клочки волос, ошметки внутренностей и прочую гадость. Гил сел на песке, камешком счистил с клинка паучью слизь. И перевел взгляд на воткнутый рядом клинок эльфа. И тут же понял, что хозяина меча след простыл.

— А где эльф? — спросил Гил.

Удивленный Белгор, занятый очисткой сапог, поднял голову. Гил в тревоге вскочил на ноги и бросился к зарослям кустарника.

— Оставь, Гил! Гил! — крикнул вслед ему Белгор, но юноша уже скрылся из виду.

Гил осторожно пробирался среди деревьев и кустарников, разводя ветви руками. И вдруг перед ним открылась голубая гладь озера, Астерет стояла под струями водопада, смывая с себя остатки страха и ужаса, и наслаждалась свежестью воды. Выстиранная одежда провидицы лежала как раз у ног Гила.

— Нехорошо подглядывать, — услышал он за спиной язвительный голос эльфа.

Гил обернулся, покраснев до кончиков ушей. Эльф же, нисколько не таясь, лежал, опершись на локоть, на плоском валуне чуть выше Гила.

— А ты сам чем занимаешься? — вспылил юноша, подойдя к нему.

— Я? — Эльф тронул рукой лежавший рядом пук срезанных прутьев. — Делаю себе новые стрелы. Или ты полагаешь, что меня может волновать рыжая имперка? Что я прельщусь ее красотой, если это можно так называть? Хотя, — Эрин показал острым подбородком на Астерет, — отдельные части ее тела выглядят достаточно неплохо… — сказал эльф и устремил на Гила насмешливый взор. — Мне всегда казалось, что вы, имперцы, находите нас уродливыми, — добавил он. — Неужели мы ошибались?

— Так и есть! — с вызовом сказал Гил и сжал кулаки.

— А что же ты так тревожишься? Тогда я не в счет. — Эрин поднялся и шагнул к озеру со словами: — Моя очередь совершить омовение!

Гил обернулся. Астерет выходила из воды во всей красе своей наготы, как ни в чем не бывало, оделась, ничуть не стесняясь того, что рядом оказались эльф и Гил.

Смущенный Гил, повесив голову на грудь, вернулся к Белгору. Вид у молодого человека был несчастный. Воин бросил на юношу проницательный взгляд и догадался, что произошло.

— Астерет — дитя леса. Это роднит ее с эльфом, — заметил Белгор. — Тебе не стоит…

Юноша удивленно поднял глаза на воина.

— Я только хотел сказать, тебе не стоит обращать на эльфа внимания. Он специально задевает тебя. Даже я не всегда могу сдержаться… И все же мы отлично бились все вместе в подземелье! А вот и Астерет.

Провидица одарила их улыбкой и села на плащ, обсыхая на солнце. Скоро явился эльф с пуком прутьев под мышкой. Гил искупался следующим, а последним под струи водопада встал Белгор.

Путники обсохли, поели. Белгор вновь стал изучать карту. А эльф затачивал наконечники стрел и прилаживал к древку где-то добытые перья. Судя по выражению лица, он не очень был доволен результатами своих усилий и, видимо, очень жалел стрел, сгоревших в паучьем логове.

— Эрин, ты пойдешь первым, — сказал Белгор, поднимаясь с земли, когда эльф закончил свою работу.

Спустя некоторое время Эрин вывел их на какую-то тропинку. Белгор решил, что ведет она в нужном направлении. Так они и шли два дня подряд. Астерет все эти дни терзали сомнения относительно истинной сущности Эрина, но она так и не решилась раскрыть Белгору его тайну. А эльф нет-нет, да и кидал на нее многозначительный взгляд. И тогда Астерет вспоминала и о своей миссии, и о подлости Ферре, и о хуорне, который мог в любой момент исполнить приказ Эрина.

Пауков больше не было, а может, эльф удачно обходил все их норы стороной. И наконец, тропа пошла на спуск. Впереди темнел лес, подступивший к самому подножию гор.

К полудню они спустились на равнину, и страшные Паучьи горы остались у них за спиной.

— Мрачный лесок, — заметил Белгор, показывая рукой на темные деревья, вставшие перед ними стеной. — Надеюсь, тут не будет пауков…

Они прошли несколько сот футов, остановились. Везде торчали угольные остовы деревьев, словно лес скалил свои изломанные зубы. Впереди показалась прогалина, почерневшая от лесного пожара. Белгор хотел шагнуть вперед, но ему мешало какое-то смутное предчувствие. И вдруг он понял, в чем дело: рядом была нежить. За долгие годы службы на границе интуиция только раз подвела Белгора.

— Не может быть! — капитан обнажил меч. — Что делает нежить в самом средоточии Империи?

И воин шагнул вперед, за ним последовал Гил. Астерет пошла было за ними, но чья-то ладонь зажала ей рот. Другая рука удерживала ее за талию.

— Я знаю, что ты хочешь ему все рассказать, Астерет, — торопливо зашептал эльф ей на ухо. — Но я не имею к тому, что здесь происходит, ни малейшего отношения. У меня есть цель, и тебе она известна. Или ты полагаешь, что я единственный подручный Мортис в Империи?

И он отпустил ее. Астерет повернулась к эльфу, сердце провидицы готово было выскочить из груди, она дрожала от испуга. Эльф же, не проронив больше ни слова, двинулся вслед за Белгором и Гилом. Астерет проглотила застрявший в горле комок и поспешила за ним.

Вокруг расстилалась мрачная местность. Обугленные деревья в черном кружеве ветвей были полностью лишеныкоры, на искореженных стволах сияли мертвенным светом грибы и лишайники. Эти ужасные деревья напомнили Астерет все того же хуорна. Но, к счастью, на сей раз это были всего лишь страшные на вид стволы и пни погибшего леса. Серая земля под ногами напоминала пепел. Белгор остановился, выйдя на тропку, и, хмурясь, осторожно двинулся дальше. Тропа провела их мимо заброшенного селения. Дома были пусты, дерево прогнило, крыши обвалились. А дальше за селеньем лежало старое кладбище. Все могилы были разрыты.

— Где-то здесь должны быть личи. Я уже представляю целую толпу живых мертвецов, — процедил сквозь зубы Белгор.

Они двинулись дальше, и тропа вывела их на каменный круг с алтарем и черной статуей отвратительного вида. Сердце Астерет чуть не выпрыгнуло из груди, когда Белгор воздел руку с мечом и со всей силы обрушил его на фигуру богини Смерти. Девушка в испуге повернулась к эльфу. Но тот стоял, безучастно глядя, как Белгор и Гил разрушают статую. И лишь рука эльфа сжимала амулет из драконьего когтя.

— Не хочешь помочь нам, эльф? — крикнул Белгор. — Ах да, ты же бессмертный, что тебе до этого?

Статуя вдруг засияла мертвенно-синим светом, и Астерет от ужаса едва не потеряла сознание, решив, что сейчас здесь появится разгневанная богиня. Но нет, в то же мгновение молния ударила в черную фигуру, и та разлетелась перед опешившими от неожиданности Белгором и Гилом на мелкие кусочки. Треснул и развалился на куски алтарь. Страшные деревья вокруг рассыпались в прах, а серую землю затянуло зеленой травой.

— Как это им удалось? — спросила Астерет шепотом, показывая кивком на Гила и Белгора.

— Слишком стар этот алтарь и давно заброшен. Здесь почти не осталось магии. В данном случае без мага здесь было бы не обойтись, — ответил Эрин.

— Ты не вступился за свою богиню, эльф, — заметила Астерет.

— Как я тебе уже сказал, у меня есть куда более важная цель…

Путники двинулись дальше. Лес чуть посветлел. На следующем привале и Гил, и Белгор заточили свои мечи, затупившиеся при крушении статуи.

— Сколько нам осталось до столицы? — спросила Астерет.

— Не больше двух дней, — ответил Белгор. — Дальше, надеюсь, уже обойдется без приключений. Должны начаться обжитые земли.

Лес закончился, впереди замаячила какая-то деревушка. Но она, к изумлению Белгора, тоже оказалась покинутой и заброшенной, хотя и совсем недавно. Но что самое неприятное, они снова нашли разрытое кладбище! И земля на могильных раскопах была совсем свежей.

— Что-то не нравится мне все это, — произнес Белгор, задумчиво обозревая местность. — С чего это нежить разгулялась, можно сказать, на подступах к столице?

От деревни в сторону Фергала шел торный тракт. Воин повел своих путников по нему, настороженно всматриваясь в расстилающиеся вокруг леса и поля. Однако признаков присутствия нежити больше не обнаружилось. Вокруг зеленели луга, чуть позолоченные вечерним солнцем. Где-то вдалеке белыми столбами поднимался к небу дым невидимых деревень.

Дорога нырнула в лесок, который быстро кончился, и взобралась на верхушку поросшего вереском холма. Отсюда было видно, что дальше она пробегает еще по двум более низким вершинам, спускается вниз и сливается с другой, более широкой дорогой.

— Вот по ней-то нам и следовало идти! — воскликнул Белгор, показывая на нее рукой. — Что ж, эти места я уже помню. И до Фергала рукой подать. Завтра днем уже будем там.

Слова воина ободрили путников, и они поспешили вниз, спускаясь с холма. Белгор еще чуть задержался, глядя вперед. Где-то там, в вечернем сумраке ему уже мерещились высокие башни столицы. Наконец-то он вернется домой!

И вдруг его как будто что-то кольнуло. Охваченный тревогой, он обернулся и вскрикнул:

— Да поможет нам Всевышний!

Из леса, который они только что покинули, выехал темный рыцарь на черном коне и двинулся дальше по дороге на вершину холма. А следом за ним показались темные фигуры с жезлами, сиявшими зеленым светом. Эти фигуры, как почудилось воину, передвигались, не касаясь земли ногами. А из леса уже выступала целая армия живых мертвецов. Белгор машинально выхватил меч. Однако он сразу понял, что на этот раз против такой армии им не выстоять… Путники, обнаружив, что Белгор отстал, побежали назад, взлетев на вершину холма. Гил, заметив опасность, судорожно вцепился в рукоять меча и воскликнул:

— Откуда они взялись, учитель?

Но Белгор лишь крепче сжал рукоять меча. Он не знал, что делать. От напряжения мысли путались у него в голове, ему хотелось как-то ободрить Гила, но все слова вдруг разлетелись, как испуганные птицы.

А из леса, уже накрытого пологом ночи, одна за другой выступали узкие высокие тени. Словно черные муравьи, они струились по дороге, как темный поток, выливающийся из опрокинутого сосуда.

Астерет бросила отчаянный взгляд на Эрина, но лицо эльфа выражало недоумение.

— Откуда они взялись? — спросила чаровница.

— Понятия не имею, — прошептал Эрин. — Видишь ли, богиня не посвящает меня во все свои планы…

Астерет повернулась к шествующей нежити и замерла от страха. Носферату — ужасный всадник смерти — заметил имперцев. Его шпоры вонзились в бока огромного черного жеребца, и тот, храпя, огромными скачками помчался вверх по дороге. За Носферату, ничуть не отставая, устремились четыре Чумы. Носферату достиг Белгора, черный меч поднялся в мощном замахе и вдруг словно наткнулся на невидимый барьер. Жеребец с каким-то болезненным хрипом взвился на дыбы, попятился, ударяя в воздух передними ногами.

Зеленое отравленное облако, вырвавшееся из жезлов Чумы, так и не достигнув путников, рассеялось. Ударили оземь тяжелые копыта жеребца, опустившегося на все четыре ноги. Он еще подался назад, вбок. Чума последовала за ним. Но докатившаяся до путников волна живых мертвецов вдруг расступилась и обогнула их, как будто те стояли под невидимым стеклянным колпаком. Мертвецы видели их, тянули к живым людям отвратительные, лишенные плоти руки, но вынуждены были идти мимо, не причиняя им вреда. Обойдя их, они вновь смыкались и шли дальше, возглавляемые Чумой. Белгор, Гил и Астерет с изумлением смотрели на медленно шествовавшую мимо орду. Носферату дождался, пока последние воины смерти минуют путников, отсалютовал им черным мечом и, тронув жеребца шенкелями, тем же торжественным шагом двинулся за своим войском.

— Он отсалютовал нам? — ошарашенно прошептал Гил.

— Не нам. — Белгор обернулся к эльфу.

Эрин стоял с луком за спиной, меч его был вложен в ножны, а на груди пылал алым колдовским светом его талисман — коготь дракона.

— Вот оно что, — произнес Белгор. — А я все думал, что же в тебе не так…

Воин направил меч на Эрина, но тот криво усмехнулся, отступая вслед за Носферату.

— Моя жизнь принадлежит Мортис, имперец! И только богиня Смерти сможет забрать ее.

— Ты не уйдешь от меня, гнусный приспешник Мортис, хоть стой за тобой вся ее армия! Лжец и вероломный предатель! Убийца!

— Да, за мной ее армия, — подтвердил эльф. — И я легко могу повернуть ее обратно.

— Что же тебе мешает? — гневно крикнул Белгор.

— Клятва.

— Кому ты клялся? Стой!

— Не в этот раз, имперец. — Эрин швырнул перед собой на землю какую-то руну.

Из земли взметнулось, извиваясь, словно змеи, множество лиан, они опутали своими кольцами Белгора и Гила, лишив их малейшей возможности сопротивляться.

— Прощай, имперец. Жаль, что не вместе мы вступим в столицу. Это было бы забавно… — Эрин посмотрел на провидицу, протянул ей руку. — Ты пойдешь со мной, Астерет?

— Нет, — она отшатнулась от эльфа.

— Как знаешь. Но у нас одна цель, и наши дороги когда-нибудь пересекутся…

Он повернулся, сбежал с пригорка и растворился в сумраке ночи. Путники так и не поняли, последовал ли он за Носферату или свернул с дороги. Армия мертвецов между тем достигла перекрестка. И по соседней дороге к ней шла еще одна такая же. Синим пламенем полыхнула арка раскрывшегося портала, обе армии прошли в него и исчезли.

— Что это значит, Астерет? Ты знала, что Эрин слуга Мортис? — спросил Белгор, извиваясь в путах и пытаясь освободиться.

— Я давно собиралась рассказать тебе, — Астерет достала свой кинжал и попыталась рассечь кольцо лианы.

Но не тут-то было.

— Стоим как два болванчика, — ругнулся Белгор. — Гил, ты как?

— Думаю, как поскорее добраться до убийцы моего отца, — сдавленно произнес Гил: боль и ярость смешались в его голосе: — Как он мог, да будь он трижды эльфом и врагом, как он мог тронуть…

Он осекся, с трудом сдерживая слезы бессилия.

— Такого замечательного человека, как Римил, светлого и доброго ко всем? — закончил за него Белгор. — Держись, Гил.

Путы вдруг ослабли, упали на землю и рассыпались в прах.

— Какая мерзость, — Белгор стряхнул с себя остатки коричневой пыли. — До столицы недалеко, и нам надо опередить приспешника Мортис. Астерет, я жду объяснений.

— Я очень виновата, — глухим голосом произнесла провидица. — Но он обещал мне помочь добраться до Ферре. Я так хочу отомстить ему!

— Как ты могла сговориться с ним? — воскликнул в нетерпении Гил. — Что произошло?

— Он обещал, что поможет мне добраться до Ферре, если я не выдам его тайну. Меня посетило видение, иначе я не поверила бы ему…

— Как давно ты знаешь, кто он?

— Когда Эрин был ранен, он бредил и в забытьи произнес имя Мортис, и стало понятно, что он служит ей… А потом я видела, как он поклонялся Мортис в одном из ее святилищ… Я выдала себя, но эльф не расправился со мной, хотя мог… Более того, он дал мне клятву, что не причинит вам вреда…

— Видимо, очень сильно ему надо было в столицу, коли он дал такую клятву. — Белгор задумчиво посмотрел на север, туда, где ночь скрывала Фергал. — Что ему там нужно? Не верить же его словам, что он хотел собрать вести о небесной спасительнице?

— Когда я узнала, кто он, я решила, что он не врет, Белгор. Его цель — Иноэль. Мертвая Иноэль.

— И ты молчала? — крикнул Гил с осуждением.

— Он сказал, что это не так, что в действительности ему нужен Ферре.

— Что ж, наш бывший спутник умеет сбивать с толку. На кой ляд ему Ферре? Ему и тем более его госпоже?

Астерет только беспомощно покачала головой. Белгор же посмотрел на перекресток, где исчезла армия костяков.

— Мортис что-то задумала… Но мы упустили эльфа, а значит, и шанс узнать об этом. Давайте остановимся ненадолго на отдых и за полночь продолжим путь. Нам надо спешить.

— Прости меня, Белгор, — произнесла Астерет. — Прости меня, Гил.

— Ты слишком доверчива, Астерет, — упрекнул ее Белгор. — Но ведь он для верности еще и запугал тебя…

— Да, на той просеке, по приказу эльфа, меня мог убить хуорн, — выдавила из себя провидица.

Хмурый Гил думал о том, что никогда не простит Астерет. Но, взглянув на нее, понял, что не сможет этого сделать. К тому же во всем виноват проклятый эльф! Юноша крепко стиснул рукоять меча.

— Он ответит за это! Он ответит за все! — пылко воскликнул он. — Что ж, Астерет, я прощаю тебя…

— Спасибо.

— Я тоже, — сказал Белгор. — Но впредь будь откровенна с нами, Астерет. Ложь всегда может превратиться в ловушку для лгуна. Порой в смертельную ловушку.

Часть 2 Воины Фергала

Глава 6 Инквизитор

Шум, похожий на прибой, что бьет о скалы, заполняет все пространство главной площади Фергала. Толпа людей, словно море, колышется среди крутых каменных берегов — окружающих ее узких трехэтажных домов с острыми крышами. Солнечные лучи скользят по головам, по шапкам, по шлемам, отражаются в глазах горожан и приезжих, исполненных радости и надежды. Все, от последнего простолюдина до придворных и вельмож, испытывают этот странный восторг, недоступный лишь одному человеку.

В арке окна дворца инквизиции, как схоронившаяся в дупле от света неясыть, застыла чуть сгорбленная фигура в круглой шляпе и синей сутане. Нос крючковат, как у хищной птицы, узкое лицо бледно, а губы стали подобием тонкой, слегка искривленной нити. Глаза, некогда ярко-синие, как осеннее небо, давно потускнели и обесцветились, полыхая синим огнем лишь тогда, когда их обладатель пребывает в ярости. Но даже когда этот человек был спокоен, его мертвенный взгляд заставлял людей отворачиваться и даже избегать встречи с ним, если это возможно. Если же это невозможно, любой, кто сталкивался с ним, начинал испытывать отвращение, постепенно перерастающее в страх и панику. И от этого человека хотелось бежать, но мало кому это удавалось. Имя его было Ферре.

Толпа на дворцовой площади уже не расходилась с того времени, как император Мередор объявил с балкона своего дворца о явлении посланницы небес, а также об ее святой миссии спасения мира. Слухи о деве поползли по столице, едва посланница появилась во дворце императора, и они наполнили тайной надеждой сердца людей. Но сегодня, когда слухи были подтверждены самим императором, эти чувства достигли своего апогея, и радость захлестнула Фергал. Народ не утихал. Кто-то смеялся, кто-то горланил веселые песни, предчувствуя конец войны, кто-то тихо плакал, шепча слова благодарности Всевышнему.

Солнечный луч пополз по стене, достиг инквизитора, скользнул по давнему шраму на щеке. Ферре отпрянул от окна, бросил последний, полный ненависти взгляд на толпу, захлопнул створки окна так, что задрожали цветные стекла в свинцовой оправе, а по полу запрыгали синие, желтые и красные квадратики яркого света.

Инквизитор снял круглую шляпу с широкими полями и бросил ее на мраморно-зеленую крышку стола, пересек огромную пустынную залу и остановился у покрытого резьбой дубового шкафа. Достал с полки книгу, раскрыл, рассеянно полистал и поставил обратно. Постучал пальцами по сундуку, в котором хранились его бумаги. Несколько раз прошелся взад и вперед вдоль окон, сквозь которые все равно проникал шум толпы.

И в конце концов опустился в кресло, стоявшее рядом со столом. Откинувшись на высокую, обитую синим бархатом спинку, Ферре стянул с рук перчатки, обнажив руки с длинными цепкими пальцами. Инквизитор, задумавшись, вперил взгляд в стену прямо перед собой.

Итак, император принял посланницу небес и провозгласил ее миссию священной. Глашатаи уже трубят об этом по всей империи, чтобы каждый подданный оказывал ей всяческое содействие.

Что должна совершить посланница, осталось тайной. Мередор изволил беседовать с ней один на один. Откуда всем стало известно, что ее цель — спасение мира? Но как? Как эта девчонка может спасти мир? Ферре послал на улицы города всех своих соглядатаев, но им удалось выяснить только одно: якобы речь шла об очищении мира от скверны! Это и есть величайшая из всех возможных ересей: очищение мира от скверны — главная и единственная цель инквизиции. И тут не может быть двух мнений. Значит, девчонка лжет. А у инквизиции появился серьезный повод для беспокойства. Священная миссия? Очищение мира? Ферре скрипнул зубами. Все это не устраивает инквизицию! Верховный инквизитор Иоганн слишком долго опутывал своей лестью императора, собирая нити власти в свои руки. Его помощник Себастьян и вовсе вне себя от ярости: инквизиция — вот истинный источник очищения! Сколько сил и жизней положено, чтобы избавить земли Империи от нечисти! Как смеют утверждать эти профаны, что какая-то девчонка в один миг сделает то, что они пытались сделать в течение долгих столетий? Но ничего, Иоганн найдет выход! Девчонка, возомнившая себя вершительницей судеб Невендаара, она еще пожалеет, что явилась сюда.

А вдруг она действительно посланница неба? И тут страх сжал сердце инквизитора — черствое и бесчувственное, но не забывшее, что такое страх. Пот бисеринками покатился по его лбу. Он на миг представил, что, если девчонке удастся выполнить свою миссию, если она действительно та, за кого себя выдает… то земля действительно очистится от скверны, и тогда им, инквизиторам, просто нечего будет больше делать. В один миг они лишатся смысла своего существования. Но нет, этого не может быть! Иоганн не допустит ослабления влияния инквизиции, пусть даже пророчество истинно, он не сдаст своих позиций, на укрепление которых были потрачены долгие годы.

Гнев Верховного инквизитора уже обрушился сегодня на Ферре, когда тот провалил возложенное на него задание. Ферре потерпел поражение, пытаясь отбить девчонку, когда Ламберт, капитан императорской гвардии, вез ее в столицу. Постигшая его неудача привела Ферре в ярость.

Нет, второго такого промаха он не допустит. Слишком многое поставлено на карту. Он сделает это. Не будь он Ферре, прославленный охотник за ведьмами. А эта девчонка и есть еретичка и ведьма, коли назвала себе посланницей Всевышнего. Сколько подобных ей самозванок инквизиция отправила на костер? Сколько их было, тех, кто называл себя посланником Всевышнего и отправлялся в свой священный поход без благословения инквизиции? Обманщики, авантюристы, сумасшедшие… Но при этом, с точки зрения инквизиции, все они — еретики, выдающие свои корыстные цели за божью волю.

И все же сомнения терзали инквизитора. Ведь неспроста же Мизраэль сообщил императору, что надо отправить отряд к месту падения звезды и привезти небесную посланницу в Фергал. Но что мешало самому ангелу Мизраэлю огласить волю неба без какой бы то ни было посланницы? Ферре сгреб со стола перчатки рукой, похожей на лапу хищной птицы, безжалостно сжавшей в когтях свою жертву.

В дверь постучали, и на пороге возник, прервав размышления инквизитора, его помощник Миздор. Худой и тонкий, как щепка, с мрачным выражением лица, словно скопированным с хозяйского, Миздор уже много лет был самым преданным слугой инквизитора.

— Можно войти, отец Ферре… — робко произнес он и замолк, ощутив на себе всю тяжесть взгляда своего хозяина.

— Ну, что случилось? — низким голосом вопросил Ферре. — Что ты мнешься?

— Один… тут желает видеть вас, говорит, по неотложному делу…

— Один кто? Какое может быть сейчас дело, кроме этого? — рявкнул Ферре, махнув перчаткой в сторону окна.

— Он сказал, что именно то, которое сейчас вас больше всего беспокоит.

— И кто такой умный нашелся? Кто посмел?

— Эльф…

— Кто? — Ферре показалось, что он ослышался.

— Эльф, — еще тише выдавил из себя Миздор.

— Эльф? Эта нечисть? Здесь? В Фергале? — Ферре грохнул кулаком о стол так, что, казалось, дворец инквизиции вздрогнул до самого основания. — В пыточную его! Там я с удовольствием поговорю с ним по душам.

— Он, предвидя это, сказал, что будет общаться с вами только в ваших покоях, ибо дело касается вашей, а вовсе не его жизни… И он просил передать это…

Миздор с опаской приблизился к инквизитору и положил перед ним на стол ожерелье из жемчужин и кусочков ракушек.

Воспоминания, воспоминания… Они подобны позднему ростку в осеннем лесу, их день за днем засыпают листья минувших событий. Там, под ними, ростки дремлют до поры до времени, дожидаясь весны, а некоторые увядают, так и не дождавшись ее…

Но этого ожерелья Ферре не забыл, и тут словно весенний, давно сгинувший на просторах Невендаара вихрь промчался по его памяти и смел с картин прошлого засыпавшие их сор и листву. Рука Ферре потянулась к ожерелью, но замерла по пути, не дотронувшись, и он только указал на него пальцем:

— Убери эту мерзость и приведи просителя сюда!

Миздор подхватил ожерелье и, переведя дух, поспешил покинуть покои хозяина. Однако уже через несколько минут он вместе со вторым помощником Ферре — Финдом — ввел в зал посетителя.

Ферре в ярости вскочил из-за стола:

— Вы в своем уме? — гаркнул он своим подручным. — Привести его сюда, не отобрав оружия?

Финд и Миздор тревожно переглянулись, по лицам у обоих градом катился пот.

— Оставьте нас, — произнес тихо пришелец, но так уверенно, что оба помощника Ферре не смогли ослушаться.

Они исчезли, грохнула за ними дверь, гремя всеми своими железными крюками и засовами. Ферре вскочил и бросился к висевшему на стене мечу.

— Что все это значит? — крикнул он эльфу.

Верный крест-меч лег в руку инквизитора, сверкнув всеми четырьмя обоюдоострыми лезвиями. Но незнакомец будто и не заметил грозного оружия, наводившего страх на всю Империю.

Ферре нахмурился. Происходило что-то совсем из ряда вон выходящее. На пороге его покоев стоял эльф, хотя и без доспехов, но с клинком, луком и полным стрел колчаном за спиной. И помощники инквизитора беспрекословно подчинились этой нечисти!

«Маг! — мелькнуло в голове инквизитора. — Ну, нет, на тебя у меня хватит амулетов…»

Эльф поднял руку — на его пальцах с тихим шелестом покачивалось знакомое ожерелье. И вновь в душе Ферре словно пронесся соленый, морской ветерок воспоминаний. Но ветерок, способный обрести мощь урагана.

— Я рад, что ты вспомнил это, — заговорил гость. — Значит, нам будет о чем потолковать…

— Мне не о чем говорить с нечистью! Считай, что ты уже мертвец!

— Мне не страшны твои угрозы, Ферре. Ты так запугал всех вокруг, что уже не в силах представить, что может найтись тот, кто не устрашится тебя? — Эрин засмеялся. — Что ж, если так легче, считай, что нашелся. Но прежде чем позовешь свою охрану, выслушай меня. Поверь, это будет тебе интересно и полезно.

— И о чем ты хочешь рассказать мне?

— О многом. Но начну с этого, — и он бросил ожерелье к ногам инквизитора. — Ты был еще молод, Ферре, когда тебя ранили мерфолки на побережье неподалеку от форта Тарн. Тогда ты еще действительно боролся с нечистью — зеленокожими, нежитью. Очнулся ты в хижине одной ведьмы. Так вы называете женщин-магов, поставленных вне закона, хотя женщин, что обладают магией и помогают людям, те называют чаровницами. Даже зная, кто ты, она излечила тебя. Она пыталась доказать, что вы, инквизиторы, заблуждаетесь насчет них и никакого зла они не несут людям. Но ты был хитер, ты не купился ни на ее слова, ни на ее красоту, тебя влекло только одно — карьера. И что ты сделал в благодарность с этой несчастной? Ты вернулся туда с отрядом инквизиторов, убил ее и вырезал всю рыбацкую деревню, жителям которой она помогала, объявив их еретиками…

— Занятно, что тебе известно об этом. Но мне плевать. Расскажи что-нибудь поинтереснее.

— Один из рыбаков сбежал, унеся с собой ребенка ведьмы. Дочь. Из нее выросла провидица и маг. И ей известна история твоего вероломства. Она жаждет отомстить тебе…

— Ни одна нечисть не проберется в… — Ферре осекся, и огонь ярости вновь вспыхнул в его груди.

— Я, как видишь, пробрался… Жизнь провидицы — это часть платы за совершаемую нами сделку…

— Сделку? Я не собираюсь заключать с тобой сделку! — вскричал Ферре.

— Есть еще одна старая история, — Эрин извлек из кармана яблоко, покрутил в руке и бросил инквизитору.

Ферре поймал его, взглянул на зеленое с розовыми бочками яблоко и сжал так, что во все стороны брызнул сок.

— Белгор!

— Твой давний друг вернулся в столицу. Вместе с жаждущей мести ведьмой. Он защищает ее и помогает ей.

— Белгор решил нарушить старую клятву… Что ж, ему же хуже. Теперь я не пощажу его. Так его ты хочешь?

— Погоди, я не сказал главного. Это касается Иноэль…

— Про нее можешь ничего не говорить, мы уничтожим ее.

— И вас не остановит даже то, что она посланница небес? — с легкой насмешкой поинтересовался Эрин.

— Чушь! Она самозванка, фанатичка, вообразившая, что может спасти мир!

— Она ангел, посланный небесами, — холодно заметил эльф.

— Где доказательства?

Эльф заговорил, и голос его неожиданно обрел мощь и жесткость:

— Доказательства ты получишь позже, когда, собрав Силу мира в источниках, она доберется до храма Вознесения и мир будет уничтожен вместе с вами!

— Что?

— Что, по-твоему, такое очищение мира? Очищение от того, что ты считаешь нечистью? Исчезнут Альянс, Выжженные земли, Алкмаар, гномы, зеленокожие и прочие нечестивцы? И останутся только имперцы и, прежде всего, вы, самые чистые среди них? — Эльф зло расхохотался. — Открой глаза, инквизитор. Очищение мира в его божественном смысле — это его уничтожение. Ангелам проще создать мир заново, чем пытаться переделать старый. А вы, — эльф вплотную подошел к Ферре и прошипел, со злобой глядя ему в лицо: — Вы сами нечисть, Ферре. У вас не просто руки по локоть в крови, нет, вы по самую шею стоите в крови невинно убиенных. Сколько человек из каждой сотни невинно убиенных были уничтожены за дело, а не из соображений корысти, жадности к деньгам, стремления к власти?

Ферре если и хотел отодвинуться, то не смог. Эльф был прав — инквизитор давно не встречал того, кто бы посмел перечить ему. Но эльф был не просто равен Ферре, он был его сильнее. От дурного предчувствия у самого инквизитора заныло под ложечкой, а снедавшая его ярость вдруг обернулась неясным страхом.

— Иноэль надо остановить, во что бы то ни стало!

— Но если она действительно посланница Всевышнего?

— Ты плохо слушал меня, инквизитор?

— Почему я должен верить тебя? Кто послал тебя? Откуда ты все знаешь?

— Мортис. Меня послала Мортис. Она очень симпатизирует тебе, Ферре. Инквизиция сама уподобилась богине Смерти, забирая жизни десятками и сотнями. Ты ведь полагал, что, убивая еретиков, отправляешь их прямиком к Бетрезену? Ну нет. Поскольку большая часть твоих жертв — невинна и невиновна, ими очень легко было пополнять ряды нежити. Многие из них стали послушными воинами Мортис, позабыв свое прошлое. Но многие помнят свое прошлое. Смотри же, Ферре, и не смей больше сомневаться в моих полномочиях…

Свет померк в зале, словно за окнами внезапно опустилась ночь. Тонкие струйки фосфоресцирующего дыма стали подниматься из щелей каменного пола. Они начали кольцами опутывать стоящих собеседников, и вскоре струи слились в единое полупрозрачное полотнище. Темными пятнами в нем проступили тени, приблизились, и Ферре смог различить лица. Лица тех, кого он когда-то погубил. И не просто погубил. Это были самые сильные враги, победами над которыми он так гордился. И каждый бой был не на жизнь, а на смерть… Что же, выходит, что все его усилия были тщетны? И враги… Эта нечисть жива? Нет, не жива, но продолжает существовать? Волосы зашевелились на голове у инквизитора, когда он представил, что все его враги обрушатся на него — все они тянули к нему истлевшие руки. А еще его ужаснули их крики, обещания добраться до него, сделать его одним из них, живым мертвецом…

Вдруг вновь посветлело, и струйки дыма быстро исчезли в щелях каменного пола.

— Ты видел тени. Но стоит мне сказать одно лишь слово, и все они будут здесь, но вполне материальные. И никакие границы и гарнизоны не будут им преградой, чтобы добраться до тебя, Ферре, и выполнить свои угрозы.

Эльф с презрением оттолкнул от себя инквизитора. Ферре взглянул на дрожащие пальцы, сжал их в кулак, чтобы не выдать свой страх. Но пот… Пот холодным ручьем катился по бледному лицу инквизитора.

— Почему мы должны расправится с Иноэль? — выдавил из себя Ферре. — Почему Мортис сама это не сделает?

— Путь Иноэль проходит далеко от Алкмаара… В случае успеха Мортис отблагодарит тебя. В противном случае ты знаешь теперь, что будет.

Инквизитор едва держался на ногах. Казалось, что ничто не сможет выбить его из седла, но вот этот день настал. А слова посланника Мортис… Нет, Ферре не просто испугался их, он проникся ими, ведь все звучало так убедительно. Да, миссия очищения, миссия посланницы небес — это не просто конец инквизиции, это одновременно и ее гибель.

— Я жду ответа.

— Я приложу все свои силы, чтобы посланница не добралась до храма Вознесения, — выдавил из себя Ферре.

Эльф кивнул, вынул из кармана черное кольцо и протянул инквизитору.

— Это кольцо позволит каждый раз призвать десять слуг Мортис.

Ферре принял кольцо. Гримаса отвращения появилась на его лице, но отступить он не мог. В свою очередь он стянул с пальца свой перстень с изумрудом.

— Возьми — это будет лучше всякого пропуска. Где мне искать тебя?

— На западе, у самой столицы, есть заброшенная мельница. Там.

Эльф шагнул к двери.

— Постой… — Ферре меньше всего хотелось, чтобы посланник Мортис задержался здесь хотя бы на миг, но у него остался один вопрос: — Откуда ты знаешь про Белгора?

— Был его попутчиком.

Лицо Ферре выразило крайнее недоумение.

— Белгор стал спутником не только ведьмы, но и темного эльфа?

— Тогда он об этом не знал. Теперь уже знает и, вероятно, у него появилось желание меня убить, — Эрин едва заметно улыбнулся.

— Он знает, что ты служишь Мортис?

— Да, и, пожалуй, ему известно, зачем я прибыл в столицу.

Вот так новость под конец встречи! Ферре еще крепче сжал кулаки, сдерживая накатившую ярость.

— Если ему все известно, его необходимо уничтожить!

— И пополнить ряды Мортис таким опытным воином? Тебе мало?

— Он постарается добраться до императора и все рассказать ему! — выпалил Ферре.

Эльф пожал плечами.

— Мне будет достаточно, если он до поры до времени побудет твоим пленником… Впрочем, делай, что хочешь.

— Миздор! — крикнул Ферре и, когда помощник вошел, приказал: — Проводи гостя до ворот.

Когда дверь за эльфом закрылась, Ферре перевел дух, промокнул покрытое холодным потом лицо платком. Затем достал из сундука пергамент, подвинул себе чернильницу с гусиным пером и принялся писать приказ об аресте Белгора.

Глава 7 Старый друг

Солнце висело в зените, отражаясь в наконечниках копий, шлемах и латах стражи на входе в столицу. Белгор, Гил и Астерет беспрепятственно прошли через городские ворота. Со всех сторон до них доносились взволнованные голоса обсуждавших явление Иноэль горожан.

— Только послушайте, — зашептал Гил, — Иноэль уже здесь! Они говорят о словах императора и походе ради спасения мира!

— Что ж, мы, кажется, подоспели вовремя, но все же медлить нельзя, — заметил Белгор. — Вы останетесь у меня в доме, а я поспешу во дворец. Мой друг должен быть там, он проведет меня к императору.

Они свернули с главной улицы в небольшой переулок и вскоре остановились у небольшого дома из тесаного камня с гербом Белгора над входом. Дубовая дверь был изрядно поедена временем и древоточцами, но замок был цел, хотя и с трудом поддался усилиям капитана, после того как тот вставил в личину кованый ключ и повернул его два раза. За дверью оказался мощеный внутренний дворик, кое-где заросший травой. Белгор достал второй ключ, отомкнул замок и, толкнув дверь, вошел в дом. Толстый слой пыли покрывал пол и все вещи. Окна и углы заросли паутиной.

— Сколько же лет тебя не было дома? — всплеснула руками Астерет, оглядывая заброшенное жилище.

— Я ушел отсюда еще молодым… — прошептал Белгор. — Простите, я не подумал, что здесь все так запущено…

— Не беда, учитель, — произнес Гил. — Мы с Астерет здесь все приведем в надлежащий вид.

— Иди во дворец, мы приберемся у тебя, — поддержала юношу провидица. — Не беспокойся, Белгор.

Астерет почти вытолкала начавшего возражать воина.

— Спасибо! Постараюсь вернуться быстро!

Белгор, все еще смущенный, поспешил во дворец. За годы его отсутствия многое изменилось, на улицах Фергала появились новые здания, но капитан легко нашел дорогу к императорскому замку, ибо тот находился на самом высоком месте в городе.

— Где я могу найти Нордека? — спросил он у стражника, застывшего у входа во дворец.

— Нашего начальника?

— Его самого. У меня для него срочные известия.

Молодой стражник окинул капитана взглядом: по платью и внешнему виду просителя легко можно было понять, что перед ним стоит старый, опытный воин. Солдат привычным жестом отдал честь и сказал:

— Пойдем, я провожу тебя.

Он провел Белгора через галерею на крепостной стене в одну из сторожевых башен, примыкавшую к императорскому дворцу. Остановился у двери, по бокам которой несли караул два стража. Провожатый постучал, раскрыл дверь, и Белгор вошел внутрь. За столом, склонившись над картой, сидел необычайно высокий и широкий в кости человек в форме капитана императорской стражи. Седые его волосы золотил свет свечей, лицо было испещрено морщинами и старыми шрамами. Но даже преклонные лета не смогли лишить его могучего телосложения, глаза — живого блеска, а лицо — выражения воли и отваги. Человек поднял взгляд на вошедшего, распрямился, поднимаясь, и радость и изумление одновременно отразились на его лице.

— Белгор! Клянусь всеми ангелами Всевышнего, это ты? — И он, распахнув руки, шагнул к воину. — Сколько лет?

— Это я, Нордек! — Белгор с улыбкой шагнул к другу, и тот заключил его в объятия. — А ты все тот же медведь, как я погляжу и как подсказывают мне мои ребра!

Нордек расхохотался и сделал знак стражнику. Тот поклонился и исчез, закрыв дверь.

— Но какими судьбами? Неужели ты решил вернуться в столицу? — Он, положив свою огромную ручищу на плечо воина, увлек Белгора к столу. — Садись, рассказывай. Сейчас принесут вина и обед.

— Год прошел с тех пор, как…

— Да, я помню твое последнее письмо… — Нордек на миг нахмурился. — После этого ты совсем бросил писать мне…

— Прости, я… Слишком большое потрясение я испытал, потеряв почти весь свой отряд. И не просто отряд, верных товарищей, которые не пожалели отдать за меня жизни.

— Переживал?

— Да, год меня преследовала боль и ночные кошмары… Я пытался отыскать ту нежить, о которой писал тебе, но тщетно. А потом… Потом я понял, что устал от всего этого и пора на покой. Нет, мне не прослужить столько лет, как ты, Нордек…

— Да ладно, — махнул ручищей Нордек. — Служба в императорском дворце совсем не то, что служба в пограничном гарнизоне. Хотя и у нас, конечно, бывает всякое, но все же…

— Уверен, что ты бы и в гарнизоне не меньше продержался.

Нордек вновь рассмеялся.

— Ну, разве что только в твоей компании, — он хлопнул Белгора по спине так, что у того загудело внутри. — А вот и обед.

Он смел рукой карту, освобождая место на столе для яств. Слуга быстро поставил на стол кубки, яства на серебряных тарелках, кувшин вина и исчез. Друзья остались одни.

— Честно говоря, сейчас не до еды, — слишком важны мои вести.

— Ничего, вести никуда не денутся, как бы важны они ни были. — Нордек налил в кубки вино. — У меня тоже хватает новостей и тоже весьма важных. А ты пока слушаешь, поешь. Вижу же, что прямо с дороги ко мне заявился… Что ж, за здоровье императора и процветание Империи, благослови нас Всевышний.

Нордек поднял кубок, и Белгор последовал его примеру.

— Даже не знаю, с чего начать, — Нордек задумчиво поскреб мощный подбородок. — Пожалуй, с этого. Некоторое время назад Мередор стал больше пропадать в храмах, молясь Всевышнему, чем заниматься делами Империи. Началось все с того, что с границ стали все чаще поступать худые вести. Все чаще вторгались к нам враги. Все больше распространялись слухи, что грядет очередная большая война. Вот Мередор и стал просить Всевышнего помочь нам избежать новой очередной войны. Никто не думал, что у императора затворничество в храме теперь станет привычной жизнью. Должно случиться нечто неординарное, чтобы допустили к нему на аудиенцию. Стража получила строгий приказ никого не пропускать по пустякам к императору. Сколько уж меня осаждали просители, не представляешь. Но потом с этим разобрались…

— Разобрались?

— Да. Знаешь, кто у нас теперь занимается почти всеми имперскими делами? — лицо Нордека исказилось в презрительной мине.

— Неужели инквизиторы все же прибрали власть к рукам? — Белгор стал мрачен.

— Не до конца еще, но приятного во всем этом мало, — кивнул Нордек. — Так вот, молился, значит, наш Мередор, молился. Все уже начали тихо роптать, чего это наш император колени протирает, лучше бы действительно грянула война, и он повел народ к победе.

Нордек хлопнул по столу так, что подскочила посуда.

— Но нет! И домолился-таки. Небо услышало его и отправило своего посланника.

— Это Мизраэль сказал?

— Ангел-покровитель Фергала Мизраэль последнее время все больше молчит… Слишком уж сильным оказалось проклятие… Съедает оно его потихоньку, лишает силы… И вот имперские провидцы увидели через несколько дней падающую звезду в небе и сказали императору, что вот, мол, кто-то из ангелов услышал его и ответил на молитвы. Надо найти посланника небес и привезти его в столицу. А Мизраэль нарушил привычное молчание и подтвердил, что надо.

— И?

Нордек улыбнулся.

— Помнишь Ламберта?

— Твоего сына? Конечно!

— Теперь он капитан! Совсем такой же, как ты, вы ведь ровесники. Так вот, Ламберта направили с этим заданием в земли зеленокожих, куда упала звезда. Он прибыл туда, а там — дева. Небесный ангел, то есть. И вот три дня назад она прибыла в столицу. Император расспрашивал ее о чем-то, и все за закрытыми дверями.

— Даже тебя не пустили? — удивился Белгор.

— Ну, император с ней с глазу на глаз говорил. И в итоге выясняется, что дева прибыла с миссией, чтобы очистить наш мир от скверны. А мы должны ей в этом помочь. Ламберта, как уже успешно проявившего себя, ставят во главе отряда и отправляют с небесной девой. Она должна собрать святую Силу в затерянных источниках и прийти к храму Вознесения. Что именно произойдет потом, я, честно говоря, с трудом представляю, но сдается мне, что нам придется забросить свои мечи в дальний угол. Чем я займусь? — спросил он и неопределенно пожал плечами. — А вот ты — знаю! Скоро на твоем клочке земли, старина, зацветет яблоневый сад!

— А когда Ламберт отправляется в поход? — спросил Белгор.

— Он уже уехал. Еще утром. После того как император объявил, что миссия Иноэль священна. О, видел бы ты физиономии инквизиторов. Иоганн так скривился, словно выпил уксуса вместо вина, а Себастьян был готов лопнуть, как переспелый помидор.

— А Ферре?

— А что Ферре? Он всегда мрачен, хорошие ли новости до него доходят или плохие. Ты ведь знаешь это не лучше меня. Или ты надеялся, что он изменился? Поверь, он стал еще хуже.

— Не очень хотелось бы сталкиваться с ним.

— Знаю, ты когда-то уехал из-за него. Но он сам часто бывает в разъездах, так что увидеть его шансы невелики. Однако чует мое сердце, инквизиция что-то затевает. Не нравится им посланница небес, не хотят они упускать власть из рук… Перед отъездом в земли зеленокожих я напутствовал Ламберта, чтобы был с ними настороже. Так вот, когда он возвращался в Фергал, Ферре осмелился напасть на отряд и хотел отнять Иноэль! Но Ламберт разгромил их и с позором прогнал. Вот уж не знаю, как оправдал Иоганн этот поступок инквизиции перед императором, но Ферре ходит при дворе как ни в чем не бывало! Ламберт и Иноэль уехали, но, клянусь Всевышним, инквизиторы это так не оставят!

— Что ж, запоздали немного мои вести, — Белгор покачал головой. — Тут такое с нами в дороге приключилось…

— С нами? — удивленно прервал его Нордек.

— У меня есть воспитанник, молодой оруженосец. Я взял себе ученика, Нордек. Он подает надежды, уже неплохо сражается, и скоро из него выйдет отличный воин. Несмотря на то, что он совсем еще молод.

— О, покажешь мне его потом. Может, и я чему его научу! — Нордек широко улыбнулся и даже потер руки от нетерпения. — Ты же знаешь, люблю учить уму-разуму молодых.

— Как же, никогда мне не забыть, какой дотошный ты наставник, — Белгор кивнул. — Но вернусь к истории. На следующий день, после того как я покинул гарнизон, я остановился в деревне. Собственно, там я и подобрал Гила.

— Ага, его зовут Гил!

— Да. И он всего лишь сын мельника. Так вот. Остановился я на ночлег на мельнице, засиделся с разговорами за полночь, и это нас спасло. По крайней мере, я прежде так думал. И тут под покровом ночи на село напала нежить. Что я мог сделать, кроме как броситься защищать несчастных? Но врагов оказалось слишком много, и моя рана вдруг опять напомнила о себе. И тут подоспела неожиданная помощь. Эльфийский стрелок одну за одной пустил пятнадцать стрел, и все они нашли цель…

— Эльф? Пятнадцать стрел? Твоя рана? — Нордек удивленно покачал головой. — Поподробнее, друг.

— Та рана, о которой я писал тебе год назад, она полностью не излечилась и очень часто коварно, в самый разгар боя, сжимала мне сердце и лишала сил, а то и сознания…

— Больше похоже на проклятье, — хмуро заметил Нордек. — Ни дать ни взять, а та нежить ранила тебя проклятым клинком. Так откуда в селе взялся эльф?

— Эльф сказал, что он изгнанник, — продолжил Белгор. — И мельник даже кормил его, проникнувшись жалостью. Но бедняга поплатился жизнью за свою доверчивость. Чуть позже поймешь почему. Итак, эльф в благодарность за спасение попросил проводить его до столицы. Он видел падающую звезду и, будучи провидцем, понял, что это посланница Всевышнего. И ему не терпелось узнать, что она несет миру.

— И ты согласился? — Нордек неодобрительно покачал головой.

— Я подумал, что потом мы бы с тобой сами могли бы расспросить эльфа о его целях…

— А что? И расспросили бы! — Нордек потряс в воздухе увесистым кулачищем.

— И хотя он не понравился мне с самого начала, я даже не догадывался, насколько все окажется хуже. Случай выявил, что он прислужник Мортис…

На лице Нордека появилось выражение изумления:

— Длинные же руки у Безмясой! Еще и живого эльфа прибрала к рукам…

— Да. И я не сомневаюсь, что истинная миссия эльфа — уничтожить Иноэль. Иначе она очистит мир от скверны, а значит, избавит Невендаар от Мортис и прочей нечисти.

— Вот оно как? — Нордек сделался мрачен, как грозовая туча. — Ну уж если Мортис неравнодушна к миссии посланницы, боюсь, что демоны тем более… Эх, переживаю я теперь за Ламберта…

— Посланник Мортис не так прост. Ему подчиняется нежить. С ее помощью он будет пытаться уничтожить Иноэль и оберегающих ее людей. Нужно послать отряд вслед Ламберту с предупреждением. Мне нужно попасть к императору, Нордек. Надеюсь, Мередор все же оторвется от своих молитв и выслушает меня.

— Оторвется, куда он денется, не будь я начальник стражи! — Нордек так резко поднялся, что позади него грохнулось на пол кресло.

В дверь сунулся встревоженный стражник.

— Мы идем к императору! — зычно провозгласил Нордек и прошествовал мимо вытянувшихся по струнке подчиненных.

Еще двое из них двинулись за Нордеком и Белгором, сопровождая их. Они прошли по тайному проходу, ведущему из башни в императорский дворец.

— Мередор в это время все же дает короткуюаудиенцию тем, кому повезло, и нам не придется отрывать его от молитв, — бросил Нордек на ходу. — Вот и пришли.

Стража у высоких резных дверей вытянулась по струнке при виде Нордека. Затем взялась за ручки, чтобы распахнуть перед ними двери.

— Вы куда-то торопитесь, начальник стражи? — остановил их знакомый, низкий, как далекие раскаты грома, голос.

Белгор и Нордек обернулись. Ферре собственной персоной стоял перед ними, а за его спиной — еще два его помощника.

— Куда я тороплюсь, пока еще мое дело, инквизитор! — Нордек как бы невзначай положил руку на рукоять меча.

— Пусть так, но прежде я хочу, чтобы вы оказали мне содействие и задержали преступника.

— С особым удовольствием помогу вам, но чуть позже, у меня, видите ли, срочное дело к императору.

— Я бы не просил, господин начальник стражи, но преступник находится как раз между мной и вами…

Белгор, нахмурившись, воззрился на Ферре.

— Опомнись, Ферре! Я столько лет служил Империи, и ты меня обвиняешь в преступлении? Каком? В том, что я вернулся?

— Да, я помню, когда ты покидал столицу, то сказал, что вернешься только тогда, когда решишь нарушить старую клятву и отомстить мне, — напомнил инквизитор.

— Это были слова, произнесенные в сердцах. Знай, я никогда не нарушаю клятв, каковы бы они ни были и кому бы дадены не были. Я вернулся не за этим…

— Лучше бы ты остался служить, Белгор. Тогда бы ты не стал преступником.

— Да в чем же ты меня обвиняешь, наконец? — не сдержался Белгор.

— Ты взял под свою защиту ведьму! Знаешь, что полагается за это?

Белгор вздрогнул, и в голове у него пронеслось: «Неужели Астерет и Гила арестовали в моем же собственном доме?»

Однако он рискнул возразить:

— У тебя уже мания преследования, Ферре? Где доказательства тому? Где эта ведьма? Я никого не вижу рядом с собой, кроме Нордека.

— Где ведьма, это ты мне еще расскажешь в пыточной, Белгор. А доказательства… Мои люди схватили эльфа недалеко от ворот, когда он пытался пробраться в столицу. Он все рассказал мне под пытками! Скоро придет и твоя очередь. А вот приказ об аресте, — Ферре показал пергамент. — Белгор, командир отряда юго-восточного гарнизона, объявляется еретиком за связь с ведьмой. Его надлежит арестовать и подвергнуть допросу. Подписано верховным инквизитором Иоганном. Стража, схватить еретика и препроводить в темницу!

— Не забывай, Ферре, пока еще начальник стражи — я! — хмуро глядя на инквизитора, произнес Нордек. — И мои воины слушают только мои приказы!

— Долго ли так будет продолжаться, Нордек, если ты водишь дружбу с еретиками? Миздор, Финд, схватить нечестивца.

Нордек выхватил меч, а следом за ним и его стража, но Белгор обернулся к нему и покачал головой.

— Не стоит, Нордек. Мне надо закончить один старый разговор с Ферре, — и едва слышно прошептал: — Найди Гила и предупреди Ламберта…

Капитан решительно шагнул к Ферре.

— Так-то лучше! — одобрительно кивнул инквизитор.

Миздор забрал у Белгора меч и вместе с Финдом увел арестованного.

— Чего вы ждете, начальник стражи?

— Мне нужно к императору, если вы забыли, Ферре.

— Император в данный момент разговаривает с Верховным инквизитором и ему не до вас. А уж когда Мередору станет известно, что вы связались с еретиком, то вас тем более не допустят до разговора с ним. Думаю, скоро ваш пост займет более молодой, покладистый и не менее достойный воин.

Нордек сжал кулаки. Он был готов прямо сейчас удушить Ферре голыми руками. Но нет, надо найти Гила, отправить весточку Ламберту и предпринять все необходимое, чтобы вытащить Белгора из застенков инквизиции.

— Что ж, ты пока выиграл, Ферре. Но придет день, и вся нечисть исчезнет из мира Невендаара.

Ферре перекосило от его слов, и Нордек вдруг понял, что в этот миг инквизитор страшно испугался.

«Так вот чего ты боишься? — думал Нордек, направляясь в свою башню. — Посмотрим, как ты запоешь, когда Иноэль выполнит свою миссию!»

Начальник стражи вернулся в свои покои и позвал доверенного воина.

— В Гранатовом переулке есть заброшенный дом, принадлежащий моему другу Белгору, — сказал Нордек. — Там у него остался оруженосец по имени Гил. Объясни, что случилось, и приведи его ко мне. Поторапливайся!

Глава 8 Подземелья столицы

Светлые залы и галереи императорского дворца остались позади, за мрачными обитыми железом дверьми, за длинными полутемными коридорами, за крутыми, бесконечными лестницами, ведущими глубоко под землю. Чадили факелы на стенах, шипя и почти угасая под порывами гуляющих по каменному лабиринту сквозняков. Но вот и последняя уходившая вниз лестница закончилась. Воздух здесь, в подвалах инквизиции, был сырой, застоявшийся. Коридор уже не освещали факелы. Из тьмы пахнуло склепом, а из-под ног прыснули крысы. Белгор поморщился от их мерзкого писка, чуть замешкался.

— Не останавливайся! — подтолкнул его в спину Миздор.

Они прошли по коридору. С обеих сторон были решетки. Пленников там, судя по запаху тления, уже давно не было. Десять, двадцать, тридцать шагов… Коридор казался бесконечным… Сколько же пленников тут держала инквизиция? В конце коридора Финд распахнул дверь, и воин невольно зажмурился — ярко пылавший камин почти ослепил успевшего отвыкнуть от света Белгора. Когда он раскрыл глаза, ему захотелось закрыть их вновь. Он был в пыточной палате, и это было самое отвратительное место в Империи. Белгора подвели к стене. Сняли с него доспехи и бросили в угол вместе с его верным мечом. Руки его сковали кандалами, висевшими на стене на длинных цепях. Помощники отступили, и к Белгору шагнул Ферре.

— Тебя пугает это место, Белгор?

— Оно отвратительно.

— Да? А я нахожу его довольно милым. Этот жар огня, а эти чудные приспособления… Ты даже не знаешь, как поэтично и возвышенно звучат их названия! А крики пленников? Только здесь, в этой комнате в людях просыпается вера. Истинная вера. Только тут они всей своей душой верят во Всевышнего и молят его ниспослать быструю смерть…

На последнем слове Ферре запнулся.

— Что ж, ты оказываешь мне большую честь, Ферре, приведя в свою святую святых…

— Да, и ты до конца пройдешь этот путь, мой друг, — последние слова Ферре произнес сквозь зубы.

— Не называй меня так! — Белгор нахмурился. — Ты перестал им быть, когда изменил нашей дружбе, когда предал смерти невинную девушку, когда думал лишь о себе и о карьере.

— Ты несешь ересь даже сейчас! — Ферре сделал знак, и помощники отошли подальше. — Но не забываешь ли ты, что я забыл доложить о тебе инквизиции? Теперь я понимаю, что ошибался, но тогда я был молод и еще слишком мягок.

— Любопытно, что было бы, узнай инквизиция, что ты утаил от них еретика? Боюсь, не было бы сейчас знаменитого и ужасного Ферре. Ферре, которым пугают с самого младенчества по всей Империи…

Ферре сжал и без того тонкие губы, что теперь они, казалось, и вовсе пропали с мрачного лица инквизитора, а глаза его сверкнули стальным синим.

— Но теперь об этом никто не узнает. Молись, Белгор. У тебя осталось совсем немного времени…

— Что ж, я помолюсь, когда придет время. Помолюсь о том, чтобы врагам Империи воздали по заслугам. Кто-то уже расплатился… Скажи, долго умирал эльф?

— Разве я сказал, что он умер? — Ферре нахмурился.

— После твоих пыток кто-то может остаться жив? — Белгор покачал головой. — Будь он трижды моим врагом, я бы не пожелал ему такой погибели…

— Тебе жаль его, вот как? — Ферре расхохотался. — Зря жалеешь. Эльф продал тебя с потрохами и твою ведьму. Жаль, не сказал имя — разыскать будет сложнее…

Белгор недоуменно взглянул на инквизитора:

— Продал?

— Я солгал тебе, Белгор, но у меня получился хороший повод для ареста. Эльф сам пришел ко мне и… Мы с ним кое о чем договорились.

— Ты заключил сделку с прислужником Мортис? Ты сумасшедший, Ферре!

Ферре нахмурился и спросил:

— Так откуда известно тебе, Белгор, кто он такой? Откуда ты вообще его знаешь?

— Долгая история, Ферре.

— Для старого друга я готов выделить время…

— Удивительно, что эльф тебе ничего не рассказал… Или же не захотел рассказывать? И ты не смог его допросить с пристрастием? Неужели старую ищейку сбили с толку, и он уже не годится на роль охотника на ведьм? Неужели ты отпустил эльфа?

— Ты глупец, Белгор, — прошипел Ферре: от оскорбления его глаза вспыхнули синим огнем ненависти. — Я знаю, зачем ты шел к Мередору. Ты рвешься предупредить посланницу небес, что ей стоит опасаться Мортис. Но ты не знаешь, что сама посланница таит в себе опасность. Смертельную опасность.

— Что наболтал тебе эльф? Он мастак заговаривать зубы.

— Мастак, не спорю, но эти его слова — правда. Иноэль послали, чтобы очистить наш мир. Очистить настолько тщательно, чтобы можно было вдохнуть в него новую жизнь, освободить его от скверны грехов. Точно так же я освобожу твою душу от твоего грешного тела…

Белгор в ужасе воззрился на Ферре:

— Этого не может быть, Ферре! Иноэль не может погубить нашего мира.

— Еще как может. Так ты готов поведать, как пересеклись ваши пути с эльфом?

— У меня нет желания раскрывать тебе душу, Ферре, с очень давних пор.

— Но тебе придется! — Ферре обернулся и крикнул помощникам: — Подготовить орудия пытки!

Миздор и Финт засуетились. Ферре снял круглую шляпу, бросил ее на пыточный стол, ему стало жарко от пылавшего камина. По лбу его уже текли струйки пота.

Белгор закрыл глаза и стиснул зубы. От жара у него пылало лицо, и по нему тоже стекал пот. Перед глазами метались всполохи пламени. Странно, что Ферре еще не столковался со служителями Бетрезена, вот те порадовались бы здешнему пеклу… Белгор отогнал от себя глупые мысли. И вдруг грохнула дверь, а в застенок ворвался сырой, с привкусом тлена, воздух. Однако он вдруг показался Белгору бодрящей живительной струей.

— Отец Ферре… — произнес возникший на пороге инквизитор. — Господин Себастьян освободился после встречи с императором и срочно требует вас к себе.

— Уже иду! — Ферре изрыгнул проклятие и жестом велел помощникам покинуть помещение.

Затем надел шляпу и многообещающе улыбнулся Белгору:

— Тебя ждет самая долгая ночь в жизни.

Оказавшись на пороге, Ферре вдруг остановился.

— Твой друг эльф кое-что подарил мне. Пожалуй, самое время опробовать.

Он достал темное кольцо, надел на палец. Темный туман засочился из щелей пола и грубой кладки каменных стен. И через миг перед Ферре уже стояло десять слуг Мортис, живые мертвецы и еще какая-то дрянь.

— Стерегите его! — приказал Ферре. — С ними тебе не будет скучно, не так ли, Белгор?

Дверь за ним захлопнулась, а нежить придвинулась к пленнику. Волосы зашевелились на голове у Белгора, когда в сжимавшемся кольце нежити он увидел знакомую эльфийку…

В то время как Белгор и Нордек делились новостями, в доме воина творилось нечто невообразимое. Гил, разинув рот от удивления, сидел на стуле, а вокруг него носилась заговоренная Астерет метла, выметая весь сор, пыль и паутину из дома.

— Я-то думал, мы все будем делать сами, — Гил пригнулся, прикрываясь медным тазом от пронесшейся над самой его головой метлы.

— Тратить драгоценное время на такие пустяки? — фыркнула Астерет.

— Ничего себе пустяки…

— Да мы тут с тобой неделю бы убирались!

Из рук Гила стал вырываться таз, это ему удалось, и он приземлился со звонким гулом на пол. К нему подлетел кувшин, опрокинулся, вылил в него воду, а следом в таз нырнула тряпка.

Астерет, стоя в середине комнаты, водила по воздуху указательным пальцем, а тряпка избавлялась от оставшейся после метлы пыли. У Гила от метавшейся из угла в угол тряпицы голова уже шла кругом. Однако уборка закончилась почти молниеносно. И теперь дом выглядел точно так же, как много лет назад, когда Белгор покинул его. Стекла блестели под солнечными лучами, пол был натерт, нигде не было ни соринки.

— Я бы занялась и садом, — Астерет глянула в окошко. — Но нельзя. Да и Белгор хотел сделать это собственными руками… А знаешь что, Гил? Сидеть тут мне что-то не нравится… Пойдем в город.

И Астерет выпорхнула наружу.

— Но Астерет! — юноша бросился за ней. — Белгор сказал нам дожидаться его здесь!

— Не беспокойся, Гил, но я должна узнать, что творится на улицах, — Астерет улыбнулась и увлекла его за собой. — Мы ненадолго.

Однако круговорот городской жизни тут же захватил их. Никогда не видавшая большого города Астерет, впрочем, как и Гил, замирала то и дело у какой-нибудь лавки, величественного здания или фонтана. А потом они оказались на дворцовой площади. Здесь было полно народу. Недалеко от путников на флейте и арфе играли уличные музыканты, а люди плясали.

— У них праздник, что ли, какой-то? — спросил Гил. — Что случилось?

Он поймал за локоть горожанина.

— Вы что же, не слышали? — изумился тот. — Глашатаи императора объявили о миссии небесной девы Иноэль, которая пришла, чтобы очистить наш мир.

— Об этом мы, конечно, слышали, но когда это произойдет?

— Не знаю, но святая дева отправилась в поход сегодня утром.

Астерет и Гил переглянулись, однако прежде чем они успели перекинуться хоть словом, их схватили за руки и увлекли в хоровод. Невольно всеобщее веселье и ликование передалось и им.

— Если ты посмотришь вон в то окошко с синими и красными стеклами, то можешь почувствовать его, Астерет, — услышала она рядом чей-то знакомый голос.

Астерет вскрикнула, обернулась и оказалась лицом к лицу с эльфом. И когда тот успел взять ее за руку?

— Да, за теми стеклами стоит Ферре и с ненавистью смотрит на толпу. А еще он знает о тебе, Астерет, так что будь настороже.

— Что ты делаешь здесь? Как пробрался?..

Эрин был закутан в длинный плащ с накинутым на лицо капюшоном, открывавшим только его узкий острый подбородок. И только оказавшись лицом к лицу с ним, можно было разглядеть, что перед тобой эльф, а не человек.

— В городе праздник, никому нет никакого дела до меня. А у инквизиторов сейчас одна большая головная боль по имени Иноэль. Она покинула город, и Ферре вскоре отправится вслед за ней. Помни, Астерет, наши дороги еще пересекутся. Ферре… — он кивнул и указал наверх.

Астерет задрала голову и увидела, как на короткий миг створка окна раскрылась, там мелькнул человек в синей сутане и круглой шляпе с широкими полями.

— Ферре… — прошептала Астерет и повернулась к своему собеседнику. Но того и след простыл. — Гил? Гил!

— Я здесь! — юноша подлетел к ней. — Насилу вырвался из этого хоровода. Кто с тобой разговаривал?

— Ты не поверишь… Эльф…

— Эрин? — Гил схватился за рукоять меча, оглядываясь. — Где он? Куда он пошел?

— Не знаю, он в один миг затерялся в толпе…

— Чего он хотел от тебя?

— Предупредил о Ферре, что ему известно обо мне.

— С чего это он беспокоится о тебе? — Гил нахмурился.

— Вернемся в дом Белгора. Может быть, он уже там.

Они не дошли до дома двести футов и замерли: у входа стояли два инквизитора.

— У нас большие неприятности, Гил, — Астерет побледнела.

Из дома Белгора вышел еще один инквизитор, отрицательно помотал головой. Двое ушли, а третий вернулся в дом.

— Идем назад к императорскому дворцу, разыщем друга Белгора.

— Почему не самого Белгора?

— Гил, боюсь, твой наставник попал в беду.

С большой осторожностью они шли по улицам. Но инквизиторов больше не было видно. Они прорвались через толпу у дворцовой площади и остановились у главной сторожевой башни.

— Эльф ничего не говорил про меня? — спросил Гил.

— Нет.

— Значит, пока они ищут только тебя. Я пойду к Нордеку, а ты подожди пока здесь.

— А если ищут? — встревожилась Астерет.

— Нет, эльф не считает меня важной птицей и что я заслуживаю его или инквизиции внимания. — Гил сжал кулаки. — Когда-нибудь он пожалеет, что недооценил меня! Жди здесь, Астерет.

И Гил направился к стоявшим у входа в башню стражникам с копьями. Они скрестили их перед юношей.

— Мне нужен ваш начальник.

— Он сейчас занят, молодой человек…

— Но у меня для него важные вести…

— Сегодня уже приходил к нему один воин и того в итоге арестовала инквизиция… Иди-ка отсюда подобру-поздорову…

Из башни спустился еще один стражник и, заметив Гила, внимательно присмотрелся к юноше.

— Твое имя случайно не Гил?

— Да, — юноша насторожился.

— Следуй за мной. Пропустить!

Копья стражников раздвинулись, и Гил последовал за провожатым. Они поднялись по винтовой лестнице почти на самый верх башни. Стражник распахнул дверь.

— Командир, здесь юноша по имени Гил.

— Наконец-то! — навстречу Гилу шагнул огромный человек, высокий, мощный, ни дать ни взять медведь.

Он с изумлением воззрился на Гила:

— И этого дохляка Белгор взял в оруженосцы?

— Я не дохляк! — возмутился Гил.

— Тот еще петушок, задиристый, — продолжил говорить сам с собой Нордек. — Ну да ладно. Итак, юноша, у меня для тебя плохие новости…

— Что случилось с Белгором? Где он?

— Его арестовали инквизиторы — объявили еретиком за связь с ведьмой.

— Астерет — не ведьма!

— Храни нас Всевышний! — воскликнул Нордек. — Значит, инквизиторам не к чему будет придраться? И где эта особа?

Гил насупился.

— Я не инквизитор, Гил, а чаровнице угрожает опасность…

— Я знаю, мы видели инквизиторов у дома Белгора…

— Я тоже посылал туда своих людей, но Ферре оказался расторопнее, мой человек сообщил, что около дома инквизиция, но ее слуги никого не задержали. Приведи же свою спутницу сюда, и продолжим разговор.

— Мне сейчас не до разговоров, — упрямо мотнул головой юноша.

— Разговор о том, как будем вытаскивать Белгора из застенков, если тебе и девушке не безразлична его судьба.

— Конечно нет! — с горячностью воскликнул юноша. — Я мигом!

Спустя минуту он уже вернулся с Астерет.

— Мое имя Нордек, милая девушка, — представился воин.

— Астерет, — кивнула девушка. — Белгор рассказывал о вас, но… — Она помотала головой, словно не веря своим глазам. — Он говорил, что вы могучий воин, но все его слова ничто в сравнении с увиденным.

Нордек упер руки в бока и захохотал:

— Надо же было дожить до седин, чтобы женщины стали говорить комплименты рыцарям! Насмешила старика…

Астерет чуть сконфузилась.

— Хотя, чему удивляться, вы ведь не росли при дворе, не знаете этикета, да ну и Бетрезен с ним… — Нордек посерьезнел. — А теперь, дети мои, нам надо подумать, как вызволить Белгора.

— Где он сейчас?

— Как бы это ни было страшно, но уверен, что он в темницах инквизиции. А из их подземелья редко кто выходит живой. Ферре, конечно, постарается растянуть удовольствие, я имею в виду пытку, поэтому нам надо торопиться.

— Он что же, будет пытать его? — Астерет в ужасе закрыла руками лицо, и у нее на глаза навернулись слезы.

— Но как? Как же мы проберемся туда и освободим его? — воскликнул Гил.

— К счастью, юноша, я начальник стражи, и у меня имеются все планы столицы от самых высоких башен до подземелий и потайных ходов.

Нордек раскрыл шкаф, набитый рулонами пергамента. Отыскав нужный, Нордек развернул его на столе. Его палец заскользил по линиям чертежа.

— Вот здесь вход в потайной туннель, он приведет нас в подземелье инквизиторов, — палец Нордека обвел территорию.

— Такое огромное?

— Да, там много чего… Но нам нужен вот этот коридор… Тут по бокам камеры…

— Ужасно!

— Но в них, я думаю, Белгора нам искать не придется… Он будет тут, — Нордек постучал пальцем по самому большому квадрату на плане.

— Что это?

— Лучше тебе не знать, чаровница, — Нордек нахмурился. — Да и не место тебе там! Подождешь снаружи!

— Нет, я пойду с вами! Я должна! — Астерет нахмурилась. — Ты должен знать, отважный воин, Ферре — мой враг. Он погубил мою мать, излечившую его от смертельного ранения… И я приложу все силы, чтобы еще один невинный не достался этому губителю душ.

— Что ж, я не привык спорить с женщинами, — сдался Нордек. — Особенно сильными духом. Идемте — медлить нельзя!

Он спустился на этаж ниже, распахнул дверь, и Гилу с Астерет предстала компания отдыхающих за едой и разговором воинов. Человек пять стражников обернулись к Нордеку и тут же вскочили на ноги. С усов одного свисали пена от эля. Воин спешно утерся рукавом.

— Так. Что ж, отлично, что вы здесь и уже отдохнули… Друзья, нам предстоит непростое дело. Мой друг, отважный воин Белгор, попал в лапы инквизиции, а всеми нами любимый интриган Ферре тянет руки уже и к нам. Так что после того, как мы освободим Белгора, мы покинем город.

— Но нас ведь объявят в розыск… — начал было усатый воин и запнулся под взглядом Нордека.

— Есть одно важное задание имперского значения, Барн. Если мы его выполним, император не только простит нас, но и вознаградит. Подробности будут позже, когда мы покинем столицу.

— Это другое дело, начальник! — усатый еще отпил эля и, грохнув кружкой о стол, потянулся за шлемом.

Воины засобирались, проверяя застежки на доспехах, перевязи мечей, надевая шлемы. Больше никто вопросов не задавал.

— Так, а где же маг Верден? Он был бы очень кстати!

Воины стали удивленно переглядываться, словно только что обнаружили пропажу элементалиста.

— Кажется, он направился в библиотеку, — неуверенно произнес самый молодой среди стражи воин.

— Так, Бигвил, стрелой за ним! Будете ждать нас за воротами. И чтобы на глаза никому не попадаться!

Нордек развернулся и потопал вниз по лестнице. Гил и Астерет едва поспевали за ним. А за ними гремел по лестнице отряд стражников.

— Командир, а эти двое с нами? — спросил усатый, показывая рукой на Гила и Астерет.

— Тебе, Барн, как всегда надо больше всех знать? — отозвался Нордек.

— А то! Должен же я знать, защищать их или детишки сами управятся?

За спиной Барна грянул смех.

— Может, и управятся, только все равно приглядите за ними, — добродушно отозвался Нордек.

Не дойдя до конца лестницы, Нордек отомкнул маленьким ключом низкую дверь, с трудом протиснулся в проем и зашагал по узкому коридору. Справа в стене были узкие бойницы, через которые проникал свет. Гил догадался, что они идут внутри крепостной стены. Потом они дошли до очередной башни, спустились вниз, до земли. Тут Нордек открыл люк, сорвал со стены факел и полез под землю. Из черной дыры дохнуло холодом и сыростью. Однако все путники молча последовали за начальником стражи. Спустились они, наверное, на глубину около двадцати футов. И оказались в туннеле, похожем на каменную трубу. С потолка капало, а под ногами хлюпала вода.

— Приходится идти в обход, — прошептал Нордек Гилу.

И он продолжил путь. Факел освещал унылые серые своды, отражался рыжими пятнами в лужах и струйках влаги, сбегавших по каменным стенам. Туннель разветвился, и вскоре Гил с Астерет уже не понимали, где они идут. Но Нордек уверенно следовал вперед.

— Уже скоро, чувствуете? — Нордек повернул в очередное ответвление.

— Еще бы не чувствовать! Да здесь воняет, командир! — усатый чихнул.

Гулкое эхо разнесло его чих по туннелям.

— Барн! — Нордек показал воину увесистый кулак. — Тише! Ты хочешь, чтобы инквизиторы обнаружили нас раньше, чем следует?

— Я этих душегубов не боюсь! — хорохорясь и поглаживая рукоять меча, отозвался Барн.

— Одно наказание с ним, — прошептал Нордек. — Но такого мечника, как он, еще поискать…

Зловонный туннель, по которому они шли, окончился тупиком. Нордек тихо выругался, освещая пол под ногами — он весь был залит водой.

— Подержи-ка, Гил, — Нордек передал юноше факел.

Нагнулся, пошарил руками под водой.

— То-то кто-то удивится ливню сверху, — пробурчал Нордек, схватился за найденную скобу и рванул люк на себя.

Вода хлынула вниз, в очередной туннель. Нордек обнажил меч, постоял, прислушиваясь, потом забрал у Гила факел, посветил. Однако в лазу было по-прежнему темно и тихо.

— Не нравится мне все это. Но другого пути нет, — Нордек поставил ногу на перекладину лестницы и полез вниз.

— А может, просто постучим к ним в парадную дверь? — спросил Барн, оттеснив Гила и Астерет, и склонился над лазом.

— В другой раз, Барн.

— Вы уж простите, но сейчас я не могу пропустить даму впереди себя, — произнес усатый и нырнул в лаз.

Вслед за Барном полез Гил.

— Все тихо, — послышался шепот Нордека снизу.

За Гилом спустилась Астерет и остальные стражники. Свет факела Нордека освещал небольшую камеру, где все с трудом уместились. Под ногами хрустнули кости скелетов, и Астерет невольно прижалась к Гилу. Юноша почувствовал смущение и одновременно и гордость оттого, что Астерет считает его своим защитником.

— Давай, Барн.

Усатый воин вставил в замок стилет, повернул, выдернул. Замок щелкнул, и железная решетка распахнулась с мерзким скрежетом.

Нордек уже не стал больше ничего говорить и шагнул в коридор. Осторожно, с обнаженными мечами они прошли его насквозь.

— Здесь нет ни одной живой души, — ужаснулась Астерет, в тревоге вглядываясь в камеры.

— Может, и хорошо, что нет, — мрачно обронил Гил. — Лучше смерть, чем такая неволя…

Отряд остановился. Нордек поднял факел, и перед их взорами возникла огромная железная дверь. Ручкой двери служило большое кольцо, зажатое в пасти льва. Меж зубов его находилась замочная скважина. Вокруг головы квадратом располагались металлические шипы.

— «Оставь надежду, всяк сюда входящий», — прочитал Барн надпись на двери. — Нет, кем они себя вообразили?

Он сунул стилет в скважину, но его манипуляции никаких результатов не дали.

— Тут придется действительно постучать, — Барн глянул на Нордека, тот кивнул.

И усатый стражник со всего маха грохнул кольцом о дверь. Гул пробежал по коридору, отразившись от стен неясным эхом. И вдруг из-за двери до них донеся крик.

— Белгор! — заорал Нордек, на этот раз и сам позабыв о всякой осторожности. — А ну-ка, молодцы, навались!

Воины обрушились на неприступную дверь, словно мощный таран.

— Осторожно, шипы! — воскликнула Астерет, но воины так увлеклись, что забыли об этой опасности, всем своим весом наваливаясь на створки.

И дверь, железная, ощерившаяся львиной пастью, усеянная шипами, вдруг поддалась, прогнулась под живой человеческой силой и вместе с петлями была вырвана из стены. Тяжелая створка упала в тускло освещенную красноватым пламенем угасавшего камина комнату. И путники замерли на месте, пораженные…

Кольцо нежити сомкнулось вокруг Белгора, мертвецы тянули к нему костлявые руки, пустые зеницы черепов сияли едва заметным голубоватым светом. Однако ближе они не подходили, за исключением одной. Темная эльфийка оказалась в шаге от капитана, и у него все похолодело внутри, сердце сжалось, но не было той знакомой боли, которую он ожидал почувствовать. Да и эльфийка вдруг замерла, словно засомневавшись…

— Кто излечил тебя, воин? — прошипела она.

— Ты его знаешь. Это Эрин. Мир тесен, не так ли?

— Ты даже не представляешь, насколько. Но ты думаешь, что тебя с ним свел случай? Ты заблуждаешься, воин… Всесильная Мортис послала меня, чтобы я нанесла тебе неизлечимую рану, которая бы заставила бы тебя вернуться в столицу. Эрин только ждал этого момента.

— Значит, он прибыл в империю не из Альянса, а…

— Из Алкмаара, перебравшись через Торговое море.

— Но почему я?

— Нужен был не простой воин. А у тебя еще и оказались связи с дворцовой стражей. С тех пор как я ранила тебя, ты был для него, как север для намагниченной иголки. Только зачем он все же излечил тебя?

— Видимо, ему было все равно, со мной или без меня пробираться в столицу. Последнее он осуществил без труда…

— Нет, что-то нарушило его планы… — прошипела эльфийка и нахмурилась.

И тут кто-то грохнул чем-то тяжелым в дверь с внешней стороны. Нежить обернулась ко входу. Но эльфийка поднесла смертоносное жало клинка к шее воина. И Белгор закричал изо всех сил, призывая на помощь. Ему вдруг показалось, что за дверью кроется спасение. И за дверью ответили, издав боевой клич имперцев. В дверь вновь грохнули, но с такой силой, словно в нее било несколько титанов. Эльфийка медлила с ударом, глядя на дверь.

«Не пробьются!» — с грустью подумал Белгор.

Но удары продолжались, дверь вдруг прогнулась, сорвалась с петель и, придавив двух живых мертвецов, грохнулась оземь. Белгор вгляделся и увидел знакомые лица Нордека, Гила и Астерет. Воины, на миг замешкавшиеся на пороге пыточной при виде нежити, ринулись внутрь. И жара в комнате от битвы прибавилось. Нордек с лету разрубил одного некроманта, отразил удар второго и развалил его мечом на куски. Барну достался третий. Гил занялся одним из скелетов, выбравшимся из-под двери. Правая костяная рука у скелета отсутствовала, и он бился левой. Второй скелет так и остался лежать под тяжелой дверью. Остальным четырем стражникам достались три оживших мертвеца и лич. И могучие воины быстро одолели нежить. Всех, кроме одной. Эльфийка замерла с клинком у горла Белгора.

— Сдавайся, нежить, у тебя нет никаких шансов, — заговорил Нордек и направил на нее свой меч.

Астерет, стоявшая в стороне, во все глаза смотрела на эльфийку.

— Нет! Не надо, Нордек! Я… Мне надо поговорить с ней.

Астерет приблизилась к нежити.

— Дэлиан! Ты не должна этого делать…

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Эрин рассказывал о тебе…

На суровом лице эльфийки появилось выражение крайнего удивления.

— Он рассказал, что хочет спасти тебя… Но как ты оказалась здесь?

— Повелительница послала… — хрипло ответила эльфийка.

— Она не могла ведь не знать, куда посылала тебя? На верную погибель…

— Зачем ей это?

— Потому что она уже получила, что хотела… Эрин всей душой принадлежит ей. Теперь она может уничтожить тебя, он не оставит своего служения Мортис…

— Этого не может быть. Я всегда нужна была ей…

— А ты подумай хорошо. А еще лучше найди Эрина и расспроси его.

— Я не могу покинуть это место, мне приказано охранять этого человека.

— Охранять, но не убить…

— Нет, я должна его убить, если охрана провалится. Или же дождаться, пока не вернется тот, кто призвал нас сюда…

— Вас сюда призвали? — воскликнул Нордек. — Так вот какие знакомства нынче завели инквизиторы!

— Кто призвал тебя?

— Человек в синей сутане…

— Ферре…

— А кольцо, призывающее нечисть, ему мог дать только Эрин, — прошептала Астерет. — Мог ли он знать, что с помощью кольца призовут тебя?

— Нет, это невозможно.

— Так нам что же, ждать теперь Ферре, что ли? — подивился Барн, пробуя меч на остроту. — Может, попробовать убить ее…

— Ее нельзя убивать! — воскликнула Астерет.

— Почему? — удивился Барн.

— Астерет — провидица, — ответил Белгор. — Ты что-то еще видела?

Астерет кивнула.

— Дэлиан, — заговорил Белгор. — Моя жизнь уже была в твоих руках. Считай, что она принадлежит тебе. Я лишь прошу, чтобы ты забрала ее позже, когда я выполню свой долг…

— Не делай этого, учитель! — воскликнул Гил.

— Согласна ли ты на такой уговор?

— Да, — сказала Дэлиан и вонзила клинок ему под ключицу. — Ты вновь помечен, воин.

И прежде чем на нее успели наброситься Гил, Нордек и его воины, она исчезла, растворилась в воздухе.

— Белгор! — вскричал Нордек и подхватил бесчувственного друга своими могучими руками. — Цепи!

Барн выбил заклепки из кандалов, Нордек подхватил друга своими могучими руками и не дал ему упасть.

— Он жив! — Астерет коснулась воина.

— Все, пора уносить ноги!

Они поспешили прочь из ужасной комнаты. Астерет обернулась на пороге, окинула взором набор отвратительных инструментов. А потом прошептала заклятие. Молния ударила в камин, оттуда вырвалось пламя, пожирая и плавя орудия пыток.

— Живей, живей! — поторапливал Нордек. — Мы и так много времени потеряли.

Они почти добежали до конца коридора, когда увидели спускавшихся по лестнице инквизиторов. Вновь завязался бой. Гил вцепился в одного из слуг инквизиции, занес над ним меч, но тот вырвался и, оставив в руках юноши кусок бордовой сутаны, помчался вверх по лестнице.

— Сбежал! — воскликнул Барн и сплюнул. — Начальник, вот теперь точно надо убираться — это был Миздор, правая рука Ферре!

Они с трудом подняли Белгора и побежали по туннелю. Теперь Нордек вел их другим путем. Еще несколько длинных коридоров, подъемов и спусков, и они выбрались из пещерки в небольшом леске за пределами столицы. Белгора бережно положили на траву. Астерет склонилась над ним, достала флакончик, капнула несколько капель в рот воина. Лицо Белгора исказила гримаса боли. Он открыл глаза. Увидев над собой чистое небо, он слабо улыбнулся.

— Вырвались все же…

— Конечно, вырвались, — Нордек склонился над другом. — Или ты думал, что я брошу тебя у этих стервятников? Как твоя рана?

— Боль отступила и… Пожалуй, я даже смогу идти.

Белгор приподнялся, сел, держась за рану. Потом, поддерживаемый Нордеком, поднялся.

— Уверен?

— Да, спасибо, друг! — Белгор хлопнул по могучему плечу Нордека, обвел окружающих взглядом. — Спасибо вам, друзья!

— Что ж, нам надо спешить, — Нордек устремился вперед, — пока инквизиторы не опомнились, и отойти от столицы подальше. А вот и Верден с нашим товарищем!

В стороне от дороги под тенистым деревом их ожидали стражник и маг. На лице молодого воина мелькнула улыбка, когда он увидел командира и своих друзей. А вот старый маг-элементалист в коричневой мантии и островерхой шляпе недовольно нахмурился. Нордек наскоро рассказал воинам и магу об инквизиторе, связавшемся с нежитью, и об опасности, грозящей спасительнице Иноэль. И вскоре небольшой отряд быстрым шагом направился по следу отряда Ламберта, все больше удаляясь от ставшей такой опасной столицы Империи.

Глава 9 Коготь дракона

Солнце било светом алого заката в витражные стекла, погружая зал в хаос красного и фиолетового цветов. Ферре недвижно сидел за столом. Цветная тень легла на инквизитора, и бледное его лицо стало багровым, словно Ферре готов был лопнуть от ярости. В руках он задумчиво вертел темный ободок кольца. Что ж, день сегодня оказался богат на события… И весьма судьбоносные события. Иноэль отправилась в свой «священный поход», выскользнув в очередной раз из рук инквизиции.

Однако появились новые силы, которые тоже желали помешать Иноэль. Силы опасные и враждебные. Однако уж коли у них была одна цель — найти Иноэль, то почему бы не воспользоваться случаем? Судьба также привела в руки Ферре его давнего друга-врага. Интересно, о чем же хотел доложить Белгор императору? Точнее, как бы он сообщил то, что посланнице угрожают слуги богини Смерти? Ну что ж, источник сведений у Белгора был ненадежен… Как же пересеклись дороги воина и нежити?

Ничего, скоро Белгор все расскажет… Но что делать с императором? Многочасовой разговор Мередора с Верховным инквизитором и Себастьяном не дал никаких результатов. Инквизиция невольно попала в свою собственную ловушку: никто не предполагал, что он достучится до небес своими молитвами…. И ведь и Иоганн, и Себастьян до сих пор считают, что Иноэль самозванка. Может, и придет время, когда Ферре расскажет Себастьяну, что они заблуждаются. Но вся беда в том, что и у Ферре, как и у Белгора, тот же источник сведений, и слишком уж страшен он, — за такое самому можно угодить на костер.

Ну а пока Себастьян приказал Ферре следовать за отрядом Ламберта, вырвать из его рук девчонку и привезти в один из замков инквизиции. Там с ней Себастьян и поговорит по душам. Что ж, время не ждет, но… Но сперва Ферре все же хотел покончить с одним старым делом… Гораздо быстрее, чем хотелось бы. Но надолго оставлять Белгора в застенках инквизиции ему казалось опасным.

— Отец Ферре!

Инквизитор поднял глаза на слугу, дерзнувшего ворваться в его покои без стука. На пороге стоял Миздор. Пот заливал его лицо, сутана местами была разорвана, а в прорехах на груди он увидел кровь, текущую из раны. Ферре понял, что произошло нечто ужасное, и вскочил на ноги.

— Отец Ферре, пленник сбежал!

— Как сбежал? Разве…

— Те, кто пришел освободить его, оказались доблестными воинами…

— Воины, помогающие еретику, не могут быть доблестными. Они сами еретики! — вскричал Ферре. — Кто спас его? Неужели начальник стражи посмел?

— Он, — кивнул Миздор. — С ним было пятеро его людей и еще какой-то мальчишка…

— Нордек поплатится, и не только своим местом начальника… Созывай людей, мы немедленно отправляемся! Где Финд?

— Я разыщу его, господин!

Миздор исчез, а Ферре сжал кулаки. Нет, нынешний день полон сюрпризов. Крайне неприятных сюрпризов. Инквизитор почти жалел, что не посмел ослушаться Себастьяна и не закончил своего разговора с Белгором в палате пыток. Теперь это произойдет не так скоро, как хотелось бы. Что ж, Ферре теперь ничто не держит в столице. Он должен следовать приказу Себастьяна, нагнать отряд Ламберта и приложить все силы, чтобы не дать Иноэль выполнить свою миссию.

Ферре быстрым шагом вышел из своих покоев, сбежал по лестнице во двор. Там его уже ждали его люди.

— Господин инквизитор, — к Ферре подошел Финд. — Стража видела, как маг из отряда дворцовой стражи Нордека покинул город.

— Вот как? Нордек забрал своих людей и сбежал из Фергала? Пленник, безусловно, с ними. Конечно же Нордек отправится вслед за своим единственным сыном, чтобы предупредить его, — губы Ферре скривились в презрительной улыбке, и он оглядел своих людей. — Что ж, дети мои, возможно, погнавшись за одним зайцем, мы, вопреки поговорке, убьем сразу двух. Вперед! — Ферре чуть помедлил и шепнул Финду: — Найди нашего темного союзника… Ему неприятно услышать о побеге пленника, но сообщи, что его подручные не смогли удержать пленника в наших застенках.

— Подручные?

— Он поймет. Передай также, что мы отправляемся вслед за Ламбертом.

И отряд Ферре двинулся вон из столицы.

Финд сопровождал их до выхода из Фергала. Там он незаметно отделился от отряда, свернул на едва видимую в зарослях травы тропку, уводящую от ворот вдоль ручья к купам деревьев. Финд шел, хмуро поглядывая на небо. Край солнца уже коснулся верхушек темневшего вдали леса, алый диск светила быстро опускался за горизонт. Меньше всего Финду хотелось иметь дело с темным эльфом во мраке ночи. С него хватило того, что утром эльф нагнал страху и на него, и даже на Миздора. Но того, что перед эльфом дрогнет сам Ферре, подручный инквизитора никак не ожидал.

Наконец за следующим поворотом показалась мельница. Обвалившаяся крыша выставила балки напоказ, на крыльях остались практически одни жерди.

— Самое место для нежити. Мельница, и та показывает свои кости, — Финда передернуло, когда он оглядывал мрачный остов мельницы. — Где же укрылся этот нечестивец?

Он обошел вокруг мельницы, заглянул в бреши прогнивших стен. Но внутри было пусто. Финд нахмурился, взглянул на оставшийся кусочек солнца над лесом. Скоро тут будет темень, и ему вовсе не хотелось, чтобы ночь застала его в таком месте. Вроде и столица рядом, а тут глушь, тишина, и не по себе становится даже такому виды видавшему человеку, как помощник Ферре. Взгляд Финда остановился на роще рядом с мельницей. Мрачные деревья стояли темной грозной стеной. Вот разрослась чащоба-то… И вдруг он заметил меж стволов огонек.

— Ну, наконец-то! — И Финд, позабыв о своих страхах, направился на свет.

Он с трудом пробрался через заросли. Свет впереди приближался, разгораясь, и Финду почудилось, что кто-то тихо разговаривает. На последних шагах он зацепился за корень, споткнулся и, пролетев по воздуху, приземлился у чьих-то ног. Носки черных сапог развернулись к нему, а потом кто-то схватил Финда за ворот, и он взлетел вверх с легкостью вздернутого за шкирку щенка.

— Пес… — прошипел зло эльф.

— Я… — Финд осекся, увидев, кто стоит за эльфом.

Взгляд его застыл, а на лице появилось выражение крайнего ужаса. Темный силуэт и маска злобы на лишенном плоти лице…

— Смертный, — прошипела Мортис. — Ты узрел недозволенное.

И Финд увидел, как эльф чуть подался вбок, а на инквизитора надвинулась тьма, наполняя его ужасом. Костистая рука метнулась к нему, причинив адскую боль в груди, а через миг Финд уже с удивлением взирал на вырванное у него из груди сердце, пульсирующее в руке скелета.

— Ты пришел передать новости моему слуге. Так говори же! — прошипела Мортис. — А потом ты последуешь за мной в мою страну, слуга инквизитора.

«Почему я не умираю?» — пронеслась в голове Финда дурацкая мысль.

Но тут какая-то сила заставила его говорить. Эльф хмуро выслушал его. Однако слушал его так, словно все ему уже давно было известно.

— Что ж, Ферре выступил, моя повелительница, — обратился Эрин к своей страшной богине. — И он приложит все силы, чтобы небесная посланница не добралась до храма.

— Присмотри за ним, — костяные пальцы скользнули по щеке эльфа, а потом метнулись к горлу Финда, сжали в своих тисках.

Эльф выпустил инквизитора и отступил на шаг, почтительно преклонив колено перед Мортис.

— Воспользуйся амулетом, что я дала тебе, и призови Джаруса. Он будет помогать тебе.

И богиня Смерти исчезла, унося в одной руке все еще бьющееся сердце, а в другой — уже мертвого инквизитора.

Эльф вышел из рощи. Ночь опускалась темным, непроницаемым, сотканным из пригнанных северным ветром туч пологом. Где-то грохотал гром, рассыпаясь по небу рокочущим эхом. Опустившаяся мгла скрыла стены и башни столицы, поглотила остов мельницы, растворила в ночи ветви деревьев. И лишь пылал в воздетой руке эльфа сорванный с шеи амулет, коготь дракона, направленный острием вверх. Темные капли крови скользнули по костяной дуге, обрастая сетью маленьких алых молний. Руку эльфа окутало розовое свечение. Эрин смотрел на обложившие небо черные тучи, и его губы шептали заклятие.

— Джарус! — выкрикнул он.

Сеть молний рванулась ввысь, разрослась, достигла туч и багровыми сполохами с треском и грохотом разлетелась по небу. А потом небо погасло, и вновь вокруг все потонуло во мгле. Амулет в руке эльфа слабо светился, пульсируя, словно в такт биения его сердца. И вот, казалось, темнее ночи, разметая крыльями туман низких туч, на поляну перед рощей опустился черныйдракон. Один его глаз светился алым, словно впитав отражение бесновавшихся недавно на небосводе молний. Другой — зиял пустотой. С этой же стороны у дракона не было верхней губы, и он вечно скалил свои страшные пожелтевшие зубы. В коже перепончатых крыльев были дыры. Но несмотря на это, в быстроте полета вряд ли кто мог бы поспорить с этим чудовищем. Вместе с собой дракон принес запах гнилых болот.

— Во имя Мортис, служи мне! — произнес эльф.

— Пусть будет так, владеющий моим когтем, — прошипел Джарус и подставил лапу в струпьях и язвах, где не было чешуи.

Эрин вдруг заколебался, глядя на эту отвратительную лапу.

— Ты выбрал путь, — прошипел дракон. — Скоро сам станешь таким же…

— Посмотрим, — эльф сжал губы и взошел на спину дракона. — Летим на границу с Битзааром!

Распахнувшиеся крылья подняли вихрь и унесли дракона с его седоком ввысь, в темный непроницаемый туман облаков. Успели мелькнуть внизу и тут же затерялись во мраке огоньки столицы, и вокруг дракона осталась лишь черная, влажная тьма, кое-где подсвеченная багровыми отсветами. В вышине нещадно дул ветер, гоня тучи на восток. Эльф приник к зловонной шее дракона. Она была так же холодна, как и все вокруг, но хотя бы не так сильно его обдувало ветром.

Прошло несколько часов. Светлая полоса тронула восток. Тучи давно исчезли с неба, таяли звезды, и ночь отступала все дальше на запад.

— Здесь! — хрипло сказал эльф.

Дракон опустился около небольшого, заброшенного на вид селения. Заледеневший Эрин с трудом спустился с дракона, размял ноги, руки, шею.

— Что тебе здесь понадобилось? — прошипел Джарус. — Повелительница сказала, чтобы ты кое за кем приглядывал.

— А тебе она сказала приглядывать за мной? — фыркнул эльф.

Он подошел к мельнице и выругался. Водяное колесо остановилось, когда в него попал принесенный рекой пень. На реке образовался затор, и Беглянка разлилась. Мельница и часть соседних строений стояли по самые окна в воде. Но делать было нечего. Эльф снял оружие, стянул сапоги, куртку с рубашкой и полез в ледяную воду. В трапезной, где они вместе с Гилом и Белгором еще не так давно прощались с мельником, эльф отодвинул стол в сторону, нашел под водой кольцо и потянул на себя. Крышка подпола поднялась, открыв темный, затопленный подвал. Эрин застыл в раздумье. Может, попросить Джаруса? Дракон одним ударом лапы разнесет деревянную мельницу в щепы. Но тогда Эрин будет еще долго искать в обломках то, что для него припрятал мельник. Глубоко вдохнув, эльф нырнул в черноту. Уходящая вниз деревянная лестница помогла ему сориентироваться в затопленной комнате. В самом углу он нащупал сундук. Легкие уже начали разрываться от недостатка воздуха. Он бросил сундук, всплыл, чтобы отдышаться.

В окно сунулась драконья морда:

— Хочешь, я раздобуду для тебя мерфолка?

— На этот раз обойдусь, спасибо, — и Эрин нырнул повторно.

Вторая попытка оказалась более удачной. Он сразу нашел сундук. Вцепился в ручку, дотянул до лестницы, втащил по ней. На последних ступенях, когда эльф уже по пояс выбрался из воды, сундук едва не сорвался и не отправился на дно.

— Громдок тебя побери, — выругался эльф и выволок, наконец, свою ношу в трапезную.

Затем нашел на кухне полотенце, обтерся, оделся и, достав из кармана куртки маленький ключ, вернулся к сундуку. Глухо щелкнул успевший заржаветь замок, крышка сундука раскрылась. Вода каким-то чудом внутрь не проникла. Эрин вытащил оттуда пук запасных стрел, которые тут же были водворены в колчан на место ивовых. Затем эльф бережно извлек сверток, размотал. Пролистал книгу заклинаний, переложил в свою дорожную суму. Последним из сундука был извлечен маленький мешочек. Эльф высыпал на ладонь несколько магических колец, надел на пальцы. После этого вышел с мельницы. Джарус подставил лапу.

— Погоди, есть еще дело. Один юноша считает, что он мелкая сошка и ему ничего не грозит. Но он не знает, что я всегда уделяю внимание мелочам.

Эрин прошел в другой конец деревни, дракон следовал за ним. Эльф подошел к кладбищу. Толкнул руками воздух над надгробной плитой на могиле мельника, и та со скрежетом отъехала в сторону. Эрин склонился над ямой. Римил лежал на дне и был похож на мирно спящего человека. Тление не тронуло его плоти. Эльф достал какую-то склянку, брызнул из нее на мертвеца, зашептал заклятие. Тело мельника содрогнулось, Римил раскрыл глаза и сел. Некоторое время он смотрел на эльфа, ничего не понимая. Потом попытался подняться, увидел могилу, страх отразился на его лице. Он дотронулся до груди, опустил голову и в вырезе рубахи увидел рану. Бледные бескровные губы разжались. Римил попробовал что-то сказать, и ни звука не вырвалось из его посиневших уст. Эльф брызнул зельем ему в лицо.

— Я мертв? — смог, наконец, произнести мельник.

— Да. И как видишь, это случилось гораздо раньше, чем ты предполагал.

— Гил? Где Гил?

— С ним все в порядке. Пока.

— Что это значит?

— Мы с тобой кое о чем договаривались, Римил.

— Только не говори, что я должен служить тебе и погубить собственного сына!

— Так и будет, если только… Я сохранил тебе свободу воли, Римил. Примени все свое отцовское красноречие, чтобы Гил не смел мешать мне. Не сделаешь сам, мне придется тебе приказывать. А ослушаться приказа, поверь, у тебя не выйдет…

Эльф взошел на дракона.

— Где мне искать его? — спросил мельник, поднявшись из могилы.

— В горах Тимории. У храма Вознесения. Торопись, Римил. Времени осталось мало.

Часть 3 Тайны провидения

Глава 10 Выбор пути

Вечерело. Исчезала за спинами отряда столица, обернувшись черным силуэтом стен и башен на фоне садящегося за горизонт карминового солнца. Поднявшийся ветер нагнал на небо косматые чернильные тучи. И оттого еще быстрее все погружалось в сумрак. Где-то загрохотало. Верден хмуро поглядел на небо и обратился к Нордеку:

— Не нравится мне эта гроза… — произнес он.

— Гроза как гроза. Хотя то, что она замочит нас — мне совсем не улыбается, — отозвался Нордек. — Все же мы еще близко от Фергала, чтобы делать остановку. Нам надо отойти подальше, так что придется помокнуть, Верден.

— Если только ведьма, которую мы тащим с собой, не отведет от нас дождь, — заметил элементалист.

— А я думала, что такой могущественный маг и сам может справиться с таким пустяком, — сдержанно отозвалась Астерет. — Разве тебе не подчиняются элементали воздуха?

— Только ничего не сведущему в магии существу могла прийти идея использовать для разгона туч элементалей — это же просто перевод маны.

— Друг, тебе надо быть повежливее, — Нордек сжал плечо мага. — Думаю, в лице Астерет ты бы нашел благодарную слушательницу в части рассуждений о магии.

— Что? Да что может смыслить эта самоучка? — Верден надулся как индюк, а потом, сдувшись, прошептал Нордеку. — Однако ты не дослушал меня. Гроза… Она вызвана не естественными причинами. Магия, вот виновник ее появления. Причем недобрая магия… Ее сосредоточие находится где-то совсем рядом со столицей.

— Нам что-то угрожает?

— Пока нет, но…

— Значит, нам нечего опасаться.

Элементалист скривился и вновь зашептал Нордеку, все больше распаляясь и повышая голос, что вскоре его слова уже были слышны всем:

— Нордек, все же ты совершаешь ошибку. Думаешь, император простит тебя? Ты оставил свой пост ради сомнительного предприятия. И полагаешь, что после такого тебя погладят по головке? Дожил до седин, а ведешь себя как последний мальчишка! А тебе не приходило в голову, что император подвергается опасности, в то время как ты, начальник императорской стражи, отсутствуешь, уведя при этом лучших людей? Ты предал свой долг ради, — он сверкнул глазами в сторону Белгора, — ради собственных интересов!

— Командир, зачем мы взяли с собой этого зануду? — поинтересовался усатый стражник. — Толку от него немного, зато теперь до конца пути будет прочищать нам мозги своими наставлениями!

Стража грохнула смехом.

— Может, отправим его обратно к Мередору? — продолжил Барн. — А то нашего бедного императора защищать некому… Да его инквизиторы последнее время почище нашего берегут…

Последняя реплика усатого стражника вызвала среди его соратников кривые и далеко не радостные улыбки. Нордек хмуро взглянул сначала на усатого Барна, потом на Вердена.

— Будет привал, и я тебе объясню все еще раз.

Остановиться на ночлег им пришлось довольно скоро. Тьма вокруг опустилась такая, что ее не разгонял даже свет сапфирового кристалла на посохе элементалиста.

Устроились под большим раскидистым дубом. Стражники развели костер, занялись ужином. Гил с интересом разглядывал стражников, прислушиваясь к их разговорам и невольно восхищаясь ими. Хотя ему по прежнему казалось, что отважнее Белгора воина нет. Ну, разве что Нордек. Что бы ни говорил маг, а Нордек заслуживал всяческого уважения, он не побоялся оставить пост и поспешить на помощь своему лучшему другу, он не побоялся пойти против такого могучего врага, как инквизиция.

Астерет тем временем осмотрела рану Белгора, она была неглубокой. Обработала своим зельем, перевязала.

— Зачем ты пошел на сговор с нежитью, Белгор? — прошептала чаровница.

— У меня не было другого выхода. К тому же ты запретила ее убивать… Почему?

— С ее помощью мы можем добраться до эльфа, — прошептала Астерет. — Но я могу ошибаться, Белгор. И тогда… Тогда мы совершили непростительную ошибку.

— Самое главное — нагнать отряд Ламберта и предупредить его об опасности. А с остальным разберемся позже. И я… я столько раз прощался жизнью… что смерть мне уже давно не страшна. Просто хотелось бы напоследок пожить в покое и не думать, что на тебя каждый миг могут напасть враги.

— Ты договорился с нежитью, — Астерет неодобрительно покачала головой. — Смерть может и не наступить…

— Не говори мне об этом, чаровница, — прошептал Белгор.

— Все же я не понимаю, зачем ты был нужен им. Неужели Эрин сам не мог проникнуть в столицу? Путешествие с нами тоже оказалось не менее опасным, чем если бы он путешествовал один, и едва не стоило ему жизни.

— Однако мы почти довели его до самых стен столицы. А дальше ему повезло. Стража обычно чрезвычайно бдительна… Разве что у него могли оказаться в столице союзники.

Астерет пожала плечами, убрала лекарство в суму и придвинулась поближе к огню. Гил передал ей кусок хлеба и вяленого мяса — скромный ужин отряда.

— Гил, — Белгор поманил юношу. — Я хотел обучать тебя воинскому искусству. Ты многое можешь уже сам, но есть кое-какие секреты…

У юноши загорелись глаза.

— Когда мы окажемся в Фергале — не известно, а впереди еще хватает опасностей. Так что тебе лучше быть к ним готовым. Сейчас рядом верные люди, и нам ничто не помешает с занятиями. Думаю, и Нордек с удовольствием пофехтует с тобой во время остановок.

— Спасибо, учитель! Но ваша рана? Она не помешает?

— Я ранен в левую сторону, а Астерет — прекрасный врачеватель. Завтра приступим, — Белгор улыбнулся.

Верден между тем слушал Нордека. Элементалист держал посох обеими руками, словно боялся расстаться ним. Когда Нордек закончил историю, маг еще некоторое время молчал, обдумывая услышанное.

— Не нравится мне все это, — произнес он, видимо, свою излюбленную фразу. — Как можно верить лживой нежити? Белгор совершил преступление, согласившись привести эльфа в столицу. Здесь даже я не стал бы спорить с инквизицией…

Нордек шумно вздохнул.

— Еще раз повторяю, Белгор не знал, что эльф — прислужник Мортис. Кроме того, он собирался вместе со мной допросить с пристрастием эльфа.

— И много бы вы у него выпытали? — фыркнул Верден. — Вообразили себя инквизиторами?

Нордек скривился.

— У нас свои методы…

— Да, конечно. Я знаю, чем бы все это кончилось. Как тогда, когда Барн отловил какого-то подозрительного типа. И что в итоге? Послали за Верденом, который влил в зубы пленнику зелье, чтобы разговорить его?

— Вот зануда! — проворчал усатый стражник, обернувшись к свои товарищам. — Повезло же нам с магом!

— Да неважно это, — махнул на элементалиста рукой Нордек.

— Ну да, ну да, — покивал Верден, и лицо его выразило крайнее сомнение. — Так вот, значит, Белгор притащил нежить в Фергал, и у вас есть все основания полагать, что какому-то эльфу понадобилось убивать посланницу небес?

— Этого желает Мортис…

— Все, что желает Мортис, — это отомстить за своего возлюбленного, — с ученым видом заявил Верден. — Что она когда-то и сделала. До остального ей дела нет.

— А я уверен, что не все так просто…

— К тому же… — Верден покосился на Астерет. — Все это — пересказ со слов ведьмы. А она к тому же слишком юна, чтобы понимать в таких вещах…

— Ты невыносим, — Нордек покачал головой. — Как бы там ни было, мы нагоним отряд моего сына и предупредим его об опасности.

Астерет почти не прислушивалась к словам мага, глядя в огонь. Пусть этот напыщенный индюк думает что угодно, ее это не трогает. Где-то громыхнуло, и раскаты покатились по небу. А потом прямо над ними засверкали алые вспышки, и небеса словно разорвались, оглушив их. И это было так страшно, что бывалые воины, зажав уши, бросились на землю ничком.

— Ну и гроза, подери меня Бетрезен! — выругался Барн, отведя от ушей ладони и поднимая голову.

Только двое устояли — Верден, вцепившийся в свой посох, и Астерет, поднявшаяся и глядевшая в пламя.

Она вдруг развела руки, как разводит крылья птица, готовая взлететь.

— Дракон… Мертвый дракон! — прошептала она. — Нет!..

Пламя вдруг обернулось мраком, в котором она увидела летящее чудовище. В дырах на его крыльях были видны звезды, а когда он стал снижаться, через них засочился черный туман туч. Внизу разрасталось алое пятно, превратившись вскоре в огромный костер. Дракон опустился на землю. Астерет увидела его изуродованную пасть и едва не закричала от ужаса, так страшен был этот дракон. Страшен и отвратителен. Черная чешуя покрывала его не целиком. На боках, на лапах чудовища были видны полоски открытой кожи, серой, тронутой тлением, а на груди его меж чешуй так и вовсе зияла дыра, образовавшаяся от удара копьем. Но не эта рана была смертельной — копье неизвестного отважного рыцаря пробило уже мертвую плоть.

Алый глаз, впитавший отсветы костра, уставился прямо на нее, приблизился. И вдруг разлетелся вихрем красных листьев. На миг воцарилась темнота, а потом Астерет вновь увидела лес. Что-то знакомое было в вязах и дубах, росших на склонах холма. И неожиданно Астерет поняла, что это ее холм, только вот деревья, мимо которых она еще не так давно ходила чуть ли не каждый день, совсем молоды. Вот дуб, в дупле которого живет сова. Но сейчас ствол его тонок, крона не так раскидиста, да и самого дупла нет. А вот вяз, росший совсем рядом с пещерой, только тоненький, как прутик. Пещера… Где-то вдали слышится, как хрипит конь, раздается чей-то рев. И перед Астерет открывается поляна. На ней черный дракон и рыцарь дерутся не на жизнь, а на смерть. Мощный жеребец рыцаря отброшен когтистой лапой чудовища и лежит в луже собственной крови, еще живой, храпит и бьет перебитыми ногами. Но рыцарь успел соскочить со скакуна. Под ногами рыцаря — сломанный меч. И у него одна надежда на копье. Дракон тоже готов к последнему броску. Рыцарь наносит удар. Он делает обманное движение, целя в защищенную бронированную грудь. Дракон молниеносно кидает голову вперед, раскрыв пасть, чтобы перехватить копье и обратить его в щепы в своих страшных зубах. Но рыцарь успевает перенаправить копье. И лес содрогается от драконьего рева. Копье падает на землю, а из пробитой глазницы течет кровь. В ярости от близкой смерти дракон падает на рыцаря, обрушивая на него весь свой вес, вминает его в землю. А потом, извиваясь в предсмертных судорогах, из последних сил ползет на холм и исчезает в черном зеве пещеры. Астерет вновь видит вяз у входа, и он уже не так мал, как раньше. Вновь оглушительно гремит гром. Фигура неизвестного возникает у входа в пещеру, всматривается во тьму. Астерет вдруг понимает, что это некромант. Порывы ветра взвивают полы черного плаща, обернувшиеся драконьими крыльями…

Видение растаяло. Руки Астерет опали, она вздрогнула, а взгляд ее стал осмысленным. Воины смотрели на нее с интересом, а на лице элементалиста было написано изумление.

— Ты — провидица?

— Да, я забыл упомянуть, — произнес Нордек, поднявшись.

— Что ты видела, Астерет? — спросил Белгор.

— Дракона… Ужасного… Он огромен, черен как ночь и… мертв.

— Слуга Мортис? — Верден был мрачен. — Что-то еще?

— Больше ничего. Но у меня было чувство, что этот дракон где-то неподалеку…

Люди в отряде посмотрели на небо. Алые вспышки стали реже, грохот грома затихал. И на них до сих пор не упало ни капли дождя.

— Будем настороже! — Нордек оглядел отряд. — Караулить — по двое.

Стражники занялись разговорами. Верден задремал. А Белгор сделал знак Нордеку, Астерет и Гилу.

— Друзья, я не сказал вам сразу, потому что мне нужно было время подумать. В подземельях инквизиции Ферре начал разговор, но, к счастью, не закончил.

— И он действительно хотел пытать тебя? — с негодованием спросил Нордек.

— Не только пытать, Нордек, — Белгор горько усмехнулся. — Давно исчез тот человек, который называл себя когда-то моим другом. Ферре сказал, что жалеет, что когда-то не отдал меня в руки инквизиции вместе с Айрис. То, что я знаю, как он тогда «пожалел» меня, может навредить его карьере. Ведь за помощь еретику можно поплатиться. Он собрался избавиться от меня…

— Чего он боится? — Нордек покачал головой. — Он забрался так далеко по иерархической лестнице, что ему уже все нипочем.

— У него просто нет сердца! — воскликнула Астерет с гневом.

— Так что же он сказал тебе, учитель? — спросил Гил.

— Он рассказал о нашем эльфийском знакомом.

— Разве он не сказал перед покоями императора, что поймал и пытал эльфа?

— Как? — изумилась Астерет.

— Нет, не поймал. Я думаю, это эльф поймал Ферре на крючок. Эрин сам, по своей собственной воле явился к инквизиторам. Ферре сказал, что эльф продал нас с потрохами. Меня и Астерет. — Белгор тронул плечо юноши: — Тебя, Гил, он, видимо, посчитал слишком незначительной особой и не упомянул о тебе в разговоре с Ферре. Но Эрин очень сильно заблуждается.

— И это его роковая ошибка! — юноша нахмурился. — Клянусь, я доберусь до него!

— И это еще не все, — продолжил Белгор. — Жизни, моя и Астерет, — слишком малая цена для сделки с инквизицией. Эльф каким-то непостижимым образом убедил Ферре, что посланница Всевышнего Иноэль в действительности послана в Невендаар, чтобы уничтожить наш мир.

Астерет, Гил и Нордек удивленно воззрились на Белгора.

— Нет, этого не может быть! — воскликнул Нордек.

— Почему тогда Ферре поверил эльфу? — спросил Белгор. — Ведь он не дурак…

— Не дурак, это точно. Только вот слова эльфа очень выгодны инквизиции! Тогда даже указ Мередора не станет им препятствием, и они обернут против Иноэль всю свою мощь. Она одна стоит на пути к власти, которую они хотят заполучить окончательно. И еще Ламберт… Мой сын никогда не нарушит приказа и будет защищать ее до последнего вздоха.

— Может, ты и прав, однако меня смущает лишь единственное но, — Белгор нахмурился. — Как бы они ни рвались к власти, они побоялись бы погубить посланницу небес. Ведь это означает пойти против воли Всевышнего. Мир в Империи и так держится на волоске. Нарушат волю неба, и все погрузится в хаос.

Белгор замолчал. Остальные обдумывали его слова.

— Что ты думаешь, Астерет? — спросил Белгор. — Ты провидица. Ты что-то видела…

Астерет покачала головой.

— К сожалению, Белгор, я видела то же, что и остальные. Видение явило мне людей, радующихся пришествию спасительницы, я видела императора, провозгласившего свою волю. Но я не видела ни самой Иноэль, ни того, что будет дальше. Будущее лишь чуть-чуть приоткрылось мне. И с тех пор я не увидела ничего, что бы касалось посланницы.

— Но тебя посещали другие видения, — заметил Белгор. — О нашем темном спутнике…

Гил нахмурился и пытливо посмотрел на Астерет.

— Я видела, как он поклоняется в капище Мортис. Я видела черного дракона и уверена, что чудовище служит ему…

— Нам только дракона еще не хватало, — заметил Нордек.

— Откуда ты узнала о Дэлиан?

— Эрин рассказал о ней… Сказал, что она его возлюбленная, которую Мортис забрала себе. За то, что он сослужит службу богине, отыщет для нее Ферре, Мортис обещала отпустить Дэлиан.

— Ты все же не все нам рассказала, — упрекнул Белгор.

— Только потому, что большинство сказанного им — ложь, — ответила Астерет. — Мне не хотелось, чтобы во всех эльфийских хитросплетениях запутался еще и ты, Белгор.

— Что ж, наш знакомец — изрядный лжец, это верно, — согласился воин. — Но не обманули ли и его самого? Он добрался до Ферре, а Дэлиан все еще во власти Мортис.

— Боюсь, этого мы уже никогда не узнаем, — заметил Нордек и обратился к Белгору. — Но почему ты сказал об уничтожении мира Иноэль только нам? Может быть, и Верден даст нам какой-нибудь совет, несмотря на то что он жуткий зануда и брюзга.

— Воины, как и все люди Империи, верят, что скоро придут светлые времена. Нельзя отнимать у них надежду, особенно в таком опасном предприятии, как наше. А Верден, при всем уважении к его учености, не может держать язык за зубами…

— В этом ты прав, — согласился Нордек. — Что ж, нам остается только следовать намеченному пути. Нагоним Ламберта и прямо спросим у этой самой Иноэль, что она собирается делать с миром Невендаара.

— Белгор, я еще хотел спросить, — подал голос долго молчавший Гил. — Откуда в подземелье взялась нежить?

— Ферре вызвал их. Сказал, что эльф кое-что ему подарил. Кажется, это было магическое кольцо… Что ж, давайте спать. Сегодня мы потеряли много времени. Завтра двинемся с рассветом.

Барн и Нордек стояли на страже первыми. Небо по-прежнему было затянуто тучами, но нигде не сверкали молнии, не грохотало. Ночь прошла спокойно.

А утро, ясное и солнечное, и вовсе разогнало все ночные тревоги. Пока остальные заканчивали завтракать, Белгор и Гил приступили к короткой тренировке. Белгор показывал удары мечом, и Гил повторял их, запоминая. Такие же короткие, но эффективные тренировки Белгор проводил во время каждого привала. Скоро к этому сначала подключился Нордек, а потом и все его стражники. Каждый да поделился с юношей своим секретом воинского мастерства. Удары, подсечки, нападение, парирование, отступление. И Гил все это с легкостью усваивал. Даже Верден, и тот улыбнулся и сказал ласковое слово:

— Эх, был бы мальчишка магом, я бы и его научил всяким премудростям — уж больно усерден!

И подобревший элементалист посмотрел на Астерет.

— Если бы я знал, что ты прорицательница…

— Не стал бы называть меня ведьмой?

— Да, прорицательница звучит гораздо лучше, — кивнул Верден. — Хотя не скажу, что этот дар — награда для женщины. Видеть всевозможные ужасы…

— Я не слаба, маг.

— Я вижу, — кивнул Верден. — Но у любого человека найдутся свои слабости… А ты своей очень подвержена…

— Не понимаю, о чем ты… — Астерет нахмурилась.

— Цель, которой ты задалась. Ради достижения цели ты пошла на поводу у нежити, позабыв обо всем! Да и к тому же на слишком крупную фигуру ты замахнулась.

— Оставь мою месть мне, маг. Или ты беспокоишься за инквизитора?

— Как пожелаешь… Но Ферре, этот стервятник, заслуживает большего, чем смерть от рук девы… Хотя, разве это не оскорбление его высочайшего достоинства?

— Вот как?

— У меня к Ферре нет личных счетов. Но я знаю многих, у кого их достаточно. И, пожалуй, я все же не вправе осуждать тебя…

— Друзья, соратники, — обратился ко всем Нордек. — Пора отправляться в путь, но мы еще не решили, куда идти.

На Нордека посмотрели с недоумением.

— Разве мы не следуем за отрядом Ламберта? — удивился Белгор.

— Я тут подумал, — Нордек достал карту и показал пальцем: — Ламберт, несомненно, повел отряд с севера, в обход земель Альянса. И нам за ним не поспеть. Я предлагаю пойти здесь, с юга, срезать путь у Хеммилуса и подняться к Речному.

— Срезать путь? — воскликнул элементалист. — Это через земли Альянса, что ли? Спаси нас Всевышний, Нордек, ты совсем выжил из ума! Там ведь не просто земли эльфов, там находится Шелковый лес, из которого вечно лезет к нам какая-то нечисть…

— Придумай другой путь, — Нордек махнул своей могучей ручищей на карту. — У Хеммелуса мы пересечем территорию эльфов в самом узком ее месте.

— Да, и в самом опасном! — чуть ли не взвыл элементалист.

— Всего три-четыре дня пути через земли эльфов, подумаешь…

Белгор присел рядом с Нордеком, посмотрел на карту. Элементалист остался стоять над воинами, нервно постукивая посохом.

— Мне бы тоже не хотелось бы лезть к эльфам, — заметил Белгор. — Вполне хватило знакомства с одним из них. Но, последовав за Ламбертом с севера, мы действительно его не нагоним… Кроме того, туда же, несомненно, направится и Ферре. Даже не знаю, что лучше — иметь на хвосте инквизицию или нарушить границы Альянса.

— Что думают остальные? — спросил Нордек.

— А нам-то что, командир, — Барн пожал плечами. — Мы с тобой хоть в огонь, хоть в воду, хоть к эльфам.

— Гил, Астерет?

— Я как вы, учитель.

— Я тоже.

Нордек поднял взор на омрачившегося мага.

— Верден, ты остался в одиночестве.

— Все равно это безрассудная затея!

Однако элементалист был так возмущен, что спорить у него уже сил не было.

Пролетело три дня. Гил продолжал усердно заниматься. Внимание воинов и их похвалы грели ему душу. И лишь одно не радовало. Астерет не обращала никакого внимания на успехи юноши. Она перевязывала рану Белгору, беседовала с Верденом, но чаще всего сидела в задумчивости или собирала неподалеку какие-то травы и совсем не смотрела в его сторону.

— Ученик-то твой влюблен, — прошептал Нордек Белгору, кивнув на Гила.

— Знаю… Я предупредил его, рассказав свою историю, но…

— Переболеет, — заметил Нордек. — Астерет слишком поглощена своей целью, чтобы уделять кому-то еще внимание.

— Я надеюсь, что все произойдет наоборот. Гил отвлечет ее от ее цели. До Ферре есть, кому добраться…

Гил тем временем насобирал цветов, которые до этого искала в густой траве Астерет.

— Астерет, — он протянул ей букетик.

Чаровница подняла на юношу удивленный взгляд.

— Я видел, как ты собирала их… Решил помочь… — Он совсем смутился.

— Спасибо. Я из них делаю зелье, которое залечивает рану Белгора.

Она взяла букет, достала нож и измельчила растения. Гил растерянно посмотрел на то, во что обратились его цветы.

— Они были красивые…

— Что? Никогда не задумывалась об этом.

— Как думаешь, у меня получаются удары мечом? Стану я искусным фехтовальщиком? — робко спросил Гил.

— Я ничего в этом не понимаю, извини. Поможешь растереть зелье?

Астерет передала ему ступку и пестик. Гил с грустью смотрел, как все, что осталось от его букета, превращается в зеленую кашицу.

— Спасибо, — Астерет забрала ступку, смешала цветы еще с чем-то и направилась перевязывать Белгору рану.

Вечером Астерет вновь задумалась. Ферре был к ней так близко там, в подземелье… Они могли бы дождаться его возвращения в пыточной палате. А он бы непременно вернулся к Белгору. Но тогда бы все они оказались в ловушке. А может, все же стоило рискнуть? Они бы схватили Ферре и ушли тем же самым путем через подземелье, а в руках у них был бы ценный пленник. Астерет закрыла глаза, представляя, как она подходит к этому ненавистному человеку, как с презрением плюет в его злое надменное лицо.

Затем она достает кинжал и говорит: «Я не ты и не буду заставлять тебя мучиться перед смертью, как ты вершил это с другими». Так скажет она ему. И хотя эти слова кажутся наивными, Ферре испугается. Он, как любой инквизитор, прекрасно знает, что такое смерть. Он чуть ли не каждый день смотрит на нее, заглядывая своим жертвам в глаза. И он знает, что его ожидает по ту сторону жизни.

Рука Астерет не дрогнет. Ферре умрет. А она убережет еще сотни жизней и отомстит за невинно погибших. Но где теперь Ферре? Судьба увела Астерет прочь из столицы. Но может, и Ферре тоже покинет ее. Но где искать его на просторах Империи? Мысли провидицы вернулись к эльфу. А может… Может, стоило рискнуть и уйти тогда с ним? Но почему он звал ее с собой, почему сказал, что ему нужна ее помощь? Неужели он не справится сам? И то видение мертвого дракона, что оно значило? Тогда ей на миг показалось, что рядом с чудовищем показалась знакомая тонкая фигурка. Но может быть, это разыгралось ее воображение? Но даже если это не так, дракон мог оказаться тут с одной целью.

Мортис решила отправить на помощь одного из самых ужасных своих слуг. И эльф, конечно, примет эту помощь — что ему еще остается делать? Астерет подумала о своем разговоре с нежитью в подвалах инквизиции. Почему тогда она была так уверена в своих словах, а теперь сомневается? Но тогда ею правило наитие. А сейчас… Сейчас у нее слишком много вопросов, оставшихся без ответа.

Если Мортис действительно использовала Дэлиан, чтобы заполучить Эрина, то зачем? Что такого особенного в этом эльфе, что он так нужен Мортис? Как бы там ни было, Астерет явлено видение, что Эрин — ключ ее мести Ферре. И как бы Астерет сейчас ни пыталась понять, каким образом он поможет ей, до поры до времени все бесполезно.

Астерет подумала о Дэлиан. Эльфийка даже после смерти сохранила свою красоту и волю. Да, она стала прислужницей Мортис, но не стала безвольной куклой, выполняющей любое повеление своей ужасной госпожи. Но надолго ли она останется таковой? Точнее, насколько Мортис оставит ее таковой? Ведь, несомненно, Дэлиан оставалась неизменной, чтобы подпитывать надежду Эрина вернуть свою возлюбленную. И в тот момент, до того как Астерет увидела Эрина, поклоняющегося темной богине, она его действительно пожалела и сочувствовала ему.

Ради спасения любимой он оставил свой род, покинул земли эльфов и направился во враждебную Империю, подвергая свою жизнь опасности. Однако преданность эльфа Мортис, свидетелем которой она была в капище, вызывала у Астерет дрожь и омерзение. Астерет задумчиво вычертила на песке пальцем круг и вспомнила, что эльф тоже выводил на земле какие-то символы. Она подняла глаза и неожиданно встретилась взглядом с Белгором. Он внимательно смотрел на нее. Прорицательница покраснела.

«Почему я так много думаю об Эрине? — спросила она себя. — Ведь он даже не человек. Большинство его слов — ложь. И все же в них есть зерно правды, и меня беспокоит, сможет ли он выстоять перед богиней и вернуть Дэлиан. Может, потому я хочу помочь им, что нет ничего более безрассудного, чем принять вызов смерти и попытаться преодолеть ее?»

С этими мыслями Астерет заснула. И вновь ей привиделся сон, принеся события прошлого.

С какой-то поднебесной высоты она взирала на серую, безжизненную землю, словно глядела глазами дракона. И правда, с шумом поднимались и опускались справа и слева от нее черные крылья чудовища, летевшего над землями Алкмаара. Проносились мимо редкие облака. А далеко внизу мелькали остовы разрушенных временем башен, домов, целых городов. С тех пор как Алкмаар был повержен, ничто не создавалось в этой стране смерти. Лишь редкие живые прислужники Мортис что-то строили на лишенной плодородия земле. Пронеслись мимо Делаарские горы, и вновь потянулись пустынные серые равнины. Мелькнула справа темная лента, дракон лег на крыло, повернул и вскоре летел над руслом самой большой алкмаарской реки. Остались позади Хиилумен и сверкавшее за ним как черное зеркало Мертвое озеро, Орадея и столица страны нежити Альзония. Последним промелькнул Махаль в обрамлении рыжих песков. Дракон повернул налево, и унеслось прочь устье реки. И вокруг, насколько хватало глаз, раскинулось Торговое море. Описав круг над безбрежной синей гладью, дракон полетел на северо-восток.

Желтой полосой возник берег. Замелькали осенние леса. Слуга Мортис летел над землями Альянса. Садилось солнце, лес погружался в тень. И вот на большом открытом участке берега залива дракон увидел кипевшую битву между эльфами и нежитью. Какой-то длинный предмет выпал из его когтей и полетел вниз, в гущу сражения. И дракон исчез.

Но видение не закончилось. Астерет следила, как все ближе к земле несется черный колдовской посох нежити. Он воткнулся в землю рядом с раненой эльфийкой. Дэлиан! Она сидела на земле, не в силах подняться, держась за рассеченный бок, и кровь струилась меж пальцев, стекала по бедру и срывалась крупными каплями вниз, обагряя и без того алые листья под ней. На лице эльфийки отражалось отчаяние. Поле битвы выглядело ужасно. Большинство эльфов было повержено. Нежить выигрывала бой. На Дэлиан надвигался носферату. Ему даже не придется поднимать меч — эльфийку растопчет его мощный жеребец. Но тут перед носферату возник единорог. Скрестились меч и золотой рог чудесного животного. А спасенную Дэлиан подхватил один из разведчиков.

«Отступаем!» — крикнул он.

«Мы не можем!»

«Бесполезно! Мы не сдержим их!»

Дэлиан увидела, как вновь понеслось к ним отравленное зеленое облако. Оно окутало разведчика, и тот замертво рухнул на землю. В ее глазах мелькнули слезы. Ее отряд таял. И вновь ее охватило отчаяние. И тут на глаза ей попался магический посох.

«Что я делаю!» — крикнула она, но руки эльфийки уже сами потянулись к посоху.

Она вцепилась в него, сжала зубы, собрав все свои силы, поднялась. Шатаясь от боли, она выбросила посох вперед, направляя на врагов. Из посоха вырвалась самая страшная молния, которую когда-либо видела Дэлиан. Она испепелила носферату, успевшего повергнуть единорога, смела чуму и полчища живых мертвецов. С проклятиями на губах умерли оба некроманта. Но молния также не пощадила и эльфов. Дэлиан в ужасе смотрела на поле битвы. Она одинокой хрупкой фигуркой возвышалась над мертвыми. Стон вырвался из ее груди. Слезы покатились градом по бледным щекам. Эльфийка с ненавистью отбросила проклятый посох прочь. Силы оставили ее, и она без сознания упала на землю…

Очнулась Дэлиан в лесу. Клены склоняли к ней свои ветви, шелестели красными листьями. А прямо перед Дэлиан оказалось древнее святилище Солониэль. Камень алтаря был весь в трещинах от времени, но статуя была цела. И Дэлиан поняла, к своему удивлению, что здесь еще жива магия. Но ведь Солониэль давно обратилась в Мортис. Почему живо святилище, когда во всех лесах Альянса подобные капища давно обратились в прах? У эльфов остался один бог — Галеан. И ни Солониэль, ни Мортис нет места в эльфийских лесах! Дэлиан поднялась и в изумлении обнаружила, что кто-то лечил рану — на нее была наложена повязка. Боль от ранения уже не ощущалась, да и сил прибавилось. Она осмотрелась, но никого вокруг не было. Дэлиан вновь обратила взор к статуе. Потом она шагнула к алтарю, опустилась на колени и стала молиться, сама не понимая кому. То ли той, давно исчезнувшей лучезарной богине. То ли той, другой, ужасной, с черными помыслами и душой.

И это было последнее, что увидела Астерет. Ее разбудил солнечный лучик, прокравшийся через листву и ударивший прямо в глаза. Воины понемногу просыпались. Барн уже хозяйствовал у котелка, рядом сидел задумавшийся и нахохлившийся элементалист. Нордек и Белгор смотрели карту. Рядом с собой Астерет обнаружила букетик ромашек. Лекарственный запах ударил ей в нос, когда она взяла его. Гил. Она огляделась, но юноши нигде не было видно. Астерет вздохнула, поднялась и присоединилась к Барну. Вскоре вернулся Гил, принеся воды. Астерет вскипятила ее и бросила туда ромашку. Юноша покраснел. А Астерет улыбнулась.

— Поверь, мне будет гораздо приятнее, если эти цветы не завянут и не пропадут зря, а принесут силу и спокойствие нашим спутникам.

И смущенный Гил взял кружку, глядя на плавающие сверху мелкие цветы.

— Сегодня мы пройдем мимо Хеммилуса, — сказал Белгор, когда отряд был готов продолжать путь. — Рядом с городом есть пограничный гарнизон, в котором командир один мой товарищ. Олаф служил сначала с нами, а потом его перевели сюда. Думаю, надо зайти в крепость, пополнить запасы и набраться сил перед переходом через эльфийские леса.

— Отлично, — кивнул Нордек. — Надеюсь, твой товарищ не будет против.

— Конечно нет, — Белгор улыбнулся. — Я когда-то сам обучил его.

— Ого! Бывший ученик!

— Да, и он давно превзошел своего учителя, — с теплотой заметил воин и потрепал Гила за плечо. — Скоро и Гил будет разбираться в воинском искусстве получше меня.

Юноша смутился.

— Еще не скоро, учитель, — смущенно выдавил он.

— Что ж, в путь! — провозгласил Нордек.

В полдень они достигли Хеммилуса. Город остался в стороне. В него путники заходить не стали. Так бы они потеряли время, да и инквизиторы могли оказаться в городе. Несомненно, Ферре разослал приказы об аресте по всей Империи. Еще через три часа впереди показалась крепость. А еще дальше угадывалась желтая полоса лесов Альянса. Гарнизон, гораздо крупнее, чем тот, в котором служил Белгор, вскоре навис над путниками высокой, казалось, неприступной стеной и восемью островерхими башнями, с развевающимися знаменами Империи. Огромные створки дубовых ворот, обитые полосами железа, распахнулись, и отряд вошел внутрь.

— Белгор! — перед путниками оказался молодой еще воин в платье начальника гарнизона.

— Олаф!

Они обнялись, похлопали друг друга по плечам.

— Какими судьбами, учитель? — спросил Олаф, оглядывая Белгора и его спутников.

— Уже давно не учитель, — улыбнулся Белгор. — Останься ты в гарнизоне, я бы сам у тебя стал учиться.

Олаф только рассмеялся и тряхнул головой.

— Мы идем к Речному, — продолжил Белгор. — Остановимся у тебя на ночлег. Не возражаешь?

— Конечно нет. К Речному? — Олаф с недоумением посмотрел на Белгора. — Но неужто через земли Альянса?

— Мы торопимся.

Олаф покачал головой и омрачился, глянув в сторону границы.

— Не слишком хорошая затея. У нас тут последнее время неспокойно. Участились нападения.

— Увы, отступать уже поздно.

— Что ж, пойдемте ко мне, передохнете, поедите, а заодно все и расскажете. Вы ведь из Фергала идете? — он глянул на Нордека. — Странные новости доходят до нас из столицы…

— Что за новости? — спросил Нордек.

— То, что командир императорской стражи оказался здесь, тоже странная новость, — заметил Олаф. — Но я хотел бы узнать, что это за слухи о явлении спасительницы. Что и от кого она собралась спасать?

Они вошли в сводчатый зал, где проводились военные совещания, и расселись вокруг стола. Слуги принесли еду и питье. Воины Нордека занялись обедом, а вот остальные больше разговором. Нордек рассказал о молитвах Мередора, упавшей звезде, походе Ламберта и происках инквизиции. И в самом конце поведал о появлении в Фергале Иноэль, беседе ее с императором и об объявлении ее миссии священной.

— Вот как, в столице ликуют? Но мне не верится в спасительницу, — мрачно обронил Олаф. — Всевышний явно позабыл о нашей земле. Что уж говорить об императоре? Гарнизон пополняют кое-как, присылают либо крестьян, которые толком не знают, с какой стороны взяться за меч, либо разбойников, за которыми еще следить надо, чтобы не удрали и сами ничего дурного не учинили…

— Но это не значит, что не надо верить в спасение, — заметил Нордек. — Как раз наоборот.

Олаф мрачно глянул на Нордека.

— При всем уважении, но давно ли стража императора обнажала мечи, чтобы сразиться с настоящими врагами.

Стражники дружно прекратили есть и недоуменно воззрились на Олафа.

— Белгор, а ученик у тебя с характером, — бросил Барн. — При всем уважении, но мы, любезный Олаф, несколько дней назад вытаскивали твоего учителя из подземелий инквизиции. Хватило бы у тебя храбрости, командир гарнизона, поднять меч не на нечисть, с которой мы тоже недавно сражались, а на святую инквизицию?

Олаф, изумленный дерзким выступлением Барна, с негодованием посмотрел на него и перевел взгляд на Белгора.

— Ты не справедлив, Олаф, — упрекнул Белгор. — Я этим доблестным воинам обязан жизнью.

— Простите меня! — Олаф опустил взгляд. — Просто мы действительно не получаем никакой помощи, а в столице словно позабыли о нас… Простите, я не прав, стража не имеет к этому никакого отношения.

Нордек кивнул, а Барн, чуть покривившись, вернулся к обеду.

— Что же случилось, учитель, как ты оказался у инквизиции? — спросил Олаф.

И Белгор рассказ свою историю.

— Вот так дела! Нежить уже свободно разгуливает по землям Империи, — Олаф стал еще более хмур. — Рубежи с Битзааром надо срочно усиливать!

— Ты прав, но я не успел дойти до императора, — кивнул Белгор. — Я бы хотел попросить отправить весточку моему командиру Соргу.

— Я немедля отправлю гонца.

Белгору принесли пергамент и чернила. Он написал послание Соргу, гонец принял свиток, поклонился и исчез.

— Значит, вы твердо решили идти через земли Альянса?

— Я вижу, юноша, что тебе тоже не по нраву эта затея, — нарушил свое молчание Верден. — Может, ты и невысокого мнения об императорской страже, но таких безрассудных воинов, как эти, надо еще поискать…

— Не могу поверить своим ушам, — воскликнул Барн. — Парни, мы дождались от нашего зануды-элементалиста комплимента!

— Это не комплимент! Вы все самоубийцы!

— Потише, Верден! — Нордек положил свою могучую руку на плечо мага, и тот прогнулся под ее тяжестью. — Уж не хочешь ли ты попросить Олафа остаться у него в гарнизоне?

— Ага, Олаф, наверное, первое время порадуется еще одному магу, а потом пинками погонит в эльфийский лес догонять нас, — хмыкнул Барн, а его товарищи захохотали.

— Что ж, я вижу, вы настроены решительно, — одобрительно улыбнулся Олаф. — И все же посоветовал бы вам держаться подальше от Шелкового леса.

— До него еще дойти надо, — буркнул Верден.

— Постараемся учесть твой совет, — Нордек кивнул. — Как я заметил, местность здесь открытая. Значит, вступать в эльфийские леса нам придется под прикрытием темноты.

Верден только открыл рот от изумления:

— Лезть к врагам? Да еще и ночью?

— Пожалуй, это лучшее решение, — одобрил Олаф. — Пройдете еще немного на юг,отдалитесь от границы, чтобы враги подумали, будто вы идете к портам Торгового моря. А когда совсем стемнеет, поворачивайте обратно к границе. Эльфы не будут ожидать от людей такого безрассудства, как проникновение на земли Альянса ночью.

— То-то они удивятся, — хмыкнул Барн. — И посмеются…

Трапеза закончилась. Воины отправились отсыпаться перед опасным походом. Астерет поднялась на крепостную стену. Солнце катилось на запад, прочь от стоявших рыжей стеной лесов. Она с наслаждением вдохнула свежий и одновременно теплый запах осени, донесенный до крепости порывом ветра. И сердце ее вдруг сковала неясная тоска. На стену, пыхтя, забрался Верден и присоединился к провидице.

— Хоть бы ты заранее увидела что-нибудь нехорошее, что может произойти в этих лесах, — пробурчал он, устремив взгляд вдаль. — Глядишь, они бы и одумались…

— Не понимаю, почему ты трусишь? — спросила Астерет. — Воины не обладают мощью твоей магии, но никто из них не показывает, что боится идти на врага с одним мечом.

— Да, я владею магией. Но никому почему-то не приходит в голову, что там, — он кивнул в сторону леса, — там у них полно магов. Все же я маг стражи, дева. Может, я и боюсь за себя, но я также боюсь за тех, кого мне придется защищать…

Верден погрустнел. И Астерет стало его жаль. Старый элементалист только махнул в сердцах рукой и направился вниз, стуча посохом о каменные ступени. Там, во внутреннем дворе, стояли Белгор, Гил и Олаф. Командир гарнизона показывал какой-то свой особый прием атаки мечом. Астерет вновь вернулась к созерцанию враждебного леса. И вдруг словно тьма пала на ее глаза, словно она вмиг ослепла…

Астерет привиделась фигура в длинном красно-пурпурном одеянии. Она направилась прочь от провидицы во тьму по алой узкой тропе. Время от времени она чуть оборачивалась, не показывая лица, манила Астерет за собой. Сперва Астерет померещилось, что тропа, по которой уходит фигура, окрашена кровью. Но потом чаровница вдруг поняла, что это красные осенние листья. Таких листьев Астерет никогда не видела. И все же они казались ей знакомыми…

— Астерет! — Гил тронул ее плечо, и видение ускользнуло от провидицы, лишь запах осени стал еще более насыщенным. — Белгор сказал, что всем надо отдохнуть — у нас есть часов пять перед выходом.

— Спасибо, Гил.

Они спустились с крепостной стены. Олаф любезно предоставил Астерет свою комнату. Остальные воины разместились в общей спальне гарнизона.

Спустя отведенное время Олаф разбудил Белгора. Отряд пополнил запасы еды в гарнизона и готов был выступать.

— Да, не завидую я вам, но другого пути нет, — произнес Олаф. — Хочу пожелать вам удачи! Она вам пригодится, Белгор. И хорошо, что с вами элементалист, хоть он и такой зануда! — И начальник гарнизону подмигнул Барну.

— Это точно, — отозвался Барн. — Таких элементалистов, как Верден, еще поискать надо.

Верден опять нахохлился, вцепился обеими руками в посох, что случалось с ним при сильном волнении. Нордек только покачал головой. Белгор обнял на прощанье Олафа.

— Ну, вот ты немного и повеселел, ученик, — заметил воин. — Не надо предаваться отчаянию. Ты еще слишком молод для этого.

— Я постараюсь, учитель. И очень надеюсь, что Невендаар все же будет спасен.

Белгор кивнул, и отряд, покинув гарнизон, зашагал по дороге на юг. Они поглядывали в сторону удаляющейся границы, но все было спокойно. Солнце давно уже коснулось краем горизонта, по земле поползли длинные тени.

— Всевышний, будь благосклонен к нам, — прошептал Белгор, когда вечерний сумрак набрал густоты, и махнул соратникам рукой: — Что ж, пора сворачивать!

Глава 11 Амарантовый лес

Отряд свернул на восток. Солнце уже почти село в луговые травы за спинами путников. Впереди виднелись купы деревьев. Но местность была практически открытой и хорошо просматривалась. И вечерний сумрак служил отряду чуть ли не единственным прикрытием. Впереди показалась граница. Солнце, прощальными лучами еще больше вызолотило осенние леса эльфов. Путники приблизились к деревьям, и вот желто-рыжие листья сомкнулись над их головами. Под ногами зашуршала опавшая листва, и путники невольно замедлили шаг, стараясь ступать тихо и осторожно.

Несколько минут, и солнце зашло. Однако лес, словно впитав его последние лучи, еще некоторое время оставался светел. Наконец тихо опустились сумерки, ночь вступила в свои права. Но не темная, не беспросветная. Мелькали меж стволов звездочки светляков. Шумел в темно-золотых кронах ветер, тихо, убаюкивающе. Иногда с ветвей срывался лист и, медленно скользя в воздухе, подобно маленькой лодочке в невидимом океане, опускался на землю. Белгор и Нордек продолжали вести отряд в глубь леса, иногда останавливаясь и настороженно прислушиваясь. Но ничто не нарушало покой осенних рощ. Постепенно ровная местность сменилась низкими холмами. Когда время перевалило за полночь, Белгор повел отряд в одну из лощин. Там путники остановились на ночлег.

Огня они не разводили и почти не разговаривали. Астерет задумчиво разгребала рукой листву и все никак не могла добраться до земли. А листья даже в глубоких слоях не были тронуты гнилью. «Сколько же лет они падали на землю?» — подумала чаровница. Ее рука ушла в листву по локоть, и пальцы, наконец, достигли земли. Она осторожно повела ладонь, очищая землю от листьев, пригляделась. Под листьями притаилась трава, пока еще такая же желтая, как и все вокруг, никогда не видевшая солнца, но трава. Астерет замерла, пораженная этим открытием. «Эльфы так ждут весны… Неужели? Неужели это скоро случится? Все изменится? Но как?» Ее мысли вновь вернулись к Эрину и Дэлиан. Суждено ли им будет увидеть эту весну?

Астерет поуютнее устроилась на листьях, сгребла из них целую подушку себе под голову. На листве было мягко и тепло, словно она сохранила все, что когда-то ей было отдано солнцем. Астерет поглядела наверх. «Когда-нибудь с деревьев леса упадет последний лист, — подумала она. — Но когда это произойдет? Листва так густа, несмотря на то, что под ногами такой толстый слой опавших листьев… Как это странно. Может, какое-то волшебство?»

С этими мыслями она, наконец, заснула. Нордек и Белгор, оставшиеся бодрствовать, встав в первый караул, вглядывались в лес и изредка шепотом переговаривались.

Утро встретило путников туманом. Деревья золотыми островами плыли посреди молочно-белого океана. Впереди отряда шел Барн.

— Здесь какая-то тропа… — усатый стражник остановился и обернулся к командиру.

— Только этого нам не хватало, — проворчал Верден.

— Сходим с нее, — Нордек машинально тронул рукоять меча. — Не хотелось бы мне в самом начале перехода через лес встретиться со стражами троп.

Туман скоро разошелся. Брызнуло солнце. Минул день, а путники так никого и не встретили.

— Хоть бы нам повезло пройти этот лес, — пробурчал Верден.

— Не каркай, маг, — обернулся к нему Барн. — Как там твои элементали? Не засохли еще, не закаменели? Давно мы их не видели…

— Вот и радуйся, что ты их не видел, — насупился элементалист. — Кто тут каркает, это еще надо посмотреть…

Близился полдень, когда земля дрогнула под ногами путников, а позади послышался какой-то странный звук. Все как один обернулись и обомлели. На них, легко лавируя меж стволов, неслись три огромных единорога. Двое вырвались вперед, почти бесшумно опуская мощные копыта на землю, из-под ног искрами разлетались желтые кленовые листья. Грозные рога были устремлены на имперцев, посмевших нарушить границы Альянса. На третьем единороге скакал эльф, держа копье наперевес. Воины в один миг выхватили мечи. Верден взмахнул посохом, призывая элементалей.

— Сдавайтесь, имперцы! — крикнул эльф.

— И не надейся, — Барн крутанул мечом над головой мельницу, превратив на миг клинок в сверкающий диск.

— Вам не выстоять! — вновь крикнул эльфийский воин, и в это время единороги достигли отряда.

Но вперед уже вырвались каменные элементали Вердена. И только тут Белгор и Нордек заметили, что за эльфом следуют три грифона, заклинательница и пять всадников на единорогах.

— Белгор, знаешь, дружище, в этот раз я бы отступил, — заметил Нордек. — Не время сейчас проявлять геройство…

— А если впереди нас ждет нечто подобное?

— Береженого Всевышний бережет! Отступаем! — приказал Нордек. — А там узнаем, что нас ждет впереди…

И воины побежали. Барн с молодым Бигвилом подхватили нерасторопного элементалиста под руки. Гил взял Астерет под локоть. Белгор и Нордек замыкали бегущий отряд.

Элементали задержали единорогов. Сзади доносился шум битвы, гневный храп животных.

— Да, стар я уже стал для таких забегов, — хрипло сказал Нордек.

— Самое главное оторваться от врагов, командир, — крикнул Барн. — А если что, я лучше брошу элементалиста, и понесу вас. А то вот он совсем уже повис на мне…

— Да если бы не я…

— Я бы уже добыл себе рог единорога, — отозвался Барн.

— Тише вы, — Белгор на бегу осматривался. — Далеко мы не убежим, надо найти какое-нибудь укрытие, переждать.

— Укрытие? Ты шутишь? — Ноги Вердена давно уже летели по воздуху, как и тело мага. — У эльфов чутье, они вынюхают, где ты, лучше собак-ищеек!

— Значит, продолжаем бежать, пока можем.

Где-то далеко позади послышалось победное ржание единорога.

— Конец моим элементалям… — с убитым видом вымолвил Верден.

И путники, несмотря на усталость, прибавили ходу.

— Я слышу шум воды! Может, это поможет нам? — воскликнул Гил.

— Веди, юноша! — отозвался Нордек.

Деревья неожиданно закончились, беглецы вылетели на берег мелкой, но быстрой речушки и остановились как вкопанные. Однако не река заставила их остановится, а вид другого берега. Черные ветви склоняли к воде деревья, а ветер шумел в черной листве. Необычный лес взбирался дальше на высокий одинокий холм. И чем выше поднимался лес, тем больше изменялся его цвет. Черный переходил в черно-багровый, потом в красно-коричневый, а на самой вершине он становился пурпурно-красным. Путники, позабыв о погоне, взирали на необычный лес, открыв рот.

— Бетрезен побери мои глаза! — выругался Барн. — Неужели это?..

— Амарантовый лес, — закончил пораженно Верден.

— Амарантовый лес? Я думал, что это всего лишь сказки, — прошептал Гил.

— Я тоже, — Белгор положил руку на плечо юноши. — Про него столько страшных небылиц ходило. Когда я был ребенком, надо заметить, мало послушным, меня покладистым сделали только страшные истории об этом месте.

— Согласен с тобой, друг, — Нордек покачал головой. — Удивительное чувство, когда старые, забытые детские страхи оживают…

— Что будем делать, командир? — спросил Барн. — Если уж и вам, и мне не по себе, то думаю, остальным этот лес тоже мало нравится…

— Мне нравится, — подала голос Астерет, и на хрупкую девушку обратились взгляды всех воинов. — Но что такого ужасного в этом лесу? Разве он не красив?

Увидев удивление, непонимание и даже испуг в глазах могучих мужей, Астерет с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. Вот тебе новости — закаленные в боях воины боятся багряного леса.

— Ты что же, девица, ничего не слышала об этом лесе? — поинтересовался Верден, снова напустив на себя ученый вид.

— Нет.

— И он тебе, правда, нравится?

— Да. Он необычен, но ничего ужасного я в нем не вижу.

Верден только закатил очи долу. И тут вновь послышался звук погони — храп единорогов и бряцанье оружия.

— Из огня да в полымя! — Белгор глянул на Нордека. — Перебираемся через реку!

— Но Белгор! — протестующе воскликнул маг.

Однако воин, не слушая возражений, вошел в воду, за ним последовали Астерет и Гил. Нордек вздохнул и тоже ступил в реку. В итоге на берегу остался один Верден.

— Вы с ума сошли! — Верден беспокойно озирался — погоня была уже совсем близко.

— Одно наказание с ним! — всплеснул руками Барн. — Лезь в реку, старый дурак!

Верден побагровел от оскорбления, но тут на берег вылетел единорог. И Верден, подобрав полы своего одеяния, с неожиданным проворством поскакал по речным камням.

— И чего мы его тащили? — усатый стражник с досады аж сплюнул. — Носится как горный козел…

Верден последним выбрался из реки, а на противоположном берегу собралась армия врагов.

— Сдавайтесь, имперцы! — прокричал все тот же эльфийский всадник.

— Подойди поближе, а то тебя плохо слышно, эльф! — крикнул Барн.

Однако эльфы не торопились перебираться на противоположный берег. Единороги храпели и рыли от нетерпения копытами землю.

— Как хотите, имперцы! — крикнул эльф. — Но знайте, в этом лесу вам не будет спасенья!

Эльфийское войско развернулось. Так и не посмев перейти реку, оно исчезло в золотом лесу.

— Ну и дела! — Барн принялся крутить ус. — Если сами эльфы боятся этого леса…

— Так что же это за лес? — с нетерпением воскликнула Астерет.

— Амарантовый лес, — с важным видом стал пояснять Верден. — Это лес диких эльфов. Я бы даже сказал самых диких эльфов среди диких.

— Отличное определение, — фыркнул Барн.

— Ты слышала о диких эльфах?

— Мало.

— Так вот. Дикие эльфы не признают власть благородных эльфов. Но эти пошли еще дальше — они отказались от своего бога Галеана.

— Что? — поразилась Астерет. — Разве такое возможно?

— На самом деле, Астерет, — не дал заговорить Вердену Нордек, — все это не больше чем россказни…

— Да? — возмутился Верден. — А это, — он махнул рукой на лес. — Тоже россказни?

— Да уж, — протянул Барн. — Говорят, что в Амарантовом лесу живут самые жестокие среди эльфов. Любой путник, забредший сюда, будь то человек или эльф, из этого леса уже не выходит.

— Но почему они не признают Галеана? — спросил Гил. — Я об этом тоже никогда не слышал.

— Все эльфы скорбят по разрыву своих создателей. Но эти не просто скорбят — они не могут простить Галеану, что он отвернулся от своей возлюбленной, и винят его в последующих бедах, обрушившихся на Невендаар, в том числе и в том, что Мортис потом обратила часть эльфийского народа в нежить, — с ученым видом пояснил Верден.

— Они что же, поклоняются Мортис? — воскликнул Гил.

— Нет, конечно. Хотя… — Верден на миг замолчал, задумчиво оглаживаю свою бороду.

— Россказни об этом тоже ходят, — закончил вместо него Нордек.

— Значит, они темные эльфы? — полюбопытствовал Барн.

— Нет… По крайней мере я на это надеюсь.

Астерет же взглянула на Белгора и побледнела, когда воин хмуро ей кивнул.

— Похоже, нам с Астерет пришла на ум одна и та же мысль, — произнес Белгор. — Если все это не россказни, а не является ли наш случайный попутчик одним из этих эльфов?

Гил воззрился в удивлении на Белгора, а потом обнажил меч.

— Вряд ли наш знакомец сейчас здесь, — заметил Белгор. — Но нам надо продолжать путь. Уверен, враги еще наблюдают за нами и, возможно, надеются, что им удалось нас запугать и мы вернемся на их берег.

— Но мы не доставим им такого удовольствия, — отозвался Нордек.

И отряд ступил под черные ветви. Листья их были сухи, как пергамент.

— И что за небылицы ходят про этот лес? — спросила Астерет.

— Все истории, которые мы слышали о нем, — это сказки, которыми дети пугают другу друга — особенно страшно они звучат ближе к ночи. Ну и взрослые тоже за какую-нибудь провинность рассказывают, — пояснил Нордек. — Сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как пугали меня.

И он по памяти пересказал старую легенду…

Когда-нибудь опустится ночь и возникнет Амарантовый лес. Выйдут из него пять кентавров и пять энтов, проберутся в дом и украдут непослушного ребенка. Поведут его по алой тропе в лес. А листья в лесу багряные. Ибо поливают деревья кентавры кровью путников, нечаянно забредших в этот лес. Кровью наполняют они рога убитых врагами единорогов. Цвет крови впитывают листья леса. Непослушного ребенка ведут на вершину холма к самому старому эльфу-колдуну. А эльф тот провидец, но необычный. Взглянет он на любого и узнает, что тот делал в прошлом и что будет делать в будущем. И если ребенок раскаивается, старый эльф ничего ему не говорит, и стражи леса возвращают ребенка под утро домой. Но если нет, перед возвращением домой старец рассказывает ребенку его будущее. И пропадает у того несчастного вкус жизни, и это самое страшное наказание, ибо каждый миг он будет знать, что будет делать и куда пойдет и кто встретится ему на пути. Ну а если в будущем ребенок будет и дальше совершать проступки, колдун отдает его амарантовым паукам, и те высасывают всю кровь, которой и поливают лес. Его еще зачастую называют блуждающим лесом, ибо ни на одной карте его нет, а видели его во многих местах.

Нордек умолк, молчали его слушатели, впечатленные рассказом.

— Но все это, разумеется, полнейшая чушь! — произнес Верден. — Более того, инквизиторы, прознав про такие сказочки, объявляли рассказчика еретиком и отправляли на костер. Так что нынешние дети про это и не знают…

— Почему лес называется Амарантовым? — спросила Астерет. — Если не ошибаюсь, это красно-пурпурный цвет, но деревья с такими листьями находятся лишь на вершине холма.

— Ты права, — произнес Верден. — Амарантовый цвет символизирует любовь, бессмертие и вечность. Но то, что мы видим вокруг, — погибающие деревья. Живая сила леса осталась лишь на самой вершине. Остальной лес цвета марон — красно-коричневый, цвет скорби…

— И по кому скорбит этот лес? По Мортис? — Барн презрительно скривился.

— Лес скорбит по своему господину, — послышался голос впереди.

Отряд остановился. Астерет чуть не вскрикнула — среди красно-коричневых деревьев возникла фигура из ее сна, облаченная в длинные красно-пурпурные одежды. Лицо неизвестного было скрыто капюшоном. Воины схватились за мечи.

— Не стоит, вы все находитесь под прицелом моих лучников. И не важно, что вы их не видите. Зато они прекрасно видят вас.

Нордек и Белгор переглянулись.

— Мы всего лишь путники и хотим пройти через лес.

— За проход через этот лес вам придется заплатить, — ответил неизвестный.

— Надеюсь не кровью, как в тех страшилках? — поинтересовался Барн.

— Нет, кое-чем другим, — существо шагнуло к ним.

В руках у него был красно-коричневый посох, который венчал кроваво-алый рубин. Неизвестный откинул капюшон, и путники воззрились на него с изумлением. Это был эльф, волосы у него были седые — ни дать ни взять колдун из детской сказки. Однако Белгора, Гила и Астерет изумило другое. Старый колдун лицом был похож на их старого знакомого — темного эльфа. Эльф обвел отряд взглядом и остановил его на бывших путниках Эрина.

— Трое ваших путников останутся у меня. Остальных проводят до границ леса…

— Мы не бросим товарищей! — Нордек положил руку на рукоять меча.

— Тогда все вы останетесь здесь навсегда!

— Нет, мы пойдем с тобой! — вперед шагнула провидица.

— Астерет, что ты делаешь? — Гил схватил девушку за руку, потянул назад, но она вырвалась.

— Пойдем, Гил, — Белгор шагнул вперед и обернулся к Нордеку. — Встретимся на границе леса.

— Ты уверен? — Нордек нахмурился.

Белгор кивнул.

Эльф взмахнул рукой, и из-за деревьев выступил кентавр.

— Он проводит вас до границы. А вы, трое, следуйте за мной!

Эльф двинулся вверх по тропе, резко пошедшей в гору. Под ногами шуршали красные листья, летевшие на тропу откуда-то сверху. Вокруг по-прежнему были черные деревья. И Астерет подумала, что сейчас точь-в-точь повторяется ее видение. Только тогда она думала, что вокруг ночная темнота, а не чернота от необычных деревьев. Однако вскоре черные листья начали светлеть, став коричневыми. Потом красно-коричневыми. А затем превратились в тот самый амарант — яркий, пылающий, как свежепролитая кровь…

Тропа стала более пологой и, наконец, вывела на самую вершину холма. Здесь путникам предстал эльфийский замок — сросшиеся между собой стволы деревьев поднимались ввысь удивительной многоярусной башней. Ветви причудливо изгибались, образую в башне уровни, проходы, окна. Наверху амарантовой крышей раскинулся шатер из листвы. Перед замком эльф остановился и пытливо посмотрел на путников.

— Вы уже догадались… Да, я отец Эрина.

Гил в гневе выхватил клинок, но Белгор положил ему руку на плечо, сдерживая его пыл.

— Я знаю, юноша, тебе есть, за что ненавидеть моего сына…

— Откуда ты знаешь? — воскликнул Гил.

— Гил! — одернул юношу Белгор.

Эльф рассмеялся.

— Да, до меня доходили слухи о тех сказках, которые рассказывают об Амарантовом лесу в Империи…

— Значит, ты не тот старый эльф-колдун, который рассказывает неосторожному путнику его прошлое и его будущее и отнимает этим вкус к жизни? — спросил Белгор.

— Боюсь, все гораздо печальнее, имперец, — чело эльфа прорезали морщины. — Печальнее, конечно, для нас, эльфов… Я не представился — мое имя Дайин. Присядем. Моя история будет долгой.

Он повел посохом. Листва взлетела с земли, закружилась алым вихрем и слиплась в четыре кресла. Эльф сел первым. Путники осторожно последовали за ним, опасаясь, что легкие конструкции вновь рассыплются.

— Я помню самое начало времен, — начал Дайин. — Невендаар был еще молод, и ничто не нарушало мира. До тех пор, пока ангелы не посеяли вражду среди людей и не началась война. До тех пор, пока глупый бог гномов не убил нашего создателя… О, светлая Солониэль! Она отдала всю себя за спасение своего возлюбленного, отправившись за сердцем Галеана к Солнцу, не пожалела своей красоты и души… Вам ведь известно, что много лет она пыталась оживить своего возлюбленного, и наконец ей это удалось.

— Но какой ценой, — мрачно обронил Белгор.

— Она отомстила Вотану. И это было справедливо. Когда Галеан ожил, эльфы воспряли духом. Они верили, что Галеан с Солониэль вернут мир в Невендаар. Но случилось иначе. Наш бог оказался слаб, он отвернулся от Солониэль, не вынеся ее перевоплощения… И вновь народ эльфов охватила растерянность, а ожидаемая ими весна так и не наступила. И тогда самые отважные стали роптать. Они взывали к Галеану, умоляя его одуматься. Но он не отвечал на их молитвы. И тогда эти эльфы, видя, что Невендаар вновь погружается в пучину войны, отреклись от своего создателя. Они разрушили все святилища Галеану, оставив святилища Солониэль. И Галеан разгневался и проклял эльфов. Листья леса бунтовщиков окрасились в красно-пурпурный цвет, чтобы все обходили их стороной. Эльфам же Галеан сказал: «Вы обернулись к той, в которой больше не осталось жизни. Так пусть же и вас в жизни больше ничто не влечет!» И эльфы получили такой дар, который обернулся для них проклятием. Это было проклятое провиденье. Стоило такому эльфу увидеть своего сородича или любое другое разумное существо, он в один миг узнавал и его прошлое, и его будущее. Каждое такое существо становилось, как прочитанная книга, неинтересным. Лишь встретив других проклятых, провиденье отступало… Эльфы сначала не обращали внимания на этот дар, но потом они поняли всю тяжесть наказания Галеана. Наши сородичи, оставшиеся со своим богом, отвернулись от нас. Выходя за переделы Амарантового леса, эльфы быстро во всем разочаровывались. И жизнь в скором времени перестала их радовать, как и сказал Галеан. Многие из них, отчаявшись, покинули Амарантовый лес и ушли в сторону Алкмаара служить той, с которой наш создатель обошелся несправедливо. Другие медленно умирали, бессмертие обернулось медленным увяданием. Спустя столетия в Амарантовом лесу остался я один…

Путники в удивлении воззрились на Дайина.

— А как же лучники, которыми ты грозил нам? — воскликнул Гил.

— Их нет, юный имперец. Только пять кентавров и пять энтов служат мне…

— Совсем как в тех детских сказках, — пробормотал Белгор. — А ты такой же лжец, эльф, как и твой сын!

— Нет, — Дайин покачал головой. — Я вынужден был обмануть, чтобы поговорить с вами. Да и Эрин тоже вынужден лгать…

— Что-то я не заметил, что его донимали угрызения совести, — заметил Белгор. — Но продолжай же!

— Зачем? — вспылил Гил. — Нам надо нагнать Нордека. А его возьмем с собой пленником!

— Сядь, Гил. Нам надо выслушать до конца, — Белгор глянул на Дайина. — Уйти мы всегда успеем, а с Нордеком и стражами ничего не случится. Думаю, никто не будет поливать их кровью здешний лес.

— Я благодарен тебе, имперец. Ты мудр, — Дайин кивнул. — Итак, я остался в одиночестве. Но я был слишком упрям, чтобы позволить сломить меня этому чувству. Я все еще ждал восстановления справедливости. И верил, что когда-нибудь это произойдет. И вот однажды в моем лесе, спасаясь от инквизиции, оказалась эльфийка. Она была проклята одним из инквизиторов. Но как же я радовался этому — ведь мне не была известна ее судьба и я мог узнавать все от нее самой… В Амарантовом лесу она нашла укрытие. Мы подолгу беседовали. А потом произошло самое изумительное в моей жизни — мы полюбили друг друга. К сожалению, наше счастье длилось не долго. Проклятие убивало ее, и я ничего не мог с этим поделать. Но прежде чем она покинула мир Невендаара, у нас родился сын. Однако Галеан, видимо, не желал, чтобы я хоть сколько-нибудь был счастлив. Словно в насмешку надо мной судьба подарила мне сына, похожего на бога, от которого я отвернулся! Да, все эльфы немного похожи на своего создателя, но Эрин был как две капли воды похож на Галеана.

Астерет тихо вскрикнула. Так вот он, ответ! Неужели поэтому Мортис так стремилась завладеть эльфом? Дайин взглянул на провидицу и продолжил.

— Но я, вопреки воле Галеана, смирился с видом своего сына, и я любил его. Я лишь боялся, что проклятый дар передался и ему, ибо судьба сына оставалась от меня сокрытой. Я вывел его из Амарантового леса и спрашивал его об эльфах, попадавшихся на нашем пути. И он говорил, что знает о них все. Мои опасения оправдались — весь наш род был проклят. Я вернулся с сыном в Амарантовый лес, и отчаяние, которому я не поддавался, впервые завладело мной. Я помнил, как угасали эльфы, как мучительно они умирали. Но чтобы такая участь постигла моего мальчика! Пытаясь заглушить боль, я стал разговаривать с ним о лесе, об истории нашего народа. И вдруг понял, что тот проклятый дар нисколько не тяготит его. И он находит забавным, что в один миг ему открывается прошлое и будущее, как ларец с сокровищами. Он подрос, а потом стал часто уходить из Амарантового леса, чтобы благодаря своему дару узнать о ком-либо еще. И все же он оставался одинок. До тех пор, пока судьба не послала ему Дэлиан. Границы Амарантового леса тогда подступали к самому побережью залива, что на юге от Леминеса. Эрин услышал звуки битвы и спустился с холма. Ему предстало страшное поле битвы. И он обнаружил лишь одну живую эльфийскую воительницу. Она была без сознания. Эрин коснулся ее и вдруг понял, что ее судьба сокрыта от него. Он отнес Дэлиан в Амарантовый лес, излечил от ран. Девушка поправилась и покорила сердце Эрина. Однако мы не знали, что за проклятие лежит на Дэлиан… Пойдемте, я вам покажу.

Дайин поднялся. Путники последовали за эльфом. Он прошел за древесный замок. Спустился немного по тропе. Они оказались на поляне. С одной стороны деревья были ярко-красные. А с другой — черные. Взглянув в центр поляны, они поняли почему. Это было святилище Солониэль. Однако алтарь треснул, а статуя наполовину была обезображена. Некогда прекрасную белую фигуру почти наполовину сменил черный скелет. Вместо половины лица — оскал черепа, одна половина туловища показывала лишенные плоти ребра, одна рука и одна нога — тоже принадлежали скелету.

— Это был последний алтарь Солониэль во всем Альянсе, — тихо сказал Дайин. — Но и он почти перестал существовать. Магия святилища наполняла силой этот лес. Но когда алтарь стал разрушаться, Амарантовый лес стал гибнуть.

— Это произошло тогда, когда Эрин стал поклоняться Мортис? — спросила Астерет.

— Эрин никогда не поклонялся Мортис, — нахмурился Дайин. — Он всегда поклонялся Солониэль.

— Но я видела, как он поклонялся в святилище Мортис! — воскликнула Астерет.

— Да, я знаю, — ответил Дайин. — Но, поклоняясь Мортис, в действительности он поклоняется Солониэль. Вместо ужасного облика Мортис он видит образ прекрасной светлой богини. Ты же видела ее дух…

Астерет задумалась. Но потом все же кивнула.

— Тогда кто же разрушил алтарь? — спросил Белгор.

— Дэлиан. Ее прокляла Мортис… В тот самом сражении Дэлиан воспользовалась запретным магическим артефактом. И с тех пор она ступила на путь служения Мортис. Обнаружив алтарь Солониэль в Амарантовом лесу, она стала молиться. Но, сама того не ведая, она молилась Мортис. Это изменило статую и святилище и стало губить лес. Но хуже всего было то, что Дэлиан все больше влекло в земли Алкмаара к своей повелительнице. И однажды она исчезла из Амарантового леса. Эрин долго тосковал по своей возлюбленной, надолго уходил к заливу и смотрел на берег, где начинались проклятые земли Алкмаара. Однажды он заснул там, задумавшись о том, как вернуть Дэлиан. Тогда его схватил черный дракон, прислуживающий Мортис, и унес его в Альзонию. Там Эрин предстал перед Мортис. И она предложила служить ей. Но Эрин отказался. Сказал, что готов служить только Солониэль. И если богиня позволит, он приложит все усилия, чтобы вернуть ее первоначальный облик. Но Мортис сказала, что это невозможно и что, если он откажется служить ей, мир измениться и погибнет. Если же он поможет Мортис, в награду она вернет ему Дэлиан. Ведь Дэлиан нашла амулет нежити и по неосторожности использовала его, таким образом став на пути поклонения богини Смерти. Обратной дороги нет — очень скоро Дэлиан перейдет грань жизни и полностью станет ее прислужницей. Только если Эрин согласится помочь, она освободит ее от проклятия. И Эрин согласился…

— И чего же хочет Мортис? — поинтересовался Белгор. — Ты читаешь наше прошлое эльф. Ты знаешь о наших предположениях. Так что же в действительности потребовала от Эрина богиня смерти?

— Вы знаете — жизнь небесной посланницы… — Дайин тяжело оперся на посох. — Только… не он должен это сделать. Он должен подговорить инквизитора…

— Ферре?

— Наверное…

— Разве тебе не известно?

— После того, как Эрин побывал в Алкмааре, он вернулся совсем на короткий срок в Амарантовый лес. И все мне рассказал. Я хотел удержать его и убедить отказаться от служения Мортис. Но он отказался. Сказал, что, коли нет обратной дороги, он попытается стать в итоге не прислужником Мортис, а Солониэль… Ибо даже сейчас считает, что служит светлой богине. И он отправился в столицу Империи, считая, что проклятый дар предвиденья поможет ему…

— Что ж, вот мы получили ответы на вопросы, — заметил Белгор. — Но что ты хочешь от нас?

— Я прошу — верните мне моего сына! Без него Амарантовый лес погибнет. Моих сил уже не хватает, чтобы вернуть в него жизнь. Когда последний лист почернеет, я тоже умру…

— Это невозможно, — Белгор покачал головой.

— Твой сын убил моего отца! — воскликнул Гил.

— Вы не понимаете — все зло, которое он вам причинил, его вынудила совершить Мортис!

— Знаешь, если этим оправдывать поступки каждого, — нахмурился Белгор. — Впрочем, мы в любом случае ничем не можем помочь ему. Ты сам сказал — благодаря дару, он знает наше будущее, а значит, знает, чего ждать от нас.

— Не совсем, — произнес Дайин. — Я проклят, и он не увидел, что ваши судьбы пересекутся с моей судьбой.

— Любопытно, — заметил Белгор. — Но дальше-то что?

— Можно пойти еще дальше. Если кого-то из вас затронет проклятие — больше вы не позволите заглядывать ему в свое будущее, а значит, он не сможет предугадать ваши поступки.

— Проклятие? — Белгор не сдержался и расхохотался. — При всем нежелании приобретать проклятие, где же можно им разжиться?

— Я могу проклясть вас, — Дайин воздел свой посох.

Белгор и Гил невольно попятились.

— Погоди-погоди! Сперва расскажи, что за проклятие, и спроси все же нашего позволения.

— Ничего особо страшного. Это будет всего лишь проклятие Амарантового леса.

— Что это такое? — спросила Астерет.

— Окропив кровью лист любого дерева, можно призвать часть Амарантового леса и укрыться в нем. А поскольку лес недаром зовут блуждающим, то он в один миг может перенести вас за многие мили прочь от врагов.

— Очень интересно, только не очень похоже на проклятие…

— Похоже. Чем дольше вы будете оставаться в колдовской роще, тем больше она будет высасывать из вас жизненных сил.

— Вместе с кровью, надо полагать. А ведь, выходит, не так далеки были от истины детские сказки… — Белгор покачал головой. — При всем уважении к тебе, эльф, никто из нас не будет помогать ни тебе, ни твоему сыну. И видимо, Амарантовому лесу суждено сгинуть… Смирись. Твой бог Галеан, от которого ты отрекся, одержал победу.

Лицо эльфа дрогнуло, и на нем отразилась боль души. Астерет вдруг показалось, что он едва держится на ногах. И она шагнула к нему.

— Я готова нести это проклятие, — произнесла она.

— Астерет, что ты делаешь? — к ней рванулся Гил.

Прорицательница повернулась к нему.

— Мы оба стали на дорогу мести, Гил, — произнесла она. — Но ты никогда не достигнешь цели.

— Астерет! — Белгор подошел к ней. — Ферре есть кому отомстить, кроме тебя. Не делай этого!

— Это мой выбор, Белгор! Я согласна, Дайин!

— И ты будешь помогать тому, кто убил моего отца? — вскричал Гил. — Неужели ты поверила, что все, что делал Эрин, — все это по воле одной лишь Мортис?

— Оставь, Гил, — Белгор нахмурился. — Астерет, похоже, приняла решение и не изменит его.

Гил метнул гневный взгляд на эльфа, по лицу его скатилась слеза, и он убежал прочь с поляны.

— Прощай, Дайин, я… — Белгор шагнул вслед за скрывшимся Гилом.

Дайин повернулся к Астерет. Он достал клинок, подвел девушку к одному из амарантовых деревьев. Взял ладонь Астерет и сделал надрез. Кровь закапала на листья. А эльф стал читать заклятье, затем он махнул посохом, и Астерет окутало алое сияние.

— Лес запомнил тебя, — произнес Дайин, сорвал несколько листьев и дал ей. — Передай Эрину при встрече и скажи, что его отец ждет его. Соррей!

Из леса вышел кентавр.

— Отвези эту деву к ее спутникам и проводи их всех до границы!

— Да, повелитель, — кентавр поклонился.

Астерет не успела опомниться, как кентавр подхватил ее, с легкостью забросил на свою могучую спину и галопом помчался вперед. Исчез старый эльф с воздетой в знак прощания рукой, вырос и пропал эльфийский замок, замелькали красно-пурпурные листья, становясь все темнее и темнее. Когда деревья почернели, кентавр нагнал Белгора и Гила. Гил на Астерет даже не взглянул.

— Старый колдун все же добился своего, — сказал Белгор, глядя на прорицательницу. — Может, он расщедрится и даст своих кентавров, которые проводят нас до границы Альянса?

— Только до границы Амарантового леса, — ответил Соррей. — Но вы можете не беспокоиться. Эльфы, что преследовали вас, остались далеко.

— Далеко? Весь лес можно обойти за час.

— Амарантовый лес никогда подолгу не находится на одном месте, — объяснил кентавр. — Когда-то, когда тут было много эльфов, его нельзя было обойти и за день.

— И где же мы находимся теперь? — спросила Астерет.

Но кентавр лишь пожал плечами. Черные деревья расступились, и путники вышли на поляну перед золотистым лесом. Нордек и остальные стражи вскочили на ноги при их появлении.

— Ну, наконец-то! — Нордек взмахнул своими ручищами, как заработавшая мельница. — А то мы уже подумывали, что пора идти к вам на выручку.

Соррей ссадил с себя Астерет и скрылся в лесу. Путники только рты открыли от изумления. Только что был холм с колдовским красно-черным лесом, и уже его как не бывало. Ни одного амарантового листочка не осталось. Теперь вокруг на равнине раскинулся обычный желто-золото-алый лес Альянса.

— Хотел бы я знать, куда нас забросило, — пробормотал Белгор.

— О чем ты, друг? — Нордек все еще глядел в ту сторону, где еще недавно был холм. — Нам надо идти на северо-северо-восток, чтобы выбраться к Речному. Впереди должна быть река. Нам еще надо придумать, как перебираться через нее…

— Кентавр нам по пути рассказал, что Амарантовый лес переместился, только вот куда, непонятно…

— Что? — воскликнул Верден.

Элементалист все еще сидел на земле, борода его подметала листья. Он, опираясь на посох, поднялся. Листочки, застрявшие в его бороде, играли золотом под солнечными лучами.

— Ты шутишь, Белгор? — Нордек удивленно воззрился на воина. — Не хочешь ли ты сказать, что мы можем находиться в любом месте Альянса?

— Надеюсь, что нас не слишком далеко занесло от нашего предыдущего места положения. В любом случае нам надо придерживаться северного направления.

— Час от часу не легче, — Верден сокрушенно покачал головой. — А если мы оказались в Центральном лесу?

— Ох, чтобы там ни говорил Олаф, а лучше бы с нами не было этого старого ворчуна, — Барн метнул на мага убийственный взгляд.

— Что ж, на север так на север, — заметил Нордек. — Чего хотел от вас старый колдун?

— Чтобы мы вернули ему сына, — ответил Белгор.

— Кого?

— Наш недавний спутник, темный эльф, оказывается, его сын.

— Ну и ну! — воскликнул Барн. — А правда, что эльф-колдун может узнавать будущее и прошлое?

— Правда.

— Надеюсь, вам он не рассказал? — встревожился Нордек. — А то вон Гил выглядит совсем потерянным…

— Пожалуй, так и есть, — тихо прошептал Белгор. — Думаю, юноша потерял Астерет… Старый колдун упросил ее помочь ему…

— Дева, как ты согласилась? — громыхнул Нордек пораженно.

— Нордек, умоляю, тише! — Верден в ужасе воззрился на начальника стражи. — Или ты хочешь, чтобы сюда сбежались эльфы со всего Альянса?

Нордек, смущенный, умолк и выжидательно посмотрел на провидицу.

— Только так я смогу добраться до Ферре, — ответила Астерет. — И я, — она глянула в сторону Гила, — я никого не предала. Ферре — это не только моя месть. Уничтожив его, я сохраню жизнь многим несчастным.

Дело между тем шло к вечеру. Вокруг лес хранил молчание, и ничто не нарушало царящего вокруг спокойствия.

— Кажется, пахнуло рекой! — заметил Верден, вздернув свой длинный крючковатый нос.

Опустилась ночь, когда они вышли к полноводной реке. Сверкали звезды, отражаясь от спокойной поверхности.

— Всевышний благоволит к нам! — воскликнул Верден. — Должно быть, это Ледниковая река. Она выведет нас прямиком к Речному!

— Надо же, впервые вижу, чтобы Верден радовался, — буркнул Барн. — Не к добру это…

— Что ж, пройдем еще немного, — заметил Белгор.

Путники свернули налево, к западу, поднимаясь вверх по течению. Спустя час пути река изменила направление, устремляясь точно на север. И путники остановились и принялись устраиваться на ночлег. Верден, засыпая, даже замурлыкал под нос песенку. Стража недоуменно поглядывала на элементалиста, впервые видя его в таком хорошем расположении духа.

А утром всех разбудили вопли и проклятия Вердена.

— Бетрезен побери этого эльфийского колдуна и его Амарантовый лес! — кричал элементалист. — Куда он забросил нас, этот проклятый?

Спутники Вердена поднялись, продрали глаза, оглядываясь. Все оставалось на месте, как и вчера. Эльфийские леса, река… И лишь за рекой почти сразу от берега ввысь уходили горы.

Белгор достал карту, гадая, в какую сторону их занесло.

— Неужели это Фальген Хейм? — он указал на горные вершины. — А это Подгорная река?

— Похоже на то, — Нордек сделался мрачен. — За один час Амарантовый лес перенес нас на такое расстояние, которое нам за десять дней не одолеть…

Могучий воин как-то поник, сгорбился, словно на него в один миг навалился груз прожитых лет.

— Мы не успеем к Речному, — Белгор тронул за плечо. — Но сейчас мы ближе к конечной цели путешествия Ламберта. Мы в четырех, а то и в трех днях пути от храма Вознесения.

— Я боюсь, что Ферре доберется до моего сына раньше, чем мы успеем предупредить его.

— Не беспокойся за Ламберта. Ферре уже нападал на него, и Ламберт знает, чего ожидать от инквизитора, — и Белгор понизил голос. — Нам надо идти к храму и узнать, зачем нам послана Иноэль: спасти Невендаар или погубить, как сказал Ферре…

— Ты прав, друг, — Нордек кивнул. — Мы продолжаем путь и идем к храму Вознесения.

Элементалист открыл рот.

— Идем в земли гномов?

— С гномами мы не воюем, Верден, если ты забыл, — Барн хмыкнул.

— Но там же… зима!

Стража захохотала.

— Так ты боишься замерзнуть?

— Вот когда у тебя отморозятся пальцы на руках и ногах, а нос превратится в сосульку, я посмотрю, как ты будешь смеяться, Барн!

И элементалист опять нахохлился.

— Как же мы пойдем? — Нордек присоединился к Белгору и склонился над картой.

— Пойдем дальше вверх по течению. Здесь на карте обозначены ворота. Думаю, это Подгорный путь. Он выведет нас на другую сторону горы, а там до храма рукой подать.

— А я бы не стал на это надеяться, — заметил Верден.

— Это еще почему? — спросил Нордек.

— Ходят слухи о том месте, откуда из горы вытекает река…

— И какие же?

— Нам лучше обойти горы с востока или запада. Потратить пару лишних дней из-за этого, но не идти прямой дорогой через ущелье, пользующееся дурной славой.

— Ущелье? — Нордек нахмурился. — Ты можешь не говорить загадками?

— Говорят, давным-давно из Торгового моря по реке поднялись мерфолки. Он стерегут ущелье.

— От кого? — фыркнул Барн. — Кому может прийти в голову забираться в такую глушь?

— Когда-то в Фальген Хейме находились верфи гномов, — с важным видом начал объяснять Верден. — Там они построили свой флот, которым очень гордились. Но эльфы не позволили своим врагам завоевывать моря и вести торговлю. Они уничтожили верфи и корабли. Лишь несколько торговых судов удалось увести гномам вверх по реке, нагруженных разными товарами. И не просто товарами. Там были всевозможные изделия гномов из драгоценных камней и металлов. Все то, чем так гордятся гномьи умельцы и для создания чего они отдали годы жизни! Но эльфы не оставили без внимания бегство гномов и продолжили преследование кораблей. Тогда, когда река кончилась, гномы поняли, что суда слишком тяжелы и на них не успеть добраться до Подгорного пути и выгрузить свои сокровища. И тогда они решили затопить корабли. Их колдуны вызвали землетрясение.Земля разверзлась, поглотив главное русло реки вместе с кораблями… Теперь в том месте Ущелье тысячи водопадов. Река обрушивается со скал вниз, в провал. На дне провала — в узком, как клинок меча, озере и живут мерфолки. Они завладели теми сокровищами.

— Ничего себе история! — воскликнул Барн. — У меня аж мурашки по коже побежали.

Белгор и Нордек переглянулись.

— Будем обходить гору с запада — потеряем время, — сказал Белгор. — Если с востока — на нашем пути лежит эльфийский город Гларимиэль.

— Ага, а прямо пойдем — потеряем жизнь! — Глаза Вердена метали молнии.

— С чего ты взял? — удивился Нордек. — Мы же не собираемся отнимать у мерфолков гномьи сокровища…

— Они об том не знают. — Верден с неприступным видом скрестил руки на груди.

— Ничего, прорвемся, — фыркнул Барн. — В реку к ним мы лезть не собираемся.

Глава 12 Ущелье тысячи водопадов

Отряд двигался быстрым шагом вверх по течению. Путники время от времени поглядывали налево в сторону эльфийского леса. Но повода для тревог пока не было. Деревья тихо шумели, а других звуков из леса не доносилось. Справа неспешно катила им навстречу свои синие воды река. Изредка по ней проплывал оброненный лесом листок. Ярко-желтой лодочкой скользил он по волнам, крутился в бурунах и водоворотах у берега и снова продолжал свой путь. А если выплывал на стремнину, то, подхваченный течением, очень быстро исчезал из виду. Астерет смотрела на этот «лесной флот» и думала — куда прибьет его? Снова к родным берегам или же вынесет в море?

За рекой лес рыжими шапками накрыл предгорья Фальген Хейма. Лишь на самых высоких пиках лежал снег, словно напоминание, что когда-то эти горы принадлежали гномам.

А впереди, там, откуда текла Подгорная река, с каждым часом пути росла гора, надвигаясь на путников грозными скалами. Неимоверно огромная, с заснеженными вершинами и белыми полосами ледников меж отрогов, она все чаще приковывала взгляды изумленных людей. В Империи не было таких высоких гор, и путники взирали на приближающийся к ним пик как на какое-то чудо.

— И как гномы там живут? — произнес Барн. — Чай, не орлы, и крыльев у них нет. А вот Вердену будет там хорошо. Он уже показал, что умеет ловко прыгать с камня на камень, прямо как горный козел!

Стражники засмеялись. Элементалист опять весь взъерошился.

— Что-то ученик твой совсем запечалился, — шепнул Нордек Белгору. — Он так и не понял, почему Астерет решила помочь эльфу.

— Нет, и я сам до конца этого не понимаю.

— Отвлечь его надо. Хорошей тренировкой, — посоветовал Нордек. — Уже дня два не занимались на мечах.

На привале Белгор так и поступил. Однако Гил был рассеян, пропускал удары.

— Гил, все наладится, — сказал ему Белгор. — Подумай. Всего несколько дней осталось до того момента, как решится судьба мира. И если Иноэль действительно послана к нам как спасительница, ни тебе, ни Астерет не придется никому мстить…

— А если нет? — тихо спросил юноша.

— Тогда нам прежде всего придется думать о том, как сохранить Невендаар. Будь внимательнее, соберись — если Верден прав, мы приближаемся к более опасным местам, чем эльфийский лес.

— Хорошо, учитель. Прости меня.

Пролетели остаток дня и ночь. Они приблизились к горе настолько, что та заслоняла собой чуть ли не весь горизонт. Равнинная местность сменилась всхолмлениями. Кое-где среди леса высились скалы. Русло реки сузилось, течение сделалось стремительным. Подгорная река зашумела, забелела пенными волнами на перекатах. Но еще сильнее шумел приближавшийся к ним иной рокот.

Астерет чуть отстала и, задумавшись, глядела на алый кленовый листок, завертевшийся в водовороте реки. Выплыть листку не удавалось.

Воронка вдруг расширилась, и лист, скользнув по стенкам водяного смерча, ушел в глубину. Ночь вдруг опустилась на реку, и Астерет сперва не поняла, была ли это та самая Подгорная река или другая. Стены берегов ушли ввысь неприступными кручами, вода в русле стала непроницаемо-черной. Рокот заполнил все пространство вокруг. И вдруг Астерет увидела, как черные воды освещаются бледно-голубым пламенем и страшные существа с рыбьими хвостами вместо ног выходят на берег, бросаются на отряд. Происходит что-то ужасное, но все это заглушает рокот тысячи водопадов…

Астерет очнулась. Однако рокот не исчез, обернувшись рыком где-то позади нее. Провидица оглянулась и застыла — вынырнув из-под нависающей над тропой скалы, на нее скалился огромный матерый волк. Она не успела крикнуть, когда волк бросился на нее, но перед Астерет уже оказался Гил. Клацнули зубы, не поймав ничего, кроме воздуха, а из пасти вырвался жалобный вой, переросший в скулеж — меч Гил вонзился в шею волка. Истекая кровью, зверь пошатнулся, упал. Через миг рядом были остальные воины, но волк, похоже, был только один.

— Молодец, Гил! — Белгор хлопнул юношу по плечу. — Слава Всевышнему, осторожность вернулась к тебе. Астерет, не отставай больше. Гил, присмотри за нашей провидицей!

— Да, учитель, — кивнул Гил.

Отряд двинулся дальше. Астерет, смутившись, посмотрела на юношу.

— Гил, спасибо, что защитил меня, — произнесла она. — И я… Я хочу извиниться перед тобой. Я знаю, ты ненавидишь эльфа, но он — единственная нить, связывающая меня с Ферре…

— Неужели не найти другого пути? — нахмурился юноша.

— Ты не понимаешь… Этот путь подсказало мне видение. Этим нельзя пренебрегать.

— Но ты решила помочь врагу!

— Я только передам эльфу весть от его отца — ничего более… И если Эрин вдруг одумается и вернется в Амарантовый лес, для Империи будет только лучше.

Гил, все еще хмурясь, задумался. Но потом все же кивнул.

— Как бы там ни было, я верю, что справедливость когда-нибудь будет восстановлена. Пойдем, мы опять отстали от отряда.

— Спасибо, Гил.

Астерет нагнала Белгора и передала содержание своего видения. Отряд остановился.

— Так что же, нам теперь не идти в ущелье? — удивился Нордек.

Белгор же размышлял, поглядывая то в сторону ущелья, то эльфийских лесов.

— Не надо лезть в это ущелье, — произнес Верден. — Я ведь предупреждал! А тут сама судьба посылает знак…

— Боюсь, у нас нет другого выбора. — Белгор указал назад.

Путники обернулись и увидели, как по их следу по берегу реки идет эльфийский отряд. Единорог был на этот раз один, зато у эльфов было пять лучников с ледяными луками.

— Магические луки! — воскликнул Барн. — Побери меня Бетрезен, но наши доспехи нам не помогут, эльфы будут целить в открытые места и вряд ли будут промахиваться.

— Боюсь, нам придется испытать судьбу, Астерет, — сказал Белгор. — Идем быстро в сторону ущелья.

Отряд поспешил вперед. Верден, тихо ругаясь, то и дело оглядывался, смотря, не пора ли создавать элементалей и бросать их в бой. Но эльфы следовали за имперцами на приличном расстоянии, словно не особо стараясь их нагнать.

Берега реки набрали крутизну, встав вокруг путников неприступными стенами. А впереди висела какая-то туманная завеса.

Они подошли ближе и увидели, что два рукава реки в этом месте сливаются в единый поток. А дальше между этими рукавами разверзлась бездна, наполненная водяной пылью от срывающихся вниз ручейков и потоков, отделяющихся от рукавов.

— Невероятно! — произнес Верден. — Какая же она полноводная, эта река, если, потеряв большую часть себя в этой бездне, она все же доносит воды до моря! И почему расселина до сих пор не переполнилась?

— На эти вопросы у меня, Верден, ответов нет, — заметил Нордек. — Меня беспокоит другое. Как мы пойдем дальше? Берега стали слишком круты, и по ним мы не пройдем… А за нами топает отряд эльфов!

— Там есть тропа! — указал Гил. — И ступени!

На берегу, где сливались рукава реки, стали видны каменные плиты, оканчивающиеся вырубленной в скале лестницей.

— Но нам все равно придется перебираться через бурный поток! — Гил глянул на Белгора, тот на Нордека, а последний в свою очередь на элементалиста.

— Есть идеи, Верден? — спросил Нордек.

— Есть, если у кого-нибудь найдется веревка, — ворчливо отозвался маг.

— Конечно, есть, — отозвался Барн. — Я только и ждал, когда ты о ней спросишь.

Но Верден уже был занят делом, — взмахнул посохом, призывая элементалей.

— Ну и зачем нам каменные болванчики? — спросил Барн. — Они же камнем уйдут на дно!

Однако появившиеся элементали подхватили веревку, и один из них с легкостью перелетел на другой берег, натянув канат над потоком.

— Надеюсь, они не исчезнут, когда я буду перебираться. — Барн поплевал на ладони, растер и первый полез через реку.

— Астерет, ты сможешь? — спросил обеспокоенно Гил.

Девушка кивнула и последовала за Барном. Вскоре уже все оказались на том берегу. Последним вновь перебирался Верден, порой надолго повисая над бурлящей водой, и путникам казалось, что он вот-вот сорвется. Но маг медленно, но все-таки одолел реку. Эльфы к этому времени были еще в футах пятистах.

— Что ж, теперь поглядим, куда нам придется идти дальше, — заметил Нордек.

Они развернулись и посмотрели на лестницу. Узкими, крутыми ступенями она уходила вниз, в пропасть. Там на глубине полтораста футов у лестницы начиналось озеро. Точь-в-точь такое, как рассказывал Верден, узкое, словно клинок меча. Вода в нем казалась черной.

— Глубоко там, наверное, — заметил Барн.

На узких берегах ничего не росло. Только обломки скал да горы щебня громоздились вокруг.

— Спускаемся вниз! — скомандовал Белгор. — Если мы не хотим, чтобы видение Астерет сбылось, нам надо торопиться и успеть к концу ущелья до темноты.

Гил с Астерет легко побежали вниз по узким ступеням, за ними поспешили остальные. Барн приглядывал за топавшим последним элементалистом, подгоняя его.

Внизу оказалось не так мрачно, как это выглядело сверху. С шумом и ревом обрушивались с каменных стен сотни и сотни потоков воды. Одни срывались тонкой сверкающей струей, другие падали широким пенным водопадом, вздымая облака водяной пыли. Под ярким солнцем играли сотни радуг, раскинувшись цветными прозрачными мостками через все ущелье. Падающая вода достигала дна пропасти и устремлялась в озеро. Только оно, глубокое, черным разломом рассекавшее дно ущелья, нарушало величественную картину.

Окруженные с двух сторон водопадами, путники двинулись дальше. Верден оглядывался назад. У лестницы показалась фигура одного эльфа. Остальные, похоже, через поток решили не перебираться. Разведчик постоял несколько минут, глядя вслед имперцам, потом исчез и больше уже не появлялся.

— Надеюсь, они не последуют за нами по верху, — проворчал элементалист.

— Там нет тропы, — та, по которой мы шли, закончилась неприступными скалами, — напомнил Нордек.

— Кто их знает. Может, у них есть своя тайная тропка.

Однако эльфы больше ничем о себе не напоминали. Других спусков на дно ущелья не было, и путники понемногу успокоились. То и дело им приходилось перепрыгивать через ручьи. Через широкие потоки зачастую были перекинуты каменные плиты или деревянные мостки.

— Хотелось бы мне знать, кто их здесь положил, — заметил Белгор.

— Смотрите! — воскликнул идущий впереди Гил.

Впереди показалась какая-то темная бесформенная масса, перегораживающая путь. И лишь когда путники подошли поближе, они поняли, что перед ними возвышается громада двух кораблей, лежавших на боку и сцепившихся друг с другом мачтами. Один лежал на суше, а корма второго полностью ушла под воду. Дерево обшивки почернело и почти полностью прогнило, в ней зияли провалы.

— Придется лезть через эти дыры, — заметил Белгор и обнажил меч.

— Верден, посвети! — попросил Нордек.

Элементалист зажег свой сапфир на посохе, и отряд осторожно двинулся в темное нутро корабля. Синий свет расползся по трюму, высвечивая какой-то хлам, обломки ящиков и бочек.

— И никакого сокровища, — вздохнул Барн.

— Даже если оно нам попадется, его нельзя трогать, — сказал элементалист.

— Да нет тут никаких мерфолков, — махнул на него стражник. — Они живут в море, далась им эта затерянная в горах лужа!.. Бетрезен их побери!

Барн споткнулся обо что-то, пролетел через весь трюм, ударился в стену и пробил ее. А в путников брызнули золотые монеты.

— О Всевышний! — воскликнул Верден, выбирая из бороды застрявшие в ней монетки и швыряя их на пол с отвращением.

— Там еще есть! — воскликнул Барн. — Маг, огня!

Верден шагнул вперед, вытянув посох, и в открытой Барном комнате они увидели горы сокровищ. Там были и украшения, и посуда, и доспехи с оружием — все из золота и серебра, украшенные драгоценными камнями. Завороженные сиянием ограненных алмазов, рубинов, сапфиров и изумрудов, путники стояли несколько минут.

Белгор прокашлялся.

— Друзья, как бы мне ни хотелось отрывать вас от этого дивного зрелища, но нам надо торопиться.

— Мы уйдем и все так и бросим здесь? — воскликнул Барн, набрав целые горсти ожерелий, камней и монет.

— Да, Барн. И тебе придется оставить здесь все до последней монеты! — Нордек кивнул.

— Если не хочешь призвать на нас гнев мерфолков! — Верден ткнул посохом в сторону стражника.

Барн бросил сокровища, пробормотав что-то нелестное по поводу элементалиста и его мифических рыб.

Гил между тем нашел старую полусгнившую лестницу. По ней, чуть ли не рассыпающейся под ногами, они выбрались на палубу, почти отвесно наклоненную к земле. Дальше они стали осторожно карабкаться по обломкам мачт. Так перебрались на корпус корабля. А с него они уже съехали на землю.

Тени стали опускаться в ущелье. Потухли радуги над водопадами с той стороны, по которой шли путники. А пенные шапки на другой стене ущелья окрасились в розово-сиреневый цвет заката.

— Поспешим же! — Белгор устремился вперед. — Скоро солнце сядет, а конца ущелья еще даже не видно.

Гора разрослась до невероятных размеров, заслоняя собой северную часть небосвода. Из-за этого казалось, что вот-вот и близок конец пути. Но ущелье не кончалось. Исчезли последние радуги, погасли лучи солнца. Откуда-то подул ветер, сдувая на путников водяную пыль, так что вскоре все промокли и продрогли. Верден не сдержался и громогласно чихнул. И только шум водопада приглушил его чих.

Небо над их головами наливалось синевой, и вскоре на нем засияли звезды. И вдруг откуда-то сзади послышался странный звук. Они обернулись. Черным силуэтом на фоне темно-синего неба, задевая крыльями склоны ущелья, на них летел дракон. Верден выставил посох, читая заклятие, но прежде чем он успел закончить его, дракон пронесся мимо и растворился на фоне такой же черной горы. В воздухе остался висеть запах тления и гнилого болота…

— Астерет, это то, о чем я думаю? — спросил Белгор, сжимая в руке обнаженный меч.

— Уверена, это Эрин, — едва слышно произнесла Астерет — сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. — Но я… Я не видела в своем видении, что он появится здесь, но…

— Можно не сомневаться, что за этим последует, — мрачно обронил Белгор.

— Стоит ли теперь спешить к выходу из ущелья? — спросил совсем выбившийся из сил элементалист.

— Нужно! Здесь мы в западне. Живее!

Ночь окутала землю. Широкой зеркальной лентой меж крутых берегов вилась река, спокойная гладь которой была усеяна небесными звездами. Дракон почти не махал крыльями, попав в стремительный восходящий поток ветра. Эрин, охватив одной рукой шею дракона, задумчиво смотрел вниз на реку.

— Где они? — спросил дракон.

— Уже недалеко от выхода из ущелья, — ответил эльф.

Послышался рокот падающей воды. Мелькнула река, разделившаяся на два рукава, и дракон полетел над кипящей бездной. Водяная пыль от водопадов вздымалась ввысь и достигала дракона. Эрин провел ладонью по щекам, растирая мелкие капельки и омывая лицо. Запах реки принес свежесть, почти разогнав зловонное облако, окружающее дракона. Эльф глубоко вздохнул, на миг закрыв глаза, и нахмурился.

Мелькнули в серой водяной пелене черные громады кораблей. И вот впереди показалась синяя точка, через минуту выросшая в ярко пылающий кристалл на посохе элементалиста. Джарус взмахнул несколько раз крыльями, снижаясь, пронесся над отрядом, задевая кончиками крыльев срывающиеся со скал потоки воды, и вновь чуть поднялся выше. Эльф чуть склонился, окидывая отряд внимательным взором.

— Есть такие дороги — назад не ведут… — задумчиво произнес он. — А это как раз одна из них…

Черной громадой на них надвигалась гора. Джарус вновь заработал крыльями, останавливая свой стремительный полет и снижаясь. Он опустился на каменную площадку под отвесным склоном горы. Рядом лежала искореженная створка огромных металлических ворот. Другая створка висела над пропастью, держась только на нижних петлях, похожая на высунутый из зева пещеры язык. Лестница, вырубленная в скалах, поднималась от площадки на берегу озера к самому входу в пещеру. Подгорная река вырывалась из тоннелей, устроенных по бокам ворот, шумела где-то далеко наверху.

Эрин сошел с дракона, приблизился к краю пропасти. Во тьме еще можно было разобрать еще более темные мачты, торчащие из озера. Здесь, зацепившись за прибрежные скалы, висели в воде остовы четырех кораблей. Остальные лежали в черноте на недосягаемой глубине.

— Ты вновь будешь нырять? — полюбопытствовал Джарус.

— Нет.

Эльф повел пальцами по воздуху, за ними потянулся алый светящийся след, сорвался с руки тонкой юркой молнией и скользнул в глубины озера. А когда молния достигла дна, по провалу прокатился гром, всколыхнулись его воды и волны плеснули на берег.

— Я призываю короля мерфолков — Офина! — прокричал Эрин.

Какое-то время ничего не было слышно, кроме рокота водопадов. Но вот вода перед эльфом забурлила, осветилась голубым светом. Выплыли два стража-тритона. Каждый держал в одной руке факел, в другой — обнаженный меч.

За ними всплыла фигура более могучего мерфолка, голову его венчал золотой шлем, и доспехи тоже были украшены золотом, в центре которых был выложен рубинами герб — кракен, опутывающий щупальцами корабль.

— Ты посмел нарушить наш покой, — прошипел король мерфолков. — Как ты посмел пустить в наши воды свою молнию?

— Это совсем слабенькая молния, Офин, — отозвался эльф. — Совсем ничтожная по своей силе, способная лишь пробудить вас, а не погубить…

Эрин сделал паузу. Бледно-голубое лицо Офина налилось синевой. А потом король-тритон заметил Джаруса. Ноздри тритона дрогнули, и мерфолк всем своим видом выказал отвращение.

— Ты грозишь мне, прислужник Мортис?

— Я служу Солониэль, — хмуро бросил эльф.

— Солониэль больше нет! Есть только Мортис.

— Ты ошибаешься, Офин. Светлый дух все еще жив в той, которая наводит ужас на весь Невендаар.

Синие рыбьи глаза мерфолка уставились на эльфа.

— Я знаю, почему ты так думаешь, — протянул Офин. — Ты из тех безумцев-эльфов, отвернувшихся от Галеана и проклятых им и в итоге оставшихся без своего бога.

— Вы тоже оказались без своей богини, — заметил Эрин. — Но в отличие от нас вы никогда не пробовали ее вернуть.

— Потому что это невозможно.

— Возможно. Вместе с Солониэль вы утратили не только свою богиню — вы утратили веру. Но грядут перемены, Офин.

— О чем ты?

— Вы так глубоко погрузились в воды своего озера, что уже не ведаете, что творится в Невендааре! Разве ты не посылаешь время от времени гонцов через скальный туннель, соединяющий озеро и Подгорную реку, к своим сородичам, оставшимся в океане?

Офин вздрогнул и невольно отпрянул от берега. Стража его, встревожившись, направила мечи на эльфа. Опомнившись, Офин остановился.

— Ты видишь мою судьбу, проклятый эльф?

— Твою и всего твоего народа. Я вижу страшные молнии, пронизывающие водяную плоть озера, ударяющие в скалы. И вижу, как окончательно обваливается русло реки, погребая разлом и засыпая спасительный туннель…

— Твои молнии? — Бледно-голубые руки мерфолка легли на грудь, закрыв ее перепончатыми ладонями кракена.

Эрин дернул плечом и не ответил.

— Чего же ты хочешь от нас?

— Я хочу, чтобы вы вновь поклонялись Солониэль. Восстановили ее святилища, молились на ее алтарях. И передали это сородичам во всех морях.

— Это все?

— Нет. Вы должны подчиниться мне…

— Но ты!..

— В качестве доказательства своей преданности вы должны кое-что сделать прямо сейчас. По озерной тропе к горным воротам идет отряд имперцев. Уничтожьте его.

— Всех?

— Кого сможете — судьбой предначертано некоторым из них погибнуть в другом месте. И битву в Ущелье тысячи водопадов они запомнят до конца жизни… Так ты согласен, Офин?

— Ты говорил о переменах в Невендааре… Что это за перемены?

— На землю послана небесная дева. Ее цель — уничтожить мир.

На синем лице Офина промелькнули изумление и ужас.

— Но почему?

— Невендаар даже сейчас, погруженный в пучину войн, по-прежнему служит предметом зависти ангелов…

— Эти ангелы когда-то и осквернили своим низким чувством наш мир! — воскликнул мерфолк.

— Только вернув веру и возродив нашу богиню, мы сможем противостоять им.

Офин всмотрелся в лицо эльфа. Затем покорно склонил голову.

— Я сделаю, как ты хочешь. Как твое имя?

— Эрин. — Эльф протянул мерфолку гранатовое ожерелье. — Призовешь меня, когда понадоблюсь.

Офин принял ожерелье, прошипел что-то стражам, и все трое нырнули в глубину, вспенив хвостами водную гладь. Эрин поглядел, как исчезает, растворяется в черноте голубой свет колдовских факелов.

— Что ты в действительности видел в судьбе этого мерфолка? — спросил Джарус.

— То, что он подчинится. Мне лишь оставалось придумать, чем запугать его…

Дракон захрипел, и эльф понял, что Джарус так смеется.

— Меня радует, что после смерти у тебя сохранилось чувство юмора, — заметил эльф. — Это обнадеживает…

— Как раз наоборот, лишь после того как умер, я стал понимать шутки.

Эльф криво улыбнулся и достал из сумы мешочек с рунами.

— Что ж, сейчас мы тоже немного повеселимся…

Нордек, замыкая отряд, вместе с Барном тащил под руки шатавшегося от усталости старика-элементалиста.

— Уже совсем близко! — успокоил его капитан.

— Бросьте меня здесь! — ныл Верден.

Голова его опустилась на грудь и безвольно моталась из стороны в сторону, а борода, достающая до земли, мела речной песок.

— А вот и бросим к Бетрезену в озеро! — ругался Барн, и горячий пот катился по лицу стражника. — А то сами не доползем…

Барн насторожился. Откуда-то донесся странный переливчатый звук, набирающий силу и перекрывавший шум водопадов.

— Что это еще такое? — Нордек остановился.

Замер и весь отряд. Элементалист повис на плечах стражников, закрыв глаза и что-то бормоча себе под нос. Вдруг он смолк и прислушался. Глаза его широко распахнулись от страха.

— Это русалки! — воскликнул Верден. — Их пение…

Не успел он закончить, как звук усилился. В удивительных голосах словно смешались звуки ветра, плеск волн, чудный звон монет и поднятых с глубин сокровищ, чистые и сладострастные голоса дев. Барн высвободился из-под руки элементалиста и шагнул во тьму.

— Барн, вернись! — Белгор бросился вслед за стражником, сбил с ног. — Что делать, Верден?

— Залепить уши глиной!

— Но тогда мы не услышим друг друга! — Нордек выпустил элементалиста и склонился к земле. — Да тут одни камни и песок!

Белгор дал несколько пощечин Барну, приведя наконец усатого стражника в себя.

— Убираемся отсюда, пока они не зачаровали остальных!

Барн, побледневший, поднялся, вновь подхватил элементалиста, и отряд понесся прочь. Однако пение русалок не прекращалось и еще больше приблизилось. И вскоре у самого берега свет от посоха элементалиста осветил голубоватые фигуры. Русалки, опираясь руками о берег, высунулись из воды, выставив обнаженный торс, улыбаясь и призывно размахивая руками. Самый молодой стражник вдруг остановился и побежал к ним навстречу.

— Бигвил, стой! — крикнули одновременно Нордек и Белгор.

Но юноша уже прыгнул в озеро. Взметнулись в сапфировом свете покрытые чешуей хвосты, полетели брызги пены. Голова сиявшего от счастья Бигвила показалась над черной водой. Но скоро улыбка на его лице сменилась ужасом. Руки вынырнувших подле него русалок легли ему на плечи и голову и увлекли Бигвила под воду. К озеру метнулись остальные стражники.

— Стойте! — хрипло закричал Верден. — Ему уже ничем не помочь, они уволокли его на самое дно… Прочь отсюда!

Отрезвленные гибелью товарища, воины поспешили дальше. Астерет все это время лихорадочно искала на берегу кусочки глины и наконец что-то нашла. Она подбежала к каждому и дала по небольшому липкому комочку.

— Дева, будешь нашими ушами, — произнес элементалист, залепляя себе уши. — На женщин, хвала Всевышнему, колдовство русалок не действует.

И отряд поспешил дальше.

— Гил! А где Гил? — воскликнула Астерет, но ее уже никто не слышал.

Огонек посоха элементалиста удалялся, и вдруг провидица в последних алых отсветах вечерней зари увидела юношу, склонившегося к самой воде. Русалка оплела руками его шею и уже тащила к себе. Выхватив кинжал, Астерет метнулась вперед, почти не глядя, ударила мерфолка. На нее брызнула голубая кровь. А русалка, выпустив Гила, с шипением нырнула в воду.

— Гил! — Астерет потормошила юношу. — Гил! Да очнись же!

Она замазала ему уши глиной, дала несколько пощечин. Но юноша так и застыл на коленях у самого края озера с блаженной улыбкой на лице. И с новой силой послышалось пение. Астерет в отчаянии огляделась. Огонек колдовского посоха едва виднелся, а в отряде до сих пор не заметили их отсутствия.

— Гил! — Слезы хлынули из глаз Астерет, и она коснулась губами щеки юноши.

Задеревеневшие, холодные, как у утопленника, губы Гила дрогнули.

— Астерет? — прошептал он. — Что… что ты делаешь?

— Спасаю тебя. — И провидица отвесила ему со всей силы пощечину.

Гил подскочил на месте, окончательно придя в себя.

— Я тебя не слышу. — Его рука потянулась к ушам, но Астерет перехватила ее, показала в сторону готового совсем потеряться синего огонька и потянула Гила за собой.

Они побежали, спотыкаясь в темноте. Астерет больно ударилась о скалу, содрав кожу на коленке. Слезы брызнули у нее из глаз, но она не замедлила бега, сжав губы и чувствуя, как кровь течет по ноге. Через несколько долгих минут, показавшихся вечностью, они наконец нагнали отряд.

Но мерфолки, потерпев неудачу с русалками, предприняли еще одну попытку остановить беглецов. У Астерет едва не остановилось сердце от ужаса, когда черные воды озера засияли голубоватым светом. Десятки тритонов поднимались из пучины, освещая дорогу магическими, не гаснущими в воде факелами. Высунув из воды торсы в доспехах, покрытых зеленоватой пленкой мельчайших водорослей, мерфолки направили на имперцев обнаженные мечи. Ударили о воду чешуйчатые хвосты, вспенив озеро, и выбросили своих владельцев на берег. Все новые и новые мерфолки окружали замерший в растерянности отряд.

— Принимаем бой, но продолжаем прорываться к выходу из ущелья! — прокричал Белгор в ухо Нордеку.

Тот расслышал, кивнул и передал по цепи дальше. Первые ряды мерфолков ринулись в бой и сшиблись с вызванными Верденом элементалями. Белгор, Нордек и Гил рванулись вперед, прокладывая отряду дорогу. Четверо стражников во главе с Барном прикрывали отступление. В центре отряда Верден, в котором словно открылось второе дыхание, управлял элементалями и разил синими молниями все новые и новые ряды тритонов. Казалось, бесконечные ряды тритонов стали редеть, волнами откатываться от атак имперцев и каменных элементалей. Послышались всплески — кое-кто из врагов предпочел вернуться в озеро.

— Кажется, прорвемся! — прошептал Белгор.

Но тут еще ярче осветились озерные воды. Сверкнул золотом появившийся над водой шлем, бирюзовые искры пробегали по воздетому мощному двуручному мечу. Сам Офин вновь повел своих воинов в бой.

— За нашу богиню Солониэль! — шипением расползся по рядам мерфолков призыв их короля.

— Ваша богиня давно мертва! — вскричал Верден и воздел посох.

Но ударили алые молнии и в крошку разнесли его элементалей, больно ударив в незащищенные места воинов. Астерет едва успела отвернуться. Каменный осколок обжег ей щеку. Закричал один из стражников, упал, прижимая руку к вытекающему глазу — из глазницы торчал каменный шип. Верден застыл, так и не создав других элементалей. Поток тритонов оживился, хлынул в образовавшуюся брешь. Верден взмахнул посохом, сметя первые ряды ярко-синей молнией, но следующие ряды нахлынули на него.

— Верден! — заорал Нордек, потом, вспомнив, вынул из ушей глиняные затычки.

— Астерет! — Гил рванулся вперед.

Поток тритонов поглотил элементалиста. Посох вспыхнул и погас, затерявшись среди чешуйчатых тел. Провидица отступала, выставив кинжал, пока не уперлась спиной в стену скалы. Сверху на нее широким потоком падала ледяная вода. Кольцо мерфолков сужалось. Гил тщетно пытался прорваться к девушке. И вдруг порыв гнилого ветра дохнул на них. Из тьмы вырвался Джарус. Лишенная одного когтя лапа подхватила прорицательницу. Дракон захлопал крыльями, окатив всех брызгами, рванулся ввысь и растворился в ночи.

— Астерет! — в отчаянии закричал Гил.

— Командир! — заорал Барн. — Уходите! Мы задержим их!

— Барн! Прорывайтесь к нам!

— Уходите, Бетрезен вас побрал! — рявкнул Барн. — Имперская стража еще и не на это способна!

И его меч закрутился сверкающим диском. Нордек ринулся было туда, но толпы мерфолков отделили его от сгинувшего элементалиста и отчаянно бьющихся стражников.

— Нордек, у вас есть цель поважнее! — крикнул Барн и упал, сраженный мечом вырвавшегося вперед Офина.

Армия мерфолков издала победный клич. Волна тритонов одного за другим поглотила стражников.

Белгор, Нордек и Гил из последних сил заработали мечами. И вот перед ними оказалась каменная лестница. Отбив атаку, они бросились к пещере. Волна тритонов накатилась на лестницу и отхлынула — Офин дал приказ отступать. Мерфолки, позабыв об имперцах, нырнули в озеро.

Трое воинов застыли у Подгорных ворот, тяжело дыша, едва сдерживая ярость и боль потерь. С этой высоты они взирали, как угасают в глубинах озера синие огни. Обессилевший Гил сполз по стене, устремив застывший взгляд в черное небо. Белгор и Нордек опустились рядом, закутались в плащи. Идти дальше ни у кого не было сил.

— Он унес ее, Белгор, — прошептал юноша.

— Эльф ничего ей не сделает…

— А если он обратит ее в нежить?

— Вряд ли это ему нужно, — успокоил его Белгор.

— А что ему тогда нужно?

— Ваш темный спутник мастак на сюрпризы, — мрачно произнес Нордек. — Эх, будь я на твоем месте, Белгор, да зная, чем все кончится, я бы плюнул на благородство да прирезал бы эльфа, когда тот был ранен.

— Как бы там ни было, прошлого не вернешь. Дождемся рассвета и продолжим путь.

— Через пещеру?

— Может быть, а может, и там. — Белгор махнул рукой в сторону ворот.

Его товарищи посмотрели на оторванную створку и увидели, что сразу за ней уходит в горы узкая тропа.

Глава 13 В горах Тимории

Неудача за неудачей…

Ферре яростно взирал на Большую луну, заполнившую все пространство окна. Инквизитор сидел в неудобном дубовом кресле, вытянув ноги и сцепив руки в замок. Догорела на столе свеча, и комната погрузилась полумрак. Лишь лунный свет расчерчивал пол и часть стены бледными квадратами. Тускло поблескивал брошенный на столе крест-меч с еще алевшими на лезвии, не счищенными полосами крови.

Ферре был мрачен как никогда. Белгор и Нордек ускользнули от него. И как он радовался, когда нагнал отряд Ламберта. Но радость эта скоро прошла. Инквизиторам отряд отважного рыцаря оказался не по зубам. Вновь и вновь Ферре предпринимал попытки отбить небесную посланницу.

И как кошмарный итог этих провалов — смерть Верховного инквизитора Иоганна. Его место занял Себастьян, и сам Ферре, несмотря на свои ошибки, оказался на следующей ступени. Но сейчас это не грело его душу. Себастьян отдал приказ захватить и доставить Иноэль целой и невредимой. Но у Ферре с нежитью была иная договоренность…

И новые попытки одолеть отряд капитана имперской гвардии Ламберта…

И вдруг, когда Ферре совсем перестал верить в успех предприятия, — пришла удача! Небесная посланница наконец оказалась в руках инквизиторов! Но Ферре, находившийся в одном шаге от Иноэль с крест-мечом в руке, засомневался и так и не осуществил желание темного эльфа, побоявшись нарушить приказ Себастьяна.

Роковая ошибка…

Армия инквизиторов, которой командовал Эбек, была нагнана объединившимися отрядами имперцев и эльфов. Нагнана, разбита и уничтожена! Вместе со своим главой, вместе со своим главой! А Ферре еле унес ноги, позабыв о магическом кольце, врученном ему темным эльфом.

Что ж, Ламберт дорого заплатит за то, что связался с эльфами! Инквизиция уже объявила его еретиком. Но только что в этом проку, если отвага капитана гвардии значит больше, чем численное преимущество инквизиторов.

Но только пока…

Ферре вернулся в один из замков инквизиции, собирая все новые и новые отряды. Перед ними Ламберт уже не устоит, даже в союзе с эльфами.

И вновь мысли Ферре вернулись к приказу Себастьяна. Пожалуй, пришло время поведать новому Верховному инквизитору, что небесную посланницу надо уничтожить. И если Себастьян подтянет свои силы, победа будет за инквизиторами. Власть, ускользающая от них, как юркая змея, будет принадлежать им. И тогда никто больше не сможет помешать планам инквизитора. Ни небесные посланники, ни гвардия императора, ни сам Мередор.

В дверь постучали, и на пороге возник Миздор.

— Армия собрана, господин. Можно выступать!

На вершине одного из горных пиков жарко пылал костер. Из черной мглы вылетали белые хлопья снега и таяли над пламенем. Вьюга царила за пределами огненного круга. Завыла, словно злясь, что не может пробиться к огню. И лишь снежинки, как брызги, летели из ее воющей ледяной пасти. Эльф стоял у костра, и лицо его пылало от жара.

— Чего мы ждем? — спросил Джарус. — Тебе стоит преподнести урок инквизитору. Он не может исполнить поручения.

— У него еще пока есть время.

— Несколько часов, по-твоему, означает, что есть еще время? Они уже совсем близко от храма!

— Я знаю. — Эрин склонился над лежавшей у костра девушкой.

Эльф долго смотрел ей в лицо, о чем-то задумавшись. Потом нашел в суме зелье, влил его прорицательнице в полуоткрытый рот. Астерет судорожно вздохнула, открыла глаза и, увидев перед собой эльфа, резко села и отпрянула от него. Эрин поднялся, отступил.

— Где Белгор, Гил, остальные? — выдавила она.

— Белгор, Гил и Нордек на пути к храму Вознесения. Им суждено погибнуть совершенно в ином месте, нежели в Ущелье тысячи водопадов.

— Верден, Барн, стражники… Это ведь твои молнии уничтожили каменных элементалей?

— Не думай, что Офин не обошелся бы без моей помощи.

— Офин?

— Король мерфолков. Он одержал победу. Я всего лишь ускорил события. И для элементалиста, и для стражей все кончилось бы точно так же.

Астерет прижала ладони к лицу. Сквозь пальцы заструились слезы. Эльф молчал, дожидаясь, пока провидица успокоится.

— Чего ты добиваешься, Эрин? — Астерет взглянула на эльфа.

— Ты знаешь.

— Знаю что? То, что твоя цель Ферре? Или все же убийство Иноэль? Ферре в пыточной рассказал Белгору, что небесная посланница должна уничтожить Невендаар!

— И это так, — ответил эльф. — Если ее не остановить, Невендаар обречен.

— Я не верю тебе!

Эльф нетерпеливо дернул плечом, протянул обе руки к огню.

— Иноэль превратилась в ценный приз, став очередным предметом раздора в нашем мире. За ней уже охотятся и эльфы, и Легионы Проклятых. Только, пожалуй, одни гномы не у дел.

— Зачем она им?

— Инквизиции в лице Себастьяна нужна сила ангела. Ну, а если не удастся получить ее, они в любом случае устранят соперника на своем продолжительном пути к абсолютной власти. Эльфы… Сейчас часть из них объединилась с отрядом, оберегавшим посланницу. — Эрин чуть нахмурился. — Легионы Проклятых… Бетрезен направил своих демонов, чтобы они доставили посланницу к нему. Слишком уж сильно ваш создатель хочет вернуться на небеса. И он был очень близок к тому…

— Легионы Проклятых схватили Иноэль? — прошептала в ужасе Астерет.

— Да. Посланница успела побывать и в их руках, и в руках инквизиции. Но храбрость имперцев достойна всяческого уважения…

Провидица, поняв, что Иноэль жива, вздохнула с облегчением. Эльф презрительно фыркнул.

— Я не верю, что небесная дева способна уничтожить мир, — произнесла Астерет. — Что на самом деле нужно Мортис от посланницы?

— Как обычно — смерти. Ее смерти. Не более.

— А ты, значит, в действительности спасаешь Невендаар?

Эльф рассмеялся, за ним зашипел-загрохотал дракон, и его жуткий смех эхом разнесся по горам. Астерет в ужасе воззрилась на чудовище, только сейчас заметив его.

— Это Джарус. — Эльф махнул в сторону дракона. — Как ты можешь заметить, он давным-давно мертв, но шутку оценить вполне способен.

Астерет проглотила застрявший в горле комок, глядя во все глаза на дракона. Но тот, уподобившись глыбам скал, раскиданным вокруг, недвижно лежал подле своего повелителя.

— Почему ты сам не убьешь Иноэль? С таким чудовищем тебе не составило бы труда, — заметила Иноэль.

— Для чего? Я знаю, кто с этим справится гораздо лучше меня.

— Ферре?

Но эльф мотнул головой:

— Ферре всего лишь звено, но очень важное звено. Иноэль, посланная в Империю, и будет убита руками имперцев…

— И все же я не понимаю… Если тебе все известно, почему ты во всем этом участвуешь?

Эрин тонко улыбнулся.

— А ты сама не догадываешься, носящая на себе проклятие Амарантового леса?

Астерет вздрогнула:

— Откуда ты знаешь?

— Отец, конечно, немного ввел тебя в заблуждение. В один прекрасный момент я вдруг перестал видеть твою судьбу, Астерет. Однако коснувшись тебя, я, рожденный в Амарантовом лесу, не мог не определить, что за проклятие лежит на тебе. Более того, отец упустил из виду, что, определив проклятие, я сам смогу его снять.

Астерет, вдруг почувствовав себя беззащитной, схватилась за грудь, где бешено застучало сердце. Эрин взглянул на нее, снисходительно улыбнулся ее испугу.

— Так ты мне расскажешь, что произошло в Амарантовом лесу и что хотел от тебя Дайин?

Астерет сунула руку за пазуху, извлекла один из амарантовых листиков, протянула эльфу.

— Твой отец просил передать тебе. Он хочет, чтобы ты вернулся нему. Амарантовый лес погибает…

Эльф взял лист, повертел в руке, потом прижал к лицу, вдохнув терпкий, теплый, полный солнца запах.

— Спасибо, — прошептал он. — Но я не вернусь домой. Не сейчас.

— Но лес погибнет и Дайин вместе с ним! — воскликнула Астерет.

— Не так скоро. Я успею вернуться.

— А как же Дэлиан? Почему Мортис до сих пор не вернула тебе ее? И зачем ты нужен богине смерти?

— Я, как ты, должно быть, уже узнала от отца, обладаю даром проклятого провидения. Мортис послала меня в Фергал, чтобы я от людей, близких ко двору и чьи судьбы связаны с Иноэль, узнал, чем кончится миссия посланницы…

— Но ты ведь все уже узнал, почему ты до сих пор служишь ей? Почему?

— Астерет… Астерет?

Голос эльфа пропал за ревом пламени. Языки огня взметнулись вверх, лизнули низко висевшие тучи. Из темного тумана вырвался огромный черный дракон, искупался в огненных языках. Огонь вдруг исчез. И вот дракон уже летит над бескрайними мертвыми землями Алкмаара. Он пересекает залив, видит странный пурпурно-красный лес и ловит подле него какого-то эльфа. Под угрозой смерти эльф рассказывает все дракону. И про старого эльфа-колдуна, и про его сына, похожего на бога, от которого они отреклись. «Эльф, как две капли воды похожий на Галеана? — спрашивает дракон и начинает рычать.

Эльф бледнеет от ужаса, не понимая, что дракон хохочет.

— Что ж, забавную игрушку я нашел своей госпоже…»

И Джарус одним махом проглатывает последнего сородича Дайина. Затем он отправляется назад к Мортис и рассказывает, о чем узнал.

«Принеси мне эльфа, Джарус! — приказывает богиня Смерти, но вдруг останавливает дракона. — Нет, погоди. Надо сделать по-иному…»

Провидица очнулась и снова услышала голос Эрина:

— Астерет, тебя опять посетило видение?

Это и ранее увиденное сложились в одну картину.

— Мортис обманула тебя! — воскликнула Астерет. — Джарус случайно узнал о тебе и рассказал своей госпоже. Чтобы заполучить тебя, богиня придумала изощренный план. Она приказала Джарусу подбросить эльфийской воительнице проклятый магический артефакт. Что было дальше — ты знаешь…

— Астерет…

— А все потому, что ты как две капли воды похож на Галеана…

Во взоре эльфа мелькнуло неподдельное изумление. Он хотел было что-то сказать, но в это время, распахнув крылья и раскрыв свою ужасную пасть, на Астерет бросился Джарус.

— Ведьма!

Однако за миг до того как сомкнулись бы страшные и острые, как почерневшие иглы, зубы дракона, между ней и зловонной пастью оказался эльф.

— Не тронь ее!

Алый глаз дракона был исполнен ярости. Однако Эрин не чувствовал страха. Более того, самого эльфа охватило бешенство.

— Знай свое место, Джарус! — На груди эльфа запылал его амулет. — Или познаешь гнев своей госпожи!

— Ведьма…

— Ведьма раскрыла ваш секрет? Мне плевать! Или ты думал, что я перестану служить Солониэль?

Джарус сложил крылья, попятился прочь от пылающего на груди эльфа Когтя, лег на землю.

— Глупый дохлый дракон! — Эрин со всей силы съездил сапогом по драконьему носу, как раз находившемуся на уровне колен эльфа.

— Мне не больно, повелитель, — прошипел Джарус.

— Захлопни свою Бетрезенову глотку! — рявкнул Эрин и развернулся к сжавшейся в комок Астерет. — Я похож на Галеана?

Она едва нашла в себе силы кивнуть.

— Кто сказал тебе?

— Дайин, — прошептала она. — Но разве ты не знал?

Эрин мгновение постоял, а потом шагнул прочь от костра во вьюгу, подставив лицо ледяному ветру и хлопьям снега. Джарус следил за ним своим единственным алым глазом.

Через некоторое время эльф с побелевшим от холода лицом вернулся к костру, стряхнул шапку снега с головы, с плеч.

— Я хочу, чтобы ты знала, Астерет, что меня связывает с Ферре… Это он когда-то проклял мою мать. И если бы не он, оказавшаяся в Амарантовом лесу эльфийская принцесса никогда бы не заинтересовала моего отца. И своим появлением на свет я обязан в какой-то степени именно Ферре.

— Значит, твои слова о моей мести?..

— Не ложь. Придет время, и я заполучу инквизитора. С его помощью… я надеюсь вернуть Солониэль.

— Почему Ферре? Он ведь обычный человек!

— Пока да. — Эльф едва заметно улыбнулся, и вновь в его глазах Астерет увидела притаившиеся смешинки.

И провидица поняла, что до поры до времени Эрин так и не откроет своих замыслов.

— Но если это удастся? Что будет потом?

Эльф обнажил клинок, подошел к дракону.

— Джарус оживет, у него появится новая чешуя, и зарастут дыры на крыльях, и раны…

Эрин поддел несколько чешуй на хвосте дракона и легким движением лезвия отделил их от плоти.

Джарус зашипел.

— Что ты делаешь?

— Тебе же не больно. — Эльф поднял чешую, рассмотрел. — И на хвосте тебе чешуя особо не нужна.

— А тебе она зачем понадобилась? — Дракон смотрел, как Эрин срезал еще несколько чешуй.

— О твоей броне когда-то ходили легенды, Джарус, что ее нельзя пробить…

— Ее нельзя пробить, — подтвердил дракон.

— Кстати, Астерет, Джарус некогда жил в той самой пещере, которая приютила тебя.

— Вот как? — Дракон уставился на Астерет.

— Да, я знаю, я видела.

— Что говорить, мир тесен…

Эрин задумчиво тронул крыло. А затем эльф клинком выкроил из него два кожаных лоскута. Джарус и это перенес. Эльф вырезал из кожи рубаху и занялся чешуей. Вскоре перед ним была кольчуга из драконовых пластин. Легкая и непробиваемая. Эльф посмотрел на дело своих рук и забросил ее в дорожную суму.

— Я видела тебя в этой кольчуге! — воскликнула Астерет.

Эрин кивнул и в этот миг услышал, как кто-то издалека его зовет.

— А вот теперь пришло время, Джарус.

Дракон подставил лапу, а эльф протянул руку провидице.

— Ты берешь меня с собой?

— Хочешь, чтобы я оставил тебя здесь замерзать? Впрочем, полет на драконе — далеко не самая приятная вещь в мире. Закутайся плотнее в плащ.

Астерет, с трудом превозмогая запах тления, исходивший от дракона, взошла на его спину. Позади нее сел эльф, и Джарус, взмахнув могучими крыльями, взмыл ввысь и растворился во мраке.

Но уже через несколько минут он приземлился у костра в заснеженном лесу. У огня грелся кутавшийся в плащ человек в синей круглой шляпе. Увидев дракона, он отшатнулся. Сверкнул выхваченный крест-меч.

— Ты чего-то испугался, Ферре? — поинтересовался Эрин.

Ферре! Астерет чуть не вскрикнула, но эльф так сдавил ее, прижимая к себе, что она едва не задохнулась.

— Эрин? — Ферре осторожно приблизился, разглядев наконец в темноте фигуру эльфа на спине дракона.

— Зачем ты звал меня?

— Я…

— Если ты хочешь сообщить мне о своих неудачах — мне об этом известно…

— Но… — Инквизитор в изумлении воззрился на эльфа.

Он ожидал вспышки гнева, но ее не последовало.

— У тебя остался последний шанс, инквизитор. Используй его, если не хочешь поплатиться головой. Один шаг отделяет тебя от желаемого. Неужели ты откажешься? — Эльф тихо рассмеялся. — Ты что же, боишься Себастьяна больше, чем Мортис? Стоит ей оказаться рядом с тобой, инквизитор, и ты переменишь свое мнение…

— Нет, я сделаю все, о чем мы договаривались…

— Тогда побеспокоишь меня, когда тебе будет действительно что сказать мне. Полетели, Джарус.

Ферре отшатнулся от развернувшихся, ударивших о воздух крыльев. Дракон унесся прочь, загасив пламя костра и оставив инквизитора в полной темноте.

Астерет, сидя на покрытой чешуей спине чудовища, дрожала и от услышанного, и от холода. В лицо ей били мириады снежинок. Стой она на земле, они бы казались ей легкими и нежными, как пух. Но здесь, на высоте, в стремительном полете при встречном ветре, они колючими иглами впивались ей в лицо. Кроме того, несмотря на вихрь, ее донимал запах тления. И в итоге она не выдержала, отвернулась, уткнулась лицом в плечо эльфа. Он чуть теснее прижал ее к себе, согревая. Астерет вдохнула его запах — запах осеннего солнечного леса, и на душе ее стало спокойнее. Она согрелась и заснула…

— Астерет! — позвал ее эльф, вырвав из объятий сна.

Она открыла глаза. Дракон приземлился на заснеженной поляне. И небо уже слегка посветлело от близкого рассвета.

— Где мы?

— Все там же, в горах Тимории. Совсем недалеко от храма Вознесения.

Эрин спрыгнул со спины Джаруса, помог спуститься Астерет. Навстречу ей качнулось дерево, и прорицательница вскрикнула от ужаса.

— Здесь пять хуорнов. Не бойся — они будут охранять тебя. — Эрин вновь забрался на спину дракона.

— Куда ты? — воскликнула Астерет.

— Надо еще кое-что сделать. Никуда не уходи! Помни — я не снял с тебя проклятия, и мне трудно будет найти тебя. Я скоро вернусь, и мы займемся Ферре!

Джарус прянул ввысь.

Глава 14 Месть

Ночь промелькнула как один миг. Несмолкающий рокот водопадов ущелья пробирался в сны, тревожил, и утром путники поднялись хмурые, не отдохнувшие. Они посмотрели вниз, в пропасть, но ничто не напоминало о вчерашней битве. Играли радуги на водяных струях, а пенные потоки, должно быть, смыли с каменных плит синюю кровь мерфолков и алую — имперцев.

— Пойдемте. — Белгор положил руки на плечи удрученных и мрачных своих спутников.

Они заглянули в пещеру. Однако там стояла непроглядная тьма, а факелы остались в суме у Барна…

— Выходит, идем в обход горы, — обронил Нордек.

Бросив последний взгляд на ущелье, где они потеряли верных товарищей, путники ступили на тропу. Дорога стала подниматься, прошла над правым туннелем, из которого вырывался правый рукав Подгорной реки, затем нырнула в лощину. Когда путники вышли из нее, Ущелья тысячи водопадов уже не было видно, но еще долго слышался его рокот. Редкие, усыпанные осенней листвой деревья кончились, земля оголилась, посыпал легкий снежок. Путники ступили на земли гномов.

Пролетел день в горах, другой. Зима полностью вступила в свои права. Путники шли по тропе, по колено проваливаясь в снег. Стоял легкий морозец, и к счастью, снежные бури миновали их. Белгор время от времени смотрел на карту, пока не понял, что пришло время спускаться. На третий день своего пути в Тимории они уже шли по равнине. До храма Вознесения оставались считаные мили. Снега в долине было мало, и путники зашагали гораздо быстрее.

— Дорога! — воскликнул Гил.

— Слава Всевышнему! Она ведет прямиком к храму. — Нордек вгляделся в даль.

И вот среди заснеженного леса вырос холм. Лестница из сотен ступеней вела на его вершину. Светился бело-голубым огнем алтарь, и два каменных ангельских крыла устремлялись ввысь к небесам.

— Дошли… — Белгор ощутил облегчение и вдруг снова напрягся, прислушиваясь: — Звуки битвы?

— Там, наверху! — Гил глядел на холм, но ничего не мог разобрать.

— Ламберт! — воскликнул Нордек и бросился вверх по ступеням.

— Нордек, погоди! — Белгор помчался за ним, а следом и Гил.

Но могущий страж бежал все выше, позабыв об усталости, перелетая через несколько ступеней. И вдруг, добежав до каменной площадки, которая делила лестницу пополам, остановился. Нагнавшие его Белгор и Гил застыли от удивления, увидев то же самое, на что смотрел Нордек.

Ощетинившись мечами и копьями, к вершине холма отступал отряд капитана имперской гвардии рука об руку с эльфами… На них ползла, подобно багровой, посверкивающей молниями крест-мечей туче, армия инквизиторов.

— Мой сын в союзе с эльфами? — изумленно пробормотал Нордек.

— Смотри! Здесь сам Себастьян! — вскричал Белгор, вглядываясь во вражеское войско. — Не верю своим глазам, он стал Верховным инквизитором!

Себастьян что-то кричал отступавшим воинам Ламберта, но те, похоже, его слушать не собирались. Тогда багровая туча наступающих зашевелилась, раздалась серпом, стараясь окружить беглецов, захватить в свои смертоносные клещи. И тут инквизиторы ринулись в бой. Закипела битва.

Путники, не сговариваясь, сорвались с места и ринулись в гущу битвы. Но в самый последний момент Белгор вдруг метнулся в сторону.

— Ферре! — воскликнул воин и бросился к лесу.

Спутники Белгора замерли. Мелькнули за присыпанными снегом деревьями синяя сутана и шляпа и пропали. А следом пропал и Белгор. Гил бросился за учителем. И как бы Нордек ни рвался на помощь к сыну, он тоже повернул за Белгором.

Выхватив меч и позабыв обо всем, Белгор мчался вперед. Следы Ферре уходили в сторону широкой дугой, словно он пытался зайти в тыл отряда Ламберта. Наконец капитан нагнал инквизитора.

— Ферре! — позвал Белгор.

Инквизитор обернулся, и гримаса ненависти исказила его черты.

— Безумно рад тебя видеть, друг, — низко загрохотал его голос. — Ты умеешь появляться вовремя.

— Да… Мы ведь не закончили одно старое дело. — Белгор указал на Ферре мечом. — Кроме того, ты, кажется, спешишь избавить мир от спасительницы?

— Ты все еще веришь, что она спасет Невендаар? — расхохотался Ферре. — Глупец! Хочешь остановить меня? Но ты опоздал! Верховному инквизитору известна истинная цель небесной девы, и он бросил все силы инквизиции, чтобы уничтожить ее.

— И он поверил тебе?

— Как он мог не поверить мне, своему верному помощнику?

В одной руке инквизитора возник крест-меч, другая рука нырнула в карман сутаны, нащупала кольцо нежити. Но надеть его Ферре не успел. Белгор шагнул к инквизитору, и вдруг упал лицом в снег, парализованный болью в проклятой ране под ключицей. Едва не теряя от боли сознание, Белгор услышал знакомый голос:

— У тебя есть более важные дела!

— Но…

— Ступай, — властно произнес голос.

Перед глазами Белгора возникли носы черных сапог.

— Тебя решительно нельзя было оставлять одного, имперец, — произнес Эрин насмешливо. — Стоило мне снять с тебя проклятие, как ты умудрился подцепить его вновь…

Он неодобрительно поцокал языком. Послышался звук вынимаемого из ножен меча, а потом он вдруг воткнулся в снег рядом с лицом Белгора. Воин смотрел на свое искаженное болью лицо, отражавшееся на лезвии Клинка Грани.

— Я вижу, Мортис еще не совсем прибрала тебя к рукам, эльф, — прошептал Белгор. — Хочешь убить меня?

— Даже не знаю…

— Ты не видишь мою судьбу из-за проклятия, ты сомневаешься?

— Твою судьбу я уже видел, имперец, когда первый раз снимал заклятие…

Клинок исчез, и Белгор закрыл глаза, слыша, как он поднимается в последнем замахе. Но вдруг он услышал, как сталь ударилась о сталь.

— Отойди прочь от него, убийца! — прорычал Гил и бросился в атаку.

Юноша с яростью наступал, тесня эльфа от Белгора. Молниеносные выпады, удары, обманные, режущие, скользящие… Меч в руках Гила обернулся смертоносным жалом.

— Мальчишка, а я вижу, ты научился драться, — насмешливо бросил эльф. — Согласись, военный поход — это совсем не то, что рубить пугало на соседском огороде.

— Убийца, — повторил Гил.

— Ты заблуждаешься.

Гил усилил натиск, но эльф, казалось, без особого труда отбил атаку. Тогда Гил применил секретные приемы, отработанные на тренировках со стражей. В голове его мелькнула мысль, что хоть один должен сработать и он сможет отомстить виновнику гибели товарищей Нордека и его отца. И вдруг он вспомнил, как когда-то Белгор говорил о легкости эльфа и о том, чему его учил Олаф… Гил отвел своим клинком клинок эльфа и обрушился на него всей своей тяжестью.

Эрин опрокинулся навзничь, Клинок Грани отлетел в сторону. А Гил, придавив эльфа, опустил острие своего меча на его шею.

— Ловко, ничего не скажешь, — заметил эльф, и смешинки заиграли в его глазах.

— Тебе не страшно? Или ты до сих пор веришь, что лишь Мортис сможет забрать твою жизнь? — хрипло, с яростью в голосе спросил Гил.

— Прежде всего я верю своему дару, юный имперец…

На лице Гила отразилось непонимание, а потом он вспомнил о проклятом провидении.

— И ты видел, что я не смогу отомстить тебе? — процедил сквозь зубы Гил.

— Да, потому что я не убивал твоего отца. — И эльф показал глазами куда-то в сторону.

Гил обернулся и в тот же миг, позабыв об эльфе, вскочил на ноги. На снежную поляну вышел Римил… Гил, опомнившись, взглянул на эльфа, но тот уже стоял на ногах, держа в руке поднятый клинок. Взор Гила вновь метнулся к мельнику.

— Здравствуй, Гил, — произнес охрипшим голосом Римил.

— Но ты… умер! — воскликнул юноша.

Он глядел на бледное, обескровленное лицо отца, на его синие губы, лишенные блеска глаза, длинную рубаху — единственную одежду мельника в морозном лесу, в разрезе ее был виден серый рубец раны. На юношу дохнуло запахом тления, и он в ужасе отшатнулся. Его меч вновь был направлен в сторону эльфа.

— Как ты посмел?! Как посмел ожить мертвого?

Эльф развел руками.

— Извини, имперец, но уж такова была моя договоренность с мельником. Жизнь после смерти в действительности не такая уж большая плата за его пироги.

— Я не верю тебе! Мой отец не мог пойти на такое! — На лице Гила появилось отвращение.

— И в тихом омуте мерфолки водятся, — заметил Эрин. — Подтверди, Римил, что воскреснуть — это было твое желание.

— Гил, послушай, я не смог удержаться… Я так любил жизнь и так боялся смерти…

— Вот видишь!

— Лжешь! Он стал твоей куклой, которой ты легко управляешь!

— Зачем мне это? — рассмеялся эльф. — Мне вполне хватает другой нежити…

— Ты не уйдешь отсюда живым! — Гил шагнул к Эрину.

— Гил, прошу тебя! — Римил протянул руки к сыну. — Неужели после смерти я перестал существовать для тебя? Неужели ты от меня отвернешься?

Римил вцепился своими холодными пальцами в запястье Гила. Юношу передернуло от ужаса и отвращения.

— Пусти меня! Я должен убить того, кто погубил тебя и всю нашу деревню!

— Но тогда и я сгину, — прошептал онемевшими губами мельник.

— Пусти! Другого выхода нет! Прости, отец! — Гил с трудом вырвался.

— Убей его, Римил! — коротко приказал эльф.

Гил едва успел увернуться. Римил, подхватив меч Белгора, бросился на сына. Ни намека на добродушие и приветливость не осталось на лице мельника. На нем застыла неподвижная маска смерти. Гил увернулся от молниеносного выпада и с ужасом понял, что, управляя мертвецом, на короткое время эльф одарил его своим мастерством.

Вполглаза наблюдая за боем, Эрин подошел к Белгору.

— Что ж ты делаешь, злодей? — прохрипел воин.

— Ты беспокоишься за своего ученика, имперец? Я бы на твоем месте за него не волновался… Так на чем нас прервали? — полюбопытствовал эльф. — Ах да, мы говорили о твоей судьбе…

— Не хочешь поговорить о своей? — превозмогая боль, прошептал Белгор. — Или тебе даже страшно думать о том, когда тобой завладеет Мортис? Как она завладела Дэлиан…

— Ты меня огорчаешь, имперец. — Клинок Грани как маятник раскачивался перед лицом воина, роя в снегу узкую ямку. — Ты думаешь, служа Мортис, я пытаюсь вернуть Дэлиан? Нет, это бесполезно для любого, кто ступил на эту мертвую дорожку, не важно, по собственной воле или нет… Существует лишь одно спасение — вернуть нашу богиню Солониэль…

— Ты считаешь, что это воскресит тысячи жизней, которые погубила Мортис? Но как ты вернешь богиню?

— У твоего друга Ферре — удивительная судьба, — заметил эльф. — Честно говоря, я был очень удивлен, что прославленного охотника за ведьмами до сих пор не прокляли. Хотя, может, у него очень хорошие защитные амулеты.

— Как Ферре поможет вернуть Солониэль?

— Его посетит некая божественная сущность, заполучив которую, я смогу вернуть изначальный облик и дух Солониэль… Что же касается твоей судьбы, имперец, ты посадишь свой маленький сад… Прощай!

Клинок исчез из поля зрения Белгора, в нос ударил запах трав, и воин с изумлением увидел удаляющиеся от него прочь черные сапоги. А потом боль вдруг стала разжимать свои когти. Белгор с трудом сел, в глазах у него потемнело. Он провел рукой по шее, нащупал капли, сбегавшие за ворот одежды под рубаху на рану. Он растер травяное зелье. Перед глазами прояснилось, но встать сил еще не было. И Белгор в ужасе увидел, как, выбив меч из рук Гила каким-то невероятным, неуловимым приемом, живой мертвец бросился вперед с явным намерением покончить с ним.

— Ах ты нежить! — Отпихнув Гила в сторону, перед мертвецом оказался Нордек.

Римил вдруг остановился, опустил меч, а по лицу его успели мелькнуть осмысленное удивление и ужас, прежде чем Нордек опустил на него свой клинок. Прочь отлетела мертвая голова, а туловище качнулось, бухнулось на колени и завалилось набок. Белгор наконец нашел в себе силы подняться.

— Гил! Ты как?

Юноша стоял бледный, дрожа от перенесенного напряжения.

— Где ты запропастился, Нордек? — Белгор тяжело оперся о плечо друга.

— Прости, заплутал. А еще я увидел Ферре, погнался за ним, но он как к Бетрезену провалился. Что произошло?

— Не время сейчас рассказывать. — Белгор указал наверх.

Они увидели, как по лестнице наверх спешит хрупкая девушка. А за ней, отбиваясь от инквизиторов, следовал отряд гвардейцев и эльфов.

— Гил! — Нордек вырвал юношу из оцепенения. — Мертвеца надо сжечь, чтобы он вновь не восстал. Но позже!

Они бросились верх по склону.

— Обойдем с другой стороны.

Они чуть повернули, потеряв из виду лестницу, и наткнулись на отряд инквизиторов, подбирающихся к храму с тыла. Пробившись, они вылетели на вторую лестницу, побежали вверх по ступеням. Крылья алтаря нависали над ними, давили на смертных своей тяжестью. Но вот мелькнули последние ступени, и имперцы выбрались на площадку. У Гила вырвался крик ужаса. У алтаря лежала небесная дева, а рядом лежал Себастьян, вонзивший клинок в ее хрупкую плоть.

— Опоздали, — прошептал Белгор.

— Но куда все делись? — воскликнул Нордек. — Где Ламберт?

— Он…

Путники обернулись на хрип. У стены храма лежал в луже крови раненый гвардеец.

— Нордек, это ты? — с трудом произнес он.

— Это я, Карн.

— Инквизиторы все же добились своего, — прошептал умирающий, и на его губах проступила кровь. — Ламберт… он узнал, что дева на самом деле послана уничтожить Невендаар… Но она… Она увидела наш мир и не смогла этого сделать…

— Но где же Ламберт и остальные?

— Она открыла портал и… Кажется, она забросила их на небеса.

Путники растерянно переглянулись.

— Ты бредишь, Карн, — ласково и грустно прошептал Нордек, опустившись подле воина, тронул его лоб.

— Нет, Нордек, клянусь… — Он закашлялся. — Клянусь Всевышним…

И раненый утих навсегда.

— Прощай, Карн. — Нордек закрыл глаза мертвецу.

— Учитель, смотрите! — воскликнул Гил.

Нордек и Белгор обратили взгляды вниз. Там, у подножия холма стояло несколько отрядов имперцев.

— Запоздавшая подмога, — хмуро обронил Нордек и вдруг удивился: — Бетрезен меня побери! Это ведь твой ученик Олаф!

Они спустились вниз.

— Похоже, мы опоздали, Белгор. — Олаф оглядывал усеянную телами инквизиторов, эльфов и гвардейцев лестницу.

— Но как ты оказался здесь? — поразился Белгор.

— Я, как обычно, не дождался вестей из столицы, — сказал Олаф. — Потом получил весточку от Сорга, что он очень обеспокоен произошедшими событиями. И вместе с весточкой посылает мне один из отрядов, возглавляемый Давиусом, чтобы я отправился к храму Вознесения тебе на подмогу.

Белгор в изумлении воззрился на старого знакомого, и тот ему приветственно кивнул.

— Но как ты узнал, что я буду здесь?

— Я подумал, что от Речного вы, несомненно, продолжите путь с Ламбертом и доберетесь сюда. Кстати, я видел отступающие отряды инквизиции.

— Себастьян мертв, вот они и разбежались как крысы… — Белгор запнулся. — Вот, похоже, Ферре и достиг желаемого…

— Нагоним инквизиторов! — воззвал Олаф. — Только мой второй отряд лишился командира. Белгор, возглавишь?

Но воин покачал головой.

— Но я знаю кое-кого достойного, — произнес он и указал на Гила. — Гил возмужал в битвах и стал настоящим воином.

Олаф улыбнулся.

— Гил достойный воин, но его еще не посвятили в рыцари.

Он соскочил с лошади, обнажил меч, и Гил, затрепетав, преклонил колено. Олаф коснулся мечом плеча юноши:

— Будь храбр, Гил! — торжественно произнес он.

Затем вскочил на коня и махнул рукой:

— А теперь найдем оставшихся инквизиторских псов и восстановим справедливость!

К вечеру рыцари очистили холм от инквизиторов. Белгор и Нордек искали Ферре, но того нигде не было. Нордек посмотрел наверх, взглянул на оставленную охрану, однако сверху ему сделали знак, что в храме по-прежнему никто не появился. Гил отыскал на склоне холма тело Римила. Воины соорудили костер и жгли мертвеца до тех пор, пока не сгорели даже кости.

На храм Вознесения опускалась ночь. Воздух сделался более студеным. Воины собрались у подножия лестницы, развели большой костер.

— Что будем делать дальше? — спросил Олаф.

— Я остаюсь дожидаться Ламберта, — отозвался Нордек.

— Я останусь с тобой, если Олаф позволит. — Гил взглянул на командира гарнизона.

— Пусть так. Я оставлю здесь весь твой отряд, Гил. Когда все разрешится, возвращайтесь в гарнизон. А ты, Белгор?

— Я отправлюсь в столицу.

— Но друг? — воскликнул Нордек. — Ферре все еще жив, и он, более того, теперь стал Верховным инквизитором!

— Мне надо достучаться до Мередора…

— Я отправлюсь с тобой, — сказал Давиус. — Ни один инквизитор не посмеет приблизиться к тебе.

— Что ж, тогда в путь! — Олаф тронул коня.

За ним двинулся отряд Давиуса. Белгор немного помедлил. Товарищи обнялись на прощание.

— Возвращайся скорее, Нордек!

— Дождусь только возвращения Ламберта…

— Гил, береги себя!

— Конечно, учитель! Не печальтесь — мы еще увидимся!

Белгор чуть грустно улыбнулся и поспешил за уходящими в сторону Империи отрядами.

Тихо шел снежок, сияли в морозном небе звезды. Белгор смотрел на них и думал, что при всех своих недостатках и несправедливостях Невендаар покорил небесную посланницу и она даже пожертвовала собой для сохранения этого мира. И вдруг словно в ответ на его мысли где-то в небе загрохотало. Воины остановились, подняли головы. В небе клубились тяжелые черные тучи, в просветах между ними сверкали россыпи звезд. Но одна из них вырвалась из темной туманной пелены, прочертила белым росчерком небосвод и исчезла.

— Что это, просто падучая звезда или… Неужели все началось сначала? — прошептал изумленный Белгор и крикнул друзьям: — Спешим в столицу! К императору!

Эпилог

Ферре в ярости сжимал свои перчатки. Гнев переполнял его, обжигал так, что он даже оголил руки, невзирая на мороз. Себастьян совершил задуманное. Власть теперь принадлежит Ферре! Но откуда взялись здесь эти отряды воинов, что добивают сейчас его слуг?

Инквизитор процедил проклятие. Его рука вновь потянулась к темному кольцу. Но нет, он больше не будет призывать ни нежить, ни темного эльфа. Власть теперь в его руках, стоит только добраться до столицы…

Он дождался, пока отряды разделились, и направился окольной дорогой в Фергал. И вдруг гром прокатился по ясному небу. Инквизитор с удивлением посмотрел, как в вышине, словно из ниоткуда, возникли тучи, а потом, шипя, прямо на него понесся ослепительно-белый огненный шар.

Ферре рухнул на землю, обхватив голову руками. Где-то совсем рядом громыхнуло в вечерних сумерках. Содрогнулась, заколебалась под ним земля. Он вскочил на ноги и увидел в двадцати шагах от себя испускающую светящийся белый дым воронку.

Инквизитор осторожно приблизился к месту, куда упала звезда, замирая от ужаса и сжимая в руке крест-меч. Неужели еще один посланник Всевышнего? Он так увлекся, что даже не заметил, как неподалеку опустился дракон.

Со спины Джаруса сошли Эрин и Астерет. Астерет в немом изумлении следила за Ферре, потом решилась. Достав кинжал, она шагнула вперед. Но Эрин удержал ее:

— Ты отомстишь, Астерет, но чуть позже. Подожди…

Ферре заглянул внутрь воронки, пытаясь разглядеть, что же скрывается за прядями светящегося тумана.

Вдруг он вскрикнул. И так ужасен был его крик, словно ему причинили самую страшную в мире боль, такую, какой не способен был причинить ни один инквизитор в мире… Ферре пошатнулся, закрыв лицо руками.

Астерет, испугавшись его крика, дрожала от охватившего ее напряжения.

Но вот Ферре медленно отвел руки, посмотрел куда-то вдаль. И за его спиной неожиданно раскрылись черные крылья.

Астерет обернулась к Эрину, и тот кивнул:

— Нам очень пригодится мертвый ангел, Астерет…

Екатерина Стадникова ДРАГОЦЕННАЯ КРОВЬ

Глава первая, в которой трое отправляются в лес

Солнце добралось до зенита и зависло в синем небе над рыночной площадью Фальвика, маленького городка, раскинувшегося у стен замка с тем же названием. Базарный день — большое событие для местных жителей. Здесь все знали друг друга в лицо и по имени, а приезжих чуяли издалека. Ошалевшая от жары рыночная площадь кипела страстями: дородные торговки расхваливали свой товар, соловьями заливались зазывалы, чумазые мальчишки сновали в толпе, надеясь обчистить карманы зевак, зычно покрикивали на прохожих кучера и возничие, всхрапывали и били копытами лошади. Слепни и мухи атаковали их сотнями, что твои проклятые ангелы. В море голов кто-то вещал о надвигающейся войне, будоража мужчин и пугая женщин, суля всему Невендаару новые беды и кровавые мятежи.

Ни шум и гам, ни звон лютни уличного музыканта не мешали Кассии дремать вполглаза, опершись на прилавок в овощном ряду. Солнце немилосердно пекло макушку. Сегодня как никогда она жалела, что родилась девицей. Чтобы не уснуть, она лениво принялась натирать до блеска верхние яблочки подолом юбки, одновременно разглядывая пеструю публику. Своровать два полных ведра спелых, румяных яблок не фокус, сложнее быстро продать их, не продешевив и не столкнувшись носом к носу с хозяином милого садика за домом тетки Присциллы.

Кассия Блэкбоу была крепкой кареглазой девушкой с широким скуластым лицом и прямым носом. Кудрявые темно-каштановые волосы не желали смирно лежать под косынкой. Они то и дело выбивались прядями, липли ко лбу и лезли в глаза Повадками она не отличалась от своего отца. Мать Кассии утонула, когда девочке не исполнилось и пяти. Саймон же воспитывал дочь, как умел, где лаской, а где розгой. В стрельбе из лука Кассия давала фору любому парню, а в лесу могла догнать оленя. Возможно, оттого и роль торговки фруктами ей не особенно удавалась. Покупатели разбредались овцами под ее тяжелым взглядом из-под сурово сдвинутых черных бровей.

В целом Кассия скорее считалась доброй, чем злой, и скорее порядочной, чем нет. Здесь, в городе, она жила с вдовой троюродной теткой по материнской линии, которой было чем заняться, кроме воспитания дальней родственницы. Кассия честно платила тетушке Присси за постой и не питала относительно нее иллюзий. Единственный способ освободиться от карги — выйти замуж. Да только кто ж возьмет?

По толпе волной прокатился настороженный ропот, когда под аркой ворот показалась сутулая фигура «Колдун, колдун…» — бежал от лотка к лотку шепоток торговцев.

Неприятный старик, одетый не по погоде в длинный теплый плащ без рукавов, медленно двигался, опираясь на резной посох, точно разыскивал кого-то. Костлявой когтистой рукой незнакомец придерживал кошель, висевший на поясе. Судя по виду, кожаный мешочек трещал по швам от монет, но местные жители не спешили звать старика к прилавкам.

Мурашки суеверного страха пробежали по спине девушки. «Если не смотреть, пройдет мимо», — решила Кассия. Она склонилась над ведрами и принялась с утрированным тщанием перебирать товар.

— Почем яблочки, красавица? — проскрипел над ухом голос, похожий на воронье карканье.

— Дорого. — Кассия подняла голову и наткнулась на мутный взгляд серых глаз.

Старик облизнул сухие губы и хищно улыбнулся. Вблизи он был еще противнее: худое острое лицо, длинный нос, сизые веки, редкие желтые зубы и омерзительный запах изо рта.

— Сладкие? — Старик вытянул цыплячью шею.

— Кислые, в рот не взять. — Кассия выпрямилась и с независимым видом подперла кулаками бока.

«Тут кожи на троих, а одному досталось», — фыркнула девица про себя, рассмотрев старика. Одобрительные смешки из толпы подстегивали ее самолюбие.

— Нежная ты, как пух лебяжий. Вот что, милая, я покупаю все. — Старик отстегнул свой кошель и открыл.

Блеск золота заставил зевак ахнуть. Едва ли кто-то здесь видел столько денег сразу, не говоря уже о том, чтобы иметь возможность их заработать.

Кассия задумалась. Отец множество раз предупреждал, что не стоит связываться с проходимцами, умеющими читать, но не представляющими, с какого конца браться за арбалет. Однако золото — это золото.

— По рукам, — согласилась она.

— Чудно… — Старик разжал пальцы, и мешочек тяжелых монет плюхнулся на землю.

Если бы не страх перед зловещим незнакомцем, добрая половина народа ринулась бы собирать желтые кругляши. «Интересно, сколькие из них постараются встретить меня в темном переулке, зарезать и ограбить?» — мрачно размышляла Кассия. Еще утром подобная перспектива не маячила на горизонте, теперь же на знакомых лицах читалась нескрываемая зависть.

— Вы, верно, сумасшедший. Заберите свои деньги. Это слишком много. — Она незаметно подобрала монету и сунула в пояс.

— Как знаешь, — пожал плечами старик.

Перехватив поудобнее посох, колдун пару минут кряхтел и пыхтел, пытаясь нагнуться за кошелем, пока Кассия не сжалилась. Восхищаясь собственной выдержкой, она вручила мешочек владельцу. Старик с минуту не выпускал руку девушки из своих цепких сухих пальцев. Незадачливая воровка начала опасаться, что тот успел рассмотреть, куда юркнула краденая денежка.

— Добрая девочка, — наконец произнес незнакомец. — Донеси свои яблоки до моего дома. Тут недалеко. Там завалялась пара медяков, не обижу. Или струсила?

— Ничего не струсила, — возразила Кассия. — Ведите.

Она с вызывающим видом подняла ведра. Никого и ничего не бояться — пожалуй, главное, чему научил ее отец. А если и пугаться, то ни за что не показывать страха. Кассия спиной чувствовала встревоженные взгляды. Но они, наоборот, успокаивали. Если мерзкий старикашка все же решит сотворить какую-нибудь пакость, добрые горожане с факелами первыми изорвут его в клочья. Как с улыбкой говорил Саймон, слушая очередную байку о суровом народном суде: «Убивали и за меньшее».

Улицы шумели и гудели за спиной, а старик все плелся и плелся, спотыкаясь на каждом шагу, словно нарочно. Дома встречались все реже. Миновав опрятный квартал, Кассия с провожатым углубились в запутанные крысиные ходы между низкими хижинами, заключенными в дырявые объятия щербатых заборов. Скудные краски, визг младенцев и свиней, рваные тряпки на веревках, запах лука и рыбы.

— Что, приличнее места не нашлось для проживания? — не выдержав, поинтересовалась Кассия.

— Приличные места заняты приличными людьми, — бросил старик. — Кроме того, ценю уединение. Здесь ничего не меняется…

— Откуда вам знать?

— Отчего же не знать? — Он зашелся раздирающим кашлем.

Старик содрогался так, точно вот-вот вывернется наизнанку. Наконец он стер кровь с губ рукавом, сплюнул под ноги и усмехнулся.

— Вижу, например, что ты не торговка, — доверительным тоном признался незнакомец. — Солдатка ты, а не девица, У тебя по-мужски широкий шаг, осанка воина, нрав дикий. Нет, не девица. Им кроткими положено быть.

— Может, и положено, да я не взяла, — огрызнулась Кассия.

Сколько подобных нравоучений выслушала она от тетушки, и все сводились к банальной фразе «замуж, и детишек побольше».

— Ишь, ощетинилась. — Старик снова поковылял вперед. — Разве ж я осуждаю? Свое пожил, как жить тебе — тебе и решать.

— И решу, — буркнула та.

Однако слова колдуна о предназначении запали в душу. Они бархатцем гладили по шерстке ее самолюбие. Отец служил при охотничьих угодьях лесником, так туда частенько наведывались расфуфыренные и благородные господа. Все из себя гордые, говорили красиво, пальцы в перстнях, драгоценных камней хватило бы на богатое месторождение, а первой стрелой оленя уложить не каждый мог. Потешат себя охотой в лесочке и к столам накрытым жмутся. Кассия всегда прислуживала и думала: чего нет у нее, что есть у них? Понятное дело, чего. Образования и происхождения, в остальном-то она ничем не хуже. Ее приятели-мальчишки в гарнизон крепости служить подались, а Кассия туда разве только кухаркой может попасть. Такая судьба тоже неплоха: кто ж от тепла и сытости отказывается? Но не о том грезилось, не о том мечталось.

Город кончился. Последние грязные домишки смотрели вслед странной парочке темными глазницами крошечных оконных проемов. Погоревшая на солнце трава шуршала под ногами.

— Будет дождь, — как бы между прочим сказал старик.

— Это вряд ли. — Кассия поставила ведра и выпрямилась. — Куда завел, проклятый? В лесу, что ли, живешь? Под кустом?

— Там флигель мой, — не обращая внимания на грубость, махнул рукой тот. — А дождь будет. И не дождь. Целая гроза. Вон воздух какой горячий и плотный, хоть ножом режь.

Девушка прищурилась, приставив ладонь ко лбу козырьком. Впереди высилась покосившаяся башенка. Конечно, Кассия и раньше видела эти развалины, но подобраться к ним близко не решались даже самые смелые. Уж очень подозрительный народец бродил рядом в сумерках.

— А ворья не боишься? — прямо спросила она.

— В моем возрасте, милочка, бояться глупо, — подмигнул старик. — Слышала же, что болтают. Колдун я. Чистая правда. Так что… Кому кого еще бояться. Здесь когда-то дом мой был. Так давно, уже и не вспомню. Новый владелец дешево отступил как бывшему владельцу.

Кассия расхохоталась.

— Обманули тебя, как дитя неразумное, — всхлипывала она, давясь от смеха. — Нет у развалины хозяев. То-то обрадовались мошенники твоей простоте.

— Не долго им радоваться, — покачал головой колдун. — Быстро смерть свою найдут. Идем.

Он отпер скрипучую дверь. Из недр башни пахло плесенью и мышами. Стоило незнакомцу переступить порог, как факелы на закопченных стенах вспыхнули сами собой. Кассия и не надеялась, что внутри вообще что-то есть. А тут шустрый веник деловито метет пол, а кривенькие стулья резво отскакивают в стороны, стараясь не попадаться ему на пути.

От лестницы на второй этаж остались лишь полусгнившие бревна, торчавшие рядком. Более чем скромная обстановка единственной комнаты никак не вязалась с кошелем, полным монет. Едва ли исчерченный глубокими рытвинами рассохшийся стол, стулья-калеки и вешалка с грубыми крюками принадлежали колдуну, скорее достались от прежних хозяев. А вот потертый зеленый сундук очень даже смахивал на пожитки путешественника.

— Нравится? — Старик сцепил узловатые пальцы в замок на животе.

— Чертовщина, — выдохнула девушка.

— Возможно, но дешевле, чем держать прислугу, — улыбнулся тот. — Хочешь заработать все то золото?

— Ну и вопрос! — Кассия попятилась, но дверь за ее спиной сама собой захлопнулась, яростно лязгнув засовом.

Старик медленно двинулся к ней с сумасшедшим блеском в глазах.

— Полегче, дедуля! — Кассия выставила перед собой ведро.

На пол со стуком посыпались яблоки, брызжа сладким соком. Настала очередь колдуна хохотать. Смех превратился в жуткий кашель.

— Как за честь-то девичью испугалась, — придя в себя, хмыкнул старик. — Взгляни на меня! Я ж обеими ногами крепко в могиле стою. Просьба к тебе будет совсем другого свойства.

— Тогда ладно.

Смутившись, она принялась подбирать укатившиеся плоды.

— Где-то в чаще, где река уже не река, а болото, обитает старая Виллоу. — Он плавным жестом отправил шляпу на вешалку. — Перед тем как покинуть эти края, я попросил ее сохранить для меня одну вещицу.

— Ведьма Виллоу? — нахмурилась Кассия.

— Сразу и ведьма, — с напускной беззаботностью отмахнулся тот. — Чаровница. — Старик мечтательно смежил набрякшие веки.

В каждом маленьком городке сыщется десяток-другой ведьм. Нищенка удачно выскочила замуж — ведьма Приворожила Старушка похвалила чужого карапуза — ведьма. Сглазить хочет. А уж если у женщины одно к одному: и дом на болоте, и внешность пакостная, и мази с настойками от всего на свете по полочкам, — тут и пошла молва, наплетут с три короба… С виду не скажешь — простая лавочница или ведьма. И как бы неприятно ни было, люди идут к таким ведьмам, украдкой, с опаской, но непременно. Когда надежды ни на что другое больше нет.

Сама Кассия видела старуху Виллоу лишь раз в жизни. Та собирала несъедобные грибы на опушке пасмурным осенним днем.

— Одна к ней не пойду, — предупредила девица.

— Одну и не посылаю. — Колдун пододвинул себе стул. — Сам бы сходил, да здоровье не то. Золото забирай. Помощников наймешь. Дам еще письмо…

В воздухе возник свиток, развернулся и лег на стол перед колдуном. Тот простер костлявую руку над пергаментом, и на шероховатой поверхности алым пламенем вспыхнули закорючки.

— Надеюсь, она не одичала совсем и не забыла, чему научена, моя Виллоу… — мурлыкнул старик.

Кассию передернуло от дурного предчувствия.

— Вот, возьми. — Скрепив свиток печатью, колдун протянул его девушке и велел двери открыться.

Предстоящая работа не казалась девушке сложной. Не попасть волкам в пасть или не напороться на разбойничий нож по дороге куда сложнее.

Деньги в карманах Кассии звенели, как бубенцы на шутовском колпаке. Внешнее спокойствие давалось с трудом «Теперь я в городе одна из богатеев, побогаче будет разве только сэр Седрик», — размышляла девушка Кассия умела считать до десяти и писать свое имя. Она не представляла, что делать со свалившимся сокровищем, понимала только, что на муку и уголь им тут хватит с отцом до самой смерти. А уж за пару золотых можно купить теткин дом вместе с хозяйкой.

Впервые в жизни Кассия всерьез опасалась слежки. Всю дорогу домой она петляла зайцем и не почувствовала себя в безопасности, пока не заперлась в своей комнате на замок и швабру для верности. Переложив деньги под матрас, девушка выгребла свои скудные сбережения, решив представить дело так, словно у сумасшедшего старика действительно нашлась для нее только медь.

Закончив приготовления, Кассия двинулась обратно на площадь. «Сластей накуплю, — мечтала она. — Или ткани на новое платье, или… что на меня посмотрит. Какую-нибудь славную мелочь».

— Кас! — раздался знакомый голос.

Она обернулась и увидела Тревора Вайнвуда и Сэма Стоуна. В военном платье и доспехах, с мечами на боку ее друзья и вчерашние повесы казались солидными женихами. Кассия знала их с детства. Один без другого — как пирожок без начинки. Втроем они не раз выпутывались из историй, которые запросто могли закончиться плохо. Немногословный, тихий Сэм хорошо дополнял шумного и веселого Тревора. Парни походили друг на друга, как братья, фигурой и лицом, и даже смеялись одинаково. Даром что у одного волосы светлые, как солома, а у другого — как лесной орех. Саймон говорил о них примерно следующее: руки и головы в нужные места вставлены.

— Продала яблочки? — Трев бодрой рысью подбежал к подруге. — А наша доля где? Кто на стреме стоял и на дерево подсаживал? Нас домой отпустили на побывку. Деньжата пригодились бы.

— Язык бы тебе укоротить, — вздохнула Кассия. — Разнюхали, значит?

— Тут нюхать не пришлось, — отмахнулся тот. — Весь рынок гудит. Болтают, что ты с колдуном каким-то в воздухе растворилась.

— Да, а про смерчи огненные не болтают? — фыркнула она. — Но лучше пусть про это, чем про войну.

— А про кошель с золотом не врут? — Тревор прищурился.

— Про него не врут, — шепнула Кассия. — Вот что, дело у меня к вам будет. И не просто так, ерунда какая. Под ручку возьми. Прогуляемся по городу. Пусть посмотрят, что старикашка меня не съел. Здорово, Сэм!

Парень улыбнулся и приветливо махнул рукой. Побродив по улицам до сумерек, друзья проводили девушку домой. Подождали условного знака и влезли к ней в комнату через окно.

— Тетка спит? — Трев выглянул за дверь.

— Спит, не сомневайся, — заверила Кассия. — Лопайте и слушайте.

Она развернула на кровати полотенце с ломтями сыра и хлебными горбушками. Пока парни уминали угощение, Кассия поведала о том, что в действительности случилось на рынке и позже.

— Покажи письмо! — загорелся Тревор.

— Что толку? Оно все равно запечатано, да и читать ты не умеешь, — возразила Кас. — Вы со мной?

— Да! — ответил он за двоих сразу.

Сэм делано покашлял.

— Как скривился, — хмыкнул Трев. — Имеешь возражения?

— Пахнет это дурно, — признался тот.

— Хороший сыр, отлично пахнет, — нахмурился Тревор.

— Да я не за сыр. — Сэм смахнул крошки с подбородка — Колдуны, ведьмы… Добром не кончится.

— Уймись, — попросила Кассия. — Чего там у них между собой — не для наших умов. Наше-то дело маленькое. Взять, что Виллоу отдаст, и старику отнести. Заплачено вперед.

Она приподняла матрас и показала золотые монеты. Парни переглянулись.

Разделить богатство на троих по-братски решили прямо сейчас. Каждый унес свою долю. А утром, до рассвета, Кассия сменила юбку на штаны, заправленные в крепкие сапоги, нацепила стеганый жилет, захватила лук с колчаном верных стрел, котомку с едой и тайком выбралась из дому.

Если бы кто и заметил девушку, едва ли она вызвала бы подозрения. Что может быть обычнее? Дочь охотника собралась в лес.

Друзья обнаружились у костра на опушке. Тревор, фехтуя от скуки, скакал с клинком по полянке, а Сэм просто таращился на огонь. Его лук и колчан лежали рядом.

— Куда идти, знаешь? Не заблудимся? — поприветствовав Кассию, спросил Трев.

— Со мной не заблудитесь, — заверила она. — Туши костер. Надо выдвигаться.

Утоптанная дорога увлекала друзей дальше и дальше. Щебетали проснувшиеся птички, головокружительная свежесть после городской вони опьяняла. Девушка любила лес. Здесь было все честнее и проще.

Дорога плавно извивалась, огибаяовражки, и растекалась в дебри узенькими тропками. А деревья все настойчивее обступали путников со всех сторон.

— Как-то мне неспокойно, — процедил Тревор. — Держите луки наготове.

Безусый Трев с молодых ногтей чувствовал себя рыцарем. Он старался командовать во всем и всегда. В общем, это было несложно, поскольку Сэм не раскрывал рта без крайней необходимости. Но Кассия-то знала: если Самуэль молчит, совсем не значит, что безропотно подчиняется.

Она покосилась на Сэма Тот вильнул к кустам, ступая неслышно, как рысь. Стрела его уже легла меж пальцев на тетиву. Только все предосторожности оказались ни к чему. За поворотом они увидели лежавшего на дороге бюргера. Он был избит так, что не мог двигаться.

— Эй, ты живой? — позвала Кассия.

В ответ раздался слабый стон.

— Они думали, я помер… — пробормотал он, открывая глаза.

— Кто они? — Трев присел на корточки.

— Двое разбойников. Отняли повозку и лошадку увели. Лошадку мою… — причитал бедняга — Все увезли… Два бочонка пива!

— Радуйся, что жив остался.

«Жирный, холеный… Чего тебя в лес понесла нелегкая?» — ворчала про себя Кассия, разглядывая рыдающего мужичонку.

— Эй! Ты ж… ты ж из гарнизона Солдатик? Сквайр? Выручай! — Страдалец мертвой хваткой вцепился в Тревора.

— От кого выручать-то? Мы тут одни. — Трев поднял брови.

— Разбойники, — громким шепотом сообщил бедняга, словно боясь опять накликать беду. — Двое их. Оттуда вышли и туда же ушли.

— Ладно, посмотрим, — согласился Тревор.

В траве нашлась едва заметная тропка, которая час спустя вывела друзей на поляну с низенькой хижиной, напоминавшей перевернутую корзину с дверью. Рядом стояла повозка, у вбитого в землю колышка паслась стреноженная гнедая лошадь. Над гроздью перемазанных кровью зубастых капканов роились мухи.

— Забираем животину и ходу? — спросила Кассия.

— А молодчики тут хозяйничать останутся? Не пойдет. — Тревор осторожно выглянул из кустов.

— Попробуем хитростью? — тихо предложил Сэм.

— Я подойду к дому, постучу. Первого, кто откроет, пристрелите, как бешеную собаку, дальше… будет дальше, — не обращая внимания на реплику друга, продолжил Трев.

Сомнительный, хлипкий план напоминал самоубийство. Пока Тревор крадучись подбирался к хижине, Кассия, как умела, молилась Всевышнему. «Сильный и правый, иже еси на небесех, горний покровитель Невендаара, защити неразумного дурака», — одними губами шептала она, не сводя взгляда с парня. У самого порога Трев обернулся и подмигнул спрятавшимся с луками на изготовку друзьям. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, осветили его лицо.

— Люди добрые, поможите! — не своим голосом взмолился Тревор, подкрепив слова парой ударов кулака в дверь. — Мы с маманей с дороги свернули и заплутали. Как до города добраться? Эй!

Время тянулось чудовищно медленно. Кассия никогда не стреляла в людей. Руки у нее тряслись, а по спине пробегали мурашки. Сэм жестом попросил девушку опустить оружие и отойти.

Дверь распахнулась, крепкий детина на мгновение остолбенел, сообразив, что угодил в западню. Тревор нырнул вбок. Просвистела стрела Сэма, и разбойник рухнул как подкошенный. Перед тем как зажмуриться, Кассия увидела, как Трев перепрыгнул через тело и скрылся в полумраке хижины. Послышались звон клинков, страшный вопль… И вдруг все стихло.

— Все закончилось. — Сэм ободряюще похлопал девушку по плечу.

Обшарив карманы убитых, Трев нашел две золотые монеты.

— Сдается мне, это те самые ребята, которые удачно колдуну руины продали, — глубокомысленно произнесла Кассия и поежилась: — Куда их теперь? Бетрезеновы дети!

— А по губам? Это нам можно. Тебе — нет. Забыла? — сердито рыкнул Тревор, но, смягчившись, добавил: — Никуда. Волки займутся.

Он выкатил из хижины два бочонка пива и с помощью Сэма погрузил их на повозку…

Когда победители выехали на дорогу, радости незадачливого бюргера не было предела. Он беспрестанно благодарил смельчаков, жал им руки и предлагал найти его в городе…

Сумерки застали друзей далеко от места назначения. Трев дал команду разбить лагерь. Парни спали по очереди, чтобы никто не рискнул напасть на компанию у жаркого костра — ни человек, ни зверь. А утром все трое продолжили путь.

Земля постепенно становилась топкой. Воздух пах сыростью. Кассия свернула с дороги на тропу, бежавшую среди плакучих ив. Она не особенно хорошо знала эту часть леса, но Саймон рассказывал, что найти Виллоу несложно, если внимательно смотреть и не пропускать метки. Сам он время от времени навещал неприятную старуху, чтобы убедиться, не померла ли та.

Докучливый гнус пищал и роился над головами. Хлябь неожиданно превратилась в мощеную дорожку. Ивы расступились, и взорам открылась усыпанная ярко-желтыми цветочками поляна, посреди которой расположился дом ведьмы. Зеленая шапка мягкого мха покрывала крышу, увенчанную рогатым черепом. Скрипели на ветру предоставленные сами себе ставни.

— Иди первой, — предложил Тревор. — Старушки и дети меня не любят. А у тебя и повод есть для визита.

Он не хотел показывать, что трусит. О прелестях ведьминых проклятий болтали много всякого, такого, чего и врагу не пожелаешь.

В напряженной тишине подала голос одинокая лягушка. Кассия достала свиток пергамента и направилась к двери. Молчаливый Самуэль бесшумно двинулся за ней. Помешкав немного, догнал друзей и Трев.

Девушка опасливо постучала.

— Не заперто, — отозвалась старуха.

— У меня к вам письмо, — громко объявила Кассия.

— Как интересно, можешь войти.

Кассия, а за ней и ее друзья с опаской переступили порог. Ведьма сидела в кресле у потухшего очага и вязала. Быстрое мелькание спиц в ловких узловатых пальцах гипнотизировало. Девушка взглянула на забинтованную сальной тряпкой ладонь старухи. Почему-то ей показалось, что пальцы порезали нарочно.

Находиться в заставленной хламом комнате было так тягостно, что почти невыносимо. В нос ударил резкий запах. Запах приближающейся смерти.

— Почему бы не развести огонь? — Кассия не заметила, что сказала это вслух.

— О! Скоро тут будет слишком много огня, — загадочно улыбнулась Виллоу.

Кас прикусила язык. Девушка старалась не глазеть на полки со склизкой мерзостью в разномастных мутных банках и пучки поросших паутиной трав, свисавших с потолка.

— Письмо, — напомнила ведьма.

Получив послание, она сломала печать и развернула свиток. От злого смешка Виллоу Кассии захотелось выскочить на улицу немедленно. Ведьма смяла записку и презрительно швырнула в камин. Старуха и без того выглядела хищной птицей, а уж будучи не в духе, так вообще производила зловещее впечатление. Пергамент, вспыхнув, рассыпался прахом по сырой золе.

— Отдавайте, что положено, да мы пойдем, — деловым тоном предложила девушка.

— Однако… — хмыкнула Виллоу. — А что скажет папенька, когда узнает, где гуляет его деточка?

— Бабуля, мое дело маленькое, — копируя манеру старухи, парировала Кассия, — забрать и отнести. Чего там у вас лежит, даже знать не желаю.

Ведьма отложила вязание и медленно поднялась на ноги.

— Перед смертью все равны, — ни к кому не обращаясь, произнесла она. — Богачи, нищие, несчастные, счастливые… Сведущие и невежды. Тем, последним, живется легче. Пожалуй, я вам завидую.

Цепляясь за предметы, Виллоу доковыляла до прилавка. Пол жалобно всхлипывал от каждого шага ведьмы, точно та вот-вот провалится в погреб.

— Нам?! — вскинулась девушка. — Ваш старый знакомый поумнее вас будет, а побогаче наверняка. Но никого унизить не старался.

— Кас… — Сэм попытался одернуть подругу, но та отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

— На вашем месте я бы тоже мне завидовала. Я молодая, красивая и не живу в халупе на болоте! — продолжила Кассия. — Я буду купаться в золоте, носить шелка, и жених у меня будет мне под стать.

— Будет, — мурлыкнула старуха. — Не сомневайся.

Но девушка уже не слушала. Лицо у нее налилось кровью. Ее охватила ярость, внутри бушевала буря, в ушах стоял звон.

— Отдавай, что сказано, сейчас же. Или ты воровка? Выменяла пожитки колдуна на кусок хлеба, а теперь зубы заговариваешь. — Кассия разошлась не на шутку.

— Все в лучшем виде, — неожиданно доброжелательно отозвалась Виллоу.

Куда только делась вся старческая немощь? Ведьма нырнула под прилавок, погремела там немного и выпрямилась, бережно стирая пыль с крутобокого ларчика, окованного металлом и стянутого цепями для верности.

— Мне чужого не надо, — ворковала старуха. — Это вы, молодые, горячие. Целенькое все. За хранение лет сто не плачено, но я не в обиде.

— Сразу бы так, — облегченно вздохнула Кас. — За грубость прощенья прошу. Вспылила. Каюсь.

— Пустяки. Каждый получит со временем свое, — улыбнулась та.

И вдруг зацепилась повязкой за выступ на ларчике: грязные обмотки затрещали, ветхая ткань мгновенно расползлась. Кассия ожидала увидеть страшное увечье, но тряпка скрывала от любопытных глаз невообразимой красоты кольцо с алым камнем.

— Нравится? — участливо спросила Виллоу, протягивая вперед сухую руку.

Красные глубины камня притягивали взор, завораживали. Ни единого острого угла — словно густая выпуклая капля, застывшая навсегда. Камень будто пульсировал, то становясь непроницаемо-темным, то позволяя взгляду упасть на самое свое дно. Солнце и все ночные россыпи звезд не сияли так, как сиял он. Сердце Кассии сжалось, зависть, извернувшись, впилась в него ядовитыми зубками.

— Кас! — Тревор тряс девушку за плечо.

— У меня есть золото… — Зачарованная Кассия не обращала на друга никакого внимания. — Я куплю.

Она ничего и никого не видела, кроме прекрасного кольца на кривой, что коряга, руке ведьмы. На секунду все замерло. Жизнь словно покинула тело Кассии. Остались только цепкие пальцы старухи, мертвый рыбий взгляд…

— Да? Только я колечко не продам. — Морщинистая физиономия ведьмы расплылась в улыбке. — Ни за что. А вот как умру, приходи сюда. Схороню его для тебя под камушком…

Визит к старухе Виллоу оставил гадкое ощущение. Почти весь день друзья молча шагали по тропе, отбиваясь от назойливого гнуса. Наконец опустились сизые сумерки. Мягкими крыльями они обнимали три фигуры, заслонявшие собой робкий костерок.

Ларец колдуна, может, и выглядел зловещим, но ничем не отличался от прочих ларцов. Кассия думала, что обрадуется, выполнив поручение. Только вместо этого девушка ощущала сосущую пустоту в груди. В голове висел алый туман. Кас никак не могла согреться.

Сердечко принималось отчаянно колотиться, когда перед глазами всплывало вожделенное кольцо. «Как замечательно бы оно смотрелось на мне», — размышляла Кассия, разглядывая свою кисть.

— Все у них не так, — нарушил тишину Трев, — у колдунов у этих. Вот сказала бы, сколько стоит. Заплатили бы, и никаких проблем. Нет же. Ей надо было честным людям настроение испортить. Эх, не возьмут меня в инквизиторы. Я бы хворосту для нее не пожалел.

— Разве благородные рыцари так поступают? — Сэм вытянулся у огня, заложив руки за голову. — Она же, помимо всего прочего, женщина. Рука не дрогнет?

И завязался спор на полночи о том, что достойно рыцаря, а что нет. Под жаркие речи Кассия погрузилась в вязкий сон.

Глава вторая, в которой Саймон приходит в ярость

Костер потух. Вялый рассвет едва-едва проклевывался на горизонте. В теплом воздухе пахло дождем. Парням явно полегчало: они дурачились и смеялись, но Кассия по-прежнему не могла выкинуть из головы проклятое кольцо. «Блажь», — сказал бы Саймон и был бы прав. «У тебя сроду не было ни одной такой безделушки, и не умерла, — уговаривала себя девушка. — Вот далось же».

— На чем вчера порешили? — зевнула она.

— Каждый при своем остался, — бросил Трев, но Сэм как-то странно улыбнулся.

— Сразу колдуну посылочку снесем? — задала она второй тревоживший ее вопрос.

— Ты с ним знаешься, ты и неси, а я мракобесами сыт по горло, — признался Тревор. — Представляю, как папаша твой взбесится, если кто ему донесет о нашем приключении.

— Ты не донесешь, значит, больше некому, — огрызнулась Кассия.

Трев отпрянул. Он переменился в лице и побледнел.

— Что с тобой? — хрипло спросил парень. — Какая-то ты… не такая.

— Обычная… — Она сунула озябшие руки в карманы.

— Не скажи, — нахмурился тот. — Ведьма напугала? Ну, хочешь, мы вернемся к Виллоу, не с тобой, а с парнями, и прикончим заразу?

— Дурень, — процедила сквозь зубы девушка. — Запрещаю тебе ходить к ней без меня.

Тревор с детства сыпал идеями, но большинство из них, к счастью для всех, никогда не претворялось в жизнь. Он много и увлеченно говорил, даже размахивал руками, но дальше дело не шло. Для действий ему обычно не хватало самой малости — цели. Трев, способный свернуть горы, не представлял — зачем.

До города добрались без приключений. Когда лес кончился, друзьям открылась потрясающая картина: небо, словно рассеченное надвое. С одной стороны еще светило солнце, порхали бабочки, играли яркие краски. А с другой — неумолимо надвигалась черная туча. Косматая и громадная, она ползла вперед, накрывая своим брюхом землю. В плотных клубах мелькали белые всполохи.

— На что похоже? — Глаза Тревора блестели от возбуждения.

— На тучу, — пожал плечами Сэм.

— А я вижу там черных коней, они в мыле несутся на нас, высекая искры копытами! — продолжил тот.

Кассию восхищала привычка Трева замечать чудесное в самых простых вещах. Он часами мог валяться в траве с белым, как снег, одуванчиком и плести небылицы про сказочный город, притаившийся в пушистом шарике. Тревор на ходу выдумывал басни про говорящих зверей и рыб, про фей, исполняющих желания и насылающих чары, про владык далеких земель, которых нет и в помине. Эти истории заставляли Кас смеяться и плакать, а Сэма — скептически морщить нос.

— Шире шаг, братцы, — посоветовала девушка — Не то эти кони нас растопчут.

— В смысле? — Трев с трудом отвлекся от фантазий.

— В смысле, не желаю мокнуть под дождем, — отрезала она.

Парни предложили подруге сперва переодеться, чтобы колдун по ошибке не принял ее за разбойницу. Слишком много лихих людей шастало по округе. И не мудрено. До самых отдаленных уголков Империи долетали невеселые новости. Ну, что где-то там аристократы сплошь и рядом предают друг друга, никого не удивляло. Особенно когда император Демосфен слишком слаб, чтобы стукнуть кулаком по столу. Так, во всяком случае, считал Саймон. Потом поползли слухи, что нашелся похищенный Утер и что именно он теперь станет править Империей. Отец посмеивался: «Плохи наши дела, если на троне сопляк голубых кровей». А потом и вовсе неразбериха началась.

«Пока у нас в достатке сушеное мясо, пока не заржавели наши мечи, мы будем служить барону Седрику. — Заводя такие речи, Саймон обычно уже едва ворочал языком от выпитого. — Ему всяко виднее, под чьими знаменами идти в бой». Только ни в какой бой сэр Седрик не шел. Фальвик — глухая восточная окраина Империи на самой границе Эльфийских лесов. Из местных достопримечательностей неподалеку располагались разве что развалины легендарного Альмарейна — города единения всех разумных рас. Кончился мир, исчез и Альмарейн, и даже его руины почти слились с многострадальной землей Невендаара. Предкам барона до сих пор удавалось сохранить самостоятельность по отношению к Фергалу, и Седрик не собирался изменять их заветам. Он всячески оберегал свои земли перед нестроением, охватившим Империю. Воины барона вязали чужаков, площадных болтунов и смутьянов, бросали их в подземелье, особо рьяных — вешали. «Мы маленькие, но независимые», — гордился отец.

Кассия уже видела однажды Сэра Седрика близко-близко. Ему тогда четырнадцать было. На охоте Седрик упал с коня и повредил колено. Крошка Кас по приказу Саймона промывала рану юного барона. Сэр Седрик сидел на пне, подвернув штанину, и смотрел, как капли крови сбегают по голени в сапог. Мальчик не расстраивался, скорее злился на старое дерево с выступающими корнями. Кассия помнила, как стояла на коленях перед Седриком с мисочкой теплой воды и тряпкой. И как тот стиснул зубы от боли, помнила тоже. С тех пор отец отсылал дочь подальше, когда господин приезжал поохотиться. Кас искренне не понимала, почему.

У самого дома Кассия услышала жалобный крик сокола. Тут бы насторожиться, но девушка попрощалась с друзьями и переступила порог. Тетка ждала ее возвращения, сидя впотьмах.

— Вернулась, шельма — Присцилла грубо вытолкала ее на середину комнаты и захлопнула дверь. — Бандитка окаянная. Признавайся, кого на этот раз ограбила!

— У меня и первого-то раза не было отродясь, — справедливо возразила девушка.

— А золото откуда? Я все нашла! — торжествовала та.

Над крышей громыхнуло. Обещанная гроза рвалась в дом. Кассия таращилась в темноту, пытаясь разобрать, мерещится ли ей тень у стола.

— Отвечай старшим как положено, дочка. — Саймон высек кресалом искру, раздул трут и раскурил трубку.

— Свои деньги заработала честно. — Она расправила плечи.

— Честно — это как я, в поте лица. — Отец пыхнул трубкой: слабый свет тлеющего табака выхватил из мрака усы, бороду и кончик носа. — За что же нынче так щедро платят?

— За доставку, — с вызовом произнесла Кас.

— Продолжай, — кивнул тот.

— Уплачено вперед, — замялась девушка. — Ты ж всегда говорил: золото — это золото. Один заезжий старик попросил Виллоу навестить, чтобы вещи свои у нее забрать.

— К Виллоу послал? Старик, значит? — Саймон рассвирепел.

Он хватил об пол трубкой так, что табак разлетелся рыжими искрами, а тетка взвизгнула и бросилась в кухню сперва за водой — искры табачные залить, потом за тряпкой, чтобы убрать лужу.

— Батюшки, матушки! — причитала она, зажигая подсвечник на грубо сколоченном столе.

Желтоватый, колеблющийся свет залил просторную, в три окна, комнату с высоким камином, несколькими трехногими табуретами, лавкой у стены и головой кабана над нею, охотничьим трофеем Саймона. Лесничий взял дочь за волосы и тряхнул. На глаза у Кассии навернулись такие крупные слезы, что даже густые ресницы не смогли их удержать.

— Вымахала, лошадь. Ума только не набралась, — уже спокойнее сказал отец, заставляя дочь вытянуться в струнку. — Свою голову к плечам не приставишь, значит, остается только придурь выбивать. Бестолочь. Ведьма эта Виллоу. Тихая, не злобная, но все же. На цепь тебя сажать, что ли?

— А с посылкой что делать? — Девушка балансировала на носочках.

— Она еще и дрянь в дом притащила! — Саймон снова тряхнул дочь за волосы.

— Там не дрянь. Ларчик запертый, — сквозь зубы процедила Кассия.

— Ларчик, — хмыкнул тот и разжал кулак. — Тут в лесу двух путников волки подрали. Прихожу спросить, как дочь, а мне в ответ новости о тебе и старом маге. Что прикажешь думать? — Отец опустил девушку, и та с облегчением вздохнула.

— Никакие это не путники. — Она потерла макушку. — Спорю на золотой, это разбойники, которых мы с ребятами встретили.

— Не буду спорить. — Саймон подобрал свою трубку. — Знаешь, почему?

Он раздвинул шторы и распахнул окно. Мокрый и недовольный сокол юркнул в комнату. Громыхать перестало — теперь за окном непроницаемой стеной стоял дождь. Обиженная птица уселась на чучело кабаньей головы и обвела присутствующих укоризненным взглядом.

— Потому что у меня нет золотого, — развел руками Саймон.

— Есть, — возразила Кассия. — Все мое — твое.

— Придержи коней, девочка. — Он подтянул к себе трехногий табурет. — Это плохие деньги. Я похороню их в лесу.

— А как же твоя поговорка «золото — это золото»? — Девушка утерла лицо рукавом.

— Золото золоту рознь, — покачал головой Саймон. — Хотя про путников верно подмечено. Никогда не видал, чтобы волки в черепе аккуратную дырочку меж глаз прогрызали у покойника и обломанные деревяшки туда запихивали. Присси, неси вина, хлеба, сыра и мяса! Или про новое платье на праздник не заикайся даже.

Присцилла снова поплелась на кухню. Едва ли ей нравилось всякий раз кормить прожорливого Саймона, но тетка боялась остаться без дичи и хвороста в самый неподходящий момент. Еще она явно надеялась скоротать старость рядом с мужчиной, а не с кружкой.

Кассия во всех красках изложила, как они с друзьями наткнулись на незадачливого владельца гнедой клячи, как нашли его обидчиков и что произошло после. Так из «разбойницы» девушка быстро превратилась в «героиню», пусть ровным счетом ничего сама и не сделала. Так, постояла в кустах. Про поделенную с друзьями плату Кассия, конечно, смолчала Саймону хватило бы упорства вытрясти из парней все до монетки. Его рассуждения о золоте ставили девушку в тупик.

«Ему просто говорить, — думала она о строгом родителе. — У него никогда не было столько денег. Зато теперь есть!» Потеряв свое недавно обретенное сокровище, Кассия чувствовала себя сироткой при живом отце. Однако две монеты, отнятые у разбойников, она все же сохранила.

Дождь лил, не прекращаясь, до ночи и с ночи до утра. А Саймон все сидел за столом и набивал брюхо. Кассия упросила тетку развести огонь в камине. Пальцы снова озябли, не помогло даже густое и сладкое вино.

Языки пламени плясали, образуя причудливые узоры. Они изгибались и трепетали, облизывая бело-алые от жара поленья. Но ни яркое вино, ни золотое пламя не могли вытеснить из памяти Кассии образа чудесного красного камня, о котором она тоже ни словечком не обмолвилась.

Саймон ушел, не попрощавшись, и оставил дочери нить резных можжевеловых бусин.

Кассия проспала до обеда. Вчерашние тучи по-прежнему плотно затягивали небо. Они почти ложились на крыши домов. День казался бесконечными сумерками. В такую погоду принято вышивать или прясть и травить байки, только девушке предстояло все же встретиться с противным колдуном.

Кутаясь в старый зеленый плащ Саймона, она медленно шла с котомкой за спиной по вязкой размытой дороге. Ее деревянные сабо тонули в чавкающей жиже, а подол юбки давно пропитался грязью. «Лучше казаться бандиткой, чем нищенкой», — ворчала Кассия.

Кас чувствовала спиной чей-то пристальный взгляд, оттого поминутно вздрагивала и вертела головой. Ирония судьбы — бояться быть ограбленной, когда денег-то и нет. Неказистый тип со зверской миной на небритом лице вынырнул из-за забора.

— Что тут забыла такая красавица? — преградив девушке путь, спросил он.

— Проваливай. — Кассия и так пребывала в отвратительном расположении духа.

Она размахнулась и крепко приложила наглеца котомкой с ларчиком.

— Ах ты дрянь! — взревел тип.

Он поймал девушку за руку и дернул на себя. В тот же миг просвистевший камень угодил прилипале аккурат в ухо. Мужичонка схватился за голову и повалился в лужу. Не мешкая, Кассия побежала прочь.

Сэм нагнал ее, когда злополучный тип скрылся из виду.

— Я бы сама справилась, — вместо приветствия заявила Кас.

— С кем? — На лице Самуэля не дрогнул ни единый мускул.

— А то ты не знаешь? — фыркнула та.

Сэм поднял брови и криво усмехнулся. На разговорчивость приятеля рассчитывать не приходилось, потому девушка, чтобы разбавить тишину, пожаловалась на тетку и Саймона, которые нашли и отобрали у нее золотые монеты. Что Сэм умел почти так же хорошо, как стрелять, это слушать. Он внимательно ловил каждое слово подруги и, естественно, не перебивал.

— Забирай мое золото, — предложил Самуэль, когда Кассия умолкла.

— Не, — отмахнулась она, затем, прищурившись, добавила — Вдруг я за одного из вас замуж выйду? Пусть жених богатым будет.

Сэм густо покраснел.

На фоне серого неба руины башни старого колдуна выглядели особенно мрачно и навевали невеселые мысли. Грузные тучи здесь особенно низко льнули к недостижимой земле. Мокрые камни развалин издали казались черными.

Старый маг встречал гостей на пороге. Он теребил кончик своей бороды и, не прекращая, улыбался.

— Вот ваш… — начала было Кассия и не договорила: колдун выхватил котомку и юркнул вместе с ней за дверь.

— Эй! Котомка-то теткина! — возмутилась девушка и двинулась следом.

Стоило очутиться внутри, как тело ее сковал необъяснимый ужас. Старик висел в воздухе — в двух футах над полом. Он отбросил котомку. Яркая вспышка! Цепи, сковывавшие ларец, побелели и рассыпались. Крышка с громким щелчком распахнулась.

Кассия и рада была бы убраться подальше, да ноги не слушались. Она бессильно наблюдала, как мерзкий старикашка достает из своего проклятого ларчика еще более омерзительную иссохшую руку, сжимающую амулет с зеленым камнем. Как выламывает украшение из мертвых пальцев. Девушка отчетливо слышала хруст костей. Последнее, что рассмотрела Кассия, это как колдун продел голову в цепочку и весь вспыхнул щепкой! Его улыбка превратилась в оскал голого черепа, а затем случился взрыв. Полетели в стороны доски, камни, мусор и… всюду разлилась тьма.

«Золото золоту рознь», — донесся откуда-то голос Саймона Едва уловимо, как из-под воды. Ничего, кроме черноты. Она расползалась во все стороны спутанными колючими зарослями. «Поделом мне, — подумала Кас. — Я умерла».

Нетвердыми шажками девушка направилась вперед, выставив перед собой руки. Вовсе не так она представляла себе жизнь за гранью. Не пустотой без начала и конца. Перспектива провести так вечность пугала больше самой смерти. Липкое отчаяние закралось в душу.

Вдруг безграничное «ничто» разорвал горестный плач. Такой безутешный, что любое сердце разорвалось бы от одного его звука. Над всеми могилами всех детей и возлюбленных никто не рыдал так.

Жалость горечью заполнила всю девушку без остатка. Слезы заскользили по ее щекам неудержимым потоком. Страстное желание прекратить страдания или хотя бы разобраться в их причине гнало девушку дальше в черноту. Вот Кас уже уверенно шла, вот сорвалась на бег, а вот уже мчалась стрелой.

Тьма поредела. На крошечном пятачке у зубастой расщелины, заполненной гладкой водой, сидела тощая женщина. Глубокий капюшон и просторное ветхое одеяние не позволили бы рассмотреть ее со стороны лица. Острые плечи несчастной сотрясались. Она словно сжалась в комок. Одна за другой капли слез сыпались в озеро, тревожа поверхность робкими кругами.

— Кто ты и почему плачешь так жалобно? — спросила Кассия, но незнакомка не ответила.

Девушка опустилась на черную землю позади бедняжки. Такой глубины сострадания Кассия не испытывала никогда. Что там! Ей вообще не доводилось испытывать этого чувства.

— Не плачь, — попросила Кассия. — Знаешь, Саймон говорит, что, если поделиться болью, становится легче.

Она протянула руку и погладила незнакомку по спине. Пальцы пересчитали ребра. При любых других обстоятельствах Кас наверняка бы испугалась, но сейчас… Глупо бояться, если ты уже мертв. Самое страшное случилось, как ни крути.

Женщина смолкла и начала медленно оборачиваться. Шелестели одежды, звенела тишина, тянулись мгновения. Но в тот самый миг, когда Кассия должна была встретиться взглядом с незнакомкой, перед глазами развернулось небо. Оно плевало в лицо мелкой моросью.

От башни колдуна остался только клочок пола. Прочее было раскидано вокруг: камни, тряпки, куски обугленных досок.

— Сэм! — Реальность быстро расставляла все по местам. — Самуэль!

Голова кружилась до тошноты. Кассия перекатилась на живот и приподнялась. В грязи поблескивали три алые бусины, которые девушка немедленно сгребла и сунула в карман, не отдавая себе отчета.

Шатаясь из стороны в сторону, Кас брела по полю, усыпанному обломками, и звала друга. Облепившие лоб, щеки и шею мокрые волосы ее не трогали. Она обошла разрушенную башню по кругу и вернулась туда, откуда начала. Чуть поодаль девушка заметила… ноги. Сэм лежал на боку. Раненый, но живой, хоть и без сознания.

Залитое кровью лицо больше нельзя было назвать красивым. Рассеченная плоть пугала рваными краями от уголка рта почти до уха. Обожженная кожа пахла паленой кошкой. По всему выходило, что Сэм дополз сюда уже после взрыва, словно пытался найти помощь.

Кассия закинула себе за шею руки друга, с пятой попытки поднялась с колен и потащила его в город. Ноги Сэма волочились по земле, черпая грязь сапогами. Позади оставались две неровные борозды, тотчас же заполнявшиеся водой. Кас падала, но упорно вставала, чтобы двигаться вперед.

Стражник у городских ворот опознал Самуэля. Он помог перенести парня в сторожевую клетушку, но пока возился с его ранами, силы покинули Кассию.

Сэма отправили в гарнизонный лазарет Фальвика. Там такие же молчаливые, как он сам, лекари сделали все возможное, чтобы избавить парня от страданий. Ожоги на шее, руках и спине зажили, а вот на лице остался уродливый багровый рубец.

— Станешь его прятать? — спросила Кассия, когда ей разрешили посещения.

— Зачем? — Сэм, опираясь на Тревора, гулял по коридору. — Все и так видели.

— Нечего стесняться ран и шрамов, — подбодрил друга Трев. — Это же не постыдное что-то! Не клеймо, а награда за храбрость.

Тревор чувствовал себя не в своей тарелке с того самого мгновения, как узнал про подвиг Самуэля. Он искренне жалел о своих словах про мракобесов. Парню казалось, что теперь все смотрят на него волками. Трус, мол, побоялся идти к колдуну. Это угнетало Трева сильнее, чем положение бедного Сэма Он всячески старался искупить вину, которой, по сути, и не было. Кас честно пыталась доказать друзьям, что виновна она одна. Но Тревор не слушал, а Самуэль только головой качал.

Найденные у башни три драгоценных бусины Кассия продала ювелиру. Тот пришел в дичайший восторг! Клялся, что не получал ничего подобного раньше. Умолял принести еще, но возвращаться к башне девушка отказалась. «Золото золоту рознь», — сказала она, покидая лавку.

Саймон отправился проверять лесные стоянки, потому еще не представлял, что довелось перенести его девочке. А тетка хоть и жалела родственницу, но все же не упускала возможности укусить. «Поделом, — ворчала она — С кем поведешься, оттого и блох наберешься. И парня чуть не сгубила зазря».

Кас не стала ни с кем делиться посетившим видением. Она догадывалась, что или кого повстречала, но гнала эти мысли подальше. Девушке было значительно приятнее думать, что все это просто бред забытья. Что никакого скелета, обернутого в тряпки, нет. Для очистки совести она осторожно завела разговор с Сэмом о смерти, но тот ответил коротко и емко: «Я жив».

Даже после страшных потрясений колечко ведьмы не выветрилось из памяти. Оно манило во снах, красуясь на пальце, не переставало преследовать наяву. Кассия засыпала и просыпалась с мыслями о нем. Жажда обладания кольцом сушила девушку. Она стала реже улыбаться, но с другой стороны, поводов для радости и так особенно не наблюдалось.

Утром Кассия помогала тетке на кухне. Та надумала тушить капусту с медвежатиной. Девушка разрубила кочан на части и принялась крошить их большим ножом. Было жарко, соленый пот застилал глаза. Кассия не заметила, как кончик пальца попал под острое лезвие. Острая боль заставила девушку вскрикнуть.

— Что стряслось? — Тетка перевела взгляд на руку Кассии и оторопела.

Из глубокого пореза капала отнюдь не кровь. Капли ее тут же оборачивались красными камешками — круглые, яркие, соблазнительные, они искорками разбегались по полу, падали в щели, звонко подскакивали! Тотчас же забыв про племянницу, Присцилла плюхнулась на четвереньки. Она принялась жадно собирать блестящие камешки в подол, не пропуская ни одного.

— Что же это творится? — причитала тетка, не зная, что делать: то ли кричать караул, то ли звать слуг инквизиции.

Она уже не пыталась сдерживать радости. Тетка быстро смекнула, как обернуть странную перемену в судьбе племянницы себе на пользу.

Кассия замотала ладонь тряпкой и пододвинула стул к столу. Гладкий камешек лежал на столешнице, самодовольно поблескивая покатыми боками. Было в нем что-то невероятно знакомое. Кас ахнула и зажала рот рукой. «И камень похож, и кисть, как у Виллоу, забинтована. Один к одному, — мелькало в голове. — Прокляла, старая! Бот мне теперь и мерещится всякое».

Присцилла, само собой, истолковала все по-своему. «Знатную награду у колдуна выторговала. Век богатой будешь», — сказала она с завистью.

Просить тетку держать язык за зубами — бесполезное занятие. После того как она овдовела, Присси начала часто закладывать за воротник. А уж как глаза окосеют, за речами не следила вообще. Кас надеялась, что пьяным россказням просто не поверят, однако после этого знакомые все чаще стали сверлить ей затылок недобрыми взглядами. Нередко за спиной слышался шепот угроз.

«Они побоятся тронуть, не меня побоятся, так отца», — утешала себя девушка. Меньше всего Кассии хотелось прятаться. «Жизнь в страхе — не жизнь», — сказал как-то Саймон. И разумеется, не ошибался.

Трев рвался в бой. Он умолял снова отвести его на болото, чтобы выпотрошить старую ведьму, если та не заберет назад свое проклятие. Только Кас подозревала, что парнишка никому не поможет, а будет проклят сам. Оттого и не соглашалась.

Она не расставалась с охотничьим ножом. Его холодное лезвие придавало какую-никакую уверенность. Обычные радости постепенно потеряли для Кассии смысл. Девушка перестала бродить по опушке, как любила раньше, перестала собирать цветы.

Прятаться на виду у всех — сомнительное удовольствие. Она стала посещать кабак. Темными ночами, когда в пьяном угаре завсегдатаи галдят, поют или прячут лица в тарелках, Кас сидела у стены, вытянув ноги под столом, и мочила нос в кружке пива. Бешеные пляски бродяг и нищих в душной полутемной комнате выглядели бесовским праздником. Мельтешение нескладных ломаных теней на стене, блики свечи на лезвии ножа, спотыкающаяся музыка — все это напоминало бессвязный бред в красно-коричневых тонах.

Хуже всего, что и к этому легко привыкнуть. Перекошенные рожи пьяниц уже не кажутся такими перекошенными, а алкогольная вонь перестает раздражать. От тебя прежнего остается самая малость, а тому, кто остался, отвратителен нынешний ты. Но и этого отвращения не хватает на то, чтобы встать и уйти, чтобы изменить свою жизнь. И так катятся друг за другом дни и ночи.

— Так и знал, что найду тебя здесь. — Тревор опустился на скамью рядом с девушкой. — Не надоело?

— Надоело, — вздохнула Кас.

— Тогда пошли отсюда. — Он взял ее за руку. — Тем более, что нет больше нужды так мучить себя.

— Не поняла, — нахмурилась Кассия.

— Ну, знаешь, как шутят инквизиторы? — Трев подмигнул — Нет ведьмы — нет проклятия.

— Виллоу умерла? — Девушка побледнела.

— Лучше! — Тревор широко улыбнулся. — Ты же сама не хотела, чтобы я пошел к ней без тебя, так? Я нашел твоего отца. Долго же мне пришлось объяснять ему, зачем понадобилась увольнительная.

— Ты все разболтал Саймону? — У девушки кровь застыла в жилах при мысли о гневе отца.

— Естественно. — Парень пододвинулся ближе. — Он просто рассвирепел. Ну, ты знаешь, каков он в бешенстве. Только молнии из глаз не сыпались. Мы решили не тревожить тебя раньше времени. Саймон поумнее меня, сразу обратился к кому следовало. Поразительные ребята эти охотники на ведьм! У них горит даже то, что не должно бы.

Тревор, жарко шепча на ухо Кассии, рассказывал, как вызвался добровольцем, познакомил инквизиторов с Саймоном, а тот отвел их к дому ведьмы. Она словно увидела все, что произошло, глазами молодого воина: ярость отца, ледяную решимость инквизиторов и щенячий восторг Трева. С Саймоном добраться до Виллоу получилось чуть ли не вдвое быстрее. Конечно, он-то знал все тайные тропки, исходил свой лес вдоль и поперек.

Инквизиторы заперлись с ведьмой в доме и не вышли, пока та не созналась, причем даже в том, в чем ее никто не подозревал.

— По мне, так старухе повезло, что они нас не пустили, — усмехнулся парень. — Саймон просто порвал бы ее голыми руками без суда и следствия. Но у них какие-то сложные процедуры… Как Виллоу вопила!.. Будто ее резали. Нам потом объяснили, что это не она вовсе, а демоны в ней надрывались. Инквизитор Томас оказался чрезвычайно молчаливым человеком, ничего не рассказывал. А его помощник, охотник на ведьм Циприан, был еще нелюдимее.

Томас — судья, палач и адвокат в одном лице. Чтобы не подвергать опасности остальных, он приказал спалить ведьму вместе с домом. Набранные заранее по дороге пять вязанок хвороста пригодились. Слуги инквизиции обложили жилище со всех сторон сухими ветками, подожгли и заколотили дверь.

Молодой человек отдельно остановился на описании хора инквизиторов, которые пели во время этого действа молитвы и гимны. Их слаженные голоса заглушали шум пламени и ведьмин вой.

Тревор искренне ждал увидеть нечто особенное, но с того места, где он стоял, очищение огнем выглядело как обычный пожар. Только тут никто не спасал погорельцев, скорее наоборот, следили, чтобы старуха не выбралась.

— Страшная смерть. — Кассия заглянула на дно своей пустой кружки.

— Мораль, — Трев поднял вверх указательный палец, — не будь ведьмой.

— Ведь она знала, что этим кончится, — пробормотала девушка, но друг не услышал.

— Поднимайся, идем домой, — предложил он.

— Расплатиться надо. — Кас встала и расслабленно побрела к прилавку.

Жалость не жалость, а что-то мешало дышать. Высокомерная пакостная старуха и та не заслуживала подобной участи. Если удалить с истории о сожжении ведьмы налет таинственности, которой восхищенный Тревор наделил мрачного инквизитора и его сурового помощника, то оставался открытым вопрос, успела ли ведьма спрятать кольцо, как обещала. Но спрашивать об этом Трева она не стала.

У прилавка расположилась заговорщицкого вида группа мужнин, которых Кассия раньше не встречала. Подозрительные типы тихонько расспрашивали о чем-то толстого усача, хозяина заведения. Кас напрягла слух. Долетевшие обрывки фраз не добавили спокойствия. Она поспешно высыпала горсть медяков в руку усатого кабатчика и скользнула к Тревору.

— Уходим немедленно! — Кас поволокла друга к боковому проходу. — Через кухню!

— В чем дело? — оторопел тот.

— В них, — кивнула Кассия в сторону прилавка — Началось. Эти гады охотятся… за моей кровью. Как же!

— Какие гады? — Трев завертел головой.

Девушка оглянулась. У стойки не было никого, кроме обычных пьянчуг.

— Планы меняются. Уходим по крышам! — Кассия свернула на лесенку.

— Ты спятила. — Однако спорить с удаляющейся спиной бессмысленно.

Выход на чердак нашелся сам собой. Люк в потолке, сонные голуби, круглое окошко. С проворством кошки Кас вылезла наружу, собирая на себя паутину.

— Стой, — скомандовал Трев, но девушка заткнула ему рот ладонью.

Внизу говорили двое.

— Хитрая бестия. — Первый сплюнул сквозь щель в зубах.

— Ничего, завтра узнаем, где живет, — ободрил второй. — Вдруг это у них семейное?

— Не-не, я слыхал, это проклятие, — возразил первый.

— Проклятия тоже разные бывают. Изловим и будем доить.

Кто-то подбежал к ним, отдуваясь.

— У меня глухо, — сообщил он.

— У нас тоже. Уплыли наши дармовые камешки.

Трев обнажил меч. Ему выпал шанс одновременно показать доблесть и искупить вину. Тревор Вайнвуд не умел пасовать перед шайками оборванцев. Да и вообще перед кем-либо.

— В прятки с Сэмом сыграешь, — выдохнул парень. — Я силен в другом. Беги. Отвлеку их.

Кассия не успела и глазом моргнуть, как он ринулся с крыши вниз. Смелость этого парня граничила с безрассудством и глупостью. Вместе с черепицей Трев обрушился на головы врагов.

Лязг оружия и вопли привлекли внимание соседей: самые любопытные высыпали на улицу, прочие прильнули к окнам.

— Стойте! — крикнула Кас. — Это безумие. Проклятия никакого нет!

Она так верила в свои слова, что все вокруг замерли. Ленивое эхо медленно унесло голос, стучась в каждую дверь. Нет проклятия. Нет страха. Нет нужды спасаться бегством.

— Я спускаюсь, — объявила девушка.

Трев воткнул клинок в землю, поймал подругу и поставил ее на ноги. Кассия обвела взглядом перекошенные физиономии напуганных бандитов. Обычные мужчины, не молодые и не старые. Просто люди.

— Вы чудовища, — хрипло произнесла она. — Я вам… не шахта драгоценных камней. Я живая! И на ваше несчастье, за меня есть кому постоять. И еще. Проклятие снято.

В гробовой тишине никто не смел шелохнуться. Вдруг один из нападавших нырнул под руку Трева и сделал выпад: острая боль пронзила плечо Кассии. Она вскрикнула, и звонкие камешки посыпались из раны на землю.

— Собака брехливая, — усмехнулся бандит, а в следующую секунду уже хрипел, насаженный на меч, как на вертел.

Тревор разделался с ним, только что толку? Теперь даже те, кто не верил в проклятие, воочию убедились в существовании кровавых самоцветов. Это лишь вопрос времени, когда откроется сезон охоты, когда со всех концов Империи потянутся в Фальвик алчные твари, жаждущие разорвать Кас на куски, чтобы удовлетворить жажду наживы.

Труп лежал у ног Кас. Но сообщники убитого разбежались, а горожане ждали, когда Кассия отвернется, чтобы, как тетка, кинуться на четвереньки и успеть сгрести побольше блестяшек.

Девушка в ужасе бросилась куда глаза глядят. Туда, где, возможно, ждут новые головорезы, новые охотники за сокровищами.

Глава третья, в которой Сэм встречает друга

«Возвращаться домой нельзя, — стучало в висках. — Оставаться в городе опасно. А в лесу одной тяжко придется».

Какими глазами посмотрит отец на провинившуюся дочь, если встретит в лесной чаще? Что скажет? Станет ли ругать или, наоборот, пожалеет? Кас боялась этой встречи. Она избегала дорог и путала след.

Кассия одинаково таилась от диких зверей и от путников. Все, чему учил Саймон, пригодилось разом. Она читала лес, как иные читают книги. Где примятая трава, где птичий гомон, где борозды от когтей на коре, — это все предупреждения и советы. В звонкой тишине слышалось даже, как мышата возятся в норе.

Добрый мудрый лес лечил любые раны. Заслонял от тревог густыми кронами. Кас, конечно, хотела наведаться к пепелищу дома Виллоу — колечко поискать, но добраться до дальней заимки Саймона и без того непросто, а тут еще такой крюк предстоит сделать.

Беглянка никогда столько не молчала, впору Сэму позавидовать. Сейчас Кассии казалось, будто у нее и голоса-то собственного нет.

Заимка распахнула объятия на закате. Просторный двор, ладный бревенчатый дом с резными окошками, запертый сарай, поленица под навесом — Саймон умел позаботиться о своемхозяйстве.

Никаких признаков жизни ни внутри, ни снаружи не наблюдалось. «Тем лучше», — решила Кас. Она нашарила ключ в привычном месте и вошла. Все та же строгая обстановка, памятная с детства, — ничего не поменялось. Кассия развела огонь в очаге, вскипятила воды и заварила целую горсть сушеных ягод и трав. Ругать за такую расточительность девушку было некому.

Скрипучая кровать приняла Кас. Запах можжевельника баюкал. Сон опустился непроницаемым занавесом, отсекая дневные проблемы. Здесь, вдали от людей и дорог, царил покой. Он обволакивал мягким одеялом, а с теми запасами, которые Саймон делал на всякий случай, можно было пережить не один год.

Оказалось, что проклятие ведьмы имеет одну положительную сторону: раны быстро затягивались.

Кассия вставала до рассвета. Она ставила силки и собирала ягоды, таскала воду ведрами от ручья. Чтобы не свихнуться от одиночества, девушка насвистывала или напевала глупые песенки.

«Если работы не бояться, везде благодать», — учил Саймон. Кас надеялась, что он или друзья станут искать ее и непременно найдут. Каждый день она ждала гостей. Но неделя миновала, началась другая, а никто не стучал в двери.

Кассия вдруг начала опасаться, что бандиты отыщут ее первыми. Страх обезоруживал, заставлял забиваться под кровать. Каждый шорох за окном болью отзывался в сердце. Чтобы избавиться от тягостного наваждения, девушка придумала себе занятие. Она наладила старый-престарый арбалет Саймона. Пусть пользы от него было немного, но выглядела конструкция внушительно. Кас держала арбалет заряженным. Особенно учитывая то, что перезарядить его достаточно быстро она все равно бы не смогла. А с ним девушка выглядела грозной, по крайней мере в собственных глазах.

Вечерами Кассия пыталась вырезать фигурки из дерева, но выходило отвратительно. Ей явно не хватало терпения и прилежания. Все изменилось внезапно. С улицы донеслись шаги. Кто-то бродил до двору, совершенно спокойно и бесстрашно. В холодных сумерках крупная фигура походила и на медвежью, и на человечью сразу. Кас распахнула дверь. Туман водой оседал на лице.

— Пристрелю! — пригрозила девушка.

Грустный окрик сокола вспорол молочно-белое марево.

— А не дуреха? — усмехнулся Саймон. — Ну, пристрелишь папку, дальше что?

— Нашлась? — Сэм неслышно выплыл из тумана.

Кассия, забыв обо всем, бросила арбалет и ринулась обнимать отца. Ветхий предохранитель сломался, и снаряд на целую ладонь впился в стену сарая.

— Дуреха. — Саймон ласково потрепал дочь по макушке. — Руки бы тебе оборвать, да не к спеху. Натерпелась, небось?

— Я справлялась, — отчаянно хлюпая носом, возразила девушка. — Перепелок ловила и зайцев.

— Тогда чего в дом не зовешь? Устали мы. — Он шершавыми пальцами стер слезы с лица Кас.

Саймон легко заполнял любую пустоту. Даже когда никто не слушал его, он все равно говорил сам с собой.

— Похозяйничала, смотрю, — заметив горку стружек у камина, сказал Саймон. — Как знал, что сюда подашься.

— Куда ж еще? — Кассия наполнила закопченный чайник водой.

— Наделала ты шума. — Он устроился за столом, швырнув походную котомку под лавку. — Всякой шушеры в город наползло. Вынюхивают, выискивают. Правильно поступила, что сбежала Инквизиторы тоже хотели с тобой потолковать, правда. Но мы с Сэром Седриком запросто разобъяснили им, что никакая ты не ведьма. Просто не в том месте не в то время оказалась.

— С Сэром Седриком? — изумилась девушка.

— А то! — Саймон пригладил бороду. — Помнит тебя и ко мне милостив. Благородный и мудрый он, хоть и молод. Обещал придумать, как помочь. А пока мы тебя спрячем.

Стоило разговору коснуться барона, как отца уже было не остановить. Он любил Седрика как сына, господина и святого в одном лице. Саймон мог без конца распевать свою песню о том, как хорош молодой барон. Никому в его присутствии не разрешалось и думать о Седрике непочтительно или дурно.

Старого барона Саймон тоже вспоминал с особенной теплотой. Тот покрыл себя славой и погиб в бою, как и подобает мужчине. Тут сын уступал отцу, но упаси всевышний заикнуться об этом.

Наболтавшись всласть, Саймон подвесил к потолку выцветший гамак и устроился там. Сэму было определено место на лавке, а Кас получала в свое распоряжение кровать. Только спать не хотелось.

— Как служба? — Девушка подсела к Другу у очага.

— Никак. — Самуэль разворошил поленья кочергой, поднимая тучу искорок.

— Тебя прогнали? — Кассия отхлебнула ягодный отвар.

— Нет. — Парень потер щеку. — У меня есть дела важнее.

— Какие?

Беседа спотыкалась на каждом шагу. Сэм был какой-то зажатый, напоминал натянутую тетиву. Прямой, как древко стрелы, он умел молчать так, что все понимали, о чем говорит тишина. Он словно чертил в воздухе невидимую надпись: «Я предупреждал».

Парень вдруг резко повернулся и взял подругу за руки. Саймон громко всхрапнул и зашуршал.

— Ты моя главная забота, — прошептал Самуэль. — Завтра утром я уйду, а когда вернусь, расскажу больше.

Он поднялся, пожелал Кассии доброй ночи и вытянулся на лавке, сунув под голову свернутый валиком плащ.

Впервые за долгое время Кас уснула спокойно. Рядом с Саймоном бояться нечего. Этот человек мог побороть медведя. О себе отец почти не рассказывал, но по обмолвкам Кассия знала, что воевал он не хуже многих рыцарей. И демонов Бетрезена, и мертвяков Мортис видел. Разную нечисть разили его стрелы.

Сэм покинул дом неслышно. Кас недоумевала, зачем отправляться в лес безоружным. Только у всякого действия Самуэля имелась своя особенная причина и ему одному понятное объяснение.

Жить с отцом легко и сложно одновременно. Во-первых, он всегда умеет все делать лучше, за что бы ни взялся. Во-вторых, ему постоянно есть чему учить. Но это же и главные минусы. От шуточек Саймона на заимке никуда не деться. А бесконечные «давай сама» и «разве так я показывал?» просто сводят с ума.

Саймон очень волновался за дочь, но старательно не подавал вида. Лишь украдкой посматривал на нее полными тревоги глазами, полностью уверенный, что Кассия не замечает этих взглядов. Но она замечала. Раньше Саймон был способен защитить свою девочку от чего угодно. От человека или зверя. А от проклятия не сумел. Кас кожей ощущала его страдания. «Сильным тяжело свыкнуться со слабостью», — думала она.

Осень подбиралась все ближе. Она шелестела золотой листвой и щекотала ноздри ароматом прелых листьев. По-особенному прозрачное солнце пробивалась сквозь спутанные ветки. Сладкий воздух звенел, разбавленный прощальными песнями птиц.

Сэм вернулся так же незаметно, как и пропал. Обнаружился как-то утром на дворе, словно бы и не уходил никуда. Он отощал и осунулся, но выглядел довольным. Саймон выставил Кассию за дверь, а сам заперся с парнем и долго что-то обсуждал. Сколько Кас ни пыталась подслушать их речь, все без толку. Шипение одно.

Наконец Самуэль вышел во двор, подозвал подругу к себе и скомандовал собираться в дорогу. «Я отведу тебя туда, где никому твои драгоценные камни не интересны», — бросил он.

Прощание получилось скомканным. Саймон снабдил дочь припасами и десятком добрых советов. Он смеялся, но глаза его плакали без слез. Неуклюжие объятия, последние напутствия и обещания скорой встречи, — все как у всех. И вот Кас уже плелась вслед за Сэмом по тропе.

— Все образуется, — как-то вдруг подал голос Самуэль. — Я верю.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Если расскажу, они убьют нас обоих, — как-то слишком беззаботно признался парень.

Каждый вечер он ставил палатку, разводил костер и таращился на пламя. Сэм казался счастливым Кассия честно пыталась подвигнуть приятеля на беседы о конечном пункте путешествия, но парень упорно отмалчивался.

Лес становился все гуще. Деревья точно смыкали ряды, как строй бесстрашных бойцов. Толстые, похожие на завязанных узлами змей, корни выпирали из-под земли. Чем мрачнее нависали кроны, тем увереннее вел себя Самуэль.

— Уже близко, — сказал он однажды, когда они присели отдохнуть на лесной поляне. — Там мы выиграем время, пока твой отец отыщет способ исцелить тебя.

— Мне бы твое спокойствие, — вздохнула Кассия.

— Готов поделиться. Хватит на двоих, — улыбнулся Сэм. — А спокоен я потому, что честь у всех одна. Отвечай добром на добро, не делай зла, держи слово.

Внезапно на полянку выскочил взъерошенный мужичок, тощий, как щепка.

— Я страшный маг! — выпалил он, тыча в сидевших кошачьим черепом на суковатой палке.

— А я ангел Бетрезена, посланец Легионов Проклятых. Бойся меня, — бесстрастно отозвался Самуэль.

— Правда? — Мнимый маг оторопел.

— Нет. Неправда. — Сэм поднялся на ноги. — Что ты здесь потерял, убогий?

— Я маг, — продолжил тот, но теперь с опаской.

Бедолага для верности снова тряхнул самодельным жезлом. Череп слетел и покатился по земле.

— Я… я маг… — Мужичок задрожал всем телом, повалился на колени и разрыдался.

— Хоть сама Мортис. Чего тебе тут надо? — терпеливо повторил Самуэль.

Тонким грязным пальцем незнакомец указал на Кас.

— Убирайся, пока жив и в здравой памяти, — посоветовал парень, показывая на север. — Там граница Империи и Альянса. А за рекой Фергал — кочевья зеленокожих. Накормят стрелами за здорово живешь. Даже как звать не спросят.

— Лучше пусть пристрелят, чем смотреть, как деточка единственная, кровиночка помирает в мучениях! — взвыл тот, сложившись в три погибели. — Все продал, только бы вылечить ее. И лавку, и что в лавке, и телегу с конем. Все-все! Весь в долгах, того гляди растерзают… Терять нечего.

Кассия присмотрелась к несчастному. В манерах мужчины можно был разглядеть некий намек на прежнюю степенность, но его прошлое с трудом угадывалось под слоем грязи. Он напоминал старую тряпку. На худом лице выделялись огромные тоскливые глаза. Взгляд побитой собаки проникал в душу.

— Уходи. — Сэм поднял лук.

— Оставь его.

После всех головорезов, после всех завистливых тварей, с которыми Кассии довелось иметь дело, этот человечек вызывал умиление. Кас представила, как бедняга полз по земле за ними. Как прикидывался дохлым, чтобы дикие звери не сожрали. А может, просто бродил по лесу неделями в надежде наткнуться на спасение. Он единственный заслужил несколько ее камней в награду за страдания.

— Пощади, матушка! — Мужичонка в мольбе протянул к Кассии руки. — Пожалей невинное дитя.

Кас расчехлила нож. Пока страх не успел взять верх над решимостью, она крепко окала рукоять и полоснула лезвием по ладони. Лицо несчастного просителя побледнело от ужаса. Он не кидался на блестящие камешки, как безумный. Мужичонка тихонько плакал, глядя, как звонкие кровавые кристаллы сыплются из гладкой раны.

— Не представлял, что… вот так, — пробормотал он. — Прости. Прости меня. Не возьму этого.

— Теперь возьмешь. — Кассия поморщилась. — Зря терпела, что ли? Бери. Пусть хоть кому-то на пользу будет.

— Храни тебя Всевышний!

Несчастный подобрался ближе. Но вместо того чтобы сгребать с земли щедрые дары, припал губами к ногам Кас.

— Не забуду доброты. Отмолю все, чем ты Всевышнего разгневала, — шептал он.

— Береги себя, — сказала на прощание Кассия.

Девушка разделила провизию поровну на троих и треть отдала бедняге, чтоб тот по дороге с голоду не помер.

От встречи этой сделалось на сердце светло и радостно. Кто же знал, что такое зло, как проклятие ведьмы, можно в добро обратить? Признаться, Кас передумала о себе всякое. Но стоило столкнуться с кем-то по-настоящему несчастным, и остальное показалось ничтожной мелочью.

Сэм гордился подругой так бурно, как умел. Он сплел ей венок из разноцветных листьев, отыскал пяток громадных вкусных грибов и даже, запинаясь, сказал:

— Ты восхитительная.

Но Кассия-то знала, что она самая обыкновенная, да еще и проклятая.

Друзья достигли реки Фергал на границе Империи и Альянса эльфов. Быстрое течение подмывало в этом месте берега.

— Не приближайся к воде, — предупредил Самуэль.

Он разбил лагерь основательнее обычного, поставил палатку, даже кострище камешками выложил. По всему выходило, задержаться на границе придется надолго.

Одна и та же картина встречала Кас каждое утро: пахло грибами, шумели деревья, плескала вода в реке. Застыв, как изваяние, Сэм сидел на берегу. Денно и нощно Самуэль ждал чего-то. В тенях на другой стороне реки чудились ему силуэты страшилищ. Таких же безмолвных и неподвижных.

Все, что Кассия знала про эльфов, ограничивалось предрассудками и легендами, каждая из которых учила держаться от них подальше. «Эльфы — они эльфы и есть», — говорил Саймон и в этом месте обычно виновато разводил руками. — Никого, кроме своих, не признают и не любят. Хотя… за что им нас любить-то? Оно бы ничего, но время от времени всплывали у нее детские воспоминания о странных гостях, навещавших отца. Они покупали роль, а платили медом и травами.

«Народы народами, страны странами… Пускай дураки ссорятся. А мы нюх в нюх, все по-простому», — как-то сказал Саймон.

Правда, к чему фраза пришлась, Кас не помнила. Однажды на рассвете Кассию разбудил конский топот. Она попыталась выбраться из палатки, но Самуэль зашипел и втолкнул подругу обратно, задернул полог.

— Сэм Стоун! — громыхнул густой бас. — Решился, Сэм Стоун?

— Да, — твердо ответил парень.

— Проси, чего пожелаешь, исполню в точности. Но проси с умом.

Кас осторожно выглянула в щель полога у самой земли. Девушка не увидела ничего, кроме передних копыт лошади. Наездника оттуда было не рассмотреть.

— Спрячь меня и друга по вашу сторону реки, — после паузы произнес Самуэль.

— Друга? — пробасил некто.

— Я твой друг, а это мой друг, значит, и тебе друг тоже.

Кассия чувствовала, что ее вот-вот позовут.

— Не знаю, Сэм Стоун, — ответил невидимый собеседник.

Лошадиные ноги пришли в движение и пропали из виду.

— Твое слово крепче алмаза, — возразил Самуэль. — Верь мне.

— Тебе да, Сэм Стоун. Ему нет.

— Ей, — поправил тот. — Кассия, покажись.

Девушка не успела пожалеть, что предстанет в непритязательном виде. Она выползла из палатки на четвереньках и выпрямилась, отряхивая колени.

— Доброе утро, благородный… — начала она и осеклась, по привычке глядя туда, где должен был находиться седок, только никого не нашла.

Громадный косматый кентавр смотрел на нее с высоты своего роста. Он плавно подошел к ней и наклонился. Перепуганная насмерть девушка не придумала ничего лучше, чем гордо вскинуть голову и подбочениться. «Я, верно, такая же лохматая, как он», — мелькнуло у нее в голове.

Гладкие бока кентавра лоснились, а широкую грудь сковывали толстые ремни. Даже там, где начинался человек, человеческого было не так и много. Звериные черты и благородная осанка завораживали.

— Как твое имя, друг Сэма Стоуна? — спросил кентавр, раздувая ноздри.

— Кассия, а твое? — Голос у нее не дрожал, тогда как все остальное тело словно превратилось в желе.

— Ты не сможешь ни произнести его, ни запомнить. — Он выпрямился. — Для тебя я «Острые Копыта».

— Так ты поможешь нам? — уточнил Самуэль.

— Прятаться в эльфийском лесу, не предупредив хозяев, смертельная ошибка, Сэм Стоун, — произнес кентавр нравоучительным тоном. — Спрошу разрешения, потом дам ответ.

Он отошел к деревьям, разбежался и прыгнул в воды Фергала. Некоторое время Кассия и Сэм наблюдали, как ловко кентавр форсирует реку. Перебравшись на другую сторону, он отряхнулся и исчез в густом кустарнике, покрывавшем противоположный берег.

— Ну и друзья у тебя, — выдохнула Кас. — Где ты их находишь?

— В реке, — отозвался парень.

Сэм развел огонь, зачерпнул воды и подвесил походный котелок на палке. Самуэль и Кассия пекли картошку в золе и жарили дикие яблоки, насаженные на прутья. Теперь парень охотно рассказал, как познакомился с кентавром. Говорить красиво Сэм не умел, потому история получилась короткой.

Жеребенком Острые Копыта упал в воду, не справился с течением, выбился из сил, и река унесла его далеко от родного берега. Самуэль нашел беднягу, помог тому оправиться и вернуться домой. А самое главное — сохранил в тайне этот случай. Взамен кентавр пообещал отплатить услугой за услугу, но до сих пор не было подходящего случая.

— Чего такой смурной? — Кас легонько толкнула парня локтем в бок.

— Острые Копыта совсем молодой, к нему могут и не прислушаться. — Сэм сел поудобнее и потянулся. — Самая тревожная часть ожидания впереди.

— Вдруг не удастся? Что тогда? — Кассия придвинулась поближе.

— Тогда попрошу Острые Копыта остаться с нами и охранять тебя вместе со мной, — пожал плечами тот.

Сейчас Самуэль казался старше своих лет, выглядел как мужчина, а не юноша. Отца Сэма Кас помнила смутно. Это был стройный угрюмый охотник с точеным лицом. Из-за какой-то давно забытой, мелкой ссоры язвительный Саймон прозвал его Косым. Когда Империя призвала всех способных держать оружие мужчин, посулив неплохое жалованье, отец Сэма отправился в столицу. Какое-то время от него приходили вести и деньги. Но однажды Косой просто исчез, словно сгинул. Пал в бою или от болезни умер — не важно. Самуэль заботился о матери, сколько мог, потом она вдруг истово уверовала во Всевышнего и ушла от мирских соблазнов в монастырь.

Саймон запрещал дочери жалеть друга. Да Сэм и не нуждался в сочувствии. Он крепко стоял на земле и сам строил свою жизнь, как умел.

Снова потянулись дни ожидания. Видимо, эльфы никак не могли принять решение. Зябкими ночами друзья жались к костру, вспоминая, как ребятишками чудили и чем все заканчивалось. Этих поучительных и не очень историй хватило бы на десяток жизней. Кас видела, что Сэм крепко скучает по Тревору. Ведь они во всем привыкли полагаться друг на друга. Но Трев твердо решил служить Империи. Честолюбивые мечты о рыцарстве не давали парню покоя. А становиться между другом и его сокровенным желанием Самуэль не хотел.

По небу бродили тяжелые тучи, готовые в любую минуту пролиться дождем. Черные стволы деревьев особенно выделялись в пестром осеннем убранстве леса (речь идет о эльфийском лесе?). Кассия прохаживалась по берегу вдоль деревьев и представляла уют очага отцовской заимки, теплую сухую постель и сытный ужин.

— Сэм Стоун! — раздался однажды знакомый голос. — Ты еще здесь, Сэм Стоун?

— Здесь, друг! — Самуэль выбрался из палатки. — С хорошими новостями?

— Тебе судить, Сэм Стоун. — Мокрый кентавр вышел на берег и приблизился к палатке. — Гулять по нашему лесу вам не дозволено, но погостить в Гларимиэле (Эльмааре, Осеннем Чертоге), не запрещено.

Он встал на дыбы и ударил передними копытами о землю. Тотчас же из воды поднялись гладкие камни.

— Лес приветствует тебя, Сэм Стоун, — торжественно произнес кентавр и, помолчав немного, добавил: — И тебя, друг Сэма Стоуна, Кассия.

На эльфийскую сторону реки они перебрались на спине кентавра. Здесь все выглядело страшнее и внушительнее: деревья казались больше, трава гуще. Непуганое зверье не обращало на людей внимания. Пару раз волки с желтыми голодными глазами выходили на тропу, но кентавр разгонял их копытами, как мышат.

Он не уставал, так бы шел и шел вперед, если бы Кас не требовался отдых. Острые Копыта без радости воспринимал такие остановки. Кентавр предупреждал об опасностях, о тысячах глаз, скрывающихся в чаще, пожирающих их хищными взглядами. Но лес — это лес. А опасность можно встретить за порогом своего дома где угодно.

Девушка боялась заговорить с монстром, однако его удивительное тело привлекало ее внимание. Улучив момент, пока Сэм дремал, Кассия прокралась за кентавром к ручью. Острые Копыта осторожно опустился на колени и, зачерпывая пригоршню за пригоршней студеной воды, жадно пил. От его горячей, поросшей густой шерстью спины поднимался зыбкий пар.

— Тебе нельзя здесь гулять. Помнишь, друг Сэма Стоуна? — усмехнулся кентавр, прядая ушами, и повернулся к девушке.

— Прости. — Она не двинулась с места. — Я никогда раньше не встречала подобных тебе.

— Хорошо, — кивнул Острые Копыта. — Значит, не нарушала наших границ. Никогда.

— Никогда, — эхом отозвалась Кассия.

— От кого вы прячетесь? — вдруг спросил кентавр.

Он швырнул последнюю пригоршню воды себе в лицо и с наслаждением замотал головой.

— Моя кровь превращается в драгоценные камни, — собственная откровенность ничуть не смущала Кас, — вот и прячемся.

— Не продолжай, — оборвал Острые Копыта. — Вы, люди, слишком жадны до того, что скрывает земля. Почти как… гномы.

Кентавр поморщился. И вдруг подскочил и развернулся:

— Беги! Спасай Сэма Стоуна! Пауки!

Не дожидаясь реакции, Острые Копыта подхватил Кассию, как вязанку хвороста, и ринулся к полянке. Парня нигде не было видно.

— Глупый Сэм Стоун! — взвыл кентавр, опуская ношу. — Предупреждал. Просил…

Из-за деревьев донеслись звуки боя. Подняв с земли лук Самуэля, Кас перемахнула валежник и опешила. Три громадные пузатые твари на восьми ногах обступили опутанного блестящей белой паутиной Сэма. Парень отчаянно размахивал тяжелой дубиной, стараясь сдержать натиск.

— Эй, вы! — крикнула Кассия. — Я здесь!

Звонкая стрела рассекла воздух. Паук дернулся и опрокинулся на спину, сложив омерзительные лапы. Из проткнутого брюха потекла склизкая жижа Кассию стошнило. Два гадких головонога повернулись к Кас. Досмотреть представление до конца ей не хватило духу.

Кентавр вступил в бой внезапно. Острые Копыта неистово хлестал себя по бокам хвостом и страшно вопил. Всем весом он обрушился на пауков, давя их копытами.

Вскоре бледный Самуэль уже лежал у подруги коленях и силился прийти в себя.

— Не слышал их, — виновато повторял он. — Подкрались, спеленали. Очнулся, когда волокли. Вырвался, тут и вы подоспели…

— Вернутся, — процедил кентавр.

Хотя Сэм не окреп, компания двинулась дальше без остановок и привалов, чтобы поскорее оторваться от пауков. Острые Копыта постепенно привыкал к девушке. Из обращения незаметно пропало «друг Сэма Стоуна», осталось только имя. Кас всерьез задумывалась, кто для кого неведомая зверушка — он для нее или она для него.

Эльфийский город выглядел как громадное дерево, состоявшее из множества деревьев поменьше. Первое знакомство с ним просто ошеломило. Нет, Кассия, безусловно, представляла нечто подобное по рассказам бывалых имперцев. Но одно дело представлять, а совсем другое стоять, запрокинув голову, и пытаться рассмотреть крону, терявшуюся в небесах. Здесь откуда-то лилась несмолкающая музыка, и пахло волшебными цветами. Сама земля гудела в такт мелодии. Местных жителей Кассия не видела, лишь издали. Да они все равно не замечали гостей. Стройные фигуры проплывали в золотистом тумане, пропадая и появляясь внезапно, точно призраки.

Людям отвели просторное, сухое помещение со стенами из переплетенных ветвей. Судя по всему, тут раньше держали провизию. От сладких ароматов Кас постоянно хотелось есть. Острые Копыта неотступно следовал за своими «друзьями», как пастух за неразумными овцами.

Благодаря эльфийской пище Самуэль быстро встал на ноги… Тревоги отступали, сменяясь бесконечным покоем. Кентавр заводил с Кассией разные разговоры, в основном о людях, живущих по ту сторону реки, об их привычках и повадках. А сам рассказывал ей истории о создателях эльфов Галлеане и Солониэль, об их любви, о том, как Солониэль пожертвовала своей красотой для спасения убитого Вотаном мужа, а тот подло отверг ее после воскрешения, увидев, как она безобразна. И тогда Солониэль превратилась в безмясую Мортис, чтобы мстить всем и каждому за свою напрасно погубленную красоту. Страшной Мортис эльфы теперь пугали своих детей, зато о прежней Солониэль слагали грустные песни и баллады.

А Кассия рассказала о ссоре Бетрезена с Всевышним, который упрятал дерзкого ангела и создателя людей в подземную темницу, и о Легионах Проклятых, которые только и ждут приказа своего предводителя, чтобы смерчем пройти по землям Невендаара, не оставив камня на камне.

— Если все будут воевать против всех, перебьют нас демоны поодиночке, — закончила свою повесть Кас.

— Гномы — ваши союзники, — фыркнул Острое Копыто.

— Я гномов не видала ни разу, — возразила та. — Хотя они совсем недалеко в землях Горных кланов. А вы еще ближе.

— Вроде умная, подруга Кассия, а глупости говоришь. — Кентавр почесал себя за ухом. — Если случится нам пойти войной на гномов, вы будете защищать их. И попробуете убить нас. Это все союзники делают.

— Но я же знаю тебя, — уперлась Кас. — Как же убить? У нас всех один настоящий враг — демоны.

— Не видел демонов. — Он тоже умел быть упрямым. — Наши враги — гномы. Они поклоняются убийце Галлеана. Они виноваты, что земли Эльфийского Альянса травит чума и наводняет нежить. Гномий бог Вотан победил Галлеана однажды, но нас его детям не одолеть. Особенно когда наш Галлеан снова с нами! Они заплатят за все страдания. Скоро настанет этот день!

Кассия слушала молча. Острые Копыта не обращал внимания на ее попытки перебить его или вставить хотя бы слово. Кентавр говорил горячо и убежденно, как по писаному. Как будто ему кто-то пел в уши нужные слова.

Всякий раз, когда речь заходила о войне, история повторялась. Сколько Кас ни старалась, сколько ни билась, кентавр не верил ей. «Оставьте богам разбираться с богами, — умоляла девушка. — Гномов здесь нет». На что Острые Копыта отвечал: «Люди не лучше». Твердил, что имперцы облаком саранчи ползут туда, где им не место. Отрывают куски у живого леса, оставляя шрамы-города. В такие моменты Кассия боялась кентавра. Необузданная натура брала у него верх и затмевала разум.

— Какая же у бедолаги каша в голове, — однажды сказал Сэм, когда они остались вдвоем в своем жилище. — Вот ненавидит людей, а делит с нами пищу.

— Почему он не хочет понять меня? — Кас вытянулась на постели из мягкой травы, укрылась плащом и уставилась на огонек горевшей на полу свечи.

— Неправильно говоришь. — Самуэль зевнул. — Острые Копыта скорее не может, чем не хочет. Думаешь, кентавр тут желанный гость? Для эльфов он дикарь. В отличие от нас, он ночует в лесу.

— Как же так? — Она устремила взгляд в сводчатый потолок из сросшихся ветвей.

— Здесь нас контролируют, здесь мы под надзором, — пояснил парень. — И… зря ты считаешь, что кентавр так уж ошибается. Ты правишь Империей? И я нет. Против кого прикажут, против того и поднимем оружие. Трев особенно охотно.

— Ты станешь стрелять в друзей? — Кассия побледнела.

Самуэль сел и пристально посмотрел на нее. В свете пламени свечи его шрам казался демонической ухмылкой. Ответ читался в глазах парня, отчего по спине у Кассии пробежали мурашки. Такой выстрелит в кого угодно в интересах Империи.

— Спи, — попросил Сэм и свернулся на своей лежанке.

Негостеприимные хозяева приносили людям еду к входу в ее жилище. Только как и когда это происходило, Кас не видела. Не получалось проснуться вовремя, чтобы застать их. Тягучие сны не давали отдыха. В них она погружалась в хоровод кривляющихся, бесформенных лиц грязной толпы, готовой растерзать ее в любую секунду, но отчего-то медлившей с расправой. Заканчивалось все одинаково: Кассия вдруг превращалась в монолит кровавого камня и рассыпалась на тысячи гладких кругляшек.

Дни слились в один бесконечный поток. Девушка начала скучать по лету, к которому так привыкла, однако осень властвовала здесь безраздельно. Гигантское золотое дерево точно наполняло воздух теплом и туманом. Время от времени Самуэль и Острые Копыта уходили, оставляя Кас одну. Сэм условился с Саймоном об особенном знаке по ту сторону границы, Знаке, который скажет: «Возвращайтесь».

Предоставленная сама себе, Кассия вязала куколок из травяной подстилки Самуэля, собирала остроконечные листья и плела венки. Особенно ей нравились алые листья. Ими Кас любовалась часами. Цвет, толстые прожилки, влажная гладкость — все в них было прекрасно.

Стайка шумных птиц скрашивала одиночество в городе, полном холодных, безразличных эльфов. Крошки-птахи насвистывали свои мелодии, позволяя Кассии наполнять их любым содержанием. «О лете», — решила Кас. Если девушка стояла неподвижно, любопытные создания садились ей на плечи, на голову, на руки. Птички смотрели на Кассию выпуклыми бусинками глаз и чирикали, раздувая бока.

Они всегда прилетали к кустам, облепленным яркими ягодами. Красные гроздья почти светились изнутри. Кас, как в детстве, заправляла веточки в волосы и разглядывала свое отражение в сонной воде. Но чего-то определенно не хватало этим ягодам и этим листьям. Первые выигрывали у вторых, но тоже не устраивали. Не заполняли пустоту.

Кассия тосковала по Саймону. Сейчас она рада была бы выслушать любые насмешки и поучения, лишь бы снова обнять его. В голову лезли гадкие мысли о том, что проклятие снять не удастся. Девушка в деталях представляла, как до глубокой старости станет скитаться среди безмолвных теней. Она не надеялась, что эльфы, как птички, привыкнут к ней или хотя бы начнут замечать. Угнетающая картина застывшею будущего доставляла странное наслаждение. Если подумать, получалось очень романтично. Кас часами примерялась к новой роли. А когда надоедало страдать, снова вязала кукол.

Она не почувствовала, как травинка порезала палец. Крошечный камешек скользнул в лежанку. Соблазнительный, сочный! Спелее самых спелых ягод на всех кустах эльфийской обители.

Кас рыла траву обеими руками, но так и не нашла затвердевшую каплю. Желание снова взглянуть на волшебные камни охватило ее и не собиралось легко отпускать. Даже ком подкатил у нее к горлу.

— За постой все равно лучше заплатить, — рассуждала вслух она. — А чем, если денег нет? Сэм-то не позволит. Значит, лучше заранее запастись каменьями.

Обстоятельства позволяли, предлог нашелся, осталось только осуществить свое намерение без лишних слов и сомнений. Так что Кассия просто порезала себя и набрала целую пригоршню драгоценных шариков.

Она выкладывала из них узоры: цветочки и линии. Составляла буквы собственного имени. Или просто пересыпала из ладони в ладонь, слушая тихий перезвон. Опасаясь, что Сэм пронюхает про милые игрушки, Кассия зарыла камешки под лежанкой. Прямо в землю.

Но Самуэль все не приходил. Кас свято верила, что способна в любой момент швырнуть хоть всю пригоршню в пропасть. Только зачем? Она валялась на травяной постели и размышляла, как: было бы здорово выпросить у искусного мастера переплавить ее золотую монету в оправу для кольца с одним из камешков.

Загостившаяся осень уже не удивляла. Кассия постепенно забывала, что существует что-то еще, кроме желтых и красных деревьев, за пределами их жилища.

Она больше не тосковала. Иногда нападала на нее тоска, чуть-чуть давило в груди, но тоска эта таяла от красных ягод и листьев, от задорного птичьего щебета.

От нечего делать она принялась наряжаться в одежды лесного народа. Они неожиданно пришлись ей впору. Кас на мгновение перестала ощущать себя человеком. Ей так хотелось в это поверить, что сердце замерло. Такой, в изящном эльфийском наряде, она себе нравилась больше, чем какой-либо другой.

Платье шелестело, как крона золотого дерева. Оно словно приказывало: танцуй, кружись, как не кружилась до сих пор! И Кассия танцевала и кружилась, пугая птиц. Они щекотали небо крыльями, перелетая повыше на ветки, и галдели.

Глупая мысль неожиданно пришла ей в голову: «А если положить рядом ягоду и мой камешек, что птицы выберут?» Кас немедленно прицелилась и оцарапала палец длинной острой колючкой.

Вертлявый кругляш скользнул по ладони и поскакал по камням вниз, к оплетенной плющом беседке. Девушка немедленно бросилась за ним, путаясь в подоле. Казалось, вот сейчас, сейчас она схватит беглеца, но нет. Вдруг камешек ударился обо что-то и отлетел к девушке. Кас подобрала его кончиками пальцев. Взгляд уперся в… сапоги.

— Позволь? — спросил незнакомец.

Взгляд его из-под полуопущенных ресниц пронизывал насквозь. Красивое лицо с острым подбородком, обрамленное гладкими волосами, тонкие черты. Эльф протянул руку ладонью вверх. Кассия нехотя отдала красный камешек. Но, приняв его, незнакомец болезненно поморщился. Камень на его ладони растекся густой каплей.

— Да… — Эльф достал носовой платок и стер алый след. — Все так.

— Камешек! — ахнула Кас. — Вы можете снять проклятие?

— Нет, — спокойно ответил тот.

— Как же нет? — Вспыхнувшая было надежда снова сменилась отчаянием.

— Никто не может спасти человека от него самого, — произнес эльф. — Выкинь камни. Сделай первый шаг.

Шорох птичьих крыл отвлек Кассию всего на мгновение, но незнакомец успел раствориться во влажном тумане. Опустошенная, она поплелась обратно в свое жилище, где просидела до вечера. А на закате Кас откопала свое сокровище, всю пригоршню, и отправилась искать пропасть, достойную принять их во владение.

Девушка не раз обошла город, пока не наткнулась на крутой склон. Дна не было видно. Его заполняло молочно-белое марево. Кассия глубоко вдохнула. Прохладный воздух щекотал ноздри. Секунды растянулись в часы. Солнце стремительно катилось за кроны раскинувшегося внизу леса. Но пальцы не желали разжиматься — точно окостенели.

«Какая ерунда, — думала Кас — Что эльфы могут знать о наших проклятиях? Они все отсырели в своей вечной осени. Что изменится, если я просто выброшу камешки? Ничего. Кроме того, что мне придется снова порезать себя, чтобы получить новые…»

Кассия отступила от кромки туманной бездны. На противоположном краю возникла высокая фигура: она скорбно склонила голову и пропала, оставив после себя тоскливое чувство. Как после похорон.

А наутро вернулся Сэм Он сказал, что способ спасти Кассию найден, что родной город примет ее и что теперь она находится под защитой самого барона Седрика. Сердечко Кас снова ожило и застучало. Кассия расстраивалась, что Самуэлю требовалось время на отдых, чтобы отправиться в обратный путь к границе, даже, несмотря на то, что на этот раз парень привел с собой лошадей.

Мыслями Кас уже мчалась назад к дому. Уже обнимала Саймона. А барон… Ну и барон — тоже неплохо. Этот наверняка сможет защитить от чего угодно. Образованность Седрика, о которой Кассия столько слышала, вселяла уверенность. Море книг написано не зря. Кто умеет их читать, найдет ответ на любой вопрос. Мысли у нее начали путаться. Уже засыпая, она подумала: «Не худо было бы, если бы Сэр Седрик подурнел…»

Но память подсунула чистое лицо юного барона с выразительными голубыми глазами.

Глава четвертая, в которой знания являют свою силу

Кассия поймала себя на том, что привязалась и к жилью из ветвей, и к лесу за ним. Едва ли еще выпадет случай просто так вернуться сюда. Сэм разделял чувства подруги, оттого медлил. В любом случае, отряд барона еще должен был добраться до границы, чтобы встретить Кас.

Когда стало ясно, что людям пора уходить, но те не торопятся, гостеприимство эльфов начало давать сбои. Конечно, прямо никто не просил Самуэля и Кассию покинуть Эльмаар. Только еда сделалась скудной и безвкусной, а напряжение так и висело в воздухе.

Кас сидела в беседке, посыпая пол хлебными крошками на радость вертлявым птичкам. Девушка фантазировала. Она представляла, как Сэр Седрик встретит ее и что вместе с ним непременно приедут Саймон и Трев. Кассия знала, какая судьба дальше ожидает ее Сэм сказал, будто барон поселит девушку за внутренней крепостной стеной. «Хорошо бы мы проехали прямо через весь город до замка вместе», — мечталось ей.

— За рекой заметили людей, — тихо произнес знакомый голос.

Тот самый эльф стоял, заложив руки за спину. Его расшитые узорами одежды струились от плеч до земли. Эльф не смотрел на Кас.

— А благородные мужи среди них есть? — с надеждой спросила она.

— Они вооружены, — игнорируя реплику, продолжил тот. — Мы не желаем напряженности на границе. Припасы в дорогу собраны, кони ждут.

— Я понимаю. — Кассия поднялась и стряхнула с рук последние крошки.

— Понимаешь, но что-то свое. — Эльф отвернулся. — К клетке внутри ты стремишься прибавить клетку и снаружи. Подумай. Как от камней откажутся другие, если ты сама не в силах отказаться от них? Судьба не прощает ошибок. Надеюсь, мы больше не встретимся.

Кас охватила злоба.

— И еще, — словно вспомнил эльф. — Накопившие немалое богатство подчас в жадности не уступают разбойнику, готовому убить за медную монету. Не знаю, кто из тех мужчин за рекой благороден. Но я ощущаю тьму над вашими землями, даже отсюда. Не верь.

— Словесных кренделей плести не обучена, — не выдержала Кассия. — Сэр Седрик благороднее вас всех. Он мне поможет, а вы отказали. Эльфы — все равно что нежить. Как картинка. Намалевано красиво, а все равно как на деревяшке.

Высоко задрав нос, Кас зашагала к своему жилищу, возле которого нетерпеливо переминались с ноги на ногу кони и возился с подпругой взволнованный Самуэль.

— Я пытался помочь, — прошептал ей вслед эльф, но Кассия не услышала.

Расставание с обителью напоминало побег. Только теперь Кас бежала не от лихих людей, а от чужих предрассудков. Зато обратный путь верхом был похож на прогулку. Острые Копыта скакал впереди, указывая дорогу и распугивая диких зверей.

Спустилась прозрачная ночь. Спать в седле неудобно и опасно. Кассия перебралась на лошадь Самуэля, теперь они ехали вдвоем. Кони шли медленно; кентавр вел их под уздцы. Усталость постепенно брала верх, но уснуть не получалось.

Сэм нежно обнимал девушку одной рукой. Видимо, ему показалось, что та крепко спит, и он шепотом окликнул Острые Копыта.

— Мы расстаемся с тобой навсегда? — спросил Самуэль.

— Так оно и есть, Сэм Стоун, — подтвердил тот.

— Хотел бы остаться твоим другом, — признался он.

— Так и случится, — заверил кентавр. — Потому как друг предупреждаю тебя, Сэм Стоун: уезжай отсюда далеко и не оглядываясь. Однажды гром грянет. И никто не скроется от гнева Галлеана.

— Плевал я на гром и на гнев, — вздохнул Самуэль. — Об одном лишь жалею. О том, что миру быть или войне, решают за нас.

— Чему быть, того не миновать, — согласился Острые Копыта. — Ты останешься в моей памяти навсегда, Сэм Стоун. На рассвете я мысленно буду приветствовать тебя, а на закате прощаться. Где бы ты ни просыпался и ни засыпал.

— Жди от меня того же.

Повисла пауза. Кассия слушала размеренные удары сердца Самуэля и изо всех сил прикидывалась спящей.

— Знаешь, Сэм Стоун, — Кентавр замедлил шаг, — это ведь не услуга моя тебе была. Так?

— Ну почему же? — попробовал возразить он, но тут же согласился: — А ты прав.

— Значит, долг мой не выплачен, — неожиданно обрадовался Острые Копыта.

— Пауки, — с досадой процедил парень.

— Где? — заволновался тот.

— Я про тех, с которыми ты расправился, — успокоил друга Самуэль. — Тогда ты меня спас.

— Тебя спасла она, а я ее. Не спорь.

Кас ощутила, что краснеет. «Какая же сложная штука — честь, — думала она. — Смахивает на танцы. Все перед всеми раскланиваются. Можно же проще: забыть, кто человек, кто нет, и жить спокойно».

— Не стану спорить, — усмехнулся Самуэль.

— Ты мой друг и друг леса, Сэм Стоун. Захочешь — найдешь и дорогу сюда, и меня.

Они говорили и говорили. Шепот сливался с шелестом листвы и едва слышным стуком копыт. Любопытство умоляло слушать еще и еще, но усталый разум стремился прочь. Кассия не заметила, как уснула.

Короткая остановка утром нужна была в основном, чтобы приготовиться к встрече. Кассия сплела красивый венок из желтых листьев, а Сэм заявил, что в нем она выглядит потрясающе. Они вскочили в седла и тронулись в путь. Вскоре всадники медленным шагом выехали из осеннего желто-красного леса. Сэм спешился и помог соскочить с лошади Кассии. Девушка расправила плечи и гордо выпрямилась. Ей хотелось быть красивой, а не наряженной в платье медведицей. Сэм искал взглядом Тревора на имперском берегу Фергала, но тщетно.

Вечнозеленые деревья скребли белое небо раскидистыми узловатыми ветвями… Такой контраст отчего-то ничуть не удивлял. Даже у волшебства есть свои пределы. Острые Копыта перевез Кассию на другой берег и передал воинам в синих плащах Империи. Сэм последовал за ними, а эльфы наблюдали за их переправой, но недолго. Когда Кассия оглянулась, их провожатых не было видно. С территории Горных Кланов подули холодные ветры. Кто-то из военных набросил Кас на плечи подбитую мехом накидку. А Самуэлю выдали куртку.

Разумеется, никакой сэр Седрик не приехал. Чего ради он потащится в чащу, да еще и туда, где можно познакомиться с эльфийской стрелой? Зато друзей встретил Саймон. Он почти не говорил о великодушии барона, больше о счастье увидеть дочь живой. Солдаты подчинялись своему начальнику, но тот шагу ступить без совета Саймона не смел. Близость границы и сам лес явно пугали его.

Скучающие воины, казалось, совершенно не понимали, зачем их сдернули с насиженного места. Зачем заставили покинуть теплые казармы и углубиться в непролазные, недружелюбные дебри. Перед уходом Самуэль нашел и свернул свою палатку, уничтожил следы постоя. «Чтобы не раздражать эльфов», — сказал парень.

Обратный путь почти не отложился в памяти Кас. Она только сожалела, что эффектного возвращения в Фальвик не получилось. Была ночь. Всадники пронеслись через город во весь опор. Промчались по сонным ночным улочкам и скрылись за тяжелыми воротами замка. И снова сэр Седрик не вышел к гостям. Он только распорядился поселить Кассию в отведенных ей покоях господского дома и приставить к ней заботливую женщину в годах, больше похожую на няньку.

Сэма вызвали к начальнику стражи, и Саймон отправился вместе с ним. «Времена неспокойные, хотят убедиться, что наш Самуэль не шпионит на Альянс, — пояснил дочери тот. — Все-таки он с ними знается, с эльфами…»

Ярко освещенные комнаты поражали богатством убранства: изысканная мебель, дорогие ткани, ковры и шкуры на полу, картины и зеркала на стенах, множество свечей. Кассия старалась не глазеть по сторонам разинув рот, но удавалось это не всегда. За витражным окном как на ладони лежал город, а на горизонте темнел лес.

Здесь Кас чувствовала себя если не принцессой, то благородной дамой точно. Особенно после того, как хорошенько вымылась и примерила подобранные для нее наряды. Взбудораженная сменой обстановки, девушка не верила, что уснет. Но стоило голове ее коснуться мягкой, точно облако, подушки, как мгновенно провалилась в глубокий сон.

Утром Кассия боялась открытьглаза. Шутка ли? Сказка могла рассеяться. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — думала Кас.

— За окном прекрасный день, госпожа, — сказала служанка и распахнула тяжелые шторы. — Сэр Седрик, барон Фальвикский, ожидает вас к позднему завтраку.

Солнечные лучи стаей зайчиков запрыгали по комнате.

— Как твое имя? — Кас села в постели.

— Милани, госпожа. — Женщина расправила фартук и поклонилась.

— Я видела тебя в городе? — Кассия прищурилась, заслоняя лицо от света рукой.

— Нет, госпожа… — На лице Милани застыла маска неприязни. — Я служила покойной матери нашего барона. Мне не дозволялось общаться с чернью… Простите, госпожа.

«Кажется, мне не особенно рады», — усмехнулась про себя Кас. С другой стороны, она прекрасно понимала бывалую служанку. Милани суждено обитать в замке, любуясь красотой и роскошью господского дома, но при этом всю жизнь работать не разгибая спины, не забывая о своем скромном месте посреди этого великолепия. А тут появляется безродная девица и получает то, что не положено. Кто угодно покажет зубки.

Милани помогла Кассии одеться в парчовое платье. Девушка чувствовала себя дорогой куклой в руках опытной служанки. Без посторонней помощи Кас никогда бы не удалось справиться со всеми этими петлями, лентами и крючками.

— Я могу сама, — сочла нужным сказать девушка.

— Безусловно, госпожа, — заверила Милани, продолжая делать свое дело. — Сделайте выдох.

Жесткий корсет стиснул бедняжку медвежьим капканом. Голова закружилась. Кас хватала воздух ртом, как рыбка, выброшенная на берег.

— Почему к позднему завтраку? — робко спросила она. — Ведь еще совсем рано.

— Потому что у нас с вами еще прическа не готова, госпожа, — ответила служанка, жестом предлагая Кассии устроиться перед зеркалом.

Девушка ощущала непреодолимый барьер. Нерушимая ледяная стена разделяла ее и Милани. А между тем заручиться расположением этой женщины стоило хотя бы потому, что та знала барона и его семью, имела представление об этикете и порядках замка и могла стать неиссякаемым источником полезных советов. «Как понравиться обиженной на весь мир старой деве?» — спрашивала себя Кас.

Милани бережно, прядь за прядью, расчесывала волосы Кассии. Нежные руки не причиняли ни малейших неудобств. Кас украдкой рассмотрела отражение служанки в зеркале. Сосредоточенное пухлое лицо, пышная фигура, скромный опрятный наряд. Интуиция подсказывала, что Милани просто обязана отличаться отзывчивостью. Добродушные мягкие черты лица, светлые глаза — этот портрет оставлял приятное впечатление.

— Как бы мне хотелось, чтобы маменька была жива и научила меня так же ловко ухаживать, — тихонько произнесла Кассия.

Никакой реакции. Служанка с невозмутимым видом продолжала перебирать волосы новоиспеченной госпожи.

— Эльфы хоть и прекрасны на вид, но все равно не люди. Они холодны и безразличны, не то, что ты, — не обращая внимания на молчание собеседницы, продолжила девушка.

Вторая попытка увенчалась успехом. Никогда не покидавшая стен замка Милани принялась расспрашивать о дивных землях Эльфийского Альянса.

Тут Кассия оказалась на коне. Она с умным видом рассуждала о том, о чем понятия не имела, даже о политике. Вещала о гигантском дереве, от которого во все концы растекается вечная осень, о зыбких фигурах, скользящих в тумане, и об эльфийской моде, конечно. Она в точности описала одеяние странного эльфа, единственного, с кем удалось перекинуться хоть словечком. Не обошла она вниманием и стычку с пауками. Эта часть заставила служанку просто повизгивать от страха и удовольствия. Наконец Кассия упомянула имя Самуэля.

— Самуэль? Мальчик со шрамом? — обрадовалась Милани. — Я видела его здесь, в замке.

— Его вчера увели на допрос, — понизив голос до таинственного шепота, сообщила Кас.

— В самом деле? — Рука Милани дрогнула, и служанка уколола девушку гребнем.

Кассия болезненно поморщилась.

— Тысячу извинений, госпожа! — пролепетала служанка.

— Ничего, — отмахнулась та. — С кем не бывает. Сэм водит дружбу с кентавром, но никогда не предаст. Уж я-то знаю. Он мне как брат.

— Правда? — Милани сунула себе в рот сразу три шпильки.

Для себя Кас выяснила одно: не важно, сколько ты прожил, если не жил. Тут девушка имела безусловное преимущество. Историю о стычке с бандитами она намеренно приберегла на потом.

— Не размахивайте так руками, — посоветовала служанка. — Так можно, чего доброго, и глаз кому-нибудь выбить.

— А куда ж их девать? — улыбнулась Кассия. — По швам держать?

— Как солдат в карауле? Нет, лучше уж на животе сложить. В замке натоплено и душно. Я вам веер дам, — подумав немного, отозвалась Милани. — Станете им обмахиваться.

Прическа постепенно обретала форму. Локоны и ленты вплетались в общий узор, как звуки в сказочную мелодию.

— А с матушкой вашей что? — вдруг спросила служанка.

— Утонула. — Кассия нащупала взгляд Милани в отражении. — Я и не помню ее почти.

— Бедняжка вы, — вздохнула та.

«Любого противника можно сразить, — сказал однажды Саймон. — Знай, куда бить, — и готово дело». Кас гордилась точным ударом, с помощью, которою завоевала расположение Милани. Напряжение испарилось. Служанка раздавала ценные сведения направо и налево, объясняла, как себя вести, как есть, как говорить и смеяться.

— Даже если не понимаете, слушайте, улыбайтесь и кивайте, — советовала она. — Седрик любит пошутить, но как бы… не всегда удачно получается. Смейтесь без устали.

Милани проводила Кассию в просторную залу с единственным длинным столом, сервированным на две персоны, но ломившимся от кушаний и напитков. Кас оробела, она боялась взглянуть на молодого барона, сидевшего во главе стола на дубовом стуле с высокой резной спинкой.

— Отпустите меня, — шепнула служанка.

— А тебе куда-то надо? — почти с испугом спросила девушка.

— Нет, порядок такой. Скажите: «Можешь быть свободна, Милани».

— Можешь быть свободна, Милани, — послушно произнесла Кассия, но голос ее предательски дрогнул.

Милани ушла, а погруженный в свои мысли Седрик сидел, отрешившись от действительности. За ним в почтительной позе застыл лакей в ливрее с гербом барона. Девушка деликатно покашляла Сэр Седрик поднял глаза на гостью и вздрогнул, как от удара: девушка выглядела очаровательно в платье из серебристой парчи, украшенном лентами и кружевами.

— Как спалось? — Барон выпрямился, позволяя лакею повязать себе белоснежную салфетку.

— Спасибо, великолепно, мой господин. — Кас учтиво поклонилась.

Вышколенные слуги усадили ее на стул с высокой спинкой и тоже повязали салфетку. Затем они бесшумно скрылись за дверьми, оставив Седрика и Кассию наедине. Девушка боялась этого момента, как Страшного суда. Тут ей придется о чем-то говорить и при этом вести себя естественно. Нет, смеяться без причины она не собиралась. «И так будет множество поводов выставить себя дурехой», — решила Кас.

— Осведомлен о твоих бедах, но хотелось бы услышать историю из первых уст, — признался барон. — Как все произошло? Я имею в виду твою встречу с этой ведьмой Виллоу.

— Все мои беды закончились. С таким покровителем ничего не страшно. Я наслышана о вашей образованности и надеюсь на вашу помощь в избавлении от проклятия.

— Посмотрим, что можно сделать, — кивнул тот. — Но все, же любопытство не дает покоя.

— Мне больно вспоминать… — с загадочным видом произнесла девушка.

— Хорошо, поговорим об этом позже… — Барон жестом показал Кассии, что можно приступать к трапезе.

Кассия много раз видела, как едят рыцари. Но все они просто свиньи по сравнению с Сэром Седриком. Столовые приборы поблескивали в его изящных руках. Сама девушка и не пыталась начать трапезу. Она-то не представляла, как будет орудовать всеми этими столовыми приборами.

Суп стал спасением. Уж ложку-то Кас держать умела и не проносила мимо рта. Однако и здесь барон ошеломлял. Он… ел бесшумно!

После завтрака Сэр Седрик предложил гостье прогулку. Совершенно очарованной Кассии все шутки барона казались верхом остроумия. Она смеялась искренне. Сначала пыталась сдерживаться, как наставляла Милани, но вскоре уже хохотала от души. Седрик пользовался душистой водой, от него не разило потом, как от Саймона, Сэма или Трева. От близости барона сердечко замирало в груди.

— А я помню нашу первую встречу. У тебя легкая рука… — Сэр Седрик с признательностью кивнул.

— И я помню, — призналась Кассия.

— Та ссадина зажила к утру, — улыбнулся барон.

Он настойчиво переводил разговор на ведьму Виллоу и ее проклятие. Барона интересовало все до мелочей. Кассия рассказала, как было дело, но о заветном колечке умолчала. Она тешила себя надеждой, что старуха все же сдержала слово и спрятала сокровище специально для нее. Если только инквизиторы не отняли его у обреченной на казнь ведьмы.

— По чести сказать, — Седрик хитро прищурился, — я рассчитываю на знания и умения своею мага, Зорама Вездесущего. Сей ученый старик способен превратить воду в вино, а свинец в золото. Он был духовным наставником моей матушки.

— Не люблю колдунов, — призналась Кассия.

— Так разве ж о колдунах речь? — пожал плечами барон. — Колдовство — это бесовщина. А магия есть наука сложная и точная.

Для пущей убедительности Сэр Седрик поднял вверх указательный палец. Так или иначе, Кассия слышала россказни про старого мага из замка. Но считала их просто сказками. Якобы он тоже пришлый и появился внезапно. А еще болтали, что маг даром предвидения обладает. Будто его недреманное око следит за всем, что происходит на границах Империи, чтобы чужая муха не пролетела, блоха не проскочила. Только вот свои мухи да блохи водились в Империи в великом избытке.

— Я тебя с ним познакомлю ближе к вечеру, сейчас он производит алхимические опыты, и лучше не рисковать, присутствуя при них. — Седрик взял Кассию за руку и впервые по-настоящему заглянул девушке в глаза.

Их взгляды скрестились, и у Кассии дрогнуло сердце.

— Красивая прическа, — отметил барон. — Моя матушка носила такую.

— Благодарю, господин барон. — Кас сделала книксен, как учила Милани.

— Широта души — наша фамильная черта, — сообщил Седрик. — Так что благодарить не стоит. Разве только чуть-чуть.

Кассия рассмеялась. Мир виделся девушке исключительно в радужных тонах. Кровь быстрее побежала по жилам, разнося по телу ощущение невыразимого счастья. Сердце пело и трепетало. По правде сказать, Кас готова была бежать за бароном куда угодно, хоть на край света. Лишь бы он продолжал держать ее руку в своей теплой, холеной ладони.

Как и положено солидному магу, Зорам Вездесущий обитал в башне с узкими окнами-бойницами. Его владения представляли богато обставленную комнату с громадным, заваленным свитками столом. Потолок был сводчатый. Стены из грубо отесанного камня украшали чучела диковинных тварей, под ними стояли сундуки и столы с химической посудой. Многочисленные банки и склянки соединялись витыми прозрачными трубками. Сам хозяин припал к внушительного размера подзорной трубе, выставленной в узкую щель бойницы. Время от времени Зорам отрывался от наблюдений, чтобы записать что-то на пергаменте скрипучим пером. Маг будто и не заметил визитеров.

— Мастер Зорам, — позвал Сэр Седрик. — Позвольте смиренно припасть к кладезю ваших знаний.

— А! Это ты, мой мальчик! — обрадовался старик. — С тобой юная Джинджер.

— Кассия, — поправила девушка.

— Да-да. Я помню, какая-то травка.^[1] — Зорам нацепил очки на кончик мясистого носа. — Приятно познакомиться. Ждал встречи.

Красивым жестом он протянул девушке руку. Но стоило ей ответить на приветствие, как Зорам уколол палец Кас острой булавкой.

— Восхитительно, — подхватив камешек, мурлыкнул маг.

— Что вы себе позволяете? — вскинулась девушка.

— Не сердитесь на нее. — Седрик примирительно улыбнулся магу. — Она далека от настоящей науки с ее навыдуманными чудесами.

— Так мы это исправим! — Зорам торжественно выпрямился. — Любезное дитя, почту за честь научить вас всему, что вы сумеете постичь.

— А это не больно? — с некоторой опаской спросил Кассия.

— Ничуть.

Барон вовремя замаскировал смешок под смущенное покашливание. Мастер Зорам носился по своей комнате с не подобающей старцу скоростью. Он поднимал тучи пыли, выгребая из шкафов и углов потертые книги. Красивые корешки выглядели внушительно. Кас различала знакомые буквы, но понять, о чем все это, не могла.

Наверное, стоило сразу признаться, чтобы не опростоволоситься, что она едва умеет складывать буквы в слова. Но Кассии очень хотелось показаться Седрику лучше, чем она есть. Разве она может разочаровать его? Стыд невообразимый! Но ведь и ума не прибавится, если просто таращишься в страницы. Засмотри хоть до дыр — толку никакого.

Кассия честно пыталась прочитать хотя бы названия книг. Она даже возмечтала, что смысл этих слов раскроется сам, как по волшебству. Но даже в мире, где существуют ведьмы, колдуны и маги, знания, тем не менее, приходится добывать самым обычным путем — долгими годами обучения.

Кас с радостью взялась бы за учебу, однако боялась показать свою глупость. Саймон вообще не доверял грамотным. Всем, кроме Сэра Седрика, конечно.

Правда, перебрав вина, он частенько ворчал, что старый барон ни читать, ни писать не любил, зато какой человечище! «Нравом дик и сердцем благороден», — говорил Саймон.

Просидев битый час с бесполезной для себя книгой, Кассия попросила воды. Понятное дело, тяжелый том пришлось отложить. А вернувшись, девушка взяла книгу в руки, да только, как в шутке Саймона, не тем концом. Как же смеялись над ней Седрик и Зорам! Бедняжка готова была спрятаться под стол, но едва ли это помогло бы.

— Превосходно! — хлопал в ладоши Сэр Седрик.

— Так свежо и непосредственно, — утирая слезы, пытался отдышаться Зорам.

— Незамутненное сознание. — Барон отнял книгу и бережно взял Кас за плечи. — Ты сама как из сказки.

Он потянул девушку за собой и, обернувшись на пороге, произнес:

— Простите нас, мастер Зорам. Этой ученице пока не усвоить ваших уроков. Пусть начнет с моих.

— Как угодно. — Старый маг поклонился.

Необъяснимое воодушевление Сэра Седрика смущало и пугало. Он говорил восторженно и быстро о том, что всегда мечтал отточить на такой девушке, как она, свое мастерство ментора, что уверен в успехе. Глаза барона блестели, а от рук шел жар. Седрик волок Кассию вниз по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки.

Душный корсет мешал дышать, от шпилек раскалывалась голова, но Кас мужественно терпела. Молодой барон увлеченно вещал о тех удивительных знаниях, которыми он способен поделиться с нею.

Но настало время обеда, и занятия пришлось отложить. Кассия заливалась краской всякий раз, как ловила на себе взгляд Сэра Седрика. «Едва ли молодой барон старше Сэма и Трева», — подумалось ей. Совсем недавно эта пара лет разницы с мальчишками казалась заметной и важной.

Счастливое уединение нарушил стук каблуков за дверью покоев. Раздался скрип петель. В темном проеме показалась фигура мужчины в сутане. Было в нем нечто зловещее, и Кассия восприняла его появление как дурной знак. Он двигался медленно, точно плыл. Руки в белых перчатках перебирали кроваво-красные четки.

— Отец Теофил! — обрадовался барон угрюмому визитеру. — А мы собирались посетить вас сегодня.

— Я совершенно случайно проходил мимо, — отозвался мужчина. — Но раз я уже здесь, почему бы не представить мне виновницу удивительных событий?

— Вы правы. — Сэр Седрик поднялся.

Он за руку подвел Кассию к священнику. Бедняжка старалась казаться непринужденной, но все тело ее сковал ужас, она словно онемела. Отец Теофил задавал вопросы. Разные — сложные и не очень. «Веруешь ли во Всевышнего?» — самый простой когда давление священника сделалось невыносимым, вмешался барон.

— Девушка неграмотна, — не то в шутку, не то всерьез взмолился он. — Позвольте сначала научить ее читать, потом просите цитировать Писание.

— Как вам угодно. — Отец Теофил поднял руки в жесте примирения. — Тем более, что я выяснил необходимое.

— Славно. — Сэр Седрик явно вздохнул с облегчением.

— По поводу недуга, насланного нечестивой еретичкой. — Священник не спешил покидать залу. — Его излечит молитва. Вся сила мира сосредоточена в церковных текстах. В них и лишь в них отыщется спасение.

Отец Теофил попросил Кассию найти его и исповедаться. Безобидная на первый взгляд просьба прозвучала приказом, не предполагающим возражений. Кас была так напугана, что едва не последовала за священником, когда тот собрался уходить!

— Отец Теофил строг, но мудр, — шепнул барон. — Не хочу, чтобы он слышал, но временами кажется, словно правитель тут он, а не я. Особенно когда речь заходит о войне с демонами.

— Так война все же есть? — расстроилась Кас.

— Увы, — подтвердил Сэр Седрик. — Но под моей защитой тебе нечего бояться. Империя неоднократно призывала меня к действиям. Но пока они там, в Фергале, не разберутся, кто из них главный, пусть отбиваются сами. Присяга дело святое, и это не милостыня, которую можно раздавать направо и налево.

Кассия успешно находила предлоги не навещать скучного и пугающего священника. А вот занятия с бароном давали плоды. Девушка уже читала по слогам, почти не теряя смысловой нити и не путаясь. Ей, безусловно, становилось лучше. Память о ведьме вытеснял светлый образ Сэра Седрика. Барон перенял манеру Зорама и начал звать Кассию «милое дитя». Его это немало развлекало. Самой же девушке хотелось быть просто «милой».

Гуляя в одиночестве по замку, она представляла себя не больше не меньше его хозяйкой — баронессой. Теплые отношения с Седриком позволяли тайно надеяться на подобный исход. Обитатели замка постепенно привыкли к ней, а некоторые и привязались. Милани приносила в комнату сладости и рассказывала на ночь удивительные сказки. Куда там Тревору с его глупостями!

Дальше внутреннего двора Кассию никто не отпускал. Но даже там она умудрялась причинять неудобства. Солдаты гарнизона, маршировавшие на учебном плацу замка, с интересом разглядывали Кас, за что получали нагоняй от начальства. Даже Треву досталось. Увидев ее, он выбежал из строя и бросился к подруге, как всегда, веселый и живой.

— Ты настоящая леди, Кас! — восхитился парень.

— А ты не изменился.

— Слыхала? Мы уходим в Фергал, присоединимся к основным войскам. Я буду там, во что бы то ни стало! — признался Тревор. — Вот увидишь!

— Шелудивый щенок! — рявкнул грубым голосом офицер в круглом шлеме и синем имперском плаще. — Совсем нюх потерял? Вернись в строй, пока я тебя не скормил драконам Мортис.

— Виноват, больше не повторится! — Трев вытянулся в струнку.

— Простите, госпожа Кассия. — Офицер склонил голову в поклоне. — Нынешняя молодежь дурно воспитана.

Он схватил Тревора за шкирку и поволок прочь.

— Пожелай мне удачи! — крикнул парень.

— Удачи! — эхом отозвалась Кас.

За выступлением крохотного войска Кассия наблюдала с крепостной стены вместе с Сэром Седриком. Казалось, барон завидовал воинам, отправлявшимся в неизвестность. Кас не заметила среди них ни Сэма, ни Тревора. Отряд вышел из города и ступил на дорогу, ведущую в центральные области Империи, Фергал. Со стены замка люди в синих плащах и блестящих шлемах казались игрушечными солдатиками. Одинаковыми и обреченными на смерть. Пошел сильный дождь, завыл ветер. Парни точно растворились во мгле.

Кассия пристрастилась к чтению. Она глотала книги о путешествиях и войнах, о еде и любви, о богах и демонах. Ее тяга к знаниям восхищала барона. Это заставило Кас читать еще больше. Книги таили в себе столько возможностей! Не говоря уже о пыльных свитках.

Девушка не расставалась с молитвенником и полюбила проводить часы в церкви, вслушиваясь в треск горящих свечей. Запоминание притч и стихов доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие. Отец Теофил полностью одобрял интерес Кассии к учению о Всевышнем. Правда, он периодически проверял, помогает ли слово Божие избавиться от проклятия, и всякий раз расстраивался, получая в результате проверки очередной камешек. Вообще-то священник благоволил к девушке, не сомневаясь в ее искренности. А она все силы отдавала вере. Кассия научилась не только молиться, но и получать от молитв удовольствие, граничившее с экстазом.

Мастер Зорам взял себе ученика. Паренек требовал, чтобы его называли Зерок, хотя все кругом помнили, что он самый обыкновенный Пит. Ученик мага пытался тягаться с Кассией в образованности и любви к знаниям, только всегда проигрывал. В действительности Зораму просто понадобился мальчик на побегушках. Старик сильно сдал. Милани считала, что Зорам долго не протянет.

Эти прогнозы удручали Кас. Мало кто в замке вызывал у нее интерес. И расставание с каждым из них навсегда, да еще при таких печальных обстоятельствах, расстроило ее. Тем более что уже давно никаких вестей ни от Саймона, ни о нем не поступало. Скорее всего, отец остался на дальней заимке, откуда просто так не выбраться.

Седрик много, времени уделял тренировкам. Кассия украдкой подглядывала, как он побеждает наставников, как с остервенением уничтожает набитые песком чучела демонов. То, что вольный город Фальвик встанет под знамена Эмри, барона Абриссельского, витало в воздухе. Именно под его началом служили посланные на помощь люди. Пограничные с эльфами земли оказались страшно важны для Эмри, поэтому в письмах тот обещал Седрику самостоятельность в обмен на участие в защите Империи. «Крайне соблазнительное предложение в свете нарастающей угрозы», — признавался покровитель.

Чем глубже Кассия погружалась в историю этой бесконечной войны всех против всех, тем более бессмысленной та казалась. Девушке мечталось, что однажды эльфы, люди и гномы простят друг другу все прежние обиды и вместе твердой рукой загонят Легионы Проклятых туда же, где находится их предводитель, и сокрушат армию мертвецов Мортис. Кас ждала, что Империя вот-вот воспрянет духом, встанет с колен. Закончится тягостная, изнурительная война, и взметнутся в небо флаги победы.

Между собой прежней и собой нынешней Кассия видела непреодолимую пропасть. Стоя на горе из умных книг, девушка с сожалением смотрела вниз на свое прежнее невежество, на краденые яблоки и уродливые фигурки, которые она вырезала из дерева. Теперь Кассия вышивала крестом и гладью. Научала ее этому Милани. Кас вела себя как придворная дама, ела, говорила, смеялась и ходила с достоинством.

Книги изменили ее в лучшую сторону, сделали чище и мудрее, по крайней мере, так ей казалось. Свет знаний, как солнце и звезды, озарил все ее существование. Она и сама словно светилась изнутри. Окружающие чувствовали это и относились к ней с растущим уважением, что самым упоительным образом льстило ее самолюбию.

Но небо, выглядывавшее в разрывах облаков, уже играло ласковой лазурью. (Седрик и Кас лепили снеговиков и строили форты во дворе замка, а после грелись у камина, читали и пили молоко).

Они делали вместе почти все, что полагалось влюбленным. Даже держались за руки и молча смотрели друг другу в глаза. Но никто не делал шаг навстречу. Кассия все чаще примеряла титул баронессы Фальвикской. «Если знания так преображают, значит, и правда совсем скоро проклятие сойдет на нет», — думала она.

От истории Кас перешла к точным наукам. Тут мастер Зорам радовался каждому успеху ученицы больше нее самой, а юный Зерок скрипел зубами, рискуя стереть их в порошок. Маг позволял ей смотреть в ночное небо через трубу и рисовать звезды в блокноте. Глаза старика не так остры, потому Кассия оказала Зораму неоценимую услугу, когда обнаружила то, что тот просто не мог заметить.

Учение отнимало бездну сил. Однако каждый вечер и за трапезой Кас встречалась с Сэром Седриком. День ото дня их беседы становились все более содержательными. От избытка знаний кружилась голова, но Кассия упрямо совершенствовалась. А главной причиной ее упорства был именно молодой барон. Его восхищение подстегивало девушку.

— Сперва ты неразумная селянка, и вот уже светская дама, — хлопал в ладоши Седрик. — Браво!

Вернувшись со своей заимки, Саймон тут же навестил дочь. Казалось, он не обращал внимания на разительные перемены. Саймон удивился лишь тому, что Кас не уследила, как Сэм и Трев подались на фронт. «Ну, один сразу рвался, — усмехнулся он. — А второй выбрал верный способ преданность доказать».

Как Кассия ни упрашивала, как ни умоляла, Саймон не задержался в замке. «Не место нам здесь. Простые мы люди», — виновато пояснял он. Только девушка ни за что на свете не променяла бы свое положение на былую свободу. Собственно, свободу от чего? От комфорта, от роскоши, от уважения, от человека, который тебе дорог? Тут Кассия совершенно точно решила для себя, чем именно пожертвует.

Милани вбежала в комнату, игнорируя все правила хорошего тона.

— Вернулись! Они вернулись! — крикнула она возбужденно. — Госпожа! Солдаты входят в город! Неужто мы победили демонов?

— Если бы так, — неожиданно мрачно отозвалась Кас. — Краем уха я слышала, что войска возвращаются в глубь страны, чтобы перегруппироваться, а наши — домой. Осада столицы демонов оказалась нам не под силу.

Тем не менее воинов встречали как победителей. Радовались женщины, обнимая своих мужей и сыновей. Играла музыка, звенели бубны, вокруг процессии носился размалеванный арлекин. Кассия и Седрик поднялись на балкон, откуда открывался прекрасный вид на площадь внешнего замка. Здесь яблоку было негде упасть: народ ликовал.

Вернувшийся отряд сильно отличался по составу от уходившего. Кас напряженно всматривалась в лица солдат. На площадь выкатили бочки с дешевым вином. Знакомый запах отозвался в сердце сладкой тягучей болью. Грянули медные трубы. Гарнизонные вояки оттеснили толпу, обеспечив широкий коридор. Тяжелая решетка въездной башни поползла вверх. Внутренний замок сказочным чудищем распахивал зубастую пасть, а по подвесному мосту уже шагали кони с закованными в броню седоками. Флаги Империи, словно крылья, развевались над конницей.

У Кассии перехватило дыхание, когда среди мужчин в доспехах она узнала Тревора. Тот приветливо махал рукой в латной перчатке восторженным горожанам, другой рукой придерживая снятый шлем. А лошадь его вел под уздцы Самуэль. Впустив отряд, решетка снова вернулась на место, предоставив простому люду возможность веселиться по-своему.

Не помня себя от радости, Кассия ринулась во внутренний двор замка, чтобы встретить своих мальчишек уже там. В самом же замке кипела работа. Накрывались столы и готовились праздничные яства, доставались из погребов сладчайшие вина.

Все рыцари спешились, и барон Седрик вышел к ним во двор. Он стоял на ступенях, немного обескураженный, но довольный.

«Интересно, помнят ли эти двое об обстоятельствах расставания?» — хихикнула про себя Кас, заметив, что Тревор небрежно вручил узду своей лошади начальнику гарнизона, как какому-то конюху. Сэм, приняв у Трева его шлем и походную сумку, скрылся за дверьми казармы. Рыцари же выстроились перед бароном и как один опустились на колено.

— Поднимайтесь, благородные мужи! — воздев руки, воскликнул Седрик. — Войдите в мой дом дорогими гостями и не отказывайте себе ни в чем.

Рыцари последовали за бароном внутрь. Каждая вмятина, каждая царапина на отполированной до блеска броне — след страшной битвы. Тревор отстал нарочно. Он возвышался перед Кассией статуей героя, молчаливый и чужой. На его лоб легли не по годам глубокие морщины. Вдруг Трев обезоруживающе широко улыбнулся.

— Прежний… — ахнула Кас, и слезы покатились по ее щекам.

— Не реви, дурочка, я живой. — Он притянул подругу к закованной в железо груди.

— Вот и исполнилась твоя мечта, — всхлипнула она.

— Скорее, я приобрел новую. — Тревор отстранился и взглянул Кассии в лицо.

— Какую?

— Чтобы никогда нигде не было войны.

Глава пятая, в которой трое снова вместе

На праздник Кассию никто не пригласил. Она томилась в своих покоях, забытая всеми. Вышивание не отвлекало. Вертлявая игла так и норовила впиться в пальцы, да поглубже. Даже Милани знала больше о закончившемся походе. Как и прочие слуги, она ублажала гостей.

«Барону явно не понравилось, что я покинула его на балконе, — корила себя Кас. — Будь я сдержанна, сидела бы за столом, слушала бы истории».

В дверь украдкой постучали, Румяная Милани шмыгнула внутрь.

— Что скребешься, словно мышь? — Кассия болезненно поморщилась.

— Там так весело… — Служанка прижала руку к сердцу.

— То там, а я здесь, — не скрывал досады, ответила Кас.

Она снова едва не плакала. Только теперь не от счастья, а от обиды. Принесенные в покои кушанья давно остыли. Кассия не притронулась к ним из принципа. Эхо голосов и музыка струились по коридорам, распространялись по печным трубам и дразнили, дразнили…

— Тревор Вайнвуд — мой названый братец. Вернулся рыцарем, а мне его даже не дают поздравить. Отчего я не служанка? — Кас подперла щеку кулаком.

— Хм… — Милани пригладила выбившиеся из прически пряди. — Позволите мне предложить решение?

— Предлагай, — встрепенулась Кассия.

— Лишняя пара рук на кухне всегда пригодится, — хитро прищурившись, призналась та. — Переодеть вас — пара пустяков. Никто и не заметит.

От радости Кас бросилась Милани на шею и горячо расцеловала в обе щеки.

— Будет вам, — пролепетала та.

— Торопись! Мне не терпится попасть на праздник. — Девушка вытолкала служанку из комнаты.

Милани обернулась в мгновение ока. Простое платье, косынка и фартук: пришлись впору. «Забудьте все, чему я учила, — произнесла служанка, вручая госпоже кувшин. — Ничего, кроме известной доли скромности, вам не пригодится».

Кассия боялась, что Седрик узнает ее, однако барон не привык обращать внимания на то, откуда берутся вино и еда, так что ее незамысловатый план сработал. Кас вошла в залу, заполненную шумным гулом от пола до потолка. Рыцари пили много и усердно. То и дело за столами звучали тосты. Только не все предавались веселью.

Для Кассии люди делились на три типа: первые беззаботно радовались любой ерунде и пускались во все тяжкие, завидев спиртное; вторым для радости требовался повод весомее, чем дармовая выпивка, а третьи не умели веселиться вообще. Тут хватало и первых, и вторых, и третьих.

Крик Тревора перекрыл гвалт, и все смолкли.

— За тех, кто не вернулся, — произнес он уже в полной тишине.

Рыцари поднялись. Забыли о пустых разговорах, еде и кокетливых девицах. «За тех, кто не вернулся», — загудел нестройный хор голосов. Что-то мертвой хваткой стиснуло грудь. Кассия смотрела на Трева. Она узнавала и не узнавала его. Лишь Всевышний видел, что довелось пережить Тревору за время разлуки.

С самым невинным видом Кас бочком прокралась к другу, уворачиваясь от желающих заключить ее в объятия.

— Вина, смелый воин? — улыбнулась девушка.

— Кас? — Тревор поперхнулся. — Я не понял, ты на каком положении тут? Вроде встречала как леди, а теперь с кувшином.

— Меня на праздник не пригласили, — призналась Кассия. — Вот приходится хитрить.

— Нечего тебе здесь делать, глупая, — зашипел Трев.

— Как же нечего? — обиделась та. — Я скучала.

— Отползи вон в тот дальний угол. И подожди, раз такая упрямая, — недовольно вздохнул парень. — Тутошняя милая компания женщин по полгода не видала и успела порядочно набраться. Как бы чего не вышло.

Об этом Кассия как-то не подумала. Она послушно уплыла в темный угол, оставив кувшин на столе. Посидев немного, Тревор поднялся и кошкой скользнул к подруге, стараясь не привлекать ненужного внимания.

— Не сердись, — начал он, загораживая девушку собой, — но мужские застолья зрелище грубое. Я, положим, знаю и уважаю всех, с кем воевал. Даже когда они… разное творят. А тебе оно надо?

— Они мне не нужны, с тобой поболтать хочу, — пристыжено возразила Кас.

— Ну, меня увидишь еще, — заверил Трев. — Расквартирован в замке над казармами. Завтра поболтаем. Уходи.

— Не гони меня, — взмолилась Кассия.

Казавшийся безупречным план трещал по швам.

Так настойчиво друг еще ни разу не выпроваживал. Внезапно за спиной что-то разбилось, и раздался шум драки.

— О чем я? — фыркнул Тревор. — Сейчас.

Крупный седой мужчина опрокинул стул, а двое рыцарей помоложе повисли у него на руках, что охотничьи псы на медведе. Седой, с багровым лицом и бешеными глазами, уставился на недавнего собеседника. Трев вырос между спорщиками и уперся седому в грудь. Что парень сказал, Кас не слышала, только старый рыцарь схватил его за шкирку, как котенка, разметав другой рукой пытавшихся ему помешать.

Девушка зажала рот ладонями от испуга. Но ничего не произошло. Тревор молча посмотрел седому в глаза и покачал головой, а тот вдруг смягчился. Отпустил Тревора и, пошатываясь, поплелся подальше от своего оппонента.

— Какие еще объяснения требуются? — вернувшись, спросил парень.

— Что там стряслось? — Кассия с опаской выглянула из-за плеча друга.

— Ничего, — резко ответил тот, но, заметив реакцию Кас, исправился: — Те двое — отличные ребята. Братья. А было их трое. Младшего мы потеряли. Виноватых тут нет: война есть война, только разве ж такое принять легко? Мужчина в годах — дядька им. Теперь уйдешь отсюда?

— Пойду, — скрепя сердце согласилась она.

Рыцари буянили всю ночь. Песни и музыка перемежались шумом столкновений и криками разнимающих. Кассия лежала в постели, глядя в черноту. Одна мысль грела ей душу: «Какое же счастье, что Сэм и Трев не пали в бою, увечий не получили и снова со мной».

Единственный способ приблизить утро — уснуть покрепче, чтобы часы промелькнули в забытье. Уже сквозь дрему Кас почудилось уханье совы, похожее на хриплый смех. Отдыха не получилось. Девушке грезилось, что замок превратился в пустой мрачный лабиринт, из которого невозможно выбраться. В детстве кошмары редко обходились без чудищ. Теперь же в них не было ничего. Пустота и тишина — вот что пугало сильнее всего. Кричи не кричи — некому услышать, некому откликнуться на зов.

Свет утренней зари рассеял ее тревоги. Милани принесла таз воды и кучу историй. В рыцарях она точно смыслила побольше госпожи. Ставшие привычными процедуры никак не мешали болтать. Милани рассказывала, что подслушала на празднике и после, на кухне.

— Говорят, юный Тревор — герой, — с придыханием сообщила служанка.

— Это я и без тебя знаю, — отмахнулась Кассия.

— Вот увидите, о нем еще не одну балладу сложат, — мечтательно улыбнулась Милани.

— Какой подвиг Трев совершил? — Кас подавала служанке шпильки и ленты.

— Одни одно плетут, другие — другое, — пожала плечами та. — А третьи все сразу.

— А что барон? Он выйдет к завтраку? — спохватилась Кассия.

— Сэр Седрик еще не оправился… от праздника, — хихикнула женщина. — Он едва ли спустится раньше ужина.

Предоставленная сама себе, Кас поспешила во двор. Ни там, ни за его пределами не было видно людей. После бурной ночи рассвет многим пришелся не по нутру. Конюшие спали в обнимку с собаками у стены, а на площади внешнего кольца кто-то натужно мучил лютню, едва попадая по струнам. Только со стен доносились окрики сердитой стражи в момент смены караула. Свежий ветерок ласкал лицо, наполняя сердце радостью, а тело — желанием жить.

Кассия шагала по каменным плитам внутреннего двора, вслушиваясь в стук своих каблуков. Она бродила туда-сюда в надежде встретить Самуэля или Тревора, но никто не появлялся. Отчаявшись, Кас направилась было обратно, только в дверях столкнулась с Тревом.

— Вот ты где, — облегченно вздохнул парень. — Я битый час какую-то Милани пытал. Хотя кто еще кого.

— Сэм не с тобой? — отчего-то расстроилась Кассия.

— Со мной, — кивнул Тревор. — Но ты ж знаешь его, вот он есть, а вот его нет. Невозможно уследить глазом. Полагаю, отправился повидать Саймона. Не думай — Самуэль тосковал по тебе не меньше моею. Просто мне-то можно с тобой встретиться без всяких, а ему нет. Сложно слишком объясняю?

— Немного, — подтвердила она. — Как же тебе удалось так выбиться?

— Не нарочно, — отшутился тот.

Они прогуливались рядом по безлюдному двору, Трев погружался в счастливые воспоминания, связывавшие его с друзьями. Парень смеялся, оживленно жестикулировал и корчил рожи, совсем как в детстве. Но в глубине его светлых глаз Кассия разглядела то, чего в них не было раньше: может, тоску, а может, и боль потерь. Война меняет людей с роковой неизбежностью. Кассии хватало фантазии представлять разные ужасы, только всякий раз подбираясь к этой теме, она упиралась в непреодолимую стену.

— Странно, все лежат в лежку, а ты бодр и свеж. — Кас заложила руки за спину.

— Как папаша твой говорил? — Тревор прищурился. — Не умеешь пить — не пей. Вот я и не пью, хоть и умею. Махнем по любимым местам, пока тут глухо?

— Нет. — Кассия отстранилась. — Барону не понравится.

— А он узнает? — уперся Трев.

— Даже если нет, — отрезала она.

— Ты… сильно изменилась, — вздохнул парень.

— Как и ты. Лучше скажи, когда кончится война?

Ей удалось переключить Тревора на другую тему.

Он принялся увлеченно рассуждать о будущем, как какой-нибудь прорицатель. Друг пророчил второй поход.

— Подкопим сил еще пару месяцев. Наберем новых рекрутов и снова двинем на войну с Легионами Проклятых. Тогда демонам не поздоровится, — обещал он. — Пусть только солнышко подсушит хляби.

— Если вы воюете, как празднуете, точно победа наша, — улыбнулась Кас. — После похода сразу за столы.

— Не сразу, — признался парень. — Мы пару дней в лесу лагерем простояли. Надо же было и в порядок себя привести. Чтобы, значит, красиво в город войти.

Тревор и Кассия виделись почти каждый день. Она читала, сидя на сваленных в кучу тюках, а мимо с криками проносились новобранцы, атакующие мешки с песком. Конечно, Самуэль тоже вертелся поблизости, но так и не осмелился подойти и заговорить.

Барону воссоединение друзей не нравилось, однако он воздержался от замечаний и даже не выказал недовольства, ибо это было бы равносильно признанию собственной заинтересованности, а значит, и ревности.

Рыцари — не котята. Каждый из них в отдельности головная боль, а все они вместе — катастрофа. Живые вояки сильно отличались от тех безупречных героев, выписанных в эпических романах. Они много кутили и много шумели, часто спорные вопросы решали в драке под восторженный визг служанок.

Седрик ворчал, что, если Эмри не призовет всех вновь в ближайшее время, Фальвикский замок не выдержит и развалится по камешку. Только на время молитвы в часовне рыцари забывали глупости и превращались в то, чем должны были быть.

Почтовая птица принесла письмо. И впервые Сэр Седрик не поделился новостями с Касс. Барон замкнулся в себе, сделался задумчивым и мрачным. Он бродил по своему замку, всматриваясь в портреты на стенах, или стоял у окна, любуясь спящим городком.

Кассия привыкла, что Самуэль немногословен, однако играть с ним в прятки устала. Она подкараулила друга на узкой лестнице, ведущей к внутренним укреплениям. Сэм вздрогнул, как громом пораженный.

— Почему ты избегаешь меня? — прямо спросила Кас.

— Простите, госпожа, — поклонился Самуэль.

— Перестань. — На глазах Кас появились слезы. — Ты же, как брат мне!

— А Саймон — отец. Разве он здесь? — Сэм выпрямился. — У всего есть свои правила.

— Поэтому ты больше не любишь меня?

Невинный вопрос вогнал парня в краску. Самуэль ошарашено потер шрам грубой ладонью и поморщился.

— Отвечай! — Кассия топнула ногой.

— А оно надо? — Сэм развернулся и потрусил вниз по лестнице.

— Стой! — приказала Кас.

— Или что? — Самуэль обернулся.

Это был взгляд не человека — зверя. Умного, верного, но дикого. Такой подошел бы больше кентавру, чем имперскому стрелку. Кассия поежилась.

— Прикажете выпороть меня за ослушание, госпожа? — усмехнулся Сэм.

— Дурак. — Кас бросилась к другу и заключила его в объятия.

Он неуклюже обнял ее в ответ. Руки скользнули по волосам, и вот уже Кассия и Самуэль стоят лицом к лицу. Необъяснимое притяжение заставляет Кас подойти еще ближе, но она испытывает чувство, граничащее со стыдом. Шрам уродует Сэма, но она знает, кто тому виной. Девушка вытянула губы, смежила веки и потянулась к Сэму.

— Смешная. — Он щелкнул подругу по носу и отступил на шаг.

Тут кто-то окликнул Самуэля, и парень поспешил на зов. Кассия едва не почувствовала себя брошенной, но быстро спохватилась. К счастью, Сэм не позволил ей сделать ошибку, о которой пришлось бы долго жалеть.

Так или иначе, Самуэль снова стал тем, кем был для Кас. Казалось, положение слуги при лучшем друге никак не задевало его. Тревор ничего не требовал и продолжал общаться с Сэмом на равных. По большому счету, эта маленькая уловка требовалась друзьям, чтобы не расставаться, а еще, чтобы ни у кого не возникало к Самуэлю лишних вопросов. Ведь тот продолжал уходить в лес.

Сэр Седрик никак не мог вернуться в прежнее свое благостное расположение духа. Сколько бы Кассия ни уговаривала его раскрыть причину, тот прятал взгляд и молчал. Вскоре к мрачности добавились смятение и уныние. Седрик похудел и осунулся.

Кас оставалась в печальном неведении до тех пор, пока однажды барон не вызвал ее к себе. Седрик лежал в постели, укутанный в одеяло, несмотря на жаркий день.

— Вам нездоровится, Сэр? — Кас робко вошла и села рядом.

— Да, милое дитя, — произнес тот. — Я болен. Но одно твое слово может излечить недуг.

— Какое? — Щеки Кассии вспыхнули.

— Скажи «согласна» и спаси меня. — В глазах барона вспыхнули лукавые огоньки.

Не то от волнения, не то от тесного корсета у девушки закружилась голова.

— Я нужен Империи, — продолжил Седрик. — Через месяц мы выступаем в Фергал. Неизвестно, какие опасности встретят но дороге и с чем мы столкнемся дальше. Мое сердце будет спокойно, если дома меня… будет ждать нареченная. Скажи, Кассия, ты станешь моей женой?

— Куда ж вас на войну? — пролепетала бедняжка. — Вы же…

— Я — мужчина, — возразил тот. — Готова ли ты стать баронессой Фальвикской?

— Да, мой господин!

Радости не было ни конца, ни края! Замок гудел новостью. Сэр Седрик объявил о своем решении всем мало-мальски значимым фигурам. Также он распорядился послатьгонца к Саймону, чтобы чисто формально получить его согласие.

Само собой, отец незамедлительно прибыл во дворец, чтобы расцеловать дочурку и своего обожаемого владыку в новой роли. Саймон говорил возбужденно, бессвязно и много. Теперь он не мог бросить Седрика одного и поклялся идти за ним хоть до Бетрезеновых врат и дальше, если потребуется.

Кас верила и не верила своему счастью. Все вокруг разом переменилось. Барон звал ее просто «любимая», а она его «Рики», когда удавалось побороть смущение. Разговорами о свадьбе Седрик заглушал в себе страх перед будущим, не заметить который Кассия не могла.

Но роковой день неумолимо приближался. Небольшое войско во главе с бароном должно было покинуть Фальвик и двинуться на юг, чтобы слиться с основными силами в сердце страны. Седрик в рыцарских доспехах смотрелся внушительно. Его бескровное лицо несло печать решимости. Пусть вдали от чужих глаз он тяготился расставанием, на виду от этого не оставалось и следа. Барон произносил вдохновляющие речи, шутил и обсуждал с рыцарями планы предстоящей кампании.

— Все вы храбрые и могучие рыцари, — поднявшись из-за стола, произнес Седрик за последним ужином. — Но в этих стенах спрятано самое драгоценное мое сокровище. Сэр Вайнвуд! Ты остаешься в замке начальником гарнизона. Взываю к тебе как к доблестному рыцарю и другу. Не дай эти земли в обиду ни эльфийскому соседу, ни зеленокожим разбойникам.

Тревор потерял дар речи. Багровый от злости, он таращился на барона под ропот остальных воинов, однако Седрик своего решения не изменил. Он выбрал отличный способ отомстить ему за дружбу с Кассией, лишив Трева возможности вновь показать себя в бою. На самом деле никто не верил, что с Фальвиком вообще что-то когда-нибудь случится.

— На твой век тоже войн хватит. — Саймон по-отечески похлопал Тревора по плечу.

— Бетрезен ему друг! — не сдержался парень. — Стеречь забытые богами камни Фальвика в то время как все воюют!

— Не камни, — усмехнулся тот. — Совсем не камни.

Саймон махнул рукой и припустил за войском. Украдкой вытирая слезы, Кас боялась потерять сразу двух своих мужчин. «Зато Трев и Сэм не дадут меня в обиду», — думала она.

Тревор с первых дней попытался подойти серьезно к вопросу обороны. Только все, кто мог и хотел сражаться, потянулись за Сэром Седриком. Теперь гарнизон крепости можно было обозначить одним словом: доходяги. И то, что он сам еще недавно ходил за рыцарским конем, а не ехал на нем, авторитета парню не прибавляло.

Неколебимая вера в магическую защиту, установленную Зорамом, тоже играла свою роль. Зачем отрываться от сладкою безделья, если за безопасностью приставлен следить великий маг? В величии Зорама никто не сомневался.

Бывший Пит, а нынешний Зерок, обнаглел вконец. Он смело говорил от лица своего наставника, требуя то одно, то другое. Кас понимала, что парень балансирует на грани. Либо его разорвет Инквизиция, либо бросит в темницу Тревор. Альтернатива не из приятных.

Отец Теофил один сохранял спокойствие и достоинство. «На все воля Всевышнего», — отрешенно повторял он. Часть церковного притча отправилась вместе с армией, и часовня опустела. Зато Милани нашла Бога в себе. Она отчаянно молилась о том, чтобы беда обошла Фальвик стороной.

Жизнь в городе замерла. От неслыханной жары трескались черепичные крыши. Глядя в подзорную трубу Зорама, Кассия заметила дым над эльфийским лесом. Девушка тут же поделилась наблюдениями с Тревом, но тот лишь рукой махнул, мол, своих проблем хватает.

— Вон какая сушь. — Он утер лицо рукавом. — При такой погоде пожары неудивительны.

— Наверное, ты прав, — согласилась Кас, но тревога осталась.

Густой дым затянул горизонт. Он висел в воздухе распростертыми крыльями черной птицы. Сэм просил отпустить его к реке — узнать, что происходит в землях эльфов, но Тревор запретил ему даже думать об этом Сэм был, пожалуй, единственным солдатом, не игнорировавшим его приказы. Трев словно держал круговую оборону внутри своих же стен, изо дня в день, сражаясь с безразличием и неповиновением подчиненных.

Мастер Зорам умер незаметно. Тихо отошел в мир иной. Тут-то многое встало на свои места. Старик был выдающимся алхимиком и астрологом, но вот настоящим магом скорее всего не был, как и его ученик. Пит сбежал, пока тело Зорама еще не остыло, собрав в узел все более-менее ценное, включая капли окаменевшей крови Кас.

Утрата многих повергла в уныние. Слишком долго и слишком крепко люди верили в несуществующий волшебный барьер, а Зорам не опровергал и не подтверждал их догадок. Старик верил не столько в магию, сколько в географию. Он писал в своих дневниках, что Фальвик — самое спокойное поселение Империи. Сонный городок, стоявший вдали от путей и дорог на границе с эльфами, с которыми требовалось только поддерживать нейтралитет. Нежить с момента возвращения в Алкмаар не давала о себе знать, гномы — союзники, а последних зеленокожих, наведывавшихся к берегам Торгового моря, с трудом вспоминают даже дряхлые старики.

Зато теперь к Треву стали прислушиваться. Он быстро наращивал авторитет — и многое успел сделать для укрепления обороны замка.

Кассию вновь начали посещать сны, где окутанный туманом лохмотьев скелет ждал ее в центре запутанного лабиринта колючих ветвей. Но никому не было дела до ее кошмаров. Все, что помогало забыться, — блеск алых глубин ярких камешков. Запершись у себя, Кас резала пальцы и смотрела, как сыпались из ран каменные капли.

Пожары за рекой не прекращались. Тревор попробовал переселить жителей во внутренний замок, однако те не желали становиться беженцами в своем же родном городе. Волна нарастающего ужаса заставляла людей сниматься с насиженных мест и уходить в окрестные леса. Сам того не подозревая, Трев заронил в народе зерна паники. Судя по всему, осада будет серьезная, но держать оборону предстояло горстке смельчаков, любивших Фальвик так, же глубоко и сильно, как разве что барон.

Отца Теофила срочно вызвали в столицу. Письма к нему никто не видел, однако пастырь простился с защитниками и обитателями замка, прочел длинную проникновенную проповедь о терпении, храбрости и благодати, а затем спешно покинул крепость.

— Крысы бегут с корабля, — процедил Тревор.

— Одним лишним ртом меньше, — с ненавистью бросил ему вслед Самуэль. — Дармоед и обманщик в сутане.

Кас и раньше замечала за другом некую странность. Казалось, Сэм верит совсем не во Всевышнего, а во что-то другое. Нет, Самуэль, конечно, ходил в дом Всевышнего, целовал руку священнику, но каждое утро поднимался на стену и приветствовал восход, подняв руки к солнцу, как дерево тянется к небу ветвями.

За крепостными стенами началась непонятная болезнь. Сэм и Кассия смогли вдвоем по книгам покойного Зорама опознать яд в колодезной воде. Но лекарств на всех не хватало. Ворота заперли наглухо, а трупы жгли на кострах.

Новостей от Седрика Кас ждала как избавления. Он писал о славных подвигах, о помощи селянам, о повешенных разбойниках. Кассия же неизменно отвечала ему, что дела в замке идут своим чередом, а она считает дни до встречи. Кас не сомневалась: узнай барон о бедах своею родного края, повернул бы своих людей назад.

Кассия смотрела со стены во двор внутреннего замка, превратившийся в один сплошной лазарет. Тощие, покрытые язвами люди лежали прямо на земле, мертвецы глядели в небо остановившимся взором. Стоны умирающих перемежались молитвами и проклятиями. Костлявый арлекин, похожий издали на пеструю тряпку, мелькал среди несчастных. Словно в бреду, он выкрикивал обрывки куплетов, падал, но снова поднимался. А утром и его сожгли на костре. Тлен и разрушение всего, что Кас привыкла считать нерушимым, не в силах были лишить ее мужества. Напротив, она даже поражалась своему равнодушию, представляя свое сердце огромным, с кулак величиной, кровавым камнем. Внутренний замок держался. Здесь вместо воды давно пили вино. Кассия запретила женщинам плакать, чтобы не растерять остатков боевого духа в крепости.

Дни начинались с того, что друзья втроем слушали отчеты о погибших за ночь и пересчитывали довольствие. Тревор изо всех сил поддерживал Кас, только легче от этого становилось ему самому. Самуэль же старался оказаться полезным во всем. От рассвета до заката он мотался по замку с поручениями и проверками.

— Осада без противника, — как-то пошутил Трев.

И накликал. Ночью со стороны леса в город вошла нежить. «Алкмаарцы!» — хрипло вопил дозорный, неистово раскачивая колокол на звоннице церкви. Надо было пустить в замок горожан, но ворота так и не были открыты. Страшное решение далось Тревору нелегко. Словно карая себя, он стоял на стене и смотрел, как обреченный народ пылает у его ног. Рыжие сполохи пожара играли на его осунувшемся лице.

А солнце все равно встало в положенный час, чтобы согреть лучами черную выжженную землю. Неприятель, вдохновленный легкой победой, разбил шатры прямо у ворот на расстоянии выстрела. Алкмаарцы быстро взяли Фальвик в плотное кольцо и приступили к постройке осадных машин.

— Сэр Вайнвуд, военачальник нежити требует вас на переговоры! — отдышавшись, сообщил дозорный, бледный парнишка лет двадцати в форме ополченца.

— Послушай, что он скажет, — посоветовал Самуэль.

— Едва ли что-то, что нас спасет. — Кассия снова сменила платье на стеганый доспех, а пяльцы с иглой на лук и кинжал.

На стену поднялись все трое. Трев отдал приказ арбалетчикам приготовиться и высунулся между зубцами забрала. Из палатки внизу вышел разодетый в пух и прах полуистлевший мертвец в сопровождении нескольких мужчин в живописных лохмотьях. Издалека они выглядели как живые. Военачальник алкмаарцев горделиво вскинул голову.

— Ты командир этих несчастных? — спросил он. — Смерть — венец всему. Присоединяйтесь добровольно или умрите. Здесь, за гранью жизни, нет ни страха, ни боли, ни страданий. Они остались позади. Вставайте под знамена Алкмаара! Идите в объятия Безмясой!

Низкий голос мертвеца проникал в самые глубины сознания, вызывая страх и ужас.

— Гладко стелет, — хмыкнул Сэм, накладывая стрелу на тетиву.

— Нет, это же переговоры! — попробовал остановить друга Трев.

Он сейчас изо всех сил пытался быть благородным. Даже перед лицом беспощадного врага. Тревор трезво оценивал шансы удержать замок, но и сдаваться без боя не стал бы, ни за что. Отвратительный труп вещал о том, как всем станет лучше, когда страх смерти уйдет вместе с жизнью. Ярко-зеленый камень на золотой цепи монотонно раскачивался на его тонкой шее в такт движениям рук. Мерцание кристалла дурманило. Внезапно двое солдат с криками ринулись со стены. Снизу донесся звук удара о землю и отвратительный треск костей.

— С кем здесь вести переговоры? — Самуэль на мгновение выглянул в бойницу. — Это ведь нежить, Трев.

В следующую секунду Сэм выпрямился и пустил стрелу прямо в амулет лича. Тварь взвыла. Нечеловеческий вопль, похожий на визг, хрип и скрежет, резал слух.

— Пли! — скомандовал Тревор, и начался бой.

— Не стоит недооценивать силы очистительного огня, друзья мои, — криво усмехнулся Сэм, выпуская стрелу с пылающей промасленной тряпкой на древке.

Нежить волна за волной накатывала на камни замка. Брань и команды атакующих сотрясали воздух, отравленный исходившим от нежити смрадом.

Трое суток держалась внешняя крепость, пока на помощь алкмаарцам не подошел новый отряд в сопровождении мертвого дракона.

— Хорошо, дрянь не летает, — попробовал пошутить Трев. — Кому-то придется его задержать.

— У меня есть план, — признался Самуэль. — Только нужно, чтобы мерзость подползла поближе.

Пока защитники замка блокировали решетку и заваливали арку ворот чем попало, Тревор с крошечной группкой смельчаков бился с мертвым зверем, преграждая ему путь, но и не давая отступить. Замысел Сэма, простой, как блин, заключался в том, чтобы поджечь облитого смолой монстра и испепелить его раз и навсегда. Смрадное дыхание твари валило с ног, но Тревор упрямо поднимался, даже когда все его соратники остались лежать неподвижно. Кас, стоя на стене замка, не отрывала взгляда от рыцаря и подзадоривала его своими криками.

Со стен сыпались стрелы, прибивая к земле неустанно лезущую вперед нежить. Хитрые алкмаарцы раскусили задумку защитников Фальвика, но спасти своего дракона так и не сумели.

— Веревку сюда, — приказала Кассия, когда драко-лич прижал Тревора к решетке въездной башни.

Она сделала на одном конце веревки петлю и бросила Тревору. По ее команде воины начали втаскивать его наверх. Внизу, встав на задние лапы и упираясь передними в стену, в бессильной злобе клацал зубами дракон. Как только удалось втащить Тревора на забрало башни, одни солдаты опрокинули на чудовище тяжелый чан с кипящей смолой, другие забросали его горящими факелами. Дракон вспыхнул, как сухая ветка. Однако боли он не чувствовал. Косолапый, лишенный остатков плоти монстр продолжал ужасающе лязгать челюстями.

Сэм уперся плечом в треснувшим зубец стены.

— А ну навались! — гаркнул он.

Трое защитников крепости присоединились к нему. Кусок стены, качнувшись, полетел вниз, прямо на дракона. Через мгновение он обратился в груду разрозненных костей. Дружный победный вопль защитников замка заставил нападавших отступить. Атака нежити, наконец, захлебнулась.

Мучительное затишье — время считать потери и оценивать силы. Отравленный дыханием мертвого дракона, Трев метался в беспамятстве. Ему чудились демоны. Бедняга то порывался сесть, то снова падал в мокрую от пота постель. Без него командование приняли Кассия и Самуэль.

— Хоть и нежить, а бессмысленные жертвы даже им не по вкусу, — отметил Сэм. — Проще подождать, пока мы передохнем или сдадимся, потеряв надежду.

— А мы сдадимся? — спросила Кас, отводя от лица подзорную трубу.

— Всегда есть три пути: жить, не жить или стать нежитью, — философски заметил Самуэль. — Сейчас нас интересует не победа или поражение, а выживание.

Плох тот замок, из которого не ведет хотя бы один потайной тоннель. Оставалось найти его, прежде чем алкмаарцы сочтут, что достаточно измотали противника, и предпримут сокрушительный штурм.

Кассия отправилась в покои барона и принялась искать чертежи крепости. В архиве Седрика хранились сотни свитков. Перебирая их, Кассия начала терять терпение, ряды букв плыли перед взором, сливаясь в одну бесформенную массу. Но девушка осознавала возложенную на нее ответственность. Милани в меру сил и способностей помогала перебирать свитки, хотя читала она медленно. Воины под командой Сэма просто прочесывали коридоры и комнаты, переворачивая все вверх дном.

Архивы барона упрямо хранили свои тайны. Наконец нашелся план крепости. Но сколько ни изучала его Кассия, ничего похожего на подземный ход не нашла. Пришлось позвать на помощь Сэма. «Пусти, — предложил он. — Тут одной ученостью ничего не добьешься. Смекалка нужна». Кассия успела до дыр засмотреть проклятую карту, потому не отказалась от свежего взгляда. Кроме того, возглавивший осаду мертвяк взял привычку писать защитникам Фальвика письма. Тупые и примитивные, все об одном и том же.

Самуэль попросил Кас ответить, и та занялась переговорами. А вот новостей от Седрика не поступало. Девушка подозревала, что алкмаарцы перехватывают почтовых голубей еще на подлете к замку.

«Раз вы такие великодушные, отчего не оставите нас в покое и не отправитесь на родину?» — спрашивала Кассия в каждом письме.

На что безымянный собеседник отвечал, мол, мы вам, неразумным, услугу и честь оказываем.

Размышляя над строками своего очередного послания, Кас бродила вдоль стены. Факелы не горели: осажденные экономили огонь и горючее. В темноте она ощущала себя слепым беспомощным котенком. Страх подступал к горлу, и лишь стыд не позволял ему вырваться наружу. Когда Кассии сделалось совсем невмоготу, она выпросила у Самуэля кремень и трут. От веселой искры просмоленный факел вспыхнул, как сухая трава.

«Все равно умрем», — решила девушка. Она шла вперед, поджигая остальные, пока не поняла, что их число на противоположных стенах не совпадает. Неучтенный светильник вдобавок еще и висел как-то криво. Кас немедленно послала Милани за Самуэлем. А тот уж допрыгнул до подставки и одним ударом вывернул ее горизонтально. В стене что-то щелкнуло, и часть ее отъехала в сторону.

— Ты — подарок небес! — Парень обнял подругу и рассеянно поцеловал в макушку. — Остается выяснить, куда выведет дорожка.

У входа в подземный ход поставили стражу. Сэм отправился на разведку. Все обитатели осажденного замка доверяли его осторожности и ловкости. Да и честность Самуэля ни у кого сомнений не вызывала.

Больше всего Кассия страшилась двух вещей. Во-первых, ее пугало, что алкмаарцы могут напасть, пока Сэм не вернулся. Во-вторых, у людей запросто могут не выдержать нервы. Бедняги в любой момент были готовы ринуться в открывшийся путь к призрачной свободе. Сохранить открытие в тайне все равно не удалось. К тому же на выходе из подземного хода Самуэля может встретить нежить, или где-то там окажется тупик. Только Кас предпочитала не думать об этом.

В обстановке невыразимого напряжения любое отсутствие покажется долгим. Возвращение Сэма люди приняли с ликованием, несмотря на то, что силы защитников крепости таяли. Парень собрал немногих оставшихся в строю в большом зале.

— Выход есть, — сказал он. — Если мы сумеем остаться незамеченными, патрули Алкмаара не остановят нас. Залог успеха — маленькие группы. Конечная точка — к северо-востоку отсюда. Решайте, кто куда отправится. Всем вместе идти нельзя.

— Я не столько воин, сколько охотник, — продолжил Самуэль. — Посему предлагаю хитрость. Чтобы со стен не пропали разом все охранники, ночью сделаем чучела, оденем в имперское платье и поставим на забрале крепости.

И снова в замке закипела работа. Женщины собирали остатки провизии, которую можно взять в дорогу, мужчины готовили чучела.

— А что с больными и ранеными? — робко спросила Кас.

Она хотела сказать прямо: «Что с Тревом?» — но язык не повернулся. Сэм молча положил тяжелую ладонь подруге на плечо, и девушка вдруг расплакалась.

— Утри слезы, — попросил тот. — И не ходи за мной.

Кассия прекрасно помнила знаменитое хладнокровие Самуэля, проявившееся еще в глубоком детстве. Помнила, как тот без сожалений одним взмахом ножа закончил страдания старой больной собаки. Но Тревор не пес!

Бедняжка стояла, прикованная к полу осознанием ужасной правды. Секунды песчинками утекали сквозь пальцы. Поверить в то, что Сэм всерьез собирается убить друга, не составило труда. Обливаясь горячими слезами, Кас выбежала за Самуэлем. Сердце выскакивало из груди. Все картины смерти меркли перед той одной. «Предотвратить во что бы то ни стало!» — колотилось в висках.

Каково же было облегчение, когда у самого лазарета Кас застала трогательную картину. Милани со служкой готовили больных к побегу.

— К своим пойду, — уверенно вещал одноногий боец, примеряясь к рогатине. — Они в форте на севере. Там не пропадем. Махнешь со мной, красавица?

— Я? — Миланм покраснела. — Я честная девушка!

— Какая?! — ухмыльнулся тот и ловко прижал женщину к себе. — Ты же не знаешь, о чем это я. Соглашайся.

— У меня… госпожа, — не пытаясь отбиваться, пролепетала Милани.

— Можешь быть свободна, Милани, — откашлявшись, произнесла Кассия. — Отпускаю тебя…

Яркая, как начищенная монета, луна освещала двор. Последние стражи для вида выкрикнули команды, обычные при смене караула, усадили подготовленных болванов на крепостной стене. Последний раз защитники погибшей крепости сверили план отступления и съели свой последний ужин.

В темном сыром тоннеле пахло мышами. Скользкие камни и ручейки под ногами. Впереди шел Самуэль. Когда один падал, идущие рядом помогали ему подняться.

К счастью, Сэм даже не заподозрил подругу в жутких домыслах. Он тащил тяжелого Тревора на себе, указывая остальным, путь на волю. Кассия рассчитывала, что рано или поздно они втроем непременно посмеются над нелепыми страхами.

Как бы ни наваливалась усталость, никто не останавливался. Тоннель змеился, то сужаясь, то расширяясь, уводя людей в неизвестность. Кас потеряла счет времени, когда впереди забрезжил свет.

Самуэль скомандовал затаиться, положил Трева на землю и скользнул к опутанной лозой расселине. Снова томительное ожидание, но гораздо короче прежнего. Труднее всего оказалось просто расстаться. Защитники Фальвика смотрели друг на друга, щурясь после блужданий в потемках, и не двигались с места.

— Берегите себя, — бросил Сэм.

Он махнул рукой, взвалил Тревора на плечи и подтолкнул Кассию к белому проему. Но девушка ощущала острую потребность сказать что-нибудь. Она набрала воздуху в грудь и подняла взгляд.

— Фальвик не пал, — вдруг произнесла она.

— Как же не пал? — прокатился по цепочке сдавленный шепот.

— А так. — Кассия выпрямилась. — Фальвик — это вы.

— Идем, Кас, — заторопил Самуэль. — Не уверен, что алкмаарцы еще не обнаружили пропажу.

Свежий воздух опьянял. Ласковая летняя зелень, не тронутая войной, шелестела так, словно последние события — плохой сон из-за чересчур сытного обеда. Кассия узнавала каждый куст и каждую кочку. Мудрый лес радушно принимал свою непутевую дочь.

— Ты улыбаешься? — спросил подругу Сэм.

— Да, — призналась Кас. — Мы трое живы. И мы вместе.

Глава шестая, в которой Кассия получает подарок

Сердце звало Самуэля на границу с Альянсом. Он выдумывал скудные объяснения вместо того, чтобы признать: судьба Острых Копыт волновала ничуть не меньше судеб остальных друзей. Те пожары за рекой — следы столкновений с силами Алкмаара. Теперь это было очевидно. Нежить прошла сквозь эльфийские земли — едва ли без боя.

Тревор воспринял новость о побеге защитников весьма болезненно. Он скрежетал зубами от бессильной злости. «Почему вы не бросили меня там? — спрашивал Трев. — Только гибель могла оправдать такое поражение!».

— У тебя горячка, — терпеливо возражал Сэм. — Рыцарский зуд. Твои родители первыми покинули Фальвик. Еще до того, как заварилась каша. В конечном счете, барон поручил охранять Кас. Она — жива. И про нежить речи не шло.

— А как же моя честь? — Тревор таращился на друга широко распахнутыми глазами.

— Не обижайся, но «честь» к лицу девицам, — усмехался Самуэль. — У вас это как-то кособоко получается. Все, что мешает выживанию, — плохо. Когда честь не позволяет тебе стать скотом, честь — хорошо. Когда она заставляет нелепо сдохнуть — не очень.

— Любишь альтернативные варианты? — распалялся тот. — Чтобы не стать скотом в своих глазах, иногда лучше сдохнуть!

— Тогда это не честь, а тщеславие. Я умру весь в белом, а кто придет потом, пусть разгребает компостную кучу, которая осталась?

Сэм получал удовольствие от бесконечных споров. Лишь они становились для него поводом размять горло и нарушить молчание. Сердитый Трев, в основном из вредности, воротил нос от резко пахнущих зелий, которыми пичкал Самуэль.

— Ну, как дитя неразумное. — Кас всегда подсаживалась рядом, когда диалог заходил в тупик. — Победы бывают разные. Так? Мертвяки просто лопались от гордости, в кулаке нас держали. И что? Не удержали.

Она видела в своих словах бездну смысла, Самуэль соглашался, а для Тревора эта мелочь служила пусть и слабеньким, но утешением. Он глотал лекарство, поворачивался на бок и засыпал.

Дороги прочесывали ходячие покойники. Только друзья ловко прятались. Кое-где компания натыкалась на драные алкмаарские доспехи и разбросанные остатки звериной трапезы.

— Столько костей пришло в лес, — посмеивался Сэм. — Вот волкам радость-то.

Кассия успела отвыкнуть от походной жизни. Она не жаловалась, однако друзья все понимали. После уютной постели жесткая земля не особенно вдохновляла. Затекшее тело ныло по утрам, а одеревеневшие суставы не желали двигаться.

— Надо пробиваться к заимке, — робко предложила Кас. — Там и затаиться можно, и обороняться. Не найдет ее никто, если точно не знаешь, где искать.

— Наш козырь — мобильность. — Трев поморщился. — Если замок не удержали, хлипкий бревенчатый домик тем более не удержим. Еще и вдвоем. Прости.

— Но там можно пополнить запасы еды, — уперлась девушка.

— Давай попробуем. — Самуэль спрыгнул с дерева. — Отсюда все равно пора уходить. Милая полянка, только следы лагеря мертвякам дарить нет смысла. А чем дольше стоянка держится, тем…

— Да-да, — отмахнулся Тревор, — тем сильнее мы успеваем нагадить.

— Не совсем, но почти, — пряча улыбку, согласился Сэм.

Движение в сторону дальней заимки превратилось в незамысловатый танец: шаг вперед и два назад. Чем ближе к границе, тем чаще попадались алкмаарские дозорные. Но они не замечали скрытых тенями и листвой людей.

Самуэль не допускал ошибок, не позволял рисковать и умело заметал следы. Раз за разом он пытался нащупать лазейку, чтобы протащить мимо патрулей менее ловкого по этой части Тревора. Друзья днями безрезультатно кружили по лесу. Сэм не злился. Порой Кас начинала думать, что тот не умеет этого делать. Зато Трев справлялся за троих.

— Еще одна ночь без костра и еще одна горсть кислых ягод вместо мяса, и я предпочту смерть в бою, — проворчал парень.

— Как торопишься, — прищурился Самуэль. — Не терпится встретиться с Мортис?

— Признайте, что идея с заимкой провалилась, — развел руками Тревор. — Пора уже. А после разработаем новый план.

— И это говорит человек, не умеющий смиряться с поражением? — Кассия едва не плакала.

Бедняжка так верила, что все же доберется до домика Саймона. Она уже видела знакомый двор, грезила запахом травяного отвара, мечтала, как уснет, положив голову на подушку, а не на кочку. Все рассыпалось прахом.

Теперь мальчишки не позволили Кассии поучаствовать в выборе нового пути. Они решили между собой, что отправятся в земли эльфов через болота. Само собой, «эльфов» предложил Самуэль, а «болота» Тревор. Кас ничего не оставалось, как смириться.

— В трясине мертвякам делать нечего, — вещал Трев. — Но там и мы сгинуть можем.

— Нет, — мотнула головой Кассия. — Вы хоть и порядочные ослы оба, но утонуть в болоте я вам не дам.

Снова прятки с алкмаарцами и букашки в волосах. Снова ягоды и недозрелые орехи. Но более всего удручал Кас тот факт, что она потеряла связь с Седриком. Девушка представляла, как барон в походном шатре пишет нежные письма, отправляя их в опустевший замок. А хуже, если алкмаарцы читают их и готовят Седрику ловушку по возвращении. Нет, в текстах барон, конечно, никогда не раскрывал Кас планов армии или ее расположения. Но сердце девушки одолевала тревога.

Кассия осознанно умоляла Самуэля подбираться поближе к дозорным врага, чтобы послушать, о чем те толкуют. Но ничего достойного внимания Сэм не приносил. Разговоры о «порченых эльфах» на востоке, об упрямом сопротивлении избежавших объятий Безмясой и, как ни странно, об отвратительных демонах, наступлению которых надо положить конец.

Словно обычные солдаты, покойники сетовали на тяготы похода и на тоску по родине. На привалах они, жульничая, играли в бабки, вспоминали былое и спорили, когда кончится война.

Эта двойственность ошеломляла. Вот они — беспощадная сила, бесстрашно идущая вперед, а вот тени тех, кем являлись при жизни. Воля Мортис извратила их однажды, подняв строем игрушек, храбро шагающих по доске туда, куда вздумается мертвой богине. Кас пожалела бы каждого, только все, что для них можно сделать, — упокоить навсегда.

— Почему они? Почему Алкмаар? — С некоторых пор Сэм предпочитал ночевать в кронах.

— А ты бы хотел оказаться на их месте? — Трев зевнул и улегся в растянутую гамаком палатку.

— Нет, — отрезал Самуэль. — Я слышал, той страной правили мудрецы и волшебники. Как же они допустили?

— А я слышал, что те волшебники странные были. Все время у своих усопших предков советов спрашивали. — Язык Тревора едва ворочался. — Психи. Вызывали духов и, значит, трепались с ними. Это их и подвело. Оно если к богам не лезть, мы им неинтересны. То есть вообще. Дергали мертвых по делу и без — получите внимание богини смерти. Только вряд ли эта дамочка вам понравится.

Кассия больно прикусила язык. Неподходящее место и время друзья выбрали для бесед о Безмясой. Кас почувствовала, как от страха кровь стынет в жилах. Ведь если то не бред от удара головой, она встречалась с богиней и даже пыталась заговорить с ней!

Среди ночи все трое очнулись от страшного грохота и утробного рыка где-то совсем близко. Раскаты грома звучали весьма правдоподобно, только чистое небо не позволяло ввести в заблуждение: где-то рядом бушевал маг.

— Назад, падшее создание!!! — ревел густой голос между вспышкой и треском молний.

— Держись, добрый человек! — крикнул Тревор и бросился на выручку незнакомцу.

— С чего ты взял, что он «добрый»? — Сэм зевнул и скользнул по стволу вниз.

Кассия хотела последовать за друзьями, но битва успела переместиться с дороги вглубь. Девушка прекрасно видела всех: зрелого и юного волшебников, своих мальчишек и… двух громадных волосатых зверей. Жуткие волки передвигались на задних лапах, как люди, и совершенно не замечали попыток Самуэля и Тревора сразить их. Трев вонзил свой клинок в спину твари. Лезвие прошло насквозь! Зверюга развернулась и с невероятной силой ударила парня наотмашь. Тревор опрокинулся и кубарем покатился по земле.

— Мальчик! Дай мне пару минут! — Маг смотрел прямо на Сэма. — Это оборотни! Им опасен только я. Если погибну — вы не спасетесь.

Волшебники разделились. Молодой с воплем пролетел мимо тварей, а уже на противоположном конце поляны изобразил тоненькую грустную молнию. Но волки не удостоили его даже взглядом. Запах паленой шкуры долетал до ноздрей Кассии.

Самуэль поборол первую оторопь. Он нырнул под деревья и натянул тетиву. Выстрел. Стрела угодила зверюге в голову. Одна, еще и еще одна. Пока две окровавленные морды не повернулись к парню. Тревор поднялся на ноги, выломал крепкую длинную дубину и снова ринулся в бои. Он преградил тварям путь.

— Достаточно! — рассмеялся маг. — Будет трясти.

Кас заметила, как по телу волшебника пробежала яркая волна. Его соломенные волосы, и борода встали дыбом, а в следующее мгновение с неба обрушился ослепительный столб пламени. Первая обугленная туша повалилась наземь. Трева отбросило, точно сдуло. Сэм же юркнул за дерево. Оставшийся в меньшинстве монстр попытался броситься на мага, но промахнулся. Эта ошибка стоила оборотню жизни.

Последняя молния довершила дело. Мужчина пригладил волосы и отряхнул мантию. Он плавно приблизился к трупам зверей и презрительно потыкал их носком сапога.

— Жалкие создания, — вздохнул маг. — Нет, не благодарите меня! Денег у вас, по виду, все равно нет… Ах да! Где мои манеры? Я — Аарон, странствующий волшебник. А там мой ученик Блинкл. Не утруждайтесь, он глух, как пень, и туп, как полено, но весьма талантлив. Я сам был таким в его годы.

Самуэль проглотил смешок и порозовел.

— Не нравится мне публика, шатающаяся нынче по лесу, — продолжил Аарон. — На севере — орки. На юге — демоны. А тут, значит, нежить. Куда катится мир?

Маг сокрушенно вздохнул. Затем размашистыми хлопками подозвал своего ученика. Блинкл потянул воздух носом и указал рукой аккурат в то место, где скрывалась Кассия.

— Засада? — обиделся Аарон. — Так нечестно, господа инквизиторы. Еще и маскарад…

Но Блинкл протестующе поднял руки.

— Боимся инквизиции? — Трев направился за своим клинком.

— Не стоит. — Маг перехватил его на полпути. — Позвольте вашу… дубину. И — нет, инквизиции я не боюсь. Они так же любят деньги, как я науку. Чистой и искренней любовью младенца к матери.

Колдун легонько ткнул рукоятку меча деревяшкой, и в воздух взметнулся сноп искр.

— Богохульник, — нахмурился Тревор.

— Отчасти, — согласился Аарон.

— Не бывает тут частей, — парировал рыцарь.

На что жеманный и плавный маг неожиданно ответил: «Укуси меня!» Но кусаться Трев, понятное дело, не стал. Вместо этого он помог подруге спуститься с дерева и вынул-таки свой меч из мертвой твари.

— Не подскажете дорогу к дому Саймона Блэкбоу? — спохватился Аарон. — Само собой, раньше-то я ее знал, но теперь здесь небезопасно.

— Откуда вам знаком мой отец? — Кассия расправила плечи.

— Да-да. — Маг облизнул губы. — Этот взгляд, этот массивный череп… Вне всяких сомнений: кровь от крови Блэкбоу.

— А чего это вы про кровь заговорили? — насторожилась Касс.

— Фигура речи, необразованное дитя, — усмехнулся тот. — Повидать бы папеньку вашего. У меня с ним деловые отношения.

— Что-то я вас не припоминаю. — Неприятный тип отталкивал.

— Последний раз я проходил здесь лет тринадцать-четырнадцать назад, — задумчиво произнес Аарон. — Помню, ползало что-то по полу. Но сам Саймон, вероятно, узнает меня.

— А… отец ушел на войну, — с легким сердцем призналась Кассия.

— Скверно. — Маг почесал в затылке. — Тогда он продал мне восхитительные болотные травы, сушеные лапки, ушки…

Он мечтательно ворковал о всякой мерзости, не реагируя на замешательство слушателей.

— Вам бы знать положено, — словно очнувшись, бросил Аарон. — Маменька ваша та еще ведьма.

— Не сметь! — рявкнула Кас не своим голосом. — Маменька моя утонула!

— Утонула, значит. — Маг снова пригладил волосы. — Эх, Саймон… Саймон.

«Гадкий лжец, — думала Кассия. — Не знал он ни матушку мою, ни Саймона. Тоже за камнями пришел». Однако девушка прекрасно понимала, что с таким союзником, хоть и временным, встреча с патрулем алкмаарцев закончится не в пользу последнего.

Новость о том, что «дети» тоже идут на болото, немало порадовала Аарона. Магу вроде него, далее с учеником, не помешают умелые руки и компания. Он быстро понял, что Кас не так проста, как кажется. Что под этой пышной шевелюрой прячется пытливый ум и вполне сносное образование, пусть и весьма поверхностное.

Неприязнь Кассии постепенно сходила на нет. Аарон мило болтал с девушкой о жизни и смерти, о ядах, об обычаях народов, про которые Кас никогда не слышала и не читала. Маг охотно делился знаниями. Кассия подозревала, что ему всего-навсего нравится учить кого-то, кто внимает с благоговением, я не дрессировать Блинкла. Сам же молодой маг на каждой стоянке часами с упоением повторял движения, делал пассы и что-то бормотал. Пару раз Блинкл вспыхивал и с криками катался по земле, а после долго пах паленой кошкой.

Теперь друзья не таились. Кас робко предлагала добраться-таки до заимки, но большинство голосовало за болото. Парни жалели Блинкла и недолюбливали его наставника. Они смастерили бедняге посох и честно пытались научить орудовать им, как копьем или дубиной. Но у Блинкла почти мгновенно начиналась одышка. Ученик обливался, потом и виновато смотрел на Сэма и Трева.

В стычках с алкмаарцами парни оттачивали свои навыки. Для Тревора это было мастерство полководца. Он точно знал, на что способен каждый из них. Даже для Кас находилось местечко в его плане: что-то не очень сложное и не очень опасное, зато полезное. Зрелый маг пытался спорить с «безусым мальчишкой», но тут Трев действительно понимал больше. Для Блинкла Тревор наравне с учителем стал едва ли не предметом обожания. Под его руководством глупый, хоть и талантливый подмастерье становился вполне боеспособной единицей.

Трев раздобыл себе сносные доспехи, исписанные рунами. Кассии не нравилось, что друг ходит во вражеской броне, еще и снятой с истлевшего покойника, но ее снова никто не слушал.

— Великолепный образчик. — Аарон изучал надписи и водил по ним длинными пальцами. — Сдается мне, все это не корявки, а заклятия по моей части. Некоторые слова… такие, как «сила» и… «сила»… я узнаю. Но о чем это, вспомнить не могу. Я не языковед.

Тусклая кираса с выпуклой звериной мордой на груди и руническими надписями на спине сидела превосходно. Толстые бурые ремни надежно скрепляли пластины на боках и плечах. Если бы под тяжестью металла доспех не натирал плечи, Трев не снимал бы его вообще.

— Она пахнет дурно, — повторяла Кас.

— Вот-вот. Воняет пакостно, — весело подхватывал Самуэль. — Трупом.

— Вы ничего не смыслите, — обижался Тревор. — Зато защищает и выглядит ничего. Солидно.

— Да и такие старые тела запаха своего не должны бы уже иметь. Интенсивный запах только в период активного разложения. Первые месяцы или около того, — как-то вставил Аарон, но быстро смутился. — Эти молодчики сухие, как щепки.

Попытка пояснить провалилась. Есть моменты, когда лучше закрыть рот, вместо того чтобы усугублять положение.

— Гниение и тление — вещи разные. — Маг тщетно искал понимание в глазах спутников. — Еще омыление встречается…

— Может, инквизиция не зря к тебе цепляется? — хмыкнул Трев.

— Зря, — отмахнулся Аарон с самым невинным видом. — Я мухи не обижу. Ну, кроме тех, чьи крылышки и лапки мне могут пригодиться.

Единственная бесспорно положительная черта зрелого мага заключалась в умении вкусно готовить на костре. Казалось, Аарон способен печь и камни так, чтобы ими можно было наслаждаться. Его умения восхищали Кассию.

— Еда — это воплощенная музыка, — вещал маг, ловко орудуя ножом. — Вкус, аромат и экстерьер — ансамбль, составляющий идеальное блюдо. Если что-то разладится, гармония потеряна. Сочетание цвета почти всегда дает сочетание и вкуса тоже, если подойти к вопросу правильно.

Кассия отчаянно нуждалась в чернилах и перьях. Речи Аарона стоило записывать хотя бы потому, что часть слов в них девушка не встречала больше нигде. Болтун с радостью овладел вниманием благодарной слушательницы. Он шел с ней рядом и неустанно свистел про разное, чем еще больше раздражал парней. Хотя от стряпни мага уважение к нему выросло.

Кас забывала о направлении. Просто плыла туда, куда несли ноги. За разговорами девушка сама чуть не заблудилась. Не дать понять друзьям о постыдном происшествии стоило определенных усилий — спасли Кассию белесые камни, едва заметные подо мхом.

Эта тропинка определенно вела к болоту, только на пути в полный рост вставало прошлое. Сиротливая поляна перед пепелищем, покрытая ковром глянцевых желтых цветочков. Мощеная дорожка, упирающаяся прямо в золу. Гордо вбитая табличка: «Очищена огнем. Спасена от мук ада».

— Кто ж тебя так, матушка Виллоу? — Аарон прикрыл глаза рукой. — Зла никому не делала, врачевала и ворожила дождики.

Сэм криво усмехнулся, но ничего не сказал. Трев и Кассия молчали; им сказать было нечего. Кас — причина, Тревор — один из убийц, хоть и с благими намерениями. Смерть Виллоу ничего не изменила, значит, старуха невиновна в проклятии, перевернувшем жизнь дочери лесника. А после предложения Сэра Седрика Кассия начала воспринимать все как благословение.

— Побудем тут немного. — Маг тоскливо оглянулся.

— Конечно, мастер Аарон, — поспешила ответить Кас.

— Я один знал, как она страдает, — отозвался маг.

Парни топтали цветы, заставляя Блинкла побегать хоть немного, Аарон сидел под деревом и задумчиво листал свои старые заметки, а Кассия бродила по золе. Девушка искала под ногами кольцо. Сначала невольно, потом нарочно. Она рыла пепел сапогом, вспоминая обстановку отсыревшего дома.

«Здесь стояло кресло, вот тут остатки камина, дальше прилавок», — бормотала Кас, беззвучно шевеля губами. Она споткнулась и чуть не упала. Почти плоский пористый камень вылез на поверхность странно белым боком.

Кассия плюхнулась на колени и принялась разгребать пепел и грязь там, где лежал булыжник. Разум отказывался верить, что Виллоу выполнила обещание, но сердце упрямо колотилось в горле.

Никто не замечал, чем занята Кас Парни загнали Блинкла на дерево, а Аарон задремал. Пригоршня за пригоршней. Под ногтями девушки скопилось золы на добрый дымоход. Вдруг алый отблеск — зайчиком по рукам!

Колечко нисколько не утратило своей красоты. Прежняя гладкость полированного камня, самодовольное мерцание золота, только хозяйки больше нет. Кассия положила вещицу на ладонь и поднесла к самому лицу. Она страстно желала поцеловать алый кристалл, однако сдержалась.

Кассия выпрямилась, отряхнула колени и сделала то, о чем мечтала, — надела кольцо на палец. В лицо бросился жар, но лишь на пару мгновений.

— Спасибо, Виллоу, — прошептала Кас, глядя в кровавые глубины камня.

— Не за что, милочка, — проскрипел голос совсем рядом.

Ужас пронесся по телу от темени до пяток! Старуха призраком колыхалась над пепелищем. Обугленный подол ее платья и фартук развевались, всклокоченные волосы напоминали воронье гнездо, а из ссадин на руках, лице и шее сочилась серебристая кровь. Этот образ никак не вязался с благожелательной улыбкой, игравшей на губах Виллоу.

Кассия не придумала ничего лучше, чем завопить во всю глотку. Она металась по полянке, взбудоражив всех, включая Блинкла. Друзья изловили бедняжку и попытались удержать, но та вырывалась. Призрак ведьмы же спокойно покачивался над дорожкой, наблюдая за развитием событий.

— Старуха! Виллоу! Она здесь! Вы что, не видите ее?! — хрипела Кассия.

— Тебя сон сморил, — уговаривал Аарон. — Это остатки кошмара. Несчастная Виллоу умерла.

— Именно! И теперь она явилась с того света мучить меня! — Кас отчаянно извивалась.

— Лихорадки вроде нет, — попробовав рукой влажный от пота лоб девушки, поцокал языком маг.

— Нюхай, — попросил Самуэль, сунув подруге под нос щепотку табака. — Ты наглоталась пепла. А сожжено тут всякого-разного не на одну бочку яда.

Кассия послушно вдохнула и оглушительно чихнула. Голова чуть кружилась, но образ Виллоу растаял. Кас терла глаза, сжавшись в комок на земле.

— Ну-ну, девочка. — Аарон по-отечески обнял Кассию. — При оружии, а такая впечатлительная. Там покойники стайками бегают. Хоть бы одного испугалась! Ты же смелая, как вся имперская армия. А тут прямо расклеилась.

— Их я не знала лично, — шмыгнула носом Кас.

— Но вреда от них гораздо больше, чем Виллоу даже при жизни сотворить могла, — возразил маг. — Бесстрашная ты. Вот и веди себя правильно.

Она утерла слезы, решительно расправила плечи и задрала розовый нос «Действительно, а чего призраки могут? Пугать? Так я бояться не буду», — храбрилась девушка.

— Надо собираться и дальше двигать, — нехотя произнес Сэм. — Шумели слишком.

— Да, это место наводит тоску. — Мертвая ведьма проявилась в несколькихшагах у парня за спиной.

— Сзади! — взвизгнула Кассия.

Самуэль в мгновение ока натянул тетиву и приготовился пришпилить к дереву что угодно. Только на дорожке для него никого не было. Старуха покачала головой и разгладила складочки на фартуке. Она существовала лишь для Кас «Так еще, чего доброго, сумасшедшей прослыву», — подумалось девушке.

— Сгинь, нечистая, — крепко зажмурившись, прошептала она.

Глупый детский ритуал сейчас не казался таким уж глупым и детским. Кас пошептала, поплевала, подождала, пока перед глазами запляшут толстые белые молнии, и только после этого открыла глаза.

— А это откуда? — нахмурился Аарон, указывая на перстень.

— Подарок! — Кассия инстинктивно сунула руку в карман.

— Покажи. — Маг требовательно протянул открытую ладонь.

Мысли спутались. Бедняжка боялась, что своенравный тип отнимет приобретенное сокровище, но и мародером в глазах малознакомых людей выглядеть не хотелось. Кас постаралась снять безделушку, чтобы показать ее поближе.

— Схоронить, значит, схоронила, как обещала. — Тревор с опаской взглянул на кольцо.

Тут-то и пришлось поведать историю о дряхлом колдуне, его посылке и походе к старухе на болото. Всю без остатка… или почти всю. Сэм снова тер шрам, а Трев мучился чувством вины.

— Не снимается, — простонала Кассия.

— Не сомневаюсь. — Аарон бережно взял девушку за руку. — Отсюда видно: проклятое оно. С Виллоу всегда было что-то не так. Теперь мы знаем наверняка. Утешает, что это не зловредное проклятие. Жить с ним можно.

— А оно со мной год как, — призналась несчастная.

— Тогда пугаться нечего, — облегченно вздохнул маг. — Проклятия убивают быстро. Призрак старушки вполне мог явиться. Спросите меня, какую смерть считать особо жестокой, и я отвечу: смерть от рук имперской инквизиции.

Аарон заверял, что стоит покинуть пепелище, как видения прекратятся. Правда, маг не представлял способа снять с пальца проклятый перстень, а от его идей Кассию бросало в дрожь.

— Юный рыцарь способен срубить его с тебя чистым гладким ударом, — вслух размышлял Аарон. — Только брать стоит с запасом… от локтя где-то.

— Нет! — в один голос запротестовали Тревор и Кассия.

— Могу дать перчатку, — спохватился тот. — Так хотя бы никто не увидит ценное украшение, из-за которого сыщется множество желающих оттяпать не только руку, но и голову.

Мастер Аарон оказался прав. Как только деревья и камыши скрыли злополучную полянку, Кас почувствовала себя увереннее. Компания вооружилась длинными крепкими палками, позволявшими нащупывать твердую землю под колышущейся зеленью.

Календарное лето кончилось, но здесь земля еще не слышала об этом. Летнее болото — особенный мир. Здесь лягушки поют громче птиц, а вполне безобидная тропинка может оказаться смертельной ловушкой. Самая неприятная часть — гнус. Несмолкающее жужжание, писк и мельтешение выводили из себя. Кассии все время казалось, что по ней кто-то ползает. Друзья беспрерывно осматривали ее, чтобы снова сказать: «Пусто».

Однообразный мутно-зеленый пейзаж в раме из скрюченных стволов быстро надоедал. Он накладывался на прежние картины так, что чудилось, будто Кас водит всех кругами. Она почти верила в болотных обитателей, нарочно путающих дороги, завлекая людей в гиблые топи.

Двигаться приходилось медленно и осторожно. Все, что, Саймон рассказывал, сейчас приносило настоящую пользу. Из россыпи смешных и поучительных историй его речи превратились в наставления, без которых выжить не представлялось возможным.

От постоянного сосредоточения у Кассии болела голова.

Перстень с камнем немного мешал на пальце. Но девушка многократно ловила себя на желании снять перчатку и полюбоваться им хоть пару минут. Просто посмотреть на свое отражение в кровавых глубинах, погладить прохладный кристалл и соблазнительное яркое золото.

Маг старался собирать все, что попадалось на пути: несъедобные грибы, листочки и цветы, веточки, даже тину. Блинкл же наловил целую банку лягушек. Бедняжки не знали, какая страшная участь их ждет, но квакали так жалобно, точно догадывались.

Местная живность не разбегалась, а пряталась. Кас не различала птиц, замерших в зарослях, а вот Сэм видел каждую из них. Так что компания никогда не оставалась без ужина. Пища, приготовленная на волшебном огне, ничем не отличалась от обычной, но Аарон страшно гордился собой.

— Гипотетически кого тут можно встретить? — спросил он.

— Гипотетически? — Слово очень нравилось Кассии. — Орки, тролли и гоблины неплохо здесь ориентируются. Еще, говорят, можно наткнуться на людоеда. Саймон всегда пугал меня им, когда я поздно возвращалась домой. Он любит всякие байки. Но если подумать, какой, же это людоед, если людей не ест? Куда ему! Саймон на болото никого не пускал.

— Саймон, — повторил Аарон. — Хороший человек твой отец, только темный. Суеверный. Погубит это его однажды.

— Ничего с ним не случится, — отрезала девушка.

Маг не ответил. Зевнул и сделал вид, что погрузился в сон. Ему выпал жребий дежурить последним. Первой же в очереди значилась Кас. Блинкл тоже сторожил, но только вместе со своим учителем. Один он не замечал ничего. Кассия предлагала не мучить парня, чтобы хоть кто-то спал по-человечески. Однако Аарон все равно поднимал ученика, ведь без аудитории маг чах от скуки.

Ночные звуки могли испугать: окутанное мглой болото стонало и всхлипывало. Кас настороженно вслушивалась в каждый шорох, упорно всматриваясь в темноту, чтобы не задремать. «Что за сторож, который спит на посту?» — одергивала она себя, начиная клевать носом.

Девушка периодически вставала размяться. Приседания и наклоны спасали тело, но разум соскучился по книгам. Кас так полюбила читать, что теперь затосковала. Книги помогали ей забыть о собственных переживаниях. Она с удовольствием погружалась в чужие выдумки и страсти.

Кассию осенило: «А ведь в вещах Аарона должна быть хоть одна книга!» Девушка проворно скользнула к затянутому накрепко мешку. Непослушный шнурок не желал подчиняться: маг умел вязать узлы. Костяшки Кас побелели от усилий.

— Ему это вряд ли понравится, — сообщил вкрадчивый шепот.

Девушка резко обернулась и выхватила кинжал. Острие лениво поблескивало в свете костра, только на поляне никого не оказалось.

— Кто здесь? — тихо, но грозно спросила Кас.

— Вижу, тебе пришелся по вкусу мой подарок. — Между кривых стволов взметнулся бело-голубой огонек.

— Виллоу? — пролепетала Кассия.

— Не бойся, — попросил скрипучий голос. — Я здесь, чтобы помогать. Нежить пришла в лес. Воля Мортис коснулась и меня. Вероятно, поэтому мой дух не в краю теней. Твои спутники не чувствуют, а ты можешь. Это кольцо на твоем пальце.

Огонек медленно приблизился. Он качнулся, вспыхнул, и сама старуха предстала перед Кас. Такая же израненная и растрепанная, как на пепелище. Виллоу смотрела спокойно и прямо, а держалась с достоинством.

— Аарон? — улыбнулась она. — Милый мальчик, только очень непоседливый. Снова охотится на лягушек?

Кассия кивнула: она не знала, как положено, общаться с призраками. От прозрачной фигуры старухи веяло зябким холодом. Не то холод, не то страх сковывал мысли и движения.

— Неприлично шарить по сумкам безмятежно спящих, — бросила Виллоу. — Сносных книг у Аарона все равно нет — он предпочитает писать их. Нудные наблюдения за смертельно больными и путевые заметки. Аарон считает себя врачевателем. Но я не слыхала, ни одной истории об исцеленных им. Помнится, чудак уверял, что, если найти место, где кроется болезнь, и вырезать, недуг отступит.

Старуха рассмеялась, держась за бока. Кас незаметно ущипнула себя за руку. Она хотела убедиться, что не попала в плен к очередному кошмару. Но боль была настоящей.

Тогда девушка набралась храбрости и задала вопрос, который тревожил с тех самых пор, как она прознала о судьбе Виллоу.

— Вы не сердитесь на меня? — промямлила Кас.

— А должна? — Черты лица старухи просвечивали со спины, отчего образ делался еще более жутким.

— Из-за меня вы… вас… — Слова рассыпались.

— Жестоко пытали и убили? — Виллоу обернулась.

Кассия проглотила язык. Произнесенное так, все выглядело еще омерзительнее.

— Для инквизиции любая женщина ведьма, достаточно просто указать на нее пальцем. — Старуха прошла сквозь пламя костра. — Смерть — естественный конец всего. Она же стала началом. Я не сержусь даже на доброго Саймона, и на твоего приятеля, запутавшегося в благородстве, как в паутине. Ты такая же жертва, как и я.

— Наверное. — Кас села, обхватив колени руками.

— Не расстраивайся, девочка. — Ведьма опустилась рядом и погладила Кассию по щеке.

Этот холодок показался вполне приятным. Сострадание и участие — две вещи, которых Кас очень не хватало. Трев и Сэм отличные ребята, с ними можно хоть к черту в пасть, но понять женщину по-настоящему способна лишь другая женщина. Бабушка, мать, подруга… Всего этого у Кассии не было. Из родни у бедняжки имелся только Саймон (пьющая тетушка не в счет). Девочки сторонились Кас — она отличалась от них повадками и с большим удовольствием строила крепости. Милани исполняла роль подруги, но скорее вынужденно, чем добровольно.

— Она завидовала твоей юности, это мешало полюбить тебя, — грустно вздохнула Виллоу. — Не положению, не будущему, а именно нежности лет, бархату молодой кожи и блеску густых волос.

— Жаль. — Кассия отчего-то вспомнила каждый нелепый случай, где служанка невольно ранила гребнем.

— Взгляни с другой стороны, — встрепенулась старуха. — Некоторым для зависти даже повод не нужен. А тут вполне справедливое оправдание. Разве ты не хороша?

— И верно, — улыбнулась Кас. — Хороша. Саймон всегда звал меня красавицей.

Сердце стиснула тревога. Представились тяжелые битвы и суровый солдатский быт. Отец, конечно, крепок, как скала, только он все же живой. Раньше страх потерять Саймона вытесняли невзгоды Фальвика и его обитателей. Теперь же, когда осада осталась далеко позади, невеселые мысли возвращались чаще и чаще.

— Саймон цел и невредим, — заверила Виллоу. — Как и юный барон. Смерть настигнет их однажды, но не на войне.

— Молчи, — взмолилась Кассия. — Достаточно того, что они живы. Слышать не хочу, что Саймон и Рики вообще умрут когда-нибудь!

— Никто не живет вечно, — виновато развела руками призрачная старуха. — Боги — и те смертны.

— Была бы я богиней, прекратила бы войну. — Кас отчаянно клевала носом.

— А как? — Виллоу подняла брови. — Повелела бы, и все? Думаешь, послушался бы хоть кто-нибудь? Для ненависти, как и для зависти, не всегда нужен повод. Она просто есть. Гномы не примирятся с эльфами, а эльфы не примут никого как равных себе. Алчность против гордыни. Демонов породила чистая ненависть. Армию мертвых ведет справедливое мщение. А в людях смешалось все понемногу с жаждой выжить. Кто из них способен добровольно сложить оружие?

— Тогда я бы уничтожила демонов, — зевнула девушка.

— Бетрезен это оценит, — хихикнула ведьма. — У него тоже немало веских причин ненавидеть творение рук своих. Распри смертных и интриги высших сил опорочили Невендаар — бесценный дар Всевышнему от самого блистательного из сыновей. Все это каждую секунду напоминает ему об унижении.

— Ах, бедняжка, гадкий демон! — фыркнула Кассия. — Сколько раз Саймон сказал, что у меня кривые руки? Не сосчитать. А сколько своих поделок я попробовала уничтожить? Ни одной!

— Кас, ты чего бормочешь? — Сонный Самуэль ожесточенно тер глаза. — Ложись. Настала моя очередь давно.

Девушка вздрогнула. Призрак Виллоу постепенно таял, превращаясь обратно в крошечный огонек. Кассия бессильно вытянулась у костра. Она чувствовала себя совершенно измотанной.

— Отдохни, моя милая, завтра будет новый день, — мурлыкнул удаляющийся голос.

Аарон разбудил всех к завтраку. Он лучезарно улыбался. Спокойную ночь без происшествий маг, как обычно, записал на свой счет.

— Как это барды до сих пор не сложили обо мне ни одной песни? — сетовал Аарон.

— Стихоплеты любят настоящих героев. — Тревор, конечно, имел в виду себя. — Им нужны кровопролития и любовь.

— Любовь — это трата времени, — отмахнулся маг. — А приключений у меня за плечами на десятки… на сотни, тысячи баллад!

Аарон легко распалялся.

— Ты вот гостил у орочьего хана? — прищурился он.

— В плен меня не брали, — язвительно отозвался Трев.

— Зачем плен? — обиделся маг. — Хан Курук был вполне образованным орком. Продал ему свой трактат о пиявках. Тот страшно радовался. Я неделю прожил, как король, в его шатре. Только мне хватило ума унести ноги прежде, чем хана порубили на мелкие кусочки. Такая неразбериха с властью у этих орков!

Все смеялись. Довольный собой, Аарон приплетал в сюжет новые и новые подробности, нащупывая наиболее забавные моменты. Друзья снялись со стоянки, углубились в болото, солнце поднялось в зенит, а маг продолжал болтать без умолку.

— Тсс! — шикнул Сэм. — Мы не одни.

В навалившейся тишине приближающиеся сопение и топот звучали устрашающе. Бросаться с тропы в трясину, чтобы спрятаться, — редкая ошибка. Дождаться незваных гостей и, если придется, принять бой — правильный выбор.

Секунды растянулись. Тревор обнажил меч, Самуэль натянул тетиву и прицелился в камыши. Аарон и Блинкл отошли чуть дальше, чтобы выиграть достаточно времени на подготовку заклинаний.

Шум становился гуще и громче, пока орки не вырвались из зарослей, оставляя после себя широкую просеку. Трое громадин в грубых доспехах с раскосыми глазками-щелочками и сальными волосами. Будучи крупнее и сильнее людей, орки, к счастью, не отличались особым умом.

— Сейчас тот, что в центре, даст сигнал нападать, — сообщила Виллоу. — Я читаю это во взгляде. Остановим его?

— Как? — спросила Кас.

— Просто, — улыбнулась призрачная старуха.

Орк взревел, брызжа слюной, — в ту же секунду Виллоу метнулась сквозь него голубым росчерком. Вожак поперхнулся криком и замер, повергнув сородичей в замешательство. Внезапной паузы парням хватило, чтобы разделаться с двумя остальными орками. Но очнувшийся главарь оказался умелым и свирепым воином. Он игнорировал стрелы Самуэля, впивавшиеся в его тело, и неистово рычал, орудуя страшным мечом, больше похожим на топор.

Кас зажмурилась.

— Не бойся. — Холодок пробежал по спине. — Остановим его еще раз?

— Да. — Кассия закивала.

— Это все, что я могу, но разве мало? — рассмеялась Виллоу.

— Назад! — приказал Аарон.

Орк обмер, а в следующее мгновение на него обрушилась золотая молния чудовищной силы. «Как хорошо, что с нами маг», — подумала Кас.

— Он с вами не навсегда, — покачала головой старуха. — Аарон собрал почти все, что хотел. На границе маг вас покинет. Так, во всяком случае, записано в его дневнике. Люди идут по жизни вместе, пока им по пути. Дальше рядом остаются только самые верные.

Мужчины радовались победе. Они не замечали, что свою лепту в нее внесла и Кассия. Каждый готов был, выпятив грудь, нахваливать себя. По крайней мере, двое точно.

Блинкл до смерти боялся орков. Подмастерье продолжал дрожать, пока Сэм и Трев не сбросили трупы в трясину.

Теперь Кас часто молчала. Для остальных, разумеется. За свою жизнь Виллоу накопила столько знаний, что сама была как настоящая книга, которую с удовольствием читала Кассия. Сначала девушке казалось, что видеть и слышать призрака странно и неправильно. Но вскоре она перестала замечать беззвучный диалог, занимавший большую часть времени.

Болотная граница отличалась от лесной: здесь не было реки, хотя на картах она все равно значилась. Столбы, увешанные гномьими, орочьими и человеческими черепами, отмечали линию раздела, за которой поднималась стена из принесенных камней. Под тяжестью булыжников конструкция кое-где проседала, и там на эльфийские земли перебрался бы и ребенок.

— Что ж… — Аарон поправил сумку на плече. — Тут мы расстанемся. Эльфы не любят чужаков, особенно в неспокойные времена. Надеюсь, вы не повторите участь этих несчастных.

Он указал длинным пальцем на устрашающие украшения пограничных столбов.

— Желаю тебе того же. Спасибо, маг, с тобой было приятно путешествовать, — нехотя признался Тревор и добавил: — Прощай и ты, добрый Блинкл.

— Прощайте, сэр рыцарь, — поклонился парнишка.

Аарон прочел короткое заклятие и пропал вместе с учеником без следа.

— Н-да, — протянул Трев. — Теперь надо опять ползти на брюхе. Эльфы шутить не станут, а колдуна у нас больше нет.

— Нам он и не нужен. — Кассия сняла перчатку Аарона и швырнула в заросли.

Глава седьмая, в которой эльфийская обитель лежит в руинах

— Стойте, — попросил Самуэль. — Здесь все же граница, а нас не звали.

Он по-особому сложил ладони и дунул между пальцами. Грустный протяжный звук, похожий на птичий крик, улетел прочь. Сэм прислушался, но ответа не последовало. Тогда он повторил попытку — и снова тишина.

— Эльфы должны были ответить другу. — Самуэль растерянно посмотрел на свои руки.

— Возможно, у них плохо с воспитанием? — Неуклюжая шутка Тревора никак не разрядила ситуацию.

Сэм молча бросил на приятеля испепеляющий взгляд и перемахнул через стену. Остальные, не сговариваясь, последовали за ним. Неизвестно, что помешало эльфам, только вряд ли они просто заснули на своих постах.

По эту сторону границы болото хранило настороженное безмолвие. Могучие деревья поддерживали друг друга переплетенными корнями и ветвями, точно вставая на цыпочки над жижей. Свет, пробивавшийся сквозь листву, плыл во влажном воздухе прозрачной дымкой.

— Кровь. — Самуэль присел на корточки.

Темные потеки на коре — следы битвы. Но кого и с кем?

Сэм мрачнел с каждым шагом. Он не укорял Тревора за недостаточное внимание к пожарам за рекой, хотя был к этому близок.

— Дети Галлеана ему дороже вас, — как-то пошутила Виллоу. — Взгляни: еще немного, и Самуэль научится ненавидеть алкмаарцев. Ненавидеть по-настоящему. Пара капель крови и чуть-чуть тишины на одной чаше весов и страдания умирающего города на другой. Второе его не тронуло. Кому-то стоило родиться эльфом.

Кассия мысленно подставляла другу длинные оттопыренные уши и убирала гадкий шрам. Получалось неплохо, даже забавно.

Пустое болото давило. Кас уже видеть не могла сырые птичьи яйца — единственное, что удавалось раздобыть. Сэм попытался добраться до ягод, но едва не утонул: друзья успели вытащить его прежде, чем жижа сомкнулась над головой.

Компания добралась до того места, где река сливалась с болотом, превращаясь в десятки пенных ручьев, бегущих рядом.

Вечная осень на другом берегу осторожной рукой золотила листья и бесшумно устилала ими подножия деревьев.

Самуэль находил множество следов армии мертвецов, но ни самих алкмаарцев, ни поверженных эльфов друзья не встречали. Остатки переправы у реки говорили о том, что силы Алкмаара направились в Империю.

— Ничего, это только в Фальвике приличных магов не нашлось, — зло ухмылялся Тревор. — В других городах им хвосты подпалят.

Несмотря на относительное спокойствие, компания не теряла бдительности. Да и как ее потеряешь, если Сэм действовал, что твой лис в курятнике? Осторожно, но ловко.

Алкмаарские захватчики проложили сквозь лес прямые ровные дороги, устланные хорошо утоптанным деревянным настилом. Они не особенно церемонились со зверьем и местными красотами. Кассия не узнавала прежних троп. Налет эльфийской магии словно сдуло дыханием смерти.

Самуэль продолжал подавать знаки в надежде, что кто-нибудь отзовется. Но даже эхо не отвечало ему. Сэм просил идти исключительно по земле, и Кас не понимала, почему.

Лиловый оттенок сумерек возвращал эльфийским землям былое величие. По чести сказать, Кас и сама переживала за Острые Копыта, хотя не желала подавать вида. При всех своих странностях кентавр старался помочь людям, отплатить добром за добро.

Солнце закатилось, и девушка снова вспомнила, какими восхитительными становятся пуховые подушки, если их правильно взбить.

Вдруг Самуэль насторожился.

— Отряд, — процедил он, припав ухом к настилу. — Браво топают, словно им до смерти дела нет. Алкмаарцы.

Было решено устроить засаду на вершине холма, чтобы враг оказался на склоне, открытом для обстрела. Самуэль и Кассия заняли позиции на деревьях по обе стороны дороги, а Трев спрятался в кустах.

— Отличный план, — похвалила Виллоу. — Только есть в нем малюсенький изъян. Мертвые до вас не дойдут.

Она указала узловатым пальцем туда, где настил только выныривал из еще такой густой листвы у подножия. Кас напрягла зрение. Крошечные фигурки отсюда казались игрушечными. Они несли веселый рыжий огонь. Костлявое создание, обряженное в роскошные одежды, гнало перед собой отвратительных мужчин с копьями.

— Алкмаарские тамплиеры, — пояснила Виллоу. — Но опасности нет. Не от них. Смотри!

Первый из идущих вдруг выронил факел и рухнул как подкошенный. Черная кровь пятном расползалась по настилу под ним. Птичий крик вспорол ночь, и громадный грифон обрушился на застигнутых врасплох алкмаарцев.

— Что? Что там?! — зашипел Тревор.

— Давай сюда! — Самуэль втащил друга наверх. — Похоже, не одни мы тут решили поиграть в партизан. Это эльфы. Больше некому. А потому после нежити они примутся за… нас. Советую подумать, как доказывать, что мы не на стороне Алкмаара.

— Какие стороны! — возмутился он. — Мы-то живые.

— Не спорь.

Мертвая колдунья потеряла весь свой эскорт, но одержала победу. Она вертелась на месте в ожидании второго удара.

— А если вступить в бой? — предложил Трев.

— Не выйдет, — возразил Сэм. — Они сочтут нас врагами и перестреляют. И потом, с той костлявой штучкой нам не сладить без потерь. Под «потерями» я понимаю… меня или Кас.

— Скверно. — Тревор потер лоб.

Между тем покойницу окружили эльфы в изрядно потрепанных белых плащах. Они очень быстро превратили ее в горку праха и мусора.

— Спускаемся, — выдохнул Самуэль. — И… бросить оружие под ноги. Даже с ним у нас немного шансов.

— Тут он не прав, — хихикнула Виллоу. — Слишком верит в могущество детей Галлеана. А еще, им не важно, кого убивать: вооруженных или безоружных. Надеюсь, мальчик знает, что делает.

Кассия мельком взглянула на дорогу, но там уже ничего не было: ни эльфов, ни тамплиеров, ни туши грифона, только горка останков алкмаарской колдуньи.

Последовав примеру парней, Кас слезла со своего дерева. Она нехотя положила на землю лук, колчан и кинжал. Эльфы появились бесшумно и внезапно. Суровые копейщики вышли на настил и окружили людей.

— Вы нарушили нашу границу. — Звук натягивающейся тетивы не спутать ни с чем. — Что вы здесь потеряли?

— Мы выжившие защитники города Фальвика. — Трев расправил плечи.

— Это не ответ. — Из кустов вышла лохматая девица с размалеванным лицом и опустила оружие.

— Я ищу друга, — признался Самуэль. — Разве вы не слышали зов?

— Зов? — Она сдвинула брови.

Сэм попытался повторить свой замысловатый жест, однако эльфам что-то не понравилось.

— Не маши руками, человек! — воскликнула лохматая женщина.

— Простите, но я могу махать до посинения. Не маг, ничего не произойдет. — Самуэль напрягся всем телом.

— Его они пристрелят первым, — фыркнула Виллоу.

— Не дерзи, — предупредила эльфийка. — Я всего лишь хочу разобраться, понимаете ли вы, за что умрете. И несколько удивлена проявленной покорностью.

— Тогда, может быть, честный поединок? — усмехнулся Тревор. — Негоже рыцарю прощаться с жизнью так бесславно.

— Другой разговор, — отчего-то обрадовалась та.

— Мы не враги. — Сэм понуро опустил голову.

— В честном поединке у нас есть шанс. — Трев взял свой меч. — Только дайте клятву, что сожжете наши тела дотла. Не жажду пополнить армию нежити.

От жарких слов Тревора щеки эльфийки вспыхнули, а глаза заблестели. Самуэль зачем-то в последний раз подал бессмысленный сигнал. Сейчас свист прозвучал особенно тоскливо, стоном раненого зверя.

— Похоже, у парня появилась подружка, — хихикнула призрачная ведьма. — Жаль, ненадолго. Я скую ужасом всех, а ты выстрелишь ей прямо в голову, как только «честный» поединок начнется. Не трусь. Это как убить оленя.

Трев собрал друзей в круг. Он шепотом объяснял что-то о тактике, но Кас не слушала. Девушка смотрела сквозь фигуру Виллоу на выстроившихся в ряд троих копейщиков и их предводительницу. Потом Тревор попрощался. Без эмоций, как-то серо и буднично, словно собирался отойти на пару минут, а не встретить конец.

— Вы готовы? — спросила эльфийка.

— Да. — Трев вышел вперед.

— Только и вы поклянитесь спасти наши тела от служения Мортис, — вдруг спохватилась та.

— Услуга за услугу, — поклонился Тревор.

— Пусть начнется бой!

Но серебристый свет луны внезапно заслонила громадная тень.

— Сэм Стоун! — взревел кентавр. — Я здесь, Сэм Стоун!!!

— Острые Копыта! — Самуэль отшвырнул лук и бросился к монстру в объятия.

Кентавр изменился. Его тело сковывал прочный доспех, а в волосах и бороде мелькала седина. Острые Копыта перегораживал почти весь настил, разделяя противников собой.

— Что происходит? — неожиданно робко поинтересовалась эльфийка в наступившей тишине.

— Сэм Стоун и Кассия мои друзья и друзья леса, — продолжая прижимать Самуэля к груди, ответил кентавр.

— А… третий? — Она выглянула из-за монстра.

— Его я не знаю, Лаантар, — виновато пробасил тот.

— Это сэр Тревор Вайнвуд, рыцарь Империи, — представил Трева Сэм. — Он мне как брат. Я дорожу им.

— Какие нежности, — поморщилась Виллоу.

— Значит, сэр Тревор Вайнвуд, рыцарь Империи, будет и моим братом, — объявил Острые Копыта.

Монстр отпустил Самуэля и развернулся к Треву. Парень попятился, протестующе подняв руки. Только кентавр не заметил. Он сгреб Тревора в охапку и оторвал от земли.

— То есть ты хочешь сказать, что эти люди… находятся здесь по праву? — снова вмешалась эльфийка. — Им можно доверять?

— Я доверил бы Сэму Стоуну свою жизнь, Лаантар. — Острые Копыта бережно поставил Трева на место.

— Прости нас, друг леса Сэм Стоун, мы едва не совершили страшную ошибку. — Женщина не трудилась маскировать облегчение.

Отряды объединились. Теперь Самуэль проводил время рядом с кентавром, а Лаантар так и норовила завести разговор с Тревором. Его доблесть перед лицом опасности явно пленила ее, только Трев не слишком хорошо понимал, чего от него хотят. Кассия же осталась никому не нужна, кроме, разве что, своей незримой спутницы. Виллоу всячески утешала девушку. «Щенячий восторг пройдет, — улыбалась она. — И мальчики окружат тебя заботой, как прежде».

— Обитель пала, — рассказывала эльфийка. — С востока на лес ползет порча. Деревья там гниют, а земля источает яд. Мы тесним алкмаарцев, гоним их назад, но это отнимает все ресурсы. Та нежить, что успела перейти границу, сейчас отрезана от подкрепления. Надеюсь, это поможет человеческим войскам с ними сладить.

— Фальвика больше не существует, — вздыхал Трев.

— Мужайся! — ободряла Лаантар. — Если дерево срубить, из крошечного семечка вырастет новое. Жизнь найдет лазейку.

Кас не могла понять, кого из своих парней она ревнует крепче.

— Ты внушительный, как скала, Острые Копыта, — Самуэль с интересом рассматривал доспехи кентавра.

— Теперь они зовут меня Два Копья, Сэм Стоун.

Монстр, посмеиваясь, объяснял про разницу в «детских» и «взрослых» именах, хвастал оружием, покрытым насечками (по числу поверженных врагов), и старался потеряться из виду, чтобы избавить себя и Сэма от лишних ушей.

На привалах люди не стояли в ночных дозорах. Эльфам казалось, что те не способны разглядеть врага в бархатной темноте. Однако в схватках против обезумевших от голода пауков люди и эльфы сражались бок о бок.

Кассия старательно прикидывалась спящей. Она стыдилась собственной обиды и не желала отягощать ею друзей. Если бы хоть один из них вдруг заговорил с ней сейчас, непременно получил бы отповедь. Зато это не мешало девушке слушать.

Теперь палатка служила подстилкой. Чтобы не продрогнуть, Кас куталась в плащи, одолженные у угрюмых эльфов, и жалась ближе к горячим бокам кентавра. Два Копья спал смешно. Он опускался на колени, складывал руки на животе и ронял голову на грудь. Кентавр ворчал во сне, как старый пес, и водил ушами.

— А куда нас ведут? — шепотом спросил Самуэля Трев.

— В обитель, — отозвался тот. — Вернее, к тому, что от нее осталось. В свою нынешнюю крепость эльфы не пустят чужаков, а в руинах Гларимиэля хотя бы тепло.

— Так ты ж вроде им не чужой? — удивился Тревор.

— Там все чужие, — хмыкнул он. — Дикие эльфы — свирепые воины. Они и выстояли только благодаря привычке полагаться исключительно на себя. Два Копья обещал снабдить нас всем необходимым и проводить на восток через лес Крагриэль. Там стоит наш пограничный форт, Таргрим. Доберемся до своих, Касс напишет письмо барону, а он уже придумает, что делать потом.

— Да, предложит меня публично повесить за крах Фальвика, — зло пошутил Трев.

— Я надеюсь, барон еще жив, — отрезал Сэм. — Не всякий сможет не дать рыцарям перегрызться между собой.

— Не забывай, с ним Саймон. — Он зевнул.

— Тогда волноваться не о чем. — Самуэль размял шею. — В конце концов, мы можем заручиться поддержкой в форте, именем господина Седрика набрать добровольцев и попробовать отбить Фальвик.

— Мечтай! — отмахнулся Тревор.

Сэм не спорил, он просто свернулся клубком, поджав ноги, и притулился к округлому боку кентавра. Минуты тишины таяли. Кассия уже решила уснуть взаправду, как Трев нарушил молчание.

— Спасибо, — вдруг прошептал он.

— За что? — почти невнятно промычал Самуэль.

— За все сразу, наверное. Ты никогда раньше не говорил, что дорожишь мною, — признался Тревор.

— Я думал, ты знаешь, — рассеянно бросил Сэм.

Тут Трева прорвало. Он сказал другу множество добрых слов, рассыпаясь в благодарностях, пока не сообразил, что слушать его некому.

Последний день пути промелькнул незаметно. Сердце Кас оборвалось, когда она увидела, во что превратилась покинутая обитель. Всего год назад та была прекрасна, теперь же от прежнего величия древоподобного города почти ничего не осталось. Сломанные ветви, прелые листья, мусор и запустение. Покореженные беседки со щербатыми рядами колонн, черепки облицовки под каблуками. И только крошечные птички по-прежнему веселились, щебетали и клевали алые ягоды.

Крона гигантского дерева поредела. Лишь на верхушке сохранилась пестрая шапка. Перепиленные и обожженные корни выглядели отрубленными щупальцами морского чудища. Но дерево стремилось жить. Оно незримо боролось со смертью каждую секунду, распространяя свое волшебное тепло, стараясь, как раньше, питать лес силой.

Лаантар выставила дозорных, отыскала людям приличное место для лагеря и отправилась за обещанным снаряжением. Эльфийка всячески старалась продемонстрировать, что контролирует положение.

— Ты чего такая смурная? — Трев подсел к Кас и толкнул девушку в бок.

— Новая пассия скрылась, вспомнил обо мне? — фыркнула она.

— Пассия? — Парень оторопел. — Лаантар, что ли? Это боевой товарищ! Ой… Ты, никак, ревнуешь?

— Ничего подобного, — отрезала Кас. — Кто ревнует друзей?

— Я, — спокойно ответил Трев. — Ты слышала, чтобы Сэм столько болтал, сколько треплется с Двумя Копытами?

— Он Два Копья, копыт-то четыре. — Девушка позволила себе смешок.

— А ты вообще как не с нами, — опасливо признался Тревор.

— Просто осень, — солгала она.

Виллоу недовольно поцокала языком «Не стоит другим позволять замечать странности, — ворчало привидение. — Это добром не кончится. Мужчины не прощают перемен».

Кас и сама понимала, что недостаточно быть нормальной, нужно еще и казаться таковой. Она усиленно вспоминала себя до событии с проклятым колдуном и его посылкой. Та Кассия — свой парень и крошечная копия Саймона. Она разительно отличалась от нового портрета образованной без пяти минут баронессы.

Скорбное безмолвие опустевшей обители склоняло к долгим прогулкам и одиночеству. Эльфы изловили и перебили почти всю нежить, пробравшуюся в лес, но кентавр продолжал предостерегать. «Алкмаарцы хитры, — говорил он. — Их не остановит твой крошечный кинжал, Кассия». Но в компании Виллоу девушка ничего и никого не боялась. Тем более что без свидетелей она могла свободно беседовать с призраком.

— Твое кольцо нельзя снять? — прямо спросила Кас.

— Увы, — согласилась Виллоу. — Но ты бы и не желала расстаться с ним?

— Это верно, — кивнула та.

Золотой перстень загадочным образом вселял в душу уверенность, словно целая армия стояла за спиной, готовая по приказу ринуться в атаку. Упиваясь головокружительной мощью, вскормленной воображением, Кассия часами представляла себя во главе войска. Только теперь она жаждала оставаться собой даже в мечтах. «Если чумазая Лаантар с тонкими кривыми ножками, затянутыми в узкие штаны, способна командовать, я справилась бы, — думала она. — Еще бы и фору ей дала».

— Конечно, милая моя, — подтверждала Виллоу. — Ты неотразима. За такой пойдут и живые, и мертвые.

Стремление Самуэля и Тревора опекать раздражало Кас. Они не разделяли мнения, что подруга ничем не хуже эльфийской разведчицы. В глазах мальчишек Лаантар являлась чем-то недостижимым. С одной стороны, женщина, с другой — нет. Трев называл ее «товарищем» и восхищался колючей красотой. Сэм никак не называл, но тоже восхищался. Кассия чувствовала. А Виллоу только плевалась.

— Ты не особенно любишь эльфов, — улыбнулась Кас.

— Дети Галлеана получились бессердечными и заносчивыми, — пояснила ведьма. — Извращенное понятие о чести и собственной значимости делает их отличной мишенью. Пробуждает жажду развеять глупую иллюзию. Показать истинный порядок вещей. Вместо того чтобы воспевать жертвенный подвиг своей матери Солониэль, эльфы отвернулись. Даже имя ее позабыто. «За Галлеана!» — кричат они. Отступники.

— А что им оставалось? — Кассия медленно брела по лестнице, укрытой ковром бурых листьев.

Виллоу не ответила.

Эльфы одинаково горячо ненавидят нежить и Горные Кланы, засевшие глубоко в пещерах. А их светлая сущность не позволила принять новый облик Солониэль — Мортис. Так, во всяком случае, написано в книгах. Только живые эльфы напоминали глухие деревяшки. Они виделись Кас самовлюбленными. Девушка во многом соглашалась со своей незримой собеседницей. Хотя начни лесной народ поклоняться богине смерти, Невендаар уже лежал бы в руинах, охваченный зловонным дыханием чумы.

— Стой, — шепнула Виллоу. — Мы не одни.

Кас уже была готова отругать Сэма за попытки следить за ней, но заметила незнакомую тощую фигуру в кустах на склоне. Ужас сковал тело. Существо в десятке шагов едва ли принадлежало миру живых. Оно чем-то напоминало высохшего эльфа. Кожа его имела пепельно-сизый оттенок. Налитые кровью веки на впалых глазницах, ввалившиеся щеки, тонкие сухие губы. Отвратительными костлявыми руками уродец раздвигал узловатые голые ветки. Но совсем не это напугало Кассию.

Безумный блеск черных глаз и хищная улыбка, почти волчий оскал. Разрушением и гибелью веяло от жуткой твари.

— Вот настоящий лик детей Галлеана. — Виллоу проплыла вперед. — Без притворства и лжи.

— Что это за мерзость? — пролепетала Кас.

— Темный эльф. Мертвец. Месть Мортис. — Она поманила его пальцем, как подзывают застенчивого ребенка. — Видит меня и слышит.

— Мне страшно. — Кассия вжалась в противоположный бортик широкой лестницы.

— Не нужно, милая. Мы справимся с ним легко. — Старуха оглянулась. — Темные эльфы слепо подчиняются воле своей богини. Какая ирония. Они выглядят счастливее своих гордых собратьев.

Мертвый эльф с неестественной грацией двинулся к Кас. Она вдоволь насмотрелась на нежить, но этот более остальных казался оболочкой. Куклой. Эльф плавно перемахнул через бортик и замер.

Вдруг по лицу покойника пробежала судорога. Улыбка сменилась гримасой боли, а сумасшедший блеск в глазах померк. Эльф глядел прямо на Кассию.

— Спаси… меня… — едва слышно прохрипел он.

— Сопротивляется, — грустно покачала головой Виллоу. — Спаси его, милая моя. От него самого. Он служит Мортис не добровольно, оттого так страдает.

— Эти одежды, — выдохнула Кассия.

По ее щекам скользнули слезы. Темный эльф снова скалился, но теперь девушка помнила его другим.

Призрак ведьмы заставил обреченное существо остолбенеть. Кас медленно извлекла кинжал из ножен. Чистое гладкое лезвие представилось лучиком света.

— Ты не помог мне, но я не буду… тобой.

Рука не дрогнула. Короткий удар — темный эльф повалился на ступеньки и скатился к подножию лестницы.

Внезапно сделалось шумно. Откуда ни возьмись примчались Сэм и Трев, Два Копья, угрюмые эльфы… Все они галдели и радовались. Не понимая, что Кассия не слышит голосов, не всматривается в хоровод лиц. Она видела перед собой только призрак Виллоу и перепачканную сталь.

— Очень испугалась? — Тревор растирал подругу, словно та замерзла.

— Молодчина, Кас! — Самуэль только на месте не приплясывал.

— Все в порядке, — сказала она. Надо же было что-то сказать?

Причуды судьбы напоминали злые шутки. Кассия честно пыталась найти нужные слова хотя бы для себя, но не могла. В новой картине мира отчаянно не хватало красок. Слишком много черного свалилось разом. Эльфы так метко прозвали своего несчастного соплеменника «тварью». Да, они сожалели, но как-то неглубоко. Если бы их сожаление представить лужей, в ней не вышло бы замочить ног. Деревянные сердца лесного народа покрывала грубая прочная кора.

— Они ведь не прощают перемен, — улыбнулась Виллоу. — Пусть стреляют в тех, кого знали. Пусть посмотрят на изнанку собственной безупречности. Эльфы и их отец. С каждым из них может случиться такое.

Лаантар вернулась не одна. Она привела с собой двух седых косматых кентавров и странную женщину в красивом платье. Незнакомка задумчиво покачивалась над землей. При ней Лаантар только выполняла приказы. Новость о столкновении с нежитью в руинах совсем не порадовала эльфов.

Людям выдали теплые вещи, провизию и немного денег, чтобы те поскорее отправились прочь.

Снова сборы. Два Копья вызвался сопровождать друзей. Он позволил погрузить на себя поклажу и усадить Кас Подобная терпимость вызвала неудовольствие старших кентавров, только Два Копья не особенно беспокоился на их счет.

Короткая дорога до форта Таргрим лежала сквозь владения Эльфийского Альянса. И кентавр нужен был, чтобы не встретить сопротивления среди отрядов, прочесывавших окрестности в поисках затаившихся алкмаарцев.

Первый снег белыми хлопьями кружил в воздухе, когда компания двинулась в путь. Узорные снежинки таяли на лету, оставляя после себя влажные следы. Между стволами клубился густой туман.

Кассия не оглядывалась. Она уносила растоптанную обитель в себе.

Лесную тишину нарушил соколиный крик. В душе что-то дрогнуло. Память подсунула Саймона с птицей, послушно сидящей на исцарапанной перчатке. Благодаря Виллоу Кас теперь не сомневалась, что новая встреча с отцом непременно случится. Что он снова появится без предупреждения, подарит забавную безделушку и опять пропадет на заимке, когда по примеру эльфов солдаты Империи прогонят нежить со своих земель.

Эти мысли заставляли Кассию улыбаться. Ей предстояло всего лишь дожить до счастливого дня. Дождаться, пока мужчины сделают то, что оказалось не под силу мальчишкам. Она мечтала о возрождении Фальвика и о том, как нарядится в белое, чтобы назвать сэра Седрика супругом.

Волки не осмеливались нападать на путников днем, зато весьма уверенно чувствовали себя ночью. От ледяного воя стаи тряслись поджилки. Звери бродили вокруг освещенной полянки по кустам, сверкая хищными глазами, пока запах пищи и голод не принуждали напасть. Короткие стычки заканчивались без потерь, а вот полноценного сна не получалось.

Волки навязчиво следовали за компанией. Кас чудилось, что в воздухе она ощущает их запах. «Ничего, — успокаивал Сэм — Скоро территория стаи закончится, и они повернут назад».

— Спи спокойно, милая, я разбужу, если что-то случится, — уговаривала Виллоу.

— С радостью бы, — шептала в ответ Кассия и погружалась в тягучее забытье.

На второй день пути осенние листья с деревьев вдруг исчезли, и начался снегопад.

— Не успел пепел обители остыть, а гномы уже пытаются захватить нашу землю, — пробасил кентавр. — Но мы вернем свое.

Снег шел все настойчивее, укрывая израненную землю мягким пушистым ковром. Легкий морозец щипал ноздри и плотнее сгонял друзей к костру на привалах. По утрам на каждой веточке топорщился бархатный иней. От белого убранства лес становился прозрачным и светлым. А от морозца кислые осенью плоды налились сладостью.

В полудреме тянулись одинаковые дни. Спина кентавра плавно покачивалась, и Кас клевала носом. Потревоженные птичьи стайки шуршали крыльями.

— Вы слышите? — Два Копья поднял уши и завертелся на месте.

— Нет. — Трев на всякий случай обнажил меч.

— Правильно, — кивнул Самуэль. — Там идет бой.

Он махнул куда-то в сторону. Тревор попытался рвануться туда, но Сэм перехватил его.

— Еще чего не хватало, — нахмурился Самуэль. — Береги силы. Нас спасать никто не прибежит.

— А вдруг это эльфы встретили алкмаарцев? — Трев напоминал гончую, взявшую след.

— Я согласен, Сэм Стоун, — признался кентавр. — И совсем не с тобой.

— Дело ваше, — вздохнул парень.

Компания свернула с тропы. Кассии пришлось крепко вцепиться в монстра, чтобы не слететь в скачке. Разумеется, мальчишки отстали. Куда им тягаться в скорости с ревущим кентавром!

Два Копья с наездницей прибыли первыми, но и они опоздали. Круглая площадка была залита кровью. Победа далась эльфам дорогой ценой. Вся картина стычки выглядела чередой ошибок. Бледный воин лежал под деревом, продолжая сжимать свои клинки в слабеющих руках. Его доспехи больше нельзя было назвать защитой. Расколотая броня только мешала кроткой девушке, склонившейся над умирающим, творить исцеляющие чары. В нескольких шагах лицом вниз лежала мертвая лучница. «Почему они не перевернут ее?» — отчею-то подумала Кас.

— Ей уже все равно, — отозвалась Виллоу.

— …назад! — почти в бреду крикнулвоин.

— Не шевелитесь, милорд, — взмолилась эльфийская волшебница. — Они друзья Лаантар. У них с собой лекарство от того, что не в силах исцелить я.

— Лаантар? — переспросил тот.

— Да, милорд.

Кассия спрыгнула с кентавра и отстегнула сумку со снадобьями.

— Достаточно одного. — Эльфийка оглянулась. — Остальное пригодится вам самим.

Ее светлые локоны струились по плечам, а теплый взгляд солнечным лучиком проникал в душу. Эльфийка приняла из рук Кассии склянку, откупорила и напоила раненого.

На полянку выбежали запыхавшиеся Сэм и Трев. Парни мгновенно смекнули, что стряслось.

— А вот тут кто-то в доспехах поскользнулся и упал, — пробормотал Самуэль, рассматривая борозды на земле.

Раненый воин поморщился.

— Горные собаки… — с трудом выговорил он. — Прознали, что обитель разграблена, и пришли поживиться.

— Гномы, — пояснила призрачная ведьма. — Алчные создания. Справедливо решили вбить последний гвоздь в крышку гроба лесного соседа, чтобы получить землю и ее богатства.

— Они удрали. — Воин попытался подняться. — Надо догнать…

— Не вам, милорд, — возразила эльфийка.

— Мы догоним, рыцарь Тревор? — Два Копья отчаянно хлестал себя хвостом по бокам.

— Догоним. — Трев успел отдышаться.

Кентавр отстегнул ремни. Поклажа посыпалась в снег. Он подхватил парней и, забросив их себе на спину, приготовился перепрыгнуть валежник.

— Я с вами! — крикнула Кас.

— Нет, спорить некогда, — ответил Тревор.

— Да, спорить некогда! — отрезала девушка.

С тремя седоками Два Копья скакал так же легко, как и без них.

— Будь осторожна, дорогая. — Виллоу неслась рядом, сливаясь с зимней белизной. — Горцы беспощадны. Это разведка — им нужно любой ценой добраться назад с ценными сведениями.

— Вижу поганцев! — воскликнул Самуэль.

Низкорослые, грубо вытесанные фигурки зайцами петляли между деревьями. Трое мужчин и одна женщина. Они двигались гуськом, чтобы мелкая толстуха не увязла в снегу.

Кентавр нагнал беглецов в лощине. Усатый седой гном в высокой шапке развернулся и что есть мочи дунул в толстый тяжелый рог. Оглушительный шум ударил незримой волной. Острые сосульки посыпались с веток вниз. Сэм сорвался на землю, но тут, же присел на одно колено и пустил стрелу в коротышку с огромным молотом.

— Вы… вы же наши союзники! — разозлился тот, обламывая древко.

— Наш ход, — скомандовала Виллоу.

Но Кас не отвечала. Ничего не замечая — даже ледышку, впившуюся в плечо, — она глупо таращилась перед собой. Крупные каплевидные камни сыпались под ноги, ныряя в снежный ковер.

— Очнись! — взвизгнула ведьма.

Воспользовавшись замешательством, гном с арбалетом оттолкнул свою спутницу. Та не мешкая бросилась наутек. Кентавр метнул ей вслед копье, но промахнулся. Арбалетчик поднял оружие.

Вот тут-то Кас и пришла в себя. Она живо представила, как снаряд прошьет Тревора вместе с его хваленой кирасой.

— Эй, ты! — гаркнула Кассия.

Виллоу все поняла верно. Арбалетчик замер с остекленевшими глазами. Ровно настолько, чтобы его приятель трубач успел получить стрелу в горло, а коротышка с молотом — сталь под ребра.

— Мы союзники в честной войне, а сейчас вы — грязные мародеры. — Трев размахнулся и одним ударом снес последнему противнику башку.

Сколько Два Копья ни носился по лощине, сколько ни высматривал, хитрая гноминя сумела укрыться от его глаз.

— Надеюсь, ее сожрут волки, — емко выразил общую мысль Самуэль.

Тревор снял залитый кровью рюкзак с обезглавленного трупа и вытряс содержимое.

— Мародеры, говоришь? — хмыкнул Сэм.

— Это трофеи, — возразил Трев. — Вдруг тут будет какая-нибудь важная секретная информация… или карта.

— А я что? Я ничего, — пожал плечами тот.

Парни с интересом копались в гномьем хламе. Ни одному из них не было дела до Кас. Они далее не заметили, что та не совсем в порядке.

— Пускай, — попросила Виллоу. — Гномы видели, что с тобой не так. Если мальчики поймут, как ты просчиталась, покоя не дадут. Ведь не хотели тебя брать. Склянки у тебя с собой. Возьми самую крошечную и тайком выпей, мой тебе совет.

Так девушка и поступила. От жидкости без вкуса и запаха боль сразу схлынула. Было бы трудно незаметно вынуть острую сосульку, если бы, хоть кто-то смотрел в ее сторону. Но нет.

— Какой занятный шарик, как икринка рыбья. Внутри что-то плещется. — Тревор, прищурившись, разглядывал сферу, заполненную клубами яркого дыма.

— А я таки нашел карту, вот. — Сэм развернул свиток.

— Да погоди ты! — отмахнулся Трев. — Красиво же! Не понимаю, что это, но оставлю себе.

— На здоровье, лишь бы оно не задушило нас ночью, — скептически отозвался Самуэль.

Когда друзья вернулись на полянку, они с удивлением обнаружили убитую лучницу вполне себе живой. Девица сидела рядом с воином и ощупывала затянувшиеся раны.

Обнаруженная Сэмом карта — лист, куда гномий разведчик прилежно заносил все увиденное на территории Альянса.

— Вы взяли сферу духа? — спросила целительница, ни к кому не обращаясь.

— Да, — смутился Тревор. — Она ваша? Заберите.

— Нет, не моя, — улыбнулась эльфийка. — Я просто знаю, что вы ее взяли.

«Откуда она такая умная?» — проворчала про себя Кас. Она начинала тихо ненавидеть стройных, изящных лесных дев с их необъятной загадочностью. Трудно сказать, что больше раздражало: утрированная просветленность или наивные глазки.

— Это медиум — Призрак светящейся точкой завис над Кассией. — Из таких получаются оракулы. А пока ее прозорливость не особенно развита. Иначе глупышка бы уже почуяла меня.

Польщенный отзывчивостью людей, эльфийский воин с радостью поведал юному рыцарю, как действует сфера и для чего служит. Кас, конечно, заинтересовал рассказ о сущности бойца, заключенной в кристалл, но более всего она интересовалась тем, как бы эльфы не присвоили что-нибудь из поклажи. Без особых оснований. Просто на всякий случай. Ведь теперь лесным жителям потребуется любая ерунда, чтобы вернуть величие своему краю.

Ночью в палатке Кассии пригрезилась крона осеннего дерева. Густая и волшебная, как год назад. И девушка горячо корила себя за мелочность, только сделанного не воротишь.

Глава восьмая, в которой одна тройка превращается в три единицы

Два Копья в палатке не помещался. Припорошенный снежком, поутру он смотрелся забавно. Косматая грива кентавра превращалась в корону колючих сосулек. Монстр тряс головой, и все это мелодично позвякивало на потеху Кас.

Чем ближе становилась граница леса, тем явственнее в воздухе чувствовалось расставание. Оно комом застревало в горле. И не потому, что поклажу придется нести самостоятельно. Два Копья завоевал любовь и доверие всех троих. Кассии казалось, что она знала кентавра целую жизнь. Что он тоже вырос с ними, несмотря на непохожесть.

Лес неумолимо редел, рассыпаясь на рощицы. В нем не осталось совершенно ничего эльфийского. Обыкновенная опушка под по-зимнему седым небом. На горизонте высились неприступные клыкастые горы в белых шапках льда и облаков. А где-то между ними маячили каменные башенки форта.

Два Копья остановился. Он взглянул на друзей, на стену стволов за своей спиной и на заснеженное поле впереди.

— Пора прощаться, — догадался Трев.

— Увы, рыцарь Тревор, — вздохнул кентавр. — У тебя свой долг, а у меня свой.

— Мы еще встретимся? — Самуэль помог Кас спуститься на землю и отстегнул тюки.

— Конечно, Сэм Стоун, — улыбнулся Два Копья. — Я буду ждать тебя.

— Спасибо, что шел с нами. — Кассия похлопала кентавра по боку.

— Не за что. — Два Копья поклонился, сделал круг веселой рысью и исчез за деревьями.

Поделив поклажу, молодые люди двинулись дальше. Трев планировал миновать открытый участок до наступления темноты, чтобы спрятаться под сенью деревьев, бородой спускавшихся с гор.

Все молчали. Молчала и Виллоу; она парила над равниной, погрузившись в размышления. Кас почти поверила, что даже призрачная ведьма привязалась к монстру, только прямо поинтересоваться боялась. А Виллоу не спешила ни подтверждать, ни опровергать догадку.

Завывавший ветер хлопал полами плащей, норовя заглянуть в туго затянутые капюшоны. Увязая в сугробах, компания продолжала движение. Всех троих вперед вела надежда на кров, человеческие лица и… миску супа. Кассия мечтала хорошенько вымыться и упасть на хрустящую свежую постель. Тревор мечтал о кружке доброго пива, а Самуэль просто шел рядом.

Наконец друзья выбрались на обкатанную дорогу. Следы копыт подкрепляли уверенность в скором завершении путешествия. Холодный ветер дул с гор. Чтобы не мерзнуть без дела, Кас собирала хворост для костра. Она старалась не сильно удаляться от стоянки.

— Готова поспорить, позови кентавр Самуэля с собой, тот бросил бы вас, — ни с того ни с сего ляпнула Виллоу. — Возможно, так ему было бы лучше.

— Ничего подобною, — рассердилась Кас. — Сэм верный, как пес.

— И сейчас он остро чувствует душный ошейник. — Ведьма оглянулась. — Если это и пес, то бродячий. С вами его держит любовь, но душа Самуэля принадлежит детям Галлеана и их лесам.

— А разве любви мало? — удивилась Кассия.

— Вполне достаточно, я просто размышляла вслух, — пожала плечами Виллоу.

— Тогда что скажешь про Трева? — Она поудобнее перехватила пухлую вязанку.

Старуха затихла, словно задремала.

— Ну! — нетерпеливо заторопила Кас.

— С ним все ясно, моя милая, — улыбнулась та. — Это рыцарь — до костей. Он будет одинаково хорош во главе войска, в постели и на пиру, если раньше не погубит себя по глупости, которую зовет доблестью. Он видел полчища демонов, но остался прежним. Однако с вами парня держит долг. Если Империя прикажет бросить все и снова отправиться с бой, Тревор ответит «есть».

Кассия открыла рот, чтобы начать спорить, но не нашла слов. Трев действительно более всего ценил рыцарство, это был его выбор. Он без оглядки бросался туда, где требовались отвага и острый клинок. И кто, если не Трев, злился на сэра Седрика, провожая армию взглядом со стен Фальвика? А Самуэль? Даже когда в городе стало неспокойно, он рвался в лес. К эльфам. К другу кентавру. И совсем недавно оба мальчишки, как дрессированные, приплясывали вокруг Лаантар.

— Получается, одна? — Кровь похолодела в жилах.

— Почему одна? Я всегда буду с тобой. — Виллоу обняла Кассию невесомыми руками. — Со мной больше ничего не случится. А еще есть барон. Он красивее всех детей Галлеана вместе взятых. Сейчас сэр Седрик в седле крылатого коня, как самые благородные сыны Невендаара. Но и в пылу сражений он помнит о тебе. Только представь!

Кас смежила веки. От трепетного сердца жар распространялся по телу нежными волнами. Прекрасное лицо возлюбленного вытесняло тревоги и лишения. Ради него Кассия перенесла бы во сто крат больше.

Самуэль, по своему обыкновению, безмолвно таращился в огонь. Иногда Кас готова была посулить сокровища тому, кто раскроет тайну его мыслей. Вдруг Сэм поднял голову. Кассия отвлеклась на шорох за спиной, когда же обернулась снова, парня и след простыл. А через мгновение за деревьями кто-то пронзительно заверещал.

— Смилуйтесь, благородные господа! — причитал мелкий носатый гном в сером плаще. — Я ж… того… мимо пробегал!

— Это еще что за зверь? — хмыкнул Тревор.

— Это, брат, шпион. — Самуэль ловко подвесил коротышку за ноги на суку.

— Минуточку, — запротестовал гном. — Я не шпион, а честный вор. Разные вещи!

— Так ты еще и преступник? — Сэм ткнул коротышку в бок, так что тот волчком завертелся на веревке.

— Преступники живут шикарно, а не болтаются между небом и землей, — возразил гном. — Я ж даже безоружен.

— Ой ли! — Самуэль тряхнул веревку, и два кинжала упали в снег.

— Ax, это! — нервно рассмеялся вор. — Это ж безделушки. Ими только колбасу резать. Колбаска, кстати, тоже есть. Хотите?

— Нет, хитрец. — Этот гном отчего-то вызывал у Трева улыбку. — Говори, чего здесь делаешь, если жить не наскучило.

Висевший вверх ногами коротышка сложил руки на животе и откашлялся.

— Наняли меня, значит, на одно дело: метнуться до Гларимиэля и обратно, посмотреть, чего там как, — признался он. — То ж пара пустяков, только времена нынче — сами знаете. И работодатель пошел ушлый. Ты, мол, живенько сгоняй, а денежки после. Ну, кто ж так дела ведет? Вот потому я свободный гном. Птица вольная.

— …гордая, — вставил Сэм — Зачем тебя посылали?

— А мне этого знать не положено. Меньше знаешь — меньше проблем, — пояснил коротышка. — Мне семью кормить надо. Силой меня судьба обделила, зато на смекалку не жалуюсь. Вот и зарабатываю, чем природой велено. Вы б отвязали меня уже. Кровь к макушке приливает. Шумит.

— Разогнался, — прищурился Тревор. — Вдруг мы тебя так и бросим болтаться?

— Не-не-не-не-не, — замотал головой гном, — вы не бросите. У меня детишек мал, мала меньше, а вы, как я погляжу, рыцарь. Глаз-то у меня наметанный. Такие не бросают, раз сразу за ноги подвесили, а не за шею. — Коротышка расхохотался.

— Хорошо, а звать тебя как, честный вор? Имя у тебя есть? — поинтересовалась Кас.

— Есть, красавица, но вам оно без надобности, — отрезал тот.

— А вдруг мы за упокой твоей души помолиться захотим, когда тебя все же вздернут? — Самуэль не спешил отпускать пленника.

— Не вздернут, — отмахнулся гном. — Я везучий. Кроме того, отношения у нас с вами чисто деловыми будут. Там же золото?

Он указал на кожаную сумку.

— Откуда знаешь, поганец? — Тревор скрестил руки на груди.

— Пересчитал все до монетки, пока эльфы вам их несли, — с достоинством ответил тот.

— Выходит, попался нарочно? — обиделся Трев.

— Вообще-то оруженосец ваш меня давно заприметил, даже предупредил не соваться. — Вор достал из внутреннего кармана курточки стрелу и вручил Сэму. — Вот, в целости и сохранности.

— Не смотри на меня, — попытался оправдаться парень. — Весело было с ним в гляделки играть. Этот хотел бы обчистить нас до нитки — обчистил бы.

— Именно, — подтвердил гном. — Развяжите.

— Развяжи его, — приказал Тревор.

Самуэль спустил коротышку на землю. Тот немедленно подобрал свои кинжалы и пристроил на поясе.

— И какого рода «деловые отношения» с нами ты планировал, хитрец? — Трев присел на корточки.

— Вы идете в форт Таргрим, так? — широко улыбнулся гном.

— Допустим, — кивнул Сэм.

— А там уже два месяца как мятеж отгремел, — сообщил он. — Офицеры злобствовали, вот солдатики и порешили их всех до единого. Уж не знаю, на что рассчитывали. Управиться теперь сами с собой все равно не могут. Мирный люд новую власть боится пуще войны. Так и живут.

— Что-то вести у тебя невеселые, — посетовал Тревор.

— То ж не все еще, — подмигнул гном. — Навести порядок не сложно. Тем более, настоящему рыцарю. Я ж не столько за себя рублюсь. Там сестрица моя лавку держит. Задрали поборами, демоны.

— Не юли, — попросил Самуэль. — Выгода твоя где?

— За небольшую плату я спутаю бунтарям карты, — вещал коротышка — Такого в приказах нарисую, что те перегрызутся. Пользуясь неразберихой, вы проберетесь в форт и убьете зачинщиков. Там все, кроме них, от «независимости» устали. Страже по монетке накинуть, и те пойдут лучше напьются, чем с настоящими воинами оружие скрестят.

Трев тут же загорелся идеей отбить мятежный форт. Звучало-то все просто. Даже слишком просто. Тот самый «зов Империи» заглушал здравый смысл.

Счастливый гном не сидел на месте. Он кружил около мальчишек и трепался о ерунде. Тревор устал быстро, а Самуэль продержался до вечера. Коротышка плел о том, как жилось до войны, о былом могуществе кланов, о теперешней разрозненности всех и вся…

— Взгляни на него, — процедила Виллоу. — Такой пустит вас с молотка, перебьет цену, выкупит и продаст еще дороже.

— А по-моему, он смешной, — скептически отозвалась Кассия.

— Не обольщайся, это из-за ростика и носа картошкой, нутро гнилое, — возразила мертвая ведьма. — Про детей тоже солгал.

— Поживем — увидим. — Кас успела привыкнуть, что Виллоу все воспринимает в еще более черных тонах, чем сама девушка, не отличавшаяся оптимизмом.

— Лишь бы поздно не было.

Утром Трев снабдил гнома нужной суммой и отпустил под присмотром Самуэля в захваченный форт. Естественно, и это ведьма не одобрила.

— Как-то легко твой приятель снюхался с воришкой, — ворчала она. — Рыбак рыбака… Самуэль не предатель, конечно, только методы его не всегда бесспорны. В планы же посвящать привычки нет.

Разведчики вернулись к полудню. А пробираться в крепость решили на следующий день с наступлением сумерек. Сокращая томительное ожидание, парни потратили время на подготовку. Трев точил меч и начищал доспехи. Кассия до последнего не понимала, какую роль отведут ей. Самуэль же казался подавленным.

— Ты останешься, — сказал Тревор.

— Значит, одной в лесу мне будет безопаснее? — разозлилась Кас.

— Нет, — возразил Сэм. — Нам потребуется каждая стрела.

Юноши свернули лагерь, упаковали все в тюки, а их схоронили под кучей мерзлых веток. Дорога прошла в тишине, даже гном не галдел, хотя с первых мгновений знакомства не закрывал рта Трев упивался опасностью и чувствовал себя просто-таки завоевателем.

— Как-то они заигрались, — вымолвила Виллоу. — Не к добру. Положись на меня, милая. Пусть сами расхлебывают, если что.

Под стенами форта воришка достал из кармана горсть кривых железок, превратившихся в ловких руках в надежный крюк, привязал его к длинной веревке. Самуэль прикрепил крюк к стреле и отправил на зубцы. Первая часть плана прошла великолепно: подкупленные стражники не вышли в караул. Глухой удар, короткий скрежет — и путь свободен.

Над фортом повисла напряженная тишина. И в сердце Кассии закралась тревога. Такое чувство, что капкан вот-вот захлопнется. Ворчание Виллоу только усиливало это ощущение. Лестница во двор, пустая и гулкая. Но стоило компании выбраться на открытое место, по стенам вспыхнули яркие огни, и вооруженные люди заполнили площадку. Их заряженные арбалеты и острые копья не сулили ничего хорошего.

— Попались, голубчики. — Бородатый тип с рябым лицом снял шлем. — У каждого гнома есть своя цена.

— Ах ты, грязный маленький… — зарычал Тревор.

— Поздно, — отмахнулся бородач. — Заберите у них оружие, а коротышку вышвырните вон. Он свое получил.

— Без меня вы не узнаете страшный секрет! — взвизгнул вор, когда солдаты подхватили его под руки.

— Страшный секрет? — переспросил главарь.

— Да, секрет этой дамочки. — Гном ткнул пальцем в Кас.

Кассия побагровела Трев ринулся было душить предателя, но Сэм незаметно осадил его. «Так задумано», — прошептал он.

— За рыцаря можно получить выкуп, но такая мелочь не сравнится с настоящим сокровищем. Это знаменитая Фальвикская Дева! — торжественно объявил коротышка.

По площадке прокатился ропот.

— Ее кровь драгоценна, — повторяла толпа.

— Догадываешься, что сейчас начнется? — Старуха потирала руки. — Они попытаются порвать тебя на части и друг друга заодно.

— Так я им добавлю. — Кассия выхватила свой тонкий клинок и рассекла ладонь.

Алые кристаллы посыпались из раны.

— Стойте! Я приказываю! — хрипел бородатый, но солдаты побросали оружие и на карачках ловили волшебные самоцветы.

Они сталкивались лбами и едва не грызлись как собаки. Отвращение тошнотой подступило к горлу. Воспользовавшись суматохой, Самуэль кошкой метнулся к предводителю. Как парень оказался у него за спиной, не заметил никто. И вот уже струя настоящей крови оросила камни кладки.

Приступ ярости захлестнул Тревора. Он поднял меч и принялся без разбора рубить направо и налево. Спины, головы, руки — все, что подворачивалось. Площадку заполнили вой и стоны.

— Бетрезеновы дети! — ревел Тревор.

В безумных глазах плясал огонь. Словно совсем не эту картинку парень сейчас видел перед собой. Не перепуганных насмерть солдат, не… людей. Словно он снова на полях той войны, что навсегда занозой засела в нем.

— Каждый прячет своего демона, — прошептала Виллоу. — Кто как умеет. И у каждого демона есть своя потайная дверь наружу. Бойся чужих демонов.

Пылающий гневом Тревор казался воплощением разрушения. Ни мольбы о пощаде, ни стоны не останавливали его. Свист клинка, предсмертные вопли…

И этого человека Кассия звала другом? Она считала, что знает его. Девушка остолбенела, когда Тревор обернулся к ней.

— Это я, Трев… — пролепетала она. — Я…

— Ты в порядке? — ласково спросил монстр, перемазанный кровью.

Кас поспешила кивнуть. Мир вокруг распадался на части. Кассия как будто знала двух разных Треворов, поселившихся в одном теле. Одного она любила трогательной детской любовью, другого же смертельно боялась. Но оба они не желали бедняжке вреда.

Что касается Самуэля, тот спокойно стоял в стороне, наблюдая, как беснуется его друг и господин. Вероятно, сам Сэм рассчитывал именно на это. Труп главаря мятежников лежал у ног парня. Едва ли Самуэль победил бы такого громилу в честном поединке. А вот ножом по горлу — запросто.

— У него демонов нет, — усмехнулась старуха. — Демонам тоже надо где-то жить. Пустота им не по вкусу.

Пусть темную сторону Самуэля Кассия распознала давно, встречать ее всякий раз не доставляло удовольствия. Девушка боролась с желанием броситься прочь. Сбежать от тех, в кого в одночасье превратились ее лучшие друзья. Забыть беспросветный кошмар жуткой бойни.

Кассия не питала иллюзий относительно поверженных врагов. Они все были скотами, как чернь из ее кошмаров. Бедняжку разобрали бы по капле, по камешку, как разрабатывают жилу, а потом… Хотя откуда взяться «потом»?

Забытый всеми гном жался к Сэму и закрывал руками глаза. Его ужас можно было почуять. Толстый крысеныш покорно ждал своей очереди, своей порции праведного гнева.

— Кто из вас? — Переступая тела, Тревор двинулся к ступенькам.

— Оба, — ответил Самуэль. — Другого пути не было.

— А почему вы мне ничего не сказали?! — взревел тот.

— Потому что ты бы не пошел на обман. — Выдержке Сэма позавидовал бы кто угодно.

— Ты поставил под угрозу наши жизни! Жизнь Кас! — не унимался Трев.

— Кассия как раз повела себя достойно, — возразил Самуэль. — Храбро и мудро. Сделала то, о чем я не смел просить.

— И тебе хватает наглости произносить ее имя? — рыкнул Тревор.

— Победителей не судят, — покачал он головой.

— Кас, скажи что-нибудь! — Трев бессильно обернулся.

— Тише, ты напугал ее. — Самуэль спрятал кинжал в ножны.

— А ты ее предал. — Ярость сменило смятение. Казавшаяся нерушимой «тройка» развалилась на единички. Оба парня смотрели на подругу, и каждый жаждал одобрения. Только ни один не мог получить его.

— Ты туз в рукаве, разменная монета, — грустно вздохнула Виллоу. — Их любовь и долг заканчиваются там, где начинаются мужские игры в героев. Помолчи еще немного, и парни все решат за тебя.

По щекам Кассии бежали слезы, соленые и горячие. Запах крови и парок над трупами — эти легкие штрихи дополняли картину краха.

— Трев, все закончилось. Ты великолепен. — Самуэль приблизился к другу и положил руку ему на плечо.

— Пошел вон, — процедил тот.

Сэм не шелохнулся. Ведь и он был на той войне. Рядом. Кому, как не Самуэлю, знать, за что Тревор стал рыцарем. Как горячее бесстрашие одного сохранило жизни многим. Как храбрый мальчишка пробивался сквозь ряды чертей всех мастей, словно заговоренный. «Я представил там Кас, — сказал Трев тогда, — что опасность грозит ей».

Никто, кроме них двоих, не слышал шепота, ветерком слетевшего с губ.

— Ты бы все равно спас нас, — произнес Сэм.

— Но это были… не враги. — Тревор скрипнул зубами. — Не те враги.

— Враги, — подтвердил он. — Враги государства, изменники и мятежники. Ты поступил правильно.

— Провокатор, — болезненно поморщился Трев.

Самуэль смотрел другу через плечо прямо в глаза Кассии. Секунды тянулись чудовищно медленно.

— Прости меня. — Сэм отступил на шаг и опустился на колени. — Только Всевышнему известно, чего мне стоило солгать тебе. Ведь не сказать всей правды — тоже ложь.

— Хорошо, допустим, я прощу тебя. — Тревор не смотрел на Самуэля. — Как теперь? Как дальше?

— Только победа. — Сэм поднялся на ноги. — Как ты любишь.

Гном сообразил, что сегодня убивать его не будут, и несказанно обрадовался.

— Где-то здесь… Ага! — Коротышка перевернул мертвого предводителя и подобрал рог.

Протяжный звук эхом облетел весь форт. И тот отозвался робкими голосами. Ворота за спиной гнома распахнулись, из них вышли безоружные солдаты.

— Перед вами сэр Тревор Вайнвуд, Рыцарь Империи! — объявил Самуэль и преклонил колено.

— Мы верны Империи! — ответил нестройный хор.

Солдаты тоже склонились перед Тревом.

— Каковы будут ваши распоряжения, сэр? — спросил седой мужчина.

— Возвращайтесь на посты, — твердым голосом приказал Тревор. — Но сперва уберите это. И пришлите мне писаря.

Таргрим — новый город, новый замок, новая служанка, чистая постель и сытная еда, только внутри что-то разладилось. Умерло вместе с верой в надежность прежних друзей. Кассия часами стояла у окна, глядя на белый простор длинной пустоши между владениями эльфов и горами.

Приставленная девушка старалась во всем угодить госпоже. Изображала участливую собеседницу, таращилась преданными глазами, исправно клала грелку под одеяло и подавала теплое молоко. Дочь приличного горожанина усиленно создавала впечатление особы образованной и полезной. Но, ни ее самой, ни ее усилий никто не замечал.

Докучливый гном остался в форте. Он хвостом ходил за Самуэлем и щебетал без умолку. Коротышка гримасничал и шутил. «Пора тебе сменить свой наряд на пестрый камзол и колпак с бубенцами, — посмеивался Сэм. — Дудку я тебе смастерю». А гном отвечал, что непременно рассмотрит предложение.

Форт Таргрим многократно превосходил Фальвик размерами, но и его жителей затронул призыв Эмри. Зрелых мужчин почти не попадалось, лишь мальчишки и дремучие старики. Женщины за внешней стеной потеряли надежду увидеть своих отцов, мужей и братьев живыми. С заплаканными глазами они бродили, словно тени, клянчили хлеб в гарнизоне и серой вереницей тянулись вдоль забора храма.

Письма от Седрика приходили теперь часто-часто и хранили небывалую нежность. Они делились на две части: для Кассии и для Тревора. Но поскольку у парня никак не получалось одолеть безграмотность, девушка читала вслух все, что ему предназначалось. Внутренний голос предостерегал Кас, что жених тоже мог измениться. Однако Кассия гнала от себя эти мысли. «Благородные остаются таковыми, что бы ни произошло», — твердило трепетное сердечко.

Армия Империи то побеждала, то терпела неудачи. Имена из списков погибших и награжденных, присылаемых в форт, глашатай выкрикивал на рыночной площади. И когда одни впадали в уныние, другие радовались. Но стоило чаше неудачи на весах судьбы переполниться, на улицах начались беспорядки. Ненависть переживших утрату рвалась наружу, приобретая страшные формы.

Снова, как в Фальвике, Кассия запретила женщинам плакать публично, только теперь за ослушание наказывали плетьми. Таргрим рыдал за наглухо закрытыми ставнями. Война принесла горе в каждый дом. Она не миновала никого, но Виллоу продолжала уверять в благополучном исходе войны для Саймона и барона.

Шпионы доносили вести о том, что Эльфийский Альянс готовит вторжение в ослабленную демонами Империю и что не видать Невендаару покоя. Народ роптал. Ужас полз по улицам липким туманом. И снова Кассия обратилась к опыту уничтоженного Фальвика. Все ворота захлопнулись. Разговоры о войне были поставлены вне закона. Герольды оглашали на площади порядок цен на зерно и уголь. Из внутренней крепости никто не посещал город. Но слухи все равно просачивались через высокие стены. Слуги болтали с кухарками, те с поставщиками провианта и свечей, а они с караванщиками.

— Кто-то копается в твоих вещах, — сообщила призрачная старуха. — Этот же кто-то подслушивает у дверей.

— Сейчас? — Кас подняла брови.

— Нет, когда говорится что-то важное, — ответила та. — Спрячься за занавесью.

Повторять дважды не пришлось. Девушка немедля последовала совету, ведь единственное существо, не предавшее ни разу, заслуживало доверия. А скоротать с Виллоу несколько часов ожидания — простая задача, даже в полной тишине и неподвижности.

Каково же было удивление, когда скромная и миловидная служанка распахнула кабинет госпожи, чтобы извлечь оттуда злополучные списки, от которых всем становилось только хуже. Но помимо них эта дрянь сунула свой нос дальше, туда, где аккуратной стопкой лежали адресованные только Кас слова любви.

Мерзкая девчонка воровато озиралась. Она щурилась и бормотала себе под нос, уставившись в строчки, когда Кассия выпрыгнула из укрытия диким зверем.

Преступнице не представилось ни единого шанса объясниться. Фальвикская Дева волокла ее за волосы по коридорам замка, а выбегавшие на визг люди чудесным образом впадали в оцепенение.

Кассия сама взяла хлыст и не успокоилась до тех пор, пока ошметки кожи не смешались на спине бывшей служанки с полосками рваного платья. Никто не смел, приблизиться к наказанной, никто не смел возразить. Нашлись также и те, кто оправдал как одну, так и другую.

Кас знала, что непременно будет сожалеть о содеянном, только не могла остановить руки. Шпионке досталось одной за всех. За предавших друзей, за алчную толпу, за орды нежити, растоптавшие сначала лесную обитель, а затем Фальвик. И, разумеется, за то, что дуреха влезла туда, где не позволено рыться грязными руками. В любовные отношения леди Кассии и сэра Седрика.

Тело девушки вручили безутешным родителям «Изменница», — сказали им. Разумеется, народного одобрения своим поступком Кас не снискала.

— Чернь, — вздыхала Виллоу. — Они не помнят добра. Стоит проявить твердость, как молва выжжет на тебе клеймо тирана. Исключений нет. Но парадокс в том, что тиранов забывают куда как менее охотно, чем прочих.

Старуха видела людей насквозь. Она замечала малейшую червоточину в душах и помыслах. «С такой союзницей меня больше не предадут», — верила Кассия.

После этого случая никто не задерживался подолгу на службе у Кас. Люди разбегались в страхе и прятались по щелям, точно клопы, лишь заслышав стук каблуков и шелест длинных одежд. За каждой улыбкой, в каждом поклоне и жесте Кас виделось притворство и ложь. Матери скрывали дочерей, чтобы те не попали в лапы «Фальвикской ведьмы».

Едкий стыд не позволял Тревору упрекнуть Кассию, да и в чем? Он верил в ее чутье на предателей, ведь девушка не ошибалась. Насколько справедливы были ее «методы» — другой вопрос. Но даже крысы боялись уносить зерно из кладовых форта. Кассия видела насквозь растратчиков и лицемеров, пытавшихся в военное время набить кошельки и брюхо. Для окружающих Кас не знала пощады.

Священники пытались смягчить сердце девушки, только все они быстро слегли от неизвестной болезни, излечить которую не могли ни снадобья, ни молитвы. «Самая обыкновенная лихорадка, — возражала Виллоу. — От переживаний чего только не случается. Кому приходится слушать все горести народа? Вот бедняги и не выдержали».

Сама Кассия вернулась к чтению Писания. Ночами она молила Всевышнего, не вставая с колен, о благополучии воинов Империи, о победе, о прощении. Девушка не пропускала служб в часовне внутреннего замка. Кас ждала знака, сигнала, весточки. Нет, не столба света с неба, не белых птиц — просто облегчения. Священник сказал, что Всевышний послал испытание, которое непременно нужно вынести. И что чем крепче любовь, тем суровее испытывает он детей своих.

Внешне отношения с друзьями остались прежними, но внутри Кас больше не чувствовала единения. Это мучило девушку сильнее вины. Сама Кассия тысячу раз прокляла себя за проявленный гнев. Кас разделилась на две половины. Одна часть простила служанку, даже поняла ее, пусть запоздалые сожаления и не меняли картины. Другая — не сомневалась в собственной правоте. А все они вместе усердно молились, чтобы снова стать единым целым. У каждой Кассии имелись доводы и оправдания, которыми половинки истязали друг друга.

— Я чудовище? — спрашивала себя девушка. — Та бедняжка не вынесла наказания. Она умерла от моей руки. Не от войны…

— И от нее тоже, — отвечал внутренний голос, спокойный и размеренный. — Если есть правила, им нужно следовать, иначе настанет хаос. Эти стены уже видели мятеж. Зачем скорбные новости сейчас, когда победа далеко?

— А как же справедливый суд? — Тут Кас чаще всего начинала плакать. — Кто дал мне право отнимать жизнь, которая дана не мной?

— А кто дал ей право читать секретные документы? Кто дал право читать наши письма? Любая мелочь, вскормленная слухами, станет монстром, пожирающим души, — продолжал гнуть свою линию голос. — То, что шпионка могла почерпнуть, не осталось бы с ней. Оно отправилось бы дальше, на улицы. Отравлять умы. Наша задача — верить в могучих воинов, а не рыдать. Что-что, а такое успеется.

— Слова! — кричала Кассия, хватаясь за голову. — Слова, и больше ничего!

— Когда ты оставила ее, дуреха дышала, — монотонно повторял невидимый существующий собеседник. — Это лекари не сумели спасти ее. Не сумели исцелить. Не теряй лица. Дойдет до того, что ты оправдаешь и остальных.

— У них были семьи, — дрожала Кас.

— Были, но не у всех, — продолжал давить голос. — Они крали у Империи. Кто что мог. Кто хлеб, кто золото, а кто надежду. Воров положено вешать там, где есть крепкий сук и веревка.

Виллоу не встревала в этот внутренний диалог, лишь слушала. Но до тех пор, пока Кас не обращалась к ней. Тогда старуха обнимала несчастную и утешала, как умела:

— Лекарь вырывает гнилой зуб, чтобы не сгнила вся челюсть, — говорила она. — И только ему известно, который зуб следует вырвать. Мы знаем гнилых людей. Мы избавляем от них больной мир. Только твое чистое сердце позволяет тебе скорбеть о подлецах.

Волна уныния уносилась прочь, чтобы вернуться со следующим закатом. Молитвы, обрывки сна, снова молитвы, — бесцветные дни тянулись один за другим.

Между тем Таргрим жил своей жизнью. Глава поселения, замшелый старик, привык во всем полагаться на решения бывшего коменданта крепости. И оттого с радостью исполнял повеления Тревора как временного начальника злополучного гарнизона. Трев же старался сделать для города возможное и невозможное. Он распорядился выдавать всем вдовам и сиротам Таргрима пайки, чтобы хоть как-то поддержать людей в тяжелый час. А чтобы занять мальчишек, Тревор вновь стал тренировать новобранцев. «Армейская дисциплина, — повторял он. — Вот что кого угодно превратит в человека».

Молва быстро закрепила за парнем прозвище «Милосердный». Самуэль гордился другом. Он плюнул бы в глаз любому усомнившемуся.

— Таргрим превращает меня в наседку, — сетовал Трев. — Я все думаю думаю, как город выдержит будущую осаду. Если крестьяне не соберут урожай, мы останемся без съестных припасов.

— Ты просто стал мудрым, — улыбался Сэм. — Вырос.

— А ты? — Тревор откидывался на спинку высокого стула. — Ты стал мудрее?

— Мне незачем, — отвечал Самуэль.

Кас передергивало, когда мальчишки заводили подобные беседы. Она, конечно, уважала Трева за усилия, но предпочитала молчать.

Естественно, ни о каком Фальвике речи не шло. Занятый насущными проблемами новой крепости, Тревор не вспоминал о нем. Воображение Кассии рисовало безмолвные стены пустого города: разграбленные дома, слепые окна, гулкая тишина. Брошенным ребенком Фальвик ждал возвращения того, кто позаботится, утрет слезы и поможет подняться. Он ждал своего барона.

Кас надеялась, что в руинах поселилась нежить, — девушка жаждала отмщения. Чтобы Сэр Седрик на крылатом коне ворвался в ряды алкмаарцев во главе победоносного воинства и втоптал мертвяков в грязь, в землю… Туда, где им самое место.

Фантазии отвлекали Кассию от реальности. Они легко исправляли ошибки и промахи, воскрешали погибших, прощали любые грехи. В мире грез Кас добивалась гармонии с собой. Там она была самой настоящей баронессой рядом с любящим супругом. Справедливой и доброй. Там она рожала Седрику чудесных детей, непременно мальчиков. Там Империя людей объединила земли от моря до моря, и Невендаар цвел, как во времена юности.

Птица принесла письмо. Взъерошенная голубка трепетала в руках, глядя круглыми, чуть испуганными глазами. Ее белая грудь часто-часто вздымалась, а на лапке висело привязанное послание. Несколько слов: «Победа. Место назначения — Фальвик. Мы рядом», дата и подпись.

— Они идут! — Кассия кружилась и хохотала. — Пора собирать вещи!

— Кто идет? Куда? — Виллоу изобразила изумление.

— Седрик! Фальвик! Саймон! — Вне себя от радости, Кас не обращала внимания на испуганного смотрителя голубятни, принесшего своего питомца.

Девушка щедро вознаградила хозяина птицы за счастливую весть. Радость была бы не полной, если бы мужичок не вспомнил, откуда могла вернуться в родное гнездо его голубка.

— Красивый и умный этот Седрик, — улыбалась старуха Виллоу. — Как мудро — послать местную птицу! Дважды обнадежить одной и той же новостью. Не удивлюсь, если скоро барон напишет из восстановленного Фальвика. Ты должна быть возле него. Защищать свое сокровище от предателей и завистников.

Получалось, что Седрик и правда совсем рядом и вот-вот войдет в родной город, чтобы тот снова возродился и засиял «Настоящий рыцарь и герой, — думала Кас. — Не то, что глупые мальчишки Трев и Сэм. Они ведь так и не собрались спасти город, который потеряли».

Между тем Таргрим ликовал. «Победа! Победа!» — летело во все концы. Этот город тоже ждал возвращения, но уже своих героев. Казалось, все вокруг очнулось ото сна. Люди рядились в праздничные одежды и украшали дома. Они обнимали друг друга и плакали от счастья, не пряча слез. Одна большая радость смыла все прочее. Закончился кошмар, закончилась война.

Тревор отказался покидать форт, к невыразимому разочарованию Кассии. «Пока сюда не прибудет назначенный комендант, я не брошу этих бедняг», — сказал, как отрезал. Девушка же всерьез подозревала Трева в трусости. Что, представ перед Сэром Седриком, парень узнает настоящий позор. А здесь его превозносят до небес за хлебные подачки. Мелковато для рыцаря.

— Как же я? Кто защитит меня в дороге? — спросила Кас.

— Самуэль пойдет с тобой, — отозвался Тревор. — Но на твоем месте я бы подождал, пока появится куда возвращаться.

— А он и на своем не торопится, — хихикнула Виллоу, кружившая под потолком.

— Я нужна барону, — сухо ответила Кассия.

Парни коротко попрощались и пожали друг другу руки. Сэм пообещал, что скорее умрет сам, чем позволит причинить вред Кас. «Самая большая мужская глупость, — фыркнула старуха. — Если дурень погибнет, ты погибнешь точно. Вот и получается горе, а не защитник. Хотя Тревор жаждал услышать именно это».

Гном, успевший зарекомендовать себя как бесплатный довесок, конечно, увязался за Самуэлем. И отговорить его не путаться под ногами никто не сумел. Правда, сам парень не особенно старался. С таким спутником ему не нужно было открывать рта: коротышка галдел без умолку.

— Не узнаю тебя, — шепнул Сэм в дверях. — Раньше ты бы сказала, что по Саймону скучаешь.

— Я скучала, — возразила Кассия и тут же отыскала нужную струну в глубине души. — Разумеется, скучала. Я люблю Саймона и верю, что с ним все в порядке.

Самуэль улыбнулся. Кас испугалась, что становится такой же пустой, как он. Однако щемящая боль в сердце и неподдельная тоска по Седрику красноречиво свидетельствовали об обратном.

Два всадника пронеслись по извилистым улицам в рыжем свете фонарных огней. Они мчались во весь опор, поднимая за собой вихри пыли. Мост въездной башни опустился, открывая путь всадникам из форта Таргрим в поле. Туда, где в небе над горизонтом в разрывах между облаками из черноты подмигивали звезды.

Ехали налегке. Кассия уже привыкла ничего не брать с собой. А еще надеялась, что гном не удержится и рухнет на каком-нибудь повороте. Из-за коротышки дорога сквозь эльфийские земли оказалась слишком опасной. С таким спутником, будь ты хоть трижды друг леса, все равно схлопочешь стрелу.

Подчиняясь обстоятельствам, компания предпочла длинный спокойный путь трудному, но короткому. Кас злилась, но ничего не могла поделать.

— Даже без гнома там нас не примут, — пояснял Самуэль. — Лаантар считает, что с оракулом, передающим волю Галлеана, а то и с самим богом что-то не так.

В любом случае, долгожданное воссоединение влюбленных откладывалось.

Глава девятая, в которой Кассия возвращается в Фальвик

Кассия не замечала декораций, но кожей чувствовала утекающее сквозь пальцы время. Каждая остановка, каждая задержка воспринималась как оскорбление. Здесь не было писем от Седрика, только скачка наперегонки с ледяным ветром.

Кас избегала больших дорог и людных мест. Меньше всего она хотела встретиться с бандитами, промышляющими грабежом сонных караванов. Девушке казалось, что чем меньше шансов встретить путников, тем меньше проблем. Совершенно все вокруг раздражало ее: ветер, слепивший глаза, спотыкавшийся конь, болтливый гном, чрезмерно тихий и безразличный Самуэль. С двумя последними ей хотелось поступить просто: нарезать хворостин и всыпать им обоим.

— Так дальше нельзя. Если лошадей не кормить, они упадут, — признался Сэм. — Пары пучков травы на коротких привалах для лошадей недостаточно.

— Ну и отправляйся в ближайший город за овсом, вместо того чтобы забивать мне голову, — фыркнула Кассия. — То словечка не вытянешь, а то сразу столько.

— Ты со мной? — без особого энтузиазма спросил парень.

— Нет. — Она спешилась.

— Давай организуем лагерь? — попытался предложить Самуэль.

— Никаких лагерей, — отрезала Кас. — Потом его сворачивать, а то и чего доброго захочешь задержаться на денек-другой. Лошади не так важны, как Фальвик и барон.

— Да-да, — проворчал себе под нос тот, — когда лошадки сдохнут, мы отлично повеселимся.

Кассия сделала вид, что не услышала. Иногда Сэм становился просто невыносимым, таким же высокомерным, как его драгоценные эльфы. Парень вел себя так, точно знает все на свете и все повидал. Он с улыбкой слушал речи подруги, но поступал по-своему, как толькоповорачивался спиной.

Перекинувшись парой слов с гномом, Сэм запрыгнул в седло и ускакал. Кас привязала лошадь к дереву и села на пень.

— Костерок бы не помешал, — шаркая ножкой, сообщил вор.

— Тебе нужно, ты и разводи. — Она закрыла глаза и притворилась дремлющей.

Раньше Кас не задумывалась, какого цвета платье подойдет к ее глазам и характеру, но с некоторых пор выбрала для себя синий — как глубокое летнее небо, как море, которого Кассия никогда не видела.

Оказавшись в тишине и покое, Кас вдруг поняла для себя что-то крайне важное о войне, о жизни, о дружбе и любви. Причем это что-то не получалось передать словами. Мысль вертелась где-то рядом, но так и не открылась до конца.

Веселый огонь лизал сучья. Глупый гном щебетал о ерунде, поворачивая нанизанную на прут колбаску. Запах еды настраивал на благостный лад, возвращая доброе расположение духа. Кассия придвинулась ближе к костру и даже попыталась поддержать никчемную беседу.

День клонился к вечеру. Тучи разошлись, и небо очистилось. «А в этом что-то есть, — подумала девушка, таращась в огонь» — Какая-то сила.

— Боюсь тебя расстраивать, но у нас неприятности. — Вкрадчивый шепот Виллоу развеял дымку походной романтики.

Воришка насторожился. На его лице застыло выражение неподдельного отчаяния.

— Откуда они здесь? — выдохнул гном. — Так, падай на землю и подыгрывай! Будто я тебя изловил… Надо тянуть время. Кинешься бежать — застрелят, а в бою столько за раз не одолеем!

Коротышка повалил Кассию, завел ей руки за спину и бережно перевязал запястья куском веревки. Зато что он при этом кричал — любо-дорого!

— Не больно? — спросил он уголком рта.

— Нет, а что стряслось? — так же тихо поинтересовалась Кас.

— Другие гномы, не мой клан, — пояснил тот. — Подыгрывай лучше.

— Ах ты, жирный червяк! — с наслаждением рыкнула девушка. — Прикидывался провожатым, а теперь вот как?! Чтоб твои потроха сожрали волки, а из шкуры тролли наделали ковриков!

— Очень правдоподобно, — похвалил вор.

— Зря ты положилась на него, — посетовала призрачная старуха. — В любом случае, выручу тебя. В обиду не дам.

К костерку у тонкой дороги со всех сторон вышли сердитые коротышки. Возглавлял отряд здоровый гном с огромным топором. С ним два арбалетчика и ребята с внушительными молотами. Не самая приятная компания.

— Она одна? — Начальник вышел вперед.

— Одна-одинешенька, — глазом не моргнув, солгал плут.

— Славно, — кивнул он. — Проваливай.

— Я… я первый ее поймал, — как-то не очень убедительно пискнул вор.

— А кого поймал, смекаешь? — густым басом прогудел громила. — Мы-то про эту девку все знаем.

— И я знаю, — улыбнулся коротышка. — Вы все такие крепкие и солидные, просто гордость рода. Что ж я вам не уступлю-то? Но лошадка — моя.

— А ведьма? — насупился тот. — Про камни из крови мы наслышаны.

— А ведьмы на всех хватит, — развел руками воришка.

— Так давай делить! — Громила тряхнул топором.

— Не-не-не-не-не! — запротестовал несчастный плут. — Это ж, если ухаживать, холить и лелеять, она как курочка, которая золотые яйца несет.

Кассия подняла глаза на гномов. «Какие же у них вблизи морды мерзкие: землистые, рыхлые», — отметила она про себя.

— Мне мелкие камешки не нужны, — отмахнулся громила. — Здоровый хочу, с бычье сердце. Как думаешь, если пополам ее разрубить, выкатится такой?

— Где же Сэм? — едва слышно простонал коротышка, а вслух добавил: — Не уверен. Даже из больших ран мелочь сыпалась. Я-то видел. Давно слежу.

— Уверен, нет, меня не колышет, — усмехнулся тот. — Раз одним куском, значит, пополам еще не рубили. Посторонись!

Но вор не шелохнулся.

— Так дела не делаются, — тихо произнес он. — Вызываю тебя на честный бой. Победишь — руби сколько влезет, проиграешь — проваливай сам.

— Похоже, гномик повредился умом, — крякнула Виллоу. — Или что-то задумал.

— Вызываешь, значит? — прищурился громила. — Ты? Ну что же… Как там у вас говорят? Пара пустяков. Только, чур, биться до смерти.

— Бой, бой, бой! — подхватили прочие гномы.

Они обступили соперников кольцом. Крошечный вор сжимал свои кинжалы и с надеждой всматривался во мглу между деревьями. Громила с ревом взмахнул топором. Неподъемная железяка просвистела совсем рядом, Но хитрец увернулся.

— Было близко, — с напускной беззаботностью прокомментировал он.

Снова удар и снова промах. Воришка танцевал вокруг здоровяка, выводя того из себя больше и больше. Остряк отпускал едкие шуточки и храбрился. Он нагибался и подпрыгивал, чтобы свирепое лезвие не снесло ему башку.

— Что ж ты вертлявый такой? — отдувался громила. — Постой минутку смирно и умри!

— С радостью бы, да уголек за шиворот попал, остановиться не могу, — хихикнул вор.

От тяжелого топора на земле появились рытвины.

— Нельзя полагаться на удачу. Ее не существует, — вздохнула призрачная старуха. — Удача — сочетание усилий всех сторон, приправленное глупостью.

Коротышка оступился и упал ничком. Раздался хищный свист топора и радостные возгласы, но вор успел перекатиться с брюха на спину прежде, чем угодил, как цыпленок, под нож.

— Достаточно. — Кассия избавилась от бесполезных пут и рывком поднялась на ноги. — Едва ли этот бой честный.

— Так вы заодно? — хмыкнул здоровяк. — Ребята, скрутить их обоих!

— Вот и нет, — вымолвила Кас.

Она стряхнула снег с одежды. Виллоу облетела выстроившихся гномов, и те замерли как вкопанные.

— Что происходит? — Воришка осторожно потыкал громилу пальцем в кончик носа.

— Не все вы про меня знаете. — Кассия широко улыбнулась.

В следующую секунду мимо прожужжала стрела и уложила крупного гнома наповал. Очнувшийся арбалетчик попытался было смыться, но стрела настигла и его. На кураже Кас водила руками, представляя себя могущественной волшебницей, а Виллоу исправно пронзала врагов яркой искрой.

Пришедший в себя поединщик вертелся волчком, глядя, как его сородичи один за другим падают замертво. Теперь Кассия внушала ужас. Вор зажал рот ладонями, побросав свои кинжалы.

Самуэль с луком в одной руке и мешочком овса в другой вышел из кустов, когда все враги были повержены. Парень вручил мешочек Кас и снова скрылся, чтобы привести коня.

— Почему так долго? — отдышавшись, спросила девушка.

— А я не понял сперва, на нашей стороне проныра или нет, — признался Сэм.

— На вашей, — поморщился вор. — Говорю же, не мой клан.

— Ты здорово держался, — ободрил Самуэль. — Действительно удачливый, каких мало.

— Ага, — кивнул гном. — Удача удаче рознь. Моя тонкая стала, как крылышки мушиные. Одно понял наверняка: опасно с вами. Подамся обратно в Таргрим Не по плечу мне такие приключения, это точно. Простите.

Он рассеянно подобрал свои клинки и отправил в ножны.

— Постой! — Кассия нашарила в сумке те самые два золотых, целую вечность назад отнятые у лесных разбойников. — Я хранила их на память. Давно мы… бандитов победили. Это большая удача была. Мы твою удачу потратили, возьми немного нашей.

— Спасибо, добрая госпожа. — Сверкающие монеты легли на пухлую ладонь гнома.

Воспоминания незаметно сблизили Кас и Сэма. Словно развалилась в одночасье стена между прошлым и настоящим. Друзья завернули гному немного еды с собой и без натужных прощаний отпустили коротышку восвояси.

Кассия напряженно ждала вопроса о природе своих невиданных способностей, только Самуэль не спешил. Он накормил лошадей, перекусил сам и зачем-то рассказал о походе в никому не нужную деревушку.

— Тишина давит? — как можно ласковее спросила Кас.

— Пожалуй, — согласился Сэм. — Так дара речи лишиться — раз плюнуть. Будем болтать?

— У тебя не получится, — рассмеялась она. — Догони Воришку и попроси вернуться.

— Он прав, — покачал головой парень. — Неизвестно, что ждет впереди. Как встретит барона Фальвик? И что мы сами найдем там?

— Чтобы узнать, надо идти.

Очнувшись от кошмара серых будней Таргрима, Кассия обрела былую уверенность. Жизнь без войны виделась ей полной ярких красок и долгожданного счастья. «Вот сейчас все наладится», — мечтала Кас Полная надежд, она торопила себя, Сэма, коней и даже время, чтобы поскорей достичь заветной цели.

Кассия больше не боялась ни бандитов, ни городов. Вместе с Виллоу компания выходила невредимой из любых передряг. Кас привыкла быть мишенью, научилась давать отпор любому, кто посягнет на ее жизнь. Так к слухам о волшебной крови Фальвикской Девы добавились легенды о ее непобедимой мощи.

Кас верила, что усилием воли направляет призрачную спутницу в бой. Саму же Виллоу положение вещей вполне устраивало. Ведьма неотступно следовала за девушкой, куда бы та ни направлялась.

— Как я раньше без тебя обходилась? — не уставала повторять Кассия.

— Не скромничай, милая, — возражала старуха. — Ты сама справилась бы не хуже.

День клонился к вечеру. Тучи разошлись, и небо очистилось. «А в этом что-то есть, — подумала девушка, таращась на огонь. — Какая-то сила».

Империя постепенно поднималась с колен. Все начинается с малого, с уверенности, что лучшее завтра непременно настанет. Кас все чаще встречала улыбки на лицах. Это зрелище словно наполняло ее золотистым светом.

Похожие друг на друга небольшие поселения мелькали среди деревьев. Кассия при всякой возможности пыталась разузнать новости про Фальвик. Только нигде ей не могли дать нужного ответа. «Фальвик? Это же там, за болотом и лесом? Нет. Не ходили. Не слышали», — пожимали плечами крестьяне. Призрачная старуха успокаивала девушку: мол, темные, глупые, дальше своего сарая ничего не видали.

— Потерпи, вот попадутся нам солдаты, у них и спросим, — говорил Самуэль.

Выбранный путь делал большой крюк, огибая почти весь лес целиком. Сердце колотилось в груди, чуя родные края. Алкмаарцы пытались добраться и сюда, но предупрежденные об опасности жители успели подготовить им пламенный прием. Дорожные столбы пестрели нехитрыми трофеями — приколоченными пустыми черепушками и вызывающими надписями, советующими мертвякам держаться подальше.

Здесь крестьяне поверили в свои силы и выиграли свою собственную войну со страхом. Теперь они неохотно делились с незнакомцами чем бы то ни было и ломили цены втридорога. Зато тут не сомневались в возвращении барона Седрика. Однако никто не мог точно сказать, восстановлен ли Фальвик.

Кассия жаждала чуда. Чтобы город воскрес вопреки всему, чтобы за то время, что девушка плутает по задворкам Империи, Фальвик преобразился.

— Барон не волшебник, — смеялся Сэм. — А город — это не власть, а люди. Захотят ли они вернуться туда, где столько всего произошло?

— Я же хочу, — отвечала Кас.

Теперь друзья по возможности останавливались в гостиницах. Еще месяц назад Кассия свыклась с мыслью, что, как ни спеши, результат получится примерно тот же. Жаль только, что предстанет она перед Седриком измученной и подурневшей. Потому кострам и непрерывной скачке было сказано решительное «нет».

Слава Фальвикской Девы нравилась Кас, ведь она грела самолюбие и отваживала любопытных. Одного грозного взгляда исподлобья хватало, чтобы докучливые уличные торговцы шарахались в стороны. Кассия быстро вошла во вкус и сожалела только об одном, что мало кто осмеливался перейти ей дорогу.

— Ты станешь достойной парой своему супругу, — хвалила Виллоу. — Женщина — сияющий драгоценный камень, а мужчина — достойная ее оправа.

То было звеняще ясное утро, когда Сэм без стука ворвался в комнату вполне приличного постоялого двора. Он распахнул дверь и выпалил с порога:

— Ты права! Фальвик отбит! Жители возвращаются!

— Конечно, я права. — Кас натянула одеяло почти по макушку и поджала босые ноги. — Выйди вон.

— Ой! — вскрикнул Самуэль и тотчас же юркнул обратно в коридор.

Кассия торопливо натянула на себя платье и позвала друга.

— Давно? Откуда новости? — тормошила она его.

— Почти сразу, как мы выступили из Таргрима, — отрапортовал Сэм. — Новости, как обычно, с рынка. Там я встретил знакомых ребят. Барон послал их в Лемминес — охранять какого-то подрядчика, отвечающего за восстановление. Закупают лес и нанимают работников.

— Значит, мы ему поможем, — подытожила Кас.

Щедро расплатившись с хозяином гостиницы, друзья взяли свежих лошадей и немедля отправились в Лемминес.

Неприступный город-порт располагался на берегу Торгового моря. Серые каменные стены украшали имперские флаги, а сам Лемминес гудел растревоженным ульем Торговцы налаживали связи, прерванные войной, голодранцы искали способ заработать, рыбаки хвастали уловом — словом, непрекращающаяся толчея и шум.

Но даже в такой неразберихе отыскать посланца сэра Седрика не составило труда. Прижимистый мужчина лет пятидесяти не особенно обрадовался появлению потенциального контролера. Однако и он слышал о Фальвикской Деве. Кассии достаточно было лишь показать волшебный камень, чтобы господин Жеро поверил ей.

— Предупрежден и надеялся на встречу, — притворно улыбнулся он. — Хорошо, что вы прибыли. Я уж начал сомневаться в… платежеспособности барона Фальвикского.

— Простите? — Кассия горделиво вскинула голову.

— Ну как же, — продолжил Жеро. — Фамильный замок в плачевном состоянии. Разграблен и порядком обветшал. Вокруг пепелище. Некогда тучные поля заброшены, так сказать. Откуда взяться деньгам в казне? Барон исчерпал свой кредит и рассчитывает на вас.

— Я его не подведу, — заверила Кас.

— Восхитительно! — обрадовался тот. — Наполните своими… хм., камнями мой кошель. Должно хватить на первое время.

— Неожиданно, — присвистнула Виллоу. — Кажется, это ничтожество пытается надуть тебя.

— Пока сам Сэр Седрик не попросит меня, вы ничего не получите, — вежливо и отстраненно бросила Кассия.

Жеро откашлялся и озадаченно потер лоб, но спорить не стал. Да и с чем спорить? Малоприятное предложение. Едва ли Седрик посулил неизвестно кому кровь невесты в качестве платы. А если так, то у него должны быть на то веские причины. Именно их Кас и жаждала получить, прежде чем обрекать себя на боль.

Под предлогом того, что вернувшиеся в Лемминес солдаты от избытка счастья затевают пьяные драки и на улицах неспокойно, Жеро буквально заточил Кассию в богатом гостиничном номере. «Ради вашего же блага», — повторял он.

Приставленные в качестве охраны детины боялись Кассии как огня. Так боялись, что просто не решались постучать в ее дверь. По чести сказать, под окнами и где-то вдалеке действительно кто-то буянил, но после пережитого все это казалось Кассии безобидной забавой.

Самуэля к подруге не подпускали. Молодому человеку быстро объяснили, что его место на конюшне, а никак не рядом с госпожой. В глубине души Кас мечтала, что парень придумает, как высвободить ее из «учтивого заключения». Только соображал Сэм медленно.

От служанки девушка отказалась, оттого большую часть времени проводила в одиночестве, если не считать Виллоу. Кас негодовала. Ей ничего не стоило пробиться на волю. Просто пригвоздить к полу глупца, приносившего кушанья, и горе-охранников заодно.

— Крайне опрометчиво, — возражала старуха. — Это не поле, не лес и не захолустье. Тут у многих возникнут вопросы.

— Но молва и так разнесла все, — ворчала Кассия.

— Милая моя, — вздыхала Виллоу, — молва молвой. Чего только не болтают? А прямо показать, на что мы способны, дело другое. Тут с нежитью недавно только отвоевали… Вот кто я, по-твоему?

— Мой ангел-хранитель, — убежденно отвечала та.

— Лестно, но — увы. Я дух, и для многих зловредный. — Старуха витала над полом, мерцая в ночной темноте. — Потерпи. Не хочу, чтобы тебя… спалило, как меня. Этого для тебя я не желаю.

И Кассия умолкала. Правда, смириться с положением девушка не могла. Она считала шаги от стены до кровати и представляла, как всадит Жеро нож в сердце, когда терпение лопнет.

Седрик все же написал полное нежности письмо. Он, без сомнений, любил Кас сильнее прежнего. Барон в красках расписывал беды и горести дома, который покинул совсем другим. Жители, конечно, возвращались в Фальвик. Но их встречали обгоревшие остовы домов и пепелища, на которых им предстояло строить будущее.

— Он называет Фальвик «нашим»! — Кассия прижала письмо к груди.

— Неудивительно, — мягко улыбнулась Виллоу. — Ты почти баронесса.

— Значит, как баронесса я должна сделать для своего города все! — Она не замечала фанатичного блеска в своих глазах. — Я дам Седрику столько самоцветов, сколько потребуется! Даже если ты не одобришь.

— Ну, раз ты все решила… — Старуха мученически воздела руки к потолку. — Попрошу лишь проследить, чтобы каждый камень пошел на благо Фальвика.

— Тут не сомневайся. — Кас расправила плечи.

Выполняя просьбу возлюбленного, Кассия привыкла к бинтам и саднящей боли. За это она потребовала право контролировать каждый шаг Жеро. Даже когда тот думал, что остался один, Виллоу следовала за ним по пятам Кас сама регулировала количество камней и цену. Ее лицо сделалось бледным и худым. Вокруг глаз легли темные тени.

Виллоу старалась достучаться до бедняжки, чтобы та очнулась, чтобы увидела окружающий мир в истинном свете — жадным и горьким, готовым высосать все соки. Однако усилия пропадали впустую.

В зеркальном отражении девушка напоминала себе того несчастного эльфа, попавшего под власть Мортис. Отупляющая слабость мешала сосредоточиться над бумагами с тучей закорючек и цифр.

— Они используют нас, — подзуживал внутренний голос. — Все они!

— Только не Седрик, — упиралось влюбленное сердечко. — Он не представляет, чего это стоит мне. Знал бы, запретил немедленно. Но наш город необходимо возродить.

— Тогда почему барон не забирает нас, почему не назначает день свадьбы? — справедливо возражал голос. — И где, спрашивается, Саймон?

— Фальвик еще не восстановлен, — как заклинание, твердила Кассия. — Седрику некуда меня забирать. А Саймон наверняка очищает от алкмаарцев свой любимый лес, А еще на границе неспокойно. Какие свадьбы, пока семейное гнездышко — ворох накладных и голые доски?

— Лги себе! — воскликнула другая Кас. — Взгляните! Это же знаменитая Фальвикская Дура! На ней нет живого места, она едва стоит на ногах, но продолжает верить людям!

— Не людям, а Седрику! — взвизгнула девушка.

— Тсс… послушай, — зашипел внутренний голос.

Кассия, подкравшись, приложила ухо к замочной скважине.

— Совсем помешалась, бесноватая, — испуганно произнес детина-охранник.

— Как ее до сих пор на улицу выпускают? Это же мертвечина ходячая, — презрительно бросил второй.

— Помолчал бы, — осадил тот. — Ты с ее кровушки кормишься. И не ты один.

Девушка медленно отстранилась. Слез не было — точно застряли где-то внутри. Тоже запеклись прозрачными кристаллами. Шум в голове нарастал, багровым туманом застилая глаза.

— Виллоу нас предупреждала, — торжествовала другая Кас. — А ты ей не верила. Ах, это для Седрика!.. Помнишь?

— Не тронь Седрика, — приглушенно зарычала Кассия. — Виноваты они!

— Виноваты мы, потому что не послушали Виллоу, — настаивала та.

В груди поднималось негодование. Единственное желание билось жилкой на виске — отомстить. Жестоко и немедленно.

— Знаешь, — мурлыкнула другая Кас, — плевать, кто больше виноват. Мы или они. С нами ничего хуже не будет. А вот с ними…

Дверь слетела с петель, отброшенная чудовищной силой. Тощая фигура Кассии на пороге внушала ужас без всякой призрачной старухи за спиной. Тонкие руки и ноги, обмотанные тряпичными полосками, смертельная бледность, копна густых, сухих, как палки, волос выглядит колючим кустом, изысканное платье, шитое золотом, и… счастливая улыбка.

Охрана не успела ни вскрикнуть, ни пошевелиться. Два взмаха короткого клинка, и уже их кровь заливала пол и разводами ложилась на стены, жидкая и горячая. Тяжелый мокрый подол сковывал движения, но Кас никуда не торопилась. Она медленно брела от комнаты к комнате по выкупленному Жеро зданию. Откормленные красномордые людишки визжали свиньями.

— Им было все равно, что мы делаем над собой, пусть попробуют на своей шкуре, — приговаривал внутренний голос. — Пусть отведают нашей боли.

Последний пункт назначения — кабинет господина Жеро. Узорчатая дверь. Остолбеневшая стража посыпалась скошенной травой. Кассия робко постучала.

— Можно вас потревожить? — спросила она. — Это не отнимет много времени, обещаю.

Но ответа не последовало. Кас толкнула двери. В шикарно обставленной комнате у своего рабочего стола лежал сам хозяин. В руке он крепко сжимал кошель самоцветов. Жеро не дышал. Перекошенное лицо выглядело жутким и забавным одновременно. Наивные глаза, приоткрытый рот, высоко поднятые брови. В сердце непрошеной гостьей закралась жалость.

— Мертвее мертвого, — вздохнула Кассия.

— Умер от страха. Как глупо. — Виллоу проплыла к распахнутому окну, из которого до земли тянулась веревочная лестница. — Тебе полегчало?

— Нет, — подумав немного, призналась Кас.

— Вот и мне нет. — Старуха грустно оглянулась. — И как ты себе нравишься?

— Нам не помешает новое платье, — решительно объявила та.

Виллоу не ответила, она так и осталась стоять у распахнутого окна, когда Кассия в ужасе опрометью бросилась прочь.

Укутанной в легкий плащ с глубоким капюшоном никто на улице не узнал Фальвикскую Деву. Она прошла через весь город, ведя под уздцы смирного белого жеребца. За воротами Кас вскочила в седло, не оглядываясь пустила жеребца с места в галоп и растаяла в сумерках.

Это была самая длинная в ее жизни ночь. И, пожалуй, самая темная. На рассвете Кассия подъехала к неприметной переправе. Седой усатый паромщик только и успел, что подхватить девушку, рухнувшую с лошади ему прямо в руки.

— Кто ж тебя так? — спросил паромщик, увидев покрытые грубой коркой раны на ладонях, когда Кас сняла бинты.

— Злые люди, — разрыдалась та.

Мужчина проводил бедняжку в свою хижину. Простое человеческое участие нельзя ни купить, ни выменять. От скромной, но горячей пищи ли, от спокойной обстановки ли, но рассудок понемногу прояснился. Вереница страшных картин в багровых тонах отступала на задний план.

Кассия с радостью бы поверила, что все это не с ней, да только изуродованные руки не позволяли полностью отгородиться от недавнего прошлого. Усилием воли девушка загнала его в самый дальний уголок памяти.

— Можно ли воспользоваться вашими услугами? — поблагодарив хозяина, поинтересовалась она. — Мне очень нужно попасть на тот берег.

— Тут ничем не помогу, — грустно вздохнул паромщик. — Беда у нас на переправе.

— Видать, несладко ему, — поцокала языком Виллоу. — Штаны штопаные-перештопаны, домишко покосился, а человек хороший. Последнюю корку хлеба с тобой разделил.

— С чем беда? — спросила Кассия.

— С ермолками. — Он с испугом оглянулся на мутное окошко, за которым медленно несла свои воды река — Парочка этих тварей давно заплыла сюда из Торгового моря. Раз в год мы платили дань, чтобы те людей под воду не таскали. А тут война. Платить нечем. Но работать-то надо. Пытались с ними сладить — не вышло. Утопила русалка парнишку моего. Был сын — и нет сына.

Мужчина прикрыл глаза дрожащей рукой и отвернулся.

— Вот теперь всех отваживаю от реки, кому шкура дорога, — помолчав, добавил паромщик.

Призрачная ведьма неслышно шагала по комнате. Она гладила ладонями грубые стены и мурлыкала странную песню, какой Кас не слышала никогда.

Мелодия струилась, словно река в одиноких берегах.

— Мерлушки, — протянула Виллоу. — Дети Солониэль. Мать подарила им сказочные глубины, чтобы жизнь наполнила Невендаар до краев. Лишь наказала не подниматься на поверхность. Но когда дети слушали родителей?

В непроницаемой тишине Кассия ждала ответа на свой немой вопрос.

— Да, милая, мы справимся с ними. Ты и я, — улыбнулась старуха. — Проучим одних, другие не посмеют сунуться. А посмеют, так мы вернемся.

— Отвези меня на середину реки, — попросила девушка. — Не позволю чудищам убивать людей.

— Ты в своем ли уме? — оторопел паромщик. — Говорю же, не сладили мы с ними. Я и три крепких парня при оружии. Куда тебе?

— Ты вези, там посмотрим. — Кассия поднялась из-за стола. — Моя шкура гроша не стоит. Вон как изрезана. А тебе уже терять нечего.

— Твоя правда. — Он поднялся следом.

Они вышли к переправе, где через реку был, перекинут крепкий канат. Кассия завела упиравшегося жеребца на паром, привязала к перилам. Паромщик уперся ногами в деревянный настил, взялся за канат, напрягся, потянул на себя — и привел паром в движение. Они медленно поплыли к противоположному берегу. Весело искрилась вода, паром покачивался на волне. Привязанный к ограждению конь нервно прядал ушами и перебирал копытами.

— Не зевай, — посоветовала Виллоу. — Они хитрые, Глазом моргнуть не успеешь, как на дне окажешься, если не поспешишь.

Конь встал на дыбы. Плот качнулся. В то же мгновение над поверхностью мелькнула горбатая спина громадной рыбины. Кассия завертелась волчком. Тихий всплеск, и на паром грудью плюхнулось нескладное существо: бледная сине-зеленая кожа, чешуйчатый хвост, лицо прекрасной женщины с холодным взглядом рыбьих глаз.

— Вот она, тварь! — Хозяин переправы подхватил заготовленное весло и… обмер.

Русалка подняла взор. Чарующая песня лилась из ее груди, такая же манящая, как речная глубина. Чудище открывало рот, полный редких мелких зубов, острых, как бритва. Русалка приподнялась на руках и выпрямилась, продолжая выводить дивные рулады.

— Очнись! — приказала Виллоу. — Не слушай ее. Взгляни на эту пасть: она жаждет вашей плоти. И не она одна.

Из воды вырвалось второе существо. Облепленный ракушками, словно облаченный в доспехи, тритон шмякнулся рядом со своей спутницей. Он явно не посчитал Кас достойным противником — грозный трезубец мерфолка нацелился на неподвижно стоявшего паромщика. А тот ничего не понимал, только таращился на русалку, пуская слюни.

Прежде чем монстр нанес удар, Кассия направила против них с «подружкой» всю силу Виллоу. Леденящий могильный холод сковал мерфолков, как и многих до них. Русалочья песнь оборвалась.

Морские создания, забредшие далеко от родины, впечатляли своей неестественной красотой. Крепкие стройные тела, но безжизненные тусклые глаза, лишенные привычных и понятных эмоций.

— Не любуйся, а действуй, — посоветовала старуха. — Это не люди, опомниться могут.

Кас выхватила кинжал. Короткий взмах — и рыбья кровь хлынула из раны. Тритон издал протяжный вой, похожий на отвратительное бульканье. В нос ударил неприятный запах. Неожиданно русалка вскинула руки — мокрый вихрь едва не сбросил Кассию в воду, где с полу рыбой точно не справиться.

— Замри, гадкая бестия! — рыкнула Кас.

Виллоу попробовала снова проделать свой трюк, только русалка не отреагировала, она шлепнулась на живот и попыталась сползти в спасительную пучину.

— От нас не уйдешь!

Откуда взялась такая сила в истерзанном теле, бедняжка не желала знать. Кас подняла русалку за спутанные космы одной рукой, а другой распорола твари брюхо. Две зловонные рыбьи туши распластались на досках плота.

— Мы победили. Ты победила, — облегченно вздохнула старуха. — Даже мне не все удается, как задумано.

Пару минут спустя Кассия уже настойчиво хлестала седого мужчину по щекам. Другого способа привести в чувство девушка просто не знала. Наконец паромщик выпустил весло. Его руки снова тряслись, а глаза наполняли слезы.

— Чучела из них сделаю, — твердо сказал паромщик, поблагодарив Кас. — Чтобы другим неповадно было.

— Теперь твой сын отмщен, — отозвалась Виллоу так, словно тот мог слышать ее. — Жизнь за жизнь. Виновный должен нести наказание.

Когда паром причалил к берегу, мужчина отвязал коня, помог Кассии спуститься и попрощался.

Он уже успел отплыть на несколько футов, как вдруг спохватился.

— Кого мне благодарить за избавление?! — крикнул он издалека.

— Кассию, баронессу Фальвикскую!

Несчастный рот открыл от удивления. Потом бросил колесо и упал на колени. Но Кас только махнула рукой, вскочила в седло и скрылась за деревьями.

Теперь оставалось совсем недолго. Дорога огибала болото и ныряла в лес. Тот самый лес, по которому Кас успела сильно истосковаться. Природа успешно боролась с островками порчи, оставшимися на память о нашествии алкмаарцев. На черной земле пробивалась молодая трава, а вокруг гнилых пней выстреливали в небо свежие побеги.

Здесь девушка ощущала себя по-настоящему целой. Босое и чумазое прошлое встречалось с прошлым страшным и вытаптывало его пятками из настоящего. Кассия боялась того, что увидит, и жаждала встречи с разрушенным войной городом. Так же, как боялась объяснений с Седриком и верила, что тот развеет ее страхи.

Снова сумерки ползли от горизонта. Загадочные голоса ночных птиц ласкали слух. Стрекотали сверчки. На подступах начинались палаточные лагеря. Здесь люди жарили мясо на кострах и травили байки, а на натянутых веревках сохло стираное белье.

Но когда безмолвная всадница проезжала мимо, люди невольно умолкали. Испуганное пламя жалось к углям, а холодный ветер, словно на цыпочках, пробегал меж хлипких временных жилищ.

Даже в почти непроницаемой темноте кто-то стучал молотком, вколачивая длинные гвозди в прежнее забвение. «Не похоже, чтобы подлец Жеро посылал сюда все, за что я платила своей кровью», — поймала себя на мысли девушка.

Конь Кас шел медленно, точно позволяя подданным рассмотреть свою госпожу. Кассия надеялась, что это будет приятное ощущение, но заблуждалась. Сверлящие затылок взгляды вывели бы из равновесия кого угодно. Взгляды, сопровождаемые детским плачем и жалобным собачьим визгом, — тем более.

Город словно не узнавал Касс. Не приветствовал ее. Едкая досада травила душу. Во-первых, девушка мечтала найти нечто посерьезнее жалких палаток. Во-вторых, рассчитывала на некоторое подобие теплого приема.

— Стой, кто идет?! — гаркнул стражник на мосту перед зубастой решеткой.

— По-моему, это ничтожество не уважает нас, — шевельнулся внутренний голос.

— В сторону, — ледяным тоном приказала Кассия. — Дорогу Фальвикской Деве!

Глава десятая, в которой Кассия охотится на демона

Сама крепость Фальвик преобразилась. Кас не ожидала ее увидеть в образцовом порядке, но Седрик действительно постарался: новая гладкая брусчатка, надежные ворота, ни единой вьпцерблины в ступенях, ведущих на стену. Однако бреши в ней заделать пока не успели. У ворот внутреннего замка появились две искусно выполненные статуи мужчины и женщины. Они держались за руки, образуя арку. Но если барон и был похож, то Кассия не узнала себя в каменном изваянии.

Конюх, часто кланяясь, испуганно предложил «благородной госпоже» позволить проводить лошадь в стойло. Кас спешилась и передала поводья.

— Почему меня не пускают? — пробормотала она, оставшись в одиночестве.

— Может, потому, что им стыдно взглянуть нам в лицо? — предположил внутренний голос.

— Встряхнись, — скомандовала Виллоу. — Это твой дом. Ты вложила в него больше, чем кто-либо. Мужчинам для глупости причины не нужны. Сейчас ворота откроются.

И в самом деле. За стеной началась возня, раздался лязг. Кто-то бегал, раздавая команды, а между зубцами стены показались стрелки. Наконец решетка поднялась, а тяжелые створки ворот разошлись в стороны.

— Иди, милая, — толкала вперед старуха. — Не заставляй себя ждать. Эти люди боятся тебя. Покажи, что ты не опасна. Вероятно, они уже получили вести о происшествии в Аартене.

Кассия шагнула под свод арки и медленно, словно плыла во сне, двинулась вперед. На залитой ярким светом площадке, знакомой до дрожи, выстроились вооруженные люди, закованные в доспехи. Они держали щиты с гербом Империи, головой льва и двумя скрещенными мечами.

— Как-то не особенно дружелюбно встречают, — послышался гадкий внутренний голос. — И они не уважают нас.

Воины расступились. В пятно света плавно, словно кошка, вышел Сэр Седрик. Он возмужал и сделался еще прекраснее, чем прежде. Барон распахнул объятия.

— Моя нареченная, — произнес он, — какая неожиданность! Как же я рад встретить тебя целой и невредимой!

Кас смотрела прямо на Седрика. Язык не слушался, фразы рассыпались, а мысли путались. Счастье оттеснило все! Оно разлилось по жилам горячей волной и жаром выступило на лице.

— Кассия? — позвал барон. — Ты что, не узнаешь меня?

На мгновение черты его лица исказились. Появилось в них что-то трусливое, шакалье. Но только на мгновение.

— Простите, Сэр, — поклонилась Кас. — Дорога утомила, а радость от встречи все равно не высказать словами.

— Пропустите меня! Это моя девочка! — взревел Саймон где-то за спинами солдат.

Плотный ряд снова разомкнулся, как лопнул. Отец обогнул Седрика и вырвался в центр площадки. Саймон совсем не изменился. Только шрамов да морщин на широком лице стало куда как больше, чем до войны. Он взглянул на дочь и побледнел.

— Что?. Как?. Кто?. Кто сотворил это с тобой? — Таким растерянным Кассия не видела Саймона никогда.

— О небо Невендаара! — приблизившись, воскликнул Седрик. — В неверном свете я не разглядел… Мое несчастное дитя!

Он прижал Кас к груди. Сердце барона колотилось, будто у зайца, спасавшегося бегством.

— Мы накажем виновных, — шептал Седрик, осторожно целуя девушку в лоб.

— Кассия, скажи что-нибудь! — взмолился Саймон. — Кто тебя так обидел?

— Наверняка те же бандиты, что напали на бедного Жеро, — поспешил вставить барон. — Страшное преступление! Но возмездие их настигнет, найдет свою цель.

Пришел черед Кас путаться. Чем-чем, а целью возмездия она становиться не желала.

— Я спаслась чудом, — солгала девушка.

«Потом я расскажу ему все», — решила она. Кассия уже не надеялась на праздник в свою честь. Бедняжка жаждала поскорее остаться с Седриком наедине. Нет, не выяснять отношения — просто пожаловаться на бесчинства Жеро и его людей.

— Плохая идея, — возразила Виллоу. — Все рассказывать нельзя. Побудь немного безобидной и милой жертвой, какой ты и являешься.

В замке наскоро организовали ужин в большом зале, только есть Кас совершенно не хотела. Барон сидел далеко, на другом конце стола, зато Саймон не выпускал холодных, израненных ладоней дочери из рук.

Кассия совсем не удивилась, обнаружив среди гостей отца Теофила. Тот, как всегда, красиво и много говорил о благодати Всевышнего и о доблестно сражавшихся во имя процветания Империи воинах. Однако девушка не могла не заметить четки из очень знакомых алых камней, что священник перебирал толстыми пальцами.

После трапезы Седрик сразу же поднялся к себе, сославшись на плохое самочувствие. Кассию же слуги проводили в новые покои. Ее старая комната принадлежала теперь советнику и другу барона. Оттого девушку и поселили в башне, которую прежде занимал покойный мастер Зорам.

— Далековато, зато шум строительства не побеспокоит тебя, — пояснил Саймон. — Сэр Седрик позаботился обо всем. Завтра тебе подыщут приличную служанку.

— Не нужно, — покачала головой Кас. — Я не неженка. Служанка — это жалованье. А жалованье — это лишние траты. Они ни к чему, пока казна Фальвика пуста.

— Казна? — изумился тот. — Не помню, чтобы барон жаловался на нехватку золота.

— Конечно, не жаловался, — вздохнула Кассия. — Благородные люди не любят говорить о финансовых затруднениях.

Саймон нерешительно мялся на пороге. В богатых одеждах отец смотрелся неестественно. Как наряженный в платье медведь бродячего циркача.

— Зайди, — предложила Кас.

— А здесь… вполне уютно. — Саймон обвел захламленную комнату взглядом.

— Он говорит не о том, о чем хочет, — предупредила призрачная старуха, тоже осматривавшая новое жилище.

— Спроси меня, о чем хочешь. — Кассия приблизилась к большому пыльному окну.

Саймон вытер лоб рукавом, пододвинул к себе стул и сел. Кас подозревала, что отца мучает совесть, жалящая сотней диких пчел. Ведь он не поинтересовался судьбой дочери. Не поехал разыскивать ее по возвращении.

— Это из-за проклятия, да? — спросил он с опаской. — Из-за проклятия с тобой поступили так?

— Ты про раны? — с напускной беззаботностью уточнила та.

— Про них, — кивнул Саймон.

— Мое проклятие, как ты его называешь, — спасение Фальвика, — гордо объявила Кассия. — На деньги, что Жеро выручал от продажи самоцветов, покупалось будущее здешних мест. Если бы подлец не крал у Фальвика, город бы уже кипел жизнью.

— Постой, — перебил он. — Это не жестокие бандиты, а… Жеро?

— Не совсем.

Правда рвалась наружу, и она рассказала отцу о своих приключениях. Кассия гордилась своим жертвенным подвигом, своим вкладом в победу и возрождение Фальвика. Только Саймон отчего-то не проникся ее настроением. Отец мрачнел с каждой минутой и с каждым витком истории.

— Вот тебе и на, — крякнул Саймон. — Мне плел, что с тобой полный порядок, а Жеро просто нуждается в советах. Подумал я еще тогда: какие, в пень, советы? Что ты, малявочка, знаешь о фортификации? Как же я виноват!..

— Седрик не догадывался, — твердо отрезала Кас. — А я не плакалась.

— В любом случае, мне придется серьезно потолковать с ним, — подытожил отец.

Саймон хлопнул себя по коленям, сказал, что время позднее, и, попрощавшись с дочерью, покинул башню.

— Может, зря ты вот так все выложила? — нарушила молчание Виллоу. — Дорожишь, дескать, бароном, умереть ради него готова. Считаешь, отцу приятно слушать такое?

— И что, если правда такова? — развела руками Кассия. — Седрик любит меня, а я его. Ничего важнее нет.

Поговорить с бароном никак не удавалось. Седрик избегал невесты, пусть и не нарочно. Дела держали их вдали друг от друга. Барон постепенно наращивал влияние в окрестных землях, устраивал непродолжительные походы против окопавшихся в лесу разбойников. Попадал в стычки с эльфами-лазутчиками, пробиравшимися в Империю.

Пусть Седрика не было рядом, зато он продолжал писать Кас нежные письма, которые доставлял розовощекий мальчишка-оруженосец. Из них следовало, что и Саймон тоже не сумел добраться до барона.

В письмах Кассия не пыталась поднимать тревожащие ее темы. На бумаге сохранялся сказочный мир, где никаких кровавых самоцветов не было и в помине. Здесь она просто ждала возлюбленного у окна и вышивала.

Саймон почти не покидал дочь. С собачьей преданностью он охранял ее покой и караулил барона, успешно очищавшего окрестности от разбойников и чужаков.

— Что с твоей заимкой? — исключительно для поддержания беседы как-то спросила Кас.

— Нежить сровняла ее с землей, — усмехнулся Саймон. — Ничего, на будущий год все отстрою заново. Руки есть, голова тоже, значит, ничего не помешает.

— Жаль, мне там нравилось, — вздохнула Кассия.

— А мне тесновато, тем более что там где-нибудь и внуки появятся, — подмигнул отец.

Она ничего не ответила. Старый дом хранил память о матери. От нее остались только воспоминания, наполненные солнечным светом, смехом и запахом пирогов с ягодами.

— Моя мать была… ведьмой? — не успев прикусить язык, ляпнула Кас.

— Нет. — Саймон точно ощетинился. — И не была никогда. Она утонула. Кто надоумил?

— Встретила странствующего волшебника, — призналась девушка. — Он считал именно так.

— Аарон? — догадался отец. — Проходимец еще коптит небо?

— Да, он в добром здравии. Откуда у тебя такие странные друзья? — Вопрос, который девушка хотела задать давно.

— Воевали вместе, — пожал плечами Саймон. — Когда-то он не чудил. Но потом бросил службу и подался незнамо куда. Повздорил с кем-то из маститых магов и пропал.

— Такой мог, — согласилась Виллоу. — Аарону казалось, что волшебник не чистую энергию Всевышнего использует, а своей собственной мощью сокрушает врагов. Вот за ересь его и погнали отовсюду поганой метлой. Как только сцапают, тут же на костре сгорит, опомниться не успеет.

Отец охотно хвастал личным знакомством с бароном Эмри. Этот благородный муж так же восхищал Саймона, как род правителей Фальвика вместе взятых. «Простой и толковый, — повторял он, — такой бы точно Империю возвеличил в два счета».

О Седрике же отец теперь говорил мало и опасливо. Конечно, он беззаветно верил в то, что молодой барон никогда не причинил бы вреда своей нареченной. Только сердце изнутри червячком точили сомнения, которые Саймон прятал даже от себя самого.

От Тревора и Самуэля по-прежнему не приходило вестей. Одни болтали, что Трев окончательно утвердился в роли коменданта Таргрима, а Сэм при нем помощником. Другие — что Самуэль женился на эльфийке, а Тревор прогнал их с позором. Третьи клялись, что на эльфийке женился Трев, а Сэм ушел в столицу служить Серой Гильдии, как его отец. Но все сходились во мнении, что мальчишки живы.

Время текло плавно и спокойно. Оно лечило раны как внутри, так и снаружи. Кассия хорошела день ото дня. Старый священник справлялся о здоровье девушки и осматривал розовые рубцы на ее руках. Отец Теофил не забывал щедро хвалить Кас и благодарить — правда, за что именно, она не понимала.

Самой загадочной личностью в замке для Кассии был советник Седрика. Ни одна живая душа не могла сказать о нем хоть что-то вразумительное. Никто не знал, откуда тот взялся и почему занимает свое место. Тихий мужчина с блеклой внешностью, приторно пахнущий тяжелыми духами. Немногим старше самого барона. Не то чтобы скрытный, скорее просто скучный. Сколько Кассия ни спрашивала, даже имени никто не вспомнил. Все звали его «господин Советник».

— Странно, не находишь? — задумчиво произнесла Виллоу. — Словно нет его вовсе, а он еще как есть.

— К чему ты клонишь? — Кас выглянула на пустую лестницу.

— Пока ни к чему, только пахнет неприятностями, — призналась старуха. — Я пробовала проследить за мальчишкой.

— Успешно? — Она заперлась в комнате.

— В том-то и загвоздка, — развела руками ведьма. — Господин Советник не так прост. Кажется, он нарочно прятался от меня. А вот это действительно плохо. Мне нужно осмотреть, что тот прячет в шкафах и ящиках. Но раз я кое в чем Советника подозреваю, не хочу попасться за этим занятием.

— Значит, я его отвлеку, — улыбнулась Кассия.

— Нет, отвлечет его кто-нибудь другой, — покачала головой Виллоу. — Если прямо, то… боюсь, что никакой это не человек.

— И ктоже? — По спине побежали мурашки.

— Демон. — Ее передернуло. — Ощущения от него нехорошие.

— Можно подумать, Фальвик — столица Невендаара, — нахмурилась Кас. — Сначала нежить, теперь еще этого занесла нелегкая. Не вижу повода, чтобы настоящий демон интересовался замком и Седриком.

— А когда демоны нуждаются в поводе? — Усмехнулась Виллоу. — Победа над ними весьма условна. Бетрезен и раньше терпел поражения. У него полно времени и сил.

Неприятная новость озадачила Кассию. Демоны всегда вызывали у нее ужас, а теперь предстояло вывести одного на чистую воду. Девушка прекрасно понимала, что вывали она на кого-нибудь откровения призрачной ведьмы, скорее, ее саму сочтут одержимой. Следовало действовать крайне осторожно.

Перво-наперво Кас выяснила, чем же господ Советник занимается, пока барона нет в городе. Бесцветный тип большую часть времени проводил за закрытой дверью в своем кабинете. Он чем-то шелестел, приглушенно скрипел пером или просто сидел не шевелясь. Других интересов у Советника Кассия не нашла. Он не ходил проветриться, зато исправно посещал церковь.

Кас честно пыталась «нечаянно» столкнуться с подозрительным типом в коридорах, чтобы завести обычную беседу ни о чем. Но проще шапкой изловить мышь в амбаре, чем застать господина Советника врасплох. Он ловко ускользал как от девушки, так и от ее незримой спутницы.

— Осторожный и умный, — не сдержалась старуха. — Есть чему поучиться. Похоже, здесь наш нечестивый друг нашел неиссякаемый источник знаний. Он изучает ту тактику, которую Эмри применил против Легионов Проклятых. Читает приказы и донесения — их полно у Седрика осталось. А грустная история Фальвика позволяет сохранять свою тайну. Сейчас тут достаточно пришлых.

— Мне всегда казалось, что демоны — необузданные уродливые твари, — сообщила Кассия.

— Нам бы крупно повезло в таком случае, — вздохнула Виллоу. — Жесткая иерархия и подчинение сильному — вот что делает демонов серьезными противниками. Ну да, среди них сильным может стать каждый, и каждый готов бороться за свое место любыми способами. В их обществе полно разных условностей.

— Как же тогда отец Теофил? Разве он не чувствует присутствие демона среди нас? — Вопрос прозвучал наивно и глупо.

— Все, что он чувствует, это звон монет в чужих и своих карманах, — презрительно бросила старуха. — Теофил так рьяно следит за твоим здоровьем потому, что выжидает удобного момента. Как только он сочтет, что ты готова дать еще камней, предложение последует незамедлительно, не сомневайся. Более того, готова поспорить, именно твои самоцветы привели священника обратно в Фальвик.

Девушка промолчала. Она и хотела бы возразить, но не находила, с какой стороны подступиться. Кас и сама замечала неприятный блеск в масленых глазках священника.

Теперь все речи Теофила воспринимались в единственном ключе. Кассия ощущала себя жирной уткой, которую откармливают на убой. Письма Седрика почти не помогали. Снова барон не знал, что творится за его спиной. Снова был слишком занят. «Я спасу тебя и Фальвик», — шептала девушка, прижимая листки писем к губам. И сейчас она верила в свои силы.

Труднее всего оказалось избавиться от пристального внимания Саймона. Это было жестоко, но Кас напомнила отцу про Жеро и свои страдания. Разговор растянулся на несколько часов, однако результат не заставил себя ждать. Саймон, подкрепленный решимостью, отправился искать встречи с Сэром Седриком, чтобы раз и навсегда развеять собственные сомнения.

Так Кассия убивала двух зайцев одним выстрелом. Девушка гордилась собой. Заодно и Виллоу поощряла в той смекалку истинной баронессы. «Подчинять гораздо приятнее, чем подчиняться», — улыбалась ведьма.

Голос в голове Кассии молчал. Она начала думать, что навсегда избавилась от своей темной стороны, на которую с легкостью свалила вину за все совершенное в гневе.

Опытным путем Кассия выяснила, что пробраться в кабинет Советника можно лишь в то время, что мужчина проводит в церкви. Только туда он ходил регулярно и подолгу не возвращался.

— Тебе понадобится несокрушимый предлог, чтобы не появляться на проповеди, — предупредила Виллоу.

— Тут не беспокойся, — заверила девушка. — Отец Теофил лично позволит мне не приходить. Даже упрашивать станет.

Незамысловатый план давно вертелся в голове. «Раз священник так любит камни, я дам их ему», — рассудила Кас. Чего проще? Его-то без свидетелей изловить не проблема. Но когда она отправилась обсудить с отцом Теофилом эту возможность, возникла непредвиденная трудность.

Двое разодетых в пух и прах мужчин никак не оставляли того в покое. Выглядели незнакомцы внушительно и мрачно: помпезное черное облачение, бесстрастные лица, тяжелые булавы и ледяные глаза. Священник явно пытался отделаться от них. Отец Теофил даже пятился, чтобы бочком юркнуть в дверь, но суровая парочка не отставала.

Кассия предусмотрительно спряталась за угол и притаилась. Со своей позиции она не слышала ни единого слова, зато Виллоу сообразила сразу.

— Инквизиция, — процедила она. — Причем не какие-нибудь безвестные охотники на ведьм. Тут все опаснее. Угадай, по чью душу, они явились в Фальвик? Они за тобой. И им все наши уловки неинтересны. Их чугунные головы слишком глухи и непроходимы, чтобы бояться меня. Против инквизиторов наш трюк не сработает.

— Что делать? — Сердце Кас подпрыгнуло и застряло в горле. — Бежать?

— Пока ничего. — Ведьма пристально наблюдала, как две фигуры степенно удалялись. — Поговори со священником, как планировала. А лучше послушай, что он скажет.

Кассия старалась вести себя естественно. Она проплыла вдоль стены и застала отца Теофила в полной растерянности. Тот стоял, бормоча себе что-то под нос. Девушка поздоровалась, и бедняга вздрогнул, как от удара.

— Ах, Кассия, дитя мое! — со слезами в голосе произнес священник. — Идем скорее!

— Куда? Что произошло? — Но отец Теофил вместо ответа взял ее за руки и увлек за собой в крошечную комнатку.

— Случилось страшное! — объявил он. — Кто-то написал грязный донос, будто ты одержима демоном. Они собрали коллекцию абсурдных слухов, которые зовут доказательствами, и расспрашивали меня.

— Звучит ужасно. — На самом деле Кас больше занимала личность доносчика.

— Ужаснее, что какие-то люди в Таргриме утвердили инквизиторов во мнении. — Отец Теофил достал платок и промокнул лоб. — Обвинение строится на одном случае, мол, какая-то девица, приставленная служанкой, не поддалась совращению в ведьмовство, за что ты… забила ее до смерти.

— Самообладание и честность в известных пределах, — шепнула Виллоу.

— Увы, я действительно наказала служанку плетьми, после чего та, к моему глубочайшему сожалению, скончалась, — потупившись, призналась Кас. — Только девушка была обыкновенной воровкой. Я застала мерзавку копающейся в моих вещах. Теперь ее родня клевещет из мести.

— Похоже на правду, — облегченно вздохнул священник.

Кассия внутренне негодовала «Вот уж кому точно нечем заняться, — бушевал гнев в ее груди. — По Империи пешком ходят отвратительные демоны, не опасаясь за свою шкуру, а инквизиция цепляется к честным людям».

— Как их можно переубедить? — прямо спросила девушка.

— Ничего! Еще Сэр Седрик выскажет свое мнение. — Отец Теофил потряс кулаком в воздухе.

— А инквизиторы послушают его? — засомневалась Кас.

— Сэра Тревора Вайнвуда не послушали, но с другой стороны, он не барон, — пожал плечами тот. — Я взял на себя смелость назвать тебя «мученицей за Империю», дитя. Пусть подумают хорошенько, прежде чем поднимать на тебя руку. Ради всеобщего блага тобой пролито ничуть не меньше крови, чем солдатами. И сколько еще будет пролито! Поговаривают, на севере в горах появились новые разломы, откуда ползет скверна.

— Ну, что замерла? — толкнула старуха. — Обещай и побольше.

— Вся моя кровь принадлежит Невендаару и Святой Церкви! — Кассия припала на колени.

— Встань, благородное сердцем дитя. — Счастливый отец Теофил крепко обнял девушку, но быстро опомнился. — Если бы ты могла дать мне… пригоршню самоцветов, чтобы убедить тех упрямцев…

— Взятка, — ухмыльнулась Виллоу.

— Сию же минуту исполню, — заверила девушка.

Собственно, это и было основной составляющей ее плана.

— Но как, же твое здоровье? — искренне заволновался священник.

— Я почти оправилась, — с притворной болезненностью произнесла Кас. — Но не беспокойтесь обо мне. Империя важнее. Только жаль будет, если я слягу и не смогу прийти на службу, особенно в сложившихся обстоятельствах.

— Ничего, дитя, это мы как-нибудь преодолеем, — пообещал тот. — Передай камни и отдыхай.

— Уповаю на ваше искусство убеждения. — Кассия приложилась губами к запястью отца Теофила.

Ноги бедняжки, конечно, слегка подкашивались от страха. Шутка ли! Инквизиция, которая ничего не боится и никого не прощает, взяла след. В чем в чем, а в связи с демонами Кас себя обвинить не могла.

— Урок тебе, — менторским тоном вставила Виллоу. — Незаменимым прощают если не все, то почти все. А еще я бы на твоем месте начала прислушиваться, о чем болтают у тебя за спиной.

Отправив человека к отцу Теофилу с посылкой, Кассия переоделась служанкой и приготовилась воплотить вторую часть плана в жизнь. Девушка справедливо опасалась, что демон побоится идти на службу, ведь инквизиторы где-то поблизости. Однако тот вовсе не собирался разрушать привычный порядок вещей из-за двух напыщенных типов с булавами.

Кас знала в замке каждый поворот, каждую скрипучую ступеньку и каждую трещинку. Прекрасно ориентировалась как при свете, так и в темноте. Что там! Она хоть с закрытыми глазами сумела бы добраться до своих старых покоев.

Даже если господин Советник обычный зануда, Кассия ненавидела его. Из-за нечестивца ей приходилось жить далеко от самого интересного и считать ступеньки винтовой лестницы, чтобы не зачахнуть от скуки, пока доберешься до новых апартаментов.

Без Виллоу девушка не чувствовала себя так уверенно, как с ней. Но кому-то надлежало не спускать глаз с господина Советника, чтобы тот не устроил неожиданный сюрприз. Кас двигалась тихо и быстро. Конечно, отец Теофил склонен к долгим речам, но сейчас он едва ли в том расположении духа.

Вместе с платьем Кассия позаимствовала у прислуги и запасной ключ, так что избавиться от замка не составило труда. Обстановка в комнате изменилась: теперь здесь стоял огромный письменный стол и несколько шкафов, зато отсутствовала кровать. А еще пахло так, словно под полом сдохла мышь или крыса… очень жирная крыса. «Мерзкий демон не спит», — отметила девушка.

Ящики стола оказались наглухо заперты, как и шкафы. Зато на самом столе нашлась записная книжка, и Кас немедленно сунула в нее нос. Каково же было удивление, когда из пухлого томика выпали странички со знакомыми словами любви и просьбами не останавливать поток самоцветов. Пометки и каракули свидетельствовали о том, что Кассия держала в руках черновики поддельных писем.

Сердце радостно заплясало в груди. Больше не оставалось никаких сомнений: Седрик ни при чем! Это гадкий тип подкармливал алчность Жеро, чтобы тот изводил бедняжку. Но Кас по-прежнему не нашла ничего действительно доказывающего извращенную природу Советника. Она перерыла все, куда сумела влезть. Проверила залежи пыли на шкафах и под ними, даже осмотрела содержимое ведерка для бумаг. Без толку!

Кассия попробовала вскрыть замок кинжалом, но только поцарапала скважину. Поняв, что со столом ничего путного не получится, девушка переключила внимание на шкафы. Она крутилась рядом и так, и этак. Обнюхивала и ощупывала их: вдруг да найдется какая-нибудь хитрость?

Тут-то и нагрянуло вдохновение. Кас попыталась сдвинуть один из шкафов. Задняя стенка казалась тоньше остальных и крепилась крошечными хлипкими гвоздиками. Использовав спинку стула как рычаг, девушка победила громоздкую конструкцию. Скрипя ножками по полу, шкаф сдвинулся с места. Когда расстояние стало достаточным, чтобы просунуть не только руку, но и голову, Кассия загнала лезвие кинжала до конца между боковой и задней стенками.

Из образовавшейся щели ударил отвратительный запах мертвечины. Такой густой и тяжелый, что девушка едва не лишилась чувств. Зачем она продолжила свои изыскания, Кас не могла сказать наверняка. Наверное, чтобы воочию убедиться в страшной правде о господине Советнике, кем бы он ни был.

Завязав рот и нос передником, Кассия выломала хлипкую деревяшку и взвизгнула. В шкафу не оказалось ничего, что в них положено хранить. Там на мясницких крюках висело голое тело! Убитый определенно являлся тем самым человеком, чье обличье принял лживый демон.

Бедняга едва доставал носками до дна шкафа. Распоротый живот покойника был наскоро зашит грубыми стежками. Грустное и отвратительное зрелище впечаталось в память, как и тошнотворный запах гниющей плоти.

«Немедленно рассказать кому-нибудь! — колотилось в висках. — Позвать на помощь!» Кас развернулась.

— Он нас перехитрил! — выпалила Виллоу, влетев прямо сквозь стену. — Беги!

Подобного ужаса Кассия не испытывала. Она метнулась к выходу, но ее там уже ждали.

— Куда? — Господин Советник схватил девушку за плечи и швырнул обратно в комнату. — Любопытство убило кошку.

— А того парня в шкафу кто убил?!

Кас верила в свое преимущество. Во-первых, у нее имелся кинжал, а демон выглядел безоружным. Во-вторых, теперь девушка не одна. А вдвоем с призрачной ведьмой их не одолеть какому-то отродью.

— Талантливое перевоплощение. — Захлопнув дверь, поддельный Советник хищно улыбнулся. — Снимаю шляпу. Мне будет безмерно приятно… стать тобой. И «кровавая баронесса» вырежет ночью всех в замке и покончит с собой. Почему? Потому что Седрик не собирается жениться на тебе. По-правде, он тебя боится до смерти. Готов подставляться под стрелы, лишь бы подальше от тебя и…

— Молчать, тварь! — рыкнула Кассия, а Виллоу ринулась к демону.

— …и твоей дохлой подружки. — Он прихлопнул старуху так, что та провалилась сквозь пол. — О ней ты тоже не все знаешь.

— Мы сами уничтожим тебя. — Кас взмахнула клинком. — Подходи!

— Как угодно. — Демон поклонился.

Его тело стремительно менялось. Появились нечеловечески длинные руки с широкими ладонями, скрюченные когтистые пальцы, сине-серая кожа, редкие пучки волос на круглой лысой голове. Посреди лба открылся лишний глаз, исполненный неутолимой жажды власти.

— Как же ты отвратителен, — плюнула Кассия. — На твоем месте кто угодно захотел бы украсть чужую личину.

— Спасибо за понимание. — Тварь оттолкнулась от пола сильными ногами и прыгнула вперед, но девушка увернулась.

Кас снова выставила кинжал.

— Не старайся, — отмахнулся демон. — Тебе не уйти живой. Мой повелитель Бетрезен самый могущественный из всех. Ему нет равных. Поэтому вы склонитесь или падете и обратитесь в пепел. Мы пройдем по вашей земле, как пожар. Сила Бетрезена питает меня, а его воля ведет. Я не боюсь Безмясой.

— Что ты такое? — отвлекая внимание твари, спросила Кассия.

Призрак Виллоу медленно набирал очертания в воздухе у демона за спиной. Волосы и одежды ее развевались, как от ветра, а взгляд не сулил ничего хорошего. Старуха обхватила демона руками, лишив его возможности сопротивляться.

— Это доппельгангер, — ответила Виллоу на вопрос Кас. — Бей!

Кассия, словно в трансе, принялась наносить удар за ударом. Демон вырывался и брыкался, пока не затих. Из множества ран на его груди лилась густая черная кровь.

— Долгие речи вместо решительных действий — удел слабаков и недоумков, — бросив тварь к ногам Кассии, сказала ведьма. — Идем. Здесь нам нечего делать.

— Но… это, же мы победили демона, — расстроилась та.

— И что? Тебе нужна дешевая слава? Пока ты для всех безобидна, ты в безопасности, — повторила Виллоу.

Убедившись, что не оставила следов, девушка нехотя поплелась вслед за призраком, чтобы и дальше прикидываться больной, запершись в своей комнате, ожидая, пока кто-нибудь обнаружит результат ее трудов.

Слова лживого демона никак не тронули Кассию. А вот брызги его мерзкой крови и пятна гнили от спрятанного в шкафу трупа ничем не выводились с ее платья. Пришлось развести в камине огонь и сжечь единственное, что связывало ее со смертью доппельгангера.

Напряженно вслушиваясь в тишину за дверью, Кассия репетировала перед зеркалом, с каким лицом примет «новость» о кончине Советника и его истинной сущности. Глупый театр доставлял массу удовольствия. Девушка нарочно навела золой вокруг глаз тени, чтобы казалось, будто она и правда больна.

Время шло, но никто не поднимался по лестнице в башню, никто не бегал с криками ужаса. Замок: точно впал в спячку.

— Почему? — разозлилась Кассия.

— Есть два варианта, которые одинаково имеют право на существование. — Призрачная старуха взглянула в окно. — Они могли просто забыть про тебя. Неприятно, но возможно. А второй вариант еще смешнее. Инквизиция не желает показывать всему миру, как просчиталась. Труп демона тихо зароют где-нибудь вместе с его жертвой и забудут навсегда.

— Это нечестно! — По щекам скользнули слезы.

— Каждый по-своему понимает, что есть «честно», — возразила Виллоу. — Для инквизиторов одинаково «честно» сжечь меня и пальцем не тронуть тебя. Чудные они. Знала бы, что камушки так приглянутся, была бы жива.

— Лучше умереть, чем… так. — Кас уставилась на свежий порез.

— Не знаю, не пробовала, — как-то слишком резко ответила старуха.

— Всякая собака стремится урвать от меня кусок пожирней. — Девушка не заметила реплики собеседницы. — Если бы у каждого был нож и возможность хотя бы уколоть меня, я не прожила бы и часа! Люди те же демоны, только не такие уродливые. Простые ли, служители Церкви, солдаты… даже друзья. Все!

«Все, все, все!» — отчаянно мотая головой, выла Кассия в пустой комнате. Здесь ее никто не слышал и никто не слушал. Четыре стены, окно и неподъемное одиночество. Безбрежное море, не вычерпать ничем. И где-то спасительным маяком — Седрик. Тот, кому на самом деле ничего не нужно. Ничего, кроме любви.

— Нет! — Лицо Кас вдруг просияло. — Есть еще один. Он… хотел моих камней, но когда увидел их, отказался брать. Нищий. У него еще ребенок болел!

— Жаль его, — отозвалась Виллоу.

— Отчего же? Мы тогда дали ему самоцветов, — возразила девушка, утирая слезы.

— И в лесу его поймали бандиты, — продолжила старуха. — Отняли камни и запытали до смерти, чтобы бедняга рассказал им, где ты прячешься. А он не стал. Так и висит где-нибудь на дереве, воронье пугает. И не спас никого, разве только тебя.

Кассия зажала рот ладошками и разрыдалась. Теперь мир виделся ей только красно-черным. Картиной, написанной кровью и углем Кас больше не верила в счастливое будущее для всех, хоть и продолжала надеяться на свою толику заслуженного, выстраданного счастья.

Покинутая всеми, она провалялась до вечера в постели, уткнувшись в мокрую от слез подушку. Все это время Виллоу тихонько сидела рядом, заполняя собой гулкую пустоту одиночества. Кассия оплакивала незнакомца так, словно знала его всю жизнь. Несуразный мужичонка с кошачьим черепом на палке стоял у Кас перед глазами.

У несправедливости стальная хватка, держит, не отпуская. Бедняга единственный из всех заслуживал благополучия. Кассия надеялась, что именно тех самых бандитов Седрик сейчас рубит мечом.

— А тебе опять хочется возмездия? — Старуха ласково погладила Кас по спине.

— Просто справедливости, — ответила девушка.

— Она непременно настанет, — пообещала та. — Всему свое время.

Кассия села на кровати, подобрав ноги.

— Это ты прокляла меня? — Вопрос вырвался сам собой.

— Нет, — покачала головой ведьма. — Виллоу тоже была случайной жертвой.

— Но жертвой чего? — Кас снова взглянула на порез.

— Жестокого и темного мира мужчин, — как-то слишком расплывчато отозвалась та.

— А как же кольцо? — Кассия посмотрела на палец с безделушкой.

Старуха загадочно улыбнулась. В бархатном сумраке ее мерцающие черты казались мягкими, на морщинистом лице появилось мечтательное выражение.

— Колечко хотела ты.

Кассия промолчала: с нерушимой истиной трудно спорить.

— Многие смотрели на него, — продолжала старуха, — но, ни одно сердце не загорелось так, как твое. Ты сама пожелала обладать им. И тебе не отказали.

— Сама, — пробормотала девушка.

— Да, милая, ты сама и только ты, — еще раз подтвердила Виллоу. — Ты же можешь сиять его. Достаточно захотеть. Усилие воли, и кошмар закончится. Никаких кровавых самоцветов, никаких жадных охотников на них. Ничего. Ну?

Кассия крепко задумалась. Снова и снова вглядывалась она в алые глубины яркого волшебного камня, где на дне покоилось ее хрупкое бледное отражение. В первые секунды Кас одолевала решимость сорвать колечко и швырнуть в окно, но эта волна схлынула так, же внезапно, как накатила. Кассия представила, что жизнь вернется в прежнее русло. Обычная жизнь, обычное окружение. Возможно, вместе с проклятием пропадет и Виллоу. А безмозглым головорезам придется очень долго доказывать, что Фальвикской Девы больше нет, есть лишь Кассия Блэкбоу.

Она не заметила, что бережно гладит красный камень, словно баюкая.

— Вот видишь, — вздохнула старуха. — Мы все делаем осознанный выбор. Даже если альтернатива сомнительная. Если бы всегда удавалось сделать правильный выбор между «хорошо» и «плохо», — жизнь превратилась бы в сказку. Потому что тяжелее всего принять неправильное решение, свыкнуться с ним, а потом осознать, что кроме себя, винить некого.

Кас привела себя в порядок и как ни в чем не бывало спустилась к ужину. Конечно, никакого господина Советника за столом не наблюдалось, но все присутствующие делали вид, что это в порядке вещей. Место шпиона демонов занимал суровый мрачный инквизитор. Но после пары бокалов вина и он стал приятным собеседником.

— А где господин Советник? — чтобы не вызывать подозрений, поинтересовалась девушка.

— Его срочно вызвали в столицу, — глазом не моргнув, соврал инквизитор.

— Между нами, — шепнула Кассия, — я не стану скучать о нем.

И тут она не солгала. Девушка всерьез обдумывала перспективу вернуть себе свои прежние покои. После того, как из них выветрится жуткий запах, разумеется.

Глава одиннадцатая, в которой Фальвикская Дева устанавливает свои порядки

На следующий день господина Советника уже никто не вспоминал. Кассия не уставала удивляться лицемерию обитателей замка. Общее безразличие раздражало. За непроницаемыми улыбками прятались звериные клыки. Кас гадала, кто из них знает правду, а кто действительно верит в историю, выдуманную инквизиторами.

Так или иначе, девушка стала внимательнее относиться ко всему, о чем болтает Фальвик. Новостей здесь было не так много, оттого любая сплетня разлеталась по окрестностям почти мгновенно. Не обошла молва стороной и внезапный приезд представителей Церкви. По иронии судьбы, некоторые жители прежнего Фальвика осели в Таргриме и теперь желали вернуться. С собой они несли слухи и рассказы о кипевших там страстях и ужасных убийствах. Злым языкам противостояла горстка защитников, переживших осаду алкмаарцев внутри замка. Они не дали бы в обиду свою госпожу никому и никогда.

Милани не вернулась. Служанка навсегда затерялась где-то со своим избранником, и Кассия искренне желала им счастья. Иногда Кас размышляла, как сложилась бы ее судьба без той встречи с колдуном и кольца Виллоу. Уж конечно, в ней не нашлось бы места Седрику. Она наверняка вышла бы замуж за Сэма или Трева Скорее, за Сэма. Саймон любил его, как своего собственного сына. Нарожала бы уже ребятишек, растолстела. «Нежить все равно напала бы», — напоминал внутренний голос.

Кассия вертела варианты будущего так и сяк, но не получалось ничего хорошего. Кругом только разрушение и гибель.

Книги мастера Зорама уцелели, и Кас снова могла читать в свое удовольствие. Теперь она интересовалась демонами, решив, что врага нужно знать в лицо.

— Осторожнее, милая, — предупреждала Виллоу. — Взгляни на инквизиторов. Они были бы неплохими людьми, если бы не их увлеченность. Чтобы всерьез и каждодневно истреблять скверну, приходится чем-то жертвовать. И чаще жертвуют именно человечностью.

— Почему? — не отрывая взгляда от страницы, спросила Кассия.

— Потому что это проще всего, — призналась старуха. — Без нее во многом отпадает необходимость.

Сами же инквизиторы не тревожили девушку. Они не выпускали ее из виду, но и не приближались вплотную. Предпочитали наблюдать издали. Кас крупно повезло, что отец Теофил помимо жадности был наделен еще состраданием. Это удерживало его от просьб сотворить камни, пока Кассия не оправилась. А прикидываться больной она могла бесконечно.

Письма от Седрика приходили редко и сделались немногословными. Кассия подозревала, что Саймон нашел барона и мутит воду, но прямо спрашивать опасалась. Меньше всего она хотела напоминать возлюбленному о чем-то неприятном, особенно когда тому приходилось становиться завоевателем в своих собственных землях.

Многие считали, что все добро из Фальвика унесли с собой алкмаарцы. Однако большая часть знакомых вещей нашлась у бандитов. Седрик регулярно отсылал назад гербовые столовые приборы из серебра, подсвечники, целую мебель, гобелены и картины, даже книги. В последних не хватало многих страниц — Кас думать не хотелось, как головорезы их использовали.

До Фальвика дошли слухи, что через Таргрим браво промаршировала имперская армия. Воины шли на север, чтобы помочь гномам окончательно загнать демонов обратно в ад. Бесполезная затея, учитывая, что добраться до Бетрезена все равно не удастся, но если не пытаться, будет только хуже. Это как бороться с сорной травой. Рви не рви — она все равно пролезет. А бороться необходимо.

Город постепенно приобретал жилой вид. Только теперь у Фальвика появилась третья крепостная стена, опоясывавшая его целиком. Разрушения и пожары послужили отличным толчком к переустройству. Отныне Фальвик делился на сектора кварталов: торговый, ремесленный, квартал для богатых и для тех, кто попроще. Кое-где над черепичными крышами уже развевались веселые флаги. Окна башни Кас же выходили прямо туда, где планировалось разбить сад. Пока это был участок рыхлой темной земли с редкими кустиками и стволами молодых деревьев.

Найденная у мастера Зорама книга о ядах и отравителях сильно повлияла на впечатлительную девушку. Кассия изучила трактат от корки до корки, после чего начала всерьез опасаться за свою жизнь. Она никому не доверяла, кроме разве что себя и Виллоу. Еда, принесенная слугами, теперь вызывала у Кас стойкое отвращение. Бедняжка стремительно худела.

Кассия подозревала заговор во всем. Ей казалось, что горничные не зря порхают стайками. Дурехи наверняка считали госпожу равной себе, если не ниже. Просто дочерью лесника. А раз такой девчонке повезло, значит, у всякой получится. Кас кожей чувствовала завистливые взгляды хорошеньких розовощеких служанок. Глупышки мило хихикали и совершенствовались в кокетстве, но ровно до тех пор, пока Кассия не приказала обрить их наголо. Лишившись кос и кудряшек, служанки сильно потеряли в привлекательности. Зато «девушек из замка» узнавали издали.

Предлог, конечно, был подобран самый благовидный — борьба со зловредными насекомыми. Однако после процедур крысиные физиономии лысых служанок даже забавляли. Правда, через какое-то время они же подтолкнули Кас к новому витку подозрительности.

Теперь Кассии казалось, что каждая девица спит и видит, как бы столкнуть свою госпожу с лестницы или накормить помоями, чтобы та слегла. Лучшая защита — нападение. И Кас первой нанесла удар.

Тем, кто всего лишь потерял работу, повезло. Внутренний замок захлестнула волна несчастных случаев. Неуклюжие служанки падали, ломая руки, ноги… шеи. И почему-то особенно часто расшибались умудрившиеся сохранить очарование.

Виллоу осуждала жестокость, но и сама замечала косые взгляды черни в сторону Кассии. Она лучше остальных слышала и чувствовала чужие мотивы, не позволяя Кас расслабляться. «Взялась устанавливать порядок — доводи дело до конца», — повторяла старуха.

За малейшее проявление распущенности Кассия выгоняла с позором. Пока Седрик отсутствовал, жители замка в полной мере почувствовали ее железную хватку. Больше ничего не происходило без ее ведома. Кас фактически заменила господина демона на его ответственном посту. Жеро был скотом, но работа с ним позволила научиться считать деньги. Кассия сама контролировала строительство и следила за его ходом.

Глядя на несчастных жителей, девушка понимала, что повышением налогов казну не наполнить. С кого брать деньги, если город только поднимается с колен и каждый без того вкладывает все силы? Оставалось прибегнуть к одной только ей доступному способу. Снова боль и снова бинты.

Саймон вернулся в Фальвик мрачнее тучи. Разумеется, новые жертвы дочери его не обрадовали. Отец почти потребовал, чтобы Кас немедленно прекратила издеваться над собой и оставила управление тем, кто в этом смыслит, обладает нужным опытом, то есть мужчинам. Естественно, девушка отказалась наотрез.

— Уедем подальше отсюда, — просил Саймон. — Слишком многое изменилось. Я не узнаю ни прежних людей, ни прежних улиц. Присцилла перебралась в столицу, вышла замуж и неплохо там устроилась. Она зовет нас к себе, чтобы собрать семью.

— Нет, — мотнула головой Виллоу. — Она жаждет легкой жизни на кровавых самоцветах. Вспомни ее!

— Нет, моя семья здесь. — Даже без ремарки старухи ответ был очевиден. — Я стану баронессой. И если Присси так мечтает о семье, пусть возвращается.

Отец только грустно вздыхал. Либо он действительно хотел забыть о Фальвике, либо что-то недоговаривал. Что для бесхитростного и открытого Саймона само по себе странно. Получая отказ за отказом, он продолжал упираться. Саймон умолял, уговаривал, приказывал и требовал. Но сердце дочери оставалось глухо к его словам. Оно целиком принадлежало Седрику и городу.

Власть сделала Кассию другой. Выше, сильнее, лучше. Так, по крайней мере, ей казалось. Девушка величаво шагала по коридорам своего замка и заставляла если не уважать себя, то бояться.

Священники во главе с Теофилом всячески подкрепляли ее убежденность. В какой-то момент в Фальвике заложили храм, где повелением иерархов Кассия почиталась как мученица.

Жизнь текла плавно и складно, все бы ничего, если бы не постоянное нытье Саймона. У Кас никак не получалось втолковать ему, что не худо бы начинать гордиться дочерью. Только отец не гордился. Скорее, наоборот — сожалел.

— Зря я тогда обратился к этому Седрику, — как-то в сердцах бросил он. — Жили бы тихонечко на заимке. Я бы капканов кругом понаставил так, что мышь бы не прошмыгнула.

— Думала, ты добра мне желаешь, — вспылила в ответ Кассия. — А ты вон куда клонишь? Заимка и глушь. Чтобы я никто и звать никак?

— Зато тут ты многого добилась, — горько отозвался Саймон. — Учти, девочка, даже молочную корову режут в голодный год. Будь ты мученица, святая, да хоть богиня, результат один — раны не заживают. А с лица ты опять похожа на покойницу стала.

Отец с каждым днем все резче и резче отзывался о Седрике, тогда как молодой барон все выше поднимался в глазах людей. Слава о его подвигах гремела повсеместно. Усилиями Седрика его земли сделались едва ли не самыми безопасными во всей Империи!

— Неблагодарный, — злилась Кас на отца. — Ему поднесли счастье на блюде, а он нос воротит! И ладно бы просто ворчал, так еще и меня за мою жизнь осуждает, и Седрика.

— Разошлась, — фыркнула Виллоу. — Саймон твой отец. Он тебя родил и воспитал. Не соглашаться — одно, хаять — совсем другое. Не может же он на пустом месте так вдруг невзлюбить того, в ком души не чаял?

— Ты права, — вздохнула девушка. — Но мне-то что делать? Как исправлять?

— Время исправит, — улыбалась ведьма. — Море самые острые камни превращает в ровные голыши. После свадьбы все изменится. Отцы — они вообще редко дочерей без боя в чужие руки отдают. Потерпи.

И Кассия терпела, пропуская мимо ушей гневные тирады Саймона о бароне. Не только она пыталась урезонить отца. Представители Церкви всячески старались смягчить сердце Саймона. Теофил битый час рассказывал о конфликте отцов и детей, о неспособности закосневших родителей понять устремления юности. Священник начинал каждую речь словами: «Возрадуйтесь, братья и сестры! Настал новый день! С нами Всевышний, барон Седрик и Фальвикская Дева!»

Но и это не трогало Саймона. Он продолжал гнуть свое, а когда понял, что от его слов столько же толку, сколько от воя охрипшего пса на луну, собрал вещи и ушел в лес. Сбежал, как поступал, сколько Кассия себя помнила.

— Без него и его нравоучений стало гораздо спокойнее, — сказала она Виллоу. — Может, чистый воздух и тишина помогут Саймону одуматься?

Старуха не ответила. Она хранила молчание, позволяя Кас решать самой, в отличие от отца.

Новый набег зеленокожих к берегам Торгового моря вынудил молодого барона углубиться в соседние владения. Но и там его принимали как освободителя. Зеленокожие нутром чуяли слабость и вгрызались там, где тонко. Громадные тролли захватили крошечную деревушку. Они согнали людей в стойла, как скот, и готовились сожрать всех, если бы Седрик не подоспел вовремя. Победа далась нелегко: могучие твари яростно сопротивлялись. Но барон не привык отступать.

Часть троллей оказалась перебита, а часть скрылась в ночной темноте, поклявшись отомстить. Воспринявшие угрозу всерьез местные жители с факелами и вилами искали монстров по всей округе, но никого не нашли. Зато это немного отвлекло внимание черни от перемывания костей Фальвикской Девы и ее будущего супруга. Болтуны до того докатились, что начали выражать сомнения относительно свадьбы. Даты радостного события по-прежнему никто не назначал.

— Мужчинам не нравится, что ты захватила власть, пока Седрика нет, — сообщила однажды Виллоу. — Гарнизон готовит акцию неповиновения, если не восстание. Шепотом заговорщиков отзываются стены. Берегись.

— Что предложишь? — Кассия побледнела.

— Повесить смутьянов. — Старуха обвила Кас за плечи. — Ты не можешь позволить кому-то сомневаться в себе. Скоро ты станешь баронессой; выступая против тебя, они выступают и против Седрика тоже. А это уже измена.

— Согласна.

Стараясь опередить злоумышленников, Кассия поручила незримой спутнице проникнуть в их планы, чтобы назвать имена главарей. С помощью Виллоу девушка раздобыла неопровержимые доказательства.

— Как же так? Я столько делаю для них! — сокрушалась Кас.

— А помнят хорошо только бритые затылки служанок, — хихикнула старуха.

— Тогда петли точно не забудут.

Она решила до последнего никого не посвящать в свои намерения. Во-первых, зачем барону лишние переживания? Ему только измены не хватало. Во-вторых, девушка страстно жаждала доказать самонадеянным наглецам, что способна справиться с возложенным бременем. Способна править. Ведь даже в книгах ни одного властителя не миновала горькая чаша предательства.

Гнилая человеческая природа толкала слабых и бесчестных на бунт, чтобы сильные и справедливые сметали врагов твердой рукой в назидание прочим.

Негодяи боялись трусов в своих рядах, оттого и составили список всех, кто способен к измене, — на тот случай, что если замысел провалится, на эшафот поднимутся все. Именно эту бумагу Кас и взялась добыть.

Фокус с переодеванием в служанку едва ли сработает, когда непослушные локоны так и струятся по плечам. Потому Кассия просто приказала всем собраться на площади, не объясняя причин. А пока глупцы мялись под мелким дождиком, она забрала гадкий документ из указанного старухой места.

— Взгляни! — восклицала Кас над каждой строчкой. — Тут и рыцари, и простые солдаты! Бедняжка Рики. Его предали самые благородные. Они зовут меня ведьмой и предлагают свершить самосуд.

— Тогда чего ждать? — тряхнула головой Виллоу. — Прочти все перед строем, пусть знают. Пусть видят, что возмездие неизбежно.

Кассия гордо вышла к ропщущей толпе. Мужчины устали ждать, они основательно промокли и стремились вернуться к прежним занятиям. Виновные и невиновные единым хором приветствовали Фальвикскую Деву.

Но стоило ей набрать воздуху в грудь и начать речь, как тишину нарушил самый страшный звук — набат. У городской стены отчаянно надрывался колокол, вызывая смятение в душах горожан, отвыкших от этого звона. Очнулся и колокол у стены внутреннего замка, его голос звучал призывом о помощи.

Быстроногий мальчишка пичугой бился о решетку въездной башни и, срывая голос, вопил: «Зеленокожие! Зеленокожие идут!» Колокольный звон перекрывал его тонкий голосок, но испуганное лицо и разинутый рот говорили больше любых слов.

— К воротам! — приказал седой рыцарь Альберт, новый комендант замка.

— Нет, — мотнула головой Виллоу. — Ворота закроют, а вот брешь в стене — нет. Нечем.

— К недостроенному участку, — игнорируя мужчину, скомандовала Кассия.

Солдаты замерли в нерешительности. «Вот сейчас, — думала Кас. — Сейчас они покажут истинные лица». Но нет. Рыцарь изменил приказ, согласившись, что ополчение и стража не просто так едят свой хлеб.

Все тот же мальчишка слетал до сторожевой башенки и обратно, чтобы доложить обстановку. С его слов выходило, что со стороны болота к Фальвику крадутся несколько громадных троллей. Чудища шли нагло, не таясь. Еще стражники рассмотрели какую-то подозрительную возню у дороги. Только понять, в чем дело, не сумели. Все их внимание занимали здоровые твари.

У Кассии не было уверенности, что троллям хватит скудного умишка, чтобы не ломиться в запертые двери, а воспользоваться готовой дырой. От этого сейчас зависела состоятельность решения и исход боя. Успеть вовремя, добраться от выбранной позиции до ворот не получится. Твари же в городе — форменная катастрофа.

Лучники исправно осыпали стрелами троллей, пробиравшихся к бреши вдоль стены. Чудища видели лазейку, но не спешили воспользоваться ею. Гарнизонные вояки повалили строительные леса, чтобы соорудить подобие баррикады.

Когда ожидание сделалось тягостным, над кучей деревяшек взвились копья. «Гоблины!» — крикнул кто-то. Мерзкие маленькие создания с крошечными мутными глазками хлынули внутрь. Они визжали и тявкали, но среди их визга угадывались вполне понятные ругательства и проклятия.

— Смелостью гоблины не отличаются, — отметила старуха. — Кто-то их сюда послал. Тролли же не отличаются умом. Жди подвоха от орков. Седрик сильно им насолил. Зеленокожие хоть и не особенно организованные, зато крайне мстительные. Если тролли смогли незаметно пробраться к городу, у них есть план.

Вертлявые твари кидали легкие зазубренные копья, не давая людям подойти ближе к пролому. Первая кровь неизбежно накалила обстановку. Позабыв осторожность, солдаты погнали гоблинов обратно за пределы стен Фальвика. Мелкие монстры с криками бросились через баррикаду.

— Почему ты не помогаешь? — одними губами спросила Кас.

— Потому что ты не хочешь быть «ведьмой», — справедливо отозвалась Виллоу. — Кроме того, мужчины справляются.

Тут через завал из досок и бревен гигантской отвратительной лягушкой перемахнул горбатый тощий тролль. Его длинные ручищи с грязными желтыми когтями оставили полосы на камнях мостовой.

Зверюга выпрямилась. Тролль был в полтора раза выше человеческого роста и внушал ужас. Зловонное дыхание с хрипом вырывалось из груди чудовища.

— Беру свои слова назад, — мурлыкнула старуха, когда в проломе показались оставшиеся два тролля.

Один такой — угроза, а несколько — сокрушительная сила. Тролли рвались в бой. С высоты своего роста они пытались разглядеть и изловить людей, чтобы переломать им кости, однако солдаты не теряли присутствия духа. Защитники замка прекрасно понимали, что за их спинами мирные жители, которым надеяться больше не на кого.

Предатели и преданные Фальвику горожане сражались плечом к плечу и одинаково гибли. Кассия наблюдала за сражением, как за представлением, из первого ряда. Мечники сдерживали натиск, а лучники искали уязвимые места противника.

Любая другая девица давно бы упала в обморок, только не Кас. Ей до смерти хотелось присоединиться к веселью, но старуха сдерживала.

— Не сейчас, — шептала она. — Это вторая волна.

— А будет и третья? — не поверила Кассия.

— Еще как, — подтвердила Виллоу. — Тролли глупые. Их ненависть к Седрику использовали, чтобы ослабить оборону Фальвика.

Когда последний гадкий монстр неподвижно растянулся на камнях, солдаты возликовали. Они поздравляли выживших с победой и помогали раненым отойти под защиту домов. Седой комендант замка повернулся к своим людям.

— Рано радуетесь! — гаркнул он. — Пусть тролли повержены, а гоблины разбежались, на нас еще могут напасть. Госпожа Кассия, мы благодарны за вашу мудрость.

Мужчина преклонил перед ней колено. «Как омерзительно притворство, — подумала Кас. — Ваше имя в списке. Вы хотите сжечь меня на костре!» Она ни секунды не сомневалась, что рыцарь догадался, откуда ветер, и теперь честно пытается спасти свою шею от виселицы.

Комендант поднялся на ноги, собираясь вложить свою лепту в копилку общей лжи и еще больше усугубить свою вину, но тут в бреши стены показалось грубо тесанное, перекошенное лицо великана. Брызгая слюной, он одним ударом дубины разнес баррикаду в щепки. По иронии, отлетевший острый обломок угодил седому рыцарю в голову. Бедняга потерял равновесие, картинно вскинул руки, но удержался на ногах. Лучники дали залп, но стрелы, словно жалкие колючки, впивались в толстую шкуру гиганта, не причиняя ему вреда. Следующий удар дубины смахнул рыцаря Альберта, как ничтожную пылинку. Он прокатился по улице, оставляя за собой кровавый след.

Солдаты остолбенели от ужаса. Тролли и так изрядно их потрепали. Поэтому ни у кого не осталось сомнений, что отступление — лучший и единственно верный ход. Главный вопрос кто первым развернется спиной к врагу и даст деру.

Великан не нападал. Он щурился, разглядывая крошечных, тщедушных людишек, каждого из которых мог превратить одним ударом в красную кляксу.

«Вот оно», — подумала Кас, когда из-за этой громадины вынырнул косматый орк в гнутой золотой короне.

Мастер Аарон рассказывал о традициизеленокожих подчиняться тому, кто сумеет удержать власть. А как ее удержать среди безмозглых свирепых дикарей? Только стать самым свирепым из них.

— Глупая-глупая Седрика-человека, — ехидно пробасил орк. — Город бросать, армия уводить, кучка слабаков и девка нам оставлять. Пленных не хотеть. Всех убивать. Город занимать!

Он тряхнул увесистой булавой. Крайний лучник бросил оружие и с криками ринулся прочь под громовый хохот врагов.

— Вот теперь наша очередь, — сообщила Виллоу.

— Седрик не может быть предателем! — воскликнула Кассия.

Девушка подобрала лук и пустила стрелу прямо дезертиру меж лопаток. Орк крякнул и застыл вместе с великаном, почувствовав на себе ледяные объятия призрака.

— Не оплошай, милая, — попросила Виллоу. — Долго так не простоят.

— Фальвик не сдается! — Звонкий голос Кас подхватило эхо.

Промахнуться по такой восхитительной мишени может только слепец, однако не каждый выстрел способен сразить великана. Кассия прицелилась. Широкая, как мельничный жернов, морда с тонкой полоской лба над лохматыми бровями — достойная цель.

«Встретишь великана — меть ему прямо в глаз, не ошибешься», — вспомнилось из детства. На этой фразе Саймон обычно начинал ловить и щекотать дочурку, изображая грозного монстра. Что ж, настоящий великан едва ли соответствовал ее прежнему представлению о нем.

Кас натянула тетиву. Сейчас она жалела, что Самуэля нет рядом. Тот уложил бы великана со ста шагов и не заметил бы. Секунды таяли. Чем больше Кассия медлила, тем сильнее тряслись руки. Девушка опустила лук. Потом вдруг снова вскинула и выстрелила. Жужжащая стрела достигла цели, и напряжение схлынуло. Великан взвыл! Перед тем как: рухнуть, чудище развернулось и своей же дубиной вбило самодовольного орка в мостовую по колено.

Прятавшиеся гоблины, почуяв, что остались без вожака, кинулись наутек, прихватив с собой и тех, кто штурмовал ворота, не позволяя страже прийти на помощь гарнизону.

Солдаты пронесли Кассию через весь Фальвик на руках. Они точно обезумели, их захлестнула волна общего ликования. В воздух летели шляпы, а под ноги ложились цветы. Но Кас никому не верила, Сначала страх заставил сжаться их сердца, потом отпустил, что и вызвало бурю глупых эмоций. Немудрено, что в этот момент все вокруг думали, будто любят Кассию, даже если на самом деле мечтали о ее скорой и мучительной кончине.

Так или иначе у разрушенного участка стены выставили двойные посты, а остальной люд радовался и гулял до глубокой ночи, а кто и до рассвета. Сегодня и изменники, и честные горожане веселились от души. Они жгли костры, плясали, пели и пили, прославляя Фальвикскую Деву. Отсветы пламени играли на стеклах окон, в темном ночном небе весело перемигивались звезды.

А наутро всех предателей, переживших атаку зеленокожих, выволокли из постелей и повесили на фонарных столбах рыночной площади под монотонный крик глашатая, вещавший о раскрытом Кассией заговоре.

Она ждала понимания, но народ не оценил. Не прошло и часа, как кто-то снял тела. Стража же только разводила руками: мол, не видели, не знаем. Конечно, за неимением настоящих виновников «рассеянной» охране всыпали плетей. Однако и это не освежило их память.

Снова повозки со скарбом потянулись из Фальвика. Несогласные уходили прочь. Их не прельщало ни обеспеченное будущее, ни похорошевший город, ни слава воителя Седрика. Все перевешивало упорство Кас в наведении порядка. Остались либо те, кому некуда идти, либо те, кто мечтал заработать, и уж совсем немного тех, кто действительно любил новый Фальвик.

Город затих, превратился в болото с застоявшейся водой. Кое-где продолжали лениво стучать молотки, но ночных огней стало на порядок меньше. Требовалось срочно восстановить положение, пока барон не застал плачевную картину всеобщего запустения. Надеясь вернуть его любовь, Кассия подняла строителям жалованье втрое против прежнего.

Церковь охотно выкупала у Кас ее самоцветы и платила золотом. Девушка раздавала деньги всем нуждающимся, поощряла досрочное окончание работ и рождение детей. Служанкам снова было позволено отрастить кудряшки, а мастерицам-златошвеям был заказан бело-синий штандарт Седрика. Кассия помогала и крестьянам. Всякий желающий получал крошечный участок земли, пару свиней, несколько кур и подъемные.

Но Фальвик радовался этим нововведениям недоверчиво и с опаской. Безликие улицы сочиняли злые песенки про «госпожу-людоедку в старой башне» и не стеснялись распевать их на каждом углу. Барон перестал писать. Совсем. Перестал интересоваться своим городом и своей невестой. Кассия утешала себя тем, что Седрик просто очень занят. Или тем, что армия Эмри перехватила его и увела с собой в далекие заснеженные горы.

Жизнь в Фальвике и его окрестностях шла ни шатко ни валко. На пороге осени город отчаянно нуждался в празднике. Кас объявила о грандиозной ярмарке, разослав приглашения во все концы Империи. Каждый мог прийти: бродячие музыканты, циркачи и артисты, ремесленники и селяне, — ворота города были открыты для всех.

Кассия боялась, что никто не приедет в такую глушь. Но, к счастью, ошибалась. Первому письму с положительным ответом она радовалась, как птички радуются погожему летнему утру. У Кассии разыгралось воображение, она выдумывала все новые призы и конкурсы, ломала голову над ярким убранством и закупала еду и напитки, чтобы было чем бесплатно угощать гостей.

Основное строительство благополучно завершилось, брешь в стене заделали. Стены замка стали еще выше и крепче, медные купола церкви сверкали, как начищенные пуговицы, а красные черепичные крыши придавали городу нарядный, праздничный вид.

В приятных хлопотах быстро летело время, а свободного у Кассии не было вообще. Фальвик представлялся девушке одним большим домом, в котором она на правах хозяйки устраивает пир. Незанятые жилища превратились в гостиницы и постоялые дворы. Столяры срочно мастерили помосты и лотки, за которые в пунктах записи развернулась нешуточная борьба.

В столице был заказан и привезен волшебной красоты занавес для главной сцены ярмарки. Кассия верила, что Седрик услышит о празднике и если не вырвется домой, то хотя бы порадуется за родной город.

За несколько дней до назначенного срока в расцветший дивными красками город хлынули пестрые гости. Фальвик наполнился перезвоном струн нежных арф и лютен, тоненькими голосами задорных скрипочек и дудочек, живыми ритмами. Что ни дворик, что ни широкая улица — то представление.

Каждого артиста Кассия проверила на пристойность сама. Она посмотрела десятки пьес, коротеньких и не очень, оценила мастерство жонглеров и костюмы шутов.

На Виллоу же это мельтешение нагоняло скуку. Ведьма не покидала пределов башни, где чаще всего болталась под потолком или наблюдала у окна за общим безумием, захлестнувшим город по самые крыши.

Кас жадно поглощала, впитывала в себя веселье, от которого успела отвыкнуть. Со своей свитой она открывала и закрывала каждый день ярмарки, присуждала призы и пробовала лучшие кушанья Невендаара.

Отец Теофил тоже не отставал. Старый священник радовался как ребенок, глядя на довольных и счастливых людей. Даже на каменных физиономиях инквизиторов проскальзывали робкие улыбки.

Самые шустрые поросята, самые голосистые петухи, самые послушные псы, самые длинные косички, уличные скачки, поднятие тяжестей, поедание на скорость всевозможных вкусностей, бег в мешках, стрельба из лука и большое количество прочих забав — все это привлекало толпы зрителей. Представления шли одно за другим, актеры сменяли друг друга, не успевая выслушать и половины предназначенных им одобрительных возгласов толпы и аплодисментов.

Как только ярмарка началась, слух о ней разнесся по соседним владениям, добравшись и до столицы империи Фергала. И те, кто прежде отказывались ехать или воротили нос, сейчас спешили хоть краешком глаза увидеть это чудо.

В какой-то момент Кассии показалось, что Фальвик лопнет! Часть мероприятий и гостей пришлось переместить за внешнее кольцо городских стен. На лужайках разбили красно-синие шатры, в которых циркачи демонстрировали свое искусство. Фокусники и клоуны всех мастей, акробаты и мимы, силачи, трюкачи и дрессировщики опасных тварей, говорящие зверюшки, бородатые женщины и прочие уродцы! Что за бурный водоворот удовольствий!

Кас старательно изображала гостеприимную хозяйку. Но только стража знала, как поступают в Фальвике с карманниками и нищими, пойманными на улицах. Никому не позволялось портить картину всеобщего согласия и благоденствия.

Сперва Кассии казалось, что ярмарка наполняет и ее, и город жизнью, а у ярких огней балагана можно отогреться. В хороводе блесток и обманов не было времени опомниться. И вдруг в какой-то момент среди смеха и гомона толпы ей показалось, что она видит в огромном кривом зеркале свое безобразное отражение. И словно пелена пала с глаз. Кассия увидела прежнюю беззаботную Кас, которая воровала с мальчишками яблоки и плела венки из одуванчиков на длинных ножках. «Здравствуй! Я скучала!» — хотелось крикнуть себе самой.

Кассия стояла на рыночной площади, когда отец Теофил нашел ее. Выглядел священник неважно. Он нервно теребил четки и боялся поднять глаза, с утрированным вниманием разглядывая мостовую.

— Идем со мной, дитя. — Просьба прозвучала жалобно. — Ужасные вести принес сегодня гонец.

— Что-то Седриком? — У нее перехватило дыхание.

— Нет, с господином бароном все в порядке. Обошлось. — Священник смахнул ладонью пот со лба.

— Что тогда? — нахмурилась Кассия.

— Идем, упрямо повторил отец Теофил. — Здесь полно ненужных свидетелей. Ты не хуже меня понимаешь, как народ любит сплетни.

Кас последовала да священником во внутренний замок. После буйства огней и красок ярмарки темный двор перед часовней показался ей черной утробой, ослабленный шум праздника напоминал шелест осеннего леса.

В часовне отец Теофил дрожащими руками зажег свечи. Крошечные язычки пламени потянулись к небу — безо всякой надежды достигнуть его. «Наверное, это суть любой веры, подумала Кассия. — Мы протягиваем руки, стремимся мечтами к недостижимой цели. И пока тянемся — живем». Красивая мысль отвлекла внимание. Ее требовалось срочно записать на бумагу. Оттого девушка тихо злилась на священника, отнимающего время.

— Вы хотели сказать что-то страшное и важное, напомнила она.

— Да-да, — кивнул Теофил, но продолжил молчать, растерянно таращась на нее.

Кас не желала гадать о причинах, побудивших священника вырвать ее из гущи событий и ярмарочного веселья. Потому что на ум не приходило ничего путного. Единственное, что действительно имело смысл, — жизнь и здоровье Седрика. А если с ним все в порядке, о чем еще беспокоиться? Так ей, во всяком случае, казалось.

Воина? Так это с Невендааром приключалось не и первый и, увы, не в последний раз. Новый шпион демонов? Нежить одержала-таки победу над детьми Галлеана? Плевать! Армия великой Империи сметет их всех.

Наконец священник принял какое-то решение, сложил руки на животе и принялся рассказывать Кас о том, что его встревожило. Начало получилось скомканным. Священник запинался и мямлил. Невнятные речи о том, что между родителями и детьми часто возникает пропасть, которую нельзя ни преодолеть, ни заполнить, и о том, что дети не обязательно повторяют своих отцов, нагоняли на девушку тоску. Кроме того, никак не получалось сообразить, к чему все эти сложности.

«Как бы пригодилась Виллоу, — вздохнула про себя девушка. — Жаль, что она устала от праздника и перестала сопровождать меня».

— Не знаю насчет вас, — оборвала Теофила Кассия, — но мне было бы гораздо легче, если бы мы избавили друг друга от долгих вступлений.

— Я… пытался смягчить удар, — грустно произнес тот. — Дело касается Саймона Блэкбоу, твоего отца.

— И что с ним? Умер? — В сердце шевельнулась досада.

— Если бы, — горько усмехнулся священник. — Он арестован.

— Кем и за что? — коротко спросила Кас.

— Инквизицией, — ответил Теофил. — Они подозревают, что Саймон одержим демоном. Твой отец напал на барона. Совершенно внезапно и с преступным намерением убить его.

Вот тут на ее плечи словно легла неподъемная тяжесть. Вдруг Седрик больше не захочет жениться на дочери человека, который пытался лишить его жизни? Вдруг Саймон никакой не одержимый, а просто несчастный отец, рискнувший собой, чтобы спасти свою единственную дочь, изменив ее будущее? Вопросы множились, но ответа на них не было.

На ватных ногах Кассия добрела до скамьи и села. Она бы, наверное, расплакалась, но тот ужас, что сковал ее душу, не оставлял лазейки для других эмоций. Сейчас, как никогда раньше, бедняжка больше всего боялась потерять своею Рики. Потерять смысл собственной жизни.

Кас и правда ощутила себя на краю пропасти, такой черной и глубокой, что на полет до самого дна не хватит вечности.

— Как же Саймон? — пыталась возмутиться собственному безразличию девушка.

«Он сам выбрал свою судьбу, — отвечал внутренний голос. — Сам. Теперь главное, чтобы Саймон не утянул нас за собой…»

Спор с несуществующей собеседницей никак не проявлял себя внешне. Кассия просто сидела, уронив лицо в ладони.

— Не плачь, дитя. — Отец Теофил опустился рядом. — Мы спасем душу несчастного Саймона от ада. Скоро его привезут сюда. Пусть только ярмарка завершится. Пусть разъедутся балаганщики. Тогда состоится суд. Мы узнаем правду и найдем правильное решение.

— Бедняжка барон, — пробормотала девушка. — Он столько сделал для Саймона и меня. Столько сделал… Седрик не заслужил.

— Конечно, дитя. — Священник погладил Кас по волосам. — Но с ним ничего не случилось. Охрана подоспела вовремя. Хотя я и не знаю всех подробностей. Письмо, которое я получил, весьма короткое.

— Простите, я бы… желала побыть одна. — Кассия поднялась и, не дожидаясь ответа, покинула часовню.

Темный замок затаил дыхание, словно живое существо. Ни одного человека не встретила бедняжка в его покоях и переходах. Кас вслушивалась в стук каблуков и шорох платья. Все бросили ее, чтобы насладиться праздником. Внезапно Кассию пронзил тот самый животный страх, заставляющий оленя мчаться прочь, завидев человека с оружием. Девушка заметалась меж серых стен, как загнанный зверь. Она не владела собой. Просто бежала.

Все смешалось. Темнота, тишина, отчаяние. Зияющие дверные проемы, крутые лестницы, зловещие картины на стенах, пустые доспехи, охотничьи трофеи. Во тьме мерещились гадкие твари, пронзающие ледяными взглядами и готовые разорвать Кас, как только та подойдет слишком близко или остановится.

Кассия бежала, падала, вставала и снова падала. Вдруг впереди забрезжил неверный серебристый свет. Он проникал в темный коридор из-под закрытой двери какой-то комнаты. Пошатываясь, девушка пошла на свет — дверь со скрипом отворилась.

Посреди комнаты стояла сама Кас. Еще одна. Растрепанная, страшная, с безумным взглядом, глаза ввалились, вокруг них образовались серые впадины. С ладоней свисают ленты бинтов.

— Вот такие мы. Нравится? — спросила она и расхохоталась.

Глава двенадцатая, в которой Саймону выносят приговор

Вернувшись в комнату при свете дня, Кассия обнаружила, что источник ее страхов — воображение. Посреди злополучной комнаты кто-то оставил большое зеркало, которому не нашлось места в покоях. Оно было старым и потертым, в резной оправе. А в серебристом свете, скорее всего, виновата луна, заглянувшая в не зашторенное окно.

Это открытие успокоило девушку. Кас немедленно распорядилась выбросить проклятое зеркало из замка, чтобы оно больше никого не испугало.

Праздник продолжался еще несколько дней, и Кассия не пропустила ни одного представления, хоть веселиться не получалось. Через силу улыбаясь, она шла по улицам города в сопровождении отца Теофила. Старик всячески поддерживал бедняжку, помогая смириться с тем, что скоро Кас станет круглой сиротой. Ведь независимо от причины нападения Саймона ждала смерть. Тут либо палач отрубит ему голову как преступнику, либо инквизиция сожжет на костре.

В первом случае существовал призрачный шанс спастись. Война унесла жизни многих мужчин. Если какая-нибудь вдовушка или девица возьмет Саймона в мужья, не побоявшись ни молвы, ни изгнания, его помилуют, и он сойдет с эшафота свободным человеком.

Кассия оказалась в крайне щекотливом положении. С одной стороны, бросать отца неправильно, даже совершившего преступление. Но с другой стороны, Саймон покусился на жизнь самого дорогого для нее человека — на жизнь Седрика. По крайней мере, стоило узнать причину.

Тревожные вопросы роились в голове, а Виллоу не желала отвечать. «Саймон далеко, я ничего не могу сказать о нем отсюда», — говорила она.

Но и ведьма признавала, что повод для столь резких перемен просто обязан быть весомым.

Ярмарочное безумие закончилось. Гости разъехались, оставив после себя горы мусора и ощущение пустоты. После многоголосого праздника тишина казалась по-особенному звенящей и непроницаемой.

Фальвик затаился, словно догадывался, что скоро случится нечто мрачное. Еще недавно образцово чистый город был завален мусором, который постепенно вывозили за стены. Часть его пришлось сжечь прямо на месте. Расшатавшиеся помосты, пришедшие в негодность лотки, истрепанные украшения, объедки — все горело одним огромным костром. Все пропахло дымом. Еще горячую золу разбирали крестьяне на удобрения, чтобы на будущий год хвастать самыми большими в округе тыквами.

Прибытие каравана откладывалось. Инквизиция ожидала появления приличного конвоя для предположительно одержимого — ведь кто знает, как поведет себя пойманный в ловушку демон?

В Фальвике же все было готово к появлению Саймона. Для него соорудили особую клетку, в которой тот предстанет перед судом. Узорные прутья, привинченный к днищу стул, обвитый ремнями, кольца для цепей — все выглядело внушительно и страшно.

В глубине души Кассия надеялась, что это глупое недоразумение, что Саймон ни на какого Седрика не нападал, что это все досадная ошибка и что инквизиторы привезут вовсе не ее отца, а кого-то другого. Непохожего.

Только надежды не оправдались. Саймон был самым настоящим. Избитый и худой, он по-прежнему смотрел гордым диким зверем. Теофил со священниками не позволили Кас ни приблизиться к отцу, ни дать тому понять, что она рядом «Демон может оказаться опасным, даже связанный», — в один голос твердили они. Кассия не верила. Пусть ей уже доводилось встречать демона, но девушка ни разу не видела одержимых.

— Это же Саймон, — говорила она. — Выглядит, как Саймон, ведет себя, как Саймон. Почему мне все же нельзя поговорить с ним?

— Демоны изворотливые и хитрые твари, дитя мое, — вздыхал Теофил. — Им ничего не стоит обмануть доброе открытое сердце, и только Всевышний хранит нас.

— А если я смогу достучаться до настоящего Саймона? — осторожно спрашивала Кассия.

— Злая сущность вполне способна нарочно позволить тебе сделать это. — Священник поднял вверх указательный палец.

— Зачем? Разве демонам знакомо сострадание?

— Дело не в нем, дитя, — качал головой Теофил. — Бес жаждет выжить. И если ему покажется, что ты хочешь спасти отца любой ценой, он быстро выставит счет. Или даже покусится и на твою душу тоже.

Долгие прогулки со священником ничего не давали. Кас по-прежнему не знала, о чем инквизиторы толкуют с Саймоном на допросах, как продвигается следствие и когда начнется публичный суд. Обрывки слухов противоречили друг другу и лишь повергали в уныние.

Седрик обещался вернуться в город как раз к моменту первых слушаний, и Кассия с нетерпением ждала его, поскольку он тоже мог прояснить ситуацию с нападением. Хотя самому барону, должно быть, очень больно вспоминать об этом. С детства Седрик любил охоту и считал Саймона человеком верным и надежным. Наверняка вероломный поступок весьма сильно повлиял на несчастного барона.

Утреннюю тишину разорвал голос труб. Их медные глотки возвещали прибытие кого-то очень важного. Кас с проворством белки помчалась вниз по лестнице. Она почти не сомневалась, что на площадке внутреннего замка встретится со своим женихом, однако это был не он и не для его встречи собрался весь Фальвик.

— Сэр Тревор Вайнвуд, барон Таргримский! — выкрикнул знаменосец.

— Эмри Абриссельский возомнил себя императором, — шепнул стоявший сзади рыцарь. — Осыпает титулами своих любимчиков, игнорируя истинную аристократию.

Кассия хотела обернуться и рассмотреть говорившего, потому что по шепоту не смогла его опознать. Но вертеться на месте она не могла, это не приличествовало хозяйке замка. Тем временем в разговор вступил второй рыцарь.

— Разве не таким же образом дед нашего барона получил Фальвик крошечной деревушкой от покойного Демосфена? — сипло возразил он.

— Ничего не имею против Демосфена, Об усопших вообще либо хорошо, либо ничего. Но Эмри не император, — уперся первый. — А Вайнвуд сын мелкого торговца. Его место никак не среди нас, скорее уж в купеческой лавке.

— У вас, как водится, собственное мнение. Не советую озвучивать такое перед его боевыми товарищами, мой добрый друг, — усмехнулся таинственный собеседник. — Вас просто разрубят пополам, невзирая на седины и поколения благородных предков.

Кассия увидела Тревора на крылатом коне. Все прежние его образы поблекли и стерлись. Теперь это был ни больше ни меньше всадник на Пегасе. Удивительное животное хлопало белоснежными крыльями, поднимая над землей прозрачные вихри. Пегас не касался камней копытами и совершенно не смотрел по сторонам. Это существо вызывало у Кассии те же эмоции, что и недосягаемые громады облаков, плывущие по голубому летнему небу. Страстное желание прикоснуться рукой к бархатному боку и восхищение, от которого перехватывает дыхание.

Сам же Тревор держался так, словно и впрямь родился аристократом. Спокойный ледяной взгляд пронзал насквозь, а ухоженные длинные волосы придавали его лицу вид сказочного героя.

Главная странность заключалась в том, что Самуэля рядом с другом не оказалось. Его вообще никто не сопровождал.

— Едва ли тоска по родному краю привела тебя назад в Фальвик, — улыбнулась Кас, провожая гостя в его покои. — И… когда ты успел стать бароном?

— Не так давно, — бросил тот. — Эмри Абриссельский посчитал, что никто, кроме меня, так хорошо с Таргримом не управлялся. Люди нашли во мне заступника своих земель. Это безжизненный край, ничего не растет, только холод с гор да волчий вой.

— Круглый год? — Девушка подняла брови.

Вдруг Трев поймал ее за руку и развернул к себе лицом.

— Какая разница? — строго спросил он. — Твоего отца обвиняют непонятно в чем, а ты непринужденно болтаешь о погоде. Я боялся найти тебя безутешно рыдающей, но никак не рассчитывал встретить безразличие. Что с тобой?

— Ничего. — Кассия тряхнула кистью. — Я, как и все, в растерянности. Демоны коварны. Бороться с ними тяжело и опасно.

— Очнись! — приказал Тревор. — Демоны? Откуда? Мне довелось услышать совсем другой рассказ. Что Саймон крепко повздорил с Седриком из-за тебя. Если никто не говорит, скажу сам. Выглядишь ужасно! Саймон потребовал прекратить использовать тебя как… месторождение. А под конец пригрозил, что силой заберет тебя из Фальвика. Вот тут что-то и произошло.

— Забрать меня силой? — вскинулась Кас. — Я не вещь!

— Не понимаешь… Трев печально вздохнул и замолчал, стиснув зубы.

— Это ты не понимаешь, — возразила она. — Саймон просто не хочет принять меня в моем новом обличии. Не хочет смириться с тем, что я добилась чего-то без него. Поучал всю мою жизнь, а теперь я прекрасно справляюсь самостоятельно, А еще он ревнует.

— Прости, конечно, но ты дура, — не выдержал тот. — Я не нижу ничего, кроме заговора против честного человека, пытающегося вырвать свою единственную дочь из лап корыстолюбцев.

— Не смей! — Кассия размахнулась, чтобы влепить наглецу пощечину, но тот снова поймал девушку за запястье. — Кто ты такой, чтобы непочтительно отзываться о бароне Седрике?

— Равный ему достоинствам рыцарь. И при первой же возможности швырну ему в лицо все обвинения, — спокойно ответил Тревор. — Пусть бросит мне вызов. Правда, тогда ты еще до свадьбы станешь вдовой.

Слова бывшего друга хлестали ее, как хлыстом. Его лицо, некогда казавшееся красивым, теперь вызывало отвращение. Он казался ей серым и совершенно невыразительным человеком, а еще — надменным и жестоким. Трев не заслуживал ни внимания, ни даже права жить в замке. Но Кас была вынуждена соблюдать правила хорошего тона и законы гостеприимства.

Она ничуть не сомневалась; случись между баронами дуэль. Седрик непременно выйдет из нее победителем. Жаль только, что Виллоу совсем потеряла интерес к ее жизни. Старуха как самый обыкновенный призрак слонялась по замку, мелькая то там, то тут. Кассия решила, что это близость инквизиторов и перспектива нового истребления грешника огнем повлияли на нее таким образом. Но даже без помощи Виллоу настоящему рыцарю Седрику ничего не стоит проучить и посрамить простолюдина с раздутым самомнением.

Очевидно, Сэм тоже покинул гордеца. Не выдержал перемен в характере. «Как же власть меняет, — размышляла Кас. — Почти уродует».

— Ну, в ком нет изъяна… — послышался внутренний голос, — тому не страшны бремя власти и любые испытания.

— Именно, — согласилась девушка. — Вот мы, например.

— Именно, — эхом отозвался голос. — Мы ничуть не изменились. Разве что стали лучше. У нас множество верных друзей. Церковь почитает нас, люди любят нас, и Седрик любит нас тоже. А еще мы прекрасны, богаты и здоровы. Это ли не благословение?

Каждый день приближал Кассию к встрече с будущим супругом. Сквозь сон она слышала его голос и стук копыт его лошади. В шуме ветра за окном угадывался шелест плаща Седрика. Кас гуляла по коридорам дворца, представляя, как их украсят к свадьбе.

Никто вокруг не вспоминал ни о Саймоне, ни о суде. Угрюмые мужчины уходили в город утром и возвращались вечером. Да и Тревор больше не докучал. Его Кас вообще не видела. «Вот уж кто похож на одержимого, — посмеивалась она. — Так глазами сверкал, а сам тут забился где-нибудь в щелочку и потягивает эль».

Кассия радовалась возможности забыть обо всем. В конце концов, от нее все равно ничего не зависело. «Так зачем забивать голову?» — справедливо заметил как-то внутренний голос.

Отец Теофил позволял Кас молиться в своих покоях, заботясь о ее слабом здоровье. Служки принесли ей светильник в виде красивой статуи Всевышнего с множеством ароматных свечей. Поначалу девушка выполняла все ритуалы исправно, но потом она нашла светильнику лучшее применение. Кассия читала, сидя на полу перед статуей, скрестив ноги.

Пусть Виллоу погрузилась в глухое забытье, старуха успела неплохо научить Кас избегать слежки. Кассия плотно затыкала все щели в двери и замочную скважину тряпками, чтобы никому не удалось ни подсмотреть, ни подслушать. А еще девушка завела милого щенка, которому скармливала часть своих кушаний, чтобы посмотреть, не подсыпали ли яду. Так делали в книжках многие правители и оставались живы.

Однажды спокойная жизнь закончилась. Отец Теофил вызвал Кас к себе и долго вещал о необходимости выяснить, был ли Саймон Блэкбоу одержимым и до всех этих событий, поскольку человека с сильной волей не в состоянии поработить даже самый искусный демон. Инквизиция подозревала Саймона в связи с приспешниками тьмы, и чтобы доказать или опровергнуть догадку, требовалось добраться до старой заимки. Загвоздка заключалась в том, что дороги туда никто не знал.

— Я отведу вас, — пообещала Кассия.

Она отыскала Виллоу и позвала ее собой в лес, но старуха безучастно висела в воздухе, уставившись невидящим взглядом в никуда. Тогда Кас заявила новому коменданту крепости Артуру, что ей нужна охрана. Мол, за время, проведенное в молитвах, девушка осознала, будто насилие не ее путь, но на разбойничьи ножи попасть тепленькой ей тоже не особенно хочется.

Маленькая ложь подействовала безотказно. «Смиренный взгляд и мягкий голос творят чудеса», — довольно потирала руки Кассия. Неприятным сюрпризом стала личность сопровождающего — это был Тревор. Трев, очевидно, не придумал ничего умнее, чем мозолить подруге глаза на прогулке, демонстрируя своего распрекрасного Пегаса и сверкающие доспехи. Сама Кассия более надежными союзниками считала двух инквизиторов.

— Я выступаю в защиту Саймона, — счел нужным сообщить Тревор.

— Церковники тоже, их задача спасти его душу от скверны, — с достоинством парировала Кас.

— Ага, — издевательски кивнул тот. — Милая парочка похожа скорее на кровожадных псов, чем на спасителей. А еще они сами напоминают одержимых.

— Нет, всего лишь благородная усталость, наложившаяся на стремление к истине.

В своих мыслях Кассия давно уже низвела бывшего друга уровня до неразумного ребенка. Она только боялась, что если Саймоном действительно владеет темная сущность, то и Трев может попасть под ее пагубное влияние.

Осенний лес терял листья и скреб небо голыми ветвями. Его затянули тяжелые свинцовые тучи, и складывалось впечатление, что солнце вообще не в состоянии добраться до зенита. Иногда оно появлялось на мрачном горизонте и сразу исчезало, после чего Невендаар погружался в бесконечные сумерки.

На излете дня, когда, казалось, ничего серьезного уже не могло произойти, случиться, дорогу преградили разбойники. Они вышли из-за деревьев, совершенно не страшась. Грязные, косые, лохматые и вооруженные до зубов мужчины окружили путников плотным кольцом и предложили вывернуть карманы и снять ценности. На что инквизиторы переглянулись и ринулись в бой, не реагируя на потуги Тревора руководить их действиями.

Но разбойники снова не испугались. Численное превосходство было на их стороне. Новые головорезы спешили на подмогу своим мерзким товарищам.

На мгновение Кассии почудился Самуэль, стоявший с луком перед нагромождением валежника. Только этот Сэм напоминал эльфа: расписанное лицо, ветки с листьями, торчащие из одежды. Да и «одеждой» бы она те лохмотья назвать постеснялась.

Внезапно в руке Тревора блеснула гладкая сфера. По дымному облаку внутри хрустального шара мелькнула робкая рябь, а в следующую секунду на волю вырвался старец с развевающейся седой бородой и встрепанной шевелюрой. Богатая черно-белая мантия красноречиво свидетельствовала о принадлежности незнакомца к имперской школе магии. Стоило старцу облечься в плоть и появиться целиком, как он тут же выкрикнул страшное заклинание, сопровождаемое вспышками молний и раскатами грома.

Когда же шум затих, бандиты остались неподвижно лежать на земле, все как один. Подул ветер, взметая осенние листья. В полном безмолвии старик поправил съехавшую набекрень шляпу и запахнул мантию, ежась от холода.

— Какой нынче год, добрые господа? — надломленным голосом спросил он, но ему не суждено было услышать ответ.

Сфера втянула мага обратно в свои дымные недра так же быстро, как исторгла. Естественно, никакого Самуэля между деревьями и быть не могло. Это всего лишь затейливая игра света и тени ввела Кас в заблуждение. Раскидистый куст, только и всего. Присмотревшись, девушка не поверила, что во всем этом ей померещился живой человек.

— Позвольте полюбопытствовать, сэр Тревор, а что у вас за «штучка припрятана в рукаве? — облизнув губы, мурлыкнул инквизитор.

Он действительно щурился, словно кот, и впечатление оставлял неприятное. „И это представитель Церкви, несущий слово Всевышнего его несчастными детям?“ — подумала Кассия.

— Сфера духа, — охотно пояснил Трев. — В руки не дам. Моя и очень хрупкая. Внутри добровольно заперт почтенных лет белый волшебник. Собственно, вы его видели. Использование сфер духа Церковью разрешено.

— Да-да, я ж ничего против не имею, — сказал инквизитор, хлопая глазами. — Профессиональный интерес. Впервые сталкиваюсь.

— Это большая редкость. — Тревор поспешил спрятать свою сферу поглубже в сумку.

— А если, к примеру, в такой хрусталь заключили бы демона… Стали ли бы вы использовать его? — вдруг спросил инквизитор.

— Такую вещь я бы отнес вам, попадись она мне среди военных трофеев, — бесстрастно отозвался тот.

Ответ рыцаря явно устроил парочку в красных сутанах. Они снова переглянулись, взяли свои булавы и отправились в указанном Кассией направлении. Только теперь на привалах Трев стерег свои пожитки с утрированным тщанием.

Дорога кончилась. Компания свернула в чащу. Все тропинки заросли и едва угадывались в желтой жухлой траве. Царапины на стволах, подобные следам медвежьих когтей, оставленные когда-то Саймоном, были едва заметны. Часть этих деревьев просто сгнила на корню от алкмаарской порчи, но часть все же уцелела, что позволяло Кассии ориентироваться на местности.

У нее вдруг закружилась голова, в глазах потемнело…

Она увидела себя под молодыми липами недалеко от заимки отца. На залитой солнцем полянке крошка Кас собирает ягоды и орехи. А вот мать расчесывает ей волосы и заплетает их в косички, нежно напевая песенку о волке и лесничем.

„А мы еще не догадались? — слышится внутренний голос — Саймон убил нашу бедную матушку. Утопил, чтоб проверить, не ведьма ли она. Ведьму, дескать, река не примет“.

Картины летнего леса сделались более сочными и насыщенными. Пятна, блики, плеск воды. И вдруг появляется пестрая бабочка, Кас тянет к ней пухлые ладошки, а та в последний момент ускользает из неловких рук…

— Ничего особенного, просто бабочка, — сказала Кассия и вдруг обнаружила, что лежит на земле.

Испуганные мужчины склонились над ней с озабоченными лицами, а над ними качаются голые ветки деревьев.

— Ты… упала с лошади, — сообщил Тревор. — Нигде не болит?

— Нет.

Наверное, свались она по-настоящему, костей бы не собрала. Кассия всею лишь попала из настоящего в прошлое.

— Странно, что вы видели бабочку. — Инквизитор потер лоб. — Холодно для них.

— Какой-нибудь яркий листок занесло ветром. — Кас поднялась и отряхнула платье. — Уже недалеко.

Деревья расступились, выпуская людей на достаточно широкую просеку, ведущую к знакомому пригорку. Раньше отсюда уже виднелась резная крыша домика Саймона, на худой конец, дым из трубы. Только ни трубы, ни дыма, ни крыши она не увидела…

Кое-где поваленный заборчик продолжал цепляться за вколоченные на совесть столбики. Сарайчик, как и сам дом, алкмаарцы действительно разобрали по бревнышку. Только воображение позволяло дорисовать, где было крыльцо, где поленница, куда Кассия пряталась, когда к отцу приходили гости. Покрытые копотью камни печи, словно взрывом разворотило и раскидало по двору.

„На будущий год отстрою все заново“, — вспомнились Кассии слова отца.

На глаза навернулись слезы. Горячие и соленые. Они покатились по щекам, по шее, за воротник. Вот как выглядела теперь ее обитель счастья, растоптанная сапогами нежити.

В просветах над просекой подмигивали звезды. Кас сидела у костра там, где раньше лежала на покрывале, расстеленном поверх сочной травы.

„Ну, пристрелю я отца, и дальше что?“ — мелькнуло в голове.

— Там… свет! — Один из инквизиторов вскочил на ноги.

„Где?“ — собиралась спросить Кассия, но язык и губы не слушались. Где там!.. Не слушалось все тело. Словно ее суставы разом окаменели. Мертвенный холод пробирал до костей, но не так, как это было в объятиях Виллоу. Ей стало по-настоящему страшно.

Из чащи к костру плыло привидение. Вода струйками стекала с волос на плечи полупрозрачной женщины. Мокрые одежды облепляли стройное тело. Привидение дрожало, силясь вздохнуть, но ничего не получалось.

„А старуха права, — подумала Кас — На инквизиторов наши штучки не действуют“. Пара инквизиторов в красном метнулась к призраку с булавами наперевес. Рассудок отказывался принимать тот факт, что смертные способны причинить вред бесплотному духу. Два удара — и привидение утопленницы развеялось зеленоватым туманом.

— Покойся с миром, — зычно произнес инквизитор, и напряжение спало.

Люди молча, придвинулись поближе к костру. Никто не мог нарушить тишину. Кассия смотрела на своих спутников и думала, что именно посетило их и почему сейчас. Тревор не подавал виду, что ему страшно, но собственное бессилие перед лицом призрака смутило его.

— В одиночку дух безвреден, — пояснил инквизитор. — Молитесь Всевышнему, и тот защитит ваш разум от чар слуг Безмясой. Чем крепче решимость искоренять скверну, тем крепче защита. Наша вера — наша броня.

— Я хотел когда-то пойти вашим путем, — признался Трев.

— Что помешало? — прищурился тот.

— Ну, вы ж грамотные все. А мне учение не дается. — На лице Тревора вспыхнул румянец стыда.

Инквизиторы только посмеялись. Однако ответ рыцаря снова их полностью устроил. Что до Кас, то она лучше остальных знала, как тяжко дается Треву учеба. Дурень забывал уроки на следующий же день. Зато превосходно держался в седле и орудовал мечом.

— Вот мы здесь. — Тревор обвел широким жестом поляну. — Никаких следов связи Саймона с бесами не наблюдается. Как вам кажется? Ни тебе алтарей, ни странных надписей, ни мертвых животных.

— А призрак? Духи часто возмущаются, когда рядом появляются демоны, — возразил инквизитор.

— Моя мать утонула, когда я была ребенком, — как бы между прочим вставила Кас. — А после того как лес посетили алкмаарцы, всякое могло случиться.

— Хорошо, — согласился тот. — Но дом разрушен. Трудно сказать, имело ли место поклонение Бетрезену или нет. К тому же вдруг госпожа Кассия упала с лошади не просто так?

— Это уже домыслы, — запротестовал Трев. — При ее… теперешнем состоянии чудо, что бедняжка вообще смогла сесть на коня.

— Да, у меня закружилась голова, — солгала Кас. — Отец Теофил предупреждал вас, как и меня, что долгие поездки могут повлиять на мое здоровье.

— Не стану спорить, — сдался инквизитор. Ничего не оставалось, как провести ночь у костра, а утром двинуться в обратный путь. Когда поднялось солнце, представители Церкви пядь за пядью обшарили развалины, стремясь отыскать хоть что-нибудь.

— Грустно, да? — тихонько спросил Тревор. — Здесь прошло наше детство. Помнишь, как мы радовались всякий раз, как Саймон брал нас с собой на заимку? Как пили травяной отвар и сбивали камешками прохудившиеся горшки, повешенные на заборе».

— Сэм никогда не промахивался, — улыбнулась Кассия. — Кстати, где он?

— Всегда со мной, — ответил Трев и направился к мужчинам, оживленно обсуждавшим находку.

Один из инквизиторов поддел палкой старый кисет Саймона, пытаясь открыть, а второй присел рядом на корточки.

— Что у вас? — поинтересовался Тревор.

— Какое-то зелье! — Глаза чокнутой парочки блестели. — От травничества от ведьмовства недалеко.

— Вообще-то это обыкновенный табак. — Трев подобрал кисет и вытряс на ладонь темную пыль.

— Не помню, чтобы Блэкбоу курил, — уперся инквизитор.

— Не помню, чтобы вы ему предлагали, — парировал рыцарь.

По дороге назад в Фальвик мужчины условились не упоминать дом, поскольку ни одна из сторон не нашла там ничего полезного для себя.

Кас думала, что тут ее участие в процессе закончится, но оно только началось. Теперь девушке предстояло выйти и рассказать суду о своем отце и его отношении к барону Седрику. Честно, как на исповеди. Времени на подготовку речи у Кассии имелось в достатке, только бедняжка все равно волновалась. Она боялась сбиться или сказать что-нибудь не то.

Видеться с отцом девушке по-прежнему категорически запрещалось, а барон все не ехал и не ехал. Слухи о происходящем в замке просачивались и в город. Злые языки трепали имя Кас по подворотням. Они-то в большинстве своем верили в невиновность Саймона и утверждали, что Кассия подбила отца «склонить» жениха поторопиться со свадьбой, а остальное враки.

Старые жители Фальвика переубеждали новоприбывших. Но все это вместе взятое будущей баронессе народной любви не прибавляло. В любом случае, Кас решила найти способ встретиться с Саймоном. Даже если для этого придется пойти против воли Теофила и инквизиторов.

Чем мучиться в поисках верного способа, девушка без труда вычислила того, кто сделает это за нее, еще и с радостью.

— Ждал, когда ж ты сподобишься. — Тревор воровато выглянул в коридор и запер двери своей комнаты изнутри.

— Ты сможешь отвести меня к Саймону? — повторила свой вопрос Кассия.

— Тут все рядом, — заверил парень. — Проблема в охране. Они до смерти боятся инквизиторов. Но твоему отцу большая часть симпатизирует. Жалко им его. Каждый в душе надеется, что Саймона оправдают и что барон его простит.

— Считаешь, с кем-то из охраны можно договориться покинуть посты? — уточнила Кас.

— Договориться-то едва ли, — признался тот. — А вот попросить закрыть глаза на визитеров попробовать стоит.

— Пробуй, — подытожила девушка.

Тревор спешил. Он хотел как велено скорее устроить Саймону такой подарок. «Ему нелегко, — пояснял Трев. — Ты — все, что его интересует и заботит».

Жизнь продолжалась. Кассия начала замечать ложь, стелившуюся едким туманом. Буквально все вокруг старательно создавали для Кас атмосферу покоя и благополучия. Служанки улыбались ей, во всем замке не попадалось ни единого грустного или мрачного лица. Даже инквизиторы нацепили фальшивые улыбки. Никто не говорил о суде, нападении, Саймоне или Седрике. Словно Кассия являлась единственной правительницей и хозяйкой Фальвика. Докучливому художнику заказали ее портрет, и девушке часами приходилось сидеть неподвижно, глядя в одну точку.

Церковь выдумала для Фальвикской Девы новую обязанность. Теперь Кас давала имена детям и кораблям, благословляла солдат на поход, а крестьянам желала урожайного года. Каждый встречный-поперечный осыпал Кассию подарками. Однако и тут ей чудился подвох. Слишком уж ухоженными и холеными выглядели селяне, да и едва ли в городе и окрестностях набралось бы столько малышей.

Снова Кас принимала условия игры. Она умело прикидывалась наивной дурехой и сама нацепила фальшивую маску счастья. Пусть Трев не всегда говорил приятные вещи, он хотя бы казался искренним. Оттого их дружба постепенно оправлялась от нанесенных ран.

Тревор жаловался на методы инквизиции. «Они считают, что я мешаю следствию, — возмущался он. — А по мне, так я мешаю измываться над человеком». Саймон ужесам просил парня отступиться. «Он говорит, что не спасется. — Трев бессильно сжимал кулаки. — Что все давно решено. Просит бросить все и бежать вместе с тобой подальше, чтобы не составить ему компанию в клетке, а потом и на костре».

Та убежденность, с которой Тревор отстаивал Саймона, не могла не передаться Кассии. В нем все кипело. Его стальная решимость проломила бы стену, если бы потребовалось. Но были и более простые способы.

Пришлось потратить немало денег и усилий, чтобы стражники перебороли страх и позволили девушке ночью пробраться в тюрьму.

Новое здание тюрьмы нависало над пустынной улицей. Никаких крыс, ржавых решеток и плесени. Чистота и ухоженность; ровная кладка стен, двери, открывающиеся бесшумно, — если бы не недостаток света с тягостным ощущением неволи, из этого здания получилась бы неплохая гостиница.

Охрана тщательно притворялась спящей. Некоторые и похрапывать не забывали. Кас неслышно плыла по коридору, неся перед собой робко мигавшую свечу. Трев указал подруге направление, а сам остался внизу, чтобы успеть перехватить всякого, кто попытается навестить Саймона прежде, чем девушка покинет камеру.

Кровь колотилась в висках от волнения. Нарочно не запертая дверь поддалась так же тихо, как и прочие. Собственно, при том, как держали пленника, в замке не было смысла. Саймон был прикован неподъемными цепями к стене с крошечным окошком у самого потолка. Кандалы на руках, ногах и шее истерли кожу до мяса, а лохмотья пропитались кровью из ран, оставленных плетью и другими орудиями пытки.

— Моя девочка, — прошептал Саймон, силясь подняться с пола.

Свеча выхватила из темноты измученное, осунувшееся лицо с клочьями свалявшейся бороды и потрескавшимися сухими губами. На фоне всего этого его счастливым взгляд казался совершенно неуместным.

— Я здесь, — только и смогла выдавить Кас.

— Тебе нельзя! — вдруг зашипел Саймон. — Если эти звери узнают, мы все погибнем. Уходи, родная. Не хочу, чтобы ты запомнила меня таким.

— А если тебя оправдают? — Сердце сжалось до боли. — Я попрошу кого-нибудь…

— В балагане все роли розданы, — мотнул головой отец и плюхнулся на колени. — Лучше попроси Трева отказаться. Мы разбиты еще до сражения. Я чую Безмясую за своей спиной. И я… заслужил смерть. Безгрешны только младенцы.

— Не сдавайся!

Кассия не заметила, как проделала несколько шагов, отделявших ее от Саймона. Вся шелуха сплетен, домыслов, разговоров осыпалась, как листва с деревьев. Кас обняла отца, уткнувшегося ей головой в живот.

— Я упрошу Седрика, — шептала девушка. — Пусть, как подарок на свадьбу, отпустит тебя.

— Упросишь Седрика? — Голос Саймона переменился. — Это падаль и гнус. Ему нужны только камни. Седрик не собирается жениться на тебе. По правде, он тебя боится до смерти. Готов подставляться под стрелы, лишь бы подальше от тебя и…

— Что?

Жалости как не бывало. Те же слова, иная интонация. Больше надрыва и мольбы, но прежний яд.

— Он сам признался, надеялся, что я пойму. Что соглашусь. Что позволю истязать тебя «на благо Империи». Я же приложил мерзавцу и пообещал увезти тебя из Фальвика.

— Лживый демон! — Кассия отшвырнула слабое тощее тело, некогда принадлежавшее ее отцу, к самой стене. — Гореть тебе на костре!

Даже если кто-то из охранников спал, теперь не имело значения. Они в ужасе шарахались от Кас, смерчем пронесшейся по коридору. Трев окликнул ее, но девушка никого не желала видеть. Бедняжка чувствовала себя грязной. Кассия не успокоилась, пока последний лоскуток платья не обернулся сизым пеплом.

Наутро девушка поспешила на исповедь и выложила отцу Теофилу все. И про доппельгангера, и про его слова, которые так ловко повторил Саймон. Священник ничуть не удивился новости о том, что первого демона в замке Кас победила собственноручно.

— Простите, отче. — Слезы катились по ее щекам.

— Печально, что все так обернулось, — посетовал тот. — Но Всевышний милостив. Мы спасем душу несчастного Саймона от адских мук. Если хитрый демон не пожелал покинуть истерзанную плоть, остается, лишь одно верное средство.

— Так суда не будет? — Меньше всего Кас хотела выставлять свое горе напоказ.

— Отчего же? Будет. Он необходим, — признался Теофил. — Без суда получится, что мы убили невинного. Но не пугайся. Тебе не придется еще раз вспоминать ужасы встреч с созданиями тьмы. Ты всего лишь ответишь на вопросы, как мы составили. Остальное предоставь нам.

Публичный суд собрал столько зевак, сколько не снилось даже ярмарочным актеришкам. В назначенный день Седрик въехал в город на белом коне. Барон заранее скорбел о предстоящем наказании. «Саймон был отличным человеком, — говорил он. — Честным, бесхитростным и открытым. Пожалуй, слишком открытым».

Кассия сидела на высокой скамье подле жениха, а тот незаметно от чужих взглядов взял ее за руку и нежно поглаживал ладонь девушки большим пальцем. Опьяненная близостью возлюбленного, Кас совершенно не слушала, как красноречивые инквизиторы разделывались с Тревором, который выступал в роли защитника подсудимого. Они полностью владели вниманием зрителей, толпа гудела или смеялась, вторя их словам.

Наконец инквизиторы пригласили Кассию взойти на трибуну в центре зала, точно напротив клетки.

— Не бойся, дитя мое. — Седрик ласково коснулся теплыми губами ее ушка. — Я с тобой.

В гробовой тишине Кас встала в отведенном месте и принесла клятву говорить только правду. Новое синее платье сидело лучше прежнего, а любовь барона придавала ей бесстрашие.

Статного инквизитора Кассия прежде не видела. На трибунах поговаривали, будто он прибыл из столицы по высочайшему повелению Верховного инквизитора.

— Расскажи нам, добрая девушка, как твой батюшка относился раньше к покровителю и господину своему сэру Седрику, барону Фальвикскому, — предложил мужчина.

— Саймон любил его крепче меня, — заявила Кас, и зал через мгновение грянул хохотом.

— То есть настоящий Саймон ни за что не поднял бы на барона руку? — продолжил инквизитор.

— Еще бы! Он скорее бы себе эту руку отгрыз. — Следующая волна смеха и одобрения буквально вознесла Кассию до небес.

Тут Седрик выпрямился и потребовал слова. Естественно, ему никто не отказал. Барон перемахнул бортик и бодрой походкой направился прямо к Кас.

— Перед Богом и людьми я прошу тебя стать моей женой! — склонившись, произнес он.

— Я согласна! — выпалила Кассия.

— Тогда через месяц я жажду заключить сей долгожданный союз, — продолжил Седрик. — Ни войны, ни вероломные демоны не омрачат больше нашего счастья.

Пока толпа ликовала, никто не замечал скупых слез, замерших на ресницах Тревора. Никто не расслышал слабого шепота.

— Откажись от меня сейчас. — Саймон приблизился к решетке, насколько позволяли цепи. — Ты обязан жить. Единственный благородный из всех. Обязан жить. Или все пропало.

— А разве что-то еще осталось?

— Да, молодой человек. Осталось. Честь и совесть. А еще клинок в верной руке. Я не смог защитить свою дочь. Глуп был. Признаю. Доверчив и глуп. Может, у тебя получится. Запомни. Твердое ломается, а гибкое возвращается и бьет больно.

Покрывая шум в зале, Саймон в полный голос поделился с присутствущими правдой о бароне, о Церкви, о правосудии и о том, куда им всем вместе имеет смысл отправиться. Он хохотал и гремел цепями, пока их не натянули так, что тот застонал от боли.

Трев попятился, Смертельно бледный, он не мог смотреть, как человек, которым привык гордиться, уничтожает себя. Свора инквизиторов, разумеется, поняла все по-своему. Они решили, будто рыцарь узрел истину и содрогнулся. Седрик покровительственно похлопал его по плечу, мол, ошибся, с кем не случается. Тогда как Трев мечтал вырвать барону сердце. Кассия улыбалась: бедняжка не ведала, чему послужила. А самодовольный инквизитор праздновал победу. Церковь вынесла приговор — очищение путем сожжения на костре.

Глава тринадцатая, в которой правда и ложь снимают маски

Еще до рассвета на площади поставили столб и обложили его хворостом. Желающие взглянуть, как демон сгорит заживо в очистительном огне, занимали места у ограждений, расталкивая друг друга.

Кассия не вышла. Она предпочла остаться в комнате, сказавшись больной. Лишь позднее она узнала, что в действительности случилось в тот день. Как Саймон переступил порог клетки, потирая усталые руки. Каким спокойным и уверенным он казался. И как из ниоткуда прилетела стрела, сразившая демона прежде, чем пламя занялось. А мгновение спустя приехавший на аутодафе Великий инквизитор перевесился через бортик ложи и рухнул вниз, получив вторую стрелу прямо в голову.

Инквизиторы и стража Фальвика неделю искали стрелка, но так и не нашли. Стража безуспешно прочесала окрестности, даже собаки не сумели взять след. Все полагали, что и тут не обошлось без демонов. Только Кас догадывалась, кто обманул целый город. Впрочем, она не собиралась делиться предположениями. Сэм спас ей жизнь. Теперь Кассия считала долг оплаченным с лихвой.

Прах Саймона развеяли по ветру, а труп инквизитора отправили обратно в столицу. Три недели — небольшой срок, чтобы организовать пышную свадьбу, особенно когда кругом назревают волнения и мятежи. Кассия точно знала, что их вдохновителем является Тревор. Однако доказать ничего не могла.

Благосклонность Эмри нерушимым щитом заслоняла барона Таргримского от любых нападок. Кас попыталась выставить Трева из Фальвика вон. Но и тут потерпела неудачу. Будущий супруг не собирался портить отношения с самым влиятельным лицом Империи ради прихоти невесты.

— Политика — весьма сложная вещь, — говорил он. — А высшее общество вообще банка с пауками. До тех пор, пока Эмри Абриссельский не изменит свое отношение к твоему знакомцу или пока сам Эмри не потеряет власть, нам придется учтиво улыбаться всякий раз, как мальчишка смотрит в нашу сторону. Хотя думать при этом мы вольны что угодно.

Седрику не нравилось, с какой скоростью Тревор выбился в люди. Владения, прилегавшие к крепости Таргрим, как и сама крепость, превосходили Фальвик. Многие рыцари с радостью бы воткнули Треву нож под ребра. Но случилось так, что среди них не нашлось ни одного смельчака.

Тревор не таился. Он открыто искал конфликта с Седриком. Каждый ужин в большом зале превращался в словесную войну. Трева окружали верные друзья и просто горластые шавки, которые взахлеб вещали о его бесконечных подвигах и закаленной доблести. А некоторые утверждали, что, пока солдаты выгоняли троллей из осажденного Кеношанна, барон Фальвикский трясся под кустом.

Кассия не понимала, как Седрик терпит все это. Почему позволяет подобные вольности. Сам же барон старательно обращал все оскорбления в шутку. Кас частенько выскакивала из-за стола, а пару раз даже окатила наглецов вином из бокала перед уходом.

— Как можно? — возмущалась она. — Ты выше этих собак происхождением и не защищаешь себя!

— Меня прекрасно защищаешь ты, — снова шутил Седрик. — К тому же неприлично убивать собственных гостей.

— Зачем они это делают? — спрашивала Кассия.

— Надеются, что ты разлюбишь меня и выйдешь за их господина, — смеялся барон.

— Пускай не надеются.

У молвы ног нет, но она бежит впереди. И нет рта, но воет зверем, как по покойнику. Как назло, с севера ветер принес грязный снег. Темные хлопья медленно кружились в воздухе, словно пепел. Омерзительный шепот полз по углам: «Фальвик проклят». Суеверные горожане в страхе заколачивали ставни.

Серые полосы застилали окна, а черные потоки струились по улицам. И посреди всего этого безумия Кассия примеряла ослепительно белое платье, стремительно обретавшее сказочный вид. Девушка стояла на табурете, а швеи пчелками кружились вокруг. Бедняжки боялись разгневать госпожу или ненароком уколоть ее булавкой. В те дни Кас казалось, будто они с Седриком держат оборону против целого мира. И причин тому имелась масса.

Народ быстро нашел виновников странного явления природы. «Барон помог осудить невиновного, — считали одни. — Всевышний разгневался на нас». Однако большинство шло дальше. «Фальвикская Ведьма околдовала барона и принесла в жертву своего отца, — говорили другие. — Она виновна во всех бедах. До ее появления город не знал горя». Но были и третьи. Они прекрасно понимали, что густой дым из разломов, оставленных Легионами Проклятых в далеких горах, долетел до Фальвика, только и всего.

Тревор с радостью помогал раскачивать лодку. Его люди вынесли лживые слухи на улицы. И теперь лаже дети знали, что барон Таргримский — герой, тогда как барон Фальвикский — нет. В первые дни кто-то спорил, но после люди заметили, что и сам Седрик попускает такое обращение с собой.

Да, Трев был крупнее и шире в плечах, что заставляло многих трепетать перед ним. Но Кассия-то знала с кем имеет дела. И в доспехах рыцаря Тревор оставался тем же безмозглым задиристым мальчишкой. Дуралей по-прежнему вряд ли сумел бы написать свое полное имя без ошибок и читал исключительно по слогам, если узнавав буквы. Кас не упускала возможности уколоть Тревора побольнее.

Она снова шпионила за всеми в замке. Теперь уже без всякой Виллоу, которая пропала так же загадочно, как и появилась. Ах, сколько разного можно услышать, просто научившись выжидать! Кассия проводила часы, неподвижно стоя в темном углу, как паук, расставив сети.

— Не одни мы ведем беседу, оставшись наедине с собой, — посмеивался внутренний голос.

Рыцари и слуги, кухарки, трубочисты и инквизиторы — все болтали, что думали, когда думали, что некому наблюдать за ними. Мелкие проблемки и гаденькие тайны всплывали на поверхность, а Кас собирала горстями. Беременными служанками и грешками рыцарей Кассия принципиально не интересовалась. Лишь постольку, поскольку. Она рассчитывала выудить из мутного котла фальвикских сплетен что-нибудь, что поставит Трева на место окончательно, но ничего стоящего не попадалось.

Попалась было неплохая новость, но… Одна служанка шушукалась с другой, схоронившись в безлюдном коридоре, словно бы Вайнвуд делил комнату с мужчиной, которого никому не показывал. А когда того след простыл, стал мрачнее тучи. Испорченные девицы усмотрели в этом нечто непристойное.

— Пока город ходил на голове, Самуэль преспокойно отдыхал в замке, — хмыкнула тогда Кас.

— Прятаться на виду… Нам это в свое время тоже нравилось, — послышался внутренний голос.

Она имела собственное мнение по любому поводу и никогда не упускала возможности его озвучить. Иногда Кассия радовалась, что больше никто не слышит голоса, звучавшего у нее в голове.

Платье закончили. Прочими свадебными хлопотами обещал заняться жених. Седрик почти не виделся с Кас. Он говорил, что заботы о празднике не дают вырваться, однако девушка не замечала никаких признаков чрезмерной занятости. Подозрительность мешала верить, что барон готовит волшебный сюрприз.

Кассия мечтала хотя бы ознакомиться со списком гостей. С другой стороны, кого ей звать? Уж точно не Присси. Пусть тетка останется, где есть. Чего доброго, решит погостить, помозолить племяннице глаза. Тревора пригласят в любом случае, а Сэм не в том положении, чтобы показываться среди господ. Кас позвала бы мага Аарона, по учитывая нелегкие отношении мастера с инквизицией, едва ли маг согласился бы. Да и где его искать?

Девушку начали мучить кошмары. Ей снилось, что в замке больше нет окон, а двери то появляются, то зарастают камнями. В ночных видениях Кассия непременно носила свадебное облачение. Белым пятнышком металась она в плену глухих стен, пока не находила лестницу, ведущую на самую высокую башню. Но когда бедняжка пыталась отворить люк на волю — тут же просыпалась.

На пороге последней недели ожидания все валилось из рук. Дневник пестрел кляксами, нитки бус рассыпались в пальцах, а столовые приборы падали на пол. Лишь прогулки в одиночестве приводили Кас в порядок. Она часто бродила там, куда никому не придет в голову отправиться ее искать.

Крыло, примыкавшее к часовне, обычно запиралось на ключ, но девушка давно заполучила такой же. Гулкие ребра арок перетекали одно в другое, превращая галерею в подобие брюха каменного дракона. Воображение позволяло раздвигать границы сумрачного зала с широкими колоннами до бесконечности.

Кассия удивлялась, отчего только она навещает это место. Здесь как нигде Кас обретала покой. Обычно девушка пропадала в галерее на пару часов перед сном после очередного напряженного ужина.

«Наверняка это бесстыдное поведение Трева делает Седрика таким несчастным», — размышляла она. Вдруг эхо разнесло резкий скрип дверных петель и быстрые шаги. Инстинктивно Кассия отступила в темноту и затаилась.

— Постойте! — окликнул отец Теофил. — Вы не можете просто сбежать!

— Отчего же? — огрызнулся барон. — Раньше как-то получалось.

— Это на благо Империи, на благо Церкви и Фальвика.

Судя по звукам, священник схватил Седрика за плащ. Сгорая от любопытства, Кас попыталась приблизиться, прячась за колонны, насколько возможно. Шутка ли? Что, если Империя снова жаждет отнять Рики? Снова отправить его на какую-нибудь войну?

— Перестаньте. — Барон стряхнул руку преследователя. — Идея была прекрасна, пока не зашла слишком далеко.

— Поверьте, еще не слишком. — Знакомые инквизиторы, выплывшие из дверей, взяли Седрика под локти.

— Ну да, — фыркнул тот. — Разглагольствовать просто. Мне же придется связать себя с… этим.

— Всего лишь несчастное больное дитя, — возразил отец Теофил. — Кроме того, она любит вас.

— Только я ее нет!

Сердце Кас сжалось. Она не могла ни пошевелиться, ни вдохнуть, ни заткнуть уши.

— Вы не понимаете? — продолжил Седрик. — Она… изменилась. Небо! Да мне рядом с ней стоять жутко! Это безумное создание. Пока ваше «бедное дитя» приносило доход в Аартене, все было замечательно. Но где гарантия, что однажды мы не разделим судьбу Жеро? Прибавьте сюда этого неотесанного простака Тревора, готового за нее драться хоть со всей армией, и картина заиграет новыми красками.

— Ну, так все в ваших руках, — заверил инквизитор. — Пару часов потерпите, а после молодую жену в кандалы и в башню. Опомниться не успеет. Камешки же потекут рекой.

— Я протестую! — пролепетал отец Теофил. — Неужели это нельзя никак сделать мягко? Полюбовно.

— Мягко? Полюбовно?! — Барон тряхнул священника за ворот. — С Саймоном попробовали мягко и полюбовно. Распинался перед ним. Рассказывал, что его милая дочурка — чудовище. Что пора трезво смотреть на вещи. А тот меня едва не прикончил. Животное.

— Разве об этом я вас просил? — Голос Теофила слабел.

— Возможно, когда-то она и была очаровательным ребенком, — не умолкал Седрик. — Но теперь это монстр. Скольких Кассия извела за косой взгляд в свою сторону?

Ей было больно слышать собственное имя. Кас казалось, что на ее несчастную голову обрушился топор палача. Даже не топор… молот!

— А скольких вы? — прохрипел священник.

— Они солдаты, их задача идти вперед и умирать, — возразил тот.

— Отпустите его, — ледяным тоном приказал один инквизитор.

— И возьмите себя в руки, — скомандовал другой. — Если опасаетесь скандала, не волнуйтесь. Невесте подмешают слабый состав. Девушка потеряет сознание, якобы от переизбытка чувств. После вам совершенно не обязательно видеться с ней.

— Это вы чудовища! — воскликнул отец Теофил. — И вы сделали бедняжку такой. Зачем отнимать силой то, что дается даром? Она без оглядки жертвовала собой ради вас. Не собираюсь больше участвовать в ваших грандиозных планах. Всевышний не слеп. Все получат свое!

Священник развернулся и направился к входу в часовню.

— Вы слишком много общались с Саймоном, отче. Вдруг одержимость заразна? — ухмыльнулся Седрик.

— Нет нужды запугивать меня, — отмахнулся Теофил. — Я не глуп. Сделайте лишь одно одолжение. Купите себе немного совести.

«Какими же разными бывают скоты, — колотилось в висках. — Вот умудрился согреть душу». Только вместо души открылась сквозная рана. Как молоденькое деревце рубят под корень. Взмах топора, неминуемое падение и треск веточек.

— Минус одна статья расходов, — деловито сказал Седрик. — К чему прикидываться святошей, если у самого карманы не молитвами набиты? Гнилое нутро за красивым фасадом. Новая война разорит Невендаар. Чтобы спасти многих, кем-то принято жертвовать. Если любовь ко мне отвлекает чудовище от жажды крови да к тому же приносит доход… Согласен пожертвовать собой, Я смертельно устал. Усну, как младенец.

Барон твердым шагом прошествовал через всю галерею и скрылся за дверью на другом ее конце, будучи в полной уверенности, что последнее слово осталось за ним.

— Занятный экземпляр, — произнес инквизитор.

— Убежден в своей правоте, — пожал плечами другой. — Под маской заботы о родине прячет ту же самую гниль, если не гаже.

— А мы? — Вопрос повис в тишине.

— Что «мы»? Мы-то все о себе знаем. И не питаем иллюзий. Не возражай, не болтай лишнего, слушай и действуй на благо Церкви. У каждого своя ложь, каждый защищается от правды по-своему.

Кас не заметила, как они ушли, как наступило безмолвие. Не уследила, куда пропали инквизиторы, и даже не поняла, как оказалась на полу. Она лежала на боку, сжавшись в комок, как больная собака.

— Может, сон? Вдруг привиделось? — шептала Кассия, почти касаясь камней губами.

— Нет лжи хуже и опаснее, чем ложь самой себе, — сообщил внутренний голос. — Нас использовали. Цинично и подло.

— Бедный Саймон… — Кас села, обхватив голову руками.

— Мы разрушили его жизнь, — продолжала невидимая собеседница. — Походя, незаметно, почти нечаянно, как смахивают чашку со стола. Но другого такого нет и никогда не будет. Уж лучше бы не было нас.

— Так это поправимо! — Она вскочила и кинулась прочь из галереи.

— Куда? — раздался внутренний голос.

Коридоры и лестницы сменяли друг друга. Непроглядная тьма подступала со всех сторон, страх хватал за горло. Только чернота гнездилась не снаружи, а внутри. Светлые моменты жизни уже не повторятся. Вот Саймон учит стрелять ее из лука. Он держит ручку маленькой Кас своей рукой. Пальчикам нестерпимо больно натягивать тугую тетиву, но реветь нельзя. Саймон не станет гордиться плаксой. А вот тот же Саймон смастерил похожие, как близнецы-братья, кораблики и наблюдает за нешуточной гонкой. Вода в ручье бурлит и пенится, силясь сбить игрушечные суденышки с курса, но те не поддаются. Сэм, Тревор и Кассия мчатся вдоль берега, не давая корабликам остановиться, сев на мель. Кассия тогда завязала подол узлом на боку, чтобы тот не путался в ногах.

Если бы Кас решила кричать и звать на помощь, никто бы не откликнулся. Весь замок прекрасно знал, что Фальвикская Дева не в себе. Из желающих встретить ее ночью на узкой дорожке очередь не стояла. А кричать и звать хотелось, только кого? Кто в силах помочь, когда ничего не исправить и никого не спасти?

Как и в своих кошмарах, Кас стремилась вырваться на волю, на простор, где можно вздохнуть полной грудью. Кассия представила серое небо за ровными зубцами крепостной стены. В небе облако, оно клубится, приобретая черты Саймона. Отец улыбается с хитринкой, с озорным прищуром, открыто и от всей души. «А хорошо было бы, если бы там сейчас шел дождь, — подумалось ей. — Он смоет все».

Эти мысли все быстрее и быстрее гнали вперед. Кас стрелой взлетела по винтовой лестнице на верхнюю площадку башни. Тяжелый деревянный люк осыпал ее трухой и пылью, прежде чем поддался ее усилиям. Девушка зажмурилась.

— Не сон, увы. Тот бы уже кончился, — подытожил внутренний голос.

Ветер пронизывал насквозь. Дождя не было. Зато серое, в облаках небо было. Густой туман накрыл Фальвик. В белом мареве мерцали огни города. Сотни домов, тысячи людей, и нет никого, кто готов был бы принять в свои объятия. С камнями ли, без них, богатой ли, бедной, честной ли, доброй ли… Такой, какая она есть. Такой, какой принял бы ее Саймон. В глазах у нее стояли слезы.

— Постой.

Словно из преисподней, за крепостной стеной всплыл зыбкий призрак Виллоу. Она колебалась в тумане, как и приличествует привидению.

— Ты вернулась сказать, что предупреждала? — Кассия пошатнулась и опрокинулась на спину.

— Нет, — покачала головой старуха. — Я вернулась, чтобы пожалеть тебя. Чувствую твою боль как никто.

— Мужчины не прощают перемен, — всхлипнула Кас. — Старалась ради него… А он меня использовал и отверг.

— Так может, мы просто любим не тех мужчин?

Призрак переступил через стену и шагнул к Кассии. Только это была уже не Виллоу! Едва заметный силуэт ведьмы распахнулся, как полы плаща, выпуская наружу величественное существо, настолько же омерзительное, насколько прекрасное, завораживающее своей сверхъестественной истинной мощью. Остроконечная корона венчала голый, оскаленный череп, в глубине пустых глазниц которого сиял зеленоватый свет. Так же мерцали складки ее свободного платья, непрестанно колебавшиеся, словно крылья, несмотря на то, что никакого ветра не было и в помине.

— Назови меня по имени.

Огромный скелет занимал едва ли не всю наблюдательную площадку. Он то расплывался в воздухе неверной рябью, то снова обретал видимые очертания.

— Мортис, — выдохнула девушка.

— Кажется, что никто не понимает тебя? — Безмясая протянула руку и бережно смахнула слезинку со щеки Кас. — Но я понимаю. Кто, как не я, пожертвовал всем ради любви? Ради нее я сгорела дотла. Бросилась в пекло, чтобы достать сердце Галлеана, вырванное Вотаном, богом гномов, прямо из груди. Но Галлеан не воскрес. Смерть оказалась сильнее жизни. Я покарала виновных. Отомстила детям убийцы. Тоже ради любви. Но легче не стало. Я даже совершила чудо! Вернула к жизни возлюбленного мужа своего. Галлеан восстал из праха, словно и не ведал гибели. Счастливый конец? Увы! Что получила я? «Ты изменилась, ты стала чудовищем, ты безумна», — сказал он.

Из пустых глазниц покатились робкие капли. Одна, другая… за ними еще.

— Безумие… Всякий влюбленный безумен, — продолжила Мортис. — Я умоляла, но увидела только спину. Галлеан скрылся в лесу, не оставив мне надежды. Приняв, как должное, мой дар.

— Ты отомстила ему? — Кассия встала и тоже стерла слезы с лица мертвой богини.

— Почти, — призналась та. — Я покажу Галлеану, кто он на самом деле. Только и всего. Кто чудовище и кто безумец. Хочешь разделить со мной этот праздник, как разделила мою боль?

— Да, — не колеблясь ни секунды, ответила Кас.

— Но сначала, почему бы не насладиться своим собственным? — Мортис положила сотканные из мглы руки девушке на плечи. — Барону очень нравились реки крови. Твоей крови. А как он отнесется к своей?

— Можно? — Вопрос прозвучал как-то совсем подетски.

— Разумеется.

Не мешкая, Кассия вернулась в свою комнату за тем самым кинжалом, которым она резала себе пальцы, чтобы корыстолюбцы вроде Жеро и ему подобные могли набивать свои сундуки золотом и драгоценными камнями. И вдруг Безмясая заметила белое свадебное платье на портновском манекене.

— Отличная работа, — похвалила она. — Жаль, что пропадет зря.

— Не пропадет. — Кас стащила платье с деревянной болванки.

Вскоре Кассия уже кружилась на месте, шелестя пышными юбками. Подвенечный наряд был ей к лицу, подчеркивая ослепительную красоту юности.

— Мы идем? — подмигнула Кас своему отражению в зеркале, когда кинжал нашелся.

Она радовалась и спешила, как радуются и спешат ребятишки развернуть приготовленные для них подарки. Кассия выскочила в коридор: она ничего и никого не боялась, ведь Мортис шла следом за ней.

Вдруг где-то за спиной девушки скрипнула дверь. Из комнаты вышел сонный Тревор.

— Кас? — спросил он, протирая глаза.

Безмясая стояла прямо между Тревором и Кассией, но юноша не видел ее. Не мог. Он выбрался в коридор и пошлепал босыми ногами к подруге.

— Я… примеряю платье, — солгала Кас.

— Вижу, — улыбнулся Трев. — Ты великолепна.

— Только… свадьбы не будет.

— Как? — Физиономия Тревора вытянулась. — То есть… неужели ты поняла, что Седрик предатель?

— Еще какой, — кивнула Кассия. — Если бы можно было жениться на россыпи драгоценных камней, барон так и поступил бы. И еще… Саймон знал об этом, он хотел вложить Седрику немного ума, и чем все кончилось?

— Это правда?

— Единственная, — подтвердила девушка.

— Почему Саймон мне не сказал об этом? Выходит, барон еще большее ничтожество, чем кажется. Проклятье! — Голос Тревора дрожал. — Убил бы мерзавца на месте!

— Вот, наверное, поэтому, — предположила Кас.

— Ничего, сестренка, завтра я прямо вызову труса на поединок и разделаюсь с ним… — Он сладко зевнул.

— Непременно. Отправляйся спать и прощай… — Девушка жаждала обнять друга в последний раз, но когда прячешь кинжал за спиной, от некоторых вещей приходится отказываться.

Тревор вдруг устремил взор в темноту, прищурился и побледнел, словно рассмотрел во мгле черты Безмясой.

— Прощай? — переспросил он.

— До завтра, — беззаботно бросила Кассия.

Последний отрезок пути мелькнул незаметно. Дверь послушно отворилась, словно и не была заперта. Комната, залитая призрачным светом, заставила ненадолго замереть на пороге. Седрик безмятежно спал на большой кровати под балдахином, раскинув руки во всю ширину постели. Он едва слышно дышал и был похож на кроткого ангела. У Кас перехватило дыхание. Два чувства боролись в ней: любовь и желание наказать любимого за ложь и предательство. Чем заслужила она столько боли разом?

Кассия ступила внутрь и сразу увидела в полутьме два мерцающих зеленым глаза. Нечеловечески огромная фигура Мортис источала ровное бледное сияние, как болотные огни, заманивающие путников в трясину. Кас стало страшно, но вовсе не богиня Смерти была тому причиной: балдахин над кроватью показался ей темными крыльями Бетрезена, а шкафы и сундуки — приземистыми, уродливыми демонами, которые только и ждут сигнала, чтобы броситься на нее и утащить в преисподнюю. Сердце сжалось; Кассия испуганно посмотрела на Мортис. Богиня приблизилась к постели, склонилась над спавшим Седриком и повернула костлявое, лишенное плоти лицо к девушке.

— Он так же прекрасен, как и раньше, но ведь теперь тебе открылась истина? — спросила Безмясая. — Седрик использовал тебя. Как ты могла поверить, что барон честный и благородный человек? Хотя я тоже была доверчива… Но увы! Для него существует только его собственное благо и золото, все остальное не имеет значения. Пусть это жестоко, но он умер в тот момент, когда отверг тебя и выбрал капли твоей драгоценной крови. Взял и ничего не пожелал дать взамен. Ты видела достаточно корыстолюбцев — они все на одно лицо. Все готовы пользоваться другими и приписывать себе чужие заслуги. Фальвику будет лучше без него.

Мортис говорила свистящим шепотом, который проникал в самые глубины сознания, выжигая в нем все счастливое и светлое. Ничего не осталось от прежней Кассии Блэкбоу. Ее переполнило одно-единственное чувство: ненависть к Седрику. Обманщик должен быть наказан, он это заслужил, а она всего лишь орудие справедливости.

— Он умер раньше, — возразила Кас и перевела взгляд на Седрика.

Теперь Рики не казался ей ангелом. В его чертах появилось нечто дьявольское, неприятное, мерзкое. Как она могла полюбить это? Уму непостижимо… Обида терзала ее, как волки терзают загнанного зайца. Время остановилось, его песчинки перестали сыпаться.

Ей вдруг стало так тяжело, как никогда прежде. Неужели это будет продолжаться целую вечность? «Нет, не будет!» — ответила она самой себе. Одним ударом Кассия вогнала клинок в грудь барона по самую рукоять. Темное пятно начало быстро расползаться по зеленовато-белой простыне.

Седрик широко открыл глаза. В его взгляде не было ни обиды, ни ненависти, только бесконечное удивление и испуг. Барон не сразу узнал Кассию в склонившейся над ним женщине с запавшими глазами, всклокоченными волосами и безумным лицом. Его Кассия — чудовище? Теперь Седрик видел их обеих: убийцу и Смерть рядом. Лицо его исказила гримаса боли. Барон захрипел, силясь побороть судорогу. В бессмысленном жесте отчаяния он поднял руки над постелью, словно цепляясь за ускользающую жизнь, и тут же уронил их. Через мгновение жизнь покинула Седрика. Кассии почудилось, что едва заметный сгусток желтоватого света вырвался из груди барона, превратился в тонкую струйку и исчез в складках одеяния Безмясой.

— Что мы наделали?! — послышался внутренний голос. — Нельзя трогать Рики! Рики — это святое!!!

— Но ты сама утверждала, что Седрик предал нас, — возразила Кас, нежно гладя покойника по волосам.

— Это чтобы позлить нас! Мы любили его… любили… Чтобы… позлить! — надрывался голос.

— Между нами пропасть. Ты безумна, но не я. — Кассия развернулась и пошла к окну.

— Никаких нас нет. Есть ты! Только ты!!! Кас распахнула створки: вместе с ветром в комнату ворвались капли дождя.

— А ведь ты станешь скучать по нему, — посетовала Безмясая, растворяясь в темени за подоконником.

— Недолго, — скорбно вздохнула Кас.

Она слишком устала, чтобы страдать. Путь указан. Все чувства перегорели, не оставив даже угольков. Так, горстка сизого пепла.

Комната расплывалась у нее перед глазами, полными слез. «Где Рики? Здесь его нет. Только плоть и кости, — звенело в ушах. — Мортис унесла Рики с собой».

— Значит, и нам пора… — прошептала Кассия. — Моя любовь, иду к тебе!

Белое платье мелькнуло в оконном проеме. А дождь припустил еще сильнее. Его капли летели к земле вместе с Кас, прямо в объятия смерти. Она упала на каменные плиты, как яблоко падает с ветки, как камешек падает в пруд, как капля крови падает с пораненного пальца.

Время не остановилось. Невендаар продолжил жить, как жил. Кто лгал и крал, продолжал так же лгать и красть. Впрочем, и те, кто не делал этого никогда, не изменили себе.

Тела барона и его невесты обнаружили на рассвете. Кассию нашли стражники, обходившие дозором замковую площадь, а Седрика те, кто отправился сообщить ему скорбную новость. Две смерти в одну ночь потрясли город. Пусть барон и его нареченная не были ангелами во плоти, никто из жителей Фальвика не желал им такой судьбы.

Тайну заговора инквизиторы увезли с собой в столицу. Они покинули Фальвик вечером того же дня, словно давно ждали случая убраться подальше от этого проклятого места.

Седрика похоронили с причитающимися почестями в фамильном склепе и Кассию положили подле него. Единицы знали, чья рука лишила барона жизни. Под страхом казни им велено было молчать, чтобы не сеять смуту.

Наиболее искренне оплакивал Кассию и Седрика отец Теофил. Когда же траур кончился, он отказался от сана, раздал имущество, не оставив себе ни гроша, и ушел в лес. Больше никто его не встречал. Поговаривали, что где-то в глуши живет святой человек, который, не поднимаясь с колен, молит Всевышнего о прощении для всякой живой твари.

Мастер Аарон и Блинкл навестили Фальвик несколько месяцев спустя. Они забросили колдовство и организовали труппу бродячих артистов. Аарон играл королей, а Блинкл все больше комичных девиц. Трагедия барона и баронессы заинтересовала новоиспеченных лицедеев настолько, что они написали пьесу. Правда, широкого признания сей опус не получил.

Удачливый Вор также забросил свое прежнее ремесло. Он женился, обзавелся детишками, а на два золотых купил торговую лавку. Денежки эти не раз обернулись и принесли доход, а гном навсегда забыл о приключениях, едва не закончившихся для него так трагично.

Два Копья, Лаантар и прочие эльфы возродили уничтоженную обитель Эльмаар. Они по-прежнему не подпускали людей к своим границам, однако один человек все же навещал друга среди вечной осени.

Липовый маг, хозяин кошачьего черепа на палке, вовсе не погиб от рук разбойников. Он благополучно добрался домой, в Аартен, где и живет по сей день с дочерью, после чудесного исцеления взявшей имя Кассия.

Солгала ли Мортис нарочно или спутала несуразного мужичка с кем-то — лучше спросить у нее. Но видит небо, это плохая идея. Никогда нельзя угадать наперед тайны безумной богини Смерти. Она щедро делится со слугами своей обидой и болью. Кто встречал баньши, запросто подтвердил бы это. Дикий их вой вырывает души из тел, не оставляя лазейки к спасению. Впереди нее всегда бежит громадный косматый зверь. Позади — земля превращается в гнилую пустошь. Платье баньши белее снега, а взгляд несказанно печален. Она смотрит в глаза поверженным врагам, силясь отыскать того единственного, которого потеряла.

Однажды поиски закончатся. Перестанут пылать города, чума остановит свое шествие. Отряд храбрецов оборвет череду безликих лет, и, возможно, за этой гранью бедняжка обретет покой.

Но это совсем другая история, а пока есть еще двое и пустой перекресток. Перекресток четырех дорог, бегущих от края до края горизонта, свинцовые тучи, готовые пролиться дождем, и промозглый ветер.

Крылатый конь нервно прядал ушами и грыз удила. Ему не терпелось унести седока обратно в Таргрим, однако угрюмый рыцарь медлил.

— Не изменишь решение? — сурово насупившись, спросил всадник.

— Я не останусь, — ответил человек в длинном дорожном плаще с капюшоном, закутанный в широкий шарф по самый нос. — Слишком многое здесь тяготит меня. Надеюсь, в Фергале оценят мои таланты.

— Серая Гильдия? — Всадник похлопал пегаса по шее.

— Может, да. Может, нет. Обычно есть, как минимум два варианта быть кем-то или быть собой… — Шарф скрывал лицо говорившего, но, скорее всего, тот улыбнулся.

— А если я прикажу остаться? — просто чтобы потянуть время, спросил рыцарь.

— Трев, все переменилось. И мы уже не те, что были. — Самуэль, прищурившись, посмотрел на друга.

— Значит, прощаемся? — вздохнул тот. — На сколько? На год, на два, до скончания веков?

— Мы непременно встретимся, — пообещал Сэм. — Я наверняка буду слышать о тебе часто, тогда как ты обо мне едва ли.

— Ну, бывай? — Тревор махнул рукой.

— Бывай.

Крылатый конь радостно взмыл ввысь, а Самуэль проводил его с земли долгим взглядом.

Затем неприметно одетый путник натянул капюшон на голову и решительно зашагал по дороге на запад.

Юлия Набокова Заклятье зверя

Пролог

Синее безоблачное небо Невендаара уже тронул румянец заката. Не разбирая дороги, по нехоженым тропам густого тенистого леса мчался молодой волк. Высокая трава хлестала бока. Сильные мышцы перекатывались под серой шерстью, в открытой пасти виднелись острые клыки. Птицы и мелкое зверье, почуяв приближение хищника, спешили укрыться. Но волку было не до охоты: он бежал прочь, подальше от леса с его густой листвой, с его заливистым пением птиц, с его волнующими запахами живности.

Выскочив из леса, волк стремглав пронесся по полю к яблоневому саду почти у самых крепостных стен. Появляться здесь было опасно: повсюду сновали люди. Но сегодня ему повезло: вокруг не было ни души. Лишь у самых ворот человеческого жилища вилась пыль, словно внутрь только что въехал целый отряд всадников.

Волк скользнул в яблоневый сад, промчался по знакомой ему тропинке и остановился на пригорке у кряжистого дерева, ветви которого сгибались под тяжестью спелых плодов. Отсюда был хорошо виден большой балкон дома, стоявшего за высокой каменной стеной. И на этот балкон на закате солнца часто выходила необычайной красоты девушка. Тогда волк замирал в тени яблони и, часами оставаясь неподвижным, мог следить за Солнечной, так он ее называл за золотистый, как утреннее сияние, цвет волос.

Зверь и сам не знал, зачем сюда приходит. Словно какая-то непреодолимая сила влекла его к Солнечной. Стоило не увидеть ее хотя бы день, как волк терял покой и начинал хандрить. Вид Солнечной приносил ему радость и тепло, такое же, какое дарила волку волчица. Но если волчица согревала ему тело, то Солнечная грела душу. Зверь не задумывался, почему так происходит. Просто чувствовал, что наблюдать за Солнечной для него так же жизненно важно, как дышать, пить, есть, охотиться. И прогулка в яблоневую рощу превратилась для него в ритуал, который он исполнял изо дня в день.

Сегодня ему повезло. Солнечная уже была на балконе. Она прохаживалась вдоль перил, и ее тонкая, гибкая фигура, озаренная закатным светом, казалась такой хрупкой и беззащитной, что у зверя защемило сердце. Вдруг она остановилась, повернулась к дому лицом, будто бы прислушиваясь к чему-то. Волк нахмурился: рядом с Солнечной появился высокий человек в стальных пластинах. Это не понравилось волку. В Стальном чувствовалась угроза. Да и Солнечная явно не обрадовалась гостю. Своим зорким зрением хищника зверь увидел, как напряглось ее лицо. Стальной заговорил, Солнечная огрызнулась. Зверь досадливо тряхнул головой: дом был слишком далеко, чтобы он мог услышать, о чем говорят люди. Оставалось только наблюдать за тем, как Стальной надвигается на Солнечную, а та отступает к краю балкона.

Волк заскулил от бессилия и, вскочив на ноги, в тревоге заметался по пригорку. Ему хотелось защитить Солнечную от Стального человека, прогнать его далеко-далеко, чтобы больше никогда не возвращался, не причинял Солнечной горя. И это желание было таким сильным, таким естественным, словно защищать Солнечную было его предназначением, словно в прошлой жизни он уже служил ей – верно и преданно.

Внезапно Стальной отшатнулся и как будто переспросил. Солнечная гневно ответила ему. Стальной широко раскрыл рот и сделался похожим на каркающего ворона. Солнечная побледнела и что-то выкрикнула.

– Ты не посмеешь! – донес ветер ее слова.

Волк не понял смысла человеческой речи, но его сердце заныло от боли, которую он почувствовал в звонком, как журчание лесного родника, голосе Солнечной.

– А кто меня остановит? – хрипло раскаркался в ответ Стальной.

И этого волк уже стерпеть не мог. Он поднял голову к небу, на котором медленно умирало солнце, и завыл. Протяжно. Звучно. Долго. Сначала в его вое излилось утешение, которое он хотел донести до Солнечной, а затем отчетливо зазвучала угроза Стальному. Злой человек не смеет обижать Солнечную. Волк ему этого не позволит.

Когда зверь замолчал и взглянул на дом за каменной стеной, Стальной уже исчез. Солнечная стояла на краю балкона, вцепившись пальцами в перила, и до боли вглядывалась вдаль. Тщетно. Для ее человеческого взора расстояние слишком велико, чтобы увидеть волка. А вот волк своим звериным чутьем почуял опасность прежде, чемворота крепости открылись, опустился подъемный мост и на дорогу выехал вооруженный отряд охотников во главе со Стальным.

Волк уже не слышал задиристых криков Стального, знаменующих начало травли. Он торопился в лес, в свое надежное укрытие под поваленной сосной, где его уже ждет, тревожась, волчица. Солнечной сегодня уже ничто не угрожает. А ему надо беречь себя. Ради волчицы и будущих волчат.

Вслед ему несся звук охотничьего рога.

Глава 1 Знамение

Дом тетушки Нильды не шел ни в какое сравнение с замком отца Ивонны. Приземистое двухэтажное здание с красной черепицей, стенами из серого камня и простыми квадратными окнами не могло соперничать с изысканной красотой белоснежного замка, с его устремленными в небо узкими башнями и стрельчатыми высокими окнами. Не отличалось роскошью и внутреннее убранство комнат и залов. Хотя тетушка всеми силами благоустраивала дом, украшала его гобеленами и ткаными коврами, все же ее муж значительно уступал в достатке богатейшему дворянину Левенделла, за которого вышла замуж младшая сестра Нильды. Однако племянница Ивонна любила гостить здесь каждый год. Не отличавшийся изяществом дом тетушки был для нее уютным и благодатным уголком, в котором всегда царила гармония и ключом била жизнь.

Дом тетушки Нильды оживал с рассветом. Стоило первым солнечным лучам коснуться красной черепичной крыши, скатиться вниз и пробраться внутрь через начищенные до блеска стекла, как дом пробуждался. И вот уже трубой гудел, отражаясь от гулких каменных стен, энергичный голос тетушки, распределявшей работу на день, затем внутренний дворик наводнялся прислугой, торопившейся исполнить многочисленные поручения своей строгой хозяйки. Звенела посуда на кухне, раздавался стук топора на заднем дворе, топали по каменным ступеням и деревянным подмосткам шаги господ и их работников.

Ивонна отдыхала здесь душой. С той поры, как умерла ее мать Элисса, сестра Нильды, девушка находила утешение в беседах с тетушкой. Тетушка была мудрой, доброй, отзывчивой хохотушкой, что не мешало ей держать в строгости всю немалую прислугу. «Сурова, но справедлива», – шептались о ней слуги. Нильда была нетерпима к лености и лжи, но работящих честных крестьян щедро одаривала и всячески поощряла. Случись свадьба – Нильда и крестьянский пир не погнушается посетить да подарков богатых принесет. Случись беда – оплатит услуги лучших целителей и монахинь. Ничего удивительного, что в доме у Нильды всегда полный порядок. Двор выметен, полы намыты до блеска, подвалы полны провианта, замки смазаны, лошади подкованы.

– Для того, чтобы все было должным образом сделано, нужен глаз да глаз, – поучала Нильда племянницу, совершая ежедневный обход дома и попутно то отчитывая прачку за недостаточно прилежно выстиранную скатерть, то хваля пряху за новый гобелен, то утверждая с поварихой меню на обед и ужин.

– Надеюсь, и я со временем научусь так управляться с хозяйством, – застенчиво призналась Ивонна. – И папе не придется за меня краснеть, а Дамарис будет гордиться, что у него такая толковая жена.

– Научишься! – махнула рукой Нильда. – Наука это нехитрая. Главное – держать их вот где! – Тетушка красноречиво сжала крепкий кулак. – А Дамарис твой уже гордиться должен. Такие красавицы, чай, не всякому в жены достаются.

Ивонна стыдливо зарделась, и Нильда с улыбкой взглянула на племянницу. У нее самой трое сыновей, а дочери Всевышний не дал. Так что Ивонна ей как дочь. И на мать покойную, на сестру Нильды, диво как похожа. Тот же мечтательный взгляд синих глаз, те же по-эльфийски утонченные черты лица, те же мягкие золотистые локоны, тот же тонкий стан, тот же тихий журчащий голос. Полная противоположность ей, Нильде! Вот ведь как бывает – от одних родителей рождены, только сестра Эллиса – небесное создание, все в облаках витала, а сама Нильда твердо на земле стоит и характером настырная, любого гнома переспорит. А уж про внешность что говорить?

Нильда и ростом ниже, и телом шире, и лицом попроще, и волосом жестче, и голосом грубее. А ничего, нашла себе мужа, который в ней души не чает, и трех сыновей родила да выкормила – не развалилась. А Эллиса едва Ивонну выносила, потом болела целый год – девочка у нянек на руках росла. А уж вторая беременность сестру и вовсе подкосила – скончалась, сердечная, в родах. Ребеночка не спасли, и одиннадцатилетняя Ивонна сиротой осталась. Казалось, только недавно это было, а посчитать – уже шесть лет прошло. Вон какая невеста выросла – и собой хороша, и воспитана, и характером мягкая, уступчивая, слова грубого от нее никогда не услышишь. Ох, повьют из нее слуги веревки, пользуясь ее добротой!

– Главное, спуску никому не давать, – повторила Нильда, тряхнув кулаком. – И с первых же дней поставить себя в доме хозяйкой. Хозяйство-то у Дамариса большое?

– Большое, – вздохнула Ивонна.

– Да уж побольше вашего будет, – усмехнулась Нильда, – раз он племянником инквизитору приходится.

– И за что ты так инквизицию не любишь? – В голосе племянницы прозвучал мягкий укор.

– А за что мне ее любить? – громко возразила Нильда. – Вечно что-то разведывают, вынюхивают, науськивают, замышляют. И недели не пройдет, как очередной отряд инквизиции скачет. Всех накорми, напои, приветь, а они возьмут да и лучшую мою пряху ведьмой объявят и с собой заберут! Уж сколько они у меня искусных девок и мастеровых мужиков перетаскали! А сколько я еще отбила, золотом откупившись!

– А пряха правда была ведьмой? – Синие глаза Ивонны в испуге раскрылись.

– Да будь она хоть нежитью, их-то какое дело? – сердито откликнулась Нильда. – Она ж у меня в замке живет, никого не трогает. Ах, какие Беттина гобелены ткала, – она сокрушенно покачала головой, – другой такой мастерицы во всей Империи не сыскать.

Ивонна в задумчивости накрутила на палец локон, выбившийся из высокой прически. С тетушкой никогда не поймешь, правду она говорит или шутит. И девушка еще не решила, как относиться к постоянным нападкам Нильды на священную инквизицию. Дамарис гордился своим родством с инквизитором, часто говорил о том, какую важную службу несет его дядя, как инквизиция заботится о благополучии жителей Империи.

В рассказах Дамариса ведьмы, которых ловили инквизиторские охотники, были жестокими и опасными старухами, разбивавшими семьи, наводившими порчу на детей и вызывавшими засуху ради собственной потехи. Пряху же, о которой говорила Нильда, Ивонна знала. Она была молчаливой и услужливой девушкой, старше самой Ивонны года на три.

Ивонна любила наблюдать за ее работой, следить за тем, как на глазах рождаются сложные плетеные узоры. А Беттина терпеливо учила ее своему мастерству, когда Ивонна проявляла к нему интерес. Сложно было поверить в то, что эта милая безобидная с виду девушка с робкой улыбкой – опасная ведьма, способная наводить порчу и нести людям вред. Надо будет поподробнее расспросить Дамариса о ведьмах и инквизиторах, решила Ивонна. Заодно и о дядюшке Себастьяне разузнать.

Прежде Ивонна особенно не интересовалась этим родством, но сейчас, когда вопрос о свадьбе уже решен, ее вдруг встревожило отношение любимой тетушки Нильды к инквизиции, и особенно взволновал рассказ о Беттине. Не хватало еще, чтобы из-за родства с Дамарисом между ней и тетушкой возник раздор.

Нильда тем временем молча любовалась племянницей. А жениху повезло, что и говорить. Второй такой красавицы во всех северных землях не найти. Если только в столице поискать! Старший сын Таусенд, который служит в войсках императора, рассказывал, что дамы в столице носят богатые наряды и сложные прически, каждая из которых имеет свое название – «лесной луг», «замок», «водопад мерфолков», «эльфийский лес». Зато Ивонна и безо всяких «ласточкиных гнезд» на голове хороша. А когда распускает на ночь свои длинные шелковистые локоны – это прелестнее каких-то там «водопадов мерфолков».

– Ну что, – спохватилась Нильда, – пора уже об обеде позаботиться. Ты со мной на кухню? Или опять в сад?

Тетушка лукаво взглянула на племянницу. Ивонна не любила заходить на кухню – ее нежная кожа моментально краснела от тамошнего жара, а уж при виде тушки зайца на разделочном столе девушка и вовсе могла упасть в обморок. Зато в небольшом садике с розами и цветущими деревьями Ивонна могла провести весь день. От палящего солнца она укрывалась в беседке и там с книгой в руках могла просидеть до самого заката.

Сейчас девушка замешкалась. С одной стороны, было бы правильным отправиться вместе с тетушкой, набраться опыта в ведении хозяйства, лишний раз посмотреть, как Нильда беседует с поварихой и распекает поварят. С другой стороны, Ивонна мечтала побыстрее очутиться в беседке в окружении розовых кустов и продолжить чтение романа о приключениях доблестного рыцаря Торвальда. Вчера книгу пришлось отложить на самом интересном месте – Торвальд полюбил спасенную им даму Донателлу, и Ивонне не терпелось узнать, как пройдет новая встреча героев и добьется ли рыцарь взаимности.

Видя, что племянница колеблется, Нильда с улыбкой махнула рукой:

– Иди уж, мечтательница. Без тебя как-нибудь справлюсь.

Проводив девушку взглядом, хозяйка покачала головой. Хотя Ивонна рано лишилась матери, ее мечтательный характер она унаследовала в полной мере. Та же любовь к выдуманным историям, которых сама Нильда никогда не понимала, та же неприспособленность к жизни. Виданное ли дело – в обморок бухаться при виде курицы с отрубленной головой, которая еще несколько мгновений продолжает бегать по двору? Поди, не на облаке живем, не маковой росой питаемся.

Но в то же время, мягко журя племянницу про себя, Нильда ее по-матерински жалела. Успеет еще девочка повзрослеть, стать жестче к людям, равнодушно смотреть на убитую к обеду курицу. Жизнь – лучший учитель. И взрослеть ей придется уже скоро: свадьба – дело решенное, приготовления начаты. Жених, хоть и родственник инквизитора, по словам Корнелия, юноша достойный. А уж Корнелий свою единственную дочь абы кому отдать не решится! Раз уж одобрил Дамариса в мужья, значит, проверил его вдоль и поперек и не сомневается ни в его доблести и честных помыслах, ни в любви к Ивонне. Да и Ивонне жених по сердцу.

Хоть Нильда и не видела в племяннице пламенной любви, от которой горят глаза и особым сиянием озаряется лицо, но чувствовала уважение, доверие и симпатию Ивонны к жениху. А на этой основе часто рождаются самые крепкие чувства. Так что в счастливом будущем Ивонны Нильда не сомневалась. И в то же время не могла не тосковать, сознавая, что это последний приезд к ней племянницы. Потом у Ивонны с Дамарисом пойдут дети (помоги Всевышний, чтобы племянница оказалась крепче здоровьем, чем ее мать), и длительные поездки к тетушке в окрестности Меласема станут попросту невозможны для замужней дамы и матери. Теперь, чтобы увидеть Ивонну, Нильде придется ехать на другой край Империи, в Левенделл. А как бросишь хозяйство? Путь неблизкий, а за прислугой каждый день нужен глаз да глаз. Да и возраст уже дает о себе знать – куда уж ей в долгие путешествия отправляться? Но ничего, Нильда смахнула набежавшую слезинку – никому нельзя показывать своей слабости, особенно слугам, которые снуют туда-сюда по двору, выполняя ее поручения. Ивонна пробудет у нее еще месяц, за это время у Нильды будет еще уйма возможностей наговориться с ней, посекретничать, передать свой жизненный опыт, подготовить девочку к замужеству. На Корнелия-то что полагаться? Лучше матери никто не объяснит дочке женских секретов. А раз уж Элиссы нет на свете, то эта деликатная задача ложится на плечи Нильды. Опыта таких разговоров у Нильды нет – у нее одни сыновья, с ними пусть отец беседует! Но ничего, она что-нибудь придумает. Главное – выбрать подходящий момент. А уж за оставшийся месяц удобный случай как-нибудь да подвернется. А пока надо думать о насущном. Ужин!

И Нильда поспешила по делам, решая, какому блюду отдать предпочтение – рагу из зайца или утке на вертеле.

Этот день обещал быть точно таким же, как множество остальных. Ни Нильда, ни Ивонна, устроившаяся в беседке с томом рыцарского романа, и представить не могли, что уже ночью их жизнь перевернется и им придется расстаться на месяц раньше запланированного срока.

Рагу из зайца удалось на славу. За столом по традиции собрались все обитатели дома. Тетушка Нильда, ее муж Томаш, младший сын Кельвин, слишком юный и для имперской службы, как старший сын Таусенд, и для женитьбы, как средний, Брайдон, а также гостившая Ивонна.

День закончился, и, налегая на сочное жаркое, домочадцы наперебой делились новостями. Отец с сыном хвастались охотничьими трофеями – им удалось затравить большого волка, который намедни задрал одну из служанок, пошедших в лес по грибы. Девушки, которым повезло спастись, с содроганием подтвердили, что это тот самый волк, так что теперь обитателям замка нечего было бояться. Нильда сообщила о беременности прачки – вскоре ей придется подыскивать замену. Мужчины бурно обсудили кандидата на роль папаши, но так и не пришли к единому мнению. Отец утверждал, что здесь не обошлось без плотника – у любвеобильного молодчика подрастало уже пятеро детишек от разных матерей, а сын настаивал, что прачка понесла от кого-то из имперских асассинов, когда Таусенд с дружиной гостил пару ночей в родном доме.

– Уж лучше от асассина, чем от инквизитора, – вставила свое словечко Нильда.

Молчала только Ивонна. Она переживала из-за того, что Донателла оказалась обрученной с другим и не могла остаться с рыцарем Торвальдом. Разлученные герои книги мучились, а Ивонна страдала наяву. Даже рагу из зайца показалось ей пресным и безвкусным. Как тут насладиться едой, когда у Торвальда, на месте которого она, читая книгу, представляла Дамариса, и у Донателлы, в роли которой она видела саму себя, такая трагедия?

– Ивонна, а ты что, девочка? – Нильда заметила состояние племянницы и встревожилась. – Не приболела ли?

– Что-то мне нездоровится, – ухватилась за эту версию Ивонна. – Можно, я пойду прилягу?

Хотя световой день закончился, запершись в своей комнате, можно зажечь свечу и читать книгу дальше. Ивонна точно знала, что не заснет, переживая за героев. Но у нее оставалась надежда, что на следующих страницах книги их печальная судьба изменится к лучшему.

– Конечно, иди, отдыхай! – засуетилась Нильда. – А ведь и не поела толком… – с беспокойством вздохнула она, когда девушка, взяв подсвечник, вышла из обеденного зала. – Как птичка поклевала.

– Наша Ивонна питается ароматом роз и лунным светом, – мягко пошутил над кузиной Кельвин. – Наша пища не для нее.

Домочадцы обсудили оставшиеся новости – об орках, которых видели в окрестностях, о недавней стычке между имперцами и нежитью неподалеку. Когда закончили трапезу и поднялись из-за стола, за окном уже совсем стемнело. Нильда проследила за тем, чтобы слуги убрали всю посуду со стола. Муж и сын помогли погасить настенные факелы и камин. Зал погрузился в темноту, нарушаемую только мерцанием свечей в переносных подсвечниках, которые взял со стола каждый из домочадцев. Медленно, стараясь не погасить трепещущее пламя, они двинулись к выходу.

Томаш с сыном уже вышли в коридор, когда Нильда замешкалась на пороге, дабы последний раз обвести подсвечником зал и проверить, не укрылось ли что от ее зоркого взгляда. Однажды нерадивая служанка забыла на столе кусок сыра, и наутро в зале невозможно было завтракать – стол был измазан мышиным пометом, а от головки сыра осталась одна веревочка. Служанке тогда здорово влетело, но и себя Нильда корила, что недосмотрела. Сейчас все было в полном порядке. Нильде не в чем было себя упрекнуть.

– Скоро ты там? – поторопил ее муж.

– Уже иду.

Нильда сделала шаг назад и уже собиралась притворить дверь, как вдруг случилось невероятное. Пол покачнулся, посуда, аккуратно расставленная в комоде, задребезжала, издалека донесся гул, словно армия гномов стремительно приближалась к дому, и в следующий миг трапезную озарило, как полуденным солнцем.

Не сговариваясь, домочадцы перескочили через порог и помчались к окнам. Засыпающий дом тем временем наполнился возгласами и криками прислуги.

– Что это?

– Что происходит?

– Караул! Горим! – неслось на разные голоса.

– Вы это видите? – взволнованно пробормотала Нильда, высоко задрав голову и глядя на небосклон, на котором творилось что-то непонятное.

Казалось, в чернильно-темном небе распустился алмазно-белый цветок, и теперь, оторвавшись от стебля, он стремительно приближался к земле, озаряя своим ослепительным светом всю спящую Империю.

– Это солнце? – испуганно вскрикнул Томаш, вцепившись жене в плечи.

– Кажется, это звезда, – завороженно отозвался Кельвин, не в силах отвести взгляда от чудесного зрелища.

Лучистая и мерцающая звезда промчалась перед их взором и устремилась на восток, скрывшись за верхушкими леса, темнеющего на горизонте. В небе еще раз полыхнуло, земля отозвалась громким стоном. За спиной домочадцев что-то надрывно звякнуло. Это тарелка упала из комода и разбилась вдребезги.

Нильда в тревоге кинулась подбирать осколки и порезалась.

– Оставь, – дрожащим от волнения голосом произнес Томаш, – я позову слуг.

Кельвин молча протянул платок.

– Не к добру, – пробормотала Нильда, перетягивая порез.

И в этот миг мерцание, которое еще озаряло небосклон, окончательно померкло. Зал погрузился в непроницаемый бездонный мрак, не освещенный даже пламенем свечей – они потухли еще тогда, когда, взволнованные необычным видением, домочадцы бросились к окнам. В суматохе пламя погасло, подсвечники были брошены куда попало. В кромешной тьме их уже и не найдешь! Нильда нащупала руку мужа и дрогнувшим голосом прошептала:

– Это все не к добру.

Ее шепот громом прокатился по пустому залу. Кельвин в темноте наступил на осколок тарелки, и под ногами захрустела стеклянная крошка. Нильде было слышно, как бешено колотится сердце мужа. Томаш никогда не отличался особой храбростью. Но сейчас и ее собственное сердце билось ничуть не тише. Произошло что-то невероятное, необыкновенное, сулившее значительные перемены, навсегда изменившее жизнь не только их семьи, но и всей Империи.

Домочадцы на ощупь двинулись к выходу. Они проделали только половину пути, когда в коридоре зазвучали взволнованные голоса, двери распахнулись, и на пороге возникла Ивонна с подсвечником в руках. За ее спиной толпились слуги.

– Тетушка, дядюшка, кузен! – с облегчением выдохнула она. – Вы в порядке?

– Мама тяжело ранена, – в шутку брякнул Кельвин.

– Как?! – ахнула Ивонна, подавшись к ним.

Слуги встревоженно загалдели. Кельвин перехватил у кузины опасно накренившийся подсвечник, дав ей возможность обнять тетушку обеими руками.

– Что ты слушаешь этого прохвоста, – пробормотала растроганная Нильда. – Я всего лишь порезалась о разбитую тарелку.

Ивонна огляделась, увидела осколки и удрученно сказала:

– Мой подарок…

«В самом деле, – подумала Нильда, – я и не сообразила, что это та самая тарелка, которую мне подарила Ивонна, когда приехала сюда».

«Не к добру», – тревожно забилось сердце. «Ох, не к добру», – мысленно согласилась Нильда.

Встревоженные хозяева и слуги заснули уже перед рассветом. Хотя наведение порядка решено было отложить до утра, все взволнованно гадали, что за происшествие случилось сегодняшней ночью и какие события оно сулит.

– Одно я могу сказать твердо, – подвела итог ночной беседы Нильда. – И без того-то в Империи неспокойно было, а теперь волнения только усилятся. Разбойники с зеленокожими совсем осмелеют, а там и нежить на наши земли еще больше полезет. На дорогах такое начнется!.. Вот что, девочка, – обратилась она к притихшей Ивонне, – тебе нужно срочно возвращаться домой, пока еще дороги не стали опасными. Была бы моя воля, я бы тебя, конечно, никуда не пустила. Но твой отец будет о тебе волноваться. О женихе я уже не говорю. Да и дома тебе будет безопаснее, – рассудила она. – Если нежить хлынет в Империю, то Меласем как раз на пути из Алкамаара лежит. Тяжело нам тут всем придется. А в ваших краях тишь да благодать – резиденция Великого Инквизитора неподалеку, вот и обходят вас стороной и лихие люди, и орки проклятые. Опять же, жених твой – хороший воин, сумеет тебя защитить. Так что, золотая моя, собирайся в путь, – наказала она и с озабоченным видом добавила: – А я завтра же начну искать тебе отряд для сопровождения.

– Отряд? – удивленно переспросила Ивонна. – Но сюда я приехала с тремя воинами отца. Разве их мало?

– В нынешних обстоятельствах – мало, – отрезала Нильда. – Воинов нужно вдвое больше, а еще не помешали бы маг и целительница.

– Они-то зачем? – еще больше изумилась Ивонна. – Как-нибудь обойдемся без волшебства и лечения.

– Раньше, быть может, и обошлась бы, – твердо возразила тетушка, – а сейчас нужно быть готовыми ко всему. И что магия понадобится, и что дорога растянется. Мало ли, какие непредвиденные обстоятельства в пути возникнут? Надо предусмотреть все.

– Хорошо, – покладисто согласилась Ивонна. – Но оплачивать все буду я.

– Еще чего придумала! – заворчала Нильда. – Ты моя гостья, и мой долг хозяйки – вернуть тебя домой в целости и сохранности. Чтобы ни один золотой волосок с твоей хорошенькой головки не упал.

Но неожиданно Ивонна решила настоять на своем. Она понимала, что содержание хозяйства обходится тетушке недешево и лишние траты ей совсем некстати.

– Ты же сама меня учила, что вознаграждать нужно не до, а после проделанной работы – каждому по заслугам, – напомнила Ивонна. – Лодырю – медный грош, прилежному работнику – золотой. Вот и я вознагражу своих сопровождающих в конце пути, когда они проявят себя.

Поворчав для порядка, тетушка согласилась с доводами племянницы. Домочадцы разбрелись по комнатам. А Ивонна, вернувшись к себе, обнаружила невосполнимую потерю и безутешно прорыдала в подушку до рассвета. Накануне странного происшествия она, склонившись над столиком, в упоении читала книгу. Когда небо озарила падающая звезда, она неосторожно смахнула подсвечник на стол, и пламя в один миг охватило страницы. И хотя Ивонна торопливо загасила огонь и только потом бросилась разыскивать тетушку, теперь она увидела, что от приключений рыцаря Торвальда осталось лишь начало, а продолжение сгорело. И уже никогда не узнать, удалось ли герою соединиться с возлюбленной дамой Донателлой. Торговец, продавший ей книгу, уверял, что она уникальна и второго такого списка романа не найти. Отчаянию Ивонны не было предела. Перед испорченной книгой меркли и ночное происшествие с упавшей звездой, и предстоящее путешествие.

Глава 2 Заклятье

Наутро об упавшей звезде говорили во всей Империи. «Вы видели?» – судачили деревенские кумушки у колодца. «Видели?» – перешептывались ученые мужи в столице. «Видали?» – громко, во весь голос вопрошали имперские воины у товарищей. «Видели, ночью-то?» – шушукались инквизиторы. «Все видели!» – гневно цедил Великий Инквизитор Иоганн, нервно меряя шагами просторный зал.

Но, пожалуй, одно из самых горячих обсуждений велось на заднем дворе дома волшебника Гидеона, где с самого утра собрались его ученики. Взбудораженные ночным происшествием, юноши с нетерпением ждали толкования от своего мудрого наставника. А пока волшебник не спустился, высказывались самые неожиданные версии.

– Ребята, – несмело произнес Дир, сутулый парень с мертвенно-белым лицом и тонкими, бескровными губами, – а если это Бетрезен? Что, если он вернулся на землю, а звезда по его велению упала на один из разломов, и теперь Легионы Проклятых вновь вырвутся наружу?

– Как вырвались, так и обратно вернутся. – Широкоплечий Норд показал свой крепкий кулак. – Я лично первым в войско запишусь.

Его товарищи уважительно притихли. В магии Норд был не силен, и для многих оставалось загадкой, почему волшебник до сих пор держит его в учениках, если за три года обучения парень не продвинулся ни на один уровень. Магические умения Норда, как и на момент поступления к Гидеону, ограничивались топорным вызыванием молнии. Однако дразнить Норда никто не осмеливался – он был самым старшим из всех и самым физически крепким.

– А мне кажется, это добрый знак, – вмешался самый младший из учеников, хорошенький, как эльф, Сандр, и выдал свою версию: – Всевышний не оставил нас. Ведь звезда упала с самого неба.

– Просто так звезды с небес не падают, – с беспокойством возразил круглолицый полный Бейл, сын местного мельника. – Что, если это не милость, а гнев Божий?

– А я вам что говорю? Это проделки Мортис! Пойдет мор по всей земле, как в былые времена, и увидите, что я был прав. Если еще сами живы останетесь, – с трагическим надрывом доказывал долговязый парень с темными кругами под глазами, за свой пессимистический склад характера прозванный Вороном.

– Опять вороны раскаркались, – с насмешкой произнес только что подошедший смуглый юноша с лукавыми карими глазами, веселым, подвижным лицом и слегка вьющимися каштановыми волосами, выгоревшими на солнце.

Роста он был среднего, но умудрялся смотреть свысока даже на Норда, возвышавшегося над ним на целую голову. При его появлении другие ученики оживились еще больше и загалдели:

– Вернер, где тебя носит?

Из всех учеников Вернер жил ближе всех к дому учителя, в конце улицы. Другим повезло меньше – им приходилось топать из других деревень и окрестных сел. И при этом те, кто жил дальше всех, являлись на занятия самыми первыми, а Вернер умудрялся постоянно опаздывать.

– А что, я что-то пропустил? – Вернер лениво откусил домашнюю булку, которую держал в руке. – Из-за вас даже позавтракать толком не успел, – посетовал он, прожевав, – разгалделись тут с самого утра!

– Как ты можешь думать о еде, когда случилось такое? – упрекнул его Сандр.

– Малыш, – Вернер насмешливо потрепал его по подбородку, и мальчик, зардевшись от обиды, отвернулся, – поживи с мое, поймешь, что сытный обед – это одна из тех вещей, о которых следует заботиться прежде всего.

– А по тебе и не скажешь. Одни кожа да кости, – обиженно огрызнулся Сандр. И почему вредный Вернер всегда напоминает ему о том, что он здесь – самый младший? Главное, что в магии он не последний. Гидеон не раз хвалил его на занятиях, а однажды даже привел в пример Вернеру, чтобы тот слишком много о себе не мнил. И ведь не зря привел! Заклинание Сандра и впрямь получилось куда удачнее попытки Вернера, который отнесся к заданию учителя спустя рукава.

Но в ответ на его колкость Вернер только рассмеялся – аж крошки изо рта брызнули.

– Не в коня корм, – давясь булкой, произнес он. – Вот Хлебушек наш, – он подмигнул круглобокому Бейлу, – не зря на мельнице папаши околачивается. Скоро уже шире него станет.

Бейл обиженно заалел и, сжав кулаки, подался вперед.

– Эй-эй! – Вернер отступил, выставив руки в примирительном жесте. – Ты чего? Хорошего человека должно быть много. Сам подумай, если бы ты был такой, как я, – юноша провел руками по поджарым бокам, – разве отец смог бы тобой гордиться? Да лично я бы, глядя, что у мельника сын худой, никогда бы не купил у него муки.

Бейл с сомнением потоптался на месте. Вроде бы в словах Вернера уже не было ничего обидного. Да и ввязываться в драку не хотелось. В том, что он одолеет Вернера силой, Бейл не сомневался – он был почти вдвое крупнее. Однако с Вернером, несмотря на все его обидные шуточки, никто не рисковал сцепиться. Вернер был не только одним из самых одаренных учеников, он еще знал такие магические приемы и заклинания, которым не обучал Гидеон.

Однажды Норд побил его, и Вернер отомстил ему, выкрикнув незнакомое заклинание, которое сделало низкий бас силача тонким и писклявым, как писк мыши. Даже Гидеону, к которому помчался Норд, не сразу удалось снять заклятье. С тех пор открыто сталкиваться с Вернером даже Норд не решался. Мало ли, какие штучки у него еще припасены для обидчиков!

Вернер сам как-то заявил Бейлу в дружеской беседе, что ученик должен не только стать подобным своему учителю, но и превзойти его в мастерстве. «Каждый ученик мечтает стать белым магом, – сказал тогда Вернер. – А если ты не хочешь стать самым великим магом во всей Империи, зачем тогда вообще учиться?» Бейл в тот раз промолчал. Ему самому было бы достаточно стать самым искусным магом в своей деревне, чтобы отец наконец-то зауважал его необычные способности, а мачеха отвязалась и не смела повысить на него голос. О большем Бейл и не мечтал. Но признаться тогда Вернеру в своих скромных желаниях он не решился. Уж слишком у того горели глаза. Бейл только спросил у него: «А ты мечтаешь стать белым магом?» И услышал в ответ: «Я мечтаю стать единственным в своем роде, сильнейшим и опытнейшим. Самым могущественным магом во всей Империи».

– Мир? – Вернер напоследок откусил большой кусок булки и с обезоруживающей улыбкой протянул ее половину товарищу.

Тот в нерешительности замялся. В конце концов, Вернер не такой уж и злой. Только вредный слишком. И гордый, как какой-нибудь дворянский сын. Недаром в деревне ходят слухи, что никакой его погибший отец, которого здесь отродясь не видели, не стражник вельможи, а самый что ни на есть знатный господин.

– Бери уж! – Вернер по-братски обнял его за плечи и вложил булку в пухлую натруженную ладонь Бейла – в свободное от занятий магией время тот прилежно помогал отцу на мельнице. Точнее было бы даже сказать – в свободное от работы на мельнице время Бейл находил силы проходить пару деревень пешком, чтобы поучиться магии. Учитывая немалый вес Бейла, такие пешие прогулки были для него настоящим подвигом. Непонятно было, что больше его толкает к Гидеону – желание преуспеть в магии, которую отец ни в грош не ставил, или стремление оказаться подальше от мачехи, склочной и вредной женщины, чьи непрестанные издевки не шли ни в какое сравнение с подколками Вернера.

Бейл жадно захрустел – булки мать Вернера была печь мастерица, и в который раз взгрустнул о своей судьбе. Вот бы его отцу жениться на мягкой, доброй, отзывчивой Гелене – мать Вернера давно вдова. И тогда, быть может, и ему, Бейлу, перепали бы хоть крохи той нежной любви, которые достаются на долю его товарища.

Обиднее всего, что сам Вернер заботы матери совсем не ценит. Уж сколько он ей доставил неприятностей за четыре года их совместного обучения и сколько еще доставит! И из дому-то он сбегал не раз – то за имперскими стражниками вслед увяжется, то услышит от Гидеона легенду о старинном кладе, который якобы спрятан на Пропащем болоте, и рванет туда в глухую полночь.

Хорошо, что в первый раз воины, заприметив мальчонку, сжалились над матерью и отправили его с провожатым домой. А в случае с кладом уже Гидеон помог: когда встревоженная Гелена пришла к нему вечером и рассказала, что сын не вернулся домой после занятий, волшебник сразу смекнул, что ученик слишком серьезно воспринял рассказанную им легенду, и поспешил к болоту. Как раз вовремя успел – еще бы немного, и не было бы уже на белом свете неисправимого задиры Вернера с его вечными шуточками, подковырками и обидными прозвищами, какими он награждает всех и всякого.

Норд у него Скала, Сандр – Малыш, Дир – вампир… Даже к учителю никакого уважения – за глаза он зовет его Гномом, за то, что долгое время учитель провел с жителями горных кланов и от них перенял много диковинной магии, знаниями о которой щедро делится с учениками.

Бейл дожевал булку, стряхнул в рот последние крошки – вкуснейшей выпечкой тетушки Гелены не хотелось делиться даже с птицами – и обернулся на окна дома волшебника. Скоро он там? Сегодня Гидеон обещал рассказать им о рунной магии, и Бейл уже притоптывал от нетерпения в ожидании интересного урока.

Ученики тем временем возобновили спор об упавшей звезде и хотели узнать мнение припозднившегося Вернера на этот счет. Однако любимчик Гидеона, похоже, не разделял всеобщего возбуждения.

– Не понимаю, чего вы так всполошились? – Вернер лениво повел плечами. – Ну, звезда, ну, упала. Подумаешь…

Во дворе на мгновение воцарилась изумленная тишина, а потом всех будто прорвало. Шум, гам, гвалт! За всеобщей суматохой ученики даже пропустили появление волшебника. Гидеону пришлось протиснуться в самый центр возбужденно галдящего кружка, который образовался вокруг Вернера.

– И что здесь происходит? – рявкнул волшебник, перекрывая возгласы.

Шум разом смолк, и ученики почтительно отступили, склонив головы в ритуальном поклоне.

– Довольно! – Гидеон нетерпеливо махнул рукой и обвел притихших учеников строгим взором. – Разгуделись тут, как деревенские кумушки!

– Но ведь звезда!.. – взволнованно воскликнул Сандр и тут же сконфуженно замолчал, когда на него цыкнул стоящий рядом Норд. С такой махиной разве поспоришь? Прав Вернер, что кличет его Скалой. И Бейлу прозвище Хлебушек очень подходит. А вот насчет него самого, Сандр обиженно шмыгнул носом, Вернер не прав. Он еще вырастет и всем покажет. И Норду, который смеет на него цыкать, и задаваке Вернеру, который почему-то считает себя самым способным из них, и своим старшим братьям, которые из зависти кличут его волшебником-недоучкой.

– Да, – Гидеон с глубокомысленным видом погладил окладистую бородку, – звезда. – И замолчал.

– Учитель, – не выдержал Норд, – скажите же нам, что теперь будет?

– Что же, – Гидеон обхватил себя за плечи, что говорило о высшей степени напряжения, – однозначного ответа тут быть не может. Поживем – увидим. Пока ясно одно: случилось это не просто так, и последствия не заставят себя ждать. Готовьтесь к большим переменам. Будьте мужественны, будьте готовы защищать своих родных и магией, и кулаками.

– Вы считаете, что это к беде, учитель? – влез в разговор тот, кого Вернер назвал Вороном.

– Я не знаю наверняка, Сильвер. – Учитель развел руками, и парень торжествующе заулыбался, заглядывая в лица стоящих вблизи товарищей: мол, видали, я оказался прав!

– Но сердце подсказывает мне, – веско добавил Гидеон, – что перемены очистят наш мир Невендаара от скверны и пусть не сразу, но принесут покой и благодать. Что может быть еще хуже того смутного времени, в котором мы живем? Когда отряды зеленокожих совершают набеги на беззащитные земли? Когда гномы заперлись от мира в горах и не желают даже видеть того, что происходит в Империи? – Звучный голос волшебника переполнился горечью. – Когда эльфы все чаще преступают наши земли, и отнюдь не с добрыми намерениями? Когда невозможно проехать из южных земель в северные без того, чтобы не столкнуться в пути с нежитью? Когда то тут, то там на нашей земле возводятся святилища Мортис? Да что говорить о нежити и эльфах, когда мы сами, люди, сделались врагами друг другу! – с горечью заметил он. – На дорогах лютуют разбойники. Дворяне идут войной друг на друга, не поделив земли и власть. Крестьяне устраивают мятежи, в которых гибнут дворяне. Инквизиция одинаково беспощадно преследует и тех, и других.

Ученики испуганно примолкли, пораженные трагизмом в голосе волшебника. А Гидеон, глядя на их растерянные лица, вздохнул. О чем он говорит этим детям, которые уже родились в это смутное время? Другой жизни они и не знают, они уже свыклись с ней, и любые перемены кажутся им концом света.

– Тогда что нас ждет, учитель? – с дрожью в голосе уточнил Бейл. – Война?

– Вот и отлично. Наконец-то мы сможем проявить свои умения в жизни! – запальчиво воскликнул Вернер, и на него тут же зашикали. А Гидеон строго посмотрел на юношу.

– А что? – принялся оправдываться Вернер. – Надоело уже сжигать деревья в роще и бить молниями по белкам. Я бы с радостью подпалил какого-нибудь живого скелета или вступил в схватку с демоном!

Однако приятели его оживления не разделяли – слово «война» тревожным вздохом пронеслось по рядам.

– Мужчина всегда должен быть готов к бою, – заметил Гидеон. – Но я искренне надеюсь, что в ближайшее время воевать нам ни с кем не придется. А сейчас, – он хлопнул в ладоши, призывая всех к тишине, – приступим к уроку.

Он подошел к широкому, с жернов, пню, стоявшему у забора, достал из-за пояса синий тряпичный мешочек и, ослабив его тесьму, высыпал на пень пластинки, иссеченные диковинными письменами.

– Руны! – взволнованно ахнул Бейл и подался вперед, чуть не затоптав стоящего впереди Сандра.

Ученики с интересом столпились у пня, разглядывая гномьи письмена, хранившие древнюю магию. Лишь один Вернер не разделял всеобщего любопытства. Он демонстративно уселся на бревне у забора, всем своим видом являя скуку, достал из котомки яблоко и принялся жевать. Его поведение не укрылось от зоркого взгляда наставника.

– Ты чем-то недоволен? – обернулся он к юноше.

– К чему нам это? – Вернер дерзко взглянул на учителя. – Эти никчемные костяшки служат тому, кто готов заплатить за них высокую цену. Что толку с них нам, беднякам? Не лучше ли нам полагаться на собственные силы и умения?

Гидеон побледнел от оскорбления, а остальные ученики испуганно примолкли. Все знали, что к магии гномов волшебник относится с особым почтением, и подвергать древние знания гномов критике – значило не уважать учителя.

– И какую же магию ты считаешь толковой, мальчик? – тихо спросил Гидеон.

– Ту, которая способна обратить вспять целое войско, – казалось, не замечая гнева наставника, ответил Вернер. – Хотя бы магию демонов!

Последние слова Вернера грозовым залпом пронеслись по двору, заставив всех онеметь. «Да он с ума сошел!» – мысленно ахнул Бейл. «Как можно говорить об этом вслух?» – поразился малыш Сандр. «Запретная магия, – тревожно забилось сердце Норда, – не к добру…» Гидеон же побледнел от гнева.

– Не смей даже упоминать ее! – с негодованием оборвал он ученика. Взгляд волшебника сделался страшен, и в нем словно заполыхало зарево пожара. – Магия демонов – жестокая, темная, противоестественная. Это магия смерти, направленная на уничтожение всего живого. Она не пощадит никого – ни ребенка, ни женщину, ни старика. А того, кто посмеет ею воспользоваться, она приведет под власть Бетрезена. Даже одно демоническое заклинание навсегда изменит судьбу того, кто его применит. Если долго вглядываться в Преисподнюю, Преисподняя начнет вглядываться в тебя.

Речь наставника не оставила равнодушными учеников: юноши застыли в ужасе. Никто не посмел бы ослушаться волшебника, никому не хотелось стать рабом страшного Бетрезена. Никто, кроме Вернера, который все так же дерзко смотрел на учителя, отбросил в сторону огрызок и упрямо добавил:

– А я считаю, что настоящий маг должен владеть всеми видами магии.

– Вон! – гневно выдохнул Гидеон. – Прочь с глаз моих!

Ученики застыли в замешательстве. Происходило что-то немыслимое! Вернер всегда считался любимчиком Гидеона, ему прощалось то, что не сходило с рук другим, но сегодня впервые за четыре года обучения учитель разгневался так, что выгоняет Вернера с урока. «Проси прощения, дурень!» – мысленно взмолился Бейл. Но Вернер и не думал раскаиваться.

– Как скажете, – с равнодушным видом бросил он и поднялся с места, дернув за собой котомку. Слишком резко – котомка упала в пыль, и ее содержимое высыпалось на землю. Покатились под ноги Гидеону спелые медовые яблоки, спланировали на землю исписанные ученические свитки, отлетела в сторону рогатка, с грохотом упала тяжелая книга в черном кожаном переплете, подняв в воздух облачко желтой пыли. Вернер потянулся за рогаткой, а Гидеон внезапно подался вперед и переменился в лице: его губы побелели, сделавшись пепельными, а взгляд, прикованный к книге, стал мертвым, как будто он заглянул в саму Преисподнюю…

Исчез залитый солнцем двор, стерлись лица учеников, и все вокруг вдруг заволокло туманом. Этот туман долгие годы преследовал волшебника в ночных кошмарах, отравлял его жизнь страшным мороком прошлого, когда молодой маг лишился всего и поседел за одну ночь.

Давным-давно Гидеон был молод и счастлив. У него был свой дом на опушке леса, и в этом доме с зари до заката звучали голоса – звонкий, мелодичный голос жены, которая любила петь, звенящий смех маленького сынишки, дрожащие от старости голоса бабушки и деда – родителей уважаемого в селе мага. Жизнь в отдаленном от волнений столицы селе была размеренной и спокойной. Гидеон совершенствовался в магии, жена растила ребенка, престарелые родители находили отраду в заботе о внуке и сами были окружены заботой сына и невестки. А вскоре в доме должен был зазвучать еще один долгожданный голос – плач новорожденного младенца. О большем счастье молодой маг и не мечтал.

Вот оно, его счастье. Лотта – темные, как ночь, кудри, смеющиеся карие глаза, солнечная улыбка, не сходящая с алых, малиново-сладких губ, пленительные изгибы тела, медовый аромат кожи… Как же ему с ней повезло! Такие женихи к первой красавице на селе сватались, а она выбрала его – не статного воина, не благополучного сына старосты, а нелепого мага.

Нэд – мягкие детские локоны, доверчивый взгляд, бархат щек – сложно представить, что когда-то он вымахает в высокого сильного мужчину, отрастит бороду. Мать – лучики морщин на добром лице, милая улыбка. Отец – мудрый взгляд, благородная седина. Невозможно представить, что кто-то тяготится своими стариками, то и дело собачится с ними. В их семье такого никогда не было.

Все изменила одна ночь. Гидеон помнил ее до мелочей, ведь ее страшные события он еженощно переживал в своих кошмарах. Утром он нежно обнял жену, поцеловал сонного сынишку, простился с родителями и отправился в соседнюю деревню – накануне он сговорился с возвращавшимся через их село крестьянином о покупке коровы. Сейчас, когда в семье вот-вот должен был появиться младенец, возникла необходимость в расширении хозяйства.

В деревне он задержался до заката: зашел навестить старого приятеля, и за беседой день пролетел незаметно. Возвращался домой он усталый, но довольный, вел на поводу рыжую с белым корову, представлял, как обрадуется ей Лотта, как засветятся от радости глазенки Нэда, когда он вручит ему гостинец – сахарного петушка на палочке. И своих стариков не забыл – в наплечной суме лежит новенькое лоскутное одеяло, пошитое деревенской мастерицей.

Погрузившись в мечты, Гидеон не заметил, как его окутал плотный, густой, серый туман. Опомнился уже от тревожного мычания коровы, которая внезапно заартачилась и словно вросла копытами в землю.

– Ну что ты, моя хорошая, – принялся он уговаривать буренку. – Чего испугалась? Это всего лишь туман. Простотуман… – И вдруг осекся от страшной догадки.

Природный туман не бывает серым, как пепел Преисподней, и он не пахнет серой, от которой щемит в груди, а на глазах выступают горькие слезы. Колдовство! И колдовство не простое – злое, смертельное… Маг выпустил повод из рук, и корова, развернувшись, опрометью бросилась назад.

Но он даже не пытался ее вернуть. Гидеон принялся вертеть головой, пытаясь сообразить, в какой стороне находится его село, и тут туман разорвали людские крики и леденящий душу лай… Так лают не дворовые псы, так лают адские гончие. На его село напали демоны! И это в тот самый момент, когда он не рядом со своими близкими, а они так нуждаются в его защите.

Гидеон стремглав бросился на крики, моля Всевышнего о том, чтобы успеть отвести беду. Спасти пусть не всех сельчан – хотя бы свою семью. Всевышний услышал его мольбы. Благодаря тому, что дом Гидеона находился на окраине, а демоны напали с другой стороны села, его родные еще были живы. Лотта, прижав к груди плачущего сына, стояла на крыльце. За ее спиной испуганно жались старики.

Туман, плотной завесой накрывший село, пока не окутал дом, но уже стелился у крыльца, то опускаясь до самой земли (и тогда Гидеон, бегущий к дому, мог видеть родных), то взмывая выше крыши и отсекая видимость. Маг уже перемахнул за сельскую ограду, до дома оставалось рукой подать. Гидеон неспроста выстроил дом на самой окраине – во дворе находится круг силы, умножающий мощь магических заклинаний. Еще немного – и он уже окажется в нем, сможет защитить родных своим волшебством. Лотта обернулась, увидела приближающегося мужа. На ее побелевшем от напряжения лице отразилось облегчение и, забыв о предосторожности, она сбежала с крыльца, навстречу супругу, не видя, как за ее спиной, в густом тумане, сверкнули красным огнем глаза монстра.

– Лоти, нет! – заорал, срывая голос, Гидеон. – Назад!

Но его крик перекрыл лай адской гончей, и серый туман с головой накрыл Лотту. А потом раздался душераздирающий человеческий вопль, в котором не осталось ничего от хрустального голоса его жены.

Гидеон бросился сквозь пелену тумана – и уткнулся в невидимую стену, вдруг ставшую совершенно прозрачной. За этой стеной, усмехаясь ему в лицо, стоял незнакомец в черном плаще. Глаза смотрели холодно и надменно, правую щеку пересекал косой шрам, доходивший до самого рта, отчего уголок губ казался приподнятым в глумливой усмешке, а в красном в свете пожарища лице не осталось ничего человеческого. За его спиной адский пес ожесточенно ломал тело Лотты.

– Мой сын… – выдохнул Гидеон. – Прошу, сохрани ему жизнь…

В тот миг он был готов на что угодно. Даже стать таким же бессердечным демоном, одним взмахом руки сжигать целые села и ломать человеческие жизни. Лишь бы только его мальчик спасся. Лишь бы только на земле осталась частичка любимой жены, малыш Нэд…

– Он мертв, – равнодушно произнес демонолог и отвернулся, потеряв к магу всякий интерес.

А Гидеон бессильно забился о невидимую стену, за которой появились его старики, сбежавшие с крыльца на помощь невестке. Гончая хищно обернулась – и прыгнула.

Внезапно стена, удерживавшая мага, исчезла, он упал на землю и не смог шевельнуться, опутанный другим, парализующим заклинанием. В двух шагах от него трехглавая гончая терзала тела его родных. Мертвые уже не чувствовали боли, но Гидеон корчился от их мук и ждал лишь одного – чтобы адский пес наконец заметил его и прекратил его страдания. Целую вечность боли спустя гончая приблизилась, взглянула ему в лицо горящими, как головешки, глазами, оскалила острые клыки, дыхнула смрадом – и умчалась, подчиняясь приказу своего хозяина.

Туман развеялся в один миг. Демоны покидали разоренное село, в котором не осталось ни одного живого человека, кроме мага. Лежа на боку, Гидеон видел сливающиеся с темнотой силуэты. Замыкал шествие демонолог. Обернувшись, он скользнул взглядом по руинам, на мгновение задержался на неподвижном теле мага и вдруг воздел руки. В ночном небе завихрился огненный смерч, и на землю хлынули огненные искры. Гидеон закрыл глаза. Вот и все. Гончая не оборвала его страдания, но теперь осталось недолго. Огненный дождь испепелит его дотла.

Запахло паленым, воздух наполнился треском и шипением. Искры опалили волосы, прожгли одежду, горящими звездами впитались в кожу. Когда от огня вспыхнули брови, Гидеон потерял сознание…

Он выжил чудом. Через их земли возвращался отряд гномов и, увидев зарево, свернул к горевшей деревне. Спасать уже было некого. Но искусный гномий маг, когда воины уже расселись по седлам, в последний миг обнаружил еле живого от ожогов человека. Рингольф снял обездвиживающие чары, исцелил страшные ожоги Гидеона и, видя, что тот едва жив от горя, увез его с собой, в Тиморию.

Несколько лет Гидеон провел в подземельях гномов, изучал рунную магию, а потом вернулся в Империю, остановился в деревне в противоположном краю от родных мест, взял себе другое имя и начал жизнь заново. Следуя совету Рингольфа, он набрал учеников. А о трагедии, унесшей жизни его близких, никому не рассказывал.

Мудрый гном оказался прав – ученики отчасти заменили ему утраченную семью, наполнили его жизнь смыслом. Взамен погибшего сына у него появилось множество юношей, к которым он относился с отеческим теплом, в уроках и беседах с которыми находил утешение. Когда юные маги подрастали и становились самостоятельными, Гидеон брал следующих.

Из нынешних учеников Вернер был самым талантливым, по возрасту приходился ровесником Нэду, и Гидеон выделял его особо. Юноша не только обладал магической силой, значительной для его лет, но и умел располагать к себе людей, несмотря на свой непростой характер. На него невозможно было долго сердиться, и хотя Вернер единственный из всех учеников осмеливался время от времени ему дерзить, Гидеон все прощал ему, как сыну. К тому же парень рос без отца, вил веревки из любящей матери, и Гидеон беседами с Вернером, который часто задерживался после занятий рядом с учителем, старался повлиять на юношу, передать ему свой опыт, как сыну.

Поэтому, когда Гидеон увидел среди вещей Вернера книгу демонических заклинаний в переплете из человеческой кожи, земля поплыла у него под ногами, и все вокруг заволокло туманом… Ученик, который был ему как сын, предал его, связавшись с теми, кого Гидеон ненавидел больше всего на свете.

– Откуда это у тебя? – Маг гневно кивнул, указывая на лежащую в пыли книгу.

– А вам-то что? – в привычной дерзкой манере ответил Вернер и потянулся, чтобы подобрать книгу.

Гидеон много раз прощал ученику его выходки, но на этот раз его чаша терпения переполнилась. Он подскочил к книге раньше, чем к ней приблизился Вернер, наступил на нее ногой, вдавливая в землю.

– Отдайте. Она моя! – подался вперед Вернер, и Гидеону показалось, что глаза юноши вспыхнули дьявольским огнем.

Таким же, каким горели все шесть глаз трехглавой адской гончей, растерзавшей его родных…

С пальцев Гидеона сорвалась синяя молния – и через мгновение от книги осталась только горстка пепла да запах паленой человеческой кожи, из которой был сделан переплет.

– Вот как! – угрюмо произнес Вернер и стремительно покидал выпавшие вещи в котомку. – Думаете, что остановите меня?

Он закинул котомку на плечо и размашистым шагом зашагал со двора.

Сердце волшебника тревожно сжалось. Вернер сам пока не сознает, какие силы ему даны. Что, если юноша выберет сторону Бетрезена и одним демонологом на земле станет больше? Этого допустить никак нельзя.

– Стой! – взволнованно вскричал Гидеон.

Но Вернер даже не замедлил шага.

– Стой, я сказал! – Волшебник бросился вслед за ним, путаясь в плаще.

Вернер уже завернул за угол дома, когда рука Гидеона вцепилась ему в плечо.

– Стой!

Волшебник развернул его лицом и содрогнулся при виде решимости в глазах Вернера. Да в него словно демон вселился!

– Вы меня не остановите, – упрямо процедил юноша. – Что вы можете мне сделать? – Он уже открыто над ним насмехался. – Заколдуете меня своими рунами?

И тут Гидеон вспомнил о древнем заклинании, о котором узнал от Рингольфа. «Вызов духа Фернира» во время боя превращал воина в волка. Сострадание и милосердие зверю были неведомы, поэтому не было на поле безжалостнее бойца, чем оборотень. Втайне от Рингольфа, который бы не одобрил его интереса, Гидеон досконально изучил заклинание. Еще больше времени ушло на его доработку.

В те времена сердце Гидеона еще пылало ненавистью, он мечтал стереть с лица земли и адских гончих, которые сеют смерть, и демонологов, которые их направляют. Расправиться с ними на расстоянии было недостаточно, хотя сил Гидеона уже хватило бы на то, чтобы вступить в схватку с небольшим отрядом Легионов Проклятых.

Он жаждал вцепиться в глотку адской гончей, разорвать ее на части, а потом растерзать ее хозяина. Обличье волка для этой роли подходило как нельзя лучше. Эксперимент с заклинанием был очень опасен. Рингольф, заметив его интерес к «вызову духа Фернира», предостерег, что человек, на которого спустился дух волка, полностью теряет свою человеческую сущность и навсегда становится зверем. Только опытным «повелителям волков», истинным гномам, доступны обратные превращения. Но Гидеону, путем долгих изнурительных экспериментов, удалось усовершенствовать заклинание и добиться невозможного.

Однако годы, проведенные рядом с мудрым Рингольфом, не прошли даром. Теперь желание взять учеников, передавать свой опыт оказалось сильнее чувства мести, которое со временем угасло. Но однажды применить заклинание все же довелось. Гидеон возвращался от гномов через родные края, когда услышал в лесу лай адской гончей… Маг и сам не понял, как это произошло, только плащ уже остался лежать на земле, а волк мчался на голос, и его клыки нетерпеливо клацали в предвосхищении схватки…

Позже он зализывал раны до самого утра, празднуя победу. Одной гончей и ее хозяином на свете стало меньше. Но когда на рассвете он обернулся человеком, то обнаружил, что его превращение не прошло даром – и на память об этой ночи у него остался волчий хвост. «Мы – это наши деяния», – любил говаривать Рингольф, и в тот миг, когда Гидеон крутился на месте, пытаясь разглядеть, откуда растет хвост, он особенно ясно осознал смысл этого изречения.

Ни один поступок не проходит бесследно. Убийство человека, пусть даже из свиты демонов, уничтожило частичку человека в его душе и изменило его тело, сделав его на шаг ближе к зверю. Этот урок Гидеон запомнил на всю жизнь. За долгих двадцать лет он уже успел привыкнуть к хвосту и искусно прятал его под плащом, так что ни один из учеников не догадывался о его изъяне. Однако самому себе Гидеон поклялся никогда больше не использовать доработанное им заклинание «вызова духа Фернира».

А теперь перед ним стоит ученик, который открыто заявляет ему о своем желании изучать магию демонов – смертоносную, темную, разрушительную магию, у которой всего одна цель – погибель. Гидеон слишком хорошо знал характер своего ученика, чтобы понять – тот не остановится. Но он попробует ему помешать. Если сплести то заклинание, о котором он старался не вспоминать все эти годы, с наказующим заклятьем, то последствия применения губительной магии Вернером не заставят себя ждать. И если юноша не сделает выводов из своего поведения… Что ж, уж лучше пусть он станет волком, чем демоном. Другого выхода нет. Глядя в глаза Вернеру, Гидеон отчетливо понимал, что потерял влияние на этого потенциально сильного молодого мага и уже не сможет его контролировать.

– Ты хоть понимаешь, что магия демонов несет смерть? – Учитель предпринял последнюю попытку образумить юношу.

– И что? – Вернер с вызовом взглянул ему в лицо, и это все решило.

Гидеон положил руку на плечо юноши, силой удерживая его на месте, из уст учителя полились слова сложного, сплетенного из двух, заклинания. Закончив, он убрал руку, покачнулся и дрожащим голосом произнес:

– Отныне всякий раз, когда ты принесешь погибель другому существу, ты станешь постепенно превращаться в волка.

Другие ученики, с напряжением наблюдавшие за разворачивающейся на их глазах драмой, в ужасе ахнули. Только Вернер, все так же насмешливо глядя на волшебника, поднес руку к плечу и сделал несколько быстрых движений, словно хотел стряхнуть следы, оставленные Гидеоном.

– И это все, что вы можете? – прозвучал его скучающий голос. – Вы меня разочаровали, учитель. Прощайте.

И в полной тишине Вернер вышел со двора.

Глава 3 Решение

Что ж, это рано или поздно должно было случиться. За четыре года обучения у Гидеона он значительно продвинулся в магии, но ему надоело топтаться на месте. Наставник не может научить больше того, что знает сам. А тому, что знал, Гидеон его уже научил. Последние занятия не принесли Вернеру ничего нового. Недовольство учителем, копившееся в юноше, достигло предела сегодня, когда Гидеон, накануне пообещавший познакомить их с новой магией, вытащил горстку никчемных рун.

Что толку от этих покрытых пылью костяшек? Они готовы служить любому магу, в руках которого окажутся. Были бы деньги на их покупку. Совсем другое дело – те мощные разрушительные заклинания из найденной книги, которые можно создать самому. Разница между ними и рунами была так сильна, что от разочарования он не сдержался и надерзил учителю.

Вернер перехватил котомку и направился к дому.

Интересно, что подумал Гидеон, когда увидел у него книгу? Что он продал за нее душу Бетрезену? Поэтому Гном так и взбесился? Реальность была куда прозаичнее. Накануне Вернер бродил по лесу, в надежде подстрелить дичь к ужину, и увидел костер, у которого сидел незнакомец в черных одеждах. Подойти к нему он не решился – уж слишком свиреп тот был на вид. Однако и уйти не мог, затаился за деревьями и наблюдал, как незнакомец побросал в костер какие-то свитки, затем встал и нервно прошелся туда-сюда, а потом подхватил с земли свою суму и зашагал прочь. Но напоследок свистнул так, что назойливо чирикавшая над головой Вернера пичуга свалилась замертво, а у самого юноши ноги приросли к земле. Когда оцепенение прошло, Вернер кинулся к догорающему костру, подстрекаемый любопытством. Однако от бумаг, которые жег странный путник, остался только пепел.

Но, осмотревшись, юноша издал вопль ликования при виде тяжелой потрепанной книги, которую обронил незнакомец. Он с почтением взял ее с земли, отряхнул от налипшей травы, провел рукой по кожаному переплету, отметив, как мягка на ощупь кожа, – наверное, страшно дорогая! Пробежавшись взглядом по старым пожелтевшим страницам, затертым от множества прикосновений, юноша возликовал еще больше – перед ним была книга заклинаний. Да таких, о которых он раньше и не слышал!

Прижав находку к груди, он опрометью бросился из леса, боясь, что незнакомец обнаружит пропажу и вернется. Он мчался к дому, обуреваемый любопытством. Скорей бы усесться на заднем дворе, где его никто не потревожит, и погрузиться в чтение, открыть для себя новые, неведомые знания, которые содержит книга. Об обещании принести к ужину дичь он вспомнил, только увидев ждущий взгляд матери, встретившей его на крыльце.

– Что ж, – устало вздохнула Гелена, нащупав в кармане последнюю мелкую монетку, заработанную стиркой. – Пойду к соседям, они нынче собирались птицу зарезать.

Кому нужна эта жалкая курица, уплетая сочное жаркое, думал вчера за ужином Вернер. Пусть пропитание добывают те, кто больше ни на что другое, кроме охоты да пахоты, не годен, вроде здоровяка Норда или толстяка Бейла. Много ли своим горбом заработаешь? А магия – ключ к славе и богатству. Но для того, чтобы преуспеть, знаний, которые дает им Гидеон, недостаточно.

То ли дело заклинания, о которых он вычитал из найденной книги! Одно из них способно парализовать отряд неприятеля на целый день, другим можно за считанные мгновения выжечь целый лес. О маге, который совершит подобное, будут слагать легенды! И уж в его суме всегда найдется полный мешочек золотых.

Так думал Вернер еще вчера, и вот сегодня все решилось само собой. Гидеон изгнал его из учеников. Обратного пути нет. Да и не надо! Вернер знал, куда отправится. В столицу, Фергал. Там находится Башня Магии. Там хранятся древние магические книги. Там преподают лучшие маги. И именно туда устремился незнакомец, обронивший книгу. Надо его найти и уговорить взять себя в ученики.

Книга – это, конечно, хорошо, но без опытного наставника всей ее премудрости не постичь. Да и самой книги больше нет… Как жаль, что Гном в припадке бешенства уничтожил ее! Но ничего, Вернер успел переписать несколько заклинаний в свою магическую книгу. И еще несколько запомнил – память у него хорошая, Гидеон всегда его хвалил. Осталось только дождаться удобного случая, чтобы их применить и попробовать свои силы.

Вернер свернул к своему дому и толкнул калитку. Надо торопиться, чтобы нагнать мага в черных одеждах. Он только возьмет самое необходимое – смену одежды, буханку хлеба, флягу с водой – и сразу же в путь.

– Ты сегодня быстро.

Мать! Как некстати ее внимательный взгляд, ее мягкая улыбка… Нельзя поддаваться жалости.

– Что-то случилось? – не отставала Гелена.

– Все, что можно, уже случилось, – буркнул Вернер.

И, встретившись с тревожным взглядом матери, небрежно добавил:

– Звезда-то уже свалилась с неба. Что еще могло произойти такого, чтобы затмить это событие?

– И что говорит по этому поводу учитель Гидеон? – живо поинтересовалась мать.

– Он пока не пришел к однозначному мнению, – уклончиво ответил Вернер. Главное – потянуть время, чтобы мать не сунулась к Гидеону, с которым была дружна и частенько угощала его своей выпечкой, и не узнала об их ссоре до того, как он покинет деревню. – Поэтому и заниматься с нами не стал – поспешил к своим ученым книгам.

Мать понимающе покивала головой.

– А у тебя как дела? Собралась куда-то? – решил разведать обстановку Вернер.

– Ох, да, пора мне! – спохватилась Гелена. – Криста меня сегодня к себе звала. По хозяйству помочь, постирать. – Мать виновато улыбнулась, и от этой улыбки сердце Вернера сжалось от жгучей обиды.

Сын прачки, вот он кто теперь. Мать вечно в услужении у более богатых соседей – за еду и мелкие гроши и стирает, и убирает, и с детьми нянчится – за любую работу берется. Знали бы крестьяне, что им прислуживает потомственная аристократка!

– У нее же ребенок малый, – словно оправдываясь, добавила мать, – не справляется одна.

– Да-да, конечно, иди, – в смятении пробормотал Вернер.

Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, когда он с родителями жил в богатом замке. Жилые комнаты с роскошным убранством, просторные гулкие залы, длинные галереи с портретами предков снились Вернеру до сих пор. Вот только просыпаться приходилось в бедной деревенской избе, а на память о благородном семействе остался только медальон с фамильным гербом, который отец снял с шеи и отдал жене, навсегда прощаясь с ней и пятилетним сыном. Прошло уже тринадцать лет, а Вернер помнил тот день, как сейчас.

Они возвращались от родственников, у которых гостили пару дней. Ехали не спеша, кобыла матери прихрамывала, и отцу приходилось сдерживать своего резвого скакуна. Мальчик сидел с отцом, вцепившись в конскую гриву, и то и дело просил покатать его быстрее. Тогда отец пришпоривал скакуна, и ветер бил в лицо, а лошадь мамы за считанные мгновения оставалась далеко позади.

Замок был уже недалеко, когда отец увидел, что ворота раскрыты, и с беспокойством осадил лошадей. Дальше все произошло в считанные мгновения. На крепостной стене, заметив их, забегали люди. Это были не их стражники. Поднялся шум. Из ворот замка повалили крестьяне, вооруженные вилами, косами и дубинами.

– Держись крепче, сынок! – Отец стремительно спрыгнул с коня, пересадил жену с хромой лошади на своего резвого скакуна и развернул его в обратную сторону.

– Бегите, я их задержу.

– Нет, – замотала головой Гелена, – я без тебя не поеду.

– Вместе нам не уйти, милая. Спасай сына. Люблю вас.

– И я тебя люблю, – с отчаянием прошептала Гелена.

– Даст Всевышний – еще свидимся, – ободряюще улыбнулся отец, хлопнул коня по крупу, и тот сорвался с места, стремительно унося всадников прочь.

Тогда они видели его в последний раз. Вести об убийстве знатного господина разнеслись по округе, настигнув Гелену и Вернера в пути. Замок родни, куда Гелена бросилась искать укрытия, оказался сожженным дотла. В те дни крестьянские мятежи прогремели по всей окрестности от Бесрунии до Кальдерии. Начавшись с недовольства жестоким правлением их соседа, Карабийса, восстание перекинулось и на другие замки, семьи которых ничем не заслужили крестьянского гнева, но были приговорены мятежниками к смерти по праву благородного рождения и высокого положения.

В ту ночь Вернер с Геленой лишились всего – главы семьи, немногочисленных родственников, живущих по соседству, замка, статуса, богатства. Во всем Невендааре не осталось никого, к кому бы они могли обратиться за помощью. Беззащитной женщине вдвоем с маленьким ребенком на руках далеко было не уехать, и судьба Гелены с сыном могла бы оказаться еще печальнее, если бы на дороге она не встретила бывшую служанку, Фиби.

Девушка из крестьянской семьи помнила доброту своей госпожи, снабдившей ее хорошим приданым. Благодаря ему Фиби смогла выйти замуж за любимого плотника, а не за неприятного ей сына старосты, за которого ее сватали родители. Узнав о случившемся несчастье, Фиби рассудила, что единственный выход для беглецов – поселиться в деревне под видом крестьян. Она снабдила Гелену и мальчика простой одеждой и помогла приобрести старый дом в соседней деревне.

Драгоценностей, которые были на Гелене, как раз хватило, чтобы выручить денег на покупку дома, небольшой ремонт, необходимую утварь и одежду. Говоря по правде, на драгоценности можно было бы купить всю деревню, но беглецам в их положении выбирать не приходилось, и фамильные бриллианты отдали почти за бесценок.

Главное, что была крыша над головой и деньги на первое время. А то, что у простолюдинки оказались господские драгоценности, ни у кого подозрений не вызвало. Мятежники разворовали сокровищницы замков, и в те дни почти каждая крестьянка могла похвастаться золотым браслетом или колечком с изумрудом.

Деревенским жителям Фиби представила новоселов своей родней. Гелена с ее легкой руки стала бывшей служанкой, которая долгое время работала у господ в Кальдерии. Такая версия объясняла, откуда у молодой женщины хорошее воспитание и полная неприспособленность к сельской жизни. На расспросы об отце мальчика Гелена отвечала, что тот был стражником в доме господ и погиб, сопровождая хозяина в путешествии.

Так они с матерью и зажили. Первое время хватало денег от продажи драгоценностей. Мать постепенно училась вести хозяйство, готовить еду и стирать. Вернер слышал, как тихо плакала она по ночам. Но днем на ее лице всегда была мягкая, виноватая улыбка. Как будто это она была виновата в том, что они лишились кормильца, что сын, рожденный в роскоши, вынужден привыкать к нищете.

Поэтому все прощала ему, поэтому стремилась не нагружать тяжелой работой, взвалив все хозяйственные вопросы на свои хрупкие плечи, а затем и пошла в услужение к более обеспеченным соседям, лишь бы заработать мелкую монетку. От прежней неженки не осталось и следа, мать бралась за любую работу, руки ее грубели с каждым годом, красота потускнела от забот. И теперь она уже ничем не выделяется из числа соседок, которые родились в деревне и прожили здесь всю жизнь.

Вернер, конечно, тоже помогает по мере сил – где дров нарубит, где воды из колодца натаскает, где согласится до другой деревни дойти, чтобы передать послание от соседей их родным. Но что скрывать, занятия магией увлекают его куда больше. Магия для него – единственный шанс выбиться в люди, вернуть утраченное положение и богатство. Босяку-то как еще успеха достичь? Для воина он недостаточно силен, слава великого героя ему не светит.

А вот в магии он уже весьма преуспел и возлагает большие надежды на будущее. И мать его выбор горячо одобряет, лишний раз старается не затруднять его просьбами по хозяйству. Сама мыкается с утра до ночи по деревне, приходит домой без сил, а он все обещаниями ее кормит – вот стану известным волшебником, тогда заживем!

Мать только покорно кивает: конечно, сынок, главное – тебе в люди выбиться, уважаемым магом стать, глядишь, станешь искусным, как твой учитель. Да только сделаться таким, как Гидеон, – слишком мелкая мечта. Вернер желал стать величайшим магом Империи, которому были бы подвластны магии всех рас, чья слава гремела бы по всей стране. А для этого придется сбежать из дому, принести матери огорчения ради того, чтобы порадовать ее в будущем. Кто знает, сколько они теперь не увидятся?

Поддавшись порыву, Вернер крепко обнял мать, легонько сжал ее натруженные мозолистые руки, которые давно забыли, как носить золотые кольца. Ничего, как только он преуспеет, сразу же купит ей лучших драгоценностей взамен тех, каких она лишилась. И платья – еще роскошнее тех, что она когда-то носила. И замок! У них непременно будет свой замок, в котором будут богато обставленные комнаты, и гулкие просторные залы, и длинные освещенные факелами галереи с портретами предков. Он помнит лицо каждого из них и наймет лучших живописцев, чтобы те воссоздали картины.

– Что ты, сынок? – смущенно засмеялась Гелена.

– Ничего. – Он отвел глаза, словно устыдившись своей внезапной нежности. – Ступай.

Когда мать скрылась за калиткой, Вернер торопливо вбежал в дом. Побросал в котомку смену одежды – чистую рубашку да вытертые, искусно залатанные матерью штаны. Достал из печи оставленный к ужину хлеб, отыскал пустую флягу – воды наберет у родника, ему как раз по дороге. Помедлил у стола, затем опустился на карачки, приподнял нужную дощечку, открывая материн тайник. Из подпола тускло сверкнули две медных монетки, и юноша пристыженно вспыхнул румянцем. Не возьмет он у матери последнего, перебьется как-нибудь с хлеба на воду, а там, глядишь, работенка какая подвернется – не протянет ноги с голоду. А вот серебряный медальон с фамильным гербом сам попросился в руки. Вернер, поколебавшись, надел его на шею и спрятал под рубаху. Мама, конечно, расстроится, обнаружив пропажу. Но ему медальон нужнее. Вещица отца придала ему уверенности в своих силах и мужества. Память об отце поможет ему преодолеть все преграды и не даст свернуть с правильного пути.

Затянув полупустую котомку потуже и взвалив поклажу на плечо, молодой маг обвел прощальным взором родной дом и решительно переступил через порог, дав себе клятву: он вернется сюда знаменитым на всю Империю волшебником, или не вернется вообще.

Родная деревня осталась позади, лес встретил его громким щебетом одуревших от зноя птиц. Деревья смыкались высоко над головой, образуя тенистую арку, сквозь которую то тут, то там проникали солнечные лучи. Зеленые листья трепетали на ветру, густая трава обступала стволы деревьев, образуя сплошной зеленый ковер.

Невозможно было представить, что где-то все иначе. Из рассказов Гидеона Вернер знал, что в предгорьях гномов земля покрыта белым снегом. Он все пытался вообразить, каково это, когда с неба падают хлопья, похожие на утиный пух, а на улице так холодно, что не помогают даже теплые меховые куртки, и есть только одно спасение – согреться у костра или камина. Вернер смахнул со лба бисеринки пота, выступившие от жары и быстрой ходьбы, и усмехнулся. Трудно поверить, что в тот же самый миг в Тимории гномы кутаются в звериные шкуры и греют руки у огня, прячась от снега в своих подземных жилищах.

Есть еще эльфийские леса – не зеленые, как имперские, а желтые, что плавленое золото. Один из редких путешественников, которые попадали в их удаленную деревеньку только сбившись с пути, по имени Кайл рассказывал, как побывал там. По его словам, воздух в Священном лесу всегда прозрачен и свеж, как ранним утром. Деревья белоствольны. Земля, куда ни глянь, усыпана опавшими листьями, которые шуршат под ногами.

А стоит подуть ветру, как начинается золотой дождь – это, срываясь с ветвей, танцуют свой последний танец желтые листья, прежде чем упасть на землю. Чудно! Вернер на ходу сорвал зеленый листок с дерева, чья косматая ветвь нависла над дорогой, и задумчиво повертел его в пальцах.

В привычном с детства лесу тоже опадает листва: выглядывая в густой траве грибы, он не раз находил почерневшие высохшие листья. Но лес всегда оставался вечно зеленым, и кроны деревьев никогда не редели, так как на месте опавших тут же вырастали новые листики. И трудно себе было даже вообразить, каково это, когда золотые листья кружатся в воздухе…

А еще в эльфийских лесах живут волшебные единороги, диковинные кентавры и ожившие деревья – энты. Вернер с подозрением покосился на косматый дуб, свесивший ветви до самой земли, и ловко перепрыгнул через его корявые корни, взрывшие землю у дороги. Придумают же тоже – живое дерево! Вот уж сказки для дурачков! Хотя Кайл и уверял, что сам видел целую рощу энтов, и даже, понизив голос, рассказывал, как за ним гнался хуорн – энт, превращенный в нежить и служащий Мортис, однако Вернер нисколько не поверил в эти россказни.

Дуб зловеще заскрипел, полоснули по ветру узловатые, словно пальцы старика, ветви, и юноша невольно ускорил шаг, торопясь оказаться подальше. Энты энтами, а если тяжелая ветка, обломившись от дряхлости, упадет на голову, мало не покажется.

Вскоре тенистая часть пути, где дремал старый дуб, осталась позади, и дорога вывела на солнечную полянку. Вернер блаженно подставил лицо солнцу, шуганул шуршащего в траве ежа. Пахло травой, нагретой землей и спелой малиной.

Вдоль дороги кусты малины были оборваны – ни одной ягодки не оставили другие путники. Но Вернер точно знал – стоит ступить с тропы, как благодатный лес накормит усталого прохожего сладкой ягодой, кислыми дикими яблоками и сытными орехами. Набив котомку орехами с яблоками и вдоволь налакомившись малиной, Вернер набрал воды у родника и двинулся дальше.

Проторенная дорога, по которой могла проехать крестьянская телега, ровной полосой стелилась между деревьев, и Вернер уверенно шагал вперед, насвистывая себе под нос.

Отправиться в столицу он мечтал уже давно, хотя и не думал, что это случится так скоро. По словам его приятеля, деревенского охотника Дрездена, до ближайшего по дороге на Фергал города, Трамории, было два дня пути пешком. А оттуда большой торговый путь выведет в Фергал. Отважный, ловкий, веселый Дрезден был его лучшим другом, и, сколько Вернер его помнил, тот мечтал уехать в столицу.

В прошлом году приятель осуществил свою мечту, и с тех пор от него не было никаких вестей. Наверняка тот уже стал знаменитым на весь город охотником, может, поставляет дичь самому императору, подумал Вернер и решил, что обязательно разыщет Дрездена и повидается с ним.

В высокой траве, обступившей деревья, прятались яркие шляпки грибов – мама готовит из них вкусный бульон. Как она там? Хватилась его? Заметила его отсутствие? Побывала у Гидеона? Надо торопиться, чтобы его не догнали и не вернули обратно, как нашкодившего мальчишку.

Впереди мелькнул просвет, и Вернер ускорил шаг. Там заканчивался лес, который он знал вдоль и поперек, и начиналась выжженная земля – все, что осталось от некогда процветающей деревни Сольвейр. Мать рассказывала ему, что когда-то деревня была лишь немногим меньше их собственной.

В каждом доме жила большая семья, а поле, доходившее до самой границы леса, было засеяно пшеницей, считавшейся лучшей во всех окрестностях. Еще дед Бейла, прежний мельник, предпочитал закупать зерно именно здесь, в Сольвейре. Но однажды через деревню проходил небольшой отряд Легионов Проклятых. Демоны выжгли всю деревню, не оставив в живых никого.

Вернер, стараясь унять тревогу, ступил на мертвую землю. Его ботинки тут же сделались серыми от пепла, а душу захлестнула смертельная тоска. Земля была покрыта глубокими трещинами, в которых, казалось, застыла запекшаяся кровь. Нигде не было видно ни травинки, ни росточка. Мертвая земля была не способна дать начало новой жизни. Почерневшие остовы домов приковывали к себе взгляд. И Вернер вздрогнул при мысли, что когда-то здесь жили люди, которых не стало за одну ночь. Не стало просто потому, что их деревня оказалась на пути Легионов Проклятых. Может, Гидеон не так уж был не прав, когда разгневался на него? Вот они, свидетельства жестокости демонов, прямо перед ним. Руины, в которых поселилась смерть. Кажется, даже спустя годы воздух остался пропитан горечью и болью.

Где-то еще сохранились черные скелеты домов, но в основном жилища обвалились, превратившись в неровные угольные груды, которые высились то тут, то там. При мысли о том, что непогребенные мертвецы до сих пор лежат под рухнувшей кровлей, Вернеру сделалось совсем жутко. И он, уже не пытаясь совладать с охватившими его тоской и страхом, бегом миновал мертвую деревню.

Дальше перед ним расстилалась неведомая дорога, ведущая к столице, а на горизонте замаячили горы. От непривычно долгой ходьбы уже ломило ноги, но Вернер лишь плотнее перехватил котомку и зашагал дальше. Ничего, ему бы только до Трамории добраться. А там уж он из шкуры выпрыгнет, только бы деньжонок подзаработать, да хоть какого-нибудь коня купить.

На тракте было на удивление малолюдно. Как будто купцы и путешественники, взбудораженные падением звезды, решили отложить поездки. Только имперские воины и отряды инквизиторов по-прежнему продолжали нести службу и мчались по своим делам во весь опор, так что Вернер, завидев на горизонте облако пыли или заслышав топот за спиной, торопился сойти с дороги и переждать, пока всадники проедут. До бедно одетого паренька с полупустой котомкой в руках никому не было дела. А Вернер, отмахавший к закату столько пути, сколько, казалось, за всю жизнь не проходил, и рад был бы напроситься к кому-нибудь в повозку, да гордость не позволяла.

Ботинки растерли ноги в кровь, от палящего зноя одежда пропиталась едким потом, котомка, которая поначалу казалась легче перышка, с каждым часом наливалась тяжестью и теперь казалась набитой камнями. Каждый шаг отдавался мучительной болью и не приближал, а как будто отдалял от Трамории.

Несколько раз Вернер заговаривал с проезжавшими путниками, спрашивая, далеко ли до города, и всякий раз слышал в ответ: к вечеру будем. «Ты-то будешь, а мне еще до завтра плестись», – угрюмо подумал он, глядя в спину очередному всаднику, пришпорившему породистого скакуна, и откусил яблоко. Он еще не успел дожевать, как всадника уже и след простыл. Только пыль вилась в воздухе, забиваясь в ноздри, покрывая плетущегося позади юношу с ног до головы и оседая на волосах. Даже у яблока был пресный вкус дорожной пыли, и Вернер раздраженно отбросил его в кусты, не съев и половины. А в следующую минуту уже пожалел о своем импульсивном поступке. Где-то еще эта Трамория? Когда ему теперь выдастся перекусить? И чем, если в кармане – ни монетки?

К закату народу на дороге становилось все меньше: все торопились добраться до поселений засветло или заночевать на постоялом дворе. Один из них Вернер как раз не так давно миновал, сожалея о том, что у него нет денег, чтобы заплатить за постой. А когда он спросил у хозяина, не нуждается ли тот в услугах мага, тучный, лысый толстяк с оплывшим жиром лицом и мутными глазками презрительно посмотрел на него и расхохотался ему в лицо. Вернер сам не понял, как очутился на крыльце, где его тут же прижала полной грудью к стене уродливая толстуха, оказавшаяся женой хозяина, и пообещала впустить его переночевать на сеновале.

При этом она так омерзительно хохотала и сжала широкой пятерней его ягодицу, что Вернер из последних сил вырвался из ее удушающей хватки и припустил прочь. Даже направление перепутал – помчался в сторону родного дома. И опомнился только при виде поваленного дерева, на котором он отдыхал по пути.

На земле лежали два огрызка от яблок – ошибки и быть не могло. Пришлось возвращаться обратно, кляня толстяка с его женой последними словами за потерянное время, и обходить стороной постоялый двор, не желая еще раз наткнуться на развратную бабу.

За спиной раздался стук копыт, и Вернер уже по привычке отступил к краю дороги, с завистью глядя, как мимо него прогарцевал широкоплечий рыцарь на красивом скакуне. От блестящих доспехов отражалось закатное солнце, и всадник казался окутанным свечением. Движения коня были слаженными и отточенными, что выдавало в нем породу. Когда-то у отца Вернера была целая конюшня таких жеребцов, а теперь у его сына ни гроша за душой. «Вот бы и мне такого коня и такие латы», – тихонько вздохнул юноша и принялся невольно сравнивать рыцаря с собой, отчего приуныл еще больше.

Сравнение было явно не в его пользу. Рыцарь был и взрослее раза в два, и выше ростом, и шире в плечах. А сам Вернер уродился худощавым и нескладным. Разве что красоту от отца унаследовал – в деревне по нему все девчонки сохли. От самых сопливых до засидевшихся в старых девах. Только Вернеру ни до кого из них дела не было, даже до ясноглазой улыбчивой Леты, по которой тайно страдал толстяк Бейл. У Вернера была одна возлюбленная – магия, и изменять ей с глупыми девчонками он не собирался.

– Эй, парень! – Рыцарь попридержал коня, развернулся и теперь разглядывал его со смесью любопытства и снисходительности. – Куда путь держишь?

– А тебе-то что? – огрызнулся Вернер, покосившись на пристегнутый к седлу дорогой меч с рукоятью, украшенной золотом. Прежде у проезжающих всадников он видел только простые пехотные мечи, а этот явно мечта многих воинов. – Ехал бы ты своей дорогой, господин.

– Сердитый какой! – Рыцарь улыбнулся, и в его добродушно прищуренных глазах заплясали смешинки.

Вернер вспыхнул: эта груда железа еще насмехаться над ним будет! Эх, жаль, у него нет в запасе никакого заклинания, чтобы сбросить этого задаваку с коня, чтобы он всласть наелся дорожной пыли. Вот тогда уже он бы над ним посмеялся!

– В Траморию направляешься? – не отставал назойливый рыцарь.

– Ну, в Траморию, – ощетинился Вернер. – А ты кто, инквизитор, чтобы меня допрашивать?

– Смешной ты. – По-отечески добродушная усмешка рыцаря напомнила Вернеру Гидеона.

Точно с таким видом учитель, бывало, подшучивал над ним или указывал на ошибки.

Позади раздались стук копыт, скрип повозки, и рыцарь кому-то махнул рукой. Вернер обернулся и увидел приближающийся отряд. Впереди ехали два воина, за ними плавно, словно не касаясь колесами ухабистой земли, плыла карета, запряженная четверкой лошадей, на которую Вернер уставился со смесью любопытства и зависти. Давным-давно у его семьи была такая же, но с тех пор он не видел карет. В их глушь богачи, которые могут позволить себе такие удобства, не заезжают – что они забыли в их лесах да болотах? Вот стану знаменитым волшебником – вернусь домой на такой же карете, загадал Вернер. И пусть все соседи ахнут! Правил каретой молодой воин, его ровесник.

За каретой следовала подпрыгивающая на всех кочках повозка, которую тащили две лошади. В колымаге сидели усталый бородатый мужчина и закутанная в плащ невзрачная девчонка с длинным носом, с любопытством вытаращившаяся на него. Кто бы мог подумать – маг с послушницей, смекнул Вернер.

Позади ехали еще трое воинов. Вернер только сейчас заметил, что охрана вооружена до зубов. Как будто везут самого императора! А чем Бетрезен не шутит? Тогда неудивительно, что рыцарь, который ехал впереди и осматривал путь, так заинтересовался его чумазой персоной, заподозрив в нем злоумышленника.

Карета приблизилась к Вернеру. Кучер горделиво подбоченился, взглянул на него сверху вниз. Тонкая занавеска, защищавшая знатного путника от ветра и пыли, затрепетала, собираясь в складки. Сначала Вернер увидел изящную белую руку с тонкими длинными пальцами, унизанными золотыми кольцами с крупными камнями, и с массивным браслетом, слишком большим для узкого запястья.

Потом занавеска отодвинулась, и перед Вернером пронесся золотисто-коричневый вихрь. Золотые, как листва в эльфийском лесу, волосы, синие глаза, драгоценными камнями сверкающие на лилейно-белой коже, не знающей палящего зноя. Вернеру вдруг сделалось невыносимо стыдно за свою взлохмаченную прическу, за старенькую, пропотевшую одежду и даже за желтые от пыли башмаки, которых незнакомка и видеть-то не могла.

Карета промелькнула, увозя с собой путешественницу, и Вернер невольно подался вперед, завороженный волшебным видением. За что тут же поплатился: ехавшая следом колымага отдавила ему и без того израненную ногу. Вернер не сдержал мучительного стона и, не устояв на ногах, повалился в пыльные кусты сбоку от дороги.

– Парень, ты в порядке? – Рыцарь успел спрыгнуть с коня и протягивал ему широкую ладонь в перчатке, другой удерживая под уздцы скакуна.

Вернер помощь проигнорировал, зло сверкнул глазами и поднялся, едва наступая на поврежденную ногу. «Допрыгался, – уныло думал он. – Теперь до ночи до города точно не доковыляю». Придется на своей шкуре проверять, правда ли, что с наступлением темноты по дорогам Империи шастают зеленокожие и нежить, норовя закусить припозднившимся путником. И недолго ждать осталось: солнце уже повисло над верхушками высившихся впереди гор. Еще немного – и скроется за пиками.

Карета продолжала удаляться, а колымага со страшным скрипом притормозила, и сидящие в ней мужчина с девчонкой с сочувствием уставились на него. Ох, Вернер стиснул зубы, вот только не надо смотреть на него как на шелудивого пса, который случайно встретился по пути. И приласкать противно, и прогонять жалко.

– Больно? – пропищала девчонка и свесилась за бортик повозки. – Покажи!

– Еще чего, – возмущенно прошипел Вернер. – Катитесь, куда ехали.

– Мы в Левенделл едем. А Трамория нам по пути, – подал голос бородач и подвинулся, освобождая место с краю.

Вернер с недоверием взглянул на него, потом на рыцаря, все еще стоявшего рядом.

– Садись, садись, – кивнул рыцарь, снимая шлем, и Вернер наконец смог разглядеть его.

Лицо предводителя было волевым и располагающим к себе, золоченная загаром кожа обветрилась и загрубела в частых походах, но светло-карие глаза глядели ясно и приветливо, говоря о добром сердце воина. Каштановые волосы были подстрижены коротко, на висках серебрилась седина, как у древних старцев, хотя на вид воину было около сорока.

– До города пешком путь неблизкий, а с нами уже к ночи будешь там.

Предложение было слишком заманчивым, чтобы гордо его проигнорировать. А отзывавшаяся болью нога решила дело. Уж лучше с ветерком и под защитой вооруженного отряда доехать до города, чем ковылять впотьмах одному.

Девчонка, назвавшаяся Адонией, и впрямь оказалась искусной целительницей. Поддавшись ее настойчивым уговорам, Вернер позволил ей осмотреть поврежденную ногу и поводить над ней тонюсенькими ручонками. Уже через мгновение его скепсис сменился уважением – боль уходила, наполняя мышцы приятной прохладой и снимая усталость. Пока Адония продолжала свои манипуляции, Вернер завел разговор с магом, назвавшимся Огастесом. Осторожно расспросив его, юноша быстро выяснил, что тот менее искусен, чем его бывший учитель Гидеон, и потерял к нему всяческий интерес.

От болтовни Адонии вскоре загудела голова. Зато Вернер узнал все обо всех. Важного рыцаря во главе отряда звали Хартвиг, знатную девушку в карете – Ивонна. Отец ее был первый богач в Левенделле, туда-то и направлялся отряд. А возвращалась Ивонна из Меласема – там жила ее тетка. В Трамории путешественники собирались остановиться на ночлег и поменять лошадей, а оттуда – держать путь до Фергала.

Вот бы напроситься с ними в столицу, размечтался Вернер, тогда уж по дороге точно никто не привяжется. Но об этом не могло быть и речи: ему и так сильно повезло, что путешественники согласились подбросить его до ближайшего города. Там их пути разойдутся.

Золотоволосая Ивонна со своим отрядом с ветерком и без приключений доедет до Фергала, а путь Вернера растянется вдвое, а то и больше. Пока он найдет в Трамории работу, чтобы разжиться деньгами на лошадь, или сговорится о том, чтобы купцы, направляющиеся в столицу, согласились взять его в свой обоз, отряд Хартвига будет уже в Фергале.

– Прости, что ты сказала? – перебил он болтавшую без умолку Адонию.

– Свадьба совсем слажена, уже обо всем договорились, – возбужденно затрещала та. – А господин Дамарис – такой славный молодой мужчина, племянник важного инквизитора, вот повезло-то госпоже Ивонне.

Вернер поморщился: в голове у него стоял гул, напоминавший гудение пчелиного роя. Почему-то вполне естественная мысль о том, что у знатной и недосягаемой Ивонны есть жених, показалась ему неприятной.

– Примолкни, трещотка! – осадил болтушку Огастес.

Адония обиженно отвернулась, а Вернер с благодарностью взглянул на мага. Тот вовремя вмешался. Слушать речи о выдающихся достоинствах «господина Дамариса» Вернеру сейчас хотелось меньше всего на свете.

Глава 4 Испытание

Сгустившиеся сумерки озаряло лишь пламя факелов, которые везли всадники. Вопреки заверениям Хартвига, что вот-вот покажется город, впереди не было видно ни огонька. Дорога была пуста: другие путники остались на ночлег в придорожных тавернах.

Но Хартвиг не терял надежды заночевать в городе. Монотонное движение повозки убаюкивало, и, обессиленный от первого дня пути, Вернер задремал.

Разбудил его оглушительный визг Адонии над самым ухом. А потом кто-то схватил его за плечо и сбросил на землю. Жестокое падение развеяло остатки сна, и Вернер огляделся. На них напали! Зеленокожие, о которых он раньше только слышал по рассказам Гидеона, окружили их, перегородив дорогу и оттесняя к лесу, казавшемуся огромной черной дырой, ведущей в саму Преисподнюю.

Мечники, выставив щиты и обнажив оружие, обступили повозку с каретой и готовились отразить нападение приближающихся орков и троллей. Лучник, взобравшись на повозку, торопливо пускал стрелы. Вернер во все глаза уставился на костяной лук. Прежде он видел только простой имперский лук у своего приятеля Дрездена. От Дрездена же слышал и о более мощных боевых луках – с костяными вкраплениями. В бою, рассказывал охотник, они хороши тем, что позволяют пускать стрелы чаще. И владеют ими не простые стрелки, а уже искусные бойцы. Вернер с уважением покосился на лучника, едва успевавшего накладывать стрелы на тетиву. Затем обернулся на зеленокожих, и его сердце упало. Нападавших тварей это не останавливало, только злило – их было больше, и исход схватки был заранее предрешен. Понимал это и опытный лучник, поэтому руки его, натягивая тетиву, мелко дрожали.

Рядом с Вернером у повозки стоял Огастес, стиснувший посох и готовый защитить отряд от первой атаки. В воздухе пахло грозой, и, несмотря на испуганное ржание лошадей, воинственные крики орков и взволнованные переговоры между воинами, Вернер расслышал характерный треск, который издавали нервно сжатые пальцы мага.

Прозрачный камень, венчающий посох, зажегся всполохами голубого света и собирал магию из воздуха. Огастес готовился применить любимое заклинание Гидеона – молнию. Да разве молния остановит почти сотню разъяренных орков и гоблинов, почуявших легкую наживу? Одно только драгоценное колечко с руки Ивонны – знатный улов! А сколько еще ценностей в сундуках, которые она везет с собой?

Зеленокожие этого пока не знали, но богатая карета с охраной не могла не привлечь их внимания. Кстати, самой богатейки что-то не видно. Сидит в своей карете и носу не высовывает. А двое мечников подпирают карету спиной, готовые защищать госпожу до последнего вздоха.

– Далеко до Трамории? – Вернер обернулся к сжавшейся в комок Адонии, которая сидела на земле, прислонясь спиной к колесу повозки и вцепившись в Посох Верующего.

Ему пришлось дважды повторить вопрос и хорошенько встряхнуть девушку, прежде чем она его услышала.

– Не знаю, – испуганно пропищала она, глядя на него снизу вверх.

– Как это не знаю? – рявкнул Вернер. – Мы давно должны были приехать. Значит, город совсем близко.

И тут же осекся, поняв, что крупный отряд зеленокожих не стал бы нападать вблизи крупного города.

– Мы сбились с пути, – с нарастающей паникой прошептала Адония и от волнения выронила посох под ноги Вернеру. – Хартвиг остановил отряд, и они решали, куда ехать, когда появились эти…

Значит, помощи ждать неоткуда, помрачнел Вернер. Глядя на его изменившееся лицо, девчонка просто затряслась от страха и тоненько взвизгнула:

– Что же теперь будет-то? Мы все умрем!

– Первый раз, что ли? – прикрикнул на нее Вернер.

– Умирать? – Адония, подобрав с земли посох, непонимающе округлила глаза.

– Первый раз в передрягу попадаешь?

Девчонка быстро закивала, и по ее некрасивому лицу вдруг покатились крупные слезы. Вернер, не выносивший женского плача, опустил глаза, разглядывая посох послушницы. Он казался чересчур громоздким для слабой руки Адонии, а металлический набалдашник в виде креста сверкал новизной.

Девчонка неумело сжимала его в кулачке, выдавая собственную неопытность. Наверняка посохом она обзавелась только на днях и еще ни разу не успела применить его по назначению. Толку от нее…

– Я из монастыря еду, отучилась только, – глотая слезы, всхлипывала она. – Думала, золота подзаработаю, родители порадуются, когда к ним вернусь. Ду-ура! – истерически провыла она. – Теперь я их вообще не уви-и-жу!

– Заткнись! – строго сказал Вернер и тряхнул ее как яблоню.

Адония шумно всхлипнула, уставилась на него во все глаза и спросила:

– А тебе уже не впервой?

Вернер в смятении отвел взгляд – не признаваться же этой нервной, что он орков впервые в лицо видит и прежде самой крупной битвой в его жизни была потасовка с Нордом!

– Уже и счет потерял, – соврал он. И добавил ободряюще, сжав дрожащую девчонку за локоть: – Все будет хорошо!

От взгляда послушницы, которая смотрела на него, как на ангела-спасителя, Вернеру стало не по себе.

– Сможешь мне помочь? – Огастес положил руку ему на плечо.

Глаза мага были усталыми и обреченными.

– Одному мне не справиться, – одними губами прошептал он, опасаясь еще больше напугать Адонию.

– Конечно, – мгновенно отозвался Вернер, торопливо отвернулся от умоляющего взгляда послушницы и стал плечом к плечу с магом.

Зеленокожие уже были совсем близко. В дрожащем свете факелов они казались созданиями, рожденными в Преисподней. Вернер смог разглядеть их уродливые, похожие на звериные морды с выпирающей нижней челюстью и искривленными клыками. Невозможно представить, что раньше орки и гоблины были людьми, но потом, то ли из-за чудовищной болезни, то ли по вине сумасшедшего колдуна, превратились в чудовищ. Вернер с содроганием смотрел на них – и не находил в них ничего человеческого.

Перед ним были хищники, звери. В маленьких глазах полыхали злоба и стремление убивать, кулаки с длинными когтями ожесточенно сжимали ятаганы и мечи, готовясь пустить их в ход при первой же возможности. С такими не договоришься, они пришли убивать.

Хартвиг с двумя воинами, которые прикрывали его сзади, выехал вперед, чтобы принять на себя первую атаку. Огастес побледнел от напряжения, собираясь с силами.

– Что ты умеешь? – спросил он, почти не разжимая губ.

– Что? – Вернер сделал вид, что не расслышал.

– Что ты умеешь? – нетерпеливо повторил маг. – Сможешь поставить защиту? Или увеличить силу отряда? Или разить орков молниями?

– Молнии, – ухватился за эти слова Вернер.

– Хорошо, – выдохнул Огастес. – Это будет значительной подмогой нашим воинам, а я тогда сосредоточу силы на их ускорении. Это единственное, что нас может сейчас спасти. Орки сильны, но неуклюжи, – озабоченно пояснил он. – Если у наших будет преимущество в скорости, появится шанс выбраться отсюда.

Топор, просвистевший в воздухе, вонзился в бок повозки у ног лучника, послужив началом к атаке. Зеленокожие с боевым воплем бросились вперед, над головой зажужжали стрелы, посылаемые лучником, а Огастес торопливо зашевелил губами и воздел посох, метнув в неприятеля сеть молний. Искрящаяся, похожая на паутину сетка проплыла над головами мечников, обогнула Хартвига и обрушилась на головы орков, сбив их с ног. «А бородач не так уж слаб», – с уважением подумал Вернер. Гидеон никогда не показывал им подобные фокусы – не умел или не хотел? «Надо будет попросить его после боя, чтобы и меня научил», – решил Вернер, выбрасывая руку вперед и наугад швыряя молнию.

За спинами воинов ничего не было видно, над головой жужжали стрелы, которые только успевал посылать лучник, и Вернер, чтобы улучшить свою позицию, вскочил на повозку рядом с ним. Положение было удручающим: орки наступали со всех сторон, от огней факелов зарябило в глазах. Один, два, три, десять, двадцать – принялся считать Вернер и сбился со счету.

А их самих всего одиннадцать – семь воинов вместе с Хартвигом, два мага, считая его самого, послушница, которая трясется от страха, и госпожа, богатый экипаж которой и навлек беду на их голову. Судя по тому, что из кареты не доносится ни звука, неженка наверняка лежит в глубоком обмороке.

– Вот бы подобраться к магическому кругу, – пробормотал Огастес.

– Что? – не понял Вернер.

– Круг магической атаки, я его чувствую. – Огастес кивнул в сторону, где все кишмя кишело орками. – Там сейчас зеленокожие.

Вернер угрюмо проследил за его взглядом. Разве туда сейчас попадешь?

Хартвиг, выехав вперед, принял на себя первый удар и ожесточенно рубил неприятеля направо и налево. Меч, который привлек внимание Вернера еще при знакомстве, был грозным оружием в опытных руках и нещадно разил врага. Но надолго ли его хватит? Вернер метнул молнии в двух гоблинов, атаковавших воина, и с этой помощью Хартвиг легко уложил их. Но на смену им тут же пришли еще шестеро. Мечники, защищавшие Ивонну, выступили вперед, не подпуская зеленокожих к карете. Судя по скорости их движений, заклинание Огастесу удалось.

Оскаленные зеленокожие морды мелькали уже в нескольких шагах, Огастес торопливо воздел вспыхнувший голубым сиянием посох – и стрелы, пускаемые лучником, полетели вдвое быстрее, а мечники замахали мечами так, что стальные лезвия стали похожи на серебристые молнии. Ускорение, понял Вернер. Что ж, маг разумно распорядился своими силами. Однако заклинания его порядком ослабили: мужчина побледнел, едва держался на ногах и надолго его не хватит.

Внезапно Хартвиг стал отступать, резко уведя коня в сторону.

– Куда? – простонал Вернер. Вот тебе и бесстрашный воин, вот и глава отряда! Он что, их бросить собрался?!

За Хартвигом, обрадованные его отступлением, бросилось около десятка зеленокожих. И уже через мгновение, когда воин одним размашистым движением меча обезглавил половину из них, Вернер понял его маневр. Хартвиг заметил круг силы и занял место в его центре, увеличив мощность своего удара вдвое.

Зеленокожие разделились – часть обступила Хартвига, оставшиеся продолжили наступать на мечников. Вернер, высматривая наиболее сильных неприятелей, стрелял по ним молниями. Убивать не убивал, но ослаблял изрядно. Так что «подстреленные» молнией зеленокожие падали от одного удара мечников. Адония, сосредоточенно вцепившись в посох, выглядывала раненых защитников и торопилась их исцелить.

Но возможности юной послушницы были не безграничны – один из мечников вскоре упал, сраженный ударом гоблина, его товарищ едва держался на ногах. Силы всего отряда были на исходе, да и Хартвигу приходилось нелегко – зеленокожие оттеснили его от круга силы, и теперь превосходство было целиком на стороне противника.

Преимущество в скорости, выручившее отряд при первых атаках, уже не спасало, когда зеленокожие навалились всей толпой. Они были неутомимы и неустрашаемы. Когда замертво падали их товарищи, орки и тролли равнодушно переступали трупы и устремлялись вперед.

– Их не остановишь, не остановишь, – с нарастающей паникой в голосе пробормотал Огастес.

Второй мечник упал, и брешь, пробитая в обороне отряда, позволила зеленокожим прорваться внутрь. Огромный гоблин, сметая мечников, устремился к карете. Топор, брошенный орком, сразил лучника. Вернер подхватил под мышки верещавшую Адонию и втащил ее на повозку.

Затем принялся палить молниями по наступающим оркам, понимая, что надолго это их все равно не задержит. «Как бы им сейчас пригодились заклинания из книги демонов», – в отчаянии подумал Вернер. Жаль, что он не успел переписать те заклятия, которые парализуют противника на день или обрушивают на головы неприятеля огненный дождь! В голове крутилось заклинание из демонической книги, назначения которого он не помнил, и Вернер не решался его применить, полагаясь на знания Огастеса. Вот бы маг вспомнил о каком-нибудь мощном заклинании, которое мгновенно поразит противника. Или хотя бы повергнет орков в бегство и даст их изрядно поредевшему отряду возможность скрыться.

Но этим надеждам не суждено было сбыться: огромный гоблин смел мага с пути. Осиротевший посох выпал из мертвой руки, разбился вдребезги прозрачный камень на набалдашнике. Вернер отвернулся, закрывая собой Адонию. Теперь у них нет мага. А без поддержки магией мечников перебьют одного за другим. Это лишь вопрос времени. Исход битвы уже предрешен.

– Помоги ему, – встряхнул он послушницу и указал на израненного мечника.

Парня уже не спасти, как и всех их, но уж лучше пусть девчонка отвлечется и попытается исцелить его, чем, дрожа от страха, будет ждать приближения смерти.

Ждать помощи неоткуда, и заклинание демонов оставалось последним шансом на спасение. В голове зазвучал грозный голос Гидеона, предостерегающий от применения магии Легионов Проклятых, но Вернер пренебрег запретами учителя и забормотал слова заклинания, результата которого не помнил. Что бы это ни было, оно спасет ему жизнь и уничтожит противников.

Последнее слово сорвалось с губ, но ничего не произошло. По-прежнему продолжали наступать орки, по-прежнему воины Хартвига терпели поражение. Наверное, он напутал слова заклинания или его человеческих сил недостаточно, чтобы оживить магию демонов.

Гадать о причинах неудачи было некогда, надо было защищаться любыми доступными средствами. Молнии оказались слишком слабым орудием против полчища орков, и Вернер оглянулся в поисках чего-нибудь посущественнее. Если его магия бессильна, он будет биться наравне с обычными воинами. Костяной лук, выпавший из рук стрелка, в ближнем бою был бесполезен. Из других вариантов выбирать особо не приходилось. Вернер наклонился к убитому лучнику и, превозмогая тошноту, вытащил из его груди топор с изогнутым лезвием.

Морду первого зеленокожего, которого он убил, Вернер запомнил. Кажется, это был тролль – отвратительный лысый уродец с мутными глазами и злым оскалом. Топор разрубил череп на две части, а Вернер с дрожью отметил, что убить зеленокожего не сложнее, чем расколоть чурбан. Уж что-что, а колоть дрова он в деревне наловчился. От сознания содеянного Вернера окатило жаром, словно огонь пробежал под кожей ног от ступней до колен, а потом будто сотни комариных жал впились в кожу. Внезапно сделались тесны башмаки, судорогой свело ногу, и Вернер мучительно застонал.

– Тебя задели? – Адония, заметив его состояние, предлагала помощь.

Вернеру сделалось стыдно: девчонка и та взяла себя в руки, а он вдруг раскис. И юноша уверенно стиснул древко топора и с силой разрубил воздух перед головой высунувшегося орка.

Он успел ранить еще двоих, прежде чем кривое лезвие клинка вонзилось ему под ребро. От захлестнувшей его острой боли Вернер упал с повозки. Тело Огастеса смягчило падение. Ничего, Адония его сейчас подлечит, и тогда он снова…

Но послушница не успела. Огромный гоблин рывком схватил ее за плечо и швырнул о землю. Ее шея неестественно изогнулась, посох выпал из руки. Это конец, понял Вернер, сползая с тела погибшего мага и не в силах отвести взгляда от мертвой послушницы. Адония смотрела на него остекленевшими глазами, словно укоряя за то, что он ее обманул. Обещал, что они выживут, и предал. Из уголка ее губ стекала струйка крови. А ведь она еще младше меня, вдруг подумал Вернер. Совсем девчонка. Наверное, и не целовалась никогда. Его взгляд упал на сломанный Посох Верующего. Да о чем он вообще думает! Она же послушница. Послушница, так и не ставшая монахиней.

Орки, устремившиеся к повозке, пинали его. Они уже не видели в нем противника, а торопились разделить добычу. Несколько зеленокожих запрыгнули на крышу кареты и теперь раскачивали ее.

Вот и все. Вернер закрыл глаза. Огастес и Адония погибли. Трамория далеко. Помощи ждать неоткуда. Он даже не успел добраться до города – какая глупая, никчемная, жалкая жизнь! К чему были все долгие занятия магией, если в первом же бою он не смог защитить ни себя, не доверившуюся ему девчонку? Вернер вспомнил, с какой надеждой на него смотрела Адония, и стиснул зубы. Не тому их учил Гидеон, ох, не тому… Совсем рядом мелькнул черный плащ, больно хлестнув его по лицу. Это замешкавшийся орк спешил урвать свою долю от добычи. Похожий плащ был и у незнакомца, обронившего книгу демонических заклинаний у погасшего костра. Уж он-то не дал бы себя в обиду, с неожиданной злостью подумал Вернер. Уж у него в запасе нашлись бы заклинания, которые обратили бы зеленокожих в прах.

Заклинания! Одно из них неожиданно вспыхнуло в памяти юноши, и Вернер огляделся, вспомнив о словах Огастеса. Знать бы еще, где круг магической атаки, о котором тот говорил! Полчище орков сейчас сгрудилось возле кареты, освободив пространство поля, на которое указывал погибший маг. Превозмогая боль в боку, Вернер ползком двинулся туда и вскоре ощутил бьющую из-под земли энергию.

Из последних сил он дополз до круга и упал в самом центре, вызывая в памяти заклинание демонов. Что там говорил учитель? Демоническая магия приведет человека под власть Бетрезена? Пускай, ему нечего терять. Как там было в книге?

Глухие, отрывистые слова чужой речи вырвались из его окровавленных губ, и Вернер затаил дыхание, ожидая спасительной помощи. Ничего! Тщетно! Заклинание не действовало! То ли он был слишком слаб, то ли напутал с заклинанием, то ли магия Легионов Проклятых отказывалась повиноваться человеку.

Вопли и гогот орков разорвал отчаянный женский крик. Ивонна, понял Вернер, эти твари добрались до нее. Он обернулся к карете и не увидел даже Хартвига. Получается, доблестный воин пал… Еще немного, и спасать будет уже некого. В памяти вспыхнуло еще одно заклинание из книги незнакомца, и Вернер торопливо забормотал его слова. Только бы получилось на этот раз, только бы успеть! Воздух вокруг него сгустился, сделавшись плотным, как земля. Вернер закашлялся от удушья. Что-то пошло не так! Вместо того, чтобы остановить зеленокожих, он убивает себя.

Так некстати вспомнились слова Гидеона: «Всякий раз, когда ты причинишь зло живому существу, ты станешь превращаться в зверя». И где же оно, его заклятье? Вернер убил орка, но что-то у него не выросло ни хвоста, ни шерсти. Юноша схватился за горло, готовясь к смерти.

Но внезапно совсем рядом запахло серой, и темноту ночи прожгли две горящие головешки, взмывшие высоко над его головой. Задрожала земля, сотрясаясь под мощными когтистыми лапами, забились, разгоняя воздух, большие кожистые крылья. Вернер в ужасе отшатнулся, упав на тело Огастеса.

Адское существо, явившееся на отчаянный зов Вернера из самой Преисподней, было ужасным. Юноша даже никогда не слышал о том, что кто-то видел нечто подобное. Наверное, потому, что выживших после встречи с чудовищем не оставалось. Монстр был вчетверо больше самого крупного воина из числа зеленокожих, и его появление не прошло незамеченным. Орки тревожно загалдели, а чудовище, скользнув по Вернеру равнодушным взглядом, отвернулось, заскрежетало зубами и двинулось навстречу оркам, закрывая своей мощной спиной лежащего на земле юношу.

Ночь наполнилась криками боли и ужаса и леденящим душу ревом адского создания. Но самым страшным был незнакомый мужской голос, похожий на грохот разрушительного урагана. «Найди ангела! – бушевал он. – Ты должен найти и привести ко мне ангела!» Голос был так близко, что Вернер испуганно огляделся. Но вокруг мелькали лишь зеленые морды бежавших орков, перекошенные от ужаса. И чудилось, что на подмогу первому монстру со всех сторон спешат такие же, как он. Полностью обессиленный, Вернер упал на землю и закрыл уши руками. «Найди ангела! – продолжало реветь в его голове. – Приведи его ко мне!»

Вскоре все было кончено.

– Эй, парень, ты цел? – Голос доносился откуда-то издалека, и тьма, повинуясь его властному тону, начинала отступать.

– Оставьте меня, – глухо простонал Вернер, свернувшись калачиком на земле. – Я не знаю никакого ангела. Я не могу его найти.

– Сынок, да ты бредишь? – В голосе говорящего послышалось беспокойство, тяжелая жесткая рука легла на лоб, и Вернер, вздрогнув, открыл глаза, встретившись взглядом с Хартвигом.

– Как ты? – спросил воин, убирая ладонь, сбитую в мозоли в последней битве.

– Где эти?.. – Вернер завертел головой, но ничего не смог увидеть. Кругом была сплошная чернота. Факел, воткнутый в землю рядом с кругом силы, в котором Вернер по-прежнему лежал, освещал тьму только на несколько шагов. Не было видно ни орков, ни повозки с каретой.

– Зеленокожие? Многие погибли. Остальные сбежали.

– Они вернутся? – дрогнув, спросил Вернер.

– Сомневаюсь. – Хартвиг как-то странно на него посмотрел. – После того, что половина из них оказалась разорванной на части…

У него получилось? Неужели?

– Ты видел, что здесь произошло? – пристально взглянул на него Хартвиг.

– Нет, – пробормотал Вернер, понимая, что не стоит рассказывать воину о демоническом создании, которое он вызвал. – Я потерял сознание.

– Воины бредят. – Хартвиг кивнул в сторону, откуда доносились слабые стоны. – Говорят, что из-под земли явилось страшное чудовище и принялось рвать орков на части. Судя по их описанию, это Белиарх. Видел его?

– Я ничего не видел, – повторил Вернер.

– И я не видел, – с озабоченным видом заметил Хартвиг. – Тролль оглушил меня, и я отключился. А когда очнулся, все уже было кончено.

Вернер попытался подняться, но сразу же застонал, прижимая руку к болезненно пульсирующей ране на боку.

– Крепко тебя задели, – сдвинул брови Хартвиг. – Встать сможешь?

На этот раз юноша не стал отказываться от помощи воина и оперся на его руку, чтобы подняться. Удалось это ему с трудом: ноги не слушались, правая ступня совершенно отекла, сделавшись слишком большой для узкого башмака, к тому же вся нога до колена зудела и чесалась еще пуще прежнего. Вернер запустил руку под штанину, нащупал густую жесткую шерсть и похолодел, вспомнив слова Гидеона.

Заклятие начало действовать! И в тот самый момент, как только он убил первого орка. Ничего более дурацкого и вообразить нельзя. Вернер едва не заскрежетал зубами. Он спасал собственную жизнь и жизнь своих попутчиков, а заклятие, наложенное Гидеоном, посчитало смерть вонючего орка за возмутительное преступление, достойное наказания.

– Болит? – навис над ним Хартвиг.

Вернер торопливо одернул штанину, радуясь, что вокруг темно. Потом посмотрит, что там такое. А воину это видеть ни к чему, что бы там ни было.

– Идти можешь? – спросил тем временем Хартвиг.

Вернер кивнул и оперся на подставленное плечо. Лицо воина исказила болезненная гримаса.

– Да ты и сам ранен! – воскликнул юноша.

– Пустяки, – поморщился Хартвиг. – До Трамории дотерплю.

– А что в Трамории? – не понял Вернер.

– Не что, а кто. Монахини и послушницы. Да будут благословенны эти женщины, никогда не отказывающие в исцелении старому вояке. – Хартвиг попытался улыбнуться разбитыми губами, и от этой вымученной улыбки Вернеру сделалось горько. А еще горше – от воспоминания о том, что юной послушнице, сопровождавшей их отряд, уже никто не поможет. – А вот моей госпоже не пристало ждать, – обеспокоенно добавил он.

– Что с ней? – встрепенулся Вернер.

– Ранена, – коротко ответил Хартвиг, выдергивая из земли факел. – Идти сможешь?

Вернер с готовностью кивнул и, опираясь на плечо воина, поковылял к перевернутой карете, переступая через покалеченные тела орков. От жуткой картины ему сделалось не по себе: некоторые орки были словно перерублены надвое, попадались и безголовые, и разорванные на части.

Заглядевшись по сторонам, Вернер споткнулся. Под ногами звякнуло железо. В первый миг юноша решил, что наступил на меч, но потом заметил знакомую, сверкающую новизной крестообразную верхушку. Посох Адонии!

– Да, жалко девочку, – глухо сказал Хартвиг. – Не надо было ее слушать.

Вернер вопросительно взглянул на него.

– Я хотел нанять более опытную послушницу, но Адония так умоляла меня дать ей шанс, что я сдался. – Хартвиг, отвернувшись, замолчал.

В стороне раздался протяжный стон. Вернер испуганно повернулся, но Хартвиг успокаивающе сжал его плечо.

– Это трое наших воинов. Те, кто остался в живых.

– Как они?

– Плохо.

Ивонна лежала на земле, у перевернутой кареты. Вокруг были раскиданы распотрошенные орками сундуки с одеждой. Светлое платье Ивонны было все в бурых пятнах от земли и крови. Глаза девушки были закрыты, грудь бурно вздымалась. Из раскрытого рта с хрипом вылетал воздух.

Вернер опустился на колени, чтобы осмотреть повреждения. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: рана серьезная, если не смертельная. Кривой клинок взрезал платье девушки под грудью. Рана пульсировала, ткань напиталась кровью. При таких повреждениях может спасти только монахиня или очень искусный маг. Ивонна, не приходя в сознание, мучительно застонала.

– Сможешь ей помочь? – торопливо спросил Хартвиг. – Времени у нас мало.

– Зелья, – пробормотал Вернер. – У Огастеса были с собой зелья, я видел. Надо их найти. – Он поднялся с колен, зажимая свою собственную рану на боку, казавшуюся ничтожной в сравнении с раной Ивонны, но наткнулся на мрачный взгляд воина.

– Они все перебиты, умник, – угрюмо сообщил Хартвиг. – Не осталось ни одной целой стекляшки. Вся надежда только на тебя. Так ты сможешь помочь? – повторил он.

Вернер поднял голову. Недавно он уже солгал Адонии, и она ему поверила. Обманывать Хартвига он не стал.

– Я никого не исцелял раньше.

Надежда во взгляде Хартвига сменилась отчаянием. – Но ты ведь знаешь, как это делается? – не желал сдаваться воин.

– Мне нужна моя книга.

Он не смог признаться Хартвигу, что урок по исцелению намеренно прогулял. В конце каждого занятия Гидеон сообщал ученикам тему следующего. И, услышав, что завтра им предстоит осваивать целительство, Вернер решил пропустить урок, показавшийся ему бесполезным. К чему тратить время на исцеляющую магию, когда есть послушницы и монахини? Великому магу, каким желал со временем стать Вернер, ни к чему эти бабские премудрости.

Но заклинания, которые поведал ученикам Гидеон, Вернеру пришлось все же переписать. Зная щепетильность учителя, он одолжил магическую книгу у Бейла и перенес в нее пропущенный урок. Кто же знал, что он пригодится ему так скоро?

Книга, которую он обронил во время боя, нашлась неподалеку от повозки. К счастью, ее содержимое почти не пострадало. Чего не скажешь об обложке, залитой густой орочьей кровью. Берестяной переплет навсегда впитал в себя зеленые пятна – словно в знак боевого крещения своего молодого хозяина.

Пока Хартвиг светил ему факелом, Вернер торопливо искал нужную страницу. Среди заклинаний, исцеляющих от отравления и от огня, от зубной боли и от мигрени, было спасительное заклинание от колющих ран. Если повезет, он подлатает и Ивонну, и себя, и Хартвига. А вот и оно! Вернер склонился над книгой, изучая текст, и вдруг мрачно застонал.

– Что такое? – с тревогой спросил воин, и факел дрогнул в его руке.

– Для заклинания нужна манна.

– Это ваша магическая энергия? – уточнил Хартвиг. – И что, у тебя ее совсем не осталось?

От пристального взгляда воина Вернер в смятении отвел глаза. Как сказать ему, что манны хватит только на одно исцеление? И то не самое сложное. Он смог бы вылечить себя, но тогда Ивонну уже не спасешь. Хотя его рана менее опасна, чем у девушки, все же она болезненна и отнимает силы с каждой вытекшей каплей крови. Учитывая, что они одни в темном лесу и неизвестно, в какой дали от города, есть большой риск умереть от потери крови раньше, чем они встретят монахиню или раздобудут зелья в магической лавке.

В то же время Ивонне помощь требуется немедленно, она потерпеть до Трамории не сможет – они ее просто не довезут. Ее кожа и так уже мертвенно-бледна – девушка потеряла слишком много крови. Но если направить манну на спасение Ивонны, велики шансы на то, что оставшейся у него энергии не хватит на полное исцеление. Слишком серьезна ее рана и слишком мало манны у него в запасе. Может статься, что заклинание лишь уменьшит серьезность ранения Ивонны, переведя его из смертельных в тяжелые. И тогда их шансы на спасение сравняются. Только без скорой помощи мага или монахини им все равно не выкарабкаться.

– Так что, – настойчиво повторил Хартвиг, – ты ее спасешь?

Вернер стиснул зубы. Правильнее всего было бы исцелить себя: манны должно хватить на полное восстановление здоровья. Отвернуться от умирающей Ивонны, которая ему никто. Убежать от Хартвига, который из-за собственного ранения не сможет его догнать. Дождаться рассвета. Добраться до города. И продолжить свой путь в столицу, где его ждут Башня Магии, искусные учителя, слава и богатство. Кто ему Ивонна с Хартвигом, чтобы рисковать ради них своей жизнью? Всего лишь случайные попутчики. Попутчики, обреченные на гибель. И после их смерти никто не узнает о его постыдном поступке. Никто, кроме него самого.

«Маг должен помогать людям, попавшим в беду», – вдруг отчетливо прозвучал в его голове глубокий голос Гидеона. «Сынок, ты выбрал для себя достойный путь, – вторил ему мягкий голос матери. – Путь помощи людям. Я горжусь тобой, мой родной».

Мать не простит ему, если он сбежит, как трус, оставив истекать кровью умирающую девушку. Да что мать, он сам себе этого не простит! Разве можно стать великим волшебником, совершив подобную подлость? «Что тебе до нее? – вдруг прозвучал в голове страшный голос, который прежде требовал найти ангела. – Она тебе никто. Твоя жизнь – превыше всего. Ты должен думать о себе. И только о себе».

– Нет! – вскричал Вернер, отчаянно мотая головой и не желая слышать пугающего голоса. А ведь Гидеон его предупреждал, он его предупреждал…

– Что случилось? – Рука Хартвига легла ему на плечо.

– Я помогу ей, – с отчаянной решимостью воскликнул Вернер, зажимая пульсирующую рану в боку, которая становилась все мучительнее. – Не ручаюсь за результат, но помогу.

Страшный голос в голове стал утихать и постепенно удалялся, так что его речи было уже не разобрать.

– Хорошо, – кивнул Хартвиг. – Идем.

Воин помог Вернеру доковылять до Ивонны, и сердце юноши тревожно сжалось. За время, пока они искали книгу, девушке стало еще хуже. На ее лбу выступила испарина, кровь, текшая из раны, сделалась густой и совсем черной. Жить раненой оставалось считанные мгновения. Вернер торопливо присел рядом с ней и раскрыл книгу.

– Моя помощь нужна? – тихо спросил Хартвиг.

Вернер покачал головой.

– Тогда не буду мешать.

Хартвиг воткнул факел сбоку от Вернера, так чтобы свет падал на страницы книги, и отступил в тень, слившись с темнотой.

Вернер глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться, и начал читать слова заклинания, отчетливо выговаривая каждое слово и вкладывая в него магическую силу. На последнем слове что-то сильно толкнуло его под сердцем. Вернер охнул и прижал руки в груди. В следующий миг ладони окутало теплом и мерцанием – это сияющий золотой шарик прошел сквозь его пальцы и плавно двинулся к Ивонне, паря в воздухе. За спиной ахнул Хартвиг. Шарик уверенно скользнул вниз и золотой кляксой пролился на рану Ивонны, которая стремительно впитала мерцающие искорки.

Одновременно с этим бледная кожа девушки заискрилась, наполнилась внутренним светом, словно внутри нее зажегся огонек. Ресницы Ивонны затрепетали, дыхание выровнялось. А вот Вернеру сделалось хуже – заклинание выпило из него последние силы, и он с тихим стоном повалился на землю, потеряв сознание.

Холодно, жестко, неудобно… Ивонна открыла глаза и в ужасе вскрикнула. Она лежала на земле, ее платье было мокрым от крови, и все вокруг было усыпано мертвецами с перекошенными зелеными лицами. Пахло тленом и смертью. Какой страшный кошмар ей приснился!

– Ивонна, ты очнулась?

В предрассветных сумерках лицо Хартвига было серым и смертельно уставшим. Где-то далеко, за его спиной, уже занимался рассвет. Часть земель Империи уже осветило благодатное солнце, а вокруг них еще царствовала ночь, наполняя все вокруг мрачными тенями. Это не сон, с дрожью поняла Ивонна, это все наяву.

И вспомнила события предыдущей ночи: обступивших карету зеленокожих уродов, отчаянные лица сопровождавших ее воинов, кружево молний, искусно сплетенное магом, звон оружия, мечи, с небывалой скоростью двигающиеся в руках воинов, омерзительные морды существ, которые неотвратимо приближались к карете, сметая все на своем пути, и леденящий душу рев чудовища, которое появилось словно из-под земли.

– Ивонна, тебе нехорошо? – с беспокойством наклонился к ней Хартвиг.

Что за глупый вопрос! Разве ей может быть хорошо – здесь, в окружении трупов? Она попыталась встать, но рука Хартвига удержала ее.

– Ты серьезно ранена, тебе нельзя резко двигаться.

Ивонна смиренно застыла, ошеломленная этим известием, и прислушалась к себе. Гудела голова от долгого лежания на земле, затекли ноги, что-то щекотало в боку. Но уж чего-чего, а раненой она себя не ощущала.

– Что за чепуха? – возмутилась она, стряхивая руку Хартвига и поднимаясь с земли.

Вдруг платье с боку разошлось, словно треснув по шву, и Ивонна стыдливо прижала руки. Хотя Хартвиг знает ее с детства, но она уже давно не ребенок. И не пристало благовоспитанной девушке оголяться перед мужчиной, даже невольно! Пальцы тут же сделались влажными от крови. Превозмогая тошноту, она просунула пальцы в прореху и вскоре с облегчением убедилась, что ее кожа не повреждена. Кровь была чужой. Наверняка орочьей.

– Как ты себя чувствуешь? – пристально наблюдая за ней, спросил Хартвиг.

– Отвратительно, – честно призналась Ивонна, ища платок, чтобы отереть руку.

– Тебе больно? – с тревогой уточнил воин. – Рана кровоточит?

– Харт, – вскипела Ивонна, – сколько можно повторять: я не ранена!

Вот бы закрыть глаза – и очнуться уже в мягкой чистой постели, слушать пение птиц за окном, до самого обеда читать книгу о рыцаре Торвальде и мечтать, мечтать… О чем? Ивонна в смятении огляделась. Вот же то, о чем она читала в романах. Поле боя, тела мертвых врагов. Не хватает только рыцаря, устало опирающегося на меч, обагренный кровью. Именно таковы будни книжного героя – бесконечные битвы, сражения, смертельная опасность, громкие победы.

Так ли давно она сетовала на свою спокойную размеренную жизнь и мечтала испытать все эти приключения? Так вот же они, перед ней. Почему же на сердце так горько? Почему так тихо? Не слышно ни щебета Адонии, который в пути заглушал стук копыт и невыносимо раздражал Ивонну, ни монотонного голоса мага, рассказывавшего о местах, которые они проезжают, ни смеха воинов, то и дело подначивавших друг друга.

– Где все? – с замирающим сердцем спросила она Хартвига, с дрожью отметив, что за прошедшую ночь он постарел лет на десять. А может, это просто ночь морочит ей голову, наложив на лицо воина болезненные тени и обострив его черты.

Хартвиг назвал имена двух мечников, Дина и Кельса, и махнул рукой куда-то в сторону.

– А остальные? – еле слышно спросила Ивонна.

Тяжелое молчание Хартвига было ответом.

– Никто не выжил? – с дрожью уточнила она. – Даже Огастес?.. и Адония? Что же нас спасло? – Она огляделась.

– Не что, а кто. Мы живы благодаря Вернеру.

– Кто это? – не поняла Ивонна.

– Тот парнишка, которого мы подобрали по дороге. Он оказался учеником мага.

– Учеником? – с недоверием протянула Ивонна. – И ты хочешь сказать, что не удалось Огастесу, сделал ученик?

Хартвиг дернул шеей. Мол, сама погляди.

– И где же сейчас этот герой? – поинтересовалась Ивонна.

Воин взглядом указал куда-то в сторону. Ивонна повернулась и увидела распростертого на земле юношу. Рядом с ним валялась раскрытая книга.

– Он мертв?

Хартвиг со скорбным видом кивнул. И тихо добавил:

– Главное, что ты жива.

– О чем ты? – встрепенулась Ивонна, ощутив недосказанность в его словах.

– Он спас тебе жизнь, – сообщил Хартвиг. – Истратил последние силы на то, чтобы исцелить твою рану.

– Опять эта чепуха? – возмутилась Ивонна. – Сколько раз повторять, у меня нет никаких ран и вообще…

Она внезапно осеклась, вспомнив перекошенное лицо тролля, оторвавшего дверь кареты. А когда она забилась в угол и не хотела выходить, он наотмашь полоснул ее искривленным клинком, и от мучительной боли под сердцем она потеряла сознание.

– Значит, он был хорошим учеником, – глухо сказал Хартвиг и отвернулся.

Ивонна, подобрав путающуюся под ногами юбку, поспешила к мертвецу, спасшему ей жизнь. Солнце постепенно подбиралось к полю, прогоняя мороки ночи. И в робком утреннем свете можно было разглядеть лицо юноши до мелочей. Бледная до синевы кожа, болезненно запавшие щеки, решительно сжатые бескровные губы, черные круги под глазами, длинные ресницы. Веки были сомкнуты, и ей уже никогда не узнать, какого цвета глаза были у ее спасителя. Когда она мельком взглянула на него из окна кареты, он показался ей малоинтересным. Чумазый, перепачканный с ног до головы в пыли путник. Где уж там было запомнить цвет его глаз?

Теперь же, с этими тенями под глазами, с этими сжатыми губами, он напомнил ей рыцаря Торвальда – изможденного битвой с чудовищем, усталого и доблестного. Впервые в жизни Ивонна представила в роли любимого героя не жениха, а кого-то другого. Раньше ей казалось, что никто из тех, кого она знает, не может сравниться доблестью с Торвальдом. Кроме Дамариса.

И вот теперь безвестный паренек в старой залатанной одежде проявил отвагу и благородство, свойственные настоящему рыцарю. Ивонна отыскала безвольную руку юноши, сжала ее в своей ладони, и на глаза невольно набежали слезы. Он еще такой молодой – ее ровесник, или, может, чуть старше. Ему бы еще жить да жить! Почему он не смог исцелить себя, если сумел спасти ее? Ивонна вдруг замерла от внезапной мысли. Но нет, не может быть! Зачем ему спасать ее ценой своей собственной жизни? Она ему никто, он даже на службе у нее не состоял.

– Харт, – тихо позвала она воина, – почему он не успел исцелиться сам?

– Ты была на волосок от смерти. Он торопился спасти тебя.

Слезы брызнули из глаз Ивонны, упали на неподвижную руку юноши, которую она продолжала сжимать в ладони. Первые лучи солнца скользнули над лесом, осветили край поляны и побежали вперед, стирая тени ночи и возвращая краски дня. Преобладающими цветами были красный – цвет людской крови и зеленый – цвет кожи врагов. Как с отвращением заметила Ивонна, кровь орков была такой же зеленой, как их тела.

– Нужно убираться отсюда, – окликнул ее Хартвиг. – Карета сломана. Но, на наше счастье, несколько лошадей уцелели. Сможешь ехать верхом?

– Да, конечно. – Ивонна украдкой смахнула слезы.

За ее спиной Хартвиг отдал распоряжения двум оставшимся в живых воинам, и начались сборы к отъезду.

– А я ведь даже не знаю, откуда ты и зачем направлялся в Траморию, – прошептала Ивонна. – Кто ждет тебя там – мать, невеста, брат, учитель? Кто из них будет оплакивать тебя? Кто будет с надеждой ждать твоего возвращения?

Ивонна последний раз взглянула на Вернера. Солнце осветило его лицо, беспощадно обнажив и ссадину на лбу, и налившийся синевой синяк на скуле, и чумазые подтеки на щеках. Так вот какими рыцари бывают после схваток с чудовищами, горько заметила Ивонна. В книгах об этом не пишут. Сможет ли она теперь им верить?

В книгах герои никогда не погибают, самые страшные раны не мешают им продолжать путь, и даже после кровопролитной битвы они по-прежнему красивы, а их одежда чиста и свежа. А первая же битва, которая развернулась на ее собственных глазах, стала настоящим побоищем, и выжили лишь несколько человек. Если книги врут о жизни и смерти, что, если и о любви они врут? И такой любви, как между Торвальдом и Донателлой, на свете тоже не бывает? Луч солнца скользнул ниже, в вороте рубашки Вернера сверкнула золотистая цепочка, и Ивонна потянулась к ней, движимая любопытством. Интересно, что за подвеску носил ее спаситель на груди? Но тут ее окликнул Хартвиг.

– Иду, – отозвалась она, убирая руку. Что ж, пусть этатайна останется с ним. А затем прошептала, глядя на мертвого юношу: – Спасибо тебе, Вернер.

Напоследок задержав руку юноши в ладони, Ивонна подумала, что перед отъездом надо похоронить его по-человечески. И Огастеса с Адонией и другими их погибшими воинами бросать на поле боя нельзя. Они сложили головы из-за нее и заслужили покоиться в земле. А вот орки пусть идут на корм птицам и зверям.

Она уже разжала пальцы, собираясь осторожно положить руку юноши на землю, как в последний момент его пальцы дрогнули и стиснули ее ладонь, силясь удержать.

Ивонна ахнула.

Вернер открыл глаза.

Глава 5 Предложение

Дороги до Трамории Вернер не помнил. Ненадолго приходя в сознание, он вновь погружался в забытье. Наяву он слышал лошадиное ржание, стук копыт, протяжный скрип повозки, которая трещала под ним, и успокаивающий, мелодичный, как перезвон колокольчиков, незнакомый женский голос.

– Потерпи, – повторял он, – мы скоро приедем. Тебе помогут.

Это ангел, понял Вернер. Тот самый ангел, которого ищет обладатель страшного голоса.

– Он ищет… тебя… – пытался предупредить Вернер, едва шевеля пересохшими губами и превозмогая боль в боку. – Он не остановится… Беги…

– Он бредит, – удрученно сообщал кому-то ангел, и Вернер терял сознание, истратив последние силы на то, чтобы предупредить недоверчивого ангела.

Потом повозка куда-то исчезла. Он лежал на кровати. И уже не было слышно ангела. Лишь монотонное бормотание тихого женского голоса, похожего на шум дождя. А еще были руки: широкие, похожие на голубиные крылья, ладони, которые выступали из просторных коричневых рукавов и парили над ним, принося облегчение истерзанному болью телу.

Боль постепенно уходила, и он уже стал различать то нависающую над ним дубовую балку, то кусочек голубого неба в окошке под потолком, то деревянную дверь напротив, откуда являлась та, что дарила ему исцеление.

Однажды в эту дверь вошла девушка с тонким станом и гордо поднятой головой.

– Как он? – спросила она голосом ангела.

– Уже лучше, – успокаивающе прогудела монашка.

Из последних сил он приподнялся на кровати, пытаясь разглядеть расплывчатый силуэт ангела, и взволнованно пробормотал:

– Он ищет тебя… Беги…

– Вам лучше уйти, госпожа, – удрученно проговорила монашка.

И ангел снова покинул его, а он погрузился во тьму.

– Как он? – спросил Хартвиг, когда Ивонна вышла из дома монахини.

Девушка лишь расстроенно качнула головой.

– Бригитта говорит, дело не только в ране. Она уже почти затянулась. Ее беспокоит его душевное состояние. Он все время твердит об ангеле, которому грозит опасность.

– А ты крепко запала ему в душу, девочка, – с иронией заметил Хартвиг.

Ивонна строго взглянула на воина, и тот сразу подтянулся, приняв серьезный вид.

– Куда направимся теперь?

– В гостиницу, – равнодушно кивнула Ивонна.

– Ивонна, – несмело начал Хартвиг, – я тут слышал про одного волшебника, который очень искусен в защитной магии… И он как раз сейчас ищет работу.

– Ни слова больше, Харт! – сердито оборвала его Ивонна. – У нас уже есть маг. И мы подождем, пока он окрепнет и сможет отправиться в путь.

– Но он всего лишь ученик! – угрюмо возразил воин. – К тому же мы его не нанимали. Что, если он не захочет отправиться с нами? Мы уже потеряли столько времени.

– Всего лишь три дня, – строго осадила его Ивонна. – И задержимся столько, сколько потребуется. Я обязана Вернеру жизнью. И даже если он не отправится с нами, я хочу убедиться, что он в порядке и я сделала для него все возможное.

– Как будет угодно, – проворчал Хартвиг, с недоумением глядя на свою хозяйку.

С тех пор, как они подверглись нападению орков, он не узнавал Ивонну. Прежде она никогда не перечила ему, полностью доверяла ему все дела и была равнодушной ко всем путевым хлопотам, витая в своих далеких мечтах. Теперь же в нее будто вселился дух тетушки Нильды! Она без капризов выдержала дорогу до Трамории.

И хотя он не раз предлагал остановиться и отдохнуть, прекрасно понимая, что привыкшая к езде в карете дочка господина утомилась в седле, Ивонна упрямо отказывалась, повторяя, что Вернера нужно доставить в город как можно быстрее. Парень и в самом деле был плох. И Хартвиг сомневался, что они довезут его до Трамории живым. Однако парнишка оказался крепче, чем он думал.

А Ивонна, едва они въехали в городские ворота, еще больше поразила Хартвига. Она поймала за шкирку пробегающего сорванца, посулила ему монетку и велела отвести их к лучшей целительнице в городе. Мальчонка, ни на миг не задумавшись, выдал, что лучше Бригитты во всей Трамории целительницы не сыскать, сам городской голова у нее лечится. «Да только берет она золотом, – присовокупил мальчишка. – Так что если госпожа желает кого попроще, то…» Договорить ему Ивонна не дала – велела немедленно отвести их к Бригитте. Так жизнь Вернера оказалась в руках самой искусной в городе аббатиссы. Та колдовала над ним уже три дня, и Ивонна перетаскала немало золота в дом монашки. Подлатала Бригитта и Хартвига с двумя мечниками. Физически крепкие мужчины оправились от ранений быстрее, чем тщедушный маг, и теперь в безделье слонялись по городу, ожидая дальнейших распоряжений хозяйки.

Сама же Ивонна на месте не сидела. Она посетила портного и заказала одежду взамен испорченной. Разузнала, кто в городе продает лучших лошадей и хорошие кареты, и выведала, где собираются лучшие наемные воины. Расспросила Бригитту о том, где нанять целительницу, которая сопроводит отряд до Левенделла, и женщина предложила ей свою лучшую ученицу, монахиню Бенедикту, которая давно хотела повидать мир. Хартвиг, глядя на Ивонну, только диву давался. Прежде хозяйка никогда не вмешивалась в эти дела, предоставляя ему полную свободу действия. Теперь же не было ни одного вопроса, который она бы пустила на самотек.

Ивонна живо интересовалась всем и принимала активное участие в подготовке к отъезду. Только нанимать воинов доверила ему – как более опытному в таких вопросах. Хартвиг терялся в догадках, что послужило причиной таких перемен в ее характере. То ли общение с тетушкой Нильдой, поведение которой Ивонна вольно или невольно копировала, то ли передряга, в которую они попали, заставила девушку стремительно повзрослеть. Пожалуй, второе, решил для себя он. Ведь при отъезде из Меласема Ивонна не принимала участия в хлопотах, целиком доверив их тетушке.

Однако кое-что не меняется, насмешливо отметил про себя Хартвиг, замедляя шаг вслед за хозяйкой. Ивонна задержалась у витрины книжной лавки.

– Желаете зайти? – Увидев богато одетую девушку, на порог выскочил худенький седой старичок с очками на носу и услужливо затараторил: – Пожалуйста, госпожа. Моя лавка – самая крупная в городе. Здесь вы найдете такие книги, каких больше нет ни у кого.

Ивонна помедлила. А торговец продолжил заманивать ее в лавку:

– Мифологические сказания, самая полная история Невендаара от создания его Бетрезеном до наших дней, легенды эльфов, расшифрованные пророчества эльфийского провидца Лаклаана, жизнеописания эльфийской чародейки, королевы Таладриэль! Заходите, выбирайте.

– А нет ли у вас романа о приключениях рыцаря Торвальда? – решившись, спросила Ивонна.

– Торвальда? – Старик задумчиво поскреб бороду. – Что-то не припоминаю. Зато у меня есть другие книги о благородных и бесстрашных рыцарях. О Бэтмаре, Сильвестре, Шварце, Кассиане, – он принялся на одном дыхании перечислять имена.

Ивонна покачала головой и отвернулась от витрины, потеряв к ней всякий интерес.

– Благодарю, все это я уже читала.

– Посмотрите другие книги! – не сдавался торговец. – Таких вы не найдете больше нигде!

Но Ивонна уже удалялась прочь, оставшись равнодушной к уговорам.

– А что эта книга про Торвальда, – подал голос Хартвиг, – интересная?

– Это неважно, – недовольно ответила Ивонна, давая понять, что не желает обсуждать эту тему.

Хартвиг пожал плечами. Не больно-то ему интересны эти книги. Он за всю жизнь ни одной не прочитал и не понимал, что может быть увлекательного в придуманных историях. Разве они сравнятся с настоящей жизнью? Он всего лишь хотел поддержать беседу, сделать приятное Ивонне. Если она этому не рада – он и помолчит.

– И все-таки, Ивонна, – нарушил он молчание уже у входа в гостиницу, – как скоро мы отправимся в путь? Наемные воины готовы выехать хоть завтра.

– Выедем, как только поправится Вернер, – тоном, пресекающим возражения, ответила Ивонна. – Увидимся за обедом.

Хартвиг тяжело вздохнул. Похоже, в Трамории придется задержаться дольше, чем он ожидал.

– Ну что, голубчик, хватит, навалялся! – загудел над ухом Вернера строгий, назойливый женский голос, и сна как не бывало. – Все на тебе зажило, не вижу повода тебе здесь дальше прохлаждаться, нагостился! Пора уже и другому хворому место освободить. Не тебе одному моя помощь нужна. Да и хозяйка твоя уже заждалась, пока ты на ноги встанешь.

– К-какая хозяйка? – Вернер приподнялся на постели, сонно щурясь.

У изголовья сидела тучная монашка с невыразительным блеклым лицом и строгими глазами, которые, казалось, видели его насквозь. Вернер даже поежился от мысли, что монашка сумела подглядеть и его сны, в которых он получал награду от самого императора, признавшего его лучшим волшебником Империи, и теперь от души потешалась над ним.

– Какая! – передразнила его монахиня. – Госпожа Ивонна. Или ты слуга двух господ? – Она насмешливо прищурилась.

Вернер хотел возразить, что Ивонна ему никакая не хозяйка, но в горле вдруг пересохло, когда он вспомнил, какой беззащитной лежала Ивонна на земле, какой страшной была ее рана.

– Она жива? – хотел спросить он, но из горла вырвался только хрип, и он закашлялся.

Монахиня засуетилась, подала ему кружку с водой.

А когда Вернер откашлялся и смахнул с ресниц выступившие слезы, на пороге стояла она…

– Госпожа Ивонна, – заулыбалась целительница. – Можете забирать своего мага. Жив, здоров, целехонек! Кровь с молоком, а не парень!

Монахиня так нахваливала его, что Вернер почувствовал себя коровой на ярмарке и невольно покраснел, что не укрылось от пристального взгляда Ивонны. – Ты уверена, Бригитта? – строго спросила она целительницу и с заботой обратилась к Вернеру: – Вернер, у тебя, кажется, жар?

– Быть того не может! – всплеснула руками монахиня. – Я ведь от него четыре ночи не отходила, все хвори отвела.

– Нет у меня никакого жара, – угрюмо ответил Вернер. – И вообще, залежался я тут.

– А я что говорю? – обрадованно затараторила монахиня. – Собирайся, голубчик, собирайся. – И, подхватив Ивонну за локоток, вывела ее в коридор.

Вернер с облегчением выдохнул и откинул покрывало. Жар у него разыгрался от того, что он в одном исподнем на постели лежит, а Ивонна, одетая с иголочки, его рассматривает.

На лавке вместо своих старых потертых штанов, искусно залатанных матерью, он обнаружил крепкие новые. Рядом лежали чистая рубаха и куртка из мягкой телячьей кожи. На полу стояли новые кожаные ботинки. Вернер еще больше вспыхнул при мысли о том, кто выбирал ему обновку. А уж мысли о том, во сколько влетело Ивонне его пребывание у монахини, которая четыре ночи с ним возилась, и вовсе от себя отогнал, чтобы не расстраиваться.

Вспомнив об ужасном зуде после боя, он внимательно разглядел ногу до колена, дотронулся до гладкой, еще не успевшей покрыться мужским волосом, кожи.

– Примерещилось, – пробормотал он вслух. И не удивительно! Такую ночку пережил! Как вообще умом не тронулся. Перекошенные лица орков, оскаленная пасть адского чудовища, страшный голос, зовущий ангела… Вернер содрогнулся и торопливо натянул штаны. Они пришлись впору, рубашка тоже была словно сшита на него. Ботинки, предмет его давних мечтаний, оказались выше всяких похвал. А вот куртка была великовата в плечах, что расстроило юношу.

Внезапно он хлопнул себя по груди, вспомнив о фамильном медальоне, и, не обнаружив его, похолодел. Исчезла единственная его память об отце! Неужели он потерял медальон на поле битвы с орками? Но внезапно на тумбочке у изголовья кровати, где стояла кружка с водой, что-то сверкнуло, и Вернер увидел свою пропажу. Слава Всевышнему! Он торопливо повесил медальон на шею, спрятал его под одеждой. Интересно, что подумала монахиня, когда заметила украшение? И знает ли о нем Ивонна?

Потом он вспомнил еще об одной важной вещи и бегло оглядел комнату – узкую, небольшую, с кроватью у стены и лавкой возле окна. Не найдя своей котомки, с беспокойством выглянул в коридор и увидел, как Ивонна вложила в широкую ладонь монахини увесистый кошель. Да там, должно быть, целое состояние! Целительница сноровисто убрала кошель и обернулась к нему:

– Готов, голубчик?

– А моя котомка… где она?

Монахиня непонимающе захлопала глазами, и у Вернера упало сердце. Неужели его книга заклинаний утеряна? И теперь, как новичку, придется начинать все сначала?

– Она в гостинице, – вмешалась Ивонна. – Все твои вещи там.

– Тогда идемте.

Сделав шаг за порог, Вернер задержался, чтобы поблагодарить Бригитту.

– Береги себя, сынок, – добродушно прогудела она. – Доброй дороги!

Вслед за молчащей Ивонной Вернер спустился во двор, где их ждал Хартвиг.

– Наконец-то! – Лицо воина просияло. – Хвала небесам, ты поправился!

Радость Хартвига была такой искренней, что Вернеру сделалось неловко.

– И хвала Бригитте, – с улыбкой дополнила Ивонна.

– И золотым запасам госпожи Ивонны, – с сарказмом добавил Вернер.

Ивонна безо всякого смущения взглянула ему в лицо.

– Это самое малое, чем я могла тебя отблагодарить за спасение моей жизни.

– Значит, теперь мы в расчете? – с вызовом спросил Вернер.

– А ты, парень, как будто не рад? – вмешался Хартвиг. – Ну-ну, не будем ссориться.

Вернер пожал плечами: ему-то что? Ссорься, не ссорься, теперь они порознь. Он уже в Трамории, отныне у него своя дорога, в столицу, к знаниям и славе, а у Ивонны с Хартвигом – своя. Но почему-то при мысли о том, что скоро предстоит расстаться с недавними попутчиками, на Вернера накатила тоска. Ничего, думал он, идя вслед за этими двумя к гостинице, где находились его вещи. Это все потому, что они вместе пережили такое, что никогда не забудется.

Ивонна с Хартвигом молчали, и невозможно было понять, о чем они думают. А Вернер, пользуясь тем, что на него не обращают внимания, глазел по сторонам. В городах он не бывал, даже будучи маленьким наследником знатной семьи, и теперь все ему было в диковинку. И блестевшая на солнце мостовая, и красивые, в два этажа, дома из серого камня, похожие на замки в миниатюре, и многочисленные лавки, манившие вывесками, и гарцевавшие по мостовой рыцари и асассины, и гном, стоявший на пороге оружейной мастерской, и чудно уложенные прически дам, и нарядно одетые жители.

Один из них, по виду его ровесник, как раз шел им навстречу, расфуфыренный, как жених на свадьбе. Вернеру сделалось нестерпимо стыдно за свою бедную, залатанную одежду. Он невольно одернул рубаху и внезапно понял, что его одежды, в которой он вышел из деревни, больше нет. Стоит поблагодарить за это Ивонну. Хорош бы он был на улицах Трамории в своей пыльной ветоши и сношенных башмаках! Сразу было бы видать деревенщину. Зато теперь он одет в новенькие вещи и выглядит ничуть не хуже идущего навстречу модника.

При этой мысли Вернер приосанился и торжествующе взглянул на юношу. Но тому не было никакого дела до Вернера и его одежды. Он не сводил глаз с Ивонны. Даже шаг замедлил, каков нахал! А когда и это не помогло, и Ивонна, не обращая на него внимания, прошла мимо, модник даже шею свернул, глядя ей вслед. За что и поплатился.

Вернер не отказал себе в удовольствии проучить горожанина и подставил ему подножку. Парень растянулся на мостовой, а Вернер со злорадной ухмылкой продолжил путь. Надеюсь, победно думал он, это отобьет у модника охоту засматриваться на чужих невест!

Вскоре Хартвиг с Ивонной свернули в кованые ворота. Войдя вслед за ними, Вернер замешкался при виде богатого двухэтажного здания из красного камня. Гостиница называлась «Красный цветок» и выглядела настоящим дворцом. Некстати вспомнился постоялый двор на тракте, откуда его прогнал хозяин…

Хартвиг окликнул его, и Вернер заторопился к крыльцу.

Владелец гостиницы, встретивший их у входа, оказался полной противоположностью тучному грубому хозяину постоялого двора. Это был энергичный мужчина средних лет, встретивший их с большим радушием.

– Комната для господина уже готова! – обратился он к Вернеру, онемевшему от такого почтительного обращения. – Какое счастье видеть вас в добром здравии!

Жаль, вздохнул про себя юноша, что не придется заночевать в этом дворце. Он только вещи свои заберет и тут же распрощается со своими попутчиками.

– Слышали последние известия по поводу звезды? – доверительно понизив голос, подмигнул хозяин, обращаясь сразу ко всем трем постояльцам. – Говорят, что это знак Всевышнего. Император послал отряд рыцарей к месту падения звезды. Интересно, что они там найдут?

Однако Ивонна пресекла продолжение разговора, вежливо, но твердо сообщив:

– Прости, Оствин, но мы торопимся.

– Да-да, конечно! – Оствин посторонился, пропуская их к лестнице, ведущей в комнаты. – Приходите на обед. Сегодня рыбная уха и жаркое из молочного поросенка.

У Вернера аж слюнки потекли от перечисления блюд. Сколько ж дней он не ел? В дороге питался одним хлебом и яблоками, а потом провалялся больным, и монахиня кормила его какой-то баландой.

– Благодарю, – кивнула Ивонна. – Обязательно придем.

Что ж, ободрившись, решил Вернер, если пригласят отобедать, отказываться он не станет. Надо же подкрепиться, прежде чем продолжать путь.

Наверху Хартвиг отвел Вернера в отдельную комнату – она оказалась втрое больше того закутка в доме Бригитты, где Вернер провалялся последние дни. Пока юноша в восхищении рассматривал красивое убранство, пуховую постель, огромную дубовую лохань в углу, расшитые занавески на окнах, Ивонна сходила к себе и принесла его котомку.

– Благодарю, – кивнул Вернер и в волнении заглянул внутрь.

Книга была там. Он аккуратно вынул ее, перевернул страницы, убедившись, что ценные заклинания, его единственный на сегодня капитал и возможный источник заработка, не пострадали.

– Все в порядке? – участливо спросила Ивонна.

– Да-да, спасибо. – Он сложил книгу обратно. – Что ж, не буду вас больше затруднять. Вы и так из-за меня задержались в пути.

– Что верно то верно, – ворчливо заметил Хартвиг.

– Тогда прощайте. Желаю доброго пути домой. – Слова прощания дались ему тяжелее, чем он думал. Голос все-таки дрогнул, и Вернер торопливо развернулся, чтобы успеть уйти с достоинством.

– Постой, – окликнул его срывающийся голос Ивонны.

Он обернулся.

– Вернер, я совсем не знаю тебя и не знаю, что привело тебя в Траморию. У тебя здесь важное дело? – нерешительно спросила Ивонна.

Важное дело? Сперва ему предстоит искать работу, потом, если повезет заработать, он купит лошадь. А если не повезет, можно напроситься в повозку к купцам, едущим в столицу за товаром. Попытка не пытка. Только говорить об этом Ивонне неловко и ни к чему. А она меж тем смотрит на него с таким ожиданием, словно от его ответа зависит ее жизнь.

– Так, есть кое-какие дела, – туманно ответил Вернер.

– Срочные? – приуныла Ивонна.

Вернер важно кивнул: мол, важнее не бывает. И тогда Ивонна решилась.

– Вернер, нам надо продолжать путь. Воинов для сопровождения мы набрали, монахиню посоветовала Бригитта. Не хватает только мага.

Юноша непонимающе смотрел на нее.

– Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами, – сказала Ивонна.

У Вернера перехватило дыхание. Она шутит?

– В качестве кого? – кашлянул он.

– Мага, разумеется.

– Но я только ученик, – возразил Вернер.

– А я что говорил? – проворчал Хартвиг, обращаясь к Ивонне. – Хорошо еще, что я запомнил адрес того мага, про которого тебе говорил…

– Харт! – строго оборвала его Ивонна и повернулась к Вернеру: – Ты доказал, что способен на многое. Я не хочу другого мага.

Хартвиг шумно вздохнул, всем своим видом протестуя против решения хозяйки в пользу более опытного сопровождающего.

Вернер в смятении переводил взгляд с воина на девушку.

– Ты для меня – лучший маг на свете, – продолжила уговаривать Ивонна. – И я вознагражу тебя так, как вознаградила бы самого искусного волшебника в Империи.

Далее прозвучало такое число монет за день, какое заставило Вернера онеметь. Он и не надеялся заработать столько в Трамории! К тому же служба у такой знатной особы, как Ивонна, сделает честь любому магу, а уж его, ученика, сразу поднимет на целую ступень. Вот только служба непроста. Путь от Трамории до Левенделла неблизкий, опасностей ждет немало. Возможно, придется еще не раз рисковать своей жизнью. И хотя их будут сопровождать воины, в прошлый раз не очень-то они им помогли… Соблазн заработать и прославиться службой у Ивонны был велик, но и погибнуть можно почем зря. И тогда уж никакие богатства нужны не будут…

Кроме того, Вернеру некстати вспомнились слова Гидеона. Боевому магу в пути придется убивать, и не раз, а это грозит превращением в зверя. Но ведь он уже убил орка. И ничего не произошло. Юноша внимательно осмотрел себя, облачаясь в одежду, и ничего подозрительного не заметил. Значит, наставник просто припугнул его, и никакого заклятья на самом деле нет.

Вернер спохватился, поняв, что Ивонна по-прежнему смотрит на него в ожидании ответа. Конечно, ее предложение очень лестное. Но, прежде всего, надо быть честным и трезво оценить свои возможности.

– Ты должна знать, что я не так искусен, как ты обо мне думаешь, – предупредил он Ивонну. – И было бы разумнее прислушаться к Хартвигу и нанять опытного мага.

– Мне будет спокойно, если рядом будешь ты, – упрямо повторила Ивонна.

И в ее голосе было столько мольбы, столько надежды и столько затаенного страха перед новыми опасностями, которые могут встретиться в пути, что Вернер сдался.

В конце концов, он был бы глупцом, если бы упустил такой шанс. На заработанные деньги он сможет обучаться у лучшего мага в столице. А может статься, что о его подвигах заговорят еще раньше, чем он туда доберется!

О том, что ему одинаково трудно как отказать Ивонне, так и расстаться с нею, Вернер старался не думать. Она – хозяйка. Он – маг, который ей служит. Что тут еще можно сказать?

В путь было решено отправиться наутро. Остаток дня ушел на сборы. Хартвиг отправился предупредить наемников. Ивонна договаривалась с хозяином гостиницы о провизии в дорогу. Оствин выразил сожаление, что дорогие гости покидают его так скоро, но пообещал приготовить все в лучшем виде. Вернер же пошел искать лавку волшебника, чтобы разжиться необходимыми зельями, на покупку которых Ивонна выделила увесистый кошель.

С этого дня он отвечал за жизнь Ивонны и ее спутников, и осознание этой ответственности заставило его стремительно повзрослеть. Еще утром он шел по городу, глазея по сторонам и мечтая то посетить попавшийся по дороге трактир, то заглянуть в лавку с красивой вывеской.

Сейчас же молодой маг не обращал внимания на соблазны города. Выходя из гостиницы, он обстоятельно расспросил хозяина, где ему найти толкового волшебника, торгующего дорожными зельями, и теперь мысленно считал повороты, чтобы не заблудиться в лабиринте улочек.

В лавке волшебника Вернер провел примерно час, сперва дотошно расспрашивая о зельях, затем придирчиво выбирая колбочки и скрупулезно подсчитывая необходимое количество, так что со старика сошло пять потов. И когда привередливый покупатель покинул лавку, унося в заплечной суме два десятка бутылочек из небьющегося стекла, волшебник вздохнул с видимым облегчением.

Был доволен и Вернер – теперь в его распоряжении был целый арсенал средств от ожогов, отравлений, ран и даже от переломов. К тому же первоначальную цену удалось сбить вдвое, так что кошель Ивонны опустел лишь наполовину. Дорога дальняя – успеет она их еще потратить. Золото лишним никогда не будет.

По дороге в гостиницу внимание Вернера привлек шум на городской площади. Потолкавшись в толпе, юноша узнал, что дело вновь в упавшей звезде. Приехавшие из Фергала купцы рассказали, что страж столицы Мизраэль подтвердил слова провидцев о том, что звезда – посланница неба, ангел, отправленный небесами во спасение народа Невендаара. Отряд рыцарей под руководством капитана Ламберта отправился на ее поиски и сейчас, должно быть, уже нашел чудесную гостью. Горожане высыпали на площадь и бурно обсуждали новость, торопясь рассказать о ней тем, кто еще не слышал.

Утолив любопытство, Вернер повернул к гостинице. Небесная посланница – это, конечно, хорошо. Спасение Невендаара – это, несомненно, важно. Но его целей это никак не меняет. Для него сейчас самое важное – сопроводить Ивонну до дома в добром здравии, сдать на руке папаше и жениху, получить свое вознаграждение и причитающиеся ему благодарности.

Если повезет, отец Ивонны еще и рекомендательную грамоту ему напишет. А там Вернер отправится в столицу. И, если повезет, своими собственными глазами увидит спасительницу Невендаара. Почему-то она представлялась ему убеленной сединами монахиней, очень похожей на Бригитту.

Внезапно Вернер споткнулся, пораженный внезапной догадкой. Так вот о каком ангеле твердил страшный голос в его голове, вот кого ищут Легионы Проклятых!

Ликование от известия о небесной посланнице сменилось тяжелым чувством. Что ж, от него все равно ничего не зависит. Остается только надеяться, что капитан Ламберт в состоянии уберечь ангела от служителей Бетрезена.

Глава 6 Осложнение

Из Трамории выехали на заре. Ближайшим на пути городом был Триэль, следующим Фергал, а оттуда еще половина пути до Левенделла.

Во главе отряда выступал Хартвиг, рядом с ним, вцепившись в поводья, ехал Вернер. Для езды верхом ему не хватало опыта, но юноша отважно держался в седле, вспоминая, каким ловким ездоком был его отец. Хартвиг предлагал ему ехать в повозке с Бенедиктой, но Вернер решительно отверг это предложение. Не хватало еще трястись в телеге с унылой монашкой. Высокая, сутулая и неказистая, старше его самого года на два, она отчего-то невзлюбила его с первого взгляда.

При виде Вернера прозрачно-серые глаза Бенедикты становились строгими и разве что молнии не пускали, а тонкие бескровные губы сердито сжимались. Тусклые русые волосы монахиня собирала в две косы, которые плетьми взлетали вверх, когда повозка подпрыгивала на кочках.

Сразу за предводителем и магом следовали два наездника – новый лучник Стив и мечник Кельс, которому повезло выжить в битве с орками. Еще один счастливчик, юный мечник Дин, все так же правил каретой Ивонны, которая ехала следом. Карета была новой, но по удобству ничем не уступала прежней. За ней плелась повозка с поклажей, в которой ехала монахиня Бенедикта. Замыкали шествие три наемника из Трамории – Гаррис, Ральф и Нейт. Их владение мечом Хартвиг проверял лично. Последнюю проверку он устроил им накануне вечером, и Вернер с интересом поглазел на захватывающую схватку.

Теперь же по сторонам от дороги тянулся знакомый пейзаж: зеленые озера лугов и пшеничные ковры полей сменяли живописные холмы и солнечные рощицы.

– Хартвиг, – обратился Вернер к предводителю, – скажи, что у тебя за меч?

– Этот-то? – Воин любовно погладил серебристую с золотым рукоять. – Карающий Меч Императора. А что?

– Никогда такого не видел, – простодушно признался Вернер. – Но в бою с орками он произвел впечатление.

– Хорошее оружие, – с улыбкой признал Хартвиг. – Служит мне уже не один год, и я его ни на что не променяю.

По левую руку показались горные пики, похожие на зубы дракона.

– Хартвиг, – с любопытством окликнул юноша, – а что это за горы?

– Эти-то? – Предводитель снял шлем, отер выступивший от зноя пот. – Паучьи.

– Паучьи? – настороженно переспросил Вернер.

– Да, – Хартвиг не упустил случая подтрунить над ним, – там живут страшные голодные пауки, размером вдвое больше, чем твоя лошадь.

Вернер отвернулся, ничего не ответив. Ему вспомнился один из рассказов путешественника Кайла, который побывал в эльфийском лесу и чудом спасся от хуорна. На этом его приключения не закончились. Сбившись с пути, он оказался в Паучьих горах и столкнулся с пауками, каждый из которых, по его заверениям, был размером с деревенский дом. А Хартвиг вон говорит, что с лошадь. На самом деле, наверное, паук не больше кошки.

Сейчас Вернера куда сильнее волновало то, что уже через несколько дней он увидит Фергал. Интересно, какой он, главный город Империи? Ему представлялось, как красивые замки с узкими окнами высятся из-за крепостной стены, по улицам, как быстрая широкая река, течет людская толпа, на главной площади перед императорским дворцом с утра до ночи журчат фонтаны, а над высокой Башней Магии парит грациозный дракон.

Жаль, что из-за слова, данного Ивонне, в городе он проведет всего одну ночь. Придется подождать до возвращения и отложить встречу со старым приятелем Дрезденом, который сейчас бродит по мощеным улицам столицы.

Дорога свернула в лес, и всадники сбавили ход. Ветви деревьев то клонились к земле, то сплетались высоко над головой зеленым сводом, закрывая небо. Дорога казалась узким коридором, прорубленным в живой изгороди леса.

– Будьте начеку! – предупредил Хартвиг, настороженно вглядываясь в обступившую отряд чащу. – По пути в Меласем я видел в этом лесу перевернутую телегу. Похоже, здесь бушуют разбойники. Помоги нам Всевышний, чтобы миновать это место без задержек.

В звенящей, напряженной тишине отряд доехал до середины леса. Вернер обернулся и с тревогой увидел, как просвет в том конце пути исчез на глазах – словно деревья сошлись, отсекая путь назад. А потом какая-то быстрая темная тень мелькнула совсем рядом с дорогой.

– Здесь что-то есть! – в волнении вскрикнул Вернер.

Но отступать уже было поздно. Лес, прежде безлюдный и молчавший, наполнился свистом стрел, взорвался людским криком. На дорогу, окружив отряд, высыпали разбойники. Сразу двое повисли на поводьях лошади Вернера и, не успел он опомниться, стянули его на землю. Хартвиг сумел серьезно ранить пятерых, прежде чем его выбили из седла и он оказался на земле.

Между остальными головорезами и воинами, обступившими карету, завязалась драка. Монахини не было видно – Вернер надеялся, что она успела укрыться в карете Ивонны и сможет оказать посильную помощь воинам и ему самому. Быстро оглядев толпу нападавших, Вернер понял, что мага среди этого сброда нет, сноровкой противник тоже не отличается, и пока его преимущество заключается только в числе и в грубой силе.

Увернувшись от неуклюжего, но мощного удара меча, юноша откатился на обочину и ударил по разбойникам молнией. Молния отбросила их на несколько шагов, но затем они с еще большим ожесточением кинулись атаковать экипаж. Сбоку раздался рык: выхватив кинжал, на Вернера несся крепкий бородатый мужик с безумным взглядом. Такого только подпусти близко – убьет, не раздумывая.

Вернер тоже колебаться не стал – ударил по силачу цепью молний, с юношеским азартом отметив: получилось! Разбойник рухнул, как подкошенный, косматая борода от разряда встала дыбом. Похоже, уже не встанет. Сожалений в сердце не шевельнулось. Вернер хорошо усвоил наставления Хартвига, которые тот дал воинам перед отъездом из Трамории. «Разбойники – дикари, в них не осталось ничего человеческого. Жалеть их нельзя, – строго втолковывал предводитель. – Или они нас, или мы их. А если они нас, то впредь пострадают ни в чем не повинные люди…» Вернер и не жалел, повернулся на движение сбоку, уклонился от удара, и крестьянские вилы вонзились в дерево за его спиной. А незадачливого головореза, высокого детину, похожего на здоровяка Норда, подкосила цепь молний.

Внезапно Вернера окатило жаром, словно огонь пробежал под кожей ног от ступней до колен. А следом начался нестерпимый зуд, как будто десятки пчелиных жал разом впились ему в ноги изнутри, норовя вырваться наружу. Совсем как тогда, на поле с орками. «Всевышний! – охнул Вернер. – Что со мной?» Но отвлекаться было некогда.

Позади раздался треск – это пробирался через кусты лучник, торопясь примкнуть к своим приятелям-разбойникам. Воины Хартвига пока успешно отражали атаку, не нуждаясь в помощи, и, движимый азартом, Вернер откатился в сторону, чтобы подкараулить лучника. Он дождался, пока разбойник окажется к нему спиной, и в прыжке повалил его на землю. Лучник зарычал, противники покатились по дороге, сбивая с ног разбойников, отступавших под натиском воинов, и нанося друг другу беспорядочные удары.

Вернер разбил противнику нос, тот едва не сломал ему челюсть, а потом локтем двинул в ребро, которое только недавно вылечила Бригитта. «Надеюсь, Бенедикта окажется достойной ученицей лечилки», – подумал Вернер, стиснув зубы и пытаясь перевернуть противника на спину. Сбоку сверкнула серебристая молния – острый клинок стилета взрезал его куртку в опасной близости от шрама, оставшегося от тяжелой раны орков. Смертельная опасность придала Вернеру сил, и он швырнул лучника на землю, оседлав его. Стилет в руке поверженного врага взметнулся вверх, но Вернер обрушил тяжелый ботинок на запястье, раздробив кости. Лучник взвыл от боли и выронил клинок. Вернер, не медля, подобрал оружие и занес его, готовясь вонзить в шею противника.

Но вдруг, как наяву, перекрывая крики разбойников, команды Хартвига и звон металла, прозвучал громкий голос Гидеона: «Отныне всякий раз, когда ты принесешь погибель другому существу, ты станешь постепенно превращаться в волка». Рука Вернера дрогнула, он обернулся, испугавшись, что Гидеон здесь или кто-то услышал его голос, но никому не было до него дела.

Хартвиг, вновь завладев своим конем, наотмашь разил разбойников мечом. Под натиском отряда те отступали, но грозный рык атамана вновь бросал их в атаку, и они кидались вперед, напарываясь на острые клинки. Разбойники проиграли, а их недальновидный главарь не желал понять очевидное.

Однако поверженный лучник извивался, отчаянно борясь за свою жалкую жизнь и силясь скинуть с себя Вернера, и в какой-то момент изловчился и вцепился зубами ему в руку. Собака, с омерзением подумал Вернер. Прав был Хартвиг, разбойники – это дикари, в которых не осталось ничего человеческого. Единственное, что ими движет, – это жажда наживы, и они, не колеблясь, убьют любого, кто встанет на их пути, будь то женщина, старик или ребенок. При мысли о том, что стало бы с Ивонной, если бы до нее добрались эти звери, Вернер взвился от гнева и выкинул ладонь, готовясь нанести смертельный удар, как вдруг с разбитых губ лучника сорвался стон, в котором он с изумлением расслышал свое имя. Клинок дрогнул, вскользь пройдя по шее разбойника и оставив неглубокую царапину.

– Вер… нер, – отчетливо повторил лучник.

– Откуда ты меня знаешь? – Вернер вцепился ему в плечо, пристально вглядываясь в незнакомое лицо.

Он был готов поклясться, что прежде не встречался с этим смуглым бородачом с отчаянным взглядом и грубым оплывшим лицом – говорят, такое случается, когда злоупотребляешь крепким гномьим элем.

– Не узнал? – горько усмехнулся лучник, и на его губах запузырилась кровавая пена, окрашивая красной влагой светлую щетину. – Это же я, Дрезден.

– Врешь! – с негодованием выкрикнул Вернер. – Ты не Дрезден, ты…

Врун, хотел добавить он, но осекся, заметив знакомый взгляд разноцветных глаз. Когда-то они светились лукавством, теперь были тусклы, как еле тлеющие головешки. Мягкие юношеские черты лица погрубели, ожесточились. Борода придала приятелю совершенно другой вид, сделав из беззаботного юнца прожженного бандита. А солнечная улыбка превратилась в хищный оскал.

– Дрезден, – ошеломленно пробормотал Вернер, скатываясь с приятеля, – что с тобой произошло? Я думал, ты стал знаменитым охотником в Фергале, добываешь дичь к императорскому столу.

– Как же, – глумливо ухмыльнулся тот, поднимаясь на ноги и придерживая сломанное запястье другой рукой. – В столице и без меня полно искусных охотников. Это в деревне меня уважали, а в Фергале я оказался никому не нужным бродягой, которому приходилось вымаливать работу. Я быстро оттуда слинял.

– Но почему же ты не вернулся в деревню? – удивился Вернер.

– После того, что я видел в столице? – Дрезден хрипло, неприятно рассмеялся. – Фергал – это отрава. Побываешь там однажды, поймешь, какая она, настоящая жизнь, и уже другой не захочешь. Месяц на тракте – и я могу три дня гульнуть в Фергале. Большей радости мне и не надо.

– И это теперь твоя жизнь? – пораженно воскликнул Вернер. – Грабить и убивать?

– Осуждаешь меня? – Дрезден с вызовом взглянул на него, и юноша понял, что разбойник, который стоит перед ним, – лишь призрак его старого приятеля. И в нем уже не осталось ничего того, за что он любил охотника Дрездена, – радости жизни, безудержного веселья, сердечного тепла.

– А ты, я смотрю, магом заделался? – насмешливо протянул Дрезден. – Теперь охраняешь богатеньких от такого отребья, как я? Какая ирония Всевышнего!

– При чем тут ирония? – сердито возразил Вернер. – Всевышний не толкал тебя к разбою, ты сам выбрал эту жизнь.

Договорить им не дали: с другой стороны дороги раздался топот лошадей и людские крики. Вдалеке показался большой отряд воинов в синих плащах и сияющих серебром шлемах.

– Уходим, стражники! – истошно завопил главарь и первым нырнул в лес.

Разбойники бросились врассыпную, ломая кусты и торопясь скрыться от имперской стражи, бывшей грозой преступников и защитой мирного населения.

Дрезден пристально взглянул на Вернера, будто хотел что-то сказать, но потом махнул здоровой рукой и кинулся в лес, крикнув на бегу:

– Бывай, маг!

Вернер с оторопью смотрел в спину бывшему товарищу. В голове не укладывалось, что этот заматеревший, почерствевший сердцем разбойник – его приятель Дрезден.

Дрезден уже добежал до кустов, откуда появился, еще мгновение – и скроется в чаще. Как вдруг над плечом Вернера просвистела стрела, и приятель, так и не сделав спасительного шага, неуклюже взмахнул руками и замертво рухнул на землю. Вернер бросился к нему на непослушных ногах, перевернул на бок, стараясь не потревожить торчавшую в спине стрелу. Но Дрездену уже было все равно. Стрела, пущенная искусным лучником, пронзила самое сердце разбойника, и с ее наконечника, пробившего грудную клетку, стекала алая кровь.

– Как же так, Дрезден, – пробормотал Вернер, глядя в удивленно застывшие глаза приятеля. – Как же ты так?

За спиной громыхали копыта лошадей. Предводитель стражи на ходу обменялся парой слов с Хартвигом и отдал команду своим людям. Воины императора устремились в погоню. Рядом с Вернером мелькнул синий плащ, сверкнул клинок, направленный на него. Стражник, увидев юношу в походной одежде рядом с телом разбойника, принял его за одного из них.

– Он с нами! – загремел голос Хартвига.

И стражник равнодушно отвернулся, направив коня в лес. Вернер в последний раз взглянул в разноцветные глаза приятеля – один был серым, другой карим – и закрыл их. Затем провел рукой вдоль мертвеца, вызывая магический огонь. Теперь тело Дрездена не достанется ни хищникам, ни Мортис.

Вернер поднялся с колен, развернулся и, прихрамывая из-за невыносимо жавших башмаков, побрел к карете, чтобы узнать, все ли в порядке с Ивонной. За его спиной трещал огонь, дотла сжигая тело разбойника. Не дойдя до кареты несколько шагов, Вернер обернулся. Он все сделал правильно: от приятеля осталась только горстка пепла.

Прежний Дрезден поблагодарил бы его за это, он бы не захотел после смерти стать марионеткой Мортис, которая может поднять из мертвых любого. А новый Дрезден? Что бы он выбрал, если бы ему представили выбор? Быть может, служба у Безмясой не показалась бы ему такой ужасной? Стараясь не думать об этом, Вернер шагнул к карете.

Ивонна была невредима, только сильно перепугана. Бенедикта отпаивала ее какими-то травяными каплями, пахнущими горечью. А Вернер вдруг вспыхнул при мысли о том, что это горькое зелье на губах Ивонны показалось бы ему медом. Глупец, как ему это только могло в голову прийти? Кто он? Начинающий маг, босяк, сын прачки, и кто она – дочь знатного вельможи, чужая невеста. Если бы не крестьянский мятеж, лишивший его отца, титула и состояния, Вернер мог бы посоперничать с племянником инквизитора за руку Ивонны. А теперь и мечтать об этом не стоит.

– Ты цел? – беспокойно взглянула на него монахиня. – Подлечить?

– Нет, – поспешно отказался Вернер, – я в порядке. Отойдя от кареты, он увидел, как предводитель стражи пришпорил коня и последовал за своими воинами. Похоже, командир в них уверен, раз задержался с Хартвигом, а не поторопился преследовать разбойников первым.

– О чем говорили? – поинтересовался Вернер у Хартвига, пока остальные воины были заняты тем, что оттаскивали тела убитых, освобождая дорогу.

– Гайден рассказал, что местные разбойники так лютуют, что жители окрестных деревень обратились с мольбой к императору защитить их. Имперские стражи прибыли, чтобы их уничтожить. Им даже не оставят шанса.

– Шанса? – удивился Вернер.

– А ты не знал? – Хартвиг с горечью усмехнулся. – По решению императора войска нынче пополняют не только воинами по призванию, прошедшими специальную подготовку и доказавшими свое мужество и благородство, но и разбойниками с крестьянами.

– Не вижу знака равенства, – нахмурился Вернер.

– Прости, не хотел тебя обидеть. Дело в том, что разбойникам дают шанс вернуться к нормальной жизни, послужить на благо Империи. Крестьян прельщают заработком и почестями. Про разбойников я вообще не говорю. Один такой гаденыш, – Хартвиг кивком указал на мертвеца, – оказавшись среди новобранцев, может развратить мальчишек. А крестьян просто жалко. Они еще не умеют толком совладать с оружием, а их уже отправляют в приграничный гарнизон, где что ни день – то бой, и они часто погибают в первой же схватке. Пока Ивонна гостила у тетки, я съездил повидать друга, служащего в крепости неподалеку, – добавил он. – И там такого насмотрелся – до сих пор опомниться не могу.

– А этим, значит, даже шанса не дали… – тихо сказал Вернер, глядя туда, где земля впитала прах его бывшего приятеля. Выходит, Дрезден вместе со своимиприятелями наводил страх на всю округу. Вернер содрогнулся при мысли о том, какие зверства должны были совершить разбойники, чтобы крестьяне написали прошение самому императору.

– Получается, по дороге в Меласем мы чудом здесь проскочили, – хмуро заметил Хартвиг. – Тогда я видел брошенную пустую повозку и трех мертвых крестьян. Один был совсем ребенок.

И в который раз Вернер подумал, что прежний Дрезден, которого он знал, не мог совершить подобных зверств. Пользуясь тем, что Хартвиг отошел к Ивонне, а воины заняты своим делом, Вернер, прихрамывая на распухших ногах, завернул за густой малинник. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, закатал штанину и чуть не вскрикнул от ужаса.

Похоже, Гидеон не шутил, когда говорил о заклятии. Превращение началось, свидетельством чему были ноги, покрытые до колен волчьей шерстью. Так вот в кого он превращается, в презренного волка! С детства Вернер ненавидел этих хищников всем сердцем. Укладывая его спать, мать нашептывала ему сказания о богах Невендаара, и одно из них, о боге Горных Кланов Вотане, который превратился в волка и вырвал сердце из груди эльфийского бога Галлеана, особенно врезалось ему в память. Как наяву он услышал печальный голос матери, рассказывающий о желании Вотана захватить земли эльфов и погрузить Священный лес в вечную зиму. Именно это толкнуло его на убийство Галлеана. Помнил Вернер и слезы в глазах матери, когда она рассказывала о горе светлой богини Солониэль, оплакивающей возлюбленного супруга. Страдания Солониэль были понятны Гелене, недавно потерявшей мужа. От всей души сочувствуя Солониэль, Гелена люто ненавидела ту, кем стала светлая богиня, – Мортис.

Когда волк Вотан забросил живое сердце Галлеана на солнце, чтобы тот не возродился уже никогда, Солониэль отправилась за своим возлюбленным и сгорела в ослепительном пламени. Богиня жизни Солониэль умерла, но в тот же миг возникла бесплотная богиня смерти Мортис. Та Мортис, которая наслала чуму на земли чародеев, Алкмаар. Та Мортис, которая подняла мертвецов и заставила служить себе. Та Мортис, которая создала ужасную армию нежити, чтобы отомстить Вотану и его народу. А отомстив, не пожелала обрести покой, и теперь уже разрозненные отряды нежити бродили по Империи, унося жизни невинных людей. А началось все из-за Вотана, покусившегося на земли эльфов.

И теперь Вернер сам превращается в ненавистного зверя. Худшего наказания Гидеон и придумать не мог! Морщась от боли, сдирая кожу в кровь, он с трудом стащил ставшие совсем узкими башмаки. Ступни, хотя покрылись шерстью, еще сохраняли человеческую форму, благодаря чему он не утратил способности передвигаться пешком, но увеличились и в длину, и в ширину, из-за чего башмаки сделались негодными. Вдобавок вместо ногтей выросли крепкие звериные когти, которые выдвигались из плоти на два пальца.

В шаге от него раздались голоса мечников, и сердце Вернера сжалось от ужаса. Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел, что с ним происходит! Он торопливо расправил штанины, попробовал натянуть башмаки на изуродованные заклятием ноги, но тут же осознал тщетность своей попытки. Сейчас мечники шагнут за малинник, сейчас увидят его…

Время как будто замерло, застыло. Вернер уже представил себе брезгливые гримасы спутников, их ошеломленные возгласы, гнев на лице Хартвига, ужас в глазах Ивонны.

Но воины прошли мимо, потом затрещали кусты, что-то тяжело упало на землю. Мертвец, понял Вернер. Мечники продолжили расчищать дорогу. А Вернер, поддавшись наитию, осторожно подкрался к тому месту, куда упало тело. Это был тот самый бородатый силач, которого он убил первым и смерти которого был обязан активации заклинания Гидеона.

Мертвец лежал к нему ногами вперед, и в глаза Вернеру бросились длинные и широкие в стопе сапожищи с большими голенищами. Не раздумывая, он быстро стащил обувь и, пока его никто не увидел, вновь скрылся за малинником. Обувь пришлась впору. И, успокоившись оттого, что разоблачение ему больше не грозит, Вернер вышел на дорогу.

Откуда-то из глубины леса донеслись истошные крики – это стражники настигли беглецов.

Мечники тем временем закончили расчищать дорогу. Лучник подобрал стрелы. Бенедикта перебралась в повозку. Отряд был готов продолжать путь, и Хартвиг дал знак отправляться.

Остаток дня прошел без происшествий. Лес остался позади, впереди расстилалась равнина, и все пространство было видно как на ладони. Хартвиг повеселел оттого, что застать их здесь врасплох, как это сделали разбойники, невозможно. Вернер, покачиваясь в седле, с тревогой соображал, как бы ему избавиться от заклятья, пока оно не распространилось дальше. Его нервная кобыла Звездочка тоже беспокоилась, чутко прядая ушами: похоже, чувствовала зверя, пробудившегося во всаднике, но пока не могла понять, откуда грозит опасность.

Вернер едва дождался первого привала, чтобы сесть в сторонку и полистать магическую книгу, оставшуюся от Огастеса. Воспользовавшись тем, что воины отдыхают, Бенедикта готовит похлебку из дичи, которую подстрелили по пути, а Ивонна, под чутким присмотром Хартвига, собирает полевые цветы, Вернер открыл книгу и принялся вчитываться в скверный почерк погибшего мага.

От мелкого, убористого почерка вскоре разболелась голова, но юноша до боли в глазах всматривался в тексты заклинаний, пытаясь отыскать в них свое спасение. Он одолел только четверть книги, когда монахиня стала звать к обеду, и Вернер был вынужден отложить свое занятие до следующего привала.

Обед удался на славу, Бенедикта оказалась настоящей искусницей и получила самую высокую оценку своей стряпни от всех спутников. На удивление, после сытной трапезы не клонило в сон, а откуда-то появились новые силы, и отряд бодро двинулся дальше.

К вечеру, как и планировал Хартвиг, достигли деревни, в которой Ивонна уже останавливалась по пути к тетушке. Хартвиг уверенно направил отряд к дому деревенского старосты. Тот с радушием встретил воина и девушку и, как и прежде, предложил им ночлег. Остальные воины вместе с Вернером расположились в доме напротив, у радушной пожилой женщины. Ее многочисленные дети разъехались по другим деревням, и Кассина была рада гостям, которые хоть ненадолго скрасят ее одиночество и наполнят дом оживлением.

Бенедикту определили по соседству, в дом местного пекаря. Но она даже не успела ступить в ворота. Стоило ей сойти с повозки, как ее тут же окружили крестьяне и наперебой принялись высказывать свои жалобы. У кого-то болел зуб, кто-то демонстрировал ожог от печи, кто-то – застарелую рану, которая ныла до сих пор. Своего лекаря в деревне не было, поэтому приезд монахини стал событием долгожданным, и все торопились воспользоваться случаем и поправить здоровье.

Бенедикта, призвав голосящую толпу больных к порядку, пообещала, что поможет всем, даже если ей придется не сомкнуть глаз до рассвета. И монахиню увели в неизвестном направлении – в деревне было немало стариков, которым было нелегко ходить, подросток со сломанной ногой, угодивший в волчью яму, и кузнец, спьяну раздробивший себе ногу молотом.

Воины, доставшиеся Вернеру в соседи, страшно шумели, хвастаясь своими подвигами. Так что невозможно было сосредоточиться над книгой. Поэтому Вернер ушел на задний двор. Помог нарубить дров хозяйке, а потом вернулся к чтению, а точнее, к расшифровке заклинаний Огастеса, и просидел над книгой, пока совсем не стемнело.

В окнах дома затанцевали огоньки – это хозяйка зажгла лучину. Сквозь неплотно закрытую дверь доносились оживленные голоса. Похоже, в избе спать не собирались. А возвращаться за стол и выслушивать россказни вояк Вернеру не хотелось. Оставив книгу на крыльце, Вернер вышел за ворота, взглянул на окна старосты. Они были не освещены. Похоже, утомленные дорогой Ивонна и Хартвиг легли спать пораньше.

Вдалеке скрипнула калитка, раздались шаги, в тусклом лунном свете мелькнуло длинное монашеское платье. Вернер двинулся навстречу Бенедикте.

– Управилась до рассвета?

Девушка только вымученно улыбнулась: массовое исцеление словно иссушило ее и отобрало все силы, и теперь она едва держалась на ногах.

– Пойдем, провожу.

Однако, несмотря на усталость, монахиня не потеряла зоркости, и от нее не укрылась странная, вразвалку, походка Вернера.

– А у тебя что? – нахмурилась она, пристально глядя под ноги. – Я заметила, ты прихрамывал еще после нападения разбойников. Задели они тебя? Давай погляжу.

И Вернер на мгновение похолодел при мысли, что она увидит его страшные, покрытые звериной шерстью ноги.

– Все в порядке, – нарочито небрежно ответил он. – Просто не привык к долгой езде в седле.

Такое объяснение монахиню удовлетворило, и, похоже, она вздохнула с облегчением, поняв, что исцеления на сегодня закончились.

Проводив Бенедикту до крыльца, Вернер вышел за ворота и поднял голову. На небе висела полная луна – время оборотней. Сердце Вернера сжалось при мысли, что страшное заклятье разрушает его. Сколько еще осталось до той поры, когда он превратится в волка окончательно и тогда, уже подняв к небу не голову – морду, – станет выть на луну? Нельзя этого допустить, твердо решил он. Что случилось, уже не изменить, хотя попытаться стоит. Завтра он вновь продолжит чтение заклинаний из книги Огастеса. А если в пути встретит мага, то осторожно, чтобы тот ни о чем не догадался, расспросит его об оборотных заклинаниях, может, что и узнает.

Однако сейчас важнее не допустить дальнейшего превращения. С волчьими ногами он еще как-нибудь проживет – спрячет в сапоги, приноровится ходить ровнее. Но как быть, если волчьи когти вырастут на руках? Или, что еще хуже, появится хвост? В лучшем случае его убьют на месте, как только это обнаружится. В худшем – он сгниет в застенках инквизиции, как выродок, противящийся воле Всевышнего. И может, последним, кого он увидит, будет инквизитор Себастьян, который, обагрив руки его кровью, поспешит на свадьбу своего племянника и Ивонны. Вернер содрогнулся от страшного видения и в отчаянии взглянул на луну.

Нельзя этого допустить. Все в его руках! Он станет великим волшебником, известным на всю Империю, и тогда никто не посмеет указать ему на уродство. А пока нужно остановить процесс. Заклинание Гидеона таково, что только его собственные деяния могут спровоцировать дальнейшее превращение. Всего-то и нужно, что никого не убивать. Решено. Отныне в случае нападения он будет использовать преимущественно магию, усиливающую мощь отряда. А для защиты станет применять только легкие заклинания, ослабляющие противника или отвлекающие его внимание. А смертельный удар оставит наносить воинам – для того они и наняты.

Приняв это решение, Вернер со спокойным сердцем вошел в калитку, поднялся на крыльцо, подобрал магическую книгу. Голоса раздавались уже тише – воины утомились за день, разомлели от обильного ужина и теперь отважно боролись с подступающей дремотой. Но можно быть уверенным, что вот-вот их сморит сон и воцарится долгожданная тишина.

Прежде чем войти в дом, Вернер в последний раз обернулся на луну и вздрогнул. Книга выпала из рук. Луна была красной, как кровь. Значит, тому, что он загадал, не суждено сбыться, понял он. Надо готовиться к худшему.

А потом он заметил, что красная дымка поднимается с земли. Всполохи огня прорываются сквозь стену леса, и в оранжево-алом мареве пожара луна кажется кровавой.

Вернер ворвался в избу, спотыкаясь в темноте о какие-то вещи в сенях.

– Хозяйка, – севшим от волнения голосом окликнул он, – что у вас за лесом?

– За лесом? – откликнулась Кассина. – Да там деревня соседняя, Лестайн. – И добавила с ласковой улыбкой, от которой у Вернера сжалось сердце: – Там моя младшая живет, Гизелла, вместе с внуками – Тимором и Дарин.

Далекий всполох костра взмыл в окошке за спиной хозяйки, озарил погруженную в сумрак комнату. Кассина обернулась и заголосила.

Вскоре вся деревня уже была на ногах.

– Дорога между поселениями одна, – сообщил Хартвиг поднятому по тревоге отряду. – Так что, кто бы там этого ни учинил, попасть в деревню по другому пути они не смогут. Слева, как видите, холмы, справа – река. Мы выдвигаемся вперед. И в случае необходимости дадим бой, чтобы не подпустить их к деревне.

– А госпожа Ивонна? – с серьезным видом спросила Бенедикта.

– Она останется здесь. Староста спрячет ее в подполе. Все, едем.

Несколько крестьян, вооруженных кто вилами, чтобы разить врага, кто ведрами, чтобы тушить пожар, порывались бежать вслед за ними. Но Хартвиг убедил их, что от них будет больше толку здесь, а их семьям тоже может потребоваться защита.

Отряд выехал за ограду. Лошадей пустили во весь опор, но все равно опоздали. Хартвиг придержал коня у кромки леса, и приблизившиеся следом воины увидели, как уходит к горам неприятельский отряд: мощные, устрашающие силуэты демонов казались совсем черными в алых всполохах огня, пожирающего деревню. И над пожаром грохотал уже знакомый Вернеру страшный голос: «Приведите мне ангела. Она рядом». Вернер испуганно огляделся, но Хартвиг и воины будто не слышали ничего, кроме треска пожара. Стиснув зубы и отпустив поводья, они смотрели на горящую деревню.

Человек в развевающемся черном плаще шел последним. Выйдя за ограду, он, не оборачиваясь, махнул рукой, и огненный дождь пылающей лавой обрушился на деревню, не оставляя никому шанса на спасение. Вернер содрогнулся: он читал об этом заклинании в книге незнакомца, его слова были вписаны чернилами в его собственную магическую книгу, и он помнил их наизусть. Огненный дождь – так называлось заклинание из книги демонов. Он вспоминал о нем во время битвы с орками, но зеленокожие слишком быстро обступили их, смешались с их собственными мечниками, и Вернер не рискнул применить магию Легионов Проклятых – иначе пострадали бы и свои.

Теперь он до рези в глазах всматривался в черный силуэт демонолога, силясь разглядеть его лицо. Сейчас бы ему очень пригодилась «приближающая трубка» гномов, о которой он слышал от Гидеона. Трубка состояла из наборов кривых стекол и увеличивала нужный объект в несколько раз. Почему-то Вернер был уверен – это тот самый человек, чью книгу он подобрал у потухшего костра.

Кто-то из молодых мечников порывался нагнать демонов, но Хартвиг грозно прикрикнул на него:

– Их больше, они намного сильнее, неуязвимы и равнодушны к боли. Нам их не одолеть. И себя погубим, и Ивонну без защиты оставим.

– Так что же? – гневно возразил мечник Кельс. – Пусть безнаказанно шляются по нашим землям, уничтожают мирные деревни, несут тьму в Невендаар?

– А мы будем стоять и смотреть? – поддержал его Ральф.

Силуэты демонов слились с ночью, и Хартвиг пришпорил коня, направляя его к горящей деревне. Огненный дождь уже ослабевал.

– Может, сумеем кого-то спасти! – крикнул он отряду.

Кони нырнули в горькое дымное облако, испуганно заржали, попятились. Вернер едва не вылетел из седла.

– Оставим их здесь, – распорядился Хартвиг. – Быстрее!

Вернер сполз с седла, неуклюже заковылял вслед за воинами. Земля жгла подошвы, жар опалял кожу, отравлял внутренности, с неба сыпались жгучие огненные искры. Кажется, он очутился в самой Преисподней. «Если долго вглядываться в Преисподнюю, Преисподняя начнет вглядываться в тебя», – вспомнились ему слова Гидеона. Не этого он хотел, когда мечтал изучить запретную магию. Не смертей, не разрушения, не горя.

Тайные знания, полученные от Бетрезена, казались ему ключом к могуществу. И он убедился в правильности своего убеждения, когда только заклинание из книги демонов остановило зеленокожих и спасло жизнь ему и его спутникам. Но сейчас Вернер наяву увидел разрушения, которые несет магия Легионов Проклятых невинным людям. И от сознания этого ему сделалось невыносимо больно, как будто бы он и сам приложил к этому руку.

Из-за густого дыма почти ничего не было видно, то и дело доносились крики воинов, но не было слышно ни одного незнакомого голоса, ни стона раненого, ни крика о помощи, ни плача ребенка. Идя по дороге между домами, Вернер то и дело натыкался на мертвецов. Это были мужчины, защищавшие свои семьи до последнего вздоха. Рядом с ними валялись вилы и топоры – первое, что попалось под руку жителям, на чью спящую деревню напал отряд демонов.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы понять: в живых не остался никто.

– Зачем они это делают? – с горечью спросила Бенедикта, когда они покинули сгоревшую деревню и отыскали лошадей, сбившихся в табун у кромки леса.

– Легионы Проклятых – плоть от плоти Бетрезена. В их каменных сердцах горит огонь ненависти ко всему живому, – дрогнувшим голосом пояснил Хартвиг, взбираясь на коня. – Им не ведома жалость. Каждый, кто не преклонится пред Бетрезеном, – враг им. А врагов надо уничтожать.

– А ведь они не так просто здесь оказались, – вдруг с задумчивым видом заметила Бенедикта.

– Думаешь, они что-то искали в этой деревне? – уточнил Хартвиг.

– Скорее всего, деревня просто попалась им на пути, – предположила монахиня. – Но ведь куда-то они идут. И ведет их туда воля Бетрезена.

«Они ищут ангела», – с дрожью подумал Вернер. Отрицать очевидное больше не было смысла: вызов адского чудовища обратил на него внимание Бетрезена, и теперь он может слышать приказы предводителя Проклятых, которые тот отдает своим подданным. Вернер помертвел при мысли, что тому, что он задумал, никогда не суждено сбыться. Бетрезен заберет его душу, и он превратится в одного из тех ужасных монстров, которые растерзали спящее поселение.

В деревню вернулись в полном молчании. Крестьяне все поняли по мрачным лицам воинов и заголосили: у кого-то в Лестайне жила родня, у кого-то друзья. Не обошла беда и дом Кассины, в котором остановились Вернер и воины. Услышав про то, что живых найти не удалось, Кассина почернела от горя и залилась горькими слезами, оплакивая семью дочери. Вернер, не имевший представления, как бороться с женскими истериками, поспешил за помощью к Бенедикте. Монахиня обняла старую женщину, что-то успокаивающе зашептала ей на ухо.

Вернер расслышал только что-то о чертогах Всевышнего, куда теперь перенеслись родные Кассины и где они счастливы. Кассина зарыдала еще горше, и Вернер, не в силах больше этого выносить, отправился спать на сеновале у старосты.

Наутро, пополнив запасы воды и еды, в мрачном молчании выехали в путь.

Дорога уходила вдоль леса, стороной от погибшей деревни, так что Вернер с облегчением вздохнул, что не придется вновь видеть страшное пепелище.

– Смотрите! – вдруг воскликнула Бенедикта, указывая на тропу, ведущую к Лестайну.

Оттуда бегом выскочили перепуганные мужчина и женщина, каждый из них прижимал к груди по ребенку. При виде отряда, покидавшего деревню, они сперва в испуге остановились. Но потом заметили своих и опрометью бросились вперед.

– Наша деревня! – едва сдерживая рыдания, воскликнула молодая женщина. Ее миловидное лицо, искаженное горем, показалось Вернеру смутно знакомым. – Она сгорела дотла.

– Мы знаем, – скорбно кивнул Хартвиг.

– Что случилось? – взволнованно спросил мужчина, державший на руках мальчика лет пяти.

– Демоны, – коротко ответил Хартвиг.

Женщина потрясенно ахнула, из глаз брызнули слезы, младенец на ее руках захныкал.

– Тише, тише, малышка, – принялась успокаивать она дочь, глотая слезы.

– Значит, – глухо спросил ее муж, – никто не выжил?

Хартвиг покачал головой и заметил:

– Вам чудом удалось спастись.

– Мы ходили навестить мою сестру, в соседнюю деревню, – пояснил мужчина. – Засиделись допоздна, решили заночевать. А вон оно как все получилось…

– Вы разве не видели пламени пожара?

– Деревня сестры за холмом находится, нашу оттуда не видать, – потерянно пробормотал мужчина.

Повезло соседям, понял Вернер, демоны чудом обошли спасшуюся деревню и направились в другую сторону.

Малышка на руках женщины вновь захныкала.

– Тише, тише, Дарин, – зашептала мать.

И Вернера осенило.

– Ты – дочь Кассины? Гизелла?

Женщина растерянно кивнула.

А Вернера захлестнуло от радости за гостеприимную хозяйку Кассину, которую чудом миновало горе.

– Идите же к ней скорее, – воскликнул он. – Она оплакивает вас, считая погибшими.

Спасенная семья, торопливо попрощавшись с отрядом, поспешила в деревню.

– Повезло Кассине, – улыбнулся Хартвиг в усы.

– Повезло, – согласился Вернер. – Главное, что все живы. А уж на первое время как-нибудь у нее разместятся. Хозяйка вчера сетовала, что дом большой, и ей в нем одиноко.

– Что ж, ее желание исполнилось, – тихо произнес Хартвиг и добавил, покачав головой: – Но какой ценой!

Встреча со спасшейся семьей приободрила отряд. И хотя вчерашнего оживления начала пути уже не было – события первого дня показали, что дорога далека от увеселительной прогулки и полна опасностей, все же воины воспрянули духом после ночного потрясения.

В душе каждый из них надеялся, что все неприятности, которым было суждено случиться в пути, уже произошли, дорога будет спокойной и безопасной, они благополучно сопроводят знатную девицу до дома и получат хорошее вознаграждение.

Глава 7 Искушение

Солнце стояло высоко над горизонтом, по правую руку расстилались изумрудно-зеленые поля, по левую – пологие холмы, покрытые редким подлеском. Ничто не предвещало опасности, но Хартвиг зорко поглядывал по сторонам, готовый тут же поднять тревогу.

Вдруг на дорогу впереди выбежала простолюдинка и, взмахнув руками, устремилась навстречу всадникам. Когда она приблизилась, стало видно, что незнакомка – отнюдь не крестьянка. Хотя принять ее за простолюдинку было нетрудно: густые черные волосы растрепаны, богатая одежда, выдающая знатное происхождение, порвана и испачкана в грязи. Грудь молодой женщины бурно вздымалась от быстрого бега, а глаза покраснели от слез. На красивом лице застыло выражение отчаяния.

– Помогите, прошу… – Выдохнув эти слова, незнакомка как подкошенная рухнула к ногам лошадей.

Понадобилось время, чтобы перенести ее на повозку и привести в чувство, брызнув в лицо водой из фляжки. Ивонна с сочувствием хлопотала вокруг бедняжки, а вот Бенедикта держалась поодаль, даже сошла на землю и теперь стояла на краю дороги.

– Помоги же ей! – обернулась к ней Ивонна.

Монахиня, втянув носом воздух, насторожилась.

– Отошли бы вы от нее, госпожа. От нее мертвечиной пахнет.

Незнакомка, пришедшая в этот момент в себя, горько разрыдалась, услышав эти слова.

– Она не нежить! – шикнула на монахиню Ивонна. – Ее сердце бьется, и довольно громко.

– Я возвращалась от сестры, – глотая слезы, торопливо забормотала незнакомка и вцепилась в руку Ивонны. – На меня и моих слуг напали живые мертвецы. Слуги задержали их, и мне удалось бежать. Бедняги, они, наверное, все погибли… – Она вновь захлебнулась слезами, и на этот раз надолго.

Подчинившись приказу Ивонны, Бенедикта приблизилась к незнакомке, провела руками, проверяя повреждения и доложила:

– Она цела.

– И все равно, не нравится мне она, – тихо добавила монахиня, вновь отступая к краю дороги.

Когда незнакомку удалось успокоить, она рассказала, что ее зовут Кармилла и до замка ее отца рукой подать – он в часе езды, за этими холмами. Но натерпевшаяся страху девушка, вцепившись в руки Ивонны, никак не отпускала их и умоляла проводить ее до дома, опасаясь вновь остаться одна.

– Мы потеряем полдня пути и не успеем добраться до Триэля, как планировали, – недовольно заметил Хартвиг.

– Харт, – сердито оборвала его Ивонна, – нельзя быть таким жестоким. Кармилла натерпелась столько страху. Сам подумай, на ее месте могла бы оказаться и я! Неужели мы не поможем беззащитной девушке, попавшей в беду?

– Прошу, не бросайте меня одну, – взмолилась Кармилла. – Отец отблагодарит вас. В замке вы сможете пополнить запасы и заночевать.

Похоже, перспектива ночевки в замке устроила Ивонну больше, чем ночлег на постоялом дворе.

– Хартвиг, – не терпящим возражения тоном велела она, – мы должны проводить Кармиллу домой.

– Послушай, Ивонна, – воин отвел девушку в сторонку и поделился с ней своими опасениями, – я плохо ориентируюсь в этих местах и не знаю, что находится за этими холмами. Вдруг там нас ждет ловушка?

– Харт, – сердито перебила его Ивонна, – ты только посмотри на эту несчастную! Разве она способна заманить нас в неприятности? И сам посуди, какая опасность нас может ждать в богатом замке? У Кармиллы все пальцы в дорогих кольцах, уж я-то знаю цену золоту и рубинам. И кольца эти ее, уж я-то знатную девушку от самозваной простолюдинки вмиг отличу. Говорю тебе, она не лжет. На нее и впрямь напали, и она чудом спаслась!

– Хорошо, – со скрипом согласился Хартвиг, в который раз удивляясь напору своей хозяйки. – Мы довезем ее до замка, но заезжать внутрь не станем и вернемся на дорогу.

– И будем ночевать в чистом поле? – едко спросила Ивонна. – Ладно. – Она нетерпеливо махнула рукой. – Там поглядим.

Кармилла не обманула. Следуя ее четким указаниям, отряд проехал по незаметной со стороны дороги тропинке между холмами, и впереди показался замок из серого камня, своими очертаниями похожий на куст репейника.

– Не нравится мне замок, – пробормотал под нос Хартвиг, глядя на ощетинившиеся пики башен, пронзающие небо, на изломанную линию крепостной стены, в одном месте изрядно порушенную.

Хорош же хозяин этого замка, если дочь унизывает руки драгоценными перстнями, а стены, защищающие жильцов от вторжения, ветшают. Что-то еще смущало взгляд опытного воина, и, еще раз пристально осмотрев замок, он недоуменно нахмурился. На крепостной стене не было видно ни души.

– Вся трава вокруг пожухла, – негромко заметил Вернер.

Хартвиг глянул под ноги: в самом деле, растрескавшуюся, как после долгой засухи, землю покрывала жесткая сухая поросль. Истосковавшаяся по влаге земля была испещрена глубокими бороздами, словно кожа древней старухи. Ветер гнал по дороге пук ковыля. Старое иссохшееся дерево у дороги казалось затаившимся хуорном. Когда проезжали его, дерево заскрипело-заскрежетало, и сердце воина сжалось в недобром предчувствии.

Он обернулся назад: на холмах покачивались на ветру тополя, чьи густые кроны были похожи на пушистые зеленые облака, ветви яблонь клонились к земле под тяжестью спелых плодов, ветер доносил веселое щебетание птиц. Местность же, примыкающая к замку, казалась полностью безжизненной. Тень от холмов падала на долину, окрашивая все в серый цвет пыли, стирая краски.

Солнце осталось за холмами, здесь же в разгар дня царил сумрак. У стен замка чернели скелеты деревьев, покрытые редкой листвой. Кроме скрипа колес, стука копыт и их собственных голосов, не было слышно ни звука. Хартвиг с трудом подавил в себе желание остановить отряд, дать приказ помолчать минуту, чтобы убедиться в своей догадке. Чем ближе придвигались стены замка, тем больше предводителю хотелось развернуть лошадей и нестись отсюда вскачь.

Он направил коня к карете, наклонился к окошку, за которым о чем-то оживленно щебетали Ивонна с Кармиллой.

– У вас всегда так тихо, как в Алкмааре? – вырвалось у него.

Кармилла не выразила удивления.

– Наш замок в стороне от всех дорог, редко кто сюда заезжает.

– Тогда, может, тебе уже ничто не угрожает? Доберешься до дома сама, а мы продолжим путь, чтобы не терять времени?

– Харт! – вспыхнула Ивонна. – Что за невоспитанность? Мы довезем Кармиллу до ворот и убедимся, что она в безопасности.

Воин, недовольно кивнув, подчинился и вернулся на свое место во главе отряда. Чем ближе к замку, тем суше становилась земля, тем выше поднимался песок, колол глаза, забивался в прорези шлема, мешал разглядеть крепость. Показалось, на крепостной стене мелькнул человек, но тут же глаза засыпало колючим песком, и Хартвиг стиснул зубы, на которых заскрипел песок.

Заскрежетали, поднимаясь, ворота. Опустился деревянный помост через ров, окружающий замок, и кони ступили на него. Запахло гнилым деревом и застоявшейся водой. Что ж это за хозяин такой, который не следит за крепостью моста и очисткой рва, в который раз поразился Хартвиг. Ему все меньше и меньше хотелось знакомиться с отцом Кармиллы. А меж тем высокий темноволосый мужчина уже показался впереди. Не страшась незнакомых воинов, безоружный, поднял руки в приветливом жесте.

– Приветствую, господин, – сухо кивнул Хартвиг, въезжая в ворота первым. – Мы привезли твою дочь, Кармиллу.

Черные глаза хозяина сверкнули потусторонним блеском, властные губы тронула торжествующая улыбка, от которой сердце воина сковало холодом. Пристально вглядываясь в лицо мужчины, Хартвиг пытался отыскать хоть какое-то сходство с Кармиллой, которое указывало бы на близкое родство, но не мог уцепиться ни за одну черточку. Более смуглая кожа, более резкие черты лица, по-мужски крупная фигура. Похоже, дочь унаследовала хрупкую красоту своей матери.

Карета въехала следом, Кармилла вихрем вылетела оттуда, увлекла отца в сторону, о чем-то приглушенно защебетала. Вероятно, пересказывала свои злоключения.

Выслушав ее до конца, хозяин замка приблизился к прибывшим.

– Меня зовут Джайден, – представился он и кивнул вышедшей из кареты Ивонне: – Я благодарю вас за то, что не оставили мою дочь. Будьте гостями в моем замке.

– Спасибо, господин, – сухо кивнул Хартвиг, – но нам еще предстоит дальний путь, а мы и так задержались, провожая твою дочь.

– Что за глупости, Харт? – возразила Ивонна. – День уже на исходе. Не лучше ли переночевать в замке, воспользовавшись гостеприимством Джайдена? А с утра отправимся в дорогу.

Хартвиг спустился с коня, отвел хозяйку к карете.

– Не нравится мне здесь, Ивонна, – честно признался он. – Давай уедем поскорее. Поверь, у меня нюх на опасность.

Но Ивонна его увещеваниям не вняла, а проследовала вслед за Джайденом и Кармиллой в замок. Ее спутникам не оставалось ничего другого, как идти следом.

Как только пришлось спуститься с коня, заклятие напомнило о себе. Сидя в седле, Вернер и позабыл о неуклюжих волчьих лапах. Теперь же пришлось прилагать массу усилий, чтобы его изменившаяся походка не бросилась в глаза другим. Уже из-за этой вынужденной остановки, из-за необходимости слезать с коня Вернер невзлюбил замок.

Разделял юноша и тревогу Хартвига. Ему не нравилась красивая Кармилла, в которой чувствовалась какая-то фальшь. Ее красота была бесспорной, даже несмотря на тот жалкий вид, в котором она перед ними предстала после постигших ее злоключений. Но от этой красоты сквозило холодом, в отличие от красоты Ивонны, которая согревала, словно внутри девушки горел благодатный огонек.

Помимо хозяйки, ему не нравился и сам замок. Вернер чувствовал себя неуютно, впервые за долгие годы попав в жилище богачей. Высокие крепостные стены давили на него, напоминая ему о потерянной роскоши, о том, что он теперь сын прачки. А вот Ивонна, напротив, оживилась, попав в привычную ей среду, и Вернеру почему-то сделалось невыносимо горько оттого, что они с ней принадлежат разным мирам. Хотя, казалось бы, ему-то что? Не нравились ему и воины Джайдена, мелькнувшие где-то вдалеке и даже не подошедшие ближе, чтобы перекинуться словом с воинами Хартвига. Да и вообще во дворе замка стояла какая-то гнетущая тишина, нарушаемая только их собственными голосами. Как будто Джайден под страхом смерти запретил прислуге шуметь и разговаривать.

А вот сам Джайден заворожил его: Вернера привели в восхищение его изысканные манеры, уверенность, скользящая в каждом жесте, властный взгляд, четкий, проговаривающий каждый звук голос. Джайдена легко можно было бы представить в императорском кресле, отдающим приказы, или на дворцовой площади, возвышающимся над толпой и целиком владеющим ее вниманием.

Пока Джайден вел Ивонну впереди, о чем-то с ней беседуя, Вернер не отрывал от него взгляда, стараясь запомнить каждый его жест, каждый поворот головы. Когда он станет великим волшебником, эти манеры ему весьма пригодятся!

– Сыро, – глухо пробубнил рядом Хартвиг.

– Что?

– Сыро и пахнет гнилью, – повторил воин. – Не нравится мне здесь.

Стоило оторваться от созерцания Джайдена, как Вернер взглянул по сторонам и понял состояние Хартвига. И впрямь, холодный ветер гулял по галереям замка, по которым вел их Джайден. Каменные стены местами покрывала плесень, по углам трепыхалась паутина, из всех щелей сквозило сыростью. Над всем витал едва уловимый запах гниения.

Джайден и Ивонна свернули за угол, и Хартвиг, обогнав Вернера, заторопился за ними, чтобы не упускать девушку из виду. Вернер тоже прибавил шаг и вслед за Хартвигом ввалился в большой каменный зал, очевидно предназначенный для приемов.

– Прошу, присаживайтесь! – Джайден приветливо махнул рукой, приглашая гостей к длинному деревянному столу, на котором стояло несколько ваз с фруктами, блюда с хлебом, кувшин с вином.

Вернер с любопытством огляделся. Зал был так велик, что свет, проникавший в окна, озарял только стол. Продолжение зала тонуло в сумраке, и от Вернера не укрылось, что Хартвиг положил ладонь на рукоять меча, с беспокойством вглядываясь в темноту.

Гулко загрохотали шаги – это остальные воины вошли в зал.

Джайден повторил свое приглашение, отодвинул тяжелый стул, помогая Ивонне присесть. Воины, проголодавшиеся за время с последнего привала, с оживлением шагнули к столу; заскрипели дубовые стулья, прогибаясь под их весом. Хартвиг занял место рядом с Ивонной, Вернер сел по соседству. Джайден встал во главе стола, не спеша присаживаться. Бенедикта, оказавшаяся напротив Вернера, потянулась за яблоком. Тонкие девичьи пальцы обхватили золотистый плод, но почти мгновенно разжались. Крик Бенедикты разорвал тишину зала. Яблоко покатилось по столу к Вернеру, и тот машинально поймал его. Пальцы увязли в вязкой гнили, в стороны брызнули черви.

Словно пелену сорвали с глаз, и стало видно заплесневевшую корку старого хлеба, почерневшие бока фруктов, треснувшую в черепки посуду, изъеденное жучком дерево столешницы. Пахнуло гнилью и тленом, но еще больше – тошнотворным запахом мертвой плоти. Воины не успели даже вскочить на ноги, как из сумрака по краям от стола выступили десятки живых мертвецов в ржавых доспехах.

Резко толкнули стулья к столу, не давая никому подняться. От сильного удара грудью о столешницу у Вернера померкло перед глазами. В страхе за Ивонну он повернулся к девушке – та сделалась белее молока. Хартвиг и другие воины забились на месте, пытаясь освободиться, но Джайден приставил серебристый стилет к шее Ивонны и мягко сказал:

– Не советую.

– Не смей ее трогать, нежить! – с гневом вскричал Хартвиг.

– Пока не стану, – согласился Джайден, убирая стилет.

– Вы – прислужники Мортис, – с ненавистью выдохнул Хартвиг. – Что вам нужно?

Вернер неотрывно смотрел на воинов Мортис, застывших напротив него и удерживающих на месте Бенедикту. Когда-то они были имперцами, защищали родную землю и свои семьи, а потом пали в сражении. Но Мортис подняла их. Их гниющие тела еще не утратили боевых навыков, но разум уже был разрушен. Они не помнили себя и тех, за кого сложили головы, превратившись в послушное орудие Безмясой.

Черты их лиц стерлись, превратившись в гниющую плоть и лишив воинов Мортис отличий, и теперь они были похожи друг на друга, как куклы, вылепленные из глины. Вот только вместо глины – кости и мертвая плоть, от запаха которой к горлу подступает тошнота. Судя по виду, воины уже давно мертвы, у мечников Хартвига есть шанс отбиться. Но сколько еще мертвецов бродит в темных недрах замка?

Не ответив на вопрос Хартвига, вампир подал кому-то знак, и из тьмы за спиной мертвецов выступил человек в черном плаще со смертельно уставшим лицом и безжизненным взглядом.

Взмыл магический посох с рукоятью в виде человеческого черепа, полыхнул в его глазницах зеленый огонь, и Вернер едва успел поставить защиту против заклинания некроманта. Магия Мортис его не коснулась, но его спутники словно окаменели, а их лица исказились от страха, словно перед ними разверзлась сама бездна ада. «Заклинание ужаса!» – понял Вернер. Было от чего прийти в отчаяние. Некромант оказался сильнее, чем он себе представлял. Никаких шансов, что ученик мага сможет его одолеть.

Кармилла поднялась со своего места, нетерпеливо шагнула к Джайдену.

– Повелитель, я исполнила твою волю. Ты доволен мною?

– Повелитель? – пробормотал Вернер.

– Он не отец ей, – тихо проскрежетал Хартвиг, из последних сил борясь с мороком. – Она человек, а он вампир.

– Вампир?

Вернер во все глаза уставился на хозяина замка. Вампир здесь, в Империи? Вдали от Алкмаара? И как такое вообще возможно, что замок нежити притаился под носом у инквизиторов? Хотя это объясняет засушливую почву, отсутствие растительности. Вернер вспомнил, что земля нежити бесплодна и несет гибель всему живому.

Кармилла угодливо заглядывала в лицо Джайдену, и Вернера передернуло от отвращения. Он слышал о людях, которые по доброй воле согласились служить Мортис, но он даже представить себе не мог, что могло толкнуть их на подобную мерзость. Вот почему Кармилла с самого начала показалась ему неприятной. Несмотря на внешнюю привлекательность, ее душа уже была мертвой, гнилой, так как принадлежала Мортис.

Джайден тем временем досадливо поморщился и с недовольством взглянул на девушку.

– Доволен? – тихо повторил он. – Ты обещала привести мне мага! А он, – резкий взгляд Джайдена как кинжалом ударил Вернера, и юноша невольно отшатнулся, больно ударившись о дубовую спинку, – всего лишь несведущий ученик!

Глаза Кармиллы испуганно забегали, она вся сгорбилась, как древняя старуха:

– Прости, повелитель, я ошиблась… Но, может, – в ее взгляде зажглась надежда, – тебе подойдет девушка?

Джайден обратил взгляд на еще больше побледневшую Ивонну. От его слов по венам Вернера пробежал мороз.

– Что ж, она может родить мне неплохого дхампира.

– Никогда! – вырвалось у Вернера, и с его руки сорвалась сияющая синяя молния, которая отбросила вампира от Ивонны. В тот же миг костлявая рука мертвеца, стоявшего позади, стиснула ему горло. А некромант направил на него свой посох.

Вернер захрипел, но громкий властный возглас приказал мертвецу и некроманту остановиться. Хватка разжалась, Вернер закашлялся.

– Привести его ко мне.

Вернера встряхнули за плечи, вытащили из-за стола, подвели к вампиру, толкнули так, что он с трудом удержался на ногах. Юноша поднял голову, с вызовом взглянув в лицо вампира, и отметил, что молния прожгла камзол Джайдена, но раны не осталось. Вампир уже успел исцелиться.

– А ты меня удивил, – протянул вампир, разглядывая его черными безднами глаз. – Для ученика ты достаточно силен, из тебя может выйти неплохой некромант.

– Никогда! – Вернер дернулся, как от удара хлыстом, кулаки невольно сжались. Некромантия – дар Мортис, и дается только тем, кто поклоняется Безмясой.

Несколько дней тому назад он спорил с учителем, отстаивая свое право изучать магии всех рас. Но теперь, столкнувшись сперва с последствиями магии демонов, а теперь стоя лицом к лицу с нежитью, Вернер понял свою неправоту, и предложение Джайдена показалось ему омерзительным.

Живые мертвецы, стоявшие за спиной вампира, шагнули к Вернеру, готовые защитить своего хозяина, но Джайден жестом остановил их.

– Глупец! Такая честь дается далеко не каждому. Некромагия – одна из сильнейших магий на свете. Только представь, у тебя будет целая вечность, чтобы добиться в ней высот. Ты станешь величайшим некромантом в Невендааре. – Голос его звучал вкрадчиво и искушающе, манил и убеждал. – Если пожелаешь, я сделаю тебя вампиром и ты останешься таким же молодым, как сейчас. Прежде ты, должно быть, мечтал стать белым магом? Глупости, мой мальчик! Ты когда-нибудь видел этих беспомощных, дряхлых стариков? – Вампир презрительно рассмеялся. – Да, они необычайно мудры, они достигли вершин в своих знаниях. Но что им от них, когда смерть уже кружит неподалеку? Что толку от магии, которая не может вернуть молодость и удовольствия? Какой прок в знаниях, когда твое изуродованное старостью тело уже не служит тебе? Ты станешь бессмертным, вечно молодым вампиром, оставаясь при этом некромантом, и присоединишься к моему дому. А если захочешь, сможешь основать собственную линию крови и населить ее своими обращенцами.

Сердце Вернера гулко забилось. Сын прачки, каким он был в глазах других, не мог и мечтать о той власти, какую предлагает ему вампир. Конечно, прежде придется добиться успехов в некромагии, которые послужат пропуском в высшую лигу вампиров. Но разве он не был лучшим учеником Гидеона? Он доказал, что ему по плечу магия Империи. Нет никаких препятствий, которые помешают ему освоить магию Орд Нежити.

– Безмясая щедра к своим слугам, – продолжил уговаривать вампир. – Мортис ценит преданность и талант тех, кто покорился ей. Такой шанс дается только однажды. Подумай, ты сможешь поделиться бессмертием с тем, кого любишь.

Вернер вспыхнул, поняв, что вампир прочитал в его сердце о том, в чем он сам себе не желал признаваться. Джайден говорил об Ивонне.

Вампир подошел ближе, его голос сделался совсем тихим, так что теперь его мог слышать только Вернер. Ледяное дыхание нежити коснулось кожи человека.

– Жизнь несправедлива. В Империи власть между людьми поделена не по талантам, а по праву рождения. На что можешь претендовать ты, юноша из низшего сословия? Ты знаешь, что тебе никогда не быть с той, кто рождена в замке и привыкла есть с золотых тарелок. Для Мортис неважно происхождение, она награждает всех по способностям. Подчинившись ей, ты сможешь обрести власть. Больше ничто не будет стоять между тобой и твоей возлюбленной…

Щека Вернера, повернутая к вампиру, совсем занемела от холода, льющегося из уст Джайдена. Этот холод, казалось, проникал в самое сердце, покрывал коркой льда все радостные воспоминания, так что они тускнели, становились абсолютно неважными… Из последних сил противясь этому наваждению, Вернер попытался представить лицо Ивонны, но пред ним предстала лишь застывшая маска – по-прежнему красивая, но лишенная жизни и тепла, что делало лицо Ивонны похожим на Кармиллу.

– Перед Мортис все равны. Смерть уравняет вас, бессмертие сделает вашу любовь вечной. Каков срок у земной любви? Пока не состарятся тела, пока смерть не разлучит их. Вас же смерть, наоборот, соединит. Соединит навеки. И твоя любимая никогда не состарится, ее красоты не коснетсяувядание. Спустя сто лет она будет так же хороша собой и молода, как сегодня. Ее уста будут так же сладки и свежи, а волосы – густы и не тронуты сединой.

Не-жизнь уравняет его с Ивонной, думал про себя Вернер, он сможет сделать ее своей. Но разве не свет ее сердца привлекает его? Смерть убьет это, оставив лишь красивую оболочку.

– Вечная юность, которую ты ей подаришь, будет для нее самым желанным подарком. Уж поверь, женщины, особенно красивые, крайне болезненно воспринимают старость. Взгляни на Кармиллу, – продолжал нашептывать вампир, – она служит мне лишь потому, что ее старшая сестра уже превращается в старуху, а она сама до дрожи боится постареть и подурнеть. Я пообещал сделать ее вампиром, когда она это заслужит. И посмотри, она, не задумываясь, обрекла весь ваш отряд на смерть ради сохранения молодости.

Вернера раздирали сомнения. На одной чаше весов было служение Мортис, которая внушала ему ненависть. На другой чаше – власть и высокое положение, о которых он так мечтал, и любовь Ивонны. И если за власть и славу он еще может побороться в этой жизни, то любви Ивонны ему никогда не получить. Она предназначена в жены другому, и не ему в его нынешнем положении тягаться с племянником инквизитора Себастьяна.

Даже если когда-нибудь он добьется славы, заработает состояние и вернет себе благородное имя, Ивонна будет для него безнадежно потеряна: намного раньше она станет женой Дамариса и матерью его детей. Приняв предложение вампира, Вернер получит все и сразу. Отказавшись, почти наверняка сложит голову. Разве Джайден оставил ему шанс сказать «нет»? Смерть и безвестность против вечной жизни, славы и любви Ивонны.

– А что станет с остальными? – Он кивнул на своих спутников.

– Они пополнят армию Мортис, – как само собой разумеющееся изрек Джайден. – Хотя не все…

Взгляд вампира остановился на Бенедикте.

– Монахиню я оставлю себе. Она родит мне дхампира.

Девушку передернуло от омерзения.

– Недавно люди убили одного из моих детей, – с равнодушием пояснил вампир. – Жаль. Моя кровь, текшая в его венах, делала его послушным моим повелениям. Мне нужен новый слуга.

Вернер содрогнулся. Несмотря на то что к Бенедикте он теплых чувств не испытывал, но и такой участи он ей не желал. Впрочем, гордая монашка скорее выбросится из окна, чем подпустит к себе вампира.

– Так что, скрепим наш союз? Убей одного из своих спутников, принеси жертву Мортис и докажи ей свою преданность.

Вернер похолодел от ужасных слов вампира. А тот внезапно усмехнулся, посмотрев куда-то в сторону:

– Хотя нет, – заметил он, – придется тебе пропустить Кармиллу. Она так давно ждала этого момента.

Девушка с фанатичным блеском в глазах шагнула к Джайдену.

– Правда, господин? – От ликования ее голос вибрировал. – Мой час настал? Что я должна сделать?

Глядя на нее, можно было не сомневаться: она недрогнувшей рукой убьет любого, на кого ей укажет Джайден. «А я сам? – вдруг с неприязнью подумал Вернер. – Чем я лучше нее? Я такой же. Готов служить Мортис ради исполнения своей мечты и не считаясь с жизнями и желаниями других. Захочет ли Ивонна провести со мной вечность? Ее жених богат, знатен и хорош собой. Она наверняка влюблена в него и мечтает выйти за него замуж и растить его детей. Откуда вампиру знать, что у нее на сердце? Если Кармилла помешалась на вечной молодости, у Ивонны вполне могут быть другие мечты. И человеческой жизни, проведенной рядом с любимым мужем, ей может быть вполне достаточно для счастья. А Хартвиг? В замке Ивонны его ждут жена и сыновья. Его смерть и их горе ради исполнения моей мечты – не слишком ли высокая цена? А остальные воины?

Дин и Ральф немногим старше меня, Дин даже семьей обзавестись не успел, а Ральф недавно женился. Как можно обречь их и других на служение Мортис? Может, завтра Безмясая отправит их разорить деревню, в которой живут их родные, и они равнодушно исполнят ее волю?»

Вернер содрогнулся от подобной картины и едва не упустил момент, когда Джайден вложил стилет в подрагивающие от нетерпения руки Кармиллы. На черной рукояти вилась серебристая надпись: «Во имя Мортис».

– Мортис ждет твою жертву, – обронил Джайден.

С торжествующим возгласом Кармилла сжала рукоятку и, окинув безумным взглядом пленников, выбрала Дина.

– Я буду жить вечно! – пробормотала она, устремившись к молодому мечнику.

Вернер вспомнил, как вчера Дин рассказывал, что в родном городе у него есть любимая, Алиша, и, получив вознаграждение от Ивонны, он планирует купить дорогих подарков и просить у родителей ее руки. Получается, всему этому не сбыться, потому что Кармилла уже занесла стилет, готовясь нанести смертельный удар и отправить Дина в армию Мортис. Раздумывать было некогда. Вернер выбросил руку, и синяя молния пронзила спину Кармиллы.

Девушка со стоном раскинула руки и с глухим стуком упала на пол. Облако черных волос погребальным саваном накрыло мертвое тело. Вернер согнулся от судороги, пронзившей правую ногу до колена. Затрещала ткань брючины, сквозь прореху показалась серая жесткая шерсть – заклятье Гидеона не замедлило откликнуться на убийство. Как он мог о нем забыть? Магия Мортис – магия смерти. Заклятье убьет его раньше, чем Вернер освоит хотя бы первую ступень некромантии.

– Глупец, – процедил Джайден. – Я дам тебе последний шанс подумать… Решай – хочешь ли ты постигнуть некромагию по собственной воле и получить свою возлюбленную? Или погибнешь сам, и тогда твоя любимая разделит ложе со мной?

– Боюсь, что выбора у меня не осталось, – выдавил Вернер, и черные глаза вампира полыхнули торжеством.

А в следующий миг Вернер что было сил ударил в вампира молнией. Джейдена отбросило к стене, некромант отвлекся, ослабив действие морока, и воины Хартвига с ревом вскочили с мест, перевернув тяжелый стол. Закрыв собой Ивонну с Бенедиктой, они обнажили мечи и ринулись в бой. Зал наполнился звоном оружия, с хлюпаньем полетели на каменный пол отрубленные кисти и головы нежити.

Некромант направил вперед посох, и Вернер едва успел отбить магическую атаку. Руки повисли, как плети, – заклинание отняло много сил. Некромант в ярости повернулся к нему, но Джайден, вскочивший на ноги, отшвырнул его в сторону:

– Он мой! Займись лучше ими.

От нового заклинания Вернер защитить воинов уже не смог. Стальные доспехи на глазах прогрызла ржавчина, клинок живого мертвеца теперь легко пробил доспех ближайшего к Вернеру мечника Ральфа. Заклинание уравняло неуклюжих солдат Мортис с ловкими бойцами Хартвига. Покачнулся Кельс, держась за плечо, из которого хлынула кровь. Вскрикнул Дин, с яростью обезглавив мертвеца, задевшего его товарища. Взмахнула руками Бенедикта, торопясь исцелить раненых.

Но Вернер этого уже не видел – вампир в прыжке сбил его с ног, оскалил зубы, готовый вцепиться в глотку. Ледяное дыхание обожгло шею, но неожиданно пришло на помощь изменившиеся тело, и мощные лапы волка с силой отбросили вампира, даровав Вернеру короткую передышку.

Через мгновение Джайден уже снова кинулся на него.

– А ты полон сюрпризов, ученик мага. – Стальные пальцы вампира тисками сжали горло. Искаженное яростью лицо нависло над Вернером. – Некроманта из тебя не выйдет, но Мортис очень пригодится еще один оборотень. Что же ты не торопишься перекинуться целиком?

Впервые Вернер пожалел, что превращение еще далеко от завершения. С каким удовольствием он бы вцепился в глотку вампиру! Сейчас же оставалось только отбросить противника очередной молнией. Воспользовавшись этой передышкой, Вернер метнулся к некроманту и выбил из его руки посох, завладев им.

В следующий миг вампир прыгнул сзади, сбив с ног. Не давая шевельнуться, с силой дернул за волосы, поднимая голову Вернера так, что он мог видеть своих спутников, которых со всех сторон обступали живые мертвецы. Башмак некроманта тяжело опустился на запястье юноши, дробя кость, и пальцы Вернера, сжимавшие посох, разжались. Некромант нагнулся, чтобы поднять свой посох. Совсем близко с Вернером оказались землистое изможденное лицо, смертельно уставшие глаза с падающей на них длинной черной прядью волос, бескровные губы.

– Прислужник Мортис, – с ненавистью выдохнул Вернер.

– Убей их! – прозвучал над головой властный голос Джайдена. – Пусть его спутники умрут, я хочу, чтобы он это увидел. Используй Яд Мортис!

– Нет, – в бессилии забился Вернер.

– Не всех, – уточнил Джайден. – Блондинку оставь мне.

Что-то ярко полыхнуло, и Вернер закричал так, что оглох. Он даже не сразу понял, что его больше никто не держит, а когда обернулся, увидел, что Джайден, оглушенный, лежит на полу. Вернер прыжком вскочил на ноги. Убедился, что воины Хартвига по-прежнему рубят врагов, Ивонна напугана, но жива. А некромант неподвижно стоит рядом, глядя на Вернера.

– Не советую медлить. – Бескровные губы шевельнулись, голос, похожий на скрип старого дерева, наполнил сердце могильным холодом. – Он скоро очнется. Другого шанса у тебя не будет.

Вернер в смятении вскинул глаза.

– Ты предлагаешь мне убить его?

– Я не могу сделать это сам, – прозвучало в ответ. – Магия смерти не причинит ему вреда.

Вернер в растерянности огляделся.

– Обезглавь его и сожги тело. – Некромант подобрал с пола меч убитого мертвеца и протянул Вернеру. – Тогда он не сможет вернуться.

Вернер взял меч целой рукой и замахнулся. Рука повисла в воздухе – вампир выглядел совершенно беззащитным. «Блондинку оставь мне», – вдруг отчетливо прозвучал в голове Вернера его голос, и меч упал вниз, яростно отсекая голову от плеч. Синяя молния сорвалась с пальцев, язычки пламени побежали по одежде вампира, обращая труп в прах.

Вернер ожидал, что его тело вновь скрутит судорогой и заклятье Гидеона даст о себе знать, но ничего не произошло. Заклятье распространяется только на живых существ, смекнул Вернер, а вампир уже давно был мертв.

– Почему ты помог мне? – обернулся он к некроманту.

– Когда-то я был таким, как ты, учеником мага, – глухо ответил тот. – Когда нежить под руководством Джайдена напала на нашу деревню, я был с невестой, Лией. Джайден пообещал мне, что не тронет ее, если я пойду с ним и стану служить Мортис. Я согласился. На прощание Лия крикнула мне: «Лучше бы ты умер!» – Скрипучий голос некроманта дрогнул. – Я ушел с Джайденом. Мы поселились здесь. Я изучал некромагию. Джайден пополнял армию Мортис за счет людей. Однажды по поручению Безмясой я покинул замок. Меня не было около месяца. А когда я вернулся, я нашел здесь Лию… – Некромант тяжело замолчал. – Она носила ребенка Джайдена. Он потом клялся мне, что не помнил лица моей невесты, что похитил ее по ошибке. Я даже не успел поговорить с ней. В ту же ночь Лия бросилась вниз с крепостной стены. А я поклялся отомстить Джайдену. Но что толку с некромантии, если она не может причинить зла моему врагу? И я принялся ждать мага, который появится здесь и отвергнет дар Мортис, не поддастся искушению вампира и сможет одолеть его. Магов было много. Но отказался лишь ты один. Наивный, практически беспомощный ученик мага. – Он горько усмехнулся, дернул головой, так что черная прядь волос взметнулась вверх. – Другого случая я мог и не дождаться. Пришлось тебе помочь.

За спиной раздались ободренные крики воинов: мертвецы отступали.

– Теперь и ты мне помоги.

Вернер непонимающе взглянул на некроманта.

– Убей меня.

– Что? – Вернеру показалось, что он ослышался.

– Убей меня, – бесстрастно повторил некромант. – И сожги, как его. – Он дернул подбородком, указывая на кучку праха, которая осталась от вампира. – Я не хочу, чтобы Мортис смогла поднять меня. А она обязательно это сделает, потому что некромантов такого уровня, как я, мало.

«Но заклятье!» – хотел возразить Вернер, но только стиснул зубы и кивнул, покрепче перехватив меч здоровой рукой. Он был обязан своей жизнью и жизнью своих спутников этому изможденному человеку в черном балахоне. Окажись на его месте другой чернокнижник, все они стали бы прислужниками Мортис. А это гораздо хуже смерти.

– Хорошо.

Одновременно с клинком, пронзившим живое сердце некроманта, Вернера скрутила дикая боль. С каждым разом превращение становилось все мучительнее. Штаны, разошедшиеся по шву на левой ноге, обнажили звериное бедро. «Теперь я уже наполовину волк», – с содроганием понял Вернер. Тело еще сохраняло человеческие навыки, еще удерживало вес на ставших волчьими ногах, но до полного превращения осталось уже немного. «Успею ли я довезти Ивонну до дома прежде, чем окончательно превращусь в зверя?» – с тревогой подумал Вернер, торопливо снимая плащ с некроманта, и завернулся в него, скрывая подранные штаны. Когда на пути попадется одежная лавка, он непременно купит новый плащ. А пока нельзя допустить, чтобы его спутники заметили неладное.

Уставшие, но радостные крики воинов за спиной возвестили о победе. Подскочивший сзади Хартвиг хлопнул по плечу так, что Вернер едва устоял на ногах.

– Дружище, ты нас всех спас! В одиночку уложил вампира и некроманта. Я уже сомневаюсь, что ты обычный ученик мага. А ты, я гляжу, времени зря не теряешь, и приодеться успел!

– Оставь его, Харт, – прозвучал мягкий голос Ивонны, и рядом прошелестело ее платье, – не видишь, он едва держится на ногах!

– Да у тебя рука сломана! – воскликнула Бенедикта и принялась оказывать первую помощь.

В зале тем временем сделалось еще темнее: на Невендаар опускались сумерки.

– Надеюсь, никто не желает задержаться здесь на ночлег?

Хартвиг обвел всех взглядом, и Ивонна виновато повесила в голову.

– Простите меня. Это из-за меня мы все попали в беду, – еле слышно пробормотала она.

– Надеюсь, впредь ты станешь прислушиваться к словам старого вояки, – проворчал Хартвиг. – А теперь идемте отсюда, пока в гости не пожаловала сама Мортис.

По дороге воины уложили еще с десяток мертвецов, бродивших по замку.

К счастью, кони, оставшиеся во дворе, были целы. Вот только от Вернера не укрылось, как они испуганно прянули при его появлении. Присутствие зверя в нем становилось все более явным для лошадей, но его спутники, к счастью, даже не догадывались о его превращении.

– Ну что, спалим это гнездо Мортис? – спросил Хартвиг и отдал распоряжение воинам. Те скрылись за воротами и вскоре вернулись, волоча за собой срубленные сухие деревья. Сложив их на ступени замка, воины разожгли огонь. Пламя весело затрещало, переметнувшись на деревянные двери, взбежало по дубовым перекрытиям.

– Едем! – отдал команду Хартвиг, и отряд выехал за ворота.

Несмотря на окутавшие Невендаар сумерки, пламя от горящего замка нежити освещало путь воинов до самых холмов. Оранжевые всполохи ложились на иссушенную землю, и казалось, что в глубоких трещинах течет огненная лава.

Перейдя на ту сторону холмов, отряд как будто попал в другой мир, вернулся с мертвых земель нежити на благодатные луга Невендаара. Копыта лошадей тотчас увязли в высокой траве, ветерок принес аромат спелых яблок и полевых цветов, вспорхнула с земли испуганная сова, казавшаяся серебряной в лунном свете, застрекотали цикады.

Хартвиг снял шлем, вдохнул полной грудью свежего ночного воздуха, пробормотал:

– Как будто в Алкмааре побывали.

Вернер с любопытством взглянул на него:

– А ты что, бывал там?

– Приходилось, – коротко ответил воин. И было видно, что распространяться на эту тему он не намерен. Добавил только: – Еще до того, как к Корнелию на службу поступил.

– Куда мы теперь? – окликнул предводителя один из мечников.

Хартвиг огляделся, принимая решение. Последняя на их пути деревня осталась далеко позади, возвращаться нет смысла. Ехать вперед ночью тоже рискованно. Но не в чистом же поле ночевать, вблизи от сгоревшего замка нежити? Кто знает, сколько еще отрядов скелетов-разведчиков и мертвецов Мортис бродит по округе и может вернуться к замку?

– Вперед! – скомандовал воин, выезжая на дорогу.

Впереди, там, откуда явилась Кармилла, дорога взбиралась на пригорок, и Хартвиг надеялся, что внизу за холмом окажется деревня или придорожная харчевня, где всегда можно договориться о комнатах на ночь. Было бы золото.

Однако надежды его не оправдались – за пригорком начинался молодой лесок. Редкий поначалу, вдалеке он переходил в густую черную стену, куда опытный воин не рискнул бы пойти темной ночью. Но вдруг между деревьев мелькнул огонек, потянулся к звездному небу тонкий дымок только что разведенного костра. Ветер донес приглушенное ржание лошадей и мужской смех.

Хартвиг подал отряду знак следовать за ним и направил коня на свет костра. Вскоре они очутились на круглой поляне, окруженной деревьями. Расположившиеся на ночлег рыцари вскочили, схватившись за мечи, но, заметив своих, встретили их приветствиями.

– Располагайтесь! – приветливо махнул рукой их предводитель – крепкий мужчина с обветренным в походах лицом и лучистым молодым взглядом. – Вместе веселее. А мои-то соколы, – он с насмешкой кивнул на воинов, – переполошились. Наверное, уже орков приготовились увидеть.

Молодые рыцари пристыженно вспыхнули румянцем. Появление Ивонны вызвало оживление в их рядах, и теперь им было неловко, что она услышит слова их предводителя, Лайнуса.

– Здесь скорее следует нежити опасаться, – серьезно заметил Хартвиг и, пока Ивонна отогревалась у костра, Бенедикта вызвалась помочь с ужином, а другие воины заняли места на поваленных бревнах и валунах, рассказал о том, что с ними приключилось.

– Дела, – с озабоченным видом протянул Лайнус. – Замок нежити прямо в центре Невендаара, под носом у инквизиции. Совсем осмелели прислужники Мортис! Среди бела дня людей похищают… А Кармиллу-то эту отец ищет, – вдруг заметил он и тяжело вздохнул. – Проезжали мы днем один замок, старик любые деньги обещал, если найдем его дочь, которая уже неделю как пропала. Но у нас свое дело, отлагательств не терпит. – Он взглядом указал на край поляны, и Хартвиг только сейчас заметил пленного эльфа, привязанного к сосне. – Пленника везем инквизиции.

– Чего натворил? – поинтересовался Хартвиг. Скорее из вежливости, чем из любопытства.

– Сам не знаю. – Лайнус досадливо почесал бороду. – Асассины, которые его изловили, нам ничего не сказали, а сам не признается. Наше дело доставить. А там пусть разбираются.

От костра потянуло дымком, запахло жареным мясом. За время рассказа Хартвига кабанчик на вертеле уже пропекся, и оголодавшие за день воины потянулись за своей порцией. Хартвиг только сейчас понял, как проголодался.

Привал был в полдень, а надежда отобедать в замке Кармиллы обернулась гнилыми яблоками и боем, который вымотал его и отнял все силы. Бенедикта, строго делившая мясо на порции, сжалилась над усталым воякой – выделила кусок окорока побольше да понежнее. А вот Вернеру, который подошел следующим, повезло меньше. Ему достался подгорелый кусок лопатки – сплошные жилы да кости. Не любит его Бенедикта, отметил про себя Хартвиг. И чем парень перед ней провинился?

Бенедикта проводила тревожным взглядом удалявшегося мага и в задумчивости закусила губу. Не нравится ей этот Вернер, ох, не нравится! Что же с ним не так? Что он от всех скрывает? Чего боится? Еле ноги передвигает, а от ее помощи рьяно отказывается. Даже посмотреть не дает, что у него за рана. Как будто у него там не ноги, а лапы демона! И плащ этот некромантский нацепил зачем-то.

Говорит, что его одежда пришла в негодность, вот и пришлось прикрыться первым попавшимся. Да только чует сердце, он что-то скрывает. Дайте ей только немного времени, она непременно узнает всю правду!

Проследив, чтобы никто не остался голодным, Бенедикта бросила кусочек мяса в свою походную деревянную миску и подсела к Ивонне. Девушка была грустной и притихшей: все переживала, что из-за своего сумасбродства втравила их в неприятности.

– Не переживайте, госпожа, – шепнула ей Бенедикта. – Кармилла была так убедительна. Нельзя было ее не пожалеть.

– Но ведь ты сразу почуяла запах мертвых, – с убитым видом возразила Ивонна. – Теперь я понимаю, почему. Невозможно жить в замке с нежитью и не пропитаться запахом гниения и тлена.

– Нельзя знать все наперед, – заметила Бенедикта. – Но прислушиваться к интуиции стоит.

– И что она говорит тебе сейчас? – Ивонна вымученно улыбнулась.

– Говорит, что все будет хорошо. Скоро вы будете дома и встретите своего жениха, – ободряюще сказала Бенедикта.

– Так надолго я не загадываю, – вздохнула Ивонна. – Пережить бы эту ночь.

Она поежилась, обведя взглядом темнеющий по сторонам лес.

– Все будет хорошо, – повторила Бенедикта. – Сегодня нас охраняют вдвое больше воинов. Ничего не случится.

И отвернулась прежде, чем Ивонна почувствует фальшь в ее голосе. Вопреки благоприятным прогнозам, которые она дала Ивонне, ее чутье вопило об опасности. Лес, обступивший поляну со всех сторон, казался затаившимся вражеским войском, которое только и ждет, чтобы начать наступление. «Откуда придет беда? – с тревогой думала монахиня, поглядывая по сторонам. – И что на этот раз нас ожидает?»

За спинами воинов мелькнула черная тень, и Бенедикта испуганно вскочила с места. Ах, нет, это всего лишь Вернер в своем темном плаще, снятом с некроманта. Но погодите, что он делает? Осторожно обойдя пирующих воинов, увлеченно рассказывающих о своих подвигах и передающих по кругу фляжку с элем, Бенедикта увидела, как Вернер остановился неподалеку от сосны, к которой был привязан пленный эльф.

Отвернувшись в другую сторону, маг делал вид, что рассматривает лес, но монахиня видела, что его губы шевелятся, ведя едва слышный разговор. И губы пленника шевельнулись, отвечая ему. Пользуясь тем, что воины увлечены выпивкой и разговором, их маг расспрашивал пленника. О чем?

Вернер бросил еще пару слов, повернулся к эльфу спиной и снова подошел к костру. А Бенедикта так и осталась стоять на месте, с тревогой глядя на мага. Что задумал этот мальчишка? Какие беседы у него могут быть с пленным эльфом? Возможно ли, что они раньше были знакомы?

– Ох, голубчик, – пробормотала Бенедикта, – инквизитора на тебя нет. Уж он бы тебе мигом язык развязал.

Сейчас приходится мириться с его странным поведением: мальчишка хоть и ученик мага, а вампира с некромантом в одиночку уложил. Бенедикта уже чуть с жизнью не простилась, а Вернер их всех спас. В пути его поддержка еще очень пригодится. А по окончании инквизиторам найдется, о чем с ним побеседовать. Уж Бенедикта-то проследит, чтобы ни одна странность мага не осталась без объяснений! А то, что жених Ивонны – племянник инквизитора Себастьяна, ей только на руку. Можно быть уверенной, что сухим из воды Вернеру выйти не удастся.

– Ты снимешь с меня заклятье? – тихо повторил Вернер, с тревогой оглядываясь на спящий лагерь.

– Клясться не буду, – прошелестел в ответ пленный эльф. – Но сделаю все возможное. – Он усмехнулся. – На свете не так много заклятий, которые были бы мне не по силам. И все они наложены величайшими эльфийскими магами, а не людьми.

Вернер в сомнении посмотрел на лагерь, отыскал глазами спящего Хартвига. Если тот узнает, что он отпустил пленника, – убьет! Потом взглянул на лицо эльфа, которое в свете луны казалось красивой маской, отлитой из серебра. Красивой, но не безупречной. Впечатление портили свежий шрам, пробороздивший щеку, и разбитые губы. Видно, что эльф сражался за свою свободу до последнего.

– Ты так и не сказал, кто ты такой, Альвиан, и за что тебя ищут инквизиторы, – угрюмо заметил Вернер.

– Я же не спрашиваю, за что на тебя наложили заклятье и что скрывает твой плащ, – дерзко прошептал в ответ эльф, и его голубые глаза сверкнули сталью.

Вернер вспыхнул, а Альвиан уже спокойно продолжил:

– Какое это будет иметь значение, если ты избавишься от заклятья, а я перестану быть пленником?

– Обещаешь не причинять зла моим спутникам и сразу же исчезнуть? – уточнил Вернер.

Эльф кивнул:

– Клянусь Галлеаном.

Решившись, Вернер наклонился и перерезал его путы. Пленник вскочил на ноги неслышно и легко, будто бы не провел долгое время в неудобной позе. Поманил его за собой, уводя от лагеря.

«Что я творю? – в смятении подумал Вернер. – Он ведь может меня убить голыми руками». Но терять ему все равно было нечего: за возможность избавиться от заклятия Гидеона и стать нормальным человеком он был готов рискнуть жизнью.

Эльф легко шагал впереди, едва касаясь ногами земли. И казалось, еще немного, и он оторвется от земли и воспарит в звездное небо по лунной дорожке. Его кудри отливали бронзой. Наверное, такого же цвета листва в Священном лесу – родных местах Альвиана, куда тот торопится вернуться.

– Здесь.

Дойдя до залитой лунным сиянием цветочной поляны, эльф остановился, вдохнул полной грудью аромат ночного цветения, обернулся.

– Подойди.

Глаза эльфа были двумя яркими звездами, ладони, которые коснулись его сердца, – прохладной родниковой водой. Вернер почувствовал, как чужая волшебная энергия заструилась по его венам, и возликовал: вот оно! Альвиан найдет метку заклятья, снимет разрушительные чары. Но внезапно блаженство, окутавшее его тело, прекратилось. Эльф резко отдернул руки.

Вернер застонал от опустошения, которое разом на него накатилось. Такое уже однажды случалось: когда он впервые отведал хмельного гномьего эля, мать, нашедшая его в опьянении, кинулась за помощью к Гидеону, и волшебник жестоко вырвал Вернера из сладкого мира грез.

– Прости.

Глаза эльфа сделались черными, как Бетрезеновы разломы.

– Я не могу.

– Но почему? – На глазах у Вернера вскипели слезы отчаяния.

– Это заклятье, оно… – Альвиан потряс головой, словно хотел забыть то, что ему открылось.

Он все понял, стало ясно Вернеру. «Он знает, что я становлюсь зверем, когда убиваю».

– Прости. Его может снять только тот, кто его наложил.

– Стой! – с гневом прорычал Вернер. – Ты обманул меня. И ты вернешься со мной.

Но эльф только покачал головой – и растворился в лунном свете. Лишь колыхнулась пышная еловая ветка, да где-то вдалеке ухнула потревоженная сова.

«Ушел… – с горечью подумал Вернер. – А я дурак. Разве можно верить эльфам?»

Чувствуя себя преступником и молясь Всевышнему, чтобы никто не заметил его отсутствия, в кромешной тьме он возвратился в лагерь. Проскользнул к своему месту, закрыл глаза – и через минуту проснулся от тревожного крика.

Было утро. Пленника хватились.

– Никаких следов.

Воины, посланные Лайнусом на разведку, вернулись ни с чем. Неудивительно: походка эльфа так легка и невесома, что следов почти не оставляет.

– Вернер! – оклик Лайнуса заставил его подпрыгнуть на месте.

«Он знает», – тревожно забилось сердце. Но чем он себя выдал?

– Ты же маг? – хмуро глядя на него, спросил Лайнус.

– Ученик, – поправил Вернер.

– Можешь применить магию, чтобы узнать, куда он скрылся?

Едва не потеряв сознание от облегчения, Вернер молча покачал головой.

– Мы хорошо заплатим, – умоляюще добавил Лайнус и дрогнувшим голосом добавил. – Инквизиторы с нас шкуру сдерут, что упустили.

Вернера бросило в жар. Как он не подумал, что из-за бегства эльфа могут пострадать те, кто его охранял?

– Нашел!!! – Из леса выбежал взбудораженный мечник Лайнуса, сжимая что-то в кулаке. – Вот!

На ладони лежал серебристый эльфийский медальон, который накануне висел на шее пленника.

– В погоню, быстро! – распорядился Лайнус, срываясь с места. – Догоним мерзавца!

– Помоги Всевышний, чтобы нагнали, – прошелестела рядом Бенедикта.

Вернер с тоской поглядел вслед отряду, который исчез за деревьями. Проклятый эльф позаботился о том, чтобы пустить погоню по ложному следу. С другой стороны, может, оно и к лучшему. Поймают эльфа – уж тот его покрывать не станет. А Лайнус шутить не любит – догонит их отряд и Вернера за шкирку в инквизицию потащит. Помощь в бегстве опасного преступника – разве это шутки?

– Что ж, и нам пора. – Хартвиг дал приказ собираться, и вскоре отряд продолжил путь, прерванный вчера появлением Кармиллы.

Глава 8 Спасение

Леса, поля, леса… В первый день пути Вернер с интересом смотрел по сторонам, сейчас же дорога казалась монотонной и однообразной. Поэтому когда к полудню впереди мелькнула голубая гладь озера, он оживился, предвкушая купание. Окунуться бы сейчас в прохладную воду, смыть с себя дорожную пыль, а потом пообедать на живописном берегу, восполнить силы.

Такие мысли посетили не его одного, воины тоже изъявили желание освежиться с дороги. Да и лошадей надо напоить, так что Хартвиг отдал приказ, и отряд свернул к озеру.

Вскоре кони уже баламутили воду у берега, а воины, раздевшись до рубах, соревновались, кто быстрее переплывет озеро. Хартвиг задержался, вороша что-то в своем мешке. Вернер с сомнением топтался неподалеку: лезть в мутную воду совсем не хотелось, к тому же показывать волчьи лапы никак нельзя. Придется пройтись по берегу подальше от шумной компании.

– А ведь это ты эльфа освободил, – неожиданно повернулся к нему Хартвиг, взглянув в упор. – Не отпирайся. Я видел.

Вернер замер на месте. К счастью, воины были слишком увлечены купанием, а Ивонна с Бенедиктой, отойдя к лесу, наблюдали за белками, резвившимися в кронах деревьев. Слышать Хартвига никто не мог.

– Если видел, что же не остановил? – выдавил Вернер.

– Я заметил, что ты ушел в лес, и не придал этому значения. А уже потом забеспокоился, что тебя долго нет, и увидел, что эльф пропал. – Хартвиг смахнул со лба выступивший пот. – Тут-то и смекнул, что к чему. Да только что толку шум поднимать было? Если бы Лайнус понял, кто освободил пленника, всем нам не поздоровилось бы, а тебе – больше других. Эльфа бы уже не догнали, а ты нам еще нужен.

– А если бы я не вернулся? – угрюмо возразил Вернер.

– Вернулся бы, – убежденно сказал Хартвиг. – Ты бы не смог оставить ее. – И он кивком указал на Ивонну.

– Я не понимаю, о чем ты. – Вернер в замешательстве отвел взгляд.

– Зря ты это, парень, – просто сказал Хартвиг. – Знаю, сердцу не прикажешь. Но ты ей не пара.

От продолжения тяжелого разговора Вернера спасла сама Ивонна. Девушка махнула рукой в их сторону и звонко крикнула:

– Харт! Мы с Бенедиктой отправляемся купаться. Туда, подальше.

И она указала в сторону берега, окруженного лесной чащей.

– Я провожу, – торопливо вызвался Вернер, почувствовав беспокойство оттого, что девушки будут в одиночку бродить по лесу.

– Не нужны нам провожатые, – вспыхнула монахиня.

И Вернер тут же устыдился своего предложения. Конечно же девушки хотели уединиться, искупаться в стороне от мужчин. Наверняка теперь решат, что его желание помочь – не что иное, как желание подглядеть за ними!

– Пускай, – мягко удержала ее Ивонна.

И Вернер с благодарностью взглянул на нее.

– Если Вернер будет неподалеку, нам ведь будет спокойнее, правда? – добавила Ивонна, положив руку на плечо монахини.

Вернер взглянул на Хартвига: а тот как? Позволит ли? – Ступай, – одобрил воин. – Я пока за лошадьми присмотрю, костер разожгу. В округе вроде все тихо, но ты уж будь поблизости, пригляди за нашими девочками.

– Вот уж приглядывать за нами не надо! – Монахиня ракраснелась как рак.

– Да не буду я за вами подглядывать! – рассердился Вернер. – Больно надо!

Развернувшись, Бенедикта торопливо зашагала по лесу вдоль берега. Ивонна не спеша тронулась следом, то наклоняясь к красивому цветку, то застывая на тропинке с запрокинутой головой, следя за какой-нибудь птицей.

Вскоре коричневого платья монахини уже не было видно – так далеко вперед та оторвалась. Вернеру можно было представить, что в лесу они вдвоем с Ивонной. И не было большей радости, чем не таясь разглядывать ее гибкий стан, обернутый в легкий шелк платья, изучать ее прелестный профиль, когда она оборачивалась к птичке, присевшей на ветку с боку от тропинки, и оставлять свои широкие следы рядом с отпечатками ее изящных туфелек – словно они шли вровень.

Волк появился из ниоткуда. Только что лес был тих и спокоен, а вот уже летит в прыжке гибкое серое тело, скалит острые зубы опасный хищник, собираясь напасть на жертву со спины. Молния сорвалась с пальцев быстрее, чем Вернер успел сообразить. Защита Ивонны уже вошла в его кровь на уровне инстинктов. Как есть, как спать, как дышать. Охранять, оберегать, защищать.

Она даже не обернулась, не увидела, какую опасность он от нее отвел. Ее силуэт скользнул в солнечный круг: там, впереди, лес расступался, тропинка сходила на берег реки. Вернер же согнулся пополам, упал на колени, пронзенный болью внизу позвоночника. Затрещали, разрываясь в лоскуты, штаны.

Для волка, пусть и крупного, одной молнии было достаточно. Зверь погиб, и заклятье Гидеона не замедлило напомнить о себе, по иронии Всевышнего, уподобляя его точно такому же зверю, как поверженный хищник. «Что же на этот раз?» – промелькнуло в голове у Вернера.

И мгновением позже черный плащ взметнулся за его спиной, волчий хвост с силой ударил по бедрам, разодранные штаны упали к ногам. Вернер остолбенел. Потом торопливо запахнул плащ, испуганно огляделся: не заметил ли кто?

Сердце колотилось как бешеное. Он нащупал нарост, ставший продолжением спины, и сквозь стиснутые зубы вырвалось проклятье. Хвост! Теперь у него хвост, как у настоящего зверя! И хвост этот живет своей отдельной жизнью: виляет, хлещет по бокам. И как теперь скрывать это от спутников?

И в этот момент с озера донесся истошный женский вопль. Ивонна! Вернер с рычанием сорвался с места, молясь об одном: только бы успеть, только бы спасти! Опрометью выскочив на берег, он замер. Девушки, раздетые до рубах, как ни в чем не бывало плескались в воде.

Солнце ярко освещало девичьи фигуры, делая скрывающее их белье почти невидимым, открывая взору тонкие силуэты с высокой грудью и стройными ногами, которые по колени скрывала вода. В самом центре озера цвели водяные лилии, такие же белоснежные, как кожа Ивонны.

Раздался еще один истошный визг. Это Ивонна, воспользовавшись тем, что Бенедикта засмотрелась на что-то на другом берегу, сложила руки ковшиком и, набрав в них воды, вылила монахине за шиворот. Так вот в чем дело! Купальщицы просто веселились, обливая друг друга. Никакой опасности нет.

Вернер в смятении попятился, молясь уже о другом – только бы его не заметили, только бы не подумали, что он явился на них поглазеть. Оглушительно громко треснула под ногами сухая ветка, и Бенедикта моментально обернулась. Увидев Вернера, закрыла себя руками и гневно заголосила.

«Вот влип!» – мелькнуло в голове Вернера, пока он размахивал руками и пытался оправдаться:

– Простите, я услышал крик, и решил что…

– Бесстыжий! – верещала монашка. – Немедленно поди прочь!

А хуже всего было то, что Ивонна теперь тоже смотрела на него, прячась за спину монахини. И во взгляде ее было столько негодования и упрека, что Вернер почувствовал себя последней скотиной.

– Ухожу, ухожу! – Он слабо махнул рукой и, отвернувшись, опрометью бросился в лес. Хвост, выдавая волнение своего хозяина, с силой рассек воздух. И Вернеру оставалось только молиться, чтобы купальщицы этого не заметили.

Удалившись от берега, он плюхнулся к корням косматого дуба и тут же заскулил от боли – дал о себе знать отдавленный хвост. «Похоже, скоро придется забыть о человеческих привычках, – с тоской подумал Вернер, высвобождая хвост и осторожно усаживаясь между корней. – Буду ходить на четырех лапах и отмахиваться хвостом от комаров. Если повезет, меня пристрелит какой-нибудь ловкий охотник, и не буду долго мучиться».

Со стороны озера донесся задорный женский смех, от которого Вернеру сделалось еще горше. Он готов за Ивонну жизнь отдать. Что ему хвост, если она осталась цела? Он бы согласился обзавестись еще дюжиной хвостов, лишь бы сберечь ее от опасности. Вот только она никогда об этом не узнает. Что ей до деревенского ученика мага, когда ее жених – племянник инквизитора, сын знатного господина? Пользуясь недавним привалом, Вернер осторожно расспросил Хартвига о Дамарисе. И каждое слово воина кинжалом рвало сердце.

Да, жених Ивонны молод и хорош собой. Он превосходный охотник и смелый воин. Он без ума от Ивонны и осыпает ее дорогими подарками. Его семья – одна из богатейших в Левенделле. Его замок – настоящий дворец. Дамарис считается лучшим женихом в Левенделле, и отец Ивонны целиком одобряет выбор дочери. «Они превосходная пара», – закончил свою речь Хартвиг, и было видно, что воину, на глазах которого выросла молодая хозяйка, тоже по душе ее жених.

От протяжного крика, донесшегося с озера, Вернер сперва подпрыгнул. Его тело распрямилось, как сжатая пружина. Он уже приготовился бежать, спасать, защищать. Понимание того, что это девушки опять веселятся, пришло мгновением позже. И Вернер устало опустился на землю. Не хватало еще выставить себя дураком второй раз.

– На помощь! – раздался истошный крик Бенедикты. – Спасите!

А потом плеск воды сменился тревожным шумом. Как будто озеро выплеснулось из берегов, исторгая из своих недр что-то большое и сильное…

Вернер уже несся к берегу во весь опор, ломая ветки. Куст, отделяющий лес от берега, наотмашь хлестнул по щеке, но Вернер выскочил к озеру, не почувствовав боли. По берегу, не рискуя войти в воду, металась Бенедикта, заламывая руки и истошно вереща. Из самого сердца озера, там, где еще недавно покачивались водяные лилии, вырастала, заслоняя собой солнце и раскачиваясь из стороны в сторону, высокая гора. Искрилась на свету серебристая чешуя, бил по воде огромный извилистый хвост, белели в открытой пасти длинные острые зубы.

– Дракон! – ахнул Вернер, вспомнив чудовище из сказок матери.

Но как он очутился в озере? Мать рассказывала, что эти существа живут в морях и топят корабли. Если змей живет в озере, значит, там могут быть и мерфолки с кракенами?

Но в следующий миг все эти вопросы сделались неважны. Вернер заметил покачивающийся на воде, у самого брюха чудовища, беззащитный белый цветок. Это Ивонна отчаянно молотила руками по воде, стараясь выплыть из воронки, которая образовалась на месте погружения дракона. Но пучина неумолимо тянула ее ко дну, и у девушки не осталось сил даже на то, чтобы закричать. Это за нее с успехом делала Бенедикта, которая бросилась к Вернеру, вереща, как резаная.

Он не стал даже времени терять, оттолкнул монахиню, в три прыжка одолел расстояние до озера, влетел в бодрящую прохладную воду.

Синяя молния, ударившая змею в нос, не остановила – лишь разъярила монстра. Тот оскалился и повернулся к человеку. Гладкая вытянутая морда выстрелила вперед, очутившись в нескольких шагах от Вернера. А следом заструилось по воде и само тело, устремившись к обидчику. Такую махину силой не одолеешь. Остается рассчитывать только на то, что змей не отличается сообразительностью.

Вернер торопливо избавился от сковавшего движения плаща и нырнул, уходя в сторону. Гибкое тело монстра прошло совсем близко. Мощная когтистая лапа пробороздила воду в опасной близости – Вернер успел увернуться в последний миг. Вынырнув на полпути к Ивонне, он быстро обернулся: плащ некроманта черными крыльями трепетал на воде, змей, раскрыв пасть, мчался к нему. Что ж, если повезет, это ненадолго его отвлечет.

Не теряя времени, Вернер поплыл к Ивонне. До девушки оставалось всего несколько гребков, когда та, слабо взмахнув руками, скрылась под водой. Шумно вдохнув, Вернер нырнул, стараясь поймать тонущую девушку. Пальцы ухватили широкий рукав рубашки, но в тот же миг ткань порвалась, оставив в руке лишь белый лоскут.

Вернер еще отчаяннее заработал руками и ногами, устремившись ко дну. Но тут забился по воде волчий хвост: зверь, наполовину завладевший его телом, не желал погибать. Он рвался наверх, к солнцу. И из-за этого проклятого хвоста Вернер терял драгоценные минуты, бултыхаясь на одном месте.

Юноша едва не захлебнулся от отчаяния, глядя, как камнем оседает на дно Ивонна, скрываясь в илистой наводи. Ее глаза были закрыты, волосы золотыми нитями разметались по воде. Руки в последнем отчаянном жесте тянулись к солнцу, оставшемуся высоко над головой. Стиснув зубы, Вернер рывком бросил тело вниз, заставил непослушные мышцы подчиниться разуму, который желал только одного: спасти тонущую девушку. Иначе зачем тогда жить?

И ему удалось. У самого дна, в темной, холодной воде, он отыскал неподвижную руку Ивонны. Схватил девушку за плечи, на мгновение утонул в облаке ее волос и, не теряя времени, устремился наверх, отчаянно преодолевая сопротивление озера. Вода стремилась удержать своих пленников, не дать им выплыть.

Время словно остановилось, казалось, он уже целую вечность плывет наверх, к солнцу, тускло блестящему через толщу воды, и не становится ближе к цели. Сотни ледяных иголок вонзились в кожу, судорогой свело ногу, но Вернер упрямо толкал тело вверх, волоча за собой Ивонну. И наконец, озеро сжалилось над смельчаком, так отчаянно боровшимся за свою жизнь, и вытолкнуло его на поверхность.

Уставший, ослабленный, едва державшийся на воде сам и с трудом удерживавший Ивонну, потерявшую сознание, Вернер в смятении огляделся. На берегу метались воины, раздавались неистовые крики. В воду никто войти не решался – у самого берега билось разъяренное чудовище. С берега в него летели стрелы и камни. Но стоило змею вытянуть шею в попытке схватить обидчиков, как мечники тут же пускали в ход мечи, пытаясь ранить монстра.

Появление Вернера с Ивонной осталось незамеченным и отрядом, и чудовищем. Плыть к берегу, на котором стоял их отряд, было нельзя: мимо змея не проскользнуть, с одной стороны густые камыши, с другой – отвесный берег, куда не вскарабкаться. Развернувшись, Вернер устремился к противоположному берегу, молясь, чтобы монстр не заметил их и не кинулся вдогонку. Каждый гребок давался с трудом, берег приближался очень медленно. Если змей увидит их, то настигнет прежде, чем Вернер догребет до берега.

Цель была уже близко, когда вода забурлила, окатила волной. Вернер в тревоге обернулся: монстр торопился уйти под воду. Из его мощной шеи торчали несколько глубоко увязших стрел. Вода потянула назад, закружила водоворотом. Еще чуть-чуть – и уже не спастись. Как глупо погибнуть в нескольких шагах от берега! Эта мысль придала Вернеру сил, и он замолотил руками, стремясь выплыть. Несколько долгих отчаянных мгновений – и ноги коснулись песчаного дна.

Подхватив Ивонну на руки, он выскочил на берег. За спиной взметнулась стена воды: это змей ушел на дно,скрываясь от метких стрел лучника. Вернер без сил рухнул на колени, осторожно опуская Ивонну на землю. Только бы она была жива, только бы начала дышать! А мгновением позже на другом берегу раздался крик: их заметили. Хартвиг вскочил на коня, посадил рядом монахиню и направился в объезд. Озеро не так велико, скоро они будут здесь. И Бенедикта приведет Ивонну в чувство, помоги ей Всевышний.

Когда на противоположном берегу не осталось ни души, Вернер бережно убрал прядки волос с белого лица Ивонны. Наклонившись, на мгновение прикоснулся губами к ее мокрым, пахнущим тиной холодным неподвижным губам. Задержал дыхание, запечатлевая в памяти этот сладостный миг. Их поцелуй. Первый и последний, принадлежавший ему одному. Другого не будет. Все следующие поцелуи достанутся ее жениху, Дамарису. А об этом, сорванном украдкой, она никогда не узнает.

Стук копыт приближался, скоро отряд будет здесь. Надо торопиться, пока его не заметили. Вернер оглядел себя и ужаснулся. Повезло, что Ивонна не видит его. Хорош же он сейчас!

Плащ остался на дне озера, и порванные брюки уже не скрывают звериную шерсть на ногах. Сапоги тоже соскочили в воде, и теперь видны крупные волчьи лапы с острыми когтями. Да еще этот хвост!

Сжав на прощание кончики пальцев Ивонны, Вернер торопливо нырнул в заросли орешника.

Его отсутствие заметили не сразу. Сперва Хартвиг бросился к лежащей на траве Ивонне, потом его оттеснила Бенедикта, и Вернер затаил дыхание. Минуты ожидания потянулись вечностью в Преисподней. Но затем послышался кашель, хлынула вода, освобождая легкие Ивонны, и до Вернера донесся ее слабый голос. Жива! Сердце затопила радость, а тело внезапно скрутило судорогой, как всякий раз, когда действовало заклятье. Вернер не сдержал мучительного стона. На этот раз за что его наказывают?

– Кто там? – вскрикнула Бенедикта.

– Это я, – стиснув зубы, процедил Вернер и торопливо снял рубаху, прикрывая ею ноги. Потом рассмотрит, что на этот раз с ним приключилось.

– А чего там делаешь? – Над ним навис обеспокоенный Хартвиг.

– Одежда изорвалась. Стыдно на глаза показаться, – выдавил Вернер, едва не теряя сознание от страха. А ну как Хартвиг сейчас поднимет его на смех, велит вылезать из кустов, и все увидят, в кого он превратился!

Но воин отреагировал на удивление серьезно.

– Сейчас все исправим, – пообещал он и направился к мечникам.

Дин, наиболее схожий с Вернером фигурой, на просьбу помочь магу с одеждой отозвался без возражений. И вскоре Хартвиг протягивал Вернеру целый ворох вещей, среди которых были и штаны, и рубаха, и сапоги, и даже короткий походный плащ.

– А это у тебя что? – Предводитель вдруг уставился на медальон на груди Вернера, который выбился из-под одежды.

– Нашел на дне реки, – соврал Вернер, пряча торопливо медальон за кипой тряпья.

Хартвиг не выказал недоверия и удалился, давая ему возможность переодеться. Вернер принялся стягивать с себя мокрые вещи.

Взволнованный голос Ивонны, рассказывающей о нападении змея, казался ему самой чарующей музыкой на свете. Выяснилось, что девушка захотела сорвать водяную лилию, которая росла на середине озера, и поплыла к ней. Бенедикта, которая плавала не очень хорошо, осталась у берега. Поэтому, когда дракон поднялся из глубины, Ивонна оказалась так близко к нему и уже не успела выбраться из воды.

«Как хорошо, что все обошлось», – с облегчением подумал Вернер, надевая штаны. Теперь бы еще хвост как-нибудь спрятать! Он торопливо коснулся рукой низа спины, но нащупал лишь границу между жесткой звериной шерстью и гладкой человеческой кожей.

Вывернув шею, Вернер в изумлении увидел, что волчий хвост исчез. Тогда как все остальное осталось прежним – звериные лапы, покрытые шерстью ноги. Но ведь был же хвост! Был, ему не приснилось! И хвост этот задирал плащ, так что Вернер боялся, что его заметят спутники. И болел, когда Вернер с разбегу шлепнулся на землю пятой точкой. И этот самый хвост молотил по воде, мешая ему нырнуть глубже за тонущей Ивонной, толкая его к поверхности.

Юноша в растерянности опустился на траву, не понимая, что происходит. Встрепенулся, вспомнив о недавней судороге, знаменующей действие заклятья. Покрутился на месте, разглядывая себя. Вдруг вместо хвоста у него возникло что-то другое? Но нет, выше пояса его тело по-прежнему оставалось человеческим, не тронутым заклинанием.

Выходит, что превращение повернулось вспять? Его сердце забилось чаще от неожиданной надежды. Получается, все можно исправить? То, что не удалось эльфу, хваставшемуся своими магическими умениями, свершилось само по себе? Но как, почему? И что надо сделать, чтобы вернуть себе прежний облик целиком?

– Ты там скоро? – кашлянул Хартвиг, подходя к кустам.

– Уже иду!

Вернер торопливо натянул оставшиеся вещи и вышел к отряду.

Каждое слово давалось с трудом, выплескивалось из горла тугим комом, оставляло привкус ряски на губах. Кажется, она выхлебала половину озерной воды, пока тонула. И далась ей эта водяная лилия! Ивонна уже сто раз пожалела о своем легкомысленном поступке. Подумаешь, захотелось подержать в руках цветок, чью белизну рыцарь Торвальд сравнивал с кожей возлюбленной Донателлы. Какая глупость! Даже признаться вслух стыдно! Скажет только, что хотела сорвать диковинный цветок…

– Хвала Всевышнему, все обошлось, – беспрестанно повторял Хартвиг.

– Вер…нер, – выдохнула непослушными губами Ивонна, кутаясь в плащ Хартвига и всем телом дрожа от холода. И, заметив недоуменный взгляд предводителя, добавила: – Это его благодарить надо.

– Да-да, конечно, – спохватился Хартвиг. – Кстати, где он?

Из кустов донесся мучительный стон. Хартвиг метнулся туда, махнул рукой:

– Все в порядке, это Вернер.

Вернулся Ральф, посланный на тот берег забрать оставленное на берегу дорожное платье Ивонны. Бенедикта, отведя ее в сторону, помогла переменить одежду на сухую. За это время воины разожгли костер в лесу, на безопасном расстоянии от озера. Ивонна с наслаждением протянула озябшие руки к огню. Наконец-то удалось согреться, почувствовать, что по венам по-прежнему течет кровь, а не стылая озерная вода.

Пламя костра успокаивало, стирало из памяти недавние переживания, и, отрешенно глядя, как танцуют огненные змейки на сухих ветках, Ивонна вновь вспоминала события книги, которая сгорела в огне. То, что произошло сегодня с ней, могло бы стать содержанием рыцарского романа.

Чудовище, напавшее на девушку, герой, который ее спас, рискуя собственной жизнью. Вот только в книгах такие подвиги совершали благородные рыцари, а не ученики магов. В книге рыцарь мог жениться на спасенной им девушке. В жизни между ней и ее спасителем пролегает бескрайняя бездна…

Вернер спасает ее уже не первый раз. Он тащил ее из смертельного водоворота из последних сил, свидетельством чему – синяки на ее запястьях и локтях, которые скрыты под рукавами платья. Чтобы броситься за ней в омут, нужны не просто смелость и долг. Нужно что-то большее. То, о чем даже и думать немыслимо. И то, что настойчиво стучится в сердце, делая образ Дамариса тусклым и поблекшим, как старый портрет, задвигая его в дальний угол, как устаревшую картину, освобождая место другому человеку, наполняя душу нежностью и теплом, каких никогда прежде она не испытывала к жениху.

Ивонна очнулась от чьего-то пристального взгляда. И вспыхнула при мысли, что все ее тайные думы стали известны обладателю этих карих глаз, которые вдруг сделались для нее красивее всех на свете. Сил хватило только на то, чтобы выдохнуть:

– Спасибо, что спас меня, Вернер…

Ивонна стояла у костра, протягивая руки к огню. С каким наслаждением он бы сейчас обхватил ее тонкие длинные пальцы, согрел их своим дыханием – большего счастья ему и не надо. Но разве можно помыслить о том, чтобы приблизиться к ней? Переодевшись в дорожное платье, Ивонна опять сделалась неприступной дочкой знатного вельможи. И о недавней шаловливой купальщице, которая обдала водой зазевавшуюся монашку, напоминали только влажные завитки волос, распущенных по плечам. Ах, если бы у него было одно желание, которое могло бы исполниться, Вернер не задумался бы ни на миг.

Прежние мечты о славе великого мага он без сожалений променял бы на возможность быть с нею. Каким счастливым он бы был, если бы Ивонна родилась в семье крестьян, жила бы с ним по соседству. Какое это невозможное блаженство – назвать ее своей женой, запустить пальцы в мягкое золото волос, припасть поцелуем к ее губам, держать ее в своих объятиях, резвиться в озере, дурачась, обдавать друг друга прохладной водой, догонять ее, с визгом убегающую по мелководью…

Ивонна почувствовала его взгляд, обернулась, шагнула вперед. Он с трудом удержался, чтобы не броситься к ней, не сгрести в охапку, не покрыть поцелуями ее лицо. Хорош бы он был… Знай свое место, сын прачки!

– Спасибо, что спас меня, Вернер…

Ее первая фраза, адресованная ему с тех пор, как они покинули Траморию. Только спасением жизни и обратишь на себя ее внимание…

– Я рад, что ты в порядке. – Голос не дрогнул. Почти – не считается.

– А ты?

Он не сразу понял смысла вопроса. Какое ей до него дело? Дернул шеей:

– Нормально.

Хотя где уж там нормально! Промок до нитки, повезло еще, что сухую одежду выдали. Проклятие уже наполовину превратило его в зверя. Хорошо хоть, хвост куда-то исчез. Но с этим еще предстоит разобраться.

Его состояние не укрылось от чуткой Ивонны:

– Бенедикта посмотрит тебя.

– Нет! – вырвалось у него.

Монахиня так и впилась в него взглядом, полным подозрения.

– Нечего меня лечить, – добавил Вернер. – Пусть прибережет свои силы для дальнейшего пути.

– Что ж, – вмешался Хартвиг. – Если все целы и здоровы, то предлагаю здесь больше не задерживаться. Привал с обедом устроим где-нибудь в другом месте.

Возражений не последовало. Никому из отряда не хотелось трапезничать в непосредственной близости от озерного чудовища.

К вечеру впереди показались крепостные стены Триэля, и на закате солнца отряд въехал в городские ворота. Устроившись в гостинице, спутники разбрелись по своим делам. Ивонна, утомленная дорогой и событиями дня, удалилась в свою комнату. Монахиня собралась наведаться в храм, чтобы попросить милости у Всевышнего да спокойной дороги до Левенделла.

Хартвиг отправился искать книжную лавку, чтобы разжиться подробной картой Невендаара взамен утерянной в дороге. Вернер увязался за ним в надежде найти лавку волшебника и потолковать с тем о заклятье. К тому же следовало купить плащ с капюшоном и перчатки – подстраховаться на случай дальнейшего превращения. Деньги на покупки были: по прибытии в город Ивонна выдала сопровождающим немного золота в качестве аванса.

Книжная лавка оказалась неподалеку, и Вернер, поддавшись любопытству, вошел вслед за Хартвигом. Пока хозяин раскладывал перед воином все имеющиеся в наличии карты Невендаара, Вернер перебирал стопки книг, лежащие на столиках. Что искал, он и сам не знал. Книг заклинаний здесь быть не могло. Быть может, найдутся легенды и предания об оборотнях?

Но попадались сплошь эльфийские сказания да выдуманные истории из жизни рыцарей. «Нет, чтобы о волшебниках написать!» – с досадой подумал Вернер, открывая наобум одну из толстых книг, в истрепанной кожаной обложке. И почему писатели прославляют одних рыцарей? Что за несправедливость! Волшебники совершают не меньше подвигов.

Книга открылась на рисунке: молодой рыцарь увозит на своем коне прекрасную белокурую девушку. Позади высится тело убитого монстра. Соседняя страница была исписана красивым крупным почерком – не чета корявому почерку Огастеса, о который он уже себе все глаза сломал. Читать книгу, переписанную искусным писцом, должно быть, истинное наслаждение. «Глава шестая. Как благородный рыцарь Торвальд прекрасную деву Донателлу от страшного чудища спас», – прочитал он вверху страницы. Интересно, кто только покупает подобную муть?

– Я смотрю, тебя заинтересовали приключения рыцаря Торвальда? – раздался елейный голос торговца за спиной.

Вернер, пойманный врасплох, торопливо захлопнул переплет. Не хватало еще, чтобы торговец решил, будто он интересуется этими бреднями!

– Замечательная книга, – принялся нахваливать хозяин лавки, – превосходные иллюстрации, редкий список! Единственный экземпляр! Только сегодня купил у странствующих купцов.

– Как-как? – переспросил Хартвиг, убирая купленную карту. – Приключения рыцаря Торвальда?

– Превосходная книга! – оживился торговец, подавшись к нему. – Вы только посмотрите, какие иллюстрации!

Вернер с изумлением взглянул на воина. Кто бы мог подумать, что тот на досуге почитывает рыцарские романы!

– Ивонна эту книгу очень искала, – пояснил Хартвиг. – Свою сожгла случайно, не дочитав до конца, теперь ищет везде. Вон и в Трамории спрашивала в книжной лавке, да там про такую и не слышали.

– Редкий экземпляр! – с ликованием подтвердил торговец. – Такую больше нигде не найдете.

– Сколько? – внезапно вырвалось у Вернера. Рука сама собой потянулась к карману, где лежали три золотых монетки.

Глаза торговца забегали, подсчитывая прибыль, губы забормотали:

– Кожаный переплет, рисунки Ледонара, список самого Вантессера, хорошая сохранность…

– Сколько? – сухо повторил Вернер.

– Четыре золотых! – выпалил торговец.

– За эту кипу бумаги? – Вернер презрительно фыркнул и принялся сбивать цену.

Из лавки он вышел с двумя золотыми и книгой, обернутой в бархатный лоскут (упаковка – в подарок от торговца). Хартвиг, с интересом следивший за торгом, направился к гостинице. Покупку Вернер ему отдать не пожелал – хотел вручить ее Ивонне сам. Так и отправился с книгой под мышкой искать волшебника и портного.

В лавке портного он простился с еще одним золотым и остался весьма доволен коричневым дорожным плащом с глубоким капюшоном и широкими кожаными перчатками, купленными про запас. Узкие перчатки из тончайшей кожи, которые приволок портной сперва, идеально сели на руку – даже снимать было жаль.

Но надо было думать о будущем: главное – скрыть волчьи лапы, если заклятье распространится дальше! Поэтому Вернер выбрал самые широкие и большие перчатки из всех имеющихся в лавке, оказавшиеся к тому же самыми неказистыми и сделанными из грубой жесткой кожи. Свой выбор Вернер объяснил тем, что покупает подарок дяде.

– Наверное, твой дядя – мясник? Хотел бы я посмотреть на его ручищи! – покачал головой портной и поделился: – Я уж отчаялся их продать, лежат без спросу уже два года. Оторвать бы руки моему ученику, который их сшил.

Расщедрившись, портной отдал перчатки бесплатно. Но сбереженные деньги не грели душу. Из лавки Вернер уходил с тяжелым сердцем: искренне хотелось верить, что перчатки ему не пригодятся. Но надежды на это было мало.

Триэльские волшебники его тоже не обнадежили. Об оборотнических заклинаниях никто слыхом не слыхивал. Стоило только завести об этом речь, как на него тут же начинали смотреть косо, и Вернер предпочитал покинуть лавку, опасаясь, как бы подозрительный старикан не сдал его в лапы инквизитору. Среди людей оборотней не водилось. Оборотни служили Мортис, а все, что имеет отношение к Ордам Нежити, находится под пристальным надзором инквизиции. Только в последней лавке, принадлежащей добродушному толстячку с рыжей бородой, Вернер узнал что-то новое.

Волшебник поведал ему о гномьем заклинании «Призывание духа Фернира», которое, будучи примененным в бою, позволяло гному на время превратиться в волка. Точно, возликовал Вернер, Гидеон же провел долгое время у гномов, изучал их магию и мог освоить это заклинание. Однако о том, чтобы кто-то из людей мог обернуться волком, волшебник ничего не знал и такую возможность пылко отрицал. Не снимать же порты и не демонстрировать ему звериные лапы!

Так ничего и не добившись, Вернер возвратился в гостиницу. Волчьи лапы, не привыкшие к пешим прогулкам, нещадно гудели. Ивонну в поздний час тревожить он уже не стал – вручит свой подарок утром. Прошмыгнув в комнату, которую он делил с двумя мечниками, Вернер прямо в одежде улегся на постель, молясь, чтобы никто из его спутников не заметил в нем ничего подозрительного.

А потом долго лежал в темноте, слушая раскатистый храп спящих и завидуя их спокойному сну. Сегодняшний вечер прояснил только одно: эльф был прав, когда говорил, что таких заклятий не встречал прежде. Должно быть, Гидеон изменил гномье заклинание, переработал его на свой лад. На помощь других волшебников надеяться не стоит. Быть может, эльф был прав и в другом: заклинание с него может снять только сам Гидеон?

Ему бы только довезти Ивонну до дома без происшествий, сдать на руки отцу, а там ему уже не нужны никакие столичные Башни Магии и знаменитые учителя. Он вернется в родную деревню, повинится перед наставником и попросит прощения. Гидеон не злой, сжалится. Если не ради него, то ради Гелены. Успокоенный этой мыслью, Вернер провалился в тревожный, прерывистый сон.

Ему снилось озеро, и оскаленная пасть чудовища, и Ивонна в центре водной воронки, и холодная мутная вода, в которой он ее искал, и чудесное спасение, и поцелуй, сорванный украдкой, и лед ее неподвижных губ, и слова, которые она сказала ему на берегу:

– Спасибо, что спас меня!

Его разбудили голоса проснувшихся воинов, но громче них в голове звучал хрустальный голос Ивонны: «Спасибо, что спас меня. Спасибо, что спас». Он резко вскочил в постели, вдруг все поняв.

– Ты что? – удивленно обернулся к нему Дин.

Вернер покачал головой и вышел за дверь. Ему надо было побыть наедине, обдумать то, что ему внезапно открылось.

Утренний воздух был прохладен и свеж, и Вернер нырнул в него, как в озеро, сбежав с крыльца во двор. В ранний час во дворе никого не было – те, кто проснулся, еще только завтракали. Из таверны на первом этаже доносились гомон голосов и стук посуды. И никто не мешал Вернеру прохаживаться вдоль гостиницы. Если бы кто-то оказался в тот миг во дворе, то наверняка обратил бы внимание на возбужденный вид молодого человека, на его растрепанные ото сна волосы, на его лихорадочно раскрасневшиеся щеки, на его взволнованно шепчущие губы. Этот кто-то вряд ли удержался бы от искушения подкрасться поближе и послушать, что там бормочет странный юноша.

– Спасение, – непрестанно повторял Вернер себе под нос. – Гибель живого существа влечет наказание, а спасение жизни – отменяет предыдущее наказание.

Как он раньше не догадался? Ведь впервые заклятье настигло его еще на поле с орками. В ту ночь он четко видел звериную шерсть, которая покрыла ногу, чувствовал, как стал тесен ему башмак. Но тогда толком разобраться он не успел – к нему подскочил Хартвиг с просьбой помочь Ивонне. Вернер спас ей жизнь – и заклятье дало обратный ход.

Придя в себя в келье аббатиссы, он не обнаружил следов звериной личины. И вряд ли это можно было списать на искусную работу целительницы. Уж служительница-то Всевышнего, увидев звериную лапу вместо человеческой ноги, непременно подняла бы шум. Значит, к ней в дом Вернер попал уже без отметин зверя.

После отъезда из Трамории заклятье вновь и вновь вступало в силу с каждым убийством и беспощадно уродовало его тело. А ведь он убивал только тех, кто угрожал его собственной жизни или жизни его спутников: разбойника, безумную Кармиллу, дикого волка.

Нелепость, но заклятье наказало его даже за волка, даже за некроманта, который сам просил освободить его от Мортис. Но нет, заклятье Гидеона не делало никаких поблажек, не принимало никаких смягчающих обстоятельств. Убил – получай. И вот теперь у него появилась надежда. Спасение жизни Ивонны, даже совершенное без помощи магии, своими собственными силами, обратило заклятье вспять. А значит, чтобы вернуть себе полностью человеческий облик, всего-то и нужно, что спасти еще несколько жизней. Он уже впал в отчаяние после неудачи с эльфом и волшебниками, и вот у него появился вполне реальный шанс!

– Вернер, – окликнул его с крыльца Хартвиг, – ты что там? Иди подкрепись да поедем дальше.

– Иду. – Он махнул рукой и поспешил в гостиницу, чувствуя, что страшно проголодался.

Спасение – вот его шанс.

Глава 9 Отчаяние

Легко сказать – трудно сделать! Дорога до Фергала обернулась для Вернера инквизиторской пыткой. Не сказать, чтобы уж совсем ничего не происходило. Отряд пришел на помощь купцам, возвращавшимся из столицы, и отбил напавших на них разбойников, потом уложил пару скелетов-разведчиков, шныряющих по Империи и вынюхивающих что-то по велению Мортис. Пришлось столкнуться и с зеленокожими: на этот раз их было мало, и битва закончилась бегством орков, даже толком не начавшись.

Возможностей защитить своих спутников было хоть отбавляй – только для этого необходимо было убивать тех, кто угрожал их жизни, а такое спасение заклятье Гидеона не засчитывало. Вернер старался держаться поодаль, прикрывал воинов магией, давая им возможность самим разделаться с противником, но все равно не уберегся.

Сперва, спасая Кельса от разбойника, подкравшегося со спины и занесшего топор, Вернер снова обзавелся хвостом. Затем во время столкновения с зеленокожими один из орков, бесстрашный и мощный, напролом кинулся к Бенедикте. Мечники в это время отражали первую атаку, и монахиня, державшаяся в стороне, осталась без защиты. Еще бы мгновение, и девушке конец. Но Вернер заметил зеленокожего и не раздумывал ни минуты. Однажды он уже не смог уберечь Адонию, погибнуть Бенедикте он не даст. Монашка, кажется, даже не осознала грозившей ей опасности. Только брезгливо скривилась, когда зеленая кровь орка брызнула на нее, и принялась тереть лицо и очищать платье. А Вернер чуть не взвыл от скрутившей его боли. Стоило орку упасть к его ногам, как заклятье не задержалось с наказанием.

Пока мечники успешно теснили зеленокожих к лесу, Вернер доковылял до кустов у дороги и, приподняв рубашку, выругался. Он стал волком ровно на половину тела – до пояса. Тело, покрытое звериной шерстью, еще сохраняло человеческие очертания, но оставалось немного до того момента, когда превращение полностью завершится.

– Тебя задели? – Встревоженный голос монахини прозвучал за спиной, заставив его подпрыгнуть от неожиданности. Вернер торопливо одернул рубаху, молясь, чтобы она ничего не заметила. Повернулся.

Бенедикта пристально смотрела на него, но во взгляде не было страха или брезгливости, только сострадание и желание помочь. Не видела, с облегчением понял Вернер.

– Все в порядке, – успокоил ее он.

– Уверен? – Девушка недовольно поджала тонкие губы и взглянула на него с вызовом. – Думаешь, я ни на что не гожусь?

– О чем ты? – Вернер растерялся от этой внезапной обиды.

– А то я не вижу, – дернула подбородком Бенедикта. – За все время в пути ты ни разу не принял моей помощи.

– Но со мной правда все в порядке, и я не нуждаюсь в исцелении, – примирительно ответил он. – А в твоих умениях сомнений нет: что я, не вижу, как ты ловко лечишь наших воинов во время схваток? Даже Хартвиг не раз говорил, что с целительницей нам очень повезло.

– Правда? – недоверчиво уточнила Бенедикта.

– Конечно правда. – Боль прошла так же быстро, как возникла, и Вернер нашел в себе силы широко улыбнуться.

– Спасибо, что спас меня от этого громилы, – серьезно сказала монахиня.

Поняла все-таки. А вот проклятое заклятье ничегошеньки не понимает! Вот же, стоит перед ним девушка, за спасение жизни благодарит! А что толку, если он за ее избавление расплачивается своей шкурой? Прямо хоть тащи монахиню к обрыву и кидай вниз в реку, а потом спасай, чтобы избавиться от последнего действия заклятья.

– Не за что, – в смятении пробормотал Вернер и ободряюще ей подмигнул: – Подлатаешь меня как-нибудь – сочтемся.

Бенедикта довольно кивнула и поспешила к повозке. Вернер тяжело поковылял следом, с трудом переставляя волчьи лапы и мечтая скорее взгромоздиться на лошадь.

Вновь потянулась дорога. Чем ближе к столице, тем чаще стали встречаться отряды инквизиторов и имперских асассинов. Несколько раз Вернер видел отряды, везущие пленников: полуголого некроманта в звериной шкуре, эльфийскую воительницу, мрачного головореза. Каждая такая встреча была уколом в сердце, напоминая об эльфе, которого он освободил. Еще больше омрачало настроение то, что Вернер понятия не имел, что натворил отпущенный им пленник. Был ли он искусным стратегом, который поведет войско на Империю? Или могущественным эльфийским магом, встреча с которым обернется гибелью для многих солдат Империи, а может, и уже обернулась? Живя в деревне, Вернер четко представлял границы между добром и злом.

Но стоило выйти за ворота и окунуться в настоящую жизнь, как стало понятно: эта грань очень условна. Гидеон часто повторял, что лучше получить рану, чем нанести ее, и считал злом любое убийство живого существа. Но разве не благо – остановить дикого орка, который угрожает жизни монахини? Разве не благо – убить лютого волка, который задумал вцепиться в глотку своей жертве? Разве не благо – освободить некроманта, который устал служить Мортис и мечтает обрести покой? Ему будет о чем поспорить с учителем, когда он вернется в деревню. Если вернется. Если еще сможет говорить, а не выть волком.

Еще более тяжелое чувство оставляли встречи с отрядами инквизиции. При виде высоких синих шляп охотников за ведьмами у Вернера сжималось сердце. Да и его спутники тут же умолкали, провожая взглядом несчастных заплаканных пленниц. Девушки и женщины, которым не повезло родиться с ведовским даром, были обречены. Инквизиция выслеживала их по всей Империи, находила даже в самых диких лесах, настигала в затерянных в горах пещерах, вырывала из рук отчаянно рыдающих родственников, не жалела детей, которым суждено стать сиротами.

Однажды мимо провезли двух пленниц – помоложе и постарше. Они были так похожи, как могут быть похожи только мать и дочь. Смирившись со своей участью, они крепко держали друг друга за руки. И старшая что-то успокаивающе нашептывала младшей. Видеть это было так невыносимо, что Вернер отвернулся, чувствуя, как вскипает в нем ненависть к равнодушным и беспощадным инквизиторам. У всех служителей церкви было что-то общее во внешности: их отличали восковые лица, заострившиеся черты, тяжелый взгляд хищника, жестокий изгиб рта, какой бывает только у палачей. И это – служители Всевышнего!

Инквизиция смертельной паутиной опутала всю Империю, на пути отряда не раз встречались грозные махины замков инквизиции, стоящие в стороне от дорог. И всякий раз всадники невольно погоняли коней, торопясь проехать эти места. Казалось, там все насквозь пропитано людскими страданиями, а в воздухе разлиты горькие слезы.

Инквизиторы заявляют, что служат на благо жителей Империи, спасают их от жестокости ведьм и пагубного влияния еретиков. Вот только почему, глядя на их пленников, испытываешь сострадание и боль, а глядя на самих инквизиторов – только страх и отвращение?

Даже Бенедикта, всегда с почтением отзывавшаяся об инквизиции, после таких встреч надолго умолкала и делалась мрачной. А Ивонна собирается замуж за племянника такого вот бездушного палача! Ревность рвала сердце Вернера в клочья, но еще больше терзаний добавлял страх за то, что будущее Ивонны с благородным Дамарисом окажется не таким радушным, каким она его себе представляет.

Половина пути была уже позади, дни, которые Вернер проведет рядом с Ивонной, можно было сосчитать по пальцам, и это придавало ему дерзости. Если в начале пути он старался держаться от Ивонны подальше, то сейчас при любом удобном случае заводил с ней разговор, торопился помочь на привале или в дороге.

Вернер не мог соперничать с опытными, много повидавшими на своем веку Гаррисом или Кельсом, когда те заводили рассказ о своих подвигах или о путешествиях в земли эльфийского альянса и горных кланов. Тогда и Вернер, и Ивонна, не выезжавшие за границы Империи, с увлечением слушали о золотых эльфийских лесах и чудесных единорогах, о снежных бурях и скрытых под землей городах гномов.

Вернер не раз приставал к Хартвигу с просьбой рассказать об Алкмааре, но всякий раз воин делался мрачным и резко обрывал его. События почти двадцатилетней давности, которые развернулись в землях Орд Нежити, по-прежнему отдавались болью в сердце, и этой болью Хартвиг не хотел делиться ни с кем.

Однако в том, что касалось веселых историй, Вернеру не было равных. Однажды у костра, когда воины устали хвастаться своими подвигами, он рассказал анекдот, приключившийся со старым мельником, отцом Бейла. Сначала старшие мечники смотрели на него со снисхождением: что такого им может поведать мальчишка, никогда прежде не выезжавший за околицы своей деревеньки? Однако вскоре на их лицах заиграли улыбки, раздались смешки, к концу истории переросшие в громкий гогот.

Спутники хохотали до колик в животе – так потешно Вернер изображал мельника, его сварливую жену и привередливого покупателя. Но для Вернера гораздо приятнее был хрустальный смех Ивонны: еще днем она чуть не утонула в озере, а теперь задорно смеялась, забыв обо всех своих несчастьях.

В тот вечер Вернер праздновал свою вторую победу: днем он спас ее от смерти, а сейчас – от тоски. И улыбка, адресованная ему Ивонной, была для него ценнейшей наградой на свете. С того вечера воины то и дело просили его рассказать еще что-нибудь веселое, и Вернер никогда не отказывался. Он знал, что даже в пути, прильнув к занавеске в своем экипаже, Ивонна с улыбкой ловит каждое его слово.

И от этой мысли он приходил в удар, и сочинял на ходу, дополняя истории деталями, импровизировал и пародировал, передразнивал, и когда он умолкал, завершив свой рассказ уморительной развязкой, весь отряд умирал со смеху, и на них, безудержно хохочущих, в изумлении взирали проезжавшие мимо путники.

О приближении к столице стало понятно по тому оживлению, которое царило на дороге. Одинокие всадники и целые отряды, крестьянские повозки, богатые экипажи – казалось, вся Империя устремилась в Фергал, тогда как навстречу, из столицы, почти никто не ехал.

– Добрый день, почтеннейший, – обратился Хартвиг к дородному купцу, ехавшему на телеге, нагруженной бочонками с вином. – А что, в столице нынче ярмарка?

– Ярмарка? – Тот удивленно подпрыгнул на облучке. – Никак нет.

Хартвиг озадаченно взглянул на купца. Тогда куда направляются все эти люди? И куда сам купец везет полный воз вина?

– Как? – Купец так и подскочил на месте. – Вы разве не слышали? В Императорский дворец прибыла посланница небес. – Он воздел указательный палец, указывая на небо, и с благоговением произнес: – Та самая.

– Упавшая звезда? – заинтересованно загалдели мечники. – Да ну?

– Она, она, – закивал головой купец. – Девушка-ангел по имени Иноэль.

Хартвиг заметил, как занавеска в экипаже Ивонны шелохнулась: девушка с интересом прислушивалась к новостям. Теперь понятно, какое событие привлекло в Фергал столько людей со всех уголков Империи. Все надеются первыми узнать новости, а если повезет, то и взглянуть на посланницу.

«Ох, некстати мы прибыли в Фергал», – покачал головой Хартвиг.

Теперь и гостиницу свободную придется поискать, и по улицам так просто не проедешь. Но возможность объехать столицу стороной он отмел сразу: его люди устали и нуждаются в отдыхе, лошадям неплохо бы поменять подковы. Да и ночевка в городе куда более безопасна, чем остановка в чистом поле или глухом лесу.

Вскоре впереди показались высокие стены Фергала, и отряд пришпорил коней.

Фергал, средоточие его недавний мечтаний… Вернер жадно разглядывал мощные крепостные стены, обступившие пронзающие небо башни. Крыша самой высокой из них была скрыта большим пушистым облаком. Башня Магии поражала воображение своими размерами, и казалось, что волшебник, который поднимется на ее вершину, сможет попасть на самое небо. Вот только Вернеру уже никогда не стать этим волшебником… Еще несколько дней назад при этой мысли его бы накрыло лавиной отчаяния, сознание того, что самая большая его мечта никогда не сбудется, стало бы для него концом света. Вернер, который покидал родную деревню, жаждал славы, знаний и почестей. И дорога к ним начиналась здесь, за воротами Фергала, на ступенях Башни Магии, которая хранит следы величайших волшебников Империи и служит сокровищницей сильнейших заклинаний.

Того Вернера больше нет. Амбициозный юноша, грезивший покорить себе магию всех рас Невендаара, умер на полпути к своей мечте, сраженный заклятием Гидеона и внезапной любовью. Тот Вернер, который приближался к воротам Фергала, был другим. Он уже не принадлежал самому себе, он принадлежал Ивонне. Девушка с лучистыми глазами и хрустальным смехом вытеснила из его души все прежние мечтания, которые теперь казались сором.

Отныне вся жизнь Вернера заключалась в ней – в ее случайном взгляде, в ее мягкой улыбке, в ее тихом голосе. Как упавшая звезда осветила на одну ночь небосклон Невендаара, так и появление Ивонны озарило жизнь Вернера, навсегда ее изменив. Служение ей – вот высшее предназначение, ее безопасность – вот подлинное счастье, ее радость – вот бесценная награда. Вернер навсегда запомнит сияние ее глаз, когда он преподнес ей том рыцарского романа. Все золото гномьих подземелий не стоит одного ее благодарного взгляда.

Как он будет жить потом, когда доставит Ивонну к воротам ее замка, Вернер не думал. Зачем? И так ясно, что в тот миг, когда высокие ворота захлопнутся за спиной Ивонны, навсегда разлучив ее с ней, его жизнь закончится. Но сейчас счастью его не было предела – он был рядом, мог видеть ее, мог говорить с нею. И несколько дней этого блаженства, которые ждут его до конца пути, стоят всей его прошлой никчемной жизни.

– Добро пожаловать в Фергал! – Громкий возглас стражника, зорко следившего за въезжавшими в город, возвестил о том, что они уже на месте.

Преодолев небольшой затор у ворот, отряд ступил на широкую и длинную мостовую, полную людей. В конце ее, далеко впереди, виднелся большой фонтан.

– К дворцу не поедем, – придержал спутников Хартвиг и кивнул на уводящую в сторону узкую безлюдную улочку. – В толпе небезопасно, – пояснил он, когда отряд двинулся вслед за ним. – К тому же в центре города будет трудно найти свободную гостиницу. Лучше остановимся где-нибудь здесь.

В первой гостинице, куда они постучались, их ждала неудача. Все комнаты были заняты. Во второй им предложили всего две комнаты вместо четырех. Наконец, в третьей, самой дальней от главных ворот, притаившейся в тихом переулке, им повезло. Хотя хозяйка, хитрая старуха с бегающим взглядом, запросила такую цену, что Хартвиг уже развернул коня, но Ивонна спорить не стала. Устав от долгой дороги, она готова была заплатить любые деньги за возможность выспаться в чистой постели.

Ивонна удалилась к себе, воины занялись лошадьми, Бенедикта отправилась в храм – вознести благодарственную мольбу небесам за ниспосланного на землю ангела, а Вернер, предоставленный сам себе, пошел попытать счастья в лавках столичных волшебников. Кто, как не маги Фергала, способны одолеть заклятье Гидеона! Однако тут его поджидало разочарование. Из-за наплыва гостей в городе нигде было не протолкнуться. У лавок портных сгрудились богатые экипажи, по улицам сновали сотни людей, таверны были полны народу. А уж что творилось в лавках волшебников! Нечего было и помыслить о том, чтобы наедине переговорить с владельцем и сохранить разговор в тайне. Вернер посетил пять лавок – и все с одинаковым результатом. Волшебники разрывались на части, демонстрируя многочисленным покупателям свитки, зелья и магические книги. Где уж тут отловить их для беседы?

Оставив эту затею, Вернер решил прогуляться до Императорского дворца. Заблудиться он не боялся: все люди спешили в одном направлении, и нетрудно было догадаться, что именно на дворцовой площади собирается народ, ожидая новостей о небесной посланнице Иноэль.

Слившись с толпой, Вернер вспоминал, какие предположения возникли у его товарищей в связи с падением звезды. Вспомнились трагическое предсказание Ворона о пагубном море, который нашлет Мортис на Невендаар, боязливый шепот Бейла о гневе Божьем. Оказались бы они сейчас здесь, в Фергале! Кажется, ликование разлито в воздухе. Куда ни глянь – веселые люди. На лицах улыбки, в глазах – блеск.

Явление небесной посланницы наполнило сердца людей радостью и надеждой. Невозможно не поддаться всеобщему воодушевлению, невозможно не поверить в милость Всевышнего. Какое счастье, что Иноэль жива, что она сейчас во дворце императора и демоны Бетрезена до нее не добрались! На мгновение Вернер поморщился: страшный голос, требовавший найти ангела, громом прозвучал в голове. Но уже в следующий миг его заглушили торжествующие голоса толпы, празднующей появление посланницы.

Вернер слился с толпой, позволил увлечь себя оживленному потоку, забыл о том, что он уже наполовину зверь, – в толкучке его неуклюжесть и странная походка были незаметны. А в душе меж тем крепла уверенность: все будет хорошо. Он сможет одолеть заклятье Гидеона, он снова станет человеком и сможет обнять мать, не опасаясь, что та с ужасом отшатнется, увидев, в кого он превратился.

И только сознание того, что Ивонна никогда не станет его, могильным червем грызло сердце, отравляя эйфорию, которой он поддался. Но унынию сегодня не было места в Фергале. Кто-то из толпы затянул знакомую песню, ее подхватил хор голосов, и вот уже сам Вернер до хрипоты подпевает своим соседям. И песня о благодатном Невендааре, оторвавшись от земли, летит к небесам – благодарением Всевышнему, который так добр к ним.

Толпа вынесла его к тому самому фонтану, который был виден из главных ворот. И Вернер, с любопытством задрав голову, разглядывал каменное изваяние, а потом, зажмурившись, подставлял щеки прохладным брызгам воды. Изящным каменным цветком с вкраплениями цветных витражей высился в стороне Императорский дворец, подступы к которому охраняла стража, не подпуская толпу к дворцовой ограде.

Черной махиной нависал над площадью Дворец инквизиции, похожий на кладбищенского ворона. Странно, что в ликующей толпе не видно инквизиторов, отметил Вернер. Кому, как не служителям Всевышнего, первым радоваться по случаю прибытия небесной посланницы?

Внезапно Вернер вздрогнул: чужой пристальный взгляд острой стрелой впился в висок. Он резко развернулся и остолбенел. Эльф! Тот самый, которого он освободил в лесу. Теперь он здесь, в Фергале! Невероятно! Его разыскивает инквизиция, а он спокойно разгуливает перед окнами ее главной резиденции. На бывшем пленнике был дорожный плащ с глубоким капюшоном, скрывавшим лицо от любопытных взглядов, но у Вернера не было сомнений в том, что он не ошибся. Эти холодные голубые глаза и эта тонкая улыбка не могут принадлежать человеку. Эльф уже отвернулся, смешался с толпой, Вернер дернулся было за ним, но, окруженный со всех сторон людьми, не смог тронуться с места.

– Эй, парень, хорош толкаться! – осадил его здоровяк, которому он случайно двинул в бок.

А в следующий миг Вернер уже сам прирос к месту, потрясенный пришедшей в голову догадкой. Что может быть нужно бывшему пленнику в Фергале в день приезда небесной посланницы? Конечно, ему нужна она, девушка, спустившаяся с небес. Должно быть, инквизиторы узнали о планах эльфа и поторопились схватить его прежде, чем он доберется до ангела. Вероятнее всего, Альвиан собирался ей навредить, а инквизиция охраняла небесную посланницу.

Какой же он дурак! Что натворил! Теперь эльф здесь, совсем рядом с императорским дворцом, и ангелу угрожает опасность. Между прочим, по его, Вернера, вине! На миг Вернер представил, что произойдет, если Иноэль погибнет. Людская толпа, но на этот раз не ликующая – рыдающая. На лицах людей – отчаяние, в глазах – смертельная тоска.

О какой милости небес можно мечтать, если их посланница, отправленная для спасения Невендаара, обрела здесь погибель? И всему виной он, Вернер, освободивший преступника, развязавший руки убийце…

Оставаться среди ликующего народа дальше – невыносимо. Искать эльфа, давно затерявшегося в толпе, – бесполезно. Постучаться в резиденцию Великого Инквизитора, чтобы сообщить о беглом преступнике, – самоубийство. Зоркие инквизиторы быстро выбьют из него всю правду и бросят в темницу.

Остается только молиться, чтобы капитан Ламберт, охраняющий Иноэль, уберег ее от эльфа. Из разговоров горожан Вернер знал, что Ламберт – отважный и опытный воин, пользующийся доверием императора и заслуживший уважение среди жителей Фергала. «Помоги ему Всевышний», – тихо пробормотал Вернер и принялся выбираться из толпы.

Глава 10 Откровение

Из Фергала выехали на рассвете. Город, всю ночь напролет праздновавший пришествие посланницы, только угомонился и был непривычно тих. Нарушали спокойствие лишь негромкие разговоры запоздавших посетителей, которые просидели в тавернах до самого утра и только сейчас расходились по домам. Один из мечников перекинулся словом с хмельным мужичком, от которого разило крепким элем, и разузнал, что с вечера ничего интересного в городе не произошло.

Толпа, собравшаяся на дворцовой площади, простояла до самой ночи в надежде повидать ангела. За полночь стражники принялись разгонять народ, объявив, что небесная посланница беседует с императором и сегодня уже не появится. Разочарованные горожане разошлись по домам, а кто-то отправился пропустить кружечку эля с приятелями.

– Интересно, какая она, посланница небес? – негромко произнес Дин, когда впереди показались городские ворота.

А сердце Вернера вновь тревожно сжалось при воспоминании об эльфе. Если вчера Иноэль не покидала стен дворца, то Альвиан зря толкался на площади до самой ночи. Но если сегодня ангел решит выйти к горожанам, то эльф, смешавшись с толпой, сможет приблизиться к ней. И тогда… Что будет тогда, думать не хотелось.

Погрузившись в невеселые мысли, Вернер и не заметил, как отряд выехал за ворота. Зато от внимания Хартвига не укрылся унылый вид мага.

– Жалеешь, что покинули Фергал так быстро? – спросил он, желая отвлечь юношу.

– Что? – Вернер непонимающе поднял глаза.

– Ты же мечтал попасть сюда, побывать в Башне Магии – затем и ушел из дома, – заметил предводитель. – И вот приходится уезжать, ничего толком не увидев.

Вернер растерянно моргнул. Какими далекими сейчас казались его прежние мечты! Но пусть лучше Хартвиг думает, что он грустит из-за того, что столицаосталась позади, чем догадается об истинной причине его тоски. Пришлось кивнуть, соглашаясь с предводителем.

– Не унывай! – ободряюще улыбнулся тот. – До Левенделла уже недалеко. Доберешься с нами до замка, получишь свое вознаграждение и скоро вернешься в столицу. Да уже не с пустыми карманами!

Ответная улыбка далась Вернеру с трудом. Не подозревая о том, Хартвиг нанес ему удар в самое сердце. Всего несколько дней – и он навсегда простится с Ивонной. Зачем ему Фергал, зачем все золото Империи, если уже больше не будет ее нежных улыбок, ее ласкового голоса, нечаянных встреч их взглядов, от которых пронзает, словно молнией?

Дорога, ведущая из Фергала, в ранний час была пуста. Гости, съехавшиеся поглазеть на небесную посланницу, оставались в городе. А те, кто только ехал в столицу, где-то задержались на ночлег и еще не выехали в путь.

Через час широкий тракт, проложенный между полей и деревень, свернул в лес и сузился. Деревья обступили дорогу, загородили пышной листвой лесных обитателей от любопытных взглядов путников. Вернер думал о матери. Как она там? Плачет? Ищет его? Узнав о ссоре с Гидеоном, винит в бегстве сына его наставника? Уже не надеется увидеть его живым? Каково ей, уже потерявшей мужа, теперь потерять сына?

Погрузившись в тяжелые мысли, Вернер не заметил, как лес вокруг пришел в движение и в один миг расступились разлапистые ветви, выпуская на дорогу не меньше дюжины вооруженных эльфов. Хартвиг придержал его лошадь за узду, и Вернер вздрогнул от резкой остановки.

– Да очнись ты! – с досадой воскликнул Хартвиг.

И Вернер только сейчас увидел обступивших их противников, которые выставили клинки и натянули тетивы луков. На первый взгляд эльфы не представляли собой грозного зрелища: хрупкие и невысокие, не отличающиеся физической силой, они казались подростками в сравнении с крепкими воинами Хартвига. Однако оружие в их руках выглядело весьма убедительно. Вернер увидел наставленные на них диковинные изогнутые клинки, арбалеты и луки разведчиков, бьющие без промаха.

Воины Хартвига, остановив коней, в смятении оглядывались по сторонам, не понимая, что нужно от них эльфам. Раз не нападают сразу, значит, есть возможность договориться, воспрянул духом Вернер. Похоже, и Хартвиг на это надеялся. Предводитель хоть и держался настороже, но не торопился отдавать приказ к атаке. Если есть шанс избежать столкновения, надо его использовать. Чего же потребуют эльфы? Золота? Коней? Провожатого? Магии?

Державшийся позади эльф в дорожном плаще с глубоко надвинутым на лицо капюшоном вдруг подал голос.

– Отдайте нам девушку.

– Что? – гневно рявкнул Хартвиг.

А Вернер застонал, узнав голос пленника. Эльфы расступились, пропуская вперед говорившего.

– Отдайте девушку, – повторил тот, остановившись в нескольких шагах от людей. Лицо его по-прежнему скрывал капюшон, было видно только острый гладкий подбородок. Эльф шевельнулся и кивком указал на экипаж Ивонны.

Если прежде у Вернера и была надежда, что эльф говорит о монахине, целебная сила которой могла им понадобиться, то теперь сомнений не осталось. Им нужна Ивонна. Но зачем?

Такой же вопрос отразился в глазах Хартвига, но предводитель только стиснул зубы и процедил:

– Вы ее не получите.

– Что ж, – с равнодушием отозвался эльф, – это ваш выбор.

Узкая ладонь в коричневом крыле плаща взметнулась вверх, и эльфийские стрелки натянули тетиву своих луков, а воины скользнули на шаг вперед, выставив клинки.

– Подожди! – вырвалось у Вернера, и он скатился с лошади, больно ударившись лапами о землю.

Хартвиг что-то крикнул ему вслед, остроухие поспешили загородить своего парламентера. Два изогнутых клинка едва не прокололи юношу насквозь, солнечный свет отразился от стальных лезвий, на миг ослепив. Вернер отпрянул от смертоносных клинков, узнав в них Клинки Грани. Яркое, как радуга, воспоминание вернуло его на десять лет назад. Путешественник Кайл, побывавший в эльфийских лесах, вез с собой такой же. «Он несет мгновенную смерть, и его не остановят ни металл, ни заклинания», – прозвучал как наяву звучный бас Кайла.

Невозможно было устоять перед красотой клинка, и маленький Вернер протянул руку к сверкающей железке, но тут же с криком отдернул. А на пальцах остались красные бусинки крови, такого же цвета, как мамино гранатовое ожерелье… И вот теперь эти клинки направлены ему в сердце, одно движение – и даже Бенедикта не успеет исцелить его от верной гибели.

Эльф резко обернулся, капюшон упал ему на плечи, и за спиной Вернера пронесся вздох изумления. Воины узнали бывшего пленника Альвиана. Этот холод голубых глаз, эту бронзу волос, эти надменно изогнутые уголки губ, увидев однажды, не забудешь.

– Давай поговорим. – Вернер с отчаянием взглянул в красивое лицо эльфа.

– Что ж. – Альвиан тонко усмехнулся, скользнув взглядом по лицам людей за спиной Вернера, и поманил его. – Идем.

Эльфы расступились, но не опустили клинков. Ступая меж ними, Вернер чувствовал бьющие по нему стрелы колючих взглядов, смертельный холод клинков, готовых обрушиться на него в любой момент. Альвиан остановился у большого косматого дуба, кончики его пальцев с нежностью прошлись по зеленой листве, и Вернеру показалось, что дерево пригнуло ветви, принимая его ласку. Его сердце сжалось: если на стороне эльфов окажутся и ожившие деревья, шансов выиграть эту схватку у их отряда не будет.

– Нет, – не оборачиваясь, произнес Альвиан, – это не энт.

– Откуда ты знаешь, что я думаю? – вырвалось у Вернера.

– Я не знаю. Я просто чувствую… – Эльф повернулся к нему, метнув в него взгляд, подобный кинжалу, – твой страх.

– Легко быть смелым с развязанными руками и десятком воинов за спиной? – едва сдерживая гнев, бросил Вернер.

Ироническая улыбка тронула тонкие губы эльфа.

– Решил напомнить про мой долг?

– Раз уж у тебя самого память отшибло, – грубо отозвался Вернер.

– Что ж, я помню то добро, что ты мне сделал. И ценю его.

– Значит, – у Вернера перехватило дыхание от внезапной надежды, – мы можем ехать?

Пауза, последовавшая за его вопросом, показалась Вернеру самой долгой в жизни. Наверное, в Священном лесу успела наступить долгожданная весна, прежде чем эльф соизволил дать ответ.

– Ты – можешь, – особо выделив слово «ты», произнес он. – Они нет.

– Но почему? – Вернер с ненавистью стиснул кулаки.

– Какое тебе дело? – со скучной миной отозвался Альвиан. – Что тебе до твоих спутников? Ступай своей дорогой, я тебя не держу.

И эльф отвернулся, сделав шаг к своим воинам.

– Нет, – твердо возразил Вернер, подавшись за ним. – Я останусь. И буду защищать их столько, сколько смогу.

– Твое право. – Альвиан равнодушно кивнул и посторонился, пропуская его вперед.

– Но сперва я хочу узнать, зачем она тебе?

Эльф окинул его долгим взглядом, словно раздумывая, отвечать на вопрос человека или сразу убить его.

– Я знаю, ты хочешь убить Иноэль, – не выдержал Вернер, – но зачем тебе Ивонна?

Губы Альвиана тронула насмешливая улыбка.

– Это самая большая нелепица, которую я когда-либо слышал. Вы, люди, не устаете меня удивлять своей глупостью.

– Но, – растерялся Вернер, – разве ты не для этого явился в Фергал? Разве не из-за этого тебя ищет инквизиция?

– Ваши инквизиторы видят врага в каждом из нашей расы. – В голосе эльфа послышался металл. – Я попался им по случайности, и они вцепились в меня как клещи.

– А Иноэль? – Вернер вздернул подбородок. – Только не говори, что тебе нет до нее никакого дела!

– Упавшая звезда привела меня в ваши земли, – склонив голову, признал Альвиан.

– Почему ты хочешь убить ее?

– Глупец, я хочу спасти ее.

– Спасти? – в изумлении воскликнул Вернер. – Но от кого?

– Ангела ищут демоны Бетрезена. Мы не знаем, зачем она ему, но мы хорошо помним уроки прошлого: к чему бы ни стремился Бетрезен, это обернется злом для всего Невендаара, и ему следует помешать.

Вернер промолчал, вспомнив страшный голос, звучавший в его голове и требовавший найти ангела. Со словами эльфа не поспоришь.

– Но Легионы Проклятых – не единственная опасность, которая грозит Иноэль, – продолжил Альвиан. – У нее есть другие враги, не менее опасные, и находятся они еще ближе.

– И кто же они?

Эльф взглянул на него с удивлением, как будто бы ответ был очевиден и не вызывал никаких сомнений.

– Инквизиция, конечно.

– Инквизиция? – недоверчиво воскликнул Вернер. – Ты врешь! Как служители Всевышнего могут замышлять зло против его посланницы?

– Ты слеп, если не видишь очевидного, – фыркнул Альвиан. – Появление небесной посланницы – знак благоволения Всевышнего к императору Мередору. И Великий Инквизитор Иоганн всерьез опасается ослабления своей власти. Не сегодня, так завтра Иноэль объявят самозванкой и еретичкой, а по ее следу пустят охотников на ведьм.

– Но это не… – «Невозможно» хотел сказать Вернер, но не закончил фразы, поняв, что проклятый эльф прав.

Это объясняет, почему в ликующей толпе на площади Фергала не было видно инквизиторов. В то время, как ангел беседовала с императором в его дворце, в здании инквизиции было подозрительно тихо, как будто там все вымерли. Неспроста Вернер сравнил его с черным кладбищенским вороном: в то время как народ ликовал, празднуя явление небесной посланницы, в резиденции инквизитора царил траур по утраченной власти…

Внезапно взгляд Вернера выхватил бледное лицо Ивонны в окошке кареты. Она смотрела в их сторону, но слышать разговора не могла и была напугана затянувшейся остановкой. Пусть инквизиторы плетут свои интриги, пусть борются за власть с правящей династией, ему-то до этого какое дело, когда сейчас над Ивонной нависла страшная опасность.

– Если ты такой добрый, если хочешь защитить ангела, мы-то тебе чем помешали? – угрюмо осведомился Вернер. – Мы Иноэль вредить не собираемся.

– Знаю, – кивнул эльф и пояснил: – Мне нужна только девушка.

– Но зачем? – проскрежетал Вернер.

– Она – невеста племянника инквизитора, который стоит у истоков власти.

– И что? – не понял Вернер.

– Если Иноэль окажется в руках инквизиции, мы сможем выменять ее жизнь на жизнь Ивонны.

– Что ты сказал? – Вернер с рычанием бросился на Альвиана и сбил его с ног, покатившись с ним по траве. Остроухие среагировали мгновенно: стоило Вернеру оказаться сверху и прижать Альвиана к земле, как сразу несколько острых клинков уперлись ему в шею и под ребра. Извергая проклятья, Вернер отпустил эльфа.

Тот поднялся, смахнул с плаща налипшие травинки.

– Когда ты это задумал? – процедил Вернер. – Впервые в лесу мы встретили тебя не случайно? Ты уже тогда хотел похитить ее?

Эльф насмешливо покачал головой.

– Тогда я даже не знал, кто она. И про упавшую звезду мне не было ничего известно. О том, что звезда – ангел, посланный небесами для спасения Невендаара, я узнал только вчера, в Фергале. Там же увидел в толпе тебя и вспомнил про твою спутницу. На привале ваши воины болтали, что ее жених приходится родственником инквизитору Себастьяну. И в моей голове сложилась изящная комбинация. Тогда я уже знал, что инквизиторы не обрадовались появлению Иноэль. Предугадать их дальнейшие действия нетрудно.

– Почему бы просто не присоединиться к отряду Ламберта и не предложить свою помощь? – выпалил Вернер.

Эльф покачал головой:

– Капитан Ламберт – человек принципов. Он никогда не примет помощи от тех, кому не доверяет. Мы сможем прикрывать Иноэль, только тайно следуя за отрядом. Но наши возможности не безграничны, а инквизиторы вездесущи. Рано или поздно они настигнут Иноэль, и тогда госпожа Ивонна станет нашей козырной картой.

– Я не позволю сделать ее разменной монетой в ваших интригах! – прорычал Вернер. – Не позволю рисковать ее жизнью.

– Даже ради спасения Невендаара? – Эльф остро взглянул на него и тихо заметил: – Да, серьезно она тебя зацепила.

– Не тебе об этом судить! – вскинулся Вернер.

– Итак, – скучным тоном произнес Альвиан, – это твое окончательное решение? Ты можешь уйти или умрешь, защищая ее. Девушка все равно поедет с нами.

– Провались ты к Бетрезену! – рявкнул Вернер и, оттолкнув Альвиана, принялся пробираться мимо настороженно замерших эльфов к своему отряду.

– Что ж, посмотрим, на что вы способны, – раздался за спиной смешок Альвиана.

– Что? – подался к нему Хартвиг.

– Они требуют Ивонну, – стиснув кулаки, сообщил Вернер.

Взгляд Хартвига полоснул его, как клинком, едва не сбив с ног. Воин один из всех знал, что эльфа, который руководил противником, освободил Вернер, и теперь винил его в том заведомо проигрышном бое, который им предстоит принять.

– Давай назад, – бросил ему Хартвиг, – возьмешь на себя лучников.

Затем предводитель обвел притихших воинов тяжелым взглядом.

– Думаю, вы уже поняли. Нас ждет трудный бой.

– Пусть начнется битва! – звонко выкрикнул Альвиан.

Первыми ударили эльфийские лучники. Стрелы, пущенные меткой рукой и способные пробить крепкие доспехи, могли бы сразить с первого выстрела, если бы Вернер не успел выставить защиту и усилить броню своих воинов. Не подкачал и собственный лучник, Стив: он ловко снял одного из остроухих стрелков, занявшего место в ветвях дуба. Тяжелый многозарядный арбалет, грозное и опасное оружие эльфийского альянса, выпал из руки мертвого эльфа и разбился о землю.

– Молодчина, Стив! – крикнул Хартвиг, отбивая удар Разящего Клинка в руках невысокого эльфа. – Вперед, парни! Прорвемся! Не впервой!

Вернер торопливо махнул рукой, придавая воинам быстроты. Эльфы – ловкие противники, их движения молниеносны и отточены. Его заклинание не поднимет воинов до уровня эльфов, но хотя бы даст им больше преимуществ.

Схватка закипела. Пронзали воздух стрелы с красно-белым оперением, рассекали прозрачный лесной воздух острые узкие клинки, со звоном скрещиваясь с широкими лезвиями имперских мечей, мелькали щиты, на которых можно было разглядеть герб альянса – дерево с двумя переплетенными стволами.

Повезло еще, что на стороне противника нет сильных магов. Перед дриадой с ее мощными артефактами им было бы не устоять. Да и с заклинательницей, которая владеет силой ветра и способна создавать мощнейшие вихри, справиться будет трудно.

Альвиан отчасти владел магией, но, судя по тому, что без посторонней помощи он даже из плена не смог выбраться, способности его ограничены исцелением – Вернер видел, как эльф торопится подлатать своих раненых союзников. О его талантах в отношении снятия чужих заклинаний Вернер слышал только на словах, а вот в бою от Альвиана особого толка нет: даже защиту от заклинаний Вернера выставить не может.

Приободренный этим открытием, Вернер чередовал заклинания поддержки, придающие воинам Хартвига то силы, то ускорение, с атакующими молниями, которые он пускал в многочисленных лучников, составляющих почти половину отряда противника.

Воины Хартвига яростно отражали атаку, но уже пролилась первая кровь. Вскрикнул Дин, в плечо которого глубоко вошла стрела, припадал на раненую ногу один из мечников, Ральф, постепенно отступая под натиском ловкого противника.

– Я чувствую их страх, – донесся возглас Альвиана, – смелее!

Вернер пока еще был цел, но заклятье Гидеона вновь напомнило о себе. С первым убитым молнией лучником захрустели суставы, затрещала грудная клетка, уподобляясь звериному скелету. С губ Вернера сорвалось волчье рычание, и он, холодея от ужаса, провел рукой по лицу: не превратилось ли оно в волчью морду?

Но нет, заклятье двигалось равномерно, снизу вверх, и теперь остановилось на уровне плеч. Надо быть предельно осторожным, чтобы не убить больше никого из эльфов. Он сосредоточится на заклинаниях защиты и поддержки, а с лучниками пусть расправляется Стив.

Однако заминка, вызванная бездействием Вернера, стоила жизни их лучнику. Острая стрела с красно-белым оперением вошла в грудь Стива, и тот повалился набок, а из его раскрытых губ потекла кровавая пена.

– Я уже не могу ему помочь, он мертв, – всхлипнула Бенедикта, закрыв лицо руками.

Поэтому не увидела стрелы, которая прошила воздух в смертельной близости от ее головы и вонзилась в стену экипажа. Вернер, с яростью стиснув кулаки, развернулся в сторону пустившего ее остроухого. Синяя молния сбила хрупкого стрелка, взобравшегося на поваленное дерево, и испепелила его лук. Вернер мстительно ухмыльнулся.

А мгновение спустя его левую руку пронзила адская боль. Показалось, что кости перевернулись вокруг оси. Вернер дернулся от боли, волчья лапа выпросталась из рукава его плаща, острые желтые когти пробороздили воздух. Похолодев от ужаса, Вернер натянул рукав, спрятал руку за спиной. Хорошо, монахиня, стоявшая в шаге от него, все еще прятала лицо в ладонях и не увидела его превращения.

Тем временем схватка достигла своей кульминации. Изящные хрупкие эльфы уступали людям в физической силе, но намного превосходили их в меткости и сноровке. Их слаженные пластичные движения напоминали танец – завораживающий, прекрасный, грациозный, замысловатый.

Эльфы кружили вокруг своих противников, и их коричневые одежды казались пожухлыми листьями, которые хаотично носит ветер. Движения эльфов то замедлялись, давая воинам Хартвига недолгую передышку, то становились резкими и ритмичными, с неумолимой точностью нанося болезненные удары.

В сравнении с их грациозными прыжками и стремительными выпадами движения людей казались грубыми и неуклюжими. Беспорядочные, выматывающие, размашистые удары, обрушиваясь на эльфов, часто не настигали цели, мечи рыхлили землю, кромсали деревья, разрубали листву. Тогда как клинки эльфов взмывали в несколько раз реже, но зато всегда достигали цели.

Хаотичные движения людей проигрывали отточенному скольжению эльфов. Кажется, что противники не ходили по земле – парили над ней, а клинки в их узких ладонях то летали, словно листья на ветру, то стремительными молниями взрезали воздух, нанося все новые раны, с которыми не успевала справляться Бенедикта.

Защитная магия Вернера уже тоже не спасала, воины выдыхались, а эльфы двигались легко и непринужденно, будто бы не дрались, а танцевали на балу. Круг танцующих сжимался, все ближе подступая к экипажу. За спиной эльфов остался лежать мертвый мечник, Кельс. Воины Хартвига, сбившись в кучу, плечом к плечу, уже подпирали спинами колеса. Стиснутый по бокам мечником Гаррисом и монахиней, Вернер беспомощно оглядывался по сторонам.

– Мы проиграли, – безнадежно прошептала Бенедикта, и Вернер заметил, как дрожит в ее руках посох, а костяшки пальцев, сжимающих его, побелели от напряжения.

– Это конец, – обреченно отозвался Гаррис. – Эльфов нам не одолеть.

Уловив движение в окошке экипажа, Вернер обернулся. Глаза Ивонны казались совсем черными на белом от страха лице, и у него сжалось сердце от тревоги за нее. Когда они погибнут, Ивонна останется один на один с враждебными эльфами. И остается только надеяться на то, что те будут добры к пленнице и Ивонна все-таки вернется домой после того, как Альвиан провернет задуманное.

Клинок вошел ему под ребро, и Ивонна вскрикнула, прильнув к окошку. Оседая на землю, Вернер видел слезы, закипающие на ее глазах, и от них, чуть повыше раны, там, где сердце, разгорался пожар. Если она плачет по нему, значит, он ей не так уж безразличен. Ради этого стоит умереть.

Но, кажется, у Всевышнего были другие планы. Неожиданно на дороге со стороны Фергала показался отряд имперских воинов, впереди которого ехал рыцарь в синем походном плаще. Подмога, радостно стукнуло сердце Вернера.

Заметив эльфов, окруживших людей, рыцарь сперва поднял руку, делая знак своим воинам, и те придержали коней. Предводитель помедлил, что-то сказал послушнице, которая ехала с ним рядом. Та отрицательно покачала головой, возражая ему. Темные до плеч волосы девушки взметнулись вороновым крылом, ветер донес обрывки ее слов:

– Нет… Важна только… Миссия…

Вернер заскрежетал зубами. Не может быть! Неужели имперские воины бросят своих в беде? Развернутся и уедут, как ни в чем не бывало?

Эльфы тем временем прекратили атаку, но клинков не опустили. Продолжая целиться в воинов Хартвига, они настороженно поглядывали в сторону новых имперцев.

– Братцы, – выкрикнул Хартвиг, – помогите, родные!

Полный отчаянной мольбы голос воина все и решил. Предводитель рыцарей пришпорил коня, направляя его в центр схватки, и выкрикнул:

– Во имя Империи!

За ним синекрылыми птицами в развевающихся плащах летели верные воины. Послушница держалась поодаль.

Появление подмоги застало остроухих врасплох, а воинам Хартвига придало сил, и они яростно набросились на противника. Эльфы беспорядочно заметались по земле, и теперь уже их движения напоминали не слаженный грациозный танец, а хаотичный бег волчьей стаи, пойманной в ловушку охотниками. Теперь с одной стороны их теснили воины Хартвига, все дальше отбрасывая от экипажа, а с другой наступали рыцари, полные сил и не измотанные долгой схваткой, как защитники Ивонны. Похоже, Альвиан понял, что его бой проигран.

– Уходим! – раздался его звонкий голос, и коричневые одежды эльфов словно разметал ветер. Скрылись в лесу, словно слившись с деревьями, воины альянса. Как упавшие листья, сорвались с ветвей лучники, занимавшие высокую позицию, и через мгновение только примятая трава осталась там, где они приземлились.

– Благослови вас Всевышний, – выдохнул Хартвиг, тяжело опираясь на меч и снизу вверх глядя на восседавшего на коне предводителя рыцарей. – Он послал вас нам во спасение. Кого мне благодарить в своих молитвах?

– Я капитан Ламберт, – ответил тот, спешиваясь. – Сильно тебя задели, друг?

– Ламберт? – воскликнул Хартвиг, будто не слыша его вопроса и забыв о глубокой ране, пробороздившей его плечо. – Уж не тот ли самый, который привез в императорский дворец небесную посланницу?

– Да, это я, – просто кивнул рыцарь и снял с головы шлем.

Вернер, едва не теряющий сознание от боли, нашел в себе силы повернуть голову и жадно разглядывал воина, имя которого вчера повторял весь Фергал. Ламберт был примерно лет на десять старше Хартвига. Его седые волосы были коротко подстрижены, серые глаза смотрели ясно и строго, аккуратная седая борода повторяла форму волевого подбородка. Даже не зная о том, что Ламберт считается одним из лучших рыцарей Империи и пользуется доверием самого императора Мередора, можно было понять, что этому воину неведомы страх и трепет.

А благородство в его чертах говорило о том, что его предки тоже сослужили верную службу Невендаару. Широкие плечи рыцаря покрывали доспехи, как у Хартвига. Но, в отличие от их предводителя, служившего вельможе, Ламберт поверх лат носил синий плащ имперского воина.

– И что же, – Хартвиг обратился к Ламберту, – правда то, что говорят о небесной посланнице?

– Спросите у нее сами. – Ламберт кивнул на девушку, державшуюся позади.

По поляне пролетел вздох изумления. Бенедикта шагнула вперед, преклонив колени перед ангелом. Все остальные жадно разглядывали девушку, посланную во спасение Невендаару.

Позабыл о боли и Вернер. Рассказать кому в деревне, что видел вблизи небесного ангела, – никто не поверит! Теперь понятно, почему Альвиан так быстро отступил. Значит, эльф не лгал, что хочет защитить ангела. Увидев ее среди отряда, пришедшего на выручку, он не стал причинять вреда ни ей, ни ее спутникам и поторопился скрыться.

Теперь, когда Вернер разглядел темно-синий, подбитый белоснежным мехом плащ Иноэль, делавший ее похожей на королевскую особу, он удивился, как он мог принять ее за послушницу. Во всем ее облике было что-то неземное. Иноэль можно было назвать красивой, но эта красота была не яркой и броской, как у Кармиллы, мечтавшей жить вечно, и не прелестной и солнечной, как у Ивонны.

Иноэль была красива, как изящная статуя тонкой эльфийской работы. Со стороны она казалась обычной девушкой – юной, хрупкой, темноволосой. Но стоило к ней приглядеться, как не оставалось сомнений в ее небесном происхождении. Это нежное одухотворенное лицо с необыкновенно белой кожей, эти бездонные синие очи не могли принадлежать земной женщине. Глаза смотрели отстраненно и равнодушно, словно девушке известно было наперед все будущее этого мира и ничто на свете не способно ее удивить.

Иноэль стояла молча, нимало не смущаясь тем, что на нее направлены взгляды стольких незнакомцев. Казалось, ей вообще нет никакого дела до того, что происходит, и до людей, которые здесь собрались.

Справившись с первым ошеломлением, спутники Вернера окружили ангела, принялись расспрашивать ее о воле Всевышнего, о том, что ждет Невендаар.

– Всевышний милостив, – нараспев ответила Иноэль, – поэтому я здесь.

Вернер попытался подняться, чтобы приблизиться к ангелу, но со стоном рухнул на землю. Бенедикта заметила его напитавшийся кровью плащ и, всплеснув руками, кинулась к нему.

«Это конец, – обреченно подумал Вернер. – Сейчас она распахнет плащ, и все увидят, в кого я превратился».

Он лишь слабо покачал головой, отстраняясь от монахини и пряча левую руку, ставшую волчьей лапой, за спину, но пальцы Бенедикты уже потянули тесьму его плаща. Спасти его могло только чудо.

И оно произошло.

Вдруг рядом мелькнул синий плащ, и рука ангела легла на плечо Бенедикты.

– Позволь лучше мне, – мягко сказала Иноэль. – Я умею исцелять.

Бенедикта покорно отошла в сторону и тут же отвлеклась на Хартвига, который тоже едва держался на ногах.

Иноэль опустилась на землю рядом с Вернером, синий плащ цветком упал у ее ног. Темные волосы, доходившие до плеч, свесились с лица ангела, когда она наклонилась над ним. Узкая белая ладонь коснулась груди Вернера, мгновенно окрасившись алым.

Не надо, хотел выдохнуть Вернер, умоляя не приподнимать плащ, но успел вымолвить только:

– Не…

– Тише, – прохладные пальцы Иноэль коснулись его губ, синие глаза смотрели печально и понимающе. – Я знаю.

Сквозь влажную, напитавшуюся кровью ткань плаща Вернер почувствовал тепло, льющееся с ее пальцев, приложенных к его ребрам. Его затопила внезапная надежда: ангел знает о его тайне и не презирает его, она не выдаст его спутникам. Быть может, она сможет и…

– Нет, – прозвучал тихий голос Иноэль. – Это мне не по силам. Ты должен сам разобраться с тем, что с тобой происходит.

Иноэль убрала руку, последний раз взглянула на него бездонным, всепроникающим, полным сочувствия взглядом и поднялась с земли. Вернер вдруг понял, что больше нет жгучей боли, оставленной эльфийским клинком, тело полно сил и жизни. Такого мощного прилива энергии он не получал даже от лучшей целительницы Трамории, аббатиссы Бригитты.

– Подожди! – Он вскочил на ноги, не осмелившись дотронуться до синих складок плаща.

Иноэль обернулась, спокойно глядя на него. Казалось, все, что он хочет сказать ей, она знает наперед.

– Тебе грозит опасность, – в смятении пробормотал Вернер, избегая ее взгляда. Казалось, глядя в глаза Иноэль, он смотрит в небо. – Демоны Бетрезена ищут тебя.

– Я знаю, – спокойно кивнула она.

– Есть еще кое-что, – торопливо добавил он, с опаской покосившись в сторону Ивонны, которая стояла в двух шагах. – Инквизиция не рада твоему появлению, они хотят объявить тебя еретичкой и схватить.

– Что ты такое говоришь! – возмущенно воскликнула Ивонна.

Ну вот, этого он и боялся.

– Инквизиция больше всех рада появлению ангела на земле! – пылко присовокупила Ивонна.

На этот раз за Иноэль ответил капитан Ламберт.

– Император предвидел подобное, – негромко, но так, что все услышали, промолвил он. – Поэтому я и сопровождаю Иноэль, чтобы никто не мог помешать ее священной миссии.

Ивонна потрясенно замерла. Ее взгляд заметался с Ламберта на Иноэль, а потом к Хартвигу. «Не может быть, – читалось в нем. – Не может быть, чтобы это было правдой».

Затянувшуюся паузу прервала Иноэль. Она шагнула к бледному Дину, коснулась рукой раны на плече от эльфийской стрелы, и молодой мечник, сгорбившийся от боли, на глазах порозовел и выпрямился.

– Спасибо, – с благодарностью выдохнул он.

И губы Иноэль впервые за все время тронула легкая улыбка. На миг небесная посланница превратилась в земную девушку. Но почти сразу синеву ее глаз вновь затопило отчуждение, и, повернувшись к Ламберту, она сказала:

– Нам не стоит более задерживаться.

– Конечно, – с готовностью отозвался он. – Уже едем.

– Куда вы направляетесь? – спросил напоследок Хартвиг, еще раз поблагодарив Иноэль и Ламберта за то, что пришли на помощь.

Иноэль, погруженная в свои мысли, его уже не слышала. Ламберт помог ей сесть на коня и обернулся: – Наш путь лежит в земли Горных Кланов. – И добавил, предупреждая готовые сорваться с уст вопросы: – Только не спрашивайте, зачем. Это не моя тайна.

– Помоги вам Всевышний, – пожелал на прощание Хартвиг.

– И вас он пусть не оставит, – кивнул Ламберт, пришпоривая коня, и скомандовал своим: – Отправляемся!

Отряд, сопровождающий небесную посланницу, сорвался с места, подняв в воздух облако пыли. Всадники спешили – их дело не терпело отлагательств и задержек.

Хартвиг обвел взглядом место сражения: вытоптанная трава была сплошь усыпана эльфийскими стрелами с красно-белым оперением. Одна из них торчала из груди мертвого Стива. Неподалеку лежал Кельс с глубокой раной, пересекающей грудь. Всеобщее ликование, возникшее из-за появления подмоги и встречи с небесной посланницей, развеялось, пришло время вспомнить о погибших товарищах.

Предводитель отдал короткие распоряжения, и воины занялись приготовлениями к погребению, выбрав место в стороне между деревьями.

Хартвиг тем временем подозвал к себе Вернера и поделился с ним своими опасениями:

– Меня беспокоят эльфы. Что, если они вернутся? Зачем им нужна Ивонна?

– Не думаю, что они вернутся, – угрюмо заметил Вернер и передал Хартвигу разговор, который состоялся между ним и Альвианом.

– Значит, они хотят защитить Иноэль от демонов и инквизиторов? – Хартвиг покачал головой. – Никогда бы не подумал. Но с чего ты взял, что они оставят нас в покое?

– Альвиан едет по следу Иноэль и Ламберта, – пояснил Вернер. – Очевидно, он заранее узнал их маршрут, поэтому выехал из города раньше них, чтобы не привлекать внимание и дождаться их в лесу, а затем тайно следовать за ними. Под прикрытием леса для эльфов это не составило бы труда. Из Фергала в земли Горных Кланов ведет одна дорога, и разминуться с Ламбертом он не боялся. Мы же подвернулись им случайно, и Альвиан решил воспользоваться нашей встречей, чтобы взять в заложницы Ивонну. Когда Ламберт пришел нам на помощь, это нарушило планы Альвиана, и он поспешил скрыться. Задача оберегать Иноэль для него важнее, чем похищение Ивонны. Думаю, сейчас эльфы мчатся следом за Ламбертом. Ты видел, как рыцарь гонит лошадей? Чтобы поспеть за ним, нельзя задерживаться и мешкать.

– Думаю, ты прав, – признал Хартвиг. – Но что, если Альвиан не отказался от своих планов в отношении Ивонны и оставил неподалеку несколько эльфов, чтобы похитить ее при удобном случае?

– Даже если так, то ослаблять свой отряд на нескольких воинов он бы не стал, – рассудил Вернер. – А один-два эльфа, если они будут следовать за нами, не решатся на открытое нападение. Нам остается только не спускать с Ивонны глаз ни днем, ни ночью. И тогда у остроухих ничего не выйдет.

– К счастью, до Левенделла уже недалеко, – заметил Хартвиг. – Поможет Всевышний – прорвемся!

А сердце Вернера вновь тревожно сжалось, звериные когти, спрятанные в кармане плаща, до крови процарапали бедро. Замок Ивонны все ближе, и все ближе их расставание. И каких бы опасностей ни был полон остаток пути, Вернер сохранит его в памяти, как самое счастливое время в его жизни.

Глава 11 Прозрение

Это путешествие Ивонна запомнит на всю жизнь. Прежде о приключениях и опасностях, выпавших на ее долю, она читала только в книгах. Теперь же даже похождения рыцаря Торвальда меркли на фоне тех событий, которые ей пришлось пережить с отъезда из Меласема. Ивонна отложила в сторону том рыцарского романа, так и не раскрыв его, и отвернулась к окну.

Зеленая река леса стелилась вдоль дороги, то убегая к пологим холмам и уступая место ровным квадратам полей, на которых белели фигурки крестьян, то подступая совсем близко к дороге, и тогда становились видны еловые шишки на разлапистых ветвях сосен, спелые бока яблок и груш, усыпавших ветви плодоносных деревьев, и яркая россыпь ягод малины.

Дом становился все ближе, пейзаж – все привычнее, а в душе Ивонны боролись два противоречивых чувства. С радостью по случаю завершения опасного пути и встречи с домом остро соперничало сожаление оттого, что самое захватывающее приключение в ее жизни подходит к концу.

Да, скоро она сможет обнять отца, по которому успела соскучиться за время разлуки, и вновь ступит за порог домашней библиотеки, где так любила проводить время прежде. И больше не будет долгой дороги, смертельных опасностей, веселых рассказов Вернера, посиделок у костра. А зеленокожих и эльфов она теперь увидит разве что на страницах книг. И потечет прежняя привычная, спокойная, размеренная жизнь… Но только почему она все чаще ловит себя на мысли, что это – не жизнь? И жила она по-настоящему только последние несколько дней, с тех пор как экипаж выехал за ворота тетушкиного дома?

Ивонна вновь нащупала книгу, положила на колени, легонько коснулась переплета, и ее губы тронула улыбка. Вспомнилось, как в утро, когда они выезжали из Триэля, Вернер, смущаясь, протянул ей сверток из красного бархата. Развернув его, она ахнула от радости при виде книги, которую уже не надеялась найти.

– Спасибо, Вернер, – воскликнула она, торопливо листая страницы в поисках того места, на котором закончила чтение. Найдя то, что искала, завороженно замерла. Вот же оно – возлюбленная Торвальда похищена, и рыцарь отправляется на ее поиски. Пальцы Ивонны пробежались, считая страницы. Самая середина книги! Сколько еще предстоит прочитать!

Она с благодарностью взглянула на молодого мага и, вспомнив, как дорого ей обошелся прежний экземпляр романа, торопливо спросила:

– Сколько ты за него заплатил? Я все верну.

Улыбка сползла с лица Вернера, голос дрогнул:

– Это подарок.

И, отвернувшись, он зашагал прочь от экипажа, оставив Ивонну в полной растерянности. Никогда прежде нанятые ею работники не дарили ей подарков. Тем более таких дорогих. Подарки она получала от отца, потом от жениха. Корнелий, отправляясь по делам в город, всегда привозил дочери новую книгу, зная, какую радость она ей принесет. Дамарис дарил только драгоценности, а ее увлечение книгами он всегда высмеивал. И вот теперь подарок, о котором она могла только мечтать, она получила от нанятого ею мага…

Он просто маг, просто случайный попутчик, твердила себе Ивонна, отчаянно сопротивляясь тому притяжению, которое влекло ее к загадочному и таинственному юноше со звездами вместо глаз. У Дамариса глаза были похожи на потускневшие серебряные монеты, и Ивонна всегда торопилась отвести от них взгляд. Почему-то казалось, что, если смотреть в них долго – закоченеет. А в глаза Вернера хотелось смотреть до головокружения, чувствуя, как начинает сильнее колотиться сердце, как за спиной взмывают невидимые крылья, как подгибаются ноги, словно собираясь оттолкнуться от земли и воспарить.

Она могла обманывать себя наяву. Могла, превозмогая себя, отводить взгляд, могла держаться подальше на привале, могла прятаться в экипаже во время пути, а останавливаясь в гостинице, торопилась сбежать в жилые комнаты – подальше от взгляда Вернера, который она постоянно ощущала. Она выстраивала вокруг себя крепостную стену запретов, гнала прочь дерзкие мысли и своевольные желания. Но во сне ей было не скрыться.

Вернер преследовал ее неотступно, неумолимо. Никогда прежде ей не снился Дамарис. И вот теперь молодой маг завладел ее снами, занял в них место жениха, запросто наведывался в ее замок и был принят Корнелием, занимал ее долгими беседами, сопровождал в прогулках по саду, держал за руку… И до чего же он был хорош в дорогих одеждах под стать Дамарису! До чего остроумен, весел, нежен, добр, обаятелен…

Каждое утро Ивонна просыпалась счастливой. Но стоило понять, что сон был всего лишь миражом, а Вернер – по-прежнему всего лишь ученик мага из бедной семьи, как Ивонна впадала в уныние. Отчаянно стыдясь своих смелых снов, она страстно ждала наступления ночи, чтобы вновь встретиться во сне с Вернером и почувствовать себя счастливой и… любимой. Кажется, только теперь она поняла, что это такое.

Дамарис был с ней вежлив, учтив, заботлив. Манеры Вернера были далеки до совершенства, его простоватая речь часто резала слух, но в его глазах сверкали звезды, которые делали ее крылатой. Вернер дважды рисковал жизнью, чтобы спасти ее. И, задумываясь о том, как бы на его месте поступил Дамарис, Ивонна не могла поручиться, что тот бросился бы за ней в озеро с бушующим монстром или, будь он магом, истратил бы последние силы на ее спасение, рискуя погибнуть сам.

Карету тряхнуло на кочке, книга, раскрывшись, упала с колен к ногам, и Ивонна, наклонившись, чтобы ее поднять, невольно взглянула на иллюстрацию из конца романа. На ней празднично одетый рыцарь держал за руку невесту в подвенечном наряде. Ивонна вздрогнула: у рыцаря было лицо Вернера, а невестой была она сама. В следующий миг карета повернулась, солнце осветило страницу, и наваждение прошло. Нарисованные герои книги снова стали теми, кем были – Торвальдом и Донателлой. Внезапно карета остановилась, Ивонна отложила книгу и свесилась из окошка.

Сначала она увидела напряженное лицо Хартвига, развернувшего коня и глядевшего в ту сторону, откуда они приехали. Потом различила топот приближающихся коней и вывернула шею, пытаясь рассмотреть нагонявших их всадников. Тревожно екнуло сердце – неужели, новое испытание? Всадники были уже совсем близко, когда лицо Хартвига разгладилось, губы тронула улыбка.

– Ивонна, – воскликнул он, – да это, никак, твой жених!

Никогда еще Вернеру не было так больно, как в тот миг, когда Ивонна выпорхнула из кареты навстречу торопливо спешившемуся всаднику. Ни рана, нанесенная орком, ни удар эльфийским клинком, ни судорога от превращения не шли ни в какое сравнение с той острой пульсирующей болью, которая пронзила его, когда руки Ивонны легли на ладони ее жениха, а потом тот закружил ее в объятиях.

– Красивая пара, – умильно прошептала Бенедикта за спиной.

И от ее слов невидимый клинок, который вонзился в его сердце, провернулся вокруг своей оси. Если бы он стоял, то упал бы от этой невыносимой боли. Повезло, что он был на коне. Лишь сцепил крепче поводья и слегка наклонился вперед, мутным взглядом глядя, как счастливый соперник гладит волосы Ивонны, а та что-то оживленно ему рассказывает.

– Повезло госпоже, – не унималась монашка. – Жених-то какой видный!

Видный… Словно невидимый кулак ударил его под ребро, и рана, исцеленная Иноэль, отозвалась взрывной болью. Стиснув зубы, Вернер неотрывно разглядывал высокого молодого мужчину с темными кудрями до подбородка, который со снисходительной улыбкой слушал Ивонну. Благородный – правильные черты лица, широкие брови вразлет, узкая бородка клином. Привлекательный – даже монашка млеет от восторга. Уверенный. Сильный. Взрослый – лет на пять старше Вернера и самой Ивонны. Спокойный. Выдержанный. Даже какой-то равнодушный. Кажется, встреча куда больше обрадовала Ивонну, чем его самого.

О чем же они там говорят? Вернер поморщился от очередного восторженного комментария Бенедикты, восхвалявшей жениха, и прислушался к разговору пары. Боль не отпускала. Просто сделалась привычной.

– Представляешь, огромное водное чудовище! – возбужденно воскликнула Ивонна, торопясь рассказать о своих злоключениях.

Дамарис смотрел на нее тепло и заботливо, и от его взгляда все события минувших дней словно теряли краски, покрывались пылью, как страницы давно прочитанной книги. Уже не верилось, что все это было с ней, и имели значение только эти серые глаза – и как она могла сравнивать их с тусклым серебром? – смотревшие внимательно и участливо, и рука, державшая ее твердо и уверенно.

Внезапно Ивонна запнулась, так и не дорассказав, как Вернер спас ее из озера. Какое это теперь имеет значение, если все неприятности позади! Дамарис здесь. Он выехал к ней навстречу, чтобы сопроводить ее до дома. Он знал, что на дорогах сейчас небезопасно. И хотя она должна была уехать от тетушки через месяц, он примчался за ней, чтобы защитить ее в пути. Странно, что Дамарис появился со стороны Фергала… Получается, что он проехал до самого Меласема, разминувшись с их отрядом в пути, а узнав от Нильды, что невеста давно выехала, повернул обратно. За то время, пока они вынуждены были несколько раз задерживаться в пути, Дамарис со своим отрядом вполне успел бы совершить такое путешествие.

Из-за ее кареты их отряд движется не так быстро, как всадники, которые гонят лошадей во весь опор. Дамарис всегда любил быструю езду… Она расспросит его обо всем потом, не сейчас же, посреди дороги, засыпать его вопросами. Сейчас главное, что они встретились. Важно, что он беспокоился о ней, искал ее – и вот нашел.

– Я так рада, что ты за мной приехал! – выдохнула она, в душе коря себя за то, что в последние дни позволила себе думать о женихе плохо. Как она могла увлечься Вернером? Просто наваждение какое-то! Дамарис любит ее и доказал свою преданность, отправившись ей навстречу.

В глазах жениха промелькнула какая-то тень.

– Рядом с тобой мне ничего не страшно, – пылко присовокупила Ивонна. – С такой охраной можно проехать хоть через всю Империю. Ну, чего же мы ждем? – Она задорно улыбнулась. – Поехали домой?

– Подожди, милая, – удержал ее Дамарис, и губы его тронула виноватая улыбка.

– Что-то не так? – насторожилась Ивонна.

– Я не смогу проводить тебя.

Ивонна в изумлении уставилась на него. Что он такое говорит?

– Я здесь по другому делу.

– По какому делу? – обиженно переспросила она. – Разве ты не искал меня?

– Прости, милая, но нет.

– Тогда что же…

Ивонна не успела договорить, когда за спиной раздался топот лошадей, и она обернулась, заметив приближение еще одного отряда. Бросилась в глаза высокая синяя шляпа на голове предводителя.

– Инквизиция, – пробежал испуганный шепоток средиее спутников.

– Это мой дядя. – Рука Дамариса стальными тисками сжала ее запястье. – Я вас сейчас познакомлю.

– Ты едешь по делу с дядей? – разочарованно вымолвила Ивонна, потупя взгляд.

– По очень важному делу, – с самодовольством кивнул Дамарис и в один миг сделался чужим и неприятным.

Ивонне захотелось вырвать руку, и только воспитание не позволило ей этого сделать. В смятении она подняла глаза и вдруг встретилась взором с Вернером и вздрогнула. Его глаза уже не казались сверкающими звездами, в них была сплошь глухая, смертельная тоска.

Она торопливо отвернулась и принялась разглядывать подъехавший отряд инквизиции.

– Дядя Себастьян, позволь представить тебе мою невесту.

Ивонна с робостью смотрела на спешившегося инквизитора, опиравшегося на тяжелый посох. Худощавый старик с резким, пронизывающим взглядом и жестоким изгибом бескровных губ внушал страх и неприязнь. Не таким она представляла себе будущего родственника, о котором с восторгом отзывался ее жених.

– Вот так встреча! – Сухие, как пергамент, губы тронула улыбка, но в колких глазах инквизитора не было и тени радости. Они впились в Ивонну двумя стальными стрелами, и казалось, что Себастьян взглядом пытается взломать ее сердце, вызнать все потаенные мысли, выпытать все возможные тайны и прегрешения. По спине холодной лавиной пронеслись мурашки.

Такого безысходного ужаса, какой вызвал в ней взгляд инквизитора, Ивонна не испытывала даже на дороге, со всех сторон окруженной безумными орками. Ей стало не по себе при мысли, что после замужества ей придется часто видеть этого неприятного старика с колючим взглядом, сидеть с ним за одним столом, быть любезной, когда в сердце все переворачивается от неприязни, слушать его скрипучий голос…

– Рада знакомству, – нашла в себе силы выдохнуть Ивонна и сжалась, понимая, насколько фальшиво прозвучали ее слова.

Но Себастьян уже отвернулся к Хартвигу, потеряв к невесте племянника всякий интерес, и принялся о чем-то расспрашивать.

– И куда же вы направляетесь? – безжизненно спросила Ивонна, не глядя на Дамариса.

– Мы ищем самозванку, которая величает себя небесным ангелом.

– Что, прости? – Ивонна не расслышала ответа жениха – ей показалось, что Себастьян произнес имена Иноэль и Ламберта.

– Иноэль, – повторил Дамарис, и в его глазах зажегся фанатичный блеск, – так ее зовут. И сопровождает ее капитан Ламберт.

– Вы ищете Иноэль? – воскликнула Ивонна, не веря своим ушам.

Себастьян коршуном обернулся к ней:

– Ты ее видела?

– Видела, – в растерянности пробормотала Ивонна. – Но почему вы ее ищете? Она не самозванка. Она и впрямь ангел.

Резкий прерывистый звук, похожий на воронье карканье, вырвался из серых губ Себастьяна. Ему вторил угодливый смешок Дамариса.

– Ан-гел, – прокаркал Себастьян. – Подумать только! Племянник, да ты собираешься взять в жены еретичку?

Дамарис подавился смешком, Ивонна помертвела. Губы Себастьяна скривились в ухмылке.

– Шучу, шучу. Ты просто слишком наивна и доверчива, дитя мое.

– Но почему вы их преследуете? – вмешался Хартвиг. – Ламберт помог нам, когда на нас напали эльфы. Если бы не он, мы бы уже были мертвы.

– Верю, верю, – одобрительно закивал Себастьян. – Капитан Ламберт – человек чести. Он не оставит несчастных, попавших в беду. Однако и он введен в заблуждение. Этой самозванкой. – Инквизитор с ненавистью скривился и погрозил кулаком. – Уж я выжгу из нее ересь!

Ивонна потрясенно смотрела на инквизитора. Совсем недавно она чуть не поругалась с Вернером, когда тот предупреждал Иноэль об опасности со стороны инквизиции. Да и сейчас она никак не могла поверить в то, что инквизитор, стоящий у истоков власти, приближенный Иоганна IV, служитель Всевышнего, отрицает ангельскую сущность Иноэль, которая не вызывала сомнений ни у кого из спутников Ивонны после встречи с посланницей.

– Иноэль исцелила меня от смертельной раны, – подал голос Вернер.

– И меня она исцелила, – поддержал его Дин.

– Ваша монахиня, – Себастьян кивнул в сторону притихшей Бенедикты, – тоже умеет исцелять. Но ведь она не провозглашает себя ангелом, посланным во спасение Невендаара.

Его не переубедишь, с закипающим возмущением поняла Ивонна. Вернер прав: Иноэль грозит опасность. Страшно представить, что ангел окажется в руках этого фанатичного старика с камнем вместо сердца.

– Прошу, Дамарис, – горячо зашептала она, стиснув ладонь жениха, – не причиняйте им зла. Они спасли нас, и они спасут весь Невендаар. Не мешайте им. Не преследуйте их. Поговори с дядей, он послушает тебя.

Дамарис так резко вырвал руку, что Ивонна пошатнулась. Его глаза сверкнули фанатичным блеском.

– Что ты можешь в этом понимать? – Голос Дамариса показался вороньим клекотом, и Ивонна оцепенела, заметив поразительное сходство с Себастьяном, какого прежде не наблюдала. Те же прозрачно-серые глаза, та же жестокая усмешка, те же черты лица, которые обострят годы, добавив сходства с хищной птицей. – Дядя – большой человек, и я не предам его.

– А меня ты предашь? – с горечью вымолвила она.

– Что? – растерялся Дамарис и вновь сделался похож на того молодого мужчину, которого, как ей казалось, она любила.

– Уже предал, – жестко сказала Ивонна.

– Что ты такое говоришь, милая? – надтреснуто рассмеялся он.

– Я не хочу больше тебя видеть, – выпалила Ивонна. – Ты больше не жених мне!

Глаза Дамариса внезапно полыхнули огнем. Он резко привлек ее к себе, наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Ивонна оцепенела – не таким она себе представляла первый поцелуй. Прежде Дамарис никогда не позволял себе подобной дерзости. К тому же губы обожгло хмельным вкусом крепкого напитка. За спиной одобрительно заклекотал Себастьян:

– Молодежь!

– Ты что, пил? – Ивонна отпрянула, вырвав руку. – От тебя пахнет элем!

– Совсем немного, – нимало не смущаясь, ответил Дамарис.

Так вот откуда блеск в глазах, в смятении поняла Ивонна. То, что она приняла за радость встречи, за обожание к ней, всего лишь действие крепкого гномьего напитка!

– Оставь меня! – Она отшатнулась от него, укрылась за Хартвигом, который торопливо спустился с лошади, встав между нею и шагнувшим за ней Дамарисом.

– Довольно, – резкий, как щелчок хлыста, голос Себастьяна остановил Дамариса. – Племянник, ты ведешь себя как скотина. Твоя невеста столько пережила в последние дни. Немудрено, что у нее сдали нервы.

– У меня не сдали нервы, – яростно возразила Ивонна.

Но Хартвиг бросил ей через плечо: «Помолчи», и она прикусила язык. Хартвиг прав. Ни к чему лезть на рожон перед инквизитором. А разорвать помолвку она еще успеет, когда объяснит отцу, как поступил с ней Дамарис. Вряд ли Корнелий будет в восторге, когда узнает, что жених даже не соизволил проводить ее до замка, после всех тех опасностей, которые выпали на ее долю и которые еще могут выпасть!

– Что ж, – Себастьян тронул поводья, – не будем более задерживаться. Куда направилась еретичка?

Инквизитор обвел взором лица спутников Ивонны, но ответом ему было молчание. Даже монахиня, выдержав его долгий тяжелый взгляд, не проронила ни слова.

– Что ж, – Себастьян криво усмехнулся и вдруг повернулся к Вернеру: – Ты, маг, ответь!

Взгляд инквизитора словно хлестнул его плетью. Левая рука в широкой кожаной перчатке, прятавшей волчьи когти, метнулась за спину, стремясь укрыться от этого пронизывающего взгляда, для которого, казалось, не существовало тайн. Лошадь под ним покачнулась, почувствовав свободу, и правой рукой Вернер поторопился перехватить поводья.

– Куда направилась еретичка? – вкрадчиво повторил инквизитор. – Отвечай, маг.

Молчание с каждым мгновением приближало его к приговору, который инквизитор был готов вынести прямо здесь. Неподчинение инквизиции, помощь вероотступникам – много ли надо, чтобы заковать человека в кандалы и объявить преступником?

Его спутники это понимали, и в воцарившейся гнетущей тишине на Вернера, имевшего несчастье привлечь к себе внимание инквизитора, смотрели с сожалением. Никто не желал быть предателем, выдав Себастьяну маршрут Иноэль.

Меня и заковать-то не успеют, с тоской подумал Вернер. Лишь увидят волчью лапу вместо человеческой руки, заметят звериную шерсть на груди – и булава инквизитора отправит его к Всевышнему. Не страшно было бы умереть, защищая ангела. Но невыносимо погибнуть, оставив Ивонну без защиты, в которой она так нуждается. Особенно сейчас, когда их отряд потерял двух воинов и может стать легкой добычей без поддержки мага.

Вернер взглянул на Ивонну, стоявшую позади Хартвига, такую хрупкую, беззащитную. Конечно, она ждет от него молчания. Конечно, она его возненавидит. Но другого выхода у него нет.

– Хорошо, – хрипло выдохнул Вернер. – Я укажу путь.

Предатель! На глазах Ивонны закипели горькие слезы. Как он мог так поступить? Ивонна кинулась к карете и заперлась там. Попавшуюся под руки книгу она швырнула к ногам, будто та была виновна в том, что Вернер оказался малодушным трусом и выдал инквизиции ангела.

Дрожащими пальцами Ивонна достала кошель с золотом. Она немедленно рассчитает его! Пусть катится на все четыре стороны! Она даже рядом с ним находиться не желает!

– Ивонна, – тихо окликнул ее Хартвиг.

– Что? – зло отозвалась она.

– Смотри.

Ивонна с неохотой высунулась в окошко и увидела, что отряд инквизиции, дойдя до развилки, двинулся не по пути, ведущему к Левенделлу, куда лежал путь Ламберта и Иноэль, а свернул на едва заметную тропу, уходящую к лесу. Зеленые кроны деревьев Империи далеко на горизонте сменялись золотом Священного леса.

– Вернер направил их в земли эльфийского альянса, – со смешком сообщил Хартвиг. – Молодец парень!

Ивонна растерянно моргнула.

– Представляю, как будут злы твой жених с его дядей, когда поймут, что их одурачили, – заметил Хартвиг. – Да, лучше Вернеру не попадаться им на глаза в ближайшие лет сто!

Последние события значительно задержали в пути. Время было к полудню, а отряд лишь ненамного удалился от Фергала. Хартвиг торопил коней, надеясь нагнать потерянное время, но было понятно, что до Локслестера к ночи уже не добраться. А значит, придется остановиться на ночлег где-то по дороге.

Поэтому когда к вечеру на горизонте показались крепостные башни военного гарнизона, Хартвиг обрадованно повернул коней. Уж лучше провести ночь в охраняемой крепости, чем в деревеньке, где может быть совсем не безопасно. И можно быть уверенным, что эльфы Альвиана, если они и следуют за ними с целью похитить Ивонну, в гарнизон не проникнут.

Обернувшись к карете, Хартвиг озабоченно нахмурился. Ивонна за весь день, с момента отъезда инквизиторов и Дамариса, не проронила ни слова. Была тиха и задумчива. Даже книгу не читала. Сидела, прислонившись к оконной раме, смотрела на дорогу, но, казалось, ничего не видела. Встреча с женихом совершенно выбила ее из колеи, и теперь девушка выглядела потерянной и подавленной.

Даже приезд в военный гарнизон оставил ее равнодушной, а ведь прежде ей никогда не приходилось бывать внутри, и к новым местам она всегда относилась с живым любопытством. Но сейчас, выйдя из кареты, даже головы не подняла и позволила увести себя монахине, которая быстро разузнала, где госпожа может остановиться на ночлег, в жилые комнаты.

Что ж, сегодня за безопасность Ивонны можно быть спокойной. Мимо бдительных часовых ни один эльф не прошмыгнет. Да и атаку небольшого отряда нежити или зеленокожих гарнизон отразит легко.

Командир гарнизона, вышедший во двор навстречу приезжим, показался Хартвигу знакомым еще тогда, когда тот вежливо приветствовал Ивонну и распорядился проводить ее с монахиней в лучшие комнаты для гостей.

– Откуда держите путь? – дружелюбно махнул он рукой, спускаясь с крыльца. – Спокойно ли нынче на дорогах?

– Где там спокойно, – горько усмехнулся Хартвиг и коротко поведал об утренней схватке с эльфами.

Командир слушал внимательно, участливо смотрел в глаза, горестно качал головой, узнав о погибших товарищах. Глядя в его смуглое от загара лицо с добродушным прищуром серых глаз, Хартвиг все больше убеждался, что уже встречал командира раньше. А когда тот поднял руку, отдавая распоряжения своим солдатам, Хартвиг заметил отсутствие двух пальцев и взволнованно воскликнул:

– Мэлис, неужели, ты?

– Я уж решил, что ты меня не признаешь, Харт, – добродушно проворчал командир. – Я-то тебя сразу узнал!

Бывшие соратники крепко обнялись, затем отстранились, разглядывая друг друга. За двадцать лет с тех пор, как они виделись последний раз, оба сильно изменились. Жизнь обострила некогда мягкие юношеские черты, придав лицам мужества. По числу морщин можно было сосчитать трагические события, которые выпали на долю каждого, а по их глубине можно было судить о тяжести этих испытаний. Но сединой, серым пеплом припорошившей виски обоих, их наградили не годы, а события двадцатилетней давности, когда двое юношей, единственные из крупного отряда, остались живы на пустоши Алкмаара.

Хартвиг запрещал себе вспоминать о том черном дне, когда почти все его товарищи сложили головы в схватке с Ордами Нежити. Он похоронил их под пеплом воспоминаний и считал, что стер из памяти. Но вот теперь, глядя в глаза Мэлиса, он словно провалился в прошлое. И уже не было вокруг надежных стен гарнизона, стихли оживленные разговоры его воинов, развеялись запахи жареного мяса, доносившиеся из кухни. Были только он и Мэлис, двое юнцов, едва державшихся на ногах посреди отравленной смертью равнины…

Куда ни глянь – повсюду серая земля в глубоких ранах трещин, которые с жадностью вампира впитали кровь их погибших товарищей. Кажется, страшный мор скосил целое войско крепких солдат, и только Хартвигу с Мэлисом ведомо, что те пали в страшной битве с Ордами Нежити. Поверженных врагов не видно – часть их обратилась в прах, а большинство отступило, повинуясь приказу Королевы Личей. Скелеты, зомби, живые мертвецы, призраки, тени, виверны, оборотни и Дракон Смерти, словно сметенные вихрем, оказались за границей поля боя.

– Возвращайтесь к себе, смертные. – Голос Королевы Личей был скрипуч, как мертвое дерево. – Возвращайтесь и расскажите, как погибли ваши товарищи. Пусть в Империи знают, что смертным никогда не одолеть непобедимую армию Мортис.

Королева Личей со своим страшным войском уже давно скрылась из виду.

По сторонам высятся сухие скелеты деревьев, кора которых бела, как кожа мертвецов. Кажется, они вот-вот выдернут корни из почвы и неумолимо двинутся к последним оставшимся в живых людям, чтобы сломать их в своих смертельных объятиях, растереть в пыль.

Но страшно не это. Страшнее всего то, что их товарищи, павшие на земле Алкмаара, пополнят армию Мортис.

– Идем, – шепчет Мэлис и подставляет раненому Хартвигу свое плечо. – Надо отсюда выбираться. Пока они… не поднялись.

Это был первый поход молодого Хартвига в составе имперского отряда. Император тогда решил проучить нечисть, дерзко преступавшую границы Империи, и отправил целое войско в Алкмаар. Люди успели пройти не больше часа по территории мертвого королевства, когда Орды Нежити преградили им путь. Тысяча имперцев погибла. Безмясая пополнила свое страшное войско за счет недавних противников. Покорные ее воле, они поднимутся в любой момент и двинутся на Империю…

Вернувшись домой, Хартвиг ушел со службы. Служить императору, пославшему на верную гибель тысячу солдат, он уже не смог. Предложение богатого вельможи возглавить отряд его охраны пришлось как нельзя кстати. Хартвигу больше по душе было защищать, чем убивать.

С Мэлисом, оставшимся на службе у Империи, он больше не виделся. А вот некоторых своих товарищей, которые погибли в тот страшный день в Алкмааре, он еще не раз встречал на дорогах Империи. Сопровождая Корнелия и его жену, а потом и дочь в поездках по стране, Хартвиг сталкивался с разрозненными отрядами нежити. И среди истлевших, наполовину сгнивших мертвецов порой с содроганием узнавал солдат, с которыми делил обед у костра и сражался плечом к плечу с такими же живыми мертвецами, какими теперь стали и они…

– Смотрю, ты дослужился до командира! – Хартвиг потрепал старого приятеля по плечу. – Поздравляю! Помню, ты тогда мечтал об этом!

– Ты бы тоже мог, – заметил Мэлис, – но ты выбрал свой путь. И, надеюсь, не сожалеешь об этом.

Хартвиг покачал головой:

– У меня сейчас семья, сын. Да и Ивонна мне как дочь. Я доволен тем, как сложилась моя жизнь.

– А я вот один. – В словах Мэлиса звучала горечь. – Мой гарнизон – вот моя семья. Мои воины – вот мои дети.

– Это немало, – ободряюще заметил Хартвиг.

– Что ж мы стоим-то, – спохватился Мэлис. – Идем, угощу тебе кружкой эля! Расскажешь о своем житье-бытье. А что там в Фергале? Правду говорят, что капитан Ламберт привез небесную посланницу?

И обняв давнего друга за плечи, Мэлис потащил его к крыльцу.

Ивонне не спалось. События минувшего утра вновь и вновь представали перед глазами. Колючий взгляд Себастьяна вновь и вновь впивался в душу, отдаваясь пульсирующей болью в висках. Поцелуй Дамариса жег губы полынной горечью. У нее больше не было жениха. И вся ее будущая устроенная жизнь разбилась вдребезги, как тарелка, которую она подарила тетушке Нильде. Недаром тетка недолюбливала инквизиторов. И только Ивонна до последнего дня была слепа и глуха. А прозрение оказалось невыносимо болезненным…

Устав лежать в темноте, которая обступала ее душным саваном, Ивонна поднялась с постели, накинула дорожный плащ и вышла наружу. Комната, которую ей отвели, выходила прямо во двор, и не нужно было плутать по лабиринтам коридоров, чтобы попасть на улицу.

Прохладным ночным воздухом хотелось умыться, как колодезной водой. Смыть с себя все тревоги, все страхи и тоску. «Ах, Дамарис, Дамарис! – вздохнула Ивонна. – Ты оказался совсем не благородным рыцарем, каким я тебя себе представляла. И цена твоей любви – медный грош». В то время как простой ученик мага уже не раз доказал свою отвагу и смелость, и то, как он поступил сегодня, направив инквизицию по ложному следу, достойно всяческого восхищения. «Ах, если бы Вернер был благородного происхождения», – в который раз вздохнула Ивонна. И сердце ее забилось чаще при воспоминании, каким взглядом Вернер смотрел на нее, когда Дамарис ее при всех поцеловал. Он меня любит, признала Ивонна. Как несправедлива судьба: послала ей настоящего рыцаря, словно сошедшего со страниц книги, и сделала его обычным деревенским магом! Никогда им не преодолеть пропасти, которая существует между ними. Никогда не быть вместе, несмотря на все те подвиги, которые Вернер совершил ради нее.

– Ивонна, – окликнул ее тихий голос, отозвавшийся волной мурашек по коже, – не спишь?

Вернер пересек пустынный двор и остановился в двух шагах от нее. Звезды в его глазах сверкнули тепло и ласково.

Сердце застучало так громко, что, казалось, его стук перебудит весь спящий гарнизон, поднимет на ноги всех здешних солдат.

– А ты? – выдохнула она.

Вернер пожал плечами и запрокинул голову к небу, так что его лицо сделалось серебряным в лунном свете.

– Полнолуние, – тихо заметил он.

Ивонна едва не ахнула: показалось, перед ней ожила картинка из книги. Рыцарь Торвальд так же смотрел на звездное небо накануне решающей битвы с Легионом Проклятых. Эта иллюстрация была одной из любимых у Ивонны, а профиль Торвальда, освещенный лунным сиянием, она изучила до малейшего изгиба. И теперь, глядя на Вернера, она могла поклясться, что знаменитый художник Ледонар изобразил на картине именно его.

– Вернер, – тихо позвала она. – Скажи, ты не знаком с Ледонаром?

– С кем? – Вернер повернулся к ней, так что половина лица оказалась освещена луной, а половина скрылась в сумраке. – Ледонар? Не помню такого.

Ивонна завороженно смотрела на игру теней на его лице, отчего казалось, что Вернер наполовину принадлежит свету, а наполовину – тьме. Отчего-то ее сердце тревожно сжалось, словно она заглянула куда-то, куда не должна была. Но вот Вернер чуть отклонился в сторону, и наваждение прошло. Тени исчезли, лунная дорожка серебряным плащом легла у него за спиной.

Ивонна вдруг испугалась, что Вернер уйдет, оставит ее наедине с бессонницей. А еще она остро осознала, что эта ночь больше не повторится. Не будет рядом юноши с красивым профилем рыцаря из книги. Не будет звезд, которые загораются в его глазах, только когда он смотрит на нее. Не будет этой бархатной мягкой тишины, окутывающей, словно шалью. Не будет волшебства лунного света, рисующего причудливые узоры на земле. И этой фиолетово-черной темноты, отгородившей их от всего мира, словно занавесом, тоже не будет. Она и он принадлежат разным мирам. Но сегодня можно об этом забыть. Никто не увидит. Никто не осудит. А звезды никому не расскажут.

– Вернер, – тихо позвала она. – Расскажи мне одну из своих историй.

И пока Вернер, присев рядом с ней на крыльцо, говорит, и его низкий, приятный голос красивой мелодией вплетается в ночную тишину, можно украдкой смотреть на него из-под опущенных ресниц. И любоваться им. И мечтать. И представлять его своим женихом. И загадывать то, что никогда не сбудется, глядя, как с небосклона то тут, то там срываются искорки-звезды.

Глава 12 Превращение

На следующее утро Ивонна огорошила Хартвига неожиданной просьбой:

– Харт, давай останемся здесь до завтра!

– Но почему, Ивонна? Если мы выедем сейчас, послезавтра уже будем дома.

– Харт, я так устала… – Ивонна в самом деле выглядела неважно. Глаза покраснели, веки были припухшими, словно она проплакала всю ночь. – Чувствую себя совершенно разбитой. Как представлю, что впереди два дня пути… Давай немного передохнем. Ведь здесь нам ничто не угрожает, правда?

Хартвиг помедлил с ответом. Признаться, после вчерашней беседы с Мэлисом, которая закончилась далеко за полночь, гарнизон уже не казался ему неприступным оплотом. Дела обстояли даже похуже, чем в том гарнизоне, который Хартвиг посещал в окрестностях Меласема.

Приятель сетовал, что гарнизон ослаблен, крепостные стены кое-где обветшали и требуют починки, а половина его подчиненных – новички, набранные из крестьян и даже бывших разбойников. Правда, отчаянных головорезов среди них не было – нескольких подозрительных новобранцев Мэлис лично выставил за ворота.

Остальные же были запутавшимися парнями, которые мечтали забыть преступное прошлое и начать новую жизнь. На данный момент в гарнизоне находилась только половина воинов, остальные отправились к границе Эльфийского альянса. Крестьяне из окрестных деревень все чаще замечали в лесах эльфов, преступавших границы, и Мэлис распорядился навести порядок. И хотя гарнизон нельзя было считать совершенно безопасным местом, вряд ли за один день что-то может случиться.

– Хорошо, – поддался на уговоры Ивонны Хартвиг. – Думаю, на один день можем задержаться.

Но не успела Ивонна уйти со двора, как к нему подскочил Вернер.

– Харт, нельзя нам здесь оставаться. Нужно немедленно уезжать.

– Это еще что за новости? – нахмурился Хартвиг.

Однако молодой маг выглядел не на шутку встревоженным.

– Поверь мне, Харт, так будет лучше, – упрямо повторял он. – Поехали отсюда.

– Послушай, парень, тебя нанимали как мага, – сурово осадил его воин. – Но ты не говорил, что ты еще и провидец.

– Я не провидец, – понурился Вернер.

– Тогда что ты ко мне привязался? – рассердился Хартвиг. – Слышал – Ивонна устала. Останемся здесь до завтра, а потом продолжим путь.

– Харт, – с отчаянием воскликнул Вернер, – послушай меня. Я не провидец, но я чувствую опасность. Нам нужно отсюда убираться. Немедленно.

Хартвиг пристально взглянул на паренька. От волнения тот побелел, на лбу выступили бисеринки пота. Было понятно, что его слова – не обычная блажь. Вернеру что-то стало известно, но по какой-то причине он не желал открыть всю правду.

– Слушай, парень, – строго сказал Хартвиг, – или ты сейчас выкладываешь мне все, что знаешь, или мы никуда с места не сдвинемся.

Во взгляде Вернера промелькнуло отчаяние.

– Хорошо, – он тряхнул головой так, будто прощался с жизнью. – Я тебе все объясню.

Он повертел головой, потом вдруг шагнул к распахнутым дверям конюшни и поманил его за собой.

Заинтригованный Хартвиг вошел следом. Внутри пахло сеном и влажной шерстью. Вернер подошел к стоявшей в крайнем стойле пегой лошади, протянул к ней руку в широкой перчатке, и та с испуганным ржанием попятилась назад. Тут же волнение передалось другим лошадям.

Маг обернулся к нему, губы его тронула горькая улыбка.

– Должно быть, ты замечал, что с некоторых пор кони стали волноваться при моем приближении?

Хартвиг молчал, не понимая, куда тот клонит.

– Только моя Звездочка не боится меня, – продолжил Вернер. – Потому что я превращался постепенно. – Превращался? – Хартвиг настороженно взглянул на парня. – О чем ты говоришь?

– Смотри.

Вернер стянул с руки перчатку, и Хартвиг оцепенел при виде покрытой густой серой шерстью лапы, которая высовывалась из рукава плаща. А Вернер тем временем ослабил лямки плаща и задрал рубаху, обнажив бок, покрытый все такой же серой шерстью.

– А еще у меня есть хвост. И звериные лапы вместо ног. Я уже волк больше, чем человек, – горько усмехнулся молодой маг.

Рука Хартвига невольно метнулась к поясу, но он не нащупал верного оружия – Карающий Меч Императора остался в комнате.

– Не бойся, – срывающимся голосом произнес Вернер, поправляя одежду. – Я не причиню тебе зла. Я такой уже не первый день.

– Но кто ты? – настороженно спросил Хартвиг. – Кому ты служишь?

– Я – ученик, на которого наложил заклятие его учитель. И я служу Ивонне. И никому больше, – сухо ответил Вернер.

– Что за заклятие? – напрягся Хартвиг.

Вернер объяснил.

– Никогда о таком не слышал, – с недоверием протянул воин.

– Мой учитель оказался искуснее, чем я о нем думал. – Вернер понуро повесил голову. – О подобном заклинании не слышал ни один волшебник в тех городах, в которых мы останавливались.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Я превращаюсь в волка, Харт. – Вернер вскинул подбородок, и глаза его в полумраке конюшни вдруг сверкнули желтым светом. – И не только внешне. Мое зрение обострилось. У меня просыпается звериный нюх и звериное чутье. И сейчас все мое звериное существо вопит об опасности, которая ждет нас в этих стенах.

– Но что же это за опасность, – помедлил Хартвиг, – если даже стены охраняемого гарнизона не смогут ей противостоять?

– Я не знаю, что это будет, – качнул головой Вернер. – Но я чувствую, что она уже близко. У нас еще есть время спастись. Как мне еще было убедить тебя в своей правоте? Теперь ты все знаешь.

– Ты уверен, что за стенами гарнизона нам будет безопаснее? – уточнил Хартвиг.

– Чем дальше мы отсюда окажемся, тем лучше, – убежденно сказал Вернер.

– Хорошо, – кивнул Хартвиг. – Я дам приказ отправляться.

Он шагнул в сторону выхода, но потом развернулся. Вернер смотрел на него с обреченностью узника, приговоренного инквизицией к казни.

– Я сохраню твою тайну, – пообещал Хартвиг. – Что бы с тобой ни происходило, я знаю, что ты не причинишь зла Ивонне. Ты не передумал сопровождать нас до Левенделла?

Вернер помотал головой, выражая свою готовность продолжать путь.

– Хорошо, – одобрил Хартвиг. – До Левенделла мы доедем вместе. А после тебе придется исчезнуть.

Вернер с грустью кивнул и натянул на звериную лапу перчатку.

Уговорить Ивонну оказалось непросто – она заартачилась так, будто в конце пути ее ждал не отчий дом, а подземелья инквизиции. Но все же Хартвиг справился. Сложнее оказалось объяснить Мэлису, почему, пообещав остаться до завтра, они вдруг спешно засобирались в путь.

– Приятель, будь начеку, – посоветовал Хартвиг ему напоследок. – Сам видишь, какие нынче времена! – Прорвемся! – в своей привычной манере отшутился Мэлис. – Недолго длиться этому безобразию. Всевышний нас не забывает – ангела нам во спасение послал. Да помогут ей небеса исполнить его волю. А ты гляди, не забудь пригласить на свадьбу сына. Да и сам заезжай, не забывай!

Хартвиг крепко обнял старого товарища, и отряд выехал за ворота гарнизона.

К середине дня без приключений добрались до Локслестера, где и остановились на ночлег. До Левенделла оставался всего день пути, и воины оживились, предвкушая щедрое вознаграждение, которое ждет их уже следующим вечером. Только Ивонна была невесела, словно скорое возвращение домой ее совсем не радовало.

А наутро город потрясла страшная новость. Выезжая из Локслестера, отряд Хартвига в воротах столкнулся с насмерть перепуганным крестьянином. Тот рассказал, что увидел дым со стороны гарнизона, которым командовал Мэлис, и вместе с соседями бросился узнать, в чем дело. В крепости с недавних пор служил его младший сын, и обеспокоенный отец поспешил к месту пожара.

– Легион Проклятых, – потерянно повторял крестьянин. – Все выжгли, все дотла… Сколько людей полегло.

– А командир? – Хартвигу пришлось тряхнуть мужчину, чтобы добиться ответа.

– Никого в живых не оставили, – громко всхлипнул крестьянин, – ни единой души…

А Хартвиг понуро опустил голову, скорбя о погибшем товарище. После трагических известий от царившего оживления в отряде не осталось и следа. Воины, понурившись, вспоминали вчерашних знакомых по гарнизону. Бенедикта беззвучно плакала, глотая слезы. Ивонна словно впала в оцепенение.

– Только благодаря тебе мы живы, – тихо шепнул Хартвиг Вернеру.

Вернер ничего не ответил, только дрогнула рука в перчатке, и он выронил поводья.

Хартвиг, озабоченный тем, что где-то поблизости бродит отряд демонов, гнал коней. Вскоре Локслестер остался далеко позади, потянулись бескрайние изумрудные леса, их разбавляли заплатки полей, примыкающих к деревням. Иногда в стороне от дорог возникали изящные силуэты замков местной знати, и в каждом из них Вернеру мерещился дом Дамариса, куда вскоре переедет Ивонна. Хотя она и разорвала помолвку сгоряча, Вернер был уверен, что свадьба состоится. Дамарис не из тех людей, что отступаются от своей цели.

А за короткое время знакомства с ним Вернер понял, что заполучить Ивонну – для него вопрос чести. То, что Дамариса влечет к Ивонне, вовсе не любовь. Уж Вернер-то знает. На месте Дамариса он бы ни за что не бросил невесту в пути, особенно после тех испытаний, которые уже выпали на ее долю.

Пускай инквизитор бы отправлялся в погоню за ангелом, что может быть важнее для влюбленного, чем безопасность любимой? Дамарис же бросил Ивонну на произвол судьбы, понадеявшись, что если большую часть пути она проехала в целости и сохранности, то и в окрестностях дома с ней ничего не случится. Дамарису важнее выслужиться перед дядькой, который в будущем может занять пост Великого Инквизитора. А Ивонна для него лишь ценный приз, красивое украшение его замка, достойная зависти друзей супруга, не более.

То и дело навстречу им попадались отряды инквизиторов или просто одинокие Охотники за ведьмами. Неподалеку от Левенделла находилась резиденция Великого Инквизитора Иоганна, и они торопились туда или возвращались оттуда. По мере приближения к городу Хартвиг потихоньку расслабился: из-за близости инквизиции здешние места считались довольно безопасными и спокойными. В окрестности Левенделла редко захаживала нежить, зеленокожие обходили город стороной, да и разбойники предпочитали держаться отсюда подальше.

А вот Вернер беспокоился за Ламберта и Иноэль, следовавших этим маршрутом. Хотя Себастьяна и Дамариса удалось пустить по ложному следу, по пути в Левенделл была велика опасность столкнуться с другими служителями церкви. Оставалось надеяться, что Всевышний не допустит беды. И что Альвиан со своим отрядом не отстает от ангела и ее спутников и в случае опасности придет им на помощь. Здешние леса послужат остроухим надежным укрытием. И, возможно, Иноэль даже не узнает о тех угрозах, которые в пути отведет от нее эльф.

Торопясь добраться до дома засветло, Хартвиг даже не стал делать привал на обед, пообещав воинам, что в замке их ждет королевский ужин. Все с воодушевлением согласились, лишь Вернер отвернулся в сторону, чтобы скрыть захлестнувшее его отчаяние. Выходит, вчерашний ночной разговор с Ивонной был последним, и у него не будет даже полуденного привала, чтобы напоследок налюбоваться ее милым профилем и сияющим золотом волос, нечаянно встретиться с ней взглядом, услышать тихое журчание ее голоса…

Вынужденный ехать в начале отряда, Вернер невольно придерживал кобылу, чтобы хоть ненадолго поравняться с каретой, если повезет, перекинуться словом с Ивонной. Но занавески были закрыты, и девушки не было видно. Она тяжело переживала нападение на гарнизон и, должно быть, никак не могла выкинуть из головы мысль о том, что она и ее спутники чудом избежали смерти.

– А вот и замок! Мы почти на месте.

Хартвиг указал на богатый замок из светлого камня, круглые башни которого высились над пышным лесом. Вот и все, сердце Вернера принялось отбивать последние мгновения его недолгого счастья. Конец пути принял реальные очертания красивого замка. До разлуки с Ивонной – рукой подать.

Внезапно закатное солнце словно озарило замок алой вспышкой, окрасив светлые стены цветом крови. И зверь внутри Вернера забился от предчувствия смертельной опасности.

– Смотрите! – раздался испуганный вскрик кого-то из мечников.

Впереди на дороге, у самой кромки леса, вспыхнул багровый квадрат адского огня. Словно прорвалась грань между миром людей и Преисподней. И из прорехи повалили устрашающие черные фигуры с рогами, венчающими голову, и оскаленными зубастыми мордами.

– Демоны! – предупреждающе выкрикнул Хартвиг. – Уходим!

Но поздно – их заметили.

Со свистом рассекли воздух Полумесяцы Мрака. Одновременно вскрикнули Дин и Гаррис, когда изогнутые лезвия легко, словно бумагу, пробили их стальные доспехи. Гаррис упал замертво, Дину лишь вскользь задело плечо. Но оплакивать смерть товарища было некогда.

Черным вихрем вылетел из портала Темный паладин, на ходу вынимая Меч темного разочарования. И завязалась схватка.

– В атаку! – яростно рявкнул Хартвиг. – Вперед!

Предводитель бросился вперед, ведя за собой воинов, чтобы по возможности сдержать демонов и не дать им добраться до кареты, которая осталась позади. Бенедикта бегом припустила туда и забилась за колесо. Испуганные глаза следили за сражением, руки сжимали посох верующего, готовясь немедленно оказать помощь раненым.

Вернер, оставшись посередине между воинами и каретой, послал несколько защитных заклинаний, которые отразили мощные удары демонических мечей и сбили вторую волну метательных Полумесяцев.

Выпустив последним некроманта в развевающемся черном плаще, портал с хлопком закрылся. Больше противникам взяться было неоткуда. Вернер почувствовал облегчение. Демонов было не так много: восемь, может, десять. Значит, есть шанс спастись! Добавив своему отряду силы и швырнув несколько молний в Темного паладина, который теснил Хартвига, занявшего место в круге силы, Вернер едва не пропустил атаку демонолога.

В последний момент успел отвести удар огня, выставив защиту воздуха. Хотя магов разделяли десятки шагов, Вернер отчетливо увидел красное пламя, полыхнувшее в глазах его противника. Лицо мага было скрыто под глубоким капюшоном, и нельзя было понять, молод тот или стар. Похоже, тот не ожидал достойного отпора от ученика мага. Но бездействовал демонолог недолго, и вот уже целая цепь проклятий полетела в воинов Хартвига. «Проклятье демонов» – и мощный удар мечом, нанесенный Дином с той же силой, что и прежний, лишь вскользь прошел по доспеху неистового Молоха. «Отвод глаз» – и следующий удар Хартвига не достигает цели, слепо пронзая воздух, тогда как меч Темного паладина входит воину в плечо. «Адские муки» – и Меч Стальной Листвы с легкостью рассекает крепкий доспех Ральфа. Молодой мечник, еще за завтраком мечтавший, как обнимет жену, замертво падает на землю.

– Это тебе за Ральфа! – Вернер швырнул в убийцу молнией.

Покинув круг силы, Хартвиг с криком бросился на противника, поразившего товарища. Карающий меч Императора с оглушительным звоном скрестился с Мечом Стальной Листвы. Закатное солнце отразилось от листьев на изогнутом клинке, окрасив их в цвет крови. Зачарованный лучшими магами Проклятых, этот меч разил наповал и почти не знал неудач. Что ж, если Хартвиг способен противостоять подобному клинку, значит, еще можно побороться.

А перед глазами Вернера между тем замелькали страницы книги демонических заклинаний, сожженной в гневе Гидеоном. И Вернер оцепенел при мысли, что его противник использует заклинания из той книги. Да в том же порядке, в каком они были записаны. И следующим в книге было атакующее заклинание магии Земли…

Увидев, как полыхнули красным пламенем глаза демонолога, Вернер успел выставить защиту, блокируя его атаку. Противник вскрикнул от ярости, капюшон слетел с его головы, и Вернер узнал путника, чью книгу он нашел у потухшего костра… Покрасневшая кожа словно опалена жаром Преисподней, в глазах полыхают костры ада, растрескавшиеся губы изогнуты в ярости, правую щеку до самого рта пересекает глубокая трещина кривого шрама.

За время с их первой встречи маг, кажется, еще больше приблизился к облику демона. Быть может, как облик Вернера меняет каждое несущее смерть заклинание, так и облик демонолога неотвратимо изменяется с каждым применением магии Бетрезена?

Раздался отчаянный крик, и Вернер перевел взгляд на Дина. Юный воин схлестнулся в неравном бою с мощным демоном, вдвое превосходившим его по размерам. В руках демона искрился Пламенеющий Гарпун, который Вернер узнал по рассказам Кайла. С дрожью Вернер вспомнил легенду о том, что душа человека, убитого раскаленным острием этого гарпуна, сразу попадает под власть Бетрезена, и поторопился придать Дину силы.

Однако Пехотный Меч Империи в руках Дина был почти беспомощен против грозного оружия демона. И Вернер ударил по врагу молнией. Потом еще и еще. Дин, ободренный подмогой, нанес демону несколько серьезных ударов. Но смертельной для противника оказалась очередная молния Вернера. Демон рухнул к ногам Дина, гарпун с шипением упал на землю, и его острие мгновенно выжгло траву, оставив неровное темное пятно на поверхности земли. А правую руку Вернера скрутило болью. И вот уже на месте руки – волчья лапа.

Вскрикнул Хартвиг, терпя поражение от Меча Стальной Листвы. И Вернер атаковал его противника стихией воздуха. К счастью, он еще не утратил способности к магии… Но теперь нужно быть предельно осторожным, ведь от полного превращения его отделяет всего один шаг. Он уже волк по самые плечи. Удивительно, что тело еще сохраняет человеческие навыки.

Совсем рядом полыхнуло жаром, с шипением рассек воздух массивный меч, лезвие которого раскалилось докрасна. Клинок Повелителя Бездны! Эти мечи носят самые свирепые воины Бетрезена. А его лезвие пышет жаром огненной геены. Вернер едва увернулся от огромного демона, возникшего словно из-под земли. В следующий миг противник как подкошенный рухнул к его ногам. Вернер увидел бледное лицо Дина, опустившего Пламенеющий Гарпун. Парень догадался сменить свой меч на трофейное оружие врага и одним ударом уложил демона.

– Надеюсь, он отправился к Бетрезену, – срывающимся голосом произнес Дин, а за его спиной на пригорке из-за леса показался отряд имперских стражников.

– Дин, мы спасены! – с облегчением выдохнул Вернер.

Темный паладин был значительно ослаблен, четверо демонов – не столь серьезная угроза для двух десятков рыцарей, которые уже пришпорили коней, спеша к ним на подмогу.

А демонолог словно под землю провалился, должно быть, понял, что бой проигран, и сбежал. И вдруг за спиной раздался тревожный крик Бенедикты.

Тело выбросило пружиной. Вернер уже со звериной скоростью мчался к карете, куда хищной птицей в развевающемся за спиной плаще летел демонолог. Но спасти монахиню он уже не успел: девушка закрыла лицо руками, пытаясь спрятаться от неминуемой гибели, но стена огня обрушилась на нее, не оставляя шансов на спасение.

А демонолог, переступив через прах Бенедикты, уже наклонился к карете.

Вернер бросил короткий взгляд за плечо: рыцари были уже близко, атака демонов будет разбита, оставшиеся в живых спутники вне опасности. Но у Ивонны нет шансов на спасение. К тому времени, когда рыцари уничтожат демонов и достигнут кареты, спасать будет уже некого…

И есть только один способ остановить демонолога, уже тянущего руку к Ивонне. Только бы она осталась жива, только бы была счастлива! За это не жалко и жизнь отдать.

Не медля ни мгновения, Вернер сбил мага с ног и, покатившись с ним по траве, ударил молнией ему в самое сердце. Глаза демонолога закатились, сердце, придавленное волчьей лапой Вернера, стукнуло в последний раз. А в следующий миг шею самого Вернера стиснуло стальной хваткой, и он почувствовал, как вспарывает шею и щеки жесткая шерсть, вытягивается лицо, изменяясь в звериную морду и завершая превращение.

Серый волк выскользнул из ставшего ему большим дорожного плаща, повернул шею с висевшим на ней серебряным медальоном, наблюдая за ожесточенной схваткой, завязавшейся между большим отрядом людей и несколькими фигурами демонов, и, не понимая, как тут оказался, помчался к лесу.

Глава 13 Отчаяние

«И доблестный рыцарь Торвальд, одолев всех врагов, обвенчался со своей возлюбленной Донателлой. И жили они долго и счастливо в окружении любящих детей».

Ивонна закрыла книгу, и на кожаный переплет упала слезинка. Одна, вторая… Слезы текли по щекам, и Ивонна уже не могла их сдерживать. Почему в жизни все не так, как в книгах? Почему у нее никогда не будет долгой и счастливой жизни рядом с любимым человеком?

С возвращения домой прошло уже три дня, но Ивонна никак не могла прийти в себя. Из всего отряда в живых остались только она, Хартвиг и молодой мечник Дин. Да и они спаслись чудом, благодаря тому, что рядом проезжала имперская стража.

Еще больше беспокоило Ивонну то, что Вернер как сквозь землю провалился. Плащ мага остался лежать на поле боя, а тела его среди погибших не нашли. Раз за разом Ивонна прокручивала в памяти события того дня. Вот приближается к карете демонолог со страшным, перекошеннымот лютой злобы лицом. Вот вспыхивает стена огня на том месте, где только что стояла Бенедикта, и Ивонна едва не теряет сознание от тошнотворного запаха жженой кожи и волос. Вот кто-то сзади набрасывается на демонолога и отшвыривает его от кареты. И с волнением высунувшись из окна, Ивонна видит коричневый плащ Вернера, нависшего над отчаянно сопротивляющимся демонологом. Потом вспышка, отчаянный стон, перешедший в волчий вой, и тело демонолога остается неподвижно лежать на земле. А серый волк выскальзывает из-под плаща Вернера и торопится укрыться в лесу. Привиделось ей это, примерещилось?

От вопросов, на которые у нее не было ответов, Ивонна старалась убежать в придуманный мир книги. До конца романа оставалось еще несколько глав, и только чтение помогало ей отвлечься от тягостных мыслей, хотя бы ненадолго забыть трагические события последних дней: нападение эльфов, гибель гарнизона, страшную схватку с демонами. И вот теперь перевернута последняя страница. Рыцарь Торвальд обрел свое счастье, а Ивонна потеряла того, кто был ей так дорог, и сознание этого повергало ее в отчаяние.

Так больше нельзя. Отложив книгу, Ивонна решительно поднялась с места. Она немедленно все выяснит у Хартвига. Воин проводил много времени с Вернером, во время пути они следовали впереди отряда, разговаривали. Если кто и знает правду о том, что случилось с молодым магом, то только Хартвиг.

Воин выслушал ее рассказ о волке, отвел глаза.

– Харт! Я должна знать правду! – настойчиво воскликнула Ивонна.

– Ты уверена? Что ж… – Хартвиг тяжело вздохнул. – Тебе не привиделось. Полагаю, все произошло так на самом деле. А я-то еще сперва удивился, откуда тогда на месте схватки взялся волк! – Он покачал головой. – И только потом, когда Вернер пропал, понял, что…

Воин замолчал, и Ивонна нетерпеливо вскрикнула:

– Понял что? Говори же, Харт!

То, что Хартвиг поведал ей о заклятии, наложенном на Вернера, повергло Ивонну в оцепенение.

– Выходит, превращение завершилось, – закончил свой рассказ Хартвиг.

На глазах Ивонны закипели слезы, голос дрогнул:

– Получается, что, отводя от меня удар, он понимал, что окончательно превратится в зверя?

– Уверен, что так, – подтвердил Хартвиг и добавил: – Он ведь уже не в первый раз готов был отдать жизнь за тебя. Вспомни, как он исцелил тебя после нападения орков и чуть не погиб от ран сам, как спас тебя тогда на озере. Думаю, увидев, что тебе грозит опасность, он даже не сомневался.

Ивонна отвернулась, не желая показывать слезы, которые покатились по ее щекам.

Хартвиг отступил назад, чтобы не тяготить девушку своим присутствием.

– Подожди, Харт, – остановила она его.

Воин подчинился, подождал, когда молодая хозяйка возьмет себя в руки.

– Скажи, есть ли надежда, что заклятие можно снять?

Помолчав, Хартвиг вымолвил:

– Если кто и может сделать это на всем белом свете, то только волшебник, который его наложил.

– Как его найти? – Влажные от слез глаза Ивонны сверкнули решимостью, девушка подалась вперед, и Хартвиг вновь узнал в ней ту отважную и упрямую Ивонну, какой она предстала перед ним в Трамории, когда искала гостиницу, нанимала для Вернера лучшую целительницу, отдавала распоряжения, связанные с путешествием. Неужели этот парень стал влиять на Ивонну еще тогда? Неужели это ради него в ней просыпается желание свернуть горы?

– Думаю, найти его будет несложно, – рассудил Хартвиг. – Сомневаюсь, что в деревне, откуда родом Вернер, живет много волшебников.

Глаза Ивонны засияли надеждой.

– Харт, – взмолилась она, – ты сделаешь это ради меня? Найдешь учителя Вернера? Прошу, найди его и привези сюда.

– Но почему сюда? – удивился Хартвиг.

– Я чувствую, Вернер где-то поблизости, – взволнованно пробормотала Ивонна, и на ее щеках вспыхнул лихорадочный румянец. – Он не мог уйти далеко.

– Он волк, – со скепсисом заметил Хартвиг. – Мы не сможем изловить всех волков в округе и предъявить их волшебнику.

– Прошу, Харт, ты только привези его сюда! А там мы уже разберемся.

Наутро Хартвиг выехал в окрестности Меласема, откуда был родом Вернер. А к полудню воины Корнелия разнесли по всей округе новый указ господина: отныне в землях Корнелия запрещалась охота на волков.

Предприняв все, что было сейчас в ее силах, Ивонна принялась ждать. Каждый день на закате она выходила на балкон, откуда была видна дорога, ведущая на Фергал, и до боли в глазах всматривалась вдаль. Хартвиг еще не успел добраться до деревни Вернера, а Ивонна уже отчаянно ждала его возвращения.

В один из вечеров на дороге показался всадник, а за ним еще пятеро. Мужчины гнали коней во весь опор, направляясь к замку, и Ивонна взволнованно вцепилась в поручень балкона. Сердце отчаянно забилось: а вдруг среди них Харт с волшебником? Но когда первый всадник приблизился, Ивонна с досадой закусила губу. Дамарис! Зачем он здесь? Девушка нервно обхватила себя за плечи и заходила по балкону. Спускаться к нему она не станет. О своем нежелании видеть бывшего жениха она заявила отцу весьма твердо. И услышав, как Дамарис поступил с ней, встретив в пути и не проводив до дома, Корнелий сильно разгневался. Ведь самое страшное испытание – нападение демонов – было еще впереди! И отец, пришедший в ужас от того, что пришлось пережить дочери в получасе езды от замка, не мог простить Дамарису, что тот не позаботился о безопасности Ивонны и отпустил ее одну.

– Я всегда считал, что с Дамарисом ты будешь, как за каменной стеной, – с горечью сказал тогда отец. – Верил в то, что, когда меня не станет, он сможет защитить тебя, будет беречь от всех опасностей. Но то, как он поступил, просто возмутительно. Служение дяде для него оказалось важнее твоей безопасности. Даже если бы ты сейчас принялась его оправдывать, я бы не стал тебя слушать и разорвал помолвку.

Ивонна и не защищала Дамариса. А после слов отца только вздохнула с облегчением, что нежеланной свадьбе не бывать. Она даже не надеялась, что убедить отца будет так просто, ведь прежде тот всячески одобрял союз с Дамарисом и считал его лучшей партией для нее.

«Надеюсь, что отец выставит его вон. Даже видеть его не хочу!» – подумала Ивонна.

Чтобы как-то успокоиться, она взяла книгу про Торвальда и раскрыла наугад. Книга открылась на странице с картинкой, на которой рыцарь стоял в профиль, освещенный лунным сиянием. И в памяти Ивонны мгновенно ожила та ночь в гарнизоне, когда она встретила Вернера во дворе… Вспомнилась игра теней на лице молодого мага. Неспроста тогда у нее возникла мысль, что Вернер наполовину принадлежит свету, а наполовину – тьме. Он уже тогда подвергся действию заклятья и скрывал превращение под просторным плащом.

Вот почему его походка была нетвердой и неуклюжей, а последние дни путешествия он не расставался с перчатками. Недаром Бенедикта считала его странным и не раз делилась с ней своими подозрениями.

– Госпожа Ивонна…

Она, вздрогнув, захлопнула книгу. На балкон вошла юная служанка, и глаза ее взволнованно блестели.

– Да, Тина? – с недовольством спросила Ивонна.

– Там ваш жених, – с придыханием доложила та, – господин Дамарис…

– Он мне не жених, – резко ответила Ивонна.

Служанка взглянула на нее с обидой. Благородный и видный Дамарис для деревенской простолюдинки был идеалом мужчины, и Тина не могла поверить, что Ивонна в самом деле решила ему отказать.

– Зачем он приехал? – уже мягче спросила Ивонна, видя, что служанка не трогается с места.

– Он спрашивает про мага.

– Мага? – Ивонна в волнении встала с места. – Про какого мага?

– Ну, того, который сопровождал вас в дороге и потом пропал.

– Зачем ему Вернер? – резко спросила Ивонна.

– А мне почем знать? – На лице Тины отразилась скука.

Ей явно не было никакого дела до деревенского мага, которого она в глаза не видела.

– Иди, Тина, – в смятении промолвила Ивонна.

– Вы не спуститесь, госпожа? – разочарованно протянула служанка.

– Иди, Тина, – строго повторила Ивонна, и служанка с расстроенной миной удалилась.

Но побыть долго в одиночестве Ивонне не удалось. На лестнице послышался шум, в котором она расслышала разгневанный оклик Корнелия, и вот уже на балкон вошел Дамарис.

– Разве отец не сказал тебе, что я не желаю тебя видеть? – холодно спросила Ивонна.

– Я хотел услышать это от тебя лично, милая, – усмехнулся Дамарис. – Неужели ты до сих пор злишься на меня?

– Я не злюсь на тебя. Ты мне совершенно безразличен.

Ивонна повернулась к Дамарису спиной. Ветер ворошил верхушки зеленых деревьев, которые подступали к самым стенам замка. Солнце, клонившееся к закату, освещало небольшую яблочную рощицу, которая росла на холме неподалеку. Ивонне на миг показалось, что она видит серую шкуру волка, неподвижно сидящего у корней яблони и неотрывно смотрящего на замок. Сердце забилось чаще, но Дамарис не дал ей разглядеть зверя. Подойдя к ней сзади, он положил ей руки на плечи и развернул к себе.

– Прости меня, прошу, – зашептал он, глядя ей в глаза с тоской и раскаянием. – Я сглупил, но я и представить не мог, что тебя ждет впереди. Если бы я только знал, я бы бросил все и помчался вслед за тобою. Я же люблю тебя, люблю, люблю…

Ивонна замерла в смятении. Сейчас бывший жених был так похож на прежнего, заботливого и нежного Дамариса, которого она любила. Серые глаза смотрят с тоской и раскаянием, руки обнимают бережно и ласково, голос дрожит в волнении, задыхается от отчаяния, тоскует, волнуется, ласкает, умоляет. А губы все ближе, так что от поцелуя отделяет всего мгновение. И легко поверить, что сейчас это будет не жадный грубый поцелуй, как при их последней встрече, а поцелуй легкий, нежный, пьянящий и оттого коварный. Такой поцелуй помутит разум и сотрет все обиды, заставит забыть о Вернере и привяжет к Дамарису крепче оков.

– Нет! – Ивонна нашла в себе силы разорвать объятия. – Не надо, прошу.

Дамарис не тронулся с места, это она сама отступила на шаг, возводя незримую стену между ними. И в тот же миг с Дамариса словно слетела маска нежного возлюбленного. Глаза сверкнули сталью, впились ей в лицо острыми кинжалами, словно мстя за нанесенное оскорбление. Рот Дамариса искривился в злой гримасе, прямой нос заострился, сделавшись похожим на клюв хищной птицы.

Ивонна вздрогнула: показалось, что перед ней не Дамарис, а инквизитор Себастьян, принявший личину племянника для встречи с ней, и теперь, когда визит завершился неудачей, смысла в мороке больше нет, и инквизитор предстал перед ней в своем обычном облике.

Но нет, это был все тот же Дамарис. Его родинка на виске, его едва заметный шрам на щеке, который сейчас побелел от гнева. Но как же он сейчас похож на своего дядю Себастьяна! И легко предположить, что, достигнув возраста Себастьяна, он станет двойником своего дяди. Неприятным, внушающим страх, жестоким, бездушным двойником. Ивонна в страхе отступила назад, но Дамарис тотчас же оказался рядом. Она попятилась еще и еще, пока не уперлась в решетку балкона. А Дамарис, видя, что ей некуда отступать, со злорадной улыбкой надвигался на нее.

– Уходи, – вымолвила она с неприязнью. – Немедленно оставь мой дом и никогда не возвращайся сюда.

– Ты все равно будешь моей! – Голос Дамариса показался ей карканьем ворона.

– Никогда! – с отвращением выговорила Ивонна и увернулась от его объятий, когда он метнулся к ней.

Из комнаты донеслись шум и взволнованные голоса, на балконе показались воины, которых привел отец. Ивонна вздохнула с облегчением. Теперь Дамарису не останется ничего, кроме как уйти.

– Дочка, – обратился к ней Корнелий, не глядя на Дамариса, – вы закончили разговор?

– Да-да, – торопливо кивнула Ивонна. – Дамарис уже уходит.

– А вот и нет, – дерзко отрубил Дамарис. И хотя он уже не делал никаких попыток приблизиться к ней, уходить тоже не собирался.

Ивонна сердито вскинула глаза.

– Мы побеседовали о личном, – вкрадчиво заметил Дамарис, – но не дошли до самого важного. Я здесь по поручению инквизитора Себастьяна, – официальным тоном подчеркнул он, – и хотел бы задать Ивонне несколько вопросов о преступнике, который сопровождал ее в пути.

– Преступнике? – Ивонна растерянно моргнула.

– Твой маг по имени Вернер, – Дамарис скривил губы, – который направил нас по ложному следу. Где он?

– Я не знаю, где он, – сердито отрубила Ивонна. – И как ты можешь называть преступником того, кто меня спас? – Она с вызовом взглянула в лицо Дамарису. – Спас, когда тебя не оказалось рядом?

Дамарис вздрогнул, как от пощечины, но взгляда не отвел.

– Значит, ты не знаешь, где его найти и что с ним стало? – сухо уточнил он.

– Не имею ни малейшего представления, – холодно отчеканила Ивонна.

– Тогда, должно быть, тебе будет интересно узнать, что один из рыцарей, которые пришли вам на помощь и отбили атаку демонов, уверяет, что видел, как ваш маг превратился в волка и скрылся в лесу.

– Что за сказки! – Ивонна попыталась скрыть замешательство под насмешливой гримасой, но голос дрогнул, выдав ее истинные чувства.

Ноздри Дамариса хищно раздулись, как у гончей в предвкушении охоты.

– Что ж, – скучным тоном произнес он, – тогда тебе, должно быть, все равно, что я отдал приказ истребить всех окрестных волков до единого.

– Ты не посмеешь! – ахнула Ивонна. – Отец запретил охоту на нашей территории.

– А кто меня остановит? Что мне указ твоего отца, если приказ подписан моим дядей? – Дамарис зло сощурился. – Двух волков я уже загнал, и это не конец. Я не остановлюсь, пока не изведу их всех до последнего в окрестных лесах. А потом отправлюсь дальше. Можешь мне поверить, в Невендааре не останется ни одного волка!

И в этот миг со стороны леса донесся волчий вой – надрывный, горький, грозный, яростный.

Услышав его, Дамарис изменился в лице, вновь сделавшись точной копией своего дяди-инквизитора.

– А вот и новая жертва, сама в руки идет, – прошипел он, коршуном срываясь с места.

– Дамарис, прошу, не надо! – воскликнула Ивонна ему вслед.

Дамарис обернулся на пороге:

– Ты выйдешь за меня?

Ивонна в смятении промолчала. Дамарис желчно усмехнулся:

– Если выйдешь, я прекращу охоту и сообщу дяде, что преступник наказан. Подумай над этим. А сегодня в окрестностном лесу станет на одного волка меньше.

И он стремительно вышел вон. Лишь донеслись со двора крики – Дамарис приказывал своим спутникам поторопиться. Незваные гости покинули замок. А затем за воротами раздался пронзительный звук охотничьего рога, знаменующий начало охоты. И от его рокового, неумолимого, тягостного звучания Ивонна горько разрыдалась…

За час до этого, не разбирая дороги, по нехоженым тропам густого тенистого леса мчался молодой волк. Высокая трава хлестала бока. Сильные мышцы перекатывались под серой шерстью, в открытой пасти виднелись острые клыки. Волк бежал. Птицы и мелкое зверье, почуяв приближение хищника, спешили укрыться.

Он бежал прочь, подальше от леса с его густой листвой, с его заливистым пением птиц, с его волнующими запахами живности. Но волк не обращал на нее внимания, ему было не до охоты.

Лишь однажды, когда молоденький заяц выпрыгнул на тропинку неподалеку, волк замедлил шаг и с интересом повел носом. Косой уже попрощался с жизнью, когда волк внезапно отвернулся и потрусил мимо – туда, где заканчивалась кромка благодатного леса и начинались земли человека. Волку было не до охоты. На обратном пути он непременно загонит пару-тройку зайцев, а если повезет, то и кабана. Но сейчас он торопился прочь из леса с его густой тенистой листвой, с его заливистым пением птиц, с его щекочущими ноздри запахами живности.

Выскочив из леса, волк стремглав пронесся по полю к яблоневому саду почти у самых стен человеческого жилища. Появляться здесь было опасно – повсюду шастали люди. Одни косили сено вилами, остроту которых он уже однажды проведал на собственной шкуре. Другие, прикрытые стальными пластинами и вооруженные мечами, частенько проезжали по дороге вдоль замка. Третьи облюбовали яблоневый сад для стрельбы по мишеням из лука. Но сегодня ему повезло: вокруг не было ни души. Лишь у самых ворот человеческого жилища вилась пыль, словно во двор за каменной стеной только что въехал целый отряд всадников.

Волк скользнул в яблоневый сад, промчался по знакомой ему тропинке и остановился на пригорке у старого, кряжистого дерева, ветви которого сгибались под тяжестью медовой спелости плодов. Отсюда был хорошо виден большой балкон дома, стоявшего за высокой каменной стеной. И на этот балкон на закате солнца часто выходила светловолосая девушка. Тогда волк замирал в тени старой яблони и мог часами неподвижно следить за Солнечной – так он ее называл.

Он и сам не знал, зачем сюда приходит. Словно какая-то неведомая сила тянула его к Солнечной. Стоило не увидеть ее хотя бы день, как волк терял покой и начинал хандрить. Вид Солнечной доставлял и радость, и тепло, такое же, каким дарила волка волчица, которую он в жестокой схватке отвоевал у соперника. Рваная рана на боку, отметина того боя, еще давала о себе знать, хотя молодой месяц уже успел превратиться в щербатую луну, и за это время округлился живот волчицы.

Но если волчица согревала ему тело, то Солнечная грела душу. Волк не задумывался, почему так происходит. Просто чувствовал, что наблюдать за Солнечной для него так же жизненно важно, как дышать, пить, есть, охотиться. И прогулка в яблоневый сад превратилась для него в ритуал, который он исполнял изо дня в день.

Сегодня ему повезло. Солнечная уже была на балконе. Волк нахмурился: рядом с Солнечной появился высокий человек в стальных пластинах. Это не понравилось волку. В Стальном чувствовалась угроза. Да и Солнечная явно не обрадовалась появлению человека. Своим зорким зрением хищника волк увидел, как напряглось ее лицо. Стальной заговорил, Солнечная что-то запальчиво возразила.

Волк нервно дернулся, раздавив лапой лежалое яблоко. Запахло яблочным соком. Волк досадливо тряхнул головой: дом был слишком далеко, чтобы он мог услышать, о чем говорят люди. Оставалось только наблюдать за тем, как Солнечная отвернулась и закатное солнце розовым светом окрасило ее милое лицо, обращенное к лесу. Стальной не смутился. Он подошел к Солнечной, положил руки ей на плечи, а затем рывком развернул к себе и что-то заговорил. Волк гневно зарычал. Но тут Солнечная что-то сказала и выскользнула из рук Стального. Однако Стальной не отступил. И волк заволновался, глядя, как Стальной неумолимо надвигается на Солнечную, а та беспомощно пятится к краю балкона.

Волк заскулил от бессилия и, вскочив на ноги, в тревоге заметался по пригорку. Волку хотелось защитить Солнечную от Стального человека, прогнать его далеко-далеко, чтобы больше никогда не возвращался, не причинял Солнечной горя. И это желание было таким сильным, таким естественным, словно защищать Солнечную было его предназначением, словно в прошлой жизни он уже служил ей – верно и преданно.

На балконе появились люди, и Стальной остановился в стороне от Солнечной, не решаясь больше к ней приблизиться. Волк одобрительно взвизгнул, приветствуя защитников девушки.

Внезапно Стальной отшатнулся и как будто переспросил Солнечную. Та что-то гневно бросила ему в ответ. Стальной широко раскрыл рот и сделался похожим на каркающего ворона. Солнечная побледнела и что-то крикнула с надрывом так громко, что ветер донес ее слова:

– Ты не посмеешь!

Волк не понял смысла человеческой речи, но его сердце заныло от боли, звучавшей в красивом, как журчание лесного родника, голосе Солнечной.

– А кто меня остановит? – хрипло раскаркался в ответ Стальной.

И этого волк уже стерпеть не мог. Он поднял морду к небу, на котором медленно умирало солнце, и завыл. Протяжно. Звучно. Долго. Сначала ему хотелось поддержать Солнечную своим воем, утешить ее, а затем в его голосе отчетливо зазвучала угроза. Злой человек не смеет обижать Солнечную. Волк ему этого не позволит.

Когда волк замолчал и взглянул за каменную стену, Стальной уже исчез. Солнечная стояла на краю балкона, вцепившись пальцами в перила, и до боли вглядывалась вдаль. Тщетно. Для ее человеческого взора расстояние было слишком велико, чтобы увидеть волка. А вот волк своим звериным чутьем почуял опасность прежде, чем ворота крепости поднялись и на дорогу выехал вооруженный отряд охотников во главе со Стальным.

Волк уже не слышал задиристых криков Стального, знаменующих начало травли. Он торопился в лес, в свое надежное укрытие под поваленной сосной, где его уже ждет, тревожась, волчица. Солнечной сегодня уже ничто не угрожает. А ему надо беречь себя. Ради волчицы и будущих волчат.

Вслед ему несся звук охотничьего рога.

Глава 14 Искупление

Волк возвращался с охоты, неся в зубах кабанью ногу для своей брюхатой волчицы. Накануне вечером ему удалось увести глупых людишек от своего логова и скрыться самому. Волк испытывал гордость победителя оттого, что ему удалось перехитрить Стального, он оказался удачливее и умнее человека. Однако Стальной со своими спутниками злым и беспощадным ураганом пронесся по лесу, срывая свою злость на мелкой лесной живности. Напуганные вчерашним вторжением, зайцы и птицы в панике забивались в свои норы и гнезда или стремились очутиться как можно дальше от этих мест.

Поэтому, выйдя поутру на охоту, волк без толку прослонялся по казавшемуся вымершим лесу. В поисках еды ему пришлось бежать в соседний лес, где было полно непуганой дичи. Проведя полдня вдали от своего логова, волк возвращался с богатой добычей – мясом кабана. Он уже представлял, как положит трофей к ногам своей волчицы и та ласково ткнется теплым носом ему в шею, выражая свое одобрение. Но чем ближе он подходил к лесу, тем тяжелее становилось у него на душе.

Родной лес встретил его гнетущим скрипом деревьев, потревоженных чьим-то злым вторжением. Где-то рядом беспокойно крикнула сойка. Издалека донеслись неистовые, задиристые крики людей. Азартных возгласов охотников, настигших свою добычу, не спутаешь ни с чем. Понимание того, что крики доносятся со стороны его логова, пришло мгновением позже.

Выронив из зубов добычу, волк ринулся вперед, запетлял по нехоженым человеком тропам, ведущим в самую чащу леса, где была спрятана его берлога. На середине пути волк споткнулся на ровном месте, сраженный горестным, полным невыразимой муки воем, в котором узнал голос своей волчицы. Лапы не слушались, волчья тропа, вспоротая корнями деревьев, казалась незнакомой. Неужели родной лес делает все, чтобы замедлить его бег? Жесткие ветки хлестали бока, сосновые иглы кололи морду, словно хотели задержать его. В волнении он проскочил нужный поворот, не стал возвращаться и рванул напрямик, через бурелом, не чувствуя, как острые шипы кустарника впиваются в бока, как осколок камня до крови располосовал лапу…

Он опоздал. Его волчица была мертва. Ее растерзанное тело заставило дрогнуть даже привыкшего к жестокой охоте волка. Серебристо-серая шкура его подруги сделалась багряной от крови, вместо хвоста остался только обрубок – охотники забрали с собой трофей. Откуда-то издалека донесся торжествующий гогот. Мутным от боли взглядом волк увидел, как отряд людей удаляется от логова, и среди них волк заметил знакомый силуэт ненавистного Стального. Нагнать бы сейчас Стального, впиться бы ему в глотку, чтобы тот больше никому не смог причинить зла, а там и умереть не страшно.

Раненая лапа замедляла скорость, волк безнадежно отставал, а всадники все погоняли коней, увеличивая расстояние между собой и невидимым преследователем. Припадая на лапу, не обращая внимания на все возрастающую боль, волк упрямо бежал следом. Остался позади лес, пришлось свернуть с дороги в поле, чтобы не выдать себя раньше времени.

Поэтому волк не сразу сообразил, куда движется отряд. Понимание пришло в яблоневом саду, где он неожиданно для себя очутился. Чувствуя, как его захлестывает тревога, волк выскочил на дорогу, уже не таясь, что его заметят. И как раз увидел, как Стальной въехал в ворота замка Солнечной.

Ивонна была вне себя от радости. Хартвиг вернулся, привезя с собой учителя Вернера. Оставшись с ней наедине, волшебник Гидеон внимательно и участливо выслушал ее историю и в заключение с горечью промолвил:

– Не думал я, что все так обернется. Ведь накладывая заклятие, я желал уберечь Вернера от увлечения запретной магией, которая влечет чужую погибель. Разве мог я помыслить, что мальчик сбежит из дома и примкнет к отряду путешественников на правах боевого мага?

– Но вы же понимаете, что у него не было другого выхода, кроме как убивать тех, кто угрожал нашей жизни? – пылко воскликнула Ивонна. – Зеленокожие, разбойники, эльфы, демоны, некромант, чернокнижник, вампир – ведь они хотели убить нас. И не все наши люди выжили в этих схватках, – со слезами на глазах добавила она.

– Знаю, дитя мое, – мягко промолвил Гидеон, – Хартвиг рассказал мне. Я хотел выслушать тебя, чтобы убедиться в его словах. И в том, что Вернер не причинял вреда невинным.

– Никогда! – горячо подтвердила Ивонна. – Вернер не такой. Он не раз рисковал жизнью, – она на миг запнулась, – ради нас.

– Ты хотела сказать – ради тебя? – мягко поправил волшебник.

– Какое это имеет значение теперь? – смутилась Ивонна.

– Именно сейчас и имеет, – возразил Гидеон. – Ты разыскала меня затем, чтобы убедить снять заклятие и вернуть моему ученику человеческий вид. Но решила ли ты, что станешь делать потом?

Ивонна в смятении отвела взгляд. Ответа на этот вопрос у нее не было. Она знала, что обязана отплатить Вернеру добром за все, что он для нее сделал. Она сосредоточилась на том, чтобы помочь заколдованному юноше вновь стать человеком. Но что будет потом – она не знала. Если бы только Вернер происходил из благородной семьи! Пусть даже обедневшей – не беда! Ее денег хватит на то, чтобы вести привычный образ жизни до конца дней.

Увидев, что они любят друг друга, ее отец дал бы согласие на этот брак. Но о том, чтобы выйти замуж за деревенского мага, не может быть и речи. Корнелий никогда не одобрит подобный союз. А тайно сбежать из замка и провести остаток жизни в деревенской избе Вернера Ивонна была не готова. Хотя что может быть хуже, чем всю жизнь провести в роскошном замке, тоскуя о настоящей любви?

– Я вижу, что ты неравнодушна к нему, – деликатно заметил Гидеон. – Хартвиг поведал мне, что во время путешествия ты разорвала помолвку с женихом. И уверен, на то были и другие причины, кроме того, что жених тебя оскорбил.

Отеческий и добрый взгляд волшебника, казалось, проникал в самое сердце, и Ивонна не посмела ему возразить.

– Не сомневаюсь, Вернер тоже полюбил тебя, – продолжил волшебник. – До того, как он сбежал из дома, на свете не было юноши эгоистичнее и честолюбивее. Вернер был одержим амбициозными мечтами. После его бегства его товарищ признался мне, что Вернер мечтал стать самым могущественным волшебником в Невендааре. И трудно поверить в то, что юноша, которого я знаю, готов пожертвовать своей жизнью и своими мечтами ради кого-то другого. Я бы сказал, что без чуда здесь не обошлось. И это чудо, без сомнения, зовется любовью.

Ивонна заалела от смущения.

– Дитя мое, – мягко начал Гидеон, – я знаю Вернера лучше, чем ты. И я знаю, как важно для него достичь своей цели. Именно поэтому я наложил на него заклятье зверя, в надежде, что это убережет его от плохих поступков. Когда Вернер полюбил, то желание любви пересилило в нем желание славы и могущества. Если я верну ему человеческий облик, он будет глубоко несчастен оттого, что не сможет быть рядом с тобой. Быть может, остаться волком – лучший выход для него?

– Вы не понимаете! – воскликнула Ивонна. – Вернеру грозит страшная опасность! Дамарис поклялся истребить всех волков в Невендааре. Если только…

– Если только – что?

– Если только я не выйду за него замуж, – еле слышно прошептала Ивонна.

– Тогда твой жених еще более бесчестный человек, чем я себе его представил по твоему рассказу, – строго заключил Гидеон.

– Так вы вернете Вернеру человеческий облик? – взволнованно спросила Ивонна.

– Конечно, – кивнул Гидеон. – А когда сделаю это, то увезу его с собой. Мать Вернера вне себя от волнения. Я верну его домой. А ты станешь жить своей жизнью, со временем забудешь все, что произошло, и встретишь человека своего круга, которого полюбишь всем сердцем.

«Никогда! – хотела выкрикнуть Ивонна. – Никогда не забуду Вернера и никогда никого так не полюблю». Но лишь покорно кивнула, соглашаясь со словами волшебника, и спросила:

– И как вы собираетесь это сделать?

Но Гидеон не ответил – во дворе раздался шум, и, подойдя к краю балкона, Ивонна увидела, как во двор замка въехал Дамарис со своими воинами. Среди них Ивонна заметила инквизитора, лицо которого было ей незнакомо. Но при виде его синей мантии сердце девушки сжалось в предчувствии беды.

Спустившись во двор и обнаружив среди незваных гостей Дамариса, Корнелий покраснел от гнева.

– Кажется, я ясно сказал, что тебе здесь больше не рады! – вскипел он.

– Зачем же так строго, Корнелий? – Дамарис попытался перевести все в шутку. – У меня ведь серьезные намерения. Я люблю твою дочь и так просто не отступлюсь.

– Убирайся вон! – рявкнул взбешенный хозяин замка.

– Не очень-то почтительно встречают здесь родственников Великого Инквизитора, – раздался лязгающий, как ржавый дверной засов, голос, и из-за спины Дамариса выступил незнакомец в плаще инквизитора. Корнелию сразу не понравились его острые черты лица, мелкие крысиные зубы в прорези тонких серых губ, буравящий осуждающий взгляд и подобострастные нотки в голосе, когда тот вступился в защиту Дамариса. Оцепенев при виде столь неприятного человека, Корнелий не сразу осознал смысл его слов.

– Великого Инквизитора? – недоверчиво переспросил кто-то из людей за его спиной, и Корнелий запоздало узнал голос Хартвига. – Разве Дамарис приходится родственником и преподобному Иоганну?

– Святейший Иоганн вчера погиб. – Лицо инквизитора превратилось в маску скорби: уголки бескровных губ опустились вниз, веки прикрылись, словно он собирался заплакать. – Теперь Великим Инквизитором Невендаара стал почтенный Себастьян.

Хартвиг недовольно кашлянул, а сердце Корнелия тревожно забилось, почуяв неладное. Уж если прежде Дамарис постоянно подчеркивал высокое положение своего дяди и кичился властью, которой тот располагает, то теперь и вовсе почувствует себя безнаказанным. Доказательство чему – его сегодняшнее вторжение в замок, где ему не рады.

– И чем же я, скромный житель Империи, обязан визиту столь высокопоставленной персоны, как племянник Великого Инквизитора? – пытаясь скрыть тревогу за неприкрытой иронией, поинтересовался Корнелий.

Дамарис, приняв его слова за приглашение, спешился и подошел ближе. За его спиной неуклюже слез с коня инквизитор и засеменил следом за Дамарисом, остановившись рядом.

– Корнелий, тебе известны мои намерения в отношении Ивонны. Давай забудем этот нелепый инцидент в пути и пожмем руки.

– Нелепый инцидент?! – Корнелий проигнорировал протянутую ему руку и с гневом взглянул в лицо наглецу, которого он еще недавно считал лучшей партией для своей дочери. – Ты бросил ее, оставил без своей защиты. Она чуть не погибла в получасе езды от дома. Где ты был тогда, а, Дамарис?

Тот выдержал его взгляд спокойно. Чуть опустил голову, выражая раскаяние.

– Корнелий, я понимаю твои чувства. Я сам сильно сожалею о том, что все так произошло. Если бы я только мог представить, что такое может случиться…

– Ты мог представить, Дамарис, – сердито перебил его Корнелий. – И если бы ты любил мою дочь, то представил бы себе это очень ясно. Моя дочь неоднократно подвергалась смертельной опасности в пути. Ты знал об этом с ее слов. И тем не менее допустил, чтобы она продолжила путь в одиночестве!

– Я сожалею об этом, Корнелий, – повторил Дамарис. – Дай мне шанс, и я искуплю свою вину и докажу свою любовь. Я готов немедленно обвенчаться с Ивонной.

В это время инквизитор выступил из-за его спины, и Корнелий замер, ошеломленный неприятной догадкой.

– Для этого я здесь, – подтвердил инквизитор, сцепив руки на выпирающем, как у беременной бабы, животе.

– Этому не бывать! – рявкнул Корнелий и, подавшись к Дамарису, схватил его за грудки.

Дамарис был выше и сильнее, он мог легко сломать ему кости, отшвырнув в сторону, но ослепленный гневом отец забыл обо всем на свете.

– Убирайся вон, – процедил Корнелий. – Я не отдам за тебя Ивонну.

Дамарис осторожно отцепил его руки и двинулся на него могучей махиной, вынуждая попятиться. Лицо молодого человека вмиг лишилось того виноватого выражения, которое тот прилежно демонстрировал только что. Черты лица заострились, рот решимо сжался, глаза полыхнули одержимостью.

– Что ж, – в исступлении процедил он, – не хочешь по-хорошему, так я возьму ее силой. Ивонна принадлежит мне. И она станет моей женой сегодня же. Винсент! – бросил он инквизитору. – Следуй за мной. Мы поднимемся к моей невесте, раз уж она не пожелала спуститься сама.

– Ты не пройдешь! – прорычал Корнелий.

– А кто меня остановит? – расхохотался Дамарис и непочтительно ткнул его в грудь. – Ты, старик?

Воины Хартвига выступили вперед, преграждая путь Дамарису и его людям.

– Что ж, – Дамарис криво усмехнулся и вытащил меч, – как пожелаете.

– Ты нападешь на меня в моем доме? – не поверил Корнелий. – Нарушишь закон?

– Это ты нарушаешь закон, старик, – оскалился Дамарис. – Уже нарушил его. Сопротивление доверенному лицу инквизиции – это раз. Признание самозванки небесным ангелом – это два. Укрывательство опасного преступника, каким является беглый маг Вернер, это три. Никто не осудит меня, если мои люди перебьют твою охрану. А Винсент подтвердит мои слова. Так, Винсент?

Инквизитор подобострастно кивнул.

– Хартвиг, – растерянно пробормотал Корнелий, поворачиваясь к верному воину. – Да что же это такое? В моем собственном доме?

Хартвиг, уже едва сдерживая гнев, воспринял слова Корнелия как приказ и обнажил меч.

– Вам лучше убраться отсюда по-хорошему, господа, – обронил он.

И в тот же миг Дамарис дал знак своим людям, и те бросились в бой. Закипела схватка, зазвенели, скрестившись, мечи.

Дамарис ловко отбил удар Хартвига, с силой отбросив воина в сторону. И, вырвавшись из центра потасовки, шагнул к крыльцу дома.

Увидев направлявшегося в дом Дамариса, за которым по пятам следовал инквизитор, Корнелий взбежал на крыльцо, преградив им путь.

– А вот и отец невесты, – криво усмехнулся Дамарис. – Желаешь присутствовать на церемонии? Не имею возражений. Твое право.

– Остановись. Не совершай глупостей! – горячо воскликнул Корнелий, пытаясь достучаться до разума Дамариса. – Ивонна не любит тебя. А если ты сделаешь то, что задумал, она тебя возненавидит. Силой любви не добьешься.

– Любви? – Молодой человек скривился. – Кто говорит про любовь? Ивонна красива, воспитана и умна. Она – лучшая невеста в округе. А я привык к тому, что все самое лучшее достается мне. Правда, – заметил он, – раньше Ивонна была более добродетельна, отличалась покорностью и послушанием, как и положено идеальной жене. Но ее строптивость мне даже нравится. Тем интереснее будет ее укротить.

От этих откровений Дамариса у Корнелия похолодело внутри. «Значит, Ивонна для тебя – только вещь?» – хотел спросить он, но не мог вымолвить этих страшных слов. До последнего времени он считал Дамариса доблестным рыцарем, благородным по праву рождения. И вот теперь от благородства знатного жениха не осталось и следа. В почтенной семье вырос бесчестный разбойник, устроивший погром в доме невесты и готовый взять ее силой. А страшнее всего то, что на него не найти управы: родство с Великим Инквизитором делает его неуязвимым и безнаказанным. Лучше бы Ивонне умереть в пути, чем подвергнуться подобному бесчестью. Его нежная чистая девочка все равно этого не переживет…

– В чем дело? Идешь на венчание или нет? – грубо спросил Дамарис и, заметив, что Корнелий не трогается с места, сильно толкнул его: – Тогда прочь с дороги.

Пересчитав спиной каменные ступени, Корнелий упал к подножию парадной лестницы. Голова раскалывалась от боли, из рассеченного затылка хлынула кровь, на глаза пала красная пелена. И сквозь нее, как в алой дымке, Корнелий вдруг увидел, что из толпы дерущихся выскочил серый волк, промчался мимо него, взлетел по ступеням и скрылся в доме. Корнелию показалось, что он слышит цоканье когтей по каменному полу, горячее, прерывистое дыхание зверя. И даже представил себе, как бешено колотится его сердце, точно так же, как у него самого.

Дамарис ворвался на балкон и, не замедляя шага, двинулся к Ивонне. Но тут ему преградил путь незнакомый волшебник в синей мантии, и Дамарис слегка опешил, словно споткнувшись о его спокойный строгий взгляд.

– Что вы себе позволяете, молодой человек? – строго спросил Гидеон, разглядывая бывшего жениха Ивонны.

– Для тебя господин Дамарис, – дерзко ответил тот, сердито сверкнув глазами. – Прочь с дороги. Я пришел за своей невестой.

– Я тебе больше не невеста, – дрожащим голосом ответила Ивонна.

– Ошибаешься, милая, – криво усмехнулся Дамарис. И его дальнейшие слова повергли девушку в оцепенение. – Ты моя невеста, которая сегодня же станет моей женой.

– Ты бредишь? – воскликнула Ивонна.

– Ничуть! – ухмыльнулся Дамарис и окликнул: – Винсент!

Из-за его спины выступил тот самый инквизитор, который не понравился Ивонне с первого взгляда.

– Надеюсь, у тебя все готово к церемонии? – нервно спросил Дамарис.

– К церемонии? – дрогнула Ивонна.

– Да, милая. Винсент сейчас обвенчает нас.

– Что за чепуху ты несешь? – со строгостью осадил его Гидеон. – Супругов венчают в храме перед лицом Всевышнего. Брак, заключенный в другом месте, не будет считаться действительным.

Дамарис вынул из-за пояса свернутую в трубочку бумагу и ткнул ею в грудь Гидеону. Волшебник, обиженный таким поведением, бумагу взял, развернул и замолчал.

– Что там? – с замирающим сердцем спросила Ивонна, заглядывая ему за плечо.

– Это разрешение Великого Инквизитора на домашнее венчание, – хмуро ответил Гидеон. – Подождите-ка, – он разгладил нижний край бумаги с подписью инквизитора. – Но здесь стоит имя Себастьяна! Этот документ не имеет никакой силы. Он подписан не Иоганном.

– Ошибаешься, маг, – подал голос инквизитор Винсент. – Себастьян теперь Великий Инквизитор.

– А что же Иоганн? – удивился волшебник.

– Умер, – изобразил на лице скорбь Винсент.

– Убедился? – Дамарис грубо выхватил бумагу у Гидеона. – А теперь не мешай мне соединиться с моей невестой.

– Думаю, тебе лучше уйти, – нахмурился волшебник, стиснув посох.

Но Дамарис отшвырнул его в сторону и протянул руки, пытаясь схватить Ивонну. Звонкая пощечина, которую влепила ему девушка, стала для него полной неожиданностью. На миг Дамарис замер от изумления и обиды, но затем с рычанием бросился на Ивонну, и его широкая сильная ладонь, покрытая бурыми пятнами крови убитой им волчицы, взметнулась вверх. В последний момент он сдержал себя и не ударил строптивую невесту.

Ивонна остолбенела от ужаса и не могла шевельнуться. Все произошло так быстро, что упавший Гидеон еще не успел встать на ноги, и защитить ее было некому. Инквизитор Винсент с явным одобрением взирал на них со стороны, и на его губах застыла гадкая ухмылка. Ивонна уже заранее чувствовала жар пощечины на своей щеке, представляла жесткую хватку Дамариса, когда Винсент будет зачитывать слова бессмысленного ритуала. Она уже ощущала вкус крови, который оставит на губах злой поцелуй Дамариса, похожий на укус вампира… А потом хоть в реку с обрыва, только бы смыть это бесчестье…

Но внезапно сбоку мелькнула серая тень: крупный волк, отшвырнув Дамариса от Ивонны, сбил его с ног. Ивонна в изумлении смотрела, как зверь навис над Дамарисом, прижав его к полу и зло рыча.

– Вернер, – еле слышно вырвалось у нее.

Но волк услышал, повернул к ней большую голову и насторожил уши, ловя каждый звук. Желтые глаза уставились на нее пристально и изучающе. В волке не было ничего человеческого, но каким-то внутренним чутьем Ивонна понимала, что не ошиблась.

Она отыскала взглядом Гидеона, торопясь рассказать ему о своей догадке, чтобы тот быстрее снял заклятье. Но волшебник не смотрел на нее: он с озабоченным видом перебирал костяные руны, которые высыпал на ладонь из синего тряпичного мешочка.

Воспользовавшись тем, что волк отвлекся, глядя на Ивонну, Дамарис ухитрился подобрать выроненный клинок и с неимоверной силой ткнул им волка в бок. Зверь с визгом отскочил, Ивонна с ужасом увидела, как серая шкура окрасилась кровью. А Дамарис, вскочив на ноги, бросился к Гидеону и выбил из его ладони руны. Костяные пластинки со стуком рассыпались по каменному полу. В следующий миг Дамарис, коснувшись острием меча шеи волшебника и наслаждась своей властью над ним, одним легким движением разрубил завязки плаща так, что тот упал к ногам Гидеона. Оставшись без плаща, Гидеон словно лишился своей магической ауры. В одной рубахе и штанах, заправленных в сапоги, он мгновенно утратил всю свою важность и солидность. А Дамарис, с превосходством глядя на побелевшего от оскорбления волшебника, вновь упер острие меча ему в шею.

– Хотел меня заколдовать? – с угрозой произнес он. – Зря. Я убью тебя, а Винсент подтвердит, что ты был чернокнижником и служил Мортис, и я сделал богоугодное дело. Правда, Винсент?

Дамарис обернулся, выискивая взглядом инквизитора, но наткнулся только на гневный взор Ивонны, которая присела рядом с волком и осматривала его рану.

– Винсент ушел, – вымолвила она с ненавистью. – Сбежал, как заяц, испугавшись волка.

– Ничего, – менее уверенно произнес Дамарис, не опуская меча. – Винсент подтвердит все, что я скажу.

– Тогда тебе придется убить и меня, – произнес Корнелий. Он ступил на балкон и прислонился к двери, чтобы не упасть. – Потому что я не стану молчать и поведаю всем, что ты – лжец и подлый убийца.

– Папа! – Заметив кровь на лице Корнелия, Ивонна бросилась к отцу.

Это отвлекло Дамариса. И волк, воспользовавшись моментом, бросился на него. Свистнул клинок, рассекая воздух. Гидеон едва успел отскочить назад… И вот уже зверь и человек, вцепившись друг в друга, покатились по балкону. А Гидеон, разжав кулак с той самой руной,которую он искал, торопливо забормотал заклинание.

Вспышка света – и в стальных доспехах Дамариса беспомощно барахтается крупный бурый волк. А другой, серый, с раной на боку, отскочив в сторону, в растерянности наблюдает за противником. По сравнению с бурым, серый кажется меньше и слабее.

– Ты превратил Дамариса в волка! – ошеломленно воскликнула Ивонна, переведя взгляд с бурого зверя на Гидеона. – Ты ошибся! Ты должен был расколдовать Вернера!

– Нет, я не ошибся, – веско произнес волшебник, набрасывая на себя поднятый с пола плащ.

Ему пришлось удерживать рукой разрезанные завязки, чтобы плащ не свалился с плеч. Он открыл рот, чтобы объяснить что-то Ивонне, но не успел вымолвить ни слова. Бурый волк освободился, словно от стальной скорлупы, от доспехов и бросился на Гидеона с явным намерением вцепиться ему в глотку.

Волшебник в смятении вскинул руки, стремясь защититься. Плащ соскользнул к ногам. Запутавшись в нем, Гидеон упал прямо навстречу оскаленной волчьей пасти, с которой капала слюна. И живое воображение Ивонны тут же нарисовало страшную картину: острые волчьи зубы смыкаются на горле мага, не оставляя шансов на спасение.

Но за мгновение до ужасной развязки серый волк опередил бурого и отбросил его от волшебника. С воем и визгом покатившись по балкону, звери сцепились не на жизнь, а на смерть. Летели в стороны клочья шерсти, щелкали челюсти с острыми зубами, нанося противнику рваные раны. Словно ураган пронесся перед глазами Ивонны. Затем, стремительно откатившись в стороны, волки, взмыв в прыжке в воздух, бросились друг на друга, на мгновение заслоняя солнце, застывшее над лесом. И в следующий миг, вцепившись друг в друга смертельной хваткой, переваливались через ограду балкона и рухнули на плиты двора.

Ивонна с криком бросилась к парапету балкона: оглушенные падением с высоты волки лежали на расстоянии двух шагов друг от друга. Бурый, поскуливая, сучил лапами, пытаясь подняться. А серый лежал неподвижно, не подавая признаков жизни. Двор был пуст. Воины Хартвига оттеснили к воротам людей Дамариса.

Слева от Ивонны встал отец, успокаивающе положил руку ей на плечо. По другую руку остановился Гидеон. Свесившись с балкона, он посмотрел вниз. Внизу мелькнул синий плащ инквизитора – Винсент торопился покинуть замок.

– Только бы не опоздать, – воскликнул волшебник.

Его голос донесся до Ивонны словно издалека, будто они не стояли рядом, а находились на разных берегах того озера, из которого ее спас Вернер. А затем она услышала слова заклинания – быстрые, прерывистые, показавшиеся ей совершенно бессмысленными. Ивонна, не отрывая взгляда, смотрела на распростертого на земле волка. По щекам ее, застилая взор, текли жгучие слезы, они превращали силуэт зверя в бесформенную серую кляксу. И вдруг силуэт начал менять цвет, вытянулся, удлинился.

– Смотрите! Это не волк! – воскликнул Корнелий.

Ивонна торопливо вытерла слезы и увидела, что на месте серого волка лежит спиной к дому обнаженный мужчина. Его лица не видно, темные волосы растрепаны, но Ивонна почувствовала, что это…

– Да это же Вернер! – донесся со двора голос Хартвига.

Крайне удивленный воин склонился над юношей.

«Он жив?» – хотела спросить Ивонна, но от волнения не смогла вымолвить ни слова.

– Как он? – перегнувшись через перила, крикнул Корнелий.

– Живой! – с радостью ответил Хартвиг. – Только ранен. – Воин скинул с себя плащ, чтобы прикрыть наготу Вернера.

Со стороны ворот донеслись ликующие крики воинов – люди Дамариса были отброшены за пределы замка и отступали, смирившись с поражением.

Бурый волк, поднявшись на ноги и угрожающе рыча, сделал шаг к Вернеру, но Хартвиг выхватил меч, и волк, поджав хвост, попятился и обратился в бегство. Он вихрем помчался к закрывающимся воротам и в последний момент успел выскочить наружу.

Ивонна этого не видела. Она неотрывно смотрела на неподвижное тело, накрытое плащом Хартвига. «Он жив, – стучало ее сердце. – Он жив!»

Во дворе появился Гидеон, он склонился над Вернером, приподнял плащ, чтобы осмотреть юношу и исцелить его раны.

Ивонна отвела глаза и стыдливо отвернулась. И в тот же миг окрестности огласил громкий звук охотничьего рога, донесшийся со стороны ближайшей деревни. Ему вторил еще один – с противоположной стороны. Затем еще один и еще.

– Дамарис пообещал награду за каждого убитого волка, – тихо сказал Корнелий. – Похоже, на нее прельстились все окрестные охотники…

Ивонна промолчала, устремив взор на бескрайние луга, раскинувшиеся за оградой замка. По густой траве через яблоневый сад мчался бурый волк, торопясь скрыться в лесу, который уже виднелся вдалеке. Но ему не уйти от охотников, которые уже заметили добычу и пришпорили своих коней. Ивонна не могла видеть, но представила себе выражение азарта на лицах мужчин, отчаяние в желтых глазах волка. Понимает ли он, что стал заложником собственного коварства? И теперь сам разделит судьбу зверей, на которых объявил беспощадную охоту.

Издалека донеся ликующий голос охотничьего рога. Ему вторил отчаянный вой затравленного волка. Ивонна повернулась и бросилась в комнаты, чтобы его не слышать. Воображение уже рисовало ей картину кровавой развязки этой драмы.

Глава 15 Соединение

Узкие манжеты сорочки непривычно сковывали запястья, высокий ворот камзола давил на шею. Вернер чувствовал себя неловко в костюме знатного господина, но забыл обо всем на свете, когда увидел, как загорелись глаза Ивонны при виде его. Дыхание перехватило от ее красоты. Белое платье невесты делало девушку похожей на принцессу, и Вернер никак не мог поверить в реальность происходящего. Ивонна выходит замуж… за него!

Как во сне, он взял узкую ладонь девушки. Чувствуя взволнованную дрожь ее пальцев, слушал слова священника, соединяющего их земной союз именем Всевышнего.

– Объявляю вас мужем и женой!

Длинные ресницы Ивонны затрепетали, как крылья бабочки, губы приоткрылись навстречу первому поцелую, и Вернер захмелел от вкуса ее губ. Голова закружилась от счастья, а все происходящее показалось сном.

– Поздравляю! – поторопился обнять их растроганный Корнелий, и Вернер, до последнего момента не веривший до конца в то, что Корнелий отдаст свою единственную и любимую дочь за него, бедняка дворянского происхождения, крепко обнял его в ответ, шепча слова благодарности.

В смутные для Невендаара времена, о которых на время сегодняшнего торжества все постарались забыть, Корнелий посчитал, что его дочь должна связать судьбу с любимым человеком, не раз спасавшим ей жизнь и готовым оберегать ее до последнего вздоха. Повлияло на решение Корнелия и то, что он сам видел, как Вернер, будучи волком, защищал Ивонну от Дамариса и спас от гибели Гидеона. Разочаровавшись в Дамарисе и убедившись в искренности чувств Вернера, Корнелий не сразу, но дал согласие на этот неравный брак.

Известие о том, что Вернер – сын погибшего во время крестьянского мятежа дворянина, стало полной неожиданностью как для Ивонны, так и для Корнелия. Очнувшись человеком и не обнаружив на шее медальона отца, Вернер в сопровождении Хартвига добрался до окрестного леса, отыскал в непролазной чаще разоренную берлогу и нашел в ней фамильное украшение. Герб, который он показал Корнелию, произвел на того неожиданное впечатление.

– А я-то все гадал, кого ты мне напоминаешь! – в волнении вскричал Корнелий.

Оказалось, что в юности Корнелий и отец Вернера жили по соседству и были приятелями. Отец Вернера, бывший на несколько лет старше, женился первым, и Корнелий был знаком с его женой Геленой, знал, что супруги ждут первенца. Но еще до рождения Вернера Корнелий женился и уехал на другой конец Империи, поселившись в замке жены и потеряв связь со старым другом. Когда Ивонна была маленькой, Корнелий по делам приехал в родные края, обнаружил замок приятеля разграбленным и обветшавшим, а местные крестьяне поведали, что во время мятежа вся семья погибла.

– Как ты похож на отца! – растроганно повторял Корнелий, обнимая ошеломленного Вернера. А потом, видя, какими взглядами обмениваются украдкой Вернер и Ивонна, вызвал их для серьезного разговора и, убедившись в искренности чувств молодых, дал согласие на свадьбу…

Вслед за отцом невесты подтянулись и остальные гости. Небольшой храм в окрестностях Левенделла был полон народу. Большинства из них Вернер не знал – они были родственниками и соседями Ивонны, но с тетушкой Нильдой, которая Ивонне как мать, невеста уже успела его познакомить.

Совершенно не похожая на свою утонченную племянницу, полная невысокая женщина с невыразительным лицом, но железным, как уже успел убедиться Вернер, характером одной из первых поздравила их, бесцеремонно отодвигая других гостей. Вернер тепло улыбнулся ей в ответ: если бы не Нильда, у которой гостила его невеста, они с Ивонной никогда бы не встретились. И не было бы сейчас этого невозможного, неисчерпаемого, бездонного счастья, которое переполняет душу.

Следом за Нильдой подошли Гелена и Гидеон. Мать Вернера чувствовала себя непривычно в богатом платье и прятала в тонких шелковых перчатках натруженные руки, выдававшие привычку к тяжелому крестьянскому труду. Однако держалась с достоинством, и никто из родни невесты не догадывался о том, в каких условиях последние тринадцать лет жили мать и сын из благородной семьи.

Корнелий решил, что во избежание пересудов не стоит рассказывать родне всей правды, и представил избранника дочери знатным юношей из окрестностей Фергала, избравшим путь мага. А также сообщил, что с будущим женихом Ивонна познакомилась во время пути, когда он спас ей жизнь. Гидеон простил Вернера, признал несправедливость наложенного заклятия, и теперь все недоразумения между ними были разрешены, а родне Ивонны маг представился приемным отцом жениха и не слишком покривил против истины.

Судя по тем нежным взглядам, которые бросали друг на друга мать и учитель, по той заботе, с которой Гидеон оберегал свою спутницу от расспросов, бегство Вернера сблизило их и положило начало запоздалой любви. Вернер с улыбкой отвел глаза. Пусть и они будут счастливы.

Вдруг Ивонна в волнении стиснула его ладонь, и Вернер увидел, как в храм вошел высокий молодой мужчина в стальных доспехах и в шлеме, закрывающем лицо. Дамарис! Забывая о том, что в последний раз видел соперника в волчьей шкуре, Вернер уже подался вперед, торопясь закрыть собой невесту. Но тут незнакомец снял шлем, и с губ Ивонны сорвался радостных вздох:

– Таусенд!

«Показалось», – облегченно выдохнул Вернер. С того дня, как он вновь стал человеком, а Дамарис обратился в зверя, о бывшем женихе Ивонны ничего не было известно. Стражники рассказывали, что в тот вечер охотники загнали в окрестностях пятерых волков, один из которых был редкого бурого окраса. Узнав об этом, Вернер помрачнел.

Дамарис хотел убить его в волчьем обличье. Если бы не вмешательство Гидеона, вскоре Вернер мог повторить печальную участь своей подруги-волчицы. И все же такой страшной погибели он своему сопернику не желал. Не получив обещанной награды от без вести пропавшего Дамариса, охотники быстро прекратили преследование волков и вернулись к своей обычной охоте на дичь, приносившей стабильный доход. Даже инквизитор Себастьян не очень-то интересовался судьбой родного племянника, будучи увлеченным своими интригами и преследованием Ламберта и Иноэль.

Однако на смену облегчению стремительно пришло другое чувство.

– Ты знаешь его? – ревниво спросил Вернер невесту, разглядывая приятное лицо воина, который к ним приближается.

– Это мой кузен, старший сын Нильды, – бесхитростно объяснила Ивонна, и у Вернера сразу стало легче на сердце.

Нильда заметила сына, обняла его с возгласом:

– Явился все-таки! Я уж думала, что не приедешь!

– Путь из Фергала неблизкий, – заметил в оправдание тот. – Но как я мог пропустить свадьбу своей сестрички?

И, встретившись с Ивонной взглядом, он направился к молодым.

– Таусенд – имперский асассин, – с гордостью за брата объяснила Ивонна, пока тот пробирался среди гостей.

– Поздравляю, сестренка! – воскликнул Таусенд и подмигнул Вернеру: – А ты береги ее, братишка.

– Таусенд, – торопливо спросила Ивонна, – скажи, что-нибудь слышно от капитана Ламберта и Иноэль?

На лицо асассина набежала тень.

– От проезжающих рыцарей я узнал, что Ламберта и посланницу преследует инквизиция. Недавно они отбили одну из атак, и те, с кем я говорил, помогли им в этом. По возвращении в Фергал я постараюсь добиться аудиенции у императора, чтобы сообщить о бесчинствах инквизиции. Иноэль ведь уже была похищена инквизитором Себастьяном…

Ивонна ахнула, услышав это имя и вспомнив резкое, неприятное лицо старика с колкими глазами.

– Все обошлось, – успокоил ее Таусенд. – Ламберт нашел и вызволил ангела. Себастьян тогда еще не встал во главе инквизиции. Но сейчас, когда в его руках сосредоточена вся власть, он бросил все силы на преследование Иноэль…

– Да поможет им Всевышний! – взволнованно прошептала Ивонна.

А Вернер нахмурился, вспомнив о том, что Иноэль ищут и демоны. К счастью, страшный голос Бетрезена не преследовал его после обратного превращения. Гидеон, которому он рассказал об этом, предположил, что превращение в волка разорвало пагубную связь, возникшую между Бетрезеном и Вернером после того, как юноша призвал Белиарха, чтобы расправиться с орками. Не имея власти над волком, Бетрезен забыл о Вернере. И Вернер от всей души надеялся, что предводитель Легионов Проклятых никогда не напомнит ему о своем долге.

Таусенда оттеснили другие гости, которые желали поздравить молодоженов, и вскоре торжество переместилось в просторный замок невесты.

– Не хочу отпускать от себя дочь, – объяснял Корнелий на расспросы любопытных. – Пусть живут со мной. Буду рад понянчить внуков.

– Сынок, – выбрав удобный момент, прошептала Гелена, – завтра мы с Гидеоном уедем.

Ивонна с Корнелием пригласили мать Вернера поселиться с ними в замке, но та предпочла вернуться в деревню.

– Так быстро? Погостите еще, – радушно предложила Ивонна.

– Спасибо, дочка, но только это все не для меня, – с виноватой улыбкой ответила Гелена, обводя взглядом роскошное убранство зала. – Я уже отвыкла от этого. Да и Гидеону пора возвращаться к своим ученикам. Таусенд завтра отправляется в полк, он здесь со своими товарищами. Твоя тетя с семьей собирается с ними. Доедем вместе до Фергала – все спокойнее.

– Конечно, – одобрила ее решение Ивонна, – и мы не будем волноваться за вас.

Гидеон отвел Вернера в сторону:

– Что решил с магией? Продолжишь обучение?

– Обязательно, – кивнул с серьезным видом Вернер. – Корнелий согласен ехать с нами в Фергал и пожить там какое-то время, пока я буду набираться знаний в Башне Магии.

– По-прежнему желаешь стать самым могущественным волшебником в Невендааре? – Гидеон пристально взглянул на ученика.

Неужели в нем опять взыграли амбиции и жизнь его ничему не научила?

– Каждый ученик мечтает стать белым магом, – с улыбкой заметил Вернер. – Только раньше я желал знаний ради власти и славы, а теперь они нужны мне только для того, чтобы защитить Ивонну и свою семью.

Гидеон кивнул, пряча улыбку в бороду. Все-таки путешествие серьезно изменило юношу. Он возмужал, стал взрослее, ответственнее, сильнее. И можно не беспокоиться о том, что магическая сила, данная его ученику, окажется на службе у темных сил. Отныне сердце Вернера целиком принадлежало свету, который зажгла в нем Ивонна.

– Вернер, – после заминки спросил Гидеон, – помнишь, ты говорил, что обнаружил способ повернуть заклятье вспять и избавиться от звериного обличия? У нас тогда не было возможности обсудить это подробнее. Можешь сказать, что это было?

– К чему это теперь? – удивился Вернер и с подозрением взглянул на волшебника: – Или вы опять собрались кого-то заколдовать? Неужто старина Бейл проявляет интерес к запрещенной магии? Или малыш Сандр отличился?

– Да что ты! – с негодованием воскликнул Гидеон. – Ничего подобного. Бейл, кстати, здорово продвинулся в магии со времен твоего отъезда, – с гордостью за ученика добавил он. – Думаю, он может стать хорошим боевым магом, если не станет зарывать свой талант и не поддастся требованиям отца продолжить семейное дело. А у Сандра неплохие задатки элементалиста. Возможно, ты когда-нибудь встретишь его в Фергале в Башне Магии… Так что, расскажешь о том, как преодолеть заклятье? Ты говорил, что сделал это даже без помощи магии.

– Научный интерес? – понимающе улыбнулся Вернер. – Хорошо, слушайте…

– Значит, – в волнении уточнил Гидеон, дослушав до конца его рассказ о спасении Ивонны из озера, – спасение человека способно одолеть оборотные чары заклятья зверя?

– Похоже на то. Это случилось со мной дважды: когда я исцелил Ивонну от смертельной раны и когда спас ее из озера. Проверить это в третий раз не представилось возможности.

– Спасибо тебе. – Гидеон взволнованно пожал ему руку.

– За что? – удивился Вернер.

Но тут он услышал голос Ивонны и поспешил вернуться к невесте.

Какое-то странное, особенное чувство заставило его обернуться. Ошеломленный Вернер заметил, что плащ за спиной Гидеона вздымается, словно под одеждой учителя нервно подрагивает звериный хвост. Да нет, не может быть!

– Что случилось, любимый? – спросила его нежным голосом Ивонна и с беспокойством заглянула ему в глаза.

– Ничего. – Он привлек к себе невесту, касаясь губами светлого локона на ее виске и замирая при мысли о более смелых ласках, которые ждут их сегодня ночью. – Показалось.

Ивонна отстранилась и посмотрела на него с улыбкой, словно подслушав его мысли. В ее глазах вспыхнули звезды, похожие на ту, что упала с небосклона некоторое время назад, положив начало их приключениям. И больше ничто на свете не имело значения, кроме сияния этих глаз и сладости губ.

– Голубки, – умильно вздохнула тетушка Нильда, наблюдая за поцелуем молодых, и промокнула платком уголки глаз.

Наконец-то она могла быть совершенно спокойной за племянницу. Достаточно посмотреть на Ивонну и Вернера, чтобы понять, что эти двое любят друг друга так страстно, как только можно любить в этом мире. Сейчас глаза племянницы сияли любовью, и с их ослепительным блеском могли соперничать только обожающие взгляды, которые Вернер бросал на свою молодую жену. А когда молодые люди умеют любить так сильно, то Невендаару не страшны никакие испытания. Любовь спасет их мир. Как спасала уже не раз.

Вероника Иванова Охота на ведьм

Пролог

В потоке мгновений каждой человеческой жизни непременно найдется то самое, которое могло изменить и изменило судьбу раз и навсегда. Жаль, что это становится ясным, лишь когда упомянутое мгновение остается далеко в прошлом, и, оглядываясь назад, мы невольно говорим себе: нужно было поступить совсем иначе, тогда все сложилось бы счастливо и благополучно! А иногда, насколько бы суровыми и жестокими ни оказывались последствия прошлого выбора, понимаем, что ничего не хотели бы изменить…

* * *

Вечернее солнце, проливающее свой мягкий свет на кусты малины, делало и без того ароматную ягоду еще аппетитнее. По крайней мере, так казалось десятилетнему мальчику, уже несколько часов подряд скрывающемуся от родительского и куда более сурового сестринского присмотра в дальнем уголке просторного сада, там, где каменная ограда, наполовину осыпавшаяся, а наполовину разобранная проказливыми детьми, открывала беспрепятственный проход к лесу. Конечно, без сопровождения взрослых странствовать по лесным тропинкам не разрешалось, но разве юных сорванцов когда-либо удерживали запреты?

Впрочем, мальчик, чьи губы уже чуть ли не слипались от сладкой малины, не собирался нарушать родительские приказы. Правда, и просьбы выполнять не хотел, потому и забрался подальше в кусты, чтобы если найдут, то не сразу, а когда на исполнение хозяйственных дел сыщутся другие, менее удачливые домочадцы. Вон, есть же сестра, что старше его на шесть лет, пусть она и хлопочет!

Закат становился все краснее, обещая назавтра ветреный день, и вместе с заходом солнца на малинник опускалась прохлада. Не такая, чтобы можно было замерзнуть, но словно предупреждающая: пора отправляться домой, если не хочешь получить слишком сильный нагоняй. Мальчик вздохнул, отправил в рот последнюю горсть ягод, стряхнул с одежды обломки веточек и недовольно поморщился, обнаружив на штанах и рубашке темно-красные пятнышки. Если сестра увидит, то обо всем догадается, и вот тогда наказания не избежать. Идти к колодцу опасно, место людное, любопытных глаз много.

А что, если заглянуть в лес? Совсем ведь ненадолго, на минутку! Друзья по играм рассказывали про ручеек, бежавший недалеко от сада. Да и тихо сейчас, спокойно, даже волки близко к человеческому жилью не подходят, потому как лесной дичи в изобилии.

Мальчик решился. Перебрался через камни ограды, образовывавшие подобие ступенек, и прислушался. Точно, вода журчит. Оставалось только пойти на звук и всего через несколько минут оказаться у ручейка с прохладной и прозрачной водой, по которой, правда, иногда проплывали сосновые иглы и шишки.

Обратно мальчик возвращался торопливо, но все же не настолько, чтобы не остановиться и не оглядеться, когда звук шагов стал громче. И верно, кто-то еще шагал по лесным тропам, да не один. Шагал увесисто, не слишком быстро, зато явно знал, куда направляется. Мальчику очень не хотелось попадаться на глаза кому-то из взрослых, особенно теперь, когда до спасительной ограды оставалось всего ничего, поэтому он осторожно отступил в гущу кустов и затаил дыхание. А в следующее мгновение прикусил засунутые в рот пальцы, чтобы не закричать, потому что на тропинку выбрался мертвец.

Даже если никогда не видел ходячих трупов сам, хватит и чужих рассказов, чтобы узнать зомби, поднятого из могилы волей некроманта. Гниющая плоть, клочьями свисающая с костяка, бельма ничего не видящих глаз, кособокая походка. И очень острый нюх, способный уловить запах живого существа чуть ли не за милю. Мальчик вспомнил об этой самой главной особенности поднятых мертвецов, когда изъеденное гнилью лицо вдруг повернулось в сторону кустов, ставших прибежищем любителя малины. Вспомнил, прикусил пальцы еще сильнее и попятился назад.

К счастью, ветер, решивший не дожидаться завтрашнего утра, сбил запахи: зомби беспорядочно замотал головой, переминаясь с ноги на ногу, а потом, словно уловив аромат еще чьей-то плоти, уверенно зашагал прочь. Правда, прочь только лишь от кустов: тропа, на которую свернул ходячий труп, вела прямиком к саду, но это мальчик осознал намного позже, когда за одним зомби потянулись и другие. Наверное, их было не так уж и много, только ребенку показалось, что он видит перед собой целые полчища голодных убийц. Вот тогда-то и опустилась ночь. Первая ночь, темнота которой пугала по-настоящему.

Солнце все еще цеплялось за небосвод, не спеша исчезать за горизонтом, но перед глазами мальчика разливался мрак. Беззвездный. Беспросветный. Бездонный. Целое море.

Он не помнил, как смог дождаться, пока последний из мертвецов уйдет достаточно далеко. Не помнил, как бежал через лес, не зная, куда бежит, потому что ничего не видел. Не помнил, как ветки кустов, через которые продирался, рвали одежду и рассекали кожу царапинами. Не помнил, кто он и откуда. Не мог вспомнить ни одного слова, пока не вылетел на поляну, где жгли походный костер императорские гвардейцы, не остановился, пойманный в железные объятия одним из воинов, и не услышал строгого вопроса:

— Что случилось, парень?

Сначала мальчик молчал. Минуту или две. А потом ответил, запинаясь и захлебываясь воздухом:

— М-мертвяки. Т-там, в ле… в лесу.

Несколько лет спустя другого мальчика тоже настигла ночь. Правда, она была вполне обычной, той, что наступает сразу же после заката. Ночь, спустившаяся на столицу Империи.

В темноте нужно спать — так его учили наставники. Так говорила матушка, пока была жива. Или не говорила? Мальчик не мог вспомнить точно, кем была женщина, дарившая ему ласку и заботу. Слишком давно это было, слишком невозможным казалось теперь.

Дворец отходил ко сну медленно и неровно, но мальчик давно уже привык к шорохам, стукам и неясному гулу голосов, наполняющих слух вечером. Днем ко всему этому присоединялись трубы, бряцанье доспехов, звон колокольчиков, повизгивание собак, торопливое шарканье бесчисленных слуг, спешащих услужить то одному, то другому господину. А еще днем было никуда не скрыться от взглядов: льстивых, изучающих, ненавидящих, равнодушных, восторженных. Да и как не смотреть на юного принца, наследующего императорский престол, когда тот, многие лета императору, опустеет? Как не ловить выражение монарших глаз, дабы распознать, что кроется в прозрачной глубине детского сознания? Ведь если сможешь выловить там нужную рыбку, такого улова хватит на долгую и безбедную жизнь.

Мальчик еще не знал, какие планы строят в отношении него взрослые, но уже догадывался: все, что творят дяди и тети вокруг него, делается неспроста. Ему говорили о блистательном будущем, о короне, о победоносных войнах и прочих забавах, присущих взрослой жизни, но слишком далеких для понимания ребенком. Его торопили учиться принимать решения, а он пока не знал, что значит решать. Его терзали скучными уроками все дни напролет, поэтому ночь, с ее благодатной темнотой, была мальчику милее солнечного света.

Кровать давно была постелена и согрета, свечи потушены, слуги распущены на ночной отдых, но спать не хотелось. Мальчик сидел на подоконнике, завернувшись в складки портьеры, чтобы укрыться от ветерка, пробирающегося через приоткрытые оконные створки, и смотрел вниз. На двор, по которому время от времени проходил караул. На далекие костры, мерцающие таким уютным теплом..

Скрипнула дверь. Только не та, что вела в коридор, а другая, внутренняя, через которую обычно ходили слуги, чтобы убрать из покоев принца неподобающие для лицезрения непосвященными вещи. Ночную вазу, к примеру. Но сейчас было еще слишком рано для подобного визита, и мальчик невольно вжался в угол окна, наблюдая, как в комнате становится темнее, чем прежде.

Света луны вполне хватало, чтобы разглядеть очертания кровати, кресел, столиков и прочей утвари, наполняющей покои. Хватило и для того, чтобы увидеть густую тень, имеющую очертания человеческой фигуры, крадучись двигающуюся к разобранной постели. Мальчик не знал, что за человек пришел к нему в поздний час, но ничего хорошего не ждал. Где-то на кромке сознания мелькнуло воспоминание о наемных убийцах, отправивших к Всевышнему не одного представителя королевской семьи. Значит, и за ним пришли? Уже? Так рано?

Страха не было. Чувства беспомощности тоже. Мальчик подумал о том, что сейчас умрет, но принял эту мысль так спокойно, как будто был ветераном многочисленных войн. Сегодня хорошая ночь. А завтра будет хороший день. И пусть принцу не доведется стать императором, он ведь может, хотя бы один-единственный раз, гордо выпрямиться, выпятить подбородок и крикнуть, стараясь удержать голос от петуха:

— Стража!

Крика не получилось, послышалось что-то вроде возгласа, неуверенного, даже робкого, но убийце этого вполне хватило, чтобы понять, где находится намеченная жертва. Темная фигура развернулась быстрее, чем моргнули глаза принца, и лунный свет бликом скользнул по обнаженному лезвию. Мальчик подумал, что самым правильным сейчас было бы зажмуриться, но не успел, потому что хоть зов и оказался слабеньким, его все-таки услышали. Тот, кто слушал.

Парадная дверь покоев распахнулась от сильного пинка, пропуская внутрь вместе с коридорными сумерками еще одну фигуру. Кто-то другой на месте убийцы обернулся бы, чтобы оценить внезапно возникшую угрозу и либо принять бой, либо сбежать, но тот, кого прислали за жизнью принца, не стал терять время попусту и прыгнул к окну, туда, откуда прозвучал мальчишеский голос. Ринулся сильно и стремительно, как дикий кот. Вот только стрела летела быстрее.

Кто мог додуматься поставить в охранение покоев принца стрелков императорской гвардии? Только тот, кто был осведомлен о событиях грядущей ночи. Что проку от длинного лука в лабиринте и закоулках дворца? Ни размахнуться, ни развернуться, одна красота, и ничего больше. Юный лучник придерживался такого же мнения, но когда услышал призыв о помощи, почему-то мигом забыл о тесноте и узости коридоров Он не думал ни о чем, кроме того, что надо поразить цель, темнеющую на полпути от двери к окну. Стрела сама скользнула в пальцы нетерпеливым гончаком, словно просящим отпустить сворку, оттолкнулась от тетивы, рванулась вперед, насадила на себя, как на вертел, летящее тело, сбивая направление прыжка в сторону, а следом уже собиралась в полет новая остроносая сестренка.

— Больше никого не было, — сказал мальчик, восторженно глядя на своего неожиданного защитника.

— Вы уверены, ваше высочество?

— Не было, — помотал головой принц.

Стрелок подошел, не опуская лука, пинком перевернул лежавшее ничком тело лицом кверху. С такими ранами не выживают, вот и убийца смотрел в потолок уже ничего не видящими глазами. А может, успел еще и проглотить яд, чтобы не попасть в допросную и не отвечать дознавателям.

— Я позову капитана.

— Да ну его, — махнул рукой мальчик — Придет, поднимет шум-гам, и весь сон насмарку. Лучше давай спрячем этого куда-нибудь, а утром всем расскажем.

— Ваше высочество…

— Это мой приказ. Императорский! — гордо вскинул голову принц, и стрелок вдруг подумал, что этот ребенок однажды уж точно станет императором.

Часть 1. Предатели

— Велик и славен был когда-то Невендаар, обильны были зеленые нивы его, тенисты вековечные леса, прозрачна речная вода, благостны дни, что проводили в трудах и заботах жители его, не знавшие иной доли, кроме нежного детства, горячей юности, мудрой зрелости и благостной старости. Мир и покой осеняли ангельскими крылами пределы сущего… Но как в мирной семье рождаются воины, так родились однажды между ангелами беспощадные споры о том, кто из них любимое дитя Всевышнего. А когда не стало хватать крылатых армий, спустилась война с небес на Невендаар…

Голос ярмарочного рассказчика звучал надтреснуто, но не потому, что изложение событий древности требовало полагающегося в таком деле надрыва всех чувств и ощущений. Просто старик устал изо дня в день на протяжении многих лет твердить одну и ту же историю. Она не приносила большого дохода: мало кто из ныне живущих хотел знать и помнить времена, когда земли огромного мира были едины в стремлении к добру и свету.

«Не было этого», — твердили его сверстники и сейчас, и полвека назад, когда юноша, твердо решивший посвятить свою жизнь сохранению знаний о прошлом, восторженно прикасался к древним легендам, прячущимся в строчках полувыцветших букв на листах неподъемных фолиантов. Может, и не было, кто знает? Но тогдашнему ученику сказителя очень хотелось верить, а вера всегда сильнее трезвого рассудка.

С тех пор минуло много времени. Больше, чем оказалось отмеряло многим погодкам, ушедшим к Всевышнему раньше старика, повторяющего заученную некогда сказку. Да и вера поистерлась, как ношеное платье. Но где-то в глубине души рассказчик все еще оставался тем ребенком, который когда-то и сам разинув рот стоял среди прочей детворы и слушал, слушал, слушал…

Дети. Они подобны ангелам в кристальной чистоте своих помыслов. Их можно обмануть, но лишь однажды, а на следующий раз придется придумывать новую ложь — это старик знал наверняка. Сейчас они смотрят широко раскрытыми глазами, впитывая слухом каждое слово, потом, год спустя или даже намного скорее, навсегда закроют свое сердце для того, что не приносит прибыли и не помогает выжить.

Черствый пряник с каплей медовой глазури усладит и взор, и желудок, а на что сгодится запутанная история о богах и героях? Вот и сейчас только горстка ребятишек внимала старику, прочие же люди, пришедшие на ярмарку, даже не прислушивались к голосу рассказчика, все еще сохранявшему остатки былой звучности. Продавцы зазывают покупателей, покупатели ищут лавки с товарами подешевле — вот где настоящие сказки!

Скудны ярмарки в пограничьях Невендаара. Растеряли былую праздничность. Да и кому на них приходить? Окрестные барончики что ни месяц затевают друг с другом войны за очередную пядь земли. Пусть сражения выходят и крохотные, но солдаты для них все равно требуются, а чтобы рыцарей нанимать, деньги нужны. То ли дело крестьяне: сгонишь их в ополчение, пустишь стенка на стенку с вилами и серпами, и душа радуется кровопролитию. А то, что поля стоят невозделанные и урожай осыпается, господин знать не желает.

Рассказчик невольно вздохнул, чуть сбиваясь с ритма, но дети, конечно, не заметили оплошности старика. Как не замечали пока, что редеют ряды сынов человеческих, истощая силы в бесконечных войнах. Добро бы гоблинов отстреливали или с эльфами за леса дрались, так своих же соседей, а то и родственников истребляют. Хорошо еще, что демоны последнее время поутихли, но ведь они через год-другой наверняка снова воспрянут, дождавшись очередного знака от Бетрезена. Или хотя бы такой знак придумают. Вот тогда каждая крепкая рука и ясная голова на вес золота станут цениться. Если доживут до настоящего врага. Если инквизиция не скосит под корень всех ветеранов.

И ведь за что жгут-то? За малости. Из похода чуть ли не каждый солдат что-то притаскивает, амулет какой-нибудь, склянку с зельем, а то и руну, если повезет. Военные трофеи, куда же без них? Чаще всего они оседают в сундуках, откуда их могут вынуть либо любопытные дети, либо плакальщицы, когда покойника станут обряжать. И какая опасность в тех волшебных штуках? К тому же за истечением срока вся сила из зелий уходит.

Амулеты — дело другое, но они не для нападений предназначены, а с рунами только сведущий человек разобраться сможет. Вот и получается, что все это безделушки, никому вреда не причиняющие, а только если найдут такие в твоем доме — хлопот не оберешься. И подкуп иной раз не поможет, хотя иные отцы-инквизиторы до денег весьма охочи. А впрочем, кто не охоч-то?

Старик поморщился, вспоминая собственные встречи с воинствующими сынами церкви. Нет, не приведи Всевышний снова кого-то из «стальных сутан» увидеть! Жили без них столько лет, так еще столько же прожить можно было. И зачем они вообще на свет появились?

На заданный ярмарочным рассказчиком самому себе вопрос существовало много разных ответов, один из которых легко мог бы дать неприметный молодой мужчина с надвинутой на глаза шляпой, ожидавший кого-то за трактирным столом. Мужчина носил имя Марк и медленно, но неуклонно продвигался по пути к инквизиторскому сану, в настоящее время исправляя почетную, но неспокойную должность охотника за ведьмами.

Солнце припекало, и голова уже начинала потеть, но снимать шляпу было куда неосмотрительнее, чем мучиться от жары, ведь в спасительной тени можно делать все, что душа пожелает. Хоть дремать, хоть корчить рожи в такт заунывным сказкам какого-то старика.

О богах и ангелах Марк знал намного больше, чем ярмарочный рассказчик, только все те знания давно уже можно было выкинуть в дорожную пыль и растоптать каблуком сапога, потому что людям никогда не бывает нужна чужая правда. Кому все молятся? Всевышнему… Отцу небесному… Вот только другой отец у имперцев, тот, чье имя если и произносят, то словно брезгливо сплевывая на землю, — демон Бетрезен!

Еще пяток лет назад юный оруженосец Марк грезил о тихом местечке в одной из церковных библиотек и неспешными богословскими диспутами, потому как не испытывал тяги к оружию и смертоубийству. Учился, разумеется, с прилежанием всему, чему учили: и драться, и возносить молитвы, но тяготел все же к последнему.

Только надо же было случиться очередному всплеску ведовства! Церковь всколыхнулась, встревожилась, сурово нахмурила брови и всех, кого смогла, поставила под свои военные знамена. В том числе и оруженосца, который если и желал видеть сражения, то лишь издалека. А еще лучше — на пергаментных книжных страницах.

Со временем волнения улеглись, как оно обычно и бывает, но обратного пути уже не было. Только вперед, если хватит умений и настойчивости. Марк не особенно стремился к чину инквизитора, а служба его — охота за ведьмами — была очень трудной и опасной. Нынешняя вылазка, к примеру, как и прочие, неизвестно чем закончится. А может, и вовсе не начнется, подождет до завтра? Такой поворот событий был бы гораздо приятнее. Но мечты всегда норовят остаться мечтами.

Едва успел стихнуть хриплый голос старика, как у выставленного на свежий воздух трактирного стола, за которым коротал время Марк, остановились двое бродяг.

Надвинутая на лоб шляпа охотника за ведьмами ограничивала поле зрения: узкая щель позволяла разглядеть только сапоги пришлецов, чем Марк и занялся. Любопытная обувка оказалась: у одного стоптанная, а у второго почти новая, только явно не по ноге, потому что чрезмерно растянулась на костяшках. Наверняка с кого-то снял. А вот товарищ его, видимо, еще ждал своей очереди поживиться чужим добром. Марк невольно перевел взгляд на собственные сапоги, прикидывая, могут ли они приглянуться разбойникам, потом сдвинул шляпу на затылок и равнодушно посмотрел на парней, подошедших к его столу.

Занятные рожи, ничего не скажешь. Самые что ни на есть разбойничьи! Кожа рябая, бугристая от многочисленных шрамов, носы ломаные, глаза так и шныряют туда-сюда, то ли ища угрозу, то ли сея. Одежка разномастная, вся с разных плеч, ни разу не латаная. Да и зачем латать, если можно выйти на дорогу да остановить первого же путника в приглянувшемся кафтане? А не захочет делиться своим имуществом — из ножен будут извлечены длиннющие кинжалы, перед которыми отступают все доводы разума, кроме одного: «Спасайся, кто может!» Не было бы нужды, охотник по доброй воле никогда бы не подошел близко к таким людям. От греха, что называется, подальше держался бы, и не потому, что боязно, а потому, что грязно. Но рассудок рассудком, а служба службой.

— Ты, что ли, искал попутчиков? — спросил тот из разбойников, на котором были новые сапоги.

— Я, — кивнул Марк, щуря глаза, заново привыкающие к солнечному свету.

— Мы сойдем?

— Если сойдемся. — Охотник с многозначительным видом встряхнул кошелек.

Лежавшее в кожаном мешочке серебро заманчиво звякнуло, и взгляды разбойников одинаково жадно блеснули.

— Сколько дашь?

— По три монеты на брата.

— Маловато будет.

— Так и дорога-то недалекая.

Пришлецы переглянулись. Три серебряные монеты вряд ли можно назвать большим кушем, но в таких делах вознаграждение иногда многократно перекрывается ценными трофеями.

— Куда собираешься?

— В старое поместье у оврага.

Бродяги обменялись встревоженными взглядами.

— Говорят, там место дурное, — сказал тот, что был в сапогах поплоше.

— Слышал, — кивнул охотник.

— Так может, добавишь?

Марк сделал вид, будто раздумывает:

— Самое большее — еще по монете на нос. Да, все, что найдете, ваше будет. Мне нужна всего одна вещица.

— Какая? — поспешил выспросить главный переговорщик.

— Колечко. Бронзовое. Ценности невеликой.

Взгляды разбойников ясно говорили: «Врешь ты все, мужичок, про ценность этой штуковины. Не шел бы в дурное место, если бы не надеялся заполучить сокровище».

Марк еле сдержал брезгливую улыбку. Кольцо и впрямь было не слишком драгоценное. По крайней мере, покупателя бы на него не нашлось, потому что ведьминские побрякушки строжайшим указом запрещены и в свободном хождении отсутствуют.

— Значит, все, что найдем, наше? — еще раз спросил разбойник.

— Да. Мне тамошние богатства ни к чему.

Переговаривающиеся стороны конечно же не поверили друг другу, но сделка была слишком хороша, чтобы от нее отказываться. Душегуб в новых сапогах протянул нанимателю мозолистую ладонь:

— Тогда по рукам!

— По рукам, — кивнул Марк, поднимаясь с лавки. Кошелек снова зазвенел, волнуя кровь разбойникам, но на сей счет охотник был вполне спокоен, поскольку заранее озаботился обеспечением своего тыла.

— Эй, хозяин!

На ленивый зов из тени трактира вышел коренастый пожилой мужчина, на ходу вытиравший ладони о передник. Коротко стриженные пегие волосы и все еще упругие мышцы обнаженного торса выдавали в трактирщике бывшего воина и словно заявляли всем любопытствующим: при случае спуску не даст.

— Мы с этими господами заключили сделку. Каждому из них полагается четыре монеты по завершении дела. Вот кошель, в котором достаточно денег для оплаты. Оставляю его тебе на хранение. И если сам не вернусь, заплатишь вместо меня, а остатки возьмешь себе. За услугу.

Трактирщик понимающе кивнул. В Аартене Пегого Жанно все знали как человека честного, потому нередко обращались с подобными просьбами. Особенно в щекотливых обстоятельствах.

Разбойники, увидев, что добраться до кошеля будет непросто, немного приуныли. Впрочем, они еще могли прикончить нанимателя сразу по выходе из города и кинуть тело в ближайшем леске на поживу волкам, а потом вернуться за вознаграждением, но такого исхода охотник не опасался, потому что душегубов куда больше интересовала его непонятная цель, нежели серебро.

— Так отправляемся? — нетерпеливо спросил переговорщик, а его товарищ, судя по всему немой, выразительно посмотрел на Марка, стараясь без слов задать тот же вопрос.

— Сейчас. Еще одну надобность улажу, и двинемся.

Охотник окинул взглядом столы, приметил за одним из них одиноко скучающую худосочную девицу в застиранно-синем плаще послушницы поверх рубашки и мальчишеских штанов, подошел и без поклонов и представлений спросил:

— Нужны монеты?

У девицы жадно загорелись глаза: послушницам всегда были нужны деньги. Нельзя сказать, чтобы в монастыре будущих монахинь держали впроголодь, но и не тратили слишком много средств, ведь не каждая из них могла впоследствии принять сан и служить церкви своей верой. Да не каждая и хотела. Зато получив плащ послушницы, можно было не сильно опасаться дурных людей, потому что исцеление требуется всегда и всем, хоть добряку, хоть злодею. Да и действовало на всех одинаково.

— Пойдешь с нами — получишь три серебряка.

— А этим двоим почему больше пообещал? — хитро прищурила карие глаза девица.

— Потому что, если они хорошо свое дело сделают, тебе вовсе ни о чем заботиться не придется.

Пусть послушнице явно не хотелось признавать правоту охотника, она скривилась, но кивнула, тряхнув плохо вымытыми темными волосами:

— Считай, сговорились.

Марк повернулся к трактирщику и, указывая на девицу, сказал:

— И ей заплатишь. Три монеты.

— Не извольте беспокоиться, — пробасил Жанно и, справедливо полагая, что больше нет нужды стоять на жарком солнце, ушел в кухню.

— Вот теперь можно отправляться, — решил охотник.

Послушница поднялась с лавки, забирая прислоненный к столу посох, навершие которого было обернуто тканью, и бодро последовала за нанимателем. Разбойники чуть поотстали, видимо собираясь договориться о том, как будут действовать на месте, но это Марка больше радовало, нежели печалило. Хотя и девица оказалась не лучшей собеседницей, чтобы скоротать путь.

— Здешняя?

— Не-а, — протянула послушница.

— Тут ведь поблизости нет монастырей, насколько я знаю.

— Нету.

— Далеко же тебя от вотчины занесло.

— Ага.

Разговор никак не мог склеиться, и Марк легко догадывался, почему. Послушницу эту, скорее всего, либо выгнали, либо сама сбежала: посох от любопытных глаз прячет, плащ застирала так, чтобы издалека уж точно никто не опознал его цвет, а вышитые кресты потерла до неразборчивости. Сметливый взгляд, разумеется, поймет, кто перед ним, а всем остальным не надо знать, что за девица странствует из города в город.

— Исцелять-то умеешь?

— Сомневаешься? — сузила глаза послушница.

— Да с чего бы? — делано изумился Марк. — Taк спрашиваю. Из любопытства.

Вместо ответа девица принялась на ходу разматывать полотно, под которым скрывалось навершие послушнического посоха, а когда витое дерево сверкнуло на солнце лоснящимся боком, взмахнула орудием своего труда, словно чуть целясь в сторону охотника.

В разгар дня при ярком солнечном свете трудно было заметить россыпь искр, метнувшихся от посоха к человеку, но услаждение взоров и не было главной ее целью: усталость сняло как рукой, да к тому же затянулась царапина, полученная Марком накануне по собственной неосторожности.

— Умеешь, — признал охотник.

— А то! — надменно подняла подбородок девица.

— А чего при монастыре не сиделось? Могла же в монахини выбиться, как я погляжу. Силенок-то много.

— Нужен мне этот монастырь! — фыркнула бывшая послушница. — Молитвы с утра до ночи и с ночи до утра да вечное ожидание.

Марк подумал, что его как раз подобное времяпровождение устроило бы лучше всякого другого, а вместо того приходится бродить по закоулкам Империи в обществе незнамо кого.

— Зато почет. И покой.

— Почет еще заслужить надо, — разумно возразила девица. — А покой… Много будет покоя, когда в бой кинут, не спросив?

Поместье, куда держали путь охотник за ведьмами и трое искателей наживы, располагалось в трех с половиной милях от Аартена, и вела в него все еще проезжая, хотя и бурно зарастающая в последние месяцы дорога. Что случилось с прежними хозяевами, Марк не знал, да не очень-то и желал знать. Может, в последней баронской стычке оказались камнем преткновения, может, попались на глаза разбойничьей шайке. И какая кому разница?

Главное, что большой дом давным-давно оказался необитаемым. В дворовых пристройках еще какое-то время жили бывшие прислужники и всякая прохожая шваль, но потом и их словно ветром повыдуло, потому что поместье подгребла под себя ведьма. И, похоже, довольно сильная, вот почему охотник рискнул потратиться на лекаря. Конечно, в его личном снаряжении имелись все необходимые целебные порошки и зелья, но они стоили куда дороже, чем услуги бродяжки. Да и не хотелось лишний раз тратить запасы, пополнение которых происходило не так часто, как хотелось бы.

Инквизиторам доставалось куда больше всяческих чудодейственных средств, но поговаривали, что причиной тому изобилию томящиеся в застенках те же самые ведьмы и алхимики, вынужденные для продления своей жизни сохранять чужие. Разумеется, зелья, приготовленные в монастырях, действовали лучше, но количество иной раз оказывалось значимее, чем качество. Сейчас у Марка было с собой всего три склянки, и пользоваться ими он рассчитывал только в самом крайнем случае.

В том случае, к примеру, если наемники повернут оружие против нанимателя, а такое развитие событий случалось почти всегда, и в этом охотник не однажды убедился на собственном опыте, потому что сопровождение из обученных воинов церковь своим верным слугам давала редко. Можно сказать, никогда. Вот и приходилось рисковать, покупая услуги разбойников да прочего бродячего люда. Хорошо хоть, есть кого нанимать. А ведь действуй та же инквизиция усердно и старательно, не нашлось бы сейчас для ее посланника ни одного помощника. С главной задачей Марк рассчитывал справиться самостоятельно, только какая уважающая себя ведьма станет вершить свои темные дела без должной защиты?

Двор поместья оказался заросшим куда больше, чем дорога, но через него к дому пробиралась хорошо протоптанная тропинка, стало быть, услугами местной обитательницы пользовались, и весьма охотно. В ивняке и кустах, заполонивших придомовое пространство, трудно было что-то разглядеть, кроме мозаики теней, но опасности не чувствовал ни охотник, ни разбойники, пока еще расслабленно держащие ладони на поясах. Правда, оба на всякий случай откинули в сторону полы плаща, выставляя на всеобщее обозрение ножны с длинными кинжалами.

Марк не торопился показывать спутникам свой арсенал, но тоже ослабил завязки плаща, чтобы в любой момент успеть скинуть сковывающее движения полотно. Итак, во дворе делать нечего, разве что по пристройкам пошастать, но на это будет много времени потом. А пока надо осмотреться и заходить в дом. Чего зря время тянуть? Так недолго и до ночи дела не закончить.

Окна понизу были закрыты ставнями, а поверху — забиты досками, но неплотно, и сквозь многочисленные щели внутрь проникало достаточно дневного света, чтобы вполне ясно видеть разграбленное убранство парадной залы некогда богатого дома. Гобеленов на стенах давно уже не было, но об их наличии в прошлом говорили более светлые пятна на потемневшей от времени беленой поверхности. Лавки то ли пошли на дрова то ли рассыпались в труху, толстым, почти по щиколотку, слоем покрывавшую пол. На нем были видны многочисленные следы со сглаженными краями, что не позволяло разобрать точно, кто же здесь проходил. Но кто-то проходил совсем недавно, в этом можно было не сомневаться.

Пахло пылью и гнилью, но не только ими. Марк принюхался, пытаясь разобраться, что еще намешано в запахах одичалости и запустения, и все же распознал вонь псины слишком поздно. Уже после того, как из закутков залы, заполненных густыми тенями, выступили три волка. Двое крайних были черногривыми — матерое зверье, которого так много водится в окрестных лесах, и они мало волновали охотника за ведьмами.

А вот их вожак внушал не то чтобы ужас, но вполне обоснованные опасения. Более крупный, рослый, со светлой шерстью, напоминающей седину, причем человеческую, он смотрел на незваных гостей поместья не привычными желтыми, а алыми глазами, и по сильным лапам вился чуть светящийся узор шрамов, хранивший в себе строки ведьминского заклинания.

— Зачарованный! — хрипло выдохнул тот разбойник, которому, в отличие от товарища, посчастливилось пока еще сохранить язык.

— И что с того? — спросил Марк, готовый ко всему, даже к скоропостижному отступлению помощников.

Но опасение остаться в одиночку против трех зверей оказалось напрасным.

— Знали бы раньше — еще бы по монете стребовали, — осклабился душегуб, вытаскивая кинжалы из ножен.

Девица, остающаяся за спинами мужчин, не произнесла ни слова. Охотник краем глаза посмотрел на нее и остался недоволен увиденным: похоже, бывшая послушница, несмотря на всю свою браваду, не имела ни капли боевого опыта, потому что стояла как вкопанная на пороге залы, вцепившись обеими руками в посох. Впрочем, на узком лице ее сохранялось заученное при совершении многочисленных молебнов выражение спокойного безразличия, и только по карим глазам можно было понять, что толковой помощи ждать от этой «воительницы» не следует.

Что ж, пусть сыграет хотя бы такую роль, какую сможет, тем более что волк-вожак потянул носом воздух и, учуяв запах женщины, оскалил клыки. На нее ведь бросится — как пить дать. Понимает, чем грозит присутствие послушницы, пусть и до оцепенения испуганной. Ведьма натаскала, небось? Наверняка. Выпестовала себе защитничка, тварь нечистая…

Зачарованный волк и правда бросился в сторону послушницы, тогда как его дикие братья рванулись к разбойникам. Марк, находившийся на линии главной атаки, не стал принимать удар на себя, отступив на шаг и позволив стремительному, как пущенная эльфом стрела, седому убийце проскочить мимо. Туда, где находилась беззащитная добыча.

Девица закричала, но сразу же захлебнулась собственной кровью, хлынувшей из прокушенного горла, а волк, хорошо обученный своей наставницей, не запуская зубы в призывно пахнущую плоть, без промедления развернулся к новой жертве. Которая, впрочем, обещала стать отнюдь не такой легкой, как первая.

Несколько мгновений, пролетевших, пока зверь занимался послушницей, были нужны Марку куда больше, чем ее целительная сила; их как раз хватило, чтобы освободить от плаща тело, а от ножен — оружие. Два меча. На каждом — два лезвия по обе стороны рукояти, которая могла лишить пальцев любого, кто не знал секрета механизма. Щелчок скрытой пружины, и лезвий стало вдвое больше: «крест Всевышнего» был готов к встрече с врагом.

Волк вряд ли понимал, чем ему грозит странное оружие, иначе поостерегся бы нападать, а то и вообще сбежал бы с поля боя, но чары ведьмы требовали защищать хозяйку до последнего вздоха, и седой зверь повторил атаку, в первый раз оказавшуюся успешной.

Два росчерка молнии слились в один, и противники, на мгновение оказавшиеся вплотную друг к другу, снова разошлись в стороны. Вернее, волк отпрыгнул, словно не ощущая глубоких порезов, из которых тут же начала сочиться кровь, а Марк остался стоять на месте.

Новый бросок, чуть более удачный, и уже Охотнику пришлось несладко: волчьи когти вспороли куртку и кожу под ней на плече человека. Хотя при этом и одна из лап зверя оказалась рассечена до кости.

Еще бросок. И еще. Разбойники, также не без потерь расправившиеся с обычными волками, смотрели на поединок во все глаза, впрочем не спеша помогать какой-либо из сторон. А Марк чувствовал, что больше ударов пропускать нельзя, потому что правая рука начинает неметь. Но чтобы победить, очень часто нужно рисковать, и Охотник, сделав вид, будто устал, чуть опустил клинки. Волк, осознав только то, что острозубая стальная преграда стала ниже, прыгнул, и в то же мгновение человек, который теперь-то уж точно должен был упасть под ударами могучих лап, действительно упал на одно колено, оказавшись под брюхом зверя.

Движение крест-накрест, совсем короткое, — и натянувшаяся от напряжения мышц седая шкура разошлась в стороны, выпуская наружу всю требуху. Волк пролетел еще несколько футов после встречи со сталью и рухнул на пол, подняв в воздух облако трухи, но все еще был жив, когда победитель подошел к поверженному врагу. Был жив и смотрел алыми, но теперь уже от выступившей крови глазами, пока крест лезвий не отсек седую голову. Только потом взгляд зверя потускнел. Мерцание шрамов на лапах жило чуть дольше, но и оно постепенно потухло, словно угольки костра, задутые ветром.

Марк нажал на рычажки потайных пружин, складывая «кресты», но убирать оружие в ножны не стал, а многозначительно посмотрел на разбойников. Те подумали и вдруг ловко начали пятиться к выходу из залы, решив, что с Охотником на ведьм им делить нечего. Впрочем, Марк был уверен, что они обыщут-таки все дворовые пристройки, дабы не возвращаться совсем уж с пустыми руками. А вот за договоренной платой не придут, что особенно приятно, ведь там, где молнией сверкнул «крест Всевышнего», в любой миг может тяжело ударить гром булавы инквизитора.

Зала опустела. Даже тела убитых зверей и погибшей девицы быстро утонули в пыли, во время сражения повисшей было в воздухе, а теперь опустившейся на прежнее место, и теперь почти ничего уже не напоминало о случившемся. Марк еще раз осмотрелся, прислушался и, убедившись, что больше врагов вокруг нет, двинулся через залу в дальние комнаты, туда, где должна была прятаться ведьма.

Там она и нашлась.

Не старая еще, больше жилистая, нежели стройная, в богато вышитом платье, слишком неуместном посреди всеобщего запустения, с рыжими локонами, свободно и вызывающе рассыпанными по плечам. И очень спокойная. Она осталась спокойной, даже когда увидела «кресты» и поняла, кем является ее гость. Но, впрочем, последней попыткой уйти от преследователя не пренебрегла: что-то быстро прошептала и бросила вверх горсть порошка, который и не подумал падать на пол, а наоборот, начал расползаться по комнате щупальцами тумана.

Все это было уже хорошо знакомо Марку: ведьма пыталась навести морок, в котором могла проскочить мимо ослепшего на время Охотника и сбежать. Хотя все равно вернулась бы обратно, выждав день, месяц или год, потому что, раз набредя на место своего средоточия, ни одна нечисть не в силах от него удалиться, пока не вычерпает всю Силу до конца.

«Вразуми и наставь, Всевышний!»

Эти несколько слов не были молитвой или чем-то вроде заклинания, но они всегда помогали. Помогли и в этот раз: муть, висящую перед глазами, разорвало, и Марк нагнал ведьму у распахнутого окна, приставив к горлу лезвие «креста».

— Куда собралась, тварь?

Она промолчала, чуть насмешливо глядя в глаза своему убийце. В том, что Охотник прикончит ее, ведьма не сомневалась. Хотел бы поступить иначе — привел бы с собой отряд церковников.

— Какие непотребства творила здесь?

Женщина улыбнулась, обнажив острые зубы:

— А то сам не догадываешься, охотничек?

— Ворожила? А может, привораживала?

Улыбка ведьмы стала еще шире, становясь похожей на оскал:

— Всего помаленьку было.

— Горожанка по имени Алисия к тебе ходила?

— Всех и не упомнить, кто ходил.

Марк понял, что не добьется от ведьмы вразумительных ответов: та пыталась напоследок урвать еще несколько минут жизни или, если вдруг повезет, стать на какое-то время полезной Охотнику. Но Охотник не видел никакой пользы от несговорчивой ведьмы, кроме ее имущества, добраться до которого можно было только через…

Отточенное лезвие быстро чиркнуло по горлу, прорезая плоть чуть ли не до позвоночника. Женщина закатила мгновенно опустевшие глаза и осела на пол, сползая по стене. Марк наклонился над убитой ведьмой, взрезал шнуровку платья, отогнул край лифа.

А вот и оно. Простенькое. Бронзовое. Чуть потертое и слегка позеленевшее.

* * *

Жанно подвинул по столу кошелек, понятливо ухмыляясь.

— Не приходили молодцы? — поинтересовался Марк.

— Нет, и след простыл.

— Ну и славно. Вот тебе за труды. — Марк отсчитал трактирщику четыре монеты.

Тот с достоинством принял плату, зажал в кулаке и поднялся, все же осведомившись:

— Принести питья или еще чего-нибудь?

— Нет, не сейчас. Есть еще дела.

Вернее, дело было одно, и у него, в отличие от большинства других, имелось собственное имя.

Сведения о ведьме, обосновавшейся в окрестностях Аартена, принесла инквизиторам Алисия Эгор, замужняя молодая женщина, теперь ожидавшая вознаграждения в городской управе. Скромно сложенные на коленях руки, целомудренное платье, не открывающее свету и любопытным взглядам ни пяди тела больше, чем предписано церковными уложениями, гладко зачесанные волосы, опущенные долу глаза — все в Алисии должно было уверять, что она праведная горожанка и послушная дочь церкви. Но Марк, даже не напрягая особенно взора, видел обратное. Женщина, сидевшая на длинной лавке у стены, состояла из одних изъянов.

— Вам удалось… совершить намеченное? — встрепенулась Алисия, заметив приближавшегося к ней по коридору Охотника.

— Вполне.

— Значит, ведьма…

— Там, где ей и надлежит быть. В адском пекле.

Черты женщины явственно расслабились, и это тоже не укрылось от взгляда Марка.

— То поместье некогда было красивым, — задумчиво и словно бы ни к кому не обращаясь, пробормотал он, останавливаясь рядом с лавкой.

— Может, и было, да только сейчас не разглядишь, — поддакнула Алисия.

— Вы ходили туда? — Охотник склонился над женщиной.

— Я? Нет, ну что вы! Да зачем мне туда ходить?

— К примеру, за приворотным зельем. Или за зельем иного рода, скажем, способным подарить глубокий и долгий сон. Такой, от которого не просыпаются.

Алисия заметно побледнела.

— Да что вы такое говорите?! Я законопослушная горожанка, хоть кого спросите!

Этим Марк как раз и занимался все прошлое утро. Расспрашивал. И услышанное его не особенно удивило, зато многое прояснило сразу. Молодая красавица пошла под венец с богатым, но не настолько дряхлым стариком, чтобы он умер сразу же после первой брачной ночи. Муж оказался здоровее, чем думалось жене, а на горизонте уже появился новый завидный жених, к тому же заглядывавшийся на Алисию. Разумеется, старого потребовалось извести, а как еще это удобнее сделать, если не с помощью яда, приготовленного ведьмой? Никаких следов найти не были должны, но на счастье Марка лекарь, которого позвали к умирающему, сам некогда прислуживал инквизиции и умел распознавать ведьминские штучки. Только, разумеется, своим открытием делиться ни с кем не стал, пока не увидел на пороге багряный плащ охотника на ведьм.

— Вы ведь недавно похоронили мужа?

Женщина мгновенно залилась фальшивыми слезами:

— Мой любимый… Так внезапно… Какая это была потеря…

— Не стоит причитать, тварь. Сама же и убила. Сколько раз яд подливала? Или одного раза хватило?

Алисия вздрогнула, но продолжила гнуть свое:

— Да что вы!.. Да как же можно?!.

Обвинять и доказывать Марк не собирался. Все уже было готово, свидетельство лекаря подписано и заверено, а вышивка на платье убиенной ведьмы так сильно напоминала узоры, которыми была украшена одежда горожанки, что сомнений больше не возникало.

— Ты пойдешь со мной.

— Куда?

— Это тебе уже не обязательно знать. Потому что обратно возвращаться не придется.

Она закричала, когда охотник потащил ее по коридору к лестнице, ведущей в подвал, попыталась вырваться, но безуспешно. А когда вокруг тонкой шеи сомкнулся железный обруч ошейника, она поняла, что о свободе можно и вовсе забыть.

— Что делать будете? — скучающе спросил тюремщик, по возрасту явно бывший ровесником трактирщика Жанно. А может, и однополчанином.

Вместо ответа Марк достал из кошеля бронзовое колечко. Тюремщик, за свою долгую службу не раз исполнявший приказы инквизиции и участвовавший в допросах, подслеповато прищурился, глядя на безделушку.

— Ведьмино, что ли?

— Оно самое.

— Ну, красотка, я тебе не завидую!

Алисия, забившаяся в угол камеры, сжалась еще больше. Марк подошел к ней, приподнял за цепь от ошейника и быстрыми движениями ножа срезал платье и все нательное, что было под ним. Женщина завизжала, пытаясь прикрыть срамные места руками, что еще больше развеселило тюремщика.

— Дай сюда палец! — приказал Охотник.

Алисия попробовала отшатнуться, за что поплатилась вывернутой рукой и болью, заставившей завопить еще громче, но кольцо все равно нашло себе место на одном из холеных пальчиков. А Марк сразу же отступил назад, одновременно толкая женщину прочь от себя. И вовремя: едва бронза соприкоснулась с кожей, по обнаженной человеческой плоти прошла волна изменений. Первая и, самое главное, не единственная.

Алисия кричала, как будто ее резали, но в какой-то мере так оно и было, потому что ведьмино кольцо перекраивало женщину по определенным меркам, заданным его создательницей. Сквозь белую кожу проступили волосы, сначала совсем редкие, они постепенно становились все гуще, превращаясь в шкуру того же седого оттенка, что у зачарованного волка. Кости трещали, раздаваясь в ширину и длину, крик становился все больше и больше похожим на рычание, полоса стали начала врастать в шею…

Прошло немногим более пяти минут, и вот в подвальной камере уже нет никакой женщины. Вместо нее у стены то скулит, то порыкивает огромная волчица, которую немилосердно душит ставший слишком тугим ошейник.

Марк равнодушно посмотрел на создание, которое сотворил сам, хотя и не без ведьминской помощи, и взмахнул раскрытым «крестом», отрубая правую переднюю лапу волчицы чуть повыше первого сустава, а следующим ударом отправляя в пекло душу отравительницы. Обратного превращения не получилось: на полу осталась лежать звериная туша и ее ошметок, с которого охотник, брезгливо морщась, сорвал кольцо.

— Простенькая поделка, только в одну сторону и работает, — с видом знатока заявил тюремщик.

Марк, во время своих последних скитаний многократно видевший подобные картины, зло сплюнул:

— Да все они такие!

— Не скажи, — хитро прищурившись, возразил тюремщик — Бывают и другие.

А вот об этом охотнику никто не рассказывал. Интересно, почему? Странно, что простому стражнику в забытой богами провинции известно больше, чем архивистам инквизиции. Но что мешает воспользоваться его памятью, тем более что он так охотно предлагает свои услуги?

— Другие?

— Все же от силы ведьмы зависит, не только от желания… Те, что посильнее да поискуснее, могут сделать настоящее кольцо-перевертыш. Надел — обернулся. Снял — все назад вернулось. Только повывелись в наше время сильные ведьмы. А вот раньше… — Тюремщик мечтательно всмотрелся в потолок. — Про Эрхог слышал что-нибудь?

К своему стыду, Марк мог припомнить только названное имя, но не то, чем оно знаменито.

— Ведьма была такая. Сильнющая! Так вот у нее колечко имелось — всем колечкам колечко! Это, да и прочие, вот как действует? Перевернет только так, как ведьма зачаровала. А кольцо Эрхог по желанию носящего его на пальце перевертывало.

— По желанию?

— Ну, вот представь, увидел ты человека какого или нечеловека, глянулся он тебе. Так стоит только его облик себе представить до черточки последней, и сам таким становишься. А надоело — кольцо снял с пальца и снова собой стал…

* * *

Епископ Андерер смотрел на разложенные на столе кожаные мешочки вполне благосклонно. Правда, из умильности улыбки и ясности глаз старого святоши, выбившегося в высшие церковные иерархи еще при отце нынешнего правителя Империи, нельзя было делать поспешных выводов. Андерер всегда славился тем, что в любое мгновение мог изменить свои планы и отправить на костер ближайших соратников. А уж слуг и вовсе не принимал в расчет, поэтому Марк, чувствуя на себе взгляд епископа, всеми силами старался сохранить покорно-бесстрастное выражение лица и почтительную позу. Этакий полупоклон-полувопрос «Чего изволите?»

Двенадцать мешочков, в каждом из которых покоилось кольцо, либо медное, либо бронзовое, либо серебряное, вкупе со свитком, подробнейшим образом описывающим действие ведьминской безделушки. Двенадцать месяцев странствий по Невендаару. Две дюжины убиенных, из которых только половина была ведьмами, а другая…

Но возможности колец нужно было еще изучить, а времени и средств, чтобы заниматься этим, у охотника не было. Он мог утешать себя лишь тем, что выбирал жертв для трансформации из числа тех, кто строчил доносы на всех и вся. С другой стороны, если бы тот же епископ узнал, что творит его слуга, Марку было бы несдобровать. Ведь кто еще укрепляет власть церкви в отдаленных провинциях, как не старательные доносчики?

— Ты хорошо поработал, сын мой, — наконец изволил вкрадчиво заключить епископ, закончив подсчет и рассмотрение трофеев, длившиеся битый час, во время которого исполнительному слуге не было предложено ни присесть, ни утолить жажду и голод.

— Все, что в моих силах. Все, что в воле небес на земле, — ответил Охотник подобающей случаю клятвой, и Андерер довольно сощурился, становясь похожим на кота, объевшегося сливок.

Марк не представлял, зачем именно его святейшеству вдруг понадобились ведьмины кольца, но догадывался, что отнюдь не для благого дела. Возможно, епископ собирался с их помощью наказывать личных врагов. В самом деле, что может быть проще и обыденнее, нежели прислать в подарок неугодному тебе человеку колечко, якобы освященное и благословенное? А потом сохранять прискорбную мину, слушая, какие ужасные события произошли с тем-то и тем-то. Ай-яй-яй, а он, оказывается, имел сношения с ведьмами! Как нехорошо! Но слава Всевышнему, измена выяснилась прежде, чем гражданам Империи и самой императорской власти был причинен вред. И разумеется, все имущество еретика отойдет в пользу церкви. Сразу же, как будет казнен последний член его семьи.

— Прикажете снова отправляться?

— Подобное усердие похвально, сын мой. Весьма похвально, — многозначительно заметил епископ. — Но зная, сколько испытаний тебе пришлось претерпеть на пути исполнения воли божьей… Не спеши покидать столицу. Впитай душой своей благость ее и только потом, воспрянув с новыми силами, служи!

Марк удивленно приподнял брови, забыв о необходимости сохранять бесстрастие. Андерер намекает на то, что его слуге дозволено немного отдохнуть? Неслыханная щедрость! Хотя лучше бы епископ присовокупил к своим словам не отеческое благословение, а увесистый кошелек. А впрочем, разрешение оставаться некоторое время в столичных стенах именно сейчас стоило для охотника дороже всех сокровищ Империи.

Библиотека уходила стрельчатыми башнями ввысь, прямо в разверстое над столицей Империи вечно синее небо. Если верить молве, в здешних залах, на полках шкафов, освещенных лучами солнца, проникающего внутрь сквозь многоцветные витражи, хранились все знания, полученные человеком от сотворения мира. Народным россказням Марк не особенно доверял, но его интересовала отнюдь не столь давняя история Невендаара. Цель поисков была куда как проще. И возможно, несравненно опаснее.

Библиотекарь, некогда одобрявший и поддерживавший жажду знаний юного оруженосца, не помышлявшего становиться Охотником, радостно заключил гостя в объятия:

— Как быстро летит время! Я провожал тебя мальчиком, а встречаю взрослым мужчиной, отмеченным..

Старческая рука потянулась к белой полоске шрама на скуле Марка, но так и не коснулась кожи, отдернулась, словно боясь скверны, которой наверняка был отмечен тот, кто нанес эту теперь уже счастливо зажившую рану.

— Да, много воды утекло.

— Как идет твоя служба? Успешно? Помню, раньше ты не рвался к высотам власти, но этот плащ на тебе…

Алый плащ, расшитый серебряным галуном. Плащ охотника за ведьмами. Им, как и шляпой с высокой тульей, отмечали далеко не всех богобоязненных юношей, изъявивших принести свою жизнь на алтарь служения церкви. В какой-то мере Марку тогда повезло: нужны были люди. Много людей. Много пехотного мяса, которое можно бросить вперед, на зазубренные клинки врагов.

А потом, когда надобность в великой армии церкви прошла, а вернее, когда император выразил недовольство тем, что ряды ее воинов слишком разрослись, охотников за ведьмами начали рассовывать по всем закоулкам. Кого-то и впрямь отправили в монастыри на заслуженный покой. Кого-то, как того же Жанно, пожаловали собственностью вроде трактира, но, разумеется, никто не был отпущен со службы окончательно. Все спрятавшиеся и затаившиеся вояки ожидали урочного дня, когда пропоют сбор рога глашатаев, и…

Нет, никаких подробностей о зреющем в недрах церкви плане возвышения Марк не знал. Но зачем нужны детали, если общая картина, доступная всем взорам, вопиет об опасности? Тут главное — увидеть рождение волны, грозящей смести на своем пути любого зазевавшегося, и успеть или увернуться, или вскочить на гребень. Хотя Охотник не слишком рассчитывал на собственные силы, а ждать с какой-либо стороны поддержки и вовсе не приходилось.

Кто он? Просто мелкая сошка, облеченная иллюзией власти, годной лишь на то, чтобы пугать жителей глубинных провинций… Нет, надо или зарываться в землю как можно глубже, или подниматься наверх. К небу. К солнцу, которое может опалить, но может и пригреть. Тем более, если обращенный к светилу лик будет выбран правильно.

— И малые мира сего способны служить небесам, — туманно ответил Марк, и библиотекарь радостно закивал, да так, что казалось: еще чуть-чуть, и морщинистая шея переломится, как соломинка. — Я действую по личному распоряжению епископа Андерера. Сами понимаете, о его содержании не вправе знать никто, кроме…

— Разумеется, разумеется! — взмахнул руками старик. — Не продолжайте, не нужно!

— Меня интересуют кое-какие бумаги.

— Все, что пожелаете.

— А касаются они… — Марк обвел взглядом высокие шкафы, — некой ведьмы по имени Эрхог.

Библиотекарь облизал стремительно пересохшую верхнюю губу:

— Все свидетельства очевидцев по делу отравления императора являются сведениями тайными и не подлежат…

Отравление императора? Так вот почему он раньше не слышал никаких упоминаний о той таинственной женщине. Еще бы! Бумаги если и имеются, то за семью замками, в самых тайных хранилищах, а скорее всего и вовсе сожжены. Кроме, разумеется, рецепта того самого яда, который наверняка заучен кое-кем из отцов-инквизиторов лучше и надежнее, нежели тексты молитв.

— Всевышний с вами! Никаких свидетельств, никаких секретных сведений! Мне нужно знать лишь о самой ведьме. Когда и где она умерла, вот и все.

Старик искоса посмотрел на Охотника, словно раздумывая, стоит ли доверять бывшему воспитаннику, столь разительно изменившемуся за прошедшее время.

— Только ее могила, и ничего больше, — решительно подытожил Марк.

— Могила, стало быть… — Библиотекарь медленно прошел вдоль шкафов в один из закутков книжного лабиринта, не менее четверти часа шелестел там бумагами и скрипел дверцами, а потом, выглянув, поманил Охотника к себе:

— Вот то, о чем вы спрашиваете.

На крохотном столике, едва умещающемся между шкафами, лежал сиротливый листок пергамента, видимо долгое время хранившийся в сложенном состоянии, потому что часть строчек истерлась и выцвела.

«Я, Гр. капитан императорской гвар. докладываю Его Преос. что искомая богомерзкая колдунья, именующая себя Эрхрая, окружена и уничтожена в захвач. ею поместье. Обряд развоплощ. проведен его святей. ко всеобщему удовлетворению. Земли в окрест. Амменира будут очищены от скверны, как то предпис.»

— Немного.

— Здесь есть все, что вам нужно, — настойчиво повторил библиотекарь шепотом, почему-то оглядываясь по сторонам, и Марк понял, что большего от старика не добьется.

Итак, место определено. Осталось лишь до него добраться.

* * *

Селянин по имени Крин никогда не считал себя выпивохой. Да и разве ж это много — кувшин эля на брата? Да еще под тушеную капусту, которую так славно готовит хозяйка харчевни… Нет вовсе никакого хмеля. Просто устал. Ноги за день натрудились вот и держат своего хозяина плоховато. А голова-то! Голова-то совсем ясная. Такая же ясная, как наступившая ночь.

Ночь и правда была хороша. Черное небо с россыпью звезд и круглая луна, проливающая на землю свой призрачно-молочный свет. Конечно, не скажешь, что светло, как днем, но все видно. Почти все.

Крин споткнулся, попав ногой в выбоину на обочине, и схватился за плетень, чтобы удержаться и не упасть. Плетень застонал, но выдержал. Селянин постоял несколько минут, не решаясь разжать судорожно вцепившиеся в ивовую плетенку пальцы, только возвращаться домой все равно было нужно. Жена, конечно, не приголубит припозднившегося гуляку, но в дверь пустит, не прогонит. И еще бы соснуть чуток, а то завтра ни свет ни заря снова на поле, рожь-то ждать не будет, осыплется, и все. Не подбирать же потом зерно с земли? Да и то, едва ли успеешь подобрать, потому что до зерна других охотников много.

Серебряная пыль лунного света лежала на всем: на крышах виднеющихся вдалеке домов, на изгибах плетня, на каждом из древесных листочков, при малейшем порыве ветра начинающих шелестеть свою странную песенку, на дороге, словно покрытой нетканым ковром. И на одинокой фигуре, стоящей посреди этой самой дороги.

Крин протер глаза, то и дело норовившие закрыться. Ну, точно, кто-то стоит. И, похоже, баба. Да, баба в юбке, не иначе. И что она тут делает в такой поздний час? Наверное, тоже загуляла. Добравшись до этой мысли, селянин приободрился и начал вспоминать, кто из его соседок любит выпивку. Выходило, что немногие, но среди тех, кто оставался…

— Д-доброй ночи, соседушка! — начал разговор Крин, приближаясь к женщине, застывшей, словно в напряженном ожидании.

— Доброй… — ответила та, и ее голос прозвучал не громче шелеста листьев.

— Что так поздно гуляете?

— По нужде вышла.

Селянин понимающе хмыкнул. Да, нужда — она такая, и с утра, и ввечеру из дома выгонит, ни на что не посмотрит.

— Так справили нужду-то?

Женщина качнула головой. Крину показалось, что она кивнула, хотя более трезвый наблюдатель счел бы телодвижение более похожим на судорогу.

— Негоже вот так, посреди дороги стоять, — продолжил селянин, проникаясь собственной важностью и благородством. — Неровен час еще какой супостат явится. Вы уж идите домой, соседушка, а я, так и быть, рядом пойду. На случай дурной.

Неопознанная соседка снова то ли кивнула, то ли вздрогнула всем телом, и только сейчас Крин заметил, что лунный свет будто бы огибает ее фигуру стороной, и то, что казалось мерцанием, разлившимся по одежде и непокрытым волосам, больше напоминает свечение гнилушек. Селянин снова протер глаза, приглядываясь к женщине.

Лунные сумерки не сразу открыли взгляду ветхость платья, кое-где обнажающего плоть, да и самой плоти было как-то совсем уж мало. Изъеденная она была какая-то, как будто принадлежала не живой женщине, а давно упокоившемуся…

— Мертвяк! — охнул Крин, отшатываясь назад, но бежать было уже поздно: странная незнакомка в одно движение оказалась рядом, обняла селянина и накрыла его рот своими губами.

Таких поцелуев Крин еще не получал. Долгий, тягучий, словно высасывающий из тела все соки и одновременно вселяющий полнейшее безволие. Натруженные руки селянина повисли вдоль тела, даже не пытаясь оттолкнуть прочь нежить, пришедшую совершить свою бесстрастную жатву. А потом, когда женщина или то, что когда-то было женщиной, разомкнуло смертоносные объятия, он так и остался стоять посреди дороги, потому что плоть, в мгновение ока лишившаяся жизни, утратила гибкость, задеревенев и застыв столбом.

Упал Крин только под утро, как раз незадолго до того, как первые жнецы отправились на поля, но этого насытившаяся Марра уже не видела.

* * *

Ночь — самое время для скверных дел. Ночь — время нежити. Недаром жители Империи опасаются странствовать по ночам, предпочитая проводить темное время суток в стенах харчевен и трактиров, а самое лучшее — на постое у гостеприимных хозяев. Ночь опасна, лунный свет обманчив, но только в лунном свете Марра могла творить свои насущные дела.

Она еще помнила человеческий голод, но когда впервые испытала голод смертный, зашлась в долгом и пронзительном смехе, хотя каждый звук, вырывающийся наружу из сгнивших легких, отдавался болью во всем теле. Люди думают, что, умерев, перестанут испытывать страдания? Глупцы. Нежить могла бы многое им рассказать о настоящей боли. Если бы хоть кто-то согласился слушать.

Этот вон тоже, едва понял, с кем завел разговор, собрался сбежать. И правильно сделал, только опоздал с решением. Да и отпускать человека Марра, даже после задушевной беседы, не собиралась, потому что голод всегда оказывался сильнее рассудка, еще теплящегося в мертвом теле. Голод толкал на безумства, заставляя выйти на проселочную дорогу совсем близко к деревне. Пока можно было терпеть, нежить таилась в глубине лесов, ведя охоту на зверей, но тепло, извлеченное из звериного тела, могло согреть лишь на считаные минуты, тогда как человеческого хватало не меньше чем на сутки. А потом все равно возвращался леденящий и изнуряющий голод..

Марра смутно помнила свое прошлое и еще смутнее — само перерождение, но ясно знала одно: тот, кто проводил обряд поднятия мертвецов, то ли не успел закончить все, как полагается, то ли оказался недоучкой. Таких в Ордах Нежити было много, мнящих себя умелыми и опытными некромантами, а на деле оказывающихся ярмарочными шарлатанами. Да и откуда было взяться хорошим учителям, если во времена последнего разгрома погибли самые лучшие?

Та же Темная Эрхог, о которой распоследняя нежить говорила с благоговением, хотя сама ведьма до своей смерти оставалась живым человеком. Если бы она в свое время взялась за перерождение девушки, то все получилось бы иначе. По крайней мере Марра в это верила. Как верила и в то, что однажды ей все равно придется выйти на свет и пасть под булавой инквизитора.

Спрятаться от ищеек и палачей церкви нежить не надеялась, но умирать… Как ни странно, именно последней смерти Марра боялась. Наверное, потому, что слишком хорошо помнила страх и отчаяние той, первой своей гибели. Холод забвения, смешанный с огнем боли, раздирающей тело. Язык, тщетно силившийся произнести хоть одно слово молитвы. Глаза, то слепнущие, то, наоборот, ясно видящие каждую черточку на лице убийцы. Оно то появляется, то исчезает, это лицо, потому что ходячий мертвец грызет плоть умирающей. Наклонится, вонзит зубы, вырвет кусок, потом снова поднимет голову, чавкая и брызжа на девушку кровью из ее же пережеванной плоти.

А потом, когда спасительное небытие оказалось совсем-совсем рядом и жертва нежити приготовилась предстать перед Всевышним, мир словно разрезало пополам. Смерть была, это Марра помнила. Но вслед за смертью пришло перерождение, и оно было отвратительным. А еще очень долгим.

Истерзанная плоть заросла грубыми рубцами не сразу. Какое-то время девушка, ставшая нежитью, не могла ни подняться на ноги, ни двинуться, а лишь лежала, беспомощно глядя туда, куда доставал взгляд, — в щербатый камень стены. Лежала, думая, что, даже если она взмолится о помощи, вряд ли найдется среди окружавших ее мертвецов хоть один, который помнит, что такое помогать ближнему своему. Так ползли день за днем, пока однажды голод не пришел в первый раз.

Он скрутил мертвое тело спиралью, выворачивая суставы и до невозможности растягивая иссохшие связки. Он наполнил череп раскаленной лавой, выжигая все мысли, кроме одной, простой, жестокой и понятной без объяснений. «Иди и убей, только тогда будешь жить», — сказал он, ее новый и теперь уже вечный господин. И Марра подчинилась, загнав в самую глубину сознания надежду и веру в то, что последняя смерть может избавить ее от мук.

Однако с каждым днем добывать пропитание становилось все труднее, потому что на людские жизни находилось много охотников и помимо нежити. Крохотные войны шли то здесь, то там, вспыхивая походными кострами и разграбленными деревеньками. Того и гляди скоро все живые тела, до которых можно будет добраться, окажутся облачены в кольчуги и доспехи, а нападать на солдат Марра не решалась. Слишком много железа. Слишком много отваги. Слишком мало страха перед опасностью. Солдат не побежал бы, как тот селянин, о нет. Он оскалился бы и вынул из ножен меч. А хоть на мертвой плоти и затягиваются любые раны, голод от них становится только сильнее.

* * *

— Вы уж, мылорд, скажите им. Ото всех нас скажите!

— Скажу. Да не мельтеши ты, голова уже от тебя кружится!

— Вы уж, мылорд, не оставьте нас, сирых, без своей заботы…

— Не оставлю.

— Вы уж…

— Хватит! Пошли все прочь! Я пришел говорить с аббатисой, а не слушать ваши причитания! И так плешь с утра уже чуть не проели!

На монастырском дворе тщетно пытался выбраться из окружения подобострастно кланяющихся крестьян молодой мужчина, спина которого тоже не выглядела прямой. Аббатиса Ирен раздвинула кисею занавесок и крикнула вниз одной из глазевших на происходящее послушниц:

— Проводите сквайра ко мне! И… раздайте просителям по хлебу. С кружкой эля!

Услышав щедрое повеление аббатисы, селяне расступились, начав хлопать друг друга по плечам и обсуждать, насколько крепким окажется монастырский эль по сравнению с харчевенным. Можно было сурово прикрикнуть на настырных просителей и велеть им убраться со двора, но Ирен еще с юных лет полагала, что лаской и смирением можно добиться куда большего, чем насилием. А вот ее гость явно считал иначе, хотя и не был рыцарем.

Не берут в императорскую гвардию увечных, пусть даже невиданной силы или благородных кровей. Впрочем, сквайр по имени Конрад не был потомком древнего рода: его родители выслужили поместье не так и давно, в ту пору, когда аббатиса была еще юной послушницей. А вот наследнику выслужиться уже вряд ли было суждено — горб мешал. Не слишком большой, но заметный, горб, из-за которого сквайр вечно носил плащ, подвязанный ремнем, хоть это и не могло полностью скрыть изъянов фигуры. А жаль, ведь смышленый парень. И на лицо недурен. Была бы спина попрямее — добивались бы благосклонного взгляда этих зеленых и спокойных, как лесная дубрава, глаз многие окрестные красавицы.

Но чему не бывать, тому не бывать. Ирен вздохнула, искренне пожалев несчастного, и повернулась к двери, в которую уже стучали тонкие пальчики послушницы.

— Позволите, матушка?

— Входите, я жду вас, сквайр.

Он вошел, словно кланяясь, но смотрел прямо и твердо. Только встретившись взглядом с аббатисой, гость то ли немного смутился, то ли… Впрочем, пожалуй, это было все же именно смущение, потому что мало кто мог остаться равнодушным, увидев воочию служительницу неба на земле. Хотя Ирен прожила на этом свете уже многим более сорока лет, годы как будто обходили стороной гладкую кожу ее светящегося изнутри лица и щадили лазурную яркость глаз. Но даже во время церковных служб аббатиса редко выходила к народу, что уж говорить о личных беседах. Вот и сквайр, судя по всему, не рассчитывал так просто оказаться лицом к лицу с настоятельницей аббатства при городе Тара. Думал, что с ним будут разговаривать из-за непроглядных занавесей? Наверняка. В конце концов, он всего лишь владелец Амменирского поместья, некогда рассадника скверны, а теперь — полузаброшенных руин.

— Что привело вас ко мне, сын мой?

Конрад согнулся в поклоне, отчего его горб стал еще заметнее.

— Только нужда ввашей помощи, матушка.

А вот говорил он совсем без смущения, как говорят люди, больше чем-то встревоженные, нежели благоговеющие.

— Что случилось, сын мой?

Он сделал несколько шагов, словно желая подойти вплотную к собеседнице, но вовремя одумался и остался на приличествующем разговору расстоянии.

— В здешних местах появилась нежить.

Ирен позволила себе кротко улыбнуться:

— Было бы странно, если бы в наших краях, печально знаменитых событиями прошлого, время от времени не возникали подобные слухи.

— Это не слух, матушка, — мрачно возразил сквайр. — Это правда.

Кому-то другому владычица монастыря не поверила бы, но мужчине с зелеными глазами, глядящими так серьезно и внимательно…

— Есть свидетельства?

— Да. Сегодня утром на дороге нашли тело селянина.

— Небось, выпившего лишку?

Конрад неохотно кивнул:

— Опрошенные говорят, что Крин в самом деле выпивал тем вечером. Но не больше, чем обычно, и вполне мог стоять на ногах.

— Сын мой, питие никогда не доводит до добра, — наставительно произнесла аббатиса.

— Его тело было совершенно одеревеневшим, — добавил сквайр.

— Как и положено мертвому телу.

— А вокруг губ виднелся черно-зеленый след.

Последнюю фразу Конрад произнес нарочито небрежно, хотя именно она и была главной во всем разговоре.

Черная зелень. Следы яда, свойственного живым мертвецам. Яда, питающего их тела, как кровь питает тела человеческие.

— Вы уверены, сын мой?

— Я сам видел тело.

Аббатиса сжала губы, мысленно вознося Всевышнему мольбу о том, чтобы принесенная сквайром новость оказалась в ближайшие дни самой печальной из возможных.

— Мои люди смотрели в лесу, но ничего не нашли. Нежить бродит где-то рядом с селениями. Возможно, кто-то помогает ей.

Слова Конрада выражали одновременно сожаление о том, что он не может своими силами отвести угрозу, и просьбу о вмешательстве того рода, какое доступно только церкви. Хотя по мрачному и непреклонному лицу было понятно: нашествие инквизиции вряд ли обрадует сквайра.

— Я поняла вас, сын мой. И немедленно отправлю гонца в столицу.

Конрад поклонился еще раз, делая несколько шагов спиной назад, к двери.

— Берегите себя и своих подопечных. Отец небесный не оставит вас в своей заботе.

Аббатиса проводила просителя взглядом, исполненным потаенной жалости, подошла к столу и позвонила в серебряный колокольчик, подзывая любую монахиню, которая могла оказаться поблизости. Требовалась бумага, чернила и надежный человек, способный передать тревожное послание из рук в руки.

* * *

— Милорд?

Конрад недовольно обернулся и встретился взглядом с одним из егерей.

— Чего тебе?

Не то чтобы молодой сквайр относился к своим слугам пренебрежительно, но с самого утра настолько устал от назойливых просьб селян, что чувствовал: услышит еще раз нечто подобное — вспылит уже по-настоящему. А это пока так, благородное негодование, будь оно проклято.

— Разговор есть, — ответил егерь.

Полное имя егеря было Теодор, но все звали его не иначе как Тед. Высокий и сильный, он мог бы стать завидным женихом для любой местной невесты, но девушки на выданье почему-то сторонились красавца.

А он полагал, что самое важное, чего ему не хватает для вящей привлекательности, — это дворянский титул. Но конечно, держал свои соображения при себе. В самых потайных закоулках памяти.

— Давай поговорим, — уныло согласился Конрад, отходя следом за егерем в тесный просвет между дворовыми пристройками.

Тед огляделся, проверяя, нет ли поблизости чьих-нибудь любопытных ушей, и только потом сказал:

— Подворовывают у вас, милорд.

Нельзя сказать, чтобы сквайр удивился. Собственно, он и вовсе оставил бы сей навет без внимания, если бы егерь не уточнил:

— Связки упырника сегодня недосчитался.

А вот это было уже плохой новостью. Гораздо худшей, нежели появление мертвяков.

Упырник был делом всей жизни молодого сквайра. С того проклятущего дня, как Конрад этим самым сквайром и стал, потому что лет эдак десять назад владел не поместьем, а только луком и кинжалом. Пока императорскому отпрыску не понадобилась помощь и поддержка в деле восхождения на трон. А что способно поддержать лучше, чем деньги? Вот только их нужно где-то доставать, и далеко не всегда можно отобрать у кого-то зажиточного. Намного проще предложить покупателю дорогой товар, а упырник как раз ценился на вес золота.

Сама по себе травка, дающая длинный ветвистый корень, была невзрачна и почти бесполезна, но только не та, что росла в окрестностях Амменира. Здесь, впитав темную волшбу и дыхание самой Мортис, упырник превратился в источник яда, способного как отправить к ангелам, так и вернуть к жизни. Собственно, только поэтому в имперских землях, далеко от границ Алкмаара, все еще оставался невыкорчеванным Жезл власти, ведь когда имперские колдуны узнали о новоприобретенных свойствах неказистой травы, они чуть ли не в один голос умоляли оставить все как есть, чтобы не терять столь полезную вещицу.

Хорошо еще, все сведения шли через надежные руки верного человека, а потом бумаги были уничтожены, иначе на всем протяжении от Тарна до бывшего поместья Эрхог стояли бы сплошные палатки гвардейцев, а угодья, на которых произрастал упырник, оказались бы вытоптанными и выжатыми быстрее чем за год. Зато сейчас, под покровом тайны, лишенной свидетельств, и страха перед мертвяками, все еще живущего в душах людей, можно было жить спокойно, служа будущему императору.

Спокойно до сегодняшнего утра.

— Уверен?

— Как в вашей милости.

Конрад спрятал усмешку, услышав подобное заверение, потому что в отличие от егеря уверенности в себе давно уже не испытывал.

— Видел вора?

Тед растянул губы в торжествующей улыбке:

— Видел.

— Кто? — коротко спросил сквайр.

— Женщина по имени Бетта.

Бетта, Бетта, Бетта… Какая же она из себя? Конрад не помнил всех своих работников наизусть, потому что они слишком часто исчезали из виду, не в силах окончательно побороть страх.

— У нее еще на лице след от ожога.

Ах да, вот теперь вспомнил! Та, что пришла сюда с детьми из погорелой деревни, а поскольку не приглянулась никому из местных мужиков, вынуждена была отправиться на «дурную работу», как здесь называли сбор упырника.

— Где она сейчас?

— Поползла на встречу с покупателем, — довольно улыбнулся Тед.

Вот ведь гад, мог бы и сам этим заняться. Что ему стоило выследить и задержать воровку? Так нет, пришел сообщать. Конечно, с одной стороны это и правильно, потому что хозяин должен все знать первым и принимать решение тоже должен он, но если промедлить, связка корешков попадет в руки, которые вряд ли собираются сварить целебное зелье…

— Где будет эта встреча?

— За оврагом. Там полянка есть, с двух сторон от ветра прикрытая.

Хорошее место. Тихое. Удобное для секретного разговора. И дойти туда можно вдвое быстрее, чем приведет натоптанная тропинка.

Конрад азартно сплюнул, торопливым шагом направляясь в пристройку за старым добрым луком и не замечая, каким взглядом, полным непонятного предвкушения, провожает его егерь. Встреча и впрямь должна была состояться, но Тед был уверен, что для сквайра она станет последней в жизни.

Шагов доносчика за своей спиной Конрад не слышал, но не потому, что тот далеко отстал или вовсе не пошел сопровождать командира: когда егерь становится слышен в лесу, это значит, пора ему уходить в отставку. Сам сквайр тоже умел ходить бесшумно, но пока не приблизился к указанному Тедом месту на расстояние полета стрелы, таиться не пытался.

Иногда ведь полезнее немного пошуметь, чем прятаться. Мелких зверей отпугнуть, скажем. Конечно, матерые волки на такой шум не поведутся и тем более не испугаются, правда, с ними разговор будет короткий. А вот что можно сказать Бетте?

Почему женщина решилась на кражу, Конрад понимал без всяких вопросов. Он платит сборщикам, но платит не так уж и щедро. А откуда щедрости взяться, если приходится весь груз отправлять в столицу? То, что пришлют с гонцом, то и тратится на работников.

Можно приторговывать зерном и прочими плодами земли, да только не растет в Амменире то, что можно безбоязненно употребить в пищу. И с каждым годом дела становятся только хуже, потому что Жезл мало-помалу распространяет свое влияние. Если еще пяток лет назад в саду поместья плодоносили хоть ягодные кусты, то сейчас и те подсыхают. Так что приходится тратиться еще и на продовольствие, причем все больше и больше.

Окрестные селяне, слава Всевышнему, цены не задирают, но ходят слухи, что их хозяин, местный барончик, намеревается поцапаться с соседом, стало быть, в скором времени опустеют деревеньки, и некому будет ни сеять, ни собирать урожай.

Конрад устало вздохнул. Впрочем, утомляла его вовсе не дорога, вынуждавшая выверять каждый шаг по лесной целине, и не размышления о скудости стола. Сквайр устал быть сквайром. А вернее, устал быть надсмотрщиком. Всего десять лет, но тяжелых лет, выворачивающих наизнанку.

Поначалу воровали часто. Так часто, что приходилось бить плетьми, а то и вешать особо нахальных воров. Какое-то время вообще никто не желал идти на болота, и нужно было самому рыться в мертвенно-ледяной жиже, ища заветные корешки.

Потом, вместе с появлением многочисленных беженцев, дела пошли лучше, потому что несчастные, вынужденные покинуть родные края из-за бесчинствующих орков, были согласны на любой заработок. И на любую работу. Однако воровства не было давно. Очень давно. И надо же, опять началось!

Овраг Конрад обошел стороной, чтобы сразу оказаться рядом с одним из краев продолговатой поляны и успеть схорониться, дабы не вспугнуть воровку и ее покупателя. Где сейчас находился егерь, сквайр не знал, но переговариваться было уже не к месту и не ко времени, оставалось положиться только на то, что прикрытие есть. Хотя только лишь положиться, а не поверить.

По всем расчетам, женщина должна была запоздать на четверть часа, не меньше, даже если шла по тропе, потому что наверняка оглядывалась едва ли не на каждом шаге, но Конрад все равно наложил стрелу на тетиву. Заранее. Потому что чем-то непривычным здесь пах лесной воздух. Чем-то вроде и неживым, но совсем и не мертвым, как на тех же болотах..

Крохотный кленовый листочек, принесенный порывом ветра, опустился на землю у ног сквайра. Тоненько вырезанный, больше похожий на дело рук искусного мастера, нежели на творение природы. Но самым странным было вовсе не то, что в этом краю леса клены отродясь не росли. Листочек был отчаянно золотым. Осенним.

Бывший королевский стрелок повернулся, вскидывая лук. Еще не целясь, нет, потому что не мог предположить, где именно скрывается эльф: за кустами, между камней, а может, на дереве. Но стрела была готова отправиться в полет. Навстречу своей сестре, упирающейся в тетиву эльфийского «шершня».

— Хочешь попробовать? — прошелестел голос эльфа, лицо которого было почти полностью скрыто под маской, словно сплетенной из золотистых листьев.

— Хочу.

— А вдруг не успеешь?

Его стрела еще тоже не была нацелена в сторону противника, но о быстроте эльфийских лучников всегда ходили легенды, проверять правдивость коих никто почему-то не спешил. Даже если они вскинут луки одновременно, первой пораженной мишенью станет человек, потому что «шершень» демонически силен по сравнению даже с лучшими луками императорской гвардии. Конрад подумал, что сейчас умрет и все закончится. Не нужно будет больше следить за беднягами, обреченными на полунищенское существование.

Не нужно будет казнить ту воровку, что всего лишь хотела накормить своих детей. Не нужно будет служить будущему императору, стойкому и твердому юноше, чья сила духа была видна еще в раннем детстве. Он ведь тоже стоял вот так, в ту ночь, мальчик по имени Мерри, смотрел на своего убийцу и понимал, что будущего нет. Но далее ребенок решил не умирать так просто. Что же говорить о человеке, дослужившемся до имперского ассасина и не получившем это звание лишь потому, что Аммениру понадобился новый сквайр?

— Хочешь проверить?

Губы эльфа, едва виднеющиеся из-под маски, искривились в подобии улыбки:

— Хочу.

Они выстрелили одновременно. По крайней мере, и самому внимательному человеческому наблюдателю не удалось бы определить, чьи пальцы отпустили стрелу раньше. Быть может, только остроглазым эльфам показалось бы — и то, лишь показалось бы! — что их сородич чуть помедлил, словно прикидывая, куда целится его противник. Но никаких наблюдателей вокруг не было, и две стрелы, сорвавшиеся каждая со своей тетивы, ринулись навстречу друг другу.

Встретились. Сшиблись, и раздвоенный эльфийский наконечник расщепил стрелу человека пополам, разбрасывая обломки по сторонам, а сам продолжил полет, чтобы вонзиться в дерево за спиной сквайра.

Конрад был готов к следующему выстрелу, если бы удалось выжить. Но глядя на покачивающиеся хвостики оперения рядом со своей щекой, стрелять не торопился. Эльфы никогда не промахиваются, если того не желают. Вот и эта стрела должна была войти в глазницу, левую, но почему-то торчит из дерева, противник же не спешит накладывать на тетиву новую смертоносную сестренку, словно предлагая выбор.

А выбирать Конрад не любил.

— Что тебе нужно?

Эльф сдвинул маску на лоб, открывая юное лицо с древними изумрудно-зелеными глазами. Красивы дети Солониэль и Галлеана, спору нет, но чужда людям их красота. Слишком хрупкая. Невероятно выносливая, но при этом выглядящая так, будто стоит подуть ветерку, и тонкая фигура, затянутая в тусклые шелка, переломится пополам. Красота завидная и недостижимая, а потому ненавистная.

— Согласие.

— Между нашими народами согласия не будет, — сказал Конрад, привычно повторяя заученную еще в ранней юности истину.

— Это верно. — Эльф поднял голову, глядя на небо в просветах густых крон. — Но между частями народов оно вполне возможно.

— И насколько велики эти части?

— Пока не слишком. И их будущее зависит от нас с тобой.

Меньше всего Конрад был сейчас расположен к переговорам, но когда эльф снял тетиву со своего «шершня», сквайру ничего не оставалось, кроме как опустить собственное оружие.

— Придет день, когда эльфам, людям и даже гномам придется встать плечом к плечу в бою.

Да, пророчества подобного рода постоянно ходили по городам и селам, правда, Конраду больше верилось в то, что предсказываемые ими времена случатся уже после его смерти.

— И что с того?

— А это значит, что во вражде нет никакого смысла, если ее придется вдруг взять и забыть.

Сквайр, сам того не замечая, кивнул. То, что можно отставить в сторону при первой же надобности, не годится быть водруженным на знамя. Правда, нынешний императорский двор не желает ни о чем договариваться с эльфами, и остроухий наверняка это знает. Как вполне может знать и то, что Конрад служит будущему, а не настоящему повелителю.

— Согласие?

— И помощь, — сказал эльф. — Взаимовыгодная.

Странно было видеть сына лесного народа, пробующего себя в деле, более свойственном подгорным торгашам, но обстоятельства пока говорили в его пользу, и сквайр решил выслушать предложение до конца:

— В чем?

Вместо ответа эльф вынул из поясного кошеля обрывок корешка, знакомого Конраду уже не первый год.

— Зачем он тебе?

— Я бы не хотел отвечать. Ответ тебе не понравится.

— И все же я хочу его услышать.

Остроухий хищно улыбнулся:

— Напою ядом свои стрелы.

— Так я и думал. А потом обратишь их против меня?

Эльф расхохотался:

— Люди такие прямые! Как полет стрелы. Думаешь, у нас мало врагов? Орки вошли в силу в последнее время. Шаманят, твари зеленокожие… Троллей за собой тащат. Вот ты пробовал когда-нибудь убить тролля?

Конрад невольно скривился. Было такое. Гора твердокаменных мышц, почти непробиваемая для стрел. А те, которым все-таки удавалось проколоть толстенную шкуру, чудовище ломало, как иголки, словно и не чувствуя нанесенных ран.

— А вот яд они не любят. Особенно тот забористый, что можно сварить из этих корней. Ежели умеешь, конечно.

Безоглядно верить эльфу вряд ли было разумно, и сквайр уже собирался заявить об этом вслух, а потом ждать чего угодно, хоть смерти, хотя без лука перевес оказывался уже совсем на другой стороне, но тут остроухий, словно и сам не желая тратить лишнее время, снял с пояса другой кошелек и протянул человеку:

— Продавцов мы всегда сможем найти. Но вот где вы найдете таких покупателей?

Конрад взял кожаный мешочек осторожно, словно оттуда должна была выползти змея, чем несказанно повеселил эльфа, впрочем все же прикрывшего улыбающийся рот рукой. Распустил шнурок, раздвинул края кошелька и… Изумленно поднял взгляд на переговорщика.

— Что это?

— Мана. Та, что рождают эльфийские земли. Я слышал, она ценится среди магов любого толка.

Сгустки золотого огня, пульсирующие, словно сердца. Невесомые, бесплотные, но греющие руку далее сквозь толстую кожу кошелька.

— Они бесценны.

— О нет, — возразил остроухий. — Они-то как раз имеют цену, и я назвал ее тебе.

— Упырник?

— Да. Он самый.

Конрад недоверчиво хмыкнул:

— Что же мешает вам самим выбить людей из Амменира и собирать корешки, сколько вздумается?

— Не хотим прикасаться к смерти, — спокойно и очень серьезно ответил эльф. Так серьезно, что задавать вопросов больше не хотелось.

— Я не могу решить все один.

— Разумеется.

— Нужно будет отправить гонца.

— Я буду ждать. На этом же месте, седмицу спустя.

— А если я не успею принять решение?

— Это будет означать отказ, — белозубо улыбнулся эльф. — И вот тогда мы подумаем о том, чтобы самим прикоснуться к смерти.

Угроза прозвучала и была принята. Или добровольно и с какой-никакой, но выгодой, или насильно. Выбирай. Впрочем, выбирать-то и не из чего.

— Я приду.

Остроухий кивнул, снова закрывая лицо листвяной маской.

— А чтобы ты уж точно пришел, не побрезгуй, прими в дар. — Он протянул сквайру «шершня» и связку тетивы. — Стрелы сам подберешь, все равно моих на всю твою жизнь не хватит.

Конрад фыркнул, но эльф качнул головой:

— Она будет долгой, не сомневайся. Хотя бы потому, что ты знаешь имя предателя, подставившего тебя под выстрел моего лука.

— Предателя?

— Я заметил, что за той, первой встречей следили. И я догадывался, что ты как здешний хозяин будешь извещен. Но, как видно, тебе сказали не все, верно?

Значит, егерь знал, что Бетта собирается продать корешки именно эльфу. Знал и ничего о том не упомянул. Рассчитывать, что горбатый сквайр справится с остроухим, Тед не мог, стало быть… Ну да, Конрад должен был погибнуть. Зачем его смерть так понадобилась егерю? А впрочем, неважно. Важно другое. То, что сказал эльф.

— Ты мог не рассказывать мне об этом.

— Мог, — согласился остроухий.

— Почему тогда рассказал?

— Потому что вести дела лучше с честными людьми, — ответил эльф, исчезая среди деревьев.

Захрустели веточки с другой стороны поляны. Конрад обернулся и увидел Бетту, прижимавшую к себе злосчастный мешочек с упырником.

— Ваша м-м-милость…

Глаза женщины, пришедшей на встречу с покупателем, а столкнувшейся с обворованным хозяином, наполнились ужасом и тут же опустели, потому что даже последнему глупцу было ясно, что ждет вора, пойманного с поличным.

— Вздумала прогуляться, а, Бетта?

Она не кивнула, не сказала ни словечка, но взгляд отвести не смогла. И в этом взгляде Конрад увидел тень ожидания смерти.

— Диковато здесь для прогулок. Разве нет?

Вновь никакого ответа.

— Ты бы лучше другое место выбрала.

Женщина вновь ничем не показала, что расслышала слова «его милости», только пальцы, сжимающие мешочек, ослабляли и ослабляли свою хватку, пока упырник не упал на зеленый мох.

— Уходи отсюда. Совсем уходи.

Она не поверила собственным ушам.

— В-ваша…

— Забирай детей и уходи. Чтобы глаза мои больше тебя здесь не видели. И молчи обо всем, что было. Поняла? Если проговоришься… — Конрад многозначительно растянул зазвеневшую тетиву.

Бетта всхлипнула, поначалу, видимо, собираясь припасть к ногам милостивца, сохранившего ей жизнь, но, правильно оценив выражение взгляда сквайра, попятилась, кланяясь, а потом развернулась и бегом бросилась по тропинке прочь от того места, которое могло стать ее могилой.

Конрад прикусил губу. Надо было эту бабу прибить, конечно. Тело все равно никто не нашел бы, а на болотах вечно пропадают те неосмотрительные глупцы, что заходят туда без должной охраны. И не жалко дуру вовсе. Как можно жалеть того, кто хотел завести дела с эльфом? Были бы в Тарне инквизиторы, вот потеха пошла бы. Крестовый поход, в результате которого окрестные деревеньки поредели бы еще больше. Правда, мужчин бы вряд ли тронули, а вот женщин щадить не стали бы. Мигом доказали бы причастность к ведовству, и одна дорога — на костер. Но, разумеется, только через пыточную.

Сквайр немного постоял на поляне, словно нарочно ожидая, чтобы женщина успела убраться подальше, пока «его милость» не передумала, а потом двинулся домой по той же тропе, за одним поворотом которой его встретил изумленный егерь.

— Вы что, отпустили воровку?

— Как видишь.

— Но… Она же… Ее же надлежит судить и…

— Повесить, — подытожил Конрад. — Знаю. Только у меня сегодня настроение какое-то дурное. Вроде и подходит для душегубства, да на бабу рука что-то не поднимается.

Тед непонимающе нахмурился:

— Ну хоть покупателя ее вы… того?

— Кого? — нарочито рассеянно переспросил сквайр.

— Покупателя, — повторил егерь. — Видели?

— А как же! И он меня видел.

Лицо доносчика побледнело.

— И что он? Повинился? Или вы его…

— Поговорили мы с ним, — сказал Конрад, пряча руки по запястья в прорези подвязанного поясом плаща, словно вдруг озяб. — Хорошо так поговорили. О людях честных и не слишком.

Егерь невольно сделал шаг назад, но собирался ли он сбежать или признать свою вину, неназначенному имперскому ассасину было неважно. «Шершень» свечой взлетел в небо, и пока Тед невольно провожал странную суковатую палку взглядом, ладони Конрада выпорхнули из складок плаща и легли на рукояти изогнутых кинжалов, которые мало чем уступали мечам по длине и уж вовсе ничем — по остроте и крепости лезвий. Два клинка, не умеющие сверкать, вонзились под ребра доносчика, каждый со своей стороны. Один мигом добрался до сердца, второй взрезал брюшину, не оставляя раненому ни единого шанса на выживание.

Егерь упал, судорожно нащупывая на поясе кошель, в котором наверняка хранились целебные зелья, но яд, которым были напитаны клинки ассасина, сделал свое дело быстрее, чем можно было предположить: Тед вдохнул, а выдохнуть уже не смог. Пальцы, так и не добравшиеся до спасительных снадобий, бессильно разжались.

Конрад убрал оружие обратно в заплечные ножны, из-за которых все люди окрест считали его с самого первого появления в Амменире горбатым, посмотрел на упокоившегося отнюдь не с миром доносчика… Глубоко вдохнул лесной воздух, в котором все еще чувствовался слабый аромат осени, поймал вернувшегося с небес на землю «шершня» и продолжил свой путь по тропе, правой ладонью накрыв полученный от остроухого переговорщика мешочек. Мана эльфийских земель приятно грела руку, однако на душе у Конрада было тревожно.

* * *

Брат-инквизитор Иоганн задумчиво ткнул окованным носком сапога тушу волка, покрытую седой шкурой. Туша, разумеется, не шелохнулась. Во-первых, потому что была чуть ли не вдвое тяжелее человека, который ее осматривал, а во-вторых, давно уже стала бездыханной благодаря самоотверженной попытке домашней стражи защитить своих хозяев от невесть откуда взявшегося посреди ночи и посреди дома волка. Причем волка не самого обычного.

Зверей такого размера и окраса Иоганн не видел никогда в своей жизни, даже пока служил охотником на ведьм. Впрочем, та служба продлилась совсем недолго, поскольку добросовестного и услужливого молодого человека быстро заметили и поощрили на дальнейшее служение церкви чином инквизитора. А дальше были годы перебирання одних и тех же бумаг, беззвездные ночи, проведенные в допросных, усиливающаяся глухота от криков истязаемых еретиков и пепел сгоревших костров. Не самое приятное времяпрепровождение, но настоятельно необходимое для блага церкви и конечно же для блага Империи, хотя о последнем наставники Иоганна, а позднее и его командиры почему-то вспоминали очень редко.

В долгой выслуге была своя прелесть. К примеру, брат-инквизитор, возраст которого подбирался уже к сорока годам, мог не особенно торопиться исполнять порученные ему дела или вовсе назначать на расследования своих юных помощников, а сам в это время предаваться чтению мудрых книг или отправлению благоговейных молитв. Но с другой стороны, года неумолимо утекали в вечность, а положение оставалось все тем же и совершенно не удовлетворяющим честолюбивого мужчину.

Тем более, когда вокруг то и дело возвышаются люди, не обладающие глубоким умом, а только и умеющие, что размахивать булавой и жечь еретиков. Себя Иоганн полагал куда более достойным для продвижения по службе, однако с недавних пор понял, что помочь ему в его стремлениях способен лишь счастливый случай, поскольку покровителями обзавестись так и не удалось. А случай ведь никогда не возникает сам по себе, его нужно искать, старательно и прилежно.

Вот брат-инквизитор и оставил, пусть с искренним сожалением, свой уютный монастырский кабинет, окунувшись в грязь и скуку будничных дел. На него посмотрели с недоумением, даже с некоторым подозрением, но в дотошных дознавателях всегда был слишком большой недостаток, чтобы не позволять человеку, изъявившему определенное рвение, приложить свои силы к нужному делу.

Юный послушник, еще не успевший насмотреться на трупы и нанюхаться крови, в очередной раз прикрыл нос рукой. Иоганн недовольно качнул головой и протянул своему единственному помощнику надушенный особым ароматным составом платок:

— Дыши через него.

Юноша принял дар с восторгом в расширившихся глазах, и брат-инквизитор решил, что этого слугу стоит поощрять чаще. Глядишь, из щенка вырастет послушный слову хозяина волкодав. Кстати, о волках…

Иоганн присел на корточки рядом с мертвым зверем и провел кончиками затянутых в перчатку пальцев по правой передней лапе зверя. Явственно прощупываются выпуклости и впадины. Что бы это могло быть? Брат-инквизитор поднял голову на одного из все еще трясущихся с ночи слуг.

— Зачерпни-ка из камина золы да принеси сюда.

Рано полысевший мужчина со всех ног бросился выполнять поручение, только бы хоть на какое-то время убраться подальше от туши, начинающей вонять все сильнее и сильнее. Принесенную золу Иоганн растер в ладонях до полнейшего праха и высыпал на седую шкуру волка. Вернее, волчицы, потому что зверь был явно женского пола. Чуть втер темно-серую пыль, потом наклонился пониже и сдул излишки. На короткой шерсти проступил замысловатый узор.

— Зарисуешь все до последнего завитка!

Это приказание предназначалось уже послушнику, который тут же рухнул на колени рядом со зверем и, чуть высунув кончик языка, принялся старательно скрипеть грифелем по бумаге. Брат-инквизитор тем временем поднялся на ноги, стряхнул с перчаток оставшуюся золу и посмотрел на скорбно притихшую в углу юную дочь безвестно сгинувшей хозяйки богатого дома, куда его привело сообщение о диком звере, устроившем ночную бойню.

Девушка была мила собой, но все же недостаточно, чтобы привлечь к себе внимание сильных мира сего, а вот ее мать, леди Элена, в свое время славилась красотой на всех балах, куда могла попасть, хотя приглашали ее нечасто. То ли всему виной было не особенно благородное происхождение, то ли престарелая знать не могла простить юной выскочке, что та влюбила в себя наследника аристократического рода, а потом жила с ним душу в душу все пять лет, что судьба еще отмерила старику, то ли…

Поговаривали, что у малость постаревшей красавицы завелся покровитель, который не одобрял ее любви к празднествам, и женщина вынуждена была смириться с необходимостью вести более спокойную жизнь. Единственным, в чем Иоганн был уверен, было то, что свою дочь Элена прижила вовсе не от законного супруга.

«А жаль, — подумал брат-инквизитор, еще раз внимательно взглянув на девушку. — Тот старик обладал гордым профилем и царственной осанкой, добавить бы всего этого немножко к милому личику и тонкой фигурке — получилось бы просто загляденье. И уж точно не было бы этого безвольного подбородка, чуть вдавленного назад. У кого-то из окружения брата-инквизитора был очень похожий подбородок, кстати… Ну да речь сейчас не о нем».

— Как тебя зовут, дитя мое?

— Лидия, отче.

— Ты была сегодня ночью в доме?

Девушка побледнела, вспоминая минувшие ужасы, и кивнула:

— Да. К несчастью.

— А твоя мать?

— Она… Она вернулась поздно, но тоже ночевала дома.

— И где же леди Элена теперь?

Лидия с ненавистью перевела взгляд на мертвую волчицу:

— Да где же, как не в утробе этого проклятого зверя!

— В утробе, говоришь..

Иоганн подошел к одному из стражников, ставших героями ночного побоища, вытащил у него из поясных ножен широкий кинжал, вернулся к седой туше, наклонился и взрезал брюхо, выпуская на лакированный паркет дурно пахнущие внутренности. Потом нашел среди всего этого непотребства желудок, рассек его и повернулся к уже чуть ли не позеленевшей девушке.

— Вряд ли зверь сегодня обедал. Вернее, ужинал.

Лидия пошатнулась и безмолвно осела на руки чудом успевшего подбежать слуги. Иоганн скучающе вздохнул, продолжая осмотр. Вечно эти нежные девицы норовят упасть в обморок по поводу и без повода! Хотя и ему самому постепенно становилось дурновато. Хорошо еще, что послушник, увлеченный порученным ему делом, на какое-то время перестал воспринимать происходящее вокруг во всех его красках и запахах, а то в комнате оказалось бы вместо одного два потерявших сознание тела.

— Все сделано, отче!

Вот и молодец. Вот и славненько. Брат-инквизитор кинул быстрый взгляд на творение своего помощника, убедился, что тот исполнил приказание со всем возможным старанием, и милостиво разрешил выйти в коридор. Все прочие, остававшиеся в комнате, тоже с удовольствием убрались бы восвояси, но без позволения дознавателя не смели ступить и лишнего шага, вынужденные вдыхать ставший почти уже невыносимым запах начавшей разлагаться плоти.

Иоганн еще раз присел на корточки рядом с волчицей, разглядывая узор, проступивший на седой шкуре. Больше всего это было похоже на шрамы, но вряд ли они наносились ножом, потому что выглядели слишком ровными и не то чтобы давно сделанными, а удивительно хорошо заросшими, потому что всего лишь выпирали под кожей гладкими бугорками. Брат-инквизитор вновь провел пальцами по волчьей лапе, прощупывая все суставы, в том числе и…

А это еще что за странность? На одном из пальцев волчицы явственно прощупывалось утолщение, не имеющее отношения к проявленному рисунку. Что-то вросло в плоть. Иоганн воспользовался все тем же ножом, отсекая искомую часть лапы зверя, лезвие чиркнуло словно бы по металлу, и на свет божий появилось кольцо. Обычное, бронзовое, судя по всему старое, покрытое зелеными пятнами. Волчица носила человеческие украшения? Невозможно. Да еще узор, уж больно похожий на письмена. Отчетливо пахнет магией, причем самого мерзкого пошиба. А там, где применялись колдовские чары, для очищения можно использовать лишь одно средство.

Брат-инквизитор вышел в коридор и притворил за собой дверь, чтобы до любопытных ушей не донеслось ни единого слова.

— Отправишься в резиденцию. Бегом! Скажешь, чтобы огня прислали.

Послушник понятливо кивнул, спрятал исписанные свитки в кошель и рысцой припустил к лестнице, а Иоганн, зная, чем завершится все дело, но полагая, что непосвященным следует по-прежнему оставаться в неведении, вернулся в комнату.

— Уложите уже девицу куда-нибудь… Да не здесь, в соседней комнате! Кто из вас убил зверя?

Вперед выступил тот стражник, у которого брат-инквизитор позаимствовал нож.

— Как все происходило?

— Дык дремали уже все, ваша милость… Окромя стражи, конечно. Мы дом обходили потихоньку, чтобы никого не будить. Как раз шли по коридору мимо, тут-то оно и зарычало…

— Рык доносился из этой комнаты?

— Ага, из нее. А то ж комната хозяйки! Мы перепугались, в дверь кинулись… Заходим, а тут все разломано, разбросано, а посреди зверь этот беснуется. Нас как увидел, вроде притих, словно узнал или о чем-то задумался, вот совсем по-человечьи. А потом как бросится! Ну, я по хребту ему и стукнул.

— По хребту… — повторил Иоганн, присматриваясь к разгрому, учиненному в хозяйской спальне. — Что ж, службу свою вы несли верно. Молодцы! А теперь можете пока погулять. Перекусить чего, жажду утолить. Понадобитесь если — позову. Да-да, все можете идти!

Обрадованная челядь мигом высыпала в коридор и застучала каблуками по лестнице, спускаясь поближе к кухне, доносящиеся из которой запахи, увы, не могли заглушить приторный аромат тлена, в котором остался брат-инквизитор. Впрочем, монаху сейчас было не до тошнотворного зловония.

Иоганн прошелся по комнате, внимательно оглядывая каждый уголок. Выходило, что зверь не так уж много утвари и поломал. Дверца шкафа треснула, у стульчика ножка подломилась, и все. А вот клочков ткани разбросано много, и большая их часть выглядит так, будто являлась некой единой вещью. Брат-инквизитор собрал несколько обрывков ткани, приложил друг к другу. Получилось похоже на лиф платья, даже крючки для шнуровки обнаружились. Там явно лежат полосы от подола, здесь кружево с рукавов. Интересно, зачем волчице понадобилось бы вдруг рвать одно-единственное платье? Только если оно чем-то мешало. К примеру, находилось поверх.

Иоганн посмотрел на кольцо, лежавшее посреди ладони и пачкавшее следами срезанной плоти толстую кожу перчатки. В том, что эта неказистая бронзовая вещица была ключом к разгадке сегодняшнего ночного происшествия, брат-инквизитор не сомневался, но не мог даже предположить, к скольким другим замкам он еще подойдет.

* * *

Библиотека, находившаяся в резиденции воинствующих сынов церкви, несомненно, уступала обилием книг и свитков императорскому собранию, однако содержала все необходимое для ежедневной и еженощной службы инквизиции. К примеру, подробнейшие сведения о ведовстве и прочих колдовских ухищрениях, практикуемых всяческими вероотступниками.

Впрочем, брату-инквизитору не было нужды изучать все многочисленные свитки, заполнявшие полки высоких шкафов, поскольку волчицу совершенно явно зачаровали не вдохновенные слуги Бетрезена и не бесчувственные последователи Мортис, а кто-то намного более земной. По крайней мере, своими размерами бронзовое кольцо указывало на то, что его хозяин или хозяйка были вполне человеческих размеров и устремлений: демоны предпочитали украшать себя совсем иными вещами, а живых мертвецов не привлекало ничто, кроме смерти.

Иоганн прошелся лабиринтом шкафов, скользя задумчивым взглядом по корешкам книг и печаткам, свисающим с плотно свернутых свитков. Искать здесь нужные сведения — все равно что копаться в стоге сена. Может быть, в одном тексте из тысячи и можно наткнуться на упоминание колец и связанных с ними чар, но тратить несколько дней на сидение в пыльном архиве брат-инквизитор не хотел, потому еще раз мысленно разложил вокруг себя все результаты опросов и собственных наблюдений.

Пропавшая без вести леди Элена ночью находилась в доме. Вернулась поздно, скорее всего с какой-то тайной встречи, потому что никто из слуг ее не сопровождал и не знал, куда ходила хозяйка. Может быть, догадывались, но догадками почему-то не решились поделиться.

Волчица, которую ударом по хребту убил один из стражников, была явного колдовского происхождения, о чем свидетельствовали многие странности ее внешнего облика.

Разгром в комнате хозяйки дома произошел словно бы от беспорядочных метаний зверя, но обрывки платья настораживали и наводили на мысль о том, что кто-то обрядил волчицу в человеческую одежду. С какими целями? Иоганн не мог предложить ни одной, хотя был знаком со всяческими плодами воображения пресыщенных удовольствиями людей. Да и вообще, кто бы в здравом уме притащил домой дикое животное?

Из имеющихся на руках у брата-инквизитора фактов можно было сделать только один вывод, учитывающий все обстоятельства дела. Превращение. Не оборот, оборотни были чудищами привычными, к тому же после смерти возвращались в исходный облик. Именно превращение. Правда, о подобных чарах Иоганн ничего никогда не слышал, а вот брату Эмброузу, некогда написавшему труд «Изменения плоти», наверняка было известно гораздо больше.

Эта неказистая книжица размером всего в осьмушку от фолианта, не удостоившаяся деревянных плашек в переплете, собранная из листов с разрозненными записями, скорее всего, была самым обыкновенным путевым дневником, куда живший много лет назад инквизитор записывал все, с чем ему приходилось столкнуться в своем служении изъявителям воли неба на земле.

Соответственно, и хранилась она не в шкафах с глубоко почитаемыми многостраничными трактатами, а там, где складывалась от греха подальше всяческая ерунда, являющаяся собственностью церкви и все еще существующая лишь потому, что о ней забыли. А вот Иоганн помнил.

Тогда он еще сам был послушником, охочим до любых знаний, которые только могли подвернуться под руку. А где еще можно утолить подобную жажду, как не в библиотеке? Вот старательный юноша и путешествовал духом по содержимому дубовых шкафов, как только между молитвами и прочими занятиями выдавалась свободная минутка.

Во время одного из таких странствий Иоганн и набрел на странную книгу, первая же страница которой заставила его задержать дыхание в священном ужасе, поскольку переворачивала с ног на голову все то, чему учили церковные наставники.

Конечно, он тут же захлопнул переплет и задвинул крамольную писанину в самый дальний угол, успешно поборов первое в своей жизни искушение. Правда, сия победа веры над сомнениями не помогла брату-инквизитору существенно приблизиться к свету небесному, потому что в глубине души он все еще сожалел о том упущенном в юности шансе.

Да, вот этот самый шкаф. И створки его скрипят по-прежнему: видно, никто сюда и не заглядывал с тех самых пор, как юный Иоганн стряхивал пыль со здешних свитков. И книга, разумеется, никуда не делась. Когда-то давным-давно она сохранила себя в девственной невинности, но теперь брат-инквизитор был готов совершить грехопадение в бездну запретного знания.

«Плоть человеческая по сути своей самое изменчивое вещество, какое мы видим в природе. Довольно хотя бы того, что с мига рождения и до мига смерти она проходит множество ступенек, поначалу ведущих вверх, а потом неуклонно спускающихся вниз по пути развития. Но изменения, которые могут в ней произойти, возникают лишь отчасти по воле Создателя. Как показывают многочисленные свидетельства, привносить в живую материю ранее не свойственные ей черты способен не только дух небесный, но и дух земной. Дух самого человека..»

Уже за одни только эти, первые строки дневника, брата Эмброуза могли отправить на костер вместе с прочими еретиками, потому что хотя церковь и не отрицала перерождений человеческой плоти, но связывала их лишь с крепкой верой и искренним ей служением, а стало быть, все равно творцом таковых объявляла Всевышнего. А вовсе не того, кому измененная плоть и принадлежала. Когда-то Иоганну хватило прочитанного откровения, чтобы отпрянуть от книги, как от ядовитой змеи. Но как выяснилось много позже, и в змеином яде тоже может возникнуть вдруг настоятельная потребность.

«Весь мир вокруг состоит из бесконечных и непрерывных изменений. Нужно лишь только присмотреться повнимательнее, чтобы их увидеть…»

О да, с этим Иоганн был вполне согласен. Вспомнить хотя бы предыдущего помощника. Таким милым мальчиком казался, такого священного воодушевления был исполнен, что ему прочили блестящее будущее. И что, сбылось оно? Нет, ни капли, потому что, слыша осанну все чаще и чаще, юноша вконец возгордился так, что счел себя чуть ли не равным в святости Верховному инквизитору.

О чем и заявил во всеуслышание. Поговаривали, что послушник попросту сошел с ума из-за непрерывных молитв и других богоугодных занятий, но брат-инквизитор Иоганн, памятуя о крамольной книге, мог бы сказать, что имело место именно изменение плоти. Правда, навеянное духом сторонних людей, но ведь юноша не остался глух к восхвалениям, не так ли?

«Изменить себя способен любой человек, если того пожелает всей душой, всей без остатка, но такое случается очень редко, поскольку каждый из нас окружен родными и близкими, на которых мы и расходуем наши души. И разумеется, немалую часть души мы отдаем Отцу небесному, а того, что остается, оказывается слишком мало для перерождения. Но если человек сумеет отрешиться от своего окружения, хотя бы на некоторое время, он сможет достигнуть многого…»

Иоганн перевернул страницу, потом еще одну, пропуская рассуждения давно умершего инквизитора о природе отношений человека и мира.

«Тот, чья вера в собственные силы становится невероятно сильной, творит настоящие чудеса, сравнимые с чудесами небесными. Но поднимается ли он при этом к свету или, напротив, утопает во тьме? Мы привыкли говорить о втором, не допуская первого, однако в действительности не случается ни падений, ни возвышений, ведь все, что мы можем обрести, от рождения сокрыто в наших телах и душах…»

И здесь автор дневника тоже не лгал. Иначе откуда брались бы хоть те же послушницы, умеющие исцелять раненых и поднимать павших? Добро бы их нарочно искали по городам и весям, придирчиво отбирая одну из тысячи, так нет, почти любая непорочная девица могла получить послушнический посох. Да, не все шли дальше, к сиянию жриц и прорицательниц, но первый шаг был доступен каждой. А значит, и все последующие, только бы хватило силы духа.

«Что мы обычно понимаем под изменением плоти? Стать сильнее, быстрее, ловчее. Но во всех этих качествах нам всегда требуется отправная точка. Сильнее? По сравнению с кем? С твоим соседом? С легендарным рыцарем? С троллем? С демоном? Выбор слишком богат, поэтому чаще всего мы желаем стать «таким же, как» кто-то, кажущийся нам образцом для подражания. И этоверный путь к изменениям, главное — не останавливаться перед рубежом, когда себя и в самом деле нужно представить другим. Измененным.»

Читая все дальше и дальше, Иоганн начинал понимать, почему эта книга не заинтересовала инквизицию. Слишком сложна для осознания. Понять то, что в ней изложено, легко, благо брат Эмброуз писал так, как и мыслил, по-человечески обыденно. А вот осознать, что все в ней изложенное — руководство к действию…

«Изменение требует полной концентрации на себе и своих ощущениях, и лучше всего это получается делать, отстранившись от общества. Вот почему первыми успехов в перерождениях плоти добились те, кто вольно или невольно поставил между собой и прочими людьми непреодолимые преграды. Ведьмы. Они, принимая свой Дар, всегда уходят прочь от суеты городов и селений, сосредотачиваясь на чистом знании и ежедневной практике. А когда их собственная плоть становится полностью послушной своей владелице, наступает черед чужой плоти.»

Брат-инквизитор закрыл книгу и осторожно поставил на прежнее место. Так, чтобы не попадалась на глаза прочим любопытствующим.

Ведьмы, стало быть. Жаль, что он успел о них узнать слишком мало, пока это было возможно самым естественным путем. Впрочем, и слава Всевышнему, что тот позволил своему верному слуге недолго пребывать на охотничьей службе! На ней недолго было оказаться убитым или пропавшим без вести. Или попасть в те же самые застенки, куда водил отловленных ведьм, потому что соприкасался с богомерзкими чарами, и если твоему духовному наставнику хоть на мгновение почудилось бы, что ты…

Иоганн еле удержался от плевка на узорчатый паркет библиотеки. Строги и жестоки были церковные нравы, но только для тех, кто стоял у подножия храма. Вот и приходилось карабкаться наверх всеми возможными путями по ненадежным нитям паучьей инквизиторской сети.

Часть библиотеки, что хранила материалы, собранные Охотниками, выглядела намного более посещаемой, нежели та, где брат-инквизитор читал запрещенную книгу: и лак на полу был местами стерт до самого нижнего слоя, и переплеты лоснились следами прикосновений. Да и на полках шкафов не наблюдалось присутствия хоть какого-нибудь порядка, хотя юный послушник, перекладывавший свитки с места на место, явно старался разобраться с царящим здесь хаосом.

— Отче! — Заметив брата-инквизитора, юноша поспешил склонить голову в поклоне, впрочем, затем только, чтобы тут же вернуться к книжным полкам.

— Благословен будь, сын мой… Мне понадобится твоя помощь.

— Все, что в моих силах, отче.

Иоганн перевел взгляд на ворох бумаг.

— Где-то здесь должны быть сведения о ведьмах.

Послушник позволил себе кротко улыбнуться:

— Все, что вы видите перед собой, отче, и есть такие сведения. Вам нужно что-то особенное?

— Пожалуй. К примеру, ведьминские чары. Чары, которые накладываются на людей.

Юноша рассеянно потер уголок правого глаза, кивнул сам себе, сгреб с одной из полок все, что там находилось, и водрузил бумажную кипу на стол.

— Кажется, здесь. Сейчас посмотрим…

— Доброго дня, сыне мой.

Иоганн обернулся, услышав знакомый и почти ненавистный голос. Епископ Андерер собственной персоной! Проклятый старикан настолько благообразной наружности, что человек непосвященный никогда не смог бы заподозрить его в каком-либо злоумышлении. Что ему вдруг понадобилось в библиотеке?

— Доброго дня, отче.

— Интересуетесь делами минувших дней? — лениво осведомился епископ, кутаясь в шерстяные складки алой мантии.

— В какой-то мере, отче. В какой-то мере.

— А следовало бы вам обращать больше внимания на дела нынешние, — мягко пожурил брата-инквизитора Андерер.

Иоганн чуть не задохнулся от возмущения. Дела нынешние? Да он только-только завершил рассмотрение дела о ночном происшествии с волчицей и провел очищение дома и всех его обитателей от скверны! И тут же получить упрек в ненадлежащем старании? За что?

— Вот, к примеру. — Епископ достал из широкого рукава тоненький свиток. — Жители одной из дальних провинций обеспокоены появлением оживших мертвецов. Это дело куда более подходит для приложения ваших сил, дорогой Иоганн, нежели чтение книг.

Брат-инквизитор вынужден был стиснуть зубы и поклониться, принимая из рук Андерера указание к очередному действию, а потом покорно покинуть библиотеку. И надо же было старикану появиться в самый неподходящий момент! Да еще с направлением в какую-то глушь, где кто-то то ли с перепугу, то ли по пьяни решил, что столкнулся с мертвяком. Бред! Детей Мортис не видели в границах Империи уже с десяток лет, если не более. Последние кучки, пробиравшиеся в сторону Алкмаара, были истреблены отрядами гвардейцев. Конечно, в заброшенных поместьях и прочих руинах еще могла оставаться нежить, но она не приближалась к людским поселениям, предпочитая затаиться и ждать нового волеизъявления своей верховной госпожи.

Иоганн зло хлопнул дверью кельи, бросил свиток на стол, подошел к окну и сжал пальцы на кованых прутьях решетки. Нужно было усмирить дух молитвой, но как назло ни одной подходящей случаю не вспоминалось. Оставалось только изо всех сил стискивать железо, тратя накопившуюся ярость на безысходное сражение с намного более крепким противником.

— Отче?

В дверь, оставшуюся приоткрытой, заглянул послушник и, решив, что брат-инквизитор поглощен молитвой, уже собирался отступить обратно в коридор но Иоганн отпустил решетку и повернулся:

— Да, сын мой?

— Меня просили кое-что вам передать.

Юноша оглянулся, словно боялся слежки, положил в ладонь своего наставника скомканный клочок бумаги и выскользнул за дверь. Иоганн развернул записку, поднося к свету, чтобы лучше разглядеть строчки маленьких букв, и изумленно выдохнул.

«Материал: бронза. Место изъятия: поместье близ Аартена. Результат преобразования: волк необыкновенно крупных размеров, седой масти, с глазами красного цвета, лапы покрыты рисунком, предположительно являющимся своего рода подписью ведьмы, зачаровавшей кольцо. Преобразование происходит не медленнее, чем в течение трех минут. Успешно опробовано на половозрелой женщине».

Брат-инквизитор невольно дотронулся до кошеля, в котором, обернутое тканью, лежало кольцо, снятое с волчьей лапы. Опробовано, говорите? Значит, кто-то нарочно его разыскал? И наверняка по поручению высшего чина, потому что на записке сохранилось две трети оттиска печатки, сестру-близняшку которой Иоганн носил на своей левой руке в память о начале пути. Печатки охотника на ведьм.

* * *

Когда-то Тарн был всего лишь фортом, но сейчас глазам Марка предстал настоящий город, конечно, не столь оживленный, как столица Империи, но ничуть не уступающий тому же Аартену. Да и к слову сказать, после года скитаний по самым глухим уголкам Империи охотник именно в таких городках чувствовал себя как дома. Приграничье, оказавшееся намного более удаленным от верховной власти, нежели от врагов, и разрозненных, и объединенных, очень быстро сообразило, что защищаться нужно самостоятельно.

В итоге на имперских рубежах многие сохранявшие верность короне бывшие баронства теперь превратились чуть ли не в самостоятельные государства. А там, где у местного владыки не хватило денег или кишка оказалась слишком тонкой для завоеваний, даже возникли города, не признающие над собой никакой власти.

Впрочем, Тарн, судя по флагам, венчавшим башни, от Империи откалываться не собирался. Разве только церковной власти здесь не было никакой, одно лишь женское аббатство, само больше напоминающее форт своими высокими стенами. Возможно, и в этих краях были в свое время поселены лазутчики церкви, но искать их наугад представлялось слишком опасным, потому следовало полагаться лишь на собственные силы и смекалку, чтобы добраться до места назначения.

Марк, спрятавший в лесу «кресты», а также прочие свидетельства своей службы и сменивший красный плащ охотника на ведьм на поношенное, почти разбойничье одеяние, пока добирался до главной городской площади, успел узнать из подслушанных разговоров только то, что у Амменирского поместья есть законный владелец. Стало быть, пробираться туда по-воровски не стоило. Но для того чтобы найти безопасный путь к вожделенной цели, требовалось время и, по возможности, доверие со стороны людей вокруг. А как бродяге добиться подобного доверия? Для начала перестать быть бродягой.

— А скажи, добрый человек, найдется ли в ваших местах работа? — спросил Марк у трактирщика после того, как плотно и сытно пообедал.

Можно было сразу начать с расспросов, но многолетний опыт укреплял во мнении, что оплаченная снедь всегда располагает к разговору больше, чем пустые обещания. Вот и хозяин трактира, теперь уже как бы обязанный ублажить посетителя вместо того, чтобы уйти на кухню, присел на лавку напротив незнакомца, недавно пришедшего в Тарн.

— Как не быть? Коли руки, ноги да голова на месте, то и работа сыщется.

Охотник откинулся назад, прислоняя спину к доскам трактирной стены, и взглянул на собеседника чуть исподлобья:

— Руки, ноги, голова, значит… А если к ним еще и душа прилагается?

Трактирщик понял намек быстрее, чем любой его собрат, скажем, живущий поближе к столице: в пограничных землях «бездушными» называли лихих людей, не имевших ни стыда ни совести и не гнушавшихся убивать каждого, кто попадется на пути.

— А ежели и душа есть, то самая тебе дорога в Амменир.

Марк приподнял бровь, изображая удивление:

— И что же там за работа меня ждет?

— О том точно не скажу. Не болтают много тамошние работники о своих делах. И платят там не с лихвой, зато для людей с душой — самое место.

Слова трактирщика, казалось, противоречили друг другу, однако опыт подсказывал Марку, что даже опровергающие друг друга факты могут быть легко увязаны вместе, если найдется еще один, самый главный. Нужно только поискать получше.

— Странные разговоры ведешь, добрый человек. И работники у тебя молчаливые, и денег, говоришь, толком не видят… Душа-то им к чему?

— Им-то, может быть, и ни к чему, — осклабился трактирщик. — А вот их хозяину нужна зачем-то. Не берет он на работу первых встречных. Особенно таких, что кровью пахнут.

А вот это уже настораживало. Владелец поместья не желает иметь дел с наемниками? Странно. Места здесь глухие, смутные, беспокойные, а значит, нужны люди не робкого десятка. Или платить и вправду нечем? Но тогда было бы все наоборот, не шли бы в Амменир наниматься. А тут, получается, идут, да возвращаются. Не солоно хлебавши.

— А что так? Неужто в Приграничье кто-то крови боится?

— Боится? Да где там! — махнул рукой трактирщик. — Вот уж кого-кого, а милорда Конрада обвинить в боязни язык ни у кого не повернется! Да вы сами взгляните, вон он, на площади стоит.

Марк повернулся и подвинулся на край лавки, чтобы добраться до окна.

— Вон, видите? Спина у него еще колесом.

На самом деле никакого колеса не было. Да, у молодого мужчины, с хмурым видом рассматривающего чашу большого фонтана посреди площади, была горбатая спина, но не настолько уж согбенная, чтобы служить поводом для насмешек.

Марка, к примеру, такой изъян в чужой фигуре только тревожил, потому что все знакомые ему горбуны обладали недюжинной силой, стало быть, и этот сквайр вполне мог оказаться им под стать. Да и лицо у хозяина Амменира было лицом воина, а не помещика, только шрамов не виднелось ни одного. Вот и поди угадай, знакомы сему человеку военные ремесла или просто таким на свет уродился? Хотя если приглядеться, плащ прикрывает что-то вроде ножен, свисающих с левого бока. Но зачем тогда сквайру понадобился суковатый посох? От бродячих собак отмахиваться?

Пока Марк во все глаза рассматривал сквайра, к которому собирался наниматься на работу, на площадь въехала большая дорожная карета в сопровождении верховых охранников, и собравшихся у фонтана горожан охватило радостное оживление. Всех, кроме одного: Конрад оставался все таким же хмурым. Впрочем, когда из кареты вышла невысокая черноволосая девушка, лицо сквайра заметно посветлело, он подхватил вновь прибывшую путешественницу на руки и закружил в объятиях.

— Сестра его приехала, — пояснил трактирщик. — Она где-то ближе к столице живет, раз в месяц или в два приезжает на денек.

Ну, раз так, значит, есть у сквайра деньги: поместье не самый маленький доход приносит, если брат может позволить сестре при столице прохлаждаться.

— Сегодня намилуются, а завтра распрощаются. Ты если хочешь про работу со сквайром говорить, завтра подходи. Как раз с утра, когда карета уйдет, он к себе и отправится.

Марк рассеянно кивнул, показывая, что слушает, но в голове его этим временем уже зрели соображения по поводу того, чем объяснить запах крови, если нюх хозяина Амменира и впрямь окажется настолько силен, как о нем рассказывают.

* * *

— Зачем палку-то притащил? Только все бока мне изомнешь! — притворно разозлилась сестра, выскальзывая из объятий Конрада.

Совсем не братских, надо сказать, но в складках дорожных плащей, скрывающих фигуры обоих, любопытным взглядам не за что было зацепиться.

— Это хорошая палка. Нужная.

— Да верю, верю! — улыбнулась девушка и, приподнявшись на носках, прижалась щекой к щеке сквайра. — Ну, как ты тут? Живешь не тужишь?

На площади они задерживаться не стали, нырнули в узкий проулок, по которому добрались до тихого квартала, где понятливая и молчаливая семейная чета содержала домик, на втором этаже которого и происходили короткие встречи двух… Правильнее всего было бы называть их товарищами по оружию, хотя Конрад никогда не скрывал своих чувств к кареглазой Линне. Впрочем, девушка на сей счет не подавала сквайру никаких надежд даже в те времена, когда оба они несли службу при особе императорского наследника.

— Да уж, тужить не получается.

— Что-то стряслось? — Линна коснулась кончиками пальцев подбородка Конрада, поворачивая вновь ставшее хмурым лицо сквайра к себе.

Тот, перебрав в памяти события минувших суток, пожал плечами:

— Все как всегда.

— Врешь ведь!

— Вру.

— Ну-ка, давай рассказывай! А я пока хоть спину вытяну после дороги этой проклятущей… Последние пять миль сущей пыткой были: кто-то у вас из дорог камни выковыривает, словно крепость строят поблизости. Не знаешь, кому понадобилось?

— Не слышал. Надо будет взглянуть. Я ведь редко выбираюсь из поместья, а на тамошних дорогах иной раз и за седмицу никого не встретишь.

Девушка легла на кровать, прикрыла глаза и командным тоном спросила:

— Ну, так что стряслось?

Конрад подошел к столу, с минуту выбирал между одним кувшином и другим, потом все-таки решился на эль, плеснул немного в кружку, пригубил и спокойно сказал:

— Меня хотели убить.

Линна заинтересованно приоткрыла один глаз.

— Кто?

— Один из моих же егерей.

— А зачем?

Сквайр пожал плечами, что осталось почти незамеченным под толстыми складками плаща, и ответил вопросом:

— Может быть, метил на мое место?

Девушка задумалась, но всего на несколько мгновений, после чего решительно заявила:

— Нет. Бессмысленно. Прислали бы кого-то другого вместо тебя.

— Это ты знаешь. А Тед не знал. Мог думать и обратное.

— Мог, конечно. — Линна распустила шнуровку по верху лифа и вздохнула свободнее. — И это все новости?

Судьбой провинившегося егеря девушка не интересовалась, потому что знала: если ее «брат» стоит сейчас посреди комнаты живой и здоровый, то его обидчик наверняка находится в могиле. По крайней мере, все, кто совершал покушения на жизнь самой Линны, заканчивали именно так, не ожидая отпора от хрупкой красавицы, в одеянии которой прятались кинжалы асассина, напоенные ядом, дарующим любому противнику неминуемую смерть.

— Не все. — Конрад положил на стол дареный мешочек.

— Что это?

Вместо ответа сквайр растянул тесемки, наполняя комнату золотистыми бликами. Девушка изумленно соскочила с постели и склонилась над горсткой солнечно светящихся бусин.

— Не может быть…

— Может.

— Где ты их взял?

— Мне их подарили. В счет будущих договоренностей.

Карие глаза Линны округлились:

— Не хочешь ли ты сказать, что…

— Эльф. Это был самый настоящий эльф.

Девушка недоверчиво фыркнула:

— И ты все еще жив?

— Он мог бы меня убить. Но не захотел. Ему нужен наш товар, Линн.

— Корни?

— Да. Кого он и его соплеменники собираются убивать, я не знаю. Да и не хочу знать. Пусть бы и нас, какая разница? Главное, он обещает расплачиваться маной. Чем за нее отплатят принцу столичные маги?

Линна помолчала и серьезно ответила:

— Верностью.

— Ага, и я так же думаю.

— О чем вы договорились?

— Он вернется через седмицу. И спросит о нашем решении.

— Седмица… Слишком быстро, — недовольно поморщилась девушка.

— Знаю. Но если он не получит нужный ответ, слово возьмут эльфийские стрелы.

Ладонь девушки легла на щеку Конрада.

— Я успею.

И в ближайший час комната не услышала больше ни одного слова, только солнечные бусины мерцали на столе в такт взволнованному дыханию.

* * *

Если бы укоры помогали делу, Марра корила бы себя на чем свет стоит. Не нужно было ей нападать на того селянина, нужно было терпеть, пока голод и безумие не станут совсем близки друг к другу, разделенные лишь волосом упрямства. Она же могла выдержать? Могла. Сноровки хватало. Сколько миль было пройдено без единого перекуса? И еще столько прошла бы, так нет, не удержалась, расслабилась, почувствовав…

Да, он близко. Совсем близко. Жезл власти, распространяющий свое тлетворное влияние на окрестные земли. Может, кому-то из живых людей и не были заметны следы увядания, то тут то там пятнавшие землю, но Марра знала наверняка, что движется по верному пути. Много дней и ночей ее вела лишь слепая надежда, а потом все оставшиеся ощущения вдруг радостно завопили о близости дома, и нежить совершила ошибку. Пока еще не смертельную, но все же непростительную.

И даже если уж не смогла удержаться, не нужно было оставлять безжизненное тело посреди дороги. Его ведь непременно должны были найти! И нашли. А найдя, наверняка поняли, что селянин умер не самой обычной для этих мест смертью. И что теперь? Mappe оставалось только надеяться на удаленность края, который манил и звал ее. Инквизиторские отряды не любят соваться в Приграничье. Пусть кто-то и отправит послание в ближайшую церковную резиденцию, разве монахи ответят? Скорее, еще глубже забьются в свои норы.

Однако несмотря на все доводы бесстрастного разума, Марру тревожило неясное чувство, весьма сходное с тем, что охватило ее сразу после перерождения. Чувство незавершенности. Правда, тогда оно относилось к уже случившемуся, а теперь — к будущему. Словно что-то внутри шептало: «Твои намерения не увенчаются успехом. Ты снова проиграешь… Ты не получишь желаемого.»

Нежить никак не могла понять, откуда исходят эти сомнения. И никак не могла их побороть или хотя бы загнать подальше, куда-нибудь в темный угол еле теплящегося сознания. В такие минуты ее охватывала ярость, хоть немного согревающая разлагающуюся плоть, но одновременно и сжигающая остатки рассудка. Вот и сейчас Марра брела наугад по лесным тропинкам, прячась от солнечных лучей, пробивающихся сквозь листву. Неважно куда, лишь бы идти, пока сомнения не угаснут, уступив место…

Голод. Он вернулся, как и подобает злейшему врагу, неожиданно. Прояснил взгляд, обострил чутье, наполнил рот ядовитой слюной. Марра остановилась, прислушиваясь и принюхиваясь к окружающему ее миру. Птахи, мелкое лесное зверье — все это было не тем, что требовалось нежити для продолжения похода. Но где-то там, чуть поодаль…

Хижина. Место, от которого пахнет жизнью. Любовно обихоженный огород. Квохтанье кур в задней пристройке. Дымные ароматы, струйками просачивающиеся в приоткрытые окна. Здесь, пусть не посреди леса, и все же слишком далеко от людских поселений? Марра почувствовала подвох, но полностью осознала, на чье жилище набрела, только когда вырвавшиеся из земли побеги колючего плюща надежно спеленали ее ноги, лишая возможности двигаться.

— Ай-яй-яй, кто же у нас тут бродит?

Женщина, появившаяся на пороге хижины, была немолода. Впрочем, истинный возраст ведьмы, облюбовавшей дальнюю заимку, вряд ли можно было даже угадать, не то что узнать точно. Но она явно была слишком стара для того, чтобы жить рядом с людьми. Иссохшая, как пергамент, кожа, прозрачные озерца глаз, снег волос под чепцом, дряхлое тело, закутанное в давно ставшее слишком просторным платье. Зато по-прежнему ясный ум и послушный любому желанию Дар.

— Откуда ж ты тут взялась, девочка?

Ведьма говорила ласково, но разве притворная доброта может обмануть, если твои ноги скованы при этом надежными путами?

— Я не трону тебя… Отпусти… — прошептала Марра.

— Конечно, не тронешь! Незваные гости сюда не приходят. А если приходят, то… — Старуха многозначительно посмотрела в сторону изгороди, на кольях которой были водружены белоснежные черепа. И не только звериные.

— Думаешь напугать меня этим? — горько усмехнулась нежить.

— Да вряд ли ты так просто умрешь, — согласилась ведьма. — Но мучаться будешь… Страсть как. Я много о таких, как ты, знаю. Знаю вот, к примеру, что над тобой обряд провели неверно и что ты от голода должна страдать пуще, чем от всего прочего. Ну как, угадала?

Марра невольно рванулась, стараясь избавиться от пут, но плющ держал крепко. Можно было попробовать пустить на него яд, только растения слишком медленно погибали от дыхания нежити. Вот огонь бы спалил эту проклятую колючку быстро! Правда, вместе с остатками плоти, а это означало бы, что Mappe навсегда будет закрыт путь к единственной пище, которая ей нужна.

— Что, призадумалась? — хохотнула старуха. — Ты думай, думай, пока никуда не торопишься. На ходу-то думать некогда.

И ведьма вернулась в хижину, оставляя пленницу в объятиях плюща, постепенно забиравшегося все выше и выше и превращавшего нежить в буйно зеленевший куст.

* * *

Конраду тоже не было никакого смысла корить себя за несделанные признания и непрозвучавшие просьбы, и все же с каждым шагом, приближавшим его к городским воротам, сквайр все больше и больше сожалел о том, что вчера вновь уступил победу в очередном поединке. Конечно, выигравшая сторона всячески заслуживала того, чтобы победить, но так продолжалось раз за разом, начиная утомлять. А ведь что ему стоило мягко отстранить Линну и предложить поговорить вместо того, чтобы…

Он многое мог бы сказать. Например, о том, что смертельно устал быть один и не верит никому из десятков людей, которых видит изо дня в день. Мог сказать о том, что любит, вернее, когда-то очень сильно любил свою напарницу, но и теперь питает к ней самые нежные чувства, которые конечно же не стали бы лишними для супругов.

Да, он хотел предложить ей замужество. А почему бы и нет? И истории про сестру ничем не помешали бы, потому что, всего лишь сравнивая черные локоны Линны и темно-русые короткие пряди волос Конрада, можно было понять: если они и родственники, то весьма дальние.

Так что легко было придумать историю о том, что сестра была приемной воспитанницей семьи сквайра, и свадьбе ничто не смогло бы воспрепятствовать. И наверное, Линна приняла бы предложение. По крайней мере, Конрад хотел в это верить.

А еще он должен был сказать, что хочет подать прошение об отставке от постылой должности. Куда угодно, пусть в самые жаркие места, туда, где, если утро прошло без кровопролитной стычки, можно считать, что день не задался! Главное, подальше от этих мертвых болот, на которых даже в разгар дня не видно солнца, а царит сырой холод. Подальше от унылых стен полуразрушенного поместья, в стенах которого больше пристало бы обитать призракам, а не людям.

Прочь от удушливых испарений, наполняющих сараи, пока упырник подсушивается у жаровен. Прочь прочь, прочь!

Конечно, такое прошение не было бы удовлетворено. Да Конрад и сам не смог бы подтвердить твердость своих намерений, потому что для того нужно было бы лично представать перед принцем, который сейчас уже из смышленого мальчика превратился почти в мужчину. Не смог бы, глядя в серьезные глаза спасенного им от смерти человека, сказать, что больше не желает служить так, как того требует присяга, верно и беспрекословно. А значит, все вернулось бы на круги своя, так или иначе. А значит, укоры по-настоящему бессмысленны и бесполезны.

— Добрый день, милорд.

Конрад обернулся только потому, что услышал незнакомый голос. Окликни сквайра кто-нибудь из давешних селян, он только ускорил бы шаг, торопясь убраться подальше от настырных просителей. А этого парня, пожалуй, раньше здесь не бывало.

Высокий, хорошо сложенный, видно, что владеет даденным ему матерью телом если и не отлично, то по меньшей мере хорошо. Рыжеватые волосы, правда, слишком длинные для солдата, ну да если он в гвардии не служил, с чего бы ему коротко стричься? По лицу вьются тоненькие змейки белесых шрамов, значит, дрался, и не раз, что только подтверждает прямой и бесстрашный взгляд светло-серых глаз. Взгляд человека, привыкшего видеть смерть.

— Добрый, коли не шутишь.

Одет по-бродяжьи, но рукоятей мечей не скрывает, стало быть, не боится, что признают разбойником. И откуда ж он такой вдруг взялся с утра пораньше?

— Вы, верно, торопитесь, милорд?

— Не настолько, чтобы не узнать причину этого разговора.

Мужчина улыбнулся, словно показывая, что ценит терпение собеседника:

— Я ищу работу.

— Многие ищут, — сощурился Конрад, не спуская глаз с лица незнакомца.

— Поможете в поисках?

Этот проситель разительно отличался ото всех, кто ранее просился на работу в поместье, хотя бы тем, что от него веяло опасностью. Тот же Тед, при всех своих умениях и намерениях, угрозы не внушал ни видом, ни поведением. Правда, как раз оказался предателем.

— Что умеешь делать?

— Всего понемногу, — уклончиво ответил незнакомец, недвусмысленно кладя правую ладонь на рукоять меча.

Опытные наемники Конраду не были нужны. И не потому, что сквайр надеялся на собственные силы, если придется защищать поместье и болотный прииск с оружием в руках. Нельзя было привлекать излишнее внимание. Стоило бы только местному барончику прознать, что в Амменире собирают умелых бойцов, он или сам попробовал бы выяснить, что к чему, или сговорился бы с соседями о совместных вылазках. Непременно случилось бы небескровное столкновение интересов, понаехали бы соглядатаи всех заинтересованных сторон, и тогда восхождение принца Мередора на престол оказалось бы под очень большим вопросом, а настолько сильно рисковать его будущим Конрад не хотел. И своим в том числе.

— Убивал много?

Вот сейчас все и решится. Ответит парень честно — будем думать дальше. Соврет — отправится восвояси.

— Много. — Незнакомец помолчал и добавил: — Если только можно сказать, что нежить умирает.

Именно такого ответа Конрад не предполагал, потому изобразил вполне искренний интерес, чтобы поощрить собеседника к продолжению рассказа. И долго ждать не пришлось:

— Я тогда еще совсем маленьким был, и десяти-то лет не исполнилось. К нашему селению свора мертвяков вышла приблудная. Без хозяина была, как потом сказали, да только моей семье это не помогло. Всех поели. Мать, отца, сестру. Красавицей обещала стать, да не стала… А меня тогда солдаты прихватили с собой, те, что мертвяков извели. С тех пор мне долго другой дороги не было. А теперь вот не знаю, куда податься. На живых-то людей руку поднимать негоже.

Конрад не мог сказать, что поверил каждому услышанному слову, но что-то будто подсказывало: парень не лжет.

— Думается мне, на твою долю мертвяков еще хватит, — заметил сквайр и предложил: — Пойдем, осмотришься, а потом и сговариваться будем, если решишься.

Незнакомец не слишком глянулся хозяину Амменирского поместья, однако большого выбора у Конрада не было, потому что егерей оставалось наперечет, а место убиенного Теда все равно кто-то должен был занять. И чем скорее, тем лучше.

* * *

Лучшая ложь получается из самой настоящей правды — так говаривал брат Лорре, наставлявший юных охотников на ведьм, и этот урок Марк затвердил наизусть. Мимолетное наблюдение явственно показало, что сквайр питает к своей сестре теплые чувства, так почему же не рассказать ему трагическую историю, тем более произошедшую на самом деле? И совершенно незачем упоминать, какую неприглядную роль сыграл в деле давно минувшего прошлого сам рассказчик. Ни к чему это. Не стоит память мертвых ворошить…

Когда-то в этих местах леса и нивы были прорезаны широкими мощеными дорогами вдоль и поперек, но чем слабее становилась власть Империи над дальними провинциями, тем меньше оставалось свидетельств того, что у здешних краев имелся один общий хозяин, рачительный и заботливый. В швах между постепенно расшатывающимися в кладке камнями прорастала трава, обочины давно исчезли в густом ивняке, да и лес подступал все ближе и ближе, потому что некому было раскорчевывать и распахивать новые поля.

Однако все еще могло измениться, требовался только покой. Мирный, уверенный, пусть даже немного дремотный. Марк сам мечтал о наступлении подобных дней в своей жизни и столь же ясно осознавал, что покоя не будет. Как только власть императора ослабеет еще немного, а этот день не за горами, потому что верховный правитель уже слишком стар и измучен болезнями, церковь гордо вскинет голову и ринется завоевывать влияние.

Конечно, есть еще принц, уже совершеннолетний, но на чью сторону перекинутся дворяне, заранее не угадает никто. Справиться же с тяжелой конницей под силу разве что только могучим заклинаниям орденских магов, а они всегда стояли особняком ото всех властей, не слишком привечаемые церковью и наводящие ужас на людей, далеких от магических дел. Вот вам и еще одна сила, способная повернуть судьбу Империи на любую из возможных троп. Какой уж тут покой!

Лицо сквайра, предпочитавшего не болтать по дороге, тоже было омрачено какими-то нерадостными думами. И Марк уже хотел было спросить, чем они вызваны, но тут за поворотом дороги раздался чей-то короткий сдавленный крик, похожий одновременно на всхлип человека и скрип несмазанной телеги. А следом пронесся гортанный шум говорка, явно покинувшего отнюдь не человеческие уста.

Конрад беззвучно выругался и посмотрел на своего спутника, словно спрашивая, готов ли тот начать свою службу прямо здесь и сейчас. Вместо ответа Охотник дернул завязки плаща, и ворох совершенно не нужной в ближайшие минуты ткани осел на землю, открывая ножны с короткими мечами. Сквайр тем временем уже подбирался к кустам, закрывающим обзор как с той, так и с этой стороны поворота дороги, и Марк с некоторой завистью отметил, насколько легка поступь у его нанимателя. Воины так не ходят. Однако в то же время по каждому движению сквайра было понятно, что воевать он как раз умеет.

Из кустов, сквозь кружево переплетающихся веток можно было разглядеть небольшую дорожную карету, остановившуюся посреди дороги аккурат перед поворотом, потому что умело брошенный топорик перебил шею единственной упряжной лошади. Судя по всему, тот крик и принадлежал бедному животному, неподвижно лежавшему сейчас на каменных плитках, часть которых была выворочена из дорожного полотна и сложена неровными кучками по обочинам. Сами разрушители имперской дороги стояли небольшим полукругом перед каретой и скрипуче хихикали, ожидая, когда путешественники покинут свой ненадежный приют и выйдут на свет божий с просьбами о сохранении жизни.

Три гоблина и орк-шаман, сверкающий зеленой кожей и черепами ожерелий на рассветном солнце. С этой голозадой нечистью Марк раньше никогда не встречался, хотя и предполагал, что от колдуна стоит ждать чего-то подлого по части заклинаний, а вот оружие его низкорослых подручных, словно выгрызенное, а не выкованное из стального прута, и вовсе озадачивало. Мечи с длинными клинками, утолщающимися не к рукояти, а к последней трети лезвия, стоймя доходили гоблинам чуть ли не до подмышек, а то и выше, и безволосые зеленокожие воины скорее опирались на них как на посохи, а не готовились пустить в ход. Четверо против двоих — не такой и суровый расклад, однако лучше бы было обойти этот бой стороной. Судя по выражению лица сквайра, тот думал примерно так же, однако шаман уже тревожно повел заостренным носом в сторону ивовых кустов, и отступать оказалось некуда.

— Держи троицу! — приказал Конрад, нисколько не сомневаясь, что его слова будут немедленно приняты к исполнению, и, наверное, именно эта уверенность заставила Марка действовать помимо воли, а также всех возможных доводов рассудка.

Но драться среди ветвей, рискуя поскользнуться на торчащих из земли корнях, было последним безумием, которое Охотнику хотелось бы совершить в своей жизни, поэтому он, выхватывая клинки из ножен, выпрыгнул на дорогу.

Орк-шаман что-то выкрикнул, обращаясь к своим подручным, слишком увлеченным разглядыванием кареты, и гоблины повернулись к новому противнику, но с небольшим запозданием, позволившим Марку занять оборону между двух ям, сотворенных зеленокожими. А потом раздумывать и готовиться стало некогда, потому что все трое карликов бросились в атаку, и первый же удар кривого меча показал, что странная форма как нельзя более подходит к тому стилю боя, которым владели гоблины.

Ловкие и легкие, они вертелись на месте, раскручивая вместе с собой полосы стали, чем придавали оружию еще больше убойной силы. И пусть лезвия свистели намного ниже шеи любого человека, когда один из мечей полоснул по напряженным мышцам бедра, Марк понял, что зря недооценивал противников, и мимолетно подумал: «Чем же таким занимается сквайр, если помощи от него пока не видно?»

Шаман воздел над своей головой посох. Медвежий череп навершия полыхнул огнем из пустых глазниц, но волна магии, родившаяся в его недрах, угасла, так и не прорвавшись наружу, потому что прямо в шею орка вонзилась стрела, прерывая чтение заклинания. Следом тут же полетела вторая, потом еще одна, пока шаман не стал похожим на ощетинившегося иголками ежа. А как только зеленокожий колдун испустил дух, пришла очередь гоблинов, которым вся их увертливость не помогла избежать стрел, метко пущенных из… эльфийского лука.

Так вот что это был за странный посох, так нелепо выглядящий в руках сквайра! Настоящий «шершень», способный сбить прыжок матерого волка. И откуда, скажите на милость, это чудо здесь взялось? Да, места пограничные, но чтобы оружие остроухих вот так легко и просто оказалось в человеческих руках…

Додумать Марк не успел, потому что ногу пронзил новый всплеск боли, заставивший немедленно опуститься на землю. Рука потянулась было к кошелю, за целебным зельем, но тут же бессильно упала, а охотник мысленно выругался. Он же оставил все свое снаряжение в тайнике! Вот ведь дурак… Не предполагал, что так скоро вынужден будет принять бой? Тогда дурак вдвойне. Хотя нельзя было светить перед нанимателем склянками, которые бродяге не по кошельку. И что остается? Понадеяться на собственную живучесть и проваляться в постели по меньшей мере месяц, пока рана хоть немного зарубцуется?

Дверь кареты скрипнула, открываясь, и на свет божий выбралась девушка, бледная как полотно. Зато в небесно-синих глазах не было страха, одна только боль, и вовсе не ее собственная, а чужая. Путешественница растерянно обвела взглядом поле утихшего боя, увидела Марка, под ногой которого по камням медленно растекалась красная лужица, и бросилась к раненому. Поскользнулась, зацепившись за наполовину вывороченный камень, упала на колени, оказавшись совсем рядом, протянула руки, словно прося о помощи, но не у людей, а у того, кто возвышен над ними, и Охотник с запозданием понял, что сегодня ему несказанно повезло.

Девушка закрыла глаза, быстро-быстро повторяя слова молитвы, и солнечный день стал еще светлее от пронзительно белого, отчаянного до голубизны сияния, окутавшего обе фигуры. Раз, другой, третий взывала послушница к небесам, моля о милости, и кровь текла все более тонкой струйкой, пока ее источник вовсе не иссяк, закрывшись свежим, но плотным шрамом. А потом, выдохнув последнюю молитву, девушка бессильно повалилась набок, прямо на камни, и непременно разбила бы голову, если бы сквайр, уже успевший снять тетиву с лука и добраться до кареты, не подхватил нежданную целительницу. Белокурая головка доверчиво легла на широкую грудь, и девушка погрузилась в спасительный сон.

Марк еще раз ощупал место бывшей раны и попробовал встать. Получилось не сразу, боль еще отдавалась во всей ноге, но лучшего исхода он и не ожидал. Было даже удивительно, что юной послушнице удалось так быстро справиться с лечением. Хотя заплатила она слишком дорого, чтобы поступать подобным образом в настоящем бою.

— Браво, господа! Браво! — раздались скупые хлопки со стороны кареты, и следом за девушкой на дорогу ступил мужчина лет сорока в серой монашеской сутане. — Мы уж и не чаяли спастись. И если бы не вы…

Конрад, чье выражение лица являло сейчас странную смесь прежней хмурости и чувства, напоминающего смущение, оборвал хвалебную речь незнакомца:

— Почему не взяли сопровождение?

— Ах, кто же снизойдет до нужд скромных служителей церкви? — всплеснул руками монах, и в его горести почему-то совсем не ощущалось притворства, хотя внимательные глаза выдавали в их хозяине человека, повидавшею в своей жизни слишком много, чтобы всегда оставаться искренним.

— И кучер сбежал, — добавил Марк, доковыляв до кареты с пустыми козлами.

— Сбежал, — охотно подтвердил незнакомец в сутане. — Как увидел нечисть эту, так и сбежал, благо ему-то виднее было, чем нам.

— Хотя что толку в кучере, когда лошади нет?

— Э, не скажите, сын мой, не скажите. — Монах начал рыться в большом кошеле, спрятанном между складками одеяния. — В умелых руках все дело, в умелых руках…

— Можно было бы пойти пешком, — сказал сквайр, в объятиях которого мирно посапывала целительница. — Но это не особо легкая ноша, да и мой работник пока не в силах долго стоять на ногах. Я мог бы вернуться в город за помощью, вот только тогда все вы останетесь без…

— Не нужно никуда возвращаться. И на ногах стоять не нужно.

Монах, наконец, выудил из недр кошеля склянку с мутно-розовой жидкостью, подошел к лошади, склонился над мертвым животным и влил содержимое сосуда в ноздри. Прошло не более вдоха, и труп зашевелился, пытаясь подняться. Марку вместе с незнакомцем пришлось взяться за уздечку, чтобы лошадь не порвала остатки упряжи, и вскоре в распоряжении всей компании снова была карета. Правда, монах предупредил, что силы зелья хватит в лучшем случае на день.

— Успеем добраться до Тарнского аббатства?

— Вполне, — ответил сквайр, недовольно поморщившись, и Марк едва не повторил его гримасу.

Аббатство находилось совсем в другой стороне, а это означало, что на сегодня прибытие в Амменир откладывалось. Правда, потеря одного дня еще не была смертельной, но иногда все может решить и единственный упущенный час.

— Ну что, господа, в путь? — спросил монах, неуклюже устраиваясь на козлах.

Марку ничего не оставалось, кроме как занять место в карете напротив своего нанимателя, так и не выпустившего из рук спящую девушку.

* * *

Ирен не ожидала так скоро снова увидеть горбатого сквайра, да еще в столь странном сопровождении, и хотя новая встреча ее не особенно печалила, лицо аббатисы осветилось искренней радостью, когда она рассмотрела лицо девушки, мирно спящей в объятиях Конрада.

Малышка все-таки прибыла! При необычных обстоятельствах, это правда, но главное — она была тут, а значит, все достояние рода Бернетт отходило под длань церкви, что не просто радовало, а наполняло сердце аббатисы почти священным восторгом.

Сколько сил пришлось приложить, чтобы убедить опекунов рано осиротевшей девушки доверить ее судьбу аббатству! Уже и не верилось в успех. Если бы супруга сэра Томаса под старость лет не стала истовой верующей, ничего и не получилось.

История умалчивала, чем именно оказалась подпитана вера бесноватой старушки, а сама Ирен даже не желала об этом знать. Хватит и того, что аббатиса негласно позволила своим подопечным использовать все доступные средства и замаливала сей грех седмицу напролет. Но теперь все позади, и можно…

— Ах, милая моя девочка! — Ирен поцеловала лоб девушки, осторожно уложенной Конрадом на постель. — Что с ней приключилось?

— Она исцелила моего человека, — хмуро ответил сквайр. — И истратила больше сил, чем могла.

— Нельзя потратить больше, чем имеешь, — наставительно подняла ладонь аббатиса. — Но если одна из моих воспитанниц совершила благое дело, это честь для всех нас. Могу я взглянуть на исцеленного?

Конрад кивнул, пропуская женщину в соседнюю комнату, где Марк кое-как устроился в жестком кресле, вытянув ногу перед собой и водрузив ее на пододвинутую лавку. Ирен раздвинула края разрезанной мечом гоблина штанины и всмотрелась в белый рубец шрама.

Надо же, а у девочки есть дар! При должном наставлении из нее может получиться великолепная целительница. Так ровно и гладко, просто загляденье!

— Вам повезло, сын мой. Если, конечно, можно считать везением столь печальные обстоятельства встречи. Ваша рана не будет вас беспокоить уже завтра поутру. А сейчас. Позвольте предложить вам заночевать в аббатстве. Я прикажу приготовить обед и места для ночлега.

Сквайр коротко поклонился, еле заметно вздохнув, Марк тоже изобразил благодарственный поклон, и аббатиса покинула комнату, ища глазами первую попавшуюся послушницу, чтобы отдать все необходимые распоряжения. Однако первым на ее пути оказался еще один из незадачливых путешественников, облаченный в монашеское одеяние.

— Да не оставит вас в милости своей Отец небесный, сестра, — приветствовал он Ирен, в отличие от своих недолгих спутников даже не думая кланяться.

— Благодарю за пожелание, брат, — сухо ответила аббатиса, чем вызвала на лице монаха благостно-ехидную улыбку.

— Не думал, что меня ждет здесь столь холодный прием.

— А кто вы, собственно?

Мужчина достал из кошеля свиток, и Ирен с удивлением, а также некоторым замешательством распознала в запечатывающем его знаке инквизиторский «крест».

— Насколько я понимаю, вы отсылали прошение в главную резиденцию?

— Да, — только и смогла вымолвить аббатиса, пытаясь справиться с волнением.

Ей давно уже не пристало бояться другойстороны церкви. Ей, возглавляющей целое аббатство. Ей, верой, трудом и послушанием заслужившей право вершить волю Всевышнего в окрестностях Тарна. Но в душе Ирен все еще жила та маленькая девочка, на глазах которой инквизиторы предали мучительной смерти монахиню, уличенную всего лишь в том, что подарила исцеление кому-то, объявленному еретиком. Никому не будет пощады, никому не будет спасения — вот что затвердила наизусть будущая аббатиса и, повинуясь памяти прошлого, старалась держаться подальше от церковных воинов. Но справиться с мертвяками сама она не могла. И умолчать — тоже, хотя и предполагала, что сквайр вполне в силах выловить и уничтожить не один десяток ходячих трупов.

— Я прибыл, чтобы провести расследование. Брат Иоганн, к вашим услугам.

Этого имени Ирен никогда не слышала, стало быть, инквизиция поскупилась отправлять в провинцию кого-то из прославленных борцов с нежитью. Но все равно следовало оставаться настороже.

— Желаете услышать обстоятельства дела, брат?

— Непременно. Но если позволите, я бы хотел совместить сию приятную беседу с принятием пищи.

Аббатиса сглотнула горькую слюну и крикнула показавшейся в конце коридора послушнице:

— Обед в мои покои!

Та поклонилась, поспешив исполнять приказ причем оказалась настолько проворной, что к той минуте, когда аббатиса и ее спутник перешагнули порог комнаты, на столе уже благоухали самые изысканные яства, которые только могла предложить монастырская кухня. Брат-инквизитор оценивающе вдохнул аромат жаркого и благосклонно кивнул, усаживаясь в обитое кожей кресло. Обычно в нем сидела сама Ирен, но она предпочла не заметить нахальства гостя, довольствуясь креслом поплоше. Тем более что вкушать одну и ту же пищу с инквизитором она не собиралась.

— Итак, что же вызвало ваше беспокойство, сестра? — спросил Иоганн, пригубив рубиново-красное вино.

— Местные селяне нашли тело своего соседа. Бездыханное.

— И поспешили обвинить во всем мертвецов? Можно подумать, мало по имперским дорогам бродит других душегубов!

— Следы на теле доказывают, что смерть пришла не от человеческих рук. И даже не от орочьих.

— Какие именно следы?

— Черно-зеленые пятна на коже.

— Кто их осматривал? Вы сами?

— Упаси меня Всевышний! — перекрестилась аббатиса. — Сквайр, с которым вы прибыли сюда, видел тело. Можете расспросить его.

— Расспрошу. Непременно. — Иоганн нацепил на вилку кусок жареного мяса. — Но прежде хочу узнать, что он за человек.

— Такой же, как и другие, — осторожно ответила Ирен.

— В ереси замечен был?

— Помилуйте, какая ересь?! В наших-то бедных краях…

Брат-инквизитор подумал об эльфийском луке и невольно улыбнулся наивности аббатисы. Этот сквайр вовсе не так прост, как кажется, если сумел где-то раздобыть настоящий «шершень». Можно, конечно, предположить, что снял оружие с убитого эльфа, но сие казалось настолько маловероятным, что Иоганн больше склонялся к другому объяснению. Парень имеет какие-то отношения с остроухими, тем более их земли совсем рядом и встретить эльфа в здешних лесах наверняка нетрудно. Одного лука, даже без допроса, хватило бы, чтобы отправить сквайра на виселицу, будь в распоряжении брата-инквизитора достаточно подручных.

Но Андерер поскупился сопроводить верного слугу церкви даже охраной, и не подвернись под руку карета с юной послушницей, отправляющейся в аббатство, Иоганну пришлось бы идти пешком через незнакомую местность, кишащую, как выяснилось, еще и зеленокожими. Если бы брат-инквизитор был подозрительнее, чем в действительности, он бы предположил, что епископ желает его скорой смерти. Правда, это означало бы весьма любопытную вещь. К примеру, что Иоганн слишком близко подобрался к чужой тайне. Да и тот обрывок, принесенный послушником… Есть над чем призадуматься.

— Думаю, вам надлежит представить меня сквайру.

Поначалу брат-инквизитор собирался заниматься расследованием тайно, но, увидев следы несомненной ереси, решил, что правильнее будет открыться сразу, дабы ввести преступников в тревогу и волнение, ведь именно таковые чувства лучше прочих способствуют выявлению чужих секретов.

Аббатиса кивнула, дождалась, пока гость допьет вино, и последовала за инквизитором в покои, отведенные под ночлег Конрада и его слуги. Только у самых дверей Иоганн посторонился, пропуская хозяйку вперед, но сделал это нарочито небрежно, чтобы показать, кто настоящий хозяин в храме небес на земле.

Ирен не могла не почувствовать насмешку и, коря себя за то, что никак не удавалось справиться с детскими страхами, распахнула дверь без стука, надеясь застать сквайра в неприбранном виде, потому что полагала, что его торс, даже исковерканный горбом, будет крайне приятен для женских глаз.

Однако проделка не удалась: Конрад стоял у окна, так и не избавившись от верхней одежды, наблюдая за жизнью, бурлящей во дворе аббатства. Ирен разочарованно закусила губу и мысленно напомнила себе дать взбучку нерасторопным послушницам, не успевшим принести в покои гостей принадлежности для омовения.

— Матушка? — Он снова поклонился, чуть ниже, чем прежде, но, заметив за спиной аббатисы монаха, тут же резко выпрямился.

— Этот человек желает поговорить с вами, сын мой. По делу, не терпящему отлагательств.

Конрад вопросительно сдвинул брови, и Ирен поспешно продолжила:

— Вы приходили ко мне с прошением от селян, если помните. О мертвяке, убившем одного из них. Я в свою очередь попросила о помощи своих старших братьев, и один из них сейчас перед вами. Брат Иоганн.

Аббатиса перевела взгляд на инквизитора, словно спрашивая позволения откланяться, и тот улыбнулся, принимая покорность верной дочери церкви.

— Не смею более отрывать вас от насущных дел, сестра.

— Если мое участие понадобится, то…

— Я найду, кого прислать за вами.

Ирен еще раз, с сожалением об упущенном удовольствии окинула взглядом сильную фигуру сквайра и поспешила убраться подальше от пахнущего пеплом и смертью инквизитора.

* * *

Конрад перестал ожидать что-либо хорошее от наступившего дня еще в тот миг, когда увидел гоблинов на имперском тракте. Нужно было повернуть назад или обойти зеленокожих с их добычей по кругу, не вмешиваясь в чужие судьбы, особенно после того, как разглядел на карете церковные кресты. Но проклятая привычка защищать, крепко въевшаяся в кровь и плоть с ранней юности, сказала; «Никаких отступлений!» И что в итоге? Умильно улыбавшийся инквизитор, вольготно расположившийся на широкой скамье.

— Позволите узнать ваше имя, сын мой?

— Конрад Берк.

— Вы владеете одним из здешних поместий?

— Да.

— Оно приносит хороший доход?

К чему все это? Он ведь мог узнать ответы на свои вопросы, обратившись к любому прохожему. Да та же аббатиса располагала всеми сведениями, интересующими допросчика в серой сутане! Но если инквизитор сейчас сидит именно здесь, значит, слова из других уст его не интересуют: ищейка взяла след, принюхиваться больше не надо.

— Не слишком.

— И вы прилагаете усилия, чтобы избавиться от ваших владений и перебраться в более благодатные места?

Что ответить? Сказать да — значит соврать и навести на себя подозрения. Сказать нет? Еще более озадачить собеседника. Остается только…

— Меня не ждут в благодатных местах.

Инквизитор прищурился, всматриваясь в лицо сквайра:

— Намекаете на свое… увечье?

У-ф-ф-ф. Можно выдохнуть и успокоиться. Ненадолго. Хорошо, что он сам зацепился за этот крючок.

— Для меня закрыты многие пути.

— Но только не путь к свету.

Ну да. Постричься в монахи не возбраняется никому. Даже сирому и убогому. Вот только в монастырях почему-то охотнее привечают не бедняков, а наследников богатых и родовитых семей.

— Я думал об этом, отче.

— И каковы итоги раздумий?

— Мне не на кого оставить сестру.

Инквизитор задумчиво провел пальцами по нижней губе и подбородку.

Сомневается? Ну ничего, наличие сестры как раз можно проверить и подтвердить, равно как и то, что Линна еще не замужем и не обручена.

— Вы хороший брат.

Звучит не как похвала, а как обвинение.

— И могли бы стать хорошим братом всем нам.

Да, как же! Отдать все имущество в распоряжение церкви, а самому отправиться прозябать оставшиеся до смерти дни в такую же глушь, как Амменир. Заманчивое предложение, ничего не скажешь! Но если оно сделано, значит, далее последуют угрозы. Инквизиторы всегда так поступают, сначала увещевают, а потом начинают подталкивать к принятию решения. Иногда мягко, иногда грубо и бесцеремонно. Как будет на этот раз?

— Церковь щедра.

— И церковь милостива к грешникам. — Взгляд монаха многозначительно коснулся прислоненного к стене «шершня».

Углядел-таки, мерзавец. Хотя сам виноват, раньше нужно было думать и раньше таиться. Вот так, сделаешь доброе дело, а потом нахлебаешься досыта, за собственную доброту расплачиваясь.

— И многое может быть прощено?

— Все, что в силах простить Отец небесный.

Конрад сделал вид, будто задумался над словами инквизитора. А тот, видимо полагая, что все необходимые решетки расставлены, продолжил расспросы:

— Вы осматривали то мертвое тело, из-за которого начались волнения?

— Волнения? — фыркнул сквайр. — Люди в любой малости готовы увидеть страшную беду.

— Хотите сказать, что оживший мертвец — сущая безделица?

— В здешних местах? Да.

— А чем здешние места отличаются от других?

Неужели он и правда не знает? Странно. Зачем же тогда прибыл сюда? Из-за нелепого доноса о мертвяке?

— Что вы слышали об Амменире, отче?

Инквизитор совершенно искренне покачал головой:

— Ничего. До сегодняшнего дня.

Конрад закусил губу.

Рассказать или нет? Если он начнет копать, то рано или поздно докопается до причины, удерживающей сквайра в гнилом поместье. Так может быть, подкинуть ищейке одну из косточек в надежде, что другие и не понадобятся?

— Много лет назад, еще во времена правления Демосфена, Амменир был захвачен нежитью под предводительством некой ведьмы по имени Эрхог. Зайдите в любой здешний крестьянский дом, и вам охотно расскажут сотни страшных историй о похождениях оживших мертвецов и их алчной хозяйки. К счастью, ее владычество над окрестными землями продолжалось недолго. Имперская гвардия выжгла и вычистила гнездо скверны, но время от времени то тут то там объявляются остатки прежнего мертвого воинства. Когда ведьма пала, часть ее подручных, потеряв силу, затаилась в лесах, впав в нечто вроде медвежьей спячки. Но иногда они просыпаются, выходят к селениям и… — Сквайр неопределенно взмахнул рукой.

— Это случается часто?

— Раз в год, а то и чаще.

— Так почему же только теперь стало слышно об Амменире и его беспокойных обитателях? — вопросил инквизитор, хитро щуря глаза.

Почему, почему… Придется добавить еще немножко правды.

— Тревогу подняли пришлые селяне. Те, что обосновались у самого леса. Они перебрались сюда совсем недавно, вот и не привыкли еще к местным причудам.

— А откуда перебрались?

— С запада.

— Спасаясь от эльфийских стрел?

— И от орочьих набегов, — не моргнув, добавил сквайр.

Инквизитор сплел пальцы в замок.

Не поверил? Что ж, его дело. Будет спрашивать, люди все подтвердят. Вот только от лука никуда не денешься, Бетрезен его подери!

— И кто больше досаждает здешним жителям? Эльфы или орки?

Конрад почувствовал, что начинает уставать от расспросов, но оборвать беседу, да еще столь вежливую, на полуслове могло только чудо. И оно свершилось.

Дверь приоткрылась, пропуская на порог комнаты белокурую целительницу с заспанными, чуть ввалившимися после тяжелой работы глазами и робкой улыбкой на бледных губах.

— Доброе утро!

* * *

Спаситель был красив. И тот, чьи страдания молили о помощи, тоже был красивый. Наверное, еще красивее. А тот, что сидел с ней в карете еще до того, как раздался звон стали, был красивый, только старый. Старее, чем другие. Но все равно, эти лица были уже знакомы. И запомнились навсегда.

Всю свою жизнь Эвиэль видела словно сквозь туман. Иногда он становился совсем редким, рваным, как кисея занавесей после проделок любимого котенка, но чаще все же оставался плотным, и в нем невозможно было разглядеть почти ничего, кроме неясных теней. А вчера был настоящий праздник. Целых три лица сразу! Так много Эвиэль еще ни разу не разглядывала и не запоминала. Правда, одно из лиц она скорее чувствовала, чем видела, и с закрытыми глазами могла узнать его из тысячи, а вот с открытыми… Потому она и пришла на звуки уже слышанных голосов, в надежде разглядеть то, что осталось сокрыто туманом.

Она изо всех сил всмотрелась в тень, стоящую у окна, но лучи солнечного света, пробивающиеся в комнату сквозь ячеистый переплет рам, только мешали. Зато голос был слышен ясно, удивленный, но явственно чем-то обрадованный:

— Утро?

— Я спала. И проснулась. Значит, утро.

Он наконец-то приблизился, чуть разгоняя туман, но все еще недостаточно, чтобы Эвиэль смогла разобрать его черты.

— Как вы себя чувствуете?

— Ай, девочка, ну куда же ты вскочила? А ну, пойдем-ка обратно, полежишь еще!

Чьи-то ладони крепко сжали плечи девушки и повлекли за собой. Эвиэль успела лишь еще раз обернуться, в последней попытке ясно увидеть то, третье лицо, подаренное ей милостью божьей, но безуспешно: туман беспамятства снова сомкнул свои крылья.

* * *

— Она блаженная, — равнодушно сказал инквизитор.

Что-то подобное Конрад и подозревал. Ни одна послушница, находящаяся в здравом рассудке, не станет тратить все свои силы сразу. Тем более на рану, которая не может привести к смерти. Следовало лишь слегка залечить порез, а уже потом, в аббатстве, заниматься целительством сколько душе угодно. Да и парень потерпел бы.

— Отче?

А вот и он, легок на помине! Уже твердо стоит на ногах и вроде в отличие от сквайра даже успел подремать.

— Да, сын мой?

— Окажите милость, примите мое покаяние.

Второго подарка судьбы в течение пяти минут Конрад и вовсе не ожидал. Инквизитор может отказать в любой просьбе, только не в исповеди, значит, неприятный разговор откладывается.

— Разумеется, сын мой.

Монах поднялся со скамьи, пряча явное неудовольствие в уголках губ, и последовал за чудесно исцеленным воином, оставляя сквайра наедине с возможностью придумать сотню новых отговорок.

* * *

Марк дождался, когда инквизитор плотно прикроет за собой дверь, опустился на колени, молитвенно сложил руки и склонил голову.

— В чем ты грешен, сын мой? — ласково спросил исповедник.

— В том, что храню многие тайны, отче.

— Желаешь поведать о них?

— Ни в коем случае.

Инквизитор удивленно приподнял брови, а Марк раскрыл ладони, и луч света зайчиком отразился от перстня, повернутого печаткой наружу. Больше можно было ничего не объяснять и не называть никаких имен, но охотнику требовалось не просто доверие и благосклонность старшего брата по церкви, а его полное содействие.

— Что угодно брату моему?

— Вы видели эльфийский лук.

Марк не спрашивал, а утверждал. Инквизитор кивнул:

— Яснее ясного.

— Вы собираетесь обвинить сквайра в ереси.

— Этого требует закон.

— И как скоро?

Иоганн задумался.

— Когда прибудет очистительный отряд.

— Вы уже посылали за ним?

— Намереваюсь в ближайшем времени.

— Я прошу вас о промедлении. Настоятельно прошу.

Инквизитор обошел охотника по кругу и встал за правым плечом.

— В чем причина твоей просьбы, брат мой?

Еще утром, глядя, как монах в серой сутане воскрешает павшую лошадь, Марк ясно понял, с кем его столкнуло провидение. И еще яснее осознал, что все его планы могли разрушиться вмиг, когда сквайр пустил первую стрелу из «шершня». Инквизиция никогда не упускала из своих рук добычу, если только ей не попадалась другая, более лакомая. И пожалуй, охотнику было что бросить в алчно раскрытую пасть церковной ищейки.

— Поручение, которое я исполняю.

— И конечно же ты не можешь открыть мне его суть?

— Зато могу открыть имя поручителя.

— И кто же он?

— Его святейшество, епископ Андерер.

Приступ дрожи, прошедший по телу инквизитора, Марку даже не надо было видеть, потому что его эхо проникло и в голос монаха:

— Сам епископ? И что же он?..

Охотник позволил себе улыбнуться, благо улыбка осталась незамеченной. Итак, старший брат проглотил наживку? Пожалуй, даже слишком глубоко, если так сильно затрясся. Знать бы еще, почему… А впрочем, какая разница?

— Ты ищешь ведьм?

Марк кивнул. Глупо было бы отрицать очевидное. Но инквизитор, похоже, был осведомлен куда больше, чем рассчитывал охотник, потому что спросил, чуть ли не затаив дыхание:

— А у ведьм ты ищешь… кольца?

Марк промолчал, невольно пожалев, что начал эту игру. Впрочем, другого выхода все равно не было: оставь он все как есть, и попытку добраться до Амменира можно было считать провалившейся.

— Такие невзрачные, простенькие кольца. Они совсем ничтожны с виду, но стоит надеть их на палец, и…

Ладонь инквизитора мягко легла на плечо охотника, словно желая уловить смятение духа и плоти, но Марк остался спокоен. Впервые в жизни он был близок к исполнению всех своих желаний, и прежние устремления казались ему сейчас жалкими и презренными. Только бы добраться до кольца Эрхог, и весь мир будет у его ног, даже не замечая, кому служит.

— Можно обратиться, к примеру, в волка. Большого седого волка со шрамами на лапах.

— И в волка, — согласно улыбнулся Марк.

Инквизитор зашел спереди, всматриваясь в безмятежное лицо охотника.

— Ты собрал много колец?

— Я отвечу. Отвечу на все ваши вопросы. Но вы должны обещать, что не станете преследовать сквайра. Хотя бы пока я не выполню последнее поручение.

— Оно настолько важно?

— Я связан присягой.

Инквизитор брезгливо скривился. В свое время он и сам приносил подобные клятвы, правда, исполнения их с него ни разу не стребовали по всей суровости, а вот те, кому не посчастливилось… Они кричали от боли, но не могли нарушить присягу. Легче было умереть.

Марк рисковал, упоминая о нерушимом обете, потому что от последней присяги Андерер освободил его, получив упомянутое волчье кольцо, а новый обет наложить не успел. Или забыл. По крайней мере, охотник честно ждал несколько дней в столице, пока его святейшество соизволит на что-то решиться, а потом потихоньку исчез, рассчитывая, что успеет закончить намеченное дело прежде, чем епископ измыслит новую пакость.

— Но ты знаешь, для чего твоему поручителю нужны кольца?

— Знаю.

— И подтвердишь это перед Советом?

— Да.

Он не колебался ни мгновения. Не колебался и Иоганн, уже предчувствовавший восхождение к самым высоким вершинам по так неожиданно открывшемуся пути.

* * *

Конрад опасался, что дознаватель вернется, но день завершился вечером, прошла ночь, наступило утро, а серой сутаны поблизости так и не появилось. Невинное же лицо Марка позволяло понять лишь то, что отпущение грехов завершилось вполне успешно. Да и вообще, новый работник выглядел вполне счастливым человеком, что было особенно непонятным, если учесть, куда он направлялся.

Впрочем, сквайру было некогда раздумывать над странностями чужого поведения: целые сутки поместье жило без присмотра, и неизвестно, что могли учудить другие работники, особенно после воплей селян о мертвяке.

— Нам сюда, — сказал Конрад, сворачивая на развилке с мощеной дороги на утоптанную, но ничем не покрытую тропу.

— Как прикажете, — пожал плечами Марк, присматриваясь к явно меняющемуся окружению и заблаговременно вспоминая, что если уж назвался истребителем живых мертвецов, то не должен более ничему удивляться.

А удивиться хотелось, да еще как. Тропа, свернувшая под полог леса, вдруг захрустела под ногами сухими листьями. Только не осенними, как во владениях эльфов, а похожими на зеленую труху, сохранившую цвет, но лишившуюся всех соков. А потом зелени вокруг не осталось и вовсе.

Дневной свет менялся постепенно, и только пройдя несколько сотен шагов, Марк понял, что еще до полудня очутился в сумерках. Впрочем, они давали возможность разглядеть стволы деревьев, крошащиеся при малейшем прикосновении, нити паутины, густо свисающие с каждой голой ветки, бесчисленные хороводы чахлых поганок и белесые пятна обглоданных костей. Не нужно было спрашивать, чтобы понять: тропа вела в земли, до сих пор принадлежащие нежити.

— Ходячих трупов тут нет, — словно услышав незаданный вопрос, сказал Конрад. — Ну, если не считать моих работников.

— И что же они делают здесь? Не поля же возделывают?

— Собирают урожай, — коротко ответил сквайр, сворачивая на еще более узкую тропинку.

А спустя немногим более четверти часа Марк и сам увидел, чем занимаются работники амменирского поместья.

За частоколом кустов, похожих на решетку, простиралось болото, черное и безмолвное. Даже люди, стоящие по колено в воде и, согнувшись, что-то собирающие в непрозрачной жиже, казалось, не дышали, потому что не было слышно ни единого звука. Правда, когда один из работников выпрямился, оглядываясь на пришедшего хозяина, стало понятно отсутствие явных вдохов и выдохов: лицо каждого человека закрывала плотная повязка, видимо предназначавшаяся для защиты от ядовитых болотных испарений.

— Доброго дня, мылорд, — промычал работник из-под повязки.

— Доброго. Как вчерашний прошел?

— Да мимо вроде, надолго не задерживался.

— У вас будет новый охранник. Взамен Теда.

— Благодарствуем, мылорд, — безо всякой радости ответил работник и вернулся к прерванному занятию.

— Охранник? — переспросил Марк.

— Да. Но если желаешь, можешь идти к ним.

Охотник сделал вид, будто пропустил щедрое предложение мимо ушей.

— А от кого ж здесь охранять? Вы же сами сказали, что…

— Обратно пойдем — увидишь, — пообещал сквайр.

И Марк увидел. Стоило приблизиться к границе, разделяющей мертвую и живую земли, как в доселе тихом лесу поднялся птичий гвалт, а тропу перегородили волки. Они скалились, взрыкивали, показывая, что не позволят пройти тем, кто несет на себе следы вечной смерти. И даже выстрела, сбившего с ног одного из вожаков, не хватило, чтобы отпугнуть стаю. Потребовалось рассечь шкуры еще четверым озлобленным зверям, только тогда остальные расступились, пропуская возвращавшихся с черного болота людей. Но каждый из шедших по тропе еще долго чувствовал на себе пристальный взгляд недобрых желтых глаз.

— Что с ними? — спросил Марк, когда под ногами вновь оказалась мощеная дорога.

— Чувствуют смерть.

— И сами норовят умереть?

— Кто знает, что творится в головах у волков? Но мертвецов они не любят. И тех, кто все время ходит к мертвецам, тоже.

— Так происходит каждый раз?

— Это как повезет, — признал Конрад. — Чаще они ведут себя поспокойнее. Но если поблизости и верно начал шататься кто-то из мертвяков — жди нападения все время.

— Может, легче его выловить, и все снова успокоится?

— Может быть, — согласился сквайр. — Только ловить-то некому. Селяне трусят, а у меня егерей и так по пальцам пересчитать можно.

— Так вот же, инквизитор прибыл. Пусть он ловит.

— Инквизитор… — Конрад хмуро скривился. — Сдается мне, ему живых людей ловить прибыльнее.

«Правильно понимаешь, — подумал Марк. — С мертвяков какой спрос? Да и просители в лучшем случае лишь словесно поблагодарят, потому что с давних пор нечисть и нежить отданы под длань церкви, провозгласившей себя защитницей. А то, что при этом они попались в собственную ловушку, церковные владыки поняли уже много позже, когда охота на нежить стала приносить одни убытки. Вот тогда главной целью инквизиции стало искоренение ереси среди живых, которые, в отличие от мертвых, обладали хоть каким-то, да имуществом».

— Может, мне позволите? У меня сноровка в этом деле есть.

— Почему не позволить? Доведешь людей до дому и свободен до следующего дня. Только учти — платить за отлучки не буду.

— Да я ж не за плату, — широко улыбнулся Марк. — Мне в охотку.

— Ну, как знаешь.

Что ж, все сложилось как нельзя кстати. Можно будет вдоволь шататься по окрестным лесам в поисках места упокоения. А потом, как только оно найдется… Впрочем, дальше Охотник свои действия еще не продумывал.

Некогда вокруг амменирского поместья стояла высокая ограда, но, видно, во время давнего штурма и после него, когда имперская гвардия боролась со скверной, каменную кладку разметали в разные стороны, и теперь то тут то там поднимались поросшие мхом холмики. А расчищена была только главная дорога, по которой работники сквайра возвращались на ночлег.

Во дворе царило запустение, но если поместье близ Аартена, где Марк настиг последнюю ведьму, буйно заросло зеленью, то тут остерегались расти даже кусты, словно памятуя о нечистом прошлом. Чахлая трава, едва доходившая до щиколотки, проминалась под ногами до самой земли и, казалось, неспособна была вновь распрямиться.

Дом с наглухо закрытыми ставнями был черен, словно его пытались сжечь, но только и смогли что опалить огнем, и чудилось, что в воздухе все еще висит запах гари. Похожими на обжитые места выглядели только дворовые пристройки, судя по всему, сколоченные уже много позже выселения нежити: именно туда и направились работники, негромко переговариваясь друг с другом о долгожданном обеде. Сквайр же продолжил бы путь прямо к дому, если бы его не остановил скрипучий оклик:

— Доброй ночи, сынок!

Конрад остановился, медленно обернулся и сурово спросил:

— Что забыла здесь, старая?

— Дык это мы позвали, мылорд, — вступился за седоволосую женщину в пожелтевшем от времени полотняном платье один из работников, имени которого Марк не запомнил при представлении, а лица у всех болотных собирателей были одинаково зелеными и мрачными. — Пусть расскажет, как от мертвяков хорониться, а то не приведи Всевышний…

— От мертвяков только в могиле и схоронишься, — буркнул сквайр, и старуха расхохоталась:

— Ой, верно говоришь, сынок, ой, верно!

— Видели же на селе покойника, что смерть от упыря получил, — начал оправдываться работник. — А вдруг тот и к нам забредет?

— Ну и что ты им присоветуешь? — спросил Конрад оставляя без внимания жалобу.

— Да на болото поменьше ходить.

— Ты бы лучше зверей своих попридержала.

— Так не мои они, — улыбнулась беззубым ртом старуха. — Здешние. Лесные. А лес умирать не хочет.

— Потому своих детей вечно на смерть посылает?

— А ты тут что, по собственной воле оказался? — лукаво прищурились водянисто-голубые глаза, и сквайр помрачнел еще больше.

— Шла бы ты…

— И пойду. Пойду, пока ноги держат.

— Матушка, ты уж не уходи так сразу-то! — взмолились работники. — Расскажи, сделай милость! Вразуми!

Конрад сплюнул через плечо, быстрым шагом пересек двор и скрылся в доме. Старуха проводила хозяина поместья то ли хитрым, то ли жалостливым взглядом и повернулась к просителям:

— Кто ж на пустой желудок разговоры-то водит?

Второй раз повторять не пришлось: котел с похлебкой закипел в одну минуту, и вскоре рассевшиеся за длинным столом бродяги приготовились вкушать вместе с обедом заемную ведьмину мудрость. А то, что старуха была ведьмой, Марк не сомневался: ему довольно было смежить ресницы, чтобы уловить дрожание воздуха, окружавшего пришелицу. Морок ведь наводит, мерзавка. Только непонятно, против кого и чего ворожит.

Пока охотник присматривался к нежданной гостье, старуха дочиста выскребла похлебку из поднесенной миски, вкусно закусила горбушкой и сыто выдохнула:

— Ай, благодарствую, люди добрые!

Несколько десятков человек выжидающе уставились в морщинистое лицо, и ведьма не стала дожидаться новых увещеваний:

— Одни говорят, с подветру заходить надобно, другие наоборот, а я вот что скажу вам, родненькие. Ежели мертвяк рядом с вами в двух шагах окажется, то тут уж будет все равно, откуда ветер дует. Нельзя их к себе подпускать близко, вот и весь сказ. А будете вокруг осматриваться — всегда убежать сумеете. Мертвяки-то бегать не умеют, особливо недавно восставшие. Вот старые, вылежавшиеся, те другое дело. Те и бегать, и летать могут сподобиться.

— Летать? — охнула одна из работниц, побелев лицом.

— По-птичьи, — кивнула старуха. — На крыльях. Только крылья у них бесперые, гладкие, как перепонки на лягушачьих лапах. Огромные, да еще с шипами. От тех крыльев уберечься трудно, ежели на земле с мертвяком таким схватиться придется. Тут уж надо смотреть, чтобы узко было вокруг, чтобы даже плечам собственным было тесно, вот тогда побороть вражину можно.

— А амулеты какие если сделать? Не помогут?

Ведьма хихикнула:

— Ваш хозяин-то, даром что молодой, а дельные вещи говорит. Ну какие амулеты от мертвяков? От яда могу сделать. От чумного дыхания тоже могу. Не спасет совсем, но хоть неминуемую смерть прочь отгонит. Это живым можно глаза отвести, а мертвым… У них и глаз-то у многих нет. Вытекли.

Раздался новый вздох, теперь уже с другой стороны стола, и Марк еле удержался от улыбки. Вот ведь люди, от войны сюда прибежали, наверняка видели смерть не единожды, а как заходит разговор о мертвецах, все равно пугаются. Ведьма же правду говорит: нет у мертвых глаз. Да и зачем им глаза, если есть острый нюх?

— Как же они без глаз-то душегубствуют?

— Как, как… — Старуха отщипнула кусок хлеба от новой краюхи. — Нос их ведет. Как учуют поблизости живую плоть, так и идут за ней, пока со следа не собьются. Голодные же… Вот как вы и как я.

— Да как же они едят? У иных и животов-то не остается!

— А мясо им и ни к чему. По первости, конечно, могут и зубами вгрызться, да только основательно переродившемуся другое от живых надобно. Дыхание ваше живое. Потому ко рту и норовят присосаться, чтобы до капли всю жизнь выпить.

За столом зашептались, вспоминая, что умерший селянин был отмечен как раз следами яда вокруг рта.

— Так что близко не подпускайте и убережетесь, — произнесла старуха еще раз на прощание, встала с лавки, небрежно смахнув в широкий рукав остатки хлеба, и неспешно двинулась к лесу.

Работники если и остались недовольны советами, то виду не показали, а с удвоенной силой накинулись на еще теплую похлебку. Марк тоже отведал хозяйского угощения и признал, что хоть вкус у варева был совсем не изысканный, если не сказать хуже, но густота и сытность искупала все прочие огрехи. Жить можно, как говорится.

— Тебе в каком углу постелить, красавчик? — спросила одна из работниц, как видно почитавшаяся здесь за старшую по хозяйственным надобностям.

— А сколько здесь углов-то?

— Да много. Выбирай любой. — Женщина улыбнулась так, будто приглашала к чему-то, но сама была больше похожа на упыря, нежели на живого человека, бледная, изможденная, с кожей, покрытой крохотными, но частыми язвочками.

— Я сегодня во дворе заночую. Осмотрюсь заодно.

— Ну, как знаешь… — Она подмигнула и ушла, покачивая тощими бедрами.

Не то чтобы Марк брезговал женским вниманием, однако насмотревшись на молодящихся ведьм, стал, пожалуй, излишне разборчивым. Конечно, он понимал, что красота нечестивиц тесно переплетена с самыми черными чарами, но глаза радовались, глядя на плавные линии и пышные формы, а вместе с глазами радовалась и душа.

Будь на то воля охотника, он не убил бы ни одной из чаровниц, только обуздал бы их, ослабил силу, тем более что у инквизиции на сей счет имелось множество всяческих средств. И все же страх был сильнее. Страх того, что однажды ведьма сможет вырваться из-под навязанной ей власти и натворить бед. Убивать было хоть и намного опаснее, зато надежнее. Жаль только, что со смертью ведьмы в большинстве своем теряли силу ее заклинания. Хотя… Как оказалось, кольца избегали печальной участи стать простыми безделушками. Марк смутно помнил по проведенным в библиотеке часам, что пущенное по кругу заклинание надолго остается действенным, но поверил, лишь увидев собственными глазами. Глазами, которые сейчас норовили закрыться сами собой в преддверии прихода ночи…

Нет, спать еще рано. Вначале нужно найти пригодное для ночлега место и убедиться, что никакая нечисть не сможет подобраться близко. Караул, конечно, выставили, да только охотник мало доверял местным егерям, особенно после того, как увидел их раскрытые рты, когда ведьма рассказывала про мертвяков. Не видели они в жизни ничего, селяне эти. Рослые, здоровые, сноровистые, а стоит того же упыря встретить — истуканами застынут. Но хоть от лесных зверей защитят, и то славно.

Марк прошелся по двору, шурша сухой травой. Жуткое все же место… Мертвое. Кажется, что воздух стоячий, как болотная вода, ни вздоха, ни дуновения. Понятно, почему сквайр сестрицу свою подальше от поместья держит. Непонятно, почему сам не уходит. Мог ведь в Тарне околачиваться, а сюда только за оброком наезжать время от времени. Или вовсе нанять управителя, а самому зажить припеваючи. Но держит его что-то здесь. Крепко держит. И хочется узнать причину, да только к чему? Донести инквизитору? Пусть сам роется в здешнем прахе.

Наступившая ночь принесла с собой стужу, напомнившую гномьи зимы, и Марк понял, что околеет до утра, если останется на дворе. Но стучаться в пристройки было уже поздно, да и означало угодить под насмешки той женщины, что предлагала позаботиться о новичке. Оставалось только зайти в дом и попытаться там найти теплый уголок.

Охотник повернулся, чтобы исполнить свое намерение, но лунный свет, мертвенно-белым саваном окутавший двор, вздрогнул полуденным маревом, а вслед за тем в пустоте неподвижного воздуха вдруг возникла полупрозрачная, но отчетливо видимая фигура женщины в платье с длинным шлейфом. Она двинулась прямо на Марка величавой походкой императрицы, и только остающаяся невредимой трава указывала на то, что пришелица — бесплотный призрак.

— Годы стекут, как вода в песок, прах порастет быльем, камешком в горле встанет глоток, если вино прольешь…

Она напевала, покачивая головой в такт словам, и шла, словно не замечая человека, находящегося на ее пути, а Марк во все глаза разглядывал призрачную женщину, удивленно осознавая, что с каждой новой попыткой всмотреться в белесый туман видел все больше.

Она наверняка была молодой, когда умерла, потому что черты лица и изгибы фигуры завораживали своим изяществом и тонкостью. И была богата, ведь даже посмертный наряд сверкал отблесками драгоценных камней, вился лентами и пушился мехами, окружающими узкие плечики.

— Ищет дорогу только дурак, ищет замок лишь вор, ищут, пока не придет пора смерти под булавой…

Марк никогда не слышал эту странную песенку, но чувствовал, что она не настолько проста, как кажется. Было в невинном смешении слов что-то донельзя крамольное, никак не позволяющее схватить себя за хвост или хотя бы рассмотреть поточнее. А женщина, оказавшись в шаге от охотника, вдруг посмотрела ему прямо в лицо. Черными как ночь, но отнюдь не пустыми глазами.

— Позднее время вы избрали для прогулок, сударь. — Ее голос звучал, как шелест песка в сухом речном русле, но, несомненно, принадлежал женщине томной и страстной, даже несмотря на ее призрачное состояние.

— Как и вы, сударыня.

— О, со мной все намного проще, — рассмеялся призрак. — Мне нет другой дороги в этот мир, кроме как в лунном сиянии. Но надо признаться… — тут женщина понизила голос, словно от кого-то таясь, — я не очень-то желала бы совершать даже такие прогулки.

— Почему же?

Она склонила голову набок, словно смущенная девушка.

— Они ворошат воспоминания и тревожат покой…

— И что же вы вспоминаете?

— Прошлое этого места. — Призрак торжественно обвел рукой двор.

— Насколько далекое?

— Прошлое моего величия… — Женщина запахнулась в меховую накидку, как если бы начала зябнуть.

— Вы жили здесь?

— О да… Я жила… Хотя кто-то другой назвал бы это дорогой к смерти. Но в смерти нет ничего плохого, уж это я могу теперь всем рассказать! Да и тогда могла… Только никто не хотел слушать.

— Вы…

Призрак гордо поднял голову.

— Я владела этим поместьем, еще когда мать вашей матери не родилась на свет. И я владела телами и душами своих многочисленных слуг, но у моей души тоже была своя госпожа.

Марк взволнованно выдохнул:

— Вас звали… Эрхог?

— И всегда добавляли «Темная», — уточнил призрак. — Но конечно, говоря так, имели в виду вовсе не мои чудные черные волосы… Глупцы. Они боялись тьмы. Правда, недолго. Всего лишь до того мгновения, как сами попадали в нее.

С крыльца дома засиял маячок зажженной лампы, и лунный свет, а вместе с ним и призрак померкли перед живым огнем.

— Не спится? — спросил сквайр.

Марк хотел было задать ему тот же вопрос, потому что хозяин поместья по-прежнему был одет с ног до головы, но вовремя удержался.

— Ночь такая тихая… Захотелось прогуляться.

— Как хочешь. Только я бы на твоем месте по ночам здесь не шибко гулял. Луна любит обманывать: еще попадешь в какую-нибудь ловушку.

— А их много вокруг?

Конрад криво усмехнулся:

— Хватает. И не все рукотворные.

* * *

Монастырский завтрак оказался ничуть не хуже монастырского обеда, и Иоганн решил, что, пожалуй, с утра следует чуть умерить аппетит, иначе придется потратить лишний час на отдохновение, а такого расточительства брат-инквизитор себе позволить не мог. Да и аббатиса явно не горела желанием видеть гостя как можно дольше.

— О чем думаете, сестра?

Ирен вздрогнула, отрываясь от созерцания воды в прозрачном хрустальном бокале.

— Возношу благодарность Всевышнему за ниспослание нового дня, брат.

— Должно быть, Отец небесный уже приноровился затыкать уши. Иначе как можно вынести такое количество молитв, денно и нощно возносящих ввысь?

Иоганн шутил лишь отчасти, и аббатиса легко могла бы с ним согласиться, потому что за всю свою жизнь ни разу не увидела, чтобы даже самая смиренная просьба, отправленная отцу небесному, вдруг исполнилась. Конечно, Ирен молилась за удачное завершение задуманного ей дела, но больше уповала в те дни на расторопность и вдохновение своих слуг, чем на провидение.

А уж в Пограничье, где на одном пятачке леса могли столкнуться истовая вера людей, шаманство орков, эльфийские чары и дыхание Мортис, и вовсе было неизвестно, чья сторона возьмет верх.

— Из столичных храмов наверняка легче достучаться до небес.

Брат-инквизитор поднял лукавый взгляд на аббатису:

— Вы хотели бы перебраться поближе к столице?

Об этом Ирен думала неоднократно. Правда, всячески гнала от себя подобные мысли, потому что природа наделила ее столь подобающим сану и столь неудобным качеством для возвышения, как скромность.

— Каждый из нас призван туда, где его служение истинно необходимо, — молитвенно сложила ладони аббатиса.

— Как верно вы сказали, как верно… — признал Иоганн, задумываясь о своем собственном пути.

Брата-инквизитора приступы скромности не одолевали никогда. Наоборот, с каждым днем он все больше и больше убеждался в том, что достоин большего, чем его снисходительно наделяют церковные иерархи. Но чтобы прорваться наверх через завесу подозрительности и интриг, требовалось намного больше, нежели упорство, иначе Иоганн давно бы уже парил в небесах.

— Ведь и вы прибыли сюда, отвечая на глас обездоленных, — заметила аббатиса. — Не отвернули свой слух, не закрыли сердце.

Хотел бы брат-инквизитор сказать ей, что на самом деле думает о поручении епископа! Но слова, просившиеся на язык, не подходили для женского общества, потому на лицо послушно скользнула привычная благостная улыбка:

— Кстати, об обездоленных, а также сирых и убогих… Сквайр показался мне нелюдимым человеком.

Ирен одобрительно кивнула:

— Да, он часто бывает мрачен и суров, но… — Тут она осенила себя крестом. — Его владения тому виной, а не он сам.

Историю про нечестивое прошлое Амменира Иоганн уже успел узнать и не слишком-то в нее верил, потому что слыхом не слыхивал упомянутого в ней имени якобы могущественной колдуньи.

— Почему же он держится за них?

— Наверное, потому, что ничего другого у него нет, — предложила простодушное объяснение аббатиса.

Или ему ничего другого не нужно, одно из двух. На предложение войти в лоно церкви сквайр, помнится, не выразил воодушевления.

— Он родился здесь?

— Нет, насколько я знаю. Его мать не жила в поместье, а только навещала супруга. Конрад же появился здесь, уже будучи совсем взрослым.

Еще одна странность. Если ребенок от рождения был горбат, поместье как нельзя лучше подходило, чтобы прятать увечное дитя от любопытных глаз. Как много вопросов, и как мало ответов… Жаль, что уже дано обещание не чинить препятствия сквайру в его деяниях. Хотя почему жаль? То, что творит охотник на ведьм, представляется куда более любопытным. Да и следить за ним будет намного сподручнее, потому что все охотничьи уловки наперечет известны тому, кто и сам до сих пор носит перстень с крестовидной печаткой.

* * *

Следующие несколько ночей призрак не появлялся, и Марку оставалось только нести скучную службу, разгоняя волков по пути с болота в поместье, а заодно приглядываться к тому, что делают работники сквайра. Охотник и сам попробовал добывать гниловатые корешки из стылой болотной воды, но во-первых, быстро убедился, что такое занятие ему не по нраву, а во-вторых, получил нагоняй от Конрада за то, что хватал корни голыми руками.

Впрочем, спустя полчаса после необдуманного поступка Марк понял всю справедливость негодования своего нанимателя, потому что пальцы заметно онемели и отказывались слушаться. Лишь ближе к окончанию дня, когда настало время возвращаться, чувствительность возвратилась настолько, чтобы можно было удержать в руках оружие.

Собранные корешки складывались на просушку в одном из амбаров, некогда использовавшихся для хранения зерна, и гадостно воняли на все поместье, особенно когда невзначай решал подуть чудом приблудившийся в эти места ветер. Одного запаха хватало, чтобы одурманить голову и вызвать тошноту, так на что же была способна вытяжка из упырника? Марк боялся себе даже это представить. Зато становилось ясно, что сквайр сидит на болотах не просто так.

Раз в несколько дней собранная и высушенная отрава куда-то отправлялась, о чем можно было судить по опустевшему амбару. С посыльным Конрад встречался где-то за пределами поместья: Охотник лишьпроследил, как сквайр уходит в лес с мешками кореньев. Дальше не пошел, чтобы не тревожить нанимателя раньше времени. Вот когда кольцо будет уже в руках, появится повод порасспросить о том, кто и зачем покупает странный товар. А уж в том, что удастся развязать хмурому хозяину язык, Марк не сомневался. Конечно, его опыту в допросах было далеко до инквизиторского, но и Охотник обладал умением разговорить несговорчивых.

На третью ночь призрак пришел снова, соткавшись из лунного света и напевая ту же самую песенку, только на сей раз Марку почудилось, что голос женщины звучал то ли громче, то ли насыщеннее.

— Доброй ночи, сударыня.

— Темной ночи, сударь, — игриво поправила она.

— Да, конечно, темной… Снова прогуливаетесь?

— Скорее, иду на зов.

Охотник вздрогнул. Зов? Неужели кто-то еще вознамерился поболтать с духом Эрхог? А призрак, словно почувствовав его волнение, шагнул ближе и почти прильнул к мужчине, щуря бездонно-черные глаза.

— Ведь это вы зовете меня… Зовете каждую минуту своего пребывания здесь.

— Разве так часто? — невольно удивился Марк.

— Вы думаете обо мне, и этого довольно. Но вы не знаете меня.

— А если бы знал?

— Это дало бы мне больше времени и больше… — Призрак осекся, не спеша раскрывать свои секреты, но Охотник уловил только первую половину фразы.

— Больше времени? На что?

— На разговор с таким приятным собеседником, как вы, сударь.

Она была обворожительна даже в посмертье, и то ли знала об этом, то ли догадывалась. Марк чувствовал, что и сам с нетерпением ждет новых встреч, но объяснял свою заинтересованность необходимостью выведать все, что поможет добраться до кольца, забывая о том, что женские чары почти всегда — колдовские.

— Неужели там, по ту сторону жизни, вы не находите, с кем поговорить?

Призрак смежил веки, на мгновение прикрывая бездны своих глаз.

— На той стороне царит скука. Смертная. К тому же в посмертье никто не может ничем обладать, а значит, и любое соперничество становится бессмысленным. Даже словесное.

— А сейчас мы с вами соперничаем?

Сотканная из лунного света женщина улыбнулась:

— А разве нет? Вы ведь призвали мой дух, преодолев столько запретов и границ явно не для того, чтобы просто проверить собственные силы?

Марк мимолетно подумал, что никого не призывал нарочно, но желание добраться до кольца было столь сильным, что разум скорбно замолчал, осознав безуспешность попыток охладить пыл своего хозяина.

— Нет, — ответил он и сам подивился смелости, с которой произнес это короткое слово.

Призрак довольно качнул головой:

— Вот видите! И что же терзает вашу душу, сударь? Что сможет утолить вашу жажду?

— Кольцо.

— Кольцо? — Лунная женщина то ли сделала вид, что задумалась, то ли и вправду не поняла, о чем идет речь. — Всего лишь кольцо?

— Возможно, для вас оно не представляло никакой ценности, но мне… Но я вижу в нем великое могущество.

— Кольцо… — Призрак рассеянно закружился в танце. — Могущество…

— Кольцо-перевертыш, — решил уточнить Марк, понимая, что иначе разговор грозит затянуться до рассвета.

— Ах, это…

Женщина остановилась и посмотрела на Охотника с чувством, весьма похожим на сожаление.

— Оно ведь ничего не стоит для вас?

— Как знать, как знать… Это было так давно…

— Но вы помните, что с ним случилось?

— Память — такая ненадежная вещь, сударь… Ее непременно нужно подкреплять чем-то, что способно пережить многие годы.

И призрак медленно поплыл к дому. Марку не слишком-то хотелось входить в обугленный чертог умершей колдуньи, но на пороге женщина обернулась и насмешливо поманила его:

— Что же вы, сударь? Неужели испугались? И это сейчас, в шаге от утоления вашей жажды?

В доме было темно, и пришлось бы зажигать свечу, если бы не сияние призрака, которого вполне хватало, чтобы разглядеть ветхие половицы под ногами. Правда, по мере продвижения в лабиринте комнат запас лунного света иссякал, и в конце концов Марк нащупал-таки огарок свечи в одном из стенных светильников. Звякнуло по кремню кресало, загорелась свеча, в коридор пролился теплый желтый свет, и все преобразилось. Если в бледном сиянии луны обшарпанные стены казались благородными руинами, то теперь их мрачная нагота внушала отвращение. Да и сам призрак превратился в грязное пятно тумана, висящее между полом и потолком, утратив почти все черты, делающие его похожим на человека. Остался один лишь голос:

— Идемте… У меня мало времени…

Следуя за своим странным поводырем, Марк поднялся на второй этаж особняка и дошел почти до самого конца длинного коридора, на последнем повороте которого призрак вдруг замер и задрожал.

— Здесь…

— Где?

Охотник огляделся по сторонам, насколько это позволял круг колеблющегося света свечи, но ничего привлекающего внимание не заметил.

— Здесь…

Призрак сжался в плотный комок рядом с одной из чудом уцелевших, но тоже обуглившихся стенных панелей.

— Потяните ее на себя. Возьмитесь за правый угол и потяните…

Марк сделал так, как ему сказали, уже догадываясь, что ждет его за потайной дверью, но когда панель, надсадно скрипнув, распахнулась дверной створкой и Охотник заглянул внутрь, освещая открывшееся пространство, он поневоле восхищенно ахнул. На стене небольшой круглой комнаты, напоминающей молельню, висел огромный, во весь рост, портрет, изображающий женщину, чье украшение стало предметом вожделений верного слуги церкви.

Теперь, глядя на полотно, сохранившее яркие краски, Марк понимал, что Эрхог при жизни была вовсе не красавицей. Черноволосая, с бледно-желтой кожей и пронзительными сливово-темными глазами, она была похожа больше на цыганку, а не на благородную даму, но Всевышний, сколько же в ней, даже нарисованной, чувствовалось силы!

Женщина на картине сияла. Пусть не светом, а тьмой, но от того не становилась менее притягательной, и Охотнику подумалось, что если бы нужно было выбирать между белокурой Эвиэль, явственно принадлежащей небесам, и чернявой колдуньей, выбор пал бы на вторую, а не на первую. Казалось, Эрхог, запечатленная кистью неведомого живописца, вот-вот сделает вдох своей по-девичьи маленькой грудью, призывно улыбнется и сойдет с портрета прямо в комнату.

— Ну как, увидели, что хотели? — спросил призрак, отрывая Марка от увлеченного созерцания.

Увидел? Что? Ах да… Марк присмотрелся к кистям рук, изящным, тонким, но с пальцами, явно привыкшими к разного рода трудам.

Колец было несколько. Какое же из них? Те, что несли на себе драгоценные камни, можно было отмести в сторону сразу, поскольку любое вкрапление в замкнутую структуру могло нарушить действие заклинания. По той же причине охотник равнодушно скользнул взглядом по тем украшениям, что были испещрены затейливым узором. Но тогда оставалось всего лишь одно. Невзрачное. Серое. Грубое, словно выточенное из дорожного камня.

— Это оно?

Призрак кивнул.

— Где оно сейчас находится?

Грязно-желтое пятно заколыхалось, смеясь:

— Зачем вы спрашиваете? Все ответы перед вами, сударь!

Марк еще раз присмотрелся к картине. Какие еще ответы? Все, что он видит, это Эрхог, одетую в пышное бело-черно-лиловое платье, и руки, отягощенные украшениями.

— Я не понимаю.

— Ах… — вздохнул призрак и воспарил к потолку комнаты. — Все ведь так просто…

— Но не для меня, — признался охотник.

— Ах, ах, ах…

Повисло молчание, правда, длилось оно совсем недолго.

— Вы же должны знать, что ни одна ведьма не расстанется со своими кольцами, пока жива. Вот и я… не рассталась…

— Значит, их сняли с мертвого тела? Кто?

— Не было никакого мертвого тела, — прошептал призрак. — Не было и быть не могло…

— Но как?

— Эрхог была слишком могущественной колдуньей, чтобы оставлять на земле хоть одно свидетельство ее пребывания. Ее боялись. Боялись так, что решились на святотатство…

— О чем вы говорите?

— Ее загнали в ловушку и, не давая даже возможности вымолить прощение, развоплотили…

О такой казни Марк слышал давным-давно, и то мельком. Наставники не слишком охотно касались этой темы в своих уроках, и можно понять, почему. Законы божьи гласят, что каждое живое существо имеет право на последнее обращение к своему Творцу, и никто не смеет препятствовать ему в сем действии. Тем более церковники.

Что же получается? Много лет назад церковью был нарушен непреложный канон, ею самой же и установленный? Неудивительно, что дух Эрхог так и не получил упокоения. Но дела умерших охотника интересовали мало, а вот что касается кольца…

— Развоплотили вместе со всем, что тогда было на ней?

— Ну, разумеется, — подтвердил призрак.

Вот ведь незадача! Марк готов был разнести в щепу все, что попадется под руку, благо обстановка дома и так дышала на ладан. Подобраться так близко, к самой кромке, на волосок от цели, и уткнуться в непробиваемую стену! Неужели это Отец небесный решил проучить своего непутевого сына? Если да, то лучшего способа он найти не мог.

— Что с вами, сударь? Вы разочарованы? — лукаво осведомился призрак.

— А разве есть повод для радости?

— Как знать, как знать…

— Оно пропало. Пропало вместе с телом.

— Да! — громче прежнего, с какой-то странной яростной силой выкрикнуло пятно тумана. — Вместе с телом! А значит, его можно вернуть.

— Вернуть?

Призрак растекся по всей комнате, становясь почти прозрачным, а потом сгустился вокруг Марка, словно обнимал того за плечи.

— Нужно всего лишь вернуть душе тело. А будет тело — будет и кольцо…

— Но разве это возможно?

— Тот, кто однажды смог проделать обратное, сможет и вернуть все назад…

— Это было слишком давно!

— Но не так давно, чтобы человек, обладающий Даром, позволил себе умереть… Ищите, сударь. Ищите, и вы найдете…

— Искать? Где?

— Совсем рядом… В лесу… В хижине, такой же старой, как и ее хозяйка…

Марк вспомнил седоволосую насмешливую ведьму, рассказывающую байки про мертвяков.

— Старуха, которая живет здесь неподалеку. Она проводила обряд?

— И она тоже… Она знает, что нужно делать… — в последний раз прошептал призрак и рассеялся пылью, а мгновение спустя к свету догорающей свечи в руке охотника присоединился новый.

— Что ты здесь делаешь? — спросил сквайр, переступая порог потайной комнаты.

— Не спалось. Решил походить по дому и вот… Случайно нашел эту дверь.

Взгляд Конрада переместился на портрет, с которого ухмылялась мертвая колдунья.

— Чего скалишься? — спросил сквайр у картины, подошел ближе, брезгливо сплюнул и, достав нож начал полосами вырезать холст из рамы.

Хорошо, что он не мог видеть в этот миг лицо своего работника, потому что иначе нашел бы ножу совсем иное применение. Марк едва не задохнулся от ярости, видя, как исчезает изображение женщины, подарившей ему надежду на возвышение. Но Охотник вовремя одумался, осознав, что от живописного свидетельства прошлого все равно следовало бы избавиться, и сдержал свой гнев.

— Иди спать. Уже утро скоро, — устало сказал сквайр, выходя из комнаты.

Марк проводил взглядом его горбатую спину и подумал, с каким удовольствием всадил бы в нее клинки своих мечей. По самые рукояти.

Часть 2. Герои

Рассветный туман быстро таял в солнечных лучах, но под кроной леса, куда тепло и свет добирались намного позже, чем на поля, все еще царствовала сырая прохлада, и Иоганн зябко поправил поднятый воротник куртки.

Из аббатства пришлось выйти затемно, благо тамошняя правительница показала потайной ход, позволяющий избежать встреч с послушницами и монахинями, но плотно позавтракать не удалось, и все, что имелось в распоряжении брата-инквизитора, это несколько полосок вяленого мяса, которые можно было лишь размачивать слюной, чтобы обмануть недовольный желудок. Впрочем, вынужденный, но добровольный отказ от сытной пищи — дело вполне богоугодное.

Отправляться на болота Иоганн не собирался: ему было достаточно убедиться, что охотник ушел туда вместе с ватагой работников, а потом подождать возвращения, и вот тогда уже проследить за подозрительно действующим братом по вере. Сначала инквизитору хотелось уделить равное внимание и сквайру, и его новому наемнику, но здравые рассуждения привели к неутешительному выводу, что гораздо опаснее интрига, родившаяся позади, за спиной, а не перед твоими глазами.

Иоганн поднял взгляд вверх, гадая, как быстро свет солнца доберется до его засидки, чтобы хоть немного согреть уже немолодые кости, и судорожно сжал пальцами рукоять своей булавы: из плотной паутины веток и листьев на него смотрел эльф. Вернее, можно было только догадываться, что смотрел, потому что лицо остроухого было закрыто резной маской, очертаниями напоминающей позолоченный дыханием осени кленовый лист.

— Что-то потеряли, господин ищейка? — спросил звонко шелестящий голос.

Свои шансы на победу Иоганн оценивал трезво и не слишком радужно. С одной стороны, хватило бы и удара булавы, чтобы размозжить тонкий череп эльфа, но с другой — подобраться к противнику поближе сейчас не представлялось возможным, а делать бросок было и вовсе глупо, потому что ветви деревьев отклонили бы летящее оружие в сторону от цели. Оставалось лишь вознести молитву Всевышнему и вступить в предложенную беседу:

— Пока ничего. И надеюсь, не потеряю.

Эльф кивнул, спускаясь чуть ниже, устраиваясь на одном из толстых сучьев и невзначай откидывая полу плаща, чтобы инквизитор мог видеть клыки длинных ножей на бедренной перевязи. То, что при остроухом не было лука, к сожалению, не обещало легкого сражения.

— Похвальная уверенность.

— Ты пришел, чтобы сказать мне об этом?

— И об этом тоже. — Эльф нагнул к себе ветку, и листья на той начали стремительно желтеть, наливаясь осенним золотом. — Но не только.

— Что же тебе понадобилось от человека?

— То, чем человек богат. Упорство. Упрямство. Отвага.

Иоганн усмехнулся и подумал, что изо всех этих качеств в нем не осталось почти ничего. И в самом деле, какие чувства сейчас вели инквизитора за собой? Обыкновенная зависть и желание обрести власть над теми, кому повезет меньше. На свой счет верный слуга церкви иллюзий не питал. Да, когда-то он был славным оруженосцем, восторженным послушником и добросовестным охотником на ведьм, но с тех пор, как впервые примерил алую сутану, утекло слишком много воды.

Утекло вместе с юношескими мечтами и привязанностями. Выживает сильнейший или хитрейший, но вовсе не достойнейший — подтверждение этой нехитрой истины Иоганн видел повсюду каждый божий день. Но что еще важнее, не видел божьего гнева. Конечно, существовали пророчества, что однажды Всевышнему надоест видеть скверну, в которой погрязли его дети, и Отец небесный разразится справедливыми карами, но…

Этот день был еще слишком далек, и хотя брат-инквизитор искренне считал, что каждое недоброе дело приближает час расплаты за прегрешения, в вечную жизнь он перестал верить в тот самый день, когда умер его наставник.

Вот кто был благостнейшим человеком. Ангелом на земле. И что заслужил в итоге? Мучительную смерть от чумы, которую подхватил, помогая больным. И пусть говорили, что страдания ведут к очищению души, Иоганн в тот самый день решил для себя: если ему суждено пройти через подобное очищение, то хотя бы будет от чего чиститься.

— А ты уверен, что обратился к тому человеку, который тебе нужен?

Эльф улыбнулся уголками губ:

— Вы, люди, вечно норовите проникнуть в душу друг друга, а свою собственную обходите стороной.

— Смотри, не ошибись.

— Остерегаешь?

— Предупреждаю.

— Тогда позволь тоже кое о чем предупредить тебя, господин ищейка. — Остроухий отпустил ветку, и та, распрямившись, осыпала брата-инквизитора золотым дождем осенних листьев.

— Тебе известно что-то важное?

— Немногим более, чем тебе. Но я вижу происходящее чуть иначе… У людей ведь есть такая игра, кажется, она носит название «Два короля»?

Иоганн кивнул. Он иногда забавлялся этим занятием, заключавшимся в перестановке фигур по треугольному полю. Игроки начинали сражение из двух расположенных напротив друг друга углов, но одновременно стремились переместить свои войска и в третий, туда, где их ждал престол императора. Игра требовала усидчивости и холодного расчета, и надо сказать, брат-инквизитор редко добивался в ней успехов, разве что со слабыми противниками.

— В ней есть разные фигуры, — продолжал эльф. — Рыцари, маги, паладины, оруженосцы… Но нет фигуры короля. Ответишь, почему?

— Потому что королем станет та фигура, что доберется до трона.

— Верно, — кивнул остроухий. — Но добирается она туда под руководством игрока, не так ли?

— К чему ты клонишь?

— Не торопись, дослушай до конца… Сам игрок, даже победив, остается за полем, возводя на престол любую из своих фигур. Любую, вот в чем вся прелесть. Но кроме того, даже последний сквайр может сыграть решающую роль в сражении, если окажется в нужное время и в нужном месте.

— Хочешь сказать, что человек по имени Конрад должен сделать свой ход? — нахмурился Иоганн.

— И он. И ты. Каждая из фигур, уже расставленных на доске.

— А кто же игроки?

Вместо ответа эльф указал куда-то в сплетение древесных крон.

— Боги? — переспросил инквизитор.

— Они всегда остаются за полем. Но в случае нашей игры игроки иногда находятся слишком далеко от своих фигур. Так далеко, что фигуры получают возможность действовать самостоятельно. И вот тогда самая последняя из них способна оказаться на троне, если не упустит свой шанс.

— Ты тоже одна из фигур?

— Скорее, «овраг», — уклончиво ответил эльф.

«Оврагами» на игровом поле назывались места, в которых фигуры приобретали или теряли какие-то важные качества и свойства. Теряли на время, а не навсегда, но порой и упущенной минуты хватало, чтобы одна из сторон потерпела поражение.

— Значит, сейчас ты нарочно задерживаешь меня беседой?

— Думай как знаешь, — разрешил остроухий. — Только не забывай то, о чем я сказал. Игроки слишком далеко и фигурам придется самим выверять свои ходы.

Он легко поднялся на ноги и скользнул в глубину сплетенных ветвей, не пошевелив ни одного листочка, а Иоганн подумал, что сейчас недурно было бы выругаться.

Туманные эльфийские речи не принесли с собой ничего определенного, кроме тревоги. Инквизитор чувствовал, что остроухий мудрец и хотел бы сказать больше, но то ли в силу своего коварства, то ли подчиняясь какому-то строгому правилу, исполнение которого проверяют отнюдь не смертные существа, вынужден был умолчать об именах.

Хотя имена Иоганну были известны и так. Проклятущие остроухие всегда чуют пришествие бед, вот в чем состояло предупреждение. И если верить эльфу, вечно хмурый сквайр должен будет внести свою лепту в грядущие события. Теперь главное — вовремя определить, на какой из сторон он выступает или способен выступить. И кому поможет взойти на игровой трон.

* * *

Марк понимал, что спешить нельзя, однако нетерпение оказалось сильнее всех доводов разума, и едва работники благополучно вернулись в поместье, охотник тут же выскользнул за ограду, торопясь пробраться к хижине ведьмы, пока солнце еще высоко.

Дорогу ему рассказали охотно, потому что старуха почиталась в здешних краях первой помощницей во всякого рода хозяйственных трудностях, только разве что повитухой уже не желала быть, ссылаясь на дряхлые годы. Но в своем травяном огороде работала шустро и споро, на зависть многим молодухам, и распрямила спину в ответ на приветствие гостя так легко, что Марк даже на мгновение решил, что ошибся, и эта ведьма не могла присутствовать при развоплощении Эрхог. Впрочем, взгляд прозрачных глаз, бездонный и бесконечно древний, легко разрушил все возникшие было сомнения.

— Доброго вечера, бабушка!

— И тебе, сынок. Ищешь что или просто так, проведать зашел?

— Ищу, — сразу признался охотник.

— Так-так… — Старуха вытерла испачканные травяным соком и землей ладони, походя к незваному гостю поближе. — Что же тебе надобно в наших глухих местах?

— Сколько тебе лет, бабушка?

— А сколько есть, все мои, — улыбнулась во весь беззубый рот ведьма. — Зачем спрашиваешь?

— Мне сказали, что вы помните дальнее прошлое.

— Кто ж мог такое сказать? — сощурила глаза старуха.

— Ночной ветер нашептал.

— Ах, проказник… — Ведьма явно насторожилась, но ответила: — Помню. А тебе в прошлом-то что надобно?

— Когда-то этими землями правила одна темная колдунья.

— Правила… И уже темнее ее точно на свете не было!

— За свои злодеяния она была казнена.

— Истинно так, — утвердительно качнулась седая голова.

— Ее развоплотили.

— Много знаешь, сынок. Говорливый ветерок тебе попался, ох говорливый!

— Ты ведь видела, как все происходило? Видела?

Старуха криво усмехнулась:

— Тебе отвечу. Потому что ты первый об этом спросил. Первый за сотню лет с лишком… Да, видела. Стояла от нее вот так близко, как ты сейчас стоишь. И повторяла слова заклинания, что растворяли в небытии ее нечистую плоть.

Марк затаил дыхание. Вот она, победа, совсем рядом!

— И ты помнишь эти слова?

— Есть минуты и часы, которые никакими силами не стереть из памяти, сынок, — сказала ведьма и пошла обратно в огород.

— Ты сможешь их обратить?

— Дурное это знание, ох и дурное… Негоже его кому-то кроме меня заполучить.

— Какой платы ты хочешь? Мне нужен этот обряд!

Старуха наклонилась над грядками и исподлобья взглянула на Марка:

— Не будет тебе ничего, охотничек. Да вижу я, вижу твою печатку, не таись! Нелюдское дело ты затеял, и не будет тебе в нем помощи от людей.

— Я могу убить тебя.

— Так убей. Мне жить недолго осталось. А больше тебе пригрозить и нечем. Уходи, сынок. Уходи и забудь, что замыслил. Не приведет эта дорога тебя никуда.

Марк стиснул зубы. Глупо было ожидать, что ведьма согласится, но шанс все же существовал, хоть и оказался истрачен напрасно. Теперь можно было надеяться только на то, что старуха под пытками расскажет свои тайны. Впрочем, даже если она не умрет раньше, чем развяжется ее язык, будет ли прок от полученных знаний, если на всю округу колдовским Даром обладала лишь одна нечестивица, и сыскать другую колдунью, способную провести обряд, попросту негде?

Охотник отступил назад, к зарослям плюща на краю двора.

Вроде все кости удачно легли, а выигрыш все равно не идет в руку. Словно провидение ждет от него еще какого-то шага, чтобы, наконец, расстелиться-таки гладким ковром под ноги страждущего. Но куда он должен шагнуть? Что должен сделать?

— Отказали тебе, человек? — прошуршали листья плюща за спиной, и Марк обернулся, держа ладони на рукоятях мечей.

— Кто здесь?

— Та, что может тебе помочь. Но и ты сначала должен помочь мне…

Охотник всмотрелся в темно-зеленую глубину и едва подавил в себе желание отпрянуть. Из плотных объятий плюща на него смотрел мертвец. Смотрел мутными бельмами и, скорее всего, ничего не видел, но как там рассказывала ведьма? Глаза мертвякам ни к чему. Нюха хватает.

— Что ты можешь для меня сделать? Ты всего лишь оживший труп.

— Я могу привести тебя… к месту сосредоточения сил…

— И что мне сдалось в этом месте? Одних сил мало.

— Я могу выпить любую жизнь, а вместе с ней и все, что было в этой жизни… — прошептали черно-зеленые губы, сочащиеся ядом.

Выпить жизнь и обрести чужую память… Вот так удача! Но что потом? Кто поверит, что мертвец, заполучив в свои руки колдовской Дар, не обратит его против спасителя?

— Я не причиню тебе вреда, — словно уловив мысли Марка, сказал пленник плюща. — Ты хочешь воплотить Эрхог, и я хочу того же.

— Зачем?

— Чтобы закончить перерождение. У меня почти нет сил, и если ты промедлишь…

Непереродившийся мертвяк? Должно быть, его поднимал неумелый некромант. Но если так, охотнику и впрямь нечего опасаться: с недоделанным прислужником Мортис можно справиться в два счета, ну а Дар не станет помехой тому, кто привык сражаться с ведьмами.

— Ну, смотри. Ты обещала!

Марк взмахнул выпорхнувшими из ножен мечами, и обрывки плюща полетели в стороны, освобождая заточенного мертвяка. Но чем слабее становились путы и чем больше освещало полусгнившую плоть солнце, тем шире раскрывались от удивления глаза охотника, постепенно узнававшего выступающие, словно из тумана прошлого, черты.

Это не могла быть она, но это была. Она. Сестра Марика. Погибшая вместе с родителями, потому что непослушный сын оказался еще и трусом и, вместо того чтобы предупредить свою семью и односельчан об опасности, бросился наутек, стремясь спасти только собственную шкуру…

Что-то кричала из-за его спины ведьма, наверное, сыпала проклятиями или взывала к разуму, но охотник не мог разобрать ни слова, потому что вновь провалился в ночь. В беспросветную бездну страха и раскаяния. На минуту. На целую вечность. А когда выбрался обратно, тьма так и осталась висеть плащом на широких плечах.

* * *

Марра отняла свои ядовитые губы от иссохшего рта ведьмы и довольно облизнулась. Не нужно было старухе бахвалиться своей силой, ой не нужно было! И кто одержал верх в соперничестве? То-то! А ведь позволь она пришелице уйти восвояси, жила бы та и здравствовала до сих пор.

Закатное солнце с трудом уже пробивалось сквозь густой лесной полог, проливая на стволы сосен кровавые отсветы, словно предвещавшие скорое пришествие бед, и Марра, лежавшая на остывающем теле убитой ведьмы, нежилась в лучах заходящего светила и тепле, перетекающем из одной плоти в другую. Перетекающей медленно, неохотно, но обреченно. В старухе оставалось немного жизни, и того, что выпито, хватит ненадолго. Всего лишь до следующего утра. А потом снова вернется голод, который все прошедшие дни ледяным огнем неустанно сжигал Марру.

Живому человеку можно избавиться от боли хотя бы на время, провалившись в благостное беспамятство, но нежити не было дозволено ничего подобного. Каждую минуту своего существования она чувствовала, что происходит внутри и снаружи разлагающегося тела. Каждую минуту посылала проклятия и мольбы всем богам, чьи имена еще помнила.

Который же из них ответил, присылая на помощь человека, чьи руки призывно пахли кровью?

Марра вздохнула и поднялась на ноги, хотя с большим наслаждением пролежала бы еще час, два, три — пока труп старухи совсем не перестал бы источать тепло. Впереди ждет холодная ночь, переживать которую вновь придется на одной только воле… Но теперь есть ради чего ломать саму себя. Спаситель все так же стоял рядом, не произнося ни единого слова, да смотрел на нежить во все глаза так, будто увидел призрак. И Марра мысленно улыбнулась этому сравнению, потому что полагала себя куда более опасной, нежели бесплотные духи.

— Благодарю тебя, человек, — прошептала она, все же отступая на шаг назад, потому что горячая кровь, бившаяся в жилах решительного мужчины, своим ароматом сводила с ума. Или с того, что еще оставалось в постепенно оголяющемся черепе.

Спаситель вздрогнул, но скорее не оттого, что расслышал обращенные к нему слова, а от движения нежити, и провел тыльной стороной ладони по бровям, смахивая скатившуюся со лба испарину.

— Ты… Все получилось?

— Рано об этом говорить, — усмехнулась Марра, но, увидев охватившее человека замешательство, успокоила: — К утру будет ясно. Я выпила ее жизнь до последней капельки, но пока не пропитаюсь ею, ничего не смогу понять.

Спаситель кивнул, хотя нежить ожидала, что он окажется более нетерпеливым и потребует-таки доказательств. Ведь с ведьмой он не собирался церемониться, так почему же медлит теперь?

— Но утром ты все вспомнишь?

Марра утвердительно кивнула. Человек расслабил напряженные плечи:

— Хорошо, тогда завтра…

— Подожди, — подняла она костлявую ладонь. — Мне нужна будет пища.

— Разве того, что ты получила сейчас, недостаточно?

Нежить с сожалением посмотрела на опустошенное тело, а потом перевела невидящий, но горящий болью взгляд на спасителя:

— Недостаточно? Ты не знаешь, что такое голод… Настоящий голод… С той самой минуты, когда я умерла в первый раз, он стал моим вечным спутником. Не знаю, сколько минуло лет, но свое время с тех пор я считаю по всплескам боли и насчитала их уже не меньше тысячи…

Человек побледнел, и даже розовые лучи закатного солнца не смогли добавить краски его лицу.

Марра не думала никого пугать своими рассказами, но, заметив, какое впечатление произвела, решила, что не будет лишним добавить подробностей:

— Он похож на огонь, и огнем он разъедает мое тело. Он похож на лед, и льдом он стягивает расползающиеся куски плоти, не давая им распасться прахом раньше назначенного срока…

Спаситель проглотил подступивший к горлу комок.

— Тебе… больно?

— Каждый миг. Но пока я сыта, боль становится меньше… Немногим меньше, настолько, чтобы я, к примеру, могла говорить с тобой…

— И сколько… сколько пищи тебе будет нужно?

Марра задумалась. Человек был готов услужить, это нежить почувствовала чем-то вроде сердца, все еще сморщенным комком болтающегося посреди костяной клетки ребер. Но насколько велика его готовность? Кто знает, вдруг невинная просьба покажется ему чрезмерной, и тогда все придется начинать сначала?

— Одно тело. Одно здоровое и сильное тело.

— Оно у тебя будет, — заверил спаситель.

— А у тебя будет то, чего ты хочешь, — туманно пообещала Марра, в сознании которой постепенно начинала пробуждаться чужая память.

* * *

Вечерние сумерки — лучшее время для неспешных раздумий, когда ночь еще не вступила в свои права, требуя отхождения ко сну от всего живого и здравствующего, а солнце еще проливает рассеянный свет на дорожную пыль, в которой отпечатываются тяжелые шаги человека, обремененного неожиданными открытиями.

Иоганн покинул лесные заросли возле хижины ведьмы, когда вокруг не осталось ни единой живой или мертвой души. Он мог вмешаться в происходящее, но старуха так и так должна была умереть, а открывшееся его глазам зрелище стоило даже больше, чем смерть жалкой нечестивицы. Охотник на ведьм, вступивший в сговор с нежитью, — как такое возможно? Поступок Марка брат-инквизитор долго рассматривал со всех возможных сторон и в конце концов заключил, что тот действовал сим странным образом только по крайней надобности. А если вспомнить, что его поручителем был епископ Андерер…

Иоганн вынужден был сбавить шаг, чтобы восстановить сбившееся от волнения дыхание. Вот именно тот случай, которого он так долго ждал! Один из иерархов церкви, падший до общения с прислужниками Мортис! Ну, пусть и не собственнолично, а также через своего слугу, но и этого более чем достаточно, чтобы разжечь на широком дворе резиденции большой костер. Или выгоднее припереть епископа к стене и потребовать покровительства? Брату-инквизитору было над чем задуматься, но отчаянно не хватало знаний. Зачем Андереру понадобилось воскрешение какой-то древней колдуньи? Что в ней проку? Эх, если бы удалось найти хоть какие-то свидетельства из глубины времен!

Когда Иоганн добрался до аббатства, тамошние обитательницы уже отошли ко сну, впрочем, это не помешало инквизитору воспользоваться потайным ходом и без свидетелей добраться до покоев аббатисы. Та еще не спала, коленопреклоненно вознося вечернюю молитву, и появление мужчины заметила не сразу, а когда поняла, что кроме нее в комнате есть посторонние, испуганно замерла.

— Ну что же вы, сестра… Не нужно так дрожать, ведь это всего лишь я. Или кто-то еще способен воспользоваться сим ходом?

— Никто, — хрипло выдохнула Ирен. — Но и вам следовало бы меньше ходить по ночам.

— Увы, Всевышний требует от нас исполнения своей воли и денно и нощно, — с притворной покорностью склонил голову Иоганн, проходя мимо маленького алтаря прямо к столу, на котором еще виднелись остатки ужина.

— Вас не было весь день, — заметила аббатиса, поднимаясь с колен и поправляя складки мантии.

— Вы наблюдательны, — улыбнулся брат-инквизитор, наливая в бокал темное вино. — А насколько хороша ваша память?

— Пока не было повода жаловаться.

— Что ж… Вы упоминали о печальном прошлом Амменира. Но что вы на самом деле знаете о нем?

Ирен накинула на плечи шерстяную шаль и подошла к окну, за которым уже безраздельно властвовала ночь.

— Не более того, что и все вокруг.

— Вот как? Жаль, очень жаль.

— Что вам нужно, брат?

— Немногое. Всего лишь знания.

Иоганн опрокинул в рот содержимое бокала и поставил опустевший хрусталь на стол. Массивный дубовый стол с потрескавшимся лаком. Стол, чьи ножки были украшены вырезанными гербами отнюдь не нынешнего правителя.

— Сколько лет этому аббатству, сестра?

— Более века.

— А точнее?

— Оно было построено во времена правления императора Демосфена.

Это имя Иоганн уже слышал в рассказе сквайра вместе с другим, гораздо более интересным ему именем.

— Значит, первая из аббатис была современницей тех памятных событий в Амменире?

Ирен рассеянно кивнула;

— Вполне возможно… Сестра Маргерита получила аббатство в дар от императора за некую важную услугу. Правда, никто не знает, какую. Это было слишком давно.

Что-что, а давность лет не была преградой для брата-инквизитора:

— Первая аббатиса похоронена здесь?

— Да. В подвальном склепе.

— Проводите меня туда.

Аббатиса от изумления едва не потеряла дар речи:

— Вы… Вы хотите потревожить ее покой? Зачем?

— Не мешайте мне, и я не стану мешать вам, сестра, — без тени улыбки сказал Иоганн, и женщина побледнела, то ли осознав, то ли придумав всю глубину прозвучавшей угрозы.

— Как пожелаете… — Она открыла шкафчик под алтарем, доставая связку длинных тяжелых ключей. — Пойдемте.

Погруженное в сон аббатство тихим эхом откликалось на нетерпеливые шаги инквизитора и вздохи Ирен, покорно спускающейся по ступеням винтовой лестницы в глубину скалы, на которой были возведены священные стены. С каждым футом воздух становился все прохладнее, и как ни странно, свежее, словно толщу камня пронизывали многочисленные трещины, позволяющие ветрам продувать подвалы аббатства насквозь.

Этот же ветер все время норовил задуть огонек толстой свечи, и приходилось прикрывать пламя рукой, от чего кожа ладони несколько раз пострадала, и теперь Иоганн ждал появления рубца от ожога. Не слишком сильного, но все же нежеланного. Надо было вручить источник света аббатисе, но та, еле живая от страха и благоговения, и себя-то несла по ступеням с трудом, а свечу уж точно уронила бы, погрузив лестницу в кромешную темноту. Впрочем, брат-инквизитор не сомневался, что сможет найти дорогу обратно и впотьмах.

Наконец лестница уперлась в анфиладу ажурных кованых дверей, и аббатиса взялась за ключи. Ровно семь замков было открыто и семь отчаянно скрипящих кованых створок отворено, прежде чем ночные посетители достигли склепа, в котором воздух стоял плотной стеной, а на полу и всем убранстве лежал тонкий слой праха разрушающегося с течением времени каменного свода.

— Вот ее могила, — сказала аббатиса, оставшаяся на пороге.

— Я побуду здесь.

— Как пожелаете. — Она повернулась, собираясь уходить, и Иоганн, убедившись, что связка ключей осталась висеть на последней двери, спросил:

— Вы пройдете обратно без света?

— Мне некуда торопиться, брат, а руки — ничуть не худшие помощники, чем глаза, — ответила Ирен, возвращаясь к ступеням.

Когда ее шаги затихли вдали, брат-инквизитор водрузил свечу в стенной подсвечник и взглянул на последнее пристанище первой тарнской аббатисы.

Стены высеченной в скале комнаты не были украшены ни единой росписью или резьбой, даже скамьи, расставленные по углам, видимо, для тех, кто пожелал бы вознести мольбу упокоившейся наместнице божьей на земле, были словно сложены из каменных глыб, а не сотворены рукой человека. Одно лишь надгробие в центре говорило о том, что аббатису хоронили с большими почестями.

Брат-инквизитор подошел ближе и смахнул рукавом пыль с резного каменного лика и молитвенно сложенных ладоней. Сестра Маргерита явно была не самой красивой женщиной в мире. Широкое скуластое лицо, чуть вздернутый нос, пухлые губы — все говорило о том, что либо она умерла еще молодой, либо резчик, ваявший надгробие, запомнил ее именно таковой.

И пальцы рук указывали на то, что аббатиса не гнушалась простых земных трудов. Значит, и вправду высокий сан был ей пожалован за заслуги. Но за какие?

Иоганн не слишком любил разговаривать с отлетевшими душами, хотя, в отличие от многих других своих собратьев, умел это делать. Собственно, сие качество наряду с прочими в немалой степени способствовало тому, что брат-инквизитор все еще прозябал на разъездной службе, ведь истовые молельщики требовались намного чаще, чем ленивые епископы.

Иоганн опустился на колени прямо в каменную крошку, оперся сложенными вместе ладонями о громаду надгробия и погрузился в беззвучную молитву. Кто-то предпочитал громко выговаривать каждое слово моления о милости божьей, но брат-инквизитор совершенно справедливо считал, что Бог говорит прежде всего с душами, а потом уже с разумом людей.

То ли здешний склеп и впрямь был святым местом, то ли желание Иоганна заполучить столь необходимые ему знания оказалось сильнее, чем все прочие надобности, но Всевышний ответил на молитву своего покорного слуги быстрее, нежели во все прочие обращения. И это только лишний раз убедило молившегося, что он движется по верному пути. Язычок свечного пламени всколыхнулся, хотя воздух оставался по-прежнему недвижимым, распался на сотни нитей, вспорхнул к сводам склепа тысячами крохотных искр и медленно опустился вниз, созидая бесплотную фигуру той, чей покой был потревожен.

Она оказалась невысока, зато крепка сложением, выдававшим происхождение отнюдь не благородное.

И она была аббатисой, величие и кротость которой превосходили достоинства нынешней хозяйки тарнской обители.

— Что привело тебя в эти скорбные стены, брат? — спросил голос, родившийся в сознании Иоганна.

— Нужда, сестра. Истовая нужда.

— Неужели спустя столько лет на землях Империи все еще никак не настанет мир?

— Все мы молим об этом Отца небесного. Молим неустанно.

Призрачная фигура печально склонила голову:

— И мольбы возвращаются к нам самим, потому что только мы сами способны обрести мир в собственной душе…

К тому же она была мудра, отметил про себя Иоганн, а вслух продолжил:

— Мне нужна твоя помощь, сестра.

— Спрашивай. Я отвечу.

Брат-инквизитор помедлил, подбирая правильные слова для вопроса:

— Расскажите, что вам известно о колдунье, именуемой Эрхог Темной?

Словно сотканный из золотых искр лик аббатисы вздрогнул.

— Значит, совсем уж недобрые времена настали на земле, если вновь вспоминаются самые черные имена…

— Вы знали ее?

— Лишь те несколько часов, что потребовались для приготовлений и проведения развоплощения. Я поддерживала силы имперских магов и не смела сомкнуть глаз, пока все не закончилось.

Иоганн удовлетворенно улыбнулся. А он оказался отличным стрелком. Попал в самый центр мишени.

— Тогда вы, должно быть, знаете, что было при ней?

— Знаю, — всколыхнулось облако искр. — Многие вещи, которые решено было развоплотить, дабы уберечь мир от их скверны.

— Что за вещи?

— Жезл, поднимающий мертвецов с одного лишь касания. Хрустальные флаконы с ядом, смертельным одним даже своим ароматом. Амулеты, похищающие чужой разум и подчиняющие душу… Многое было.

— А кольцо? Было ли при ней какое-то особое кольцо?

— Как и у каждой истинной ведьмы… Простое каменное кольцо, позволяющее тому, кто его носит, менять облик.

Вот то, что ищет охотник! Кольцо-перевертыш. Но почему именно это?

— В кого оно превращало своего владельца?

— В кого он сам пожелает…

Брат-инквизитор едва не задохнулся от волнения. Значит, любой облик? Какой только пожелаешь? Неудивительно, что кольцо предпочли уничтожить. И неудивительно, что его ищет епископ. Это же абсолютная власть… Возможность перевоплотиться в самого высокого царедворца. Да что там — в самого императора! И заподозрить подобную подмену будет почти невозможно, не то что в случае доппельгангера. Оборотень из Легионов Проклятых умеет принимать чужой облик, но не более. Хотя если будет подсматривать подольше…

Нет, слишком много времени понадобится. Можно обзавестись статью имперского рыцаря, но что проку в сильном теле, если не умеешь им владеть в той же мере, как тот, кто посвятил сражениям добрую половину своей жизни.

— Она не проронила ни слова. Ни звука. Спеленутая самыми сильными из возможных заклинаний, она стояла посреди своего храма и смотрела на нас. Просто смотрела, но под ее взглядом даже искуснейшие маги теряли сознание, проваливаясь в небытие. Тогда мы думали, что на нас смотрит сама Мортис, ненароком спустившаяся на землю… А еще она улыбалась, словно обещая вернуться. Улыбалась до последнего мгновения, когда частицы ее плоти закружились в танце изгнания…

Призрак аббатисы положил ладони на камень надгробия.

— Она прокляла всех нас, но она прокляла и тех, кто должен был прийти вслед за нами. За себя мы не боялись. Мы и вовсе не намеревались оставаться в живых, только исполнить свой долг… Но мы выжили. А за стенами храма в тот день бушевала буря. Вот она-то стонала и кричала на разные голоса… Кричала так громко и так отчаянно, что мы почитали за счастье лишиться слуха, и все же нам было отказано в этой милости…

Искорки мигнули и начали осыпаться золотистым дождем, угасая у ног Иоганна, но брат-инквизитор еще успел услышать прощальные слова духа аббатисы:

— Она вернется. Но кто будет ее встречать?

* * *

Конрад скрутил полосу разрезанной картины трубочкой и бросил в камин. Холст, некогда щедро смазанный маслом, весело затрещал, упав на раскаленные угли, и из камина в комнату потянуло горьким ароматом прошлого.

Ну надо же было пропустить эту тайную комнату! Казалось бы, все поместье от подвалов до крыши прочесали самым частым гребнем, какой только был, и все равно проглядели. Хотя если уж судить строго, ничего крамольного в ней не нашлось, один только портрет. Должно быть, его нарисовал один из придворных художников ведьмы еще до того дня, как Эрхог окончательно решила покрыть себя мраком служения Мортис. Конрад расправил на коленях одну изеще не преданных огню полос, с которой смотрело бледное, но полное сил и страсти лицо. Чем-то давно умершая ведьма напоминала Линну. Или Линна напоминала ее? Те же упрямо сжатые губы, та же уверенность темного взгляда. Уверенность в том, что она все делает правильно. Наверное, именно это свойство характера девушки раз и навсегда поймало влюбленное сердце в свои сети.

Сам Конрад не то чтобы вечно сомневался, но слишком много раздумывал над приказами. Разумеется, уже исполненными, хотя подобные раздумья были самым бессмысленным в мире занятием.

Вот взять хотя бы картину. Он должен был уничтожить цветастый холст, как и любые другие свидетельства давным-давно уничтоженного культа? Да. Уничтожил? Почти. По крайней мере, к утру от портрета не останется и кучки золы. Но когда последний удар уже был нанесен, рука все-таки дрогнула. Возможно, разумнее было бы не сжигать картину, а передать ее в хранилища хоть императорской библиотеки, хоть инквизиторской. Колдовских чар в изображении Эрхог не было, об этом ясно говорило спокойное, не потревоженное ничем сияние амулета, которым сквайра снабдили при вступлении в должность. Портрет принадлежал истории, пусть давней и неприглядной, но все же заслуживающей памяти.

В том, что прошлое нужно помнить, Конрад не сомневался. Хотя бы для того, чтобы не совершать прежних ошибок. Правда, в своих прожитых годах мужчина, как ни старался, не мог найти день или час, который вдруг захотелось бы изменить. И ночь, когда юный стрелок спас жизнь еще более юного принца, все равно должна была состояться, ведь именно она подарила ему встречу с кареглазой Линной, а потом разлучила.

Еще одна скомканная полоса полетела в огонь, отблески которого осветили лежащий на столе пергамент, еще не скатанный в свиток, потому что на листе с несколькими строчками тщательно выписанных букв не хватало последних слов. Подписи.

Прошение было написано уже давно, в прошлом году, но так пока и оставалось неотправленным. Не хватало самой малости. Решимости. Конрад имеет все основания полагать, что принц разрешит ему покинуть постылую службу, но все медлил и медлил отправляться ко двору, потому что малая императорская печать на листе пергамента означала бы окончательное расставание с Линной.

Линна. Пока от нее не было вестей, а срок разговора с эльфом неумолимо приближался. Она только сказала, что успеет, и Конрад верил ее словам. Конечно, успеет. Примчится, везя с собой высочайшее дозволение заключить соглашение с остроухими, и сквайр окажется обреченным торчать в поместье до самых седин, а то и в посмертии посещать свои владения, пристально следя за тем чтобы работники исправно копались в болотной жиже.

Да, как только он скажет первое слово на переговорах, эльфы уже не примут другого представителя с человеческой стороны. Да и теперь уже не примут. Тот разведчик ведь не зря выбрал себе в собеседники сквайра, а не кого-то другого. Эх, запоздало прошение… Раньше надо было думать. Раньше надо было решаться.

Конрад поднялся из кресла, подошел к столу, смял пергамент и отправил небольшой комок вслед за последним куском холста. На несколько вдохов в комнате стало светло, как днем, и света, пролившегося за окно, хватило даже на то, чтобы разглядеть одинокую фигуру, идущую через двор.

А, это новый работник. Любитель гулять по ночам. Впрочем, свою службу несет исправно, так что пусть гуляет. Главное, чтобы к утру, до которого еще далеко, был бодр и внимателен.

* * *

Даже если бы к нему применили самые страшные пытки на свете, Марк не смог бы ответить, где провел большую часть ночи. Все, что он ответил бы: в темноте.

Да, именно так. Тьма была повсюду. Она проливалась с беззвездного, затянутого тучами неба, выступала болотной водой из-подо мха, в который ноги погружались по щиколотку на каждом шаге, холодным ветром залетала за шиворот, невыплаканными слезами душила горло. Марк думал, что смог забыть то, что не желал вспоминать, но память лишь рассмеялась ему в лицо и распахнула бездну своих объятий.

Каков был шанс через столько лет встретить погибшую сестру, да еще в этом омерзительном облике? Настолько малый, что о нем не стоило и думать, а вот поди ж ты! Почему ее попросту не убили и не сожрали те мертвяки? Зачем их предводителю понадобилось поднимать именно ее тело, такое слабое, неказистое, болезненно хрупкое? Она не могла стать хорошим солдатом в армии Мортис, это было видно любому, даже тому, в ком оставались только крохи разума. Так почему же?!

Стыд и злость. Только стыд и злость властвовали теперь в душе охотника. Мертвячка не помнила своего прошлого и не могла укорить младшего братика в трусости, но сделай она это, стало бы легче. Можно было бы попробовать оправдаться. Попросить прощения. А так приходилось до рези в глазах смотреть на полуразложившееся тело и не сметь отвести взгляд, потому что в глубине души неистово хотелось, чтобы мутная белизна невидящего мертвого взора вдруг дрогнула и… узнала.

Посреди ночной темноты сверкнул огонек, и Марк вздрогнул, осматриваясь вокруг. Надо же, ноги все-таки принесли его в поместье. Зачем? Потому что утром караван бедняг снова отправится на болота и его нужно сопровождать? Или потому, что нежити нужна еда?

Можно было бы поискать на окраинах окрестных селений какого-нибудь очередного припозднившегося выпивоху, но напуганные той, первой смертью, местные жители вряд ли выходят теперь по ночам из своих домов. Вот когда пройдет несколько дней, а то и месяц, страхи забудутся, но у охотника не было в распоряжении времени. Ни одного лишнего часа.

Сестре все время будут нужны новые и новые жертвы, значит, чем дольше медлить, тем больше шансов появится угодить под булаву инквизитора. Пока-то он ничего не подозревает о готовящемся воскрешении, думает, что Марк просто обыскивает окрестности в поисках кольца, но если узнает… Казни охотник не боялся. Боялся умереть, не вымолив прощения у той, кого обрек на вечные муки.

Да, все, что ему нужно, это прощение. И получить его может помочь только одна вещь на свете. То окаянное кольцо. Надев его, сестра сможет принимать любой облик, стало быть, сможет жить среди людей, избирая себе жертву по желанию, а не питаясь объедками. И возможно, когда перерождение все же завершится, она сможет справиться с голодом.

Она будет жить, как сама того захочет, и ей ничто не будет угрожать. То, что избавить сестру от мучений можно второй, окончательной смертью, Марк даже не вспоминал, потому что понимал: рука не поднимется. Один раз он уже подписал смертный приговор родным людям, хватит! Ошибка прошлого не принесла счастья, так стоит ли ее повторять?

Чахлая трава под ногами захрустела обломками камней, уже различимыми в постепенно сереющей темноте, и охотник растерянно поднял взгляд. Небо на востоке начинало светлеть, еще какой-то час — начнется побудка, а он так и не нашел то, за чем отправляла его сестра…

Осторожные шаги прозвучали в предрассветной тишине, как гром небесный, и Марк обернулся, оказавшись лицом к лицу с той женщиной, что спрашивала, в каком углу ему приготовить постель. В сумеречном свете не было заметно ни бледности кожи, язвочки казались родинками, а тусклые глаза — глубокими и таинственными озерами, из которых на охотника смотрело… желание.

— Не спится? — спросила работница.

Марк сглотнул слюну, и женщина тут же нашла подходящее объяснение движению кадыка, игриво наклоняя голову.

— Бродите тут, один-одинешенек, небось продрогли до костей?

В памяти охотника всплыли кости, на которых еще удерживалась сильно поредевшая плоть сестры, и слюну пришлось сглотнуть снова, еще судорожнее.

— А вокруг так много теплых местечек… — Работница подошла вплотную к Марку и коснулась его бедра своим.

— У тебя нет мужчины? — хрипло спросил охотник.

— Не нашла еще своего, — улыбнулась женщина, как ей наверняка казалось, призывно.

— Отчего же так? Ты бабенка видная. Может, здоровья в тебе мало, вот никто и не берет?

— А ты проверь. — Она заглянула охотнику прямо в глаза и облизнула губы, в сумерках казавшиеся почти синими.

— Так здорова или нет?

— Пойдем, сам увидишь.

— Пойдем, — согласился Марк и обнял женщину за талию, привлекая к себе. — Только подальше отсюда.

— Боишься, что кто-то увидит? — усмехнулась работница. — Пусть их смотрят. Пусть сами слюнки глотают.

— Нет мне никакого дела до них. И им до меня быть не должно.

— Скромник… — насмешливо протянула женщина, но из объятий вырываться не стала, напротив, еще плотнее прильнула к охотнику. — Вот ведь точно, почти заледенел. Надо тебя согреть, да поскорее!

— Да, поспешим. — Марк еще раз посмотрел на полоску светлеющего неба и шагом настолько быстрым, насколько могла поспевать работница, направился в лес.

* * *

Сола не могла поверить своему счастью. Самый завидный мужчина все-таки не устоял перед ее чарами! Теперь оставалась лишь малая малость, в успешном исполнении которой женщина нисколечко не сомневалась, благо опыт имелся. Правда, их было уже много таких, обещавших золотые горы и сбежавших при первом удобном случае. Да взять хотя бы Теда! Тоже говорил, что любит, хвостиком повсюду ходил, а потом вдруг раз и пропал. Да еще и хозяина, видно, с товаром обнес, потому что сквайр в тот день совсем смурной в поместье вернулся. Этот тоже сбежать может, как только свое получит…

А и пусть бежит, решила для себя Сола. Свои-то мужики, работные, как только на болота приходят, совсем силу теряют, это только женщины все больше и больше там распаляются. А в село соседнее ходить толку нет: селяне норовят себя крестом осенить да отойти в сторонку с твоей дороги. Боятся. А может, и брезгуют. Хорошо хоть, этот не побрезговал.

Тропинка все дальше и дальше углублялась в лес, но Сола чувствовала себя как за каменной стеной в мужских объятиях, и ее ничуть не смущало, что хватка пальцев была уж слишком твердой. Так и должно быть, убеждала себя женщина. Он что в руках по большей части держит? Мечи. Железные. А чтобы с ними справляться, силы много надо. Силы и сноровки.

Сладко вздохнув, Сола чуть не сбилась с шага, но Марк обнимал свою спутницу крепко и удержал от неминуемого падения на торчащие из тропы сосновые корни. Заботливый, убедилась женщина. Вот только зачем в такую даль было заходить? Уж больше мили прошагали, а нужно было всего лишь за ограду отойти, и никто бы не нашел.

— А вернуться-то успеем до побудки? — спросила Сола, начиная тревожиться. Сквайр, конечно, не убьет своих загулявших работников, только скривится да, может, пошутит, но зачем его лишний раз-то злить? А то еще жалованье урежет. Скажет, мол, раз захотели отдохнуть, вот и отдыхайте, только без денег.

— Успеем, — спокойно ответил Марк, поворачивая с тропы на неприметную полянку, усыпанную сухой хвоей.

— Ох, и колко лежать будет! — подмигнула Сола.

— А зачем ложиться? — Мужчина потянул ее за собой и вдавил спиной в ствол молодой, но уже крепкой сосенки.

«А и правда, зачем ложиться, — подумала женщина. — Стоя-то иногда и сподручнее выходит».

Она хотела обнять плечи любовника, чтобы было за что держаться, но Марк решительно скинул женские ладони и мягким, но не признающим отказа движением, прижал руки работницы к телу.

«Неужто целоваться вздумал? Что ж, можно и поцеловаться», — решила Сола, но мгновением спустя почувствовала, как в заведенные за ствол дерева запястья впивается веревка.

— Ты что это, чудной, что ли? — спросила женщина, пока не растревожившаяся всерьез. Бывали у нее любовнички и такого свойства, что без пут на подвиги собраться не могли.

— Сейчас увидишь, — пообещал Марк, перемещаясь за спину Солы и продолжая опутывать ее руки веревкой.

Одна петля обхватила талию, вторая прижала к сосенке бедра, третья вновь скользнула вверх.

— Я так не то что пошевелиться — вздохнуть не смогу, — пожаловалась женщина, когда ее шея оказалась примотана к стволу несколькими витками веревки.

— А тебе дышать и не нужно будет, — сказал мужчина, отступая назад и словно любуясь делом рук своих.

Сола попробовала дернуться, но путы держали крепко. Крепче, чем нужно для любви.

— Ты уж побыстрее давай, а то утро уже скоро на двор придет.

— Да, скоро… — Марк задрал голову, вглядываясь в небо между высокими кронами. — Мне пора.

— Иди, — разрешил чей-то тихий, шепчущий голос, и теперь Сола вздрогнула по-настоящему. Но страх пришел чуть позже, когда из-за кустов, окружавших поляну, выступила вперед фигура, закутанная в плащ.

— Я вернусь после полудня, — сказал мужчина.

— Приходи к хижине.

Марк кивнул и бесшумно вернулся на тропу, а странная незнакомка — Сола была уверена, что это женщина, уж больно тонкой и маленькой была фигура, — подошла к пленнице и откинула капюшон плаща.

Сола открыла рот, чтобы истошно закричать, увидев белые пятна глаз и лоскуты гниющей кожи, еле удерживающиеся на черепе, но мервячка накрыла губы женщины своими. Первое прикосновение показалось невыносимо ледяным и пронизало тело пленницы дрожью с ног до головы, и все же было очень коротким. А следом пришло забвение.

* * *

Конрад оглядел строй работников, приготовившихся к отправлению на болота, и не досчитался одного.

Вернее, одной. Женщина по имени Сола, признанная своими товарками за главную, не пришла на поверку.

— Где она? — спросил сквайр, не обращаясь к кому-то отдельно.

— Так спит, наверное, — неуверенно предположил один из работников.

— Не, не спит, — возразил другой. — Ее постель пустая стояла.

— Может, в село ушла спозаранку? Я видел, она на двор еще до рассвета вышла, — вспомнил третий.

Подобные отлучки случались. Конрад недовольно цыкнул зубом и сурово посмотрел на строй:

— Раз не углядели, работы, приходящиеся на ее долю, выполнять будете. Вслед за своими!

Раздавшийся ропот звучал тихо и недолго, вместе с обещаниями прибить провинившуюся.

— Поискать ее? — предложил Марк.

— Сама придет. А я ее тут подожду, — пообещал сквайр.

Работники чуть оживились, уже воображая, какие кары просыплются на Солу, но болото не ждало, и ватага уныло зашагала по лесной тропе. Конрад проводил своих людей взглядом, а сам вернулся в дом, чтобы заморить усталость бессонной ночи хотя бы короткой дремотой.

Проснулся он спустя часа два, когда солнце уже вовсю карабкалось по небосводу. Обошел дворовые пристройки. Сола так и не вернулась. Неужели надумала сбежать, как Бетта? Нашла нового покупателя? Только бы не очередного эльфа или, того хуже, орка. Придется заняться поисками.

Конрад достал из потайного кармана кошеля бледно-голубой мутноватый кристалл на длинном ремешке и зашел в пристройку, где в числе прочих женщин ночевала пропавшая.

А вот и ее постель. В лучшем месте, у окна. Незаправленная, но это и хорошо. Сквайр подержал амулет над кроватью, пока тот из голубого не стал ярко-синим, а потом двинулся во двор. Пришлось немного покружить, выходя на след беглянки, но четверти часа хватило, чтобы понять: женщина ушла куда-то в лес по одной из троп, лучами расходящихся от поместья. Конрад подхватил неснаряженного «шершня», который все принимали за странный посох, и, сверившись с кристаллом, ступил на нужную тропу.

По большому счету, амулет можно было убирать обратно: на хвое ясно просматривались следы. Причем следы двоих, а не одного. Правда, тот, кто шел рядом с Солой, похоже, имел хорошую привычку таиться, потому что так и норовил все время поставить ступню на твердую поверхность только самым краем, и отпечатки получались размазанными, такими, что определить, кому они принадлежали, не представлялось невозможным.

Конрад невольно пожалел, что амулет, которым его столь щедро наделили, теперь должен был не меньше суток очищаться от ауры женщины, а за это время второй след потеряет свою полезность. Ну да ладно. Если удастся отыскать беглянку, уж он ее расспросит. Обо всем.

Тропа кружила по лесу, все дальше уходя от обжитых мест, правда, не приближаясь к болоту, а словно огибая его, и стелилась под ноги столь охотно, что сквайр едва не пропустил то место, где следы женщины заканчивались. Оборвались прямо посреди дороги… Куда же она делась? Пришлось снова доставать амулет и качать кристалл над кустами по обе стороны тропы. Ага, шагнула направо. Что ж, отправимся за ней.

Конрад раздвинул ветки, пробираясь на маленькую, но очень уютную поляну, и еле сумел удержаться от смачного ругательства, увидев, куда его привели путеводные чары.

Сола была здесь. Была еще утром, а теперь то, что осталось от нее, женщиной больше называться не могло. На веревках, обмотанных вокруг сосенки, висело тело, несомненно, мертвое, но такое, каких сквайр не видел даже в бытность свою ассасином.

Походило на то, что здесь кто-то пировал, причем делал это с чувством, толком и совершенно не опасаясь быть застигнутым врасплох. Но кому могло понадобиться резать человеческую плоть на кусочки? На кожаные ленточки с тонким слоем мяса, оставлявшие после себя нечто, больше всего напоминающее освежеванную тушу, над которой теперь роились громадные полчища мух?

Если бы на трупе не были до сих пор видны остатки приметного Солиного платья, да не свисал бы с облепленной пожирателями падали кулон, Конрад бы усомнился в том, что нашел свою пропажу, потому что прочих отличительных черт у трупа не было. Даже волосы были сняты вместе с кожей, обнажая череп.

По людским законам тело следовало бы упокоить так, чтобы умершая не стала потом добычей Мортис, но сквайр не стал ничего трогать. Вдруг убийца надумает вернуться? Тогда отсутствие жертвы растревожит его и заставит затаиться. А так есть шанс добраться до душегуба скорее, чем он найдет себе новую дурочку. Сола ведь наверняка пошла за ним, прельщенная или парой монет, или возможностью утолить свою женскую жажду, в этом Конрад не сомневался, потому что часто выслушивал от селян жалобы о непристойно ведущей себя работнице. Вот кто-то и воспользовался. Но кто?

Разрезы были сделаны коротким лезвием, вроде того, каким пользуются травницы, это становилось понятным, если предположить, сколько мяса было срезано. Но вряд ли мужчина, а Солу конечно же заманил в лес именно мужчина, стал бы брать в руки такое орудие. Да и привязывать ее зачем понадобилось? Убийце достаточно было придушить жертву или ткнуть ножом под ребра.

Сквайр опустил взгляд на ковер хвои, взъерошенный следами. Разобрать их четко не получалось, но одни были явно меньше других. И даже меньше Солиных. Совсем маленькая ножка, почти детская. Значит, здесь был кто-то еще кроме убийцы. Кто-то, ради кого и потребовалось крепко-накрепко привязывать женщину к дереву. Женщину, которая явно должна была бы кричать от боли…

Конрад подошел к трупу и несколькими взмахами разогнал мух, облепивших голову мертвеца. Странно, никакого кляпа или его остатков не видно. Значит, резали уже мертвую? Но отчего она тогда умерла? Все кости целы, особенно шейные, примотанные к стволу. Следов проколов, доходящих до сердца и прочих внутренностей, тоже нет. Сквайр еще раз взмахнул рукой, стая изумрудно-зеленых мух поднялась в воздух, но одна задержалась на месте, словно приклеенная. Да и не блестела почему-то.

Конрад раздвинул челюсти покойной и изумленно застыл на месте. Изнутри весь рот женщины был черно-зеленого цвета, не имеющего ничего общего с обычной окраской кожи и мяса.

Упырь. Опять!

Сквайр зло ударил кулаком по стволу сосны, и десятки сухих иголок скользнули вниз по плащу. Она так и бродит рядом с поместьем, тварь неупокоенная! Но куда худшими стали только что полученные новости о том, что мертвяку кто-то помогает. Кто-то вполне живой.

* * *

Отсутствие хозяина на болотном прииске оказалось Марку только на руку, потому что позволяло удрать от ватаги работников еще до подхода к поместью. Так он и сделал, сославшись на то, что сговорился о встрече с одной селянкой, на что все мужчины понимающе осклабились, а женщины недовольно надулись, полагая себя ничуть не менее заслуживающими внимания со стороны новичка. Впрочем, если бы они знали, кто ждет его на самом деле, или прокляли бы, или бы вознесли смиренные молитвы во спасение заблудшей души.

Место, назначенное для встречи, только сначала представилось охотнику хорошим выбором, но довольно скоро к стыду и злости, захватившим Марка в свой плен, потихоньку начал добавляться и страх. Да, ведьма жила на отшибе от людей, можно сказать, в лесной чаще, и все же ее услуги пользовались спросом. Неровен час, кто-то из селян решит обратиться к старухе за помощью, добредет до хижины и… Хотя трупа там давно уже нет, отсутствие хозяйки дома рано или поздно станет заметным. В глубине души охотник надеялся, что это произойдет именно поздно, но рассудок, еще сохранявший ясность, несмотря на все недавние события, подсказывал: медлить нельзя.

Да медлить и не хотелось. Все ярче представлял себе Марк вожделенное кольцо и торжественное дарение сего зачарованного украшения своей неупокоенной сестре, все жарче желал вымолить прощение за прегрешения юности. С момента постыдного бегства его руки принесли смерть многим людям и нелюдям, но сердце тлело в золе только той, самой первой смерти, творцом которой стал трусливый мальчишка…

Она сидела в тени хижины, пряча полусъеденное тленом тело не столько от тепла солнечных лучей, сколько от возможного появления любопытных глаз. А так, если не приглядываться, можно решить, что ведьма предается послеполуденному отдыху в тихом закутке своею хозяйства.

Длинный плащ, подобранный из старухиных пожиток, с пугающей четкостью обрисовывал каждый резкий изгиб и при жизни не слишком-то пышного, а после смерти вовсе утратившего объемы тела. На коленях нежити лежал туго набитый мешочек, из которого костлявая рука не спеша доставала и один за другим отправляла в почти безгубый рот какие-то продолговатые кусочки. Присмотревшись, Марк узнал в лакомстве, которым баловала себя сестра, полоски кожи с остатками мяса. Догадаться, чья плоть послужила источником этой пищи, было нетрудно, и охотник, так многое повидавший на своем веку, едва поборол подкатившую к горлу тошноту.

— Благодарю за угощение, — прошептала мертвячка, блаженно щуря мутные бельма глаз.

— На сколько тебе его хватит?

— Не знаю, — простодушно ответила нежить. — Еще вчера я бы сказала точно, но сегодня… Сегодня все изменилось.

— Изменилось? — переспросил Марк, глядя, как сестра катает на черном языке очередную кожаную полоску.

— Чем сильнее дух, тем больше он насыщает. А старуха была сильна. К тому же обладала Даром, а он оказался сытнее, чем все, что я ела раньше.

— Другой ведьмы в округе нет, — поспешил предупредить охотник, справедливо полагая, что, раз отведав изысканное кушанье, нежить долго не сможет забыть его вкус.

— Да… А жаль, — искренне посетовала сестра.

— Ты разобралась с ее воспоминаниями?

Мертвячка неопределенно качнула головой, от чего капюшон немного сполз на сторону, открывая взгляду сохранившиеся без малейших изменений, лишь слегка потускневшие золотистые локоны.

— Я жду…

— Чего?

— Вы, люди, так нетерпеливы, — усмехнулась нежить. — Я выпила ее память, но не все случается в одно мгновение.

— У нас мало времени.

— Знаю… Поверь, я и сама не хочу медлить, потому что голод лишь задремал, но непременно проснется снова.

Марк поморщился, понимая, на что намекает нежить. Возможно, ему удастся еще раз приманить в лес кого-то из женщин, пусть не амменирских работниц, так селянок, но вечно это продолжаться не может: пропажи непременно хватятся, и тогда придется или бежать восвояси, или принимать бой, а ни то ни другое в планы охотника сейчас не входило.

Мертвячка, словно догадавшись, какие раздумья обуревают ее спасителя, отложила лакомство в сторону и поднялась с лавки:

— Пойдем внутрь, там мне будет легче… вспоминать.

В хижине, нагретой полуденным солнцем, было тепло и пахло не смертью, а сухой горечью травяных сборов и медом луговых цветов. Казалось, хозяйка лишь ненадолго вышла, но вот-вот вернется, снимет с полки тяжелую каменную ступку, покрошит в нее хрустящие прутики, разотрет в порошок и ссыплет полученную основу для зелья в полотняный мешочек.

Нежить равнодушно обошла стол, на котором были разложены кучки еще не связанных в пучки и уже слегка подвядших трав, обхватила себя руками за плечи и опустила голову. Капюшон снова упал вниз, закрывая гниющее лицо, и несколько долгих минут было похоже, что посреди хижины кем-то водружена статуя, изображающая то ли плакальщицу, то ли молельщицу. А потом мертвячка начала вспоминать.

* * *

Mappe было немного обидно отрываться от трапезы, с такой любовью и тщанием подготовленной еще утром, но и она сознавала, как мало времени осталось в распоряжении заговорщиков, вознамерившихся бросить вызов смерти. Ну что ж, лакомые кусочки подождут, только подвялятся лучше и станут еще ароматнее.

Она уже не раз и не два пробовала поглощать чужую память, потому что это требовалось для успешной охоты, особенно в местах, где людей было так мало, что каждый хорошо знал друг друга. Поначалу подобные занятия удавались плохо, воскрешая в сознании нежити только не связанные меж собой обрывки, вспышки, звуки и чувства, но ведь и она сама была тогда слишком нетерпелива. Только потом голод, самый лучший и настойчивый учитель, заставил двигаться не бегом, а шагом. Даже почти ползком. Вот и на сей раз Марра действовала так медленно, как только могла, хотя и чувствовала, что ее спаситель с каждой новой минутой тревожится все сильнее, а волнение только мешало.

Глупец… В подобных делах волноваться не о чем, потому что или получилось, или нет. Впрочем, о возможности неудачи нежить предпочла помалкивать, опасаясь разделить участь своих собратьев, павших под тяжелыми булавами.

Сначала, скрытый опущенным капюшоном, ушел свет. Марра давно уже не пользовалась глазами по-человечески, видя только размытые очертания и темные пятна и больше полагаясь на слух, но все равно, излишнее освещение сбивало сосредоточение.

Потом ушел звук, погрузив нежить в безмолвие посреди поющего птичьими голосами леса и наполненной прерывистым дыханием хижины.

Потом отступили ощущения. Последним уходил голод, но он, как всегда, обернулся и ласково погрозил своей ученице скорым возвращением.

А потом все началось сначала.

Первыми всколыхнули пустоту самые поздние воспоминания, в которых Марра увидела себя, торжествующе оскалившую зубы, своего спасителя, исступленно требующего от ведьмы помощи, побеги плюща, опутывающие тело…

Недоверчивые и в то же время наивные лица слушателей ведьминских баек.

Полузаброшенное поместье, на каждом камне которого лежала печать тлена.

Человек с хмурым лицом и кривой спиной.

Вереница женщин, просящих то приворота, то отворота.

Душистые дубравы, рождающие столько целебных трав, что не собрать и за седмицу.

Ломота в старых костях.

Долгие годы одиночества и проклятий, высыпанных на голову самой себе.

Тайный разговор с монахом в алой сутане. Неприятный разговор. Скользкий и холодный, как лягушка. Разговор, который не мог не состояться.

Скорбное чествование победителей. Огромный зал с пустыми стенами там, где должны бы висеть гербы и знамена. Длинный стол, занятый посудой едва ли на четверть, а едоков и того меньше. Изможденные лица мужчин и женщин. Старательно отведенные друг от друга взгляды.

Черные пасти могил, и каждая получает свою пайку.

Высокий старик в разодранной порывами бешеного ветра мантии опускает руку с крошащимся жезлом. Все. Кончено.

Заклинание звучит все тише и тише, но вплетенных в общий хор голосов достаточно, чтобы исполнить задуманное.

Чернявая женщина молча улыбается, глядя на своих палачей, и в ее бездонных глазах нет ни капли страха. Да и как может бояться смерти та, что повелевала мертвыми?

Круг людей с лицами не выразительнее камня, и только на самом дне взглядов медленно плещут волны обреченности…

Марра тряхнула головой, отгоняя лишние воспоминания. Дальше погружаться в чужую жизнь нет никакого смысла, все, что нужно, уже увидено, услышано и прочувствовано.

— Я вспомнила обряд.

Человек, напряженно ожидавший известий, выдохнул из легких застоявшийся воздух:

— Ты сможешь его обратить?

Нежить перебрала в мыслях все действия, совершенные архимагом.

— Да, смогу. Возвращать умерших не сложнее, чем убивать.

— Что тебе потребуется?

— Место силы, но я знаю, где его искать. И… человеческое тело.

— Тело?

Марра невольно улыбнулась растерянности, вновь охватившей ее спасителя:

— Да, живое тело.

— Для… еды?

Она бы рассмеялась, но не захотела пугать его еще больше.

— Ты желаешь воплощения Эрхог, ведь так?

Человек согласно кивнул.

— А в чем, по-твоему, она должна воплощаться? В камне? В дереве?

— Ах вот ты о чем! — немного успокоившись, протянул спаситель.

— Молодое, сильное тело. Вот только…

— Что?

Нежить помолчала, обдумывая, насколько важной была та последовательность действий, которой придерживались маги в воспоминаниях старухи. Наверное, лучше ее не нарушать.

— Тот обряд, который проводили над Эрхог… У меня не получится все рассказать словами, но если исполнять все точно так же, как делалось…

— Есть трудности?

— Да. — Марра окончательно убедилась в правоте собственных выводов. — Когда проводится развоплощение, сначала изгоняется дух, а потом разрушается и само тело. Но если нужно делать наоборот… понадобится тело, в котором нет духа. Живое тело.

Самой нежити сие условие казалось почти невыполнимым, но человек, который внимательно ловил каждое ее слово, улыбнулся и сказал:

— Будет тебе тело.

* * *

В отличие от работников амменирского поместья Иоганн прекрасно знал, как обращаться с мертвяками, чтобы остаться незамеченным. Но еще лучше он знал, как скрыть свое присутствие от собрата по оружию, чем и воспользовался, выслеживая охотника на ведьм и его неживую собеседницу. Хотя услышанный разговор едва не заставил брата-инквизитора нарушить молчание и пустить в ход булаву. По крайней мере, руки так и чесались отправить, наконец, в мир иной задержавшуюся на этом свете нежить, да и ее сообщника тоже. Только усилие воли и заманчивость обладания заветным кольцом удержали Иоганна от скоропалительных действий.

Итак, время проведения обряда неумолимо приближается. Мертвячка заявила, что знает подходящее место, что ж, поверим ей. Касаемо же вопроса с телом, лишенным духа…

Брат-инквизитор улыбнулся, и если бы кто-то мог в этот миг видеть его улыбку, то нашел бы в ней удивительнейшее сходство с выражением, посетившим лицо охотника на ведьм, когда тот услышал о необходимом условии воплощения. Разумеется, в бездушное тело легче всего поместить все, что заблагорассудится. Но во всей округе есть лишь один такой сосуд, готовый к использованию. Блаженная послушница тарнского аббатства. Как ее звали? Впрочем, неважно. Главное, что у Марка нет другого выбора.

Весело насвистывая, Иоганн вернулся в стены священной обители как раз к окончанию обеда, после которого все монахини расходились по своим кельям для кратковременного отдыха. Аббатиса также не отступала от выученных еще в юности правил и прилегла на высоко взбитую постель, но глаз сомкнуть не успела: на пороге комнаты без стука и какой-либо иной попытки испросить дозволение войти возник инквизитор.

— Добрый день, сестра.

— На кухне должно остаться что-то после трапезы, я распоряжусь, чтобы вас…

Иоганн властно поднял ладонь, останавливая порыв аббатисы:

— Не нужно беспокоиться. Я найду, чем утолить голод, но позже. Сейчас решения требуют иные дела.

Ирен закуталась в мантию, присаживаясь на скамью напротив инквизитора.

— Что за дела?

Гость прошелся по комнате, как показалось аббатисе, в некотором возбуждении.

— Прошедшей ночью вы любезно сопроводили меня в усыпальницу сестры Маргериты. Я переговорил с ее духом… Но, впрочем, лучше говорить обо всем по порядку. — Он остановился у окна, рассеянно глядя на сонный двор. — Вы отправили в резиденцию прошение о помощи в связи с появлением в здешних землях мертвяков. Признаться, я, прибыв сюда, мало верил в разумность причин подобного беспокойства, однако вскоре и сам убедился: нежить бродит вокруг Амменира. Но не она одна.

Аббатиса взволнованно выдохнула:

— Не только нежить? Всевышний милостивый, кто же еще?!

— Предатели рода человеческого.

Ирен осенила себя крестом:

— Их много?

— К счастью, нет, но в подобных делах иной раз довольно и одной заблудшей души. — Инквизитор зло улыбнулся краешком рта. — Один из моих собратьев по оружию… Да-да, с прискорбием вынужден признать, что и в рядах святой церкви находятся выродки, готовые встать на сторону врага! Так вот, нашелся человек, который разузнал, что неподалеку от Амменира была убита могущественная ведьма, обладавшая определенного рода сокровищами. И он вознамерился заполучить сии богатства.

— Это достойно сожаления, — согласилась аббатиса.

— И чтобы добраться до вожделенной цели, предатель собирается вернуть умершую ведьму к жизни.

— Отец небесный… — ахнула Ирен. — Вы… вы остановите этого негодяя?

Иоганн напустил на себя задумчивый вид:

— Я могу в любой момент нарушить его планы, однако…

— Однако? — напряженно подалась вперед аббатиса.

— В тех сокровищах есть интерес и у церкви. Разумеется, все они будут тщательно укрыты от алчущих и использованы исключительно во благо Империи. Но сначала их нужно добыть.

— Зачем вы рассказываете все это мне? — задала закономерный вопрос Ирен.

— Затем, что без вашей помощи, сестра, ничего не получится. И конечно же, — добавил брат-инквизитор, многозначительно понижая голос, — ваши старания не останутся не отмеченными милостью высших иерархов.

От милости аббатиса отказываться не собиралась.

— Но чем мои скромные усилия способны помочь в столь странном деле?

Иоганн наконец отвернулся от окна и взглянул на свою собеседницу.

— Среди ваших подопечных имеется одна блаженная девица, невинная, как ангел, и столь же чистая духом… Думаю, вы понимаете, о ком я говорю.

— Малышка Эвиэль, — кивнула Ирен, еще не подозревая, куда клонит инквизитор.

— Она самая. Ее участие потребуется в обряде воплощения.

Воплощение? Крамольное и богохульное действо, нарушающее все мыслимые правила и законы, черное, как бездна греха?

— Но как можно… послушнице… прикасаться к скверне?..

— Все во имя Отца небесного, — благоговейно поднял взгляд к потолку брат-инквизитор. — К тому же кто, если не чистая дева, ведомая верой и благословленная наставницей, способна поразить врагов рода человеческого?

* * *

Пожалуй, никогда еще Конрад не чувствовал в себе столько злости, как сегодня, быстрым шагом направляясь к аббатству в надежде застать там приезжего церковного следователя. Что нежить? С ней можно было справиться и малой кровью. А вот с ее пособниками так легко разобраться не получится. По своему опыту сквайр знал, с какой ужасающей воображение скоростью подобная зараза способна расползтись среди людей.

Главное, не требуя бескорыстного подчинения. Все за определенную плату, сам выбирай, какую. Кому-то достаточно будет посулить несколько монет, кто-то не удовольствуется и баронством, но истинная власть, которую способны предложить верные слуги Мортис, заманчивее многих обещаний.

Мертвецам не нужна одежда, не нужен кров, и даже пища ни к чему, если перерождение прошло так, как полагается. Самые желанные солдаты для любого полководца, ведь оружие, стальное или магическое, не лишает их жизни. Только полное измельчение костей или огонь, оставляющий после себя лишь золу, способны остановить мертвое войско. Зато противники, павшие на поле боя, только усиливают твою собственную армию! Послушные исполнители хозяйской воли, подчиняющиеся мановению руки, безмолвные, равнодушные и неутомимые. Конрад знал по меньшей мере одного правителя близлежащих земель, который не устоит перед предложением такого господства. И если злоумышленник доберется до него…

Сквайр ударил кулаком по дереву, ненароком оказавшемуся на пути. Только этого не хватало! Весь многолетний труд пойдет насмарку. Но что еще хуже — сорвутся переговоры с эльфами, а их луки не менее страшны для всего живого, чем чумные мертвецы. Понадобится лишь небольшая группа остроухих разведчиков, чтобы вырезать подчистую не только работников поместья, но и всех окрестных селян.

Разве смогут местные жители оказать хоть какое-то сопротивление бесстрастным убийцам, снисходящим до разговоров с людьми только в самых крайних случаях? Ни малейшего. И луга Амменира вновь покроются бездыханными телами.

Хотелось разразиться отчаянной руганью, но Конрад не мог выбрать, кого помянуть. А начинать нужно было бы и вовсе с Отца небесного, который наплодил на земле легионы своих верных слуг, но почему-то не надоумил, что служить они должны людям, а не самим себе.

Принесет ли смена верховной власти хоть какие-то изменения? Многие соратники фальшивого сквайра искренне верили, что да. Полагали, будто свежая кровь на престоле окажется более сильной и решительной, нежели ее предшественники, и разрубит узел противостояния императора и церкви. Сам Конрад придерживался иных взглядов, о которых, впрочем, никогда не говорил вслух.

Хотя, зачем говорить, если все и так, словно на ладони, только никто не желает присмотреться и задуматься? В пределах одного небольшого отряда со сменой командира еще может что-то произойти, но если таковых отрядов тысячи, а новое лицо появится лишь на самом верху? Далее среди нескольких человек необходимо согласие, чтобы что-то сделать. К примеру, пень выкорчевать или валун с поля убрать. Вот если на миг предположить единодушие среди хотя бы половины жителей Империи…

Конрад занес кулак, но подходящего дерева поблизости не оказалось. Собственно, лес закончился, уступив место полям, за кромкой которых уже были видны стены аббатства. Бывший ассасин знал, что способно объединить людей, но, видит Всевышний, он не пожелал бы возникновения такого повода. Никогда. Никому.

Война. Общий враг. Жестоко, но предельно просто. Когда ты и твои соседи окажутся перед лицом угрозы, одной на всех, придется и соглашаться, и совместно трудиться, и даже жертвовать собственной жизнью. Те же эльфы вполне могли бы сойти за подобную угрозу, только не продвинутся дальше Амменира, не возродят среди людей прежнюю глубинную и горячую ненависть. И о демонах пока ни слуху ни духу. С одной стороны, оно и к лучшему, Империя хоть вздохнула спокойно, детишек народилось — будет кому и пашни возделывать, и мечами махать. Зато обманчивое мирное время принесло другую беду. Рознь в мыслях и делах. Рознь между людьми от самых низов до горних престолов.

Конрад подумал, что ему война куда больше по душе. В череде сражений хотя бы есть цель — победа над врагом. И ради такой цели можно пойти на любые жертвы. Но когда на трон взойдет император Мередор, войны не будет. Слишком сильны бароны, слишком причудливы границы имперских земель, чтобы можно было пройти по ним вдоль и поперек маршем тяжелой конницы.

Все стремления и надежды погрязнут в бесконечных переговорах, пока одна из сторон не отчается или не наберется достаточных сил, чтобы не просто заявить о своем праве на власть, но взять и удержать бразды правления в своих руках. Вот тогда-то и начнется боевая потеха! Впрочем, сквайр не верил, что сможет дожить до грядущих боев. А если и доживет, вряд ли окажется еще на что-то годен. Нет, если в бой — то здесь и сейчас!

* * *

Сестра Лионелла, второй десяток лет подряд исполняющая обязанности привратницы аббатства, очнулась от дремоты, услышав требовательный стук по толстым доскам калитки. И кого это принесло демоновыми заботами в час, когда на всех добропорядочных людей нисходит послеобеденный сон? Женщина неторопливо покинула место своего отдыха и заранее строго поджала губы, чтобы дать несносному просителю соответствующую отповедь, но когда увидела за приоткрытым окошечком мрачное лицо амменирского сквайра, тут же забыла обо всех своих обидах.

У сестры Лионеллы было доброе сердце, неспособное гневаться на тех, кто обделен милостью божьей. Конечно, любой мало-мальски сведущий в карах господних священник легко объяснил бы причину рождения увечного ребенка незамоленными грехами его родителей, но в чем виновато само дитя? И монахиня, улыбнувшись со всей теплотой, на какую была способна, спросила:

— Что привело вас в святую обитель, сударь?

Сквайр, не взглянув на привратницу, ответил вопросом:

— Приезжий инквизитор все еще здесь?

Сестра Лионелла хотела было гордо сказать, что не шпионит за нежеланными гостями аббатства, но в глаза монахине снова бросилось увечье, которым был отмечен молодой человек, и старое сердце смягчилось:

— Он водит разговоры только с матушкой.

— Значит, она знает, где его можно найти?

— Значит, так.

Сквайр тревожно потер пальцами уголок рта:

— Она сможет принять меня сейчас?

Монахиня поспешила отвести взгляд, чтобы не выдать себя невольной лукавой улыбкой.

Примет ли? Будет только рада. Для Лионеллы, да и для многих других обитательниц аббатства не было секрета в том, что матушка Ирен питает к увечному мужчине определенные чувства. Разумеется, ничего недозволенного, упаси нас всех Отец небесный! Впрочем, на сквайра любили поглазеть не одни только монахини. Он вообще почитался в здешних краях завидным женихом, и если бы не его мрачное поместье, кто-то из сельских красавиц давно бы уже затащил хозяина Амменира под венец.

В самом деле, ведь ни чрезмерным питием, ни разгулом не опорочен, да и от работников, которые оказывались разговорчивыми, ни одного дурного слова про сквайра никто не слышал. А что спина не прямая, так это пустяки. На нее можно и не смотреть. Особенно, когда целуешься.

Сестра Лионелла до боли стиснула пальцы, чтобы кровь, так некстати направившаяся вдруг к щекам, не добралась до места назначения.

— Вы проходите, сударь. Дорогу-то знаете или провожатого дать?

* * *

Калитка вместе с глупо хихикающей привратницей осталась позади, и Конрад брезгливо фыркнул. Нет, война нужна, и срочно, а то на уме у монахинь уже не служение Всевышнему, а Бетрезен знает что! Эта старуха, к примеру, явно думает не о молитвах, а о том, что могут проделывать посреди дремлющего аббатствамать-аббатиса и ее гость. Всех в армию, в бой, срочно! Чтобы сил не оставалось помышлять о чем-то, кроме исцеления кровавых ран.

Дорогу к покоям аббатисы сквайр знал не слишком хорошо, но объяснений привратницы вполне хватило, чтобы не заблудиться и добраться до указанных дверей, за которыми… Шла беседа, и весьма любопытная. Конрад не стал сообщать о своем прибытии, вместо того прислушавшись к долетающим в коридор звукам голосов.

Разговаривали двое. Сама аббатиса и тот самый инквизитор.

— Все так, все так, — согласилась Ирен. — Дело и впрямь богоугодное, но… Вы знаете, в чем заключается обряд?

— Разумеется.

— Она… Она должна будет…

— Умереть? Только если позволить заговорщикам довести замысел до конца.

— Значит, она сможет вернуться? — В вопросе аббатисы Конраду почудилось что-то вроде сожаления.

— Конечно же, — утвердительно ответил инквизитор.

Повисло молчание, довольно долгое.

— Вас что-то смущает, сестра?

Она ответила не сразу, но когда сквайр услышал слова женщины, то не поверил собственным ушам:

— Она не должна вернуться.

— Как пожелаете, — равнодушно откликнулся собеседник аббатисы.

— Еще одно.

— Что?

— Послушницы не выходят за стены аббатства без сопровождения. Таковы правила.

— Я знаю.

— Тот, кто будет находиться вместе с ней, когда… когда все произойдет, погибнет?

— Да. Вряд ли свидетелей оставят в живых.

За дверьми снова стало тихо. На минуту, не меньше.

— Я подумаю, что можно сделать, брат.

— Я не сомневаюсь в вашем благоразумии, сестра.

Прозвучали шаги, и Конрад едва успел отпрянуть в сторону и укрыться за выступом стены, когда инквизитор, заметно удовлетворенный закончившейся беседой, неторопливо вышел из покоев аббатисы. Спина, покрытая серой сутаной, была всего лишь в нескольких шагах от сквайра. На расстоянии броска. Да что там броска! На расстоянии удара. Вот только смерть столичного гостя могла принести намного больше вреда, чем жизнь.

— Не спится? Или обед оказался недостаточно сытным, чтобы сморить дремотой?

Инквизитор обернулся, впрочем, делая это неторопливо и степенно, словно сознавая, что в стенах аббатства ему ничто не может угрожать:

— А вы, сударь? Дела лишают сна?

— Да. Дела, которыми следовало бы заниматься вовсе не мне.

Монах улыбнулся и жестом пригласил следовать за собой, пояснив:

— У здешних стен многовато ушей.

Впрочем, идти пришлось недолго: инквизитор привел Конрада на открытую галерею, с которой ветер мог унести слова только в лесную чащу.

— Я искал вас.

— Зачем?

— Во-первых, чтобы спросить, как продвигаются дела с тем мертвяком, жертву которого нашли на дороге.

Инквизитор неопределенно кивнул:

— Продвигаются.

— Вы уже вышли на его след?

— Несомненно.

— Вы уничтожите эту нежить?

Серые глаза монаха насмешливо вздрогнули.

— Вы весьма нетерпеливы, сударь.

— Стены аббатства высоки и мощны, они защитят своих обитателей от многих угроз. А вот селянам негде укрыться. И если убийца все еще ходит по окрестным лесам…

— А что во-вторых? — перебил Конрада инквизитор.

— Сегодня утром я нашел еще один труп, — сказал сквайр, но тут же понял, что его слова не произвели должного впечатления, потому что собеседник лишь вздохнул, услышав печальную весть. — Труп, с которого…

— Были срезаны полоски кожи со слоем жира и мяса, — закончил фразу инквизитор.

Так мог ответить только тот, кто был на поляне. Но если посланцу из столицы все известно, почему же он?…

— Я знаю, кто убил вашу работницу, сквайр. И я знаю, кто помогал в этом убийстве. Да-да, можете не тратить силы понапрасну, разражаясь праведным гневом! Оба заговорщика установлены.

— Но не пойманы и не уничтожены.

— Верно, — кивнул монах.

— Можно узнать, почему?

Инквизитор хитро сощурился:

— Вы понимаете, что знание налагает обязательства на того, кто им владеет?

— Да.

— И все равно требуете ответа?

Конраду не хотелось бы вовсе ничего знать, достаточно и тех гнусных подробностей, что сопровождали его службу, но отступать было уже поздно. Разгуливающий на свободе мертвец стоил того, чтобы рискнуть жизнью.

— Да.

— Хорошо, я отвечу. — Инквизитор положил ладони на каменный парапет галереи. — Но прежде скажите, готовы ли вы исполнить поручение церкви, если понадобится?

Хороший вопрос. На него нельзя ответить ни да, ни нет: первое означало бы полный отказ от собственной воли, а второе — признание в ереси.

Конрад посмотрел в глаза собеседнику. Прямо и открыто.

— Я сделаю все, что необходимо для блага Империи.

Инквизитор рассмеялся и звонко хлопнул в ладоши:

— Браво! Признаться, я недооценивал вас, сквайр, но после таких слов… Да, вы заслуживаете того, чтобы получить ответ. Я до сих пор не уничтожил нежить, появившуюся в окрестностях Амменира, потому что вижу выгоду в продолжении ее существования. Недолго, не беспокойтесь! Мертвяк, а вернее, мертвячка собирается проделать кое-что, способное оказаться полезным.

— Полезным кому?

— Той же Империи, если вы это имеете в виду.

— И в чем же будет состоять польза?

— В раскрытии заговора. Вы ведь наверняка поняли что нежить действует не в одиночку? Да, ей помогает человек. Причем не просто человек, а один из слуг церкви. Правда, он — мелкая сошка, но это означает, что ему отдал приказ кто-то из высших чинов. Установить и доказать это я и собираюсь.

Конрад мимолетно подумал, что участие в раскрытии подобного заговора смогло бы и ему самому принести определенную пользу. Скажем, найти в рядах инквизиции сторонников будущего императора.

— И чем я могу помочь?

— Хотя бы силой своего лука, — усмехнулся монах. — Тот человек — не самый легкий противник, да еще с поддержкой нежити. Один я могу и не справиться.

— Что нужно будет делать?

— Для начала — дождаться действий противника. И постараться, чтобы никто и ничто этим действиям не помешали.

— А именно?

Инквизитор устремил взгляд в небо, с которого на галерею проливались яркие солнечные лучи.

— Заговорщики собираются провести воплощение давно убиенной ведьмы. Да, той самой, что раньше хозяйничала в Амменире.

— Но зачем?

— Это не так уж важно, — уклончиво ответил монах. — В отравленном предательством сознании рождаются разные странные мысли… Главное, что для проведения обряда понадобится человек. Вот и нужно сделать так, чтобы жертва попала в нужные руки. Хотя этим займется уже аббатиса, а нам останется лишь наблюдать.

— Жертва?

— Служение богу требует от человека многого.

— И даже жизнь… — пробормотал Конрад.

— Если понадобится, — подтвердил инквизитор. — Впрочем, не сожалейте напрасно. Эта жизнь почла бы за счастье быть принесенной на алтарь света.

Если бы понимала, что происходит вокруг? Возможно. Но судя по тону голоса аббатисы, та не желает счастливого возвращения какой-то несчастной девушки домой. Хотя какое дело простому наемнику до добра и зла? Делай, что тебе сказали, и будь что будет.

* * *

Иоганн не стал провожать уходящего горбуна взглядом, вместо того зажмурив глаза и подставив лицо теплым поцелуям солнца. Все складывалось как нельзя лучше, и в этом инквизитор видел несомненный божий промысел.

Сквайр мигом ухватился за предложенную возможность разделить заботы церкви, стало быть, рыльце у него в пушку, да еще в каком. Впрочем, оно и замечательно. Тот, у кого есть собственный интерес, всегда действует самоотверженно. Главное, не упустить момент, когда этот интерес станет сильнее общего.

Но на сей счет брат-инквизитор не волновался: хозяину Амменира куда выгоднее заручиться поддержкой церкви, чем пытаться выловить в мутной воде предстоящих событий свою рыбешку. Особенно учитывая ту эльфийскую игрушку, что горбун все время таскает с собой.

Иоганн не одобрял каких-либо отношений, пусть даже исключительно торговых, с другими расами, но остроухие в этом отношении были куда предпочтительнее нежити, трупам ведь ничего не нужно, кроме умножения числа себе подобных. Эльфы намного умнее. Конечно, в их уме кроется и большая опасность, но о заботах обитателей осеннего леса можно было начать тревожиться и попозже.

* * *

Аббатиса заметила, что сжимает в пальцах складки мантии, только когда руки начали неметь.

Предложение инквизитора было мерзким. Подлым. Бесчестным. Безжалостным. Отвратительным. Но оно таким сладким эхом отзывалось в душе Ирен! Так манило за собой, что отказаться было невозможно.

Эвиэль никогда не вернется назад. Сгинет где-то в окрестных лесах, даже пепла не останется. А всем любопытным можно будет сказать, что несчастная девушка принесла себя в жертву, добровольно исполняя тайное поручение высших иерархов церкви. И непременно соорудить роскошное мраморное надгробие рядом с местом упокоения первой тарнской аббатисы. А может быть, и не там, а прямо во дворе аббатства. Или лучше в саду. Да, среди лилейных кустов, под сенью деревьев, рядом с нежно журчащим ручейком. Там же установить молельные скамьи и, постепенно готовя местных жителей, наконец объявить погибшую ангелом, спускавшимся на землю, дабы уберечь людей от напасти.

Ирен едва не задохнулась от нахлынувших чувств. Представленная картинка оказалась настолько яркой, что последние сомнения, еще остававшиеся в глубине души аббатисы, унесло следующим же вдохом.

Да, обители неплохо было бы обзавестись собственным ангелом-хранителем. Конечно, придется попросить о помощи инквизитора, у которого явно имеется доступ к телам тех, кто решает подобные вопросы, но он не откажет. Не сможет отказать, потому что наравне с Ирен замешан в происходящем. И тогда маленькое, никому толком не известное аббатство сможет увеличить свое влияние. В частности, получит право бороться за получение под свою опеку самых завидных сирот Империи.

Нет, аббатиса не томилась жаждой наживы, но так приятно было кутать плечи в дорогие меха зябкими вечерами, так сладко было вкушать лакомства, которые стоили дорого, потому что их приходилось везти из самой столицы…

А может, и вовсе перебраться поближе к церковному престолу?

Ирен немного поразмыслила и отвергла эту идею. Скромность давала куда больше преимуществ, чем гордыня, особенно по части безопасности, ведь на того, кто довольствуется малым, редко обращаются чужие горящие ненавистью взоры.

Аббатиса разгладила мятые складки и толкнула дверь покоев.

Вокруг висела дремотная тишина. Монахини, как им и полагалось, отошли в послеобеденный сон, дабы ввечеру с новыми силами приступить к служению и молитвам. Солнечные лучи, пробивающиеся через переплеты узких окон, расчерчивали коридор, по которому шла Ирен, на сотни полосок, которые почему-то вдруг напомнили аббатисе ступени, поднимающие ее все выше и выше, туда, где…

Эвиэль была отведена келья, ничем не отличающаяся от всех прочих, чтобы ни один случайный наблюдатель, способный очутиться в стенах аббатства, не заподозрил, что эта девушка отличается ото всех прочих своим происхождением. Ирен не слишком-то боялась, что сироту начнут искать и появятся лазутчики из внешнего мира, но давать монахиням лишний повод к зависти было куда опаснее.

Голые каменные стены, кровать с тонким тюфяком, молельная скамья в углу — вот и все, чем наделили вновь прибывшую послушницу. Впрочем, та по блаженности душевной не замечала скудости обстановки. Да и вообще мало что замечала, рассеянно хлопая ресницами и глядя пустым взглядом каждый раз, когда с ней пробовали заговорить. То ли малышка была подслеповата, то ли совсем глупа, но как раз это и должно было помочь аббатисе в исполнении ее намерений.

А лицо такое невинное…

Ирен невольно укорила себя за вспышку зависти и постаралась посмотреть на спящую Эвиэль с любовью.

Спи, милая. Очень скоро тебе больше не придется спать. Потому что ангелам небесным нет времени для сна.

* * *

Время не хотело ждать, подгоняя Марка к действиям, но он все еще не знал, в какую сторону сделать первый шаг.

Казалось бы, все определено и решено. Лучший материал для проведения обряда — та блаженная дурочка из аббатства. Только как до нее добраться? Не штурмовать же высокие стены приступом! Да и прокрадываться внутрь как-то не хочется. Она же там не одна, что, если заметят? Тогда придется убивать. А лишать жизни монахинь Марк не хотел. Это было бы все равно что прирезать нескольких ягнят, глядящих на тебя по-детски чистыми и испуганными глазами. Конечно, одной смертью больше, одной меньше — невелика беда, но мясником он не был. Палачом — да. Но ведь вряд ли хотя бы в одной из женщин, обитающих в аббатстве, найдется достаточно грехов, чтобы можно было свершить над ней суд Божий…

Фигура, бредущая по дороге через поля к аббатству приблизилась настолько, что Марк плотнее вжался в тень каменной кладки стены. Хотя минутой спустя убедился в напрасной трате сил; селянин явно не замечал ничего из творящегося вокруг. Он шел, опустив голову и словно считая каждый собственный шаг. Шел медленно, как идут на казнь или по меньшей мере на объявление приговора. И когда поднял взгляд, в тусклых глазах не оказалось иных чувств, кроме обреченной покорности.

Мужчина робко дотронулся до дверного кольца и качнул, вместо того чтобы постучать. Правда, неясный звук все же заставил привратницу выглянуть наружу из крошечного окошечка калитки.

— Чего тебе, сыне?

— Милости прошу, сестра! Уж не откажите, сжальтесь над немощными… Жена только-только от бремени разрешилась, ее с места и сдвинуть-то страшно, а дитенку благословение нужно, как же без благословения? А то еще помрет ненароком да нечистым уйдет… Была б у меня лошадь, я б сюда жену привез, да нет лошади, загрызли волки намедни. Дитенок-то слабенький совсем, болен, должно быть.

— Все в руках божьих, сыне, — благостно ответила привратница, намереваясь захлопнуть окошечко и тем самым отделаться от назойливого просителя.

Таковым всегда отказывали, и вовсе не потому, что сердца монахинь были черствы, как прошлогодние сухари. Исцелить можно было многие болезни, даже вернуть умершего с того света, однако на каждое действие требовались силы. Послушница отдавала больному часть себя, пусть не телесную, но духовные траты тоже требовали восполнения. В частности, долгого и глубокого сна, а потом — добротной сытной пищи, иначе каждой из целительниц хватило бы от силы на десяток чудес.

Этот селянин уж точно не мог заплатить за исполнение своей просьбы достаточную плату, чтобы получить помощь, и Марк уже приготовился стать свидетелем всплеска очередной скорби, но тут за спиной привратницы раздался голос аббатисы:

— И в руках тех, кто смиренно служит господу!

Калитка распахнулась, являя изумленному селянину высокую и все еще очень красивую, несмотря на возраст, женщину в лилово-серебряной мантии.

— Я пришлю к тебе людей. Где твой дом?

— Так в Оглобинке! — не веря собственным глазам и ушам, оживился селянин. — Крайний там дом, с северной стороны. Еще изгородь проломлена посередке.

— Жди завтра утром. Придет послушница по имени Эвиэль, она сможет тебе помочь.

— Благодетельница! — Мужчина упал на колени, пытаясь припасть губами к подолу мантии, и аббатиса невольно сделала шаг назад. — Уж я отслужу! Всем, чем скажете!

— Завтра утром, — повторила хозяйка тарнской обители. — Жди.

Селянин послушно кивнул, вскочил на ноги и бодро припустил по дороге обратно в деревню, словно в него только что вдохнули новую жизнь. Впрочем, так и было. Совершилось самое настоящее чудо, и Марк искренне вознес благодарственную молитву Всевышнему. Завтра Эвиэль покинет стены аббатства, и путь к прощению лишится последних преград.

Погруженный в свои мысли охотник уже не прислушивался к разговору привратницы и аббатисы, иначе уловил бы в словах последней весомый повод для тревоги.

— Матушка, мы же никогда раньше…

— Все однажды случается впервые.

— У него же не найдется денег.

— Не все в этом мире меряется звоном монет, Лионелла.

— Но…

— Девочка отправится завтра в эту, как ее? Оглобинку. Это богоугодное дело. И это моя воля. А ты отправишься вместе с ней.

* * *

Где-то далеко за жемчужной дымкой рассветного тумана высокое небо постепенно наливалось лазурью, но Эвиэль могла только вообразить, насколько оно красиво или безобразно, потому что мутная вуаль, висевшая перед глазами, за что-то вновь обиделась на свою хозяйку и не желала стать хоть немного прозрачнее. А увидеть хотелось многое. Стены аббатства, в котором ее приветили и пригрели. Лицо аббатисы, которое непременно должно сиять господней благодатью. Лесные просторы, как говорят, открывающиеся взгляду с внешней галереи. Обо всем этом Эвиэль могла лишь слушать рассказы, неустанно молясь и смиренно прося Всевышнего, чтобы тот снизошел до своей несчастной дочери и даровал ей ясность взгляда.

Впрочем, сама себя несчастной девушка вовсе не считала: так о ней шептались по углам монахини. А для Эвиэль туман, застилающий глаза, был привычнее всех прочих ощущений. В конце концов, она родилась, уже окутанная этой странной завесой. Священник, что присутствовал при родах, а позднее учил девочку первым словам молитвы, говорил, что подобными знаками обычно отмечаются люди, пришедшие в мир, дабы сотворить нечто значительное… Нечто чудесное…

А покуда чудес не было. Была дорога, по которой Эвиэль шла рядом со старой монахиней. Приноравливаться к медленному шагу не требовалось, потому что и сама девушка не могла идти быстро, не видя пути у себя под ногами. Острые камешки то и дело впивались в тонкие подошвы сапожек, не предназначенных для долгих странствий, но болезненное покалывание только лучше помогало Эвиэль осознавать, что происходит.

Она исполняет волю господню! Она исцелит и благословит болящего. Должно быть, вот и начинает сбываться предназначение, которым ее наделили небеса. И никакое ворчание сестры Лионеллы, сколь бы злобным оно ни было, не умалит радость наступившего дня!

— Осторожнее! Неровен час, завалишься на обочину!

Девушка в синем плаще послушницы повернула голову, посмотрела на монахиню своими ясными, но ничего не видящими глазами и лишь растерянно улыбнулась предупреждению.

Душно. Пыльно. Хорошо еще, солнце не слишком быстро поднимается над головой, иначе шагать по тракту меж полями было бы и вовсе невыносимо. Эх, следовало бы выйти из аббатства еще до рассвета, затемно! Все равно бы ни одной живой души не встретили бы. А что до мертвых…

Сестра Лионелла осенила себя крестом, впрочем, не проникаясь искренним ужасом при воспоминании о бродящей где-то неподалеку нежити, а скорее отдавая дань традиции. Ну, бродит, и что с того? Мертвяк ведь всего один, стало быть, и нападать будет только на того, кто не озаботился попутчиками, а к двоим подойти побоится, пусть даже эти двое — старуха и молодуха, одинаково беспомощные перед лицом любой угрозы.

Да и нечего пугаться мертвых, когда от живых не знаешь чего ждать. Вон, аббатиса вчера сама на себя была не похожа. Какой бес ее дернул откликнуться на прошение того селянина? Ведь должна была отказать, видит Всевышний, должна была! Так нет, поступила наоборот, да еще грозно так приказала… Не видела еще сестра Лионелла такого лица у хозяйки тарнской обители. За все годы верной службы ни разу не видела.

И сопровождения никакого нет. Пусть деревня и недалеко, но ведь не полагается монахиням одним по дорогам ходить. Можно было бы снарядить кого-нибудь в помощь. Селян тех же. Или давешнего сквайра попросить, уж он-то и его люди защитить смогут от любой напасти, что способна приключиться в путешествии. Но нет, словно торопилась аббатиса или не желала никого тревожить попусту.

От дороги в поле сворачивала тропинка, и сестра Лионелла, взяв под руку свою спутницу, двинулась туда, в шелково-острое море травы. Зачем глотать пыль, если можно вдохнуть ароматы раскрывающихся навстречу солнцу цветочных бутонов? Да и к пчелиному жужжанию прислушиваться приятнее, нежели к собственным шаркающим шагам.

Когда-то на этом поле росла рожь, вон кое-где усатые колоски до сих пор виднеются, но подходящего количества рабочих рук, чтобы возделывать эту пашню, давно уже нет в округе. Кое-где по краям селяне еще стараются удерживать землю от запустения, а здесь в синеве васильковых прогалин словно отражается небо. Хотя лучше уж так, а вот в лесу, судя по обрывкам разговоров, все мертвее и мертвее становится, знать бы, почему.

Да, бывает так, что деревья сохнут и земли заболачиваются, но если эта беда и правда наступает на окрестности Амменира, значит, недолго еще здесь жить людям. Придется уходить искать новый дом. И аббатство новое придется искать. Впрочем, сестра Лионелла была уверена, что на ее уже недолгий век хватит и тарнской обители.

На окраине Оглобинки давешний селянин уже ждал монахинь, чуть ли не приплясывая на месте от нетерпения, и в глазах мужичка плескалось самое настоящее счастье. Теперь уже и не важно, удастся излечить болящего ребенка или нет, но всем вокруг, с полагающимися случаю придыханием и благоговением, будет рассказано о великой щедрости матери-аббатисы откликнувшейся на смиренную просьбу распоследнего бедняка.

Сестра Лионелла криво улыбнулась, подумав о том, как легко некоторым возвышать свое имя за счет чужих сил. В аббатстве ведь есть много настоящих целительниц, зачем было отправлять сюда увечную девочку? Честнее было отказать. Ну что она сможет сделать-то?

* * *

Красоты поля, по которому петляла узкая тропинка, остались для Эвиэль недоступными, зато когда дорога вдруг оборвалась, наверное добравшись до дома просителя, девушку с головой накрыло облаком чужой боли. Прикосновение страданий в этот раз было бездумным и отчаянным, вовсе не таким, как у того мужчины с раненой ногой. Нет, сейчас кто-то мучился, толком не понимая, что происходит, и от этого сердце сжималось еще сильнее.

Девушка оттолкнулась ладонями от кого-то, стоящего прямо на пути к источнику боли, пошатнулась, но рука, взлетевшая в воздух, чтобы помочь своей хозяйке удержать равновесие, нашла опору. Дверь? Да, дверь. Распахнутая.

Эвиэль метнулась в темный проем. Кому-то другому сумрак, разлитый в низких комнатках сельского дома, помешал бы добраться до цели, но только не той, что большую часть своей жизни и на ярком солнце видела лишь туманные сгустки вместо человеческих лиц. Боль была где-то там, в глубине, спрятанная в крохотном тельце, горячем и мокром от неустанно проливающегося пота.

Рядом охнул или вздохнул женский голос, чья-то рука попыталась дотронуться до синего плаща, но Эвиэль решительно скинула его со своих плеч, склоняясь над люлькой, в которой дрожала боль.

— Все будет хорошо, — еле слышно шепнула девушка, открывая душу словам молитвы, и туман, так и не ушедший прочь от глаз, засиял ярче солнца.

В том сиянии Эвиэль чудились взмахи крыльев и чьи-то взгляды, то ли благословляющие, то ли удивленные, но по большей части бесстрастные, словно драгоценные камни, словно звезды, и рассыпанные не по ночному небу, а посреди белоснежного пламени, которое нестерпимо жгло, пробивая себе сквозь человеческое тело выход наружу. Жгло, пока не достигло кончиков тонких пальцев и не пролилось на нуждающегося в помощи.

А потом стало холодно. Так холодно, что девушка начала слепо шарить рукой по полу в поисках сброшенного плаща, но прежде чем смогла его нащупать, кто-то набросил на узкие плечи другое полотнище, широкое и тяжелое. Эвиэль хотела поблагодарить за заботу, но мгновением позже поняла, что не может пошевелить руками, плотно прижатыми к телу коконом, вмиг обвившимся вокруг нее.

А потом ткань опустилась на лицо, и туман в глазах девушки сменился темнотой.

* * *

Сестра Лионелла не пошла в дом. Хватило и того, что девица как оглашенная ворвалась туда, сметая все на своем пути. А чего торопиться, спрашивается? Посмотреть на умирающего? Всегда успеется. Да и то лучше смотреть, когда он вовсе отойдет в мир иной. Спокойнее. Но только монахиня приготовилась вспоминать слова упокаивающей молитвы, крестьянская лачуга наполнилась светом. Тем, который сама Лионелла никогда не видела стекающим с кончиков своих пальцев.

Нельзя сказать, чтобы она завидовала тем сестрам, что умели исцелять раны, но время от времени, особенно по молодости, в душе монахини то и дело вспыхивали костерки обиды. Почему Всевышний так разборчив в своих дарениях? Кому-то отсыпает с лихвой, а кого-то обходит даже тенью милости. Юная Лионелла, мечтающая о подвигах во славу господню, не сразу примирилась с тем, что на ее долю остаются дела куда как скромнее. Правда, потом, когда многие ее сверстницы, наделенные даром, погибли в боях или растратили всех себя на исцеление раненых воинов, монахиня избавилась от своей зависти. Как ей казалось, избавилась насовсем, но видеть, как совсем близко от тебя дитя, толком не понимающее, что творит, совершает чудеса…

Сестра Лионелла сделала шаг назад, в тень нависающей крыши амбара.

Нет-нет, все справедливо. Девочка обделена тем, что доступно многим, и ее дар — словно искупление чьих-то ошибок. Но Отец небесный, почему же так щемит сердце? Надо пойти за ней, помочь, поддержать, потому что сейчас малышка наверняка лишилась многих сил, вот только ноги не хотят идти. Упрямятся, словно сами по себе на что-то обижаются.

Монахиня стиснула кулаки.

Ну уж нет! Прочь зависть. Прочь сомнения. Если страждущему нужна помощь, ее нужно оказать.

Сестра Лионелла качнулась, собираясь сделать шаг, но в этот миг одна крепкая ладонь плотно прижалась к губам монахини, а другая потянула туда, где тень становилась все гуще.

— Будьте спокойны, — шепнул кто-то в самое ухо Лионеллы, еще крепче сжимая странные объятия.

Голос показался монахине знакомым, но даже если бы не прозвучало ни единого слова, старуха не посмела бы пошевелиться. По двум причинам. Во-первых, тело, к которому ее прижало, было упругим, сильным и, несомненно, мужским, а во-вторых, то, чему Лионелла минуту спустя стала свидетельницей, выглядело пугающим.

Белое сияние внутри дома быстро погасло, но вместо криков радости и благодарения, которым полагалось бы прозвучать, повисла тишина. Можно было бы сказать, мертвая, если бы в конце концов она не оказалась нарушена всхлипываниями исцеленного ребенка. А вот его родители по-прежнему хранили молчание, и очень скоро стало понятно, почему.

Из дверей дома вышли двое. Вернее, один человек вывел другого. Первый был одет в неприметные серо-коричневые лохмотья, скрывающие очертания фигуры и половину лица, а второй с ног до головы закутан в широкий плащ и перетянут веревкой. Из-под плаща виднелись сапожки, очень хорошо знакомые Лионелле, потому что и она сама, и десятки ее сестер в аббатстве носили точно такие же.

Похититель, подталкивая перед собой добычу, направился к лесу и вскоре исчез за деревьями, уводя Эвиэль незнамо куда. Та рука, что лежала на месте бывшей талии монахини, убралась первой, та, что закрывала губы, помедлила, и снова раздался шепот:

— Вам лучше не торопиться с возвращением в аббатство.

А потом Лионелла почувствовала, что рядом уже никого нет. Она хотела было оглянуться, но пожурила сама себя за излишнее любопытство. Да и становящийся все требовательнее плач младенца, доносящийся из дома, звал к себе сильнее, нежели поиски незнакомца, который, как бы то ни было, уберег старую женщину от встречи с разбойником.

* * *

Конрад не собирался кого-то спасать, но когда услышал звуки падения тел, явно уже бездыханных, подумал, что негоже омрачать ясность наступившего дня еще одной смертью. Благодарение Всевышнему, старуха оказалась понятливой и не стала привлекать к себе внимание заговорщика, похитившего послушницу. Хотя знай сквайр заранее, кого наметили в жертву, никаких обрядов не состоялось бы вовсе.

— Что вас задержало? — спросил инквизитор, когда Конрад вернулся под сень леса.

— Смотрел, остался ли кто-то в живых.

— И как? Остались?

Вместо ответа сквайр мрачно поинтересовался:

— Сколько грехов вы готовы отпустить самому себе?

Иоганн хохотнул, впрочем, заботясь, чтобы смешок не прозвучал громче звуков леса.

— Вы об этих селянах? Полноте! Возможно, они вовсе не убиты. Вы ведь не заходили в дом, верно?

— Не думаю, что человек, вступивший в сговор с нежитью, дрогнет перед тем, чтобы отнять пару лишних жизней.

— И все же, не заходили?

Конрад угрюмо кивнул.

— Так не оплакивайте их заранее. А кстати… что вы вообще делали на том дворе? Можно ведь было и отсюда наблюдать за происходящим.

— Я хотел быть уверен, что все происходит как…

— Как надо, не сомневайтесь!

— Почему она? — спросил сквайр, и для того, чтобы сменить тему живых и мертвых, и потому, что и впрямь не понимал причин выбора, павшего на блаженную послушницу.

Инквизитор скучно зевнул:

— Она как нельзя лучше подходит под условия проведения обряда. Проще говоря, настолько лишена разума, что легко примет в себя чужую душу.

— И что потом?

— А потом ничего не будет, — улыбнулся монах прислушиваясь к удаляющемуся шуму, который не могла не наделать Эвиэль.

— Девушка умрет?

— Вчера вас не заботила ее судьба. Что-то переменилось?

— Вчера я не знал, кого вы решили отдать заговорщикам.

Инквизитор насмешливо качнул головой:

— Поверьте, это наилучший выбор. Она даже не поймет, что происходит.

Да, не поймет. Отправится на заклание, уверенная, что все, что делается с ней, назначено господней волей, тогда как на самом деле…

— Да будет вам сожалеть! Лучше взвесьте сами: одна жизнь против сотен. Если бы мы не отдали ее, могли бы погибнуть многие другие.

Конрад рассеянно кивнул, отмечая про себя, что многие уже начали гибнуть. К примеру, та супружеская пара, что невзначай подвернулась убийце под руку. Убийце, скрывшему лицо под маской, но легче легкого узнанному сквайром по небрежно-размашистым движениям.

* * *

Проще и быстрее было бы нести на себе норовящую все время упасть девицу, но Марк не хотел тратить заранее все силы, предназначенные для обряда. Вернее, для того, чтобы помешать кому-либо или чему-либо нарушить намеченные планы.

Как и ожидал охотник, захватить послушницу оказалось делом одной минуты. Правда, пришлось очистить дорогу от мешавшихся под ногами селян, но они легли под нож покорнее, чем ягнята. Оставался еще младенец, на которого рука почему-то не захотела подниматься, и старуха, которая пришла в деревню вместе с девицей, но искать ее на дворе было некогда, да и ни к чему.

Наверное, отошла по надобностям плоти в ближайшие кусты или присела где-нибудь отдохнуть да и задремала. В любом случае, если бы она видела похищение, то непременно выдала бы себя голосом или еще чем, а так все осталось спокойным.

Послушница тоже молчала. Всю дорогу. Ахнула только, когда Марк развернул полотно плаща и в небесно-голубые глаза ударил яркий свет.

— Это она? — спросила сестра, прячущаяся от жаркого солнца на краю поляны в густой тени.

— Да.

Нежить подошла ближе, принюхалась.

— Сладенькая…

— Она не для еды, — напомнил Марк.

— Боишься, что не удержусь? — лукаво усмехнулась мертвячка.

Охотник молчаливо признался сам себе: да. Боится. Хотя он видел в полуразложившемся ходячем трупе сестру, половина сознания все еще разумно предостерегала от полного доверия сему странному союзнику.

— Тебе нужно что-то еще?

— Все, что может понадобиться, при мне. — Нежить хлопнула костлявой ладонью по туго набитому мешку, собранному из припасов в доме убитой ведьмы.

— Когда сможешь начать?

— Да хоть сейчас.

Марк облизал сухие от волнения губы. Неужели совсем скоро все будет кончено? Неужели тот стыд и страх наконец уйдут прочь?

— Ты что-то говорила о месте…

— Да, — кивнула сестра — Там много силы. Очень много. Там будет легче.

— Веди.

Нежить изобразила улыбку, хотя этому сильно мешали лоскуты потрескавшейся кожи, и, переваливаясь с ноги на ногу, пошла по тропе в глубь леса. Марк толкнул послушницу следом, а сам замкнул процессию.

Сначала тропа изогнулась, вроде бы поворачивая к угодьям амменирского сквайра, но потом выправилась, обходя болота стороной, и только сохнущие деревья указывали, что мертвые земли все еще рядом. Потом начало ощутимо темнеть посреди ясного дня. Охотник даже поднял голову и удивился, увидев вместо неба сизый туман, похожий на облака, но висящий над лесом без малейшего движения. Да и лес изменился намного сильнее, чем можно было ожидать.

Пропали последние свидетельства присутствия листьев или хвои на черных скелетах деревьев, даже на земле, твердой, как камень, не виднелось ни единой сосновой иголки, пусть и почти истлевшей. Травы тоже не было, только мох кое-где заползал на оголенные корни. Зеленых красок вокруг больше не наблюдалось, одна только сизая пыль покрывала все, что окружало странников. И ни единого звука. Нигде. Ни от чего. Даже шаги не шуршали, хотя под ногами вдруг возникла мощеная дорога еще той кладки, которой славилось правление деда нынешнего императора.

А потом Марк увидел его, водруженного посреди каменистой площадки, возвышающейся над просторной поляной. Жезл власти. Выточенный из цельной кости какого-то гигантского зверя, украшенный резьбой, изображающей настолько чудовищные лики, что к ним не хотелось приглядываться. Бессловесный, бездушный, зато пропитанный дыханием самой Мортис и источающий это дыхание на окрестные земли.

— Здесь, — прошелестели губы нежити.

Конечно, здесь. Где же еще? И хотя Марка немного заботило то, что они слишком далеко отошли от поместья, где бродил призрак Эрхог, сестра выглядела уверенной. В конце концов, она нуждается в этом воплощении едва ли не больше, чем он сам, стало быть, знает, как действовать.

— Что дальше?

Мертвячка вытянула из поясной сумки очередную полоску кожи и положила в рот, что, впрочем, не помешало разговору:

— Сейчас подкреплюсь, и можно начинать. А сладенькую поставь вон туда. — Она указала на крохотную площадку рядом с жезлом.

Марк послушно потащил за собой Эвиэль, так и не проронившую ни слова за все время пути. То ли девица перепугалась так, что вдобавок к слепоте потеряла дар речи, то ли по скудости духа не понимала, чем ей грозит неуклонно приближающееся будущее.

— Привязать покрепче?

— Нет, — возразила нежить. — Дух не пожелает возвращаться в несвободное тело.

— А если сбежит?

Вместо того чтобы отвечать, сестра улыбнулась остатками рта и взмахнула рукой, и в тот же миг клок земли, на котором стояла Эвиэль, провалился вниз, погружая послушницу в яму, края которой доходили до самой груди. Девушка охнула и непонимающе дотронулась до того, что только что было у нее под ногами, а теперь оказалось намного выше.

— Не сбежит, — заключила нежить, дожевывая свое лакомство.

Да, пожалуй, это намного лучше, чем ремни. Правда, видны теперь были только голова, шея и плечи девушки, а то, что так интересовало Марка, оказалось скрыто. Та часть тела, на которой должно было возродиться кольцо.

— Ну, скоро уже?

— Сейчас.

Мертвячка развязала тесемки мешка, покопалась в нем, достала пригоршню какой-то травы и сжала в кулаке. Потом сдула получившуюся пыль вверх и, пока та оседала, быстро-быстро зашептала слова, которые невозможно было разобрать, хотя в тишине, окружавшей жезл власти, отчетливо было различимо все, даже шелест взлетевших над головой нежити травинок.

Марк попытался прислушаться, но голос сестры, крепнущий с каждым мгновением, вдруг превратился в истошный вой, подчиняясь которому висящая в воздухе пыль потянулась к жезлу. Облепила голый костяной ствол, от чего тот утратил свою белизну, налилась изумрудным светом, словно оживая, снова вспорхнула и тут же упала, сотнями искр устремившись к девушке, растерянно затихшей в яме с каменистыми краями.

* * *

Ритуал воскрешения был хорошо знаком Иоганну, хотя в последние годы мало кто из доблестных рыцарей, павших на поле боя, удостаивался подобной чести. Но эта скаредность была вполне оправдана, ведь чем доступнее то или иное благо каждому человеку, тем менее оно ценно, и если воскрешать умерших начнут направо и налево, рано или поздно люди вовсе перестанут бояться смерти, как окончания всего и вся. А страх смерти — лучший кнут из возможных. Недаром самыми опасными врагами Империи становились именно те, в чьем сердце не оставалось никакой боязни перед будущим, особенно если оно ведет на другую сторону мира…

В воскрешении не было ничего сложного, только бы в наличии имелось тело самого воскрешаемого, и желательно, еще не подвергшееся распаду, а уж вернуть обратно с вынужденной прогулки душу и вовсе не представляло никаких трудностей, лишь бы нашлось достаточно душевных сил у того, кто возносит молитву. Или творит заклинание.

Хотя последний способ инквизиция не одобряла, ведь он отнимал у церкви священную славу посредника между небом и людьми. Правда, действовали заклинания ничуть не хуже молитв, одна беда: их было трудно заполучить, поэтому в делах воскрешения все же больше полагались на монахов, а не волшебников.

Воскрешение… В случае с древней колдуньей оно не могло состояться, ведь тела как такового давным-давно не существовало. А вот воплощений Иоганн не видел ни разу за свою жизнь и сейчас смотрел во все глаза и слушал во все уши, стараясь если не запомнить происходящее, то хотя бы не упустить момент, когда нужно будет превратиться из зрителя в участника событий.

Вернувшаяся из небытия Эрхог брату-инквизитору конечно же не была нужна. О чем с ней говорить? О тайнах, которые канули в забвение вместе с ней? И что в них проку? Слишком много лет прошло, и в живых не осталось не только тех, кто знавал колдунью, но и детей их детей, а чужие секреты хороши, пока свежи. Потом они годятся разве что на основу для историй ярмарочных сказителей. А вот то, что способно вернуться вместе с воплощенной, занимало Иоганна намного больше.

Кольцо-перевертыш, позволяющее принять любой желаемый облик. Оно могло бы помочь вывести на чистую воду всех врагов, да и друзей тоже. Оно могло бы провести брата-инквизитора по таким коридорам, куда он и не надеялся попасть. Оно могло бы…

Иоганн тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения сладостных мечтаний.

Нет, рано. Сначала нужно дождаться завершения обряда и убедиться, что он удался. Хотя судя по всему, нежить, заполучившая силу старой ведьмы, знала свое дело: по крайней мере, чувствовалось, что силы, дремлющие в жезле власти и покоренной им земле, приходят в движение.

* * *

Марра сразу поняла, что потеряла власть над собственным телом, но это ее ничуть не встревожило, даже наоборот, вселило бесстрастное спокойствие, помогающее… ждать. Да, ожидание — вот и все, что теперь требовалось. Как только прозвучали первые же строфы заклинания, силы стихий, проснувшиеся и подхватившие неразборчивую песню, начали действовать без понукания. Они восставали из земли, сгущались в воздухе, капельками воды оседали на иссохшей коже, принося ощущение прохлады плоти, казалось бы уже давно разучившейся что-либо чувствовать, кроме отчаянного голода.

Голод. А вот он молчал. Притихшей собачонкой забился куда-то в глубь тела и сознания, поджал хвост и только трусливо поглядывал на изумрудные огни — отсветы некогда светлого и глубокого, как лесная чаща, взгляда. Взгляда Мортис, тогда еще носившей другое имя…

Он боится. Конечно же он боится, потому что понимает: скоро его владычество над нежитью закончится! Скоро Марра станет такой, какой ей надлежит быть. Завершенной. Нетленной. Бессмертной.

Скоро.

Совсем скоро.

* * *

Из засады, где притаились двое наблюдателей, все было видно как на ладони, но Конрад предпочел бы находиться сейчас не ближе, чем в сотне миль от творящегося непотребства. Взять юную, да к тому же блаженную девушку и кинуть ее в костер чужого безумства!.. Происходящее нравилось сквайру все меньше и меньше. Но и «шершню», лежащему под правой ладонью, тоже словно было не по себе: причудливо изрезанное дерево потрескивало в такт каждому завыванию нежити.

Конрад искоса взглянул на сидевшего рядом инквизитора. Вот уж кто полностью всем доволен! Аж напрягся, как пес, почуявший дичь. И ничто его не заботит. Пусть хоть все умрут, вот что ясно читалось во взгляде монаха, по случаю лесной прогулки сменившего серую сутану на охотничий наряд. Впрочем, сквайр умирать не собирался, поэтому и не отходил ни на шаг от своего временного командира. А хотелось… Хотелось уйти, подальше.

Нежить продолжала выть, колыхаясь всем телом на невидимых волнах. И как только не падает? Ее-то, в отличие от послушницы, замершей в яме, ничто не поддерживает со всех сторон.

Послушница… Конрад в первый раз с начала колдовского обряда перевел взгляд туда, где ждала своей участи невинная жертва. Ждала с покорностью ничего не понимающего человека. В самом деле, она не боялась того, что может произойти, потому что не ведала, что творит мертвячка. Девушка просто вся сжалась, будто охваченная могильным холодом, и смотрела перед собой ничего не видящими глазами. Смотрела, пока слез не стало так много, что они брызнули на бледные щеки.

Бедный ребенок! Почему она должна погибнуть? Почему она?!

Конрад много раз видел, как люди принимают смерть. Видел предателей, перед висельной петлей терявших человеческий облик и умоляющих о пощаде. Видел молчаливых воинов, обреченно принимающих последний бой, но не показывающих противнику спину. Видел многое, но только не как человека отдают на заклание. Причина и цель инквизитора были ясны и понятны, только не становились от этого такими, какими их мог бы принять Конрад. Не становились человеческими.

Впрочем, а почему инквизитор должен думать и чувствовать как человек? Ведь не зря же церковь хвалится своей близостью к небесам! Не люди они уже. Ангелы. Бесплотные. Бездушные. И монаху в самом деле все равно, что случится с блаженной девушкой, с отступником, с нежитью, со сквайром, рассеянно щурящим глаза.

Все равно…

Конрад посмотрел вверх, надеясь увидеть хоть осколок неба, но тяжелый грязно-серый туман, прорезаемый изумрудными молниями, казалось, стал только гуще с начала обряда и надежно укрывал происходящее на земле от глаз Всевышнего. А раз око вечного присмотра за делами людскими, добрыми и греховными, ослепло, нужно справляться самим, без чужой указки. Самим принимать решение, кем быть — человеком илиангелом.

И пальцы бывшего имперского стрелка сжались, стискивая разогревшийся, словно на огне, «шершень».

* * *

Эвиэль не знала, что такое смерть, не знала, как и откуда она приходит и почему вообще существует на этом свете. В сказках, которые нянюшка рассказывала своей воспитаннице на сон грядущий, никто и никогда не умирал. Впрочем, за порогом детских сказок умерших тоже не было: девушку тщательно оберегали от всего, что могло пошатнуть и без того хрупкое душевное равновесие блаженной. Только как ни старались близкие и дальние, но одинаково участливые люди, которым выпадал случай позаботиться об Эвиэль, та все дальше и дальше уходила куда-то вдаль по тропе весьма сильного и все же почти бесполезного Дара.

Да, девушка могла исцелить любую рану уже сейчас, будучи всего лишь послушницей. Только беда состояла в том, что ран на свете было слишком много, а Эвиэль видела каждую из них, когда оказывалась на расстоянии в несколько сотен футов. Вернее, не видела, а…

Это были костры, вспыхивающие то здесь то там всюду, куда доставал туманный взгляд. Яркие, слепящие, непостижимо горячие. Если обычный огонь, каким бы он ни был сильным, обжигал, жег или сжигал, то этот, появляющийся в сознании девушки, пожирал и без того малый мир, открытый небесно-голубым глазам. Участь Эвиэль была предрешена еще при рождении: монахини умели восполнять растраченные силы проникновенной молитвой, а для блаженной этот путь был закрыт. Всевышний и так разговаривал со своей дочерью. Без слов.

Путешествие через лес, показавшееся девушке бесконечным, все-таки достигло своей цели и прервалось. А потом земля ушла из-под ног, и вокруг запахло сыростью и тленом. Эвиэль не испугалась, она ведь попросту не умела пугаться, но происходящее никак не желало объясниться со своей главной участницей, и от этого послушнице становилось все неуютнее в яме, стенки которой норовили осыпаться песчаными струйками при малейшем прикосновении.

Вокруг не было боли, ни костерка, и потому перед глазами девушки висел непроглядный туман, сквозь который доносились звуки голоса, похожего на человеческий. Громкие и неразборчивые звуки, постепенно слившиеся в торжествующий вой. Эвиэль зажала уши ладонями, опустилась на дно ямы и только теперь почувствовала, что устала. Любой другой человек сказал бы, что усталость эта заслуживала единственного слова — «смертельная», но послушнице лишь подумалось, что она еще никогда так сильно не хотела спать.

Веки опустились сами собой, меняя серую дымку на черную, глубокую, как яма, к холодной стене которой прижалась спина девушки. Нет, еще глубже.

* * *

Марк смотрел на сестру, корчившуюся в странном танце, с благоговением, которым раньше удостаивал разве что изваяния молельни.

Светлые волосы спутанным ореолом окружали лицо, с трудом сохраняющее последние человеческие черты. Те черты, которые младший брат помнил слишком хорошо, хотя и пытался забыть. Все эти годы пытался. Тщетно. А может быть, и хорошо, что память оказалась неподвластна разуму? Ведь теперь можно все исправить. Можно вымолить прощение.

О родителях Марк не думал. Только один раз его посетила робкая надежда, что мать и отец тоже бродят где-то под лунами Невендаара, но, поразмыслив, охотник понял, что здесь не стоит ждать чуда. Поднимали только тех мертвецов, которые могли послужить своим новым хозяевам. Молодых, сильных. Кому могли понадобиться старики? В воспоминаниях Марка родители были именно стариками, а значит, их постигла та же участь, что работницу из поместья. Разрезали на кусочки и съели. Или запасли впрок, положив в такой же кошель, из которого сестра совсем недавно отправила в рот тонкую полоску кожи с жировой прослойкой…

Марк скривился, гоня прочь ненужные сейчас воспоминания.

Все это позади. Нужно идти вперед. Нужно во что бы то ни стало добыть кольцо и вручить его сестре, чтобы та больше никогда не была голодной. То, что своим желанием вымолить прощение он обрекает других людей на смерть, Охотник не осознавал, настолько сильно жгла изнутри совесть. Погасить этот костер, а потом… Гори оно все огнем!

Возвращения к прежней жизни не будет. Не позволит хотя бы тот инквизитор. Он пока не знает, что задумал Марк, но это и не важно. Монахи в серых сутанах всегда чуют поживу, вот и этот не отстанет. Конечно, можно сдать ему епископа с потрохами, но вот удастся ли самому остаться неприкосновенным? Скорее всего, нет. А если пути отступления перекрыты, можно идти только вперед. Вслед за сестрой.

Он будет ее защищать. Пока сможет. Пока не умрет. Он сделает все, чтобы она была счастлива хотя бы в посмертье.

Марк почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Он ни разу не плакал с того дня, как бежал сломя голову по лесу, а сейчас словно вернулся обратно в детство. Но, наверное, так и должно было быть. Судьба позволила ему еще раз пройти той же тропой и выйти на тот же перекресток, и теперь Марк точно знал, в какую сторону нужно повернуть, чтобы избежать прежних ошибок.

Сестра взвыла с новой силой и вдруг осеклась, замерев на месте, окруженная хороводом изумрудных искорок, одна из которых бликом отразилась от полированного наконечника стрелы… вышедшего из безгубого рта.

Следующая стрела пронзила череп насквозь, от затылка до правой глазницы. Нежить покачнулась, растерянно поворачивая голову к Марку, но прежде чем тот смог встретиться взглядом с мутным бельмом оставшегося глаза, в воздухе снова свистнула стрела, и все, что еще оставалось в голове сестры, выплеснулось наружу, покинув расколотый череп.

Она все еще была как бы жива. Впрочем, она и не могла умереть, но теперь ходячая мертвячка окончательно лишилась сознания. Бессмысленное, вечно голодное чудовище — вот что осталось теперь от сестры. И еще меньше осталось от желания получить прощение.

Марк опустился на колени рядом с поверженной последним выстрелом сестрой: ее костлявые пальцы скребли каменистую землю. Надежды больше не было. Все оказалось напрасным.

Охотник перевел взгляд на яму, заполненную изумрудным мерцанием.

Обряд… Он оказался прерван. Кольцо не вернется из небытия. Да и кому оно теперь нужно? Разве что стрелку, который убил двоих, метя лишь в одного.

Марк накрыл ладонью дрожащие пальцы сестры: «Прости меня. Прости, если сможешь. А я прощать не намерен».

* * *

Инквизитор чуть не взвизгнул, когда первая стрела сорвалась с тетивы.

— С ума сошел?!

Конрад не ответил, отправляя в полет вторую и третью. И только когда нежить замолчала, сбитая с ног, повернул голову к монаху:

— Что-то не так?

— Глупец! Что ты наделал? — Казалось, еще мгновение, и скрюченные пальцы инквизитора сомкнутся на горле сквайра.

Вместо ответа Конрад улыбнулся.

Дожидаться возвращения могущественной колдуньи было глупо и опасно. Даже учитывая, что сам сквайр в такое чудо не верил. Но если хоть на мгновение предположить, что заговорщикам удалось бы достичь поставленной цели… Нет уж. Надо было выстрелить раньше. Намного раньше. Еще до того, как нежить начала выть. До того, как по щеке послушницы покатилась первая слеза.

Возможно, инквизитору было как раз нужно успешное завершение обряда. Но он ведь не произнес об этом ни слова, так что сам виноват. Жертва должна была попасть в руки палачей? Она и попала. А об остальном уговора не было.

— Ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?

— А можете ли? Ваши старшие братья знают, зачем вы оказались на этой поляне? Знают, что вы не исполнили своих прямых обязанностей по уничтожению нежити, как только добрались до нее?

— Мои полномочия шире, чем тебе представляется, мальчишка!

— Но настолько ли они широки, чтобы с ними согласились другие?

Конрад не намеревался угрожать. Самым простым решением было бы похоронить инквизитора в одной могиле с мертвячкой, но сквайр понимал, что сделает это только в самом крайнем случае. Теперь понимал, что сделает, хотя еще днем раньше всерьез опасался отмщения со стороны церкви за ее пропавшего слугу.

Они оба равны между собой. Равны желанием извлечь собственную выгоду из происходящего, а значит, больше нет командира и подчиненного.

Инквизитор сжал кулаки, но не бросился в драку; все же выучка оказалась сильнее чувств.

— Если начал, то заканчивай, — бесстрастно бросил он, кивком указывая в сторону коленопреклоненного мужчины.

— Как пожелаете.

Новая стрела сорвалась с тетивы, но вместо того, чтобы вонзиться в тело, со звонким треском рассыпалась на кусочки, попав в жернова двух «крестов всевышнего».

Инквизитор благостно улыбнулся:

— Не ожидал?

Конрад и впрямь не рассчитывал встретить охотника на ведьм. И судя по всему, опытного охотника, потому что новичок не смог бы остановить полет стрелы, пущенной из эльфийского лука.

«Он же опасен и для тебя, монах», — захотелось сказать Конраду, но насмешливо-равнодушные искорки, плясавшие в серых глазах инквизитора, отчетливо отдавали сумасшедшинкой, которую сквайр слишком хорошо знал по собственному опыту. Когда у человека отнимают исполнение заветного желания, он теряет рассудок.

Ненадолго, но иногда хватает и нескольких минут, чтобы произошло нечто непоправимое. Ясно одно: помощи от монаха ждать бессмысленно. Придется действовать самому и действовать против второго такого же безумца, обшаривающего сейчас ненавидящим взглядом кусты.

* * *

Не то чтобы Марк хотел убивать, но ярость, накопившаяся в груди, требовала выхода наружу. Хоть какого-нибудь. И когда на поляну ступила нога горбатого сквайра, лучшего противника невозможно было бы и пожелать.

Конечно, он выстрелил еще раз. И еще. Пока колчан не опустел и не был отстегнут, чтобы не путаться под ногами. Но стрелы не пугали охотника, а когда человек избавляется от страха, ему становится подвластным все, что только пожелается.

Сквайр не торопился приближаться, задумчивым взглядом оценивая длину лезвий «крестов», и Марк ухмыльнулся:

— Что, не видел никогда?

— Почему же? Видел, — спокойно ответил горбун. А мгновением спустя вдруг оказалось, что никакого горба нет в помине. Зато есть два длинных клинка, с тихим шипением выскользнувшие из заплечных ножен.

Имперский ассасин? Здесь, в такой глуши? Впрочем, времени подумать, какие причины могли заставить солдата самого элитного войска тайно прозябать в провинции, у Марка не нашлось, потому что сквайр бросился в атаку со всей возможной стремительностью, до того искусно прятавшейся в натренированном теле.

Схватка не должна была оказаться долгой, однако противники оказались друг другу под стать. Бесстрашные, или, вернее, потерявшие страх, пусть с одним это случилось давным-давно, а другой и вовсе родился лишенным этого чувства. Умелые, словно вышедшие из-под руки одного и того же наставника. И только если охотником владел отчаянный азарт, то сквайр оставался по-прежнему хмуро-бесстрастен. И все же в поединке чувства всегда сильнее их отсутствия, особенно если подпитываются болью потери: очередной выпад должен был взрезать бок Марка, но прошел мимо, а вот один из «крестов» достиг своей цели.

Двойными лезвиями мог искусно владеть не каждый, однако даже полный неумеха, впервые взявший в руки это оружие, был способен нанести своему противнику урон, просто неожиданно взмахнув рукой. Так получилось и со сквайром — острие клинка скользнуло по бедру, уперлось под колено и перерезало сухожилия, мгновенно лишив ассасина опоры. Он остался стоять на ногах, но теперь неспособен был сдвинуться с места. Даже отпрыгнуть в сторону и то не мог.

Марк не поверил собственным глазам. Так легко и просто победить? Должно быть, небеса все же решили даровать ему прощение. Или хотя бы позволить вымолить его. В будущем, которого у сквайра уже не было.

Охотник на мгновение смежил веки, вознося благодарственную молитву любому божеству, которое услышит, а потом перехватил «кресты», чтобы успешно нанести последний удар.

И удар оказался безошибочным. Вот только пришел он сзади, и нанес его не острый клинок, а тяжелая булава, безжалостно раздробившая позвоночник.

Марк почувствовал только отзвук боли: видно, Отец небесный и впрямь был сегодня милосерден к своему непутевому сыну, если избавил от предсмертных страданий. Ноги подкосились, уронили своего хозяина на землю, но тот даже не поморщился, когда в щеку вонзились острые камни поляны, потому что душа Марка уже не принадлежала телу.

Она вспорхнула вверх, к голым ветвям кроны мертвого леса, и обернулась лишь однажды, чтобы в последний раз взглянуть на свое прежнее пристанище, натворившее столько бед, а потом прорвалась сквозь серый туман к лазури высокого неба, потому что и впрямь заслужила прощение. В тот самый миг, когда искренне раскаялась в содеянном и приняла решение, оставившее только один путь. Вперед.

В то же время другая душа вовсе не собиралась никуда уходить, а намеревалась сделать совершенно обратное. Вернуться.

* * *

Небытие оказалось ничуть не страшным и вовсе не болезненным, но было насыщено тем, что хуже любой пытки: скукой. Эрхог согласна была даже корчиться от боли, но обряд развоплощения лишил ее любой возможности что-то чувствовать.

Мечтать о забвении может только глупец, не понимающий, в чем оно состоит. Имперские маги приняли правильное решение, стерев с лица земли каждую крупинку памяти о чернокосой колдунье. Долгие годы, сложившиеся в века, ни одна живая душа не поизносила имя Эрхог даже в мыслях, даже в глубоких снах, когда разум захватывают в плен потаенные страхи.

Как это мерзко и унизительно — оставаться среди людей и видеть, как они счастливо живут без тебя!

И что еще омерзительнее — мучаются и страдают без твоего участия. Год за годом находятся другие черные души, но все их потуги на злодеяния так смешны, так жалки…

Эрхог пыталась достучаться до них, однако плотная дымка забвения оказывалась лучше всех возможных стен, и можно было только мечтать прорвать ее. Впрочем, колдунье мечты не были знакомы. Все, чего она сумела достичь за свою короткую жизнь, было осуществлением желаний, а не бесплодных размышлений о невозможном. Захотелось чего-то? Ну так делай! И пусть весь мир твердит о том, что твои цели несбыточны, ты-то знаешь: нужно только сделать первый шаг, а остальные случатся сами собой.

Первый шаг… Эрхог едва не упустила тот миг, когда он стал возможен.

Мысль была такая крохотная, такая невзрачная, такая слабая, что и обращать на нее внимание казалось бессмысленным, но в этой мысли звучало эхо забытого имени, и колдунья всеми остатками рассеянного сознания потянулась к источнику. А как только добралась до него, уже не ослабляла хватку.

Мужчина ничего не знал о ней, кроме имени, но это было достаточно. Даже хорошо. Подозревай тот глупец, чье небытие вздумал разворошить, ничего не могло бы получиться, а девственно-чистое желание, не обремененное знаниями, подходило Эрхог как нельзя лучше. Оно давало силу. Оставалось только нежиться в его лучах, постепенно все больше и больше затуманивая разум человека, отважившегося раскопать тайны прошлого.

Жаль только, что желание его лишь вскользь касалось колдуньи. Собственно, она была не нужна, требовалось только заполучить одну из колдовских безделушек. Ах, если бы страждущий намеревался провести обряд именно для того, чтобы поклониться восставшей из мертвых! Он мог бы стать первым генералом новой армии. Мог бы стать…

Но зачем нужны мечты, если всего желаемого можно достичь, а то, что утекло сквозь пальцы, было по-настоящему ненужным? Эрхог прислушалась к настойчивому зову, пробивавшемуся через дымку небытия все сильнее и сильнее.

Пора. Нужно поторопиться, ведь такой шанс выпадает не каждое столетие.

И крупицы сознания колдуньи вспыхнули изумрудными искрами, возвращаясь в мир живых.

* * *

Иоганну было бы выгоднее, если бы сквайр умер на этой проклятой поляне, но в одиночку сражаться с безумцем инквизитору уж точно не хотелось. Поэтому как ни противилась душа монаха спасению ассасина, пришлось воспользоваться удобным моментом, подкрасться сзади и отправить охотника на ведьм туда, куда ему и дорога. В мир иной. Полагалось еще и прочитать соответствующую молитву, дабы мертвое тело оказалось неподвластным приспешникам Мортис, но слова посмертного напутствия так и не слетели с губ брата-инквизитора; как ни постыдно было признавать, но тело, изломанно застывшее на земле, распрощалось с душой по собственной воле и желанию, без сторонней помощи, пусть и от прежнего собрата по оружию. Неужели побрезговал?

Впрочем, оно и к лучшему. Любая молитва требует сил, разбрасываться которыми попусту Иоганн не собирался.

Сквайр тем временем осторожно опустился на землю, зажимая ладонью рану.

— Найдется что-нибудь целебное?

Знает, что раз уж не дали умереть, то добивать не будут. Но тратить на него драгоценные зелья? Вот еще! Пусть та, которую он пощадил, и заботится о своем спасителе.

Брат-инквизитор подошел к краю ямы, над которой уже не висело никакого зеленого мерцания. Девушка сидела на каменистом дне, сжавшись в комок, однако судя по всему, была цела и невредима.

— Вы меня слышите?

Она вздрогнула и несмело подняла голову.

— Вы можете двигаться?

Послушница растерянно посмотрела на свои ноги, потом попробовала подняться, опираясь о стенки ямы. Получилось не сразу, и было похоже, будто девушка с трудом может управлять собственным телом. Впрочем, после всего пережитого и не удивительно, подумал Иоганн.

— Дайте руку, я помогу вам выбраться.

Она послушно протянула инквизитору узкую ладонь.

Легонькая. Совсем птенчик. Даже непонятно, как в таком теле могло уместиться столько духовной силы. Кстати, о силе.

— Не окажете любезность моему спутнику? — спросил Иоганн, показывая на раненого.

Девушка перевела взгляд в указанную сторону и растерянно хлопнула ресницами.

Ну вот, если до того была блаженной, то теперь и вовсе не понимает, на каком свете находится! Инквизитор в сердцах помянул Бетрезена и его свиту, но другого выхода, кроме как поделиться сокровенными запасами, не оставалось.

— Держи!

Сквайр поймал брезгливо брошенную склянку с целебным зельем и занялся раной.

— А что же с вами делать, милая моя?

Взгляд девушки, небесно-голубой, не омрачила тень ни единой мысли, и Иоганн тяжко вздохнул.

Аббатиса вряд ли ждет возвращения этого сокровища. Наверное, стоило бы оставить послушницу в той яме, глядишь, голод и жажда сделали бы свое дело, но фальшивый горбун ведь не согласится на такое развитие событий. И что его дернуло выстрелить раньше времени? Да и стрелял бы в охотника сначала, а не в нежить, от которой угрозы не было! Одно дело — убить воплотившуюся ведьму и вернуться победителями нечисти, совсем другое — остаться на руках с бесполезным грузом. Даже способность исцелять раны и то, похоже, оставила это бессознательное тело.

О том, чтобы похоронить всех ненужных свидетелей провала такого чудесного плана, думать не приходилось. Как только стало понятно, что сквайр на самом деле вовсе не сквайр, а невесть кто, но имеющий прямое отношение к личной императорской гвардии, жизнь оного перестала быть разменной монетой. Он ведь не просто так сидит в этой глухомани, да еще рядом с жезлом власти, почему-то до сих пор не выкорчеванным. Похоже, вместо того чтобы заполучить доказательства измены церковных иерархов, удалось прикоснуться к совсем другой тайне…

Иоганн невольно передернул плечами, как будто вокруг было морозно, как в гномьих горах.

Нет, трогать сквайра не стоит. По крайней мере пока. Вот по возвращении в столицу можно будет потянуть за кончик этой ниточки, но не ранее. А сейчас лучше сделать вид, что ничего не случилось, и пусть тебя считают глупцом, не видящим ничего дальше собственного носа, так будет безопаснее.

Брат-инквизитор подтолкнул послушницу к тропе:

— Возвращаемся.

Из-за спины раздался насмешливый голос сквайра:

— Обо мне можете не беспокоиться.

Иоганн стиснул зубы, подхватил плохо державшуюся на ногах девушку под локоть и ускорил шаг. Послушница не сопротивлялась, скорее даже охотно последовала за своим поводырем, словно и сама была не прочь вернуться в аббатство засветло.

Конрад перетянул колено полосами ткани, спешно нарезанными из плаща, и прислушался к голосу своего тела. Боль медленно отступала. Требовалось какое-то время, чтобы исцеление завершилось полностью, воссоединив разорванные сталью волокна плоти. Время, коротать которое было лучше всего в размышлениях, надо сказать, не слишком радостных.

Прошедший поединок ясно показал, что навыки начинают забываться. Они еще не ушли настолько далеко, чтобы их невозможно было вернуть, но стоит упустить еще несколько месяцев, и придется распрощаться с прежними привычками. А главное, с уверенностью, что тебе по плечу победа над любым врагом.

Впрочем, разве это удивительно? Поручение, раз и навсегда выданное назначенному хозяину Амменира, требовало от исполнителя совсем иного, нежели кровопролитные схватки. Нужно было больше наблюдать, чем действовать, а драться в здешних местах и вовсе было не с кем. До недавнего времени. Те орки на дороге — первый тревожный знак, ниспосланный провидением. Нежить — второй. Эльф — третий. Даже над глухой провинцией начинают сгущаться тучи перемен, и кто знает, какими они будут?

Конрад потрогал повязку. Горячечный жар, ясно ощутимый сквозь слои ткани, утихал. Отец небесный, но как же медленно! Поскупился инквизитор на целебное зелье, ох и поскупился! У него ведь наверняка были при себе снадобья, способные поставить на ноги и мертвеца. Хотя спасибо и за это. Мог ведь попросту уйти, бросив раненого на произвол судьбы. Пусть о послушнице лучше позаботится.

Послушница… Конрад снова вспомнил давешних орков. Когда тот предатель получил ранение, девица бросилась к нему со всех ног и без малейшей просьбы занялась целительством, не обращая внимания на собственные нужды. И ей явно было все равно, кому помогать, хоть воину, хоть нищим селянам. Что же случилось? Почему сегодня послушница, еще недавно столь отзывчивая на чужую боль, вдруг словно ослепла и оглохла? Прошла мимо, даже не вздрогнув. Затаила обиду на сквайра? Но с чего вдруг? Нет, тут что-то иное. Что-то спрятанное гораздо глубже. В глубокой-глубокой яме.

Яма. Она все еще была здесь, хотя Конраду на мгновение подумалось, что творение колдовских чар должно сгинуть вместе с чаровницей. С той мерзкой нежитью, что все еще барахталась в каменной пыли, не в силах подняться на ноги. Да и зачем ей ходить? Когда ты без головы, намного безопаснее ползать.

Боль утихла окончательно. Под снятой повязкой обнаружилась кожа, пересеченная свежим, но отменно зарубцевавшимся шрамом, значит, можно начинать двигаться. Сквайр осторожно встал, сделал несколько пружинистых шагов, проверяя устойчивость вылеченной ноги, и подошел к яме, на краях которой кое-где еще мерцали изумрудные искорки, правда, становясь все тусклее и тусклее. Еще одна сверкнула со дна, словно подмигивая. Конрад присмотрелся повнимательнее. Что бы это могло быть?

Он спустился в яму, стараясь лишний раз не тревожить и без того хлипкие стенки каменистой земли, собрал странные осколки в ладонь. Полированные края приникли один к другому, образуя нечто очень похожее на кольцо. Кольцо из камня? Впрочем, почему бы и нет? Правда, камень, из которого постепенно уходили отзвуки заклинания, сереющий на глазах, мало походил на материал для украшения. Да и не было на руках послушницы никаких колец, это Конрад помнил совершенно точно. Должно быть, это останки кого-то, некогда погибшего и похороненного здесь, обнажившиеся, когда нежить сотворила яму.

Сквайр вылез наверх, чуть морщась от того, что нога пока не желала сгибаться с прежним проворством, немного подумал, подтащил мертвого охотника на ведьм к яме и скинул тело в нерукотворную могилу. Следом отправилась нежить, трепыхающаяся, как только что выловленная рыба. Размеров ямы вполне хватило, чтобы принять обоих заговорщиков, и мертвячка, прижавшись к другой мертвой плоти, затихла. Лопаты под рукой не было, и следующий час Конрад потратил на собирание камней, в изобилии валяющихся по краям поляны.

Когда первый камень полетел в яму, нежить вроде бы встрепенулась, но, видно, близость человеческой плоти, пусть и остывающей, внушала спокойствие, и скоро две светловолосые макушки, до странности похожие друг на друга, скрылись из виду.

* * *

Аббатиса Ирен готовилась к вечерней молитве, когда от ворот донесся ненавистный голос столичного инквизитора, а вслед за ним и причитания новой привратницы:

— Ох, и досталось же тебе, доченька! Ну ничего, сейчас умоем тебя, одежку истрепанную поменяем, и будешь ты у нас снова красавицей и умницей!

С инквизитором могла прийти только одна женщина. Та, которую Ирен не хотела видеть. Та, которая должна была бесследно сгинуть в лесной чаще. Аббатиса стиснула кулаки так, что ногти вонзились в ладонь. Ну почему? Ведь он обещал!

Паркет в коридоре заскрипел под тяжелыми шагами, а следом без стука распахнулась дверь покоев, пропуская посетителя, лицо которого вполне сейчас могло поспорить мрачностью с вечно хмурым хозяином амменирского поместья.

— Есть тут чем глотку смочить? — не снисходя до приветствия или извинения за бесцеремонный визит, спросил инквизитор и, увидев на столике хрустальный кувшинчик с вином, немедленно направился к нему, сжал узкое горлышко пальцами, поднял, опрокинул в рот и не поставил обратно на стол, пока не проглотил последнюю каплю.

— Вы не в духе, брат? — ехидно спросила аббатиса.

Сама она распрощалась с душевным спокойствием, едва только разглядела лицо Эвиэль, благополучно вернувшейся обратно, но то, что кто-то еще пребывал в дурном расположении духа, немного смиряло Ирен с собственными невзгодами.

Инквизитор не ответил, присаживаясь на скамью у окна и подпирая спиной стену.

— Как прошел обряд?

— Неужели сами не понимаете? Совершись он по всем правилам, я бы не тащил девчонку обратно.

— Даже если и так, она ведь все равно могла остаться там, — многозначительно предположила Ирен.

— Могла, не могла… Довольствуйтесь тем, что есть, сестра.

Аббатиса смиренно улыбнулась. Что ж, пусть ее намерения не исполнились, но, судя по неудовольствию столичного гостя, и он не добился своего. И хоть грешно желать кому-то бед, как сладко видеть чужое поражение! Но все же нельзя не спросить:

— Вы закончили свои дела здесь?

Инквизитор поднял на Ирен свинцово-серый взгляд:

— Торопитесь от меня избавиться?

— Как вы можете так говорить! — притворно обиделась аббатиса. — Сия обитель и все ее обитатели будут совершенно счастливы приютить и обогреть любого страждущего.

— Я уеду. Скоро. Завтра, — пообещал столичный гость. — А сегодня хочу отдохнуть.

— Я позабочусь, чтобы вас не тревожили.

Во взгляде инквизитора мелькнуло нечто, похожее на разочарование. Неужели он рассчитывал на приятное общество? Быть того не может. Хотя…

Ирен кротко улыбнулась. Она все еще хороша, и пусть не обладает свежестью молодости, но очарование зрелости порой бывает куда более жгучим. Может быть, аббатиса и посетит келью, в которой будет ожидать наступления нового дня усталый и рассерженный мужчина. Может быть…

* * *

Эрхог блаженно погрузилась в теплую воду до самого подбородка. Раньше омовения никогда не доставляли колдунье столько удовольствия, даже наоборот, удручали тем, что крадут время у других занятий, а теперь любое свидетельство того, что она вновь жива, казались невероятно прекрасными. Это восхищение должно было пройти, и очень скоро, но пока оно длится…

Тарнское аббатство, куда инквизитор привел воплощенную в теле послушницы Эрхог, не впечатлило колдунью в первую очередь малым количеством людей. Для армии маловато. Впрочем, и в окрестностях солдат взять почти не из кого, одни только селения, да и то наполовину вымершие. Нужно будет искать. Да, нужно будет. Но позже. Когда удовольствие начнет иссякать.

Могущество возвращалось рывками. Пару раз оно едва не сбило свою хозяйку с ног, но крепкая рука провожатого удержала от падения. Возможно, какие-то крохи так и не смогли пересечь границу между мирами, но и того, что клокотало в теле, было более чем достаточно.

Даже хорошо, если что-то оказалось отсеченным; Эрхог помнила, сколько сил и дней некогда потратила напрасно. К примеру, когда забавлялась чарованием кольца, по обычаю полагающегося всем ведьмам. Да, тогда она училась использовать свой Дар, и лишний урок был весьма кстати, но он не внес заметного улучшения в мастерство, стало быть, если взглянуть с высоты прошедших лет, оказался бесполезен. Самой колдунье кольцо-перевертыш не требовалось: она могла навести морок любого свойства и силы, если пожелает. А впрочем..

Эрхог улыбнулась, взбивая воду в пену. Оно все же сослужило своей хозяйке верную службу. Если бы не кольцо, почему-то так полюбившееся тому мужчине, не состоялось бы и воплощение.

— Умылась, девочка? — спросила заглянувшая в дверь старая монахиня.

Эрхог кивнула. Она еще не пробовала разговаривать, дожидаясь, когда все тело полностью окажется подчиненным новой хозяйке, а голос был особенно важен, потому что ему предстояло в скором времени очень много трудиться.

— Ну, вот и славно! — Женщина положила на стул рядом с лоханью свежую одежду. — Ты одевайся, а я пока в трапезной ужин соберу.

Оставшись одна, колдунья выбралась из теплых объятий воды, но не стала торопиться кутаться в принесенное платье, хотя сырой воздух в каменных стенах аббатства явно не был предназначен для гуляния голышом. Новое тело требовало изучения.

Эрхог медленно провела ладонями по бедрам, бокам, плечам, убеждаясь, что доставшаяся ей оболочка вполне сносная, сильная и здоровая. А потом настал черед лица, отразившегося в глади успокоившейся воды, и колдунью постигло горькое разочарование. Глядящая на нее из лохани девица была удручающе светловолоса и светлоглаза. Отвратительное зрелище!

Колдунья ударила кулаком по воде, подняв столб брызг, долетевших и до одежды.

Нет, оставаться в этом теле долго она не будет. Где это видано, чтобы темная колдунья смотрела на мир такими небесно-голубыми глазами? Да и эти золотистые локоны… Гадость! Нужно будет присматривать что-то другое. Вот с трапезной и начнем!

Но монахини, собравшиеся, чтобы утешать вернувшуюся домой послушницу, ничем не порадовали: среди них не было ни одной по-настоящему темноволосой, словно аббатиса нарочно подбирала себе духовных сестер. А раз так, эти тела неспособны пригодиться никаким иным образом, кроме…

По окончании ужина Эрхог пробралась на кухню, где в котле уже была замочена фасоль для завтрашней утренней трапезы. Колдунье не понадобилось много времени, чтобы смешать яд, благо всевозможных сушеных и свежих трав было под рукой в избытке. И отправляя смертоносное зелье в ждущую приготовления пищу, золотоволосая послушница улыбалась совсем не благостной улыбкой.

* * *

Ирен села на постели и накинула на плечи шерстяную мантию. Сон никак не желал приходить. Может быть, в самом деле стоило навестить инквизитора? Хотя бы для того, чтобы позлорадствовать над его неудачей. Правда, в чем именно та заключалась, аббатиса не знала. Да и не очень-то хотела узнавать, потому что глубокие знания зачастую и вовсе не позволяют заснуть.

В дверь тихонько постучали. Ирен недовольно сморщилась, но позволила:

— Войдите!

На пороге покоев возникла ненавистная послушница, казалось, ставшая еще прекраснее, чем прежде. Впрочем, смиренный вид тоже оставался при ней. И это правильно, нечего задирать нос, если дальше все равно ничего не видишь!

— Ваше питье, матушка.

Эвиэль, поклонившись, поставила на столик высокую чашку, тут же распространившую по всей комнате сладкий медовый аромат.

— Питье? Разве я просила о нем? — удивилась аббатиса.

— Так ведь ночи холодные, ветреные… В такие ночи сон сам не приходит.

«Пожалуй», — мысленно согласилась аббатиса. А вслух спросила:

— Кто варил?

— Сестра Урсула.

Эта знает толк в целебных зельях. Должно быть, и самой не спится, а когда заметила свет в покоях аббатисы, решила выслужиться лишний раз, чтобы заполучить немного милости. Ирен усмехнулась. Что ж, если питье окажется действенным…

Она пригубила дымящийся настой. Вкус не был похож ни на что ранее испробованное, напоминал о вине и одновременно отдавал чем-то жженым, то ли углем, то ли травяной золой, но пить было приятно, и аббатиса не отставила чашку в сторону, пока не выпила все. С последним глотком по телу начали разливаться слабость и умиротворение, призывая отправляться обратно в теплую постель, но Ирен вдруг обнаружила, что не может сделать и шага. Вообще не может сдвинуться с места. Даже язык отказывался шевельнуться в оставшихся приоткрытыми губах.

Послушница подняла взгляд от пола на лицо аббатисы, и та с испуганным удивлением поняла, что небесно-голубые глаза смотрят вполне осмысленно и слишком ясно.

— Как вам пришлось по вкусу питье? Не трудитесь отвечать, все равно не сможете! — каркающе расхохоталась Эвиэль. — Теперь любое ваше действие зависит от меня. Только мои приказы позволят вам двигаться или разговаривать. Разумеется, лишь при тщательном их выполнении.

Ирен попыталась проглотить накапливающуюся во рту приторную слюну и не смогла, а вдох спустя почувствовала, как липкие струйки побежали по подбородку.

— Нет, так нехорошо, — заявила послушница и вытерла лицо аббатисы полой ее же мантии. — Вам же еще предстоит покуда оставаться здешней хозяйкой, значит, нужно сохранять хозяйский вид.

Эвиэль взяла в руки чашку, удовлетворенно принюхалась к остаткам питья, а потом, размахнувшись, запустила ее в камин. Хрупкий фарфор, ударившись о каменные плитки, рассыпался осколками, которые, соприкоснувшись с огнем, на мгновение вспыхнули ядовито-изумрудным светом.

* * *

Иоганн натянул одеяло до подбородка и хмуро уставился в потолок, впрочем, оный остался безучастен к неудовольствию брата-инквизитора, раз за разом вспоминающего события прошедшего дня.

Все оказалось напрасным. Единственный свидетель способный оговорить епископа Андерера, умер, обряд воплощения прошел впустую, а виноват в этом… Нет, вовсе не сквайр. Он действовал так, как хотел, и это уже вина самого Иоганна. Нужно было строго указать границы дозволенного. Пригрозить, пока угрозы могли сработать. Хотя как выяснилось потом, и подобные попытки вполне могли пропасть втуне, потому что имперские ассасины обычно не подчиняются никому, кроме императора. Но хотя бы основное поручение, выданное епископом, исполнено и можно возвращаться, не боясь быть обвиненным в неисполнении приказов.

Конечно, следовало бы прихватить с собой что-то из останков, однако для этих целей обычно использовалась голова, которая усилиями сквайра превратилась в бесформенное месиво и больше ни на что не была годна. Да и Всевышний с ней! Проверять толком никто не будет, подождут, не появятся ли новые донесения о бродячих мертвецах, и если все останется по-прежнему тихо, забудут о недостаточном прилежании брата-инквизитора. Если вообще будут слушать его доклад.

Иоганн все больше и больше уверялся, что епископ попросту поспешил отослать дознавателя, столкнувшегося с действием ведьминых колец, подальше, дабы тот не успел поделиться узнанным с кем-то еще, а потом, занятый исполнением поручения, и вовсе забыл о происшедшем. Так и должно было быть, если бы не случилась новая история, столь чудно схожая со старой. И столь бесславно закончившаяся.

Может, и не нужно было ничего затевать? Отловить заговорщиков можно было сразу, тогда и свидетельства были бы на руках, и все необходимые доказательства. А теперь только и остается, что кусать локти..

— Спите, брат? — раздался из-за двери воркующий голос аббатисы.

Иоганн помедлил, решая, как поступить, но все же ответил:

— Нет.

— Позволите войти?

Брат-инквизитор с сожалением откинул одеяло, поднялся и облачился в сутану, торопясь сохранить тепло расслабленного тела.

— Как пожелаете.

Она переступила порог, чуть пошатываясь, словно была немного пьяна. Иоганн присмотрелся к раскрасневшимся щекам и лихорадочно блестящим глазам. И точно, аббатиса навеселе! Пьет с горя, потому что послушница вернулась целой и невредимой?

— Что с вами?

— Нынешняя ночь такая… такая… — Ирен подошла поближе, но не удержалась на ногах и упала. Прямо на грудь инквизитору.

Нельзя сказать, чтобы близость ее тела оказалась неприятной, но сейчас Иоганна занимали совсем иные вещи, нежели влечение плоти.

— Осторожнее, сестра. Так недолго и до…

— Греха? — глуповато хихикнула аббатиса. — Совсем недолго, это верно…

— Что вам нужно? — строго спросил Иоганн, понимая, что даже сильное опьянение не заставило бы Ирен отправиться к злейшему врагу, если бы на то не было веской причины.

— Нужно… поговорить. Но не здесь. — Она приложила палец к губам: — Шшшш! Не здесь. Идемте.

Меньше всего брат-инквизитор желал гулять по ночному аббатству, но женщина, явившаяся в келью гостя в одной ночной сорочке под небрежно накинутой мантией, выглядела трепетно и беззащитно. Так, что ей не хотелось отказывать.

— Идемте, — согласился он, выходя в коридор следом за аббатисой.

Если та искала место, где у стен не было лишних ушей, то подвальный этаж подходил для этого как нельзя лучше, но Ирен не остановилась, пока не уперлась в самый конец галереи.

— Здесь? — спросила она у самой себя и кивнула: — Здесь.

За толстыми прутьями решетки находилось что-то вроде кладовой, заставленной тюками и ларями, на которые можно было присесть. Так аббатиса и поступила, пальчиком поманив инквизитора последовать ее примеру. Но когда Иоганн расчистил себе место на крышке ларя, напротив Ирен, сел и приготовился слушать, наступила гробовая тишина.

— Сестра?

Никакого ответа.

— Мы пришли, куда вы хотели. Так о чем будем говорить?

Аббатиса не отвечала. Положив руки на колени и выпрямив спину, она сидела, глядя в пустоту странно напряженным взглядом. Брат-инквизитор коснулся неподвижного тела, и то упруго оттолкнуло его руку. А потом голос все же раздался, но из-за с грохотом захлопнувшейся решетки:

— Надеюсь, это общество приятно для вас?

Иоганн всмотрелся в темноту, а та вдруг расступилась, пропуская под свет факела тонкую фигурку в плаще послушницы. Рассыпавшиеся по плечам локоны сверкнули золотом, но почему-то не солнечным, а кроваво-красным.

— Или я ошиблась в выборе?

Это была Эвиэль, но не погруженная в яму заклинаниями нежити. Спокойная, уверенная в себе, с непонятной бесовщинкой в невинных глазах.

— Что все это значит?

Девушка прошла мимо решетки, проводя кончиками пальцев по железным прутьям.

— Она мне не нужна. С завтрашнего утра у аббатства появится новая госпожа.

— Она совсем повредилась головой? — спросил Иоганн, обращаясь к Ирен, но ответа вновь не получил: аббатиса по-прежнему смотрела в одну точку и не шевелилась.

— Что ты с ней сделала?

— Ничего особенного, — улыбнулась Эвиэль. — Всего лишь отравила.

Ее пальцы обхватили один из прутьев, и брат-инквизитор увидел отчетливый след, который мог появиться лишь от долгого ношения кольца. Кольца, которого у послушницы никогда не было.

— Ты…

— Обряд состоялся еще до того, как тот человек выстрелил. Ничто уже не могло помешать мне вернуться. Ничто, кроме… — Девушка улыбнулась еще шире. — Кроме смерти этого тела. Стрелять нужно было сюда.

Изящный палец коснулся середины лба. Иоганн почувствовал, что задыхается. Если обряд состоялся, то послушница, находящаяся сейчас перед ним, не кто иная, как…

— Скоро мое имя прозвучит с новой силой по всему Невендаару. Но, конечно, я не стану торопиться. Сначала я сотворю армию, равной которой не будет в мире. И начну…

Эвиэль, а вернее, Эрхог указала на замершую, словно статуя, аббатису.

— Начну с нее. Она получила свой яд первой. И когда умрет, тут же возродится, но уже лишенная прежних недостатков. Возродится сильной, послушной и… голодной, — хихикнула девушка — Очень голодной.

Она посмотрела на факел.

— У вас есть в запасе еще один час. Потом все здесь погрузится в темноту, в которой к утру останется лишь один из вас.

Девушка повернулась и зашагала по коридору прочь от кладовой.

Иоганн проводил колдунью растерянным взглядом. Значит, они ошиблись. Серьезно ошиблись. Не нужно было вообще затевать обряда, и уж тем более нельзя было давать заговорщикам его начать. А теперь…

Брат-инквизитор перевел взгляд на аббатису. Та по-прежнему сидела не шевелясь, только по щекам тоненькими струйками текли слезы.

— То, что она сказала, правда? Вы отравлены?

Ресницы Ирен чуть вздрогнули.

— Тогда вы понимаете, что я должен сделать.

Она снова моргнула, умоляюще глядя на инквизитора. Иоганн встал, обошел ларь кругом, заходя за спину аббатисы.

— Я прощаю вам ваши прегрешения, сестра. Отец небесный ждет вас. — Крепкие руки уверенным рывком повернули голову Ирен, ломая позвонки. — И сонм ангелов уже движется вам навстречу…

Факел и правда погас минута в минуту, как предсказывала колдунья. Кладовая погрузилась во мрак. Но прежде чем это произошло, инквизитор успел пошарить в тюках и найти мешок сухарей. Рукотворная ночь, лишенная сна, обещала быть долгой.

* * *

Владения барона Эгерта никогда и никем не считались большими. Несколько городков, дюжина селений, разбросанных вдоль старо-восточного имперского тракта, леса, разделяющие клочки, обжитые людьми, и сами люди. Преимущественно бедные и совсем не воинственные. А сам барон повоевать любил, только никак не находилось достаточного повода и, главное, средств, ведь без них затевать даже самый крохотный поход было бы смертоубийственным. Эгерт же умирать раньше времени не собирался.

Не утоленную и не воплощенную в провинциальной действительности страсть к военным действиям маленькому барону, тогда еще не знавшему, какой титул ему достанется после смерти отца, вместе с игрушечными фигурками солдат подарила очередная мачеха, не желающая уделять воспитанию чужого ребенка ни единой лишней минуты и надеющаяся таким образом надолго избавиться от настырного малыша. Что ж, ее намерения увенчались успехом: в течение нескольких лет старый барон не вспоминал о сыне.

Потом надоевшая женщина была отставлена и, кажется, нашла пристанище вкаком-то из монастырей на другом краю Империи, но время было упущено безвозвратно: мальчик вырос на многочасовых баталиях, разворачивающихся в пределах большого, но все же не безразмерного стола, и простые радости сельской жизни оказались чужды юному барону.

Впрочем, от последних никуда не удалось сбежать. Эгерт мнил себя великим полководцем, только вот ведь незадача: впервые за несколько десятилетий в Империи установился пусть вялый и шаткий, но мир, а стало быть, шансов поучаствовать в сражениях не предвиделось. Пришлось стиснуть зубы и спрятать мечты куда подальше, погружаясь в скуку размеренности, становящуюся с каждым годом все невыносимее.

Этим утром, раздав распоряжения нерадивым управляющим, молодой барон, чтобы хоть на часок развеять дурные мысли, укрылся в своем кабинете, где открыл большой сундук с армиями солдатиков, уложенных один к одному в мягкие суконные гнездышки, и, любовно поглаживая пальцами каждую фигурку, начал расставлять войска на семифутовой дубовой столешнице, расчерченной как карта. Не имперская, правда, а целиком и полностью выдуманная самим Эгертом, но даже приятнее было представлять себя завоевателем нового мира, а не покорителем старого.

Они были всегда послушны и исполнительны, эти выточенные из дерева и кости и раскрашенные яркими красками фигурки, правда, двигать их по полю битвы приходилось самому, и сие обстоятельство немного смущало барона, словно намекая, что и с настоящими армиями все будет столь же непросто.

Солдатики готовы были пойти в атаку на любого противника. Орки, эльфы, гномы, демоны — их изображения всегда были под рукой у Эгерта, только выбирай. Но все чаще и чаще несостоявшийся полководец заставлял свои войска воевать между собой. Даже нарочно позвал мастера-кукольника, чтобы тот соорудил для части солдатиков другие доспехи. Съемные, разумеется, хотя они и обошлись барону дороже. Вернее, не барону, а селянам, платившим оброк. Зато теперь можно было устраивать баталии, больше похожие на жизнь, скучно ползущую за воротами баронского замка, да и в его стенах тоже.

Слуги увлечений своего хозяина не разделяли. Где ж это видано, чтобы мужчина до стольких лет в куклы игрался? Пора было уже присматривать одну из соседских дочек в качестве супруги да обзаводиться детьми, вот им игрушки как раз бы пришлись впору. Только Эгерт последнее время редко покидал замок, словно боялся сделать последний шаг, ведущий в трясину обыденной жизни, и все больше времени проводил у стола в своем кабинете.

Но даже строгие запреты не беспокоить хозяина не могли обещать благословенной тишины: едва барон успел расставить солдатиков и сделать несколько ходов, выстраивая рисунок грядущей битвы, из-за приоткрывшейся после робкого стука, двери кабинета высунулась голова слуги:

— Мылорд, тут к вам…

— Ты плохо слышал мои слова? — Эгерт попытался вложить в голос все презрение и гнев, на какие только был способен, но на поверку получилась все та же скука.

— Так, мылорд, я же…

— Пошел вон!

Слуга покорно шатнулся назад, исчезая из видимости, только дверь не закрылась, пропуская в кабинет незнакомку, поинтересовавшуюся:

— Меня вы тоже прогоните?

Барон давно уже не ожидал в своей жизни никаких изменений, тем удивительнее было увидеть лилово-серебряную мантию, церемонными складками ниспадающую с хрупких плеч совсем юной и невероятно прекрасной женщины. Впрочем, Эгерт и самому себе не смог бы объяснить, почему счел пришелицу красоткой, ведь открытым взору оставалось только лицо с совершенными чертами и лучистыми голубыми глазами, а все прочее было целомудренно укрыто одеждой, как и полагалось служительнице церкви.

— С кем имею честь?

— Моим заботам вручена обитель, находящаяся неподалеку от Тарна, — ответила женщина, кротко улыбнувшись.

Сама тарнская аббатиса соизволила посетить скромного барона? А ведь говорили, что она почти никогда не устраивает личных встреч даже с самыми настойчивыми просителями. И еще говорили, что она вроде уже стара. Эгерт растерянно попытался вспомнить все, что знал о хозяйке аббатства, и с прискорбием был вынужден признаться: немногое. Лишь одно было несомненным. Если та, которая избегает появления на людях, сама пришла к нему, это случилось не просто так.

— Чем могу служить? — почтительно склонил голову барон.

Аббатиса медленно окинула взглядом убранство кабинета, приподняла брови, увидев стол, заставленный солдатиками, подошла ближе и взяла одну из фигурок в руки.

— Одна из ваших забав?

Эгерт почувствовал, как к щекам приливает кровь. Не то чтобы он стыдился своего увлечения, но вопрос аббатисы прозвучал словно в двух мирах одновременно. И если одна половина сознания сочла слова женщины всего лишь вежливой попыткой продолжить беседу, то другая услышала в них что-то намного большее, хотя и непонятное. А верх взяла как раз эта половина, подтолкнувшая Эгерта сказать:

— Это не просто забава.

Аббатиса, прошелестев парчой мантии, повернулась к нему, все еще катая в тонких пальчиках игрушечного солдатика.

— А что же тогда?

Барон не понимал, откуда вдруг в нем взялась смелость признать то, что он и сам от себя пытался скрывать. Может быть, виной всему было благожелательное выражение прекрасного лица, а может, тонкий и почему-то чуть горчащий аромат розового масла, разлившийся в воздухе кабинета.

— Меня влечет поле боя.

Аббатиса посмотрела на своего собеседника с явным сомнением, и Эгерт невольно смутился, хотя считал, что кровь, по поводу и без повода приливающая к щекам, осталась в далеком детстве. Да, барон ничем не походил на воина. Что послужило тому причиной — отсутствие ли отеческого внимания или наследство по материнской линии, никто не смог бы сказать точно, однако молодой человек, ежедневно отправляющий в атаку игрушечные армии, больше походил на монастырского служку, чем на солдата.

— Вы знаете, на что оно похоже?

Эгерт хотел было возразить, что и юная красавица вряд ли могла успеть за свою недолгую пока жизнь поучаствовать в сражениях, но небесно-голубые глаза, смотрящие на него из-под золотистых полукружий тонких бровей, вдруг мимолетно потемнели, придавая своей хозяйке вид умудренной женщины. Правда, это впечатление тут же рассеялось, но его было достаточно, чтобы намерение пререкаться исчезло, едва родившись.

— Нет.

— На кладбище.

Аббатиса поставила солдатика на стол и кончиком пальца щелкнула по золоченому шлему. Фигурка, разумеется, упала, но не одна, а потянув за собой остальные. Не прошло и минуты, как армии, столь тщательно расставленные бароном, легли, как свежескошенная роясь.

— Любая победа требует жертв. А самая лучшая жертва — жизнь.

Эгерт раздосадованно посмотрел на плод своих утренних усилий, уничтоженный одним движением слабой руки.

— Да, кто-то обязательно погибнет, — признал он.

— И в конце концов победит тот, у кого в распоряжении останется больше сил, — подвела итог аббатиса.

С этим выводом барон спорить и не собирался. Собственно, именно из-за боязни остаться один на один с противником он так и не затеял даже крохотной вылазки против соседей. У гарнизона, защищающего замок, имелись свои заботы, а селяне, которым было сподручнее орудовать вилами, а не мечами, вряд ли продержались бы долго против мало-мальски обученных солдат.

— Откуда берутся силы? — тем временем продолжала, словно размышляя вслух, гостья. — Из мужества, опыта, умений. Но не только…

Она многозначительно сузила глаза, и барону показалось, что на него взглянули две тучи, предвещающие грозу.

— Не умирает тот, кому не дают умереть.

Эгерт растерянно приподнял брови.

— В вашей игре кое-кого не хватает, сударь. Кое-кого, не только осененного божьей благодатью, но и способного наделить ею других.

Барон с трудом удержался, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу. Ну конечно! Как же он мог упустить из виду такую очевидную истину?

— За спинами воинов, рвущихся к победе, должен быть надежный тыл, — улыбнулась аббатиса. — Например, десяток-другой послушниц, а то и…

Эгерт взволнованно затаил дыхание. Неужели ему предлагают помощь? Но почему? Чем скромный провинциальный барон привлек вдруг внимание церкви? А что, если?..

Он едва не задохнулся, охваченный доселе неизведанными, но такими желанными чувствами. Неужели мечта начинает сбываться? Неужели робкие молитвы были услышаны?

— Это войско станет…

— Непобедимым, — закончила вместо него женщина. — А потом его назовут непобежденным. И его командира тоже.

Барон почувствовал, как начинают подрагивать руки, ноги, даже кончики волос. А аббатиса продолжала:

— Но для начала войско нужно собрать.

— Да-да! Собрать… — Эгерт уже мысленно пересчитывал мужчин в окрестных селениях, а потому не заметил, как к благодушию женской улыбки добавилась торжество.

* * *

Солнце ползло к зениту медленно и лениво, но все же обгоняло одинокую всадницу, скачущую по лесной дороге, ведь светилу оставалось всего несколько минут до середины его пути, а женщине — несколько часов.

Линна торопилась, правда, не настолько, чтобы загнать коня. Во-первых, было бы жаль терять прекрасное животное, стоившее императорской казне порядочную сумму, а во-вторых… Женщина на мгновение подняла взгляд вверх, туда, где густая листва смешивалась с клочками неба, образуя причудливую мозаику, ничуть не уступавшую своим великолепием убранству главного столичного собора.

Она должна была успеть, и она успевала. Обещание вернуться в срок, да еще с добрыми вестями, оказалось самой тяжкой ношей, которая выпадала когда-либо на долю Линны. Принц не отказал своей верной служанке в беседе, внимательно выслушал, только ничего не сказал. Сослался на то, что решение будет принимать не он один, и ушел, оставив женщину в замешательстве. Она попробовала достучаться до своего повелителя на следующий день, но оказалось, что Мередор спешно куда-то уехал, не оставив никаких распоряжений. Можно было продолжать послушно ждать, однако…

С эльфами нельзя шутить, это Линна знала наверняка. Гибкая и сильная, сама похожая на смертоносную «Лунную тень», она видела не так уж много остроухих за свою жизнь, но те, с которыми доводилось встретиться за переговорным столом и на поле боя, не прощали своим противникам нерешительности. Пусть принц не может сказать ни «да», ни «нет», но это не значит, что должен умереть тот, кто…

Линна невольно коснулась щеки тыльной стороной затянутой в перчатку ладони, словно жар от румянца, разливающегося по коже, мог быть ощутим снаружи.

Когда-то они точно были влюблены друг в друга со всем пылом юности, не мечтающей дожить до следующего рассвета, но это было так давно, в таком далеком прошлом, что воспоминания нечетки, словно туман. Потом судьба разводила их и снова сводила вместе, каждый раз они прощались будто навсегда и встречались снова, как незнакомые люди. Да, это было, пожалуй, самым странным: видеть черты лица, изученные тобою вдоль и поперек, чувствовать изгибы тела, так точно совпадающего с твоими, слышать голос, звучащий божественной музыкой, и не узнавать человека, находящегося рядом.

Конрад изменился. Да и мог ли он оставаться прежним на порученной ему должности? Линна не знала всех подробностей, но было довольно и того, что возлюбленный и соратник ни разу не привез ее в поместье. Причем не стал придумывать какие-то отговорки или намекать на страшные тайны, а просто сказал: «Тебе это не нужно». Линна ясно помнила, что одна ее половина попыталась возмутиться, мол, как это кто-то другой вздумал решать, что нужно и не нужно женщине, а другая половина почему-то вдруг сладко замерла, готовая подчиниться всему, что скажет хмурый сквайр.

Наверное, именно тогда она и поняла, что влюбленность, сгинувшая в веренице дней, наполненных заботами, давно и успешно переросла в любовь. Это чувство не было страстным и всепоглощающим, как о нем поют менестрели, скорее наоборот, успокаивало и внушало уверенность, но не ее одну. Решение пришло сразу же, как только стало понятно, что принц спрятался от важного разговора. Конрад не сможет обмануть эльфа, не сможет сказать ему, что Империя согласна на переговоры. Но если солжет кто-то другой…

Лошадь дышала уже тяжеловато, но уверенно держалась на ногах, пока под ними вдруг не оказалась дыра от вывороченного из дорожного полотна камня. Линна успела удивиться и подумать, кто бы это мог взять и изуродовать дорогу, успела бросить стремена, чтобы спрыгнуть и не оказаться придавленной лошадиной тушей, но не больше. Нога, попавшая в яму, подвернулась, животное упало, ломая кости, и забилось с жалобным ржанием.

Линна потянулась к кошелю, где хранила целебные зелья, однако рука нащупала плоско повисшее кожаное полотно: видно, во время перехода напрямик через лес одна острая ветка все же добралась до путешественницы. Наверное, можно было найти выпавшие флаконы, они не должны были разбиться, как уверяют императорские стеклодувы, но сколько минут или часов будет потеряно? А потом еще придется ждать, пока зелье подействует и лошадь будет вновь в состоянии нести на себе всадницу. Ждать до самой ночи? Нет, такого Линна не могла себе позволить. Конрад ждет ее сегодня, до ужина, а потом вернется в поместье, иначе и сам опоздает на назначенную встречу с эльфом, стало быть, нужно спешить.

Женщина наклонилась над не прекращавшей ржать лошадью, сжимая пальцы на рукояти кинжала. Сейчас, моя хорошая, сейчас я все сделаю, и тебе больше не будет больно.

* * *

Вышитые подушки кареты были едва ли не такими же жесткими, как сами сиденья, а еще проложенные складками парчи и вовсе превращались в пыточное приспособление, но Эрхог не замечала неудобств. Это был дурной признак, свидетельствующий о том, что соединение души с телом прошло не лучшим образом, но мысли колдуньи витали слишком далеко от насущных нужд.

Рецепты дурманных снадобий она знала наизусть, только барончик, играющий в солдатики, не нуждался даже в такой малости, как внушение. Страшно подумать, сколько бы времени пропало впустую, если бы из всех окрестных дворян не был выбран именно этот, невзрачный, как оказалось, глупый, наивный и нелепый! Конечно, под его управлением вряд ли найдутся хорошие воины, но после смерти все сравниваются между собой.

Эрхог улыбнулась, расслабляя уставшую от тяжести наряда спину.

Начать придется с малого и действовать намного осторожнее, чем в прошлый раз. Тогда сила ударила в голову, пьяня и лишая чувства опасности, а потом пошли просчеты, излишняя бравада, злость. Пылающие глаза демона глядели так страстно, так убедительно, так вдохновляюще, а предложение новых, неизведанных возможностей так манило, и требовалось лишь одно… Капелька предательства. Но за него пришлось поплатиться — самой оказаться преданной и оставленной без помощи и поддержки лицом к лицу с имперскими войсками.

Что в итоге? Долгие годы небытия. Нет, теперь все будет иначе! Никакой спешки. Пять дюжин монахинь — это немного, но если применить их с умом, все получится как нельзя лучше. Сначала надо заполучить барона с его селянами, а потом двинуться на соседей. Или попробовать стравить их между собой?

Эрхог провела тонким пальчиком по губам, задумываясь.

Стравить… А что, это идея. Когда на поле боя столкнутся две армии, обе равно рассчитывающие на поддержку одного и того же предателя, трупов будет много, только и успевай их поднимать! А когда в дело вмешаются восставшие мертвецы, непременно начнется паника и прочие штуки, приносящие так много удовольствия заинтересованному наблюдателю.

Что ж, пора готовить зелья. Много зелий, чтобы хватило на всех в округе. Конечно, можно было обойтись и без них, но тогда потребуется источник силы, а заманивать людей в лес к жезлу власти будет трудновато. Люди боятся смерти. Боятся настолько, что близость ее повергает любого человека в ужас, сковывающий тело и разум. Один на один колдунья справилась бы тогда с любым из магов, желающих ее уничтожить. Но все вместе, объятые одинаковым страхом… Они разделили его между собой, потому и победили. Нет, зелья действуют хоть и медленнее, зато надежнее и не требуют более никаких усилий. Мертвец встает сам, кто чуть раньше, кто чуть позже, разница невелика.

Эрхог усмехнулась, вспомнив о своих пленниках. Аббатиса должна была бы уже восстать. Еще на рассвете. Впрочем, в подвале аббатства нет никакого иного времени суток, одна только ночь. Колдунья не сомневалась, что инквизитор попробует справиться с женщиной, обретшей вторую жизнь, но из клетки его все равно никто не выпустит.

Где-то совсем рядом раздался крик. Кричало животное. Эрхог стукнула посохом о стенку кареты, приказывая кучеру остановиться, и прислушалась снова. Да, теперь отчетливо было слышно ржание. Должно быть, на лошадь напали дикие звери или случилось что-то подобное. Но вряд ли лошади ходят по имперскому тракту без седоков, а если всадник погиб…

Как рачительная хозяйка, Эрхог не могла себе позволить потерять ни одного тела, пригодного для создания мертвой армии, а потому, подобрав полы мантии, выскользнула из кареты и пошла туда, откуда раздавалось ржание. Впрочем, оно звучало недолго: не успела колдунья добраться до поворота дороги, как все звуки стихли.

В наступившей тишине хруст парчи способен был оглушить, и ничего удивительного не оказалось в том, что склонившийся над лежащей лошадью человек выпрямился и быстро обернулся, чтобы увидеть, кто к нему приближается. Впрочем, и Эрхог увидела больше, чем могла ожидать.

Женщина выглядела вполне живой, но разочарование, посетившее было колдунью, тут же развеялось прахом, потому что путешественница отчетливо напомнила об отражении в зеркале. Отражении прошлого.

Невысокая, изящная, но не хрупкая, стремительная, и все же с явно различимыми даже под дорожным костюмом чертами настоящего женского тела, темноволосая и темноглазая незнакомка заставила Эрхог взволнованно остановиться.

Вот оно! Тело, в котором не стыдно было бы повести в бой новые армии, обещающие стать победоноснее прежних. Сильное, молодое, пышущее здоровьем. Колдунья прикрыла глаза, благодарно поминая Мортис, а потом шагнула навстречу незнакомке. Та, разглядев одеяние аббатисы, если и успокоилась, то ненамного, видно, ее тревожило что-то помимо павшей лошади и странной встречи.

— Добрый день, дитя мое. Вы так бледны… Что с вами случилось?

Женщина ответила, пусть и неохотно:

— Моей лошади не повезло.

— Вижу, — участливо кивнула Эрхог. — Все живое в руках божьих.

Незнакомка оглянулась по сторонам, словно выбирая направление движения, и колдунья поспешила продолжить беседу:

— Вы куда-то спешите?

— Да, матушка.

— Позволите вам помочь? Я не могу воскресить это животное, но могу предоставить в ваше распоряжение свою карету.

— Это было бы…

Чувствовалось, что предложение фальшивой аббатисы пришлось как нельзя кстати, но все же женщина колебалась. До тех самых пор, пока Эрхог, лучезарно улыбаясь, не взяла ее под руку:

— Пойдемте, дитя мое. Я велю погонять лошадей изо всех сил.

* * *

Конрад хмуро посмотрел в окно на все быстрее светлеющее небо. Она не пришла, хотя обещала успеть, и это могло означать лишь одно: принц не принял предложения о сотрудничестве. Наверное, все и должно было закончиться именно так, ожидаемо, скучно и просто. Значит, сегодняшний день — последний? Хотелось бы провести его так, чтобы помнить даже в посмертье, да только не получится.

Сквайр вышел во двор, куда, позевывая, — уже выползали сонные работники.

— Сегодня вы не пойдете на болота.

Десятки пар глаз уставились на хозяина поместья с одинаковым удивлением.

— Сегодня вы уйдете отсюда. И как можно дальше.

— А что случилось-то, мылорд? — спросил самый смелый.

— Пока ничего. Но если не поторопитесь — случится.

Конрад протянул старосте работников глухо звякнувший кошель:

— Здесь плата за три дня вперед. До Тарна вы доберетесь, а там… Найдете, куда податься.

— И что, работы больше не будет?

На этот вопрос ответа у сквайра не нашлось, и он лишь повернулся спиной к работникам, показывая, что разговор закончен. Те, поворчав и покряхтев, разошлись собирать пожитки, а потом один за другим покинули поместье. Последний ушел как раз за четверть часа перед тем, как нужно было отправляться на встречу с эльфом, и Конрад еще успел напоследок окинуть взглядом двор, покрытый черными потеками сажи дом и траву, даже в солнечном свете выглядящую серой, а не зеленой.

Прощаться не было никакого смысла, потому что несколько лет назад, шагнув сюда через ворота, он не сказал ничему этому «здравствуй». Дом равнодушно посмотрел на своего временного хозяина слепыми глазницами забитых досками окон, Конрад ответил ему тем же и отправился в путь.

Лес, словно насмехаясь над человеком, обреченным на смерть, переливался птичьими трелями, бликами солнца на глянцевых листьях и шляпках грибов, шелестел теплым ветерком где-то высоко в кронах и всячески показывал, что ему, в отличие от сквайра, жить еще очень и очень долго. Конрад мог бы возразить, сказать, что эльфы принесут с собой увядание, а жезл власти, медленно, но верно распространяющий свое влияние, и вовсе уничтожит все живое вокруг, но спорить не хотелось. Не хотелось тратить последние часы на такую ерунду, как бессмысленные разговоры с самим собой. Правда, и ничего другого тоже не хотелось.

Он пришел на поляну раньше назначенного срока, сел на землю у сосны, опираясь спиной о шершавый ствол, и смежил веки. Если умирать, то только так, полностью расслабившись и отпустив на волю все мысли и желания.

Шаги эльфа прошуршали по ковру из золотых кленовых листьев, невесть откуда взявшихся посреди соснового леса.

— Я пришел услышать ответ.

— Ответа не будет.

— Империя отказалась?

— Не знаю, — простодушно признался Конрад. — Гонец не прибыл. Думаю, это можно считать отказом.

Эльф помолчал, словно раздумывая над словами сквайра.

— Гонец мог пропасть в пути.

— Только не этот.

— Ты так в нем уверен?

В нем? В ней. В Линне Конрад был уверен больше, чем в самом себе. На то, что она не пришла, могло быть только две причины. Первая: недвусмысленный приказ. Вторая: смерть. А если она мертва, пусть такое почти невозможно, то…

— Да.

— А что, если ему помешали?

— Не знаю, кто среди живущих ныне смог бы помешать моему гонцу, — усомнился сквайр, и в эти минуты в нем говорила не одна только гордость влюбленного, а еще и уважение воина.

— Среди живущих, быть может, и никто, а вот среди живших… — напевно произнес эльф.

Конрад распахнул веки, встречаясь взглядом с озерами глаз, в которых бешено плясали золотистые искорки.

— О чем ты?

Остроухий улыбнулся, растягивая губы, словно тетиву своего лука:

— Ты столько лет дышишь смертью, потому твой нюх и притупился. А вот я ясно чувствую, что преграда между мирами совсем недавно была прорвана.

Он говорит об обряде? Конечно, о чем же еще. Но разве затея заговорщиков не пошла прахом?

— Это точно?

— Кто-то вернулся в этот мир из небытия. Кто-то очень могущественный. И способный на все. Даже на то, чтобы перехватить имперского гонца.

Конрад прищурился, вглядываясь в глаза эльфа, а тот и не подумал отворачиваться.

— Ты… Ты видел?!

— Да.

— Что с ней случилось?

— Пока еще ничего. Она жива, если ты это хочешь знать. Но живой пробудет недолго, и тебе придется поторопиться, чтобы добраться до нее раньше смерти.

* * *

Дарина, сестра-ключница тарнского аббатства, заметила в себе перемены, лишь когда солнце вплотную подобралось к зениту. Собственно говоря, к этому времени она только-только проснулась, только-только смогла покинуть странно липкие и тягучие объятия мутного сна, пришедшего сразу после раннего завтрака. Сестра-ключница была уже немолода и давно привыкла к бессонным дням и ночам, а тут, поди ж ты, навалилась дремота, да еще такая крепкая, что из нее невозможно было вырваться. Да и не хотелось вырываться, призналась себе Дарина, положа руку на сердце. На сердце, которое..

Монахиня испуганно отдернула ладонь от груди. Нет, быть того не может! Дотронулась снова, прижала пальцы так крепко, как только смогла, но там, где раньше судорожной птахой билось дряхлое сердце, царил мертвенно-тихий покой.

Дарина застыла на месте, не веря собственным ощущениям, а спустя несколько минут поняла, что вообще ничего не чувствует. Пальцы касались груботканого полотна рубашки, но узелки и кончики выбивающихся из основы нитей больше не покалывали тонкую, как пергамент, кожу. Монахиня дотронулась до связки ключей, висящих на веревочном поясе, с которым не расставалась даже во сне. Кованое железо было тут, с ней, но, казалось, больше ничего не весило.

Сестра-ключница сделала неуверенный шаг к двери, потом еще один и еще, отмечая, что хромота и боли, сопровождавшие еще вчера каждое движение, куда-то исчезли, и через весь коридор Дарина прошла легко и быстро, как делала это, будучи совсем юной послушницей, а остановившись на пороге кухни, поняла, что голодна. Поняла, увидев, как ее сестры исступленно шарят по полкам, крынкам, ларям и прочей утвари, где хранилась еда.

Сестра-ключница оттолкнула одну из монахинь, запустила руку в мешок с мукой, зачерпнула целую горсть и засунула чуть слипшийся комок в рот. Вкуса не было. Насыщения тоже не последовало. Больше ничего пригодного для еды поблизости не было, одни только голодные лица женщин, проснувшихся хоть и в разное время, но с одним на всех желанием.

Нет, здесь насытиться не удастся, поняла Дарина и, поглядывая, чтобы никто не пошел за ней следом, бочком протиснулась между ползающими по полу в поисках остатков крупы монахинями, выбралась в коридор и направилась к лестнице, ведущей в подвал. Там, в кладовых, должно кое-что храниться, вспомнила сестра-ключница, ласково поглаживая позвякивающие на поясе ключи.

Она не зажгла свечу или факел, даже не подумала, что они могут понадобиться, потому что прекрасно видела теперь в темноте. Видела прутья решеток, закрывающих кладовые, видела тюки и сундуки, видела…

Потревоженный вторжением воздух подвала донес до монахини аромат, показавшийся божественным, хотя Дарина еще помнила, что раньше он ничем особым ее не восхищал. Аромат человеческого тела, живого и здорового, в глубине которого сердце пульсировало по-настоящему. Сестра-ключница тут же забыла о своих поисках и двинулась вперед. На запах. И если бы кто-то в этот миг вздумал вдруг зажечь свет в длинном коридоре, то увидел бы, что старая монахиня облизывает сухие губы с остервенением, свойственным зверю, но никак не человеку.

* * *

Прислушиваясь к шорохам в непроглядной темноте, Иоганн, в тысячный уже раз с того мгновения, как погас факел, подумал, что браться за дело, в коем ничего не смыслишь, — опасно и бессмысленно. Прежде чем решаться дать волю заговорщикам, следовало бы тщательнейшим образом ознакомиться с последствиями обряда воплощения, и главное, с тем, как оный обряд должен проходить. Брат-инквизитор наивно полагал, что вмешательство сквайра нарушило действие чар, а оно, как оказалось, сильно запоздало. Было похоже, что чужая душа вошла в тело послушницы едва ли не в первые минуты завываний нежити. Вошла так быстро и уверенно, словно… Готовилась к этому?

Иоганн покачал головой, впрочем, не столько сомневаясь в своих предположениях, сколько коря себя за непредусмотрительность. Девицу все же следовало убить вместе с остальными злоумышленниками. Хотя если к тому времени в ней уже сидел дух древней колдуньи, возможно, подобная попытка не увенчалась бы успехом. Но тогда они хотя бы узнали все и сразу, и не пришлось бы сейчас сидеть здесь, без света и, что намного хуже, без надежды на спасение.

Вскрыть замок решетки не удалось. Замок был старым, сделанным на совесть, и требовал громоздкого ключа или не менее громоздкой отмычки, а в кладовой не оказалось ровным счетом ничего похожего. Пришлось смириться с обстоятельствами и потратить оставшееся время жизни факела на то, чтобы вывернуть кости из суставов аббатисы. Иоганн хорошо запомнил слова воплощенной Эрхог о том, что Ирен умрет, чтобы тут же ожить, правда, в ином качестве, и позаботился, чтобы восставший мертвец не смог причинить вреда.

Из угла кладовой снова послышался шорох. Это бывшая аббатиса елозила по полу, насколько позволяли почти лишенные подвижности и спеленутые конечности. Путы брат-инквизитор соорудил из ее же ночной сорочки, и теперь Ирен являла собой весьма странное зрелище. Если бы ее можно было видеть, разумеется.

Шорох повторился, но теперь он доносился совсем с другой стороны. Если Иоганн правильно запомнил расположение кладовых, то звуки означали, что кто-то двигался по коридору в сторону узилища инквизитора. И судя по тому, что движение происходило все в той же темноте, человеком приближающееся существо не было. Впрочем, брата-инквизитора, вынужденного совсем недавно присутствовать при перерождении умершей аббатисы, не пугала новая встреча с мертвецами.

Незваный пришелец добрался до решетки кладовой на удивление быстро: Иоганн даже невольно вздрогнул, когда кованые прутья сотряслись от рывков нечеловечески сильных рук. В надежности преграды сомневаться не приходилось, однако все звуки вдруг стихли, чтобы в пронзительной тишине раздался скрежет ключа, вставляемого в замочную скважину. На такой поворот событий инквизитор не рассчитывал, но, сообразив, что происходит, вознес краткую благодарственную молитву Всевышнему, и пожалуй, впервые за долгие годы она прозвучала наиболее искренне.

Мертвец явно справлялся с замком куда менее ловко, чем при жизни, но и теперь ему понадобилось всего лишь четверть минуты. Решетка еле слышно заскрипела, поворачиваясь на петлях, еще тише прозвучали шаги пришельца, но нападение не получилось неожиданным, потому что в это же мгновение под сводами подвала вспыхнул, залив все вокруг ослепительно белым светом, «свет небесный».

Все оружие, которым располагал сейчас брат-инквизитор, сводилось к одному-единственному заклинанию, годному лишь на то, чтобы рассеять мрак, но его оказалось вполне достаточно. Пусть день посреди ночи и не помешал мертвой монашке наброситься на долгожданную еду, зато помог человеку, указав, куда нужно ударить.

Собственные кулаки, обмотанные полосками ткани, нарванными из рубашки, справились с костями мертвеца не хуже булавы, проломив череп и согнув пополам позвоночник. Монашка, намеревавшаяся поживиться беспомощным узником, вряд ли ожидала отпора, а потому не успела ни охнуть, ни вздохнуть, как присоединилась к своей повелительнице, потеряв способность передвигаться. Иоганн сдернул с ее пояса связку ключей и потратил последние секунды «света» на то, чтобы закрыть замок: убедиться в безопасности было важнее, чем все прочее, в конце концов, огнивом можно чиркать и в темноте.

Когда факел вновь загорелся, брат-инквизитор помимо воли еще раз посмотрел на пол кладовой, где трепыхались два тела, лишенных души и жизни. Как могло случиться, что обитательницы святого места, благословенного небом, пали так низко, став жертвами колдуньи? Почему их не защитило покровительство высших сил? Почему Всевышний не отвел беду от чад своих? Или они заслужили свою участь?

Касательно не слишком чистой души Ирен у Иоганна не было никаких сомнений, старушку-ключницу он прежде даже не видел, но и она вполне могла за долгие годы, прожитые на этом свете, нагрешить с лихвой. Да и была ли среди монахинь тарнского аббатства хоть одна невинная дева?

Была. И именно посредством ее тела в мир вернулось давно забытое зло.

Иоганн снял со стены факел и медленно пошел по коридору к лестнице, по пути осматривая другие кладовые в поисках того, что могло бы послужить оружием, ведь близилась битва, которую нельзя было проигрывать.

* * *

Линна попыталась разлепить веки, но ресницы удалось приподнять лишь на волосок, так, чтобы можно было хоть чуть-чуть разглядеть убранство просторного зала. Ряды длинных скамей, стрельчатые окна, сквозь которые проливался яркий дневной свет, чисто выметенные каменные плиты пола. Церковь? Да, очень похоже. Но тогда где-то должен быть и знак Всевышнего, крест. Как раз в той стороне, где находится она сама…

Понимание пришло неохотно, словно что-то ему отчаянно препятствовало, а когда очевидность происходящего молнией пронзила сознание, Линна судорожно вздохнула, и это оказалось большим, что смогла сделать женщина, бессильно повисшая на лямках ремней, подернутых под мышками и удерживающих ее в вертикальном положении: ремни свисали именно с креста.

Руки и ноги не двигались, делая вид, будто больше не слушаются свою хозяйку, да и голова все время норовила опуститься, полностью закрывая обзор, но шеей и всем, что находилось выше, еще можно было немного управлять. Впрочем, Линна не была уверена, что ей удастся хотя бы заплакать или произнести несколько слов, настолько сильным было оцепенение, стремительно расползающееся по телу.

Любой имперский ассасин был приучен к всевозможным ядам, однако этот состав, грубый и действенный, был чем-то отличным от всего, что знала женщина, висевшая на кресте. Чем-то необъяснимо властным, похожим на снадобья далекого прошлого, когда чародею было все равно, выживет его подопытный или умрет, приняв очередную порцию.

Борьба бессмысленна, по крайней мере в ближайшее время. Оставалось надеяться, что немота членов не останется постоянной и все-таки наступит миг, пусть сколь угодно краткий, но достаточный, чтобы предпринять хоть какое-нибудь действие. Правда, Линна не могла представить, на что можно потратить такой миг, даже если он и случится. Конрада нет рядом, а значит, он так и не услышит то, что она должна сообщить. И не услышит то, что ей хотелось сказать, пусть это и стало бы последним, что сорвется с немеющих губ…

Откуда-то издали раздались шелест и треск. Линна последним усилием разлепила веки, чтобы увидеть женщину, неспешно идущую через зал от высоких дверей к кресту. Красивую женщину, одетую в парчу. Она приближалась, словно пританцовывая, а небесно-голубые глаза ни разу не мигнули, зато светились торжеством.

— Вижу, ты все еще не распрощалась со своей душой? Не надейся, упрямство тут не поможет. Пройдет еще несколько минут, и твое сознание растает навсегда, освободив место для моего.

Линна вздрогнула, пусть и дрожали больше мысли, чем тело, но заговаривать со своей похитительницей не стала. Впрочем, та и не нуждалась в поддержании беседы с чьей-то стороны.

— Я не хотела причинять тебе вред. Я и вовсе не знаю, кто ты такая, но твое тело… — Изящная рука коснулась щеки пленницы. — Оно так похоже на то, которым прежде обладала я… Слишком похоже. И было бы глупо позволить ему переродиться раньше времени.

Женщина в одеянии аббатисы улыбнулась, одновременно кротко и алчно, от чего прекрасное лицо перекосила уродливая гримаса.

— Не переживай, ты даже не почувствуешь, как умрешь. Пусть это будет прощальным подарком. Милостью божьей.

Колдунья усмехнулась и подняла взгляд к потолку, туда, где под сводами молельни ворковали голуби:

— Скоро здесь будут твориться совсем другие молебны, и ты уже не сможешь заткнуть уши!

* * *

Уколоть руку путешественницы отравленной иглой оказалось делом настолько простым, что с ним справился бы и ребенок, не то что человек, забравший многие сотни жизней еще в первое свое пришествие на землю Невендаара и не собиравшийся терять время, получив возможность вернуться. А потом оставалось только доставить бездыханное тело в аббатство и подготовить все необходимое для перемещения душ: еще один бокал яда. Для себя.

Воплощение было куда более сложным делом, для которого непременно требовалось стороннее участие, а вот перебраться из тела в тело Эрхог могла и сама, без чьей-либо помощи. И в тот, прошлый раз, она чуть было не сбежала от наказания, только времени не хватило, да и выбирала слишком придирчиво, зато сейчас все складывалось наилучшим образом. Новая плоть? Готова, именно такая, какая нужно. Время? Сколько угодно, ведь барону потребуется время, чтобы собрать свое войско, а больше никто не потревожит покой аббатисы, вздумавшей уединиться в молельном зале. Все должно получиться. И все получится!

Эрхог опустилась на колени перед крестом. Конечно, такая поза претила колдунье, зато случайным наблюдателям должна была отвести глаза и уверить, что ничего необычного не происходит. Яд, помогающий душе расстаться с телом, уже начинал действовать, все сильнее и сильнее омертвляя кончики пальцев рук и ног. Пройдет не более четверти часа, и плоть онемеет, разрывая последние ниточки, руша последние преграды…

Эрхог блаженно улыбнулась, глядя на крест, и если сейчас кто-нибудь действительно вошел бы в молельный зал, то ничуть не усомнился бы, что женщина в одеянии аббатисы предается искренней и благостной молитве.

* * *

Конраду не требовались чьи-либо подсказки, он и так догадывался, где искать воплощенную в чужом теле душу древней колдуньи. Более того, был уверен, что та даже не собиралась пока покидать стены аббатства, потому что лучшего убежища невозможно и желать: находится оно на достаточном удалении от близлежащих городов и селений, защищено от неприятеля высокими и толстыми каменными стенами, способно держать осаду по меньшей мере в течение двенадцати дней, а то и дольше.

Нет, ей совершенно точно суждено было оказаться здесь, девице, еще сутки назад звавшейся Эвиэль, а теперь помышлявшей о…

Впрочем, насчет помыслов колдуньи Конрад не был уверен до конца, потому что и сам знал не слишком многого о бывшей хозяйке ныне управляемого им поместья. То, что она опасна и могущественна, вопросов не вызывало. Но какие мысли роились сейчас в ее голове? Вернула ли она свой дар во всей его полноте? Предприняла ли уже какие-нибудь действия или на время затаилась? Вопросов было слишком много, чтобы над ними задумываться, и сквайр сделал то, что мог сделать и без столь важных для себя ответов. Пошел по следу.

Взять стены аббатства приступом вряд ли получилось бы просто так, но калитка, прорезанная в воротах, легко поддалась, когда кончик кинжала подцепил и скинул с крюка дверную задвижку. На подобный шаг Конрад решился сразу же, как убедился, что за воротами не слышно даже дыхания. Хотя отсутствие сестры-привратницы на своем месте удивляло и заставляло тревожиться. Пусть та пожилая монахиня, что осталась в Оглобинке, и выполняла свои обязанности лучше всех прочих сестер, но оставлять проход в аббатство вовсе без присмотра? Что-то было не так. Что-то случилось.

Неужели здесь не осталось ни одной живой души? Неужели колдунья за долгие века небытия настолько лишилась рассудка, что первым делом решила расправиться с обитательницами места, способного стать ей приютом на короткое, но такое важное время?

Конрад не почувствовал ни единого чужого взгляда, но все равно не пошел через двор аббатства напрямик, а двинулся по периметру, почти прижимаясь к стенам.

Шагал крадучись, чтобы оказаться перед лукаво приоткрытыми высокими дверьми главной молельни и увидеть на другом конце длинного прохода между рядами скамей две женские фигуры, одну из которых узнал сразу, хотя ни разу не видел ее настолько беспомощной и неподвижной.

Линна была там, у подножия креста, безжизненно висевшая на ременных петлях, а перед ней преклоняла колени женщина, закутанная в мантию, но Конрад слишком хорошо помнил матушку Ирен, чтобы спутать узкую спину нынешней молельщицы с величавым станом аббатисы. А мгновение спустя раздавшийся голос устранил последние сомнения, которые могли бы возникнуть:

— Что-то ищете, сударь?

— Уже нашел.

— Не ее ли? — Тонкая рука с видимым трудом приподнялась, указывая на Линну.

— И ее тоже.

Она не обернулась, хотя Конрад и так знал, чье лицо увидит, если лжеаббатиса все же надумает вести беседу, как полагается в обществе, а не спиной к собеседнику.

— Вы слишком припозднились.

— А мне думается, успел как раз вовремя, — сказал Конрад, накладывая стрелу на тетиву «шершня».

Колдунья усмехнулась, а по молельне вдруг скользнул стылый ветер могильника, и над резными спинками скамей возникли бледные лица монахинь, мешавшие видеть, что творится у креста. Часть сестер, к тому же, выбежала в проход, и бывший имперский лучник понял, что единственный удобный момент для выстрела безвозвратно упущен.

Но кое-кто считал иначе, и этот кое-кто бесстрастно спросил из дверей:

— Достанешь отсюда до этой твари?

* * *

Выбравшись из подвала, Иоганн решил не рисковать возвращаться в свою келью, особенно после того, как увидел троицу монахинь, ползающих по полу кухни аббатства и запихивающих себе в рот серую от пыли и песка муку. Впрочем, унюхав запах свежей, а главное, живой плоти, мертвячки мигом забыли о другой еде, обратив свои мутные взоры на брата-инквизитора, и тут хорошим подспорьем в разговоре оказались длинные щипцы, которыми поправляли дрова и уголья в камине и печи. Конечно, с булавой работать было куда привычнее, но и это орудие мирного труда послужило на славу, дробя и плюща кости нежити.

Разум отчаянно призывал своего хозяина убираться из обители, заполненной мертвецами, куда подальше и как можно скорее, но когда кованое железо опустилось в последний раз на голову особенно голодной монахини, Иоганн вдруг подумал, что, может быть, дело не в грехах, имеющихся у каждого, а в том, чтобы их искупить. И может быть, Всевышний даровал ему возможность именно сейчас, в этом отвергнутом небесами аббатстве, доказать, что вера брата-инквизитора, казалось однажды навсегда заснувшая, нужна Невендаару. Нужна хотя бы одному человеку, чья напряженная горбатая спина виднелась в дверном проеме молельни.

Чтобы оценить расстановку фигур на доске, достаточно было и беглого взгляда, а потом Иоганн перехватил каминные щипцы поудобнее и коротко спросил:

— Достанешь отсюда до этой твари?

* * *

Линна уже не могла разглядеть, кто или что движется по молельному залу, но голос Конрада узнала с первого же произнесенного слова и почувствовала, как сердце в онемевшей груди забилось на такт быстрее.

Он здесь. Он нашел ее. Он пришел, чтобы принять бой, даже не услышав те несколько лживых слов. Слов, которые должны были спасти ему жизнь. А сейчас для них уже слишком поздно. Сейчас должны прозвучать совсем другие. Совсем-совсем другие.

Линна разомкнула холодные, как ледышки, губы, и все же сил хватило лишь на то,чтобы вытолкнуть наружу воздух, еле слышно просвистевший:

— В меня… Стреляй в меня…

Голос. Он звучал негромко, словно бы из далекого далека, но цепкая дремота разжала свои когти и отпустила сознание Эвиэль, пусть и не полностью.

Голос. Она слышала его совсем недавно. Молодой, красивый, очень печальный и одновременно грозный. Тот мужчина… Ну конечно! Тот, чьего лица ей так и не удалось тогда рассмотреть сквозь туманную дымку. Но почему бы не попытаться сделать это теперь?

И Эвиэль рванулась к поверхности своего беззвездного сна.

* * *

Конрад не мог услышать, что шепнула Линна, не мог даже прочитать движение ее губ, на поверку так и оставшихся застывшими, как камень, но второй раз ошибаться не хотел и, как только инквизитор врезался в ряды нежити, раскручивая щипцы над головой, вскинул лук, выцеливая единственно возможную мишень.

Он не знал, что происходит в молельне, не догадывался, каким делом занята колдунья, но возлюбленная, как кукла повисшая на ремнях, явно оказалась здесь неспроста, а второй раз ставить мир на грань гибели было нельзя.

Трудным ли оказалось принятое решение или нет, Конрад так и не понял, некогда было задумываться, но как только между мертвыми монахинями появился просвет, стрела сизым росчерком метнулась к кресту и впилась в грудь Линны. Потом рядом с ней вонзилась еще одна, а дальше пришло время клинков, потому что нежить, видимо, почувствовавшая утрату властной руки, беспорядочной толпой набросилась на двух мужчин.

— Добротная вещица, — оценивающе бросил через плечо сквайр, закрывая спину инквизитора от атаки очередной мертвячки. — Где взял?

— Где взял, больше нету, — усмехнулся монах, беря щипцы наизготовку.

Противников все еще оставалось слишком много для двоих. Но если двое сражаются спина к спине, шансы выжить тоже удваиваются.

Когда первая стрела пробила тело, так любовно подготовленное для переселения души, Эрхог чуть было не закричала, но язык ее нового, временного пристанища уже не желал слушаться. Из горла колдуньи вырвался лишь сдавленный стон, тут же утонувший в шуме сражения, происходившего где-то позади.

Да как он посмел?! Почему? Откуда? Этого не должно было случиться! Ну ничего, есть еще это тело, не такое чудесное, совсем не подходящее, зато послушное.

Душа Эрхог, уже почти выбравшаяся на свободу, поползла обратно, торопясь вернуть власть над физическим воплощением, а значит, и колдовскую власть, но по извилистым и еще минуту назад совершенно пустым тропкам навстречу захватчице вдруг хлынул свет. Ослепительно белый и такой горячий, что колдунья все-таки завизжала.

* * *

Голос. Он совсем рядом, тот человек. Нужно только открыть глаза и обернуться. Всего лишь обернуться.

Эвиэль собрала все свои силы, уперлась ладонями в пол, оттолкнулась, приподнялась, повернулась всем телом, чтобы… Чтобы несколько дюймов стали вошли ей в живот, мгновенно окрасив парчу алым. Но девушка не почувствовала ни боли, ни страха, потому что во все глаза смотрела на суровое лицо мужчины, которое так хотела увидеть. Смотрела целый вдох. А потом ее тело скинули с клинка, и воин вернулся туда, где ему и положено быть. В бой.

Эвиэль распростерлась на полу, счастливо улыбаясь и не понимая, почему ей становится все холоднее и холоднее, а мгновение спустя ее мысли прыснули во все стороны, потому что в нескольких шагах от нее запылал костер боли, и девушка словно мотылек, потянулась к нему всем, что еще оставалось в ее распоряжении. Всей душой.

Никто не должен страдать. Никто не должен болеть. Никто не должен умира…

И последняя искорка, вспорхнувшая с лиловой парчи, унесла с собой последний свет небесно-голубого взгляда, чтобы с новой силой вспыхнуть в темных глазах той, что уже успела попрощаться с жизнью.

* * *

Они оба не верили в чудеса, хотя постоянно становились свидетелями необычайных событий, поэтому обернулись, не опуская оружия, когда за их спинами раздалось негромкое и слегка растерянное:

— Любезные судари, вашего участия в своей судьбе ждет еще одна женщина.

Она все еще висела на ремнях, перекинутых через перекладину креста, но теперь темноволосая голова была поднята, карие глаза широко открыты, а на груди, несколько минут назад пробитой двумя стрелами, ничто не напоминало о ранах, кроме прорех в рубашке, присыпанных невесть откуда взявшимся пеплом. Этот же пепел россыпью кучек лежал у ног, уже вполне твердо касающихся пола.

— Линн? — Голос Конрада прозвучал пугающе бесстрастно, но девушка улыбнулась в ответ.

— Это ты?

Она помедлила, словно догадалась, в чем причина заминки молодого человека, и, не убирая из уголков губ улыбку, предложила:

— Можешь спросить все, что пожелаешь. И если мои слова…

Продолжать фразу не было нужды, но и задавать вопросы — тоже.

Он уже дважды убил свою возлюбленную. Первый раз, когда вмешался в ход воплощения, второй — сегодня. Пусть вернувшаяся к жизни окажется хоть ведьмой, хоть исчадием ада, хоть кем угодно, Конрад вдруг понял, что в третий раз не станет ее убивать. Не сможет. А раз так, зачем спрашивать?

Он подошел к кресту, помог Линне выпутаться из ремней, и та, обычно всячески подчеркивающая свою силу и независимость, почему-то не отпустила руку мужчины, когда смогла встать на ноги.

Инквизитор рассеянно ухмыльнулся, окидывая взглядом молельню, ставшую полем битвы:

— Нельзя оставлять аббатство без присмотра.

Конрад кивнул и добавил:

— Пожалуй, я знаю, кто может за ним присмотреть.

— Я пойду, пройдусь: вдруг в каком-нибудь углу еще осталась нежить, — сказал Иоганн, направляясь к выходу.

— Через минуту догоню, — пообещал сквайр и повернулся к спасенной девушке: — Сейчас закончим здесь все и…

— И ты отвезешь меня домой.

Она не уточнила, какой дом имеется в виду, но Конрад понял и так. Понял, а потому попробовал возразить:

— Тебе это не…

— Не нужно, — согласилась Линна. — Знаю. Но я этого хочу.

Эпилог

Сестра Лионелла провела ладонью по неровному мрамору, изображавшему послушнический плащ.

Выписанный леди Линной из столицы резчик оказался искусным мастером и сумел наделить камень едва ли не живой душой. Любой, кто приходил на эту поляну в саду аббатства, сначала думал, что видит послушницу, отдыхающую на скамье от трудов праведных, и только потом понимал, что его взору предстала статуя. Для надгробия тоже изваяли изображение умершей, но внизу, в гробнице рядом с местом упокоения первой тарнской аббатисы, его красотой не мог наслаждаться никто, а сестра-привратница хотела, чтобы память о безвинной страдалице оставалась не только в ее старой душе.

Она еще раз коснулась статуи, теперь уже гладкой щеки изваяния.

Надеюсь, тебе хорошо там, где ты сейчас, девочка. Потратить больше времени на разговоры Лионелла не могла, потому что какими бы важными ни казались дела усопших, а дела живущих решать и приятнее, и полезнее. Завтрашнее венчание пусть и не получится особенно пышным, но его нужно провести по всем правилам, хотя бы для того, чтобы жених и невеста поскорее забыли то, что им пришлось пережить совсем недавно. А парой они будут красивой, ничего, что спина у сквайра круглая, под праздничным плащом этого почти никто не заметит…

— Сестра Лионелла?

Женщина, появившаяся на тропинке перед сестрой-привратницей, была высока, стройна и величественна, как королева, несмотря на скромную мантию старшей монахини.

— Да. Что вам угодно?

— Послание для вас из столицы.

Монахиня почтительно протянула свиток, перевязанный муаровой лентой, и Лионелла почувствовала, что волнуется, как перед первым причастием. Нет, еще сильнее! Узор из богато украшенных завитушками букв поплыл перед вдруг ставшими мокрыми глазами, но она все же разглядела свое имя, а под ним, почти в самом низу листа. «Вверяется аббатство близ города Тарна».

— Это… Это какая-то ошибка, — беспомощно подняла взгляд сестра-привратница, но посланница архиепископа ласково улыбнулась:

— Все верно, матушка.

Матушка… Лионелла никогда даже не мечтала услышать это слово, обращенное к ней самой.

— Вместе со мной прибыли также те, о ком вам надлежит заботиться. Первые из них.

Бывшая сестра-привратница, а ныне тарнская аббатиса, посмотрела туда, куда указывала рука монахини, встретилась взглядом с десятком пар юных, взволнованных и чуточку испуганных глаз, и слезы ручьями покатились по морщинистым щекам. Слезы нежданного счастья.

* * *

— Вы долгонько отсутствовали, сын мой, — ехидно проворковал Андерер, но Иоганн лишь смиренно склонил голову, словно извиняясь, и епископу не оставалось ничего другого, как продолжить свой путь по коридорам резиденции.

Брата-инквизитора не могло сейчас вывести из равновесия ничто, даже сообщение о том, что Бетрезен вновь двинул на земли людей свои кровавые армии. Обстоятельства, казавшиеся опасными и безвыходными, вдруг встали с ног на голову, и все сложилось наилучшим образом, так, как только можно было мечтать. Разумеется, путь наверх не мог начаться прямо сейчас, следовало немного подождать, но юный принц уже готовился занять престол, и новый император вряд ли забудет свое обещание оказать поддержку тому, кто сражался бок о бок с его верными слугами. Если же забудет…

Иоганн перевел взгляд на окно, за которым постепенно вступала в свои права ночь.

Если забудет, ему напомнят. Впрочем, юноша, в чьих широко открытых глазах плескалось удивление с ужасом пополам, юноша, во главе отряда гвардии и в сопровождении магистров чародейских наук появившийся у стен аббатства, чтобы узреть учиненную бойню, юноша, решившийся покинуть столицу, потому что его слугам нужна была помощь… Он не сможет забыть. До тех пор, пока не исполнит мечту брата-инквизитора.

В темнеющем небе зажглась звезда. Она не входила в число путеводных и даже не имела собственного имени, но Иоганн был уверен, что это его звезда. И что совсем скоро она окажется в самом зените.

Владислав Выставной Нет правил для богов

Пролог, в котором объясняется происхождение этой рукописи и выражается величайшее почтение к благородному читателю

В первых же строках автор вынужден признаться: пишет это не убеленный сединами летописец, не сгорбленный переписчик, не премудрый знаток алхимии и даже не благородный вельможа, уставший от государственных дел. Не смея даже в мыслях превзойти достоверность и духовную силу летописей святого Иллютена, рассказчик желает донести до читателя лишь то, что видел собственными глазами, слышал и ощущал своим бренным телом.

За труд сей взялся человек куда более легкомысленного сословия, не обделенный, однако, грамотой (которая, по правде говоря, в наших местах – не частый гость). Имя мое, если избавить его от прозвищ, званий и титулов, что приносила и отбирала хитроумная судьба, все то же, что дали мне при рождении в далеком окраинном селении, – Свидрик. Впрочем, было это так давно, что сакральное значение имени стерлось из памяти, да и не так это теперь и важно.

Так уж было уготовано Всевышним, чтобы свидетелем удивительных и великих событий стал обыкновенный менестрель, бродячий певец, вообразивший себя великим поэтом и оттого бросившийся однажды в пугающую пучину событий.

С другой стороны, может, стоит возблагодарить то легкомыслие, что подвигло юного глупца на странствие без конца, без начала, а главное – безо всякой корысти и стремления найти себе лучшую долю. Все, что двигало неразумным юнцом, – лишь жажда чуда, крылатого вдохновения и славы лучшего сказителя всех времен.

Неудивительно: с малолетства меня окружали рассказы о грандиозных событиях, потрясших земли Невендаара, о суровых богах и великих героях, о зловещем ужасе преисподней и чудесах спасения. Правда в этих рассказах мешалась с легендами, да и положены были эти истории на нехитрую музыку менестрелей.

Ведь рос я на далекой окраине мира, в тишине и покое, средь мирных лугов, светлых рощ, гладких озер, и отголоски ужасных катастроф не могли испугать того, кто не был знаком с настоящим страхом.

Но страх коварен, ибо способен не только отпугивать, но манить своими обманчивыми багровыми отблесками. С самого детства грезил я героями и заколдованными красавицами, и песни бродяг сами собой собирались в моей не обремененной заботами голове.

Вот так однажды я и отправился прочь из родимого дома, несмотря на ворчание отца и слезы матери. Оставив родителей на попечение многочисленных братьев и сестер, я, младший из них, свободный, как ветер, отправился навстречу своей судьбе.

Шел я в сторону мертвых, разоренных чудовищными войнами земель Невендаара, желая своими глазами увидеть легендарные места столкновения сил света и тьмы, чтобы на стыке враждебных вселенных найти свою, особую музу. В голове гулял вольный ветер, и будущее представлялось счастливым и безоблачным.

Думал ли я тогда, какие испытания пошлет мне судьба? А знай о том – согласился бы повторить все снова?

Иногда я задаю себе этот вопрос.

И ответ всегда один: да! Да, конечно!

Ибо что может быть лучше вольных странствий и отчаянных битв, крепкой дружбы и доброго вина, звонкой песни и любви красавиц?

Вперед же, мой отважный читатель! Мы отправляемся в путь!

Часть 1 Объятия Невендаара

Глава первая, в которой Свидрик заводит сомнительное знакомство и ступает на таинственные берега

Рулевое весло отвратительно скрипело. Ничто так не раздражает тонкий слух поэта, как фальшивый звук. Пусть бы и трещало – да только бы попадало в нужные ноты! А так – словно квартет пьяных оборотней решил свести меня с ума. Надо ж было случиться, что именно мне досталось место на самой корме! Удивительно, отчего до сих пор нас не утащил на дно какой-нибудь разбуженный и разозленный кракен!

Хотя, наверное, дело не столько в скрипе, сколько в отвратительной, удушливой жаре, что сделала воздух плотным и липким, словно возвещая о приближении таинственных и опасных мест.

Одно утешает: ладья скоро уткнется в берег, и мерзкий скрип прекратится.

Удивительно – но шум ветра, плеск волн и трепетание паруса во время трудного и опасного морского перехода не вызвали во мне такого отторжения. Напротив, я был захвачен новыми впечатлениями, и внутри меня пел восторженный голос. Не считая первых трех дней плавания, когда, скрученный морской болезнью, я делился съеденными припасами с коварными волнами…

Чтобы хоть как-то отвлечься от надоедливого звука и справедливо рассудив, что поэт должен как следует изучить людей и их нравы, я пялился на попутчиков. Как назло, попутчики попались мне совершенно скучные – даже словом перекинуться не с кем. Ведь не с теми же двумя мрачными варварами, что неподвижно замерли на носу – с жуткими лицами, изувеченными шрамами и татуировками, с дико скрученными волосами, обрывками шкур вместо одежды. Сидели они в одинаковых расслабленных позах, обхватив жилистыми, сплошь в железных браслетах, руками длинные рукояти боевых топоров. Ржавые пятна на темном металле вызывали неприятные мысли. И как только хозяин решился доверить груз таким охранникам? Всем ведь известно, как варвары чтят договоры…

Среди молчаливых попутчиков выделялся коренастый бородатый дядька, привалившийся спиной к мачте под беспомощно обвисшим парусом. Дядька ничем особым не проявлял себя, более того – он спал. Но густая черная бородища, могучий храп, необычная одежда и что-то еще, неуловимо странное, заставляли меня вновь и вновь обращать на него внимание.

Палуба этого небольшого купеческого корабля была завалена тюками из грубого джута, заставлена потемневшими бочками. Пахло рыбой и прокисшей капустой – отнюдь не романтикой дальних странствий. Но только так можно было добраться до брошенных земель, некогда принадлежавших могучей Империи.

Корабельщики нередко проходили по этой реке с варварским именем Ийо. Путь их лежал вверх по течению – туда, где ближе к Драконьим горам, на диких степных базарах варвары торговали изделиями мастеровых-гномов и диковинами из земель эльфов. Поговаривали, что там можно купить запрещенные на мирных окраинах колдовские штуковины из мира демонов и жуткие мертвые вещи нежити…

Да только это мало интересовало меня. Ведь эти берега, где река разливается широким озером и берегом касается проклятых земель, старались обходить стороной.

Помнится, я долго толкался на пристани, пытаясь разузнать, что известно про имперские земли этим отважным путешественникам. Да только тех, похоже, больше интересовали барыши – а с кем торговать на мертвых берегах? Разве что с бесплотными духами?

Тот маленький приморский городок, до которого я пешком добирался не один день, представлялся мне тогда центром мира. Каким же жалким казался я себе со своей тощей холщовой сумкой да старой лютней, повисшей на перекинутой через плечо веревке!

Но вид моря потряс меня до глубины души. И не только своей особой, соленой, бурной красотой. Ведь там, за бескрайней лазурной гладью, скрывался легендарный Невендаар…

Не сразу удалось найти того, кто согласился бы высадить меня на проклятых богами землях. И там, в шумном торговом порту, меня стали одолевать смутные сомнения – особенно когда я говорил о целях своего странствия. Люди смотрели на меня, как на безумца, отводили взгляды, старались побыстрее закончить разговор.

Сидя в уголке шумной таверны, наполненной удушливым дымом табака и странных благовоний, криками пьяных матросов и смехом портовых женщин, я робко наблюдал за бесшабашным весельем, для которого здесь не существовало ни дня, ни ночи. Больше всего меня поражало то, что эти отчаянные, не знающие страха и сомнений люди не хотят даже слышать о местах былых сражений тьмы и света. Они предпочитали резаться в кости, драться за дешевых девок да напиваться до беспамятства.

Впрочем, я быстро понял, что общаться с матросами не имеет смысла. Все здесь решали капитаны и купцы, набиравшие корабельные команды. Ради хорошего дохода они были готовы отправиться хоть к Бетрезену в глотку. Так мне удалось сговориться с хозяином одного из отплывающих кораблей. Тучный, в мехах, несмотря на жару, купец осмотрел меня прозрачным взглядом и сказал:

– Что же ты хочешь найти там, за Драконьими скалами?

– Истории, – честно сказал я, невольно погладив лютню.

– Что? – Купец чуть приподнял брови.

– Поучительные истории, – пояснил я. – Те, из которых складываются баллады, саги, сонеты…

– Впервые вижу того, кто сам ищет повод, чтобы влипнуть в историю… – произнес купец и расхохотался сочным смехом здорового, уверенного в себе человека.

И взял меня на борт. Не забыв при этом обобрать меня как липку. «К опасному берегу пойдем, – пояснил он, пересчитывая полученные от меня монеты. – Ради твоих чудачеств я не жизнью – грузом рискую! Мне-то всякие истории ни к чему…»

И снова расхохотался.

А я подумал: как же вышло, что огромная, мощная Империя, вассалом которой был когда-то и этот сытый городок, сгинула за своими Драконьими скалами, оставив после себя лишь легенды да героические саги? Уже тогда в душу закрался неприятный холодок. Мелькнула даже малодушная мысль – не разумнее ли вернуться домой? Но следом пришел стыд – могучий погонщик глупцов.

И я взошел на корабль.

И вот теперь, когда мы приближались к зловещим черным скалам, нависшим над гладкой водой, мне стало окончательно не по себе.

А купец уже неторопливо протискивался через залежи товаров, чтобы остановиться на корме и зычно крикнуть:

– Эй, которые тут смельчаки – охотники до историй? Приплыли!

Я помахал в ответ, без всякой, впрочем, уверенности: желания странствовать по заброшенным землям у меня как-то поубавилось.

Но тут, к моему удивлению, из-под груды тряпья показалась заспанная физиономия под растрепанными светлыми волосами. Даже в таком помятом виде она излучала обаяние и невольно вызывала симпатию. Отчаянно зевая и непринужденно потягиваясь, незнакомец поднялся на ноги. Был это молодой человек, одетый щегольски, хоть и довольно потрепанно, и немногим, видимо, меня старше. Однако хитрый взгляд его уже тогда выдавал в нем куда большее, чем у меня, знание жизни.

– А что, приплыли? – несколько удивленно поинтересовался он. И тут же уставился на меня. Еще миг – и он уже непринужденно сидел рядом, заговаривая со мной, будто мы были знакомы с детства.

– Меня Огюстом зовут, – сказал он. – Но друзья кличут Грошем. Правда, друзей у меня нет – так что ты будешь первым.

– А с чего ты это взял, что я буду твоим другом? – Я напрягся, чувствуя себя крайне скованно – сказывалась моя дремучая провинциальность.

– А деваться некуда, – охотно пояснил Грош. – Ведь только двое сумасшедших сейчас на берег сойдут – им надо как-то ладить…

– Что это за сумасшедшие? – тупо спросил я.

– Да мы с тобой, чудак! – усмехнулся Грош. – Как звать-то тебя?

– Свидриком меня звать… – ответил я, подумав при том, что зря вот так выбалтываю имя первому встречному. Ведь всем известно, что люди бывают разные, а на подлинное имя так легко наложить проклятие, украв твою жизненную силу. Давно надо было обзавестись прозвищем – да как-то не вышло.

Но с другой стороны, этот бродяга – а иначе не скажешь – сразу выложил и имя, и прозвище…

Впрочем, может, не стоит видеть злого колдуна в каждом встречном? Но и то правда – что делать этому парню в мертвых землях? Не иначе, здесь какой-то подвох…

Пока я бледнел и обливался потом, новый знакомый с удовольствием оглядывался по сторонам. Наверное, он проспал всю дорогу, оттого все здесь было ему в новинку.

– Смотри! – Грош больно ткнул меня локтем в бок и сказал: – Видишь бородатого?

– Ну? – сердито ответил я, потирая ушибленный бок.

– Это же гном! – доверительно сообщил Грош.

– Да ну! – не поверил я.

– Точно говорю – гном!

Я невольно уставился на бородатого. Действительно – то необычное, что кололо мне глаз с самого начала, отличало его от обычного человека. Или от человека в принципе. Кто его знает? Я просто никогда не видел гномов – как не видел эльфов, нежити и прочих удивительных существ, о которых можно услышать в сагах. В нашем тихом уголке ничего подобного не было, и я даже привык считать всех их плодом воображения менестрелей. Как это уживалось в моей голове с желанием увидеть все самому – объяснить трудно.

А гном, похоже, почувствовал обращенное к себе внимание и приоткрыл один глаз – огромный, черный – и при этом вроде бы продолжал спать. Только засопел громко, недовольно, сверля меня недобрым взглядом единственного и притом спящего глаза.

По спине неприятно пробежали мурашки, я отвел взгляд.

– Гном, – довольно повторил Грош. – Интересно, откуда это он плывет и куда?

– А я почем знаю? – сердито сказал я. – Плывет и плывет себе…

– Ну, не скажи, – задумчиво разглядывая гнома, произнес Грош. – Гномы-то воды не любят – плавают плохо, корабли вообще терпеть не могут. Не простой это гном, точно говорю…

В этот момент ладья ощутимо вздрогнула.

– Эй, бродяги – на выход! – лениво бросил купец. – И побыстрее – мне недосуг здесь торчать…

Я подскочил, радуясь, что не надо больше слушать надоедливого Гроша, стал пробираться к носу: прыгать с кормы в ледяную воду совсем не хотелось. Грош двинулся следом и, проходя мимо мачты, словно нарочно споткнулся и рухнул на гнома.

Тот оглушительно всхрапнул и проснулся. Брезгливо столкнул с себя нелепо копошащегося Гроша.

– Какого Бетрезена?! – заорал гном неприятным визгливым голосом. – Чтоб тебя разорвало, косолапый сопляк! Бросить тебя в воду на потеху мерфолкам!

– Простите, ради всего святого, простите! – прижав руки к груди и лучезарно улыбаясь, забормотал Грош. Так он и пятился до самого носа – высокого, изогнутого, напоминающего дракона.

Гном продолжал рассыпаться проклятиями, а скучающий люд несколько оживился, вяло посмеиваясь и перекидываясь глубокомысленными замечаниями.

Я спрыгнул. Как ни старался – все-таки промочил ноги. Сзади раздался всплеск – на мокрую гальку соскочил мой назойливый попутчик.

– Наконец-то – хоть ноги разомнем! – довольно сказал он.

Я не ответил – трудно было оторвать взгляд от этой поразительной картины: пугающие дикой красотой скалы и величавый корабль посреди бескрайней хрустальной глади…

Длинные весла уперлись в дно: крепкие гребцы как следует, налегли – и ладья медленно отошла от берега.

– Спасибо! – искренне крикнул я показавшемуся на носу купцу.

И в ответ услышал лишь знакомый хохот.

Глава вторая, в которой Свидрик знакомится с грубой силой и вступает в сомнительное предприятие

Земли Империи были пустынны и мертвы. Впрочем, чего еще ожидать от этого маленького каменистого клочка суши? Ведь равнина была отделена от меня скалистой грядой, сквозь которую, как говорили, вел трудный и опасный перевал.

Впрочем, первые опасения прошли, и теперь я мог позволить себе немного расслабиться и напитаться красотой камня и воды, размышляя о том, что рассказывали об этих местах старинные легенды…

Единственным, что портило величественную картину и мешало проникнуться атмосферой, был мой новый знакомый. Он довольно насвистывал, важно расхаживал, заложив за спину руки, и оглядывал скалы с видом человека, получившего все эти красоты по наследству от почившего дядюшки-лорда.

– Эх, красота! – Грош потянулся, хрустнув суставами, от чего меня передернуло. – Благодатные места!

Я удивленно посмотрел на незваного попутчика.

– Благодатные? – повторил я. – У меня о них совсем другое представление.

– Да ладно? – ухмыльнулся Грош. – Ну-ка, поделись!

Вообще-то у меня не было никакого желания общаться с этим назойливым типом. В этих диких местах я искал вдохновения, а не пустых разговоров. Впрочем, менестрелям приходится порой выступать на публике. Более того, это и есть их работа. Но в те времена мне казалось, что Грош – слишком низкосортная публика для моего таланта. Что говорить – глупость столь же безгранична, как и вера юности в собственную исключительность.

– Эти места никак нельзя назвать благодатными, – сказал я, и голос мой окреп, как всегда, когда я касался любимой темы. Я говорил все громче, вкладывая в слова ритм и пафос, присущий героической саге, и внутренне радовался, наблюдая в глазах единственного слушателя оцепенение и нарастающий интерес. – Скалы эти неспроста названы Драконьими. До тех пор, как в этих местах были установлены жезлы власти Империи, драконы здесь властвовали безраздельно, закрывая крылами небо, играя и спариваясь под облаками. Дорагон – великий повелитель драконов – нагонял ужас на окрестные земли, совершал налеты и на отдаленные города. И в эти места никогда не пришел бы корабль, если бы Дорагона не убили во времена Первой Великой войны. Говорят, и сейчас, когда в этих местах почти не осталось крылатых созданий, великий бог драконов Дорагон охраняет эти черные скалы… В стародавние времена вершины здесь были громадны – но страшные потрясения обрушили их, превратив в обломки. Еще говорят, что где-то этот хребет соединяется с Горами Дьявола…

– Ты что же, бывал в этих местах? – с интересом осматриваясь, поинтересовался Грош.

– Никогда. – Я покачал головой. – Но иногда мне кажется, что всю свою жизнь я провел в землях Империи, Эльфийского Союза и Горных Кланов, среди демонов, нежити и драконов…

– Да кто ты такой, парень? – Впервые Грош посмотрел на меня с интересом, без присущего ему бесконечного ерничества.

– Я поэт…

– Кто?!

– Бард. Менестрель. Я знаю множество историй про эти земли…

Грош прыснул со смеху и сказал – снисходительно и, как мне показалось, облегченно:

– Поэт! Вот умора! А я-то думал… Впрочем, я с самого начала удивлялся: что за бандуру ты собой тащишь? Фу-х… А то уж напугал меня своими страшными сказками…

– Это не сказки. Саги и баллады – всего лишь поэтическая форма, в которой описываются подлинные события. Так они лучше запоминаются и производят особое впечатление на слушателей…

– Это да, – кивнул Грош. – Впечатление ты произвел. Только никому здесь не говори о своем занятии. Не поймут. В лучшем случае засмеют, да и разговаривать всерьез не будут. Ну а могут и прибить – на всякий случай…

В тот момент я почувствовал, как почва уходит у меня из-под ног. Все, что я считал лучшим в своей жизни, увлекательным, важным, почти святым, – подверглось презрительному осмеянию.

– Поэт – уважаемое ремесло… – дрожащим голосом сказал я. Пальцы сами собой сжались в кулаки.

– Расскажи это гномам, – хихикнул Грош. – Они-то знают, что такое настоящее ремесло…

Первый раз в жизни я пришел в бешенство. С каким-то невообразимым воплем бросился на обидчика…

И упал в воду.

До этого я никогда не дрался. В селении нашем люди были обстоятельные, работящие и добрые. Так уж сложилась жизнь, что о настоящих кулачных боях мне было известно лишь из лихих песен изредка проходящих бродяг. Грошу даже не пришлось меня бить: ловко увернувшись, он поставил подножку – и я полетел носом в речную гальку.

Обиженно дзынкнули за спиной струны лютни, и надо мной раздался примирительный и оттого еще более раздражающий голос:

– Ну, брат, это не дело. Ты же драться не умеешь! Куда тебе в Невендаар соваться?

Я не ответил. Сел по щиколотку в воде, осторожно снял лютню, осмотрел. Вроде бы не повредил…

Обида и злость разъедали душу, и в ней больше не было места для вдохновения.

Я был не просто повержен в драке. Я получил серьезный урок жизни.

А мой милосердный победитель продолжал разглагольствовать, стоя надо мной и задумчиво сложив на груди руки:

– Слушай, приятель. Еще не поздно вернуться на корабль – вон они только грести собираются. Сейчас крикнем – и отправишься домой, к мамочке…

Договорить я ему не дал: вскочил и снова бросился на обидчика. На этот раз он даже увертываться не стал – просто, не особо напрягаясь, толкнул меня ладонью в грудь, умудрившись при этом перехватить за гриф лютню. Я кубарем полетел обратно в воду, а Грош остался стоять, с любопытством вертя инструмент в руках. Ударил по струнам – и лютня отозвалась отчаянно фальшивым звуком.

– Не смей трогать инструмент! – заорал я.

Стоя по колено в воде, мокрый, со сжатыми кулаками и диким взглядом, я, очевидно, произвел впечатление на Гроша.

– Да ладно, забирай. – Он протянул лютню. – Только учти: сунешься ко мне еще раз – получишь по носу.

Я вырвал у него из рук лютню и некоторое время стоял, тупо уставившись на нее. Кровь еще не перестала бурлить, смесь злости и обиды по-прежнему отравляла мой ум.

Потом мы молча сидели на камнях, глядя вслед медленно уходящей ладье. Я успокоился, не избавившись, однако, от желания поквитаться – мысли, недостойной барда, но типичной для опозоренного юноши.

– Ладно, – сказал наконец Грош, решительно хлопнув себя по коленям. – Я тут подумал – не все так плохо…

– Надо же, как интересно! – желчно отозвался я. Одежда никак не желала сохнуть, я успел порядком замерзнуть и теперь мелко трясся и стучал зубами.

– Я серьезно, – сказал Грош. – Поразмыслив здраво, я вот что решил: мы оба не лишены недостатков…

– Я рад, что ты это признаешь, – заметил я, несколько смягчаясь. В конце концов, эти слова отдаленно походили на извинения.

– Вот-вот. С другой стороны, у каждого из нас есть определенные достоинства. Скажем, я – весьма ловкий малый. У меня чутье на удачу, со мной охотно общаются люди и еще охотнее – делятся своим имуществом…

– Что-то я не вполне понимаю…

– Ты же, как видно, куда лучше меня знаешь эти земли и местные обычаи…

– Ну… – Эти слова смутили меня. Действительно: голова моя набита легендами и сказаниями – но можно ли считать это настоящим знанием местности и ее обитателей? Это довольно опасное заблуждение. Ведь для того я и прибыл сюда, чтобы самому ощутить правду Невендаара. Но, похоже, мой собеседник не владел и такими сомнительными сведениями об этой стране.

– …так что вместе мы можем стать весьма удачливой компанией, – закончил Грош и лихо подмигнул. – Я предлагаю объединить наши усилия. Будь моим компаньоном!

Грош с готовностью протянул мне руку. Я же посмотрел на нее с некоторым сомнением.

– Компаньоном в чем? – осторожно спросил я. – Я пришел сюда за вдохновением. А чем тебя влекут эти земли? Что ищешь ты?

– Так его же – вдохновение! – воскликнул Грош. – Только тебя вдохновляют старинные баллады, а меня – сокровища!

– Сокровища?! – Я подскочил на месте так, что Грош отдернул руку, испуганно подавшись назад.

– А что тебя удивляет? – Он пожал плечами. – Мертвые земли древней Империи должны быть просто набиты кладами и всякими там диковинами. Войны унесли много жизней – но золото ведь никуда не делось. Я нюхом чую – надо скорее пошарить в этих местах, пока то же самое не пришло в голову каким-нибудь другим умникам. Пока что их сдерживает лишь страх – кто знает, что творится на этих землях? Но скоро, очень скоро сюда ринутся целые толпы кладоискателей! Так что у нас с тобой есть прекрасный шанс собрать сливки…

– Это же мародерство! – возмущенно заявил я. – Копаться на могилах погибших воинов…

– Это как посмотреть, – возразил Грош. – Можешь считать, что это – ученая экспедиция…

– Научная… – машинально поправил я.

– Вот-вот! – подхватил хитрый Грош. – Ты собираешь свои истории, а я – факты. В золотом и бриллиантовом эквиваленте.

Наверное, мой взгляд был довольно красноречив, и Грош перешел к более весомым аргументам. Он залез за пазуху своей щегольской рубахи и извлек небольшой, но массивный предмет. Что-то вроде пряжки из темного металла, изготовленной искусно, из витиевато переплетенных полос, складывающихся в незнакомые мне символы. Посередке загадочно отсвечивал крупный зеленоватый камень.

– Что это? – спросил я, завороженно глядя на эту штуковину.

– Изумруд. Что, никогда не видел гномьего амулета? – усмехнулся Грош.

– Нет. – Я помотал головой, невольно протягивая руки к удивительному предмету.

Грош, словно играя со мной, отдернул руку:

– Как же ты собираешься сочинять свои баллады, если никогда не видел даже вещиц из Невендаара?

– Откуда у тебя это? – спросил я.

– Так, по наследству досталось, – уклончиво ответил Грош, пряча амулет обратно за пазуху.

Меня осенила неприятная догадка.

– Ты что же – украл ее у того гнома?! – дрожащим голосом произнес я.

– Почему – украл? – пожал плечами Грош. – Просто позаимствовал. Хороший амулет никогда не помешает. Особенно в таких неспокойных местах…

– Ты – вор… – произнес я не столько вопросительно, сколько констатируя факт.

Грош обиженно поджал губы:

– Я вовсе не вор! Мое призвание – поиск кладов. Клад – это то, что лишено хозяина, а стало быть, ничье. Не надо было разбрасывать амулеты по всей палубе…

– Он же спал…

– Вот именно!

Я не знал, что сказать. Мне еще не приходилось иметь дело с такими мошенниками. Бродяги, что забредали в наш тихий уголок, тоже бывали не в ладах с законами и обычаями. Но Грош обладал тем, чего не было у скитающихся по свету оборванцев, – ослепительной улыбкой и непробиваемым обаянием. Трудно было не дрогнуть и не пойти на поводу у этого хитреца.

И моя уверенность пошатнулась.

– Даже не знаю… – с сомнением проговорил я. – Я против воровства и разорения легендарных земель. Это же просто отвратительно!

– А кто говорит о воровстве? Земли эти пусты и мертвы! – настойчиво убеждал Грош. – Так ведь говорят твои саги?

– Да, но…

– Значит, богатства Империи – ничьи! И защитить их от всяких негодяев – наш святой долг! А представь – нагрянут сюда толпы жадных торговцев – и превратят твой гордый Невендаар в большой базар. А ты так и не успеешь увидеть его в, так сказать, первозданном виде…

Надо отдать должное хорошо подвешенному языку Гроша. Наверное, он мог бы убедить кого угодно и в чем угодно – даже доказать гному, что он в действительности – толстый усатый эльф, а эльфу, что тот – рахитичный недоразвитый гном.

Но нельзя забывать и про мою тогдашнюю наивность и впечатлительность. Так же, как когда-то я жадно впитывал невероятные рассказы менестрелей, теперь я был готов поверить этому болтливому проходимцу. Наверное, так и творится история – из трусости одних, глупости других и безграничного авантюризма третьих.

– К тому же есть еще один момент, – видя мои колебания, продолжил Грош. – Даже в этих странных краях все равно надо будет как-то добывать себе пропитание…

– Я буду зарабатывать игрой на лютне и пением! – заявил я.

– Это если там есть, кому тебя слушать, – парировал Грош. – К тому же что ты знаешь о местных вкусах? Лично я полагаюсь на обаяние и ловкость. И меня просто обожают женщины, особенно скучающие вдовушки – а таких после последних войн должно быть предостаточно. Так что в разных ситуациях мы с тобой не дадим друг другу помереть с голоду. Согласен? Или ты по-прежнему боишься?

Я был молод и глуп. Но и в те времена не был трусом.

– Так по рукам? – Грош снова подставил ладонь.

– По рукам!

Так мы впервые пожали друг другу руки.

Дружба – странная штука. Иногда она сталкивает совершенно противоположных людей и существ. Так эльфы, наверное, дружат со своими деревьями, а гномы – с угрюмыми скалами. Так было и в нашем случае.

Кто тогда мог подумать, что дружба наша станет крепче заговоренной гномами стали?

Мы были очень разными, но судьба будто специально окунула нас в бурлящий котел событий, в котором мы стали удивительным образом дополнять друг друга. Я был уверен, что ловкий Грош способен вывернуться из любой, даже самой сложной ситуации (сейчас остается лишь посмеяться над моей тогдашней наивностью). Грош же, раскрыв рот, доверчиво внимал моим пересказам древних легенд (теперь давайте похохочем над этим самоуверенным ловкачом).

Так, вполне довольные друг другом и уверенные в успехе общего предприятия – каждый в своей, особой области, – мы двинулись по едва различимой тропе в сторону черных Драконьих скал.

Навстречу удивительным событиям.

В самую пасть тьмы.

Глава третья, в которой Свидрик пробует себя в роли барда, наблюдает редкое астрономическое явление и спасается бегством

Перевал был не слишком высок, но идти по нему было чрезвычайно трудно. Тропа терялась среди многочисленных обвалов, и нам приходилось то и дело взбираться на огромные кучи обломков, спускаться в глубокие провалы. Над головой, словно уменьшенные копии древних драконов, кружили терпеливые грифы – не торопясь, словно заведомо зная: обед никуда не денется, и эти глупцы скоро станут тем, кем и положено становиться забравшимся в эти места, – падалью.

Первая же ночь доставила нам немало страху: вокруг, не смолкая, душераздирающе выли какие-то твари, и мы невольно жались друг к другу у жалкого костерка, что удалось соорудить из найденных в округе немногочисленных корявых сучьев.

Чтобы заглушить отвратительные звуки, я наигрывал на лютне незамысловатую мелодию, пытаясь разрядить обстановку песней:

– Хорошая песня, – вставил Грош. – Прям про нас с тобой. Только озера здесь никакого нет, да и леса тоже…

Я продолжал:

– Неправильная какая-то песня, – заметил Грош. – Чего они боятся? Раз уж пришли – так хватай и беги!

А я пел, перебирая струны, уставившись на языки пламени:

– Чего-то мне не по себе, – кашлянув в кулак, сказал Грош. – Когда же закончится эта неприятная история?

– Вот это славный конец! – воскликнул Грош. – Хорошая награда за упорство и любознательность… – Он сделал паузу, посмотрел на меня, поднял бровь. – Что… Не конец еще?

Я помотал головой.

– Эх, да чтоб тебя разорвало! – вскричал Грош, вскакивая. – Что же это за история такая?! И без того душа в пятках, а ты про мертвые головы тут рассказываешь! Да и как этот парень мог видеть свою же голову?!

– Так в песне поется… – оправдывался я.

– Поется… А повеселее ничего нет?

Четно говоря, я никогда не задумывался, насколько жуткой может оказаться история, если поведать ее в подобающей обстановке. В родных краях песенка про семерых бродяг казалась просто забавной шуткой…

– Да есть вроде и повеселее… – неуверенно сказал я и снова запел:

– Да что же это такое! – возмутился Грош. – И это, по-твоему, – веселая песня?!

Я и сам уже понял, что весельчак из меня никудышный: еще немного, глядишь – и сам зарыдаю от страха.

– Тоже мне – поэт! – разорялся Грош. – И какой от тебя только прок, если ты даже человека развеселить не можешь?!

– Я менестрель, а не шут! – в сердцах выкрикнул я. – Мое дело – не смешить, а пробуждать в людях высокие чувства!

– Ага – желание наделать в штаны со страху! – ехидно парировал Грош.

– Да ты ничего не понимаешь, – пыхтел я. – Ты… Ты…

В следующий миг произошло нечто странное.

Смолкли вдруг мерзкие ночные звуки. И наступившая тишина показалась еще более пугающей, чем окружавшая нас вакханалия звуков. Мы тоже замолчали, настороженно вслушиваясь в эту ватную тишь.

И вдруг скалы осветились мертвенным, дрожащим голубоватым светом. Не сговариваясь, мы подняли глаза к ночному небу.

Там, в вышине, оставляя за собой рассыпающийся искрами след, неслась голубая звезда. В лицо ударило теплым ветром – несильно, даже как-то бережно…

– Падает… – зачем-то прошептал я.

– Ага… – столь же тихо отозвался Грош.

Звезда прочертила в небе бледную, таящую полосу и исчезла за скалами. Через несколько мгновений где-то далеко-далеко, в той стороне, ослепительно вспыхнуло.

И вновь наступил мрак.

Тут же, словно выйдя из оцепенения, взвыли ночные твари – осатанело, будто неистово хотели наверстать упущенное время.

– Это знамение… – гробовым голосом сказал я. Не собирался я больше пугать приятеля – по-другому не вышло.

– С чего ты взял, что знамение? – неуверенно спросил Грош.

– Чувствую… В Невендааре ничего не происходит случайно. А часто ли ты видишь такие странные падающие звезды?

– Нет у меня привычки в небо пялиться, – развязно заявил мой компаньон. – Я не романтическая барышня, я деловой человек. И вообще…

Что должно было последовать за этим «вообще», я так и не узнал – к привычному уже вою и визгу добавились новые звуки – движения, шуршания камней. И тут же со стороны узкой расщелины поползли в нашу сторону зловещие тени.

– А… – пробормотал я. – Что это?

– Где? – Грош подпрыгнул на месте и обернулся.

На фоне размытых черных силуэтов теперь явственно светились бледные зеленоватые глаза.

Многочисленные рассказы, передаваемые из уст в уста и дошедшие однажды до моих ушей, не несли в себе достоверных описаний. Но я и без того догадался, кто пожаловал к костру – по наши души.

– Нежить! – заорал я.

Заглушив меня, разразился воплями Грош. Он бросился к костру, и мне даже показалось на миг, что у него помутился рассудок: вместо того чтобы бежать сломя голову, он принялся ворошить костер. В сторону незваных гостей полетели горящие поленья. Из темноты донеслось рычание – недовольное и, похоже, несколько удивленное. Но рассчитывать на испуг зловещих пришельцев было глупо.

– Бежим! – завопил Грош и бросился наутек.

Я успел подхватить сумку и драгоценную лютню и, спотыкаясь о камни и корявые корни, поспешил следом. Обиженное рычание толкало в спину, как ураганный ветер.

Все-таки Грош был ценным приобретением в моем путешествии: в подобной ситуации я ни за что не догадался бы захватить с собой горящую головню – что и сделал мой ушлый попутчик. Надо было освещать себе путь – противное грозило переломом ног и следующей за этим неизбежной встречей с преследователями.

Впрочем, ужасные тени быстро отстали: то ли были изначально неторопливы, то ли потеряли к нам интерес. А может, сами испугались нашей бурной реакции.

Хотя если подумать – откуда взяться нежити на землях Империи? Какие-нибудь неприкаянные бродяги, охотники за заблудшими душами…

Результатом бегства стало другое, не менее удручающее обстоятельство: мы заблудились. И без того едва различимая тропинка напрочь растворилась в ночи.

– Замечательно, – бормотал Грош, наспех сооружая новый факел, пока не истлела выхваченная из костра головня. – Только этого нам не хватало…

– Может, остановимся и дождемся утра? – робко предложил я.

– Нет уж, дудки! – решительно сказал Грош. – Я теперь ни минуты на месте не усижу – мне всюду будут эти самые мертвяки мерещиться. О, смотри: легки на помине!

Я поначалу подумал, что Грош говорит о нежити. Но, посмотрев себе под ноги, понял, о чем говорит приятель.

Поперек дороги лежал человеческий скелет.

– Ох… – пробормотал я. – Кто это его?

– Его? – усмехнулся Грош. – Я бы сказал – «их»!

И сделал широкий жест, словно представлял мне своих добрых знакомых. Хотя вряд ли можно было бы кого узнать в огромных грудах выбеленных временем костей, края которых терялись в ночи.

– Интересно, что здесь такое произошло? – задумчиво сказал Грош. – Уж не твоя ли нежить постаралась?

Ответ пришел сам собою: едва мы сделали несколько шагов по отвратительно хрустящей поверхности, из мрака выплыло нечто ужасное.

– Что это? – сглотнув, сипло спросил Грош.

Я не сразу нашел в себе силы ответить. В конце концов, я сам впервые видел подобное. С трудом заставил себя сказать:

– По-моему, череп…

– Вижу, что череп. Но чей? Грош будто боялся сказать вслух это слово.

– Череп… дракона, – выдавил я.

Мы как загипнотизированные двигались вперед, сквозь узкое ущелье, и теперь стал виден мощный хребет, изогнутые, как гигантские сабли, ребра и длинные, но легкие кости крыльев. В тот момент останки этой твари показались мне просто чудовищными. Я не знал еще, что найденный нами экземпляр был довольно скромных размеров.

– На костях лежит, – пытаясь казаться развязным, сказал Грош. – Наверное, подох от обжорства…

– Ты бы это… Почтительнее о драконах. Все-таки эти скалы – их территория, – напомнил я.

– Кто спорит… – осматривая смешанное, драконье-человеческое кладбище, сказал Грош. – Наверное, здесь у него было логово. Или гнездо – что там полагается этим тварям?..

Я подошел к черепу. Пожалуй, я спокойно уместился бы в пасти его хозяина. Но к естественному страху теперь примешалось новое чувство.

Благоговение. Я впервые столь остро почувствовал, что прикоснулся к легендарному миру своих детских грез. Пусть в действительности все оказалось не столь сверкающим и привлекательным, пусть мир этот был наполнен странными, порою отталкивающими видами, звуками и запахами – он был реален, и я сам уже стал его частью.

Рука сама собою, против моей воли, протянулась к зияющему провалу глазницы. Пальцы ощутили шершавую поверхность остатков чешуи.

– Не трогай, – брезгливо сказал Грош, но я не слушал его. Остов чудовища манил к себе, как манит иногда, завлекая страхом, сырой темный подвал, как притягивает взгляд морская бездна…

Провел ладонью по прекрасно сохранившейся верхней челюсти. Удивительно – зубы монстра были по-прежнему остры, как иглы, и торчали, ощетинившись в несколько рядов. Попробовал остроту на ощупь и, вскрикнув, отдернул руку: в ладони, в бледном свете факела, сверкнули капельки свежей крови.

– Что такое? – беспокойно спросил Грош.

– Да так, ничего… – пробормотал я, продолжая разглядывать ладонь.

В ней остался выпавший драконий зуб. Не столь большой, как выпирающие наружу клыки, но от этого не менее жуткий. Воровато оглядевшись, словно боясь быть уличенным в неприглядном поступке, я спрятал зуб в сумку.

Это был мой первый трофей на землях Невендаара.

Пофилософствовать на эту тему мне не пришлось. Я спиной почувствовал движение, и в душу хлынул страх. В следующий миг Грош отшвырнул меня в сторону. Неловко взмахнув руками, я рухнул в груду человеческого праха. Подо мной жалобно затрещали кости, рот наполнился пылью, но мне было не до ее вкусовых качеств: я резко обернулся, надеясь, что мне просто почудилось, будто ожили под ногами человеческие останки…

Ведь тех, кто, пошатываясь, медленно заполнял собою узкое ущелье, трудно было назвать живыми…

– Что за чертовщина… – в панике бормотал Грош. – Это же мертвецы…

– Нежить… Зомби… – вырвалось у меня первое, что пришло на ум.

В ответ раздалось утробное рычание. Нежить все прибывала и прибывала, заполняя собой пространство – не было даже и речи, чтобы пробиться обратно. За спиной же скалы предательски смыкались.

То ли в насмешку, что ли желая пострашнее подсветить действо, из-за обломанных каменных вершин вылезла луна. Выглянула краешком, будто подглядывая с любопытством: чем же закончится дело?

Мертвяки не спешили разделаться с нами. Они вообще уже никуда не спешили.

– Дорогу нам отрезали! – сообщил Грош. – Ты, случайно, не знаешь, чего боятся эти твари?

– Мертвые ничего не боятся… – проговорил я.

Замершие впереди фигуры разом повернулись на звук и, низко рыча, двинулись в нашу сторону.

Я не выдержал и заорал.

Так громко, отчаянно, что мне показалось, будто дрогнула земля. Замолчал, сорвав голос, и с изумлением понял: земля действительно дрожит, а сверху на разгулявшуюся нежить сыплются камни!

– Мортис меня раздери… – пробормотал Грош, втягивая голову в плечи. – Нежить или булыжники – какой богатый выбор! Лично я бы предпочел чашу вина и хорошенько выспаться…

Огромный камень, отскочив от наклонной базальтовой стены, снес с ног ближайшего зомби, что уже тянул к нам скрюченные пальцы. Булыжники плясали, как разбушевавшиеся мячи, и я потрясенно видел: они словно видели свои цели, с беспощадной ловкостью сшибая нежить!

Я протянул вперед руку в желании выкрикнуть какую-то догадку…

Но в этот миг что-то звонко лопнуло в моей голове, и мир вокруг, и без того лишенный красок, померк окончательно…

Глава четвертая, в которой Свидрик и Грош, сами того не желая, попадают в гости

С трудом разлепив глаза, прислушался к своим ощущениям. Признаться, были они странные. Я сразу понял, что потерял сознание и очнулся в каком-то незнакомом месте. Но голова почему-то совсем не болела, напротив – тело охватила приятная теплота. Я не смог удержаться – и расплылся в довольной улыбке.

– О, очнулся, – раздался знакомый голос. – А мы уж думали – оставлять тебе жратвы или как? Остывает, и смотреть на нее сил нету – в животе прямо демоны воют!

– «Мы»? – произнес я и проснулся окончательно.

Не без усилия сел, скинул с себя какие-то жаркие, пахучие шкуры, огляделся.

Перед глазами все еще плыло, и я не сразу узнал ухмыляющееся лицо приятеля, который с аппетитом уплетал что-то из миски, подозрительно напоминающей крышку черепа. Грош не переставал разглагольствовать, но мой вялый ум не поспевал за его болтовней.

Зато я понял, что мы находимся в какой-то пещере – как ни странно, довольно уютно обустроенной: с циновками и шкурами на красноватых стенах, с многочисленной кухонной утварью и драпировками из грубой ткани. Посреди пещеры горел небольшой аккуратный костерок, над которым в подвешенном закопченном котелке булькало какое-то варево. Запах распространялся непривычный, но вполне приятный.

– Где моя лютня? – беспокойно спросил я.

Грош удивленно запнулся, покачал головой и рассмеялся:

– Во дает! Его чуть не пришибло, а он о своей бандуре трясется! Не волнуйся, тут она…

– Что это за место? – успокоившись, спросил я. – Не знаю, – легкомысленно ответил Грош. – Но хозяйка радушная и приятная в обхождении. И к тому же жизнь нам спасла…

Я вспомнил, как странно летали камни, раскидывая во все стороны ночную нежить, и с сомнением огляделся вновь.

– Что же это за хозяйка, что землю трясет и повелевает камнями? – проговорил я.

– Да какая разница? – отмахнулся Грош. – На лучше, подкрепись!

И протянул мне миску с пахучей жижей. Я даже не удивился, увидев, что торчащая из нее ложка сделана из куска кости – на вид человеческой. В прежние времена меня, наверное, просто вырвало бы от отвращения. Но недолгое пребывание в Невендааре успело начисто избавить от природной брезгливости. К тому же после долгого пути и пережитых страхов есть хотелось просто мучительно. Я и глазом моргнуть не успел, как уже выскребал ложкой дно миски.

– Вкусно? – раздалось прямо надо мной.

От неожиданности я выронил миску, ложка полетела к стене. Грош захихикал, засмеялся и тот, что так неожиданно подкрался ко мне со спины.

Вернее – та. Это была невысокая смуглая женщина с раскосыми глазами-щелочками, наряженная в холщовое платье, расшитое странными узорами и украшенное кусочками меха. На голове у нее был так же расшитый бисером головной убор, из-под которого пробивались седые пряди. Она действительно выглядела довольно милой, улыбалась, но глаз ее я не видел.

– Это вы спасли нас? – спросил я, чтобы скрыть необъяснимое беспокойство.

– Кушай-кушай! – ласково сказала женщина и даже погладила меня по плечу. От ее прикосновения я вздрогнул.

– Спасибо, было вкусно, – сказал я, отодвигая от себя миску. – Кто вы, уважаемая?

– Еще кушать? – вместо ответа поинтересовалась она, и в ее голосе послышался незнакомый акцент.

Я помотал головой.

– Вот и хорошо! – сказала женщина и протянула мне чашу, над которой клубился густой пар. – Пей.

– Э-э-э… – протянул я, принимая чашу. – Что это?

– Целебно это, – отозвалась женщина, продолжая пристально смотреть на меня. Словно какие-то силы сами подняли мои руки и отправили в рот обжигающий отвар.

А женщина тихо напевала себе под нос на непонятном, гортанном языке.

В голове разом заиграли небесные трели, стало еще более легко и приятно…

– Вы – колдунья? – ляпнул я.

– Шаманша я, – отозвалась женщина, отобрала миску и направилась к костру. – В этих скалах хозяйка. С тех пор, как здесь не осталось драконов, только я и слежу за перевалом. Нельзя, чтобы за дорогой никто не следил. На то она и дорога, чтобы одни по ней шли, другие мешали тем, кто идет, а третьи решали, на чьей стороне правда. Пройти дорогу – это как пройти жизнь. И в этих местах я решаю, кто и как ее пройдет…

Я вспомнил дрожащую землю и пляшущие камни, и мне стало не по себе. Эта женщина, видимо, и впрямь была хозяйкой этих мест.

Достойная замена ушедшим драконам…

Она сняла с огня котелок и плеснула в огонь оставшиеся капли из моей чаши. Пламя шумно пыхнуло, словно в него плеснули кувшин масла, и в этом жарком зареве я увидел себя.

Странно, очень странно видеть себя со стороны. Немногие из магов способны к таким штукам, но теперь я явственно видел себя, спрыгивающего с корабля на землю Невендаара, бредущего меж скал, протягивающего руку к драконьему костяку…

– Ай-ай-ай… Нельзя смертным дракона касаться – даже мертвого… Много, много несчастья тебе будет. – Голос шаманши ворвался в мой разум, разогнав туманные картинки. – Зря ты, чужеземец, пришел в эти земли…

– Несчастья? – Голос мой дрогнул. – И что же – я погибну?

Шаманша тихо рассмеялась:

– Ох и насмешил ты меня, мальчишка… Будто смерть – это самое страшное! Смерть – всего лишь часть пути, приятное избавление от мук, принесенных жизнью…

– Ага, я тоже такое слышал, – вставил Грош, что с любопытством разглядывал хозяйкину утварь – брал в руки, вертел, ставил на место. – Да только еще помучиться хотелось бы. Да подольше…

– Здесь многим выпадает именно такая доля, – туманно сказала шаманша. – Может, и тебе доведется почувствовать холод вечной жизни…

– Я бы не прочь, – усмехнулся Грош. – Какая бы ни была жизнь – но если она вечная…

– Замолчи! – шикнул я на приятеля. Уж больно мне не понравились огоньки, сверкнувшие в глазах-щелочках хозяйки. – Простите его, милая женщина.

Хозяйка неприятно хихикнула:

– Сроду меня не называли милой женщиной. И в благодарность за эти слова я исполню ваши желания…

Шаманша приблизилась ко мне, и глаза ее вдруг широко раскрылись, сверкнув желтоватым огнем.

– Ты шел сюда, чтобы увидеть чудесное, то, чего не встретишь в окраинных землях, – сказал она, водя у меня перед глазами морщинистой рукой. – Я покажу тебе чудеса – такие, что никогда не увидишь при жизни…

– Что? – пробормотал я. – Что вы имеете в виду?..

– …а заодно – избавлю от неизбежных несчастий, что ждут тебя здесь. Ведь не их ты искал в Невендааре?..

И прямо в лицо мне сдула с ладони легкую серую пыль.

Я почувствовал, как заволакивается мой взор, всплывают предо мною удивительные картины, такие, что не видел – и никогда не увижу больше.

Потому что умираю.

Сладкой, как мед, смертью…

– Что вы с ним сделали? – долетел до угасающего сознания голос Гроша.

– Это не я, – прошелестел голос шаманши. – Это яд Мортис – убийственный и милосердный. Ты хотел вечной жизни? Что ж, это привилегия нежити. Получи и ты благословение Мортис…

…Когда я очнулся снова, мне уже не было так легко и приятно. Голова гудела, тело ломило, будто меня избило давешним камнепадом…

Единственное, что радовало, – это солнце над головой. Я застонал и заставил себя подняться. По правое плечо высились скалы, по левое – начиналась холмистая равнина, поросшая желтоватой травой. На траве, глядя в небо, задумчиво жуя травинку, растянулся Грош.

– О-о… – простонал я. В голове что-то пульсировало, желудок стремился расстаться с и без того скудным содержимым. – Мне приснился ужасный сон. Будто мы попали в пещеру какой-то шаманши, и она из нас решила мертвяков сделать…

– Хотел бы я, чтобы все это оказалось сном, – проворчал Грош. – Да только во сне не приходилось мне еще таскать полудохлых менестрелей, да еще с бандурой в придачу!

Я напряг память и похолодел от ужаса. Посмотрел на приятеля, словно не веря, что все еще его вижу.

– Чего ты на меня уставился? – лениво спросил тот.

– Она хотела убить нас… – медленно сказал я.

– Точно, – невозмутимо отозвался Грош. – Шаманы – странный народ. Никогда не знаешь, что у них на уме…

– Она отравила нас ядом Мортис, – продолжил я. – Я ведь точно знал, что умираю. Отчего я все еще жив? Странно…

– Ты будто не рад? – усмехнулся Грош. – Ну и меня отравили – да только не до конца, видимо. Я очнулся – тебя схватил и тикать… Хорошо, что хозяйка по делам отлучилась…

Он нервно хихикнул, и я понял, что за его бравадой скрывается самый обыкновенный страх.

– Непонятно… – повторил я. – Если это действительно был яд Мортис – у нас не оставалось ни малейшего шанса. Это один из самых смертельных ядов… Значит, что-то у этой шаманши не вышло…

– Посолить забыла, когда яд готовила, – ехидно предположил Грош.

Я пропустил это мимо ушей, растерянно ощупывая себя, будто все еще не веря в собственное спасение. Рука наткнулась на что-то и сама извлекла из складок одежды маленький предмет.

Зуб дракона.

– Может, это спасло меня? – проговорил я, разглядывая сверкающий жемчугом зуб. – Вроде оберега? Да нет, я ведь все равно потерял чувства…

Грош посмотрел на меня, и улыбка сползла с его физиономии. Он полез за пазуху и извлек небольшой предмет. Сказал задумчиво:

– Оберег, говоришь?

В руках он вертел тот самый гномий амулет с изумрудом посередке. В моих глазах эта небольшая вещица обрела вдруг новое значение, разом перевернув мое отношение к рукотворным предметам.

Это там, на тихих окраинах, вещи имеют простое, раз и навсегда установленное назначение. Коса – чтобы косить, топор – чтобы рубить, драгоценный камень – чтобы украшать перстень лорда.

Здесь же, на просторах Невендаара, никогда нельзя быть уверенным, что предмет, случайно найденный или находящийся в чьих-то руках, не несет в себе скрытую силу. Это и пугало, и заставляло сердце биться чаще, намекая на то, что все здесь насквозь пропитано магией…

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – медленно спросил Грош.

– Да, – уверенно сказал я. – Этот амулет уберег тебя от смертельного яда. А заодно и меня – когда ты волок меня на себе от этой милой, гостеприимной женщины…

– Надо же… – произнес Грош, разглядывая амулет. Потом хитро улыбнулся и сказал, пряча вещицу обратно. – Я же говорил – здесь есть чем поживиться!..

– Сдается, ты поживился этим еще до того, как мы ступили на земли Империи, – заметил я.

– Не важно, – отмахнулся Грош. – Главное – набрать побольше таких вот вещиц. Я нутром чую – здесь их полным-полно! А там, за морем, за каждую из них нам щедро отсыплют обычными золотыми. Ей-богу, я согласен на самое обыкновенное, не магическое золото!

– Как-то у тебя легко все получается, – буркнул я. – И пары дней не прошло, как мы здесь, – а уже дважды чуть не распрощались с жизнью…

– Но ведь ты за историями сюда пришел? – рассмеялся Грош. – Вот тебе и истории – можешь сочинять балладу.

Я сел на камень, призадумался. И улыбнулся:

– А ведь ты прав, друг мой Грош! Как я только сам об этом не подумал? А ну, дай-ка мне мою лютню!

Глава пятая, в которой друзья убеждаются в своей чрезмерной самонадеянности, но не в силах ничего изменить

С момента своего чудесного спасения из лап зомби и не менее коварной шаманши я несколько переменил отношение к своему приятелю Огюсту по прозвищу Грош. Тогда я впервые понял смысл некоторых строк в героических сагах, где говорилось о настоящей дружбе. Только пройдя испытание смертью, понимаешь ей истинную цену.

Не стоило, впрочем, идеализировать Гроша. Все-таки личность он взбалмошная и вполне себе эгоистичная. Думаю, в том случае им больше двигал страх остаться в одиночестве в этом негостеприимном мире, чем желание прослыть героем. Но я остался жив – и этим все сказано.

По холмам идти было куда веселее, чем карабкаться по скалам. Настроение у меня улучшилось, и в голове стали рождаться первые строки будущей баллады про драконов, нежить и счастливое избавление.

Что ни говори, а личное присутствие на месте событий действительно вдохновляет. Я бормотал себе под нос, время от времени спотыкаясь от излишней задумчивости:

– Если это ты про дракона – то у тебя убедительно получается, – кивал Грош. – Такая громадина, наверное, и солнце проглотить может.

– Мрачный ты человек, Свидрик, – заметил Грош. – Хлебом тебя не корми – дай только нагнать страху!

– Записать бы надо, – пробормотал я, хватаясь за сумку, но строки продолжали лезть из меня сами собой:

– В этом месте прошу поподробнее! – потребовал Грош. – Люблю про сокровища!

– Погоди, – забеспокоился Грош. – А может, правда там этот ларчик лежит? Может, вернемся раскопаем? Дракон-то мертвый, слава Всевышнему…

Я недоуменно уставился на Гроша, улыбнулся:

– Это же всего лишь стихи! Я все это только что придумал.

– Жаль, – сказал Грош задумчиво. – Уж больно смачно придумал. И не «ларец» даже, а именно «ларчик». Аппетитно-то как! А в ларчике-то что было?

Я призадумался. Пожал плечами и продолжил:

– Хорошо-о! – довольно протянул Грош, потирая руки. – Ну-ка, ну-ка…

– Да… – сказал Грош. – Ну, хотя бы ларчик золотой, и жемчуг – он тоже всегда в цене. Но почему бы не положить вовнутрь алмаз с лошадиную голову? Ты же поэт – или тебе фантазии не хватает?

Закончив сочинять, я быстро извлек из сумки листок дешевой бумаги и принялся царапать на нем обломком грифеля.

– Выходит, кто-то уже заплатил эту цену, – сказал Грош. – Видел, сколько там костей? И дракон уже дохлый… Значит, он забрал драконье сердце – и захватил трон! Получается, мы малость припозднились…

– Ну, сколько тебе говорить, – устало произнес я, старательно записывая стихотворные строфы. – Это всего лишь стихи. Просто события вдохновили меня – вот я и выдумал все это…

Грош поднял к небу указательный палец и сказал важно:

– Попомни мои слова, дружище! Нету никакого вдохновения! По крайней мере здесь, в Невендааре! Тебе кажется – ты придумал все это. А на самом деле – это духи нашептывают тебе…

– С чего ты взял? – удивленно поинтересовался я, даже сделал подряд две ошибки.

– Чутье! – проникновенно сказал Грош. – Верь моему чутью! Ведь поверил я твоей «сказке»? Поверил! А меня многие пытались обмануть – как бы не так! Огюста Гроша не проведешь на мякине!

Я не стал спорить. В конце концов, мне льстила такая оценка моего творчества. Правда, если приступы вдохновения всякий раз будут соседствовать со смертоубийством, я могу не успеть прославиться…

Так, легко и весело, мы вышли на равнину и вскоре увидали вдали какое-то серое строение. Приблизившись, поняли, что это – полуразрушенная башня, успевшая порасти плющом и диким виноградом. К башне примыкали остатки совсем рассыпавшейся стены, фундамент которой терялся в высокой траве. Зрелище безусловно живописное, наводящее на размышления о давнем яростном сражении. И в голове моей немедленно стали возникать туманные сюжеты.

Грош же разглядывал сооружение с совершенно практической точки зрения.

– Похоже на пограничное укрепление, – заявил он. – Вряд ли мы найдем здесь что-то ценное, но и мимо проходить глупо…

Я не стал с ним спорить, и вместе мы перебрались через остатки стены, оказавшись в небольшом внутреннем дворике. Земля здесь была усыпана песком и мелким камнем, так что трава здесь почти не росла. В тени башни прятались какие-то обгоревшие деревянные балки. Войдя через провал двери в сырое нутро башни, мы убедились, что вся она выгорела изнутри, будто сожженная адским пламенем. Не осталось даже следов лестниц и перекрытий, и казалось, мы смотрим со дна глубокого колодца.

– Да… – проговорил Грош, поглаживая стену. – Не врут твои байки – война здесь хорошо прокатилась. Даже если и было, чем поживиться, все растащили те, кто сжег башню…

– Я чувствую, здесь случилось что-то ужасное, – проговорил я, невольно ежась. – Здесь все пропитано смертью…

– Твоим чувствам можно позавидовать, – пророкотал тяжелый низкий голос. Гулкое эхо заметалось в колодце башни, многократно отражаясь и создавая жутковатый эффект. – Смерть всегда будет царить в этих стенах…

Мы разом обернулись к двери.

Там, в неровном, разбитом проеме, стоял, нет – высился – человек могучего телосложения. Хмурый взгляд из-под косматых бровей, изрезанное морщинами лицо. В осанке его чувствовалось желание прикрыть лицо длинным тяжелым плащом – словно инстинкты толкали его каждую минуту уклоняться от опасности. Под складками этого плаща угадывался металл кольчуги, сверкали ножны короткого клинка.

Мы с Грошем осторожно переглянулись. А незнакомец продолжил:

– Мы держались десять долгих дней и ночей. Легионам Проклятых наша башня была как кость в горле. Лучники в кровь срывали пальцы, посыпая стрелами летучих тварей. Одержимые черными волнами бросались на стены, и все вокруг было завалено их зловонными трупами. Берсеркеры крушили стены, горгульи плевались камнем и огнем, а воины Ада не желали умирать, восставая и восставая из мертвых, адскими мечами своими вырывая из наших рядов воинов…

Незнакомец замолчал, погрузившись в тяжелые мысли, затем глянул вверх, где в круге неба легкомысленно проплывали кудрявые облака. И продолжил:

– Но враг призвал Модеуса, и призвал тот Огненный Смерч, и пали защитники башни. И то, что лишь я, имперский ассасин, благодаря дару скрытности остался в живых в этом пекле, не дает мне покоя. Может, я не имел права покинуть поле боя, даже зная, что обречен? Может, мое место здесь, в земле, смешанной с людским пеплом?.. Земля эта, усеянная прахом воинов, что бились со мной плечом к плечу, для меня свята. Но что вы, чужеземцы, забыли здесь?

– Мы… Смотрим просто… – пробормотал Грош. – Суровая, незамысловатая красота старой крепости – как пройти мимо? Мы, бродячие поэты, такие чувствительные…

Ассасин просверлил его взглядом, глянул на меня – и я почувствовал прожигающую силу этого взгляда.

– Вы лжете, – сказал он. – Я не знаю, кто вы – мародеры ли, вражеские ли лазутчики…

– Я просто менестрель! – воскликнул я. – Мы вовсе не лазутчики!

– …разбираться мне нет никакого желания, – закончил ассасин. – Для этого есть другие. Вы оба пойдете со мной.

Он по очереди ткнул в нас пальцем в кожаной перчатке с нашитыми металлическими пластинками.

– А если не пойдем? – довольно дерзко поинтересовался Грош.

– Тогда вы умрете, – спокойно ответил ассасин. – Последнее устраивает меня больше всего, так как избавит от лишних хлопот.

Сказать нам было нечего. Понурив головы, мы последовали вслед за воином.

Тогда я подивился собственной наивности и самонадеянности, что толкнула меня в этот долгий и опасный путь. Вспомнились мрачные пророчества шаманши – и это не прибавило мне веселья.

Только приятель мой не терял самообладания: поймав мой испуганный взгляд, хитро подмигнул мне.

Словно не ассасин подчинил нас своей железной воле, а пройдоха Грош незаметно пленил самого ассасина.

Что и говорить – ситуация зависит только от того, с какой стороны на нее взглянуть.

Глава шестая, в которой Империя раскрывает путникам свои объятия, чем не очень-то их радует

Мы брели вслед за ассасином, шагавшим твердо и быстро. Солнце было уже в зените и жарило нещадно. Вскоре я несколько расслабился, надеясь, что недоразумение разрешится как-то само собой, а этот суровый воин приведет нас в более или менее цивилизованное место, где найдутся люди, способные разобраться во всем спокойно и непредвзято.

Совсем успокоившись, я спросил:

– Скажите, уважаемый, если вы – воин Империи, значит, Империя все еще существует?

Ассасин нервно дернулся и скосил на меня сердитый взгляд:

– А с чего бы ей перестать существовать? Или ты желаешь ее гибели, подлый шпион?

Я несколько опешил. Пробормотал:

– Что вы… Я просто спросил… За морем думают, что весь Невендаар давно погиб в пучине войны темных и светлых сил. Выходит, это не так?

– Ты задаешь слишком много вопросов для того, по ком плачет виселица, – лениво отозвался ассасин. – Хочешь совета? Вот он: помалкивай, если не желаешь расстаться со своим длинным языком.

Наверное, после этих слов нервы не выдержали и у моего друга: Грош вдруг резко сорвался в сторону, как камень, брошенный из пращи, и принялся вовсю улепетывать по зеленой ложбинке меж холмами.

Ассасин остановился, задумчиво посмотрел беглецу вслед и со звоном выдернул из ножен длинный узкий кинжал.

– Не надо! – вскрикнул я. Но мой конвоир не слушал: не спеша, взвесив на руке клинок, он схватит его за лезвие, прищурился – и метнул с чудовищной силой вслед убегающему.

Свистнул воздух, раздался сдавленный крик – и Грош кубарем полетел в высокую траву.

– Вы убили его! – вскрикнул я. – Зачем – убил? – равнодушно пожал плечами ассасин. – Его интереснее приволочь живым…

Что он имел в виду, я понял, лишь подбежав к другу. Он со стоном поднимался на ноги. На спине не было видно крови, даже ткань его щеголеватой рубашки не пострадала.

Неспешно подошел ассасин, поднял кинжал. Перекинул из руки в руку и сунул обратно в ножны.

«Рукоятью!» – догадался я.

Однако каким мастерством надо обладать, чтобы так рассчитать силу и точность удара!

Попытки к бегству больше не повторялись. Тем более что вскоре мы вышли на разбитую дорогу – точнее, продавленную в дерне колею – и подошли к небольшой деревушке. Вполне себе обычная деревушка. Только по приближении стало понятно, что она пуста и мертва. Прохудившиеся соломенные и черепичные крыши, покосившиеся заборы, пустые глазницы окон. Воображение рисовало отвратительные картины: не сюда ли направлялись Легионы Проклятых, повергнув маленький пограничный гарнизон?..

Единственно, чего я не мог понять, – зачем мы направляемся в это мертвое селение? Ответ пришел сам собой: центральная улица упиралось в маленькую площадь, за которой виднелся небольшой храм Всевышнего.

Выглядел он так, словно сквозь него, как сквозь масло, прошли все силы ада: покрытые копотью стены, пролом почти во всю ширину фронтальной стены и такой же пролом по другую сторону.

По центру пролома, взирая на путников, неподвижно стоял седовласый человек в черной сутане. Ассасин приблизился к нему и остановился с почтительным поклоном.

– Приветствую вас, святой отец…

– Благословен будь, сын мой. Что слышно с окраинных земель?

– Трудно сказать. Много нечисти развелось на окраинах.

– Да, да… Людей не хватает, Империя все еще не оправилась от потрясений Великой Войны… Дьявольское отродье, пытавшееся разрушить храм нашей веры, не успокоится, пока не сгинет окончательно в адском пекле…

– Кстати, об отродье, – сказал ассасин. – Этих двоих я встретил на руинах сторожевой башни. Убежден, что они пришли с чужих земель и что-то у нас вынюхивали…

Внимание священника переключилось на меня и Гроша.

– Странно… – сказал он. – Это же вроде бы люди?

– Именно поэтому я не убил их на месте, – сказал ассасин. – Люди, адские твари под масками людей – не знаю. Говорят – пришли из-за моря…

– Вот как? Из-за моря? Зачем?..

– Так они утверждают. Но у меня есть подозрение, что они лгут. Я тоже так думаю. Я полагаю, это компетенция инквизиции.

– Действительно… – медленно сказал священник. В глазах его появился новый интерес. – Что может понадобиться у нас людям из-за моря?

Я не выдержал и сказал запальчиво:

– Это я и так могу рассказать! Только спросите!

– Спросите, спросите его! – взмолился Грош.

– Спрашивать тебя будут те, для кого получать ответы – призвание и святой долг, – сказал священник и жестом подозвал выплывшего из темноты храма тощего монаха. – Позови-ка брата Ферре. Он как специально заехал в нашу скромную обитель…

Инквизитор неторопливо вышел из провала в стене, словно привидение из глубины пещеры. Лицо его терялось под широкими полями шляпы, и, как могло показаться, он ничего вокруг себя не видел.

Однако он терпеливо выслушал наш сбивчивый рассказ. Казалось даже, вполне благожелательно.

Наконец он чуть приподнял голову, и я впервые увидел его взгляд – холодный, не оставляющий надежды на понимание.

– Как интересно… – тихо сказал инквизитор. – То, что вы упомянули про упавшую звезду, – очень занятно. Какое совпадение – я как раз направлялся в ту сторону…

– Я тоже видел летящую звезду, – сказал ассасин. – Похоже, они пришли с той стороны, где она упала.

– Это не так, – возразил Грош. – Звезда упала очень далеко, а мы шли через Драконьи скалы…

– Мы можем рассказать, что видели! – сказал я. – Это была необычная звезда…

Но нас не слушали, даже не смотрели в нашу сторону – словно мы вдруг стали невидимыми. Очень странное и неприятное ощущение: будто ты уже умер, и вокруг спокойно обсуждают подробности твоего предстоящего погребения.

– Это непростая звезда, брат Ферре, – сказал священник, словно в насмешку повторяя мои собственные слова. – Клянусь Всевышним – это знамение!

– Похоже на то, святой отец, – сказал инквизитор. – Но я бы попросил не распространяться об этом среди братии и паствы, пока консилиум инквизиторов не истолкует это событие надлежащим образом.

– Священной инквизиции виднее… – смиренно сказал священник. Послушник за его спиной испуганно захлопал глазами и скрючился в подобострастном поклоне.

Похоже, все здесь боялись брата Ферре. За исключением ассасина, прошедшего сквозь смерть и пламя ада.

– В свою очередь от ее лица выражаю вам благодарность, – милостиво произнес инквизитор. – Буду ходатайствовать о вашем повышении в духовной иерархии, святой отец. – Теперь же следует немедленно отправить послушника в ближайший гарнизон: пусть пришлют повозку и пару конных сквайров для сопровождения пленников.

– Зачем это?.. – побледнев, пробормотал я.

– Вас отправят в столицу, – поведал ассасин. – Ведь вы этого хотели, не так ли?

* * *

Повозка громыхала по камням древней дороги, за матерчатыми боковинами мерно цокали копыта коней. Я давно потерял счет времени – то ли столица Империи находилась уж очень далеко от места нашего пленения, то ли ехали мы слишком медленно.

Уж и не знаю, насколько важными пленниками мы считались – да только с самого начала нам запретили и нос высовывать за складки мешковины, накинутой на высокий каркас повозки, чтобы скрыть ее содержимое от посторонних взглядов. Снаружи нас стерегли сквайры, а внутри неизменно находилась пара хмурых стражников.

Поначалу стражники смотрели на нас настороженно, то и дело хватаясь за неудобные в столь тесной обстановке пики. Потом наступило сонное равнодушие, а вскоре они уже вовсю резались с Грошем в карты. Приятель мой и в этой обстановке времени зря не терял.

– Я хочу отыграться! – нервно требовал усатый стражник. – Сдается мне, ты, шельма, плутуешь!

– Как вы могли подумать, благородный рыцарь! – моргал Грош ясными глазами. – Только как вы будете отыгрываться, коль у вас монет не осталось?

– Ставлю шлем! – решительно заявил стражник.

Второй пытался одернуть коллегу, но усатый с одержимостью схватился за карты.

– Какой-то шлем у вас, милорд, мятый и поцарапанный, – с сомнением сказал Грош. – Разве вы добавите еще что сверху?

– Перчатки! – выдохнул усатый.

– Простите, милейший рыцарь, но перчатки вы проиграли в прошлый раз…

– Хорошо! Ставлю кольчугу! – заявил усатый и принялся стаскивать через голову бряцающую металлическую рубаху.

– А вы, благородный сквайр, не желаете ли присоединиться? – обратился Грош ко второму стражнику.

– Мне все еще дорога моя кольчуга, – сдержанно ответил тот. – Назовите меня хоть сквайром, хоть рыцарем, хоть паладином, но я уж точно не дурак. Хоть и умудрился продуть собственному подконвойному все свое жалованье…

– Отказаться от большой удачи – право каждого, – милостиво согласился Грош и повернулся к усатому, оставшемуся в грязноватой драной рубахе. – Итак, благородный, но бедный рыцарь, начнем игру…

– Погоди, – не выдержал второй стражник, принимаясь стаскивать с себя кольчугу. – Сдавай и на мою долю!

– Вижу не только благородного, но и отважного воина! – тасуя колоду, воскликнул Грош. – Смелых удача любит!

Поскольку любоваться проплывающими пейзажами позволено не было, ничего не оставалось, кроме как наблюдать за всем этим безобразием. Так у меня невольно родилась эта песенка, которую я тут же принялся напевать под звуки лютни, которую мне удалось сохранить при себе.

Невольно посмеялся над собой: никогда не думал, что начну писать эдакие воровские песни. Однако в нашем теперешнем положении и такой талант мог пригодиться.

Мы так и не увидели красоты столицы: деревянные колеса уже грохотали по шумным улицам, меня разбирало любопытство – но мы сидели, будто в мешке, не смея высунуть и носа. Наконец повозка остановилась. Раздался душераздирающий скрип ворот. Мы снова тронулись, снова донесся скрип.

Похоже, там, куда нас привезли, серьезно заботились о безопасности.

Наконец матерчатый полог откинулся, и важный голос приказал:

– А ну, выходи…

Я выпрыгнул первым. Следом полез Грош с охапкой выигранных вещей. Последовавшие следом стражники являли собой жалкое зрелище: настоящие голодранцы. Однако надо отдать им должное – с оружием они все же не расстались и, несмотря на позорное поражение в азартной битве, держались с достоинством и даже некоторым вызовом.

Я огляделся.

Наступали сумерки, но все же удалось разглядеть, что стояли мы посреди небольшого внутреннего двора какого-то здания, окруженные высокими серыми стенами из мощного булыжника, с редкими и узкими окошками-бойницами и массивными зубцами по кромке крыши. Постройка была величественной и настолько мрачной, что у меня сразу же душа ушла в пятки.

Сквайры сопровождения спешились и теперь стояли напротив, будто в ожидании чего-то. Старший из них с удивлением посмотрел на полуголых стражников, но ничего не сказал – словно не желал тратить слова на всякие глупости. Инквизитора Ферре не было видно: из обрывков разговоров сквайров стало понятно, что он отделился от группы, отправившись по своим секретным делам.

Ждать пришлось недолго. Испуганно фыркнули и попятились кони, сквайры опустили взгляды, прижав к груди правую руку и почтительно склонив головы, стражники же согнулись в поклоне.

Перед нами предстал человек в сутане, высокий и настолько бледный и тощий, что невольно вспомнилась встреча с нежитью. Глаза, провалившиеся в глубокие черные глазницы, свидетельствовали то ли о бессонных ночах, проводимых в нескончаемых молитвах, то ли о дьявольской сущности этого человека. Как я понял позже, оба предположения были близки к истине.

– Это те самыечужестранцы, отец Себастьян, – не поднимая головы, сказал старший из сквайров.

– Я вижу, – сухо, неприятным скрипучим голосом ответил человек, разглядывая нас без видимого интереса.

От этого взгляда веяло холодом Преисподней, и даже мой неугомонный друг притих и как-то сник.

– Что же, господа, – обращаясь к сквайрам, сказал отец Себастьян. – Вы проделали хорошую работу, Священная инквизиция вами довольна. Можете быть свободны… Хотя постойте… Подождите здесь до особого распоряжения.

Он сделал паузу, и стражники, которым, видимо, не терпелось поскорее сбежать, испуганно замерли. Сквайры ждали терпеливо, не теряя особого достоинства, которому трудно было не позавидовать.

– Забудьте об этих чужестранцах и обо всем, что с ними связано, – сказал отец Себастьян. – Любые разговоры будут караться смертью…

Подумав, добавил:

– Самой ужасной смертью.

Даже простые слова, произнесенные этим человеком, вызывали страх. Что говорить о такой угрозе! Правда, трудно было понять – отчего наше появление в столице и особенно во дворе этого мрачного здания, обставлено такой неприятной тайной?

Но в этот момент я наконец почувствовал недобрую атмосферу, царящую в этих землях.

Таким странным и пугающим образом Невендаар заключил нас в свои крепкие, холодные объятия…

Глава седьмая, в которой даются необходимые отступления и проступают из тьмы новые лица

Бедным путникам, пришедшим на земли Империи с тихих окраин, было невдомек, какие события надвигаются на израненный битвами Невендаар.

Именем своих богов расы эльфов, гномов, демонов и нежити стремились утвердиться на просторах Невендаара. Каждый из народов признавал лишь собственную правоту, и войнам не виделось конца. Никакие договоренности и союзы не могли предотвратить грядущих бед: правила устанавливают смертные, но боги не знают правил.

Ослабленная Второй Великой войной Империя только начала подымать голову. Но, как это и бывает в неокрепших, не успевших встать на ноги государствах, ее разрывали внутренние противоречия.

Авторитету императорской власти, при которой народ Империи претерпел столько бед и страданий, был нанесен серьезный урон. Отныне люди больше верили Всевышнему, чем собственному повелителю, а священники вызывали больше доверия, чем знатные лорды.

Окраинные территории охранялись слабо, во владения Императора то и дело проникали непрошеные гости: где-то обосновалась нежить, где-то хозяйничали демоны, а где-то эльфы без зазрения совести уже начинали делить чужие земли с извечными противниками – гномами.

Город кишел вражескими лазутчиками, готовящими почву для падения столицы в грядущих войнах. Все еще крепкие стены разъедали враждебные проклятия и заклинания, ослабляющие мощь защитников Империи. Беззаконие царило на улицах столицы, доходили слухи о том, что великая Прорицательница предвещала городу гнев небес.

Да и во дворце было неспокойно – слишком много появилось желающих взобраться на шаткий трон.

В таких обстоятельствах слугам Всевышнего трудно было удержаться от соблазна потягаться за власть с самим Императором. Духовенство обретало все большее могущество, ревниво расправляясь с конкурентами – знатью и магами. Маги особенно докучали святым отцам своей независимостью и легкомысленным отношением к Писанию. И Церковь выдвинула вперед свою зловещую силу.

Инквизицию.

Основанная на подозрительности и коварстве, эта поначалу вспомогательная ветвь Церкви быстро захватила власть над духовенством. Теперь сама инквизиция и была Церковью.

Внушая ужас врагам, но еще больше – своим, она повсеместно насаждала волю Всевышнего, объявив прочих богов вне закона. Именем Великого Инквизитора пугали детей, попасть в лапы инквизиторов означало неизменные муки, а зачастую – гибель.

Впрочем, и в самом сердце Церкви, ее Священной инквизиции, было неспокойно. Великий Инквизитор Иоганн IV, жестокий и коварный интриган, стоявший у истоков взлета этого апологета веры, сам оказался мишенью для черной зависти собственных сподвижников. Верхушка инквизиции задумывала ни много ни мало переход власти в Империи от светской власти к Церкви. А значит, Великий Инквизитор, таким образом, становился бы полновластным правителем Империи.

Это сулило гораздо большее, нежели духовное служение. Такая власть способна вскружить голову даже самым набожным служителям, тем более что многие из них видели себя единственно верными носителями воли Всевышнего.

Таких становилось все больше. И отец Себастьян не был исключением.

Помощник Великого Инквизитора неторопливо шел по мрачным коридорам Магистрата. Немногие встречные монахи и рядовые инквизиторы испуганно жались к стенам, боясь встретиться с ним взглядом. Зловещее здание Магистрата больше напоминало тюрьму, чем резиденцию первого лица Церкви. Пламя масляных светильников по стенам дрожало, исходя удушливым чадом, придавая строгому интерьеру еще больше пугающей таинственности.

Но не эта аскетическая обстановка заставляла мрачнеть отца Себастьяна. Куда больше его беспокоили люди.

Люди, с их жалкими страстями, мелочными желаниями и смертными телами. Жалкие существа, способные притом легко разрушить грандиозное здание Веры, веками отстраиваемое во имя Всевышнего.

Но он, Себастьян, не допустит катастрофы.

Ведь в руках у него нити, которыми можно играючи управлять сильными мира сего – при известном навыке, разумеется. Но главная сила в другом.

В знании, которое пока имеется у него одного. И пока это знание не станет достоянием толпы – оно будет помогать ему в восхождении к высотам власти.

Во имя Всевышнего, разумеется. Да пребудет во всем его воля, да ниспошлет он благословение своему верному рабу Себастьяну…

…Покои Великого Инквизитора охранялись столь тщательно, что даже его верному помощнику пришлось дожидаться, пока суровые стражи из числа наиболее преданных послушников не осмотрят его лицо, будто видят впервые, не изучат перстень инквизитора на тощем пальце и пергамент с массивной печатью.

Тем временем вернулся посланный с докладом послушник и, склонившись, смиренно сообщил:

– Его святейшество ждет вас, брат мой…

Отец Себастьян сдержанно кивнул и вступил на территорию священных покоев.

Обстановка здесь разительно отличалась от хмурого монашеского стиля других помещений. Не было, правда, и излишней пышности. Но мрачная роскошь, царящая в зале для аудиенций и кабинетах Великого Инквизитора, приводила в замешательство визитеров и смущала умы помощников.

«Все дело в роскоши, недостойной духовного лица, – мрачно думал отец Себастьян. – Великий Инквизитор уже вообразил себя Императором».

Такая поспешность некоторым виделась признаком слабости, хотя, глядя на Самого, никто даже и думать не мог о подобном. Просто брали на заметку.

Инквизиторы – жестокие и мстительные люди, ведь им каждодневно приходится сталкиваться с ложью, ересью, происками магов и демонов, сохраняя при этом истовую веру в единственно верного бога. Себастьян прекрасно понимал, с кем имеет дело. А потому старался выглядеть самым лояльным и преданным помощником главы Церкви.

Великий Инквизитор Иоганн IV восседал в огромном кресле, спинка которого, черного дерева, покрытая церковной символикой и цитатами из Писания, высилась над головой мрачной башней, с вершины которой с подозрением взирал на вошедшего лик Всевышнего. Рядом стоял столик на изогнутых ножках, заваленный бумагами, придавленными толстым, с серебряным переплетом, томом. Мерно струился песок огромных песочных часов: Великий Инквизитор умел ценить время. Его святейшество изучал бумаги, и не нужно излишней проницательности, чтобы понять: большинство из них – доносы. Причем в большей части доносы членов братии друг на друга.

– Ваше святейшество… – Отец Себастьян скрючился в поклоне.

Не отрываясь от чтения, Великий Инквизитор небрежно протянул руку. Себастьян приблизился и припал губами к пухлым пальцам, унизанным перстнями.

Он каждый раз чувствовал унижение и злобу, целуя руку этого самодовольного интригана: ведь только в нем, Себастьяне, воплощается истинная воля Всевышнего, и место в этом кресле по праву принадлежит ему!

Но даже мускул не дрогнул на бледном лице. Слишком важны его цели, чтобы давать волю эмоциям.

– С чем пожаловал, брат Себастьян? – мощным баритоном поинтересовался Великий Инквизитор.

Этот голос был одной из причин стремительного взлета отца Иоганна, некогда рядового инквизитора в затерянном провинциальном городке. Его проповеди заставляли трепетать сердца простых прихожан, и братья-священники считали его чуть ли не новым пророком. Убеждением и угрозами отец Иоганн пробился на вершину церковной иерархии, умело подчинив себе инквизицию и вдохнув в нее зловещий огонь очищения.

И этому голосу больше всего завидовал отец Себастьян. В своих темных мечтах он нередко представлял себе, как в темной пыточной калеными щипцами вырывает этот ненавистный язык…

– В Магистрат доставили странных чужестранцев с окраин Империи. Пленивший их ассасин утверждает, что прибыли они со стороны упавшей звезды…

– Упавшая звезда… – отрывая взгляд от бумаг, произнес Великий Инквизитор. – Похоже на пророчество.

А Иоганн по-прежнему проницателен! Единственный минус столь высокого положения – это бесконечная отдаленность от источников достоверной информации и необходимость полагаться на сведения, получаемые от помощников. В свою очередь, помощники, действуя от имени Великого Инквизитора, обладают всей полнотой его полномочий.

Глупо не пользоваться таким преимуществом.

– Поверенный мой, брат Ферре, тоже так считает… – кивнул Себастьян.

В таких скользких вопросах лучше всего ссылаться на нижних чинов – с них меньше спрос, да и избавиться от них проще – если возникнет такая необходимость.

И главное – ни в коем случае не указывать истинный источник сведений.

Пока его святейшество сам не узнает о том, что сказала Пророчица…

Если к тому времени все еще будет в живых.

– Что ты намерен предпринять, брат мой? – прищурился Великий Инквизитор.

– Как обычно – допрос с пристрастием, – ответил отец Себастьян. – Мы извлечем из них все, что они знают. И даже чуть больше – знаете, как это иногда случается…

Оба негромко рассмеялись.

Старая шутка – про показания, данные под пытками. Как известно, сведения, полученные при допросе с пристрастием, бывают двух видов: те, что нужны для установления истины, и те, что сгодятся для суда. Инквизиторские палачи, увлеченные любимым делом, зачастую путали эти два вида, превращая допросы в кровавый фарс.

– Безусловно, – отсмеявшись, сказал Великий Инквизитор. – Только стоит подумать: не лучше ли будет использовать чужестранцев в своих интересах? Если они действительно явились из-за моря, значит, в Невендааре они лица новые. А это полезно для шпионажа и других деликатных поручений…

Себастьян прикусил губу: проклятый старик будто читал его мысли! Надо как можно скорее покончить с ним, пока он не вник в коварные замыслы собственного помощника…

Но вслух сказал:

– Вы, как обычно, смотрите на пару шагов вперед, ваше святейшество. Какая интересная мысль – использовать чужестранцев в наших целях! Действительно, сделай мы из них наших лазутчиков – трудно будет понять, откуда веревочка вьется. Ведь у них – чистое прошлое и готовые легенды… Вы – просто мастер комбинаций, ваше святейшество!

– Да, да… – благосклонно улыбнулся Великий Инквизитор.

Падкость на лесть – вот одна из его главных слабостей, с которыми не место во главе Священной инквизиции.

– Разрешите действовать по высшей ступени тайны? – проговорил Себастьян.

Великий Инквизитор на миг задумался.

Высшая ступень тайны означает устранение всех свидетелей. В том числе – конвойных, что доставили пленников, и инквизиторов, которым предстоит вести допросы. Такой расход людского материала требует серьезного обоснования.

– Хорошо, – решил Великий Инквизитор. – Действуйте по своему усмотрению. Но не забудьте поставить меня в известность о результатах…

Отец Себастьян склонился, с трудом сдерживая довольную улыбку.

Посреди пустынного внутреннего дворика стояли в ожидании два сквайра, и скучала, рассевшись на земле пара рядовых стражников. Последним вернули проигранные вещи, и теперь они не являли собою столь позорное и жалкое зрелище, как по прибытии в Магистрат.

Внезапно старший из сквайров насторожился:

– Друг мой, не кажется ли вам странным, что нас столь долго задерживают здесь?

– Так и есть, почтенный друг мой, – кивнул второй и с прищуром огляделся. – Эту затянувшуюся тишину я нахожу более чем зловещей.

– Не считаете ли вы, что имеет смысл открыть себе выход оружием? – продолжил старший.

– Не могу отвергать такой возможности. Ибо…

Второй сквайр не успел договорить: прямо перед ними, насквозь пробитые длинными стрелами, повалились стражники.

– Стреляют из бойниц, – невозмутимо сказал старший сквайр. – Боюсь, что Всевышний по нам соскучился…

– Для меня было бы честью предстать перед Всевышним в вашем обществе! – сказал второй.

В следующий миг оба со звоном выхватили мечи. И тут же, со свистом рассекая воздух, замелькали стрелы. Оба ловко увертывались от попаданий, младшему удалось даже перерубить пару стрел прямо на лету. Зато досталось одной из лошадей – стрела попала ей в круп. Обезумев, лошадь металась по дворику, пока не собрала в себя еще несколько беспорядочно мечущихся стрел и не упала замертво.

Сквайры со всех ног бросились к воротам. Как и положено воинам, они не боялись смерти, но были готовы дорого продать собственные жизни.

Но что стоит храбрость против коварства? Навстречу бегущим метнулось нечто, куда более тяжелое и неуловимое, чем пущенная из лука стрела. И старший сквайр болезненно вскрикнул и повалился на спину, словно отброшенный ударом крепкого кулака. С трудом приподнялся на локте, осматривая себя.

Из широкой груди его торчал массивный арбалетный болт.

– Это подло… – прохрипел он. – Друг мой…

В следующий миг второй рухнул рядом – лицом вперед. Точно такой же болт, попав ему в затылок, торчал острием из глаза.

– Измена!.. – прошептал старший и повалился замертво.

Мертвая рука продолжала крепко сжимать рукоять меча.

Как и подобает воину Империи.

Глава восьмая, в которой несчастные герои знакомятся с кухней инквизиции и не находят ее аппетитной

Понятия не имея о сгущающихся вокруг нас тучах, мы брели по темному коридору в сопровождении четырех огромных рыхлых верзил, которых язык с трудом поворачивался назвать монахами. Хотя, возможно, отъесться до столь впечатляющих размеров было своеобразным видом послушания. Двое шли позади нас, двое – впереди, сверкая выбритыми макушками, смиренно сложив на животах мощные руки. Но я ни на миг не сомневался: задумай мы что – эти четверо свернули бы нас в бараний рог, вдавив в каменный пол своими необъятными телесами.

– Куда нас ведут? – поинтересовался Грош.

– Не велено разговаривать, – лениво, высоким голосом сказал один из шедших позади.

– Мы есть хотим!

– Не велено, – повторил верзила.

– Я сейчас свалюсь от усталости – придется вам меня тащить! – не унимался мой приятель.

– Не доводи до греха, – повторил верзила, и в голосе его послышалась угроза.

Я хотел было поинтересоваться, куда дели мою сумку и лютню, но прикусил язык: терпение этих увальней могло и лопнуть.

Коридор извивался, уходя куда-то вниз, и, наверное, вел в подземелье. Из стен торчали чадящие факелы, от которых было больше удушливой вони, чем света, и я даже обрадовался, когда нас втолкнули в просторное помещение с покатыми сводами и грубыми колоннами по центру.

Впрочем, радость моя была недолгой.

Я, конечно, никогда не видел подобного и в своих наивных фантазиях даже представить себе не мог, что такое существует в действительности. Все, что я знал, – это жуткие истории, поведанные бродячими рассказчиками. Но то, что они рассказывали, вполне могло быть обыкновенными страшными сказками – теми, что разбавляют скучную повседневность, заставляя почем зря леденеть кровь и колотиться сердце.

Но вот они, перед глазами, – эти страшные сказки в виде вбитых в стены крючьев, свисающих на цепях кандалов, кошмарных деревянных устройств, о назначении которых даже думать не хотелось. Вот она, пылающая жаровня и все мыслимые виды клещей, разложенных рядом. Вот потемневшие колодки с дырами для рук и головы, а вот – небрежно брошенная на лавку железная маска с воронкой, торчащей изо рта. Ради Всевышнего – зачем изо рта торчит воронка, что туда можно вливать?!

– Тихо, тихо… – Я почувствовал, как Грош ободряюще хлопает меня по плечу. Наверное, последнюю фразу я выкрикнул вслух.

– А это по случаю, – сказал незаметно приблизившийся человек, поднимая маску и любовно поглаживая ее. – Когда – воду, когда – кипящее масло, а когда и расплавленное олово…

Был он столь же громаден, как и наши сопровождающие, но этим обязан не слою сала, а в могучим мышцам. Облачен он был лишь в длинный кожаный фартук и кожаные перчатки. Здоровяк был совершенно лыс и весь лоснился от пота.

Я сразу почувствовал царящий здесь удушливый запах – смесь вони человеческой плоти и страха. С потолка капала вода, но мне показалось, что это – капли человеческой крови.

Монахи оставили нас, удалившись и прикрыв за собой низкую, но чрезвычайно крепкую дверь. А лысый громила ласково, по-отечески, обхватил нас за плечи и легко потянул за собою. Подвел он нас к деревянной скамье и ловко сковал наши ноги деревянными колодками – так, что я даже ничего не почувствовал, но понял: встать отсюда я не смогу. Пока этого не захочет этот тихий, но вместе с тем жутковатый человек.

Не сразу я заметил перед собой грубый деревянный стол, за которым скучал человек в монашеском одеянии. Ему, очевидно, было прохладно: на голову он накинул мешковатый капюшон и зябко потирал руки, время от времени протягивая их к толстой оплывшей свече в грубом подсвечнике.

– Сейчас, сейчас! – заверил нас человек. – Подождите немного, скоро придет брат экзекутор – и начнем!

– Да мы, собственно, никуда не торопимся, – заметил Грош. – Но, может, вы объясните, что с нами хотят сделать?

– С вами? – задумался человек. – Хм… Я не в курсе дела. Это смотря по какому делу вы у нас проходите. Видите ли, я просто писарь, мне не докладывают. Но ежели, скажем, вы по верноподданническому доносу сюда попали – ясное дело, начнут с дыбы. Ежели с подачи императорского шпиона, тут, естественно, без клещей не обойтись. Ну а если вас уличили в преступлении против веры, в колдовстве или алхимии – тут уж на усмотрение брата инквизитора, сами понимаете…

– Вот влипли… – тоскливо протянул Грош. – Это все ты: «За вдохновением, за вдохновением!»

– Вот еще! – возмутился я. – А кто мне предлагал объединиться для совместного грабежа?!

– Любезные, убедительно вас прошу – не начинайте, пока брат экзекутор в пыточную не подошел! – взмолился писарь, выхватывая из-за уха гусиное перо. – У меня ж бумаги нет, чтобы записать все! И чернила закончились!

– Вот и мучайся! – мстительно сказал Грош. – Всевышний все видит – отправит тебя в ад, к Проклятым, за эдакую работу!

– Не отправит, – заверил писарь. – Мне по службе ежемесячная бесплатная индульгенция положена за вредность…

Неизвестно, сколько бы мы еще препирались, если бы не заскрежетала обитая железом дверь и в пыточной не появился невысокий худощавый человек в монашеской одежде, но с каким-то свисающим с шеи массивным знаком на толстой цепи. Он подошел к столу, со стуком водрузил на него огромную чернильницу и положил рядом стопку бумаги.

– Скучаешь, брат писарь? – спросил он без особого, впрочем, интереса.

– Как тут не заскучать, без дела-то! – подобострастно осклабился писарь.

– Эй, любезный, – вежливо обратился к пришедшему Грош. – Это какая-то ошибка. Зачем мы здесь?

Вошедший не обратил на нас ни малейшего внимания. Обстоятельно усаживаясь на грубый стул с отполированной спинкой, он снова обратился к соседу:

– Как новая келья, брат писарь?

– Благодарение Всевышнему и вам, почтенный брат экзекутор! – расплылся в улыбке писарь. – Где это видано, чтобы писарю – отдельная келья! Благодарствую!

– Отпустите нас! – взмолился я. – Мы и вправду ничего не знаем! Это недоразумение!

– Мы мирные путники! Менестрели мы! – чуть ли не пропел Грош. Признаться, очень убедительно.

Но экзекутор даже глазом не моргнул. Он казался совершенно непробиваемым.

– Служи прилежно, брат писарь, и я буду ходатайствовать, чтобы тебя взяли в ученики…

– Как это великодушно с вашей стороны!

– Походишь с годик в учениках, а там, глядишь, станешь полноправным охотником на ведьм. Ну а дальше все от тебя зависит…

Смотреть на восторги писаря было невыносимо. Происходящее настолько не вязалось с романтической картиной Невендаара, которую выстроил я в своем сознании, что все это, казалось, происходит не со мной. Неунывающий Грош тем временем становился все более мрачным, и это казалось мне особенно дурным признаком. Представить, что с нами будет дальше, я просто не мог – ум отказывался впускать в воображение ужасные картины.

– Что ж, – сказал экзекутор, – начнем, помолясь…

– Хвала Всевышнему! – сложив руки лодочкой и воздев очи к закопченному потолку, проблеял писарь. – Помоги нам, грешным, в нашем праведном деле, спаси души этих несчастных грешников и открой их уста, дабы услышали мы их слова и смогли отличать правду от происков лукавого…

– Хвала Всевышнему, хвала… – довольно формально бросил экзекутор.

И впился в нас взглядом маленьких черных глаз. Странное дело – при всей пугающей колкости этого взгляда он показался мне совершенно пустым. Наверное, так смотрят не на живых людей, а на камень, когда в голове нет никаких мыслей. Или когда думают о чем-то другом, только не о том, на что глядят. А может, этот человек настолько привык смотреть на закованных в колодки испуганных узников, что они просто перестали казаться ему живыми людьми.

Я тут же представил себя мертвым и брошенным истлевать в холодном подземелье. Ничего не поделаешь, воображение поэта – опасная штука. Мне вдруг стало настолько страшно, что я лишился чувств.

…Очнулся от потока ледяной воды: надо мной стоял тот самый лысый палач, на этот раз – с деревянной лоханью в руках.

– Ну! Ну, друг! – проворчал он. – Рано ты решил в обморок падать.

И поведал экзекутору:

– Слабенький он какой-то…

– Все у нас горазды слабенькими прикидываться, – усмехнулся экзекутор. – Видать, искусный лазутчик, раз мастер эдакие притворства чинить!

– Я не лазутчик… – слабо проговорил я. – И притворяться вовсе не мастак…

Грош смотрел на меня совершенно затравленно, втянув голову в плечи. Наверное, пока я лежал без чувств, с ним уже успели провести беседу, и вряд ли приятную.

– Это мы сейчас и выясним, – доверительно сообщил экзекутор. – Гм…

Писарь с готовностью схватился за перо, азартно макнул его в чернильницу, ойкнул, отпрянув:

– Ой, я, кажется, кляксу поставил…

– Когда кажется, молиться надо, – проворчал экзекутор. – Казенную бумагу надо беречь. Ее выдают немного, это подозреваемые не кончаются – хоть печку ими топи…

– Хорошая мысль! – хихикнул писарь, подмигивая нам с Грошем.

Палач за спиной хмыкнул, но мы с приятелем не оценили шутку.

– Ладно, – брезгливо сказал экзекутор, перебирая исписанные листки бумаги. – Поговорим о деле. У нас есть сведения, что вы пришли со стороны Драконьих скал. Так ли это?

– Истинная правда! – воскликнул Грош. – Вот сразу видно благородного и справедливого господина! Если уж говорить правду – так правду!

– Брат Одрион, приведите мерзавца в чувство, – устало сказал экзекутор.

К моему приятелю приблизился палач и отвесил тому несильный с виду подзатыльник. Тем не менее Грош повалился на бок и отчаянно завопил. Наверное, не будь на ногах колодок – улететь бы ему с лавки!

– Заткнись, – спокойно сказал палач, – или огрею снова…

Грош замолчал, тихо всхлипывая.

– Так-то лучше, – прокомментировал экзекутор. – Отвечать только на мои вопросы! Понятно?

– Да! – в голос отозвались мы.

– Тогда продолжим. Откуда вы пришли к Драконьим скалам?

– Через перевал мы пришли, – с готовностью поведал Грош. – От озера. А к озеру приплыли на ладье, а до этого через море переплыли…

Писарь перестал скрежетать пером, посмотрел на Гроша, затем на инквизитора и заявил:

– Следы путают! Ни дать ни взять!

– Пиши да помалкивай! – прикрикнул на него экзекутор. – Будешь много болтать – не бывать тебе охотником на ведьм!

Писарь втянул голову в плечи, притих и уткнулся в листок с записями.

– Зачем лгать? – поинтересовался экзекутор. – Признайтесь – вас подослали эльфы!

– Почему именно эльфы? – удивился я.

– Ага! – Палец экзекутора уткнулся в меня. – Значит, все-таки гномы? Я так и подумал: не зря у вас обнаружили гномий амулет!

– Разве мы похожи что на тех, что на других? – спросил я. – Какие же мы гномы! Видел я одного гнома – он же уродливый!

– Хотите сказать, вы идеал человеческой красоты? – зловеще усмехнулся экзекутор. – Судя по вашей глупости, незнанию законов и обычаев Империи – вы самые настоящие оборотни! А что стоит опытному магу изменить вашу внешность или отвести глаз смотрящему? Конечно, вряд ли вы нежить или демоны – но и этого исключать нельзя… Кстати, что означает найденный у вас зуб дракона? Талисман? Орудие для наведения порчи? А может, он выпал из пасти одного из вас?

От такого заявления у меня отпала челюсть. А экзекутор задумался, разглядывая нас, и произнес:

– Жаль, что магов так не любят в нашем ведомстве. Уж они бы вмиг раскусили вас, проклятые оборотни! Но ничего, наши методы хоть и попроще, но не менее действенны…

– Что еще за методы?! – испуганно пискнул Грош.

– Сейчас вы с ними познакомитесь, – пообещал палач и задумчиво поскреб складчатую шею. – С чего бы начать? Может, с кипящего масла? Нет, это после. На десерт, так сказать. Да и масло нынче в цене… Пожалуй, лучше смолу вместо масла. Правда, коптит сильно, еще угорим… Может, на крюк за ребро подвесить?

– За ребро всегда успеется, – сказал экзекутор. – Сдается мне, что оборотней надо жечь каленым железом, освященным епископом. Так, кажется, говорил мой наставник, а уж он этой нечисти повидал – дай бог каждому!..

Я похолодел. Руки и ноги мои онемели. Ведь я с детства не выношу боли! Хотелось кричать, протестовать – но силы разом оставили меня, сделав похожим на тряпичную куклу.

– Как скажете, – осклабился палач, хватая меня под руки и уволакивая к жаровне. – Вы мне только прикажите – а уж я свое дело знаю!

Приговаривая и напевая себе под нос, палач принялся подкидывать в жаровню угли и засовывать в огонь клещи и другие, не менее чудовищные инструменты. Смотреть, как они раскаляются докрасна, было просто невыносимо. Мне уже чудилась вонь моей же паленой плоти.

И я снова потерял сознание.

Очнулся я от режущего уши крика. Неистово вопил Грош, которого палач терпеливо подвешивал за руки к жуткой конструкции – цепи, что шла к потолку и, перекинутая через блок, цеплялась к зубчатому механизму с торчащей сбоку рукоятью. Грош извивался, кусался и ругался так, Всевышний, не выдержав, должен был убить его на месте громом и молниями. Но, видимо, пыточная не зря была устроена в глубоком подземелье, и Всевышний нас не слышал. Демоны же Преисподней, наверное, просто брезговали нами.

Не скрою, находясь в объятиях ужаса, я уже попрощался с жизнью. Думаю, похожее ощущение испытал и Грош.

И в эту самую, как нам казалось, последнюю минуту случилось чудо. Думаю, хорошо подготовленное, заранее рассчитанное чудо. Но какое до того дело двум несчастным, обезумевшим от страха людям?

Дверь заскрежетала, и в пыточную, нагнувшись, вошел тот, кого мы первым встретили в этих гостеприимных стенах.

Отец Себастьян.

– О, вы здесь? – делано удивился он. – А я-то думал – куда запропастились наши гости? Думал, их уже накормили и пристроили на ночлег – а они в подземелье развлекаются!

Наверное, такой речью отец Себастьян желал произвести на нас определенный эффект. Надо сказать, ему это удалось.

– Братья, освободите их, – виновато, почти ласково сказал отец Себастьян. – Сдается, мы несколько перестарались с присущим нам гостеприимством…

Что я, что Грош – мы оба смотрели в рот отцу Себастьяну, словно тот не был одним из зловещих инквизиторов, а явился нам в образе крылатого ангела. Он виновато улыбнулся и развел руками:

– Что ж, такова наша работа – подозревать и добиваться истины. Слишком много нечисти развелось у границ Империи, слишком много врагов – и внешних, и внутренних. Увы, случаются и печальные ошибки… Надеюсь, вам не успели нанести никаких повреждений?

– Что вы, что вы! – воскликнул Грош, потирая запястья, освобожденные от стягивающих железных колец. – Здесь очень даже мило! Нам, трубадурам, в некотором роде это даже полезно… э-э… для полноты впечатлений. Не так ли, Свидрик?

Я нашел в себе силы лишь для того, чтобы молча кивнуть. Происходящее было вне моего понимания и выше всяких моих сил.

– Вот и славно, – сказал отец Себастьян и обратил свой взор на терпеливо ожидающих писца и экзекутора.

– Вы, братья, можете быть свободны. И вы, милейший Одрион, тоже.

– Но…

– Оставьте нас одних. – В голосе отца Себастьяна послышались твердые нотки. – И проследите, чтобы никто не ошивался под дверью. Мне нужно поговорить с молодыми людьми наедине…

И вот мы остались в этом жутком подземелье наедине с отцом Себастьяном. Удивительное дело: если поначалу он представлялся мне крайне неприятным типом, то теперь, после всего, что с нами произошло, он казался милейшим человеком на свете.

Меня все еще трясло, и я толком не мог понять – жив ли я или давно уже на небесах? В таком случае небеса представлялись очень похожими на камеру для пыток, что вряд ли логично. Потому я скорее жив, чем мертв. А радоваться ли данному обстоятельству – я также не имел понятия…

Отец Себастьян занял место за столом. Но не на стуле своего коллеги, а на скромном табурете писаря, чем невольно еще больше усугубил наше к нему расположение.

Я постепенно возвращался в реальность, Грош же вовсю скалился, потирая щиколотки, освобожденные от колодок.

– Вы, я вижу, ребята не промах, – доверительно заговорил отец Себастьян. – Не дрогнули, не испугались пыток. Это хорошо…

Я невольно потупил взгляд, чувствуя, как лицо мое заливается краской. Но отец Себастьян, этого будто не заметил, продолжив:

– Как раз такие храбрецы мне и нужны.

– Позвольте полюбопытствовать – какой толк вам от чужестранцев? – вновь обретя былое нахальство, спросил Грош. Я было шикнул на него, но тут же понял, что это бесполезно: его жизнелюбивую, склонную к авантюрам натуру ничем не прошибешь.

Отец Себастьян понимающе кивнул:

– Конечно же, вы имеете право знать это. Есть одно очень серьезное дело, и вы подвернулись как нельзя кстати. То, что вы чужеземцы, очень мне на руку: вы никого не знаете, вас не знает никто. Для обитателей Невендаара вы – чистый лист. И я намерен вписать в него свои собственные планы…

– Что же это за планы? – спросил я. – Чего вы от нас хотите?

– Очень просто, – сказал отец Себастьян. – Полного повиновения и беспрекословного исполнения моих приказов.

– Это мы запросто! – легко заявил Грош.

И осекся, наткнувшись на взгляд инквизитора.

– Я вижу, вы не совсем понимаете серьезность своего положения, – проскрежетал он.

В этот момент все мои иллюзии рассеялись.

Не был этот человек никаким благодетелем. И в пыточную он зашел не случайно. Все, что нам пришлось пережить, было лишь частью спектакля, призванного сломить нашу волю.

Что ж, это ему удалось. По крайней мере – на тот момент.

– Вы не сможете удрать, – продолжил отец Себастьян, сверля нас неприятным, пронзительным взглядом. – Вы всегда будете на виду у специально обученного человека. Кроме того – вся Империя наводнена агентами инквизиции и всюду есть опытные и ловкие охотники на ведьм. Да и что там говорить – чужестранцам не скрыться в Невендааре. Вы у меня на крючке.

То, что говорил этот человек, звучало крайне неприятно. Но я все равно не мог представить себе ничего ужаснее пыток.

– Похоже, у нас нет выбора… – с надеждой глядя на приятеля, неуверенно произнес я.

– Хм… – деловито прищурившись, тоном важного торговца протянул Грош. – А если мы откажемся?

Я в ужасе закатил глаза. Но нашего «благодетеля» этот, мягко выражаясь, бестактный вопрос ничуть не смутил.

– Можете, конечно, и отказаться, – спокойно сказал он. – Тогда сделаем вид, что этого разговора не было и я случайно не заходил в это скорбное место. Сюда вернутся ваши добрые знакомые, и допрос продолжится до тех пор, пока вы не признаетесь, что под человеческими личинами в вас скрываются демоны…

– Эльфы… – зачем-то поправил я, и Грош посмотрел на меня как на безумца.

– Вот именно, – сказал отец Себастьян. – Итак, я в последний раз задаю вам этот вопрос…

В этот момент не выдержали ни я, ни мой незадачливый помощник. И мы выпалили торопливо, в один голос:

– Мы согласны!

Глава девятая, в которой друзья знакомятся с магом и терзаются сомнениями

Нас вытолкнули из крытой повозки посреди какого-то грязного переулка. Задумчивый мул утащил кособокое сооружение на колесах, а мы стояли неподвижно, все еще не в силах поверить, что живы и снова на свободе. Уже наступил рассвет, и пробивающееся меж домов солнце прогоняло ночные страхи.

Первым очнулся Грош.

– Дела… – протянул он.

– Да… – безжизненно отозвался я.

Грош повел носом и скривился: в переулке действительно изрядно воняло.

– Пойдем, дружище! – решительно сказал Грош. – Пока наш новый хозяин не одумался и не решил вернуть нас в свое уютное подземелье.

Мы вышли из переулка, прошли пару тесных кособоких кварталов, где дома норовили прижаться крышами, будто пьяные, помогающие друг другу держаться на ногах. Кругом были зловонные лужи, шныряли наглые коты, крысы и свирепого вида собаки, над головой сушились целые заросли тряпья.

Можно было подумать, что вся столица состоит из таких трущоб. Но мы заблуждались.

В какой-то момент, сделав всего один шаг, мы оказались на широкой мощеной улице с красивыми и порою роскошными фасадами домов, лавками и вывесками ремесленников. Словно ниоткуда возникла пестрая толпа горожан – от босоногих мальчишек до важных, богато разодетых господ.

Грош не замедлил присвистнуть, завидев парочку миловидных девиц. Те захихикали, скромно потупив взгляды, и я готов поклясться – одна одарила лучезарным взором меня, скользнув взглядом по лютне, что снова была со мной. Такое внимание вернуло меня к жизни после безнадежности сырых подвалов инквизиции. Я улыбнулся в ответ.

Впрочем, реальность тут же напомнила о себе: мимо с дьявольской улыбочкой на лице неспешно прошел молодой человек в облачении охотника на ведьм. Толпа уступала ему дорогу, обтекая, как прокаженного.

– Весело у них в столице, – заметил Грош. – Атмосфера душевная, ничего не скажешь!

Я кивнул. Честно говоря, я по-прежнему не мог поверить, что легендарная Империя все еще существует, что бурлит столичная жизнь. Это было странно – ведь я считал все это канувшим в историю, оставившим свой след лишь в туманных сагах. Странно было думать, что сейчас я сам становлюсь участником какой-то новой и довольно мрачной истории…

Оборвав поток бессвязных мыслей, я схватил Гроша за руку:

– Смотри, смотри! Это же маг!

Действительно, в нашу сторону неторопливо приближался важный старец в остроконечной широкополой шляпе, с длинной седой бородой. Одеяние его было украшено изображениями звезд и тайными рунами, опирался же он на длинный посох. У ног его, то забегая вперед, то чуть отставая, то отвлекаясь на голубей и бродячих кошек, шествовал огромный черный кот с сияющими желтыми глазами. Трудно даже сказать, кто меня больше поразил – сам маг или этот удивительный зверь.

Прохожие спешили поклониться магу, жадно ловя его взгляд, а вслед семенили мальчишки с явным желанием ухватить его за подол, волочащийся по камням мостовой, но притом удивительно, сверкающе чистый.

Шедший навстречу магу охотник на ведьм остановился, сложив на груди руки, и смерил того с головы до ног презрительным взглядом. Маг же, напротив, сделал вид, что не заметил такого неприятного внимания. Лишь его кот сделал пару мягких шагов в сторону охотника и вдруг, ощетинившись, громко и страшно зашипел. Охотник на ведьм прищурился и демонстративно плюнул в сторону кота. Но тот непонятным образом вновь оказался под ногами мага и семенил вперед как ни в чем не бывало.

Публика с любопытством наблюдала это занятное зрелище. Я уже понял, что между инквизицией и магами отношения довольно натянуты, но данная встреча в открытый конфликт все же не перешла.

Зато произошло другое, более для меня удивительное событие.

Проходя мимо нас, маг, с достоинством глядевший прямо перед собой, вдруг замедлил шаг и обратил в нашу сторону взгляд своих темных, спрятанных под густыми седыми бровями глаз.

Такого взгляда мне еще не доводилось встречать. Глубокий, будто затягивающий в неведомую пучину и одновременно пробивающий насквозь. Не добрый и не злой, но удивительно мудрый, теплый и… немного печальный.

В душе вихрем закружилось слишком странное сочетание чувств, чтобы просто описать словами. Поверьте на слово – когда вы, почтенный читатель, встретите мага, сами поймете, что я имел в виду.

А тогда мы стояли, завороженные этим взглядом, и люди потоками обтекали нас, будто не замечая странную троицу, замершую посреди шумной улицы.

Я пришел в себя, почувствовав, что меня настойчиво хотят повалить наземь. Опустив глаза, увидел, что о мои ноги с урчанием трется здоровенный черный кот, и шерсть его трещит, рассыпаясь синими искрами. Оставив попытки спихнуть меня с места, кот принялся деловито присматриваться к Грошу.

– Не бойтесь Густава, – с улыбкой сказал маг. – Он выражает свое почтение – значит, я в вас не ошибся.

– Надо же, какая удача! Как раз сегодня ночью еще один добрый человек в нас не ошибся, – усмехнулся Грош, но замолчал, прикусив язык, под моим взглядом.

– Правильно, не стоит говорить того, о чем впоследствии можно пожалеть, – сказал маг. – Я не инквизитор – мне не нужны чужие тайны.

Я почувствовал, что краснею. Интересно, этот загадочный человек действительно умеет читать чужие мысли?

– Я вижу, вы прибыли издалека, – продолжил маг. – Что привело вас в Невендаар? Я знаю – там, за морем, про наши земли говорят много недоброго. И во многом это, к несчастью, правда…

– Я пришел сюда за вдохновением, – сказал я.

– А я – за удачей, – подхватил Грош. – Правда, похоже, с удачей придется повременить…

– А знаете что, – прищурился маг. – Видится мне – наша встреча не случайна. Как не случайно и то, что вы решились отправиться в опасное странствие, и то, что вас двоих судьба столкнула для важных испытаний. Разве случайно, что судьба наделила вас своими знаками? Одного – оберегом гномов, другого – зубом дракона?

Мне стало неуютно под столь проницательным взглядом, я невольно поежился, Грош поинтересовался:

– И откуда вы все знаете, дедушка?

Кот сердито мявкнул, а маг рассмеялся:

– Я знаю и то, что ты лишь хочешь казаться бессовестным проходимцем. Но в глубине души – ты искренний и добрый человек…

– О да! – осклабился Грош. – Я искренне люблю золото!

– И ради золота ты спас от смерти своего нового друга? – поинтересовался маг.

Я впервые не без удивления увидел, как краснеет Огюст по прозвищу Грош. Зрелище, надо сказать, презабавное.

– Гм… Раз вы все про нас знаете, может, вы нам и будущее предскажете? – буркнул Грош. – А то оно представляется нам уж больно мрачным…

– Ну, я знаю про вас лишь то, что написано на ваших честных лицах, – усмехнулся маг. – Ну и еще кое-что. Что же касается будущего…

Маг прищурился на солнце, сияющее в просвете между домами, и на его лицо наползла тень внезапно появившейся тучи. Сказал задумчиво:

– Если бы будущее зависело только от вас самих или от моих чародейских навыков… Но будущее открыто лишь для Прорицательницы, да и то – в границах, обозначенных богами. Я же – белый маг, а потому не вправе заглядывать за отведенные мне пределы. Вы же попали в темный водоворот судьбы, будущее ваше – в руках могущественных сил, и предсказать его по принятым мною колдовским правилам не представляется возможным. Но… Нет правил для богов…

Мы молчали, мало что понимая из сказанного магом.

Наконец я спросил:

– Значит ли это, что мы не в силах ничего изменить?

Маг значительно поднял указательный палец:

– Этого я не говорил! Напротив – воля человека ничем не отличается от воли бога! Только страх, покорность судьбе, лень и глупость мешают ему противостоять воле высших сил…

– А разве человек имеет право противиться воле богов?! – испуганно спросил я.

Слова мага не на шутку испугали меня – ведь мне с детства внушали покорность воле Всевышнего!

– А разве не для того боги посылают испытания, чтобы дать людям шанс проявить себя? – прищурился маг. – Не забывай: здесь, в Невендааре, боги издревле борются за власть над расами, и каждый новый герой может перевесить чашу весов в их вечной борьбе…

– Нет, что ни говорите, а геройство не по мне! – заявил Грош. – Знал бы я, что меня здесь ждет, – ни за что не полез бы в Невендаар!

Маг лишь таинственно улыбнулся в ответ, да сверкнул желтым глазом черный кот по имени Густав.

– Мне пора, – сказал маг, касаясь полей шляпы. – Думаю, мы еще встретимся с вами…

– Как хоть вас зовут, любезный? – спросил Грош.

Но мага и след простыл.

– Куда он подевался? – растерянно пробормотал я.

– На то он и маг, – раздался насмешливый голос. – А зовут егоизвестно как. Это же Горензеф – белый маг, отлученный от Церкви!

Говорил какой-то вертлявый, плешивый коротышка, лица которого было не разглядеть, так как он все время кривлялся и пялился куда-то в сторону.

– За что же его отлучили? – удивился я. – Он же белый маг, а значит, использует чистую магию…

– Ну, инквизиции виднее… – хихикнул коротышка и скрылся в толпе.

– Это еще что за чучело? – пожал плечами Грош. – Слушай, друг Свидрик, не кажется ли тебе, что мы довольно давно не обедали?

Ответом на этот риторический вопрос был отчаянный стон моего желудка.

– Более того, – продолжил Грош. – Нашим нервам требуется лечение. Надо срочно найти место, где можно промочить глотку.

– С тобой трудно спорить, друг мой Грош, – сказал я. – Тем более мы это заслужили.

– К тому же следует обновить звонкую монету, дарованную новым хозяином, – усмехнулся Грош, подбрасывая небольшой кошелек, врученный нам отцом Себастьяном. – Иначе все наши с ним договоренности теряют налет изысканности.

И мы побрели по улице в поисках недорогого, но приличного заведения.

Глава десятая, в которой веселая пирушка заканчивается мрачным протрезвлением

Харчевня, обнаруженная нами почти в центре города, откуда открывался великолепный вид на шпили императорского дворца, носила гордое название «Пивная башня». Может быть, оттого, что находилась у основания древней обветшалой башни, действительно изрядно походящей на пивную кружку, а может, оттого, что внутри заведения этот благородный напиток потреблялся с огромной скоростью и в неимоверных количествах.

Честно говоря, тогда я не был любителем подобных заведений. Единственный раз похожее место я посещал еще за морем, в гавани, где и встретил купца, готового доставить меня на берег Невендаара. Но даже там, среди буйных матросов и бродяг всех мастей, не было такого неистового шума и веселья. Уже много позже, умудренный опытом, посетивший немало удивительных мест, я понял простую закономерность: чем хуже живет простой люд, чем менее он уверен в завтрашнем дне – тем легче расстается с последними монетами, тем отчаяннее гуляет и пьет. Судя по хмельному шабашу, царящему в «Пивной башне», Империю ожидали непростые времена.

Едва мы вошли в полутемное, густо прокуренное помещение, нас едва не сбило с ног летящее тело какого-то бедняги. Шмянувшись о дверь, тот со стоном вывалился на улицу, а вслед ему донеслось:

– …и помни: не вернешь долг к вечеру – оторвем ноги!

Я в растерянности замер.

Приятель же мой лишь рассмеялся, довольно потирая руки:

– Сдается, здесь умеют повеселиться!

– Может, найдем место потише? – робко предложил я, пятясь к выходу.

Но Грош понял это предложение по-своему:

– Ты прав – сядем вон в том углу. Там вроде тихо.

Мы уселись с краю длинного стола, для чего пришлось спихнуть прямо на пол разлегшегося на нем бородатого детину. Тот даже не заметил перемены лежбища, только оглушительно всхрапнул и сладко зашамкал во сне. Немедленно появилась откуда-то расторопная девица пышных форм, с любезной улыбкой на румяном лице. Ловко отпихнув ногой разлегшегося поперек пути отдыхающего, она водрузила перед нами по огромной кружке, увенчанной солидной шапкой пены. Мы и рта не успели открыть, как девица уже все решила за нас: что нам подать и в каких количествах. Надо отдать должное этому месту: никогда в жизни я не обедал более вкусно и сытно и уж точно – не пил такого великолепного эля.

Хотя, может статься, все дело было в контрасте с не столь гостеприимными подземельями инквизиции. Но уже после первой кружки я и думать забыл о ночных ужасах.

Насытившись, Грош поводил по сторонам внимательным взглядом и нашел, что искал: за одним из столов азартно резались в карты. Он оставил меня в одиночестве, предпочтя мое скучное общество привычному времяпрепровождению.

Я же потягивал пиво и разглядывал многоликий люд, поймав себя на мысли, что точно так же я в свое время любовался морской стихией. Слегка осоловев, слушал я незамысловатую музыку, исполняемую местными музыкантами, да постукивал по столу в такт развеселым трелям.

Впрочем, вскоре мое внимание привлек разговор за соседним столом, едва слышимый сквозь несмолкаемый гул. Видел я лишь спины говоривших, и оттого мне становилось лишь любопытнее.

– …а еще говорят, Прорицательница нагадала нам столько бед, что держись! – говорил один.

– Да что там! Говорят, она сама и кличет, и наговаривает! – подхватывал второй. – Что ты думаешь – она же заранее знала, что проклятая звезда упадет! Не иначе, как сама сговорилась с Бетрезеном – тьфу на него, будь он трижды проклят…

– Погоди, но разве демоны посылают падающие звезды? – с сомнением произнес первый.

– А шут их разберет! Кто сейчас может поручиться, кому что подобает? Или ты не видишь, что все встало с ног на голову?! – горячился второй. – Если уж Великий Инквизитор у нас стал посильнее Патриарха, а Архимага чуть ли не отлучили от церкви…

– Брось! Как это – отлучить Архимага?! – не поверил первый.

– А очень просто! Говорю тебе, эта звезда – неспроста! Грядут кары небесные на наши грешные головы! Ежели хочешь знать – я вообще думаю, что Священная инквизиция наша – сплошь нежить и поклоняется Проклятым…

– Тише ты! – испуганно зашипел первый. – Ты сам понимаешь, что говоришь?! Как это нежить может поклоняться демонам?

– А кто его знает? Только вот поговаривают, что город просто заполонило вражье отродье, только скрываются все под человеческими личинами. Вот ты можешь поручиться, кто за соседним столом сидит? Посмотри – все сплошь страшные рожи, ни дать ни взять – оборотни!

– Как это возможно – чтобы никто не заметил, что в городе столько нечисти?!

– А для чего, ты думаешь, магам запретили практику в столице? А я тебе скажу: чтобы нежить некому было ловить! Маг-то оборотней насквозь видит!

– Истинно так! Свят-свят… Я-то думаю, чего это магов в городе почти не осталось? Чуть ли не собаками травят! Я бы на их месте давно всех этих инквизиторов в жаб превратил. Да только наши – сплошь добряки, не станут ради своей выгоды даже врагов изводить…

– Вот видишь! Разбежались чародеи-то! А каждый знает – свято место пусто не бывает. Нет магов, а на их место – шасть! Нежить да демоны! Посмотри на братьев-инквизиторов – это же сущие дьяволы! Говорят, из ихних подземелий такой вой доносится, что можно окаменеть, лишь случайно услышав! А еще я слышал…

Голос говорившего стал зловещим:

– …будто императора извели давно, а на трон уселся злобный тролль!

– Тролль на троне?! Ох и страшно мне, брат, ох и страшно!

– А мне как страшно! Давай-ка выпьем для храбрости…

– Давай! Эй, девка, еще пива!

Глухо стукнулись кружки, и разговор продолжился.

– А еще говорят, что в городе полным-полно гномов да эльфов.

– Брось!

– Вот тебе и брось! Что стоит им людскую личину нацепить? Видел, какие сады да парки разрослись под дворцовыми стенами? Не иначе, эльфы леса свои прямо в голод приволокли! Так, под нашими личинами, и готовят нам погибель. Видишь, сидит?

– Где?

– Да вон, вон, на нас глядит… Натуральный эльф!

– Не, не похож вроде…

– Да я тебе точно говорю! На уши его глянь!

Я не сразу понял, что эти двое пялятся своими тяжелыми, мутными от хмеля взглядами прямо на меня!

Я невольно потрогал уши. Уши как уши, вполне человеческие. И чем я им похож на эльфа? Вот и давешний инквизитор на что-то намекал. Может, мой облик чужестранца вводит всех в заблуждение? Или моя лютня смущает умы?

– Эй, парень! – пьяно сказал один из говоривших. – Признайся, ты эльф? Один из вражьих лазутчиков, заполонивших столицу?

Я не успел ничего ответить. Откуда-то возникли хмурые и какие-то одинаковые личности в серых плащах и черных беретах с вороньими перьями. Излишне разговорчивую парочку подхватили под руки и поволокли к выходу, не обращая внимания на вялое сопротивление.

– А ну, не рыпайся, – лениво сказал один из обладателей беретов. – Будешь знать, как трепать имя светлое Императора – да правит он вечно, и его верных слуг…

«Не иначе, донес кто-то…» – подумал я, вспомнив, какие крамольные вещи несли эти болтуны. Мелькнули воспоминания о подвалах инквизиции, и мне на миг стало жаль этих незадачливых говорунов.

Тут к столу вернулся Грош. Выглядел он весьма довольным: потер руки и крикнул разносчице, чтобы принесла самых изысканных яств и дорогого вина.

– А не слишком ли мы разгулялись? – поинтересовался я.

– После неудачной ночи у меня крайне удачный день! – заявил Грош. – Давно мне так не везло в карты!

И, хохоча, вывалил на стол пригоршню монет.

Мы продолжали кутить, перейдя теперь на более благородный и при том еще более крепкий напиток. Я и сам не понял, как оказался сидящим на столе с лютней в руках. Слова сами собой ложились на нехитрый мотивчик, и кабацкие музыканты с охотой подыгрывали на дудках, задавая ритм бубнами. Песня выходила совершенно варварская, придумать такую можно было лишь в изрядном подпитии.

Песенка возымела успех у завсегдатаев, мне вовсю хлопали, а некоторые даже пускались в пляс. Все было бы вообще прекрасно, если бы Гроша не обступили какие-то хмурые, неприятного вида люди.

– Гуляете, значит? – недобро поинтересовался один из них, что-то нащупывая за пазухой.

– Ага! – пьяно ответил Грош. – Имеем право!

– На наши деньги гуляете, – пробасил второй из подошедших.

– А вот нам сдается, что ты жулик! – заявил третий. – Карты-то крапленые!

– Господа, – вальяжно сказал Грош, водя перед злыми глазами жареной куриной ногой, – к чему свое неумение играть прятать за ложными обвинениями? Мне просто везет в карты!

– Гони назад наши деньги! – взревел второй.

Первый быстро вытащил руку из-за пазухи. Я заметил, как в крепко сжатой ладони сверкнул металл.

– У него нож! – крикнул я.

– Помогите! Убивают! – заорал Грош, ныряя под стол, а его разъяренные партнеры по азартным играм норовили схватить моего приятеля за ноги и вытащить на свет божий.

Неизвестно, чем бы закончилось это кабацкое приключение, но вдруг словно ниоткуда возник уже знакомый плешивый коротышка. Он ловко пробрался в середину свалки и негромко сказал что-то нападавшим.

Тех как ветром сдуло. Неожиданный спаситель сел напротив меня и как ни в чем не бывало принялся уплетать заказанные нами блюда.

– Эй, Грош, вылезай! – неуверенно позвал я приятеля.

– Не хочу! – донеслось из-под стола. – Мне и тут неплохо. Только передай-ка мне кувшинчик доброго вина!

Коротышка усмехнулся и сказал с набитым ртом, не поднимая глаз:

– Ничего не скажешь, здорово вы начинаете свою службу!

– О чем это ты, приятель? – не понял я.

Хмель гулял в моей голове, и сосредоточиться было непросто.

– Соображай быстрее, – сказал коротышка, вытирая рот рукавом. – Вам было велено вести себя тихо, не привлекать внимания и ждать дальнейших распоряжений. Так?

– Э-э… Так вроде… – промямлил я. – А вы, собственно, кто?

– Вот дурень… – криво улыбнулся коротышка, и глаза его недобро прищурились. – А вы думали, что указания вам прямо с неба упадут?

– А-а… – До меня начало доходить. Этот неприятный тип, наверное, все время следил за нами. Надо отдать ему должное: без него мы, наверное, уже влипли бы в неприятности.

– А ну, вылезай! – брезгливо сказал коротышка, за шиворот вытягивая из-под стола Гроша.

Я медленно начинал трезветь. Теперь уже незнакомец не казался мне таким смешным и безобидным. Небольшого роста, но жилистый и юркий, с бегающими цепкими глазами – кого-то он мне напоминал…

Точно – схваченного однажды на пристани вора. Те же нарочито небрежные движения, особый воровской выговор… И цветная татуировка на запястье – в виде браслета…

– Так вы работаете на инквизицию? – недоверчиво спросил я. – Но ведь вы…

Я замялся. Коротышка оскалился мелкими кривыми зубами:

– Тебя смущает, что я – член Гильдии? Так инквизиция, хвала Всевышнему, не брезгует нашим братом! А мы не отказываемся от хорошей работы – за звонкую монету!

– Выходит, мы некоторым образом… э-э… коллеги? – предположил Грош, начинающий постепенно приходить в себя.

Коротышка, наливавший в чашку вина, презрительно фыркнул:

– Какие мы с тобой коллеги, простачок? Я – Заг, благородный вор, в авторитете при Гильдии, и сроду не марал рук работой! Меня не заставишь за здорово живешь даже на инквизицию пахать и уж точно не запугаешь, как щенка!

– Но вы же на нее работаете… – осторожно сказал я.

– Я не работаю, – скривившись, возразил Заг. – Я оказываю платные услуги. И в эти услуги входит следить за вами, а в случае чего – подрезать вам перышки, чтобы не дрыгались…

– Право же, не стоит, – сказал Грош, припадая к кувшину с вином.

Заг без труда отобрал у него кувшин и сказал:

– Это, господа хорошие, только от вас зависит. Я человек понимающий – сам люблю повеселиться, глотку промочить и в картишки перекинуться. Потому на первый раз прощаю – не буду докладывать папочке-инквизитору. Но дальше – не взыщите.

– Как скажешь… – тоскливо сказал Грош, потирая затылок. Наверное, у него начинала побаливать голова.

– Вот и славно! – ухмыльнулся вор. – А вот и ваше первое задание. Вы немедленно уберетесь из столицы и отправитесь по дороге на Саторию, до большого дорожного камня. Там, на развилке, поймете, куда идти дальше.

– А если не поймем? – поинтересовался Грош.

– Тебе же хуже будет, – сказал Заг Грошу. – А чтобы не задавал больше ненужных вопросов – давай-ка сюда свой выигрыш!

– Но…

– Не зли меня, малый, – с угрозой сказал вор. – Это я оказываю услуги за деньги. Ты же – спасаешь собственную шкуру!

Грош хмуро высыпал на стол монеты. Тяжелый серебряный талер раздражающе крутился среди кувшинов и кружек, пока Заг не прихлопнул его ладонью.

– С вами приятно иметь дело, господа! – сгребая деньги, хихикнул вор. – До встречи!

Глава одиннадцатая, в которой происходит неожиданная, но закономерная встреча

Мы молча стояли, любуясь крепкими стенами, башнями и высокими шпилями. От шумного уличного люда, широких площадей, великолепных зданий и веселых таверн нас отделяли теперь ворота с отрядом внимательных караульных.

В один момент этот прекрасный город стал для нас чужой, запретной территорией, а мы вновь превратились в скитальцев. Наше путешествие в Невендаар обернулось тяжелой неудачей, а жизни наши стали игрушками в руках хитроумных негодяев.

Повернувшись, я побрел прочь от столицы по дороге, вымощенной крупным булыжником. Грош догнал меня и теперь задумчиво шел рядом.

Мимо проползали слободские дома, обступающие городские стены, фруктовые сады и поля. Мало-помалу домов становилось все меньше, и вдоль дороги потянулась редкая рощица.

Грош принялся оглядываться и чесаться, словно ему не давали покоя какие-то мысли.

– Чего тебе неймется? – спросил я.

– Я вот что думаю, друг мой Свидрик, – сказал Грош задумчиво. – Неужто и дальше мы будем покорно топать, куда велели, словно какие-то дурачки из глупой сказки?

– Продолжай, – предложил я, догадываясь, куда он клонит.

– Неужто нам не хватит ума скрыться от этих самодовольных мерзавцев? – распалялся Грош. – И не таких вокруг пальца обводили!

– Да, но… – Я не знал, что сказать на это. Страх во мне боролся с сомнениями и острой жаждой свободы.

Грош остановился и спросил решительно:

– Так ты со мной?

Я помедлил миг и ответил:

– Конечно!

Мы соскочили с дороги и бросились в рощу, петляя, путая следы, как зайцы. Не знаю, как это могло помочь, но, уносясь прочь от навязанной нам дороги, я ощутил восторг и забытую было радость жизни. В голове немедленно стали рождаться вдохновенные строки, но времени записывать не было.

– Надо бы найти место, где можно отсидеться! – задыхаясь от бега, кричал Грош. – Главное – переждать! А еще лучше – сменить внешность!

– Как мы можем сменить внешность? – отплевываясь от пыли, кричал я.

– Придумаем что-нибудь! – бодро отвечал Грош. – Хорошо, что я отдал негодяю только половину денег – будет чем отплатить за помощь! Жаль, что мы никого не знаем в этих местах…

В этот миг земля разверзлась под нами, и мы с воплями понеслись прямо в объятия гномьего бога Вотана…

Впрочем, летели мы не столь долго, упав на мягкую подушку из мха и сухих листьев. Мы все еще вопили, размахивая руками и ногами, пытаясь выбраться из-под сыпавшегося на голову дерна.

– Какие неловкие эти чужестранцы, – раздался насмешливый голос. – Оказывается, за морем не принято смотреть себе под ноги…

Мы замерли в изумлении: над нами, возникнув будто неоткуда, стоял маг Горензеф собственной персоной. Смотрел на нас, хитро улыбался и поглаживал длинную бороду.

– Как… Откуда?! – пробормотал я.

– Тьфу… – отплевывался от лесного мусора Грош. – Что за чертовщина? Где мы?

– В надежном месте, – поведал маг. – Не вам одним порою хочется укрыться от посторонних глаз.

Он окинул нас спокойным, мудрым взглядом и добавил:

– Я же говорил, что судьба еще сведет нас. Правда, не ожидал, что это случится так скоро…

Тайное жилище Горензефа пряталось под корнями деревьев, меж огромных валунов, было укрыто мхом и травой и заговорено от случайных взглядов. В том числе и поэтому наша встреча никак не могла быть случайностью.

Под земляным сводом, с которого свисали корни растений, располагалась тайная комната, скрывающая секреты белого мага. Сам воздух здесь был пропитан таинственной атмосферой магии. Прямо над головой, словно высокая каминная труба, начинался пустой изнутри ствол могучего дуба, где-то высоко пробитый большим дуплом. Сквозь внутренности этого ствола, а также сквозь незаметные снаружи щели между корнями подземная комната была освещена дневным светом. Свет этот распадался на множество лучей, в которых играли легкие пылинки, и все это лишь добавляло таинственности обстановке.

Посреди комнаты, на поверхности, устланной удивительно свежей травой, стоял огромный, потемневший от времени стол. Сразу становилось понятно: хозяин его – человек не простой и не терпящий праздности. По центру лежала огромная, распахнутая на середине инкунабула в потемневшем металлическом переплете, с замочками на обложке, с множеством закладок меж желтых, неровных по краям страниц. Несколько книг поменьше в кажущемся беспорядке лежали стопками по всему столу. Бесчисленное множество древних свитков – пергаментных, папирусных, берестяных – захватили полки шкафов, служащих комнате стенами.

Еще на столе были огромные песочные часы, струился в которых отнюдь не песок. Приглядевшись, я со страхом увидел, как из верхней колбы в нижнюю капает темная, густая кровь! Внизу она удивительным образом светлела, наливаясь живым пунцом…

Еще там лежала карта, в которой я ничего не мог разобрать, так как реки, горы, острова и леса на ней постоянно меняли свои очертания.

– Карта Невендаара, – пояснил Горензеф. – Удивительнее ее лишь само устройство нашего мира, меняющего свойства вслед за приходящей на его земли расой. Несущие жезлы власти архангелы в любой миг готовы изменить привычные границы…

– Но это означает войну… – прошептал я.

– Печально, но это так, – отозвался маг. – Так, волею богини Мортис стерты с лица Невендаара земли древнего королевства Алкмаар, и не осталось там ничего человеческого, будто и не было вовсе…

Тут я заметил такое, от чего глаза у меня полезли на лоб: большое гусиное перо усердно писало что-то на пергаменте, время от времени деловито ныряя в чернильницу, отфыркиваясь и отплевываясь от излишков чернил, и снова принималось усердно скрипеть, выводя буквы.

Горензеф поймал мой изумленный взгляд и пожал плечами:

– Время – наше бесценное богатство. Я рад нашей встрече и возможности пообщаться – но ведь это же не повод, чтобы прекращать работу, верно?

– Вы правы, – сказал я. – Иногда я жалею, что не могу мгновенно записать строки, пришедшие на ум. Из-за этого мне кажется, что самые ценные мысли теряются в повседневной суете…

– Людям непросто освоить такую технику. Нужны столетия – но даже жить столь продолжительное время у людей не хватает терпения…

Я повернулся к магу и отпрянул: вместо него со мной говорил черный кот Густав, взобравшийся на стол.

Видя мою реакцию, кот возмущенно мявкнул:

– Скажите, пожалуйста! Перо, что пишет само по себе, уже его не удивляет, а простой говорящий кот заставляет глаза таращить!

– Простите… – пробормотал я. – Вы – это господин Горензеф или…

– Или! – отрезал кот и ловким движением лапы перевернул часы, в которых с отчетливо слышимым «бульком» упала последняя капля.

Перо перестало вдруг писать и зависло над текстом, будто задумавшись. Капелька чернил упала на пергамент. И вдруг листок взлетел в воздух – и с хрустом превратился в бесформенный ком, будто смятый раздосадованным невидимкой. И полетел в корзину, где уже было полно мятой бумаги и обрывков пергамента. Увернувшись от пролетающего комка, кот раздраженно зашипел.

– Простите, любезный Густав… – через силу произнес я. – Я не подумал…

– Людям вообще не свойственно думать, – смягчаясь, сказал кот. – Впрочем, ты не похож на глупца. Я читал твои труды – не Шекспир, прямо скажем, но довольно оригинально…

– Я не написал еще ни одного труда… – пробормотал я.

– Еще напишешь! – пообещал кот, принимаясь облизывать лапу. – Если, конечно, в назначенный срок тебе не отрубят голову. Советую не отказываться от услуг знатока права, хоть он будет казаться самым распоследним лгуном…

– Мне должны отрубить голову? – потрясенно прошептал я.

– Ну, если до этого ты не утонешь в горной речке, – сказал кот, щурясь. – Когда будешь спасаться от людоеда…

– Густав, перестань смущать юношу своими пророчествами! – донесся из соседнего помещения голос Горензефа. – Тем более если сам в них совершенно не уверен!

– Неуверенность в себе – типичный порок помощников мага, – пожаловался кот, прогуливаясь по спинке огромного деревянного кресла. – Одно могу сказать точно: что бы ни случилось, какие бы ловушки не ставила судьба – ни за что не отказывайся от своего призвания!

– А какие ловушки может поставить судьба?

– Например, дать тебе в жены дочь Императора, – сказал кот, сверкнув глазом. – Или сделать Великим Инквизитором.

– Это… правда? – с трудом проговорил я.

– Чушь полная, – зевнул кот и спрыгнул на травяной пол, смахнув хвостом несколько чистых листов. Перо нервно дернулось, и очередной лист, раздосадованно смятый, полетел в корзину.

В комнате появились Горензеф и Грош. Приятель мой выглядел немного пристыженным, что, по правде говоря, за ним еще не замечалось.

– Я показывал твоему приятелю кое-какие фокусы с картами, – пояснил Горензеф.

И добавил, обращаясь к Грошу:

– Заверяю тебя, в этом случае – никакого колдовства, одна лишь ловкость рук. Только вот ты никогда не сможешь использовать этот прием для жульничества в игре. Искусство не терпит корысти!

– О да, конечно… – смиренно сказал Грош. – А если продавать билеты на свои выступления?

Маг с удивлением посмотрел на Гроша.

– Ты неисправим, мой мальчик! – усмехнулся он. – Так и быть – на этом ты меня поймал. Дарю! Но условие про игру остается… Прошу садится!

– Куда? – недоуменно спросил я.

Маг указал на стулья, искусно сделанные из пней. Готов поклясться – только что их здесь не было!

Сам Горензеф прошествовал к своему креслу, не глядя поймав дергающееся в воздухе перо. Глянул в записи – и с кряхтением полез в корзину. Достал скомканный лист, уселся и принялся его разглаживать, продолжая при том говорить:

– Раз уж вы пришли за защитой и поддержкой – я не могу отказать вам в этом.

– Спасибо! – воскликнул Грош.

– Вы так великодушны! – искренне сказал я.

– Погодите! – Горензеф замахал руками. – Помощь мага – дело непростое. Ведь каждое мое действие вызывает сложное движение стихий. Потому нам не обойтись без определенного соглашения…

Маг смотрел на нас серьезно, изучающее.

– Конечно! – сказал я.

– О да! – кивнул Грош.

– Я еще не озвучил свое условие, – покачал головой маг. – Возможно, вам оно покажется странным.

Мы молча ждали. Почему-то у нас не возникало ни малейшего сомнения в искренности и честности мага.

– Хорошо, – сказал Горензеф. – Условие такое: я защищаю вас от возможных угроз, а вы беспрекословно делаете то, что скажу я. Готовы ли вы выполнить мои условия?

– Да! – легкомысленно выкрикнули мы.

– Значит, по рукам?

– По рукам!

Воздух в комнате сгустился, и вдруг по самому центру сверкнула небольшая молния. Запахло грозой.

– Вот и замечательно, – сказал маг. – Стихии засвидетельствовали наше соглашение.

– Значит, вы спрячете нас? – спросил Грош.

– Нет, – покачал головой маг.

– Измените наши лица?

– Нет.

– Неужели уничтожите наших врагов?!

– Да нет же, с чего вы взяли?

Мы недоуменно переглянулись.

– Что же тогда? – спросил я.

– Вы просто отправитесь туда, куда вам было велено, и будете делать то, что и обязались в обмен на ваши жизни…

– Что?! – Я непонимающе захлопал глазами.

– Но как же так? – возмутился Грош. – Выходит, вы нас обманули? А еще белый маг называется!

На стол, с грохотом сталкивая книги, вскочил кот Густав. Ощетинившись и распушив хвост, он заорал:

– Я бы попросил! Не смейте обвинять этого святого человека, м-мао! Прокляну!

– Ну, ну, Густав… – Маг погладил кота за ушами, и тот вдруг закатил глаза и заурчал, будто только что не угрожал гостям самыми страшными вещами.

Горензеф спокойно произнес:

– Я вовсе и не думал нарушать своего обещания помогать вам. Но кто сказал, что я буду помогать вам именно так, как видится вам самим? Это все равно что помогать слепому идти к пропасти…

Мы молчали, ничего не понимая, а маг продолжал:

– Я уже говорил о водовороте судьбы, приведшем вас в Невендаар. Из него не вырваться, просто сбежав, спрятав голову в песок. Вам придется пройти предложенные судьбой испытания. Не скрою: это будет тяжело и опасно. Но в своем непростом пути вы можете рассчитывать на мою помощь.

– Более того, можете рассчитывать и на мою! – продолжая урчать, великодушно добавил Густав.

– Не обязательно она будет явной, – продолжил маг. – Но если опасность решила следовать за вами по пятам – я буду следовать за опасностью.

Мы с Грошем помолчали, переваривая сказанное магом. И я спросил:

– Но зачем это вам, любезный Горензеф?

Маг улыбнулся и сказал:

– Многие тратят свои годы, для того чтобы прятаться от жизни в тихие, уютные норы, не ведая, какие удивительные дары готовит им судьба. Дары эти – не богатство, не слава, это события, захватывающие тебя целиком, заставляющие учащенно биться сердца и ощущать жизнь всем своим существом. Прикоснуться к водовороту судьбы, потоку грядущих великих событий, поддержать в них тех, кто нуждается в помощи, – что может быть важнее и интереснее для истинного мага?..

Глава двенадцатая, в которой происходит встреча, которой Свидрику никогда уже не забыть

Нельзя сказать, что вдохновенная речь мага добавила нам бодрости. Мы возвращались к дороге с чувством усталой обреченности. И даже не удивились, увидев сидящего на обочине оборванца, который старательно отводил взгляд, будто не замечая нас.

– Слежка, – усмехнулся Грош. – Волнуется, наверное: куда там мы запропастились?

Мы двинулись дальше по дороге.

Путь был не слишком тяжелый, но довольно унылый. Время от времени навстречу попадались повозки, груженные мешками, дровами и прочим скарбом. Время от времени нам встречались крохотные деревушки. Тогда мы сворачивали с дороги и покупали еду.

Наконец мы вышли к дорожному камню. Был он огромный, больше человеческого роста в высоту. Обращенная к нам часть была плоской, и на ней выдолблены какие-то письмена, разобрать которые под слоем лишайника было трудно.

Мы несколько раз обошли камень, пытаясь понять, что имел в виду Заг, когда говорил, что мы все поймем сами.

– Ну и где нам искать, куда идти дальше? – растерянно произнес я.

Грош пожал плечами и, подумав, ловко взобрался на камень.

– Ух ты! – воскликнул он. – А ну-ка, лезь сюда!

Не без труда, с помощью приятеля я влез на булыжник и глянул, куда указывал Грош.

Начинаясь где-то у нас за спиной, проходя будто сквозь камень и дальше, через равнину, через поля и луга, шла странная, широкая и темная, прямая, как стрела, полоса из примятых злаков и трав, будто слегка подернутая копотью. Все стебли клонились в одну сторону: прочь от камня – прямо на запад.

– Что это еще за чертовщина? – произнес Грош. – Как думаешь?

Я почувствовал странное волнение. И сказал лишь одно, что сразу пришло мне в голову:

– Звезда… Она прилетела с востока…

Я не знал, как ведут себя падающие звезды. Тема эта туманна, окутана тайнами и легендами, так как всегда связана с волею богов и ангелов. Потому-то и смотрел я на убегающий к горизонту след с опаской и благоговением.

Я вспомнил, как видел эту звезду там, в Драконьих скалах, и воображение разом дорисовало картину: огромная, ледяная, веющая вселенским холодом глыба несется над равниной, поднимая бурю и вдавливая в землю травы и кустарники, вырывая с корнем деревья. И где-то там, впереди, посланница небес соприкоснулась наконец с землей в последней, ослепительной вспышке…

Голос Гроша вырвал меня из объятия романтических образов:

– Сдается мне, наш славный хозяин хочет, чтобы мы отправились туда.

Он ткнул пальцем в горизонт.

– К месту падения звезды… – осторожно уточнил я.

– В глотку дьявола, – добавил Грош.

– В неизвестность, – отозвался я.

– В адское варево с небесной начинкой, – оптимистично подытожил Грош. – Интересно, какого Бетрезена им это нужно?

Я лишь пожал плечами: я сам был не прочь узнать ответ на этот вопрос.

– Одно я знаю точно, – продолжил Грош. – Добром это не кончится. Ничего хорошего с неба не сбрасывают.

– Меня беспокоит другое, – сказал я. – Почему к звезде посылают чужеземцев? Нас что – не так жалко?

– Это ничего не объясняет, – возразил Грош. – По-моему, нашему отцу Себастьяну вообще никого не жалко. Тут что-то другое…

– В любом случае этого мы не узнаем, пока не отправимся туда сами, – решительно заявил я и, бережно придерживая лютню, спрыгнул с камня.

Теперь, разобравшись, можно было ориентироваться и с поверхности земли. Несмотря на обилие холмов, впадин и невозможность рассмотреть след звезды целиком, можно было следовать направлению, указанному примятой травой.

И мы двинулись дальше и шли по следу звезды еще пару дней, останавливаясь на ночлег у селян, поглядывающих на незнакомцев с настороженностью. Впрочем, звонкая монета мигом снимала настороженность, и нам доставалось место в овине или на сеновале.

На третий день людские поселения исчезли из виду, если не считать пары сожженных домов и обугленных стволов деревьев. Это отнюдь не способствовало улучшению настроения, но мы шли и шли, несмотря на приближающиеся сумерки, пока из-за сгустившейся тьмы не потеряли возможность ориентироваться.

– Все, пора остановиться, – сказал Грош. – А то еще след потеряем… Вот дерево – под ним и заночуем…

Одинокое дерево посреди сухой степи, полуразрушенный колодец рядом – такой пейзаж отнюдь не радовал.

– Жаль, что поблизости никакого жилья, – озираясь, сказал я.

– Ты зачем напоминаешь об этом? – с укором сказал Грош. – Хочешь, чтобы меня посетили кошмары? Знаешь, как я кричу во сне?

– Как во сне – не знаю. Но слышал, как ты орал там, в пыточной, – заметил я.

– Нет, ты нарочно?! – сердито бросил Грош.

– Прости, дружище, – сказал я.

– Ладно, давай костер разведем, а то становится прохладно…

Стоило немалых трудов отыскать в сумерках сухих веток. Еще наломали сучьев у нашего полумертвого дерева – и Грош извлек из кармана огниво. Затрещал веселый огонь, и даже посреди чужой, бескрайней равнины он подарил нам ощущение уюта – которое способно дать лишь пламя родного очага.

Я сидел, прижавшись спиной к шершавому стволу, и тихо перебирал струны. Грош ворошил угли, жаря на самодельном вертеле купленные у крестьян колбаски. Те аппетитно шкворчали, распространяя умопомрачительный запах, и можно было забыть, что находишься далеко-далеко от дома, на суровых просторах Невендаара…

– Скажи-ка, друг Грош, отправился бы ты снова? – спросил я.

– Хм… – протянул Грош, с наслаждением нюхая дымящуюся колбаску. – Хочется надеяться, что наше путешествие еще не кончилось…

– Ты хочешь сказать – тебя уже не пугает, в какую мерзкую зависимость мы попали?

Грош задумался, с хрустом откусывая и жуя, и сказал с набитым ртом:

– Не-а… Я тут подумал: раз мы так нужны этому отцу Себастьяну, значит, этим надо пользоваться.

– О чем это ты?

– Ну, можно оказать одну ценную услугу, другую – и стать незаменимым. Глядишь – мы еще на этом карьеру сделаем!

– Как этот воришка Заг?! – возмутился я. – Кстати, ты не думаешь, что он прячется вон в том колодце и слушает твои далекоидущие замыслы?

– Пусть слушает! – легкомысленно отозвался Грош. – Зато у нас костер, музыка и вкусная еда… Свидрик, ты чего не ешь?

Решив, что с таким аппетитом моего приятеля я могу остаться голодным, я отложил лютню и мигом перебрался к костру.

Слопав колбаски, мы переглянулись и, не сговариваясь, полезли в мешок с продовольствием. Жареная вкуснятина лишь разбудила аппетит, к тому же давали о себе знать многие часы пути. На свет костра были извлечены: большая чесночная лепешка, кусок козьего сыра, две вареные картофелины, огромная шелушащаяся луковица, завернутый в тряпицу шматок сала, недоеденная половина жареной утки. Последним был извлечен запечатанный кувшинчик с подозрительной брагой, приобретенный в одной из деревушек, открывать который пока мы не решались.

Вмиг припасы были сметены, и мы откинулись на бок, переводя дух и осоловело поглядывая на кувшинчик.

– Все, – проговорил Грош. – Пути назад отрезаны: мы уничтожили запасы.

– Да… – только и нашел я, что сказать.

– Теперь только вперед – на разграбление хуторов и сел, – сказал Грош.

– А если там уже не будет людей? – спросил я. – Кого ты будешь дурить в карты, кому я буду играть на лютне? Кого грабить, в конце концов?

– Будем охотиться, – сказал Грош.

– Что-то я не видел вокруг никакой живности…

– Ну, у нас остается еще один вариант: кинем жребий!

– Что-то я не понял…

– Чего ж тут непонятного: кому выпадет жребий – того второй и съест…

– Послушай, Грош, ты славный малый, но кидать жребий с тобой – все равно что прыгать со скалы, надеясь по пути за что-нибудь зацепиться!

– Спасибо, друг Свидрик, что ценишь мой талант… А не откупорить ли нам этот кувшин?

– Не вижу причин, отчего не откупорить…

Вскоре мы поняли, что в кувшинчике прятался настоящий джинн: не осушив его и наполовину, мы были уже изрядно навеселе. Тьма и бесконечность ночи уже не пугали нас, и будущее не казалось столь мрачным и безысходным. А дружеская беседа хороша всегда – даже в ночь накануне казни.

– А скажи-ка, друг Грош, о чем ты мечтаешь в этой жизни? – спросил я, настраивая лютню. Странное дело – та никак не желала настраиваться, да и струн теперь было вдвое больше!

– О собственном замке с подвалами, полными золота, роскошными залами, картинами, бегающими всюду породистыми собаками, снующими туда-сюда поварами и собою, сидящим у огромного камина, с кубком доброго вина, в окружении томных красавиц, – без запинки выложил Грош.

– Неплохо, – отозвался я. – Особенно мне понравилось последнее…

– А каковы твои мечты, друг Свидрик? – спросил Грош, передавая мне кувшин.

Я задумался.

Странное дело: у меня в голове всегда было столько дум и мечтаний, но ни про что я не мог сказать, что это – моя настоящая мечта. Я даже позавидовал Грошу – уж он-то точно знает, чего добивается в этой жизни. Ведь для меня даже слава великого поэта была всего лишь дорогой к чему-то неуловимому, далекому, как чиркнувшая небо звезда…

Я сам не заметил, как пальцы настроили лютню и стали выводить грустную мелодию, а губы – выговаривать слова, что сами собой складывались в строки.

Взор мой затуманился, меня стало клонить ко сну…

Но что-то заставило чаще биться сердце, разом прояснив помутневший от хмеля рассудок. Я медленно отложил лютню, протер глаза…

Нет, мне не показалось! Там, в темноте, по невидимому во мраке следу упавшей звезды, прямо в нашу сторону медленно плыло бледное сияние.

– Грош… Грош! – дрожащим голосом позвал я.

Ответа не последовало: мой друг спал счастливым и беззаботным сном пьяницы, вздрагивая и улыбаясь во сне.

Мне же было не до улыбок: я остался один на один с загадочным явлением, а по моему опыту загадочные явления в Невендааре редко сулили что-то хорошее.

Мелькнула даже мысль – сбежать отсюда. Но руки и ноги слушались плохо, да и явилось отрезвляющее чувство стыда: ведь мой друг Грош в минуту опасности не бросил меня!

Так я и остался сидеть неподвижно, глядя на приближающееся таинственное свечение и вознося молитвы Всевышнему, а также всем богам и духам, покровительствующим этой местности…

Тем временем свечение незаметно расползлось в стороны, выхватив из мрака торчащую в отдалении кладку колодца и редкий кустарник…

И тут я увидел ЕЕ.

…Чем больше я силюсь вспомнить ту ночь, свои чувства и мысли, тем больше путаюсь в собственных воспоминаниях. Это неудивительно: много ли достоверного может рассказать человек о встрече с самым прекрасным, что когда-либо было в его жизни? А в моей жизни было немало. Но ничто так и не сумело затмить той единственной встречи – под высохшим деревом, посреди спящей степи…

– Я слышала музыку… – робко сказала она.

Рассудок мой помутился: никогда в жизни я не слышал более прекрасного голоса. Уже он один может заставить мужчину бросить все и отправиться странствовать в тщетном желании вновь услышать его…

Но я и без того был странником и в странствиях своих нашел этот чудный голос, это неземное лицо, волосы, шею…

Неземная… Это единственное слово, что подходило, чтобы описать ее. Все прочие слова бледнели, просто оскорбляли ее сущность… О, дай мне силы, Всевышний, чтобы вынести эту невероятную красоту!

– Это ты пел? – спросила она.

Я поморгал, пытаясь понять, не снится ли мне все это, и ответил:

– Я…

Девушка медленно обходила наш маленький лагерь, с любопытством разглядывая разбросанные предметы, остатки еды, вальяжно разлегшегося Гроша…

– Какое все… настоящее… – с чувством сказала она, и я не сразу понял, что это за чувство.

Тоска.

Незнакомка вновь посмотрела на меня и потребовала:

– Играй!

Я не мог противиться этому голосу. Судорожно схватив лютню, принялся наигрывать, не соображая, что за звуки льются из инструмента. Но девушка вдруг улыбнулась – такой счастливой улыбкой, что я почувствовал крылья у себя за спиной.

Наверное, никогда я не играл еще так хорошо. Но главное не в этом. Похоже, ЕЙ нравилось не столько мое мастерство, сколько сами звуки, рассыпающиеся в ночном воздухе.

Она рассмеялась – и смех ее нежными колокольчиками рассыпался в ночи.

– Настоящее… – повторила она, приближаясь ко мне.

Она тихо села на примятую траву, прямо напротив, разглядывая мое лицо. И вдруг протянула ко мне тонкие руки, коснувшись моего лица теплыми пальцами.

Наверное, подобное потрясение я испытал до этого лишь однажды – в подземельях инквизиции. Только это было с совершенно другим оттенком: ничего приятнее в моей жизни не было. Не знаю, какие силы не дали мне, как обычно, свалиться в обморок – наверное, лишь ее настойчивая просьба:

– Играй…

Я понял, что онемевшие пальцы перестали терзать струны, но заставил их вновь извлечь из лютни мелодию.

А ее тонкие пальцы погрузились в мои волосы и… Нет, описать это невозможно!

Единственное, что я понял: вряд ли я так уж понравился незнакомке. Скорее, я просто был первым из людей, кого ей довелось коснуться. Наверное, ей было интересно – как кожа рук чувствует волосы, как слух воспринимает звуки, а глаза – впитывают мое изумление.

Она вновь рассмеялась и отпрянула, разглядывая меня с некоторого расстояния.

– Кто ты? – хрипло просил я.

Она лишь улыбнулась в ответ.

– Как тебя зовут?

– Иноэль… – медленно произнесла она, словно пробуя на вкус звуки. – Да, меня зовут Иноэль.

– Откуда ты здесь? Вокруг – ни жилья, ни людей…

Улыбка покинула ее лицо, девушка огляделась, как мне показалось – немного растерянно.

– Я услышала музыку. И пение. Ты хорошо пел, мне понравилось…

Только ночь спасла меня: я ощутил, как запылали мои щеки, уши. И чтобы хоть что-то сказать, я произнес:

– Ты красива… как ангел.

Тут что-то произошло.

Иноэль резко поднялась наноги и посмотрела на меня совсем другим взглядом – от которого мне стало не по себе. Но я нашел в себе силы подняться. В голове мелькнула догадка, грозящая свести с ума любого.

– Упавшая звезда… – проговорил я.

– Лучше молчи. – Иноэль предостерегающе подняла руку.

– Молчу… – обреченно сказал я. – Ты прекрасна… Кто-нибудь говорил тебе об этом?

Иноэль странно посмотрела на меня, покачала головой:

– Никто… из смертных.

В горле у меня пересохло. Слова отказывались покидать мои уста.

А Иноэль одарила меня на прощание долгим взглядом прекрасных глаз – и, повернувшись, медленно удалилась обратно в ночь.

…Я долго стоял, потрясенный происшедшим, пока не вздрогнул от вполне земных звуков: громко всхрапнув, проснулся мой приятель.

– О-о… – простонал он, держась за голову. – Что за зелье было в этом кувшине? Я видел чудесный сон…

– Девушку… – бесцветно сказал я.

– Да! – встрепенулся мой друг, приподымаясь на локте. – Девушку ангельской красоты!

– Она пришла сюда в бледном сиянии, сидела у огня и гладила мои волосы…

– Э-э! – возмутился Грош. – Она гладила мои волосы!.. Погоди, может, это зелье из кувшина вызывает такие чудные видения? Тогда я, пожалуй, глотну еще…

– Боюсь, это было не видение… – проговорил я, глядя в темноту.

– Боишься? – удивился мой друг. – Но почему?

Я промолчал. Потому что и сам не смог бы ответить на этот вопрос.

Глава тринадцатая, в которой озвучиваются зловещие планы

Проснулся я от того, что в глаза бил яркий солнечный луч, назойливо стремясь пролезть мне под веки. Некоторое время я лежал, пытаясь защититься от солнца ладонью, пока не услышал голос приятеля:

– Эй, менестрель, хватит притворяться мертвым! Это мы всегда успеем, а сейчас пора в путь!

Я сел, не открывая глаз, приводя мысли в порядок, затем, пошатываясь, поднялся. И только после этого разлепил сонные веки.

Все было на месте – и дымящиеся угли костра, и дерево, и колодец, и равнина, окружившая нас.

Не было только уверенности, что произошедшее со мной ночью не было сном. Прекрасным – но всего лишь сном…

Мы двинулись дальше – по следу звезды, что становился все более отчетливым. В какой-то момент придавленная трава исчезла, уступив место обожженной черной земле.

Становилось тревожно. Особенно после того, как мы миновали выгоревший дотла и разрушенный дом, через который равнодушно прошел зловещий след. Я вспомнил о ночном визите – и решил, что прекрасная, как ангел, девушка не может быть связана с подобной картиной разрушения. Это не вязалось с моей идеалистической картиной мира, основанной на балладах, сагах, сонетах. Просто совпадение, порожденное моими фантазиями и страхами…

Наконец след исчез, растворившись в обширном выгоревшем пространстве.

Мы остановились, переглянулись.

– Ну, что дальше? – произнес Грош.

Я ничего не ответил – просто пошел вперед. Пора было положить конец сомнениям и страхам. Если у них и были причины – их следовало поскорее выяснить.

Мы вышли к невысокому земляному валу, взобрались на него. Я ожидал увидеть нечто подобное, хоть это и было для меня в новинку.

След заканчивался глубокой бороздой шириной шагов в десять и обрывался воронкой шагов двадцати в поперечнике, с осыпающимися земляными краями. С краю воронки виднелись остатки разрушенного храма Всевышнего, фундаментом уходящего к самому ее дну – похоже, разрушило его именно то, что упало с неба.

– Ну, вот мы и на месте, – опасливо озираясь, сказал Грош. – Значит, задание выполнено.

– И что теперь будем делать? – с любопытством глядя на следы разрушений, спросил я.

– Хочешь знать, что я думаю? – сказал Грош. – Я думаю, надо делать отсюда ноги. И чем скорее, тем лучше. Не нравится мне это место.

Признаться, мне тоже здесь не нравилось. Но вовсе не из-за следов ужасной небесной катастрофы. Мне казалось, что кто-то следит за нами злым недоверчивым взглядом.

И взгляд этот – не человеческий.

– Пойдем отсюда! – сказал Грош, озираясь. – Что-то мне недоброе чудится…

– Тебе тоже? – пробормотал я.

И тут из-за земляного горба послышались шаги и чье-то тяжелое дыхание. Я не мог представить себе, чтобы так дышал человек и чтобы от шагов его так содрогалась земля.

Встретил полный ужаса взгляд Гроша, и оба мы, не сговариваясь, бросились в единственное место, где можно было укрыться от того, кто дышал и ступал так страшно, – вниз, на дно жуткой воронки.

Мы катились, кувыркаясь и отплевываясь от сырой земли, пока не оказались на самом дне. И тут же поняли, какую глупость совершили: сверху послышались голоса. Они явно приближались к краю воронки.

Непонятно, чего именно мы боялись. Наверное, больше всего – неизвестности. Запуганным инквизиторами, нам еще долго предстояло опасаться даже собственной тени.

Но в данном случае страх спас наши жизни.

– Сюда! – сдавленно прошептал Грош, хватая меня за плечо.

Он указал на широкую трещину в фундаменте храма. Мы спешно бросились туда, увязая в осыпающейся земле и задыхаясь от напряжения.

Первым внутрь ловко нырнул Грош, я же застрял, зацепившись висящей на веревке лютней.

– Бросай бандуру! – прошипел Грош.

– Ни за что! – хрипло ответил я.

Грош тихо ругнулся и вдруг выхватил нож – и молниеносно поддел веревку.

Я кубарем влетел в темный подвал, лютня же осталась снаружи. Хотел было высказать Грошу все, что думаю о его поступке, но замер с открытым ртом.

Высоко над головой, очевидно, в зале храма – или в том, что осталось от этого зала, – слышались голоса. И нам с Грошем ничего не оставалось, как слушать. Эхо разносило звуки, делая голоса еще более таинственными и зловещими.

– …Забавно, что так получилось… – насмешливо проговорил один голос, неприятный, сиплый, с заметной одышкой. – Эльфийка и Советник Легионов Проклятых – в человеческом храме!

Раскатистый смех разнесся под разрушенными сводами.

– Более чем презабавно, – произнес другой, надменный, но куда более приятный, видимо, женский голос. – Хотя здесь можно было ожидать посланника Хаарзуса. Отчего же не явился он сам?

– А почему здесь нет самого Эриона? – усмехнулся первый голос. – К чему эти бесполезные вопросы, когда ни один, ни другой из нас не обнаружил того, что искал?

– А что ты искал здесь, Мальцемор? – невинно поинтересовался второй голос. – Что делать здесь Советнику главного исчадия Ада?

Снова отвратительный смех, больше похожий на рычание.

– Уж не хочешь ли ты сказать, Лесная Дева, что не знаешь?

– Я знаю лишь то, что ищу я, – небрежно сказала та, которую назвали Лесной Девой. – Может, ты искал встречи со мной? Может, твой повелитель решил наконец приоткрыть завесу своего темного прошлого?

– Я не понимаю твоих грязных намеков, Дева! – прорычал Мальцемор.

– Ты многого не понимаешь, Советник…

– Не выводи меня из себя, эльфийское отродье! Или я решу погадать на твоих внутренностях!

– Попробуй для начала погадать на собственных! – усмехнулась Лесная Дева. – Ничего тебе не предсказывает такое гадание? Так я растолкую: не наделил тебя Бетрезен магической силой, и противопоставить мне тебе нечего. Так что побереги свою злобу для другого случая…

Сверху донеслось тяжелое дыхание. Один из собеседников явно с трудом справлялся с гневом, готовым вырваться наружу.

– Ладно, – пророкотал голос Мальцемора. – Ты права – не время и не место, чтобы сводить счеты…

– А ты умнее, чем мне показалось поначалу, – сказала эльфийка. – Демону непросто сдерживать ярость…

– На что только не пойдешь ради великой цели, – прохрипел Мальцемор. – Готов даже любезничать с врагом. Хотя готов признать и красоту эльфийских женщин.

– Надо же! – рассмеялась эльфийка. – Вот уж от кого не ожидала комплиментов!

– Однако не время на обмен любезностями, – сказал Мальцемор. – Так что здесь искала Лесная Дева?

– Здесь – это где? – невинно поинтересовалась эльфийка.

– Ты знаешь где! – сердито сказал Мальцемор.

– Произнеси это вслух. Или тебя что-то смущает?

– Меня никогда и ничто не смущает!

– Так где?

– На месте! Падения! Проклятой! Звезды! – пророкотал Мальцемор.

– Вот видишь, как просто! – чуть ли не ласково сказала Лесная Дева. – Выходит, мы оба ищем нечто, связанное с падением этой звезды?

Мальцемор невнятно прорычал в ответ.

– Вопрос только в том – что именно, – сказала эльфийка. – И сразу же возникает другой вопрос: зачем это надо Легионам Проклятых?

– А зачем возникает этот вопрос? – буркнул Мальцемор.

– Я поясню, – сказала Лесная Дева. – Будем считать, что я не знаю, что это за звезда, зачем она упала…

– Ну да, как же! – хохотнул демон.

– Ну, допустим. Но согласись – меня не может не настораживать, что этой звездой так заинтересовались Легионы Проклятых! И прислали сюда ни много ни мало самого Советника, да еще с такой свитой!

– И что с того?

– Есть подозрение: то, что вы ищете, может угрожать интересам Эльфийского Альянса.

– Это ничем не обоснованное заявление!

– Ой ли? Тогда ответь мне прямо: что именно вы ищете и зачем?!

– Я не вправе отвечать на такие вопросы представителю враждебной расы! Да и не считаю нужным.

– Логично, – легко согласилась эльфийка. – Я бы тоже не ответила демону. Но вопрос в другом: нашел ли ты здесь, что искал? Или КОГО искал?

– Какое тебе до этого дело?! – Мальцемор задышал тяжело и часто.

Нам с Грошем не было видно лиц друг друга, но уверен – ему, как и мне, в этом дыхании почудилась нешуточная угроза.

– Лично мне – никакого, – с напускным равнодушием сказала Лесная Дева. – Я не принимаю участия в политике Альянса. Но меня беспокоит судьба моей расы, как судьбы твоей расы должна волновать тебя…

– Что ты имеешь в виду, эльфийка?

– Ты прав: я – эльфийка, ты – Проклятый. Но оглянись – в чьих стенах мы сейчас находимся?

– Что?!.

– Где тот, кого ты искал? Спроси себя: не упустил ли ты добычу? Не досталась ли она твоему врагу? Да и моему тоже…

– Люди?! Она в руках людей?!

– Кто «она», Мальцемор?

– Перестань играть со мной, ведьма!!! – заорал Мальцемор так, что сотряслись стены, на голову нам посыпались остатки штукатурки.

– Вот видишь – ты сам признался, кого ищешь, – рассмеялась эльфийка. – Впрочем, это не важно – ведь она ускользнула из наших рук…

– Из моих рук!

– Пусть будет так. Но чего теперь ожидать нам?

– Мне плевать, чего собираются ждать эльфы!

– Я говорю про Невендаар в целом! – сказала Лесная Дева. – Мы с тобой знаем, что произошло нечто важное – прибыл посланник небес. Или посланница – верно? Но что из этого следует?..

Разговор прервался. Донесся новый голос:

– Повелитель, здесь люди! Смотрите, что я нашел…

– Надо же – тут, оказывается, весело! – рассмеялась Лесная Дева. – Может, здесь целый оркестр прячется?

Я быстро выглянул из подвала и в ужасе замер: лютни на месте не было.

– Люди?! – зарычал демон. Стало слышно, как он шумно втягивает в себя воздух. – Проклятие! Я чую их! Окружить развалины! Схватить немедленно!

Я понял, что вместо убежища в этом подвале мы нашли себе ловушку, дернул Гроша за рукав и бросился наутёк. Как червяк, прополз сквозь трещину и вывалился наружу. Следом на рыхлую землю плюхнулся Грош. По покатой стенке воронки мы отчаянно карабкались вверх. Это оказалось непросто: поверхность не давала возможности надежно зацепиться. Земля осыпалась из-под рук, ноги скользили по влажной глине.

Но ужас готов был прогнать нас через любые препятствия, и вскоре мы уже подбирались к верхней кромке земляного вала. Мы будто выбирались из пучин Ада, жуткого обиталища Проклятых, в надежде увидеть наконец просторы человеческих равнин.

Но хозяева Преисподней не дремали.

– Вот они! – визгливо заорал кто-то сверху.

От неожиданности мы чуть не скатились вниз: над нами нависало волосатое чудище в кожистой броне, поигрывающее здоровенным боевым топором.

– Берсеркер! – ахнул я, вспоминая жуткие рассказы о Легионах Проклятых.

– А-а! – зарычал демон, спрыгивая на сыпучий склон.

Свистнул воздух – топор рассек воздух над нашими головами.

– Живьем брать человечье отродье! – донеслось издали.

Высоко над головами мелькнула жуткая крылатая тень. Вой и вопли адских глоток заставляли думать, что пора попрощаться с нашими несчастными жизнями.

Пожалуй, так бы оно и случилось, если бы вдруг не произошло удивительное.

Подбирающийся к нам разъяренный берсеркер взмахнул топором и… воткнул его в дерево.

– Будь я проклят! – заорал он в изумлении, пытаясь вырвать топор из ствола.

А вокруг прямо на глазах росли деревья, кусты и высокие папоротники, быстро укрывая нас в своей тени. Миг – и вопли берсеркера заглушили высокие заросли, а поверхность воронки превратилась в поросший лесом склон.

– Что за чудеса? – ахнул Грош, озираясь.

– Не обошлось без магии… – проговорил я. – Посмотри, какие деревья: видел ли ты такие в Империи?

Окружавшие нас растения были наполнены такой жизненной силой, какую мне не доводилось видеть не только здесь, в не слишком изобилующей жизнью Империи, но и у себя на родине. Это был чужой, не человеческий лес.

– Да какая нам разница! – крикнул Грош. – Бежим!

Мы сломя голову бросились через заросли. Но бежать было не так-то просто: вся эта флора будто создана была для того, чтобы мешать продвигаться вперед. Не прошло и минуты, как мы запутались в плюще и лианах, как мухи в паутине.

Когда мы в панике дергались, пытаясь распутаться, раздался насмешливый женский голос:

– Куда-то торопитесь?

Голос был знакомый. Мы замерли, уставившись на представшую перед нами женщину.

Конечно, это была не просто женщина. Овал ее лица, уши, волосы, одежда – все намекало на то, что она не совсем человек.

Или совсем не человек.

Эльф. Эльфийка.

Не думал я, что встреча с представительницей этой расы станет для меня таким потрясением. В ней все было иное, пропитанное какой-то удивительной первозданной магией. Это завлекало, притягивало чудесной тайной и в то же время отталкивало. Неспроста же люди издревле с подозрением относятся к этой расе.

Я вдруг понял: она – не простая эльфийская женщина. Она колдунья. Как там называл ее этот Проклятый?

– Ты – Лесная Дева… – произнес я. – Ты создала этот лес?

– Конечно, – отозвалась та. – Самый быстрый способ сбить с толку разъяренных демонов. Хм… А долго вы собираетесь здесь висеть? Или вам понравилось?

Мы отчаянно задергались, пытаясь высвободиться. Лесная Дева усмехнулась, взмахнула рукой – и наши путы опали, истлев на глазах.

– Идите за мной, – приказала Дева. – Этот лес скоро увянет, а вам не стоит оставаться на открытой местности.

Она уверенно двинулась меж кустов и деревьев – и те покорно разводили перед ней свои ветви, и трава пригибалась, создавая удобную тропинку. Мы семенили следом.

Вскоре мы вышли к опутанным зеленью стенам. И с трудом узнали в них развалины храма, в подвале которого только что слушали то, что не предназначалось для наших ушей.

Мы замерли в нерешительности перед полуразрушенной аркой входа.

– Ну, что вы? Так и будете стоять? – недовольно сказала Дева. – Не бойтесь – вряд ли Мальцемор догадается искать вас здесь…

Мы покорились и вошли.

Удивительно – даже внутри, пробивая мраморные плиты с бледными изображениями и текстами молитв, царили растения. Человеческий храм стал эльфийской оранжереей, и нельзя сказать, что это испортило его облик. Напротив, пробивающиеся сквозь разбитую кровлю лучи солнца, падающие на зелень листвы, придавали храму особое величие.

Но реальность заставила меня отвлечься от этой красоты и обратиться к Лесной Деве:

– Зачем вы спасли нас?

– Что тебя удивляет? – отозвалась Лесная Дева. – Что эльфы тоже способны на благородство?

– Судя по вашему с Мальцемором разговору, дело здесь не только в благородстве, – заметил Грош.

– Значит, вы все-таки подслушивали, – улыбнулась Лесная Дева, но взгляд ее сверкнул недобрым огоньком. – Что ж, многие знания несут многие печали…

– К сожалению, у нас так много печалей, что не помешают и знания, – сказал Грош. – Раз уж вы спасли нас, то и нам стоит быть откровенными: зачем-то нас послали сюда, против нашей воли. Может, вы знаете – зачем именно?

Лесная Дева внимательно посмотрела на Гроша, перевела взгляд на меня:

– Если кто-то из нас и знает что-то больше остальных, то это он!

– Свидрик! – удивленно воскликнул Грош. – О чем она?

– Понятия я не имею… – пробормотал я.

– Может, ты просто еще не осознал это? – произнесла Лесная Дева.

Я лишь пожал плечами.

– И все-таки я не пойму, хоть убей, – зачем вы встали на нашу сторону? – не унимался Грош. – Я ведь сам слышал, как вы науськивали Падшего на людей!

– Люди – не лучшие друзья эльфов, – отозвалась Дева, подставляя ладонь большой, удивительно красивой бабочке. Та села на кончик ее указательного пальца, вздрагивая переливающимися многоцветными крыльями. – Но я никого не «науськивала». Просто отводила удар. И на вашу сторону, естественно, не становилась. Все, что меня заботит, – лишь благо моей собственной расы. Но силы Стихий подсказывают мне: вы можете оказаться полезны. К тому же вам обоим не чуждо такое чувство, как благодарность. В этом смысле вы мне все-таки ближе, чем Мальцемор со своими грубыми любезностями…

Грош фыркнул – он всегда был несдержан в своих чувствах.

А я спросил:

– И все-таки – отчего все так всполошились из-за этой упавшей звезды?

Лесная Дева нахмурилась:

– Друиды открыли суть этого события Эриону, нашему правителю. Наверное, он многое бы дал, чтобы оказаться здесь первым. Впрочем, как и Хаархус, полководец Легионов Проклятых и нечестивые правители Империи…

– Нечестивые – это хорошо сказано! – Грош сердито сплюнул.

Лесная Дева продолжила:

– С неба упала не просто звезда. Так сошла на земли Невендаара посланница небес…

Я почувствовал, как краска схлынула с моего лица, глаза расширились. Дышать стало трудно.

– Но какова ее цель и куда она делась – мне неизвестно, – сказала Дева. – Единственное, что меня радует, – она пока не попала в лапы Падших.

– Нас это тоже радует, – легкомысленно заявил Грош.

– Впрочем, попадись она людям – я бы тоже не была в восторге, – прищурилась Лесная Дева. – Что ж, мне пора. И помните о моей доброте…

– Спасибо! – крикнул было я, но эльфийская колдунья уже растворилась в зарослях.

И тут же заросли эти стали редеть, увядать, истончаться, пока вдруг не исчезли вовсе, осыпавшись на мрамор легким прахом. И внутри этих стен стало как-то пусто и мертво, и осталась легкая тоска по далекому и прекрасному миру эльфов…

Но кое-что заставило меня радостно вскрикнуть.

Посреди огромного зала в пыли истлевших растений лежала моя потерянная лютня!

Я подбежал и схватил ее, не удержавшись, чтобы не попробовать струны.

– Тихо! – сдавленно крикнул Грош. – Вдруг они еще не ушли!..

Но я успел уже вывести какую-то легкомысленную мелодию, разнесшуюся меж стен послушным эхом. И тут же свет в разбитой крыше заслонила пугающе знакомая тень.

– Они здесь! – донеслось со стороны входа.

Мы шарахнулись в сторону противоположной стены, где зиял огромный провал. Но в него уже лезли две отвратительные скрюченные фигуры.

– Влипли… – сглотнул Грош.

Похоже, нас действительно прижали к стенке. Я не представлял, что делать дальше. Лишь нащупал на дне сумки драконий зуб и сжал его, как талисман, способный защитить меня от любой опасности.

Неизвестно, так ли оно было на самом деле, но в голове отчетливо послышался голос Горензефа:

– Играй, менестрель!

– Что? – непонимающе проговорил я.

– «Что-что», – передразнил меня Грош, растерянно озираясь. – Что делать будем?

– Играй! – настойчиво повторил голос мага.

Со стороны провала к нам приближались двое с короткими, изъеденными ржавчиной мечами. Они перекидывали мечи из руки в руку, зловеще похохатывали и сверлили нас взглядами, словно напитываясь нашим страхом.

«Одержимые…» – подумал я.

Со стороны входной арки, рыча и вращая топором, пьяным зигзагом шел берсеркер.

А над головой, любуясь происходящим через брешь в крыше, парил предводитель этой компании демонов.

– Схватите-ка мне их, – пророкотал Мальцемор. – Убивать не нужно – можно лишь ноги подрубить, чтобы не думали больше бегать…

– Всевышний, помоги! – воскликнул Грош, суетливо оглядываясь, куда бы улизнуть.

Но вокруг был лишь крепкий камень. Ловушка захлопнулась.

– Ну, что, еще побегаем? – хихикнул берсеркер, и топор его зачерпнул воздух у наших щиколоток. – Кому первому укоротить ножки? Смелее, это почти не больно!

Одержимые разразились истерическим хохотом, тут же перешедшим в злобное рычание. Они то и дело порывались броситься на нас – но одергивали сами себя и в бешенстве крутились на месте.

– Играй! – вновь потребовал беззвучный голос.

И я коснулся струн…

– Что ты делаешь? – в отчаянии крикнул Грош.

Но я уже играл. Играл и пел первое, что пришло в голову, – боевую песню бродяг, услышанную в далеком детстве. Не знаю, почему именно ее, ведь она всегда казалась мне такой наивной, лишенной романтического блеска и истинного героизма. Но сейчас, прижатый к холодной стене, я не нашел ничего лучше…

Уж не знаю, испугали ли Падших слова, что выплевывал я в отчаянном порыве. Вряд ли. Но что-то в звуках моего инструмента и в голосе моем их насторожило.

Сначала, неуверенно зарычав, сделали шаг назад одержимые. Следом неожиданно выронил из рук топор берсеркер и отпрянул, озираясь в какой-то несвойственной демону тоске.

– Какого дьявола?! – донеслось сверху. – Чего вы медлите, недоумки?!

На пол посыпались обломки, и в облаке пыли перед нами с грохотом низвергся сам Советник Легионов Падших. На миг я замер в ужасе от представшего зрелища, но теперь уже Грош, очевидно, успевший сориентироваться в происходящем, болезненно ткнул меня в бок, заорав:

– Играй! Играй же, ну! Они тебя боятся!

Это придало мне сил, и я заиграл, запел с удвоенной энергией, выплевывая слова прямо в перекошенную морду чудовища.

Мальцемор протянул было к нам свои жуткие когтистые лапы. Но вглядевшись в наши лица, вдруг отпрянул, изумленно воскликнув:

– Кто вы?!

– Твоя погибель мы, вот кто мы! – закатив от страха глаза, выдохнул Грош и принялся в меру способностей подпевать мне.

Одержимые и берсеркер понуро выглядывали из-под перепончатых крыльев лидера.

Мальцемор вдруг сник и бросил своим слугам устало:

– Здесь нет ничего интересного. Уходим…

Тяжело взмахнув крыльями, от чего пыль ударила нам в глаза, он взмыл к своду, нырнул в разлом и исчез в небе. Следом растворились и остальные.

Глава четырнадцатая, в которой друзья получают возможность перевести дух перед грядущими испытаниями

Давясь от пыли, мы продолжали петь, пока наконец я не закашлялся, сорвав голос.

Грош изнеможенно опустился на пол, нервно потирая колени.

– Мне все это снится… Просто снится… Сейчас я проснусь и буду хорошим мальчиком… – бормотал он.

Следом, прижимаясь спиной к холодной стене, сполз на пол и я. Тело и пальцы дрожали, из глаз струились слезы. Меня не покидало ощущение, будто я только что заглянул в глаза самому Сатане. Тогда я наивно решил, что нет в природе монстров страшнее этого Мальцемора…

Грош остановил на мне свой блуждающий взгляд и поинтересовался:

– Как ты это сделал?

– Что?

– Остановил их?

– Не знаю… – прошептал я. – У меня такое чувство, что сделал это совсем не я…

– Конечно, не ты, – донесся знакомый голос. – Ты еще слишком юн и неопытен, чтобы останавливать демонов словом. К тому же ты не маг…

Я не верил своим глазам: со стороны входа, опираясь на длинный посох, к нам неспешно приближался Горензеф.

– Я слышал ваш голос! – воскликнул я, поднимаясь на ноги.

– Конечно, – кивнул маг. – Ведь я говорил с тобой.

– И я слышал ваш голос, – улыбнулся Грош. – Правда, мне показалось, что я спятил: ведь вы приказали подпевать Свидрику! А у меня и слуха-то нет!

Мы вместе рассмеялись – словно камень с свалился с наших плеч.

– Так вы объясните нам – что же все-таки произошло? Кто одолел эту нечисть?

– Это сделали мы вместе, – сказал Горензеф. – Ведь я обещал следовать за вами, защищать вас…

– Теперь мы вновь ваши должники, – проговорил я.

– Ничуть не бывало! – возразил маг. – Все гораздо сложнее: теперь вы – это мои руки!

– Как это? – захлопал глазами Грош.

– Я говорил вам, что не могу пройти мимо водоворота судьбы, – сказал Горензеф. – Ведь это – судьба всего Невендаара. Боги не послали мне возможности самому участвовать в событиях. Но я уже говорил – для богов не существует правил. Лишив меня личного участия в происходящем, они послали мне вас. И я решил, что это должно пойти на пользу всем нам.

Маг хитро посмотрел сначала на Гроша, затем на меня и продолжил, указав на меня:

– Ты, Свидрик, отныне будешь моей правой рукой – творящей искреннее добро. Ты, Огюст по прозвищу Грош, будешь моею левой рукой – для хитростей и… неизбежной лжи во спасение.

– О, как я польщен! – Грош насмешливо сложил на груди руки.

– Значит ли это, что отныне мы будем исполнять только вашу волю? – настороженно спросил я.

– А вот это невозможно, – развел руками маг. – Даже не знаю – к сожалению или к счастью. Вы – мои руки, через которые я могу производить магические посылы даже в самые отдаленные уголки Невендаара – куда сможете добраться вы сами. Но глаза, уши, душа у вас собственные. Вы сами вольны – использовать ли мою помощь.

– Ух ты, здорово! – Грош довольно потер руки.

– Но учтите – моя магия имеет силу лишь на стороне добра, – сказал Горензеф. – И совершенно бесполезна в эгоистических и корыстных целях.

– Какая бесполезная штука – эта магия… – разочарованно произнес Грош.

– К тому же силы мои не безграничны. – Маг развел руками. – От некоторых опасностей я защитить смогу. Но есть маги и воины куда могущественнее меня…

– Потому следует полагаться не на мощь, а на мудрость! – проворковал еще один знакомый голос.

Я почувствовал, как кто-то беспардонно прошелся по моим ногам. Опустил взгляд – точно: у посоха, треща искрами, отирался кот.

– Густав прав, – сказал маг. – Мудрость и хитрость – единственное, что можно противопоставить силе. Но и это не все. Всегда найдется кто-то похитрее нас с вами…

– Что же тогда? – упавшим голосом спросил я.

– Тогда – спасаться! – заявил Густав, скрываясь в складках одеяния хозяина.

– Тогда можно полагаться лишь на то, что не отнять ни силой, ни хитростью, – сказал Горензеф. – Я говорю про силу духа.

– Если она есть, конечно… – задумчиво произнес кот. – Позволю себе выразить некоторые сомнения относительно наших славных друзей. Преобладает в них некоторое, ма-ао, легкомыслие…

Мы с Грошем переглянулись. Учитывая нашу тягу к паникерству, трудно говорить о какой-то силе духа!

– Конечно, это качество не приходит сразу, – сказал маг. – Иногда целая жизнь требуется на то, чтобы в должной мере окрепнуть духом. Но вот какая штука: именно для того и нужны ниспосланные нам испытания…

Слова Горензефа вогнали меня в глубокую задумчивость. И Грош чуть ли не силой поволок меня из храма на воздух, то и дело спотыкаясь о Густава, словно нарочно норовившего попасть под ноги.

Странно было видеть эту равнину, перечерченную следом зловещей звезды. Куда больше мне нравились кущи эльфийского леса, хоть и были они чужими и даже враждебными. Просто я не очень люблю такие унылые, как эта степь, пейзажи.

– Ну, что ж, – сказал маг. – Пора мне оставить вас, чтобы не отвлекать от грядущих подвигов.

– Ну уж и подвигов, – засмущался Грош.

– Почтенный маг шутит, – надменно пояснил кот. – Знаем мы, каких, м-мао, подвигов от вас ждать…

Маг тихо рассмеялся и, не прощаясь, отправился прочь вдоль черного звездного следа. Вслед легко, словно тень, засеменил Густав.

Мы провожали мага взглядом, пока вдруг оба не растаяли в воздухе.

– М-да, волшебство… – проговорил Грош.

– Ага… – отозвался я.

– Однако после всех этих волнений у меня разыгрался аппетит, – заявил Грош. – Не побоюсь этого слова – дьявольский.

– Демонический, – добавил я, прислушиваясь к урчанию желудка. – Однако припасов не осталось…

– …а голодная смерть не входит в наши обязательства перед отцом Себастьяном! – подхватил Грош. – А посему оставим это приятное местечко и поспешим обратно – на поиски продовольствия…

– Не стоит торопиться! – язвительно сказал кто-то.

Мы обернулись и увидели Зага – собственной персоной, сидящего, поджав под себя ногу, на ступени храма.

– А, это вы, любезный грабитель… – протянул Грош. – А мы уж и забыли про вас.

– И зря! – прищурился вор.

– Правда, была надежда, что вас сожрали демоны… – с сожалением сказал я. – Да, видимо, и они побрезговали вами…

– Очень смешно, – сказал вор, ковыряя в зубах длинным желтым ногтем. – Впрочем, то, что вам удалось вывернуться целехонькими из встречи с Советником Легионов, – это хорошо. Вам зачтется. Впрочем, это маленькое непредвиденное происшествие не имеет никакого отношения к основному заданию…

– Маленькое?! – Грош возмущенно раздул ноздри, наступая на наглого соглядатая. – Непредвиденное?!

Вор вскочил на ноги, и его щуплое тело налилось вдруг опасной силой. Звякнул металл – и в обеих руках, будто крылья бабочки, запорхали острые лезвия. Заг медленно, но хищно пошел на моего приятеля.

Грош попятился, испуганно заморгал.

– Чего кипятишься, малый? – сквозь зубы процедил вор. – Или по пыточной соскучился?

Грош сник. Я попытался мысленно призвать на помощь Горензефа – но без толку. Видимо, не та ситуация, чтобы беспокоить магические стихии.

– Что от нас требуется? – обреченно спросил я.

– Вот – это совсем другой разговор! – довольно сказал Заг, и клинки из его ладоней исчезли так же быстро, как и появились, – лишь звякнуло железо, напоминая о содержимом воровских рукавов.

Заг вернулся к ступеням и уселся вновь, по-воровски, поджав по себя ноги. Похоже, ему нравилось сидеть, когда другие вынуждены стоять.

– А задание в следующем, – сказал он. – Вскоре сюда прибудет посланный Императором отряд. Ваша задача – следить за ним и делать то, что я скажу…

– Мы должны действовать против воли Императора? – встрепенулся я.

– Не, не против Императора, – протянул вор. – А во имя Священной инквизиции и сохранности собственной шкуры. Понятно?

– Не вполне, – сказал Грош. – Отчего бы этим не заняться ворам? Они-то более сильны в таких делишках…

– Да я тоже так думаю, – задумался Заг. – Да только наш наниматель считает иначе. Мол, посланница небес, за которой охотится отряд, за версту нашего брата чует. Нужны более, хи-хи, невинные души.

– Посланница небес… – повторил я. – А как ее зовут?

– Дай-ка вспомню… – Вор наморщил лоб, почесал в затылке. – Ага, вспомнил! Иноэль!

Все поплыло у меня перед глазами.

Значит, это был не сон.

И со мной случилось то, чего как огня должен бояться несчастный смертный.

Меня угораздило влюбиться в ангела.

Часть 2 След упавшей звезды

Глава первая, в которой читатель знакомится с новым благородным героем

Ламберт осматривал уходящее вдаль лезвие меча. На острие ослепительной искрой сверкало солнце. Если достаточно долго держать клинок так, целясь им в жаркое светило, можно научиться находить малейшие недостатки заточки.

Впрочем, у этого меча не удалось еще найти ни единого недостатка. Выкованный из тайного сплава в горных мастерских гномов, острее бритвы, идеально сбалансированный, с наложенным на металл заклятием рун – такое оружие стоит целого состояния. Было у меча и имя, данное мастером при рождении из огня и пара.

Андогур.

Казалось бы, обладание таким предметом – повод для гордости и ежечасной радости.

Пожалуй, так оно и было. Тем более что по происхождению Ламберту никак не светило подобное сокровище. Но, как и всякий неожиданный подарок судьбы, меч этот казался теперь непомерно тяжелой ношей.

Это оружие он получил из рук самого Императора.

До сих пор тело пробивает дрожь при воспоминании о той нежданной аудиенции. Каждому понятно: не по рангу капитану гвардии получать посвящение от самого властителя Империи. А произошедшее иначе, чем посвящением, не назовешь.

…Их оставили вдвоем в огромном полутемном зале, осветить который напрасно силились узкие и высокие окна. Легкий ветер бесшумно шевелил портьеры, от мебели и гобеленов на стенах веяло древностью и волнующей историей.

Вопреки традициям и принятым при дворе мерам предосторожности он остался один на один с великим правителем. Массивные двери закрылись за спиной, и тело сковало оцепенение.

Рыцарю не подобает терять самообладание, но сейчас происходило что-то, выходящее за пределы понимания Ламберта.

Он упал на одно колено, склонил голову, не смея поднять даже взгляда на Императора. И тогда тот подошел ближе и сказал – негромко, но величественно, как могут говорить лишь монархи, обретшие трон непостижимой волею Всевышнего:

– Я вижу, ты без оружия, рыцарь?

– Так и есть, мой повелитель… – проговорил Ламберт. – Ведь я шел на аудиенцию с вами, и меч свой я отдал стражам…

– Конечно, ты пришел сюда, исполняя мою волю, – милостиво сказал Император. – Но мне кажется, мой гвардеец должен иметь возможность в любой миг постоять за своего Императора…

– Я готов! – вспыхнул Ламберт, подымая голову. – Сию же секунду, хоть голыми руками!

– Зачем же – голыми руками… – проговорил Император, и Ламберт чуть вздрогнул, ощутив щекой холодную сталь. – Этот меч в твоих руках будет служить мне верой и правдой…

– Пока я не паду мертвым! – запальчиво воскликнул Ламберт. – Но жизнь моя дорого обойдется вашим недругам, да хранит вас Всевышний!

– Истинно так! – милостиво сказал Император. – Отныне ты – имперский рыцарь. Возьми этот меч и служи мне!

…Ламберт часто вспоминал этот миг, что навсегда впечатался в память. Не оставляла мысль: все это не просто так. Император, несомненно, избрал его – избрал из числа более родовитых и не менее сильных и удачливых рыцарей. Что послужило критерием выбора? Преданность? Скромность? Отсутствие особых притязаний из-за недостаточной знатности?

И главное – для чего его избрали?

Стоя на вершине дворцовой башни, неся важнейший в Империи караул во главе отряда гвардейцев, он мучительно думал.

Целился острием меча в ослепительное солнце – и хмурился своим невеселым мыслям…

– Мой капитан… – Гвардеец коротко, склонил голову. Этот юноша далеко пойдет: по знатности он стоит на пару ступенек ниже своего командира, но умеет контролировать эмоции и держится достойно. – Вас вызывают к имперскому канцлеру.

– Вот как? – несколько удивился Ламберт. – Ладно, смени меня! Караул переходит в твое распоряжение.

– Исполню, мой капитан! – Глаза гвардейца загорелись: впервые ему поручено столь ответственное задание.

Ламберт легко сбежал вниз по винтовой лестнице башни и вышел на стену. Проходя по широкой дворцовой стене, он придирчиво оглядывал гвардейцев и императорских рейнджеров, притаившихся за высокими каменными зубцами. Стрелки занимались тем, чем и положено лучшим лучникам Империи, – внимательно осматривали сложное стрелковое хозяйство, готовые в любую секунду выполнить приказ и поразить указанную цель.

Стена упиралась в мощный бастион, переход от которого вел непосредственно ко дворцу.

У входа во дворец стояли императорские стражники из числа имперских рыцарей. Эти не были гвардейцами и Ламберту не подчинялись. Так что пришлось пройти через унизительную процедуру обмена паролями.

Ламберт спустился на этаж и проследовал в приемную канцлера. К его удивлению вместо канцлера его встретила красавица Иона – статс-дама и одна из императорских фавориток.

– Прошу за мной! – надменно произнесла она, и по мраморному полу зашуршала сложная конструкция из многочисленных юбок.

Капитану гвардейцев хватило выдержки, чтобы не задавать вопросов. И без того ясно: вызов к канцлеру сделан лишь для отвода глаз.

Иона прошла за тяжелую старинную портьеру, Ламберт покорно двинулся следом. К его удивлению, за портьерой оказался довольно узкий проход, о существовании которого ему не было известно. Впрочем, ему, гвардейцу, должно быть известно лишь устройство внешнего периметра обороны дворца. Здесь, в святая святых, всем ведают лишь особо приближенная стража да еще более приближенные фаворитки. Есть, правда, Императрица, но… Это уже не касается простых смертных.

Как и следовало ожидать, проход вывел в темный коридор в пределах императорских апартаментов. Здесь Ламберту уже доводилось бывать – единожды. Но напоминание об этом навсегда с ним – в строгой роскоши ножнах…

Дорогу в императорские покои перекрыли двое могучих паладинов, опиравшихся на оголенные двуручные мечи.

– Император ждет, – сквозь зубы процедила статс-дама и тихо произнесла какую-то фразу – очевидно, условную.

Паладины пропустили их, словно нехотя уступив дорогу, одарив Ламберта подозрительными взглядами.

Похоже, это был уже другой зал – Ламберт плохо ориентировался в императорских покоях. Едва он шагнул через порог, как Иона исчезла – будто растворившись в воздухе.

На миг Ламберту стало не по себе: он один, в запретном для смертных месте, да еще и с оружием! Уж не хотят ли его сделать пешкой в какой-то ужасной интриге?!

– Рад снова видеть тебя, мой верный рыцарь… – раздался знакомый, спокойный и величественный голос.

Ламберт как подкошенный рухнул на колено и склонил голову. Мимо тихо прошуршала по мрамору мантия.

– Докладывают мне, что службу ты несешь достойно и в последнем турнире проявил себя с лучшей стороны…

Ламберт вздрогнул: последнее время рыцарские турниры если и не были под полным запретом, то проводились неофициально, чуть ли не тайно. Ибо не одобрялись инквизицией как проявление вольнодумства черни и чрезмерного самомнения рыцарского сословия. Если до лордов руки церковников еще не дотянулись, то рыцарству попроще приходилось несладко: воины инквизиции грозили отвоевать у рыцарей веками принятые привилегии.

– Я считаю, что было бы неплохо возобновить Императорские турниры, – продолжал монарх. – И звание рыцаря должно занять подобающее ему почетное место…

Ламберт не понимал, к чему клонит повелитель, но недоброе предчувствие уже коснулось его сердца.

Ведь всем известно, какие натянутые отношения сложились в последнее время у трона с Магистратом. Это давно грозит вылиться в открытое противостояние. Неужели время пришло, и ему придется принять участие в этих событиях?! Очевидно, сейчас ему отдадут приказ, который изменит историю и его собственную жизнь.

Ламберт приготовился к худшему.

Но Император произнес нечто, чего Ламберт совсем не ожидал:

– Слышал ли ты, рыцарь, про падшую звезду?

Ламберт невольно поднял взгляд на Императора. Тот возвышался над ним величественным монументом.

– О да, повелитель! Я не только слышал – я видел ее собственными глазами, так как той ночью производил развод караула на дворцовой стене…

– Прекрасно… А что тебе известно об этом чудесном явлении? Что говорят подчиненные тебе люди?

Ламберт медленно покачал головой:

– Прошу прощения, мой повелитель… Но я – воин. Я не интересуюсь слухами, что же касается вверенных мне людей…

Император жестом остановил его:

– Я понял тебя. Меня радует твоя преданность службе и презрение к слухам. Я давно слежу за твоей службой. И ты больше прочих заслужил мое доверие…

– Ваше величество… – зарделся Ламберт.

– Не перебивай повелителя! – строго сказал Император. – Ты заслужил мое доверие. Но это не только привилегия – это еще и тяжкая ноша. Готов ли ты принять ее на себя?

– Да, повелитель! – не колеблясь, сказал Ламберт.

– Я не сомневался в тебе, рыцарь! – торжественно сказал Император. – Тогда приготовься услышать то, что перевернет твою судьбу…

Император сделал несколько шагов по мраморному полу. Выглядел он задумчивым и даже печальным. Наконец он остановился, глядя вдаль сквозь распахнутое высокое окно, и заговорил:

– Упавшая звезда не предвещает ни счастья, ни благоденствия. Грядет конец Невендаара. Кровавые войны разгневали небеса – и нас ждет кара. Ни одной из рас не останется на этих землях – все обернется прахом. Таково пророчество, таковы слова Прорицательницы…

Ламберт чувствовал, как пересохло во рту. В услышанное не хотелось верить – но Император знает цену словам.

– Посланник небес сошел на землю, – продолжал Император. – Окинув последним взглядом наши истощенные земли, он примет решение…

Ламберт задержал дыхание, боясь пропустить хоть слово. Величие и ужас грядущего потрясли его.

– Остался лишь небольшой шанс – встретить небесного посланника и попытаться понять его, а возможно – убедить в чем-то. Я желаю видеть его здесь, в этом зале!

Слова Императора прозвучали так, словно он и вправду уверен: ему, а не Небесам решать судьбу Невендаара! Что ж – это право Императора! И за это право сотни рыцарей и тысячи простых воинов готовы сложить свои головы на полях сражений…

Но как быть с посланцем небес?!

– Итак, Ламберт, ты отправишься в путь к месту падения звезды, найдешь посланника – и приведешь ко мне! – Император говорил сурово, грозно – но при том он впервые назвал его по имени!

Невиданная честь!

– Здесь, во дворце, мы попытаемсядоговориться с небесами… – Император усмехнулся, как показалось – невесело. – Учти, рыцарь: миссия твоя – тайная. Умри – но сохрани эту тайну. На время этого задания освобождаю тебя от закона, даю тебе право использовать меч против любого, кто станет у тебя на пути… Конечно же, это будет иметь силу лишь в том случае, если ты исполнишь главную и единственную цель – приведешь ко мне посланника… Понял ли ты меня?

Ламберт молча склонил голову.

Наступал его звездный час.

Во всех смыслах этого слова.

Глава вторая, в которой проясняются обстоятельства некоторых коварных замыслов

Тихое бешенство завладело душой и телом отца Себастьяна. Он следил, как выходит из городских ворот маленький отряд Ламберта, и лицо его дергали мелкие судороги.

Значит, Император все-таки знал… Как говорят, тайна, известная более чем двоим, перестает быть тайной. Выходит, Прорицательница, сочла возможным раскрыть зловещую тайну двум враждующим сторонам.

Но что известно этому гвардейцу? Все? Или только лишь часть правды?

И что известно самому Императору?

Проклятие! Недостаток сведений сводит с ума, не дает покоя. Знает ли Император, что известно ему, Себастьяну? А знает ли он – поделился ли Себастьян своим знанием с Великим Инквизитором?

Нет ответа – словно тьма застилает глаза. Свершилось: его, мастера закулисной игры, обвели вокруг пальца!

Но не время унывать. Придется действовать по худшему сценарию.

Запуганные чужеземцы не нашли никого на месте падения звезды. Значит, у него есть шанс оказаться первым…

И, кстати, не забыть про этих везучих пройдох: по словам доносчика, они сумели выжить при встрече с целым отрядом Проклятых…

– Ваша светлость! Его святейшество ждет вас! – Референт почтительно склонился перед Себастьяном.

Тот коротко кивнул в ответ и даже слегка улыбнулся: референт хоть и птица не самого высокого полета, однако же вхож к Самому и весьма сведущ в канцелярских тонкостях. Такой человек может оказаться весьма полезным – особенно для реализации далекоидущих замыслов…

Великий Инквизитор стоял у завешенного окна, из которого выглядывал, чуть отодвинув портьеру. Наверное, ему, великому, жизнь улицы представляется бесцельной суетой муравейника.

Неудивительно – ведь все, что он знает о происходящем за толстыми стенами Магистрата, известно ему лишь со слов помощников и советников.

– Вы звали меня, ваша святейшество… – почтительно склонился Себастьян.

– М-м… Да… – задумчиво протянул Великий Инквизитор. – Я вдруг подумал – что там с этими вашими… чужеземцами?

Отец Себастьян чуть приподнял взгляд. Отчего это Великого Инквизитора заинтересовали вдруг двое неудачников?

– Видишь ли, – словно прочитав его мысли, продолжил Иоганн, – мне вдруг захотелось пообщаться с ними. Узнать, что происходит за пределами Невендаара…

Это было неожиданно. Отчего это его святейшество заинтересовало, что творится вне реально существующего мира? Заскучал он, что ли? Это какая-то блажь? Или он замыслил нечто такое, что даже ему, Себастьяну, не могло прийти в голову?

Это серьезный повод для беспокойства. И для скорейшего принятия окончательного решения…

– Так что они там наболтали? – продолжил Иоганн.

Себастьян чуть тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение, и сказал чуть небрежно:

– Ничего интересного. Сбежали от нищеты в поисках лучшей жизни. Простые бродяги…

– Значит, с ними можно побеседовать?

«Как же ты упорен, – со злостью подумал отец Себастьян. – И какая только муха тебя укусила, будь ты неладен?!»

– Побеседовать? – неуверенно переспросил он. – Хм… Боюсь, ваше святейшество, это проблематично…

– Что?

– Экзекуторы перестарались – думали, что бедняги что-то скрывают. В общем, они умерли под пытками.

Великий Инквизитор нахмурился:

– Что-то не похоже на умелую работу!

– Я тоже так считаю, – быстро согласился отец Себастьян. – Но и бедолагам надо отдать должное: слабенькие они оказались, совсем хилые. Одно слово – нищие окраины…

«Скорее замести следы, – быстро думал отец Себастьян. – Придется пожертвовать людьми, но…»

– Бог с ними, – неожиданно легко согласился Великий Инквизитор. – Не это сейчас главное…

Себастьян напрягся в ожидании новых неожиданностей. И больше всего – что Иоганн заговорит с ним об упавшей звезде.

– Я об упавшей звезде, – сказал Великий Инквизитор.

В глазах у Себастьяна потемнело.

– Пора пресечь все эти нелепые слухи, – продолжил Иоганн. – Все это ведет к масштабной ереси. Нужны показательные суды, возможно даже – аутодафе! Путь болтуны заткнутся!

Он резко обернулся к Себастьяну и тряхнул кипой исписанных листов:

– Вы читали все это? Потоки доносов! В столице распоясались вольнодумцы! Не боясь, болтают в тавернах, вслух поносят власть и веру! Еще немного – и чернь вздумает поднять голову!

Себастьян перевел дыхание – про эту сторону вопроса он совсем забыл! Серьезный минус в его работе.

Но все равно – будто гора с плеч свалилась: Великому Инквизитору по-прежнему ничего не известно.

– Конечно, ваше святейшество, – преданно глядя в глаза хозяину, сказал отец Себастьян. – Я займусь этим вопросом немедленно.

Вернувшись в свой кабинет, отец Себастьян некоторое время сидел неподвижно, переводя дух и стараясь успокоиться.

Только что пришло осознание того, что он зашел слишком далеко. Теперь поздно отступать.

И ждать чего-то становится просто опасно. Всего одна случайность, небольшая ошибка, логическая нестыковка – и он полетит в бездну, заняв свободное место в пыточной камере.

Действовать! Действовать немедленно и со всей возможной решительностью!

…В мрачном кабинете возникла сгорбленная фигура послушника.

– Ваша светлость, Ферре дожидается приема… – доложил он.

– Это кстати… – бесцветно произнес отец Себастьян. – Проси!

Ферре появился в своей обычной манере – тихо, как призрак. Верный, как собака, дьявольски исполнительный, хитрый, как лис, и беспощадный, не ведающий сомнений инквизитор. Отличный претендент на его место. Разумеется – когда сам Себастьян подымется выше.

Единственное, что вызывает опасения, – как бы у протеже не возник соблазн последовать по нечистому пути своего патрона.

– Садись! – не столько предложил, сколько приказал отец Себастьян.

Ферре послушно опустился на стул с высокой спинкой. Трудно сказать, что было удобнее – стоять или сидеть на этом почти что пыточном стуле.

Сам Себастьян занимал удобное кресло за широким столом, заваленным бумагами. По сути, он брал на себя всю рутинную работу Великого Инквизитора, избавляя Иоганна от лишних забот, зато с головой погружаясь в реальное положение дел, постепенно накручивая на пальцы все больше и больше ниточек управления скрипучей машиной Священной инквизиции.

– Докладывай! – потребовал отец Себастьян.

Ферре почтительно склонил голову – чуть набок, что выдавало в нем натуру, склонную к умеренной инициативе и темной фантазии. Полезные качества для его работы.

– Моим людям пока не удалось обнаружить посланницу, – сказал Ферре. – Известно одно: она покинула место падения звезды. Известно также, что там побывали эльфы и Падшие. Ясно и другое: им тоже не удалось найти посланницу…

– Выходит, им тоже известно о пророчестве… – задумчиво проговорил Себастьян.

– Друиды, – предположил Ферре. – Они известны своими пророческими способностями.

– Знаю… – проворчал отец Себастьян. – Но почему ее так и не нашли?

– Смею предположить, – деликатно произнес Ферре. – Она откроется лишь тому, кому сочтет нужным…

– То есть нас она не считает стороной, достойной общения? – насупился Себастьян.

– Пути Всевышнего неисповедимы… – туманно сказал Ферре.

– К несчастью, нам слишком поздно замаливать грехи, – недобро произнес отец Себастьян. – Ей придется иметь дело с Церковью, такой, какой она стала…

Он в раздумье постучал пальцами по полированной поверхности стола. Прямо перед глазами лежала кипа доносов и лист со списком еретиков, подлежащих пыткам. Ничего не поделаешь – борьба есть борьба. И если посланница небес воротит нос от тех, кто во имя Всевышнего готов погубить собственную душу, – тем хуже для нее!

– Сделаем так, – сказал Себастьян. – Соберешь сильный отряд и двинешься по следу Ламберта. Я уверен, что ему удастся отыскать посланницу. В таком случае у тебя будет два варианта…

Себастьян прищурился, словно игрок в шахматы, просчитывающий ходы противника.

– Первый и наиболее предпочтительный вариант – обойтись без прямого столкновения. Можешь использовать наших чужестранцев…

– Я как раз хотел предложить это, – встрепенулся Ферре. – Было бы неплохо, если бы все обстояло как нападение нейтралов – варваров или же просто воришек. В любом случае узнать правду будет почти невозможно – даже Прорицательнице не откроются ветви судьбы выходцев из-за пределов Невендаара…

Себастьян кивнул, сдерживая довольную улыбку: приятно, когда подчиненный предугадывает твои мысли. И главное – делает это открыто.

– В случае же, если это не поможет, действуй силой, – сказал он. – Посланница должна быть у меня и ни в коем случае не должна встретиться с Императором.

– Как поступить со свидетелями? – деловито осведомился Ферре.

Отец Себастьян задумался. Слишком часто в последнее время он стал брать на душу грех убийства. Но ничего не поделаешь…

– В случае, если не обойдется без схватки, подготовить доносы на Ламберта и его спутников. Они должны выглядеть изменниками, еретиками, ну и… Сам понимаешь!

– Уже сделано, – с готовностью отозвался Ферре.

Глаза инквизитора – неподвижны, как стекло. Любая низость, подлость, самая изощренная жестокость для него – пустяк. Ведь в сердце его – святая вера в то, что делает он благое дело. А все, что сделано ради славы Всевышнего, – оправданно и свято.

– Что же касается чужеземцев… – Себастьян брезгливо скривился. – Чужеземцы должны сгинуть в любом случае…

Глава третья, в которой происходят встречи – одна неприятная, другая – загадочная

Эта придорожная харчевня мало чем отличалась от шумной городской таверны. Разве что было здесь не так людно и уж куда менее шумно. Среди посетителей не было той экстравагантной столичной публики, не было музыкантов и странного дурманящего дыма трубок.

Говоря по совести, обстановка тоже была попроще и погрязнее.

Еда – так себе, и девка-разносчица – далеко не красавица. Да и пиво было под стать – не слишком свежее, с кислинкой.

В общем, кого я обманываю?

Паршивое было место.

Только вот именно здесь назначил встречу наш мерзкий соглядатай.

В ожидании мы с Грошем тоскливо потягивали пиво. Приятель мой тщетно пытался найти желающих перекинуться с ним в картишки или хотя бы в кости. Народ здесь был сонный, апатичный, как и вся местность вокруг.

– И что мы здесь только делаем? – недоумевал деятельный Грош. – Если уж не суждено нам удрать от доброго отца Себастьяна – то хоть делом каким заняли бы, что ли…

– Зря болтаешь. – Я покачал головой. – Будто не знаешь, какими делами нас займут…

– А что? – простодушно пожал плечами Грош. – С нами маг, он-то не даст нас в обиду!

– Но Горензеф сам говорил, что не всесилен! – возражал я.

– Наше дело маленькое! – отмахивался Грош. – Если хочешь знать – я даже доволен, что мы попали в эту историю. Глядишь – сделаем карьеру, станем с тобой инквизиторами…

– Ты это серьезно? – Я с подозрением глянул на приятеля. Никогда не поймешь, взаправду он говорит или слова сами лезут из него, как из дырявого кармана…

– Ну, инквизиторами – не инквизиторами, а важными людьми стать можно! – заявил Грош. – Поработаем, обрастем связями – а там займемся торговлей с гномами под прикрытием святых отцов. Я даже прикинул, как с их помощью от податей избавиться можно. Гляди: допустим, создаем мы концессию на основе добровольных пожертвований прихожан при каком-нибудь храме…

– Побойся бога! – ахнул я.

– Ты не понял – мы всего лишь обернем капитал, а после вернем с процентами! – с детской непосредственностью убеждал Грош. – Всевышний еще будет нам благодарен за приумножение своих капиталов!

– Приди в себя, негоциант доморощенный! – возмущенно воскликнул я. – Нам бы из этой передряги вывернуться – а ты уже сочиняешь, как казну обдурить да попасть вне очереди в преисподнюю!

– Ну, одно другому не мешает! – важно сказал Грош. – А мыслишка-то моя дорогого стоит! Надо будет обсудить с отцом Себастьяном при личной встрече…

– В этом нет необходимости! – усмехнулся неприятно знакомый голос. – Обсуди со мной – а я передам!

Наш спор скомкался, мы обернулись к неказистому столику у стены под полкой с каким-то чучелом. Там удобно примостился Заг, потягивая винцо из грубого железного кубка. Причем одну ногу в дорогом башмаке ягнячьей, расшитой бисером кожи возложил прямо на стол.

– А ты парень не промах, – бросил он Грошу. – Будь ты настоящим вором – я бы зуб за тебя дал на приеме в Гильдию. Мыслишка твоя тоже неплоха. Жаль только, кишка у вас обоих тонка, да и не жильцы вы на этом свете…

– В смысле? – медленно проговорил Грош.

– Да шучу я, шучу! – рассмеялся Заг.

– Что-то не нравятся мне такие шутки… – хмуро заметил я.

– Это ничего, – сказал Заг. – Одному не нравятся мои шутки, другим не нравятся ваши глупые рожи. Честно говоря, на месте своего покровителя я не стал бы связываться с такими простаками. Ну да это не мое дело. Мое дело – передать для вас новое поручение.

Мы молчали в мрачном ожидании. Заг же ловко, как кошка, перебросил свое гибкое тело к нашему столу и устроился на новом месте, поглядывая на нас с хитрым высокомерием.

– Вот что я вам скажу, господа бродяги, – сказал он. – Предстоит вам дело непростое, такое, что лично себе я ни за что не пожелал бы. Не думаю, что вы с ним справитесь, а потому даже забавно поглазеть на ваши потуги…

– Вы бы не каркали, милейший, а говорили по делу, – сердито сказал Грош.

Заг сверкнул глазом, но продолжил как ни в чем не бывало:

– Ну-ну… Так вот, предстоит вам, счастливчики, потягаться если не силой, так умом и хитростью с лучшими людьми Императора. Может, они и не мудрецы и не стратеги, но преданности повелителю и умению владеть мечами им не занимать…

– Мечами? – переспросил я. – Мы что же, должны сражаться?

Заг скрипуче рассмеялся:

– Куда вам тягаться с имперскими рыцарями? Взять хоть сотню таких, как вы, – лишь больше станет куча молчаливого фарша. Нет, я, конечно, сам не ангел, но и мне не придет в голову предлагать вам драться с ними. Впрочем, этого и не требуется. Отец Себастьян желает совсем другого.

– Уверен – то, что хочет этот человек, ничуть не лучше убийства, – проговорил я.

Грош под столом наступил мне на ногу. Да я и сам понимал, что говорю довольно-таки опасные вещи.

Вор же легко пропустил мои слова мимо ушей.

– В общем, так, – сказал он деловито. – Нельзя позволить Ламберту найти посланницу… Ну, вы понимаете, о какой дамочке я говорю. Ежели он ее найдет – то не должен привести ее в столицу…

– И как же вы себе это представляете, почтенный? – ядовито спросил Грош.

– Мне представлять ни к чему. – Вор зевнул и с хрустом потянулся. – Мое дело – передать вам приказ. И еще кое-что…

На стол с возбуждающим звонким звуком тяжело упал небольшой кошелек.

– Привет от отца Себастьяна, – ухмыльнулся вор. – Любое дело должно быть оплачено. Иначе оно теряет смысл…

– Особенно – грязное дело! – буркнул я, глядя, как Грош с удовольствием подхватывает кошелек.

– Деньги не пахнут! – пересчитывая серебро, заявил приятель.

– Еще как пахнут! – прищурился вор. – Вкусной едой, вином, духами красоток!

– Хорошо сказано, приятель! – воскликнул Грош, пересыпая монеты из ладони в ладонь.

– Вы будете получать столько же при каждой нашей встрече, – сказал вор. – Думаю, денежки будут заставлять вас пошевеливаться и… И напоминать о палачах инквизиции…

– Хм… А вот этого не надо, – сказал я. – У нас прекрасная память…

Вор исчез столь же шустро, как и появился, мы же остались сидеть в самом подавленном настроении.

– Ну, вот… – мрачно сказал Грош, наигравшись с монетами. – Рыцарей нам только не хватало. Знаю я их дворянские замашки!

– Откуда тебе-то знать? – с сомнением спросил я.

– Да так… – туманно сказал Грош. – Воспоминания трудного детства. Начни мы им пакостить – поймают в два счета! И если сразу не порубят в капусту, так слугам скажут. И тут уж неизвестно, что хуже – от меча погибнуть или под кнутами…

Гроша передернуло – видимо, он хорошо знал, о чем говорил.

– И главное – удирать бесполезно, – уныло добавил он. – Они же верхом, а мы с тобой не на темных городских улочках – мигом догонят и за шиворот схватят…

– Верхом… – задумчиво повторил я. – Может, лишить их этого преимущества?

Грош непонимающе уставился на меня.

После чего расплылся в хитрой улыбке.

Эту ночь мы провели с определенным удобством: хозяин харчевни милостиво допустил нас к сеновалу, взяв, прочем, небольшую плату и сопроводив длинным списком условий: куда не ходить, на что не смотреть и чего не делать. Зевая, мы выслушали эти нотации и забылись мертвым сном – наутро нам предстояло приступить к своим негодяйским обязанностям.

Однако выспаться мне не довелось.

Проснулся я посреди ночи от странного тревожного чувства. Выбрался из-под навеса и, поеживаясь, прошел по заднему двору харчевни.

Небо было удивительно звездным и столь красивым, какое можно увидеть лишь над Невендааром. Захваченный зрелищем, я вышел за калитку, к дороге. Всхрапывали хозяйские кони, сонно отзывались свиньи и овцы. Но даже это не могло нарушить величественной картины.

Это таинственное ночное время создает особый настрой – и в душе рождаются необычные стихи и мелодии, каких не придумать при солнечном свете.

Так я и стоял, тихо нашептывая строфы, позабыв о своей незавидной и опасной доле шпиона инквизиции. Я снова был свободным поэтом – и жадно ловил ускользающие минуты…

…Я вдруг почувствовал, что не один под этим прекрасным небом. Не успел даже обернуться, как пространство вокруг меня озарилось призрачным светом, и из-за спины моей тихо выплыла знакомая фигура.

Сердце ускорило бег, и пересохшие губы произнесли в волнении:

– Иноэль…

Это была она – девушка-ангел. Так же, как и я, смотрела она в чудесное и небо.

– Какая красота, – сказала она, счастливо улыбаясь. – Гармония и чистота – то, чего не встретишь в этом, нижнем мире…

Лицо ее подернулось грустью. Она поймала мой растерянный взгляд и улыбнулась вновь – на этот раз ободряюще.

– Тебе не нравится наш мир? – осторожно спросил я.

– Он ужасен… – произнесла Иноэль. – Коварство и ложь, жестокость и смерть – вот что движет обитателями Невендаара…

Иноэль медленно прошлась, сделав круг, и легкие ткани стелились за ней, словно не существовало для них земного притяжения.

– Я знала, что на земле все не так, как там… – она подняла глаза к звездам. – Но действительность предстала еще ужаснее. Даже не знаю, имеет ли право на существование такой больной мир…

В ее словах мне послышалась тоска и… нешуточная угроза. Но тогда я думал совсем о другом. Ведь в душе моей поселились беззаботные светлые сущности, лишающие человека способности рассуждать здраво.

– Прекрасная Иноэль, – сказал я с чувством, – если что-то и должно существовать вечно – так это твоя красота!

Девушка посмотрела на меня с удивлением. В глазах ее сверкнули удивление и насмешка:

– О чем ты, забавный юноша?

С трудом сдерживая в себе восторженные порывы, я заговорил – пожалуй, чересчур страстно:

– Прекрасная посланница небес! Я не знаю, для чего ты сошла на эту землю, но с первого взгляда ты околдовала меня своей красотой. Я шел в эту страну с надеждой найти вдохновение – и даже не ведал, какое счастье огненным вихрем обрушится на меня с небес…

– Одумайся, мальчик! – с грустной улыбкой проговорила Иноэль. – Уж не прокрались ли в твою душу опасные чувства? Это было бы прискорбно: ведь ты – всего лишь смертный…

– О да! – страстно заговорил я, опускаясь на колено и пытаясь поймать подол ее легкого платья. – Я смертный – и это прекрасно, потому что дает мне возможность умереть за тебя…

– Постой, безумец! – Иноэль отстранилась, словно отплыв на пару шагов назад. – Оставь свои бесплодные фантазии! Что ты знаешь обо мне? А узнав – не ужаснешься ли? Не отпрянешь ли от меня, как от чудовища?

Я не понимал, о чем говорит эта девушка. Звездная ночь и прикосновение к небесному способны лишить рассудка поэта, и без того хрупкого душой.

Единственное, что я понимал в тот момент: я должен сделать что-то важное для нее, носительницы чудесных сил и неземной красоты. И меня вдруг будто молнией прошибло.

– О Всевышний… – Голова прояснилась, и я ощутил страх вперемешку со жгучим стыдом. – Прекрасная Иноэль, послушай меня! Тебе угрожает опасность!..

– Не беспокойся обо мне, Свидрик, – ответила она, и, услышав свое имя в ее устах, я почувствовал сладкое тепло. – Отправляясь в пучину Невендаара, я знала, какие опасности ждут меня здесь. Поверь – я ничего не боюсь…

– Но тебя уже повсюду ищут! – воскликнул я страстно. – Люди Императора и инквизиции, эльфы и демоны – все рыщут по твоим следам, стремясь захватить тебя, как ценную добычу!

– Такова судьба моя, Свидрик, – сказала Иноэль, и полный печали взгляд ее вновь устремился в небо. – На все воля Всевышнего. Но поверь – куда более суровая судьба уготована самому Невендаару…

– Не понимаю… – пробормотал я.

– Я пришла сюда, чтобы исполнить волю небес, – сказала Иноэль.

Я решительно тряхнул головой:

– Какова бы ни была воля небес – я сделаю все, чтобы защитить тебя, Иноэль!

Девушка посмотрела на меня долгим, пронзительным взглядом.

– Ты не воин, – сказала она. – Но в сердце твоем пылает рыцарский огонь. Берегись – как бы он не спалил твою душу…

– Я не боюсь! – упрямо сказал я, не будучи уверенным в сказанном. Не знаю, испытывают ли страх рыцари – но мне стоило больших усилий вытолкнуть его в дальние закоулки души. – Я хочу спасти тебя от всех этих жадных лап!

Иноэль покачала головой:

– Ты ничего не знаешь, Свидрик. А незнание рождает ошибки, и порою страшные ошибки…

– Мне плевать! – выкрикнул я. – Зато я знаю одно: ты – главное сокровище этого мира, и весь Невендаар не стоит твоей жизни!

– Ты даже представить себе не можешь, насколько ошибаешься… – проговорила девушка, удаляясь в темноту.

Я хотел бежать, ползти по ее следам – но словно какая-то сила сковала мои ноги, оплела руки, навалилась на веки…

Глава четвертая, в которой друзья наблюдают за сценами из рыцарской жизни

Проснулся я с тяжелой головой и вялостью в теле. Эта ночная встреча вспоминалась, как и та, первая, – в ней трудно было отличить правду от сонных грез.

Грош уже проснулся. Он лениво потягивался и сладко зевал. Посмотрел на меня заспанными глазами, сказал с ленцой:

– Ну что, друг мой, не пора ли приступать к нашим грязным делишкам?

Походя он несильно пнул пробегавшую мимо хозяйскую курицу. Та отчаянно закудахтала и помчалась прочь, заражая паникой все птичье население, собранное на заднем дворе. Что ж – здесь шла обычная жизнь, без претензий на захватывающие приключения. Мы же сделали свой выбор, или, как знать, – этот выбор за нас сделал какой-то могущественный забавник, и теперь не видать нам размеренности и покоя.

Мы умылись, позавтракали в харчевне – благо, теперь не испытывали стеснения в финансах. Правда, при этом у меня возникло крайне неприятное ощущение обязательств перед некими темными силами.

Чего не скажешь о моем друге: Грош с аппетитом уплетал яичницу со шкварками, прихлебывая лучшее пиво, что нашлось у хозяина.

– Пиво с утра? – с сомнением проговорил я.

– Жизнь коротка! – философски сказал Грош, сдувая с кружки пену. – А в нашем положении – особенно. Если нет уверенности, что отведаешь пива вечером, – просто грех не употребить его с первыми лучами солнца… Уф… Хорошо!

…Мы шли по дороге в направлении, любезно указанном нам Загом. Точнее, шел я, Грош же уныло плелся следом.

– Зря я с утра пил пиво… – жаловался он. – Голова теперь тяжелая, и ничего не хочется – лишь упасть и устремить свой взор в землю…

– Я же предупреждал, – с досадой говорил я, поправляя на плече лютню. – Сказал же – плохо будет, а впереди – дорога!

– Не мог остановить меня! – брюзжал Грош. – Друг называется… Я же натура увлекающаяся – а нам еще и денег дали! Грех же за это не поднять кружку доброго эля!

Я сердито молчал, игнорируя приятеля.

– Ну, куда ты торопишься? – ныл он. – Видишь – меня разморило! Чего доброго, в обморок грохнусь – будешь меня тащить…

Я продолжал идти вперед, не обращая внимания на его причитания.

– В конце концов, откуда такое усердие, – вдруг возмутился он. – С каких это пор ты стал так рьяно исполнять приказы дядюшки Себастьяна?

Я нахмурился, поглядел на приятеля, отвернулся. Ответить на этот вопрос было непросто. И уж тем более – убедить не вполне вменяемого друга.

– Дело не приказах, – нехотя сказал я. – Видишь ли… Этой ночью она опять приходила.

– Кто? – не понял Грош.

– Ну, та девушка. Посланница…

Грош замер как вкопанный. Затряс перед собой пальцем, силясь сформулировать мысль. Мысль не желала оформляться, и он махнул рукой, оставив тщетные попытки.

Мы пошли дальше. Но через несколько шагов Грош сказал:

– Она мне тоже снилась. Как наяву.

– И что она тебе говорила? – Я ревниво скосился на приятеля.

– Ну… Что говорят в таких случаях красотки? – ухмыльнулся Грош и довольно почесал затылок. – Говорила, какой я красавец, как здорово играю в карты и какие у меня сильные руки…

– Дурак! – выдохнул я в сердцах. – Я тебе не про сон рассказывал! Она приходила на самом деле!

Грош неуверенно хихикнул:

– Ну и на что ты ей сдался, олух? Она – посланница небес, если нам не врут, конечно. Ей меньше чем с лордом общаться никакого резона нет…

– Возможно, – сухо ответил я. – Да только я был первым из людей, кого она встретила в Невендааре…

– Ха-ха-ха! О-о… – Засмеявшись, Грош немедленно позеленел и схватился за голову. – Из чего в той харчевне хозяин гнал свой эль? Неужто из эльфов?

– Можешь смеяться сколько угодно, – твердо сказал я. – Да только тогда, у следа упавшей звезды, она впервые увидала людей так близко. И, наверное, мы с тобой – не самые плохие люди, раз она не чурается нас…

– Ну-ну… – пробормотал Грош.

– А потому я хочу помочь ей! – продолжил я. – Сделать так, чтобы не нашли ее ни одни, ни другие, ни третьи!

Конечно, я умолчал о своем истинном мотиве. Ведь даже самому себе я боялся напоминать о чувствах к этой небесной девушке, на любовь которой не имел права…

К обеду Грош наконец пришел в себя и после короткого привала на обочине стал по-прежнему бодр и деловит. Он уже начал сыпать своими нескончаемыми идеями, как вдруг что-то заставило меня насторожиться.

– Стой! – проговорил я, замерев. – Ты ничего не слышишь?

Грошу не пришлось ничего объяснять. Он мигом бросился навзничь, припав ухом к земле.

– Ага… – проговорил он. – Едет кто-то…

Мы едва успели нырнуть в кусты, как на повороте из-за редких деревьев показалась небольшая группа всадников.

Я никогда еще не видел настоящих рыцарей. В нашей глуши самыми внушительными воинами были городские ополченцы да наемники в дружинах лордов. Пару раз доводилось видеть варваров.

Но я даже представить не мог себе, насколько внушительной силой выглядит рыцарь на боевом коне! Потом уже я понял суть различий между этими двумя – простым рыцарем и имперским. Но на фоне обоих оруженосцы просто терялись. Пожалуй, большее впечатление произвели на меня лишь воины Легионов Проклятых, спастись от которых удалось лишь чудом. Но если в том случае во мне преобладал страх, то теперь я ощущал невольное почтение.

И, как ни стыдно, – зависть.

Да, да! В том момент я вдруг подумал: будь я таким – высоким, крепким, мужественным, в сверкающей броне, с грозным мечом, верхом на могучем коне и фамильным гербом на щите, – может, и отношение ко мне Иноэль было бы более благосклонным?

О, молодость, глупость! Ведь именно эти мысли вызвали во мне тогда недостойную менестреля зависть. Ведь знал я, кого ищут эти величественные воины, и во мне зарождалось еще одно неприятное чувство.

Ревность.

И не нужно было напоминать мне об угрозах инквизиторов – в тот момент я и сам готов был видеть истинных врагов человеческой расы в благородном Ламберте и его спутниках, о чем вспоминаю теперь с сожалением.

Но как принято говорить у бродячих музыкантов – из песни слов не выкинешь.

…А рыцари, как нарочно, остановили коней. Видимо, им тоже приглянулось это местечко.

– А не отдохнуть ли нам здесь, друг мой Стаффорд? – сказал старший из рыцарей низким голосом.

– Отчего бы и нет, почтенный Ламберт, – согласился молодой рыцарь.

– Разбить лагерь! – зычно крикнул Ламберт слугам. – Пусть кони отдохнут – да и нам закусить не помешает…

Отряд свернул с дороги и выехал на небольшую лужайку. Рыцари спешились и огляделись. Мы с Грошем невольно вжались в землю – показалось, что этот Ламберт видит все насквозь своим острым взглядом.

Впрочем, только лишь показалось. При помощи слуг рыцари избавились от тяжелых панцирей и опустились на траву.

Мы невольно вытянули шеи, отчаянно стремясь услышать, о чем же беседуют те, кто вызывает столь высокий интерес инквизиции.

…Ламберт сидел на расстеленной попоне, по привычке оглядывая меч.

Каждый знает: если уж потянулась рука к оружию – жди его использования по назначению.

Честно говоря, он давно уже готов к этому. Внутреннее напряжение последних дней искало выхода. Всюду виделись враги, лелеющие коварные замыслы против повелителя.

Наверное, это глупо. Но Ламберт прекрасно понимал: неспроста Император так тщательно отбирал того, кому предстояло отправиться на поиски посланника небес. Наверняка эта тайна волнует многих, в том числе – врагов короны…

– Скажите, Ламберт, не зря ли мы сделали привал? – озираясь, спросил Стаффорд. Вся его поза выражала нетерпение. – Не стоит ли нам поспешить – пока посланника не перехватили недруги?

Ламберт покачал головой:

– Кони устали. Сейчас поспешим, а случись схватка или погоня – окажемся в дураках…

– Как бы мы и без того в дураках не оказались… – буркнул Стаффорд, отворачиваясь.

Ламберт спокойно посмотрел на него, сказал:

– Тебя рекомендовали как отважного воина, Стаффорд. Слышал я, сам Страж столицы посоветовал тебя для этого похода…

– Вы сомневаетесь в моей отваге, милорд?! – вспыхнул Стаффорд.

– Отнюдь, – усмехнулся Ламберт. – Ни в отваге, ни в преданности твоей я не сомневаюсь. Мизраэль видит людей насквозь и не посоветовал бы труса. Но чего тебе не хватает – так это опыта и терпения…

– Терпение – для тех, кто отсиживается за крепостными стенами! – заявил Стаффорд. – А какой может быть опыт без боя? И какого боя нам ждать, если мы отсиживаемся здесь, в прохладе, когда посланник, быть может, в опасности?!

Ламберт выслушал эту тираду, с усмешкой вложил меч в ножны.

– Ты рвешься в бой, друг мой, – произнес он, легко подымаясь на ноги. – Что ж, давай устроим небольшой турнир. Ты не против?

– Когда это я отказывался от драки? – с вызовом выкрикнул Стаффорд, подскакивая и отряхиваясь.

– Вилл! – позвал Ламберт.

Переваливаясь с боку на бок, грузно подбежал плотный усатый оруженосец.

– А ну-ка, неси запасные мечи!

– Те, что заточить не успели? – гнусаво спросил оруженосец.

– Да, Вилл, заточка нам не понадобится! – сказал Ламберт слуге и обратился к Стаффорду: – Участвовал ли ты в турнирах, друг мог?

– Они же запрещены инквизицией, – нервно пожал плечами юный рыцарь.

– Вот видишь, запреты останавливают тебя, – усмехнулся Ламберт. – Тогда как многих они, напротив, возбуждают на драку! А ты говоришь об отваге!

– Это разные вещи! – ощетинился Стаффорд. – Я не хочу навлекать на свой род гнев Церкви!

– Это все отговорки! – подзадоривал товарища Ламберт. – Воин не стал рыцарем, пока не принял участие в турнире!

Стаффорд смотрел на Ламберта исподлобья, ноздри его сердито раздувались.

Принесли мечи – затупленные, подернутые ржавчиной.

– Держи! – крикнул Ламберт, бросая клинок Стаффорду. – Ты готов? Здесь нет инквизиции!

Стаффорд бросил взгляд на меч, сказал язвительно:

– Откуда вы взяли этот хлам? Я думал, вы – имперский рыцарь, а не старьевщик!

– Я знаю, ты – знатного рода, мальчик, – усмехнулся Ламберт. – Но рыцарский патент, лошадь и дорогая упряжь еще не сделали из тебя воина.

– Еще одно слово – и я докажу вам, как вы заблуждаетесь! – процедил Стаффорд сквозь зубы.

– Не заставляй меня сомневаться в твоих словах… – начал было Ламберт, но замолчал, едва успев увернуться от стремительно просвистевшего клинка.

– Неплохо, юноша, – рассмеялся он, поигрывая мечом. – Внезапность – хороший козырь, но в турнире вас могут не понять, сочтя коварным невежей…

Стаффорд закричал и бросился на Ламберта, нанося удар за ударом. Капитан гвардейцев ловко уходит от меча, парируя удары своим клинком лишь изредка.

…Звенела сталь, сыпались искры, а мы с Грошем опасливо переглядывались, прячась в кустах.

– Уж не собираются ли благородные рыцари прирезать друг друга в самом начале пути? – озадаченно проговорил Грош. – Хотя, признаться, это было бы нам только на руку.

– Это точно… – пробормотал я, поймав себя на мысли, что сам беспокоюсь за жизнь этих воинственных забияк.

Тут же одернул себя, напомнив, что рыцари эти – враги моей Иноэль, стремящиеся схватить ее и утащить в неизвестном направлении. И тут же, не очень искренне, пожелал обоим повредить друг друга в драке. Не насмерть, конечно, – но чтобы это заставило их отказаться от своей цели и убраться восвояси.

…Однако не тут-то было.

Импровизированный турнир продолжался, и слуги наблюдали за ним со спокойным интересом – похоже, они и не такое видали. К ним незаметно присоединились невесть откуда взявшиеся прохожие: какие-то молчаливые селяне, мельник, остановивший повозку с пузатыми мешками, мрачный бородатый кузнец и юные сельские девицы, которые тут же принялись шумно вздыхать, воображая себя дамами сердца благородных рыцарей.

– Однако господа – мастаки в поножовщине, – сказал какой-то лохматый долговязый парень с косой.

– Ага, – отозвался другой косарь, потолще и ростом пониже. – С такими в кабак не ходи: что же будет, когда они наберутся по самое горло?

– Не смей господ обсуждать! – высокомерно сказал мельник. – Видишь – благородным делом занимаются, не то, что вы – с косой управиться не можете!

– А мечи-то у господ туповаты! – с профессиональным интересом заметил кузнец. – И ржавые все. И подковы у коней хлипкие. Хм… Да тут работы дня на три!

Одна из девиц томно закатила глазки:

– Какой пылкий этот светленький! Ты посмотри только! Какой горячий!

– Что ты понимаешь! – сверкнула глазами другая, с ярким румянцем на пухлых щечках и волнительно вздымающейся пышной грудью. – Тот, второй, видать, поопытнее да покрепче! Так бы и стиснула его – чтобы косточки треснули!

Между тем поединок продолжался.

Стаффорд произвел серию выпадов, но Ламберт играючи ушел от атаки.

– Еще один недостаток для рыцаря – излишняя горячность! – выкрикнул он. – Разум не должен уступать место злости!

В ответ лишь получил ряд яростных ударов. Но и они не нашли цели – Стаффорд зря месил воздух.

– Однако опыт приобретается не только через успех, – громко сказал Ламберт и, ловко крутанув в руке меч, перешел в нападение. – Но и в боли…

Несколько молниеносных ударов плашмя настигли плеча и бока его юного противника. Стаффорд вскрикнул, но не перестал яростно сопротивляться.

– …а также – в унижении, – продолжил Ламберт и неожиданным ударом выбил меч из рук Стаффорда.

Тот сжал кулаки, готовый накинуться на обидчика с голыми руками.

Публика довольно загоготала.

А Ламберт стремительно, как дикая кошка, извернулся – и нанес убийственный удар сверху.

Зрители вскрикнули. Девицы испуганно ахнули.

Ламберт замер, сжимая рукоять меча. Лезвие его замерло у самого уха Стаффорда, чуть коснувшись плеча.

– …и наконец в твоем первом поражении! – тихо, но торжественно закончил Ламберт.

Зрители принялись восторженно хлопать в ладоши и выкрикивать незамысловатые похвалы.

Юный рыцарь, тяжело дыша, опустив голову, стоял неподвижно. Он был публично посрамлен. Ламберт сделал шаг назад и с интересом следил за ним.

Было видно, какие противоречивые чувства кипят сейчас в горячем сердце молодого рыцаря, как тяжело ему сдерживать свое негодование, злость и стыд. Он просто стоял, сжимая кулаки, и дышал – тяжело и часто.

Но вдруг поднял голову, посмотрел в глаза Ламберта и сказал неожиданно спокойно:

– Спасибо за урок, почтенный Ламберт. Клянусь, я буду достойным рыцарем!

Ламберт рассмеялся, дружески похлопал Стаффорда по плечу, и оба направились к расстеленной на траве скатерти, на которой слуги успели расставить блюда, кувшины и кубки. И приступили к трапезе – непринужденно беседуя, словно не было только что яростной схватки.

Турнирные мечи были воткнуты в землю, и лишь они напоминали о недавнем конфликте. Хотя, наверное, это все-таки был не конфликт, а своеобразный рыцарский ритуал.

В голове моей немедленно возникли строфы для новой баллады, но голос приятеля ворвался в мои мысли, спугнул музу и разогнал призрачные образы:

– Не кажется ли тебе, Свидрик, что самое время и нам с тобой появиться на сцене?

– Ты прав, – кивнул я. – Балаган уже подготовлен к новому зрелищу…

Глава пятая, в которой друзья устраивают маскарад и имеют определенный успех

Слуги не успели еще разогнать свидетелей поединка: надо думать, не так много зрелищ можно увидеть в этой глуши, да и сам вид благородных рыцарей, их удивительных коней и богатого лагеря вызывал живой интерес сельской публики. Впрочем, девицы быстро завладели расположением слуг – теперь их внимание переключилось с недосягаемых рыцарских высот на вполне реальные предметы для воздыханий. Впрочем, дело обещало не ограничиться одними воздыханиями: ушлые слуги уже усадили селянок за скромное, но обильное угощение, не забывая время от времени поглаживать и пощипывать известные девичьи достоинства.

На этом фоне не сразу стала видна появившаяся на дороге парочка нищих оборванцев, облаченных в ужасающе грязные рубища, с лицами, поросшими всклокоченными бородами, с безумно горящими глазами.

Честно говоря, глядя на Гроша, я и сам не узнавал его, тем более что приятель мой неплохо вжился в роль блаженного странника.

– Иду, гряду! – бессвязно, с завываниями бормотал он, перебирая в пальцах грязные тряпки. – Иду, гряду, кличу беду!

Надо полагать, сам я выглядел ненамного лучше, старательно волоча за собой якобы усохшую ногу. Лютню свою я упрятал в бесформенный драный мешок, и больше ничто не выдавало во мне любимца муз. Зрелище, при всем своем безобразии, мы представляли, несомненно, живописное.

И вскоре, как и ожидалось, внимание зевак переключилось на нас.

– Откуда вы, страннички, путь держите? – степенно поинтересовался проезжавший мимо мельник.

– А не все ли равно тебе, сытая рожа? – неожиданно выпал из образа Грош.

Но я уже спасал положение, заходясь в дикой пляске:

– У-у! У-у! Издалека иду!

– Иду, гряду! – послушно подхватил Грош.

– Злые вести за собою веду! – закатывая глаза, зловеще воскликнул я.

– Чур меня, чур! – Осенив себя знамением Всевышнего, мельник подстегнул мула и укатил восвояси.

Но селяне и не думали уходить, с интересом и опаской разглядывая наше импровизированное представление. Осторожно приблизился долговязый с косой и поинтересовался:

– О чем это вы талдычите, убогие?

– Знамение! – замогильным голосом возвестил я.

– Скоро, скоро вам всем будет! – злорадно обещал Грош. – За грехи ваши бесконечные, за деньки беспечные…

– Э-э… – осторожно проговорил другой селянин. – А что за знамение-то?

– Огонь небесный, звезда чудесная! – развлекался Грош, тряся фальшивой бородой.

Мы прыгали, бормотали, несли всякую чушь, которая, надо сказать, была не столь уж далека от правды. Наконец нам удалось привлечь внимание рыцарских слуг.

– Эй, голодранцы! – недовольно крикнул усатый оруженосец. – А ну, прекратите безобразить! Не видите – господа рыцари трапезничают!

Мы сделали вид, будто испугались – скрючились и заскулили. Не знаю уж, насколько убедительно вышло, да только селяне испуганно зашикали на оруженосца:

– Не обижай юродивых, мил человек! Не ровен час – проклянут!

– Прокляну! – мстительно пообещал Грош.

– А вот я ему сейчас язык отрежу – пусть тогда попробует! – спокойно сказал оруженосец, направляясь к нам с длинным кинжалом в руках. На острие был наколот только что отрезанный кусок мяса. Оруженосец, скрипнув по металлу зубами, отправил мясо в рот и встал перед нами, уперев руки в толстые бока.

– Не трогать! – донеслось со стороны рыцарей.

В нашу сторону направлялся капитан гвардейцев Ламберт собственной персоной.

– А ну-ка накорми странников! – приказал он оруженосцу. – Я с ними позже поговорю…

Оруженосец недовольно приказал следовать за ним. Похоже, план наш пока работал.

Нам дали каких-то объедков. Было противно, но пришлось изображать голодных нищих. Причем Грош так увлекся поеданием остатков с рыцарского стола, что у него сползла набок фальшивая борода. Впрочем, никто ничего не заметил.

Дали нам также немного вина. Я делал Грошу отчаянные знаки, чтобы он не прикасался к спиртному, но тот сделал вид, что не заметил, и хорошенько приложился ккувшину.

Увидев, что мы насытились, подошел Ламберт. Чуть в отдалении надменно застыл Стаффорд, поглядывая на нас с плохо скрываемой аристократической брезгливостью.

Надо сказать, мы постарались, чтобы и пахло от нас в соответствии с образом. Помимо убедительности, резкая вонь должна была уберечь нас от возможных побоев, к чему мы, разумеется, не испытывали склонности.

– Откуда вы, путники? – спросил Ламберт требовательным голосом – как на допросе.

– По свету скитаемся… – уклончиво промямлил Грош.

– А известно ли вам, что полагается за нищенство? – поинтересовался Ламберт. – Закон Империи отвечает на этот вопрос просто: повешение на ближайшем дереве! И я, как верный подданный Императора, должен сейчас вздернуть вас на этом вот суку…

Он кивнул в сторону усохшего дерева неподалеку.

Такой поворот не входил в наши планы. В конце концов – откуда нам знать имперские законы?!

– Так вот, – продолжил рыцарь. – Или вы говорите мне все, как есть, или я прикажу своим слугам подсушить вас на веревке…

Грош вдруг зашелся в диком истерическом смехе. Он упал на землю и принялся кататься, болтая в воздухе грязными конечностями. Я даже подумал, не тронулся ли он, часом, с перепугу?!

Но Грош неожиданно прекратил свои кувыркания, вскочил на четвереньки и забормотал, приближаясь к Ламберту:

– Не пугай нас, доблестный рыцарь! Ибо грядет смерть – одна на всех, для дворян-селян, королей-лекарей и людей-чертей!

– Ты говори, да не заговаривайся! – с угрозой сказал Ламберт, однако без особой уверенности.

– Звезда! – Грош ткнул в небо грязным пальцем. – Бух – и все! Вылез из звезды черный демон – теперь жди, когда он сожрет наше солнце!

– Демон из звезды? – недоуменно произнес Стаффорд и пожал плечами. – Чушь какая-то!

– Демон демонов, как сто Бетрезенов! – подхватил я. – Идет сюда, жрет города…

Селяне, подслушивавшие нас со стороны, принялись разбегаться с невнятными криками. Наверное, наше вранье выглядело довольно убедительным.

– Вы видели этого демона? – спросил Ламберт.

– А-а!!! – заорали мы с Грошем, испуганно прижимаясь друг к другу.

– Демон вылез из проклятой звезды! – хмыкнул Грош.

– Он лишил нас разума! – пожаловался я.

– Были мы людьми уважаемы… – бормотал Грош.

– Теперь же – всеми обижаемы… – заключил я.

– Кто видел его – стал безумцем! – завопил Грош. – Пронзил он наш разум черным трезубцем!

С трезубцем – это уже был перебор. Я одернул друга, но вино в нем рождало все более и более дикие образы…

Все, что нам было нужно, – сбить с толку и напугать рыцарей, заставив их остановиться, а лучше – повернуть вспять.

Но реакция их оказалась неожиданной.

– Хочу я встретиться с этим демоном, – поглаживая рукоятку меча, заявил Ламберт.

– Порубим его в лапшу! – мечтательно потер руки Стаффорд.

– Покажете нам, где его логово! – Ламберт повелительно ткнул в нас пальцем.

И зычно крикнул слугам:

– Эй, вы! Собираемся в путь!

Такой поворот не входил в наши планы. Но я сразу сообразил, что это к лучшему: теперь мы можем увести Ламберта и его отряд в совершенно противоположную сторону, где ему никогда не сыскать посланницу небес!

Переглянувшись с Грошем, мы поняли друг друга без слов.

И вскоре шумная процессия двинулась по равнине, уходя от дороги все дальше и еще дальше – от места падения звезды. Мы с приятелем перемигивались и хихикали, думая, как ловко мы одурачили благородных рыцарей и надеясь вскоре обрести заслуженную свободу от обязательств перед отцом Себастьяном.

Тогда нам это казалось удачной затеей.

Глава шестая, в которой друзья проявляют несвойственное им коварство и удирают от разъяренных рыцарей

Поначалу мы с Грошем бодро топали впереди, якобы указывая путь. Но вскоре стали задыхаться от темпа, навязанного напирающими сзади всадниками. Тогда Ламберт приказал усадить нас на запасных коней. Ни Грош, ни я не умели держаться в седле, и слуги вдоволь нахохотались, наблюдая за нашими страданиями.

Рыцари же, напротив, становились все мрачнее. Возможно, они подозревали, что наши сведения, мягко говоря, не вполне достоверны. Но Ламберт упрямо двигался дальше – наверное, чтобы убедиться во всем лично.

Мы продвигались вперед до наступления темноты, когда Ламберт объявил привал.

Я клятвенно пообещал, что завтра мы выйдем к месту падения звезды и встретим чудовище. Ламберт выслушал молча, никак не проявляя своих мыслей.

Странно – но этой ночью нас почти не охраняли. Горел слабый костерок, у которого, сменяясь, дежурили сонные слуги. Рыцари спали в походном шатре. Грош остался следить за спящими, я же осторожно прокрался за пределы лагеря.

Не знаю уж, откуда у меня взялась эта уверенность, но я, озираясь, позвал сдавленным шепотом:

– Заг! Заг, ты слышишь?

– Слышу, слышу, – отозвался знакомый голос.

Навстречу мне из тьмы показался сутулый силуэт. И как он только поспел за нами?

– Чего надо? – осведомился вор.

– Такое дело, – сказал я и вкратце обрисовал происходящее.

Закончил словами:

– Похоже, Ламберт не знает, что посланник – девушка. Я ни разу не слышал в разговорах «посланница» или «она». И главное – похоже, они поверили, что посланник – демон.

– И что же теперь? – без особого интереса спросил Заг.

– Ну… – замялся я. – Может, покажем им какого-нибудь монстра? Он их напугает, сожрет или они убьют его – и уберутся восвояси. А посланница достанется вам – если найдете…

Голос мой дрогнул при упоминании об Иноэль. Но вор истолковал мою неуверенность по-своему:

– Нет уж – искать ее будете вы! А про демона – это неплохо придумано… Хм…

Он задумался, даже присел на краешек камня. Наконец поднялся, сказал:

– Будет вам демон. Поведете отряд к Урчащим камням.

– Где это?

– Пару часов ходьбы к востоку – вон за теми холмами. Верхом – еще быстрее. Но постарайтесь задержать Ламберта, чтобы я успел организовать встречу…

Вор подозрительно хихикнул. И исчез во мраке.

Я же незаметно вернулся в лагерь.

Остаток ночи я спал плохо, мучаясь кошмарами. Потревоженная совесть не давала мне покоя, я чувствовал себя коварным предателем. И сколько ни убеждал себя, что Ламберт – враг Иноэль, легче мне от того не становилось.

Наутро, разбитый и унылый, поправив натирающую лицо фальшивую бороду, как и приятель, взгромоздился на лошадь и повел отряд к Урчащим камням.

Не знаю, как Ламберт и его спутники, а сам я со страхом увидел эти зловещие нагромождения булыжников и подымающийся отовсюду пар. Каким-то глубинным чутьем ощутил близость чего-то потустороннего, нечеловеческого…

И вдруг там, за камнями в небо ударила тугая струя пара. И тут же по округе разнеслось жуткое смешение бурлящей воды и звериного рева.

– А здесь-то, похоже, действительно нелюди обосновались, – вынимая из ножен меч, сказал Стаффорд.

– Только говорит ли это о том, что дело в упавшей звезде? – спокойно заметил Ламберт и со звоном извлек на свет Андогур. – И нет здесь демонов, смотри – определенно земля нежити!

Солнце заискрилось в грозном металле, и, словно услышав вызов, за камнями задвигалось что-то огромное, страшное…

В тот же миг оруженосцы ловко перебросили хозяевам длинные копья. Рыцари подхватили притороченные к седлам щиты и с лязгом задвинули забрала шлемов.

– Эй, вы! – крикнул через спину Ламберт. – А ну, давайте назад! Сожрут вас – кто господам прислуживать будет?!

Ни слуг, ни тем более нас с Грошем не пришлось особо уговаривать. Мы отъехали назад и укрылись за ближайшим холмом, наблюдая за происходящим издалека.

А потом земля дрогнула. Не успел я и глазом моргнуть – как в струях грязи пара, разбрасывая острые камни, взвилось в воздух огромное крылатое тело. Отвратительный смрад долетел до наших ноздрей, и понял я: так пахнет Смерть.

Тварь взвилась в небо, ударяя по воздуху кожистыми, крыльями сплошь в дырах и струпьях, подтягивая под себя когтистые крылья.

Заржали в страхе лошади – но только не привычные к сражениям кони рыцарей. Те, напротив, лишь прочнее встали, вбив копыта в сухую мертвую землю.

А тварь уже развернулась – и бросилась на рыцарей, поливая их зловонным дыханием смерти. Рыцари успели прикрыться щитами. Стаффорд оказался ближе – и швырнул в нее тяжелым копьем.

Мимо.

Чудовище, почуяв угрозу, метнулось в сторону и сделало новый заход, обдавая противника убийственным дыханием. Лошади покачнулись, ощущая предательскую слабость.

Даже издалека было видно, что рыцарям не уйти от беды. И я мысленно обратился ко Всевышнему: не желал я стать виновником гибели этих людей, не причинивших мне вреда, более того – обращавшихся со мной благородно в соответствии с тем образом, что я выбрал для их обмана…

Но доблестный Ламберт не нуждался в моем заступничестве. Ловко зацепив тварь копьем, он заставил ее опуститься на землю. Стаффорд воспользовался моментом – и достал мечом тонкую кость крыла.

Чудище взревело, пытаясь подняться в воздух, но потеряло равновесие и рухнуло наземь. А Ламберт уже соскочил с коня и устремился к ней, держа меч в отставленной для замаха руке.

Тварь изрыгнула из пасти поток убийственного газа – и Ламберт едва успел прикрыться щитом. В следующий миг коротким движением он отсек твари крыло.

А когда на помощь подбежал спешившийся Стаффорд, его уже встречала выкатившаяся к его ногам уродливая голова. Ламберт с интересом разглядывал свой новый клинок, с которого обильно стекала черная жижа.

За спиной его исходили удушливыми испарениями содрогающиеся останки монстра.

– Почтенный Ламберт! – возбужденно воскликнул Стаффорд. – Не могу поверить – как ловко вы расправились с этим чудищем! Клянусь Всевышним – я не видел еще столь мастерского владения мечом!

– Меч хорош, не то слово. Но без тебя, друг мой, мне пришлось бы туго, – спокойно сказал Ламберт. – Эта тварь может биться с шестерыми противниками единовременно…

– Но… Откуда вы знаете? – удивился Стаффорд. – Ведь она лишь недавно упала с небес…

– Мне поручено доставить во дворец посланника, – брезгливо вытирая клинок от черной мертвой крови, сказал Ламберт. – И уж конечно, я не стал бы убивать его, будь он самою Мортис. А это… Это – обыкновенная виверна…

Стаффорд посмотрел в сторону холмов.

– И это значит… – медленно произнес он.

– Что нас попросту заманили в ловушку, – просто сказал Ламберт. – Я подозревал подобное с самого начала – едва мы встретили этих убогих. Часто ли ты встречал юродивых в последнее время?

– Но… Зачем же мы шли сюда, зная, что нас ожидает? – удивился Стаффорд.

– Мальчик мой, я никогда не оставляю капканов у себя за спиной, – твердо сказал Ламберт. – Ткни в капкан мечом – чтобы не жалеть после, попав в него же ногой!

Стаффорд медленно кивнул, обдумывая услышанное.

– И еще, – продолжил Ламберт. – Я хотел убедиться, что за нами следят враги. Теперь я спокоен.

– Что врагов нет? – поднял брови Стаффорд.

– Напротив – что они есть! – усмехнулся Ламберт. – А раз есть враги – в душе нет места сомнениям и страхам! И я наконец буду спать спокойно.

Стаффорд подивился словам Ламберта, найдя в них, однако, достаточно много разумного.

– Ну, где эти мерзавцы? – прищурившись, спросил Ламберт. – Уж больно хочется пощекотать кинжалом их тощие шеи…

* * *

…Но мы с приятелем не прохлаждались без дела в ожидании неизбежной расправы. Напротив – мы вовсю улепетывали прочь. Благо, хитрюга Грош догадался подрезать подпруги у всех лошадей, кроме тех, что были под рыцарями во время боя с виверной. Однако же после боя с летучей нежитью отравленные ее дыханием рыцарские скакуны также не были способны на погоню.

И странное дело – я радовался, как ребенок, торжествуя победу рыцарей над богопротивной тварью! Будто я больше переживал за имперских рыцарей, чем за Иноэль.

Хотя, с другой стороны, во все эти делишки попал я тоже не по доброй воле.

Эх, как же хорошо уходить от погони – удирать, задыхаясь от страха! В эти минуты забываешь все, и душу перестают терзать вездесущие сомнения…

– Вперед, убогие! – размахивая сорванной бородой, бодро кричал Грош. – Навстречу человеческому жилью, чистой одежде и сытному ужину!

Глава седьмая, в которой друзья проявляют чудеса перевоплощения

Только к утру следующего дня, чуть живые, мы добрались наконец до дороги, отыскали старательно припрятанную одежду и с отвращением скинули вонючее рубище. Еще долго брезгливый Грош извивался, отчаянно почесываясь, а я не мог привыкнуть к отсутствию всклокоченной бороды, постоянно лезущей в рот.

Тем временем мы спешили в ближайшее селение, где хотели попроситься на отдых.

Каково же было наше изумление, когда дорогу нам преградила неприятно знакомая фигура. Уж и не знаю – каким нечистым духом перенесло этого пройдоху, да только Заг оказался здесь раньше нас – несмотря на всю нашу спешку.

Он сидел прямо на камнях посреди дороги и скалился, наблюдая наше недоумение.

– Вы делаете успехи, господа! – довольно осклабился он. – Так обвести вокруг пальца надменных аристократов, привести их в самое логово виверны… Я уже подумываю – не предложить ли вам вакансию в воровской Гильдии?

Он довольно рассмеялся собственной шутке, да пожалуй – и нашим дурацким физиономиям.

Я чувствовал себя совершенно изможденным, и все, чего мне сейчас хотелось, – просто упасть прямо посреди дороги и забыться мертвым сном. Но наш соглядатай не давал расслабиться.

– Хвалю, хвалю, – говорил он. – Однако дело не сделано – Ламберт со своими людьми скоро вернется, а посланница так до сих пор и не найдена. Понимаете, к чему я клоню?

– К тому, что нам опять нужно учинить какую-нибудь мерзость, – мрачно сказал я.

– Именно! – Вор аж в ладоши хлопнул. – Определенно – мерзость!

– И что же нам делать? – тоскливо спросил Грош.

– Придумайте!

Вор с издевкой склонился и сказал вкрадчиво, глядя на нас снизу вверх:

– Вы такие мастера на выдумки! А еще прикидывались простачками!..

* * *

Все-таки нам удалось отоспаться – под кривым навесом на дворе маленького сельского храма. Там же фантазеру Грошу и пришла в голову новая задумка.

Честно говоря, вначале я противился, искренне боясь гнева Всевышнего. Но, вспомнив, через что уже довелось пройти, следуя темным замыслам отца Себастьяна, махнул рукой.

Тем более что Грош, облаченный в монашескую рясу, выглядел крайне убедительно.

– Я посещал церковную школу, сын мой, – возводя очи к небесам, тоненьким голоском вещал этот богохульник. – И мне не раз доводилось развлекать приятелей, изображая святого отца. Помилуй Всевышний мою грешную душу…

Он так искренне изобразил раскаяние, что я, не удержавшись, прыснул со смеху и принялся натягивать рясу.

Рясы, между прочим, Грош просто-напросто стянул в чулане за храмом, клятвенно пообещав Всевышнему построить в его честь базилику – когда он, Грош, станет лордом. Я мысленно же просил прощения у всех святых и отчаянно каялся.

– Ты чего такой кислый? – грызя яблоко (тоже краденое) и одновременно плотно приглаживая волосы, говорил Грош. – Разве ты не знаешь, что твое рифмоплетство – еще больший грех, чем воровство? К тому же, облачаясь в эти одежды, мы очищаем собственные заблудшие души…

Он сложил ладоши, кротко взглянул на небо, перевел взгляд на меня.

Клянусь, я готов был поверить, что передо мной не ловкий мошенник, а истинный борец за веру.

– Ну что же, сын мой, – подпоясываясь толстой веревкой, сказал Грош. – Пора нам на охоту.

– Какую еще охоту? – опешил я.

– Известно какую – на заблудшие души, – задумчиво сказал Грош. – Сдается мне, они совершенно случайно встретятся нам на ближайшем постоялом дворе…

Грош оказался прав: за забором единственного в этом селении постоялого двора мы увидали привязанных лошадей, и лошади эти были нам знакомы. Впрочем, рано было увенчивать Гроша лаврами пророка: просто на многие лиги вокруг не было другого места, куда податься на ночлег столь благородным господам. А когда есть выбор между продуваемым всеми ветрами шатром и уютным домом с горячей пищей и обходительной прислугой – только очень нелюдимый и мрачный рыцарь проследует мимо.

– Что ж, сын мой, – задумчиво сказал Грош. – Пора и нам, смиренным слугам Всевышнего, передохнуть после долгого путешествия по святым местам.

И мы вошли в ворота постоялого двора.

Двухэтажное каменное здание, подернутое лишайником и оплетенное засохшим виноградом, только на первый взгляд казалось основательным и крепким: многочисленные трещины, забитые кое-как глиной, тусклые стекла, во многих местах замененные деревом, – все это навевало тоску.

Не похоже было, что место это процветало. Во всяком случае хозяева не заботились особо о внешней привлекательности заведения: всюду валялся хлам, вроде поломанных колес от телеги, хомутов и ведер, бегали собаки, куры, гуси. А посреди всего этого великолепия, в коричневой луже, вальяжно развалилась огромная пятнистая свинья с гроздьями вопящих поросят под боком.

Навстречу нам выскочила босоногая, сплошь в веснушках девочка со смешно торчащими косичками. Замерла и уставилась на нас, раскрыв рот, словно мы были не простыми монахами, а оборотнями в рясах.

По правде говоря, именно так я и ощущал себя в тот момент. Чего не скажешь о моем приятеле.

– Мир и благополучие этому дому, – благостно сказал Грош. – Дочь моя, не найдется ли здесь приюта бедным странникам?

– Чего? – Девочка удивленно шмыгнула носом.

– Пожрать да поспать бы! – буркнул Грош своим обычным голосом.

– А! – Девочка расплылась в улыбке, демонстрируя на удивление кривые зубы. – Это можно! Я мамке скажу! А вы проходите пока туда, в трапезную! Там вас накормят!

– Спасибо тебе, добрая душа! – прослезился Грош.

– А не стесним ли мы других постояльцев? – как бы невзначай поинтересовался я.

– Не! – Девочка помотала косичками. – У нас постояльцев-то – лишь двое рыцарей да слуги ихние…

Мы с Грошем удовлетворенно переглянулись.

Вошли в трапезную и незаметно пробрались к ближайшему столу. Нельзя было допустить, чтобы наше здесь появление хоть как-то походило на злополучную для рыцарей встречу с юродивыми.

Впрочем, пока что мы были здесь одни, если не считать могучей женщины, неторопливо подошедшей к столику.

– Здравствуйте, святые отцы! – сочным низким голосом сказала она. – Что-то я не видела вас в местном приходе. Каким ветром занесло вас в наши края?

На этот раз я взял на себя роль главного лжеца:

– Шествуем мы по святым местам, добрая женщина. По поручению Церкви обходим святыни, выясняя, что уцелело после Великой войны…

– Да, эльфы, будь они неладны, немало наших земель испоганили, – сурово сказала женщина. – У меня самой и муж, и братья на той войне головы сложили. А были они лучшими в округе работниками…

– Упокой Всевышний их души! – сказал Грош.

– Одни девки на хозяйстве остались… – сказала женщина, остановив на моем приятеле долгий пронзительный взгляд.

Готов поклясться – она рассматривала Гроша, отнюдь не лучась благочестием. Мой взгляд невольно опустился на ее фривольно приоткрытую грудь. Та вздымалась высоко и часто, невольно гипнотизируя бедного монаха…

– Э-э… Нам бы перекусить чего, дочь… гм… моя! – запинаясь, сказал Грош.

– Да-да, конечно, – сказала хозяйка, расплываясь в улыбке. Она попятилась, словно боясь упустить нас из виду, и исчезла за дверью.

– Что-то мне не по себе, сын мой, – сказал Грош. – Сдается, меня только что возжелали.

– У меня такое же чувство, – признал я.

– Нехорошо! – строго покачал головой Грош. – Вводить во искушение духовное лицо – грех особый… Взять его, что ли, на душу?

Я вытаращился на приятеля. Тот задумчиво поскреб подбородок и сказал:

– Боюсь, слишком тяжел этот грех. Даже для меня, многогрешного. Фунтов двести мирянка весит, не меньше…

Мы скрючились, давясь от смеха.

В это время по трескучей деревянной лестнице принялись спускаться знакомые нам личности. То были слуги и оруженосцы благородных рыцарей.

Мы немедленно изобразили обреченное уныние, подобающее духовному сословию. В сторону слуг не смотрели нарочно – будто нас и не интересует постороннее присутствие.

– Эй, хозяйка! – развязно крикнул усатый оруженосец. – Принеси-ка нам пива!

Из дверей показалась монументальная женская фигура.

– Придется обождать! – заявила она. – Пока святых отцов не накормлю!

– Но позвольте… – попробовал было возразить один из слуг.

– Потерпите, ничего с вами не сделается! – отрезала хозяйка. – Ваши благородные господа всем довольны?

– Да, но…

– Вот и славно! А вы, прислуга, знайте свое место и ведите себя прилично! – грозно сказала женщина и повернулась к нам.

Тут же лицо ее обрело ласковое, почти материнское выражение.

– Простите, святые отцы, но эти слуги – такие негодники!

– Да уж… – буркнул я.

– Жизнь наша многогрешная… – задумчиво протянул Грош.

Намек на многогрешность жизни заставил хозяйку зардеться. Она бойко приговаривала что-то, расставляя на грубом деревянном столе тарелки и чашки, и грудь ее колыхалась перед нашими несколько ошалелыми физиономиями.

Слуги же взирали на нас с уважением – как будто бы нам прямо у них на глазах удалось приручить медведицу.

Одарив нас многозначительными взглядами, хозяйка наконец оставила нас.

Некоторое время мы с Грошем все еще обалдело пялились друг на друга. Затем чинно приступили к трапезе. Ловя на себе внимание слуг, как бы невзначай перебрасывались негромкими фразами.

– Устал я что-то с пути…

– А еще отцу-настоятелю про беду рассказывать…

– Да… Кто бы мог подумать, что такое случится…

– Видать, недоволен Всевышний нашей Церковью…

– Свят-свят… Молиться надо больше!

– Да куда ж больше! Все лбы себе порасшибали уже…

– А все-таки чудно это…

– Что – чудно?

– Что звезда с неба – и прямо на храм рухнула.

– И не говори, брат мой, – как мы только уцелели?

– Хорошо, что по нужде со службы отлучились. Грех, конечно…

– Грех был бы, если бы во время молитвы не утерпели!

– И то верно. Говорил – не надо было ту похлебку хлебать…

– Да уж… Но как звезда бабахнула – у меня сразу все как рукой сняло!

– Тише ты, миряне услышат…

Само собой, нам только и нужно было, чтобы до мирян донеслась суть нашего разговора. Не прошло и минуты, как усатый оруженосец уже подходил к нам – неуверенно, бочком.

– Здравствуйте, святые отцы, – неловко поклонился он.

– И тебе не болеть, сын мой, – хлебая наваристый суп, отозвался Грош.

– Можно присесть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, присел на краешек лавки. – Случайно услышал, что вы видели, где упала звезда.

– А тебе какое до того дело? – с подозрением спросил я. – Нехорошо это – чужие разговоры подслушивать! Ступай себе с миром…

Нарочито равнодушно я принялся поедать жаркое с большой черной сковороды, макая в густую ароматную подливку кусочки свежего хлеба. Грош же отставил пустую миску, чинно вытер руки о рясу и принялся вгрызаться в зажаренную гусиную ножку.

Усатый невольно сглотнул, скосился в сторону своего все еще пустого стола.

– Ты голоден, сын мой? – чавкая, спросил Грош. – Не желаешь ли вкусить с нами этого божественного гуся?

Усатый помотал головой, будто стряхивая наваждение:

– Н-нет, что вы…

– Может, пива? – Я пододвинул к усатому кружку с густой пенной шапкой. Усатый, облизываясь, вытаращился на кружку.

– Не отказывайся, сын мой, – строго сказал Грош. – Раз послал Всевышний – грех отказываться!

Оруженосец снова скосился на товарищей и взял кружку.

Когда же хозяйка смилостивилась над слугами и принялась носить им пиво и закуски, усатый уже вовсю тянул нас за общий стол. Мы, ясное дело, отнекивались, пока, сломленные уговорами, не перебрались в компанию слуг.

Мы все ждали, когда в трапезную спустятся господа рыцари. Но те то ли отдыхали после тяжелого боя с виверной, то ли брезговали обстановкой и обществом. А потому нам пришлось переключиться на общение с менее взыскательной публикой.

Меж тем на столе появлялось все больше и больше пивных кружек, что пустели со стремительностью полета той самой виверны. Хозяйка уже не справлялась с доставкой хмельного напитка к столу добрых постояльцев, и ей принялась помогать знакомая нам веснушчатая девчушка.

Захмелевший усатый оруженосец, как оказалось, по имени Вилл, продолжал наседать на нас с расспросами:

– А правда ли, святые отцы, что падучая звезда принесла чудовище?

– Нет, добрый человек, про такое мы не слыхивали, – отвечал я.

– А правда ли, что там, где упала звезда, поселился такой страх, что смертные от него каменеют на месте?

– С чего ты это взял, сын мой? – сдувая с кружки пену, поинтересовался Грош. – Знаете ли вы, что братья-инквизиторы делают с болтунами за распространение подобных слухов?

– Не… – помотал головой усатый. – Откуда ж мне знать?

– Темнота! – заключил Грош, прихлебывая из кружки.

– Так что же теперь там, где звезда упала? – спросил усатый.

– Яма там. И весь наш несчастный приход, – скорбно ответил я, не сильно согрешив против истины. – Разрушило храм наш, одни руины остались. Видимо, за грехи наши ниспослана сия кара. Но, хвала Всевышнему, мы вдвоем уцелели. И теперь держим путь по святым местам, чтобы замолить грехи наши…

Меня внезапно посетила муза, и я принялся сплетать небылицы, облачая их к тому же в красивые поэтические формы. Конечно, местами путался и противоречил сам себе, но слушателей мало волновала правдивость моих слов – их забавляла увлекательность приключений и притягивала зловещая сущность известного небесного явления.

К тому же монашеская ряса добавляла авторитета моим словам, а избыток хмеля в головах слушателей притуплял рассудок, которого, впрочем, и не полагалось слугам по рангу.

Когда потребление пива плавно перешло в попойку, я с некоторым беспокойством услышал неожиданное заявление Гроша.

– А что, дети мои, не раскидать ли нам картишек? На интерес…

Ткнул приятеля в бок, прошипел:

– Ты чего, дурень, совсем сбрендил?! Какие еще карты? Ты же монах!

– Это ничего, что я монах! – заявил Грош, ловко, по-шулерски тасуя колоду и возглашая диаконским голосом. – Дети мои, не побрезгуйте игрой с бедным монахом, ибо никакой радости нет в скорбной монастырской жизни в ежечасных молитвах за ваши грешные души… Пять монет ставочка – кто желает?

Я понял, что друг мой уже изрядно пьян и остановить его не в моих силах. А потому вылез из-за стола и направился к двери, чтобы подышать свежим воздухом. Вышел на крыльцо, вдохнул вечерней прохлады, радующей после душного смрада трапезной…

– Куда же ты, святой отец? – донесся до меня томный женский голос.

Я затравленно обернулся. За спиной, ласково глядя на меня, стояла хозяйка.

– Такой юный, невинный – и уже монах… – с чувством произнесла она. – Небось не изведал даже скромных радостей жизни… Бедненький…

На меня надвигалась необъятная грудь, магнетически притягивая взгляд и в то же время вызывая панику.

– Ты чего, дочь моя? – неуверенно произнес я, пятясь к ступеням крыльца. – Оставь греховные мысли свои…

– А знаешь ли ты, как сладок он, этот грех?! – угрожающе проворковала она.

Я почувствовал себя загнанным зверем. Сделал еще один шаг назад и, споткнувшись, кубарем полетел с крыльца. Чудом не переломав кости, растянулся на пыльной земле.

– Ой! Ты не ушибся? – испуганно воскликнула хозяйка, спускаясь с крыльца. – Пойдем – я осмотрю тебя, смажу ушибы целебной мазью! На внутреннем дворе есть баня – никто и не узнает…

Упоминание про баню придало мне сил – я вскочил и помчался прочь, придерживая волочащиеся полы рясы.

– Постой! – разочарованно кричала вслед женщина. – Ты не знаешь, от чего отказался, святой отец!

Некоторое время я бродил по округе, боясь приближаться к постоялому двору. Но вдруг вспомнил про Гроша. Конечно, пьяные оруженосцы могли и не разглядеть в нем жулика, но стоило благородным рыцарям увидеть, как монах ловко уделывает в карты их простодушную прислугу…

Я вовсю припустил обратно. Через главный вход идти не решился, опасаясь встречи с любвеобильной хозяйкой. А потому решил пройти со двора.

Каково же было мое удивление, когда я увидел осоловевшего Гроша, выводящего под уздцы пятерку лошадей.

– Ты с ума сошел! – воскликнул я. – Нас же повесят за конокрадство!

– Тс-с! – пьяно сказал Грош. – Никакого конокрадства. Это мой честный… ик!.. выигрыш.

– Слуги проиграли тебе своих лошадей?! – изумился я.

– Грешен, сын мой, грешен… – кивнул Грош. – Наши благородные рыцари лишись сопровождения. Правда, боевых коней слуги продуть не успели…

– С ума сойти… – пробормотал я, с опаской оглядываясь по сторонам.

– А теперь поспешим, – сказал Грош устало. – Не ровен час – протрезвеют…

Да, приятель мой времени зря не терял – пока я во всю прыть бегал от навязчивых соблазнов, он сделал всю работу за нас двоих. Непросто придется привыкшим к удобствам рыцарям с пешими оруженосцами! Да и самим слугам теперь не позавидуешь…

Мы не без труда взгромоздились на лошадей – мешали рясы. Со стороны, наверное, зрелище представало комическое и богопротивное.

Так и двинулись рысью, ведя за собой еще трех привязанных скакунов, даже не веря свой удаче.

Заг довольно хихикал, слушая нашу историю. Мы встретились с ним на развалинах древнего языческого храма. Заг забрал лошадей, неожиданно подкинув за них несколько монет.

– Вы не перестаете меня удивлять своими придумками, – сказал вор, поглаживая по шее особо приглянувшуюся ему кобылу. – Ей-богу, если переживете всю эту историю – возьму вас в свою шайку!

– Спасибо за доверие, – вежливо сказал я. – Мы подумаем.

– Вот-вот, думать – оно никогда не мешает, – сказал вор и убрался прочь, уводя за собой трофеи Гроша.

Протрезвев, тот сам подивился собственной выходке:

– Эва, что я учудил! А ведь могли и сапогами затоптать! Друг Свидрик, ты в другой раз следи за мной: я как захмелею – у меня азарт просыпается неимоверный, ничего с собой поделать не в силах!

– Я заметил, – задумчиво отозвался я. – Однако это дело прошлое. А вот удалось ли нам остановить Ламберта?

Глава восьмая, в которой Ламберта одолевают сомнения, а друзья неожиданно поступают на службу

Ламберт был в ярости. Не очнувшиеся еще с похмелья слуги разлетались от ударов его крепких кулаков, как набитые соломой чучела. Доблестный рыцарь переворачивал столы и расшвыривал лавки, метал в стены пивные кружки, сопровождая свои действия крепкими, отнюдь не рыцарскими выражениями. Хозяйка невозмутимо следила за происходящим, сложив на груди руки и взглядом оценивая сумму наносимого заведению ущерба.

Слуги начинали приходить в себя и предпринимали попытки улизнуть с места побоища. Однако этим только усугубляли свое незавидное положение. Ламберт хватал провинившихся и с рычанием швырял через столы и лавки. При этом некоторые из потерпевших от рыцарского гнева проделывали в воздухе прелюбопытнейшие пируэты. Шлепаясь в лужи пенящегося пива, они стонали и молили хозяина о пощаде.

– Вот сволочи! – рычал Ламберт. – Дармоеды! Пропойцы! Дураки набитые! Я вам покажу, как имперское добро в карты проигрывать!

– Мы же не знали, как он играет! – вопил усатый оруженосец, удирая на четвереньках от гнева рыцаря и ловко увертываясь от летящей в него посуды. – Он про звезду рассказывал, мы хотели его вам показать! Думали – это простой монах…

– А с монахом, значит, в карты играть можно?! – орал Ламберт. – На что он играл с вами – на свою рясу?! Или на отпущение грехов?!

– Помилуйте нас, милорд! – рыдали слуги.

– А что мне даст это прощение? – устало произнес наконец Ламберт. – На кой вы сдались мне – без лошадей? Отрубить бы вам головы, чтобы не мучались…

– Пощадите! – взвыл усатый.

– …да марать о вас клинок нет никакого желания, – сказал Ламберт. – Значит, так: отправитесь пешком в столицу, к канцлеру, который снаряжал вас в путь. Сами ему все объясните…

– Нас же повесят… – всхлипнул усатый – За то, что господ бросили…

– Можете идти не спеша, – мстительно усмехнулся Ламберт.

Слуги, опасливо прижимаясь к стенам, прокрались к выходу.

Зато в центр вышла хозяйка.

– Славно гуляете, благородный господин, – с достоинством произнесла она. – Не хотите ли оплатить удовольствие? Или еще что сломать желаете? Глядеть на вас – одно удовольствие.

Ламберт непонимающе посмотрел на женщину. Затем кивнул и бросил в подставленную ладонь несколько золотых.

– Покорнейше благодарю, милорд! – Хозяйка удивленно вздернула брови и расплылась в улыбке. – Ежели пожелаете к своему удовольствию и дом поджечь – сочту за милость. Только предупредите заранее…

Стаффорд с любопытством наблюдал эту картину с высоты галереи, опоясывающей трапезную. Когда страсти наконец улеглись, он спустился вниз.

– Выходит, мы остались без слуг, мой благородный наставник? – поинтересовался Стаффорд.

– Боюсь, что так, – мрачно кивнул Ламберт. – Хорошо, что наших с тобой коней они не успели пропить. Мерзавцы…

– Сдается мне, непростые это были монахи, – заметил Стаффорд.

– Я тоже так полагаю, – сказал Ламберт. – Чую предательство, друг мой. Похоже, враги идут прямо по пятам. А потому давай не будем терять времени. Двинемся дальше. Теперь у нас развязаны руки – ведь мы совсем налегке!

И рыцари, рассмеявшись, обменялись рукопожатием.

У дорожного камня рыцари пришпорили коней. Привстав на стременах, Ламберт вгляделся в даль.

– Вот ее след… – проговорил он. – Проклятые юродивые отняли у нас уйму времени!

– Придется наверстывать упущенное, – сказал Стаффорд. – В галоп?

И крепкие рыцарские кони, медленно набирая скорость, загрохотали копытами по плотной земле. Рискуя загнать коней, Ламберт и его спутник уверенно мчались по следу, оставленному небесной гостьей.

Наконец перед рыцарями предстала картина ужасающего разрушения. Ламберт долго смотрел в мрачную глубину гигантской воронки, оставленной небесной катастрофой. Стаффорд стоял чуть позади, не решаясь нарушить зловещую тишину. Ветер выводил заунывные мелодии, подымая пыль и закручивая ее маленькими смерчами.

– Сомневаюсь, что мы найдем здесь хоть кого-то, – мрачно сказал Ламберт.

– Может, в храме?.. – осторожно предположил Стаффорд, указывая на развалины.

Ламберт ничего не ответил – просто зашагал в сторону руин.

Как и следовало ожидать, внутри царило мертвое запустение.

– Мы опоздали, – спокойно сказал Ламберт, и голос его эхом разнесся меж стен, спугнув сову, дремавшую под куполом.

– И что же теперь делать? – неуверенно спросил Стаффорд.

– Не знаю, – сказал Ламберт. – Но в одном я уверен: возвращаться в столицу с неудачей нельзя. Император нам этого не простит. Да и сам я не желаю оставаться в дураках.

– Значит, будем искать? – проговорил Стаффорд, глядя на перечерченный трещиной образ Всевышнего над алтарем.

– Будем! – отрезал Ламберт.

Этот разговор мы наблюдали, спрятавшись в глубине развалин, успевших уже стать хорошо нам известными. Зная, что рыцари рано или поздно найдут место падения звезды, мы заранее отправились сюда, воспользовавшись купленными у какого-то селянина ослами. Ослы, конечно, уступали лошадям в скорости и комфорте езды, однако справились со своей задачей, вовремя доставив нас к месту назначения.

– Выходит, зря мы старались, – сказал Грош, глядя вслед удаляющимся рыцарям. – Никак они не успокоятся – будут рыскать до скончания века…

– Как бы нам не поручили чего-нибудь еще более гнусного, – мрачно сказал я. – Но на смертоубийство не пойду – пусть меня хоть на кусочки режут…

– А вот я бы не зарекался, – с беспокойством сказал Грош. – Я человек впечатлительный. Начнут на кусочки резать – я за себя не ручаюсь…

– Я бы тоже не поручился за ваши шкуры, – донеслось со стороны провала в стене. – Чего-то вы рано расслабились! Или забыли про договоренность? Про цену ваших жалких жизней?

Заг стоял, прислонившись к полуразрушенной каменной кладке, и с насмешкой разглядывал приятелей.

– Между тем Иноэль все еще не нашли, – продолжил он. – А ведь она – главная ваша цель!

Мы были слишком подавлены, чтобы вступать в споры с соглядатаем. Просто прошли мимо него и поплелись к жиденькой рощице, где привязали ослов.

– А не прирезать ли нам этого чертового Зага? – с тоскою сказал Грош. – Ей-богу, еще немного – и я это сделаю…

Я не ответил, и без того понятно, что кровожадное заявление Гроша – не более чем отчаянная бравада. Он, конечно, жулик и плут, но никак не хладнокровный убийца.

Ослы неспешно тащились по направлению к большой имперской дороге. Грош вовсю зевал и клевал носом, а я с некоторым беспокойством думал о том, куда же все-таки подевалась Иноэль. Конечно, у нее, наверное, были свои дела, в которые она не считала нужным посвящать смертных, но все-таки… Она не являлась больше ко мне ночами, и от этого я ощущал тоску и уныние.

…Добравшись до большой дороги, мы в первую очередь думали о том, где бы остановиться, чтобы передохнуть и набить свои вечно голодные животы. Возвращаться на тот самый постоялый двор не хотелось: во-первых, мы опасались встречи с одураченными рыцарскими слугами, а во-вторых, пугало нас чрезмерное жизнелюбие хозяйки.

Так мы и ехали, пока не услышали за спиной стук копыт. Обернувшись, мы с ужасом узнали во всадниках Ламберта и Стаффорда. Первым нашим желанием было припустить ослов во всю прыть. Однако же мы взяли себя в руки: удирать на ослах от рыцарских скакунов было бы самым ослиным поступком, к тому же равносильным признанию собственной вины.

А ведь ни Ламберту, ни Стаффорду наши лица знакомы не были: при первой встрече их скрывали фальшивые бороды и грязь, в обличье же монахов рыцарям не довелось нас видеть.

А потому мы напустили на себя скучающий, равнодушный вид и неторопливо продолжили свой путь, надеясь, что озабоченные важными делами господа просто проедут мимо.

Но не тут-то было! Обогнав нас, Ламберт развернул коня и стал приближаться неспешно, боком. Конь его всхрапывал, сверля нас неистовым взглядом большого огненного глаза, и от этого неприятно ныло под ложечкой.

Обернувшись, можно было лицезреть Стаффорда, отрезавшего нам путь к отступлению.

– Кто вы?! – грозно спросил Ламберт. – Куда направляетесь?

Я почувствовал, что сейчас не время для лжи – слишком уж напуганы мы были ожиданием расправы. И главное, чего стоило бояться, – оказаться узнанными скорыми на расправу воинами.

– Мы бродячие музыканты! – робко сказал я, пытаясь остановить осла. – Менестрели…

– Вот как? – рассмеялся Стаффорд. – Неужто вас всех не перебили во время Большой охоты на ведьм?

– Да, инквизиция не жалует это сословие, – с подозрением сказал Ламберт. – Я вот думаю – не лжете ли вы нам?

– К чему нам лгать? – моргнув честными глазами, сказал Грош. – Какой прок от этого бродячим поэтам?

– А ну, слезайте с ослов! – приказал Ламберт. – Последнее время я стал слишком доверчив. Так что вам придется доказать мне, что вы – не вражеские соглядатаи.

Каких усилий стоило мне не зардеться стыдливым румянцем! Наверное, его просто поборола мертвенная бледность страха.

Рыцари слезли с коней, уселись на поваленное дерево, разглядывая нас с брезгливым интересом.

– Ну, что ж, – сказал Ламберт. – Показывайте свое мастерство.

И положил на колени меч в дорогих ножнах.

Я поймал взгляд приятеля: Грош с подозрительным интересом поглядывал на эти ножны.

– Пойте! – приказал Стаффорд. – Я большой любитель музыки и поэзии, но бродяг мне еще не приходилось слушать…

Я взял в руки лютню. Провел дрожащими пальцами по струнам.

И ощутил знакомое, ободряющее чувство.

Ведь я все еще был «правой рукой» великого мага!

– Чего изволите? – с видом потомственного кабатчика подобострастно оскалился Грош. – Веселые куплеты, любовную балладу или героическую сагу?

– На ваше усмотрение, – любезно сказал Ламберт.

Не успел я поразмыслить, как в голове уже сложились слова, и пальцы принялись перебирать струны. Грош, ничуть не теряясь, старательно изображал, что подпевает:

– Откуда вы знаете про упавшую звезду? – медленно проговорил Ламберт.

– Так в Невендааре только про нее и говорят! – развел руками Грош. – Людей волнует таинственная посланница… А мы, поэты, облачаем людские тревоги в стихи да поем на усладу слуха таким благородным господам, как вы, милорды…

Он поклонился с изысканностью придворного поэта.

Ламберт смягчился. Стаффорд простодушно хлопнул в ладоши.

– Погодите, – вдруг встрепенулся Ламберт. – А почему вы то и дело повторяете – «посланница», а «не посланник»?

Мы с Грошем переглянулись. Вопрос был довольно коварным, и Грош сообразил, что сболтнул лишнего.

Но я сказал убежденно:

– Люди говорят, что звезда – это ангел в обличье прекрасной девы…

– Вот как… – прищурился Ламберт и тихо обратился к Стаффорду. – Может, все наши неудачи от того, что мы не того ищем? То есть не ту…

– Возможно, – сказал Стаффорд. – Было бы неплохо поспрашивать у прохожих.

Грош деликатно откашлялся и поинтересовался:

– Великодушные милорды, надеюсь, мы доказали свою принадлежность к сословиюменестрелей? Не соблаговолите ли отпустить нас, дабы мы не стесняли вас своим недостойным присутствием?

Ламберт оценивающе оглядел Гроша, перевел взгляд на меня, а затем почему-то на наших ослов, привязанных к корявому бревну. После чего повернулся к Стаффорду и сказал задумчиво:

– Сдается мне, эти двое вполне подойдут нам на роль слуг. Они послушны, исполнительны, не стеснены обязательствами. Более того – нуждаются в покровительстве.

– Просто удивительно, как их до сих пор не схватили инквизиторы, – вставил Стаффорд.

– К тому же они не выглядят такими болванами, как наши провинившиеся недотепы, – продолжил Ламберт. – А главное – они все-таки верхом.

– Какая удачная мысль, почтенный Ламберт! – ухмыльнулся Стаффорд. – На пьяниц они тоже, на первый взгляд, не похожи. Пожалуй, сам Всевышний послал этих ребят. У них, конечно, не лошади, но и торопиться нам особо некуда…

– Вот-вот, – кивнул Ламберт. – Платить буду немного, но будете сыты, а я, по выполнении своего поручения, обещаю вам щедрую награду… Ну, что скажете, бродяги?

На какое-то время мы оба лишились дара речи. Нас так быстро и легко взяли в оборот, что осознать сказанное было непросто. Наверное, у этих аристократов с безродным людом разговор короткий – одни лишь небрежные приказы.

– Чего рты разинули? – усмехнулся Ламберт. – Между прочим, выбор у вас небольшой: или вы идете к нам на службу, или мы сдаем вас первому встреченному инквизитору. Учтите: времени на уговоры у меня нет, а настроение сегодня плохое…

Перспектива снова оказаться в лапах инквизиторов была столь удручающей, что нам ничего не оставалось, кроме как согласиться.

И только лишь когда мы влезли на ослов, чтобы последовать вслед за своими новыми господами, меня осенило: ведь то, что с нами произошло, – невероятная удача! Сами того не желая, мы втерлись в доверие доблестным рыцарям и сможем отныне следовать за ними открыто!

Поймав взгляд Гроша, я понял, что его посетили те же мысли.

Честно скажу: роль слуги – не по мне. Мне не очень нравилось выполнять приказы, вздрагивать при звуках голоса новых господ, готовить им пищу, таскать оружие и доспехи, стягивать им сапоги…

Натура моя отчаянно протестовала, и не будь я связан обязательствами, от которых зависела моя жизнь, то наверняка сбежал бы со службы на следующий же день.

Грош же, напротив, вжился в эту роль легко и непринужденно, тем более что благодаря личному обаянию мог позволить себе относиться к обязанностям оруженосца с присущей ему небрежностью.

…В первый же вечер, разбив лагерь, мы притворились спящими, и когда господа от души, по-рыцарски захрапели, улизнули в сторонку, где нас уже поджидал неизменный тайный спутник.

– Вы превзошли все мои ожидания, – потирая руки, говорил Заг. – Попасть в свиту Ламберта – такое мне даже в голову не пришло бы! Значит, теперь они всегда у нас на виду. Все, что теперь от вас требуется, – помочь им найти посланницу!

Глава девятая, в которой в игру вступают новые силы

Вслед удаляющимся рыцарям глядели прищуренные, недобрые глаза. Сквозь зрачки пробивались яростные всполохи адского пламени, будто сжигающего изнутри это жуткое существо, но в то же время вдыхающего в него странную, инфернальную жажду жизни.

Мальцемор дышал тяжело и часто – он только что опустился с неба на могучих, опаленных огнем сражений крыльях. Следом подтягивались Проклятые рангом пониже.

– Люди… – прорычал демон. – Они знают!

Мальцемор с трудом сдерживал ярость. Схватив когтистой лапой камень, вывалившийся из стены храма, он с треском растер его в мелкое крошево.

– Сдается мне, посланница нужна всем! – хихикнул возникший рядом демон – не столь ужасного облика, однако с отвратительными чертами лица и жутким, вгоняющим в оцепенение взглядом.

– Ты прав, инкуб, – проговорил Мальцемор. – Что посоветуешь – дать им уйти или убить?

– Убить их не составит труда, – усмехнулся инкуб. – Их всего двое, и с ними нет магов. Но не лучше ли будет проследить за ними?

– Поясни! – потребовал Мальцемор.

– Звезда отправлена Изерилем – людским ангелом, – сказал инкуб. – Нетрудно предположить – он мог сделать так, чтобы посланницу могли найти лишь имперцы. Если так – то зачем убивать раньше времени тех, кто сам приведет нас к добыче?

– Верно мыслишь, инкуб! – процедил Мальцемор. – Что ж, последуем за ними! Сделай нас незаметными, маг!

– Сокрытие – что может быть проще… – усмехнулся инкуб и принялся творить заклинание.

– А ну, все за мной! – прорычал Мальцемор и устремился вслед за исчезнувшими за холмом рыцарями.

Вслед за ним хищно метнулись одержимые и берсеркеры. Инкуб замыкал отряд, продолжая воплощать заклинание.

Но пелена колдовского сокрытия так и не успела укрыть демонов. На пути возникла неожиданная преграда.

Из-за камней, будто возникнув прямо из ничего, выскочили несколько крепких приземистых фигур.

– Гномы?! – изумленно воскликнул Мальцемор и остановил себя резким взмахом черных крыльев.

Отряд Проклятых мгновенно перестроился в агрессивную оборону.

– А ну-ка, не так быстро! – поглаживая арбалет, сипло крикнул предводитель гномов – обладатель роскошных рыжих усов. – Что это Проклятые делают в чужих землях?

– Это я могу и у вас спросить! – зло проговорил Мальцемор. – Убирайтесь с дороги, пока целы!

Гномы оглушительно расхохотались, воинственно потрясая кулаками в боевых рукавицах.

Острым взглядом Мальцемор отметил: предводитель гномов, судя по всему, из числа инженеров – важная шишка в иерархии Горных Кланов. Обычно таких отправляют с целью разнюхать что-то важное.

И высокомерия инженеру не занимать – не пугала его встреча с воинами Легионов Проклятых, как не пугали черные бездны пещер и пропасти горных провалов.

– Сдается мне, уважаемые, вы сильно торопитесь, – вальяжно сказал инженер. – Эва, как вспотели!

Гномы снова заржали.

– Уж не упавшую ли звезду ищете, страдальцы? – с издевкой поинтересовался инженер. – Так не ищите, нету ее здесь – мы уже проверили!

Мальцемор зарычал, закипая. Сделал тайный знак инкубу. Инкуб злобно оскалился, принялся перебирать пальцами и творить новое заклинание, в готовности выполнить неожиданный приказ.

Берсеркеры впились взглядами в гномов, осклабившись в злобных ухмылках. Гномы в ответ корчили издевательские рожи, словно подзадоривая врага на непродуманный ход.

Одержимые крутились на месте, заходясь в бессильном бешенстве, готовые вцепиться в глотку кому угодно – даже друг другу. Темная туча выползала из-за холмов – словно небо хотело укрыться от неприятного зрелища.

Напряжение нарастало.

– Вот, значится, какое дело, – продолжал инженер. – Незачем вам ходить тут, народ смущать. Отправляйтесь-ка назад, в свое пекло. И сидите тихо – тогда мы вас не тронем…

Мальцемор окинул гномов оценивающим взглядом. С чего такая наглость? Пара воинов в рогатых шлемах, два арбалетчика, не считая инженера, и косматый ветеран с огромным боевым молотом – сила внушительная, но отнюдь не гарантирующая победу в схватке с Советником Легионов Проклятых.

И не дожидаясь новых сюрпризов, Мальцемор разразился боевым кличем Преисподней.

Демоны будто с цепи сорвались – с ревом бросились на ненавистных гномов. Те ждали удара – и мигом ощетинились оружием. Вперед выскочил могучий ветеран и взмахнул боевым молотом, разразившись хриплым боевым кличем:

– Разрази меня гром – с нами Вотан!!!

Вмешался инкуб – ценный помощник в любом бою. С ужасающим воплем выплеснул в ветерана смертоносный магический сгусток.

Ветеран так и остался стоять – с поднятым в замахе топором, с перекошенным яростью лицом.

Но теперь – навеки обращенный в камень.

Мальцемор победно захохотал – сил у гномов заметно поубавилось. Небось рассчитывали они именно на этого волосатого громилу.

А одержимые уже вовсю рубились с воинами гномов. Берсеркеры же подбирались к арбалетчикам, отходящим за камни.

Мальцемор вдруг взревел от острой боли: в плечо вонзились сразу два арбалетных болта. Схватил и выдернул их из огненной плоти – болты дымились, покрываясь ржавчиной от едкой крови Проклятого. Демону плевать на боль – она даже помогает ярости. Но все-таки лишает части так нужных в бою сил…

Мальцемор ударил крыльями и взвился в воздух, выискивая взглядом предводителя гномов. Проклятый хвастун должен поплатиться за свою дерзость.

Одержимые победно взревели: один из гномьих воинов пал, и теперь его рвали на части их голодные пасти. Уцелевший воин бросился на выручку арбалетчикам: берсеркерам удалось зацепить топором одного из них. Второго стрелка уже присматривал инкуб – для еще одной неподвижной статуи.

Сам же Мальцемор уже падал камнем на инженера. Тот, нахлобучив нелепые медные очки, уже целился в него из арбалета. Арбалет звонко плюнул тяжелым болтом – но демону удалось увернуться. Еще миг – и его когти разлучат наглого гнома с его болтливой головой…

Но тут случилось неожиданное.

Рядом с инженером возник свирепого вида гном с пепельной бородой и косматой, будто опаленной шевелюрой. Вскинул громоздкое, отблескивающее медью устройство, коротко дернул какую-то рукоять…

И тут же прямо навстречу крылатому демону ринулась плотная, убийственная стена пламени.

Метатель огня! Проклятый инженер сумел припрятать веский аргумент!

Объятый пламенем Мальцемор рухнул на землю. В тот же миг инкуб оставил свою уже обреченную цель, бросившись на выручку повелителю. Короткое заклинание, взмах руки – и пламя, охватившее Мальцемора, исчезло. Демон вскочил на ноги, исходя клубами удушливого пара, и взревел в готовности вновь броситься в атаку.

Одержимые тем временем устремились к метателю огня – но наткнулись на поток жирного, исходящего дымом пламени. Один из нападавших рухнул, обернувшись вопящим, катающимся костром. Второй одержимый, в ожогах и рубище слезающей, дымящейся плоти, бросился на обидчика.

Но упал, сраженный болтом из арбалета инженера.

– Бей главного! – заорал Мальцемор.

И берсеркеры, отшвырнув ослабевшего воина, пытавшегося встать у них на пути, кинулись на инженера, не успевающего перезарядить арбалет.

– Давай же, давай! – орал инженер метателю.

Тот отчаянно дергал тускло отблескивающие рукояти механизма, колотя кулаком по клапанам.

– Заело! – рычал он. – Разрази меня гром!

Берсеркерам это было лишь на руку – они приближались, поигрывая топорами и плотоядно скалясь. Ни у инженера, ни у метателя не было ни единого шанса.

Казалось, развязка близка. И Мальцемор готов был вновь ринуться в атаку, чтобы скорее завершить этот бой.

Но тут со свирепым криком из-за спины инженера выпрыгнул коренастый гном со здоровенным, сверкающим заточкой топором.

– За Вотана! – заорал он, крутнувшись на месте. – Получай, голубчик!

И одним ударом перерубил пополам ближайшего берсеркера – от самой макушки до паха. Тот развалился на две половины, забрызгав все вокруг себя поганой кровью Проклятых.

– Не больно? – поинтересовался ветеран у дергающихся останков, перепрыгивая через дымящиеся внутренности.

Одержимый, замешкавшийся на миг от неожиданности, получил болт прямо в лоб – лично от самого инженера. А вновь появившийся гном – старый ветеран, которого хитрый инженер, видимо, припрятал «на десерт», – принялся уверенно оттеснять последнего, изрядно утомленного боем берсеркера.

Тем временем и метатель огня успел перезарядить свой огненный механизм, и гномы грозно двинулись на остатки сил Проклятых.

– Ну, что, касатики? – орал ветеран, жутко вращая глазами. – Рассказать вам страшную сказку на ночь?!

И неожиданно, ловко развернувшись, наградил берсеркера ударом топора плашмя. Череп демона взорвался грязной кашей, туловище же выронило боевой топор и понеслось прочь, бессмысленно размахивая руками и натыкаясь на камни.

– Надо уходить! – пискнул инкуб. – Они сильнее!

Он отчаянно собирал силы, чтобы обратить в камень еще одного врага, – но было поздно.

Видя близкое и неминуемое поражение, Мальцемор взревел в ярости и, взмахнув крыльями, понесся прочь. Вслед ему ринулся поток огня, выпущенный обозленным метателем. Но демон уже был вне досягаемости.

Следом за Мальцемором с поля боя незаметно исчез и инкуб.

Гномы окинули взглядами место побоища и победно закричали, потрясая над головами оружием:

– Хвала Вотану!

Вытирая пот со лба рукавицей, инженер подошел к старому ветерану.

– Спасибо тебе, старый воин! Кабы не ты – нам бы крышка! Только одного не пойму – чего ты тянул до последнего?!

Ветеран покачал топором, воткнул его в землю, после чего почесал в затылке и сказал чуть виновато, но чинно и с достоинством:

– Так это… Что-то разморило меня, командор! Уснул я там – за теплыми камешками. Сам понимаешь – возраст…

Наверное, инженеру следовало бы разозлиться. Но не таковы были гномы. Услышав признание ветерана, гномы разразились утробным хохотом. После чего принялись шумно смаковать подробности битвы, хвастливо расписывая собственные подвиги.

И долго еще по округе разносились громкие похвальбы Вотану и Витару – покровителю Кланов, а также залихватские боевые песни.

За всем этим, укрывшись от посторонних взглядов колдовскими чарами, наблюдала Лесная Дева.

– Как мило! – с легкой улыбкой произнесла она. – Конкуренты схлестнулись в драке за ценный приз? Что ж, это нам только на руку. Лучше и не бывает…

Глава десятая, в которой Свидрика мучают угрызения совести и происходит встреча с отвратительной расой

Я проснулся от собственного крика. Сердце колотилось, тело покрылось холодным потом.

Ко мне снова приходила Иноэль. Но на этот раз – всего лишь во сне.

– Почему ты мне снишься, – спросил я ее. – Отчего не придешь, как уже приходила однажды? Я так тоскую по тебе…

– Я не могу, – печально отвечала Иноэль. – Я – в злых руках и не знаю, доживу ли до утра.

– Где ты, где?! – вскричал я.

Иноэль что-то говорила в ответ, я видел окружившие ее странные своды, какие-то мерзкие силуэты… Но я уже просыпался, разбуженный собственным возгласом.

– Чего ты разорался, менестрель? – донесся недовольный голос Ламберта.

Над головой сияло звездное небо, догорали остатки костра. Сладко причмокивая и улыбаясь, спал Грош. С присвистом сопел Стаффорд. Спали, завернувшись в попоны, укрывшись всем, что попалось под руку.

Услышав голос рыцаря, я призадумался.

От кого я пытаюсь защитить Иноэль?

Что мне вообще известно о ней? Какова цель визита небесной посланницы на изможденные несчастьями земли Невендаара? Я не знал почти ничего.

Кроме того, что она просит о помощи. Сам я бы никогда не решился раскрыть кому-либо ее тайну. Но и освободить ее было не в моих силах. В конце концов, я не воин – всего лишь легкомысленный трубадур.

Некоторое время я мучился, терзаемый вставшим передо мной выбором.

Наконец решился.

Тихо пробрался к Ламберту. Рыцарь сидел, прислонившись спиной к корявому обломанному пню, хмуро глядя на огонь костра. Рядом лежал обнаженный меч, носивший гордое имя – Андогур.

Я поймал взгляд Ламберта, сверкнувший огненными отблесками костра.

– Мне кажется, я знаю, где та, кого вы ищете, – сказал я.

– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил Ламберт.

– Мне только что было видение… – сказал я.

– Почему я должен тебе верить? – медленно произнес Ламберт. – Может, это просто сон? Ты что – колдун? Что это за видения такие?

Я пожал плечами:

– Ну, не знаю… Ведь вам все равно нужно найти ее. Чего стоит проверить? Мне кажется – она в большой опасности…

Наверное, я говорил убедительно, потому что Ламберт не отмахнулся от моих слов, а не замедлил продолжить допрос:

– Что это за место?

– Не знаю точно, – проговорил я. – Но ее держат в плену какие-то большие существа с зелеными лицами…

– Зеленокожие?! – встрепенулся Ламберт. – Какие именно – орки, тролли, гоблины?

Я пожал плечами:

– Не знаю, я никогда не видел этих зеленокожих. Но там была пещера. И еще – это место вряд ли дальше дневного перехода отсюда, и мне кажется – на востоке отсюда…

– Почему ты так решил?

– В моем видении посланница двигалась на восток – вдоль линии падения звезды.

Ламберт помолчал, внимательно изучая меня. Это было похоже на экзамен в какой-нибудь колдовской академии. Рыцарь сверлил меня взглядом так, что у меня от напряжения разболелась голова.

– Ладно… – сказал он. – Проверим. А теперь – спать!

Я послушно отполз на свое место. Завернулся в ветхую накидку – забылся до утра.

Больше никаких снов не было…

Ламберт поднял всех с первыми лучами солнца.

– Вставайте, лентяи! – грозно приказал он, затягивая широкий ремень и прикрепляя ножны. – Нам нужно торопиться – как бы ничего не случилось с посланницей…

– Что? – Стаффорд непонимающе хлопал заспанными глазами. – С чего вы это взяли, почтенный Ламберт.

– Не важно. Объясню, когда сам это обдумаю как следует, – ответил Ламберт, не глядя на меня.

И вдруг разразился серией команд:

– Эй, слуги! Вас что, уговаривать надо?! Почему кони до сих пор не под седлами?!

Не успев даже позавтракать, мы влезли кто на коней, кто на ослов – и двинулись в путь. Грош немедленно извлек из-за пазухи кусок лепешки и по-товарищески протянул мне половину. Так, сонно жуя, мы и плелись вслед за рыцарями.

В дороге Ламберт несколько раз останавливал коня, крутился на месте, осматривая местность и ориентируя наш путь по солнцу. Хотелось верить, что он знал, что следует делать. Нам же с Грошем было далеко до рыцарских умений, да и Невендаара мы по-прежнему не знали, за исключением небольшого клочка Империи.

Пару раз Ламберт поглядывал в мою сторону, и взгляд его мне совсем не нравился. Я и сам начинал сомневаться – правильно ли я истолковал свое ночное видение? Было ли это действительно отчаянное послание, зов о помощи или – всего лишь сон?

Тем временем местность стала меняться. Равнина уступила место каменистым холмам, и лошади стали то и дело тревожно фыркать.

– Разрази меня гром… – проговорил Стаффорд. – Это и впрямь похоже на земли зеленокожих…

– А по мне – это похоже на давешнюю засаду с виверной, – отозвался Ламберт, вынимая из ножен меч.

Так же поступил и Стаффорд.

Однако никто и не думал на нас нападать. Зато едва мы въехали на небольшую возвышенность, как нам открылось довольно необычное зрелище.

Это было похоже на крепость – как если бы ее решили построить дети. Очень большие и ужасно сильные дети. Потому как крепость эта представляла собой кольцевой вал огромных булыжников, наваленных друг на друга без всякого скрепляющего раствора. В нашу сторону было обращено грубое подобие ворот, а точнее – бесформенная дыра в кольцевой стене.

Присмотревшись, я понял, что это все-таки не кольцо, скорее – полукольцо, охватывающее скальный выступ со сбитой верхушкой. Там, на скале, кто-то был. Кто-то очень большой и странный…

– Неприятная новость. Все-таки орки… – сказал Ламберт и прищурился, вглядываясь в даль. – Видишь, Стаффорд, лисьи хвосты и черепа на шесте? Сдается мне, здесь резиденция Хана.

– Только что они делают на землях Империи? – мрачно спросил Стаффорд.

– Империя ослабла после последней войны, – покачал головой Ламберт. – Вот и лезет всякая нечисть на наши земли… Интересно – сколько их здесь? Если ушли в набег – значит, здесь лишь охрана… Видишь, орк-багатур на башне?

– Я еще не понял, что здесь – башня, – нахмурился Стаффорд. – Драться с орками мне еще не приходилось.

– Вот и повод попробовать! – усмехнулся Ламберт.

После чего внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Эй, ясновидящий менестрель! Ты уверен, что посланница небес именно здесь? Чтобы знать, ради чего головами рисковать будем.

– Я не знаю… – неуверенно проговорил я. – А мы не можем спросить… у них?

Ламберт переглянулся со Стаффордом.

– Такое мог посоветовать только пустоголовый трубадур, – пробормотал Ламберт. – Однако, похоже, ничего другого не остается! Стаффорд, оставайся да приглядывай за этими хитрецами…

И, пришпорив коня, бросил его в галоп. Мы и глазом моргнуть не успели, как Ламберт уже спустился с холма и поскакал в сторону «ворот» укрепления орков.

Тут же, с небольшим опозданием, с верхушки скалы донесся отвратительный рев.

– Заметил… – с неудовольствием проговорил Стаффорд.

Очевидно, зеленокожий на верхушке скалы выполнял роль стражника. Он прыгал вокруг себя, тыча уродливой рукой в сторону приближающегося рыцаря и что-то горланил вниз – в центр укрепления. Теперь стало видно и его одеяние – бесформенные обрывки звериных шкур.

Внутри стены раздались бессвязные вопли. Что-то громко застучало, и подскочивший было к «воротам» конь Ламберта испуганно шарахнулся в сторону: скатившись, видимо, с небольшого возвышения, дыру с грохотом заткнул огромный, грубо обработанный до формы шара булыжник.

* * *

Ламберт проскакал вдоль стены, выискивая в ней видимые глазу недостатки. Ум опытного гвардейца сразу же подсказал: штурмовать эту стену имеющимися силами невозможно.

Тут же на верхушке стены показались отвратительные фигуры зеленокожих. Их было немного – не больше десятка. Орки прыгали на месте, исполняя какой-то издевательский танец, и дико хохотали.

Орк постарше зычно, коверкая слова, с каким-то немыслимым акцентом крикнул Ламберту сверху:

– Эй, человека! Чего хотела?

– Девушка у вас? – крикнул Ламберт. – Человеческая девушка?

Орки зашлись в новом приступе смеха. Старший орк оскалился и прокричал:

– Моя не понимай!

– Врешь ты все! – сердито выкрикнул Ламберт. – Девушка, красивая! Может, договоримся? Я заплачу за нее хорошую цену!

– Не понимай! – крикнул старший орк.

Но тут же какой-то более моложавый зеленокожий поинтересовался:

– А сколько заплатить? Баба хороший – многа таньга!

Старший орк сердито закричал на не вовремя влезшего в разговор соплеменника.

– А, значит, она все-таки у вас! – удовлетворенно сказал Ламберт. – Назовите цену!

– Уходи, человека! – заорал старший орк. – Хана вернется – с Хана и говори!

Ламберт усмехнулся: значит, не вся орда здесь, а лишь небольшой гарнизон на охране укрепления. Это несколько меняет дело, хотя и не дает ответа на вопрос – как пробраться сквозь эту чудовищную стену?

– Уходи, человека! – снова крикнули сверху, и на голову посыпался настоящий град из камней.

Ламберт едва успел прикрыться щитом, спасая головы – свою и коня. По щиту ощутимо грохнул булыжник, но рыцарь уже гнал коня обратно. Но не на холм, а в обход его – не давая оркам заметить Стаффорда и новых слуг.

Едва Ламберт вернулся к спутникам, сразу же устроили военный совет. Проводили его под прикрытием холма, Грош же был отправлен на вершину – из укрытия наблюдать за активностью орков.

– Ну, что сказать, – заговорил Ламберт, поглядывая на меня. – Зеленокожие проболтались: похоже, они действительно держат у себя в плену какую-то девушку.

– Но вы сомневаетесь – действительно ли это посланница? – спросил Стаффорд.

– Это нам неизвестно, – кивнул Ламберт. – С этого момента, чтобы не забивать себе голову сомнениями, я буду считать, что там – именно она. В чем можно быть уверенным, так это в том, что орков в крепости немного – не больше десятка-двух. Так что, если мы решим действовать – сейчас лучшее для этого время.

– Может, есть смысл скакать в столицу за подкреплением?! – быстро спросил Стаффорд.

И тут же сверху раздался крик Гроша:

– Господа, я нижайше извиняюсь, что прерываю вашу беседу, но только что какой-то зеленокожий кривоножка вылез из-под стены и теперь очень шустро бежит за холмы…

– Ну вот, пожалуйста! – Ламберт развел руками. – Гонец в ханскую ставку. Скоро сюда и орда пожалует в полном составе. Так что за подкреплением скакать не имеет смысла.

– Что же делать? – растерянно спросил я.

– Выбор небольшой, – сказал Ламберт. – Будем штурмовать крепость.

– Но ведь это… безумие! – растерянно проговорил Стаффорд. – Не сочтите меня трусом, но…

– Я не считаю тебя трусом, Стаффорд! – Ламберт протестующе замахал руками. – Брать такое укрепление наскоком – действительно сумасшествие. Но действовать надо, и у нас мало времени.

Стаффорд с горячностью схватился за меч.

Ламберт остановил его руку.

– Думаю, действовать «в лоб» действительно бесполезно. Будь орки на открытом пространстве, вдвоем мы бы вполне справились. Но в данной ситуации действовать надо хитростью.

Наступила тишина.

Каждый, наверное, думал – что это за хитрости? Как можно обмануть уже насторожившихся орков? И главное – как при всем при том не навредить плененной Иноэль?

Неизвестно, к каким решениям пришел бы отчаявшийся военный совет, но тут снова донесся голос Гроша. На этот раз – растерянный и удивленный:

– Вы не поверите – но у нас тут новая проблема…

Глава одиннадцатая, в которой кровавое побоище оборачивается неожиданной удачей

Мы с изумлением наблюдали, как к стенам крепости зеленокожих приближается новый отряд. Поначалу мы приняли было его за подкрепление от Хана – но для подкрепления эта группа была слишком немногочисленна. Да и не были эти коренастые, плотно сбитые, обвешанные сверкающим оружием ребята похожи на орков.

Это были гномы.

– Час от часу не легче… – пробормотал Грош.

– Что здесь понадобилось гномам?! – пробормотал я недоуменно.

Мы с приятелем были отправлены в разведку и теперь прятались в камнях у подножия холма. Отсюда были прекрасно видны закупоренные гигантским «кругляшом» ворота, башня-скала и приближающийся к укреплению отряд.

Орки уже высыпали на стены, поглядывая на незваных гостей с опаской.

– Чего хотела?! – крикнул сверху старший из орков. – Проваливать отсюдова, Громдок вас задери!

– У вас есть то, что нам надо! – важно крикнул рыжий гном с массивными медными очками, сдвинутыми на лоб – очевидно, главный в отряде.

– Нету ничего! Проваливать к своему Вотану! – крикнули сверху.

– Ты имя Вотана не трожь! – грозно сказал старый седой гном, что опирался на чудовищных размеров боевой топор. – Не то спущу ваши пупырчатые зеленые шкуры!

– У вас в плену девка! – крикнул главный гном.

– Нет у нас гномья девка! – отозвался старший орк.

– Это человеческая девка! – крикнул гном. – Отдайте по-хорошему или мы сами ее заберем, но уже по-плохому…

– Кишка тонкий! – зло выкрикнул орк.

Зеленокожие немедленно разразились проклятиями, большая часть которых была совершенно непонятна.

– Ну что ж… – нахмурившись, сказал главный гном, надвигая на глаза свои чудные очки. – Сами напросились…

Мы стремглав бросились в лагерь.

– Ну, что там?! – нетерпеливо спросил Ламберт.

– Похоже, гномы собираются отбить посланницу, – задыхаясь от бега, сказал я.

– Соперники… – задумчиво произнес Ламберт, наблюдая за перемещениями гномов. – Выходит, они тоже знают про звезду, про посланницу небес. Что ж – придется им встать в очередь…

Гномы с деловым видом обходили крепость, разглядывая стену, будто любознательные путешественники.

– Штурмовать будут, – уверенно сказал Ламберт. – У них хорошая сила: инженер в командорах, два арбалетчика, воин с боевым молотом, старый ветеран и метатель огня. Учитывая, что они знают все сильные и слабые стороны камня – шансов у орков мало…

– А у нас? – робко спросил я.

– У нас – тем более, – сказал Ламберт и прищурился. – С другой стороны, стоит понаблюдать за исходом. А с ослабевшим победителем разговор будет совсем другой…

– Как бы посланница не пострадала, – проговорил я. – Разве можно дожидаться исхода? Вдруг орки, отчаявшись, решат ее убить? Или будут прикрываться ею?!

– Он прав! – вскакивая и хватаясь за меч, горячо воскликнул Стаффорд. – Ждать нельзя!

– Ждать нельзя… – проговорил Ламберт, удерживая Стаффорда. – Ничего не остается, кроме как воспользоваться сумятицей и рискнуть. Но главное – правильно выбрать момент.

А снизу уже доносились звуки начавшегося боя.

Рыцари, а вслед и за ними и мы с Грошем устроились на вершине холма, наблюдая из укрытия за штурмом крепости.

Орки осыпали гномов камнями и норовили выплеснуть им на головы кипящей смолы. Да только хитроумные гномы не спешили подставлять свои головы.

Сначала в дело вступили арбалетчики. Они мерно обстреливали верхушки стен, не давая оркам возможности лишний раз высунуть нос из укрытия. Те отвечали стрельбой из примитивных луков – но стреляли они плохо, да и стрелы летели не так далеко, как тяжелые арбалетные болты. Вскоре на счету гномьих арблетчиков было уже два неудачно подставившихся орка.

Затем инженер, закончив осмотр стены, уверенно указал на какой-то камень. Тут же из укрытия вылез метатель огня – и трубчатое устройство в его руках разрядилось в камень жирными струями пламени. Тут же, под прикрытием усиленной арбалетной стрельбы, вперед стремительно выбежал гном с рогатым шлемом в руках – и выплеснул из него воды на раскалившейся камень.

Раздался оглушительный треск, а следом – вой разъяренных орков. Отважный гном нахлобучил шлем и бросился прочь из-под стены. В него градом полетели булыжники, и один из них, пущенный с особой меткостью, все-таки сбил храбреца с ног. Шлем слетел с его головы, как пробка, выбитая из бутылки.

А к упавшему уже бежали старый ветеран и один из арбалетчиков. Схватив оглушенного товарища за ноги, они шустро утащили его с опасного места.

В стене меж тем образовалась заметная брешь. Было видно, как по ту сторону стены суетятся зеленокожие, отчаянно пытаясь заделать пробоину. Но метатель огня не дал им шанса залатать дыру: волна за волной в прореху устремлялось всепожирающее пламя, оплавляя края и тем самым еще больше расширяя ее.

Однако события развернулись в еще более неожиданном для нас ключе: вопреки ожиданиям гномы не ринулись напролом в эту дыру, где скопились, наверное, основные силы орков в ожидании атаки. Вместо этого, воспользовавшись искусным отвлечением внимания зеленокожих, с противоположной стороны на стене появился неизвестно как взобравшийся туда ветеран с огромным топором, не замедливший огласить округу свирепым воплем:

– За Вотана!!!

И прыгнул со стены куда-то в глубину укрепления. До нас донесся многоголосый вопль ужаса: похоже, в стане орков началась паника. Еще больше ситуацию усугубляли арбалетчики, вместе с инженером влезшие на стену вслед за ветераном и бьющие теперь сверху по одураченным защитникам крепости.

Метатель огня тоже исчез из виду, очевидно, следуя за развивающейся атакой.

* * *

И тут Ламберт резко воскликнул:

– Пора!

Схватив мечи, вместе со Стаффордом они вскочили на коней и бросили их в бешеный галоп – прямо к зияющей в стене дыре с черными, оплавленными краями.

Я, не задумываясь, бросился следом.

– Куда ты, безумец?! – крикнул мне вслед Грош. – Тебя же гномы с орками на кусочки разорвут!

Но я не слушал его. В тот миг страх смерти отступил перед страхом за жизнь Иноэль. Но, добежав до дыры в стене, я остановился, тяжело дыша и не представляя, что делать дальше. Навстречу мне пробежали рыцарские кони, брошенные седоками, – видимо, Ламберт вместе со Стаффордом уже проникли за стену. С той стороны неслись звуки яростной битвы, и я вдруг осознал, что мне, единственным оружием которого была старая лютня, нечего делать в этой кровавой мясорубке.

Невольно нащупал на груди свой талисман – висящий на тонком ремешке драконий зуб. И тут же кто-то далекий чуть слышно прошептал мне: «Иди, не бойся!»

Не знаю, почудился ли мне этот ободряющий голос, или же вправду охранять меня взялся далекий маг Горензеф, только ноги сами понесли меня вперед, и я нырнул в темный провал.

Осторожно выглянул во внутреннее пространство крепости. Нельзя сказать, что орки любили чистоту и порядок: повсюду были разбросаны обглоданные кости животных, черепа и обрывки шкур. Дымились не погашенные кострища, булькали черные котлы со смолой, приготовленные, очевидно, для отражения штурма, и вонь стояла неимоверная.

Зато мне улыбнулась удача: ни одного орка у провала не было – основная свалка сосредоточилась у противоположной стены. Там оставшиеся в живых зеленокожие засели в некоем бесформенном подобии башни, и гномы методично обстреливали ее из арбалетов, не давая врагу высунуть и носа, и поджаривали укрепление из огнеметного механизма. Увлеченные этим занятием гномы не обратили внимания на проникновение в крепость третьей силы.

Крадучись вдоль стены, я искал – куда могли подеваться рыцари. В моем ночном видении девушку держали в пещере. Если это так – нужно искать вход в подземелье.

Пройдя с полсотни шагов через груды камней и мусора, я увидел утопленную в скальную стену корявую решетку из толстых прутьев, переплетенных жилами животных. Решетка была изрублена в хлам, и за нею виднелся черный провал. Не раздумывая, я продрался сквозь торчащие прутья в смрадную черноту.

Сразу же споткнулся о дохлого орка: судя по всему, убили его только что – темная кровь все еще вытекала из страшной раны, перечеркнувшей его уродливую морду. Рядом валялась внушительного вида дубина – наверное, убитый был охранником.

Из стены торчал коптящий факел, и я не без труда выдернул его. Глаза едва успели привыкнуть к темноте, как до моего слуха донеслись приглушенные голоса. Я бросился в глубину этого душного подземелья, которое, к моему удивлению, значительно расширялось. И вскоре увидел рыцарей.

Они тщетно пытались разломать огромную деревянную клетку, в углу которой, обхватив ноги руками, сидела девушка…

– Иноэль! – воскликнул я.

Девушка вскинула на меня кроткий задумчивый взгляд, улыбнулась и поднялась.

– Я знала, что ты придешь, – сказала она.

– Как видишь, я пришел не один, – виновато ответил я, глянув на рыцарей.

– Хватит любезничать! – сердито бросил Ламберт. – Помоги лучше справиться с решеткой…

Нам наконец удалось разломать проклятую клетку, Иноэль выбралась из-за прутьев. Мы уже собрались покинуть это опасное место, как вдруг Ламберт сделал нам резкий знак: «Молчать и не двигаться!»

Мы замерли, вслушиваясь в ватную тишину пещеры. И до нас донеслись голоса, явно не принадлежащие оркам:

– Смотрите-ка – стражника зарезали…

– Кто это его? Кто-то из наших?

– Да когда б мы успели? Только-только управились с башней… Это или кто-то из своих же, или же…

Голоса принялись ожесточенно шептаться. Рыцари заняли оборонительную позицию у прохода. Иноэль отошла назад. Я тоже осторожно пятился к стене, пока вдруг не наступил на какую-то трухлявую кость. Даже не думал, что треск бывает столь оглушительным.

– Эй, кто там? – раздался настороженный голос.

– Наверное, там прячут посланницу, – предположил кто-то.

– А ну, выдайте нам девку – и мы ничего вам не сделаем! – довольно вызывающе потребовали из темноты.

– Лучше сами убирайтесь подобру-поздорову, – грозно бросил в темноту Ламберт. – Зачем гномам человеческая девушка?

– Э, да там никак людишки засели! – удивленно воскликнул какой-то гном.

– Отдайте нам девку! – повторил требовательный голос. – Сами знаете – не человеческая она вовсе! А не отдадите – зажарим заживо! У нашего метателя огня уже руки чешутся!

– А ведь могут… – глядя на Ламберта, проговорил Стаффорд.

Я испуганно посмотрел на Иноэль. Но девушка выглядела удивительно спокойно – словно происходящее ее не касалось. Она с интересом оглядывала стены пещеры, дымные факелы, клетку, и от нее исходил тихий лучистый свет – правда, уже не столь яркий, как в первую нашу встречу…

– Так вы и посланницу небес спалите! – крикнул Ламберт. – Зачем это вам?

Гномы приглушенно захохотали. Голос одного из них выкрикнул с вызовом:

– Уж лучше бы, чтобы она не досталась никому, чем кому-то, кроме отважных гномов! Слышь, посланница, выходи – обещаем, гномы тебя не обидят!

– А то и тебе, и людишкам – крышка! – хрипло расхохотался другой гном. – И не стоит пытаться вырваться – нора под прицелом! Короче, хватит испытывать наше терпение! Считаем до десяти – и пускаем огонь! Раз… Эй, я уже утомился считать!..

Положение было ужасным. Мы были хуже крыс, загнанных в нору. Ведь, как известно, в таких подземельях что крысы, что гномы в отличие от нас чувствовали себя как дома.

– Два! – крикнул гном.

– Ну, что ж, – тихо сказал Ламберт. – Если уж суждено умереть в бою – я дорого отдам свою жизнь.

Ламберт сделал знак Стаффорду. Тот коротко кивнул. Подняв мечи на уровень виска – чтоб было удобнее колоть в тесноте пещеры, рыцари уже были готовы броситься в последнюю, уже безнадежную атаку.

Дрожащей рукой я поднял из кучи тяжелую бедренную кость какого-то зверя – какое-никакое, а оружие…

Как вдруг где-то позади раздался шум – и в клубах пыли, скатываясь по грудам крошащихся костей, в пещеру вывалилось какое-то неимоверно грязное существо.

– Орки! – заорал я и огрел незваного пришельца костью.

– Ай! – вскрикнуло существо, хватаясь за голову. – Свидрик, чтоб тебя черти взяли, так-то ты друзей встречаешь?!

– Грош?! – изумленно вскрикнул я.

– Три!!! – донеслось сверху.

– А то кто же! – сердито пробурчал Грош, потирая затылок. – Шишку мне набил!

– Откуда ты взялся? – быстро спросил я.

– Оттуда же, откуда вылез гонец орков! – сообщил Грош, размазывая рукавом грязь по лицу. – Потайной ход! Меня вдруг осенило – будто подсказал кто-то…

– Горензеф! – прошептал я. – Ведь ты – его левая рука, отвечающая за хитрость…

Грош неопределенно дернул плечом.

– Хватит болтать! – резко сказал Ламберт. – Грош, давай вперед, ты путь знаешь. Остальные – следом!

Мы послушно полезли на кучу костей у стены. Там, ближе к неровному своду пещеры, виднелся незаметный снизу разлом. Стаффорд сорвал со стены догорающий факел и освещал нам путь. Я помог Иноэль взобраться и проникнуть в тайный лаз – ужасно тесный и низкий.

Позади пятились рыцари, готовые в любой миг отразить нападение.

– Десять! – приглушенно донеслось до нас.

И темный проход вдруг осветился желтоватым светом. Следом в спину ударило волной горячего воздуха.

– Ох! Ну и дела, Грош… – проговорил я. – Ты нам только что жизнь спас!

– Да ладно вам… – буркнул в ответ Грош, осторожно пробираясь вперед. – Об этом я даже не думал. Вы просто не представляете – как страшно было оставаться одному!

Глава двенадцатая, в которой посланница небес поведает спасителям о своих планах, а Свидрик и Грош едва не лишатся жизней

Трудно было поверить, что нам все-таки удалось избежать страшной гибели в темной западне. И еще более невероятным казалось чудесное освобождение Иноэль.

Но едва мы вылезли на свет божий – из тайной расщелины в россыпи булыжников, как на горизонте показалось огромное пыльное облако.

– Орда идет, – сообщил Ламберт, вглядываясь в даль. – Надо уходить, пока не поздно…

Свистнул – и из-за камней выбежал его боевой конь. Так же, окриком, Стаффорд вызвал и своего скакуна.

Ламберт усадил девушку позади себя, и мы двинулись прочь от опасного соседства. По правде говоря, мне было интересно – как будут разбираться между собой орки и все еще остающиеся в крепости гномы, – но это уже нас не касалось.

Наш путь лежал прямиком в столицу, до которой было всего два-три дня верховой езды.

Но все было не так просто – особенно для нас с Грошем.

Двойственность нашего положения была ужасающей: теперь нам требовалось каким-то образом передать посланницу небес в руки людей инквизиции. Если моя душа противилась даже пленению ее Ламбертом, которого я считал все же благородным человеком, то против отца Себастьяна и его клики восставало все мое существо. Страшно даже представить – предать Иноэль, вручив ее темной воле инквизиторов!

Так, мучаясь раздумьями, я и ехал верхом на флегматичном осле, пока Ламберт не спешился, спустив на землю Иноэль, и не объявил привал.

– Коням отдохнуть надо, – пояснил он, похлопывая боевого друга по крепкой крутой шее. – При первой же возможности купим лошадь для нашей прекрасной посланницы…

Ламберт склонил голову перед Иноэль, сверкнув на миг пронзительным взглядом.

Я с трудом подавил ревность: было бы глупо думать, что такой ангел в обличье прекрасной девушки будет вызывать трепет одного лишь моего сердца. Только еще больше захотелось обезопасить ее от посягательства жадных, черных сил.

Рядом виднелось небольшое селение, но наш командир отказался подходить к нему, считая, что для безопасности небесной гостьи следует держаться подальше от людей, склонных к быстрому распространению нежелательных слухов.

– Сожалею, – сказал Ламберт, – что мы не можем разбить здесь полноценный лагерь – с шатрами, утварью, достойным ужином и вышколенной прислугой. Дело в том, что прежние слуги наши оказались неблагонадежными мерзавцами.

– Это точно… – ляпнул Грош и тут же спохватился. – Но чем вам не по душе новые слуги? Ради прекрасной дамы мы готовы на невозможное! Меня никто в этой деревне знать не знает – съезжу, погляжу, что можно придумать. Как известно, звонкая монета творит чудеса!

Он тут же влез на осла и засеменил в неизвестном направлении. Пока я мучился с конской упряжью, неумело снимая седла, а рыцари любезничали с прекрасной дамой, Грош уже вернулся, таща за собой осла, сгибающегося под тяжестью огромных тюков.

Я бросился помогать приятелю, и через некоторое время на полянке стоял уже импровизированный шатер, сооруженный из веток и парусины, а Грош ловко мастерил некое подобие стола и стульев из переплетенной лозы.

– Клянусь, более расторопного слуги я еще не встречал! – с чувством сказал Ламберт, когда Грош усаживал Иноэль в грубое, но вполне сносное кресло. – Пойдешь ко мне в оруженосцы?

– Я подумаю, – уклончиво сказал Грош. – Вообще-то мы, бродячие поэты и музыканты, более склонны к свободному образу жизни…

Грош, конечно, заслуживал всяческих похвал заподобную инициативу. Но я подозревал, что в данном случае не обошлось без помощи нашего тайного соглядатая Зага. Мысль о том, что мерзкий вор следит за каждым нашим шагом, еще больше испортила мне настроение.

Тем временем рыцари чинно уселись за кособокий столик рядом с Иноэль, и нам с Грошем ничего не оставалось, как прислуживать господам. Мне было ужасно неловко перед Иноэль предстать в статусе прислуги. Но девушку-ангела, по-видимому, не особо волновали различия в знатности и богатстве – она одинаково одаривала тихой улыбкой и меня, и Гроша, и благородных рыцарей.

На столике появилось съестное из добытого Грошем и квадратная бутыль вина, к которой немедленно потянулся Стаффорд. Иноэль вежливо отказалась и от того, и от другого.

Ламберт тоже ничего не пил и не ел. Он исподлобья смотрел на Иноэль, словно не решаясь произнести ни слова. И наконец спросил:

– Скажите, Иноэль… Что привело вас на земли Невендаара?

Иноэль восприняла этот вопрос легко, даже не изменившись в лице, с той же улыбкой она заговорила:

– Изериль, ангел небесный, любимец Всевышнего, отправил меня в путь. Много неправедного творится на земле, и отец наш небесный опечален…

Она помолчала, и все мы замерли в этот миг, понимая, что не человек сейчас говорит с нами – само небо, вершащее судьбы. И мы, крохотные букашки, маленькие фигурки в невероятно сложной картине мироздания, волею богов стали первыми, кому открывается завеса волнующей тайны…

А Иноэль заговорила снова, и слова ее, звучавшие до этого спокойно и даже отрешенно, обрели вдруг пугающую силу:

– Многие народы населяют Невендаар. Ведь и создана эта земля богатой и обильной, такой, чтобы всем хватило места для счастья. Но не желают живущие на ней счастья. Нажива, власть, кровь, смерть – вот что завладело умами всех рас. И каждая норовит поставить себя выше прочих, урвать часть чужой земли, погреться на чужих бедах…

Иноэль вновь замолчала – и замолчал ветер, умолкли птицы. Словно чувствуя гнев небес, все живое сжалось в ожидании приговора.

А Иноэль говорила:

– Но сложно с высоты небесной понять – что же движет смертными, что заставляет их вести себя столь неразумно, жестоко, мерзко? Что стоит Всевышнему одним дуновением стереть неудачную картину мира?..

…Мне казалось – сейчас потеряю сознание. Прикосновение к бездне – вот что я ощутил, слушая Иноэль! Холод бесконечного «ничто», в которое вот-вот обратится весь наш беспечный мир…

– Но Всевышний милостив, – сказала Иноэль. – Его ангелы должны разобраться, отделить зерна от плевел. Спуститься вниз, ощутить себя простыми смертными – и понять, что заслуживает жизни, а что должно быть стерто навсегда с лица Невендаара. Я – первая из ангелов, кому предстоит пройти по земле и принять решение. И должна сказать вам: первое, с чем мне пришлось столкнуться в этом мире, были грязь, кровь и ужас. Очутившись в плену этих ужасных зеленокожих созданий, я думала, что это худшее, что могло со мной случиться… Но потом пришли другие – и мой собственный страх растворился в ужасе и ярости кровавой бойни. И теперь я не знаю – стоит ли продолжать мой путь или же мое решение предопределено заранее?

Мы молчали, потрясенные откровением небесной посланницы. Что ж, с ней трудно было спорить. Ненависть, предательство, злоба – все это уже стало повседневностью Невендаара. И кому, как не ангелу, презрительно указать нам на наше собственное несовершенство?

– Я призналась вам в главной цели своего визита, – сказала Иноэль. – Но подробности могу сообщить лишь тому, кто обладает высшей властью в Империи – таково условие Изериля.

– А почему вы выбрали именно людей? – спросил Ламберт. – Неужели оттого, что они лучше других рас?

– Вы даже не представляете, насколько ошибаетесь, храбрый воин. – Иноэль покачала головой. – Люди выбраны Изерилем как раз потому, что они – самая противоречивая раса Невендаара. В них более, чем во всех прочих, сочетается несовместимое. Свет и тьма раздирают души людей. И поводов для того, чтобы даровать людям право на дальнейшую жизнь ровно столько же, сколько и для того, чтобы стереть даже память об их существовании…

– Самое печальное, что люди сами понимают это противоречие… – осторожно вставил я.

– А вот это обстоятельство как раз и дает им шанс остаться в числе рас многострадального Невендаара, – сказала Иноэль. – Впрочем, сейчас я еще дальше от однозначного решения, чем в самом начале своего пути. Надо еще многое увидеть, многое обдумать…

Она нахмурилась и добавила:

– Очень тяжелые мысли посетили меня в этой ужасной крепости. Зеленокожие существа, похожие на людей, но со звериными душами, заставили меня усомниться в правильности выбранного пути, вызвали желание отказаться от мысли спасти этот мир…

Иноэль вдруг посмотрела на меня:

– Но я была не совсем права. Чуть позже я поняла, насколько трудно вам, смертным, вечно пребывающим в плену своих страстей. Я вспомнила, что не страх и не злоба встретили меня на земле. Первым, что я ощутила в этом мире, была музыка. Твоя музыка, Свидрик.

Иноэль смотрела на меня и улыбалась. И я ощутил острый прилив счастья – который казался бесконечным после минут тягостного уныния.

В этот момент я понял, что сделал наконец свой выбор.

* * *

…Мы стояли на коленях, сжавшись в ожидании всех мыслимых кар, а над нами, являя собою пример праведного гнева, возвышался Ламберт. В руках его был меч, который он, не удержавшись, выхватил из ножен, едва до него дошел смысл моих откровений. Не знаю, что удержало его от немедленной расправы с нами, но смею предположить – исключительно присутствие небесной посланницы. Вряд ли после ее рассказа Ламберту хотелось стать еще одним доказательством безмерной человеческой жестокости.

Однако и мы с Грошем после моих признаний не являли собой примера чистоты и праведности.

Ничего не понимающий Грош смотрел на меня с изумлением: видимо, в его глазах самым низким предателем оказался именно я. Возможно, так оно и было. Трудно сделать выбор между любовью и дружбой.

Но в тот момент для меня выбора не было.

Я просто подошел к Ламберту и выложил все как на духу – и про отца Себастьяна, и про вора Зага, и про наши многочисленные козни. Неудивительно, что первым ответом мне был крепкий рыцарский кулак, и продолжение происходящего я наблюдал уже снизу – распростершись на земле.

– Выходит, я сам впустил предателей в свой круг? – говорил Ламберт, несколько успокоившись, однако не теряя опасного огонька во взгляде. – Признаться, такого коварства я не ожидал. Что ж, ловко – просто слов нет…

– Пощадите – ведь мы сами раскрылись вам! – ныл Грош, понимая, что отпираться не имеет смысла. – А помните – ведь это я вывел вас из крепости! Ведь было, да?

– Было, – не стал спорить Ламберт. – Но было и другое, верно? Вы привели нас в логово виверны? Вы лишили моих слуг лошадей? Знаете, что за одно только ваше мошенничество я, имперский рыцарь, обязан убить вас на месте?!

Самым диким в этой сцене было то, что Иноэль спокойно наблюдала за происходящим – словно ее вовсе не волновала наша судьба. Самое время возмутиться: «Как же так – ведь я это делаю только ради тебя!»

Но тут же пришло неприятное отрезвляющее понимание.

Что ей мы, двое ничего не значащих людишек, когда перед ней стоит вопрос о существовании целых народов, целых рас? Как ничтожны наши мелкие пакости по сравнению со страшными кровопролитными войнами, пронесшимися по Невендаару и вызвавшими гнев Всевышнего?!

Впрочем, несмотря на эти рассуждения, жить мне все-таки хотелось. И я, как бывало уже, мысленно возопил к могучему магу Горензефу. И снова маг не счел нужным отозваться на мои мольбы. Видимо, не казалось ему достойным применение магических усилий во спасение наших шкур.

С одной стороны, это могло значить, что нашим жизням все-таки еще суждено продлиться. С другой – маячащий над головой сверкающий Андогур лишал наше ползание по травке малейших остатков душевного комфорта.

– Самое отвратительное, что сдавать вас инквизиции бессмысленно, – с отвращением сказал Ламберт. – Из вас просто вытряхнут пыль – и пустят на новые подлости…

– Отдать столичным судьям? – с сомнением произнес Стаффорд.

– Это, конечно, можно, – сказал Ламберт. – Но тащить их с собой до самой столицы… Так-то были хоть слуги. А теперь, получается, – ни слуг, да еще и пленников тащить…

Грош, несколько оправившийся от гнева благородного рыцаря, заговорил с присущей ему вкрадчивой жуликоватой убедительностью:

– Благородные рыцари и, вы прекрасная посланница, будьте свидетельницей – не было в наших душах ни малейшего злого умысла! Проклятый Себастьян застращал нас так, что мы и сами до сих пор не понимаем, где правда, а где ложь! Страх – вот что мешало нам распахнуть свои сердца с первых минут вашего благородного участия в нашей нелегкой судьбе!..

– Как поет, шельмец! – усмехнулся Стаффорд.

– Ни дать ни взять – поэт! – холодно добавил Ламберт.

Вдохновленный Грош продолжил с новым подъемом:

– Решившись раскрыть вам нашу незавидную роль во всей этой истории, мы не просто отдаемся на ваш суд – мы предлагаем вам помощь!

Я изумленно посмотрел на приятеля. Что это он еще выдумал?!

– Какая наглость, – проговорил Стаффорд. – Я снова хочу отрубить ему голову…

– Сделайте милость, благородный рыцарь! – воскликнул Грош. – Лишь выслушайте до конца то, что я хотел бы предложить. Ручаюсь, мой план пойдет на пользу и вам, доблестные рыцари, а главное – поможет доставить посланницу во дворец, избежав страшных опасностей…

Я невольно восхитился приятелем: он знал, за какие ниточки дергать, чтобы заинтересовать рыцарей. А что могло беспокоить их сильнее, чем безопасность Иноэль и исполнение приказа Императора?

– Говори! – сурово приказал Ламберт.

– Так я и говорю! – оживился Грош, подымаясь на ноги и отряхиваясь как ни в чем не бывало. – Надо оставить все как есть…

– Что?! – Лицо у Ламберта вытянулось, меч в его ладони совершил оборот, от чего я затылком ощутил неприятный холодок.

– В смысле – только лишь видимость того, что все осталось по-прежнему! – замахал руками Грош. – Пусть инквизиция думает, что мы все так же следим за вами и выполняем темные поручения отца Себастьяна!

– Какой в этом смысл?! – попытался возразить Стаффорд, но Ламберт жестом остановил его, кивнув Грошу, чтобы продолжал.

– Ведь если мы явно перестанем подчиняться нашему соглядатаю, Себастьян найдет новых шпионов, – сказал Грош. – И вряд ли они будут такими недотепами, как мы с моим другом Свидриком. Где он еще найдет менестрелей с далеких окраин? Ну а если мы сделаем вид, что продолжаем выполнять поручения Зага – мы сможем предупредить их опасные последствия, а заодно узнать о планах наших недоброжелателей…

– А ведь он дело говорит, Ламберт! – сказал Стаффорд.

– Да, убедительно врет, шельма! – усмехнулся Ламберт. – Боюсь, что ничего не остается, кроме как поверить им на слово.

– В конце концов, вам же нужны хорошие, исполнительные слуги, – обворожительно оскалился Грош. – К тому же – способные ублажить тонкий слух пением и древними сагами…

– Все, все! – скривился Ламберт, пряча меч в ножны. – Хватить болтать. Так и решим. Но сразу предупреждаю: если я замечу хоть малейший подвох…

– Что вы! – не выдержал я. – Я готов жизнь отдать за Иноэль!

Девушка одарила меня лучистым взглядом. Мне снова захотелось жить.

– Но у меня одна просьба… – сказал Грош, застенчиво отводя взгляд. – Даже не просьба – так, просьбочка… Раз уж получается, что у нас теперь двойная работа, вдвойне опасная и вредная для здоровья, не соблаговолите ли вы повысить нам жалованье?

– Что?! – изумленно воскликнул Ламберт. – Да как ты смеешь?! Как у тебя еще язык поворачивается?!

– Так ведь мы помогаем от чистого сердца! – сказал Грош настолько искренне и проникновенно, что оставалось лишь дивиться, отчего над его растрепанной шевелюрой до сих пор не образовался мерцающий нимб.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но напряженность снял заливистый смех Иноэль. Уж и не знаю, что ее так рассмешило – наше унижение или актерские способности Гроша.

Но я вдруг почувствовал невероятное облегчение: этот волшебный смех подействовал как лекарство, сгладившее вдруг все взаимные претензии.

– Ладно уж, мошенники… – проворчал Ламберт, смягчаясь. – Посмотрим, какой от вас будет толк, – там и решим…

Глава тринадцатая, в которой отец Себастьян получает неприятные известия, а Свидрик и Грош – ужасный приказ

За узким окном в толстой каменной кладке виднелась улица. Там бурлила обычная столичная жизнь – и ничего не менялось с момента основания города. При том люди старательно избегали смотреть в сторону зловещей глыбы Магистрата, откуда денно и нощно наблюдали за ними подозрительные взгляды инквизиторов.

И никому из этих беспечных горожан и в голову не приходила мысль о том, насколько зыбко и призрачно их привычное существование.

О том, что, возможно, всех их скоро сметет легким прахом с поверхности Невендаара, который рассерженные боги решили наконец подвергнуть основательной чистке…

Отец Себастьян остановил взгляд на видневшихся невдалеке башнях императорского дворца. Лицо его невольно дернулось. Он медленно задвинул тяжелую темную портьеру, вернулся к столу и тяжело опустился в кресло.

Гонец принес интересные вести, и рассматривать их можно по-всякому.

С одной стороны, отыскалась наконец посланница. Слава Всевышнему – не досталась она ни Падшим, ни эльфам, ни гномам, которые, как оказалось, прекрасно осведомлены о сущности небесного явления и страстно желают захватить посланницу небес, чтобы использовать ее силу в собственных интересах.

С другой стороны – столь ценный приз не достался ни Ферре, ни этим двум недотепам-нейтралам. Посланница в руках людей Императора – и это сильно усложняет ситуацию.

Впрочем, даже в этой, не слишком приятной ситуации, как оказалось, есть некоторые плюсы: мошенникам-нейтралам удалось устроиться в прислугу к самому Ламберту! Глупо не воспользоваться этим обстоятельством. Надо срочно передать распоряжения Ферре и Загу…

В размышления отца Себастьяна ворвался тихий голос незаметно вошедшего референта:

– Брат Себастьян, его святейшество ожидает вас. Просил не задерживаться.

Себастьяна посетило неприятное предчувствие. А интуиция, как правило, не обманывает – именно этому необычному звериному чутью, он обязан своим высоким положением.

«Странно, – думал отец Себастьян, приближаясь к покоям Великого Инквизитора, – ведь обычно я появляюсь с докладом на час позже. Что же вызвало столь явное нетерпение Иоганна?»

…Великий Инквизитор стоял спиной к вошедшему помощнику. Голова в высоком уборе чуть опущена, спина сгорблена – поза сомнений и глубокого раздумья.

– Ваше святейшество… – проговорил отец Себастьян. – Вызывали?

Иоганн некоторое время продолжал стоять, не оборачиваясь и не меняя позы – словно какие-то мысли сковали его разум и тело. Наконец он медленно, словно нехотя обернулся.

– Брат Себастьян, – сказал он. – Что вам известно о пророчестве?

Себастьян всегда думал, что готов к такому повороту событий. Но сейчас понял, что заблуждался.

Его бросило в жар. Стоило огромных усилий сохранить видимость спокойствия.

«Все-таки донесли… – лихорадочно думал он. – Не успел… Неужели я не успел?..»

Но вслух сказал бесстрастно:

– Пророчестве? Каком именно, ваше святейшество?

Великий Инквизитор нахмурился:

– Вы или недостаточно усердно работаете, или же ловко лжете, брат мой. Я о пророчестве, данном Прорицательницей в отношении упавшей звезды. Знаете ли вы, что это не просто звезда? Что это – посланница небес, направленная в Невендаар ангелами Всевышнего?

Себастьян сжал зубы. Но тут же заставил лицо принять удивленный вид:

– Конечно, до меня доходили подобные слухи…

– Почему же я не поставлен в известность?!

– Ваше святейшество… – Себастьян сгорбился в поклоне. – Конечно, это моя вина… Но как я мог беспокоить вас непроверенными слухами?

– Сдается мне, брат Себастьян, ты чего-то не договариваешь, – с подозрением произнес Великий Инквизитор. – Мне это очень не нравится. Как быть мне, главе инквизиции, если даже самый мой верный помощник окажется вдруг… Нет, я даже не хочу произносить этого слова. Ступай…

Иоганн сделал небрежный жест, которым отпускают провинившихся слуг, и повернулся спиной, ставя в аудиенции точку.

Это плохой знак.

Ужасный.

Отец Себастьян возвращался в свой кабинет, как в тумане.

Кто же мог сделать ему такую подножку? Наверняка кто-то из коллег-помощников. Все хотят свалить отца Себастьяна, ибо знают, насколько сильнее становится он с каждым днем.

И вот, когда на кон поставлено все – и карьера, и сама жизнь, – над головой начинают сгущаться тучи.

Похоже, действовать придется еще быстрее и еще решительнее, чем предполагалось. Причем сразу в двух направлениях.

Позвонил в колокольчик.

Тут же появился тихий референт.

– Гонца ко мне, – приказал отец Себастьян. – Немедленно!

Наше признание Ламберту не отменяло регулярных встреч с Загом. Более того – теперь следовало выглядеть еще более аккуратными и ревностными исполнителями воли отца Себастьяна. И главное – своим чрезмерным усердием не вызвать подозрений.

Заг ждал нас в небольшой ложбинке, скрытой густым кустарником.

– Ба! А вот и наши герои! – Он приветливо раскинул руки.

Пожалуй, даже чересчур приветливо, от чего стало неприятно и закрались определенные подозрения. Которые не замедлили оправдаться в самой полной мере.

– Отец Себастьян доволен вашими успехами, – сообщил вор, подмигивая. – Он восхищен вашей хитроумностью и ловкостью. И особенно тем, что вы помогли обнаружить посланницу и проникли в свиту Ламберта. Это серьезное достижение.

– Что-то многовато похвал, – заметил Грош. – Небось готовится какая-то пакость.

– Ну, что вы! – Вор скорчил оскорбленную физиономию. – Какие еще пакости? Напротив, я имею сообщить, что вам поручено наиболее важное поручение!

– Ну-ну… – с сомнением произнес я.

– Все, что вам осталось, – это спокойно передать Иноэль в бережные руки людей инквизиции! – заявил Заг.

– «Бережные руки инквизиции»? – повторил Грош, смакуя фразу. – Это сильно…

– И что же от нас требуется? – осторожно спросил я.

– О, сущие пустяки! – замахал руками Заг. – Сделать так, чтобы благородные рыцари уснули крепче обычного. Остальное – уже не ваша забота.

Вор кинул мне в руки маленький, туго набитый мешочек. Я поймал его на лету, осмотрел, все еще не понимая, к чему клонит Заг.

– Ведь вы – слуги, – хитро сказал вор. – Вы готовите еду и питье. Вот и подсыпьте господам это снотворное зелье…

– Снотворное? – прищурился Грош. – А вот, скажем, у меня бессонница. Ничего, если я тоже немножко испробую…

– Не советую, – туманно сказал Заг. – Это снотворное однократного действия…

Меня бросило в жар:

– Вы хотите отравить их?!

Но тут же, вспомнив о нашей новой роли, я взял себя в руки и сказал дрожащим голосом:

– Если этого так желает отец Себастьян…

– Не беспокойтесь, они не будут мучиться, – заверил вор. – Просто уснут сладким сном. Главное – не усыпите по ошибке… гм… саму посланницу. Ее накрепко свяжите…

– Э нет! – покачал головой Грош. – Вязать – не наше дело! Да и кто его знает – как надо связывать ангелов? Нет уж, увольте…

– Ладно-ладно! – нетерпеливо сказал Заг. – Это я возьму на себя…

Наше сообщение вызвало справедливое негодование в стане рыцарей. Только Иноэль восприняла новость о коварном замысле инквизиторов со спокойствием, свойственным лишь ангелам.

– Мне не нравится, что у нас по пятам крадется какой-то мерзавец! – заявил Ламберт. – Может, поймать негодяя да отрубить ему голову?

– Я готов! – воскликнул Стаффорд, обнажая меч.

– Прошу вас, повремените немного, благородные господа! – вмешался Грош. – Ведь мы решили разыграть эту карту – давайте играть до конца!

Ламберт вдруг рассмеялся:

– Этот пройдоха даже не стесняется напоминать, как ловко облапошил наших слуг! Что ж, в искусстве карт и обмана ты, думаю, намного превосходишь честных и чересчур прямолинейных рыцарей…

– Что вы, благородный господин Ламберт! Право же – я честный малый! – Грош обиженно моргнул ясными светлыми глазами. – Но в данном случае было бы неплохо притвориться, чтобы внезапно схватить злодеев за руку…

Ламберт посмотрел на Иноэль, что гуляла в сторонке в высокой траве, срывая полевые цветы и любуясь полетом стрекоз.

– Вообще-то я предпочитаю открытый бой, – сказал Ламберт, с трудом отводя взгляд от девушки. – Но чего только не сделаешь ради безопасности прекрасной дамы… и приказа Императора.

* * *

Воры осторожно крались по низине, бесшумно пробираясь через кусты и поваленные иссохшие стволы. Впереди тихо скользил вожак шайки – с острым изогнутым ножом в зубах.

Выглянув из-за куста, он пристально осмотрел поляну.

Двое могучих рыцарей неподвижно лежали у шатра. В отдалении потерянно бродили боевые кони. И девушка небесной красоты тихо склонилась над телами.

Заг взял в руку нож и невольно облизнулся. После чего сделал знак остальным – красноречиво проведя ладонью у горла. Воры понимающе оскалились и схватились за ножи: один – за прямой, другой – за кривой, как серп, и волнистый, третий – за короткий с зазубренным лезвием.

В один миг они вылетели на поляну, устремившись к своим спящим жертвам. Вообще-то те должны уже быть мертвы – но нельзя быть уверенным в этом, пока лично не перережешь глотку…

Девушка вскрикнула и подалась назад. А к ней уже приближались с ухмылкой трое негодяев – поигрывая крепкой веревкой.

Но случилось совсем неожиданное:

«Спящие» вдруг оказались на ногах, и воздух рассекла звонкая сталь. Еще не успели раздаться испуганные возгласы – а в траву уже полетели отрубленные головы.

Окружившие девушку негодяи бросили веревку и кинулись врассыпную. Но навстречу им уже выскочили слуги. Воры замешкались – и двое из них поплатились за это своими жизнями.

Один лишь Заг, сверкнув на прощание злобным взглядом, скрылся в зарослях.

– Держи его! Уйдет! – крикнул Стаффорд.

– Как же – лови ветра в поле… – растерянно сказал Грош, не решаясь нырнуть в кусты вслед за вором.

– Искать вора в лесу – занятие неблагодарное. Да и не рыцарское, – сказал Ламберт, стирая с меча кровь. – Жаль, что не удалось достать вожака, – теперь жди беды…

– Давайте покинем это место, – оглядывая забрызганную кровью и усеянную трупами поляну, сказал Стаффорд. – Это зрелище не для прекрасных женских глаз.

Иноэль действительно смотрела на побоище со страхом и отвращением.

Мне вдруг стало стыдно за нас, людей, представших перед посланницей ангелов в таком неприглядном виде.

Но тут же я подумал: а имели ли мы право поступить иначе? Разве зло не должно быть наказано? Разве только что благородные рыцари не спасали ее, посланницы, жизнь и свободу?

Таков уж жестокий и гордый мир Невендаара – здесь в цене благородство и сила, достоинство и умение владеть оружием, мудрость и разрушительная сила магии. Другого не дано, и мир этот никогда не изменится – разве что уничтожат его вконец разочаровавшиеся боги…

– Надо же – упустили Зага! – тоскливо сказал Грош. – Ну, все, доигрались – теперь на нас устроят охоту!

– Это и к лучшему, – бодро сказал Стаффорд. – По мне – так лучше встретиться лицом к лицу с достойным противником, чем каждую минуту бояться удара в спину.

– Между прочим, удара в спину еще никто не отменял, – заметил Ламберт. – А потому давайте-ка собираться в дорогу.

Мы быстро свернули лагерь и направились в сторону большой дороги.

Нам предстоял долгий и непростой путь в столицу.

Глава четырнадцатая, в которой Свидрик и Грош уходят в монастырь

Наш маленький отряд продолжал путь к столице. Вскоре мы вышли на большую дорогу и двинулись значительно быстрее.

В первом же селении у какого-то трактирщика с подозрительно хитрым взглядом Ламберт приобрел лошадь для Иноэль, по мнению Гроша – изрядно при этом переплатив. Это было, конечно, животное без королевской родословной, но тем не менее скорость отряда возросла. Я даже не удивился, увидев, как легко и непринужденно девушка освоилась в седле. Уж и не знаю – учат ли этому ангелов на небесах, но нам с Грошем было стыдно за свои жалкие потуги выглядеть опытными всадниками. Впрочем, ехали мы на ослах – чего, положа руку на сердце, и заслуживали в полной мере.

Мы с Грошем ощущали себя странно: вроде бы расправа над ворами и разорвала навсегда нашу порочную связь с Загом и отцом Себастьяном, но свободнее от этого мы себя не ощутили. Напротив – оказалось, что мы здорово привыкли к покровительству инквизиции, когда нам многое было дозволено и спускалось с рук. Кроме того, мы лишились постоянного дохода в виде подачек от Зага и обрели смертельного врага в лице инквизиции. Еще один пример того, насколько притягателен порок и как тяжело жить честным человеком!

Больше всего страдал от этого Грош: ведь такая «двойная игра» сулила ему возможность вовсю развернуть свои авантюристские способности. Сейчас же он пребывал в довольно подавленном настроении. Впрочем, можно было не сомневаться: это ненадолго!

Я же утешал себя сознанием того, что снова стал самим собою – честным менестрелем, чье назначение – творчество, а не шпионаж и мелкие подлости.

Так мы и ехали, пока навстречу нам, топая по дороге растрепанными сандалиями, не вышел какой-то монах.

Этот выглядел вполне себе настоящим монахом – в отличие от нас с Грошем. Только вот повел он себя странно: на оклик Ламберта – «далеко ли до ближайшей таверны?» – он ничего не ответил. Лишь изумленно вытаращился – сначала на рыцарей, потом на Иноэль – и бросился в кусты на обочине.

– Куда же вы, милейший? – растерянно крикнул вслед Стаффорд. – Неужто мы не похожи на славных рыцарей Империи, несущих на мечах своих веру Всевышнего нашего?!

– Сдается, не простой это монах, – задумчиво сказал Ламберт. – Я вообще с некоторых пор не доверяю монахам…

Мы с Грошем тихонько переглянулись. Я даже покраснел. А Ламберт продолжил:

– Что-то мне подсказывает, что святой отец не по острой нужде так сиганул в кусты. Хотя не скрою – бывало, что предо мною некоторые робкие души мочили исподнее. Но похоже, что этот не случайно шел нам навстречу. Как бы не побежал он докладывать нашим недругам о встрече…

Грош немедленно соскочил с осла, сделал мне знак и крикнул:

– Так мы его вмиг догоним!

– Не надивлюсь расторопности этого слуги, – любезно поведал Ламберт Иноэль. – Я еще только приступил к формулировке приказа – а он уже сам все высказал!

– Просто вы изволите выражаться уж очень деликатно, – ухмыльнулся Грош. – Я понимаю – при дворе так принято. А мы люди простые…

– Ты еще здесь?! – гаркнул Ламберт. – А ну, вперед!

Грош выпучил глаза – и бросился в погоню. Ну а я – следом.

За кустами начиналась редкая рощица, в которой, впрочем, монах мог и затеряться. Но мы мчались изо всех сил, и вскоре рощица кончилась, уступив место холмам.

– Вон он! – свирепо крикнул Грош, ткнув пальцем вперед.

Действительно: невдалеке вовсю улепетывал наш монах, смешно подхватив полы слишком длинной рясы.

В данном случае наличие у нас штанов являлось серьезным преимуществом – и вскоре мы настигли беглеца, зайдя на него с двух сторон и свалив наземь, как стремительные борзые – зайца.

– Куда вы, святой отец? – задыхаясь, крикнул Грош, удерживая за руку извивающееся тело. Во вторую руку вцепился я. – Мы так долго искали случая исповедаться! Выслушаете меня? А то, знаете ли, накипело…

– В инквизиции тебя исповедуют, сын мой! – зло прошипел монах. Он все еще дергался, но было очевидно, что вырваться ему не удастся.

– Ай-ай-ай! – укоризненно сказал Грош. – Зря вы так с мирянами. Всевышний этого не одобрит…

– Не поминай имя Всевышнего всуе, проклятый еретик! – проговорил монах.

– Как-то мне нехорошо, – сказал Грош с угрозой. – В последнее время я не в ладах с религией. Не подскажете, почем нынче индульгенции? Я бы прикупил парочку – одну на отпущение прошлых грехов, другую – на будущее. Ибо что-то подсказывает мне: нагрешу, ей-богу, нагрешу…

Мы поставили беглеца на ноги и быстро доставили пред светлы очи благородных рыцарей.

– Простите нас, святой отец, – вежливо сказал Ламберт. – Но дело в том, что я выполняю весьма важное поручение государственной важности. А ваше неожиданное бегство ввергло меня во искушение усомниться: настолько ли вы монах, насколько кажетесь?

Монах сердито отдувался и молчал.

– Накормите святого отца и вина налейте! – приказал Ламберт. – Сам знаю – на сытый желудок и говорить легче.

К моему удивлению, монах не стал отказываться. Грош ловко расстелил на камешке кусок парусины, нарезал хлеба, солонины и сыра, налил в чашу вина. Монах присел на камешек поменьше и сложил руки лодочкой, устремив благодарный взор к небесам.

Нам же ничего не оставалось, кроме как с умилением наблюдать, как уплетает съестное этот странный служитель Всевышнего.

А вкушал он с аппетитом, с расстановкой – словно в последний раз. Со знанием дела просмаковал вино. Наконец, наевшись и напившись, смиренно сложил руки на округлившемся пузе и сонно прикрыл глаза.

– Э-э, милейший! – воскликнул Стаффорд. – Уж не думаете ли вы еще и вздремнуть после обеда?!

– Да, это лишнее, – согласился Ламберт. – Итак, святой отец, поведайте нам, куда это вы так заторопились, увидев нашу скромную компанию?

Монах разлепил тяжелые веки и сказал устало:

– Не свою волю исполняю, а Церкви…

– Так, так, – кивнул Ламберт. – А подробнее?

– Покайтесь в грехах – и отдайтесь в руки Священной инквизиции, – сказал монах смиренно. – Вот и все, что я в силах сказать вам, дети мои. А за угощение спасибо.

Ламберт задумчиво посмотрел на него и сказал:

– Что ж, похоже, мы были неправы, святой отец. Ступайте себе с миром…

Я изумленно уставился на Ламберта. Не меньше удивился и монах.

– Я могу идти? – неуверенно спросил он.

– Конечно! – улыбнулся Ламберт. – Приятно было пообщаться.

Монах поднялся и направился прочь по дороге, то и дело оглядываясь. Когда он оглянулся в очередной раз, Ламберт приветливо помахал ему железной перчаткой. Тут монах не выдержал – и вновь сиганул в кусты.

– Грош, Свидрик! – сказал Ламберт. – Давайте за ним – только незаметно. Мне нужно знать, кому это он побежал докладывать и чего нам ждать по дороге…

Нас не пришлось уговаривать – мы бросились следом. Правда, Грош на миг задумался, вернулся к нашим ослам и прихватил с собой какой-то грязный тюк.

Ламберт грозно прикрикнул на него, и Грош помчался вслед за мной.

На этот раз мы старались держаться подальше. Пару раз монах оглядывался, но, похоже, нас не заметил. Через час утомительного бега с перерывами на короткий отдых мы достигли стен небольшого монастыря.

Монах перешел с усталого бега на шаг – и изо всех сил заколотил в ворота.

– Ну, что – назад? – предположил я приятелю.

– А что мы скажем Ламберту? – пожал плечами Грош. – Нет, надо убедиться – простой ли это монастырь или же с сюрпризами. А для этого надо пробраться внутрь.

– Как ты это себе представляешь? – нахмурился я.

Грош усмехнулся и развернул свой сверток. В этих грязноватых тряпках я узнал наши старые добрые рясы!

– Ты сохранил их?! – изумился я.

– А чего добро выбрасывать? – отозвался Грош.

– Но как ты узнал про монастырь? – спросил я.

– А куда бежать монаху? – хихикнул Грош. – На ипподром, что ли?

Я не переставал удивляться находчивости приятеля! Все-таки не случайно свел наши пути Всевышний на том далеком берегу…

В воротах скрипнула и приоткрылась калитка. Монах юркнул вовнутрь.

А мы уже подходили следом – вновь перевоплотившись в послушников некой отдаленной обители.

Вообще-то я здорово сомневался – стоит ли пытаться проникнуть за монастырские стены таким наглым образом? Наверняка монахи сумеют распознать чужака, да и вообще – похожи ли мы на монахов или это могло показаться лишь пьяным слугам да хозяйке полузаброшенного постоялого двора?..

Калитка вновь скрипнула и отворилась.

Грош затрясся в липовом ознобе:

– Братья, пустите на ночлег бедных, голодных и замерзших послушников обители Святого э-э…

– Проходи! – сурово сказал толстый монах. – Только не балуй – у нас важные гости! Ужин через час, после молитва, а ляжете вон там, под навесом…

Похоже, такая неожиданная простота допуска за монастырские стены поставила в тупик даже Гроша. Но он быстро взял себя в руки и вошел с достоинством, сказав при этом монаху-стражнику:

– Храни тебя Всевышний, брат мой…

– И тебе того же, – степенно сказал монах.

Я юркнул в ворота вслед за Грошем, и калитка шумно закрылась.

И тут мы с Грошем переглянулись, осознав, что зашли в это место не зря: у длинной стены какого-то строения под крытым соломой навесом были привязаны несколько лошадей. Судя по сбруе и крепкому сложению, это не были убогие хозяйственные лошадки. Да и слова хранителя монастырской калитки про гостей заставляли насторожиться.

И мы осторожно, воровски озираясь, принялись пробираться меж монастырских зданий, судя по множеству одинаковых узких окошек – монашеских келий.

Навстречу попадались и настоящие монахи. Однако, к нашему удивлению, на нас не обращали особого внимания. Впрочем, причиной этого могло служить простое обстоятельство: если в монастыре и без нас были гости, нас вполне могли принять за еще одних визитеров. Так что мы беспрепятственно осмотрели монастырский двор и обнаружили более-менее приличное здание – то ли гостевую, то ли монастырскую трапезную. Из сравнительно больших окон доносились голоса, и мы не придумали ничего лучше, кроме как подкатить к стене пустую бочку и взобраться на нее. Этого было достаточно, чтобы увидеть, что происходит внутри.

И хоть обзор у нас был не самый лучший, а освещение в помещении было скудным, мы увидели и услышали достаточно.

Во-первых, нас поразил состав монастырских гостей.

За столом сидели двое охотников на ведьм и имперский ассасин – тот самый, которого мы однажды встретили на руинах старой башни. Другой старый знакомый – инквизитор Ферре – восседал во главе стола.

Но больше всего впечатлило нас присутствие еще одного знакомого лица.

Вора по имени Заг.

Уж и не знаю, как этого грешника допустили в монастырь. Судя по тому, как сюда попали мы, местная братия была не слишком разборчива.

А наш монах уже был здесь и держал ответ перед всей этой инквизиторской братией.

– …Так и есть, – говорил он. – Девицу сопровождают два рыцаря. Один покрепче, другой молодой совсем. И пара слуг…

– Слуги нас не интересуют… – небрежно сказал Ферре.

– Позволю себе прервать вас, ваше преподобие, но напрасно, напрасно вас не интересуют эти мошенники, – сказал вдруг Заг. – Вы даже не представляете, на что они способны.

– На что бы они ни были способны, на обоих за глаза хватит одного охотника на ведьм, – сказал Ферре. – Другое дело – рыцари…

– Два рыцаря, из которых один имперский гвардеец – это серьезно даже для нас, – сказал ассасин. – Может, вызвать подкрепление, чтобы избежать потерь в наших рядах?

– Времени нет, – возразил Ферре. – Посланницу нужно отбить до того, как она объявится в столице. Неужели не ясно, что это – политический вопрос?

– Вам виднее, – уважительно сказал вор. – Только в таком случае стоит напасть тайком и внезапно.

– А вот против этого не возражаю, – сказал Ферре. – Дождемся ночи. А ты, Заг, ступай вперед и следи за ними.

Заг мгновенно вскочил – и исчез, словно растворился в воздухе. Это произошло столь стремительно, что мы с Грошем перетрусили – не заметил ли он нас? И оттого, потеряв равновесие, кубарем слетели с бочки.

После этого нам не оставалось ничего, кроме, как броситься наутек. Опаснее всего было бы столкнуться лицом к лицу с Загом. Нам удалось ловко улизнуть из монастыря – хорошо, что монах-стражник спал, оглашая монастырский двор храпом, от которого вздрагивали лошади. Калитка закрывалась изнутри на массивный засов, который мы и отодвинули, открыв себе путь к бегству.

Вырвавшись на свободу, мы стянули с себя неудобные рясы и бросились во всю прыть, стремясь как можно скорее добраться до ожидающих нас рыцарей и посланницы. Только теперь стала понятна грозящая нам опасность: несмотря на силу и мужество, нашим рыцарям едва ли удастся справиться с превосходящей их силой. Тем более – замышляющей коварный удар в спину.

Так мы и бежали, задыхаясь и не давая себе отдыха, и уже достигли рощи, как вдруг словно земля ушла у нас из-под ног – и мы, разом споткнувшись, полетели в какую-то яму.

Не успели мы прийти в себя и понять, что же произошло, как над нами возникло перекошенное злобой лицо Зага:

– Вот оно, значит, как, голубчики! Побегать со мной решили? Вот и побегали…

В руке вора сверкнула хищная сталь. Ловко же он поставил нам подножки – в этой яме невозможно пошевелиться, и мы вдруг оказались беззащитными, как кролики!

– Я давно подозревал, что вы негодяи почище меня, – сказал Заг, поигрывая коротким узким клинком. – Но предать меня, убить моих дружков – значит подписать себе приговор. Жаль, у меня нет времени, чтобы от души покуражиться с вами, разрисовать ножичком ваши глупые лица. Придется просто прирезать вас. Что ж, считайте, что быстрая смерть – это мой подарок за сотрудничество.

Заг недобро усмехнулся, крутя нож в ладони, словно примериваясь – как поэффектнее разделаться с нами.

Зная, как ловко вор обращается с ножом, я понял, что у нас не осталось ни малейшего шанса. Грош попытался дернуться, но Заг грубо толкнул его ногой – Гроша отбросило назад.

Еще миг – и наши глотки брызнут горячей красной жидкостью, а Иноэль и ее защитники останутся без ценных сведений и наверняка потерпят поражение… Я всем своим существом ощутил бессильную обреченность и тоску.

Заг уже ловко перекинул нож из руки в руку, и Грош невольно закрыл лицо рукой…

Как вдруг вор вскрикнул, чертыхнулся – и неловко повалился на спину.

А у него под ногами мелькнула черная хвостатая тень.

– Густав! – в один голос воскликнули мы с Грошем.

– Вечно эти смертные норовят на ровном месте споткнуться… – вальяжно произнес знакомый голос. – Так и будем лежать в этой, м-мао, ямке?

Мы принялись неловко барахтаться, пытаясь выбраться. Это было непросто. Но я успел поинтересоваться:

– Это Горензеф прислал вас, любезный Густав?

– Что значит – прислал?! – обиделся кот. – Это ммоя личная инициатива. Впрочем, у меня нет времени на разговоры. Советую убегать побыстрее – между прочим, вас люди ждут!

Кот сверкнул желтым глазом куда-то в сторону и добавил туманно:

– А я пока проведу кое-какую воспитательную работу…

Мы выбрались из ямы и увидели, как в нашу сторону бросился разъяренный Заг. Но, не успев сделать и пары шагов, он споткнулся о как бы случайно переходящего ему дорогу черного кота – и полетел на землю. Попутно придавил Густаву хвост, от чего наш старый знакомый зашипел, как раскаленная сковородка, выпустил совершенно кошмарные когти и с яростным «м-ма-о!» бросился на спину вора.

Не скрою – было ужасно интересно поглядеть, чем кончится дело. Но долг приказывал бежать дальше.

Еще с минуту до нас доносились отчаянные вопли Зага и хищное кошачье шипение. После чего все смолкло, приглушенное деревьями.

И мы снова вышли на большую дорогу.

Глава пятнадцатая, в которой происходит жестокое сражение

Мы спешили вперед. Узнав о замыслах врага и его силе, Ламберт приказал двигаться без остановки.

Я предложил было, чтобы рыцари и Иноэль оставили нас – куда нам с нашими ослами поспеть за лошадьми! Наверное, Ламберт, находящийся во власти приказа Императора, так бы и поступил. Ведь это было более чем целесообразно.

Но неожиданно вмешалась Иноэль:

– Или мы двинемся все вместе, или я останусь с вашими слугами, благородные воины!

– Но, великая посланница… – попытался возразить Стаффорд. – Ваша безопасность…

Иноэль оборвала его:

– Неужели вы так и не поняли? Я здесь, чтобы найти в вашем мире истинные благодетели, те, что помогут мне сохранить его! У вас есть повод проявить благородство – и вы можете сделать это! Но как вы смеете лишать меня права на благородство?! Каково было бы спастись мне – и знать, что ценою станут жизни этих добрых молодых людей?

Я слушал раскрыв рот. Грош расплывался в улыбке.

Рыцари хмурились.

Наконец Ламберт сказал решительно:

– Вы правы, посланница. Простите нас – мы чуть было не совершили довольно низкий поступок. Хоть эти двое – всего лишь слуги, но, выполняя роль следопытов, они уже встали в один ряд с воинами. Мы двинемся вместе!

И мы продолжили путь единым отрядом, надеясь проскочить возможную засаду – ведь, как мы слышали, нападение собирались совершить в темноте и в спину.

Надежды оказались тщетными.

На большой развилке, возле разбитого указательного камня, где дорога на столицу уходила влево, а вправо шел старый почтовый тракт, нас уже ждали.

Перед камнем, сложив на груди руки в кожаных перчатках, в низко надвинутой шляпе стоял инквизитор Ферре – доверенное лицо отца Себастьяна. Он сделал знак остановиться, и рыцари придержали коней, внимательно озираясь по сторонам.

Эта встреча показалась мне странной, так как нападения мы ждали исподтишка и ночью. Может, что-то изменила наша «приятная» встреча с Загом, и люди Себастьяна решили ускорить исполнение задуманного?

– Что вам угодно, сударь? – поинтересовался Ламберт. – Надеюсь, вы не отнимете много времени – у нас миссия имперской важности.

– Смею заверить – у меня тоже, – вежливо сказал Ферре. – Я имею поручение от Великого Инквизитора…

– Лжет! – твердо сказал я.

Грош неопределенно хмыкнул, Стаффорд положил руку на рукоятьмеча.

– Слушаю вас внимательно, – невозмутимо сказал Ламберт. – Мы все с большим почтением относимся к его святейшеству.

– Очень хорошо, – сказал Ферре. – В таком случае немедленно передайте вашу спутницу в ведение Священной инквизиции. Гарантирую ее полную безопасность…

– Сожалею, – сказал Ламберт с достоинством. – Но данное требование противоречит приказу, данному мне лично Императором. А потому вынужден вам отказать. Передайте его святейшеству мои глубочайшие извинения…

– В таком случае, господа, я буду вынужден применить силу, – заявил Ферре.

И тут же откуда-то сбоку в левое плечо Ламберта со свистом ударило что-то стремительное, отблескивающее сталью. Лязгнула броня наплечника – и Ламберт с проклятиями выдернул из плеча узкий клинок.

– Засада! – крикнул Стаффорд, выхватывая меч и бросая коня на инквизитора.

В руке Ферре неизвестно откуда появилась увесистая булава. Ловко увернувшись от меча, он нанес удар в спину молодому рыцарю. Сила удара была такова, что Стаффорд со стоном вывалился из седла. Рыцарь вскочил на ноги, ударил коня по крупу – и тот испуганно умчался с места сражения. Сам же Стаффорд со щитом и мечом ожидал новой атаки инквизитора.

Ферре определенно казался сильнее и опытнее. На его стороне была и священная сила Церкви. Стаффорду оставалось полагаться лишь на храбрость, дерзость и рыцарскую удачу.

Инквизитор не заставил его долго ждать: бросившись вперед, он с двух мощных ударов булавой разбил вдребезги щит рыцаря. Стаффорду оставалось полагаться лишь на меч и на собственную ловкость.

– Сдавайся, рыцарь! – Инквизитор сверкнул взглядом. – И я подарю тебе жизнь – клянусь матерью Церковью!

– Ты не Церкви служишь – Бетрезену! – запальчиво крикнул Стаффорд, производя серию не очень удачных выпадов.

– Не зли меня, юноша! – бросил Ферре, шумно махнув булавой. – Впрочем, я уважаю твой выбор…

И нанес неожиданный удар в плечо молодому рыцарю. Стаффорд отлетел назад, рухнув на дорожные камни. Со стоном попытался подняться, выставив перед собой меч.

Инквизитор грозно приближался.

Ламберт бросился было на поддержку товарищу – но на него с двух сторон накинулись выскочившие с обочин охотники на ведьм. Преимущество Ламберта все еще заключалось в том, что он был верхом и клинки охотников пока не доставали его. Крутясь на месте, Ламберт раздавал удары направо и налево. Звенела сталь мечей, сыпались искры.

Мы с Грошем в страхе замерли по обе стороны от Иноэль. Девушка не выглядела напуганной – скорее, печальной…

– Уводите Иноэль! – крикнул Ламберт. – Мы сдержим их!

Положение рыцарей меж тем становилось все тяжелее. Инквизитор почти одолел Стаффорда. Ламберт еще держался, успешно отгоняя яростных охотников на ведьм.

Но тут на дорогу неспешно вышел ассасин. Встал посреди сражения, держа в руках по клинку, выбирая момент для броска. Ламберту уже довелось познакомиться с его кинжалом, ловко брошенным из засады. Теперь же рыцарь представлял собой еще более легкую мишень.

Мы с Грошем принялись пятиться, оттаскивая за узду лошадь Иноэль. Но и нам не дали уйти.

– Куда это вы собрались, друзья мои?!

Злобный голос прозвучал со спины. Путь нам преграждал старый знакомый – Заг. Только выглядел он на этот раз не слишком презентабельно: физиономию его перечертили три уродливые красные борозды. Нетрудно догадаться, кто наградил его таким украшением!

– На этот раз не уйдете, паршивцы! – поигрывая ножом, заявил вор. – Барышня, отвернитесь – я должен кое-кого зарезать!

И Заг стремительно бросился в мою сторону.

Вряд ли что-то спасло бы меня от расправы – мне нечего было противопоставить коварству и мастерству владения ножом. Но я сжал кулаки в готовности драться до последнего. И друг мой Грош уже бросился на выручку – хоть и вряд ли успел бы…

Но случилось странное, хотя и знакомое уже нам явление: пространство вокруг наполнилось вдруг густой зеленью, с огромной скоростью растущей прямо из камней дороги. Тут же донеслись приглушенные проклятия Зага – он запутался в тонком, но крепком и дьявольски цепком плюще.

Мы с Грошем переглянулись, поняв друг друга без слов, и соскочили с ослов, которые стали совершенно бесполезными в этих зарослях. И не сразу поняли, что Иноэль исчезла – где-то за плотной стеной гигантских папоротников.

– Иноэль! – крикнул я. – Где ты?

Ответа не было – лишь пение птиц, жужжание насекомых да глухие проклятия застрявшего в зелени вора.

– Эльфийка, – сказал Грош, срывая зеленый листок. – И снова очень кстати!

– Надо искать девушку! – обеспокоенно сказал я. – Как бы она не заблудилась и не попала в лапы врагов!

– Давай искать! – без особой уверенности сказал Грош. – Только что-то мне подсказывает: ничего мы не найдем, если в том не будет воли хозяйки этого быстрого леса…

Иноэль осталась одна. Удивительно, но среди волшебных, столь внезапно возникших зарослей перед нею лежала тропа – единственный путь, по которому можно было продолжать двигаться верхом.

И девушка поехала прямо – открыто и смело навстречу неизвестности.

Ехать пришлось недолго. Вскоре тропа расширилась, завершившись круглой полянкой, укрытой от солнца нависающими кронами деревьев.

Здесь путницу уже ждали: посреди поляны, приветливо улыбаясь, стояла фигура в темном одеянии, в которой нетрудно было узнать эльфийскую женщину.

– Здравствуй, посланница неба! – сказала эльфийка.

– Здравствуй, Лесная Дева, – спокойно ответила Иноэль. – Спасибо тебе за помощь, которую ты оказала воинам, попавшим в беду…

– Мне нет дела до рыцарей и бродяг, – улыбнулась Лесная Дева. – Меня волнует лишь твоя безопасность.

– Вот как? – сказала Иноэль. – Чем же я заслужила твою благосклонность?

– Пойдем со мной, посланница неба! – страстно сказала Лесная Дева. – Клянусь – эльфы падут пред тобою ниц, выполнят любую твою волю! В твоих руках будет весь Эльфийский альянс – только ради того, чтобы ты исполнила свое предназначение!

– Прости, Лесная Дева, – тихо улыбнулась Иноэль. – Я знаю, что ты говоришь искренне, и верю, что так думают многие эльфы. Но у меня уже есть защитники. Более того – они мои друзья, и предать их, оставить – значит перечеркнуть весь смысл моей миссии. Ведь в моем пути нет места низким поступкам…

– Мне ничего не стоит сделать так, чтобы те, кто пленил тебя, а также те, кто хочет отнять тебя у пленителей, сгинули в этом лесу! – Эльфийка сверкнула глазами. – И ты сможешь сделать новый, более правильный выбор.

– Нет, – покачала головой Иноэль. – Не причиняй зла людям, Лесная Дева. Я знаю – ангел людей тебе не указ. Но выполни мою просьбу во имя жизни, которой ты служишь…

Лесная Дева молча слушала, глядя на Иноэль расширившимися глазами. И наконец сказала:

– Ладно, да будет так. Хоть люди и не лучшие друзья моего народа, а у богов наших немало претензий друг к другу – но, может, твое пришествие изменит наших давних недругов. Может, и люди Империи станут иначе смотреть на окружающий их мир…

– Я никогда не забуду твоей доброты, Лесная Дева, – искренне сказала Иноэль.

Но уже в пустоту: эльфийка словно растворилась в зарослях.

Меж тем эльфийская магия Создания Леса неожиданно пришла на выручку, казалось, обреченным рыцарям. Силы врага рассеялись, и рыцари получили возможность для маневра.

Самой большой удачей для Ламберта стало исчезновение в зарослях ассасина. Можно было не сомневаться: еще один точный бросок отравленного кинжала, и исход сражения был бы предрешен.

Теперь же в поле зрения оставались лишь двое охотников на ведьм. Но им приходилось продираться сквозь гирлянды лиан, чтобы добраться до рыцаря. Воспользовавшись заминкой противников, Ламберт соскочил с бесполезного теперь коня – и бросился в гущу зарослей, прорубая себе путь мечом. Сейчас как никогда он оценил достоинства Андогура: заговоренная гномами сталь справлялась с заколдованной зеленью гораздо успешней, нежели мечи охотников на ведьм.

Ламберт двигался туда, где, по его расчетам, должны были быть Стаффорд и его противник Ферре.

Инквизитор, несомненно, слишком опасный противник для молодого рыцаря. И Ламберт боялся, что уже опоздал. К тому же расстояния в колдовском лесу казались гораздо большими, нежели это было в действительности.

Удача улыбнулась рыцарю: он вырвался на небольшую полянку, где, стоя по пояс в папоротниках, потерянно озирался сам инквизитор Ферре.

– Какая встреча! – усмехнулся Ламберт, вытирая с меча прилипшие лохмотья зелени. – Смотрю, вы пребываете в унылом одиночестве, ваше преподобие! Так я его сейчас скрашу в меру своих скромных сил…

– Вы много на себя берете, капитан! – злобно проговорил Ферре, поигрывая булавой. – Инквизиция не прощает подобного к себе неуважения!

– Сейчас я убью вас – и вы успокоитесь, – заверил Ламберт, пробираясь к середине поляны. – Мертвые не испытывают обид, и уважение им тоже ни к чему…

Не дав Ламберту закончить фразу, инквизитор со злобным оскалом бросился в атаку.

Он был более свеж, чем рыцарь, утомленный боем с двумя противниками, рубкой леса и страдающий от раны, нанесенной кинжалом ассасина.

А потому поначалу стал здорово теснить Ламберта, нанося удары огромной силы – что казались невероятными при довольно скромной комплекции инквизитора. Сила святости и освященная инквизицией булава – страшное сочетание.

Ламберт отступал, чувствуя, как снижает его реакцию яд отравленного кинжала. Меч глухо бился о булаву, не в силах остановить удары. Казалось, еще немного – и инквизитор одержит победу.

Но дар Императора вновь показал свою великую ценность: изловчившись из последних сил, Ламберт нанес косой удар снизу по рукояти булавы. «Чирк!» – и массивный железный шар отлетел в сторону, оставив в руке инквизитора лишь обрубок рукояти.

Ферре изменился в лице и вдруг бросился назад, через папоротниковую поляну, в спасительные темные заросли.

– Куда же вы, ваше преподобие? – кричал вслед Ламберт. – Вы обещали рассказать мне про обидчивость Священной инквизиции!

И, расчищая дорогу мечом, отправился на поиски Стаффорда и посланницы.

В какой-то миг его меч, готовый обрушиться на ствол тонкого деревца, свистнул, встретив пустоту: таинственный лес неожиданно растаял, осыпавшись тонким прахом.

И тут же Ламберт увидел Стаффорда, яростно бьющегося с охотником на ведьм. Больше никого из противников видно не было.

– Милейший! – крикнул Ламберт охотнику. – Ваш господин изволил оставить поле боя! Или вы хотите сложить голову за его трусливую душу?

Охотник на ведьм резко отскочил назад, бросил короткий взгляд на Ламберта и быстро упрятал меч в ножны. Стаффорд замер от неожиданности и опустил меч – как могло показаться, разочарованно.

– Простите, господа, – чопорно сказал охотник на ведьм. – Но если вы не возражаете – я вас оставлю!

– Не возражаем, – усмехнулся Ламберт. – Надеюсь, вы больше не встретитесь у нас на дороге.

Охотник коротко, но изысканно поклонился, коснувшись полей шляпы, и с достоинством удалился. Преследовать оставшегося в одиночестве воина было не в правилах благородных рыцарей.

Другого охотника, а также ассасина и вора также не было видно. Очевидно, они покинули поле боя вслед за инквизитором.

Мы с Грошем вывели из укрытия Иноэль. Осторожно приблизились к рыцарям.

Все тяжело дышали, в глазах все еще отражалось напряжение боя. Я же чувствовал, как медленно и неохотно отступает страх. Лишь Грош посматривал на всех с ехидной улыбкой.

– Струсили господа инквизиторы! – довольно сказал он. – Куда им против доблестных рыцарей!

– Боюсь, что они нам не простят своего поражения, – покачал головой Ламберт. – Тем более что цена его не столь уж высока: если бы не случайное эльфийское колдовство, нам пришлось бы туго. Кстати, никто не знает, по чьей воле возник этот колдовской лес?

Мы с Грошем наперебой заговорили, высыпав все, что знали про Лесную Деву и заколдованный лес.

Еще более удивительную историю рассказала Иноэль – о своей встрече с самой Лесной Девой.

Рыцари слушали молча, словно ничему не удивляясь. Наконец Ламберт сказал:

– Что ж, возблагодарим Всевышнего за то, что уберег нас от неминуемой смерти. Не забудем также и Галлеана, бога эльфов, ибо без помощи Лесной Девы нам бы не одолеть врагов…

– Только думаю я, теперь нас точно в покое не оставят, – мрачно сказал Стаффорд. – Инквизиция не прощает обид…

– Это я уже сегодня слышал, – сказал Ламберт. – Нам стоит придумать, как противостоять неизбежным опасностям. А сейчас – в путь!

Мы собрали разбежавшихся коней и ослов.

И двинулись вперед – навстречу бесстрастной судьбе.

Часть 3 Улыбка инквизитора

Глава первая, в которой происходят тайные встречи

В полумраке кабинета зловеще двигались неясные тени, погоняемые трепетом одинокой свечи. Казалось, эти мертвые силуэты манят за собою, навязчиво нашептывая: «Смерть! Смерть близка…»

Страх сковал тело Себастьяна. Ему мерещились убийцы, подосланные мстительным Иоганном, но еще страшнее виделся простой визит экзекутора: «Брат Себастьян, не изволите ли спуститься в пыточную для дачи показаний по вашему делу?..»

Следовало взять себя в руки и как следует, без лишних эмоций, обдумать дальнейшие действия…

Неудача следовала за неудачей. Сначала Иоганн узнает о посланнице, а теперь еще и депеша от этого труса Ферре! Не смог справиться с двумя рыцарями и парой пройдох! Правда, нельзя исключать, что с ними были чары небесной посланницы…

Что ж, рано или поздно это должно было случиться…

Отец Себастьян закрыл глаза и прошептал:

– Прости меня, Всевышний, ибо во имя славы твоей беру грех на душу…

…Темная фигура выскользнула из-под неприметной арки под кривым мостиком, что невдалеке от громады Магистрата. Этого высокого тощего человека было бы невозможно узнать, так как лицо его скрывалось под мятыми полами низко надвинутой шляпы. Да и кому придет в голову подозревать в этом невзрачном прохожем «правую руку» самого Великого Инквизитора?!

Смеркалось. Отец Себастьян направлялся ко вторым городским воротам, предназначенным больше для слуг да простого люда. Здесь проще смешаться с толпами входящих и покидающих столицу. Главное – успеть обратно до закрытия ворот…

Пройдя немного по извилистой слободской дороге, Себастьян свернул в сторону пустыря. Это место неспроста оставалось незанятым, несмотря на выгодное соседство с городскими стенами. Здесь все еще были видны остатки древнего храма и языческих идолов, здесь витали еще злобные духи древних божеств, когда-то согнанных отсюда зарождавшейся Империей.

И вряд ли Церковь одобрила бы визит сюда одного из вернейших своих адептов. И едва ли Священная инквизиция простила бы отцу Себастьяну ту неслыханную ересь, что срывалась сейчас с его тонких дрожащих губ:

– Именем неистового бога вашего, я призываю вас, слуги Бетрезена! Шпионы и лазутчики, проникшие в сердце Империи, жаждущие ее гибели и человеческой крови, – покажитесь мне!

Себастьян говорил негромко, но страстно. Пальцы его сжались в кулаки – с силой, до хруста в костях. И слова его пронзали пространство, устремляясь к нечестивому богу Проклятых…

То ли сам Бетрезен услышал эту молитву, то ли хитрый инквизитор оказался в нужное время в нужном месте, только на призыв его из-за древних руин показалась темная фигура. С пугающей бесшумностью и странной, нечеловеческой грацией фигура приблизилась к инквизитору.

– Чего хотел, человек? – вкрадчивым шепотом произнесла фигура.

Себастьян вздрогнул и проговорил, не открывая глаз:

– Это ты, Отис?

– Допустим… – проговорила фигура, отплывая в сторону и медленно описывая плавный полукруг. – Что привело ко мне инквизитора – ненавистника рода моего?

– Оставь, Отис, – проговорил отец Себастьян. – Не пристало шпиону Легионов Проклятых говорить такие банальности.

– Отчего же? – проговорил Отис. – Меня не перестает удивлять двойственность человеческой природы. Иногда мне кажется, что ты, Себастьян, в большей степени демон, чем я…

– Иногда я и сам об этом думаю, – криво улыбнулся Себастьян. – Но я пришел не для того, чтобы вести теологические споры. Мне требуются твои услуги, демон…

– Ты же знаешь – при выгодных условиях возможно все, – прошелестел Отис.

– Есть небольшая проблема, – сказал Себастьян. – Мне известно, что Легионы охотятся за одной девушкой…

– Ангел с упавшей звезды, – понимающе отозвался Отис. – Что ж, это не секрет – она нужна многим…

– Но больше всего она нужна мне! – страстно проговорил отец Себастьян. – И нужно, чтобы ты помог мне заполучить ее…

– Постой, инквизитор… – сказал Отис. – Ты хочешь, чтобы я помог тебе заполучить то, что ищут мои братья-демоны?!

– Да, – просто ответил Себастьян. – Только не говори мне про то, как ты блюдешь интересы своей расы. Просто назови цену!

Вместо ответа Себастьян услышал придушенный смех – смех, способный вогнать страх в неокрепшие души.

– Воистину замыслы твои не знают границ, – проговорил Отис. – За одни слова эти я должен бы убить тебя…

– Но ты не сделаешь этого, – резко ответил отец Себастьян. – Потому что я снабжаю тебя столь важной информацией!

– Верно… – проговорил Отис. – Знакомство с тобой полезно…

– А скоро оно станет еще полезнее! – значительно произнес Себастьян. – И не столько для Легионов, сколько для тебя самого! Ты же вор, Отис, – что я тебе объясняю?!

– Ты умеешь держать слово, человек… – задумчиво произнес шпион. – Так чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты собрал необходимые силы, напал на отряд капитана гвардейцев Ламберта и убил всех, кроме девушки. Ее заберут мои люди. И вот еще: она не должна попасть в руки твоих соплеменников, которые тоже охотятся за ней. Некий советник по имени Мальцемор…

– Мальцемор… – повторил Отис. – Ты просишь немыслимого, человек. Что ты можешь предложить взамен?

– Влияние инквизиции огромно, – сказал Себастьян. – Ты можешь занять серьезный пост в Империи. Скажем, в канцелярии Императора. Или в руководстве самой инквизиции. Что может быть соблазнительнее для шпиона?

– Ты готов предоставить такое место своему врагу – Проклятому? – Голос демона дрогнул: наверное, и демоны способны удивляться.

Тем более что Себастьян действительно умел удивлять.

– Что есть друг, что есть враг? – туманно сказал Себастьян. – Политика сама по себе – уродливое сочетание внешнего лоска и отвратительной подкладки. Так ты согласен? Учти – это редчайший шанс!

Демон замер, слившись со тьмой. Кто знает, какие мысли царили сейчас в глубинах его мрачного разума? Предложение отца Себастьяна было настолько немыслимо, что трудно не заподозрить в нем коварную ловушку. Но, видимо, связь интригана-инквизитора и шпиона демонов была достаточно давней и прочной, чтобы естественное взаимное недоверие встало на пути далекоидущих замыслов…

Наконец Отис сказал:

– Твое предложение слишком заманчиво, чтобы не соблазниться им, а предательство, что станет ему ценой, не менее привлекательно своей мрачной низостью. Я бы не был шпионом Легионов Проклятых, если бы не подвергся такому искушению…

– Тогда по рукам? – произнес отец Себастьян, протягивая в темноту костлявую ладонь.

– Смотри только – сам не пожалей о своем предложении, – сказал Отис с усмешкой. – И еще: мне понадобится подходящее человеческое тело…

– Будет тебе тело! – пообещал Себастьян.

И рука инквизитора ощутила жар черной, нечеловеческой плоти.

Отец Себастьян возвращался в город.

Только что он сжег за собой все мосты, что давали ему возможность для отступления, маневра и хитрости, столь важные в большой политике. Отныне все стало одновременно и просто, и слишком сложно для одного человека.

Просто – потому, что были отброшены последние сомнения, освободив волю и разум для принятия решений. Сложно – потому что с этого момента Себастьян больше не мог с твердостью сказать: «Я полностью на стороне Империи!» Его личные амбиции переросли рамки внутренних распрей – ведь он привлек для осуществления собственных целей силы, контролировать которые не имел возможности.

А раз так, значит, надо бить до конца в поставленную цель. И теперь это не только вопрос достижения результата.

Это – единственный способ уцелеть в яростной борьбе за власть.

И сейчас неузнаваемая темная фигура проскользнула мимо сонных стражников в ворота – вслед за какими-то угрюмыми мастеровыми и уныло плетущейся повозкой.

– Почтенные горожане! Ворота закрываются! – зычно провозгласил глашатай. – Оставьте заботы до утра и расходитесь по домам! Ворота закрываются!..

За спиной с треском и скрипом повернулись створки. С грохотом упали тяжелые засовы. Если бы столица была на военном положении – подняли бы и мост. Да только иллюзия мира и спокойствия давно уже убаюкала жителей столицы…

Отец Себастьян нырнул в боковую улочку – узкую, кривую, темную. Здесь царила нищета, и было довольно небезопасно. Но опытный инквизитор прекрасно знал эти места.

Впрочем, спокойно пройти не удалось. Откуда-то вынырнули две приземистые фигуры, в нервных движениях которых угадывались нечистые намерения. Себастьяна немедленно прижали к холодной стене, обдав нечистым дыханием.

– Кошелек или жизнь! – оскалился один из нападавших. – Гоните денежки, господин, или прирежем!

– Я дам вам возможность уйти, – спокойно сказал отец Себастьян. – И даже не буду преследовать – у меня мало времени. А теперь – отпустите меня и убирайтесь…

Разбойники захихикали, лезвие ножа неприятно щекотало шею.

– Да ты никак совсем глупый, папаша, или не понима… А-а!

Нападавшие и сами не поняли, как их шеи оказались сжатыми крепкими тисками пальцев темного незнакомца. С хрустом и отвратительным хлюпанием трахеи покинули установленные природой места, вырванные с нечеловеческой силой: инквизиторам известны самые ужасающие способы расправы с неугодными.

Себастьян перешагнул через дергающие тела незадачливых грабителей, которым предстояла мучительная смерть в подворотне. Ему не было дела до этих человеческих отбросов – его разум занимали более важные дела…

Он вышел к Дворцовому парку – запущенной роще у подножия стены императорского дворца. Когда-то это было любимое место гуляний столичных жителей. Но после Второй Великой войны горожанам стало не до гуляний, да и денег в казне поубавилось. Так что содержать парк в порядке стало некому, и из ухоженного светлого места он превратился в бесформенные зловещие заросли, где, по слухам, обосновались оборотни, ведьмы и прочая нечисть.

По сведениям Себастьяна, полученным от информаторов и опытных охотников на ведьм, оборотней и ведьм в парке замечено не было. Зато здесь можно было встретить других, не менее опасных обитателей, по сравнению с которыми сегодняшние грабители – просто шаловливые дети.

Но и эти темные личности мало интересовали отца Себастьяна. Он четко знал, кого искать в парке. А точнее – в клочке сумрачного леса, незаметно прокравшегося в самое сердце Империи.

Вокруг высились пугающие, похожие на злых великанов силуэты деревьев, покачиваемые ветром и издающие тоскливые скрипучие звуки.

– О великая Мортис! К тебе обращаюсь я, человек, преклоняя голову и раскрывая душу… – проговорил отец Себастьян, набирая воздуха, чтобы продолжить свою речь.

Но его прервал негромкий, но исполненный силы и достоинства голос:

– Не стоит поминать богиню нашу человеческими устами. Мортис не любит людей, считая их сорной травой. И это справедливо, ты не считаешь?..

– Граниэль! – проговорил Себастьян, озираясь. – Я не вижу тебя, покажись!

Из-за ближайшего ствола показалась тонкая фигура, в темноте почти неотличимая от человеческой. Как известно, из всех народов Невендаара эльфы, в том числе и темные, больше прочих похожи на людей – и от того, наверное, еще сильнее взаимная неприязнь между этими расами.

– С чем пожаловал, инквизитор? – поинтересовался тот, кого назвали Граниэлем.

– Помнишь, как я помог тебе однажды, вытащив из лап экзекуторов? – проговорил отец Себастьян. – С тебя как раз собирались снять кожу, как с вражеского лазутчика…

– Это непросто забыть, – усмехнулся его собеседник. – Посещение ваших подземелий – весьма ценный урок для вольного жителя тенистых лесов…

– Но согласись, вольному жителю лесов нечего делать в столице Империи, – сказал Себастьян. – Не тесен ли этот парк темному эльфу?

– Таково мое предназначение – идти вперед, узнавать и сообщать своим соплеменникам обо всех имеющихся угрозах.

– Да, таково назначение всех вражеских лазутчиков, – язвительно сказал Себастьян. – В том числе – эльфийских мародеров!

– Но как же тогда назвать того, кто снабжает неприятельского лазутчика сведениями, подрывающими безопасность собственного народа? – поинтересовался Граниэль.

– Не будем усложнять наши отношения пустыми словами, – сказал Себастьян. – Я оказал тебе несколько важных услуг. А теперь я сам нуждаюсь в твоих услугах, мародер.

Граниэль тихо приблизился, и теперь в призрачном свете луны, пробивающемся сквозь густые кроны, стало видно его лицо – с тонкими, нечеловеческими чертами, поджатыми в сомнении губами.

– Услуга… – проговорил темный эльф. – Это выражение в устах инквизитора звучит зловеще.

– Так и есть, – спокойно сказал Себастьян. – Я не претендую на звание праведника, но и тебе, коварному шпиону, оно не достанется.

– Так чего же ты хочешь от меня, инквизитор? – медленно спросил темный эльф.

– Ничего особенного, – сказал Себастьян. – Я знаю, что ты – отличный стрелок…

– Я должен кого-то убить? – прищурился Граниэль. – Может, ты с кем-то меня спутал? Может, я и мародер – но не наемный убийца…

– Этого я не говорил, – возразил Себастьян. – Все, что от тебя требуется, – пустить стрелу в определенное время в заранее намеченную точку. Тебе не придется стрелять в кого-то конкретно…

– Как интересно… – проговорил Граниэль, сверля Себастьяна взглядом.

Лицо инквизитора оставалось непроницаемым. Он продолжил:

– Ты должен в назначенное время послать две стрелы в окно Магистрата. Позже я скажу, какое именно окно. Окно будет завешено толстой портьерой – так что тебе потребуется все твое искусство. Первая стрела должна пробить портьеру и пролететь по центру окна, в пяти шагах от него, на высоте двух локтей над подоконником…

– Хитро задумано… – медленно проговорил темный эльф. – И я не буду знать, кого именно убил?

– Ты не будешь знать, убил ли кого-либо вообще, – уточнил отец Себастьян. – Если тебе от этого будет спокойнее…

– Мне будет спокойнее, если сдохнет еще один инквизитор, – с чувством произнес Граниэль. – И еще спокойнее – если вы все друг другу перегрызете глотки…

– Вот и славно, – отозвался Себастьян. – И еще один важный момент: стрела должна быть человеческая…

– Само собой! – фыркнул темный эльф. – Зачем давать Империи повод к новой войне?

– …и отравленная, – добавил Себастьян. – Вот этим ядом.

Он достал из складок одежды и протянул эльфу небольшую склянку.

– Вторая стрела должна попасть туда же – но на излете, – сказал Себастьян. – Пусть она будет тупая. И главное – без яда.

– Ты ведешь опасную игру, Себастьян, – заметил Граниэль, принимая склянку.

– Уже не я – игра ведет меня, – сказал инквизитор с мрачной усмешкой. – А теперь обговорим детали…

Глава вторая, в которой вновь появляются гномы, зеленокожие и заключается неожиданный союз

После стычки с отрядом Ферре Ламберт решил изменить маршрут. Не было никаких сомнений, что на большой дороге вновь придется столкнуться с неприятельскими доносчиками, а следом – и с новыми засадами. И вряд ли стоит уповать на столь удачный исход, как в предыдущей схватке. Наверняка озлобленный инквизитор подготовит такую встречу, которой ни рыцарям, ни их слугам уже не пережить.

А потому было решено свернуть с дороги и двинуться более сложным маршрутом, петляя и запутывая след. Также старались избегать селений и встреч с незнакомцами. Это, конечно, значительно удлиняло путь, но в данном случае представлялось наилучшим решением.

Путь вне дороги был утомительным – холмы сменялись оврагами, в густой траве заплетались ноги ослов, в камнях спотыкались лошади. Пару раз встречались болота, которые приходилось обходить, рискуя заблудиться и пропасть в коварных топях.

Тем не менее, именно сейчас ко мне вернулась муза. До этого, изрядно напуганная происходящим, она пряталась в каких-то пыльных уголках души. Теперь же мне хотелось сочинить что-нибудь, чтобы взбодрить уставших друзей. Устроившись с лютней на осле, в крайне неудобной позе, я все-таки умудрялся играть и петь.

И поскольку из головы никак не шел последний бой с негодяем Ферре, сама собою сложилась песенка про инквизитора:

Надо сказать, песенка имела успех.

Хохотал Грош, и без того ставший уже поклонником моего скромного таланта. Смеялся и доблестный Стаффорд, считавший себя ценителем всякого рода искусств. Мое пение, правда, не шло и в сравнение с утонченным мастерством придворных поэтов и музыкантов, но, как известно, на безрыбье и рак рыба. Даже обычно серьезный Ламберт сдержанно улыбался, не упустив случая отвесить пару тяжеловесных гвардейских шуточек по поводу его святейшества.

Только Иноэль слушала серьезно и к концу песенки совсем погрустнела. Наверное, ей слишком живо представилась картина, которая мне виделась всего лишь шуткой.

Мне стало немного стыдно за эту глупую песенку, и я попытался вспомнить что-нибудь лирическое. Но Ламберт вдруг остановил меня жестом:

– Тихо! Прекратить шум!

Он огляделся и вроде даже потянул носом воздух.

– Не нравится мне это место. Как бы нашим шумом не привлечь к себе неприятностей…

Место и впрямь было неприятное: какие-то огромные, коричневые, словно ржавчиной покрытые валуны. И не покатые, а со страшными ломаными краями – будто рухнули на землю с огромной высоты и, не выдержав, раскололись. Растущие меж камней чахлые деревца лишь добавляли общему пейзажу подозрительности.

Я уже подумал, что мне попросту стали повсюду мерещиться враги, что ничего особенного нет в этом месте. Подумаешь – камни! Мало ли камней мы встретили на своем пути? Ну, камень, ну, еще один, ну, стоит на нем какой-то кривоногий бородач…

– Гномы! – ахнул Грош.

– И без тебя вижу! – бросил Ламберт, крутясь на лошади и оглядывая пространство вокруг себя.

Стаффорд с присущей ему горячностью уже выхватил меч. И теперь растерянно озирался, словно не зная, что с этим мечом делать.

А становилось ясно, что даже самый лучший меч в руках самого лучшего воина сейчас бесполезен. Мы оказались в на редкость неудачном положении – посреди небольшой, но глубокой ложбины, окруженной нависающими над нею булыжниками, на каждом из которых теперь стоял гном.

И гномы эти отнюдь не загорали: на нас было нацелено три арбалета и неприятно знакомое огненное устройство. Да что там – это были те самые гномы-вояки, что у нас на глазах с легкостью разгромили крепость зеленокожих! И, кстати, чуть не поджарили нас самих в темной пещере под наблюдательной башней…

И вот этот, со сдвинутыми на лоб медными очками, тоже знаком. Он вроде бы главный у них. Как его – инженер, что ли?

– Эй, вы, разлюбезные! – крикнул инженер с высоты своего булыжника. Он небрежно целился из арбалета в самого Ламберта. – А ну, постойте, не надо торопиться! Не хотелось бы почем зря хороших людей гробить!

– А с чего ты взял, что мы – хорошие люди? – крикнул Грош.

– А все люди хорошие, – сказал инженер и подбоченился, опустив арбалет. – Особенно когда платят звонкой монетой за наши товары!

Гномы довольно заухали, словно совы на деревьях.

– Я гляжу, у господина всадника меч нашего производства, – продолжил инженер. – Да и доспехи – тоже! Так что будьте уверены – мы прекрасно знаем их слабые места! Не надо нас злить!

– Мы и не думаем вас злить! – крикнул Ламберт. – Пропустите нас – и дело с концом!

– Это – всегда пожалуйста! – крикнул инженер. – Девку оставьте – и езжайте с Вотаном!

Стаффорд с Ламбертом подъехали поближе к Иноэль, прикрывая ее своими бронированными торсами.

– Оставить девушку мы никак не можем! – крикнул Стаффорд. – Она поедет с нами – такова воля нашего Императора!

– Мы очень уважаем вашего Императора, но не пошел бы он к Бетрезену?! – не слишком вежливо прохрипел старый ветеран и тут же зашелся в надсадном кашле.

– Мы долго повторять не будем! – крикнул инженер. – Перестреляем как уток – и сами девку заберем!

– Тогда вам придется убить и меня! – воскликнула Иноэль, расталкивая рыцарей и выезжая вперед. – Стреляйте же, ну!

– Всегда говорил, что человеческие бабы – стервы! – заметил ветеран. – То ли дело – наши…

– А она не человеческая, – возразил один из гномов-арбалетчиков. – Ангел она… Правда, тоже человеческий… Тьфу, запутал ты меня!

– Любезная барышня, вы не вмешивайтесь, – сказал инженер. – Погодите – и до вас дело дойдет…

Я вдруг заметил, что Грош как-то по-особенному нервничает. Он побледнел, на лбу его проступил пот. И это был вовсе не страх. Что-то другое…

– Господин командор! – крикнул вдруг Грош инженеру, соскакивая с осла. – Я хотел бы переговорить с вами! С глазу на глаз!

Ламберт изумленно уставился на Гроша. Сказал гневно:

– Ты забываешься, слуга!

– Доверьтесь мне, благородный господин! – ответил Грош, карабкаясь на камни. – Сейчас… Сию минуту… Только умоляю, господа гномы, – не прострелите меня из ваших замечательных, высококачественных арбалетов!

Грош взобрался на булыжник, занимаемый инженером. Рядом с ним уже возник воин с тяжелым молотом наперевес – на всякий случай. А Грош уже извлек из-за пазухи что-то и показывал это инженеру.

Даже снизу было видно, как изумился гном. Он взял это «что-то» у моего приятеля и принялся вертеть, рассматривать на солнце. Затем вернул и крикнул вниз:

– Так, никуда не расходитесь! Нам нужно посовещаться…

А Грош уже кубарем скатился с камней и бросился к нам.

Ламберт смотрел на моего друга с подозрением.

– Что это было? – грозно спросил он. – Что ты им показал?

– Вот это! – и Грош продемонстрировал хорошо известный мне предмет.

Гномий амулет с изумрудом.

– Что это? – спросил Стаффорд, с интересом разглядывая амулет.

– Поскольку эта штуковина досталась мне… хм… по наследству от гномьего посланника, то я и решил, что ее предъявитель должен иметь большой авторитет в глазах гномов…

– Но ты же не гном! – возмутился Ламберт.

– Это их и смутило, – усмехнулся Грош. – Но я сказал, что я – полукровка. Отпрыск гнома и эльфийки…

Рыцари замерли в изумлении. Я даже рот открыл. Никогда не привыкну к таким выходкам своего товарища!

– Вот и они тоже смутились, – довольно сказал Грош. – Кто знает, как выглядят дети гномов и эльфов? Если кто и видел, то уж точно – ни один из этих. Еще я сказал, что являюсь тайным агентом короля одного из кланов, имя которого не вправе разглашать. В общем, я пытался выиграть время. Поскольку мы все-таки верхом – давайте попытаемся улизнуть…

Может быть, этот безумный план и сработал бы, да только случилось непредвиденное.

На камне снова появился инженер. Выглядел он уже не столь надменным. Скорее, растерянным и озабоченным.

– Господа рыцари! – крикнул он. – Не соблаговолит ли кто-нибудь из вас… эта… подняться на камушек? Отсюда, так сказать, обзор получше…

Ламберт смотрел вдаль, и увиденное ему совсем не нравилось.

Толпы орков перли с трех сторон – словно зная, что в камнях кто-то прячется и этот кто-то позарез нужен зеленокожему братству.

– Орда… – произнес Ламберт. – Вижу боевое знамя Хана.

– Точно, его, – мрачно сказал инженер. – Экая незадача! Все-таки выследили, чтоб их разорвало!

– Интересно – кого именно выследили? – спросил Ламберт, косясь на Иноэль, что оставалась в ложбине под охраной Стаффорда.

– Да нас, кого ж еще! – буркнул гном. – Мы ж ханскую ставку разворошили, как осиное гнездо… А ты думаешь – кого?

Гном с подозрением прищурился на Ламберта и тоже перевел взгляд на девушку.

– Хм… – пробурчал он. – Может, ты и прав, рыцарь. Да только что вам, что нам все одно теперь крышка. Не будут зеленокожие разбираться, кто прав, кто виноват. Сожрут. Или в жертву принесут своему Громдоку: будут нас заживо в котлах варить да дикие пляски устраивать…

– Значит, ничего не остается, кроме как объединить оружие, – сказал Ламберт.

– Похоже, что так, – легко согласился инженер. – А как девку делить-то будем?

– Предлагаю отложить этот вопрос до лучших времен, – сказал Ламберт. – Как-нибудь разберемся – ведь мы не зеленокожие. Тем более среди нас есть ваш, так сказать, дальний сородич…

Инженер нахмурился, задумчиво поглаживая рыжие усы…

– Ладно, – степенно сказал гном, взводя тетиву арбалета.

– Живы будем – не помрем!

Меж тем орки взяли каменную россыпь в кольцо. Пока что они не подходили близко – им прекрасно были видны арбалетчики, занявшие удобные позиции по кругу естественного каменного укрепления.

Впрочем, укрепление это грозило обернуться смертельной ловушкой.

Я взобрался повыше и наблюдал за происходящим из расщелины в камнях. Отсюда мне была видна ханская ставка: неказистые, но здоровенные носилки с навесом из звериных шкур, под которым удобно восседал здоровенный и неимоверно толстый орк. Просто удивительно, как эти носилки удерживали на своих плечах тощие кривоногие рабы-гоблины!

Хан лающе раздавал приказы и, казалось бы, контролировал ситуацию в Орде. Только беспорядочная суета носящихся туда-сюда вестовых и командиров заставляла в этом усомниться. Мне вообще казалось, что воины из орков посредственные. Да только в таком количестве они вполне могли завалить нас своей отвратительной зеленой массой.

Вперед с волчьим хвостом на длинном шесте выбежал юркий низкорослый орк. Он что-то крикнул своим, удостоившись в ответ дружного молодецкого хохота. После чего сделал почетный круг перед передними рядами зеленокожих – и бросился в нашу сторону.

– Парламентер… – прокомментировал Ламберт.

– Не стрелять! – небрежно приказал инженер и глянул вниз. – Эй, ты, чего надо?

– Эй, человека! – крикнул орк противным визгливым голосом. – Отдавай нам бабу! Та, который со звезда падай!

– Вот оно что… – проговорил Ламберт.

А Грош крикнул вниз с издевательским акцентом:

– Нету баба! Кончилась весь! Завтра приходи!

– Смешно говорить, человека! – оскалился парламентер. – Орка любить смеяться. Человека может уходить, бородатая карлика – оставаться. Убивать будем!

Последний выпад чрезвычайно возмутил инженера.

– Сам ты карлик, урод зенопузый! – заорал он. – Мы доблестные гномы!

– Мы не бросим наших друзей гномов! – громко крикнул Ламберт. – Убирайтесь – или познакомитесь с нашими мечами!

– Ты сам сказала, человека! – хихикнул парламентер и шустро заковылял обратно.

Инженер повернулся к Ламберту и с чувством сказал:

– Спасибо тебе, рыцарь! Ты назвал нас друзьями, не воспользовался возможностью уйти, несмотря на наши разногласия! Клянусь Вотаном – не ожидал!

– Просто я смотрю в будущее, – туманно сказал Ламберт. – И клянусь Всевышним – хотел бы я иметь таких друзей!

– Так за чем дело стало! – хохотнул гном.

И оба – рыцарь и гном – с уважением пожали друг другу руки.

– Похоже, в атаку собираются! – с тревогой крикнул гном-воин в рогатом шлеме.

Действительно – в рядах орков наблюдались какие-то перестроения. Я заметил в зеленокожей толпе длинные бревна с примотанными поперек, вкривь и вкось ветками.

– Штурмовые лестницы! – озабоченно проговорил Ламберт.

– Метатель огня – на правый фланг! – приказал инженер.

И пояснил Ламберту:

– Вон, видишь? Там их больше всего полезет!

Ламберт кивнул, призадумался. Огляделся по сторонам и сказал:

– Отбивая атаку за атакой, мы долго не продержимся. Мне кажется, надо поступить иначе.

И вместе с инженером принялся быстро обсуждать план действий.

Не было слышно, о чем они говорят. Но я прекрасно понимал, что никакой доблести рыцарей, всего хитроумия и отваги гномов не хватит против этой жуткой зеленой толпы.

Инженер окриком подозвал старого ветерана. Быстро отдал тому какие-то распоряжения. Ветеран понимающе кивнул и махнул рукой воину с молотом. Вдвоем они исчезли где-то внизу, под камнями.

А я снова вспомнил про силу, которую придает моим песням воля далекого мага Горензефа. Но также понимал, что маг приходит на выручку лишь в самых критических ситуациях, когда смерть уже дышит в лицо. Не хотел наш тайный покровитель избавлять нас от бесценного опыта общения со смертью.

А может, у него просто хватало и других, более важных дел? Во всяком случае сейчас муза моя трусливо сбежала, и оставалось полагаться лишь на силу и воинскую смекалку…

Тошнотворно прорычал боевой рог зеленокожих – и орки бросились в атаку. В воздухвзвились тучи стрел – но ни одна из них не долетела до наших позиций. Со своей стороны, гномы били из арбалетов метко, почти не промахиваясь.

Впрочем, радоваться особо не стоило: едва лучники подберутся поближе, количество пущенных ими стрел возьмет верх над точностью наших стрелков.

Рядом примостился грозный метатель огня, неторопливо прилаживая и проверяя непонятные мне детали своего диковинного и страшного устройства. Вот уж кто воистину главная наша сила!

Я поймал себя на мысли, что говорю «наша», имея в виду и рыцарей, и гномов. Случаются в жизни удивительные ситуации, когда непримиримые враги неожиданно становятся друзьями. Уж не этот ли урок хотела преподнести нам запутанная судьба?

Порассуждать вволю не получилось: с визгом и воем орки бросились на штурм.

Некоторое время обороняющимся удавалось сдерживать натиск. Рыцари дрались бок о бок с гномами: Стаффорд и Ламберт яростно рубились с напирающими орками, одну за другой сбрасывая вниз приставленные штурмовые лестницы, арбалетчики во главе с инженером ловко отстреливали вожаков и наиболее рьяных бойцов противника.

Метатель огня пару раз хорошенько прожарил очередную гирлянду ползущих вверх по лестницам. Только вот память у зеленокожих была слабовата – и они снова и снова повторяли попытки. Наконец метатель огня отступил, экономя заряды для решающего момента боя. Зловещий медный механизм раскалился и исходил жарким маревом.

Мы с Грошем не представляли ровным счетом никакой ценности в качестве воинов, а потому поставили себе задачей укрыть от опасности Иноэль. Тем более что сверху стали обильно сыпаться стрелы, запущенные лучниками орков. Подогнав лошадей и ослов поближе к камням, мы и сами спрятались под скальным выступом.

Отсюда было видно, как неподалеку, у подножия самых больших булыжников, возятся ветеран и воин-молотобоец. Что они делали – понять было трудно, да и не до того нам было. Все мысли сосредоточились на возможных путях спасения. Только вот никакого выхода мы не видели.

– Скажи, Иноэль, – говорил Грош, вздрагивая от резких криков раненых орков, – неужели твой небесный покровитель не дал тебе силы?

– Силы? – непонимающе переспросила Иноэль.

– Ну, да! – сказал Грош. – Силы, чтобы расправляться с врагами. Чтобы защитить себя в случае опасности!

– Наверное, он не счел нужным, – пожала плечами Иноэль. – Не в том моя сила. Ведь я встретила вас – вот вы меня и защищаете…

Грош молча кивнул: в словах небесной посланницы, несомненно, была своя логика. Да только вот нам очень хотелось, чтобы кто-то сильный уберег нас от стрел, мечей и клыков зеленокожих, спрятал бы в надежное место. И если бы Иноэль применила в нашу защиту какие-нибудь ангельские чары – ей-богу, мы бы легко пережили стыд и позор подобной ситуации.

В эти минуты я вдруг пожалел, что руки мои не знали иного оружия, кроме несчастной лютни, а Грошу не суждено было обращаться с луком столь же ловко, как с картами. Но я также знал и другое: если бы зеленокожие бросились сейчас на нас – я бы дрался до конца всем, что попалось бы под руки…

…Тем временем поток врагов все нарастал, рыцарей же и гномов начинали покидать силы. Ламберт валился с ног от усталости, а изрубленные им орки грозили скоро заменить своими трупами лестницы. Стаффорд бился отчаянно, но даже молодые силы имеют предел.

Наконец Ламберт обменялся с инженером многозначительными взглядами и зычно крикнул:

– Вниз!

Люди и гномы дружно бросились прочь с камней, спускаясь в ложбину.

Ободренные этим зеленокожие огласили воздух яростным боевым кличем. Им осталось лишь настигнуть ослабленного врага и наконец прикончить его.

Все новые и новые волны орков переваливали через камни, заполняя глубокую ложбину своею отвратительной зеленой массой. Наверное, в атаке это имело определенное преимущество, но сейчас, без четкого руководства, в тесноте глубокого оврага орки лишь мешали друг другу.

К тому же в первых рядах началось смятение: враги внутри «укрепления» не обнаружились. Орки яростно метались, создавая давку и панику. А сверху по инерции боя скатывались все новые и новые силы…

Все это мы наблюдали из каменного укрытия, быстро сооруженного ветераном и его помощником. Как известно, гномы – лучшие во всем, что касается горных и земляных работ. Так что у нас была маленькая укромная пещера, где могли спрятаться не только люди с гномами, но и лошади вместе с ослами.

Но, конечно, было бы глупо надеяться отсидеться здесь, пока злобные зеленокожие рыщут внизу, по ложбине, в жажде расправы над непокорными. Это и не входило в наши планы. И когда наконец количество врагов в ложбине достигло предела, инженер подал сигнал:

– А ну, дружно!

Гномы, что прятались за соседними камнями, разом навалились на три самых больших булыжника, расположившихся по разные стороны ложбины. Им не требовалось больших усилий – все было подготовлено заранее.

И огромные валуны, сорвавшись с места, устремились вниз, сбивая по пути камни поменьше – словно костяшки домино. И вся эта колоссальная груда обрушилась на ничего не подозревавших зеленокожих, сея в их рядах страх, панику и смерть.

Когда рассеялась пыль, это место было не узнать: груда камней сместилась к центру, некоторые, поменьше, вяло шевелились – из-под них пытались выбраться уцелевшие орки. Прочие, что еще оставались по ту сторону, осторожно подбирались ближе, с опаской оглядывая место катастрофы.

Рабы-гоблины притащили и самого Хана. Он осмотрел то, что осталось от его Орды, и разразился громогласными проклятиями, переходящими в звериный рык и визг. Наконец орки принялись подбирать уцелевших, но покалеченных собратьев. Только они и не думали уносить их с собой – просто свалили в кучу посреди места побоища вперемешку с сухими сучьями и подожгли. Раненые вопили от боли и ужаса, а вокруг огромного костра, колотя в бубны, в дикой пляске прыгали на камнях шаманы в головных уборах из костей и вороньих перьев. Рядовые воины плясали в некотором отдалении под угрюмым взглядом Хана.

– Жертву Громдоку приносят, – прошептал Ламберт, когда удушливый дым достиг нашего укрытия.

Мы старались сидеть тихо, не издавая ни звука, особенно беспокоясь за лошадей и ослов. Главное было дождаться, когда Орда уберется восвояси, решив, что мы погребены под камнями вместе с отважными, но глупыми зеленокожими.

Наконец, вдоволь наплясавшись, орки несколько поникли – и убрались восвояси.

Глава третья, в которой люди мирятся с гномами, а Ламберт со Стаффордом рассказывают рыцарские истории

Выбравшись из убежища, мы осторожно огляделись, опасаясь, что зеленокожие могли оставить своих наблюдателей. Однако ничего особо тревожного не заметили. Отошли на пару сотен шагов от места побоища, где все еще виднелись тела убитых орков. Уселись на камни и некоторое время молчали, переводя дух.

– Да… – вытирая пот со лба, проговорил инженер. – Однако дали нам жару зеленокожие…

Я поймал взгляд главного гнома: он исподлобья разглядывал Иноэль. Наконец сказал:

– Что ж, мы неплохо подрались, господа рыцари. Однако ж остается неразрешенный вопрос: как будем делить посланницу?

Иноэль удивленно подняла брови. Стаффорд едва удержался от порыва схватить рукоять меча. Ламберт же сказал сдержанно:

– А что тут решать? Пусть сама посланница скажет. Надеюсь, господа гномы не против такого решения?

Инженер подумал и кивнул:

– Поскольку мы с вами, почитай, теперь братья по оружию, нечего нам свару устраивать. И впрямь – пусть посланница сама скажет, с кем из нас она готова последовать. Я представляю Совет Горных Кланов и обещаю посланнице покровительство Кланов, все их богатство и боевую мощь и, конечно же, наше безмерное радушие и гостеприимство!

Инженер встал и поклонился – без особого изящества, не свойственного гномам, но с достоинством и почтительностью. Так же поступили и остальные гномы.

Иноэль тихо поднялась и с улыбкой поклонилась в ответ, сказав:

– Я от души благодарна Горным Кланам. Надеюсь, вы передадите Совету мою благодарность и заверение в искренней дружбе. Я убедилась, что гномы – достойный народ, умеющий постоять не только за собственную честь, но и за жизнь друзей – даже если они принадлежат иной расе. Поверьте – это ценный опыт для меня и очень важно для той миссии, с которой я пришла в Невендаар. Но судьба и воля небес распорядились так, что путь мой лежит в столицу Империи, и нет мне пути назад. И потому я особо благодарна вам за то, что вы поддержали в трудную минуту моих друзей. Теперь и вы стали моими друзьями, и, надеюсь, это взаимно!

Не думал я, что гномы настолько сентиментальны. Но усатый инженер, выслушав речь Иноэль, вдруг прослезился и оглушительно высморкался в огромный клетчатый платок.

– Спасибо тебе, посланница! – сказал он с чувством. – Твоя дружба – высшая награда для меня и моих товарищей по оружию. И как новый друг твой я не вправе навязывать тебе свою волю. Тем более что твоих слов достаточно для того, чтобы успокоить Совет: ведь мы не знали, с какой целью ты сошла с небес…

– Среди моих целей нет такой, что угрожала бы Горным Кланам, – сказала Иноэль. – Все, чего я хочу, – чтобы все расы жили в мире, по справедливым устоям…

– Если бы все было так просто… – задумчиво сказал старый ветеран. – Только вот испокон веков так повелось, что мир – редкий гость на просторах Невендаара. Слишком уж разные народы, чуждые обычаи и ненавистные друг другу лица. Вот, помнится, в начале Второй Великой войны…

– Начинается… – проворчал инженер. – Ты мне политику не порть! Сказали – мир, значит, мир!

– Да, да, конечно… – проворчал ветеран и задумчиво оперся на топорище. – Ваши бы слова, командор, да Вотану в уши…

Мы распрощались с гномами и двинулись дальше. Грош выглядел несколько смущенным, так как на прощание инженер отвесил ему самый низкий поклон, словно подчеркивая его особый статус. Все бы ничего, да только неизвестно, когда и как аукнется его обман и не очень приятный факт кражи амулета. Но смущение длилось недолго – это чувство было редким гостем в настроении моего друга.

Вскоре мы остановились на привал. Разбили наш неказистый шатер – его мы передали в полное распоряжение Иноэль. Пустили коней и ослов пастись – благо рядом обнаружились заливные луга.

Разожгли костер и расположились вокруг, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Страшная битва с зеленокожими все еще заставляла меня вздрагивать при каждом шорохе. Но молодость способна одолевать любые страхи, тем более если рядом – предмет твоих воздыханий. Я почти смирился с тем, что Иноэль навеки недоступна, как недоступны человеку звезды небесные. Но для менестреля подобное болезненное обстоятельство зачастую полезно: лишь в душевных муках рождаются подлинно великие стихи и мелодии.

Правда, в ту ночь я не сочинил ничего великого. Потому что просто наслаждался ощущением того, что все еще жив и живы мои верные друзья. Удивительно – но я стал считать друзьями тех, к кому раньше не решился бы и близко подойти, – гордых, высокородных рыцарей. Конечно же дружба эта была своеобразной – какая только и может быть между слугами и господами.

Но сейчас мы сидели на равных вокруг одного костра и вели неспешный разговор.

– Благородный Ламберт! – сказал Грош, поджаривая над костром кусочек солонины на веточке. – Не могли бы вы рассказать нам какую-нибудь историю из рыцарской жизни? Уж больно любопытно нам, пришедшим из далеких и весьма скучных мест.

– Я не мастак рассказывать истории, – сказал Ламберт. – Попросите вон Стаффорда – он и поэтов придворных знает, и художников, и ученых…

Грош с любезностью передал дымящееся мясо Стаффорду.

– Благодарю, – сказал он. – Но ведь среди нас есть настоящий мастер историй – Свидрик. Кому, как не ему, и рассказывать?

– Я бы с радостью, – улыбнулся я, глядя в светлые глаза Иноэль. – Но, честно говоря, мне самому было бы интереснее услышать ваши рассказы – а после облечь их в форму баллады или саги. Ведь я для того и отправился в Невендаар, чтобы донести до окраин сказания о самых интересных событиях…

– Достойная задача, – тихо сказала Иноэль, – хотя и весьма непростая. Ведь чтобы слова обрели плоть и кровь, автору самому стоит окунуться в поток событий, ощутить холод, страх, разочарование и только после этого – восторг победы…

Удивительное чувство наполнило меня: Иноэль словно прочитала по взгляду мои мысли. И я с восторгом понял: все, задуманное мною еще там, на родимых окраинах, – все это правильно! Все мои мечты и вправду наполнены глубоким смыслом, и все, что от меня требуется, – не дрогнуть, не свернуть с выбранного пути…

– Что ж, – сказал Стаффорд, с аппетитом жуя поджаристый, истекающий жиром кусок солонины. – Готов помочь поэту в меру своих скромных сил. Сам я слишком молод, чтобы успеть стать частью какой-то истории. Хотя, возможно, Свидрик и опишет когда-нибудь, как мы сражались с инквизиторами и зеленокожими…

– Непременно! – воскликнул я.

– Но сейчас я поведаю вам историю, произошедшую с моим знатным прадедом, – продолжал Стаффорд. – Был он младшим сыном богатого лорда, а потому титула не унаследовал, зато получил меч, доспехи и боевого коня. Было это еще во времена Первой Великой войны, когда нравы были проще, а люди – отважнее. Тогда и боги не брезговали нисходить на землю и вести беседы со смертными. Положение в Империи было тяжелое: Орды Нежити наседали с одной стороны, с другой – теснили Легионы Падших. Много отважных воинов полегло в тех битвах, войска быстро редели, и место павших опытных воинов занимали неопытные юнцы вроде моего прадеда. Наверное, быть бы и ему убитым, да только в одной из первых схваток на отряд его напустила нежить свирепого Дракона Рока. На счастье, командовал отрядом опытный и храбрый паладин, и совместными усилиями дракона удалось-таки убить. Только остались после той схватки в живых лишь сам паладин да мой прадед. И то, наверное, потому, что потерял сознание, едва задетый челюстями чудовища. Очнувшись, он поднялся, увидел мертвого дракона и поразился зрелищу. Но еще больше поразило его то, что сам он остался в живых: ведь доспехи его были почти до плоти прокушены зверем – зубы лишь чиркнули, оставив в металле глубокую рваную борозду. Прадед ощупал повреждения, опасаясь, что ядовитые зубы задели плоть. И тут в руку его упал какой-то увесистый предмет. Каково же было изумление моего почтенного предка, когда в предмете этом он узнал обломившийся драконий зуб! Это заметил и паладин. Подошел к прадеду, положил ему руку на плечо и сказал, глядя на находку: «Что ж, трофей твой достоин рыцаря! Знай же, мальчик мой: кому в руку судьба пошлет зуб дракона – тот обретет неслыханную удачу. Но за это последует неизбежная расплата: однажды в его жизни появится некто, наделенный драконьей злобой, – и заберет твою удачу, всю подчистую…»

Я с замиранием сердца слушал эту историю – ведь она так походила на мою собственную! Невольно нащупал на груди драконий зуб и подумал: действительно ли я так удачлив? И сам же себе ответил: конечно! Вырваться из стольких передряг живым – само по себе невероятное везение…

А Стаффорд продолжил:

– Слова паладина оказались пророческими. Прадед мой участвовал во многих сражениях, дрался отчаянно, не страшась смерти, и стал одним из тех, кто даровал Империи победу. А после удачно женился на красавице-аристократке и зажил счастливо, думая, что так будет продолжаться вечно. Но однажды в столице объявился давний поклонник его жены. Личность это была темная, но известно, что воспылал он черной завистью к моему прадеду. Каким-то образом он прознал про чудесный талисман – зуб дракона – и выкрал его…

Стаффорд сделал паузу, а я спросил с волнением:

– И как же ваш прадед вернул себе удачу? Как он поступил?

– Сложил голову на плахе, – просто ответил Стаффорд. – Не прошло и трех дней, как инквизиторы забрали его по ложному доносу. Жена его и богатство достались темному незнакомцу. А сам незнакомец исчез, и исчезла навсегда моя прабабка. Хорошо еще, что сына прадеда – моего деда – успели забрать дальние родственники. Иначе я не рассказывал бы вам эту историю…

Я вспомнил о мрачных пророчествах кота Густава про мою отрубленную голову, и мне стало не по себе. Может, выбросить к чертям этот зуб?!

Только поможет ли это?..

– Хороша история, господин Стаффорд, ничего не скажешь! – сказал Грош. – Жизнь доблестных рыцарей небось полна захватывающих приключений!

– Ладно, – сказал Ламберт. – Тогда и я поведаю вам об одном захватывающем приключении. Было это во время рыцарского турнира, одного из первых в моей жизни. Тогда у инквизиции еще не окрепли зубы, и турниры проходили почти открыто – на Турнирной поляне, что в пригороде столицы. Было это излюбленное место рыцарей, да и праздных горожан, что любили поглазеть на хороший поединок, исполненный по всем правилам турнирной науки. Море шатров, множество гербов самых разных рыцарских родов, развевающиеся флаги, музыка и крики глашатаев…

– Эх, были же времена! – мечтательно сказал Грош.

– Всяких мошенников вроде тебя там тоже было изрядно, – невозмутимо заметил Ламберт. – Повсюду торговцы жареным мясом и сладостями, пиво и вино рекой, в общем – услада взгляду и отдохновение телу. Но, разумеется, все с нетерпением ждали главного – поединков. И каждый рыцарь мечтал об одном – стать победителем турнира. Мечтал об этом и я, с дрожью и нетерпением ожидая, когда же наступит мой черед блеснуть отвагой пред ликом моей прекрасной дамы. И перед Императором, разумеется, – поговаривали, что он посещает турниры инкогнито. Итак, герольд объявил начало моего первого поединка. Я схлестнулся со знакомым рыцарем, равным мне по силам и происхождению. Его я одолел без особого труда – выбил из седла первым же ударом. Следующий соперник был постарше и покрепче – ведь я пробивался к финальному бою, куда слабаки не попадают. Этого рыцаря я не знал – был он из соседнего города, – но также одолел его, хоть это стоило мне большого труда: пришлось отбросить сломанные копья, спрыгнуть с коней и биться на мечах. И наконец настало время главного испытания – я попал в финальную часть турнира!

Ламберт сделал паузу, задумчиво глядя на огонь. Я подкинул в костер сучьев – осторожно, чтобы не помешать размышлениям благородного рыцаря.

– Это большая честь – и серьезное испытание для молодого рыцаря, – сказал Ламберт. – Я с трудом сдерживал волнение – ведь на меня смотрели сотни зрителей и та, которой я посвятил свои победы. И сейчас конь мой топтался перед зрительскими трибунами – а соперник мой все не появлялся. Еще немного – и герольд объявит меня победителем, чего мне не очень хотелось: ведь ставший победителем без боя сам может стать предметом насмешек рыцарей. А в молодости насмешки воспринимаются так болезненно…

И вдруг появился он – на черном коне, в черном плаще поверх странной темной брони. Конь мой шарахнулся, заметался беспокойно подо мною, и я едва совладал с ним. А герольд в смущении замешкался, пытаясь отыскать в списке имя рыцаря, а после – истолковать мрачный герб на его щите. Лица рыцаря не было видно за опущенным забралом, и это, конечно, заинтриговало публику: все стали гадать – кто он, этот таинственный рыцарь. Что до меня – так личность противника меня мало интересовала. Все, что мне было нужно в тот миг, – это победа.

Герольд справился наконец со всеми неувязками и объявил начало боя. Я собрал все свои силы – а оставалось их у меня немного. В этом беда молодых рыцарей: растратив силы в первых поединках, в финальных они зачастую уступают менее сильным, но более опытным и сдержанным рыцарям. Итак, я установил щит, примерился копьем – и бросил коня навстречу противнику. Я несся навстречу черному рыцарю, ожидая жестокой схватки и моля Всевышнего даровать мне победу…

И тут случилось нечто невообразимое – я даже не понял в первый миг, что именно произошло, я только ощутил удар копий, услышал треск ломающегося дерева… И лишь, когда до меня донесся изумленный возглас толпы, увидел ужасающее зрелище.

Копье мое – турнирное, с затупленным концом – пробило насквозь щит черного рыцаря и – немыслимо – его самого!

– Как же так?! – взволнованно воскликнул я, но Стаффорд, пораженный не меньше меня, остановил меня жестом, жадно слушая Ламберта.

– Да, это казалось невозможным, – кивнул Ламберт. – Я сам был потрясен до глубины души: я ведь и не думал убивать своего противника. Это всего лишь турнир, хотя и на турнире бывает всякое. Итак, черный конь медленно пошел по песку, демонстрируя остолбеневшей публике моего противника с торчащим из него обломком копья, замершего в седле в мертвой неподвижности. Конечно, ради таких зрелищ люди и посещают турниры, но к виду смерти невозможно привыкнуть…

Меж тем служители сняли убитого с седла, и судьи стали изучать мое копье – не имело ли оно вопреки правилам острого боевого наконечника? Убедившись в моей честности, судьи приступили к осмотру тела рыцаря. Первым делом их поразило отсутствие крови. Но, сняв шлем, они с изумлением убедились… что доспехи пусты!

– Не может быть! – горячо проговорил Стаффорд – даже кулаки сжал.

– Совершенно согласен, друг мой Стаффорд, – сказал Ламберт. – Так и я говорил себе. Но глаза мои видели другое: в доспехах убитого мною рыцаря никого не было. А потому победу мою не засчитали, и я так и не стал победителем турнира…

– Поразительно… – проговорил я. – Но что сказали судьи?

– Им нечего было сказать, – усмехнулся Ламберт. – Они даже в глаза мне смотреть боялись. Зато после этого случая турнирами заинтересовалась инквизиция – пока однажды не запретила, объявив их богопротивным делом…

– Так кто же был в этих доспехах? – спросил Стаффорд.

– Поговаривали, что был это дух давно умершего рыцаря, – сказал Ламберт низким жутковатым голосом. – Славился он тем, что всегда доходил до финального поединка – но так ни разу и не выиграл турнир. И после смерти душа его не могла успокоиться – все надеясь на заслуженную победу…

– А вы и после смерти не дали ему отыграться, – усмехнулся Грош. – Бывает же такое невероятное невезение…

– Это нити судьбы… – печально сказала молчавшая до этого Иноэль. – Как бы мы ни старались, что бы ни делали – никогда не удастся сойти с предначертанного тебе пути…

Все замолчали, задумавшись над словами Иноэль.

Наступила ночная тишина, и лишь звезды равнодушно смотрели на нас с холодной высоты…

Глава четвертая, в которой Иноэль общается с небесами, а на Свидрика обрушивается удар жестокой судьбы

В эту ночь я не так и смог заснуть. Наверное, только поэтому заметил тихий силуэт, скользнувший из шатра в ночь.

Я допускал, что даже у посланницы небес могут возникнуть известные человеческие потребности. Но Иноэль не было слишком долго.

Сердце мое тревожно сжалось, и я осторожно последовал за ней. И вскоре увидел знакомый бледный ореол, окружавший девушку. Она стояла посреди небольшой поляны, неподвижно глядя в небеса, и от этой картины становилось немного не по себе.

Мне стало совестно, что я крался за ней, словно вор. И я уже собирался вернуться обратно в лагерь, оставив Иноэль наедине со своими мыслями, как вдруг небеса разверзлись…

Да-да, именно так – разверзлись! Будто открылась в темном небе таинственная дверь, и ударил оттуда искрящийся луч – удивительный, невыразимо прекрасный, но мягкий и не слепящий.

И сошел на землю ангел небесный…

Я был так потрясен, что лишился возможности двигаться – мог лишь слышать и созерцать происходящее. Казалось, само время остановило свой бег, почтительно замерев перед ликом ангела.

Теперь я понимаю: вряд ли это был ангел, что называется, во плоти. Скорее, лишь образ его, сошедший для беседы с Иноэль… Но был этот образ столь величественен и пугающ, что и сейчас я вздрагиваю, вспоминая. Говорят, ангелы не выносят, когда кто-то наблюдает за ними помимо их воли, и я здорово рисковал, подслушивая чужой разговор. Но не мог уже ни пошевелиться, ни оторвать взгляда от представшего мне зрелища.

Ангел был огромного роста – если у ангелов вообще есть определенный рост. Одежды его сверкали неземными красками, а лик был светел и грозен – как только могут сочетаться эти столь разные качества.

Иноэль тоже была ангелом – но ангелом во плоти, почти человеческой сущности. С небесным же ангелом, при всей его божественной сути, я бы не хотел больше встретиться – слишком уж тяжело для простого смертного лицезреть его ослепительный лик…

– Здравствуй, Изериль! – сказала Иноэль почтительно. – Я услышала твой зов…

– Приветствую тебя, дочь моя Иноэль! – прогремел голос ангела. – Да, я звал тебя и рад, что ты откликнулась на мой зов…

Или мне показалось, что голос этот был столь громок и пронзителен? Все, что касается ангелов, – слишком зыбко, туманно и не поддается описанию человеческими словами…

– Как же я могла не откликнуться, о Изериль? – сказала Иноэль, как показалось, чуть удивленно.

– Уж я и не знаю, – сказал ангел с легкой улыбкой. – Ведь ты сильно изменилась, Иноэль, и я даже не ведаю, чего ждать от тебя…

– Я изменилась? – повторила Иноэль задумчиво. – Да, пожалуй… Ведь я впервые оказалась среди смертных, среди их страстей, пороков и добродетелей…

– Так и есть, Иноэль, – сказал ангел. – Вот и я хочу спросить тебя: не забыла ли ты про свою цель? Не слишком ли близко ты сошлась со смертными? Не возникло ли у тебя опасных привязанностей, что в силе помешать твоей миссии?

– Я не совсем понимаю, Изериль… – проговорила девушка. – Ведь я все делаю так, как и задумано тобою…

– Возможно, тебе так действительно видится, – произнес ангел, и лик его подернулся маревом на фоне распростертых крыльев. – Мне же кажется, ты запуталась, и виною тому противоречие между двумя твоими сущностями – ангельской и человеческой.

– Но в чем же это противоречие? – Иноэль коротко пожала плечами и виновато отвела взгляд.

– Поступки твои все больше напоминают людские – лишенные холодного разума, определяемые не столь логикой, сколь чувствами, – сказал ангел мягко. – Скажи – отчего ты отказалась идти с посланниками Великого Инквизитора?

– Но как я могла?! – воскликнула Иноэль. – Я же чувствовала – они злые люди, движимые лишь тщеславием и стяжательством…

– Все так. – Ангел нахмурился. – Но какое тебе дело до мелких людских страстишек, когда речь идет о судьбе целого мира? Какая разница, кто окажет тебе поддержку – Император или Великий Инквизитор? И те, и другие почитают Всевышнего, хоть и толкуют его волю по-разному…

– Но как можно творить благое дело неблагими средствами? – проговорила Иноэль. – Как я могла оставить друзей, связавшись с теми, кто мне противен?

Ангел покачал головой:

– Смотри, какова цена твоего выбора: твоим новым друзьям пришлось биться с зеленокожим народом – и сколько новых жертв это принесло? Даже если допустить, что зеленокожие – не самая лучшая раса, это не меняет сути: ведь твоя задача – искоренить зло в Невендааре! А теперь люди инквизиции вновь схлестнутся с людьми Императора… Твой необдуманный выбор породил новое зло!

– Мне так жаль… – с грустью произнесла Иноэль.

Ангел же задумался, глядя на нее. Сказал неторопливо:

– Слишком много человеческого в тебе… Но может, так и должно быть? Ведь для того тебя и послали на твердь земли, чтобы ангел смог ощутить мир Невендаара чувствами простого смертного…

– Это не очень приятное ощущение… – проговорила Иноэль.

– Сейчас ты лукавишь… – сказал ангел, чуть улыбнувшись. – Есть одно приятное чувство, что вижу я в тебе. Это чувство к простому смертному.

– От тебя ничто не скроется, проницательный Изериль… – Иноэль опустила взгляд.

Я готов был провалиться под землю от странной, противоречивой смеси чувств – стыда и счастья. Лицо мое пылало – ведь эта прекрасная девушка говорит про меня!

– Сердцем моим завладел прекрасный рыцарь, – сказала Иноэль. – Но даже Ламберт не станет на пути, что суждено пройти мне…

Удар был силен. Такого ушата холодной воды на меня еще не обрушивали. Теперь я не просто был готов провалиться сквозь землю – я уже провалился, лежал, придавленный сырой землей, лишившись способности думать…

Да и думал ли я раньше? Как мог я, бродяга, всерьез думать о том, что покорил сердце девушки-ангела? Что сделал я для того? Разве я бился за нее с врагами? Разве я стоял насмерть, защищая слабых? Горе, горе мне, дураку! Поделом мне!..

Пока я предавался закономерному самобичеванию, ангел продолжал беседу с Иноэль. Правда, я уже ничего толком не слышал, не понимал и не видел. Излишняя впечатлительность – дар и проклятие поэта…

Ангел растворился в небесах, Иноэль отправилась в свой шатер, а я все стоял, бездумно пялясь в звездное небо.

Где-то там, в вышине, есть и моя путеводная звезда. Однажды и я найду свое счастье. Главное – уметь выдерживать удары судьбы, принимать ее уроки и не сдаваться, двигаясь вслед за своей, такой далекой звездой…

Глава пятая, в которой Свидрик и Грош получают неожиданное задание и едва не умирают от страха

Проснулся я с тяжелой головой. Но нужно было скорее сворачивать лагерь, чтобы поскорее двинуться в путь.

Увидев с утра Ламберта, я на миг проявил нелицеприятную слабость: мне вдруг ужасно захотелось убежать из отряда и сдать рыцаря прямо в руки негодяю Ферре. Тут же я ощутил нестерпимый стыд, поняв, что руководит мною самое недостойное поэта чувство – ревность.

Не без труда задушил в себе это чувство, поклявшись раз и навсегда забыть об этой минуте собственного позора. И еще порадовался: как здорово, что мы не умеем читать мысли друг друга!

Пока я мучился своими темными мыслями, Грош заявил, что припасы подошли к концу, и если доблестные рыцари не желают ослабеть от голода, чем подвергнут отряд серьезной опасности, следует завернуть в ближайшее селение. Или же, как уже случалось, следует отправить туда его, Гроша, с соответствующим поручением.

На том и решили. Чтобы развеяться и очистить голову от остатков ночных впечатлений, я вызвался сопровождать приятеля. Так, верхом на ослах, мы и двинулись на поиски провианта.

Вскоре потянулись поля, и мы набрели на узкую разбитую дорогу. Следом же показалась небольшая деревня.

С первого же взгляда становилось ясно, что царит здесь унылое запустение: заборы были сплошь покосившиеся, в дырах, крыши – из каких-то грязных клочков соломы, по кривым улочкам бродили тощий скот и пугливые собаки… Еще больше поразило нас, что местное население испуганно от нас шарахается, несмотря на наши самые дружелюбные возгласы.

– Странное место… – сказал Грош. – Сдается мне, продовольствия нам здесь не раздобыть.

– Поедем искать другое селение? – неуверенно проговорил я.

– Хорошо бы, – тоскливо сказал Грош. – Да только господа рыцари рассердятся – слишком уж долго мы бродим, только отряд задерживаем.

Для очистки совести мы проехали через деревню до самой околицы. Дорога продолжалась за пределы деревни и шла к холму, на вершине которого виднелся темный, довольно внушительный замок.

– О! – воскликнул Грош, и глаза его загорелись. – А не поискать ли нам провианта у хозяев этого замка?

– Не советую, благочестивые странники… – произнес тоскливый голос. – Ей-богу, не советую…

Мы обернулись. Позади нас стоял какой-то старик, убого одетый, с редкой седой бороденкой. Смотрел он на нас не со страхом и недоверием, как прочие жители деревни, а с какой-то тоскливой надеждой.

– А что не так с этим замком? – поинтересовался Грош, косясь на высокие стены и башни – словно слова незнакомого старика лишь подогрели в нем интерес.

– Позвольте полюбопытствовать, не вы ли накануне прогнали с наших земель целую орду зеленых нелюдей? – вместо ответа спросил старик.

– А то! – подбоченясь, гордо сказал Грош. – Чего скрывать? Мы их прогнали, мы! И еще так врезали напоследок – будут теперь знать!

Я делал страшные глаза, пытаясь остановить Гроша, что разбивал в пух и прах суть нашего тайного визита. Но Гроша, видимо, не беспокоили такие мелочи, как нарушение маскировки. Иногда с ним такое случается – его тяга к хвастовству сравнима лишь с его же тягой к разного рода авантюрам.

– Очень, очень рад с вами познакомиться, отважные воины! – Старик от души поклонился нам в ноги – хоть и видно, что поклон этот дался ему непросто. – В таком случае не откажите в любезности принять наше приглашение и отобедать, чем Всевышний послал…

– От такого приглашения грех отказываться! – потирая руки, заявил Грош.

Я же чувствовал себя неловко в качестве «отважного воина» и готов уже был запротестовать, но вспомнил, что наши друзья ждут пополнения припасов. А трапеза с местным, чересчур пугливым населением могла послужить поводом к необходимым закупкам.

Нас пригласили в неказистый, но чистенький дом из камня и дерева. Старуха и бледная женщина с тоскливым взглядом с осторожными улыбками накрыли на стол. Грош принялся за обед, с аппетитом жуя и вовсю нахваливая кухню.

Я же, несмотря на голод, ел с неохотой, словно ожидая какого-то подвоха. Мне почему-то казалось, что пригласили нас не из природного гостеприимства (которое в этой местности с самого начала отчего-то не сильно бросалось в глаза), а с какой-то определенной целью и, видимо, из большой нужды.

И, надо сказать, мои предположения оказались не столь далеки от истины.

Старик, старуха и женщина смотрели на Гроша с терпеливой улыбкой. Откуда-то появились двое мальчишек – худых, с испуганными черными глазами. Когда Грош наконец отставил в сторону пустую миску из-под похлебки и отодвинул тарелку с куриными костями, старик поинтересовался:

– Насытились ли отважные воины?

– Ох, насытились! – не без усилия ответствовал Грош, похлопывая себя по вспучившемуся животу, довольно чужеродно смотрящемуся на его худосочном теле.

– Скажите, дедушка, не продадите ли вы нам съестных припасов? – спросил я. – Мы бы хорошо заплатили! Собственно, за тем мы и пришли в ваше селение.

Старик переглянулся с женщинами и сказал:

– Да мы не то что продадим вам еды – мы задаром снабдим вас всем, что только в наших силах…

– Что вы, в этом нет необходимости! – возразил я.

– Зачем ты мешаешь селянам проявить свойственное им радушие и щедрость? – строго отчитал меня Грош.

Все-таки друг мой имеет довольно туманные представления о совести и чувстве меры!

– Мы вообще готовы отдать вам все, что у нас есть, – продолжил старик. – Об одном просим вас, благородные воины: избавьте нас от нашего проклятия!

Мы с Грошем переглянулись. Можно было сразу догадаться: что-то нечисто в этом селении!

Самое время поблагодарить хозяев – и убираться подобру-поздорову, но любознательному Грошу понадобились подробности.

– Что еще за проклятие? – спросил он с интересом.

Старик огляделся, словно опасался, что, кроме него, детей и женщин, в комнату проник еще кто-то. И заговорил дрожащим от волнения голосом:

– Вот уже десять лет, как нет нам жизни от страшной напасти, что обрушилась на наши головы. Лорд наш, хозяин окрестных деревень и замка на холме, связался с какой-то нечистью – и жизнь наша превратилась в кошмар. По ночам в округе стали бродить оборотни, убивая скот и пугая людей. Потом и люди стали пропадать, а со стороны замка еженощно доносятся страшные звуки. Священника нашего, отца Микалауса, нашли как-то мертвым – его словно выпотрошили прямо на алтаре храма! И вся жизнь наша такова – в вечном страхе, в ожидании ночи. А самого лорда с того самого времени никто и не видел…

– Э-э… – Грош тоскливо огляделся. – Что-то мы засиделись – наверное, уже утомили хозяев…

Он вылез из-за стола и направился было к двери. Стоявшие в проходе женщины не шелохнулись. На неловкие маневры Гроша они никак не реагировали. Приятель задумчиво посмотрел на окно.

– Но от нас-то вы чего хотите? – осторожно спросил я.

– Вы справились с Ордой зеленокожих, – сказал старик. – Справитесь и с нашим лордом, спаси Всевышний его грешную душу…

– Но почему бы вам не обратиться в инквизицию? – сказал я. – Ведь это ее дело – бороться с нечистью…

– Обращались! – отмахнулся старик. – Да только лорд наш то ли кум, то ли сват какому-то важному чиновнику в Магистрате. Дело мигом замяли, а поверенный наш сгинул в пыточных подвалах. Так что вся надежда только на вас, храбрые воины.

– Видите ли, какое дело, – деликатно сказал Грош. – Сами-то мы не совсем воины…

– Как это? – нахмурился старик.

– То есть мы, конечно, воины, только не такие сильные, как наши господа рыцари, – уклончиво сказал Грош. – Но мы передадим вашу просьбу благородным рыцарям, и если они соблаговолят…

– Что-то не очень верится в благородство господ рыцарей, – усмехнулся старик. – Лорд наш уж на что благороден был – и что вышло? Да и вы, похоже, не горите желанием помочь нам.

– Мы обещаем… – прижав руки к сердцу, начал было Грош, но старик оборвал его:

– Не надо пустых обещаний. Я видел издали, как вы сражались за собственные жизни. Думаю, надо вам предоставить еще одну подобную возможность…

– Что?! – изумленно спросил я, вставая из-за стола.

Женщины из прохода куда-то исчезли, их место заняли двое хмурых молодцов в кожаных фартуках. Они окинули нас тяжелыми взглядами, но от комментариев воздержались.

– Это кузнецы наши, – сказал старик. – Они дадут вам оружие. После чего мы тайно отправим вас в замок…

– Но это же… – пробормотал Грош. – Это обман!

– Что делать! – Старик развел руками. – Нам не остается ничего другого. Сами мы воевать не приучены, да и боимся расправы со стороны родни нашего лорда. Вы же – люди посторонние, с вас и спросу нет. А попав в замок, вы живо разберетесь, кто там сеет зло. Чего вам это стоит? С толпою орков справились, а там всего один лорд да прислуга…

– Пойдем… – флегматично сказал один из кузнецов, хватая Гроша железными руками. – Времени мало…

– Я буду жаловаться!!! – завопил Грош, яростно сопротивляясь и исчезая в проеме двери.

– Нам без рыцарей никак не справиться! – проговорил я, не дожидаясь пока, и меня скрутят крепкие руки кузнеца.

– Мы пошлем за ними! – кивнул старик. – Надеюсь, они захотят выручить вас из беды и бросятся на выручку. Это надежнее, чем пустые уговоры.

– Да вы сами – чудовища! – возмутился я, отбиваясь от крепких рук кузнеца. Но меня легко скрутили, лишив возможности сопротивляться. – Вы сами хуже этих ваших оборотней!

– Посмотри на них! – Старик кивнул на мальчишек, молча наблюдавших за происходящим. – Вот тебе и весь ответ.

В кузне мы тупо пялились на груду острых и тяжелых предметов – от кухонных ножей до серпов и кос. Настоящего оружия, конечно же, здесь не было, да и быть не могло. Больше для вида, чем всерьез вооружаясь, я взял пару больших ножей, а Грош почему-то неуклюжую косу.

Наши жалкие попытки сбежать кузнецы пресекли легко и быстро, беззлобно пообещав переломать ноги.

После этого нас рассовали по пустым бочкам, которые взвалили на телеги с самым разнообразным добром. И неторопливые волы потащили незадачливых гостей в сторону зловещего замка.

В покатых боках бочек кузнецы заботливо проковыряли незаметные отверстия – чтобы мы не задохнулись в пути и имели хороший обзор. Через эти дыры было прекрасно слышно, как причитает и чертыхается Грош. Когда телеги приблизились к воротам замка, возница ощутимо двинул ногой по бочке, и причитания смолкли.

Ворота неприятно заскрипели, и телеги въехали внутрь. Весь скарб быстро посбрасывали наземь, по причине чего внутри тесной бочки я чуть не разбил себе голову. Было слышно, как телеги уезжают со всей возможной прытью и скрипят, закрываясь, ворота.

Наступили минуты тревожной тишины.

Снаружи ничего не происходило. Зато я начал чувствовать невыносимую боль в затекших ногах и в спине. Наконец, не выдержав, выбил головой крышку и вылез наружу.

Двор замка выглядел ничуть не лучше, чем дворы в соседней деревне: такой же неухоженный, запущенный, грязный. Ветер носил столбы пыли, свистел в разбитых окнах, играл скрипучей дверью, повисшей на одной петле. У подножия высоких стен лежали груды мусора, и, как мне показалось, костей. Я надеялся, что только лишь показалось. Но ничего особо опасного я не заметил.

Подошел ко второй бочке, постучал в нее:

– Грош, вылезай.

– Не, я тут посижу, – глухо донеслось из-под крышки.

– Ну, как хочешь, – сказал я. – Тогда останешься один – я ухожу…

Не успел я закончить фразу, как с грохотом вылетела крышка, и показалась помятая физиономия приятеля. Он мрачно огляделся, вылез и направился к куче привезенного добра, откуда извлек свою уродливую косу.

– Зачем тебе коса, Грош? – спросил я. – Ты что – настолько ловко управляешься с ней?

– Да нет, – ответил мой приятель. – Хочу своим видом напоминать смерть – на страх оборотням.

– Ну-ну… – сказал я, разглядывая собственное оружие – глупые и бесполезные в моих руках ножи. – Знаешь что, Грош, что-то я не вижу смысла сидеть в этом замке. Давай-ка попробуем отсюда выбраться.

– Отличная идея! – воскликнул Грош.

И мы направились к воротам, что находились в глубине квадратной башни. Толкали их, тянули, пытаясь сдвинуть с места массивные створки, – все напрасно. Сколько мы ни пытались понять, как они открываются, – все без толку.

– Чтоб я лопнул… – пробормотал Грош, отдуваясь. – Заколдованные они, что ли?

– Но кто-то же их открывал! – напомнил я.

Грош посмотрел на меня укоризненно:

– Вот зачем ты это сказал? Лишил меня остатков душевного равновесия. Еще немного – и я сам начну выть от страха, как тот оборотень…

– А слуг-то не видно, – сказал я. – Может, все давно умерли – и некого теперь бояться?

– Дурень ты, Свидрик! – возмутился Грош. – Кого ж еще бояться, как не мертвецов?! Погоди, вот стемнеет – и полезут они из своих подвалов…

Пока было светло, все эти разговоры казались вполне безобидными. Но с наступлением сумерек становилось все страшнее, и вскоре мы убедились, что слова старика – не пустые россказни.

Сначала в далекой деревне завыли собаки. Настолько тоскливо и безысходно, что по телу пробежал отвратительныйхолодок. Затем медленно из-за острой крыши центрального здания выползла полная луна. В ее свете внутренний двор замка обрел особо зловещие очертания.

И наконец показалось, что вокруг нас началось какое-то тихое движение. Некоторое время мы в оцепенении прислушивались, а потом Грош сказал решительно:

– Знаешь что, друг Свидрик! Если уж и суждено нам погибнуть, так хотя бы во имя большой и великой цели!

– Какой еще цели? – пробормотал я, вглядываясь в темноту.

– В этом замке, как и во всех порядочных замках, должен быть винный погреб! – заявил Грош. – Главное – добраться до вина, а там и погибать не страшно!

Я подивился странному заявлению Гроша, но решил, что друг прав: лучше уж куда-то двигаться, чем сидеть и ждать неизбежности. Тем более что я сам вдруг ощутил незнакомое раньше острое желание глотнуть доброго вина.

Наши гостеприимные хозяева позаботились об освещении: факелы и огниво были сложены вместе с остальным грузом. Мы подожгли палки с просмоленными тряпками на концах и двинулись к ближайшей двери – той, что качалась на легком ветру, словно манила нас.

– Что-то мне подсказывает – это и есть погреб! – облизывая пересохшие губы, сказал Грош. В глазах его был страх, но я знал приятеля: сильнее страха для него – азарт приключения.

И мы вошли в темный проход.

Грош как в воду смотрел: здесь действительно оказалось что-то вроде большой кладовой. Покрытые пылью, затянутые паутиной, здесь громоздились многочисленные корзины, сундуки, кувшины. Но главное – отсюда, лихо закручиваясь, вниз уходила винтовая лестница.

– Одно из двух, – несколько оживившись, сказал Грош, склоняясь над зыбкими перилами. – Там или винный погреб, или подвал, набитый сокровищами. Даже не знаю, чему я сейчас был бы рад больше…

И мы отважно приступили к спуску.

Из подземелья тянуло затхлостью. Через несколько ступенек я споткнулся и чуть не свергся вниз, увлекая за собой приятеля. К счастью, удалось ухватиться за какой-то крюк, торчавший из каменной кладки. Наконец мы ступили на более-менее ровную поверхность.

Грош издал звук, в котором смешались разочарование и страх. Ибо мы оказались вовсе не в вожделенном винном погребе и даже не в тайной сокровищнице.

Похоже, здесь была тюрьма. Из которой по каким-то причинам забыли выпустить узников: за ржавой решеткой, прикованные к стенам толстыми цепями, лежали и сидели скелеты с лохмотьями истлевшей плоти и остатками одежды на гнилых костях. Фоном для этого зрелища был отвратительный писк – здесь всюду сновали крысы.

– Признаюсь, друг Свидрик, я разочарован, – деревянным голосом сказал Грош. – Пойдем-ка отсюда, да поскорее…

Я открыл было рот, чтобы ответить ему, как вдруг прямо в лицо мне метнулась жуткая костлявая лапа.

– Куда вы… – прошелестел тихий, пронизывающий холодом голос. – Останьтесь – нам так одиноко…

Я ощутил, как волосы на мне встают дыбом: мертвецы зашевелились, загремели цепями и принялись подыматься, направляясь в нашу сторону. Ближайший скелет судорожно бился о решетку, словно желал просочиться насквозь. Остальные падали, удерживаемые цепями, – и снова вставали и снова тянули к нам руки.

С воплями, толкая друг друга, спотыкаясь на крутых ступенях, мы ринулись обратно вверх. Смола, срываясь с факелов, с шипением капала нам на руки, но мы не чувствовали боли.

Совершенно непонятно – как можно было не найти выхода наружу? Но мы, похоже, проскочили скрипучую дверь – или же так было задумано хитрыми хозяевами жуткого замка. И вместо ночной прохлады под открытым небом нас встретил незнакомый темный коридор.

Сам по себе интерьер внушал трепет: строгие линии, острые грани, глубокие ниши с силуэтами мрачных статуй и выступы, украшенные гербовыми щитами. Но проникнуться духом интерьера не вышло: позади отчетливо послышалось приближающееся хриплое дыхание. Так дышать могло что угодно – только не живой человек.

Мы бросились вперед, уже не в силах кричать, ибо горло сковал животный ужас, и последние силы отнимало наше собственное прерывистое дыхание. Вскоре на каком-то резком повороте в боковую галерею я выронил факел. Следом погас и факел приятеля.

Мы оказались почти что в полной темноте. На миг замерли – но тут же услышали за спиной все то же приближающееся дыхание и топот тяжелых лап…

Никогда в жизни я с большей силой не желал проснуться! Открыть глаза, очутившись в постели, и понять: все, что произошло со мной, – это просто липкий кошмар!

Но я и не думал просыпаться. Я мчался вперед, едва поспевая за скулящим от страха другом.

Глаза успели привыкнуть к темноте, и – странное дело – мы увидели впереди, в просвете галереи, бледно-багровый свет! Как бы ни было страшно приближаться к источнику таинственного света, оставаться в темноте и слышать это дыхание было еще страшнее.

И мы ускорили бег.

Галерея вывела нас в обширный зал, края и потолок которого терялись в темноте. Свет же исходил от бледных углей затухающего камина. Пути отсюда, кроме темной галереи за спиной, не было.

Мы оказались в ловушке.

Глава шестая, в которой Свидрик совершает неожиданный поступок

Оцепенев от ужаса, мы вслушивались в темноту.

Трудно было расслышать хоть что-то за отчаянным биением наших загнанных сердец. Мы вконец обессилели, и не оставалось ничего, кроме как ждать приближения того, кто гнал нас через коридоры и залы замка в это кошмарное место, обещающее стать нашим последним пристанищем…

Мы больше не услышали этого дыхания.

Вместо него во тьме появились ГЛАЗА. Огромные, полыхающие мертвым огнем глаза зверя.

Ничего не оставалось, кроме как распрощаться с жизнью. Грош, похоже, был того же мнения – ибо противопоставить оборотню нам было нечего.

Но странное дело – появившееся из темноты чудовище не спешило нас убивать. Отдаленно напомнившее то ли гигантского волка, то ли медведя, оно приблизилось, обдав нас смрадным дыханием, разглядывая своими кошмарными глазами.

И снова отступило во мрак. Остались видны лишь огромные, парализующие волю глаза.

– Забавно, – прорычал странный, отрывистый голос, – отчего люди так боятся смерти?

Грош судорожно сглотнул и сказал дрожащим голосом:

– От… отчего ж ее не бояться?

– Смерть несет в себе сладость тления, – сказал голос. – Радость гибели и воскрешения бесчисленное количество раз. Вам повезло: мне нужны новые слуги, и я могу даровать вам сладостную полужизнь, недоступную простым смертным…

– Вы предлагаете нам заживо присоединиться нежити? – обмер я.

– Вы и есть тот самый лорд? – с неистребимой непосредственностью спросил Грош.

Вместо ответа послышались лающие звуки, очевидно, изображающие смех. В этот миг меня посетила неуместная, но все-таки крайне неприятная догадка.

– А жители деревни… – проговорил я. – Они для чего нас… сюда?..

Снова этот отвратительный, надсадный смех:

– Как ловко вас одурачили мои люди! Сказали вам, что вы – воины? Наверное, это польстило вам? И вы, конечно же, купились на это? Но какие ж из вас воины? И дураку видно, что вы – обыкновенная еда! Пища, которую поставляют мне мои заботливые слуги!

Самое время, чтобы сойти с ума от страха. Но к страху уже успел примешаться противоестественный интерес. В конце концов, нас же не разорвали на части незамедлительно!

Нужно было во что бы то ни стало тянуть время! Не знаю уж, до первых ли петухов – или когда там у нежити принято отправляться на отдых?

– А не расскажете ли нам, отчего вы, знатный лорд, приняли сторону Орд Нежити? – осторожно спросил я.

Глаза свернули гневом, из темноты донеслось рассерженное:

– Я не принимал ничью сторону! Я слишком знатен, чтобы подчиняться каким-то Ордам! Но заветы могущественной Мортис оказались мне близки. Когда твое измученное тело терзает неизлечимый недуг, когда болезнь назначает тебе неизбежный срок – пойдешь на что угодно, лишь бы продлить жизнь! А Мортис – она всем дарит жизнь. Странную, ни на что не похожую, вечную… Эту вечную жизнь она подарила не только мне, но и моим слугам. К сожалению, многие из них уже успели заживо рассыпаться в прах…

– Какая ж это вечная жизнь? – пролепетал Грош.

– Мои слуги вечны, ибо легко заменяемы! – проговорил лорд-оборотень.

И тут же из темноты на нас стали медленно надвигаться неприятно знакомые фигуры. Это были зомби – вроде тех, что мы встретили однажды в Драконьих скалах!

– Доверьтесь моим слугам! – вкрадчиво сказал оборотень, любуясь происходящим из мрака. – Они быстро введут вас в свой круг. Будет немного больно – но это лишь до тех пор, пока иллюзорная жизнь плоти не оставит вас, уступив место жизни вечной…

Зомби тянули к нам отвратительные когтистые лапы, отрезая путь к бегству и лишая последней надежды.

Но что-то заставило их остановиться и раздраженно оглянуться. В следующий миг двое любопытных лишились голов и повалились навзничь. В темноте происходила какая-то непонятная возня, и зомби вдруг стали падать – один за другим. Глаза оборотня вдруг исчезли во мраке.

И тут сверкнул знакомо металл.

Андогур!

– Ламберт! – воскликнул я, не веря еще в подобное чудо.

Чуть подсвеченный слабыми каминными отблесками, возник силуэт рыцаря.

– Скорее! Уходим! – крикнул он, отбиваясь от напирающих, злобно рычащих зомби.

Нас не пришлось уговаривать – и мы бросились вслед за рыцарем, прорубающим дорогу в толпе злобной нежити. Нам удалось прорваться, хотя в какой-то момент цепкие лапы схватили меня за ноги, грозя вцепиться в них еще и отвратительными гнилыми зубами. На выручку пришел Грош – он яростно бил ногами по костлявым рукам, и было слышно, как хрустят вражьи кости.

Непонятно, как Ламберт умудрялся ориентироваться в темноте, но вскоре мы оказались в освещенном луной внутреннем дворе замка, что после мрачных коридоров показался нам просто райским уголком. Казалось, мы спасены – до приоткрытых ворот оставалось лишь несколько шагов…

Но тут, совершив гигантский прыжок, перед нами мягко приземлился на лапы чудовищный зверь. В свете луны оборотень казался еще больше и страшнее – а возможно, сама луна придавала ему сил. Может, потому он не расправился с нами там, в каминном зале, предпочтя подстеречь у ворот?

Мы с Грошем в оцепенении замерли, слушая, как где-то позади рычат приближающиеся зомби. Ламберт же отнюдь не смутился видом чудовища: перехватив меч поудобнее, он бросился на лорда и нанес сокрушительный удар…

По воздуху.

Непостижимым образом меч скользнул сквозь тело оборотня, не причинив тому ни малейшего вреда. Ламберт молниеносно повторил удар – и с тем же удручающим результатом!

– Для тебя это новость, рыцарь?! – с издевкой рыкнул оборотень, неспешно приближаясь. – Твой меч бессилен против моей сущности! Но ты пришел весьма кстати: спасибо, Мортис, – из тебя получится особенный слуга! Как ты смотришь на роль рыцаря-скелета?..

Теперь и Ламберт пятился вместе с нами. Он мог еще отбиваться от зомби, напиравших сзади, но это уже не имело смысла: оборотень оказался сильнее и хитрее нас.

И тогда в каком-то отчаянном порыве я выбросил вперед руки, ощущая, как неудержимая ненависть к этому исчадию ада проходит сквозь мое тело, сквозь ладони – и срывается с кончиков пальцев колкими иглами…

В злобные глаза оборотня ударили ветвистые молнии. Прокатился чудовищный гром, в воздухе запахло паленым.

Дикий вой, полный боли, вознесся к небесам, словно подпевая ему, рычали зомби. Охваченный синим пламенем оборотень бросился прочь, в ночную темень, – и вслед за ним устремились свирепые, но безмозглые зомби…

Уже падая без сил, я успел подумать:

«Я – правая рука мага…»

Глава седьмая, в которой инквизиторы на время возвращаются к своим прямым обязанностям

Ферре был мрачен. Впервые ему не удалось выполнить поручение своего патрона – отца Себастьяна. И проблема была не только в нанесенном ему оскорблении и ущемленных амбициях.

Хуже всего было то, что он разозлил зверя – и притом упустил, не добив, как это принято у опытных охотников. Теперь рыцари станут куда осторожнее и, наверняка, будут искать обходные пути к столице. Еще хуже – если найдут себе подмогу. Но самое неприятное может случиться, если они все же прорвутся к столице и вскроется обман – то, что он, Ферре, действовал якобы по поручению самого Великого Инквизитора. Отец Себастьян не простит такого провала. А все знают, чем оборачивается негодование серого кардинала Священной инквизиции…

– Зага ко мне, живо! – тихо приказал Ферре.

Охотник на ведьм коротко кивнул и помчался исполнять приказ. И вскоре вор уже предстал перед инквизитором. В отличие от последнего Заг не выглядел сколько-нибудь удрученным. Оно и понятно: вор никогда не был подлинным членом отряда. Наемник всегда остается наемником – ему плевать на авторитеты и высокие цели. Все, что его интересует, – лишь звонкая монета. Видимо, после завершения миссии этого мерзавца следует убить – во избежание неожиданных подлостей с его стороны…

– Звали, ваше благочестие? – оскалившись, поинтересовался Заг.

Ферре посмотрел на вора стеклянным, ничего не выражающим взглядом и сказал:

– Нужно усилить поиски Ламберта и его людей. Если вопрос только в деньгах – вы получите деньги. Но он не должен уйти…

– Премного благодарен, господин Ферре! – Вор поклонился – довольно изысканно и ловко, однако же не без издевки. – Только вот дело в том, что расходы на поиски непомерно возросли. Мои лучшие люди погибли при попытке схватить рыцарей, а привлечь новых не так-то просто…

– Держи! – просто сказал Ферре и швырнул Загу увесистый кошель с серебром. – Только не говори мне, что и этого мало.

– Ваша щедрость делает вам честь, – ухмыльнулся вор, и кошель словно растворился у него в руках.

– Хватит болтать! – отрезал инквизитор. – Сколько времени тебе потребуется, чтобы разыскать беглецов?

– Ровно столько, сколько нужно, чтобы сообщить вам, где они сейчас! – хихикнул вор.

– Так ты знал это и молчал, подлец?! – вспыхнул Ферре, подумывая о том, чтобы раскроить негодяю его гнилую голову. – Ты просто хотел вытянуть из меня деньги?!

– Так я ж не зря денежки от вас получаю! – Вор скривил обиженную мину. – Я как раз спешил к вам, чтобы сообщить, что Ламберт с дружками находится неподалеку – у замка Декронн… Вы, я вижу, хотите отругать меня? Или изволите выслушать подробности?

Ферре неподвижно смотрел на Зага.

Все-таки он слишком хорош, этот подлец, чтобы так, походя, уничтожать его. Это так называемого «доброго человека» убить не жалко – мало ли в Невендааре добрых людей? А эдакого ловкача днем с огнем не сыщешь, такой – на вес золота, на таких и держится Священная инквизиция, да что там – сама Империя. Об этом почему-то не принято говорить – но ведь именно подлецы добывают для Империи столь необходимые ей сведения о замыслах врага, его политике, армии… Правда, зачастую эти же негодяи такие же сведения отправляют и обратно – врагу. Впрочем, используя подлецов, не следует обольщаться на их счет.

Ферре и не обольщался.

– Говори! – приказал он.

Вскоре отряд Ферре уже приближался к маленькой деревушке неподалеку от замка на холме. Вид угрюмого серого строения не предвещал ничего хорошего.

Инквизитор был наслышан об этом замке. Принадлежал он лорду из древнего и знатного рода. Настолько знатного, что ему сходили с рук совершенно невероятные вещи. Поговаривали, что он вступил в сговор с самой Мортис и уже вовсю якшается с нежитью. Впрочем, серьезных доказательств ни у кого не было, в посягательстве на безопасность Империи лорд также замечен не был. Что же до личных дел лорда, то они не касаются даже самого Императора.

Так было до этого момента.

Прибыв в деревню, Ферре встал посреди кривой безлюдной улочки, огляделся и приказал:

– Старейшину ко мне! Вскоре к ногам инквизитора бросили испуганного старика. Ферре брезгливо оглядел того и сказал:

– Здесь были рыцари. И с ними девушка. Где они?

Старик испуганно забормотал:

– Пощадите, ваша милость! Рыцари были, да… Но девушки никакой не было!

– Сдается, ты хочешь меня обмануть, старик, – недобро сказал Ферре.

– Клянусь Всевышним – не было никакой девушки! – возопил старик.

– Как ты смеешь произносить имя Всевышнего всуе? – прищурился Ферре. – Ты, погрязший в грехе, как и вся ваша мерзкая деревня! Ты тоже поклоняешься Мортис?!

– Помилуйте… – Старик вдруг сник и опустил голову. – Мы просто несчастные крестьяне. Это господин наш с нежитью забавляется – а мы люди маленькие…

– И потому отправляете ему прохожих – на прокорм? – недобро усмехнулся Ферре. – Ты не увиливай – я все про вас знаю! Отвечай: рыцарей тоже туда отправили?

Старик часто заморгал и забормотал:

– Так мы ж и попросили господ рыцарей, чтобы они нас от этой напасти избавили. Мы просто попросили – и они согласились!

– Лжет! – ухмыльнулся вынырнувший из-за спины вор. – Ох и мерзкое местечко – хуже воровского притона!

Ферре молча кивнул и продолжил допрос:

– Так ты говоришь, рыцари пошли в замок?

– Пошли, – часто кивая, пробормотал старик. – На телеге поехали.

– Странно… – проговорил Ферре. – Зачем это они на телеге поехали, а не верхом? Хм… И что же, они оттуда еще не возвращались?

– Нет… Пока… – упавшим голосом ответил старик.

– Прекрасно, – бесцветно сказал Ферре и обернулся к охотникам на ведьм. – Деревню сжечь!

Охотники на ведьм мигом бросились исполнять приказание. В руках у них вспыхнули точно специально приготовленные факелы, и отблески огня лишь придавали их лицам мрачной величественности. Старик в ужасе вскочил, заголосил, хватаясь за голову:

– За что?! За что же это, ваша милость?!

– Благодари Всевышнего, что у нас нет времени, чтобы как следует разобраться с жителями, старик! – небрежно бросил Ферре. – Уверен, что у вас и ведьм немало скрывается. Так что ожидайте специального посланника от Великого Инквизитора. Он приведет ваш приход к правильному пониманию веры…

И Ферре неспешно направился в сторону замка.

А за его спиной уже разгорались соломенные крыши домов, подожженные охотниками на ведьм. Жители с криками выбегали из домов, и те из них, кто решался броситься на охотников, падали под ударами острых мечей.

А посреди улицы стоял несчастный старейшина и причитал:

– За что же все напасти на наши головы? Всевышний, чем же мы все перед тобой провинились?!

Ворота замка оказались открыты – что в общем-то не свойственно для замков и вызывало туманные опасения.

Впрочем, Ферре особых сомнений не испытывал. Жестом полководца он указал на ворота. Охотники на ведьм тихо скользнули вперед. За ними последовал и ассасин.

Оказавшись во внутреннем дворе замка, инквизитор немедленно обратил внимание на валяющиеся повсюду и рассыпающиеся на ветру тела.

– Зомби! – доложил ассасин. – Убиты мечами. И сдается мне, убиты довольно искусно – с рыцарской сноровкой!

– Выходит, старик не врал, – нахмурившись, сказал Ферре. – Они или все еще здесь, или уже успели уйти. Следует проверить! Вперед!

Охотники на ведьм ринулись в ближайшую дверь, за которой обнаружился спуск в подвал. Вновь зажгли факелы. Крутая винтовая лестница завершалась ржавой решеткой, за которой притаились неподвижные скелеты с остатками плоти на костях, прикованные цепями к сырым стенам. Охотников не смутили ни решетка, ни мертвая неподвижность покойников. Ржавые прутья рассыпались в труху от мощных ударов сапог. После чего охотники приблизились к скелетам.

Будто по команде с утробным ревом прикованные трупы поднялись и ринулись на незваных гостей. Охотники на ведьм словно ждали этого: заняв удобную боевую позицию – спина к спине, – принялись рубить и кромсать наседающую нежить. От их ударов в стороны разлетались оторванные челюсти и руки, куски раздробленных костей и аккуратно срезанные крышки черепов. И вскоре земляной пол был равномерно усыпан переломанными костями.

Вернувшись наверх, один из охотников доложил Ферре:

– Вы были правы, брат инквизитор. В этом замке прочно обосновалась нежить. Хорошо бы прислать сюда архангела с жезлом власти, пока земля еще больше не напиталась силой Мортис…

– Нежити не место на землях Империи! – кивнул Ферре.

Ассасин сжал кулаки, глаза его сверкнули праведным гневом. Вор опасливо озирался, косясь в сторону ворот.

Ферре взвесил на руке палицу и громко возгласил:

– Господа! Потрудимся во славу господа нашего?!

* * *

…Отряд решительно двигался по широким галереям и коридорам замка. Зал следовал за залом, и ни один уголок не оставался без осмотра.

Служители инквизиции прекрасно знали свое дело. И вскоре под мечами охотников на ведьм пал первый зомби.

– Вот что он сделал со слугами! – недобро сказал ассасин, поигрывая кинжалом. – Дайте мне только добраться до этого лорда! Этот предатель узнает, за что мы сражались в Великой Войне!

Но пока что хватало усилий охотников на ведьм – вдвоем они довольно ловко расчищали дорогу от немногих встреченных зомби.

Конечно, Ферре видел свою цель не в избавлении этих земель от нежити. Все, что ему было нужно, – убедиться, здесь ли прячут посланцу. Но природная ненависть к последователям ненавистной Мортис брала свое: он все больше хотел поквитаться с хозяином этого мрачного замка!

Наконец, уничтожив по дороге всех зомби, находящихся в пределах видимости, отряд достиг центрального зала – с высоким потолком и огромным камином.

Свет неохотно пробивался сквозь пыльные стекла и мрачные витражи, выхватывая из полумрака огромное кресло. В этом кресле с высокой спинкой, обтянутой почти истлевшей кожей, полулежал человек крайне изможденного и болезненного вида.

Судя по богатой, расшитой золотом одежде и драгоценным камням, сверкающим на перстнях, это и был сам лорд.

– Что вам угодно? – слабо проговорил он. – Кто впустил вас?

Ферре сразу заметил, что одна рука лорда покрыта густой шерстью, из-под которой торчат жуткого вида когти. Любому инквизитору это говорило лишь об одном: перед ними оборотень. Правда, либо раненный, либо опутанный колдовскими чарами.

– Мы не нуждаемся в приглашении, – хмуро сказал Ферре. – Мы – слуги Священной инквизиции. И раз уж вы, почтенный лорд, приняли человеческий облик, я объявляю вам: сейчас вы будете убиты, как еретик и изменник!

– Это мы еще посмотрим! – осклабился лорд.

Ферре ожидал, что тот сейчас же превратится в клыкастое чудовище – как и полагается оборотню. Так лорд и поступил. Но перед этим выкрикнул какое-то непонятное, леденящее душу заклинание.

Пол под ногами содрогнулся, и устилавшие его плиты взорвались сотнями обломков. Откуда-то снизу, из смрадной подвальной глубины, рвалось чудовище.

– Дракон Рока! – воскликнул ассасин.

Но Ферре и без того уже понял это. Выходит, безумец-лорд не терял времени, все глубже погружаясь в пучину греха и ереси.

Что ж, его смерть будет уроком другим!

– Вперед! – воскликнул инквизитор и бросился туда, где, пытаясь вырваться на волю, метался, круша и ломая все вокруг себя, злобный дракон.

Стоило тому вырваться и расправить крылья, пустить в дело убийственные когти – бой можно было считать проигранным. Но пока охотникам на ведьм удавалось отвлечь на себя внимание монстра. Дракон пытался поразить врагов смертельным дыханием – и один из охотников уже попал под струи ядовитых испарений, заметно ослабнув при этом.

Ферре рассчитывал прийти воинам на помощь. Но огромная тень метнулась ему наперерез. Сверкнули злобные глаза – и инквизитор отлетел назад, отброшенный мощным ударом.

Палица откатилась в сторону, в голове отвратительно шумело. Ферре почти равнодушно наблюдал, как приближается к лицу брызжущая слюной зловонная пасть…

Но яркая вспышка ударила по глазам, на время лишая зрения, и донесся до слуха исполненный муки стон…

Чудище рухнуло у ног инквизитора, на глазах превращаясь в мертвого человека.

Ассасин пнул ногой труп оборотня. В руке он сжимал магический свиток.

– «Гнев богов», – сурово сказал ассасин. – Так мы всегда расправлялись с этими тварями…

И тут же, не теряя ни секунды, швырнул в беснующегося дракона один за другим два кинжала. Зал наполнился звериным, исполненным ярости ревом, в воздухе распространилась удушающая могильная вонь.

Ферре нашел в себе силы, чтобы подняться. Сжал крепче палицу – и бросился на помощь охотникам на ведьм. Мощные удары палицей пришлись как нельзя кстати: один охотник уже упал, выронив меч и дергаясь в смертных судорогах. Дракон же расправил крылья в готовности ринуться вверх…

Но не успел, получив еще один, смертельный удар от ассасина.

Вскоре все было кончено. Дракон, ослабнув, прекратил попытки прорваться сквозь камень, устилающий зал, и рухнул вниз – в неведомую пучину своей преисподней.

…Едва покинув ворота замка, Ферре тряхнул головой, приходя в себя, и сказал твердо:

– Все зашло слишком далеко – мы потеряли уйму времени. Клянусь Всевышним, Ламберт дорого заплатит мне за это приключение! А сейчас поспешим – мне не терпится ощутить в руках его горло…

Глава восьмая, в которой коварство не знает пределов

Отец Себастьян смиренно ждал аудиенции. Его неподвижная черная фигура ничем не выдавала накала чувств, царивших в душе. Неподвижные паладины даже не глядели в его сторону – еще более недвижимые, напоминающие восковые фигуры в доспехах. В приемной со свитком в руках дожидается более важная фигура – имперский канцлер. Это плохо: беседа Императора с канцлером может затянуться, угрожая катастрофой…

Ждать можно было сколько угодно – у Императора много дел. Да и кто он такой для великого монарха? Всего лишь один из помощников Иоганна IV, фигура серая, совершенно чуждая при дворе. К тому же известно, насколько Император не любит инквизиторов. Забавно – но именно это обстоятельство является еще одной причиной для того, чтобы появиться здесь.

Церковь слишком слаба, а Империя нуждается в духовном стержне. Аристократам, погрязшим в роскоши и распутстве, нет до этого дела. Они не понимают, что враждебные расы копят силы в нетерпении наброситься на ослабленную войнами Империю и окончательно добить ее. К сожалению, Император по-прежнему остается стойким проводником интересов знати.

И это положение надо менять.

Но для этого требуется перешагнуть первую, самую крутую и опасную ступень…

Высокая створка двери приоткрылась, показался секретарь с бледным, припудренным лицом. Канцлер сделал было шаг в сторону двери, но секретарь подал знак остановиться и обратил бесстрастный взор к Себастьяну:

– Император ожидает вас, отец Себастьян.

Это была удача! Канцлер сердито отступил, Себастьян же, не меняя унылого выражения лица, проследовал мимо паладинов вслед за секретарем.

В приятном, светлом интерьере императорских покоев инквизитор чувствовал себя неуверенно: ему не хватало привычного полумрака, дающего иллюзию безопасности. Строгие стены Магистрата придали бы ему куда больше решимости…

Но Себастьян взял себя в руки. Следовало подготовить Императора к грядущим событиям. Оставалось полагаться лишь на силу собственных доводов и природную харизму.

Император восседал на троне – как и всегда во время официальных встреч. С высоты постамента он взирал на вошедшего, как небожитель, вызывая невольный трепет.

Впрочем, это больше рассчитано на людей, не сильно искушенных в политике. Себастьян прекрасно знал, что не высота трона определяет подлинную власть. Хитрость и коварство – вот главная сила. А высокий трон… Что ж – с такого больнее падать!

– С чем пожаловал, инквизитор? – спросил монарх с присущей великому сдержанностью. – Насколько я знаю, тебя считают правой рукой Великого Инквизитора?

– Я здесь как раз по его поручению… – проговорил Себастьян, и голос его предательски дрогнул.

– Слушаю тебя. – Император принял более удобную позу, внимательно глядя на подданного.

– У меня есть сведения о готовящемся заговоре… – проговорил Себастьян и резко склонился перед Императором, словно ожидая удара.

– Что?! Заговор? – Император недобро прищурился. – Против моей власти? Откуда такие сведения?

– О нет, ваше величество! – воскликнул Себастьян. – Речь о заговоре в недрах Священной инквизиции, о темных злоумышлениях против Великого Инквизитора…

Император помолчал, пристально разглядывая сгорбившегося перед ним человека. Сказал медленно:

– Но почему ты пришел ко мне, инквизитор? Разве это не дело Святой Церкви?

– Истинно так! – произнес Себастьян с чувством. – Но проказа заговора поразила Магистрат! Я не знал, что делать, и решил, что единственным истинным блюстителем чистоты нашей веры был и остается один человек – Император.

Себастьян склонился еще ниже.

– Продолжай! – потребовал Император.

– Его святейшество Иоганн IV тайно направил меня к вашему величеству с просьбой о помощи! Есть сведения, что планы злоумышленников распространяются не только на руководство Священной инквизиции и Церкви – их замыслы простираются гораздо дальше, имея дальнейшей целью свержение Императора и захват власти в стране! Иоганн умоляет забыть обо всех наших разногласиях – и помочь в раскрытии заговора!

– Когда речь идет о величии и безопасности Империи, не может быть и речи о каких-то распрях! – твердо сказал Император. – Какой помощи ждет от меня Великий Инквизитор?

Себастьян чуть заметно улыбнулся: похоже, наживка была выбрана правильно. Осталось подсечь и аккуратно вытащить рыбку на берег…

– Он просит отряд тайной стражи, чтобы оградить себя от заговорщиков и схватить их! – сказал Себастьян. – Необходимо произвести аресты силами, не связанными с инквизицией порочной круговой порукой! У меня в руках список лиц, которых необходимо схватить немедленно и направить в соответствующие места для проведения допросов! Необходимо выявить факт измены и примерно наказать виновных!

– Я готов немедленно предоставить его святейшеству то, что он просит! – решительно сказал Император. – Сейчас же вышлю к Магистрату полсотни отборных, самых преданных рыцарей!

Себастьян невольно сделал протестующий жест:

– Ваше величество, умоляю вас! Необходимо все сделать тихо и аккуратно – чтобы враги не успели улизнуть и спрятать следы своей измены! У Великого Инквизитора есть подробный план действий.

Себастьян осторожно приблизился к подножию трона и протянул Императору свиток. Император принял бумаги, недоверчиво глядя на инквизитора. Развернул и углубился в чтение.

Это не просто фальшивка. У Себастьяна давно были наготове листы гербовой бумаги Магистрата с подлинной подписью и печатью Иоганна IV – такова обратная сторона его полного доверия.

Теперь в этих бумагах был изложен тщательно разработанный Себастьяном план. Подлинно дьявольский план, коварству которого позавидовал бы сам Бетрезен.

– Самое главное – чтобы все произошло в четко назначенное время… – Себастьян нервно облизнул пересохшие губы. – Аресты должны быть проведены разом, в одно и то же время. Я буду рядом с Иоганном – ждать охранного отряда…

Император поднял взгляд от бумаг, поглядел на инквизитора, произнес:

– Странные дела творятся у вас в Магистрате…

– Истинно так… – покорно отозвался Себастьян. – Дела мерзкие, богопротивные. Вся надежда на то, что благочестивый Великий Инквизитор успеет навести порядок – с помощью Всевышнего и вашей, мой повелитель. Мы же, недостойные слуги ваши, будем, не жалея сил, спасать отечество и славную веру нашу…

Император нетерпеливо кивнул:

– Хорошо, инквизитор, сделаю так, как просит благочестивый Иоганн. Ступай и будь рядом с его святейшеством!

Себастьян поклонился и попятился к выходу.

Когда дверь за ним закрылась, и в зале появился секретарь, Император протянул ему бумаги и приказал:

– Поглядите на подпись и печать. Подлинные ли они?

Секретарь принял бумаги, посмотрел, и брови его полезли кверху:

– Что же это?!.

– Все, что мне нужно знать, – написано ли это Великим Инквизитором? – отрезал Император.

– Да… Это его подпись… И печать подлинная… – пробормотал секретарь.

– Тогда позвать ко мне начальника тайной стражи! – приказал Император. – Немедленно!

Отец Себастьян спешил – успех задуманного определяло время. Мало кто придерживается этой очевидной истины: точность – залог победы. В данном случае строгий расчет сулил невероятный выигрыш, даже мечтать о котором было страшно!

Но как полагаться на точность в этом беспокойном мире? Сколько случайностей – малозначительных досадных мелочей, на которые обычно просто не обращаешь внимания, – способны вмиг испортить все дело. Оставалось лишь надеяться на лучшее и возносить молитвы всем богам Невендаара разом.

Как известно, боги ревнивы и не любят тех, кто служит другому божеству. Но, совершив во имя великой цели столько тяжких грехов, нарушив все свыше установленные законы и правила, уже перестаешь бояться небесного гнева. И когда ты, пусть тайно, вершишь судьбы Империи, то невольно начинаешь чувствовать себя равным богам.

А ведь для богов не существует правил.

Себастьян знал, что в качестве помощника Великого Инквизитора он входит в Магистрат в последний раз.

Он знал, что над ним уже занесен невидимый меч. Он вычеркнут из списка приближенных, и ему уже нет доверия. И если хоть что-то пойдет вопреки плану – ему не миновать мучительной смерти.

О, как много тех, кто с радостью полюбуется на его мучения! Но не время думать о поражении. Еще не время.

Отец Себастьян приблизился к покоям Великого Инквизитора. Прежде смиренно-вежливый послушник принял его холодно, не удостоив даже словом, – лишь поманил за собой, как равного. Себастьян криво улыбнулся и последовал за ним.

Иоганн был не один. В кабинете присутствовал другой помощник Великого Инквизитора – Заурус, бледный горбун, на лице которого никому не довелось еще видеть отражения человеческих чувств. Это самый опасный соперник Себастьяна, и, видимо, именно его волею приведены в действие пружины тайного механизма, предназначенного для нанесения смертельного удара конкуренту.

Себастьян поклонился Великому Инквизитору и нарочито вежливо улыбнулся Заурусу:

– Мое почтение, брат мой…

И мельком бросил взгляд на песочные часы на столе Иоганна. Струящегося песка в них оставалось не более, чем на пару минут.

Зауруса перекосило от ненависти – наверное, впервые Себастьян увидел на этом уродливом лице живые эмоции. И нельзя сказать, что это доставило ему удовольствие.

Иоганн же посмотрел на Себастьяна с недоумением и сказал холодно:

– Твоя дерзость удивляет меня, Себастьян.

– Не понимаю, о чем вы, ваше святейшество, – невозмутимо ответил Себастьян. – Я чем-то разгневал вас?

– Вызвать братьев, чтобы схватили его? – с готовностью спросил Заурус.

– Постой, Заурус, – сказал Великий Инквизитор и обратился к Себастьяну: – Ты действительно ничего не понимаешь, мой бывший помощник?

– Не понимаю… – проговорил Себастьян.

Нужно было тянуть время. А еще – сделать пару шагов в сторону стола и занять заранее обдуманную позицию…

– Нам известно, что ты используешь возможности Священной инквизиции в своих целях, – сказал Иоганн грозно. – Ты обманул мое доверие и доверие братьев. Ты утаил от меня то, что тебе было известно о пророчестве! У меня за спиной, от моего имени ты пытаешься заполучить небесную посланницу. Интересно, в каких целях?

– Я знаю, в каких целях, – злобно проговорил Заурус. – В руках посланницы – огромная сила, которую он хотел использовать для захвата власти!

– Какая чушь! – вымолвил Себастьян, отводя взгляд.

Он смотрел на последние крупицы песка, устремляющиеся в стеклянную воронку часов.

– Ты зашел слишком далеко и поплатишься за это! – пообещал Иоганн.

– Простите, ваше святейшество, но вас неверно информировали, – проговорил Себастьян.

– Перестань юлить, мерзавец! – выдохнул Заурус, сжимая кулаки и трясясь от ненависти. – Поздно отпираться! Я сам, лично, калеными клещами вырву твой лживый язык!

– Брат Заурус ошибается, – спокойно сказал Себастьян. – И я готов доказать это. Смотрите, ваше святейшество, вот доказательство моей невиновности!

И, почтительно склонившись, он протянул Иоганну принесенный с собой свиток. При этом не сдвинулся с места.

И Иоганну пришлось сделать шаг самому. Он остановился перед Себастьяном – как раз напротив окна. И взял свиток из рук помощника.

Последние крупинки упали из верхней части колбы в нижнюю. Молчаливый послушник перевернул часы, и песок продолжил свой бесконечный бег.

Иоганн читал свиток. На лице его проступило недоумение.

– Какой еще заговор? – пробормотал он, поднимая взгляд. – Что за чушь?

На лбу Себастьяна проступил пот. Напряжение достигло предела.

Неужели он просчитался?!

В этот миг в воздухе возник новый звук – похожий на пение насекомых. Звук быстро усиливался.

– Что это?.. – пробормотал Великий Инквизитор.

Но в следующее мгновение портьера у окна дернулась, и звук ворвался в полумрак кабинета.

Свист летящей стрелы.

Тело Иоганна изогнулось в болезненной судороге.

– О-о… – простонал он.

И медленно сполз на пол. Из-под лопатки его торчала длинная стрела.

– Измена! – отчаянно завопил Себастьян и сделал шаг вперед, сжавшись в ожидании боли. – Покушение на Великого Инквизитора! Заурус, зови на помощь!

Но Заурус в замер в оцепенении, не в силах понять, что происходит. А на крик уже вбегали приближенные к Иоганну инквизиторы.

Снова дернулась прорванная портьера – и новая стрела ворвалась в кабинет, впившись на этот раз в бедро Себастьяна.

– Измена! – простонал Себастьян, падая рядом с умирающим покровителем.

Иоганн бился в предсмертных судорогах, глаза его безумно выкатились, изо рта обильно шла пена. Себастьян стонал от боли, закрывая своим телом Великого Инквизитора, словно хотел оградить его от новых ударов неведомых злоумышленников.

Эту картину и застала подоспевшая тайная стража Императора. Хмурые люди в черных беретах с вороньими перьями и серых плащах быстро заполнили кабинет, мигом обнаружив пробитую в двух местах портьеру и взяв под руки потрясенного Зауруса. Зауруса тихо увели вместе с еще одним послушником – свидетелем происшедшего.

Капитан тайной стражи склонился над телом Иоганна IV. Поглядел в глаза, взял за руку, коснулся шеи.

– Он мертв! – с мрачной торжественностью объявил он.

Отец Себастьян истекал кровью. Ему было ужасно больно.

Но кто бы знал – сколь сладкой была эта боль!

– Как вы, отец Себастьян? – присев рядом и осматривая стрелу, поинтересовался капитан тайной стражи.

– Плохо мне! – простонал Себастьян. – Горе всем нам – враги убили великого человека!

– Вы сделали все, что могли, – возразил капитан. – Мы просто не успели схватить заговорщиков до трагедии. Но будьте уверены – схватим всех…

– Горе нам! – причитал отец Себастьян.

– Лекаря! – крикнул капитан тайной стражи. – И личную охрану для отца Себастьяна!

Лекарь ловко извлек стрелу из бедра инквизитора, смазал рану целебной мазью. И принялся осматривать труп Великого Инквизитора. Себастьяна же осторожно подняли и положили на огромный черный диван.

Дело сделано. Теперь от него ничего не зависит. Остается лишь ждать исхода… Себастьян прикрыл глаза. Огромная усталость навалилась на него…

Наверное, он забылся. Но голос капитана тайной стражи мгновенно привел его в чувство:

– Отец Себастьян! Император просил передать вам личное послание.

Капитан протянул ему пергамент с большой сургучной печатью имперской канцелярии.

– …Его величество благодарит вас за помощь в разоблачении заговора и просить возглавить расследование…

Себастьян с трудом сдержал улыбку.

– …так же, как ближайшему помощнику убиенного Иоганна IV, вам предлагается принять руководство Священной инквизицией вплоть до избрания нового Великого Инквизитора. Император также убежден, что единственной достойной кандидатурой, представленной на чрезвычайном консилиуме Священной инквизиции, будет ваша…

– Передайте его величеству мою смиренную благодарность… – слабо проговорил Себастьян. – Я сделаю все, что в моих силах…

Тело его было ослаблено, лицом владела смертельная бледность.

Но в темных глубинах души, там, где никто не мог стать свидетелем истинных чувств инквизитора, разнесся неистовый, сатанинский хохот победителя.

Глава девятая, в которой отряд Ламберта совершает неожиданную рокировку

Очнулся я уже утром, в тени деревьев. Чувствовал себя ужасно – словно в голове не переставая метались злобные молнии.

Поднял к глазам ладони, осмотрел.

Кончики пальцев были покрыты копотью и саднили, как обожженные.

Значит, это не было просто кошмарным сном. И Горензеф действительно пришел на выручку.

А может, помог и мой талисман. Я нащупал драконий зуб на ремешке.

– Проснулся? – поинтересовался Грош, присаживаясь рядом. – А я, наверное, теперь вообще спать перестану – кошмаров боюсь. И как мы только ноги унесли?

– Это ты меня вытащил? – тихо спросил я и невольно поморщился – даже говорить было больно.

– Ага, – сказал Грош. – Это становится добрым обычаем – вытаскивать тебя из всяких переделок. Но и ты молодцом… Скажи – что это ты сделал с оборотнем? Что за гром и молнии?

– Ты забыл? – Я пожал плечами. – Ведь ты и сам – рука мага…

– Ах вот оно что… – проговорил Грош, почесывая в затылке. – А я-то удивляюсь – отчего мне так здорово в карты везет?..

– Скажи-ка лучше, как это Ламберт узнал, что мы в замке? – спросил я. – Неужто подлый старик и впрямь послал за помощью?

– Как бы не так! – усмехнулся Грош. – Скажи спасибо Иноэль: это она убедила Ламберта, что с нами что-то неладно. То ли почувствовала что-то, то ли небеса подсказали. Стаффорд остался с нею, а Ламберт поспешил к нам на выручку. Видать, он знает, как разговаривать с негодяями – коль жители этой миленькой деревушки так быстро выложили ему, что дакак, да еще и ворота открыли! Ей-богу, всегда буду помнить эту развеселую ночку! Слушай, а может, мы зря отказались от предложения лорда-оборотня? Представь, если бы я стал нежитью – каким-нибудь драчливым скелетом или привидением! Лучше, конечно, оборотнем – хотел бы я посмотреть, как от меня все разбегались бы с криками!

– Родовитостью ты не вышел, чтобы оборотнем быть, – заметил я. – Все, что тебе светило, – стать тупым зомби у лорда на побегушках.

Грош рассмеялся и отошел в сторону. Я все еще не находил в себе сил, чтобы подняться. Но почувствовал вдруг прикосновение легких тканей.

На траву рядом со мной присела Иноэль.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, касаясь ладонью моих волос.

Что-то произошло со мной – и в ослабшее тело ринулись вдруг потоком свежие силы, прояснилась голова, ушла боль…

– Спасибо, уже хорошо… – пробормотал я, хлопая глазами от удивления. – Даже очень! Это ты сделала?

– Исцелять, избавлять от боли – способность любого ангела, – сказала Иноэль. – А вот метать молнии не каждому человеку дано. Особенно если он и не маг вовсе.

– Так уж получилось, – проговорил я, боясь встречаться с девушкой взглядом.

Я понимал, что обязан ей и своим чудесным спасением, и избавлением от боли – но не зажила еще в душе моей рана.

– Ты хороший человек, Свидрик, – сказала она ласково. – И мне известно еще кое-что: ты умеешь любить по-настоящему. И я бы рада ответить тебе теми же чувствами, но чувствами нашими управляют небеса…

Я молчал, не зная, что ответить на это. Не так я представлял себе разговор с дамой моего сердца. Но ведь дал же себе зарок – забыть про нее! Выходит, не смог забыть…

– У тебя удивительная судьба, Свидрик, – продолжала Иноэль. – Тебе предстоят такие встречи, что однажды ты просто забудешь про меня. Я же не принадлежу себе: мною движет воля небес, и нет в моей жизни места человеческим чувствам…

Хотелось крикнуть: «А как же Ламберт?!» Но я лишь кивнул и улыбнулся в ответ.

До ворот столицы оставалось не больше одного дневного перехода. Но что-то подсказывало, что переход этот и станет самым опасным на всем нашем и без того непростом пути.

Какое-то время мы продвигались вперед, пока вдалеке не показались первые селения из тех, что обильно окружали столицу. Ламберт сделал знак остановиться. Въехал на небольшой холм и стал пристально всматриваться в даль острым взглядом. Вернувшись к нам, сказал:

– Нужно кого-то послать вперед…

– Давайте я проскочу туда, наставник! – воскликнул Стаффорд с горячностью. – Смотрите – за теми холмами столица!

Ламберт покачал головой:

– Очень заманчиво броситься вперед во весь опор. Но чувствую я: инквизиторы не пропустят нас так легко и спокойно. Они рыщут вокруг, жаждут нашей крови. И, конечно, больше всего я беспокоюсь за посланницу…

– Но, может, враги уже отстали от нас? – дернул плечом Стаффорд.

– С чего бы это? – Ламберт приподнял бровь. – Нас мало, и одолеть нас не составит для них особого труда. Нельзя ведь всерьез надеяться на случай – как тогда, с магическим эльфийским лесом. Да и потом…

Ламберт кивнул куда-то вдаль, за спиной Стаффорда.

Все обернулись – и увидели столб густого черного дыма, подымающийся вдали.

– Знакомая картина, – сказал Ламберт. – Так жгут взбунтовавшиеся деревни. Горит там, откуда мы пришли. Похоже, кто-то идет по нашему следу, и он весьма недоволен.

– Что же делать? – вырвалось у Стаффорда. – Снова выслать вперед разведку?

Ламберт покачал головой:

– Боюсь, мы опять потеряем время. Да и не пришлось бы снова выручать из беды наших незадачливых слуг…

Мы с Грошем переглянулись и пристыженно отвели взгляды.

– Хоть это и не слишком достойно благородных рыцарей, – задумчиво сказал Ламберт, – но полагаю, нам не обойтись без маленькой хитрости…

– Доблестный рыцарь Грош! Для новичка вы неплохо держитесь в седле!

– Благодарю, вас, милорд! Благородный Свидрик, смею указать вам на шлем: он съехал у вас набок!

– О, вы очень любезны, милейший! Но доспехи Стаффорда мне слишком велики. Честно говоря, я просто боюсь пошевелиться, чтобы не вывалиться из седла! Доспехи тяжелые – и тянут меня к земле…

– Это точно, лорд Свидрик! В них я чувствую себя, как в инквизиторском устройстве для пыток! И еще – я почти ничего не вижу из этого дурацкого шлема!

План Ламберта с самого начала показался нам полнейшим безумием. Поменяться местами со слугами – на что это похоже?!

Но потом, когда нас обряжали в рыцарские доспехи, на какое-то время все это показалось забавным. Пока не стало ясно, что у нас с Грошем совершенно нет сил не то, чтобы самостоятельно влезть в седло, но и просто нос почесать!

Впрочем, приказы господ рыцарей обсуждать не принято. Все, что от нас требовалось, – это ехать по дороге и отвлекать на себя внимание недругов. Конечно, рыцари не особо рассчитывали на наши боевые возможности – их попросту не было, несмотря на то, что нам таки вручили запасные мечи – поднять которые ни у меня, ни у моего друга просто не было сил.

Очень скоро тело под броней стало нестерпимо чесаться, причем в самых бронированных местах. Пребывание в доспехах быстро превратилось в настоящее испытание. Мы невольно прониклись уважением к рыцарям: как же они выносят такое день за днем?!

Мы как попало болтались в седлах и выглядели, на мой взгляд, не слишком достойно. Но нам и не грозило красоваться на рыцарских турнирах – все, что от нас требовалось, это доехать до главных ворот столицы, сопровождая посланницу.

Да-да! Посланница ехала следом, верхом на своей лошади, и только внимательный наблюдатель подивился бы необычной скованности ее фигуры. Еще бы – «посланница» была ловко сооружена Грошем из моей лютни, тряпок и платья Иноэль! Тряпичное «лицо» ее прикрывала темная вуаль, и мерный ход лошади чуть покачивал ее, несколько оживляя картину.

Сама же посланница, облаченная в мужское платье, следовала на муле вслед за рыцарями, несколько потерявшими привычный лоск…

…Пересевшие на ослов и облачившиеся в наши лохмотья рыцари старались держаться с привычным достоинством, что немедленно вызвало наш с Грошем неудержимый хохот.

– Что такое? – надменно поинтересовался Ламберт.

Стаффорд, чертыхаясь, пытался справиться с ослом, неожиданно потерявшим желание идти дальше.

– Я нижайше извиняюсь, милорд! – давясь от смеха, сказал Грош. – Но, ей-богу, сделайте лицо попроще. Опустите взгляд, сгорбитесь…

– Это еще зачем? – Ламберт сердито дернул плечом.

– Ну, как бы вам это сказать, ваша милость… – осторожно проговорил я. – В вас же за сто шагов аристократа видать! И осанка у вас чересчур благородная. Господина Стаффорда это тоже касается.

– Боюсь, что вы в доспехах выглядите не лучше! – сердито бросил Стаффорд, продолжая усмирять осла.

– Ваша правда, господин рыцарь! – сказал Грош. – В рыцарских доспехах я чувствую себя как в комнатушке на постоялом дворе: и пусто, и темно, и страшно, что кто-то чужой притаился рядом! Чтобы выглянуть из шлема, приходится подпрыгивать! Меня преследует непреодолимое желание поджать под себя ноги и спрятаться в правой перчатке…

Тут и Иноэль не выдержала, звонко и от души рассмеявшись. Смех ее заставил улыбнуться и чересчур чопорных рыцарей. И вскоре они несколько освоились, довольно ловко притворяясь странствующими торговцами.

К тому времени Грош уже раздобыл где-то мула и одежду для Иноэль, и мы разделились, от души пожелав друг другу удачи.

Если бы тогда я знал, какие испытания станут следствием этого замысла, – ни за что не согласился бы на эту глупость!

А тогда мы от души развлекались с приятелем, думая, что все наши беды уже позади и вскоре нас ждет столица и заслуженная награда.

Глава десятая, в которой отец Себастьян пожинает плоды своего коварства

Себастьян проснулся мгновенно – но еще некоторое время не решался открыть глаза, не будучи уверенным, что все происшедшее с ним – не просто сновидение. Наконец очень осторожно приоткрыл глаза и огляделся.

Сердце приятно замерло в груди – и продолжило бег учащенно.

Свершилось!

Он впервые проснулся в покоях Великого Инквизитора! Его так и оставили здесь, на диване в кабинете почившего Иоганна IV, не решаясь беспокоить раненого защитника великого мученика Церкви. Рана и впрямь продолжала болеть, но это неизбежная жертва во имя власти.

Ведь всем известно, как Церковь и люди любят мучеников! Не пострадай он во имя иллюзорного спасения Иоганна – и отношение к нему было бы совсем другое.

Но он, Себастьян, отважно закрыл собою умирающего Великого Инквизитора – и именно так напишут об этом в летописях!

Себастьян тихо рассмеялся и со стоном поднялся с дивана.

Нога разболелась сильнее. Надо бы обратить внимание лекарей: теперь это самая значительная рана в Империи!

Впрочем, не важно…

Прихрамывая, Себастьян добрался до огромного стола. Здесь все было знакомо – до мелочей. Каждая бумага проходила через его руки, каждая подпись и печать имела известный ему смысл. Но никогда еще не доводилось смотреть на все это с другой стороны…

Себастьян медленно, почти торжественно опустился в кресло Великого Инквизитора.

О, как долго же он ждал этого момента! Сколько бессонных ночей, тревог и сомнений! По правде говоря, он давно уже стал тенью высшего лица в Священной инквизиции. Но что такое быть бесплотной тенью по сравнению с ролью Самого?!

Но главное даже не в этом. Ведь это – лишь начало пути к власти.

К абсолютной власти.

Себастьян поднял со стола темный колокольчик, коротко позвонил. В кабинете бесшумно возник референт. Себастьян внимательно вгляделся в его унылое лицо: он долго готовил себе этого послушника, тщательно проверял каждый его шаг – но неизвестно, что сделает с ним подобный взлет в иерархии Магистрата? Надо будет со всей серьезностью подобрать помощников и тщательно контролировать их – чтобы избежать печальной участи Иоганна. А пока следует очистить ряды инквизиции от всех сомнительных и неугодных лиц.

– Как идут аресты? – сухо поинтересовался Себастьян. – Нашли уже заговорщиков? Стрелка поймали?

– Аресты производятся в соответствии со списком, – флегматично сказал послушник. – Стрелка поймать пока не удалось…

– Я думаю, стрелка НАДО поймать, – твердо сказал Себастьян. – Кто бы он ни был. Оставить такое преступление безнаказанным нельзя – это опасно для инквизиции!

– Правильно ли я понял… – проговорил послушник, чуть округлив глаза.

– Правильно, – сказал Себастьян. – Если поймать стрелка не удастся – найдите другого и сдайте экзекуторам для дачи признательных показаний. Разумеется, он не должен дожить до суда.

– Понял… – проговорил послушник, опуская взгляд.

– Замечательно! – улыбнулся Себастьян. – Что-то мне подсказывает – вас ожидает прекрасная карьера, брат мой! Какие еще новости?

– Патриарху уже вручено письмо Императора с предложением избрать вас Великим Инквизитором. Сегодня состоится чрезвычайный консилиум. Думаю, других кандидатур, достойных более вас, не будет…

– Вы обладаете удивительным свойством приносить благие вести, брат мой. – Себастьян расплылся в улыбке. – Великий Инквизитор не забудет этого…

Послушник смиренно поклонился.

– Ладно, к делам, – сказал Себастьян, меняя тон на более сдержанный. – Необходимо срочно провести одно очень важное для нас дело.

– Слушаю… – Послушник весь обратился во внимание.

– К столице приближается небольшой отряд во главе с неким Ламбертом. Я подозреваю, что он как-то связан с заговорщиками. Поскольку я не уверен до конца и вместе с ним следует один юный, но весьма родовитый рыцарь, мне не хотелось бы попасть впросак, а потому его имя не внесено в списки заговорщиков. И главное – с ними должна быть девушка. Она является ключевой фигурой заговора. Всех их необходимо схватить и тайно доставить в Магистрат. Причем только девушка нужна мне живой…

– Понимаю… – послушник сдержанно склонил голову.

– Вы все ловите на лету, это похвально… – разглядывая подчиненного, проговорил Себастьян. – Выполняйте!

Отец Себастьян неторопливо шел темными коридорами Магистрата. Это было новое чувство – чувство хозяина этих стен, повелителя сеющих страх инквизиторов. Ему удалось перейти на новую ступень – теперь он сам сеет страх среди мрачных обитателей Магистрата.

О, страх – великое чувство, заставляющее крутиться шестеренки неповоротливой и безжалостной машины власти! Империя забыла, что есть истинный страх, пора напомнить ей об этом чувстве, бодрящем, заставляющем острее чувствовать жизнь и быстрее, быстрее двигаться вперед!

Здесь, в подвалах Магистрата, собрались подлинные знатоки страха. Педантично и планомерно они изучают людской страх, тщательно записывая наблюдения в протоколы допросов. Экзекуторы – мастера выворачивать наизнанку человеческую душу, мастера боли, перед лицом которых содрогнулись бы от ужаса самые жуткие демоны. А потому задуманная Себастьяном чистка не коснулась этой особенной касты служителей Магистрата.

Именно сюда, в темные подвалы, и шел Себастьян. Здесь, в большой пыточной камере, сырой и темной, с капающей с потолка водой, он жаждал узреть самое приятное зрелище, какое только был в состоянии вообразить.

Зрелище мести.

Экзекутор быстро полез из-за стола, подскочил и писарь, огромный палач в грязном кожаном фартуке неуклюже поклонился: нечасто лицо, равное самому Великому Инквизитору, нисходило до этой грязной рутины. Но теперь, наверное, пришли новые времена: здесь все знали – отец Себастьян не брезгует принимать личное участие в допросах и пытках.

И сейчас он стоял, любуясь сладкой картиной: страхом и муками своего врага.

Заурус висел на цепях, прикованный к каменной колонне, подпирающей свод. Ноги уже не держали его, редкие липкие волосы спадали на глаза, лицо покрывали подтеки запекшейся крови.

– Докладывай! – коротко приказал Себастьян.

– Молчит пока, – пожаловался экзекутор. – Но не извольте беспокоиться: сейчас маслице подогреется – и дело пойдет на лад!

Рядом над круглым очагом в огромном котле что-то зловеще шипело и булькало.

Себастьян похлопал экзекутора по плечу и подошел к колонне. Голова бывшего помощника Великого Инквизитора упала на грудь, из горла его доносился прерывистый хрип.

– Ну, что, брат Заурус, – произнес Себастьян. – Признаешься ли ты в том, что стоял во главе заговора против Великого Инквизитора?

– Это ты… – прохрипел Заурус. – Ты все подстроил… Предатель… Демон…

Отец Себастьян усмехнулся и приблизил лицо к уху несчастного:

– Не я демон – ты!

Тихо рассмеялся и добавил:

– Не обессудь, Заурус! Ты сам подбросил мне эту мысль…

И, обернувшись к экзекутору, сказал:

– Спасибо за хорошую работу, братья! Брат Заурус невиновен! Так и отметьте в записях.

Писарь посмотрел на Себастьяна бессмысленным взглядом и быстро застрочил, макая перо в большую чернильницу. Экзекутор лишь понимающе склонил голову.

Заурус же с усилием поднял голову. Во взгляде его читались недоумение и беспокойство.

Себастьян сидел в кресле Великого Инквизитора, разглядывая стоящего перед ним Зауруса. Его привели конвоиры-послушники и теперь дожидались новых приказов.

– Оставьте нас! – приказал Себастьян.

Заурус смотрел на него с плохо скрываемой ненавистью. Похоже, что и пыточная не смогла избавить его от этого чувства. Что ж, оно вполне взаимно.

– Чего ты хочешь от меня? – прохрипел Заурус. – Или ты не боишься, что я на каждом углу стану кричать о том, кто истинный убийца Иоганна?!

– Бояться стоило бы тебе, – заметил Себастьян. – Впрочем, это не имеет ровно никакого значения…

Себастьян прикрыл лицо руками и принялся читать тихие заклинания – призыв, что выведал однажды у поверженного демона. Это полезная штука, если не боишься оказаться в числе еретиков. Себастьян не боялся. И вскоре в кабинете раздался знакомый вкрадчивый голос:

– Ты звал меня, Инквизитор?

Заурус затравленно сжался. Только теперь он стал понимать истинный ужас своего положения. Но было уже поздно.

– Да, я звал тебя, Отис, – глядя на обмершего от страха Зауруса, сказал Себастьян. – Похоже, я нашел для тебя подходящее тело. Не желаешь примерить?

Быстрая тень метнулась поперек кабинета. Заурус в ужасе вскрикнул – и тут же его тело забилось в страшных конвульсиях. Он закрутился на месте, из горла его донесся низкий хрип…

И лицо Зауруса вдруг перекосило неприятной ухмылкой.

Это было невероятно – никто еще не видел такого выражения на этом лице. Наверное, просто потому, что это был уже не Заурус.

– Не слишком удобное тело, – сказал он, крутя головой, ощупывая суставы, поясницу, спину. – К чему, скажите на милость, этот уродливый горб?

– Прости, Отис. – Себастьян развел руками. – Мы и не договаривались об удобствах. Зато это самое высокопоставленное тело в Империи изо всех, когда-либо достававшихся лазутчикам из Легионов Проклятых. Теперь ты мой главный помощник…

– Ладно, я не придираюсь, – усмехнулся Отис, обретший облик инквизитора. – Такая должность меня вполне устраивает…

– Но ты должен выполнить мои условия! – напомнил Себастьян.

– Конечно, повелитель! – Отис поклонился с кривой улыбкой на уродливом лице. – Разрешите приступать?

Глава одиннадцатая, в которой наступает время решающей схватки

Мы ехали, скрипя доспехами, неловко покачиваясь в седлах, и боевые кони под нами презрительно фыркали: им не нравилось, что место доблестных рыцарей заняли какие-то чучела. Мы же с Грошем продолжали в меру сил подбадривать друг друга, ибо находиться в доспехах так долго становилось просто невыносимо.

– Скажи-ка, друг Свидрик, – доносилось из глубин соседних доспехов, – ощутил ли ты себя рыцарем? Даст ли это тебе вдохновения для написания новой героической саги – «Как меня победили доспехи?».

– Вполне возможно, – обливаясь потом, отвечал я. – Только должно пройти некоторое время. Тогда я успею забыть обо всех неприятных моментах, и останется лишь романтическое воспоминание о том, как я был рыцарем…

– Ха-ха! Романтик! – воскликнул Грош и покачнулся, едва не вывалившись из седла. – А хочешь, я тебе, как другу, подарю еще одно романтическое воспоминание из жизни рыцарей?!

– Какое это? – с опаской спросил я.

– Сейчас, сейчас… – с угрозой пообещал Грош.

Он подозрительно засуетился и не без труда поднял притороченное к седлу копье. После чего пронзительно выкрикнул:

– Милорд! Я вызываю вас на поединок!

– Ты чего… – пробормотал я, и конь мой, почуяв угрозу, попятился.

– Защищайтесь! – воинственно крикнул Грош, и, пришпорив коня, понесся на меня, выставив перед собой копье.

– Дурак! – отчаянно завопил я. – Это же не турнирное копье! Оно острое!

Наверное, это была шутка. И Грош уже пытался остановить коня. Да только рыцарский конь, видать, не привык останавливаться посреди схватки – и продолжал нестись вперед. Мой же скакун тоже по-своему воспринял происходящее – и ринулся навстречу!

Я в отчаянии прикрылся щитом. Грош сделал то же самое, успев отбросить чертово копье. Кони пронеслись мимо друг друга, и мы с приятелем лишь едва коснулись щитами. Этого оказалось достаточно, чтобы шаткое равновесие нарушилось, и мы оба вывалились из седел.

Зато я впервые по достоинству оценил доспехи: падение с коня почти не причинило мне вреда, если не считать порядочной встряски. Я пытался подняться, чувствуя себя черепахой, перевернутой кверху панцирем. Рядом стонал и пыхтел Грош.

– Ну, как? – гнусаво донеслось с его стороны. – Согласись – романтика!

– Чтоб тебя черти взяли! – отвечал я, беспомощно барахтаясь. – Как же теперь на коней влезть?

– Лучше скажи сначала – как на ноги подняться? – прохныкал Грош.

Я все же сообразил, что лучше всего сначала перевалиться на живот, потом встать на локти, следом на колени и потом уж – на ноги. Так же, с кряхтением и причитаниями, поставили на ноги Гроша.

И лишь после этого мы узрели стоящих неподалеку селян, глазеющих на нас, разинув рот. Я представил себе зрелище, какое мы являли собою только что, и мне стало стыдно.

– Ну вот, – проворчал я. – Опозорились перед людьми…

– Это всего лишь простолюдины! – надменно заявил Грош. – Почем им знать, как должны себя вести благородные рыцари? Эй, селяне! Подь сюда! А ну, помогите доблестным рыцарям влезть на коней!

Помощь селян оказалась не лишней – и мы продолжили свой путь, более не выискивая себе рыцарских приключений и опасностей. Да в этом и не было необходимости.

Они нашли нас сами.

Когда вдали показались уже башни столицы, у изгиба дороги, на солнечной лужайке меж толстых деревьев, нас ждали. Не сразу я понял, кто они такие, эти суровые люди, одетые не по-имперски, с густыми татуировками на лицах. Грош сообразил быстрее:

– Варвары! Уходим!

Я почувствовал страх и беспомощность: ведь мы представляли собой только видимость рыцарей! Но поступать с нами будут так, как если бы мы были полноценными, опасными противниками!

Этого совсем не хотелось. Мы бросили коней вскачь прямо сквозь густые ветви деревьев, уходя с дороги. Вот уж где помогли железные шлемы и опущенные забрала: ветви хлестали по лицам, по глазам, не причиняя никакого вреда. Следом за нами, болтаясь из стороны в сторону, следовала кукла посланницы. Крики варваров неслись нам вслед, но нас почему-то не преследовали.

– Не нравится мне это… – хмуро сказал Грош. – Отчего они за нами не погнались?

– Мы же верхом! – предположил я. – Чего им за нами гнаться?

Когда из-за камней со свирепыми воплями выскочили еще несколько варваров, нам пришлось вновь изменить направление.

– Знаешь что, Свидрик, – сказал Грош озабоченно. – Сдается мне, что нас загоняют.

– Что? – не понял я.

– Загоняют. Как зверей на охоте, – пояснил приятель. – А это значит, что в конце пути нас ждут и сами охотники.

Я резко остановил коня. Сказал решительно:

– Если ты прав – тогда нельзя поддаваться на эту уловку!

– Что же ты предлагаешь? – Грош пожал плечами.

Я молча извлек из ножен тупой, ржавый меч.

– Ты это серьезно? – сглотнул Грош.

– Вполне! – отрезал я.

Когда навстречу нам снова вылезли страшные рожи, обезображенные татуировками и проткнутые железными кольцами, мы направили коней прямо на них. Наверное, это был верх безрассудства и глупости, но мы выхватили мечи и издали какой-то невразумительный воинственный клич.

Чем только раззадорили варваров. И тут я понял, что не зря страдал и потел в осточертевшей броне: словно десяток разбушевавшихся кузнецов принялись долбить меня в грудь и голову железными молотками. Я сразу и не понял, что это было, а поняв, похолодел.

Метко пущенные стрелы!

Грош орал – то ли распугивая врагов, то ли от страха. Толку от наших мечей не было никакого, но случилось чудо: мы прорвались! И за нами по-прежнему верхом на белой кобыле скакала моя лютня, наряженная в платье Иноэль!

– Клянусь Всевышним! – воскликнул Грош. – Мы сделали это! Только, чур, это в последний раз! Как только мы снова встретим этих дикарей – я сдаюсь сразу!

– Ты что, забыл? – сказал я. – Они же человечину едят – как зеленокожие…

– Об этом я не подумал… – пробормотал Грош. – И вообще – откуда здесь взялись варвары?

– У нас на окраинах были варвары-наемники, – сказал я. – Может, и этих кто-то нанял?

– Какая разница! – Грош в сердцах плюнул, забыв про опущенное забрало. Сердито поднял забрало, плюнул снова. Забрало захлопнулось. – Чтоб их всех разорвало! Хочу кружку пива и спать!

Что ж, я вполне разделял чувства приятеля. И сам был бы рад прилечь, отдохнуть…

Но не тут-то было.

Жаркий ветер ударил в лицо. Будто небеса разверзлись над нами – и сверху на нас понеслась страшная крылатая тень. По земле же, скользя меж камней, излучая жар преисподней, неслись тени поменьше – однако же не менее жуткие…

Кони шарахнулись, испуганно заржали и попятились назад.

– Час от часу не легче! – ахнул Грош. – Демоны…

Я даже не нашелся, что сказать в ответ, – бегство от варваров отняло у меня все силы Мы сжимали в руках жалкие ржавые мечи, и никогда еще наши жизни не стоили столь ничтожно мало.

Крылатый демон сложил крылья и тяжело встал на мощные лапы. Земля содрогнулась.

– Отдайте посланницу – и можете убираться! – пророкотал он.

Голос был знакомый – именно его слышал я там, в подвале разрушенного храма! Именно этого монстра остановила тогда моя отчаянная песня…

Мальцемор!

Вид демона был ужасающ – одного его еще недавно хватило бы, чтобы свести меня с ума. Но слишком многое с тех пор довелось мне увидать на просторах Невендаара!

Впрочем, можно порадоваться за то, что лица моего не было видно за сверкающим забралом. А в доспехах все выглядят храбрецами!

– Посланницу! – повторил демон, приближаясь.

За спиной его неизвестно откуда возник инкуб. И следом широким полукругом приближались с десяток одержимых, пятеро берсеркеров и три ужасные твари, которых, как я узнал позже, именуют горгульями.

– Всего-то! – нервно хохотнул Грош. – Забирайте, забирайте ее… Мы не против…

Мы попятились еще дальше, и несчастная белая лошадь с куклой в седле осталась в одиночестве.

Но демоны продолжали наступать, и мне подумалось: вряд ли мы выберемся живыми из этой передряги. Особенно когда обман раскроется. Но отчего-то в тот момент мне больше всего стало жалко мою любимую лютню…

Двое берсеркеров уже подобрались к фальшивой посланнице, готовые выдернуть ее из седла. Но вдруг упали как подкошенные: из голов, из груди их торчали метко посланные стрелы.

Одержимые взревели и бросились мимо нас – на невидимого нами противника. Горгульи плюнули смертельными осколками камня, и уцелевшие берсеркеры тяжело последовали за одержимыми.

Мы вдруг осознали, что оказались в самом центре чужой драки, – и пришпорили коней, пытаясь умчаться в сторону. По броне загрохотало пущенное горгульями каменное крошево, и тут же я в ужасе увидел, что латы на левой руке пробиты стрелой!

Из-за камней нам наперерез с воплями бросились трое варваров. Кони испуганно рванули в сторону – и я вывалился из седла. Каково же было мое удивление, когда ноги в кожаных штанах и деревянные щиты мелькнули надо мной и исчезли!

Зато появилась голова Гроша – без шлема, со всклокоченными волосами.

– Живой?! – крикнул он.

– Не уверен, – отозвался я.

– На Проклятых побежали! – процедил Грош и сплюнул. – Делят нашу посланницу!

Он захихикал, а я с усилием поднялся на колени. После очередного падения с лошади тело болело неимоверно – зато появился навык передвижения в доспехах. Наши кони предусмотрительно отбежали на безопасное расстояние и теперь мирно паслись, не обращая внимания на схватку, которая между тем переросла в яростную битву. Мы наблюдали за происходящим, спрятавшись за камнями. Меж тем варвары с неистовой решимостью набросились на демонов.

Демоны были сильны и ужасны. Но варваров было больше – словно поджидали здесь даже не маленький отряд Ламберта, а именно такой, крепкий десант Легионов Проклятых.

Первая волна – самых отчаянных и свирепых варваров – была сметена камнепадом, выброшенным горгульями. Кто-то застыл, обращенный в камень коварным инкубом. Но на смену им пришли еще около десятка крепких воинов с деревянными щитами и страшными, зазубренными клинками. Они и схлестнулись с бросившимися вперед одержимыми.

На помощь варварам пришли их лучники – они быстро выбили троих одержимых и, наверное, помогли бы довершить расправу, если бы не вмешался инкуб: один за другим лучники варваров обратились в камень.

Теперь, когда линии боя достигли могучие берсеркеры, демоны стали определенно теснить варваров. Энергичный напор наемников треснул под ударами тяжелых боевых топоров. Крики боли наполнили поле боя, отрубленные головы и конечности разлетались вместе с брызгами крови – и демоны сотрясали воздух леденящим душу хохотом.

Мы с приятелем застыли, завороженные этим пиршеством смерти. В этой кровавой вакханалии была даже какая-то противоестественная красота, и глаза мои жадно впитывали каждый миг, с тем чтобы, уцелей я в этой мясорубке, описать ее после в какой-нибудь мрачной балладе…

Горгульи обстреливали тыл варваров, не давая подкреплению выбраться из укрытий, и ближе подбирался уже крылатый демон Мальцемор – чтобы насладиться преследованием и добить противника.

Но демонов ждал неприятный сюрприз. Из-за камней на той стороне этой поляны смерти неспешно вышла пожилая женщина в темной одежде из шкур…

– Шаманша! – невольно вырвалось у нас с Грошем.

Да, это была та самая странная женщина, что вначале спасла нас из лап нежити, а после едва не лишила жизни. И теперь она приближалась к дерущимся со стороны берсеркеров – а те словно не замечали ее.

– Глаза отводит! – пробормотал Грош.

Наверное, так оно и было – но почему же мы ее видели? Наверное, заклинание было направлено непосредственно против вражеских воинов.

Шаманша подняла руки на уровень лица – и вдруг сдунула с ладоней легкую, искрящуюся пыль! Берсеркеры и одержимые стали вдруг вялыми и апатичными – и тут же двое одержимых рухнули под ударами варваров. Впрочем, и трое наемников упали, отравленные летучим ядом. Но им на смену уже неслись свежие силы.

А шаманша снова дула на свои ладони – и облачко искрящейся пыли понеслось в сторону крылатого демона, горгулий и инкуба.

Горгульи словно захлебнулись, перестав метать свои смертельные камни. Одна из них упала замертво. Это помогло последнему резерву варваров прийти на помощь погибающим товарищам.

Мальцемор покачнулся, глотнув отравленного воздуха, и в замешательстве огляделся.

– Вот она! – заходясь в кашле, прохрипел инкуб, указывая на женщину.

Но шаманша уже исчезла – будто и не было ее. Инкуб опустился на траву, корчась в болезненных судорогах. Он не погиб еще, но стал бесполезен для боя.

Мальцемор в ярости оттолкнулся от земли, взвился в воздух – и бросился на помощь своим воинам. Но было поздно: последнего одержимого наемники уже кромсали на куски. Еще двое берсеркеров попали в окружение и были обречены.

В довершение всего пущенные из засады стрелы пробили крылья демона, заставив его шарахнуться назад…

Мальцемор неистовствовал, чувствуя, как победа вновь ускользает из его когтей! Это было похоже на предательство! Но кто, кто мог предать его, Советника Легионов Проклятых?! Кто мог знать, что его отряд окажется здесь? Кто знал – какими силами он прокрадется в Империю, чтобы схватить наконец небесную посланницу?!

Ответ мог бы дать притаившийся за деревом в некотором отдалении от места боя горбун в послушническом балахоне. Он наблюдал за битвой с кривой усмешкой, приговаривая тихо:

– Ничего личного, Мальцемор! Просто я оказался быстрее. А ты, Себастьян, на этот раз останешься доволен…

Наблюдая за происходящим, мы словно забылись. Но когда оставшиеся в живых демоны бросились наутек, мы вдруг поняли, что нам давно уже следовало бы поступить так же. И уже приготовились подняться, чтобы броситься к нашим лошадям, – но остались лежать в сухой траве, вдавленные в нее тяжелыми ногами.

Я все же стащил с головы осточертевший шлем и обернулся.

Над нами стояла группа мускулистых, облаченных в обрывки шкур варваров.

– Попались! – оскалившись, сказал один из них.

Лицо его было в страшных шрамах, которые не могли скрыть даже яркие татуировки. На плече его была свежая рана, а с кончика меча еще капала дымящаяся кровь Проклятых.

Нас легко подняли и поставили на ноги – несмотря на вес наших доспехов. Небрежно отобрали мечи и погнали в сторону лесной опушки, прямо через поле, усеянное мертвыми телами.

Стонали и истекали кровью умирающие наемники, тряслись и хрипели одержимые. Но не это пугало нас.

Там, у подножия деревьев, ждала нас старая знакомая – шаманша.

Глава двенадцатая, в которой происходит разоблачение, печальное для разоблачителей

Поначалу, двигаясь верхом на ослах, рыцари чувствовали себя крайне неловко. В каждом небрежно брошенном взгляде они видели насмешку и оскорбление. Если Ламберту и удавалось не проявлять свои чувства внешне, то Стаффорд пару раз гневно хватался за не существующий на поясе меч. Глядя на это, Иноэль тихо посмеивалась.

– Мой юный друг, – говорил Ламберт. – Чрезмерная горячность до добра не доводит. На моей памяти она погубила немало молодых рыцарей. Будь сдержанней – и удача повернется к тебе лицом…

– Я что же, похож на неудачника? – спросил Стаффорд, надувшись.

– Честно говоря, да, – невозмутимо сказал Ламберт. – Как иначе назвать рыцаря, пересевшего на осла?

Иноэль вновь рассмеялась. Однако сама прикрыла рот ладошкой: при ее мужском одеянии заливистый девичий смех мог вызвать подозрения.

– Не обижайся, друг Стаффорд, – продолжал Ламберт. – Мне просто думается, что сейчас не время для обид. Все, что нам нужно – это проехать вон в те ворота…

– Ну, тогда, можно считать, приехали! – легкомысленно сказал Стаффорд.

И тут же дорогу путникам преградили двое в серых плащах и беретах с вороньими перьями. Полы плащей недвусмысленно торчали назад, намекая на спрятанное оружие.

– Тайная стража, – сухо сказал один из серых. – Путь в сторону столицы закрыт.

– Но нам очень надо! – сдержанно сказал Ламберт. – Мы мирные торговцы, везем продовольствие и боимся, что товар испортится…

Действительно, на ослах предусмотрительно были оставлены запасы продовольствия маленького отряда. Но обладатель берета покачал головой, подняв глаза к небу.

– Сегодня путь к столице перекрыт. Поворачивай назад.

Ламберт улыбнулся, полез в кошель за парой золотых, какие зачастую открывают самые крепкие двери. Но горячность Стаффорда все испортила.

– Немедленно пропустите нас! – крикнул он гневно. – Дело имперской важности!

Глаза блюстителей порядка округлились. Руки потянулись к мечам.

Ламберт еще пытался исправить положение, слезая с осла и уговаривая:

– Господа, простите его, Всевышнего ради! Молодой, глупый…

Но эти двое в серых плащах уже приставили мечи к груди незадачливых «торговцев».

– Все сюда! – крикнул один из них.

И тут же из соседних кустов, ранее незамеченные, выскользнули еще двое в беретах и двое охотников на ведьм.

– Вы арестованы! – заявил один из охотников. – Следуйте за нами…

Ламберт изменился в лице. Он не стал выяснять, куда предстоит следовать за охотниками на ведьм. Он просто коротко глянул на Стаффорда.

В следующий миг рыцари одновременно выхватили мечи, спрятанные в глубине тюков. Такая спонтанность и решила исход схватки. Первыми замертво упали двое, успевшие обнажить мечи. Вторым пал один из охотников на ведьм, что имел неосторожность слишком приблизиться к Ламберту. Другой охотник успел выхватить меч, и Ламберт переключился на него.

Стаффорду достались еще двое из тайной стражи. Они успели выхватить мечи, но дрались плохо. И вскоре один из них был ранен в руку, а второй бросился наутек. Стаффорд настиг его и сразил резким косым ударом. После чего бросился на помощь Ламберту. Охотник на ведьм дрался отчаянно, но поняв, что бессилен против двоих крепких противников, вдруг швырнул меч на землю.

– Ну что?! – сказал он, сверкнув глазами. – Убьете безоружного, благородные рыцари?

– Надо убить! – выдохнул Стаффорд. – Он знает про нас, он донесет!

– Донесу! – злобно оскалился охотник. Он совершенно не боялся смерти.

Ламберт сомневался, водя клинком у него перед носом.

– Убить! – повторил Стаффорд.

– Не смейте! – выкрикнула Иноэль. – Не смейте убивать беззащитного!

Охотник на ведьм изумленно уставился на неприметного юнца, обернувшегося вдруг прекрасной девушкой.

Лицо Ламберта дернулось. Он опустил меч.

– Да, – проговорил он. – Мы – рыцари. Мы не смеем убивать безоружных.

Охотник на ведьм довольно скалился.

Ламберт ловко поддел брошенный меч ногой и швырнул в руки охотнику. Тот поймал меч, глядя на рыцарей в недоумении.

– Дерись с ним. – Ламберт кивнул на Стаффорда. – Он слабее. Побьешь его – убирайся ко всем чертям.

Стаффорд глянул на Ламберта безумными глазами. И в тот же миг охотник на ведьм с воплем бросился на него.

Это был поединок равных. В какой-то момент Стаффорд упустил инициативу и был близок к поражению. Меч охотника уже порвал на нем одежду, сквозь грубую ткань проступила кровь. Иноэль испуганно ахнула…

Но Ламберт наблюдал за поединком бесстрастно, сложив на груди руки.

И Стаффорду улыбнулась удача: в какой-то момент, увернувшись от удара, он заставил противника сделать неловкий шаг вперед. И в следующий миг обрушил меч на его шею.

Голова покатилась к обочине.

Некоторое время, тяжело дыша, Стаффорд стоял над телом поверженного врага. Затем посмотрел на Ламберта.

– Как это понимать, наставник? – спросил он. – Вы хотели убедиться в моем мастерстве?

– Нет, – покачал головой Ламберт. – Мне стало совестно перед небесной посланницей. Я просто хотел, чтобы она видела в нас рыцарей…

Иноэль тихо подошла к Стаффорду и коснулась его ран. Кровь мгновенно исчезла, раны затянулись…

– Едем быстрее… – сказал Ламберт. – Только бы успеть добраться до городских ворот…

Они успели.

На прощание Ламберт сказал девушке:

– Дойдете до ворот дворца. Спросите капитана гвардейцев Конрада. Скажете ему пароль…

Он тихо прошептал ей что-то на ухо.

– Все, – сказал Ламберт. – Он знает, что дальше делать.

– Но куда же вы? – растерянно спросила Иноэль.

– Нужно выручать Свидрика и Гроша, – сказал Ламберт. – Хоть они непутевые мошенники и всего лишь слуги, но они – наши друзья…

– Да и коней жалко… – буркнул Стаффорд.

Ламберт убедился, что Иноэль прошла ворота, и кивнул Стаффорду:

– Очень надеюсь, что они не успели без нас, как обычно, попасть в какую-нибудь глупую передрягу!

Глава тринадцатая, в которой друзья, как обычно, попадают в глупую передрягу

Мы лежали связанные на корнях могучего дерева, наблюдая, как наемники подвешивают над костром огромный котел.

– Что это они задумали? – беспокойно поинтересовался Грош. – Ужин готовить будут, да? А нас, интересно, накормят? А то я ужас какой голодный…

За нашими спинами раздался тихий смех. Вперед, мягко ступая, вышла шаманша.

– Не для вас ужин, – сказала она, разглядывая нас ласково. – Воинам следует подкрепить ослабшие силы. И вам выпала честь сделать это…

– Сделать – что? – тупо спросил я.

Шаманша рассмеялась в ответ:

– Говорила я вам – многие несчастья ожидают вас. Зачем вы убежали от меня? Сладкий сон ждал вас. А теперь…

– Что – теперь? – переспросил Грош.

Шаманша не ответила. Она словно забылась, прикрыла глаза и ушла, напевая какую-то варварскую мелодию.

Тем временем варвары привели пойманных лошадей – двух рыцарских коней и лошадь Иноэль, на которой по-прежнему болталась кукла. Тут же вперед вышел уродливый горбун в черном. Варвары стащили с лошади куклу и мигом распотрошили ее.

Горбун равнодушно оглядел кучу тряпья, потом присел и коснулся пальцами чудесного платья посланницы. По лицу его пробежала улыбка – но даже гримаса ненависти не могла бы быть страшнее. Горбун посмотрел в нашу сторону, поднялся, подошел ближе и медленно склонился, заглядывая мне в лицо.

Я был готов поклясться – ничего человеческого не было в этом взгляде! Из глубины этих глаз на меня взирало чудовище.

– Как это забавно, – сказал горбун. – Разыграть нас решили? Что ж, я оценил. А где все-таки посланница?

– Почем мне знать? – буркнул я в ответ.

Горбун пристально посмотрел мне в глаза, перевел взгляд на Гроша.

– Да, – сказал он, криво улыбаясь. – Вы не знаете. Не знаете, что ваши друзья просто использовали вас – как приманку. А сами доставили посланницу куда нужно – и теперь получат награду. И не вспомнят о вас, несчастные глупцы…

– Наши друзья не предатели, – зачем-то сказал я. – Они – рыцари, а не какие-нибудь демоны…

Сказал просто так, потому что нечего больше делать связанному человеку, у которого не осталось надежды. Но слова мои отчего-то вызвали болезненную реакцию горбуна.

– То есть люди не совершают предательств? – злобно проговорил он, глядя на тело берсеркера, которое куда-то тащили довольные наемники. – Лишь демоны способны на подлость?!

– Какое нам дело до демонов? – недоуменно пробормотал я. – Мы же все здесь люди – даже наемники…

Горбун метнул на меня свой жуткий взгляд и сказал:

– Вы думаете, обманули нас – и это вам сойдет с рук? Ошибаетесь! Вы и ваши любезные господа рыцари жестоко поплатитесь за это оскорбление!

И быстро ушел.

Вместо него явилась пара здоровенных наемников. Оба лысые, со сложными выпуклыми рисунками на черепах, выполненными, очевидно, при помощи умелых порезов.

– Готовы уже? – ухмыльнулся один из них. – Скоро суп варить!

– И что? – не понял Грош.

– Что-что – резать вас пора, – правя друг о друга огромные ножи, сказал другой – огромный, сплошь в толстых складках жира. – Наваристый суп будет…

Только сейчас мы осознали весь ужас своего положения. Нас хотели съесть. Слопать! Шаманша уже колдовала над котлом, бросая в закипающую воду какие-то травы и снадобья. Со всех сторон медленно подтягивались варвары, с интересом поглядывая в нашу сторону.

– А зачем – именно нас? – пробормотал Грош. – Вон, коней съесть можно! Они наваристые!

– Воины коней не едят, – степенно поглаживая куцую бороденку, сказал варвар. – Воины врагов едят.

– Так сожрите демонов! – в сердцах крикнул я. – Вон их сколько валяется!

– Не, демоны – не вкусно, – покачал головой варвар с ножами. – Вам большая честь предстоит. Вас сама шаманша варить будет.

– Очень признательны! – бледнея, проговорил Грош.

И вдруг истошно заорал:

– Освободите нас немедленно! Давайте обсудим условия!

Тем временем один из варваров с интересом разглядывал лютню, держа ее задеку и крутя, как палицу.

Я не выдержал этого зрелища и крикнул:

– Эй, вы! Не ломайте инструмент! На нем музыку играют!

Варвар с интересом посмотрел на меня, подошел и протянул мне лютню, простодушно скалясь плохими редкими зубами.

– Сыграть? – проговорил я. – Можно. Но руки желательно развязать!

«Надо тянуть время! – отчаянно думал я. – Просто тянуть время!»

Тот, что был с ножами, ухмыльнулся и чиркнул по веревкам, освободив мне руки. Ноги, впрочем, так и остались связанными.

Я взял лютню и принялся ее настраивать. Варвары оживились, заржали, толкая друг друга и тыча в меня грязными пальцами.

– Что спеть-то? – спросил я.

– Веселое! – заявил варвар с ножами. – Плясать хотим!

– Веселое так веселое… – кивнул я, пытаясь вспомнить хоть одну известную мне варварскую песню. Таковых не припомнилось, и я стал играть – на тему свежих впечатлений, сочиняя прямо на ходу:

Варвары скалились, кивали в такт музыке, которая, надо признать, выходила совершенно дикая. Некоторые воины уже успели изрядно хлебнуть из больших мехов, валявшихся здесь повсюду.

Этот варварский мотивчик имел успех. Наемники уже вовсю отплясывали, а жирный обладатель ножей – разгоряченный, потный – подошел к нам и с улыбкой показал на меня ножом.

– Тебя мы пока не съедим, – пообещал он. – Петь будешь, мы пировать будем… – Затем показал на Гроша: – А этого потрошить давай! И в котел!

Мигом объявились помощники, которые схватили истошно вопящего Гроша и держали его, пока жирный разрезал на нем веревки и избавлял бедолагу от доспехов, словно лангуста от панциря!

– А ты играй! – приказал он мне. – И тебе похлебки достанется!

Еще не понимая толком, что происходит, я подчинился.

Каково мне было играть, наблюдая, как собираются зарезать и скормить мне лучшего друга! Я все бренчал и пытался сообразить, как поступить в этой безнадежной ситуации.

Вопящего Гроша поставили на ноги и держали двое крепких молодцов, уговаривающих жирного поделить мясо по справедливости. А тот поигрывал ножами, примериваясь – как бы получше да поэффектнее разделать моего приятеля.

Он уже коснулся кончиком ножа шеи несчастной жертвы, как вдруг сам брызнул в него кровью из разрубленного горла! Он не успел еще упасть, как отлетели в стороны головы тех, кто держал несчастного Гроша.

Лишь после я увидел спасителей.

Ламберт со Стаффордом встали, прикрыв меня и рухнувшего в изнеможении Гроша, и острыми взглядами оценивали обстановку.

Большинство варваров продолжали свою дикую пляску. Я сам с изумлением понял, что не прекратил играть и петь даже в момент неожиданной атаки рыцарей!

– Играй громче! – приказал Ламберт.

И рыцари бросились в гущу ничего еще не сообразивших варваров.

Это была настоящая пляска смерти! Рыцари безжалостно рубили и кромсали, и пока некоторые сумели добраться до оружия, значительное число наемников уже полегло в траву. Над телами струился дым от костра и густой пар, валивший из котла. Рыцари уже рубились с мечниками, а я все продолжал свою дикую песню:

Варвары, бывшие уже навеселе, заметно уступали рыцарям. Наконец оставшиеся наемники не выдержали и бросились наутек. Исчезла и шаманша.

Рыцари не стали их преследовать, лишь устало опустились в траву под деревом. Я наконец прекратил играть и с отвращением отложил лютню.

Я успел возненавидеть эту песню.

– Что с Иноэль? – беспокойно спросил я.

– Все хорошо, – сказал Ламберт, воткнув в землю перед собой меч и прикрыв глаза. – Она в столице. Мы все сделали, как надо. И вы молодцы.

– Я надеюсь на компенсацию! – дрожащим голосом заявил Грош. – Меня только что съесть хотели!

Ламберт покачал головой и вдруг оглушительно расхохотался. Следом засмеялся Стаффорд, потом я. Наконец фыркнул и захохотал Грош.

Нам стало необычайно легко – словно мы сбросили наконец с плеч тяжелое бремя.

Кто бы мог подумать, что смеяться было рано?

Глава четырнадцатая, в которой происходит неожиданный поворот

Рыцари вновь облачились в доспехи, а мы с Грошем с удовольствием натянули свои любимые лохмотья. Какое же это счастье – ходить налегке, не будучи обремененным броней и оружием! Все-таки рыцари – люди особенные, если обрекли себя на столь суровое существование. Что ж, за то им особое уважение и почет.

А нам, простолюдинам, хотелось лишь сытно поесть, испить хмельного эля да забыть про все наши злоключения.

Мы уже седлали коней для господ рыцарей, собираясь отправиться наконец в такую уже близкую столицу. Как вдруг в воздухе раздался неприятно знакомый свист и следом – скрежет брони.

Ламберт вскрикнул и повалился на землю: из плеча его, попав точно в щель между стальными пластинами, торчала длинная черная стрела. Следом раздался второй такой же поющий звук. Стаффорд вскочил, впившись взглядом в небо, отпрыгнул в сторону. Стрела врезалась в землю, прошив воздух на том месте, где он только что стоял.

Не теряя ни секунды, Стаффорд бросился туда, откуда прилетела стрела, – к густым зарослям неподалеку.

Ламберт приподнялся на локте, мутным взглядом осмотрел стрелу, попытался ее вытащить – и вновь застонал.

– Эльфийская… – прошептал он.

Мы с Грошем затравленно оглядывались, ожидая нового удара неизвестно откуда. И вдруг заметили приближающиеся с двух сторон отряды. И в одном мы узнали служителей зловещего Магистрата, в другом – вновь осмелевших варваров.

– Ламберт! – отчаянно воскликнул я. – Ламберт! Враги!

Но рыцарь ничего не отвечал: он истекал кровью, глаза его закатились. Что-то не то было со стрелой – возможно, она была отравленной, и тело Ламберта уже начинала бить предсмертная дрожь.

Отважного рыцаря покидала жизнь.

Мы с приятелем с горечью взирали на несчастного и с ужасом – на приближавшихся врагов.

Но тут случилось невообразимое: тонкая девичья рука легла на залитую кровью броню. Легко, двумя пальцами она извлекла и отбросила стрелу, положив на рану ладонь…

Ламберт глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Иноэль?! – изумленно произнес он. – Что ты здесь делаешь?!

Мы смотрели на девушку с не меньшим изумлением.

– Я почувствовала, что мои друзья в опасности, – тихо сказала Иноэль. – Простите за то, что я вернулась. Я знаю: для вас важно, чтобы я оказалась в безопасности. Но я не смогла бросить вас в трудную минуту. Это бы просто лишило мою миссию всякого смысла. И к тому же… вы мои друзья.

Ламберт медленно поднялся, не отводя взгляда от Иноэль.

Похоже, для него это был сильный удар.

Задыхаясь, подскочил Стаффорд. Выкрикнул:

– Ушел, мерзавец!..

И вдруг замер, как вкопанный:

– Иноэль?! Откуда?!

Ламберт жестом остановил молодого рыцаря, указав на приближающиеся фигуры:

– Ни слова больше. У нас гости.

Рыцари вместе со слугами и столь важной для всех небесной посланницей были окружены.

Ферре взирал на них с жестокой улыбкой. Все они поплатятся за то, что отняли у него столько сил, времени и людей. Посланница достанется тому, кому, как повелось, достается все в этом мире, – победителю.

Удивительно – отчего судьбы этого мира так завязаны на этой девчонке? Отцу Себастьяну, конечно, виднее – он великий человек, видит то, что простому смертному не узреть. Вот и гонец принес весть о том, что Себастьян уже приступил к обязанностям Великого Инквизитора. Приятные новости – ведь они означают серьезное повышение и для самого Ферре.

Правда, вон тот горбун, Заурус, что привел сюда наемников из диких степей, забрался слишком высоко и уже мешается под ногами… Впрочем, главное – схватить посланницу, а там можно заняться и более тонкими интригами, неизбежной борьбой за место под солнцем…

– Окружай плотнее! – приказал Ферре. – Не дать им ни единого шанса выскользнуть!

Напрасно отец Себастьян прислал ему в помощь еще двух инквизиторов, пару ассасинов и пятерых охотников на ведьм. Вместе с целой ордой варваров – слишком много чести для двух рыцарей и пары слуг. Еще и этот эльфийский мародер! Все равно что бить мух кузнечным молотом!

Куда достойнее было бы взять их исключительно своими силами.

Впрочем, следует признать: такая возможность у него была, и ничего из этого не вышло. Все же отец Себастьян исключительно мудр в своих решениях: лучше перестраховаться, когда речь идет о величии Священной инквизиции…

– Слушай меня… – негромко сказал инквизитор. – Живой берем только девушку. Всех остальных – убить!

Мы отступали, осторожно перебегая от дерева к дереву, прячась за щитами рыцарей: неведомый лучник вполне мог повторить атаку. В кольце окружавших нас врагов вроде бы наметилась небольшая брешь – и мы отчаянно пытались проскользнуть в нее, чтобы спрятаться в руинах древнего капища, видневшихся неподалеку. Коней пришлось бросить, но было ясно, что и они не очень помогли бы нам: слишком уж многочисленными были враги.

– И зачем ты только вернулась, Иноэль… – тоскливо повторял Стаффорд. – Без тебя мы бы с радостью приняли бой, а не пятились, как последние трусы!

– И пали бы в первые минуты боя, – отозвалась Иноэль. – Я не хотела бы этого…

– Но мы так долго шли – и достигли цели нашего пути! – воскликнул Стаффорд. – Выходит, все оказалось напрасно…

– Небеса иначе смотрят на поступки и их результаты, – возражала Иноэль. – Оставить вас одних – вот что обесценило бы мой путь…

– А может, ей стоит сдаться? – проговорил Грош. – Ведь им нужна только она – и ей ничего плохого не сделают…

– Что ты знаешь о замыслах инквизиторов? – хмуро поинтересовался Ламберт, водя перед собой мечом и осматриваясь по сторонам. – Много ли хорошего они для тебя сделали?

– Признаться, пока что ничего, – честно ответил Грош. – Но я все еще надеюсь…

Мы добрались до руин, представлявших собою сложную систему концентрических кругов из грубо обработанных камней и высоких плит, и нырнули в чуть утопленную площадку по центру. Казалось, мы в безопасности. Но это была лишь иллюзия – ведь враг и не думал отставать.

– Сюда бы пару стрелков… – тоскливо проговорил Стаффорд, выглядывая из-за потерявшей от времени форму каменной плиты. – Отличная позиция – все подходы простреливаются…

– Зато когда они подойдут ближе – в этом лабиринте их собственные стрелки станут бесполезны! – решительно сказал Ламберт. – Будем драться – и уничтожать их по одному!

Я видел, с какой надеждой смотрит Иноэль на Ламберта, – и отвел взгляд. Ей-богу, сейчас было не до романтики!

– Отойдем еще назад! – скомандовал Ламберт. – Пусть они увязнут в камнях – здесь мы их и накроем!

Меня поражала уверенность рыцаря. До последней минуты он был уверен в победе, хотя врагов было в десятки раз больше!

– А что делать нам, господин Ламберт? – осторожно спросил я.

– Ты будешь играть, – твердо сказал он. – И петь…

– Петь? – недоуменно спросил я.

– Да, – кивнул он. – Ведь в стихах и струнах – твоя сила. Спой то, от чего враг дрогнет!

Я замер с открытым ртом.

Мне уже не раз приходилось поступать подобным образом. Но только сейчас я понял, что лютня – мое главное оружие, а стихи – настоящая сила!

Пока я лихорадочно думал, какой песней врезать по врагу, мы осторожно пробирались через каменный завал. В какой-то момент Иноэль легко вскочила на высокий камень, оказавшись у всех на виду.

– Иноэль… – предупредительно окликнул ее Ламберт.

Но вдруг из-за крупного, видимо, некогда жертвенного камня с ревом вырвалась огромная черная тень. Ударом плотного, жаркого воздуха нас сбило с ног, прижало к растрескавшимся плитам – а тень устремилась вверх, словно слизнув с камня девушку!

– Мальцемор! – заорал я.

Но все уже видели, как поднимается вверх крылатое чудовище, стремясь унести прочь небесную посланницу. Иноэль отчаянно вырывалась, кричала – но цепкие когти надежно держали ее.

Мы бессильно молчали, замерев в оцепенении. Казалось, потеряно все и навсегда.

Но раздались три звонких, хлестких звука – и демон взревел от боли, дернулся в воздухе и как-то беспомощно заметался из стороны в сторону…

Я в изумлении повернул голову на звук.

Чуть в стороне, на верхушке здоровенного булыжника, удобно расставив ноги и нахлобучив очки в медной оправе, стоял гном-инженер с арбалетом в руках. Он сурово глядел в небо.

Чуть поодаль из-за камней торчали головы еще двух гномьих арбалетчиков.

Я не успел еще издать вопль радости, как услышал всеобщий испуганный вскрик: ослабевший демон выпустил Иноэль из когтей, и та полетела вниз с огромной высоты…

– Вперед! – заорал инженер, указывая на посланницу, которой по странной иронии судьбы пришлось уже второй раз совершить падение с небес… Она исчезла за камнями – а нам оставалось лишь молиться…

Демон со стоном повалился на землю где-то далеко в стороне. Но нам до него не было никакого дела. Мы бросились в ту сторону, где каждый из нас боялся увидеть хладный труп посланницы небес.

Но к нашему изумлению и счастью, перед нами предстала живая и здоровая Иноэль. И рядом с ней – старый ветеран, что деловито отряхивал бороду и пыльные рукавицы.

– Можете не благодарить! – пробасил он. – Ловить падающих с неба девиц – мое любимое занятие!

– Как же мы рады вас видеть! – восторженно воскликнул Стаффорд, бросаясь к ветерану и тряся его руку. Ветеран с достоинством похлопал молодого рыцаря по плечу.

– Очень рады! – сдержанно улыбаясь, подтвердил Ламберт.

Грош же чуть ли не со слезами на глазах полез обниматься с подоспевшим инженером. Инженер громко хохотал, вздымая рыжие усы, и от души дубасил Гроша по тощей спине.

– Приветствую! – Инженер помахал нам арбалетом. – Сдается, мы подоспели как раз к началу пирушки!

– Как вы узнали, что нам грозит опасность? – спросила Иноэль, забыв уже, что самая большая опасность только что грозила именно ей.

– И почему вы решили вернуться? – уточнил Ламберт. – Ведь вы собирались домой?

– Все верно, – сказал инженер, хитроумным механизмом взводя арбалет и укладывая в желоб массивный острый болт. – Да только разве мы можем упустить такой шанс повеселиться? А если гномов не приглашают на развеселую пирушку – они приходят сами!

И, резко развернувшись послал болт в лоб неизвестно откуда выскочившего наемника. Тот повалился на спину – только и мелькнули над камнями его мохнатые мокасины.

– Занять оборону! – вскричал Ламберт.

И добавил, подмигнув инженеру:

– Уж теперь-то обороняться будет веселее!

Гномы ответили дружным воинственным кличем.

Глава пятнадцатая, в которой противостояние достигает предела

Ферре был опытным военачальником, а оттого его воины не лезли на врага сломя голову. Так могли поступить лишь варвары – и первая атака смелых и агрессивных, но слишком уж горячих бойцов окончилась для них печально: двое сгинули где-то за первыми же камнями, а трое, не добежав даже до внешних камней капища, получили по тяжелому арбалетному болту промеж глаз.

Инквизитор внимательно осмотрел место, где спрятались беглецы, и жестом подозвал наемника.

Это был мародер из числа темных эльфов – редкий гость в землях Империи. Но отец Себастьян умеет удивлять. Осталось взглянуть, на что способна легендарная меткость эльфов.

– Скажи, эльф, можешь ли ты поразить цель, не имея ее в поле зрения? – поинтересовался Ферре.

Мародер с прищуром посмотрел на инквизитора и сказал туманно:

– Забавно – в последнее время именно это мое качество особо востребовано…

Ферре не понял, о чем говорил темный эльф, но это и не имело сейчас значения.

– Сможешь прямо отсюда перебить врагов? – спросил Ферре. – Послав стрелы навесом – через камни?

– Я уже поразил одного из врагов, – сказал мародер. – Но похоже, кто-то из них владеет искусством целителя. Впрочем, это имело бы смысл – надо лишь точно знать, где они находятся…

– Я знаю, кто может тебе помочь… – сказал вкрадчивый голос.

К ним незаметно приблизился уродливый помощник Великого Инквизитора.

– Заурус? – удивленно произнес Ферре. Ему не слишком понравилось вмешательство уродливого соперника.

– Называй меня так… – хихикнул горбун. – Это не важно. А важно то, что видит эта женщина…

Он указал на шаманшу.

– Колдунья? – нахмурился инквизитор. – Ты знаешь, как Магистрат относится к ним…

– Теперь все будет иначе, – таинственно пообещал Заурус. – Какое тебе дело до мнения Магистрата? Тебе ведь надо увидеть невидимое…

Ферре кивнул. Шаманша приблизилась к мародеру и положила руку на его голову.

– Закрой глаза – и целься! – приказала она.

Темный эльф подчинился: он прикрыл глаза и медленно потянул из колчана стрелу. Вложил ее в тугой эльфийский лук, замер.

И вдруг бледно улыбнулся, прошептав:

– Вижу!..

Люди и гномы собрались в тесный круг на военный совет. Оставив в дозоре арбалетчика и воина в рогатом шлеме, обороняющиеся чувствовали себя в относительной безопасности.

– Мы не можем сидеть здесь вечно, – твердо сказал Ламберт. – Даже если они не пойдут на немедленный штурм, то возьмут нас измором. А еще вероятнее – подтянут побольше сил и просто завалят нас количеством…

– Значит, будем прорываться! – решительно заявил инженер и стукнул кулаком по каменной плите.

– Прорываться так прорываться… – степенно сказал метатель огня, поглаживая свою адскую машину. – Мне бы на простор выйти – а там и развернуться можно…

– Видите – они и не рискуют больше соваться! – подхватил Стаффорд. – Значит, не очень-то уверены в своих силах! Может, сразу ударим, не дожидаясь, пока они подготовятся?

– Сил у них даже сейчас будет побольше нашего! – возразил Ламберт. – Одни ассасины чего стоят! И три инквизитора! Плюс этот лучник, который чуть не убил меня… Я уж не говорю о варварах…

– И шаманше, – тихо добавил я. – Ее следует больше всего опасаться…

– Это точно! – подтвердил Грош. Его аж передернуло от недавних воспоминаний.

– Что-то не нравится мне это затишье! – заявил старый ветеран, прислушиваясь. – Что-то подсказывает мне…

Его прервал короткий присвист – и старый гном повалился на спину со стрелой, торчащей повыше ключицы.

– Всем в укрытие! – гаркнул инженер. – Прижаться к плитам! Да не туда – вот с этой стороны!

Все бросились выполнять приказ инженера, вжавшись в камни со стороны врага – так стрелы, пущенные навесом, не могли поразить их. Только Иноэль не подчинилась – она склонилась над ветераном, спасая его целительным касанием…

Точно прочитав мысли незримого стрелка, вперед метнулся Ламберт – и выставил щит над головой у Иноэль. И тут же вспучился металл, брызнули щепки – щит с силой пробила стрела, едва не коснувшись локонов девушки. Ламберт схватил Иноэль и оттащил к камням. Следом поволок и стонущего ветерана.

И точно – в то место, где он только что лежал, ударили одна за другой две черные стрелы.

– Подряд бьет! – хмуро сказал инженер. – Готов поклясться, что это дело рук эльфийского мародера! Только кто указывает ему цели? Эй, наверху! Что видно? Откуда бьет лучник?

– Из-за лошадей! – с досадой отозвался арбалетчик. – Оттого сразу не заметили! Вот, показался… С ним какая-то старуха – держит руки у него на голове…

– Шаманша! – выдохнул я.

– Снимите их, быстро! – заорал инженер.

Но мародер и шаманша точно услышали сказанное – и мигом исчезли за деревьями. Только зря потраченный болт врезался в корявый ствол.

А Иноэль выхаживала ветерана, производя магические пассы, шепча какие-то непонятные слова…

– А ты все можешь так вылечить? – спросил я тихо.

– К сожалению, нет, – покачала головой Иноэль, продолжая пассы над ранами гнома. – Да и не хватит у меня сил на многих раненых…

Наконец ветеран с кряхтением сел, потирая пораженное плечо.

– Что я хотел сказать и не договорил? – произнес он. – Ах, да! Сдается мне, что нас будут отстреливать поодиночке, как куропаток. И, кажется, я попал в точку. Или это в меня попали?

Гномы расхохотались грубой шутке ветерана. Все-таки жизнелюбие у них поразительное! Но жизнелюбие гномов не противопоставишь мечам и стрелам.

– Что ж, – мрачно сказал Ламберт. – Теперь мы по крайней мере знаем, что даже здесь не можем чувствовать себя в безопасности.

– А значит, надо идти на прорыв! – воскликнул Стаффорд. – Так?

– Так-то оно так, – сказал инженер. – Но неплохо было бы сначала сделать вылазку и выявить у них слабые места. А еще лучше – пришлепнуть этого поганого мародера. Я аж чесаться начинаю, как про него подумаю…

– Эй, внизу! – крикнул с верхушки большой каменной плиты гном-наблюдатель. – К нам какая-то делегация направляется. С белым флагом. Прикажете пришлепнуть?

– Не надо! – сказал Ламберт. – Это, наверное, парламентеры.

– Ну-ну, – отозвался арбалетчик. – А я бы пришлепнул – чтобы не шлялись почем зря…

В качестве парламентера в сопровождении ассасина выехал не кто-то, а инквизитор Ферре собственной персоной. Нельзя было отказать ему в смелости. Впрочем, как и в изрядной самонадеянности и заносчивости. В руках его была пика с большим белым платком на острие. Он гордо гарцевал верхом на коне, с насмешкой поглядывая на руины, где притаился противник.

– Эй, есть здесь кто живой? – крикнул он. – Я бы хотел обратиться не к рыцарям – с ними все уже ясно. Я обращаюсь к гномам.

– Вот еще новости! – крикнул инженер, не показываясь из-за камней. – Мы здесь все вместе!

– Помилуйте! – рассмеялся Ферре. – Господа гномы, зачем вы берете на себя чужую вину? Славные воины Горных Кланов, вы чужие в этом конфликте! А потому мы отпускаем вас и закрываем глаза на ваше вооруженное вторжение на территорию Империи! Идите с миром. Оставьте нам посланницу и ее похитителей…

– Черта с два! – залихватски крикнул инженер. – С какой стати?

– Тогда у нас другое предложение, – продолжил Ферре. – Схватите их – и передайте нам. Клянусь – вас ждет за это щедрая награда!

Ответом ему был дружный молодецкий хохот.

– Спокон века гномы не принимали подобных подачек! – крикнул воин в рогатом шлеме.

– Правильно, – усмехнулся инженер. – У меня к вам встречное предложение, господин инквизитор: вы немедленно уберетесь с нашего пути – и мы сохраним жизнь вам и вашим людям…

Ферре лишь холодно улыбался в ответ. У него кончились слова.

Но остались длинные мечи и острые стрелы.

Ближе к ночи гномы стали готовиться к вылазке.

Горел тусклый костер из собранных тут же веток, скупо подсвечивая лица.

– Можно с вами? – спросил Стаффорд, наблюдая, как гномы тщательно подгоняют амуницию – чтоб нигде не звенело, не брякало, выдавая лазутчиков.

– Извиняй, господин рыцарь, – ответил инженер. – Ты, конечно, воин храбрый. Но куда тебе тягаться с гномами в скрытности и умении двигаться в темноте?

Стаффорд обиженно поджал губы и отошел. Ламберт с усмешкой похлопал его по плечу:

– Хватит еще на твой век вылазок, вот увидишь!

Отряд лазутчиков в составе самого инженера, одного арбалетчика и воина-молотобойца в рогатом шлеме тихо исчез в темноте. Нам оставалось только ждать результатов разведки – чтобы принять окончательное решение, как поступить дальше.

Ламберт со Стаффордом несли дозор, Иноэль, укрытая грубой накидкой, тихо спала у плиты, расписанной древними языческими рунами. У другой плиты громогласно храпел ветеран, оглашая округу ужасающими звуками – на страх противнику.

Мы же с Грошем зябко ежились у костра, дожидаясь возвращения наших разведчиков. Грош, зевая, тасовал карточную колоду, показывая мне нехитрые фокусы.

Наконец краем уха я уловил в камнях какое-то движение.

– Наверное, наши! – решил я и направился к проему между высокими каменными столбами. – Эй, вы где?

Я не сразу сообразил, что из темноты на меня пялится совершенно чужое лицо. То, что это именно лицо, я понял не сразу – оно было густо измазано в саже и оттого почти сливалось с темнотой. Мигом позже лицо оскалилось ослепительно белыми зубами, тускло блеснул металл.

Я с воплем бросился обратно, к нашему маленькому костру, словно он мог даровать мне спасение.

– А-а!!! На нас напали!

Я и глазом моргнуть не успел, как ночная тишина огласилась дикими воплями, а тьма наполнилась жуткими фигурами, такими же темными и стремящимися с этой тьмой слиться. Видимо, варварам пришла в голову удачная мысль перемазаться сажей с головы до ног. Если замысел был в том, чтобы напугать меня до смерти, – им это удалось с лихвой.

Но ночная тьма, которая послужила наемникам отличным прикрытием, сыграла с ними злую шутку: они толкались, мешали друг другу, спотыкались и падали. Дело, однако, принимало серьезный оборот, и нас с Грошем наверняка ожидала бы быстрая расправа, если бы у нас из-за спины не появился заспанный метатель огня.

Лязгнуло зловещее устройство – и в сторону нападавших устремились клубы жирного пламени. Отчаянный, полный боли вой огласил стены капища. А метатель уже повернулся в противоположную сторону и направил струю огня в черную расщелину между камнями – на всякий случай.

И не просчитался: там, разбрасывая вокруг себя огненные капли, заметались горящие фигуры.

– Спать надо ночью, а не по гостям лазить! – мрачно констатировал метатель огня.

Сверху слышались хлесткие выстрелы арбалета: гном ловко отстреливал коварных варваров, подсвеченных горящими товарищами.

Ламберт со Стаффордом уже были здесь, стоя спиной к спине в готовности держать оборону. Разбуженный старый ветеран уже гонял оставшихся варваров своим гигантским топором. Тем временем метатель огня, присев на корточки, торопливо чистил и заряжал свое огненное устройство.

Лишь Иноэль сидела тихо, прижавшись спиной к холодному камню.

Всюду горели остатки огненной жидкости из механизма метателя огня, освещая покосившиеся плиты, заставляя двигаться неясные тени, и казалось, что древнее капище обрело новую жизнь.

– Значит, мы решили в разведку, а они – напасть? – проговорил Стаффорд. – Странное совпадение!

– Вряд ли это совпадение, – возразил Ламберт. – Скорее всего наших друзей-гномов схватили и решили тут же воспользоваться тем, что мы ослабли – как раз на их количество! Так что следует ждать новых атак…

– А вот и они! – мрачно сказал Стаффорд. – Вижу охотников на ведьм… Инквизиторов…

– Свидрик! – рыкнул Ламберт.

– Что? – растерянно отозвался я.

– Бери лютню и играй!

– Что играть?

Мне уже не ответили: Ламберт бросился в атаку стразу на двух охотников на ведьм. Стаффорд из укрытия напал на инквизитора и с одного удара свалил его, тяжело ранив. Он чуть было не пал от руки замахнувшегося ассасина. Но того удачно снял арбалетчик, взявшийся прикрывать рыцарей.

В каменном лабиринте раздавался свирепый рык старого ветерана: он в одиночку бился с тремя охотниками на ведьм. Метались отблески пламени, зловещие тени. Картина происходящего была настолько ужасающей, что мне потребовалось забыться.

Я схватил лютню, ударил по струнам. Эта мелодия была ни на что не похожа, и слова получались какие-то неказистые, но в них я вложил все силы, что еще оставались у меня.

В этой песне было что-то и от той дикой мелодии, под которую выплясывали варвары, и от той, задорной, что я пел в таверне, и от злой песни бродяг, выплеснутой в лицо демонам. В ней были отчаяние и злость, безысходность и надежда, покорность судьбе и уверенность в победе. Я уже не слышал звуков битвы, не видел врагов и даже не пел уже – кричал, как кричат гномы свои боевые речовки!

…Когда перед глазами появились наши пропавшие лазутчики, я поначалу не поверил своим глазам. Я даже не успел ничего спросить, как инженер сам сказал – торопливо заряжая арбалет.

– Спасибо, друг, если б не ты – сгинули б мы, как пить дать…

– Это точно! – пробасил воин с молотом. – Нас как будто ждали – сразу обложили, уж думали – все, крышка!

– Но нам удалось пробиться! – воскликнул инженер, стреляя куда-то в проход. Там вскрикнул и упал охотник на ведьм. – Едва мы услышали твою музыку – сразу поняли, куда нужно бежать, и к нам словно силы вернулись!

Трудно было поверить, что моя музыка так помогает сражению. Но мы все еще держались – и это само по себе было удивительно!

Иноэль вновь заживляла раны – на этот раз Стаффорду. Плечо ему раздробил булавой свирепый инквизитор. Но несколько пассов – и Стаффорд снова ринулся в бой.

Но Иноэль становилась все бледнее и слабела буквально на глазах. Я был уверен, что все дело в оставляющей ее силе, которой она делится с ранеными друзьями.

Как бы то ни было, бой следовало прекращать. И я принялся отчаянно перебирать струны, горланя воинственные фразы. На некоторое время я забылся, увлекшись и даже зажмурив глаза, а когда вновь обратил внимание на происходящее – слова застряли у меня в горле.

В нескольких шагах от меня стояла шаманша.

Особенно поразило меня то, что глаза ее были закрыты. Она водила вокруг себя руками, словно пыталась нашарить что-то. И вдруг уставилась на меня.

Это я так решил, что уставилась, – ведь она по-прежнему не открывала глаз!

В этот миг я почувствовал прикосновение смерти. Какая-то сила заставила меня поднять взгляд к черным небесам. И я увидел, как невероятно медленно, будто из холодной глубины звездного неба, прямо мне в лицо плывет черная стрела.

Странное спокойствие посетило меня. Словно я уже смирился с неизбежным и попрощался навсегда с этим миром. И мне осталось лишь одно – любоваться прекрасным зрелищем стрелы, несущейся мне в голову на фоне бесстрастных звезд…

Я моргнул раз, другой. И понял, что полет стрелы несколько затянулся. Тогда во мне вновь проснулся природный человеческий страх – и я шарахнулся в сторону.

Стрела врезалась щель между камнями и задребезжала, словно заходясь от ярости промаха.

А я почувствовал, как мне на плечо легла тяжелая, но мягкая рука. Я резко обернулся, уже зная, кого увижу.

– Горензеф! – воскликнул я.

Маг кивнул мне – приветливо, но сдержанно: все его внимание было обращено на шаманшу.

Под ногами шмыгнула знакомая тень, касаясь ноги и рассыпаясь колкими искрами.

– Густав! – проговорил я, опускаясь на одно колено.

Кот выразительно сверкнул желтым глазом:

– Отойдем! Скорее! Не будем мешать старому спору…

Я понял, что невольно вмешался в столкновение сил, неподвластных моему пониманию. И осторожно перебрался за спину Горензефа.

– Что ты здесь делаешь, старая ведьма? – грозно спросил Горензеф. – Зачем ты опять вмешиваешься в дела смертных?

– Дела смертных? – усмехнулась шаманша и, открыв глаза, впилась взглядом в мага. – С каких это пор дела ангелов переданы людям?

– И все-таки ты не имеешь права принимать чью-либо сторону! – сказал Горензеф. – Или ты забыла цену своей свободы?

– Кто ты такой, чтобы указывать мне? – Лицо шаманши исказилось злобой. – Или ты сам безгрешен?

– После твоих преступлений тебе была обещана смерть, – сказал Горензеф, делая шаг вперед. – И только изгнание за пределы людских земель спасло тебя. А сейчас ты вернулась, да еще на стороне инквизиции?! Не слишком ли ты далеко зашла?

– Ты просто завидуешь, белый маг! – хихикнула шаманша. – Тебя инквизиция небось не жалует!

– Ты заставила меня нарушить свои заветы, – с негодованием сказал Горензеф. – И мне тоже придется вмешаться в события – чтобы остановить тебя!

Я замер в благоговейном ужасе. Я все еще не мог понять – что же заставило мага явиться сюда лично, в самую гущу битвы?

– Я вмешался в потоки судеб, – с сожалением сказал Горензеф. – И теперь никто не может предсказать, как повернется эта история. Я бы желал не делать этого – но зло стало серьезно перевешивать в этом противостоянии.

– Так и есть, – грустно сказал Иноэль. – Зло давно уже нарушило равновесие и грозит окончательно захлестнуть Невендаар…

Услышав голос Иноэль, шаманша подалась вперед, указывая в темноту скрюченным пальцем:

– Вот, вот кто несет настоящее разрушение! Вот кто определит судьбу Невендаара и погубит всех нас! А ты, белый маг, ты просто глупец, попавшийся на ее удочку!

– Убирайся, ведьма, вольная служительница Мортис! – с угрозой сказал Горензеф. – Беги, пока я не исполнил приговор десяти магов!

Шаманша тихо рассмеялась:

– Я уйду, мне нет нужды оставаться. И без меня вам хватит бед…

И она исчезла – перед тем швырнув в воздух пригоршню сверкающего порошка.

– Яд Мортис! – воскликнул я.

Порошок клубился, разрастаясь большим облаком. Я замер от ужаса, понимая, что проклятая старуха решила напоследок погубить всех нас. Но Горензеф уже творил заклинание, прикрыв глаза и беззвучно шевеля губами. И прежде чем ядовитое облако коснулось наших голов, он взмахнул посохом – и пространство вокруг озарилось бледным светом, в котором исчезли убийственные частички яда Мортис.

– Защита от магии Смерти, – проговорил маг. – Однако здесь нельзя находиться. Наверняка мерзавка оставила еще какую-нибудь гадость напоследок!

Слова мага придали нам сил и решимости вырваться из кольца врагов. Мы с Грошем подхватили Иноэль и устремились за Горензефом. Маг шел решительно, словно его посох защищал нас от стали вражеских мечей. Я уже знал про заклинания невидимости и отвода глаз. Но просто уйти мы не могли – ведь рядом насмерть бились с врагами наши друзья, и ничего не оставалось, как раскрыть себя.

Мы замерли на выходе из капища.

– Ламберт, Стаффорд! Гномы! Все сюда! – крикнул я. – Мы здесь!

Первым на призыв откликнулся старый ветеран. Он встал впереди, опершись на длинное топорище, в готовности прокладывать путь своим чудовищным оружием. Тут же подоспели арбалетчики, инженер, а следом, отбиваясь молотом от наседавшего инквизитора, пятился гном в рогатом шлеме. Последним из капища выскочил метатель огня. Едва он поднял свое пламенное устройство, как инквизитор бросился за камни, понимая, чем грозит его применение.

Огненный вал отбросил назад выскочивших для преследования ассасинов и примкнувших к ним варваров.

С двух сторон из темноты вынырнули Ламберт и Стаффорд. Осунувшиеся от усталости, с доспехами, иссеченными вражескими клинками, в пятнах запекшейся крови, они со сдержанным удивлением взирали на Горензефа.

– Это белый маг! – пояснил я. – Он поможет нам прорваться!

Рыцари ничего не ответили. Да и не время было для разговоров: поняв, что мы оказались на открытой местности, Ферре мог организовать куда более успешную атаку.

– Вперед! – приказал Ламберт.

И мы решительно двинулись в темноту.

Тут же нам навстречу ринулась группа варваров. Но мы уже были готовы: впереди с яростным рыком замахал топором ветеран, по флангам стойко держались рыцари. Арбалетчики пятились, обстреливая капище, не давая высунуться ассасинам.

Но случилось то, чего не ожидал никто.

Невидимая волна страха пронеслась по нашим рядам, и каждый ощутил ни с чем не сравнимый холод смерти.

И тут же в свете луны с земли стали подыматься темные фигуры.

– О, ведьма! Ты дорого за это заплатишь! – воскликнул Горензеф.

– Что это значит? – пискнул Грош.

– Молитвами к Мортис она подняла павших! – ответил Горензеф. – Обернувшись зомби, они имеют лишь одно-единственное желание – расправиться с нами!

А павшие все подымались: все, кто погиб в сегодняшней и во вчерашней схватках – и люди, и демоны. Все они поднялись и со всех сторон устремились в нашу сторону.

– Чтоб меня разорвало! – воскликнул старый ветеран. – Да мы, никак, пользуемся успехом!

– Бей проклятую нежить! – крикнул инженер.

И арбалеты со звоном разрядились, заставляя вдребезги разлетаться рычащие головы.

Но зомби было слишком много, чтобы удержать их на расстоянии силою трех арбалетов. И даже цепь молний, посланная магом, не сильно задержала врагов. И вскоре в дело вступили мечи, молот и топор. Одно обстоятельство несколько сглаживало ситуацию: вылезшим из укрытия ассасинам не представилось возможности отправить в нас свои смертельные клинки – мешали нежданные союзники, заполонившие поле.

Старый ветеран работал топором, как лопатой, прокладывая путь, по флангам отгоняли нежить доблестные рыцари. Пару раз дыхнул пламенем механизм метателя огня, значительно поубавив число врагов и заставив шататься по округе кошмарные полуживые факелы.

Наконец нам удалось пробиться к дороге. Здесь нас уже ждала засада: сам инквизитор Ферре, его верный ассасин и несколько охотников на ведьм, видимо, подошедших в качестве подкрепления. Но у наших врагов уже почти не осталось решимости. И главное – они не ожидали, что на нашу сторону встанет маг!

Арбалетчики во главе с инженером немедленно взяли на прицел ассасина. Все замерли в ожидании – чем обернется опасная ситуация. Где-то по пятам шли зомби и оставшиеся служители инквизиции – и нам совершенно не улыбалось стоять и ждать, пока нас возьмут в смертельные «клещи».

– Эй, маг! Ты поплатишься за помощь врагам Церкви! – злобно крикнул Ферре.

– О да, я помню: инквизиция не прощает обид… – спокойно ответил Горензеф. – А ну, прочь с дороги!

– Умри же, маг! – произнес Ферре.

И тут я увидел, как из-за дерева на обочине тихо появился изящный темный силуэт. Быстрое движение – и знакомый свист в воздухе.

Я уж и не помню, откуда у меня взялись силы на этот порыв. Но я бросился вперед, пытаясь оттолкнуть мага с пути смертельного полета стрелы.

И сам наткнулся на нее.

В груди вспыхнула боль – и я разом потерял дыхание. И уже сползая наземь, я краем глаза увидел, как понеслись в сторону коварного мародера потоки пламени, как яростно бросились в атаку гномы и рыцари. Цепь молний вырвалась из пальцев мага, вгоняя страх во врага, лишая его сил и решимости…

Глаза мои закрылись, и я будто сквозь туман услышал испуганный голос Иноэль:

– Я больше не могу лечить… Мои силы иссякли…

И я подумал, что вот она – смерть.

Только почему-то все не умирал, да и боль начала проходить…

– Думаю, лечение ему не потребуется, – сказал Горензеф, и как показалось – с усмешкой.

Странно – но я вроде бы, умирая, почувствовал некоторую обиду! Неужто я такой никчемный человек, чтобы не попытаться меня спасти?

Я открыл один глаз. Затем – другой. И подумал, что мертвые так не делают. А потому превозмог боль – и попытался подняться на ноги. Грош помог мне.

– Смотри, какая штука! – радостно воскликнул он.

И поводил у меня перед носом черной стрелой.

Ее острие намертво впилось в основание драконьего зуба, висевшего у меня на груди.

И в этот миг я понял, что такое настоящая удача.

И что такое – настоящее счастье.

Просто – жить!

Эпилог, в котором происходит долгожданная встреча

Уже на рассвете у городских ворот мы прощались с великим магом. Гномы оставили нас чуть раньше, незаметно свернув с дороги и отправившись по своим делам. Ламберт и Стаффорд продолжали пристально вглядываться в каждого прохожего, считая, что их миссия не закончена, пока не пересечены ворота императорского дворца, а потому ждали нас с нетерпением и неудовольствием.

Сам же маг напрочь отказался идти вместе с нами к Императору.

– Я и так зашел слишком далеко, – не без сожаления сказал Горензеф. – Подозреваю, такова и была задумка моей старой знакомой – заставить магию вмешаться в дела людей.

– Но что в этом плохого? – пожал плечами Грош. – Если бы не вы, любезный Горензеф, нам всем пришлось бы туго!

– Возможно, – кивнул маг. – Но теперь, когда я нарушил течение ваших судеб, события стали совершенно непредсказуемы. Кто знает – чем это обернется для Невендаара? Ведь маг обязан закрыть сердце для жалости к отдельным людям, когда речь идет о судьбе целого мира…

– Мне кажется, вы сами думаете совсем иначе, – сказала Иноэль. – Стихии стихиями, но ведь вы прежде всего человек. И человек добрый, чуткий – какие только и дают право на существование жестокому миру Невендаара…

– Самому мне трудно судить об этом… – чуть смутившись, улыбнулся Горензеф.

– Не нужно излишней скромности, могущественный волшебник! – донеслось снизу, и каждый ощутил, как кто-то бесцеремонно топчется у него по ногам. – Вы заслужили и похвалу, и признание! Я буду ходатайствовать, чтобы вас немедленно внесли в летописи!

– Прекрати, Густав! – возмутился Горензеф.

– Никто не заставит, м-мао, замолчать голос правды! – заявил кот, сверкая желтым глазом. – Я лично впишу эту битву в анналы истории!

Все засмеялись, Горензеф покачал головой и сказал:

– Вам нужно спешить. Иноэль должна предстать перед Императором, как велит ее судьба.

– Но ведь мы еще встретимся? – с надеждой спросил я.

– Все может быть… – туманно сказал маг и отправился прочь от столичных ворот. Следом, гордо распушив хвост, семенил черный, как ночь, кот.

Я невольно нащупал на груди зуб дракона – теперь с глубокой выщерблиной по центру. Зуб судьбы, вцепившийся в мою, казалось, неизбежную смерть. И подумал о том, что здесь, на просторах Невендаара, не стоит зарекаться ни от опасности, ни от удачи, ни от самых неожиданных встреч.

А нас уже ждали величественные шпили императорского дворца, о красоте и роскоши которого ходили легенды. И сердце замирало при мысли о том, что нам предстоит увидеть самого властителя Империи. И немного не по себе делалось от того, что мы сами попадем под взор его мудрых ивластных глаз…

Император встречал нас торжественно, восседая на драгоценном троне. Войдя в огромный, поражающий одновременно роскошью и воинственной строгостью зал, я ощутил робость.

Ведь даже в мечтах своих я не касался такой возможности – увидеть величайшего из смертных Империи. И теперь не был уверен – заслужили ли мы с приятелем подобную награду за храбрость или же, напротив, – плаху за временное содействие врагу…

Впрочем, зрелище захватило нас, и ни о чем другом думать не хотелось. Стало вдруг понятно, для чего Император выбрал такую форму для встречи с теми, кто доставил ему священную посланницу небес.

Ведь сейчас он занял трон только лишь с той целью, чтобы встать с него, торжественно спуститься по золоченым ступеням, величественно пройти через коридор из могучих рыцарей, за которыми толпились изысканно разодетые вельможи и дамы, лично, с несвойственной монарху кротостью, поклониться небесной посланнице.

Вид монарха, склоняющегося перед Иноэль, потряс нас до глубины души. И не только нас – и придворных, и почетный рыцарский караул… И, следуя порыву повелителя, все мы невольно склонились перед нашей бывшей спутницей.

– Вот мы и увиделись, о прекрасный ангел, небесная звезда, сошедшая на грешную землю! – произнес Император. – Ты действительно прекраснее всех дев, каких довелось мне видеть. Значит, слова Прорицательницы оказались верны. И я думаю, слова твои будут столь же удивительны, как и твой чудный облик…

– Мне есть, что сказать вам, великий Император, – спокойно сказала Иноэль, и слова ее лились с такой легкостью, словно стоящий перед нею был таким же простым человеком, как и мы с Грошем. – Но боюсь, многое из сказанного мной будет печально. Ангел Изериль поручил мне важную миссию, и мне потребуется ваша помощь…

– Воля небес – закон для Империи, – почтительно сказал Император и обратил свой взор чуть в сторону. – Такова наша священная вера. Так ведь, Великий Инквизитор?

Я похолодел от страха: у нас за спиной, чуть в стороне, стояла знакомая фигура.

Отец Себастьян!

Но как он изменился – в этой роскошной мантии из черного бархата с кроваво-алыми вставками, в высоком головном уборе, придающем ему еще больше величественности! Надо же – Великий Инквизитор! Кто бы мог подумать, что за время нашего путешествия этот мрачный человек так высоко заберется по крутой и запутанной лестнице власти!

Себастьян приветливо улыбался Иноэль, почтительно склонял голову перед Императором.

Но ни разу не взглянул в нашу с Грошем сторону. Это показалось мне крайне неприятным признаком. Похоже, нам удалось обрести могущественного врага в лице самого Великого Инквизитора! Это, безусловно, почетно, но… смертельно опасно.

Мы с Грошем стояли, проглотив языки. Никто и не думал давать нам слово, а сами бы мы никогда не решились заговорить. А потому надеялись, что Ламберт сам изложит все обвинения в адрес новоявленного главы Магистрата.

Но не тут-то было: рыцари молча опустились на колено, склонив перед Императором головы. Мы с Грошем неловко последовали их примеру.

Видимо, я совсем не разбираюсь в тонкостях политики. Но подозреваю, что своей долгой жизнью обязан именно этому молчанию.

Некоторое время Император тихо общался с Иноэль. Великий Инквизитор жадно тянул шею в ту сторону – но ни слова не долетало до наших ушей. Зато было видно, как Иноэль указывает на рыцарей, на нас…

Наконец Император обратил свой высочайший взор на рыцарей.

– Вы достойно справились с моим заданием, – сказал Император. – Отныне ты, Ламберт, получаешь почетное звание паладина…

– Это великая честь для меня, повелитель. – Ламберт склонил голову, прижимая к сердцу ладонь, голос его дрогнул.

– Ты, Стаффорд, становишься имперским рыцарем…

– Великая честь! – воскликнул Стаффорд.

– Надеюсь, вы продолжите служение своему повелителю, – со снисходительной улыбкой сказал Император. – Мне нужны славные воины, готовые к подвигам! Империя так нуждается и в отважных воинах, и в славных подвигах. Ведь именно подвиги составляют славу Империи!

Я почувствовал, как по телу пробежали мурашки: от этих слов Императора ощутимо повеяло войной. Тут же вспомнились невеселые рассуждения мага…

Но Император не дал мне погрузиться в раздумья.

Теперь он стоял рядом со мной и Грошем, и я думал только о том, чтобы не испортить момент, повалившись без чувств от избытка впечатлений.

– Ты, Огюст по прозвищу Грош, проявил себя ловким и изобретательным служителем нашей воли… – произнес Император, и я невольно скосился на Иноэль – что она про нас наговорила? – За ловкость твою и смелость назначаю тебя императорским следопытом…

– Но я даже не умею стрелять из лука, ваше величество… – робко проговорил Грош.

– Уверен, ты кого угодно убедишь в обратном! – рассмеялся Император. – Сумел же ты доказать, что лучше всех в карты играют монахи!

Придворные оценили шутку монарха и дружно зааплодировали. Даже Великий Инквизитор заставил себя болезненно улыбнуться.

Довольный Император подошел ко мне.

– А ты, Свидрик, удивил нас своими чудными мелодиями и словами, вдохновляющими воинов на подвиги. Я мог бы, конечно, предложить тебе место придворного поэта…

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал я с некоторой горячностью. – Но я бы хотел служить вам на просторах Невендаара, собственными глазами наблюдая за тем, что происходит на землях Империи и иных племен…

– Я так и думал, – кивнул Император. – А посему назначаю тебя императорским бардом и поручаю тебе вести поэтическую летопись нашей великой эпохи.

Я склонился в глубоком поклоне.

Аудиенция перешла в роскошный пир, и было еще много такого, о чем я и помыслить не мог, отправляясь в свое далекое путешествие.

Все складывалось удивительным и прекрасным образом.

Но лишь такой наивный юнец, каким я был тогда, мог решить, что наступил конец испытаниям, уготованным мне небесами.

Как бы не так!

Все только начиналось.

Алексей Чернов Темный рыцарь Алкмаара

Глава 1

— Мортиссс зовет-с-с-с. Вс-сставай…

Шепот напоминал шорох змеи в осенних листьях.

Дарган поднес руку к лицу и медленно поднял веки. Хотя тело повиновалось безупречно, веки почему-то перестали подниматься сами. А еще — глаза саднило, будто в них насыпали песку.

Свет хлынул — ослепительно, белый, сквозь его белизну с трудом проступали краски — резкие, кричащие, злые тона. Аквамарин вместо синего и вслед — ядовито-зеленый, затем немного малиново-красного, остальное виделось серым или черным. Попросту тьмой.

Интересно, каким кажется мир остальным алкмаарцам — только черным и белым? Впрочем, этим утром серый и черный преобладали в окружающем пейзаже. Еще вчера, когда армия Мортис остановилась на пограничных холмах, внизу расстилались зеленые поля, рощи олив отливали серебром, виноградные лозы вились по белым столбам. Теперь все увяло. Листва летела с деревьев серым дождем, трава никла, хлеба, так и не вызрев, осыпали зерно из тощих колосьев. Люди сидели по домам, в ужасе ожидая решения своей судьбы. Они покорно отдали все, что только могли отдать, за обещание с-сох-х-хранить ж-жизнь на время.

— Мортис-ссс ж-ждет, — шипел голос.

Мертвые воины поднимались и строились, готовые двигаться дальше. Серые жухлые лица, как засохшие комья прошлогодней листвы, тусклые нагрудники, драные рукава колетов, покрытая плесенью кожа ботфортов. Мимо проскользнули белыми сгустками тумана призраки. Прошествовала Баньши — белолицая дама в роскошном бело-сером платье. Вот уж в чьем наряде нет ни капли живой краски! И вот у кого не стоит становиться на пути!

Огромная армия, повинуясь голосу мертвой богини, поднималась и отправлялась в поход. Пыль, поднятая тысячами ног, застилала еще низкое солнце, и все вокруг становилось окончательно серым. Они шли так день за днем. День за днем под шипение Прушина, под крики стервятников, под стоны умирающих. Иногда Дарган ничего не слышал, кроме невнятного шепота. Он шел за всеми — для низшей нежити приказы бесплотной богини звучали отчетливо — своих мыслей в их головах не водилось со дня смерти. Даргану же приходилось делать вид, что он — как все. А это бывало порой ох как трудно!

Командиры стояли поодаль, слушая, что говорит им глашатай Мортис Прушин, согласно кивали.

Дарган остановился, прислушался.

— Путь на с-с-север, — шипел Прушин. — До заката подойти к границе Империи…

На миг перед глазами возникло некое подобие карты, и рука, когда-то изящная и полная красоты, а ныне всего лишь рука скелета, прочертила путь через пески Северной пустыни. Значит, понадобится вода.

Дарган развернулся на каблуках и направился к колодцу. Здесь набирали фляги человек пять из отряда по-прежнему живущих. Магия смерти их не коснулась — они сами встали под знамена Мортис, охотно присягнули богине смерти. Здесь же стоял темный эльф из Шеглага. Он еще не приноровился к своему новому состоянию и постоянно закрывался ладонью в зеленой перчатке, как будто опасался, что солнце сожжет его узкое, красивое даже после смерти лицо.

— Чего тебе? — спросил худой и жилистый парень — из тех, кто числился живым, потому что сердце его билось.

Он походил на жердь, на которой алкмаарцы вывешивали черные и белые флажки по утрам, приветствуя духов усопших.

В Алкмааре предки всегда предостерегали живущих потомков о грядущих опасностях. Но только не в этот раз.

— Умыться, — бесцветным голосом ответил Дарган.

— Отойди, от тебя с-с-смердит, — живой не слышал голос глашатая Прушина, но шипел точно так же.

Дарган остался стоять. Парень-жердь лгал. Да, от прочей нежити смердит. Но от Даргана не исходил запах тления. Быть может, просто воняла грязная одежда. Никто не спорит, одежда грязна и воняет. Но не больше, чем у любого живого, забывшего в походе, что такое ванна с горячей водой.

— Мне надо умыться, — повторил Дарган.

— Не трогай его, — шепнул приятель тощего, отступая. — Одной Мортис известно, что может прийти в гнилую голову этому парню. Мортис прикажет — и он исполнит. Велит нас порвать на куски — порвет.

— Но не по собственному желанию, — достаточно громко сказал тощий.

Как они ошибаются, — усмехнулся Дарган. Правда, мысленно. Лицо его ничего не выражало. Бледно-серое, припорошенное пылью и пеплом, оно казалось вылепленным из воска. В последние дни было слишком много пепла, не помогал даже кусок шелковой ткани, которым он закрывал лицо, как это делали в Алкмааре, отправляясь в пустыню. Волосы, когда-то черные и блестящие, теперь сделались тускло-серыми. Лишь поблескивал золотом шнурок, стягивающий длинные пряди в хвост на затылке.

Дарган взял деревянный ковшик, зачерпнул из ведра и плеснул себе в лицо, потом сделал пару глотков. Мертвый воин не должен пить, а Дарган пил. Правда, совсем немного — на день хватало одной кружки. Он вновь потянулся ковшиком к ведру. Обычно он старался оказаться у колодца или пруда, когда рядом не было никого из живых, на восставших мертвецов из рядовых не стоило обращать внимания: нежити нет дела до чьих-то странных привычек. Но сегодня такого случая не представилось.

— Отойди, урод, — зашипел парень-жердь. — Ты испоганил воду своими гнилыми губами.

Меч Даргана вылетел из ножен мгновенно. Отличная сталь, заточенная древней алкмаарской магией в час своего рождения. Один взмах, и клинок снес голову с плеч наглеца.

Брызнула струей кровь, пятная грязно-серую одежду Даргана, которая когда-то была ослепительно белой. Обезглавленный труп рухнул возле колодца. Алая кровь, такая алая, что глазам было больно на нее смотреть, била из артерии струей.

— Что это? — пробормотал приятель тощего.

— Смерть, — отозвался Дарган. — Смерть без магии смерти.

Люди попятились. Темный эльф тоже. Никто из них и не подумал защищаться. Если человек убит, значит, такова воля Мортис, — ни один из ее воинов не может сам по себе схватиться за меч. Так они полагали, трепеща, позабыв, что высшая нежить обладает и умом, и волей. Правда, Дарган не относился к высшим, и это многих сбивало с толку.

Убийца беспрепятственно зачерпнул ковшиком воду и напился. Приятели тощего застыли от ужаса.

Напившись, Дарган бросил ковшик за землю и направился к своему отряду.

День начинался неудачно. Не то чтобы Дарган сожалел, что убил тощего. Он давно привык с равнодушием относиться к пролитой крови. Его не интересовало, сколько людей и от чего умирают вокруг — от удара меча и секиры, или магия смерти косит людей, чтобы Мортис могла поднять их вновь и влить свежую нежить в свои войска. Тощий умер от меча — безголовому уже не подняться, он будет просто лежать в серых песках, обретя недоступный для прочих покой. Что ж о нем сожалеть?

Просто не стоило привлекать к себе внимания. Только и всего.

Дарган снял с пояса шелковый платок и вытер клинок. Заскорузлая ткань, темная от пропитавшей ее крови, на миг окрасилась алым, чтобы тут же померкнуть. Он пристроился к своему отряду последним. Он — единственный из них, кто слышал голос Мортис невнятно, как слышит приказы безмясой высшая нежить. Командиры, не в силах разобрать слова богини смерти, обращались к Прушину. Но глашатай Мортис никогда не сообщал волю богини простому солдату. Иногда Даргану казалось, что его попросту не замечают, ни рядовые мертвые воины, ни их командиры, однако, стоило ему попытаться повернуть назад, как его тут же окликали. В такие моменты он становился видимым — как будто на общем сером фоне он один проступал цветовым пятном.

Сейчас Дарган шел вместе с рядовыми, как приказано было: на север. Шагал со всеми, но не в ногу. Остальные маршировали исправно — Мортис контролировала каждый их шаг.

— Левой! Левой! — Мертвые воины вздымали пыль на дорогах Алкмаара, направляясь к границе с Империей.

Две недели назад в Альзонии в главном арсенале они экипировались: металлические кирасы, длинные мечи и щиты. Только шлемы почему-то не взяли. Быть может, стальной шлем мешает слушать приказы Мортис? Там же, в арсенале, они оставили прежние одежды и натянули положенные пехотинцам колеты, кожаные штаны и ботфорты.

Но Дарган так и остался в своих белых одеждах из шелка. И доспехи сохранил фамильные — пластинчатый нагрудник с многочисленными шнурками, шлем с назатыльником, украшенный алыми перьями, не захотел иного меча взамен отцовского, полученного в наследство. Только толстый серый плащ, который защищает в пустыне от холода по ночам, прихватил Дарган на военном складе в столице. Пусть тепло мертвецам уже ни к чему, но такой плащ сбережет тело от стервятников, дождей и снега. А на севере, в землях Горных Кланов, дождь и снег — частые гости. Что касается стервятников, то они летели за армией Мортис тучей.

* * *

— С-пешите! — шипит Прушин, передавая приказы бесплотной богини. — Мортис-с жаждет отомс-стить!

Уже несколько часов подряд шаркают сотни ног, поднимая клубы пыли. Глаза Даргана режет, будто в них насыпали по горсти песка.

Песок повсюду. В этих землях и прежде мало что росло, а сейчас не осталось ни единого побега, ни одного дерева или куста в округе. Даже сам песок из желтого сделался серым. Тысячи смердящих мертвецов — это сила. В армии нежити все скалят зубы, но никто не смеется.

— Побереги-с-сь!

Мимо черной тенью проносится рыцарь смерти. Шлем снят с головы всадника, закинут за спину на ремне, гремит, ударяясь о вороненые доспехи. Черные волосы стянуты серебряным шнурком и веют по ветру. Белое восковое лицо, в презрительной усмешке изогнуты губы. Гремят доспехи коня и гремят удила, надетые на костяные бивни, вспыхивает пламя вокруг копыт. Не касается пыльной земли копытами конь — летит по воздуху, быстр и неостановим. Подгоняет всадника голос Прушина.

Едва успевает увернуться от грозного скакуна человек в грязном плаще. Но, увернувшись, теряет равновесие и падает в пыль.

— Вот же тварь, — бормочет, вставая. — Совсем мальчишка, а командует целой сотней.

Дарган провожает рыцаря смерти взглядом. Он не может ошибиться. Это Зитаар! Дарган делает шаг вослед умчавшемуся всаднику и, скрипнув зубами, следит, как огненные всполохи удаляются, скользя над серой землей.

Год назад Дарган сделался смертельным врагом этого человека. Год и целую жизнь тому назад.

Глава 2

— Деревья не распускаются, — сказала Лиин, глядя на розовые бутоны вишни.

Четыре больших дерева, росших по углам двора, давно уже покрылись бутонами, будто окутались розовой дымкой. Но дымка так и не перешла в кипение цвета.

Когда вишня распускается, лепестки у нее нежнорозового цвета, а потом день ото дня они становятся все алее — будто набухают кровью. В день, когда цветы опадают, вся земля Алкмаара становится алой — мостовые из коричневых плиток, черепичные крыши домов, аккуратно постриженные кустики остролиста, все как будто дымится свежей кровью.

Дарган протянул руку и коснулся бутона. Лепестки тут же посыпались на камни. Розовые снаружи, изнутри они были тронуты неприятной желтизной, а у основания сделались коричнево-серыми.

Быть может, южный ветер со Стеклянной пустоши принес убийственное дыхание раскаленной наковальни пустыни? Но нет, время дуть южным знойным ветрам еще не настало. Шел месяц цветения вишни, месяц западного ветра, несущего дожди с Горгового моря и дыхание весны в земли Алкмаара.

— Клянусь всеми духами предков, — мне это не нравится, — прошептал Дарган.

Он потянулся к следующему цветку.

— Не надо! — схватила его за руку Лиин.

— Почему?

— Пусть будут такими. Пусть… — она смутилась. — Хотя бы до вечера.

Деревянные, покрытые лаком столешницы уже уложили на каменные столбики сада так, что они образовали один большой стол — от ворот учтивости до самого порога. В доме накроют еще один маленький стол, где расположатся самые уважаемые гости.

Лиин была уже в розовой накидке — по цвету точь-в-точь такой же, как бутоны все еще не распустившейся вишни. Тонкий золотой кант шел по краю ткани — для свадьбы невеста выбрала самую скромную накидку. С утра девушка надела ее для обряда, чтобы призвать умерших предков на свадьбу, но так и не сняла, явилась в свадебном уборе на совместное чаепитие двух семей.

Досадная оплошность. Алкмаарцы всегда и во всем соблюдают условность обрядов. Нарушение древних обычаев причиняет их душам страдания, а духов предков охватывает тоска, похожая на боль. Если Лиин забыла о том, что должна была снять накидку, значит, не покой, а тревога и страх царили в душе невесты.

— Предки отозвались? — спросил Дарган.

— Отозвались, кажется…

— Может быть, они против нашей свадьбы? — спросил жених, мрачнея.

— Нет, ну что ты! — Лиин предостерегающе вскинула руку. — Я спрашивала глашатая — они согласны.

Если живущий не уверен, что правильно слышит голоса предков, то вынужден обратиться к глашатаю. Тот верно истолкует слабые голоса ушедших, не томя их души коварными вопросами. В таких вопросах ошибки быть не должно: месть мертвых — страшная месть.

И все же Дарган нахмурился еще больше. То, что перед свадьбой души предков не захотели разговаривать с невестой — плохой знак. Самое время вспомнить, что дом Зитаара состоит в родстве с великим домом короля-жреца Ашгана — самого могущественного чародея Алкмаара. А дом Тагана, к которому принадлежал Дарган — отнюдь не самый уважаемый клан, проживающий на оазисе близ Фундхеры, не провинциалам тягаться со столичными колдунами. Кто знает, не Ашган ли наслал это бедствие, мстя за обиду племянника? О, да, Ашган мог бы… Вполне. Но в этом случае предки поведали бы Даргану о грядущей мести. Предки молчали. И это пугало больше всего.

— Клянусь гнилыми топями, беда бродит рядом, коварная, как пустынный мираж, — прошептал Дарган.

— Чего ты боишься? — Лиин вымученно улыбнулась. — Мы же не можем отменить церемонию?

Дарган кивнул. Разумеется, нет. Даже если бы все предки в один голос завопили: «Откажись!», он бы все равно не отступился от Лиин.

К тому же он уверен, что предки были вовсе не против их свадьбы. Другое тревожило ушедших, духи умерших хотели предупредить молодых о чем-то опасном, но о чем — так и не поведали.

Что же за сила такая, сумевшая запечатать уста мертвых!?

И не Зитаара боятся предки — кого-то другого. Но кого?..

* * *

Зитаар из дома Ашгана сватался к Лиин дважды. В первый раз еще год назад и повторно — зимой, накануне месяца перемены одежды. Оба раза Лиин ему отказала. Категорически, без колебаний и без всяких объяснений. Лиин была сиротой, но сиротой из богатого и знатного дома. Ее дед одно время даже соперничал с Ашганом, а его сыновья, дядья Лиин, обращались с любым человеком не из их клана с таким небрежением, будто уже сделались королями южных земель, и все остальные произнесли им вассальную клятву. Да и немудрено: дом Вегиан не только ссужал владельцев караванов звонкой монетой, но и давал им в охрану своих колдунов. Путь в земли Ништру через Авлаарские горы неблизкий и опасный, зато чудесные пряности, перец, черный и белый, мускатный орех, имбирь, что везли через пустыню караваны дома Вегиан, ценилось в Империи на вес золота.

Да и местные аристократы в Альзонии не меньше пряностей обожали диковинки тех земель. Ручные обезьянки, говорящие попугаи, драгоценная древесина, черная, как ночное небо, или алая, как кровь, с каждым годом все эти роскошества стоили все дороже. Неудивительно, что в сокровищнице клана в начале весны непременно ставили новый окованной железом сундук для золотых монет.

Как сирота, Лиин распоряжалась собственной судьбой сама и только к голосу предков обязана была прислушиваться, выбирая дорогу в грядущем. Какой бы выбор она ни сделала, дед обещал ей приданое — три горсти драгоценного розового жемчуга, сто локтей горящего как солнце шелка, а золота столько, сколько сможет унести ее будущий супруг.

На первое же предложение Зитаара она ответила «нет», даже не воззвав к предкам. В тот год в первый месяц весны вишни еще не начали цвести, и маги исправляли календарь, вычисляя верные даты, когда на священных деревьях должны появиться первые бутоны. Лиин видела уже шестнадцать цветений, а грядущее было семнадцатым — самый подходящий возраст для невесты. Зитаар считался лучшим женихом столицы. Да что там столицы — во всех землях Алкмаара он был самым завидным женихом. Правда, юноша на тот момент был не слишком богат, третий сын в семье мог рассчитывать только на могущество дома. Но духи предков оказались щедры, когда склонились над его колыбелью. Зитаару даровали высокий рост, крепкие руки и смелое сердце. Вот только взгляд его духи позабыли снабдить живым блеском. Так что глаза, отражавшие свет души, получились холодными, как сталь. Такой зябкий зимний свет на клинке прочнейшей закалки радует сердце воина, но не может согреть душу юной девушки. Это взгляд человека, который не знает ни пощады, ни снисхождения. Взгляд человека, который больше похож на остро отточенный меч. В походе он будет надежным и гибким и всегда исполнит приказ, у костра уступит место старшему, но не потеснится ради раненого товарища. Зитаар выбрал в невесты Лиин лишь потому, что о ее красоте непрестанно сплетничали в каждом доме столицы. И еще говорили о неприступности — будто бы она уже два года отвергает всех женихов, кто бы к ней ни посватался. «Но уж мне-то она не осмелится отказать», — решил Зитаар. Он и десятком слов с ней не перемолвился, даже не купил в подарок зеленого говорящего попугая из джунглей Ништру или какую другую безделку. Просто пришел в дом Вегиан и сказал кратко и твердо:

— Ты будешь моей.

Она же точно так же кратко и твердо ответила ему:

— Никогда.

Этот отказ Зитаара разозлил, но весьма позабавил деда Лиин, главу дома Вегиан, пожилого мага, способного разговаривать еще с первыми предками. И когда на другой день король-жрец Ашган лично явился в дом Вегиан, повелителю Алкмаара было сказано, что Ашган не смеет в данном случае давать советы, что предки подарили Лиин свободный выбор. И, если девушка говорит «нет», то предки ее «нет» одобряют.

Спор и ругань ни к чему не привели. Глава клана Вегиан не хотел родниться с магом Ашганом, видя в этом лишь одну невыгоду для себя и грядущий закат и поражение своего рода — так предсказали предки, и Вегиан им верил. Все дамы клана горячо поддерживали Лиин — одни из зависти, радуясь, что глупышка отказала такому блестящему жениху, другие — из чувств более дружеских — понимая, что рядом с Зиитаром Лиин будет несчастна, и жар сердца не могут заменить надменность и гордыня.

А на другой день, после того как Лиин отказала Зитаару, в столицу приехал Дарган.

После смерти отца он искал покровительства могущественной родни в Альзонии. Незваным явился он в дом Вегиан, и первым, кого повстречал в этом доме, была Лиин.

Увидев девушку, Дарган тут же спросил, не обещана ли она кому, не готовит ли накидку невесты?

Лиин засмеялась:

— Никому не обещана, никому не давала слова. Предки вернули мне свободу. Буду виться мотыльком — никто не поймает.

Едва раздался ее голос, как задрожал медальон, что висел у Даргана на груди под одеждой.

Но в тот день юный провинциал лишь смиренно просил дать ему приют под кровом могущественного дома. И только взгляд его, который время от времени встречался с взглядом Лиин, говорил более чем красноречиво.

Глаза ее сияли той яркой веселой синевой неба в месяц цветения вишни. В первый миг, встретившись с девушкой взглядом, Дарган подумал, что синь эта соединяется магическим образом с синевой ее платья, с узором из лазурита на карнизах залы, с блеском неба в окоеме стрельчатых окон. Ее блестевшие как шелк волосы, уложенные в простую, но изысканную прическу, золотились надо лбом и делались почти черными ближе к затылку. Но сзади у шеи два завитка — он увидел их, когда она обернулась, — оставались светлыми. Все вокруг мгновенно переменилось. Весь мир стал иным. Эта хрупкая девушка в полутемном прохладном зале приемов вдруг затмила все дворцы и чудеса Альзонии. Он готов был отныне смотреть только на нее, ничего вокруг не замечая.

— Я тебя околдовала, — засмеялась Лиин и коснулась его груди там, где под плотной тканью колета невыносимо жег кожу фамильный медальон.

* * *

Впрочем, Дарган прибыл в столицу не просто любоваться королевским дворцом, который своим великолепием затмевал знаменитые храмы Империи, не бродить вокруг сада ста сосен или купаться в горячих источниках. Его путь лежал к Ашгану, верховному королю-жрецу, самому могущественному и искушенному магу Алкмаара. Получить аудиенцию у Ашгана было делом непростым, но духи предков (как — ведомо только им) убедили короля, что тот должен принять юного сына недавно умершего доблестного воина.

Дворцовая лестница была облицована мрамором и насыщена магией — казалось, что сине-зеленые волны катятся наверх и ведут за собой посетителя в просторный зал со стрельчатыми окнами, такими высокими, что потолок казался недостижимым. Полосы золотого света ложились на мраморный пол, Дарган двигался, как в волшебном эльфийском лесу, в котором он никогда не бывал, но о чудесах которого много слышал. Стволы-колонны заслоняли солнце и отбрасывали фиолетовые тени от одной стены до другой.

Из приемного зала широкая галерея шла в тронный зал короля. Здесь толпились придворные, ожидая, когда их соизволят позвать. Шорох шагов, громкий шепот, там и здесь вспышки магии, которые тут же гасли, натыкаясь на дворцовые барьеры, — суета дворца подавляла и подчиняла. Дарган остановился. Перед глазами все поплыло, как в тот день, когда отец в первый раз попытался научить его заклинанию, концентрирующему магию.

Юноша прислонился спиной к ближайшей колонне. Ему казалось, что холодные равнодушные пальцы ощупывают его лицо и пытаются проникнуть внутрь. Он спешно прошептал охранное заклинание, и мерзкий холод неохотно отступил. Но не исчез, остался неподалеку караулить добычу, как хищный и опасный зверь.

Дарган достал шелковый платок и отер лицо. Пальцы слегка дрожали. И немудрено — не каждый выдержит десятки магических уколов и останется на ногах, пусть это всего лишь проверка дара и силы магических амулетов.

— Дарган из Тагены близ Фундхеры, — объявил церемониймейстер. — Король вас ждет, господин.

Как во сне, миновал Дарган галерею под испытующими ледяными взглядами придворных и вступил в тронный зал. В глазах зарябило от золота и магического янтаря. Пол, опять же янтарный, отражал не хуже зеркал на стенах.

— Слава вам, король-жрец, защитник Алкмаара, хранитель магического посоха, и слава вашим предкам! — Юноша поклонился Ашгану до полу, при этом едва не поскользнулся и не упал, но все же устоял на ногах.

Отражения в зеркалах заплясали, передразнивая.

— Знаю, знаю, о чем речь… — послышался тихий голос.

Он тек, завораживая, как течет утренний холодный туман, заставляя даже самого выносливого путника невольно содрогнуться. И еще так течет предательский песок под ногами, исчезая в недрах ловушки-колодца и увлекая в бездонную яму свою жертву навсегда.

Дарган продолжал смотреть в пол, не в силах поднять глаза на короля.

— Речь о медальоне, который твои предки нарекли «Светом души». Ты носишь его под одеждой, получив в наследство, но не ведаешь, как придать ему силу. Это так?

— Так… — едва слышно отозвался Дарган.

Во рту его было сухо, как в песках Стеклянной пустоши.

— Покажи мне его.

Дарган снял с шеи медальон из белого золота на массивной цепочке и, приблизившись к трону великого мага, протянул Ашгану. Только теперь он взглянул на короля-жреца.

Лицо под золотым обручем короны было недвижно-равнодушным. Тонкий нос, тонкие губы в ниточку, прищуренные глаза. Что в них — не разобрать. Просто тьма — как будто нет ни радужки, ни белков, одни лишь расширенные зрачки, способные впитать в себя все — даже чужую душу. Темно-коричневые одежды, густо затканные золотом, неудобные и тяжелые, как рыцарские доспехи, едва позволяли Ашгану двигаться. В складках окаменевшей ткани Дарган заметил рукоять меча — даже на расстоянии он ощутил, что она заряжена боевой магией. Что вполне логично — политика — это та же война. А где же его знаменитый посох? Ах, вот он, в пальцах правой руки, почти скрыт тяжелыми складками.

— Неплохая работа, несомненно, эльфийская, — проговорил Ашган и после недолгого раздумья дотронулся до талисмана.

Ловкие пальцы вплелись в звенья цепочки, талисман закрутился так, что отблески ударили во все стороны, отразились в зеркалах, вспыхнули в позолоте панелей.

— Отец говорил, что сам бог эльфов Галлеан… — пробормотал Дарган.

Король несколько раз кивнул:

— Слова правдивы, это божественная работа. Но запомни, юный Дарган, бог эльфов подарил твоему роду только форму. Это много и одновременно мало. Возьми его, — Ашган сделал небрежный, едва приметный жест, и медальон вновь очутился на ладони юноши.

— О чем вы, мой король?

— Сам посуди. Если бы это был сильный, заряженный магией артефакт, разве смог бы я взять его в руки и не обжечь пальцы? Но я взял его и ощутил легкий жар — и только. Магия Галлеана хорошо защищает божественный дар от чужого вторжения. Даже я не могу завладеть этим медальоном силой или оставить против твоей воли у себя… Но не более того. Этот медальон не опасен и не силен. Во всяком случае, не так, как хотелось бы. Твой артефакт еще надо наполнить.

— Чем?

— Как его называют в твоем доме?

— Но вы же… Простите… «Свет души».

— Вот именно. Тогда зачем ты меня спрашиваешь о том, что и так тебе известно: именно живую душу и надобно в него вдохнуть. Иначе медальон так и останется красивой эльфийской безделкой.

Дарган вспыхнул, оскорбленный. Он хотел крикнуть, что медальон отец берег как зеницу ока. Но что-то заставило его промолчать, лишь плотно стиснуть зубы.

— Отец твой, и твой дед, и прадед, все-все… — вновь потек холодным туманом голос Ашгана, — берегли эльфийскую скорлупку, но никто не осмелился оставить в нем душу, навсегда запечатать ее в изящной темнице, чтобы дать силу новому артефакту и могущество своему роду. Вот причина, почему твой род, Дарган, не имеет собственной магии, почему вы принуждены подбирать крохи со стола дома Таг. Потому ваш маленький оазис Тагения приписан к Фундхере и даже не обозначен на карте в тронном зале. Пустая скорлупа, пусть даже эльфийской работы, даже божественной работы, мало что значит в Алкмааре. Даже рукоять твоего боевого меча заряжена так слабо, что стража не нашла нужным отобрать оружие, когда ты входил в зал приемов. Что если тебе придется биться? В сражении или на поединке? — Тек, обволакивая и не давая двигаться, голос Ашгана. — Тебе придется полагаться лишь на такую малость, как умение фехтовальщика. Хорошо ли ты владеешь мечом, юноша?

— Отец научил меня… Да поможет мне его дух…

— Да поможет, — отозвался Ашган.

Дарган повернулся на каблуках и, печатая шаг, устремился вон из тронного зала. Связанные на затылке ремешком волосы растрепались и упали на лицо. Дарган был в ярости — хуже всего было то, что Ашган говорил правду. Когда отец перед смертью передал Даргану медальон, то уже с трудом выговаривая слова, прошептал: «Береги этот дар Галлеана, береги „Свет души“. Я бы хотел, но не могу…»

В тот миг юноша не понял, что пытался сказать отец, о чем сожалел. Теперь ему открылся смысл незаконченной фразы. Умирающий хотел бы дать силу талисману, да не решился… Не осмелился поместить в эльфийский медальон свою отлетавшую душу и тем самым наполнить подарок Галлеана магической силой. В миг своей смерти отец мог бы сделать Даргана могущественным магом — но даже смелый воин не решился на вечное заточение ради единственного сына.

— Эй, деревенщина, куда так торопишься! — окликнул юношу насмешливый голос.

Дарган остановился, будто натолкнулся на каменную стену.

Медленно повернулся. Перед ним стоял молодой человек в дорогой одежде — тот же коричневый цвет, что и в наряде Ашгана, только золота меньше. Но рукоять меча заряжена магией так, что вокруг гарды вились синие огненные змейки. Лицо насмешника с густыми черными бровями, орлиным носом и надменным ртом было покрыто темным загаром — но то был не загар крестьянина или купца, загар путешественника или воина покрывал щеки человека, который немало времени провел на Эльфийской границе Алкмаара или на побережье, сражаясь с мерфолками.

— Я был принят верховным жрецом Ашганом по просьбе духа моего отца, — сухо ответил Дарган. — Но с кем, во имя предков, я говорю?

— А-а-а, все понятно, дядюшка все же удостоил тебя чести быть принятым… что ж, он всегда милостив к провинциалам. А говоришь ты, мальчик, с господином Зитааром.

— А ты говоришь с господином Дарганом, — ему в тон отвечал южанин.

— Господин Дарган… ну надо же… уж не хочешь ли ты сказать, что близок к артефакту своего дома настолько, чтобы именоваться господином?

— У меня личный талисман, так что ни у кого я не должен выпрашивать милость.

Дарган начал злиться — прежде всего, на себя за то, что так легко пошел на поводу и вступил в нелепую унизительную перепалку, ну и еще — на этого парня, который вел себя как наглая обезьянка из джунглей Ништру.

Кажется, утверждение, что Дарган обладает магическим артефактом, на миг смутило задиру. Но Зитаар не привык проигрывать сражения — даже словесные.

— Это не тот ли булыжник, что болтается у тебя на шее? — насмешливо спросил Зитаар.

Вновь надевая цепочку, Дарган позабыл спрятать талисман под одежду и выставил «Свет души» напоказ. Какая оплошность!

— Это дар самого Галлеана! — Дарган спешно убрал медальон под колет и рубашку.

— Никогда не слышал, чтобы у дома Таган имелся какой-то особый талисман.

— Не нашего клана, а нашей семьи. Мой отец получил его от своего отца, тот от своего… Этот медальон передается только старшему сыну.

— Ну и чем же он такой особенный, можно узнать?

— Это «Свет души». Он может воскресить человека.

— Вранье! Воскресить никто и никого не может. Даже богиня жизни Солониэль не смогла воскресить своего мужа Галлеана. А Галлеан был богом эльфов. Уж если богам листогрызов не под силу победить смерть, то как твой дурацкий булыжник может вернуть тебе жизнь…

— А как же воскрешающие храмы Империи?

— Уж не воображаешь ли ты, что носишь на груди целый храм? — надменно рассмеялся Зитаар.

В этот миг Дарган почувствовал жжение, что исходило от медальона. Ашган слишком уж принизил эльфийскую магию, — даже не наполненный, магический сосуд обладал изрядной силой, питаясь эмоциями владельца — его яростью, злостью, ненавистью. Или любовью. Дарган тут же вспомнил про Лиин — и почувствовал, что жар, идущий от медальона, мгновенно усилился. «Свет души, сила предков!» — прошептал Дарган простейшее заклинание и коснулся рукояти меча — тут же весь жар перетек из медальона в рукоять — синие всполохи заплясали вокруг гарды его меча куда веселее, чем у Зитаара.

Это маленькое представление заставило племянника Ашгана отступить на шаг.

— Магии у твоего артефакта хватит разве что на один удар, — заметил он уже без прежней надменности.

— Разве этого мало, возлюбленный духами предков Зитаар? — насмешливо спросил Дарган.

И все же в тот миг он пожалел, что отец не решился пожертвовать своей душой, дабы одарить сына великой силой.

* * *

На другой день ранним утром Дарган повстречал Лиин на открытой галерее дома. Маленький внутренний сад с фонтаном был весь розовый в кипени цвета. Слуги выносили столики и ковры в сад, чтобы господа могли провести этот день под пологом прекрасных деревьев. Шепотом сетовали: жаль, что в этом году в доме не сыграют свадьбы, и бросали косые взгляды на Лиин: семнадцатое цветение вишни для невесты считалось счастливым. Но девушка не обращала ровно никакого внимания на дерзких прислужников.

— Подле тебя осталось еще место на ковре, Лиин? — спросил Дарган, замирая от сладкого ужаса, и медальон, спрятанный под рубашкой на груди, обжег кожу.

— Одно. По левую руку от меня, — улыбнулась Лиин.

Ее улыбка была сильней любой магии — так показалось в тот момент Даргану. Она сама была магией, наполняющей медальон. Той магией, что пронизывает розовое кипенье вишневых деревьев, поет жаворонком в вышине, щелкает соловьем в кустах сирени на закате и окрашивает этот закат бесценным золотом и пурпуром.

— Я могу его занять? — Он сам не ведал, как набрался такой смелости. И голос его неожиданно захрипел, как флейта в руках неумелого музыканта.

— Ты этого хочешь? — Она знала силу своей магии — в этом сомневаться не приходилось.

— Я жажду этого, как жаждет глотка воды тот, кто провел весь день в пустыне близ Стеклянной пустоши.

Она засмеялась:

— Ты скор говорить, Дарган. А я…

Она не закончила фразу, помрачнела. И весь мир тут же померк вместе с ее улыбкой. Надвигалась буря, хотя небо оставалось по-прежнему синим.

В галерее загрохотали подкованные медью каблуки. Дарган обернулся и увидел Зитаара. Тот шел по галерее, будто на бой, полы его длинного камзола развевались, рука в кожаной перчатке лежала на пылающей синим рукояти меча.

— Место в саду рядом с Лиин мое! — выкрикнул Зитаар, никого не приветствуя.

— Ни я, ни духи моих предков ничего тебе не обещали, Зитаар, — ответила девушка сухо — как будто швырнуло в лицо Зитаару горсть песка.

— Она ничего тебе не обещала! — воскликнул Дарган, и медальон на его груди вспыхнул так, что свет пробился сквозь плотную ткань и рубашки, и колета.

— Ты поклялась никому не давать обещание до следующей весны… — заявил отвергнутый жених.

Он подошел к Даргану почти вплотную.

— Ты лжешь! — воскликнула Лиин, и краска гнева залила ее лицо, делая его еще прекраснее. — Не было таких слов и таких обещаний. Я лишь посетовала, что этой весной нет рядом со мной никого, кому я бы могла обещать свою руку, и уже вряд ли появится до будущей весны. Ты извратил мои слова, Зитаар! Если ты не понимаешь намеков, скажу прямо: очень хорошо, что я не оставила тебе места в нашем саду. Лепестки нашей вишни пролетят мимо тебя, и ты не вдохнешь ее аромат.

— Тогда и он не вдохнет!

Зитаар выхватил меч и ударил клинком по ножнам меча Даргана. Вызов на поединок! Магия клинков мгновенно заключила меж собой договор.

Слуги в саду, застыв, наблюдали, что творится на галерее. И едва клинок Зитаара коснулся ножен Дарганова меча, как розовые лепестки вишни стаей обезумевших бабочек хлынули на галерею. А слуги повалились на колени и закрыли головы руками.

— Неужели ты думаешь, что твоя дерзость заставит меня полюбить? — спросила Лиин.

— Конечно! И еще я точно знаю: моя победа заставит тебя презирать этого песчаного червя! — Зитаар хотел ткнуть пальцем в грудь Даргана, но тот перехватил его руку.

— Завтра утром… — сказал юноша.

— Я бы предпочел сегодня. Но хорошо, подожду до утра. А утром я тебя убью. Души, покинувшие тела на рассвете, не умеют мстить.

Глава 3

— Прр-и-ивалл с-сейчас… — прошипел голос.

Дарган остановился. Простые воины опустились на песок и застыли. Издали их легко принять за обычных мертвецов: когда они лежат на земле, то лежат не шелохнувшись, ни рука, ни нога не дрогнет, грудь не вздымается, губы недвижны. Армия Мортис остановилась. Пока живые едят и пьют, чистят оружие или спят, богиня смерти заряжает тела бывших алкмаарцев своей энергией. Впрочем, оружие нежить тоже иногда чистит, но это занятие бесполезное — в их руках сталь ржавеет, а ткань и кожа истлевают и покрываются плесенью.

В небе над армией Мортис висят стервятники, неотступно следуя за войском мертвецов. Стоит только нежити остановиться, как птицы тут же пикируют вниз. Стаей накидываются на кого-то из мертвых и пытаются вырвать из тела куски плоти. Инстинкт обманывает птиц: запах говорит, что тела мертвы, и они верят запаху и не верят глазам — многие птицы расплачиваются жизнью за этот обман. Другим пернатым везет больше — им удается выхватить из руки или ноги кусок гниющего мяса и тут же взмыть в небо. Но сколько бы стервятников ни убивали воины нежити, птиц не становится меньше — они неотступно следуют за армией Мортис. Посему, чтобы защититься от падальщиков, особенно во время привала, приходится выставлять караулы. Случается, что у лежащих воинов птицы выклевывают глаза, а иногда попросту обрывают плоть до костей. Поначалу Дарган не понимал, откуда в армии Мортисберутся бойцы-скелеты — потом, наконец, сообразил. Командиры утверждают, что воины-скелеты — это самые крутые вояки, избранники Мортис. Но Дарган подозревает, что эти еще способные двигаться голые кости, — просто лентяи, позабывшие выставить караул.

На север в этих местах практически не отправляют купеческие караваны, главный торговый путь пролегает по Альзону. Вернее, пролегал. Чума истребила торговлю вместе с торговцами. Но совсем недавно по водам могучей реки везли из столицы товары, и дальше — Горговым морем отправляли в земли Империи. Везли фимиам и розовое масло, шелк и сушеные финики, а с берегов Мертвого моря — зеленую и желтую соль, без которой ни одно блюдо не сочтут изысканным. Но чаше всего за море отправляли чеканную посуду, нефрит и яшму — без них в Империи не украсить ни один алтарь.

На север же еще много лет назад алкмаарцы проложили две мощеные дороги, чтобы снабжать гарнизоны нескольких крепостей на границе. Если кто и отправлялся этим путем, кроме солдат да маркитантов, то это мелкие начинающие торговцы, готовые рисковать жизнью на грошовую прибыль. Да еще раз или два в год двигались туда и обратно королевские караваны под охраной стрелков и военных магов — эти проходили по договору через имперские владения в земли Горных Кланов — везли алкмаарские диковинки и ткани, пряности и чернослив в обмен на драгоценные камни и стальные изделия гномов.

— Граница с-с-скоро…

А что там на границе? Только крепости. Свои и чужие. Крепости, которые придется брать штурмом.

Нежить по приказу Мортис пойдет в атаку, не колеблясь.

А Дарган? Нет, страха он не испытывал. Но и желания убивать во имя Мортис — тоже. Да, хуже нет, чем сделать что-то наполовину. Например — умереть не до конца.

* * *

Если Алкмаар построил на границе несколько крепостей там, где имелись глубокие колодцы, то имперцы, которые терпеть не могли пустынь, на своих землях близ границы возвели лишь каменные наблюдательные башни — их покрытые синей черепицей крыши увидеть можно было издалека. На службу в эти места обычно отправляли людей подозрительных. Еретики, грабители и дебоширы в форме имперских стрелков мало отличались от тех, кто форму не носил. Единственное, что совершали они исправно, так это обирали редких путников на дорогах, делая скудную торговлю еще более скудной.

На серьезное дело сомнительные служаки вряд ли годились: небольшой патрульный отряд, лениво трусивший вдоль высохшего русла реки, едва завидел огромное войско, тут же припустил во всю прыть в сторону ближайшей сторожевой башни.

Бравых пограничников никто не преследовал — нежить пока еще не получила приказ вторгнуться в имперские земли. Но пограничники прекрасно могли рассмотреть с высоты своих башен, что за сила на них надвигается. Так что те, у кого последние мозги не растворились в парах крепких алкмаарских вин, немедленно кинулись седлать коней и помчались во всю прыть на север.

Вдали, на северо-востоке, чем-то схожие с синими крышами имперских башен, вставали хребты Фальген Хейма — горная граница между имперскими владениями и землями эльфов, где-то в глубине которых лежал таинственный Вечный лес.

Но вряд ли кто-то в армии Мортис склонен был любоваться красотами горных вершин в этот час, впрочем, как и в любой другой. Был приказ безмясой богини — захватить пограничную алкмаарскую крепость, и вся армия двинулась к стенам твердыни, разливаясь серым потоком по окружающим крепость дюнам.

* * *

Ударил сигнальный колокол в цитадели, а следом пронесся стон ужаса. Солдаты гарнизона, ремесленники, женщины, дети, торговцы и просто бродяги — все в этот миг оказались на стенах. Окаменев, смотрели они вниз — туда, где армия нежити ползла по песку, с высоты крепостных башен казалось, что невидимый ветер гонит сухую листву, сметая ее к стенам. Комендант, которому уже донесли об ужасной напасти, нарочито медленно поднимался наверх, на смотровую башню, сознавая, что от этой силы у него нет настоящей защиты.

Когда старый капитан оказался на верхней площадке башни, первые ходячие мертвецы уже подошли к воротам. Какими низенькими и жалкими показались в тот миг коменданту сложенные из песчаника стены! Какими тонкими почудились ворота из досок каменного дуба, обшитые медью! Каким мелким — ров, лишенный в это время года воды. Смерть в сотнях и тысячах обличий устремилась к стенам, и в этот момент самые смелые защитники утратили мужество. И немудрено: на ходячих мертвецах болтались металлические нагрудники алкмаарцев, знакомая красная форма альзонских полков, мечи, щиты — все было родное, все — кроме лиц, ибо лиц как таковых уже не было, на защитников крепости скалились черепа, обтянутые гниющей кожей.

— Открыть ворота! — раздался голос глашатая Мортис Прушина.

— Убирайтесь! — прохрипел капитан и до боли в суставах стиснул рукоять меча.

Он уже ни на что не надеялся, ибо всякая надежда его мгновенно оставила. Он просто не мог открыть ворота перед этой чудовищной армией. К тому же он все же пытался себя убедить, что цитадель внутри крепости, которую за всю историю Алкмаара ни разу никому не удалось взять, сможет уцелеть. И комендант приказал срочно уводить туда всех, кто не может держать оружие, прежде всего женщин и детей. Хотя насмешливый шипящий голос нашептывал в уши: «Безнадежно».

— Смолу приготовить… камни… стрелометы зарядить, — распоряжался комендант, заглушая смертельный ужас, от которого каменело сердце.

— Открой ворота! — вновь и вновь шипел Прушин. — И ты с-с-сохранишь жизнь. Твои воины дадут присягу Мортис-с-с, твои женщины могут остаться в крепости.

Комендант не отвечал. Боялся, что, ответив, выдаст свой страх.

Приходя в ярость от своего бессилия, он смотрел, как жуткая армия замыкает кольцо вокруг города, как мчатся на черных конях с горящими копытами рыцари смерти. Вот ползет виверна, готовая излить фонтан яда по приказу Мортис. Капитан стражи со стены швырнул в нее дротик. Виверна встала на задние лапы, будто пыталась достать до балкона привратной башни, расправила кожистый зеленый воротник и плюнула ядом. Плюнула и опрокинулась на спину. А на стене люди выли от боли и корчились, умирая.

Увы, перед Мортис алкмаарцы оказались теперь беззащитны — бесплотная богиня украла их тайную магию, которой они так искусно владели. Духи предков больше не откликались на зов, и артефакты утратили силу. Источник магии в центре крепости уже много дней как иссяк, сила внезапно ушла из него, как уходит вода из колодца в пустыне. Теперь алкмаарцы могли лишь смотреть, как мертвые воины подносят один камень за другим, устраивая нечто вроде пьедестала, и по этим камням всходит на вершину насыпи женщина в бело-серых одеждах. Ее мертвое лицо обернулось в сторону города, белые мертвые глаза уставились на живых защитников.

— Баньши… Да помогут нам души предков, — прошептал комендант, позабыв, что духи предков больше не откликаются на зов.

Баньши раскрыла рот, крикнула пронзительно, затем дохнула — и густое облако магического тумана потекло в сторону непокорной крепости.

В последний момент люди стали прыгать со стен, ломая руки и ноги.

— Мы согласны служить, согласны… — кричали они, скатываясь по земляному валу, и бежали или ползли в расположение нежити.

От паралича магического тумана им удалось ускользнуть, но и только. Беглецов встречали мечи мертвых воинов. А на стенах все замерли, не в силах даже моргать, жаркий воздух обжигал распахнутые глаза, слезы текли по щекам парализованных. И пока защитники стояли недвижно, мертвые воины, как огромные пауки, карабкались по стенам наверх.

Всего несколько минут потребовалось, чтобы мертвецы оказались внутри и, никем не остановленные, открыли ворота.

А защитники все так же, окаменев, стояли на стенах, не способные поднять руку с мечом, чтобы отразить удар, но при этом отчетливо понимая, что происходит и какая участь ждет их самих и их близких. Это были самые ужасные минуты их жизни — мгновения, когда они беспомощно наблюдали, как разливается серая масса нежити по внутренним дворам крепости, как мчатся наверх на стены по каменным лестницам мертвецы. Но при этом они продолжали стоять не шелохнувшись, лишь обливались потом, и, как в ночном кошмаре, покорно ждали ударов в живот, сердце, шею. Самые ужасные последние минуты.

— Убить всех! — приказала Мортис.

Пока на стенах, как скот, резали защитников крепости, зомби подтащили таран с медной бараньей башкой на конце и принялись бить в ворота цитадели. Каждый удар отдавался эхом. Внутри была тишина: парализованные женщины и дети не могли даже кричать от ужаса. Беспомощные, они ждали, когда таран разобьет казавшиеся несокрушимыми ворота. Раз за разом бил медный баран в ворота, и жуткий набат разносился по крепости, где больше не осталось живых. Наконец огромная доска из каменного дуба треснула вдоль. Секиры и топоры завершили дело. В тот миг, когда ворота пали, кончилось действие магии, и те, кто укрылся внутри, разом закричали от ужаса. Обезумев, они полезли друг на друга, топча слабых и расталкивая немощных, по головам пытаясь добраться до крошечных окошек под потолком, хотя никто в те щели пролезть бы не смог — разве что годовалый младенец, и только. Кому-то удалось вскарабкаться по камням и уцепиться за выступ подоконника, но большинство срывалось и падало вниз — чтобы быть тут же пронзенным мечами нежити. Под конец, не в силах держаться, упали, наконец, и те, кто сумел дотянуться до окошек, но вылезти наружу так и не смог.

Дарган вошел в крепость в числе последних. Трупы лежали повсюду — женщины, дети, старики, рядом с ними воины, упавшие со стен и залившие своей кровью мостовые. Он смотрел на все это с равнодушием — мертвый на мертвых. Только медальон на груди под одеждой вдруг превратился в кусок льда и нестерпимо холодил даже холодную кожу. Дарган оказался у ворот цитадели, когда ее уже взяли, и из разлома в дверях устремился поток крови. Она текла, как течет вода в канале после весеннего ливня, пенясь и увлекая за собой мелкий мусор. Дарган остановился, и поток стал обтекать его, устремляясь дальше, к воротам крепости. Кровь мигом пропитала старые сапоги — завтра, когда она высохнет, сапоги задубеют. Дарган стоял, глядя на бурный поток, и не сразу заметил, что порой в переливах алых струй он видит отражение собственного лица.

Или то был лик богини смерти Мортис?

Глава 4

В доме Вегиан не хотели поединка. Прежде всего, не хотел дуэли сам глава клана, могущественный и надменный маг, дед Лиин. Родственники Даргана, пусть и провинциалы, проживали на обширном оазисе невдалеке от Фундхеры и были не так ничтожны и слабы, как могло показаться кому-то в столице, — немало земель и тучных пастбищ принадлежало этому клану. Юный Дарган явился гостем в доме Вег, и древний обычай гостеприимства требовал защищать того, кому предоставили кров. С другой стороны, гибель или ранение Зитаара могли вызвать гнев его дома и — что еще страшнее — гнев самого Ашгана, могущественного короля-жреца. Пусть дом Вег не стремился породниться с Ашганом, но и открыто враждовать они пока не хотели.

Глава дома Вег стал просить у Зитаара не извинений, а всего лишь отказа от поединка, одного заклинания короля, которое расторгнет узы магии, успокоит ярость клинка. Старик Веган говорил убедительно и красиво, но у Зитаара голова пошла кругом, светлые как сталь глаза загорелись безумным гневом, и вместо слов примирения племянник короля выкрикнул слова проклятия, оскорбляя не только главу дома, но и его предков, и покинул дом Вег навсегда.

Оскорблять предков в Алкмааре не дозволялось никому, сам король-жрец в таком случае ничего поделать уже не мог, и только кровь могла смыть оскорбление и успокоить разгневанных духов.

Поединок был назначен. Даргану доносили, что Зитаар торжествует, уверенный в победе над молодым южанином. В день накануне поединка в доме Вег устроили торжественный обед. Рядом с главой дома сидели духи его деда и прадеда, а рядом с Дарганом — дух его отца. Но этот обед мало походил на обычные трапезы в обществе предков. Никто из живых ни о чем не спрашивал мертвых, не просил пророчеств, не пытались узнать будущее. Все молчали. Старый Веган не проронил ни слова. Молчал и Дарган.

Но вечером юноша заперся в своей комнате, снял с себя пояс из нефритовых пластин, вновь застегнул золотую пряжку и положил пояс-кольцо в центре комнаты, сюда же он бросил несколько песчинок из родового склепа, а после зажег курильницу с благовониями. Сиреневый душистый дым, свиваясь кольцами, медленно потек вдоль замкнутого круга. Дух отца тут же возник в центре нефритового пластинчатого кольца.

— Ты молчал во время обеда, что скажешь теперь, отец? Хватит ли магии в рукояти моего клинка, чтобы победить Зитаара? Ашган сказал, что мой талисман пуст, это лишь скорлупа, оболочка, безделка эльфов! — заговорил Дарган с неожиданной злобой.

— Лучше скажи: что ты чувствуешь сам, мой мальчик? — Синий абрис колебался, но призрак говорил не размыкая губ, Даргану казалось, что слова просто звучат у него в голове.

— «Свет души» питается моими эмоциями. Моим гневом и моей любовью, он жжет кожу, как раскаленный металл.

— Жжет кожу? Это хорошо. Как велики твой гнев и твоя любовь?

— Они безмерны! — с жаром воскликнул Дарган. — Они сильнее всего на свете, даже смерти!

— Что ж ты сомневаешься в себе, мой сын? Разве я не научил тебя всем приемам, которыми владел сам и которые разрабатывали и совершенствовали твой дед и прадеды? Разве ты не знаешь заклинаний, концентрирующих магию? Струись, как песок в пустыне, будь яростен, как буря в месяц перемены одежды, полагайся не на силу, но лишь на ловкость. И, главное, смири страх в своем сердце.

— Я буду бесстрашен, как демон ада, сто лет отстоявший в пламени Преисподней.

— Нет! — Дух отца дернулся, как от удара. — Не поминай сих чудовищ, мы в Алкмааре не поклоняемся ни Всевышнему, ни его ангелу Бетрезену, создавшему Невендаар. Наша сила в нашем прошлом — мы копим знания и богатства по песчинкам, но именно из песчинок складывается огромная пустыня. Будь силен знаниями своего рода, мой мальчик! Концентрируй магию, и тогда ты сможешь одолеть противника, который сильнее тебя стократ.

* * *

В день поединка, поднявшись еще до рассвета, Дарган вышел на галерею. Но как ни рано он поднялся, Лиин уже была здесь.

Он шагнул к ней, ничего не сказав. Невидимая сила толкнула их друг к другу. Пальцы сплелись, губы соединились. В тот же миг медальон вспыхнул и обжег кожу.

— Что это? — Лиин отшатнулась.

— Моя магия, — прошептал Дарган.

— Она сильнее магии Зитаара? — воскликнула девушка с надеждой.

— Сильнее всего на свете!

— Тогда ты должен победить! Пообещай, что ты победишь! — Девушка приникла к нему, мимолетно коснулась губ и отпрянула.

— Непременно! Но и ты обещай, что выйдешь за меня.

— Обещаю! — ответила она, ни единого мига не поколебавшись.

* * *

Место для поединка выбрали на берегу Альзона. Желающих посмотреть, как Зитаар уничтожит выскочку из Тагении набралось больше сотни. Даже старики явились поглядеть на бой.

Юноши из обоих домов утоптали песок и поставили пограничные камни, за которые поединщики не могли отступать. Река текла с востока на запад, и противники встали перпендикулярно берегу, чтобы солнце светило дуэлянтам одинаково ровно. Серебристые ивы шелестели, тревожно переговариваясь. Плескала рыба в реке. Рыбаки тянули сети, наполняя лодки живым серебром.

Секундантами Даргана выступали внуки Вегиана. Сам бы Дарган предпочел, чтобы в эту минуту рядом с ним был верный друг детства Моран — но Моран не приехал в Альзонию.

* * *

Был поединок.

Противники не спешили, двигались навстречу друг другу и отступали, два-три удара, легко отбитые — поначалу лишь проба сил. Проба противника. Они изучали друг друга.

Зитаар был прямолинеен, налегал на силу, на удары простые, но надежные.

Дарган двигался иначе — все его движения были мягки, округлы. Он всякий раз делал выбор в пользу точности, а не свирепости и мощи.

Так протекли четыре коротких схватки, пока Дарган, вместо того чтобы парировать удар, просто уклонился от просвистевшего у него над головой меча и сам нанес короткий удар сбоку — удар, разумеется, фальшивый, отвлекающий. Зитаар блокировал без труда, а после блока ринулся атаковать, не замечая, что Дарган при этом сместился, и удар уже достает лишь плечо противника, а не его голову или грудь. Даргану оставалось лишь слегка отклонить меч противника и тут же скользнуть вперед. Его клинок впился в грудь Зитаару. Тот закачался и рухнул на песок.

Он не умер — меч южанина рассек ключицу и ребра, но жизни не лишил. Дарган был ловок и силен, но меч его не столь яростно жаждал крови, как меч Зитаара, и юноша вернул назад в медальон силу своего удара, едва хрустнули кости под сталью клинка. В тот же миг придворный лекарь-маг кинулся к упавшему — лечить его рану и вливать силу в изувеченное тело.

Зитаар остался жив, но был унижен, Ашган — посрамлен. Но все это казалось Даргану таким неважным по сравнению с тем, что Лиин ответила «да» этим утром, едва лишь он заговорил о своей любви.

Так, за этими событиями, миновал месяц цветения вишни, окончилась пора свадеб, убрали пиршественные столы, и призванные на празднества духи предков удалились в свои усыпальницы — под присмотр ленивых слуг, что ухаживали за мумиями и охраняли склепы. В тот год — отметили все старики — слишком мало домов в Алкмааре возвели для свадеб праздничные беседки, а предки шептали свои благословления новобрачным невнятно и запинаясь. На вопрос — не будет ли войны с Империей или не призовет ли Империя алкмаарцев воевать с гномами, предки отвечали «нет», но это не успокаивало, и тревога все возрастала. Наступил месяц жаркого солнца, но Дарган не торопился покидать Альзонию. Теперь каждый день он виделся с Лиин.

Они бродили по саду ста сосен, стояли у песчаного фонтана. Изо рта окаменевшего чудища текла струйка песка, сбегала в мраморную чашу, оттуда, подобно струям воды, переливалась в другую. Так три чаши пересыпали песок, пока он не собирался в самой большой, четвертой, похожей на круглый бассейн, чтобы оттуда утечь неведомо куда — темное пятно, вокруг которой крутилась песчаная воронка, никогда не расширялось, чтобы позволить заглянуть в пропасть, где постоянно исчезал песок.

— Литься песок заставляет магия, — сказала Лиин и подставила руку под шуршащую струю. — Так течет наша жизнь, ускользая и ничего не оставляя после себя. В детстве я думала, что в песочных часах течет само время. Я разбивала часы, хватала песок и сжимала в пальцах, уверенная, что сумела остановить время. Я шептала над ним свои заклинания: «Пусть я буду всегда» — и всем детям вокруг говорила, что они тоже должны повторять мои заклинания, — тогда точно-точно никогда не умрешь. Мы преобразимся и станем бессмертными, как эльфы. Кто-то пытался мне робко возражать. Но я гневно повторяла: «Это верное заклинание». Уступив, ребятня хором повторяла за мной: «Пусть я буду всегда», но, как мне казалось тогда и кажется теперь, остальные не верили, что мы преобразимся.

— После смерти мы становимся духами-предками, — напомнил Дарган.

— Я не хочу быть духом! — воскликнула Лиин. — Я хочу быть всегда! Если бы я могла так сильно сжать пальцы, чтобы удержать время в горсти!

Она сжала кулачок, будто в самом деле надеялась, что сумела уловить быстротечное время.

Дарган улыбнулся и едва слышно прошептал заклинание, которому научил его отец.

— Посмотри, — сказал он Лиин. — Отряхни песок и посмотри.

Она отдернула руку. Вся кожа ее сверкала мелкими золотыми песчинками. Как будто песок, что изо дня в день лился в фонтане, был золотым.

— Не может быть! — Лиин засмеялась. — Как ты это сделал?

— Ничто не проходит бесследно. Просто мы не всегда замечаем оставшиеся следы. Вот взгляни! — Он извлек из-под одежды медальон и показал «эльфийскую скорлупку» Лиин.

— Какая красота! — воскликнула девушка, тут же позабыв о песке времени и ускользающих минутах.

— Божественная красота. Ведь это работа самого могущественного Галлеана, бога эльфов и мужа Солониэль.

— Могущественный Галлеан!.. Но он мертв, его убил Вотан, — радость в голосе Лиин разом погасла. — Любое могущество ничтожно перед смертью. А смерть — это вечный плен… — Лиин помрачнела и стряхнула песок с ладоней, который тут же утратил свой золотой блеск. — Ты знаешь, как погиб Галлеан?

— Его убил гномий бог, пытаясь получить земли эльфов и завладеть прекрасной Солониэль. А чтобы Галлеан никогда не воскрес, Вотан обратился огромным волком, вырвал сердце соперника и зашвырнул на солнце. Несчастная Солониэль бросилась за сердцем, летящим по небу светлой кометой, и успела схватить его. Только жар солнца сжег ее тело, и она превратилась в ужасный скелет, лишенный плоти. Не умерла, но сделалась ужасной безмясой богиней.

— Где она теперь? — спросила Лиин, печалясь, будто Дарган был Галлеаном, а она — прекрасной богиней жизни Солониэль, в честь которой эльфы назвали море у восточных берегов своих пределов.

— Никто не знает. Скорее всего, бродит в эльфийских лесах и оплакивает своего мужа.

— Ты думаешь, это правда, то, что мне сейчас рассказал?

— Не знаю. Но уже очень давно никто не видел ни Солониэль, ни Галлеана. А стоит мне поднести медальон к уху и прислушаться, как начинает казаться, что я слышу далекий женский плач. Вот, послушай. — Он протянул медальон Лиин, не снимая цепочки с шеи.

Та склонила голову, прижала к уху. И в самом деле, услышала далекий плач.

— Может, это стон заключенного в медальоне духа?

— Нет внутри никого. Медальон пуст. Но… я когда-нибудь наполню его, обещаю.

— Как именно? Песком? Золотом? Водой?

— Этот талисман называют «Свет души». Я наполню его своей душой. То есть помещу туда свою душу.

— Хочу напомнить тебе: тогда ты умрешь.

— Именно. Мы все умрем рано или поздно.

— Я не умру! Я буду всегда! — упрямо воскликнула Лиин. — Я никуда никогда не уйду. Мне будет скучно среди бесплотных предков. Скучно и тесно в склепе.

— Хорошо, ты станешь алкмаарским эльфом. Но мне придется умереть, у меня нет твоей веры. Так вот, в момент смерти… надеюсь, это случится не скоро. Но ты… обещай, что ты уловишь мой последний вздох и поместишь в медальон мою душу.

— Дарган, опомнись! Ты превратишься в узника медальона! — Она возмутилась, даже топнула ножкой, мысль о неволе приводила ее в ярость.

— Что с того?

— Наши дети уже не смогут беседовать с твоей душой, звать тебя на пиры и праздники, вкушать пищу, когда твой дух присутствует за столом.

— Да, не смогут, — кивнул Дарган. — Но это меня не печалит. К тому же вряд ли сыновья и внуки будут так сильно по этому поводу печалиться: предки бывают такие зануды. Зато я дам силу талисману, мой артефакт превзойдет артефакт дома Таг и, возможно, многие другие. Кто знает, быть может, мои сыновья станут сильнее сыновей короля-жреца Ашгана. Тогда наши потомки встанут во главе могущественного дома. Увидеть возвышение и торжество своих потомков — разве этого мало?

— Вечное рабство в обмен на власть?

— Это не рабство, — покачал головой Дарган. — Это великое служение. И бессмертие. У тебя одна мечта о бессмертии — у меня другая. Ты будешь носить мою душу на своей груди — разве это не счастье?!

— То были детские фантазии — я-то не стану бессмертной! — отреклась от своих вымыслов Лиин. — Но ты останешься навеки прикованным к медальону.

— Это меня не пугает.

— Однако никто из твоих предков не захотел такой чести! — воскликнула Лиин.

Дарган поразился: его невеста слово в слово повторила фразу Ашгана.

— Дай мне слово, что ты исполнишь то, о чем я тебя прошу. — Он взял ее за руку.

— Я — мотылек, порхаю по своей воле, кто может мне приказывать и укорять? — девушка отступила.

— Я тебя не неволю. Лишь себя обрекаю на неволю. Один вдох и один выдох — вот и все, о чем я прошу.

— Столь немногое! Что ж, не пожалей потом, что сделался рабом эльфийской безделки, когда дороги назад не будет, — если раньше голос Лиин звучал как весенний ручей, то теперь в нем послышался звон металла. Синева ее глаз, казалось, изливалась из глазниц подобно магическому сиянию и заполняла все вокруг своим холодным мерцающим светом. — Разве тебе ведомо будущее? Разве ты знаешь, кто будет владеть медальоном, чью десницу ты наполнишь своей силой, — это уже не будет от тебя зависеть. Любое рабство ужасно, Дарган! А ты отдаешь в рабство даже не свое тело, а свою душу. Причем отдаешь навсегда.

— В рабство нашим потомкам. Я не хочу, чтобы наш род и дальше питался крохами чужой магии. Что толку знать сотни заклинаний, если у нас нет артефакта? Наши потомки достойны великой силы! Ты, Лиин, достойна… Так обещай мне…

Она долго молчала. Шурша, перетекал песок в песчаном фонтане.

— Не пожалей о своей решимости, Дарган… — наконец прошептала она.

Ее согласие больше походило на отказ. Но он не стал настаивать и требовать твердого «да» и, тем более — клятвы. В конечном счете, даже духам предков неведомо, сколько лет пройдет, прежде чем подойдет очередь последнего вздоха. Тогда — быть может — старший сын или, напротив, младший исполнит его просьбу, освободив Лиин от обязанности, которая была ей не по сердцу.

Не скоро — совсем не скоро, полагал Дарган, наступит время для подобного шага.

Как он ошибался!

Глава 5

— Быс-стро иди… с-с-пеши… — шипит в мозгу мерзкий голос.

Куда спешить, зачем — не разобрать.

Под ногами шуршит палая листва. Армия Мортис идет, и цветущая земля вокруг умирает.

Давно уже остались позади Северная пустыня, разоренные пограничные крепости и сожженные башни имперцев. По-прежнему синели на востоке гряды гор Фальген Хейм. Несколько раз появлялись отряды разведчиков-эльфов. Однажды ночью они перестреляли часовых и утащили с собой нескольких мертвяков. Видимо, решили поглядеть, что за дрянь такая объявилась по соседству с их землями. С тех пор количество часовых удвоили. А мертвяки… Кто их считает в армии Мортис?!

Чем дальше на север двигалась армия, тем чаще встречались тучные нивы и зеленые дубравы, сады и виноградники. Но все это зеленело и цвело лишь до тех пор, пока нога нежити не ступала на землю. Тогда все умирало и никло, зеленый цвет сменялся серым, засыхали деревья, облетали листья. Из черной земли оставались торчать только серые стволы с корявыми голыми ветвями — издалека казалось, что они заламывают руки, взывая к Всевышнему, который оставил эти земли.

* * *

В этот раз шли недолго, к полудню показалось впереди небольшое селение. На единственной улице — ни души, окна закрыты ставнями, двери в домах заперты, как будто столь жалкие преграды могут остановить нежить!

Видно, ужас лишил жителей последнего разума.

Лишь возле таверны стоят трактирщик да староста поселка. Староста трясется, держа в руках поднос с золотым кубком, так трясется, что темное столетнее вино, гордость здешних винных подвалов, плещется и на поднос, и на землю.

Зитаар подъезжает к старосте на своем вороном коне. Горят копыта, которые не касаются серой пыли дороги.

— Накормите всех, кто хочет есть… — отдает приказ Зитаар. — Тогда Мортис-с сохранит вам жизнь. На время. — Лицо рыцаря смерти искажается гримасой. Наверное, самому Зитаару кажется, что это усмешка.

Он берет с подноса кубок и одним глотком осушает, потом швыряет кубок в толпу, кто-то из людей ловит щедрый дар. В первый раз Дарган видит, что рыцарь смерти что-то пьет. Возможно, Мортис даровала ему не только чудо-коня, но и способность вкушать земную пищу — хмелеть от вина и ощущать вкус изысканных яств. Ведь безмясая богиня сохранила в сердце Зитаара способность любить и ненавидеть.

Дарган еще ниже натягивает на лицо капюшон плаща. Зитаар не должен его узнать. Неведомо, как сильна в сердце рыцаря смерти любовь, но вот ненависть его безмерна.

— Всех накормим, всех… — бормочет староста, а трактирщик распахивает двери таверны.

Неожиданно отряды нежити расступаются, и к таверне подъезжает всадник в изумрудных доспехах. Белые волосы всадника треплет ветер, на белом как снег лице не различить глаз, они тоже белые, только зрачки чернеют — как два прокола во тьму. Это вампир Носферату Лан-дуул, еще его называют «пьющий души». Все живые невольно пятятся, ощущая холод, идущий от всадника. Холод, который неотделим от ужаса.

— Я первым хочу отведать лакомые блюда! — заявляет Носферату и спрыгивает на землю.

Ему никто не перечит. Вампир заходит в таверну. Все ждут.

Дарган ощущает, как вибрирует медальон под одеждой. Дарган пятится. Боль на миг пронизывает его тело, хотя он давно не чувствует ни боли, ни жара, ни холода. Кто-то из живых солдат Мортис кричит, кто-то стонет, кто-то кидается бежать. Только нежить стоит недвижно. Трактирщик падает в пыль, староста хнычет, как малый ребенок или бессильный старик.

Лан-дуул выходит. Губы алы как кровь.

— Чудесные блюда… — Он улыбается и вскакивает в седло.

Никто не рискует войти внутрь. Дарган направляется к двери первым. Скрипит песок под каблуками, из дверей тянет холодом.

* * *

Внутри в самом деле холодно, как в склепе.

И как упокоенные в склепе, они лежат на полу и на скамьях — две девушки, женщина лет сорока и мальчишка. Похлебка в большом горшке подернулась коркой застывшего жира, будто весь день простояла на леднике. Вода в кувшине искрилась синеватым льдом, а сам кувшин треснул, и основание из зеленого стекла отделилось от пузатого сосуда. Огонь в очаге погас.

— Вампир выпил их жизненные силы… — бормочет трактирщик, на полусогнутых заползая внутрь, ковыляет, держась за стену, распахивает дверь в кладовую, шепчет:

— Жена, дочка, живы?

В ответ слышатся бормотание, всхлипывание, — значит, живы.

Женщины выползают чуть ли не на четвереньках. Лица бледны, как первый снег в месяц опавших хризантем, губы трясутся, глаза черны — так расширились от ужаса зрачки.

За женщинами выходит, шатаясь, мальчишка-прислужник, на нем поверх кожаного передника надета белая тряпка с грубо намалеванным восьмиконечным крестом — видимо, этим знаком парень надеялся защититься от нежити.

— А ну-ка, Сим, быстро разведи огонь! — приказывает трактирщик. Он нелепо суетится, мечется, не зная, за что схватиться, и делает вид, что не видит убитых Носферату. — У нас высокие гости, и они не любят ждать.

Дарган садится за стол. Староста буквально заталкивает в таверну двух бледных трясущихся парней — судя по сходству со стариком и возрасту — его сыновья. Те поднимают первое тело — это женщина — и выносят.

А в очаге уже трещат дрова, и плавится жир в горшке, а Сим, расплескивая, тащит из колодца ведро воды.

— Вино неси, а не воду! — хохочут гости, заполняя таверну.

Им навстречу, проталкиваясь, сыновья старосты несут тела двух девушек.

— Трупы в конюшню! — приказывает командир отряда.

* * *

Дарган сел в самом дальнем углу — там был маленький столик — как раз на одного; наверное, для какого-то особенного посетителя.

Два паренька лет по семнадцать (догадливые, на заднем дворе переждали визит Носферату) теперь носились как угорелые, таская с кухни миски с похлебкой, хлеб, колбасы, кружки с элем и вином. В маленьких белых бутылочках разносили подогретую рисовую водку. Местные сильно отличались от жителей Алкмаара — кожа светлее, черты мягче. И глаза у большинства серые.

Заметив Даргана, один из парней поставил перед ним кружку с элем и миску с похлебкой.

— Что-нибудь еще?

— Колбасы и хлеба… — буркнул Дарган.

Интересно, признал мальчишка в нем нежить или нет? Впрочем, это неважно: вряд ли парень на побегушках будет задавать вопросы — сейчас для трактирщика и его слуг главное — самим не пополнить ряды армии Мортис. Так что они согласны сделать что угодно — даже самолично заливать в гнилые рты гороховый суп и вино. Даргана непременно накормят, принесут, сколько велено, сухарей и копченого мяса. Сами потом будут голодать, но сейчас отдадут последнее, не споря.

Дарган попробовал похлебку. Как же странно: иногда он чувствовал вкус и запах, иногда — нет. А этих несчастных наверняка ждет впереди голодный год — пшеница лишь начала колоситься, а теперь все вокруг увянет и засохнет, полягут хлеба, невызревший хлеб осыплется на землю и не даст всходов. На следующий год они будут печь хлеб из соломы и отрубей, а кто совсем одуреет от голода, примется за человечину. Но пока они даже боятся думать — страх парализовал их, как яд виверны.

Мальчишка принес колбасы и хлеба.

Дарган помедлил, опустил руку в кошелек и извлек серебряную монету. Монет было когда-то ровно сто. Сто монет новобрачный должен был разбросать вокруг себя на счастье, сидя за свадебным столом. Дарган знал, что армия Мортис никогда и ни за что не платит. Но сейчас подумал про грядущий голод и достал монету.

— Не надо, господин… — в ужасе отшатнулся мальчишка.

— Бери! — ответил Дарган глухим голосом.

Мальчишка быстренько сунул монету в карман передника.

— Теперь исчезни.

Парень побелел как мел, попятился. Если честно, Дарган не собирался его пугать. Просто двое за соседним столом шептались, а мальчишка своими дурацкими замечаниями заглушал их голоса. Разговор же этих двоих заинтересовал Даргана чрезвычайно. Говорили они о том, о чем всегда говорят в армии Мортис, — о жизни и смерти. Больше о смерти. Или — о посмертии, если быть точнее.

— Для тех, кто служит Мортис, смерти нет, — шептал один из них, высокий широкоплечий человек в кожаном плаще, отороченном давным-давно облезшим мехом. Слово «смерть» верзила произносил с каким-то особым значением, так в Алкмааре говорили о добрых духах предков.

— Ну, я же вижу… — отвечал второй, явно моложе, с длинными сальными волосами и двухдневной щетиной на нелепо пухлых щеках. — Но только безмозглой нежитью не очень-то охота продолжать путь. Ходить зомбаком со свесившейся набок головой и орать одно слово: «Мозги!» мне как-то не улыбается.

— Дурак, — с чувством превосходства произнес старший. — Все зависит от тебя. Если есть в жизни страсть, если ты ненавидишь или любишь, то перед смертью ты можешь воззвать к Мортис, и она сохранит твою ненависть и твою любовь и поднимет тебя после обращения рыцарем смерти. К чему стремился при жизни, того и после смерти будешь жаждать. Вот как становятся рыцарем смерти…

— Да уж… рыцарем… — недоверчиво фыркнул молодой. — Я и на самой обычной кляче толком-то сидеть не умею, не то что управлять этой жуткой скотиной, на которой разъезжает рыцарь смерти. Думаю, все это байки, для того чтобы мы не боялись умирать.

— Вовсе не байки, — строго сказал старший. — Я знаю, есть чудаки, что не хотят служить Мортис после смерти. Но все это ерунда. Смерть нас от всего освобождает. От всего, кроме того, что воистину ценно. Когда я это понял, все сделалось проще простого.

— Я бы предпочел остаться в живых, — пробормотал толстощекий. Он еще больше понизил голос. — А куда мы идем, скажи?

— В земли Горных Кланов, бить гномов, мстить за смерть Галлеана.

— А что нам Галлеан… мы же вроде…

— Тсс… — оборвал шепот товарища тощий. — Так хочет Мортис. Она ненавидит гномов. Из-за них Вотан убил Галлеана. Пока она не насытится гномьей кровью, ее сердце не успокоится.

— У безмясой есть сердце?

— Тсс…

— Носферату! — прошептал кто-то.

— Лан-дуул…

Все обернулись.

Вампир снова стоял в дверях таверны.

— Неужели не насытился? — дрожа, прошептал кто-то.

Но Носферату, ни на кого не обращая внимания, прямиком направился к хозяйской дочке. Подошел, ухватил за шею и повел. Вздох облегчения разом вырвался из грудей всех сидевших. Кажется, даже сам хозяин перевел дух. С места не двинулся. Девушка шла покорно, склонив голову. Носферату пинком распахнул дверь в кладовую, та осталась открытой, застряв в мешках с мукой, сложенных в углу. Вампир задрал на девчонке юбки, оголил молочно-белые бедра, привалил добычу спиной к стене. Она тихо взвыла — от ужаса или от отвращения — не понять. Вой перешел в скулеж и смолк. На ее лице, обращенном к обеденной зале, застыло бессмысленное отсутствующее выражение. В следующий миг голова ее стала мотаться из стороны в сторону в такт движениями Носферату. Он отпустил одну руку, нога девушки в деревянном башмаке сползла вниз и стала отбивать некое подобие такта по каменному полу кладовки, поднимая при этом облачка белой мучной пыли.

В зале кто-то плотоядно вздохнул, кто-то глупо хихикнул. Остальные молчали, боялись пошевелиться. Даже ложками забыли работать. И в этой наступившей тишине послышался странный звук — то ли хрип, то ли рычание. Не сразу Дарган догадался, что девушка стонет от наслаждения.

Насытившись ее плотью, Носферату толкнул девчонку на мешки и вышел из кладовки.

Верзила, возмечтавший о карьере рыцаря смерти, тут же вскочил, облизнулся и зарысил в кладовую. Ландуул ухватил его на ходу, сгреб за грудки рукой в зеленой перчатке и поднес к своему лицу, как будто парень был жалкой козявкой, а не плечистым здоровяком.

— Не порти семя… — проговорил Носферату тихо. — Понял? Или выпить твою душу?

Лан-дуул слегка повернулся и обвел сидевших в зале взглядом белых глаз… Все не просто замерли, а вмерзли — в стулья, табуреты, каменный пол.

Таверна была забита битком. И все — или почти все — живые. Слишком много пищи — не обожраться бы вампиру…

— Я-я… — На пол меж повисших в воздухе ног верзилы потекла желтая струйка.

— Не порти семя, — повторил Носферату, отшвырнул здоровяка и вышел.

Все долго молчали. Еще дольше не двигались. И даже дышали через раз, прикрывая рты и носы ладонями и тряпьем.

Потом кто-то довольно громко спросил:

— И что… кого она теперь родит-то? А-а?

— Дхампира, конечно. Этакий прислужник вампира, — отозвался другой.

Трактирщик сидел в углу за стойкой и плакал.

Дарган положил в сумку колбасу и хлеб, поднялся и направился к выходу.

— А этот, он кто? — услышал за спиной голос толстощекого. — На живого вроде не похож. Но и не мертвяк.

— Вот я и говорю — Мортис может человека сохранить как живого — надо только суметь к ней воззвать. Я заплатил два золотых… у меня тут текст нужных заклинаний… — Верзила уже пришел в себя и вновь просвещал товарища.

— Да ну… хочешь заколдовать Мортис…

За спиной раздался мокрый шлепок пощечины — старший явно не терпел насмешек над богиней смерти.

А ведь когда-то Мортис была богиней жизни Солониэль.

* * *

Они всегда играли со смертью, жители Алкмаара. Имперской церкви их обряды казались нечестивыми, эльфы отгораживались от соседей с юга рядами смертоносных деревьев. Имперцы, попадая в земли Алкмаара, непременно надевали одежду с вышитыми восьмиконечными крестами. А стоило им увидеть, как духи умерших садятся за стол, чтобы пировать вместе с живыми потомками, чужеземцы тут же брезгливо отворачивались и шептали молитвы, а то и вовсе покидали застолье.

— Вы не признаете власть Всевышнего и поплатитесь за это! — предрекали гости из-за моря.

— Да, не признаем власть, — соглашались жители Алкмаара. — Но принимаем добрые советы ушедших и ведем с ними долгие беседы. Мы не боимся смерти, потому что, уходя, остаемся рядом с теми, кто был нам дорог при жизни.

Слишком долгие беседы — вот в чем была опасность, которую многие не замечали. Чем старше делался житель Алкмаара, тем дольше беседовал он с мертвецами, пренебрегая обществом живых. Некромагия тончайшей паутиной окутывала их мир, а они, не ведая об опасности, воображали, что черпают мудрость там, где была всего лишь тоска по утраченному.

Они не заметили, как рука мертвой богини дотянулась до каждой магической нити, до каждого дома и до каждого склепа, собрала в тугой узел тончайшую паутину и подчинила их мир своей непомерной ненависти и своей непреклонной воле.

Глава 6

Под цветущими деревьями установили ложе новобрачных, застланное лучшим солнечным шелком. Если первая ночь после свадьбы будет теплой и небо чистое, значит, улыбнулись им духи предков и ниспослали удачу. Будет грядущая жизнь новобрачных сладка, как запах цветущей вишни, и наполнится их дом богатством, как наполняется красными отцветающими лепестками сад. Но если небо затянет тучами, налетит ветер, хлынет дождь и обрушит на новобрачных вместе с водой вишневые лепестки, не успевшие покраснеть, — жди печаль в доме, жди беду у порога, да успевай шептать охранные заклинания.

Такова примета. Но в месяц цветения вишни редки дожди, а ночи почти всегда теплы и щедры на сияние звезд.

Утром мать и сестра обрядили Даргана во все белое, как и полагается жениху. Белая шелковая рубашка, белый стеганый колет, расшитый мелким речным жемчугом, штаны из белой шерсти и даже сапоги — из белой кожи. Дарган спрятал под одежду медальон и ощутил, как вибрирует талисман — в такт ударам сердца.

Густые темные волосы жениха, на солнце отливающие золотом, сестра собрала в пучок на макушке и перевила золотым шнурком тридцать три раза, чтобы тридцать три круга счастья (каждый в три года) увидела семья Даргана прежде чем один из супругов отойдет в царство мертвых и соединится с духами предков. Семь золотых плоских фигурок оленей вплела мать в золотой шнурок — чтобы семерых здоровых и красивых детей родила жена Даргану за эти тридцать три круга.

Еще накануне глава дома Таган заменил на фамильном мече жениха боевую рукоять на нарядную рукоять церемоний. Парадная рукоять была обтянута изумрудной шкуркой смертельно опасной рыбы фе из рек в землях Ништру и перевита золотыми шнурками. И гарда для праздничного меча была особая — на ней танцевал золотой журавль, несущий звезду в клюве — символ дома Таган, а тонкие спицы, которые вставляются в отверстия гарды и которыми воин после кровавой битвы развязывает шнурки своих доспехов, увиты были золотой проволокой.

После обряда смены рукояти и гарды мужчины выпили на веранде дома из подогретой бутылочки теплую водку, закусив ее кусочками копченой рыбы и маленькими колобками, обжаренными в масле.

После всех этих обрядов, когда все мужчины уже захмелели, а небо почти полностью сделалось синим, и лишь чуть теплился на западе оранжевый проблеск, будто на темной воде застыл лист опавшего клена, тогда-то Дарган уловил плывущий с севера запах дыма, едва уловимый горьковатый чаддалекого пожарища.

Старик Таган, глава дома, тоже почуял этот запах, кликнул своих сыновей и велел им скакать на север, выяснить, в чем дело, и вернуться к рассвету.

Внезапная тревога охватила Тагению. Уж больно давно не появлялись в их оазисе гонцы из Альзонии, не привозили посланий из столицы и написанных на плотной желтой бумаге указов короля. И торговый караван, что отправляется в путь после окончания весенних дождей, давно уж должен прибыть и привезти из эльфийских земель изумительные ожерелья и диадемы, чтобы женихам было чем одаривать невест и их подружек. И что-то невнятное шептали духи предков в ответ на предложение почтить свадебное пиршество. Нынешняя весна явно была не похожа на все предыдущие.

* * *

Теперь же, в утро собственной свадьбы, стоя в саду под деревом, которое умирало, так и не начав цвести, Дарган вновь ощутил запах пожарища, гораздо отчетливее, чем накануне вечером. А потом он услышал отчаянный крик, — но кричали не наяву, а в мире духов. Кричали умершие, предупреждая живых. Не сговариваясь, Лиин и Дарган кинулись бежать. Он впереди, держа ее за руку. Мчались они на холм собраний. С его вершины, украшенной резной золоченой беседкой, можно было обозреть окрестности. Здесь же в беседке был установлен магический жезл, дарующий защиту всем жителям оазиса.

Подъем наверх отмечали ворота учтивости. Ворота, у которых есть столбы, украшенные резьбой и позолотой, и перекладина с красно-черным узором, но нет створок. Ни один алкмаарец не минует эти ворота, не позвонив в висящий на них колокольчик. Ворота учтивости не нуждаются в створках — их охраняет магия.

Как раз здесь, у этих всегда открытых ворот у подножия холма, Дарган нашел лежащих без сознания юношей — сыновья главы дома, посланные накануне в разведку, спешили поведать о том, что увидели, но чужая магия зачаровала их и заставила опуститься на землю, не позволив произнести ни слова. Дарган тряхнул за плечи одного, потом второго, но сыновья Тагана лишь безвольно мотали головами. Тогда Дарган уложил их друг подле друга на траву и уж потом вместе с Лиин помчался наверх по тропинке.

Жених и невеста спешили, обдирая роскошный белый шелк одеяний о камни и ветви карликовых сосен, что росли на склоне холма. Подъем был так крут, что в серой скале вырубили ступени, а по краям сделали каменные перила. У сосен, что росли здесь, были длинные голубые иглы, и только безумец мог попробовать подняться на скалу минуя тропинку.

Очутившись на верхней площадке, они увидели, как по цветущей пустыне, покрытой после весенних дождей красно-желто-лиловым ковром эфемеров, движется нечто черно-коричневое, и там, где проходит этот грязно-коричневый вал, остается только серый мертвый песок. И вал этот уже затоплял оазис.

— Мортис-с-с… — в ужасе зашелестели духи предков, первыми заслышав зов богини мертвых.

— Беги! — крикнул Дарган. — Спасайся, Лиин.

— Без тебя ни шагу, — ответила девушка клятвой новобрачной и обнажила тонкий ритуальный кинжал, которым жених должен был срезать пояс с юной жены в их первую ночь.

Дарган коснулся увитой золотыми шнурками праздничной рукояти меча. Эх, некстати заменили боевую рукоять этой красивой безделушкой! Но клинок у меча один — одна и та же сталь является на пир живых и пир мертвых, и Дарган обнажил клинок для боя. Здесь, в беседке на вершине холма, установлен магический жезл клана Таг, и духи предков собрались вокруг святыни, все еще не подпуская чужое волшебство к холму и беседке. Предки наполнили рукоять меча своей силой — пусть ритуальная праздничная рукоять и не так хорошо подходит для этой цели, как боевая.

Когда по крутым склонам стала карабкаться наверх серо-коричневая нежить, Дарган ринулся вниз и снес голову тому, что лез наверх первым. Черная одежда, наборный доспех из пластин, стальной клинок с нарядной праздничной рукоятью — так выглядел первый, остальных Дарган толком не рассмотрел. Но не кровь брызнула из вен, а серая пыль тугими струями устремилась в воздух. Дарган ощутил на губах вкус мертвого праха. Вскрикнули от ужаса живые, застонали предки, и услышал Дарган голос отца: «Я с тобой». Но голос этот прозвучал не слишком твердо. Дарган продолжал сражаться — за Лиин он был готов сразиться со всей Преисподней и не отступить — так ему казалось в тот час. Как он ошибался!

Раз за разом карабкалась нежить на серую скалу с золотой священной беседкой на вершине, и всякий раз отступала, катились вниз кучи грязных тряпок и иссохших костей. Вскоре серое облако праха окутало холм, стало трудно дышать, Дарган кашлял, слезы бежали из глаз, но он отбивал чужие клинки и разил сам. Лиин заняла площадку чуть в стороне — там кое-кто из мертвых вояк пытался подняться, цепляясь за скалы. Но для этого ему нужны были обе руки, и Лиин наносила удар прежде, чем нежить успевала очутиться на уступе.

Склон же у них за спиной был не просто отвесный, но вершина кренилась наружу так, что казалась, готова была опрокинуться вниз, на проходившую у подножия дорогу. Там никому — ни живому, ни мертвому, было не вскарабкаться.

Повинуясь приказу, нежить пыталась забраться снизу прямиком по склону, минуя тропу. Но росшие плотной стеной длинноигольные сосны не давали им продвинуться вверх, а на острых иглах оставались клочья лохмотьев и мертвой плоти, и атакующие вынуждены были отступить. К тому же Дарган без труда замечал тех немногих, кому удавалось вскарабкаться по уступам, и успевал сбросить вниз нахальных мертвецов.

Не видел он только, как за серой пеленой праха появился колдун в длинном балахоне, как поднял он свой посох и как вонзил его в землю у основания холма. И потекла над оазисом белая дымка магии смерти. Тогда сам собой зазвонил колокольчик на воротах учтивости. Дарган вдруг увидел, что вокруг больше нет лезущей наверх нежити, только колеблется облако серого праха. Прах висел в воздухе и не желал оседать на землю, этим воздухом не хотелось дышать. Но не дышать живые не могут. Дарган снял с пояса шелковый платок и вытер клинок — серый прах оставил грязные разводы на белом шелке — и ни капли крови.

— Дарган! — Лиин подлетела к нему.

Накидку невесты она потеряла. Волосы, убранные прежде в высокую прическу с золотыми шпильками и цветами, растрепались.

Ее платье, белый ослепительный шелк, все было осыпано пеплом. В пальцах она судорожно сжимала ритуальный кинжал.

— Ч-что это было? — Лиин била дрожь. — Кто их призвал?

— Не знаю… Но, кажется, они исчезли. Испугались…

— Вообрази, что мне показалось… — Лиин хмыкнула — как будто попыталась засмеяться, но не смогла. — Будто это мумии из усыпальницы…

Дарган глянул на лохмотья и кости на уступах тропинки. Именно — восставшие мумии. Останки предков. Здесь, на священной горе, жених и невеста только что рубили на куски останки тех, чьим душам всегда поклонялись. Черные тряпки — на самом деле драгоценный черный шелк, последняя погребальная одежда. Нагрудники не из стали, а из нефрита, непременный доспех мертвеца.

— Отец, к душе твоей взываю… — позвал он дух отца.

Но никто не откликнулся.

— Взываю, — повторил Дарган.

Предки молчали.

— Что будем делать? — спросила Лиин.

— Я бы хотел посмотреть с высоты, что творится вокруг.

Дарган вновь взбежал на самую вершину и огляделся. Но ничего не увидел — от родного поселка до самой Фундхеры, чьи контуры угадывались вдали на востоке, больше не было мертвых воинов — вокруг оазиса простирались пески. Только исчезла радостная пестрота весенних эфемеров, все было серо вокруг — именно серо, потому что сама земля сменила цвет — с красно-желтого на грязно-серый.

— Куда они все подевались? — спросил Дарган недоуменно.

— Ты всех убил, — засмеялась Лиин, но тут же закашлялась.

— Откуда они взялись? — В этот раз Дарган обернулся к беседке.

Под ее золоченой крышей духи предков всегда отвечали на заданный вопрос. Но сейчас никто не отозвался. Незнакомая гнетущая тишина повисла над Тагенией в это весеннее утро.

— Кто их прислал? — закричал Дарган в ярости.

В этот раз вместо пугающего безмолвия он что-то услышал. Нечто похожее на шорох осенней листвы, на звук текучего песка, на шип ядовитой змеи. Почудилось даже, что он разобрал какое-то слово. Нечто похожее на «Мортис-с-с…». И еще одно слово, чарующее и тошнотворное одновременно — «Служ-жи», — донес из пустыни ветер.

— Ты что-нибудь слышала? — обратился юноша к Лиин.

— Ничего… разве что какое-то имя…

— Не говори! Не произноси вслух! — остерег он ее.

Дарган стал медленно спускаться вниз, то и дело протягивая девушке руку на крутых спусках. На каждой из ступеней он видел порубленных мертвецов, которые уже были давным-давно мертвы. Потом завалы изувеченной плоти кончились — тут атакующие отступили и ушли. Внизу Дарган увидел сыновей Тага — они лежали там, где Дарган их положил, и по-прежнему спали. Вот только лица их припорошило пеплом. И сквозь пепел проступали красные точки — как будто спящих искусали многочисленные комары, что не дают в эту пору житья близ Альзона.

— О, всевидящие духи!

В доме напротив скрипнула дверь, и человек, держа наготове меч, сделал шаг наружу. Дарган с трудом узнал отца своего друга Морана — так тот был бледен.

— Куда они делись? — спросил старик, клацая зубами.

— Унесло ветром, — предположила Лиин.

Дарган взял Лиин за руку, и они двинулись по улице домой. Судя по всему, странная армия мертвых рассеялась так же внезапно, как и появилась. Но Дарган не испытывал облегчения — на него накатила странная слабость, болели руки и ноги, во рту было сухо, и очень хотелось пить.

Лиин подошла к роднику, чья вода собиралась в каменной чаше, и набрала в серебряный ковш воды.

— Умираю от жажды, — прошептала она извинительно.

Выпила половину и только после этого протянула ковш жениху.

Он сделал глоток и вдруг сильнейший озноб сотряс его тело, а ноги так ослабли, что он опустился на камни мостовой.

— Что с тобой? — с тревогой спросила Лиин.

— Не знаю… Очень болят руки.

Он поднял правую и уставился на запястье — там, на внутренней стороне, повыше сгиба, набухала красная овальная язва.

Лиин тронула ладонью его лоб.

— Да ты весь горишь! — Ему почудилось, что голос ее звучит неестественно резко, и невольно поморщился.

— А ты? — спросил он. — Как ты?

— Мне… кажется… все хорошо… — У нее стучали зубы. — Ты же знаешь: я буду всегда.

Детская клятва прозвучала с неожиданной силой, будто девушка выкрикнула заклинание. Или эти слова в самом деле обладали магией, силу которой распознала только Лиин?

— Это прах… мы надышались мертвым прахом… если вымыться, то все пройдет… — попытался обмануть сам себя Дарган.

Превозмогая боль во всем теле, он добрался до дома. Последние два десятка шагов Лиин поддерживала его. Никто из гостей еще не пришел — только мать и сестра были в доме. Сестра лежала на скамье у входа, завернувшись в одеяло, накрытая сверху еще накидкой из шкур пустынных лисиц. Ее трясло. Мать сидела на полу подле, уронив голову и зарывшись лицом в мех накидки. Рядом стоял кувшин с водой и валялся серебряный ковшик. Женщин тоже мучила жажда. Когда Дарган вошел в дом, мать подняла голову. Глаза ее были мутны, а вся кожа испещрена алыми точками, будто кто-то обрызгал ее лицо кровью. Это и была кровь… Она выступала из пор. Как у сыновей Тага, что так и остались спать у подножия холма.

— Воды, — прошептали потрескавшиеся губы.

Она толкнула кувшин, и тот опрокинулся. Ни капли не пролилось — кувшин давно опустел, а набрать воды у матери не было сил.

Под ногами шелестели серые лепестки. Дарган поднял голову и увидел, что все четыре вишни в саду стоят голые — за несколько часов с деревьев облетели все цветы до единого, а этот серый прах под ногами — опавшие лепестки, которым уже не суждено стать алыми.

Дарган принес матери и сестре воды — это все, на что хватило его сил. Потом он вернулся в сад и повалился на ложе — их с Лиин брачное ложе.

— Беги отсюда, — прошептал он. — Беги, или ты заболеешь. Заклинание будет оберегать тебя. Оберегать час, другой, быть может, день. Потом магия смерти победит твою магию. Я сойду с ума, если ты заболеешь… Кто-то наслал сильнейшую магию смерти на наш несчастный оазис…Тот, чье имя звучит как…

— Мортис-с-с, — прошелестел ветер в голых ветвях.

Дальше была чернота длиною в несколько часов.

Дарган ненадолго пришел в сознание, когда Лиин в очередной раз обтерла его лицо влажным платком. Как сквозь пелену воды, видел он двор и небо, уже темнеющее, с алыми мазками заката. Мертвый дом, в котором уже не спрятаться, не укрыться, не согреться, — он понял это слишком уж хорошо даже сквозь жар лихорадки.

— Мама? Сестра? — спросил он Лиин.

— Они лежат неподвижно…

Мысль, что они умерли, не причинила боли — потому что все его тело была одна сплошная боль.

— А ты?

— Я все еще здесь… Я буду всегда.

— Ты будешь всегда…

Мысли мешались. Он знал, что умирает. Что до смерти остались не часы — а минуты.

Он снял медальон с шеи и отдал Лиин.

— Последний вздох, — прошептал. — Последний вздох прими и вдохни в медальон. Как обещала. Я готов…

Он закашлялся, и на белый шелк, уже испачканный прахом разрубленных мумий, потекла с губ алая пена.

* * *

Дарган очнулся следующим утром. Его поразила тишина. И еще странное состояние тела — он больше не чувствовал боли. Он вообще ничего не чувствовал. Лихорадка прошла так же внезапно, как и началась. И еще — он не мог раскрыть глаза. Веки налились свинцом — не поднять. Он раздвинул их пальцами. Мир вокруг был серо-мутный, краски полиняли. Правда, небеса отливали лазурью, но лишь в самой вышине, стекая к горизонту серой дымкой. Несколько желтых пятен горело на прежде сплошь золотой ткани покрова новобрачных на ложе. Все остальное было серым — светло-серым или темным.

Дарган лежал на свадебном ложе, но Лиин рядом не было. Свадьба? Она состоялась? Смутно, кусками, вспоминался вчерашний день — нерасцветшие вишневые деревья, заснувшие у подножия холма сыновья Тагана, ожившие мумии, их атака на скалу. Лиин, потерявшая накидку новобрачной, ее волосы, засыпанные вместо золотой пудры серым прахом. И — Дарган мог сказать теперь точно — тело его не познало сладость соития. На брачное ложе он опустился не в объятиях любимой женщины, а в когтях смертельной болезни.

Он провел ладонями по лицу. Ощущение было странным — кожа казалась прохладной и напоминала кожу перчатки или дорогого плаща. Дарган был одет, но вся одежда его сделалась мерзкой, вонючей, перепачкалась кровью. Его священный медальон из белого золота, обычно спрятанный под одеждой на груди, сейчас лежал поверх ткани. Даргану показалось, что медальон светится, и что свет этот отливает красновато-желтым. Он тронул медальон — тот был теплым, даже горячим. Испугавшись (неведомо чего), Дарган спешно укрыл медальон на груди, запахнул рубашку, затянул заскорузлые от крови шнурки колета у горла.

Нефритовый пояс, меч и кинжал лежали тут же рядом, под рукой.

— Лиин…

Никто не отозвался.

Дарган встал. Застегнул золотую пряжку пояса, прицепил меч. Пальцы слушались плохо — будто не свои.

Где-то за оградой вдруг принялся петь соловей, но после нескольких неуверенных трелей смолк.

Во дворе свадебный стол так и не накрыли для пиршества. Несколько выставленных тарелок были полны засохших лепестков.

Дарган поднялся по ступеням в дом. На широкой скамье с резной спинкой лежали друг подле друга мать и сестра. Дарган приблизился, коснулся плеча сестры. Потом матери. Женщины лежали уже окоченевшие. На губах умерших запеклась кровь. Кровь была на шелке одежд на груди, на лакированной поверхности скамьи и на полу. Перед смертью они кашляли кровью, как и Дарган. Их лица казались вылепленными из воска масками, но в застывших чертах не было покоя. Оскаленные в мучительных гримасах рты, сведенные на переносице брови. Как будто смерть не принесла избавления от мук, что они терпели в последние часы жизни.

— Я сплю! — закричал Дарган. — Духи предков, ответьте мне, подтвердите: я сплю!

Никто не отозвался. Никогда не бывало такого прежде. Наяву и в безумии кошмара всегда можно было получить ответ предков. Сколько раз в таком уже далеком детстве во сне голос умершего деда успокаивал маленького Даргана:

«Это всего лишь сон, малыш! Не бойся, прогони чудовище, ты сможешь!»

«Не бойся, — шептала бабушка. — Ш-ш-ш… я сейчас развею плохой сон, и тебе начнет сниться хороший…»

В болезнях, в бреду, они пророчили исцеление. Когда он плакал, наказанный за шалость, они обещали прощение. Они подсказывали ответы на вопросы, которые ставили мальчишку в тупик. Юноше они открывали глубины мудрости. Они сидели рядом с ним по праздникам, подсказывая, на каких тарелках лежат самые вкусные яства.

Но этим утром духи предков молчали.

Дарган произнес заклинание, концентрирующее магию, попытался собрать остатки волшебной защиты. Но ощутил лишь слабое дуновение. Сил прибавилось — но совсем чуть-чуть.

Где-то на окраине Тагении вдруг залаяла собака, но тут же лай ее перешел в протяжный визг и смолк.

Дарган огляделся. В открытые окна вливался утренний свежий воздух, легкий ветерок шуршал развешанными в проемах тканями и засохшими цветочными гирляндами. Дарган снял с подставки боевую гарду и боевую рукоять, разобрал меч и собрал вновь, превратив церемониальное оружие в боевое. Потом снял с деревянной стойки доспехи и надел, затянул шнурки. Обычно облачиться в доспехи воину помогал оруженосец или домашние. Но сейчас никого не было, и между нагрудником и одеждой осталось пустое пространство. Шлем он повесил на руку, ссыпав туда из шкатулки метательные стальные звезды.

— Лиин!

Нет ответа. Лишь ветер шелестел засохшими гирляндами…

Дарган вышел на улицу.

Здесь у самых ворот учтивости лежал их сосед — мужчина в самом расцвете сил, в руке он сжимал меч, как будто надеялся зарубить страшный мор блестящим клинком.

Ближе к дому на каменных ступенях — к порогу от ворот вели пять каменных ступеней, — недвижно застыли его домашние — женщины, дети, старики. Вся семья. Все мертвы. Малютка младенец покоился на руках матери. Умирая, они задыхались и, уже ничего не соображая от жара и боли, выползли на улицу в надежде, что прохладный ночной воздух облегчит их страдания. Дальше, там, где дорога сворачивала к саду Двадцати трех сосен, лежали, обнявшись, две девочки, Тиин и Таан, племянницы Тагана. Они должны были разбрасывать цветы на свадьбе Даргана. Умершие девочки лежали в белых шелковых платьях, которые сшила сестра Даргана для грядущей церемонии. На груди их платья были забрызганы засохшей кровью.

— Лиин! — Дарган двинулся в сторону пруда.

В воде, среди алых лотосов, плавали трупы. Впрочем, лотосы уже не были алыми, они стали серыми комьями пепла. Или Даргану даже алые лотосы теперь казались серыми? Несколько трупов лежали у самого берега, вцепившись руками в камни.

Дарган медленно шел, огибая пруд. Он искал Лиин и боялся, что найдет ее… Боялся? Значит, он все еще способен чувствовать и испытывать страх? Страх и любовь? Он не ведал, бьется ли его сердце, но ужас при мысли, что Лиин мертва, сжал все внутри ледяными когтями. Год назад она своим появлением преобразила весь мир. Неудивительно, что все сделалось серым и мертвым после ее ухода.

— Лиин…

Внезапно лежавший у самого берега мертвец поднял голову. Его распухшее в воде лицо запрокинулось к небу. Глаза были закрыты. Как прежде Дарган, он тоже не мог раскрыть глаз, посему поднял руку и приоткрыл веки. Вместо глаз светились мутные зеленоватые бельма. Мертвец стал выбираться из пруда, вода текла с его одежд, хлюпала в кожаных сапожках. Это был один из друзей Даргана — Моран… На не свершившейся свадебной церемонии он должен был сидеть по левую руку от жениха и подавать тому тарелки с яствами и бокалы с вином — так велел обычай, дабы в грядущей жизни всегда был человек, способный предоставить еду и питье в любой час дня и ночи.

— Моран…

Тот повернулся, бельма уставились на Даргана. Он видит?

— Пусть духи предков слышат тебя, — пробормотал Моран обычное приветствие.

— Пусть слышат, — отозвался Дарган.

Плавающий в центре пруда труп в этот момент дернулся и, загребая ладонями, поплыл к берегу. Дарган уже слышал повсюду шорох шагов — его друзья, родственники, поднявшись после смерти, шли куда-то, как будто отчетливо слышали призывный зов.

Он и сам услышал — но чуть позже и смутно:

— Мортис-с зовет…

И двинулся вслед за Мораном.

Он не ведал, куда идет. Просто шел. Потому что надо было куда-то идти: оставаться в Тагении не было сил.

«Но я же не умер! Я не мог умереть! Я не видел предков, встречавших меня за чертой, я не видел зеленый туман другого мира. Была только тьма. Она и сейчас есть. Я ее чувствую…»

Ему хотелось крикнуть всем, что он еще жив, но он не мог разлепить губ. Что-то мешало.

Потом вдруг сообразил: живой среди мертвецов — это не достоинство, а недостаток.

Глава 7

Монах-казначей был маленьким узкоплечим человечком с лысой головой, поросшей редким черным пухом, с длинным красным носом и слезящимися глазками. Под истертой коричневой рясой остро выпирал огромный треугольный живот. При тщедушности всего тела это пузо под рясой казалось нелепым — как будто монах ради смеха засунул под одежду кочковатую старую подушку. Ренард едва удержался, чтоб не ткнуть монаха пальцем в живот, но не удержался от нелепого смешка.

— Что такого смешного? — спросил монах, отрываясь от пергаментного свитка и строго глядя на следопыта.

Таких свитков перед ним на столе лежали десятки вперемежку с ломаными гусиными перьями, и лишь подле самого монаха осталось немного свободного места — для его рук и бронзовой чернильницы в виде Паладина на крылатом коне. Сейчас маленький бронзовый Паладин был опрокинут, дабы открыть черное озерцо чернил в брюхе бронзового Пегаса.

— Задание дурацкое, — сказал Ренард и уставился в угол, где тьма прятала комья паутины и пыли.

Огромный зал даже в полдень был погружен в темноту — лишь узкие полосы света, как пробоины в день и тепло из мрака и ночи, лежали на каменном полу.

— А составлял его тот, кто понятия не имеет, что творится в наших землях после того, как проклятые вырвались из Преисподней. — Ренарду не было нужды лебезить перед этим типом и уж тем более ему врать.

— Твое дело не рассуждать, а выполнять приказ, — монах вновь уткнулся носом в свиток и принялся бубнить: — «Командование отрядом поручено рыцарю Нигелю. Ежели он будет тяжело ранен или убит, командование должно перейти к рыцарю Гоару. Следопыту принадлежит совещательный голос на совете рыцарей. Выбор пути от рассвета до заката целиком выбирает означенный следопыт Ренард, но пункт назначения выбирает командующий отрядом. Если рыцарь Гоар погибнет, то звание командира переходит к рыцарю Эмери, и в последнюю очередь к рыцарю Джастину. Копия сего задания вручается следопыту Ренарду для ознакомления».

«Как же эти крысы из императорской канцелярии любят расписать каждый шаг своих подчиненных», — с тоской думал Ренард, глядя на склоненную голову монаха.

Можно вообразить, что, сидя за столом и вылавливая мух из бронзовой чернильницы, им удается рассчитать каждый шаг в приграничных землях. Но убеждать в чем-то этих магов чернильницы и гусиного пера — было делом безнадежным. Они придумывают задания, а ты, следопыт, изворачивайся, чтобы его выполнить. Потом, собравшись в своей пропахшей пылью зале, эта братия будет с умным видом рассуждать, какие мудрые они отдавали приказы, и как все продумали, и что без их советов никто бы не сумел одолеть страшного врага. Спору нет, в неприступных белоснежных башнях столицы сидят великие маги, но какое им дело до простых лучников и несчастных крестьян! Их куда больше занимают интриги императорского двора. Следопыт редко бывал в Фергале, но когда он входил в ворота столицы, то ему начинало казаться, что воздух настолько пропитан магией, что загустел и застревает в горле.

— Ты точно хорошо знаешь дорогу на Ниинорд? — спросил монах, закончив чтение.

Даже длиннющие инструкции монахов когда-нибудь да кончаются.

— Да уж знаю, — не слишком вежливо ответил Ренард. — Но я бы не стал пробираться в Ниинорд. Этот городишко нам попросту не удержать: проклятые сотрут его с лица земли за пару часов. Другое дело Норт — это сильная крепость — там и надо было собирать наших стрелков и беженцев.

— Тебя забыли спросить об этом, следопыт. — Монах растянул губы в улыбке. — Запомни, твое дело: показывать дорогу, а задание Нигеля — доставить монахиню Цесарею в означенный город.

Монах-казначей говорил о Цесарее так, будто ее не было в зале. Но она присутствовала, стояла у окна, у той половины, что была открыта, запрокинув голову и чуть подавшись вперед, будто пила солнечный свет.

— Скажу тебе по секрету, только тебе, — монах поманил следопыта пальцем, чтобы тот наклонился. — У монахини этой один дефект.

— Дефект? — Ренард невольно покосился не монахиню. — По мне так она красивая…

— Не о мордочке ее речь! — прошипел монах. — Дар у нее дефективный. Понимаешь? Если на поле боя начинает лекарить, то заживляет раны и своим, и чужим. Не отличает врагов от своих. Понимаешь, о чем я?

— Разве это дефект? — пожал плечами Ренард. — Пусть лечит раненых в госпиталях…

— Да что ж ты все советуешь! И откуда ты такой взялся!

— А вы, все такие умные, отчего не предсказали, что проклятые вылезут, как крысы, в наших землях? А? И что от Бетренбурга не останется камня на камне — в прямом смысле слова? А разве я не писал вам донесения, разве не говорил, что видел баронессу, и как эта тварь выжигает землю и сеет страх близ нашей крепости? — взъярился Ренард. — А? Или никто не получал сообщений?! Или их просто выкидывали вместе с гонцами за ворота Фергала?

Монах не ответил, сделал вид, что занят составлением очередной инструкции.

— Теперь там одна сплошная выжженная земля и развалины, а проклятые прут и прут дальше, и наши села и города горят, горят, горят…

Монах упорно молчал.

— Могу я переговорить с инквизитором? — внезапно сбавив тон, спросил Ренард.

— Нет. Твое дело — указывать дорогу. Тебе ясно? — Монах попытался изобразить что-то уж совершенно снисходительно-начальственное.

«Вот сука, — подумал Ренард. — Я всегда готов служить Империи! Но почему приходится при этом служить всякой мерзкой дряни?»

— Ясно. Да не совсем. Нужны деньги на припасы — сухари, уксус, сыр, копченые ребра, горох. Овес для лошадей. Кто выдаст? Старший ключник?

— Лишних припасов в замке нет, — объявил монах.

— Тогда деньги.

Монах сначала посерел, потом покраснел.

— Жители города обязаны снабжать армию по первому требованию… — выдохнул он, весь трясясь от праведного гнева.

— Без денег ничего забирать не буду. Деньги, да не зеленая медь, по краешку вся обкусанная, а полновесное золото или, на худой конец, серебро. Или езжай сам проводником — и следуй своей инструкции! — Голос Ренарда заледенел от ярости.

— Да тебя в подвалы инквизиции запрут!

— Отказ грабить свое же население — ересь?

Монах побагровел. Потом засунул руку в карман свой коричневой рясы, немного помедлил и, наконец, извлек заранее приготовленный кожаный мешочек. Не прояви Ренард настойчивости, сей мешочек так бы и остался в кармане монаха.

Следопыт буквально вырвал добычу из пухлых пальцев, растянул ремешок. Внутри было серебро — монет двадцать. Ну что ж, не так уж и плохо. На припасы должно хватить.

— Здесь распишись! — монах подтолкнул сшитую суровыми нитками книгу. — Получил двадцать пять серебреных «демосов» на нужды отряда.

— Двадцать пять? — Ренард высыпал серебро на стол и стал пересчитывать.

— Двадцать… — откашлявшись, сказал монах и ткнул пальцем в нужную строчку.

Ренард ссыпал двадцать монет назад в мешочек и расписался.

— Доволен? — Монах сопел от злости, будто отдал следопыту свои последние личные сбережения.

— Да что уж там! — махнул рукой следопыт. — Давай сюда твою поэму.

Монах открыл рот, чтобы одернуть наглеца, но ни одной подходящей фразы не нашлось. Посему рот захлопнул, свернул свиток с наставлениями и протянул Ренарду.

Следопыт сунул свиток за пояс. Ну что за дурацкое задание! Тащиться в полуразрушенный Ниинорд, когда огромная армия проклятых собирается в землях Империи неподалеку! Да, лучники и рыцари смело сражаются, но как им устоять против тех, кто не боится смерти и, пав в бою, снова возвращается в армию Бетрезена из Преисподней, получив новое тело?

Но приказ есть приказ, и в Империи, — которая сама, в общем-то, и есть одна сплошная армия, только тем и занятая, что постоянно молится и воюет, — приказы не обсуждают.

Монах закрыл чернильницу, сгреб свитки в кожаный футляр и потрусил из залы. Ренард слегка поклонился — получилось так, что поклонился он спине и заднице этого треклятого монаха. Цесарея даже не заметила ни спора из-за денег, ни ухода казначея.

Монахиня-то она монахиня, но при этом совсем девочка, бледное лицо кажется прозрачным из-за темного убора и парчового платка, плотно обхватившего тонкую шею. И платье на ней длинное, до полу — в таком неудобно сидеть верхом на лошади, и уж тем более карабкаться по каменистой тропе где-нибудь в приграничье. Но монахиням не положено иное платье, хотя все же в дорогу можно и переодеться…

Ренард зачем-то вытащил свиток из-за пояса и вновь пробежал глазами начало инструкции:

«Приказываю отвезти монахиню Цесарею в Ниинорд…»

Ну что ж, раз приказано довезти и оставить в этом самом Ниинорде, будто кинуть в пасть демонам, значит, будет сделано.

Мерзкие нынче наступили времена. Немногие купцы, что вернулись из Алкмаара, доносили, что там бушует эпидемия чумы. Все порты на имперском берегу Горгового моря уже закрыли, и прибывших посадили на карантин. Товары сожгли вместе с одеждой, а корабли окуривали дымом можжевельника и чистили потоками сильнейшей магии. На счастье, чума так и осталась в алкмаарских землях. Да, эту беду пока удалось отвести, а вот что делать с проклятыми — никто, похоже, не ведал. Когда расселась земля, и из адского пламени вылезли огромные демоны, дыша огнем, все будто обезумели от страха. Одни бежали, куда глаза глядят, другие в ужасе преклоняли колена перед проклятыми. Каждому вновь обращенному демоны выжигали пентаграмму на лбу, после чего, потеряв остатки воли, одержимые готовы были без звука умереть по приказу Бетрезена.

Ренарду довелось сражаться с одержимыми — они были плохими вояками, но брали числом, ни минуты не колеблясь, кидались на клинки и копья голой грудью.

«А ведь это все наши, наши», — гнал Ренард мысль, причиняющую почти физическую боль.

Уничтожив Бетренбург, проклятые двинулись не на столицу Империи, как все ожидали, а на северо-восток. Зачем? Неведомо. Ясно было одно — их гонит туда воля Падшего. И движутся они то ли в земли гномов, то ли эльфов, сжигая при этом города и села Империи. Умники в столице предлагали вообще не оказывать сопротивления — отступить, сберечь армию и поглядеть, что будет. Отдельные следопыты, такие как Ренард, пытались увести беззащитных жителей с пути проклятой армии. Две деревни удалось спасти, три были сожжены дотла.

Ниинорд был захвачен легионами проклятых, разграблен, сожжен, а потом внезапно оставлен армией Бетрезена. Отступавшие разрозненные отряды Империи снова заняли развалины и даже кое-как смогли подреставрировать стены и закрепиться в полуразрушенном городке. В крепость теперь стекались уцелевшие беженцы с близлежащих земель, туда же свозили раненых, а их было много, очень много, и они умирали десятками каждый день. Им в самом деле нужна была монахиня, способная магией излечивать раны. Нелепость и безвыходность всегда соседствуют на войне. Хорошо бы найти такого мага, который сумел бы предусмотреть все ошибки и промахи подчиненных. Но с провидцами дела пока обстоят туго, а потому, потеряв отличную крепость Бетренбург, солдаты Империи должны оборонять ни на что не годный Ниинорд.

— Ты хоть лечить умеешь? — спросил Ренард у девчонки, вновь пряча свиток с приказом за пояс.

— Умею. — Голос ее зазвенел, будто колокольчик.

— У меня тут язва.

Он наклонился, сдернул грязный платок и продемонстрировал серую шею, на которой ближе к правому уху цвел алый фурункул, крошечный гнойный вулкан.

— Сядь, пожалуйста, достойный воин, тебе будет удобнее. — Цесарея указала на деревянное кресло у окна.

Одна створка рамы была открыта, и солнечный свет падал ярким платком на каменный пол, вторая половина оставалась затворенной, и лучи, проникая сквозь зеленые и красные стекла тяжелого свинцового переплета, ложились на пол цветным узором.

Ренард передвинул кресло и сел так, чтобы целиком оказаться в потоке солнечного света. Девушка склонилась над ним. Он ощутил, как ее дыхание слегка щекочет кожу.

— Наклонись, достойный, закрой глаза и не двигайся, — попросила она.

Замерла. Развела руки. Едва слышный шепот прошелестел ропотом свежей листвы.

Он повиновался, свесил голову, замер.

Монахиня взывала к Всевышнему, пусть изольет свою милость в ее раскрытые ладони, пусть наделит силой исцеления. Ну надо же! Беспокоить Всевышнего из-за какого-то фурункула! А впрочем, почему Всевышнего лично? У него там наверняка определенный запас магической милости и в подчинении расторопные ангелы, те самые, что так вовремя подставили Бетрезена — вот они и изливают в ладони монахинь и магов потоки полученной от Всеотца великой силы — надо только, чтобы шепот был достаточно горяч, а о чем попросят, неважно в принципе. Фурункул равен пронзенному сердцу.

А потом мыслей не стало — почудилось Ренарду, что он уже не в мрачной зале укрепленного замка, а на берегу реки в теплый солнечный день, лежит на песке и солнечный лучи согревают кожу…

— Ну, вот и все, — долетел до него голос Цесареи.

Ренард открыл глаза. Девушка стояла чуть поодаль, глядя в пол — на узор красно-зеленых пятен, будто пыталась что-то особенное разглядеть в игре света. Сейчас она показалась Ренарду еще более бледной, чем прежде. В имперских землях монахи каждый год обыскивают крестьянские лачуги да дома обедневших сквайров, ищут младенцев, наделенных магической силой, а отыскав, забирают у родителей, оставив взамен кусок пергамента с благодарственной записью самого Великого инквизитора. Клочок пергамента — вот и все, что остается у родителей вместо ребенка.

Ренард поднес руку к шее. Там, где все предыдущие дни бугрился мучивший его фурункул, не обнаружилось ничего кроме едва ощутимого под пальцами шрамика. А, главное, больше не было боли.

— Отличная работа, нет, правда, отличная! — восхищенно проговорил Ренард. — Однажды мне пронзили руку стрелой, другой раз я получил мечом по башке — правда, плашмя. В третий раз… ну про третий раз лучше не рассказывать юной девице. Так вот, те три раны не идут ни в какое сравнение с треклятым фурункулом.

— В третий раз тебе попали стрелой в ягодицу, — сказала Цесарея без тени улыбки.

— Ну да, было такое дело, — хмыкнув, подтвердил следопыт. — Очень неприятная рана, даже подлеченная служкой, — придешь в таверну и стоишь как идиот у стены, ешь бобовую похлебку стоя и делаешь вид, что тебе до зарезу надо глядеть на улицу. Но с фурункулом, с этой дрянью, еще хуже. Сколько раз я желал, чтобы эта гадость вскочила на языке Бетрезена.

— Не поминай имя Падшего! — в ужасе воскликнула Цесарея и отступила в тень.

— Да что плохого, если у повелителя Преисподней вскочит фурункул на языке? Ладно, ладно, не буду при тебе больше ничего такого говорить.

Он направился к двери, но, прежде чем уйти, оглянулся.

Девушка по-прежнему стояла, не двигаясь, а красные и зеленые пятна света лежали на подоле ее тяжелого платья-доспеха.

«Интересно, как она в этих ужасных тряпках поедет верхом на лошади? — подумал следопыт. — Надо будет выбрать ей хорошего скакуна, привыкшего таскать на хребте рыцаря в полном вооружении».

* * *

Ренард вышел из замка на городскую площадь. Отсюда паутиной разбегались во все стороны десятки узких переулков.

Когда подъезжаешь к Леонидии, ее белые стены под голубой черепицей издалека кажутся несказанно красивыми. Другое дело вблизи — побелка серая, местами штукатурка обвалилась, обнажив потемневшую от времени кладку, а черепичные крыши поросли мхом. По краям крыш черепица вообще разбилась, кажется изглоданной неведомым чудовищем, а синие ее осколки мелькают там и здесь в грязи на улицах, будто частички грустного осеннего неба. В этой грязи роются куры и валяются в лужах свиньи. Вернее, рылись и валялись. Теперь, когда каждый день в городе появляются беженцы и солдаты, всю уцелевшую скотину держат под замком. Отчаявшиеся горожане прячут все — припасы, одежду, металлическую посуду, деньги, белье, девчонок, чтоб не приглянулись солдатне, мальчишек, чтоб не умыкнули в поредевший в боях отряд. Но все усилия напрасны — добро находят и отбирают, девчонок раскладывают прямо в родительской спальне, а безусым пацанам выдают форму да луки и отправляют в бой.

Леонидия — типичный маленький городишко, который война навсегда может стереть с карты Невендаара, и никто не узнает даже, где именно он находился.

Мимо проехала телега, запряженная рыжим мерином — плотный запах конского пота, смешанный с запахом навоза, шибанул в нос. Лошадь вел под уздцы парень в нелепой войлочной шапке. На телеге везли какой-то жалкий скарб, и ехали, сгрудившись вокруг двух женщин, дети. За телегой, опираясь на суковатую палку, шагал старик в желтой рубахе. Штаны его, доходившие до колен, превратились в лохмотья, а босые ноги покрылись черной коростой грязи.

— Откуда? — окликнул старика Ренард.

— А зачем тебе? — отозвался тот, подозрительно уставившись на лохматого парня в рыжем камзоле, с кожаной, украшенной медными бляхами перевязью, на которой висел тяжелый меч, а из-за спины выглядывало оперение многочисленных стрел, плотно набитых в большущий колчан. Разумеется, старик узнал по экипировке следопыта, но от этого не сделался более приветливым.

— Ищу подходящую дорогу на Ниинорд, — уточнил Ренард.

— Зачем?

— Помощь должен доставить нашим.

— Мы с берегов Луциана, — нехотя сообщил старик.

— Далековато шли. Почему не в Ниинорд?

Старик посмотрел на него, как на деревенского дурачка.

Ничего не ответил, только сплюнул — плевать старику было удобно: спереди не хватало трех зубов. Следопыт улыбнулся: иногда приятно, когда твои слова подтверждаются, даже вот так, плевком.

* * *

На деревянной вывеске, что болталась на медных цепях, изображен был толстый монах с кружкой в руке. Монах на вывеске был вылитый казначей — такое же остро выпирающее пузо, такие же обвисшие щеки и лысая голова. Вывеска не вдохновляла, но иной таверны в Леонидии не было, и Ренард вошел.

Оказалось, заведение довольно приличное — дубовые столы и стулья, каменный только что вымытый пол слегка парил. Под потолком — бронзовый светильник, в дневное время погашенный, но оплывшие накануне свечи уже заменены новыми — из белого воска. Окна, выходящие во двор, открыты, и кусты цветущего жасмина заслоняют неприглядные кирпичные стены конюшни.

Ренард сел у окна, заказал жареного цыпленка и бутылку вина. Потом достал из сумки старую, еще отцовскую карту, нарисованную на большом куске мягкой кожи, и развернул на дубовой столешнице. Но даже яркий солнечный свет не помогал точно разглядеть изрядно полинялые надписи. Впрочем, разглядывать было особенно нечего. Ренард и так знал, что дорога предстоит самая что ни есть путаная, придется следопыту изворачиваться ужом, чтобы протащить за собой весь отряд к этому самому Ниинорду.

Рыцарей, что должны были сопровождать Цесарею, он уже видел. Отряд безусых юнцов, бывших сквайров, которым всем чохом пожаловали рыцарское звание, наскоро проведя посвятительный обряд. Если и коснулась их магия, то совсем чуть-чуть, не проникнув в сердце и не добавив сил. Скорее всего, никто из рыцарей еще не принимал участия в серьезном бою, разве что дрались как петухи друг с другом на тупых макетах. Да, по нынешним временам любого сквайра готовы сделать рыцарем, чтобы он как можно быстрее умер во славу Империи.

Один Нигель, глава отряда, побывал в серьезной битве. Следопыт лично был тому свидетелем.

Ренард помнил, как Нигель гнал лучников и крестьянских парней, вооруженных вилами и самодельными мечами, на болотистое поле возле крошечной деревушки, названия которой следопыт так и не узнал. Как не узнал, откуда близ этой задрипанной деревушки взялся разлом, ведущий в Преисподнюю. Разлом, в котором благополучно исчез целый лес, а вот замок местного сеньора вместе с самим сеньором, его семьей, священником и служками, уцелел.

— Остановим проклятых! — орал Нигель, потрясая мечом. — Остановим проклятых или умрем.

Они и умерли там все на этом поле. Ренард долго еще был уверен, что Нигель пал вместе с остальными. Но нет, этот горлопан как-то сумел ускользнуть и вырваться из кровавой каши, которую сам же и заварил. Почти все погибли, а Нигель уцелел.

Ренард спорил с этим дурнем до хрипоты, предлагал не принимать бой на открытом поле, а запереться в замке, а потом, если сильно припечет, ускользнуть под покровом темноты по тайной тропе, хорошо известной следопыту. Но Нигель потащил бойцов в открытое поле. В замке остались лишь женщины и дети, раненые да старики, ну и вся эта братия в рясах вместе с сеньором. Ренарду, можно сказать, повезло — в самом начале боя он получил как раз ту стыдную рану стрелой в ягодицу. От своего стрелка, к слову. Рану на ягодице служка кое-как если не залечил, то закрыл своей магией. Но к тому времени как Ренард и два десятка раненых оклемались в замке, на поле боя всё было уже кончено. Вернее, и самого поля уже не было как такового, на его месте чернела покрытая пеплом пустошь. Проклятые истребили солдат Нигеля и подступали к замку. Ренард собрал тех, кто решил уйти (а захотели практически все, кроме спятившего священника) и вывел их тайной тропой через болота. Человек пять канули в топи, несколько детей и женщин отстали, и, какова их судьба, Ренард старался не думать. Но остальных он вывел к своим.

Говорят, великим магам Империи стоит сделать незначительный жест, и огромное вражеское войско падет на поле битвы. Возможно, так и случается иногда, но великим магам Империи нет дела допростых крестьян и ремесленников. Да, по большому счету, и до простых лучников им тоже дела нет. Только легионы проклятых — совсем не те враги, кого можно уложить в землю одним приказом. Они вырываются из Преисподней то в одном месте, то в другом, а самые сильные маги Империи засели в Фергале и наружу носа не кажут. Ну да, главное, чтобы столица не пала — на все остальное плевать.

«Ладно, ладно, не твоего ума дела, как оборонять Империю, — одернул сам себя Ренард. — Да если б и знал, никто не спросит. Твоя задача — проводить монахиню в Ниинорд и не словить при этом еще одну стрелу в задницу. Задача, к слову сказать, непростая, придумать, как спасти Империю — и то проще. В самом деле — чего уж сложного? Договориться с гномами, которые всегда были нашими союзниками, да запихать проклятых обратно в их Преисподнюю, пока сам Бетрезен, тупой наш создатель, не вылез из какой-нибудь слишком широкой щели».

Ренард вздохнул, подлил себе в кружку еще вина. Опрокинул залпом. Вино было кислое, с осадком.

Итак, рыцари — одни мальчишки под командой упертого дурня. Лучники собрались мало лучше — отряд, отступивший с юга, жалкая кучка новобранцев, принесшая с собой панический страх, и никакой магией не вытравить этот след на их жалких сердцах.

Судя по тому, как легко легионы проклятых смяли регулярные войска Империи и захватили крепости, они вот-вот должны были уже очутиться здесь, в Леонидии, и тут же двинуться дальше. То, что их до сих пор не было под стенами города, оставалось для Ренарда загадкой.

Что их остановило? Тайная сила магов Императора? Тогда почему Император не приказал заняться магией раньше и спасти Бетренбург и людей? Пока что маги Империи благополучно пасовали перед яростью легионов. Ладно, ладно, будем считать, что они все это время копят силы для решающего сокрушительного удара. Но никакого удара пока не последовало — никто о подобном не слышал. Так что или кто встал тогда у проклятых на пути?

Дверь распахнулась с грохотом — будто сам адский паладин ворвался в таверну. Но на пороге стоял белокурый мальчишка в нелепой, не по размеру, броне. Наверняка с утра напялил доспехи, которые ему недавно пожаловали. Древний хлам, к слову.

— А, Ренард! — грохоча железом, парнишка ринулся к столу следопыта. Вблизи парень выглядел еще моложе — безусое лицо, чуть вздернутый нос, детские пухлые губы и какое-то восторженно-щенячье выражение серых глаз. Лет шестнадцать, не больше. Он все время отбрасывал назад лезущие в лицо длинные волосы. — Я так и думал, что ты здесь.

Он уселся, заскрежетав поножами по деревяшке стула, и какая-то железяка, плохо прикрепленная, со звоном упала на каменный пол.

Парень попытался ее подобрать, но не получилось нагнуться. Проходившая мимо румяная служанка улыбнулась, дерзко сверкнув белыми зубками, наклонилась и подобрала детальку.

Юнец залился краской и, чтобы скрыть смущение, решил хлопнуть служанку по пышному заду, но промахнулся, угодил наручем по глиняному кувшину, тот дзинькнул и развалился ровно пополам, облив подол юбки все тем же кислым мутным вином. Если б не доспехи, парень наверняка бы спрятался под стол от стыда. Служанка рассмеялась, покачала головой, потом спросила:

— Кто будет платить?

— Я заплачу, — ответил Ренард. — А парню принеси воды.

— Я рыцарь Джастин! — гордо объявил юнец.

Служанка вновь прыснула и убежала, грозный рык хозяина призвал ее на кухню.

— Где остальные? — спросил следопыт. — Я же сказал вам всем, что буду в таверне. Чтоб подошли сюда. Поесть надо да провизией затариться, я уже сговорился с хозяином, чтоб приготовил нам все, что понадобится, в дорогу.

— А рынок? — Джастин из кожи вон лез, чтоб изобразить из себя бывалого воина.

— На рынке сейчас всякую дрянь продают. Если хочешь отравиться — пожалуйста, топай на рынок. Возможно, тебе повезет, и монахиня сможет тебя излечить.

— Монахиня? — Джастин аж подпрыгнул. — Ты ее видел? Она сильная? У меня сестра в монахинях. Тоже Цесарея зовут. Может, — это моя сестра?

— Наверняка сильная — мне фурункул с шеи свела. И, вполне возможно, что сестра. Вы с нею похожи.

— О, нет, при чем здесь фурункул! — Джастин оскорбился до глубины души. — Я говорю о подлинной, высшей силе. Говорят, монахиня может залечить пронзенное стрелой сердце, если Всевышний откликнется на ее призыв.

— Ну да, если это стрела, пущенная богом любви.

— Следопыт! — гневно изогнул бровь Джастин. — Дурные речи не должны касаться монахини! Ты отнимаешь ее силу.

— Ничего я ни у кого не отнимаю. А монахиня не может лечить тяжелые раны — она своей магией касается всех понемногу. Чем задавать дурацкие вопросы, лучше закажи цыпленка, вина не проси — нам хватит одной бутылки на двоих. И не забудь вечером проверить — наполнены ли сумки копченой олениной и сухарями.

— Разве у нас не будет вьючных лошадей со всеми припасами?

— Если ты лично не позаботишься о припасах, то не будет.

Ренард свернул карту, спрятал за пазуху и принялся за еду.

Джастину ничего не оставалось, как последовать его примеру, — пухленькая служанка принесла, как было приказано, курицу, а вместо воды — кувшин доброго эля. Сразу видно, что Джастин тронул ее сердце.

— Тебе доводилось сражаться с проклятыми? — поинтересовался Ренард, глядя, как парень раздирает на части цыпленка, причем кусочки мяса и кожи сыплются в просвет между кожаной курткой и наручами.

— Да, я… — Джастин залился краской. — Я дрался.

Юный рыцарь замолк и еще больше покраснел.

«Не имеет значения», — хотел сказать Ренард, но счел за лучшее промолчать.

Ему уже сделалось ясно, что жалкий отряд сопровождения Цесареи набирался вовсе не для того, чтобы биться с легионами проклятых. Эти юноши и кучка лучников должны были охранять монахиню на дорогах Империи от своих, на большее бравые вояки были не способны.

И в прежние года, куда более спокойные, имперские дороги не славились своей безопасностью. Паломники и разбойники, два бедствия, с которыми не мог сладить ни один Император, поджидали путников за любым поворотом тропинки. Считалось, что хотя бы раз в жизни каждый житель должен побывать в сердце Империи и припасть к святыням Фергала, чтобы вдохнуть новую веру во Всевышнего в свое сердце. Но не только жаждущие укрепить веру путешествовали по дорогам: преступники всех мастей, убийцы, грабители, насильники заковывались в цепи, на них надевали ошейники скорби, скрепленные магией, и осужденные отправлялись в Фергал, дабы предстать пред очами Великого инквизитора, который с помощью магии снимал с преступников прегрешения. Так что эта разнородная толпа, одетая в рубища, зачастую босая, с посохами и сумками для подаяний шлялась по дорогам, и далеко не всегда направлялись они в столицу Империи. Каждый преступник имел при себе послание местного священника к Великому инквизитору. Этот клочок пергамента служил своеобразным пропуском не только от одного города к другому, но и на двор паломников, где всех, жаждущих поклониться святыням, поили, кормили и укладывали спать. Многие путники так никогда и не добирались до столицы: одни умудрялись путешествовать из города в город, от одного двора паломников к другому. Одни преступники с помощью магов-отщепенцев сбрасывали докучливые ошейники, чтобы присоединиться к банде грабителей. Другие все же добирались до столицы в обществе благочестивых девиц, которым после долгого путешествия была одна дорога — в жалкую каморку борделя. Сняв с шеи тяжкий груз, тяжкий в прямом смысле и переносном, прощенные возвращались назад, чтобы спустя месяц-другой вновь отправиться в путь за очередным отпущением грехов. Искушенные, они уже отлично знали все ловушки предстоящего пути, все возможные ухищрения и все доступные блага.

Разумеется, никто не мог позволить, чтобы в обществе подобных личностей путешествовала Цесарея, а выбранного эскорта было вполне достаточно, чтобы шугануть два десятка «жаждущих прощения» негодяев. Но что делать с демонами, если они появятся на пути, Ренард понятия не имел.

— Это правда, что проклятых нельзя убить? — спросил Джастин, довольно быстро расправившись с цыпленком.

— Одержимых убить нетрудно, берсерков — сложнее, а вот темного паладина или рыцаря ада, боюсь, тебе не одолеть, — заметил Ренард. — А с демоном лучше вообще не связываться. Им неведом страх смерти. Каждая проклятая душа возвращается в Преисподнюю, где вновь обретает плоть, и с каждой смертью демон становится только сильнее.

— Что же с ними делать?

— Запереть под землей, завалить все разломы и запечатать с помощью магии. Только это не наша забота. Все равно нам это не по зубам. Пусть об этом думают там, — следопыт ткнул пальцем в небо, но было неясно, кого он в данный момент имеет в виду — самого Всевышнего или правителей Империи.

Дверь распахнулась, и в таверну вошел человек в грязной одежде, весь черный от грязи или от копоти, от чего именно, Ренард не сумел разобрать. Тряпка, которой новый посетитель обмотал голову, тоже была почти черной. Только белки глаз сверкали на грязном лице, да еще зубы, когда он крикнул обычное:

— Хвала Всевышнему!

— Хвала, — нестройно отозвались сидевшие в таверне.

— Это трубочист? — спросил Джастин.

Ренард не ответил.

Человек снял с головы заскорузлую тряпку, обнажил желтовато-белый лоб с багровой, только-только начавшей подживать раной.

Трубочист, который не был трубочистом, шагнул к столу Ренарда, схватил кружку Джастина с элем и опрокинул залпом.

— Проклятые? — поинтересовался Ренард.

— Мертвецы. — Черный человек говорил достаточно громко, и все в таверне застыли.

— Кто? — переспросил Ренард.

Человек сбросил на стул грязный плащ, остался в кожаном камзоле и грязной рубахе, но все же с трудом можно было различить ее цвет — рубаха была зеленой. Вошедший числился в армии следопытом, как и Ренард.

— Ожившие мертвецы. Они саранчой лезут из Алкмаара. Пересекли нашу границу западнее Фальген Хейма и катятся на север, уничтожая все на пути.

— Но в Алкмааре чума, — напомнил Ренард.

— Была. А теперь — вот эти… мертвяки… — следопыт схватил бутылку, глотнул из горла. — Теперь все умершие встали и прут на нас. Нежить! Ты бы их видел. Просто мертвяки, настырные вампиры, личи, рыцари…

— О, Всевышний, — прошептал Джастин. Он хотел спросить, кто такой лич, но боялся показаться наивным сосунком.

— Рыцари? — переспросил следопыт.

— Рыцари смерти. У них летающие кони с огромными костяными бивнями. Вокруг копыт — огонь пыхает.

— Впечатляет! — Джастин постарался изобразить закаленного в боях воина.

— Обосрешься, когда увидишь в первый раз, — предрек «трубочист». — Да и во второй раз мало легче. Я переправлялся через залив на одном из кораблей нежити с черными парусами. Так что насмотрелся на этих тварей. Ну и еще на многое другое.

— Куда они движутся? — повторил свой вопрос Ренард.

— Надеюсь, что к гномам. Иначе нам конец. А так…

— А так?

— Конец гномам.

Пошатываясь, чернолицый направился к стойке, не заплатив, взял еще бутылку вина, и вернулся к столу Ренарда. Уселся без приглашения, хлебнул вино прямо из горла бутылки.

— Кто такой лич? — спросил Джастин.

— Бывший некромант, который хорошо послужил Мортис. Такой вот городок, как Леонидия, сожжет огнем и не поперхнется.

— А мертвецов как убивать? — Джастин попытался выпить эль из своей кружки, и не сразу понял, что чернолицый уже осушил ее до дна.

— Проще простого. Рубишь на куски, и они лежат. Главное, чтобы тебя самого не разрубили.

«Трубочист» допил вино, накинул на плечи грязный плащ и вышел, пошатываясь.

С минуту все молчали. Потом Ренард поднялся и подошел к стойке.

— Бутылку алкмаарского, — бросил трактирщику серебряную монету. — Покрепче.

— А за него кто заплатит? — трактирщик покосился на дверь.

— Всевышний.

Ренард вернулся к столу и наполнил кружки до краев — себе и Джастину.

— Пей, больше алкмаарского вина не будет. А я его так любил! Ммм… Букет отменный и послевкусие… — рука следопыта дрогнула.

Служанка вновь вернулась, принесла буханку румяного душистого, еще горячего хлеба и подмигнула юному рыцарю.

— Я, пожалуй, загляну в кладовую, посмотрю, что можно взять с собой… договорюсь… — пробормотал Джастин, не отрывая взгляда от темной юбки, что так аппетитно топорщилась на пухлых ягодицах.

— Валяй, — буркнул Ренард и протянул мальчишке зеленый треугольный камень на цепочке.

— Что это?

— Амулет от дурной болезни. А то Цесарее придется тратить свою магию на твои совсем не героические болячки.

Джастин залился краской — до закатного багрянца.

— Иди, иди, — несильно пихнул его в плечо Ренард. — Помирать всегда легче, когда знаешь, что такое очень быстрый трах на мешках с мукой.

Джастин покраснел еще больше, хотя это казалось невозможным.

— А что… камень точно поможет? — пробормотал он.

— Конечно! Я отдал за него пять золотых. Да ты не волнуйся, если не поможет, я с жулика, что мне его всучил, шкуру спущу.

* * *

Служанка отвела Джастина не в кладовую на мешки, а в маленькую комнатенку под крышей — практически всю занятую старой кроватью с пухлой периной. В момент любовных игр кровать скрипела на все голоса, а из перины белым, почти магическим облачком поднимался нежный гагачий пух, который привозят торговцы с северного побережья материка, что лежит за островом Гигантов.

Все кончилось быстро, быстрее, чем хотелось Джастину. На прощание ему был дарован поцелуй, да еще пару глотков выдержанного сладкого вина из темной бутыли, которую служанка стащила из хозяйского погреба и к которой время от времени прикладывалась сама, но и для кавалеров не жалела.

В крошечной комнатенке Джастин не сумел облачиться снова в доспехи, надел лишь штаны да кожаную куртку, сгреб железо в подаренный щедрой возлюбленной мешок, и, перекинув свой громыхающий груз через плечо, спустился на первый этаж по шаткой лестнице. Хозяин вручил ему еще один мешок — с припасами, и выпроводил на улицу.

Ночь давно наступила, две луны висели над шпилем донжона, заливая все вокруг серебряным светом. Говорят, в такой час объятия возлюбленной самые сладкие, а зачатые дети радуют своих родителей всегда и во всем.

Вот только Джастина наверняка зачали совсем в другой момент.

Угнездив мешок с громыхающим железом на плече, юный рыцарь потащился в казарму. Грядущий поход его не вдохновлял. Мечтал Джастин о какой-нибудь большой битве, где сойдутся имперские рыцари с легионами проклятых, и он, Джастин, лично прорвется сквозь ряды одержимых и берсерков, чтобы пронзить мечом самого Великого герцога Преисподней. В мечтах Джастин видел себя восседающим на крылатом коне, совсем позабыв, что он — всего лишь новоиспеченный рыцарь, а не паладин Империи, как его старший брат Дайред.

Подойдя к казарме и остановившись, так что грохот железа в мешке больше не заглушал других звуков на сотню шагов в округе, Джастин услышал стук костяшек пальцев по корпусу лютни и приятный голос Эмери, который выводил:

Громкий удар костяшек. Жалобное «ох» корпуса лютни.

Голос Эмери смолк.

— Как-то не очень, — раздался голос рыцаря Гоара. Гоар успел побывать в настоящем сражении, был ранен и в только что созданном отряде считался бывалым бойцом. — Насколько я знаю, она стала безмясой и злобной.

— По рифме должно быть невеселой, ничего другого не придумать, — отозвался Эмери.

Джастин поднял мешок, но тут ветхая ткань лопнула, и все железо с грохотом раскатилось у дверей казармы.

Дверь распахнулась, в проеме, обведенный красноватым контуром от света сальной свечи, возник Гоар.

— Кто здесь? — взревел рыцарь, поднимая меч, чтобы разить.

— Я, Джастин… — Мальчишка прикрылся от удара первым, что попалось под руку. Попался понож.

— Нашел… — завопил Эмери за спиной Гоара.

— Что нашел? — не понял тот, но, спрашивая, не обернулся и не опустил меча. Бывалый.

— Вот, слушай…

продекламировал Эмери нараспев.

Гоар фыркнул и, наконец, опустил меч. Даже немного посторонился, открывая будущему товарищу доступ в казарму.

— Совсем невеселым, — согласился Джастин, затаскивая внутрь разрозненные части амуниции и мешок с припасами.

Глава 8

Семья Джастина обеднела еще в предыдущем поколении, отец служил императору, да ничего не выслужил, как ушел бедняком в казарму, так и вернулся без гроша домой, но не в замок, который теперь принадлежал новому сеньору, а в крошечный домишко, что прикорнул на краю леса. И только грубо намалеванный на деревянной доске герб говорил о том, что обитатели этой лачуги знатны и прослеживают свой род аж до двенадцатого колена. Жена не принесла в дом приданого, зато родила мужу двенадцать детей, шестеро из них умерли в младенчестве, а седьмую, Цесарею, забрали монахи, обнаружив у девочки магический дар. Благодарственный пергамент отец вставил в рамку из коры и засохших дубовых листьев, да прибил сию рамку над очагом — малое утешение за утрату дитяти. Оставшиеся пятеро, едва подросли, принялись работать в поле. Собранного едва хватало, чтобы прокормиться. И все же семья Джастина была счастливее крестьянских — с них, эсквайров, не брали десятину монахи, и на содержание армии они не вносили налог, оплачивая сию подать кровью. Скудный урожай помогал продержаться до весны. Мальчишек, как только они подросли, отец определил к монаху в ближайший замок учиться грамоте. Владеть сыновей мечом и копьем старый рыцарь натаскивал сам.

Первым из дома, разумеется, уехал старший сын. Спустя год Дайред прислал письмо — первое и единственное — с рассказом о сладкой жизни в столице. Брат писал, что уже произведен в рыцари, и просил прислать фамильные доспехи. Отец сам вскарабкался на старую клячу, погрузил на мула украшенную гербом кирасу и прочие стальные штуковины числом аж сорок две, щит и меч, и повез старшему сыну в столицу.

— Фергал! — повторяли как заклинание юные сквайры, ожидая возвращения отца.

Тот вернулся через три месяца, мрачный и молчаливый, и повесил на стену еще одну грамоту в корявой рамке. Украсил дубовыми ветвями так, что было не разобрать строк. Шурша, осыпались на пол листья, открывая причудливо выведенные буквы.

Когда наконец смысл мудреных строк дошел до братьев, средний отправился в путь. Ушел в столицу пешком, ибо старая кляча нужна была в жалком хозяйстве.

От среднего, Белгала, не было писем, но это ничуть не охладило пыл Джастина. Он никак не мог дождаться, когда подойдет его возраст служить.

Едва Джасу стукнуло пятнадцать, как он, встав на колени под благословление отца, надел себе на шею отцовский амулет. Снабженный в дорогу лишь мешком с провизией да старым зазубренным клинком, он примкнул к отряду владетельного сеньора, что двигался неспешно по дороге в столицу. По пути им довелось отбиться от шайки разбойников, потом самим ограбить какой-то торговый караван, ночевали вместе с паломниками на дворе монастыря, где у Джастина украли амулет. Потом какая-то странница лет пятидесяти ночью разбудила его и потребовала «ей послужить», Джастин поначалу не понял, о чем речь, а когда сообразил, удрал, заперся в молельной, там и проспал до утра.

Так, постепенно узнавая все прелести путешествия по дорогам Империи, Джастин прибыл в столицу.

Дрожь охватила его, когда проезжал он под аркой ворот, украшенными охранными знаками самого архангела Мизраэля.

В столице его посвятили в рыцари и занесли в списки. Странные то были списки — длинный, почти бесконечный свиток, и много, много имен. И через одно, а то и чаще, напротив имени чернел восьмиконечный крест.

В Фергале Джастин искал среднего брата, да не нашел. В военной канцелярии долго сверяли списки, просили прийти завтра, потом опять завтра, и, наконец, спустя пять дней выдали груду стальных проржавевших доспехов — Джастин узнал их по истертой позолоте герба, по знакомой вмятине на наплечнике. Но была еще одна вмятина, глубокая ямина на кирасе как раз напротив сердца. Вместе с доспехами писец пытался всучить Джастину кусок пергамента со знакомой надписью (только имя другое, хотя не менее любимое). Джастин отказался, велел отправить пергамент отцу. Хотел и сам написать — да только что напишешь? Не отпускай младшеньких из дома? Так отец и не отпустит мелких — братишка от рождения хром, к военной службе не пригоден, а сестренку давно просватали за соседа. Так и не написал Джастин домой ни строчки.

Он отчистил доспехи от крови и ржавчины, заплатил две серебряные монеты за то, чтобы кирасу выправили, а потом Джаса произвели в рыцари и велели готовиться к отправке к Леонидию вместе с другим новоиспеченным рыцарем Эмери.

После полудня, надев кирасу поверх старой кожаной куртки и перепоясавшись мечом, Джастин вышел прогуляться по столичным улицам. Вот он я, смотрите, рыцарь Джастин… Никогда прежде Джастин не видел такой нарядной толпы — женщин в шелке и бархате, мужчин в суконных мантиях, отороченных мехом. Повсюду были лавки, грубо намалеванные вывески таверн, на площадях выступали глотатели огня, фокусники и канатоходцы. В пестрой толпе ничего не стоило затеряться и утонуть, как в бурной речке.

Джастин так старательно задирал нос, что на перекрестке налетел на паладина Империи. Старенькая мятая кираса звонко блямкнула о сияющую ультрамарином товарку. Настоящий паладин! Расшитые золотом рукава колета, наборный пояс, алый камень в рукояти меча…

— … — пробормотал Джастин.

— Джас! — радостно воскликнул паладин.

Дайред? Погибший старший брат? Паладин Империи? Джастин не верил собственным глазам. Но это он, Дайред, нет сомнений! Только переменился сильно, отрастил волосы и небольшую бородку. И глаза стали другими — насмешливы и… стальными, что ли?

— Но ты ведь… — пробормотал Джастин и задохнулся в медвежьих объятиях брата. — Как же послание… тебя убили…

— Убили, да не совсем! — Дайред весело блеснул зубами. — Меня успели дотащить до храма и воскресить. Представляешь, удар был в самое сердце, а я все еще жив!

— И ты… — Джастин все никак не мог закончить фразу.

— Как видишь, паладин Империи.

— Здорово! А крылатый конь есть?

— Ну, конечно. Какой паладин без коня!

— И всех воскрешают… ну если что…

— Смеешься? — Дайред снисходительно хмыкнул. — Только если есть магическое знамя в полку. А таких знамен… — Он замолчал, прикидывая, может ли он выдавать военную тайну даже родному брату, и решил, что нет, не может. — В общем, не так уж и много, брат. Но даже если знамя есть, не каждого в храме воскресят, на все воля Всевышнего. Тут не угадаешь, кому будет явлена милость, а кому нет. Я, к примеру, из нашего отряда один уцелел. Хотя в апсиду положили семерых. — Дайред помрачнел.

— А Бел? — спросил Джастин про среднего брата с надеждой.

— Не знаю, — слишком уж мотнул головой Дайред. — Не видел его и не слышал ничего. Может, где на границе сражается с проклятыми.

«По спискам он мертв», — хотел сказать Джастин, но не сказал. Дайред и так наверняка знает, что значится в списках. На счастье, бумаги так часто врут!

— Ты бы отцу написал…

— Напишу. А я смотрю, тебе мое ржавье выдали, — грохнул ладонью по старой кирасе паладин.

— Ну да… — Джастин смутился. Этот старый хлам не шел ни в какое сравнение со сверкающими доспехами паладина Империи.

— А меч?

— Тоже что-то нашли. Вот…

— Что-то? — Дайред аж передернулся. Протянул руку и выдернул клинок Джастина из деревянных ножен, взвесил на руке. — Ну и баланс! А магия? Тут же ни грамма магии в рукояти! Конь у тебя, надо полагать, такой же, как меч?

— Коня не видел, — признался Джастин. — Мне на его получение какой-то номерок дали.

— Выкинь! — приказал Дайред. — И марш за мной. Ну что ты встал столб столбом? Шевели подпорками!

Джастин пошел, не веря в свое счастье.

«Я сплю, — думал он, — и Дайред мне снится…»

Но сон получался на удивление длинный и к тому же вполне складный, чего не бывает с обычными снами.

Дайред привел брата на квартиру — паладин, проживая в столице, не обязан ютиться в казарме. Квартирка была так себе — на втором этаже над лавкой, состояла из небольшой прихожей и спальни; кухни не было, еду приходилось брать в таверне. Слуга, мрачный грязный тип, спал на тюфяке в прихожей. Он даже не потрудился подняться, когда пожаловали господа. Только пробормотал что-то вроде «ходят тут, спать мешают», но Джастин не был уверен, что разобрал его ворчанье правильно.

— Он пьян, — невозмутимо пояснил Дайред, и провел брата в спальню. — Вот, выбирай! — королевским жестом указал на стойку.

Джастин замер с открытым ртом. В деревянной стойке хранились четыре меча в ножнах, один великолепнее другого. У каждого алый камень в навершии меча светился солнечно-радостным огнем.

— Я не знаю, какой взять, — признался младший.

— Вот этот, — категорично решил Дайред, вынимая из стойки крайний клинок. — Он тебе по руке. Не слишком тяжел, магии в нем почти на сто ударов. Зря не транжирь. А то в самый ответственный момент останешься беззащитным.

Клинок был великолепный. Джастин чуть не расплакался, принимая от старшего брата подарок.

— Это, правда, мне?..

Только теперь он сообразил, что два углубления в стойке пустовали. Скорее всего, это мечи шестерых товарищей брата — тех, что умерли вместе с ним, но не воскресли. А, может статься, Дайред и не умирал — только ранен был тяжело, и священник вылечил его своей магией?

Джастин не стал выяснять.

Перекусить дома у Дайреда было практически нечем: пара сухарей, немного сушеных яблочных долек, да вино на дне одной из бутылок — ровно столько, чтобы пригубить.

— А теперь на конюшню — за скакуном! — все тем же радостно-бодрым тоном объявил Дайред. — У меня есть на примете один.

— Крылатый? — брякнул Джастин.

— Братишка, ну ты совсем обнаглел. Нет, конечно, самый обыкновенный. Крылатые только у паладинов.

Джастин шел рядом с братом по улице и свысока поглядывал на встречных — особенно на простых лучников и стрелков. Ну и сквайров одаривал надменным взглядом. Несколько раз заметил, что женщины ему улыбаются. Молодые женщины. Хорошенькие. Одна даже высунулась из золоченой кареты до пояса и махнула платком. Или это она Дайреду махнула? Потому как паладин поклонился в ответ.

Наверное, эти красотки все же улыбались Дайреду.

Джастин вздохнул, но ничуть не обиделся. В самом деле, смешно надеяться на внимание женщин, шагая рядом с паладином Империи.

Возле конюшни стояли два человека. Один — в полных доспехах, сверкающих так, что больно было смотреть (шлем рыцарь держал на сгибе локтя), второй — в кожаной куртке, что надевают под кирасу, в грязных растоптанных сапогах. Волосы у этого второго росли лишь на одной половине головы, а лицо практически все было стянуто на сторону безобразным шрамом свежего ожога. Но что это паладин, Джастин понял сразу — по осанке, да еще по рукояти меча, вернее, по алому сиянию, что пульсировало вокруг огромного рубина.

— Привет, Альберт! — почти небрежно бросил старший брат.

Но в этой небрежности было одновременно и уважение, и почти преклонение.

Изувеченный Альберт поднял руку в ответ, слегка кивнул и что-то сказал своему собеседнику в сверкающих латах.

Рыцарь в полном вооружении неуклюже повернулся и глянул на пришедших.

— Я заберу Весельчака для брата, — сказал Дайред. — Скакун все равно не подходит для превращения.

— Бери, — все так же скупо кивнул Альберт.

— Идем, — шепнул Дайред и торопливо впихнул брата внутрь, будто опасался, что Альберт передумает.

Два парня крестьянского вида трамбовали здоровенными бревнами земляной пол конюшни. Третий, в грязных лохмотьях, босой, на тачке вывозил навоз. Джастин огляделся, не в силах понять, что здесь не так — вроде бы все, как в обычной конюшне: запах навоза, конского пота, похрапывание и фырканье коней. Потом сообразил — денники. Они слишком просторны для обычных коней. В такой сразу трех скакунов можно поставить — а тут этакая ширь для одной животины. Из ближайшего высунулась горбоносая конская голова со сверкающими фиолетовыми очами. Конь дернул тонкими ноздрями, всхрапнул. Джастин услышал рассерженное хлопанье крыльев.

— Тихо, тихо, Смельчак! — Дайред похлопал коня по горбатой хищной морде.

Тот издал странный звук, похожий на кошачье урчание, только раз в десять более громкое, и присмирел.

Братья подошли к деннику напротив. Он был так же широк, как и прочие, но скакун, что стоял в нем, был самый обычный — не крылатый летун паладина, а гнедой жеребец с пышной, неровно подстриженной гривой и еще более нелепо остриженным хвостом.

— Это Весельчак. Это Джастин, — сказал Дайред, и опять же похлопал коня по морде.

— Нравится?

— Очень, — с восторгом воскликнул Джастин.

— Да я не тебя спрашиваю!

Джастин смутился, а конь заржал, будто понял шутку.

— Нравится, — кивнул паладин и протянул брату кубик желтоватого сахара.

Странный кубик, он немного светился и менялся цвет, то розовея, то становясь почти белым.

— Дай ему.

И положил кубик на раскрытую ладонь брату.

Джастин протянул коню магический дар. Весельчак снял с ладони теплыми губами розовый сахар. Хрупнул и глянул на Джастина почти с умилением — так старый пес глядит на хозяина, принесшего ему сахарную косточку.

— Он теперь твой, вот узда, оголовье, седло. Сам седлай, — Дайред похлопал брата по плечу. — Но запомни: в крылатого Весельчак никогда не переродится. Уже пробовали — не проходит. Порченный он. Но аллюр хороший. По земле любого крылатого обгонит.

Джастин так нервничал, что дважды пришлось перетягивать подпругу — один раз затянул слишком слабо, другой — перетянул.

Наконец конь был оседлан.

— Жетон тот канцелярский у тебя с собой? — спросил вдруг Дайред.

— Ты же сказал — выброси, — напомнил младший.

— Пошутил я…

— А! — Джастин вытащил из кармана кусок кожи с номером. — Вот… не успел выкинуть…

Дайред прибил жетон гвоздем к столбу денника.

— Ну, вперед, рыцарь, на подвиги! — весело крикнул брату и хлопнул Весельчака по крупу.

Весельчак обиженно всхрапнул и попытался цапнуть Дайреда за руку, но не преуспел.

Джастин сам вывел коня из конюшни.

— Да хранит тебя Всевышний! — напутствовал брат.

— А мы разве… а ты… — Джастин растерялся.

Он был уверен, что с Дайредом они отправятся в знаменитую таверну Фергала «Летающий конь», где собирались паладины Империи. И Джастин вместе со всеми, с покалеченным Альбертом и его товарищем, наверняка знаменитыми героями битвы, будет пировать до утра и слушать их удивительные рассказы о сражениях с проклятыми.

— У меня дела. — Дайред повернулся к Джастину спиной и направился к Альберту.

— Отцу напиши! — крикнул Джастин в спину брату.

— Обязательно, — ответил тот, не оборачиваясь.

* * *

Больше они с Дайредом не виделись.

На другое утро Джастин вместе с Эмери покинул столицу и отправился в Леонидию.

Приключений хватало — в первый же день вместе отбились от шайки оборванцев — Эмери убил одного, Джастин оглушил второго, остальные удрали. Трудна была дорога, но отнюдь не скучна. Эмери распевал печальные песни и рассказывал, что готов к героической смерти, ибо злосердная Амелия отвергла его любовь. Кто такая Амелия, из его рассказов было трудно понять. То она была женой сеньора, то юной дочерью того же самого сеньора, то монахиней, то служанкой у старой и злобной богачки, унаследовавшей, в конце концов, огромное состояние. И волосы у нее то и дело меняли цвет — из золотых становились черными, потом делались каштановыми с огненным отливом. На четвертый день пути, когда Амелия превратилась в молодую вдову, прекрасную, но при этом совершенно седую, Эмери приободрился, еще через два дня сделался весел, остроумен, говорлив, так что в Леонидию он прибыл в наилучшем расположении духа, тем более что по дороге двум рыцарям удалось пришибить какого-то полудохлого ящера. Эмери утверждал, что это настоящий дракон нежити — мерзкая ползучая виверна, отравляющая все ядовитым дыханием, но Джастин подозревал, что это просто болотный страж — безобидная и вовсе не ядовитая большая ящерица, опасная лишь тем, что прикосновение к ее коже вызывает ожоги.

Несмотря на явную склонность к вранью (фантазиям, как называл свои сочинения Эмери), новые товарищи сдружились. Эмери был единственным сыном в семье, чуть более богатой, нежели семья Джастина. Отец Эмери владел полуразрушенным замком и обширными землями, (преимущественно болотами), так что пахотной земли набралось едва на десяток с небольшим арендаторов. Эмери признался, что мечтал, да и теперь мечтает сделаться менестрелем. Он непременно сложит такую песню, что у бездушной Элизии разорвется ее каменное сердце. Эмери даже возил с собой лютню в кожаном мешке за седлом, только у этой лютни не было ни одной целой струны, так что Эмери не перебирал струны, а отбивал на инструменте такт, как на барабане.

Джастин не стал напоминать, что в предыдущих историях девушку звали иначе. Впрочем, вновь созданная Элизия состояла с исчезнувшей Амелией в явном родстве, унаследовав от прежнего предмета обожания каштановые с огненным отливом волосы, статус вдовы и огромное состояние.

Глава 9

— Один хороший удар — и все кончено! На два удара я не размениваюсь. Ясно?

Дарган поднял руку и открыл глаза. Рассвет еще только начинал брезжить.

В сером сумраке Дарган рассмотрел, как обнаженный по пояс зеленокожий кромсает подвешенную к горизонтальной ветви дерева тушу.

Здоровяк срезал кривым кинжалом пласты мяса с добычи и ел сырым, облизываясь и чавкая. Потом «охотник» повернулся, и Дарган увидел, что это орк.

Рядом с алкмаарцами расположилась на ночь сотня орков. Когда-то зеленокожие враждовали с Алкмааром, и хитроумный Ашган заманил орков в болотистые, пропитанные ядом, западные топи. Обманом заставил зеленокожих дать клятву, и отныне прежние враги должны были жить в местах, где, казалось, жить в принципе невозможно. Ну что ж, вместе с самим королем-жрецом на службу Мортис пришли и его чары. Орки наконец выбрались из ядовитых топей и встали под знамена безмясой богини.

Орк что-то крикнул и швырнул кусок кровоточащей плоти своему соратнику.

— Кто это? — прочавкал орк, впиваясь зубами в кусок свежей плоти. По нижней, выпирающей вперед челюсти стекала кровь. — Гном? Или листогрыз?

— Олень, вонючая жаба! — захохотал охотник.

Дарган поднялся и спешно ушел. Иначе он бы тоже схватил нож и отрезал себе сырого истекающего свежей кровью мяса.

* * *

В тот день Мортис приказала истребить попавшуюся на пути армии деревушку. Обезумевшие от ужаса жители заперлись за невысоким частоколом и заложили брусьями ворота. Глупцы, неужели надеялись устоять против войска богини смерти?

Армия нежити тут же снесла ворота и ворвалась внутрь. Несчастные крестьяне теперь сами перелезали через частокол и бежали, куда глаза глядят в надежде укрыться в полях. В тот день Дарган увидел, на что способен рыцарь смерти. Зитаар преследовал беглецов, и его ужасный скакун, пластавшийся над незрелым пшеничным полем, поджигал огненными копытами колосья. Костяные рога выхватывали беглеца из хлебов, будто жалкого кролика из норы, и огромный меч Зитаара в зареве зеленого огня рассекал живую плоть. Посреди поля росло огромное дерево — в Алкмааре его называли каменным дубом. За необхватным стволом укрылось человек пять беглецов — все при оружии. Когда Зитаар оказался рядом, все пятеро выскочили и попытались напасть. Один метал стрелы, другой бил болтами из арбалета, третий пытался достать всадника мечом и кинжалом. Еще двое тыкали в коня копьями. Рыцарь смерти смел всех пятерых одним движением. Огромный меч поднялся и опустился в ореоле зеленого пламени. При жизни Зитаар никогда не обладал такой силой, но после смерти Мортис даровала ему почти непобедимость.

Конь смерти двинулся дальше, уже по земле, раздвигая грудью пшеницу, и за ним тянулся дымный черный след.

Дарган вместе с нежитью шел по полю. Приказ был: добить всех, никому не сохранять жизни. Впрочем, за рыцарем смерти работу доделывать не приходилось — он сразу разил насмерть. Трупы лежали посреди хлебов — где-то огонь выжег черные борозды, где-то всего лишь небольшие круги — невызревшая пшеница плохо горела. Кровь убитых, так легко бежавшая из ужасных ран, виделась Даргану все еще алой. Лишь, засыхая, она чернела. Алкмаарец наклонялся и всматривался в лица — еще почти живые. Все эти люди казались спящими, которым привиделся дурной сон.

Дарган вдруг понял, что пройдет еще немного времени, и он полюбит эту алую яркость крови, она уже сейчас манит и очаровывает его, как дракона притягивают драгоценные камни.

Он вздрогнул, услышав звук рога, и, оглянувшись, увидел, как наперерез рыцарю смерти мчится по полю всадник. Конь под ним был каурый, попона зеленая, стальные доспехи сияли на солнце. Всадник галопом мчался на Зитаара, нацелив копье в грудь рыцарю смерти. Но тот даже не стал отбивать удар. Черный конь попросту поднялся в воздух и ускользнул от копья. А огромный меч смел безрассудного рыцаря с седла. Каурый конь понесся дальше уже без всадника.

* * *

Тела убитых сволокли крючьями и бросили под копыта коням рыцарей смерти. Скакуны разделывали мертвую плоть острыми костяными бивнями и пожирали. Странно было бы, если б эти огненогие твари питались травой.

Тех, кто сдался с самого начала и не оказывал сопротивления, согнали на площадь селения. Им Мортис даровала свою милость. Некромант в алом пышном кафтане, с ожерельем из черепов на груди, приблизился и ударил в землю посохом. Потемнел воздух, будто туча сгустилась над площадью, дрожь пробежала по телам несчастных, все разом рухнули на колени, кто-то закричал. Площадь окружили воины-скелеты, чтобы никто не вырвался из очерченного круга. Через несколько часов пленные начнут кашлять кровью и умирать в муках от чумы, чтобы восстать после смерти и влиться в армию безмясой богини.

Четверо мертвых воинов приволокли оглушенного рыцаря и бросили к остальным. Он что-то бормотал и пытался подняться. Искал свой меч и указывал на рыцаря смерти, что стоял поодаль. Кажется, смельчак все еще хотел вызвать Зитаара на поединок.

Тем временем в кузнице на окраине поселка несколько оставленных в живых человек во главе с кузнецом ковали новые доспехи. Летели от наковальни алые и белые искры. Ржал от ужаса и боли привязанный невдалеке конь. Он бил в землю копытом, и при каждом ударе огонь охватывал ногу несчастного скакуна. Из черепа его уже начали прорастать бивни. Знакомый Даргану здоровяк в облезлом плаще принес коню кусок человеческой плоти и бросил под ноги. Жеребец храпел, косил лиловым глазом, пытался сорвать повод. Человек хохотал.

К утру все заболевшие умерли, а на рассвете поднялись нежитью.

Дарган видел, как рычал и бился в лапах четырех зомби восставший рыцарь.

Он выкрикивал одно и то же, одно постоянное, отчаянное «нет». Но с каждым выкриком голос его все сильнее хрипел и становился все тише. Наконец он смолк и, обессиленный, повис в руках мертвецов.

Теперь он и сам был живой мертвец. Он смирился.

Ему подвели огненогого коня в черной броне, и новоявленный рыцарь смерти вскочил в седло. Лицо его исказилось — от злобы, ненависти и ярости. Один из живых прислужников, дрожа, подал всаднику шлем из вороненой стали, украшенный золотым обручем. Рыцарь смерти надел шлем и скрыл свое лицо.

* * *

Несколько раз Дарган отставал от своих и обходил обоз — здесь среди женщин и мужчин, оставленных для каких-то целей Мортис в живых, шли мертвые женщины и дети алкмаарцев. Не нуждаясь ни в пище, ни в крове, они, как и воины нежити, по приказу своей новой богини послушно переставляли ноги. Здесь на десятый день страшного похода Дарган обнаружил мать и сестру. Они брели в своих шелковых нарядных платьях среди маркитантов и шлюх, и лохмотья драгоценной ткани, изодранные о колючки и камни, повисали на засохших кустах, трепеща на ветру, как праздничные ленточки в день поминовения предков.

— Мама! — кинулся к матери Дарган.

Но увидел уже привычные глаза-бельма, посеревшее лицо с лопнувшей на щеках кожей, ощутил запах гниющей плоти и отшатнулся.

— Дарган… — Она узнала его и улыбнулась, протянула серую мертвую руку.

На миг зеленоватые радужки глаз обрели прежний цвет теплого янтаря.

— Мальчик мой! — Любовь матери не могли до конца убить никакие, даже самые страшные заклинания Мортис.

Он бросился к ней, обнял, не обращая внимания на запах тления.

— Ты жив? Да? Ты жив? — В ее голосе прозвучала надежда.

Он хотел сказать «да», но не смог.

— Я, как все, но помню вас, — прошептал он.

Сестра лишь на миг скользнула стылым взглядом по его лицу и отвернулась. Ее любовь не пересилила смерть и умерла вместе с нею.

— Ты не видела Лиин? Среди вас ее нет? — торопливо спросил Дарган, с ужасом видя, как уходит янтарь из материнских глаз, как они мелеют и вновь превращаются в серые бельма.

— Нет, мой мальчик, нет, Лиин тут нет. Но я видела Тагана. Таган здесь. Все наши теперь собираются вокруг него. Он вновь глава дома. Иди к нему. Служи ему. Рядом с ним не пропадешь.

Она порылась в складках своей полуистлевшей одежды и вытащила маленькое зеркальце — алкмаарки всегда носят при себе такие безделки в серебряной оправе. Вообще женщины Алкмаара большие кокетки, в Альзонии говорят (вернее, увы, говорили): если женщина не посмотрелась сто раз в зеркало за день, то она — не женщина. Даже в склепы женщинам кладут зеркала, как будто мумиям так уж приятно глядеть на свои отражения.

— Возьми, оно тебе пригодится, — сказала мать.

— Зачем?

— Каждое утро осматривай лицо и руки. Если поранишь мертвую плоть, она расползется, как старая ткань. Надо заклеивать ранки смолой. А еще лучше получи у Тагана его чудесную мазь. У меня есть немного, Таган дал мне по старой памяти в обмен… — она нахмурилась. — Уж не помню, что я ему отдала. Кажется, ожерелье из настоящего немагического янтаря.

Она почти насильно всунула впальцы Даргана стеклянный флакон.

Даже став нежитью, мать прежде всего думала о любимом сыне.

Дарган не стал говорить ей, что подаренный флакон уже полностью пуст.

Он обнял мать, сознавая, что делает это в последний раз.

— Надо же, мертвяк, а с бабами обжимается, — расхохоталась какая-то толстая тетка, вообразившая себя живой.

— Я ее убью, — сказал Дарган.

— Ты серьезно, мальчик мой? — спросила мать, заставив его вновь к ней оборотиться.

— Серьезно. Мне нравится делать мерзкое мертвым.

Но тетка что-то такое почувствовала, потому что когда Дарган вновь обернулся, она исчезла.

* * *

Старый дядюшка нигде не пропадет — кто бы сомневался! Как при жизни он управлял Тагенией, так и после смерти остался во главе дома Таг. Вокруг него уже собрались прежние члены клана. Таган обзавелся личным шатром и личной охраной. Мертвые воины в красных, во многих местах прорванных колетах, в металлических нагрудниках, с узором из ржавчины и плесени, несли караул у входа в его просторный шатер. В прорехи их штанов виднелись гниющие ноги, изорванные ботфорты были скреплены во многих местах проволокой, но на часах мертвецы стояли исправно — никогда не засыпали.

Интересная вещь: большинство алкмаарцев, покидая родные земли, ничего с собой не удосужились взять, а Таган прихватил и походный шатер, и сундуки с добром, и котел для варева снадобий, и деньги, и коней. Видимо, пока все остальные бились в лихорадке и харкали кровью, Таган составлял списки необходимого в дорогу и укладывал припасы в походные мешки.

Несколько раз Дарган подходил к дядюшкиному шатру дома, но всякий раз поворачивал обратно. Ему не хотелось ни с кем сближаться, никому не хотелось служить.

«Я должен найти Лиин и бежать», — повторял себе много раз на дню Дарган.

Но, может быть, его невеста там, в шатре Тагана? Или в чьем-то еще шатре? От этой мысли медальон на груди раскалялся так, что жег кожу. Дарган по пятому или шестому разу обходил кругом тагенские шатры, но Лиин высмотреть не сумел.

При жизни Таган владел магическим колодцем проклятий. Колодец этот вырыт был на краю их оазиса, и в нем никогда не находили воды, даже в месяц дождей, даже во время наводнения, которое случилось пятнадцать лет назад, и вся пустыня до самой стеклянной пустоши была залита водой, и тогда в колодце Тагана не было воды. Грубая кладка из желтого туфа уходила глубоко вниз и, сколько ни бросали мальчишки в тот колодец зажженную паклю, — так ни разу и не сумели разглядеть дно. Плененный мираж отгонял мальчишек от колодца, но делал это вяло, без должного рвения: все равно без ритуала колодец был лишь каменным жерлом, ведущим в никуда. Воду жители оазиса брали совсем в другом месте. А сюда приходили лишь жаждущие отмщения. Приходили и приезжали издалека, порой из самой Альзонии, порой даже и земель Ништру. Таган, облачившись в ритуальные одежды, царапал на свинцовой табличке остро заточенной бронзовой палочкой проклятие, и, произнося ритуальные заклинания, бросал в колодец. А затем гонец из рода Таг вскакивал на коня и мчался к несчастному, которого прокляли. Или, если проклятие касалось ребенка, — к его родителям. Спустя несколько дней приезжал несчастный, которого прокляли, — бледный, трясущийся, и высыпал перед Таганом содержимое своего кошелька. Тогда Таган вновь проводил ритуал и снимал проклятие.

«Дай мне слово, что никогда не бросишь в этот колодец свое проклятие!» — потребовал отец.

«Но почему? Если у меня появится смертный враг…»

«У нас есть свой колодец — куда лучше этого», — заявил отец.

Однажды отец повез Даргана в пустыню. Они проехали около двух лиг верхом.

«Здесь наш колодец!» — объявил отец.

Мальчик ничего не мог разглядеть, пока они не оказались в проходе между двумя черными скалами. Тогда картина мгновенно переменилась — исчезло ровное песчаное плато, появились выложенные по кругу черные камни, а в центре — колодец, черное окно в неведомое. Плененный мираж, стороживший таинственный артефакт, утек в маленькую пещеру в скалах, и теперь казалось, что внутри пещеры светит солнце и ветер гонит желтый песок.

«Как колодец Тагана исполняет проклятия, так наш выполняет желания, — объяснил отец. — Надо точно так же нацарапать на свинцовой пластинке желание, бросить в колодец и добавить магии — ровно столько, сколько потребно для исполнения того, о чем ты просишь».

«Почему же к этому колодцу никто не приходит?» — спросил Дарган.

«Никто? Ты ошибаешься. Приходят, но редко. Но чтобы исполнить чье-то желание, помочь найти любовь или пропавшего ребенка, понадобится очень много магии. А чтобы проклясть — совсем чуть-чуть. Все уже сделала сама человеческая злоба. Так что Таган всегда будет жить лучше, нежели мы, и у него всегда будет больше клиентов. Когда вырастешь — этот колодец станет твоим. Но только помни — желания трудно исполнять, и никогда тебе не заплатят столько, сколько Тагану, и никогда золото не покроет растраченных тобой сил».

Когда они двинулись назад, мираж вернулся на место, и колодец исчез.

Теперь же весь мир Алкмаара заслонил один огромный чудовищный мираж.

* * *

Однажды днем Дарган собрался с духом (мертвец, а ведь, надо же, боится еще чего-то) и направился к шатру Тагана.

Дядюшка заметил племянника издалека.

— А, Дарган! Очень рад, что тебя нашел! — воскликнул глава клана, обнимая юношу с таким видом, будто в самом деле искал его с утра до вечера. — Надеюсь, ты с нами…

— В каком смысле? — спросил Дарган.

— Мальчик мой, пойми: в нашем мире мало что изменилось! — Глава дома улыбнулся.

После смерти он лично не изменился совсем — и при жизни лицо его было обтянуто смуглой коричневой кожей, а глубоко посаженные глаза на безбровом лице всегда казались маленькими островками мрака. Теперь они вряд ли сделались сиять ярче. Но и не потускнели — отнюдь. Кожа на лице жирно поблескивала.

— Не изменилось? — переспросил Дарган.

— Ну конечно же! Прежде мы поклонялись духам предков, теперь — великой богине Мортис, вот и вся разница. Мы можем торговать, как и все. И даже — куда более успешно. Некромантия — щедрый дар нашей новой богини. Прежде мы были слабыми неумелыми подмастерьями, которым не дано подняться выше определенного уровня. Но теперь под покровительством Мортис… — Кажется, Тагана так вдохновляла перспектива служить безмясой богини, что он ее имя произносил, трепеща от восторга. — Мы…

— Что мне с того! — резко оборвал его Дарган. — От меня больше ничего не зависит!

— Ну, тут ты неправ. Зависит, и очень многое! Главное, насколько рьяно ты поклоняешься Мортис. Видел бы ты, как живые с восторгом падают на колени перед нашей богиней. Но мы, умершие, лишившись ненужных страстей, можем приобрести куда больше любого живого. Пойми же: наконец мы видим мир в истинном свете. Бери пример с Морана — в первые дни, осознав, кем он стал, парень выл от тоски и боли. А теперь служит исправно. Держись за меня, Дарган, и мы достигнем небывалых вершин.

Таган положил руку на плечо племянника.

— Я присматриваюсь к тем, кто может вступить в наш клан. И не всех беру, поверь мне. Но ты будешь допущен сразу.

Таган помолчал.

— Видишь ли, боюсь, не все способны искренне служить Мортис. Не все понимают, какой дар нам преподнесли — покой мира смерти, избавление от хаоса живого. Пока, разумеется, немногим доступны высшие блага. Большинство будет использовать лишь сырую силу, прущую из земли. Но маг смерти, принявший Мортис всем своим существом, откроет для себя истинное могущество. Прочувствуй это, Дарган: истинная сила страдания. Видел Зитаара?

Дарган нехотя кивнул.

— Он стал рыцарем смерти! — с восторгом продолжал Таган. — Жаль, что ты не удостоился такой чести. А его конь! — Таган причмокнул. — Самый лучший скакун в войске Мортис. Недаром его зовут Бешеный.

— Ненавижу Зитаара, — прошептал Дарган.

— Очень хорошо! Просто замечательно, что ты сберег свою ненависть! — еще больше обрадовался дядюшка. — Ненависть — она на многое способна. Кто знает, может, ты далеко пойдешь — дослужишься до …

Дарган дернул плечом, сбрасывая руку Тагана.

— А вот этого не надо! — строго заметил Таган, мгновенно сменив тон с отеческого на сурово-осуждающий. — Строптивость свою выкинь к пустынным шакалам. Мортис не терпит непокорных. К тому же, поверь, ты смешон! Сам посуди, как нелепо бунтовать против смерти.

— Но мы всю жизнь именно против нее и бунтуем!

— Жизнь кончилась, это надо признать, — Таган вновь сменил тон и превратился в доброго дядюшку. — Строптивость — неудовлетворенность живых. Мы расстались с нею, мой мальчик. Эй, Моран, поди-ка сюда!

Моран подошел, глядя в землю. Он сильно изменился со дня кончины: нос заострился, ноздри сделались больше, а губы, наоборот, усохли, обнажая зубы, так что теперь казалось, что Моран скалится. Глаза его запали и смотрели тускло. Мертвец, как и все. Трудно поверить, что это прежний Моран, старый друг, с которым они так часто играли в пустыне, гоняясь за миражами или отыскивая песчаные колодцы. Лучшей игрой было — загонять миражи в ловушку. Однажды они поймали мираж и привели к дядюшке Тагану. В поселке мираж превратился в бледное дрожащее существо, полупрозрачное, блекло-лиловое, его плоть — если это можно было назвать плотью, — струилась, а лицо постоянно менялось — и только глаза, два желтоватых огонька, смотрели не мигая, с тоской. Мираж заперли в клетку из заговоренного железа, и он скончался к утру, оставив после себя горку лилового песка. А потом еще долго возле их селения бродили по ночам два желтоватых огонька.

Почему-то Дарган вспомнил про этот умерший мираж, глядя на старого друга.

— Моран, вспомни, как мы ловили миражи…

Тот неловко шевельнул рукой, будто отгонял прошлое.

— Моран, выдай нашему другу флакон с мазью. Мы, — Таган радостно ухмыльнулся, — варим из жира и смолы этот состав и, добавив немного магии, покрываем ею лица. Наш состав очень качественно защищает мертвую кожу от разрушения. За тобой долг в две монеты с ликом Мортис, племянничек, — будто между прочим добавил Таган. — А ты, Моран, убери потом сундук в мой шатер. А то шляется тут всякая нищая нежить…

Моран открыл большой сундук, стоявший у входа, достал один из флаконов и отдал Даргану. Зеленый дымный ободок вокруг горловины сосуда говорил, что Таган не обманул и в самом деле добавил толику магии к своему составу.

Моран схватился за ручки огромного сундука.

— Тебе помочь? — с готовностью предложил Дарган.

Вдвоем они затащили сундук в шатер — наконец-то Дарган смог заглянуть внутрь. И убедиться, что под пологом на роскошных шелковых тканях ложа Лиин нет.

— Дядюшка отлично устроился, — заметил Дарган.

— Мы зовем его мертвец-оптимист.

Не ясно было, усмехнулся сам своей шутке Моран или нет — теперь казалось, что он все время ухмыляется.

Но Дарган принял шутку старого приятеля за предложение начать откровенный разговор.

— Куда мы идем и зачем? — спросил он.

— На север, в земли Горных Кланов. Мстить за Галлеана. Разве ты не знаешь? Не слышал приказов?

— Слышал, конечно…

— Тогда не спрашивай…

— Но ведь это чушь! Месть гномам! Разве гномы наши враги? Нас-то чем они оскорбили? Нас или Алкмаар? — выпалил Дарган.

— Не спрашивай, — прошептал старый приятель. — Знаешь, что бывает с предателями? Их разрывают на части. Не плоть разрывают, нет, ибо это слабенькая ничтожная боль. Твою душу разорвут, разгрызут, разрежут на полосы, уничтожат. И ты изведаешь такую боль, которую никто никогда не ведал. А если будешь послушен, Мортис тебя наградит. Видел Зитаара?

Дарган кивнул.

— Он теперь рыцарь смерти, — продолжал Моран заунывным тоскливым голосом. — А мощь Ашгана вообще ни с чем не сравнима. Он теперь охраняет столицу Мортис. Может одним взмахом своей руки уничтожить целую армию, накрыв ее облаком своей магии.

— Я не собираюсь никого предавать, я просто…

— Мы не задаем вопросов, мы повинуемся, — оборвал его Моран. — Мертвые и живые повинуются Мортис.

— Среди людей Тагана есть живые? — Таган вновь огляделся.

— Две женщины и еще парочка зеленокожих — живые.

— Лиин, моя невеста! — выкрикнул Дарган, и ему показалось, что медальон прожег его тело насквозь, до самого хребта.

— Лиин? — переспросил Моран.

— Одна из тех женщин — Лиин?

— Нет… — замотал головой Моран. — Те женщины вообще не алкмаарки.

— Лиин… Она исчезла в тот самый день. Я ищу ее и не могу найти.

— Я ее не видел, — Моран по-прежнему старался глядеть в землю. — Но если увижу…

— Приведи ее ко мне, Моран!

Страстный тон ошеломил мертвого воина.

— К тебе? Не к Тагану?

— Ко мне! Она моя невеста! Я люблю ее!

— Любишь? Я больше не вижу, что это такое. — Моран так и сказал «не вижу», вместо того чтобы сказать — не знаю. — Тебе нужны новые сапоги. Твои совсем расползлись, — добавил он без всякого перехода.

Он вновь открыл сундук и извлек из него пару новеньких кожаных сапог из светло-серой кожи.

— Переодевайся.

— Сколько монет с ликом безмясой ты с меня возьмешь? — усмехнулся Дарган.

— Нисколько. Мы оставим дядюшке твои старые сапоги. Мы же нежить — в наших руках новые вещи за пару минут могут рассыпаться в пыль, — неожиданно Моран фыркнул. — Таган подумает, что сапоги сгнили сами собой. — Надо же, он и после смерти сохранил способность шутить.

Дарган переоделся мгновенно, потом набрал горсть праха со дна сундука и густо обсыпал обноски, создавая иллюзию «магического» старения.

Они едва успели захлопнуть сундук, как рядом с шатром послышались голоса.

— Что вы тут застряли? — Таган откинул полог.

За его спиной стояли два чернокнижника в зеленых плащах, сколотых костяными бляхами с изображениями черепов.

— Пожалуйте сюда, вечные мои господа! — Таган засуетился, лично расставляя складные стулья, потом вновь метнулся к входу, старательно отвел в сторону ткань, чтобы рога, которые чернокнижники носили за спиной, не зацепились.

Друзья кинулись бежать.

— Хотелось бы мне увидеть физиономию дядюшки, когда он найдет твои обноски… — шепнул Моран на бегу.

— Нет, пожалуй, в этот момент лучше быть от него подальше, — рассудил Дарган.

* * *

Нежить взяла штурмом Элаан. Имперцы защищались отчаянно, но безуспешно. Несколько волшебников со стен швыряли комья золотого огня, пытаясь рассеять жуткую парализующую магию Баньши. Но вскоре сами застыли недвижными изваяниями, не в силах больше колдовать.

После этого нежить практически беспрепятственно ворвалась в город. Часть людей в районе складов и рынка избегла действия магии — они не сдавались и бились на узких улицах Элаана, лучники с крыш домов посылали в нежить стрелы до тех пор, пока колчаны не опустели. Потом зомби вскарабкались на крыши и разорвали смельчаков голыми руками.

В тот вечер Дарган увидел, как Носферату пьет души. Пленных пригнали воины-зомби. Носферату подъехал на своем великолепном коне в зеленой броне, которая казалась сделанной из изумрудов. Белое, как снег лицо (Носферату никогда не носил шлема), белые волосы трепал ветер.

Зомби выводили связанных пленников по пять человек и ставили в ряд на колени. Пленники двигались покорно, как будто уже были не живыми. Стояли на коленях, склонив головы. Кто-то плакал. Кто-то молился. Но Всевышний не откликался на их призыв. Носферату спрыгнул с коня, подошел. Никто из людей не попытался даже дернуться — не то что бежать. Только мелкая дрожь сотрясала тела.

Носферату склонился, закрыл глаза. Алое огненное кольцо опоясало вампира, вспыхнуло, расширилось и заключило пленников в свой круг. Миг… Издалека показалось, что Носферату сделал глубокий вдох. Дарган видел, как тонкие струйки света устремлялись от ноздрей стоявших на коленях людей к разинутому рту Носферату, как заглатывал Лан-дуул это сияние, как, проглотив, плотоядно улыбался и проводил по губам тонким фиолетовым языком.

Внезапно алое светящее кольцо сжалось, огонь вернулся к вампиру, впитался в его тело сквозь пластинки в изумрудных доспехах. Несколько мгновений ничего не происходило. И эти мгновения были страшнее всего — мгновения, когда жизнь кончилась, но все еще как будто было по-прежнему. Люди еще несколько мгновений продолжали стоять на коленях, Носферату склонялся над ними, как будто проверял — не осталась ли в ком из них хотя бы частичка силы. А потом они все разом упали, будто кинулись благодарить Носферату земными поклонами.

Зомби оттащили убитых и поставили перед Носферату новый ряд пленных.

Все повторилось. Потом еще раз. И еще.

Внезапно девушка в грязном, разорванном на плече платье проскользнула под рукой одного из зомби, ринулась к пленному и встала рядом с ним на колени, потом схватила парня за руку и изо всей силы стиснула его пальцы. Вампир глянул на новую жертву своими белыми глазами, ухмыльнулся, кивнул утвердительно, потом наклонился и выпил очередные души — в этот раз шестерых.

Потом вскочил на коня и уехал, довольный.

Внезапно Даргану показалось, что погибшая девушка — это его Лиин.

Он закричал и помчался к убитым. Подбежал, перевернул лежавшее ничком тело. Нет, он ошибся. Это не Лиин. Но умершая была так похожа на его невесту, что алкмаарец завыл от боли.

* * *

После падения Элаана армия Мортис разделилась. Часть ее двинулась вдоль Фальген Хейма по дороге к Корбаку и дальше на север, а другая половина (именно в этих войсках очутился Дарган) должна была переправиться через залив на кораблях и вступить на полуостров — алкмаарцы называли его Землей тысячи деревьев из-за лесов, покрывавших почти весь полуостров. Когда-то, очень давно, до того как появились люди, эти земли принадлежали эльфам, но потом имперцы вытеснили остроухих за горную цепь Фальген Хейм.

Прежде чем переправиться через залив, Мортис приказала избавиться от всего, что могло помешать в пути и затормозить движение армии.

— Слиш-ш-шком медленно, — шелестел голос. — Мы идем слишком медленно. Шпионы гномов донесут весть о нашем приходе куда раньше, чем мы достигнем земель Горных Кланов.

Армия Мортис остановилась на берегу залива. Здесь, среди песчаных дюн росли отдельно стоящие высокие сосны с оранжевой корой. Вернее, росли прежде. Сейчас они стремительно засыхали, и песок был усеян опавшей хвоей.

Дарган не знал, что должно произойти, но понял — что-то страшное. Он огляделся. Стоявшие рядом зомби послушно замерли, свесив головы набок. Их искривленные, будто сведенные судорогой тела, еще больше скрючились, с губ потекла зеленая пена.

— Ус-снуть… — долетел вновь голос Прушина. — Всем слабым ус-с-снуть…

Дарган всегда невольно вздрагивал, когда слышал мерзкое шипение мерзкого глашатая Мортис.

Слабым уснуть? Что это значит? Умереть снова?

Дарган кинулся к обозу. Только теперь он увидел траншею в песке, ее рыли своими мощными лапами орки, и в эту траншею, совсем неглубокую, ложились женщины и дети — те, кого Мортис сочла слабыми. Они покидали обоз и шли, не видя ничего перед собой, покорно спускались в яму и, свернувшись калачиком, застывали, будто решили в этот серый полдень лечь и немного передохнуть.

Дарган увидел, как сестра спускается вниз по откосу. Платье ее окончательно истлело так, что обнажились все еще стройные ноги, но трупные пятна покрывали когда-то прекрасные бедра. Он отвернулся. Его трясло. Он не мог остановить этого повторного умирания. Быть может, это упокоение было спасением для тех, кого он любил, милостивым избавлением. Но души… их души… тоже мертвы! С их душами никогда он уже не сможет побеседовать, не пригласит на праздник, на свадьбу или на празднество в честь рождения детей. Да и не будет уже ни свадьбы, ни детей… ничего не будет — только вечное служение мертвой богине и вечные войны.

Теперь вслед за сестрой уже мать спускалась в траншею.

— Мама!

Она обернулась. Протянула к нему руку. Опять янтарем вспыхнули глаза. Даргану почудилось, что лицо ее на миг преобразилось — вновь стало живым, почти молодым, расцвел румянец на щеках, сверкнули жемчугом зубы, темные волосы собрались в высокую прическу.

— Не бойся… — произнесли почти беззвучно губы. — «Свет души» с тобой…

— Торопись! — Орк пихнул ее деревянной лопатой в спину.

Дарган налетел на зеленокожего и сбил с ног. Меч не обнажил — кинжалом вспорол орочью шкуру.

Тот отлетел в сторону с пронзительным визгом. Орки не так уж сильны — но это смотря с чем сравнивать. Никогда прежде Дарган не обладал такой мощью — чтобы отшвырнуть орка в сторону, как котенка. Неужели и в него Мортис вдохнула избыток своей магии?

Дарган обернулся к траншее. Мать лежала рядом с сестрой — уже неподвижно.

Десятки, сотни бывших алкмаарцев сгрудились на дне рва.

Дарган побежал вдоль разреза в земле. Повторно умершие походили на серые личинки, их уже начало заносить песком. Никто не шевелился. Он видел их лица, у многих были открыты глаза. Но эти глаза ничего не видели.

— Лиин…

Он искал ее и боялся найти.

— Лиин! — зазвенело эхом.

Дарган остановился и повернулся, увязая в песке, при этом сам едва не скатился в траншею. Вдоль рва мчался рыцарь смерти Зитаар. Огненные копыта Бешеного не касались песка.

Внезапно Зитаар остановился, соскочил с коня и побежал вдоль траншеи.

— Лиин! — разносился надо рвом крик, полный муки.

Зитаар тоже ее искал.

Дарган не сразу понял, что остальные мужчины с равнодушием взирают, как повторно умирают их близкие. Если бы Дарган мог так же спокойно смотреть на эту траншею в песке! Но «Свет души» доставлял его остановившемуся сердцу муки сердца живого. Орки с хохотом и воплями уже засыпали общую могилу, его мать и младшая сестра навсегда исчезали в песке.

Как безумный, по-прежнему метался среди песков Зитаар, пытаясь найти Лиин. Два чувства сохранил Зитаар в своей новой ипостаси, дарованной Мортис. Ненависть к Даргану и любовь к Лиин. И то, и другое чувство, сохраненное в мертвом сердце, возросло стократно. Что будет, когда Зитаар заметит Даргана, стоявшего недвижно у засыпанной траншеи?

Но Зитаар не заметил — он вскочил на коня и ускакал.

Рано или поздно смертельные враги встретятся. Но этот день еще не настал.

* * *

Утром Дарган принес на траншею увядший цветок — что-то бледно-синее, с тонким надломленным стеблем. Долго брел он вдоль неровного песчаного горба, не ведая, куда положить свой скромный дар.

— Мама, сестренка… — не надеясь на чудо, он все же пытался призвать их души. Но души молчали, не откликались на зов.

— Лучше не звать, — сказал стоявший невдалеке парень из отряда живых. — Иначе вновь поднимутся нежитью. Пусть лучше такой покой. Бездушный…

Он повернулся и пошел к берегу. Ветер крыльями вздыбил плащ у него за спиной, и Дарган увидел желтый кожаный камзол и широкий пояс с металлической пряжкой. Мелькнул зеленый рукав рубашки. Имперец? Следопыт? Разведчик… Он шел к кораблям, и никто почему-то не обращал на него внимания. Не иначе, выпил какое-то зелье, чтобы остаться невидимым для неживых глаз. Один Дарган его заметил. Но окликать не стал. И призывать караульных — тоже.

У причала армия Мортис садилась на корабли под черными парусами. Все моряки умерли накануне — никто не защитил экипажи от магии смерти. Самые отчаянные бросались в воды залива и пытались его переплыть — хотя в этом месте залив так широк, что даже в ясную погоду не виден противоположный берег. Отравленные магией смерти, беглецы погибали в волнах, и их трупы плыли по водам залива и уносились течением в Горговое море.

По дрожащему трапу взошел Дарган на борт корабля. Ни раз при жизни он не покидал Алкмаара.

Иногда приходится умереть, чтобы отправиться в путешествие.

* * *

— Вс-се гномы умрут, — шептал Прушин. — Все гномы умрут. С-скоро.

Когда глашатай Мортис повторял эти слова, Даргану казалось, что он давным-давно ненавидит обитателей северных гор, что жаждет отомстить гномам за то, что их бог Вотан убил Галлеана; за то, что богиня жизни, прекрасная Солониэль превратилась в ужасную Мортис, несущую смерть.

Но стоило голосу Прушина умолкнуть, как вместе с шипением глашатая уходила из сердца Даргана эта чужая, наведенная ненависть. Да и ненависть ли это была? Скорее, чувство, похожее на боль. Сродни той боли, что вспыхивает, когда соль сыплют на рану.

«На первую рану после боя надобно сыпать соль, а не накладывать повязку, — говорили воины Алкмаара, — тогда все новые раны покажутся легкими по сравнению с первой».

И старые воины непременно сыпали соль на раны новичкам.

Но что делать, если первая рана — смертельная?

* * *

Они сожгли на имперском побережье несколько рыбацких поселков, убив всех жителей, разрушили Свайный город и верфи и, оставив позади себя пылающие корабли, устремились по лесным дорогам в сторону Альмарейна.

Армия Мортис двигалась так стремительно, что деревья, кустарник, трава чахли и засыхали только лишь вдоль дороги, а лес в глубине сохранял жизнь нетронутой. Но все равно в ужасе убегало зверье, кричали птицы, устремляясь на запад.

Охотники и углежоги, торговцы, моряки и крестьяне, успевшие бежать с побережья, собрались в маленькой крепости на берегу мелкой речонки и попытались дать отпор нежити, но были раздавлены и растерзаны за несколько часов. Командовавший отрядом рыцарь был умерщвлен и поднят рыцарем смерти.

Он выл по ночам так, что кровь стыла в жилах.

Но днем, столкнувшись с отрядом имперских рыцарей, новообращенный кинулся в гущу сражения с такой яростью, что рассек отряд надвое и самолично убил троих.

Да, этот возненавидит гномов всем сердцем.

Берегитесь, Горные Кланы!

Трепещи, король гномов Стурмир Громобой!

* * *

Но кто такой король Стурмир Громобой?

Нет, не было ненависти к гномам в сердце Даргана, несмотря на шипение Прушина. А вот ненависть к Зитаару с каждым днем разрасталась в переставшем биться сердце.

Издалека завидев рыцаря смерти, Дарган сжимал кулаки. В отличие от прочих, Зитаар сам воззвал к Мортис, сам передал безмясой свое тело и душу, лишь бы она дала ему шанс отомстить и завладеть любимой. Можно ли променять жизнь на любовь? Даргану казалось, что такого обмена быть не может. Ведь соединиться с любимой мертвый Зитаар мог только после ее смерти. То есть рыцарь смерти готов был убить любимую, чтобы только заполучить ее. Дарган был уверен, что Лиин жива, и надо было лишь найти ее, сберечь, спасти, а потом самому вернуться к жизни. Один вопрос — как?

— Лиин жива, я верю, что Лиин жива, — шептал Дарган. — Но ты ее не получишь. Никогда!

Лиин, где же она? Дарган пытался вспомнить, что произошло в Тагении. Но в памяти вставали лишь какие-то обрывки. Его разум, ослепленный отравой чумы, хранил только тени воспоминаний. Вот Лиин склоняется над ним, вот ловит его последний выдох, пьет дыхание. Несомненно, она провела обряд, о котором сам же Дарган и рассказал ей — она сохранила его душу и заключила в талисман. То, чего так страшились все предки Даргана, он осмелился, наконец, свершить.

Именно силой своей души теперь и жил Дарган — «Светом души», а не магией Мортис, в отличие от всех других в армии нежити. Но кто знает, не подчинит ли эльфийский медальон себе душу, навсегда заключенную в темнице из белого металла? При этой мысли Дарган содрогался и невольно прикладывал руку к тому месту, где под одеждой и нагрудником сберегался талисман.

Неужели Дарган смелее других и умнее других? Почему никто из его предков не осмелился попросить потомков поместить его душу в медальон? Все они предпочитали знакомое посмертие алкмаарцев неведомой магии эльфов. Но, самое главное, ни отец, ни дед не ведали, как вернуть подлинную жизнь сохраненной в талисмане душе.

Одно было ясно — талисман сберегал тело Даргана — его мертвая плоть не гнила, оставалась такой же, как и в день смерти. Но и по-настоящему живым Дарган уже не был. Его дух породнился со смертью, и с каждым днем все меньше ужасала окружавшая его нежить. Юноша почти с наслаждением вдыхал мерзкий запах гниения, плывущий со всех сторон. Но точно так же (Дарган видел это с каждым днем все яснее), что и те из адептов Мортис, кому она сохранила тела живыми, точно так же сживаются, срастаются со смертью. Уже без прежней брезгливости обращались они с мертвецами, уже не морщились, глядя на гнилую плоть, не отворачивались, когда ветерок бросал им в ноздри смрад разложения, сами порой протягивали флягу с водой и не брезговали пить после того, как горлышка фляги касались мертвые губы.

Теперь, когда мать и сестра остались в песчаной траншее, Дарган все чаще думал о побеге. Но мысль, что где-то среди людей и нежити бродит его Лиин, тут же лишала его воли. Вопреки всякой логике он все еще надеялся, что Лиин где-то здесь, что она жива, и лишь неведомое волшебство скрывает ее от Даргана. Странное это было чувство. Иногда оно почти пропадало, и тогда Дарган вполне отчетливо сознавал, что Лиин никак не могла остаться в живых, а если она и избегла Песчаной траншеи, то не потому, что осталась жива.

Дарган видел, с каким восторгом служат Мортис ее высшие слуги. Бессмертие — даже в таком непотребном обличье, даже на службе у самой смерти — казалось им высшим и бесценным даром. Но Дарган не верил, что Лиин тоже оказалась такой — способной принять это сотворенное магией смерти существование. Сам он всей душой сочувствовал тем, кто, очнувшись после смерти, в отчаянии рвал на себе волосы и пытался отказаться от насильно дарованного бессмертия с обязательством служения Мортис.

После каждого такого обращения Дарган старался уйти как можно дальше от лагеря — насколько позволяли зоркие часовые.

Вскоре само собой выяснилось: чем дальше Дарган уходил от походных шатров, тем отчетливее осознавал, что Лиин нет в армии Мортис. Тогда еще сильнее разгоралось желание бежать. В такие мгновения вспыхивала в его душе, заключенной в волшебном медальоне, надежда. Совершенно непонятная, смутная, надежда на то, что Лиин каким-то чудом избегла всеобщей участи, что уцелела и ждет его, Даргана, неведомо где. Чтобы лучше понять движения своей души, Дарган клал руку на медальон и плотнее прижимал подарок бога эльфов к своей груди. Тогда голос Прушина смолкал окончательно, воля Мортис превращалась в смутную, почти нестрашную тень, побег казался не просто допустимым, а вещью вполне возможной. И надо было только все обдумать и найти подходящий момент. Правда, в такие мгновения медальон жег кожу в прямом смысле слова, оставляя на теле Даргана темные пятна.

Большинство мертвецов полагали, что Дарган — один из рыцарей Мортис, поскольку сохранил свою волю не до конца подчинимой, а плоть — полностью нетленной. Живые, по всей видимости, смотрели на него точно так же, как и мертвые: видели в нем рыцаря смерти, которому по какой-то причине не досталось чудо-коня.

Впрочем, бродить без дела Даргану доводилось не часто: дядюшка поставил его во главе отряда мертвых воинов и поручил истреблять упырей, что все время толклись подле армии Мортис. На вид — нежить нежитью, но при этом упыри никому не подчинялись — ни воле Мортис, ни шепоту Прушина, и нападали на всех подряд — на живых и на мертвых с одинаковой яростью. Даргану доставляло особое удовольствие истреблять нежить руками нежити. Это было что-то вроде страшной и опасной игры, в которой не жаль ни своих, ни чужих. Задача была лишь одна: победить, а после победы сожалеть о потерях казалось нелепым. Дядюшка тут же оценил подвиги племянника, не просто хвалил, а захваливал, назвал «нашей надеждой» и «пустынным барсом» и стал отличать куда больше Морана.

Может быть, все не так плохо, и даже среди мертвецов можно отыскать свое место?

Вскоре под началом Даргана уже было две дюжины мертвецов.

— Эй, ребят, не робей! — подбадривал нежить Дарган, возвращаясь с расчистки очередного кладбища. — Со мной не пропадете, мигом до зомби дорастете.

Получилось в рифму. Он засмеялся. Мертвецы скалились, как всегда. Можно считать, что они тоже смеялись.

— А от зомби до скелета…

Дарган замолчал на полуслове.

У поворота лесной дороги перед ним стоял рыцарь Зитаар — верхом на коне смерти.

* * *

Несколько мгновений смертельные враги стояли друг против друга, не двигаясь, глядя в глаза и осознавая, что это наконец случилось. Глаза Зитаара, и без того холодные, теперь превратились в два куска льда, а уголки губ хищно приподнялись, такой улыбки — глумливой и одновременно злобно-торжествующей — Даргану еще не доводилось видеть.

В следующий миг Зитаар взревел торжествующе и послал вперед черного скакуна, но тот вдруг заупрямился, встал на дыбы и забил в воздухе огненными копытами. Пока конь бесился, тряс головой и бил костяными бивнями по стволам каменных дубов, Дарган опомнился, сообразил, что в схватке с рыцарем смерти у него нет ни шанса, и ринулся с дороги в кусты. Он миновал придорожные мертвые заросли, полосу смешанного леса, а потом деревья неожиданно расступись, и беглец оказался на склоне холма, засыпанного гранитными обломками. Дарган устремился вниз, почти не сбавляя скорости. Он бежал, легко перепрыгивая с камня на камень. И чем быстрее он мчался, тем отчетливее проступало в мозгу: бежать, немедленно бежать из этого мерзкого войска нежити, вырваться из-под власти Мортис. Он сможет…

А конь продолжал сходить с ума — гремел металлическими удилами, бесился и не желал двигаться с места. Обратить бы на это внимание Зитаару, сообразить, что не просто так бесится конь Смерти, что чует опасность, и опасность немалую. Но ненависть ослепила рыцаря, лишила воли и разума. Совершенно обезумев, Зитаар соскочил на землю и понесся вдогонку за своим личным врагом.

Сбежав с холма, Дарган вдруг увидел, как чернеет и будто спекается и без того мертвая земля, почва взбухает и ходит волнами, а затем трескается, будто хлеб в печи. Уже видно было, как сквозь трещины пробивается алое пламя. Юноша стал перепрыгивать через расщелины, рискую свалиться в огненный провал. Яростный вопль заставил его оглянуться. Зитаар несся следом и, кажется, что не обращал внимания на ни страшный гул, идущий из трещин в земле, ни на клубы плотного дыма, что плыли в воздухе. Даже сами эти трещины, что внезапно появились в земле, ничуть не удивили Зитаара — взгляд его был прикован к спине счастливого соперника, которого еще при жизни он возненавидел всей душой. Впрочем, трещины вскоре кончились, и пошла просто черная покрытая пеплом земля. Лишь огромные остовы каменных дубов — уже без листвы и практически без ветвей, торчали на этой равнине уродливыми обелисками. Несколько мертвых воинов брели по этой черной земле, поднимая в воздух облака праха. Издали казалось, что они идут по колено в черном тумане. Рыцарь смерти был быстрее и сильнее Даргана даже без своего чудо-коня, который преданной собачонкой бежал за своим хозяином следом. Как ни выбивался из сил Дарган, Зитаар настиг беглеца, еще миг, и он бы всадил Даргану меч в спину. Но в последний момент тот успел отпрыгнуть в сторону, упал, перекатился по жаркой, как не до конца погасшее кострище, земле, вскочил, весь в грязи и пепле, обернулся к противнику и обнажил клинок. Один раз Дарган уже победил Зитаара — но тогда он был жив и счастлив. Тогда любовь окрылила его душу и вселила силу в его медальон.

— Лиин! — выкрикнул Дарган и нанес удар.

Зитаар с легкостью отбил выпад, и меч Даргана, блеснув тусклой падающей звездой, вырвался из пальцев. Зитаар замахнулся — удар этот, достигни цели, разрубил бы противника надвое. Но, обрушившись, клинок Зитаара не коснулся головы Даргана, а зазвенел, встретив другую сталь. Моран, неведомо откуда взявшийся, вдруг встал на пути рыцаря смерти.

— Беги! — шепнул старый друг, отступая под натиском слишком сильного противника.

Но Дарган не побежал — он выхватил из ножен кинжал, и всадил его в бок Зитаару. Удар достиг мертвой плоти, пройдя меж пластин доспеха. Но для рыцаря смерти это было как укус комара, он отшвырнул Даргана и обрушил новый удар на его друга — клинок рыцаря попросту разрубил меч, как деревяшку, и снес голову с плеч. Моран рухнул, не издав ни звука.

Зитаар вновь замахнулся. Дарган стоял и не мог пошевелиться, глядя как колеблется зеленая вуаль магии вокруг огромного клинка. Но Зитаар так и стоял с поднятым мечом, будто парализованный Баньши. Дарган не сразу понял, что взгляд рыцаря смерти прикован к медальону из белого металла, что повис на тонкой цепочке на груди Даргана. Неведомо как, но во время сражения талисман оказался поверх доспеха. Теперь медальон светился живым теплым светом.

Как завороженный опустил Зитаар меч, шагнул вперед и остановился. Пошатнулся, будто невиданная тяжесть не давала держаться на ногах, протянул к медальону руку. Дарган не двигался, следил он за пальцами Зитаара, как они тянутся к талисману, как играет теплый живой свет на металлических пластинах латной перчатки — еще миг, и Зитаар сорвет с его груди «Свет души». Дарган окаменел.

Наконец рыцарь смерти коснулся белого металла. И в тот же миг он отдернул руку и закричал от ужаса и боли — «Свет души» сжег ему пальцы. Плоть, прежде неуязвимая, обугливалась под металлической перчаткой, боль, прежде невозможная, пронзила мертвое тело. В ответ на вопль рыцаря смерти заржал его конь, будто и его опалил волшебный огонь.

— Так ты не умер! Не умер! — кричал Зитаар, глядя на синий чад, что вырывался из-под металлических пластин. В ярости он сбросил латную перчатку с руки.

Мертвая плоть до самого запястья сгорела, обнажив почерневшие кости. Не обманул Ашган, утверждая, что душа оживит медальон — все так и вышло: магическая сила смогла остановить рыцаря смерти и сжечь его почти неуязвимую плоть.

Пока Зитаар в изумлении пялился на кости своих пальцев, Дарган отпрыгнул в сторону, схватил свой меч, лежавший на земле, и помчался дальше. Но тут же за его спиной раздался топот. Дарган обернулся: за ним мчался покрытый броней конь Зитаара, но мчался один, без всадника. А сам всадник бежал тоже, размахивая мечом и выкрикивая как девиз:

— Лан-дуул! Лан-дуул!

Рыцарь смерти призывал Носферату — пусть тот полакомится живой душой, пусть выпьет силу из этого алкмаарца, пусть предатель изведает истинную боль, когда Носферату будет пожирать его душу.

Зитаар настигал. И вдруг один из черных стволов каменного дуба разлетелся щепками, и между Дарганом и рыцарем смерти возникло мерзкое существо фиолетового цвета с четырьмя руками (или рук было больше?), ростом ничуть не ниже уничтоженного каменного дуба. Безобразное туловище венчала жабья башка с рогами, а за спиной трепетали маленькие нелепые крылышки. Существо замахнулось одной из рук и отбросило рыцаря смерти, как какого-нибудь рядового воина. Второй удар пришелся по волшебному скакуну.

Конь заржал от боли — жалобно, пронзительно, так — помнил Дарган — пронзительно ржал жеребенок, когда его укусила оса. Конь перевернулся в воздухе, ломая один из своих костяных бивней. А, перекувырнувшись, встал на ноги, потряхивая головой и в ужасе косясь налитыми огнем глазами. Он весь трясся. Конь рыцаря смерти дрожал…

Даже не ведая, что он совершает, Дарган кинулся к скакуну Зитаара, вскочил в седло и послал коня вперед. Оглянулся. Фиолетовое существо раздувалось, как огромная жаба — полупрозрачная серебристая пленка на животе превращалась в шар. Тварь дохнула, и белое облако магии вылетело из его ноздрей.

Дарган ударил пятками коня и понесся дальше.

* * *

Никто в армии Мортис еще не ведал, что близ Альмарейна разверзлась земля, и из огненной пасти Преисподней полезли легионы проклятых. Демоны выбирались наружу, а беззащитный имперский город медленно проваливался в бушующую огнем пропасть — рушились стены, башни рассыпались на кирпичи, пылало все, что могло гореть, металл плавился, вода испарялась. Люди и животные срывались вниз, их тела вспыхивали, как бумажные фигурки, даже не долетев до пылающего внизу огня — так силен был адский жар в расщелине.

Ни для кого больше не было спасения!

Обезумевшие люди устремились через единственные ворота по тонкой перемычке, что чудом уцелела, и теперь жалким мостом соединяла Альмарейн с твердой землей. Лица беглецов обгорали и покрывались пузырями, кто-то догадался облиться водой, прежде чем кинуться бежать, и белый пар поднимался над плащами и капюшонами беженцев. Немногие спаслись, чтобы тут же попасться в лапы окружившего город врага. А дальше был выбор — умереть и остаться верным Всевышнему или отказаться от Небесного Отца и присягнуть Великому герцогу проклятых. До конца преданных нашлось не больше десятка, их сбросили в огненную пропасть, остальные же преклонили колена, и демон-вербовщик выжег на лбу каждого несчастного крестьянина или ремесленника алую пентаграмму — пятиконечную звезду в круге.

Отныне они — проклятые, одержимые, вечные слуги Бетрезена.

И как только клеймо увечило лица, в сердцах тут же вспыхивала неведомая прежде ярость, новообращенные строились в шеренги, им вручали короткие мечи из плохой стали и указывали путь. Почти безоружные, голодные, грязные, израненные, они маршировали не в ногу туда, куда указывал новый господин, чтобы умереть в первом бою. Лишь немногие из них уцелеют, сердца их обратятся в камень, магия Бетрезена незаметно и неуклонно начнет менять их тела, сила наполнит их руки, а ярость придаст уверенность движениям. Тогда они начнут восхождение по карьерной лестнице легиона — от одержимого к берсерку, и далее — к темному паладину и рыцарю ада.

* * *

Впереди лежали обширные угодья пригородных усадеб Альмарейна, но теперь все дома горели, а земля вокруг почернела и покрылась дымящимися трещинами, похожими на кровавые раны, ибо в глубине их полыхал огонь Преисподней.

Конь смерти мчался.

Дарган видел идущие навстречу шеренги по-крестьянски неуклюжих солдат — люди в грязных рубахах и кожаных куртках с длинными отброшенными назад волосами, вооруженные короткими мечами, люди, обреченные умирать. Три шеренги составляли первый ряд, но огненные трещины мешали держать строй, так что там и здесь в построении возникли разрывы. За новичками в две шеренги двигалась вторая когорта, куда более грозная: сверкающие сталью нагрудников, вооруженные боевыми топорами берсерки. А в дальнем, третьем ряду, хлопали кожистыми крыльями, готовясь к битве, уже не люди, а настоящие демоны.

Дарган не сбавлял аллюра, надеясь проломить все шеренги, прошить всю армию проклятых ударами одного-единственного меча, будто собиралсявогнать в огромное тело тонкий клинок мизеркорда. Теперь он уже разглядел, что лоб каждого идущего в первых шеренгах украшало выжженное клеймо — алая звезда, заключенная в круг.

Алкмаарец на полном скаку врезался в шеренгу. Удар был такой, что три или четыре воина попросту отлетели прочь, шеренга раскрылась, как раскрываются ворота под ударом кованого сапога.

— Свет души! — заорал Дарган, и его меч обрушился на голову того, кто оказался справа, и тут же, развернувшись в седле, алкмаарец снес голову одержимого слева.

От крика Дарган мигом охрип, и уже до конца дня хрипел и шипел как настоящая нежить.

Короткие прямые мечи одержимых лишь царапали броню коня, не в силах причинить вред. Зато Бешеный ударом костяного рога вспорол живот парню из второй шеренги и обломком рога боднул второго. Вторая и третья людские ниточки лопнули под напором Бешеного и его всадника. Но следом за одержимыми шли противники куда более грозные — воины в металлических нагрудниках, вооруженные каждый двумя боевыми топорами.

Вдали трепетало знамя — алое в центре, по краям, будто застланное дымом, и на алом фоне — треугольный, покрытый трещинами щит, над срезом которого поднималась черная голова дикого борова, пожирающего кроваво-красное солнце. Два дракона, скованных цепью, держали щит в своих лапах.

— Легионы проклятых. Круш-ши их! — зашипел вдали голос. — С ними демон Белиарх-х! Круш-ши!

Дарган взмахнул мечом. С клинка текла лента синего огня — магия «Света души» отныне питала клинок Даргана.

Двое рухнули, один из воинов проклятых завизжал, другие попятились, тесня своих, и вторая шеренга берсерков разломилась. Бешеный поднялся в воздух и попросту перелетел через вторую линию, как обычный конь прыгает через старый плетень.

Теперь впереди — третья шеренга. Но не только — между вторым и третьим рядом возник Белиарх. Летучий конь прямиком несся на демона. Огромная тварь с лиловой кожей вскинула руки, один удар этой лапы мог вышибить дух из Даргана и разорвать коня. Опьяненный кровью и смертью Дарган поднял меч и завопил:

— Свет души! — и понесся на демона.

План был простой — отрубить демону руку и мчаться дальше, пока урод ревет и мечется от боли и злобы.

Бешеный поднялся еще выше. Огонь с копыт бил в хари берсеркам и слепил.

— Свет души!

Демон был уже рядом.

Но вместо того, чтобы принять бой, Белиарх попятился. А потом вдруг развернулся и кинулся бежать, сминая третью шеренгу идеально построенного легиона. Дорога была открыта. Опьяненный победой, ринулся Дарган в эту брешь и понесся вперед.

— Круши легионы! — уже едва-едва долетал голос Прушина.

И Дарган крушил — но вряд ли он делал это по приказу глашатая безмясой. Талисман уводил его все дальше и дальше, и воля Мортис была над юношей больше не властна.

Проклятые расступались перед ним, пропуская, и вновь смыкались — шеренга за шеренгой, уже не боевая линия, а вспомогательные когорты, резерв. А он все мчался, взрезая все построения насквозь, не нанося серьезного урона, просто прокладывая себе путь, все дальше и дальше от армии Мортис. Куда — неведомо. Куда глаза глядят. А глядели они в данный момент на запад.

Чем дальше гнал коня Дарган, тем слабее становился зов Прушина.

Крики воинов, ржание лошадей, вопли демонов, визг, треск ломаемых копий, звон железа — все это сливалось в сплошной гул у него за спиной.

Уже кончились черные выжженные земли, пошли желтеющие кусты, отдельно стоящие деревья.

Конь одним прыжком перескочил мутный ручей и помчался дальше.

* * *

— Священный огонь! — вопили проклятые, идя в атаку.

Демон разбрасывал рядовых нежити, как жалкие щепки. Следом стальным валом накатывали берсерки — одержимые практически все полегли в первой атаке. Но воины Мортис не отступали. Они рубились с яростью, которой мог бы позавидовать любой рыцарь Империи. Так они и стояли, не уступая друг другу, строй против строя, нанося удары, одни падали, их место занимали другие. Сцепившись, порой ни проклятые, ни нежить не могли сделать ни шагу ни вперед, ни назад. Их вопли сливались в какое-то невнятное ворчание. Так ворчит гром. И молнии сверкали — синие, зеленые, алые всполохи магического огня прокатывались над головами дерущихся.

Не было лишь солнечного света.

Рыцарь ада на черном коне ворвался в строй нежити, огромным своим мечом рассек разом троих, потом еще одного и еще… Окутанный прахом, как дымом, он пробился сквозь первый строй и врезался в отряд живых. Алая живая кровь, брызжа на доспехи, шипела, но тут же стекала на землю уже не алой струей, а серо-коричневой пеной.

Так он бесился, пока Баньши, уже не человек, но лишь рисунок размытой черной краской на белом листе, окутала его своей магией, и заставила на миг замереть — тогда сразу несколько топоров разрубили его плоть и отправили душу туда, где и положено быть душе проклятого — в пламя Преисподней.

А потом королева личей изрыгнула бешеное пламя и сожгла сразу целую колонну берсерков.

Пламя — оно служит не только проклятым.

Когорты попятились.

Тога в атаку пошли храмовники, вооруженные копьями.

Нежить одолела.

* * *

Дарган мчался дальше, углубляясь в лес по дороге, больше похожей на тропинку. Гром битвы долетал даже сюда, но делался все тише и тише, уступая место лесным голосам. Деревья расступились, и Дарган выехал к реке. Ее синяя лента неспешно вилась меж пологими, поросшим лесом берегами, с реки долетал прохладный ветерок. Конь вынес всадника к стремнине и глубине, но летучему коню не нужны были ни мост, ни паром — он понесся над водой, наискось пересекая реку. Кто-то из солдат имперцев, охранявших построенный выше по течению мост, заметил жуткого всадника, — но Дарган был слишком далеко, чтобы достать его стрелой или болтом из арбалета.

Перелетая реку, алкмаарец видел, как отражаются горящие копыта в синей воде реки. Он не сразу понял, что краски вернулись в мир — его глаза вновь различали зелень деревьев, синь реки и голубизну неба, и алое зарево, что поднималось за спиной — там, где кипела битва.

Что за реку он пересек? Неведомо. Ясно, что не Гномий поток, тот остался куда восточнее. Гномьим потоком называли в Алкмааре реку, что брала начало в ущелье Ста водопадов. Дед, вернее, его дух, любил рассказывать о том, как побывал в тех местах и привез из северных земель удивительные самоцветы и гномий арбалет, из которого никто не умел в Алкмааре стрелять.

«Интересная вещь, — думал Дарган, — реки имеют обычно сразу много имен. К примеру, Альзон, великая река Алкмаара. В верхнем течении ее называют Авлаарской рекой — ибо она берет начало в тающих ледниках Авлаарских гор. В среднем течении река уже именуется Альзоном. В нижнем ей поклоняются как духу Первого предка и величают „Отец всех рек“, а король-жрец называет Альзон своим, особым именем, и это имя записано на его тайной карте, а на обычных картах для простых моряков и торговцев никакого названия нет — и каждый вписывает свое. Все оттого, что реки изменчивы. Но ведь и люди изменчивы тоже. Особенно сильно они меняются после смерти. Надо было взять себе новое имя. Но тогда я изменюсь еще больше, и Лиин не узнает меня. А Лиин должна узнать меня, когда мы встретимся».

Удивительная вещь, оседлав коня смерти, проломив все шеренги ада, проскакав над огнем Преисподней, Дарган размышлял о чем-то совершенно отвлеченном — о реках и их именах, об истории мира, который исчез навсегда. Наверное, потому, что кровь больше не бурлила в его жилах, он в самом деле спокойно мог думать о Вечности.

Но его это не вдохновляло.

Глава 10

В первый раз со дня смерти Даргану приснился сон. Впрочем, настоящим сном его видения назвать было нельзя. Закрыв глаза, он слышал, что происходит вокруг, а, размыкая пальцами веки, видел ночной, залитый лунным светом, наполненный зелеными светлячками бледной умирающей магии лес. Но при этом видение «сна» не отпускало, и Дарган продолжал говорить и действовать в своем сне.

Несомненно, это была магия, но навеянная не сторонним колдуном или кем-то из богов, не духами предков, которые навсегда умолкли, а медальоном. То есть собственной душой.

Как ни странно, но сон был по меркам Алкмаара почти не страшен и даже не слишком жесток — снилась Даргану родная Тагения в пору весеннего цветочного буйства, в дни, когда под вишневыми деревьями раскладывают ковры и выносят маленькие низкие столики с закусками, а слуги разливают из темных кувшинов холодное пенистое вино. Солнце садилось, небо из алого становилось желтым, и вслед за небом меняла цвет вода в каналах и пруду, ажурные головы пальм застыли в безветрии черным кружевом на фоне золотого заката.

Снился дом, почему-то пустой, но рядом за изгородью звенели голоса, Дарган узнавал их и не узнавал, силился заглянуть за ограду, но руки так ослабели, что не могли поднять тело. В конце концов он отыскал какой-то разлом, протиснулся, пролез, оставляя на камнях клочья собственной кожи, увидел соседский сад такой, каким тот наяву никогда не был — огромный, с деревьями чуть не до неба и весь в цвету. Здесь же на коврах сидели все, кто был ему дорог — мать, сестра, отец, Лиин, друзья, ныне умершие и ставшие нежитью, и среди них Моран, умерший дважды. Все они сидели молча, не разговаривая, и смотрели в землю. Потом мать повернулась и глянула ему в лицо, улыбнулась.

Дарган оглянулся, хотел расположиться рядом, но потом понял: ему нет среди них места.

Мать поднялась, взяла его за руку и сказала:

— Идем, дорогой мой мальчик, мне приготовлено место в склепе. Идем, а то опоздаем. Проводи меня.

— Но ты же жива… — странно, но слово «жива» Дарган произнес с отчаянием.

— Да, жива. Но все же нам надо поторопиться. Скорее же, нельзя медлить, смотритель склепа ждет нас.

— Да, скорее, — сказал Дарган.

Он взял мать за руку и повел.

— Неужели нельзя не идти? — остановился внезапно и даже попробовал повернуть назад, но не получилось.

— Нельзя, дорогой. Твой отец меня ждет.

— Прости, я не смог тебя защитить, прости!

Отчаяние сжало сердце. Такое отчаяние, что крик сам собой рвался из груди.

Дарган закричал. И видение исчезло. Остался лишь немолчный шум леса. Ветер усиливался, вершины гудели тревожно.

* * *

В это утро Дарган, как и в прежние, не смог поднять веки, и вновь руками распахнул глаза. Уже довольно высоко поднявшееся солнце било ему в лицо, и на мгновение Дарган ослеп. Его больше не тревожили голоса — ни шепот Мортис, ни шипение Прушина. Он мог делать, что захочет, мог ехать, куда пожелает, но весь вопрос был в одном — он не знал, куда ехать. Он даже не знал, чего хочет. Дарган отыскал ручей и напился, потом напоил коня. Потом разделся и осмотрел лицо, руки, все тело — нет ли где царапин и ран. Нашлись две ссадины на предплечье, и одна на боку, он залепил их составом из пузырька Морана.

Дарган вообще смутно представлял географию полуострова. Знал лишь, что если ехать на запад — то там должны лежать земли Империи. Но впереди, насколько он помнил по рассказам отца и по тем картам, что изучал в хранилище знаний, должен лежать широкий залив, его можно обогнуть севернее, но тогда все равно придется переправляться через реку. Если же ехать прямиком на север — то он попадет в земли гномов — и, скорее всего, опять окажется в армии Мортис, либо пойдет падальщиком по ее стопам. Нет, на север ехать не следует. Восток? Тогда придется пересечь Гномий поток, затем восточные владения Империи, весьма пустынные. Это не пугало Даргана. Тревожило иное — по левому берегу Гномьего потока движется вторая армия Мортис, и шанс столкнуться с ней был весьма высок. Но даже если этого удастся избежать, то, миновав хребет Фальген Хейм, Дарган окажется в землях эльфов. Как древняя раса Невендаара отнесется к свеженькой, только что созданной нежити? Скорее всего, крайне отрицательно. Вплоть до натягивания тетивы и метания стрел.

Можно вернуться в Алкмаар. Но что делать ему одному в родных землях? Искать живых? Но остался ли там вообще хоть кто-то живой? Возможно, потом, достигнув цели, нежить вернется туда и вновь поселится в прежних домах вокруг оазисов и на берегах Альзона, но это будет не скоро. Да и встречаться с воинами Мортис даже в родных местах Даргану не хотелось смертельно.

Сейчас же в Алкмааре не было ни живых, ни мертвых — на много-много лиг в округе. И все, что можно найти в пустыне — это развалины и Мертвое озеро — соленое озеро посреди песков. Да еще склепы, в которых покоились тела предков. Ныне пустевшие пристанища мертвых.

Спору нет, живущие в тропических лесах за хребтами Авлаарских гор могли уцелеть — кажется, у дядюшки Тагана там даже были свои агенты, покупавшие пряности и диковинки тропиков для торговых караванов Алкмаара. Но при мысли о влажных лесах, сезоне дождей, городах на сваях уроженца пустыни охватывало отвращение.

Была еще одна земля в Алкмааре, до которой вряд ли удалось дотянуться Мортис — за Стеклянной пустошью лежал город Неферис.

Даже ребенку известно, что Стеклянную пустошь не может миновать ни живой, ни мертвый — даже бесплотного духа уничтожит ужасная пустыня. Когда-то давно алкмаарцы, не желавшие поклоняться предкам и не признавшие власть короля-жреца, подняли восстание, а после поражения ушли через Стеклянную пустошь на побережье, где и основали Неферис. Говорят — никто не ведает, правда ли это, — они гнали сотни и сотни рабов и приносили их в жертву, дабы с помощью пролитой крови и заклинаний создать защитную магию и миновать ужасную пустошь, на которой, как на огромной жаровне, сгорало все живое, даже души предков сгорали.

Дойти удалось немногим, но именно они основали Неферис. С тех пор город разросся и разбогател. Со стороны моря его защищали Свистящие острова, в чьих острых скалах постоянно дуют сильнейшие ветры. Маги Нефериса приманивали в пролив корабли, и те разбивались о рифы Свистящих островов, богатства потерпевших крушение доставались жителям Нефериса, «счастливцев», которым удалось добраться до берега живыми, тут же отправляют на невольничий рынок, и даже мертвым не удавалось избежать рабства. Их души становились покорными пленниками магов Нефериса, духами, исполнявшими всю грязную работу. Заключенные в глубокие гроты Свистящих островов, они заставляли ветры беситься в лабиринте опасных рифов, чтобы новые корабли находили в этом проклятом месте свою погибель.

Нет, в Неферис Дарган не поедет: его мертвая плоть тут же сгорит на безумной жаровне Стеклянной пустоши. К тому же жить грабежом, как живут в Неферисе, он никогда не желал.

Так ничего и не решив, Дарган двинулся туда, куда вела ближайшая тропка. По обеим сторонам лесной дороги тянулись заросли малины, и Дарган на ходу обирал ягоды, отмечая между прочим, что раз малина уже поспела, то миновал первый месяц лета, который в Алкмааре называют месяцем первых плодов. Дарган умер весной в месяц цветения вишни. Может быть, время для мертвецов течет как-то иначе?

Дарган давно не вел счет рассветам и закатам, так что он не удивился, если бы увидел в лесу первый снег, который выпадает в месяц опавших хризантем.

Так и ехал Дарган до позднего вечера. Уже в сумерках, когда небо уже стало стремительно темнеть, беглец выбрал место для ночлега — небольшую поляну, окруженную еловым лесом. Дарган уже собирался спрыгнуть на землю, когда его конь громко заржал.

На другой стороне поляны стоял берсерк, вооруженный боевыми топорами.

* * *

— Вот так встреча! — пробормотал алкмаарец, хотя ничего неожиданного в такой ситуации не было.

Берсерк явился на поляну не один — за его спиной толкалась четверка одержимых.

Судя по всему, разведывательный отряд, возможно, уже поистрепавшийся в дороге, потому как ни одного, даже самого завалящего мага, в их компании не было.

Недолго думая, Дарган помчался навстречу проклятым, рассчитывая разделаться с главарем отряда прежде, чем тот опомнится.

Серьезную опасность для алкмаарца представлял только берсерк. В прошлом этот парень был, наверное, сквайром, потому что носил за спиной металлический щит с гербом. Увидев, что противник всего один и атакует, бывший сквайр понесся навстречу коню смерти. Дарган уже намеривался снести парню голову, как вдруг тот пригнулся и совершил нырок — прыгнул в высокую траву, как в воду. Нырнул и ударил топором. Если бы конь под Дарганом был самый обычный — остаться бы ему без ноги, а может, и без двух. Но Бешеный взмыл в воздух как раз в тот момент, когда берсерк еще только прыгал вперед. Топор попросту запутался в высокой траве, не найдя добычу, а берсерк получил копытом по прикрывавшему его спину щиту. Это его не убило, но припечатало к земле — это уж точно. Удар Даргана так же пришелся в воздух — конь уже пролетел мимо первого противника и теперь мчался на одержимых. Те бесстрашно ринулись навстречу, и первый, самый шустрый, повис, проткнутый, на бивне коня, а второму Дарган, в этот раз точнее рассчитав удар, снес голову на скаку. Промчавшись до самой кромки леса, алкмаарец развернул коня. Бешеный стряхнул тело с бивня и хотел уже впиться в него зубами, но Дарган натянул повод:

— Рано, парень! — одернул зверюгу. — Время ужина еще не настало!

Бешеный думал иначе, но пришлось подчиниться.

— Сам понимаешь, в твоих интересах разделаться с ними быстрее! — подначил скакуна Дарган.

Конь рассерженно заржал и незамедлительно ринулся вперед.

Теперь против всадника оставалось трое — берсерк, очухавшийся от удара, и с ним парочка одержимых. Дарган погнал коня на берсерка. Тот опять замахнулся топором, но в этот раз он метил коню в голову. Не достал. Конь мотнул головой, поймал рогом топор там, где тот соединялся с топорищем, и рванул, выдирая оружие из рук воина. Берсерк, вместо того чтобы отпустить заклиненный топор, вцепился в топорище мертвой хваткой. Бешеный тут же поднялся в воздух, и проклятый повис на бивне, нелепо вскинув вверх руку и обнажив не прикрытый нагрудником живот. Сообразив, наконец, какую глупость он сделал, парень, вместо того чтобы разжать пальцы и спрыгнуть с летающего коня, решил ударить Бешеного вторым топором. Пока он замахивался, Дарган попросту проткнул висевшего перед ним противника, ударив как раз в незащищенный живот. По инерции топор берсерка все же грохнул коня промеж рогов, но удар вышел слабоватым — броня налобника лишь загудела, но даже не погнулась. М-да, берсерк из бывшего сквайра вышел неважнецкий — сразу видно, мальчишку только что обратили. Дарган даже не разглядел его лица — опустившись, Бешеный ударил копытом смертельно раненного в голову — вряд ли из милосердия, но получилось именно так.

Расправиться с оставшимися одержимыми Даргану не составило труда.

* * *

Бой закончился уже в темноте, и Дарган решил заночевать на поляне, тем более он с самого начала присмотрел ее для этой цели. Он не устал, и ночью мог путешествовать, прекрасно видя дорогу под светящимися копытами коня. Он просто не знал, куда ехать дальше и что может поджидать его в пути. Что-то призывало его остановиться, сойти на землю. И он сошел. Накинул повод Бешеного на ближайшую ветку дерева. Потом притащил изуродованное тело берсерка и бросил под ноги коню. Зверь вцепился зубами в окровавленное плечо, рванул плоть, кожа лопнула с треском, будто разорвали полотнище ткани. Треугольный щит убитого Дарган забрал себе. Алкмаарские всадники, правда, в бою использовали овальный щит, но и этот сойдет — чтобы прикрыться от вражеских стрел — дорога предстояла опасная.

Дарган при свете «копытного» огня обыскал сумки и карманы убитых, нашел флягу с вином, сухари, немного изюму и копченого мяса. Адские ребята не собирались в пути голодать. Дарган перекусил, но большую часть припасов спрятал в седельную сумку, потом накрылся своим серым плащом и лег под деревом.

Он не спал — лежал с закрытыми глазами, вслушиваясь в голоса ночного леса. Где-то ухал филин, шуршали в траве мыши.

* * *

Небольшие рощи в Алкмааре есть лишь вокруг Альзонии, и то они орошаются водой из каналов, отводящих часть могущего потока Альзона. Там растут священные сосны, дающие смолу для различных магических притираний, а заклинаниями всего за несколько дней смолу можно превратить в янтарь, так что не нужно ждать тысячи лет, пока слезы дерева затвердеют в песке. Ювелиры Альзонии с помощью магии заставляли внутри янтаря застыть серебряные или золотые бусины или просто золотую проволоку с нанизанными на нее самоцветами. Ожерелья или диадемы из такого магического янтаря ценились куда дороже золота по всему кругу земель. Правда, особо рьяные инквизиторы запрещали женщинам Империи носить алкмаарские украшения, а самые безумные своей магией разрушали заклинания чародеев, так что несчастные модницы порой возвращались домой с волосами, залитыми густой смолой, из которой торчали куски серебряной или золотой проволоки.

Правда, и в самом Алкмааре случались подобные казусы — если ювелир не умел концентрировать магию и торопился создать украшение в погоне за наживой. За подобное ювелиру отрубали мизинец на левой руке. А за повторную халтуру — кисть левой руки: мастер должен был ценить свою репутацию дороже любых денег.

Дарган вспомнил, как однажды у его сестры стекли с ушей модные серьги, остались лишь золотые крючочки. Сестра плакала, рассматривая испорченное платье. Ее все утешали — мать, отец, подруги. А когда отправились в лавку ювелира, то увидели — у парня не хватает мизинца на левой руке. Увидев заплаканное лицо девушки и грозно сведенные брови ее матери, ювелир в ужасе бросился им в ноги. Они не стали подавать на него жалобу, а потребовали новую пару серег. Как потом выяснилось, новая пара была не лучше первой: практически все серьги горе-мастера растекались через месяц-другой. Но не все были так милостивы, как матушка и сестра, другие пострадавшие красотки живенько подали жалобы главе цеха. Спасая левую руку, ювелир бежал из Алкмаара.

Теперь мать и сестра мертвы, а ювелир, скорее всего, уцелел.

Интересно, теперь, когда Алкмаара не стало, что приключилось с остальными магическими украшениями? Растеклись они каплями смолы или уцелели?

Хотя… если заклинания сильны — они и после смерти мага должны сохраниться. Уцелел же медальон Галлеана, хотя бог эльфов умер!

Дарган достал из-под одежды талисман и долго всматривался в его красноватое сияние.

* * *

К утру Бешеный старательно обглодал тело, и теперь вокруг светящихся копыт были разбросаны белые кости. Конь всхрапывал и тряс бивнями, как обычные лошади трясут гривой.

Дарган поднялся, подошел к скакуну. Тот попятился, жалобно захрапел и вдруг рухнул, подогнув передние ноги. Бивни (один обломанный) коснулись травы.

Какое-то жалобное нытье — что-то похожее на обидчивое детское всхлипывание, доносилось из глубины этой туши, покрытой черной блестящей кожей и крепчайшей броней.

«Чего он так испугался? Меня? Или… моего медальона?» — подумал алкмаарец.

Ну да! Он забыл убрать талисман — и тот сиял на груди поверх нагрудника.

Вспомнилось, как у Зитаара обуглились пальцы, едва он коснулся белого металла. Возможно, конь тоже сгорит, если…

«Глупо, — одернул Дарган сам себя. — Глупо убивать скотину, которая тебе покорна».

К тому же он всегда мечтал иметь собственного коня. Чем этот хуже других? Напротив — намного лучше. Питается, правда, трупешниками, и посему изо рта у него жутко воняет. Но в армии Мортис Дарган привык и не к таким запахам!

Посему надо срочно убрать медальон обратно под одежду и нагрудник.

— Ах ты тварь, противная, мерзкая отвратительная тварь, — пробормотал Дарган с нежностью и хлопнул скакуна по шее. — Вставай, Бешеный, нас ждет дальний путь.

Конь поднялся, ударил огненным копытом. Под копыто попалась берцовая кость, она с сухим треском разломилась пополам. Конь заржал — в прямом и переносном смысле слова. Дарган был уверен, что Бешеный в этот момент смеялся.

* * *

Однажды, преследуя мираж в пустыне, Дарган отстал от своих друзей. Мальчишки умчались далеко на юг, куда взрослые опасались углубляться, чтобы не угодить на испепеляющую жаровню Стеклянной пустоши.

Даргану было тогда лет двенадцать, он был самым младшим в ватаге, и немудрено, что не поспевал за друзьями.

Отстав от своих, Дарган долго брел по песку назад — домой. Впереди, очень далеко, виднелся холм Таг — Дарган видел горящую золотом крышу священной беседки. Главное, чтобы на пути не попался зловредный бродячий мираж — собьет с дороги и погубит — как пить дать.

Дарган шептал заклинания против миражей и держал путь на золоченую крышу беседки, как на маяк, проклиная себя за то, что поддался азарту и позволил миражу увести себя так далеко от поселка. Его мучила жажда, фляга давно опустела, и воды набрать было негде.

Склеп он увидел внезапно — лаз был вырыт в скале и вел вниз: узкая щель в камне к дверям склепа. Обитые медью створки были прикрыты, чеканные накладки в виде песьих голов касались друг друга носами, скаля внушительные черные клыки. Отец и мать были еще живы, ни дедушек, ни бабушек Дарган не помнил, так что мальчик еще не знал, что такое утрата и потери. Он думал о смерти как о чем-то страшно интересном, его снедало любопытство, и уже не раз он приставал к отцу, упрашивая, чтобы тот отвел его в семейный склеп. Но отец отказывался и говорил, что рано еще подростку заглядывать в усыпальницу.

И вдруг чужой склеп попался ему на дороге!

Замирая от страха и любопытства, Дарган подкрался на цыпочках к дверям. В незнакомый склеп заходить запрещалось: охранная магия распознает чужого и поразит огнем — так говорил отец. Но Дарган колебался не слишком долго. Любопытство пересилило. Он непременно хотел увидеть мертвых, или как еще их называли в Алкмааре — спящих. Смерть манила, притягивала, зачаровывала своей ужасной тайной.

Дарган открыл дверь. Ничего не случилось: молния не ударила, огонь не сжег — судя по всему, охранная магия давно иссякла в этом старом склепе. Мальчик вошел, по-прежнему ступая осторожно, на цыпочках. Это был старый могильник какого-то пресекшегося рода. Не было служителей, которые ухаживают за мумиями, меняют покровы и посыпают толченой киноварью пол в усыпальнице, и, ко всему прочему, стерегут покой мертвых от посягательств грабителей. О том, что гробница была старой, говорила ее планировка — в новых склепах сразу за дверьми следует молитвенная зала, а здесь был только покой усопших. Внезапно чья-то высохшая рука вылетела сбоку (как показалось Даргану — прямо из стены) и попыталась ухватить незваного гостя за волосы. Мальчишка завопил и ринулся вперед, вместо того чтобы отпрянуть назад. Споткнулся, упал, покатился по полу. Он катился и орал от ужаса. Но больше никто не пробовал на него нападать. Несколько минут он пролежал неподвижно, сжавшись в комок, потом, наконец, осмелился открыть глаза. Было тихо. Дарган огляделся. Теперь он рассмотрел, что по бокам от входа устроены ниши, и в них, скрючившись, сидят охранники-мертвецы. Души убитых рабов навсегда соединились с высушенными мумиями, а чтобы тела не могли убежать, хозяева отрубили им стопы, так что эти твари могли лишь высовываться из своих ниш и хватать костлявыми пальцами незваных нарушителей покоя. Если бы Дарган был взрослым, безногий охранник сумел бы его сцапать. Но из-за маленького роста страж промахнулся.

Алкмаарцы не боялись мертвецов. Мертвые помогают и защищают, а их голоса схожи с лепетом листвы и шорохом песка. Они всегда доброжелательны, всегда охотно приходят на помощь — об этом в Алкмааре знают даже маленькие дети. Но это свои мертвые. А чужие — как только что имел возможность убедиться Дарган — очень даже опасны и злобны. На счастье, их заперли в нишах и обрубили ступни, сделав вечными стражами склепа. На счастье мальчишки, до тех, кто уже проник в склеп, стражи не могли дотянуться. Ну да, дотянуться они не могли, но наверняка и не собирались выпускать дерзкого назад. Не сразу, но мальчишка осознал этот факт. Так хорошо выдрессированный пес должен пропустить вора в дом, но ни за что не должен выпустить наружу.

С другой стороны, глупо было бы сразу убегать и не осмотреть склеп, раз уж Дарган попал внутрь.

Двери остались полуоткрыты, свет падал внутрь, и мальчишка принялся исследовать помещение.

Здесь очень и очень давно никого не хоронили — высеченные в песчанике ниши почти все были заполнены мертвецами. Одетые в богатые одежды, украшенные пластинками желто-серого нефрита, они лежали, вытянув руки вдоль тела и запрокинув головы. Лица их были покрыты алебастровыми масками, а губы сверкали золотом. Подойдя ближе, Дарган понял, что это не губы, а воронка души: в момент смерти умершему вставляли в рот золотую воронку, чтобы душе легче было покинуть тело. Спящих в склепе было не меньше сотни — мужчины и женщины лежали в одеждах, больше похожих на доспехи, в богатых уборах из золота и самоцветов. Тела были высушены жарким воздухом пустыни много лет назад. Возможно, это был склеп первых завоевателей южных земель — когда алкмаарцы занимали новые земли, то первым делом ставили склеп для погибших в бою воинов, чтобы духи мертвых стерегли завоевания живых. Однако здесь не было духов — Дарган не слышал их голоса. Зато у каждого из мужчин подле иссохшей десницы лежал меч в ножнах. Дарган выбрал себе подходящий — то есть самый легкий, извлек из ножен. За годы в склепе сталь нисколько не притупилась и не заржавела, верно, чудесная магия предков сберегала все эти годы клинок.

Дарган несколько раз взмахнул мечом и повернулся к стражам. Он выбрал того, что был от него справа — тот двигался хуже и медленнее, а руки у этой мумии были короче. Два взмаха клинка — и обе руки безногого теперь еще укоротились по локоть. Выяснилось, что мертвый страж к тому же еще и трус. Лишившись рук, он тут же отполз в глубь ниши и затаился. Дарган ринулся на второго — тот был куда ловчее, злее и явно опытнее. Прежних нарушителей покоя спящих, по всей видимости, своими длинными руками хватала именно эта мумия. Дарган уворачивался, падал на пол, отскакивал назад — но никак не мог ни отрубить хотя бы кисть у мертвого стража, ни проскользнуть в полуоткрытую дверь. С каждой минутой пить хотелось все сильнее, а склеп не то место, где можно набрать воды.

Дарган решил передохнуть, чтобы потом с новыми силами ринуться в бой.

Мальчишка отер пот со лба и огляделся. Все полки склепа были заняты, и лишь одна как раз напротив входа оставалась свободной.

«Я немного полежу, соберусь с силами и…» — Мальчишка лег на это пустующее место и вытянул руки вдоль тела. Дверь в склеп по-прежнему оставалась полуоткрытой, золотой луч протянулся от входа — Дарган видел, как пляшет пыль, становясь золотой в узком луче. Видел, как сыплется прах с верхней полки. Он был один живой в склепе мертвых.

— Усни с нами… — услышал он едва различимый голос.

Глаза его стали закрываться.

Ресницы трепетали… сыпался золотой песок… Больше не хотелось ни пить, ни есть, уже ничего не хотелось.

— Вставай! — раздался гневный голос, и маленький Дарган распахнул глаза.

— Вставай!

Дух деда реял над ним и протягивал в заходящем солнечном луче призрачную руку.

— Вставай и никогда не подчиняйся чужой воле! Никогда!

Дарган дернулся и почувствовал, что не может встать, что-то держит его, не пускает. Он дернулся сильнее. Но невидимая рука по-прежнему держала его за нефритовый пояс.

Дарган заорал от ужаса и рванулся изо всех сил. Нефритовый пояс лопнул, мальчишка вырвался.

— Кинжал! Возьми кинжал! — услышал он голос деда и разглядел возле десницы женской мумии изящный длинный кинжал в ножнах.

Он схватил его и ринулся вперед, чиркнул лезвием по скрюченным пальцам стража, затем ударил мечом (попал — не попал, разглядеть не успел). Поднимая облако праха, проскользнул под иссохшими руками охранника-мертвеца, вырвался из склепа и побежал. На счастье, солнце еще не зашло, и, едва поднявшись по узкому коридору в песчанике, Дарган сумел отыскать в темно-синем небе маяк пустыни — закатные лучи горели на крыше золотой беседки на вершине скалы его родной Тагении.

Дарган побежал, захлебываясь воздухом.

После того как солнце зайдет, лучи будут еще недолго освещать беседку, но потом маяк погаснет, если только на его вершине не зажгут огонь.

Надо успеть вернуться. Успеть, успеть, успеть…

Внезапно сильные руки подхватили Даргана.

— Я уж не чаял найти тебя, малыш! — Отец усадил его на коня впереди себя.

— Как ты меня нашел?

— Духи предков вели меня.

Тут же у губ Даргана очутилась серебряная фляга с прохладной родниковой водой. Мальчик напился, прижался к отцу и заплакал.

На другой день отец отправился в старый склеп и принес разорванный наборный пояс из нефрита — Дарган не заметил, как зацепился им за выступ деревянного ложа, — так сказал отец. Только сказал ли он правду? Или в самом деле мертвый дух не хотел выпускать мальчика из ловушки?

Сейчас, вспомнив об этом давнем эпизоде, Дарган вдруг понял, что умершие предсказали Даргану его будущее: один живой среди мертвых. Куда ему идти, что делать? Поддаться уговорам нежити?

Ну уж нет!

Он не смирился тогда, ребенком, и сейчас ни за что не останется с мертвецами.

* * *

Весь день он ехал туда, куда его вез Бешеный.

Ехал и размышлял о жизни и смерти. Пока он шел вместе с армией Мортис, мысль о том, как вернуться к жизни, преследовала его неотступно. Мир Невендаара был создан так, что смерть никогда не отделяла ушедших от жизни навечно. Духи предков оставались рядом с потомками в Алкмааре. Магия излечивала. Эльфы вообще жили так долго, что считались бессмертными. Храмы Всевышнего в Империи и храмы Вотана у Горных Кланов способны были воскрешать павших в битве воинов. Да, да, он слышал, и не раз, что в храмах Империи воскрешают мертвецов. Но только сразу после гибели — и только тех, кто поклоняется Всевышнему. И только тех, к кому Всевышний благосклонен. Так что храмы Империи для Даргана бесполезны.

Даже если его душа уцелеет в медальоне, сможет ли тело ее принять? Пусть оно не разлагается, пусть глаза его (мамино зеркало раз за разом это подтверждало) по-прежнему как теплый янтарь, а не превратились в серо-зеленые бельма мертвецов, это практически ничего не значит. Сам он не может вернуться к жизни.

Надо найти того, кто сумеет это сделать.

Но ведь когда-то жизнь была создана! Бетрезен создал людей, а Солониэль еще раньше — эльфов. Но теперь уже и тот и другой, превратившись в Падшего и Мортис, даруют бессмертие, а не жизнь. Но это не значит, что нет никого, кто может повторить то, что удалось Бетрезену. Ведь Бетрезен даже не был богом, он был всего лишь ангелом бога, правда, самым любимым.

«Значит, мне нужно найти ангела», — решил Дарган.

* * *

Человек в черном капюшоне выскочил на дорогу внезапно. Он не напал, а остановился, вскинул руку с кинжалом, будто приглашал Даргана куда-то.

Бешеный остановился и заржал.

Ну, этот-то точно не ангел!

— Что тебе нужно? — спросил Дарган.

Денег у алкмаарца при себе не было, единственное сокровище — конь. А его Дарган ни за что не отдаст.

— Поединок! — отозвался человек в капюшоне.

— Зачем?

— Поединок! — вновь взмахнул кинжалом человек в капюшоне. — Я — вор, имею право тебя вызвать на бой!

Дарган пожал плечами: ему казалось безумием, что пеший с двумя кинжалами вызывает на бой всадника, сидящего на коне рыцаря смерти.

— Если тебе так хочется умереть! — Дарган обнажил меч.

Но только это он и успел сделать.

Человек в черном подпрыгнул, с поразительной ловкостью перекувырнулся в воздухе, захватил ногой ветку, а затем нанес два удара кинжалами. Дарган увернулся чудом — успел откинуться на спину, и клинки просвистели у него над головой — хорошо, что седло у коня сохранилось алкмаарское, с невысокой задней лукой — седло рыцаря Империи не позволило бы проделать подобный финт.

В следующий миг Бешеный взмыл в воздух, Дарган распрямился и рубанул мечом наискось, рассчитывая попросту перерубить висящему разбойнику ноги. Но того уже не было на ветке — человек в капюшоне стоял на земле. Теперь он попытался поднырнуть сбоку и нанести удар. Не тут-то было! Конь зацепил его своим рогом и отшвырнул.

Дарган спрыгнул на землю, рассчитывая добить нахала. Но тот лишь притворился оглушенным — в следующий миг он вскочил и ринулся на Даргана. Зазвенела сталь. Алкмаарец отбил удары кинжалов и сам сделал выпад. Опять звон стали: дерзкий парировал удар. Но все же Дарган сумел сделать одну очень важную вещь — заставил вора развернуться спиной в Бешеному — всего на миг, и пусть не полностью — но и этого было достаточно.

Раздался противный хруст, и костяной бивень, прошив тело, вышел из груди вора. Человек дернулся и обвис. Изо рта потекла алая струйка.

— Ну что ж, приятель, — ты заработал свой обед! — похвалил алкмаарец своего коня.

Глава 11

Ренард рассчитывал выступить из Леонидии рано — лишь только забрезжит рассвет, и заспанные стражники отопрут ворота. Хорошо бы в первый день пути пройти как можно больше. Накануне вечером, поднявшись на башню замка, следопыт долго смотрел по сторонам, опасаясь заметить вдали горящие поселки, или стаи птиц, или какие-то иные знаки, свидетельства того, что проклятые вновь начали наступление. Но было поразительно тихо. Лишь на юго-востоке все было затянуто плотным туманом — не белым, а каким-то синеватым, или сине-зеленым даже. Туман струился, скручиваясь в причудливые фигуры. Природным такое явление быть не могло — значит, там не обошлось без магии, и магия эта явно была не из той, что даруется Всевышним. Ветер напрасно пытался развеять сине-зеленое полотнище, напротив, с каждым порывом оно становилось все более плотным. Ренард достал карту и пометил на ней облако тумана. Хорошо бы, пробираясь в этот самый Ниинорд, миновать по краю магическое облако и не попасть под его пелену.

Ренард спустился с башни и направился к воротам. Стражник в маленькой привратницкой благополучно посапывал. Двое наверху, на привратных башнях, вроде бы не спали, но не выказали никакого интереса к происходящему внизу. На небольшой площади перед воротами стояла лишь Цесарея в своем негнущемся платье с высоким воротником, который напоминал заднюю луку на рыцарском седле. Не выспавшийся, постоянно зевающий мальчишка-конюх держал под узды рыжую тонконогую кобылу. Сзади к седлу были привязаны две тощие дорожные сумки. Надо полагать, что в пути Цесарея будет питаться в основном воздухом.

— А где остальные? — спросил Ренард.

Цесарея как будто не поняла его вопроса, посмотрела с изумлением и едва заметно покачала головой, будто осуждала Ренарда за его страсть всегда и всюду задавать вопросы.

— Досточтимая госпожа… — Ренард кашлянул. — Вы так и поедете в этом платье?

— Да. Оно как доспех… — она рвала фразы как путы — всегда на середине. Как будто до конца высказанная мысль могла ее связать с чем-то слишком земным. А ей надо было все время слышать Всевышнего.

— В том-то и дело, — кивнул Ренард. — Неудобное, как доспех. Хороший рыцарь везет доспехи на запасном коне, а сам…

— Когда путь безопасен, — прервала Цесарея.

— Да ладно… как угодно… — буркнул Ренард, смутившись еще больше. — Только не жалуйтесь потом, что все тело в язвах.

В этот момент послышался стук копыт на мостовой, на дороге появился отряд сопровождения. Впереди ехал на тяжелом вороном жеребце Нигель, к тому же он зачем-то навешал на своего несчастного коня тяжелую броню, как будто собирался немедленно идти в битву, а не отправлялся в тяжелый переход по потаенным тропам. Сам Нигель так же натянул на себя полный доспех, вороненый шлем украсил охапкой белых перьев, а щит его был так огромен, что закрывал рыцаря от подбородка аж до самых пяток. К концу дня, по прикидкам Ренарда, рыцарский конь должен был благополучно околеть от усталости. Остальные рыцари, видимо, просто не успели раздобыть для своих скакунов броню и ограничились металлическими налобниками и зелеными, изрядно вылинявшими под лучами солнца и дождем попонами. Причем Джастин не стал надевать налобник на коня, а повесил сбоку в противовес щиту.

«Забавный у него конь, — подумал Ренард. — Все время пританцовывает, как будто хочет подпрыгнуть и отправиться в полет. Если я не ошибаюсь — быть парню паладином Империи!»

За четверкой рыцарей шли два паренька, еще вчера они прислуживали в таверне, а сегодня вели нагруженных мешками с провизией мулов. Содержимого этих мешков, по прикидкам Ренарда, должно было хватить на ближайшие пять-шесть дней пути.

Позади всех тащились лучники, эти вообще без брони, в капюшонах и с торбами за плечами.

— Открывай! — рявкнул Нигель и, решив, что вопля его луженой глотки недостаточно, схватил рог и протрубил.

Низкий рев рога разнесся по ближайшим кварталам, перебудив спящих горожан. На призыв Нигеля неожиданно отозвались немногочисленные петухи, заголосив по дворам на все лады. Вот глупые, хозяева их прятали-прятали, а они чуть что, давай орать, сегодня непременно угодят в суп за свою дерзость.

Стражник выскочил из своей будочки, на ходу нахлобучивая шлем.

— Открывай! — Нигель повелительно вытянул руку.

Вслед за первым стражником из привратницкой выбрался второй, вдвоем они стали медленно вращать лебедку. Пронзительно заскрипели прихваченные то ли ржавчиной, то ли защитной магией цепи, и тяжелая решетка пошла наверх. Закрепив рычаг, стражники побежали открывать ворота — тяжелый брус не желал сдвигаться, так что Джастину пришлось спрыгнуть с коня и составить стражам ворот компанию.

Ренард помог Цесарее подняться в седло.

Она посмотрела на следопыта прозрачными детскими глазами и спросила:

— Путь будет трудный, да, сударь?

— Трудный, — не стал лгать Ренард. — Легких путей в нашей стране вообще не осталось.

* * *

Ренард надеялся, что близ города особых проблем у них не будет, — и ошибся. Где-то около полудня, когда от жары рыцарей в латах разморило, и следопыт уже прикидывал, где устроить привал, из кустов дикими псами вылетели какие-то оборванцы. То ли разбойники, то ли одичавшие беженцы. Они очень точно выбрали цель — кинулись к мулам, груженным припасами. Одного их оруженосцев тут же убили, второго ранили. Но добычей завладеть не смогли — двоих насмерть поразил стрелами Ренард, еще одного зарубил Эмери, а Джастин ранил четвертого. Остальные грабители, сообразив, что добыча им не по зубам, ринулись назад в кусты.

Несмотря на протесты Нигеля, Ренард велелразобрать сумки с припасами с одного из мулов по лошадям и отправил уцелевшего оруженосца с телом в город — была надежда — пусть и слабая, что мальчишку оживят в храме. Все же он шел под знаменем отряда, и погиб в бою.

Первая смерть, такая внезапная, и такая нелепая, всех ошеломила. Даже Эмери, напевавший всю дорогу, примолк. Зато Нигель буйствовал — винил в происшедшем всех, кроме себя, а больше всех — Ренарда. В чем-то Нигель, наверное, был прав, за выбор дороги отвечал следопыт. Он должен был найти безопасную дорогу. Очень верное замечание. Проблема была в одном: безопасных дорог вокруг Ниинорда давно уже не было.

* * *

К вечеру отряд Нигеля встретил беженцев.

Перепуганные крестьяне ничего толком рассказать не могли, лишь один из них, шустрый малец лет пятнадцати, сказал, что видел проклятых, но не демонов и даже не одержимых.

— Одержимых я хорошо знаю, — заявил мальчишка, — у них у всех звезды во лбах красные, а эти без звезд, но в козлиных шлемах.

— Козлиные шлемы?

— Черепа заместо шлемов, — уточнил мальчуган.

— Как же ты разглядел, есть у них звезды или нет, если на головах черепа? — заметил Ренард.

— Вот именно, как? — обрадовался Эмери, как ребенок.

— Они сняли шлемы, чтобы напиться у родника. Тогда-то я и рассмотрел, что никаких звезд на лбах у них нету, — ничуть не смутившись, объяснил мальчишка.

Судя по рассказам, получалось, что видел пацаненок сектантов, из тех, кто уже принес клятву Бетрезену, был принят на первую ступень службы, немного приобрел, а душу потерял…

— Молодец, наблюдательный… — Ренард похлопал его по плечу.

— А можно мне с вами? — спросил малец.

— Мать с отцом отпустят? — Следопыт покосился на мужчину, что толкал по дороге ручную тележку с жалким скарбом. Женщина с ребенком шла следом. Две девочки лет по двенадцать тащили тощий мешок — один на двоих, и все время ссорились.

— Это не мои, они мне даже жрать не дают. Я просто следом за ними иду.

Парень опустил глаза. Беженцы тем временем, обогнув отряд Цесареи, как скалу, двинулись дальше. Ренард смотрел им вслед — на согбенные спины и опущенные головы. Шарканье их ног звучало грустным напевом. Бедняги, до городских ворот они точно сегодня не доберутся, будут ночевать в лесу, полном разбойников. Девчонок и тележку грабители заберут непременно.

Следопыт скрипнул зубами от чувства бессилия.

— Почему бы и нет? — Ренард тряхнул головой, отгоняя мерзкие мысли. — Как звать тебя?

— Торм, сын Торма.

— Что ж, будешь моим оруженосцем.

— Разве следопыту положен оруженосец? — усомнился Торм, сын Торма. — Ты же не рыцарь.

— Но без меня рыцарям никуда.

— Это точно.

— К тому же здесь четыре рыцаря, и при них ни одного оруженосца. Как они тебя поделят, прикинь? Так что будешь служить мне, чтобы никому не было обидно, — заключил Ренард.

Торм улыбнулся, на грязной физиономии сверкнули белые зубы. А потом сказал:

— Я бы чего-нибудь съел.

* * *

Сколько себя помнил Ренард, его отец почти все время был в пути. Отец его слыл отличным охотником и не менее отличным следопытом. Когда Империя призывала отца под свои знамена, Ренард оставался в лачуге в лесу — там жили дед с бабкой, а по зеленой поляне бродила корова с грустными большими глазами, позвякивая большим медным бубенцом, что висел у нее на кожаном ремешке на шее. Корову бабка доила по утрам и вечерам — каждый раз всего одна кружка молока — для Ренарда. Корова была старая, и последний теленок у нее родился три года назад. Бабка говорила, что корова дает молоко по привычке, потому что знает, что молоко очень нужно маленькому Рену.

Потом с очередной войны вернулся отец, взял Ренарда за руку и увел из бабкиного дома. Старуха брела за ними до самой императорской дороги, то и дело гладила Ренарда по голове и совала то монетку, то какой-то уж вовсе ненужный гостинец — амулетик, заговоренный кружочек кожи, обвязанную шерстяной ниткой цыплячью косточку. Там, где узкая тропка вливалась в имперский тракт, возле часовни Всевышнему, бабка поцеловала Ренарда в лоб дрожащими лиловыми губами и прошептала: «Пусть бережет тебя Всеотец, деточка».

Потом они с отцом ушли по тракту. Навсегда ушли. Было много дорог. Отец учил Ренарда стрелять из лука, выслеживать зверей и убивать врагов. Они ели жареную оленину, ягоды, грибы, траву, птичьи яйца, мясо тюленей, пироги с яблоками, сухари, лепешки из отрубей пополам с опилками — в зависимости от того, куда лежал их путь. Но всякий раз они возвращались в столицу, в Фергал, и шли в большое здание с темными стенами и узкими окнами. Здесь в просторной зале, заставленной огромными шкафами, их встречал старый монах в длинной, утратившей от времени цвет, рясе. Монах на минуту клал руку Рену на голову и говорил:

— Дарую здоровье и силу.

А перед глазами Ренарда вставало перекрестье дорог, полуразрушенная часовенка Всевышнего и поцелуй старухи, которая знала, что прощается с любимым внуком навсегда.

Ренард почему-то в этот момент сердился. Ну чего это он распускает нюни? Он же взрослый! Почти взрослый. А из лука стреляет так, что со ста шагов может в пуговицу попасть на камзоле вражеского лучника.

В огромной зале на стенах висели большие картины. Странные картины, нарисованные синим, черным и коричневым, и на всех этих картинах было одно и то же — огромное яблоко, выгрызенное внизу и помещенное на фоне синего с черточками блюда.

— Это карта, — однажды объяснил Ренарду старый монах. — А это… — он ткнул заскорузлым пальцем в уродливое яблоко. — Наш мир Невендаар.

— Да? — удивился Ренард. — А где мы?

— Вот тут! — Монах указал на кружок и герб рядом с ним ближе к верхнему углу карты. — Это столица Империи Фергал.

— Значит, земель очень много?

— Конечно.

— И все принадлежат Императору?

— Нет, к сожалению, не все. Вот здесь, — палец монаха заскользил вправо, — земли Горных Кланов, там живут гномы, и там зимой очень холодно.

— У них свой Император? — спросил Ренард.

— У них король, гномы его выбирают. А Кланами управляют старейшины, — тон монаха был по-прежнему терпеливый, но в словах уже проскальзывало легкое раздражение.

— А тут, — палец сместился вниз, — здесь живут эльфы, самая древняя раса Невендаара…

— У них тоже есть король? — перебил Ренард.

— Кажется, есть. А может, и нет… У них никого нет, даже богов…

— А здесь пустыни. — Монах указал на юго-западную оконечность материка. — Здесь Алкмаар. Земля колдунов, которые поклоняются своим предкам.

— А тут? — Ренард ткнул пальцем наверх, туда, где за проливом была нарисована земля, никак не обозначенная и не надписанная.

— Здесь Северные земли.

— А в них кто живет?

— Похоже, никто, кроме птиц и зверей, — там очень-очень холодно.

— А там? Там кто-нибудь есть?

Ренард настойчиво скреб левый край, как будто надеялся обнаружить за границей карты контур неведомой земли.

— Что там — никто не знает, — назидательно сообщил монах.

Получалось, раз совсем никто не знает — значит, и знать не положено.

— А можно как-нибудь посмотреть?

— Идем, Рен, ты совсем замучил архивариуса, — одернул его отец.

— Но если там есть земля, может быть, там есть еще один Невендаар? — не уступал Ренард.

— Еще один Невендаар? — удивился монах.

— Ну да, счастливый Невендаар, который тоже создал Бетрезен, но который не успели испортить вредные ангелы. Такая земля наверняка бы понравилась Всевышнему.

Архивариус нахмурился:

— Такой земли нет, мой мальчик.

— Почему? Вы же сами сказали, что никто не знает, что там, за этим краешком! Вдруг в той земле есть добрый Бетрезен…

— Замолчи! — закричал архивариус и влепил Ренарду пощечину.

Ренард опешил, ахнул беззвучно и схватился за вспыхнувшую огнем щеку.

— Никогда, — повернулся монах к отцу. — Никогда больше не приводи ко мне этого щенка, если не хочешь угодить в лапы инквизиции.

— Я не щенок! Это вы глупец! — закричал Ренард.

Отец ухватил сына за ворот камзола и потащил вон из владений архивариуса, а Рен продолжал кричать:

— Вы же не видели, что там, по ту сторону карты…

— По ту сторону Преисподняя и смерть! — настиг его уже в дверях гневный оклик.

* * *

С тех пор у Ренарда появилось одно страстное желание: узнать, что же там, за границами их мира. А для этого — после недолгих размышлений решил Ренард — надо поймать дракона, и на нем облететь все земли и найти счастливый Невендаар. Из рассказов отца Рен знал, что драконов осталось мало, возможно, всего несколько десятков обитают где-то в густых лесах пограничных земель. В первом своем путешествии он не нашел драконов, зато побывал в землях гномов и был даже принят королем Стурмиром, имел с ним беседу и получил на память драгоценный золотой браслет с синими камнями. У гномиков (правда, жители гор терпеть не могли, когда их так называли) Ренарду понравилось, но ему хотелось найти своего дракона, и он двинулся дальше.

Вскоре он преуспел в своих поисках. Но первый, встреченный им летающий ящер чуть не сжег его заживо. Спас магический амулет на шее — та самая птичья косточка, перевязанная шерстяной ниткой, что дала Рену бабушка. Юному следопыту удалось ускользнуть, а вот жителям ближайшей деревушки повезло меньше. После этой встречи Ренард понял, что прежде чем седлать дракона, хорошо бы изучить язык ящеров.

Посему Ренард двинулся к эльфам: быть может, древний народ научит его этому языку? Эльфы над ним посмеялись — над ним и над его мечтой облететь всю землю и найти счастливый Невендаар. Но один из них — вернее, одна — все же научила его двум десяткам драконьих фраз. Так что во время второй встречи Ренард сумел с драконом объясниться. Дракон, который в этот раз встретился Ренарду, был молод. По драконьим меркам, совсем еще ребенок. Ящер очень хотел выглядеть суровым и искушенным жизнью и все время пыхал огнем. То есть пытался пыхать — при каждом угрожающем «ха» из его пасти вырывался крошечный язычок пламени, а следом вытекала слабая струйка вонючего дыма.

Ренард махал ладонью, отгоняя пахнущий тухлыми яйцами дым, и поплотнее кутал нос и рот в шейный платок. В конце концов, они сговорились: дракон прокатит следопыта на закорках, а следопыт покажет недавно найденный в горах клад. На самом деле Ренард никакого клада не находил — он просто собрал несколько медных мисок, кастрюль и прочей посуды, начистил песком до блеска и решил, что в полумраке пещеры все это вполне сойдет за сокровища.

Следопыт назвал своего дракончика Дренаром — в честь деда, того самого, в доме которого провел детство, и дракон согласился сие имя принять. Тем более что настоящее свое имя он не собирался сообщать человеку.

Итак, дракон подставил шею, Ренард накинул на своего «скакуна» заранее приготовленную упряжь, положил на спину зверю свой плащ — сидеть на чешуе даже в кожаных штанах следопыту не улыбалось, и ребята — дракон и человек — отправились в путь.

* * *

Лететь было замечательно. Ничего прежде никогда… у Ренарда перехватило дыхание, едва он увидел с высоты тут же ставшие голубыми леса, реки, превратившиеся в тонкие синие ручейки — и на горизонте серебристый блеск морской глади.

Рен завопил от восторга. Но как раз в этот момент что-то не заладилось у юного дракона, и он стал стремительно снижаться. Макушки деревьев понеслись навстречу с угрожающей быстротой и, катастрофически увеличиваясь в размерах, вскоре превратились из игрушечных растений в вековых великанов, чьи ветки без труда могли выпустить незадачливому воздухоплавателю кишки.

Но все же Ренарду повезло — он сорвался со своего летуна и свалился в какое-то лесное озерцо. А Дренар взмыл в небо и исчез. Потом четыре дня следопыт брел неведомыми тропами, ориентируясь по мху на стволах деревьев (солнца в этом лесу практически не было видно). Медведь, встреченный на пути, удрал, потом пара волков долго наблюдала за путником, потом Рен едва не утонул в болоте, и наконец вышел к человеческому жилью — избушке на круглой зеленой поляне, точь-в-точь такой, в какой прошло его детство. На пороге сидели дед с бабкой (опять же дивно похожие на его собственных).

Это предательское сходство едва не сгубило следопыта. И хотя птичья косточка на груди дернулась и как будто клюнула его в грудину, Ренард не обратил на предостережение внимания и прямиком зашагал к избушке. Его встретили как родного, усадили за стол, выставили грибы и ягоды, вкусный, только что испеченный хлеб… Пододвинули поближе в глиняной миске творожок рассыпчатый. А подле поставили крынку с молоком, накрытую тряпицей.

— Кушай, внучек, кушай, родной, — шепелявила бабка, смахивая с морщинистой щеки мутную слезу.

И от этого «родной» защипало в носу, вдруг вспомнилось, что так и не побывал Рен в старой избушке у леса, с тех пор как покинул родной кров. Сколько же лет прошло? Пятнадцать? Двадцать?

Ренард вздохнул и потянулся, было, ложкой за творогом, как опять клюнула косточка, ущипнула так, что Ренард вскрикнул. И в тот же миг все перед глазами поплыло — лица стариков изменились, превратились в черные оскаленные пасти, руки скрючились и почернели, а на пальцах мелькнули и пропали огромные когти.

— А коровка у вас где? — спросил Ренард, с изумлением глядя на рассыпанный по столу творог, который буквально на глазах зеленел.

Старик ощерился, обнажая черные огромные зубы. Бабка зашипела.

Ренард вскочил и ринулся вон из избушки. Уже на пороге мерзкая лапа уцепила его за волосы, он вырвался, оставив солидный клок в руках лесной нечисти, выхватил меч — и обомлел. Избушка распалась, на ее месте явились два огромных зверя. Сам того не подозревая, Ренард угодил в гости к парочке лесных оборотней.

Разумеется, он бы не смог от них отбиться. Даже одного бы не смог одолеть — но как раз в этот миг раздалось хлопанье огромных крыльев, тень накрыла поляну, и с неба ястребом пал его Дренар. Дракончик пыхнул огоньком и хорошенько подпалил этим тварям шкуры. Оборотни ринулись в лес, а дракон преследовал их и жег огнем. На счастье, стояла сырая погода, и лес не загорелся, а вот оборотни сгорели дотла. К сожалению, спаситель следопыта, увлеченный погоней, больше не вернулся.

Ренард пешком добрел до ближайшего имперского города. Полумертвый от усталости он два дня проспал в общей комнате таверны, а на третий день его арестовала инквизиция. Несколько месяцев он отсидел в подвалах сего замечательного ведомства. В тюрьме у него была собственная маленькая каморка, отделенная от общей большой камеры частой решеткой. Там, за решеткой, на заблеванном и изгаженном полу лежали и сидели вперемежку женщины и мужчины, молодые и старые, и среди них — подростки и дети. Иногда являлись стражи и избивали арестованных, иногда кого-нибудь уводили. Ренарда дважды вызвали на допрос. Один раз спрашивали про его разговор в таверне — будто бы он говорил, что хочет проклясть Всевышнего и поклоняться Бетрезену.

Ренард ответил: «Все это выдумки и чушь!»

Инквизитор потребовал, чтобы арестант проглотил горящий уголь в подтверждение своей невиновности, Ренард отказался и предложил уголек проглотить самому инквизитору и тем самым подтвердить обвинение. Наглого обвиняемого поволокли в пыточную. Пока помощник раздирал ему руками губы, палач попытался просунуть в щель между зубов раскаленный уголь. Ренард зажмурился, стиснул зубы, превозмогая боль в раздираемых обожженных губах, и вспомнил прощание у часовни Всевышнего. Палач выронил уголь, а потом сдуру схватился за него голой рукой. После чего проверка на истинность веры закончилась, следопыта избили и вернули в камеру.

Во второй раз его вызвали спустя много-много дней. Стали спрашивать про Алкмаар, про народ, что живет в далекой пустыне. Следопыт рассказывал охотно — про обычаи в южных землях, про народ колдунов, про короля-жреца, его знаменитый магический скипетр и блестящую столицу Альзонию.

Спустя три дня Ренарда вызвали вновь, спросили, готов ли он взять в руки меч и сражаться за Империю и Императора.

На что следопыт ответил, что хотел бы прежде всего вернуть свой лук и колчан со стрелами, а также амулеты и деньги.

Ему вернули имущество, хотя и не все: золотые и серебряные монеты почему-то исчезли из хранилища, так же как исчез золотой браслет с синими камнями, подаренный королем Стурмиром. «Все это, несомненно, происки Бетрезена», — заявил инквизитор.

— А с кем воевать-то? — спросил Ренард, собирая оставшиеся пожитки в мешок и прикидывая, где можно будет вымыться с горячей водой и с мылом, прежде чем из подвалов инквизиции переселиться в казармы.

— С проклятыми. Порожденная Бетрезеном мразь открыла врата Преисподней! — взвизгнул в праведном гневе инквизитор.

— Ага… — хмыкнул Ренард. — Судя по всему, вы, ребята, плохо делали свою работу.

— Поговори еще, вернешься в каземат! — пригрозил инквизитор, что-то корябая на пергаменте.

Жители Империи уверены, что инквизиторы бродят по дорогам и сражаются с нечистью, истребляют ведьм и некромантов. Как же! Они туточки, за толстыми стенами, сидят за столом и вписывают напротив фамилии каждого: этого пытать водой, того — на дыбу, третьего жечь каленым железом. Ну, разумеется, пытать женщин и стариков куда проще, чем уничтожать демонов.

За все годы скитания по дорогам Ренард лишь дважды встречал инквизиторов, которые охотились именно на ведьм, а не пытались обвинить в колдовстве приглянувшуюся служителю сего тайного ведомства бабенку. Тогда его, еще совсем мальчишку, взяли проводником в небольшой отряд. Так вот, тогда ему воочию удалось увидеть, каково это — мериться силой с теми, кто поклоняется Бетрезену.

* * *

Вымыться Ренарду разрешили в монастыре — там на дворе паломников была большая выложенная камнем купальня, построенная на месте термального источника. Вода в купальне немного пахла серой — и Ренард, погружаясь в ярко-зеленую горячую воду, с печалью подумал о своем кратковременном полете на драконе.

Следопыта накормили тут же на подворье пресной кашей без масла, правда, для придания сил бывшему заключенному налили кружку крепкого выдержанного вина. Потом монахиня свела с его кожи многочисленные язвы и залечила разорванные и обожженные губы.

На другое утро Ренард отправился воевать с проклятыми.

Он смутно запомнил первый бой с легионами Бетрезена. Куда ярче в памяти запечатлелась нескончаемая дорога — полки брели по ней три дня, бесконечная размытая дождями колея, в которой ноги увязали чуть ли не до колен. Солдаты ели заплесневелые сухари, пили воду из колодцев, если могли найти колодцы, а то и прямо из ручьев. Многие маялись поносом — от этого не спасала никакая магия. Костров почти не разводили. Ренард снял со своего лука тетиву и спрятал под камзол на груди, сберегая от дождя, остальные лучники-новички и не подумали этого сделать. В день битвы дождь наконец прекратился, и выглянуло солнце. Сотники погнали пехоту вперед. Ренард шел во второй шеренге вместе с другими парнями, вооруженными тяжелыми луками. Бредущие впереди новобранцы пробовали стрелять — но все без толку, их луки не желали посылать стрелы вдаль. Пехоту гнали куда-то вверх по холму, и, прежде чем первый ряд добрался до середины треклятого холма, голодные, в непросохшей одежде солдаты смертельно устали и выбились из сил. А потом Ренард увидел идущих на них сверху одержимых. Они спускались навстречу плотной шеренгой, как будто были на учениях, а не в бою. Ренард тут же стал посылать одну стрелу за другой, пока одержимые приближались к ним быстрым шагом. Он видел, как упал один, потом второй, и у каждого из груди торчала стрела следопыта. Третья стрела, четвертая… Ренарда бросило в жар. Он один сейчас уничтожит всех этих придурков с красными пентаграммами на лбах. Пятая стрела. Шестая. За минуту Ренард мог выпустить не меньше десяти стрел. Но вдруг из-за голов одержимых стали прилетать огненные болты и косить и без того бесполезных лучников. А что хуже всего — стали падать сраженные арбалетными болтами стрелки из второго ряда — те, кто еще мог эффективно стрелять. Кто бил по имперцам, Ренард разглядеть не мог, проклятые прятались за шпалерами росшего на холме виноградника. Кое-где влажные кудри винограда дымились, но это не смущало проклятых.

Кажется, спустя целую вечность прозвучал сигнал трубы — приказ отступить, имперские лучники развернулись и ринулись назад — меж скакавшими в атаку рыцарями должны были оставить для них проходы. Но почему-то не оставили. Пехотинцы ударялись о броню скакавших на них коней, как о скалу, орали, хватать за удила и падали под копыта. Никто не расступился. Их уничтожала собственная конница.

Ренард на стал ничего требовать, и раздумывать тоже не стал. Он рухнул на землю ничком и пополз в растоптанной копытами грязи на животе, чудом уворачиваясь от лошадиных копыт. Никогда прежде так быстро он не ползал.

Когда он поднялся снова, из отряда лучников кроме самого следопыта уцелело лишь трое.

По лицу Ренарда струилась кровь, смешиваясь с грязью — какой-то конь все же сумел копытом задеть его голову. Тетиву Ренард успел сдернуть с лука и теперь держал ее зажатой в кулаке и вымазанной в грязи. Чудом сохранил он и лук.

Внезапно мимо вновь пронеслись всадники — Ренард едва успел отшатнуться, иначе бы крыло Пегаса ударило его по лицу. Он ощутил на лице дуновение ветра и, сам не зная почему, рухнул на колени прямо в грязь — мимо него летели паладины Империи. Они умчались, а он так и продолжал стоять на коленях в грязи.

— И что ты тут встал как живое надгробие? — Рядом с ним остановился всадник.

В этот раз на самом обычном гнедом жеребце сидел седой воин, почти старик, длинные седые волосы и белую бороду трепал ветер.

— Приказывай, рыцарь, куда идти, — отвечал Ренард, поднимаясь.

— Я — не рыцарь, я — следопыт, как и ты! — рявкнул седовласый. — Иди к обозу. Тебе здесь все равно делать нечего. Будешь в моем отряде. Спросишь, где отряд Седого Пса, тебе сразу покажут.

«Седой Пес!» — Ренарду сразу понравилось это имя.

Всю осень и первый месяц зимы они воевали вместе. Три месяца. Пока отряд Седого Пса почти весь не полег у стен Алеона.

Глава 12

В то утро сеял мелкий холодный дождь. В Алкмааре не бывает таких нудных холодных дождей. Ранней весной на пустыню обрушиваются ливни, вода наполняет высохшие русла рек, и бурные потоки устремляются либо к Океану, либо в Горговое море, либо наполняют впадину Мертвого озера, воды которого в конце весны становятся не такими солеными.

После таких дождей пустыня расцветает, а на оазисах распускаются плодовые деревья, вдоль полноводного Альзона начинают засевать поля. Мир выходит из-под весенних дождей свежий, отмытый, радостный, сверкающий на солнце.

Так было год за годом сотни и сотни лет подряд, но уже не будет никогда.

В здешних же землях в серой пелене дождя все растворялось и теряло краски. Немолчный шорох капель, шипение мокрой травы под горящими копытами Бешеного, гудение ветра в вершинах…

— Помогите! — Даргану показалось, что кричат где-то рядом.

За серой пеленой мелькнул и пропал силуэт — кто-то скатился с холма и исчез в долине. Следом посыпались камешки.

Дарган был уверен, что кричала женщина.

Он пустил коня туда, где мелькнула тень. Влажные ветви кустарника раздвигались, а не ломались, на Даргана сыпался дождь холодных капель. Он не чувствовал холода, но дождь мешал видеть, что происходит — не различить. Смутные силуэты вновь замелькали — сначала на склоне, потом — в небольшой котловине. Спуск был слишком крутым, и конь, оторвавшись от склона, полетел, медленно планируя вниз, — с огненных копыт срывалось пламя, языки его шипели под дождем и гасли.

Дарган не ошибся: внизу среди мокрых кустов мелькнул женский силуэт — юбка из темной шерсти, рукав блузы, длинные намокшие косы. Девушка — Даргану показалось, что она очень молода, — прыгала с камня на камень с резвостью горной козы. Прыгала, но не убегала. Она просто двигалась по кругу — а в центре этого круга сидел огромный красный паук. В западных землях Алкмаара эти твари не редкость, и Дарган знал, что яд коричневых пауков только парализует, но яд красных убивает на месте. Девушка, что прыгала по камням, играла со смертью. Дарган поначалу не мог понять — почему. Потом разглядел на земле, как раз у лап мерзкой твари спеленатое паутиной тело, спеленатое не до конца — всего несколько оборотов толстой лохматой паутины вокруг груди и талии позволяли разглядеть, что на земле недвижно лежит то ли подруга, то ли сестра попрыгуньи. Смелое создание пока умудрялось ускользать от атак страшной твари. Намокшая под дождем одежда облепила тело и мешала двигаться, но все равно девушка умудрялась всякий раз увернуться от удара мощной лапы. При этом она вскрикивала и взмахивала руками, а в правой мелькало лезвие изогнутого кинжала. Мокрые косы тяжелыми змеями взлетали в воздух и падали отважной красотке за спину. На миг Даргану показалось, что еще миг, и страшный паучище схватит добычу за косу и поволочет по земле — но коса кнутом хлестнула по лапе красной твари, и паук с коротким пронзительным визгом попятился.

— Ко мне! — закричал Дарган чудовищу, обнажая меч.

Паук не подвластен никому — ни Мортис, ни создателю мира Бетрезену. Он сам по себе — убивает, кого хочет, если голоден, но и ему никто помогать не станет. Раза два или три Дарган видел красных пауков близ Тагении, порой, расплодившись, они добирались до самой Фундхеры. Однажды отец и еще несколько мужчин убили огромного паука и притащили на площадь Тагении огромное тело без лап. Тогда-то отец и сказал Даргану, что без помощи магии один человек, как бы ни был силен, уничтожить подобное чудище не сможет.

— Один на один — я и ты, — крикнул Дарган, направляя Бешеного на страшного врага.

Медальон на груди разогрелся — и Дарган едва сдержал крик.

Паук присел на три или четыре лапы, а другими попытался сбить всадника с опасного скакуна. Дарган сумел увернуться и промчался мимо паука и замершей от ужаса девчонки. Но тут же развернул Бешеного и вновь понесся на чудище. Взмах меча, и мохнатая лапа упала на траву. Новый поворот и новая атака, теперь две лапы, ускользнув от удара, попытались ухватить всадника за туловище, но в следующий миг они уже дергались на земле. Паук отступил и потащил за собой добычу, но Дарган вновь напал. В этот раз он был слишком неосторожен, и лишь в последний момент сумел увернуться от смертоносных жвал. В лицо брызнуло синей кровью из обрубка огромной лапы. Дарган заставил коня взмыть в воздух; новый взмах меча укоротил этот самый обрубок еще на один сустав.

Неожиданно паук развернулся и с поразительной скоростью кинулся наутек, бросив добычу. Мгновение — и он исчез в расселине. Скорее всего, где-то в этих скалах у него была нора. Но выяснять, где именно, победитель не стремился.

— Вот так-то лучше… — засмеялся алкмаарец и провел ладонью по лицу — дождь уже смывал синюю кровь со щеки.

Дарган обернулся к спасенной девице. Теперь он сумел разглядеть ее бледное лицо, темные волосы, карие глаза. Ей было лет двадцать, не больше. Одежда девушки давно обтрепалась, и к тому же намокла: рукава грязно-белой блузы облепили тонкие гибкие руки, у юбки из коричневой шерсти был изорван о колючки подол, а лиф из красного шелка лопнул в двух или трех местах. Но не это привлекло взгляд Даргана. Главное — на ней был наборный пояс из нефритовых пластинок, такой носят девушки от Авлаарских гор до самого побережья Горгового моря. Несомненно, спасенная была из Алкмаара.

Надежда, совершенно безумная, окрылила Даргана. Нет, это была не Лиин, и даже отдалено незнакомка не походила на его невесту. Но по щеке девушки катилась алая капля крови — оцарапалась о куст или о собственный кинжал — неважно! Девушка была жива! Жива! Значит, кто-то сумел уцелеть. Мысль эта молнией пронзила Даргана.

Алкмаарец соскочил с коня и кинулся ко второй девице, что лежала недвижно на камнях, обвитая паутиной. Кто знает, быть может, ей повезло, паук сумел ударить, но не успел впрыснуть яд. Девушка не двигалась. Дарган схватил ее за руку и ощутил тепло — но это было тепло остывающего тела — девушка умерла. На ней была точно такая же одежда, как и на ее подруге: юбка, блуза, лиф, пояс — убитая пауком пришла в эти холмы из Алкмаара живой.

Несколько мгновений Дарган стоял на коленях рядом с ней, не отпуская тонкие пальцы и ощущая уходящее тепло. Потом повернулся к той, что осталась жива.

Девушка по-прежнему сжимала в руке кинжал, капли дождя скатывались по бледному лицу. Капли дождя или слезы? Девушку била дрожь. Несколько раз она указала на тело убитой прежде чем выговорить:

— Что с ней? Что с моей сестрой? — с лезвия кинжала стекали капли дождя, становясь синеватыми — клинок все же вкусил синей паучьей крови.

— Она мертва… Паук убил ее, — сказал Дарган.

— А ты? Ты откуда? Кто? Твой конь…

Бешеный, как будто понял, что говорят о нем, радостно заржал.

У простых смертных от его ржания кровь стыла в жилах.

Девушка попятилась, в ужасе переводя взгляд с белого неподвижного, похожего на маску лица Даргана на его чудовищного коня — тот несколькими ударами копыт разбросал по поляне огромные отрубленные лапы чудовища, и устроил что-то вроде нелепой игры, подбрасывая и разбивая копытами паучьи конечности.

— Я? — Дарган не знал, что сказать.

«Я из армии Мортис, сбежавший мертвец»? Вряд ли живого обрадует такое признание.

— Я из Алкмаара, — сказал он, помедлив. — Дарган из клана Таг.

Это было правдой.

— Алкмаар! — это слово подействовало на девушку как заклинание. Уже не обращая внимания на страшного скакуна, она сделал шаг к Даргану. — Так ты — из Алкмаара?! Ты спасся? Да? Откуда ты?

— Наш оазис Тагения близ Фундхеры. Маленькое селение. Последнее на южной дороге к Стеклянной пустоши.

— Мы… из Ордеи. Мы тоже спаслись… Я и моя сестра Дейра.

Только теперь, кажется, до нее дошло, что слово «мы» уже нельзя отнести к ее сестре. Спасенная упала на колени рядом с убитой и разразилась рыданиями. Несколько раз в ярости она всаживала кинжал в землю, будто пыталась наказать ее за то, что позволила свершиться такой несправедливости. Дарган ощущал, как вздрагивает земля при каждом ударе. Кинжал был еще полон магии.

— За что? — шептала девушка. — Мы — единственные, кто спасся из Ордеи. Только я… и Дейра. За что?

Дарган смотрел на лицо умершей. Смерть уже начала уродовать ее черты, но все равно без труда можно было разглядеть, что две девушки были не просто сестрами, а сестрами-близнецами — настолько поразительным казалось сходство. Наверняка при жизни их постоянно путали, а плутовки еще нарочно, чтобы подшутить над окружающими, носили совершенно одинаковую одежду и пояски из нефритовых пластинок. Впрочем, нефритовый пояс носят все жители Алкмаара, его еще называют поясом духов или поясом бессмертия.

Дарган встал с колен, ухватил за повод коня и отвел в сторону, попрочнее привязал Бешеного к ближайшему дереву. Зверь был явно недоволен, фыркал и рвал повод — чуял мертвую плоть. Но отдавать Бешеному тело несчастной девушки из Алкмаара Дарган не собирался. Чтобы унять зверину, алкмаарец бросил коню несколько отрубленных паучьих лап. Тот презрительно заржал, но, быстро сообразил, что иной пищи ему сегодня не дадут, и принялся грызть лапу, мерзко похрустывая. После этого Дарган отыскал неглубокую расселину среди камней, отнес туда убитую и сверху завалил камнями. Во всяком случае, ее тело не достанется какой-нибудь твари вроде скакуна рыцаря смерти. Спасенная не принимала участия в погребении, но и не мешала. Ее как будто парализовало. Лишь когда Дарган положил последний камень на насыпь, она подошла, постояла несколько минут недвижимо и рухнула на камни, раскинув руки.

— Дейра… Дейра… — ее тело затряслось от рыданий.

Дарган отошел в сторону и присел на камень. Ему стало неловко — он-то не мог оплакать умершую: мертвые не плачут.

Дождь усилился, крупные капли дробно стучали по могильной насыпи. Наконец девушка поднялась.

— Как тебя зовут? — спросил Дарган.

— Тейра.

— Это твоя сестра…

— Нет, сестра Дейра, а я — Тейра. Мы же близнецы, имена у нас схожие.

В ее голосе вдруг промелькнуло что-то озорное, почти детское.

Она сорвала бледный тонкий цветок и положила на один из камней насыпи. Крупные капли дождя тут же разбили его и превратили в жалкую безжизненную слизь.

— Что ты намерена делать? — спросил Дарган.

— Если честно, не знаю. Мы пробирались в земли Империи в надежде там спастись от ужасной власти Мортис. Как видишь, сумели дойти, но армия пришла вслед за нами. Тогда мы двинулись на запад. От Мортис мы ускользнули. А вот от этой мерзкой твари — нет. Наверное, мы с сестрой были последними, кто остался в живых из всех жителей Алкмаара.

— Я тоже жив! — неожиданно для себя заявил Дарган.

— Ты? — Девушка с сомнением покачала головой. — Разве ты не из воинов нежити — ужасной армии, созданной безмясой богиней?

— Да, я из армии Мортис, и что? — спросил Дарган с вызовом.

— И твой конь — он ведь тоже неживой?

— Это трофей, конь рыцаря смерти. Его зовут Бешеный. Я его подчинил, отнял у Зитаара.

О, духи предков! Откуда этот надменный тон, эта кичливость, желание покрасоваться? Дарган не узнавал себя.

Услышав свою кличку, летучий конь заржал. А девушка при этом вздрогнула и вся съежилась.

А Даргана несло дальше:

— Я не такой, как другие! Взгляни!

Он вытащил из-под нагрудника и истертого колета медальон и показал Тейре чудесный подарок Галлеана.

— Что это? — спросила девушка.

— Дар бога эльфов. Великий талисман, помогающий в бою.

Если честно, Дарган не ведал, какова теперь сила медальона. Но ведь демон Белиарх испугался этой вещицы и просто-напросто убежал, как побитый пес. Просто так демон не удирает. А легионы проклятых? Они расступались перед ним, как будто колосья под напором ветра. Нет, самого Даргана, пусть и на коне смерти, проклятые никогда бы так не испугались. Причина их страха — медальон.

— А что он может? — Тейра смотрела на медальон из белого металла с недоверием.

— Талисман сберег мою душу. Он сохранил мне жизнь.

Его будто прорвало, слова полились потоком, он рассказал ей о даре Галлеана, о смерти семьи и о том, как Лиин вдохнула его душу в волшебный талисман. И чем больше он говорил, тем ярче горел медальон в его руках, освещая ровным теплым сиянием белые мертвые пальцы Даргана так, что они просвечивали насквозь, и на миг показались порозовевшими и живыми.

— Неужели это возможно? Неужели есть волшебство, способное пересилить власть Мортис? — Тейра все еще не верила.

— Как видишь! Я не только не похож на других, но и не подвластен безмясой, — снисходительная усмешка тронула его губы.

— Но все же ты не совсем жив… — с сомнением покачала головой Тейра.

— Да, не совсем. Не живой и не мертвый… — Дарган согласился. — Но, раз я сохранил свою душу, и плоть моя не разлагается, то, возможно, смогу вернуть себе жизнь. Воскрешают же храмы Империи своих верных воинов. Почему бы мне не найти храм, где воскресят меня? Разве такое невозможно?

— Конечно, возможно! Быть может, ты будешь последним живым алкмаарцем-мужчиной, как я — женщиной, — заметила Тейра. И в голосе ее вдруг мелькнуло кокетство. И улыбнулась она, и повела плечом…

Он хотел напомнить, что рассказывал ей еще про Лиин. Но почему-то промолчал, и даже стиснул губы.

— Дарган, если ты оживешь… — Тейра глянула еще куда более выразительно, чем прежде. — Тогда мы поженимся и возродим народ Алкмаара!

Надо же! Они станут первопредками целого народа? Никогда Дарган не мечтал о подобной миссии!

Экзальтацию девушки можно было понять — гибель сестры, смертельная опасность, чудесное спасение, цепь подобных событий могла выбить из колеи кого угодно. И рядом с ней человек, кого трудно принять за живого: внешне он больше походит на вампира. И тут же конь, чье ржание заставляет кровь стыть в жилах, а горящие копыта твари не поджигают листву лишь потому, что она намокла от дождя, — не каждый способен к подобному отнестись равнодушно.

— Да, да, ты вновь обретешь жизнь! Обретешь жизнь… обретешь жизнь… — повторяла Тейра, то смеясь, то плача. — Надо только узнать, что делать дальше с твоим талисманом и как провести обряд воскрешения.

Она вдруг схватила его за руку и принялась целовать мокрые холодные пальцы, как будто надеялась согреть их своими поцелуями.

Но Дарган отдернул руку и поспешно спрятал медальон под колет и нагрудник.

Ее поцелуи вызвали в груди странное чувство — сродни боли.

* * *

Уже смеркалось, и посему Дарган решил не двигаться в этот день дальше. Они отыскали небольшую пещеру, и только собирались войти в нее, как наружу выскочил мелкий коричневый паучок.

Недомерок, отбившийся от матери.

С этой тварью Дарган разделался одним взмахом меча.

Потом он схватил сосновую ветку, поджег ее от копыта коня и вступил внутрь.

Пещера оказалась круглой и сухой. А — главное — без единой трещины, так что забраться в нее можно было только через вход. Больше пауков внутри не было.

Дарган набрал сухостоя, несмотря на дождь, вполне пригодного для костра. Он сложил ветки, а Бешеный, ударив о камень копытом, поджег груду, да так, что она вся вспыхнула разом — будто облитая смолой.

— А что мы будем есть? — спросила Тейра.

Дарган поделился с ней трофейными сухарями и сыром. Девушка дрожала и никак не могла согреться даже сидя чуть ли не вплотную к огню — от ее мокрой одежды поднимался пар.

— Может быть, ты снимешь платье, и мы повесим его сушиться над огнем? — предложил алкмаарец.

Тейра отрицательно покачала головой.

— Чего ты боишься? Я же мертвец… — засмеялся Дарган.

Кажется, впервые, с тех пор как он очнулся в родном селении и увидел вокруг себя мертвецов, он смеялся. Ах нет, еще с Мораном они смеялись, когда стащили новые сапоги из сундука… Бедный Моран.

— Да нет, все нормально, — улыбнулась Тейра. — Я не боюсь… И мне уже не холодно.

Она тут же прекратила дрожать.

— Так куда ты теперь пойдешь? — возобновил прерванный разговор Дарган. — В земли Империи? Впрочем, мы и так уже на ее территории. Вот только здесь полно нежити и проклятых. Хочешь пробраться поближе к столице?

— Даже не знаю. Наверное — да.

— Это опасно. Имперцы нас не любят. Мы для них все еретики, поскольку не поклоняемся Всевышнему. Для жителей Империи главное — веришь ты в Небесного Отца или нет, а все остальное уже второстепенно.

— Но ведь людей создал не Всевышний, а его ангел Бетрезен, — заметила Тейра. — Разве не так?

— Так, конечно. Вообще все это очень странная история. — Как все алкмаарцы Дарган относился со скептицизмом к легенде о сотворении мира. — Всевышний так верил в своего первого, самого лучшего, самого прекрасного ангела Бетрезена, так гордился им, что доверил тому создание мира. И Бетрезен сотворил лучший из миров Невендаар. Потом боги Солониэль и Галлеан создали природу и эльфов, Вотан — населил горные отроги гномами, а напоследок сам Бетрезен лично изваял людской род. Говорят, у людей тогда ни в чем не было нужды. Но люди не могли жить в мире и довольстве, начались между ними вражда и война. И когда увидел Всевышний, во что превратились прекрасные земли Невендаара, он пришел в ярость и заключил Бетрезена в хаос Преисподней.

— Не больно-то справедлив был Всевышний к своему трудолюбивому ангелу, — заметила Тейра и покачала головой.

Платье ее почти совсем высохло, и подол даже начала дымиться.

Заметив это, Дарган наступил сапогом на дымящуюся ткань.

— Для имперцев мы еретики, — повторил Дарган. — Их ужасают наши обряды, наши беседы с душами предков. В Империи ничего не делается без благословления церкви. А церковь всегда ненавидела Алкмаар. Да и кем мы будем там, в Империи? Простолюдинами, ничтожными смердами, до которых нет дела ни рыцарям, ни властям.

— Но ведь крестьяне живут как-то… Что их защищает?

— Вера во Всевышнего, которой у нас с тобой нет. Ненависть к Бетрезену… — Он замолчал. Потрескивали ветви в костре, огонь дышал жаром в лицо. Дарган позабыл, что он уже не прежний. — Но наши предки предпочли не поклоняться ни Всевышнему, ни Бетрезену. Мы стали народом колдунов, каждый обладал своей магией, каждый рассчитывал только на себя и своих предков. Но не было того, кто объединил бы магические силы…

— А разве скипетр короля-жреца не должен был собрать магию воедино? — спросила Тейра.

— Скипетр? Не знаю… Может быть… Но не теперь.

Может, и так, может быть, Ашган в самом деле мог бы защитить свой народ. Мог, да не сумел.

Когда-то очень давно Алкмаар населяли кочевые банды разбойников. Каждая банда владела оазисом и оттуда устраивала набеги на деревеньки, что жались к берегам Альзона. В пору таяния снегов в Авлаарских горах река разливалась и, возвращаясь в свои берега, оставляла на земле толстый слой плодоносного ила. В ил сеяли овощи и пшеницу, а на залитых водой полях — рис. Но стоило собрать урожай, как с оазисов саранчой налетали разбойничьи банды и отнимали практически все — оставляли лишь жалкие крохи на полуголодную жизнь да семена на грядущий год. А зачастую и этого не оставляли. Тех, кто сопротивлялся, убивали. Молодежь, подрастая, уходила в разбойники, банды разрастались, прибрежные деревушки вымирали. Рано или поздно должен был наступить голод, и он наступил. В тот год умирали все — грабители, не находившие больше добычи, крестьяне, забросившие плодородные поля. Счастливые обладатели лодок и кораблей бежали либо в устье — на берега Горгового моря, либо плыли вверх по течению, за третьи пороги и, бросив лодки, уходили в Авлаарские горы и дальше — в Ништру.

В третий год голода, — утверждали летописи Алкмаара, король-жрец изготовил магический скипетр, с его помощью он собрал души умерших и направил их в бой против остатков банд, засевших в укрепленных крепостях оазисов. Он убил их всех, всех до одного, а женщин и детей заставил погрузить на корабли награбленные сокровища и под охраной своей бестелесной армии повез сокровища вниз по течению в земли Империи — менять кровавые сокровища на зерно и скот. С тех пор духи предков перестали покидать нажитые места. Тела умерших покрывали особым составом, внутренности и мозг извлекали и сжигали, — ушедшим они были без надобности — магическая сила передавала душе все накопленные за долгую или недолгую жизнь знания. А тело, умащенное благовониями, покрытое бальзамическим составом,высушенное сухим жаром пустыни и облаченное в богатые одежды — это тело служило якорем для эфемерных душ, чтобы держать их подле родных селений и городов.

Жизнь наладилась — в оазисах стали селиться скотоводы и купцы, разводили коней, выращивали сады. Там, где не хватало воды, рыли каналы, алкмаарские персики и сливы, а в особенности чернослив — душистый и сочный, славились по всему кругу земель — их везли в леса эльфов, и в земли Горных Кланов, и в Фергал — к столу самого Императора.

А потом разразилась война с Империей. Церковь объявила верованиями алкмаарцев нечестивыми, Великий инквизитор призвал обратить жителей пустыни в свою веру, а тех, кто не пожелает поклоняться Всевышнему, — сжечь. В поход отправились рыцари и сброд, паломники и шлюхи, сквайры и разбойники — все, кто мечтал о жирной добыче и легкой победе, о новых землях и новых рабах. Сотни кораблей ринулись через Горговое море на побережье Алкмаара. Имперцам поначалу удалось взять несколько прибрежных крепостей и основать с десяток своих фортов. Они разрушили город-крепость в устье Альзона (с тех пор тот город так и не был возрожден) и поплыли на кораблях вверх по течению. Но недалеко от столицы незваных гостей встретил алкмаарский флот и сжег с помощью брандеров неповоротливые имперские корабли.

Люди горели заживо вместе с такелажем, кидались в волны Альзона вплавь, но только две сотни имперцев спаслись и были приведены в столицу Алкмаара в цепях.

Тем, кто двинулся сушей, повезло еще меньше — тяжелые кони под рыцарями, облаченными в доспехи, пали в безводных землях, а следом умерли сами рыцари. Магия алкмаарцев сбивала их с пути, заставляла кружить по пустыне либо устремляться вслед за миражами и умирать среди дюн. Лишь единицам удалось добраться до оазисов, и там их либо убили, либо взяли в плен. Война за крепости на побережье Горгового моря шла еще сотню лет, торговля хирела, зато все более искусной становилась боевая магия, пока, наконец, не был заключен мир. Все, что сумели отвоевать имперцы, — это клочок пустыни на севере Алкмаара, да еще под шумок эльфы присвоили спорные земли на северо-востоке. Именно в те дни, в пору войны с Империей повстанцы попытались захватить власть, свергнуть короля-жреца и утвердиться в столице. Они проиграли и были изгнаны, пытались закрепиться на одном из оазисов, но не сумели, тогда они погнали на юг сотни пленных и ушли с ними за Стеклянную пустошь. Пленные своими жизнями оплатили тот переход.

Так, во всяком случае, звучала история Алкмаара в устах отца.

История, которая этой весной закончилась.

— Думаю, священники и инквизиторы будут рады отослать нас на костер. Тем более меня, — подвел итог своим неутешительным размышлениям Дарган.

— О нет, меня они скорее примут за ведьму! — Тейра щелкнула пальцами, и огонь костра приник к земле, как покорный пес. — Магия нашего рода, — пояснила Тейра, и в глазах ее вспыхнул отсвет костра. Очень даже ярко вспыхнул.

— Здорово. — Дарган попытался улыбнуться, но не смог, потому что вспомнил Лиин и ее заклинание: «Я буду всегда!»

Но Тейра, кажется, ничего не заметила.

— Тогда, быть может, нам стоит отправиться в земли эльфов? Твой талисман откроет нам дорогу. И мы найдем способ тебя воскресить, а потом…

— Да, наверное, именно так мы и поступим, — спешно проговорил Дарган, отодвигаясь в тень. — Я вернусь к жизни, а уж там мы подумаем, что делать дальше. Если ты захочешь, я провожу тебя в земли Империи.

— Об этом потом… — прошептала девушка, засыпая. — Сейчас главное — спасти тебя…

Дарган не ответил. Потому что он должен был еще добавить: «И найти Лиин». Но он добавил эту фразу мысленно. Мысленно, но не вслух.

Глава 13

— Ты долж-ж-жен его найт-и-и, — голос Прушина прозвучал в мозгу посреди ночи.

Зитаар и так не спал. Да и зачем спать рыцарю смерти? Он бродил по полю среди трупов, в жалкой надежде, что тело Даргана может оказаться на поле битвы, заваленном мертвецами. Стервятники даже не пугались, когда Зитаар приближался к ним, — они просто поднимались, лениво взмахивая крыльями, перебирались с одного тела на другое и продолжали рвать мясо.

В день битвы на этом поле Зитаар крушил одержимых, будто снимал жатву из мерзких колосьев. Потеряв коня, он сражался пешим, но это не сделало его менее опасным. Он рвался вперед, надеясь настигнуть соперника — где-то там за рядами проклятых. В конце концов, Зитаара окружили, и он отбивался один от десятка одержимых одновременно, маша клинком, как будто это была коса. Коса смерти.

В конце концов, вокруг него образовалось что-то вроде бруствера из мертвых тел.

Зитаару казалось, что проклятые будут ползти и ползти — без конца. Но внезапно они исчезли. Когда рыцарь смерти вскарабкался на завал из тел, то увидел, что проклятые удирают. Жаль, что исчез Бешеный, и Зитаар не мог пуститься в погоню.

Те, кого магия Мортис смогла поднять, еще прошлой ночью ушли отсюда в лагерь. Когда Зитаар поворачивался на север, то видел огоньки многочисленных костров. Войска не могли двинуться дальше, не залатав раны. Люди стряпали ужин и варили настои из трав для своих пострадавших, нежить — плавила металл и смолу. Металлом скрепляли разрубленные кости, смолой заливали раны. Иначе мухи отложат в разорванную плоть личинки, и вскоре воин Мортис превратится в ходячий мешок опарышей. Магия Мортис истребляла в своих подданных то, что могло повредить тела, не давая им гнить и разлагаться, они лишь чернели на солнце и усыхали, превращаясь постепенно в ходячие мумии. Другие теряли плоть и превращались в скелеты, но для этого воин сам должен научиться концентрировать дарованную безмясой богиней магию внутри каркаса костей, иначе, если твое тело повреждено, магия будет изливаться сквозь рану, как кровь. Если ты живой мертвец, то это вовсе не означает, что ты неуязвим.

Факел в руке Зитаара потрескивал и шипел.

— Он должен быть где-то здесь, — бормотал рыцарь смерти, переходя от одного трупа к другому.

Один раз он чуть не свалился в расселину. Алый огонь в глубине давно уже погас, и ход, ведущий в Преисподнюю, закрылся. На дно навалило камней, деревьев и веток, сюда же стаскивали и сваливали трупы тех, в ком уже не нуждалась Мортис. Но все равно расселина оставалась глубокой. Быть может, тело Даргана там, на дне?

Зитаар с сомнением посмотрел вниз. Дождь залил яму водой, вода смешалась с прахом и пеплом, превратилась в черную жижу. Из этой жижи торчали руки, ноги, головы, обломки копий, сломанные клинки. Нет, Даргана здесь нет. Он не чувствует его медальона.

Зитаар двинулся дальше.

Поле казалось бесконечным. Кто бы мог подумать, что ад и смерть могут так ненавидеть друг друга?

Быть может, из-за сходства?

В конце концов, Мортис больше похожа на Бетрезена, нежели на других богов Невендаара: они оба когда-то служили жизни, оба были несправедливо изувечены и превращены. Ярясь от ненависти, они продолжали увечить и истреблять. В эту минуту Зитаар как никогда прежде ощущал родство со своей богиней. Ненависть жгла его, жгла ежесекундно и ежечасно. Он бы отдал все, лишь бы найти Даргана и уничтожить. На-всег-да!

— Найди его, с-с-скорее, с-с-скорее… — шипел Прушин. — Найди Даргана… Это приказ-з-з.

Зитаар остановился.

Зря он ищет, все зря. Нет Даргана на этом поле. Если бы был — ненависть Зитаара давно бы нащупала его во тьме ночи — нет, не тело поверженного врага, — но его медальон. Под завалами тел, в обрубках плоти — где бы тот ни был — ненависть отыскала бы душу соперника, заключенную в эльфийский талисман. После того как «Свет души» сжег руку Зитаара и под латной перчаткой остались голые кости, меж ними установилась невидимая связь. Но Дарган ускользнул. Завладел конем и удрал. Похитил дар Мортис. Мерзавец! Он всегда был не такой, как другие, при жизни и после смерти сумел избежать общей судьбы.

— Его здесь нет! — ответил Зитаар.

— Ищ-щ-щи… Мортис-с-с нужен его талисман. «Свет души»… ты слышал? Слышал… Талис-с-сман… принес-си… можешь уничтожить Даргана… можешь тело его развеять прах-х-хом… Но свет душ-ш-и принес-с-си-и Мортис-с-с…

— Как я найду его? Где? Если бы я только знал! — Зитаар сжал кулаки.

В темноте призрачно засветился контур фигуры — бледный абрис двинулся к Зитаару.

— Это приз-з-зрак, — прошипел Прушин. — Он покажет тебе путь. С-следуй за ним… Принес-с-и «Свет души…»

— Идти пешком? — спросил Зитаар.

Вопрос прозвучал почти как насмешка или вызов. Но Мортис не терпит насмешек, — запоздало сообразил Зитаар.

— Пешком мне его не догнать ни за что, — добавил с куда большим почтением.

— Иди в лагерь, — отозвался глашатай Мортис. — С-спеши…

Призрак исчез, появился вновь. Он ничего не говорил, но явно давал понять, что теперь они вместе, и отныне неразлучны.

— Стой! Кто идет! — окликнул Зитаара караульный у ворот лагеря.

Караульный был живым. И до смерти боялся нежити, потому и вопил так громко.

— Рыцарь смерти Зитаар!

— Проходи! — сказал караульный.

— С-стой! — приказал Прушин. — Дальш-ше идти нет нужды.

В темноте различил Зитаар блеск огней — у самой земли мелькали язычки пламени, и вскоре перед ним предстал конь рыцаря смерти. На черной броне блестела засохшая кровь, и к ней пристали лохмотья кожи. Видимо — кожа живого, того, кого убил прежний владелец.

— Рыц-царь погиб, — прошипел Прушин. — Конь остался. Бери. Ищ-щи беглеца!

Зитаар взлетел в седло. Конь заржал, мотнул головой, треснул костяным бивнем караульного так, что тот не устоял на ногах и шлепнулся на землю.

— Поосторожней! — завопил караульный, вскакивая и выставляя вперед копье.

— Тихо! — прицыкнул на него Зитаар, и парень спешно отступил.

— С-стой! — вновь раздался голос Прушина. — Тебе нужен отряд. Бери их-х-х!

Зитаар увидел, как серый ручеек течет меж лагерных костров. Вскоре он различил отдельные фигуры. Нежить. Воины-скелеты. Они устремились к выходу из лагеря, разбрасывая в стороны всех, кто стоял на пути.

— Сколько их? — с изумлением воскликнул Зитаар.

— С-сотня! Вс-се твои!

Добежав до ворот, скелеты выстроились в два ряда и замерли, ожидая нового приказа.

— Теперь ты командуешь ими, они будут слуш-шать только тебя. А ты — поступай по своей воле. Мортис-с будет слишком далеко, чтобы повелевать… — объяснил Прушин. — Но иногда ты сможешь услышать ее голос. Надо только воззвать к богине.

— О, Мортис! — воскликнул Зитаар.

— Не сейчас! Ты все понял? Медальон Даргана. Торопись! Мортис-с-с ждет. Но учти — силы скелетов не хватит надолго. Торопись… Мортис-с-с дарует тебе силу… много силы…

Будто кровавый поток хлынул на Зитаара. Поток, от которого все тело охватило позабытым жаром. Несколько мгновений он стоял неподвижно, насыщаясь ниспосланным даром Мортис. В этот момент сила его была такова, что за сотню лиг почувствовал он, где находится его враг. Дарган ушел на запад.

— Бегом по дороге марш! — заорал Зитаар.

Скелеты устремились вперед, синхронно поднимались ноги, застучали кости, лязгнуло железо в руках нежити.

Зитаар направил своего нового скакуна вслед за отрядом по дороге, ведущей из лагеря. Впереди в темноте мелькал призрак. То и дело он останавливался и звал за собой.

Зитаар презрительно усмехнулся. Будь тот хоть сотню раз призрак, но на таком расстоянии он не мог учуять беглеца. А вот Зитаар теперь отлично чувствовал душу врага.

«Свет души», таинственный медальон на груди Даргана… В нем есть что-то живое, что-то мимолетное, недоступное и очень сильное. При всей своей мимолетности неимоверно сильная магия. Зачем она Мортис? Что может быть сильнее смерти?

Зитаар мог бы ответить — ненависть.

Но он знал еще один ответ — любовь. А если так… если любовь… то Зитаар может настигнуть Даргана, отнять медальон, и тогда Мортис подарит ему Лиин.

— Мортис! — воззвал он к богине.

— Спеш-ши… — прошипел Прушин.

Глава 14

С отрядом легионов проклятых Дарган и Тейра столкнулись на следующий день. Ехать на коне рыцаря смерти девушка отказалась наотрез. Сидеть верхом, когда девица идет пешком, Дарган тоже не мог: алкмаарцы относятся к женщинам с исключительным почтением.

Так что дальше они шли пешком оба, и Дарган вел в поводу своего коня. Вел и следил, чтобы Бешеный не мог дотянуться до девицы. Потому как утром, очутившись рядом, коварный зверь едва не вцепился Тейре в руку, и только в последний момент Дарган успел дернуть повод и оттащить зверя. Девушка завизжала и, отшатнувшись, рухнула в кусты. Конь долго бесился, оправдывая свою кличку, и алкмаарец никак не мог его унять.

Укротив коня, юноша помог Тейре выбраться из кустарника, оставив в ветвях солидную часть ее шелкового лифа и клок своего плаща. К ее чести, она не слишком перепугалась.

— Я пришлась ему не по душе, — попыталась пошутить Тейра. — И, знаешь, почему?

— Почему?

— Он меня ревнует. Да, да, ревнует… Даже странно, что конь рыцаря смерти так к тебе привязался! — Она погрозила Даргану пальцем.

— Ну, я его хорошо кормлю, — заметил алкмаарец.

— Он ест трупы.

— Как и большинство людей.

— Мы не едим человечью плоть.

— Он тоже не ест конину, — засмеялся Дарган.

— Ну и шутки! — Она нахмурилась, изобразив, что сердится, но тоже рассмеялась. — Очень черные шутки…

— А какие еще могут быть шутки у мертвеца?!

Так, веселясь, они вышли из ущелья. Холмы, покрытые дубравами, звенящие ручьи, маленькие водопады — место было чудесное. Дарган не удивился бы, если бы повстречал тут эльфов. В первый миг, когда из-под полога леса вышел небольшой отряд, Дарган даже вообразил, что видит эльфов. Но тут же понял, что ошибся, когда из-за деревьев вылетела мраморная горгулья. Приглядевшись, Дарган увидел, что почти все люди отряда одеты в белые балахоны, с козлиными черепами на головах вместо шлемов. За исключением одного — этот шел в тяжелой красной мантии, расшитой тусклым серебром, в шляпе, чью тулью украшали мелкие белые черепа, по размерам — крысиные, по форме — человеческие.

Бешеный, предупреждая, заржал, но было слишком поздно — их заметили.

— Это проклятые, — шепнула Тейра. — Разведчики-сектанты, с ними демонолог и горгулья. Я видела такие отряды прежде. Но мы с Дейрой прятались от них в лесу…

— К сожалению, мне негде спрятать Бешеного, — заметил Дарган. — Здешний лес редок, а конь великоват, чтобы скрыться в зарослях ежевики.

Оставалось одно — драться. Но что мог сделать один Дарган против целого отряда? Да, у него есть Бешеный, и есть волшебный талисман — возможно, он сможет отпугнуть горгулью, но, скорее всего, сектантам дела нет до магии талисмана эльфов.

Дарган мгновенно вскочил в седло и обнажил меч, стараясь не думать, скольких противников ему придется одолеть.

— Пока я буду драться, беги, — сказал он девушке. — Ты успеешь и…

— Вот еще! Я сумею прикончить парочку козлоголовых! — воскликнула Тейра и обнажила кинжал. — Мы победим! Алкмаар! Предки с нами! — издала она клич несуществующей уже родины.

Трое сектантов двинулась вперед, остальные застыли, выжидая. Демонолог держался позади всех. Горгулья присела на поваленное дерево. Никому не хотелось попасться под удар страшных костяных бивней скакуна рыцаря смерти.

Дарган невольно осадил коня… Слабая надежда, что сектанты сами повернут назад, и стычки удастся избежать, заставила его опустить меч.

Неожиданно вперед метнулась Тейра.

— Стойте! — Она встала перед конем Даргана, как будто собиралась заслонить и коня, и всадника своим тонким телом. — Стойте! — Она подняла руку, и Дарган на миг подумал, что девушка — очень сильная волшебница, и сейчас она швырнет ком белого или синего пламени и испепелит весь отряд. В Алкмааре никогда не знаешь, на что способен первый встречный, порой тщедушный старичок может уничтожить целый легион.

Но Тейра просто подняла руку.

— Нам совсем не нужно драться! — сказала она чистым сильным голосом. — Мы не враги.

— Разве? — отозвался из-за ряда козлоголовых демонолог.

— Да, мы не враги, — продолжала Тейра. — Мы — жители Алкмаара, но разве сейчас Бетрезен воюет с нашим королевством?

— Алкмаара больше нет. Он исчез. Пустые дома засыпает песок, — произнес демонолог нараспев, как заклинание. — Отныне все алкмаарцы служат Мортис. А Мортис нам враг.

— Нет, не все, мы не служим! — гордо заявила Тейра. — Мы покинули армию нежити, и воля безмясой для нас больше ничего не значит. Клянусь духами предков, да будут они к нам благосклонны!

Кажется, это известие изумило демонолога. Несколько минут он стоял молча. Сектанты тоже не двигались. Лишь один оглянулся, будто спрашивал — ну, что делать-то?

— Посмотрите! — продолжала Тейра. — Это же конь рыцаря смерти. Но восседает на нем обычный воин. Воин, который совсем не похож на остальную нежить из армии Мортис. Разве вам не кажется это странным? А я? Я вообще живая девушка. И в моих жилах течет алая живая кровь.

Бешеный, будто в подтверждение ее слов, заржал.

— Значит, вы неправильная нежить? — Демонолог отодвинул посохом одного из троицы сектантов и выступил вперед.

— Можно сказать и так. — Тейра вдруг улыбнулась. — Если считать, что живой — это неправильный мертвец.

— Клянусь Бетрезеном, нам повезло! — воскликнул демонолог и неожиданно хлопнул себя ладонью по ляжке.

— А нам? — спросил Дарган.

— Вам тоже, ребята. Потому что, если вы — неправильная нежить, то мы — неправильные проклятые.

— Разве такие бывают? — не поверил Дарган. — Или вас неправильно прокляли?

— Можно сказать и так, — повторил демонолог слова Тейры и неожиданно подмигнул девчонке. — Меня не всегда звали Идразель, и я не всегда служил Бетрезену. Когда-то я был эльфом, но темный ангел Бетрезен поработил мой разум, хотя и не до конца. Я был вынужден следовать за его Легионами и повиноваться его приказам. Разве я похож на проклятого? — Идразель снял шляпу, и длинные черные волосы хлынули на плечи. Острые эльфийские уши, длинное тонкое лицо, синие, нестерпимо синие глаза… Дарган редко встречался с эльфами, но, пожалуй, готов был поверить, что в жилах этого проклятого течет древняя кровь. — Но однажды во время битвы я сумел превозмочь волю Падшего и бежал.

Даргану показалось, что демонолог просто-напросто рассказывает алкмаарцу его собственную историю. Это зачаровывало.

— Неужели тебе удалось обмануть демонов? — спросил Дарган с сомнением.

— Если алкмаарец обманул Мортис, почему бы эльфу не обмануть Великого герцога Преисподней? Добро пожаловать на встречу дезертиров.

Идразель рассмеялся. Его смех был серебристым смехом эльфа — тут уж никак не спутаешь. Дарган улыбнулся в ответ.

— А еще говорят, что никто не может обмануть Великого герцога! — воскликнула Тейра.

— Кто говорит! — высокомерный взгляд синих глаз заставил дерзкую девицу замолчать.

— И что ты намерен теперь делать, беглый эльф? — спросил Дарган.

— У меня есть одна-единственная мечта — полностью освободиться от власти Бетрезена.

— А у меня — от власти Мортис. Помечтаем вместе?

— Лучше вместе осуществим мечты, — голос Идразеля сделался вкрадчив, текуч, как вода в весеннем ручье. Он посмотрел на козлоголовых сектантов, снисходительно фыркнул: — К ним это не относится — они давно ни о чем не мечтают — только повинуются.

— Я вновь оживу? — спросил Дарган.

— Для этого нужно очень-очень много магии…

— Ты знаешь, как это сделать?

— Конечно, знаю! — Идразель снисходительно улыбнулся. — Я же сказал, что прежде был эльфом. А нам открыты многие древние тайны, ибо мы были созданы самыми первыми — гораздо раньше гномов и уж тем более, раньше людей. Если люди и гномы оживляют в своих храмах, то почему бы эльфам не проделывать это в глубине своего леса?

— Я слишком давно умер. Магия Мортис коснулась моего тела, не забрав душу. Ведь даже Бетрезен не знает, как вернуть себе жизнь.

— Бетрезен так долго горел в адском пламени, что многое позабыл, — Идразель говорил о своем прежнем господине без всякого почтения. — К тому же он просто не может вырваться из Преисподней — ему не пролезть в щель, из которой выползают демоны. Надо расширить проход, чтобы он вылез, а само оживление будет делом техники.

Да, самоуверенности этому эльфу было не занимать!

— А Галлеан?

— Вотан вырвал ему сердце. Если бы какой-нибудь гном сделал это с тобой, не думаю, что ты бы смог разъезжать верхом на коне смерти и о чем-то мечтать. Послушай, в землях эльфов есть священный колодец, и если суметь до него добраться, то можно уничтожить чары Бетрезена, как и чары Мортис.

— И ты знаешь, где находится этот колодец? — Даргана затрясло.

В Алкмааре есть поговорка: «Стоит пуститься в путь, а спутники всегда найдутся». Ну что ж, даже когда народ погиб, его поговорки не утрачивают мудрости.

— Я знаю дорогу, — Идразель вздохнул. — Я прежде жил в тех местах, и тогда меня звали Ил'Лаан. Именно в мои родные земли наш отряд держит путь. Правда, дорога совсем не простая, и долгая, и трудная, и придется немало покружить, прежде чем добраться до цели.

— Кто нам угрожает? Легионы проклятых? — живо спросила Тейра.

Она вообще все время опережала Даргана сегодня, и это его злило.

— Не только. Имперцы вряд ли станут нам помогать, — справедливо заметил Идразель. — Даже если мы сумеем им доказать, что не хотим поклоняться ни Бетрезену, ни Мортис.

— Почему? — спросила Тейра, хотя, кажется, накануне Дарган ей все объяснил.

— Да потому, что вряд ли мы будем поклоняться Всевышнему, — внезапно раздражился Идразель. Ему явно хотелось крикнуть: «Ну что ты за дура!» Но он сдержался. — Одно название «Легионы проклятых» вызывает у крестоносных медвежью болезнь. Они знают, что Легионы демонов практически нельзя остановить.

— Но мы — не легион, — заметил Дарган.

— Да, мы — жалкий отряд, — согласился Идразель. — Так что имперцы не откажут себе в удовольствии растерзать нас на части.

— Так ты предлагаешь объединиться? — в этот раз Дарган все же опередил Тейру.

— Почему бы и нет? Сообща мы можем вернуть себе истинную суть. Эльфы говорят: «Можно взять в спутники любого, если это не гном!»

Сектанты все как один засмеялись, тыча друг в друга козлиными черепами. Даже горгулья изобразила смех, больше похожий на хрюканье.

Отсмеявшись, один из сектантов все же снял череп, и Дарган увидел белое влажное лицо, тонкие губы, подбородок, заросший темной щетиной. Взгляд черных чуть навыкате глаз был не лишен ума, и уж точно — полон хитрости.

— Я — Ирг, — сказал черноглазый. — Главный среди этих отщепенцев. Первый в очереди на звание чародея.

Дарган огляделся:

— Я что-то не вижу, кто бы мог тебя повысить в звании. — Потом кивнул на мраморную горгулью. — Ну разве что эта тварь.

— А, ты ничего не понимаешь в иерархии проклятых, — мрачно отозвался Ирг. — Бетрезен…

— Ты же больше не служишь Бетрезену! — одернул его Идразель и повернулся к Даргану: — Я же сказал, они совсем тупые. Надевай шлем, и пошли! — приказал он Иргу.

Тот повиновался без возражений, видимо, и сам осознал, что перспектив подъема по карьерной лестнице проклятых у него больше нет.

— Итак, мы вместе? — спросил бывший эльф.

— Вместе, мы все трое согласны! — Дарган похлопал коня по шее. — А горгулья не возражает?

Горгулья что-то прохрипела — видимо, сообщала, что тоже согласна.

* * *

Удивительная вещь — стоило Даргану покинуть войско Мортис, как удача тут же стала благоволить к нему. Как будто некий могущественный покровитель то и дело подбрасывал ему помощников. Так духи предков в Алкмааре некогда помогали живым. Но ведь духи алкмаарцев теперь очутились во власти Мортис, а безмясая ни за что не станет помогать предателю и беглецу.

И все же удачи одна за другой нанизывались на цепь событий, как нанизывает искусная вышивальщица мелкий речной жемчуг на шелковую нить.

Сначала Дарган встретил милую спутницу — и пусть встреча эта была сопряжена с опасной битвой, отныне он путешествовал по чужим землям не один, а с последней живой девушкой Алкмаара. Втайне надеялся Дарган, что Лиин тоже избегла общей участи и теперь ищет возможность пробраться в безопасные земли. Их дороги пересекутся, надо только идти вперед.

Потом этот отряд. Из опасных противников проклятые вдруг обернулись друзьями и предложили помощь Даргану в обретении жизни. Впрочем, помощь проклятых — это помощь проклятых, и об этом ни на миг нельзя забывать.

К счастью, Дарган не нуждался в сне.

Немного воды, пара сухарей, этого ему вполне достаточно, чтобы поддержать тело в форме, а силы дает ему медальон.

Всю ночь сидел алкмаарец под деревом, любуясь на звезды и луны Невендаара, подернутые в это время года фиолетовым флером. Он то вспоминал потерянный навсегда Алкмаар, то думал о предстоящем путешествии по землям эльфов. Порой ему начинало казаться, что Лиин непременно укрылась в древних лесах, и воображение рисовало ее уже преображенной — в виде утонченной эльфийской принцессы, в коротком платьице, цветом похожим на кору дерева, в зеленом плаще, ниспадающем до земли, с цветами в волосах.

Впрочем, его бодрствование не укрылось от остальных.

— Ты же не спишь, нежить, — сказал Ирг, вороша костер, — почему бы тебе не постоять на часах, пока мы спим?

— Твои сектанты недопустимо разнежатся, — отозвался Дарган. — А мне лично нравится сидеть, ничего не делая, и вспоминать прошлое, а не прислушиваться к ночным шорохам.

— Тогда хотя бы полночи? — Ирг сбавил тон.

— Ну, полночи, куда ни шло. Но только если ты принесешь мне хвороста.

Дарган не стал уточнять, что его мертвая плоть не заживает и начинает расползаться после любой самой незначительной царапины — посему алкмаарец каждое утро осматривал в маленькое зеркало в серебряной оправе свое лицо и руки. Состава во флаконе, подаренном Мораном, осталось на дне.

— Мог бы и сам… Ну ладно, ладно, принесу, — отозвался Ирг, сообразив, что спорить бесполезно.

Сектант притащил целую гору веток, и Дарган остался часовым.

Все спали — или притворялись, что спят. Дарган то вставал и обходил лагерь, то присаживался к костру, чтобы подкинуть веток. Право же, ему не нравилась манера Идразеля всякий раз разводить костер — это было как знак, как призыв: мы здесь, приходите и нападите на нас. Он сказал об этом демонологу, когда отряд расположился на ночлег.

«Да, любой нежити, тепло не в радость, — огрызнулся Ирг, услышав возражения Даргана, — вредно для тебя тепло, это верно. Но мы-то живые, и наши тела еще тепленькие, в отличие от твоего, алкмаарец. К тому же без горячей похлебки мы в этих местах быстро сдохнем».

«Я околдую огонь, — пообещал демонолог. — Пламя никто не заметит со стороны. А в случае опасности твой конь предупредит не хуже любого часового».

С этими доводами трудно было не согласиться, тем более, вместе с ними шла Тейра. Уж ей-то костер просто необходим: ночами девушка мерзла и потому ложилась всегда к самому огню.

«Тейре придется остаться у эльфов, — размышлял Дарган. — Не след юной девушке бродить по ужасным дорогам войны, где нежить и проклятые спорят за тела и души».

Он глянул на спящую. Она опять расположилась слишком близко к костру, положив под щеку кулачок — так спят дети. В этот миг лицо ее походило на лицо ребенка — столько в нем было наивной беззащитности. Днем Тейра никогда не казалась ему такой. А сейчас…

Он впервые подумал о Тейре с чуть большей нежностью, чем стоило думать просто о спутнице в странствиях. Так он мог думать о своей сестре, что осталась лежать вместе с матерью в траншее, прорытой по приказу Мортис. Нет, о сестре он думал иначе. А вот о Лиин…

— Это предательство… — пробормотал он вслух и спешно отошел от костра.

Бешеный, заслышав торопливые шаги хозяина, вскинул голову и издал короткий звук, больше походящий на хрип. Будто спрашивал — не пора ли в путь, добывать сладкую человеческую плоть. Дарган подошел к нему, похлопал по шее, конь ткнулся ему мордой в грудь — причем бивни прошли с двух сторон туловища — будто Бешеный решил обнять хозяина своими костяными полукружиями, как руками.

— Мерзкий, отвратительный, гадкий… — пробормотал Дарган с нежностью.

В ответ конь захрапел, как сытый громадный-прегромадный кот.

— На пом… — раздался крик и смолк, придушенный.

То был голос Тейры.

Дарган ухватился за бивень, поднырнул и кинулся на зов.

У костра катались двое. Мелькнули обнаженные руки девушки и ее растрепанные волосы. Вторым был кто-то из сектантов. Он все же сумел подмять девушку под себя, уселся на ноги, прижал руки к земле. В этот миг Дарган узнал насильника. Ирг.

— На по… — вновь раздался крик. Но докричать Тейра не сумела — Ирг съездил ее по лицу кулаком, и девушка, недвижная, распростерлась на земле.

— Сука… — прохрипел сектант и рванул ее блузу.

В этот миг Дарган очутился рядом. Он схватил сектанта за шкирку и оторвал от добычи, а потом отшвырнул. Ирг ударился о дерево и застыл. Рядом с деревом очутился Бешеный, оборвавший повод. Конь угрожающе захрипел, поводя из стороны в сторону костяными бивнями, будто спрашивал: проткнуть этого парня насмерть или только покалечить.

— Стереги его! — приказал Дарган.

Потом склонился над Тейрой. Кажется, она успела прийти в себя. Оглянулась беспомощно, спешно запахнула разорванную блузу на груди.

— Как ты? — спросил Дарган, отводя глаза.

— Не особенно… — девушка уцепилась за протянутую руку Даргана и поднялась, прижала ладони к щекам. — Синяк будет завтра-а-а… — проскулила она, утратив все свое мужество, и разрыдалась. Слезы так и полились градом.

— Ну что ты… ну перестань… с пауком сражалась, а тут… — попытался утешить ее Дарган.

— Человек ху-ху-ху-же… — всхлипывала Тейра, не в силах успокоиться.

Ее вновь начала колотить дрожь.

Дарган подобрал плащ и накинул на плечи девушке. Он не знал, как еще ее успокоить. Вряд ли поглаживание холодных пальцев по плечу придется ей по вкусу.

— Что тут у вас? — Идразель соизволил только теперь подняться и подойти к костру.

— Ирг… — Дарган кивнул на сектанта, что лежал, не шелохнувшись, в опасной близости от острого бивня Бешеного. — Стоило мне отойти от костра, и он… ну, стал, приставать…

— Приставать? — взъярилась Тейра. — Да он попытался меня взять силой! Рвал одежду и бил…

— Ирг! — демонолог повернулся к сектанту. — Я же сказал: мы союзники!

— Ну и что? — отозвался тот. — От девчонки не убудет. Все равно мертвяк ее трахнуть не может. А она каждую ночь мерзнет. Вся трясется, будто в лихорадке. Вот я и решил ее согреть.

— Ирг… — угрожающе прошипел демонолог, подходя. — Не смей трогать девчонку! Еще раз коснешься ее — убью!

Остальные сектанты уже давно проснулись и теперь собрались возле костра. На ночь они все сняли козлиные шлемы, но их лица показались Даргану совершенно одинаковыми — бледными, какими-то приплюснутыми и почти неживыми. Лишь одного можно было отличить сразу — по красному корявому шраму на левой щеке. Этот парень — остальные кликали его Меченым — спешно начал подбрасывать ветки в костер, да так рьяно, что пламя поднялось к макушкам деревьев, и на поляне сделалось совсем светло.

Демонолог повернулся к остальным:

— Все слышали? Если кто тронет девчонку — умрет! — Идразель поднял посох, и на навершии вспыхнул желтый огонь. — Ну, кто-нибудь хочет проверить, сдержу я слово или нет? А? Может быть, ты, Меченый? — обратился он к парню, отмеченному шрамом.

Все молчали.

— Да ладно, — пробормотал Меченый. — Мы все поняли: девчонка спит с мертвяком.

— Не смейте! — закричала Тейра. — Не смейте, погань, так о нем говорить! Он лучше вас всех, он замечательный… — Она вновь захлебнулась слезами.

— Ага, самый лучший, — согласился Меченый. — Только мертвый.

И тут же получил кулаком от Тейры в лицо.

Меченый замахнулся в ответ, но Дарган сбил его с ног. Сектант вскочил на ноги и протянул руку, готовый швырнуть комок огня в грудь алкмаарцу. Тейра метнулась вперед и заслонила Даргана собой.

— Опусти руку! — Демонолог направил навершие посоха в лицо Меченому. — Я кому сказал — девчонку не трогать. Никогда!

— Разве я ее трогал?

— Молчать! Всем лечь. И не приближаться к алкмаарцам. Или у вас мозги сделались козлиными?

Дарган обнял Тейру за плечи и отвел подальше от костра и сектантов.

Она опять начала дрожать.

— Проклятые, они все равно проклятые… — бормотала Тейра. — Настоящие козлы… ненавижу…

— Ты готова была умереть за меня, — проговорил Дарган, закутывая девушку в плащ.

— Я люблю тебя… — выдавила Тейра, давясь рыданиями. — А ты…

— Я… не знаю.

Что он мог ей сказать? У него же есть невеста, и он ни за что не откажется от Лиин. Он найдет ее рано или поздно. И спасет. Но Тейра? Разве она не достойна любви?

— Ты — замечательная, — он коснулся губами ее волос.

Тейра затряслась еще сильнее.

— Но ты, ты… Ты лишь жалеешь меня…

Она сжалась в комок и застыла. Лишь изредка дрожь сотрясала тело.

— Пойми, Тейра, я могу любить только ту, что любил при жизни. Разве можно завоевать любовь мертвого сердца?

Девушка ничего не ответила.

— Не знаю, может, когда я воскресну… — Он замолчал на полуслове, сообразив, что дает ненужные обещания. — Эй, вы, козлоголовые! — обернулся он к сектантам. — Я не буду больше стоять на часах. Стерегите свои козлиные черепушки сами.

— Разве мертвяк нами распоряжается? — попытался возмутиться Ирг.

— Молчать! — одернул его Идразель. — До рассвета ты стоишь на часах.

— За что?

— За все. Ты едва не отправил всех нас в Преисподнюю сегодня…

Глава 15

«Интересно, если поджечь эту охапку перьев, сварится башка Нигеля в шлеме, как в котелке, или нет?» — размышлял Ренард, разглядывая шлем рыцаря на привале.

Нигель даже не соизволил снять свой железный колпак, только поднял забрало, и теперь жевал кусок ветчины. Забрало при этом то и дело падало вниз, и тогда усиленное металлом шлема чавканье слышалось не в пример громче.

Лагерь устроили на небольшой поляне. Когда-то здесь была небольшая постройка, скорее всего, таверна, в которой останавливались путники. Но ее сожгли, и с тех пор никто на этом перепутье больше не посмел торговать и давать путникам хлеб и кров. Достигнув поляны, путешественники должны были позаботиться о себе сами. Единственное, что сохранилось, — некое подобие очага из камней, сложенных так крепко, что ни одна кирка или кувалда не сумели их разбить. Поговаривали, что без магии тут не обошлось. В бездомном очаге можно было развести огонь, сварить в котелке похлебку или пшеничную кашу.

Джастин устроился близ Цесареи, подносил ей, если просила, воды, потом собрал горсть ежевики на десерт.

— Не надо, парень, — окликнул его Гоар, когда Джастин отправился за новой горстью ягод. — Она же монахиня…

— Это моя сестра! — волчонком оскалился Джастин.

— Ну да, сестра… — хмыкнул глумливо Гоар.

— Сестра! — Джастин схватился за рукоять меча и даже вытянул его из ножен на четверть локтя.

— Парни! — окликнул их следопыт. — Разбойников пока не видно.

Джастин разжал пальцы, и клинок, рассерженно звякнув, упал назад в ножны.

Юноша развернулся на каблуках и отправился собирать ежевику, а Гоар направился прямиком к следопыту.

— Ты что, наш командир? — прошипел в лицо Ренарду, наклонившись.

— Заместитель с особыми полномочиями. — Ренард щелкнул пальцами по кожаному футляру с пергаментом, что висел у него на поясе. — Хочешь прочесть?

В инструкции монаха полномочия Ренарда были прописаны весьма смутно, но Ренард надеялся, что «дуболом» (так он мысленно окрестил Гоара, это уменьшенную копию Нигеля) не разберет сие витиеватое послание.

Однако все получилось даже проще. Гоар покраснел как вареный рак, пробормотал: «Мы еще посмотрим», и спешно отошел.

«Ба, да парень не умеет читать!» — сообразил следопыт.

Джастин вновь принес Цесарее горсть ягод и, усевшись поближе к девушке, заглянул ей в глаза.

— Детство помнишь? Хоть что-нибудь?

Она положила несколько ягод в рот, сосредоточенно нахмурила бровки, задумалась, глядя вдаль, на серую двугорбость скалы, что возвышалась над кудрявой зеленью лесистых холмов.

— Нет, — сказала после недолгого раздумья и еще больше нахмурилась. — Ничего. Был дом — знаю, — маленький, крестьянский почти. Герб…

Она улыбнулась. От ежевики губы у нее сделались лиловыми, как и пальцы.

— Такой? — Джастин поспешно ткнул перепачканным в соке ягод пальцем в почти окончательно стертую позолоту на кирасе.

— Нет, — мотнула головой Цесарея, — не знаю… Тот — не тот… Ничего не помню…

Джастин вглядывался в ее черты, пытаясь отыскать сходство с матерью или отцом, но видел полудетский рот, маленький нос, светлые прозрачные глаза — все слишком неопределенное, как будто это лицо уже не принадлежало конкретному человеку, а было ликом абстрактного и вечного служения.

— Ты моя сестра! — заявил он с наигранной уверенностью. — Я точно теперь знаю, я вижу!

Она испуганно глянула на него и сказала:

— Если это угодно Всевышнему.

— Ему угодно, — заверил Джастин. — А Дайред уже паладин Империи. Конь у него летающий. Ты рада?

Она кивнула и почему-то не спросила, кто такой Дайред.

* * *

Ренард, доев кусок хлеба и выпив тепловатой воды, которую его новый оруженосец так и не сумел вскипятить на чахлом костерке, поднялся и прошел вперед — туда, где на небольшой площадке он выставил дозорного — а именно рыцаря Эмери.

Дозорный скучал и терзал корпус лютни, пытаясь выжать из лишенного струн обрубка мотив новой песни. Но лютня держалась, как фанатик под пыткой. То есть хрипела и не издавала ожидаемых звуков.

— Ничего не слышно? — спросил следопыт.

— Ничего.

— И не видно?

— Не заметил. Только оленя видел невдалеке, но наглую тварь стрелой не достать. Ну и птицы кружат. Наверное, услышали мою новую песню, вот и прилетели послушать.

— Ни одного человека?

— Ни одного, клянусь Всевышним.

— Странно. Не такое тут дикое место, чтобы с рассвета до трех часов пополудни не встретить ни души.

Что это место ему категорически не нравилось, Ренард распространяться не стал. Слишком много тропинок и мало открытых дорог. Вечером накануне заметили они кострище, а на мягкой земле неподалеку — след, явный отпечаток здоровенной ноги, совсем не человеческой и не эльфийской. Орк? Демон? Пожалуй, не орк. Великоват для орка. А для демона маловат будет. Для оборотня — в самый раз.

«Терпеть не могу оборотней», — подумал тогда следопыт.

Вместе с Ренардом явился проведать караульного Торм. Вообще-то Торма на площадку никто не звал — но Торм всегда был там, где следопыт. Теперь он устроился на скале рядом с Эмери, обозревая окрестности. Склоны холмов были покрыты густым лесом, лишь слева выдавались из зеленого ковра две скалы — серые с фиолетовыми прожилками. Тропинка, по которой они ехали, проходила как раз мимо этих скал-близнецов. Насколько Ренард помнил, миновав скалы, они должны были очутиться на поляне. В одной из скал есть небольшая пещерка, там хорошо будет устроиться на ночь.

— Эти скалы похожи на яйца дракона, — заметил Торм. — А вот чле…

— Помолчи, — одернул его Ренард.

— А в чем дело-то? Пошутить нельзя? Цесареи-то нет рядом…

— Птицы, — сказал Ренард и указал вдаль.

Туда, где стая птиц поднялась в воздух и теперь кружилась над деревьями. Там кто-то был — скорее всего, небольшой отряд, иначе всполошилось бы куда больше пернатых. Ренард прищурился, прикидывая расстояние. Примерно в двух лигах от двойной скалы. Отряд Нигеля находился ближе, но ненамного. Если повезет, они доберутся туда первыми и смогут занять оборону у подножия скал на довольно широкой и удобной площадке. Но Ренард не стал бы туда лезть. Он знал место, где можно куда лучше спрятаться и переждать.

Следопыт развернулся и почти бегом кинулся назад, к развалинам таверны.

Нигель закончил трапезу и теперь решил расположиться на отдых — прямо в латах. А вот с его коняги лучник, который теперь по совместительству выполнял роль оруженосца, наконец догадался снять латы. Теперь они были разложены на траве, напоминая панцирь вымершего животного.

— Привал окончен, нам навстречу бодро чешет через лес какой-то отряд, — сообщил Ренард.

— Их много? — Нигель не сдвинулся с места.

— Не думаю. Но топают они точнехонько нам навстречу — там впереди нет другой дороги. Мы сойдемся на площадке у скалы. Именно там, где планировали устроить ночевку.

— Вот и отлично. Значит, немного разомнемся. Пора нашим молодцам почувствовать, что это за штука такая — кровавый бой! Подъем! — Нигель соизволил встать. — Люблю перед сном прикончить пару выродков.

— Но мы не знаем, сколько их, — заметил следопыт. — Вы бы могли спрятаться, а я тем временем сходил бы на разведку…

— Ерунда! — Нигель не дал ему договорить. — Веди нас, следопыт. Мы опередим их, займем позицию и разобьем.

Кажется, после предыдущего поражения Нигель мечтал взять реванш, и только. Собственные ошибки его ничему не научили.

— А если их больше? — попытался образумить рыцаря Ренард.

— Слушай, ты же сам сказал — что отряд небольшой.

— У нас тоже немного сил. И все рыцари…

— Молчать! — рявкнул Нигель, и лицо его начало багроветь. — Твое дело — не спорить, а повиноваться! Веди! По коням! — заорал Нигель, перебудив всех птиц — они стаей сорвались с деревьев и поднялись над кронами тучей.

Было бы странно, если бы идущие им навстречу — кем бы они ни были — хоть сборищем мамаш с детьми — не заметили переполоха.

* * *

Ренард поначалу шел впереди, потом, решив, что даже Нигель не собьется с дороги, потому что сбиваться, в общем-то, некуда, прибавил шагу.

— Куда? — заорал рыцарь. — Изменник!

— На разведку, — отозвался Ренард и помчался вперед бегом, следя за тем, как кружат впереди над лесом стайки вспугнутых птиц.

Торм, как и положено оруженосцу, припустил за своим господином.

Судя по всему, оба отряда двигались примерно с одной скоростью — из чего можно было сделать вывод, что среди тех, кто шагает им навстречу, преобладают люди, к тому же в отряде, если и есть всадники, то отнюдь не все едут верхом. И еще одна странность — теперь Ренард то и дело видел, как колеблются ветви деревьев, — как будто меж стволов пролетала огромная птица. Этому могло быть однообъяснение, и оно очень не нравилось следопыту.

Ренард подозвал к себе Торма и приказал:

— Сообщи остальным, отряд сопровождает горгулья. Нам навстречу идут проклятые. Передай мои слова Нигелю и сразу ко мне бегом. Понял?

Парень кивнул и тут же помчался назад.

Но Нигель даже не выслушал оборванца — отпихнул ногой так, что парнишка скатился с тропинки по склону. Пока оруженосец, весь исцарапанный, выбирался наверх, отряд ушел далеко вперед. Торм кинулся догонять.

Ренард не сомневался, что проклятые заметили движение отряда имперцев, и к встрече они подготовятся наверняка лучше, потому что хуже Нигеля командира просто трудно было представить. Следопыт еще быстрее помчался вперед — чтобы первым оказаться у скалы и залезть повыше — тогда удастся с удобной позиции выпустить в проклятых пару-тройку стрел.

Вот и двойная скала. Камень был весь в трещинах, ноздреватый. В трех местах в скале были вырублены глубокие ниши. Похоже, кто-то очень давно пытался расширить тропинку, но то ли не успел, то ли грандиозность труда заставила неведомого каменотеса отступить. Ренард оглянулся. Рыцари еще не появились на тропе. Оруженосец так и не вернулся.

Оставалось надеяться, что у Торма, сына Торма, хватит ума спрятаться в одной из этих ниш.

Ренард полез наверх, цепляясь за уступы. Двигался быстро, взывая к Всевышнему: еще минута, и еще, и еще…

Наконец он очутился в удобной расселине и глянул вниз на площадку. Нигель уже выводил на нее свой отряд. Скорее всего, здесь когда-то планировали построить крепость, вот откуда появилась эта похожая на турнирную арену плоскость. Площадка была отчасти природной, отчасти расширенной человеком — деревья по кругу вырубили не так давно, а поставить успели лишь два столба на краю расчищенного места — как раз там, где ныряла в еловый лес тропинка. Деревья в этих местах так плотно стояли друг к другу, что разглядеть что-либо в глубине зарослей было невозможно.

Ну что ж, имперцы опередили соперника, и то хорошо. Но у следопыта было ощущение, что второй отряд совсем близко.

— Все идет согласно моему плану! — радостно заявил Нигель. — Занять позиции!

Его конь, вновь нагруженный броней, остановился как вкопанный, с металлических удил стекали хлопья пены.

— Какую позицию? — спросил Джастин, дергая повод. Весельчак храпел и крутился на месте. Остальные кони вели себя мало лучше — они явно чуяли опасность и смертельно боялись — того, что надвигалось на них из зарослей.

— Рыцари у скалы! Лучники вперед! — рявкнул Нигель. — Мы их опрокинем.

Ренард смотрел на тропинку, что уходила в заросли и откуда должен вот-вот появиться отряд.

«Всевышний, сделай так, чтобы это были беженцы».

Хотя знал, что молится зря, раз с отрядом движется горгулья. И прежде Ренарду доводилось биться с проклятыми — они буквально зверели, чуя человеческую кровь. Говорят, их демоны, сотни лет отсидев в Преисподней, все эти годы рвут друг друга на части, так что выживают из них самые-самые злобные. Но и смертные в рядах проклятых забывают про страх. Берсерки… нет, с берсерками Ренард не хотел бы сейчас встретиться. Но даже одержимые станут опасными противниками в схватке на таком пятачке.

«Всевышний, сделай так, чтобы это были сектанты, — взмолился Ренард. — Просто люди, самые-самые обычные сектанты, мерзкие сектанты, которые присягнули на верность Бетрезену и согласились обратить свои живые сердца в камень. Я буду счастлив увидеть этих треклятых сектантов на треклятой тропе».

Он вынул из колчана стрелу и натянул лук, заметив, как дрогнули ветви на опушке поляны.

Наконец из зарослей появился всадник. В единственном числе. Черная броня скакуна тускло отсвечивала в лучах низкого солнца, конь затряс головой, и огромные костяные бивни заколебались, с глухим стуком ударив о врытый на краю площадки столб. Всадник, неплотно закутанный в плащ, со свисающими вдоль лица длинными черными волосами, остановил своего скакуна. Нижняя часть лица была закрыта грязным шелковым платком. Не проклятый, это Ренард понял сразу. Но и не имперец. Нежить? Конь точно оттуда, из владений Мортис, он хорошо запомнил красочный рассказ в таверне. Вокруг копыт коня вились желто-алые огненные змейки. Конь смерти, вот как он выглядит! Выходит, это и есть рыцарь смерти? Жидковат.

— Кто вы? — выкрикнул незнакомец на языке Империи, правда, с сильным акцентом. — Куда путь держите?

— Алкмаарец, — сказал в замешательстве Гоар. — Видите, платок на морде? Они живут в пустыне и всегда закрывают лицо, опасаясь песчаных бурь.

— Алкмаарцы мертвы, — ответил Джастин.

— Мы служим Всевышнему и шествуем вперед по землям Империи во славу Императора! — поднял меч Нигель. — Кто ты?

— Я — изгнанник. Идущие со мной — тоже. Мы не хотим сражаться, мы просто хотим пройти этой тропой! — Странно звучал голос незнакомца, глухо, как будто человек находился не в нескольких шагах, а стоял за каменной дверью.

— Ты — из Алкмаара? — спросил Джастин, по молодости лет позабыв о всякой иерархии.

— Да, я с юга, из дальних земель, что близ Фундхеры.

— Вы все умерли! — с торжеством в голосе воскликнул Нигель. — Ты — мертвяк, ничтожество. Вы сдохли, и вас подняла мерзкая Мортис служить своей воле.

— Я больше не служу Мортис, — отвечал всадник с достоинством.

Тем временем за его спиной появился еще один человек. Пеший, в белом балахоне и с козлиным черепом на голове. Пока он пробирался сквозь заросли, козлиный череп уцепился за ветку и провернулся так, что теперь человек ничего не видел. Так что первым делом человек в балахоне яростно вцепился в рога и принялся вертеть череп. Сектант. Ну что ж, похоже, Всевышний услышал молитвы Ренарда. За первым сектантом вылез еще один, тоже в балахоне и с черепом на башке. Потом третий. Четвертый. Теперь Ренард смог оценить величину отряда. Пожалуй, их не так много, а если учесть, что всадник у них всего лишь один — то расклад получается в пользу имперцев. И все же… Где горгулья? Ренарда мучило нехорошее предчувствие. Он бы не стал связываться с этими парнями. Лучше позволить им пройти, как просит алкмаарец. Задача Нигеля — не истребление врагов, а сопровождение монахини. В той дурацкой бумаге монаха ни слова не было сказано, что Нигелю и его парням положено кого-то истребить по дороге. Вот только… Нигель никогда не упустит шанса помахать мечом, но делает он это дерьмово.

— Ага, а вот и сектанты на службе у проклятых! — с торжеством в голосе объявил Нигель. — Слушай, житель пустыни, мы не договариваемся ни с проклятыми, ни с нежитью. Все вы — дрова для костров инквизиции. Я с удовольствием сегодня вечером сожгу вас всех на костре!

— Дайте нам пройти, — теперь в голосе алкмаарца прозвучала плохо скрытая угроза. — Или вам придется пожалеть… — последние слова больше походили на шипение, и Ренард с трудом разобрал окончание фразы.

Впрочем, и без слов всяких было ясно, что парень угрожает. Копыта коня загорелись ярче, и от огня трава на склоне вспыхнула, и огненный ручеек побежал, огибая площадку, как будто брал отряд Цесареи в кольцо.

— Бей их! — завопил Нигель и обнажил меч. — Лучники, готов-сь! Огонь!

Лучники выстрелили. Не то что бы все вместе — двое или трое просто не успели натянуть тетиву, другие замешкались, выбирая цель. Зачем-то они стали стрелять по всаднику, но стрелы просто отскакивали от брони чудовища, да и сам всадник успел прикрыться щитом, так что стрелы просто отлетали от металла. И еще — заметил Ренард, всадника окутывало облако магии. Очень странной магии, ничего подобного следопыт до сих пор не видел. Облако магии было теплого солнечного оттенка. Но не это главное — оно пульсировало, как пульсирует живое сердце. И облако это сжигало стрелы и плавило наконечники стрел.

Ренард быстро сообразил, что броня коня смерти даже его луку не по зубам, не то что лучникам, и принялся посылать стрелу за стрелой в сектантов. Одному из них стрела угодила в козлиный череп и отскочила, другой сумел бросить комок желтого огня и сжег стрелу вместе с веткой ближайшего куста. Третьему повезло меньше: он упал замертво. Четвертый завизжал от боли, когда стрела Ренарда угодила ему в руку, остальные вдруг разом повернулись и ринулись назад в заросли, даже не попробовав вступить в бой. Конь алкмаарца поднялся на дыбы, а затем совершил невиданный скачок и полетел по воздуху. Огонь копыт заставил лучников отшатнуться. Нигель почему-то вообразил, что может справиться с этим чудовищем, как будто был не простым рыцарем, а паладином Империи на крылатом коне. Безумный рыцарь ринулся вперед, сбив с ног своего же лучника, и попытался достать алкмаарца мечом, но всадник на летающем скакуне легко увернулся, а вот его конь ударил копытом по щиту Нигеля, расколол треугольник металла с крестом Империи, сделав рыцаря почти беззащитным. В следующий миг меч алкмаарца обрушился на шлем Нигеля с такой силой, что, казалось, вогнал шею в туловище. Нигель пошатнулся. Гоар кинулся на помощь, все смешалось — рыцари оттеснили собственных лучников к краю площадки, и те никак не могли им помочь — в зарослях по-прежнему было не отыскать цели, а рыцари теперь бились с чудовищным всадником, и стрелять по нему — значило поразить своих. Опять же и Ренард никак не мог всадить хоть одну стрелу в алкмаарца. Нигель кое-как держался в седле, но выронил и щит, и меч, и больше мешал, чем помогал остальным. Если бы не Гоар, алкмаарец его бы давно прикончил. Однако одному всаднику пусть и на таком устрашающем скакуне, пусть и окутанному облаком защитной магии, было ни за что не справиться с целым отрядом.

И тут внезапно потемнело. Будто туча закрыла небо. Ренард поднял голову и замер. В небе парила мраморная горгулья. В следующий миг она пала сверху, как падает на птичий двор высмотревший добычу сокол, ударила огромными лапами в серую скалу, и на всадников брызнули фонтаны каменных осколков. Ренард в этот миг опомнился и пустил в опасную тварь три стрелы — одну за другой, а Эмери, неожиданно наскочив сбоку, ударил чудище копьем. Горгулья взмыла вверх с клекотом, который больше походил на грохот камнепада в горах. Правда, не слишком сильного камнепада.

Мигом весь отряд рыцарей сгрудился у скалы, отступив, и всадник на коне смерти остался в центре поляны в гордом одиночестве. В этот момент у лучников появился шанс хоть что-то сделать — алкмаарец, похоже, вообще о них позабыл, а пехотинцы Империи, кое-как собравшись с силами, вновь открыли огонь. Скакуну, покрытому броней, со своими слабыми луками они нанести урон не могли. Но их стрелы теперь метили в спину алкмаарцу, его магия угасла еще во время схватки с рыцарями, и теперь одна стрела угодила в плечо, а вторая — в бедро, не закрытое щитом. Всадник покачнулся.

— Идразель! — завопил алкмаарец. — На помощь!

Но ни одно дерево на склоне не шелохнулось, никто не пришел. Похоже, тот, кого призывали, покинул товарища в бою.

— Идразель! — вновь закричал алкмаарец. Кажется, он и сам понял, что его предали, и никто на помощь не придет.

Ренарду даже стало жаль этого парня.

Мраморная горгулья поднялась выше и зависла в воздухе, как будто раздумывала, стоит ли продолжать безнадежный бой.

Но почему-то эта тварь не улетала. Подозрительно… Ренард приподнялся и стал оглядывать ближайшие холмы. Неприятное предчувствие кольнуло сердце. Он заметил легкий зеленоватый туман над кронами ближайших деревьев, сверкнувший огонь… Рука потянулась к колчану со стрелами. Нет, не достать стрелой. Даже из такого лука, как у следопыта, не достать. Проклятие!

Ренард помчался вниз по склону, позабыв о горгулье. Он должен успеть! Должен! Споткнулся, кубарем пролетел несколько шагов по склону, сумел сберечь лук и колчан, разодрал колени и бедро, но это было неважно… Важно другое — он не успевал…

Цесарея тем временем спешилась и, разведя руки, стояла у самой скалы недвижно, как изваяние. Судя по тому, как сгустки синего огня появлялись и исчезали на ее ладонях, ей удалось призвать милость Всевышнего. Теперь она спешно залечивала раны рыцарей и лучников, чтобы те могли продолжить сражение. Молодец девчонка! Правда, если у нее и вправду дар лечить всех подряд, то сектантам она сейчас тоже помогает. А этому алкмаарцу на коне затягивает раны. Что не есть хорошо…

Внезапно выскочил из укрытия Торм, сын Торма, не обращая внимания ни на храпящих рыцарских коней, ни на летящие стрелы (далеко не все они попадали в алкмаарца и его коня, две или три уже застряли в щите Эмери, а одна оцарапала коня Гоара, а уж сколько угодило в землю — некогда было считать). Юркий Торм сумел-таки добраться до оброненного Нигелем меча и, подобрав (тяжелая штука, малец с трудом поднял меч за рукоять двумя руками), поволок по земле, а не понес. Нигель, уже немного очухавшийся с помощью Цесареи от страшного удара, сумел принять из рук мальчугана свой меч. И даже вскинуть его над головой.

— Победа! — завопил нетерпеливый Джастин.

Алкмаарец повернулся к лучникам, прикрываясь щитом — но теперь оказался открыт для рыцарей. Джастин первым помчался в атаку, но горгулья тут же ринулась вниз и опрокинула мальчишку на землю вместе с конем. Эмери, скакавший следом, резко сдал назад. Зато Гоар преуспел. Еще миг — и он оказался рядом с алкмаарцем, на которого сыпался дождь стрел.

Драться на два фронта всадник явно не мог, он попытался поднять коня выше в воздух. Но конь смерти — все же не горгулья, которая тем временем успела подняться и усесться на макушке скалы, будто стала ее продолжением. Гоар старательно замахнулся, но его удар пришелся по броне скакуна. Новый удар встретил меч алкмаарца. С клинков брызнули искры. Бешеный попытался достать Гоара рогом, но не смог. А рядом был уже Эмери. И тут дождь стрел прекратился.

Гоар оторопел, увидев, как все лучники разом пали на землю и остались лежать недвижимыми.

В следующий миг горгулья рухнула сверху, вновь ударила огромными лапами в скалу, один из осколков сбил Эмери с коня, второй угодил Нигелю в голову, фонтаном брызнула кровь из расколотой головы. Конь Нигеля встал на дыбы и сбросил всадника. Следопыт, который как раз в этот момент очутился у подножия скалы, пустил в летающую тварь стрелу, но промахнулся второпях. А меч Даргана прошел в зазор меж пластинами доспеха Гоара, и рыцарь выронил меч. Эмери попытался встать, но конь смерти ударил его копытом в грудь, вминая кирасу в тело, и юноша распростерся на земле, потеряв сознание. Напрасно взывала к Всевышнему Цесарея — обращенные к небу ладони были пусты, ей не удалось вымолить у Всевышнего больше ни капли магии.

Все было кончено. В этом сомневаться не приходилось. Бросив лук и колчан — уже не до них — следопыт ринулся к монахине, схватил девчонку за руку и потащил назад к тропинке, которой они совсем недавно пришли на эту проклятую площадку. Убежать по прежней дороге от преследователей надежды не было. Но следопыт знал тайную тропу, что вела наверх к вершине соседнего холма — и, главное, там можно было найти убежище в пещерах. Слабая надежда, но лучше, чем ничего. Лишь бы рыцари сумели хоть немного задержать монстра-всадника и горгулью, дав Ренарду шанс ускользнуть вместе со своей спутницей. Ведь главное в их миссии было — доставить монахиню в Ниинорд. Нигель явно недопонял приказ.

— Скорее! Скорее! — бормотал следопыт как заклинание и буквально волочил девушку на себе.

Из-под подошв осыпались камешки. Два или три раза Ренард чуть не сорвался с крутого склона — и немудрено, одной рукой ему приходилось цепляться за стволы и ветки, другой тащить за собой Цесарею. Та постоянно спотыкалась в своем неудобном платье, то наступала на подол, то цеплялась за ветки. В конце концов, Ренард взвалил ее себе на плечо и потащил наверх. Он и сам подивился, что способен на такое. Девушка, правда, была тонка, как тростинка, но треклятое платье весило почти столько же, сколько его обладательница, так что каждый шаг давался Ренарду с бешеным напряжением. Вскоре ему стало казаться, что неведомые пальцы хватают его за ноги и волокут вниз, не давая сделать ни шагу. Воздух обжигал губы, но не насыщал легкие. Следопыт уже не дышал, а пил его, как пьют воду или даже вино, тягучее, вяжущее губы, и точно так же сплевывал с губ каждый выдох, освобождая легкие для нового нестерпимо режущего горло вдоха.

На счастье, их никто не преследовал, даже горгулья. Неужели? Ренард почти не верил в свою удачу. Разумеется, был шанс, что погоня пустится по торной тропе, а не станет карабкаться в гору, отыскивая следы на склонах и обрывки платья Цесареи на камнях.

Наконец Ренард добрался до удобного уступа — здесь можно было немного передохнуть, а потом пуститься дальше — искать в причудливом нагромождении скал пещеру, чтобы спрятаться до следующего утра. Ренард опустил Цесарею на камень, сам рухнул рядом. Ему казалось, что сердце его сейчас разорвется, а те треклятые молоты, что бьются у него в ушах, разобьют голову изнутри. Где-то бежала вода. Ручей? Нет, скорее, небольшой водопад. Ренард представил, как становится под его струи, как замирает в груди сердце, когда на разгоряченное тело рушатся ледяные струи. Он приподнялся и сел. Нащупал рукой комок влажного мха, вырвал с землею, отер вспотевшее лицо. Сердце уже потихоньку унималось, смещалось из горла назад, на положенное место, в грудь, и перед глазами перестало плыть — Ренард сумел разглядеть серо-голубую мраморную скалу, под которой беглецы рухнули без сил. Что-то в этой скале показалось Ренарду странным. Он вгляделся.

В тот же миг скала ожила, прянули вперед огромные лапы с острыми когтями и сомкнулись вокруг его туловища. Ренард закричал. Вопль его заглушил слабый стон Цесареи. Стон, в котором прозвучал смертельный ужас.

Глава 16

Идразель вовсе не бежал с поля боя, как подумалось Даргану, и не предал алкмаарца, как показалось рыцарям. То есть напрямую Идразель не стал соваться в драку, предоставив эту честь алкмаарцу и мраморной горгулье. Более того, он и всех сектантов (кроме того несчастливца, что так и остался лежать на поляне бездыханным) увел за собой. Еще тогда, когда их отряд двигался к раздвоенной серой скале, Идразель приметил удобную полянку в лесу — на холме чуть выше открытой площадки, где потом закипело сражение, лес был вырублен и сожжен. Просто идеальное место для магического обряда. Причем те имперцы, что стояли у подножия двойной скалы, ничего разглядеть не могли при всем желании.

Козлоголовые тут же прибежали на зов, не обращая внимания на раны, демонолог построил их в круг и начал обряд. Его заунывные вопли сливались с шумом деревьев в лесу, а резкие выкрики — с грохотом схватки, что кипела у подножия двойной скалы. Демонолог забирал силу у сектантов, чтобы воплотить их в магию. Наконец в центре круга вспыхнул магический огонь. Огонь этот был бессилен против рыцарей, но все имперские лучники пали в один миг.

Тогда Идразель вместе с сектантами кинулся назад — но лишь для того, чтобы увидеть окончательный разгром отряда. Лучники лежали недвижимы. Нигель был убит — остальные три рыцаря повержены. А вот монахиня и следопыт исчезли.

— Поймай девчонку! — приказал демонолог горгулье.

Тварь стала медленно подниматься, оглядывая окрестности.

Сектанты кинулись вязать рыцарей. Все трое уцелевших даже не оказывали сопротивления. А вот грязный мальчишка-оборванец неожиданно попытался ударить ножом сектанта и даже оцарапал проклятому руку. Тот замахнулся, и наверняка бы прикончил парнишку, если бы Дарган не остановил его и не перехватил руку.

— Свяжи! — приказал алкмаарец кратко.

— Адский огонь! Да на что нам этот цыпленок! Разве что зажарить! — возмутился Меченый — именно ему довелось получить удар от маленького оборвыша.

— Свяжи! — повторил свой приказ Дарган. И так стиснул пальцы, что едва не сломал сектанту запястье.

— Да чего уж… если ты живьем его хочет сожрать… — сектант ухмыльнулся, заметив, как заледенели от ужаса глаза мальчишки. — Или отдать своего Бешеному…

Конь заржал, услышав кличку, а у мальчишки подогнулись ноги.

Торм уже больше не сопротивлялся, пока его опутывали веревкой и волокли к остальным пленникам.

Дарган спешился и отвел коня к краю площадки за выступ скалы, сюда же он подтащил тело одного из лучников и швырнул под копыта Бешеному. Сам отвернулся. Достаточно того, что он слышал, как с треском лопнула одежда, а затем и кожа мертвеца, когда бивень Бешеного вспорол плоть.

Внезапно один из лучников зашевелился. Застонал, поднес руки к голове, попытался встать, но сумел подняться только на четвереньки. Так, застыв в этой позе, смешной, жалкой, нелепой, он раскачивался и жалобно выл. Один из сектантов обернулся, заметил ожившего, ухватил за волосы и подтащил к остальным пленникам. Не без труда сразу трое завели лучнику руки за спину и опутали ремнями. Парень кричал и бился, изо рта его шла пена.

— Как странно, — пробормотал Ирг. — Никогда прежде такого не видел — обычно магия Идразеля пришибает лучников мгновенно. Стрелков нет, тех с первого раза ни за что не угрохать. А вот среди таких слабаков ни разу не оставалось живых после одного прихлопа.

«Рассудительный парень, — подумал Дарган. — Вечно он все замечает».

— Может быть, мы того… в лес забрались далеко? — осторожно предположил Меченый. — Может, Идразель чего-то там недосчитал…

— Огонь Преисподней тебе в пасть! Не тебе проверять чужие расчеты! Ясно одно: шлепнуло всех по-разному, магия не каждого достала… — Ирг с подозрением оглядел пленников, будто пытался выяснить, чьи магические способности могли нейтрализовать удар демонолога.

Но даже на взгляд сектанта, такое не определяется.

Тем временем раздался знакомый клекот, похожий на камнепад, из-за двойной скалы появилась мраморная горгулья. В огромных лапах она несла добычу — в одной бездвижную монахиню, в другой — следопыта. Ренард безуспешно бился, пытаясь вырваться из когтей чудовища. Ну что, парень, так хочется на свободу? Лети! Чудовище, не достигнув еще земли, швырнуло следопыта на камни. Он упал с глухим стуком, дернулся и затих. Цесарею горгулья опустила куда аккуратнее — положила рядом с пленниками, а сама поднялась на одну из скал и там застыла, слившись с камнями. Издали казалось, что теперь одна вершина скалы выше другой.

— Люблю я эту тварь! — засмеялся демонолог. — Что б мы без нее делали! А, Дарган?

Опираясь на посох, демонолог направился к монахине. Связанный Джастин дернулся, пытаясь переползти и если не встать, то лечь на пути у проклятого, но тот попросту обошел пленника и оказался рядом с Цесарей. Как ни странно, монахиня не потеряла сознание, оказавшись в когтях чудовища. Едва Идразель оказался рядом, как она вскинула голову. Ее массивный клобук сполз набок, воротник платья был наполовину оторван, так же как и рукав. Но, кажется, мужество не покинуло девочку.

— Что тебе нужно, проклятый? — прошептала она побелевшими губами, положив узкую ладошку на грудь, как раз туда, где на ее платье был вышит восьмиконечный крест — этот знак ее ордена и символ Империи, в которой высшая власть, считалось, принадлежит не Императору, не Великому инквизитору, а Всевышнему, и только ему.

— Да ладно тебе, — сказал Идразель, ухмыляясь. — Чего ты боишься? Что твою душу выпьют до дна? Вот глупышка, здесь же нет приятеля нашего Даргана Носферату. А твое тело… — Демонолог ухмыльнулся вновь. — Разумеется, мои ребята живые, а не мертвые, они не прочь будут повеселиться.

— Пусть веселятся со своими козлиными черепами, — ответил Дарган, внезапно возникая рядом с демонологом.

Идразель окинул алкмаарца неприязненным взглядом.

— Да уж, тебе, мертвец, это ни к чему. Да только зря ты за нее заступаешься. Неужели не разглядел крест у нее на груди? Эта девчонка с удовольствием бы поглядела, как ты корчишься в огне, отвернись от нас сегодня удача.

— Эта девушка не казнит, а лечит! — крикнул Джастин. — Никто не посмеет ее тронуть, пока я жив. — И он вновь стал извиваться ужом, пытаясь подползти ближе.

— Это можно исправить, — заметил демонолог.

— Девушка не казнит, а лечит, — повторил Дарган слова Джастина с угрозой в голосе.

— Да ладно, ладно, я всего лишь пошутил. Зачем же так грубо? Я лично не собираюсь обижать девчонку. Пусть лучше займется своими несчастными собратьями. Пусть лечит, если, разумеется, она хоть что-то умеет! — Идразель указал на Гоара. — А то этот придурок может и не дожить до завтрашнего утра.

— Его зовут рыцарь Гоар, — сказала Цесария.

— Да, да, мы поняли, что он рыцарь. Но при этом все равно придурок.

— Моя магия такова, что будет направлена на всех вокруг, — Цесарея приподнялась и постаралась приладить на место полуоторванный рукав, но ей это не удалось. — Всем достанется понемногу. — Гоару станет лучше, а твой всадник исцелится.

— Мой всадник… — Идразель сделал вид, что не понял, о ком идет речь. — А, мой всадник! — он хлопнул себя по лбу. — Дарган, что ли? Ты имеешь в виду эти стрелы? Мы их сейчас вытащим. Вот одна… — Идразель выдернул стрелу из плеча алкмаарца, при этом тот даже не вздрогнул. — Вот другая! — Извлек из бока. — Но ты же лечишь только своих…

— Я лечу всех, — сказала Цесарея.

— Первый раз о подобном слышу! — Идразель выглядел обескураженным. — Но если тебе так нравится, потчуй всех своей магией. Только вряд ли ты сможешь излечить Даргана — он же мертвец. А мертвецы не лечатся. Так что ему твоя магия без надобности. И поторопись, если не хочешь, чтобы Гоар испустил дух! — Демонолог заржал, очень довольный своей шуткой, и отошел подальше от пленников.

— Что ты задумал? — спросил Дарган, нагоняя демонолога. — Я не позволю тебе их убить.

— Убить? О нет! Я не собираюсь их резать. — Идразель по-прежнему улыбался, скаля мелкие зубы. — Они нам очень пригодятся. Мы идем в земли эльфов, а листогрызы вряд ли будут рады видеть тебя или меня. Только имперцы могут договориться с эльфами. Я не знаю, кто прислал нам этих ребят, — Всевышний, Мортис, Вотан, Бетрезен… или… М-да, похоже, больше некому, ибо эльфы остались без своих богов. Но, так или иначе, нам здорово повезло.

Пленники изо всех сил прислушивались к их разговору, понимая, что эти двое сейчас решают их судьбу.

— Что вам надо от нас? — крикнул Джастин. — Сражаться со своими мы не будем.

— Никто и не просит! — отозвался Дарган и шагнул ближе к имперацам. — Вы поможете нам добраться до волшебного источника в землях эльфов, а потом мы вас отпустим.

— Разве я сказал: отпустим? — удивился Идразель.

— Я так сказал, — нахмурился Дарган.

— Ну, если ты так сказал, то придется отпустить… — по тону не ясно было, говорит демонолог всерьез или издевается.

— Мы их отпустим! — Дарган пришел в ярость, и медальон на его груди вспыхнул так, что свет прошел сквозь нагрудник.

— Хорошо, хорошо, если выживут, конечно, отпустим. — Идразель вновь повернулся к монахине. — Действуй, красотка, пока я не передумал! Твоим ребятам предстоит долгий путь. Кто не сумеет встать на ноги, умрет!

И демонолог направился к скале, на которой засела горгулья.

— Цып, цып, цып… — стал он подзывать летучую тварь. — Слезай вниз, малышка, нам надо с тобой перемолвиться об очень важном деле.

Монахиня поднялась, развела руки и сжала кулачки. Зажмурилась… Замерла… Всевышний не откликнулся. Девушка тряхнула головой и повернулась к алкмаарцу. Что-то ее смущало.

— Так вы мертвы? — спросила Цесарея. И — как показалось Даргану, в голосе ее промелькнуло сочувствие.

Сказать «да» он почему-то не смог, отрицать тоже не имело смысла, он буркнул «не совсем» и отошел к мертвецам, выбирая среди трупов подходящую пищу для своего скакуна — Бешеный уже обглодал труп несчастного лучника до костей и хотел добавки.

Дарган остановился возле неподвижно лежащего следопыта. Голова его была запрокинута, из носа текла струйка крови. Дарган уже наклонился, чтобы ухватить лежащего за тугой ремень перевязи, как вдруг все заколебалось — как будто скала, на которой стоял алкмаарец, на миг ожила. Все поплыло, сместилось, и Дарган вдруг ощутил давно позабытое тепло — тепло прикосновения живых пальцев, живого дыхания — что-то сродни невесомому поцелую коснулось его губ — и в тот же миг проникло дальше — в грудь, устремляясь к сердцу. К сердцу, которое давно перестало биться.

Дарган замер. А Ренард судорожно вздохнул, дернулся и попытался сесть.

Алкмаарец отпрянул. Вот те на! Этот парень куда выносливее, чем казалось, — упал с такой высоты, и не погиб.

Дарган стоял над ним, не в силах пошевелиться. О духи предков! Цесарея вернула следопыту часть сил… и не только следопыту!

То чудо, что мгновение назад пережил Дарган, было сродни поцелую Лиин, теплу солнца или дуновению свежего ветра, что приносят в жаркие земли Алкмаара весенние дожди. Если б пережить это чудо еще раз! И его желание исполнилось — вновь пришла волна теплого живительного дыхания — будто весенний ветер, вдыхающий сладость аромата в вишневые деревья. Неведомая сила коснулась губ Даргана, а потом его груди. Но — только сейчас понял алкмаарец — не достигла сердца, а наполнила медальон, спрятанный под одеждой на груди. Вот оно что! Магия Цесареи, призванная излечивать раны, наполняла новой силой «Свет души».

Ренард застонал и с трудом, но сел, выгнулся, пытаясь нащупать где-то на пояснице ту болевую точку, что не давала ему встать. Пальцы безуспешно скребли кожу камзола. Дарган коснулся плеча там, где вошла стрела лучника, ныне уже покойного. От раны не осталось и следа — сама ли монахиня ее залечила, или «Свет души», наполнившись ее магией, закрыл рану на теле Даргана, неведомо. Алкмаарец склонен был думать, что излечивал его «Свет души». Но дара Цесареи это никак не умаляло, ибо ее сила подпитывала медальон.

Дарган ухватил следопыта за ворот камзола и подтащил ближе к остальным пленным.

Монахиня тем временем стояла, запрокинув голову и разведя руки в стороны. Лицо ее было бледным, бледнее, кажется, вышитого на платье креста. Крупные капли пота стекали по лицу, а на прозрачной коже у виска билась как сумасшедшая тонкая синяя жилка. В ее ладонях светились шары синего света, но светились все слабее и слабее, медленно угасая.

— Цесарея, перестань, — пробормотал Джастин. — Гоар уже открыл глаза. И Ренард очухался… а Нигелю ты все равно не поможешь.

В самом деле, всем раненым стало лучше — Ренард даже поднялся, а Джастин и Эмери теперь сидели на земле, подпирая друг друга спинами — насколько им позволяли путы. Гоар перевернулся на бок и замычал. Даже тот лучник, что прежде лишь стонал от боли и выл, теперь лежал на спине, ошалело глядя прямо перед собой, и судорожно втягивал в себя воздух.

Дарган оглянулся. Мертвые, разумеется, не восстали. Убитые демонологом лучники не шевелились. Ну что ж, меню Бешеного будет достаточно однообразным.

Новая волна магии, правда куда слабее прежней, коснулась Даргана. Едва различимое тепло, похожее на печальный вздох.

— Прекрати! — закричал Джастин. — Ты убьешь себя, Цес! Хватит! Гоар, скажи ей, чтобы она перестала!

— Пусть работает, — хмыкнул Гоар. — На что она еще годна?

Цесарея вздрогнула, опустила руки, покачнулась и медленно осела на землю.

Дарган ощущал странный жар — не в груди, нет, а там, где под одеждой был спрятан медальон.

«Свет души» выпил у девочки слишком много силы», — подумал Дарган и поволок Бешеному очередной труп.

* * *

Прежде чем совсем стемнело, сектанты собрали трофейное оружие. С рыцарей сняли латы и, связав в два тюка, приготовили ношу для коня убитого Нигеля. Если бы рядом был храм, несомненно, этого рыцаря Всевышний поднял бы из мертвых. Ему теперь как никогда нужны бравые вояки. Но вдали от города подобной милости командир был лишен. Его тело сектанты закидали обломками скал, которыми после боя была усыпана вся площадка. Отдавать труп на корм своему коню Дарган не стал из уважения к рыцарскому званию погибшего.

Все мечи и лук следопыта с его колчаном завернули в плащ Нигеля и связали ремнями. Луки несчастной пехоты Ирг и Меченый переломали, соревнуясь, кто быстрее сладит с жалким оружием. Потом под хохот остальных козлоголовых переломали стрелы.

Следопыт заметил, что алкмаарец с минуту постоял над вьюком с оружием, потом наклонился и коснулся плаща чем-то белым, какой-то кругляшкой, издалека похожей на амулет, губы Даргана шевельнулись. Алкмаарцы все до одного колдуны, неудивительно, что парень прошептал заклинание.

Дарган поднял голову и встретился взглядом с Ренардом. Несколько мгновений он так и стоял, полусогнувшись, будто о чем-то раздумывал. Потом распрямился и направился прямиком к пленнику.

— Не вздумай трогать сверток, — прошептал Дарган, протягивая Ренарду флягу с водой. — Коснешься плаща, останешься без руки. Схватишься за рукоять меча без позволения — умрешь.

Глава 17

Спустилась ночь, и двигаться дальше отряд не стал. Сектанты развели костер. Возле огня нашлось место и победителям, и побежденным. Лишь Дарган сидел в стороне, инстинктивно опасаясь пламени. Да, его плоть не гнила, но огонь мог случайно коснуться кожи, сжечь руку или ногу, а Дарган даже и не заметил бы. Время от времени Дарган проводил пальцами по лицу — удивительная вещь получилась: все мелкие порезы и царапины, заклеенные смолой и составом Тагана, после магического излечения исчезли в один миг. Да и следов от стрел не осталось. Дарган сел к костру спиной, распустил завязки нагрудника и извлек из-под одежды и доспеха медальон. Тот светился в темноте, будто Дарган держал на ладони маленькую звезду. Каждый раз медальон светится каким-то особым новым светом. Сейчас он как будто помигивал, играл…

— Покажи мне его… можно посмотреть? — Рядом остановилась Тейра — Дарган и не заметил, как она приблизилась.

— Нельзя! — крикнул он почти грубо и спешно спрятал медальон под одежду.

— Что с тобой? — Тейра обиженно заморгала.

— Я сказал — нет! — рявкнул Дарган, злясь на себя за свою непонятную злобу.

Тейра повернулась и побежала к костру, закрыв лицо руками.

Даргану показалось, что она плачет.

* * *

Демонолог долго прикидывал, что делать с пленными. Мраморная горгулья, сидя на макушке скалы, сторожила лагерь. Ее круглые, как у филина, глаза одинаково хорошо видели и днем, и ночью. Но все же в темноте под покровом леса кто-то из плененных мог ускользнуть. Посему Идразель связал всех мужчин веревкой, а Дарган наложил на нее заклинания, чтобы нельзя было веревку перерезать ножом.

Несвязанными остались Цесарея и Торм. Цесарею Демонолог просто-напросто поручил заботам Тейры, а мальчишка его мало волновал. Захочет удрать — пусть удирает, одним ртом меньше. Но Торм сидел возле Ренарда как привязанный. Заметив сию преданность, Ирг послал Торма за хворостом. И не ошибся — мальчишка набрал охапку сухих веток и вернулся к костру.

Меченый с самого первого дня в отряде был за повара. Вскипятив воды, он насыпал в медный котел крупы, бросил туда копченые ребра, добавил пряной травы, что нашел тут же, на склоне холма. Он беззастенчиво выпотрошил припасы пленников, обнаружил там пару луковиц, репу, крупу и тут же добавил все в похлебку. Из нехитрого скарба имперцев Ирг конфисковал миски и деревянные ложки. Похлебку стали разливать поровну всем — и сектантам, и пленникам.

— Надеюсь, вы кормите нас не тем же, чем Дарган своего коня, — заметил Ренард, снимая пробу. — А ничего, есть можно. Хотя я бы добавил сюда немного змеиного яда и волчьих ягод.

Торм тоже потянулся ложкой к котлу, но тут же получил по затылку от Гоара.

— Оруженосцы едят последними! — объявил Гоар.

— Не трогай парня! — прорычал Ренард. — Мы все теперь в плену и должны помогать друг другу.

— Мы в плену, но рыцари не как все. Может, этот оборвыш — твой незаконный сынишка? — хмыкнул Гоар.

— Чтоб тебе обожраться и лопнуть, — пробормотал Торм, глотая слезы и ковыряя ложкой землю возле костра. — Я найду эликсир силы, потом эликсир неуязвимости, потом…

— Цесарее двойную порцию! — объявил Джастин.

Он ловко выхватил из котла на миг оставленный «поваром» половник, и наполнил монахине миску до краев.

— Да я не хочу… мне и не съесть столько, — принялась отнекиваться девушка.

— Ешь и без всяких не хочу! — приказал Джастин. — Ты на нас столько сил израсходовала, просто ужас!

Цесарею он опекал с преданностью брата — как будто в самом деле уверился, что она его пропавшая сестренка.

Тейра налила Даргану его порцию и поднесла, поклонившись. Так кланяются женщины Алкмаара, поднося тарелку с едой хозяину дома. Алкмаарец грустно улыбнулся: вскоре все традиции его родины будут утрачены — никто уже не поклонится так, как только что это сделала Тейра, никто не кивнет в ответ, как это сделал Дарган, принимая еду так, как принимают самое драгоценное подношение.

Кажется, девушка мгновенно простила алкмаарцу его недавнюю грубость.

— Он что, тоже будет есть? — изумился Гоар, которого монахиня кормила с ложечки из своей же миски. Он дернулся, она неуклюже ткнула говорившего в губы, и тот ударил ее по руке. — Осторожнее! Ты же меня обожгла. Нет, я не могу вкушать пищу, глядя, как этот труп заливает в себя похлебку.

— Не смотри, — пожал плечами Ренард. — Или не ешь.

— А ты можешь? — Гоар задохнулся от возмущения — и тут же закашлялся.

Цесарея вовремя убрала подальше миску с едой, иначе он бы ее опрокинул.

— Я могу, — невозмутимо отозвался Ренард. — Конечно, могу. Я же бывал в Алкмааре. У них предки садятся с живыми за стол. Иногда приглашенных мертвецов бывает куда больше, чем живых. А у нас всего лишь один мертвец. Да и тот выглядит вполне прилично. Как будто его только что прикончили. Свежачок.

Дарган улыбнулся. При всей язвительности, шутки Ренарда его не оскорбляли.

— Впервые вижу, чтобы проклятые спелись с кем-то из нежити, — заявил Гоар, наконец, прокашлявшись.

— Все мы люди, — невозмутимо заметил Ренард, под шумок наливая себе из общего котла добавки, а затем щедро наполняя миску сидевшего рядом Торма.

Парень мгновенно заработал ложкой.

— Нет, — сказал Дарган, решив подыграть следопыту.

— В прошлом люди… — уточнила Тейра.

— Нет. Даже не в прошлом.

— Нет? — изумилась Тейра.

— Мы не люди, не проклятые и не нежить.

— А кто же? — спросил Джастин, угодив в нехитрую ловушку.

— Переодетые эльфы.

— Что, листогрызы? — изумился Гоар, тоже приняв сказанное Дарганом за чистую монету.

Меченый расхохотался и подмигнул. Торм подавился похлебкой и едва не разлил себе все на рубаху.

— Грызем листья, все грызем листья! — захохотал вдруг Ирг.

Идразель посмотрел на смеющихся с подозрением. Нет ли в этом подвоха — втереться в доверие, ослабить путы и бежать. Но нет, веревка держала пленников прочно, каждый узел на ней Дарган скрепил магическим заклинанием. Иногда очень полезно иметь под рукой алкмаарца — они все природные маги.

Когда алкмаарец наклонился, устраиваясь на ночь, из-под одежды выскользнул медальон и, свесившись на цепочке, сверкнул как-то по-особому ярко. Как будто не свет костра в нем отразился, а яркий солнечный луч. Алкмаарец спешно убрал талисман. Но было поздно. Меченый хищно облизнулся, но тут же с постным видом опустил глаза и спрятал руки под мышки, будто сильно замерз.

* * *

До того как стать сектантом Меченый был вором. Но только не имперским вором из Серой Гильдии, а самым обычным воришкой. Он всю жизнь крал, с того момента, как себя помнил. В детстве внешность у него была ангельская — голубые глаза, золотые кудряшки, пухлые щечки, так, наверное, выглядели те коварные ангелы, что подначили людей устроить в Невендааре хаос и «подставили» наивного Бетрезена. Новоявленный ангел крал все, что попадалось под руку, и едва лишь замечал тугой кошелек на поясе торговца или золотую цепочку на женской шейке, то уже не мог удержаться от соблазна. В его родном городе за кражу полагалось отрубать руку. Мальчишку поймали на базарной площади в тот момент, когда он срезал с пояса жены мясника вышитый золотом кошелечек. Меченому в ту пору было девять лет, и сама пострадавшая, поначалу отвесившая маленькому вору звонкую оплеуху, узнав от стражника о грядущем наказании, испугалась и прослезилась даже, взглянув в небесно-голубые глаза преступника. На суде сердобольная горожанка попросила заменить страшную кару поркой и наказанием в виде года работ. Судья учел ее просьбу, конфисковал кошелек вместе с содержимым в счет судебных издержек, а Меченого (тогда его звали как-то иначе, кажется, Попрыгунчиком) отправили работать в лавку к супругу пострадавшей, мяснику, искупать причиненный семье урон. Разумеется, после хорошей порки. Поскольку палач милосердием не страдал, парнишка дней десять провалялся в постели.

Оправившись настолько, что задница перестала саднить, и можно было хлебать наваристый суп из костей и требухи сидя, а не стоя, мальчишка тут же украл кошелек госпожи, у ее супруга мула, у подмастерья — медную бляху со знаком цеха, а напоследок прихватил с кухни жареного поросенка. Попрыгунчик собирался стащить и живого, да только розовый негодник в своей клетке визжал так истошно, что тут же выдал бы вора.

Верхом на муле Меченый покинул город и два года бродил по дорогам из одного города в другой. Всякий раз он представлялся подмастерьем мясника, в доказательство показывал бляху. Мясники охотно брали на работу в лавки бойкого мальчишку. Проработав неделю, воришка втирался в доверие, крал все, что попадалось под руку, и сбегал.

Его снова поймали. На этот раз в восточных землях Империи, в Альмарейне. В Альмарейне за кражу полагалось клеймение. Но Попрыгунчику (тогда его звали уже Свистун, сказать трудно, когда он успел поменять имя) было одиннадцать, его помиловали, заковали в магический ошейник и отправили в столицу к Великому инквизитору, дабы тот своей магией избавил маленького мерзавца от неотвязного порока. До столицы воришка так и не добрался. Даже в ошейнике он сумел украсть кошелек у священника, пока ютился в монастыре на дворе паломников. Но благодаря ошейнику его поймали и клеймили — выжгли клеймо на щеке. Знак порока он срезал, а уродливую рану зашил, стянув края. Щека не воспалилась лишь благодаря стараниям служки, у которого клейменый украл плащ. Уродливый шов перекосил лицо на сторону, отчего стало казаться, что мальчишка глумливо усмехается, причем постоянно. С тех пор его стали называть Меченым. С такой рожей воровать стало сложнее — встречные на него поглядывали с опаской, а самые подозрительные прятали кошельки пододеждой или полой плаща. К тому же в глазах место наивного изумления постепенно заняла фальшивая муть, и никто больше не ронял слезу, встретившись с Меченым взглядом.

Но это не остановило вора. Теперь он полагался на свою ловкость и дерзость. Пока прятали кошельки, он воровал драгоценности. Украл печать инквизитора, с ее помощью снял замок с ошейника и пустился в бега. Он снова освобождал чужие кошельки от лишнего груза, только завел себе новое правило: не красть у тех, кто рядом. Это его спасало в течение почти десяти лет. Однажды он чуть не лишился руки, попавшись на нелепой краже — потому что уж очень захотелось украсть кулончик с груди жены бургомистра. Ну и заодно эту грудь пощупать. Его схватили, он успел выкинуть безделушку, и тогда его приговорили к испытанию огнем — вложили в ладонь раскаленный кусок металла. Да только у Меченого был на этот случай магический защитный браслет — от любого огня оберегающий хозяина (браслет, разумеется, ворованный). И, хотя боль была адской, следов на ладони не осталось. Судье пришлось отпустить арестованного.

С тех пор он стал осмотрительнее, но то и дело по-прежнему поддавался нелепым желаниям.

В конце концов он нашел приют у сектантов. Ему кратко объяснили, что Всевышний никогда не награждает справедливо тех, кто ему поклоняется. Совсем другое дело Бетрезен. Если воззвать к Падшему и позабыть, что такое совесть, как тут же человек превращается в избранного. Впоследствии его карьера зависит только от одного: насколько истово он служит Бетрезену и насколько хитер и подл обращенный по отношению к тем, кто вокруг. Все это устраивало Меченого — совесть он потерял еще в младенческие года, подличать умел весьма разнообразно, а служить был готов любому, лишь бы тот не мешал красть. Почему-то Меченый вдруг уверился, что, присягнув на верность Бетрезену, он сможет красть совершенно беспрепятственно.

Посему он воззвал к Падшему ангелу так, как его научили, получил грязный белый балахон сектанта и козлиный череп в награду и вступил в отряд. Странно, он не ощутил в себе никаких изменений — сердце не сделалось тверже, а мысли — гаже. Только теперь, когда он видел, как выгорает земля и текут среди черного пепла потоки лавы, он нисколько не пугался. Он по-прежнему крал, хотя личное правило блюл неизменно: не трогай тех, кто рядом. Никогда.

Но в тот миг, когда Меченый увидел, как сверкнул медальон на груди Даргана, он забыл обо всех своих очень верных ограничениях. Его охватило страстное, неодолимое желание — завладеть волшебной вещицей. Неважно, сколько она стоит и можно ли ее вообще кому-то продать. Неважно, магическая она или простая безделушка, Меченый должен ею завладеть. Хоть умри, но должен!

Желание было сильнее его. И с каждой минутой оно делалось все нестерпимей, оно жгло, как пламя проклятых, как будто Меченого околдовали.

Однако на какое-то время вор сумел совладать с собой: он завернулся в плащ и притворился, что спит. Но только внешне. Сердце гулко и ритмично бухало в груди, отдаваясь в ушах. Он ждал, когда все заснут. Все, кроме Даргана. Тот не спит никогда. Но на ночь он непременно закрывает глаза, чтобы они случайно не повредились в темноте. А значит, не сможет увидеть, что к нему подкрадывается Меченый. Вор умел двигаться совершенно неслышно. В большинстве случаев жертва даже не замечала, что лишилась украшений и кошелька. Лишь досадная случайность могла помешать мастеру своего дела.

Наконец все стихло. Лишь похрустывали ветки под ногами часового — в этот раз в первую стражу стоял Ирг. Потом его сменит кто-то из сектантов — мог бы и Дарган, алкмаарец все равно либо лежит просто так, либо грезит наяву, но после эпизода с Тейрой он старался не оставлять ее одну. Тем более что рядом теперь была Цесарея. Дарган устроил для девушек что-то вроде полога из веток, только Тейра улеглась в стороне, не очень-то жалуя навязанную ей подругу. Видимо, знак Всевышнего, вышитый на темном платье монахини, смущал дочь народа колдунов.

Меченый поднялся и, согнувшись в три погибели, принялся красться к тому месту, где устроился Дарган. Алкмаарец лежал недвижно, закрыв глаза. Меченый поглядел на Тейру с интересом. Аппетитная курочка… Меченый облизнулся. Но нет, она сразу поднимет вой, даже если сектанту удастся вскарабкаться на нее совершенно неслышно, и никто не запретит при этом Даргану всадить насильнику кинжал в спину. А что мертвяк не будет в этом случае слишком долго колебаться, Меченый был уверен. Чтоб ему провалиться в Преисподнюю!

Воришка склонился над Дарганом. Какие-то грязные сопревшие тряпки были намотаны вокруг шеи алкмаарца. Долгие-долгие минуты Меченый распутывал эти тряпки, пытаясь добраться до медальона. Наконец блеснула цепочка. Будто драгоценную рыбешку из омута, стал выуживать Меченый спрятанное под колетом сокровище. Неожиданно медальон выскользнул из-под грязного шелка, будто сам просился в руки.

Меченый схватился за белый металл. Схватился, стиснул пальцы и завизжал.

Ему показалось, что ухватил он раскаленный добела кусок стали, — боль была такая же, как в тот миг, когда ему в руки вложили кусок раскаленного железа. Тогда ему помог магический браслет. Но сейчас амулет оказался бессилен. Кожа вмиг почернела, запахло горелым мясом.

Меченый отпрыгнул назад, и медальон, проскользнув меж скрюченных, обугленных пальцев, звякнул о нагрудник Даргана, будто подал сигнал хозяину: я здесь, я вернулся. А Меченый уже катался по траве, воя и хватая обгорелыми пальцами влажные от вечерней росы стебли травы. Но боль не утихала.

Своими воплями Меченый перебудил всех. Первым вскочил Дарган. Руками поднял веки, да так сильно, что обнажились белки, отчего глаза его неестественно вытаращились. Медальон слабо светился, и серебристый блеск отражался в белках Даргана. Зрелище было жуткое. Но Меченого уже ничто не пугало — он задыхался от боли.

— О, Всевышний, что с ним? — прошептала Цесарея, выбираясь из шалаша. — Змея укусила? Тут водятся гадюки. Если змея, то надо…

— Он хотел украсть мою душу, — сказал Дарган.

Проснулась и Тейра. Эта спрашивать ничего не стала, рванулась к Даргану, будто была его личным телохранителем.

— Как ты? — девушка попыталась его обнять.

— Медальон на месте, — успокоил ее алкмаарец и отстранился.

Тогда она выхватила кинжал и повернулась к Меченому.

Идразель подошел неспешно, поигрывая посохом. Демонолог с минуту смотрел на муки несчастного, потом повернулся к монахине:

— У тебя есть хоть немного силы?

— Немного… — эхом отозвалась девушка. — Но Всевышний вряд ли откликнется.

— Надо хотя бы чуток подлечить парня.

Цесарея отрицательно покачала головой.

— Чтобы лечить, мне сил не хватит — только завтра после полудня, не раньше. И к тому же я не смогу ничего дать одному проклятому. Только всем вместе.

— Тогда хоть боль сними. Это можешь?

— Могу.

Цесарея взяла руку вора своими тонкими пальчиками и принялась шептать заклинания. Меченый вдруг прекратил корчиться и выгибаться всем телом и уставился на монахиню изумленным взором. Его рот кривился в недоверчивой ухмылке — как всегда. Расторопный Торм притащил монахине сумку следопыта, в которой полно было всяких снадобий. Цесарея наложила на рану мазь и перевязала руку чистой тряпицей. После чего Меченый, жалко поскуливая, улегся на своей лежанке из лапника. От пота он был мокрый как мышь, его трясло. Рука не болела, но кисть все время дергало, как будто невидимый кукловод в темноте привязал ниточку к изувеченным пальцам и теперь ради смеха время от времени за нее тянул.

Но, несмотря на это, воришке удалось быстро уснуть. Проснулся он на рассвете, внезапно ощутив непонятный нестерпимый холод в груди. Он выругался и сел.

Рядом стоял демонолог. В предрассветных сумерках его алая мантия казалась черной, а черепа на тулье шляпы светились.

— Еще раз попадешься на воровстве, отрублю голову. Сразу! — сказал Идразель тихим равнодушным голосом. — Не пальцы, не руку, а голову. Запомнил?

— З-запомнил…

— Повтори: быть мне без головы…

— Быть без головы. — Губы у Меченого тряслись, слова получались невнятные.

Идразель схватил сумку Меченого и высыпал содержимое на землю. В свете костра засверкала добыча: золотые кольца, серебряные пряжки, моток тончайшей серебряной нити, которую Меченый спер из шкатулки златошвеи, серебряная ложка, подарок на первый зубок чьему-то малышу, всего и не перечислишь — вся добыча за последние годы, с тех самых пор, как Меченый освободился от магического ошейника.

— Скольких же ты обокрал? — спросил Идразель.

— Н-не знаю.

— Говорят, великий вор тот, кто украл у каждого человека в Невендааре. Даже у себя. Себя ты уже обокрал. Так что дело совсем за немногим.

Демонолог собрал рассыпанные вещицы в сумку, а сумку повесил себе на плечо.

— Можешь начинать все сначала, Меченый. Ибо теперь ты отмечен дважды.

Глава 18

Драка с некстати подвернувшимся титаном ополовинила отряд Зитаара. И вот теперь на его пути встали проклятые.

Дюжина берсерков перегородила путь, позади них возвышался огромный демон — головы остальных бойцов были ему как раз по пояс. Кожа демона отливала красным, будто все еще освещенная подземным пламенем. Глаза его светились желтым огнем. Такая встреча не сулила ничего хорошего врагам Бетрезена.

— Опять одни кости! — заорал демон, разевая алую огненную пасть. — А где же еда?!

— Бей! — заорал Зитаар, обнажая меч, и клинок окутался зеленым ореолом магии.

Призрак дернулся — от него отделилась белая аура и поплыла наверх, а в сторону проклятых устремилось белое облачко магии.

На миг отряд проклятых был парализован. Воины-скелеты устремились на берсерков. Но тех было слишком много, и магия одного-единственного призрака смогла сковать их на несколько мгновений — как раз до того момента, как скелеты достигли противника.

— Еще! — закричал Зитаар.

Но призрак не мог больше никого парализовать — он накапливал силы.

Зитаар воззвал к Мортис и устремил своего коня на демона.

— А тебя-то хоть можно сожрать? — полюбопытствовал демон. И тут же презрительно фыркнул: — Мертвяк! Когда же появится настоящая еда!

— Мортис-с-с! — завопил Зитаар.

Его меч, неся за собой зеленый шлейф магии, обрушился на демона.

Но тот перехватил клинок своей огромной лапой, как детскую игрушку.

— Холодная сталь освежает! — хмыкнул демон и вырвал клинок рыцаря смерти из пальцев Зитаара.

Поражение было неизбежно: сам рыцарь смерти оказался беспомощен в схватке с демоном, а берсерки рубили скелеты противника, как заправские мясники.

— Мортис! — завопил Зитаар.

Никогда не кричал он так прежде, никогда не вкладывал столько страсти в этот призыв.

Воздух позади демона заколебался, из зеленой листвы сплелась живая мантия, нежная, как шелк, расшитая по краю золотыми осенними листьями. Но из прорезей мантии выглядывали кости почерневшего от жара скелета, а под покровом капюшона скалился голый череп.

— Я здес-с-ь! — прошипела безмясая.

Костлявые пальцы потянулись к демону, и огромная бычья шея проклятого переломилась с хрустом от одного прикосновения богини смерти. В следующий миг адское пламя в теле демона погасло, и на землю упала черная шкура, от которой повалил мерзкий чад.

Конь Зитаара попятился.

А костлявая ладонь промелькнула над головами берсерков, будто собиралась погладить непослушных мальчиков по головам, и в тот же миг скелеты принялись уничтожать обездвиженных противников.

— Ты отвлек меня от важ-жных дел! — прошептала безмясая, пряча почерневшие кости пальцев в складках мантии. — Моя армия уж-же в землях гномов. Месть ссладка…

— О, великая…

— Ищи медальон, Зитаар, и я награжу тебя, щ-щщедро награжу. Получишь вс-се…

В следующий миг зашелестела листва на деревьях, и богиня исчезла. Остались лишь тела берсерков на земле да вонючая шкура демона.

— Сама Мортис… — изумленно выдохнул призрак. — Никогда такого не бывало. Никогда Мортис не вмешивалась в бой напрямую.

А с деревьев на землю летела желтая и черная листва, и столетние дубы на глазах засыхали, жухла трава, и падали замертво птицы.

Зитаар спрыгнул с коня и подобрал свой меч. Клинок вновь блистал зеленым светом.

Глава 19

Наскоро перекусив на рассвете, отряд Даргана вместе с пленниками пустился в путь. Они шли дорогой, петляющей по холмам, опасаясь спуститься в долину. Все эти холмы когда-то были обиталищем исчезнувших ныне народов, истории их судеб давным-давно затерялись в веках. Были ли они поглощены Империей или, напротив, когда-то откололись от могучего государства и сгинули в междоусобных распрях, было неведомо. В скалах там и здесь встречались сделанные древними мастерами ниши, почти все они пустовали, но кое-где в полутьме сохранились основания давно разбитых статуй. Россыпи осколков стекали вниз по холмам и терялись в зарослях. Вдоль старой дороги стояли, покосившись, наполовину вросшие в землю столбы, отмечая каждую пройденную путниками десятую долю лигу. Кое-где можно было разобрать надписи, на которых, видимо, говорилось, кто их поставил и когда, но уже никто не говорил и не читал больше на языках исчезнувших народов.

Заброшенная дорога вывела отряд Даргана к развалинам. Огромные массивные стены, сложенные из светлого камня, поражали своей грандиозностью. Однако зайти внутрь путники не решились: в арках едва держались замковые камни, один угол крепости наклонился и готов был вот-вот обрушиться. В яминах, что остались от вывалившихся блоков, поселились стервятники: их птенцы тянули наружу голые шеи, когда мать снималась с гнезда. Во многих местах один ярус обрушился на другой. Крыш нигде не было, и на стенах росли тонкие деревца. Полная картина запустения, свидетельство быстротечности жизни.

Меченый все же сунулся внутрь, но тут же вернулся, сообщив, что весь двор завален рухнувшими сверху камнями. От центральной крепости мощеная дорога вела выше, к макушке холма. На самой вершине еще сохранились остатки круглого фундамента. Из мостовой кое-где росла трава, расцвеченная мелкими каплями синих и желтых цветов, названий которых Дарган, выросший в иных землях, не ведал. Алкмаарец спешился, передал повод Бешеного одному из сектантов и двинулся наверх, будто кто-то позвал его, и он не мог не откликнуться на призыв.

Вблизи круглый фундамент оказался достаточно высоким — почти в человеческий рост, он сохранил облицовку из черного мрамора и узкий марш крутой лестницы. Дарган поднялся по ступеням. Стены помещения, скорее всего храма, исчезли напрочь, зато сохранились красно-коричневая плитка на полу и черно-белый орнамент в виде морских волн, бегущих в застывшем танце по кругу, и даже некое подобие алтаря, вытесанного из черно-красного монолита, лишенное прежних украшений, но нигде не поврежденное.

Дарган замер перед этим алтарем, не в силах ни коснуться гранита, ни уйти.

Что было здесь прежде? Какое святилище? Судя по древности строений — здесь вряд ли поклонялись Всевышнему. Теперь, когда не осталось жрецов, чтобы возлагать на этот алтарь дары и жертвоприношения, проливая здесь молоко, мед или кровь, уже некому было ответить на немые вопросы. Дарган обошел по кругу темный камень — тот манил и пугал, угрожал и таился. Какие бы бури ни бушевали над ним, рушились стены, горела кровля и, быть может, фанатичные жрецы падали здесь замертво, принося свою кровь как последнюю жертву, камень ничто не повредило, нигде не осталось не то что сколов, но даже отметин и царапин.

Возможно, этот жертвенник возвели еще в те дни, когда созданный Бетрезеном мир был наполнен лишь радостью и светом. На этот алтарь ложились полевые цветы, проливалось парное молоко, сыпались зерна из первых колосьев собранного хлеба. Бетрезен так гордился сделанным, что отправился к Всевышнему хвастаться красотой мира, который только что сотворил. Видимо, тщеславие лучшего ангела было неимоверным, и хвастался он так долго, что в Невендааре успели миновать десятилетия и пышным цветом расцвести горькие цветы зависти и злобы. Ибо, когда Бетрезен наконец решил представить свое творение пред очи Всевышнего, тот пришел в ярость, узрев Невендаар, погруженный в хаос.

Дарган уже в третий раз стал обходить так зачаровавший его камень, когда понял, что опять ощущает странное тепло в талисмане. Только в этот раз не было ласкового согревающего тепла, а был тревожный распаляющий жар — совсем иная магия владела этим местом, и теперь, призванная из глубины алтаря мыслями Даргана и таинственным артефактом эльфов, пыталась наполнить «Свет души» своей тяжелой, как выдержанное крепкое вино, энергией.

Дарган, ни на миг не задумываясь, прошептал заклинание, концентрирующее магию. Затем опустился на колени, обнимая алтарь, и талисман коснулся гранита.

В тот же миг медальон показался Даргану огромным булыжником, будто крошечная скорлупа из белого металла мгновенно впитала в себя такую тяжесть, что было уже не распрямить хребет и не поднять головы. Дарган через силу оттолкнулся от камня руками, попятился, на четвереньках сполз по ступеням лестницы и растянулся на невысокой траве, что пробивалась через каменный узор дорожки. Странная тяжесть постепенно отпустила и сошла на нет.

Но медальон — Дарган чувствовал это — наполнился магией куда полнее прежнего.

Сколько так лежал алкмаарец — неведомо. Никто не осмеливался к нему приблизиться, даже Тейра.

Наконец Дарган поднялся, спустился к остальным и сел рядом с Ренардом — кажется, следопыт был единственным из мужчин, кого не смущало присутствие нежити.

Путники перекусывали сухарями, запивали водой — невдалеке был колодец, и на дне (колодец был очень глубок) нашлась прозрачная вкуснейшая вода.

— Что здесь было прежде? — обратился алкмаарец к монахине.

Вряд ли мальчишки Эмери и Джастин хоть что-то знали об этом странном месте, а Гоар не производил впечатление интеллектуала. Бывший эльф Идразель не расскажет о чужих святынях — это точно.

— Ходи, ходи здесь подольше, — хмыкнул Гоар. — Глядишь, эта штука тебя и убьет.

— Или, наоборот, даст силы! — вступилась за Даргана Тейра.

Кажется, она вот-вот была готова сама схватиться за меч и напасть на пленника.

— Меня нельзя убить, в том смысле, какой ты вкладываешь в свои слова, — заметил Дарган, — моя смерть уже состоялась. Пугать нежить смертью — все равно что пугать алкмаарца пустыней, а гнома — подземельем.

— Эльфа — лесом, — добавил Идразель.

Кажется, впервые в его голосе прозвучало какое-то чувство. В этот раз — печаль.

— Это алтарь Бетрезена, построен в те дни, когда он был еще светлым ангелом и служил Всевышнему, — сказала Цесарея. — Такие алтари…

— Не говори ему ничего! — оборвал ее Гоар.

— Но почему?

— Он враг. Они все враги…

Надо же! Дарган угадал. Первоалтарь Невендаара.

— Эти алтари уже ничего не значат для Всевышнего, — возразила Цесарея. — Они просто старые камни, ибо только из милости Всевышнего мы получаем свою магию.

— Откуда тебе знать? Можно подумать, тебе доступны мысли Небесного Отца! — упорствовал Гоар.

Неведомо, сколь долго они бы еще препирались, но тут где-то вдалеке пропела труба. Так далеко, что показалось, будто созывает она отряды с самого края земель Невендаара, там, где в синем безбрежном океане живут созданные богиней Солониэль мерфолки.

Но то были не трубы мерфолков, коими рыбохвостые твари приманивают корабли, отнюдь. С высоты, с площади древней и мертвой крепости видели Дарган и его спутники, как выплескивается из прохода меж двумя холмами бурная река легионов проклятых, и колеблется над ее волнами кровавый стяг с гербом на дымном поле. В первых рядах шли одержимые — вчерашние крестьяне в коричневых куртках, вооруженные лишь короткими мечами из плохой стали. В любом бою — они всего лишь мясо для наполнения рвов. Потом был промежуток в построении, и только затем появились какие-то мерзкие коричневые твари с двумя парами рогов на мерзких жабьих головах — Дарган в прошлый раз во время битвы с проклятыми их не видел. У коричневых были серые кожистые крылья и длинные хвосты. А вот чем они вооружены, разглядеть не удавалось. За коричневыми двигалась шеренга берсерков в металлических нагрудниках, каждый вооружен был двумя боевыми топорами. Третий ряд — почти несокрушимые рыцари ада с кожистыми крыльями за спиной. И где-то подле знамени разглядел Дарган кроваво-красную морду и огненные глаза главнокомандующего — Герцога проклятых, его огромные красные крылья каждым взмахом подгоняли армию в сражение. Огромный огненный меч время от времени поднимался над головой, не разя, но только указуя. Герцога окружали два десятка черно-кровавых демонов, явившихся из мира, где вокруг — лишь пепел и лава.

На другом конце поля тем временем выстраивалась вторая армия под стягами белыми с голубым, острый глаз жителя пустыни разглядел издалека герб Империи — золотого льва на синем поле, орлиные крылья и шлем, увенчанный короной. Рядом колебались белые стяги с двойным крестом.

— Наши… — прошептал Джастин, глядя на стяги, и поднялся, как околдованный.

Но веревка, которой были связаны друг с другом пленники, натянулась, и юный рыцарь вынужден был опуститься на колени. Не отрывая глаз, продолжал он смотреть вниз, на поле.

В первом ряду имперцев шли лучники в кожаных нагрудниках, которые легко пробить и стрелой, и мечом, за ними — стрелки с куда более сильными луками, и следом — отряды всадников; рыцари, закованные с головы до ног в латы. Их кони, покрытые зелеными попонами, плясали от нетерпения, бесились и норовили укусить друг друга. Подле каждого всадника суетились оруженосцы и прислуга, не столько помогая, сколько мешая.

Внезапно прозвучал сигнал трубы — и войска Империи пришли в движение, устремившись навстречу проклятым.

— Наших слишком мало, — растерянно прошептал Джастин.

Остальные пленники молчали, но, позабыв про еду и питье, смотрели, как зачарованные, на то, что творилось в долине.

Лучники на ходу принялись стрелять. В этом было преимущество Империи — у проклятых не было легких стрелков, и потому имперцы пытались издали нанести как можно больший урон. Первый ряд заторопился, переходя на бег, но трава на поле была слишком высокой, и лучники тут же сломали линию, образовались просветы, в которые легко мог вклиниться противник. Но этого, кажется, не понимали командиры пехотинцев. Они лишь торопили солдат приблизиться на расстояние верного выстрела, и лучники метали стрелы, будто соревновались, кто быстрее опустошит колчан. Большинство стрел не долетало до врага, вонзалось в землю, лишь два десятка, не более, нашли жертвы среди первого ряда одержимых.

Но, как оказалось, эти мерзкие коричневые твари были вооружены арбалетами. Этих стрелков у проклятых было немного, но урон они наносили огромный. В этом Дарган убедился через пару минут, когда одержимые опустились на одно колено, арбалетчики все разом вскинули арбалеты, вспыхнули огненные дуги и полетели горящие огненные болты в пехотинцев Империи. Каждый выстрел достиг цели, десятки упали разом, прореженная цепь бегущих стрелков на миг замерла в нерешительности.

— Вот так и нас когда-то… — прошептал следопыт.

— У этих уродов какое-то странное прозвание, — сказал Гоар. — Их почему-то называют советниками. Стреляют они классно. Покруче наших следопытов будут.

И он выразительно глянул на Ренарда.

Тот не возражал:

— Да, пожалуй, они круче нас. И арбалеты свои натягивают с помощью магии.

Пехотинцы имперцев начали пятиться. Кто-то, все еще стоя на месте, вновь принялся стрелять, но большинство повернуло и помчалось назад, спотыкаясь и падая.

А им навстречу уже неслись имперские рыцари. На копьях трепетали белые флажки. Развевались зеленые попоны скакунов, сверкали на солнце доспехи рыцарей и налобники коней.

— Всевышний! — проорали сотни глоток.

Войска проклятых тоже покатились вперед, как штормовой вал, закипающий, когда, пронзенное стрелой, чье-то тело рушилось под ноги бегущим. Вал просто вздымался чуть выше, чтобы перехлестнуть через упавшего и низринуться дальше.

— Бейте их, бейте, — шептал непрерывно Джастин, глядя, как надвигается страшный вал под красно-дымным стягом.

Казалось, одержимые вот-вот настигнут лучников, но рыцари, что скакали следом в два ряда, оставили коридоры, в которые нырнули уцелевшие пехотинцы, и в следующий миг второй ряд занял просветы и опустил свои длинные копья.

— Кое-чему научились, — кивнул Ренард, вспомнив первую свою битву.

Но кому-то не повезло: тем, кто споткнулся на бегу или отступал слишком медленно и не успел добежать, кто стрелял до последнего и пустился в бегство слишком поздно, — все они сгинули под копытами рыцарских коней с раздавленными грудными клетками и раскроенными черепами. Последних лучников настигли одержимые и пронзили короткими мечами. Но о рыцарскую лаву легкая пехота проклятых разбилась как о скалу. Копья пронзали одержимых легко, будто плоть их сделалась податливой и жидкой как каша, но при этом тела убитых повисали на копьях и не давали нанести новый удар, видимо, кто-то постарался наложить особые заклинания и приклеивал своей магией убитых к копьям имперцев. На скаку тело было не сбросить — и далеко не у каждого доставало силы поднять копье с повисшим на нем трупом, чтобы поразить новую цель. Копья теперь были не более опасны, чем жердины забора, и годились разве что на то, чтобы дразнить нападавших. Рыцари бросали копья и выхватывали мечи. Но во втором ряду стояли берсерки — их можно было достать копьем, но с мечом не стоило кидаться на этих проклятых — они умудрялись одним боевым топором парировать удар меча, а вторым подло рубануть по ногам рыцарского коня. Если грудь коня защищал металлический нагрудник, а морду — налобник, то ноги оставались практически незащищенными. Иногда лезвие топора путалось в складках суконной попоны, но чаще удар достигал цели. Даргану казалось, что даже издали он слышит хруст перерубаемых костей. Несчастные животные валились на землю, подминая под себя всадников. Лишь единицам из рыцарей удавалось подняться, чтобы тут же погибнуть от удара боевого топора.

Тем временем коричневые твари снова и снова посылали в рыцарей свои огненные болты, не всегда магический заряд пробивал доспехи, укрепленные не только закалкой, но и магией, но третий или четвертый болт непременно выбивал рыцаря из седла. Берсерки уже прорвались через рыцарский строй и, ярясь от злобы, били несчастных лошадей по крупу, валили на землю и, вконец обезумев, рубили павших воинов и их скакунов на куски.

Пологие склоны холмов, окружавшие с трех сторон долину, усиливали звуки, и даже на большом расстоянии Дарган и его спутники слышали крики людей, звон оружия и пронзительное ржание лошадей. С каждым мгновением звук становился все яростней, превращаясь в сплошной рев, в котором тонули отдельные голоса, крики ярости или боли. Земля плавилась и обгорала под ногами проклятых, и туча праха и пепла поднималась в воздух. Правда, дующий в лицо проклятым ветер относил тучи пыли назад, в ущелье, из которого легионы появились.

Еще миг, и войска Империи стали отступать. Несколько паладинов на крылатых конях устремились в гущу сражения. Ультрамариновые доспехи паладинов издалека казались сделанными из драгоценных аметистов. Мечи, струящие белые молнии, загуляли по головам берсерков. Однажды, на берегу Горгового моря, Дарган видел подобное: огненные молнии, бьющие из низкой синей тучи, полосовали идущий к берегу вал.

Один из паладинов особенно зверствовал — он шел в битву без шлема, но все время был впереди, и каждый удар его сияющего белым огнем меча валил на землю противника.

— Это же Альберт! — воскликнул Джастин. — Видите, у него половина лица сожжена. А рядом… рядом Дайред, мой брат… — На глаза юноше навернулись слезы.

Джастин задыхался — гордость за брата и обида за себя и за своих спутников разрывала его сердце. Его брат убивает берсерков, как шавок, а они сидят тут и глядят на кровавую битву, будто горожане на представление марионеток в ящике кукловода в базарный день.

Вмешательство паладинов на время затормозило проклятых. Под их прикрытием обычные рыцари (всего несколько уцелевших всадников в крови и пыли) развернули коней и понеслись назад. Им вслед устремилось несколько пеших, скорее ковыляя, нежели шагая, и пара-тройка оставшихся без наездников коней. Это мало походило на маневр, уж скорее напоминало самое примитивное бегство.

— Да что ж это такое! Да зачем?! — в ярости и отчаянии выкрикнул Джастин. — Дайред! Я иду!

Как он распутал узел веревки, неведомо. Почему пало наложенное Дарганом заклинание — тоже никто не понял. Быть может, отчаяние и благородный гнев мальчишки-рыцаря пересилили чары мертвого алкмаарца. Так или иначе, но ярость придала силы Джастину, в следующий миг путы его лежали на земле, а сам он мчался вниз по склону, безоружный, не ведая, как он может помочь своим в этой страшной битве, но уверенный, что должен непременно вступить в бой рядом с братом. Мысль, что все будет кончено, прежде чем он достигнет расположения имперцев, даже не пришла ему в голову.

Он знал одно: в этот миг имперский рыцарь должен быть там, среди своих.

— Ах, мерзавец! — завопил Идразель и кинулся за беглецом по склону вниз.

Джастин несся, не замечая ничего вокруг. Как он при этом не споткнулся о какой-нибудь камень, не упал и не сломал себе ногу или шею — неведомо.

Дарган вскочил на коня — спускаться верхом по крутому склону было немыслимо, да и не нужно. В следующее мгновение Бешеный парил, опускаясь вдоль почти отвесного склона, легко перебирая ногами, лишь изредка отталкиваясь копытами от камня, когда какой-нибудь выступ оказывался в опасной близости. По мере того как конь спускался в долину, менялась панорама битвы — то, что при взгляде сверху казалось абсолютно ясным, теперь смешивалось, смещалось, превращалось в кровавую кашу. Даргану на миг показалось, что кровь затопляет поле, и в алых волнах тонут рыцари Империи вместе с проклятыми.

Джастина Дарган опередил. И не только Джастина, но и демонолога. Когда юный рыцарь достиг подножия горы, алкмаарец попросту прыгнул на беглеца сверху, подминая его под себя. Джастин дернулся, но безрезультатно — Дарган держал его мертвой хваткой, прижимая к земле.

В следующий миг на тропинке показался демонолог.

Не говоря ни слова, он обнажил клинок и шагнул к пленнику.

— Нет! — Дарган поднялся, ухватил мальчишку за ворот камзола и повесил на бивень своего скакуна, как вешают одежду на крюк.

Джастин беспомощно дрыгнул ногами — до земли он не доставал, поскольку Бешеный продолжал парить в воздухе. Конь решил, что эта такая забава, и попытался достать парня, но ничего не получалось — как ни тянул конь шею, юноша оставался все на том же расстоянии от его зубов.

— Он бежал и заслуживает смерти! — заявил Идразель, пытаясь добраться до Джастина.

Но на его пути стоял Дарган с обнаженным клинком в руке.

— Нет! — Алкмаарец взмахнул мечом перед носом демонолога и заставил того отступить. — Ты его не убьешь.

Демонолог прищурился. Но алкмаарца окружал красноватый ореол магии — и пробиться сквозь эту защиту было не просто.

А сталь тем и хороша, что, в отличие от магии, действует на любого. Ну или почти на любого.

— Почему? — вопрос Идразеля.

— Мой конь сыт и может не жрать мертвечину еще добрых дней пять. А трупов… — жест в сторону поля, откуда долетали яростные вопли. — По-моему, трупов достаточно.

— Что-то я не понял, ты что, за имперцев? — Демонолог прищурился.

— Я ни за кого. Я только за себя, за Тейру и за тех, кого назову друзьями. Я — за Алкмаар, но Алкмаара больше нет. Орды нежити — это уже не Алкмаар. Помнится, и ты говорил, что не служишь проклятым, что ушел от них навсегда… Что имперцы нужны нам только для того, чтобы пройти по землям эльфов. Разве не так?

— Так, — не слишком охотно согласился демонолог. Как видно, прежняя его натура брала верх над новой ипостасью.

Бешеный рассерженно заржал — Джастин, что болтался у него перед мордой, как морковь на веревке, оставался по-прежнему недостижим.

— Тогда ответь, зачем убивать мальчишку?

Хотя годами они были почти равны — Дарган чуть более богат годами, но именно чуть, — алкмаарец чувствовал себя старше Джастина на годы и годы — а если быть точнее, то на целую жизнь, которую он утратил.

— Но этот парень хотел привести своих… Не думаю, что паладины Империи стали бы разбираться, на сколько мы преданы своим богам, — нахмурился демонолог.

— Уже не приведет! — заверил Дарган.

Было трудно с ним не согласиться, глядя, как болтается подвешенный за шкирку Джастин.

— Он опасен. Удрал один раз — удерет еще, — по-прежнему не желал уступать Идразель.

— Ничего подобного! Надо просто заставить дать его клятву… всех заставить дать клятву, что они не сбегут! — осенило Даргана. — Они же рыцари и обязаны держать слово…

— И благополучно его нарушат, — скептически заметил демонолог.

— Не нарушат. Я скреплю их клятву магией своего талисмана.

Дарган коснулся груди — там, где под одеждой был спрятан «Свет души».

— Что-то узлы на веревке твой талисман не удержал… — напомнил Идразель, но уже чуть более миролюбиво.

«Магия Цесареи была слишком светлой, чтобы удержать пленника, а вот магия из алтаря первосоздателя Бетрезена — в самый раз», — чуть не ляпнул Дарган, но вовремя сдержался.

— Ничего, теперь я сделаю все правильно! — заявил он.

— Хочешь сказать, что магии твоего талисмана хватит, чтобы скрепить клятву шести человек, учитывая, что трое из них рыцари? — с сомнением спросил Идразель.

При этом он сделал очень быстрый шаг в сторону, рассчитывая обогнуть Даргана. Не тут-то было — новый круговой взмах клинка заставил демонолога податься назад.

— Хватит, — ответил Дарган, с вызовом взглянув в лицо ненадежному союзнику. — Моей магии хватит, чтобы связать сотню рыцарей и одного демонолога, поверь!

Идразель замер. Он поверил. И понял одну странную вещь: талисман Даргана сделался гораздо сильнее. Настолько сильнее, что…

Демонолог не стал продолжать сравнение.

— Хорошо, — уступил Идразель. — Заставь их поклясться. Так будет даже проще — не придется постоянно проверять путы и тащить пленников за собой на веревке или везти на лошадях, как кули.

Демонолог демонстративно вложил кинжал в ножны. Дарган последовал его примеру. В следующий миг алкмаарец сдернул пленника с бивня своего коня и перебросил мальчишку поперек седла, а следом сам вскочил на коня смерти.

— Наверх! — приказал летающему скакуну.

В ответ тот рассерженно заржал.

— Я же сказал: наверх! У тебя и так брюхо забито под завязку. Сожрешь еще одного — лопнешь!

Кажется, эта лекция о взвешенном питании вразумила Бешеного, он лишь мотнул головой, звякнул железными удилами и стал медленно карабкаться в гору. На этот раз без всяких летательных эффектов — упрямо ступал по крутой каменистой тропинке. Запах отнятой добычи вел его наверх и заставлял то и дело рассерженно ржать. Пламя на копытах то вспыхивало, опаляя придорожную траву, то гасло.

Дарган тем временем наклонился к Джастину и повернул пленника как мешок так, чтобы лицо юного рыцаря было обращено назад, теперь тот мог видеть идущего следом демонолога. Идразель при каждом шаге опирался на посох, но при этом не выглядел уставшим. Он выжидал.

— Следи за ним, парень, коли жизнь дорога. Если не своя — то твоих друзей, — остерег шепотом алкмаарец.

— Ты ему не доверяешь? — спросил Джастин, кривясь, — лежать было, мягко говоря, неудобно.

— Я никому не доверяю — только своему коню, и то, когда рядом нет мертвечины, за которую он отдаст все на свете.

* * *

Наверх они добрались без новых приключений. Сектанты тем временем окружили пленных, недвусмысленно намекая, что, стоит еще одному из них попытаться бежать, и козлоголовые попросту испепелят их огнем.

— Джастин, живой? — закричал Эмери. — Бетрезен тебя подери, что ты устроил?!

Увидев, как поднимаются снизу алкмаарец и его пленник, он дернулся, пытаясь подняться, но сектант пихнул его в плечо, и пленный рыцарь опустился на землю.

— Живой, — отозвался Дарган.

Он столкнул парня с седла, затем спрыгнул сам и снял с шеи медальон.

— Вы все сейчас поклянетесь на этом талисмане, что никто из вас больше не сделает попытки удрать. Поклянетесь и не сможете нарушить клятву. Магия талисмана не позволит вам и шагу ступить. Лишь я могу вернуть вам данное слово. — Алкмаарец тряхнул медальоном, и тот засветился. Даже при ярком солнечном свете его огонь был отчетливо различим.

— Пусть клянется мальчишка или этот оборванец-следопыт, — презрительно фыркнул Гоар. — Я подобной клятвы не дам. Рыцарь Империи не будет присягать нежити.

— Ты не рыцарь Империи, ты просто рыцарь, — неожиданно зло сказал Эмери. — Причем бездарь. Я бы, будь моя воля, вообще разжаловал тебя в лучники.

— А ты вообще менестрель-неудачник! Будь я сейчас свободен… — Гоар побагровел и сжал кулаки.

— Молчать! — рявкнул Дарган, да так, что всех обдало горячим сухим ветром.

Пленники замерли.

— Вы ошибаетесь, это не присяга, — продолжил Дарган спокойным ровным голосом. — Это клятва в том, что вы не убежите. Но если кто не хочет клясться… У Идразеля острый кинжал — одним движением перережет горло.

— А если тебя убьют, клятва утратит силу? — спросил Гоар и усмехнулся кривенько так — будто скользнула и исчезла в уголке рта ядовитая змейка.

Дарган не ведал, что будет в этом случае. Однако в данном случае искренность не входила в его планы.

— Я и так уже мертв, — сказал он твердо. — Порча моей плоти ничего не изменит в вашей судьбе, — добавил на всякий случай.

Все молчали.

— Я дам клятву, — голос Цесареи был тих и тверд, — дам клятву, что никуда не убегу, пока ты не освободишь меня от моего слова.

Она вытянула руку, но не коснулась медальона. Однако легкое облачко, как показалось Даргану, окутало монахиню, будто оплело тончайшей паутиной. Синие невесомые нити вспыхнули золотыми искорками, но тут же погасли — одна магия пыталась подчинить другую и, похоже, сумела одолеть.

— Теперь ты! — шагнул Дарган к Эмери.

— Клянусь не бежать, пока ты не снимешь с меня клятву… — почти охотно отозвался рыцарь.

— Клянись, что не возьмешь в руки оружия, пока я не позволю, — сказал Дарган. — Не поднимешь ни меч, ни камень, ни палку, ни щит и даже голую руку, сжатую в кулак, не посмеешь поднять для удара без моего позволения.

Эмери дернулся. Видимо, именно это он держал в уме, когда давал клятву — удрать не смогу, но кинжал ведь можно украсть. Украсть и нанести удар.

— Клянись, или все умрут, — сказал демонолог. — Монахиня, Торм, все…

— Клянусь не брать в руку оружия, — прошептал Эмери.

С Эмери все было куда проще, чем с монахиней — молодого рыцаря магия медальона спеленала мгновенно, так же как и Джастина, который пробормотал клятву с покорностью обреченного — ведь это он своим дурацким поступком поставил остальных на край гибели.

Зато неожиданно заупрямился Торм, даже блеск обнаженного клинка Идразеля не мог вразумить мальчишку, и только приказ Ренарда заставил оруженосца пробормотать клятву. Ренард поклялся почти охотно. А вот Гоар разразился целым потоком брани, и, только устав ругаться, принес клятву.

— А где тот песий лучник? — спросил внезапно Идразель.

Сектанты переглянулись. Их головы, упрятанные в козлиные черепа, нелепо поворачивались из стороны в сторону. Наконец один из них не без труда стянул с головы козлиный череп — явив остальным худое бледное лицо, обросшее двухнедельной белой щетиной. Многодневная грязь въелась в поры, а слишком узкий череп козла стер кожу на скулах до кровавых ссадин.

— Да, ребята, надо раньше было снять черепушки, а то вы в них ни хрена не видите, — заметил Ренард. — Я все гадал — неужели козлы в ваших краях такие огромные, что человеческая голова в козий череп помещается без труда, а теперь вижу — просто котелки у вас маленькие, а мозги — козлиные.

Сектант хотел ударить Ренарда, но в этот момент Тейра закричала, указывая рукой вдаль:

— Вон он!

Все повернулись. Парень уже был на другом склоне холма и улепетывал во все лопатки, не обращая внимания на то, что за редкими деревьями его хорошо видно.

— Можно послать за ним горгулью! — предложил сектант и принялся напяливать на голову козлиный череп.

— Не будем привлекать внимание, — покачал головой Идразель. — Пусть драпает. Это же простой лучник. Ну, ты доволен? — демонолог повернулся к Даргану. — Тебе, видимо, очень хотелось, чтобы кто-нибудь убежал. Хотя бы этот урод.

Алкмаарец пожал плечами и вновь надел медальон на шею. Теперь он был как будто связан невидимыми нитями с остальными, и вполне отчетливо эти нити ощущал. Вот Джастин проклинает свое неумение, неловкость, безумство, в общем, мысленно рвет на себе волосы и винится перед друзьями. Эмери же вполне спокоен — клятва его нисколько не угнетает. Раз пришлось дать клятву — значит, придется выполнять. Он даже попытался сложить по этому поводу пару рифмованных строчек. Если удастся освободиться — Эмери снова пойдет драться, не так уж все и плохо. Рыцарь-менестрель принимал свою судьбу с оптимистичным фатализмом. Цесарея печалилась, Гоар бесился, Торм затаил обиду. Ренард… Ренард был насторожен. Он чуял беду. А в чем беда и откуда грозит — пока не ведал.

— А наши-то побеждают! — вдруг сказал Эмери и махнул рукой вдаль.

Пока спорили и клялись, в самом деле ситуация на поле брани сильно переменилась.

Лучники Империи практически все погибли, зато два десятка рыцарей сумели отступить, и вторая колонна из рыцарей и стрелков, что укрывалась в лесу, теперь ударила на проклятых, что пытались пробиться в узкую долину между холмами. Проклятые толкались и мешали друг другу, падали, сами топтали своих. Когда же им во фланги ударили паладины Империи на крылатых конях и стрелки, началась самая обычная бойня. Одержимые, пронзенные стрелами или раскроенные пополам рыцарскими мечами, валились, не нанося противнику урона: их короткие мечи были бесполезны против всадников, к тому же стрелки не позволяли им даже приблизиться к коням.

Но это был лишь временный успех, а настоящий пришел позже — когда белый маг поднялся на скалу, что возвышалась над полем битвы, и швырнул шарраскаленного огня в ярящихся демонов. Алая плоть тут же превратилась в черные головешки, а души проклятых, закружившись черным роем, устремились к ущелью в горах — чтобы добраться до расселины в земле и вновь нырнуть в адское пламя Преисподней. Один герцог уцелел и сумел отступить, унося с собой знамя. Ну что ж, тем проще убитым будет восстать из небытия. Отход герцога прикрывали рыцари ада. Издалека похожие на огромных серо-коричневых насекомых, они то и дело кидались в контратаку, не позволяя наседавшим паладинам Империи на летучих конях подобраться ближе к их командиру.

И опять, насколько можно было различить издали, Альберт был впереди. Джастину казалось, что он видит и Дайреда среди паладинов. Только — странное дело — старший брат появлялся все время в разных местах.

Одержимые практически все полегли, несколько берсерков удрали. Их беспорядочное бегство закончилось, как заканчивается любое беспорядочное бегство пехоты, преследуемой конницей после разгрома, — истреблением. К тому же в зарослях их поджидали стрелки и косили на расстоянии, не давая приблизиться для удара страшного боевого топора.

— Отправились по домам, — усмехнулся Ренард. — И что им не сидится в своем подземелье? Тепло, светло, жарковато, правда, малость, но они же привычные. Нет же, лезут наверх, портят пейзаж, меняют климат, заставляют своим адским огнем таять снега. Никак им не успокоиться, хочется весь Невендаар превратить в адское место.

— Что-то ты разговорился, парень, — мрачно заметил Ирг.

— Тебе не нравятся мои речи? Но вы же оставили ряды проклятых, что ж так оскорбляетесь за них при каждой невинной шутке?

Говорил Ренард вроде как насмешливо, но смотрел при этом пристально, в упор, сверлил взглядом.

* * *

Дарган не слушал их перепалку, он вновь направился к древнему алтарю, хотя внутри у него все цепенело от ужаса. И в то же время непреодолимая сила влекла его к красному граниту. Алтарь Бетрезена, поставленный до того, как тот стал падшим… первоначальная сила Невендаара. Скрытая сила, не подчинимая богам. Сколько магии в этом алтаре? И как много можно забрать?

Поднявшись по ступеням, Дарган встал на колени, снял нагрудник, а затем распростерся на алтаре, как на плахе. Медальон оказался прижатым к груди — как раз там, где ныне не билось мертвое сердце.

Тут же дрожь пробежала по телу алкмаарца, пальцы принялись скрести древний камень, а сам алтарь стал наливаться густым малиновым светом. Свет этот сиял багрянцем, как небо в закатный час, и просвечивал сквозь мертвую плоть, будто наполнял ее живой кровью. Дарган стонал от боли, но оставался лежать на алтаре, позволяя медальону впитывать древнюю магию, лишь ногти впивались в камень.

Пленные, отныне связанные клятвой с медальоном, застыли в ужасе, не в силах пошевелиться. Магия их не касалась, но даже на расстоянии они ощущали всю ее чуждость Всевышнему.

А медальон пил и пил энергию, как проведший в пустыне неделю заблудившийся путник. Наконец Дарган поднялся и, пошатываясь, сошел вниз. Он был по-прежнему бледен, но каждый ощущал исходящую от него силу.

Алкмаарец прямиком направился к Ренарду.

— Следопыт, — сказал Дарган. — Знаешь дорогу в обход? Так, чтобы миновать долину и не столкнуться с твоими соратниками?

— А если я тебя обману и выведу как раз на наших? — Следопыт запустил пятерню в свои лохмы, отбросил пряди с лица.

Дарган вдруг увидел, что лицо у него совсем молодое, а глаза ясные — прежде Ренард казался алкмаарцу почти стариком.

— Не получится обмануть, мой талисман почует ложь, — заявил Дарган.

— Он всегда чует ложь? Любую?

— Раз ты дал клятву — твою почует.

— Я знаю тропу, на которой нас никто не заметит, — сказал следопыт. — Я знаю очень-очень много дорог, как недавно проложенных, так и самых древних…

— И ты знаешь дорогу к священному колодцу эльфов, к колодцу, который возвращает жизнь даже тем, кто умер давно? — живо спросил Дарган.

— Нет, такого пути я не знаю. А такой колодец есть?

— Говорят, есть… — Дарган не стал уточнять, кто поведал ему о колодце.

— Любопытно будет взглянуть, — пробормотал следопыт. — Но я очень сомневаюсь, что эльфы подпустят нашу разношерстную шайку к своей святыне.

— Не твоя забота! — одернул его Идразель, внезапно очутившийся рядом. — А будешь слишком много рассуждать, следопыт, я украшу твоим черепом тулью моей шляпы, — пригрозил демонолог.

— Да? — Ренард наигранно округлил глаза. — Я всегда думал, что мой череп по размерам все же больше крысиных, которыми ты себя обвесил…

— Это человеческие черепа. Я их просто уменьшил с помощью магии. И твой среди них будет самым маленьким, поверь мне.

Ренард что-то хотел сказать в ответ, даже губы шевельнулись, но промолчал.

Так что последнее слово осталось за демонологом.

Глава 20

В тот день Зитаар потерял след. Все предыдущие дни он безостановочно шел и шел вперед. С каждым днем добыча становилась все ближе. Зитаар чуял магию медальона, которая вела его за собой, как ведет охотничьего пса след шустрого зайца. И вдруг оборвалось. Будто отрезало. Какое-то время рыцарь смерти продолжал ехать в прежнем направлении, потом остановился.

Из его отряда больше никого не осталось. Призрак, посланный на разведку, исчез, и неведомо, что с ним сталось, возможно, сгинул в лапах очередного чудовища, что мгновенно расплодились в разоренных землях. Последние солдаты-скелеты полегли в схватке с волками. Эти огромные твари перекусывали берцовые кости и позвоночники воинов Мортис, как тонкие куриные косточки.

Правда, одиночество нисколько не смущало Зитаара. Напротив, теперь он мог мчаться вперед без помех, не оглядываясь на костлявых пехотинцев. Предвкушая месть, рыцарь смерти порой разражался хохотом, от которого в лесу замертво падали мелкие пичуги, а птицы покрупнее срывались с ветвей и, как безумные, летели прочь, а вслед им устремлялось лесное зверье.

И вот теперь след пропал. Зитаар проехал еще две или три лиги, пока лесная дорога не схлестнулась с имперским трактом, и здесь остановился.

Куда дальше? Двинуться лесной тропой к дальним холмам, среди которых возвышалась двойная серая скала? Или свернуть на тракт, перемолотый колесами телег в мерзкую серо-коричневую кашу — не иначе, совсем недавно здесь прошел большой отряд, а может быть, и целое войско.

Зитаар пребывал в неведении.

Скала? Тракт?

Конь заржал и сам тронулся в путь — лесной дорогой.

«И то правда, — подумал Зитаар. — Кто бы ни прошел здесь, это явно не армия Мортис. Скорее всего, имперцы. Вряд ли Дарган планировал с ними встретиться. И мне они ни к чему…»

Одно было не ясно — почему исчез магический след медальона? Объяснение напрашивалось одно-единственное: его заслонила какая-то другая, куда более сильная магия.

* * *

Бежавшего лучника в отряде прозвали Хорем или Хорьком — за острую мордочку и маленькие черные глазки. Он был хитер, трусоват, а в недавнем крестьянском прошлом частенько бит за свою лень и страсть к мелкому плутовству.

Из троих сыновей в семье он был младшим, к тому же рос мелким, узкоплечим, хотя и жилистым. Братьям он досаждал, отца и мать не радовал. То ли характер у него от рождения был подлый, то ли родители сразу же дали ему понять, что он в доме лишний, но Хорька все время гнали за порог. Хозяйство держалось на старших, уже женатых братьях, а Хорь годами равнялся своим племянникам. Но дети не любили его и не брали в игры. Он мстил им мелочно и зло. Его пытались приспособить к какому-нибудь делу в хозяйстве, но нигде не могли найти применения. За что бы он ни брался, все делал из рук вон плохо. Отец даже пытался его женить на такой же затюканной малолетней девчонке, но из этой затеи опять же ничего не вышло, девчонка сбежала из-под венца.

Когда Хорю исполнилось семнадцать, отец отвез его в ближайший город и отдал в лапы вербовщику в обмен на мешочек медных монет.

В казарме его первым делом избили и отобрали зашитые в рубаху медяки. Он попытался монеты вернуть, то есть укрась, снова был бит, причем куда сильнее прежнего. На стрельбище он оказался последним из новобранцев. Поначалу его стрела попросту не долетала до выставленной в двухстах шагах цели, потом плеть десятника и долгие тренировки добавили силу рукам и всему телу. Хорек научился пускать стрелу на большое расстояние, но в цель все равно попасть не мог — деревянная мишень с нарисованным на уровне человеческой груди кругом казалась третьему крестьянскому сыну заколдованной.

Десятник даже приносил пару раз для неумелого новобранца эликсир меткости, потом эликсир ловкости — все без толку, ни один волшебный состав не мог обучить Хорька искусству стрельбы. Посему в день, когда другие новобранцы покинули учебную казарму, дабы отправиться на войну с проклятыми, Хорь остался на нарах. С месяц он обретался в казарме один — обустроил себе закуток, притащил туда всякий хлам, а главное, выменял на украденное из конюшни зерно здоровенный меч как символ своей мощи. Меч был из дешевой, «кочережной»^[2] стали и плохо сбалансирован, но вид имел грозный. Хорю казалось, что о нем позабыли.

Но миновал месяц, и казарму заполнили новички. В этот раз Хорьку показалось, что он видит три десятка двойников — все эти ребята, мало приспособленные к военному делу, лук видели только в чужих руках, могли пахать и косить, но не умели сражаться. На Хорька они смотрели с уважением — почти как на десятника. И боялись ничуть не меньше, ибо приняли незадачливого лучника за помощника своего командира. Миг был сладкий. Хорек уже вообразил, что он и в самом деле в казарме оставлен для воспитания молодняка, и спешно принялся за дело. Перепуганные до смерти пацаны мыли и скребли полы, стирали Хорьку одежду, приносили для него с кухни наваристую похлебку и каждый день собирали для своего командира мзду в виде тридцати медных монет — по монете с носа. Три дня Хорек благоденствовал, а на четвертый вечер выбрал из новобранцев самого безответного, отвел к себе в закуток и велел снять штаны. Тот что-то пытался проблеять в ответ, рыпнулся, заголосил, но Хорек зажал ему рот рукой. Да только сделать ничего не успел — мощная рука десятника ухватила его за ворот и выволокла вон из казармы. Десятник лично избил Хоря под радостные вопли дохляков, а затем препроводил в другую казарму — под начало страшного и, как показалось Хорьку, безумного Нигеля.

Благоденствие кончилось. Два дня Хорек трясся — не как хорек, а как трусливый зайчишка, уверенный, что теперь его ждут легионы проклятых, чтобы растерзать на мелкие куски. Его товарищи по казарме тряслись не меньше. Один попытался бежать, его поймали и повесили. Все молились.

Известие что их отправляют не в бой, а всего лишь сопровождать монахиню в Ниинорд, вернуло новоиспеченным лучникам уверенность: не зря они молились, Всевышний снизошел до них и явил свою милость.

Как выяснилось позже, Всевышний явил милость лишь одному Хорьку — все остальные погибли в сражении с демонологом и его сектантами.

А Хорек отделался потерей сознания и мучительной головной болью. Но в тот день, когда с высоты холма Хорь увидел сражение имперцев с легионами проклятых, его обуял безумный необоримый страх. Страх оказался сильнее алкмаарской магии и помог развязать заговоренный узел. Ничего не соображая и ничего не видя, Хорь скользнул в кусты, как будто в самом деле был диким зверем. Нырнул в то самое мгновение, когда Джастин завопил и ринулся вниз с холма. Демонолог и Дарган устремились за Джастином, исчезновения же Хоря никто не заметил до тех пор, пока горе-лучник не очутился на соседнем склоне. Но и тут ему повезло: никто его не преследовал, никто по нему не стрелял.

До самого заката бежал Хорь, не останавливаясь. Бежал не к своим — свои бы живенько определили его в отряд, а то и повесили как дезертира. Нет, в армию Империи Хоря никакими сладкими посулами или угрозами теперь не заманишь. Хорь бежал к нейтралам. На границах Империи таких полным-полно — можно укрыться в какой-нибудь норе и пересидеть схватку или даже примкнуть к шайке разбойников. Да, да, разбойники — это то, что сейчас надо Хорю. Со временем Хорь непременно сделается у разбойников атаманом, те три сладких дня верховенства в казарме навсегда отравили его сердце жаждой неограниченной власти над душой и телом.

Первым делом Хорек сбросил с себя нагрудник со знаком Империи, однако оставил сапоги и широкие штаны пехотинца — не разгуливать же по округе нагишом. Но форма его превратилась в серое рванье, а сапоги поистрепались и лопнули так, что пальцы вылезали наружу. Узнать по этим отрепьям лучника можно было с большим трудом. Да и мало ли дезертиров в окрестных лесах? Наверняка полно.

Вечером Хорь остановился у ручья, напился и поужинал сбереженным с завтрака сухарем. Шел дождь, в животе противно урчало. Где-то ухала ночная птица, ей протяжным воем отвечал волк. Хорь попытался найти какую-нибудь ель с ветвями шатром до земли, чтобы укрыться от дождя, но попадались лишь голые стволы, внизу утыканные засохшими ветками. Внезапно рядом послышался треск валежника — кто-то большой и наглый пробирался прямиком через лес. Позабыв обо всех своих грандиозных планах по возглавлению разбойничьей шайки, Хорек ринулся бежать по тропинке — благо вдоль дороги росли черные голые кусты, в которых перемигивались зеленые магические огоньки, и путь можно было различить без труда. Кто-то говорил Хорю, кажется, еще бабка в далеком детстве, что это души злобных людей, которые не нашли успокоения после смерти, прячутся в кустах и, иссушая их, набираются сил, чтобы превратиться в полноценные привидения. Хорю было плевать на эти байки. Он несся сломя голову, и крики ночного леса прибавляли прыти его несчастным ногам.

Потом он налетел на нечто огромное, черное, посреди дороги. Поначалу Хорю показалось, что это скала. Скала загремела, потом яростно боднула беглеца в бок, Хорек отлетел на пять или шесть шагов и шлепнулся на задницу. Скала впереди фыркнула и, как показалось Хорьку в мутном зеленоватом свечении кустов, покачала головой.

Потом у основания скалы что-то блеснуло, вспыхнули огоньки, и Хорь различил объятые огнем копыта и могучие ноги скакуна. Конь рассерженно ударил копытом о землю, и желтые искры полетели во все стороны, распугивая зеленые огоньки-привидения в кустах. Тогда Хорь понял, что перед ним конь рыцаря смерти. В первый момент Хорек подумал, что это Бешеный, и, значит, треклятый Дарган все же его настиг, потом Хорь сообразил, что не Дарган сидит в седле. Дарган носил лишь защитный нагрудник, а этот был закован в сталь с головы до ног, и вороненый металл был разрисован белым узором — кости скелета выполнены были столь искусно, что казалось, будто на коне смерти восседает мертвец. К тому же в темноте они слабо-слабо светились. На голове всадника тускло поблескивал обруч из золоченых (или золотых?) пластин.

— Ты видел Даргана? — всадник вытянул в сторону Хорька руку в латной перчатке, и с металлической пластины сорвался зеленый огонь.

Хорьку показалось, что пламя ударило ему в лицо.

Он зажмурился.

— В-видел, с-скот, ты видел Даргана? — прошипел всадник.

— Он там, в отряде… — Хорек, не раскрывая глаз, ткнул себе пальцем за спину.

— Ты был с ним?

— Был. Но бежал.

— Где они?

— Сейчас — не знаю. Днем сидели на поляне возле развалин. Ты найдешь эти камни непременно — там древний замок, его башня торчит, как могильная игла, видна отовсюду. Да и перевал не проехать не миновав развалины.

— Будешь показывать мне дорогу, иначе убью! — потребовал всадник.

— Конечно, господин, очень хорошо… господин… — пробормотал Хорь. — А позволь узнать, господин, кто ты?

— Зитаар! Рыцарь смерти.

— Как Дарган?

— Дарган не рыцарь! Он — мразь! — взревел чудовищный всадник.

Душа Хорька ушла в пятки.

— Вперед! — приказал Зитаар.

Но тут что-то скатилось с ветки, что-то черное, лохматое, похожее на огромный колючий ком, и вцепилось всаднику в спину.

Повторять дважды Хорю было не надо. Он подпрыгнул высоко-высоко, пискнул и помчался со всех ног.

Клинок рыцаря смерти свистнул, озаряя все вокруг зеленым огнем. Но ясно было, что метит он совсем не в беглого лучника.

Хорь ощутил лишь свист ледяного воздуха над головой. Юркнув между кустами, он кубарем скатился в ложбину. Выбрался наверх и прыжками поскакал дальше, повизгивая от ужаса. Он несся сквозь мокрые кусты, ветви хлестали его, капли дождя насквозь промочили лохмотья. Он бежал до тех пор, пока не увидел впереди пламя костра. Радостно-желтый живой огонек, в отличие от зеленого огня, магического, показался в этот миг бесконечно дружелюбным.

Хорек заголосил: «Помогите» и вылетел на поляну.

Вокруг костра кружком сидели люди в черных куртках с капюшонами. Над костром, подвешенная к жердине за ноги, жарилась оленья туша. Стреноженные кони паслись в стороне. На дереве висел совершенно голый человек с отрезанными ушами и носом. В паху зияла ало-черная дыра, и все ноги повешенного были залиты кровью.

Хорек застыл, глядя круглыми от ужаса глазами на сидящих у огня. Один из них медленно поднялся. Он был выше других, в лиловом плаще, отороченном волчьим мехом. Черные длинные волосы свисали слипшимися прядями вдоль его узкого горбоносого лица. Один глаз был прикрыт черной повязкой.

— Кто ты? — рыкнул головорез, и кривой клинок с противным вжиканьем вышел из ножен.

Хорек попал туда, куда мечтал попасть — к разбойникам.

— Ребята! Дорогие! — завопил Хорь и повалился на колени, протягивая руки к сидящим. — Как я рад!

Глава 21

Целый день ушел на то, чтобы обогнуть долину. Ночевали в лесу, выставив часовых. Сектанты спали отдельно, рыцари и прочие имперцы — отдельно. Для монахини Ренард устроил из лапника удобный шалаш. Ренард долго не мог уснуть, лежал и слушал, как бьет о ствол дерева сломанным бивнем конь смерти. Остальных лошадей пришлось стреножить и отправить пастись под присмотром Эмери — живые скакуны боялись черной твари не меньше, а может быть, и больше, чем волков.

После полуночи Эмери должен был сменить Джастин. Голубоватый, похожий на молоко туман окутывал лес, он плыл длинными рыхлыми прядями, цепляясь за ветки деревьев и кустов, и слегка светился. В его извивах мелькали чьи-то лица, едва приметно контуром, намеком. Души павших в битве покидали долину.

Ренард разбудил Гоара и указал на пряди тумана.

— Эльфийская волшба, — пробормотал Гоар.

Подошел Идразель, дохнул и прогнал туман.

В лесу царила удивительная тишина — лишь слышно было, как фыркают и переступают стреноженными ногами кони на поляне, срываются с листьев капли влаги да еще время от времени пытается напевать Эмери, борясь со сном.

Пошел мелкий дождь.

Ренард поднялся, направился к Эмери, ткнул того в плечо и указал глазами на лежащий на земле нарубленный лапник — мол, топай, спи. Тот благодарственно кивнул, шмыгнул носом и потрусил на место следопыта.

Гоар перевернулся на спину и стал храпеть.

Ренард мерил поляну шагами и думал. Одна неприятная, одна тревожная ядовитая мыслишка сверлила мозг.

То и дело он останавливал свой взгляд на Даргане. Тот лежал неподвижно, не шевелясь, с закрытыми глазами. Спит или притворяется? Вообще говоря, как должны вести себя покойники? Ясное дело — погрузиться в вечный покой, как и положено мертвым. Ну а такой, как Дарган? Он ведь, кажется, вообще не спит?

Ренард развернулся и направился прямиком к алкмаарцу. Двигался следопыт неслышно, ступал мягко, ни одна ветка под ногой не дрогнула, ни один камешек не зашуршал.

— Ты спишь? — спросил Ренард, остановившись подле лежавшего.

— Нет, — донесся шепот не громче шуршания листвы.

— Тогда почему закрываешь глаза?

— Чтобы стервятники не выклевали.

— Если тебе не надо спать, почему не встанешь на пост вместо одного из наших?

— Встану. Но только вместе с Иргом.

Дарган сел, поднял веки и кивнул в сторону спящей Тейры.

— Понятно, — усмехнулся Ренард. — Эта девушка — твоя невеста? Ну… то есть была… когда ты был жив.

— Нет, — покачал головой Дарган. Мгновенно нахлынуло прошлое — Лиин, день свадьбы, чума. — Нет. Я встретил ее уже здесь, в пограничных землях. Она — единственная уцелевшая. Единственная живая из Алкмаара. А моя невеста, Лиин, она исчезла. Но я верю, что найду ее. И непременно — живой.

— Жаль, что не невеста… — Ренард кашлянул. — Когда ты смотришь в другую сторону, Тейра просто пожирает тебя взглядом. И в глазах ее такая страсть… такое желание. Иногда мне кажется, что одна ее любовь может тебя исцелить, но иногда… что она может тебя убить, если ты воскреснешь и скажешь, что любишь другую.

— Ты так хорошо разбираешься в девушках, что можешь прочесть в глазах Тейры ее чувства? — спросил Дарган с недоверием.

— Ну, такую страсть трудно не заметить.

Алкмаарец повернулся и посмотрел на спящую.

— Я часто на нее смотрю, когда она спит, и пытаюсь отыскать в ней сходство с Лиин. Пытаюсь, но не могу. После смерти можно любить лишь то, что любил при жизни.

— Тогда отыщи Лиин. — Ренард повернулся и направился в обход лагеря.

А Дарган все смотрел на Тейру. Она спала. Навес из лапника защищал ее от капель дождя. Дарган снял с шеи медальон и осветил его светом лицо спящей девушки. В первый момент ему показалось, что он видит Лиин. Дарган вздрогнул всем телом, и иллюзия пропала. И все же спящей Тейра показалась ему необыкновенно красивой. Или это «Свет души» так преобразил ее лицо?

Дарган вновь надел медальон на шею и отвернулся.

— Чем нежить отличается от живых? — спросил Ренард.

— Низшая нежить тупо выполняет приказы Мортис.

— Так и у людей, — кивнул Ренард.

— Высшие тоже подчиняются, хотя и воображают, что обладают собственной волей.

— Аналогично.

— Можно восстать против Мортис, но любой бунт обречен на провал и будет жестоко подавлен.

— У вас нет желаний?

— Желания есть, — покачал головой Дарган. — Дело в другом. Нас ничто не трогает, ничто не волнует. Мы холодны. Это главное.

— Но ты спас Джастина, — напомнил Ренард.

Дарган задумался.

— Да спас… Свет… — он осекся. — Сам не знаю почему, — добавил поспешно.

— Послушай, у меня к тебе еще один вопрос, и это касается не Тейры…

Договорить Ренард не успел.

Громко хлопая крыльями, между деревьев пролетела горгулья.

Краем глаза следопыт уловил движение серых теней за стволами.

— Волки! — крикнул он.

И невольно вскинул руку, будто собирался вытянуть стрелу из невидимого колчана.

— Задница Бетрезена… — пробормотал следопыт, сообразив, что безоружен.

Дарган вскочил и ринулся в темноту.

Идразель тоже проснулся и первым делом поднял посох, ярко осветивший поляну. Где-то в отступающей темноте послышалось рычание, потом визг, и все стихло.

— Кто стоял на часах? — спросил Идразель.

Ренард шагнул к нему.

— Ну, я.

— Около лошадей надо стоять! — рявкнул демонолог. — А не подле баб ошиваться.

Дарган вернулся и первым делом отправился проведать Бешеного.

Дождь усилился, Ренард понял, что в эту ночь ему не доведется выспаться. Остальные тоже проснулись до срока, сбились в кучу, клацая зубами. Следопыт наломал лапника и соорудил прикрытие для костра. Удалось вскипятить воду и заварить малиновые листья, пили горячее, ругались, ждали, когда небо посереет, и можно будет тронуться в путь.

К сожалению, следопыт так и не поговорил с Дарганом о том, что его мучило.

* * *

Уже когда совсем рассвело, дождь прекратился, но низкие тучи по-прежнему нависали почти над самыми вершинами деревьев. Маленький отряд двигался медленно — почва в этих местах была глинистая, дорога сделалась скользкой, будто покрылась льдом, копыта коней скользили.

Дарган ехал впереди. Он-то и нашел мертвого пехотинца. Вернее, мертвеца учуял конь смерти. Видимо, парень этот, вчерашний крестьянин, нынче вояка, умер от ран, и его товарищи попросту оставили убитого у дороги, для видимости завалив тело камнями. Какая-то мелкая хищная тварь обглодала умершему руку, но все тело не сумела вытащить из-под завала. Тело отдали Бешеному.

Вскоре свежие могилы стали попадаться с завидной регулярностью. Впрочем, настоящими могилами эти захоронения назвать было нельзя — тела просто оставляли в небольших углублениях, накрыв ветками и дюжиной камней. Многие из таких захоронений разрывали волки, но часть осталась нетронутыми. Было ясно, что какой-то отряд, обремененный обозом с ранеными, двигался впереди. Возможно, отряд Даргана вскоре его нагонит.

— Свернем у первой же развилки, — решил Идразель. — Впереди движутся имперцы, и мне совсем не хочется с ними встречаться.

Волки, кажется, вообще перестали бояться людей. Когда появлялся отряд Даргана, они лишь нехотя отбегали и ждали невдалеке, когда люди уйдут, чтобы вернуться к трапезе. Возможно, они не делали бы даже этого, если бы не Бешеный — огненогой зверюги серые хищники опасались.

— Все боги Невендаара заботятся о том, чтобы твой конь не голодал, — усмехнулся Ренард, немного сбавив шаг и очутившись рядом с Дарганом. — К сожалению, нам они забыли послать пропитание.

Впрочем, Ренард смотрел на жизнь слишком пессимистично — кто-то из богов все же вспомнил о маленьком отряде, потому как сектанты сумели отыскать добычу — правда, добычу своеобразную — пару молодых волков, что явились полакомиться мертвой плотью. Трое сектантов окружили серых недорослей и принялись швырять в них шарами магического огня, одному из козлоголовых не повезло, его волчьи подростки растерзали, зато Ирг и Меченый прикончили серых хищников.

Следопыт морщился, глядя, как огонь уродует роскошные волчьи шкуры. Сам бы он попал серому стрелой непременно в глаз. Хищники в этих местах были так огромны, что, даже в шкуры подросших щенков можно было закутаться, как в плащ.

После удачной охоты устроили привал, тем более что уже вечерело.

Ирг аккуратно снял шкуры целиком вместе с кожей головы, замыл от крови и повесил сушить, чтобы потом их выделать и сделать себе накидку. Волчатина — не самое вкусное мясо на свете, но Меченый сумел сварить вполне приличную похлебку, добавив пряной травы и всыпав в котел остаток крупы.

Несколько минут все работали ложками. Потом Гоар сытно рыгнул и задремал, швырнув миску Торму — мол, топай к ручью и мой. Сектанты принялись играть в кости, сняв свои козлиные шлемы и поставив их рядом с собой на землю. Волосы у них на затылках превратились от долгого пребывания под черепами в мерзкие серые колтуны. Даргану стало казаться, что он уже целую вечность путешествует в обществе демонолога и его сектантов по путаным дорогам окраины Империи.

— Можно полюбопытствовать, куда мы вообще держим путь? — спросил Ренард, присаживаясь на траву рядом с алкмаарцем. — Ты что-то говорил про священный колодец эльфов. Если я правильно понял, туда-то мы и идем?

— Зачем тебе это знать? — отозвался Дарган.

— Вообще-то я следопыт, и мое дело — вести всяких олухов тайными тропами к нужной цели, постреливая из лука во встречных мерзавцев. Но я что-то не пойму, есть ли у нас вообще пункт назначения. Больше всего это похоже на движение по кругу. Разве что мы топаем куда глаза глядят. А глядят они туда, куда глядит твой конь.

Дарган промолчал. Если честно, ему не нравился вопрос. Этот парень хитер, даром выглядит старше своих лет. Хитер и никому не подчиняется, а держит его на привязи своей магией медальон. Если Ренард будет знать цель, не придумает ли какой-нибудь особенный план побега? Вопрос справедливый. Но Дарган не знал на него ответа. С другой стороны, он и сам не ведал, куда ведет дорога, по которой они следуют, и почему время от времени демонолог приказывает повернуть на еще более узкую и кривую тропку. Путь всегда указывал Идразель. Должен ли Дарган доверять демонологу больше, нежели следопыту? Пожалуй, что нет.

— Я уже говорил всем: мы идем в земли эльфов к священному источнику.

— Зачем? Я что-то не вижу среди вас ни одного листогрыза.

— Идразель в прошлом был эльфом.

— А я — гномом. Что еще скажешь?

— Я хочу воскреснуть.

— Воскреснуть? Что-то я не слышал, чтобы нежить вновь могла обрести жизнь, — усмехнулся Следопыт. — Даже бог Галлеан не воскрес. Правда, у нас в Империи многие считают, что он не был богом.

— Ну да, да, слышал бы твое заявление какой-нибудь эльф! Ведь они почитают Галлеана своим создателем.

— Эльфов создала Мортис… то есть, извини, Солониэль, богиня жизни. А Галлеан всего лишь примазался. Будь он настоящим богом, Вотан ни за что не вырвал бы у него сердце.

— Вот увидишь, когда он воскреснет…

— Можно вообразить, что сам ты эльф, раз так их любишь?

— Я ношу на шее их амулет, и основателем нашего рода был эльф. Поэтому наш род так не похож на другие семьи Алкмаара. Если эльфийский амулет сберег мою душу, то почему эльфийскому источнику не вернуть мне жизнь?

Дарган внезапно замолчал, сообразив, что наболтал лишнего: следопыт без труда вытянул из него все, что хотел знать. Но теперь уже поздно было сожалеть.

— Что такое смерть? — спросил Дарган. — Всего лишь магия. А раз так, то может найтись магия, способная ее превозмочь. Что невозможного в том, что магия воскрешения может принадлежать древнему народу и богине жизни?

Ренард нахмурился, помолчал. Оглянулся. Рядом никого не было и, похоже, их никто не подсушивал. Ирг возился со шкурами (а если быть точным — поливал их мочой коня смерти, дабы сделать кожу мягкой), Идразель о чем-то говорил с Меченым, Гоар спал.

— Ладно, ладно, я тебе верю, ты хочешь воскреснуть, и посему прешься на коне смерти в земли эльфов, где тебя пристрелит первый встреченный тобой листогрыз. А твои дружки-сектанты с козлиными башками, зачем они топают вместе с тобой? Они вроде как и не умирали, все живые, им-то что за корысть?

— Все они хотят освободиться от власти Бетрезена. На это колодец тоже способен — пересилить магию Падшего, как и магию безмясой. А вас мы взяли с собой для того, чтобы договориться с эльфами. Имперцы и эльфы не воюют. Так что вы у нас будете что-то вроде герольдов. Только так можно добраться до источника. Если доберемся, я вас отпущу, как обещал.

Ренард рассмеялся.

— Глупец, — выдавил он, давясь от судорожного хохота. — Он отпустит… источник эльфов…

— В чем дело?

— Знаешь, куда ведет эта дорога? Нет? В Холеан. А Холеан захвачен проклятыми. Я это точно знаю. Ниинорд наш, во всяком случае, был нашим, имперским, когда балда Нигель возглавил наш отряд. Но Холеан пал, это точно. И никаких эльфов даже рядом здесь нет и не было. И ни про какой источник в округе в две сотни лиг я не слышал. Есть колодец Древних в Центральном лесу эльфов. Но по этой дороге ты туда не дойдешь, клянусь Всевышним. Я хотел еще вчера расспросить тебя как следует, да волки помешали.

Дарган нахмурился, не ведая, верить следопыту или нет. Возможно, этот хитрец попросту хочет поссорить Даргана с демонологом и сектантами.

Но, с другой стороны, Дарган и сам не особенно верил демонологу — уж больно хитрым казался ему Идразель. И как-то странно он поглядывал на талисман алкмаарца.

— Есть один способ узнать, сказал ли ты правду, — произнес, помедлив, Дарган.

— Какой же? — усмехнулся Ренард. — Спросить демонолога? Брось! Он непременно отопрется.

— Я спрошу тебя.

— Я же сказал…

— Спрошу тебя, сказал ли ты мне правду. И ты подтвердишь или опровергнешь свои собственные слова.

Дарган направился к сложенному под ближайшим деревом добру. Оружие сторожил Меченый.

— Эй, — окликнул Меченый алкмаарца, видя, что тот роется в свертке с оружием пленников. — Ты что, хочешь вернуть имперцам оружие? Так не пойдет…

— Следопыту нужно прижечь рану. Не буду же я портить закалку своего меча, погружая клинок в огонь! — пожал плечами Дарган.

Он вытащил из связки первый попавшийся кинжал и вернулся к костру.

Разгреб угли и погрузил кинжал в огонь.

— Это клинок Гоара, очень даже неплохой. Был… — заметил следопыт.

— Мне все равно, кому он принадлежит.

— Хочешь меня пытать? — Ренард пожал плечами. — Боль может заставить человека сказать многое… И я знаю, что такое пытка. Меня хотели заставить съесть раскаленный уголь. Так вот, если ты задумал подобное, то уж лучше сочти меня лжецом. Глотать раскаленный добела металл ради того, чтобы доказать тебе истинность моих слов, я не собираюсь.

— Кто ж так был недобр к тебе? — спросил Дарган.

Ренард усмехнулся:

— Известно кто — инквизиция.

— Ты отказался от Всевышнего?

— Нет, всего лишь хотел найти счастливый Невендаар.

— Счастливый Невендаар? — переспросил Дарган. — О чем ты?

— Мир, первоначально созданный Бетрезеном. Который не был изувечен злобой и хаосом. Мир, который должен был понравиться Всевышнему.

— Но в таком Невендааре ангел Бетрезен не должен оказаться в Преисподней…

— Ну, вроде того…

Дарган покачал головой: фантазия Ренарда его поразила.

— Да, это наверняка опасная ересь! — решил алкмаарец. — Но ты не бойся, ничего глотать не придется. Я хочу тебя испытать так, как мы испытывали лжецов в Алкмааре. Поверь, этот обряд ни разу не обвинил настоящего правдолюбца во лжи.

— И не подумаю! — взъерепенился Ренард. — Знаем мы эти инквизиторские штучки!

— Все честно, клянусь духами предков. Если ты бывал в Алкмааре, то наверняка слышал поговорку «Ложь жжет язык».

— Слышал, конечно, — кивнул Ренард.

— Так вот, правда не жжет. — Дарган протянул следопыту флягу с водой. — Обильно прополощи рот, а потом я дам тебе лизнуть раскаленный кинжал. Ты должен быстро-быстро три раза лизнуть лезвие. Если ты лжешь, на твоем языке останется волдырь. Если нет — ничего не случится.

Следопыт скривил губы:

— Ага, одни просят глотать что-нибудь раскаленное, другие — держать на ладони, третьи — лизать. Никакого разнообразия.

— Никакого обмана!

— Я слышал, вы все были чародеями, люди южных земель. Но теперь ваша магия бессильна, все забрала себе Мортис.

— Ты забыл о моем медальоне. Он сохранил силу. И я совершенно точно определю, лжешь ты или нет. Клянусь «Светом души»!

В подтверждение его слов медальон вспыхнул на груди так, что свет брызнул по бокам стального нагрудника.

Это произвело впечатление.

Ренард взял из рук Даргана флягу, глотнул и прополоскал рот. Смачно сплюнул прямо в костер. Тот рассерженно зашипел.

Тем временем лезвие раскалилось в огне, сделалось красным.

— Давай!

Дарган извлек клинок из огня и протянул следопыту. Тот осенил себя знаком Всевышнего и склонился к лезвию. Трижды язык его коснулся алого металла.

Дарган усмехнулся и воткнул лезвие в землю.

— Ну как? — спросил алкмаарец. — Язык не обуглился?

Следопыт нахмурился, коснулся языком нёба, потом высунул язык. Обнаружилась только легкая краснота и никаких серьезных ожогов.

— Набери в рот холодной воды, — посоветовал Дарган. — Открою тебе секрет: в этом обряде нет никакой магии. Просто у лгуна рот пересыхает, и он обжигает себе язык. Если же человек говорит правду, то слюна продолжает течь и защищает от жара раскаленного металла. Как видишь, все просто, и даже нет надобности прибегать к помощи талисмана. Тут главное, чтобы ты верил в мою беспристрастность. Теперь я знаю, ты сказал правду.

— Вот радость, наивная нежить поняла наконец, что проклятые ему всю дорогу врали! — съязвил Ренард. — И что ты намерен делать?

— Пойдем к демонологу, и ты скажешь ему напрямую все, что говорил мне. Тогда и решим, кто из вас говорит правду.

— Его ты тоже будешь проверять с помощью огня?

— Ну, нет. Идразель отобьется с помощью магии от такого испытания. Кстати, я вообще сомневаюсь, есть ли у него во рту слюна.

— Тогда зачем его спрашивать? Напротив, не надо подавать виду, что мы разгадали его игру. Если он обманул тебя — а так оно и есть — ты лишь откроешь ему ворота в свою крепость…

Дарган помолчал. Ренард был прав. Хотелось бы ему верить. Но, кто знает, может, парень настолько убедителен, что лжет лучше демонолога?

Дарган положил следопыту руку на плечо:

— Ренард, я освобождаю тебя от данной клятвы.

Синяя аура вспыхнула вокруг следопыта и погасла.

— Что ты делаешь?! — Идразель возник рядом, будто из-под земли. — Ты освободил имперского следопыта! Предатель!

Идразель поднял посох и изготовился к магическому удару. Навершие вспыхнуло, наливаясь магическим огнем.

Ничего не оставалось, как пойти в лобовую атаку.

— Ренард на нашей стороне! Он предупредил нас: рядом проклятые!

— Что? — Идразель нахмурился. — О чем ты?

— Я о Холеане. Следопыт говорит, что там проклятые. Мы идем туда, а там уже проклятые! Всего в двух днях пути. Что будет, если мы попадем туда?

— А мы туда попадем? — как будто не понимая, о чем речь, спросил Идразель. Он все еще держал посох поднятым, готовый поразить обоих — и Ренарда, и Даргана, — если достанет сил.

— Вспомни: ты — для них предатель, как и твои люди. Тебя уничтожат. И нас всех вместе с тобой.

Демонолог ни на миг не смутился, но посох опустил. Огонь в нем погас.

— Что из того? Да плевать мне на всех проклятых! Мы пройдем рядом. Придется пройти, иначе в земли эльфов не попасть.

— Так ты знал, что проклятые в Холеане? — напустился на него Дарган. — Почему не предупредил?

— А зачем?

Протяжный свист долетел из сумеречного леса. Ему ответил крик ночной птицы. Затем залаяла лисица.

— Это не птицы, это люди, условные знаки… — сказал следопыт.

— Имперцы? — Идразель вновь направил на следопыта свой посох.

Ренард отрицательно мотнул головой.

— Разбойники…

Дарган обнажил меч.

В тот же миг на поляну из кустов выскочил человек в черном капюшоне. В свете костра блеснули клинки кинжалов. За первым появился второй, потом третий.

— Тревога! — закричал Идразель.

Сектанты схватились за козлиные черепа. Чуть-чуть запоздали. Один из сектантов даже не успел отставить в сторону свою миску с похлебкой, когда разбойник подскочил к нему и полоснул по шее кинжалом. Сектант вскинул руку, в лицо нападавшему чуть брызнуло огоньком, будто свечка вспыхнула и погасла. Второй сектант успел слепить огненный шар побольше и швырнуть его в нападавшего. Но разбойник ловко увернулся, отскочил.

Все новые и новые темные силуэты появлялись на поляне. Сектанты швырялись огнями, кто-то, истратив весь запас магии, орудовал кинжалом, кто-то пытался драться суковатой палкой, приготовленной для костра.

Иными словами, воцарился хаос.

Темные бесшумные силуэты замелькали там, где паслись стреноженные кони.

— Тревога! — Демонолог устремился в гущу драки.

Дарган кинулся следом — уже было ясно, что разбойники нацелились на единственную ценность, что была у маленького отряда: — на их коней.

Ренард ухватил алкмаарца за руку.

— Мой меч. Верни меч! И оружие нашим. Иначе нас всех перебьют.

Дарган окинул взглядом поляну. Ренард был прав. Уже трое сектантов лежали недвижно. Правда, перед смертью они успели ударить огнем и опалить разбойников — кому лицо, кому руки или ноги, но никого не убили. С помощью магии Ирг оборонялся теперь один, отбиваясь комьями огня от наседавших на него ночных хищников. Кто-то обрубил рога на его шлеме, грязно-белое одеяние все было забрызгано кровью — надо полагать, кровью Ирга, но он продолжал метать комья огня в разбойников. Впрочем, эти огненные шары скорее отпугивали, чем приносили вред.

Остальные сектанты уже дрались как обычные люди — кто чем мог.

— Идразель! — закричал Дарган.

Но демонолог не откликнулся.

Куда он исчез, проклятый? Сказать было трудно. Из низины вновь наплывал густой белый туман, заволакивая поляну. Скоро будет не различить, где свой, где чужой, под его влажным покровом разбойники без труда уведут лошадей и перережут пленных.

Гневно заржал Бешеный. Дарган увидел, как конь смерти встал на дыбы и замолотил в воздухе горящими копытами. Никто из разбойников не смел к нему подступиться.

Его конь! За время пути Дарган успел привыкнуть к своему чудищу, как к родному.

— За мной! — бросил Дарган следопыту.

Джастин, вырвавшийся из круга нападавших, бессмысленно метался по поляне. Безоружный, он мог лишь уворачиваться от ударов кинжалов. Дарган ринулся вперед, наклонился, выдернул из земли кинжал — тот самый, что избран был для выявления правды, и швырнул его Джастину с криком:

— Свободен! Дерись! — Снимая тем самым запрет, наложенный с помощью медальона. — Все свободны драться! Деритесь! — завопил Дарган, разрубая выскользнувшего из ночи разбойника пополам.

Джастин ловко поймал кинжал. Правда, при этом не удержал равновесия и опрокинулся на бок. Тем и спасся — кривой разбойничий клинок, летящий полоснуть его по горлу, лишь вспорол воздух. В следующий миг Джастин всадил кинжал в бедро ближайшего разбойника.

— Победа! — завопил Джастин, хотя до победы было, мягко говоря, далеко.

Тем временем Торм, выскользнув непонятно откуда, сыпанул в костер сухих веток, и пламя осветило поляну дрожащим алым заревом.

Темные фигуры, казалось, мелькали уже повсюду. Со спины в обтягивающих капюшонах они походили на черных юрких ящериц, что ютятся на болотах в гнилых корягах. Гибкие, поразительно быстрые, разбойники возникали, как из-под земли, наносили удар кинжалом и тут же исчезали. Рыцари, вооружившись кто чем мог, — в основном палками от костра, беспомощно топтались на месте, крутились, размахивали жалкими деревяшками, защищаясь от ударов. Впрочем, их пока не собирались убивать — ночным хищникам нужно было просто сковать имперцев и не дать приблизиться ни к оружию, ни к коням.

Где же демонолог, чтоб песок засыпал ему глаза! Дарган увернулся от выскочившего из кустов разбойника, подставил под его кинжал меч и всадил свой кинжал в живот нападавшему. И сам тут же ощутил, как кинжал противника вспорол его плоть. Боли не было. Но он почувствовал это — как прежде живая плоть ощущала, что по ней проводят пальцем. Только в этот раз стальной палец вспорол кожу и мышцы.

К счастью, нападавшие не сумели добраться до свертка с оружием. Просто не обратили на него внимания. Дарган оказался возле свертка первым, перерезал веревки, встряхнул плащ Нигеля, высыпая на траву мечи и кинжалы.

— Забирайте! — крикнул имперцам.

Первым подле оружия оказался следопыт.

Ренард схватил свой лук, перекинул через плечо ремень колчана. Попытался натянуть тетиву. Но от влажноготумана она размокла, и лук сделался бесполезен. Ренард отшвырнул лук в кусты, бросил вслед ненужный колчан и схватился за меч. Его первый же выпад пронзил разбойника насквозь.

— Бей! — зарычал следопыт и скрылся в тумане, который навалился на поляну пуховой периной.

В белом мороке лишь угадывались тени.

Где-то, совсем рядом, опять заржал Бешеный.

— Рыцари, оружие ваше! — вновь крикнул Дарган туда, где метались тени.

Различать, кто разбойник, а кто бывший пленник, было некогда. Даргана уже обступили — со всех сторон мелькали клинки. Дарган парировал удары и ощущал, как вспарывает жалящая сталь живую плоть нападавших, но тут же следом его собственная кожа трещала под ударами кинжалов. Он не ведал, сколько выпадов пропустил, мертвое тело не ощущало боли и не исторгало крови. Но каждый новый удар заставлял содрогаться тело, а медальон на груди вздрагивал, как будто его пронзала невидимая игла. И всякий раз — казалось Даргану — красноватое облачко магии покидало медальон.

Эмери вслед за Ренардом добрался до оружия, схватил свой меч и бросил клинок в ножнах Джастину.

— Кони! — крикнул Дарган.

Эмери кивнул и кинулся назад, срубил, как ненужное дерево, возникшего на пути разбойника. Джастин вновь заорал: «Победа!» — и помчался следом.

Следопыт мелькнул сбоку и вновь исчез. Кто-то падал, хрипел. Из кустов на место павшему выскакивали новые, другие исчезали в кустах, чтобы выскользнуть из засады в новом месте. Костер в тумане багровел воспаленным огромным глазом. Глаз то и дело помаргивал. Тогда рассмотреть что-либо вообще становилось невозможно.

— Бей их! — кричал в темноте чей-то срывающийся голос, и Дарган не сразу понял, что это кричит Джастин, нанося очередной удар.

Туман на миг рассеялся, и Дарган увидел, что юный рыцарь сумел вскочить на коня, и теперь его скакун вертелся на месте, а Джастин разил разбойников, как только кто-то из них оказывался на расстоянии длины его клинка.

Бешеный вдруг поднялся в воздух и полетел — огненные копыта били по головам окруживших его конокрадов. Сколько же разбойников вокруг? Настоящая маленькая армия. И то: в лихие годы всем хочется грабить и никому — пахать и сеять.

— Бешеный, сюда! — закричал Дарган.

Конь выгнул шею, поддел рогом одного из разбойников, радостно заржал и устремился на зов хозяина. В этот миг Дарган почувствовал, как кинжал разбойника вновь рассек кожу на левой руке.

— Бей, — прохрипел Дарган.

Один из разбойников вдруг возник рядом — он вел под уздцы коня убитого Нигеля.

— Молодец, Ветер, не бойся… не бойся… — приговаривал человек-ящерица в черном капюшоне.

Голос показался знакомым. И конокрад знал откуда-то, что коня Нигеля кличут Ветром.

Неожиданно Бешеный рванулся вперед, боднул головой и напорол разбойника на один из своих бивней.

Пронзенный насквозь, человек завизжал, изо рта его пеной брызнула слюна вперемежку с кровью.

Бешеный мотнул головой и сбросил пронзенного прямиком под ноги Даргану. Раненый еще несколько мгновений корчился, потом выгнулся и затих.

Конь Нигеля был самым лучшим, посему его тут же попытался присвоить другой разбойник. Дарган ринулся вперед и нанес удар мечом наискось, разрубая парня от левого плеча до самого крестца.

Этот удар забрал у Даргана остатки сил.

Ноги больше не держали алкмаарца, и он повалился на землю рядом с убитым. Влажная, смоченная росой или кровью трава под щекой, чей-то сапог, каблуком наступивший там, где у живого должно находиться сердце. Пальцы все еще сжимают меч. Рот пересох и хочется пить. Плоть разрублена, магия вытекает, как живая кровь. Смерть близка. Смерть не страшна. Алкмаар, синева небес, жар песков. Вишни в цвету. Золотая беседка на скале… Не вернуться назад… никогда…

Дарган нашел в себе силы перевернуться на спину. Затем отполз в сторону и привалился к дереву. Наверное, его бы прикончили, если бы не Бешеный. Конь смерти очутился рядом, встал мордой к нападавшим и принялся угрожающе мотать головой, отгоняя разбойников от раненого алкмаарца.

Туман медленно крутился по поляне, то рассеиваясь, то становясь гуще, его длинные пряди закручивались спиралью. Из влажной пряжи выскакивали темные тени. Выскакивали и вновь пропадали.

Не иначе — магическая дрянь, насланная неведомым колдуном. У разбойников есть колдун?..

Неожиданно из тумана вынырнул Идразель.

— Дарган! — крикнул он, потрясая посохом, и магический свет озарил поляну.

Туман засветился желтым, почти солнечным светом.

Бешеный угрожающе заржал, потом признал знакомца и отвернулся, пытаясь достать рогом очередного парня в черном капюшоне. Кинжал с визгом полоснул по костяному бивню, не нанеся вреда, зато сам напавший улетел в кусты от хорошего удара Бешеного. В следующий миг конь смерти развернулся и лягнул огненными копытами сразу двоих.

— Я здесь… — прошептал алкмаарец.

Он даже не попытался встать. Странная апатия завладела всем телом. Сделалось вдруг хорошо и как будто тепло… Дарган не сразу сообразил, что опустошенный медальон впитывает магию Цесареи — монахиня снова поддерживает своих в неравной битве, залечивая раны и возвращая силы. Но и разбойников она при этом лечит! Только убитых поднять не может. Оставалось надеяться, что убитых разбойников больше, недели раненых.

— Благодарю… — пробормотал алкмаарец девушке, хотя ее не было рядом. Он даже не видел, где она сейчас.

— Ты ранен? — Идразель очутился подле и протянул руку. На левой руке его сверкала связанная из серебряной проволоки перчатка. Или показалось? Впрочем, сейчас Даргану многое могло показаться — взгляд туманился, он вообще плохо все различал.

— Ничего страшного, мне же не больно… — Дарган, как всегда, попытался пошутить. — Немного магии, и я буду как новенький…

— Сейчас помогу! — Идразель наклонился ниже, ухватился пальцами в серебре за цепочку на шее, рванул.

Цепочка лопнула, и медальон очутился в пальцах демонолога.

— Не смей! — Дарган запоздало вскинул руку с мечом.

Как ни странно, алкмаарец еще сумел нанести удар, будто талисман, исчезая, вел за собой острие меча. Идразель вскрикнул. Но и только. В следующий миг демонолог нырнул в туман, унося медальон с собой.

— Стой! — Неведомо как Дарган сумел подняться и сделать шаг вслед.

Рядом очутилась Тейра. Заткнула за пояс окровавленный кинжал. Подхватила Даргана, не дала упасть.

— За ним… медальон… унес… — прошептал Дарган.

— Я сейчас, сейчас… — Тейра усадила его на траву. — Бедный мой, ты ранен… Не двигайся! Тебе надо отдохнуть! Надо набраться сил…

Она принялась заворачивать Даргана в первое, что попалось под руку, — попался плащ, в который было прежде завернуто оружие пленных.

— Дура! — в ярости заорал Дарган: его Лиин никогда так не кудахтала и не суетилась. — Какие силы! Я мертв! Моя сила в медальоне!

Несколько мгновений Тейра смотрела на него, растерянно хлопая глазами.

— Идразель украл медальон! Предатель! Проклятый! Бетерезенов выкормыш! Медальон!

Дарган будто сошел с ума. Мысль, что его душа очутилась в лапах проклятого, сводила его с ума. Как он мог поверить демонологу! Ренард предупреждал! Поздно, поздно…

— Что же делать? — растерянно пробормотала Тейра.

— За ним! Поймать проклятого! — в отчаянии выкрикнул алкмаарец.

Девушка кивнула и ринулась в белое молоко тумана.

Несколько минут Дарган сидел неподвижно. Вспышка ярости быстро угасла. Дарган будто окаменел.

Потом, опомнившись, закричал:

— Не надо! Назад!

Вот глупец, как он мог подумать, что девчонка сумеет вернуть медальон. Ей ни за что не справиться с Идразелем — она погибнет. Последний живой человек из Алкмаара!

— Тейра! Стой! — простонал Дарган, уже не в силах кричать.

Но ему никто не ответил.

Вокруг еще кто-то возился, хрипели умирающие, но все заглушали радостные вопли победителей. Вопрос был лишь в том, кто побеждал.

Наконец из тумана выскочил Ренард, спросил: «Ты жив? — и, не дождавшись ответа, вновь скрылся в белой пелене.

Кажется, победили не разбойники.

Но Даргану было уже почти все равно.

Глава 22

Дарган долго лежал на земле — до самого рассвета. Костер погас, в небо тянулся седой пласт горького дыма. Туман к утру рассеялся. Цесарея присела подле алкмаарца, подала воду в оловянной кружке. Дарган сделал пару глотков, больше выпить не смог, вода пролилась, утекла за шиворот, рубашка, и без того влажная от росы, намокала.

Бешеный стоял поодаль, смачно чавкал, обдирая очередной труп разбойника. Его никто не удосужился привязать, и теперь конь смерти бродил по поляне, пожирая то ли третье, то ли четвертое тело. Броня на нем потрескивала.

«Если этот трупожор слопает всех мертвецов, то броня точно лопнет», — подумал Дарган.

Неожиданно подошел Гоар и остановился вблизи. Рыцарь был весь забрызган кровью — но, судя по тому, как он бодро двигался, кровь на нем была чужая. В деснице Гоар сжимал меч, а вместо щита использовал конский налобник.

— Что с ним? — спросил Гоар, без всякой приязни глядя на распростертого алкмаарца.

— Ранен. Четыре раны, — ответила Цесарея и принялась своим платком отирать лицо Даргана.

На шелке был вышит восьмиконечный крест, но, как ни странно, знак Всевышнего не произвел на немертвого никакого действия, как будто в вышивке не было ни толики магии.

— И что? Он же живой трупак. Разве ему опасна сталь? — спросил Гоар с недоверием.

— Левая рука в нескольких местах порублена. — Цесарея явно не знала, что делать.

— Ее можно скрепить, — прошептал Дарган. — Проволокой скрепить… Если залить раны смолой, если соединить металлом кости, то еще можно встать. Если напитать магией медальон, раны закроются, и я продолжу свой путь к воскрешению.

— Да, раны можно закрыть, — спешно подтвердила Цесарея. — Другое плохо. Дарган сказал, что Идразель похитил его медальон.

— Медальон? — Глаза Гоара сверкнули. — Тот самый, на котором мы поклялись?

— Именно. Зачем он ему…

Она не договорила — Гоар радостно хмыкнул:

— Отлично… Просто замечательно! Значит, мы свободны! Кстати, а где эта девчонка, Тейра?

— Ее тоже похитил демонолог, — ответила Цесарея, по своему истолковав исчезновение алкмаарки.

— Какая радость! — Гоар развернулся и направился к остальным.

Рыцари, вернув оружие, опоясались мечами. Эмери даже попытался с помощью Джастина облачиться в латы. Гоар принялся собирать свое оружие. Первым делом отобрал у Джастина кинжал. На клинке была выщерблена — клинок пострадал там, где Дарган калил его в огне.

— Проклятый идиот! Как ты это сделал! — напустился на Джастина Гоар.

— Возьми кинжал разбойника, — пожал плечами следопыт. — Вон сколько их кругом валяется.

— Чтобы рыцарь Империи взял в руки кинжал разбойника? — возмутился Гоар. — Дай сюда свой кинжал! — потребовал Гоар у Эмери. Кинжал Джастина ему явно не понравился.

— Вот еще! — взбунтовался рыцарь. — Я клялся на его клинке в верности Империи. И в любви Амелии тоже клялся на нем! И еще клялся убить сто восемь проклятых… — кажется, не было такой клятвы, какую бы не подтвердил кинжал Эмери.

— Ничего, я тоже клялся. А ты возьми… — взгляд Гоара упал на лежавшего неподвижно Даргана. — Возьми клинок у мертвеца.

— По-моему, он еще шевелится, — заметил Эмери и скривил губы в брезгливой гримасе.

С исчезновением медальона лицо Даргана сделалось пепельно-серым, глаза — тусклыми, теперь он куда больше походил на обычную нежить.

Казалось, одна только Цесарея не замечала происшедшей с ним перемены.

А вот конь заметил и, подойдя, Бешеный стал принюхиваться, как будто раздумывал — стоит есть этого мертвеца или надо пока обождать.

— Отойди! — Дарган поднял руку и шлепнул по морде зверюгу.

Тот обиженно заржал: ты что, хозяин, да я ни сном ни духом… Это я от сочувствия так носом шмыгал! Но на всякий случай отошел и принялся жевать руку мертвого разбойника.

— Неважно, что шевелится, — решил Гоар, с минуту понаблюдав за раненым. — Все равно возьми его меч и кинжал. Алкмаарец — труп, причем уже даже не ходячий, — Гоар громко заржал над своей плоской шуткой. — Поторопимся, мы уезжаем. И так задержались, а до Ниинорда еще два дня пути.

— Четыре, — поправил следопыт. — До Ниинорда четыре дня. И вокруг полно проклятых.

Эмери сделал шаг в сторону Даргана. Бешеный выплюнул кусок недоеденной кожи и угрожающе заржал. Эмери остановился, поднял на всякий случай кинжал убитого разбойника, потом второй. Конь смерти одним прыжком очутился рядом с Дарганом.

— Эмери, ты что, с ума сошел? — крикнул Джастин. — Стой!

Но Эмери дальше и сам не пошел. Стоял, поглядывая то на своих товарищей, то на Бешеного. Внезапно алкмаарец поднялся. Несколько мгновений он стоял, пошатываясь, опираясь на свой меч. Левая рука, разрубленная в нескольких местах, висела на обрывках кожи и уцелевших мышцах. Бешеный вышел вперед, ударил копытом в землю, искры зашипели, попав на влажную траву.

— Я вас не отпускал, — сказал Дарган с угрозой.

Все замерли и уставились на живого мертвеца.

— Вы дали клятву, и освободить вас могу только я.

— Ты нас освободил этой ночью, — напомнил следопыт.

— Нет. Я позволил вам биться с разбойниками. Но и только. Возвращаться в Ниинорд я вам не разрешал. Вы еще в моей власти. Вернее, во власти моего медальона.

— Так разреши, — сказал Гоар с вызовом, так и не поняв, куда клонит алкмаарец.

— При всем желании не могу, медальон похищен. Сначала помогите мне вернуть талисман. Тогда я сниму с вас клятву. Даю слово. Не надо даже будет идти дальше. Ибо у меня больше нет цели.

— Тебе только кажется, что цели нет, — довольно громко сказала Цесарея.

— Да зачем мы слушаем эту нежить! — возмутился Гоар. — Прикончим его, и все. Клянусь всеми святынями Империи — это же смешно, подчиняться какому-то ходячему трупу!

— Я спас вам жизнь, когда Идразель хотел вас убить! — напомнил Дарган.

— И что? Где теперь Идразель? Удрал! И унес с собой твой медальон. Не свисти, мертвец, ты больше не имеешь над нами власти. Эмери, прикончи этого мертвяка и забери у него меч. Нам его клинок послужит лучше, нежели ему.

— Ничего не получится! — проговорил Дарган. Он говорил глухо, почти шептал — сил кричать у него не было. — Медальон все еще имеет над вами власть. Пока я вас не освобожу от клятвы, вы будете подчиняться мне — даже если вы попытаетесь уничтожить меня. Я не ведаю, кому достанутся в этом случае данные вами клятвы, не знаю, получит ли Идразель вас в наследство вместе с моей душой, заключенной в медальоне, но свободными вы можете стать только по моей воле.

— Вранье! — взъярился Гоар. — Он просто запугивает. Вы что, не видите, это же труп! У него нет ни прежних сил, ни власти. Без талисмана он ничто! Эмери, прикончи его! И на коней! Джастин, посадишь позади себя Цесарею. Все в путь! Живо! Сектанты мертвы, Идразель сбежал, освободимся от нежити, и в Ниинорд! Или вы забыли, что все еще служите Империи?

Гоар вскочил на коня. Но жеребец, вместо того чтобы скакать по тропинке, вдруг заржал, поднялся на дыбы и скинул всадника. После чего резво проскакал целый круг по поляне и, как ни в чем не бывало, остановился рядом с конем смерти и принялся щипать траву. Гоар поднялся и сгоряча побежал за своим жеребцом, но вдруг остановился и завыл от боли — левая рука его была неестественно вывернута. Со стороны казалось, что он нелепо передразнивает раненого Даргана.

Похоже, во время падения Гоар сломал себе руку.

— Вы никуда не уедете, я же сказал, — проговорил алкмаарец с нескрываемым удовлетворением. — Вам нужны еще подтверждения?

— Наша задача — проводить Цесарею в Ниинорд, а не помогать тебе, Дарган, — напомнил следопыт. — Наш союз был вынужденным…

— Как и все на этом свете. Без моей помощи вы не доберетесь до Ниинорда. Вернее, без помощи талисмана. Хотите выполнить миссию — помогите мне. А я помогу вам, обещаю. Да, мое тело мертво, и оно ничего не стоит без талисмана. Но и ваши тела мало значат, если лишить их душ. Помогите мне вернуть душу, я спасу вас и помогу исполнить приказ.

— Вы что, верите нежити? — возмутился Гоар.

— Я верю, — сказал следопыт.

— И я, — отозвался Эмери.

Он перевел дыхание и отступил — почти с радостью.

— Я тоже, — сказал Джастин.

— Тебе придется подчиниться мнению большинства, Гоар, — заметила Цесарея.

— Большинства… — передразнил Гоар, и оскалился от боли в руке. Он отыскал подходящий пень, сел. — Да при чем здесь большинство… Вы просто подчиняетесь нежити. Но стоит напомнить, что отрядом командую я.

— Можешь ехать один в Ниинорд, — сказала Цесарея. — А мы посмотрим, как у тебя это получится.

Несколько мгновений Гоар молчал, лишь переводил взгляд с одного своего соратника на другого. Они верили, что сделались рабами этого алкмаарского колдуна, и разубедить их никто не мог. Гоар скрипнул зубами. Если бы он не свалился так глупо с коня!..

— Ладно, ладно… я понял угрозу. Залечи мне руку, Цесарея, и мы попробуем вернуть мертвяку его цацку, — уступил большинству упрямый рыцарь.

— Глядите, глядите, хорек! — заорал вдруг истошно Торм.

— Что ты орешь? Хорек, ну и что? — напустился на мальчишку Гоар.

— Наш Хорек, наш! — продолжал орать Торм, потрясая черным капюшоном, зажатым в правой руке, а левой указывая на убитого.

Ренард наклонился над телом.

— Это наш Хорь, бежавший лучник. Он был среди разбойников.

— Будь он проклят! — Эмери в сердцах пнул убитого. — Предатель!

— Вот чье тело я с удовольствием скормлю Бешеному, — заявил Ренард.

Глава 23

Просто сказать: догоним Идразеля, а вот выполнить решение — куда сложнее. Во-первых, пускаться в погоню пешком не имело смысла — тогда демонолог наверняка их опередит, тем более что мраморная горгулья могла перенести его через крутые перевалы и узкие непроходимые тропинки или бурелом. Нести демонолога все время ей было не под силу, но и такие краткие перелеты давали неоспоримое преимущество.

Так что всем пришлось ехать верхом: Цесарея села на свою кобылу, Торм устроился позади следопыта на жеребце Нигеля. Гоар вынужден был уступить свое место во главе отряда монахине: как ни надувался заносчивый рыцарь, но сидеть со сломанной рукой в седле ему было трудновато. Цесарея своей магией попыталась срастить его руку — впрочем, как и раны и ссадины остальных — но Всевышний не откликнулся, а оставшихся у нее магических сил хватило лишь на то, чтобы снять боль. Так что пришлось прибегнуть к банальной немагической медицине — наложить лубок на левую руку заносчивого рыцаря. Чем и занялась Цесарея, пока Ренард зашивал ниткой кожу на руке и боку Даргана и замазывал прорехи остатками состава из флакона. Где не хватило, кожу залили сосновой смолой. Дарган не чувствовал боли и невозмутимо переносил все операции на своем мертвом теле, а вот Гоар ругался и плевался, не в силах терпеть.

— Ты похож на мертвеца, который помер от чумы много дней назад, — сказал следопыт алкмаарцу, заканчивая накладывать стежки.

— Магия смерти — сильная вещь, — заметил Дарган. — Только «Свет души» оберегал меня, но теперь он слишком далеко.

Эмери и Джастин тем временем сложили трупы разбойников и сектантов в одну кучу и закидали ветками: сооружать более солидную могилу не было времени.

— Всех козлоголовых разбойники прикончили? — спросил Ренард.

— Похоже, всех. Даже Ирг погиб, хотя и пожег человек пять, не меньше, — отозвался Эмери. — Вот только Меченого мы не нашли.

— Сбежал? — предположил следопыт.

— Или его сожрала эта тварь? — Эмери покосился на Бешеного.

— Он жрет плоть, а кости выплевывает. Как и одежду. Судя по жвачке из черных капюшонов и плащей, он слопал четыре трупа разбойников, — рассудил следопыт. — Сектантов почему-то не трогал.

— Может, разбойники слаще на вкус, — неестественно хохотнул Эмери.

— Может быть. Но это означает одно: Меченый сбежал, — заметил Ренард.

— Поглядите, что он прихватил с собой… он же вор… с пустыми руками наверняка не ушел… — заметил Дарган.

— Исчезла моя сумка, — сказала Цесарея. — Та, в которой лежали бумаги и золотые монеты…

Опа! У монахини было при себе золото. Отлично. А Дарган экономился на каждом медяке, закупая продовольствие для отряда.

— Да, золото, как всегда, досталось ворам, — по своему обыкновению пошутил Ренард.

— Хорошо, что в сумке… — начала было Цесарея, но не закончила, прикусила губу. — Золота там было совсем немного… — Она попыталась улыбнуться. — И потом… мешочек с травами и бинтами остался при мне.

— Ну, тогда о чем печалиться! — пожал плечами Джастин.

* * *

Наконец сильно поредевший отряд тронулся в путь.

Дорогу указывала Цесарея — она ощущала следы темной магии Идразеля, как если бы демонолог отметил свой путь черными точками на камнях и придорожной листве. Но даже этот след то и дело пропадал. Тогда отряд останавливался, и вперед выезжал Дарган. Закрыв глаза, несколько секунд он сидел неподвижно в седле, потом поднимал неповрежденную правую руку и указывал путь — «Свет души» даже на таком расстоянии звал своего хозяина за собой. Впрочем — иначе и быть не могло. Если Дарган еще мог двигаться и сидеть в седле, если он не упал на землю недвижно — то лишь благодаря тонкой нерасторжимой связи с медальоном. Армию нежити двигала вперед магия Мортис, его — свет собственной души. Только героям нет нужды постоянно подпитываться чужой силой, но Дарган был обычным алкмаарцем, медальон и сбереженная в нем душа сделали его равным герою, наделенному собственной волей и собственной силой.

Но с каждым часом силы Даргана таяли. Ему казалось, что чума вновь сжигает его тело, будто он умирает во второй раз, умирает долго и мучительно.

Иногда ему непреодолимо хотелось поднять в воздух коня смерти и устремить в полет — в погоню за демонологом. Один он бы сумел за час-другой догнать предателя. Несколько раз он уже дергал за повод, но всякий раз себя останавливал. Да, настигнуть бы он настиг, а вот справиться с Идразелем — это вряд ли. Пожалуй, сейчас бы Дарган не смог победить даже одного-единственного слабенького сектанта.

— Ну что, я же говорил, что демонолог тебя обманет! — напомнил о своих подозрениях Ренард. Он подъехал к алкмаарцу, и теперь Ветер и Бешеный шли по тропинке голова в голову. — Так и вышло. Странно только, что он так долго хитрил, ждал чего-то и только теперь завладел талисманом.

— Ничего в этом нет странного, — отозвался Дарган. — Меченый уже пытался украсть медальон и сжег при этом руку по локоть. Так что Идразелю пришлось отложить похищение — до тех пор пока он не сплел перчатку из серебряной проволоки. Никто даже не заметил, что он занят рукоделием… ловкач…

— Я заметил, — отозвался едущий впереди Джастин. — Еще спросил его — зачем? А этот тип ответил: чтобы защититься от демонов. Якобы, если держать меч рукой в серебряной перчатке, то можно поразить самого герцога Преисподней. И добавил: это я тебе по секрету сказал.

— Ловкач! — хмыкнул Ренард.

— Мерзавец, — подтвердил Джастин.

— Но все равно ему пришлось дожидаться удачного случая, — заметил Дарган. — Он сильно рисковал. Я ведь мог в любой момент вас освободить и натравить на проклятого.

— Чего ж не освободил-то? — буркнул Гоар.

— Я ничего не подозревал.

— Угу, все мозги в башке сгнили… — Гоар заржал, но тут же скривился от боли.

— Я не зомби, — сухо ответил Дарган.

— А вдруг серебряная перчатка — в самом деле, талисман? — У Эмери загорелись глаза. — Вот здорово, мы же сможем обезглавить так легионы… а меня… на меня… — Эмери задохнулся. — На меня сразу изольется милость Всевышнего, и я превращусь в паладина Империи.

— Ну почему же только в паладина? Сразу в светлого мстителя! — хмыкнул Гоар.

— Можно и в мстителя, — ничуть не смутился Эмери.

— Мне с самого начала показалось странным, что демонолог решил кому-то помочь, — заявил следопыт. — Для проклятого он вел себя слишком по-человечески.

— Но он же человек… — напомнил Дарган. — Хотя нет, он в прошлом не человек, а эльф.

— Неважно, кто он в прошлом. Ныне он — проклятый и служит Бетрезену. Только ему. Я не помню вообще, чтобы кто-то из проклятых предал Падшего. Человек может предать, эльф может предать. Нежить, судя по тебе, может предать, коли обзаведется малой толикой воли.

— Я — предатель? — изумился Дарган.

— А кто же еще?

— Алкмаар я не предавал, а Мортис не присягал. Я просто шел за ними…

Дарган замолчал, нахмурился. Он молчал долго. Просто смотрел вперед — на дорогу, что серой лентой стлалась перед ними, огибая очередной холм.

— Значит, — вымолвил с трудом Дарган, — Идразель меня обманул. Нет никакого священного колодца в землях эльфов, испив из которого я смогу вернуть себе живое тело.

— Про колодец ничего не знаю, но в эльфийских владениях много чего волшебного, — отозвался Ренард. — Я говорил тебе про колодец Древних, только не слышал, чтобы воды его воскрешали нежить. В те дни, когда Мортис еще была богиней жизни Солониэль, она много чего сотворила в тех землях, которые потом отдала эльфам. Так что есть там живая вода или нет — мне неведомо.

— А как же наши храмы! — опять вмешался в разговор Джастин. Когда-то матушка учила его хорошим манерам между работой в поле и колкой дров, да только восторженный нрав раз за разом отметал все оковы вместе с правилами хорошего тона. — В храмах можно воскресить убитых. Мой брат Дайред воскрес и стал паладином Империи.

— Ага, храмы воскрешают, — подтвердил Ренард. — Если сразу же туда положить убитого — через несколько минут после смерти, например. И если Всевышний при этом ниспошлет достаточно магии. Но обычно рядом с полем боя храмов не бывает. Так что я не встречал еще ни одного парня, которому бы успели вернуть утраченную жизнь…

— Я же говорю, мой брат Дайред… — возмутился Джастин и смолк, обидевшись.

— Знамя не надо терять! — отозвался Гоар сзади. — Если знамя сохранишь, отряд сохранишь, все восстанут…

— Байки, — буркнул Ренард. — Для упертых паладинов. А вот что абсолютно точно, так это то, что Идразель к этому колодцу не собирался нас вести. Ему нужен был талисман — и больше ничего. Я же говорил тебе, Дарган, наивная ты нежить!

— «Свет души»! Ну почему я не догадался! — простонал Дарган.

— Да уж… думаешь, остальные не заметили, что твой талисман пожирает магию быстрее, чем твой коняга трупы, — хмыкнул Ренард.

— Не каждый день и не каждый час…

— Ничего, теперь твой друг Идразель позаботится, чтобы медальон пополнял свою энергию постоянно. Уж чего-чего, а магии демонолог отыщет столько, что талисман этот станет всесильным артефактом… и… — следопыт запнулся и умолк, помрачнев.

— Сможет освободить Бетрезена? — закончил за него фразу Дарган.

— Почему бы и нет? Вопрос лишь один — сколько магии позволит вместить медальон. Или, быть может, твоя душа?

Дарган едва не сказал:

«Моя душа безмерна…»

Но решил не делать столь неосмотрительных заявлений.

* * *

Весь день они были в пути. И лишь когда кони и люди выбились из сил, решили сделать привал. Даргану становилось все хуже. Следопыт снял алкмаарца с коня и уложил на нарубленный лапник подальше от огня. Остальные сварили себе похлебку из оставшихся припасов. Цесарея попробовала немного лекарить — но ее силы почти сразу иссякли, а Всевышний лишь на мгновение откликнулся на призыв. Крошечные шарики света вспыхнули на ее ладонях и тут же погасли. Рука Гоара все-таки срослась, правда, немного криво.

— Есть будешь? — спросил Ренард, протягивая Даргану свою миску с похлебкой.

— Не брезгуешь делить еду с мертвецом? — спросил Дарган.

— Ты просто не представляешь, с какой мразью мне приходилось хлебать из одного котла, — отозвался Ренард. — Так что нежить — это не самое страшное в нашем мире.

Но Дарган смог проглотить лишь пару ложек.

— Мне кажется, медальон где-то рядом… совсем близко, — прошептал алкмаарец, протягивая миску назад Ренарду.

— Почему же он не возвращает тебе силы?

— Возвращает, я чувствую… Но медленно. Я их трачу быстрее… — Дарган помолчал. — Знаешь, утром, если я сам не смогу открыть глаза, подними мне веки… Хорошо?

— Ладно, подниму. А пока попытайся вытянуть хоть немного магии из медальона. Потому что без тебя с твоим конягой мне не сладить. А без Бешеного соваться в бой с демонологом и горгульей — дело дохлое.

— Для меня теперь любое дело дохлое, — заметил Дарган.

Алкмаарец вытянулся и закрыл глаза. На всякий случай Ренард накрыл его плащом. Потом покрепче привязал Бешеного к дереву — никто не знал, какая фантазия взбредет в башку этому зверю.

Дарган принялся шептать заклинания, концентрирующие магию. Он не видел, как с веток кустарника срываются зеленые огоньки и, слившись в комок яркого света, устремляются куда-то, оставляя за собой светящийся след. Весь лес вскоре оказался пронизанным тонкими зелеными огненными нитями.

Дарган этого тоже не видел. Но он это чувствовал. Медальон находился где-то рядом и собирал магию. И часть этой магии возвращалась в тело хозяина.

Но это наверняка не укрылось от Идразеля.

* * *

Рано поутру следопыт поднялся на вершину горы и осмотрел окрестности. Ренард долго разглядывал склоны холмов, надеясь заметить хоть где-то необычное колебание деревьев, — они бы выдали место, где укрылась мраморная горгулья. Ренард чувствовал, что демонолог и его тварь затаились совсем близко. Просто потому, что они не могли уйти далеко. Вчера на тропинке он видел следы черной крови — свежей крови. Демонолог еще не оклемался от полученной раны, а лечить магией проклятого было некому, горгулья на роль лекаря никак не подходила.

На севере холмы постепенно понижались, переходя в долину, поросшую не слишком густым лесом. Среди зеленеющих холмов Ренард видел лысую вершину — серо-черный камень посверкивал в лучах восходящего солнца, а зевы пещер казались абсолютно черными. Лес на соседнем склоне был редким. Ренарду показалось, что он различает какое-то движение.

«Они там, в пещерах», — решил следопыт и поспешил вниз к лагерю.

Когда спустился, то увидел, что все уже собрались в путь.

Джастин открыл Даргану веки и помог подняться в седло.

* * *

Цесарея теперь ехала впереди — она уже отчетливо ощущала близость демонолога — вернее, близость его магии. Впереди дорога сужалась, переходя в узкую тропинку, огибающую холм. Кое-где корни деревьев, которым не за что было зацепиться, повисали в воздухе.

— Копья наготове! — отдал приказ следопыт. — А то горгулья прикончит любого из вас, прежде чем вы успеете пискнуть.

— Ты что, командуешь отрядом? — взъярился Гоар. — Осади, следопыт, или плохо кончишь!

Впрочем, продолжить спор им не довелось — из кустов к ним внезапно метнулась тень. Проскочила под склоненным копьем Гоара, мимо Цесареи и прямиком к Бешеному. Конь не стал рычать на незнакомца, а, напротив, фыркнул, приветствуя.

— Дарган! — воскликнул ловкий лазутчик.

Это была Тейра. Она схватила Бешеного за повод, но тут же отдернула руку, потому что зверь вдруг щелкнул зубами и едва не откусил девушке пальцы.

Но Тейра, кажется, этого даже не заметила.

— Я знаю, где Идразель, знаю! Все это время я шла за ним! — выпалила она радостно.

— Он тебя не заметил? — изумился Ренард.

— Конечно, заметил. И даже захватил в плен! — сообщила Тейра как об огромном достижении. — Но это неважно! Я нарочно ему поддалась, чтобы получше все разведать. А сегодня ночью, когда он заснул, убежала. Я бы украла у него медальон, да он держит его под мантией.

— Он надел на шею медальон? — изумился Дарган.

— Нет, конечно. Медальон у него в серебряной шкатулке за пазухой.

— Как же поживает наш друг проклятый? — поинтересовался следопыт.

— Себе бери его в друзья! — обиделась Тейра. — Идразель ранен и очень слаб. Вчера весь день он едва тащился. Вернее, его тащила горгулья. А сам он даже не мог переставлять ноги. В сумерках нашел себе убежище в маленькой пещере, забился в нору, как раненый зверь, и до сих пор там спит. Если мы поторопимся, схватим урода и отнимем медальон. — Она так вся и кипела энергией, рассказывая, вертела головой так, что косы хлестали ее по спине и груди, а порой доставалось и всадникам с их конями.

Она уже готова была ринуться назад в кусты, навстречу своей смерти. Девочка явно не знала, на что способен демонолог, даже раненый.

— А горгулья? — спросил Ренард. — Где эта тварь затаилась, можешь нам сказать?

— Сторожит пещеру. Но она тоже квелая — сообща мы легко ее прикончим. Да что вы застыли, будто неживые… Понятно, Дарган мертвый, а вы? Идразель идет в Альмарейн. Там полно проклятых. А когда он там окажется, нам до него будет ни за что не добраться. И до медальона Даргана тоже.

— В Альмарейн? — переспросил Дарган. — Он сам это сказал?

— Ну да… а что?

— Так ты покажешь нам дорогу в логово Идразеля? — спросил Ренард, соскакивая с коня.

— Конечно, надо подняться по склону — туда! — девушка указала вверх — на почти отвесную серую скалу. — Я знаю тропинку. Я покажу.

И она ринулась в кусты, не дожидаясь, пока за ней последуют остальные.

— Что скажешь? — спросил следопыт у Даргана.

— Случается, что везет. Даже мертвым.

— Значит, сейчас одно усилие, и…

— Не для меня, — прошептал Дарган. Язык его стал заплетаться, глаза закрывались сами собой. — Мне кажется, я сейчас… свалюсь…

И он в самом деле соскользнул с коня.

Бешеный обиженно хрюкнул и подставил Даргану бивень как опору. Но алкмаарец все равно не сумел устоять на ногах и опустился на землю.

— Силы меня совсем оставили… — прошептал он.

— Медальон близко… — напомнил Ренард.

— Знаю… Близко, но не рядом с сердцем.

— Без тебя нам не справиться с демонологом! — Следопыт схватил Даргана за плечи и встряхнул. — Соберись! Один-единственный удар…

— Справитесь! Цесарея поможет и исцелит ваши раны… Медальон, разлученный со мной, не будет поглощать ее силы слишком быстро. Даже, наоборот, для вас хорошо, что я здесь… чем я дальше от медальона — тем больше у вас шансов.

— Ты говорил совсем недавно обратное, нежели…

— Идите! — алкмаарец нетерпеливо махнул рукой и глянул мертвыми тусклыми глазами в упор, будто хотел сообщить следопыту какую-то тайную мысль.

Ренард на миг задумался, потом согласно кивнул. Устроил алкмаарца на палой листве под большим деревом. Конь смерти остался рядом — никто не посмел бы сесть на эту тварь, никто, кроме Даргана.

— Идите, — повторил алкмаарец. — Только не трогайте медальон — он вас убьет. Как только с Идразелем будет покончено, отнесите меня в его пещеру и я сам возьму талисман.

— Ишь ты! Мы его еще и носить должны! — возмутился Гоар.

— Ладно, держись… — Ренард похлопал Даргана по плечу. — Хотя нам бы твоя помощь сейчас очень пригодилась.

— Я еще помогу вам… обещаю. Как только верну талисман.

— Он трусит! — сказал Гоар.

— Неправда! — возмутился Джастин.

— Мы не должны… — Гоар глянул на лежащего под деревом алкмаарца с ненавистью.

— Напротив, должны, — оборвала его Цесарея, — платить добром за добро.

— Тобой займется инквизиция! — пообещал Гоар. — Пусть инквизиторы разберутся, почему это ты питаешь нежные чувства к нежити! Почему лечишь всех подряд — и своих, и чужих!

— Вперед! — оборвал их спор Ренард. — А то глядишь, Тейра прикончит демонолога и горгулью без нас!

Глава 24

Маленький отряд нырнул в заросли кустарника, где несколько минут назад исчезла Тейра.

Как только они скрылись, Дарган вскочил.

Горгулья квелая, демонолог ранен — в подобное везение он не верил. Ну, положим, что демонолог ранен, это Дарган и сам знал — почувствовал, как его клинок вошел в плоть проклятого. Но раненый демонолог не менее опасен, чем раненый тигр. На один удар — причем смертельный — сил у него хватит вполне. Стоит отряду подойти поближе, как Идразель прикончит их своей магией. Девчонку явно водят за нос, а она мало что понимает в магии проклятых.

К счастью, Идразель мог лишь удерживать медальон с помощью серебряной перчатки, но использовать магию «Света души» сам был не в силах. В этом Дарган был уверен, иначе и алкмаарец, и его отряд давно бы рассыпались прахом, и ни один храм в Империи никого бы и никогда не воскресил.

Дарган вскочил в седло.

Его коню — вот счастье — не нужна была тропинка — Бешеный мог лететь над пропастью рядом с любой кручей. У Даргана сейчас была одна задача — опередить демонолога и напасть, прежде чем тот нанесет удар. Раненый маг не сумеет набрать силу для второй попытки. Дарган не так уж плохо себя чувствовал — во всяком случае, не так плохо, как изображал перед Ренардом и остальными. Медальон был все ближе и ближе, и накопленная артефактом магия переливалась в алкмаарца даже на расстоянии. Впрочем, следопыт это прекрасно понял и малость подыграл мертвому товарищу.

Разумеется, Бешеный мог бы лететь быстрее, выбери он путь непосредственно над неглубоким ущельем, где в сумрачной глубине бежала мелкая речка. Но в этом случае демонолог непременно заметил бы Даргана.

Так что пришлось пробираться наверх среди деревьев, и на этом пути довериться скакуну — тот выбирал дорогу безошибочно: ни разу его бивень не зацепился за ветку или ствол, нигде копыто не задело неустойчивый камень на склоне.

Вскоре Дарган увидел отряд Ренарда — те пробирались узкой тропинкой, то и дело нога всадника буквально повисала над пропастью. Впереди ехал следопыт, за ним — Джастин.

Дальше тропинка еще больше сужалась, а обломок скалы, вставший поперек на тропе, образовывал некое подобие арки, под которой отряду предстояло проехать. Не иначе кто-то очень давно пытался создать портал с помощью магии, но не рассчитал силы и надорвался.

«На месте Идразеля я бы устроил здесь ловушку», — подумал Дарган.

И в тот же миг увидел демонолога. Тот расположился на уступе, как в кресле, держа свой увенчанный черепом посох, и завитки магического огня уже вились вокруг рогов черепа.

Дарган послал коня вперед — прямиком на демонолога. Если Идразель успеет ударить, всему отряду придет конец. Во что бы то ни стало надо его опередить!

Увы, Дарган не успевал. Слишком далеко. К тому же демонолог сидел в углублении, и подлететь вплотную Бешеный просто не мог. Еще миг — и пламя испепелит Ренарда и остальных внизу на тропинке. Что же делать?

Хорошо быть мертвым. Ты не паникуешь и рассуждаешь здраво, сердце не замирает от боли и ужаса, а рука не дрожит, обнажая клинок.

Дарган замахнулся и швырнул свой меч в демонолога, как швыряют дротик.

Клинок пробил шитую золотом мантию, выбив из ткани облачко алой магии, и вошел в грудь Идразелю слева под ключицей.

Но алкмаарец все же на миг опоздал: проклятый успел выкрикнуть заклинание. Правда, рука дрогнула, направленный почти горизонтально посох ударил магическим пламенем не по тропинке, а в камень скалы. Скала треснула, будто огненный нож отсек от нее острый выступ, и солидный осколок рухнул на тропинку.

Поднялось облако песка и земли, посыпались листья и ветки, заржали в ужасе кони и закричали люди. Что-то летело вниз — осколки камней, ветки. И, быть может, тела убитых…

Идразель сразу же обмяк в своей нише, голова свесилась на грудь и, хотя пальцы так и не выпустили посох, казалось, демонолог мгновенно умер. Дарган подвел Бешеного к самому краю скалы, как подводят корабль к причалу, и, свесившись с седла, провел ладонью над одеянием демонолога. Тейра говорила, что «Свет души» был спрятан в складках его одеяния в серебряной шкатулке, дабы не обжечь тело проклятого.

Рука будто прилипла к одежде демонолога. «Свет души» здесь! Дарган выхватил кинжал, вспорол ткань и достал шкатулку. В следующий миг конь отпрянул от скалы, и Дарган едва удержался в седле.

— Стой! Мой меч! — крикнул он коню.

Бешеный был явно недоволен — он устал, бил копытами по скале, хотя бы на миг пытаясь найти себе опору.

— Держись, я отдам тебе труп демонолога!

Кажется, это обещание вдохновило Бешеного. Он вновь подлетел к скале и завис.

Дарган ухватился за рукоять меча и потянул. Но клинок, видимо, застрял в кости, так что Дарган вытянул меч вместе с убитым. Вытянул, но не удержал на весу — рукоять провернулась в ладони, и труп вместе с клинком полетел на дно ущелья.

Лететь вниз конь явно не желал — даже перспектива полакомиться трупом Идразеля его не вдохновила. Пришлось Даргану отправить коня в полет вдоль тропинки, перелететь через камень и приземлиться рядом с Ренардом. Как раз в ту минуту, когда следопыт спешился и в растерянности осматривал завал на тропинке, а его спутники отступили назад и спрятались там, где скала образовывала над тропинкой естественный навес. Глупо. Если бы демонолог остался в живых, он бы попросту придавил их этим уступом. Но, с другой стороны, похоже, все уцелели — и люди, и кони.

— Никто не пострадал? — спросил Дарган.

— Нет, Всевышний нас сберег, — отозвалась Цесарея.

— Э, парень! Ты же полчаса назад умирал! — Гоар сначала возмутился, потом пришел в ярость. — Да ты нас…

— Уже поправился! — перебил алкмаарец. — Идразель мертв. Кстати, убит мною. И не надо орать попусту. Так что нам совершенно необязательно карабкаться по этим камням неведомо куда. Теперь спокойно можем повора…

Договорить он не успел — сверху на него налетела горгулья. Дарган успел лишь заметить вставший дыбом воротник из острых рогов, похожих на перья, и огромные зеленые глаза, горящие яростным огнем. В следующий миг Дарган слетел с коня и покатился вниз по склону. К счастью, скала у основания была не столь отвесная, а ниже тропинки в этом месте находилась небольшая площадка — когда-то жившие здесь люди пытались прорубить еще одну дорогу, поскольку на верхней было не разъехаться двум путникам.

Дарган ударился о камни и остался лежать. В нескольких шагах от него распростерся изувеченный труп демонолога. Шляпа с тульей, украшенной крошечными белыми черепами, свалилась с головы убитого, а тяжелая мантия зацепилась за острый выступ скалы и лопнула. Если Дарган упал бы там же, где демонолог, эта каменная пика пронзила бы его насквозь.

А так он, похоже, даже ничего не сломал… разве что мертвую свою кожу оцарапал в очередной раз о камни. М-да… надо было утащить у дядюшки из сундука целый кувшин егоснадобья…

Талисман Дарган выронил. Но это не смертельно — вон он лежит. Всего в десятке шагов выше по склону поблескивает серебряная шкатулка.

— Пошла, тварь! — услышал Дарган крики наверху.

Похоже, рыцари всем скопом решили избавиться от опасной приятельницы демонолога.

Дарган поднялся. Даже краткого контакта с талисманом оказалось достаточно, чтобы вернуть часть силы. Он сделал шаг, другой, уже готов был вновь схватить коробку, как сверху на него обрушилась горгулья. Он попытался достать тварь мечом, но не преуспел — мраморная горгулья налетела так, как это только умеют делать эти чудища проклятых — ударила не в самого Даргана, а на расстоянии, в камни, осколки скалы полетели в Даргана и сбили с ног. Он не успел подняться, как новый шквал камней обрушился на него, разрывая острыми краями мертвую плоть и придавливая Даргана к земле. Теперь он уже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Горгулья поднялась выше, чтобы нанести еще один удар и обрушить такой град камней, который навсегда бы похоронил алкмаарца.

— Кто-нибудь! Прибейте тварь! Или она убьет меня! — прохрипел он.

Но, похоже, его никто не слышал.

Горгулья радостно заклокотала и поднялась еще выше. В этот миг Дарган увидел, как стрела пронзила ей крыло. Стрелял Ренард.

Довольный клекот вмиг сменился клекотом гневным — горгулья развернулась к новым врагам, но тварь явно не обладала воображением и подлетела слишком близко к скале — так, что Джастин сумел рубануть по крылу мечом.

— Победа! — завопил юноша.

Беспорядочно маша крыльями, горгулья отлетела в сторону, причем она явно заваливалась на один бок и скорее планировала, нежели летела, не в силах набрать высоту. Все же она успела обогнуть ближайшую скалу и скрыться. Теперь она сольется со скалой и притворится камнем — вряд ли ее отыщешь, пока не столкнешься с ней нос к носу.

— Дарган, ты жив? — крикнул Джастин сверху.

— По-прежнему условно.

— А талисман у тебя? — это уже голос Тейры.

Ага, значит, отважная девчонка вернулась. Это хорошо.

— Не у меня, а рядом. Дотянуться не могу — проклятая тварь завалила меня по горло камнями, будто похоронила.

— Сейчас я спущусь и освобожу тебя! — крикнул сверху Джастин.

— Хорошо бы!

— Хватит орать! — остерег их следопыт. — Или устроите камнепад, или проклятые услышат ваш ор.

Джастин засмеялся и побежал вниз.

«Плохо, что демонолог мертв, — подумал Дарган. — Теперь мне точно не у кого спросить, существует ли волшебный колодец».

Неожиданно Идразель пошевелился. Дернул рукой, повернул голову, потом сел. Изо рта его текла кровь — он сплевывал. Выбил зубы, падая с высоты, догадался Дарган. Несколько мгновений Идразель сидел, соображал, что с ним произошло и где он. Потом издал негромкий клекот — Дарган не сразу понял, что демонолог призывает горгулью. Услышит эта тварь призыв на таком расстоянии или нет? Песок ему в глаза! Он же удерет!

— Бешеный! — закричал Дарган.

— Я уже рядом! — отозвался Джастин — в самом деле, камни из-под его ног сыпались где-то рядом. — Мы прогнали горгулью! Победа!

— Осторожно, Идразель жив! — предупредил Дарган. — Правда, посох он как будто потерял, но все равно берегись.

— Тогда чего бояться? — с мальчишеским задором крикнул Джастин.

Он наконец спустился по склону и кинулся к Джастину.

— Сейчас я сброшу с тебя камни… — Он ухватился за самый большой, с трудом оторвал его и скорее откатил в сторону, чем отбросил.

— Послушай, дай мне лучше вон ту коробочку… — сказал Дарган, пытаясь при этом подбородком указать на шкатулку.

— Какую? — не понял Джастин и стал оглядываться.

— Да вон ту… в двух шагах… Серебряную…

— А, нашел! — Джастин схватил коробку. — Вот…

— Осторожно! — В этот миг по крутой тропке сбежала Тейра. — Не открывай! — остерегла девушка.

Руки ее были ободраны в кровь, вся одежда разодрана и в грязи — такое впечатление, что большую часть спуска Тейра катилась, а не шла.

— Да я и не собираюсь, я только… — рыцарь не успел договорить.

Девушка подскочила к нему и всадила кинжал в спину. Джастин ахнул, попытался обернуться, но ноги его тут же подогнулись, и он грохнулся на камни рядом с Дарганом. Серебряная коробка покатилась по камням. Тейра коршуном кинулась к ней. Схватила. Коробка была пуста.

— О, духи предков! Зачем? — пробормотал ошеломленный Дарган, глядя на Джастина, распростертого всего в шаге от него.

Юноша не двигался.

Тейра закричала, ринулась к Даргану, ухватила за волосы.

— Где? — Глаза ее горели огнем, с губ текла мутная слюна. Она вдруг показалась Даргану такой мерзкой…

— Что — где?

— Где талисман…

Тейра отшатнулась, не дождавшись ответа: и так было ясно, что медальона у Даргана нет, иначе бы он одним махом сбросил с себя все камни — слишком много силы накопил за последнее время талисман. Тейра кинулась вверх по склону, выкрикивая что-то рассерженно-бессвязное.

— Джастин! — позвал Дарган.

Юноша не двигался. Глаза его оставались открытыми и не мигали. Девчонка нанесла удар точно в сердце.

— Эй, кто-нибудь… — Дарган сделал отчаянную попытку освободиться, но камни не пускали. — Ренард!

Кто знает, быть может, медальон поможет мальчишке… Или Цесарея… Если бы рядом был храм!

В этот миг появились следопыт и Эмери.

— Джастин! — крикнул Ренард, но рванулся к демонологу. Видимо, решил, что именно Идразель прикончил юношу.

— Это не он… она! — прохрипел Дарган.

Следопыт все понял без всяких объяснений.

Девушка тем временем с радостным криком ринулась к камням. Не оставалось сомнений — она нашла талисман.

Ренард выхватил стрелу из колчана и натянул лук, но Тейра схватила талисман прежде чем зазвенела тетива, посылая в полет стрелу.

Яркая вспышка света всех ослепила. Ренард невольно прикрылся рукой, Эмери попросту рухнул на камни. Из белого огненного шара несся пронзительный истошный визг.

Когда огненный кокон погас, вместо девушки-алкмаарки Дарган увидел мерзкое голое существо с матовосерой кожей и с тремя маленькими глазками. Серые кожистые крылья отчаянно бились за спиной. Существо корчилось, трясло обугленной лапой и пронзительно визжало.

— Доппель… — прошептал Ренард, мгновенно вновь натянул тетиву и послал стрелу в серую тварь.

Стрела пробила тело демона насквозь и швырнула на камни. Но не убила, лишь выплеснулась на камни зелено-черная кровь.

— Эмери! Вперед! На него! — закричал Ренард, прыгая с камня на камень.

Эмери вскочил и помчался за следопытом.

Но демон был уже на ногах и с обезьяньей ловкостью карабкался по камням наверх.

Гоар — в этот раз сама любезность — помогал Цесарее на крутой тропинке и потому прибыл к самому последнему акту драмы. Вид серого демона заставил его на миг окаменеть и позабыть, что даме надо протягивать руку, когда она шагает в длинном неудобном платье по острым камням.

Потом, опомнившись, он повернулся к монахине:

— Я же говорил, что они все лазутчики…

Но Цесарея не стала слушать его мудрые умозаключения, она уже бежала к Джастину. Одного взгляда на юного рыцаря было достаточно, чтобы понять — его не поднимешь. Несколько мгновений она стояла, напоминая изваяние в соборе, горестно сложив руки и склонив голову набок. Потом шагнула к Даргану.

— Я придам тебе сил… — Она развела руки, готовая призвать Всевышнего.

— Стой! — закричал Гоар.

— В чем дело? — Цесарея обернулась.

— Стой, — повторил Гоар. — Ты лечишь всех раненых вокруг себя…

— Да, таков мой дар.

— Значит, демонолога тоже вылечишь?

— Наверное… Но что делать? — Цесарея опустила руки.

— Идразель сожрет твою силу и не подавится.

— Да, его рана закроется благодаря моей молитве.

— Ну так не дадим ему встать! — Гоар подскочил к демонологу, выдернул из раны Дарганов меч и вновь всадил с громким радостным «ха»!

Потом снова выдернул, отшвырнул…

— Ну что ж, можешь теперь лечить! — воскликнул со злобным смешком. — Если получится.

Цесарея содрогнулась. Закрыла глаза, окаменела. Лицо побледнело, а на ладонях вспыхнули и стали наливаться светом синие огненные шары. Дарган почувствовал, что силы к нему возвращаются. Но не слишком быстро: медальон был рядом, но не подле сердца.

Сделалось легче дышать — быть может, еще и потому, что мальчишка Торм, подбежав, отвалил с его груди очередной камень. Потом еще и еще.

Дарган дернулся.

Где-то рядом визжал уродливый демон, который так долго притворялся прекрасной девицей. Еще один камень отброшен. А где-то не так далеко скребут по скале когти демона.

— Вставай! — Торм ухватился двумя руками за рукав колета. Лопнули нитки, треснула ткань, обнажая зеленоватую плоть руки, и облачко праха пыхнуло серым. Впрочем, усилие это позволило сбросить последние камни, и Дарган выбрался из-под завала.

Поднялся, схватил свой меч и ринулся вверх по камням на помощь Эмери и Ренарду. А Цесарея, обессилев, легла на камни, раскинув руки крестом.

Впрочем, сказать «кинулся» было не совсем верно. Ноги его дрожали, он то полз, то карабкался по камням. Но не туда, где дергалось уродливое существо, плюясь комьями желтого огня, а туда, где лежал медальон, источая ровный солнечный свет. Наконец Дарган коснулся «Света души». И тут же ощутил прилив сил — будто огненный ручей влился в пальцы и побежал вверх по руке — все дальше и дальше, разнося силу по всему телу. Когда жаркая волна докатилась до груди, Даргану показалось что сердце начало биться в груди. Несколько мгновений, но оно билось. Медальон, разлученный со своим хозяином, тут же передал алкмаарцу то, что копил все это время, — магию Цесареи и демонолога. В первый миг Даргану показалось, что он может голыми руками крошить камни и ломать шеи демонам.

Он вспомнил Джастина, распростертого на камнях, и ненависть ожгла мертвое сердце. Дарган надел цепочку на шею и ринулся наверх, к дерущимся.

Демон оказался изворотлив, он без устали швырялся огненными комьями, не обращая внимания на то, что уже три стрелы следопыта торчали из его плоской узкой груди, причем одна вошла в грудь по самое оперение. Казалось, раны не наносили твари почти никакого вреда. Зато у Эмери обожгло руку и лицо, а следопыту опалило волосы и бороду. Внезапно, когда Эмери попытался нанести удар, демон хлопнул крыльями, одно из них коснулось рыцаря, и мгновенно он превратился в Эмери — точно так же одетый, как юный имперец, и вооруженный точно так же. Даже ожоги скопировал. Эмери и следопыт опешили. Двойник Эмери прыгнул вперед, размахнулся, готовый поразить Ренарда. Следопыт успел все же отшатнуться. Но и только. Зато Дарган (разве можно удивить мертвеца?) в тот же миг оказался рядом и всадил меч в проклятую тварь. Этот удар оказался решающим, демон завизжал пронзительно и, корчась, распался, развеялся прахом и алыми искрами.

Из оболочки вырвался вихрь красного огня и устремился во тьму ущелья, а на камнях остались только пятна серого пепла да какая-то мерзкая черная слизь, похожая на смолу.

— Духи предков… — прошептал Дарган, отступая. — Как такое случилось…

— Мы его прикончили… — заявил Эмери. — Об этом стоит сочинить балладу. Я смотрел в лицо смерти, и это лицо было моим… — прошептал он потрясенно.

— Я не о том! Почему девушка превратилась в эту мерзкую тварь? Неужели из-за медальона? Или… демонолог его испортил?.. — Он только теперь сообразил, что и сам, возможно, сейчас может превратиться во что-нибудь подобное.

Кажется, эта мысль пришла в голову Эмери, потому что молодой рыцарь медленно попятился, в ужасе глядя на висевший на груди Даргана талисман, и желание немедленно складывать балладу у него пропало.

— Твой медальон ни при чем, — покачал головой Ренард. — Это же доппельгангер!

— Кто?

— Демон-двойник — доппельгангер, — объяснил следопыт. — Он способен принимать вид любого существа. Для этого ему надо всего ничего: коснуться человека, в которого он хочет превратиться. Ты же видел, как он в битве скопировал Эмери вместе с его броней и мечом.

— Демон? Проклятый? Но как же он принял вид девушки из Алкмаара… — Дарган посмотрел на уродливые серые пятна. — Погоди, ты сказал, ему надо кого-то коснуться?

— Ну да, какой-нибудь красотки, и пожалуйте, мигом получаешь дубликат.

— Теперь понимаю, как он это сделал… — прошептал Дарган.

Та девушка, что погибла в лапах паука! Она была настоящей, но никакой сестры-близнеца у нее на самом деле не существовало. Демон коснулся ее и принял прекрасный облик. Но девушка вскоре погибла, а эта дрянь уцелела.

— Ну да, ему надо было всего лишь коснуться какой-нибудь девицы, чтобы превратиться из серого чучела в красотку.

— Это хорошо… — прошептал Дарган.

— Что? — не понял следопыт.

— Видишь ли… Та, погибшая девушка, она была живой, понимаешь…

— Пока не очень.

— Ну как же! Значит, и Лиин тоже могла остаться в живых!

— Лиин?

— Моя невеста, я же тебе говорил о ней. Понимаешь, она может быть живой! Так ведь? Если девушка, которую скопировала Тейра, была живой, значит, кто-то мог уцелеть!

— Ну, в общем-то… — Ренард кивнул. — Да-а… в нашем мире так мало хорошего, что и такую ситуацию можно счесть за удачную.

— Сюда, помогите! — услышали они крик Цесареи.

Все разом повернулись.

Горгулья вернулась. Теперь она обрушила шквал камней на Гоара. Тот защищался — но отбивать камни мечом — даже таким здоровенным, какой имелся у Гоара, — дело почти безнадежное.

Следопыт пустил в летающую тварь стрелу и ринулся на помощь надменному рыцарю. Дарган и Эмери понеслись за Ренардом по камням.

Но горгулья не стала дожидаться, когда все соберутся, чтобы дать отпор, отлетела в сторону, подхватила демонолога и полетела прочь. Раненая тварь все время заваливалась на одну сторону, но в воздухе вроде бы держалась и когтей не разжимала. Идразель что-то выкрикнул сверху, но, что именно, никто не понял. Если угрожал, то это мало кого волновало — а магическим огнем он швыряться был сейчас не в силах.

Ренард пустил вслед парочке еще одну стрелу, но промахнулся.

— Бедный конь… — вздохнул Дарган.

— Что? Его тоже утащила горгулья?

— Нет… Я обещал ему труп демонолога. Обманул беднягу.

— Отдай ему демона. Думаю, Бешеному это блюдо понравится, — предложил следопыт.

— От демона ничего не осталось… Кроме грязи на камнях.

Цесарея стояла на коленях подле Джастина и плакала, гладя тонкими пальцами побелевшее лицо.

— М-да… Ренард как всегда прав, — заметил Эмери. — Храма рядом нет, а пока дойдем до ближайшего, тело начнет разлагаться…

— Мы возьмем его все равно. Во время войны Империи и Алкмаара Всевышний воскресил паладина Леонарда через сорок дней после смерти.

— Даже если он воскресит Джастина через два дня — тоже будет неплохо, — заметил Ренард.

— Он действительно был твоим братом? — спросил Эмери.

Девушка подняла на него полные слез глаза и, помедлив, кивнула.

Глава 25

Тело Джастина завернули в плащ, потом в попону и положили на коня убитого. Лошадям не нравился сей груз, разве что Бешеный радостно ржал, нюхая воздух и улавливая первый еще слабый запах разложения. Но и конь смерти вскоре вынужден был разочароваться — никто не собирался отдавать ему это тело на растерзание.

К вечеру отряд Даргана выбрался на более или менее широкую дорогу, ведущую к Ниинорду. Гоар ехал впереди, всем своим видом показывая, что именно он теперь возглавляет отряд, и в этом ни у кого не должно быть сомнений.

— Надеюсь, этот урод не заплутает и доведет нас до цели, — заметил Ренард. — Завтра вечером мы должны быть уже в городе. Только тебе, Дарган, там не стоит задерживаться.

— Почему?

После того как медальон вновь очутился у него на груди, алкмаарцу стало казаться, что он уже неотличим от живых: зеленоватый цвет кожи исчез, она вновь сделалась просто белой, как у человека, упавшего в обморок или только что умершего — когда смерть еще не пугает, но таит в себе жгучую тайну. Впрочем, смерть в Невендааре никогда не означает полное исчезновение, бытие может быть продолжено, весь вопрос — в какой форме и сколь многое ты утрачиваешь, когда твое сердце перестает биться. Дарган посмотрел на завернутое в плащ и попону тело Джастина. Во всяком случае, у каждого этот шанс есть. Весь вопрос — предоставят ли его человеку капризные боги.

— Слишком сильная штука висит на цепочке у тебя на груди, если ты еще этого не заметил, — шепнул Ренард.

— Да, я это понял давно, — крикнул Дарган. — Еще когда демон Белиарх убежал от меня во время боя. Поначалу решил, что он испугался Бешеного. Но потом понял: лиловый пузан дал деру от талисмана. Проклятые не выносят свет живой души. Я бы мог их распугивать одним своим видом…

— Они сожгут тебя издалека. Но не исключено, что именно проклятые знают, как воспользоваться артефактом эльфов, — заметил Ренард.

— Как именно?

— Дурацкий вопрос. Я же не проклятый. И не эльф. Ну, может быть… в него можно заточить десятки и сотни душ… и тогда он соберет до кучи нереальное количество магии и всех подчинит… снимет все печати с Преисподней, уничтожит всех богов и вырвет из заточения Бетрезена. Ты не рассматривал такой вариант?

— У меня на такое фантазии не хватило. Это же ты у нас мечтатель.

— Я просто допускаю, что на свете может быть много чего интересного. А вот у проклятых с фантазией все в порядке — недаром они кинулись за тобой в погоню, отправили сначала доппельгангера, потом — демонолога с сектантами и горгульей. Я еще подумал — что за странный отряд, ни одержимых, ни берсерков, только сектанты да горгулья в придачу к демонологу. Но теперь понимаю. Они делали ставку на магию. Сектантов в любом случае зарыли бы, как расходный материал, а демонолога вместе с талисманом в нужное место перенесла бы горгулья.

— Вот только к талисману они никак не могли подобраться. Я теперь уверен, что демонолог отлично знал, что Меченый попытается украсть медальон. Он просто наблюдал: что из этого получится. Только я не понял, зачем вернулась Тейра, то есть этот демондвойник, — спешно поправил себя Дарган. — Разве не лучше ей было действовать заодно с Идразелем?

Ренард рассмеялся:

— Наивная нежить, я же сказал! Проклятые предают друг друга постоянно. За медальон наверняка полагалась награда. Зачем было демону-двойнику уступать медальон демонологу? Ну уж нет — вся слава должна была достаться тому, кто принесет медальон, а кто погибнет и по какой причине — их это не волнует. Главное — поставленная цель и милость Бетрезена…

* * *

Вдали уже показался Ниинорд, или, вернее, то, что от него осталось, когда навстречу маленькому отряду выехал одинокий всадник. Рыцарь. Нежить. Конь под ним был почти точной копией Бешеного — разве что чуть помельче — видимо, его не так усердно кормили в последнее время, зато все четыре бивня были целыми, тогда как у Бешеного один был сломан и еще не успел полностью отрасти.

Всадник, восседавший на коне, был в черных доспехах, на вороненой стали белые абрисы костей складывались в человеческий скелет. На черном шлеме тускло поблескивал золотой обруч. Рыцарь поднял забрало, и Дарган узнал Зитаара.

— Вот и встретились, — один мертвый алкмаарец улыбнулся другому. — Долго же ты от меня бегал, Дарган!

Меч рыцаря смерти с противным скрежетом вышел из ножен.

— Ого, а он покруче будет, чем ты… — заметил Ренард и потянулся к колчану — стрел в нем осталось три штуки, после того как следопыт щедро осыпал ими горгулью.

— Не надо, — остановил его Дарган. — Я выйду против него один на один.

— Ты у нас нереально крут… — хмыкнул Гоар и заставил своего коня сдать назад, что жеребец с удовольствием и сделал.

— Это твой старинный приятель? — спросил Ренард в спину.

— Нет, мой старинный враг. Еще по жизни.

— Учти, если этот парень тебя прикончит, он и нас всех изничтожит. А раз всех — то ни один храм никого из нас не воскресит. Даже если нас через минуту положат в апсиду.

— Один на один, — повторил Дарган.

— Один на один! — подтвердил Зитаар и в ярости сорвал с головы шлем.

Глаза — два наполненных зеленым льдом овала, смотрели на противника. Смотрели без зрачков, без жизни. Само лицо уже мало походило на лицо человека — серая кожа сгоревшей бумагой облепила кости, губы раздвинулись и присохли к черным деснам, обнажая желтоватые зубы, что скалились в мертвой улыбке.

Зитаар взмахнул мечом, зеленая пена магии стекла с клинка и устремилась в сторону Даргана. Устремилась, но тут же растаяла, будто невидимые губы дунули и развеяли морок. Лишь маленькое зеленое облачко вернулось к Зитаару.

— Во имя Мортис! — заорал Зитаар.

— Лиин! — крикнул Дарган, обнажая меч.

Этим криком он Зитаара сбил. Тот растерялся, как теряется человек, в самый ответственный момент совершивший непоправимую оплошность. Разумеется, Зитаар должен был тоже выкрикнуть «Лиин», но почему-то перепутал и прокричал имя безмясой богини. Но в следующий миг Зитаар осознал, что ничего иного он и не мог выкрикнуть. И что Мортис для него отныне и вовеки важнее ста тысяч Лиин, ибо любовь к Лиин, как бы сильна ни была, уже принадлежит не Зитаару, а богине смерти. Все ее — каждый крик и каждый взмах меча. Она всевластна, как может быть всевластна только смерть.

И, осознав это, Зитаар возненавидел Даргана еще больше.

— Мортис! — проорал Зитаар в ярости.

Дарган послал коня вперед — с места в галоп. Он несся на рыцаря, зная, что сможет нанести всего один удар — второго шанса не будет. Лишь бы Бешеный не подвел, не испугался, не вильнул в сторону. И Бешеный не подвел.

Зитаар подставил под клинок Даргана свой меч. Странный звук — не звон стали, но раздирающий слух скрежет раздался при этом, как будто поворачивались петли заржавевшей двери. Двери склепа, который стерегут безногие стражи.

На какой-то миг клинки как будто прилипли друг к другу. А потом — еще миг, отделенный от прежнего скрежетом клинков и коротким вскриком Цесареи, Дарган сорвал с груди медальон и швырнул за металлический воротник панциря Зитаара. Сверкнуло огнем — ослепительно-белым так, что все исчезло, сожженное этим светом.

Дарган на миг ослеп. А когда снова начал видеть, то различил, как кренится в седле своего коня рыцарь смерти, и из доспехов, как из плохо сложенной печки, наружу валит чадный дым.

— Он же был тебе так нужен! Возьми! — Дарган захохотал и дернул повод.

Бешеный совершил фантастический прыжок, уходя от брызг белого огня, что вылетели из всех сочленений доспехов, сорвали и шлем, и золотую корону рыцаря смерти. Тонкий обруч подпрыгнул на камнях и оседлал обломок камня у дороги.

Зитаар завизжал. Он опрокинулся на спину и рухнул с коня, пламя то вырывалось из-под доспехов, то вновь начинал валить дым. Руки и ноги еще дергались, будто в безумной пляске, но встать Зитаар уже не мог. Бешеный пятился, мотая головой, и утробно похрюкивал. Смеялся.

— Ты что, сжег свою душу? — спросил следопыт, подъезжая.

Дарган соскользнул на землю — расставшись с медальоном, он опять практически лишился сил.

— Н-не знаю… — пробормотал он, глядя на доспехи, наполненные горячим пеплом. — Сейчас вытряхну этот панцирь и погляжу…

Но не успел. За спиной раздался топот.

Дарган обернулся. На него несся Гоар с поднятым мечом. Ни увернуться, ни парировать удар Дарган не успевал.

Зато успел Бешеный. Конь попросту лягнулся двумя ногами и ударил огненным копытом по руке с мечом. Гоар кувырнулся из седла и рухнул на землю с глухим стуком.

— Похоже, он сломал себе другую руку, — констатировал следопыт.

Дарган лишь криво дернул ртом и, опустившись на колени, запустил руку внутрь доспехов — в горячий пепел, который лишь совсем недавно был телом Зитаара. Черный прах облаком поднялся над горячим металлом.

— Вон он! — Дарган выдернул руку.

Он сжег кожу на пальцах, но вновь крепко сжимал медальон.

В этот миг заколебались кроны ближайших деревьев, листва сплелась в зеленый покров, и из него выступило лицо — так показалось поначалу Даргану, потом он понял, что из-под края капюшона таращится голый череп, и в глубине его глазниц плещется зеленый злобный огонь. Все застыли. И немудрено. Трудно пошевелиться, когда на тебя глядит богиня смерти собственной персоной.

— Медальон… Отдай мне «Свет душ-ши…» — прошипела Мортис.

— Нет! — воскликнул Дарган.

— Тогда твои друзья умрут… магия с-смерти… чума….

— А я дам им силу «Света души», и Цесарея всех излечит, — отвечал Дарган. — Алкмаарцы были бессильны перед тобой, но магия Всевышнего защитит людей.

— Я убью тебя… — Из мантии выпростались черные костлявые руки.

— Но не сможешь завладеть медальоном. Свою душу можно лишь подарить добровольно. Ее нельзя отнять.

— Я облачусь в серебро и сумею до него кос-снуться…

Мортис полностью выступила из водоворота листьев — в зеленой шелковой мантии, она двигалась грациозно, как прежде шагала по земле эльфов прекрасная богиня жизни Солониэль, и не верилось, что под струящимися складками прячется мертвое сожженное до костей тело.

— Ты получишь лишь оболочку, созданную Галлеаном, суть же останется тебе недоступной, богиня эльфов.

Услышав имя возлюбленного своего супруга, Мортис застонала.

— Подари мне медальон… отдай по доброй воле, и я воскрешу тебя и верну тебе Лиин живой и невредимой.

— Не верь ей! — закричала Цесарея. — Она ничего не сделает для тебя — только для себя, для себя, для себя…

Дарган поднял руку с медальоном:

— Галлеан! — воззвал он к мертвому богу эльфов. — Забери свой дар. — Он оказался слишком тяжел для простого человека!

Мортис вновь застонала — громче прежнего.

— Галлеан! — вновь воззвал алкмаарец. — Ты подарил моим предкам медальон. Забери его…

Мортис рванулась вперед:

— Галлеан…

Между нею и алкмаарцем вдруг соткался из воздуха призрак — бледный абрис фигуры высокого эльфа, плеснули по воздуху белокурые волосы, зазвенел серебряным колоколом голос, выкрикивая непонятные слова на эльфийском.

Мортис вновь застонала и протянула к призраку возлюбленного костлявые руки. Но не смогла до него коснуться. Абрис Галлеана метнулся в сторону и поплыл по воздуху. Мортис устремилась за ним.

Еще миг, и оба мертвых бога скрылись в зеленой листве.

— О, Всевышний… — прошептала Цесарея. — Глазам своим не верю! Дарган, ты в самом деле вызвал дух Галлеана?

— Нет, конечно! — алкмаарец покачал головой. — Это всего лишь призрак, созданный моим медальоном, моей душой. Как видишь, богов не так сложно обмануть. И не так трудно создать самим…

— Мы встретили богиню смерти и остались живы — пробормотал Эмери.

— Это не богиня смерти, это только её аватар, — ответил Дарган.

— Аватар? — переспросил следопыт.

— Сами боги не вмешиваются в наши дела непосредственно. Никогда, — сказала Цесарея.

— Оказывается, не только проклятые охотились за твоим талисманом, — заметил Ренард. — Нежити он тоже понадобился.

Дарган минуту смотрел в просвет между деревьями, туда, где скрылась в лесу Мортис в безуспешной попытке настичь Галлеана. Будто кто-то брызнул желтой краской в зеленый лес: все умирало там, где проскользнула бесплотная богиня.

— Мортис хочет возродить Галлеана. Но разве можно это сделать с помощью чужой души? — прошептал Дарган.

Ренард пожал плечами:

— Знаешь, повелителям всегда нужны наши души. Это самая высокая ставка в любой игре — Императора, королей и богов.

Тем временем Эмери с Тормом помогли подняться Гоару и залезть на его скакуна.

Но даже со сломанной рукой, корчась от боли, Гоар все равно пожелал ехать впереди.

Глава 26

Через два часа путники достигли ворот Ниинорда.

Увидев практически разрушенные стены и наскоро залепленные досками ворота города, Ренард застонал от досады. Чтобы удержать эти развалины, нужна огромная армия, а не крошечный отряд.

Когда миновали ворота, возле которых дежурили трое мальчишек в непомерно больших шлемах с косами в руках вместо боевых секир, следопыта стал разбирать нелепый смех. Он прикрывал рот грязным платком, чтобы люди не заметили его ненужной веселости, и многим казалось, что человек в истрепанном кожаном камзоле с огромным почти пустым колчаном за спиной трясется от рыданий, закрывая платком лицо.

Улицы были запружены народом. На ручных тележках подвозили камни, на кострах пережигали на известь мраморные статуи императоров и великих инквизиторов. Женщины и дети волочили какие-то тряпки и хворост, на освобожденном от руин торгового ряда клочке площади по сумасшедшим ценам торговали мукой и овощами. Одно лишь здание радостно желтело свежеотесанным камнем и сосновыми недавнего распила досками — одноэтажный пенал заново возведенной казармы. Огромные железные ворота были заперты и у входа дежурили уже не мальчишки, а вполне солидные стрелки в зеленых шапочках, украшенных облезлыми перьями. В казарме явно кто-то жил — потому что из трубы клубами валил дым.

Церковь, наполовину разрушенная, лишенная крыши, зияла черными провалами окон, в которых совсем недавно горели стекла великолепных витражей. Теперь это стекло хрустело под ногами вперемежку с битой черепицей и обломками кирпича. Не иначе как мраморная горгулья недавно била в церковь своими лапами, засыпая все вокруг каменными осколками. Зато уцелел приземистый домик священника при церкви — только вылетели из окон стекла, и теперь пропитанный известью и пылью ветер беспрепятственно гулял по двум маленьким комнаткам и кухне.

— Цесарея! — старый священник обнял монахиню, прижал девушку к себе. — Все-таки добралась, моя девочка…

— Отец Лимерий… вы бы знали, отче, как было страшно! — Она всхлипнула.

— Тише, девочка, все позади…

— Джастин погиб. Мы тело не бросили… привезли… Всевышний его воскресит?

— Не мне судить. Видишь, что тут творится? Но все равно, скорее несите в храм! — засуетился священник.

Эмери и Ренард сняли тело убитого с коня и внесли в разрушенную церковь.

Дарган остановился на пороге и заглянул внутрь. Но не вошел. Кто знает, может быть, Всевышний окажет милость, не стоит богу мешать, когда он решил совершить благое дело.

* * *

— Зачем! — возвысил голос Ренард. — Зачем нужно было тащить монахиню сюда, в эти развалины? Это же верная смерть.

Он придвинул к себе деревянный стул и сел без приглашения в маленькой комнатке, которая, судя по всему, служила священнику и гостиной, и столовой.

— Ну, мы пришли в Ниинорд, а дальше-то что? — Ренард с силой грохнул кулаком по столу.

Священник не ответил. Цесарея тоже. Она стояла недвижно посреди маленькой комнаты и чего-то ждала, по своему обыкновению разведя в стороны руки ладонями вверх. Однако она в этот миг не молилась. Просто стояла. С кухни женщина, одетая в черное, в безобразно огромном вдовьем чепце принесла большие ножницы и, опустившись перед монахиней на колени, принялась разрезать подол ее тяжелого платья. Под верхней плотной серо-коричневой тканью показалась грязно-серая ткань нижней юбки. Следопыт отвернулся, хотел даже встать и уйти — не ему, страннику и почти еретику, смотреть, как снимают платье с монахини.

— Подожди! — остановила его Цесарея.

Ренард обернулся.

Из подола распоротого платья женщина в черном вынимала листы пергамента.

— Что это? — спросил Ренард.

Каждый из листов был скреплен печатью красного сургуча, и оттиснутый на сургуче герб светился желтоватым светом имперской магии.

— Договор. Двенадцать посланий, которые император Демосфен отправляет Главам двенадцати Горных Кланов, предлагая заключить договор с Империей, — сказала монахиня. — Ибо людям в одиночку в этой войне не выстоять. Гномы помогут нам в битве с проклятыми. Мы обещаем биться вместе с ними и одолеть Мортис. Ты отвезешь эти послания гномам.

— Свежая мысль… — скривил губы Ренард. — Одна незадача. Хотел бы я знать, как добраться в земли Горных Кланов отсюда, из Ниинорда. Даже если я уцелею — что весьма проблематично, к тому времени, как я доберусь до адресатов, от гномьих городов не останется даже руин.

— Не торопись насмешничать, — одернул его священник. — И радуйся, что тебя до сих пор не сожгли на костре. Мне известно, что ты сидел в подвалах инквизиции.

— Да вы не представляете, в какой восторг я прихожу от одной мысли о костре! — огрызнулся Ренард.

Он не любил напыщенных рыцарей, еще меньше нравились ему вороватые имперские чиновники, но инквизиторов он всегда ненавидел.

Священник взял пергаменты, свернул их в трубку, перевязал обрывком простой бечевы и протянул Ренарду:

— Положи их в свой колчан.

— И что?

Ренард пожал плечами и сунул в колчан свиток.

— А теперь иди за мной.

* * *

Священник привел Ренарда к казарме. По условному знаку стрелки отворили железные ворота. Первое, что увидел Ренард, когда стальные створки распахнулись, — это сваленные в кучу сокровища — золотые и серебряные кубки, ожерелья, браслеты и кольца. А потом следопыт услышал знакомый клекот.

— Дернар! — воскликнул он, бесстрашно бросаясь внутрь — туда, где слабо попыхивало в пасти дракона желтое пламя, а в огромных желтых глазах с вертикальными зрачками отразился блеск золота.

— Вот на нем и полетишь, — сказал отец Лимерий, усмехаясь в бороду. — Думаю, эта летучая тварь опередит армию Мортис. Драконы нежити ей не страшны — мертвые драконы только ползают, а не летают.

Ренард обнял огромную, покрытую роговыми пластинами башку дракона.

— Я знал, что мы вновь свидимся, — прошептал следопыт.

Дракон тихонько пыхнул дымом в ответ.

Ренард закашлялся.

— Вот видишь, все получилось, — улыбнулся священник.

— Но едва не сорвалось… Идразель, проклятый, чуть не убил нас всех…

— Идразель… — священник нахмурился. — Он догадался о послании?

— О пергаментах в юбке монахини? Не думаю. Во всяком случае, под юбку он к ней не лез. Просто мы оказались у него на пути.

— Идразель ничего не делает просто так…

— Ты знаешь его?

— Когда-то его звали иначе — Ил'Лаан …

— И он был эльфом, как утверждал? — изумился Ренард. Он-то думал, что россказни Идразеля — вранье с первого до последнего слова. Оказывается, даже проклятые не всегда врут.

— Наполовину, — сказал отец Лимерий. — И эта половинчатость мучила его больше всего.

Глава 27

Много лет назад мать Ил'Лаан влюбилась в эльфа — обычное дело среди людей. И эльфы, случается, берут девушек из имперских земель в жены — если те достаточно красивы по эльфийским меркам. Правда, брак этот непрочен: люди стареют, а эльфы веками остаются молодыми.

Во внешности девушки, в овале лица, в разрезе глаз было нечто эльфийское. Так что эльф — хотелось бы написать юный, но нет, ему было уже две сотни лет, увидев красавицу из приграничного замка, тоже влюбился в нее и увез за горную гряду Фальген Хейм в вечно растущий древний лес.

Они были счастливы в том лесу — но лишь до тех пор, пока были вместе — эльфы не признавали за равную девчонку из имперских владений, пусть в ее жилах и текла благородная кровь. Прошло десять лет — для эльфа как один год, и женщина (уже не столь юная как прежде) родила ему сына, которого нарекли Ил'Лаан. Полукровка, так же, как и его мать, не был принят эльфийским миром, а на его отца уже стали коситься другие эльфы. А жена все старела, уже возле глаз появились морщины, утратила прежнюю стройность фигура, и с каждым годом все больше седины серебрилось в ее волосах. Наступил день, когда по-прежнему юный эльф отвернулся от поблекшей возлюбленной и нашел новую любовь в объятиях своей соплеменницы. Отвергнутая женщина взяла десятилетнего мальчика за руку и пешком ушла из Центрального леса. Долог был их путь и опасен, они едва не погибли на перевалах Фальген Хейма, но спаслись и, наконец, явились домой в грязных лохмотьях, покрытые пылью. Родовым замком владел уже дядя Ил'Лаана, и новый сеньор даже не открыл ворота перед младшей сестрой и ее сыном, лишь крикнул с башни: «Не нужны нам бастарды и шлюхи — ступайте, откуда пришли, — в лес к эльфам, в болота к оркам, что вам больше по нраву, опозоренная сестра мне не нужна».

Напрасно молила женщина принять в замок хотя бы мальчика — ворота так и не открылись. Ночь провели они в сожженной лачуге недалеко от замка, а наутро вновь отправились в путь. Выбиваясь из сил, мать и сын дотащились пешком до Альмарейна.

Ил'Лаан попробовал поступить в оруженосцы к какому-нибудь рыцарю, но его отвергли как худородного, писец при монастыре отказался внести его в списки сквайров, и даже, несомненно, знатное происхождение матери не смогло тут ничем помочь полукровке. А что он полукровка — было видно с первого взгляда: слишком узкое лицо, острые уши, шелковистые волосы — все в нем было изящной эльфийской породы, ничто не намекало на его связь с человеческим родом. Жить было не на что, мать стала работать прачкой, Ил'Лаан устроился в таверну помогать на кухне. В первый же день хозяйский сынок обварил ему жирным супом руку, кисть покрылась волдырями, распухла и поваренка-полукровку выгнали. Он пристроился на конюшне, чистил и скреб скакунов благородных рыцарей, его рука загноилась от грязи, в ней завелись черви. Полуэльфа вновь выгнали — чтобы зараза не перекинулась на породистых лошадей.

Он стал просить милостыню, выставляя напоказ изувеченную руку, жалостливые горожанки кидали ему медяки. Его не пускали в таверну — он ночевал на улице. Он дрался с безногим крестьянином за право выпрашивать мелочь на углу базарной площади, его били стражники и уличные девки. Он бы давно умер, если бы был человеком, но древняя кровь в его жилах постепенно одолевала болезнь, и рана на руке заживала, зато росла ненависть в сердце. Он, с младенчества почитавший себя чуть ли не принцем, стал отверженным в землях людей. Как он их возненавидел! До самого дна души. Возненавидел мать за то, что она притащила его в Альмарейн. Дядю, который не пустил их на порог родного дома, хозяина таверны и его сынка; монаха, не внесшего имя Ил'Лаана в списки. Все они могли помочь — могли, но не захотели, и с каждой прожитой в унижениях и боли минутой ненависть разрасталась и затмевала весь мир. Даже небо становилось черным в ясный день, когда Ил'Лаан вспоминал о своих гонителях, а вспоминал он их постоянно.

Однажды на базаре он услышал разговор — какой-то парень, скрывая лицо, на котором без труда можно было различить фиолетовый кружок клейма, которым метят за кражу, рассказывал старому сопернику Ил'Лаана, крестьянину без ноги, о проклятых. О том, что лишь надо воззвать к Бетрезену, и ты станешь великим последователем культа, а не жалким отверженным оборванцем. И уже неважно — был ли ты знатен в Империи, и насколько благородная кровь течет в твоих жилах. Это не интересует Падшего. Если ненависть твоя сильна и пылает не хуже лавы, — ты возвысишься до высот, которые не снились тебе в Империи. Главное — никого не любить, и сердце твое обратится в камень. Только каменное сердце может познать счастье, ибо ему никогда не бывает больно.

— Так скажи мне, как воззвать… — пробормотал одноногий.

— Ты точно этого хочешь? Не раскаешься? Не пойдешь на попятный? А то смотри, парень, Бетрезена не предают, заруби на своем грязном носу.

— Клянусь Всевышним…

— Нет, Всевышним клясться не надо. Клянись огнем Преисподней.

— Клянусь огнем…

Клейменый помолчал, прикидывая, многого ли стоит этот безногий попрошайка, потом решил, что для Бетрезена любая душа — лакомая добыча, и, наклонившись к уху нищего, зашептал. Впрочем, шептал он достаточно громко, так что притаившийся за бочками Ил'Лаан слышал каждое слово.

— Дарую тебе, Бетрезен, свое сердце… — начиналось обращение к Падшему ангелу.

Неведомо, запомнил ли те слова одноногий, но в память полуэльфа они впечатались не хуже клейма.

В тот же день полукровка бежал из города, и на ближайшем камне на окраине леса сжег восьмиконечный крест Всевышнего и призвал Бетрезена…

В первый миг ему показалось, что никто не отозвался. А сердце по-прежнему горело огнем ненависти. Юноша всхлипнул бесслезно и направился назад к Альмарейну. Он шел, не замечая, что губы беззвучно шепчут одно-единственное слов — «Бетрезен».

Он вздрогнул от неожиданности, когда его нагнала повозка, запряженная двумя мулами. Ею правил человек в белом балахоне, а на голове у него вместо шляпы или шлема красовался козлиный череп.

— Топай сюда, листогрыз! — позвал возница нового служителя Бетрезена.

Так Ил'Лаан превратился в Идразеля.

А еще через несколько лет он смотрел, как рушатся в огненную пропасть стены Альмарейна…

Глава 28

— Я бы не доверил этому парню послания Демосфена, — заявил Гоар, сидя в домике священника за столом и недобрым взглядом в который раз ощупывая Ренарда. — Он нежить пригрел, и вообще…

Весь маленький отряд собрался днем за столом в домике священника.

Наутро следопыт отправлялся верхом на драконе — в земли Горных Кланов.

Дарган тоже уезжал — своей дорогой, о которой не очень-то распространялся. Гоар, Цесарея, Торм, Эмери оставались в Ниинорде. Никто не знал — кто из них всех уцелеет.

Возможно, проклятые так и не появятся у ворот города, тогда беженцам удастся восстановить стены и запастись зерном до зимы… Кто знает, быть может, они смогут остаться в живых… Возможно, в своих странствиях Дарган найдет не только источник магии, что даст ему новую жизнь, но и встретит Лиин… Кто знает. Может статься, Ренард довезет послания Демосфена до глав Горных Кланов. И, пусть не все Кланы уцелеют, но те, что сохранят своих воинов, заключат союз с Империей и спасут род людской, запечатав выход из Преисподней.

Кто знает…

Возможно, кому-то из тех, кто сейчас сидел за столом, еще доведется повстречать Идразеля и сразиться с демонологом…

Кто знает.

— Отправляйся на острова, — посоветовал отец Лимерий Даргану. — Если твоя невеста жива, она непременно покинула материк, ибо Мортис никому никогда не прощает не то что предательства, но даже бегства. Только там ты можешь укрыться от ее гнева.

— Бежать от смерти, о да, это великая дерзость… — Дарган помолчал. — Но зачем бежать? Я бы мог воевать с проклятыми. У вас здесь каждый воин на счету.

— Нет! — энергично затряс головой священник. — Воины Империи не примут нежить в свои ряды. Пока твои друзья с тобой, тебе нечего опасаться. Но если их не будетрядом, тебя и твоего коня тут же прикончат горожане. Уходи…

— Уходи, — кивнула Цесарея. — Может быть, твоя плоть и мертва, но ты сохранил свою душу. Береги ее, — и талисман когда-нибудь даст новую жизнь твоему телу.

— Или даст новое тело, — кивнул священник.

— Твои самые горячие желания сбудутся, — прошептала Цесарея.

Желания! Будто огнем опалило Даргана. Ну конечно! Колодец желаний. Отец говорил: чтобы исполнять желания, нужен лишь сильный артефакт, которого у них тогда не было… Да, прежде не было! Но теперь-то он есть! Медальон, который накапливает магию.

Помнится, отец учил его: надо собрать столько магии, чтобы ее хватило на исполнение желания. Дарган хочет получить новую жизнь. Значит — магии должно быть очень много. Столько, сколько посылает Всевышний избранным рыцарям, воскрешая…

Дарган вспомнил о Джастине, тело которого по-прежнему лежало в церкви. Никто не осмеливался вынести убитого из апсиды и похоронить.

Но Даргану бесполезно взывать к Всеотцу — алкмаарец сам должен отыскать источник магии, источник, похожий на тот древний алтарь в развалинах, алтарь, посвященный Бетрезену, когда самый прекрасный ангел Всевышнего еще не сделался Падшим.

Если добраться до подобного алтаря… Ведь не один же такой был построен — должны быть подобные во всех землях людских, даже в землях Алкмаара.

И, кажется, Дарган знает, где искать этот алтарь своей родины!

Какой же он глупец — пытался найти спасение в чужих землях, а на самом деле надо было всего лишь вернуться домой. Все детали, потребные для спасения, были у него в руках — надо было лишь сложить их вместе. Но… если бы он отправился в путь, то и не узнал бы никогда про силу своего медальона, и, главное, про магические алтари Бетрезена.

И тут на чудом уцелевшей колокольне ударил колокол.

— В чем дело? — пробормотал Лимерий.

Все вскочили.

— Проклятые! — закричал кто-то снаружи.

Глава 29

Они все же появились — не то чтобы легион, но солидный отряд с демоном во главе. Когорты три, не меньше, надвигались на Ниинорд.

— Жратва! — рычал красномордый, и крылья его хлопали как парус большого корабля на ветру.

— А вот кукиш тебе! — хмыкнул Ренард. — Бешеный ни за что не отдаст тебе человечину, сам все сожрет. Правда, Дарган?

Они стояли на смотровой площадке единственной уцелевшей угловой башни Ниинорда — следопыт и Дарган, и каждый вполне отчетливо сознавал, что если бы они оба не медлили, не захотели еще один день провести с друзьями, то теперь были бы в пути и наверняка бы спаслись. Такая совсем необязательная медлительность могла теперь стоить им жизни. Но если так рассуждать, то и все оставшиеся тоже умрут… Эмери, Цесарея, рассудительный Лимерий, храбрый Торм, сын Торма.

Парнишка был уже тут как тут: затаскивал на башню тяжелые стрелы для единственного уцелевшего в городе стреломета, который стоял на площадке башни.

Красное как глаз демона солнце зависло в густом мареве, клонясь к западу.

— Стены невозможно оборонять, слишком мало людей, проклятые непременно где-нибудь прорвутся, и тогда всем хана, — сказал Ренард. — Придется выйти за ворота и дать бой в открытом поле. Нигель был бы в восторге от подобной перспективы. Ну ничего, Гоар тоже будет доволен. Монахиня уже залечила его вторую руку.

— Знаешь, я заметил… уже давно, — улыбнулся Дарган. — Работа всегда достается не тому, кто о ней мечтал.

— Не только работа, — уточнил следопыт.

— Дарган, ты здесь? — окликнули алкмаарца снизу.

Он оглянулся.

Лимерий стоял на лестнице, что вела наверх, и энергично размахивая руками, рискуя свалиться.

— В чем дело, отче? — отозвался алкмаарец.

— Ты будешь драться? — спросил священник.

— Ну…

— В открытом поле?

— Видимо. Ренард предлагает выйти за стены. Я так и быть пойду с ним, хотя, как ты говоришь, меня в этом городе ненавидят.

— Тогда сначала иди за мной…

И больше ничего не говоря, старик поспешил вниз.

— Иди, — кивнул Ренард.

Старик привел Даргана в разрушенную церковь. Наверху не было свода — хотя часть стен уцелела. На мраморном полу громоздились обломки крыши, поблескивали там и здесь цветные стекла витражей. Однако алтарь, судя по всему, уцелел, он даже был прикрыт какой-то тканью.

Дарган остановился на пороге и старался не смотреть туда, где в уцелевшем нефе на прямоугольном камне лежало тело Джастина.

— Храм Всевышнего, — Дарган сделал шаг внутрь, но тут же отступил. — В Алкмааре не поклоняются Всеотцу.

— Идем! — нахмурился Лимерий и сделал энергичный жест, отметая все возражения.

К алтарю уже расчистили узкую дорожку. Дарган даже разглядел в одном месте на полу сохранившийся узор из белых и коричневых плиток. Ему вдруг сделалось не по себе. Бог любит лишь тех, кто ему поклоняется, строптивцев он либо игнорирует, либо уничтожает. Не надо было входить… Но что сделано, то сделано. Дарган решительно махнул рукой и поспешил за священником.

Лимерий тем временем сдернул покров с алтаря. И тогда Дарган увидел точно такой же красноватый, идеально обработанный продолговатый камень, какой установлен был в древнем разрушенном святилище.

— Когда-то над ним был другой алтарь, посвященный Всевышнему. Но горгульи проклятых разрушили мраморные плиты. И тогда обнажился этот древний камень. Он полон магии… Но нам, поклонникам Всевышнего, эта магия не доступна. А ты можешь ее принять — всю, до конца. Сколько сумеешь.

Дарган приблизился, поднялся по ступеням (они-то как раз уцелели) и лег грудью на алтарь. В тот же миг ему показалось, что камень исчез, и Дарган летит в пропасть. В лицо ему ударило пламя. Он вдруг увидел разинутую пасть демона, и струи огня, что били прямо в лицо Даргану. Били, но не причиняли вреда. Он скакал на Бешеном, рассекая одну шеренгу одержимых за другой, и демон пятился, и плевался огнем, сжигая своих же солдат…

А потом взмахнул кожистыми крыльями и стал подниматься в воздух, и Бешеный стал подниматься за ним… С высоты Дарган видел, как поливают стрелами имперские лучники расстроенные ряды проклятых, как рубятся на правом фланге Эмери и Джастин. Джастин? Ну да, Джастин. А на левом — орудует огромным мечом Гоар. Как посылает одну стрелу за другой Ренард, а рядом с ним натягивает лук Торм, сын Торма. А за ними, раскинув руки, стоит Цесарея и с раскрытых ее ладоней истекает магический огонь, раз за разом врачуя нанесенные раны и не давая ни одному защитнику города упасть. Но тогда получается, что и демонов она тоже врачует? Нет, кажется, демонам ничего не достается — девчонка наконец научилась отличать своих от чужих… хотя бы на время.

А демон взмахнул своим огромным огненным мечом, но клинок Даргана встретил удар, и пламя ударило в морду демону.

Потом перед глазами осталось лишь это пляшущее оранжево-алое огненное марево, и видение исчезло…

Дарган поднялся. Его шатало.

Увиденное медленно таяло, возвращалась реальность — руины, небо вместо свода, и ветер, гонящий известку и пыль над развалинами.

Картина будущего боя ждала воплощения.

Он вышел из храма.

— Подожди! — окликнул его показавшийся незнакомым голос.

Дарган обернулся.

Из дверей выходил Джастин. Лицо его было бледным, губы дрожали. На щеке шелушилась и облетала бледными чешуйками кожа.

— Как ты? — зачем-то спросил Дарган.

— Все тело затекло. Меня всего иголками колет. И спина чешется… — пробормотал юноша.

— Я знаю, страшно умирать, — кивнул алкмаарец.

— Воскресать еще страшнее.

Глава 30

Наутро после битвы с проклятыми два странных всадника покинули Ниинорд. Один летел на север в земли Горных Кланов верхом на драконе.

Второй ехал на коне смерти по дороге на юго-восток в сторону моря — чтобы там в порту сесть на корабль и навсегда покинуть материк.

Невендаар ждали ужасы долгой войны — и никто не ведал, по какой дороге опаснее всего отправляться в путь. Но у каждого своя дорога. И по чужой дороге свой путь пройти не удастся.

* * *

Рощи вокруг столицы засохли, исчезла вода в источниках. Альзон, не синий, как прежде, а грязно-серый, катил мертвые воды в Горговое море. У причала качались две лодчонки, оставленные здесь то ли рыбаками, то ли крестьянами. Оставили не так давно. Неубранный, болтался на лодке грязно-серый парус, а не черный парус нежити. Значит, в городе могли быть живые.

На перилах моста через Альзон сидели какие-то птицы — не чайки и даже не стервятники, Даргану показалось, что это какие-то немертвые твари, созданные магией Мортис попутно вместе с ее армией, но почему-то решившие не отправляться вместе с армией на север.

Город был пуст — ветер заметал песком улицы прежде прекрасной Альзонии. Двери роскошных особняков были выломаны или, полуоторванные, висели на петлях, поскрипывая на ветру. Все жители, все до единого, ушли вслед за Мортис на север. Только в двух или трех местах висели на перекладинах ворот учтивости полуразложившиеся трупы. Кто их повесил здесь и зачем — было не ясно. Но висели они очень и очень давно. Возможно, это тела мародеров, которых вздергивали на воротах в те дни, когда вся Альзония была охвачена чумой. У стражей порядка и магов еще поначалу хватало сил, чтобы карать воров и, вешая, распылять их души.

Теперь у столицы не было охраны, но Даргану то и дело слышались шаги — причем не призрачные, а достаточно тяжелые. И еще один очень явный звук — как будто по камням волочили что-то тяжелое.

На перекрестке он увидел псов-нежить — убитые и поднятые магией Мортис, они, как могли, защищали опустевшие владения хозяев, но их было слишком мало и с каждым днем становилось все меньше. В Даргане они признали своего и отступили, давая дорогу.

Первым делом Дарган отправился в арсенал, выбрал себе дополнительно пару кинжалов. Подумал и прихватил лук со стрелами. Стрелял он, правда, неважно, не сравнить с Ренардом, но все равно на всякий случай приторочил и лук в чехле, и колчан к седлу своего коня.

Потом, взяв Бешеного под уздцы, отправился в опустевший дворец короля-жреца.

Но он ошибся — слово «опустевший» не подходило ныне к великолепному дворцу.

* * *

Огромные входные двери были сорваны с петель и валялись, разбитые в щепы, на ступеньках. Здесь же во дворе дымил, угасая, костер. Дарган покрепче ухватил Бешеного за повод левой рукой, правой обнажил меч, и завел коня внутрь — в просторный зал приемов.

Здесь посреди зала была сложена куча добра: дворцовые украшения, мебель, золотые статуэтки, серебряная посуда, ткани, правда, уже попорченные тлением. Тем ярче среди тлена блестело золото.

Всю эту кучу с радостным воем и гиканьем собирала ватага мародеров — человек шесть мужчин и одна полуголая женщина с собранными в узел на затылке грязными волосами.

Судя по ее пышным телесам, уж она-то точно была живой. Как и остальные грабители с красными потными физиономиями.

Бешеный двигался совершенно бесшумно — не касаясь копытами мраморных плиток пола, занесенных, впрочем, песком. Лишь кое-где под желто-серым песчаным налетом сверкал полированный мрамор. Дарган так же шагал неслышно. Так что они приблизились почти вплотную к грабителям, когда те заметили странных гостей.

Бешеный громко всхрапнул.

Женщина завизжала, бросилась прочь, споткнулась о стул из черного дерева и грохнулась на кучу добра.

Мужчины тут же схватились за клинки.

— Эти лодки в гавани ваши? — спросил Дарган, будто и не заметил обнаженных мечей и кинжалов.

— Ну, наши, — сказал один из грабителей, здоровяк, с шапкой черных грязных волос и такой же черной бородой — из густой поросли наружу торчал лишь солидный нос, обгоревший на жарком алкмаарском солнце, и теперь обильно шелушившийся.

— Уходите. Можете уплыть, — милостиво взмахнул рукой с мечом Дарган. — Можете взять на дорогу монеты… Но это, — он указал клинком на груду дворцового убранства, — оставьте здесь.

Черноволосый расхохотался — будто ворон прокаркал.

— Нара, — повернулся он к женщине, которая все еще сидела на куче барахла. — Что сказал этот тип? Оставить здесь? Мы собирали, а он…

— Если хотите жить, — добавил Дарган.

— Да это мертвец, — крикнул другой — с непомерно длинным туловищем, короткими ручками и ножками и маленькой головой. — Трупак! Нежить!

— Бей! — завопила тетка и ухватила золоченый жезл церемониймейстера как булаву.

В бой она ринулась первой — но тут же отлетела назад — Бешеный попросту боднул ее бивнем в грудь.

Женщина охнула, вытаращила глаза, изо рта ее потекла кровь.

— Нара! — завопил черноволосый, и, зарычав, будто зверь, устремился на Даргана.

Но удар его пришелся в пустоту, алкмаарец ускользнул, пропуская атакующего, а затем полоснул клинком по незащищенному нагрудником боку. Чернявый остановился, попытался развернуться, и тут ему в спину ударил Бешеный.

Дальше началось избиение. Грабители кинулись врассыпную, Дарган преследовал их и убивал — на ступенях дворца, в приемной зале, в коридоре, где прежде толпились придворные, а теперь валялись обломки мебели и содранные со стен покрытые лаком панели, в просторном тронном зале, где уже не было трона, но осталось возвышение — семь покрытых нефритом ступенек. Семь ступеней, ведущих к власти.

Когда все умерли, Дарган забрал боевой топор одного из грабителей и вернулся в тронный зал. Несколькими ударами он сокрушил нефрит, потом разломал камни, что служили основанием трона. И тогда обнажился алтарь — древнее святилище Бетрезена начала времен, времен, когда создатель Невендаара был прекрасным ангелом Всевышнего, а не проклятым в Преисподней. Алтарь светился тускло-красной магией — небесный свет его давным-давно уже смешался с тяжелой магией земли.

Дарган распростер руки и рухнул на алтарь. Губы его прошептали отцовское заклинание, энергия, жгучая как огонь, и тяжелая, как камень, хлынула в медальон. Неведомо, сколько лежал на алтаре Дарган, наверное — долго. Потому что, когда очнулся, уже стемнело. Талисман вновь наполнился магией до предела. Вставая, Дарган рухнул на колени от непомерной тяжести. И так, на коленях, выбрался из бывшего тронного зала.

* * *

Пустыня полна была одичавшими миражами. Они бродили табунками, кучкуясь подле брошенного жилья. Их приходилось отгонять заклинаниями, когда они вставали на пути.

Бешеный пытался их ловить, но всякий раз неудачно — Дарган никак не мог убедить коня, что миражи вряд ли насытят его утробу.

После того как Дарган покинул столицу, парочка назойливых миражей долго тащилась за ним следом и потому, оглядываясь, он все время видел дворцы Альзонии, как будто они перемещались вслед за путником.

Пусть к родному поселку был не слишком долгим. Наевшийся до отвала Бешеный по воздуху домчал своего господина до оазиса близ Фундхеры.

С тяжелым сердцем проезжал Дарган по опустевшим улицам родной Тагении, грабители еще не добрались сюда, но скоро многие сообразят, что умершие алкмаарцы ничего не взяли с собой в поход. Ничего, кроме оружия. Так что грабители явятся и сюда — рано или поздно. И надо полагать, что рано.

Дарган проехал мимо ворот учтивости своего сада. Голые ветви вишни торчали из-за каменной ограды. Но на одном — вот чудо — дрожал жалкий зеленый листок. Быть может, пройдет год, прольются над Алкмааром дожди, и жизнь вернется? Или вернется нежить и поселится в старых домах, где прежде обитали живые?

Дарган не стал заходить в свой дом и сад, направил Бешеного прямиком к колодцу.

Пленный мираж по-прежнему скрывал артефакт Даргана от посторонних глаз. Завидев хозяина и услышав подчиняющее заклинание, мираж послушно ретировался в пещерку.

Дарган раскидал доски, укрывавшие жерло колодца. Черный провал уходил в глубину. На миг показалось Даргану, что там, внизу что-то есть. Не вода, нет, но некая пленная тварь. Кто знает, кому пошлет сейчас Дарган свое желание?

На миг его охватила робость. Стоит ли…

Дарган тряхнул головой. Нет, нет, отец не мог ошибаться.

Юноша спешно нацарапал на двух свинцовых пластинах желания. Два желания. Одно — снова получить жизнь. Второе — чтобы Лиин вернулась к нему живой.

Медальон бился на груди плененной птицей. Магии в нем было — как в ангельской руке, в те дни, когда она создавала сей мир. А если Бетрезен создал целую расу и населил огромные земли не только людьми, но и зверьем и птицами, то почему бы его силе не дать жизнь одному-единственному человеку, который сохранил свою душу? Ведь воскрешают погибших воинов в храмах Империи. Да и Вотан — так говорят — тоже воскрешает своих, если захочет.

А Дарган сберег не только свое тело, но и душу.

Сейчас он произнесет заклинание и швырнет пластины в колодец…

А потом поедет назад в свой дом и ляжет на ложе под вишневым деревом. Дождется Лиин. И когда она приедет к нему, они отправятся на острова — подальше от власти всемогущей Мортис.

Главное — чтобы хватило магии в медальоне.

Он швырнул пластинки в колодец, и они полетели. Куда — неведомо. Быть может — в тот таинственный счастливый Невендаар, о котором говорил ему Ренард. Мир, который понравился Всевышнему и наполнил его сердце радостью. Мир, в котором его создатель не заключен в Преисподней.

Даргану казалось, что и он летит куда-то следом — то ли в черное жерло колодца, то ли в будущее, которое раскрывало перед ним свои ладони.

Внезапно он услышал плеск — как будто колодец был полон воды. Или это плескалось время, которое течет, как вода?

Марина Ефиминюк Дорога к ангелу

Пролог

Ламберт подумал, что, наверное, стал слишком стар для таких испытаний. Было странно и непривычно осознавать себя человеком, за одну короткую ночь постаревшим на десяток лет. Он провел рукой по волосам – на пальцах осталось несколько седых волосков. Прежде седина в волосах не вызывала у него такого недоумения. Прежде раны не болели настолько сильно, чтобы перо то и дело выпадало из дрожащих пальцев.

От запаха крови, пропитавшей повязки на ранах, к горлу подкатила тошнота. То, что раньше не заняло бы у него и минуты, теперь растянулось на несколько мучительных часов. Капитан устал сидеть за походным столом. Свет свечи так резал глаза, что они начали слезиться. Написанные красными чернилами строки неровно ложились на лист желтого пергамента. Буквы теснились, налезали одна на другую, слова… Нет, это были не слова, а крик души: «Мне нужна помощь. Жду в землях Горных Кланов в долине Алтаря Первого Инея через семь дней. Ламберт».

Закончив писать третье письмо, Ламберт отложил перо. Наверное, он слишком перетрудился. Растерял на своем пути слишком много надежд, оставил в прошлом преданных друзей, но оказался так и не готов к главной утрате, поджидавшей его лютой снежной ночью в суровом горном крае. Ему с трудом удавалось держать глаза открытыми. Лекарь предупредил: достаточно раз смежить веки, и смерть победит.

Но Ламберт точно знал, что стоит только позволить себе подобную слабость, как перед мысленным взором появится прекрасное, беззащитное создание с нежным лицом и огромными печальными глазами. Хрупкий ангел по имени Иноэль, пришедший по воле небес на землю погибающего Невендаара. Он, Ламберт, позволил Проклятым Ангелам забрать Посланницу Небес! Он не выполнил своего долга!

Три письма забрали последние силы, и Ламберта мутило от слабости. Он тяжело поднялся, сморщился от боли. На рубахе из грубого льняного полотна выступили бурые пятна крови.

– Тебе лучше лечь, капитан, – проворчал лекарь, недовольно сверкнув глазами из-за круглых стекол очков.

При этом он ловко орудовал пестиком, растирая круговыми движениями в деревянной плошке разноцветные порошки. В шатре витал пряный запах снадобий.

– Успею, – отозвался Ламберт и, с трудом превозмогая слабость, приказал: – Стаффорд, возьми письма, надо отправить их с заколдованными ястребами.

Капитан встал из-за стола, чтобы выйти наружу, но вдруг пошатнулся, и Стаффорд, молодой светловолосый рыцарь, неожиданно присоединившийся к отряду в Фергале, столице Империи, и успевший стать Ламберту верным другом, поддержал его и помог устоять на ногах.

– Лекарь прав, тебе лучше лечь в постель, – хрипло произнес он сорванным в битве голосом и попытался подтолкнуть раненого к жесткой лежанке с ворохом смятых одеял.

Ламберт молча отстранил его и нетвердой рукой приоткрыл полог. Морозный воздух обжег грудь, словно огнем. Порыв ветра в одно мгновение выстудил палатку, прогоняя тепло. Ламберт вышел наружу. Вокруг, сколько хватало глаз, лежало белое поле. Ветер кружил по насту поземкой, засыпал снежной пылью прикрытые солдатскими плащами тела убитых, лежавшие на покрытом ледяной коростой, местами почерневшем от пепла снегу. Немногие из оставшихся в живых воинов готовили погребальные костры. Они еще не отошли от боя, на их хмурых, почерневших от копоти лицах застыло выражение бессилия и злобы. В этой битве все они потеряли друзей, за которых охотно отдали бы собственные жизни.

Тяжело ступая и пошатываясь, Ламберт пересек жалкий, наскоро развернутый лагерь и углубился в снежное царство, где морозный воздух уже не пах гарью. Стояли предрассветные сумерки, на уши давила гулкая тишина. Не верилось, что всего несколько часов назад ночь, освещенная огненными всполохами, содрогалась от звона мечей, воплей сражавшихся и предсмертных стонов раненых.

Ламберт шел, проваливаясь по колено в снег. Стаффорд следовал за капитаном, не отставая ни на шаг, в любой момент готовый подставить плечо. Дойдя до линии скал, капитан без сил опустился на валун и перевел дыхание. Запрокинув голову, он разглядывал пока еще темное небо, заснеженные зубцы гор, за которыми скрывалось солнце, уже окрасившее их пики червонно-красным золотом своих лучей. Высоко над землей кружили ястребы.

– Давай. – Ламберт протянул руку за письмами и вдруг остановился, стиснув зубы, чтобы не застонать от приступа боли.

Стаффорд, заметив это, замялся из деликатности, но все-таки спросил:

– Думаешь, твои друзья откликнутся?

– Не думаю – уверен, – бросил Ламберт, приглядываясь к птицам, плавно нарезавшим круги в небесной вышине. – Эти воины – лучшие во всем Невендааре, и они помогут нам разыскать Посланницу.

– Только кто из них останется в живых? – едва слышно спросил Стаффорд…

Часть первая. Полет ястреба

Глава 1. Письма

На черном небе в окружении звезд-светляков блистала полная, почти белая луна. Невендаар накрыла ночь, и везде она была разная. Стрекотали цикады в густых зеленых травах Империи, шелестел ветер в осенних сонных лесах Альянса Эльфов, тонули в белом снегу деревни Горных Кланов. Однако ни в одном уголке плоского мира, изученного путешественниками от края до края и даже нанесенного ими на точнейшие карты, не было спокойствия.

Луна, одно из трех светил, озарявших ночной небосвод Невендаара, с полным безразличием таращилась на города Страны Вечной Зимы. Приземистые домики гномов, посеребренные призрачным, неживым светом, мирно спали. Тихие извилистые улочки утопали во мгле. Лишь изредка посверкивали слюдяные фонари припозднившихся горожан да грохотали по мощенным тесаным камнем дорогам деревянные колеса телег.

Из шумного трактира, где в полночный час гулял хмельной народ, лилась протяжная песня. Молодой менестрель, чьи тонкие черты навевали воспоминания об ангелах, закрыв глаза, вдохновенно перебирал звонкие струны лютни:

Тревожные аккорды и необычные слова песни заставили гуляк умолкнуть и горестно, как на поминках, покачать головами. Пронзительный женский хохот оборвался, и в чадившем камине вдруг громко треснуло полено, брызнув искрами на сидевших за тяжелыми дубовым столами завсегдатаев трактира. Кто-то открыл маленькое оконце… На сложенных из дикого камня стенах трактира встрепенулись огни факелов. Менестрель продолжал:

Песня вырвалась из распахнутого кем-то настежь оконца, впустившего в трапезную струю морозной свежести. Высокий голос менестреля вознесся над Страной Гномов, полетел над маленькими деревнями, облепившимися скалистые ступени гор. Тревожно в своем логове зарычал дракон, скользнула поземка по занесенному снегом заброшенному старому тракту, тянувшемуся от Севендаска до леса Крагриэль.

Звуки лютни запутались в золотистых кронах вековечного эльфийского леса, вырвались на волю и через городские ворота незримой птицей впорхнули в столицу Империи – Фергал. Слова песни проникли сквозь решетки темниц в островерхие башни тюремного замка, тронули сердца и души пленников, ожидавших казни за участие в кровавом мятеже, не первом и не последнем в землях бесконечного лета:

Император Мередор, обнимавший в своих покоях прекрасную женщину, вздрогнул от неожиданности, словно что-то кольнуло в сердце. Нахмурился у высокого стрельчатого окна инквизитор Ферре, глядя на пустое ристалище, где обычно совершенствовались в воинском мастерстве рыцари и оруженосцы. Ухнул филин, пролетая над обгоревшими, разрушенными стенами женского монастыря под городом Гильгамом. Откинул полог своего походного шатра капитан Ламберт, впуская первого воина, вызванного с помощью заговоренного ястреба. И снова вернулась песня в душный, наполненный чадом камина горный трактир, чтобы менестрель смог ее завершить:

– Ну, хватит уже ныть! – грозно оборвал странствующего певца дородный гном – хозяин заведения. – Застращал всех! Тут веселье, а не вдовий плач!

Лютня тут же выдала шальной перебор, и зазвучали слова скабрезной песенки о пьяном клирике и трезвой маркитантке, ведь менестрелю нужно было отработать обещанную за выступление бутылку эля. Трапезная зала ухнула пьяным весельем, отгоняя наваждение предыдущей песни. Здесь никто не хотел думать о том, как стремительно погружается мир Невендаара в темноту, а на самом дне адской пропасти выстраиваются бесчисленные Легионы Проклятых.

Лица собутыльников расплывались перед взором Бигдиша. Он покачал кудрявой головой, стараясь вернуть четкость мысли, попытался сбросить печаль, навеянную песней о звезде. Что принесет им, утонувшим в бесконечной сваре, вспыхнувшая в небе искра? Что несет Небесная Посланница Невендаару – спасение или погибель? Бигдишу хотелось, чтобы она стала первым светлым лучиком в затянувшейся ночи, пробудила надежду на то, что жизнь, наконец, выправится.

– Что загрустил, лучник? – хохотнул светловолосый детина.

Он звучно отхлебнул из кружки. Пиво потекло по жиденькой бороденке за ворот, и весельчак, недолго думая, вытерся пятерней.

По странно качавшемуся залу, будто танцуя, парила пышнотелая подавальщица. Она ловко увертывалась от шаловливых рук, пытавшихся схватить девушку за длинную юбку. Посетители ухмылялись, сыпали шуточками, глядя на ее аппетитные формы. Девица приблизилась к столу Бигдиша, нагнулась, ставя очередной глиняный кувшин с элем. Пьяный Бигдиш, не таясь, заглянул в низкий вырез шнурованного корсета и нетвердой рукой попытался обнять прелестницу, за что получил звучный шлепок по пальцам.

Собутыльники, с которыми Бигдиш знался без году неделя, дружно загоготали. Только отставного имперского лучника не проведешь! Лишь он заметил исполненный значения, многообещающий взгляд подавальщицы и расслышал короткие горячие слова:

– Через час на втором жилье!

Бигдиш машинально взглянул на расплывавшуюся деревянную лестницу с перилами, начинавшуюся в углу трапезной.

– Лиска! – заорал через всю залу хозяин трактира, отец нахалки.

Девушка понимающе усмехнулась и, задорно покачивая обтянутыми длинной юбкой бедрами, поплыла по проходу между дубовыми столами.

– Хороша, – почмокал губами Элрин.

У Бигдиша кружилась голова, и больше всего ему сейчас хотелось выйти на свежий воздух. Выпил-то всего пару кружек эля, а словно бочку уговорил. Пьянчуги, сидевшие напротив, бубнили, обсуждая последние новости.

– Слыхал, опять под Фергалом бунт был? – воскликнул лохматый бродяга по имени Элрин. – Говорят, какого-то аристократа на кол посадили!

– Ух, теперь Инквизиция озвереет, – поддержал приятеля зверского вида лысый здоровяк, едва ворочая языком.

Бигдиша тошнило от выпитого. Утром его ждал ранний подъем и долгое путешествие с торговым караваном.

– Лучник, – спросил через стол Элрин, – а почему тебя лучником зовут?

– В имперских войсках служил, – Бигдиш неожиданно громко икнул, – в лучниках.

– А чего в наемники подался?

– Не заладилось, – коротко ответствовал Бигдиш, и тут его прорвало: – Участвовал ли ты когда-нибудь в настоящей битве? Страшное дело! Только знаешь, как выкинули меня пять лет назад из армии, так с тех пор душа ноет, зовет обратно.

– Так вернись!

– Да кто же меня возьмет? – Бигдиш залил усилившуюся икоту крепким элем, и голова совсем затуманилась. – Торговые караваны проще охранять. Доехал, деньги получил и свободен.

– А за что выгнали-то? – Собутыльники вдруг оживились и обменялись многозначительными взглядами.

– За кутеж и недостойное имперского воина поведение, – будто читая отставную грамоту, торжественно произнес Бигдиш и подпер тяжелеющую с каждой секундой белокурую голову кулаком.

Локоть его соскочил с края липкой, залитой пивом столешницы, и Бигдиш едва не тюкнулся носом в угол стола. И при этом подумал, что зря не тюкнулся – голова бы прояснилась!

– И часто ездишь?

Хмель не позволил лучнику различить живой интерес в голосе Элрина, а был бы трезв, тут же насторожился бы.

– Часто, в Севендаске почти не бываю, – пьяно махнул рукой Бигдиш. – Только приеду, как опять в дорогу. Не так тягостно, как на одном месте сидеть.

– И что же, завтра снова в путь? – с нездоровым оживлением продолжал допытываться Элрин: глаза его сверкали то ли от азарта, то ли от выпитого.

– Так ведь завтра еду до Клаудкипера. Пшеницу везем и ковры эльфийские…

И снова не заметил лучник, как нехорошо переглянулись малознакомые собутыльники.

* * *

У Лукая пересохло в горле – он пил и пил воду большими глотками, пытаясь утолить жажду. Рука дрожала так сильно, что теплая от печного жара вода выплескивалась из деревянного ковшика. Перед глазами все еще плыло огненное марево того страшного боя, а в ушах стояли звон мечей и вопли раненых. Наверное, этот кошмар никогда не закончится, будет мучить его до конца жизни, сводить с ума. Когда-то юнцом он боялся чужой смерти больше своей собственной, но оказалось, что убивать легко.

Снова и снова возвращался Лукай в своих кошмарах на огромное поле желтой, пожухшей травы с темной полосой леса в отдалении, под косой горячий дождь, смывавший с лица кровь. Мокрая от пота рукоять меча скользила в руке, а сталь раскалилась от бесчисленных ударов, сыпавшихся со всех сторон. Страх давно отступил, Лукай плавно скользил в пространстве, видя себя со стороны, словно это не он, а кто-то чужой, посторонний отбивал удары клинков и рычал бешеным зверем. Его окружили эльфы с искаженными от гнева лицами и с острыми ушами, слегка выступавшими из-под длинных, спутанных волос. Эльфы были столь же жестоки, как и прекрасны, но, несмотря на грозный вид, больше его не пугали. Ожесточенный бой, похожий на вращающуюся воронку, быстро разгорался, становясь с каждой кровавой минутой все сильнее и разрушительнее.

Отряд Лукая прорывался через бескрайнее поле к реке, за имперцами возвышалась устремленная в небо эльфийская цитадель. Лукай точно знал, что его лучший друг Бигдиш находится где-то рядом, прикрывая его спину. Ведь светловолосый дурашливый наглец не умел промахиваться, его стрела всегда достигала цели. Главное, чтобы в горячке боя он не перепутал спину Лукая с вражеской. Мечник специально завязывал длинные черные волосы ярко-красным плетеным шнурком, чтобы Бигдиш мог его различить.

Увлекшись, он не заметил, как отбился от отряда, оказавшись в реденьком, киснувшем под дождем леске. Крики раненых и звон оружия доносились словно издалека, основные участники боя остались позади. Дождь бил в лицо, заставляя прикрываться ладонью, стекал струями за шиворот. Лукай оглянулся на месиво из сцепившихся в едином кровавом клубке тел, желая броситься обратно в драку.

И вдруг из-за деревьев выступил мальчишка-эльф, похожий на маленького озлобленного волчонка. Огромные синие глаза его сурово смотрели из-под почти прозрачных бровок, длинные белые волосы свисали мокрыми прядями. Он сверлил Лукая свирепым, страшным взором, оскалившись и сжимая в руке нож, такой нелепо огромный, что маленькие детские пальчики с трудом удерживали слишком толстую деревянную рукоять. С рыком бросился он на Лукая, занеся оружие над головой. Мечник протянул руку, готовый перехватить запястье, а потом дать ребенку хороший подзатыльник за непомерную для столь юного возраста дерзость, но ничего не успел сделать.

В грудь мальчишки вонзилась стрела с алым оперением. Тот мгновенно свалился на землю и замер в нелепой позе. Лукай бросился к нему, встал на колени над ребенком. Дождь по-прежнему лил, бой не утихал, становясь жарче и бешеней. Эльфийский мальчик, раскинув руки, потухшим взором уставился в темное низкое небо, а на мокрой рубашке вокруг древка стрелы растеклось большое красное пятно. Только Бигдиш выкрашивал перья своих смертоносных стрел в цвет крови, так как был тщеславен и мечтал отличиться на поле брани.

– Совсем ребенок… – прошептал Лукай, и отчаяние затопило его душу.

И в этот момент острый клык кинжала воткнулся ему под лопатку. Сначала мечник не почувствовал боли, только удивился. Он даже успел оглянуться. На него сверху вниз смотрел другой эльфийский мальчик. Лицо юного убийцы кривилось в гримасе бешенства, мокрые светлые волосы облепили голову. Никогда не забудет Лукай огня ненависти, пылавшего в широко открытых детских глазенках.

– Умри, человек! – процедил сквозь сжатые зубы эльф и со всего маху, словно пса, ударил мечника носком сапога под ребра.

Лукай завалился набок, в глазах у него потемнело. Сознание быстро покидало его, унося с собой боль. Он умирал, но никак не хотел допускать мысли, что это возможно.

Что же стало с миром Невендаара, если в нем гибнут дети и дети же являются самыми жестокими убийцами? Что ждет этих жаждущих крови малолетних чудовищ, если никто не остановит этого безумия? Сколь долго народы будут уничтожать друг друга из-за крохотных клочков земли? Почему боги позволили хаосу поглотить Невендаар?

Лукай не знал тогда, что сумеет выжить, однако внутренний стержень у него сломается. Пропадет уверенность, что его дело правое. Он, гениальный мечник, непобедимый воин, уйдет из армии и навсегда покинет столицу Империи Фергал. Но даже через пять лет ему не удастся найти ответы на эти мучительные вопросы.

В темной тихой избе воровато шуршали в погребе мыши, в опрятной маленькой кухоньке стояла духота. За слюдяным окошечком только-только забрезжил рассвет. Снежный буран, наконец, отступил, оставив после себя лишь медленно кружившие белые хлопья. Оконце почти утонуло в сугробе, засыпавшем подоконник. Через проталину в льдистом узоре на стекле Лукай сумел разглядеть деревянный заборчик, отгораживавший его каменный деревенский домик от широкой пустой улицы, заваленной снегом. На хорошо прилаженных гладких досках сидел ястреб и внимательно разглядывал сонный дом черными глазами-горошинами.

На одно мгновение сердце Лукая пропустило удар. Ровно в тот же момент едва слышный шорох за спиной заставил его резко повернуться. Он действовал инстинктивно, не отдавая себе отчета в том, что его железные пальцы впиваются в чью-то худенькую шейку. Карие девичьи глаза испуганно расширились, маленькое личико с тонкими чертами мгновенно побледнело от испуга. Лукай разжал мозолистые руки: из груди Инеи вырвался прерывистый вздох.

– Храни тебя Всевышний, – пробормотал Лукай в раскаянии и прижал к себе стройную, высокую девушку так крепко, что на руках у него заиграли мускулы. – Говорил же, не подкрадывайся сзади.

– К тебе, пожалуй, подкрадешься, – обиженно шепнула та. – Ты напугал меня. Опять снобродишь?

– Кошмары, Инея, – едва слышно отозвался Лукай, зарываясь носом в растрепанные пшеничные волосы девушки, пахнувшие сухими травами и теплом. – Снова кошмары.

* * *

Ястреб величественно кружил над горным царством гномов. Под ним, как на ладони, были видны каменные кручи, покрытые густыми хвойными лесами. Блестели в лучах утреннего холодного солнца снежные шапки, накрывшие вершины гор. Тянулись к прозрачному зимнему небу остроконечные шпили башен Севендаска, казавшихся сверху продолжением горных кряжей. Серая узкая полоска тракта тянулась от его сводчатых ворот, извивалась по краю обрыва и ныряла, пропадая из виду, под тяжелые уступы скал. Торговый караван двигался так медленно, что ястребу казалось, будто он стоит на месте.

Караванщики действительно не торопились: тракт был ухабистый, подводы едва тащились по рытвинам и кочкам, прикрытым хрустким снежком. Белый снег искрился и переливался в лучах солнца всеми цветами радуги, вызывая слезы и резь в глазах. Возницы костерили лошадей, нехотя тянувших подводы, и подпрыгивали на облучках, когда колесо попадало в колдобину. Стоял мороз, из ноздрей и ртов людей и животных в морозный воздух вырывались облачки пара.

Места тянулись бедовые, и весь отряд наемников был настороже. Стоило показаться на тракте подводе или всаднику, как все хватались за оружие.

– Опять ястреб кружит! – пробормотал гном Артин, запрокидывая голову к небу. – С самого Севендаска за нами следует. Хороший знак! Вотан не оставляет нас!

– Провидец, тоже мне, – буркнул себе под нос ехавший рядом с Бигдишем наемник с побелевшей от инея бородой.

Его лицо от виска до самого рта пересекал шрам с неровными краями. Наемник недавно клялся, что получил рану в бою с Проклятыми Ангелами.

– Ты чего сегодня неразговорчивый, лучник? – пристал он к Бигдишу.

Обычно болтливый лучник ничего не ответил и дал лошади шенкеля, понуждая ее двигаться быстрее. После вчерашней попойки его с души воротило. Окоченевшие руки мелко тряслись, а во рту будто Легион Проклятых ночевал. Даже морозец, крепко хватавший за нос и уши, не разгонял стоявшего в голове тумана.

– Эх, кружит! – не унимался гном. Приложив к глазам ладонь, он следил за полетом птицы.

– Да что ж он привязался? – проворчал наемник со шрамом и сплюнул на дорогу.

Бигдишу стало больно уж любопытно. Он глянул ввысь, и в груди у него екнуло. В прозрачном небе, расправив крылья, нарезал круги большой ястреб. Лучник быстро опустил голову, спасаясь от резкого солнечного света, сдавленно кашлянул. В висках стучала кровь, а живот, усиливая тошноту, подводило от внезапно нахлынувшей дурноты. Он прекрасно помнил, что его бывший наставник Ламберт, капитан имперских войск, отправлял заговоренных ястребов с письмами. В течение пяти долгих лет Бигдиш ждал весточки от капитана, и теперь даже боялся поверить, что это случилось. Надежда уже зарождалась в душе.

Вместе с воспоминаниями о Ламберте всплыли в голове и мысли о лучшем друге Лукае. Вступив на службу под крыло капитана Ламберта, Бигдиш с Лукаем стали почти братьями. Первогодки, оба наивно грезили о ратных подвигах и геройстве. Радостное было время, нетягостное. До первого настоящего боя. Когда кровь полилась ручьем и мечи поражали не кукол, а живых существ! Долгие годы лучшие друзья, уверенные в своей правде, защищали Империю, а потом Лукая ранил эльфийский звереныш, и лучший друг сломался.

За пять лет Бигдиш так и не нашел в себе силы увидеться с названым братом, тоже живущим в Стране Вечной Зимы в деревне под Флиндхайдом. Всего несколько дней пути по людному тракту, а в действительности огромная пропасть. Бигдиш был бы счастлив увидеться, только обрадуется ли Лукай?

Злой ветер, ударивший в лицо, вывел его из тягостных раздумий. Бигдиш и не заметил, как молчаливый караван достиг ущелья меж двух скал. Ястреб стремительно снизился, пролетел над головами воинов, заставив пригнуться, и выскользнул с противоположного въезда, испаряясь в вышине.

– Ух ты! Вотан, помоги! – пробормотал гном Артин, схватившись за шапку.

В тот же момент раздался нехороший хруст. Ухнув, одна из телег накренилась. Смачно ругнулся возница, когда по дороге, опережая подводу, прокатилось слетевшее колесо. На тракт вывалились мешки и, прорвавшись, рассыпались зерном. Возница натянул вожжи, заставляя лошадей остановиться, и заорал:

– Стойте!

– Бетрезен тебя дери! – накинулся на него Артин, вытаращившись, и крикнул отряду: – Останавливай караван!

Возница, спрыгнув на дорогу, поцокал языком и принялся изучать сломанную ось.

– Под колесо камень попал, – неразборчиво объяснялся он с подскочившим Артином.

– Это надолго! – буркнул недовольно наемник, обезображенный шрамом. – Замерзнем, как скоты, здесь!

Отряд, недовольно переговариваясь, спешивался и ежился от сильного холодного ветра, раздувавшего плащи. Где-то рядом раздался неясный шелест. Раскат грома эхом разнесся по ущелью, и на дорогу посыпались камни. Непроизвольно Бигдиш вскинулся, проверяя отвесные каменные стены. Меж лопаток неприятно свербело, будто кто-то невидимый внимательно разглядывал караван. Лучник спешился и осторожно отвязал от седла лук.

– Ты чего? – обратился Артин, заметив его настороженность.

– Место нехорошее, – тихо отозвался тот.

Гном мгновенно приосанился, становясь как-то выше ростом. Предчувствиям Бигдиша, единственногопрофессионального воина в отряде наемников, он всецело доверял. Собравшиеся кучкой возницы прилаживали на место отскочившее колесо, громко переругивались. Артин рассеянно оглянулся и вдруг дернулся, как от удара. В его глазах читалось недоумение, и гном с глухим стоном рухнул на снежную дорогу. Из спины торчало древко стрелы, и отряд на короткое мгновение остолбенел.

Воины в секунду вытащили клинки, натянули луки, направляя оружие на спрятавшихся врагов. Но никто не ожидал, что сверху смертельным градом на головы полетят тяжелые обледенелые булыжники. Наемники смешались, и раздались испуганные вопли. Возницы бросились к подводам, надеясь спасти товар от разбойников. Камни летели и летели, пугая лошадей. Одна подвода с эльфийскими коврами устремилась вдоль края пропасти. Лошадь бешено молотила копытами снег, а возница стегал ее хлыстом. И вдруг стрела воткнулась в открытую грудь, и бородатый возница свалился с подводы. Нога убитого запуталась в упряжи, и тело потащило по дороге. Обезумевшая кобыла неслась к обрыву. Подводу занесло, и она сорвалась вниз, утаскивая за собой и лошадь.

А в ущелье развернулся яростный бой. Болезненные вопли и звон мечей разорвали гулкую холодную тишину.

Бигдиш уходил от ударов, словно плывя в сумасшедшем танце. Настоящее отдалилось, покрываясь дымкой. Звуки утихли, он слышал лишь собственное сбивчивое дыхание. Ему казалось, что вновь он оказался на поле битвы. Под ногами хлюпала пропитавшаяся кровью земля, а в небо уходили столбы черного дыма.

– Осторожно, лучник! – выкрикнул кто-то.

Пригнувшийся Бигдиш был уверен, что это Лукай, но его, спасая от рубящего удара клинком, оттолкнул обезображенный шрамом наемник. Настоящее стремительно возвращалось. Он снова оказался в ледяной Стране Вечной Зимы.

Занеся над головой короткий меч, на Бигдиша с воплем бросился мощный противник в закрывавшем лицо мешке с дырками для глаз. Бигдиш поднырнул под руку, поскользнулся. Он завалился на спину, и споткнувшийся о распластанное тело разбойник кувыркнулся через голову. Мешок слетел с головы нападавшего, и Бигдишу его искаженное гневом лицо показалось смутно знакомым. Они набросились друг на друга с кулаками, покатались по земле, рыча дикими вепрями.

Тут Бигдиш припомнил вчерашнего собутыльника Элрина, на груди которого прорыдал полночи.

– Ты?! – выдохнул он.

Детина перекатился, подминая лучника под себя. Стальные пальцы впились в горло, удушая. Бигдиш вырывался, дергался. Неожиданно разбойник захрипел, в глазах его появилось детское обиженное выражение. В следующий миг он рухнул навзничь, придавливая лучника. Тот с брезгливостью оттолкнул мертвое тело. Сверху Бигдишу подмигнул наемник со шрамом и ловко увернулся от удара очередного противника.

Неожиданно стало очень тихо. Нападение закончилось бегством оставшихся в живых разбойников. Усталые наемники, хмуро переговариваясь, проверяли мертвых и раненых. Голоса раздавались в гулком ущелье, возвращаясь эхом.

Бигдиш валялся на земле, широко раскинув руки. Без сил он уставился на полоску далекого прозрачного неба. В нем по-прежнему кружил ястреб, ставший безмолвным свидетелем кровавой резни. Из груди лучника вырвался странный смешок, напугавший его.

Сейчас, лежа на снежной дороге, Бигдиш острее понимал, что, проболтавшись в пьяном угаре про торговый караван, накликал на головы отряда большую беду.

– Бетрезен подери, – пробормотал он в отчаянии и, обтерев разбитый нос, глянул на перепачканные кровью пальцы, – лучше бы дочку трактирщика вчера соблазнил.

* * *

С тех самых пор, как по небу пронеслась звезда, в маленькой деревне под Флиндхайдом стало совсем неспокойно. То и дело появлялись странствующие провидцы и растолковывали кумушкам значение явления Небесной Посланницы. Одни говорили, что к добру, другие обещали новую войну, какая всколыхнет весь Невендаар. В конце концов явился из неизвестного края маг и заявил, что для деревни упавшая звезда означает большой пожар. Теперь все без исключения жители замерли в ожидании, что сгорит кузница. Ведь нелюдимый кузнец Лукай был пришлым, поселился в деревне всего пять лет назад да еще девчонку беглую в доме привечал.

Инее подобные сплетни ужасно досаждали. Гордо задрав подбородок, шла она по малоезжей дороге, и вслед ей шептались кумушки. Каким-то непонятным образом деревенские узнали, что девушка принадлежала к знатному имперскому роду. Гномы и так едва терпели людей в своих селениях, а уж спасавшихся от бунтующих крестьян аристократов тем паче.

Высокие сугробы доставали почти до маленьких замерзших окошек. Расчищенный двор выглядел опрятным, и чувствовалась во всем хозяйская рука. Подходя к калитке, Инея замерла. Ее сердце пропустило удар и забилось в бешеной пляске. На невысоком заборчике нахохлился огромный ястреб. Он внимательно изучал девушку.

– Иди отсюда! – Она махнула рукой, отгоняя птицу.

Ястреб оттолкнулся и взмыл вверх, сбросив с забора шапку снега. В воздухе закружили блестевшие на солнце снежинки. Инея почувствовала, как к горлу подступает комок. Знала она, что за посланник появился в их доме! Лукай рассказывал!

Она задрала голову, прикрывшись ладонью от солнечных лучей. Ястреб парил в небе, не собираясь исчезать. Тут он камнем рухнул вниз и скрылся за горой. В груди нехорошо заныло. Как раз за уступом рядом с трактом стояла кузница, и шел сизый дымок от кузнецкого горна.

Инея развернулась, собираясь броситься в кузницу, но тут же замерла как громом пораженная. Подняв фонтан снежных брызг, рядом с ней лихо остановились сани. Возница в бархатном плаще, подбитым мехом, натянул вожжи и схватился за шапку.

– Инея из Фергала? – важно спросил гость. На его узком бледном лице горели морозные пятна румянца, а водянистые глаза нехорошо блестели.

Тут девушка испугалась, стараясь высмотреть на одеждах инквизиторские кресты. Она замотала головой и быстро скользнула за калитку, закрыв ее на засов.

– С кем имею честь? – едва слышно пробормотала девушка, прижимая к себе завернутые в платок остывшие караваи хлеба.

– Неужто ты не помнишь меня, госпожа? – протянул мужчина, расставив руки.

Инея попятилась к крыльцу и нервно дернула плечом. Незнакомец спрыгнул с саней и тут же провалился в сугроб по колено.

– Меня зовут Андрон!

В ответ девушка только недоуменно моргнула.

– Андрон из Триэля!

Инея нахмурилась, силясь вспомнить, где могла видеть этого плюгавенького господина. Она перебрала всех знакомых отца, с какими виделась еще в родовом замке, и не нашла ни одного Андрона.

– Отец твой обещал мне руку! – пояснил господин и быстро обтер нос рукавом.

– Руку чью? – наконец выдавила из себя девушка.

– О, госпожа, вижу, ты не глухая! – обрадовался Андрон. – А то я уж опечалился! Рука твоя была обещана мне!

– Зачем тебе моя рука? – Инея и сама не поняла, как прижалась спиной к входной двери дома. – Тебе своих двух недостаточно?

– Нет, не помнишь ты меня, – нахмурился Андрон и стал дергать засов калитки.

Не добившись результата, он принялся перелезать через низенький заборчик. Девушка с тоской покосилась на гору, где стояла кузница Лукая.

Господин сумел-таки перевалить неуклюжее тело и ухнул с головой в сугроб. Он быстро вскочил на ноги, отряхнулся и вытащил из снега шапку.

– Жениться я приехал на тебе! – просиял он в конце концов.

– Ты, Андрон из Триэля, хочешь женится на мне? – недоверчиво ткнула в него пальчиком Инея. – Зачем?

– Ты Инея? – уточнил потенциальный жених. – Ну а я Андрон. Андрон из Триэля – города такого в Империи. Пришел жениться, как было завещано нашими родителями. Вот он я!

– Ты деревни не перепутал? – на всякий случай уточнила Инея.

– Нет, – господин оглянулся, – отличная деревня! Домик твой мне нравится! Мой замок-то крестьяне взбунтовавшиеся спалили. Или бродяжничать, или жениться.

– А почему в Империи не женишься?

– Так боязно, что найдут бывшие слуги…

– Слушай, Андрон из Триэля, – отрезала девушка, – иди на все четыре стороны! А не пойдешь, самоубийца, я Лукаю пожалуюсь.

– Лукаю? – опешил тот.

Девушка кивнула:

– Лукаю – кузнецу!

– Кузнец? – пробормотал недоуменно Андрон и тихо кашлянул. – Зачем кузнец? Нам кузнец не нужен… – И тут заголосил запальчиво, выкатив глаза: – Так ты изменяешь мне?! Вызываю его на бой!

Он выхватил из-за пояса кинжал, и тут девушка по-настоящему испугалась. Неожиданно кривой клинок выпал из изукрашенной самоцветами рукояти и утонул в снегу. Инея вопросительно изогнула брови, господин замялся.

– Где он? – наконец произнес Андрон, сконфуженно почесав под шапкой затылок.

– Кто он?

– Кузнец!

– На горе! – махнула рукой Инея.

– Пойду со смертельным врагом биться, – промямлил жених, будто бы желая, чтобы его немедленно удержали от подобного безумства.

Потоптавшись еще немного, он тяжело вздохнул и поковылял к калитке. Под изумленным взором Инеи гость перелез через забор и лихо забрался в сани. Подстегнутая плетью лошадка взвилась на месте и устремилась в гору.

– Так он к Лукаю! – пробормотала девушка испуганно. – Всевышний, что же за напасть?!

Она сорвалась с места. Спотыкаясь, девушка побежала к горе, и ее провожали недоуменные любопытные взоры селян.

– Кузница, что ли, полыхнула? – шептались кумушки, а Инея неслась сломя голову, задыхаясь.

Девушку бросило в жар, в горле пересохло. Она сорвала с головы платок и, не чувствуя крепкого морозца, из последних сил поднималась по крутой дороге.

Андрон из Триэля бросил сани поперек двора. Тяжело дыша, девушка остановилась, прислушиваясь. Ни воплей, ни предсмертных хрипов не раздавалось, только мерный стук кузнечным молотом о наковальню. Чувствуя себя последней дурехой, девушка осторожно приоткрыла дверь дрожащей рукой. Как всегда, в маленькой темной кузнице было жарко натоплено. Лукай, удерживая клещами заготовку, правил молотком подкову. Рядом с наковальней, разинув рты, привычно следили за работой деревенские ребятишки, ожидавшие очередного урока фехтования на деревянных мечах. Один мальчонка вдохновенно сосал большой палец, другой с еще большим энтузиазмом ковырялся в носу, третий жевал губу, не пропуская ни одного жеста кузнеца.

Девушка вошла и тут же увидела на толстой потолочной балке огромного остроклювого ястреба. Сердце сжалось от предчувствия беды.

– Инея? – Лукай удивленно замер, занеся молот.

Детишки оглянулись, хлопая глазенками.

– Я это… – Она мяла в руках платок. – А где Андрон из Триэля?

Губы Лукая дернулись в едва заметной усмешке, и у глаз появились мелкие морщинки.

– Тут твой рыцарь, – по-доброму хмыкнул он и кивнул куда-то в сторону.

Андрон из Триэля с каменным выражением на разбитом лице и с заплывшим глазом, закинув ногу на ногу, сидел на колоде и разглядывал свои отполированные пилочкой ногти.

– Что же ты, госпожа, – сквозь зубы пробормотал он, снимая с разодранного плеча торчавшую ниточку, – не сказала, что деревня ваша Сногрок, а не Круэль?

Инея испуганно покосилась на Лукая. Тот спокойно обтирал руки о грязную тряпицу и не обращал внимания на потенциального соперника.

– Так ты же не спросил, – протянула она.

– Знаешь, кузнец, – Андрон важно встал с колоды, – не надо мне подковывать лошадь. Я до Круэля и так доберусь.

– Пешим ходом, что ли? – удивленно изогнул рассеченную шрамом бровь Лукай.

– Можно и пешим, – согласился Андрон.

Из-под подола его бархатного плаща высовывалась отодранная меховая подкладка, а дыра на рукаве открывала несвежую батистовую сорочку.

– Держи золотые, – Андрон звучно шмякнул на наковальню пару монет, – работа-то почти закончена.

– Смотри, подковы не потеряй, рыцарь, – предупредил кузнец.

Паническое бегство имперского аристократа насмешило даже детей. Заливаясь хохотом, они высыпали на заснеженный двор, оставив дверь распахнутой. Холодом потянуло в кузницу, а между Лукаем и Инеей воцарилось неловкое молчание. Гудел огненный кузнечный горн, по каменным стенам с развешенными заготовками клинков плясали тени. Ястреб зашевелился на балке, и Инея испуганно вскинулась.

– Посланник прибыл… – пробормотала она, боясь взглянуть на Лукая. – Когда ты едешь к Ламберту? – голос сорвался от странной горечи. Пальцы сжали платок, слезы комом встали в горле.

– С рассветом.

– Так скоро? – выдохнула Инея и потянулась к нему.

В его глазах не таилось сожаления. В них не было ничего. Он уже попрощался с ненавистной жизнью деревенского кузнеца, на которую обрек себя по непонятной девушке причине. А вместе с прошлым распрощался он и с самой Инеей…

Он уедет на следующий день. Девушка проводит его, стоя босой на обледенелом крыльце. Инея не станет оплакивать одинокую долю. Не будет слез и когда, исполнив пророчество странствующего мага, полыхнет кузница, подожженная недрогнувшей девичьей рукой.

* * *

Ястреб кружил в небе и тогда, когда Бигдиш в самом гнусном настроении возвращался в Севендаск, сопровождая подводы с телами бывших соратников из охраны торгового каравана. Солнце стояло в зените, и тонкая корка льда блестела на мощеных улицах. Толпа с любопытством встречала траурную кавалькаду, тихо перешептываясь. Лучнику захотелось удавиться, когда им навстречу с воплем бросилась растрепанная заплаканная женщина. Въездная площадь перед городской остроконечной башней загудела. Морозный воздух всколыхнулся от зарокотавших в унисон сотен голосов, когда случайно из-под дерюги, прикрывавшей телегу, высунулась посиневшая рука убитого воина, перепачканная кровью.

Потом Бигдиш, не раздеваясь, долго сидел на смятой постели в маленькой холодной коморке, взятой внаем, неубранной и неопрятной. На столе теснились пустые бутыли из-под эля, валялись кованые наконечники стрел. На облезлых стенах темнели влажные расплывшиеся пятна.

Как только наемники выяснят, что Бигдиш проболтался о караване, ему придет конец! Тихий стук заставил лучника вздрогнуть и схватиться за оружие. Бигдиш осторожно выглянул в окно. Пустой каменный двор с заледенелыми постройками просматривался как на ладони. Тут Бигдиш заметил нежданного гостя, сидевшего на крыше соседнего здания.

Большой ястреб любознательно посматривал на дом, ожидая, когда же его впустят в дом. Громыхая створками, мужчина распахнул окно, позволяя птице усесться на подоконник. На лапе болталось послание, привязанное плотной нитью. Бигдиш осторожно забрал письмо.

На влажном пергаменте темнели кривые строчки, будто бы их автор едва удерживал в руках перо. Бигдиш едва разобрал мелкий витиеватый почерк. Лаконичные фразы объясняли место нахождения военного лагеря. Прочитав послание, лучник нахмурился и резко вздохнул.

«Мне нужна помощь…» – писал капитан. Мечник узнал быстрый росчерк Ламберта.

Помедлив ровно секунду, чтобы оглядеть убогую комнатенку, Бигдиш схватился за походную суму.

Глава 2. Неласковый прием

Переплетаются дороги Невендаара, кружат, опоясывают земли, превращаются в едва заметные тропки и снова становятся людными торговыми трактами. Они иногда повторяют узоры на картах, начертанных пером картографов и искателей приключений, но чаще противоречат им, путая и неожиданно меняя направление.

Узкий тракт, обозначенный лишь тонкими следами полозьев, извилистой лентой пробегал под каменным уступом, нависшим тяжелой скалистой громадой, и вклинивался в жиденький лесок. Бигдиш остановил свою пегую кобылку посреди молодого ельника и, стянув кожаные перчатки, повертел в озябших пальцах потрепанную карту с расплывшимися названиями и масляными пятнами. По всем признакам прямо перед его носом меж скал должен был величаво блистать Алтарь Первого Инея. Вокруг в голубой морозной дымке мерзли елочки, доходившие едва до груди, с белыми шапками на мохнатых ветвях. По правую руку до самого горизонта тянулась долина и упиралась в зубцы скал, протыкавших небо со слепым желтым солнечным диском над ними.

От раздражения Бигдиш сплюнул. Стоило признать: он заблудился, как несмышленый мальчишка, никогда не бывавший в походах. Вокруг застыло царство тишины и чистоты белого хрусткого снега. Лучник понукнул лошадку, и та, недовольно фыркнув, понуро поплелась по едва заметной плохо укатанной дороге.

Стоило ему добраться до уступа, как неожиданный резкий крик заставил лучника вздрогнуть и резко натянуть повод, приказывая кобылке остановиться. С новым воплем, казалось бы, слетевшим с прозрачных небес, Бигдиш схватился за лук и напряженно прислушался, пытаясь определить точное место. Эхо разнеслось по долине, остававшейся совершенно безучастной к чужому крику о помощи.

Сверху на голову воина посыпались мелкие камушки, и лошадка шарахнулась в сторону. Бигдиш задрал голову и только успел заметить, как за камнями мелькнул край ярко-красного плаща.

– Эй, кто там?! – позвал лучник, спешиваясь.

Он быстро привязал лошадку к торчавшей из-под снега коряге, надеясь, что не останется пешим по возвращении. Трусоватая кобылка недовольно застригла ушами, явно намереваясь бросить хозяина при первой удачной возможности.

Снова кто-то заголосил, разбивая вдребезги гулкую горную тишину. Бигдиш бросился к едва заметной тропинке, круто убегавшей в гору. Неловко скользя по смерзшемуся снегу и хватаясь за каменные выступы, он поднимался все выше. Плащ путался под ногами, отчего возникало желание по-бабьи подоткнуть его за пояс портов. В нос ударил неприятный запашок гари, и только сейчас задыхавшийся Бигдиш заметил черные хлопья пепла, усеявшие девственно белую землю с многочисленными следами. На одно мгновение живот нехорошо подвело, когда меж частых сбивчивых отпечатков сапог обнаружились глубокие, с оплавленными краями следы широких копыт.

– Всевышний, помоги! – проведя пальцем по гладкому льдистому краю следа, пробормотал Бигдиш и пристальным взором оглядел многочисленные каменные валуны, похожие на черные опаленные великаны.

– Прочь от меня! – заорал неизвестный, вкладывая в крик весь страх и панику, какие только могло породить испуганное воображение.

Бигдиш недолго рассуждал, а вернее, совсем не думал, кинувшись за валуны, и только чудом успел остановиться рядом с глубоким обрывом, едва не сорвавшись в пропасть. Внизу, понурив голову, его дожидалась пегая кобылка, пытавшаяся отодрать зубами от коряги влажную кору.

Лучник резко развернулся и отступил назад от неожиданности. В нескольких шагах от него на путника, мальчишку с криво остриженными темными волосами и одетого в широкий алый плащ, наступали два существа. Паренек выставил посох, защищаясь, и на лице горела его мрачная решимость не сдаваться живым. Хотя эти демонические миледи в живых никого не оставляли! Их дородные женские фигуры обтягивали кожаные наряды, открывавшие большую часть тела с синюшной кожей, испещренной многочисленными вытатуированными знаками.

Демонессы! Тут Бигдиш попятился.

Услыхав шорох за спиной, дамочки оглянулись, их одинаково черные длинные волосы взметнулись, словно всполохи тьмы. На бледных острых лицах с алыми губами горели слепые белые глаза. От существ шел обжигающий жар, и от каждого движения растекалось горячее марево. Длинные гладкие хвосты обвивались вокруг хрупких шеек, острые кончики, как у гремучих змей, поднимались над гордо поднятыми головами, нацеливаясь в Бигдиша.

Мальчишка ударился спиной об огромный валун и в бессилии осел, прижимая к себе посох.

– Проклятье… – пробормотал Бигдиш, накладывая стрелу на тетиву лука.

В следующее мгновение в его сторону метнулся яркий сгусток пламени, и он резко отпрыгнул, поскальзываясь. Перевернувшись через голову, лучник хорошенько наглотался ледяной каши и рухнул на спину. Оружие отлетело на несколько шагов. Не медля Бигдиш вскочил. Его плащ метнулся, вздымая снег.

– Эй, рыцарь, ты как? – позвал он, не спуская взора с медленно наступавших демонесс, разглядывавших его как забавную букашку.

Они двигались с невероятной грацией и легкостью, покачивая вполне себе женскими бедрами. В их раскрытых ладошках резвились язычки пламени, готовые поразить противника обжигающими слепящими шарами.

– Рыцарь, ты жив? – Бигдиш скосил глаза, когда мнимый рыцарь и не подумал отозваться.

Паренек в алом плаще словно испарился, вероятно, затаившись где-то за камнями. А может, вообще уже удирал на лошади Бигдиша, оставив нечаянного спасителя в гордом одиночестве с разогретыми как раз до озверелого состояния Проклятыми! Оставшись один на один с опасными дамочками, явно настроенными на шаловливую смертельную игру с нечаянной жертвой, лучник едва не зарычал от досады. Ну что ему стоило проехать мимо? Нет ведь! Потянуло на геройство!

– Госпожи, – он лихорадочно пытался вытащить из заплечного пустого колчана стрелу, и тут же одна хрустнула под ногой, – миледи, предлагаю разойтись по-хорошему. Я не бью женщин!

– Отличная добыча… – раздался в голове хрипловатый чужой голос, и Бигдиш вздрогнул, вытаращившись на ухмылявшихся демонов. Он и не подозревал, что эти уродины владели человеческой речью! Хотя, конечно, не совсем человеческой и совсем не речью, от чего становилось как-то особенно жутко.

От подобного открытия Бигдиш на мгновение ослабил внимание и жестоко поплатился. Хлесткий и точный удар гладким длинным хвостом обжег лицо, из рассеченной щеки хлынула кровь.

– Разрази тебя гром, проклятая! – завопил Бигдиш и от боли согнулся пополам.

На истолченный ногами и копытами снег падали большие алые капли. От вида крови демонессы выгнулись и зашипели дикими кошками. Бигдиш и опомниться не успел, как они ринулись на него. В последний момент он успел размахнуться, чтобы влепить одной из Проклятых хорошую оплеуху.

– А нет, – процедил он сквозь сжатые зубы, – оказывается, таких женщин бью…

Под его кулаком обжигающе горячая, почти пергаментная кожа лопнула, обнажая высохшие мышцы. Отброшенная ударом Проклятая кувыркнулась через голову, чтобы грациозно присесть на одно колено и тихо зарычать в сторону обидчика. Ее сестрица свешивалась с валуна, впиваясь в острые торчавшие камни тонкими белыми пальцами. Длинный хвост демонессы щелкал в воздухе, словно бич погонщика.

– Так, миледи, – Бигдиш осторожно отступил, приближаясь к обрыву, – нам всем нужно успокоиться.

За его спиной расстилалась огромная снежная долина, бесконечная воздушная пустота. В тот же миг сильные тела Проклятых воспарили к небу, блестящие пряжки в их волосах вспыхнули на солнце. В слепящем свете фигуры причудливо изломились, превращаясь в четкие черные тени. Время превратилось в густой кисель, растянув острое короткое мгновение до бесконечности. Все произошло невероятно быстро: вот вокруг шеи Бигдиша, удушая, обернулся горячий хвост, и лучника вздернуло вверх. Он схватился за горло, хрипя. Ноги сучили в воздухе. Перед глазами поплыло красное марево. Смертельная петля затягивалась все сильнее, странно и нехорошо хрустели позвонки, и сознание раздвоилось. Бигдишу привиделось, что из-под снега вырос ангел, за спиной которого разворачивались прекрасные белые крылья, а фигуру его окружало неземное сияние. В следующее мгновение лучник отключился.

Ему казалось, что он пробыл без сознания тысячелетия, хотя в действительности всего лишь короткий миг, за который он успел рухнуть лицом в снег. Надрывно хрипя, Бигдиш втянул в себя воздух, захлебываясь им, и из груди вырвался кашель. Взор прояснился, и лучник увидел высокого воина в широком плаще, ловко орудующего мелькавшими бабочкой мечами.

– Ожил? – воин лишь на долю секунды оглянулся, чтобы поднырнуть под сиганувшую на него демонессу.

Проклятая уже в невнятном полете-прыжке стремительно перевернулась, снова вставая лицом к мужчине.

– Лови! – Бигдиш едва успел перехватить рукоять подброшенного меча.

Демонессы затихли, приглядываясь к новому сопернику. Теперь воинов стало двое, и Проклятые с любопытством переглядывались, прикидывая расклад сил.

– Ты вовремя, – одним прыжком лучник встал рядом с воином. За пять лет он практически забыл голос лучшего друга Лукая и уж тем более не рассчитывал его встретить в забытой богами долине во время схватки с обезумевшими демонессами.

– Да кто бы сомневался, – пробормотал Лукай, чуть заметно усмехаясь.

Прижавшись спинами, мужчины вертелись на месте, выставив мечи. Демонессы кружили, словно оголодавшие волки, и в их ладонях мерцали огненные язычки пламени.

– Обниматься не будем, – пробормотал с напряжением Бигдиш, неотрывно следя за мельканием полуголых тел демониц, которое с каждым шагом становилось все яростнее и незаметнее.

– Да, пожалуй, – отозвался в ответ Лукай.

Незримая тень скользнула в сторону Бигдиша, и он только интуитивно вскинул меч. Раздался зловещий всхлип, клинок пропорол нечто твердое, словно каменное. От вида приближавшегося искривленного лица демонессы с лопнувшей на скуле кожей и расширенными белыми глазами, медленно сползающей по мечу к самой рукояти, Бигдиш сморщился. Из раскрывшегося рта Проклятой потекла черная густая кровь, заливая сапоги и руки лучника. Меч вышел со странным хлюпаньем, когда Бигдиш брезгливо оттолкнул поверженную Проклятую.

– Одна есть!

От безысходности ее сестрица завизжала так, что заложило уши. Меж ее вскинутых над патлатой головой рук наливалась ослепительно белая потрескивающая дуга. В следующий момент смертельный разряд сорвался с кончиков пальцев. Друзья прыснули в разные стороны, и под их ногами запенилась земля. Фонтаном ударили вверх комья грязи и раскрошенный лед, засыпая их распластавшиеся тела. Демонесса последний раз оглушительно завыла и, стремительно развернувшись, испарилась.

Наступила настороженная тишина. Лежа в снежном месиве, Бигдиш пошевелился, проверяя, целы ли кости. Он медленно сел, отряхивая с перепачканного плаща землю. Лукай, отплевываясь, обтирал бородатое лицо. За последние пять лет он нисколько не изменился, только глубокие морщины прорезались меж бровей.

– Ты рад встрече? – прогудел Лукай, выуживая заваленный меч, и проверил клинок на предмет зазубрин.

– Захлебываюсь, – пробормотал лучник и, осторожно дотронувшись до раны на щеке, поморщился.

Кровь промочила ворот плаща и рубахи, которые теперь неприятно липли.

– Кровью?

– Радостью, – буркнул Бигдиш вполне искренне.

Чуть усмехаясь, Лукай покачал головой.

* * *

– Нужно уезжать, пока Проклятая не вздумала вернуться. – Бигдиш обтер кровь с шеи и ворота чистым снегом, стараясь не тревожить ноющую рану на щеке, потом стянул перчатку и, болезненно поморщившись, осторожно дотронулся до дергающего пореза с опухшими краями.

– Надо бы промыть сначала хорошенько, – кивнул Лукай.

– И так сойдет, – Бигдиш растер покрасневшую от снега шею мягкой сухой тряпицей, – на мне все как на собаке заживает.

– Ну ладно, – кивнул Лукай, – как скажешь. – Он легко запрыгнул в седло, грудью навалившись на луку, и бросил через плечо: – Кстати, бывает, от ран Проклятых как раз люди в собак и превращаются. Или от скверны заболевают…

Бигдиш только скрипнул зубами, усаживаясь на свою тонконогую кобылу, но отчего-то любое движение отдавалось резкой болью в лице, будто с него заживо сдирали кожу. Пришпорив лошадку, он догнал Лукая, и не думавшего его ждать и уже скрывшегося в густом ельнике. Некоторое время они ехали молча, собственно, не понимая причин, почему следуют в одну сторону. Неловкость лишь усугубляла пропасть, за пять долгих лет разделившую друзей.

Вокруг царила тишина, и солнце медленно приближалось к горным пикам на горизонте. Дорога повернула за уступ, проведя воинов через редкую поросль низеньких елочек, а потом и вовсе потянулась рядом с пологим склоном. Внизу, похожая на черный шрам, текла холодная речушка, практически закованная льдом. Яростные бурлящие потоки не давали замерзнуть лишь узкой полоске посередине.

– Он и тебе прислал письмо? – наконец прервал молчание Лукай.

– Да. – Бигдиш и хотел бы сказать больше, но любое шевеление челюстью отдавалось острой болью.

– Ясно, – отозвался Лукай. – А чего ты в драку с Проклятыми полез?

– Рыцаря спасал, – коротко ответил лучник.

Больше всего во всей этой истории было жалко утонувший в снегу лук, может, и старый, но хорошо пристрелянный. Конечно, в седельной сумке был припрятан арбалет с кожаной рукоятью и тремя стрелками, который можно разряжать по очереди. Эльфийское оружие он купил на рынке в Севендаске, но так и не имел случая обжиться с ним, а цель путешествия, судя по всему, уже приближалась.

– Ты никакого рыцаря не видел, когда торопился меня спасать? – буркнул Бигдиш.

– Нет, – отозвался Лукай, покачиваясь в седле. – Улепетывавшего мальчишку в красном плаще видел, а рыцаря нет.

– Мальчишку? Конец ему, если встречу! – Силясь припомнить черты беглеца, Бигдиш сжал зубы, и его тут же перекосило от боли. – Бетрезенов пес, как же ноет!

– Привал, – скомандовал Лукай, останавливая коня, недовольно фырчавшего на трусливую лошадку лучника.

Бигдиш с завистью и почти любовью разглядывал красавца, о каком страстно мечтал много лет, но не хватало звонкой монеты. К тому же всем известно: все, у кого нет лошади, – желают ее купить, и все, у кого она появляется, – жаждут поменять ее на скакуна.

– Выглядишь паршиво. Видно, хорошо зацепила Проклятая, раз так быстро щека вспухла.

У раненого лучника действительно заплыл глаз и половина лица наливалась нехорошей синевой.

– Промоешь – легче станет, – пообещал Лукай, складывая ветки.

Разместив над ними таганок, он поставил небольшой походный котелок со снегом. Мечник лишь успел чиркнуть огнивом, как в воздухе что-то блеснуло и ударилось в поленья. Огонь вспыхнул с такой силой, что опалил Лукаю брови и бороду. Тот отпрянул, падая.

– Как ты это сделал? – хохотнул лучник, глядя на разгоравшееся пламя, заглотавшее даже котелок.

– Это не я! – Лукай вскочил и резко вытащил из ножен меч, уже крутясь на месте и выглядывая врага.

Бигдиш бросился к привязанной лошадке за арбалетом, спрятанным в седельных сумках, но с ног его сбила стремительная, смазавшаяся в незаметную тень фигура. Звонкий щелчок длинным гладким хвостом сломал корку снега у его ног.

– Осторожно! – крикнул Бигдиш, когда Лукай едва успел пригнуть голову от промелькнувшего над самой макушкой хвоста.

Демонесса дико завизжала и швырнула в сторону мечника раскаленный белый шар. Лукай упал, нырнув в глубокий сугроб с головой. Смертоносный огонь врезался в древнюю сосну, мгновенно охватив поеденный ствол. Дерево затрещало и заохало, к сереющему небу взвился столп пламени. Снег плавился, ежась от невыносимого жара, и чернел, оголяя сырую, никогда не видевшую тепла землю. Демонесса размахивала длинными волосами, сея вокруг себя тысячи крошечных язычков огня, искрами рассыпавшихся на снегу. Казалась, Проклятая превратилась в единый смазанный волчок, не позволяя подобраться к себе.

– Где твой лук?! – Лукай очередной раз отскочил от промелькнувшего кончика хвоста.

– Потерял!

Бигдиш наугад швырнул в сторону Проклятой ком льда, и неожиданно та запнулась. Развевавшиеся волосы и змеиный хвост опали, и демонесса отряхнулась, как дикая кошка, недоуменно моргнув белыми глазами. Под ее ногами не осталось снега, только кипящая грязная лужа.

Второй снежок ударился в испещренную магическими знаками грудь. Демонесса замерла и уставилась на расплавленные капли, стекшие по коже. Через мгновение она резко вскинулась и бросилась на Бигдиша, вытянув руки, словно стремясь его задушить. С перепугу лучник бросился бежать к пологому склону, но споткнулся о валежину, спрятанную в сугробе. Кубарем с диким воплем он покатился по склону прямехонько к черному провалу реки с темными проталинами по снежным берегам.

Демонесса бросилась за ним следом, чудовищными прыжками преодолевая расстояние. Внезапно она, выгнув спину, странно дернулась. Из ее живота резко и безжалостно высунулось острие меча, и Проклятая схватилась за обоюдоострый клинок тонкими пальцами. Меч ушел назад быстро, на выдохе, и демонесса рухнула навзничь в снег, окрашенный черной кровью.

От горящей сосны в небо уходили столпы черного дыма, но магический огонь с гибелью хозяйки медленно угасал.

Лукай появился меж деревьев, когда Бигдиш, цепляясь за удачно подвернувшуюся ветку, изо всех сил пытался не плюхнуться в ледяную реку.

– Ты как?

– Вытащи меня отсюда! – заорал в ответ лучник, ложась на живот.

Он, не шевелясь, распластался на ненадежной льдистой корке, трещавшей от любого неосторожного движения. Мечник поспешно сунул легкий меч в ножны и, проваливаясь по колено в снег, ступил на склон. Потом, секунду погодя, Лукай отцепил пояс с оружием и откинул его, боясь утопить в холодной реке. Ощупывая ногой нетвердую почву, он продвигался к другу, под которым опасно хрустел подмытый лед.

– Хватайся. – Лукай нагнулся, протягивая лучнику руку.

Тот с трудом схватился за запястье, едва сжимая негнущиеся от холода пальцы.

– Тяни, – едва шевеля губами, пробормотал Бигдиш.

– Заметь, – мечник и не думал скрывать иронию, – мы не виделись пять лет, встретились всего три часа назад, а я уже два раза твою жизнь спас…

– Друзья не считают услуги, – пробормотал в ответ тот.

Упершись в снег, Лукай стал вытягивать друга, отяжелевшего от промокшей одежды. Неожиданно грунт тронулся, вокруг началось непонятное плавное движение. Ноги мечника поехали, ровно через мгновение он провалился по пояс в ледяную жижу и испуганно застыл, вытягивая над головой руки. Бигдиш, лежа на подтаявшей льдине, довольно осклабился:

– Спасти? Первый раз за пять лет?

– Иди ты! – взвился Лукай и тут же провалился по грудь.

Перевернувшись на живот, лучник медленно отполз туда, где лед обладал большей крепостью, и протянул руку:

– Давай!

Лукай изо всех сил вцепился в покрасневшую от холода ладонь друга и подтянулся, стараясь вынырнуть. Выругавшись, лучник съехал к проталине и ушел под снег с головой. С паническим выдохом, отплевываясь, он вынырнул из воды. Оба друга посинели от холода и в унисон стучали зубами. Мышцы сводило, намокшая одежда тянула ко дну, а шум реки сделался невыносимо громким.

– Есть еще какой-нибудь план? – пробормотал Бигдиш, старательно задирая подбородок, чтобы в рот не попала вода.

– Я поддержу, – предложил Лукай, – и ты выберешься на берег. Потом меня вытащишь.

– Могу я поддержать.

– Да какая разница?! – взвился мечник. – Не до вежливости!

– Ладно, давай ты, – легко согласился Бигдиш.

Лукай нырнул, уйдя с головой. В следующий момент он подтолкнул Бигдиша, и тот остервенело задергался, когда ноги освободились от засасывающей каши. С сипом мечник вынырнул, хватая ртом воздух. Бигдиш перекатился на спину и схватил Лукая за грудки. Хрипя, он потащил лучшего друга на себя.

– Я рад тебя видеть, брат, – пробормотал Бигдиш ему в лицо, когда тот почти выбрался.

– Ты не болтай, – прорычал Лукай, – а тяни!

Тяжело дыша, мечник рухнул на живот и прижался щекой к ледяной корке. Плащ замерзающим мокрым панцирем обвернулся вокруг тела.

– Я думал, что за пять лет хоть что-то изменилось, – пробормотал Лукай едва слышно.

– И? – Бигдиш едва приподнял голову, глянув на обессиленного друга.

– Теперь я знаю, Бетрезен дери, что ошибался! Ты тонешь, а все равно не затыкаешься! – Он глухо кашлянул и добавил: – Замерз, как бездомный пес.

– Зато я отлично промыл рану, – хохотнул Бигдиш, едва сдерживая приступ несвоевременного веселья. – А хороша была демонесса, да?

– Да уж, – задумчиво хмыкнул Лукай в ответ, – формы что надо, и мстительная. Все, как я люблю.

Два озябших лучших друга, кутаясь в немногочисленные сухие одежды, грелись у костра. Они тихо и неохотно рассказывали о пяти пустых и потерянных годах жизни, когда оба пытались не быть воинами.

* * *

На следующий день половина лица Бигдиша распухла так, будто лучник мучился от многолетнего беспробудного пьянства и при этом дважды в неделю участвовал в кулачных боях. Друзья тронулись в путь, как только забрезжил рассвет, и воздух стал прозрачным. Дорога теперь бесконечно поднималась в гору, и пологий склон превратился в отвесный обрыв, падавший вниз каменной стеной. Тихая речушка окончательно показала свой норов, став полноводным бурлящим потоком, бешено бьющимся о гладкие, вросшие в кремнистое дно валуны. Вдалеке под огромным восходящим солнцем виднелись тонкие изящные башенки Алтаря Первого Инея. Казалось, прекрасный храм был сотворен не руками трудолюбивых гномов, знавших все секреты гор, а самими всесильными богами Невендаара. Он выступал из скалы, вырубленный в ней, под ним разверзлась гулкая бездна.

– Вон Алтарь, – ткнул пальцем Лукай и быстро сверился с картой, – лагерь Ламберта где-то здесь недалеко.

– Красив, – едва шевеля губами, завороженно прошептал Бигдиш, вглядываясь в кристально чистую даль.

Изо рта в морозный воздух вырвалось облачко от теплого дыхания.

– Эй! – неожиданно донесся до них чужой голос, и друзья резко оглянулись, никого не заметив. – Медленно спешиваемся…

– Ты кто? – на всякий случай промямлил лучник, и в его седельную сумку, вспоров штанину и царапнув по ноге, вонзилась короткая стрелка. От тупого удара лошадь испуганно дернулась, затанцевав.

Лукай обвел лес грозным взором, а потом кивнул, призывая друга не глупить и послушаться приказа. Оказалось, что стрелок, похожий на затейливую птицу, в плаще с нашивкой имперского герба, сидел на высоком, выше человеческого роста, валуне, а потому был невидим. Двое других вышли из-за деревьев, и судя по хмурым суровым лицам, они пребывали в весьма мрачном настроении.

– Мы свои, – попытался объясниться Лукай, глядя на обнаженное оружие неожиданных противников.

– Конечно, свои, – хмыкнул рыцарь с испещренной седыми прожилками угольно-черной бородой, разросшейся практически до глубоко посаженных глаз, – только вот поясок с оружием сними и подальше отбрось.

Лукай скрипнул зубами и отрицательно покачал головой, над которой немедленно промелькнула смертельная стрела и впилась жалом в ствол многовекового дерева, вероятно, выросшего в суровом крае еще до того, как боги обрекли его на холод.

– Мы к Ламберфу, – коверкая звуки, прояснил Бигдиш, переводя быстрый взор с одного воина на другого. Те переглянулись, пряча ухмылки.

– У нас письма есть, – подтвердил Лукай и полез за пазуху, где хранил сложенный вчетверо помятый и промокший пергамент.

– Не дергайся! – тут же велел ему стрелок, нацеливаясь.

– Тебе было приказано пояс снять! – Сквайр, здоровяк с коротким жестким ежиком на макушке и выбритыми висками, предупредительно выставил перед собой меч.

Лукай скрипнул зубами и схватился за застежку, все еще медля. Воины больше всего походили на обычных разбойников, только нарядившихся в имперские одежды.

– Капитан сегодня не принимает, – сузил бородач глаза, – а ты, картавый, – кивнул он Бигдишу, – давай сюда свой арбалет.

– Щаф, – прокряхтел Бигдиш. – Равбевалфя! Так и отдал!

Лукай молниеносным движением вытащил меч. Бигдиш стремительно развернулся, срывая привязанный к седлу арбалет. В следующий момент друзья застыли в полной боевой готовности, похожие на грозные изваяния. В наступившей тишине только щелкнула пружинка стопора, когда Бигдиш натянул затвором тетиву, готовый разрядить арбалет в противников.

– Вот теперь поговорим, – удовлетворенно кивнул Лукай бородачу.

– Может, и поговорим, – вроде как примирительно пробормотал тот.

Он даже выставил руки в дружественном жесте, заставляя остальных опустить оружие.

В тихом лесу заухало и зашевелилось. Лукай сделал неосторожный шаг, и что-то незаметное обмоталось вокруг сапога. Его вздернуло вверх тормашками, а вслед за ним и Бигдиша. Оружие выскользнуло из рук, земля перевернулась, и от стремительности движения перед глазами все смешалось. Оба друга болтались в воздухе, подвешенные на толстых веревках за ноги.

– А может, и не поговорим, – осклабившись, протянул коротко стриженный сквайр.

Лениво ухмыляясь, бородач подошел к Лукаю и похлопал его по щеке:

– Попался, сокол?

– Еще раз тронешь, – прошипел взбешенный мечник, – и я тебе нос сломаю!

Давно Лукаю не приходилось испытывать подобного унижения. Словно последних каторжников их с Бигдишем, связанных и пленных, вели через реденький лес. На них безучастно взирал прекрасный, высеченный в горе храм, рядом с которым над пропастью величаво парили заколдованные ястребы.

Лукай помедлил, изучая открывшееся взгляду снежное плоскогорье, прежде спрятанное за скалами. Оно резко обрывалось, и от Алтаря его отделяла глубокая расщелина.

– Вперед! – коротко приказал бородач, подталкивая Лукая в спину.

С узкого горного серпантина, круто сбегавшего в долину, были отчетливо видны похожие на грибы купола шатров и поблескивающие звездочки походных костров. От сильного ветра слезились глаза и раздувались одежды. Лукай незаметно повел руками, стирая в кровь запястья, но ослабляя путы.

– Тебя как зовут, рыцарь? – вкрадчиво спросил мечник, споткнувшись после очередного тычка.

– Для инквизиторского лазутчика у меня нет имени, – напыщенно произнес бородач, и за спиной Лукая раздался глумливый смех его приятелей.

– Лучше назовись, – от всей души посоветовал Бигдиш и тихо кашлянул. – Он, когда имя знает, только нос за обиду ломает – дело чести.

Бородач ехидно фыркнул:

– Не скалься, добрый человек. Сломанный нос, может, не очень приятно, – не унимался не в меру болтливый лучник, – зато руки и ноги целыми останутся. Это лучше, чем в дощечках ковылять.

– Не в этот раз, – хмуро буркнул Лукай так, что только лучший друг расслышал его угрозу.

Они спускались по обледенелой дороге к лагерю, и их хриплым брехом встречали оголодавшие псы, сидевшие на привязи у подвод. Звери, походившие на диких волков, рвались на нежданных гостей и, ограниченные длиной веревок, сипели от ярости.

В долине, лежавшей словно в купели меж гор, было безветренно и тихо, даже воздух казался теплее. Пахло кострами и безвкусной мучной похлебкой, набухающей в черных от копоти котлах. Надматерчатыми шатрами поникли имперские стяги с ощетинившимся львом на гербе.

– Эй, Рорин, с добычей? – позвали рыцаря.

– Как есть разбойники! Их Соло на мушку взял, даже пикнуть не успели! – хохотнул тот в ответ, довольно ухмыляясь, и отвесил Лукаю, вероятно, решив довести мечника до нервного тика, отменный подзатыльник. От звука звонкого шлепка даже Бигдиш вжал голову в плечи и поежился. Подобного Лукай спустить не мог…

Не произнеся ни звука, он резко отпрянул и вскинул освобожденные еще по дороге руки, на запястьях которых краснели натертые следы от суровых веревок. В следующий момент Лукай заломил рыцаря, прижимая к себе грузное тело, тот только охнуть успел. Сильные пальцы бывшего кузнеца ловко перехватили локоть противника. Нападение мечника, отработанное и четкое, оказалось столь внезапным, что воины, вытаращившись, на секунду оторопели.

– Отпусти! – прохрипел бородач, пытаясь вырваться из стальных объятий.

– Отпусти его, Бетрезенов приспешник! – выкрикнул поймавший друзей стрелок – юноша, названный Рорином Соло, с горящими воинственным азартом голубыми глазами.

– Конечно, – пробормотал Лукай.

Его невидящий жесткий взор устремлялся в пустоту, и вслед вкрадчивым словом раздался хруст сломанной кости. Бородач завопил, бледнея от боли, и, отпихнутый, свалился на обледенелую землю.

Воины словно очнулись ото сна. За короткую секунду на пленников устремились острые жала мечей. В воздухе мелькнул кулак и саданул Бигдиша по раненой щеке. Тот застонал, едва не потеряв сознание от боли. Третий участник пленения, сквайр, безжалостно прижал к горлу Бигдиша наточенный кинжал, чуть порезав кожу под кадыком.

– Ламберт! – заорал Лукай, уворачиваясь от накинувшегося на него худого рыцаря с тонкими усиками на нервном аристократическом лице.

Одним легким движением он вырвал из рук воина меч с рукоятью, украшенной самоцветными камнями, а заодно отвесил сопернику такой знатный пинок сапогом, что тот взвыл.

В драке снова наступила пауза. Бородач катался по земле, скуля от боли в сломанном локте. Бигдиш боялся шелохнуться и старался вовсе не дышать, чувствуя, как по шее медленно и неприятно стекает выступившая капля крови.

– Стоять! – процедил Лукай, когда рыцари двинулись в его сторону.

Побелевший от гнева и похожий на обезумевшего зверя, он резко прижал острие чужого клинка к груди моментально затихшего рыцаря. Тот испуганно заскулил, распластавшись на земле. Острие очень медленно и мучительно прорывало одежду, и воины боялись пошевелиться, чтобы сумасшедший не лишил жизни их боевого товарища.

– Ламберт! – заорал Лукай, не спуская предупреждающего взора с толпы.

Рыцари в замешательстве переглядывались, не решаясь наброситься на пленника.

– Ну что же вы, братки, стоите? – цедил плененный. – Бейте его! Ох!

Холодный острый кончик меча царапнул по коже, заставляя поверженного воина замолчать.

– Что тут происходит? – раздался низкий голос, и, расталкивая толпу, в круге появился светловолосый безусый юноша с правильным красивым лицом, но с таким холодным тяжелым взором, что от него пробирало до костей.

– Скажи своим шавкам, чтобы отпустили моего друга, – отрывисто велел Лукай.

Юноша взглянул на Бигдиша и коротко кивнул:

– Фив!

Сквайр послушался его приказа незамедлительно, и ровно через мгновение лучник обтирал окровавленную шею, цедя сквозь зубы проклятия.

– А теперь ты отпусти рыцаря, – предложил юноша.

– Вот еще, – буркнул Бигдиш и со всего маху так саданул кулаком поверженному воину под ребра, что тот снова охнул. – Мы к Ламберфу!

– Без шума не умеете? – донесся до них тихий знакомый баритон, и воины мгновенно расступились, открывая дорогу своему капитану.

Друзья постарались не выказать удивления от вида бывшего наставника, которого не пожалело время. Когда-то они прощались с молодым, несмотря на возраст, мужчиной, а встретили седовласого усталого воина с глубокими складками морщин, залегшими меж нахмуренных бровей.

– Стаффорд, – обратился Ламберт к юноше, – это и есть они.

– Они?! – Тот недоверчиво посмотрел на друзей, больше всего походивших на оборванцев. – Всю седмицу мы ждали этих?!

– Полегфе, рыцарь, – одернул его Бигдиш. – Не суди о людях по синякам на их лицах! Восмофно, это боевые раны.

Воины заволновались, тихо переговариваясь.

– Подрались, что ли, по дороге? – Из-за спины Ламберта выскочил невысокий коренастый воин с рыжей лохматой бородой и кожаной повязкой, закрывавшей один давно вытекший глаз.

– Вогнар! – Бигдиш, признаться, опечалился, вспоминая бывшего заклятого собутыльника.

Без кулаков они могли общаться только на поле боя, но стоило затихнуть битве, как лучник снова мечтал свернуть шею имперскому ассасину. Ведь тот никогда не упускал возможности хвастливо упомянуть, что, может, глаз у него один, зато рангом он повыше, чем лучник Бигдиш.

– Мы встретили Проклятых, – уточнил хмуро Лукай, не думая убирать острие клинка от груди притихшего пленника, который теперь вполне оправданно опасался за пока еще целый нос. Ведь после ухода мечника на покой пять лет назад меж воинов отряда ходило множество сплетен о его неуправляемости. Оказалось, некоторые не врали, по крайней мере в том, что касалось импульсивности.

– Как всегда появляетесь с фанфарами, – глумился рыжий ассасин, и мечник в бешенстве сузил глаза.

– Я рад, что вы здесь, друзья мои, – дипломатично пресек зарождавшуюся новую потасовку Ламберт. – Убери меч от моего рыцаря, Лукай. Рорин – хороший воин.

Мечник помедлил мгновение, убрал оружие и протянул бородачу ладонь, предлагая помощь. Тот только свирепо скривился и попытался подняться сам, но со сломанным локтем любое движение доставляло мучения. В конце концов, сжалившись, Бигдиш схватил бедолагу за шкирку и поставил на ноги.

– Профти, брат, кровь за кровь, – похлопал Бигдиш пошатнувшегося воина по плечу.

– Бетрезенов волк тебе брат, – процедил Рорин сквозь сжатые зубы. – А с тобой, мечник, мы еще поговорим!

– Побереги нос, – хмыкнул Лукай, не придавая значения пустой угрозе, – для меня.

– Расходитесь, – тихо, но властно приказал Ламберт воинам, и круг тут же стал распадаться, хотя в воздухе по-прежнему витал дух агрессии.

Казалось, стоило произнести неверное слово, и рыцари набросятся на пришельцев, как сорвавшиеся с привязи псы.

– Не слишком хорошее начало, – неодобрительно покачал головой Ламберт, следя за тем, как Рорин ковыляет к палатке лекаря.

– Твои воины знают толк в гостеприимстве, – без особого сожаления пробормотал Лукай, следуя за капитаном к большому шатру.

– Они защищали Ламберта, – тут же вступил в разговор юноша, названный Стаффордом.

– Твоему капитану никогда не нужна была защита, он и сам неплохо справлялся, – ощетинился Лукай, не желавший признаваться в собственной грубости.

Безусловно, он без излишней скромности мог это сказать, ибо по боевой выучке превосходил многих в старом отряде капитана, но об этом не заявляли открыто. Воины никогда не любили выскочек.

– Уже нужна, друг мой, – Ламберт оглянулся, отодвигая полог. – За мной охотится Инквизиция.

– Что? – изумился Лукай. – Но по какой причине?

– По той же, почему я попросил вас отозваться, – серьезно произнес Ламберт и, чуть помедлив, добавил: – Вы последние приехали в лагерь.

– Мы торопилифь, но у нас выдалофь очень нафыфенное путефефтвие, – хохотнул Бигдиш, входя в шатер.

Лукай подозревал, что страшно шепелявивший лучник мучился от нестерпимой боли из-за ядовитого пореза на щеке, и удивлялся его оптимизму. Хотя что говорить, лучший друг всегда отличался неуемной говорливостью, которой не сумели бы пресечь даже смертельные раны.

Вошедшим в шатер гостям показалось, будто время вернулось на пять лет назад. Изменились земли и войны, но убранство в походной палатке Ламберта осталось прежним. Все тот же жесткий топчан с уже сильно протертой бараньей шкурой вместо перины и тонким потрепанным одеялом. Стол с бумагами, сейчас сдвинутыми на самый край, ведь всю столешницу заполонили плошки с разноцветными порошками. От них пахло острой приправой и сухими хмельными травами. В центре шатра, рядом с шестом-опорой, находился почерневший очаг, даривший столько тепла, что под пологом царила духота.

Незнакомым друзьям показалось новое лицо странного тщедушного человечка с вздыбленными редкими лохмами и кругленькими, аккуратными очками на длинном носу. Он быстро оглядел гостей и недовольно поджал губы, когда заметил непроизвольное, почти инстинктивное движение Ламберта, схватившегося за туго перебинтованную под рубахой рану, о которой в отряде не знал никто. Конечно, кроме него и Стаффорда. Стоило очкарику увидеть опухшую щеку Бигдиша, как глаза его сверкнули искренним любопытством, как у безумного ученого, наметившего себе новую жертву для экспериментов. Собственно, жадный взор лекаря не укрылся от капитана, но Ламберт только махнул рукой:

– Герон – мой лекарь.

– Какая удафя, – расплылся лучник в кривой, на всю здоровую половину лица улыбке.

Теперь они с человечком разглядывали друг друга с нескрываемой взаимной симпатией, жаждая слиться в общем лекарском экстазе.

Гостям налили горячего вина с травами, и Ламберт тяжело опустился на топчан.

– Ты написал, что тебе нужна помощь, – первым спросил Лукай. – И вот мы прибыли.

– Я благодарен. – Капитан потер грудь и поморщился. – Я не указал причины, но вы все-таки здесь.

– Любопытстфо замуфило, – попытался схохмить Бигдиш.

Его шутка была встречена оглушительным молчанием, и лучник неловко заерзал на колоде, заменявшей табурет.

– А ты по-прежнему болтлив, друг мой. – Ламберт покачал головой. – Я не мог указать причины. Мои письма могли перехватить. Тогда бы вы оказались в опасности, и это не было бы вашим выбором. Стаффорд сказал правду, за моим отрядом и мной следит инквизитор Ферре. Все, кто принимает мою сторону, безоговорочно становятся врагами Инквизиции.

– Ферре? – удивился Лукай, припоминая господина, отличавшегося крайне неприятной манерой кривиться во время разговора и не расстававшегося с мечами необычной крестообразной формы. – Инквизитор, который несколько лет назад устроил охоту за ведьмами?

Было сложно забыть громкие процессы над ни в чем не повинными женщинами, которых объявляли проклятыми ведьмами лишь за рыжий цвет волос или умение врачевать травами. Тогда в столице не затухали костры еретиков.

– Ферре не оставляет надежды поквитаться со мной, и на то есть причина. – Ламберт окинул друзей долгим взглядом: – Упавшая звезда.

– Звезда? – Лукай нахмурился. – Предвестница перемен, недавно пролетевшая по небу?

Молодой рыцарь Стаффорд что-то хотел сказать, но перебивший его Бигдиш даже слова не дал произнести:

– Помню, помню! Пророки говорят, фто это предфнаменофание!

– Неясно только, беды или счастья! – фыркнул ассасин Вогнар, тихо стоявший в тени.

Все резко повернулись к нему. Лицо воина, высвеченное всполохами от очага, презрительно кривилось.

– Зато какие менестрели баллады слагают, – мечтательно протянул Бигдиш, – заслушаешься! – Тут он фальшиво затянул: – «Звезда, ведомая любовью, когда мы твой увидим свет…»

После его сольного выступления в палатке повисла долгая пауза. Ламберт переглянулся со Стаффордом, и Лукай никак не мог понять, кем этот юноша является при капитане. Подумал и решил, что все-таки оруженосцем, заменив весельчака Нибура.

– Ни пророки, ни менестрели не врали, – наконец прервал молчание капитан. Он, признаться, успел за пять лет подзабыть, что лучник переставал трепать языком только во сне и только потому, что храпел горным медведем. – Так вот, это была Посланница.

– Женщина? – уточнил Лукай.

– Девушка, – тут же поправил его Стаффорд сорванным голосом.

Мечник еще внимательнее пригляделся к высокомерному и чопорному воину. Сорванный голос – верный спутник кровавых битв, когда пытаешься переорать звон мечей, чтобы предупредить об опасности лучшего друга или верного соратника. Всевышний, помоги, но не всегда тебя слышат.

– Ее зовут Иноэль, – продолжал Стаффорд. – Мы нашли ее в деревне рядом с кратером от упавшей звезды. Она ничего не помнила.

– Так почему вы решили, что девушка, позабывшая свое прошлое, является Посланницей Небес, ангелом по сути? – недоверчиво хмыкнул Лукай. – Возможно, ангел – другой… – он кашлянул, – человек?

– Я свято верю в это! – резко оборвал его Ламберт. – Девушка чиста и исполнена света! У нее великая цель! Небеса послали ее в Невендаар, чтобы спасти наш мир. Неужели не замечаете вы, что Невендаар захлебнулся в крови! Черные времена уже наступили! Гномы живут в страхе перед Рагнароком и везде видят предтечи его! Эльфы похожи на бешеных псов. Они убивают людей, а скоро начнут убивать друг друга! Слуги Мортис заполонили деревни, безмясой богине уже строят алтари и приносят жертвы! Инквизиция скоро сравняется с Легионами Проклятых по количеству пролитой крови! Империя задыхается от восстаний, из крестьян пытаются делать воинов, а нежити не убавляется!

– Мы знаем об этом, Ламберт. Тьма окутала и земли Горных Кланов. Мы все видим, как Невендаар погружается в хаос, и ждем прихода того, кто, наконец, зажжет солнце на своде мира! Но почему ты думаешь, что именно она Посланница? – вопросительно изогнул брови Лукай.

– Наш император Мередор имел с ней встречу. Только ему Иноэль рассказала о цели своей. Разве приказа императора не достаточно? – тихо спросил Стаффорд.

– Верить по приказу? – хмыкнул мечник, и юноша сжал губы, стараясь воздержаться от грубости. – И не слишком ли трудную миссию возложили на плечи хрупкой девушки небеса?

– Друг мой, – Ламберт улыбнулся с отеческой снисходительностью, – иногда слабые женщины бывают гораздо умнее и выносливее сильных мужчин. Она ангел, мудрый и справедливый. Иноэль сильнее духом и отчаянней многих известных мне воинов. Император отдал приказ сопроводить ее в Королевство Горных Кланов. И тут выяснилось, что Посланница – самая желанная во всем Невендааре добыча. Сумасшедший Ферре мечтает сжечь Посланницу на костре! За нами устроили настоящую охоту.

– Есть кто-то еще, кроме Инквизиции? – нахмурился Лукай.

– Легионы Проклятых, – подсказал Стаффорд. – Демон Хаархус, преданный воин Бетрезена. Он шел за нами по пятам, буквально дышал в затылок.

– И что случилось с ангелом? – перебил рыцаря Лукай.

– У нас была битва. Кровавая. – Ламберт говорил спокойно, но чувствовалось, что слова давались ему с трудом. – Мы хотели уйти через горный перевал к крепости, где нас ждал гарнизон… – Капитан помолчал. – Я не знал, что уже нет крепости и защитников ее тоже нет. Проклятые сровняли с землей каменные стены. Идти было некуда. Схватка развернулась здесь, рядом со святым местом. Иноэль, отважная девочка, не могла стоять в стороне и хотела помочь. Она открыла портал, надеясь, что мы сможем переместиться и отряд спасется… – Ламберт вдруг умолк, морщась от боли.

– Ну и?.. – подтолкнул его к продолжению Лукай.

За Ламберта, осторожно потиравшего грудь, ответил Стаффорд:

– Она переместилась вместе с демоном Хаархусом в неизвестные земли.

В повисшей тишине Бигдиш громко отхлебнул вина из взятого со стола стакана и еще громче глотнул, пытаясь смочить пересохшее горло.

– Я должен найти ее! – твердо сказал Ламберт, переходя к главному вопросу. – Почти весь мой отряд погиб, убили даже элементариста, а остальные воины озлоблены. Я не мог вызвать подкрепления. Не мог запросить в отряд нового мага. Вместе с молодняком могут прислать и шпионов Инквизиции. Ферре только и ждет моего письма к императору с криком о помощи. Поэтому я вызвал вас, своих друзей и лучших воинов. Мне нужна помощь. Помощь в поиске Посланницы Небес. Это будет ваш выбор. Если сейчас вы развернетесь и уедете, я пойму. Многие отказывались. Ждать спасения мира и действовать ради спасения мира – разные вещи.

– Ты веришь, что девушка, потерявшая память, – это Посланница Небес, и что именно она спасет наш мир? И ты хочешь путешествовать по Невендаару без мага в отряде? – уточнил Лукай.

Ламберт только кивнул в ответ с мрачной решимостью во взоре.

– Ну что ж, – мечник пожал плечами, – тогда у меня нет причин сомневаться в твоих словах. Я готов следовать за тобой, Ламберт. Я готов найти ту, которая спасет Невендаар!

После его слов на юном лице Стаффорда отразилась досада. Похоже, он сильно рассчитывал, что мечник не останется и вернется туда, откуда приехал. Лучше незамедлительно.

Теперь все трое повернулись к Бигдишу, тот увлеченно глотал из глиняного стакана вино, и хмельная жидкость лилась по усам за воротник. Похоже, без запивки услышанный разговор лучник переварить не мог.

– Я думаю, что Бигдиш согласен, – хмыкнул Лукай, – не зря же он сюда из Свендаска трое суток ехал. Даже двух Проклятых убил почти без моей помощи.

– Угу, – не отрываясь от угощения, кивнул лучник. Наконец опустошив все до капли, он довольно вытер усы. – Проклятые – настоящий огонь!

– Поэтому у тебя половина лица обожжена? – язвительно уточнил Стаффорд, скрещивая руки на груди.

Бигдиш скривился, готовый разразиться гневной тирадой. Обычно подобные речи затягивались надолго. Желая опередить лучшего друга, Лукай быстро произнес:

– Ламберт, пусть твой оруженосец покажет нам лагерь. Нужно, опять же, перед воинами извиниться, – он смущенно кашлянул, – за приветствие…

– Он мой рыцарь, а не оруженосец, – по-доброму улыбнулся Ламберт, глянув на вспыхнувшего Стаффорда. – Не смотри, что этот воин молод, он отлично проявил себя на поле брани.

– У тебя талант собирать вокруг себя таланты, – отозвался в ответ Лукай. Уже выходя, он добавил: – Так ты идешь, оруженосец?

Стаффорд скрипнул зубами и тихо кашлянул, заработав насмешливый взгляд явно развлекавшегося лучника, больше всего напоминавшего пропойцу, но никак не профессионального стрелка. Бигдиш последний раз многозначительно глянул на лекаря, словно уславливался с ним о тайном свидании. Когда, выходя, он отогнул полог, то в шатер ворвался вихрь морозной свежести и колыхнул огонь в очаге. Вогнар, внимательно слушавший весь разговор, тоже не задержался, выскользнув наружу неслышной тенью.

– Иди, – отослал Стаффорда Ламберт. – Помоги им обжиться.

Выглядел капитан, державшийся из последних сил, паршиво. Он побледнел, под глазами залегли черные тени, а на лбу выступила испарина.

– Ты уверен, что не делаешь ошибки? – Молодой рыцарь наконец позволил себе высказать недовольство. – Те воины, что прибывали последние дни, хотя бы похожи на воинов, а эти… Сущие бродяги. К тому же, прости, Ламберт, но они, похоже, невменяемые.

– Они себя еще покажут, – едва слышно отозвался капитан, осторожно снимая плащ.

– Надеюсь, что с лучшей стороны, – буркнул Стаффорд, выходя.

Долгожданные гости вознамерились забрать свои вещи, направляясь к нерасседланным лошадям. Конечно, коня Лукая попытались освободить от намявшего губы удила, но зверюга не подпустила к себе конюха, а заодно отказала в подобной милости и тонконогой кобылке Бигдиша. Теперь лошадка очень обиженно щипала корм из полупустых яслей, в высшей степени недовольная новым приятелем.

Стаффорд догнал друзей.

– Слуфай, – снова не утерпел Бигдиш, приглядываясь к нему, – а у нее крылья были?

– У кого? – сквозь зубы процедил тот.

– Да у ангелицы?

У юноши вытянулось лицо и от возмущения на высоких скулах снова выступили алые пятна гнева.

– Ладно, ладно, – примирительно пропыхтел лучник, – я так фпрофил, из чистого любофытфтва. У Проклятых, к примеру, вфе на мефте, даже хвофты.

Глава 3. Путешественник

Вечером в шатре Ламберта собрались воины, прибывшие в отряд за последние две седмицы и оставшиеся, чтобы помочь в поисках Небесной Посланницы. Стаффорд изучал их из-за плеча своего капитана. Суровые лица, обветренные и жесткие. Воины, плохо знакомые друг с другом, почти не разговаривали. Ламберт знал каждого по имени, помнил каждую битву, пережитую вместе с ними.

Ольвэ – родовой аристократ с тонкими усиками, несколько нервный, но прекрасный фехтовальщик. Несмотря на тонкую кость, он словно родился с мечом в руках.

Черноволосый лохматый, как медведь, Рорин – единственный, кто оставался рядом с Ламбертом все эти годы.

Сквайр Фив и лучник Соло выросли вместе в небольшой деревеньке под Фергалом и дружили с самого детства. Их отцы служили в одном отряде императора, и мальчишки тоже грезили о воинских подвигах и доблести. Их мечта сбылась. Они стали серьезными и сильными воинами, каких на весь Невендаар были единицы.

Вогнар, потерявший глаз в схватке с нежитью на северо-восточной границе Империи, не нравился Стаффорду, но Ламберт тепло приветствовал ассасина. Однажды Вогнар спас капитану жизнь, пристрелив пару гоблинов, когда отряд угодил в засаду.

Последним в шатер вошел Лукай, и Стаффорд не сразу узнал его. В чистой одежде – холщовой рубахе, кожаном жилете, при оружии, хмурый и внимательный, он мало походил на бродягу, появившегося в лагере поутру.

Лукай не стал тесниться вместе со всеми у стола, где разложили карту, и остановился поодаль, горделиво подняв голову и сложив руки на груди. Неясно отчего, но мечник начинал импонировать Стаффорду, чувствовалась в этом воине внутренняя сила и правильность.

– А где Бигдиш? – донеслись до Стаффорда слова одноглазого Вогнара, заплетавшего нечесаную рыжую бороду в опрятный хвостик.

Лукай лишь покачал головой, давая понять, что не представляет местонахождения лучшего друга, и только буркнул недовольно:

– Ветер в поле, гром… – Поймав на себе чрезвычайно хмурый взор Стаффорда, мечник осекся.

– Друзья мои, – начал Ламберт. К вечеру он почувствовал себя гораздо лучше, и боль в раненой груди утихла. – Нам пора трогаться в путь.

Воины безмолвно вслушивались в речь капитана, не смея его перебивать.

– Ко мне приходят новости, что Легионы Проклятых нападают на земли Эльфийского Альянса. Совсем недавно развернулась тяжелая битва под Лиэлем. Я подозреваю, что Хаархус может находиться там же.

– Сейчас Империя на ножах с эльфами, – заметил Рорин, сломанная рука которого висела на грязном платке в крупные цветы, – соваться на их земли подобно самоубийству. Откуда уверенность, что похищенная девушка находится на территории Стражей Троп?

– Никакой! – запальчиво вскричал Стаффорд и умолк, перехватив предупреждающий взор капитана.

– Рыцарь прав, – произнес, хмурясь, Ольвэ, – никакой. Порталы выбрасывают путешественников в самых неожиданных местах. Проклятые могли уйти и в попорченные земли Нифльхейма, и в Каганат Орков.

– Так и есть, – подтвердил Ламберт спокойно, – мы не знаем, куда именно переместился Хаархус, но и ждать дольше нет смысла.

– Я думаю, Ламберт прав, – неожиданно вступил в разговор Лукай, и все собравшиеся вокруг стола оглянулись на него. Рорин громко засопел от досады, будто хотел пустить из ноздрей струйки пара, – если информаторы говорят, что Легионы появились у Стражей Троп, нам стоит идти туда. Никто не ждет морского шторма, чтобы выйти на веслах. Я хочу сказать, что нет смысла ждать у моря погоды.

– Друзья мои, вы свободны в своем выборе, – развел руками капитан. – Я не могу приказать вам следовать за мной. Путешествие не будет простым или безопасным. Я не удерживаю и не требую подвергать себя излишнему риску. Любой может сейчас выйти из этой палатки и покинуть лагерь. Я не буду испытывать злости или обиды, лишь вечную благодарность, что вы отозвались на зов своего капитана.

В палатке повисло тяжелое молчание, воины переглядывались. Стаффорду даже показалось, что воздух сгустился и потяжелел.

– Нам предстоит переход через горные хребты. – Лукай заговорил резко, подходя к столу, и воины расступились, позволяя ему приблизиться. – Смотрите, – мечник ткнул пальцем в тракт, обозначенный на старой изрисованной маршрутами карте, – самый простой путь через перевал до Фогфелла, а оттуда до Готтера. Здесь, я помню, была имперская крепость, мы сможем сделать остановку в случае необходимости. На этом пути горы пологие, к тому же дороги очистили от Легионов еще несколько лет назад. Там же сильные гномьи гарнизоны.

– Да, все так, – вступил в разговор Вогнар, и его толстый указательный палец с крупным драгоценным перстнем ткнул в точку на карте. – Зато если мы пройдем напрямик, перевалом рядом с Севендаском, то срежем путь. Выиграем минимум тройку седмиц пути.

– Перевал у Севендаска называют Бетрезеновы рога, и он ведет к старому тракту, – вступил в разговор высокий Ольвэ, поглаживая медальон с фамильным драгоценным гербом, висевший на серебряной цепи. – И перевал, и старый тракт пользуются дурной славой. Там исчезают торговые караваны, все стараются обойти эти места стороной.

В шатре поднялся шум, воины горячо спорили. Это были опытные путешественники, каждый из них имел собственное представление о правильности маршрутов. В конце концов от бесконечного равномерного гудения у Стаффорда заболела голова.

– Я не хочу излишне рисковать, – наконец вымолвил Ламберт после раздумий, и воины тут же примолкли. – Мы пойдем на Фогфелл.

Стоило ему озвучить окончательно решение, как наступившую хрупкую тишину вдребезги разбил звериный вой. Словно посреди ночи вервольф выл на прозрачную луну, едва проявившуюся на небе.

– Дикий вепрь? – переглянулись воины.

– Скорее Бигдиш, – буркнул себе под нос Лукай.

* * *

Бигдиш трясся от страха, когда лекарь Герон смешивал в деревянной плошке разноцветные порошки с водой. Тщедушный очкарик с торчавшими в разные стороны патлами приподнял фарфоровую палочку, и от кончика к зелью потянулась ярко-зеленая тягучая нить. Неожиданно она звонко лопнула, повисая на краях плошки рваным жгутом, и Бигдиш вздрогнул от неожиданности.

– Почти, почти, – пообещал кудесник, косясь на раненого лучника.

В стеклышках лекаревых очков отразилось пламя факела, но лучнику показалось, что глаза Герона вспыхнули демоническим огнем. Бигдиш окончательно оробел, костеря себя последними словами, что обратился к какому-то шарлатану, явно страдавшему душевным расстройством.

В лекарской палатке остро пахло сушеными травами и стоял особенный запах болезней. Беспокойно горел единственный факел, и полог раздувался на холодном сквозняке. На топчане были аккуратно разложены на чистой тряпице стальные, хорошо отполированные инструменты, от одного вида которых Бигдиш мог бы потерять дар речи, если бы подобной подлости не случилось с ним несколько раньше из-за распухшего, практически не умещавшегося во рту языка.

– Как-то ты невесел, воин, – пробормотал лекарь и бросил в порошок щепоть чего-то ярко-красного и явно очень ядовитого.

Бигдиш только испуганно округлил глаза и промычал нечто нечеловеческое, ему самому непонятное.

– Надо бы бороду побрить, – почмокал губами Герон, прицениваясь к реденькой растительности на вспухшем лице лучника.

Тот только страдальчески замычал, а кудесник уже схватил хорошо заточенный тесак, словно намеревался перерезать пациенту горло. От страха Бигдиш зажмурился, лишь только почувствовав, как острая кромка клинка царапнула кожу. Что-то прохладное легло на горевший огнем порез. Боль медленно отпускала, а лицевые мышцы странно дубели. Одно обстоятельство волновало Бигдиша – от мази шел очень уж неудобоваримый запах, прямо надо сказать, настоящее зловоние. Да такое сильное, что заслезились чуть приоткрытые глаза.

– Вот так-то лучше. – Герон, похожий на придворного живописца, отошел на шаг, приглядываясь к лучнику, потом потянулся и добавил мазок кашицы на скулу. – Вот, теперь все. Смотри, лучник, порез на глазах заживает.

И тут он допустил страшную оплошность: повернул к Бигдишу до блеска начищенный серебряный поднос. Страшная рожа отразилась в нем! Зеленая, перекошенная харя орка с красными больными глазами и искривленным приоткрытым ртом, из уголка которого стекала слюна и виднелись желтоватые зубы.

Но нет худа без добра! У Бигдиша, измученного молчанием последних часов, прорезался голос, да такой громкий, что его испуганный вой походил на предсмертный стон убитого зверя. Герон со страху шарахнулся в сторону, переворачивая блестящие лекарские приспособления, рассыпая их по палатке.

– Кто это?! – орал Бигдиш, как будто ему в филейную часть ткнули раскаленным клеймом. – Бетрезеново отродье, кто в этом зеркале? – визжал он, позабыв про опухший язык.

– Воин, воин, – лекарь меленько замахал руками, – пару дней подержится, потом сойдет. Признаться, я и не подозревал, что тебя этак перекосит от мази. Я ж ее только на псах бешеных проверял…

– На псах?! – вскричал Бигдиш, захлебываясь от возмущения. – Что ж, я не лучше бешеного пса?! Где они? Покажи мне их!

– Да они это… – в глазах лекаря под тоненькими очками еще теплилась надежда на жизнь, – подохли.

– Подохли?! – вскричал Бигдиш и схватил тряпку, пытаясь оттереться от мази, но та намертво въелась в кожу.

– Как? Скажи мне, как я выйду из палатки с такой-то звериной мордой?! – вопрошал он, наступая на вжавшего голову в плечи Герона и размахивая перед его маленьким птичьим личиком тряпицей. – Что же мне, мешок теперь на голову натягивать?!

В лечении радовало одно – к Бигдишу вернулась способность говорить и даже орать, а значит, ничто не мешало ему обложить горе-лекаря цветистыми ругательствами.

– Я тебе дырочки вырежу для глаз и носа! – прорыдал Герон, когда взбешенный лучник схватил его за косматые вихры и, блокируя, ловко зажал голову под мышкой.

– Эй! Ты чего тут? – донесся голос Лукая, сунувшего голову под полог. – Всевышний, помоги, как воняет! – Он шарахнулся обратно на улицу, спасаясь от зловония.

– Лекаря лечим, – пробормотал Бигдиш сквозь зубы и шмякнул в лицо кудесника шмат мази, залепив очки.

Герон скорчился, отплевываясь. Немного погодя, когда зеленый состав хорошенько впитался в кожу лекаря, превращая его в зеленорожего упыря, Бигдиш отпустил беднягу. Герон обиженно чихал и моргал, протирая полой рубахи очки. Лукай заглянул снова, уже не скрывая глумливой ухмылки.

– Чего ржешь? – взвился Бигдиш.

Положа руку на сердце, он бы предпочел сдохнуть от дурной крови, чем показаться в таком виде перед отрядом воинов, весьма острых на язык.

– Зато ко мне вернулся дар речи, – подбодрил лучник сам себя.

– Угу, – охотно подтвердил Лукай, – но пропал человеческий облик.

– Я же говорю, – жалобно проскулил сильно помятый лекарь, – воин, мешочек на голову, и два дня ни хлопот ни забот. Все равно рану прикрыть нужно.

– Нет, ты слышал этого изувера? – бессильно развел руками расстроенный Бигдиш.

– Он прав, – кивнул Лукай и, стараясь сдержать приступ накатывающего хохота, кашлянул в кулак, – лучше надень мешок, а то родная лошадь в таком виде не узнает.

* * *

Бигдиш только скрипел зубами, когда на его несчастную голову, скрытую мешком, сыпались шуточки и остроты воинов. Сильно злясь, лучник срывал гнев на виновнике неприятности – лекаре Героне, страдавшем от хламиды на башке ничуть не меньше жертвы лечения.

– Дикарь, никакой благодарности! – каждый раз фыркал лекарь, косясь через дыры в мешковине на порядком озверевшего Бигдиша.

Понадобилось четыре дня, чтобы отряд наконец натешился. Только все равно парочка, вымазанная чудодейственным лекарством, держалась с подветренной стороны, а чаще в самом конце каравана из-за злого душка мази.

Последние дни лицезреть мир Бигдиш мог только через прорезанные в мешковине дыры, а потому он казался ему жутко ограниченным. Лучник вытягивал шею, крутил головой и приподнимался на стременах, чтобы получше разглядеть дорогу, но все равно лошадку шатало, будто пьяную.

Третьего дня на Фогфелловском тракте началось неожиданное потепление. Из низких облаков, затянувших обычно бледно-голубое небо, сыпала мокрая пудра холодного дождя. Дорогу развезло, кони месили копытами ледяную кашу из снега и навоза. В некоторых местах, где путь резко нырял в глубокие ложбины, образовались полноводные талые заводи, в которых то и дело застревали подводы. Маленькие гномьи деревеньки, проплывавшие мимо тракта и похожие на разросшуюся грибницу, потеряли живописность, зато приобрели неопрятный вид из-за развороченных глинистых дорог. Все чаще на обочинах встречались перевернутые подводы с поломанными осями и путники, разбивавшие стоянки недалеко от тракта, не углубляясь в горы. Застыли цепочками остановленные торговые караваны, предпочитавшие переждать распутицу на дороге, нежели потерять лошадей и телеги, а может, и товар. Из уст в уста передавалась весть, что, мол, в окрестностях появилась шайка разбойников, нападавшая на попавших в беду торговцев.

На развилке тракта образовался огромный затор. Путешественники волновались и громко переговаривались, отчего-то костеря Старейшин Горных Кланов, будто бы они подстроили плохую погоду. Здесь дорога разделялась – одним своим ответвлением, называемым Старым Трактом, убегая через плоскогорье на запад. Длинная лента Старого Тракта, посеревшая и набухшая, пустовала. Бигдиш сумел разглядеть, что на ней даже свежие колеи отсутствовали.

– Что там произошло? – вытягивался он в седле, стараясь за множеством обозов и подвод разглядеть происходящее.

– Я не провидец, – пробурчал лекарь презрительно, – и вижу не дальше твоего. Потому что на моей голове тоже мешок!

Бигдиш хотел по привычке обругать лекаря, но вовремя подошел Лукай. Он неловко скакал по расплывшимся колеям и, задрав плащ, старательно удерживал равновесие.

– Говорят, что ночью оползень сошел, – объявил он и махнул рукой. – Мы пойдем проверим, что происходит.

– Я тоже. – Бигдиш тут же засуетился, слезая с лошади.

– Нет, ты оставайся, – Лукай старательно сдерживал ухмылку, – чтобы народ не стращать.

Возмущенный лучник смотрел вслед лучшему другу, а тот уже торопился меж подвод за Стаффордом.

– Надо же, как глазом-то красным косит! – донесся до него злобный шепоток.

– Кто там тебе косит? – присоединился новый женский голос. Бигдиш напрягся и скрипнул зубами. – Ох ты, – закудахтала сплетница, – чой-то у них мешки на голове.

– Смертников конвоируют, – произнес первый со знанием дела.

Тут лучник не выдержал и оглянулся через плечо, свирепо уставившись на пару гномов в бараньих полушубках. Престарелая чета на высоком облучке подводы разглядывала двух путешественников в мешках на голове с большим интересом. Сплетники тут же отвернулись и нахохлились, как куры на жердочке, уткнувшись большими носами в воротники полушубков.

– Видел, как он смотрит? – пробормотала гномиха сквозь зубы. – Как есть хочет накинуться.

– Бешеный пес, – подтвердил дед. – Во времена моей молодости таким головы топорами рубили без суда и следствия.

Лекарь Герон, стоявший к повозке со сплетниками поближе, сдавленно кашлянул.

– Слышь, кудесник? – прошипел сквозь зубы Бигдиш, обращаясь к нему. – Нами народ пугают.

– Ух, убивцы! – гаркнул старый гном, помахав над головой в меховой шапке сухим кулаком.

– Где душегубы? – заволновались соседи на застрявших подводах, вертясь, как зведенные.

– Дед, а чего на них плащи с имперским гербом? – затормошила его старуха.

– Украли!

– А руки-то развязаны? – охнула та.

– Высвободились!

– А лошади хорошие?

– Из табуна увели! – Каждое новое слово дед выплевывал с возрастающей яростью и уже сам воспылал праведным желанием прикончить на месте двух смертельно опасных преступников с мешками на голове.

– Дед, – не унималась старуха, – а душок не чувствуешь?

– Так это они народного гнева испугались! – рявкнул гном и ткнул в сторону Бигдиша сложенные галкой пальцы, вроде как хотел два глаза в дырах мешка проткнуть.

– Ну, ты достал меня, дед, – честно признался Бигдиш, покрываясь под холстиной пятнами гнева.

И в этот момент он неожиданно зацепился взглядом за ярко-алый плащ, накинутый на худые хрупкие плечи. Бигдиш не поверил собственным глазам и, чтобы удостовериться, резко стянул с головы мешок, не без удовольствия глотнув полной грудью свежего воздуха. Высокая фигурка легко преодолевала суетливую толкотню на дороге, очень ловко перепрыгивая колеи. От стремительного шага у путника развевались полы алого плаща. Сомнения отпали сами собой! Наконец-то лучник встретил того самого Бетрезенова сына, из-за которого попал в передрягу с Проклятыми.

– Де-е-ед, – зашептала госпожа гнома, – глянь, убивец-то красив. Только чего-то у него только половина бороды растет?

– Подержи. – Бигдиш, не глядя, швырнул поводья лекарю, и тот замельтешил руками от неожиданности, стараясь их поймать.

Лучник уже спрыгнул на землю и, разбрызгивая лужи, бросился следом за фигуркой в алых одеждах.

– Эй! – позвал он, приближаясь.

Ноги у Бигдиша подло разъезжались, и земля казалась очень неустойчивой. Путник оглянулся, перехватив тонкой белой рукой большой капюшон, из-под которого выглядывал лишь острый, никогда не знавший бритья подбородок. Виновник несчастья лучника, судя по всему, был совсем ребенком, но, узрев бывшего спасителя, проявил недетскую резвость. Он так припустил сквозь толпу, распихивая локтями стоявших на дороге зевак, что Бигдиш только крякнуть и смог.

– Стой, стервец! – заорал лучник, срываясь с места.

Спина в ярко-алом плаще прыгала перед глазами. Бигдишу казалось, что он слышит прерывистое дыхание беглеца. Он вытянул руку, стараясь схватиться за узкое плечо, но неожиданно ноги странным образом разъехались и ледяное мокрое месиво стремительно приблизилось к носу. Подняв фонтан брызг, Бигдиш рухнул пузом в лужу и проехал пару шагов, отчего окружающие отпрянули в разные стороны. Громыхнул глумливый хохот, сверху кто-то протянул ладонь, и лучник увидел на толстом пальце доброхота драгоценный перстень.

– Вставай, красавец, – веселился Вогнар.

Скрипнув зубами, лучник схватился за протянутую руку, но снова едва не плюхнулся в воду.

– А мешок тебя явно портил. – Ассасин осклабился, продемонстрировав ряд редких желтоватых зубов, и сунул в рот кусок жевательного табака.

– Ты тут мальчишку в алом плаще не видел? – Бигдиш крутил головой, стараясь высмотреть улизнувшего отрока.

– Тут застряла мортисова туча рыцарей в красных плащах, но ни одного мальчишки! – хитро блеснул единственным глазом Вогнар и сплюнул черную от табака слюну. – А ты, смотрю, помолодел, – ехидно продолжил он, обращаясь к Бигдишу. – Лицо как будто натянулось. Кожа такая нежная, как у девицы…

Натолкнувшись на свирепый взгляд лучника, насмешник замолчал. Тут-то они заметили Лукая с гримасой озабоченности на обветренном лице. За ним осторожно шагал Стаффорд, от недовольства поджавший губы. Выругавшись, рыцарь поскользнулся и схватился за край подводы.

– Без мешка ты выглядишь моложе, – без тени юмора заявил Лукай лучшему другу.

– Зато пахнет по-прежнему, – буркнул приблизившийся Стаффорд, старательно хватавшийся за каждую подвернувшуюся подводу, чтобы не рухнуть в ледяную жижу.

– Плохие вести, – Лукай хмурился, – из-за оползня перевал завалило. В ущелье глухо – разбирать будут не меньше седмицы. Нужно Ламберту доложить.

Капитан слушал донесение, сидя в седле, и внимательно разглядывал ущелье, видневшееся вдали. Конь под Ламбертом недовольно стриг ушами.

– Седмица – это долго. У нас нет столько времени, – наконец произнес капитан, не глядя на дозорных.

– У нас нет другого выбора, – заспорил Лукай.

– Мы можем пойти Старым Трактом, – тут же встрял в разговор оживившийся Вогнар и махнул рукой по направлению к развилке, где тянулась совершенно пустая дорога.

– На Старый Тракт не суются даже безумцы. О нем ходят дурные слухи вроде того, что там люди исчезают, – не удержался Бигдиш, с плаща которого капала вода и весьма неприятно скатывалась по кожаным портам в широкие голенища сапог.

– Мы не простые путники, а воины, – очень тихо произнес Ламберт, наконец пожелав глянуть сверху вниз на соратников.

От тяжелого взгляда лучник поежился.

– Ламберт, ты не хуже меня знаешь, – не собирался сдаваться Лукай, – эта дорога опасна, а горы Старого Тракта неспокойны. Там и камнепады часты, и оползни, и ни одной деревни на пять дней пути.

– Ну, не сгущай краски, мечник, – прогудел Вогнар, дружески похлопав Лукая по плечу. – А то совсем запугал. Деревенька там есть, одна, правда.

– Что скажешь, Стаффорд? – обратился Лукай к рыцарю, ища поддержки.

– Здесь не я отдаю приказы, – сквозь зубы процедил тот, давая понять всем и каждому, что в его лице мечник не найдет единомышленника ни за какие щедроты.

– Мы едем Старым Трактом, – наконец вымолвил Ламберт. – Оставляем здесь пеших и подводы. Они доберутся до гарнизона под Готтером в ста милях от границы с лесом Крагриэль. Эта крепость единственная принадлежит Империи, так что не заблудятся. Я дам знать, когда они смогут к нам присоединиться. А мы едем.

Он тронул коня шенкелями, и мужчины поспешно отошли, освобождая дорогу. На скулах Лукая ходили желваки, руки сжались в кулаки.

– Ламберт, – окликнул он капитана, и тот оглянулся через плечо, плохо скрывая досаду, – воины верят тебе, – на лице Ламберта от дерзких слов не дрогнул ни единый мускул, – не заставляй их рисковать понапрасну.

* * *

От безлюдности Старого Тракта бросало в дрожь. Деревни за несколько лет почти вывелись. Их жители поспешно покидали дома и перебирались подальше от дурного места. Почти заброшенная дорога постепенно приходила в упадок. Она осыпалась, превращаясь в узкую тропку для пешехода. Некоторые особенно узкие места, заваленные камнями, приходилось обходить. Да и погода не благоволила к имперской кавалькаде, будто сам Бетрезен старался помешать смелым спасителям Небесной Посланницы. С каждым часом ветер становился все холоднее, а небо наливалось свинцовой тяжестью. Серый день стремительно превращался в грязноватые сумерки, и темнота уже обступала горы, затопив низины тенями, тянувшими щупальца к облакам. Оттаявшая земля подмерзла, покрываясь льдистой корочкой, хрустко ломавшейся подкопытами лошадей.

Но в деревне Грон в нескольких часах пути от перевала Бетрезеновы Рога не чувствовалось уединенности Старого Тракта. Пару лет назад, когда случилось потепление, не предсказанное вовремя из-за несвоевременного запоя местного Провидца, оползень унес вместе с толщей снега и камней половину деревенской стены. Еще с лица земли исчезло несколько домов и постоялый двор со всеми его постояльцами и деревенским старостой, по несчастью, наведавшимся к хозяйке гостиницы. Стену так никто и не сподобился возвести новую, поэтому вместо полноценных ворот на въезде торчала лишь приземистая деревянная башенка. Каменные домики в беспорядке облепляли скалистые уступы горы, не образуя никаких хотя бы мало-мальски направленных улиц.

Бигдиш и Лукай с увязавшимся за ними лекарем Героном четверть часа кружили по лабиринту узких проулков и каждый раз утыкались в тупики. Над деревенькой стоял пьяный гомон, доносившийся из единственного трактира, уютно занимавшего высокий, нависавший над Гроном скалистый уступ. Друзей, снова упершихся в чей-то забор, хорошенько облаял хозяйский пес.

– Здесь карта отдельная нужна, – пробурчал недовольно лучник, задирая голову.

Наверху в трактире веселился пьяный народ, и Бигдиша брала настоящая зависть. Лекарь поморгал, скорчив жалобную гримасу. За время скитаний по непролазному Грону он окоченел, как последняя собака, и очень хотел забраться на выделенный ему топчан, дабы до рассвета забыться сладким сном. Но, признаться, до бетрезеновой икоты хотелось выпить горячительного, а хозяйка избы, куда его расквартировали в компании лучника и мечника, ничего крепче колодезной воды не держала. Он, конечно, предложил друзьям развести хмельного порошка, но те решительно отказались, только почуяв его запах.

– Мы здесь уже были, – мрачно изрек Лукай, ткнув пальцем куда-то в подмерзлую лужу.

– Почему ты так думаешь? – насупился Бигдиш, который еще на пороге избы заявил, что легко проведет их к трактиру, но теперь не мог с точностью сказать, где находится их ночлег.

– А вот подкова с твоего сапога. – Лукай закутался во влажный плащ. – Ты сам жаловался, что ее потерял.

– Так и есть, – поддакнул Герон и жалостливо, попрошайкой на паперти, заскулил: – А пойдемте ко сну, господа. День был долгий, ночь короткая, вставание раннее…

Друзья переглянулись, спать хотелось, но согреться теплым элем – еще сильнее. Молча они запетляли по деревне, исходя злобой. Казалось, что Грон с каменными домиками и потухшими темными окнами вымер. Живыми остались лишь собаки и гулявший трактир, манивший к себе, как мираж заплутавшего в пустыне путешественника.

– А лекарь прав, – сдался Лукай, когда, сделав приличный круг, они вновь вернулись к потерянной подкове, вмерзшей в снег.

Но вместо постоялого дома друзья неожиданно вышли к извилистой заледеневшей тропинке, ведущей к трактиру.

– Значит, так тому и быть, – пробормотал Бигдиш, довольно улыбаясь.

Не сговариваясь, все трое припустили в гору. Окошки заведения светились, из трубы на соломенной крыше вырывался дымок, и в морозном воздухе пахло подкопченным мясом. Неожиданно дверь отворилась, выпустив на волю эхо веселых голосов, и на пороге появился Вогнар.

– Тут как тут, – хмыкнул Бигдиш.

– Шустрый, что и говорить, – подтвердил невесело Лукай.

Ассасин натянул на руки перчатки, прячась от стужи, и тут заметил друзей. На его одноглазом лице мелькнуло странное озабоченное выражение, а потом Вогнар расплылся в загадочной улыбке.

– Поросенка местного не берите, – подмигнул он, – подсунут кота! Как есть подсунут.

Он, не оглядываясь, заторопился к подножию горы, и за ним от сильного ветра раздувался плащ. Сверху посыпала острая снежная крупа, очень неприятно слепящая глаза. Замерзшие друзья вошли в кисло пахнущее тепло таверны. В маленьком трапезном зальчике на стенах из неотесанных камней беспокойно горели факелы, оставлявшие на потолке черные прокопченные разводы. За столами, сбитыми по-гномьи на совесть, мирно угощались посетители. И все бы ничего, если бы в самом углу зальчика, куда почти не попадал скудный свет, не сидели воины в одеждах с вышитыми золотом крестами Великой Инквизиции на груди.

– Что это?! – заорал один, хлебнув из поданной кружки, и делано скривился. – Кислятина!

Гном-подавальщик с коротенькими ножками и несоразмерно длинными руками испуганно вздрогнул и попятился, прижав к груди грязный поднос.

– Что же ты принес мне? – пропыхтел инквизитор и, схватив бедолагу за бороду, заплетенную в жиденькую косицу, выплеснул пойло на прилизанную голову.

– Принеси лучшего своего пива! – заорал он в лицо прислуги, и тот бросился через весь зал, поскальзываясь на жирном полу, а вслед ему несся глумливый хохот.

– Не нравится мне это, – прищурился Лукай, сжимая зубы.

Лекарь подслеповато моргал, протирая запотевшие очочки, и пытался разглядеть инквизиторов. Те были сильно нетрезвыми, и на их столе громоздились бутылки и глиняные кружки из-под эля. Неожиданно один из них – с пышными рыжими усами, белесыми бровями и ресницами на конопатом узком лице – оглянулся через плечо и одарил вошедших друзей изучающим нехорошим взором.

– Не случайно они здесь. – Мечник даже красными пятнами покрылся, когда услыхал, как те залились неприличным гоготом.

– Эй, – рыжий, развалившись на лавке, ткнул в сторону кого-то, сидевшего в углу, пальцем, – щенок!

Лукай чуть скосил глаза и заметил в самом углу сжавшуюся маленькую фигурку в ярко-красном плаще. Огромный капюшон частично закрывал юное лицо незнакомца, а тонкие пальцы судорожно сжимали горячую кружку, отогреваясь после промозглого уличного холода.

– Щенок! – рявкнул инквизитор, окончательно обнаглев.

Юноша сжался и только пониже опустил голову. Бигдиш, подносивший ко рту глиняный стакан, поперхнулся элем.

– Бетрезен тебя дери! Это ж он сбежал во время драки с Проклятыми мамзелями! – пробормотал он и непроизвольно потер неприлично гладкую щеку, на которой остался лишь очень тонкий аккуратный шрам, больше походивший на белую ниточку.

Признаться, после смрадной мази они с Героном стали чем-то напоминать друг друга. Ведь мышцы лица у обоих задубели, морщинки разгладились, даже исчезли оспинки, а брови приобрели странное положение, придавая их физиономиям изумленно-восторженный вид.

Между тем рыжий инквизитор совсем распоясался – он с ленцой поднялся и под одобрительные возгласы соратников приблизился к окончательно оробевшему путешественнику. На одно мгновение трактир замер, все испуганно открыли рты. Хозяин, бородатый дородный гном, приосанился и даже стал ощупывать за занавеской толстый хорошо отполированный кол, припрятанный на случай драки. Хотя инквизиторам в этих местах не перечили, чтобы беды не накликать. Ведь все прекрасно помнили, как в прошлом году полыхала деревня на соседней горе.

Инквизитор сдернул с головы мальчишки широкий капюшон, открыв черные, криво подстриженные кружком волосы и острое безусое личико. Бедняга, почти ребенок, вздрогнул, а потом, набравшись смелости, распрямил плечи и опалил рыжего таким исполненным ненависти взглядом, что если бы глазами можно было убить, то мерзавец тотчас же рухнул бы бездыханным на грязный пол.

– А веруешь ли ты во Всевышнего, отрок? – пробасил рыжий в лицо мальчишке, дыхнув перегаром.

– Больше, чем ты, – пробормотал тот зло и непроизвольно зажмурился, когда инквизитор размахнулся для оплеухи.

Однако ничего неожиданного не случилось, и мальчишка осторожненько приоткрыл сначала один, а потом и другой глаз.

Занесенную руку сжали железные пальцы Лукая, и мечник, едва сдерживаясь, пристально разглядывал конопатое лицо инквизитора.

– Легко руку на отрока поднять? – вкрадчиво спросил он. – Ты бы по силам себе противника нашел.

– Пусти, рыцарь, – пробормотал инквизитор, безрезультатно пытаясь высвободиться, – и иди своей дорогой.

– Вот незадача, – хмыкнул недобро Лукай, – я не рыцарь.

Он отпихнул инквизитора с такой силой и яростью, что тот со всего маху завалился спиной на соседний стол, сметая кружки и плошки с кушаньями.

В следующий момент трактир пришел в стремительное движение. Инквизиторы вскочили со своих мест, переворачивая лавки. С тихим печальным вздохом поднялся и Бигдиш, схватив со стола бутыль с элем. Одним резким движением он расколотил стеклянный сосуд об угол и выставил перед собой острый осколок. Лекарь, не мудрствуя лукаво, очень быстро забрался под стол и там вполне довольно прихлебывал эль, стараясь не расплескать ни капли. Хозяин схватил припрятанный кол и, дрожа осиновым листом, замахнулся им, правда, непонятно на кого. Посетители быстренько улепетывали к выходу только для того, чтобы не попасть в центр бурлящего бешенством урагана. Драка сметала все на своем пути, переворачивала столы, крушила лавки, разбрасывала осколки кружек и сосудов и даже сорвала занавеску, отгораживавшую кухню от общей залы.

Оттуда к шуму потасовки присоединился оглушительный визг местной поварихи, когда в ее душное царство влетел ошалелый разгоряченный инквизитор и окончательно воспламенился, рухнув в очаг. Вспыхнула на нем инквизиторская сутана, превращая его в живой факел. С перепугу бедняга бросился к черному прямоугольнику выхода. Дверь уже выбил неудачно оступившийся пьянчуга, пытавшийся сбежать еще в начале свары. Несся горящий инквизитор через развороченный трапезный зал, шарахались от него в разные стороны дерущиеся, а следом за ним скакала повариха с ведром воды. Размахнулась она пошире да и плеснула ледяной водицы, как-то ловко, в один момент, затушив одежду инквизитора. Довольная собой повариха отряхнула руки и пригнулась, уходя от рубящего удара меча, пролетевшего над пышной макушкой и срезавшего пару седых прядей, которые, к слову сказать, не являлись лишними у нее в шевелюре.

Яростно мечник отбивался от инквизиторских мечей, уходил и подныривал, а вместе с ним легко скользил по залу мальчишка в ярко-красном плаще. Бигдиш, прорываясь к выходу, работал кулаками, ведь эльфийский арбалет он забыл в седельных сумках, сваленных горой в комнате для постоя.

Лекарь, порядком захмелевший под столом, осторожненько прополз меж ног дерущихся к выходу. Но вот незадача! Неловко поскользнувшись на обледенелых ступеньках, он съехал по крыльцу на животе, а оттуда все дальше под ледяную горку. Герон уже не чаял остановиться, пока его за шкирку не поймал и одним рывком не поднял на ноги Стаффорд. Вместе с появлением правой руки Ламберта из трактира вывалились и Бигдиш с Лукаем, а следом упал в объятия рыцаря худенький испуганный мальчишка, запутавшийся в полах длиннющего плаща.

– О, Стаффорд! – осклабился порядком вспотевший во время драки Бигдиш. – Я там плащ забыл, – он ткнул пальцем за спину, – а возвращаться не с руки. Заберешь?

– Приветствую, рыцарь, – пробормотал мальчишка, испуганно отпрянув от взбешенного Стаффорда.

– Ты кто? – выдавил тот из себя, чувствуя, как голос предательски сорвался от возмущения.

– Лари…эл…л, – с запинкой пролепетал мальчишка и жалобно шмыгнул расквашенным носом.

– Он с нами, – заявил Бигдиш, хватая паренька за локоть и уводя по скользкой горке в деревню.

Из трактира выскочили разозленные инквизиторы, желавшие броситься в погоню за имперскими воинами, но так никого и не смогли разглядеть в кромешной тьме.

* * *

В маленькой комнатке было натоплено и пахло горевшими в печке поленьями. Ламберт, скрестив руки на груди, закрыл глаза, и со стороны могло показаться, будто он дремлет, а вовсе не слушает. Лукай говорил быстро, стараясь не потерять крутившиеся в возбужденной голове мысли.

– Здесь, на старом тракте инквизиторы! – в пятый раз повторил он. – Не случайно они появились, чую, не случайно.

– Вы зачем драку затеяли? – недовольно бурчал Стаффорд, возвышавшийся у входной двери укоряющей тенью.

– Что ж нам, мальца в обиду нужно было дать? – тут же парировал Бигдиш, кивнув в сторону Лариэлла.

Признаться, прямо сейчас у лучника чесались руки задать вырученному из беды парню хорошую трепку за драку с Проклятыми. Собственно, научить его уму-разуму он собирался сразу после того, как получит причитавшийся разнос от Ламберта.

– Нельзя нам привлекать к себе внимание! – С каждым словом Стаффорд загорался все сильнее, его голос возвысился.

– Нельзя было, – согласился Лукай совершенно спокойно, кивнув, – но они бы зашибли мальчишку, и никто не вступился бы за него.

– Да как я погляжу, ты, доблестный рыцарь, – съерничал Бигдиш, кипятясь, – как-то не горишь желанием вступить в бой за добро и справедливость!

– Много ли ты понимаешь, лучник? – Стаффорд неожиданно успокоился. – Откуда ты знаешь, что за мальчика привел в наш отряд?

– Перестаньте спорить, – наконец прекратил прения Ламберт, заставив всех участников тайного разговора замолкнуть. – То, что инквизиторы оказались на Старом Тракте, может статься, и случайность.

– А может и нет, – не сдавался Лукай, полный дурных предчувствий и подозрений. – В любом случае не стоит забывать о том, что они рядом.

Отчего-то ему казалось, что воины Инквизиции специально провоцировали их на драку в трактире и привлекали внимание. Слишком развязано и нагло они вели себя, задирая безответного паренька.

– Очень странно, – вздохнул Ламберт и нахмурился, глянув на Стаффорда. – Позови этого мальчика.

Тот только молча кивнул.

Под тяжелым взором капитана Лариэлл сильно смешался и, нахмурившись, уставился в пол.

– Я не просил заступаться за меня, – быстро произнес он вместо приветствия. – Я и сам могу постоять за свою честь, – и быстро показал спрятанный под плащом нож, висевший в кожаных ножнах на поясе. Голос у паренька оказался чистый и звонкий, без обычной в юном возрасте ломкости.

Ламберт понятливо усмехнулся и почесал бороду.

– Кто ты, мальчик?

На болезненно бледных щеках загорелся румянец, и как-то особенно сильно стали выделяться черные тени под глазами. Он поднял голову, по-детски кусая губу, и, окончательно смутившись, посмотрел на хмурых мужчин вокруг себя:

– Меня Лариэлл зовут. Лариэлл из Гильгама.

Воцарилось молчание. Все ждали продолжения, но мальчишка не торопился открываться. Неожиданно прямым и вызывающим взором он посмотрел в глаза Ламберту и просто сказал:

– Когда я приш… – он запнулся, – пришел в трактир, инквизиторы уже сидели там. Не думал, что они начнут цепляться. Я их еще на Фогфелловском тракте видел. Они мне посох тогда поломали, – неожиданно пожаловался он.

– Инквизиторы были на Фогфелловском на тракте? – насторожился Лукай.

Он стоял, привалившись к дверному косяку, и теперь даже отшатнулся от новости.

– Ага, – с готовностью кивнул мальчишка, – но тракт-то завалило, вот и пришлось сюда повернуть. Видно, и эти тоже, – он осторожно дотронулся до опухшей переносицы, – повернули.

Мужчины многозначительно переглянулись: с каждой минутой недоумение их и подозрительность возрастали.

– И куда ты путь держишь? – спросил Ламберт, изучая хрупкую высокую фигурку мальчика лет шестнадцати-семнадцати на вид.

– В Элаан, – после некоторого раздумья ответил тот. – Мне нужно в Элаан. Очень нужно. И быстро.

– Путешествуешь один? – последовал следующий вопрос.

Поджав губы, Лариэлл кивнул.

– Опасно, – пожурил его по-отцовски Ламберт.

По решительному выражению на мальчишеском остреньком лице можно было догадаться, что ничьих советов слушать он не станет.

– Впереди трудный перевал, – Лариэлл с тревогой посмотрел на капитана: еще с порога мальчик понял, кто в этой комнате главный, – позволишь ли…

– Ламберт, – подсказал тот.

– Позволишь ты, Ламберт, мне присоединиться к твоему отряду на время перехода?

Мужчины снова переглянулись. Пеший ребенок никак не вписывался в их планы.

– Ну, если кто-то возьмет тебя вторым седоком, почему бы и нет? – Ламберт обвел соратников хитрым взором.

– Я даже без посоха, да и вещей почти никаких, – быстро пробормотал мальчишка, будто бы торгуясь.

– Я возьму, – сдался Бигдиш, – но сначала позвольте, а то руки чешутся!

Соратники удивленно проследили, как лучник неторопливо встал, размял руки. И тут же отвесил мальчишке такой знатный подзатыльник, что бедолага Лариэлл крякнул и зашатался. Все даже удивились, что из расширенных темных глаз брызнули слезы, а не искры.

– Вот, – довольно улыбнулся лучник, – аж полегчало! Чтобы в следующий раз, парень, не сбегал посреди драки!

Глава 4. Ни дня без боя

На рассвете отряд Ламберта выехал из гостеприимной деревеньки, и провожали воинов лишь лай местных собак да заспанный дозорный, кутавшийся в плащ и очень нежно прижимавшийся заросшей щекой к тонкому копью.

– Буран собирается. – Дозорный широко зевнул и кивнул на низкое небо.

Рассвет только-только занимался, едва распугав темень. Низкие темные облака, окутывающие вершины гор, не давали пролиться на холодные обледенелые камни солнечному свету, лишь сильнее сгущая тени. Начавшийся еще с вечера снег все сыпал и сыпал, грозя развернуться в настоящую метель.

– Может, переждете? – лениво поинтересовался дозорный, когда отряд собирался у приземистой сторожевой башенки.

Ламберт с тоской оглядел долину, скрывавшуюся под снегом, и покачал головой.

– Здесь Святая Инквизиция вчера появлялась, – подойдя поближе к дозорному, пробормотал Лукай, чтобы остальные не услышали, – видел?

– Ни сегодня, ни вчера не видел, – покачал головой тот.

Лукай сдержанно кивнул и быстро вскочил в седло.

Тут появился Герон, совсем больной после вчерашней драки в трактире. Его узкое лицо землистого оттенка выражало все муки похмелья, помноженные на мировую скорбь. Следом ехал Бигдиш. Его лошадка очень осторожно ступала по обледенелой извилистой дороге с глубокими замерзшими колеями. За пояс лучника обнимали худые руки мальчишки с задранными до локтей широкими рукавами. Ярко-алый плащ развевался за ним на холодном ветру, словно кровавое полотнище. С замиранием сердца смотрел отряд на алую ткань и не мог отвести глаз. Каждому воину в этом треклятом плаще виделся тревожный предвестник страшной и неотвратимой беды.

– Зато с другой стороны, – мигом разрядив напряжение, глубокомысленно изрек Вогнар, – эта троица не потеряется и в буран.

– Очень хочется надеяться, – в унисон буркнули мечник со Стаффордом и недовольно переглянулись, тут же брезгливо отвернувшись друг от друга.

Из чистого противоречия Лукай проворчал себе под нос, заставив Ламберта, слышавшего негромкую перепалку, незаметно усмехнуться в усы:

– Зато Бигдиш превосходный лучник.

– Угу, только промахивается чаше других… – не остался в долгу Стаффорд, безразлично разглядывая снежную даль. – Третьего дня с арбалетом тренировался, так чуть до смертоубийства не дошло.

Вместе с рыцарем они с жалостью и тоской покосились на Рорина с его сломанной рукой и свежей раной в ягодице. Поспорить мечник, даже при большом желании, не мог.

Хороший, по словам Ламберта, воин. Был.

Когда Рорин наотрез отказался покинуть капитана и вместе с пехотинцами проследовать до приграничного гарнизона по Фогфелловскому тракту, то даже не подозревал, что череда нелепых увечий еще не закончилась. Сейчас он не только едва держал повод одной здоровой рукой, но и заметно хромал, когда спешивался. Пострадал Рорин зря. Особенно когда лекарь обмазал его чем-то жгучим и заставил провести в повязках всю ночь. В общем, Бигдиш и Герон на пару постарались на славу! Каждый поспособствовал мучениям бедного рыцаря. Его ненависть к обоим стала даже сильнее неприязни к Лукаю.

Собственно, Рорин осознавал свой промах, когда, пытаясь показать глупую удаль, задирал связанного мечника. Ведь Лукай, прежде чем локоть сломать, по крайней мере предупредил, как и положено уважавшему себя воину. А тут без предупреждения! Стрелкой! И в ягодицу! Рорин не очень хорошо понимал, как вообще еще в седле держался.

– Кого увидели? – полюбопытствовал Бигдиш, подъехав, и даже оглянулся через плечо на пустую извилистую улицу, смотревшуюся очень жалко в рассветных сумерках, но ничего не узрел в ней интересного.

* * *

Опасен Старый Тракт, непредсказуем. Путь лежал меж гор, склонившихся друг к другу двумя кривыми вершинами. Опасный перевал называли Бетрезеновыми Рогами, ведь в ущелье всегда гуляли яростные ветры, закручивавшие снега в смертельные спирали. С приближением к перевалу метель усилилась, и скоро так завьюжило, что воины не видели дальше вытянутой руки. Казалось, дышать стало нечем. Острый снег больно колол лица, залеплял глаза и нос, не давая вздохнуть. Яростный ветер рвал одежды, стягивал низко опущенные капюшоны. Лошади отказывались идти, и становилось жутко, что никогда не закончится ледяной буран, завалит путников, погребет, не оставив и следа. Казалось, что вокруг выросли высокие сплошные стены из мелькавшего снега, а фигуры спешившихся людей походили на размытые тени.

До Лукая донесся почти утонувший в страшном вое ветра приказ Ламберта:

– Всем в укрытие!

В безумной снежной пляске вьюги мечник не мог определить, где верх или низ. Все смешалось.

– Здесь много пещер! – услышал он чей-то крик и скорее интуитивно, с силой таща под уздцы сопротивлявшегося коня, направился туда, где в темноте тонули тени воинов.

Ощущение опасности пришло внезапно, как-то нехорошо екнуло внутри, и в следующий момент, стараясь не выпускать намотанные на кулак поводья, Лукай вытащил из ножен легкий меч. Резко развернувшись, он заблокировал рубящий удар, и рука дрогнула от его чудовищной силы. Нападавшие походили на злобные тени, они кружили, то и дело набрасывались. Снег слепил, время, казалось, замедлило свой бег. Только свистел бешеный ветер, мелькали клинки, доносились издалека крики воинов. Отчего-то Лукаю казалось, что он один-одинешенек на забытом тракте меж двух гор, похожих на рога Падшего Ангела. Никого вокруг, только десятки ударов, кружившиеся призраки, желавшие уничтожить его. Они отступили внезапно, растворившись в метели и лишь напоследок саданув по крупу коня.

Испуганный жеребец дико заржал и встал на дыбы. Он бил копытами по воздуху, и Лукай едва удержался в седле. Он думал, что это не закончится, но что-то произошло, неожиданно жеребец успокоился. Развернувшись, Лукай увидел мальчика Лариэлла, смотревшего на мечника огромными темными глазищами. Широкий капюшон ярко-красного плаща слетел с головы, открывая бледное лицо с острым подбородком. На гладком лбу проявилась набухшая от напряжения жила, синим шрамом прочертившая белую кожу. Лариэлл прижимал к конскому боку ладонь, и к охваченному паникой животному постепенно возвращался рассудок.

– Сюда! – заорал мальчишка, указывая Лукаю направление.

Мечник ему не верил, он не хотел идти вслед подозрительному пареньку, но конь, словно заговоренный, бросился за мальчишкой в стену снега, унося на себе хозяина. Через секунды, растянувшие на часы, Лукай оказался рядом с темным провалом пещеры. Воины, спрятавшиеся в холодной тишине, смотрели на него, сжимавшего в руке обнаженный меч, с молчаливой угрюмостью.

Враги, подло напавшие на отряд в буран, исчезли так же стремительно, как появились, ведь разбушевавшаяся стихия оказалась сильнее и опаснее любого из противников.

* * *

По сводчатым стенам пещеры плясали неровные тени от костра. Через вход, открытый всем ветрам, залетали горсти колких снежинок. Ольвэ, с шеи которого во время нападения содрали тяжелый драгоценный герб, нервно ходил из стороны в сторону, сильно сожалея о потере украшения.

Лукай сидел на корточках, прислонившись к стене, и внимательно следил за Лариэллом. Мальчишка неотрывно разглядывал огонь, дрожа от холода. Подсыхающие волосы распушились, и по лицу разлилась болезненная бледность. Что-то этот паренек скрывал, хранил какой-то секрет, и мечнику не хотелось думать, что тайна его хотя бы каким-нибудь образом касалась Инквизиции.

– Это были демоны, – бормотал Рорин, сердито прихлебывая из кожаной фляги вино, – они налетели саранчой. Никто их не видел. Точно одержимые.

– А мне думается, что это были люди, – громко предположил Лукай, и все пригляделись к нему.

Лариэлл даже приоткрыл рот, внимательно вслушиваясь в слова мечника.

– Отчего ты решил так, мечник? – буркнул Вогнар, нехорошо блеснув глазом. – Тот, кто напал на нас, походил даже не на демонов, а на мортисовых слуг.

– Я согласен с Лукаем, – медленно произнес Стаффорд с кислой миной, означавшей, что его сильно расстраивает подобное утверждение. – От демонов снег тает, а если бы была нежить, она бы так просто не отступила. Буран для мертвых – не преграда. Что скажешь, Ламберт?

Только капитан не поддержал общей беседы. Поднявшись, он подошел к входу в пещеру, откуда в их убежище с улицы залетал злой и холодный вихрь. Снегопад утих, и теперь медленно падали на землю редкие белые хлопья, ослабевший ветер гнал по земле поземку.

– Едем, – не оглядываясь, приказал капитан, и отряд немедленно суетливо засобирался в путь…

Каково же было всеобщее удивление, когда, выбравшись из пещеры, они обнаружили себя не в ущелье, куда въехали несколько часов назад, а на краю отвесного обрыва! Внизу развернулась огромная ледяная пустыня, и от высоты захватывало дух. Бетрезеновы Рога далеко на горизонте клонили друг к другу острые верхушки, пронзавшие посветлевшие облака.

– Мортис тебя побери! – пробормотал Стаффорд, с изумлением разглядывая окрестности.

– Ай да рыцарь! – хмыкнул ему в затылок Бигдиш, разглядывая через плечо юноши прекрасный пейзаж вечной зимы. – Ты, оказывается, ругаться умеешь?

– И зубы выбивать тоже, – процедил сквозь зубы Стаффорд, оглядываясь на лучника, ловко взбиравшегося на лошадку.

– Где Лариэлл? – Бигдиш покрутил головой, стараясь высмотреть мальчишку.

Лукай настороженно заглянул обратно в темноту опустевшей пещеры, где от затушенного пепелища исходил тонкий, едва заметный дымок. Мальчишеская фигурка в ярко-алом плаще утопала в разлившейся мгле, словно бы паренек нарочно таился от чужих взоров.

– Эй ты! – гаркнул мечник.

Лариэлл вздрогнул и что-то выронил. Непонятный предмет прокатился по каменному полу и, перепрыгнув через мелкие камушки, ударился о сапог Лукая. Нагнувшись, мечник поднял небольшую круглую фляжку, внутри которой словно нехотя перекатывалась тягучая жидкость.

– Что там? – требовательно спросил он.

– Это мое. – С кроткой улыбкой святоши Лариэлл протянул руку, безмолвно требуя вернуть флягу.

Лукай поколебался, повертел находку, сам не понимая, отчего ему она кажется подозрительной. Хотя в его взвинченном состоянии абсолютно все казалось подозрительным. Похоже, пора было у Ламбертовского лекаря просить успокоительные порошки.

– Ну, где вы там? – снова заголосил недовольный Бигдиш.

Отряд уже спускался с крутой горки в заснеженную долину, направляясь к перевалу, каким-то невероятным образом пропущенному. Даже Герон и тот на своей кляче давно начал спуск, а лучник все чего-то ждал.

– Я слежу за тобой, парень, – произнес с посылом Лукай, протягивая флягу мальчишке.

– Значит, целее буду, – насмешливо изогнул брови Лариэлл, быстро пряча сосуд в заплечную суму, и стрелой кинулся к лучнику.

Казалось, что с каждым пройденным шагом Бетрезеновы Рога лишь отдалялись. Стоило высоким валунам, сплошь усеявшим долину, скрыть гористый перевал, как он появлялся, уже сместившись. Два каменных рога, словно издеваясь, перемещались то по правую, то по левую руку, но никак не получилось их достигнуть. И от этого становилось жутко.

– Точно, проклятая дорога, – недовольно пробормотал себе под нос Вогнар, поежившись, и сплюнул сквозь зубы.

– Беды не накличь, – отозвался тихо Бигдиш, с тоской поглядывая на темнеющее небо.

Снегопад наконец закончился, высыпавшись из низких облаков без остатка, перестал колоть лицо злобными мелкими иголками. Зато и день подходил к концу, вечер стремительно опускался на долину, и у подножия гор уже прятались тени, разраставшиеся щупальцами в разные стороны.

Кавалькада из восьми воинов, одного навязавшегося им на шею мальчика и мешавшегося под ногами, но небесполезного лекаря снова выехала из-за неприступной стены каменных скал и тут же придержала лошадей. Перед ними словно из-под земли вырос деревянный частокол, тут же имелись и наглухо закрытые ворота, и дозорная ладная башня с деревянной крышей.

Усталые озябшие воины оживились, заулыбались в бороды. Капитан молча кивнул Лукаю, и тот приблизился к воротам. Но стоило подъехать, как под копыта его коня в мерзлую землю воткнулась стрела, на длинном древке красовались черные перья. Непроизвольно Лукай пригнулся, моментально со звоном отряд выхватил из ножен мечи, готовясь дать отпор негостеприимным хозяевам.

– Что нужно? – донесся из-за стены далеко не любезный голос.

– Хотели о ночлеге и столе просить. – Лукай напряженно разглядывал дурно оструганный частокол.

Неожиданно распахнулось окошко бойницы как раз на уровне его глаз, и оттуда высунулось острие наконечника копья, нацелившись в переносицу мечнику.

– Кто такие? – спросил защитник маленькой деревянной крепости.

– Воины императора Мередора, – честь по чести представился Лукай, горделиво выдвинув подбородок, и острие уперлось в его шею. Поморщившись, он пальцем отодвинул железное жало от своего лица.

– Эй, девицы! – неожиданно в напряженной тишине раздался вопль Бигдиша. – Вы там друг другу в нежных чувствах, что ли, признаетесь?! У меня парень за спиной от холода трясется, а вы договориться не можете!

В один момент над ухом Лукая дрогнул холодный воздух, и в деревянные бревна над окошечком правильным рядком одна за другой вонзилась пара стрелок. От неожиданности мечник только кашлянул в кулак, признаться, по спине пробежала капля пота. Хвала Всевышнему, что лучший друг сумел-таки пристрелять свою игрушку, иначе бы гореть Лукаю на жарком погребальном костре! Про себя мечник тут же решил отвесить Бигдишу хорошего пинка, чтобы больше не выпендривался.

Сразу после демонстрации удали гостей за воротами началось непонятное шевеление, раздался грохот открываемого запора. Деревянные створки, дрожа, распахнулись, и взгляду воинов предстала скромная въездная площадь деревни, посреди которой собралось множество широко и приветливо улыбавшихся гномов. Казалось, что пока дозорный пугал гостей, остальная деревня впопыхах собиралась, чтобы встретить всадников с распростертыми объятиями.

– Я здешний староста Мэгфин. Милости просим к нам в Горные Кручи, – поклонился в пояс бородатый седовласый гном, за ним почтительно согнулась в поклоне собравшаяся толпа, и отряд Ламберта, изумленно переглядываясь, медленно опустил оружие.

– Хорошо, Мортисова могила, – пробормотал себе под нос Лукай, сильно насторожившись.

Странная оказалась деревня. Да и не деревня даже, а небольшое сельцо в три десятка каменных домиков вокруг жертвенного алтаря. Седовласого гнома звали Мэгфин, и он был старостой. В его доме, самом большом и заметном, сложенном из неровного серого камня, для странников накрыли стол.

– Вы уж извините дозорного, – кивнул староста, поглаживая бороду, связанную ниткой в хвост, – очень мы тут одичали. Кигаку все время враги мерещатся.

Дозорный, высокий парень с лицом, изъеденным глубокими оспинами, так и не удосужившийся раздеться, стоял в дверях избы, привалившись к косяку плечом. Он без интереса разглядывал носы своих изношенных сапог, с которых даже снег не стаял. После слов гнома по тонким губам дозорного зазмеилась нехорошая улыбка, и Лукай, внимательно следивший за ним, нахмурился. Высокая стройная девица в светлом легком платье низко склонилась над столом и поставила меж плошек с хлебом жареную птицу, так сладко и соблазнительно исходившую жиром, что у всех без исключения потекли слюнки.

В печи гудел огонь, но отчего-то в избе стоял странный холод. Лукай протянул руку за хлебом, но вдруг заметил, что в отличие от гостей сам хозяин не угощается, только смотрит с каким-то хитрым нехорошим прищуром.

– Не ешь этого, – одернул мечник Бигдиша, буквально вырывая у друга изо рта кусок лепешки.

– Чего это? – буркнул тот недовольно.

Потом на всякий случай скосил глаза и заметил, что Стаффорд тоже не притронулся к своей порции, а только попивал колодезную воду. Такого, конечно, лучник пропустить не мог, а потому раздраженно обтер пальцы и бороду о тряпицу и скрестил руки на груди, чтобы не потянуться за чем-нибудь аппетитным. Между тихим разговором все прекрасно слышали, как громко бурчит его пустой живот.

– Вы к перевалу едете? – уточнил староста у Ламберта, и тот кивнул, не сводя с собеседника внимательного изучающего взора. – У нас тут легко заблудиться меж камней. Кажется, что доехать никак не можешь, а на самом деле кружишь на одном месте. – Староста почмокал губами. – Тут лабиринт целый. Утром Кигак проводит вас к перевалу. – Гном кивнул на дозорного.

По лицу парнишки снова скользнула тень недоброй ухмылки.

– Провожу. Утром, – многозначительно добавил он.

– А я смотрю, у вас тут и люди, – Вогнар поднял глиняный стакан с вином и сделал внушительный глоток, – и гномы.

– Мы же в глуши, – вздохнул печально староста, разведя руками. – Выживать всегда проще вместе.

– А чей алтарь в селении высится? – пронзительно глядя на старосту, прямо спросил Стаффорд.

Староста Мэгфин вдруг смешался, и наступила нехорошая напряженная пауза. Входная дверь скрипнула, и от громкого звука все без исключения вздрогнули. На пороге появился коренастый гном, одетый совсем не по-зимнему: в легкой рубахе с заметными дырами на локтях и кожаном жилете.

– Мэгфин, там зовут тебя, – пропыхтел посланник, таращась на гостей.

На одно мгновение Лукаю показалось, что в маленьких глазах гнома вспыхнул красный огонек и тут же погас. Живот свело. Бигдиш и вовсе не донес до рта стакан с водой, а потом едва слышно сквозь зубы спросил, обращаясь к Лукаю:

– Мне кажется или этот бетрезенов гном действительно смотрит на нас, – лучший друг запнулся, – кровожадно?

– Угощайтесь, гости, – староста суетливо поднялся и снова низко поклонился, от усердия едва не шибанувшись лбом о крышку стола, – скоро вернусь. Вернусь незамедлительно.

Не накидывая верхней одежды, он выскочил из домика. Дозорный последний раз оглядел трапезничающих, скривил губы и, оторвавшись от косяка, улизнул за дверь. В комнате остались лишь услужливые девушки-подавальщицы, крепкие и высокие, только очень бледные.

– Ох, холодная какая, – глумливо осклабился Вогнар, хватая девушку, забиравшую пустую плошку, за запястье.

Кротко улыбнувшись, та осторожно высвободилась и, покачивая бедрами, вышла из комнаты за очередной порцией лакомств.

– Нехорошо здесь, – очень тихо произнес Ламберт, потирая подбородок. – И собак не слышно.

В одно мгновение отряд перестал жевать – кусок перестал лезть в горло.

– Надо бы проверить. – Капитан кивнул Стаффорду, но тот уже поднялся. – Ты, Лукай, тоже иди.

– А чего же вы ничего не кушаете? Или угощение невкусно? – раздался за их спинами какой-то странный каркающий голос госпожи гномы, жены старосты, прежде даже носа не кажущей из кухоньки.

На улице стояла такая темень, что мечник даже не смог разглядеть вроде застывшего рядом Стаффорда. Некоторое время понадобилось, чтобы привыкли глаза. На всякий случай Лукай вытянул руку, стараясь сохранить равновесие и не рухнуть с крутых каменных ступенек на обледенелую дорожку. Непроизвольно он потянул за плащ рыцаря, и тот гневно буркнул:

– Бетрезен тебя дери, напугал!

– Бигдиш прав, – отозвался насмешливо Лукай, – твой словарь обогащается с каждым днем.

– С кем поведешься, – процедил Стаффорд недовольно.

Казалось, что деревня вымерла. Домики потонули в черноте ночи и едва виднелись, почти полностью занесенные сугробами, выступавшими из мглы белесыми холмами. В тревожной тишине действительно не было слышно привычного для деревень и сел собачьего лая, только странные потусторонние шорохи. Чтото шевелилось вокруг, незаметно двигалось. От страха Лукай поежился. Неожиданно ему показалось, что будто нечто неясное отделилось от сумрака и бросилось наутек.

– Ты видел? – быстро спросил мечник у Стаффорда.

– Ты тоже?

Не сговариваясь, они бросились за беглецом, скрытым одеялом мглы. Фигура приобретала очертания и стала напоминать местного старосту, со всех ног улепетывавшего от воинов. Но в отличие от них он не поскальзывался на обледенелой дорожке, не спотыкался в темноте. Его движения казались правильными и четками. Вот он оглянулся, и во мгле вспыхнули двумя углями злые красные глаза.

– Не может быть! – пробормотал Лукай, резко останавливаясь, и, схватив за рукав Стаффорда, заставил того притормозить.

Перед ними возвышался жертвенный алтарь, и его украшал человеческий череп с короной, словно раскинувшей во тьме длинные огненные щупальца. В черных глазницах вспыхивали огоньки лампадки, и, казалось, череп злобно скалился на нежданных гостей. Призванное изображать божество изваяние мерцало прозрачным, но тревожным огнем и окрашивало снег красноватыми всполохами.

– Алтарь Мортис… – пробормотал Лукай, и у него нехорошо засосало под ложечкой.

Тяжело дыша, со всевозрастающим ужасом они оглядывались вокруг, и маленькое аккуратное сельцо на их глазах стремительно меняло свой облик. Со странным шелестом оседали белые пышные сугробы, превращаясь в кучи грязного пепла. Песком со стен осыпались камни, оставляя после себя лишь черные сожженные остовы, острыми шипами устремлявшиеся к беспросветному небу. Через доли секунды перед остолбеневшими воинами предстало выжженное пепелище.

– Где Ламберт? – процедил Стаффорд сквозь зубы.

Оба без слов бросились обратно к избе старосты.

Бигдиш с тоской разглядывал подслеповатое темное окошко. Как ни странно, но на тонком горном хрустале не намерзло рисунка и отчетливо виднелся сугроб, насыпавший почти до резных створок. Тут что-то мелькнуло, как будто лохматый кусок тьмы, сверкнув двумя горящими углями, пролетел мимо.

– Что там? – Сидевший за столом Бигдиш вскочил на ноги, переворачивая перед собой плошку с похлебкой.

Холодное с самого начала варево выплеснулось на пол, и тут от него пошел неприятный душок. В деревянных плошках забурлило варево, становясь склизким и зловонным. Ядовитый запах заполнял комнату, раздражая обоняние и веки. На глазах чернели, покрываясь плесенью, лепешки. Разлагалось прожаренное мясо птицы. Оторопевшие воины в один момент принялись отплевываться, пытаясь справиться с подступившей к горлу тошнотой.

В окно что-то заскребло, кто-то завыл на улице, и темнота за пределами домика вспыхнула десятком алых углей-глаз. В мгновение ока воины выбрались из-за стола, перевернув его. Обстановка стремительно менялась: превращались в оборванные тряпки воздушные занавески на окнах, рассыпались камни стен. В один момент погас очаг, с дуновением ветра затухли факелы, комната погрузилась в темноту. Домик задрожал, как в лихорадке. С оглушающим грохотом с петель слетела дверь, и в образовавшийся проход посыпали ужасающие твари.

– Нежить! – выкрикнул кто-то из рыцарей, и в этом непроизвольном вопле послышалась настоящая паника.

Из кухни выскочили девицы: высокие и крепкие, с изъеденной кожей, покрытой страшными струпьями. Между ними виднелись черные обнаженные жилы. Широкие оскалы озаряли страшными улыбками словно бы стекшие лица подавальщиц.

Бой вспыхнул, яростный и свирепый. Воины старались держаться вместе, чтобы в крошечном помещении не задеть друг друга. Звенели мечи, раздавались истошные вопли, зловоние наполнило воздух, и зеленоватый туман скрыл мельтешащие фигуры мортисовых детей. Казалось, что пространство увеличилось до невероятных размеров, разделив между собой защитников императорской короны на много шагов.

Не прицеливаясь, Бигдиш выпустил все три стрелки арбалета и едва успел прицепить к поясу разряженное оружие, как рядом с грудью просвистел кончик стального клинка. Лучник отпрыгнул, выгибаясь. Зеленоватая тень, тревожа густую дымку, мелькнула рядом, и Бигдиш, сам не ожидая, резко выставил кулак перед собой. Вслед яростному удару раздался странный сип, и уродец взмахнул в воздухе голыми пятками, падая. Меч отлетел аккурат под ноги лучнику, и тот подхватил нежданно-негаданно доставшееся оружие, стараясь даже не допускать мысли, чьи скользкие пальцы держали его прежде.

Бигдиш, тяжело дыша, только успевал махать в разные стороны легким клинком. Ему все казалось, что кто-то пытался его оцарапать, а над ухом все клацали и клацали острые ядовитые клыки. Он слышал собственные сбивчивые вздохи, вырывавшиеся из груди, и они походили на хрипы. Тонкий испуганный визг заставил зашевелиться на затылке волосы, и лучник стремительно вернулся из несуществующего зеленоватого пространства в маленькую холодную комнату, наполненную уродцами. Лариэлла окружила шипящая нежить. Мальчишка, не пытаясь защищаться, прикрывал голову руками и только истошно визжал. Чудовища скалили зубы, тянули к нему когтистые склизкие лапы. Бигдиш прыгнул к мальчишке, одним мощным ударом разрубая податливое мягкое тело уродца с желтыми блюдцами-глазами. Лариэлл вскинулся, и на бледном лице с набухшей на гладком лбу жилкой появилось выражение такого ужаса, что, наверное, хватило бы его на целый десяток невинных душ. Бигдиша даже передернуло. В следующий момент лучник подтолкнул онемевшего парня к себе за спину, одновременно отходя к стене, чтобы никто не попытался схватить бедолагу сзади.

– Ты же говорил, что сам можешь защитить себя, – процедил лучник зло и ловко пригнул голову, когда над его макушкой пролетел конец отравленного посоха.

Мальчишка только взвизгнул, совсем как кисейная барышня, и, врезавшись в стену, сполз по ней, сворачиваясь комочком.

– Ясно. – Лучник говорил сам с собой только для того, чтобы перебороть охватившую душу жуть.

Не каждый день видишь горящие углями злобные глаза, открытые пасти нежити и острые клыки с тягучей ядовитой слюной. Да, теперь он десяток лет будет мучиться от кошмаров!

Неожиданночьи-то острые зубы лязгнули рядом с запястьем, опалив кожу ледяным зловонным дыханием. С перепугу Бигдиш выпустил клинок, и тот упал на пол с тихим звоном. В следующий момент меч подхватила корявая рука нежити с длинными острыми когтями.

– Плохая новость, парень, – пробормотал Бигдиш, хватая мальчишку за шкирку, – мы потеряли оружие!

В один момент он сорвал с пояса Лариэлла кинжал и умудрился, услыхав хруст сломанной кости и истеричный вопль, отпихнуть ногой страхолюдину с обнаженными ребрами и столбом позвоночника. И почувствовал, что растянул мышцу ноги.

– Бетрезен тебя дери, я же лучник, а не борец! – взвыл Бигдиш, расстроенный нелепой травмой, и от злости саданул кулаком по голому черепу твари, которая, судя по всему, прежде являлась гномом.

– Нужно пробираться к выходу! – процедил он, и мальчишка намертво вцепился в его плащ, готовый даже сигануть в глубокий колодец, если лучник прикажет.

Но их обступали со всех сторон чудовища, прижимая к проклятой стене. Всюду оскаленные пасти и злобные горячие точки глаз. Особенно обидно было, что чудовище, в которое превратилась милая подавальщица, весьма кровожадно размахивало Бигдишевым мечом. Вполне определенно при жизни девчонка умела обращаться с оружием. Выставленный кинжал с коротким лезвием по сравнению с длинным заточенным клинком выглядел несколько нелепо.

Рыцари, увлекшись боем, не замечали, в каком печальном положении оказалась парочка имперцев. Слепое отчаяние охватило лучника, и тут неожиданно в игру вступил лекарь Герон. Потом весь отряд признает, что именно его невероятно героический выход преломил ход битвы в пользу сил добра.

В самом начале пира Герон брезгливо принюхивался к еде, чуя какой-то несвежий душок, а когда уж нечисть повалила из дверей, лекаря сковал такой страх, что он вырубился самым подлым образом, потеряв сознание. Очнулся Герон от резкого запаха и увидел расплывавшимся взором, что к лицу стремительно и неотвратимо приближается подошва чьего-то сапога. Она обязательно сровняла бы с лицом носовые хрящи Герона, если бы он вовремя не откатился. Привычно, на карачках, лекарь дополз до темного угла, откуда решил не вылезать, пока драка не прекратится окончательно. Признаться, эскулап всю свою жизнь верил, что добро побеждает, а потому не сомневался, что семь воинов всенепременно выиграют битву против орды нежити. Ведь сейчас в роли добра выступал отряд, отчаянно желавший выжить.

Герон как раз забился в угол, дрожа последней шавкой, когда в патлы, отвесив перед этим отменную пощечину, вцепилась вырванная рука. Вопя от страха, лекарь отодрал живую-неживую руку вместе с клоком волос и отшвырнул ее подальше от себя. Не заметив подобной каверзы, ассасин Вогнар наступил на склизкую, мгновенно разложившуюся плоть и нехорошо поскользнулся, выругавшись. Невероятно для своего плотного телосложения он изогнулся, и, собственно, именно подобный гимнастический пасс спас смелого воина от подлого удара. Схватив с пола руку, Вогнар в бешенстве замахал ею, нанося нежити оглушительные шлепки. И так его самоотверженность в борьбе с врагом раззадорила лекаря, что Герон воспылал героическим желанием вступить в яростную схватку. Он даже голову гордо приподнял, как вдруг в стену врезался хлюпкий табурет и прыснул в разные стороны острыми щепами. Схватив поломанные ножки, Герон вскочил на ноги, поднял руки и с криком «Да пребудет с нами сила Всевышнего!» скрестил ножки над головой в форме креста.

На одно короткое мгновение в комнате наступила невероятная тишина. Все до единого – и воины, и нежить – остолбенели, глядя на маленькую щуплую фигуру. Герону казалось, что его смертоносный крест прямо сейчас засветится ослепительным пламенем. Неописуемый восторг охватил лекаря, и тут какая-то дрянь в три локтя высотой ловко подпрыгнула, вырвала одну ножку из слабых рук Герона да еще и хлопнула ею лекаря по голове. Тот отлетел к стене, у которой атакующие зажали Бигдиша с перепуганным мальчиком, и со всего маху шибанулся об нее. Тут же домик затрясся, как в предсмертной судороге, подгнившие опоры странно всхлипнули, и стена обвалилась, открывая вид на темную холодную улицу, заваленную старым, давно сгоревшим пеплом и снегом.

Изумленно вытаращилась нежить. Оторопев, в темноте снежной улицы оглянулись Стаффорд и Лукай, прижимавшиеся друг к дружке спинами и ловко отражавшие удары атакующих тварей.

Схватка переместилась под черное небо, где воины чувствовали себя свободнее.

– Вы живы, друзья мои. – С брезгливой гримасой на лице Ламберт спихнул уродца, насаженного и застрявшего на мече.

– Живее некуда, – отозвался Стаффорд, ловко протыкая то, что раньше являлось гномом, а теперь, распространяя вокруг себя зловоние, с ревом и воплем кидалось на рыцаря.

– Это точно! – подтвердил Лукай, и с этими словами он обернулся и рубанул со всего маху по голове оскаленную девицу, летевшую на Стаффорда.

Ламберт только усмехнулся, краем глаза посмотрев на эту парочку, вполне гармонично дополнявшую друг друга в бою.

До самого рассвета продолжалась схватка и, когда ночь сменилась сумраком, усталые люди уже не держались на ногах. Если на пепелище еще оставалась нежить, то она в испуге забилась в дыры и подвалы, чтобы не нашли.

– Деревню нужно сжечь! – Перепачканный дурной неживой кровью Стаффорд выглядел паршиво: светлые волосы стали бурыми, а на скуле имелся заметный кровоподтек.

– Цапнули? – тихо спросил Ламберт, нахмурившись.

– Нет, – скрипнув зубами, Стаффорд злобно оглянулся через плечо, где Лукай, хлопая по щекам, пытался привести в чувство Герона, вызволенного из каменного завала, – этот… – рыцаря передернуло, – задел. Случайно.

Спрятав ухмылку в усы, капитан только кивнул и обтер окровавленный меч снегом.

* * *

Они оставили за спиной полыхающую деревню. В светлеющее небо поднимались черные столбы дыма.

– Вот Бетрезеново отродье! – зло пробормотал Стаффорд, резко останавливая коня.

– Мы его так часто поминаем, – раздался насмешливый голос Бигдиша, – что он, наверное, волчком вертится в подземном пламени. – Тут он вздрогнул и растерянно протянул: – Беру слова обратно!

Отряд застыл в немом изумлении, ведь перед ними открывалось ущелье между двумя отвесными скалами с невысокими, изломанными ветром соснами. Высоко над головами клонились друг к другу две острые заснеженные вершины; казалось, еще одно мгновение, и они осыплются чудовищными валунами на головы странникам.

– Что это? – Лариэлл ткнул пальцем в снег, в котором что-то блеснуло.

Он легко спрыгнул с лошадки, ткнув Бигдиша под ребра острым локтем, и вытащил из снега болтавшийся на порванной цепочке с крупными звеньями драгоценный герб Ольвэ.

– Семейный знак! – Рыцарь с узкими черными усиками-стрелочками над тонкими губами, добавлявшими презрительности аристократическому лицу, подъехал к мальчишке и вырвал из его рук украшение.

Ламберт обеспокоенно оглянул на Стаффорда: тот разглядывал залитое солнцем ущелье, лежавшее перед отрядом. Снег ослепительно сиял, вызывая боль в глазах.

– А где мы, в таком случае, были? – спросил кто-то напряженно. Воины переглядывались.

– Смотрите, пещера! – Лариэлл ткнул пальцем в зев горного провала, темнеющий на въезде, и быстро засеменил туда, только ярко-алый плащ развевался за ним, словно знамя.

– Стой, не ходи! – Лукай спрыгнул с коня и, догнав, почти на входе схватил мальчишку за шкирку, останавливая. – Это может быть заговоренное место. Возможно, мы вошли в пещеру, а вышли уже…

Он осекся и угрюмо оглядел отряд.

– Ой! – Лариэлл обо что-то споткнулся и мягко шлепнулся на спину.

– Вставай! – Мечник грубо поставил Лариэлла на ноги, опустил голову, и внутри у него похолодело. Из-под снега высовывалась резная рукоять меча, украшенная самоцветными камнями в форме креста Инквизиции.

– Это меч? – обомлел мальчик, отшатываясь, когда одним резким движением Лукай поднял страшную находку. Обоюдоострый, очень длинный клинок с налипшим мокрым снегом явно испугал его.

Отряд замолк. Лицо Ламберта окаменело, у Стаффорда округлились глаза, а Бигдиш тихо присвистнул, вытягивая трубочкой обветренные, потрескавшиеся губы.

– Слуги Мортис, говорите, напали? – задумчиво пробормотал мечник и, оглядевшись, прислонил грозное оружие к большому валуну. – Похоже, нас специально заманили в деревню к слугам Мортис! – и добавил едва слышно себе под нос: – Понять бы, кто…

Его взгляд упал на Лариэлла, и мальчик быстро отвел глаза…

Часть вторая. Тропой дракона

Глава 5. Крылатая тварь

Старый тракт пугал своей безлюдностью. За много миль пути не встретилось ни путника, ни подводы, словно весь Невендаар полетел в тартарары, Бетрезену под крыло. Только солнце, безразлично таращась на землю, рассыпалось на снегу мириадами крошечных разноцветных огоньков. Чем ярче оно светило, тем холоднее становился вокруг воздух. От горячего дыхания из лошадиных ноздрей вырвались струйки пара, а люди кутались в одежды, сжимая обмороженными пальцами поводья. Горы обступали со всех сторон, и лишь изредка встречались давно заброшенные селения гномов, покинувших земли Старого Тракта. Далеко остался трудный перевал Бетрезеновы Рога, давно выветрился из одежд запах пепелища, оставшийся после деревни нежити.

Для ночевки выбрали скрытое за высокими каменными валунами местечко, где практически не чувствовалось ледяных ветров, носивших по снежным дюнам поземку. Сидя рядом с разведенным костром, утомленные воины, порядком потрепанные после незапланированных геройств, черной звездой озаривших их путешествие, хлебали безвкусную мучную похлебку. На разговоры и шутки сил уже не оставалось, да и крепкий морозец, от которого не спасало даже тепло огня, не способствовал разговорчивости. Примолк Бигдиш, и его молчаливость насторожила даже Ламберта, то и дело с беспокойством посматривавшего на лучника.

– Мяса хочется, – высказался Бигдиш наконец, нарушая хриплым, сорванным еще в деревне нежити голосом ночную тишину, – сейчас бы птицу какую подстрелить.

– Да, твоим кривым арбалетом все равно что пальцем в небо целиться, – хмыкнул в ответ ему ассасин Вогнар.

Бигдиш странно крякнул и раздраженно сузил глаза. В обычном своем состоянии он бы еще красными пятнами пошел, но сейчас его обмороженное лицо с недельной щетиной на одной щеке и совершенно гладкой другой и так имело цвет свекольного сока.

– Да мой арбалет, между прочим, – стал кипятиться лучник, – будет куда лучше твоего захудалого лука!

Тут пришла очередь Вогнара задохнуться от возмущения:

– Мой костяной лук, к твоему сведению, заговорен монахинями в обители, что под городом Гильгамом! Из моего лука, чтобы ты знал, дурень, невозможно промахнуться! Сама матушка-настоятельница шептала над тетивой!

– Под Гильгамом, говоришь? – Лучник стал медленно подниматься. Отряд с азартом следил за спорщиками, прихлебывая безвкусное варево с куда большим удовольствием, нежели пять минут назад. – Вон, Лариэлл у нас из Гильгама, он должен знать про монастырь!

Бигдиш ткнул пальцем в мальчишку.

– Про женский?! – уточнил ассасин насмешливо, и Лариэлл от неожиданности подавился, отчаянно закашлявшись.

– Не слышал, чтобы монахини заговорами занимались, – смущенно пробормотал мальчик, задыхаясь от волнения. – Они молитвы Всевышнему возносят да травки по холмам цветущим собирают. А от оружия вообще подальше держатся.

– Откуда ж ты так много про монастырскую жизнь знаешь? – Вогнар холодно блеснул единственным глазом, и мальчишка как-то мгновенно поскучнел.

– Так всем известно, чем монахини занимаются, – пожал он плечами, размешивая густеющую похлебку в плошке.

– Слышал? – страшно захохотал Бигдиш. – Делать им больше нечего, как только твой лук заговаривать!

– А поспорим, что завтра я вперед тебя птицу пристрелю в правый глаз? – взвился Вогнар, тоже вскакивая на ноги. Казалось, прямо сейчас он накинется на соперника с кулаками.

– Поспорим, поспорим! – загорелся Бигдиш. – Завтра утром и посмотрим!

– И я с вами! – радостно спохватился голубоглазый лучник Соло.

– Да куда тебе-то со своим простым луком? – презрительно фыркнул Вогнар. – Вон уже сколько лет в лучниках ходишь, никак до ассасина не дослужишься!

Оскорбившись, Соло сжал губы и процедил зло:

– Дослужусь и с костяным луком буду управляться получше твоего, одноглазый! – Оба готовы были вцепиться друг другу в горло.

Стаффорд, сидевший рядом с Ламбертом, раздраженно отшвырнул плошку, и из нее выплеснулась похлебка.

– Нужно остановить этих забияк! – процедил он, поднимаясь.

Одним коротким движением Ламберт остановил его, схвативши за руку.

– Сядь, Стаффорд, – тихо велел капитан и невозмутимо вернулся к ужину.

– Ламберт, они же позорят имперский стяг подобным поведением! – едва не захлебываясь словами, возмутился рыцарь.

Капитан помешал деревянной ложкой сероватую массу в плошке, обвел внимательным взором отряд, собравшийся вкруг огня. Воины возбужденно обсуждали завтрашний поединок лучников, сгорая от нетерпения. На усталых лицах играли довольные улыбки.

– Посмотри на них, Стаффорд, – ткнул Ламберт ложкой в сторону костра, – они – профессиональные сильные воины. Они лучшие. Но они всего лишь люди и могут сломаться. Им нужна разрядка…

«Разрядку» воины, как и договорились, устроили ранним утром. Стоило забрезжить солнечному свету, как спорщики уже приготовились, наконец, решить, кто же в этом отряде самый гениальный лучник. Настроение у противников сильно различалось. За ночь Бигдиш замерз, как безродный пес, и даже с пробуждением не мог согреться, а посему пребывал в отвратительном состоянии. В отличие от лучника, ассасин, наоборот, дышал сарказмом и приготовился к безоговорочной победе. Соло все еще злился на Вогнара и собирался уложить противника на две лопатки, даже если придется всадить ему стрелу меж бровей.

Рыцари ждали, когда, наконец, стрелки разомнутся. Все запрокинули головы к бледному голубеющему небу в ожидании дичи. Большие пушистые облака, похожие на седые кудри, окружали вершины гор. Перышками вился по светлой небесной глади дымок. Ни одной птицы в пределах полета стрелы не наблюдалось. Прошло полчаса, а птицы как-то не торопились попасть в лапы кровожадных охотников, и у тех уже порядком затекли вскинутые в ожидании руки и заныли мышцы. Да и любопытствующей публике надоело таращиться в чистое небо. Воины стали потихонечку расходиться по своим делам, собираться в дорогу и седлать лошадей.

Бигдиш с Вогнаром ревниво переглянулись и с упрямым видом направили луки со стрелами в пустые небеса.

– Может, постреляем по флягам? – сквозь зубы предложил Бигдиш, не глядя на противника.

Соло помялся, сплюнув. Вогнар не торопился с ответом и, пока на горизонте не появилось ни одной маломальски приличной птицы, потер слезящийся глаз.

– Согласен.

Трое лучников резко развернулись, опуская оружие, и посеменили к стоянке, удерживая друг друга от позорного падения лицом в снег. Соратники с интересом покосились на них, когда стрелки с деятельным видом принялись разыскивать в седельных сумках пустые фляги.

– С сорока шагов, – заявил Бигдиш.

– Лучше с пятидесяти, – поднял ставку Соло.

– Так неинтересно, – Вогнар облизал красные обветренные губы, – пусть кто-нибудь флягу на голову поставит.

Вокруг все насторожились, ассасин ткнул пальцем в Лариэлла и заявил:

– Вот! Мальчишка!

Лариэлл испуганно икнул и вытаращился, щелкнув зубами.

– Может, не надо? – жалобно проскулил он.

– Мы профессионалы! – заверил его Бигдиш и, схватив сопротивлявшегося Лариэлла за локоть, поставил его посреди поля.

– Не дрожи, щенок, а то упадет! – приказал Соло, ставя флягу на макушку Лариэллу. Тот только расширил глаза и испуганно сглотнул. Вокруг него мгновенно образовалось пустое пространство.

Стрелки снова вскинули оружие, а мальчик остолбенел, зажмурившись. Его губы беззвучно зашептали молитву. Шея как-то странно затряслась, а вместе с ней и кожаная мишень. Острия стрел застыли в воздухе, словно прицеливаясь. Щелкнул затвор арбалета, зазвенела отпущенная тетива. Три стрелы пронеслись над головой присевшего от страха мальчишки и воткнулись в седельную сумку на коне Стаффорда. Рыцарь отпрянул, а скакун испуганно зажал, вставая на дыбы. Стаффорд, вцепившийся в поводья, подскочил на месте.

– Да вы обезумели! – выкрикнул он зло, едва справляясь с конем. – Приказываю остановиться!

И тут в небе мелькнула черная точка. Стремительно с каждым мощным взмахом крыльев она приближалась, становясь большой темной птицей. Реакция последовала незамедлительная. С тетивы костяного лука, принадлежащего Вогнару, сорвалась стрела и метнулась к жертве. На короткое мгновение птица еще оставалась в воздухе, а потом камнем рухнула вниз.

– Бетрезен тебя дери! – пробормотал Бигдиш.

– Доигрались, – буркнул испуганно Соло, воровато оглядываясь через плечо на затягивавшего подпругу Стаффорду.

Вогнар молча устремился за камни, скрывшие погибшего ястреба. Недолго думая, лучники заторопились следом. Лариэлл сорвал с головы флягу и без лишних слов бросился за воинами, не отставая ни на шаг. Они выскочили на открытое пространство и, оторопев, остановились. На белом снегу вилась тонкая кровавая дорожка. Вогнар сидел рядом с распластанным ястребом, осторожно приподнимая сломанное крыло. Из птичьего глаза-горошины, пробив голову насквозь, торчало древко стрелы с черным оперением.

– Посланий нет! – крикнул Вогнар.

Но его все равно не слышали. То, что открылось взорам воинов дальше, потрясло сильнее, чем убийство ястреба, служившего Ламберту гонцом.

Скалистый уступ прятал превращенную в пепелище стоянку торгового каравана. Торчали под смерзшимся сероватым одеялом из пепла и снега черные остовы телег. Сожженные елочки ощетинились острыми опаленными ветвями. Под льдистой коркой легко угадывались останки лошадей. На том месте, где путники запалили костер, чернела огромная темная лужа, словно внутри этого огня сработало магическое заклинение, и оно оставило на земле след, похожий на звезду.

Лучники молча рассматривали ставший могилой для неизвестных путешественников лагерь, позабыв про убитую птицу.

– Лариэлл, – коротко велел Соло, – зови Ламберта.

Мальчишка, очнувшись, быстро закивал и развернулся.

– И про ястреба помалкивай! – последовал приказ Вогнара.

Лариэлл бросился за уступ и, поскользнувшись, неловко упал, словно ноги не держали его больше. В сугробе что-то пряталось, твердое и замерзшее. Быстро ладонями Лариэлл стал разрывать снег, и на него уставились широко распахнутые мертвые глаза на перекошенном застывшем лице с навсегда раззявленным ртом. На одно мгновение Лариэлл потерял дар речи, судорожно сглатывая тошнотворный комок, подкативший к горлу.

Ровно через один стук сердца пронзительный мальчишеский вопль расколол горную тишину, и прозрачный чистый воздух содрогнулся.

* * *

– Кто это может быть? – Ламберт задумчиво осматривал сожженную стоянку, пока воины освобождали мертвые тела из ледяного плена и готовили погребальный костер из молодых елочек, поваленных здесь же, в пролеске под горой.

– Я знаю только одно существо, способное поджечь даже камни. – Стаффорд кивнул на черную, выеденную огнем воронку в горной породе.

Ламберт и Лукай, стоявший рядом и ненароком слышавший разговор, обратили взоры к рыцарю. Тот перетирал меж пальцев рассыпавшийся в труху камушек.

– Дракон, – просто ответил Стаффорд, и на его благородном лице заходили желваки.

– Дракон? – Лукай непроизвольно посмотрел в чистое небо.

Внутри тут же свернулась напряженная пружина. Магическая тварь, способная из своего горла выплевывать столпы смертоносного пламени, – не самый приятный сосед.

– Я все думал про морок, наведенный на пещеру и деревню с нежитью, – хмуро продолжил Стаффорд. – Простому колдуну такая магия не по плечу, здесь даже архимагом не обойдешься. Слишком много сил и заклинаний нужно потратить, а получить в конечном счете всего лишь бессмысленную ловушку для заплутавших путников. Колдунам нет смысла тратить силы на подобные каверзы. Зато дракону, защищающему свою территорию, смысл есть.

– Морок навел дракон? – задумчиво переспросил Ламберт, и рыцарь только кивнул в подтверждение своих слов. – Сколько он способен поставить ловушек дальше на тракте?

Стаффорд лишь пожал плечами:

– Сколько угодно. Драконы – просто беда, пока не уничтожат поселение, на которое глаз положили, не успокоятся.

– Мы должны убить эту тварь, – после раздумий произнес Ламберт, – иначе путь до границы с Альянсом станет еще опаснее. Мы уже достаточно пережили утрат на этом проклятом тракте.

Словно в подтверждение его слов из-за гор показалась черная точка, похожая на начертанную одним росчерком пера галочку. Она летела странно, словно бы толчками. Совсем скоро стали различимы огромные крылья и длинный хвост.

– А вот и наша птица, – пробормотал Лукай.

Тварь между тем изогнулась, и гулкое тихое утро потревожил душераздирающий вой. Воины мгновенно встрепенулись и с ужасом устремили взгляды ввысь. Над сожженной стоянкой нависло тяжелое предчувствие очередных испытаний на прочность и живучесть. Ламберт от всей души надеялся, что у его воинов подобных качеств не приходилось занимать. Отряд не проронил ни слова, пока, наконец, не выдержал главный болтун, и у капитана, признаться, отлегло от души.

– Если мы хотим с ним побороться, то нужно план придумать. – Бигдиш оторвался от созерцания дракона, купавшегося в солнечных лучах и закладывавшего невероятные виражи.

– Можно подумать, ты знаешь толк в отлове тварей, – буркнул проковылявший мимо Рорин, здоровой рукой таща за собой небольшую разлапистую елочку.

– Для этого нужны охотники за драконами, – вступил в разговор рыцарь Ольвэ, и несколько голосов его поддержали. – У них и приспособления специальные есть. А мы что? – Рыцарь совсем не аристократически сплюнул и вытер небритый подбородок. – С нашими мечами против дракона – как с зубочисткой против медведя идти.

– Тоже верно, – согласился Бигдиш и почесал половину бороды, оставшуюся на лице.

– Его нужно хитростью брать, – возвращаясь обратно, произнес Рорин. – Единственно хитростью. Ведь что отличает человека от магической твари?

– Смертность? – тут же предположил усатый рыцарь презрительно.

– Ум! – Рорин окатил Ольвэ таким уничижительным взглядом, что всем смешно сделалось.

Слушая перепалку, Ламберт тайно усмехнулся. Рыцарь, довольный шуткой, подмигнул бледному трясущемуся Лариэллу.

– Чтобы убить тварь, – вступил в разговор Лукай, – нужно выманить ее на пустое пространство. Так на него будет проще напасть.

– Ага, он как выпустит пару-тройку огненных шаров – и всем нам конец, – не унимался Ольвэ, которому претила сама идея охоты на дракона.

– Боишься стать едой? – веселился Рорин.

– Если мы нападем на него в горах, то выйдет только хуже. – Лукай явно не был настроен шутить. – Они лазают по отвесным скалам гораздо ловчее, чем по земле ходят.

– Видел, что ли? – хмыкнул Стаффорд, скрестив руки на груди.

– Друг у него был, – насмешливо глянул на рыцаря Бигдиш, перекинув через плечо срубленную ель, – ловец драконов.

– И что с ним случилось? – заинтересовался Рорин.

– Съеден, – хмуро отозвался Лукай, – драконом. Когда его в горах поймать пытались.

Последовала неловкая пауза. Воины сконфуженно переглядывались, полные дурных предчувствий.

– Нужны добровольцы. – Слова Ламберта прозвучали приказом.

– Я пойду, – пробубнил под нос Лукай и швырнул в сложенный костер очередную елочку.

– Я тоже, – согласился Бигдиш.

– Я, – вызвался Стаффорд.

– И я! – раздался тоненький голос Лариэлла. Завернувшись в плащ, он из последних сил поднял над головой один палец.

– Сиди уж, сердешный, – махнул рукой Рорин, – я пойду.

– Ты ранен, – просто сказал Ламберт. – Лучше пойду я.

– Мы не позволим тебе рисковать, капитан, – тут же заволновался Стаффорд.

– Ну что ж, – Ольвэ очень нервно похлопал перчатками по ноге, – значит, придется мне. Фив и Соло, как понимаю, остались в стороне!

– Да ты не бойся. На нас можно положиться, – широко улыбнулся Бигдиш, – мы парни меткие.

– Угу, – хмыкнул Стаффорд и многозначительно покосился на подстреленного намедни Рорина, – особенно ты, Бигдиш. Меткий.

Наконец заполыхал погребальный костер. Склонив головы, стояли воины, прощаясь с невинно погибшими людьми. Бигдиш по-отечески прижимал к себе пошатывавшегося мальчишку. По щекам у того текли слезы, наивные и чистые. Каждый из этих воинов знал, что наверняка это не первый, но и далеко не последний погребальный костер, который переживет парнишка на своем веку.

* * *

Для охоты на дракона выбрали открытое плоскогорье меж невысоких отвесных скал, голых, но с грязными хлопьями снега на острых выступах. Валуны обступали поляну кольцом и являлись отличным укрытием. Остальной отряд из пяти смелых воинов и двух нахлебников, не способных постоять за себя, укрылся в большой холодной пещере, чтобы не привлекать внимания злобной огненной твари. Бигдиш вызвался изображать приманку. Лукай и Стаффорд прятались за валунами, а тонкоусый рыцарь Ольвэ, стоя на коленях, молился. Отвесив поклон в обледенелую землю, он вытащил из ножен меч и прижался к камням спиной, полный решимости умереть в бою с драконом.

Посреди полянки, по несчастью, сходилась роза ветров, а потому веяли ледяные воздушные вихри. Ветер яростно трепал одежду, и пламя специально разведенного костра почти угасало, клонясь к земле. Лучник стучал зубами и поглядывал в чистое небо. Пальцы окончательно задубели, и никак не получалось согреться рядом с жалким костерком. Дракон не торопился и носа не казал, игнорируя маленькую полянку.

– Чую, не выберется из логова, – буркнул Бигдиш, согревая озябшие ладони дыханием, и попрыгал на месте, чтобы в окоченевших ногах заиграла кровь. Притаившиеся друзья молчали. – Нет, ну сами посудите, – болтал без остановки лучник, – я бы в такой мороз даже носа на улицу не высунул, а он уже утром прогуливался.

Не услышав отклика, Бигдиш потанцевал на месте, постучал одним заскорузлым от мороза сапогом о другой и снова заговорил:

– Я слышал, что кое-кто на этих тварях еще и катается. Нет, представляете, – от возмущения он даже руками развел, – как на лошади! Это ж чего у тебя в голове должно быть, чтобы додуматься на загривок огнедышащей твари забраться и прокатиться?!

– Бигдиш, умолкни! – не выдержал Стаффорд.

– О рыцарь, твой ли голос слышу? – обрадовался тот, что потенциальные собеседники наконец подали голос, а то ему уже казалось, будто друзья давно ретировались обратно в пещеры и оставили его одного перед лицом злого зубастого врага.

– Закрой рот! – приказал рыцарь.

Лучник только обиженно шмыгнул замерзшим носом и вытер его о холодный рукав плаща.

– Кстати, – вдруг вспомнил Бигдиш, – я еще слышал, что они разговаривать умеют. Представляете, милсдари, как такое чудище что-нибудь скажет? Да я тут же копыта отброшу!

– Брат, – процедил Лукай сквозь зубы.

– А? – обрадовался болтун.

– Заткнись, наконец!

Опечалившись, Бигдиш присел к костерку. Он подкинул еще соломки, и стоило огоньку довольно захрустеть ею, как в небесах раздалось хлопанье крыльев. Бигдиш мгновенно вскочил и заорал от испуга. Чудовище стремительно мелькнуло над головой, и герой повалился на снег, спасаясь от огромных когтистых лап.

Никогда лучнику не приходилось видеть подобного урода. Огромная тварь, по сравнению с которой любой воин выглядел крошечной мушкой, вспенила облако снега. Четыре сильные лапы играючи подхватили тяжелый валун и подняли в воздух. За камнем как раз прятался бледный как мертвец Ольвэ. От страха он упал на спину, беспорядочно размахивая мечом. Казалось, что крылья дракона застили белый свет.

Тварь сделала величественный круг над поляной, и вместе с ней по снегу скользнула тень.

– Он улетел? – насторожился Бигдиш, поднимая голову.

Вслед за этим сверху рухнула каменная глыба. Брызнули острые осколки. Бигдиш вскочил и бросился наутек. Дракон в мгновение ока снизился и на лету когтями попытался располосовать развевающуюся ткань плаща. Стоило чудовищу с горящими глазами приблизиться, как из укрытий выскочили Стаффорд с Лукаем. Дракон, не заметив новых противников, взмахнул сильными крыльями. Мощная струя холодного воздуха сбила рыцарей с ног. Мужчины закружились, будто легкие пушинки, и припали к земле.

– Ах ты тварь! – охнул Бигдиш и, выставив руку с арбалетом, выпустил стрелку.

Самым неожиданным образом острое жало залетело под чешуйку и впилось в плоть, словно настырная пчела. От боли дракон завопил так, что содрогнулись горы, а оглушенные охотники со стонами прикрыли уши. Похожее на кошку с крыльями древнее чудовище отпрянуло и, шипя, вытянуло шею.

– Все, добро пожаловать! – пробормотал Лукай, поднимаясь и таща за собой оглушенного Стаффорда. – Бигдиш, быстрее! Он сейчас пламя выпустит!

– Спаси Всевышний! – выдохнул лучник.

Его ноги заскользили по снегу, а ладони подгребали, пытаясь удержать неповоротливое, скованное ужасом тело.

Воины прыснули в разные стороны, когда поток пламени ударился в скалу. Тая, зашипел снег, почернели камни, невыносимый жар опалил лица и глотки. Воздух в одно мгновение раскалился, словно воины по чужому велению попали в Выжженные Земли.

Следующий огненный шар ударил в валуны, и те рассыпались от разгоняемого крыльями горячего потока воздуха. Серая пыль превратила день в грязные сумерки. Воины прижали к лицам рукава, спасаясь от зловредных частиц. Снег окончательно стаял, но вода бешено кипела, лопаясь огромными пузырями.

Внезапно разгневанный дракон оглянулся и втянул ноздрями пахнущий серой воздух.

– Что случилось? – едва слышно выдавил из себя Стаффорд и закашлялся.

– Может, испугался? – у Бигдиша слезились глаза от едкого газа.

Неожиданно дракон сузил горящие угли-глаза и, взмахнув крыльями, устремился в небо. Он скрылся за скалистой грядой, и наступила невероятная тишина. Воины насторожились, недоуменно переглядываясь.

– Куда он делся? – крикнул Ольвэ из своего убежища. Спрятавшиеся соратники все еще боялись выбраться из-за камней. И в следующий момент до них донесся испуганный крик, разлетевшийся затухающим эхом.

– Лариэлл! – узнал голос Лукай.

* * *

Убежищем стала большая гулкая пещера над ущельем с удобным к ней подъездом, пускай довольно крутым, зато широким. С противоположной стороны падала отвесная скальная стена, и дно пропасти щерилось острыми осколками камней.

Голоса воинов, переговаривавшихся в глубине пещеры, отражались эхом от стен. Слышалось недовольное ржание лошадей, испуганных темнотой горного укрытия. Широкая на входе пещера затем сильно сужалась и коридором уходила в глубь горы, а потому в ней царили холодные сквозняки и снежный пух покрывал каменистый пол.

На месте Ламберту не сиделось, ведь внизу, на площадке, скрытой меж высоких валунов, его рыцари охотились на крылатую тварь. И никто из них не являлся охотником на драконов, а значит, навыков специальных не имел. На душе было тревожно. Капитан прошел к выходу из пещеры, и злой ветер подул ему в лицо, словно желая остановить его.

Неожиданно до Ламберта донесся шорох покатившихся камней. Непроизвольно по старой привычке капитан схватился за рукоять меча на поясе и развернулся. Держась за стену, в тени стоял Лариэлл, спрятанный от посторонних взоров. На мгновение Ламберт не узнал его, таким бледным казалось лицо. Под закрытыми глазами мальчишки залегли черные круги, приоткрытый рот кривился, и из груди вырывалось сиплое дыхание. Казалось, что он превращается в нежить. Ламберт затаился, следя за ним. Пошатываясь, Лариэлл добрел до выхода из пещеры и прислонился спиной к камням. Дрожащими пальцами мальчик отвинтил крышку маленькой фляги и сделал крошечный глоточек, тут же закашлявшись, как от невыносимой горечи. В следующую секунду Лариэлл расслабился, дыхание выровнялось, мертвенная бледность отступила.

– Лариэлл?

Мальчишка вздрогнул, услыхав голос капитана, и резко оглянулся. На один миг в его темных глазах мелькнула паника, но он быстро справился с чувствами. Снова на устах появилась кроткая улыбка и вернулся чуть наивный взор.

– Капитан? – Мальчик быстро закручивал крышку, торопясь спрятать кожаную флягу под плащом.

– Это какое-то лекарство? – вкрадчиво спросил Ламберт, подходя к нему.

Глаза Лариэлла расширились от страха, как у загнанного в угол зверька, и неожиданно в темных зрачках мальчика полыхнуло отражение огромного огненного облака. Все произошло за мгновения. Одним коротким движением Ламберт сбил закричавшего мальчика с ног и упал сам, ощутив резкую боль в раненой груди. Вместе с гудением пламени, облизавшим своим раскаленным языком края пещеры, раздался дикий устрашающий вопль. Камни мгновенно запеклись, вслед за тем превращаясь в труху и осыпаясь рыжеватым прахом. Мальчишка сдавленно закашлял, Ламберт выглянул из пещеры. Огромная крылатая тварь взмыла в небо, превращаясь в точку, лишь для того, чтобы устремиться обратно. Содрогаясь от боли, Ламберт за шкирку поднял испуганного Лариэлла.

– Спрячься в глубине! – отрывисто приказал капитан.

Тот хватался за плащ Ламберта и никак не мог оторвать взора от приближавшегося дракона, расправившего крылья и распахнувшего огромную пасть.

– Быстро! – Ламберт оттолкнул мальчишку и вытащил из ножен меч, чувствуя, что обессиленные от боли руки мелко трясутся. – Лошадей уведи подальше!

За спиной раздавались крики и топот спешивших на подмогу воинов.

Дракон стремительно налетел, и Ламберт замахнулся мечом. Клинок проскрежетал по твердой чешуе. От звериного вопля содрогнулись скалы. В воздух взмыли стрелы, но они, ударившись о чешую дракона, лишь бессильно упали, не причинив зверю вреда. Дракон проскользнул в воздухе мимо, заложил крутой вираж, пройдя рядом с отвесной скалой, и снова бросился на смелых защитников, выпуская из пасти огненный поток. Люди прыгнули в разные стороны от пламени, пролетевшего в глубь пещеры и опалившего каменный свод. Ламберту, при падении налетевшему на острый выступ, казалось, что он уже не сможет подняться.

Тварь взвилась к синему небу и с бешеным воем кинулась камнем вниз, поворачиваясь вокруг собственной оси. Дракон сходил с ума, ревел, оглушая. Синеглазый лучник Соло вскочил на ноги и, натягивая тугую тетиву лука, встал настолько близко к обрыву, что из-под сапога в пропасть полетели камни. Сильные когтистые лапы дракона зацепили воина за пояс, поднимая в воздух.

– Соло! – В мгновение ока Ламберт поднялся, бросаясь к сучившему ногами и кричавшему воину.

На одну страшную долю секунды капитану показалось, что он не успеет, удар меча пройдет мимо, но клинок полоснул по незащищенному чешуей телу чудовища. Брызнула густая кровь, орошая искаженное гримасой ярости лицо капитана. Взбешенный дракон взмыл, выпуская жертву, и вопивший лучник сорвался в пропасть. В последнее мгновение мощный Фив схватил руку друга. Сильный толчок, и защитник повис над бездной, отчаянно крича.

– Держись! – Фив тянул на себя, что было силы.

Чудом Соло удалось вцепиться в край обрыва, ломая ногти, и капитан схватил его за плащ, помогая Фиву вытащить боевого товарища. Дракон возвращался, желая поквитаться с людьми.

– В пещеру! – отдал Ламберт короткий приказ.

Они бросились внутрь и прижались к сводам стен. Огромный черный коридор пещеры выглядел совершенно пустым, словно не было в нем затаившихся людей. Они напряженно ждали. Твердые когти заскребли по камням, и от этого звука у воинов зашевелились на голове волосы и засосало под ложечкой. Тяжелое сиплое дыхание заполнило тишину. Смрадный запах распространился по пещере, где в глубине в панике ржали лошади.

Дракон ступал медленно, разглядывал холодное людское убежище, и из раздувавшихся ноздрей его вырывались тонкие струйки пара. Длинный хвост выписывал на спекшейся пыли зигзаги, оставляя неровный след.

Ламберт стоял, прислонившись к холодной стене, стараясь не обращать внимания на резкую боль в боку. Еще чуть-чуть, немного потерпеть, а потом можно будет упасть и отдышаться. Дракон сделал еще шаг, поравнявшись с капитаном. Самое время!

Ламберт выпрыгнул из укрытия, замахиваясь мечом. Тварь мгновенно повернула к нему голову с горящими алыми глазами. Удар клинка настиг дракона, прошел под чешуйками, вызывая мучительную боль. В один миг взмахнули перепончатые крылья. Капитана отбросило потоком воздуха, и Ламберт медленно осел по стене на каменистый пол. Перед глазами плыли красные круги, но сознание оставалось четким и острым. Он видел, как рыцари бросились на противника. Дракон шипел и бил сильным хвостом, и тут его грудь надулась.

– Он сейчас выпустит пламя! – заорал кто-то.

В следующий момент в загривок дракона попал увесистый булыжник. Тварь мгновенно развернулась, заставляя остальных отпрянуть. Перед чудовищем в боевой стойке, натянув тетиву со стрелой, стоял Соло.

– Не ждал? – шевельнулись разбитые в кровь губы лучника.

Стремительная стрела вонзилась в алый глаз чудовища. Дракон возопил так, что со сводов на головы защитников посыпались камни. Из зоба твари вырвался поток смертоносного огня.

Переливающееся, играющее и похожее на раскаленную лаву пламя поглотило лучника Соло. Он даже не вскрикнул… Его фигура мгновенно растворилась в ослепительном оранжевом сиянии. Столб пламени вырвался из пещеры и всколыхнул воздух над пропастью.

С яростным кличем воины бросились на чудовище. Налетели со всех сторон, не давая продыху, мстя за погибшего соратника. Раненый дракон ревел и извивался. Длинный острый меч Фива вошел в горло твари, протыкая его насквозь. Кровь хлынула, заливая каменный пол пещеры. Дракон с застрявшим в теле мечом бросился вон, спрыгнул с обрыва, взмахивая крыльями. Тварь стремительно возносилась, словно хотела достичь обители невидимых ангелов, наблюдавших, наверное, с небес над схваткой. Еще один взмах мощных крыльев… и они замерли. Дракон падал камнем вниз, похожий на убитого ястреба. Огромная темная масса рухнула на дно пропасти, а вместе с грохотом падения взвился фонтан пыли.

Возникшая тишина показалась оглушительной. Воины смотрели в пропасть, где на самом дне распласталось разбитое, окровавленное тело древнего чудовища, унесшего жизнь их друга. Никто не мог сказать и слова. Короткая схватка, похожая на вспышку, закончилась. Только в отряде стало одним другом меньше.

Прислонившись к стене, Ламберт медленно смежил веки, и темнота отгородила его от залитой зловонной кровью пещеры, от перекошенных, черных от гари лиц. Боль накрыла одеялом, не давая дышать. Из груди вырывались хрипы.

Его воины шли за ним, а он искал Иноэль, веря, что она – она спасение мира, утонувшего в смраде разложения. Сколько веры осталось в них? Сколько еще жизней товарищей унесет этот поиск?

Где-то далеко, за тысячу миль, в гулкой пещере раздались торопливые шаги. Знакомые голоса едва доносились сквозь навязчивый звон в ушах.

– Он полетел к вам в укрытие! – отрывисто произнес Стаффорд.

«Еще один рыцарь, который верит, что их поиск не напрасен, а миссия священна», – подумал Ламберт.

– Что произошло? – спросил Бигдиш, дуралей и болтун, каких Невендаар не видывал. Свято веривший в правдивость слов Ламберта.

– Кто? – короткое слово низким баритоном Лукая.

Он не хотел, чтобы воины рисковали понапрасну. Иначе им дорого придется заплатить за спасение Невендаара.

– Соло, – последовал ответ Фива, лучшего друга погибшего лучника. Они выросли вместе и погибнуть хотели в честном бою. Тоже вместе.

Кто-то бил Ламберта по щекам, пытаясь привести в чувство. Острый едкий порошок, подставленный к носу, обжег ноздри и горло. Ламберт закашлялся, с трудом разлепил веки.

– Капитан? – Лицо Стаффорда расплывалось. – Как твоя рана?

– Жить буду, – проскрежетал в ответ Ламберт, не узнавая в каком-то чужом сипении собственного голоса.

– Мы победили, капитан, – прошептал тихо Фив.

– Мы проиграли, друг мой, – отозвался устало Ламберт, закрывая глаза.

Глава 6. Помощники поневоле

Осенний лес Крагриэль тянулся от самого Торгового моря до горной гряды Фальген Хейм. Высоки его деревья и так могучи, что некоторые невозможно обхватить руками. С давних времен поселилась в нем осень, бронзой разукрасила листья и зажгла бордовые пятна в кронах лесных исполинов. В золотистых густых травах, опутывающих землю, вились тропки, незаметные и тайные. Паутиной расползались они по землям детей Галлеана, и лишь Стражи Троп ведали о каждой и не плутали в бесконечном лабиринте пролесков и чащ. Небо над Альянсом Эльфов было серо-синее, темное, напитанное осенней прохладой. В воздухе, словно снег Края вечной зимы, кружили разноцветные листья. Легкими ладьями плавно опускались они на землю и шуршали под ногами. Хозяйка-осень то ласкала путешественников легким ветром, пахнувшим сухими травами и опавшей листвой, то налетала яростными порывами, принося с собой слезы косых дождей. И в них заключалась великая грусть прародителя эльфов Галлеана о супруге своей Солониэль, превратившейся в страшное чудовище по имени Мортис.

Воздух пах влажной опавшей листвой, но стоило ветру подуть, как смрад гниющих всего в нескольких милях болот начинал раздражать обоняние. Лес Крагриэль встретил отряд неласково и подозрительно, для начала хорошенько промочив дождем. Погода наладилась к полудню. Утреннее солнце проливалось на земли Альянса червонным золотом, косыми лучами пробивалось сквозь кроны вековых деревьев. Вымощенная дорога была засыпана мелкими желтыми листьями. Тишину прерывали шорохи, и воинам становилось не по себе. Всем казалось, что в глубине чащи прятались невидимые враги, зорко следившие за нежданными гостями.

– Я слышал, этот тракт обычно людный. – Стаффорд, хмурясь, разглядывал чащу, стараясь ничего не упустить, в особенности подло нацеленную в спинустрелу, наложенную на тугую тетиву эльфийского лука.

– Душа в пятки уходит, – пробормотал Бигдиш, настороженно оглянувшись, когда за кустом рядом с трактом что-то подозрительно хрустнуло. – Чувствую себя лазутчиком на вражеской территории.

– Так и есть, брат, – сухо отозвался Лукай, непроизвольно державший руку на рукояти меча. Не для того, чтобы сию минуту броситься в драку с незримым противником, а для спокойствия.

Кавалькада давно минула суровый зимний край Горных Кланов, оставив позади ледяные скалистые ущелья и разлапистые заснеженные ели, а в месте с ними и доброго друга, погибшего в смертоносном пламени дракона. За седмицу пути Фив, горевавший о стрелке Соло, не вымолвил и трех слов. Внутренне надломленный, он ехал на лошади ссутулившись, будто вместе с погибшим другом оставил в горах и гордую осанку.

Лес стал темнее и гуще, и солнечный свет практически не пробивался через сплетенные между собой кроны, отчего в середине дня наступили мрачные сумерки. Тут же стало холоднее, и резче запахло застоявшимися болотами.

– Очень странно, что за несколько миль ни одной подводы. Здесь тракт один, вокруг же топи непролазные, – нахмурился Ламберт, мерно покачивавшийся в седле.

Его рана, потревоженная во время боя с драконом, практически зажила, и капитан выглядел не в пример лучше, чем в первые дни, когда Бигдиш впервые увидел его после разлуки.

– Эльфы уж точно не промахнутся, – буркнул Вогнар, испуганно озираясь вокруг, и повел плечами.

Бигдиш недовольно зыкнул на одноглазого ассасина, злой, как тысяча слуг Бетрезена.

– Трусишь? – откровенно заявил Лукай, чуть покосившись на рыжего бородача.

– Самому как будто весело, – только и отозвался ассасин, недовольно поджимая губы.

С Вогнаром вышла странная штука – пока весь отряд боролся с магической крылатой тварью, тот куда-то запропастился. Потом наплел, мол, отстал из-за «птичьей проблемы», то есть охоты, и не смог найти пещеру. Никто ему не поверил, про себя каждый воин решил, что ассасин сдрейфил перед огнедышащим чудовищем, и даже ощипанная куропатка, предложенная на ужин, не смягчила сердец. Кстати, мясо оказалось жестким и невкусным, а Бигдиш и вовсе подавился до предсмертных хрипов, узрев тушку на вертеле над костром. Еле вином отпоили.

– А спину Бигдиша вообще мальчишка прикрывает, – не удержавшись, язвительно добавил Вогнар и сплюнул сквозь зубы коричневую от жевательного табака слюну.

Оставшийся в отряде Лариэлл напросился пересечь с воинами эльфийский лес, уж очень чащи испугался, и по-прежнему делил с Бигдишем лошадку, окончательно смирившуюся с тяжестью двух седоков. Лариэлл что-то возмущенно нечленораздельно промычал и качнулся, едва не свалившись на вымощенную дорогу.

– Ради Всевышнего, осторожнее, парень! – Резко нагибаясь, лучник подхватил мальчика за руку, похожую на тоненькую веточку. – А то шею свернешь!

– Мне бы в кусты отойти, – прошелестел он, и только сейчас лучник заметил, что Лариэлла трясло. Губы посинели, а лицо стало белым, как у мертвеца. Мальчишка жалобно щурил глаза.

– Укачало, что ли? – изумился Бигдиш, и тот только судорожно замотал головой, буквально скатившись с гладкого лошадиного крупа. Пошатываясь, он добрался до густых кустов и неловко споткнулся о валежину, спрятанную в переплетенной ковром желтой траве.

– Только пошевеливайся! – тут же велел ему лучник, когда мальчик растворился в густой листве. Отряд отдалялся, цокали по камням лошадиные копыта. Переговаривались воины, и их голоса были слышны так отчетливо, будто они находились всего в нескольких шагах. – Ну, ты где там? – нетерпеливо окликнул мальчика Бигдиш.

Тут буквально рядом с его носом, вспарывая воздух, пронеслась стрела. Лучник уклонился в последнюю секунду. Стрела с тупым звуком вонзилась в тонкий ствол клена, и дерево зашаталось, ответив густым желто-красным листопадом. Сердце воина забилось, и в висках застучала кровь.

– Стражи Троп! – заорал Бигдиш, пригибая голову и срывая привязанный к седлу арбалет.

Он видел, как вдалеке отряд слаженно обнажил оружие, готовый отразить атаку. Из кустов вылетел Лариэлл и проворно кинулся к Бигдишу. Алый плащ мальчишки даже на фоне буйных осенних красок выделялся таким ярким пятном, что любой стрелок заметил бы цель даже на далеком расстоянии.

– Сними плащ, быстро! – приказал Бигдиш, спрыгивая на землю, и принялся лихорадочно распутывать завязанный на узел шнурок под горлом мальчишки, беспрестанно оглядываясь вокруг.

Деревья, листва, толстые переплетенные ветви – в таком камуфляже разглядеть эльфа было бы подарком Всевышнего!

Повисла напряженная тишина. Отряд в двухстах футах от Бигдиша, напряженно задрав головы, высматривал противников. Лучник в нетерпении дергал концы шнурка, лишь затягивая узел.

– Хватит! – заорал Лариэлл, отталкивая руки помощника. – Хватит, я сам!

Он быстро стянул с себя яркий плащ и, свернув узлом, прижал к груди. Потом лихорадочно трясущейся рукой вытащил из ножен кинжал.

Стрела вонзилась между булыжниками дороги, едва не пронзив сапог Лариэлла. Мальчишка отскочил, бесполезно занеся смехотворное оружие, каким только палец страшно порезать. Потом мелькнула и следующая стрела, и еще одна, но уже рядом с ногой Бигдиша.

Стрелы летели и летели, и невидимый лучник, будто бы потешаясь, заставлял свои жертвы танцевать. К ним на выручку кинулись Лукай и Фив, но стоило воинам, бросившим коней на дороге, приблизиться, как целый град стрелок выстроился в траве ровным рядком, чертой отрезая путь и заставив отпрянуть.

– Где ты, подлец?! Дерись, как настоящий воин! – выкрикнул в бешенстве лучник, не в состоянии поднять даже головы.

Меж лопаток странно засвербело, спина ждала острой боли от вонзавшегося острого наконечника. Даже странно становилось, что она все не наступала. Стрела резко ударилась в арбалет, выбивая его из рук, и оружие утонуло в траве.

Лариэлл побагровел, а лучник окончательно вышел из себя: над ним явно издевались!

– Потерпи, сейчас у него колчан кончится, – пробормотал Бигдиш сквозь зубы, увертываясь от очередной стрелы. Но то ли у невидимого лучника был бездонный колчан, то ли забавлялся он не в одиночку.

– Вон он! – неожиданно пробормотал Лариэлл, на мгновение останавливаясь, чтобы выдохнуть, и глазами указал на густую листву, где прятался почти невидимый стрелок. Бигдиш рискнул вскинуться и действительно заметил в зелени на уровне глаз чьи-то сапоги. Лукай тоже внимательно присматривался к атакующему. Он незаметно скользнул в кусты, а потом неслышно прокрался к дереву. Бигдиш старался не смотреть в сторону лучшего друга, чтобы не выдать его. Лукай между тем замахнулся и швырнул поднятый на дороге камень. Раздался испуганный стон, и из густой листвы выпал небольшой резной лук, а вслед за этим, обхватив сук руками и ногами, на нем повисла детская фигурка. Длинные светлые волосы свесились, открывая острые ушки. Брови у эльфа сошлись от напряжения, а узкое личико залило румянцем.

– Попался, щенок! – Лукай схватил юного стрелка за плащ и резко дернул вниз. Руки ребенка не выдержали, и он шлепнулся на ковер из травы, смягчивший падение.

– Не смей меня трогать, человек! – процедил сквозь зубы юный эльф, яростно вырываясь. Лукай же крепко держал его за шкирку, как дикого звереныша.

– Убери руки от моего брата, имперский воин! – Высокий эльфийский юноша с белыми как снег волосами, сам худой и угловатый, выступил из-за кустов, да так неожиданно, что показалось, будто он проявился из воздуха. Синие глаза нового противника под насупленными бровями холодно изучали Лукая. Тонкие длинные пальцы натягивали тетиву с нацеленной на врага стрелой. Отчего-то всем стало понятно, что отрок, не задумываясь, спустит ее.

Мечник разжал пальцы, и светловолосый ребенок-эльф проворно отпрыгнул к брату, прячась за его спиной. Между тем весь отряд оказался окруженный кольцом юношей, выступивших из леса и весьма воинственно нацеливших на имперцев жала стрел.

– Ко всем! – приказал седовласый эльф и коротко кивнул в сторону явно растерявшихся имперских воинов, по-прежнему ощетинившихся мечами. Они разглядывали пленивших их детей и сильно конфузились, не решаясь ответить на дерзость силой.

– Мальчик… – начал было Бигдиш с располагающей улыбкой.

– Я был мальчиком, когда стоял рядом с отцом, – процедил эльф, резко выпуская стрелу, и губы его скривились во взрослой ухмылке.

Непроизвольно Бигдиш закрыл охнувшего Лариэлла, но стрела, выпущенная лишь для устрашения, вонзилась точно меж булыжников в мизинце от ноги лучника. Мастерство и меткость отрока заставили впечатленного Бигдиша прикусить язык. Приятно пораженный тем, что хотя бы кто-то закрыл лучшему другу рот, Лукай многозначительно изогнул ломаные густые брови. Мол, возьму на вооружение.

Под прицелом они просеменили к отряду, явно сбитому с толку. Воины чувствовали себя крайне нелепо и сконфуженно переглядывались друг с другом, пытаясь разгадать, что за каверзу придумали Стражи Троп, если вначале выпустили детей. Бигдиш мог дать руку на отсечение, что от стыда эту байку никто из отряда Ламберта никогда не станет вспоминать на ночных посиделках у костров, а может, и вовсе поклянутся забыть ее. Если, конечно, суровые отроки не положат всех на тракте, засыпанном желтыми листьями.

– Зачем отряд имперцев проник в лес Крагриэль? – сурово вопросил юноша со стянутыми в хвост пшеничного цвета волосами и неожиданно хлюпнул носом, сильно смазав впечатление.

Спокойный голос капитана прозвучал веско и уважительно, словно перед ним стояли настоящие воины, а не дети.

– Меня зовут Ламберт, – он даже чуть кивнул в знак приветствия, – и я знаю, что на землях Альянса появились Легионы Проклятых, юный лучник.

– Стражи Троп не желают помощи от Империи, – по-взрослому, отчаянно ломким голосом проговорил отрок.

– Мы чтим доблесть и смелость детей Галлеана, – примирительно улыбнулся Ламберт.

Воинственные защитники леса явно обрадовались признанию от хватившего лиха имперского рыцаря.

– Осталось только сказать – «мы пришли с миром», – едва слышно пробормотал Бигдиш Лукаю, и лучший друг с досадой цыкнул.

Стаффорд, стоявший рядом и расслышавший каждый звук, недовольно кашлянул, покосившись на болтуна.

– Меня зовут Арамил, и я спрашиваю: тогда зачем ты здесь? – копируя Ламберта, спросил высокий седовласый юноша, прежде сильно изумивший Бигдиша меткостью. В отличие от друзей он так просто доверять имперским лазутчикам не собирался и всем своим комично насупленным видом показывал, что они в его лесу – гости незваные и нежеланные.

– Мы ищем слугу Бетрезена – Проклятого демона Хаархуса, – продолжал Ламберт со всей возможной серьезностью, не поведя и бровью.

– Хаархуса? – встрепенулся мальчишка, едва не превративший Бигдиша с Лариэллом в решето, и возбужденно завертелся на месте с натянутой на тетиву лука стрелой. Его юные соратники напускали на себя грозный вид, боясь уронить себя в глазах имперских шпионов. Наверное, в другое бы время отряд кровожадных отроков разбежался бы разные стороны, а потом отвесил хороших подзатыльников неуклюжему стрелку, приговаривая: «Не целься в соратника своего! Соратник может и поколотить!»

В конце концов Арамил не выдержал и пробормотал, обращаясь к брату, сквозь зубы:

– Лосиан, остынь!

Тот съежился под осуждающими взглядами друзей, поджал губы и перехватил поудобнее лук, целясь в Лариэлла.

– Мы пересекли границы ваших земель, чтобы найти Проклятых, – наконец договорил Ламберт, – и к детям Галлеана пришли с миром.

В подтверждение своих слов он быстро махнул рукой, приказывая отряду убрать оружие. Стаффорд первым опустил занесенный над головой легкий меч, остальные подчинились лишь следом за ним, неохотно и с опаской, готовые в любой момент броситься в атаку. Конечно, перед ними стояли всего лишь дети, на которых и нападать-то совестно! Только мало ли что творилось в светловолосых головах этих отроков с острыми длинными ушками?

– Он это все-таки сказал, – осклабился Бигдиш и тут же заработал стрелу, воткнувшуюся в землю аккурат меж расставленных ног.

– Доигрался, – прошипел Лукай едва слышно.

Юный, но уже седой Арамил колебался, явно решая, как правильнее поступить дальше.

– Дети Галлеана не хотят крови, – наконец произнес он. – Вы можете продолжать свой путь.

Юноши опустили луки, оставаясь настороженными и подозрительными, но отряд вздохнул с облегчением. Все-таки неприятно, когда тебе в лоб наставлена острая стрела – а вдруг у лучника нечаянно рука дрогнет?

Казалось, они и моргнуть не успели, как защитники Крагриэля растворились в густых зарослях. Только белобрысый остался, чтобы церемонно кивнуть Ламберту, как настоящий воин настоящему воину.

– Арамил, почему тракт пуст и безлюден? – торопясь, пока тот не успел испариться, спросил его Стаффорд, глянув пронзительно и тяжело.

– Беда пришла в лес Крагриэль, – взгляд эльфийского юноши был тверд, глаз он не опустил – прямо смотрел на рыцаря, – это беда зовется зеленокожими дикарями.

– Орки? – изогнул брови Стаффорд, быстро глянув на нахмурившегося Ламберта, мгновенно оценившего опасность, поджидавшую отряд в лесу. Арамил только сурово кивнул:

– Мы уничтожили детей Ашлиеги, поселившихся в болотах, но взамен их пришли враги, превосходящие жестокостью змеекожих.

– Но разве ваши воины не могут справиться с глупыми тварями? – удивился капитан. Арамил мгновенно замкнулся, явно не желая отвечать. И неожиданно все стало понятно, как ясный полдень: и дети – защитники леса, и пустующий тракт, и странные разговоры. Не было воинов в деревнях!

– Твой отец?.. – подтолкнул Ламберт к ответу юношу.

– Мой отец герой! – Белобрысый собирался улизнуть и даже сделал шаг к кустам.

– Он воюет против Легионов Проклятых, – утвердительным тоном произнес Ламберт: эльф даже как-то насупился. Ничего не сказал, а хитрый имперский капитан все равно все секреты выведал.

– Мы готовы помочь, – твердо добавил Ламберт, и воины тут же поняли – это не предложение юным защитникам леса, а приказ отряду.

Неожиданно отроки вернулись обратно, буквально бесшумно выступили из кустов, как будто никуда и не уходили.

– Они нападают по ночам, и у нас не хватает сил отбиться, – запросто одной фразой окончательно выдал все тайны Лосиан.

– Лосиан! – цыкнул в его сторону Арамил, и Бигдиш мгновенно проникся почти отеческой симпатией к невысокому худенькому ребенку с острыми ушками, быстрыми глазами и вздернутым носиком.

Лосиан совсем по-детски скорчил гримасу, а Бигдиш непроизвольно расплылся в умильной улыбке, будто его собственное дитя совершило нечто забавное.

– Если помощь предлагают, зачем отказываться? – пожал плечами мальчик-эльф.

– Мы воины, мы можем сами защитить наших женщин! – отрезал Арамил, тут же вспомнив, что они спорят перед отрядом имперцев, потенциальных врагов, только и ждущих удобного момента напасть.

– Отец сказал мне, чтобы я заботился о матери! – заявил Лосиан настырно. – Я забочусь! Галлеан не против помощи от людей!

– А мальчишку-то не переспоришь, – прошептал Бигдиш Лукаю и подмигнул насупленному мальчику.

– Знакомо, – хмыкнул лучший друг, скривив губы.

– Хорошо, – сдался Арамил и добавил, будто сделал огромное одолжение: – Мы примем помощь.

* * *

По узким тропкам, запрятанным в багряных кустах, через вытекавшие из болот лесные ручьи конный отряд никогда не смог бы проехать самостоятельно. Селение находилось в особенном месте, подальше от тракта. Мальчишки бесшумно растворились в орешнике, незаметные и похожие на лесных призраков. Вместе с Арамилом остался Гимо, эльф с длинными волосами пшеничного цвета, стянутыми в растрепанный хвост. Друг детства замыкал отряд, всякую минуту готовый выпустить в имперцев стрелу. Младшего брата Арамил отправил к матери с посланием, и Лосиан бросился через лес со всех ног, обгоняя остальных.

Когда Арамил думал о матери, то сердце нехорошо ныло. Одобрит ли она его решение? Их с Лосианом отец являлся главой клана и хранителем селения с красивым эльфийским названием Тишина над бурным ручьем. А потом в земли Альянса вторглись Проклятые, и детство резко оборвалась. Вместе с уходом отца и других воинов вслед за Лемуаном, прославленным героем битвы за Лиэль, жизнь в их доме перевернулась с ног на голову. Их мать, красавица Валантэ, стала хранительницей селения, а ее старший сын…

Арамилу пришлось быстро повзрослеть, буквально за одну ночь, когда на незащищенную деревню саранчой налетели орки. За короткие часы, наполненные мглой и страхом, Арамил поседел до последнего волоска, а еще научился убивать. С каждым днем орки все ближе подбирались к деревне, последний раз стрелы остановили их уже на ближних подступах. Скоро дикари догадаются, что беззащитные дома можно окружить. Тогда клану придет конец.

Высокий худощавый Арамил в суровом плаще с наплечниками, украшенными вышитыми охряными листьями, бесшумно следовал по мощеному тракту. Ни один листик, упавший на вросшие в землю камни, не шелохнулся под легкой ногой юного эльфа. Он шел, гордо расправив плечи. В голове крутился их короткий разговор с младшим братом, перед тем как тот припустил через заросли орешника в сторону дома.

– Они ведь помогут? – Лосиан смотрел на Арамила снизу вверх, задрав голову, и в чистых синих глазах светилась надежда.

– Помогут, – кивнул тот в ответ. – Иди уже.

– А может, помогут, а потом догонят и еще раз помогут, – буркнул, исчезая в зарослях бересклета, Лоэг, высокий и темноволосый, всего несколькими годами старше Лосиана, эльф. Арамил проводил его задумчивым взглядом, Лосиан обескураженно закусил губу, а потом с запинкой пробормотал:

– Этот капитан. Он хороший. Даже несмотря на то, что он человек.

– Он не человек, он воин, – наконец вымолвил Арамил, потрепав брата по светлым нечесаным волосам. – Когда подрастешь, поймешь разницу.

– Я чувствую, он не обманет! – После отповеди брата Лосиан неожиданно встал на защиту капитана.

Мальчик быстро оглянулся через плечо, похожий на любопытного воробья. Старший брат тоже повернул голову, где за стеной густого орешника его дожидался целый отряд вооруженных до зубов имперских воинов. На другой стороне тракта, спрятавшись в зарослях, за чужаками приглядывал Гимо. Он стоял рядом, но невнимательные имперцы все равно бы не различили за листвой его спокойного, как у взрослого война, лица. В действительности он сильно нервничал, да что там, – прости Галлеан, – трусил перед рыцарями.

– Ты с каких пор в провидцы заделался? – обидно хмыкнул Арамил. – Иди в селение, они должны ждать.

– Если он предаст нас, – прежде чем скользнуть за деревья, запальчиво прошептал Лосиан, ударив по груди кулачком, – я сам воткну ему нож в сердце!

– Подрасти сначала, мститель, – одернул его старший брат, скривив губы в улыбке.

– Отомщу! Даже если мне придется поседеть за одну ночь. – Лосиан выдержал гневный взор, только дернул плечом. Мальчишка развернулся и исчез за деревьями.

Никак теперь этот разговор не выходил из головы. Что у них за жизнь такая, если младший брат, у которого на губах молоко еще не обсохло, замышляет убийство?

За спиной Арамила медленно ехали воины. Ковер из желтых листьев смягчал цоканье лошадиных копыт. Отряд хранил молчание, вокруг лишь многоголосо перешептывался лес: шелестел кронами, едва слышно хрустел веточками под мелким зверьем, журчал родниками, пробивавшимися из-под земли. Тракт резко заворачивал на восток. Арамил направился в противоположную сторону и, не потревожив ни единого листочка, нырнул в густые кусты волчьей ягоды, скрывавших довольно широкую дорожку. Заросли сошлись за ним и стеной отгородили от тракта. Эльф привычно перепрыгнул через трухлявый ствол дерева, валявшийся поперек лесной дороги. Вслед раздался оглушительный хруст и такие громкие ругательства, что лес, не привыкший к подобному обращению, содрогнулся от брезгливости. В назидание Крагриэль осыпал продиравшихся через кусты имперских воинов густой листвой.

– С дорогами здесь хуже, чем в горах! – громко бранился рыжебородый асассин с черной кожаной повязкой на одном глазу.

Воин так свирепо дергал за повод лошадки, что та уперлась копытами перед поваленным стволом, отказываясь идти дальше. Они так и тянули друг у друга повод, пока кто-то из соратников, проходя мимо, не шлепнул норовистую кобылку по крупу.

Неулыбчивый в обычной жизни Гимо изо всех сил старался сдержать хохот, когда следил за схваткой взрослого воина и лошади. Отчего-то всем, кто находился рядом, стало ясно – этот бой безоговорочно выиграла кобылка.

А лес становился темнее, кроны вековых дубов и ясеней переплетались в вышине, и на землю едва попадал свет. Здесь почти не было травы, одни почерневшие от сырости лишаи да пожелтевшие папоротники, достававшие до колена. Вскоре лесная дорога превратилась в хорошо исхоженную тропинку, уходившую вниз по склону оврага с бурлящим на дне ручьем. Из-под земли высовывались загрубевшие корни деревьев. Они переплетались, отчего воинам приходилось внимательно смотреть под ноги. Противоположный крутой склон оврага порос низким кустарником волчьей ягоды и бересклетом. На самом краю теснились заросли боярышника. Колючие ветки усыпали бордовые мелкие ягоды, уже съежившиеся из-за ночных холодов.

С приближением к селению появлялось все больше следов недавних боев. Мелкие штрихи не ускользали от внимательного взора Ламберта, и с каждым новым футом его лицо становилось все задумчивее. Торчавшие из стволов древки стрел, выжженные в деревьях дупла. Примятые и сломанные папоротники, прятавшие под своими желтыми листьями кровавые лужи, почти впитавшиеся в землю.

– Они еще не добрались до деревни. – Арамил понял, что все равно объяснения придется давать.

– И не доберутся, – произнес светловолосый воин с тяжелым взглядом, прежде спросивший у Арамила про безлюдность тракта. Юноша только сдержанно кивнул в ответ.

– Верь Стаффорду, эльф, – хмыкнул мечник с опрятной темной бородкой, который хитростью едва не пленил Лосиана, спрятавшегося на столетнем дубе. – Он никогда не врет.

Арамил промолчал. Вести в деревню врагов – это самое сложное решение в его жизни и, возможно, последнее. Разве можно крепче поверить врагу? Неожиданно он заметил, как что-то мелькнуло между деревьев. Непроизвольно юноша схватился за висевший на плече лук, но потом узнал охряный плащ эльфа. Видно, отряд имперских воинов решили встретить раньше.

Наконец тропинка стала спускаться к горбатому, перекинутому через ручей мостику. За ним оставалось лишь подняться в горку, а там уже начиналась деревня. Хрупкий мосток с опорами, подгнившими от дурной болотной воды, трясся и кряхтел под твердыми, тяжелыми шагами воинов.

Арамил, конечно, подозревал, что пять оставшихся в селении защитников не одобрят его решения привести в клан имперцев, но все-таки надеялся на чуть более теплый прием. Стоило юноше подняться по ступеням, вырубленным в земле, как в лоб нацелилось острие стрелы. Пальцы, натягивавшие тетиву, чуть подрагивали. Хейан являлся главным у защитников селения, и прошлой ночью его ранили в плечо. Когда Арамил с мальчишками уходили на патрулирование леса, лучник еще валялся в бреду, а теперь, несмотря на острую боль, лично встречал нежеланных гостей. Он в упор разглядывал седовласого юношу-эльфа, и во взоре не было вопроса – только холод и принятое решение. Арамил точно знал какое – убить его. За предательство.

– Ты привел в деревню имперских лазутчиков, – без вопросительной интонации произнес Хейан.

– Я привел к нам не лазутчиков, а рыцарей. Они нам помогут… – твердо произнес Арамил. – Ради спасения нашего клана. – Юноша указал на огромное дерево с надежно угнездившимися на толстых суках жилищами.

Деревня над бурным ручьем походила на любое другое эльфийское селение. Маленькие ладные домики, словно затейливые гнезда, уютно льнули к мощным ветвям огромного дерева с бронзово-позолоченной кроной. Узкие затейливые лестнички с тонкими плетеными перилами обвивали толстый необъятный ствол, помогая жителям добраться до самой верхушки, где, захлопнув наглухо ставенки, красовался опрятный с остроконечной крышей и маленькими изящными башенками особнячок. Рядом с деревом в круг стояли огромные валуны, отделяя узкое пространство, где светился изумрудно-голубым ярким светом алтарь Галлеана, святое место в деревне. Домики выглядели неживыми и заброшенными, темными, словно их давно покинули жильцы, или же таились, закрыв на засовы двери.

– Люди сеют смерть и проливают кровь. – Губы эльфа дрогнули в язвительной улыбке. – Чем же нам помогут убийцы?

– Полегче на поворотах, эльф! – раздался надорванный голос лучника, еще недавно плясавшего под стрелами.

На одно мгновение воцарилось молчание. Хейан перевел тяжелый взор на кого-то за спиной Арамила. Ровно через один удар сердца юноши воздух наполнился движением и холодным звоном вытаскиваемых из ножен мечей. Непроизвольно юный лучник сорвал с плеча лук, стремительно вытащил из колчана стрелу, направляя заряженный в одно мгновение лук на сородича.

Его стрела! На эльфа! Прости, Галлеан, но ты единственный знаешь истину! А истина заключалась в том, что без воинов капитана им не сдюжить – уже ночью не станет селения с красивым названием Тишина над бурным ручьем. В этих местах поселится лишь тишина, потому что жителей тоже не станет.

Четыре эльфийских лучника вышли из зарослей с разных сторон, а вместе с ними и друзья Арамила, присутствовавшие при переговорах на тракте. Видимо, они, пока добирались до селения короткой дорогой, пожалели о своем решении. Вот настоящие предатели!

– Ты целишься в меня, мальчишка? – процедил сквозь зубы Хейан.

– Но и ты в него целишься, воин, – раздался спокойный голос капитана, и он встал рядом с ощетинившимся рано поседевшим эльфийским юношей. Арамил не мог увидеть, но, похоже, Ламберт был единственный, кто не извлек свой меч. – Мы пришли не воевать, но помочь.

– Помоги сначала себе, имперец! – скривил губы в презрительной усмешке Хейан.

– Именно поэтому я здесь. Нам нужно пересечь Крагриэль, и орки могут стать помехой, – твердо произнес рыцарь, которого все называли Стаффордом.

– Имперцы всегда умели врать и предавать, – не сказал – прошипел защитник селения. – А с предателями, Арамил, ты знаешь, как мы поступаем!

– Остановись, Хейан! – раздался властный женский голос, и все мужчины разом вздрогнули. – Не забывайся, ты обвинил моего сына в предательстве!

По узкой винтовой лестнице, на вид неустойчивой и потемневшей от дождей, словно едва касаясь ступеней ногами, не спускалась – парила высокая эльфийка в длинном платье, и ее блестящие светлые волосы спускались до самой талии. Прекрасное лицо с голубыми, словно небесная высь, глазами хмурилось. За руку ее держал Лосиан, и сейчас младший брат Арамила как никогда походил на ребенка, каким, собственно, и являлся.

– Постыдись и ты, Арамил, опусти лук! Ты целишься в своего брата! – приказала она. Юноша не мог перечить матери, опустил оружие, сжимая меж пальцев древко стрелы, и покаянно кивнул. – Уберите оружие, воины, если не хотите пролить кровь! – Имперцы заколебались. – А если хотите драться, то не в моем селении!

Капитан вытянул руку, повелевая имперским рыцарям опустить мечи. Эльфы последовали их примеру немного погодя. Лишь Хейан не подчинился, так и стоял, натягивая тетиву. Казалось, что от витавшей агрессии над головами мужчин вот-вот грянет гром.

– Лосиан сказал мне, кто вы и что вы делаете в нашем крае. – Женщина остановилась напротив капитана, закрывая его собой от нацеленной стрелы, и железный наконечник буквально уперся ей меж лопаток. Казалось, эльфийка не замечала этого. – Меня зовут Валантэ, я хранительница селения, и я хочу услышать рассказ из твоих уст, имперский рыцарь. С самого начала, – изогнула она изящные брови.

– Мое имя Ламберт, – произнес капитан, – и я ищу демона Хаархуса, слугу Падшего Ангела Бетрезена…

Неожиданно тонкий слух Арамила уловил едва слышное фырканье Бигдиша:

– Как всегда – появилась женщина, и все затанцевали под ее дудку!

– Бигдиш, довольно! – одернул его кто-то.

Непроизвольно губы Арамила растянулись в злобной улыбке, он едва сумел сдержаться. Болтун этот лучник, клянусь Галлеаном, иначе не скажешь!

* * *

В деревне воины не остались и не стали разбивать лагерь под эльфийским деревом, чтобы не нервировать и без того взвинченных селян, а вернулись к ручью, где чуть раньше оставили лошадей. Эльфийские лучники засели в кустах жимолости, буйно разросшихся по краю оврага, и напряженно следили за имперцами. Каждый на импровизированной стоянке недалеко от горбатого мостика чувствовал сверление враждебных взглядов в затылках. Так и казалось: сделай он один шаг к вырубленным в земле ступеням, как в грудь полетит стрела. Ну, или на худой конец булыжник, чтобы не убить, а отбить охоту соваться к эльфийским хоромам.

От ручья шел запах сырости, а берега поросли осокой, сейчас почерневшей и склизкой. Деревья на склонах, не дававшие глубокому оврагу разрастись, оставляли для солнца небольшой пятачок, наполненный теплым солнечным светом, где и разложили костер. Над огнем приладили таганок и котелок с водой для надоевшей, но хорошо насыщавшей мучной похлебки.

Воины готовились к тренировке на удобном вытоптанном кусочке земли практически рядом с водой. Фив уже упражнялся с невидимым врагом, махал в воздухе мечом, подпрыгивал, уходил с линии воображаемой атаки и вид имел при этом такой свирепый, что поневоле на ум приходило: уж не с огнедышащей ли тварью снова борется смелый рыцарь?

– Не очень-то они гостеприимны, – проворчал Бигдиш, прилаживая к корявой дикой яблоньке узкую дощечку, призванную изображать мишень. Он покосился на кусты, шкурой ощущая слежку.

– Да чего ты хочешь от диких эльфов? – презрительно скривил губы Вогнар, разглядывая на свет острый наконечник стрелы с черным оперением на гладком древке. – Они никогда дружелюбностью не отличались.

Бигдиш быстро оглянулся на Лукая. Лучший друг счищал со срубленного ствола орешины кору, готовя шест для тренировки. Мечник недовольно покосился на ассасина, а тот и не думал закрывать рот, распаляясь с каждым словом:

– Вон какой кусок земли в центре Империи отгрызли, была бы их воля – до самого Мирового океана дошли, а то и дальше. И Нифльхейм не погнушались бы прибрать к рукам.

– Довольно, – резко оборвал его Ламберт. – Сейчас мы выступаем как союзники. Имей уважение, Вогнар.

Отругав разговорившегося ассасина, капитан, уперев руки в бока, запрокинул голову, вглядываясь в чистое светлое небо. Все знали, что он ожидал письма или весточки из гарнизона под Готтером, куда отправил послание еще две седмицы назад, но заговоренный ястреб будто потерялся в пути.

– Он прилетит, – успокоил Ламберта Лариэлл, сидевший рядом с костром.

Мальчик завернулся в плащ до самого подбородка и походил на нахохлившегося воробья. Он внимательно следил за языками пламени, лизавшими поленья. На остром личике отражалась странная печаль, словно на плечи Лариэлла взвалили непосильную ношу и заставили тащить до самого Элаана, куда, по его словам, он направлялся.

– Угу, – хмыкнул едва слышно Вогнар, – или его пристрелят.

От замечания Бигдиш позеленел и сжал губы.

– И съедят, – насмешливо изогнул брови Лукай, которому лучший друг облегчил душу пару дней назад и рассказал про подстреленную птицу.

Только Бигдиш клялся, что не видел никакого послания. Рыцарь Рорин, локоть которого совсем зажил, размешивал в котелке густую похлебку. Он насторожился, прищурившись, видимо, вычисляя в уме, а какой именно птицей поминал отряд славного стрелка Соло?

Желая изменить тему разговора, Бигдиш мотнул головой, обращаясь к Вогнару:

– Постреляем?

– Да чего с тобой стрелять? Уже один раз попытались, – отмахнулся тот. – У меня, может, один глаз, но зорче, чем твои оба.

– Ха! – Бигдиш вытянул руку с эльфийским арбалетом, заряженным тремя стрелками. В одну секунду две из них вырвались на свободу.

Пролетев мимо цели, стрелки угодили в яблоньку, разразившуюся желтым листопадом. Резко, выказывая многолетний опыт, Вогнар с изменившимся жестким лицом вскинул костяной лук, и древко стрелы с тупым звуком вошло в тонкий ствол, пронзив его насквозь. Теперь от сильного удара деревце нервно задрожало, и с веток осыпались даже яблоки.

Бигдиш только кашлянул и смущенно произнес, вскидывая руку:

– Я просто не настроился!

Стрéлки со свистом вспороли воздух, и одна за другой, расщепляя, вошли в древко торчавшей стрелы. К Лукаю, рассеянно следившему за задиравшимися лучниками, присоединился Лариэлл, и его вечно печально кроткое лицо светилось неподдельным интересом.

Не верил ему Лукай, хоть убейте, не верил. Что-то недоговаривал мальчик. И опять-таки увязался за отрядом, чтобы пересечь лес. Подозрительно. Никак не мог забыть мечник, что именно Лариэлл в ту страшную пургу указал ему заговоренную пещеру на горном перевале Бетрезеновы Рога. Будто бы мальчик специально привел в ловушку, а потом так же невинно глаза округлял. Хотя нужно признать, новую задержку из-за зеленокожих дикарей Лариэллу не припишешь. Зато исчезновение важных писем – очень легко. Скорее всего вторая часть отряда сидит в крепости под Готтером и знать не знает, что пора выдвигаться на встречу с Ламбертом.

– Попробуешь, парень? – предложил Бигдиш, кивком подзывая Лариэлла присоединиться к их веселой компании.

– Я не умею стрелять, – честно признался тот, но уже поспешно стягивал плащ, оставшись в рубахе и кожаном жилете, подпоясанном широким ремнем с висевшим в ножнах кинжалом.

– Это не сложно, – ухмыльнулся Бигдиш, передавая в нетвердые руки парнишки арбалет с тремя тетивами, такой тяжелый, что Лариэлл в первый момент едва не выронил оружие в траву.

Всех, кто находился в непосредственной близости, как языком корова слизала. В первую очередь деру дал Вогнар, даже Ламберт и тот отошел подальше, а Лукай по-настоящему обеспокоился. Оно и понятно. Лучник, конечно, свое незаконное оружие пристрелял, но арбалет в руках отрока – это как горгулья с посохом элементариста. Одним словом, крайне опасно и невероятно глупо.

– Так вытяни, – наставлял Бигдиш, заставляя Лариэлла повыше поднять худую руку, – прицелься…

Мальчик сощурил один глаз, отклоняясь для удобства. Тут Лукай сдался и отступил к костру от греха подальше. Маленький воинский лагерь задержал дыхание, когда раздался свист выпущенной стрелы, мелькнувшей мимо дощечки-мишени.

В наступившей гробовой тишине в кустах раздался чей-то вопль. Лариэлл, испуганно моргнув, тут же сунул арбалет в руки остолбеневшего Бигдиша. Ламберт встревоженно обернулся, Рорин уронил в похлебку деревянную ложку, а фехтовавшие Фив с Ольве так и застыли, занеся над головами мечи. Стаффорд, переглянувшись с Лукаем, вместе с ним кинулся к жимолости. Оттуда уже вылезал испуганный Герон со съехавшими набок круглыми очками. Плащ лекаря зацепился за колючую ветку, и Герон дергался, пытаясь освободиться. Вид у него был очень сконфуженный, а из бока кожаной сумы, перекинутой через плечо, торчало древко стрелки с ярко-красным оперением.

Отряд облегченно перевел дыхание. Лекарь дернулся, и на сучке повис приличный лоскут плаща.

– Так ударило, что я скопытился! – пожаловался Герон.

– Ты что в кустах делал? – агрессивно буркнул мечник и резко вырывал из сумы застрявшую стрелу, оставившую после себя впечатляющее отверстие.

– Так хотел листочков набрать для порошков, – рассеянно пробормотал Герон, оглядывая дыру, и заткнул ее пальцем. – В зарослях, кстати сказать, уважаемые господа, засели гордые эльфийские юноши. Они, признаться, удивились, когда меня засекли, но даже ни разу не выстрелили. Очень вежливые юноши… – Тут он вскинулся и тоном обвинителя заявил: – В отличие от некоторых лучников нашего отряда!

– Мило, – пробормотал Стаффорд, растирая лицо ладонями.

– Не умеешь стрелять – не бери в руки арбалет! – раздался звонкий детский голос. – Ежели ты, человек, тут всех перестреляешь, кто же будет селение ночью защищать?

– А это еще кто? – раздосадовано воскликнул Стаффорд.

В отличие от Герона, появившаяся фигурка Лосиана не потревожила ни единого листочка и словно бы отделилась от кустов. Мальчик, не обращая внимания на рыцарей, тут же направился к Бигдишу, по-прежнему прижимавшему к груди арбалет.

– Да мне как-то с мечом проще, – признался сконфуженно Лариэлл.

– Украл? – с детской непосредственностью деловито поинтересовался Лосиан, алчущим взором впившись в эльфийское оружие.

– Зачем украл? – подмигнул Бигдиш. – Купил.

Лосиан громко вздохнул и облизнулся, словно перед ним поставили тарелку с добрым куском яблочного пирога. Лучник решительно снял с арбалета стрелки, улыбнувшись малышу отечески, и протянул разряженное оружие:

– Хочешь в руках подержать?..

– Говоришь, с мечом тебе проще? – ехидно уточнил Лукай, когда Лариэлл, подобрав с земли плащ, прошмыгнул рядом с ним обратно к костру. – Может, составишь пару?

Мечник кивнул на пятачок, где упражнялись Фив с Ольвэ, уже распаренные и тяжело дышавшие после многочисленных финтов и обмена ударами.

– Я не настолько хорош, мечник, – холодно отозвался мальчик.

Они смотрели друг другу в глаза, похожие на драчливых петухов. Один на вид хрупкий и такой худой, что в открытом вороте рубахи торчали ключицы, другой плечистый, мощный. Лариэлл изогнул одну бровь, и в кротком взоре промелькнула неожиданная насмешка, словно с лица на одну секунду спала маска невинности, открывая истинную натуру, исполненную злости и ожесточенности.

– На палках, – сухо констатировал Лариэлл, разминая ладонями шею.

Лукай только криво усмехнулся. Теперь воины по-настоящему заволновались – не превратится ли тренировка в избиение младенца? Все чувствовали, что между этими двоими что-то происходит. Из-за явной неприязни они почти не разговаривали и у костра всегда сидели так, чтобы не оказаться рядом. Каждую минуту мечник внимательно следил за долговязым отроком, что не укрылось от Ламберта.

Лосиан почувствовал, что настроение в лагере резко поменялось в худшую сторону, и воины напряглись, многозначительно переглядываясь. Он с любопытством вприпрыжку последовал за темноволосым юношей и мечником, спустившимся к ручью. Вскоре к ним присоединились остальные.

– Мне не нравится, что Лукай задирает парня. – Ламберт неодобрительно покачал головой.

– Он хочет выставить Лариэлла в дурном свете, – насмешливо скривил губы Стаффорд и потер гладкий подбородок.

– Глупо, мы же все и так знаем, что мальчик трусоват и ратные подвиги – не его жизненная стезя. Не все становятся воинами.

– Если моя догадка верна, Ламберт, – еще шире ухмыльнулся в ответ рыцарь, – то Лариэлл еще удивит нас всех. Он сундук с двойным дном, и, поверь, самое интересное в этом… – он запнулся, – юноше… самое интересное спрятано внутри тайника.

– Что ты имеешь в виду? – холодно спросил капитан.

– Не то, о чем ты сейчас подумал, Ламберт. Я говорю не про шпиона от Инквизиции. Мне кажется, что мы все слепы.

– Ты говоришь загадками. – Капитан не любил шарад, особенно из уст соратника, являвшегося его правой рукой.

– Никаких загадок, мой капитан. – Скрестив руки на груди, рыцарь с любопытством обратил взор на приготовившуюся к бою пару. – Никаких загадок.

Между тем Лукай и Лариэлл, снявшие пояса с оружием, встали друг напротив друга, приготовившись к спаррингу. Тонкие пальцы паренька до побеления костяшек сжимали длинную палку. Голова была опущена, будто он разглядывал что-то необычайно интересное под ногами. Лукай стоял расслабленно, разглядывая соперника, и чуть ухмылялся. Он прекрасно понимал, что его забава – лишь глупый порыв. Хотя если мальчишка являлся инквизиторским доносчиком, он не так беззащитен, как пытался показать.

Лариэлл глубоко вздохнул и поднял взор, а в следующий момент он совершил такой стремительный выпад в сторону Лукая, что тот едва успел подставить свой шест. Палки скрестились, и от глухого удара вздрогнули все без исключения воины, следившие за поединком. Лосиан прижал ко рту ладошку, всем телом подавшись к площадке для тренировки. Бигдиш едва успел схватить его за широкий капюшон плаща, удерживая на месте, а юный эльф и не заметил неожиданной заботы имперского лучника.

Противники, осторожно, бесшумно ступая, кружили, словно водили страшный хоровод. Лариэлл прижимал к плечу шест, Лукай чуть выставил свой, примеряясь и вычисляя незащищенное место. Вот он ловко прыгнул, палка словно растворилась в воздухе, посылая на голову мальчика десяток незаметных ударов, мгновенно отбитых. Лариэлл нагнулся, одновременно махнув шестом, хлесткий больной удар прошелся под коленями мечника. Тот сжал зубы от боли, едва удержавшись на ногах. Наблюдатели болезненно сморщились, представляя, каково получить удар по чувствительному месту. В долгу Лукай не остался, бабочкой порхнул шест в воздухе, и Лариэлл застонал, когда один за другим точные удары обожгли ребра. Пропустив первые, мальчик не уследил и за остальными. Он отскочил, развернулся, вытягивая руки, и тупой конец шеста врезался в живот мечника. Тот охнул и согнулся пополам, а следующий шлепок по лицу заставил его окончательно скукожиться.

– Ох, – проскулил Бигдиш, потирая собственную челюсть, как будто это ему заехали палкой.

Лариэлл отошел назад, тяжело дыша. Боевой танец, видимое легкое скольжение сбило дыхание, рубашка взмокла на спине. Он дал Лукаю возможность перевести дух и выпрямиться.

– Мне известны твои приемы, щенок, – так тихо, что только Лариэлл мог услышать, прошептал мечник, – и я даже знаю, кто именно ими пользуется.

– Имперские воины? – Лариэлл чуть присел и поднял палку над головой, вставая в боевую позицию.

– Воины имперской Инквизиции, – уточнил Лукай, и в следующий момент осыпал мальчика градом ударов. Напрасно шест бил по воздуху, не нанеся сопернику ни единого увечья. Лариэлл порхал над землей, ловко ускользая от противника. В какой-то момент он оказался за спиной мечника, тот даже опомниться не успел, ихорошенько хлопнул его палкой по мягкому месту, как нашалившего ученика розгами. Непроизвольно Лукай взвыл и подпрыгнул. Не сдержавшись, отряд разразился глумливым смехом.

Волна злости поднялся из живота и закрыла глаза красной пеленой. Ярость – худший враг. Лукай, уже не разбирая, так молотил палкой, что Лариэлл едва успевал защищаться.

– Это убийство, а не спарринг! – обеспокоенно заорал Рорин, оглядываясь к Ламберту в надежде, что тот прекратит безобразие.

Лукай не слышал выкрика, он с ревом кинулся на мальчишку. Тот только отклонился в сторону и подставил ногу. Все с тем же воем разозленного вепря Лукай перекувырнулся через голову и рухнул в ручей, подняв целый фонтан брызг. Гогот воинов взорвал тишину над лесом Крагриэль, отряд захлебывался смехом, и никто не собирался щадить чувства оскандалившегося мечника, поверженного отроком. Им вторили эльфийские лучники, внимательно следившие за поединком из своих убежищ.

– Давай руку!

Лукай, беспомощно барахтавшийся в холодной воде, увидел склоненное широко улыбавшееся лицо Лариэлла и протянутую ладошку. Как ни странно, в глазах противника мечник не заметил насмешки, только искреннее веселье. Недолго думая, он схватил Лариэлла за руку и от всей души потянул на себя. Пискнув, мальчишка сверзился в бурный поток с головой и, хлебнув водицы, вынырнул. Он судорожно убирал прилипшие к лицу темные пряди и, вытаращившись, хватал воздух ртом.

– В расчете, – буркнул Лукай, тяжело поднимаясь. С одежды ручьями лилась вода, а промокшие сапоги отяжелели. Он схватил мальчишку за ворот. – Вставай!

Мокрая рубаха так натянулась, что затрещали пуговицы. Внезапно в бледном лице Лариэлла нарисовался неописуемый ужас, он резко оттолкнул руки Лукая и схватился за ворот, стягивая его. Он сидел в воде и моргал, боясь дышать.

– Ну, как знаешь, щенок.

Лукай выплюнул попавший в рот ил и, пошатываясь, выбрался на берег, поскользнувшись на сыром скользком грунте.

* * *

Ночь медленно опускалась на осенний лес Крагриэль, и он замер. Непроглядная темнота сгущалась, ползла изза деревьев. Совсем скоро кусты слились в единую черную стену. Воздух наполнился неясными шорохами, шелестением желтолистых кронах деревьев, шумом перекатывавшего потоки ручья. Лишь костер, вокруг которого собрались воины, разгонял наступающую мглу. Тени плясали на усталых напряженных лицах рыцарей, и над их головами в прогале между кронами деревьев открывалось бесконечное темное небо, полное мелких поблескивающих звезд. Между воинами сидел и Лосиан, с аппетитом уминавший невкусную походную похлебку. Лукай бросал на Лариэлла враждебные взгляды, и мальчик, конфузясь, старался не замечать агрессии, исходившей от мечника. Разговор не клеился, ведь все сосредоточенно прислушивались к лесным голосам, не желая пропустить поступи врагов.

Ольвэ, стоявший дозорным, заметил спускавшуюся по земляным ступеням склона тень и тут же вытащил из ножен меч. Услыхав звон обнажаемого оружия, воины резко встрепенулись, вскакивая на ноги. Но в кругу света появился Арамил с наплечной сумой. Воины, переглядываясь, заняли свои прежние места, но напряжение все усиливалось.

– Вот ты где! – Арамил недовольно сверкнул глазами в сторону младшего брата. – Мать тебя ищет, а ты тут… Трапезничаешь.

Ребенок виновато понурил голову и отставил плошку, собираясь уходить.

– Да ладно, парень, – примирительно махнул рукой Бигдиш, – с нами он в безопасности.

Седовласый юноша-эльф только дернул плечом, а потом коротко кивнул, молчаливым жестом приказывая младшему брату возвращаться в селение.

– Мне велели передать вам это. – Он отдал суму стоявшему Ламберту, видимо, желая разговаривать только с капитаном. В суме лежали сладко пахнущие караваи свежего хлеба.

– Передай мою благодарность Валантэ, – кивнул Ламберт, чуть склонив голову.

– Присоединяйся, парень, – не унимался Бигдиш.

Арамил смерил лучника холодным взглядом. Лосиан мялся в темноте, не желая уходить.

– Ты же хочешь самым первым встретить орков? – хитро прищурился Рорин, уже наваливая в плошку порцию похлебки для нового гостя.

Эльф заколебался, но все-таки принял угощение. Его брат вприпрыжку бросился обратно к костру и плюхнулся рядом с Бигдишем.

– Они обычно приходят глубокой ночью, – тихо произнес Арамил, разглядывая малосъедобную массу в плошке.

– Мы выставили дозорных. – Ламберт продолжал обращаться к юноше с уважением, какого обычно удостаиваются лишь взрослые воины. – Фив стоит у ручья, Ольвэ ты видел.

– Хей… – Арамил запнулся, прикидывая, не выдаст ли лишнего, – Хейан и остальные тоже рядом.

– Мы знаем.

Воцарилось неловкое молчание, и когда оно стало неимоверно тягостным, Лосиан запел. Его детский голосок, чистый и звонкий, звучал прекраснее любой волшебной флейты. Строки старинной эльфийской баллады переплетались между собой, словно нити в руках искусной кружевницы. Он пел, и плясавшие языки костра, казалось, движутся в такт с его песней.

Сначала в пламени появились возлюбленные Галлеан и супруга его Солониэль, подарившие Невендаару леса и реки, родившие гордых детей – хранителей лесов. Вот показался бородатый Вотан с молотом и покрыл земли грядами горных хребтов. Мелькнул образ прекрасного ангела Бетрезена, заселившего Невендаар людьми.

Тут голос мальчика изменился, стал ниже, и картины сотворения мира сменились, совсем другими образами.

Потекла по землям Невендаара кровь, захлебнулись в слезах жители его, полезли из земных трещин Проклятые Демоны. Заполыхал прекрасный эльфийский лес, разгневались Галлеан и Солониэль.

Вместе со строками песни пламя взвилось вверх, прыснув в разные стороны снопом искр.

Запел юный эльф про вырванное Вотаном сердце Галлеана, про Солониэль, взвившуюся к обжигающему солнцу, чтобы спасти любимого. Про ее отчаяние, когда не смогла она возродить мужа своего. А потом и про горе вернувшегося в мир Галлеана.

– Где ты, Солониэль?

Кем стала ты, и почему теперь твое имя – Мортис?

Не узнаю я тебя, возлюбленная моя… —

затянул Лосиан, закрывая глаза.

По детским щекам катились слезы, ведь песня исходила из самого сердца. Воины притихли, глядя на ребенка, вместе с ними затаились деревья и ветер. В неземной тишине звучала грустная баллада о любви всесильных Богов.

И ровно в этот момент донеслось шелестение шагов, заставившее екнуть сердца, и волосы дыбом встали у воинов на голове. Те, кто стремительно перемещался в темноте, потревожили лес. Они неслись меж деревьев, и из клыкастых пастей вырвалось тяжелое смрадное дыхание. Хрустели сломанные ветви, рыдали примятые пожухлые травы…

Песня оборвалась, и Лосиан широко распахнул испуганные голубые глаза. А воины уже обнажали оружие, рассредоточиваясь. Темноту вспорола мелькнувшая горящая стрела, воткнувшаяся в землю, и гладкое древко вспыхнуло фитильком, а вокруг покрылась язычками пламени сухая трава.

– Запомни, на чем закончил, – Бигдиш, быстро заряжая арбалет, в боевом азарте ухмыльнулся запаниковавшему ребенку, – допоешь!

Улыбка лучника походила на оскал зверя.

– Лосиан, в укрытие! – приказал Арамил, накладывая стрелу на тетиву лука. И мальчик бросился со всех ног к кустам, чтобы под их защитой добраться до деревни.

Нападавшие походили бы на эльфов своими длинными ушами, если бы не торчавшие из пасти клыки и неживые глаза. Воины ждали нападения, и свирепости врагам, казалось, не занимать. Орки, не ожидавшие увеличения числа защитников эльфийского селения, только в первый момент смешались. Но лишние противники лишь усилили их злость.

Сколько их было? Казалось, что в темноте, расчерченной всполохами горящих стрел, их наступало не меньше сотни, хотя в действительности на деревню налетело не более двух десятков разбойников.

В чернильной мгле Лукай вертелся на месте, вокруг – движение тел. Каждый удар меча обязательно отбивали, и от встретившихся с чудовищной силой клинков сыпались искры. Отвратительные лица орков с горбатыми носами, выдвинутой челюстью с торчавшими звериными клыками выступали из мглы. Страха не было, во время боя он забывался, оставались лишь яростные атаки и выпады. Меч вспарывал воздух, свистел, кромсал. Пространство наполнилось стонами и воплями, топотом тяжелых сапог. Клинок вошел в твердое тело, словно в мягкое нагретое масло, и вышел с отвратительным хлюпаньем. Под ноги упал поверженный враг, и шипастый посох, украшенный человеческим черепами, покатился к ручью. С бульканьем он свалился на самое дно, и странная зеленая вспышка осветила неспокойную черную воду.

Сзади что-то толкнуло мечника. Вслед за ударом он почувствовал, как лопатки обожгло. Боль не сразу вспыхнула, сначала был несдерживаемый гнев. Он развернулся на пятках, чтобы обрушить окровавленный меч на очередного врага. Острая кромка располосовала череп, разбрызгивая кровь, заливавшую землю, окропившую одежды. Утробный вой умирающего оглушил, но не настолько, чтобы не услышать промелькнувшую рядом с ухом стрелу. Чудом Лукай успел отклониться, а за спиной замертво рухнул выпрыгнувший из ручья орк с торчавшим в глазу древком стрелы.

– Извини, брат! – донесся вопль Бигдиша. – Не рассчитал!

Лукай не успел ответить – только ускользнуть от удара. Ноги в еще влажных сапогах неожиданным образом переплелись, и он рухнул на спину, выронив меч. Над ним нависала страшная оскаленная рожа, пахнуло смрадным дыханием. Неожиданно замахнувшийся зеленокожий дикарь выпучил налитые кровью глаза, из горла торчала прошедшая насквозь стрела. Из ослабевших пальцев выпал клинок, и орк завалился на Лукая.

– Это опять я! – зло веселился лучший друг.

Мечник поспешно брезгливо оттолкнул тело орка и стал шарить в темноте, пытаясь найти оружие. Со странным звяканьем меч скользнул к нему, словно кто-то специально толкнул его ногой к хозяину. Тут Лукай разглядел мощную фигуру Фива, сжимавшего оружие. Неожиданно сквайр закружился на месте, вытянув руки и превращаясь в смертоносный волчок, и мечник уже и голову-то боялся поднять. Рядом с ним на землю валились поверженные тела дикарей в нелепых кожаных юбках, будто все воины зеленокожих дикарей были бабами. Хотя кто их знает, если они и серьги пиратские в ушах носят?

Фив остановился резко, вдруг странно охнув, а потом рухнул наземь как подкошенный. Лукай, наплевав на собственную боль в спине, вскочил и бросился к рыцарю. Тот катался по траве, сжимая окровавленными пальцами древко стрелы, торчавшей из плеча.

– Бигдиш, прикрой! – заорал Лукай в темноту.

Он сел на одно колено рядом со сжавшим зубы воином. Тот страшно кашлял, а на бледном, почти белом лице лихорадочно горели черные расширенные глаза. Казалось, от боли Фив превращался в мифическое чудовище.

– Вытерпишь? – с хрустом обламывая торчавшее из плеча товарища древко с черным оперением, пробормотал Лукай и непроизвольно пригнул голову, когда над макушкой промелькнула стрела. В темноте донесся стон и плеск воды от рухнувшего в ручей тела. Фив затряс головой, переворачиваясь, и вместе с выдернутым из живой плоти наконечником ужасная кровавая ночь огласилась невыносимым воплем боли, внезапно оборвавшимся: взрослый сильный воин потерял сознание.

Звуки отдалялись. Теперь лес наполнился топотом и тяжелым дыханием. Воины догоняли спасавшихся бегством разбойников. Ни жалости, ни жажды мщения, только холодное желание убивать. Оно всегда появлялось во время жестких схваток, отключало остальные чувства, не позволяло задумываться над тем, что клинок отнимал чьи-то жизни. Все – и эльфы, и люди – превращались в страшных чудовищ, не лучше и не хуже тех, что сейчас прощались с жалким существованием в темных чащах леса Крагриэль.

Когда пришел, наконец, рассвет, на пропитанную кровью землю брызнули первые лучи солнца. Усталые воины разглядывали друг друга, и их черные от грязи и пота лица были пусты и безразличны.

* * *

– Благодарим тебя, имперский рыцарь! – Валитэ поклонилась в пояс, и солнце заиграло на ее длинных блестящих волосах. За юбку эльфийки цеплялся Лосиан, в другой руке сжимая любимую игрушку – лук, из которого можно легко убить воина. Губы Ламберта дернулись в едва заметной невеселой усмешке.

В их мире дети Невендаара больше не играли глиняными куклами. Поэтому Иноэль спустилась с небес, чтобы сыновья Лосиана учились обращаться с оружием, но не умели убивать с его помощью. Поэтому Ламберт ищет ее, из-за этого он рисковал ночью жизнями воинов своего отряда и оттого сейчас стоит он перед жителями маленькой эльфийской деревни.

Вместе с Валанте перед капитаном склонили головы остальные селяне. Уважительно они заняли место за спиной хранительницы их маленького мирка, больше не прячась. Здесь, рядом с алтарем Галлеана, опутанным диким хмелем с высохшими листиками и шишками, собрались все эльфы.

– Я ошибался, имперский рыцарь. – Хейан гордо смотрел на бывшего врага, и тот лишь коротко кивнул, принимая скупые извинения. Его потрепанный отряд уже приготовился к отъезду, оседлал лошадей, ждал только его.

– Если ты ищешь Легионы Проклятых, то тебе нужно ехать к Элаану, – вымолвила хозяйка селения. – Лес говорит о том, что они направляются туда. Они бежали из Лиэля, бродили по Центральному лесу, испепеляя деревни, теперь идут в сердце наших земель. Возможно, демон, которого ищешь ты, тоже следует к Элаану.

Капитан чуть дернул плечом, в уголках глаз появились мелкие морщинки. Разница между людьми и эльфами состоит в том, что, прощая одного врага, эльф без промедления находит себе следующего. Теперь это не имперцы, а неизвестный демон Хаархус.

– Мы покажем тебе кратчайший и безопасный путь до Элаана… – произнес Арамил и примолк, покосившись на мать, но та только чуть кивнула, давая свое согласие. – Эти леса Крагриэль и тропы их знают лишь дети Галлеана, они недоступны обычным путникам. Ты сможешь добраться до хребтов Фальген Хейма всего за пару седмиц.

– Благодарю. – Капитан снова кивнул.

Вместе с юным проводником по земляным ступеням он спустился к ручью, протекавшему по дну оврага. Его маленький отважный отряд выглядел преступно расслабленным. Лекарь смазывал сидевшему на поваленном дереве Лукаю спину какой-то зеленой кашицей, и мечник только болезненно морщился, цыкая на Герона:

– Это же всего лишь царапина…

Рядом стоял довольный до слез Бигдиш и расписывал все прелести лечения:

– Потом кожа станет мягкой, как у младенца, и шрама не останется. И волос тоже.

– У меня нет на спине волос, – шипел Лукай, сжимая зубы, когда палец Герона нажал на вспухший край пореза от меча.

– Значит, наоборот, скоро пробьются! – радостно хохотнул Бигдиш, потирая одну заросшую щетиной щеку.

Фиву туго перебинтовали раненое плечо, и теперь он пытался обвыкнуться с тем, чтобы не шевелить рукой. А потому очень неуклюже ходил вокруг своего коня, пытаясь затянуть подпругу. В конце концов жеребец не выдержал и боднул головой суетившегося хозяина, задев рану.

– Ах ты! – охнул Фив и здоровой рукой со злости отвесил коню оплеуху, ударив по пегой морде. Тот недоуменно повел ушами и громко чихнул в лицо хозяину, выражая крайнюю степень недовольства.

Ламберт только покачал головой. Намного ли его взрослые воины, прошедшие не один бой, отличались от эльфийских мальчишек, пленивших вчера отряд на тракте?

Он вытащил из седельной сумки карту в продолговатом кожаном чехле и, отвинтив крышку, ударил концом о ладонь. Карта Невендаара, составленная главным картографом имперской канцелярии Николасом Блэксмитом, прошла с Ламбертом тысячи миль и годы путешествий, а потому выглядела потрепанной, с прочерченными пером многочисленными извилистыми маршрутами, пометками и каплями свечного воска. Но расставаться с ней капитан не желал, ведь зарисованная по рассказам великих путешественников Максмастера, Кригера и Бирмейкера, она точнее всего отражала уникальную топографию необъятного Невендаара.

Ламберт разложил карту на седле коня. За их с Арамилом спинами тут же встали Стаффорд, Вогнар и Бигдиш, с любопытством следившие за происходящим. Вот уж никто и помыслить не мог, что дикие эльфы расщедрятся и выдадут мнимым имперским лазутчикам пару тайных дорожек.

– Показывай. – Ламберт предложил Арамилу гусиное перо, и мальчик хмуро принял его, не понимая, как правильно взять. Пальцы не слушались, отказываясь складываться в щепоть. В конце концов, сжав упрямо губы, он нарисовал довольно аккуратную плавную линию, огибавшую указанные крупные селения. Кривая протянулась от леса Крагриэль через реку, впадавшую в Торговое море, потом вдоль горных хребтов Фальген Хейма, а оттуда как-то лихо достигла Элаана. Если прикинуть, то действительно подсказанный путь занимал гораздо меньше времени, нежели по указанным на карте трактам.

– Это самые безопасные тропинки. Вот здесь, – юноша поставил на карте крест, а вместе с ним и чернильную кляксу, – будет мост через реку. Хорошая переправа. Не перепутайте.

– А что, есть и другая? – полюбопытствовал Бигдиш.

– Есть, – отозвался Арамил и хмуро через плечо оглянулся к лучнику, – и лучше туда не соваться. Слишком она опасная.

– А для чего ее тогда сделали? – недоуменно уточнил тот.

Арамил промолчал, насупившись, и в его взгляде, устремленном исключительно на карту, проявилась недетская жестокость.

– Для кого? Для таких, как мы, и сделали, – спокойно поправил лучника Стаффорд.

Глава 7. Опасная нежить

Стоило отряду, следуя указаниям Арамила, выехать из леса Крагриэль, как зачастил осенний дождик. Не ливень, а так – мокрая пудра сыпалась и сыпалась с неба, отчего дни казались серыми и сумрачными. Деревья грустили, понурив разноцветные головы-кроны. Когда дождь становился сильнее, то тяжелые капли сбивали на землю листья, и тракт почти скрылся под желтовато-коричневым, напитанным влагой ковром. Серое небо нависало над землями Альянса, и ночи потемнели, утопая в непроглядной мгле.

На ночлег остановились на большой поляне, недалеко от тракта, рядом с маленькой речушкой с крутыми, поросшими желтыми травами берегами. Место было надежно спрятано от любопытных глаз и окружено лесом, а потому незаметно с дороги для нежелательных соглядатаев. Ночевка обещала стать невеселой и мрачной. В сапогах хлюпало, и одежды у всех промокли. Распряженные лошади понуро жевали положенную мерку овса.

– Смотри! – Стаффорд, запрокинув голову, указал в небо.

Ламберт встрепенулся, и по его обветренным губам скользнула тень облегченной улыбки. В серой моросящей вышине, расправив крылья, кружил большой ястреб. Капитан вытянул руку, призывая птицу. Ястреб камнем рухнул вниз, словно желал разбиться. Казалось, что еще мгновение, и он ударится о землю замертво, но всего в нескольких футах от мокрой желтой травы ястреб взмахнул сильными крыльями и сделал величественный круг над следившими за ним воинами.

Хлопая крыльями, птица села на дрогнувшую от тяжести руку капитана, выпустив острые кривые когти, словно хотела впиться в плоть имперского воина. На лапе висел подмокший свиток. Ламберт осторожно, пока ястреб терпеливо дожидался, отвязал послание, и хищник мгновенно оттолкнулся от руки, чтобы взлететь и усесться на толстую ветвь дуба.

Озабоченное лицо капитана расслаблялось по мере того, как взгляд пробегал по расплывшимся чернильным строкам.

– Они получили мое послание, – наконец вымолвил Ламберт, сворачивая свиток. – Они благополучно добрались до крепости под Готтером и выезжают вслед нам.

– Где ты думаешь их дождаться? – Стаффорд сморщился, когда за шиворот упала крупная капля.

– На развилке тракта между Элааном и Корбаком. Мальчик-эльф указал ее, – очень тихо произнес Ламберт и, чтобы как можно быстрее отправить ответное письмо, направился к седельным сумкам, где помимо всего прочего лежали письменные принадлежности.

При слове «Элаан» Лариэлл оживился, что не укрылось от внимательно взора Лукая. Мальчишка, лишь заслышав, что отряд продолжает путь в нужном ему направлении, пристал к Ламберту банным листом, чтобы ему позволили остаться. Тот, конечно, отказать не смог, и Бигдиш без особого восторга согласился и дальше делить с ним лошадь.

Ламберт успел закончить письмо и отправить крылатого посланника обратно, прежде чем стало стремительно темнеть, как будто кто-то задернул занавеску на единственном окне в маленькой холодной комнате. Сумрак, окутавший осенние леса эльфов, превратился в ночь, и только упорный костер стоически боролся с мелким дождем и тьмой. От тишины звенело в ушах, и редкое кряхтение и скрип деревьев, доносившиеся до тайной полянки, заставляли воинов вздрагивать и хвататься за оружие.

Лукай мучился от сырости и бессонницы, сопровождавшей перемену погоды, а потому вызвался остаться дозорным вне очереди. Сидя у костра, он всматривался в пляшущие языки пламени и изредка пятерней вытирал лицо от моросящей влаги. Плащ стал неприятно влажным, и холод пробирал до костей, отчего очень сильно ныла старая рана на ноге и горела спина, намазанная зеленой кашицей, приготовленной Героном. Каждый раз, когда до Лукая доносились шорохи, он вздрагивал, стараясь разглядеть в кромешной тьме источник шума. Шумела речка, ставшая полноводной из-за многодневных дождей. Так и представлялись мечнику бурлящие потоки, перекатывавшиеся, боровшиеся друг с другом, и пена, клубившаяся возле крутых берегов.

И тут перед глазами встала другая река, и другое место, светлое, наполненное девственно-чистым снегом. Представился навсегда заледенелый поток, с приходом вечной зимы сковавший обрыв прозрачным льдом. Милое нежное лицо Инеи, которую Лукай не вспоминал с того самого дня, когда оставил ненавистную жизнь кузнеца. Внезапно в сердце кольнуло иголкой, и переливчатый девичий смех раздался в ушах. Вслед за ним пришло воспоминание о расставании и огромных темных глазах, покрасневших от пролитых слез. Инея походила на побитую собаку, и если бы он позвал ее за собой – пошла бы, не раздумывая ни минуты. Он не позвал. Как не позвал ее стать женой. Вернется ли он к ней? Стоило только подумать, и Лукай уже знал ответ: вернется, обязательно. Только, может, не скоро. Станет ли она его ждать?

Взгляд скользил по черной стене леса. Неожиданно Лукаю почудилось, что в чернильной мгле мелькнула тень, и он мгновенно вскочил на ноги.

– Кто там?! – Его голос прозвучал в ночи резко и хрипло, а сам он вздрогнул.

Он вытащил из костра горящую палку, которой поправлял поленья, и поднял ее над головой, стараясь разогнать темноту. Высвечивая круг, достаточный, чтобы не рухнуть в мокрую траву, Лукай быстро прошел к деревьям, как раз в то место, где были скинуты седельные сумки Ламберта. Спящие воины не замечали незнакомца, вторгшегося на ночную стоянку, и кто-то в широком плаще беспрепятственно копался в недрах сумок, быстро, воровато озираясь.

– Эй! – крикнул мечник, ничего не понимая.

Если свой, отчего не отзывается? А если чужой?..

Лукай вытащил из ножен меч. Неизвестный вздрогнул, зыбкий свет импровизированного факела скользнул по сгорбленной фигуре. Осознав, что его поймали, неизвестный мгновенно шарахнулся за деревья, растворяясь во тьме, словно оживший призрак.

– Эй, стой! – разозлился мечник и бросился за ночным гостем, стараясь слиться с темнотой, чтобы не пропустить подлого удара от врага. Только почему-то ему казалось, что вором является кто-то из соратников.

Неожиданно Лукай, всматривавшийся в черноту леса, наскочил на кого-то. Фигурка, выросшая из-за кустов, отшатнулась и уселась в мокрые листья. Лукай мгновенно осветил встречного, и от яркого огня расширенные зрачки в распахнутых глазах Лариэлла, упавшего на землю, мгновенно сжались до крошечных точек.

– Ты что тут делал? – сквозь зубы прошипел Лукай, уверенный, что нашел любителя чужих сумок.

Лариэлл неловко поднялся и, вытирая перепачканные ладони о плащ, многозначительно промычал:

– М-м-м…

– Что ты тут делал? – Мечник зло ткнул пальцем в сторону полянки, на которой за черными деревьями поблескивал костер.

– Я н-н-на реке б-б-был, – заикаясь, пробормотал Лариэлл. – Об-б-бмывался.

– На реке, значит? – Лукай сузил глаза и тут действительно заметил в руках мальчишки влажную тряпицу, какой тот вытирался после ледяного купания.

– Т-т-там такая т-т-темень, – от холода у Лариэлла не попадал зуб на зуб, а губы действительно посинели, – а я ф-ф-факел в воду ур-ур-уронил. Вот и мылся на о-о-ощупь, чуть шею не с-с-свернул.

Мечник только скрипнул зубами, стараясь поверить. Все, что ему оставалось, это вернуться к костру, чтобы позволить мальчику согреться. Тот сразу же уселся на притащенную еще Рорином корягу, и протянул озябшие, дрожащие руки к огню.

Лукай присел рядом, сверля врунишку тяжелым взором, и тот сильно конфузился, не зная, куда деть глаза. Тут горевшее румянцем лицо Лариэлла вытянулось, взгляд впился в кого-то за спиной мечника. Мальчик не успел пискнуть, как Лукай молниеносно вскочил и, развернувшись, направил в грудь нежданного гостя острие меча. Тот мгновенно поднял руки, сдаваясь.

– Ты как всегда гостеприимен, Лукай, – прогудел из-под капюшона, закрывавшего лицо мужчины, басовитый знакомый голос.

– Нибур?

Знакомый незнакомец быстро стянул с гладко выбритой головы капюшон: макушку его покрывали вытатуированные письмена, а глаза хитро блестели из-под черных, кустистых бровей. Опрятная бородка сглаживала некрасивость юного лица, подпорченного сломанным носом. Оруженосец Ламберта за пять лет повзрослел и изменился, но все равно усмешка его так и осталась по-мальчишески самолюбивой.

– Оруженосец? – Лукай быстро спрятал меч в ножны, чтобы обнять Нибура в знак приветствия и похлопать по спине.

– Уже имперский рыцарь, друг. Недавно возведен в рыцарское достоинство. – Тот ответил крепким дружественным похлопыванием ладони по ране меж лопаток, таким сильным, что мечник только болезненно крякнул. – Еле нашел отряд, помог Всевышний. Чуть лошадь не загнал! Догонял вас от самого Алтаря Первого Инея, не чаял найти.

– Здравствуй, Нибур. – Спокойный голос Ламберта прервал словоизлияния бывшего оруженосца. Капитан, очнувшись от дремы, поспешил к костру, лишь услыхал голос боевого товарища, теперь по протекции Ламберта несшего службу в самом Феграле в охране императора Мередора.

– Приветствую, капитан! – и Нибур по привычке низко поклонился учителю, за которым долгое время носил меч. – Приму за честь вернуться под твое начало.

– А что император? – быстро спросил Ламберт.

– Думает, я на караваи к матери в деревню отправился, – по-мальчишески широко улыбнулся Нибур, продемонстрировав ряд крепких белых зубов.

* * *

С одним болтуном в отряде Стаффорд еще мог примириться, но с двумя?! Помоги, Господи, отец наш и защитник! Как же скучал по тишине на биваках и переходах Посланник Небес, отправленный Всевышним в отряд капитана Ламберта! Молчание – золото, которого теперь жаждал притворявшийся имперским рыцарем небесный воин. Поддержать Иноэль, чтобы она могла выполнить свое предназначение, – вот миссия Стаффорда, но никак не выслушивание бесконечных пикировок двух хвастунов, пускай и хороших воинов! А хороших ли?

Стаффорд хмуро покосился на парочку воинов, что-то оживленно обсуждавших. Один с дерзкой татуировкой «За Империю» на выбритом черепе. Второй с буйными светлыми кудрями, смазливый и из-за мази лекаря Герона будто бы вечно изумленный. Когда же у него лицевые мускулы восстановятся?

Тут Стаффорд припомнил события последних недель и Бигдиша, который вряд ли верил в существование Посланницы, но все равно яростно защищал честь Империи и своего капитана и слепо следовал за Ламбертом. Потом всплыло в памяти и лицо наголо обритого Нибура, бабочкой порхавшего с тяжелым мечом, как с пушинкой, по тренировочной площадке в имперской крепости.

Несмотря ни на что, эти двое, хоть и не затыкались ни на минуту, были отличными воинами. Лучшими, как сказал Ламберт, но главное преданными и капитану, и императору Мередору.

Не указанный на имперской карте путь, тянувшийся по густому лесу, раздваивался. Одной веткой дорога круто поворачивала на юг, утопая в чаще, а другой тянулась прямо через редеющий подлесок и выныривала на открытую равнину.

На развилке Ламберт остановился, в задумчивости разглядывая дорогу, ведущую прямо, а вместе с ним застыл отряд, ожидавший приказа. Нахмурившись, Ламберт спешился и вытащил карту. Разговоры моментально прекратились, воины тоже насторожились, внимательно изучая местность и пытаясь понять, отчего поменялось настроение капитана.

– Что тебя насторожило, мой капитан? – Стаффорд подъехал к Ламберту и слез с коня.

Придерживая жеребца за повод, он заглянул в карту, развернутую хмурившимся капитаном.

– Помнится мне, – медленно произнес тот, ткнув пальцем в чернильную загогулину, – маршрут был указан прямо, а здесь…

Стаффорд внимательно пригляделся к многочисленным развилками и линиям трактов. Рукой Арамила была перечеркнута опасная переправа через реку, впадавшую в Торговое море, и жирно обведена более надежная.

– Еще с утра подумал, что изменился он… Не должно здесь быть поворота.

– Так мы уже проехали одну развилку прямо. – Вогнар, перегнувшийся через луку седла, тоже изучал маршрут. – Под холмом.

– Да, – соглашаясь, кивнув Стаффорд, – точно проезжали.

Опытные путешественники, они все оказались сбиты с толку, будто бы путь нарисовали заговоренными чернилами, и потому линия маршрута скользила между указанными деревнями как ей заблагорассудится.

– Если сомневаешься, капитан, поехали прямо, – предложил Вогнар, кивнув на пролесок. – Не стоит доверять мальчишке эльфу, так и в ловушку не долго попасть.

Ламберт глянул на ассасина так, будто ткнул острием меча, и тихо произнес:

– А кому ж тогда доверять, Вогнар?

– Они ж дикие эльфы, им слово «честь» что пустой звук, – фыркнул ассасин и потер слезившийся зрячий глаз.

– Честь – это, может, пустой звук для нежити. Проклятые и те с ним знакомы, а уж эльфы подавно! – осек нехорошие речи Ламберт и, быстро свернув карту, спрятал ее в кожаный чехол. – Едем на юг, – отдал он приказание. – Скоро будет переправа.

Но лес по мере движения лишь сгущался, и напряжение в отряде возрастало. Наконец воцарилось молчание, о каком еще час назад так скорбел Стаффорд, но теперь ему казалось, что уж лучше бы шла привычная беседа. Нет-нет да и посматривал он назад, где деревья смыкались, обступая почти незаметный лесной тракт, и солнце рисовало на опавших листьях светлые пятна.

Только когда по левую руку чаща расступилась и стало светлее, воины вздохнули с облегчением. Неспешно под пригорком протекала широкая полноводная река, и с пологого холма виднелся крутой противоположный берег. Тракт вильнул и вывел кавалькаду к воде, над которой клубилась холодная туманная дымка. Река казалась очень тихой и темной, а берег покрывал мелкий песок, усыпанный кое-где крупной сырой галькой. Длинный деревянный мост на высоких потемневших опорах соединял, как скрепка, два берега, словно не давая им разойтись в разные стороны. Даже с первого взгляда не чувствовалось в нем надежности, будто встань только одной ногой, как провалится широкий настил и уронит в реку неосмотрительных путешественников.

– Да он еле держится, – протянул Рорин, приглядываясь к мосту. – Прежде чем ехать, нужно проверить.

Он почесал густую черную бороду, глянув на Стаффорда. Рыцарь хмуро вглядывался в настил, не чувствуя к нему доверия.

– Если это безопасная переправа, – медленно произнес он, – то какая ж тогда опасная?

– Я проверю, – вызвался Лукай, направляя коня к хлипкому сооружению.

Отряд внимательно следил за ним с берега. Вот мечник спешился и, ведя коня в поводу, ступил на широкий потемневший настил моста. Жеребец заупрямился, мотая головой, и Лукаю пришлось хорошенько натянуть поводья. Конь взбрыкнул, отказываясь идти дальше, ударил подкованными копытами по доскам, вырываясь. Жеребец уже шарахнулся обратно, как вдруг настил под ногой мечника просел, и тот мгновенно застыл, не шевелясь. Немного погодя Лукай топнул ногой, проверяя деревянную твердь, и быстро вернулся обратно.

– Опоры точно подгнили, но настил еще держится, хотя прогибается под конем. Вон как испугался, – произнес Лукай и ласково похлопал разволновавшегося коня по гладкому боку, стараясь успокоить. – Можно попробовать проехать.

– Может, лучше вплавь через реку? – Нибур всматривался в рябь в середине реки, где течение было особенно сильным. У берега на дне лежали большие камни и грядой убегали к середине реки. – Похоже, здесь мель.

Не дожидаясь разрешения, он взлетел в седло и, понукая лошадку, заставил ее войти в холодную воду. Та зафыркала, принюхиваясь, и сделала несколько осторожных шагов.

– Нибур, – окликнул его Ламберт, когда вода достала почти до стремени, – вернись на берег!

– Капитан, по гряде можно перебраться! – Бывший оруженосец оглянулся, сверкнув белозубой улыбкой.

В тот же момент лошадь ушла под воду, унося с собой имперского рыцаря. Воины с криками ринулись к реке, торопясь спасать товарища. Через мгновение Нибур вынырнул, показалась лошадиная голова. Он дергал повод, заставляя кобылу повернуть обратно. Она била ногами, пытаясь отыскать дно, пока под копытами не почувствовала скользкую речную гальку.

– Тьфу ты, Бетрезен дери! – бранился перепугавший соратников Нибур, отплевываясь. – Там яма!

Выбравшись на берег, он, вымокший до нитки, спешился и тут же скинул плащ. С одежды стекала вода, содержимое седельных сумок тоже оказалось погубленным. Попона и седло пропитались холодной влагой.

– Не пройдем по реке. – Пытаясь избавиться от попавшей в ухо воды, Нибур заскакал на одной ноге. Потом плюхнулся на гальку и по очереди стянул сапоги, выливая оттуда воду.

– Значит, путь один – по мосту, – произнес Ламберт, вглядываясь в бревна опор и почерневшие доски настила. – Сначала я, остальные следом по одному.

Отряд, ожидая на въезде на переправу, с беспокойством следил, как Ламберт, ведя коня в поводу, медленно пересекает мост. Жеребец шел нехотя, останавливаясь и потряхивая головой, словно не нравился ему путь. Наконец капитан ступил на противоположный берег и помахал рукой. Его крик растворился в речном шуме, донесшись до воинов едва слышным эхом:

– Мост держится! Переходите!

Вторым ступил на мост Стаффорд, и для него переправа прошла без хлопот, только жеребец волновался, хотел вернуться обратно на земную твердь. Потом пришла очередь Лукая. Вместе с Ламбертом Стаффорд следил за мечником, тот внимательно глядел под ноги. Он как раз добрался до середины моста над самой глубиной реки, как его конь встрепенулся. Казалось, нечто ужасное встало перед животным, повергая в ужас. Дико заржав, жеребец вырвал поводья из руки Лукая и встал на дыбы. Копыта били по воздуху, и взбесившийся конь наступал на хозяина, будто бы хотел пробить ему голову.

Мечник отпрянул к гнилым деревянным перилам, налегая на них всем телом. Брусья, не выдержав тяжести, с хрустом разломились, и в мгновение ока Лукай свалился вниз. Чудом он успел зацепиться за скользкий, покрытый черной плесенью и мхом настил. Пальцы соскальзывали, он орал. Конь ринулся на противоположный берег, сотрясая мост, а воины бросились на помощь к соратнику, державшемуся из последних сил.

– Держись! – заорал в панике Бигдиш, хватая лучшего друга за руку.

Сжав от натуги челюсти, Лукай подтянулся. За шкирку, отчего в горло врезался ворот плаща, его вытянули на настил. Секунду мечник лежал, боясь пошевелиться. Лучник помог ему встать, придерживая за локоть, и неожиданно застыл, с подозрением вглядываясь в лицо лучшего друга, как будто не узнавая.

И тут стало происходить непонятное и пугающее, отчего спешившие Ламберт и Стаффорд остановились, не добравшись до соратников в середине моста. Воины замерли, переглядываясь. Еще мгновение назад озабоченные лица стали злобно кривиться, и в них проступали звериное и страшное начало. Со звоном обнажились мечи. Лукай резко приставил к горлу Бигдиша острый клинок, будто действительно хотел лишить названого брата жизни. Ольвэ молниеносно развернулся, с легкостью взмахнув мечом, и он всего в мизинце прошел от Фива, замерев в том месте, где под легким доспехом рыцаря билось сердце.

– Только тронь его, – сквозь зубы пробормотал Рорин, сжимая в руке полуторный меч-бастард.

– Ты мне грозишь, безродный пес? – изогнув бровь, с издевкой уточнил Ольвэ, и острие меча переметнулось с груди Фива к животу Рорина. Тот, кажется, лишь обрадовался, прижался сильнее, позволяя жалу прорвать одежды.

– Боишься сдушегубничать, аристократичный щенок? – прошипел он зло, и глаза светились безумством.

Лариэлл стоял в нескольких шагах от сбившихся в кучку, ощетинившихся клинками воинов. Мальчишка в ужасе пятился, прижимая ладони к губам, чтобы сдержать вопль. Воздух словно потемнел и сгустился вокруг воинов, окутывая их грозовым облаком. Мертвую тишину, наполненную всеобщей ненавистью и проклятым гулом реки, разрезал испуганный вопль:

– Вы же братья!!! – Лариэлл кричал, и голос его срывался от слез.

Лекарь Герон тянул паренька на берег, обратно к разбредшимся лошадям, но тот вырывался, не спуская взгляд с обезумевшего отряда.

– Сложить оружие! – резко приказал Ламберт, но его не слышали.

Короткий звон мечей походил на грозовой перекат, и вот воины застыли в новой позитуре, направляя друг на друга оружие.

– Прекратите бесчестье! – Теперь голос капитана изменился, становясь спокойным и властным.

– Не смей мне приказывать, старик! – заорал Нибур и, занеся над головой клинок, неожиданно бросился на Ламберта. Тот не растерялся, когда бывший оруженосец попытался его прикончить, и со всего размаху шарахнул мальчишку кулаком. Нибур как бежал, так и рухнул на спину. Меч улетел и, плюхнувшись в реку, мгновенно пошел ко дну.

– Есть, оказывается, сила в стариковских руках… – Ламберт нагнулся над рыцарем: – Успокоился?

Нибур ошалело хлопал глазами, нечленораздельно выкрикивая проклятия. В это время между воинами завязалась стремительная потасовка – они бестолково размахивали оружием, словно первогодки, не умеющие наносить правильные удары. Оно и к лучшему, ведь в беспорядочном мельтешении мечей воины отскакивали и наступали, не причиняя друг другу увечий.

– Довольно! – крикнул Ламберт, багровея от гнева.

Наверное, его грозный голос проник в замутненные сумасшествием рассудки. Воины замерли, тяжело дыша, и изумленно разглядывая друг друга. Ужас отразился в лицах, еще секунды назад искаженных гримасами звериного бешенства.

– Все на берег! – сухо произнес капитан, разворачиваясь.

Фив помог подняться Нибуру, и тот только крутил головой, пытаясь прийти в себя. С нехорошим хрустом он открыл рот, проверяя, сломана ли челюсть.

– Что это было? – тихо пробормотал Стаффорд, уже стоя на другом берегу.

– Мост проклят или заговорен, – заключил Ламберт, следя за товарищами.

Те, пьяно пошатываясь, поддерживали друг друга и сгрудились подальше от моста, взирая на него с мистическим страхом.

У Бигдиша кровоточила губа, и он осторожно дотронулся до ранки, сморщившись от боли.

– Прости, брат. – Лукай покаянно протянул руку в знак примирения.

– Конечно, брат, – сплюнул кровавую юшку лучник и с силой вмазал лучшему другу локтем в нос. Тот застонал, выронив меч, и схватился за лицо.

– Нос-то зачем?! – взвыл мечник, а из-под пальцев текла кровь.

– А ты меня рукоятью вдарил! – взвился Бигдиш.

– Прекратите, вы двое! – рявкнул Стаффорд, не желавший новой потасовки.

Ласково поглаживая лошадь Бигдиша, по мосту шел Лариэлл, и его алый плащ развевался на ветру, похожий на пламя.

– Нужно за лошадьми вернуться, – пробормотал Ольвэ, боясь взглянуть на Рорина. Рыцарь конфузился ничуть не меньше аристократа и только жевал губами.

– Я сам переведу твоего коня, – вымолвил он, желая извиниться за грубость на мосту.

– Не надо! – В голосе подоспевшего Лариэлла сквозил настоящий ужас. – Лошади боятся этого моста. Давайте лучше я. Меня животные понимают.

Спорить не стали, ведь возвращаться на заговоренную переправу никто не желал.

– А где Вогнар? – нахмурился Стаффорд.

Ассасина действительно не было, он как сквозь землю провалился. Ольвэ уже встречал свою кобылку, переведенную через мост последней. Почуяв хозяйскую руку, перехватившую поводья, она тут же расслабилась и доверчиво ткнулась мордой в лицо рыцаря, будто ласкаясь.

– Это разве не он? – медленно протянул Лариэлл и ткнул пальцем в сторону противоположного берега. Из леса, покачиваясь в седле, неторопливо выехал Вогнар. Его лошадка ступила на переправу, копыта зацокали по деревянному настилу. Проезжая рядом с разломленными перилами, ассассин присвистнул.

– Никто не сверзился в реку? – весело спросил он у свирепо молчавшего отряда и хохотнул над собственной шуткой.

– Ты где был? – сквозь зубы потребовал ответа Стаффорд, наступая на спешившегося одноглазого воина.

Тот доставал рыцарю до плеча, а потому задрал рыжую косматую голову и недоуменно протянул:

– В лесу этом, Бетрезен его дери, заблудился. Остановился на чуточку, а вас уже и след простыл. Так и думал, что меня на переправе ждете.

Ассасин только пожал плечами, давая понять, что предмет обсуждения не стоит и выеденного яйца.

* * *

Долго еще между соратниками сохранялось неловкое молчание, и они конфузливо боялись даже переглянуться. Ни шуток, ни острот, от всеобщей приторной вежливости, никак не характерной для грубых воинов, любитель сотрясать воздух Бигдиш впал в тоску.

После переправы они въехали в лес у подножия гор, и из его глубины ощутимо веяло скрытой угрозой. Сквозь густые кроны едва виднелись крошечные лоскуты чистого неба. Воины Ламберта неукоснительно следовали карте, и где-то совсем близко, очевидно, высились пики Фальген Хейма, невидимые из-за высоких деревьев. Даже слабый порыв ветра не беспокоил листву. Казалось, что отряд продвигается по длинному коридору со сводчатым потолком, образованным переплетенными в выси ветками, и нет ему конца.

– Ой! – вдруг пискнул за спиной лучника Лариэлл и закрутил головой.

Настороженный отряд тут же недовольновоззрился на вспыхнувшего румянцем мальчика.

– Что еще? – не слишком приветливо отозвался лучник, едва оглянувшись через плечо.

– Меня кто-то за плащ дернул, – пояснил мальчик и подтянул длинные полы алого одеяния, собирая его.

– За плащ дернул? – тут же пробормотал Лукай и схватился за рукоять меча.

– Всевышний помоги! Осторожнее, Фив! – с чувством выругался Нибур, почесывая лысую макушку с вызывающей татуировкой.

Сквайр, ехавший рядом, покосился на бывшего оруженосца Ламберта и только пробурчал:

– Я тебя не трогал!

Тут на голову Нибура упала веточка, от неожиданности он снова вздрогнул и окинул Фива недовольным взглядом.

– Да не я это, – развел тот руками.

Стремительно вылетев из кустов волчьей ягоды, запястье опутала сухая лоза и с шипением дернула воина. Тучный сквайр, не ожидавший неприятностей, выпал из седла и, запутавшись в стремени, повис вниз головой. Казалось, что его распяли. Лоза, дрожа от напряжения, пыталась утащить воина в заросли, а лошадь плясала на месте, утягивая в другую сторону.

– Остановите это! – выкрикнул Фив, не в силах освободиться.

Раненое плечо, туго перевязанное поутру Героном, видно, резанула резкая боль, мгновенно отразившаяся гримасой на перекошенном лице сквайра.

Подоспевший Лукай одним взмахом меча разрубил гибкую ветвь, и ее хвост с шипением спрятался в волчьих ягодах. И тут лес зашевелился и задышал, ветви зашуршали, толстые стволы с корявой, покрытой наростами корой вздрогнули.

– Энты! – прозвучало как приговор.

Мгновенно сбившись в круг, воины приготовились к атаке. Живые деревья волновались, заметая путешественников яростным желто-красным листопадом. Каждый лист, сорвавшийся с толстых ветвей, летел на гостей зачарованного леса подобно стремительной стреле. Вокруг воинов закружил настоящий ураган листвы. Он клубился над землей, накрывая людей и не давая вздохнуть. От болезненных прикосновений не спасали ни одежды, ни капюшоны, мгновенно сдуваемые бешеными порывами воздушных потоков. Гул сменил прежнюю тишину леса, разбавляемую лишь шорохами да шепотом растений. Деревья кряхтели, словно пытались вырвать вросшие в землю корни.

– Здесь одним «мы пришли с миром» не обойдешься! – заорал Бигдиш самому себе, загораживаясь рукой.

Желтый кленовый лист с острой кромкой оставил на гладкой щеке с тонким белым шрамом длинную царапину. Словно услыхав его насмешку, нечто похожее на плетку стегануло по ногам, прошлось по боку лошади, ударило Лариэлла, прижавшегося к спине лучника. Лошадь взбрыкнула, Бигдиш едва удержался, хорошенько ругнувшись. Громко вскрикнув, мальчишка разжал руки и рухнул на землю. Едва справляясь с испуганной трусливой кобылой, Бигдиш пытался разглядеть в водовороте его фигурку, но ярко-красный плащ сливался с багряными листьями, делая Лариэлла невидимым.

Неожиданно все закончилось – в один момент. Ветер успокоился, медленно опадали последние листья, подобно разноцветным перьям диковинных птиц плавно кружась в воздухе. Свернувшись калачиком и прикрывая голову, засыпанный желто-красным ворохом, на дороге скорчился Лариэлл. Воины переглядывались, переводя дыхание.

– Парень… – Бигдиш перегнулся через седло.

Лариэлл осторожно убрал руки и чуть приподнялся, готовый в любой момент спрятаться, зарывшись обратно в образовавшуюся шуршащую кучу листьев.

– Вставай, – покачал головой лучник.

Поднимался с земли и Фив, потирая ноющее плечо.

– Отсюда нужно уезжать, – процедил сквозь зубы Ламберт, стряхивая с себя грязь и крохотные, похожие на лоскутки чешуйки растертых листьев.

– Тьфу, – выплюнул Вогнар попавшую в рот веточку, – говорил, не доверяй эльфийским картам!

– Повернем обратно, – приказал капитан, разворачивая коня, – поедем по торговым трактам. Эта дорога становится с каждым днем опаснее!

Но они не успели даже тронуться с места. Те, кто следил за ними и прятался в живом лесу за кустами, налетели стремительно, не давая передышки. В одно мгновение лязгнули мечи, и отряд не сразу сумел осознать, что подвергся нападению. Скорее по привычке, нежели от понимания, Бигдиш сорвал привязанный к луке седла арбалет. Жалящая стрелка сорвалась с тетивы, устремляясь в нападавшую тень. Раздался всхлип, и под ногами лошади распласталась фигура в сером плаще, а листья окрасились густой кровью. Кто-то гибкий и быстрый налетел на Лариэлла, и мальчишка ловко отпрыгнул, словно кузнечик. Алый плащ мелькнул покрывалом, изящный наклон, и в руках Лариэлла оказался легкий меч повергнутого лучником врага.

Бигдиш успел скатиться с лошади ровно за мгновение до того, как воздух со свистом вспорол наточенный клинок нового противника. Нападавшие походили на нежить, жестокую и не знающую пощады, и действовали нахрапом, молниеносно, безжалостно.

Лариэлл, пошатнувшись, отразил удар воина в потрепанном плаще. Выпуская стрелку в противника мальчика, Бигдиш видел, как Лариэлл увертывается, не смея нанести последнего смертельного удара. Убийство – это черта, за которой не будет возврата, и испачканная чужой кровью душа никогда не станет прежней, девственной и чистой. Бигдишу было поздно думать о душе…

Острый наконечник короткой стрелы, вонзившийся в грудь врага, отбросил того наземь. Воин падал уже мертвым, раскинув руки, будто хотел объять небо, едва видное из-за ветвей. Лариэлл, широко распахнув глаза, остолбенел с поднятым над головой легким мечом. На одно страшное мгновение ему показалось, что он сам совершил смертоубийство, пока на одеждах вокруг торчавшего древка не растеклось кровавое пятно. Внезапная жалость стоила парнишке удара, который он бы пропустил, если бы подскочивший Бигдиш не сбил Лариэлла с ног. Вместе они покатились по листве, а вокруг в ужасающем танце кружились фигуры воинов, и с земли поднималось облако пыли.

Со всего маху Лариэлл влетел в кусты, а следом за ним и лучник, не в силах остановить бешеное мелькание перед глазами. Мгновенно их тела опутали жесткие лозы, свернулись кольцами на ногах, обхватили ядовитым ремнем Лариэлла и сковали руки Бигдиша. Мальчишка яростно махал мечом и, позабыв про свое спасение, старался освободить лучника. В разные стороны летели щепы, живые щупальца леса шипели и снова нападали. Клинок мелькал в воздухе, пока они оба не оказались свободными. Из-за кустов на дороге доносились вопли и звон мечей, ржание испуганных лошадей и такие яростные ругательства, какие не произносят в присутствии высокородных леди. Спрятанные за зарослями мальчик и лучник всего на секунду позволили себе распластаться на мягкой, усыпанной листьями земле и перевести дух. Через секунду они уже вскочили на ноги с желанием броситься в бой.

Внезапно они сделали открытие, от которого Бигдиш едва не потерял дар речи.

– Всевышний… – только сумел пробормотать Лариэлл с округлившимися глазами, когда тоже заметил страшную находку – выкованный крест Инквизиции на рукояти меча убитого противника.

Мальчишка не смог вымолвить ни слова, судорожно сжимая меч. Пока Лариэлл ошалело разглядывал оружие, к его ноге медленно подползало тонкое щупальце лозы, готовое обвернуться вокруг лодыжки.

– Инквизиторы! – вскричал Бигдиш и, ломая кусты, бросился на дорогу в гущу драки.

Мальчишка прыгнул за ним, и щупальце только яростно зашипело и, пытаясь змеей ужалить жертву несуществующим жалом, безрезультатно дернулось в воздухе.

– Что, Инквизиция теперь не гнушается и нечистью нарядиться?! – выкрикнул Бигдиш и мощным ударом сломал накинувшемуся на него противнику челюсть.

Кулак пронзило резкой болью, лопнула кожа на костяшках. Инквизитор застонал, роняя занесенный меч, и широкий капюшон слетел с головы, открывая перекошенное человеческое лицо. Это мгновение стало откровением для защищавшегося отряда Ламберта.

– Ах, базарные арлекины! – прошипел Нибур и с яростью взмахнул полуторным мечом-бастардом. Противник отпрянул, со стоном хватаясь за грудь, и из-под пальцев выступила кровь. Казалось, что алым были залиты все листья и живые деревья, кряхтевшие и качавшиеся, обезумели от запаха еще теплых человеческих соков.

Вился соблазнительный аромат крови по лесу, клубился над травами, окутывал ветви энтов, еще помнивших жестокие бои между детьми Галлеана и людьми, бередил обоняние скрытых в чащах чудовищ, привлекая их. Потом никто не смог бы сказать наверняка, кто первым из противников заметил выступившего на дорогу волка с горящими углями злобных глаз. Только в общем грохоте голосов раздалось грозное рычание, такое отчетливое, словно вокруг царила гробовая тишина. Второй волк, огромный и серый, с вздыбившейся на холке жесткой шерстью, припав к земле на передние лапы, перекрывал путь к отступлению. Люди, убивавшие друг друга, лишь успели оглянуться, когда он взмыл в воздух, в чудовищном прыжке бросаясь на противников.

Эта была другая битва и совсем другая война. Их теснили, заставляя сбиться в кучу, принуждая недавних врагов стать союзниками по единственной причине: те, кто затеял кровавую схватку друг против друга, в отличие от новых противников, были живыми. Пока еще.

Почуяв нежить, лошади сошли с ума, они били и копытами и вставали на дыбы, пытаясь убраться подальше от гиблого места. Чудовища, казалось, не обращали внимания на животных, их больше интересовали люди, обнажившие окровавленные мечи, да мертвые тела воинов, распластавшиеся на земле. Лесная чаща выпустила новых монстров – двое волков, мощных и достававших холкой до плеча взрослого воина. Из раскрытых оскаленных пастей тянулась ядовитая слюна, и там, где капала она, листья съеживались, превращаясь в пепел. Люди замерли, оценивая новую беду, а лес между тем снова ожил. Из кустов выступали твари, когда-то давно убиенные люди, обращенные велением Мортис в ужасающих воинов. Воздух наполнился смрадом разложения.

– Хотели нежити, – не обращаясь ни к кому, процедил сквозь зубы Лукай, перехватывая покрепче меч, – получите!

Новые враги двигались медленно, с осторожностью и повадкой диких зверей. Их глаза горели углями, и вспоминалась воинам страшная ночь, проведенная в деревне рядом с горным перевалом. Тогда отряд сумел выжить и уйти без потерь…

Волки и нежить обступали отряд, зажимая в кольцо. Чем ближе они подбирались, тем белее становилось лицо Лариэлла, как будто присутствие нежити высасывало из него силы. Мертвый с выглядывавшими из-под изъеденной тлением щеки гнилыми зубами впился в мальчишку горящим взором. Меч выскользнул из ослабевших пальцев, и Лариэлл схватился за горло, задыхаясь от удушающего кашля. Оружие мгновенно перекочевало в руки нежити, клинок очертил над головой твари на загляденье красивую петлю, отчего на ум приходило, что монстр когда-то мог быть и талантливым мечником. Бигдишу ничего не оставалось, как прикрыть задыхавшегося мальчика, упавшего на колени, собой. Лариэлл скорчился в кругу, спрятанный за спинами воинов. Место рядом с лучником тут же занял сосредоточенный Лукай, как всегда готовый прикрывать лучшего друга и ожидавший подмоги.

Злость мертвых и живых несравнима, ведь погибшие уже потеряли то единственное ценное, что имели, – существование, и сердца их больше не бились. А потому в полном молчании они накинулись на имперцев. Это был не бой – месиво, сопровождаемое оглушительными воплями, никак не сравнимыми со звуками прежней схватки. Бигдишу казалось, что он видел его со стороны, будто бы вовсе не участвовал в нем.

Со звериным рыком на лучших друзей налетел мертвый воин. Стрела Бигдиша вонзилась в горящее алыми всполохами око, но это не остановило нежить, только всколыхнуло волну ярости. В руках слуги Мортис замелькал меч, клинок словно превратился в крылья смертоносной бабочки. Один такой удар наточенным лезвием, и тело разлетится на куски. Лукай пытался достать его мечом и так и сяк. Он подныривал, а нежить подпрыгивала. Он разворачивался и едва уходил от меча врага. Мертвый двигался необычайно быстро, едва глаз замечал. Казалось, что фигура, превратившаяся в тень, сделала всего единственный шаг, расплываясь в пространстве и времени, а плащ Лукая уже взвился рассеченными лохмотьями. Лоскуты мягко плавали в воздухе, похожие на опавшие листья. Тварь рычала, и разящий клинок почти нагонял Лукая.

– Голову опусти! – донесся сзади голос Бигдиша.

Мечник отклонился назад, только чудом отбив такой мощи удар, что от меча посыпались искры. Помоги Всевышний, чтобы не осталось зазубрин! Свистящая стрелка проскочила над Лукаем и вонзилась посреди лба нежити. От неожиданности мертвый воин скосил глаза, уставившись на торчащее древко, и на секунду отвлекся. Этого короткого мгновения Лукаю хватило, чтобы размахнуться и со всей силы распороть густой зловонный воздух, а вместе с ним и надвое тело ожившего мертвеца. На бледном вытянувшемся лице слуги безмясой богини мелькнуло недоумение, а потом верхняя часть тела отделилась от нижней. Хлынула черная кровь. Бигдиш почувствовал, как от зрелища очень не вовремя к горлу комом подступает тошнота.

Но схватка продолжалась, и не было силы, способной ее остановить. Лес плыл перед глазами лучника. Вот расплывчатая фигура Фива: он отбивается от восставшего мертвеца, а Рорин очень ловко насаживает на клинок огромного волка. Стаффорд, в лице которого неожиданно проявилось что-то нечеловеческое, жестко и без эмоций расправляется с монстром в истлевших одеждах имперского сквайра, получавшего град ударов, но не отступавшего. Ламберт прикрывает мальчишку Лариэлла, не давая приблизиться к нему ни единому чудовищу, но тот, скорчившись на земле, притягивает их, как тягучая патока мух.

И когда четкость зрения вернулась к Бигдишу, кто-то тяжелый и холодный обхватил его со спины, крепко сжимая в объятиях. Ровно через один удар сердца, забившегося в бешеной дроби, в горло вцепились зубы врага.

– Мортисово отродье! – заорал Бигдиш, переворачивая нежить через себя.

Неповоротливое тело рухнуло перед лучником на лопатки, и раззявленный черный провал рта окрасился кровью Бигдиша. Три стрелки пригвоздили мертвеца к земле, впившись в горло и расставленные ладони. Распятая нежить заревела, и в следующий момент клинок Лукая перерубил шею слуги Мортис. Обезглавленное тело продолжало дергаться, ноги били по листьям, словно все еще хотели куда-то бежать, а пальцы сжимались, никак не желая мириться со смертью хозяина.

– Ты как, брат? – коротко спросил Лукай, занося меч над головой, чтобы принять рычавшего волка, припавшего на передние лапы для атаки.

– Нормально. – Лучник дотронулся до раны на шее и сморщился.

«Нормально» – это он погорячился. От яда нежити кровь в жилах стала горячей, кипучей. Обжигающее пламя растеклось по жилам, а перед глазами вспыхнула алая зыбкая дымка. Ноги не слушались лучника, колени подогнулись, и он, будто бы в пьяном бреду, сделал нетвердый шаг, чтобы завалиться в колючие кусты.

Его душа отделилась от тела, спасая сознание от оглушающей, сковывавшей боли. В голове вспыхнули тысячи мучительных картинок, разрывавших череп, и они перемешивались со старинной балладой, исполняемой тоненьким голоском юного эльфийского лучника Лосиана.

Бигдиш видел черные склизкие лужи, хлюпающие под ногами. Исковерканные стволы деревьев с отвратительными наростами. Страшные чудовища с горящими глазами, истерзанными телами и конечностями, перепачканными еще горячей кровью. В лицо бил зловонный ветер. Бигдишу предстала сама богиня Мортис, ужасающая и отталкивающая, в полыхающей короне на обнаженном черепе. В черных провалах глазниц проклятой жены Галлеана вспыхивали зеленые злобные искры. Она тянула к лучнику руки, давно превратившиеся в оголенные кости, хватала за волосы, поднимала голову, чтобы опалить мертвым дыханием. Он заорал что было мочи, срывая пересохшую глотку. Отбивался от нее, катался, стараясь увернуться, но Мортис звала и звала его по имени…

– Бигдиш!

Приятный холодок остудил горящую на горле кожу. Он свежим потоком прошелся по жилам, успокаивая взбунтовавшуюся кровь. Сердце билось все медленнее, и в ушах затихал не прекращавшийся доселе настойчивый звон, почти сведший Бигдиша с ума.

– Бигдиш! Открой глаза! Немедленно! – донесся издалека настойчивый женский голосок.

Он заставил себя разлепить отяжелевшие веки. Все подернула туманная дымка, словно в глаза сыпанули песку.

Как странно… Над ним склонился прекрасный ангел. Он прижал пальцы к полукруглой отметине от зубов мертвого инквизитора, и от кожи шло неясное желтоватое свечение.

– Ты Иноэль? – прошептал Бигдиш высохшими потрескавшимися губами.

– Называй меня как душе угодно, – жестко процедила прекрасная посланница, – только не смей вырубаться, лучник! Ясно тебе? – Резкая пощечина опалила поцарапанную щеку, когда он в бессилии закатил глаза. – Иначе яд победит!

Бигдиш снова пришел в себя, и тут голова стала проясняться, очищаясь от страшных видений. Рядом с ним опустился на колени бледный Лариэлл с расширенными от испуга глазами. Его теплые пальцы, перепачканные кровью, касались раны на шее, и от испуга странно покалывало.

– Я тебя за ангела принял, – пробормотал Бигдиш в смятении.

– Бывает. – Личико Лариэлла исказила незнакомая жесткая улыбка.

– Ты что делаешь? – озаботился лучник, пытаясь вырваться.

– Лежи! – приказал мальчик, и его взрослый тон заставил Бигдиша изумленно изогнуть брови. – Тебя тварь куснула, нужно обеззаразить.

Лариэлл продемонстрировал бархатный мешочек с порошком внутри, а потом, вытащив полушку, насыпал его на рану.

Он мог сколько угодно врать, но Бигдиша-то было не обмануть! Мальчишка вылечил его теплом своих ладоней! Его руки светились и вытягивали из крови лучника трупный яд! Только почему Лариэлл это отрицал? Бигдиш слышал о таком даре, но им обладали исключительно девственницы да монахини, а не приблудные отроки!

Лучнику категорически не нравились секреты и недомолвки.

Запах стоял как на скотобойне. Такое зловоние – смесь из крови, пота и гнилых листьев – всегда сопровождало яростные битвы с нечистью.

– Стой! – заорал Стаффорд, когда единственный выживший инквизитор решил спастись бегством.

Инквизитор, забрызганный кровью своих бывших товарищей, несся опрометью по дороге туда, откуда приехал отряд, в котором, к счастью, никто сильно не пострадал. Так, одни царапины, и снова открывшаяся рана Фива.

Инквизитор бежал, оглядывался, а у воинов не было сил, чтобы кинуться в погоню. Ольвэ досадливо сплюнул, потом вскочил на коня, устремляясь за беглецом. Но тот сделал всего пару широких шагов и рухнул навзничь, ведь его ногу опутала тонкая лоза. Бешено вопившего инквизитора волокло в заросли можжевельника. Одежды задрались, оголяя спину, и бедолага скользил по земле, бесполезно дергаясь. Руки цеплялись за траву, пальцы скребли по влажным листьям, вспахивая их. Одним ударом рыцарь Ольвэ спас инквизитора от щупальцев, уже во множестве высунувшихся из кустов и готовых опутать жертву с ног до головы. Инквизитор не сразу почувствовал свободу, а потому все еще орал, дергаясь на земле.

– Эй, инквизитор, – сухо позвал Ольвэ, перегибаясь через луку седла, и для острастки осторожно шлепнул воина плоской стороной клинка по макушке. Тот мгновенно замолк, захлопнув рот.

– Вставай ради Всевышнего, – произнес тонкоусый рыцарь, но договорить условия он не успел. Молниеносно инквизитор ударил его коня в пах, и животное от неожиданного и обидного нападения взбрыкнуло. Ольвэ едва в седле удержался. Конь плясал, вставал на дыбы и дико ржал, и без того достаточно напуганный зловонием вокруг и только-только закончившейся битвой.

В этот крайне неудачный момент из кустов, пошатываясь, выбрались Бигдиш и Лариэлл. Мальчишка, согнувшись под тяжестью лучника, взвалил боевого товарища на плечи и кряхтел, едва передвигая ноги. Заприметив беззащитные, явно вымотанные жертвы, инквизитор кинулся к этой парочке. Отряд двинулся в сторону врага, но беглец уже оттолкнул едва стоявшего лучника. Развернув не успевшего толком испугаться Лариэлла, инквизитор прижал к горлу пленника сорванный с его же пояса кинжал. Рука инквизитора тряслась, и заточенная кромка царапала кожу затаившего дыхание Лариэлла. Глаза его с каждой секундой, проведенной в плену, открывались все шире, и в них явственно заблестели слезы. Бигдиш без сил валялся в листве и только тихо стонал, вяло отмахиваясь от выползших усов-лоз. Те шипели и шевелились вокруг него, чуя странную магию, исходившую от залеченного на шее укуса.

– Оставь мальчика, – тут же вступил в переговоры Ламберт, делая к загнанному в ловушку инквизитору крошечный шажок.

– Пусть все опустят оружие! – крикнул тот, и кинжал прижался сильнее к горлу, под лезвием выступили крошечные капли крови. Лариэлл судорожно всхлипнул.

Быстрым движением Ламберт приказал отряду опустить оружие. Воины медленно приближались, стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать безумца.

– Я не угрожаю тебе! – спокойным голосом произнес капитан, выставляя руку в успокоительном жесте. – Никто не собирается тебя убивать. Мне нужно только имя…

– Мое?! – Кажется, инквизитор растерялся и занервничал. Он переминался с ноги на ногу, прижимая к себе мальчишку, и крутил головой. – Зачем тебе мое имя?! Ты хочешь найти мою семью и вырезать до седьмого колена? Так вот, меня зовут Риодон, и мои братья смогут отомстить тебе, еретик!

Обвинение прозвучало столь нелепо, что капитана, ценившего воинскую честь и достоинство превыше всего, передернуло.

– Риодон, я хочу знать имя того, кто сказал тебе, где меня искать! – твердо произнес Ламберт, заглядывая в бегающие глаза инквизитора.

– Я не верю, что ты отпустишь меня живым! – заорал тот в ответ.

– Мне нет смысла тебя убивать, – тихо отозвался Ламберт.

«Вокруг зачарованный лес и нежить. Ты все равно не жилец…» – этих слов капитан так и не произнес, но они явно подразумевались.

Инквизитор быстро облизнул губы… Неожиданно его глаза удивленно расширились, и он резко кашлянул, выплевывая густую кровавую слюну. С разгладившегося лица в одно мгновение сошли все краски, из руки выпал кинжал, и воин Инквизиции свалился замертво. Лариэлл рухнул на колени, хватаясь за горло, и жадно глотал ртом воздух.

Упавшее на дорогу тело открыло взорам остолбеневших соратников Вогнара, и, жестко усмехаясь, тот заносил над головой окровавленный меч.

– Это мы удачно встретились… – пробормотал ассасин и сплюнул на труп.

– Бетрезен тебя дери! – в бешенстве заорал Нибур, ткнув в спасителя пальцем. – Для чего ты это сделал, лихо одноглазое?!

– Я спас мальчишку, – развел руками Вогнар, кажется, обижаясь.

– Спас… – процедил сквозь зубы Ламберт, и лицо его пошло красными пятнами гнева. В такой ярости отряд еще не видел своего капитана.

То, как сильно он потянул повод коня, чтобы тот стоял на месте, с каким остервенением доставал карту, выказывало бурлящий внутри и едва сдерживаемый гнев. От непонятного открытия плечи Ламберта напряглись, воины боялись приблизиться к нему. Он изучал карту, недоверчиво качая головой. Тут капитан резко развернулся к отряду, сминая пергамент в руке.

– Вы решили идти со мной! – Его слова, содержавшие тайный смысл, прозвучали в воцарившейся тишине. – И я доверяю вам. Вы мои воины и мои друзья. Нас связывают больше, чем братские узы. Нас связывает пролитая вместе кровь! – Он пронзил каждого застывшего воина острым взором, словно старался проникнуть под кожу и выяснить, прячется ли среди них предатель. – А теперь в путь! Карта показывает, что мы сильно отклонились от верного маршрута.

Ламберт птицей взлетел в седло, и конь затанцевал под седоком. Остальные устало поплелись к своим лошадям.

– Ты что-нибудь понимаешь? – тихо пробормотал Нибур, обращаясь к Лукаю.

– Все это время мы шли по неверному маршруту, который привел нас в ловушку Инквизиции.

– Кто-то подменил карту? – нахмурился рыцарь.

– Да, – процедил мечник, и его тяжелый взор остановился на Лариэлле, помогавшему Бигдишу забраться в седло.

Часть третья. Последняя битва

Глава 8. Проклятые дороги

Горы Фальген Хейм совсем не походили на острые снежные пики в царстве Горных Кланов. Пологие, они поросли жесткими остролистыми кустарниками, бурыми мхами да густыми можжевельниками, почти голыми из-за длившейся бесконечное число дней осени. Горы волнами убегали к самому горизонту, словно беспокойный оранжево-желтый океан. Лес, тянувшийся у подножия, не отличался густотой. Солнце, не отгороженное от земли густыми кронами, как в Крагриэле, легко проникало сквозь них. Теплый воздух казался кристально чистым, и в течение последующих трех дней после подлого нападения Инквизиции воины маленького отряда приходили в себя. Погода благоволила к путешественникам, и настроение царило расслабленное. Всего в одном дне пути их ждала встреча с остальным отрядом. Рыцари, уставшие спать на голой земле, рассчитывали увидеть привычные топчаны и вместе с походным кашеваром сотворить чтото посущественнее мучной похлебки для вечерних трапез.

Но как водится, неприятные открытия ждали совсем скоро. Стоило выехать на дорогу, ведущую к Элаану, как окрестности изменились. Здесь меж высоких вековых дубов стелился зеленоватый туман и распространялся неприятный душок, словно рядом гнили болота. Все чаще стволы деревьев окутывал черный мох и мягким ковром спускался на землю. Лес застыл, исчезли привычные шорохи и звуки, как будто исчезли все невидимые глазу жители.

– Плохие места, – ворчал про себя Рорин, хмуро разглядывая дорогу.

Воины старались не обращать внимания на его кряхтение, но все равно чувствовали себя неуютно. Ламберт ехал молча, поджав губы, но и у него на душе не было спокойствия.

– Тревожишься, капитан? – наконец спросил Стаффорд, выдавая собственное настроение.

– Рорин прав, – произнес тот. – Нехороший лес. Слышишь? – Капитан прислушался к тишине, а вместе с ним и Стаффорд. – Вот и я ничего не слышу. Зверья-то в лесу нет.

Бигдиш чувствовал, как ехавший вместе с ним на одной лошади Лариэлл шумно дышал.

– Это скверна, – наконец пробубнил мальчик после долгого колебания.

– Что ты сказал, Лариэлл? – не расслышал Ламберт.

Бигдиш оглянулся через плечо, удивляясь познаниям парнишки, который обычно выглядел сущим несмышленышем.

– Это скверна! – тверже повторил тот и наконец пожелал повернуться к капитану.

На бледных щеках мальчика горели два алых неровных пятна и на лице его лихорадочно блестели глаза, в них отражался затаенный страх.

– Откуда ты знаешь? – тут же набросился на него Лукай.

– Знаю. – Мальчик прочистил пересохшее горло. – Я уже видел такое. В окрестностях Гильгама. Туда однажды пришли мертвые слуги Мортис… – он глубоко вздохнул, прежде чем продолжить, ведь слова отчего-то давались ему с огромным трудом, – и они оставляли после себя подобные следы. Травы гнили, воздух портился, земля плесенью и мхом покрывалась…

Он осекся, а воины хмуро переглядывались.

– Значит, опять нежить, – тихо сквозь зубы процедил Бигдиш, отворачиваясь, и Фив коротко зло выругался.

В памяти воинов были свежи воспоминания о последней схватке, их до сих пор передергивало от образов огромных рычавших волков да мертвых воинов, воскрешенных дыханием безмясой богини. Скверна, насланная на Невендаар безумной Мортис, пожирала земли, портила леса, превращала зверей в страшных чудовищ, а жителей – в грозных нечестивых слуг богини. Невольно каждому на ум приходила цель их путешествия. Мир катился под уклон, и уже показалось дно черной пропасти, где всех поджидал хаос, и только Посланница Иноэль могла спасти его. Но какой интересно ценой?

– В седмице пути отсюда тянутся угодья темных эльфов… – произнес задумчиво Стаффорд, не обращаясь ни к кому лично.

– Темные эльфы – это те, кто по преданиям перешли на сторону озверевшего Галлеана? – не вовремя полюбопытствовал Нибур и почесал татуировку на бритой голове, уже покрывавшейся колючим ежиком темных волос.

Стаффорд вместо ответа кивнул.

– Будет лучше, если мы выедем из зараженной местности до темноты, – процедил Ламберт, не желая продолжать обсуждение подрывавшего и без того ослабленный дурной вестью дух отряда. – Прибавим ходу!

Но приказать оказалось проще, чем выполнить. С каждой новой милей становилось только хуже, скверна налагала на землю темные оковы. Когда на небе забрезжили звезды и показалась одна из трех лун, большая и тревожно-оранжевая, отряд сдался. Лошадям нужен был отдых, и ночевка в испорченном лесу обещала стать неспокойной.

Место выбрали открытое, на холме, в отдалении от порченого леса. У подножия под склонившимися плакучими ивами протекал небольшой тихий ручей, и к нему вела едва заметная в высоких травах тропинка. Для безопасности выставили дозорных с факелами, запалили костер. Рорин, в отсутствие кашевара хлопотавший о трапезах, приладил над поленьями таганок. Лекарь Герон в самодельной повязке из холщовой тряпицы, закрывавшей половину лица, внимательно изучал в скудном свете луны черную склизкую травинку и глухо чмокал губами. Поленья потрескивали, и всполохи пламени отражались в круглых стеклах очков. Рорин даже вздрогнул, подняв голову, когда ему показалось, будто у Герона вспыхнули алым огнем глаза.

– Знаешь, друг любезный, – процедил бородач, досадливо плюнув, – сходи-ка за водой к ручью.

– Невероятно, – пробормотал Герон, не услышав веления, и покрутил травинку, – она гнется, когда ее к костру приближаешь. Боится огня, как живая.

Он даже продемонстрировал рыцарю, как между пальцами растянулась похожая на черную слюну слизь. Рорин шумно сглотнул подступивший к горлу комок, и желание трапезничать испарилось.

– Иди, – странным тонким голосом произнес он и сунул в руки Герону прокопченный черный котелок.

Подумав, вытащил из костра ветку и всучил вместо факела. Кряхтя, лекарь осторожно засеменил по тропинке, поднимая горящую ветку повыше над головой. Его тщедушная фигура растворилась во тьме, только огонек поблескивал, а под ногами хлюпали раздавленные скользкие растения. Уже через пару футов и без того подслеповатый Герон, бережно прижимавший к себе котелок, несмотря на огонь, не видел дальше своего носа.

– И руки помой! – донесся оклик Рорина.

От неожиданности лекарь трусливо подпрыгнул и выронил ветку, тут же зашипевшую и выпустившую предсмертный дымок. Темнота обступила Герона со всех сторон, повергая в ужас.

Поскальзываясь на разбрызгивающих смрадные ошметки травах, лекарь осторожно спустился к ручью, ориентируясь исключительно на ропот неспешного потока. Здесь воздух очистился, и Герон, наконец, позволил себе снять повязку, чтобы вдохнуть полной грудью, впрочем, тут же подавившись.

– Кто здесь?! – раздался из темноты испуганный выкрик, и со страху Герон покачнулся, едва удержав равновесие.

– А ты кто?

– Сначала ты! – дознавался тот, кто прятался в темноте.

Тут сквозь ветви плакучей ивы закрутившийся юлой Герон разглядел огонек факела.

– А вдруг ты враг? – пролепетал лекарь.

– А так бы я и разговаривал с тобой, – почти оскорбился собеседник.

Герон затрясся пуще прежнего и отступил на шаг, готовый броситься наутек.

– Я умею колдовать! – на всякий случай пригрозил он, понятия не имея, с какого конца браться за заклинания.

– А я умею мечом рубиться! – Огонек сверкнул, перемещаясь.

С хрустом из сени ивы выступил высокий мощный воин, держа над намыленной лысой головой факел. Вид у рыцаря был престранный, и мыльная пена сползала на глаз, отчего воин прищуривался и страшно кривился. Признать в нем Нибура не смог бы и хорошо видящий человек.

– Герон, ты, что ли? – узнал рыцарь отрядного лекаря.

Тот только мелко закивал патлатой седой головой, очки скособочились, когда от усердия у Герона одна дужка соскочила с уха.

– Чего по темноте бродишь? – нападал на него воин.

– Факел уронил, – поправив очки, пожевал тот губами, и, осторожно ступая, направился к воде.

Нибур рассеянно следил, как лекарь неуклюже склоняется над ручьем. Поскользнувшись, Герон едва не утопил котелок и, чудом выловив, замочил порты.

– Слушай, Герон, – Нибур светил факелом, чтобы горемыка беспрепятственно выбрался на берег, – Бигдиш говорил, что у тебя какой-то чудодейственный порошочек есть. Ты, мол, его намазал ему лицо, и у него теперь борода не растет.

– Из-за этого дикаря, – фыркнул Герон, припоминая давнюю обиду, – я, между прочим, провел в мешке почти пять дней. Никакого уважения к науке!

– Герон, уважь, – взмолился Нибур, – намажь мне голову, чтобы и у меня волосы не росли.

Герон как-то странно оживился, на сухом птичьем личике мгновенно расцвела улыбка безумного, непризнанного гения, отчего у рыцаря нехорошо подвело живот.

– С удовольствием, господин, – пропел лекарь, воспрянув, – с превеликим удовольствием. Рад, очень рад слышать, что уважаемый рыцарь заметил зерно добра в скромных плодах моих исследований.

– Ну, добро – это как посмотреть, – пробормотал Нибур с сомнением.

– У меня и средство с собой, – засуетился лекарь, выливая из котелка добрую часть воды, – вот прямо сейчас и разведем! Только, – он покосился на намыленную башку бывшего оруженосца Ламберта, – побрить тебя хорошенько нужно. А то псы, помнится, шерсть клоками теряли…

– К-к-какие псы? – глотнул Нибур, следя за лекарем, вытаскивавшим из сумы, с которой не расставался даже во сне, подозрительный мешочек.

– А важно ли, какие псы? – мечтательно махнул тот рукой и, ослабив шнурок, сыпанул на дно котелка зеленоватый порошок.

Душок от средства, прямо сказать, шел неприятный, даже порченый лес и тот пах не так отвратительно.

– Ну, я готов. – Герон ткнул испачканным зеленым пальцем в получившуюся кашицу, и Нибур понял, что обратного пути нет – теперь он навсегда станет лысым.

Голову Нибуру лекарь брил заточенным кинжалом не жалея, отчего потенциальная жертва морщилась и ворчала:

– Поосторожнее! Татуировку отскребешь!

– Ничего, ничего! – приговаривал Герон, не обращая внимания на ропот. – Еще немного!

Он парил от счастья, ведь Всевышний услышал его молитвы! Герон мог проверить результаты своих многолетних исследований порошка из смеси волчьей ягоды, полевых травок и секретного ингредиента жизнедеятельности летучих мышей, который и давал неприятный душок. К сожалению, с последним побочным эффектом лекарь никак не мог справиться. Даже растолченные лепестки розы не помогли.

Герон обмазал выбритую макушку и с удовольствием разглядывал дело рук своих, отступив на шаг.

– Всевышний, – застонал Нибур, часто моргая, – как же жжет эта твоя мазь!

Голова рыцаря стала походить на большое зеленое яйцо дракона, правда, испортившееся лет триста назад. Из покрасневших глаз Нибура катились слезы, и он обтирал их, шмыгая носом.

– Ядовитая, – пожаловался он.

– Через три дня смоешь, – ткнул лекарь пальцем.

– Через сколько?! – возмутился рыцарь, оглядываясь, и тут он замер.

Его лицо вытягивалось, плечи напряглись.

– Не шевелись, – пробормотал воин сквозь зубы и очень медленно осторожно стал подниматься, стараясь двигаться плавно.

Герон округлил от страха глаза и затрясся, чуя очередную подлость со стороны неприятелей, коих в этом походе он уже насмотрелся по самое горло, до конца жизни хватит.

– Не оглядывайся! – приказал Нибур, и в следующее мгновение он резко вытащил меч и, отпихивая Герона, ринулся в темноту.

Лекарь повалился наземь, толкнул котел. Со звяканьем тот отлетел к ручью и, булькнув, пошел на дно. Во мгле раздался ужасающий предсмертный визг нежити, а следом вопль Нибура:

– В лагерь!

Так быстро Герон не бегал, даже когда был мальчишкой. Старое тело выказало небывалую для возраста прыть. Лекарь и вовсе припустил к огоньку походного костра, когда окрестности огласил душераздирающий вопль рыцаря:

– Нежить!

Ноги скользили по хлюпающей траве, налипавшей на порты. Зловонный ветер бил в лицо, и перехватывало дыхание. Герону показалось, будто чьи-то острые клыки лязгнули у самой пятки, отчего он непроизвольно подскочил, отпрянув от невидимого во тьме неприятеля. Его кто-то догонял, и чужое сиплое дыхание заставляло прибавить ходу.

Воины встречали лекаря уже в боевой готовности, встав плотным кольцом. Посреди круга, раскрашивая одежды неровными всполохами, танцевали языки костра. Меж воинов плечом к плечу стояли Бигдиш и Лариэлл, его юное бледное лицо светилось мрачной решимостью. Лукай хмурился, а Бигдиш дерзко улыбался пока еще неизвестным опасным врагам. Рыцари сохраняли вселенское спокойствие, готовые защищаться.

Бигдиш с Лукаем разомкнули круг, позволяя лекарю заскочить внутрь, спрятаться за стеной из человеческих спин. Обливаясь потом, Герон вытянул шею и увидел мощную тень, выскользнувшую из темноты. Чудовище в одежде имперского рыцаря, зловонное и с зеленой головой, проявилось в тусклом свете костра. Недолго думая, Бигдиш направил арбалет на пришельца, но тот заорал страшным голосом:

– Да я это!!!

– Бетрезен тебя дери! – воскликнул лучник, отшатываясь. – Нибур, кто с тобой это сделал?!

– Герон, – коротко ответствовал тот и, разворачиваясь, приготовился к атаке.

С той стороны, где черная полоса леса стремилась затмить полную луну, вспыхивали и тухли алые угли глаз. Воины в напряжении приготовили мечи к бою. Казалось, что чудовища играли в странную игру, приближаясь медленно, словно боязливо. Не выдержав, Вогнар выпустил в темноту стрелу, тревожно загудела тетива костяного лука. В тяжелой тишине раздалось утробное грозное рычание, будто твари огрызались, пугая противника.

Прежде чем из мглы выпрыгнуло огромное серое тело волка, прошло еще несколько бесконечных, растянувшихся на сотни лет секунд. Лязгнула перед лицом Ламберта оскаленная пасть с ядовитой слюной. Меч вошел в странно мягкое тело нежити, она завизжала по-собачьи. Капитан спихнул ногой мертвое тело с клинка, и в тот же миг темнота ожила, наполняясь стремительным движением. Молниеносными выпадами отбивались воины от переродившегося зверья, мелькали в круге света мечи, танцевали фигуры. Бесчисленные удары сыпались на неживых врагов, но звери не знали страха, а потому налетали на людей, чуя живой человеческий запах.

Неловко поскользнулся Лариэлл на черной траве и опрокинулся на спину, выронив меч. На него летел огромный волк с горящими злобными глазами, мальчик судорожно прикрылся, прощаясь с жизнью. В следующий момент тяжелое мертвое тело зверя рухнуло на Лариэлла, и он поспешно оттолкнул его, чувствуя, как пальцы утонули в жесткой шерсти. Сверху со страшной улыбкой-оскалом ему подмигнул Фив и резко развернулся, спасаясь от нового противника.

– К костру, щенок! – прошипел сквозь зубы Лукай, пронзая мечом очередную нежить.

Кровь брызнула в лицо Лариэлла. Мальчик поспешно ринулся к огню, где трясся испуганный Герон. Круг воинов почти распался, и в промежуток между ними прыгнул волк. Пламя окрасило серую шкуру красноватыми, как его горящие глаза-угли, всполохами. Еще в прыжке зверь странно сжался, чуя огонь, и стоило мощным лапам коснуться земли, как с визгливым воем испуганной шавки он отпрянул обратно в темноту.

– Они боятся огня! – заорал Лариэлл и выхватил из костра горящий сук.

Юноша бросился меж воинов, размахивая самодельным оружием. Желтоватые яркие язычки рисовали во тьме неровные смазанные линии света, озаряя высокую хрупкую фигурку мальчишки. Нежить шарахалась, боясь горячего пламени, и ночь наполнилась злобным воем.

Тут же темноту разрезали вспышки от выброшенных в сторону чудовищ огненных веток, и их тусклый свет вырвал из толпы искалеченные скверной тела зверей. Завидев смертельных светляков, с визгливым скулением твари брызнули в разные стороны.

– Нужно запалить круг! – резко приказал Ламберт и сапогом ткнул в горевшие поленья, изъеденные огнем.

Они рассыпались, подняв сноп искр, выпуская серые клубы дыма. Чтобы сложить неровный контур из небольших, почти затухающих костерков, Лариэллу и Герону потребовалось немного времени, ведь страх заставлял их действовать на пределе возможностей.

В пламя тут же стали подкидывать сучья и нарубленные поленья. Черные травы рядом с огнем съеживались, прижимались к земле, будто убоявшись живого тепла. Чудовища, злобно огрызаясь, отступали обратно в лес. Изредка во тьме вспыхивали двойные горящие точки и исчезали.

Это была страшная ночь, когда все воины молились Всевышнему и просили лишь о том, чтобы веток и нарубленных поленьев хватило до рассвета.

* * *

Низкие серые облака заволокли небо над клочком земли, где в царстве детей Галлеана на беду оказался немногочисленный отряд императорского капитана. Тщательно поддерживаемые костры обступили воинов тесным кольцом, а вокруг расстилался испорченный скверной лес. Щупальца болезни расползались все дальше, покрывали прекрасные деревья плесенью и черным мхом, выедали кроны, подернутые позолотой. Лес становился голым и безжизненным, только страшные твари прятались в скользких травах.

Иногда на поляну над тихим ручьем с опущенными ветвями плакучих ив выходили звери, чуя присутствие живых существ. Воины хватались за оружие, но огонь был лучшим союзником и защитником. Только ветер все усиливался, предвещая дождь, и языки пламени клонились к земле, а вместе с ними, будто стараясь вырваться из неплодородной земли, стелились убоявшиеся тепла травинки.

– Если дождь пойдет, то нам не поздоровится, – констатировал Стаффорд, запрокидывая голову к тяжелому небу.

Воины мрачно молчали. Всего в нескольких футах за огненным кольцом лежали загрызенные кони, верные соратники в скитаниях и походных лишениях. Никто не решался даже оглянуться в сторону остатков кровавого пира, устроенного нежитью ночью.

– Нам не выбраться, – пророчески пробормотал Вогнар, уперев руки в мясистые бока, и брезгливо сплюнул, словно слова оставили горечь во рту.

– Лучше бы Всевышний лишил тебя языка, а не глаза! – зло ругнулся Лукай, подбрасывая в костерок сук. Прожорливый огонь-чревоугодник требовал пищи, но веток почти не осталось.

Стоя рядом с Ламбертом у самой границы безопасного круга, Лариэлл разглядывал обнаженный кряжистый лес, растерявший осеннюю красоту. Черные, похожиена кривые тени деревья острыми сучьями грозили Богам, позволившим смертельному дыханию Мортис поразить бесплодием прекрасные некогда земли. Ветер трепал короткие темные волосы мальчика, и блестевшие на бледном лице глаза слезились.

– Почему эти звери на нас нападают? – раздался тихий вопрос.

– Возможно, их кто-то послал? – задумчиво произнес Стаффорт. – Тот, кто может знать, что мы будем проходить по этим землям. Тот, кто сумел договориться с Мортис…

Услышав это предположение, воины хмуро переглянулись. Им пытались помешать на пути к цели, а единственная причина, по которой они застряли в испорченных землях, – поиск Небесной Посланницы. Похоже, кто-то отчаянно желал извести весь отряд, чтобы остановить его! Неизвестный враг даже не погнушался заключить позорный договор с безмясой богиней!

– У скверны должен быть источник, – неожиданно прервал долгое молчание Ламберт.

Весь отряд обратился в слух, незримо подался к стоявшему спиной капитану в грязном истрепанном плаще.

– Если его сжечь, то звери издохнут, а может, и снова нормальными станут. – Капитан быстро повернулся к воинам, и в глазах каждого светилась зыбкая надежда. – Именно так поступает Инквизиция, когда узнает о зараженных местах.

– Да, – очень тихо подтвердил мальчик рядом с ним, – и действуют они беспощадно.

Он разглядывал носы грязных сапог, не смея поднять головы. Его плечи напряглись, и по телу пробежала судорога, как будто затаенное воспоминание причинило физическую боль.

– Мы тоже можем пострадать от лесного пожара, – вырвалось у Вогнара.

– В случае чего переждем в ручье, – быстро возразил ожививший Нибур и почесал зеленую голову, которую так и не сумел оттереть от мази Герона.

– Мне не нужны добровольцы, – процедил Ламберт, буравя тяжелым взором точку на лбу Вогнара. – Для лесного пожара достаточно одного поджигателя.

– Ну да, ну да, – язвительно усмехнулся ассасин, – я лично в этот лес не сунусь!

– Я сунусь, – пожал плечами Лукай, скрестивший руки на груди и потиравший бородку.

– Я не брошу тебя, капитан! – без размышлений вызвался Нибур, готовый голой грудью защищать капитана.

– Я тоже, – кивнул Бигдиш, поднимаясь.

Остальные нерешительно переглядывались, не желая выходить к оголодавшей нежити, рыскающей по обнаженному, умирающему лесу.

– Я не позволю идти тебе, Ламберт, и рисковать жизнью, – заявил Стаффорд, проверяя, хорошо ли выходит из ножен меч. – Тебе лучше остаться в лагере с остальными.

– Нет, Стаффорд, – осек его капитан, – в лагере останешься ты. Я привел вас в проклятое место, а потому у меня нет права рисковать вами.

Рыцарь скрипнул зубами, готовый противоречить каждому слову.

– Ты благороден, Ламберт, – начал он, – но это безрассудство – подвергать себя опасности! Ты здесь движущая сила…

– Это приказ! – глядя в светлые глаза Стаффорда, с жесткостью в голосе подчеркнул капитан.

Тот сердито коротко выдохнул и отвернулся, скрещивая руки на груди. Он разглядывал даль, где на горизонте сходилось с землей насыщенное грозовой свинцовой тяжестью небо и кружевная желтая оборка леса, еще охваченного тлением.

Добровольцы собирались, проверяли оружие. Нибур, встав на колени, молился Всевышнему. Он закрыл глаза, прислонив к губам простой серебряный крест, и тихо бубнил себе под нос. Никто не посмел прерывать его, но изредка рыцарь возвышал голос, и все слышали, что он произносит молитву, какую обычно читают перед смертным боем. Наконец он поднялся и, сочно хрустнув позвонками, размял шею.

– И я. Я тоже пойду с вами, – неожиданно произнес Лариэлл и повернулся к соратникам. Его предложение встретили оглушительным молчанием.

– Нет, – наконец вымолвил Лукай. – Нам будет спокойнее, если ты останешься под присмотром рыцарей. Так и до беды недалеко. – От жестоких слов мечника на бледных щеках Лариэлла вспыхнули пятна ярости, и он судорожно сглотнул. – Не хочу идти в бой с неумехой, которому нельзя доверять, – многозначительно добавил обвинитель.

Казалось, зловонный воздух сгустился, и два спорщика пожирали друг друга гневными взорами.

– Ты когда-нибудь видел источник скверны? – очень тихо, но свирепо спросил мальчик, незаметно крепко сжимая кулаки. Лукай замялся, не отвечая. – А я видел и знаю, как его распознать!

– Лариэлл, тебе лучше остаться в лагере, – мягко прервал Стаффорд.

Все с изумлением отметили, что обычно жестко сомкнутые губы молодого воина чуть дрогнули в улыбке.

– Нет, – словно капризная барышня, воспротивился мальчишка. Вид он имел очень напыщенный, оставалось только ногой топнуть.

– Я доверю мальчику, – встал на защиту парнишки Бигдиш. – Если Лариэлл знает, как найти этот проклятый источник, то я готов прикрывать его спину!

Лучник дружественно приобнял Лариэлла за плечи и встряхнул в знак наивысшего расположения.

– Нет!!! – в два голоса воскликнули Лукай со Стаффордом и поморщились от недовольства, что сошлись во мнении.

– Нет времени на препирательства, дайте ему меч, – завершил ссору Ламберт. – Лариэлл идет с нами! Думаю, моего слова достаточно.

Лукай от раздражения плюнул. Фив предложил мальчику простой пехотный меч, с которым мог расстаться почти безболезненно, в отличие от любимого полуторного меча-бастарда. Но все равно, прежде чем передать его в руки мальчишки, с любовью обтер блестящий клинок рукавом рубахи.

– Ну что же… – Ламберт еще раз взглянул в сторону порченого леса, обнаженного и засохшего. – Стаффорд, – обратился он молодому рыцарю, – если мы не вернемся, то только ты можешь завершить дело! Выполни миссию, возложенную на нас императором. Найди Иноэль!

Стаффорд торжественно кивнул. Очень уж не понравились прощальные слова Ламберта воинам, всей душой преданным капитану и Империи, и добровольцев они провожали напряженным молчанием.

– Как в последний путь отправляют, – буркнул зло Бигдиш.

Самым страшным оказалось выйти из огненного круга и почувствовать, что не стало защиты. Сжимая горящие чадившие ветви, маленький отряд направился в сторону леса. Каждый осторожный шаг сопровождался громким биением сердца, и было видно, как у идущего впереди Лариэлла трясется рука с занесенным над головой ненадежным факелом. Зорко следили воины за округой, подмечали каждое неясное движение. То и дело чья-то рука хваталась за рукоять меча, не выдерживая нервного напряжения.

– Слушай, Нибур, – позвал рыцаря Бигдиш, – признайся, Герон тебя скрутил ночью, чтобы свои бесчеловечные опыты над тобой поставить?

Нибур молчал, сосредоточенно следя за округой, а потом вдруг резко признался, когда лучник уже не ждал ответа:

– Сам дался.

– Дурень! – с чувством плюнул в сторону Бигдиш, резко разворачиваясь к кустам, откуда донесся короткий хруст ветки. – От твоего запаха нежить должна сама разбегаться!

– Я же не знал, что лекарь безумен… – пробормотал Нибур в оправдание.

– Тихо! – цыкнул Ламберт, пытаясь осечь двух похожих на кумушек болтунов.

У Лукая как-то ловко получилось опалить обоих таким осуждающим взором, что разговаривать мгновенно расхотелось.

И вот за спиной остался жидкий пролесок. Мягкая земля под ногами хлюпала, а травы расползались под стопами. Давно опавшие листья перегнили, превратившись в сырую грязь, но смрадный воздух казался невероятно прозрачным и тихим. Рядом с огромным дубом, в три человеческих обхвата, Лариэлл остановился, внимательно изучил черный мох, похожий на дорогой бархат.

– Сюда. – Мальчик указал рукой на голый кустарник оглянулся на соратников, нервно прикусив губу.

Лукай вытащил меч и несколькими взмахами прорубил в сплетенных колючих ветках проход.

– А говорил, кузнецом был, – сам от себя не ожидая, протянул Бигдиш. Признаться, от напряжения у него всегда развязывался язык и звук собственного голоса успокаивал. Мечник окинул друга неодобрительным взором. – Ты так ловко кусты прорубил. Вот я и подумал, а не лесорубом ли ты зарабатывал на жизнь?

– Бигдиш, – сдержанно отозвался Лукай, – напомни, чтобы после я не только Вогнару, но и тебе язык укоротил.

На том шутки-прибаутки и закончились, зато лес зашептал. Чем дальше воины углублялись в чащу, следуя за юным проводником, тем отчетливее слышалось шипение змей и шорохи. Огонь факелов отпугивали нежить, и вслед отряду неслось неясное злобное рычание. Нибур, замыкавший процессию, то и дело оборачивался, размахивая горящей веткой, чтобы отпугнуть врагов.

Все чаще попадались деревья, сплошь окутанные мхами и мягкими, будто дышавшими, наростами. Когда зловоние усилилось, Лариэлл испуганно оглянулся и прошелестел, едва шевеля губами:

– Источник скверны где-то близко.

Полянка явилась взорам воинов неожиданно, но чтобы пробраться к ней, пришлось очистить путь от затянувшей ветви упругой, как тетива, паутины. Огромные паучьи сети висели на ветвях кустов, словно покрыв их густым кружевом. Они растягивались меж голых сучьев деревьев и, похожие на занавеси, прятали источник скверны от нежданных гостей. Высокие черные травы доставали почти до пояса, и от них шел запах гнили. Мягкий грунт проваливался под ногами, как в трясину засасывая сапоги, вылезавшие с громким чмоканьем. Казалось, что страшный пейзаж перенесли сюда из самого Нифльхейма, царства Мортис.

– Здесь, – едва слышно произнес Лариэлл, и на его лице отразился едва сдерживаемый ужас.

Мальчик стал белее полотна, как-то резко под глазами обозначились фиолетовые тени, черты лица заострились. Он мелко и часто дышал, будто щенок, закончивший яростную драку с противником.

– Зажигаем с разных сторон, – приказал Ламберт, ступая на поляну.

От тепла по высоким травам прошла возмущенная волна, словно в них запутался ветер. Капитан продвигался к центру источника скверны, и вокруг него образовывались пустые круги, открывавшие черную землю.

Два вспыхнувших во тьме угля, а точнее – чей-то злобный взор, резко заставили Ламберта остановиться. В одно мгновение капитан выставил меч, а вместе с ним и факел, от которого с визгливым звуком съеживались травинки. В этот раз звери не убоялись пламени, пять взрослых перерожденных волков выступили с разных сторон. Маленький отряд пятился к центру, и нежить медленно направлялась в их сторону. Теперь каждый смог разглядеть страшных чудовищ во всех подробностях: и проплешины на боках, и шерсть, свисавшую клоками, и оскаленные желтоватые клыки с тягучей слюной, стекавшей с черных губ и языков.

– Лариэлл, держись за мной, – приказал Ламберт.

Мальчик, разглядывавший волков, нервно вздрогнул и неожиданно с громким воплем кинулся вперед. Воины и опомниться не успели, а Лариэлл уже размахивал мечом и потухнувшей черной веткой перед огромным зверем. Тварь злобно рычала, поджимала хвост, пятясь, чтобы через мгновение рявкнуть и щелкнуть пастью перед хрупким врагом. Лариэлл отпрянул, выставил меч, стараясь поразить противника. Мальчик совсем растерялся, ведь озлобленный волк, прижимая к большой голове уши, дико зарычал, готовясь прыгнуть.

– Бросайте ветки в паутину! – выкрикнул Ламберт.

Лариэлл вмиг пришел в себя. Когда огромная тварь взвилась на два фута вверх, он ловко присел и что было силы рубанул мечом, держа рукоять двумя руками. От тяжести обмякшего пораженного зверя ноги мальчика подкосились, и он рухнул в порченую траву, придавленный мертвым телом.

– Лариэлл, не шевелись! – приказал Бигдиш, выпуская в сторону нежити стрелку.

Безумные волки набрасывались на воинов, они мельтешили и рычали, делали ложные выпады. То и дело мелькали клинки воинов, бесполезно вспарывая воздух. Между тем искры, попавшие на паутину, возгорались, огонь перекидывался с кустов на деревья. Поляну заволокло густым дымом, пламя лезло по веткам до самых верхушек, будто бы хотело сжечь и преддождевое небо.

Волки, позабыв про жертвы, с жалобным визгом бросились в гущу, но, встреченные огнем, отскакивали обратно. Они метались, а пожар гудел. С каждой секундой неестественная тишина леса наполнялась болезненным писком съежившихся трав и живых мягких наростов на деревьях.

На шерсть одной из тварей попала искра, и нежить вспыхнула факелом, словно старое пыльное чучело, позабытое в углу имперского трактира. Найдя прогал, волки бросились в заросли. Из кустов донеслись бессильные злобные стоны зверей, словно гибли люди. Лариэлл с трудом выбрался из-под зверя и тут же закашлялся от едкого дыма.

– Вставай! – Бигдиш поднял мальчишку за шкирку, когда опасность в лице нежити миновала. – Нужно торопиться.

Мальчишка оголтело крутил головой, не узнавая вмиг почерневшую поляну с горевшими клоками паутины и деревьями. Словно теперь из Нифльхейма они перенеслись в подземную темницу демона Бетрезена. Огонь уже перекинулся на высокий ворсистый ковер из трав, и растения льнули к земле, словно старались нырнуть в мягкий грунт и спастись.

– Уходим! – вместе со словами Ламберта воины припустили в крошечную щелку между кустов, до которых огонь еще не успел добраться. В первый момент маленький отряд смешался, не разбирая дороги.

– Нам направо! – ткнул в сторону Лукай, и они бросились в указанном направлении.

– Не отставай! – гаркнул Нибур, дергая замедлившегося Лариэлла за рукав. Рыцарь резко оглянулся, пытаясь понять, что же отвлекло мальчика, и замер, увидев нового противника.

Лица этих воинов закрывали забрала шлемов, их кожа под хорошо прилаженными, словно вросшими в тела доспехами, сияла алым светом. Мечи со сложными, украшенными резьбой рукоятями и широкими клинками не оставляли сомнений – все схватки, которые происходили прежде, покажутся имперским рыцарям лишь разминкой.

Ламберт развернулся, словно заранее почувствовав приближение врача, и уже вынул из ножен карающий меч, оборвавший жизни многих врагов. Лукай и Бидиш остановились в нескольких шагах от капитана, выставив перед собой оружие. На лицах воинов проявилась свирепая решимость.

Пятеро Проклятых Демонов изучали маленький отряд с пренебрежением во взорах. Они почти не ждали отпора со стороны затерявшихся в лесу имперцев, в спину которым жарко дышала стена огня…

* * *

Когда Ламберт, а вместе с ним и четверо добровольцев растворились за частоколом пролеска, то между оставшимися в лагере воинами воцарилось молчание. Они чувствовали неловкость за собственную трусость.

Больше всех за капитана беспокоился Стаффорд, он стоял между маленькими кострами и изучал лесной массив. Миссия, которую он разделял с имперским капитаном, сейчас легла на его плечи тяжелой ношей. Он должен был направлять и помогать имперскому воину не допускать ошибок, охранять жизнь Ламберта и Иноэль, чтобы Посланница выполнила свое предназначение! Когда имперский капитан вместе с соратниками, готовыми идти за ним даже на смерть, скрылся за деревьями, щерившимися острыми черными сучьями, то Стаффорду стало не по себе. Как же вышло так, что он, справедливый небесный воин, превратился в обычного имперца, к тому же отличавшегося предвзятостью суждений, и почти провалил задание Всевышнего?

Иноэль пропала, Ламберт… Стаффорд кашлянул в кулак.

Ламберт обязательно вернется. Не могут Боги допустить его гибели, а Стаффорд ему посодействует! Рыцарь решительно вышел из огненного круга, собираясь последовать за капитаном, когда до него донесся возглас Рорина:

– Эй, гляньте!

Стаффорд оглянулся через плечо и остолбенел в дурном предчувствии.

На противоположной стороне поляны по высокой траве бежала неяркая волна алого света, выбрасывающая из себя колючие и острые лучи. От завораживавшего и одновременно ужасающего действа воины затаили дыхание.

Когда приближающиеся фигуры в развевавшихся от ветра плащах показались из зарослей, то воины уже встречали их приготовленным оружием. На первый взгляд всего десяток слуг Бетрезена, бывало и больше…

Казалось, что демоны не шли, а плыли по испорченному полю, мгновенно пригибавшему тонкие неживые побеги к земле. Теплый ветер ударил в лицо имперцам, и кожу защипало, а глаза заслезились. Сверкающая волна достигла, наконец, маленьких костров, и на одну секунду они затухли, заставляя вздрогнуть. Под настороженным взором воинов по земле пробежала стремительная яркая искра, очерчивая правильный круг. В следующий момент вспыхнула плотная обжигающая стена невыносимо яркого света, и заложники, отпрянув, непроизвольно прикрыли глаза ладонями. Когда она потухла, то ослепленные воины подслеповато щурились, стараясь угадать противников.

Проклятые никогда не играли по правилам и не признавали кодекса чести. Напасть на беспомощного противника – что может быть проще? Наверное, только стрелять в спину… В одно мгновение Стаффорд выбросил вперед руку с мечом, лишь почувствовав неясное движение перед собой. Четкость зрения никак не возвращалась, перед глазами плыли круги. Ему показалось, что какая-то фигура возникла перед ним, и он наугад пронзил воздух, проваливаясь в него. Совсем рядом за спиной просвистел острый клинок проклятого меча, и рыцарь упал на землю, ловко уходя от удара. Он слышал, как воины выкрикивали ругательства, не видя своих врагов. Это был не бой, а убийство. В ушах звенело, и Стаффорд прекрасно понимал, что прямо сейчас их всех положат, а потом бросятся за Ламбертом…

Топчась на месте с выставленным перед собой мечом, Стаффорд чувствовал себя слепым котенком. Только по наитию ему удавалось отбивать рубящие удары. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул всей грудью и сосредоточился. Чтобы услышать сиплое дыхание Проклятого, ему понадобилось всего несколько мгновений, достаточных для определения места нахождения демона. Тот кружил возле Стаффорда, и из-под ног его с шелестом расползались травы, за забралом шлема светились алые угли глаз. Небесный рыцарь видел его так четко, словно наяву.

Вот демон сделал выпад, и в одно мгновение Стаффорд прокрутился на месте. Звякнув, сошлись клинки, словно хотели перерубить друг друга, застыли на секунду. Рыцарь сжал рукоять меча покрепче и с лязгом освободил меч. Следующая череда коротких рубящих ударов, посыпавшихся на Проклятого, заставила пренебрежительно расслабленного демона зарычать от злости. Мечи снова скрестились и замерли, в лицо Стаффорду ударило горячее смрадное дыхание. От противника шел жар, словно рыцарь приблизился к очагу.

Стаффорд резко открыл глаза и увидел прямо перед собой высокий шлем, мощные кованые наручи на жилистых руках. Со всей возможной силой рыцарь надавил клинком на меч противника, заставляя клинок чуть-чуть приблизиться к горлу Проклятого. Вражеский меч сдался, чуть подвинувшись. Рыцарь и не понял, что жуткий вопль, перекрывший страшный гул поляны, вырвался из его груди. Короткая пауза в схватке, и Стаффорд нарочно отпрыгнул назад, чтобы пошатнувшийся от неожиданности демон раскрылся. Меч рыцаря вошел в проклятое тело врага, и металл мгновенно нагрелся. Демон завопил и, стоило клинку освободиться, рухнул под ноги победителя.

Ощущение опасности, возникшей за спиной, заставило Стаффорда отпрянуть. И очень вовремя! Обернувшись, рыцарь увидел ринувшегося на него с топором нового противника, ужасающего своей мощью.

Под ногами все полыхало, язычки пламени лизали травы. Воздух заполнился едким дымом, и его клубы уходили в небо, плыли туманом вокруг сцепившихся в смертельной схватке фигур, превращая схватку в странное театральное действо, даря ощущение нереальности происходящего. В сизом воздухе вспыхивали острые всполохи огня, исходящие от тел Проклятых.

Они прижимали отряд, давно растерявший силы и душевные, и физические. Воины, не готовые сдаваться, бились из последних сил, задыхались. Их лица покрывала копоть, глаза слезились. То и дело слышались болезненные вопли, когда острые неприятельские мечи рассекали тонкие легкие доспехи. Демоны не могли найти удачнее момента, чтобы напасть на ослабленный отряд!

– Эй, братцы, что ж это происходит?! – раздался неожиданный возмущенный вопль, и Стаффорду показалось, будто голос ему был знаком.

И в следующий момент что-то произошло, и в дымной завесе стало больше воинов, словно крошечный имперский отряд всего из шести человек неожиданно размножился – удвоился, а то и утроился. Схватка вспыхнула с новой силой, словно невероятное явление подарило ей второе дыхание.

Кто-то подстраховал Стаффорда сзади, когда он неловко оступился, пытаясь перехватить удар демонического Меча Темного Разочарования.

– Держись, рыцарь! – услыхал он над ухом.

Похоже, призраки, неожиданно пришедшие на помощь затерявшимся на землях детей Галлеана имперским воинам, имели вполне осязаемую оболочку и смертельное оружие.

– Ольвэ, голову пригни! – орал кто-то в тумане.

Вслед за приказом раздался хриплый стон демона, и Стаффорд увидел, как мгновенно погас нападавший на высокого тонкоусого аристократа мощный демон, а потом упал, выронив страшный остро заточенный топор.

А потом неожиданно демонов не стало, будто они растворились в дыму, сгорели в пламени вместе со своими доспехами. Адский огонь медленно затухал, оставленный без яростной подпитки своих хозяев.

– Эй, куда они делись?! – выкрикнул кто-то.

– Да Бетрезен их знает!

– Он-то точно знает, – охал Рорин, стараясь подавить рвущийся из глотки кашель.

Стаффорд запрокинул голову, разглядывая возникшие за рассеявшимся туманом окрестности, но демоны словно растворились в воздухе. В серое низкое небо уходил столб черного дыма. До самого лесного массива тянулась черная, выжженная в травах дорожка.

– Ламберт! – вскричал Стаффорд и сорвался с места, устремляясь в лес.

Он знал, что за ним не последовали лишь те, кто был ранен и не мог бежать. Деревья мелькали перед глазами, прыгали кусты. Казалось, что вокруг все смешалось, словно по свежей картине провели сухой кистью, смазывая рисунок.

– Где они? – раздавалось вокруг то и дело.

Воины разбились на пары, рассредоточились, стараясь охватить как можно большую часть лесного пространства. Деревья гудели, словно тряслись в ужасе. Травы съеживались крошечными узелками, затягивались, убоявшись чего-то. Только увидев стену огня, охватившего растения, уничтожавшего все неживое, что поселилось в лесу, воины остановились.

На фоне беспощадного обжигающего пламени погибали имперские воины. Схватка с Проклятыми уже клонилась к завершению. Лукай едва держался на ногах, почти не отбиваясь. Ламберт еще защищался со свирепостью зверя, стараясь защитить и себя и раненого, почти потерявшего сознание мечника. Арбалет Бигдиша пропал в огне, и он размахивал клинком как заправский мечник. Нибур, похожий на огромного зеленоголового гоблина, с ревом бросался на противников, впрочем, не в силах причинить им какой-то ущерб. Даже мальчик Лариэлл, похожий на хрупкую алую молнию в обожженном, с черным подолом плаще, работал мечом. Но мальчику явно не хватало крошечной доли решимости, чтобы покончить хотя бы с одним врагом. Он наскакивал на Проклятого, встречавшего мальчишку с утробным издевательским хохотом, наносил град коротких мелких ударов, раздражавших противника. Но вместо того чтобы хорошенько рубануть пехотным мечом, он отшатывался.

– За Империю! – раздался вопль одного из подоспевших на выручку воинов.

Слова эти подхватил ветер, вознес к верхушкам деревьев. Услыхав клич, Ламберт вскинулся, на лице на мгновение отразилось облегчение.

Воины замелькали между деревьями, налетев на демонов со всех сторон. Последний колокол прозвонил по воинам Бетрезена. Их проклятые души уходили из пламенеющих тел, возвращаясь обратно к их предводителю, плененному в подземелье, озлобленному на Богов и всех живых существ.

Схватка продлилась недолго, всего несколько незаметных минут. Демоны пали, но стена огня заставила воинов отступать. С хрустким чавканьем пламя поглощало скверну, слизывало с лица Невендаара испорченные растения. В ненасытном огне исчезли перерожденные животные. Вековые дубы, сплошь покрытые черными склизкими наростами, вспыхивали, словно свечные фитильки. Пламя быстро перебиралось на кору, чтобы, искрясь, добраться до ветвей и зажечь жалкие остатки сухих листьев, когда-то давно образовавших густые, пышные кроны.

– Ты как? – Бигдиш подхватил Лукая, заставляя его подняться на ноги. Стаффорд подставил плечо с другой стороны, помогая.

– Нормально. Жить буду! – прошипел Лукай сквозь сжатые зубы. Его рубаха пропиталась кровью, и сквозь прорехи виднелась располосованная грудь. Рана с разошедшимися краями казалась черной.

– Давай я помогу! – подскочил Лариэлл, протягивая руку.

– Не подходи ко мне, щенок! – прорычал Лукай и охнул от боли.

Стаффорд только головой покачал, прибавляя ходу, но каждый шаг давался мечнику с трудом. Он не орал лишь потому, что не посмел расцепить сжатых зубов. Неожиданно мечник обмяк в руках друзей, провалившись в беспамятство.

– Я помогу, – настойчиво повторил мальчик. На черном, вымазанном копотью лице вызывающе блеснули глаза. Он буквально загородил собой проход, заставляя Стаффорда и Бигдиша остановиться.

– Лариэлл, не время! – рявкнул Стаффорд.

– Иначе он не дойдет! – Грязная ладонь Лариэлла прижалась ко лбу мечника.

В следующую секунду Лукай заморгал и пришел в себя. Взгляд стал осмысленным, жестким. Воины смотрели на мальчика с изумлением. Тот только прижал палец к губам, призывая их к молчанию. Лариэлл резко развернулся и бросился вслед за остальными, спасаясь от пожара.

– Кто… этот… мальчик?.. – пробормотал с расстановкой ошарашенный Бигдиш.

– Да и мальчик ли это? – воскликнул Стаффорд, и от его слов всем стало жутко.

За их спинами бушевал пожар. Нести Лукая с каждой минутой становилось все труднее, он явно страдал от невыносимой боли. И как раз в тот момент, когда жизнь показалась им настоящим бетрезеновым адом, сверху вдруг посыпались первые тяжелые капли дождя, холодные и освежающие.

В одно мгновение, словно кто-то разрушил в небесах невидимую плотину, сверху потоком хлынул неправдоподобно сильный дождь. В первые минуты ливня вода, не в силах справиться с огнем, громко шипела, испаряясь. Воздух наполнился смесью дыма и пара, ядовитый серый туман начал стелиться по земле. Однако благословенные струи тушили пламя, призванное стать очистительным, но превратившееся в страшное стихийное бедствие. Медленно, словно нехотя, умирали языки огня. Деревья вокруг выжженного пространства поникли, вокруг них в беспорядке лежали отвалившиеся наросты, похожие на черные камни. Трава потемнела, кусты превратились в обглоданные огнем острые колья и шипы. На месте битвы осталось огромная черная проплешина. Эльфийский лес у развилки дорог между Корбаком и Элааном скорбно застыл под рыдающим серым небом. Но вскоре подул ветер. Безбрежное желто-красное море деревьев пошло волнами, засыпая листвой черную, дымящуюся землю.

Избавившись от скверны, лес вздохнул с облегчением. И капитан Ламберт, прославленный имперский рыцарь, вздохнул с облечением, когда весь его отряд наконец благополучно воссоединился. Ведь только все вместе они представляли собой непобедимую силу. Бигдиш тоже вздохнул с облегчением, когда суетливый лекарь Герон успокоил его, сообщив, что Лукай наверняка выживет. И очень странно, что выживет! Такие смертельные раны не излечиваются! Тот явно не обошлось без магического вмешательства!

– У кого это здесь скрытые магические способности? – проворчал лекарь, почему-то с осуждением уставившись на Стаффорда: рыцарь сделал оскорбленное лицо и, недовольно покачав головой, быстренько ретировался.

Лариэлл вздохнул с облегчением, когда, свернувшись в зарослях трясущимся от слабости жалким комочком, жадно отхлебнул из почти опустевшей фляги. Его убивала скверна.

Глава 9. Предатель

Всего в трех часах езды от Элаана разбил походный лагерь отряд капитана Ламберта. На поляне, окруженной застывшим в осеннем наряде лесом, возникли походные шатры. От сильного ветра по их серым холщовым бокам гуляли волны и трепетали имперские стяги, воткнутые в землю по обеим сторонам от входов. В воздухе кружили мелкие осиновые листья, и казалось, будто на застеленную разноцветным ковром землю падает желтый снег. Клубился дым костров, на таганках грелась вода для умывания.

Еще до восхода солнца Фив и Бигдиш отправились к жемчужине эльфийских городов – Элаану, чтобы проверить обстановку. День уже перевалил за середину, все стремительнее приближаясь к вечеру, но смелые воины еще не вернулись. Над лагерем нависало беспокойство и тяжкое ожидание, когда любая новость сошла бы за радость, делало выдубленные ветрами лица воинов угрюмыми. Чувствуя настроение людей, даже походные псы, обычно заливавшиеся звонким лаем по поводу и без оного, примолкли, только поскуливали да прятались под покрытыми кожухами подводами. То и дело воины на тренировочной площадке оглядывались на то место, где за густыми зарослями много часов назад скрылись лазутчики.

Неспокойно было и на душе Лукая, бесцельно бродившего по лагерю. Из-за только-только поджившей раны на туго перебинтованной груди тренироваться он не мог. Ему оставалось только глазеть на сходившихся в лихой схватке рыцарей, вместо настоящего оружия размахивавших деревянными шестами.

Лукай встал в круг воинов, следивших за Стаффордом и Ольвэ. Зрители при появлении мечника как-то странно смешались, замяв какой-то, без сомнения, веселый разговор. Ольвэ и Стаффорд кружили с насмешливыми полуулыбками на устах, делая в сторону друг друга обманные выпады. Их движения со стороны могли показаться легкими, а схватка лишь пустой игрой, но взмокшие на спине и под мышками рубахи словно говорили, что воины бились в полную силу, не давая себе поблажек. Да и какие поблажки могут быть во время боя, если перед тобой будет стоять не готовый подставить плечо друг, а ненавистный враг?

– Эй, Лукай, – наконец, не выдержав, оглянулся на мечника один из пехотинцев, прибывший со второй частью отряда, высокий воин, лицо которого рассекали три кривых, неровно заживших шрама, оставленных «разящими клыками» Проклятого. Пехотинец осклабился, продемонстрировав щербатые зубы.

– Говорят, парнишка Лариэлл положил тебя на две лопатки, да еще в ручье окунул?

Воины разразились громовым хохотом, больше не стесняясь. Лукай как-то сразу понял, что до его прихода обсуждалась памятная схватка между ним и Лариэллом. Даже у Стаффорда, ловко отбившего удар Ольвэ, по губам скользнула насмешливая улыбка при одном воспоминании о глупом выражении на лице мечника, кувыркнувшегося в воду.

Лариэлл, стоявший в сторонке от воинов, нервно переминался с ноги на ногу. На щеках у него вспыхнули красные пятна, и он сильно сконфузился под свирепым взором мечника. Лукай понимал в душе, что напрасно злится, да ничего не мог с собой поделать. Мальчишка вызывал у него чувство брезгливости, как любой предатель. Мечник был уверен, что именно парнишка является виновником большинства несчастий, произошедших с отрядом. Сейчас всего и не перечтешь: и пропадавшие послания Ламберта, и засады инквизиции, и подмененная карта, из-за которой отряд отклонился от безопасного маршрута, показанного эльфийским мальчиком-воином Арамилом. Но тяжелее всего Лукаю было признать, что именно мальчишка скорее всего мог заключить договор с Мортис, из-за которого на отряд нападала нежить! Может статься, Лариэлл продал свое тело безумной богине Мортис и теперь старается изо всех сил, чтобы закончить страшную миссию и помешать Ламберту в поисках Небесной Посланницы? Такая возможность казалась настолько реальной, что в душе мечника вспыхивал гнев. Ведь мальчик со стороны выглядел настоящим святошей!

Лариэлл мялся, а потом резко развернулся, что-то пробормотав под нос, и направился в лес. Тут он неудачно споткнулся о спрятанную в траве корягу и хорошенько навернулся. Заметившие конфуз воины совсем распоясались, захлебнувшись смехом.

– Он же едва на ногах держится, Лукай, – глумливо гоготал Нибур, – как же он тебя побороть сумел-то?! Посмотри на него, он же, сердешный, цыпленок!

Мечник скрипнул зубами и побрел (он бы побежал, да пока еще не чувствовал сил в ногах) к костру, стараясь спастись от насмешек. Здесь над мучной похлебкой колдовал отрядный кашевар, человек полнотелый и мягкохарактерный, с гладко выбритым круглым лицом с двойным подбородком. Все его движения отличались плавностью, а голос – женской писклявостью. Рядом с ним стоял хмурый Рорин, чернявый бородач, явно очень раздраженный.

– Как же ты, мортисов сын, – ругался, всплескивая полными руками, кашевар, – мог котел утопить? Лучше бы сам утопился!

– Да ты! – вытаращился на него рыцарь, поперхнувшись. – Да я! Да вообще это Герон! – Он ткнул трясущимся от возмущения пальцем в лекаря, выбравшегося из лекарской палатки. Увидев нацеленную на него длань, Герон замер, хлопая глазами.

– Герон? – прошипел кашевар, вытаскивая из кипящего варева перепачканную деревянную ложку, словно хотел метнуть ее в лекаря.

Тот судорожно вцепился в испорченную кожаную сумку с круглой дырой от Бигдешевой стрелки и пожевал губами.

– Он отбивался им от нежити, – прокряхтел Лукай, вставая на защиту лекаря, поставившего его на ноги. – Не было бы котелка – не было бы у нас сейчас Герона.

Кашевар испуганно моргнул, и взгляд его стал теплеть с каждой секундой. Он заулыбался умильно, прижал сложенные ладошки к мягкой полной щеке и поцокал языком. Плавным движением руки он позвал окончательно насторожившегося лекаря к себе, намереваясь угостить героя схватки с нежитью чем-нибудь вкусненьким, как вдруг тот мгновенно скользнул в свою палатку и тут же запахнул полог.

Лукай только хмыкнул и с беспокойством, как и все, снова оглянулся на густой желтеющий лес. Бигдиш и Фив все не возвращались. На душе было неспокойно, но он старательно не допускал дурных мыслей.

Из большого шатра вышел Ламберт и тоже первым делом покосился на заросли орешника, где поутру исчезли посланные к Элаану лазутчики. Не добившись ровным счетом никаких известий от перешептывающихся деревьев, капитан в хмурой задумчивости побрел к тренировочной площадке. Рядом у его ног скакал большой рыжий пес с вислыми ушами. Любимец Ламберта, настрадавшись в разлуке, теперь не отходил от хозяина ни на шаг. Он трусил перед капитаном, любознательно принюхиваясь к земле, а потом вдруг тявкнул на что-то в траве. Схватив неожиданную находку зубами, пес тут же приволок ее хозяину. Машинально Ламберт забрал из пасти любимца маленькую кожаную флягу, рассеянно почесал пса за ухом.

Только Лукай, мучившийся от ломоты в костях и гревшийся рядом с костром, видел, как оцепенел Лариэлл, выскочивший из леса сломя голову. Всего секунду назад спокойное лицо исказилось в гримасе удушающей паники. Лихорадочный взор был прикован к фляге в руках капитана.

Мальчик нерешительно постоял на месте, а потом все-таки направился к Ламберту, и в эту секунду на поляне появились два всадника. Лукай почувствовал, как внутри у него все заныло от беспокойства, когда Бигдиш, едва справляясь с гарцующим конем, остановился рядом с Ламбертом. Тренировка тут же прекратилась, Стаффорд и Ольвэ обратились в слух, остальные обернулись к вернувшимся лазутчикам.

– Плохие новости, капитан, – отрывисто произнес Фив, натягивая повод лошадки.

Ламберт промолчал, крутя в руках флягу, а потом произнес:

– Ко мне немедля!

Движения капитана отличались резкостью и поспешностью, как если бы он находился в сильном волнении. Всадники спешились, передавая поводья к подскочившему воину, и нырнули за отогнутый полог шатра. Лукай переглянулся со Стаффордом; не сговариваясь, они тоже направились к шатру Ламберта. Нибур, мгновенно посерьезневший, заторопился следом. Надо сказать, что мазь Герона подарила бывшему оруженосцу совершенно гладкую лысую голову, о какой и мечтал шалопай. Правда, вместе со средством стерлись и некоторые буквы побледневшей татуировки, превратив надпись в совершенную бессмыслицу. Не отставал от рыцаря и Ольвэ, для начала быстренько надев на шею цепь с драгоценным родовым гербом, на время схватки с превеликой аккуратностью и бережливостью убранным в карман оставленного на траве плаща.

Когда все четверо вошли в шатер к Ламберту, сидевшему за столом, то разговор уже начался, и он явно не нравился капитану, потому что он хмурил седые кустистые брови.

– Проклятые под Элааном, целый легион отборных демонов. С ними орские шаманы, – коротко, без особых подробностей доложил Фив, как всегда излагая только суть.

– Элаан выстоит всего несколько дней, – дополнил сообщение Бигдиш, – точно всего несколько дней. Они там что-то задумали.

– Задумали? – нахмурился Стаффорд, пересекая шатер и вставая за плечом сидящего капитана.

На столе была разложена старая карта Ламберта. Их маршрут, начертанный от самого Алтаря Первого Инея, вился кривой ниточкой. На нем стояли кресты, означавшие проведенные схватки, рядом с одним вились буквы «Соло».

Сколько они пережили за короткие недели? Сколько еще предстоит? Скорее всего, немало.

– Да, – неожиданно Бигдиш сверкнул несвоевременной улыбкой, – жрецы суетились, песни пели, плясали, в барабаны били. Жуть!

– Мы думаем, что Легионы хотят выпустить зверя, – перебил Фив лучника.

– Зверя? – Ламберт повернул голову к Стаффорду, тот тер гладкий подбородок.

Нибур и Ольвэ, стоявшие у полога, переглянулись. Бигдиш нахально подмигнул Лукаю, как будто все происходящее его страшно забавляло.

– И еще, капитан, – вымолвил Фив, – когда мы возвращались, то наткнулись на инквизиторов.

– Что?! – Лукай подался к рыцарю.

Все его подозрения нахлынули с новой силой.

Мгновенно воздух в шатре сгустился, стало темно. По лицам воинов пробежала тень беспокойства. Молчание затягивалось, и каждый пытался придумать правдоподобное оправдание, откуда слуги Ферре могли оказаться на тракте, не указанном на имперской карте и известном лишь Стражам Троп. Из-под колыхнувшегося полога прыснул в сумрак шатра свет. Пес Ламберта, дремавший рядом с топчаном, вскочил и залился лаем, кидаясь к пологу. Тут, оттеснив его, в шатер ввалился похожий на неповоротливого рыжего медведя Вогнар. Пес обнюхал нового гостя и, поворчав для порядка, улегся обратно.

– Слышал, вернулись… – пропыхтел ассасин. – И какие же новости?

– Нам нужно сниматься со стоянки, капитан, – пропустив вопрос Вогнара, хрипловато проговорил Лукай. – Инквизиторы знают, где искать лагерь.

– Инквизиторы? – Ассасин настороженно сверкнул в сторону мечника единственным глазом.

– Мы наткнулись на них, рыскающих по лесу, всего в нескольких милях отсюда, – пояснил Бигдиш.

– Не к добру это, – пробормотал Лукай, тяжко вздохнув.

В груди у него снова заныло, и он не мог понять: то ли рана беспокоила, то ли дурное предчувствие.

– А что же демоны? – Вогнар как-то нарочито ловко перевел разговор на другую тему.

– Налетают на Элаан как саранча. – Фив хмурился. – Возможно, Хаархус здесь, рядом с городом, и цель нашего путешествия близка? Демоны настроены на захват Элаана и обязательно сделают это, если не вмешаться.

Тут Фив примолк, словно убоявшись собственных слов.

– Мы? Вмешаться? – охнул Вогнар. – Да не Бетрезен ли твой ум смешал? Хотя какой у тебя умишко? Как у курицы.

– Ты, ассасин, ври, да не завирайся! – взвился Фив, делая к одноглазому рыжему воину широкий шаг.

Бигдиш и Ольвэ, готовые замять зарождавшуюся драку, тут же двинулись к соратникам.

– Прекратите! – одернул их Ламберт. – Как мальчишки себя ведете, Всевышний помоги! А ты, Вогнар, придержи язык!

Воины разошлись, но недовольство друг другом только возрастало. Присутствие инквизиторов где-то рядом тревожило, но худшим оказалось сознание, что они знают место их пребывания. Среди лучших воинов Ламберта с самого начала находился предатель, ел из одного котелка со всеми, участвовал в схватках, защищался от нежити и в то же время пытался незаметно и подло сжить со света и отряд, и самого капитана! Подозрения витали в воздухе палатки, и страх сказать лишнее мешал обсуждению.

– Вот что, капитан, – прервал молчание Стаффорд, – мне думается, что стоит помочь Элаану. Мы уже помогали диким эльфам.

– Да-да, помним их благодарность, – разглядывая носы грязных сапог, фыркнул Вогнар. Он, скрестивший руки на груди, не поднял косматой рыжей головы, но от его сбитой невысокой фигуры волнами исходила злость.

– Помогать маленькой деревне, затерянной в лесу Крагриэль, и участвовать в полномасштабном сражении – не одно и то же, – произнес Ламберт, покачав головой. – Сейчас между эльфами и Империей нет союзных обязательств, и император Мередор может не одобрить подобной инициативы.

– К тому же, Стаффорд, вспомни, что совсем недавно они бесцеремонно вторглись в наши земли, – буркнул Вогнар, его лицо напряглось. – И почему мы должны им помогать? Нас никто не облекал полномочиями заключать соглашения!

– Я тоже не питаю любви к детям Галлеана, – неожиданно вступил в беседу обычно немногословный Ольвэ, и все обернулись к нему, застывшему у полога, – но, капитан, позволь тебе напомнить, что у нас сейчас общий враг! Может так выйти, что Фив прав и Хаархус рядом с нами, а мы упустим его и плененную Иноэль только потому, что дипломаты не могут подписать с эльфами мирного договора!

– Услышь голос разума, Ламберт, – тут же горячо заговорил Стаффорд, найдя среди рыцарей союзника, – неплохо было бы заручиться поддержкой эльфов! Отряд немногочислен, земли сейчас принадлежат им, а наше путешествие, возможно, еще продолжится.

– И прости мою прямоту, капитан, – хмыкнул Бигдиш, оттянув ворот плаща пальцем, – когда Легионы догрызут эльфов, они, вне всякого сомнения, возьмутся за нас.

– Это не навредит ни нам, ни… Империи, – заметил Ольвэ, подняв черную бровь.

– Похоже, друзья мои, вы правы, – наконец произнес Ламберт после долгого раздумья. – С рассветом трогаемся.

– За Империю! – сверкнул белозубой улыбкой Нибур, подняв руку, сжатую в кулак.

– Угу, за Империю, олух, – пробормотал гневно Вогнар, вываливаясь наружу.

Когда воины вышли из шатра, сизый вечерний сумрак уже накрыл стоянку. Небо темнело, и у горизонта уже наливалось чернотой. Поблескивали искорки далеких звезд, и посреди их сверкающего узора красовалась одна из трех лун, неполная и бледно-желтая. Закончились тренировки, и воинысобрались у походных костров. Тишина окутывала осенний лес, и непонятное нехорошее предчувствие поселилось меж путешественников.

Лукай заметил Лариэлла. Мальчишка протягивал трясущиеся руки к костру с прилаженным на таганке котлом похлебки. На бледном, сильно осунувшемся лице Лариэлла лихорадочно сияли глаза, под ними залегли тревожные тени. Выглядел он жутковато, таким бессильным, словно собирался отдать душу Всевышнему. Или же Мортис?

Нет-нет да и кидал он на шатер Ламберта взгляды, полные ожидания…

* * *

Ночь быстро накрыла эльфийский лес. Темнота незаметно просочилась из-за деревьев и зарослей орешника. Она расступалась возле костров, и на траве играли неровные тени. Лагерь погрузился в тишину, как всегда перед сложным боем. Сейчас воинов одолевал страх, но уже завтра желание выжить победит любую панику, и они, окутанные яростным огнем, будут бросаться дикими зверями на врагов. Каждый здесь знал, что выживает обычно тот, кто бьет первым. Они боялись не ударить, а оказаться вторыми.

– Дозорные на постах, – отчитался перед Лукаем воин с пересеченным шрамами лицом, и мечник молча кивнул.

Он оглядел черную стену леса, стараясь отметить движение или тени, но лишь ветер шелестел в кронах деревьев. Изредка его порывы становились сильнее, и тогда на землю, играя, осыпались листья.

Тут Лукай заприметил, как из шатра Ламберта, воровато оглядевшись, выскользнула фигура, стараясь оставаться незаметной. Не останавливаясь, незнакомец бросился в черную мглистую гущу, желая укрыться, но мечник-то сумел разглядеть ярко-алый плащ Лариэлла!

Тяжело дыша и превозмогая ставшую неожиданно невыносимой боль в груди, Лукай заторопился к шатру. Он резко распахнул полог и остановился на пороге, мечущимся взглядом оценивая обстановку. Топчан с одеялами, седельные сумки, сваленные на полу, карты, аккуратно скрученные на столе, рядом на грубой холщовой салфетке две плошки с обычной похлебкой, ломти хлеба грубого помола, глиняный сосуд с вином.

– Лукай, это ты, друг мой? – услыхал он донесшийся сзади голос Ламберта и посторонился, пропуская его внутрь.

Мечник промолчал, не желая открывать причины своего появления в пустом шатре. Капитан находится в опасности – подсказывало мечнику шестое чувство.

– Разделишь с нами трапезу? – просто спросил капитан, входя.

Следом показался Стаффорд, протиснувшийся боком мимо застывшего на входе мечника. За ним трусил рыжий пес, обнюхивавший землю, по которой ступал хозяин.

Ламберт разлил по глиняным стаканам вино, предложил один Лукаю. Тот принял, протянув руку, и сморщился от боли.

– Как твоя рана? – спросил капитан, отламывая хлеб. – Беспокоит?

– Не сильно, – нехотя соврал мечник.

– Раны, нанесенные проклятым оружием, всегда долго заживают, – тихо произнес Ламберт; выглядел капитан расстроенным и погруженным в невеселые думы. – Хуже только укусы и ранения от нежити.

В ранах Лукай силен не был. Во время схватки в нем просыпалось всепобеждающее желание выжить и в теле появлялись ловкость, гибкость, мощь, позволявшие избежать многих неприятностей. Вот только не в этот раз, а потому мечник мучился. Рану-то получил по собственной глупости, случайно пропустив подлый удар. То же самое случилось и пять лет назад.

Капитан между тем рассеянно бросил псу хлеб, и тот поймал кусочек еще на лету, проглотил, не разжевывая, и в ожидании продолжения пира уставился на хозяина. Ламберт отломил крошку и положил себе в рот, подумал и отдал псу весь ломоть. Стаффорд, медленно смаковавший вино, следил за любимцем Ламберта, хмуро сведя брови у переносицы.

Пес схватил угощение и, пока его не отобрали, довольный, потрусил к отогнутому пологу, за которым виднелась залитая светом походных костров стоянка.

Это случилось неожиданно. Пес сделал несколько шагов, и тут странно вильнул, словно его ударили. Он мгновенно осел на землю, так и не достигнув полога, его тело содрогалось от конвульсий. Из открытой пасти выпал хлеб и потекла белая пена.

Ламберт, оцепенев, смотрел на мертвого любимца, и с лица его схлынула кровь. Стаффорд, охваченный ужасом, выронил стакан. Лукай дернулся, позабыв про боль. Молчание становилось невыносимым, воины остолбенели от осознания страшной правды.

Всего пару минут назад капитан проглотил проклятый крошечный кусочек отравленного хлеба…

Ламберт бессильно опустился на табурет, скрипнувший под ним. На лбу выступили капельки пота, пальцы судорожно затеребили завязки плаща.

– Лекарь! – пробормотал Стаффорд, в панике бросаясь вон из шатра. В тишине ночи раздался его ужасающий вопль: – Герон!!!

Лукай знал, кто убийца! И это имя крутилось у него в голове. Позабыв про ранение, он метнулся из шатра в темноту ночи и заорал забеспокоившимся воинам:

– Где Лариэлл?!

– Не видел! – вытягивая шею, крикнул Рорин.

– Да что случилось? – всполошились воины.

Лекарь, схватив сумку, несся быстрее Стаффорда в капитанскую палатку.

– Ламберта отравили, – произнес Лукай, и его голос прозвучал в гробовой тишине.

На лицах вояк отразился почти животный ужас. Началась сумятица, все бросились к шатру, где лекарь судорожно бил хрипящего капитана по щекам и пытался, разжав сомкнутые зубы, всыпать в рот порошок противоядия. Стаффорд в панике метался по шатру, схватившись за голову.

– Кто? – вскричал Бигдиш, не находя себе места.

Он уже побывал в шатре, выбежал и теперь протиснулся обратно. В это время Лукай носился по лагерю, пытаясь отыскать убийцу.

– Где Лариэлл? – быстро спросил он.

– Это Лариэлл? – коротко процедил Бигдиш, а потом вдруг заорал, надрывая глотку: – Это Лариэлл!!!

Лагерь наполнился суматошным движением. Воины с факелами обыскивали ближайшие заросли, ведь во тьме эльфийских чащ убийца все равно не смог бы уйти далеко. Лес страшен, наполнен зверьем. Хотя мальчик в алом плаще сейчас представлял собой в его глазах самое отвратительное чудовище из всех существующих в Невендааре.

В своем шатре умирал Ламберт. Его била такая дрожь, что воины с трудом сумели уложить капитана на топчан, и он выгибался дугой, рычал, судорожно сжимая пальцами одеяло. Отчаявшийся лекарь заламывал руки, пытаясь дать ему очередное противоядие. Ничего не помогало…

– Нашел! – заорал из зарослей орешника Нибур.

Воин появился на поляне, волоча за шкирку мальчишку. Тот сопротивлялся, сопел и только повторял:

– Что вы, братцы?! Что же вы делаете?!

– В кустах притаился, свернулся комком, думал – не замечу! – хохотал рыцарь.

Лариэлл сопротивлялся, отталкивал воина, и на бледном лице мальчика проявилось выражение настоящего животного ужаса. В глазах блестели слезы испуга. Воины обступали его темным кольцом, и воздух наполнился общей ненавистью. Нибур подтащил мальчика к Лукаю, рядом с которым с непроницаемым лицом стоял обычно ухмылявшийся болтун Бигдиш.

– Лукай, Бигдиш! Что вы делаете? – По щекам Лариэлла текли слезы. – За что?!

Те молчали, с презрением рассматривая юного убийцу.

– Ты с самого начала замыслил извести его! – крикнул Лукай, и мальчик дернулся от произнесенного мечником обвинения, как от хлесткой пощечины.

– Всевышний помоги, о чем ты, мечник?

– Не поминай Всевышнего, душегуб! – выкрикнул кто-то из толпы. Над головами людей горели факелы, отчего лица казались странными, оскаленными звериными мордами.

– Ты вел на хвосте Инквизицию! – произнес Лукай.

– Я не понимаю… – пролепетал Лариэлл и неожиданно замер, как будто потерял силы сопротивляться.

– В петлю! Повесить его! – вдруг процедил Нибур.

Обезумевшие воины подхватили его слова, и ночь вздрогнула от хора жаждущих мщения голосов.

Рыцарь толкнул безвольного мальчишку, и тот повалился на колени перед Лукаем. Его глаза были обращены к мечнику, и в них стояла полная душевной боли тоска.

– Ты будешь сожалеть… – тихо шевельнулись губы Лариэлла, а в следующую секунду на его шею накинули кожаную узду, хитро завязав ее узлом Висельника.

Лариэлл вздрогнул и словно вышел из транса. Он стал свирепо отбиваться, но что значит сила мальчика по сравнению с мощью рыцаря Нибура?

– Что вы делаете?! – раздался вдруг вопль Стаффорда. – Прекратить немедленно! Бетрезен вам глаза застил?!

Он протискивался меж озлобленных воинов к Лариэллу. Его перекосило от ярости, лицо и шея горели румянцем.

– Прекратить самоуправство! – заорал он, бросаясь к Нибуру.

Он в бешенстве оттолкнул лысого рыцаря, и тот, споткнувшись, едва не повалился на спину. С диким воплем Нибур кинулся на защитника убийцы и, заработав ощутимый удар в живот, согнулся со стоном пополам.

– Душегубца защищаешь?!

– Неужели не видите, кто это?! – срывая глотку, завопил Стаффорд и указал пальцем на мальчика, похожего на затравленного зверька. – Всевышний, помоги им прозреть, безмозглым тварям!

Воины, не ожидавшие от молодого рыцаря такого страстного выступления, замерли. В то страшное мгновение лес вспыхнул яркими светляками факелов. Казалось, огни кружились в беспросветной мгле сами собой, танцевали и приближались. Инквизиторы! Они ловко выбрали нужный момент, чтобы ворваться в лагерь, когда воины были практически безоружны.

Всадники в инквизиторских одеждах пронеслись по поляне, похожие на темные приведения. Их булавы рассекали воздух, поражая всех не успевших скрыться воинов. Раненые падали с хриплыми стонами. В холщовые шатры вонзились горящие стрелы, и грубая ткань вспыхнула. Ночь озарилась яркими всполохами пламени.

Бигдиш выскочил перед конником, натягивая лук. Разгоряченная лошадь встала на дыбы, молотя копытами воздух, и чуть отпрянувший лучник с легкостью выпустил в ее грудь стрелу. Животное завалилось наземь, подминая под собой седока.

Лукай тоже схватился за меч, но рана как будто забрала все силы. Мечник с трудом удерживал меч в руке, и огонь поблескивал в начищенном клинке с глубокими желобками для стока крови. Все получилось неловко. Слишком медленно он развернулся к налетевшему стрелой врагу. На груди соперника красовался крест Инквизиции, глаза светились фанатизмом. Похоже, они действительно верили, будто совершают угодное Всевышнему дело.

Каждое движение доставалось Лукаю с огромным трудом. Скрестились клинки, и дрогнула рука мечника. Острая кромка инквизиторского меча приближалась к горлу Лукая, и, заревев, он отступил. Боль разрезала грудь, прокатилась судорогой по телу, заставляя ноги подогнуться. Инквизитор захохотал, похожий на кашель смех донесся из-под забрала шлема и тут странно булькнул. Лукай почувствовал, что руки врага ослабели. В следующее мгновение противник рухнул на живот, из спины торчала рукоять кинжала. Отшатнувшийся мечник, едва держась на ногах от слабости, увидел Лариэлла с горящими расширенными глазами. Мальчик судорожно дышал, и по щекам его бежали слезы. Убийца! Лукай даже мог частично понять его: подсыпать яд и не видеть мучений жертвы – совсем иное дело, нежели всадить в живое существо клинок, почувствовать, как перестает биться натруженное сердце…

– Отведи меня к Ламберту! – Голос Лариэлла привел Лукая в чувство.

– Молчи, щенок! – Мечник направил на него клинок, мальчик уперся грудью в острие, расставив руки, позволил прорвать рубаху. Еще один толчок, и клинок вонзится в тело.

– Ты мой должник, – жестко произнес мальчик, и мечник вспомнил эти нотки. Лариэлл так говорил, властно и резко, когда чего-то всенепременно желал добиться. – Я спас тебе жизнь!

– Ты хочешь, чтобы я сохранил твою? – скривил губы мечник.

Его рука дрогнула, сталь царапнула кожу Лариэлла, и мальчишка непроизвольно отшатнулся.

– Я хочу, чтобы ты сохранил жизнь Ламберта!

Лукай сам того не ожидал, но из горла вырвался странный каркающий смех. Он стоял среди кровавого хаоса, заполненного смертью и воплями, и хохотал.

– У меня есть противоядие!

– Ну конечно, щенок! – захлебывался смехом Лукай. – Очень предусмотрительно!

– Вот! – В руках Лариэлла появилась знакомая фляга. Он быстро отвинтил крышку и сделал крошечный глоток. – Тебе не нужно меня убивать! То, отчего сохраняет это снадобье, и без тебя с легкостью прикончит мое тело! Этой порции мне не достаточно, чтобы вновь отпугнуть болезнь, зато вполне хватит Ламберту.

– И от чего помогает это лекарство? – издевался Лукай.

– От трупного яда…

Шатры горели. Огонь почти сожрал их и теперь жадно перекидывался на сухие осенние травы поляны. Единственная палатка чудом уцелела, и в ней умирал Ламберт, но пробраться к ней оказалось сложно.

– Бигдиш, прикрой! – привычно выкрикнул мечник, и лучший друг с шальной улыбкой на устах одобрительно кивнул.

Тут же направил свой лук на парочку, пересекавшую поляну. Стоило к ним кинуться неприятелю, как его, не давая приблизиться, останавливала смертельная стрела.

Лариэллу и Лукаю казалось, что они бежали вечность, хотя в действительности всего несколько секунд. Они ворвались в шатер, распахнув полог. Тут же Лариэлл споткнулся, едва не кувыркнувшись. На полу валялся потерявший сознание Герон, и его птичье лицо оказалось испещрено крошечными порезами от разбитых стекол очков. Мальчишка испуганно вскинулся и наконец увидел того, на кого внимательно смотрел приготовивший меч Лукай.

Вогнар, зажимавший в двух руках кинжал, стоял над телом Ламберта, грудь которого едва колебалась от коротких неглубоких вздохов. Вокруг пестрели рассыпанные порошки, ими же была покрыта одежда капитана. Ассасин занес кинжал над головой, готовый к последнему удару. Сейчас его взор обратился к неожиданным гостям, и на одноглазом лице появилась досада.

– Какие гости! – вскричал он с насмешливой улыбкой.

– Так это ты? – процедил сквозь зубы мечник, переступая через Герона.

Лариэлл сидел на земляном полу и испуганно хлопал глазами, похожий на совенка. Вогнар растянул потрескавшиеся губы в издевательской улыбке, он, насмехаясь, положил кинжал на грудь Ламберта, а сам схватился за меч капитана.

– Ты глупец, Лукай. – Вогнар размял шею, опробовал тяжесть клинка в руке.

– Лариэлл, не высовывайся! – сквозь зубы пробормотал мечник.

Он двигался плавно, с повадкой осторожного дикого зверя. Ярость пересилила боль в груди, делая ее далекой и несущественной.

– Почему, Вогнар? – процедил он сквозь зубы.

– Почему я работаю на Ферре? – хохотнул тот, приглядываясь к сопернику. Несмотря на внешнюю неповоротливость, он отличался проворностью. Лукай не забывал об этом. – Кем я был при Императоре? Простым ассасином? Знаешь ли ты, бывший кузнец, каково жалованье в имперских войсках? Казна разорена войнами, золотых монет нет! А Ферре платит. Живые деньги… Какая разница, на чьей стороне убивать? Меч не знает пощады, ему наплевать, хорошего или плохого человека пронзает клинок!

– Продажная тварь! – зарычал Лукай, бросаясь на противника.

Тот специально злил мечника, но, даже сознавая это, Лукай ничего не мог поделать с бурлившей внутри яростью. Ему хотелось растоптать, уничтожить предателя.

– Тише, тише! – хохотнул Вогнар, ловко увертываясь от удара. – Ты же ранен, мечник! Не хотелось бы тебя тоже убивать! Ты пойми, – он увернулся от резкого выпада меча, – ничего личного. Особенно к тебе! Ты отличный воин, и наш общий приятель Бигдиш тоже. Правда, он глуп. Ну так ум не нужен, чтобы с луком управляться.

Лукай обрушил на противника удар меча, но слабость в руках не позволяла сделать его стремительным и мощным. Вогнар легко отбился, даже не напрягаясь.

– Самым неприятным было вылавливать этих проклятых ястребов! – неожиданно начал исповедываться Вогнар. – Одного мы даже съели всем отрядом, вот смеху-то было!

– Обхохочешься, – сквозь зубы пробормотал Лукай и теперь сам едва спасся от атаки.

Мечник налетел на шест, поддерживавший конструкцию шатра, и тот тревожно задрожал.

– Сначала все дело на везении держалось, – продолжил Вогнар. – Очень вовремя случился на Фогфелловском тракте оползень. Только вот появления мальчишки в отряде я не предусмотрел. – Он подмигнул тихо охнувшему Лариэллу. – Но и здесь мне повезло, он отвлек внимание на себя!

Паренек ринулся к выходу, намереваясь позвать подмогу, но рядом с его ухом просвистел метательный нож.

– Стоять, щенок! – рявкнул Вогнар, с его лица сошла подлая улыбка.

– Ловушки – твоих рук дело! – процедил новое обвинение Лукай, размахивая мечом.

От постоянного кружения и движения его бросило в жар, по спине бежал пот, а плащ путался между ногами.

– Подменить эльфийскую карту оказалось не так-то и просто, – признался Вогнар. – Ты едва не поймал меня за руку, но снова вмешался Лариэлл. Низкий поклон, что ты назвал его виноватым! Мальчонка-то и правда помыться на реку пошел.

– Бетрезен тебя дери! – выдохнул Лукай, делая выпад, но лишь пронзил воздух.

Ассасин ловко отпрянул и продолжил с ехидной усмешкой:

– Ферре – гений. Его план срабатывал шаг за шагом! Вы шли в ловушки, как глупые телята. Сначала зачарованный лес… – Кружа, Вогнар старался держаться лицом и к мечнику и осторожно поднявшемуся на ноги Лариэллу. – Тут я струхнул, когда тощий аристократ сумел поймать инквизитора. Но вовремя успел заткнуть ему пасть мечом! Жалко, конечно, воина.

– А наших тебе не жалко было? – прошипел Лукай.

Схватка и рассказ ассасина наполнили его душу ослепляющим гневом.

– Это ведь инквизитор, друг мой. – Неожиданно Вогнар расхохотался, произнося обычное обращение умирающего Ламберта. – Ферре был в бешенстве.

– Откуда ты узнал про заговоренный мост?

– Ферре начертал маршрут. Переправу называют «Мостом смертников». На нем обычные люди теряют человеческое обличье, а уж воины и в обычной жизни его не имеют. Но вот незадача – вы сумели каким-то образом договориться! Не знаю подробностей, – он издевательски хохотнул, – присутствовать при разборе полетов на переправе, как понимаешь, не пожелал…

– Ты продал себя Мортис! – бросил последнее обвинение мечник.

Единственный глаз Вогнара сощурился, правдивые слова ему оказались не по вкусу.

– Нам всем, – прошипел предатель, продвигаясь в тесноте палатки, – приходится чем-то жертвовать ради высших целей! Я ненавижу Ламберта и продал бы душу еще раз, если бы у меня была вторая! Он не будет жить!

Вогнар замолк, отбивая град ударов. Лукай отпрянул от мелькнувшего клинка и чудом не завалился на матерчатую стену шатра, едва удержавшись на ногах. Тут Лариэлл дико закричал. Мелькнула брошенная им плошка, и легкая пыль порошка развеялась в воздухе зеленоватым, остро пахнущим туманом. В следующее мгновение блеснул непонятный предмет, и Лариэлл, испуганно охнув, уселся на колени. Метательный нож ассасина прорезал в шатре дыру и вылетел наружу, воткнувшись в чью-то спину. Снаружи кто-то застонал. Лариэлл почти с изумлением разглядывал раненое плечо и рассеченную рубаху, окрашенную выступившей кровью.

– Мразь! – завопил мечник и бросился к ассасину.

Вогнар встретил клинок Лукая на середине шатра. Казалось, он сам налетел на острие, не ожидая подобного. На круглом лице с одним глазом отразилось недоумение. Изо рта вместе с кашлем вырвалась кровавая слюна, перепачканные кровью руки схватились за горячие пальцы Лукая, сжимавшие рукоять. Мечник походил на чудовище, вытаращенные глаза его горели. С хлюпающим звуком он вытащил меч, и предатель рухнул, уставившись бессмысленным пустым взором в матерчатый свод палатки.

– Мальчик, ты жив?

– Я сейчас, – пробормотал Лариэлл, пытаясь встать.

Ноги не держали его, он схватился слабыми пальцами за шест-опору.

– Напои его, – лепетал мальчишка, и слезящиеся его глаза метались от предмета к предмету, словно он потерял зрение и никак не мог сфокусировать взгляд. – Быстро! Напои его…

Ледяные руки вложили в перепачканные кровью ладони Лукая маленькую флягу. Мечник никак не мог унять дрожь, когда приставлял к бескровным губам капитана горлышко. Густая темная жидкость неосторожно выплеснулась, и капля потекла по бледной щеке Ламберта, затерявшись в седой бороде. С силой Лукай разомкнул капитану сжатые челюсти, чтобы влить в рот противоядие…

* * *

Их преследовал запах крови. Вот и сейчас он витал в холодном воздухе разоренной походной стоянки. Отгорели костры, превратились в пепел матерчатые шатры, поник стяг над палаткой Ламберта, единственной уцелевшей.

Бой закончился. Поляна погрузилась в странную оцепенелую тишину.

Не осталось живых инквизиторов, их тела в окровавленных одеждах, прикрытые плащами, лежали посреди лагеря, а вместе с ними навсегда замерли воины имперского отряда. Смерть сравняла всех, независимо от убеждений и веры.

Выжившие рыцари хмуро следили за тем, как готовится огромный погребальный костер. Уже не первый в этом долгом путешествии. Вместе с ними о бессмысленно, по чужому приказу, потерянных жизнях скорбел и погибший в драконьем пламени веселый лучник Соло, так и не дослужившийся до костяного лука. Здесь же лежал обезглавленный изменник, предавшийся богине Мортис, имя Вогнар стало проклятием для воинов Ламберта.

Никто не заметил, как шевельнулся полог шатра и оттуда вышел Ламберт. С печалью разглядывал капитан разоренный лагерь.

– Ламберт! – неожиданно произнес кто-то.

Тут же воины обернулись к шатру капитана, и тишину разорвал радостный вопль.

Слышали его и Бигдиш с Лукаем, насупленно сидевшие на валежине. За кустами для лекаря Герона соорудили маленькую палатку, куда отнесли бездыханного Лариэлла.

Уже давно забрезжил рассвет, и ночь превратилась в грязно-серые сумерки. Лес окутал густой белесый туман, а лекарь всё не выходил.

Наконец он вынырнул из-за полога, обтирая вымытые руки тряпицей. Разбитое ассасином лицо лекаря сильно отекло, под глазом расплывался синяк, но все равно взгляд, несмотря на близорукость, вышел сердитый.

– Как же вы так? – забранился он без предисловий и по привычке поправил несуществующие очки.

– Выживет? – вскочил Бигдиш. – Скажи, Герон, он выживет?!

– Да почему он-то?! – не выдержал лекарь и плюнул. – Два взрослых воина, – презрительно фыркнул Герон, – а одну девицу уберечь не смогли! Олухи!

– Чего? – Бигдиш плюхнулся обратно на валежину и со щелчком закрыл раззявленный рот.

– Так он это?.. – Лукай кашлянул и сунул палец за ворот плащ, словно тот удушал его. – Он это она?

– Девица! – безапелляционно подтвердил Герон. – Я же с самого начала, как ее увидел в трактире, догадался, да Лариэлла молчать просила. Говорила, что иначе Ламберт не разрешит ехать в отряде воинов. Она же монахиня.

– Она, – изумился Бигдиш, – монахиня? Ла-ла-ариэлла, – пробормотал он, заикаясь от оглушающей новости.

– Да, из монастыря под Гильгамом…

– Охваченного скверной, – пробормотал Лукай себе под нос и вскочил.

– Куда ты, бестолочь? – вяло ругнулся лекарь, когда мечник ворвался в палатку.

Он застыл, не в силах закрыть за собой полог, и прозрачный свет озарял бледное с темными тенями лицо юной миловидной девушки с криво обрезанными волосами. Почти с ужасом Лукай нашел в ней общие черты с возлюбленной Инеей, что осталась в далекой гномьей деревне.

Похоже, Вогнар был недалек от истины, называя Лукая слепцом. Все странности Лариэлла… Лариэллы мечник видел в дурном свете! А между ними путешествовала постриженная в монахини юная девица и сражалась наравне с профессиональными воинами. Она убила, чтобы спасти жизнь Лукаю и доказать свою невиновность!

– Лукай? – Лариэлла пристально смотрела на него, и взгляд ее светился обычной кротостью и добротой.

– Как ты? – только и сумел спросить он.

– Я умру, – спокойно произнесла девушка. Лукай виновато потупился. – Но ты не кори себя! Ты самый щедрый и правильный из людей, встреченных мною на пути! Преданный, как и твой лучший друг Бигдиш! – Лариэлла мягко улыбнулась. – Рана ни при чем. Меня убьет скверна… Она давно поселилась в моем теле и наконец победила. Последние капли противоядия помогли Ламберту. Его жизнь ценнее моей, и миссия его важнее! Небесная Посланница – вот что самое главное сейчас в Невендааре, а не существование какой-то монахини. Он должен спасти ее, а она спасет и возродит умирающий мир. Я верю в это всей своей душой! В Невендааре наступит царство справедливости!

– Любая жизнь – величайшая ценность! – раздался голос Ламберта, и вот он появился в маленькой палатке.

Ослабевший усталый воин. Он остановился рядом с мечником, тоже не решаясь приблизиться к ложу умирающей. Лариэлла прочистила пересохшее горло кашлем, почти белые губы дернулись в улыбке.

– Ты еще не стар для всего этого, – вдруг произнесла она.

Ламберт вздрогнул, будто девушка прочитала его затаенные мысли.

– Я не говорил тебе про свой поиск, – медленно произнес он. – Откуда же ты узнала про Небесную Посланницу?

– Мы ждали ее. – Губы девушки дрогнули. – Мы с сестрами верили в ее приход. Когда по небу пронеслась звезда, мы молились Всевышнему, чтобы она стала предвестницей спасения! У матери-настоятельницы были влиятельные друзья при императоре Мередоре. От них к нам пришла новость, что прославленный капитан Ламберт едет за небесным ангелом, пришедшим на землю. Я поняла, что ангела похитили, из твоих разговоров. Ты ищешь Проклятого Демона, а какой же может быть причина такой настойчивости, если не потеря кого-то очень важного? Ангела.

Лариэлла кашлянула в кулачок и сморщилась. Из груди вырвался болезненный стон.

– Без эликсира болезнь быстро побеждает, – словно извиняясь, произнесла она, откидываясь на соломенную подушку.

– Почему, госпожа, ты не сказала сразу, кто ты?

– Ты бы позволил девице, охваченной проклятой скверной, путешествовать рядом с собой? – откровенно спросила Лариэлла. Ламберт не ответил. – То-то же, – мягко пожурила она и с трудом приподнялась на подушках. – А мне нужно было попасть в Элаан, обязательно. Жаль, не успела вот.

Она помолчала, а потом начала грустный рассказ, заставивший сжаться сердца закаленных боями воинов, и на ее лице играла печальная мечтательная улыбка:

– Наш монастырь славится под Гильгамом высокими стенами, защищавшими нас, послушниц, от врагов. Гостеприимству матери-настоятельницы не было предела. В стенах обители она привечала и рыцарей, и путников. Мы не отказывали в помощи никому, ведь мы жили по Божьим законам. Однажды ворота монастыря открыли страннику, но он оказался неживым… – Девушка закашлялась, прижимая руку к груди.

Герон обеспокоенно заглянул в палатку, но Лукай уже заботливо подавал девушке воду. Судорожный глоток прекратил приступ. Выровняв дыхание, Лариэлла продолжила, теперь ее губы кривились в горькой улыбке:

– Неживые воины лезли на стены, разбили в щепы ворота. Они убивали монахинь и надругались на алтарем Всевышнего, принеся проклятой богине Мортис жертву на святом камне. Тогда мне показалось, что среди них были и живые люди. Слишком умно они действовали, слишком продуманно. Многие монахини погибли, другие умирали потом от неизвестной болезни, поразившей и меня. Стены обросли лишаями и черными мхами, а главную молельню затянуло паутиной, и пол покрылся слизью. Тут-то и появились Инквизиторы. Вы же знаете, как действуют они, лишь почуяв скверну. Убивают всех и сразу. Прежде чем мать-настоятельница исчезла вместе с моими сестрами в пламени, она рассказала мне про волшебный храм в Элаане и мудрых друидов, лечащих скверну. Болезнь давно поселилась во мне, мучила и сводила судорогой мышцы. Иногда мне снилось, что Мортис зовет меня, и тогда я молилась о помощи.

– Тебя ранили при нападении? – перебил ее Ламберт, и Лариэлла судорожно кивнула.

– Мой монастырь полыхал, похожий на чудовищный факел, а я бежала. Теперь моей целью стал далекий город Элаан. Я не чувствовала себя беззащитной, всех сестер учили обращаться с мечом. Но желать убить и убить – это совсем разные вещи. Путь оказался опаснее, чем мне виделось вначале. На меня нападали и демоны, – тут она грустно вздохнула, видно, вспоминая разозленного Бигдиша, оставленного бороться с двумя озверевшими от злости Проклятыми Демонессами, – и инквизиторы.

– И тогда ты попросилась в мой отряд, – закончил Ламберт.

– Да. И спасибо тебе, что ты позволил мне путешествовать с тобой, капитан. О тебе ходят легенды, и теперь я сама уверилась – все до последнего слова – правда, без прикрас.

– Ты добра ко мне, – мягко произнес Ламберт, – и ты спасла мне жизнь.

– Нет, – она печально покачала головой, – это твои воины спасли мою жизнь. Дали мне возможность украсть у скверны чуть больше времени, чем мне было отмерено Всевышним. Если бы не ты, меня давно не было бы в живых. Скорее всего. Жаль, что все так случилось, но на все воля Всевышнего. Он не оставит меня… И тебя в твоей трудной миссии тоже не оставит!

Уставшая девушка прикрыла глаза, а потрясенные воины, стараясь ступать как можно тише, вышли из палатки.

Глава 10. Спасти Элаан

В небе над жемчужиной Альянса Эльфов – городом Элааном – кружили вороны. Молочный густой туман скрывал от их острого взора низину, но птицы-падальщики знали, чуяли, что скоро их ждет знатная добыча. Сегодня стае будет чем поживиться. Хлопали черные крылья, и воздух вокруг них, казалось, закипал. Однако на земле, за плотной завесой тумана, происходило действо более страшное и безумное.

Звон мечей возносился к самому небу, но предсмертные хрипы звучали еще громче. Туман окутывал фигуры, сошедшиеся в жуткой пляске смерти. Смешались в кучу кони, эльфы, летели сотни огненных стрел, гудела долина, падали навзничь мертвые воины. Резкими острыми лучами выплескивалось из-под доспехов демонов свечение проклятых тел. Надломленные мечи антипаладинов вспарывали воздух и вместе с мощными ударами уносили жизни смелых защитников Элаана. Кружили с окровавленными топорами бешеные берсерки, и из-под забрал их шлемов вырывалось горячее дыхание.

Расцветали причудливыми огненными узорами призрачные одежды предводителей Проклятых. Высшие демоны парили, не касаясь истоптанной, обожженной земли, неся за собой шлейф пламени. Их клинки горели огнем, и с каждым новым взмахом на защитников города посылались новые легионы, слуг Бетрезена. Грудью стояли эльфы, захлебывались гневом. Пепел летал в дымном воздухе, садился на одежды, украшенные знаками вечной осени, покрывал застывшие лица убиенных, чьи души соединились со светлым началом отца и прародителя Галлеана.

Не дети богов – сами боги сцепились в страшной схватке. В каждом искаженном яростью лице эльфа отражался зверь, каждый демон нес в себе гнев и злость плененного Бетрезена, пожелавшего уничтожить Элаан, стереть с лица Невендаара.

Солнце выкатилось из-за горизонта, брызнув на туман холодными косыми лучами, но не могли проникнуть они к земле, охваченной пламенем и болью. Содрогалась долина, молились за крепкими городскими стенами, окруженными глубоким рвом, мудрые друиды и призывали на помощь мощь осени и Отца своего. И вдалеке от города, на тихой поляне танцевали оркские шаманы, били в барабаны и выкрикивали ужасающие слова, чтобы расступилась земная твердь и выбралось на волю древнее страшное чудовище…

Они сцепились в схватке, рыча друг на друга, и от демона шел жар. Эрион, прославленный полководец эльфов, всего двадцати пяти лет отроду, но с глазами, успевшими постареть и потерять свой цвет, неловко качнулся, когда под ногами задрожала земля. Клинок скользнул по клинку, посыпались искры, бешено захохотал ему в лицо антипаладин, заставляя упрямо стиснуть зубы. Дрожь земли лишь усиливалась, пока неожиданно не пошла почва кривой, похожей на шрам трещиной и в самом кровавом сердце боя с глубоким вздохом ухнула в бездну. Хватаясь лапами за осыпавшиеся комьями земли края, высунул оскаленную морду монстр и с легкостью, словно бестелесный призрак, выбрался из царства Бетрезена. Длинный огненный хвост рубанул воздух, раскидывая в разные стороны противников, не щадя ни своих, ни чужих. Свирепый, хриплый вой перекрыл грохот боя. Отпрянув от соперника, Эрион сделал выпад, уверенный в своей маленькой победе. Разящий Клинок Грани вошел в тело демона, как в мягкое масло, но эльф уже не слышал болезненного вопля, не чувствовал, как нагрелась рукоять. Взор эльфийского воина приковал к себе ревущий монстр, огромными лампами с наростами-черепами давивший сородичей Эриона. Эльф позволил себе лишь на короткое мгновение прикрыть глаза, вдохнуть горький запах гари, чтобы в следующий момент броситься на проклятого гиганта…

– Они все-таки его вызвали, – пробормотал Стаффорд, и на лице появилось знакомое жесткое выражение, а глаза его словно превратились в холодные колючие льдинки.

– Пора, капитан! – волновался Нибур, то и дело оглядываясь на Ламберта, хмуро сдвинувшего брови. – Медлить больше нельзя!

Конь бывшего оруженосца плясал, рвался в битву, как и его хозяин. Рыцарь уже вытягивал меч, и тот желал кровавых жертв.

Закончив молитву, благоговейно поцеловал семейный герб аристократ Ольвэ и спрятал его за пазуху, чтобы не потерять во время боя. Тревожным взором охватывал хаос Бигдиш, и его равнодушное смазливое лицо с наконец-то равномерно пробившейся бородой казалось высеченным из камня. Перекрестился Рорин, и размял плечи немногословный сквайр Фив, сжавший побелевшие губы до узкой черточки. Подобрались остальные воины, чтобы броситься на помощь эльфам по первому приказу Ламберта, которому безоговорочно доверяли свои жизни и свое оружие. Только рвавшемуся в бой Лукаю капитан запретил покидать лагерь, слишком слаб был мечник после ранения. Он остался у постели сгорающей в лихорадке монахини, беспрерывно повторяя с ней молитвы к Всевышнему.

Все верили, что сегодня Всевышний не оставит отряд. Они шли на правое дело ради спасения Небесной Посланницы, ради мира, ради всего Невендаара.

– В атаку! – скомандовал Ламберт, и несколько десятков имперских воинов сорвались с места, словно озлобленные псы, спущенные с привязи.

Они клином вошли в авангард Проклятых, рассекая его на две части. Внезапная помощь Стражам Троп смешала ряды Проклятых, не признававших дружбы и союзов. И уже непонятно становилось, где эльфы, а где люди – все походили на свору диких зверей, защищавших свое логово. Сумятица первых мгновений едва не обернулась фиаско, когда эльфийские лучники, распознав имперские плащи, отправили в сторону неожиданных союзников тучу стрел.

– По своим же метишь, Бетрезенов пес! – в бешенстве заорал в пустоту Бигдиш, пригнувшись к шее коня.

Стоило ему выпрямиться и погрозить непонятно кому кулаком, как перед самым носом увидел светловолосого Стража Троп, окруженного двумя рассвирепевшими оскалившимися демонами.

– Чтоб вам провалиться, Бетрезеновы дети, – пробубнил сам себе под нос Бигдиш, с азартом вытаскивая из колчана за спиной стрелу.

Он выстрелил инстинктивно, как делал тысячи раз, прикрывая лучшего друга Лукая. Стрела вонзилась в горло демона, застревая в огненном теле, упал на черную от пепла траву тяжелый топор. Легко развернулся эльф, лишь волосы стегнули по лицу, и на зависть изящным ударом пронзил второго неприятеля. Страж троп встрепенулся, желая найти помощника. Обнаружив подмигнувшего ему имперца, лишь сдержанно кивнул головой в знак благодарности, а в следующий момент ринулся в сторону Бигдиша. Но тот и так чувствовал, как за спиной просвистел клинок, и неловко свалился с коня. Упал плохо – локоть пронзило болью, и над лучником, распластавшимся на земле, острый эльфийский меч остановил Проклятого, замахнувшегося косой Мстителя. Ни слова не произнося, эльф и вскочивший на ноги человек встали спина к спине. Один вытянул разящий клинок, другой натянул тетиву костяного лука. Так кружили они, похожие на невиданное ощетинившееся животное, все ближе и ближе к ревущему зверю, размахивавшему мощным гладким хвостом.

– Что за гадину они выпустили? – воскликнул Бигдиш, когда, в очередной раз крутанувшись, разглядел монстра.

– Человек, – процедил сквозь зубы эльф, и Бигдиш почувствовал, как он бросился на кого-то и тут же вернулся, прижавшись спиной к спине, – помолчи, ради Галлеана!

– Помолчать? – пробормотал Бигдиш, стрелой укладывая на землю ринувшегося в их сторону одержимого с огромным, мгновенно остекленевшим глазом на животе. – Тебя беседа не подбадривает?

– Нет! – Они снова крутанулись, и от бешеной пляски сбилось дыхание.

Тут Бигдиш увидел, как на Фиве гроздьями калины повисли оскаленные одержимые. Воин ревел, сбрасывая их. Проклятые рассыпались, отбегали, убоявшись меча, но один особенно резвый разбежался и оседлал спину Фива.

– Развернись! – заорал что было мочи Бигдиш и почувствовал, как в горле нехорошо засаднило. Он сорвал голос. К счастью, несмотря на грохот битвы, сквайр сумел расслышать приказ лучника. Неловко пытаясь расцепить пальцы с разящими клыками – острыми стилетами, он повернулся, подставляя спину воющему врагу.

Стрела с ярко-алым оперением в один миг сорвалась с гудящей тетивы. Она пролетела над головами, едва не ударилась в завертевшийся в воздухе шлем поверженного демона, пронзила молоко тумана и воткнулась между лопатками одержимого. С удовлетворением Бигдиш кивнул, и снова ему пришлось крутануться на месте. Почерневшие от копоти и пота искаженные лица воинов казались одинаковыми, да и картина боя мало изменилась.

– Ты почему замолк, имперец? – спросил эльф, когда оба ловко присели, вжимая головы в плечи и спасаясь от просвистевшего клинка. Лишь отсеченная прядь светлых волос сына Галлеана мягко опускалась на землю. Небольшая потеря по сравнению с головами.

Бигдиш что-то, чего и сам не понял, промычал в ответ, в душе желая обкостерить эльфа со всей возможной страстью.

– Спасибо тебе, Галлеан! – с чувством произнес страж троп.

Но в тот момент на Бигдиша несся оскаленный вопивший диким вепрем берсерк, размахивавший топором, и казалось, под мощными стопами его в земле остаются вмятины. Потеря голоса сейчас меньше всего волновала лучника, ведь рука нащупала пустой колчан за плечом, и оставалось лишь метнуть сам костяной лук в сторону бешеного врага.

Эльф стремительно обнял Бигдиша сзади, и тот прижался лопатками к горячей груди. Руки стража троп взмахнули, ударяя лучника по ушам с такой силой, что в голове зазвенело и перед глазами поплыли желтые круги. Он толком и не разобрал, как берсерк налетел открытой грудью на выставленное острие эльфийского меча. Демон захрипел, хватаясь за наточенные кромки клинка, и из-под пальцев полилась огненная кровь. Еще одно движение, и Проклятый развалился на две половины, словно туша животного на скотобойне. Кровь хлынула, глаза потухли, превращаясь в черные угли. Эльф развернулся, а лучник только удивленно бровь поднял, отдавая должное заточке разящего клинка.

– Поблагодаришь, когда голос вернется, имперец! – донеслось до Бигдиша, но тут уж он не выдержал и хрипло крикнул, окончательно срывая глотку:

– Болтун ты, эльф!..

Потом, по прошествии времени, в затрапезном трактире Фергала пьяный менестрель затянет еретическую песню, и Бигдиш услышит ее. Героический, но исключительно вредный с точки зрения Инквизиции сказ об имперском лучнике и Страже Троп, ставшими на поле боя одним единым целым, непобедимым воином, не знавшим пощады к Проклятым Демонам. И с ехидной ухмылкой вспомнит Бигдиш, как скрипел эльф зубами и страстно многословно доказывал, что в отличие от имперца, напрочь потерявшего голос, он умеет держать язык за зубами. Особенно когда вокруг плещется кровь и умирают сыны Галлеана…

Монстр, выбравшийся из подземного царства Бетрезена, неистовствовал. Огромными кулаками он молотил землю, и почва под ногами защитников Элаана дрожала. Остроконечная слепая морда зверя принюхивалась к дымному воздуху, тонко улавливая запах нападавших на него противников. Пара тонких конечностей, до жути напоминавших эльфийские руки, разбрасывала казавшиеся хрупкими фигурки Стражей Троп. Из лопнувших на хребтине нечувствительных к ударам покровов валил черный дым. Вросшие в грудь черепа скалились, беззвучно посылая проклятия на головы детей Галлеана. Тварь шла, тяжело ступая, к величественному, необъятному дереву с густой золотой кроной, каким являлся Элаан. Демон жаждал поломать ветви, раздробить переплетенные опоры-стволы. Пасть с мощными челюстями-шипами открылась, выказывая черную бездонную глотку. Яростный хриплый рев вырвался из груди, перекрывая оглушительный грохот битвы.

Стражи Троп пытались перекрыть демону Бетрезена путь к дереву-городу, но разлетались под его ударами в разные стороны, похожие на тряпичные куклы, отброшенные чудовищными конечностями. Мечи эльфов со звоном ударялись о покрытые чешуей лапы, не причиняя вреда. Монстр казался непобедимым, и злость охватывала смелых детей Галлеана.

Из ветвей города-дерева, где в листве таились стрелки, прошелестела заговоренная стрела, сорвавшаяся с тетивы эльфийского лука, называемого Шелестом Смерти. Она воткнулась в слепую глазницу монстра, и, захлебнувшись болезненным воплем, тварь задрала голову. Только магия могла победить его! Со следующей стрелой, вонзившейся в грудину с черепами, тварь остановилась, в недоумении встряхнувшись. Длинный гладкий хвост в бешенстве ударил по земле, оставляя отметину, похожую на излом. Последний удар заколдованным друидами мечом в руках предводителя стражей троп Эриона заставил монстра пошатнуться и спустя бесконечные секунды осесть, свернувшись клубком. Еще несколько мгновений окровавленная грудь вздымалась, вбирая короткие глотки воздуха, но горький дым, валивший от хребта, медленно иссякал. Убитый монстр затих, так и не стерев город с лица Неведаара и не выполнив приказа заточенного в подземной темнице Бетрезена…

Эту битву никогда не забудут дети Галлеана. Они споют о ней своим потомкам в грустных протяжных балладах, но ни одна из них не расскажет об ужасе, пережитом в тот туманный осенний день, когда Легионы Проклятых схлестнулись с отважными Стражами Троп, но победить смогли, лишь приняв помощь от имперского капитана.

* * *

Снова на земле Невендаара вспыхнули погребальные костры, и над ними летали черные стаи ворон. Вместе с очистительным пламенем возносились к Прародителям души погибших, и их провожала грустная эльфийская песня матерей и сестер убиенных. Улыбались воины и защитники Империи ангелу Мизраэлю, встречавшему их у ворот вечногоцарства. Преклоняли колени пред отцом своим Галлеаном отважные Стражи Троп.

Великолепный в своей мощи город, замиравший от страха всю последнюю седмицу, вмиг ожил. Из главного входа, похожего на огромную нору и темнеющего у самого основания ветвистого дерева с невероятно густой бронзовой кроной, в долину хлынули повозки для раненых. Теперь началась другая битва между выжившими защитниками и смертью, не желавшей покидать осенний край так скоро.

По каменистой горке наперерез грохотавшим навстречу телегам бежали два имперских воина. Дыхание бородатого мечника с выступившей испариной на лбу сбилось. Кудрявый светловолосый лучник с пустым колчаном за спиной, который так и не сподобился снять, держал на руках доверчиво прильнувшую к нему девушку, бессильно откинувшую голову. На ее бледном лице не осталось ни кровинки, щеки впали, а черты застроились. Белые губы шептали едва слышную молитву. Девушка сбивалась, коротко всхлипывала и начинала заново.

С приближением ко входу в город до воинов все явственнее доносился сладковатый цветочный аромат, так сильно отличавшийся от прогорклого зловония, окутавшего поле битвы. Стремительно, не замечая подозрительно напрягшихся стражей, пытавшихся управлять стихийным потоком, друзья вбежали в город и на одно мгновение остолбенели.

Дерево поистине поражало своими размерами, а красота и величие подавляли. Необъятного размера ствол являлся лучшей защитой для всех жителей Элаана. Заворачиваясь в причудливую косицу, сплелись загрубевшие корни, превращенные в столпы. Они держали «небо» города – золотую крону, через которую сочились яркие до рези в глазах лучи дневного света. Маленькие аккуратные домики рассыпались по переплетавшимся ветвям. Сверху спускался огромный, сжавший лепестки цветок, похожий на перевернутую каплю. Внутри него загорелись всполохи, и золотая пудра осыпалась вниз, к самой земле. Храм Галлеана из светлого мрамора с длинными остроконечными башенками и окнами с разноцветными витражами захватывал дух. Никогда друзья не видели подобной красоты.

Наверное, так бы и стояли воины, как громом пораженные, переглядываясь в необъяснимой нерешительности, но им вдруг стало понятно, что измученные долгой осадой эльфы ничуть не обрадовались появлению имперцев в сердце Элаана. Недобрые взоры говорили лучше любых слов, что при первой же возможности наглецов вышвырнут через ворота и спустят под горку.

В противовес ошеломляющей красоте, созданной природой, город-дерево наполнился стонами умирающих, вытащенных с поля боя.

– Куда? – выдохнул Лукай, хватаясь за горевшую огнем грудь.

Бигдиш, пораженный увиденным внутри древесного ствола, только страстно замотал головой и замычал, не в состоянии произнести ни звука.

– Всевышний помоги, именно когда надо, у тебя язык отнялся! – процедил мечник зло.

В город въехала первая повозка с ранеными из дозорных башен Элаана, и воинам пришлось поспешно уступить дорогу. Возница недобро стрельнул глазами, впервые на своей долгой памяти он видел людей в эльфийском доме. А за повозкой ласточкой влетел на коне Страж Троп в развевавшемся плаще, и длинные волосы с криво отсеченной прядью, торчавшей на макушке презабавным хохолком, стеганули его по лицу. Тут Бигдиш странно замычал, бросаясь под копыта жеребца, и седоку поневоле пришлось натянуть поводья. Лариэлла тихо застонала. Эльф презрительно сощурился при виде имперских воинов.

– Человек? – надменно вопросил Бигдиша Страж Троп.

– Вы знакомы? – коротко уточнил Лукай, обращаясь к нечленораздельно мычавшему другу.

Конечно, лучше всего тот запомнил спину нечаянного боевого соратника, но все-таки сразу его признал.

Оба, и Страж Троп, и лучник, скрипнули зубами.

– Проводи к храму Галлеана! – четко произнес мечник, и просьба прозвучала приказом.

Эльф посмотрел в решительное лицо имперского воина, на умирающую девушку, на напарника, словно что-то высчитывая в уме, и потом медленно кивнул.

– Госпожа, – позвал Лукай, осторожно погладив девушку по коротким, свалявшимся во время лихорадки волосам, – потерпи! Мы почти дошли!

Она не отвечала, и в голосе мечника появились нотки отчаяния:

– Если молишься, значит, слышишь меня! Лариэлла, ты выживешь!

Добровольный проводник склонился и протянул руки, принимая в объятия умирающую девушку. Отдавая Лариэллу, Бигдиш очень осторожно поддержал голову девушки и промычал нечто невразумительное, но явно далекое от благодарности.

Эльф вел друзей в напряженном молчании, и Лукай признал про себя, что без посторонней помощи в хитросплетении эльфийских дорожек они вряд ли добрались бы до сияющего храма Галлеана.

По ступеням, спирально огибавшим столп-подпору, они поднялись к широкому деревянному мостку, перекинутому через пропасть. Перед ними высился храм, и от странного сияния, льющего от стен, воздух вокруг казался прозрачным и светлым.

– Мы пришли, – прошептал Лукай монахине, и у той вздрогнули прозрачные веки с тонкими прожилками вен. – Лариэлла, ты все-таки пришла в Элаан, в храм Галлеана!

– Здесь, – кивнул эльф, он с презрением взглянул на Бигдиша, поспешно прижавшего к себе обессиленную Лариэллу.

Она горела, грудь ее вздымалась редко, со всхлипами, словно ей было тяжело дышать.

– Благодарю, эльф, – кивнул Лукай.

Он не повернулся к проводнику, а хмуро разглядывал великолепную каменную цитадель. Что-то подсказывало мечнику, что еще не ступала нога человека внутрь этого священного места.

Не оглядываясь, они бросились к храму, и лучник прижимал свою хрупкую ношу к груди, панически боясь уронить. Уставшие после боя руки мелко тряслись, хотя тело монахини казалось до странности легким.

– А ты, имперский лучник, поблагодаришь, – донесся им в спины оклик стража троп, – когда голос появится!

Храм отозвался на их вторжение гулким эхом. Темнота, царившая в огромном прямоугольном зале, сгущалась по углам. Лишь яркий столп дневного света падал из круглого отверстия в потолке. Казалось, он сиял, и в нем, поблескивая, кружили осенние листья. Они шуршали под ногами, будто в пустом зале неожиданно случился листопад, покрыв каменные плиты пола мягким ковром.

Друзья в нерешительности изучали совершенно пустое, подавляющее своим размером, холодное помещение. Злой сквозняк гонял листья, закручивал их крошечными воронками. Тишина наполнялась потусторонним перешептыванием. Пахло сухими травами и благовониями.

– Для чего вы пришли, люди? – вдруг прогрохотал голос, такой грозный, что оба воина вздрогнули.

От неожиданности Бигдиш даже отпрянул назад, к выходу. Лариэлла в его руках застонала, приводя лучника в чувство.

– Мы пришли к вам не ради себя! – крикнул Лукай, для чего-то задирая голову к темному потолку, и эхо подхватило его слова. – Мы принесли к вам девушку, умирающую от скверны монахиню из сожженного под Гильгамом монастыря! Мы просим помочь ей!

– Почему мы должны помогать человеческой монахине? – заговорил другой собеседник, и на одно страшное мгновение Лукаю показалось, что прямо сейчас им покажут на дверь. Хозяева храма не торопились появляться, оставаясь невидимками.

– Она пересекла три царства, чтобы прийти к вам, и спасла жизни многих смелых воинов!

– Имперских воинов! – теперь заворчал третий голос.

Смешно, но именно он показался мечнику самым… человечным.

– Разве у жизни есть родословная? Разве жизнь является эльфом или человеком? Жизнь – это воин? – разозлился Лукай, и Бигдиш одобрительно кивнул, всей душой поддерживая лучшего друга. – Сейчас на поле брани мы, имперские и эльфийские воины, были братьями! Мы защищали жизнь! Вот что самое ценное! Не важно, кто ты – раненый страж троп, простая монахиня, Небесная Посланница или целый мир. Мы просим спасти не человеческую девушку, а жизнь!

За его словами последовала громовая тишина. Ожидание и промедление убивали и друзей, и Лариэллу.

Они выткались из воздуха. Три высокие фигуры в серых балахонах с широкими капюшонами, закрывающими лица. В руках друиды держали скипетры, и на их концах сияли магические камни. Неровный свет рисовал странные разноцветные узоры на одеждах магов, вырывался острыми лучами и резал глаза. Друзьям захотелось зажмуриться от холодного блеска волшебных скипетров.

– Мы спасем жизнь монахини, – произнес один, указав в сторону гостей скипетром. – Оставляйте девицу.

Неожиданно из темноты, отделяясь от стен, выступили служители в черных плащах. Один, словно отсчитывая каждый шаг, подошел к Бигдишу и протянул руки, желая забрать умирающую. В первый момент лучник заколебался, не желая отдавать монахиню. В его лице с мучительной быстротой сменялись чувства. Служитель терпеливо ждал. Дыхание девушки оборвалось, хрипы затихли. И вместе с ней перестали дышать два лучших друга. Сердца сначала остановились, а потом забились в бешеном ритме, когда Лариэлла сделала очередной хриплый вздох.

Порыв злого сквозняка сорвал со служителя капюшон, раскрывая длинноволосую голову с острыми ушками. Совсем юное лицо эльфа казалось высеченным из камня, а глаза светились в темноте странным голубоватым цветом. Юноша едва заметно кивнул, но отчего-то это проявление дружественности успокоило лучника, и он бережно передал Лариэллу. Монахиня даже не почувствовала, что одни объятия сменились другими. Ее ослабевшее тело напоминало тряпичную куклу, безвольные руки свисали, голова запрокинулась.

– А теперь уходите! – раздался резкий приказ. – Людям не место в святом храме Галлеана!

Друзья даже моргнуть не успели, как все до одной фигуры исчезли и зал опустел. Только столп света едва озарял холодный храм.

– Пойдем, – тихо пробормотал Лукай, не в силах сдвинуться с места.

– Даже с Проклятыми так страшно не было, – отозвался Бигдиш и тут с изумлением схватился за излеченное горло. – Слушай, – обрадовался он, – может, здесь воздух тоже магический, а? – Он коротко и часто задышал. – Втяни в себя побольше, брат, здоровее будем! Нам еще предстоит долгий путь. Ты уже слышал, что Хаархуса не было в этом авангарде?..

Лукай кивнул и развернулся к выходу. Он ни за что бы не признался лучшему другу, по крайней мере не сейчас, что боль отступила и его болезненная рана на груди исчезла.

– Знаешь, а мне нравилось, что ты молчал! – бранился мечник сквозь зубы, направляясь к четкому прямоугольнику света настежь раскрытой двери. – Непривычно, конечно, но давно я не получал столько удовольствия от тишины.

Путь к храму в бешеной гонке показался бесконечным, но обратная дорога по извилистым ветвям-ступеням, рядом с вросшими в кору ствола особнячками и стремительно падающим с высоты потоками воды не заняла много времени.

У выезда из города происходила сумятица. С поля боя доставляли раненых, и лекари сбивались с ног, помогая и эльфийским воинам, и имперским. В толкотне неожиданно мелькнула щупленькая фигурка с маленькой птичьей головой и всклокоченными легкими сединами.

– Это Герон? – пригляделся Лукай и позвал лекаря: – Герон!

Тот пригляделся к друзьям, совершенно их не узнавая. Он горел жаждой деятельности и в маленьких ручках зажимал плошку с едко-зеленой кашицей. Подскочив к повозке с ранеными, он что-то страстно принялся доказывать эльфийскому лекарю. Тот вовсе не стал его слушать, без лишних обсуждений отошел, предоставляя отрядному имперскому кудеснику возможность заняться целым квартетом стонущих Стражей Троп.

– Сейчас он их вылечит, – хохотнул Бигдиш, и Лукай про себя обратился к Всевышнему с настоятельной просьбой, чтобы лучший друг еще хотя бы на часок потерял голос.

Сейчас, когда душа болела за умирающую монахиню, никак не хотелось слушать пустую болтовню. Только стоило мечнику мельком глянуть на Бигдиша, как стало понятно – ему тоже не до смеха, и шутит он через силу, отгоняя дурные мысли. Потому смех лучшего друга отдает горечью.

– Они ее излечат, – неожиданно произнес Бигдиш, разглядывая суетившегося Герона. – Я верю.

– Если не верить в это, во что тогда стоит? – потерянно отозвался Лукай.

– Не вини себя. – Неожиданно лучший друг посмотрел на хмурого мечника, выглядевшего ничуть не лучше оставленной у друидов монахини, только что на ногах держался. – Ты защищал отряд, когда обвинил ее в предательстве.

– Я был слеп, – признался Лукай. – И Всевышний помог мне прозреть!

Друзья пробирались между повозками, торопясь убраться из Элаана, как вдруг их остановил оклик:

– Эй, человек!

Бигдиш резко развернулся. Их проводник на беспокойно танцующем коне высился над толпой.

– Спасибо за помощь, эльф, – кивнул Бигдиш.

Тут светловолосый страж троп спешился и, пропустив носилки с раненым эльфийским лучником, спущенным с городской стены, приблизился к друзьям. Под удивленными взорами имперских воинов он вытащил из ножен меч с тонким, искусно выкованным клинком, называемый Клинок Грани.

– Мое имя Эирин, – произнес эльф, – я хочу отдать тебе свой меч в знак наивысшего уважения и преклонения перед твоей смелостью.

Остолбеневший Бигдиш не сразу принял протянутый подарок, и его рука, сжавшая рукоять эльфийского меча, заметно дрожала.

– Меня зовут Бигдиш, – сказал лучник в ответ, – и все, что я тебе могу отдать, – это пустой колчан, потому что свой лук я оставил в лагере…

– Человек, – эльф вытянул губы и честно признался: – Ты, конечно, хорош в бою, но лучше бы мудрые друиды не возвращали тебе голос!

Лукай едва подавил ухмылку. И он, и величественный Элаан с изумлением наблюдали за странным, невероятным братанием сына Галлеана и человека.

* * *

Между тем в низине под холмом, на котором стоял Элаан, уже взвились погребальные костры, проходила совсем другая беседа, и она не оставляла после себя надежд.

Ветер трепал одежды, от запаха гари перехватывало дыхание и першило в горле, и жар шел от пламени.

Страж Троп с рано состарившимися, потерявшими цвет глазами стоял напротив седовласого имперского воина, за плечом которого, словно охраняя, застыл высокий светловолосый рыцарь с пронзительным, тяжелым взором.

– Благодарю тебя, человек, – произнес эльфийский полководец, герой кровавой битвы под Лиэлем. – Без твоей помощи мы бы не пережили этого сражения. Меня зовут Эрион, и я, Страж Троп, – твой должник.

– Мое имя Ламберт, – ответил имперский воин, – я капитан гвардии императора Мередора.

– Ты оказал неоценимую услугу народа Галлеана. – Складка меж нахмуренных бровей Эриона стала еще глубже.

– Благодари не меня, – Ламберт оглянулся на рыцаря за плечом, – а моих воинов.

Его рыцари, те, кто пересекал вместе с ним горные перевалы, воевал с орками в лесу Крагриэль, продирался через зараженные скверной земли, – сумели выжить. Навыки и смелость помогли им в бою, а Всевышний послал удачу. Но все-таки эта битва унесла жизни пятерых воинов из его отряда. Теперь капитану предстояло написать письма их семьям и отправить ястребов, которым выпало стать вестниками горя.

– Могу я узнать, что привело тебя в наши земли? Если понадобится содействие детей Галлеана… – Эльф многозначительно замолк, предлагая любую возможную помощь.

– Мне… – отозвался Ламберт и замялся, – кое-что нужно от демонов Бетрезена. Но тот, кого я искал, похоже, далеко от Элаана. Ты ничего мне не должен, Эрион. Я сам справлюсь со своей миссией.

Видя колебания имперского капитана, Страж Троп не стал настаивать.

– Завтра мы тронемся в путь.

– Ты можешь остаться на земле Элаана столько, сколько потребуется твоим воинам, чтобы восстановиться после битвы.

– Нет времени ждать, – отказался Ламберт. – Позволь раненым остаться в городе до выздоровления, после они вернутся в Фергал.

– Это самое малое, что я могу сделать для тебя, – сурово вымолвил Эрион и пожал руку имперского капитана в знак дружбы и уважения.

Эта битва закончилась.

Ламберт и его воины не нашли проклятого Хаархуса, укравшего ангела Иноэль.

Новая битва только началась. Им предстоял долгий поиск, полный опасностей и потерь.

Ламберт глубоко вздохнул и посмотрел на далекое небо, куда уходил сизый дым костров. Капитан, верный слуга Империи, искренне верил, что сейчас, в каком-то другом месте хрупкая Небесная Посланница подняла глаза к облакам и попросила Всевышнего направить стопы своего защитника на верную дорогу.

Иноэль должна была спасти мир, и только завистливые небесные ангелы да избранные знали, как труден и жесток выбранный ею путь. Уничтожить Невендаар, чтобы спасти его, – какая жестокая шутка!

Но, слепые, они не ведали, что воля Посланницы станет сильнее их желания…

Эпилог

Когда ночь только-только начала сменяться предрассветными сумерками, Элаан выпустил в холодное утро хрупкую женщину в тяжелых одеждах имперской монахини. Ее длинный посох тихо постукивал по каменистой дорожке, и наряду с ним тревожили гулкую тишину легкие шелестящие шаги. Движения монахини казались резкими и торопливыми, словно она испытывала неудобство от длинных женских одежд с вышитыми крестами.

В низине, где еще сутки назад гремела битва, теперь клубился густой молочный туман. Обойдя его по его краю, монахиня перекрестилась и направилась к холму, поросшему вечножелтым орешником, под каждой веточкой которого прятались никогда не созревающие мелкие плоды. Лариэлле этот пейзаж казался смутно знакомым, словно она видела его в полузабытом сне. Поэтому девушка легко нашла нужную тропинку и бодро поднялась на холм, даже не запыхавшись.

Воины Ламберта успели свернуть на ночной стоянке шатры и уже начали собираться в дорогу. На девушку никто не обратил внимания – сборы занятие хоть и суетное, но при этом требующее полной отдачи. К тому же узнать в странствующей монахине мальчика Лариэлла оказалось делом весьма маловероятным. И даже злобные и бдительные псы на этот раз не повернули в ее сторону голов и даже не зарычали.

Лариэлла нашла Ламберта со Стаффордом: они внимательно изучали хорошо знакомую девушке карту. Капитан пальцем пролагал на пергаменте извилистый путь, что-то доказывая Стаффорду. Тут они оба встрепенулись, заметив постороннего, и замолчали. Лариэлла отметила, как потеплел брошенный из-под седых бровей хмурый, усталый взгляд Ламберта, когда тот узнал ее. А Стаффорд чуть заметно улыбнулся.

– Приветствую тебя, капитан! – Лариэлла чуть заметно склонила голову в поклоне, подходя к обоим. – А равно и тебя, рыцарь.

– Здравствуй, сестра, – ответил тем же официальным тоном Ламберт.

– Слышала я, что не нашел ты Небесной Посланницы в славном городе Элаане и теперь держишь путь на север в Каганат Орков?

– Это направление мне указали эльфийские друиды, сестра, – подтвердил Ламберт; глаза его смеялись.

Лариэлла, тоже изо всех сил сдерживая улыбку, прикусила губу. Сейчас вместе со здоровьем к ней вернулась и давно забытая жизнерадостность. Легко веселиться, когда знаешь, что твой очередной вздох не станет последним.

– Неужели тебе с моим отрядом по пути, уважаемая госпожа? – уточнил капитан.

– Очень на это рассчитываю, капитан, – кивнула Лариэлла.

– Добро пожаловать в отряд, – тепло улыбнувшись, произнес Ламберт.

Лариэлла склонила голову в знак благодарности и окинула поляну нетерпеливым взглядом.

– Бигдиш с Лукаем у кромки леса, – подсказал Ламберт.

Лариэлла поискала взором друзей. Действительно, они уже оседлали лошадей и выглядели почему-то очень потерянными и разобщенными. На поясе у Бигдиша висел эльфийский меч. Лариэлла даже головой мотнула, пытаясь сбросить наваждение. Эльфийский меч у имперского лучника? Это что-то новое! Куда смотрит Всевышний?!

Лариэлла направилась было к друзьям, но ее позвал Ламберт.

– Сестра, – сказал он, когда та оглянулась: в ее глазах горел огонь нетерпения. – Говорят, что ты можешь теплом рук раны лечить?

– Этим даром меня наградил Всевышний, – кротко, как и подобает монахине, отозвалась она.

– Всевышний мудр, нет дара выше! Герон остался в Элаане с ранеными, в моем отряде нет ни мага, ни лекаря, поэтому…

– Мой дар всецело принадлежит тебе и твоим воинам, – довольно невежливо перебила его Лариэлла, которой было уже не до приличий, так ей хотелось броситься вприпрыжку к Лукаю и Бигдишу.

Что она и сделала!

– Спасибо, сестра! – крикнул с благодарной улыбкой Ламберт ей в спину, ибо монахиня, приподняв подол обеими руками, уже бегом пересекала поляну наискосок.

– Жива?! – только и удалось произнести Лукаю, когда Лариэлла в нерешительности остановилась в нескольких шагах от него.

Бигдиш тоже остолбенел и с видом полного изумления принялся изучать ее монашеское одеяние.

– Пришла попрощаться? – уточнил он, не сводя с нее виноватого взора, и удивленно оглянулся на Ламберта.

Лариэлла без лишних слов подошла к куче сваленных под деревом седельных сумок, выискивая свой потрепанный заплечный мешок, раздутый от запиханного в него красного плаща.

Друзья недоуменно переглянулись. Монахиня осторожно сняла камилавку с вышитым на ней крестом и клобук, открывая подстриженные под горшок темные волосы. Потом и вовсе с деловитым видом скинула монашеское одеяние, заставив смущенных вояк отвести взгляд в сторону. Под платьем оказалась мужская одежда, и когда девушка от утреннего холода знакомым жестом передернула плечиками, сразу напомнив мальчика Лариэлла, всеобщая неловкость мгновенно испарилась.

– Бигдиш, – запросто обратилась она к воину, – ты мне лошадку поможешь оседлать или самой придется надрываться?

– Он что… – Бигдиш запнулся, ткнув пальцем в Лариэллу, – то есть она тоже с нами едет?

Вопрос явно был обращен к Лукаю, а тот, скрестив руки на груди, только широко ухмылялся. И на этот раз его вечно хмурое лицо удивительным образом изменилось, вдруг став и мягче, и моложе.

– Я собираюсь приглядывать за своими спасителями, – пояснила девушка, завязывая шнурки алого плаща. – Так, на всякий случай. Не оставлять же вас без призора.

– С призором, значит, целее будем… – растягивая слова, произнес Лукай, с трудом осмысливая происходящее.

– И благодарствую за спасенную жизнь, – кивнула обоим Лариэлла.

– Только не вздумай благодарить всю дорогу, – с деланым недовольством проворчал Бигдиш. – И найди себе лошадь, я не собираюсь делить с тобой свое седло. Оно рассчитано на одного всадника, вдвоем ехать не получится…

На лесном тракте громыхали повозки, глухо стучали копыта лошадей. Отряд имперских рыцарей во главе с прославленным капитаном Ламбертом медленно ехал через густой лес. За всадниками следовали пешие воины. И пусть им еще далеко до цели, но их не остановить. Впереди их ждут бесконечные, извилистые дороги Невендаара.

Дмитрий Гришанин ТАЙНА СЕРЕБРЯНОГО ХРАМА

Пролог

В незапамятные времена глубоко в земных недрах благословенного Невендаара, в огненных чертогах Вечного Хаоса, волею заточённого здесь Бетрезена возник замкнутый мир под названием Адское Пекло. Обуреваемый жаждой мести падший ангел заселил этот зловещий огненный мир присягнувшим ему на верность кровожадным племенем демонов. Сильные и смелые воины, они должны были, по задумке своего Великого Владыки, помочь ему вырваться из подземного заточения.

Бетрезен вместе с приближёнными советниками из высшей знати демонов разработал несколько остроумных сценариев своего освобождения. Имеющейся в его распоряжении магией Хаоса он вознёс на закрытую для него землю легионы демонов, которые, выполняя план Великого Владыки, захватили огромную территорию Невендаара. Но в решающих сражениях за древние Источники Силы, с помощью которых Бетрезен надеялся пробиться сквозь наложенные Всевышним барьеры своей тюрьмы, капризная фортуна отворачивалась от демонов Адского Пекла. Потрёпанным армиям врагов удавалось объединиться, заручиться поддержкой союзников и, выступив с ними единым фронтом, отстоять свои святыни, а позже надёжно укрыть их магией от повторных поползновений свирепых и кровожадных демонов.

Последняя попытка адских ратей едва не увенчалась успехом. Падшему не хватило считанных мгновений, чтобы вырваться из бесконечно долгого заточения. Но проклятые гномы успели запечатать своей рунной магией уже образовавшийся адский провал прежде, чем Владыка демонов смог по нему вознестись на поверхность. После этого сокрушительного фиаско вновь очутившийся в своём опостылевшем дворце Бетрезен несколько дней кряду пребывал в крайней степени раздражения, вымещая злобу на дворцовой прислуге.

Призванный через три дня в Алый дворец Бетрезена воинственный герцог Габвель ужаснулся открывшемуся его взору зрелищу. Он шёл по мрачным пустынным коридорам и залам, часто перешагивая через трупы многочисленных слуг и охранников падшего, вся вина которых перед Великим Владыкой заключалась лишь в том, что они подвернулись ему под горячую руку. Пол и стены вокруг трупов были замараны медленно угасающей огненной кровью несчастных чертей и извергов. Такое обилие смерти вокруг проняло даже храбреца-герцога. Хотя он старался не подавать виду, несмотря на окружающую относительную прохладу, марая доспехи, по телу струились ручейки кипящего пота.

Ближе к тронному залу у возникающих на пути герцога дверей стали попадаться хоть и слегка помятые, но живые изверги — верный признак того, что Великий Владыка начинал потихоньку справляться с выплесками слепой ярости. С почерневшими от ужаса лицами изверги проворно распахивали перед высокородным советником Бетрезена двери и затем провожали Габвеля сочувственными взглядами.

Вот наконец перед Габвелем распахнулась последняя пара дверей, искусно вырезанных из огромных кусков чёрного базальта, и в глаза привычно ударил мерцающий свет бурлящей лавы, медленно переливающейся из чаши в чашу внутри роскошного семиярусного золотого фонтана, установленного в самом центре огромного тронного зала. Разумеется, благородный металл сам по себе никогда бы не выдержал огромную температуру булькающей внутри него вязкой субстанции, но все чаши фонтана были подкреплены несокрушимыми чарами Бетрезена и огненная лава им была не страшна.

Бетрезен в боевом обличье огромного грозного демона Ада возвышался на массивном каменном троне, вытесанном из настоящей скалы редкого фиолетового гранита. Он мгновенно заметил переступившего порог герцога и кивком головы велел приблизиться к подножию трона.

— Ну! Что скажешь, советник, в своё оправдание? — прорычал сверху Великий Владыка.

— Готов понести заслуженное наказание за то, что не смог настоять на своём! — усилием воли заглушив накатившуюся волну ужаса, браво отрапортовал воинственный герцог.

— Решил в загадки со мной поиграть, герцог?! — злобно ощерился Бетрезен, демонстрируя вассалу два ряда огромных драконьих зубов. — Сейчас для этого не лучшее время. Ну же, живо объяснись, не испытывай моего терпения!

— Осмелюсь напомнить, я упреждал Великого Владыку о возможности подобного плачевного для нас исхода. И предлагал направить два первых легиона демонов не на штурм интересовавшей нас горной твердыни, а на нахождение и перекрытие всех подходящих к ней тайных горных троп. Мой план был отвергнут.

— Что-то припоминаю, продолжай, — ободрил советника сидящий на троне демон, убирая с лица кровожадный оскал.

— К действию на совете был принят дерзкий план герцога Окризена — с ходу атаковать твердыню и, не считаясь с потерями, овладеть ею, что называется, с наскока. Мы обрушились на гномов всёсокрушающей огненной лавиной. Но в ключевой момент штурма к уже измотанным нашими непрерывными атаками защитникам пришла помощь — большие отряды воинов и чародеев из соседних горных кланов по тайным тропам беспрепятственно проникли в горную крепость. Ободрённые гномы выстояли под нашим натиском, с наскока овладеть твердыней не удалось. Штурм обернулся длительной осадой. Чем эта невольная затяжка времени для нас в итоге обернулась, Великому Владыке известно не хуже меня.

— Да, ты прав, всему виной выскочка Окризен, — прошипел Бетрезен. Его когтистые лапы, возлежащие на поручнях трона, невольно впились в гранит, смяв прочнейший камень, как хрупкий фарфор, и на стоящего у трона советника обрушился град мелких осколков. — Ух, с какой бы радостью я вновь сорвал с плеч башку этого недальновидного кретина. Увы, убить в этом несовершенном из миров можно лишь один раз…

Стоящий у трона герцог невольно поёжился, наблюдая, с какой кровожадной злобой Бетрезен говорит о своём недавнем фаворите.

— Габвель, — пылающие жёлтым огнём глаза Великого Владыки вновь сосредоточились на молчаливо дожидающемся своей участи вассале, — я вспомнил твой план. Всё было точно так, как ты сказал. Последуй мы ему, победа не ускользнула бы от нас так нелепо. Чтобы впредь твои гениальные решения никогда не замалчивались, а незамедлительно принимались к исполнению, я назначаю тебя своим главным советником.

— Благодарю за оказанную честь! — отрапортовал Габвель, с трудом подавив норовящий с шумом вырваться из груди вздох облегчения. — Обещаю, Высокомудрый никогда не пожалеет о своём решении. Я костьми лягу, но…

— Всё, прекрати, терпеть не могу этих никчёмных клятв, — решительно прервал излияния вечной преданности вассала Бетрезен. — Лучше докажи свою доблесть на деле.

— Всегда готов! Жду приказа! — живо откликнулся преисполненный решимости отличиться воинственный герцог.

— Не беспокойся, шанс отличиться представится тебе уже в ближайшие дни, — неожиданно пообещал Владыка новому фавориту и тут же пояснил: — Несмотря на постигшую нас чудовищную неудачу, мне всё же удалось на крошечный отрезок времени частично перенестись в верхний мир. И даже из такой малости я смог извлечь немало полезной информации. Дело в том, мой преданный Габвель, что сославший меня сюда, в огненные глубины Хаоса, Всевышний в своё время лишил меня не только свободы, но и памяти о тех счастливых годах, когда я был Истинным Творцом Невендаара. Сегодняшнее же едва не состоявшееся освобождение позволило мне вспомнить несколько тех благостных дней. В частности, одну весьма занимательную историю…

После полуторачасового разговора с падшим ангелом Габвель вышел из тронного зала. Изверги поспешно преклонили головы перед новым фаворитом Великого Владыки, но чем-то весьма озабоченный воинственный герцог не удостоил их даже взглядом. Стремительной походкой уверенного в себе демона он понёсся по лабиринту многочисленных коридоров и залов Алого дворца исполнять порученное ему Бетрезеном сложное и опасное задание.

Глава 1 Эльфийский оракул

Отшумели грандиозные сражения второго передела мира. Водное, наземное и воздушное пространство многострадального Невендаара оказалось по новой перекроено и поделено между населяющими его многочисленными народами. И наконец на изуродованной магией земле воцарился хрупкий мир.

Однако смещённые, покорёженные, а местами и вовсе безобразно перемешанные силовые магические потоки мира после недавнего чудовищного светопреставления до сих пор серьёзно лихорадило. Колдовство даже у самых искусных чародеев получалось с большим трудом и далеко не с первой попытки.

Даже знаменитый на всё Разлесье оракул Римус Агбаэль Семнадцатый испытывал изрядные трудности при работе с любимым магическим кристаллом. Три дня кряду он каждое утро пытался пробиться сквозь застилающее магическое око молочное марево, но никакие сложно сплетённые колдовские формулы не помогали, белую пелену не удавалось сбросить даже на миг. Напряжённые усилия неизменно приводили лишь к чудовищной головной боли мага, под гнётом которой Римус вынужденно отступал, откладывая схватку с кристаллом на следующий день.

И в четвёртый день поначалу всё было как обычно. Как водится, на рассвете, с первыми лучами солнца, когда пробуждающийся от ночной спячки лес только-только начинал наполняться радостным щебетом птиц, а переживающие утреннее возрождение магические силовые потоки щедро расточают драгоценную живительную ману, опытный чародей стал делать привычные пасы руками и читать заклинания над отшлифованной до зеркального блеска плоской поверхностью установленного на специальной треноге большого хрустального кристалла. И вновь, как весь предыдущий месяц до этого, наградой оракулу за усилия стало лишь разлившееся по полированной поверхности густое непроницаемое белёсое марево.

Сцепив зубы, маг держал поисковое заклинание, стараясь пробиться магическим оком сквозь непроницаемый туман. Потянулись мучительные минуты ожидания, расплачиваться за которые приходилось постепенно учащающимися приступами головной боли. Пока ещё они были вполне терпимы, но опытный чародей знал, что очень скоро боль станет чудовищной. Он ждал и невольно страшился этого неизбежного мига, но железная воля не позволяла выпустить заклинание, принуждая отчаянно бороться до самого конца.

И когда виски заломило от ужасного перенапряжения, а из носа и ушей привычно закапала кровь, белое марево на кристалле вдруг дрогнуло и развеялось. Появились очертания какого-то огромного мрачного зала, освещаемого зловеще мерцающим красным светом, сияние которого исходило откуда-то из центра, а на полированных поверхностях чёрных стен отражались многочисленные огненные сполохи, словно от огромного пылающего костра.

Пробежав по стенам и даже потолку зала, магическое око оракула сфокусировалось на дальнем его конце, а точнее, на находящихся там двух безобразно мускулистых, огромных фигурах, свекольный цвет кожи которых и длинные витые рога на головах красноречиво характеризовали незнакомцев как двух демонов Адского Пекла. Опытный оракул даже по не очень чёткому изображению в кристалле, разумеется, сразу же догадался, что перед ним предстали демоны высшей касты, элита легионов проклятых. Римус буквально всей кожей ощутил тугие волны дурной, свирепой магической силы переменчивых потоков огненного Хаоса, исходящей от изображённых в кристалле демонов. Один из них величественно восседал на массивном каменном троне, другой, потупив взор, стоял у его подножия.

Такой невероятно удачный «улов» никак нельзя было отпускать. Уже теряющий от боли сознание оракул, мобилизовав жалкие остатки сил, заставил себя ещё на пару минут удержаться у просветлевшего кристалла и стал невольным свидетелем следующего диалога.

— …Да, мой господин! — громыхнул стоящий внизу демон, отвечая на прозвучавший ранее вопрос, и попытался опуститься перед троном на колено. Но тут же был ловко подхвачен под руку мощным хвостом сидящего на троне правителя и удержан на ногах.

— Полноте, Габвель! — гораздо тише ответствовал этот второй, наделённый властью, пока что безымянный демон. — Такому высокородному воинственному герцогу не пристало опускаться перед кем-либо на колени! Тем более перед жалким пленником Хаоса, не способным даже самостоятельно выбраться из заточения.

У наблюдающего со стороны оракула от услышанного глаза буквально вылезли из орбит.

«Вот так удача! — мысленно возликовал Римус. — Неужели мне удалось проникнуть в легендарный Алый дворец и лицезреть самого Ужасного Бетрезена!»

Потрясение его было столь велико, что на несколько секунд чародей даже позабыл о раздирающей мозг головной боли.

Меж тем уверенные в абсолютной непроницаемости зачарованных стен подземных бастионов демоны продолжали вести откровенный диалог.

— Великий Владыка, твои враги жестоко поплатятся за учинённое тебе унижение! — взрыкнул воинственный герцог. — Я, Габвель Сокрушитель, клянусь дотла выжечь…

— Осторожней, мой друг, — перебил падший ангел, — не стоит давать невыполнимых клятв. Ты, разумеется, великий воин, от одного имени которого трясутся там, наверху, целые города. Но, боюсь, мои враги всё же окажутся тебе не по зубам.

В ответ могучий герцог разразился столь оглушительным рёвом, что стены чёрного зала буквально заходили ходуном.

— Не злись, Сокрушитель. — Падший примирительно опустил могучую длань на огромное плечо разъярённого демона. И последний тут же послушно притих. — Я же обещал предоставить тебе шанс доказать свою преданность. Это невероятно трудная и очень важная для меня миссия, поручить которую я могу лишь лучшему своему воину и советнику — тебе, Габвель.

— Только прикажи! Всё сокрушу! — зашёлся в оглушительном экстазе счастливый фанатик.

— Если всё пройдёт по разработанному нами плану, сокрушать, надеюсь, тебе никого не придётся, — спокойно возразил падший. — В этой миссии я жду от тебя проявления других талантов… А теперь молчи и слушай, перехожу к сути. Тебе с небольшим отрядом воинов придётся наведаться в знаменитый на весь Невендаар Серебряный Храм Паладинов, располагающийся среди руин некогда величественного города Труза — самой первой столицы Великой Империи. Там на вечном хранении находится одна замечательная вещица, некогда принадлежавшая самому Истинному Творцу.

— То есть Великий Владыка хочет сказать, — оживился герцог, вдруг перейдя на заговорщицкий шёпот, — его былому…

— Не смей напоминать мне об этом! — оглушительно рявкнул на вассала падший, обрывая на середине фразы. — Я же предупреждал: эта часть биографии скрыта из моей памяти заключившим меня сюда! Поэтому любое упоминание о былом времени будит во мне безудержную ярость. А в таком неистовом состоянии я запросто могу оторвать чью-нибудь непонятливую башку!

— Извини, Великий, — поспешил покаяться Габвель Сокрушитель, невольно попятившись от трона.

— На первый раз прощаю, — кивнул успокоившийся Владыка демонов. — Вернёмся к делу. Если тебе удастся раздобыть и доставить сюда вещь Истинного Творца, с помощью этого артефакта, очень возможно, мне наконец удастся выбраться из этих опостылевших стен…

Дотерпеть до окончания диалога, как ни крепился, оракул не смог. Переступив все мыслимые пределы терпения, он буквально умылся собственной кровью, уже не медленно сочащейся, а буквально брызнувшей из ноздрей и ушей. В какой-то момент рвущийся на части от чудовищной боли мозг его в целях элементарного самосохранения просто отключился. Удерживающее магическое око заклинание тут же истаяло. Картинка мрачного тронного зала на полированной поверхности кристалла исчезла. А переусердствовавший упрямец Римус безвольной куклой рухнул на упругий деревянный пол своей лаборатории.

* * *

После тяжкого испытания уже немолодой организм оракула восстанавливался удручающе медленно. Пять часов кряду Римус Агбаэль Семнадцатый пролежал на полу совершенно без движения и лишь к полудню начал потихоньку шевелиться и медленно возвращаться в мир живых и страдающих.

Когда чародей после ряда неудачных попыток смог наконец кое-как оторваться от пола и зафиксироваться над ним на дрожащих руках и коленях, он на карачках дополз до маленького низкого столика в углу магической лаборатории, где заранее был припасён кубок с восстанавливающим силы снадобьем. Единым махом опростав его до дна, утомившийся Римус снова без сил рухнул на пол и в ожидании действия зелья перевалился на спину.

Но старый оракул вовсе не валялся без толку на полу. Минуты своей временной беспомощности он потратил на восстановление в памяти подслушанного диалога демонов. Из-за чудовищной головной боли непосредственно во время магического контакта он толком не воспринял львиную долю услышанной и увиденной информации, но простенькое заклинание, предусмотрительно наложенное на самого себя заранее, надёжно зафиксировало в памяти весь подслушанный и подсмотренный эпизод разговора до малейшего слова.

Как и положено, ровно через восемь с половиной минут целебное зелье подействовало. Старое тело наполнилось живительной силой, и встрепенувшийся оракул, по-молодецки оттолкнувшись спиной от пола, вскочил на ноги.

Оказавшись в вертикальном положении, чародей не бросился вон из комнаты, разнося направо и налево подслушанную новость. Нет, прагматик по натуре, он привык сперва искать собственную выгоду, предпочитая пусть и громкой, но кратковременной и скоротечной славе полновесные золотые монеты, навсегда оседающие в его большом кованом сундуке. Умение максимально извлекать выгоду из любого подвернувшегося благоприятного случая сделало из обычного заурядного и не блещущего талантом медиума респектабельного и преуспевающего оракула и позволило Римусу заработать за годы чародейской практики очень приличное состояние. Вот и теперь, прежде чем доводить с таким трудом добытую информацию до остального эльфийского сообщества, старый лис Римус принялся сосредоточенно мерить шагами крохотную комнатёнку магической лаборатории, ломая голову над тем, как же лучше распорядиться угодившим ему в руки сокровищем.

В том, что добытая им сегодня информация была настоящим бриллиантом и стоила небольшого состояния, давно промышляющий продажей выведанных чужих секретов оракул не усомнился ни на миг. Конечно, если бы он дотерпел до конца разговора демонов и разузнал, что именно представляет собой могущественный артефакт и где именно он хранится в Серебряном Храме Паладинов, то с продажей такой всеобъемлющей информации совершенно не возникло бы никаких проблем. Чего далеко ходить, прямо здесь, в родном Разлесье, среди богатых благородных вассалов леса из высших эльфийских домов королевства сыскалось бы немало желающих отправиться в Серебряный Храм Паладинов за божественным артефактом. Правда, из тщательно охраняемого Храма вынести его было бы очень не просто, но это уже проблема купившего секрет охотника за артефактом. Римус же получил бы свой увесистый мешочек золота и был бы совершенно счастлив. Увы, это были лишь радужные мечты.

В прозаичной реальности ценная информация попала к оракулу в усечённом варианте. Римус быстро смекнул, что, сидя на месте, настоящую цену за неё выручить не удастся, и, чтобы снять с неё все лакомые сливки, теперь предстояло самому позаботиться о доставке её тем, кто знал древнюю тайну Серебряного Храма и был достаточно богат, чтобы выложить за это важное к ней дополнение кругленькую сумму в золоте. Над решением этой проблемы он и раздумывал какое-то время, меряя шагами крошечную комнатушку.

Как только достойноерешение было найдено, оракул покинул лабораторию и тут же устроил нагоняй приставленному к двери и задремавшему на посту телохранителю. Хорошенько оттрепав оконфузившегося грифона, он распорядился позвать к себе в кабинет младшего сына, после чего стал неспешно взбираться по прибитым вокруг толстенного ствола ступенькам длинной винтовой лестницы на самую верхотуру древо-дома, где у него в просторном дупле находился рабочий кабинет.

«Конечно, надёжней было бы с таким деликатным и ответственным делом послать кого-то из старших сыновей, — по стариковской привычке мысленно рассуждал на ходу Римус. — Но трое старшеньких, слава Галлеану, уже к делу пристроены. Аэглос медиумом уже третий год промышляет, готовится сдавать испытание на ступень оракула. Славный сменщик мне растёт, продолжит семейное дело, когда на покой соберусь. Сигиль и Леслель пошли по военной части, оба первейшие разбойники в разлесской вольнице, без пяти минут мародёры. В нынешнее смутное время их услуги в большой цене. И только меньшой наш Лезль болтается без дела, хотя детина здоровый, плечищи, как у гнома, лук гнёт, только дуги трещат. Стрелу дальше него никто в Разлесье не пускает, и глаз верный — со ста шагов стрелой белке в глаз шутя бьёт. Казалось бы, самая дорога молодцу в лесную вольницу, он бы там с его талантами, на зависть братьям, такую б карьеру сделал!.. Но остолоп ничего не желает слышать. Живёт дурачок охотой и рад тому…»

— Отец, звал? — звонкий голос Лезля вывел отца из задумчивости. Молодой эльф нагнал родителя на верхних ступеньках лестницы, аккурат у входа в кабинет.

— Звал, звал, чего разорался-то, — проворчал Римус. — Проходи давай, дело есть, — добавил он уже громче и чуть отстранился от широкого овального прохода, пуская быстроногого юношу первым войти в кабинет.

Лезль ловко протиснулся мимо отступившего на ветку отца, а очутившись в кабинете, тут же плюхнулся в гамак, подвешенный на стенке рядом с широким письменным столом. Это был высокий, атлетического сложения эльф тридцати семи лет от роду — по эльфийским меркам совсем ещё желторотый юнец. Для сравнения, самому Римусу было двести девять лет, неумолимо приближался очередной, бог весть какой по счёту юбилей.

Прошествовавший следом отец нахмурился на ребячество сына, но ничего не сказал, прошёл мимо покачивающегося гамака и, обогнув стол, аккуратно опустился в широкое плетёное кресло.

— Ну давай, па, не тяни, выкладывай, что там у тебя, — попросил беспечно откинувшийся на спину и закинувший ногу на ногу Лезль. — А то мне скоро к Ризке на свидание бежать.

— Чего ещё за Ризка? — нахмурился старый чародей. — Имя какое-то не эльфийское. Сын, ты, часом!..

— Ой, успокойся, а, — отмахнулся молодой эльф. — Моя подружка — эльфийка. Её полное имя Ризидиэль. Она из хорошей семьи.

— Так чего ж ты её, как грифона безродного, — возмущённо всплеснул руками Римус.

— И вовсе не как грифона, — возмутился сын. — А наоборот, ласково и нежно — Ризка. Вообще, отец, если хочешь знать, у меня с этой девушкой всё очень серьёзно.

— Никак жениться надумал? — удивлённо вскинул брови старый эльф.

— А если и надумал, то что? — в запале фыркнул молодой и поспешно прикусил язык. Но было уже поздно, слово прозвучало.

— Что ж, похвальное решение, — расцвёл в улыбке оракул. — А позволь полюбопытствовать, на какие шиши свадьбу справлять собираешься? А семью потом содержать? Охотник ты, конечно, знатный, спору нет, но здесь, в лесу, все с луком обращаться умеют. Пострелянной дичью никого не удивишь, и большого барыша это занятие тебе не принесёт… Молчишь? Выходит, тебе нечего сказать в ответ?

— Отец, если ты позвал меня снова нотации читать, извини, но я пойду, у меня дела, — раздражённо пропыхтел Лезль, выбираясь из тенет гамака на твёрдый пол.

— А ну-ка сядь на стул! — вдруг грозно рявкнул на обиженного отпрыска Римус. — Ишь, прыткий какой! Дела у него!

И окончательно сникший плечистый юноша послушно опустился на краешек стоящего перед столом стула.

— Значит, так, сын, — обратился к своему младшему строгим голосом Римус. — Хватит у меня на шее сидеть. Очень хорошо, что ты сам заговорил о женитьбе. А главное — очень вовремя. У меня как раз, словно на заказ, дело для тебя появилось. Секрет один покупателю доставить. Думаю, тысчонки полторы полновесных золотых монет мы с тобой на этом секрете запросто заработать сможем.

— Сколько, сколько?! — ошеломлённо выпучил глаза Лезль.

— Всё правильно, ты не ослышался, — кивнул отец, наслаждаясь произведённым эффектом. — Вырученные за секрет деньги мы, разумеется, поделим поровну. Думаю, семисот пятидесяти монет тебе вполне хватит, чтобы реализовать все самые смелые мечты своей Ризидиэль. Хватит и на свадьбу, и на древо-дом приличный, и даже на житьё-бытьё ещё немало останется. Эх, если бы не проклятущий ревматизм, я бы сам, в одиночку, обтяпал это лакомое дельце. Но увы, прожитые годы дают о себе знать, здоровье уже не то, что было раньше, и я вынужден искать молодого сильного компаньона. Лучшей кандидатуры, чем ты, сын, мне не найти. Ну так как, Лезль, хочешь разом семьсот пятьдесят монет заполучить?

— Это что ж за секрет такой, что таких деньжищ стоит? — пробормотал всё ещё не оправившийся от потрясения Лезль.

— Стоит, ещё как стоит. Уж поверь моему опыту, сын, тайна, открывшаяся мне сегодня, на самом деле стоит гораздо дороже. Но не будем жадничать, полторы тысячи золотых вполне разумная цена за неё.

— Может, расскажешь поподробнее, что за секрет-то?

— Разумеется, сын, но хотелось бы сперва услышать твой ответ.

— Согласен я, согласен, — нетерпеливо закивал молодой эльф. — Сделаю всё, как ты скажешь. Говори, что за секрет.

— Хорошо, слушай. Сегодня мне, простому эльфийскому оракулу, удалось подсмотреть беседу величайших мира сего. Творящаяся по сей день несуразица с силовыми магическими потоками, вероятно, в какой-то момент ослабила безукоризненную защиту их несокрушимых подземных бастионов, а в моё наудачу закинутое в эфир магическое око, наоборот, влилось маны даже с избытком, и оно продавило истончившиеся барьеры. Я другого логичного объяснения произошедшему не нахожу. Вот послушай, что мне удалось этим утром узреть в кристалле…

И оракул пересказал сыну кусок разговора падшего ангела Бетрезена со своим ближайшим сподвижником воинственным герцогом Габвелем Сокрушителем.

— …Такой счастливый случай, как ты понимаешь, выпадает не часто. К нам в руки попала информация исключительной ценности, и теперь нужно грамотно ею распорядится. То бишь дорого продать, — подытожил долгое разъяснение маг и выжидающе уставился на призадумавшегося сына.

— И кого ты выбрал в покупатели? — наконец спросил Лезль.

— Самих храмовых паладинов, разумеется, — охотно откликнулся старый маг. — Кому, как не им, будет сподручней отыскать артефакт, спрятанный где-то на территории их легендарного Серебряного Храма.

— Когда отправляться в путь?

— Как можно быстрее. Только сперва спустимся в лабораторию, я скопирую из своей памяти и запечатаю в кристалле разговор демонов. Чтобы тебе было что предложить паладинам. А потом седлай своего Грылафа и в путь!

— Нет, сразу же отправляться в путь я не могу, — покачал головой Лезль. — Отец, ты забыл, я же тебе уже говорил, у меня с Ризкой свидание.

— Эко невидаль, свидание! — всплеснул руками старый эльф. — Отмени. Вот вернёшься через недельку с денежками…

— Ничего менять не стану! У меня свидание, — набычился сын. — И я тебя о нём упредил в самом начале нашего разговора.

— Тьфу ты, пропасть, — в сердцах выразился отец, подрываясь с кресла и грозно нависая со своего края над столом. — Весь в мать свою! Такая же!..

— Ещё слово о маме скажешь, и я вообще никуда не полечу! — тут же выставил ультиматум сын, в свою очередь подскакивая на ноги, да так резко, что лёгкий плетёный стул из-под него, как живой, отскочил в сторону и с шумом врезался в стену.

— Ладно, ладно, угомонись. Считай, убедил. Будь по-твоему, сын, — тут же первым пошёл на мировую старый эльф. Обуздав гнев, он даже заставил себя улыбнуться. — Ступай на свидание со своей Ризидиэль. Но после него сразу же отправляйся по нашему делу.

— Обещаю, отец.

— Вот и славно. — Римус вышел из-за стола и неторопливо направился к выходу из кабинета. — Ну чего застыл, — гаркнул он на сына, проходя мимо него, — пошли кристалл готовить для паладинов.

Они лежали, вжавшись друг в дружку, на мягкой душистой луговой траве, со всех сторон окружённые молчаливыми клёнами, грабами и елями. Деревья были единственными свидетелями долгого бурного соития эльфийской пары, лесное эхо ещё носило страстные стоны влюблённых, а они сами невольно затихли, скрепив губы в жадном поцелуе, утомлённые любовью и абсолютно счастливые.

Вечернее солнце ласково согревало содрогающиеся в судорогах экстаза тела, заменяя влюблённым тёпло одеяла. А изрядно примятая трава крошечной лесной полянки казалась им мягче самой нежной пуховой перины.

Наконец эльфы разжали страстные объятия и, обессиленные, откатились друг от друга.

— Ну что ты теперь скажешь, Лезль, мне удалось переубедить тебя? — с трудом переводя дыхание, первой хрипло прошептала на ухо любимому девушка. — Если мои аргументы показались тебе недостаточно убедительными, мы можем повторить.

— Нет… то есть, конечно, да… то есть… Ризка, ты просто сводишь меня с ума, — пробормотал в ответ запутавшийся в словах эльф. Его могучая грудь ходила ходуном от частых вдохов-выдохов. — Сжалься!

— Ишь чего захотел, — хихикнула эльфийка, ласково кусая любимого за мочку оттопыренного уха. — Тебя же предупреждали о кровном родстве нашего рода с духами леса. А раз уж не испугался связаться с внучатой племянницей дриады, теперь терпи.

— Но я… Но мне правда уже пора, — едва не плача, простонал эльф, отодвигаясь от любвеобильной девушки.

— Конечно, конечно, — тут же подхватила хитрая эльфийка, в свою очередь подтягиваясь поближе к ускользающему мужчине. — Но ты же ведь не откажешь мне в крошечном поцелуйчике на прощание.

— Ну уж нет, второй раз я на твои чары не поддамся, — рассмеялся Лезль, неуловимо быстрым движением ускользая от нацеленных на его пышную шевелюру рук любимой, и по-молодецки легко вскочил на ноги.

— Куда же ты, прошу, приляг ещё хотя бы на минутку, — взмолилась в одиночестве распластавшаяся на траве эльфийка.

Как бы невзначай принятая ею поза оказалась настолько волнующей, что молодой эльф ощутил, как внизу живота у него вновь всё начинает предательски твердеть и подниматься. На его беду, эта вполне естественная реакция здорового, мужского тела была подмечена не им одним.

— Глупыш, зачем же так себя мучить, — страстным голосом прошептала проказница. — Ведь ты же хочешь. Иди же скорее ко мне.

— Нет, не сейчас, — собрав всё мужество в кулак, отступил Лезль и, нагнувшись, подобрал с травы разбросанную одежду. — Извини, я обещал отцу. — Он отвернулся и, даже не пытаясь прикрыть голое тело, шагнул в окаймляющую полянку непролазную чащобу.

Густое переплетение веток низкорослого орешника привычно раздалось в стороны перед дитём Леса и за его спиной тут же вновь сомкнулось сплошной стеной зелёной листвы.

— Ну и катись! — в сердцах крикнула вслед любимому оскорблённая отказом эльфийка.

Лезль довольно улыбнулся и, не оборачиваясь, громко крикнул в ответ:

— Ризка, я тоже тебя очень люблю!

После чего он неспешно зашагал по едва приметной тропе, на ходу натягивая подхваченную перед бегством одежду: светло-зелёные однотонные трико и рубашку, лёгкие кожаные полусапожки в тон трико и короткий, по колено, тёмно-зелёный плащ. Когда через минуту за спиной послышались едва уловимые крадущиеся шаги, улыбка эльфа стала ещё шире.

— Ну чего, долго в молчанку играться будем? — донёсся из-за спины ворчливый девичий голосок.

Изображая испуг, Лезль торопливо развернулся и, будто только теперь заметив пристроившуюся за ним девушку, разразился гневной тирадой:

— С ума сошла так пугать! Я ж чуть!..

— Не ври, я прекрасно знаю, что ты почувствовал моё приближение, — перебила его также успевшая натянуть нарядное жёлто-зелёное платье и мягкие кожаные светло-зелёные сапожки эльфийка. — Скажи лучше, когда вернёшься из своего таинственного квеста, о котором ничего не хочешь рассказать даже мне, своей верной Ризидиэль.

— Ризка, ну чего ты опять начинаешь, — всплеснул руками Лезль. — Я же тебе уже говорил, что это не моя тайна. Я слово отцу дал, что никому о нашем общем деле не проболтаюсь.

— Да помню я, помню, — отмахнулась Ризидиэль. — Раз так торопишься, чего встал-то?

— Да ну тебя, — фыркнул Лезль. Отвернулся и двинулся дальше.

— Лезль, ну правда, без дураков, как долго мы с тобой не увидимся? — донёсся из-за спины уже совсем не злой голос любимой.

— Думаю, дня за три я до места доберусь, там постараюсь за день все наши с отцом дела утрясти, и в обратный путь. Да ты не переживай, когда подлетать к Разлесью буду, я обязательно весточку тебе пошлю, чтобы встречала, — обстоятельно ответил эльф.

— Выходит, неделя! Целую неделю мы не увидим друг друга! — запричитала за спиной эльфийка.

— Да брось, Ризка, она быстро пролетит. Ты и соскучиться по мне как следует не успеешь, как я уже снова стану надоедать тебе своими ежедневными визитами, — стал успокаивать любимую Лезль.

— Я буду скучать! — заканючила девушка. — Я уже скучаю!

— А ты думай о свадьбе, которую мы закатим с тобой сразу же по моему возвращению, — напомнил эльф.

— Надо же, целых три дня лёту на быстрокрылом Грылафе! Знать, цель твоя находится далеко за пределами нашего родного Разлесья? — продолжила допытываться неугомонная Ризидиэль.

— Ну вот, опять ты пытаешься тайну мою выведать, — простонал Лезль.

— Ничего не пытаюсь, — фыркнула девушка. — Просто предчувствие у меня какое-то нехорошее. Чую, заманил тебя старик твой в какую-то скверную историю. И вместо сказочных барышей обернётся она для тебя одними лишь неприятностями.

— Ну вот, теперь раскаркалась, как ворона. Прекрати тоску нагонять. Говорю же, дело пустячное и совершенно безопасное.

Они так препирались всю дорогу до Земляничного Луга — небольшого эльфийского городка, где среди множества других эльфийских жилищ произрастал родительский древо-дом Ризидиэль.

Возле древо-дома его любимой Лезля, как было заранее условлено, поджидал верный грифон в полном боевом снаряжении, с хозяйским луком и полным колчаном зелёноперых стрел.

Все прощальные ласки и поцелуи влюблённых остались в дремучем лесу на крошечной безымянной полянке, где они оставались наедине друг с другом, и сам лес стоял на страже их пока что тайных для остального эльфийского сообщества чувств. Здесь же, в густонаселенном городе, где невозможно было скрыться от любопытных глаз вездесущей детворы, Лезль простился с Ризидиэль подчёркнуто вежливо, обменявшись с ней лишь едва заметным кивком головы и мимолётным прикосновением кончиков пальцев. А в следующее мгновение молодой эльф уже сидел на могучей спине грифона, и Грылаф, отчаянно замолотив по траве размашистыми крыльями, пустился под ним в стремительный разбег.

Ещё через несколько секунд грозный рыцарь небес хорошенько оттолкнулся от земли и стал быстро набирать высоту, с каждым взмахом крыльев унося своего седока всё дальше от возлюбленной.

Вот летящий грифон с впившимся в шкуру эльфом превратился в крошечную чёрную точку на безупречно голубом безоблачном небе. Ещё несколько секунд, и он совершенно скрылся из вида оставшейся внизу эльфийки.

Но Ризидиэль всё равно ещё долго смотрела в пустое небо и мысленно молилась всем известным ей богам, чтобы послали любимому лёгкого попутного ветра и избавили от встречи с коварным врагом.

Глава 2 Талантливая маскировка Зеугра

Багровый туман рассеялся так же стремительно, как и сгустился, и на торной земляной дороге вдруг из ниоткуда появились два всадника. Один — огромный, широкоплечий зелёнокожий орк-варвар с безобразно шишковатым, точно вырубленным из камня лицом, важно восседающий на гнедом жеребце. Одет он был в меховые штаны и такую же безрукавку, вооружён притороченным к поясу длинным широким обоюдоострым мечом, висящим за спиной небольшим круглым деревянным щитом и лежащей поперёк седла огромной сучковатой дубиной. Второй — смуглокожая, миниатюрная амазонка человеческой расы с довольно симпатичным личиком и ладной фигуркой на каурой кобылке. По обычаю гордых дев войны, одежды на амазонке почти не было, лишь короткая юбка на бёдрах и узкая полоска ткани, обёрнутая вокруг пышной груди. Вооружена она была длинным прямым кинжалом, подвешенным, как огромный кулон, на толстом шейном шнуре, и свободно раскачивающимся из стороны в сторону при движении воительницы на её пышной груди. Кроме того, к седлу каурой у бёдер наездницы были приторочены длинный лук и объёмистый колчан, под завязку набитый серопёрыми стрелами.

— Ваше герцогство, — неожиданно сиплым басом обратилась амазонка к широкоплечему варвару-орку, одновременно с его гнедым пуская свою каурую неторопливой иноходью, — нельзя ли мне подобрать какое-нибудь другое тело?

— Это ты, милашка, не по адресу обратилась, — хамовато хмыкнул в ответ грубый варвар, с трудом сдерживая рвущийся на волю смех. — Знаешь ведь, не я нашей маскировкой занимался.

— Милашка! Ах, милашка! Ну, Зеугр!.. — громыхнула амазонка и с неожиданной силой для столь хрупкого создания вдруг рубанула голой рукой по проплывающему мимо сосновому стволу. Здоровая сырая древесина, словно труха, прыснула из-под миниатюрного кулачка, и двадцатиметровое дерево с жалобным скрипом завалилось в сторону от дороги.

Каурая короткогривая кобылка, испуганная выходкой яростной наездницы, тут же взвилась на дыбы. Но сдавившие удила хрупкие женские ручки тут же едва не придушили бедное животное, вынудив его опуститься обратно на все четыре конечности и продолжить прерванный ход.

Гнедой жеребец, как и его наездник, на происшествие с сосной и ухом не повёл. Как бежал, так и продолжил бежать, пока каурая вскидывала передние копыта, демонстрируя характер. Подавив бунт, амазонка оказалась далеко позади своего спутника, и, чтобы догнать его, ей пришлось подхлестнуть свою норовистую животину, пустив её в стремительный галоп.

— Ещё раз так сделаешь, и я тебя сам, как ты ту сосну, — с невозмутимым видом сообщил спутнице варвар, когда она, догнав его, вновь выровняла бег своей лошади.

— Но, ваше герцогство… — снова засипела было обиженная амазонка.

— Ты меня ещё полным именем назови, — резко перебил варвар. — Договорились же, на вражеской территории переходим на простые имена наёмников. Я варвар Тамбу с северной границы Империи, ты амазонка с юга по имени Рюмба.

— Для рыцаря Ада недостойно пребывать в девичьем обличье, — упрямо просипела амазонка.

— Похоже, разговора по душам не избежать, — поморщился варвар. — Ладно, будь по-твоему, давай поболтаем.

— Повелитель, я не…

— Заткнись, — перебил медленно закипающий варвар. — Хочешь сказать, мне, воинственному герцогу Адского Пекла, доставляет удовольствие быть каким-то жалким уродливым орком?! — Он вдруг по-звериному ощерился, и сквозь зелёное орочье лицо на миг проступил жуткий лик краснокожего демона с пылающими безумной ненавистью огненно-рыжими глазами.

— Нет-нет… Разумеется, нет, — торопливо запричитала амазонка, невольно отшатнувшись от могущественного спутника.

— Однако же, волею нашего уважаемого инкуба, я — северный варвар, — подавив вспышку гнева, спокойным ровным голосом продолжил варвар. — И, как видишь, смирился с этим фактом. Так почему бы рыцарю Ада не взять пример со своего сюзерена и не засунуть свою гордыню куда подальше?

— Да, повелитель, разумеется, повелитель, — проскрежетала сквозь зубы бледная, как снег, амазонка.

— Храбрый Хрыв, это всего лишь маскировка с целью запутать врага, мы оба знаем, что в тебе нет ни капли женственного, — продолжил обрабатывать спутницу варвар. — Даю тебе слово, что, когда настанет твой черёд биться в полную силу, ты встретишь врагов в своём собственном, истинном обличье.

— Благодарю тебя, повелитель.

— А если уж быть до конца откровенным, то мне придумка Зеугра сделать одного из нашей четвёрки слабой с виду амазонкой пришлась по душе. Пораскинь мозгами и поймёшь, какие великолепные перспективы перед нами открывает такая нетривиальная маскировка.

— Тебе видней, повелитель. Твоё слово закон, рыцарь Ада готов повиноваться, — глухо пророкотала в ответ амазонка.

— Ты прав, мне виднее. И единственное, что мне не понравилось в нашей с тобой маскировке, — это твой голос. Здесь Зеугр откровенно схалтурил, за что при встрече получит от меня хороший нагоняй. Ты вот что, Хрыв, пока инкуб голос тебе не подкорректирует, давай-ка на людях притворяйся моей немой спутницей. А то взрыкнёшь вот так хотя бы раз в людской топе, и вся маскировка насмарку.

— Слушаюсь и повинуюсь, — браво отрапортовала амазонка.

— Вот и славно, — осклабился варвар. — И в дальнейшем, когда Зеугр настроит голос, прошу, обращайся ко мне по-простому: орк или Тамбу. Я же, с этого момента и до окончания нашей Великой Миссии, буду величать тебя исключительно Рюмбой и обращаться соответственно твоему образу… Надеюсь, ты всё поняла?

Смуглое личико амазонки вновь перекосило. Но, до хруста стиснув кулаки, на этот раз ей удалось сдержать вспышку неконтролируемой ярости. Принимая навязанные герцогом правила игры, заточённый в женское тело вассал лишь коротко кивнул сюзерену. И своей сдержанностью наконец заслужил долгожданную похвалу.

К селению под вкусным названием Жареный Гусь плечистый варвар и миниатюрная амазонка подъехали уже через полчаса после вышеописанного объяснения. Оба к тому времени изрядно утомились, но с мечтами об отдыхе в замечательном придорожном сельском трактире с неоригинальным названием «Жареный Гусь» двум одиноким воителям пришлось распрощаться ещё задолго до въезда на единственную сельскую улицу.

Селение Жареный Гусь раскинулось на вершине широкого холма. И столбы чёрного дыма, вдруг заклубившиеся над его домами, двое всадников разглядели в чистом безоблачном небе ещё за пару километров. Предчувствуя дурные вести, оба наёмника, не сговариваясь, стеганули лошадей и пустили их в бешеный галоп.

Когда через три с половиной минуты на взмыленных лошадях они ворвались в селение, их взорам открылась зловещая картина разрушения и разорения. Улица была буквально завалена изуродованными трупами, добрая половина домов пылали, вокруг пока что нетронутых суетилось разношерстное бандитское отрепье и, размахивая окровавленными мечами, вовсю промышляло в захваченном селении своим любимым занятием: грабежом всего мало-мальски ценного и изнасилованием приглянувшихся селянок. Лишь в дальнем конце селения немногочисленные уцелевшие защитники, сбившись в отряд, смогли оказать хоть какое-то подобие сопротивления наглым агрессорам. Там до сих пор кипела яростная сеча. И несколько домов за спинами горстки храбрецов стояли нетронутыми.

Вдруг появившаяся на затянутой дымом улице пара конных наёмников поначалу осталась незамеченной ни обезумевшими от ужаса селянами, ни опьяневшими от пролитой крови и абсолютной вседозволенности злодеями.

— Тамбу, Рюмба, однако долго же вы до места добирались, — вдруг раздался рядом с орком чей-то незнакомый насмешливый голос. — Мы уж с Крефом стали всерьёз опасаться, что вы пропустите всё веселье.

В следующее мгновение из клубов сизого дыма вынырнули ещё два всадника на вороном и сером жеребцах. Два воителя-человека. Один — сарацин на вороном. С аккуратной бородкой, обрамляющей породистое носатое лицо, в тюрбане, тонких шароварах, длинном, расшитом золотом халате и с двумя притороченными крест-накрест кривыми мечами за спиной. Второй — ассасин Серой лиги убийц на сером коне. С незапоминающимся лицом, в неприметном среди густых клуб дыма сером одеянии, с двухметровым копьём в руках и двумя кривыми ножами за поясом. Смазанные ядом лезвия этих неприметных с виду ножей были надёжно укрыты в толстых деревянных ножнах.

— Красиво горит, не правда ли, уважаемые? А какой аромат! Сладостный запах дыма и серы — прям как дома, — продолжил глумиться сарацин, горящими безумной страстью глазами озираясь по сторонам.

— Признавайся, Зеугр, твоя работа? — обратился к нему варвар с перекошенным яростью лицом.

— Славиг, с вашего позволения, — стойко выдержав свирепый взгляд, поправил орка сарацин.

— Повежливей! — тут же одёрнул товарища до сей поры молчавший ассасин. — Не забывай, с кем говоришь! Отвечай на вопрос!

— Ну не то чтобы моя, — пожал плечами сарацин. — Эти удальцы и сами давно зуб на село точили. Я лишь чуток добавил им решимости и помог просочиться незамеченными мимо дозорных отрядов местных стражников.

— Гром и молния! Я же просил, никакой самодеятельности до моего появления! — взорвался варвар. — Признавайся, использовал доверенный тебе жезл власти Хаоса?

— Совсем чуть-чуть.

— Проклятье! Чем ты думал, инкуб?! — в сердцах орк даже замахнулся дубиной на разом присмиревшего сарацина. — У нас же секретная миссия! За нами не идут легионы демонов. Мы должны двигаться по Империи незаметно, как мыши. А не устраивать тут кусок Адского Пекла на ровном месте!

— Но, господин, как вы и приказывали, я действовал по обстановке, — стал торопливо оправдываться сарацин. — Мне показалось, что местные колдуны засекли небольшие выбросы огненной маны Хаоса, сопровождающие вознесение каждой нашей пары. И чтобы сбить их с нашего следа, я затеял этот разбойничий набег. Очень скоро весть о нём разнесётся по всей провинции, и здешним чародеям станет не до нас — все они будут задействованы для поимки подозрительно шустрых разбойников.

— Болван! Ну какой же ты болван! — схватился за голову орк. — Великий Владыка специально разбил нас на пары и очень аккуратно вознёс именно в эту тихую провинцию, так далеко от цели нашего похода, потому что местные чародеи практически не участвовали в последней мировой войне. У них мало опыта определения высшей огненной магии Хаоса. Вероятность фиксации их сторожевыми чарами нашего появления здесь ничтожна мала. Но даже если предположить, что предчувствие тебя не обмануло и нас на самом деле засекли, нам достаточно было просто сбежать из этой провинции в соседнюю, и все наши беды тут же остались бы позади.

— А если местные колдуны свяжутся с соседними? — пытаясь выкрутиться из щекотливой ситуации, предположил осрамлённый сарацин.

— Исключено. Местные чародеи предпочитают вариться в собственном соку и крайне неохотно идут на контакт с магами соседних имперских провинций, — добил выскочку орк. — Вот и выходит, что этой резнёй никого ты с нашего следа не сбил, а наоборот, привлёк к нам ненужное внимание. И чтобы снять с себя возможные подозрения, нам же теперь придётся уничтожить всех запущенных тобой в село разбойников. Значит, так, ты, Славиг, ступай затирать следы жезла — и чтоб ни искорки не оставил! Вас же, мои славные Рюмба и Креф, прошу следовать за мной. Сейчас мы с вами покажем этим жалким ублюдкам, как надо драться.

Послушный воле зелёнокожего предводителя отряд разделился. Сарацин растворился в уличном дыму, а трое остальных всадников, пустив коней размеренной рысью, смертоносным ураганом прошлись по улице, сметая со своего пути всех обезумевших от пролитой крови злодеев.

Копьё в серых руках ассасина завертелось с потрясающей быстротой, нанося направо и налево смертельные уколы и порезы широким плоским обоюдоострым наконечником. Амазонка, не отставая от товарища, стремительно опустошала колчан, поливая всё вокруг непрерывным потоком серопёрых стрел, каждая из которых неизменно находила жертву. А могучий варвар, не мудрствуя лукаво, ударами чудовищной дубины просто обращал подвернувшихся под руку убийц и грабителей в горы изуродованного мяса с торчащими наружу обломками окровавленных костей.

Злодеи осознали опасность слишком поздно. Добрая половина разбойничьей ватаги была смята и уничтожена всадниками буквально за пару минут. Уцелевшие, бросив грабёж, торопливо сомкнули длинные прямоугольные щиты, ощерились копьями и, превратившись в эдакое подобие огромного ежа, попытались дать отпор грозной троице. Но куда им, жалким оборванцам, вчерашним крестьянам, совсем недавно взявшим в руки оружие, противостоять рождённым для боя мастерам, вся жизнь которых протекала в бесконечных боях и походах.

Могучий орк первым достиг колючей стены разбойников. Осадив коня, он спрыгнул на землю, одновременно перекидывая со спины в левую руку деревянный щит. Им он тут же ловко отклонил все нацеленные в его грудь и живот острия длинных копий разбойников, продвинулся к стене щитов на расстояние удара и что есть сил «приласкал» врагов своей здоровенной дубиной.

От страшного удара пара щитов в самом центре тесного строя буквально разлетелась в щепки. В образовавшийся проход тут же нырнул подоспевший ассасин, прыгнувший с разогнавшегося коня высоко вверх. Легко перескочив через голову своего товарища-орка, он обрушился прямо на плечи обескураженных врагов. Двухметровое копьё его неуловимым вихрем завертелось в умелых руках, кромсая и увеча всех вокруг в радиусе двух метров.

А ужасная дубина орка вновь расколола сомкнувшуюся было стену щитов, и в очередную прореху на помощь ассасину устремился смертоносный поток стрел, выпущенных подскакавшей последней амазонкой.

Осознав обречённость своего положения, уцелевшие злодеи пошвыряли бесполезное против искусных противников оружие и прыснули врассыпную, спасаясь бегством. Но как ни проворны были ноги обезумевших от страха разбойников, пущенные им вдогонку серопёрые стрелы летели гораздо быстрее.

Из превратившегося в руины селения живым не ушёл ни один злодей.

Через несколько мгновений после того, как стрела амазонки пронзила сердце последнего беглеца, прямо из ясного неба на пылающее селение стеной обрушился неистовый ливень. Он в считанные секунды залил бушующий в разграбленных домах огонь и тут же прекратился, так же разом, как и начался. Непроницаемая пелена обрушившейся сверху воды ненадолго скрыла лихую троицу с глаз уцелевших в бойне селян, а когда ливень прекратился, к троим вымокшим до нитки всадникам присоединился четвёртый, в совершенно сухом одеянии.

На зловещих пепелищах вокруг обуглившихся остовов домов стали собираться жалкие остатки разорённых семейств, в основном это были женщины, дети и старики. Почти все мужчины полегли, защищая свои дома.

Тут же раздались первые отчаянные вопли над обнаруженными телами погибших мужей, отцов и сыновей. Повсеместно подхваченные, они вскоре превратились в многоголосый душераздирающий вой. Пережившие кровавый разбойничий набег женщины оплакивали погибших родных и близких.

К четвёрке державшихся особняком воителей робко приблизился седобородый старик в перепачканном сажей дорогом сюртуке.

— Благодарю вас, о достойнейшие, — срывающимся от рыданий голосом прокряхтел он, рухнув перед спасителями на колени и отбивая каждому из четвёрки, даже возникшему из пелены дождя сарацину, по полновесному земному поклону. — Я здешний староста, и от лица всех спасённых вами сегодня людей…

— Встань, отец, — перебил брезгливо поморщившийся орк. — Не стоит переоценивать наш труд. Мы лишь сделали то, чему с детства были хорошо обучены. Заплатите нам, как положено, за работу, и мы продолжим свой путь.

Старик, кряхтя, поднялся и с явной неохотой спросил:

— Сколько мы вам должны, о достойнейшие?

— Вот это дело, — кивнул орк. — По нашим подсчётам, мы в вашем селении извели пятьдесят девять злодеев. Голову каждого оценим, скажем, в два серебряка. Итого выходит: сто восемнадцать монет серебром или шесть золотом.

— Помилосердствуй, варвар, где же я столько возьму, — всплеснул руками несчастный староста, но, подметив краем глаза, как вдруг насупился до того ласково улыбающийся сарацин, поспешил добавить: — Я не отказываюсь платить, нет! Вы честно заработали деньги, ваши требования вполне законны. Но… Уважаемые, посмотрите, что эти злыдни с селением учинили! Чтоб им в Царство Теней прохода не было, и их неприкаянные души, не ведая покоя, вечно скитались среди живых! Молю, войдите в положение, проявите сострадание к несчастным погорельцам и снизьте плату.

— Ладно, будь по-твоему, — после короткого раздумья объявил орк. — Восемнадцать серебряков мы вам прощаем и сокращаем плату до ровной сотни серебром или, соответственно, пяти золотых монет.

— Благодарю, о достойнейшие, за оказанную милость, — в пояс поклонился старик, но, разогнувшись, отнюдь не заторопился раскошелиться, а попытался продолжить так удачно начавшийся торг: — Но забота о несчастных сиротках вынуждает меня просить…

— Послушай, уважаемый, — перебил старосту вдруг встрявший в беседу сарацин. — Один твой камзол стоит добрую дюжину золотых. Из чего вполне логично предположить, что селение твоё до нападения отнюдь не бедствовало. Да, дома пожжены. Но все сбережения селян и их ценное барахло, стараниями тех же разбойников, было вынесено из домов. И благодаря уже нам всё это богатство осталось тут же, на территории селения. Готов поспорить, что в разбросанных по улице тюках наберётся ценностей не на одну сотню золотых. И жалкая сотня серебра, требуемая нами в оплату своей работы, ничтожна в сравнении с сохранённым нами для вас богатством. Посему заканчивай свой гнилой торг, старик, и немедля выплачивай означенную нашим старшим плату. Иначе мы взыщем её сами.

Ни слова больше не говоря, перепуганный старик дрожащими руками извлёк из-за пазухи большой кожаный кошель, развязал стягивающую верх тесёмку и, вытащив оттуда пять золотых монет, вложил их в широкую мозолистую ладонь орка.

Заполучив деньги, орк тут же пришпорил своего гнедого и понёсся дальше по дороге, стоящие по обе стороны от него ассасин и амазонка тут же погнали своих лошадей следом. Сарацин чуть задержался. Он с седла склонился к затрясшемуся от ужаса старику, нагло сунул руку ему в кошель и извлёк оттуда шестой золотой.

— Ты ведь не возражаешь? — спросил всадник, упиваясь ужасом беззащитной перед ним жертвы.

— Н-н-нет, — заикаясь прошептал старик.

— Заметь, я мог бы отобрать весь кошель. Но не сделал этого. Потому что чужого мне не надо. Но и своего, честно заработанного, уж извини, никому не дам!

Старик зашатался, схватился за сердце и стал медленно оседать на землю. Его падение осталось незамеченным погружёнными в горе односельчанами.

— Вот видишь, чего ты добился своим упрямством, старый дурак, — зло ухмыльнулся сарацин. — А всё могло закончиться быстро и не больно.

Перед смертью старосте показалось, что хищное лицо сарацина вдруг превратилось в зловещую багровую рожу отвратительного рогатого демона, жаждущего заполучить его бессмертную душу. Он попытался закричать, призвать на помощь людей, но вместо отчаянного вопля изо рта его вырвался лишь тихий стон, бесцельно сгинувший в доносящемся отовсюду тоскливом женском вое.

Временно утолив свой вечный голод, жуткий инкуб вновь превратился в улыбчивого сарацина, хлестнул вороного и пустил его бешеным галопом вдогонку за спускающимися с холма спутниками.

Вопреки стараниям воинственного герцога добраться до намеченной цели тихими неприметными мышатами у его небольшого отряда никак не выходило. Бешеный Хаос, бушующий в его собственной горячей крови и в огненной крови его грозных вассалов, то и дело отчаянно вырывался из искусно наведённой инкубом маскировочной личины, делая и самого воинственного герцога, и сопровождающих его демонов подчас необузданными во гневе.

Как они ни пытались сдерживаться, их путь по густонаселённым центральным провинциям Империи сопровождался смертями и пожарами. Конфликты подчас возникали из-за сущих пустяков.

Так, к примеру, на одном постоялом дворе, где волею случая отряд остановился на ночлег, тамошний хозяин, крайне неприятный и мерзкий тип, считавший себя неуязвимым под охраной сидящего на цепи в заведении и отчего-то по-собачьи преданного ему болотного тролля, позволил себе недопустимую вольность в обращении к оказавшейся в трактирном зале без своих грозных спутников амазонке. Выкладывая перед гостьей заказанный ею завтрак, наглец посмел ущипнуть воинственную деву за едва прикрытую аппетитную грудь. И через секунду рухнул на земляной пол своего гадючника с перерубленным горлом. Виновница же происшествия как ни в чём не бывало вытерла о край скатерти лезвие залитого кровью кинжала и продолжила нарезать им лежащий перед ней на тарелке здоровенный кусок поджаристого мяса.

Перепуганные слуги не придумали ничего лучше, как сбежать из большого трактирного зала во внутренний дворик и там спустить с цепи зловонного силача тролля, за что первыми же и поплатились. Потому что вырвавшийся из своей ямы гигант, столкнувшись в трактирном зале взглядом с подсевшим за столик амазонки сарацином, вдруг решительно передумал мстить убийце за смерть своего обожаемого хозяина и обрушил свой гнев на пришедшую поглазеть на смерть амазонки прислугу постоялого двора, попутно круша всё, что под руку подвернётся.

И когда несколькими минутами позднее к амазонке с сарацином присоединились чуть задержавшиеся в своих спальных комнатах орк и ассасин, трактирный зал они застали в крайне плачевном состоянии.

Вся мебель там уже была перевёрнута кверху дном, зверски изуродована и залита красной человеческой кровью. По обломкам шкафов, столов и стульев от стены к стене косолапил чрезвычайно возбуждённый и крайне собой довольный тролль, сжимая в обеих лапах по изувеченному обезглавленному телу трактирных слуг. Периодически он подносил свои страшные трофеи к широкому лягушачьему рту и, впиваясь в них двумя рядами острейших зубов, отъедал с мягких боков и ягодиц человеческих тел сочащиеся кровью куски мяса.

Среди всего этого безумия вычурным уголком спокойствия смотрелся единственный уцелевший стол, за которым как ни в чём не бывало восседали амазонка и сарацин и, игнорируя мечущегося поблизости людоеда, спокойно продолжали завтракать.

Вняв мольбам жены мёртвого хозяина, чудом уцелевшей в устроенном троллем погроме, и посулам щедрой награды за избавление от жуткого людоеда, четвёрка бесстрашных воителей согласилась усмирить распоясавшееся чудовище.

Убить тролля оказалось неожиданно не просто. Пущенные с безопасного отдаления стрелы амазонки застревали в его толстой шкуре, лишь яря монстра, но не причиняя ему серьёзного ущерба. Нежданно-негаданно стрелы Рюмбы вместо ожидаемого вреда, напротив, помогли троллю. Первая же вонзившаяся в его шкуру стрела развеяла иллюзорную защиту сарацина, болотный тролль заметил врагов и, в свою очередь, атаковал их.

Бесстрашно вставший у него на пути орк подставил щит под удар когтистой лапы. И тут же был жестоко наказан за столь очевидную самонадеянность. Зачарованное дерево выдержало, а вот самого укрывшегося за ним варвара шарахнуло словно многотонным тараном и буквально смело с пути тролля, так что знаменитая орочья дубина осталась не у дел.

Следующим тролля атаковал сарацин. Кривые мечи в его руках завертелись невидимыми смертоносными вихрями, выписывая замысловатые круги и восьмёрки. Но искусство фехтовальщика тоже оказалось бессильно перед грубой силой тролля. Прорубить толстую шкуру гиганта оказалось неимоверно сложно, и сарацину, чтобы не быть растерзанным, пришлось спасаться позорным бегством. Дёрнувшийся было вдогонку тролль на мгновение опустил прикрывающую морду левую лапу, и в один из открывшихся глаз тут же вонзилась серопёрая стрела. Раненый тролль страшно взревел и, бросив удирающего сарацина, вновь нацелился перво-наперво растерзать обидчицу с луком.

Кинувшийся наперерез подбежавшему уже совсем близко к Рюмбе троллю ассасин, не мудрствуя, просто бросился ему в ноги, нацелив в живот острый наконечник двухметрового копья. Верный глаз его не подвёл, он угодил острым наконечником точно в нужную точку на толстом брюхе, а нижний намертво упёр в земляной пол. В результате набегающий враг сам насадился на подставленное копьё и своей же исполинской силой пробил свою толстую шкуру.

Копьё на добрый метр ушло в толстое пузо тролля, но доведённый до бешенства грузный гигант словно не почувствовал страшной смертельной раны. Он, в свою очередь, атаковал огромной когтистой лапой распластавшегося перед ним на полу безоружного серого воина, и того уже не спасла даже хвалёная реакция неуловимого убийцы. Ассасин успел лишь немыслимым образом развернуться на полу, выдернув в последний миг из-под удара открытый живот и подставив вместо него часть спины.

Острейшие концы когтей вспороли серую куртку и глубоко пропахали костлявую спину ассасина. Будь он всего лишь человеком, такое ранение стало бы для него смертельным — но это был лишь замаскированный под человека демон!

Из трёх широких разрезов хлынула далеко не человеческая, а демоническая огненная кровь. Разливаясь по серой одежде, она запалила её. Человеческая фигура под ногами тролля вдруг вся вспыхнула и стала стремительно преображаться в живом демоническом огне.

И вот уже вместо жалкого худого ассасина с пола легко подскочило громадное, краснокожее, рогатое существо, ростом почти не уступающее троллю. Мускулистое тело демона с головы до пят укрывала шипастая броня великолепного доспеха, поверх которого продолжал полыхать спаливший маскировку ассасина неугомонный демонический огонь, укутывая грозного воина, помимо стали, дополнительным слоем непроницаемой огненной защиты.

Лишённый маскировки рыцарь Ада во всей своей ужасной красе предстал перед потрясённым болотным троллем. Воспользовавшись замешательством грузного противника, воин из Адского Пекла вдруг широко раскинул руки и заключил тролля в братские объятия. Вот только, казалось бы, несокрушимый тролль в этих огненных объятьях вдруг отчаянно забился, как угодившая в силки куропатка, и заверещал неожиданно тоненьким и пронзительно-жалостным голоском.

Он отчаянно пытался вырваться, но сомкнувшиеся на спине тролля в неразрывный замок огненные руки рыцаря Ада отодрать было уже невозможно. Тролль царапал когтями стальную броню демона, но она быланесокрушима, толстяк лишь бестолково подставлял под жадный огонь свои толстые пальцы.

Меж тем жидкий огонь с шипастого доспеха рыцаря Ада медленно, но верно перетекал на серо-зелёную шкуру болотного тролля, и она начинала постепенно покрываться кровавыми волдырями, которые тут же лопались шипящими кровавыми брызгами и появлялись вновь…

Через несколько минут вся жирная туша тролля превратилась в сплошной кровавый рубец, далее, под воздействием огня, она постепенно поджарилась и обуглилась, а потом вдруг вспыхнула и начала гореть, как хорошо просмоленная пакля.

Пока вернувший свой первозданный облик рыцарь Ада заживо сжигал болотного тролля, остальным троим его спутникам пришлось в спешном порядке зачищать всех невольных свидетелей случившегося срыва маскировки. Вернее, не троим, а двоим. Сам орк не пожелал принимать участия в массовой резне невиновных людей, поручив свершить это необходимое злодейство своим вассалам. В итоге все чудом вырвавшиеся из-под когтей тролля слуги, все гости постоялого двора и сама несчастная хозяйка не надолго пережили хозяина заведения, приняв быструю смерть от серопёрой стрелы амазонки или кривого меча сарацина.

Когда огромный болотный тролль целиком превратился в горящий факел, рыцарь Ада разомкнул свой смертельный захват и отступил от уже мёртвого противника. Минуты две массивная туша пылала головнёй, а потом вдруг в одно мгновение разом погасла и осыпалась на землю белёсым пеплом.

В образовавшейся куче обнаружились десятка полтора серопёрых стрел и большое двухметровое копьё, всё было перепачкано пеплом, но ни следов подпалин, ни нагара на деревянных древках зачарованного оружия, разумеется, не наблюдалось.

Покончив с зачисткой постоялого двора и убедившись, что никто из потенциальных свидетелей не выжил, инкуб по новой провёл ритуал наложения маскировочной личины на развоплотившегося рыцаря Ада, превратив его снова в невредимого ассасина. После чего натворившая бед четвёрка спокойно оседлала своих лошадей и, покинув разорённый и превращённый в склеп постоялый двор, спокойно продолжила свой путь к намеченной герцогом цели.

Подобные досадные происшествия во время их путешествия случались сплошь и рядом, едва ли не на каждом постоялом дворе, хозяин которого имел неосторожность пустить на постой маленький отряд жадных до драки наёмников. Однако весьма искусные в ратном деле воины Адского Пекла неизменно выходили невредимыми из ежедневно возникающих дорожных передряг, обилие которых никоим образом не замедляло продвижение отряда к намеченной цели.

Замаскированные демоны двигались строго на юг. Их путь лежал в имперский город Соколин, где им предстояло выполнить первое действие одобренного Бетрезеном плана Габвеля.

Соколин приближался…

Глава 3 Провинция горного клана

Наместник грозного клана Рунных Топоров королевский страж в седьмом поколении Фралер Жёлтый Глаз проснулся в весьма скверном расположении духа. Ему снова снились родные горы, их бескрайний манящий снежный простор, где так легко дышится и с таким удовольствием работается в родовых глубинных пещерах любому уважающему себя гному.

Увы, для него теперь путь туда был заказан. Нет, он вовсе не находился в заточении и был волен в любой момент покинуть свой дом, вот только бесконечные ежедневные дела и хлопоты не давали сорваться с опостылевшего места.

Вспомнившиеся во сне с детства знакомые названия гор — Белый Палец, Ледяной Шип, Седой Ус Вотана, Облачный Берег — до сих пор стояли в ушах. Он не был в родных краях уже долгих три с половиной года, переселившись по приказу короля клана Вергинжа Смелого вместе со всем своим многочисленным семейством и родовой дружиной в небольшую имперскую провинцию, отданную Императором Демосфеном клану Рунных Топоров на вечное хранение в знак неразрывной дружбы между кланом гномов и Империей людей.

Когда Фралер покидал родные горы, король Вергинж Смелый обещал своему верному стражу через год прислать на его место сменщика. Но череда страшных гномьих войн, последовавшая сразу после отъезда Жёлтого Глаза, по всей видимости, напрочь вытеснила из королевской памяти воспоминания о какой-то далёкой провинции. Сменщик не появился ни через год, ни через два. По истечение третьего года Фралер окончательно смирился со своей бессрочной ссылкой, но, свято храня верность клану и данному королю слову, каждые полгода точно в срок отсылал в столичный горный град Твердоколье ровно половину доходов от сдаваемых его гномами в аренду плодородных земель подконтрольной им провинции.

По большому счёту, Фралеру, конечно, грех было жаловаться на судьбу. Кровопролитные войны, последние пару лет бушевавшие в самых разных частях Невендаара и прекратившиеся буквально считанные дни назад, по счастью, совершенно не коснулись границ его крохотной провинции. Не будучи подданными Империи, гномы Жёлтого Глаза и даже проживающие на землях их провинции люди избежали призыва в имперское ополчение. Гномий король Вергинж своего верного вассала почему-то также не призвал. И вышло, что крошечная в масштабах огромной Империи провинция Фралера оказалась эдаким островком спокойствия среди бушующих со всех сторон войн и сражений. От желающих поселиться в спокойном райском уголке не было отбоя, стоимость аренды земли в провинции за период войны выросла в двадцать раз. Сокровищница в замке наместника была буквально забита здоровенными коваными сундуками, лопающимися от серебряных и золотых монет.

Сам Фралер и его семейство могли жить по-королевски на широкую ногу, но, чтя традиции предков, старый гном презирал роскошь, поэтому в его замке все было просто и без излишеств.

Жёлтый Глаз уже привык к своему размеренному образу жизни эдакого удельного князька богатой провинции, даже заставил себя полюбить открывающийся из окон замка равнинный пейзаж с лугом, лесом и речкой. Умом он давно уже со всем смирился и замечательно ко всему приспособился. Но сердце его навсегда осталось в далёких, родных горах. И после таких ностальгических снов, как предыдущей ночью, суровый седобородый сын Гор просыпался с мокрыми от слёз глазами. За эту свою слабость гном сам себя потом добрые полдня люто ненавидел, вымещая раздражение на ни в чём не повинных слугах.

Хмурый, как туча, наместник, стараясь не потревожить сон почивающей рядом жены, осторожно сполз с широкой кровати и босиком направился в смежное помещение, где, скинув с себя спальный балахон, голым с бортика ухнулся в небольшой, но глубокий бассейн с ледяной родниковой водой.

Мигом взбодрившись, он вышел из чаши бассейна по ступенькам мраморной лестницы, подхватил с вешалки заранее припасённое дворецким большое махровое полотенце и, на ходу им энергично растираясь, перекочевал из бассейной в другое смежное помещение — гардеробную.

Здесь, неспешно прогуливаясь между рядами вывешенных на плечиках платьев, что называется, на любой жизненный случай, седобородый гном выбрал себе одеяние по вкусу на утро, самостоятельно в него облачился и, выйдя из гардеробной в широкий и чуть мрачноватый по раннему предрассветному времени замковый коридор, твёрдой упругой походкой привычного к походам воина зашагал в сторону своего рабочего кабинета.

Незаменимый помощник и по совместительству личный секретарь наместника Берли Ковш, за годы службы успевший изучить все привычки капризного старика Фралера, уже сидел за своим столом в небольшой приёмной перед рабочим кабинетом.

— Тебе-то чего не спится? — раздражённо фыркнул в ответ на приветствие подскочившего при его появлении со своего места гнома хмурый наместник. И, не дожидаясь ответа, быстро прошествовал в свой кабинет.

— Похоже, старик сегодня не в духе, — по давней привычке, оставшись наедине с самим собой, забормотал себе под нос помощник, опускаясь обратно в мягкое кожаное кресло. — А тут ещё это нападение, будь оно трижды неладно. Вот как ему в таком состоянии дурные вести докладывать? Ладно, погожу минут десять, авось успокоится.

Не успокоился.

— Чего-чего?! Нашего «Жареного Гуся» подпалили? — взвился побагровевший от гнева наместник, лишь только Берли закончил обязательный утренний доклад. — Кто посмел?!

— Я же уже докладывал: большая разбойничья ватага на село наскочила, — стал терпеливо пересказывать помощник. — Таких сейчас по Империи рыщет великое множество. У людей всегда всё не пойми как делается. После вытеснения орд нежити за пределы границ Империи ополчение за ненадобностью сразу же было распущено. Призванных в него крестьян с довольствия сняли, и несчастные люди оказались за тридевять земель от родного дома брошенными на произвол судьбы. Империя, наверное, сэкономила немалые деньги, принудив ополченцев добираться до дома за свой счёт. Последним же, чтобы выжить, поневоле приходится сбиваться в лихие ватаги и промышлять грабежом и разбоем. Благо опыт подобных зверств за время войны приобретён ими немалый, да и оружием трофейным бывшие ополченцы увешаны, что эльфы стрелами.

— Да мне плевать на имперские заморочки! — Фралер возмущенно громыхнул пудовым кулачищем по узорчатой столешнице массивного дубового стола. — Я желаю знать: почему пострадали мои арендаторы?! Будь добр, растолкуй старику: как могла огромная, как ты говоришь, ватага лихих людей проскочить мимо наших пограничных дозорных разъездов?! Откуда взялись те четверо неизвестных чудо-воителей, что шутя перебили шесть десятков опытных головорезов? И почему, Вотан тебя испепели, я о произошедшем вчера вечером нападении узнаю лишь сегодня утром?!

— Дык ведь оно как вышло… Гонец из Жареного Гуся прибыл хорошо за полночь. Вы уже отправились почивать… — залепетал оправдания помощник.

— Нужно было разбудить! — перебил седой гном.

— Но госпожа Эйризла строго-настрого запретила…

— Берли, я чего-то не пойму, ты кому служишь, мне или моей жене? — злобно сверкнул глазами наместник. — Ладно, к этому разговору мы с тобой ещё вернёмся. А сейчас немедленно распорядись послать за сыновьями! И чтобы все у меня в кабинете через четверть часа были! Уяснил?!. Выполняй!

Помощник выбежал из кабинета наместника в насквозь мокрой нательной сорочке. Спустившись на первый этаж в общую опочивальню, он растолкал спящих слуг и передал им приказ хозяина. Проследив, как зевающие и на ходу натягивающие ливреи гномы разбегаются из стремительно пустеющей опочивальни, он уже неспешным шагом поднялся обратно на второй этаж замка и вернулся за свой стол в приёмной.

Ровно через четверть часа, как и было велено, шестеро могучих, плечистых бородачей робко, как нашкодившие гномы-малолетки, вошли следом за помощником Берли в кабинет своего грозного родителя наместника клана Рунных Топоров королевского стража Фралера Жёлтого Глаза.

Повинуясь молчаливому жесту седого гнома, все торопливо расселись на жёсткие деревянные стулья, специально для посетителей выставленные вдоль пустынных стен кабинета.

Обведя суровым взглядом рассевшихся сыновей, Фралер обернулся к оставшемуся стоять возле двери помощнику и, грозно нахмурив брови, громыхнул:

— Я же велел созвать всех сыновей! Где мой младший сын? Где Кагнерик, я тебя спрашиваю?!

— Я… я… я передал ваш приказ слово в слово, — растерянно залепетал Берли. — Слуги обыскали весь дом. Господина Кагнерика нигде нет.

— Как это нигде нет?! Я его никуда не отпускал! Значит, он должен быть в замке! И если через минуту он сюда не явится!..

— Не серчай на Берли, отец, — вдруг осмелился перебить родителя самый старший из сыновей, в бороде которого уже тоже имелось изрядное количество седых волос. — Он не сможет отыскать Кагнерика. Два часа назад я отправил его из замка по неотложному делу.

— Громон! Ты отправил?! — Наместник изумлённо воззрился на сына. — А почему меня не упредил?

— Дело не терпело отлагательства, отец, — спокойно ответствовал Громон Сжатый Кулак. — Полагаю, я не утратил твоего доверия и вправе принимать самостоятельные решения.

— Ты, конечно, давно уже не мальчик, а опытный боевой воевода, и имеешь право самостоятельно принимать решения, — с тяжким вздохом был вынужден признать отец. — Но…

Тут он неожиданно замолчал и, выдерживая паузу, стал неторопливо извлекать из широкого бокового кармана цветастого сюртука любимую, до черноты прокуренную глиняную трубку, расшитый золотом шёлковый кисет с табаком и небольшой кремень, соединённый серебряной цепочкой с огнивом.

Трубку со связкой огнетворных камней старый гном выложил перед собой на столешницу, а у оставшегося в руках кисета размотал стягивающую верх тесёмку, после чего стал аккуратно черпать из шёлкового мешочка щепотью табак и тут же закладывать его в трубку. Набив её до отказа и хорошенько утрамбовав, Фралер сунул кончик длинного мундштука в рот и, ловко выбив кремнем об огниво сноп искр, с первой же могучей затяжки раскурил свою пыхтелку.

Пока наместник занимался трубкой, все остальные присутствующие в кабинете гномы хранили почтительное молчание и покорно дожидались, когда он наконец озвучит обозначенный, но невысказанный упрёк.

Лишь повторно выпустив облачко ароматного белого дыма, отец соизволил продолжить недосказанное обращение к старшему сыну:

— Но принимая подобные решения вдругорядь, Громон, будь добр, немедленно ставить о них меня в известность. Иначе, как видишь, могут возникнуть разного рода неприятные недоразумения и пострадать безвинные гномы!

— У меня и в мыслях не было таиться от тебя, — пожал плечами воевода. — Два часа назад ты, отец, спал. Дело было не настолько спешное, чтобы будить тебя. Я решил уведомить тебя об отъезде Кагнерика утром. И как раз собирался сам идти к тебе, когда появился посыльный с приказом немедленно явиться в твой кабинет на семейный совет.

— Ну коли так, ладно, — смилостивился наконец утопающий в клубах дыма старый гном. — Берли, извини мою стариковскую вспыльчивость.

— Что вы, господин, у меня и в мыслях не было обижаться, — зарделся непривычный к подобного рода признаниям помощник.

— Вот и прекрасно, — кивнул наместник. — Теперь, Берли, ступай в приёмную и проследи, чтобы нас никто не беспокоил.

Выждав, когда за секретарём закроется дверь, Фралер снова заговорил, обращаясь уже к оставшимся в кабинете сыновьям:

— Господа ближний круг, созвать сегодня всех вас спозаранку меня вынудили чрезвычайные обстоятельства. Вероятно, вы уже знаете, а для тех, кто не знает, я объявляю, что вчера вечером одно из наших селений подверглось нападению большой разбойничьей ватаги и было почти полностью уничтожено. Как злодеи числом аж в шесть десятков человек умудрились незаметно проскочить мимо наших дозоров — одному Вотану известно. Если бы не подоспевшая помощь в лице четверых воинов-наёмников, опять же непонятно как просочившихся на территорию нашей провинции, в селении Жареный Гусь не уцелело бы ни одного дома. И все тамошние жители были бы вырезаны подчистую. Исходя из вышеизложенного, хотелось бы услышать ваши комментарии к случившемуся. Ну, кто начнёт?

Старший Громон Сжатый Кулак жестом показал, что пока не готов говорить, передавая слово следующему по старшинству Драмону Защитнику. У нахмурившегося Драмона, под чьей твёрдой рукой находились дозорные отряды пограничной стражи, нашлось что сказать.

— На границах нашей провинции вчера было всё спокойно! — не терпящим возражений яростным басом объявил он. — Патрулирование протекало как обычно. Никаких подозрительных личностей, посягающих на недозволенный переход границы наших владений, тем более больших вооружённых отрядов, замечено не было. За каждого своего воина я ручаюсь головой!

— Выходит, злодеи все из-под земли к нам нагрянули, — саркастически всплеснул руками наместник.

— Мы с Тартоном не исключаем такой возможности, — совершенно серьёзно высказался третий по старшинству сын — Храмин Шустрый, являющийся, как всем присутствующим было прекрасно известно, главным хранителем знаний славного гномьего рода Фралера Жёлтого Глаза.

Его присутствующий здесь же брат-близнец Тартон Высокий Лоб был младше брата всего на несколько минут. И из-за этой малости он до конца своих дней был обречён вечно оставаться вторым в тени своего более проворного братца. Даже несмотря на то, что Тартон слыл гораздо более искусным чародеем, чем Храмин, он официально считался его подчинённым и пребывал в должности простого хранителя знаний.

— Да вы чего, чародеи?.. — растерянно уставился на близнецов отец. — Тартон, это чего твой главный там навыдумывал?

— Как известно уважаемому совету, сразу по переезду в нашу провинцию нами с братом на её территории в местах скопления и переплетения силовых магических потоков были установлены пять жезлов власти клана Рунных Топоров, — начал издалека Высокий Лоб. — Лишь благодаря этим жезлам стало возможно здесь, на равнине, применение нашей горной рунной магии…

— Всё это нам прекрасно известно, — перебил чародея нетерпеливый Драмон. — Прекращай впустую воду лить, переходи к нашей проблеме.

— Так вот, один из наших жезлов власти вчера вечером был на несколько минут нейтрализован, и подконтрольным ему источником маны всё это время пользовался какой-то весьма искусный чародей, — огорошил неожиданным признанием Тартон.

— Находился источник, как вы уже наверняка догадались, возле злосчастного Жареного Гуся, — добавил своё авторитетное слово Храмин.

— И проделано всё было настолько мастерски, что мы с братом совершенно ничего не ощутили, — продолжил дальше вещать Высокий Лоб. — Лишь когда, по просьбе Громона, ночью прибыли в разорённое селение, мы обнаружили затёртые следы чужеродной магии на нашем как ни в чём не бывало работавшем жезле власти.

— Ну и чья это была магия? — спросил старый гном.

— Абсолютно точно утверждать не берусь, уж очень хорошо постарался вражий колдун, стирая свои следы, — покачал головой Тартон.

— Да Вотан с ней, с точностью, — махнул рукой Фралер, — скажи хоть примерно, что за нечисть такая наглая посмела бросить нам вызов?

— Вероятнее всего, это был адепт Хаоса, — опережая брата, объявил Шустрый.

— Час от часу не легче, — покачал головой наместник. — Это чего же получается, к нам в провинцию так запросто ворваться можно, нейтрализовать наши жезлы и против нас же использовать наш магический источник? Эдак и замок наш захватят, а вы лишь руки разведёте: мол, колдун вражий был дюже искусный. А сами-то вы, господа хранители знаний, чародеи или фокусники балаганные?!

— Не изволь беспокоиться, отец, — опережая побагровевших от обиды Храмина и Тартона, громыхнул начальник безопасности замка, самый молодой и горячий среди присутствующих гном Брегун Твёрдый Локоть. — Мои храмовые великаны всегда начеку. И даже если враг внезапно появится у врат замка, он получит достойный отпор.

— Я нисколько не сомневаюсь в тебе, мой преданный Брегун, — кивнул младшему наместник и вновь перевёл суровый взгляд на зло сверкающих глазами чародеев. — Ну а вы чего придумали в своё оправдание?

— Напрасно ты так, отец, — с трудом сдерживая ярость, ответствовал Храмин. — Отныне ни один из наших пяти источников силы больше никто не захватит. Наученные этим опытом, мы с братом приняли соответствующие меры.

— Дороговато нашей казне это ваше обучение обойдётся, — проворчал наместник, но уже не так сурово. — Ну-ка, Стельк, огласи наши потери — уверен, ты уже всё подсчитал.

— Точно подсчитать все возможные потери в данном случае не представляется возможным, — покачал головой пятый по старшинству сын, с самой короткой и по-щегольски завитой бородой, Стельк Золотая Жила — казначей наместника, заведующий всей запутанной бухгалтерией рода. — Могу лишь примерно прикинуть. Это не сложно сделать прямо сейчас… Начнем, пожалуй, с самого очевидного. Придётся оказывать помощь погорельцам в Жареном Гусе, там от огня пострадало тридцать два дома — это шестнадцать золотых. Плюс, придётся как минимум на год освобождать селение от квартальных сборов. Это селение ежеквартально приносило в казну по девяносто золотых. Умножаем эту сумму на четыре и получаем ещё триста шестьдесят золотых чистого убытка. Кроме того, когда весть о случившемся в Жареном Гусе несчастье долетит до других поселений, а это случится очень скоро, вероятно, сегодня же, наша до сего дня безопасная провинция перестанет таковой быть. Люди не захотят больше арендовать у нас землю по столь высокой цене, как сейчас. Чтобы удержать арендаторов, придётся как минимум вдвое снижать арендную плату. Это, по самым скромным подсчётам, ежеквартальная потеря примерно в полтысячи золотых. И когда ещё потом нам вновь удастся поднять аренду до нынешних высот, одному Вотану известно. Вот такая невесёлая картина вырисовывается.

— Это что же получается, нас эдакой горы золота так запросто лишили, и мы это стерпим?! — возмущённо взревел Брегун.

— Надеюсь, что нет, — пожал плечами наместник и, перейдя на заговорщицкий шёпот, продолжил отвечать молодому начальнику безопасности замка: — Хоть я, как и ты, пребываю в неведении, но интуиция подсказывает мне, что неспроста Громон ночью куда-то отослал из замка нашего лучшего поединщика… Прошу, старший сын, — вновь в полный голос он обратился уже к воеводе, — поведай нам наконец, какие же меры ты предпринял в связи с вышеизложенным происшествием?

— Интуиция тебя не обманула, отец, — улыбнулся Сжатый Кулак. — Кагнерик с малой дружиной отобранных мною лично опытных воинов отправился по следу таинственной четвёрки наёмников, в которых наши уважаемые хранители знаний заподозрили искусно замаскированных демонов Адского Пекла.

— Мы с братом добавили в отряд Кагнерика своего лучшего ученика, — добавил Храмин Шустрый.

— Я уверен, наш славный младший брат нагонит злодеев и сполна спросит за учинённое нам разорение, — подытожил опять же Громон.

Остальные гномы последнюю фразу воеводы встретили гулом одобрительных возгласов, и лишь умудрённый сединами наместник промолчал, попыхивая трубкой. Его счастливые дети знали о слугах Бетрезена лишь понаслышке, из маминых сказок да баек старых дружинников, в которых демоны всегда выглядели слабаками и простофилями, а порой и вовсе дураками. Но он-то, старый королевский страж, прошедший со своим королём не одну войну, не единожды сталкивался на поле брани с краснокожими рогатыми силачами, и далеко не всегда эти встречи заканчивались победой его дружины. Стыдно признаться, но однажды ему вместе с королём и грозными боевыми хирдами дружинников-гномов пришлось даже удирать со всех ног от легионов демонов Адского Пекла, чуть было не взявших их в кольцо и не истребивших всех поголовно.

Фралер Жёлтый Глаз знал, какими коварными и страшными противниками были демоны. И пока его великовозрастные дети ликовали, соревнуясь друг с другом в изощрённых предположениях, каким именно образом лихой Кагнерик Быстрый Топор поквитается с краснокожими рогачами, старый гном закрыл глаза и искренне, от всего сердца вознёс мольбу Великому Вотану. Утонув в клубах белого ароматного дыма, наместник просил грозного, но справедливого бога гномов позаботиться о его отчаянном младшем сыне, порой чересчур беззаветно полагающемся на свой верный топор.

Малая дружина Кагнерика Быстрого Топора шла ходко.

Несмотря на долгое проживание на равнине, так и не привыкшие к седлу гномы изначально отказались от лошадей. Они устремились в погоню за подозрительной четвёркой пешком в специальных, сотворённых рунной магией хранителей знаний сапогах-скороходах. Внешне мало чем отличающиеся от обычной обувки, эти чудо-сапоги позволяли детям Гор бежать по какой угодно топкой, вязкой, сыпучей, ухабистой местности, как по идеально ровному каменному полу родных горных пещер. А долго и быстро бежать гномы умели. Конечно, за несущимся во весь опор скакуном им было не угнаться, но зато выносливости было не занимать, и по этому критерию ни одна лошадь с ними и рядом не стояла. К тому же в отличие от тех же лошадей для полного восстановления сил выносливым гномам достаточно было всего лишь короткого трёхчасового сна один раз в сутки.

Изрядное дневное отставание от всадников бородатые бегуны компенсировали ночными марш-бросками. Потому по истечении каждых новых суток погони они неизменно приближались к ничего не подозревающей четвёрке наёмников.

Малая дружина Кагнерика состояла всего из шестерых гномов, но эта шестёрка стоила целого хирда.

Первым номером в отряде был, разумеется, сам Кагнерик Быстрый Топор — младший сын наместника грозного клана Рунных Топоров королевского стража в седьмом поколении Фралера Жёлтого Глаза, он с детства был баловнем судьбы. В отличие от старших братьев, приставленных строгим отцом к делу, Кагнерику достойной сына наместника службы в замке не нашлось, и он был предоставлен самому себе. Молодой гном никогда ни в чём не испытывал нужды. Назначенный ему отцом пансион в полсотни золотых ежемесячно позволял Кагнерику вести праздный и разгульный образ жизни.

В родном замке, где мать, отец и старшие братья постоянно доставали его нудными нотациями, младший сын появлялся редко, предпочитая путешествовать за пределами гномьей провинции. Принадлежность к знатному горному роду позволила лёгкому на подъём Быстрому Топору проникнуть в высшее общество имперского дворянства, где он быстро зарекомендовал себя честным и смелым молодым гномом. Кагнерик с удовольствием принимал участие в турнирах, часто устраиваемых в соседствующих с гномьей провинцией графствах и баронствах. Слава чемпиона нескольких из них сделала его желанным гостем на балах и пирах.

Но совсем забывать об отчем доме гном себе не позволял. Раз в месяц на день-другой он регулярно наведывался в родительский замок — похвалиться перед отцом, матерью и братьями своими новыми подвигами и получить из рук брата-казначея очередной увесистый кошель с золотом.

Так вышло, что злодейское нападение на подконтрольное гномам селение случилось аккурат в последний его домашний визит. О случившемся Кагнерик узнал из уст старшего брата-воеводы Громона Сжатого Кулака, лично разбудившего его в ночь несчастья. Когда брат предложил отправиться в погоню за подозрительной четвёркой и возглавить спешно собранный отряд опытных воинов, героический чемпион Кагнерик, разумеется, не колебался ни секунды.

Остальную пятёрку гномов в спешно собранном отряде можно было условно разделить на три группы.

К первой относились двое могучего сложения мастеров топора, с мощными и твёрдыми, как гранитные валуны, мышцами — Тверд Камнекол и Горн Гранитный Кулак. В специальных кожаных чехлах они несли за спинами гигантские двухпудовые топоры, которыми владели почти так же виртуозно, как их молодой предводитель. Эти двое, ещё в те далёкие славные времена, когда благородный королевский страж Фралер Жёлтый Глаз, в родовой дружине которого они имели честь состоять, ещё проживал в горной столице клана Твердоколье, было дело, на спор, своими могучими колунами в клочья искромсали огромного горного тролля, повадившегося совершать набеги в рудную пещеру и убивать работающих там мирных гномов-рудокопов.

Ко второй условной группе относилась другая пара воинов отряда. От первой они отличались, как волки от медведей. Это были арбалетчики Орт Узкий Глаз и Белун Твёрдый Локоть. Худые, поджарые, увёртливые и остроглазые, они несли за спинами массивные сложные механизмы, заряженные одновременно двумя дюжинами миниатюрных стальных болтов каждый, и ещё в притороченных с обоих боков к поясам сумках у них имелись по десять запасных обойм. Все двадцать четыре болта одной обоймы, при желании, можно было выпустить из скорострельного арбалета — в простонародье именуемом скорострелом — всего за двенадцать секунд. После каждого выстрела такого скорострела автоматический механизм внутри него производил перезарядку всего за полсекунды. В реальном бою из скорострела можно было засыпать врага буквально ливнем болтов, каждый из которых вопреки своему неказистому виду имел пробивную силу, в разы превышающую пробой обычной, выпущенной из ручного лука стрелы. И перезаряжался он просто и быстро — стоило надавить на секретную пружину в основании арбалета, как опустошённая обойма сама вылетала из своего гнезда, на её место вставлялась полная, фиксировалась всё той же секретной пружиной, и всё, можно было наводить на цель и продолжать стрельбу. Полуседые бородачи Орт и Белун стрелками были, что называется, от бога. Со ста шагов могли запросто сбить болтом яблоко с головы шагающего гнома. С такими искусниками в отряде Кагнерику не приходилось ломать голову над тем, как подольше растянуть взятые в дорогу припасы, стараниями стрелков на всём протяжении погони у гномов не было недостатка в свежей дичи.

К третьей условной группе, как несложно догадаться, относился последний, шестой гном отряда. Звали его Фулгаод Серый Зверь. Он был, пожалуй, самым необычным членом отряда. Даже внешне этот чудаковатый тип разительно отличался от остальных пятерых гномов, с Фулгаодом их роднила лишь кряжистая фигура. Уже одно лишь отсутствие на лице характерных для зрелого мужа бороды и усов превращало этого уже не молодого гнома в белую ворону. И это их различие ещё больше усугублялось вычурным одеянием Серого Зверя. Рядом с сияющими рогатыми шлёмами, пластинчатыми панцирями и латными рукавицами воинов совершенно нелепо и по-варварски дико смотрелась его серая волчья шуба, сшитая из цельной шкуры матёрого волка с сохранившейся огромной волчьей головой, болтающейся за его спиной в такт шагам, как эдакий зловещего вида капюшон. Вместо оружия у этого странного типа имелся лишь посох в виде обычной плохо ошкуренной суковатой палки, на который он опирался во время ходьбы.

Фулгаода в отряд Кагнерику навязали близнецы-хранители знаний, охарактеризовав своего протеже как самого толкового своего ученика и вполне состоявшегося чародея. Перечить старшим братьям Быстрый Топор не посмел, хотя поначалу искренне не понимал, почему вместо привычного друида ему в отряд сунули этого странного чудика, которого хранители знаний велели именовать нелепым титулом: повелитель волков.

Но свою полезность закутанный в шкуру гном доказал уже через несколько минут после знакомства, отыскав в разоренном селении след ускакавшей четвёрки и уверенно поведя по этому следу малую дружину Кагнерика.

Судя по тому, что на следующий день отряд гномов пробежал мимо чудовищно разгромленного и сильно обгоревшего постоялого двора, чудаковатый повелитель полков вёл их в правильном направлении. Витающий над дымящимися развалинами запах серы, характерный для огненной магии Хаоса на этот раз почувствовал даже мало сведущий в магии Быстрый Топор.

За время погони преследователи друг с другом практически не разговаривали. Во время бега сосредоточенные на правильном дыхании гномы дружно хранили молчание. А после многочасовой пробежки на коротких привалах жалких остатков сил хватало лишь на то, чтобы наскоро что-нибудь зажарить, слопать и тут же завалиться на боковую, какие уж тут задушевные беседы.

Но однажды гномам всё же поневоле пришлось на несколько часов отступить от преследования. Это случилось на рассвете третьего дня погони. Прекрасно отдохнувшие во время короткого ночного сна гномы были бодры и полны сил. Они бежали по широкой торной дороге, пролегающей среди безлюдного редколесья, наслаждались утренними соловьиными трелями и любовались зарёй, окрасившей всё небо на востоке в малиновый цвет. Ничто вокруг не предвещало беды, пока отряд невысоких крепышей не достиг моста, перекинутого через довольно широкую незнакомую полноводную речку.

Почерневшая от времени деревянная переправа показалась гномам вполне прочной, способной без труда выдержать вес их шестерки. Бородачи, не снижая темп бега, друг за дружкой ступили на испытанную временем конструкцию, и поначалу ни одна доска не скрипнула под толстыми подошвами их сапог-скороходов. Но стоило им добежать до середины моста, как вдруг он весь заскрипел и зашатался под ними, словно под ногами у десятка горных великанов. Бежать дальше, при такой тряске, оказалось совершенно невозможно. Однако и спокойно переждать её, стоя на месте, гномам не позволили. Добротное дерево у них под ногами, ни с того, ни с сего, вдруг стало стремительно иссыхать, на глазах покрываться сетью зловещих трещин и под весом гномов рассыпаться гнилой трухой.

Не желая провалиться в ледяную речную воду, гномы, уподобившись стаду бешеных козлов, в панике принялись скакать с места на место, перепрыгивая с проминающихся под ногами трухлявых участков моста на ещё относительно крепкие доски вокруг, которые при приземлении на них гномов тут же начинали покрываться трещинами и предательски рассыпаться. Отчаянное положение гномов, угодивших в ловушку явно не простого моста, спас Фулгаод Серый Зверь.

Уже зарекомендовавший себя отличным сыскарём чародей не сплоховал и на этот раз. Не в силах остановить быстрое разрушение окружающего дерева, Фулгаод быстро начертал посохом перед собой в воздухе руну заморозки и направил явившийся на его зов ледяной вихрь вниз через разваливающиеся перила стремительно дряхлеющего моста. И когда через несколько секунд все шестеро гномов дружно провалились сквозь трухлявый настил, они упали не в воду, а на гладкую твёрдую поверхность намороженного Серым Зверем льда.

К счастью, обошлось без травм. Все гномы, как кошки, приземлились на ноги, и пружинистые подошвы чудесных сапог-скороходов амортизировали их жёсткое приземление. Изумлённые бородачи растерянно уставились себе под ноги, где под толщей совершенно прозрачного льда носились стайки мелких речных рыбёшек. Самому же повелителю волков в первые мгновения после приземления на лёд было не до объяснений отдав все силы волшбе, он с трудом удержался на ногах и, опираясь на посох, кое-как заковылял из-под разваливающегося на глазах моста.

— Ну чего рты раззявили! — через пару секунд после приземления крикнул на воинов Кагнерик, которого из ступора вывел ударивший в плечо обломок рухнувшей сверху трухлявой доски. — Быстрее! Все в сторону! Опоры моста трещат, он сейчас рухнет прямо на наши головы!

И, подавая пример, предводитель отряда первым аккуратно заскользил по гладкой искрящейся на солнце поверхности ледяного катка, выкатываясь следом за Серым Зверем на безопасный открытый участок.

Стоило остальной четвёрке гномов выбраться из-под опасного навеса, как огромный мост рухнул вниз и, ударившись о речной лёд, своим многотонным весом расколол намороженный чародеем монолит.

Гномы едва устояли на пошедшем трещинами и вспучившемся у них под ногами льду. А в довершение всех бед через пару мгновений их накрыло настоящим облаком деревянной трухи, взвившейся в воздух при ударе о лёд стремительно одряхлевшей махины моста. Покрытый зелёной травой удобный для подъёма участок крутого берега, на который нацелился невольно возглавивший отряд чародей, скрыла непроглядная серо-коричневая пелена.

Опасаясь двигаться наугад, повелитель волков был вынужден остановиться на шатком льду примерно в пятидесяти шагах от берега.

— Фулгаод, что это было? — задыхаясь и отплёвываясь, прохрипел на ухо Серому Зверю догнавший его Кагнерик.

— Западня, чего же ещё, — откликнулся тяжело дышащий чародей. — Ловушка магическая, специально на нас наведённая.

— Так чего же ты встал, скорее к берегу, — зашипел напуганный Быстрый Топор. — Лёд под ногами уже трещит, того гляди все провалимся.

— Пока не прояснится, я не сделаю ни шагу, — неожиданно упёрся повелитель волков. — А насчёт льда не беспокойся. Сейчас я его укреплю.

Чародей начертал перед собой посохом нужную руну, на короткое мгновение пахнуло пронизывающим до костей лютым морозом, и шаткий лёд под ногами тут же обрёл былую надёжность несокрушимого монолита.

— Гномы, замрите, где стоите, и не шагу, пока эта гадость не осядет! — обернувшись, бросил подошедшим сзади воинам заботливый предводитель, после чего вновь перешёл на заговорщицкий шёпот на ухо Фулгаоду: — Это что же?.. Выходит, те четверо наше приближение почуяли?

— Нет, это не их рук дело, — ответствовал Серый Зверь. — Устроители этой западни пользовались магической энергией совершенно иной природы. И, насколько я успел разобраться, их ловушка была установлена не конкретно на наш отряд, а вообще на любых зашедших на мост гномов.

— И кто же эти таинственные «устроители»? Не томи, выкладывай. Ведь ты ж уже наверняка догадался.

— Догадаться не сложно, устроители западни не потрудились маскировать свои чары. Мост нам на погибель зачаровали мерфолки.

— Морской народ?! Им-то что за интерес гномам козни строить?

— Пока не знаю, — пожал плечами чародей, уже смутно виднеющийся через наметившиеся просветы медленно оседающего на лёд пылевого облака.

— Что значит «пока»? — напрягся Кагнерик, мгновенно выхватывая из заплечного кожаного чехла свой боевой топор.

— Ты правильно всё понял, — с невозмутимо-каменным лицом кивнул Фулгаод. — Нас так просто отсюда не выпустят. Придётся пробиваться с боем. Потому я и остановился здесь. Там, у берега, наверняка нас поджидает засада. Не хотелось бы слепо на неё напороться.

— Да, в эдакой пылищи биться нам не с руки, — согласился Кагнерик, поудобней перехватывая топор. — Эй, гномы, наш Фулгаод почуял впереди затаившихся врагов, — обернулся он к сгрудившимся за его спиной воинам, — готовьтесь к бою.

Сзади послышался шорох извлекаемых из чехлов топоров и гудение взводимых скорострелов.

Ждать, пока пылевое облако окончательно уляжется, пришлось ещё с добрую минуту, по истечении которой толстый слой осевшей трухи превратил некогда безупречно прозрачный сверкающий на солнце речной лёд в нелепый серо-коричневый настил. Труха обильно запорошила и оба речных берега, превратив растущие на них траву и кусты в свалявшуюся шкуру и растопыренные щупальца какого-то огромного невиданного зверя.

— Ну и где же твои мерфолки? — не таясь, в полный голос спросил чародея осмелевший и повеселевший при солнечном свете Кагнерик. — Как видишь, путь к обоим берегам совершенно свободен.

— Пока свободен, — поправил чародей.

— Достал ты меня своими «пока», — огрызнулся Быстрый Топор. — Сейчас я тебе докажу, что там никого нет. Ну-ка, все, живо за мной.

Кагнерик привычным манером осторожно двинулся в сторону берега, но убедившись через пару опасливых шажков, что из-за трухи лёд утратил былую скользкость, начал постепенно наращивать скорость.

— Осторожнее! — крикнул ему вдогонку чародей. — Я чую его приближение! Он быстрее! Сейчас атакует!

На что уже почти добежавший до берега предводитель отряда собрался было ответить презрительным смехом, как вдруг серо-коричневый лёд у него под ногами в одно мгновение раскололся, вспучился и разлетелся мириадами мелких осколков. Смех замер у него на губах, когда выпроставшееся из разверзнувшейся под ним проруби огромное зелёно-коричневое щупальце цапнуло его уже опускающегося на спасительный берег, обвило вокруг туловища и сдавило так, что кости затрещали. К счастью, хвалёная гномья броня не подвела, состоящий из чешуйчатых стальных пластинок панцирь хоть и промялся под чудовищной силой щупальца, но не позволил стиснуть тело гнома в лепёшку и не дал походящим на голодные рты зубастым присоскам добраться до лакомого тела.

А за спиной беспомощно забарахтавшегося в воздухе Кагнерика аналогичная страшная участь постигла и остальных его четверых воинов. Беспрекословно выполнив команду предводителя, гномы бежали за ним следом и, разумеется, видели, как гигантское щупальце цапнуло Быстрого Топора. Но они даже не успели ничего предпринять, как под их ногами так же предательски затрещал и стал лопаться коварный лёд. Ещё четыре щупальца легко, как бумагу, пробили десятисантиметровый слой намороженного льда и так же на бегу перехватили остальных четверых гномов.

И тут бы их славному отряду настал конец, ведь даже крепчайшие гномьи доспехи не смогли бы никак уберечь несчастных пленников, взбреди отчаявшемуся раздавить жертвы гигантскому спруту в голову простая, как небо, мысль затащить их на речное дно и банально утопить. Но на помощь барахтающимся в щупальцах товарищам пришёл благоразумно задержавшийся на середине реки повелитель волков.

Фулгаод вскинул перед собой неказистый с виду посох и стал чертить в воздухе древние колдовские руны. Стараниями чародея вокруг щупальцев речного чудища появился белоснежный туман, который на глазах сгустился и эдаким подобием гигантской рубашки укутал могучие гибкие конечности страшилища от примыкающих к скрытой под водой голове оснований до острых кончиков. Почуяв неладное, спрут перестал стягивать кольца вокруг пленников и попытался утащить их под воду, но было уже слишком поздно.

Под воздействием магического тумана все пять щупальцев утратили чувствительность и парализованными брёвнами рухнули на серо-коричневый лёд. Последний затрещал под их немалым весом, но выдержал. Помятые гномы выкатились из разжавшихся колец и, кряхтя и постанывая, стали ощупывать свои помятые тела.

— Быстрее рубите их, я его долго не удержу, — из последних сил крикнул освободившимся товарищам рухнувший от чудовищного перерасхода сил коленями на лёд повелитель волков.

— Слыхали? — размазывая по бороде выступившую на губах кровь, зашипел на подчинённых Кагнерик. — Если мы тварь эту немедленно не уделаем, она очухается и добьёт нас. Братья, покажем нашему славному чародею, что тоже кое-что можем!

Подавая пример, предводитель гномов первым, молодецки размахнувшись, обрушил острое лезвие топора на уже начинающее подёргиваться в бледнеющем белом тумане щупальце. И толстенная, как бревно, конечность оказалась разом наполовину перерублена. Из чудовищной раны хлынула неожиданно ярко-алая кровь. От боли щупальце забилось на льду, раньше времени выходя из-под парализующих чар. Но второй удар топора угодил точно в первоначальную зарубку и окончательно отчленил смертоносную конечность.

Отсечённое гигантское щупальце в смертельной агонии яростно завертелось на льду, десяток раз стремительно сжалось и разжалось, но в конечном итоге, разумеется, упокоилось и затихло.

Точно так же быстро и чётко разобрались со своими обидчицами двое мастеров топора Тверд Камнекол иГорн Гранитный Кулак. Арбалетчики же, в силу специфики своего оружия, не имели возможности быстро отчленить опасные конечности. Но они блестяще решили проблему по-своему, в упор расстреляв щупальца от выходящих из воды оснований до мечущихся по льду кончиков, засадив по тяжёлому стальному болту в жадную зубастую глотку каждой присоски. В итоге нашпигованные таким образом сталью щупальца затихли на залитом кровью льду даже раньше отсечённых топорами.

Поначалу отчаянно бьющийся снизу гигантской головой о толстую корку льда спрут быстро ослаб от чудовищной потери крови и вскоре тихо издох. Гномы же, несмотря на хорошенько намятые им несколькими минутами ранее бока, упиваясь победой, позабыли о боли и усталости, вскинули над головой оружие и, оглашая окружающее редколесье восторженными воплями, пустились в безумный пляс вокруг растерзанного ими на кровавом люду исполина.

Когда безумная эйфория утихла, Кагнерик направил Тверда и Горна за неподвижно распластавшимся на льду основным творцом их первой грандиозной победы Фулгаодом Серым Зверем. Сам же предводитель отряда вместе с двумя арбалетчиками наконец перешли со льда на берег и, взобравшись по крутому склону на самую его верхотуру, там стали поджидать остальных спутников.

Подхваченный с двух сторон под руки мускулистыми мастерами топора повелитель волков вынырнул из глубокого забытья.

— Иде мы? — кое-как промямлил ещё непослушным заплетающимся языком Фулгаод, озадаченно уставившись на серо-коричневую слякоть под ногами.

— Всё там же, — тут же отозвался Тверд Камнекол. — Ухватил? — спросил он уже своего напарника. — Тогда двинули.

И троица гномов неспешно потащилась к берегу.

— Что?! Мы всё ещё на реке?! — неожиданно испуганно переспросил чародей, оглянулся и тут же стал активно помогать ногами аккуратно поддерживающим его с обеих сторон помощникам. — Скорее, братья, прочь отсюда! Прибавим шагу! — яростно зашептал он себе под нос.

— Спокойно, Серый, не нужно больше бояться, мы победили чудище подводное, — попытался успокоить чародея Горн Гранитный Кулак.

— И твои чары, Фулгаод, нам здорово в этом помогли, — подхватил Тверд. — Если бы не наколдованный тобой туман…

— Скорее, говорю! — перебивая Камнекола уже не таясь закричал повелитель волков. — Бегом! Они вот-вот будут здесь!

Озадаченные гномы подчинились и, перехватив чародея так, чтобы он вовсе не касался ногами льда, перешли с размеренного шага на тяжёлый неуклюжий бег.

Это неожиданное ускорение товарищей, разумеется, не осталось незамеченным наблюдающими за ними с обрывистого берега гномами.

— Ой, не нравится мне это, — процедил сквозь зубы стоящий по левую руку от предводителя Орт Узкий Глаз. — Как будто они от кого-то удирают.

— Но за ними же никто не гонится, — резонно возразил ему напарник Белун Твёрдый, стоящий, соответственно, справа от Быстрого Топора.

— Спрута мы тоже до последнего момента не видели, — напомнил арбалетчикам Кагнерик, в очередной раз за утро извлекая из-за спины топор. — Ну чего рты раззявили, — рявкнул он на стрелков, — оружие к бою!

И вновь толстый прибрежный лёд лопнул, как яичная скорлупа. На сей раз вместо множества небольших прорубей вскрылся весь намороженный магией лёд на реке от берега до берега, и по тому, как он разом рассыпался в воде на мелкое ледяное крошево, стало очевидно, что здесь тоже не обошлось без магии.

Окажись в этот момент гномы на льду, они мгновенно провалились бы под воду. Но подстёгиваемые чародеем носильщики успели буквально за мгновение до грандиозного ледокола последним отчаянным прыжком запрыгнуть на спасительный берег.

Подхваченные течением мелкие льдинки неспешно заскользили по водной глади прочь, унося с собой тело погибшего спрута и труху обвалившегося моста. А возле самого берега из-под воды вынырнула грозная процессия из пятерых могучего сложения мужчин-воинов, сверху похожих на людей, а снизу на рыб, каждый примерно трёхметровой высоты, с длинными и толстыми копьями в руках, широкие листовые наконечники которых, с обоюдоострыми краями, позволяли одинаково удобно и колоть ими, и рубить. Даже с вершины крутого берега гномам не сразу удалось разглядеть за спинами могучих воинов их прекрасноликую спутницу, тоже получеловека-полурыбу. Дева была гораздо меньше ростом своих телохранителей, она была безоружной, с коротким магическим скипетром в правой руке.

Вторым гигантским прыжком заскочившие на верх крутого берега беглецы остановились перевести дыхание, лишь оказавшись за спинами изготовившихся к бою товарищей.

— Удрали-и-и! — взвизгнула крайне недовольная этим фактом дева-рыба со скипетром.

— Эй, мерфолки, чем мы вам насолили? — обратился к речным воителям Кагнерик. — Почему вы пытались нас убить?

— Мы мстим за пролитые слёзы своей госпожи, — глухо откликнулся один из исполинских воителей.

— Какие ещё слёзы?! Ни я, ни мои воины до сего дня не имели дела с представителями вашего народа, — заверил Быстрый Топор.

— Обидчик не ты, а твой господин, — пояснил другой рыбохвостый воитель.

— Отец, — озадаченно пробормотал Кагнерик. — Странно, почему же он никогда мне об этом не рассказывал.

— Нет, это не господин Фралер, — шепнул на ухо предводителю подобравшийся к нему сзади повелитель волков. — Они имеют в виду нашего бога Вотана. Точнее, тот небезызвестный вам случай, когда он сразил в поединке эльфийского бога Галлеана. Богиня мерфолков Солониэль любила Галлеана больше жизни. Она пожертвовала собой ради воскресения любимого. В итоге несчастные мерфолки остались без своей Хранительницы.

— Ну а мы здесь при чём? — шёпотом спросил вконец запутавшийся Быстрый Топор.

— Мерфолки не могут бросить вызов нашему Вотану, которого считают косвенным виновником исчезновения своей Солониэль, — продолжил объяснять ему на ухо чародей. — Как ни сильны в бою их могучие воители-тритоны и как ни искусны в магии их прекрасные чаровницы-русалки, они лишь простые смертные, которым не по рангу мериться силой с Великим Хранителем. Поэтому мерфолки избрали объектом своей мести почитающих Вотана гномов. Как я и предполагал, эта западня с мостом была нацелена на любых гномов. И лишь досадная случайность, что именно нам не повезло угодить в неё.

— Ну не скажи, дружище Фулгаод, — покачал головой Кагнерик, — лично я нашу схватку с речным чудищем, наоборот, считаю большой удачей. Ты посмотри, как она нас всех в одночасье сплотила. Благодаря этой нешуточной встряске из отдельных личностей мы наконец по-настоящему превратились в крепко сбитый отряд.

— Ну если с этой стороны посмотреть, пожалуй, ты прав, — отозвался после непродолжительного раздумья Серый Зверь.

— Эй, гномы, хватит перешёптываться, как жалкие трусы, я, принцесса Оргаллиталлиш, бросаю вам вызов! — гордо подбоченившись, торжественно обратилась к затаившимся на берегу гномам прекрасноликая русалка. — Если дорожите своей честью, спускайтесь и примите бой!

— Чего будем делать, Фулгаод? — шёпотом обратился к своему советчику Кагнерик.

— Э-э нет, так дело не пойдёт, — отозвался повелитель волков. — Под твоим командованием гномы одержали первую победу. Отныне ты полновесный старший. Тебе и принимать ответственное решение.

— Увы, принцесса, вынужден вас разочаровать, — решительно отвернувшись от чародея, крикнул в ответ Кагнерик Быстрый Топор. — Нам довелось вырваться из вашей ловушки. Для этого пришлось насмерть схватиться с вашим стражем — огромным речным спрутом. Своей победой мы доказали, что не трусы. Сейчас мои гномы слишком утомлены предыдущим сражением, чтобы отправлять их в бой против ваших свежих тритонов. Исходя из вышесказанного, никакого урона нашей чести в теперешнем отступлении я не вижу.

— Что! Вы отказываетесь принять вызов?! — грозно нахмурила брови русалка.

— Отказываемся, — кивнул Кагнерик. — Мы и так тут чересчур задержались. А у нас важное дело. Посему прощайте, принцесса.

Он отвернулся от злосчастной реки и, сделав знак гномам следовать за собой, первым зашагал от неё прочь. В спину гномам ударил дружный возмущённый ропот тритонов, периодически заглушаемый истерическими взвизгиваниями русалки. Но удара в спину от доведённых до бешенства врагов, несмотря на все их многочисленные угрозы кровавой расправы за подобное вопиющее неуважение, гномы не опасались. Физически привязанные к воде мерфолки при всём своём желании попросту не имели возможности преследовать удаляющихся по суше врагов.

Отдалившись от реки на некоторое расстояние, гномы сделали вынужденный привал, во время которого наложили компрессы и повязки на многочисленные ссадины и ушибы, полученные в недавней схватке с речным спрутом. Потом Кагнерик приказал всем час спать. И лишь по истечении этого непродолжительного отдыха отряд возобновил дальнейшее преследование четвёрки подозрительных наёмников. Снова потянулся бесконечно долгий размеренный бег, во время которого единственной заботой гномов было сохранить правильное, размеренное дыхание.

А ещё через сутки, на четвёртый день бесконечной погони, отряд гномов добежал до широко известной далеко за пределами Империи знаменитой Соколинской ярмарки, где наконец смог впервые воочию увидеть четырёх своих будущих противников.

Глава 4 История претендента

Ноги Атена уверенно порхали по стоптанной тысячами сапог деревянной фигурной брусчатке небольшого внутреннего дворика. Каждая выбоина, каждый выступ здесь были изучены им за год обучения наизусть. Молодой человек не боялся запнуться или оступиться и полностью окунался в магию смертоносного танца двух ослепительно белых клинков.

Его противником, как вчера, как позавчера и как год назад, был всё тот же совершенно не изменившийся за двенадцать месяцев обучения седой наставник-паладин со странным именем Крез Жёлтый Журавль. И всё так же, как и год назад, против потрясающе быстрых выпадов старика было неимоверно сложно отыскать спасение. Хотя нет, не то, год назад против таких выпадов для лучшего клинка имперской гвардии Атена Гивдонского спасения попросту не существовало. Теперь же он отбивался. С трудом, с диким напряжением всех мышц и сухожилий, с выворачиванием рук, подворачиванием ног, чудовищными прогибами тела во всех мыслимых и немыслимых направлениях, но его двуручный меч мелькал почти так же быстро, как точно такая же смертоносная громадина в руках старика-паладина, сшибаясь, разлетаясь и снова яростно с ним сшибаясь по пять-шесть раз в секунду.

Чтобы уцелеть в таком поединке, необходимы полнейшая сосредоточенность мысли и максимальное напряжение всех мышц тела. Малейшая потеря концентрации здесь ведёт к неминуемому пропуску смертельного выпада, который искусник-наставник, разумеется, не доведёт до конца. Лишь обозначит. И всё, поединок тут же прекратится, седовласый мастер просто развернётся и уйдёт, не удостоив жалкого неудачника даже взглядом.

Молчаливое призрение наставника, наблюдаемое каждое утро Атеном в течение целого года, подстёгивало претендента куда лучше любых уговоров, заставляя потом весь день до глубокой ночи шлифовать свою далёкую от совершенства технику. И всё это неистовое самоистязание лишь для того, чтобы следующим утром вновь принять брошенный наставником вызов и попытаться сотворить невозможное, но так отчаянно желаемое.

Увы, печальная статистика предыдущих схваток равнодушно констатировала, что до сегодняшнего утра каждый их поединок заканчивался неизменным разочарованием претендента. Быть может, сегодня ему удастся дотерпеть, не сломаться и вопреки ненавистной традиции выстоять.

Он уже бьётся с паладином очень долго, так надолго их поединки не затягивались ещё никогда. Быть может, ему повезёт?..

Простому нетренированному глазу эту дикую пляску огромных полутораметровых клинков было не углядеть. Не искушённому в технике предельного ускорения воину со стороны показалось бы, что противники, будто пара ополоумевших танцоров, скрестив отчего-то непрерывно вибрирующие тяжёлые мечи, носятся по дворовой площадке взад-вперёд, идеально точно, словно в зеркальном отображении, синхронно повторяя друг за другом разнообразные изящные па, удивительной гибкости, прыгучести и стремительности которых позавидовали бы лучшие танцовщики имперского балета. Но обычному заурядному воину сюда, в легендарный Серебряный Храм Паладинов, путь заказан. Здесь посторонних никогда не было и быть не могло. Здешние обитатели все как один являются лучшими клинками Империи, первейшими знатоками всех тонкостей исполнения разнообразных приёмов фехтования, легендарными паладинами, грозная слава о которых разнеслась далеко за пределы Великой Империи.

Полностью сосредоточенный на бое претендент не видел, как у окаймляющих дворик высоких каменных стен внутренних построек Серебряного Храма начинали собираться зрители, облачённые в позолоченную, узорчатую броню, испещрённую древними колдовскими рунами, и в длинные, до пят, золотистые плащи. Это сходились привлечённые звуками неожиданно затянувшейся схватки остальные шестеро храмовых паладинов, каждый из которых тоже внёс свой посильный вклад в обучение Атена и теперь не без гордости наблюдал за результатами своего труда. Но наставником у претендента мог быть лишь один паладин, и только он имел право проверять его боем. Остальные храмовые паладины для Атена были и оставались лишь сторонними мастерами-инструкторами.

Мастер Стерн Белая Сова обучал Атена специфике ведения боя против умело отбивающегося молниями и огнешарами чародея.

Мастер Крог Синий Вепрь давал уроки выживания и техники боя в условиях применения противником разного рода стихийных чар: ураганного ветра, разрушительного землетрясения, сплошной стены ливня или вулканического извержения.

Мастер Грапус Чёрный Орел обучал тонкостям боя против превосходящего силой и ростом противника, располагающего более длинным и тяжелым оружием.

Мастер Фижин Серый Олень тренировал Атена правильно отклоняться и отбиваться от выпущенных противником стрел.

Мастер Рагуст Белый Медведь специализировался на обучении правильного ведения боя против неумелого, но многочисленного противника. Правильность исполнения наносимого при этом ограниченного набора точных и выверенных до миллиметра ударов позволяла существенно экономить далеко не безграничные силы и держаться достаточно долго против наседающей толпы до прихода помощи.

Мастер Труст Бурый Сокол обучал Атена технике безоружного ведения боя против вооружённых врагов. Это умение было необходимо, если в бою, в силу каких-то непредсказуемых обстоятельств, паладин лишался своего верного меча.

Собравшиеся вместе в храмовом дворе мастера-паладины о чём-то едва слышно друг с другом переговаривались, не отрывая жадных взоров от поединка претендента с их седьмым коллегой — мастером Крезом Жёлтым Журавлём, в обязанности которого как непосредственного наставника вменялось обучение претендента безупречному владению грозным оружием всех без исключения паладинов — большим двуручным мечом.

Вдруг посреди жаркого боя случилось доселе небывалое — вместо очередной атаки наставник отступил на несколько шагов назад и вознёс меч над головой в торжественном салюте. С разных сторон дворика в адрес Атена раздались одобрительные возгласы сторонних наблюдателей, сопровождаемые хлопками аплодисментов.

До потрясённого претендента не сразу дошёл смысл произошедшего. Лишь когда наставник впервые за почти что год укоризненного молчания обратился к своему ученику, Атен понял, что в это утро ему наконец удалось невозможное.

— Поздравляю, достойный сэр Атен, — объявил, глядя ему прямо в глаза, седой паладин Крез Жёлтый Журавль совсем не старческим, сильным и уверенным голосом. — Я не смог одолеть тебя в этот раз, посему объявляю во всеуслышание, что твоя безупречная защита уже вполне достойна высокого звания паладина. Но прошу, прими к сведению, мой славный ученик, что с одной лишь идеальной защитой противника не одолеть. Рекомендую последние дни до итогового испытания посвятить отработке приёмов нападения. Удиви меня на испытании, претендент, иначе, при всём моём к тебе расположении, не видать тебе золотого плаща паладина как своих ушей.

Седой паладин поклонился своему ученику и первым покинул истоптанную брусчатку. Сразу же следом за ним разошлись и остальные мастера-инструкторы. Атен остался один посреди опустевшего двора, смакуя долгожданную похвалу наставника.

Повод для гордости у молодого претендента был более чем весомый. Шутка ли, самый старый и авторитетный храмовый паладин Крез Жёлтый Журавль сегодня во всеуслышание объявил его равным себе мечником, другие храмовые паладины аплодировали их бою — после такого признания пелена страха и неуверенности, сковывавшая претендента целый год, растаяла, как снег по весне. Теперь Атен не сомневался, что достойно выдержит итоговое испытание. Четырёх дней, что до него остались, вполне достаточно, чтобы поработать над отстающей от защиты атакой и на испытании ошеломить наставника серией стремительных выпадов.

А пока в голову счастливого Атена стремительным вихрем ворвались воспоминания о том, как долго и трудно он шёл к этой ставшей совсем близкой цели.

* * *

Жуткие архиличи — искусные маги нежити — превратили большую часть открытого пространства перед осаждённым ордой нежити неприступным замком славного барона Вердока фон Отка в сплошное зловещее зелёное огненное марево. Это непривычное глазу изумрудное пламя, огромным удавом стиснувшее высокие каменные стены замка, будучи совершенно безопасным для зомби, любое живое, теплокровное существо в мановение ока превращало в горстку пепла. Укрывающиеся в замке чародеи барона из последних сил противостояли яростной атаке неутомимых архиличей, подобранными контрзаклинаниями им удалось остановить зелёный огонь у основания высоких замковых стен. Но все внешние источники магической энергии теперь для них были надёжно перекрыты магами нежити, запасов же резервного замкового накопителя маны, по подсчётам чародеев, должно было хватить им от силы ещё на три часа поддержания спасительного контрзаклинания. Если же за означенные три часа к осаждённым людям не прибудет помощь, защитники замка — обречёны.

Предугадать дальнейшее развитие событий при исполнении этого худшего из сценариев было не трудно. Лишённое подпитки маной контрзаклинание быстро рассеется, и ничем не сдерживаемое изумрудное пламя ринется на приступ. Тогда через считанные минуты все до сих пор сдерживавшие орду зомби сквайры и лучники гарнизона вместе с укрывшимися в подвалах замка крестьянскими семьями из ближайших деревень, проще говоря, все живые в замке поголовно обратятся в пепел. Горстка гвардейцев-рыцарей в зачарованных доспехах вместе с охраняемой ими принцессой Фельей и ещё, быть может, высокородный барон с семьёй хоть и уцелеют в ужасном огне, но серьёзного отпора бросившейся на штурм опустевших стен орде зомби дать уже не сможет. Принцесса окажется в руках коварной нежити, повторяя судьбу злосчастного принца Утера, — какими бедами для Империи в дальнейшем это могло обернуться, подумать даже было страшно.

План Императора Эмри Абриссельского послать с дочерью Фельей лишь малочисленную охрану из пятерых избранных гвардейцев-рыцарей, дабы не привлекать к её тайному переезду в столицу постороннее внимание, в итоге обернулся для принцессы смертельной западней. Имелось лишь одно логичное объяснение случившемуся — среди ближайшего окружения Императора завелся предатель, который упредил нежить о предстоящем тайном переезде Фельи и даже перечислил заклятым врагам рода людского провинции, через которые гвардейцам было рекомендовано везти в столицу принцессу.

Лишь чудом крохотный отряд принцессы избежал расставленной на пути его следования и искусно замаскированной ловушки. Многочисленная толпа зомби выскочила из подземных укрытий чуть раньше времени, по ошибке приняв за Фелью с гвардейцами обычного богатея-купца в золочёной карете с небольшим отрядом телохранителей, на свою беду направившегося по своим делам тем же маршрутом, что и отряд принцессы.

Заслышав впереди пронзительное ржание обезумевших от ужаса лошадей и отчаянные крики до смерти перепуганных людей, сопровождающиеся злобным шипением десятков голодных зомби, через считанные мгновения сменившиеся звуками яростного боя, опытные гвардейцы живо смекнули, что к чему, и, развернув почтовую карету с принцессой, велели кучеру гнать к ближайшему замку.

Предводители зомби, следует отдать им должное, быстро разобрались в ситуации, поняли, что их свирепые, но глупые воины раскрылись раньше времени, атаковав не тех людей. Обнаружив промашку, они заставили зомби бросить уже смирившихся с ужасной смертью купеческих охранников и направили их вдогонку за удирающей принцессой. Одновременно, отрезая пути бегства принцессе, с разных направлений ей навстречу устремилось ещё с добрый десяток многочисленных отрядов зомби, перекрывавших все остальные окрестные дороги на случай внезапной смены маршрута ценного отряда.

К счастью для обложенной со всех сторон Фельи, замок барона Вердока фон Отка оказался буквально под боком. Гвардейцы едва-едва успели завезти карету принцессы под защиту его неприступных стен, и замок со всех сторон обступили сошедшиеся отовсюду отряды зомби.

Подсчитав примерное количество сбежавшейся нежити, засевшие в замке люди пришли в ужас — смердящих и когтистых оживлённых злобной некромантией мертвецов на огромном пустыре перед замком столпилось более трёх тысяч. Разогнать такую огромную орду зомби силами одного лишь замкового гарнизона из сотни сквайров и сотни лучников не представлялось ни малейшей возможности.

Ни зомби, ни их командиры, прекрасно осознавая своё подавляющее численное преимущество, не стали тратить время на переговоры, а с ходу атаковали людскую твердыню. Но оказалось, с наскока покорить толстые десятиметровые каменные стены замка ой как непросто — даже небольшой, но прекрасно обученный гарнизон с недосягаемой верхотуры стен мог сколь угодно долго отбивать не отличающиеся разнообразием тупые навалы зомби. Тогда-то и проявили своё присутствие до сей поры державшиеся в тени тёмные маги нежити. Их зелёный огонь легко преуспел там, где оказалась бессильна тупая ярость.

Вся надежда запертых в осаждённом замке людей теперь была связана с удачным прорывом одного-единственного рыцаря — сэра Атена Гивдонского, в арсенале которого очень кстати оказался добытый в бою с бандой гоблинов шлем-невидимка. Каким образом чудесная вещица попала в руки зелёнокожих разбойников, оставалось лишь догадываться, убиенные Атеном гоблины навсегда унесли эту тайну с собой в могилу. Но теперь, в осаждённом беспощадными зомби замке, волшебный шлём вкупе с зачарованным доспехом давали Атену шанс выбраться из ловушки самому и постараться привести помощь для оставшихся в осаде товарищей.

После бог весть какого по счёту отражения очередного отчаянного приступа не ведающих страха зомби под прикрытием шлема невидимости рыцарь спустился по сброшенной со стены верёвке на землю и сразу же утонул в гибельном для всего живого зелёном огне. Его дорогой зачарованный доспех имперского гвардейца справился с мощными, но примитивными чарами архиличей. И Атен, не теряя ни мгновения, тут же присоединился к паническому откату от неприступных пока стен твердыни обожженных и закопчённых смердящих воинов. Он неприметной тенью пристроился за спиной самого здоровенного толстяка-зомби.

Как только зомби вырвались из зоны поражения огненных стрел, обильно высыпаемых им на головы защитниками замка, панический бег их сам собой стал стихать. Останавливающиеся зомби тут же разворачивались и с упрямством, достойным лучшего применения, начинали движение обратно к стенам замка, с каждым шагом всё убыстряя и убыстряя темп. Вскоре разогнавшаяся толпа вновь неслась на отчаянный приступ.

Когда тупые, злобные и мучимые жаждой крови твари стали разворачиваться, Атен успел отдалиться от замка уже на приличное расстояние, но из пелены зелёного огня до сих пор выбраться ещё не удалось.

В одиночку двигаться навстречу целой орде было страшно, но Атен сам вызвался совершить этот подвиг, и идти на попятную было уже поздно.

Всюду, куда не кинь взор, тесными рядами толпились и заслоняли проход жадные до живой человеческой плоти зомби. Атену же нужно было исхитриться как-то меж ними протиснуться и при этом, не приведи Всевышний, не коснуться ни их мерзких вонючих тел, от прямого контакта с которыми можно было запросто подхватить какую-нибудь трудноизлечимую кожную болячку, и, разумеется, не подставиться под случайный удар их опасно острых, длинных и обильно смазанных трупным ядом когтей, которые эти ужасные воины Смерти весьма искусно использовали в качестве оружия.

В довершение всех бед и без того смертельно опасное положение отчаянного смельчака усугубляло полыхающее вокруг изумрудное пламя, сполохи которого ежесекундно искажали черты окружающих зомби и делали ещё более трудновыполнимой задачу: отыскать достаточно просторную прореху в их тесном строю.

Двигаться «против течения» было жутко и очень опасно, но иного выхода у отчаянного рыцаря не оставалось. Он завертелся ужом, проскальзывая в редкие прорехи между смрадными полуистлевшими телами. Дальнейшее продвижение его в тяжких условиях борьбы за выживание застопорилось, более того, вместе с напирающей толпой он невольно стал медленно «дрейфовать» в сторону замка.

Но тут, строго в соответствии с разработанным штабом барона Вердока планом воздушной поддержки своего отчаянного лазутчика, с замковых стен в направлении прорыва рыцаря ударили все три баронские катапульты. Тяжёлые глыбы гранита выкосили перед Атеном широкие просеки в толпе зомби, существенно облегчив рыцарю продвижение среди на время застывших в растерянности врагов. В образовавшихся проплешинах можно было бежать без опасения кого-либо задеть. Но, к сожалению, и без того не длинный свободный путь стал быстро по новой затягиваться опомнившимися и сомкнувшими ряды мертвяками. Повторного выстрела с замковых стен не последовало из-за вполне оправданного опасения воинов барона размазать по земле камнепадом вместе с зомби и затаившегося среди них невидимку Атена.

Но за те короткие мгновения, когда заваленное растерзанными телами пространство перед ним оставалось свободно, Атен успел пробежать примерно десятка три метров и вырвался из окружающего замок зелёного огненного марева. Далее можно было не опасаться искривлений сполохами огня пространства и смело нырять в открывающиеся прорехи возобновившей встречное движение толпы зомби.

Следующие полсотни метров оказались самыми трудными. Несмотря на приличное уже отдаление от замковых стен, тут толпа зомби двигалась ещё очень тесно друг к другу. Достаточно широкие прорехи в их строю отыскать было трудно, и, чтобы не быть отброшенным напирающими врагами обратно в зону зелёного огня, Атену периодически приходилось даже вставать на колени, а то и вовсе падать на живот и кое-как протискиваться между вонючих ног полуразложившихся зомби.

По мере отдаления от замка заслоняющих путь зомби становилось всё меньше. На двухсотметровом расстоянии от баронской твердыни встречный поток поредел уже настолько, что стало возможным даже перейти на бег. Но предыдущее долгое протискивание сквозь плотные ряды штурмующих замок зомби отняло у невидимки-рыцаря слишком много времени. За спиной осталось почти полчаса нервной болтанки среди смердящих воинов Смерти. А впереди всего лишь чуть больше двух с половиной часов на поиск небольшой освободительной армии. И что совсем уж скверно, Атен имел довольно смутное представление о том, где он будет её искать.

Барон Вердок перед спуском со стены объяснил рыцарю, что здесь совсем неподалёку, примерно в десяти километрах от его замка, находится замок его соседа и старинного друга графа Виргиния де Зуле, который не откажет в помощи. Разумеется, барон снабдил своего единственного потенциального спасителя рекомендательным письмом к графу и подробной картой окрестностей, на которой красными чернилами был обозначен кратчайший путь к графскому замку. Но маневрируя среди прущей навстречу толпы зомби, рыцарь где-то выронил ценные бумаги. И теперь искать путь к графскому замку ему предстояло практически наобум. Атен успел всего лишь раз мельком взглянуть на карту, прежде чем сунул её вместе с письмом в карман. Увы, на подробное изучение карты до спуска уже не оставалось времени. А за то единственное короткое мгновение он не то что запомнить, даже толком рассмотреть её не успел.

В памяти у Атена от того просмотра осело лишь, что графский замок находится к востоку от баронского. В этом направлении он и стал продвигаться.

Несмотря на неудачу с картой, рыцарь не имел права поддаваться унынию, в его и только его руках оставались судьбы более полутора тысяч укрывшихся в замке людей и ещё одной совсем ещё юной девушки, обеспечить безопасность которой просил лихого гвардейца Атена сам Император лично. И вот оставивший свою подопечную гвардеец бежал наудачу по разорённой нежитью земле, уповая лишь на свою счастливую звезду, под которой, если верить придворному звездочёту, двадцать три года назад родился сэр Атен Гивдонский. Сейчас ему как никогда отчаянно хотелось в это поверить.

Ещё через пару сотен метров он наконец достиг дальнего леса, на подступах к которому оставшиеся позади зомби совсем перестали попадаться ему на пути. Атен, не раздумывая, припустил по первой же попавшейся на глаза едва заметной лесной тропе. И надо ж было такому случиться, что примерно ещё через сотню метров она вывела невидимку-рыцаря на замаскированный в лесу походный лагерь архиличей.

По краям небольшой лесной полянки стояли три громоздкие повозки, заполненные всевозможным магическим скарбом, а в центре поляны на очищенном от травы участке голой земли в магическом трансе застыли сами маги нежити. Архиличи настолько были в себе уверены, что даже не озаботились окружить место, где они творили свою грязную волшбу, отрядом охранников-зомби.

Таким сказочным подарком судьбы грех было не воспользоваться, и, отступив от своего первоначального намерения ни во что не ввязываться, пока не отыщет графский замок и не приведёт к осаждённым помощь, Атен атаковал беспечных тёмных магов.

Под прикрытием невидимости рыцарь незаметно подобрался вплотную к шестёрке архиличей, с магическими посохами в руках застывших по краям начертанной на земле сложной магической фигуры. Отточенным до совершенства бесчисленными тренировками стремительным движением рыцарь бесшумно выхватил из заплечных ножен меч и тут же резким рубящим ударом сверху вниз наискосок рассёк ссохшиеся, мумифицированное тело ближайшего архилича. Крутанув изящную восьмёрку, он через мгновение точно так же развалил на две части его соседа…

Когда архиличи опомнились, забили тревогу и попытались защищаться, было уже слишком поздно. Умелый мечник уже успел развалить пополам четверых из них, оставшиеся двое не успели мгновенно составить сложное неотвратимо-смертоносное заклинание, а примитивные огнешар и молнию хоть и с натугой, но всё же выдержал зачарованный доспех имперского гвардейца. Единственное, в чём преуспели маги нежити, это совместным заклинанием разрушили шлем невидимости врага, тем самым лишив его важного преимущества. Но когда отчаявшиеся архиличи, шипя проклятия, попытались с двух сторон наскочить на одинокого рыцаря и примитивно забить его до смерти тяжёлыми посохами, Атен за считанные секунды им доказал, что не зря считался одним из лучших фехтовальщиков императорской гвардии.

Изрубленные тела и посохи архиличей гвардеец сложил в кучу, наскоро забросал сухим хворостом — обнаруженным тут же, в одной из повозок запасливых магов, — и поджег. Пока костёр как следует разгорался, рыцарь тщательно затоптал зловещий магический рисунок на земле.

Дождавшись, когда полностью прогорят сухие останки некогда грозных тёмных магов, Атен расшвырял ногами ещё горячий пепел по поляне и, покинув её, продолжил движение в восточном направлении, горячо молясь про себя Всевышнему, чтобы направил его стопы к искомому замку графа.

Неизвестно, то ли молитвы его были услышаны, то ли счастливая звезда таки озарила его путь — об этом можно гадать до бесконечности, но факт, с которым, как известно, не поспоришь, заключался в том, что Атен вышел к графскому замку примерно через полтора часа беспрерывной беготни по лесным тропам.

Без всякого письма от барона граф поверил рассказу приведённого стражниками в замок грязного и измотанного длительной беготнёй по лесу рыцаря. Как позже выяснил Атен из разговора с графом, Виргиний де Зуле уже знал от своих лазутчиков о появлении отрядов зомби в окрестных лесах и ожидал подобного призыва о помощи от соседей. Поэтому сообщение незнакомца об атаке ордой нежити баронского замка его совсем не удивило.

На призыв о помощи верный имперской присяге Виргиний де Зуле ответил немедленным согласием. Вот только пока по тревоге с окрестных сёл съезжалось гарнизонное войско и грузили свои повозки разнообразной магической дребеденью чародеи, были потеряны драгоценные минуты. И когда помощь из графского замка наконец двинулась в сторону осаждённой твердыни барона, до истечения гарантированных баронскими чародеями трёх часов оставалось всего-то около десяти минут.

А это означало, что помощь атакуемому ордой нежити замку придёт с опозданием на целый час. В течение которого ужасный зелёный огонь, пробившись через рухнувший магический заслон защитников, уничтожит всех живых за неприступными каменными стенами, и спасать там, по сути, будет уже некого. Армия графа уже не успевала отвести неизбежное от обречённых людей, но она готовилась жестоко отомстить врагу за их смерть.

Однако вопреки прогнозам и расчётам, когда войско графа Виргиния де Зуле подошло к замку барона Вердока фон Отка, твердыня последнего по-прежнему отбивала яростные навалы сильно поредевшей, но всё ещё грозной орды зомби. Со стен в осаждающих летели сотни горящих стрел и громадные гранитные глыбы, а наводящий трепет на защитников зелёный магический огонь бесследно сгинул, будто его никогда и не было.

Ударившая в спину зомби тяжёлая панцирная пехота графа при поддержке огненных смерчей магов повергла в паническое бегство гораздо более многочисленную орду нежити. Преследуя удирающих зомби, из замка также вышел отряд сквайров под предводительством самого барона.

В ходе последовавшей непродолжительной погони двумя соединившимися людскими отрядами было уничтожено три четверти без оглядки улепётывающей орды, потери самих преследователей при этом оказались минимальны.

Удравшие зомби получили хороший урок, теперь вряд ли стоило опасаться в ближайшем будущем их возвращения в эти края. После такого жёсткого разгрома и массового избиения им придётся надолго затаиться в своих Мёртвых Пределах и по новой копить силы, набирая новую мрачную орду.

Когда горячка боя начала стихать, Атен одним из первых покинул заваленное зловонными телами поле сечи, вернулся в замок и поспешил в покои принцессы — удостовериться, что с вверенной его попечению девушкой всё в порядке. От своих приятелей-гвардейцев, неотлучно всё это время пребывавших возле госпожи, вернувшийся рыцарь узнал, что зелёный огонь сам собой вдруг исчез примерно минут через сорок после спуска Атена с замковой стены. Аккурат об эту пору отважный рыцарь в одиночку искромсал шестёрку архиличей. Сопоставив эти два факта, герой-гвардеец поделился своей догадкой с товарищами, которые, в свою очередь, не без гордости поведали об этом дополнительном подвиге своего славного товарища всему замку.

После того как отправленные на указанную Атеном полянку чародеи подтвердили уничтожение тёмных магов нежити, барон лично преклонил колено перед своим спасителем.

В столицу весть о случившемся по дороге с принцессой злоключении прибыла задолго до ожидаемого приезда самой Фельи, и, во избежание повторного эксцесса, навстречу дочери перепуганный Император выслал целый полк столичного гарнизона. Благодаря чему пятёрка утомлённых опасным путешествием гвардейцев получила возможность ещё на дальних подступах к столице переложить заботу о принцессе на плечи бравому гарнизонному полковнику и на дюжину часов раньше отправиться праздновать долгожданное возвращение домой в ближайший придорожный трактир.

В сопровождении полка празднично наряженной городской стражи принцесса Фелья торжественно въехала в столичные ворота. Пятёрка охранявших её на всём протяжении долгого переезда рыцарей в это время была далеко, и все лавры обеспечившего сохранность принцессы стража достались бравому гарнизонному полковнику. Его имя восхваляли высовывающиеся из окон люди, под ноги его коня горожане бросали цветы, и именно его обнял и расцеловал сам Император, когда полковник привёл ему во дворец долгожданную дочь.

Но и истинные виновники торжества не остались без награды. Когда празднества по случаю приезда принцессы закончились, пятерых сопровождавших Фелью гвардейцев вызвали к Императору, и каждый их них получили из рук Эмри Абриссельского по увесистому кошелю, до отказа набитому золотыми монетами. Особо же отличившийся удачливый герой-гвардеец имперский рыцарь сэр Атен Гивдонский, стараниями которого, кроме спасения баронского замка и особы императорской крови, было предотвращено разорительное нашествие орды нежити в глубь Великой Империи, в дополнение к увесистому кошелю за свою преданную службу был удостоен высочайшей милости — получил из рук своего Императора рекомендательное письмо в легендарный Серебряный Храм Паладинов. Этот закрытый Храм по сей день одиноко возвышался посреди давно покинутых людьми руин первого стольного града Империи — Труза. Путь туда был не близкий. Но удалённость Серебряного Храма от густонаселённых мест делала это древнее место ещё более притягательным для жаждущих подвигов и славы молодых рыцарей.

Попасть в это священное для любого воина место, где лучших из лучших рыцарей Империи опытные инструкторы-паладины за год обучения превращали в непревзойдённых мастеров двуручного меча — паладинов Империи, было давней заветной мечтой Атена. И вот наконец судьба подарила ему вполне реальный шанс.

Но рекомендация Императора лишь открывала перед Атеном ворота древнего Храма Паладинов, которые, однажды перед ним открывшись, запросто могли тут же навсегда захлопнуться. Чтобы попасть в ученики к инструкторам-паладинам Серебряного Храма, нужно было выдержать сложнейший вступительный экзамен. Император дал шанс своему гвардейцу показать себя перед мудрыми храмовыми паладинами, брать его учеником в Серебряный Храм или нет, увы, решал уже не он. Лишь один из доброго десятка съезжающихся ежегодно в начале осени достойных героев проходил сложнейшее турнирное испытание и становился претендентом на получение через год вожделенного золотого плаща паладина.

Оставшиеся до храмового турнира месяцы Атен провёл в изнурительных тренировках. Забросив подружек и холостяцкие пирушки с друзьями, всё свободное от службы время теперь молодой рыцарь оттачивал своё мастерство в фехтовальном зале, бесконечными тренировками буквально до обмороков загоняя своих многочисленных спарринг-партнёров. И без того отличное владение мечом упорный рыцарь улучшил изрядно. На ежегодном летнем внутригвардейском чемпионате он без труда взял первый приз в фехтовании на мечах, всего за минуту обезоружив считавшегося непобедимым чемпиона предыдущего года.

Заполненные тренировками дни пролетели незаметно, и вскоре настала пора прощаться. Напоследок Атен закатил друзьям шумную пирушку в любимом кабачке. А следующим утром, борясь посредством огуречного рассола с мучительной головной болью, уже трясся в седле, во весь опор уносясь из шумной столицы в совсем иную жизнь.

Развалины Труза находились практически в другом конце Империи, путь туда был не близкий. От нынешней столицы Лицгарда их отделяло без малого почти семь сотен километров.

Дорога в Серебряный Храм Паладинов растянулась на две недели. Поначалу она пролегала по густонаселённым провинциям и была вполне комфортной. Из-за множества придорожных трактиров в этих благословенных краях Атену не приходилось беспокоиться ни о пропитании, ни о ночлеге. Но последние четыре дня пути к Серебряному Храму пролегали по диким, заброшенным лесам, за столетия выросшим на плодородных пахотных раньше землях после бегства из древней столицы людей.

Из ближайшего к Серебряному Храму имперского городка Соколина, знаменитого на всю Империю своей богатой ярмаркой, регулярно, раз в месяц, к Храму Паладинов отправлялся обоз с припасами. Большинство спешащих в Серебряный Храм соискателей с рекомендательными письмами Императора успели к отправлению обоза и отправились через Голодный лес вместе с ним. Атен же на несколько часов опоздал к отправлению и бросился в отчаянную погоню за обозом. Но, увы, так его и не догнал. Вероятно, он выбрал на одной из многочисленных развилок в самом начале пути неправильную дорогу и в итоге был вынужден пробираться к руинам Труза через Голодный лес в одиночестве на свой страх и риск.

На четыре дня Атену пришлось потуже затянуть ремень и довольствоваться лишь скудными припасами, наскоро закупленными в первой подвернувшейся под руку соколинской продуктовой лавке перед неудачной погоней за обозом. Спать, как в боевом походе, завернувшись в плащ, прямо на земле. И ещё — постоянно быть начеку. По слухам, вокруг Серебряного Храма Паладинов водились жуткие монстры, толком рассказать о которых никто не мог, потому что все несчастные, столкнувшиеся с ними в Голодном лесу, исчезали бесследно. Из-за монстров редко кто отваживался, подобно храбрецу Атену, путешествовать в Голодном лесу в одиночку. Но у отставшего от купеческого обоза рыцаря не было иного выбора.

Счастливая звезда Атена вновь защитила своего баловня. Молодой рыцарь не заплутался, не стал добычей ужасных невиданных чудищ и, как положено, на четвёртый день вышел из Голодного леса к развалинам древнего Труза.

В назначенный день он, в числе ещётринадцати соискателей, топтался перед массивными посеребрёнными воротами Серебряного Храма Паладинов. Вышедший к ним седой паладин собрал и проверил рекомендательные письма и, убедившись в их подлинности, проводил рыцарей за высокие, испещренные непонятными древними рунами стены в открытый внутренний дворик Храма, где их ожидали остальные шестеро храмовых инструкторов.

Отборочный турнир начался сразу же без пафосных приветственных речей. Разбив рыцарей на пары, их стали по очереди вызывать в центр дворика и предлагать сразиться друг с другом.

Атену в поединщики попался мощный широкоплечий мастер топора. Этот достойный рыцарь наверняка перед поездкой в Серебряный Храм проходил обучение у инструкторов-гномов. Его техника была безупречной. Он даже внешне походил на гнома. Такой же кряжистый и несокрушимый, как гранитная скала. Вот только ростом он заметно превышал своих учителей, от чего вложенное ими в него умение было вдвое опасней. И всё же, несмотря на свою огромную силу и безупречную технику, он значительно уступал мечнику в скорости. Закружившись вокруг великана, Атен минуты три с трудом, но уворачивался от серии тщательно выверенных рубящих ударов, каждый из которых, попади он в цель, мог запросто его развалить напополам. Мастеру топора каждый раз не хватало лишь чуть-чуть, но он не ярился от череды бесконечных неудач, а продолжал хладнокровно и методично наносить новые и новые удары, не забывая каждый раз чётко отводить топор таким образом, что у противника не оставалось ни малейшей возможности для успешной контратаки. Но стоило ему однажды чуток замешкаться, как мечник мгновенно ринулся в атаку. Клинок Атена вошёл точно в зазор между нерасчётливо смещённым чуть в сторону топором и не успевающим прикрыть лицо стальным наплечником.

От смертельного удара в лицо не успевшего закрыться рыцаря спасла невидимая воздушная броня, наложенная на всех поединщиков храмовыми паладинами перед началом турнира. Поединок тут же был остановлен, и объявленный победителем Атен перешёл в следующий круг состязаний. А поверженный мастер топора без единого слова упрёка или утешения навсегда был выпровожен за храмовые ворота.

Победителей первого круга турнира завели в самый большой храмовый зал, именуемый Залом Боевых Трофеев. Почему его так назвали, догадаться было не трудно, для этого достаточно было оглядеться по сторонам. Все четыре стены зала от пола до потолка были увешаны срубленными головами самых разнообразных экзотических тварей, вероятно, в своё время дерзнувших бросить вызов могущественным мечникам в золотых плащах. Но соискателей привели сюда, разумеется, не для любования многочисленными трофеями. Трое из четверых сопровождавших их в зал храмовых паладинов вооружились снятыми со стены луками и колчанами, полными стрел, после чего соискателям предложили кинуть жребий и по очереди выходить в центр зала, где каждому предлагалось отбить как можно большее количество выпущенных в него практически в упор стрел.

Бывалые боевые рыцари были хорошо знакомы с подобным упражнением, жребий между собой они разыграли быстро и чётко. По знаку курирующего это испытание четвёртого инструктора-паладина трое его помощников дружно натянули луки и навскидку, не целясь, стали выпускать стрелу за стрелой в первого выбежавшего в центр зала соискателя.

Заранее извлечённые из-за спины две сабли в руках у рыцаря завертелись вокруг него с неразличимой глазу скоростью, стремительными кругами и восьмёрками, казалось бы, надёжно укрыв тело от бьющих в упор стрел. Но когда через полминуты куратор объявил окончание испытания, собрал раскиданный вокруг соискателя ворох стрел и внимательно их осмотрел, то обнаружил среди них семь штук без каких-либо зарубок на древке или царапин на стальном острие и пояснил, что эти, пробившись через сабельную защиту соискателя, должны были поразить его, если бы продолжающая действовать всё та же невидимая воздушная броня не отшвырнула их на пол.

Следующим испытуемым стал такой же, как Атен, мечник. Явленное им неистовое вращение единственного клинка помогло добиться гораздо лучших результатов, чем у первого испытуемого. Мечник не смог отбить лишь три стрелы.

Волею жребия Атен выступал последним. Он уже вычислил, что для попадания в заветную тройку переходящих в следующий турнирный круг ему достаточно не пропустить больше пяти стрел. Куратор дал отмашку, и, опережая мысль, сработал инстинкт бывалого воина. Меч сам собой, выламывая запястье, рванулся наперерез пущенным в него с трёх сторон оперённым смертям. Все переживания за результат испытания тут же вылетели из головы, осталась лишь привычная и понятная работа.

Меч закрутился вокруг Атена на пределе возможностей сухожилий удерживающей его правой руки. Ставший незримым клинок беспрерывно сшибал такие же невидимые человеческому глазу, пущенные почти в упор стрелы. А потом вдруг разом всё кончилось. Не встречая больше атаки извне, меч замедлил полёт и вскоре опустился к заваленному стрелами полу. После их подсчёта оказалось, что Атен каким-то чудом исхитрился отбить их все до единой. И с таким блестящим результатом он в числе ещё двоих соискателей с более скромными показателями прошёл в третий тур.

На последнем, третьем этапе турнира трём оставшимся соискателям предстояло по очереди сразиться с любым выбранным ими храмовым паладином.

Как победителю предыдущего испытания Атену предложили первым выбрать из семерых храмовых паладинов себе поединщика. Не без основания считавший себя великолепным мечником Атен после недолгих колебаний противником себе выбрал самого старого из храмовых паладинов. Логика его выбора была проста — утомлённому прожитыми годами старику не просто будет выдержать стремительного темпа, навязанного молодым талантливым мечником.

Каких противников выбрали себе остальные двое его конкурентов, Атен мог лишь догадываться. Потому как перед последним испытанием троих соискателей изолировали друг от друга и не позволили им смотреть за поединками соперников.

Какую роковую ошибку он совершил, руководствуясь в выборе сединами и морщинами паладина, Атен понял ещё до того, как его меч сошёлся в смертельном танце с удивительным белоснежным клинком храмового мастера. Молодому мечнику всё сразу стало понятно, как только он увидел, с какой изумительной лёгкостью, невзирая на годы, старик выхватил из заплечных ножен свой огромный двуручник.

Несмотря на всё своё хвалёное мастерство, против храмового мечника Атен смог продержаться всего двенадцать секунд. На тринадцатой его верный меч, снискавший ему при имперском дворе славу непобедимого чемпиона, оказался перерублен у самой рукояти огромным двуручным мечом паладина, и длинный обрубок бесславно брякнулся о каменную стену храмового дворика.

После такого оглушительного фиаско Атен был уверен, что испытание он провалил, и был безмерно удивлён, когда именно его из оставшейся троицы взяли претендентом в Серебряный Храм Паладинов.

Для него так и осталось тайной — какое же время против своих грозных поединщиков продержались остальные соискатели? Они не произвели впечатления на храмовых паладинов, и их по-тихому проводили за ворота. Атен после последнего испытания с ними больше ни разу не увиделся.

Противостоящий ему в поединке седой мастер Крез Жёлтый Журавль, ставший его наставником, на первом же занятии взамен привычного Атену легкого чуть искривлённого клинка выдал такой же, как у него самого, огромный двуручник и продемонстрировал серию упражнений, ежедневное многократное повторение которых гарантировало в скором времени овладение претендентом премудрости боя тяжёлым клинком. Все предыдущие методики тренировок пришлось поскорее забыть. Обучение в Серебряном Храме для блистательного при дворе гвардейца, по сути, началось с чистого листа, как у никчёмного новичка.

Обучив претендента за первый месяц всем известным ему приёмам и удостоверившись, что полученные уроки учеником усвоены и активно отрабатываются на ежедневных тренировках, наставник перестал возиться с подопечным двадцать четыре часа в сутки, предоставив его на растерзание другим храмовым инструкторам. Сам же наставник отныне ограничивался лишь утренними поединками с претендентом в полную силу, предварительно доведя до его сведения, что даёт обет молчания и заговорит, лишь когда ученик станет ему достойным противником.

Изо дня в день бесконечными тренировками тело Атена раскаляли и плющили, как брусок сырого железа — хоть и высшей пробы, но лишь железа! — на кузнечном горне. Претендента кормили особой пищей, поили таинственными отварами, умащивали избитое, издёрганное на тренировках тело особыми целительными травами, накрепко вбивали в голову мудрёную технику предельного ускорения. Из имперского рыцаря медленно, но верно ковали смертоносный клинок. И подобно кузнецу, владеющему секретом превращения простого железа в узорчатую сталь, храмовые инструкторы день за днём целый год создавали из рыцаря паладина.

И вот, после года суровых испытаний, наставник признал достижения своего ученика. Как и обещал, он прервал обет молчания и указал претенденту на его единственное упущение, для устранения которого оставшихся до испытания четырёх дней было более чем достаточно.

Закончивший предаваться воспоминаниям Атен легко, как пушинку, вскинул над головой огромный белый меч и, заняв боевую стойку, занялся отработкой обязательных базовых упражнений.

Глава 5 Вмешательство коварной богини

Дневной многочасовой перелёт молодого эльфа Лезля на спине верного грифона Грылафа подходил к концу, начинало смеркаться, и, пока окончательно не стемнело, нужно было отыскать внизу приличную полянку для ночлега. Но беспечный эльф не торопился решать эту насущную проблему, он любовался разгорающимся закатом и предавался сладостным мечтаниям о будущем счастье в собственном древо-доме, рядом с любимой Ризкой.

Вдруг серое безоблачное вечернее небо над головами грифона и его замечтавшегося седока начало стремительно темнеть из-за быстро скапливающейся грозовой тучи.

Первым почуяв неладное, пронзительно заклёкотал Грылаф, вырывая убаюканного размеренным полётом седока из радужных грёз о любимой. Встряхнувшийся наконец эльф ошарашенно заозирался по сторонам, потрясённый тем, что вокруг уже наступила ночь, хотя на западе закат по-прежнему только-только разгорался. Но, как бы то ни было, ночь есть ночь, лететь дальше во тьме было недопустимо, нужно было немедленно снижаться и садиться на любую первую попавшуюся полянку.

Эльф едва заметно потянул на себя поводья грифона, упреждая верного товарища о начале плавного снижения. И тут сверху, буквально в полусотне метров от них, пронзая темноту, мелькнул ярко-зелёный изломанный росчерк молнии. Страшный удар её пришёлся на зловеще чёрное в ночи поле леса, раскинувшегося от края и до края под пушистым брюхом грифона. Внизу ярко полыхнуло какое-то крошечное дерево, принявшее на себя всю мощь злого оружия небес. Вспышка молнии помогла наконец разобраться в приключившейся вокруг вдруг странной метаморфозе. Лезль понял, что до настоящей ночи ещё по-прежнему далеко, а окружающая темень наступила из-за чёрной тучи, в одночасье заполнившей собой почти всё небо.

Следом за молнией налетел пронзительный ледяной ветер и ударил дождь, застилая своей пеленой и без того плохо различимые в разлившемся над землёй мраке макушки деревьев.

Несмотря на куртку из плотного крепкого сукна, эльф мгновенно насквозь промок. У грифона также намокли шкура на спине, боках и даже на брюхе и перья на голове и в крыльях. Плавный гордый полёт его превратился в отчаянное барахтанье растрёпанными крыльями среди свирепого ветра и дождя. Об аккуратном, медленном снижении пришлось забыть, Грылаф падал вниз рывками, как подбитая птица, и после каждого рывка изо всех сил старался выровнять своё чересчур стремительное приземление.

Упустивший время эльф, трясясь от холода и ужаса, костерил на все лады ни в чём не повинного грифона, что тот не растормошил его раньше. Бросив бесполезные в такой чудовищной болтанке поводья, он обнял верного товарища за шею и прижался к нему всем телом. Заложив последний крутой вираж, грифон камнем рухнул вниз, обгоняя летящие с ним параллельным курсом капли дождя. В ушах его седока застонал оглушительный ураган, чтобы не сорваться с ускользающей из-под зада мощной спины, эльф впился в шкуру Грылафа обеими руками, смяв её в болезненные складки, чего в обычном полёте никогда себе не позволял.

Грифон так чудовищно разогнался, что едва успел выровнять стремительное падение и увернуться, когда под всклокоченным ветром брюхом вдруг вынырнула из-за пелены дождя острая, как пика, верхушка сосны. Дальше Грылаф был вынужден ещё какое-то время лавировать среди верхушек деревьев в поисках хоть какой-нибудь подходящей для посадки полянки. А когда наконец искомая прогалина между деревьями была обнаружена, нырнувшего в неё грифона настигла обрушившаяся сверху очередная зелёная молния.

На миг пространство вокруг Лезля озарилось ослепительно ярким светом, в котором мгновенно вспыхнуло и тут же прогорело до пепла тело преданного Грылафа. Сжимающие шкуру пальцы, лишившись опоры, беспомощно сошлись в кулаки. Эльф ещё успел напоследок удивиться — отчего это молния, так запросто изжарившая грифона, пощадила его самого? А потом он таки достиг земли. И от жёсткого удара мгновенно потерял сознание.

— Кто я? — прошептало перепачканное засохшей кровью, мхом и землёй существо, обращаясь к фрагменту звёздного неба, виднеющемуся в широкий просвет меж пышных крон окаймляющих поляну деревьев.

Вдруг яркие звёзды сошлись в изображение уродливого лица. Звёздные губы растянулись в приветливом оскале, и жуткий лик обратился к жалкому существу:

— Приветствую тебя, мой преданный слуга. Ты — тёмный эльф. И я, твоя справедливая госпожа Мортис, взываю к тебе. Сейчас встань, собери рассыпавшиеся стрелы, подними лук и жди. Скоро за тобой придут двое от моего имени, ступай следом за ними и сделай всё, о чём они тебя попросят. В благодарность за преданную службу обещаю вернуть тебе утерянную память. Ну а ежели ты меня разочаруешь, уж поверь мне, я найду способ сделать даже такое твое пустое, никчёмное существование совершенно невыносимым.

Составляющие лик звёзды вдруг дружно полыхнули и рассыпались звёздной пылью, а через мгновение над не помнящим себя тёмным эльфом снова нависал восстановившийся фрагмент звёздного неба.

Повинуясь приказу госпожи, чумазый тёмный эльф зашевелился и стал медленно подниматься. У него не было ни ненависти, ни боли, ни злости, ни отчаяния за то, в какое отвратительное чудовище его превратили, только появившаяся с подачи чудовищного лика цель, за которую он был безмерно благодарен госпоже Мортис.

Основательно покорёженное, всё какое-то скрученное и перекошенное тело его лишь со второй попытки приняло сидячее положение. Тёмный эльф оттолкнулся от земли изломанными и криво сросшимися руками в язвах и гнойниках и встал на такие же переломанные, заново криво сросшиеся и оттого плохо гнущиеся в коленях ноги. Огляделся и обнаружил, что земля у него под ногами и впрямь оказалась усыпана стрелами со смутно знакомыми зелёными перьями. Кряхтя и постанывая, тёмный эльф стал их неспешно собирать и складывать в обнаруженный тут же на земле полупустой колчан. Подобрав последним большой эльфийский лук, он кое-как закрепил оружие на плечах и, смахивая с перепачканной одежды налипшую грязь, стал растерянно озираться по сторонам в ожидании обещанной ему страшноликой Мортис пары её приспешников.

Ждать пришлось недолго, буквально через пару минут пышная листва опоясывающего поляну густого кустарника в одном месте расступилась, и из образовавшегося проёма вышли две одинаковые фигуры, с ног до головы закутанные в непроницаемые чёрные плащи. Прибывшие проворно метнулись к тёмному эльфу, и тот смог разглядеть виднеющиеся из-под низко опущенных капюшонов острые подбородки с неестественно белым цветом кожи.

— Волею изссбавительницы Мортиссс нижайше просссим уважаемого тёмного эльфа присссоединитьссся к нашему походу, — едва слышно прошелестел один из странных посланников госпожи.

— Я готов, — кивнул тёмный эльф. — Ведите.

Закутанные в плащи фигуры поклонились и направились обратно к проделанной ими в кустарнике бреши. Тёмный эльф двинулся следом за ними, неожиданно на ходу открывая для себя, что его плохо гнущиеся ноги, оказывается, могут бежать наравне с проворными спутниками.

— Кто вы? — поравнявшись с проводниками, спросил тёмный эльф.

— Меня зссовут Сссигриаль, я вампир, — откликнулся самый разговорчивый из скрытной парочки. — А это, — он указал выпростанной из-под плаща рукой в обтягивающей кожаной перчатке на товарища, — уважаемый Лифавсссль — верховный вампир. Мой нассставник и руководитель.

— А моего имени вы не знаете? — с надеждой в голосе спросил тёмный эльф.

— Предссставьссся, мы и узсснаем, — решился наконец подать голос верховный вампир.

— Да в том-то и закавыка вся, что я ничего о себе не помню, — признался искалеченный тёмный эльф. — Вот я и подумал, может, с вами где-то раньше нам уже доводилось?..

— До сссегодняшнего дня мы ссс тобой, тёмный, точно не пересссекалисссь, я бы зссапомнил, — перебил Лифавсль.

— А госпожа Мортис, она вам кто? — подкатил с очередным вопросом неугомонный тёмный эльф.

— Великая изссбавительница народов нежити от изссвечных оков Царссства Теней, почитаемая нами, как богиня, — не без гордости поведал Сигриаль.

— Богиня?! А мне она представилась просто госпожой.

— Ну ты же, тёмный, не до конца нежить, — фыркнул Лифавсль.

— Кто же я? Подскажи, уважаемый вампир, — взмолился чумазый тёмный эльф.

— Ты почти, но не сссовсссем, — путано пояснил верховный вампир.

— Как это?

— Не ссспрашивай, — отмахнулся Лифавсль. — Лучше, чем уже сссказссал, я не сссмогу тебе объяссснить. У вассс, тёмных эльфов, всссё очень сссложно.

— Госпожа Мортис просила меня помочь вам в чём-то. Так в чём именно? — продолжил допрос неуёмный тёмный эльф.

— Минуту терпения, сссейчассс сссам всссё увидишь, — пообещал Сигриаль. — Мы уже почти на месссте.

И впрямь, пробежав ещё примерно с пару сотен шагов по едва приметной лесной тропке, вампиры вдруг свернули с неё, углубились ещё на полсотни в дремучий лес, продираясь сквозь бурелом и чащобу, и вышли на большую поляну, густо поросшую низкорослым кустарником. Здесь зловещая троица остановилась.

— Уважаемый, помоги нам расссчиссстить кусссок зссемли, — попросил спутника верховный вампир.

Тёмный эльф не возражал, и в течение следующего часа вместе с вампирами старательно выдирал из твёрдой, как камень, земли кусты и траву.

Когда их совместными усилиями удалось расчистить квадратную площадку примерно пять на пять метров, вампиры прекратили дальнейшее корчевание и прополку, хорошенько притоптали всю землю на открытом участке и из противоположных его углов стали быстро покрывать ровную мягкую площадку мудрёным рисунком многолучевой магической звезды.

— Теперь твой черёд, тёмный, — обратился к мнущемуся в сторонке спутнику верховный вампир, когда с огромной звездой было покончено и она засветилась в лунном свете зловещим серо-жёлтым огнём. — Для зссавершения ритуала нам нужно немного твоей крови. Пройди в центр зссвезссды и зссакатай рукав на правой руке.

Не восприимчивый к боли тёмный эльф бестрепетно проделал то, о чём его попросили. Неуловимой тенью порхнувший к нему Сигриаль выхватил из-под плаща длинную узкую саблю со зловеще багровым лезвием и тут же ловко вскрыл ею оголённое запястье тёмного. Из вроде бы неглубокой раны тут же хлынул неожиданно бурный поток густой чёрной в лунном свете крови. Сбежав по руке, кровавые струи обрушились в центр магической звезды, и серо-жёлтое свечение её линий тут же стало меняться, наливаясь зловещим багрянцем.

Торопливо заняв места на вершинах двух самых длинных лучей, вампиры дружно затянули мрачное заклинание на незнакомом тёмному эльфу по-змеиному шипящем языке.

Сам же тёмный, хоть и не испытывал ни боли, ни даже малейшего дискомфорта в рассечённом запястье, от быстрой потери крови стал на глазах слабеть. Через минуту его ноги предательски задрожали, а перед глазами начала разливаться белёсая пелена забвения. Но прежде чем потерять сознание и без сил рухнуть на разбухшую от его же крови землю, тёмный эльф увидел, как низкие кусты вокруг очищенного ими участка с багровой звездой вдруг заходили ходуном. Густые заросли кустарника в разных частях поляны начали вспучиваться, и из открывающихся огромных подземных нор стали выбираться наружу перепачканные землёй чудовища в гнилой рванине с когтистыми лапами вместо рук и мощными, усеянными гнилыми острыми осколками зубов челюстями.

Как только истощённый и обессиленный «донор» упал на землю, багровая звезда, напоследок особенно ярко полыхнув, погасла, и рана на запястье потерявшего сознание тёмного эльфа тут же зарубцевалась.

Сходящимся отовсюду зомби вытянувшие их из могил вампиры приказали поднять тело отключившегося тёмного эльфа и, скомандовав собравшейся толпе следовать за ними, неспешно двинулись по проторенной получасом ранее просеке обратно на лесную тропинку.

Глава 6 В поисках любимого

Старый опытный оракул и чародей Римус Агбаэль Семнадцатый пребывал в растерянности. Кристалл с записью подсмотренного и подслушанного им разговора двух могущественных демонов, которым он снабдил в дорогу Лезля, должен был в любой момент отзываться на поисковые заклинания своего создателя, однако Римус убил всё утро на тщетные попытки установить с ним связь и, скрученный жестоким приступом головной боли, вынужден был отступиться, так ничего толком не добившись.

При этом Римус точно знал, что с кристаллом ничего не случилось, он по-прежнему в целости и сохранности висит на шее у сына. Простенькое заклинание контроля, наложенное оракулом на кристалл, информировало об этом чародея со стопроцентной гарантией. Потому невозможность связаться с кристаллом и увидеть через него сына потрясла и даже напугала бывалого оракула. Такая блокировка идеально нацеленных чар была по силам лишь невероятно могущественному магу. А памятуя, на чью тайну посмел покуситься ничтожный эльфийский оракул, старику было от чего затрепетать и запоздало схватиться за голову — дескать, что же я натворил!

Отлежавшись после утренних экспериментов в магической лаборатории, Римус, как обычно, ближе к полудню перебрался в свой рабочий кабинет на вершине древо-дома. Он сидел за своим любимым овальным рабочим столом и, охватив голову руками, предавался мрачным размышлениям на тему: «Во что же я вляпался?» и «Как бы теперь из этого компоста половчее выбраться?».

Старик настолько сам себя запугал скорой неотвратимой расплатой, что, когда в закрытую дверь его кабинета осторожно постучали, загнанный своими тревожными мыслями оракул шарахнулся от этого деликатного стука, как от оглушительного драконьего рёва.

— Я никого не звал, — собрав волю в кулак, всё же отозвался запаниковавший Римус. И нервно добавил: — Кто там? Чего надо?

— Извините, уважаемый хозяин, что отвлекаю вас от важных дел, — донёсся из-за двери приятный женский голосок. — Но у меня к вам важное дело, касающееся вашего сына Лезля.

С трудом подавив едва не вырвавшийся из горла вопль отчаяния, старик испуганно бросил в закрытую дверь:

— Ничего не знаю! Я не в курсе его дел!

— Но мне доподлинно известно, что Лезль вчера покинул Разлесье, исполняя ваше поручение, — возразила невидимая незнакомка. — И если вы не желаете, чтобы об этом узнала вся округа, немедленно отворите дверь и разрешите мне войти.

Припёртый к стенке чародей был вынужден подчиниться. Он сдвинул защёлку в сторону, толкнул дверь и обречённо просипел:

— Прошу.

Переступившая его порог совсем юная эльфийка учтиво поклонилась хозяину и послушно прошествовала на указанный чародеем стул перед рабочим столом.

Вопреки ожиданиям Римуса чудесным образом посвящённая в его секрет гостья не спешила пригвоздить заигравшегося оракула молнией к месту, а и впрямь собиралась снизойти до разговора. Обнадёженный оракул поспешно вернулся на своё кресло и заискивающе улыбнулся посетительнице.

— Так с чего ты взяла, что я давал Лезлю какое-то поручение? — осторожно поинтересовался он.

— Лезль вчера сам мне сказал об этом, перед отлётом, — призналась девушка, невольно чуть покраснев.

— Ах, вот оно как, — усмехнулся чародей, у которого от этого признания эльфийки словно огромная глыба с плеч свалилась. — Выходит, ты и есть та загадочная Ризидиэль, вскружившая голову моему мальчику?

— Да, меня зовут Ризидиэль, — кивнула девушка и еще больше зарделась.

— Значит, сын не удержал-таки язык за зубами, — рассмеялся старик. — Но я его понимаю, трудно отказать такой красотке, если она пристанет с расспросами.

— Ничего я не приставала, — возмутилась уже совершенно пунцовая от стыда эльфийка.

— Так чем я могу быть полезен тебе, уважаемая Ризидиэль? — перешёл к делу Римус.

— Я хочу знать, куда вы послали Лезля? — решительно объявила гостья.

— Извини, но это наш общий с ним секрет, — покачал головой чародей. — И доверить его третьему лицу никак невозможно.

— Понимаете, у меня очень нехорошее предчувствие, — торопливо защебетала Ризидиэль. — Моя интуиция никогда меня не подводила. И сейчас она утверждает, что, выполняя ваше поручение, Лезль попал в беду. Нужно немедля отправляться ему на помощь. Я готова, но не знаю куда. Скажите же мне, куда он направлялся? Молю!

— Знаешь, Ризидиэль, интуиция — это такая ненадёжная химера, доверять которой всецело всё же не стоит, — покачал головой оракул. — Уверяю тебя, с Лезлем всё в порядке, потому как всего час назад я наблюдал в магическом кристалле его свободный полёт на Грылафе. Посему все твои страхи абсолютно беспочвенны. Лезль движется, согласно нашему плану, к намеченной цели и очень скоро, покончив с делами, вернётся домой. Так что, милая, запасись терпением и жди. А о нашем с ним общем секрете я тебе рассказать не смогу, уж извини.

— Ну коли так, вы меня успокоили, — кивнула эльфийка, поднимаясь со стула. — Извините, что оторвала вас от дел.

— Да что ты, — замахал руками старик и, хитро подмигнув, добавил: — Мы ж без пяти минут родственники. Приходи в любое время.

Вновь зардевшаяся эльфийка поклонилась и опрометью бросилась вон из кабинета.

Проводив Лезля, Ризидиэль с гордым, независимым видом поднялась по винтовой лестнице вокруг ствола родного древо-дома в свою комнату и только там, оставшись за надёжно запертой дверью наедине с самой собой, дала наконец волю долго сдерживаемому чувству. Вволю нарыдавшись и накатавшись по полу, она освежила лицо чистой родниковой водой из стоящего на треноге в углу серебряного ведёрка и стала переодеваться, намереваясь навестить подружку. И тут её накрыло!

Сердце девушки словно незримыми чудовищными тисками сдавила ужасная невыносимая тоска — верная примета грядущей беды. Оправившись от первоначального шока, эльфийка, как умела, заставила себя отвлечься от мрачных мыслей.

В этом ей здорово помогли трогательные весточки от любимого — наскоро начертанные на клочках бумаги, недосказанные при чопорном расставании ласковые слова в её адрес с неизменным «Я люблю тебя, Ризка!» в конце, приходящие едва ли не каждый час с пойманными ловким эльфом в полёте и зачарованными им птичками.

Записки от любимого приходили весь день до позднего вечера. А когда вдруг прекратились, Ризидиэль не забила сразу же тревогу, потому что за окном уже царила ночь. И девушка справедливо рассудила, что её любимый опустился на какую-нибудь полянку и лёг спать.

Но не получив следующим утром ни единой весточки от Лезля, эльфийка до полудня не находила себе места от всё нарастающего беспокойства. И наконец решилась, поправ гордость, нанести визит старому оракулу и потребовать объяснения у Римуса, в какую переделку он втравил своего младшего сына.

Заверения родителя Лезля, что он магией отслеживает полёт сына и точно знает, что с его младшеньким всё в порядке, на какое-то время успокоили Ризидиэль. Ещё пять дней она провела как на иголках в ожидании хоть какой-нибудь весточки от любимого. Но Лезль хранил подозрительное молчание.

Когда прошли обещанные Лезлем семь дней, а он так и не вернулся, утром восьмого не на шутку перепуганная Ризидиэль вновь направилась с визитом к его отцу. Однако обнаружила древо-дом старого оракула укутанным заклинанием забвения. От соседей девушка узнала, что Римус запечатал дом ещё пять дней назад, оседлал своего грифона и, никому не сказав ни слова, скрылся в неизвестном направлении. Путём нехитрых вычислений эльфийка вывела, что бегство отца Лезля произошло аккурат после её к нему визита.

Вот тут Ризидиэль стало по-настоящему страшно. Живо припомнился посланный ей свыше знак беды, и, упрекая себя за постыдную беспечность, она наконец приступила к решительным действиям.

Наплевав на гордость, Ризидиэль решила обратиться за помощью к злейшему врагу всех молодых эльфиек Ясновидящей Милис — дриаде, воплощённому в женском теле духу леса, чьи поисковые чары считались самыми искусными в Разлесье, а неотразимые женские ежегодно завлекали к ней в шатёр десятки молодых эльфов, чем разбивали немало славных эльфийских пар. Если бы неделю назад кто-то из друзей или знакомых посмел даже в шутку предположить, что Ризидиэль обратится за помощью к коварной обольстительнице, гордая эльфийка тут же впилась бы в лицо обидчику длинными, холёными ногтями и хорошенько покарябала бы наглеца. Но теперь, после панического бегства Римуса, дриада была единственной её надеждой выйти на след любимого.

Собрав все свои драгоценности, Ризидиэль без спросу оседлала отцовского грифона и полетела осуществлять задуманное.

Отыскать новое жилище непоседливой дриады оказалось непросто, но, затратив на поиски целый день и буквально до полусмерти загоняв несчастного грифона, упорная эльфийка отыскала-таки среди зелёного моря листвы золотистый волшебный шатёр Ясновидящей.

Милис как раз закончила вечернее омовение в ледяных водах чистейшего лесного озера, образовавшегося её прихотью всего пару дней назад смешением вод пяти ближайших окрестных родничков, ручейки от которых чарами Ясновидящей были перенаправлены в подходящую чистенькую низинку. Выйдя на берег, раскрасневшаяся, нагая и прекрасная дриада, как дикое животное, несколько раз резко крутанула головой из стороны в сторону, взметнув рыжий мокрый вихрь из длинных, до пят, волос. После того, как растрёпанные, но избавленные от излишков влаги космы были закинуты обратно за спину, Ясновидящая закуталась в невесомое, но очень тёплое и уютное покрывало и босая, лёгкой, пружинистой походкой направилась в свой шатёр, где, как она предвидела ещё с утра, её перед сном поджидала кое-какая забавная работёнка.

Утомлённый грифон с хрупкой наездницей на спине опустился перед её золотым шатром аккурат в тот момент, когда сама Милис, вынырнув из кустов, появилась на краю лесной полянки. К тому времени тело её успело обсохнуть, и не нужная больше накидка была свёрнута и небрежно наброшена на правое плечо. А перед ожидаемой гостьей дриада умышленно предстала во всей своей бесстыдной наготе, нарочито демонстрируя сопернице роскошные формы своего безупречного тела.

— Так-так-так, что я вижу, неужели надменная эльфийка снизошла до посещения моего скромного жилища, — не без издёвки воскликнула дриада.

— Милис, я к тебе по делу, — сухо откликнулась Ризидиэль, заставляя губы искривиться в жалком подобии приветливой улыбки.

— Да иди ты, — усмехнулась дриада, неспешно приближаясь к гостье. — А я-то губу раскатала, что славная Ризидиэль ко мне почаёвничать заскочила. Ну и посплетничать заодно по-девичьи.

Стиснув зубы, эльфийка заставила себя сдержаться и не отвечать на очевидную провокацию. Продолжая через силу улыбаться, девушка поспешила перейти к делу:

— Милис, у меня несчастье…

— Да знаю я, всё знаю. Не зря же меня Ясновидящей прозвали, — переключившись на деловой тон, перебила дриада. Она дошла до шатра и остановилась у входа, так что мощный клюв тяжело дышащего грифона почти касался её левого плеча. — Твой Лезль угодил в беду, и ты готова броситься ему на помощь. Но не знаешь, где искать любимого. И для определения его местонахождения тебе понадобилась я. Так?

— Так, — откликнулась потрясённая такой исключительной прозорливостью эльфийка.

— Ну а раз так, то у меня к тебе имеется всего лишь один вопрос, — продолжила вещать дриада. — Догадываешься какой?

— Нет, — честно призналась Ризидиэль.

— Достаточно ли у тебя золота, чтобы расплатиться за мои далеко не дешёвые услуги? — охотно подсказала Милис.

— Вот. Здесь всё, что у меня есть, — дрожащим голосом пробормотала эльфийка, извлекая из поясного кармашка маленький мешочек со своими незатейливыми колечками, цепочками и серёжками.

— Бросай сюда, — потребовала дриада.

Через секунду она ловко подхватила кожаный мешочек, распустила завязки и высыпала себе на ладонь его содержимое. Все сокровища эльфийки легко уместились в пригоршне Ясновидящей.

Мельком глянув на золотые побрякушки с редкими вкраплениями мелких брильянтов, дриада озадаченно хмыкнула и пересыпала драгоценности обратно в мешочек. После недолгого раздумья она наконец вынесла свой вердикт:

— Конечно, это немного меньше моего стандартного гонорара за подобного рода услуги, но учитывая, как не просто тебе дался визит ко мне, я, пожалуй, соглашусь тебе помочь даже за столь скромную плату.

— Благодарю, — сдержанно кивнула эльфийка.

— Ну что, ты так и будешь верхом на отцовском звере сидеть? — уперев руки в бока, вдруг грозно спросила Милис и не терпящим возражений голосом тут же распорядилась: — Ну-ка живо спрыгивай на землю. И милости прошу пожаловать в мой шатёр.

Ризидиэль, грациозно перекинув через седло ногу, легко скатилась вниз по покрытому мягким оперением мощному крылу грифона и тут же нырнула под сень гостеприимно подхваченного дриадой полога.

Растянутые магией внутренние просторы жилища дриады на порядок превосходили скромные возможности отнюдь не гигантского золотого шатра. Взору оцепеневшей от восторга эльфийки открылась огромная прихожая со стенами, сотканными из мириад тоненьких живых цветочных стебельков и усыпанными тысячами разноцветных крошечных бутончиков. От радужного изобилия цветов у гостьи с непривычки даже зарябило в глазах, а в нос ударило таким дивным тонким ароматом, что даже мурашки по спине побежали.

Из прихожей широкие арочные проходы в трёх стенах выводили в ещё более огромные смежные помещения. Живым ковром пол прихожей и соседствующих комнат застилала мягкая зелёная травка, всегда хранящая тепло солнечного света. Одна из комнат, судя по виднеющемуся в проходе куску огромного, в полкомнаты, гамака, свитого из живых лиан со свисающими крупными гроздьями жёлтого, налитого соком винограда, являлась спальней дриады. Вторая, с многочисленными кустарниками, искусно переплетённые ветки которых образовывали с дюжину живых стульев вокруг длинного прямоугольного стола, являлась, похоже, столовой. А третья, с увитыми мрачным плющом стенами, в которые была понатыкана тьма-тьмущая всевозможных пузырьков, флакончиков, баночек, коробочек и пакетиков, и с широченным пнём столетнего дуба в центре, выдолбленная сердцевина которого являла собой гладкостенную деревянную чашу, была, разумеется, магической лабораторией знаменитой лесной волшебницы.

Оказавшись следом за гостьей внутри своего зачарованного жилища, дриада небрежно швырнула кожаный мешочек с драгоценностями эльфийки в стоящий возле входа массивный кованый ларь, крышка которого при подлёте мешочка, как рот прожорливого зверя, сама собой распахнулась ровно настолько, чтобы поймать маленький кошель, и тут же с лязгом встала на место.

Подхватив под локоток завороженную этим новым чудом гостью, Милис втянула её следом за собой в свою магическую лабораторию. И указав на свившиеся по мановению её руки из плюща в углу комнаты большое удобное кресло, велела эльфийке молча там сидеть, отвечать только на конкретные, заданные ей вопросы, наблюдать со стороны за действиями дриады и, что бы ни случилось с Ясновидящей, ни в коем случае не пытаться прийти ей на помощь.

Ризидиэль послушно села в указанное кресло, и волшебство началось.

Послушный воле хозяйки, вдруг ожил массивный дубовый пень. Его мощные корни выпростались из-под земли и, подобно многометровым удавам, раскинулись по всей лаборатории, проворно собирая со стен нужные склянки, коробки и пакетики, поднося их со всех сторон к деревянной чаше на макушке пня и отливая, отсыпая и вытряхивая туда точно отмеренные порции разнообразных снадобий. Сама же дриада, оказавшаяся вдруг в элегантном зелёном платье, очень удачно подчёркивающем изумрудный блеск её огромных, прекрасных глаз, вооружившись невесть как вдруг оказавшимся у неё в руке большим деревянным пестиком, стала энергично перемешивать содержимое быстро наполняющейся чаши. Здоровенные корни, как щупальца гигантского спрута, мелькали взад-вперёд от стен к деревянной чаше, перемешивающиеся ингредиенты внутри неё зловеще шипели, скворчали и булькали, нутро чаши ежесекундно вспыхивало разноцветными сполохами, и лишь по-прежнему безмятежный лик Ясновидящей Милис остался единственным островком спокойствия в воцарившейся вокруг вакханалии.

У наблюдающей со стороны эльфийки от беспрерывного мельтешения корней и чудовищного хоровода самых разных ароматов с непривычки заслезились глаза и засвербело в носу. Зажмурившись, она оглушительно чихнула. А когда через мгновение вновь открыла глаза, вся сводящая с ума суета вокруг неё прекратилась, будто её никогда и не было. По центру магической лаборатории вновь сиротливо стоял одинокий пень, вездесущие корни которого бесследно зарылись под землю, рядом с пнём стояла дриада в изумрудном платье, но уже без пестика. О недавнем столпотворении в лаборатории напоминало лишь чёрное как смоль, густое, маслянистое желе, до краёв заполнившее чашу пня.

Склонившись над блестящей поверхностью образовавшегося снадобья, дриада водила над ней руками и едва слышно шептала под нос формулу первого поискового заклинания.

Примерно с минуту ничего не менялось. А потом из глубин чёрного желе поднялся большой пузырь, заполнив собой всю поверхность желе. Под влиянием пассов рук Ясновидящей зловещий чёрный пузырь стал неестественно вытягиваться вверх и, поднявшись над поверхностью пня на полутораметровую высоту, беззвучно лопнул. Под чёрной плёнкой пузыря оказалась слепленная из серебристого тумана полупрозрачная фигура непонятного бесполого существа, ноги которого опирались о широкое дно вдруг разом опустевшей чаши.

— Кто ты? И чего тебе надо? — неожиданно басовитым голосом прогромыхало призрачное существо.

— Уважаемый Шейдра, тебя вызвала я, дух леса Милис, — торопливо отозвалась дриада, крепко сжимающая правый кулак на уровне бесформенного лица пленника. — Меня интересует, нет ли среди вверенных твоему попечению некоего Лезля Агбаэля — эльфа из королевства Разлесье?

— Плати! — потребовало существо.

— Разумеется, — кивнула дриада и швырнула под ноги призрачной фигуре горсть серебряных монет, ни одна из которых не отозвалась звоном о деревянный борт чаши, бесследно сгинув в серебристом тумане ног существа.

— Отвечаю. Названного тобой, лесной дух, Эльфа нет среди вверенных моему попечению, — пророкотала серебристая фигура.

— Благодарю, — улыбнулась довольная дриада. — И прощай! — Она разжала правый кулак и резко опустила руку.

Серебристая призрачная фигура тут же рассеялась и сгинула без следа.

— Могу тебя поздравить, твоего Лезля нет среди мёртвых, — обернувшись к эльфийке, огорошила её признанием Ясновидящая и, опережая готовые сорваться с губ Ризидиэль вопросы, тут же пояснила: — Я только что на твоих глазах устроила допрос могущественному духу смерти Шейдру Мутноглазому, бесцеремонно вырвав его, ради твоего спокойствия, аж из Царства Теней. Его слову можно верить со стопроцентной гарантией.

— Спасибо, — ошеломлённо выдохнула Ризидиэль.

— Теперь, когда мы убедились, что твой Лезль жив, попытаемся отыскать его местонахождение, — объявила дриада и вновь решительно отвернулась от гостьи, тем самым недвусмысленно указав на окончание короткого диалога.

Снова по взмаху её рук ожил массивный дубовый пень. Его мощные корни выпростались из-под земли и рванули к стенам за разнообразными ингредиентами для очередной затеянной хозяйкой мудрёной магической смеси. Появившимся в руке пестиком дриада стала быстро и аккуратно размешивать готовящееся снадобье. Вновь пространство лаборатории наполнилось мелькающими корнями и резкими запахами постоянно меняющего цвет магического зелья.

На сей раз эльфийка твёрдо решила пережить этот временный дискомфорт и увидеть, как заканчивается удивительное волшебство. Но вновь в определённый момент у неё невыносимо засвербело в носу, она зажмурилась и чихнула. А когда через мгновение открыла глаза, всё было кончено.

Деревянная чаша была до краёв наполнена голубоватой жидкостью, от которой исходило приятное глазу свечение. Дриада на сей раз не стала водить руками над полученным зельем, вместо этого она бесстрашно погрузила обе руки в голубую студенистую массу, стала вычерпывать её из чаши горстями и, бормоча под нос очередное заклинание, беспорядочно разбрасывать по комнате.

Разлетающийся в воздухе на сотни брызг голубой студень, не долетая до пола, замирал в полёте, от чего всё пространство лаборатории вскорости заполнилось мелкими голубоватыми брызгами и приобрело характерное голубоватое свечение.

Когда деревянная чаша опустела и весь извлечённый из неё студень, распылённый по комнате, парил в воздухе, дриада трижды резко хлопнула в ладоши и после третьего удара крепко стиснула ладони в замок.

Повинуясь её чарам, голубая светящаяся взвесь преобразилась в изрядно уменьшенную копию куска родного Разлесья над густозасаженным широченными древо-домами эльфов Земляничным Лугом. Крошечные деревья в этой открывшейся с расстояния птичьего полёта весьма реалистичной панораме были не больше мизинца эльфийки. Открывшаяся картинка с первых же секунд появления начала медленно видоизменяться, словно наблюдатель, глазами которого фиксировалось данное изображение, летел над лесом. И по мере его удаления от Земляничного Луга раскидистые древо-деревья медленно смещались к краю панорамы, а вскоре и вовсе покинули её, уступив место скоплению обычных деревьев с крошечными вкраплениями знакомых с детства полянок.

— Как ты уже наверняка сама догадалась, мы с тобой сейчас отслеживаем путешествие Лезля с момента вашего расставания, — не разжимая рук, пояснила Ясновидящая. — Как видишь, первоначальный полёт его протекал спокойно и безмятежно. Разумеется, мы не станем смотреть его от и до, это займёт слишком много времени. Сейчас я его ускорю до появления первых трудностей.

Дриада скороговоркой пробормотала под нос очередное заклинание, и изображение леса понеслось по лаборатории с сумасшедшей скоростью.

Через пару минут крошечные деревья стали укутываться мраком, действие ускоряющего заклинания тут же сошло на нет, картинка леса снова потянулась соразмерно полёту эльфийского грифона. И сразу стало заметно, что погружение деревьев во мрак происходит как-то ненормально быстро. Над лесом замелькали ветвистые сполохи зелёных молний. Верхушки деревьев заколебались от мощных порывов ураганного ветра. Хлынул косой ливень, пелена которого окончательно скрыла и без того уже плохо различимые во тьме деревья, превратив лес в непонятное чёрное пятно.

— Так-так, всё, кажется, начинает проясняться, — раздался напряжённый голос дриады.

— Где ж проясняться?! — не удержавшись, воскликнула побелевшая от страха за любимого эльфийка. — Наоборот, чернотой жуткой всё от края и до края затянуло!

— Ещё чуточку терпения, чую, развязка уже близко, — отозвалась Ясновидящая.

— Какая развязка? О чём ты? — испуганно запричитала Ризидиэль и попыталась вскочить со своего углового кресла, но была мгновенно опутана гибкими ветвями плюща, которые не позволили ей даже шевельнуться. — Эй! Пусти немедленно! — возмутилась эльфийка.

— Это для твоей же безопасности, — спокойно откликнулась дриада. — Сиди тихо, смотри и не мешай. А будешь вопить, мне придётся замотать тебе рот.

Ризидиэль пришлось подчиниться.

Меж тем события на большой магической панораме развивались стремительно. Разбушевавшаяся стихия вынудила-таки эльфа пойти на снижение, его грифон, по всей видимости, камнем рухнул вниз, потому как скрывшая деревья зловещая чернота вдруг стала стремительно расширяться и приближаться. Вот из неё вдруг вынырнула острая верхушка сосны, вызвав невольный вскрик ужаса у эльфийки, но грифону удалось избежать опасного столкновения. Острая верхушка дерева ушла в сторону, но из темноты тут же стали вырываться другие, среди которых проворной стрекозой завертелся невидимый грифон. Через минуту такой чехарды верхушки расступились, открыв небольшую полянку, в таинственный мрак которой с ходу нырнул пошедший на приземление грифон. А в следующее мгновение картинка вспыхнула ярко-зелёным светом, и всё разом исчезло.

Перед ошеломлённой эльфийкой снова предстала магическая лаборатория в своём первозданном виде — окутанные живым плющом стены, покрытый мягким, тёплым ковром живой зелёной травки пол и широкий дубовый пень в центре, с идеально чистой чашей на макушке. Дриада обнаружилась возле стены с небольшим флакончиком в руках, куда она собственноручно насыпала и наливала различные ингредиенты из своих воистину неистощимых запасов.

Удерживающие эльфийку на месте путы исчезли, Ризидиэль поднялась на ноги и, подбежав к дриаде, потребовала объяснений.

— Что это было? — зло крикнула девушка, рукавом куртки размазывая по щекам льющиеся из глаз слёзы. — Его что?.. Он что?..

— Успокойся, дорогая, мы же с тобой уже выяснили, что Лезль жив, — не отрываясь от составления снадобья, откликнулась Милис. — Да, не буду лукавить, с ним случилось большое несчастье. Высшее существо, проявившее интерес к твоему любимому, мне, к сожалению, не по зубам. Теперь Лезль надёжно укрыт от моих чар за непроницаемым барьером. Но я свяжу тебя с тем, кто сможет сквозь него пробиться… Так, кажется, готово.

Ясновидящая заткнула флакон с бирюзовой жидкостью пробкой, несколько раз хорошенько встряхнула и протянула Ризидиэль.

— Вот, держи, это нужно выпить перед сном, — стала объяснять дриада. — После того, как выпьешь, тебя охватит озноб, ты очень быстро лишишься всех своих сил и впадёшь в состояние, близкое смерти. Не пугайся, ты не умрёшь. Действие снадобья продлится около пяти часов, потом силы вернутся к тебе. Но прежде чем принимать снадобье, позаботься о комфорте и безопасности своего крайне уязвимого в эти часы тела. Мой тебе совет, принимай снадобье лучше дома, на своей кровати. Это снадобье поможет тебе выйти на прямой контакт с Хранителем вашего народа эльфов.

— Неужто с самим Галлеаном? — невольно вырвался у притихшей эльфийки возглас изумления.

— С Галлеаном, с Галлеаном, — усмехнулась дриада. — Кстати, передавай ему от меня привет… Расскажи ему, что увидела вместе со мной. И попроси его о помощи. Дальше всё в твоих руках. Уговаривай, умоляй, делай что хочешь. Запомни, только в его власти вытащить твоего Лезля из передряги… Ну всё, полагаю, свой гонорар я честно отработала. Теперь нам пора расставаться. Тебя снаружи ждёт отдохнувший грифон. А меня… Впрочем, мои планы — не твоего ума дело.

— Подумаешь, не очень-то и хотелось, — фыркнула Ризидиэль и, прижимая к груди драгоценный флакончик, выбежала вон из золотого шатра.

— Удачи, — крикнула ей вслед дриада.

Ловко вскарабкавшись на нагретую вечерним солнышком шкуру грифона, девушка тут же заставила грозного зверя стрелой взвиться в воздух. Воспарив над верхушками деревьев, Ризидиэль обернулась напоследок ещё разок посмотреть на золотой волшебный шатёр и потрясённо ойкнула, обнаружив под мохнатым брюхом грифона лишь маленькую пустую полянку. А чудесное жилище дриады бесследно исчезло, словно его здесь никогда и не было.

Как и предсказывала дриада, после первого же глотка из флакона эльфийку охватил жестокий озноб. Она чуть не откусила узкое горлышко пузырька, пока вливала себе в рот остатки волшебного бирюзового напитка без вкуса и запаха. А когда наконец выдернула изо рта опустевший флакончик, на радостях от души прикусила нижнюю губу и язык.

Упреждённая Ясновидящей Ризидиэль тряслась на мягкой пуховой перине за надёжно запертой дверью своей комнаты. Примерно через минуту жестокой тряски озноб стал потихоньку сам собой затухать, но вовсе не от того, что прекратился приступ чудовищной лихорадки, а потому что у несчастной девушки просто вдруг иссякли силы. Мышцы превратились в кисель. Из-за парализованных лёгких остановилось дыхание, прервало свои размеренные толчки сердце, ставшее совершенно чужим тело распласталось на перине.

Затухающим сознанием умирающая эльфийка ещё успела осознать, что стала жертвой коварной дриады, похоже, подсунувшей ей под видом волшебного снадобья заурядный яд. А потом свет от горящей под потолком масляной лампы померк, и Ризидиэль накрыла непроглядная тьма.

Глава 7 Враги, кругом враги

Четвёрка очень разных на вид воинов — надменной амазонки, скрытного ассасина, улыбчивого сарацина и, наконец, их грозного предводителя непроницаемого плечистого варвара орка — с трудом продиралась сквозь шумную суетную толпу. Подчиняясь ярмарочным порядкам, замаскированные демоны были вынуждены оставить своих лошадей в конюшне постоялого двора, каковых вокруг известной на всю Империю Соколинской ярмарки понастроено было великое множество, и теперь им приходилось пешими толкаться в людской толпе.

— Ну ты, урод, клешни-то прибери! — грозно прикрикнула амазонка на пристроившегося к ней сбоку потного толстяка, как бы невзначай взгромоздившего свою мясистую лапу на её соблазнительно виляющую попку.

— У тебя убудет, что ли, — осклабился наглец, даже не подумав извиниться. — Я слышал, вы, амазонки, в постели просто чудеса вытворяете. Не желаешь перепихнуться, крошка? А я за это, так уж и быть, тебя охранницей найму. Будешь лавку мою по ночам от воров караулить. Ну а днём, сама понимаешь…

Дальнейшие слова толстяка потонули в надсадном хрипе, потому как потерявшая терпение амазонка вдруг неожиданно сильно приложила его кулаком промеж ног. Рухнувшего на колени лавочника смертельно оскорблённая девица, разумеется, тут же попыталась добить. Но её отведённую для удара ногу тут же ловко перехватил шедший следом за ней ассасин. В ответ на возмущённое шипение воительницы серый что-то шепнул ей на ухо, после чего амазонка, оставив толстого ублюдка с отшибленной промежностью беззвучно кататься в пыли, продолжила молчаливое шествие сквозь толпу.

А через несколько секунд один из троицы мрачных ярмарочных стражников, скучающих без дела около винной лавки, ни с того ни с сего вдруг от души приложил укрытым стальной кольчугой плечом проходящего мимо сарацина. Охнувший от боли восточный воитель пробурчал себе под нос какое-то витиеватое проклятие и схватился за рукояти кривых мечей.

— Чего, ты чем-то недоволен, глист бородатый? — грозно сдвинул кустистые брови пьяный стражник, в свою очередь опуская широкую, как лопата, ладонь на древко прислонённой к стене лавки алебарды. — В плечо меня посмел толкнуть, а теперь за железяки свои хватаешься. Ну давай, посмотрим, какого цвета у тебя дерьмо.

— Нет, нет, все в порядке, о грозный воитель, — тут же поспешил вмешаться идущий следом за сарацином орк. — Мой друг извиняется за свою неловкость.

— А тебя, морда зелёная, никто не спрашивает, — цыкнул на миротворца стражник, грозно поигрывая двухметровой алебардой, — у меня со смуглорожим интересная беседа намечается. А ты валишь себе мимо и вали.

Побелевший как полотно сарацин убрал руки с рукоятей клинков и, преклонив голову перед обидчиком, выдавил сквозь зубы:

— Я был неуклюж, извини меня, о доблестный страж.

— Ладно, вали себе дальше, — презрительно сплюнув под ноги сарацину, разрешил стражник и, развернувшись лицом к оставшимся у стены товарищам, нарочито громко объявил: — Ну, что я вам говорил? Эти щеголи восточные только с виду храбрецы, а как до драки дойдёт, сразу жопу в кусты. Одно слово: сикуны ублюдочные. Ну чего, парни, ещё по глоточку красного забористого?

Прилюдно обвинённый в трусости сарацин попытался было вновь схватиться за мечи, но был тут же буквально за шкирку оттащен силачом-орком от опасного места.

— Тебе что было велено! — зашипел на ухо сарацину зелёнокожий варвар, удалившись от пьяных стражников на приличное расстояние. — Неужели сложно хотя бы один раз сдержаться и не устраивать вокруг себя кровавое побоище?!

— Ну ты ж видел, он на меня первым наскочил, — стал торопливо оправдываться сарацин. — Я чисто рефлекторно за мечи схватился. Но потом всё нормально сам же и разрулил.

— Разрулил он, ха! — фыркнул орк. — Да если б я тебя оттуда за шкирку не уволок, ты бы сейчас там точно побоище устроил. И вот так по-глупому раскрыл бы нашу маскировку до срока.

— Высокочтимый Габв… Тьфу! То есть Тамбу, я честно старался. Стерпел, даже когда этот урод харкнул мне на сапоги. Но когда эта пьяная скотина начала меня на всю ярмарку выставлять жалким трусом… Короче, прав ты, выходит, если бы тебя там рядом не было, я б ему точно башку с плеч снёс. А потом бы пришлось схлестнуться с двумя его дружками-собутыльниками, к которым на выручку понабежало бы ещё стражи…

— Подтянулись бы из города местные чародеи, — подхватил орк. — И чтобы уцелеть нам бы пришлось прям сейчас биться в своих истинных обличьях.

— Чего у вас стряслось-то? — подкатила к сарацину с орком вынырнувшая из толпы амазонка. — Такого стрекоча вдруг задали, мы с Крефом еле за вами поспели.

В подтверждение слов воинственной девы из толпы следом за ней вынырнул и молчаливый ассасин.

— Да тут, понимаешь, один страж до меня докопаться решил… — начал было объяснять сарацин, но тут же был перебит орком:

— Ладно, хорош плакаться. Ну было и было, обошлось, и ладно… Ликуйте, мы, кажись, пришли. Давай, Славиг, активизируй свои чары убеждения. Вон тот купец, видишь, — толстый зелёный палец указал на задумчиво шагающего мимо мясных рядов богато разодетого старика, сопровождаемого добрым десятком дюжих слуг, пригибающихся к земле под весом наваленных на спину здоровенных тюков, — это он обозы в Серебряный Храм Паладинов гоняет. Мы должны ему ну очень понравиться. Как, осилишь?!

— Обижаешь, — осклабился сарацин. — Скажи, я тебя хоть раз подводил?

— Ни разу. За то и ценю, — покровительственно похлопал по плечу зелёнокожий. — Всё, хватит лясы точить. Действуй.

Сарацин быстро нагнал купца и, как водится, начав разговор с какого-то пустяка, очень быстро с ним разговорился. Через полчаса старик уже души не чаял в замечательном собеседнике, называл его «мой добрый приятель» и угощал ужином в самом дорогом и приличном ярмарочном трактире. А по окончании их совместного ужина купец первой гильдии Баргаш Стерж официально расторг свой договор с полком ярмарочной стражи и нанял охранниками своего уже готового к выступлению обоза сарацина Славига и троих его приятелей-наёмников: амазонку Рюмбу, ассасина Крефа и орка-варвара Тамбу.

Перед отправлением обоза четвёрка наёмников всё же не удержалась от соблазна наведаться в ярмарочную волшебную лавку. Привлекший их внимание маленький магазинчик имел стандартную, скромную и неказистую вывеску «Магические аксессуары и артефакты, куплю, продам, поменяю».

Подобных этому заведений на Соколинской ярмарке было ещё с добрый десяток, они были раскиданы на огромной территории ярмарки и довольно вычурно смотрелись на фоне однообразия бесконечных торговых рядов. Основной ассортимент волшебных лавок был примерно один и тот же. Стандартные эликсиры от быстрейшего заживления разного рода колото-резаных ран. Многочисленные противоядия на сотни известных алхимикам ядов. Очень популярные у совсем ещё молодых, неопытных воинов так называемые допинг-коктейли, дающие на краткий промежуток времени прилив сил, или добавляющие выносливости, или улучшающие глазомер, вследствие чего неизменно повышалась точность стрельбы. Также здесь вполне легально продавались разномастные лёгкие и тяжёлые наркотические стимуляторы, особо популярные у презирающих жизнь берсеркеров — под воздействием подобных снадобий, в зависимости от принятой дозы, у воина притуплялось чувство страха и понижался болевой порог.

Но помимо подобного ходового и примерно одинакового для всех волшебных лавок ассортимента, в каждом из подобных заведений имелось и что-то своё особенное, эдакая экзотическая изюминка. Где-то хозяином лавки скупались и впоследствии, разумеется, предлагались покупателям свитки с магическими формулами самых разнообразных заклинаний. Но для использования подобных свитков нужно было владеть целым набором специфических знаний, простому необразованному воину, разумеется, неподвластных. В другом месте собирались и предлагались вниманию клиентов разного рода магические сферы, позволяющие опять же владеющему определённым навыком профессионалу успешно раскрывать их во время боя и, воспользовавшись заключёнными в них скрытыми резервами, переломить ход сражения в свою пользу. В третьей лавке помимо стандартного набора склянок с ходовыми снадобьями предлагались вниманию покупателей разного рода зачарованные оружие и доспехи. В четвёртой — пропитанная магическими эликсирами одежда, головные уборы и обувь. В пятой — волшебные книги…

В лавке, порог которой переступила четверка наёмников, изюминкой торговли были нагрудные камни-талисманы. Потоптавшись некоторое время у стеллажей со стандартными снадобьями, орк и трое его спутников-людей остановились у небольшой витрины, за толстым стеклом которой на тёмно-синем бархате были выставлены на всеобщее обозрение краса и гордость хозяина лавки — семнадцать разноцветных зачарованных камней, искусно вправленные в кулоны из драгоценного и полудрагоценного металла.

— Уважаемые воители интересуются талисманами? — через несколько минут раздался вкрадчивый шепоток за спинами наёмников. Толстяк хозяин, перепоручив заботу об остальных клиентах магазинчика своему помощнику, лично подошёл к потенциальным покупателям самого дорогого своего товара.

— Интерес-то у нас имеется, — отвернувшись от витрины, за всех ответил зелёнокожий орк. — Вот только, похоже, нет здесь у вас того, что могло бы нам пригодиться в бою.

— Да что вы такое говорите, уважаемый! Как это нет! Быть такого не может! — всплеснул руками торговец. — Да моей коллекции талисманов во всей Империи равных нет! Быть может, вы просто не заметили нужный вам?! Прошу, давайте вместе ещё раз осмотрим талисманы!

— Думаешь, дядя, на простофиль напал, — ухмыльнулся ему в ответ стоящий ближе всех сарацин. — Надеешься пустышку в красивой оправе нам втюхать.

— Нет… я… не… — начавший вдруг заикаться торговец невольно попятился под взглядом чёрных блестящих глаз.

— Славиг, прекрати пугать нашего славного хозяина, — одёрнул товарища властный голос орка. — Ну-ка отойди в сторону, а лучше вообще выйди отсюда и подожди нас снаружи.

Торговец весь напрягся, ожидая вспышки гнева со стороны страшного сарацина, но последний, к его безмерному удивлению, не высказав ни слова протеста на столь бесцеремонное к себе отношение, покорно вышел из лавки и остался ждать товарищей у двери снаружи.

— Прошу, хозяин, подходи, потолкуем, — позвал торговца орк и сделал знак двоим оставшимся спутниками расступиться.

— Поймите меня правильно, уважаемый, я вовсе не собираюсь навязывать вам свой товар, — объявил орку приблизившийся к витрине торговец. — Но представленные здесь камни никакая не пустышка, я головой ручаюсь за подлинность каждого выставленного здесь талисмана.

— Конечно, они все подлинные, — примирительно улыбнулся орк. — Мой невоздержанный на язык спутник, называя их пустышкой, вовсе не имел в виду подделку. Просто в серьёзном бою большинство этих талисманов малоэффективны.

— Да что вы такое говорите! — в очередной раз всплеснул руками торговец. — Они все…

— Не нужно все, — перебил орк. — Давайте переходить к конкретным примерам, не то мы так до вечера будем впустую словесами перебрасываться. Начнём по порядку, с этого ярко-зелёного малахита в серебряной оправе. Насколько я понял из закреплённой под ним пояснительной таблички, с его помощью можно вызвать на поле брани малого энта.

— Совершенно верно, — кивнул толстяк хозяин. — Этот грозный лесной воитель способен…

— Ну нам-то не стоит заливать, на что способен малый энт, — усмехнулся зелёнокожий придира. — У нас с товарищами за плечами не один десяток сражений. Доводилось иметь дело и с энтами. И для любого из нас, уж ты поверь мне на слово, не составит труда одолеть даже гигантское ходячее дерево. А уж о его юном отпрыске и вовсе речи нет. Малого энта играючи сметёт любой мало-мальски владеющий мечом и щитом воин. Вот и выходит, что за время, потраченное мною на вызов столь слабого союзника, я сам, своей боевой дубиной, добьюсь в десятки раз большего. Спрашивается, зачем мне связываться с этим малахитом, который к тому же, как здесь указано, стоит аж сотню золотых монет?

— Вы воины — вам не нужно, — набычился торговец. — А какому-нибудь не искушённому в ратном деле купцу с таким камнем на шее будет спокойней.

— Покойней ему будет, а не спокойней, — усмехнулся орк и был поддержан презрительными смешками своих молчаливых спутников. — Ладно, оставим малахит, перейдём к следующему. Чёрный агат в золотой оправе. Тут указано, что, брошенный в противника в бою, он вызывает разрушительный смерч. Ну это ещё куда ни шло. Прилично сработает, если во вражеском стане не найдется ни одного мало-мальски грамотного колдуна. Ежели же чародей сыщется, он играючи нейтрализует подобное простенькое колдовство. И окажется, что уплаченные за талисман двести золотых без всякой пользы были выброшены на ветер. Хотя, конечно, как ювелирное украшение эта висюлька будет смотреться на груди, поверх наряда, весьма элегантно. Но мы ведь не для бала висюльку здесь выбираем, а для боя.

— Никакая это не висюлька! — Торговец аж затрясся от злости. — А отличный боевой талисман!

— Разумеется, тебе ведь видней, — пожал плечами орк. — Но у меня на этот счёт совершенно противоположное мнение. И поскольку все остальные представленные здесь камни примерно сходной силы, нам, увы, ни один из них не подходит.

— Погоди, погоди, как это все одной силы? — цапнул за руку развернувшегося было к выходу орка вошедший в раж торговец.

На что незамедлительно отреагировали сопровождающие зелёнокожего варвара ассасин и амазонка, дружно вклинившись между орком и хозяином лавки.

— Не трогать, — шугнул спутников от торговца орк.

— А что вы скажете об этих двух камнях? — словно не заметив насупившихся ассасина с амазонкой, толстяк вернул орка к витрине и ткнул пальцами в стекло на жёлтый опал в зеленоватой бронзе и тёмно-красный гранат в рыжем золоте.

— Согласен, эти два талисмана самые серьёзные экземпляры в вашей коллекции, — кивнул зелёнокожий варвар. — Вызываемая опалом болотная медуза, равно как и вызываемый гранатом ядовитый красный паук, чрезвычайно опасные противники даже для опытных воинов. Но слабая защита болотной медузы, несмотря на все подвластные ей могущественные чары, делает её лёгкоуязвимой для неприятельских стрелков. Я на собственном опыте знаю, что в серьёзном бою она очень часто попросту не успевает применить свои парализующие чары и бестолково погибает, истыканная стрелами. В итоге мы имеем одно лишь сплошное расстройство: проигранный бой и безвозвратно утерянный опал за тысячу золотых… У красного ядовитого паука, вызываемого гранатом, с защитой полный порядок, но для вызова этого громоздкого чудовища в тесноте боя подчас попросту не хватает места. Но если грамотно тактически выстроить бой и в нужный момент расчистить место для вызова, этот могущественный магический союзник может даже в одиночку решить исход сражения в пользу своего хозяина.

— Ну вот, видите, я же говорил! — важно подбоченился торговец. — Нашёлся достойный вас камень. Будете брать?

— Нет.

— Не устраивает цена? Желаете торговаться?

— Да нет, цена нормальная. Полторы тысячи золотых такой талисман вполне стоит.

— Понимаю. Вы не располагаете подобной суммой. Ну так это не проблема. Заплатите сейчас половину. Остальное отдадите, скажем, через месяц. Я вполне удовлетворюсь вашей распиской, заверенной по всем правилам у чародеев, разумеется.

— Золото не проблема. Меня просто не интересует этот камень.

— Погодите, уважаемый, но вы же только что признали его несомненные достоинства…

— Для других, не для себя, — покачал головой орк, в очередной раз отвернувшись от витрины и неспешной походкой направившись к выходу. — Видишь ли, добрый хозяин, — продолжил он объяснять провожающему его толстяку, — мне доводилось биться против красного ядовитого паука. Как видишь, я его одолел. А раз это удалось мне, вполне возможно, окажется по силам и моим врагам. Мне не нужен магический союзник, в силах которого я не уверен… Извини, что отняли у тебя время, дружище. Но, согласись, я заранее тебя предупредил, что ничего из здесь предложенного меня не заинтересовало. Спасибо за приятную беседу.

— Если задержитесь ещё на пару минут, я покажу вам кое-что из своего тайника, думаю, эта вещица вас заинтересует, — неожиданно предложил торговец.

— Тамбу, до отправления обоза осталось три минуты, — напомнила замешкавшемуся в дверях орку амазонка.

— Ступайте к обозу, задержите отправление на пару минут, я вас сейчас догоню, — распорядился варвар, возвращаясь обратно в лавку.

Ассасин с амазонкой выскочили исполнять приказ, а задержавшийся орк вопрошающе уставился на торговца.

— Прошу за мной, — поманил последний и, скоренько пробежав мимо забитых склянками стеллажей, подвёл орка к неприметной двери в смежное с торговым залом помещение.

Поковырявшись ключом в замочной скважине, торговец распахнул двери и впустил варвара в небольшой уютный рабочий кабинет. Гость без приглашения плюхнулся в широкое мягкое кожаное кресло и едва удержался от соблазна по-хозяйски закинуть ноги на стоящий рядом массивный дубовый стол. Толстяк же, по новой заперев дверь кабинета, проворно засеменил к дальней стенке, где, отодвинув в сторону картину, стал ковыряться другим ключом — гораздо больше первого — в стальной двери сейфа.

— От кого столько замков? — бросил в напряжённую спину пыхтящего над тугим замком торговца орк.

— От воров, будь они неладны, — прокряхтел в ответ толстяк. — Спасу от них нет. Вот и приходится всё особо ценное в сейф прятать… Уф! Кажись, получилось.

Торговец распрямился и отвёл в сторону толстую дверь стенного сейфа.

— А как же те талисманы в витрине? — продолжил допрос орк. — Отчего их в сейф не прячешь? Тоже ведь приличных денег стоят.

— Приходится рисковать. Ведь, если всё в сейф засуну, чем же тогда торговать стану, — пояснил толстяк, доставая из сейфа небольшую хрустальную шкатулку и выкладывая её перед гостем. — А этот талисман в витрину класть опасаюсь. Ну же, смелей, открывай и смотри.

Орк осторожно откинул хрустальную крышку и восхищёнными глазами уставился на лежащий там на специальном, под него выточенном, хрустальном ложе крупный белый алмаз, внутри которого красной точкой пламенела чья-то крохотная фигурка. Со всех сторон алмаз словно сеткой был опутан тонкими полосками белоснежного металла, из того же металла была сплетена и шейная цепочка, к которой двойной петлёй крепился прекрасный талисман.

— Не может быть, — наконец обретя дар речи, пробормотал орк.

— Да, это один из пяти легендарных алмазов Великого Белого Мага — так называемый Камень Огня, — шёпотом стал объяснять торговец. — Внутри его вот уже многие столетия в ожидании своего часа томится изловленный великим чародеем красный огненный дракон.

— Откуда же у тебя такая ценность? — спросил орк, осторожно прикасаясь когтем указательного пальца к безупречно отполированной грани бриллианта.

— Я торговец, мне каждый день приносят всякую всячину, кое-что я покупаю, — пожал плечами толстяк. — И не задаю при этом лишних вопросов. А потом продаю, опять же без всяких никчёмных объяснений.

— Намёк понял, — осклабился орк. — Говори, сколько ты хочешь за этот талисман?

— Вообще-то, когда я по своим каналам наводил о нём справки, мне намекнули, что камень бесценен. Но вам это сокровище обойдётся в десять тысяч золотых монет… Я, разумеется, понимаю, что при себе у вас, уважаемый, такой горы золота нет. И поэтому предлагаю…

— По рукам, — перебил толстяка орк.

— Что «по рукам»? — изумлённо захлопал глазами торговец. — Вы готовы немедленно со мной расплатиться?

— Именно так, — кивнул зелёнокожий варвар.

— Где ж, позвольте узнать, вы так ловко прячете эдакую прорву золота?

— Вот здесь. — Орк сорвал с шеи небольшой кожаный мешочек и, распустив стягивающие верх завязки, высыпал на стол перед обомлевшим хозяином лавки множество разноцветных сверкающих кругляшей, каждый размером с крупный лесной орех.

— Здесь сорок три крупных бриллианта, — стал объяснять орк. — Стоимость каждого на чёрном рынке по нынешнему курсу примерно двести девяносто золотых. Продав их все, ты получишь на руки почти двенадцать с половиной тысяч золотых. Так как, по рукам?

— Да, забирайте, Камень Огня ваш, — поспешно закивал толстяк, пожирая глазами раскатившееся по столу богатство. — Можете взять с собой и шкатулку, — добавил он после секундной заминки.

— В этом нет необходимости, — заверил зелёнокожий варвар, защёлкивая белую цепочку с камнем на шее и пряча её под доброй дюжиной разнообразных защитных амулетов. — Я, пожалуй, пойду, — объявил он и решительно встал с кресла. — И так уже изрядно отправление обоза своим опозданием задержал.

— Да, да, конечно, — рассеянно откликнулся толстяк, по-прежнему не в силах оторвать взгляда от своих бриллиантов.

— Дружище, брось их на секундочку и открой мне дверь, — потребовал варвар с порога кабинета, — если, конечно, не желаешь, чтобы я её снёс с петель.

— Ах да, извините, уважаемый. — Торговец подбежал, сунул ключ и открыл замок.

— Удачи в торговле, — перешагивая порог, по-дружески потрепал по плечу толстяка довольный сделкой орк.

— Благодарю, уважаемый, — откликнулся не менее счастливый торговец. — Заходите ещё. Двери моей лавки отныне всегда для вас широко открыты.

— Ловлю на слове, — откликнулся варвар уже на пороге уличной двери. — И обязательно ещё как-нибудь к тебе наведаюсь. Копи талисманы.

Орк вышел, и входная дверь резко захлопнулась за его спиной.

— О Серебряном Храме Паладинов я, конечно, много чего интересного знаю, — надувшись от важности, вещал сидящий на передке скрипящей телеги розовощёкий детина, отвечая на вопросы гарцующей рядом с ним на быстроногой каурой кобыле прекрасной воительницы. — Я туда ведь не первый год с господином Баргашем припасы гоняю.

— Ну так не томи, поведай, — томным голосом проворковала наездница и кокетливо повела обнажённым плечиком.

— Ладно уж, расскажу. Слушай, — легко согласился добрый малый. — Легенда гласит, что Серебряный Храм Паладинов появился ещё на заре становления нашей Великой Империи. Кто основал его в те далёкие времена в стольном граде Трузе и с какой целью — есть тайна великая, известная лишь, наверное, семерым храмовым паладинам. Но эти скрытные отшельники своих секретов никому не выдают. С древних времён и по сей день в Серебряном Храме воспитываются для процветания и защиты Империи великолепные непобедимые воины — паладины.

— Так уж и непобедимые, — не сдержавшись, фыркнула амазонка.

— Не веришь, так брось кому-нибудь из них вызов и проверь, — рассмеялся возница. — Кстати, скоро в Храме испытание претендента. Оно состоится аккурат во время нашего там пребывания. Если претенденту посчастливится выдержать испытание, у тебя появится реальный шанс помериться силой с новоявленным паладином.

Разумеется, возница всё это предлагал спутнице со смехом, будучи уверенным, что она поймёт и оценит его шутку. Но когда перевёл взор с дороги на нахмуренное лицо девушки, невольно сбился и замолчал.

— Не беспокойся, придёт срок — обязательно проверю крепость клинков этих твоих паладинов, — как-то неожиданно серьёзно вдруг объявила воительница.

И у парня от этих её слов даже мурашки по спине пробежали.

— Шутка, — спохватившись, добавила амазонка и озорно подмигнула собеседнику.

— А, ну конечно, шутка, — закивал мигом успокоившийся возница и снова заулыбался в ответ.

— Ну и чего ты примолк? Давай дальше про Храм рассказывай, — потребовала девушка.

— Да чего ещё-то, я вроде всё уже тебе о нём рассказал, — пожал плечами собеседник. — Серебряный Храм Паладинов стоит на развалинах давно покинутого людьми древнего города Труза. Теперь эти развалины находятся вдали от населённых мест, окружённые огромным Голодным лесом.

— С чего это он вдруг Голодный? — не удержавшись, вновь перебила амазонка. — Нормальный с виду лес вокруг.

— Голодным его прозвали из-за обитающих тут ужасных чудовищ, которые нападают на одиноких путников и без остатка их пожирают, — стал объяснять возница. — Из-за этих чудищ путешествовать в Голодном лесу без отряда опытных воителей крайне опасно. Обычно наш обоз охраняло два десятка стражников из Соколина…

— Что, опасаешься, мы вчетвером их не заменим? — усмехнулась амазонка.

— Ну что ты, и в мыслях не было, — торопливо заверил возница. — Раз господин Баргаш вам доверяет, значит, и я верю в вас.

— И правильно делаешь. Уж поверь мне на слово, — нехорошо улыбнулась опасная девица, — каждый из нас, четверых, десятка этих раскормленных задниц из Соколина стоит. И, наняв вместо них нас, твой мудрый хозяин не только сэкономил золото, но и весьма укрепил обороноспособность своего обоза.

— Я верю, верю, — испуганно закивал побледневший возница.

— Вот и молодец, — покровительственно улыбнулась нагнавшая страху воительница. — Валяй трави дальше про Храм Серебряный.

— Ну что ещё о нём добавить, — почесал в затылке возница. — Как видишь, туда нет нормальных наезженных дорог. Только такие вот, лесные, заросшие травой, по кочкам и ухабам которых наши телеги с припасами едут не шибко быстро. Но примерно дня через четыре такого хода, можешь не сомневаться, будем на месте.

— Эй, Рюмба, довольно лясы точить, — прервал неспешную беседу возницы и наёмницы подъехавший к амазонке ассасин. — Работёнка для твоего лука, кажись, назревает.

— О чём это ты? — встрепенулась воительница и заозиралась по сторонам. — Неужто чудища здешние решили на зуб нас попробовать?

— Что за бред ты несёшь! Какие ещё чудища! — возмутился ассасин.

— Да так, мне тут понарассказывали ерунды всякой, — смутилась амазонка и зло зыркнула на возницу.

Последний тут же отвернулся и уставился на дорогу.

— Там, впереди, два десятка уродов устроили засаду на пути нашего обоза, — наконец снизошёл до объяснения ассасин. — Стражники с ярмарки. Похоже, болваны решили поквитаться с нами за то, что приработок у них отняли. Не суетись, их пока что не видно. До них нам ещё минуты три чапать. Но Славиг наш, разумеется, засаду впереди уже почувствовал. Тамбу приказал нам переместиться во главу обоза, сам он со Славигом уже там.

— Чую, нас ожидает славное веселье, — хищно улыбнулась амазонка. По симпатичному личику её промелькнула зловещая тень затаившегося под женским обличьем свирепого демона.

Если бы возница, на свою беду, в этот момент подсматривал за девушкой, запросто мог бы после увиденного стать заикой. К счастью, парнишка старательно пялился перед собой.

— Чего ж мы ждём, поехали, — махнула рукой воительница и, подавая пример, первой пустила свою каурую быстрой рысью.

Инкуб не ошибся, точно в предсказанное им мгновение густые заросли по обе стороны ухабистой, поросшей травой лесной колеи вдруг раздвинулись, и из укрытий, преграждая путь обозу, вывалилась целая толпа стражников в одинаковых кольчугах и с длинными алебардами в руках.

— Ба, парни, гляньте, это ж наш глист бородатый со своими ублюдочными приятелями, — тут же прогремел до боли знакомый пьяный голос сарацинова обидчика. — Ну ты, сикун смуглорожий, совсем страх потерял! Придётся тебя наказать, чтоб неповадно было впредь хлеб у честных рубак отбирать.

— Этот урод — мой, — обращаясь к товарищам, процедил сквозь зубы побагровевший сарацин.

— Разумеется, — откликнулся орк. — Делай с ним что хочешь. Теперь можно. И вы, ребятки, оторвитесь по полной. Выпустите пар перед тоскливой лесной дорогой. Я разрешаю.

Меж тем тот же самый словоохотливый стражник, бывший в отряде, похоже, за старшего, обратился к укрывшемуся за спинами четвёрки наёмников трясущемуся от страха старику купцу.

— Чего ж это ты, Баргаш Стерж, на старости лет надумал сопровождение сменить? Разве плохо мы твои телеги охраняли? — укорил хозяина обоза горлопан. — Сейчас увидишь, как мы твоих новых охранников землю жрать заставим. А потом и тебя малость уму-разуму поучим, чтоб впредь…

— А ну-ка с дороги, холуи! — перебивая стражника, взревел орк и, размахнувшись ужасной дубиной, пустил вскачь своего гнедого на тройную цепь стражников.

Сарацин и ассасин мгновенно бросили своих коней следом и, отстав на полкорпуса от предводителя, поскакали справа и слева, прикрывая орка с тыла и с боков. Но, опережая троих всадников, у них из-за спин в сторону слегка растерявшегося от такой неожиданной агрессии противника одна за одной засвистели серопёрые стрелы амазонки и, вонзаясь в глазные щели забрал стражников, успели выкосить четверых в первом ряду до навала основных сил.

А потом заработала страшная дубина орка, закружилось неуловимое копьё ассасина и замелькали вездесущие кривые мечи сарацина…

Со стороны наблюдающие за побоищем купец и его многочисленные слуги-возницы были поражены, с какой лёгкостью четверо наёмников за считанные секунды опрокинули и поголовно истребили многократно превосходящий по численности отряд закованных в стальную броню стражников. Последние бились яростно, их огромные алебарды мелькали в опасной близости от лишённых каких-либо доспехов тел всадников, порой расходясь с ними буквально на волосок. Но этого невидимого волоска им, к вящей радости обозников, таки недоставало, оружие же четверых защитников било без промаха, собирая щедрую кровавую жатву.

Потрясающее мастерство наёмников подтолкнуло наблюдателей к смелому предположению: уж не сами ли господа-паладины снизошли до охраны их обоза. Прознавшие позже об этой догадке обозников победители не подтвердили и не опровергли этот слух, сохраняя интригу до последних километров длинного перехода.

Очередная блестящая победа на сей раз не принесла замаскированным демонам Адского Пекла ожидаемого облегчения. Напротив, она их не на шутку встревожила, принеся с собой несколько необъяснимых и тем крайне опасных вопросов.

Первый, об удивительной прозорливости стражников, возник ещё до боя, как только инкуб вдруг почувствовал впереди засаду.

Уж больно лихо отряд стражников вышел наперерез обозу. Им приготовили «тёплую встречу» задолго до приближения вереницы телег. А ведь к руинам Труза, среди которых, как известно, и находился знаменитый Серебряный Храм Паладинов, с ярмарки вело несколько равноценных лесных дорог, и купец до последнего колебался, выбирая, по какой поведёт свой обоз. Однако же стражники чудесным образом смогли заранее предугадать его выбор. Конечно, можно было это списать на удачу. Но гораздо более правдивой казалась версия, что их кто-то навёл на обоз.

Для получения ответа на возникший вопрос орк ещё на подступах к засаде приказал подручным в бою сохранить жизнь хотя бы одному из стражников. Но в пылу схватки опьянённые пролитой кровью вассалы чуть не забыли о приказе воинственного герцога. Вспомнили о строгом наказе, лишь преследуя последнего удирающего стражника.

Безоружного бедолагу догнал ассасин и оглушил тупым концом копья. Эту последнюю сценку кровавого спектакля сарацин скрыл от глаз сторонних наблюдателей непроницаемым магическим барьером. Теперь несчастного ожидал допрос, с применением пыток, разумеется.

Но ещё до того, как спешившийся ассасин успел подобрать с земли, связать и закинуть себе поперёк седла оглушённого пленника, вдруг из ниоткуда рядом со стражником появился здоровенный волчище и, избавляя несчастного от мучений, тут же порвал ему горло.

Откуда взялся этот мохнатый мститель? — стал вторым безответным вопросом.

Мгновенно отреагировавший ассасин попытался дотянуться до могучего волка копьём, но звериная реакция последнего оказалась не по зубам даже потрясающе быстрому убийце. Острие копья лишь пронзило пустоту на месте бесследно сгинувшего зверя.

После происшествия с явно не простым волком стало очевидно: за четвёркой наёмников пристально следят враги, не менее могущественные, чем сами замаскированные воины Бетрезена. Отряд стражников понадобился таинственным наблюдателям для прощупывания сил и возможностей маскирующихся демонов. Теперь неизвестные знают возможности каждого наёмника и, пока те вынуждены пребывать в этих легко уязвимых орочьем и человеческих телах, могут спланировать грамотную их нейтрализацию и последующее уничтожение.

Конечно, у демонов всегда оставалась возможность принять свой истинный облик и дать затаившимся противникам бой на равных. Но подобный срыв маскировки ставил крест на успешном выполнении задания. О том, чтобы так подвести своего Великого Владыку, его преданные слуги не смели даже думать.

К чести демонов стоит отметить, что никто из их четвёрки не поддался панике. Все четверо остались верны данному в начале похода слову: стоически преодолевать всевозможные невзгоды и держаться до конца, как бы тяжко при этом ни пришлось. Сцепив зубы, демоны продолжили и дальше играть раскрытые неведомым врагом роли легкоуязвимых наёмников. И пребывать постоянно начеку, в ожидании стремительной и, вероятно, смертоносной атаки в спину.

Глава 8 Рунная магия гномов

— Господа воины, я склонен поддержать предложение нашего достойнейшего Фулгаода, — прерывая жаркий спор гномов, возникший после немногословного выступления повелителя волков, первым высказал своё веское слово Кагнерик Быстрый Топор. — Пойти напролом мы всегда успеем, прежде неплохо было бы со стороны понаблюдать за противником в бою. Озлобленные смутьяны-стражники позволят нам это сделать.

Шестеро гномов заседали в отдельном кабинете небольшого ярмарочного трактира за широким прямоугольным столом, сплошь заставленным всевозможными яствами. Но вовсе не чревоугодничество привело сюда шестёрку неприхотливых путешественников. Вся эта роскошная снедь на столе нужна была лишь для маскировки, чтобы отвадить докучливого хозяина от якобы пирующих гномов. На самом деле отряд Кагнерика находился в этом трактире, потому что из окна занимаемого ими кабинета открывался прекрасный вид на готовящийся к отправлению большой обоз с припасами, при котором четверо их врагов подрядились поработать охранниками. Разумеется, гномы навели справки, куда этот обоз направляется, и выяснили, что конечным пунктом его назначения будет некий затерянный в глуши огромного Голодного леса Серебряный Храм Паладинов.

В ожидании уже скоро отправляющегося обоза гномы и вели меж собой этот обстоятельный и неторопливый разговор.

— Но у этих горе-стражников с их тупыми алебардами против наших непростых врагов попросту не будет шансов, — первым высказался самый старший из воинов Белун Твёрдый. — Направив их на перехват обоза, мы фактически обречём людей на верную погибель.

— Мы же не погоним их силой, а лишь укажем точный маршрут движения обоза, — поторопился возразить Фулгаод Серый Зверь. — А захотятони устроить засаду или нет, это уж будет их самостоятельное решение.

— Как же, самостоятельное, — фыркнул Белун. — Знаю я, как вы, чародеи, можете пьяной толпой манипулировать, тем более такой заведённой, как эти.

— Твёрдый, попрошу без оскорбительных намёков, — тут же вступился за повелителя волков сам Кагнерик. — Не хватало ещё нам меж собой перегрызться.

— Извини, старший, не сдержался, — склонил седую голову Белун.

— Извинения принимаются, — важно кивнул младший сын королевского стража. — Ну же, господа гномы, хватит отмалчиваться. Перед принятием окончательного решения мне хотелось бы услышать мнение каждого из вас.

— Я тоже считаю, что недостойно гномам прятаться за чужими спинами, — упрямо покачал головой второй арбалетчик — седобородый Орт Узкий Глаз.

— Поддерживаю, — торопливо закивал здоровяк Тверд Камнекол — Старший, прошу, дай нам шанс. Мы с братом вдвоем этих четверых в крошево порубаем. Горн, скажи.

— Не горячись, брат, — отозвался рассудительный Горн Гранитный Кулак. — Раз старший поддержал план Серого Зверя, то, вероятно, для нашего дела такой вариант предпочтительней всего. Старшему виднее. Я за то, чтобы повременить с лобовой атакой и натравить на обоз стражников.

— Итак, мнения разделились, трое за предложение Фулгаода, трое против, — подытожил обсуждение Кагнерик. — При таком равенстве голосов мой голос как голос старшего имеет решающее значение. А посему мы принимаем план Серого Зверя.

Как и было уговорено, гномы наблюдали за скоротечным избиением отряда стражников из заранее приготовленного и тщательно замаскированного чарами Фулгаода укрытия, оставаясь невидимыми буквально в двух десятках метров от эпицентра событий. Воинов справедливо возмутило, что, строго-настрого запретив им вмешиваться в ход сражения, старший тем не менее в конце позволил повелителю волков выйти из укрытия и зарезать пленённого стражника. Но в итоге им пришлось признать, что такая проверка сил и возможностей врага оказалась далеко не бесполезной.

Весьма характерная манера боя с виду таких разных наёмников намётанному взгляду бывалых воинов позволила в два счёта распознать заклятых врагов гномьего племени, в очередной раз подтвердив догадку об их скрытой демонической сущности. Даже упрямец Тверд, посмотрев скоротечное побоище, был вынужден признать, что проверять на излом таких мастеровитых противников лобовой атакой малой дружины было весьма рискованно.

Зато теперь, когда стал подробно известен расклад сил в стане врага, можно было без спешки подготовиться — провести необходимый ритуал рунной магии и накопить достаточное количество чистой, всёсокрушающей силы для неотвратимого магического удара, после которого легко опрокинуть основательно поломанных врагов смертоносной лобовой атакой.

Единогласно приняв на состоявшемся тут же, в защищённом чарами укрытии, совете этот простой, как всё гениальное, план, гномы немедленно приступили к его реализации. Спешить им было некуда. До конечного пункта назначения обоза Серебряного Храма Паладинов, по самым оптимистическим расчётам, ещё оставалось три с половиной дня пути.

Следующие два дня Фулгаод Серый Зверь, с помощью своего магического посоха, почти беспрерывно совершал сложнейший рунический ритуал. Для удобства работы чародея для него по приказу Кагнерика Тверд и Горн сколотили огромный деревянный щит, который все без исключения остальные гномы, включая предводителя малой дружины, эти два дня неутомимо несли на своих плечах. Сам Фулгаод, разумеется, пребывал на щите и, погрузившись глубоко в себя, чертил в воздухе перед собой разнообразные руны.

К неспешному ходу обоза приноровиться было несложно даже с громоздкой ношей на плечах. Отдалившись на безопасное расстояние, гномы двигались параллельным с ним курсом, при этом всё время оставаясь в тени.

Длинный и сложный ритуал позволил Фулгаоду накопить достаточно чистой разрушительной силы для обещанного неотразимого магического удара.

Наконец затянувшаяся подготовка закончилась. Кагнерик Быстрый Топор отдал истомившимся воинам долгожданный приказ: «К бою!» — и шестеро детей Гор, больше не таясь, двинулись к лагерю остановившегося на ночлег обоза.

И хотя от цели гномов отделяли лишь какие-то жалкие двести метров, дойти не получилось.

Не успели гномы пройти и полсотни шагов, как сами вдруг ни с того ни с сего оказались атакованы невесть откуда взявшейся у них на пути толпой кровожадных зомби. Огромные серповидные когти заскрежетали по крепкой гномьей броне, но и гномы не замедлили с ответом. Кроша наваливающихся со всех сторон тварей, замелькали три великолепных топора. Отбрасывая и сбивая с ног зомби, засвистели выпускаемые из скорострелов тяжёлые миниатюрные болты. Но все эти жалкие потуги на защиту были нипочём воинам Смерти. На место одного изрубленного топором или отброшенного болтом зомби вставали сразу три других кровожадных монстра. Если бы в ход сражения не вмешался Фулгаод Серый Зверь, гномам в этом бою пришлось бы ой как несладко.

С таким трудом накопленную чистую разрушительную силу Фулгаоду пришлось использовать против навалившейся прорвы зомби, иначе внезапные враги попросту завалили бы гномов массой и их бы не спас даже хвалёный гномий доспех.

По воле гномьего чародея на головы сражающимся обрушился большой горный камнепад. Многотонные гранитные глыбы, низринувшиеся с неба, не задевая сражающихся гномов, стали плющить всё вокруг: и деревья, и кусты, и укрывающихся среди них врагов. Уже через пару секунд стало понятно, что своё разрушительное дело грозное колдовство Фулгаода исполнило блестяще.

По завершении действия заклинания полностью выбившийся из сил повелитель волков рухнул полумёртвым на руки товарищей.

Камнепад уничтожил почти всё войско зомби, выживших, основательно потрёпанных чудовищ осталось не больше десятка. Но не ведающие страха воины Смерти устремились в атаку даже столь незначительным числом.

С ними занявшие круговую оборону гномы справились без всякой магии. Замелькали огромные топоры, засвистели выпущенные болты. Уничтожение последнего жалкого навала зомби заняло считанные секунды.

И только покончили с одной, тут же появилась новая напасть. Из зловеще чёрной в ночи стены деревьев, окружающей образованный падением гранитных глыб каменный завал, по сгрудившимся на середине вдруг образовавшегося пустыря гномам одна за одной очень быстро стали бить стрелы. Они противно забарабанили о крепчайшую броню воинов, и, хотя гномья сталь оказалась им не по зубам, казавшийся нескончаемым поток стрел всё равно ужасно нервировал.

Вдруг один из гномов Кагнерика — Тверд Камнекол — охнул и схватился за раненое плечо. Одна из стрел невидимого лучника вошла точно в крошечную щель между пластинами наплечника. В ответ предводитель гномов лишь бессильно погрозил топором скрывающим злодея деревьям. Вычислить одинокого меткого стрелка, затаившегося где-то в густой листве, во тьме, без помощи чародея, было практически невозможно.

Арбалетчики, вскинув скорострелы, попытались стрелять наудачу в ответ, но их болты, разумеется, лишь впустую дырявили ни в чём не повинные древесные стволы. А невидимому лучнику, судя по ни на миг не прекращающемуся потоку ответных прицельных стрел, старания стрелков-гномов не причиняли ни малейшего беспокойства.

Конечно, будь у них время, Кагнерик приказал бы воинам во что бы то ни стало разыскать и сурово покарать наглого лучника, посмевшего в одиночку бросить вызов целому отряду гномов. Но сейчас на поиски у них не было ни одной лишней минуты. В любой момент на этот только сотворённый каменный завал могла нагрянуть привлечённая грохотом камнепада грозная четвёрка замаскированных демонов. А без чародея, с утомлёнными яростным боем воинами, один из которых к тому же был ранен, против свежих врагов им было уже не выстоять. Понимая всю уязвимость их теперешнего положения, Быстрый Топор, скрепя сердце скомандовал отход.

Подхватив по-прежнему бесчувственное тело повелителя волков, гномы, послушные приказу старшего, прячась от метких стрел за нагромождениями валунов, стали быстро смещаться к противоположному от стрелка краю каменного завала и очень скоро наконец скрылись от него в спасительном мраке густой чащобы.

Потом Кагнерик беспощадно гнал своих гномов добрых полчаса. И лишь когда за спиной остался многокилометровый отрезок леса, отделивший отряд от опасной поляны, он разрешил сделать привал.

Исследовав во время отдыха состояние своего отряда, Быстрый Топор выявил вместо одного, примеченного им ещё на каменном завале раненого Тверда, аж троих раненых. Тверд Камнекол, как уже упоминалось ранее, получил стрелу в щель между стальными пластинами левого надплечья. Орт Узкий Глаз, не заметивший в пылу сражения, как во время ответной стрельбы задрался подол кольчуги, схлопотал «подарочек» в нижнюю часть правого бедра.

С этими обеими пустячными ранами гномы на привале без труда управились собственными силами. А вот у третьего раненого, Фулгаода Серого Зверя, дела обстояли совсем паршиво. Не защищённый стальным доспехом повелитель волков, несмотря на все старания прикрывающих его своими телами воинов, получил-таки «подарочек» от неизвестного лучника. Стрела вонзилась чародею в спину. Войдя на добрую половину своей немалой длины в тело Фулгаода, она, вполне вероятно, натворила немало бед в его нутре, но поскольку чародей до сих пор пребывал в бессознательном состоянии, точно узнать опасность полученного ранения было невозможно. Извлечь такую опасную стрелу с засевшем глубоко во внутренностях наконечником не искушённые во врачевании простые воины были не в силах.

Оставалось уповать лишь на чудесное пробуждение тяжело раненного повелителя волков, без магической поддержки которого ни о каком дальнейшем преследовании врагов не могло теперь идти и речи.

Глава 9 Ночь перед испытанием

Тшшшчч, ччшшшт, тшшшчч, ччшшшт…

Атен неспешно водил истёртым точильным камнем по идеально гладкому белому клинку, выправляя малейшие зазубрины на и без того остром, как бритва, лезвии.

Ничего не попишешь, такова традиция — претендент ночь перед испытанием должен посвятить своему мечу. Собственноручно хорошенько наточить, смазать маслом, отполировать до зеркального блеска. И проделать всё это надлежало с любовью.

Считалось, что в последнюю ночь в Серебряном Храме претендент должен сродниться со своей острой сталью, стать её живым придатком. Потому что только так можно было пройти сложнейшее испытание и получить из рук наставника роскошный золотой плащ, носить который имели право лишь лучшие из лучших воинов — паладины.

Тшшшчч, ччшшшт — скрежещет камень по стали.

Но ни поздний час, ни монотонность занятия не усыпляли измученное бесконечными тренировками тело. Наоборот, проникнувшись торжественностью момента, претендент самозабвенно отдавался немудрёному занятию.

Пока руки без устали точили меч, выключенная из процесса голова Атена невольно заполнялась опасными страхами и сомнениями.

Что, если во время завтрашнего испытания его неожиданно ослепит солнце, он на миг потеряет из виду противника и пропустит роковой удар? Или, наоборот, перед испытанием прольётся дождь, и он нечаянно поскользнётся на мокрой брусчатке, чем, без сомнения, тут же воспользуется неумолимый наставник? Или после бессонной ночи ему не удастся должным образом сконцентрироваться на испытании, он окажется недостаточно проворным, чтобы отбивать молниеносные выпады седого паладина? Или… Да мало ли ещё какая неприятность с ним завтра могла приключиться. Достаточно совсем чуток невезения — и сложнейшее испытание, к прохождению которого претендент, не щадя себя, готовился целый год, окажется безнадёжно проваленным.

Храмовые паладины не делали тайны из того, что далеко не все прошедшие годичное обучение в Серебряном Храме Паладинов и допущенные к итоговому испытанию претенденты успешно с ним справлялись. Большинство неудачников срезались на испытании из-за проблем с техникой владения тяжёлым двуручником. Но история Храма знала и немало примеров, когда во время финального поединка с наставником служивший верой и правдой до этого целый год клинок претендента из удивительного зачарованного белого металла вдруг ни с того ни с сего в безобидной ситуации оказывался выбит из его рук наставником и при падении на мостовую разлетался на части. Отвергнутый своим мечом претендент, несмотря на все свои выдающиеся способности и умения, тоже без колебаний лишался права стать паладином. Таковы были суровые законы закрытого Храма, делающие и без того трудноосуществимую мечту стать паладином почти невыполнимой.

Неудачников выпроваживали за ворота Серебряного Храма со своим старым оружием и без золотого плаща. Подобный исход не считался ни позором, ни унижением. Атен знал, что приобретённые в Серебряном Храме боевые навыки потом ещё какое-то время оставались в распоряжении бесславного неудачника, но через несколько недель, когда в Храме Паладинов появлялся новый претендент, они, увы, бесследно забывались, превратив год обучения во впустую вычеркнутый из жизни.

Ччшшшт, тшшшчч — стонет сталь под камнем.

Заставляя себя отвлечься от мрачных мыслей, Атен вспомнил последний утренний поединок с наставником. В этот раз он не пятился всё время назад, лишь отчаянно защищаясь, а несколько раз огрызался весьма умелыми контрвыпадами.

После закончившегося почётной ничьей спарринга наставник вновь его похвалил и во всеуслышание объявил, что его ученик готов к финальному испытанию.

Теперь всё решится завтра, а вернее, уже сегодня, в полдень.

А пока…

Тшшшчч, ччшшшт — снимает камень с клинка мельчайшую, невидимую глазом стальную стружку.

Заточка меча уже настолько хороша, что он шутя перерубит упавший на него легчайший шёлковый платок. Но, как известно, нет предела совершенству, и точильный камень продолжает свою размеренную работу.

Атен сидит в своей крохотной каморке перед распахнутым настежь окном. Острие длинного меча покоится на подоконнике, но на белоснежной поверхности его зачарованного металла не отражаются звёзды. Клинок сам светится в лунном свете, словно выкован из звёздного пламени.

Невольно в процессе заточки подолгу вглядываясь в дивный металл, Атен после очередного прохода точильного камня вдоль кромки лезвия вдруг узрел проступивший в молочном клинке серебристый рисунок крылатого змея. А в следующее мгновение волшебный зверь на мече чудесным образом ожил. Энергично зашевелился сперва на стальной поверхности, потом сорвался с неё в стремительный полёт. И запросто вырвался за пределы клинка, где плоское серебристое тело тут же наполнилось объёмом.

Совершив пару плавных оборотов над головой остолбеневшего претендента, крылатый змей обвился вокруг его правой руки — при этом Атен явственно почувствовал исходящий от волшебного существа леденящий холод, — задрал маленькую клыкастую мордочку и, поймав человеческий взгляд, вдруг заговорщицки ему подмигнул. После чего на глазах опал и сдулся, превратившись обратно в рисунок, но уже в виде серебристой татуировки на руке претендента.

А ещё через пару секунд Атен моргнул, и чудесная татуировка с его руки тут же исчезла, как и не бывало.

Потом добрую минуту ошарашенный невероятным происшествием Атен сидел и растерянно переводил взгляд с белого клинка на правую руку и обратно, силясь отыскать хоть какое-то логичное объяснение случившемуся. В итоге не придумал ничего лучшего, как посчитать всё это невероятное безобразие с перелётом змея нечаянно пригрезившимся ему коротким сном. Вероятно, накопившаяся за день усталость всё же дала о себе знать, и его на краткий миг сморило. Иного логического объяснения произошедшему он не нашёл.

Отыскав вполне правдоподобное объяснение, Атен встрепенулся и продолжил совершенствовать заточку. Снова направляемый его твёрдой и аккуратной рукой чёрный точильный камень заскользил вдоль молочно-белого лезвия. До рассвета было ещё далеко, а это означало…

Ччшшшт, тшшшчч — сталь ещё очень долго будет размеренно скрежетать под напором гладкой поверхности камня.

Но соблюсти ритуал в полном объёме Атену не позволили вдруг возникшие этой щедрой на сюрпризы ночью чрезвычайные обстоятельства.

Примерно в четвёртом часу утра мирная ночь в Храме была нарушена отчаянными воплями о помощи и бешеным стуком в запертые храмовые ворота.

Когда пробудившиеся мастера-паладины через четверть часа открыли ворота, им под ноги рухнул израненный, окровавленный старик и, рыдая, попытался просить о помощи, но жалких остатков его сил хватило лишь на бессвязное бормотание.

— Братья, да это же уважаемый Баргаш Стерж. — Мастер Фижин Серый Олень первым признал в истерзанном оборванце купца, многие годы доставляющего в Серебряный Храм обозы с провизией.

Едва живого, заговаривающегося и норовящего вот-вот завалиться в обморок человека бросился спасать искусный во врачевании ран целительными эликсирами мастер Крог Синий Вепрь.

— Кто ж учинил над вами такое непотребство, уважаемый? — спросил мастер Рагуст Белый Медведь, когда к старику, стараниями опытного паладина-врачевателя, вернулась ясность речи.

В ответ несчастный поведал храмовым паладинам следующую душещипательную историю.

Его обоз подвергся нападению буквально в двух километрах от Серебряного Храма. Четвёрку отчаянных наёмников — немногочисленную, но проверенную в бою охрану — буквально смели и разметали по ветру всего лишь двое злодеев. Но эти двое были настоящими исчадиями Адского Пекла, вырвавшимися прямо из-под земли.

Из сбивчивого описания купцом напавших чудовищ паладины догадались, с кем бедолаге пришлось иметь дело.

— Похоже, его обоз подвергся атаке двух рыцарей Ада, — первым озвучил общую догадку мастер Стерн Белая Сова.

— Просто чудо, что купцу удалось живым сбежать от них, — вторил ему мастер Крог Синий Вепрь.

По окончании рассказа исповедавшегося старика оставили в покое. Воспользовавшись этим, он лёг прямо на брусчатку внутреннего дворика и уснул оздоровительным глубоким сном. Храмовые паладины не стали лишний раз тревожить его и без того изрядно помятые старые бока, справедливо рассудив, что тёплой летней ночью на нагретой за день брусчатке лежать ему было хоть и жестковато, но совсем не холодно. А чтобы по утренней росе гость не продрог, хозяева Храма принесли из кладовой пару тёплых одеял и хорошенько укутали ими спящего купца.

Привлечённый суетой наставников вокруг неожиданного ночного визитёра Атен покинул свою комнату и, стараясь не шуметь, подобрался поближе к сгрудившимся в центре храмового двора паладинам. Чтобы не быть заметным, он плотно закутался в предусмотрительно прихваченный из комнаты серый плащ и встал в самом дальнем и тёмном углу, где должен был слиться с окружающей дворик стеной.

Так, из-за своего любопытства, претендент стал невольным свидетелем состоявшегося прямо у него на глазах экстренного совета мастеров-наставников.

— Зачем они здесь? — вызывая собравшихся вокруг спящего купца товарищей на разговор, первым заговорил самый молодой из храмовых паладинов — мастер Труст Бурый Сокол. — Демоны Адского Пекла таким витиеватым способом бросают нам вызов? Желают помериться силами здесь, на нашей территории? Неужели они настолько наивны?

— Демоны шагу не ступят без приказа своего Великого Владыки. А самого падшего ангела Бетрезена вряд ли можно назвать наивным, — возразил молодому самый старый из храмовых паладинов Крез Жёлтый Журавль.

— Заметьте, братья, к нам сюда посланы не абы кто, а элита легионов Адского Пекла, — вступил в разговор мастер Грапус Чёрный Орёл. — Два сильномогучих рыцаря Ада, почитаемых краснокожими огнепоклонниками не меньше, чем люди Империи почитают нас, паладинов. Такую грозную силу на атаку жалкого продовольственного обоза? Да с подобной ерундой легко бы справилась и пара жалких чертей.

— Быть может, у падшего после недавнего болезненного поражения от отчаяния ум за разум зашёл, и он приказал двум могучим демонам разрушить наш Серебряный Храм? — высказал предположение мастер Крог Синий Вепрь.

— То есть он настолько обезумел, что двоих своих ставит выше нас семерых, — хмыкнул мастер Грапус Чёрный Орёл.

— Да эти адовы отродья в честном поединке и вдвоём против одного моего меча не сдюжат! — не удержался от восклицания самый задиристый среди храмовых паладинов — мастер Фижин Серый Олень.

— В честном, возможно, — кивнул Атенов наставник — мастер Крез Жёлтый Журавль. — Только ведь рыцари Ада не соблюдают наших правил честного поединка. А в грязном бою они грозные противники — это неоспоримый факт.

— Да какими бы грозными ни были, выступать вдвоём против семерых паладинов — это верное самоубийство, — высказался мастер Стерн Белая Сова. — Чую, за этим кроется какой-то хитрый расчёт.

— Всё просто, как божий день, — вновь, уже сдержанней заговорил мастер Фижин Серый Олень. — Не сегодня-завтра из наших ворот выйдет Атен. Претендент он способный и с большой вероятностью заслужит плащ паладина. Вот на него-то эти двое рыцарей Ада и нацелились! У неопытного Атена шансы против них, прямо скажем, невелики. С большой вероятностью берусь предположить, что рыцари Ада смогли бы пленить нашего выпускника, чтобы впоследствии доставить в своё Адское Пекло. А уж хитрец Бетрезен придумал бы, как использовать в своих коварных интригах пленённого молодого паладина.

— Быть может, ты и прав, брат, — сдержанно кивнул Фижину мастер Крез Жёлтый Журавль. — Такой коварный план вполне в духе Владыки Адского Пекла. Но насчёт вероятности пленения моего ученика я категорически против. Атен никогда бы не дался живым в руки врага. Это исключено.

— Не буду спорить, уважаемый брат, — легко согласился мастер Фижин Серый Олень. — Тебе, как наставнику Атена, безусловно, виднее его функциональные возможности будущего паладина. Быть может, пленить его у этих двоих и не получилось бы. Но ты ведь не станешь отрицать, что двое рыцарей Ада вполне могли бы попытаться это сделать.

— Да, у демонов имелся хитрый план, но его, по всей видимости, своим появлением нарушил обоз уважаемого Баргаша Стержа, — вклинившись между спорщиками, предположил мастер Труст Бурый Сокол. — Быть может, та славная четвёрка умельцев-наёмников, которую так нахваливал бедняга Баргаш, обнаружила близость затаившихся рыцарей Ада и спровоцировала их на преждевременную атаку. Нас это в итоге уберегло от неприятного сюрприза, а четвёрке смельчаков стоило жизни. И я считаю, наш прямой долг: немедля двинуться по следу рыцарей Ада. Изловить их и уничтожить в отместку за погубленных ими героев.

— Поддерживаю, — кивнул доселе отмалчивающийся мастер Рагуст Белый Медведь. — В нашем лесу демонам от нас не скрыться. Тем более если мы выступим полновесной шестёркой.

— Осталось выбрать лишь, кто останется здесь хранителем, — обвёл взглядом суровые лица собратьев мастер Стерн Белая Сова.

— В Храме остаюсь я, — не терпящим возражений голосом отрезал мастер Крез Жёлтый Журавль. — У меня ученик, за которым, как выясняется, нужен глаз да глаз. Атен, хватит прятаться, ну-ка немедленно выйди к нам.

Претендент сбросил с головы капюшон и, понурив голову, вышел из своего тёмного угла на залитую лунным светом середину дворика.

— Так-то ты исполняешь наказы старших, — пристыдил ученика наставник. — Вместо того чтоб, в соответствии с традициями Серебряного Храма Паладинов, посвятить последнюю ночь своему оружию, ты шпионишь за нами, как презренный ассасин.

— Я услышал крики, шум… Любопытство разобрало… И решил глянуть, что там стряслось, — забормотал сбивчивые оправдания претендент. — Думал, подкрадусь потихоньку, никто и не заметит.

— Неужели ты наивно полагал, что сможешь обвести вокруг пальцев своих же учителей, — укоризненно покачал головой мастер Рагуст Белый Медведь.

— Этим своим поступком ты перечеркнул всё наше доверие к тебе, — поддержал мастер Труст Бурый Сокол.

— Ты огорчил меня, ученик. Боюсь, с таким отношением к наказу наставника тебе не пройти сегодняшнего испытания, — вынес свой жестокий вердикт мастер Крез Жёлтый Журавль и, отвернувшись от мрачного, как туча, Атена, продолжил, обращаясь уже к собратьям-паладинам: — Долг велит мне остаться и быть рядом с учеником. Выступайте без меня. Да сопутствует вам удача!

— Во всём! — дружно подхватили остальные шестеро храмовых паладинов.

Ни слова больше не говоря, мастера-паладины быстрым шагом разбрелись по комнатам облачаться в боевой доспех. И через пять минут из распахнутых храмовых ворот выскочила шестёрка грозных всадников на прекрасных быстроногих белых жеребцах. Каждый из паладинов был с головы до пят облачён в испещрённую рунами золочёную броню и в развевающийся за спиной золотой плащ. По тянущемуся к воротам кровавому следу отряд во весь опор понёсся по лесной дорожке и через считанные секунды скрылся за поворотом.

Проникнувшись торжественностью момента, оставшиеся в Серебряном Храме молодой претендент и старый мастер-паладин тоже облачились в полный боевой доспех. В таком виде они закрыли за умчавшимся отрядом створки ворот и вернулись во двор за спящим купцом, чтобы перенести-таки беднягу в гостевую комнату и уложить в нормальную кровать.

Каково же было их изумление, когда вместо мирно похрапывающего купца они обнаружили лишь его обугленный труп с медленно рассеивающимся над ним разовым магическим порталом. Чуть поодаль обнаружились и совершившие жестокое убийство злодеи: огромный четырёхметровый демон с чёрным двухметровым прямым мечом в руках и его изящный, женственный спутник, тоже краснокожий демон, но ростом и шириной плеч изрядно уступающий даже далеко не силачу Атену, с двумя кривыми мечами в обеих руках. Оба демона с головы до пят были закованы в угловатую шипастую броню кричащего ярко-алого цвета. Незваные гости излучали уверенность и силу. Они спокойно поджидали двоих оставшихся хранителей Серебряного Храма, хотя имели великолепную возможность для внезапной атаки.

— К оружию, — скомандовал ученику мастер Крез Жёлтый Журавль.

Атен обнажил свой клинок почти так же быстро, как наставник.

— Секундочку, уважаемые грозные паладины, — не без издёвки обратился к изготовившимся к атаке мечникам огромный демон. — Прежде чем мы вас убьём, покажите-ка, где тут у вас склеп.

— Закрой мысли! — запоздало приказал ученику наставник.

Но Атен уже успел мысленно удивиться: «Чего демонам понадобилось в мрачном подвальном хранилище саркофагов?»

— Благодарю, юнец, — осклабился изящный напарник великана и, обращаясь к спутнику, объяснил: — Ваше герцогство, это совсем рядом. Ведущая туда дверь находится всего в двух десятках метров отсюда.

— Веди, — распорядился гигант.

— Только через наши трупы, — торжественно провозгласил седой паладин, вместе с учеником перекрывая единственный выход из закрытого внутреннего дворика.

— Разумеется, — кивнул гигант и, вскинув меч, первым устремился в атаку.

Глава 10 У Мортис на крючке

Пробуждение тёмного эльфа было ужасно. В довершение к беспамятству добавилась ещё отвратительная слабость от чрезмерной потери крови. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже говорил неразборчиво — непослушный язык вечно всё путал, и вместо нормальной речи теперь из его рта раздавалось лишь жалобное баранье блеянье.

Появившиеся, когда он заговорил, приятели-вампиры ничего из его бормотания не поняли. Они собственноручно с ложечки накормили его жирным наваристым бульоном и велели молча лежать и набираться сил.

Тёмному эльфу ничего не оставалось, как подчиниться. В своём жалком состоянии он даже не мог потерять сознания, потому что не чувствовал терзающей тело боли, и был вынужден лежать на носилках и пялиться в изрытые обрубками древесных корней своды какой-то подземной гигантской норы.

По истечении довольно продолжительного промежутка времени его носилки подхватили четверо зомби и вынесли из подземелья под открытое ночное звёздное небо.

Силы начали потихоньку возвращаться к тёмному эльфу, он смог приподняться на локтях над носилками и осмотреться. Пещера-нора, из которой они только что выбрались, оказалась наспех отрытой лесной землянкой, горы глинистой земли коричневыми буграми громоздились по обе стороны от входа. Выходила пещера на небольшую лесную поляну, окружённую со всех сторон непроходимой чащобой.

Стремительными тенями мелькнули рядом огромные летучие мыши, через секунду обернувшиеся приятелями-вампирами. И вот они уже стояли по обе стороны его носилок.

— Ну ты как, тёмный, оклемалссся чуток? — поинтересовался верховный вампир Лифавсль.

— Да вроде, — вполне разборчиво промямлил в ответ тёмный эльф.

— Надеюсссь, ты зссла на нассс не зссатаил зсса то, что так кровью твоей попользссовалисссь? — вновь очень серьёзно спросил Лифавсль.

— Не затаил, — прокряхтел тёмный эльф. — Выжил, и ладно. А кровь — бог с ней, новая накопится.

— Правильно мыссслишь, тёмный, — встрял в разговор вампир Сигриаль. — Глянь, какое воинссство мы твоей кровью изсс могил подняли.

Тёмный эльф послушно вновь осмотрелся и увидел, что почти вся полянка теперь была заполнена злобными зомби, многие из которых алчно на него косились, но, скованные заклинанием контроля, тронуть не смели. И ещё новые и новые зомби продирались сквозь цепкий кустарник чащобы и присоединялись к более проворным собратьям.

— Нассстоящая толпа! Зссдесссь сссотни полторы зссомби, не меньше! — продолжал восхищённо вещать в ухо тёмному эльфу Сигриаль. — Такая сссилища ссспосссобна любого в клочья порвать! Не зссавидую я нашим врагам, ох как не зссавидую!

— А откуда они на поляну прибывают? — невольно задался вопросом тёмный эльф.

— Да кто откуда. Мы ссс верховным, когда сссветать ссстало, велели им отрыть нам зссемлянку и сссамим потом до нассступления ночи зссарытьссся в зссемлю. Потому как дневной сссвет для нассс, нежити, крайне опасссен, — обстоятельно объяснил Сигриаль.

— Хорош язссыком чесссать, — шикнул на напарника верховный вампир. — Пора в путь трогатьссся, сссам зсснаешь, он не близсский, а ночи сссейчассс короткие. Может, тебе напомнить, что обещала ссс нами обоими сссделать богиня, есссли мы не уссспеем перехватить гномов.

— Не надо, помню, — проворчал обиженный вампир и, не удержавшись, добавил: — Жду не дождуссь, когда ссс гномами сссхлессстнёмссся. Мне, между прочим, посссле победы тоже титул верховного вампира обещан. Так что недолго ещё помыкать тебе мною осссталосссь. Уже недалёк тот чассс, когда…

— Вот тогда и поговорим, — перебил Лифавсль. — А пока верховным не ссстал, будь добр повиноватьссся. Зссначит, так, живо ссстрой зссомби и уводи их отсссюда. Будешь направляющим. Ну а я буду прикрывать отряд зссамыкающим.

— Ссслушаюсссь, — прошипел взбешённый таким публичным унижением Сигриаль.

Отпрянув от носилок, он, расталкивая зомби, вклинился в центр собравшейся на поляне толпы и на непонятном тёмному шипящем языке обратился к тупым злобным образинам с краткой напутственной речью, по окончании которой первым решительно продрался сквозь частый кустарник и исчез в лесу. Следом за ним поодиночке и парами двинулись зомби.

— На, вот, держи. — Лифавсль протянул тёмному эльфу перед расставанием объёмистый узелок и, опережая вопрос тёмного, пояснил: — Там хлеб, мясссо, сссыр, вино, фрукты, орехи и ещё много разссных сссладоссстей… Короче, зсса время ночного перехода тебе всссё это нужно сссъесссть и выпить, чтобы поссскорее восссполнить потерю крови и вссстать на ноги.

— Спасибо, — кивнул тёмный эльф и невольно сглотнул вдруг набежавшую слюну. Только сейчас, когда вампир перечислял припасённую ему в дорогу незамысловатую пищу, он осознал, насколько голоден.

— Не зсса что, — откликнулся вампир. — Кссстати, можешь не дожидатьссся, когда твои носссильщики тронутссся в путь, а начинать есссть прямо сссейчассс.

Четвёрка зомби, подпирающих плечами носилки тёмного эльфа, вступила на уже достаточно широкую протоптанную и протиснутую десятками предыдущих тел лесную тропу, когда на поляне ещё оставалась примерно треть толпы зомби. Как только над головой сомкнулся чёрный в ночи шатёр древесной листвы, тёмный вдруг испытал странное облегчение, словно до костей продрогший, вдруг оказался с головой укрыт тёплым, пуховым одеялом. Многочисленные нижние ветки попадающихся на пути деревьев стали от души цеплять и хлестать по головам и плечам четверых его злобно порыкивающих носильщиков. Но возвышающегося над их головами тёмного эльфа, в память о былых временах, не посмело оскорбить ударом ни одно дерево. От ласковых прикосновений тёмной в ночи листвы к изломанному, изуродованному телу в мозгу у тёмного эльфа зашевелились какие-то смутные воспоминания. А когда они, как кусочки мозаики, стали складываться во что-то цельное, такое нужное и желанное, тёмного вдруг резко тряхнули за плечо.

Развернувшийся к спугнувшему уже готовое возродиться воспоминание обидчику тёмный эльф уткнулся в два иссиня-белых закатившихся глаза мертвяка.

— Чё, дрыхнуть удумал?! — прохрипел зомби, растягивая лягушачью пасть в подобие жуткой улыбки. — Ну-ка жри давай, чё те там выдали! Мне хозссяин велел проссследить, чтоб ты жрал! Так что жри!

— Ах ты холуй безмозглый! — взвизгнул рассвирепевший тёмный эльф. — Да как ты посмел трясти меня своими погаными когтями! Сейчас ты у меня землю жрать будешь, погань вонючая!

— Ай да тёмный, — вдруг совершенно другим, спокойным уверенным женским голосом ответил зомби, из которого удивительным образом разом исчезло характерное для нежити шипение. А остальные трое зомби-носильщиков, до сего момента с интересом наблюдавшие за своим товарищем, теперь, словно по незримой команде, отвернулись и стали смотреть строго перед собой. Меж тем странный зомби продолжал очень уверенно вещать от женского имени: — Раз начал ругаться, значит, точно пошёл на поправку. Извини, я, кажется, прервала твой сон. Но у меня очень мало свободного времени. И как только появилась свободная минутка, пришла вручить тебе честно заработанную награду.

— Эй, зомби, ты чего? — растерянно пробормотал тёмный эльф. — Ты при жизни был женщиной, да? И мы с тобой встречались?

— Что за вздор! — возмутился женским голосом зомби. — Похоже, в таком обличии тебе меня вовек не узнать. Что ж, чего не сделаешь ради преданного слуги. Смотри же, недогадливый.

По уродливому лицу ожившего мертвеца пробежала судорога, и оно вдруг в одно мгновение оплыло, как свеча, и тут же сформировалось вновь, но уже в виде полного жизненной силы, некогда прекрасного, но теперь отвратительно обезображенного ожогами и язвами лика могущественной богини Мортис.

— Госпожа, вы? — потрясённо пробормотал тёмный эльф.

— Наконец признал, — притворно закатила глаза могущественная собеседница. — Да будет тебе известно, я без труда могу завладеть телом любого своего подданного. Разумеется, лишь на какое-то время. Но нам с тобой поговорить хватит.

— Я внимательно слушаю, моя госпожа, — поспешил заверить тёмный эльф.

— Для начала я исполню данное тебе обещание, — торжественно объявила Мортис. — Готов? Тогда прошу, наслаждайся заслуженной наградой…

Из её пронзительно зелёных глаз вырвались две крохотные зелёные молнии и беззвучно вонзились в голову тёмного эльфа.

«Лезль! Моё имя Лезль!» — полыхнуло в мозгу первое воспоминание. И тут же в подсознании очень живо всплыла картинка заросшей высокой душистой травой лесной полянки. Он полностью обнажённый нежится на траве под лучами тёплого весеннего солнышка. Его чистое белое, не поддающиеся солнечному загару тело без единого изъяна. Ему очень хорошо, потому что рядом с ним, головой опираясь ему на плечо, лежит любимая. Тоже нагишом. Её пышные золотые волосы рассыпались по его груди. Лезль наслаждается видом прекрасного женского тела. Но странное дело, как ни напрягает память, он не может вспомнить ни лица, ни имени девушки. Но это досадное недоразумение легко поправимо, ведь девушка начинает поворачиваться к нему, вероятно, собираясь его поцеловать… И на этом месте сладостное воспоминание жесточайшим образом обрывается.

Перед слегка затуманенным взором тёмного эльфа вновь появляется божественный лик грозной Мортис.

— Как видишь, я держу данное своему слуге слово, — говорит она еще не до конца очухавшемуся от сладостных воспоминаний слуге. — Ты вспомнил своё имя и кусок своей прошлой жизни. Хочешь вспомнить ещё — верно служи мне дальше.

— Я готов. Что мне нужно делать?

— Похвальное рвение, — улыбнулась тёмная богиня.

— Прошу, госпожа, приказывайте! Всё исполню.

— Молодец, Лезль! Вижу, я в тебе не ошиблась… Новое твоё задание будет гораздо безопасней прежнего. От тебя потребуется всего-навсего из укрытия подстраховать моих вампиров, — озвучила наконец поручение Мортис. — Доверенный им отряд зомби — это, конечно, грозная сила. Но и твои меткие стрелы, я полагаю, будут совсем не лишними.

— Конечно, непременно, обязательно, — энергично закивал в ответ тёмный эльф.

— Тогда до скорой встречи, — улыбнулась коварная богиня, черты её прекрасного лика поплыли, и через мгновение на Лезля вновь пялился гнилозубый урод зомби.

— Жри давай, говорю! — прохрипело страшилище. — Я не отссстану, у меня приказсс.

— Ладно, ладно, считай, уговорил. Видишь, уже ем, — уступил тёмный эльф, извлёк из свёртка горсть очищенных земляных орехов, закинул их в рот и стал яростно жевать.

Добившись своего, зомби тут же утратил к нему интерес, отвернулся и, как товарищи, уставился пустым взглядом прямо перед собой.

Благодаря усиленному питанию и отдыху на носилках силы быстро возвращались в изувеченное и обескровленное тело тёмного эльфа. Под конец долгого ночного перехода Лезль уже чувствовал себя вполне окрепшим, чтобы идти самостоятельно. Но получившие от хозяев строгий наказ зомби ни в какую не желали отпускать его с носилок. Пришлось отлёживать бока до самого конца ночного перехода.

Во время длинной дневной остановки, которую воинство нежити привычно проводило в наспех отрытых глухих землянках, тёмный эльф наконец получил возможность вволю наговориться с вампирами. Он поведал приятелям о своём разговоре с Мортис, чем привёл обоих в неописуемый восторг.

Вампиры поздравили тёмного эльфа с вновь обретённым именем. А вот известие о его участии в доверенной им секретной операции восприняли с заметной прохладцей. Высшим адептам Смерти претила сама мысль о том, чтобы разделить весьма вероятную славу победителей с каким-то там приблудившимся тёмным эльфом. Но открыто выступить против воли своей тёмной богини вампиры, разумеется, не посмели. И были вынуждены принять тёмного стрелка в своё мрачное войско.

Поднятые из-под земли и ведомые вампирами зомби шесть долгих ночей добирались до загадочной точки перехвата. Лишь в предрассветном сумраке под занавес шестой ночи многочисленный отряд наконец достиг цели.

Традиционно переждав под землёй наступивший день, сразу же после заката вампиры развили бурную деятельность. В указанных местах, сгруппированных на небольшом, абсолютно ничем не примечательном участке леса, они поручили зомби отрыть глубокие подземные убежища, спрятаться там и сидеть тихо, как мыши, пока предводители-вампиры не подадут им условленного сигнала к действию. Тогда жаждущим кровавого мяса чудищам полагалось немедленно вырываться из подземелий и рвать всех без разбора, кто под руку попадётся. Сами же вампиры вместе с тёмным эльфом заняли наблюдательную позицию на некотором отдалении от устроенной зомби ловушки.

И потянулось томительное ожидание обещанного Мортис отряда гномов, незнамо какими ветрами занесённого с родных гор в здешнюю дремучую чащобу. Но исполняющие волю своей тёмной богини вампиры не сомневались в скором их появлении. Их непоколебимая уверенность оказалась столь заразительна, что передалась даже равнодушным зомби, которые, в ожидании вожделенной двуногой добычи, невольно переминались с ноги на ногу, зажатые друг дружкой в темноте свежеотрытых землянок.

Тёмный эльф к вероятности появления в глубине леса гномов относился скептически, но, уважая причуды приятелей, виду не подавал и со всей тщательностью всерьёз готовился к появлению врага, подправляя натяжку тетивы на луке и раскладывая вокруг себя извлечённые из колчана стрелы, чтобы в пылу боя их было удобнее подхватить и пустить в цель.

Каково же было изумление Лезля, когда в точно предсказанное вампирами время среди деревьев замелькала ожидаемая шестёрка гномов. Широкоплечие приземистые дети Гор выступили, что называется, во всеоружии. Пятеро из них были с головы до пят укрыты непробиваемыми для стрел стальными доспехами хвалёной гномьей работы и в руках сжимали традиционные топоры и знаменитые скорострелы. Шестой гном, правда, шёл в одной лишь волчьей шубе, а вместо оружия имел кривую суковатую палку, на которую во время ходьбы опирался, как на посох. Но даже неискушённому в колдовстве тёмному эльфу было очевидно, что это самый опасный гном из шестёрки. Его незримый магический доспех был куда прочнее даже гномьей стали.

Когда шестёрка оказалась внутри заготовленной ловушки, верховный вампир прошипел короткое заклинание «кровавого огня», под воздействием которого в землянках над головами сгрудившихся там зомби, разгоняя мрак, вспыхнули ярко-алые сгустки пламени. Повинуясь этому условленному сигналу, бесстрашные воины Смерти тут же волной ринулись из подземелий. Секунда — и шестёрка гномов оказалась в смертельном кольце злобных, вечно голодных зомби.

Наблюдающие с безопасного отдаления вампиры и тёмные эльфы стали свидетелями яростной схватки, закончившейся ожидаемо быстро, но совершенно не как они рассчитывали. Гномы не спасовали перед внезапной атакой зомби, а, обнажив оружие, ринулись в безнадёжный бой с многократно превосходящей числом толпой. Невысокие широкоплечие крепыши отчаянно отбивались, их увесистые топоры и тяжёлые болты разили зомби направо и налево. Пятеро с головы до пят закованных в сталь воинов встали плечом к плечу, замкнув круг, в середине которого, за их широкимиспинами, скрылся опасный колдун. Гномы бились отчаянно, но противостоять лавине бесстрашных зомби горстке даже очень умелых бойцов было не по силам.

Их теснили, стальное кольцо гномов невольно сжималось. Вот один из них чуть замешкался, недостаточно проворно выдернув из разрубленного тела топор, и сразу шесть когтистых лап, ухватив за вымазанное в зловонной чёрной жиже топорище, потянули оружие на себя, вырывая даже из рук силача-гнома. А следом один из двух гномов-арбалетчиков на секунду прервал стрельбу, чтобы перезарядить свой скорострел, и этого рокового мгновения оказалось достаточно для потянувшихся к нему отовсюду когтистых лап. Ещё мгновение, и уже захваченный стрелок оказался бы вырван из строя и растерзан беснующейся толпой монстров. Но тут в дело вступил гномий чародей, и сразу же всё кардинальным образом изменилось.

Смешной маленький колдун в волчьей шкуре смог на диво быстро сплести мощнейшее заклинание, устроив в лесу настоящий горный камнепад.

Гигантские многотонные глыбы гранита обрушились прямо со звёздного неба, плюща, ломая и кроша многолетние толстые стволы дубов и сосен, как хрупкий и трухлявый сухостой. Оказавшиеся в эпицентре камнепада полторы сотни зомби почти все были передавлены в считанные секунды. Уцелевший жалкий десяток потом был запросто изрублен гномами, шестёрке которых наколдованные их чародеем каменные глыбы, разумеется, не причинили ни малейшего урона. Более того, гномы чудесным образом поднялись вместе с возникшим после камнепада завалом из груд перемолотого дерева и разбитых гранитных глыб на двухметровую высоту.

Мощнейшее заклинание вытянуло из гномьего чародея все силы — как только последняя глыба рухнула на землю, он без сознания осел в руках поддерживающих его товарищей. Кусок леса перед шокированными наблюдателями всего за полминуты превратился в заваленный камнями пустырь. Вампиры и тёмный эльф, к счастью, оказались за пределами камнепада, до их секретного наблюдательного пункта громадные глыбы не дотянулись метров пять.

Однако тёмному эльфу, как бы дико это ни прозвучало, подобный исход оказался даже на руку. Сам он по-прежнему был надёжно прикрыт деревьями, а залитые лунным светом враги оказались перед ним как на ладони. К тому же единственный их чародей, своим колдовством способный легко нейтрализовать прячущегося стрелка, сейчас пребывал в беспамятстве и был не в силах помочь отряду гномов. Звёздный час тёмного пробил, он вскинул лук и стал осыпать противника стрелами, не дожидаясь даже, когда опадёт взметённая гранитными глыбами каменная пыль. А раздосадованные неудачей своих зомби вампиры, не желая видеть лица торжествующих врагов, спустились вниз, пообещав Лезлю прикрыть его с тыла.

Большинство стрел тёмного эльфа, как и предвидел опытный лучник, лишь бесполезно ломались о прочнейший гномий доспех. Но пару раз он всё же исхитрился попасть точно в приоткрывающиеся на доли мгновения щели на стыках стальных пластин гномьей брони. И одну из своих самых первых стрел он успел засадить меж лопаток гномьему чародею, когда того ещё не успели полностью прикрыть своими бронированными телами остальные гномы.

Разумеется, гномы тоже стали отстреливаться, двое арбалетчиков выпустили в сторону затаившегося Лезля несколько десятков тяжёлых коротких болтов. Но большинство их убойных подарочков ушло гораздо левее или правее укромного места лучника. Точно в направлении его укрытия полетело лишь три болта, да и то они вонзились в стволы соседних деревьев, а укрывающий тёмного эльфа толстый дубовый ствол так и остался неуязвим.

Конечно, гномы могли броситься в атаку на летящие стрелы и, прочесав окрестности, найти затаившегося в пышной дубовой кроне лучника. Правда, тогда им пришлось бы сперва столкнуться с двумя взбешёнными неудачей вампирами, которые с обнажёнными кроваво-красными саблями наперевес в ожидании гномов затаились в зарослях густого кустарника у подножия облюбованного тёмным эльфом лесного исполина.

Однако гномы отчего-то не пожелали искать стрелка, а предпочли позорно сбежать с поля боя. Разгадка их панического отступления выяснилась уже через пару минут.

Собирая в колчан остатки не расстрелянных стрел, Лезль задержался на ветке дерева после отступления гномов и стал невольным свидетелем появления на каменном пустыре ещё четверки неведомо как здесь появившихся воинов-наёмников. Это была очень странная компания, состоящая из троих людей — амазонки, ассасина и сарацина и одного варвара-орка.

Чудная компания воинов-наёмников, затравленно озираясь по сторонам и нервно теребя рукояти пока что зачехлённых клинков, быстро добежала до середины каменного завала, где совсем недавно топтались гномы. У Лезля снова появились четыре весьма соблазнительные мишени. Тёмный эльф инстинктивно забросил очередную стрелу на тетиву и вскинул лук. Но в тот момент, когда пальцы уже готовы были отпустить оперённый конец, вдруг на краткий миг словно чья-то невидимая рука сбросила защитный магический покров, прикрывающий истинный облик четвёрки.

Лучник едва не сорвался с ветки, вдруг узрев прямо перед собой четвёрку грозных демонов Адского Пекла, и торопливо снял с тетивы уже нацеленную стрелу. Маскировка четвёрки тут же восстановилась, но тёмный эльф уже не воспринимал их группой заплутавших в лесу наёмников. Лезль припомнил, что до атаки зомби гномы двигались как раз в том направлении, откуда только что появилась загадочная четвёрка. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы, сопоставив эти факты, догадаться, что получасом ранее дети Гор сами намеревались атаковать эту четвёрку замаскированных демонов. Потому то у гномьего чародея и оказалось на взводе столь мощное заклинание «горного камнепада».

Заинтригованный тёмный эльф терялся в догадках, какую же кару на головы гномов обрушат в ответ оказавшиеся нечаянно спасёнными демоны. Поначалу, оправдывая его ожидание, трое замаскированных под людей прислужников Бетрезена бросились было по оставшемуся на гранитных валунах свежему кровавому следу догонять сбежавших гномов, но тут же были остановлены властным окриком зелёнокожего орка. Повинуясь его приказу, люди вернулись обратно в центр огромного каменного завала и там о чём-то недолго шептались. После чего, к разочарованию наблюдателя, развернулись и быстро сбежали с пустыря тем же путём, как на него и зашли.

Выждав ещё пару минут и убедившись, что никто из сбежавших, ни гномы, ни демоны, не торопится возвращаться, тёмный эльф спустился с дерева и рассказал заждавшимся его вампирам о позорном бегстве гномов и о последовавшем сразу же после этого кратковременном визите грозных демонов.

Одобрив его решение не провоцировать выстрелом замаскированную четвёрку демонов, вампиры, как и недавно Лезль, повздыхали над их отказом от мести гномам. Теперь преследовать сбежавших врагов и заканчивать начатое толпой зомби предстояло им троим. Ведь приказ Мортис остался не выполнен, гномы не были уничтожены доверенным им отрядом, а как жестоко богиня Смерти карает нерадивых слуг, вампиры знали не понаслышке. Убеждённый приятелями тёмный эльф согласился поддержать их в этом рискованном карательном походе.

Втроём они осторожно выбрались из леса на залитый лунным светом каменный завал. Но взобравшись на крайние камни, маленький отряд разделился. Вампиры, обернувшись летучими мышами, в мгновение ока перелетели в центр площадки, откуда начинался кровавый след гномов. Темный эльф же, за неимением крыльев, был вынужден добираться до места на своих двоих, согнувшись в три погибели, юрким зайцем петлять между нагромождениями валунов.

Уже почти добежавшего до середины завала Лезля буквально в дюжине метров от дожидающихся его вампиров вдруг железной хваткой цапнула за ногу когтистая лапа какого-то чудом выжившего зомби, вынырнувшая из узкой расщелины меж двух навалившихся друг на дружку каменных валунов. От столь резкого тормоза Лезль не удержался на ногах, рухнул на изобилующие острыми сколами камни и в кровь посёк о них руки и лицо. Но поскольку боли он совершенно не чувствовал, ни вопля, ни даже стона за падением не последовало. Небрежно смахнув с лица кровь, тёмный эльф схватился обеими руками за пальцы когтистой лапы и стал их разжимать, пытаясь освободиться от захвата.

— Эй, Лезссль, куда ты пропал? — позвал приятеля вдруг потерявший его из виду Сигриаль.

— Да тут я, — скованным от натуги голосом пропыхтел в ответ тёмный эльф. — Здесь зомби один, не до конца прихлопнутый, очухался и решил со мной за все свои беды поквитаться. Мёртвой хваткой в ногу мне впился, не отодрать.

— Держисссь, мы мигом, — живо откликнулся верховный вампир Лифавсль.

Через секунду две огромные летучие мыши спикировали на воюющего с когтистой лапой тёмного эльфа и, обернувшись вампирами, дружно навалились на скрывающие придавленного зомби валуны. Огромные гранитные глыбы со зловещим скрежетом подались чуть в сторону. Расширив дыру под сдвинутыми валунами до полуметра, вампиры вместе с тёмным эльфом потянули за цепкую лапу и совместными усилиями с трудом выволокли из завала основательно помятое камнепадом, но ещё каким-то чудом сохраняющее искру жизни тело зомби.

Облезлый и оборванный зомби окинул своих спасителей пустым взглядом и инстинктивно угрожающе осклабился, демонстрируя два ряда гнилых острых осколков зубов. Но, признав в спасителях хозяев, захлопнул рот и наконец расцепил свой захват.

Освободившийся тёмный эльф стал ощупывать основательно помятую и поцарапанную когтями зомби щиколотку. А Лифавсль устроил проверку функциональных возможностей чудом уцелевшего слуги.

— Ну-ка вссстряхни руками! — потребовал он. — Пошевели ногами!.. Покрути головой!.. Конечно, ссслегка притормаживает, но в целом всссё сссовсссем не плохо, — вынес вердикт вампир по окончании осмотра. — Ты идти сссможешь?

— Да, хозссяин, — прошипел зомби и вдруг неожиданно добавил: — Только никуда я ссс вами не пойду, вы вон сссколько моих сссобратьев напрасссно зссагубили.

— Чего-чего? — опешил верховный вампир. — Но ты не сссмеешь оссслушатьссся… Сссигриаль, — обратился он к не менее озадаченному спутнику, — похоже, наши чары контроля изсс-зсса камнепада оссслабли.

— Нет, верховный, — возразил второй вампир, — ссс наложенным на него контролем полный порядок, я только что проверял… Эй, зссомби, ну-ка живо вссстать!

Но, игнорируя приказ, зомби продолжил сидеть на гранитном валуне и снизу вверх равнодушно смотреть на растерянно переглядывающихся вампиров.

— Раз он вышел из вашего повиновения, изрубите его саблями, и дело с концом, — подсказал разумный выход тёмный эльф.

— И то верно, у нассс нет времени выяссснять причину сссбоя, — кивнул Лифавсль, первым извлекая из-под длинного плаща пару кроваво-красных сабель.

Второй следом тоже обнажил клинки.

Вампиры дружно шагнули к зомби и взмахнули саблями, но ударить не успели.

Их остановил властный женский голос, вырвавшийся из уст зомби:

— А ну стоять!

Лезль тоже его сразу узнал и невольно мелко задрожал. А оба вампира, выпустив из ослабевших ладоней рукояти сабель, молча рухнули на колени перед зомби и обречённо понурили головы.

С лицом зомби произошла мгновенная трансформация, и вот уже вместо тупой злобной рожи взбунтовавшегося зомби появился обезображенный ожогами и язвами лик тёмной богини.

— Весь доверенный вам отряд погубили! Из полутора сотен всего один зомби уцелел! И его решили в труху искромсать! Хороши у меня слуги, нечего сказать! — прошипела Мортис. — Ну, чего примолкли, нечего сказать в своё оправдание?

— Гномы вызссвали большой горный камнепад, — пробормотал Лифавсль.

— А то я не вижу, — хмыкнула богиня Смерти. — Да, их чародей показал себя во всей красе. Правильно сплести такое могущественное заклинание по силам немногим смертным колдунам. Но вы-то, мои хвалёные вампиры, куда смотрели? Почему ваши могущественные чары крови бездействовали и добротное стихийное волшебство гнома не встретило ни малейшего отпора с вашей стороны? Отчего же ты, Лифавсль, и твой младший подручный не озаботились укрыть доверенных вам воинов хотя бы простенькими энергетическими щитами? Часть камней они бы отклонили, и ваши потери были бы вовсе не такими удручающими.

— Великая, нам нет прощения, — ещё ниже склонив голову, обречённо прошипел верховный вампир.

— А вот твой подручный, мне кажется, с тобой не согласен, — хищно ухмыльнулась Мортис. — Любопытно будет послушать. Ну-ка говори.

— Великая, ты вправе казсснить меня зсса дерзссосссть, но я всссё же попытаюсссь оправдать в твоих глазссах наше невмешательссство, — игнорируя яростный взгляд верховного, осмелился заговорить Сигриаль. — Дело в том, что наших ссскромных сссил не хватило бы, чтобы укрыть щитом каждого зссомби.

— И гномий чародей зссапросссто мог почувссствовать наши энергетичессские щиты над зссасссевшими под зссемлёй зссомби, — поторопился поддержать спасительную отговорку Лифавсль. — Тогда гномы вовсссе обошли бы нашу ловушку ссстороной.

— У вас ещё поворачивается язык оправдываться, — покачала головой неумолимая Мортис. — Да так бездарно! Гном, видите ли, учует их магию! Нужно было постараться, костьми лечь, но сделать так, чтобы не учуял!.. А что это за бестолковый навал вы придумали?! Почему все ваши зомби оказались сосредоточены в одном месте?! Неужели нельзя было разделить отряд на несколько групп?! Тогда, после того, как горный обвал накрыл основную, можно было б пустить в бой резервные, и они бы завершили разгром врага.

— Но зссомби недоссстаточно проворны, чтобы атаковать врага ссс дальних диссстанций, — вновь попытался возражать осмелевший Сигриаль.

— А ты на что к ним был приставлен, вампир! — теряя терпение рявкнула Мортис. — Нужно было подобрать подходящее заклинание и ускорить их!.. Но ничего не делать и тупо отсидеться за спиной брошенных на убой зомби — это, конечно, проще!

— Эх, кабы зссснать, что так выйдет, — понурив голову, пробормотал Лифавсль и вновь покаялся: — Мы виноваты, Великая, и готовы понесссти зссассслуженное наказссание.

— Конечно, вы виноваты, — кивнула богиня. — И будьте уверены, я строго спрошу за смерть каждого воина, погибшего из-за вашего вопиющего тупоумия. Но позже. За эту отсрочку благодарите своего спутника, меткая стрельба которого вынудила гномов отступить и отказаться от своего первоначального намерения. Теперь нет нужды гнаться за ними, они нам больше не опасны. У меня для вас троих новое задание. Слушайте внимательно, для вас, проштрафившиеся вампиры, это шанс реабилитировать себя в моих глазах. Итак…

Глава 11 Во имя любви

Жуткая непроглядная тьма вокруг нещадно давила на одинокую пленницу. Угодившее в неё и утратившее связь с телом сознание Ризидиэль, казалось бы, пребывало здесь уже целую вечность. Но вот вдали, разгоняя мрак, вспыхнула крохотная искорка. И к этому далёкому источнику света, как мотылёк на огонь, быстрее ветра понеслась истомившаяся долгим ожиданием бестелесная сущность эльфийки.

По мере её приближения искра росла и ширилась. Постепенно она приняла очертание далёкого арочного окошка. Невзирая на сумасшедшую скорость полёта, движение сквозь мрак к источнику света продолжалось довольно долго. И с каждой новой минутой вынужденного ожидания золотисто-белый трудно достижимый огонь впереди становился всё более желанным.

При подлёте окно превратилось в широко распахнутые арочные золотые врата, влетев в которые бестелесный призрак эльфийки оказался в залитом солнечным светом прекрасном саду. В тот же миг Ризидиэль очень точно осознала, что очутилась дома, страх и ужас мрака остались позади, надёжно отрезанные захлопнувшимися за её спиной узорчатыми створками.

Здесь под сенью огромной цветущей яблони призрачная гостья и впрямь узрела легендарного Хранителя эльфов — Галлеана. Вот так, вживую, Ризидиэль увидела воскресшего бога впервые, и что это именно он, поняла сразу же, как только глянула в его глаза. Скрытая в этих бездонных голубых омутах ошеломляющая правда заставила учащённо забиться невесть как пробудившееся в призрачном теле горячее сердечко эльфийки.

Разумеется, бог эльфов мгновенно почувствовал рядом присутствие невидимой обычным зрением призрачной гостьи. Это стало понятно, когда его поначалу удивлённо-растерянный взгляд заметался по сторонам. Но растерянность Галлеана длилась не долго. Уже через пару секунд бог обнаружил нарушительницу границ своих закрытых владений. Какое-то время её внимательно изучали лучащиеся мудростью и бесконечной добротой глаза древней могущественной сущности, заключённой в вечно молодое эльфийское тело. И под тяжестью божественного взгляда невесомость призрачного тела стала быстро исчезать.

Лёгкость полёта пропала, и босые ноги Ризидиэль опустились на мягкую траву перед Хранителем. Эльфийка снова почувствовала вес своего тела, утраченная было плоть вернулась к ней. Мышцы налились привычной силой, она снова могла свободно дышать и ощущала, как взволнованно заходится у неё в груди перепуганное очередной неожиданной метаморфозой сердечко.

— Кто ты, дочь моя? — обратился к представшей перед ним эльфийке Галлеан и приветливо ей улыбнулся.

От этой его доброй улыбки на сердце у Ризидиэль сразу сделалось хорошо-хорошо. Волнение исчезло, эльфийка почувствовала дивный аромат, источаемый цветами божественного сада, и, чтобы не задохнуться от нахлынувшей волны восторга, счастливо рассмеялась, как совсем маленькая девочка.

— Ризидиэль, — сквозь смех назвала своё имя гостья.

— Как же ты смогла проникнуть в эти запретные для смертных чертоги, Ризидиэль? — спросил Хранитель эльфов, продолжая улыбаться.

— Ясновидящая Милис просила засвидетельствовать вам своё почтение, — пояснила девушка, отсмеявшись.

— Ах вот оно как, тебе указал путь ко мне шальной дух леса, — удивлённо вскинул брови Галлеан. — Это что-то новенькое. Обычно все посланцы от проказницы Милис — мужчины. Ты первая эльфийка, заслужившая её расположение. Любопытно, чем же ты смогла её пронять?

Как и учила мудрая дриада, в ответ Ризидиэль поведала Хранителю эльфов свои опасения за любимого, рассказала об открывшемся видении в золотом шатре дриады, о признании Ясновидящей своего полного бессилия перед пленившей Лесля сущностью и, наконец, о рекомендации ей, Ризидиэль, отправиться за помощью к самому Хранителю эльфов.

Внимательно выслушав гостью, Галлеан покачал головой и объявил свой, неутешительный для просительницы, вердикт:

— Смирись и отступись, дочь моя. Я и рад бы помочь твоему любимому, но развеять чары сущности, пленившей твоего Лезля, не по силам даже мне.

— Нет, нет, нет! — забилась в истерике эльфийка и рухнула на колени. — Помоги!.. Ты же наш бог! — стонала она сквозь рыдания, протягивая руки к Хранителю. — Мне больше не к кому идти!.. Помоги ради любви!.. Ведь ты же тоже когда-то любил!.. Вспомни свою Солониэль!.. Что с ней стало, когда вас разлучили!..

— Ты не понимаешь, о чём просишь, несчастная, — невольно попятился вдруг побледневший Галлеан. — Своей попыткой я лишь наврежу вам обоим!

— Пусть! Хуже, чем теперь, уже точно не будет! — простонала эльфийка. — Молю, Светлейший Галлеан, сделай так, чтобы мы с Лезлем снова, ещё хотя бы раз, встретились! Даже если эта встреча для меня окончится смертью! Пусть! Умереть в объятиях любимого — это ли не счастье!

— Хорошо, я тебе помогу, — с тяжким вздохом кивнул Галлеан. — Но прежде… Не хотел тебе говорить, но, видимо, без этого тебя не удержать. Знай же, несчастная, твой Лезль зачем-то понадобился тёмной Мортис. Тебе знакомо это имя, не так ли? Можешь не отвечать, по глазам вижу, что знакомо. Мортис провела тёмный ритуал над твоим эльфом. Отныне он её покорный раб — тёмный эльф. Под воздействием тёмных злых чар он утратил былую красоту, теперь его тело изрыто зловонными язвами. И вероятность того, что он вспомнит тебя в своём нынешнем состоянии, крайне мала. Посему ещё раз прошу тебя, одумайся и отступись. Ты молодая, красивая, перед тобой открывается столько дорог и возможностей…

— Я верю в любовь Лезля и готова рискнуть, — решительно объявила Ризидиэль, пресекая божественные уговоры.

— Как знаешь, — махнул рукой Хранитель эльфов. — Вот, возьми. — Он бросил к коленям просительницы свёрнутый в трубочку лист пергамента и пояснил: — Там ты отыщешь искомое.

Не помня себя от радости, эльфийка обеими руками схватила заветный свиток и прижала его к груди.

— Прощай, несчастная дочь моя, — грустно провозгласил Галлеан. — Удачи тебе, твёрдости и силы духа.

Ризидиэль собралась было ответить, сердечно поблагодарить Хранителя эльфов за бесценную помощь, но окружающий её чудесный сад с его божественным хозяином вдруг исчезли в один миг.

Она вновь оказалась в своей комнате, лежащей на кровати, где всё было точно так же, как перед провалом в темноту. Вот только часовая стрелка на больших настенных часах перекочевала с десятки на четвёрку, это означало, что из реальности она выпадала аж на шесть часов.

Близился рассвет. Эльфийка чувствовала себя прекрасно — бодрой, свежей и отдохнувшей, словно не подвергалась воздействию страшного зелья, не мчалась сквозь мрак к свету, не рыдала в прекрасном саду, а всю ночь проспала на своей кровати. И если бы не свиток пергамента, до сих пор бережно прижимаемый к груди, можно было бы предположить, что недавний разговор с богом всех эльфов ей лишь примерещился.

Но свиток, как вещественное доказательство разговора с Хранителем, остался у неё в руках!

Эльфийка бережно его развернула, и ей открылась формула заклинания, начертанная ровным, каллиграфическим почерком голубыми чернилами на желтоватой бумаге.

Большинство описанных в заклинании магических символов были хорошо знакомые с детства — эльфийские, но встречались и совершенно непонятные, от иных из которых даже отвратительно веяло некромантией.

Произносить эти страшные шипящие слова языка мёртвых было противно и гадко, но, собрав всё своё мужество, храбрая эльфийка преодолела омерзение и прочла нараспев вслух древнее заклинание, буква в букву по написанному на свитке.

Ждать исполнения волшбы пришлось не долго. Ещё не успел смолкнуть отзвук последнего слова длинного заклинания, как в центре комнаты возникло переливающееся всеми цветами радуги плоское пятно разового портала.

Не раздумывая ни секунды, Ризидиэль цапнула припасённые заранее лук и стрелы и, зажмурившись, бросилась в портал, как в омут.

Портал вынес её в самый центр круглого пустыря, состоящего из беспорядочного нагромождения друг на дружке многотонных каменных валунов, невесть как образовавшегося в дремучем лесу. Из-под растрескавшихся, а местами и развалившихся на части массивных гранитных глыб наряду с переломанными, покорёженными древесными стволами в изобилии торчали оторванные части тел расплющенных глыбами зомби. И среди всего этого ужаса зловеще алели в предрассветном сумраке подсыхающие капли недавно пролитой крови, которая никак не могла принадлежать жутким воинам Смерти. В центре площадки, на одном из валунов, крови натекло так много, что она образовала даже небольшую лужицу. От этой лужицы кровавый след тянулся через всю площадку и исчезал в окраинной чащобе.

Настроившаяся на встречу с любимым девушка, увидев кровавый след, предположила самое страшное — что это кровь её Лезля. И, не помня себя от страха за любимого, позабыв об осторожности, эльфийка со всех ног понеслась по кровавой полоске, на ходу извлекая из притороченного за спиной колчана стрелу и накладывая её на тетиву.

Нагромождения валунов вскоре остались за спиной, сменившись недавно проторённой лесной тропинкой с замаранным кровью мхом и чуть помятой листвой напирающего со всех сторон кустарника.

В дремучем лесу Ризидиэль чувствовала себя как рыба в воде. Непролазная для других существ чащоба перед эльфийкой сама собой раздавалась в стороны. Переплетения выступающих из земли задубевших корней будто разглаживались у неё на пути. Девушка бежала по кочковатой, ухабистой земле слово по ровной грунтовой дороге, легко перепрыгивая преграждающие тропу гнилые стволы мёртвых, рухнувших деревьев и кучи свалявшегося сушняка на местах отживших свой срок кустов.

Примерно через четверть часа стремительного бега кусты и деревья перед эльфийкой наконец расступились, и она вырвалась на маленькую лесную полянку. Где тут же оказалась под прицелом двух наведённых на неё гномьих скорострелов.

Кроме двух арбалетчиков, ещё три гнома на поляне поджидали незваную гостью с огромными топорами наперевес. Хмурые лица пятёрки бородачей были перекошены ненавистью, они были настроены крайне решительно и враждебно, и просто чудо, что нарушившую их уединение девушку они тут же не утыкали смертельными болтами и не изрубили топорами.

Инстинктивно вскинувшая лук при появлении врагов Ризидиэль быстро смекнула, что эта пятёрка закованных в глухую броню противников ей не по зубам, и обречённо опустила своё оружие.

— Брось лук и стрелы на землю. И отойди от них на пять шагов в сторону! — глухо прогрохотал из-под опущенного забрала голос гнома в самых дорогих позолоченных доспехах, вероятно, предводителя небольшого гномьего отряда.

— Как скажешь, — покорно кивнула эльфийка и аккуратно опустила под ноги свой большой наборный лук и колчан со стрелами. — Но к чему такие нелепые меры предосторожности? С каких пор пятеро грозных гномов стали так опасаться одинокой странствующей эльфийки? — спросила она, отступая на указанное расстояние.

— С тех самых, когда эльфы выступили на стороне нежити! — холодно объявил старший отряда. — Скажи, сколько нечестивого золота было получено лично тобой за прикрытие мертвяков?

— Что за вздор! — искренне возмутилась эльфийка.

— Не увиливай и отвечай на вопросы! — приказал старший гном. — Ты до сих пор жива только потому, что сумела разжечь во мне любопытство. Но если станешь запираться, я без сожаления прикажу прикончить тебя, как бешеную собаку.

— Клянусь честью, я никогда не выступала на стороне нежити! — гордо вскинув голову, заговорила звенящим от обиды голосом оскорблённая чудовищным подозрением эльфийка. — Да такая нелепица мне и в страшном сне не могла присниться! Нежить — смертельный враг моего народа! Не знаю, что на вас нашло, гномы, но я сказала вам истинную правду! И ни ваши стрелы, ни топоры не заставят меня оговорить мой народ!

— Красиво болтать вы, эльфы, мастаки, — усмехнулся недоверчивый гном. — Но разве не ты три часа назад обстреляла нас из леса и, воспользовавшись некоторой неразберихой в наших рядах, ранила троих моих воинов?

— Клянусь, я никогда в вас не стреляла! — заверила эльфийка.

— Ну ещё бы ты созналась! — почувствовав колебания старшего, осмелился встрять в разговор один из арбалетчиков, с седой, как снег, бородой. — Натворила бед, а теперь овечкой невинной прикидывается!

— Правильно, не верь ей, старший, — поддержал седого товарища стоящий справа от него рыжебородый гном, шириной плеч способный поспорить с силачом горным троллем, с широченным топором в руках. — Клятвам подлой убийцы, бьющей из засады в спину беззащитному гному, цена жалкий подрезанный медяк.

— Да как ты смеешь! — возмутилась эльфийка, остро жалея, что в руках нет родного, с детства пристрелянного лука. Опережая арбалетчиков, она бы успела вскинуть его и пустить стрелу в лицо обидчику.

Правда, толку от этого отчаянного выстрела вышло бы немного. Вероятней всего, стрела отскочила бы от толстой стальной пластины гномьего забрала. Её же потом наверняка изрешетили бы болтами. Но уж лучше принять достойную смерть в бою, чем вот так бессильно глотать незаслуженные оскорбления.

— Не верите мне — убейте! Но не нужно порочить моё светлое имя недостойными подозрениями! — бросила уже всем гномам отчаянная эльфийка. — Где доказательства моей стрельбы? Предъявите стрелы!

— Ишь ты, храбрая какая, — усмехнулся предводитель гномов, опуская свой топор. Два могучих гнома с топорами последовали его примеру, а вот арбалетчики и не подумали опустить своё оружие, продолжая держать эльфийку на прицеле своих скорострелов.

— Желаешь доказательств, что ж, прошу идти за мной, — махнул рукой старший.

Повинуясь его жесту, четвёрка закованных в сталь воинов раздалась в стороны, и Ризидиэль увидела ещё одного гнома, до сей поры скрытого от неё телами товарищей. Этот шестой гном был без доспеха, в волчьей шубе на голое тело. Он без движения лежал на боку, и из спины его торчала длинная эльфийская стрела.

— Это не моя стрела, — едва взглянув на тяжело раненного, тут же объявила эльфийка. — У меня все стрелы с белым оперением, а здесь явно не белый цвет. Это не сложно проверить. Возьмите мой колчан и сравните стрелы.

— Да, ты права, стрелы обстрелявшего нас эльфа были с зелёным оперением, — вынужден был признать старший гномов.

От этих его слов по сердцу эльфийки словно полоснули тупым ножом. Ризидиэль стиснула зубы, чтобы не застонать и не выдать тем самым свою страшную догадку. Ведь зелёноперые стрелы были у её бесследно сгинувшего Лезля. Выходит, он и есть тот эльф, что отныне бьётся на стороне нежити, — тёмный эльф. Значит, зловещее предостережение Галлеана — правда, и её любимый безжалостной богиней смерти был превращён в жуткое бездушное чудовище.

Но гномам до поры до времени знать об этих её догадках было вовсе необязательно. И Ризидиэль постаралась придать лицу совершенно бесстрастный и безразличный вид.

— Но это ещё не доказывает её невиновности, — поспешил вмешаться седобородый советчик. — Быть может, у неё было два колчана со стрелами. В одном с зелёными перьями, в другом с белыми. Те, что с зелёными, она расстреляла, обстреливая нас из засады. А преследуя нас, прихватила полный колчан с белыми.

— Это не моя стрела, — повторила эльфийка. — Цвет оперения — очевидное, но отнюдь не единственное различие. Ты же сам арбалетчик, должен разбираться в стрелах. Неужели не видишь, что эта стрела гораздо толще и длиннее моих? Силы моих рук попросту не хватило бы, чтобы придать ей убойное ускорение.

— Твои доводы убедительны, — кивнул старший гномов. — Допустим, мы тебе поверим, что не ты в нас стреляла. Но где гарантия того, что ты не действуешь в паре с нашим обидчиком? И пока мы тут с тобой упражняемся в красноречии, твой напарник не целит в нас стрелой, выискивая уязвимые щели в нашей броне?

— Я сама по себе, — твёрдо объявила девушка. — Хотите верьте, хотите нет, но, кроме своего честного слова, иного доказательства у меня нет. Но если вы мне доверитесь, я, пожалуй, могла бы помочь вашему раненому другу.

— Ты целительница? — оживился старший гном.

— Не совсем, — улыбнулась эльфийка. — Моя мама целительница, а я, как старшая дочь, её помощница и ученица. Дар полновесной целительницы перейдёт ко мне только после смерти матери. Так испокон веков происходит в нашем роду. Я надеюсь, стать целительницей мне придётся не скоро. Но извлекать эльфийские стрелы и заговаривать нанесённые ими раны мама, к счастью, меня уже обучила.

Ризидиэль открыла гномам почти всю правду о себе. Умолчала она лишь о том, что раны, остающиеся после извлечения зачарованных эльфийских стрел, если до извлечения не подобрать контрзаклинание, блокирующее разрушительный эффект наложенных на стрелу чар, как правило, крайне болезненны и очень трудно потом зарастают. Даже её матери, опытной целительнице, при врачевании подобных ран порой приходилось изрядно попотеть, исследуя запутанный клубок опасных чар. Составление точной формулы контрзаклинания занимало гораздо больше времени, чем сама операция по извлечению стрелы, и отнимало, как правило, добрый час драгоценного времени целительницы. А учитывая, что мать была во многие разы искуснее дочери, самой Ризидиэль с составлением контрзаклинания пришлось бы промучиться не один час и даже не два, а гораздо дольше. Но в данном конкретном случае, если ранившая гнома стрела была выпущена рукой любимого (в чём Ризидиэль уже совершенно не сомневалась), сплести контрзаклинание на набор её чар девушке не составит труда, потому как она неоднократно практиковалась в расшифровке чар как раз на стрелах Лезля, и здесь для неё не было секретов.

Поскольку обезвредить чары любимого Ризидиэль могла за считанные минуты, во избежание ненужных расспросов она не стала посвящать гномов во все эти тонкости эльфийского целительства.

— Ну ежели так, попробуй, — после недолгого раздумья кивнул предводитель гномов и властно шикнул на неуёмного седобородого, который снова зашептал было ему на ухо, мол, опасно вот так вверять жизнь товарища в ручонки этой подозрительной эльфийки, непонятно как здесь вдруг оказавшейся.

— Я принял окончательное решение, Орт, — строго высказал старший гномов арбалетчику. — Фулгаод очень плох, вряд ли он самостоятельно придёт в себя, и до отцовского замка, боюсь, мы его не донесём. Придётся рискнуть и довериться нашей гостье… Прошу, уважаемая, — обратился он уже к эльфийке, — спаси нашего товарища, и я, Кагнерик Быстрый Топор, лично гарантирую тебе свою защиту и покровительство.

За разговором как-то незаметно наступил рассвет. Ночной сумрак растаял под напором вытянувшегося из-за края горизонта светила. На окружённой лесом поляне по краям ещё царила серая тень, но в центре покрытая росой трава уже искрилась в солнечных лучах. Подстреленный гном, как на заказ, оказался аккурат внутри такого ярко освещённого участка. Таким образом сама собой разрешилась проблема с освещением предстоящей сложнейшей операции.

Не теряя больше времени на досужую болтовню, Ризидиэль приблизилась к неподвижному гному, села перед ним на корточки, извлекла из-за голенища сапога короткий острый нож и ловким точным движением взрезала волчью шубу, оголив кусок спины вокруг раны. Затем она быстро и аккуратно ощупала тонкими пальцами зловеще побагровевший и вздувшийся вокруг торчащей из спины стрелы бугор воспалённой плоти и, не оборачиваясь, потребовала от гномов котёл кипятку.

Понукаемые старшим гномы тут же засуетились, собирая в лесу вокруг поляны сушняк, разводя костёр и подвешивая над ним большой походный котёл, на треть наполненный собранными из фляжек остатками воды.

Оставшаяся наедине с раненым девушка скороговоркой зашептала под нос формулу целительного заклинания и стала очень аккуратно, миллиметр за миллиметром, вытягивать из глубокой раны длинную зелёноперую стрелу. Пребывающий в бессознательном состоянии гном никак не реагировал на болезненную процедуру.

Полное извлечение стрелы растянулось на добрую четверть часа. За это время гномы успели вскипятить воду, и когда Ризидиэль наконец вытащила из раны вымазанный в сгустках крови наконечник, у её правого колена уже парил предоставленный гномами котелок с кипятком.

Отшвырнув кровавую стрелу, девушка наскоро обтёрла вымазанные в крови руки предоставленным гномами белым полотенцем и, вытащив из крошечной поясной сумки горсть пахучей травы, швырнула её в бурлящую воду. Потом она попросила у запасливых гномов ложку и стала медленно помешивать травяной отвар в котелке по часовой стрелке.

Меж тем из освобождённой раны потоком хлынула тёмно-красная, почти чёрная застоявшаяся кровь. Бурный поначалу ручей крови через примерно полминуты начал постепенно стихать. По мере уменьшения кровотечения менялся и цвет вытекающей крови, она светлела и алела прямо на глазах.

Через пару минут после извлечения стрелы земля под неподвижным гномом настолько пропиталась кровью, что под сапогами у эльфийке при каждом её движении вовсю чавкало. Но из раны уже бежала лишь тонкая алая ниточка. Ризидиэль перестала мешать отвар, собрала ложкой с его поверхности отдавшую полезные свойства траву и сбросила её на землю. Затем зачерпнула ложкой первую порцию ещё горячего отвара, осторожно поднесла её к воспалённой ране и аккуратно влила отвар в кровоточащее отверстие. Весьма болезненное соприкосновение обжигающего отвара с открытой раной пробилось даже сквозь глубокое забытье гнома, лежащее на боку тело конвульсивно дёрнулось, и с губ бедняги сорвался стон.

— Это очень хорошо, что он откликнулся, — поспешила успокоить сгрудившихся вокруг неё гномов Ризидиэль, по новой окуная ложку в отвар и аккуратно перенося очередную порцию к ране. — Значит, целебный отвар подействует. — Она влила содержимое ложки в рану и «в благодарность» получила новую встряску гномьего тела и новый стон, уже более продолжительный.

— Это что ж, ты так его будешь мучить, пока всё своё варево ему в рану не сцедишь? — не удержавшись, спросил седобородый Орт.

— Если потребуется, то да, — кивнула эльфийка. — Но, думается, в этом не возникнет необходимости. Посмотрите, как быстро опадает отёк вокруг раны. Он уже совсем не такой багровый, как минуту назад. Тело вашего товарища очень охотно откликается на мои целительные чары.

И правда, под воздействием небольших порций кипящего отвара жуткий малиновый горб на спине раненого гнома светлел и опадал прямо на глазах. При этом чудесным образом на ошпаренной кипятком коже не наблюдалось обычных в подобных случаях ожоговых пузырей.

— Ну ещё бы, — усмехнулся в ответ старший гномов. — Фулгаод как-никак сам чародей не из последних. Тоже небось начал осознавать, в какую передрягу угодил, и теперь помогает тебе всем, чем может.

В течение следующих пяти минут эльфийка аккуратно зачёрпывала ложкой отвар из котелка и вливала его в переставшую кровоточить рану Фулгаода. Чтобы драгоценный отвар не остывал, она попросила гномов периодически подсыпать под котёл горящих углей из костра.

Результаты старания Ризидиэль, что называется, были на виду. Сперва остановилось кровотечение. Потом быстро сошёл на нет чудовищный отёк вокруг раны. От малиновой опухоли уже через пару минут непрерывного «полива» не осталось и следа — кожа вокруг раны стала такой же ровной, гладкой и болезненно-белой, как на всей спине. Зловещая кроваво-красная дырка в спине гнома довольно долго не желала затягиваться, но в итоге перед целительным воздействием отвара не устояла и она. Сперва отверстие в спине затянулось розовой плёнкой, это стало понятно, когда очередная ложка отвара разлилась по спине, не в силах попасть в сросшуюся рану. Но эльфийка ещё, что называется, на всякий пожарный, опрокинула на свежий шрам три полные ложки и остановилась лишь когда розовый нарост на месте раны побледнел и стал по цвету практически не отличим от остальной спины.

Залатав спину, Ризидиэль распорядилась перевернуть, усадить на что-нибудь мягкое и поддерживать в сидячем положении всё ещё пребывающего в беспамятстве Фулгаода. На сей раз не потребовалось никаких дополнительных понуканий со стороны старшего — уверовавшие в целительный дар эльфийки гномы бросились выполнять её указания, не дожидаясь подтверждения предводителя.

Как только Фулгаода надёжно усадили на мешок с одеялами, эльфийка запрокинула ему голову, ножом ловко разомкнула стиснутые зубы и, подхватив с углей горячий котёл с остатками отвара, стала тонкой струйкой лить отвар в безвольно распахнутый рот гномьего чародея.

Секунд десять ничего не происходило. Целебная жидкость беспрепятственно попадала из горла в пищевод, а оттуда стекала в желудок. Фулгаод сидел с нелепо запрокинутой головой, со всех сторон придерживаемый сильными руками товарищей. Но вот вдруг бульканье в горле сделалась каким-то другим, по телу прошла судорога, закрытые глаза распахнулись. Чародей судорожно вздохнул и, разумеется, тут же захлебнулся. Голова запоздало метнулась в сторону, уводя рот из-под докучливой струи. Оживший вдруг гном разразился мучительным кашлем и стал яростно отплевываться, прочищая горло.

— Да похлопайте же ему по спине! — прикрикнула на растерявшихся гномов ловко увернувшаяся от плевков эльфийка. — Только аккуратно, не забывайте о ране.

После того как уже побагровевшему Фулгаоду постучали по спине, он наконец смог сделать повторный вдох. И вскоре ровно задышал полной грудью, обводя очумелым взглядом окружающих товарищей-гномов.

Меж тем честно выполнившая свою часть уговора Ризидиэль, уставшая, но довольная, поставила возле ног приходящего в себя чародея закопченный котёл с остатками ненужного больше отвара, отошла от гномов на другой конец полянки и прилегла отдохнуть в уже просушенную солнцем высокую траву.

— Серый Зверь, ты как себя чувствуешь? — раздался сзади взволнованный шёпот Кагнерика.

— Терпимо, — прохрипел в ответ очухавшийся чародей. — Братья, а где мой посох?

— Вот, брат, держи.

Любопытная эльфийка не выдержала, перевернулась со спины на живот, слегка приподнялась на локтях над травой и увидела, как один из рыжебородых здоровяков вложил в руку чародею увесистую корягу, никак не увязывающуюся с представлением Ризидиэль о магических посохах. Опершись об эту корявую палку, гном кряхтя поднялся на ноги, отпихнул руки сунувшихся было поддерживать его товарищей, собрался с силами и вдруг, самостоятельно вскинув посох, быстро начертал перед собой в воздухе какую-то неизвестную Ризидиэль руну.

Сотворённый чародеем колдовской знак на пару секунд полыхнул ослепительно ярким белым огнем, и подглядывающая за гномами эльфийка тут же почувствовала, как горящая руна словно мощнейший насос стала выкачивать из нее саму жизнь. Судя по тому, как вдруг перекорёжило остальных пятерых гномов-воинов на поляне, пылающая руна атаковали их не менее яростно.

К счастью, коварная руна почти сразу же погасла и растаяла в воздухе, с её исчезновением прекратилось и ужасное выкачивание.

— Фулгаод! Что это было?! — прохрипел Кагнерик, как и все на поляне тяжело отходящий от болезненного испытания.

— Извините, уважаемые братья, — откликнулся звонким, полным сил голосом чародей, обращаясь ко всем гномам. — Для окончательного своего восстановления мне пришлось столь варварским способом позаимствовать часть вашей жизненной силы. Не беспокойтесь, отнятое мною быстро восстановится и в дальнейшем никоим образом не отразится на вашем здоровье. — Покаявшись, безбородый гном как ни в чём не бывало уселся обратно на свой мешок с одеялами и, хитро прищурившись, забегал глазками по вытянутым лицам товарищей, ожидая их комментариев.

Ждать ему пришлось не долго.

— Ну ты, Серый, настоящийзверюга, — проворчал рыжебородый податель посоха. — Мы с Горном тебя, можно сказать, на руках сюда принесли. И в благодарность своими чарами ты нас чуть наизнанку не вывернул.

— Да брось, Тверд, не стоит так уж краски сгущать, — заступился за чародея предводитель гномов. — Ты ж видел, как тяжко Фулгаоду пришлось. Он прибег к этим чарам не от хорошей жизни. И, как честный гном, сразу же рассказал нам о них и извинился за доставленное беспокойство.

— Ничего себе беспокойство, — хмыкнул седобородый зануда Орт. — Мне так паршиво никогда в жизни не было. До смерти это жуткое ощущение не забуду — словно горный тролль сердце у меня живого из груди выдирал.

— А у меня словно всё нутро заледенело… — подхватил было за напарником второй арбалетчик.

— Да что вы как бабы раскудахтались, — решительно перебил его Быстрый Топор. — Мало ли какая оказия с воинами в походе приключиться может… Короче, так. Чтобы я больше на эту тему ни слова не слышал. Было, прошло и быльём поросло.

После резкой речи старшего гнома над полянкой на какое-то время повисло напряжённое молчание. Отчаявшись ждать продолжения разговора, Ризидиэль снова отвернулась от гномов и опустилась в высокую траву.

— Братья, расскажите мне наконец, что сталось с зомби? — нарушая тишину, первым заговорил чародей Фулгаод. — Судя по тому, что я вижу вас всех живыми и здоровыми, мы их одолели?

— Ещё бы, твоё заклятие от них мокрого места не оставило. Всех в блин расплющило, — пояснил старший гномов.

— А что же демоны? Вы продолжили преследование? Их лагерь рядом? Старший, дай мне полдня, и я буду готов к бою. Конечно, прежнюю мощь так быстро скопить не удастся, но закрыть вас от магии рогатых выродков мне вполне будет по силам.

— Погоди, Фулгаод, не горячись. Всё не так просто, — грустно вздохнул Кагнерик.

Глава 12 Демоны срывают маски

Амазонку забавляли отчаянные попытки толстощёкого возницы снискать её расположение. Добрый малый с забавным именем Корж из кожи вон лез, чтобы понравиться очаровательной воительнице. Вот и этим вечером, после того как обоз остановился на ночёвку, румяный от смущения Корж позвал уважаемую Рюмбу на очередное романтическое свидание. Поначалу амазонка хотела отказаться, сославшись на усталость, но, когда возница пообещал накормить её вместо опостылевших сухарей с кашей роскошным ужином собственноручного приготовления и даже с вином, воительница выбросила белый флаг. И через несколько минут она шагала следом за увешанным припасами Коржем на разведанную им ещё в предыдущие поездки к Серебряному Храму Паладинов крохотную лесную полянку.

Добравшись до места, они перво-наперво распечатали пузатый кувшин вина. И пока кавалер, демонстрируя свой поварской талант, колдовал разом над пятью небольшими котелками, закреплёнными, соответственно, над пятью отдельными кострами, его очаровательная спутница, вооружившись кружкой, приступила к дегустации замечательного виноградного напитка трёхлетней выдержки. И под милую беседу о всяких пустяках со своим восторженным поклонником амазонка как-то так незаметно, кружка за кружкой, выпила в одиночку весь пятилитровый кувшин.

К тому времени, когда обещанные яства наконец были готовы, уже изрядно захмелевшая Рюмба с трудом поднялась с насиженного пенёчка на краю полянки и покачивающейся неровной походкой перекочевала в освещённый кострами центр, где на одеяле были выставлены на её суд пять благоухающих дивными ароматами блюд.

Но, увы, отведать хотя бы одно из них захлёбывающейся слюной амазонке так и не довелось. Так уж вышло, что стоило ей присесть на краешек одеяла и потянуться к ближайшему кулинарному шедевру, как лес совсем рядом с их крошечной полянкой взорвался вдруг многоголосым злобным шипящим рёвом.

— Это они, чудовища! — испуганно зашептал побелевший от страх Корж. — Помнишь, я тебе рассказывал! От них никто живыми не уходит!

Хмель тут же вылетел из головы Рюмбы. Воительница, позабыв о еде, цапнула за край одеяла и вместе с ним стрелой взвилась на ноги, безжалостно опрокидывая и выплёскивая в траву двухчасовые труды своего обомлевшего от ужаса кавалера. Амазонка же, не теряя ни секунды, точными, резкими движениями принялась яростно тушить одеялом окружающие их костры, огонь которых мог привлечь к крохотной полянке внимание полчищ неведомых, опасно близких врагов.

— Всё это бесполезно! Страшные чудища всё равно нас учуют! — схватившись за голову, продолжал канючить так и не сдвинувшийся с места кавалер. — Это конец! Мы пропали!

Но пара звонких пощёчин, прописанных ему воительницей, привели парня в чувство. Бормоча извинения за своё недостойное поведение, Корж вскочил на ноги и стал помогать Рюмбе затаптывать угли.

Вдвоём им потребовалось примерно полминуты, чтобы справиться с огнём. Всё это время рядом, буквально в полусотне метров, раздавался ужасный шипящий рёв, к которому почти сразу же присоединился зловещий скрежет когтей по металлу и частые хлёсткие удары, неизменно заканчивающиеся сочными чавкающими звуками. Искушённой в ратном деле воительнице был прекрасно знаком этот чавкающий звук — он раздавался, когда в бою глубоко увязший в теле врага клинок резко выдёргивался обратно из страшной раны.

Это знание помогло амазонке нарисовать примерную картину происходящего рядом сражения. Судя по единичным ударам и многоголосому шипящему рёву, там за деревьями несколько воинов вступили в отчаянную схватку с целой ордой каких-то неведомых чудовищ. Своего нервного спутника Рюмба о сделанных выводах, по понятным причинам, информировать не торопилась.

А когда были окончательно вытоптаны искры последнего затушенного костра, с места сражения вдруг раздался оглушительный грохот камнепада, который длился секунд десять. По его прекращении возобновившееся было сражение тут же остановилось из-за полного истребления неизвестными воинами нескольких уцелевших в камнепаде шипящих чудищ.

Совершенно ополоумевший от страха после оглушительного грохота бьющихся друг о дружку камней возница взялся было тихонько подвывать от ужаса. За что тут же по новой схлопотал от своей решительной спутницы, на сей раз кулаком по лбу, и не успев толком удивиться — от чего вдруг у такой миниатюрной девушки такая неожиданно тяжёлая рука? — как подкошенный рухнул в траву и отключился.

Оставшаяся в одиночестве Рюмба решила собственными глазами осмотреть место затихшей битвы. Неслышной охотничьей походкой она двинулась в сторону недавнего грохота.

Почти сразу же амазонку накрыло облако взметнувшейся после грандиозного обвала каменной пыли. Двигаясь практически на ощупь, она прошла ровно двадцать четыре шага и была вынуждена остановиться, упершись в преградившие путь гранитные глыбы. Дождавшись, когда рассеется пыль, Рюмба разглядела в лунном свете, что выросший у неё на пути каменный завал был примерно двухметровой высоты.

Ловкой амазонке не составило труда вскарабкаться на каменный завал, и сверху её взору открылся вид на впечатляющих размеров круглую каменную площадку. Торчащие то здесь, то там из-под гигантских многотонных гранитных глыб обломки покорёженных свежезагубленных древесных стволов с ободранной корой, перемазанные соком и смолой, красноречиво указывали на невероятный факт, что буквально считанные минуты назад здесь, на месте каменной толщи, была такая же непролазная чащоба, как всюду в этом дремучем лесу. От вида грандиозного каменного завала сам собой невольно напрашивался вопрос: какие же жуткие силы должен был обуздать колдун, чтобы сотворить подобное воистину грандиозное чародейство?

Сквозь ещё не до конца рассеявшееся пыльное облако амазонка смогла различить в центре площадки виновников этого грандиозного разрушения горстку сбившихся в тесную группу гномов.

Опасаясь быть замеченной пятёркой закованных в славный гномий доспех воинов, Рюмба после пятисекундного осмотра каменного завала предпочла потихоньку вернуться обратно на их с бедолагой Коржем полянку. Там она укрыла тело бесчувственного возницы наскоро нарезанным лапником и со всей возможной скоростью ломанулась по едва приметной тропинке сквозь кусты к обозному лагерю.

— А вот и наша несравненная воительница пожаловала, — приветствовал появление в лагере запыхавшейся Рюмбы охочий до шутки Славиг.

Рядом с сарацином на окраине мирно спящего лагеря стояли и двое других охранников обоза: варвар-орк и ассасин.

— Как прошло свидание? — продолжил болтовню Славиг. — Судя по отсутствию кавалера, не очень. Рюмба, детка, скажи на милость, куда ж ты подевала своего ухажёра? Часом, не слопала его вместо ужина?

— Сколько раз можно повторять, не называй меня деткой, — огрызнулась амазонка, едва переведя дыхание, и, отвернувшись от сарацина, обратилась к молчаливо возвышающемуся рядом с ним орку: — Тамбу, я вычислила наших преследователей. Это гномы. Там, — она махнула себе за спину, — они, отбиваясь от полчища врагов — кого именно, извини, разобрать не смогла, — применили мощнейшее заклинание «горного обвала» и расплющили под гранитными глыбами здоровенный кусок леса. Я находилась совсем рядом, лавина камней обрушилась всего в двадцати метрах от моего укрытия.

— Ну, что я говорил! — важно подбоченился сарацин. — «Горный обвал» гномов — как я и предсказывал. Любой толковый чародей столь грозную волшбу за километр почует. А в данном случае отсюда до эпицентра сотворенного заклинания не больше трёхсот метров. Рюмба, я прав?

— Да, это здесь, неподалеку от нашего лагеря, — кивнула амазонка. — Я своими глазами видела гномов. Их всего пятеро. В одиночку мне с ними, конечно, было не сладить, но вчетвером мы бы могли…

— Веди! — перебив воительницу, скомандовал орк.

Рюмба подчинилась беспрекословно. Через секунду они вчетвером уже ломились сквозь многострадальный кустарник обратно на крошечную полянку…

— Так вот где ты ухажёра оставила, — по прибытии на место не замедлил съязвить неугомонный Славиг, разворошив кончиком сапога груду елового лапника. — Ты его прихлопнула, что ли?

— Только оглушила, чтобы под ногами не путался, — отозвалась Рюмба. — Нам сюда, — она махнула рукой в сторону пока ещё не видимой каменной площадки и первой устремилась в указанном направлении.

Через полминуты четвёрка замаскированных демонов вскарабкалась на грандиозный завал из массивных гранитных глыб и, не таясь, устремилась к центру круглой каменной площадки, где, по заверениям амазонки, она видела пятерых гномов.

— Ну точно, сбежали проклятые! — досадливо фыркнула Рюмба, первой добежавшая до центра площадки. — Вот здесь они стояли.

— А это что такое? Ну-ка гляньте-ка, — ассасин указал товарищам на свежее кровавое пятно на плоской поверхности центральной гранитной глыбы.

— Похоже, один из гномов серьёзно ранен, — радостно провозгласил прибежавший последним Славиг. — Нам это на руку. Вон какой чёткий кровавый след за ним тянется. Теперь точно никуда от нас не денутся. По нему мы их легко отыщем. К тому же с раненым гномы быстро бежать не смогут. Так что вряд ли преследование затянется надолго. Вперёд, зададим жару этим бородатым выскочкам!

Следом за сарацином вдогонку за сбежавшими гномами кинулись было амазонка и ассасин. Однако оставшийся на месте орк тут же в корне пресёк затею спутников.

— Ну-ка живо ко мне! — крикнул он в спины удирающих товарищей, и тем пришлось подчиниться.

— Вы чего это задумали?! — сразу же по их возвращении принялся строго отчитывать подчинённых зелёнокожий варвар. — Забыли, для чего мы здесь?! Гномы, способные творить такое, — орк раскинул в стороны руки, указывая на каменный завал кругом, — чрезвычайно опасные противники. Быть может, нам и удастся одержать над ними верх. Но какой ценой?! Эти гномы запросто могут прихлопнуть кого-то из нас, о ранениях я даже не говорю! А для успешного выполнения задания, пока не доберемся до цели, все мы должны оставаться здоровыми и невредимыми! Нам повезло, нашлись охотники и на наших преследователей-гномов. Судя по валяющимся среди глыб останкам, их атаковал большой отряд зомби. Бой гномы выиграли. Но победа далась им нелегко. Среди гномов есть раненые, они отступили и отказались от дальнейшего преследования нашего обоза. Так чего же ради самим бежать за ними и навязывать никому не нужный смертный бой, когда появилась возможность вернуться к обозу и спокойно продолжить путь к уже очень близкой цели?!

— Извини, Тамбу, не сдержался, — понурив голову, покаялся сарацин. — Ты прав, сейчас неподходящее время для мести.

— Извинения принимаются, — кивнул орк. — А теперь все бегом обратно в лагерь. И ты, Рюмба, не забудь прихватить своего брошенного на поляне кавалера.

— Но мне одной в этом жалком образе несподручно будет такую тушу тащить, — запротестовала воительница. — Может, Креф со Славигом…

— Нечего на других свои проблемы перекладывать, — решительно перебил орк. — Когда винцо на свидании попивала и деликатесами закусывала, тебе помощники не нужны были, сама замечательно управлялась.

— Да я даже попробовать ничего не успела, — пожаловалась амазонка. — Он готовил долго. А когда наконец всё было готово — тут как раз всё и началось. И стало уже не до еды.

— Сочувствую, — равнодушно пожал плечами орк. — Но парня сама как-нибудь дотащишь — не переломишься. И всё, прекратили препирательства.

Через четверть часа немилосердно разбуженные охранниками купец и его слуги были собраны возле телеги только-только очухавшегося от потрясения Коржа. И натерпевшийся возница, трясясь от страха, стал рассказывать своим товарищам-обозникам об ужасном побоище, недавно случившемся всего в нескольких сотнях метров от их мирного лагеря. Закончил своё сбивчивое объяснение Корж клятвенным заверением товарищей, что зловещие звуки той яростной зарубы неведомых чудовищ теперь до конца дней будут преследовать его в ночных кошмарах.

По завершении эмоционального рассказа Коржа выступили и четверо охранников. Они сухо и по-деловому обрушили на голову купца раздобытые ими факты. Мол, пока обозники спали, их бесстрашные охранники сходили на опустевшее место схватки и обнаружили нагромождение гранитных валунов, которыми было побито целое полчище зомби. Удалось также выяснить, что грандиозный камнепад на головы воинов Смерти направили гномы. Расправившись с зомби, они куда-то скрылись. Вероятно, затаились где-то поблизости, врачуя полученные в бою раны.

Развеяв таким образом миф о неведомых чудовищах, далее опытные наёмники стали наперебой доказывать купцу, что соседство с гномами-победителями крайне опасно для его обоза, потому как потерпевшая поражение нежить, весьма вероятно, захочет поквитаться с обидчиками. На поиски сбежавших гномов сюда в любое время может быть отправлен новый отряд зомби. А эти безмозглые воины Смерти запросто могут промахнуться и вместо враждебных им гномов атаковать нейтральных обозников. Чтобы уберечь себя от подобной нелепой случайности, лучше немедленно сворачивать лагерь, запрягать в телеги лошадей и подобру-поздорову убираться подальше от этого опасного места.

Перепуганный купец и не думал перечить охранникам. И через полчаса наскоро запряжённые повозки возобновили свой путь к Серебряному Храму Паладинов.

Двигаясь практически без остановок весь следующий день, поздним вечером обоз пересёк границу древней столицы Империи — некогда славного, а нынче обратившегося в поросшие лесом руины города Труза.

Лесная дорога в городской черте стала заметно шире, хотя от самого города здесь мало чего осталось. Развалины некогда величественных домов теперь были укрыты густым зелёным ковром изо мха, лишайника и вечнозелёного папоротника, и являли собой тянущиеся по обе стороны заросшей тем же папоротником мостовой холмы, подчас весьма причудливой формы. Несмотря на царящее здесь почти тысячелетнее запустение, лес ещё не поглотил окончательно древний город, деревьев и кустарников среди холмов было немного, и здесь можно было передвигаться относительно спокойно, не опасаясь получить по глазам какой-нибудь неуступчивой колючей веткой.

Ломиться с обозом среди ночи в Серебряный Храм Паладинов было неразумно. С разбуженных и поднятых с постелей храмовых паладинов невозможно будет стребовать за товар нужную купцу изрядно завышенную цену. Потому примерно за пару километров до Серебряного Храма Баргаш Стерж скомандовал своим людям останавливаться и разбивать лагерь.

Знал бы он, чем закончится эта роковая остановка…

Остановивший телегу Корж спрыгнул на землю и, как водится, прежде чем распрягать свою притомившуюся лошадку, сделал пару приседаний, покрутил руками и совершил несколько поворотов туловища туда-сюда. Размяв таким образом затёкшее за время длительного переезда тело, он двинулся к лошади и увидел мчащуюся к нему во весь опор Рюмбу.

Пухлощёкий возница успел ещё приветливо ей улыбнуться и помахать рукой до того, как прямо у него на глазах миниатюрная амазонка вдруг в одно мгновение обернулась огромным краснокожим демоном с увенчанной длинными рогами головой и горящими огнём багровыми глазами. Конь под страшилищем тоже изменился — вместо тонконогой послушной каурой кобылки возник огромный, изрыгающий огонь чёрный, как ночь, конь с такими же, как у хозяина, багровыми глазами и по-щучьи вытянутым ртом, полным сочащихся ядом кривых змеиных зубов.

Ошарашенный Корж не успел ни крикнуть, ни позвать на помощь, огромный огненный меч, вдруг возникший в руке у жуткого всадника, развалил его голову на две половины. Возница умер мгновенно, одним из первых, и, к счастью, не стал свидетелем жуткого кровавого представления, мастерски разыгранного детьми Хаоса для одного-единственного зрителя — бедняги купца.

Баргаш Стерж увидел, как двое рыцарей Ада в своём естественном ужасающем обличье на жутких адовых жеребцах атаковали четверых обозников, на которых инкуб, специально для купца, навёл личины охранников обоза. В считанные секунды разметав орка и его команду, краснокожие демоны взялись за истребление беззащитных слуг.

До полусмерти напуганный кровавым пиршеством чудовищ купец бросился наутёк, чего, собственно, от него и добивались. Для пущей острастки один из рыцарей Ада цапнул убегающего Баргаша за руку и тоже малость потрепал, но, разумеется, позволил скрыться, оставив на память о себе несколько глубоких ран от когтистых лап.

Чудом избежавший лютой смерти купец со всех ног понёсся к Серебряному Храму — искать защиты и управы на жутких исчадий Адского Пекла у тамошних паладинов.

К этому побегу купца готовили долгих три дня, в течение которых инкуб в личине сарацина, пользуясь возникшими между ними приятельскими отношениями, планомерно накладывал на старика тугие петли смертоносного заклинания. Вскоре оно должно будет сработать, по команде чародея мгновенно преобразовав все жизненные силы купца в одноразовый портал смерти, через который сам инкуб и его хозяин смогут перенестись на место гибели несчастного.

Осталось дождаться, когда раненого купца сердобольные паладины впустят в Серебряный Храм, а сами, как это у них принято, всей толпой бросятся в погоню за двумя рыцарями Ада, изначально взятыми воинственным герцогом Габвелем на убой. Задача у рыцарей Ада была простой, как придорожный указатель, — увести как можно дальше от Серебряного Храма погоню, а когда она до них всё же доберётся, на максимально длительное время связать боем карательный отряд храмовых паладинов.

Можно было не сомневаться, что опытные рыцари Ада со своей задачей справятся. А выведенные с их помощью из-под удара воинственный герцог и инкуб тем временем смогут спокойно активизировать разовый портал смерти. Несчастный купец быстро и безболезненно умрёт, вспыхнув колдовским пламенем где-то внутри Серебряного Храма Паладинов, и к его обугленному трупу тут же переместятся двое высших демонов Адского Пекла.

Вот так просто и без затей Габвелем и Зеугром окажется преодолена практически идеальная магическая защита внешнего контура Серебряного Храма Паладинов. И у незваных гостей будет более чем предостаточно времени для беспрепятственного розыска в пустом Храме ценного артефакта.

Таков был план демонов, придуманный воинственным герцогом Габвелем Сокрушителем и одобренный самим Великим Владыкой Бетрезеном. И он был воплощён в жизнь бесстрашными слугами падшего ангела точно, как по нотам.

Сразу же после выезда из храмовых ворот отряда паладинов герцог и инкуб перенеслись в Серебряный Храм. Где им нежданно-негаданно повезло встретить старого паладина с учеником, на свою беду оставшихся в Серебряном Храме хранителями.

Под нажимом пары могущественных грабителей жалкие людишки невольно указали путь в интересующий демонов храмовый склеп, тем самым сэкономив последним драгоценное время. Исправляя оплошность, храмовые защитники попытались остановить воинственного герцога и инкуба у входа в склеп силой оружия.

Наивные!

Вскоре оба хранителя на собственном печальном опыте убедились, что не зря герцог Габвель носит устрашающе прозвище — Сокрушитель.

Глава 13 Несгибаемые гномы

Помрачневший Кагнерик Быстрый Топор, выдержав небольшую паузу, наконец произнёс:

— Мы упустили их.

— Как?.. Почему?.. — задохнулся от возмущения повелитель волков.

— Так сложились обстоятельства, — проворчал старший гном, которому вдруг представился на месте чародея строгий отец и от жгучего стыда захотелось сквозь землю провалиться. Но, собрав волю в кулак, он продолжил объяснение: — После того, как ты потерял сознание, нас атаковал сопровождавший зомби эльф.

— Чего-чего? Эльф на стороне нежити? Ты не шутишь? — всплеснул руками изумлённый Фулгаод.

— Это был тёмный эльф, — не удержалась от реплики забытая гномами эльфийка.

— А это ещё кто с вами? — снова изумился Серый Зверь.

— Твоя спасительница, — пояснил седобородый Орт Узкий Глаз и, обернувшись в сторону укрытой травой эльфийки, попросил: — Уважаемая, будь добра, привстань, покажись.

Девушка села в траве и развернулась лицом к гномам.

— Ишь ты, и впрямь эльфийка, — ошарашенно пробормотал чародей. — А с чего вдруг моей спасительницей её назвал? — спросил он арбалетчика.

Но, опережая Орта, ему ответил Кагнерик:

— Она несколько минут назад извлекла стрелу из твоей спины. Ты, брат Фулгаод, был серьёзно ранен и очень плох.

— То-то я смотрю, шуба вся кровью заляпана и на спине разрезана, — проворчал повелитель волков. — Как же это вы меня не уберегли, братья гномы?

— Атака эльфа была неожиданной, мы не успели, — вновь был вынужден виниться Кагнерик. — Спасаясь от его стрел, нам пришлось отступить на эту поляну. И затаиться до поры до времени. А через несколько часов к нам сюда прибежала она. — Быстрый Топор кивнул на эльфийку.

— Выходит, вы позволили демонам скрыться, — тяжело вздохнул Серый Зверь.

— Да какие демоны?! Ты вообще слышишь, что тебе говорят?! — теряя терпение, взорвался старший гномов. — Ты без сознания, да ещё и тяжело ранен эльфийской стрелой — непонятно, когда очнёшься и очнёшься ли вообще! И ещё двое по стреле схлопотали, Тверд и Орт, — один в плечо, другой в ногу. К счастью, их раны вроде бы оказались не опасны. Но всё равно раненые есть раненые, и биться в полную силу они уже не могли. Продолжать преследование демонов в таком разобранном состоянии не представлялось возможным. Попытавшись, я бы лишь напрасно сам сложил голову и угробил доверенный мне отряд. Так-то, брат гном!

— Ну коли так, тогда конечно, — торопливо закивал повелитель волков. — Ты, Кагнерик, всё сделал правильно. Без моего магического прикрытия да с раненым на руках вас бы демоны в два счёта вычислили. А отступив, ты дал отряду необходимую передышку, позволил раненым нормально обработать раны. И даже меня нашёл способ поставить на ноги.

— Здесь не моя заслуга, — покачал головой всё ещё хмурый Быстрый Топор.

— Я помню, помню, — снова кивнул Фулгаод. — Кстати, а как зовут мою спасительницу?

— Да нам как-то всё недосуг было познакомиться, — пожал плечами старший гном. — Сперва её за вражескую лазутчицу приняли. Она влетела к нам с луком в руках и чуть этим себя не погубила. Потом поговорили. Разобрались, что она нам не враг. Эльфийка тебя лечить стала. А когда ты очнулся, всё внимание на тебя переключилось.

— Это не сложно исправить, — улыбнулся Серый Зверь и обратился к сидящей особняком от гномов девушке: — Спасительница, скажи, как тебя звать-величать?

— Ризидиэль, — представилась эльфийка и вдруг добавила, обращаясь к четверке притихших воинов: — Если среди вас ещё есть раненные эльфийскими стрелами, обязательно промойте раны остатками целебного отвара из котла. Иначе ваши раны будут гноиться и долго не заживут.

Тверд и Орт не заставили повторять предложение дважды. Они наперегонки бросились к котлу, на ходу открывая хитрые замки доспехов на плече и бедре.

— А меня, как ты уже слышала, зовут Фулгаод Серый Зверь, — в свою очередь назвался чародей и тут же быстро представил остальных гномов маленького отряда: — Эти двое, — он указал на двух склонившихся над котлом гномов, — Тверд Камнекол и Орт Узкий Глаз… Эти, — палец переместился на двух остальных воинов, по-прежнему молчаливо возвышающихся за плечами своего старшего, — Горн Гранитный Кулак и Белун Твёрдый… Ну а нашего славного предводителя величают Кагнерик Быстрый Топор.

— Рада знакомству, — без всякой радости в голосе вежливо отозвалась эльфийка.

— А уж мы-то как рады, особливо я, — в тон ей отозвался Серый Зверь. — Ризидиэль, поведай-ка нам, какими судьбами ты здесь оказалась. И прошу тебя, говори, пожалуйста, правду. Ложь я мигом смогу распознать.

— Эка невидаль, эльфа в лесу встретили, — фыркнула эльфийка. — А вот отряд горных гномов посреди дремучей чащобы — это диво так диво! Но я же вас не спрашиваю, что вы здесь делаете?

— А ты, милая, не в том положении, чтобы спрашивать, — нехорошо ухмыльнулся повелитель волков. — Твой удел — отвечать. За исцеление тебе, конечно, спасибо огромное, но ежели не будешь со мной откровенной…

— Ну-ка сбавь обороты, Серый Зверь, — прикрикнул на чародея старший гном. — В награду за твоё спасение я обещал ей свою защиту и покровительство. Пока я жив, ни один волос не упадёт с её головы. Это ясно?!

— У меня и в мыслях не было её волос касаться, — пожал плечами Фулгаод. — Напротив, я хотел предложить свою помощь в разрешении возможных проблем. Ведь неспроста же она, в самом деле, к вам на поляну под утро выскочила. К тому же с взведённым луком в руках.

— Ладно, расскажу, — неожиданно передумала девушка. — Я ищу своего любимого — эльфа по имени Лезль. Он бесследно сгинул примерно неделю назад. Поисковые чары наших эльфийских оракулов помогли установить его примерное местоположение. И я туда отправилась, чтобы наконец отыскать и уговорить вернуться домой. Поиски вывели меня на заваленную гранитными глыбами площадку среди леса. В центре завала я обнаружила большое пятно крови и уходящий от него кровавый след. Разумеется, я подумала, что это кровь моего любимого, и не помня себя бросилась по следу выручать его из беды. След вывел меня к вам на поляну. Дальше вы сами всё знаете.

— Ой, чую, не договариваешь ты нам много, — покачал головой повелитель волков. — Но вынужден признать, что лжи в твоём рассказе не было. Выходит, ты и впрямь здесь из-за своего сгинувшего Лезля. Пожалуй, я мог бы посодействовать тебе в его поиске.

— Благодарю, сама управлюсь, — решительно возразила эльфийка.

— Ризидиэль, наш опыт показывает, что здешние леса отнюдь не безопасны, — в свою очередь обратился к девушке предводитель гномьего отряда. — Они кишат отрядами злобной нежити, противостоять которым в одиночку тебе будет крайне сложно. Поскольку наша миссия в этих краях ещё не закончена, предлагаю тебе на какое-то время стать нашей спутницей. И продолжить поиски своего эльфа под прикрытием моего отряда.

— И я вольна буду в любой момент, когда мне захочется, покинуть ваш отряд? — переспросила заинтересовавшаяся эльфийка.

— Даю слово, — кивнул Кагнерик.

— Тогда я согласна, — улыбнулась довольная Ризидиэль и добавила: — Раз мы теперь союзники, может, просветите — куда теперь направимся?

— Ишь, прыткая какая! — хмыкнул седобородый Орт. — Сейчас усядемся в круг, всё хорошенько обмозгуем и решим.

— Не будем затягивать, и так много часов форы врагу подарили, — подхлестнул собратьев Фулгаод. — Прошу, гномы, в круг.

— А чего это ты здесь раскомандовался?! — возмутился Тверд Камнекол. — У нас есть старший, и когда он скажет…

— В круг! — поддержал чародея Кагнерик, на корню пресекая все споры.

Позабыв об эльфийке, шестеро гномов уселись вокруг быстро разведённого костра, пустили по кругу фляжку с забористым гномьим элем и стали, как водится, по очереди озвучивать свои варианты дальнейших действий отряда.

— Предлагаю нагнать демонов и дать им честный бой, — высказался первым Тверд Камнекол.

— Поддерживаю, — кивнул сидящий по правую руку от него напарник Горн Гранитный Кулак. — Мы знаем место ночной стоянки их обоза. Нужно воспользоваться этой информацией. Если поднатужимся, будем там через полчаса. Оттуда двинемся по следу обоза и рано или поздно их обязательно догоним.

— План хорош, — одобрительно хмыкнул Орт Узкий Глаз. — Но даже мне, не искушённому в стратегии арбалетчику, очевиден его существенный изъян. Мы можем нагнать демонов слишком поздно, когда они уже совершат своё чёрное дело, ради которого были подняты к нам наверх из своего Адского Пекла.

— Если перестанем словесами раскидываться и начнём дело делать, успеем, — пробурчал обиженный критикой Горн.

— Не нравится наш план, придумай чего-нибудь получше, — предложил Тверд.

— Охотно, — неожиданно кивнул седобородый гном. — Ведь нам известно, куда движется охраняемый демонами обоз. Так, может, вместо того чтобы болтаться на хвосте уже прилично отдалившегося врага, рванём напрямик к Серебряному Храму Паладинов? И уже там, на месте, нагоним ускользнувших от нас демонов?

— И как ты себе это представляешь? — скептически покачал головой второй арбалетчик отряда Белун Твёрдый. — Кругом непролазная чащоба, прокладывать по которой прямой короткий путь окажется во много раз дольше преследования обоза по уже проторенной лесной дороге. Это во-первых. А во-вторых — как ты намерен разузнать, в каком направлении располагается пресловутый Серебряный Храм Паладинов? Насколько мне известно, ты там ни разу не был.

— Направление не проблема, я подскажу, — опережая Орта, ответил повелитель волков. — Сила, скрытая в этой легендарной людской святыне, столь велика, что я уже теперь отчётливо её слышу. И могу с абсолютной уверенностью заявить, что Храм Паладинов находится на востоке отсюда. Что же касается прохода сквозь окружающую нас чащобу, то с этой проблемой, надеюсь, нам поможет разобраться наша спутница. Для эльфийской магии это не проблема. Нужно лишь попросить уважаемую Ризидиэль о помощи…

— Разумеется, я проведу вас, — подала голос из-за предела круга эльфийка, невольно прислушивающаяся к разговору гномов.

— Отлично, тогда осталось лишь проголосовать, — подводя итог заседанию круга, последним заговорил Быстрый Топор. — Кто за предложение Горна, прошу поднять руки.

Вверх взметнулась одинокая рука упрямца Горна.

— Один гном «за», — констатировал Кагнерик. — А теперь — кто за предложение Орта?

На сей раз вверх взметнулись четыре руки: двух арбалетчиков, повелителя волков и самого предводителя отряда. Тверд Камнекол, дабы не обидеть проигравшего голосование напарника, от выбора воздержался.

— Четыре гнома «за», один воздержался, — озвучил результаты старший гном и вывел: — Решено, немедленно отправляемся к Серебряному Храму Паладинов напрямик, по кратчайшему пути. А по прибытии на место осмотримся и дадим демонам бой.

Бегущей по лесу стремительной лёгкой походкой эльфийке, несмотря на все её старания и усилия, никак не удавалось хотя бы на пару метров отдалиться от вереницы преследующих её по пятам гномов. Не то чтобы она хотела сбежать от низкорослых спутников, просто слегка их напугать — отбежать на десяток-другой метров и вернуться. Но! Как она ни ускорялась, коротконогие упрямцы каким-то загадочным образом исхитрялись всё время поддерживать её рваный темп.

Лишь во время короткой обеденной передышки на попавшейся им на пути симпатичной лесной полянке Ризидиэль узнала секрет знаменитых гномьих сапог-скороходов, позволяющих владельцам соперничать в скорости даже со всадниками.

После скудного обеда, состоящего из куска лепёшки, тонкой полоски вяленого мяса и нескольких глотков гномьего эля, бег возобновился и продлился до самого вечера.

Когда окружающий сумрак уплотнился настолько, что стали незаметны преграждающие дорогу ветки кустов и деревьев, и даже эльфийке, из-за опасения получить травму, пришлось перейти с бега на шаг, густой дремучий лес наконец сменился легко проходимым редколесьем, произрастающим на руинах некогда величественного и красивейшего людского города.

Отряд перебрался на заросшую мхом, лишайником и папоротником бывшую уличную мостовую и относительно свободно стал петлять меж заросшими развалинами домов. Через три часа таких блужданий, уже глубокой ночью, гномы наконец добрались до ворот Серебряного Храма.

Укрывшись неподалёку от ворот в густых зарослях орешника, гномы и эльфийка вновь подкрепились лепёшкой, мясом и элем и стали ждать появления у ворот своих заклятых врагов.

Ждать им пришлось не долго. Вскоре тишина ночи была прорезана душераздирающим криком помощи. Кагнерику и Фулгаоду стоило большого труда удержать рвущихся в бой четверых воинов в уже зачарованном от посторонних глаз укрытии. Только внезапность атаки могла помочь им одолеть четвёрку могущественных врагов, и до их появления перед воротами Серебряного Храма покидать укрытые чарами заросли кому бы то ни было из отряда строжайше запрещалось.

Крик о помощи быстро приближался и нарастал. Вскоре перед глазами затаившихся гномов появился и его источник — на залитую лунным светом открытую площадку перед воротами из окружающего мрака вынырнул обезумевший от ужаса старик в заляпанном кровью рванье, совсем недавно бывшем его одеждой. В оборванце гномы с трудом узнали купца Баргаша Стержа — хозяина обоза, за которым они двое суток вели неусыпное наблюдение. Несчастный подбежал к огромным храмовым воротам и, ни на мгновение не прекращая истошного крика, стал отчаянно молотить в несокрушимую стальную плиту руками и ногами.

Это отчаянное действо продолжалось несколько минут. Наконец обитатели Серебряного Храма соизволили проснуться и отворить ворота. Окровавленный человек рухнул в ноги появившимся на пороге паладинам и залепетал что-то бессвязное об ужасных рогатых монстрах с огненными глазами. Хозяева его молча подхватили, затащили внутрь Храма и вновь заперли ворота. Снова вокруг всё стало тихо и спокойно, из-за зачарованных стен Серебряного Храма Паладинов не доносилось ни звука.

Ещё минут через двадцать ворота вновь широко распахнулись, и из Серебряного Храма ровным строем по двое красиво выехал отряд закованных в золочёные, зачарованные доспехи паладинов с неизменными золотыми плащами за спинами. Шестёрка грозных всадников нырнула в темноту и исчезла из виду, стук копыт их быстроногих жеребцов стих ещё до того, как за ними оставшиеся в Храме товарищи прикрыли ворота.

Отряд храмовых паладинов растворился в ночи, ворота захлопнулись, и вновь вокруг стало умиротворяюще спокойно.

— Ну и где демоны? — первым решился нарушить молчание Горн. — Перехватим возле Серебряного Храма… Так будет вернее…

— Замолкни, и без тебя тошняк разбирает, — цыкнул на напарника Тверд.

Но куда там, дорвавшийся до мести Гранитный Кулак был неудержим.

— Вот и перехватили! — продолжал злорадствовать обиженный гном. — Сейчас паладины имперские за нас всю работу сделают, а мы так и просидим бесславно здесь в засаде до утра Говорил же, надо преследовать обоз. Если б меня послушались, сейчас бы сами этих выродков атаковали! А не смотрели, как другие наши лавры пожинать будут.

— Горн, заткнись, — не выдержав, шикнул на гнома сам Кагнерик. — Твой вариант не лучше. Погнавшись за обозом, мы бы не успели их нагнать.

Гранитный Кулак был вынужден подчиниться приказу старшего. Но вместо него тут же завёл покаянную речь Орт:

— Братья, моя вина. Я не ожидал, что так всё получится…

— А вот я всё примерно так себе и представлял, — перебил хмурого, как туча, арбалетчика на диво довольный Фулгаод. — Не кручиньтесь, братья-гномы, ещё далеко не всё потеряно. Интуиция подсказывает мне, что очень скоро нам всем придётся насмерть схватиться со смертельным врагом. А она меня редко подводит… Ну вот, что я говорил!

Тишина ночи взорвалась оглушительным треском и шумом. По белым стенам Серебряного Храма вдруг побежали ослепительно белые молнии, которые зарождались у основания стен, юркими змеями взбирались на самую верхушку и оттуда обрушивались куда-то внутрь Храма. От начавшегося светопреставления огромные стальные, окованные серебром ворота заходили ходуном, как жалкая дырявая калитка на ветру, и с жалобным стоном чуть приоткрылись.

— Что же там такое творится?! — озвучила всеобщее недоумение Ризидиэль.

— Всё просто: в Серебряный Храм проникли незваные гости, и сработала храмовая защита. Даю голову на отсечение, что это реакции на проделки наших врагов, — обстоятельно объяснил повелитель волков и, обращаясь к старшему, объявил: — Демоны каким-то образом смогли проникнуть вовнутрь опустевшего Храма. Его хозяева сейчас далеко, быстро вернуться не успеют. Теперь только мы в силах остановить злодеев. Час боя пробил! Ты дождался своего часа! Так командуй же, воевода!

— Во славу Рунного Топора! — зычно крикнул боевой древний клич своего горного клана Кагнерик.

Подавая пример своим воинам, он первым выскочил из укрытия и ринулся в узкую щель приоткрывшихся ворот.

Глава 14 Смертельная схватка

Его не зря целый год терзали в Храме. Опережая разум, тело Атена само ринулось в бой. Меч, сделавшись продолжением сцепившихся на его длинной рукояти рук, замелькал с невидимой глазу скоростью, окружая претендента сетью витиеватых защитных кругов и восьмёрок, а время, стреноженное тайной техникой предельного ускорения, замедлило свой стремительный бег до неспешного шага.

Рядом яростно схлестнулся с демоном-великаном седой паладин-наставник. Атену же достался женоподобный демон поменьше. Но несмотря на не очень-то воинственный вид, своими кривыми мечами владел он безупречно. И претенденту стоило огромного труда отбиваться от нападок юркого, гибкого и такого же проворного, как он сам, противника.

Уклоняясь от смертоносных выпадов кривых клинков, каким-то чудом раз за разом пробивающихся сквозь, казалось бы, идеальную защиту белого меча, Атен был вынужден быстро отступать в сторону интересующей демонов двери. От первоначальных планов — быстро свалить своего недомерка и помочь наставнику одолеть его гиганта — претенденту пришлось отказаться в первые же секунды схватки. Оставалось рассчитывать лишь на чудо, потому что рядом так же обречённо пятился под градом невероятно быстрых ударов огромного чёрного меча мастер Крез Жёлтый Журавль.

Седой паладин наконец встретил противника себе под стать. Удары паладина и противостоящего ему огромного демона были столь стремительны, что даже тренированному глазу Атена представлялись лишь размытыми контурами. Вокруг демона с паладином ежесекундно заплеталось и расплеталось причудливое чёрно-белое кружево. И всё же, судя по тому, что демон напирал, он был чуточку быстрее седого мастера.

Как ни печально это было осознавать, но приходилось признать, что могущественные враги оказались сильнее и искуснее защитников Серебряного Храма. Атена с наставником теснили, они пока отбивались, но силы у людей быстро таяли.

Уже на второй минуте поединка спины защитников упёрлись в дверь склепа. Дальше отступать было некуда, оставалось лишь, сцепив зубы, держаться.

Через несколько секунд отчаянного боя на месте, у двери склепа, Атен получил первое ранение. Гибкий демон в очередной раз невероятным образом изогнулся, и его кривой клинок, пробив защиту белого меча, полоснул по левому плечу претендента. Острейшая сталь вошла точно в узкую щель меж пластин наплечника, без труда вспорола тонкую кожу поддетой под доспех куртки и ткань нательной сорочки, добралась до тела и пропахала плоть до самой кости. Из широкого разреза обильно хлынула кровь. В считанные секунды пропитав верхнюю половину рукава сорочки, она стала беспрепятственно растекаться по телу под доспехом. Работать левой рукой стало мучительно больно, но ни опустить её, ни расслабить раненый не мог, напротив, расходуя последние жалкие остатки сил, ему пришлось завертеться на месте юлой, потому что вдохновлённый удачей демон решил тут же добить противника и ещё больше усилил свой и без того неудержимый натиск.

После минуты сумасшедшего противостояния уже доведённый до полуобморочного изнеможения Атен, шатаясь от потери крови и усталости, предпринял отчаянную попытку контратаковать. Позабыв о защите, он ринулся на мечи демона с единственной целью достать его хотя бы раз, и будь что будет.

Претендент приметил не прикрытый бронёй участок тела демона — широкую щель между глухим забралом шлёма и недостаточно высоко задранным к подбородку воротом панциря. Туда он и нацелил свой меч.

Но один из двух кривых вездесущих клинков в последний момент ловко отвёл в сторону уже, казалось бы, дотянувшееся до открытого горла краснокожего белое острие меча Атена, второй же нацелился в невольно оставшееся без прикрытия горло самого претендента. Оно хоть и было защищёно высоким воротом из наложенных друг на дружку полосок стали, но для остроглазого демона, как показывал печальный опыт первого ранения, не составляло труда направить клинок точно в узкий зазор меж стальных пластин. Слишком сильно выброшенный вперёд тяжёлый белый меч уже не успевал вернуться и отбить кривую смерть. Но уже обречённый претендент всё же попытался совершить невозможное.

Из последнихсил Атен рванул к себе длинный белый клинок, вминаясь спиной в закрытую дверь склепа. Увы, кривой меч был гораздо ближе, его острие уже коснулось взметнувшегося стального ворота и заскользило по нему в поисках роковой щели. Ещё мгновение — и…

Вдруг, к немалому изумлению самого Атена, из его безнадёжно запаздывающего белого клинка наперерез кривому мечу демона выпорхнула знакомая полупрозрачная фигура миниатюрного серебристого крылатого змея. Гибкий змей мгновенно обвился вокруг демонического клинка и, обернувшись потоком призрачного серебристого огня, тут же растаял в воздухе. Словно и не было никогда никакого чудного крылатого помощника. Но эффект от воздействия удивительной призрачной фигурки сохранился.

Уже нащупавший щель меж пластин ворота зачарованный демонический меч застыл в считанных миллиметрах от горла Атена, а на двуручник самого претендента оцепенение, разумеется, не подействовало. Притянутый им к себе через мгновение белый клинок с разлёту всем своим немалым весом обрушился на широкий кривой меч демона и, как сухую палку, запросто срубил его у самого эфеса.

Ошарашенный невероятным происшествием демон отскочил в сторону и с недоумением уставился на короткий обрубок меча, подарив тем самым запыхавшемуся Атену долгожданные мгновения передышки. И когда через несколько секунд опомнившийся демон аккуратно воткнул никчёмный обрубок в заплечные ножны и вновь ринулся на претендента уже с единственным мечом, его встретил совсем иной противник — не жалкий запуганный смертник, а готовый к ратному подвигу победитель.

Однако мечтам и чаяньям воспрянувшего духом Атена не суждено было сбыться, на корню их пресекло случившееся через несколько секунд ужасное происшествие — огромный демон сразил паладина-наставника. Седой мастер меча рухнул на фигурную брусчатку, заливая всё вокруг фонтанами крови из развороченного левого бока. Удар чёрного меча был столь силён, что смог прорубить зачарованный позолоченный панцирь паладина. Наставник умер мгновенно. И у Серебряного Храма остался один-единственный защитник, ещё даже не прошедший посвящение в паладины.

Огромный демон не позволил себе ни мгновения передышки. Без всякого ликования он равнодушно перешагнул через мёртвого паладина и обрушил свой чёрный окровавленный клинок на белый меч Атена.

Победа над седым паладином далась гиганту не просто. Его красная шипастая броня тоже оказалась далеко не идеальной. У демона было рассечено правое бедро. Он хромал, но на качестве его боя это практически не сказывалось. Уследить за его вездесущим чёрным клинком было неимоверно сложно. Отчаянно отбивающемуся претенденту пугающе часто чудилось, что замаранный кровью клинок невероятным образом одновременно атаковал сразу с двух, а то и с трёх сторон.

Забыв об усталости, Атен закрутился волчком, отражая стремительные выпады. И каким-то чудом довольно продолжительный промежуток времени ему удавалось сдерживать бешеный натиск исполина. Но удачливый претендент не строил иллюзий, он знал, что такое везение не может длиться долго.

Схлестнувшись с исполином, Атен уже ничего больше не охранял, кроме своей жизни. Четырёхметровый демон играючи оттеснил его от двери. За спиной претендента вновь, как в начале боя, оказалось открытое пространство, и если бы он сейчас бросился наутёк, весьма вероятно, огромный демон не стал бы его преследовать. Но упрямый ученик паладинов твёрдо решил биться до конца.

Оставшийся не у дел напарник гиганта спрятал в ножны не нужный больше кривой меч и, подступившись к двери, стал ворожить над хитрым замком.

— Скорее, Зеугр, — поторопил его демон-великан, умело отгоняя чёрным мечом в сторону от двери неуступчивого Атена. — Чего ты там так долго возишься с этой висюлькой? Сруби её мечом и отворяй дверь.

— Извините, ваше герцогство, но придётся малость подождать, — откликнулся низкорослый Зеугр. — На замок наложены охранные чары, искусно вплетённые в храмовую защиту. Потребуется время, чтобы разобраться и аккуратно снять заклинание. Только тогда можно будет безопасно срубать замок.

— Сколько?! — рявкнул раздосадованный гигант, сопровождая вопрос очередной серией яростных выпадов, уклоняясь от которых Атен был вынужден попятиться от исполина на пять шагов.

— Думаю, минут за пять управлюсь, — отозвался слуга.

— У нас нет столько времени, — объявил демон-великан после нескольких секунд раздумья, в течение которых позволил упрямому человеку вернуться на потерянную после предыдущей стремительной атаки позицию. — Жги всё адовым пламенем!

— Но тогда…

— Жги, кому говорят! Это приказ!

С рук Зеугра сорвался сгусток багрового пламени. Он врезался в простенький с виду навесной замок и растёкся по прикрывающей его паутине охранных чар, на мгновение превращая эту невидимую защиту в яркую огненную картинку. Воспламенившаяся паутина мгновенно сгорела дотла, но по отходящим от неё сигнальным нитям огонь стремительными огненными стрелами ринулся во все стороны, ударился в храмовые стены, от чего те буквально заходили ходуном.

Зеугр выхватил меч, срубил обезвреженный замок вместе с удерживающими его петлями и, дёрнув за ручку, распахнул дверь в мрачное подземелье, откуда повеяло тленом и покоем.

— Скорее, ваше герцогство, нас сейчас накроет! — заорал он, испуганно озираясь по сторонам. Ему было от чего прийти в ужас, Серебряный Храм Паладинов словно сошёл с ума, вокруг всё скрежетало и стонало. Разбуженные адским пламенем защитные чары зачарованных стен готовились излить свою разрушительную мощь на голову дерзнувшего нарушить их покой чародея.

Очередной серией стремительных выпадов демон-великан загнал первым во мрак открывшегося подземелья своего упрямого противника, потом, согнувшись вдвое, кое-как протиснулся сам. Оставшийся в одиночестве Зеугр встал на пороге и торопливо забубнил себе под нос формулы защитных заклинаний. И когда через пару секунд в него со всех сторон ударили толстые ослепительно белые молнии, их приняла на себя багровая магическая сфера, возникшая вокруг искусного чародея.

Что было дальше Атен не успел разглядеть, потому что был буквально выпихнут с лестницы налетевшим сверху гигантом в длинный просторный подземный зал. Стены здесь по обе стороны узкого прохода были заставлены вереницами громоздких каменных саркофагов, в которых под массивными гранитными плитами нашли свой вечный покой славные сыны Империи былых времён — доблестные паладины.

Наверху, у двери подземного склепа, Атен невредимым смог продержаться против убийцы своего наставника почти минуту. Но там поединок происходил при ярком свете луны. Здесь же, в подземелье, единственным источником света были пылающие огнём глаза демона-великана. Возле выхода с лестницы ещё можно было что-то разглядеть в рассеянном лунном свете, просачивающемся в подземелье из распахнутого наверху дверного проёма. Но когда под давлением стремительного чёрного меча человек был вынужден отдалиться от лестницы на несколько шагов, вокруг него сгустился непроглядный мрак.

Атена, разумеется, обучили мастера-паладины вести бой вслепую. Но одно дело с чёрной повязкой на глазах проводить тренировочный поединок с щадящим тебя наставником, и совсем иное — в кромешной тьме отбивать невидимые наскоки зловещего чёрного меча, уже вкусившего крови храмового паладина.

Не прошло и пяти секунд слепого боя, как к первой ране Атена добавилась вторая, и в то же невезучее левое плечо. И почти сразу же третья, уже в левое бедро. В отличие от лёгких мечей предшественника, огромному тяжёлому чёрному не нужно было выцеливать точно в щель меж стальными пластинами соединений рыцарского доспеха. Любой его прямой, не отведённый клинком Атена удар таил в себе смертельную угрозу. Страшной силы удары чёрного меча запросто прорубали даже зачарованный доспех претендента. И неразличимый во мраке чёрный меч стал быстро собирать кровавую жатву.

Шатающийся от боли и потери крови Атен, не сомневаясь в скорой развязке неожиданно затянувшегося поединка, мысленно уже простился с жизнью и даже успел мрачно пошутить про себя, что, хоть так и не довелось примерить плащ паладина, умрёт он истинным паладином, испустив дух в храмовом склепе.

После четвёртого пропущенного выпада, когда невидимый чёрный меч на излёте чиркнул ему по голове, расколов, как гнилой орех, защитный шлем, ноги отказались служить обречённому герою, и Атен, как подрубленное дерево, завалился на пол склепа. Белый меч выскочил из ослабевших пальцев и загромыхал по каменным плитам пола, этот грохот, подхваченный и многократно усиленный эхом подземелья, отдался в мозгу до предела вымотанного претендента поминальным колокольным звоном.

Атен всем своим нутром почувствовал, что где-то во мраке невидимый чёрный меч уже развёрнут твёрдой рукой огромного демона, нацелен и пущен окончательно пригвоздить к полу последнего защитника Серебряного Храма.

Но интуиция на сей раз подвела человека. Ожидание смерти от острого клинка почему-то затягивалось.

— Это ещё что за дела! — вдруг громыхнул над головой без сил распластавшегося по полу человека раздражённый рык демона-великана. — Откуда вы здесь взялись?!

— Они ворвались в открывшиеся ворота Серебряного Храма, — донёсся со стороны лестницы дрожащий голос его смертельно уставшего помощника. — Я был полностью сосредоточен на усмирении храмовой защиты, не заметил вовремя их приближения и был атакован стрелками. Часть стрел пробили мою защиту. Извините, господин, я подвёл вас. Мои раны смертельны. Я обречён и держусь из последних сил.

— Зеугр, о ком ты говоришь?! — изумился невидимый гигант.

— О гномах, конечно, — устало откликнулся демон-чародей. — Они всё-таки настигли нас, господин. Но о них можете не беспокоиться. Отступая, я надёжно запечатал за собой дверь склепа. Минуты на две их моя магия должна задержать. За это время вы успеете добыть артефакт и спокойно скрыться.

— Значит, сюда ещё и гномы ломятся! — зло прошипел огромный демон. — Похоже, о нашей секретной миссии всей округе известно! Говорил же я вам, обормотам, скромнее нужно себя в дороге вести! И вот результат! Теперь от конкурентов отбиваться замучаемся! Вся внезапность Тиамат под хвост!

— Постойте, но если вы имели в виду не гномов, то к кому же вы обращались? — осенило вдруг умирающего помощника. — Разве мы здесь не одни?

— Похоже, ты и впрямь больше не жилец, инкуб, раз не видишь этих двоих симпатяг, преградивших мне путь к цели, — с тяжким вздохом констатировал убийца паладина. — Я помогу тебе, мой преданный слуга. Смотри в оба, Зеугр, этот бой я посвящаю тебе, павший друг.

Мрак подземелья разорвала вспышка огненно-багровой лавы, струя которой вырвалась из воздетой к высоченному потолку руки демона-великана. Достигнув изрытого трещинами, покрытого многовековой грязью потолка, струя растеклась по нему очистительным огнём и, удерживаемая от падения магией Хаоса, застыла огромным горящим пятном.

В наполнившем склеп зловеще мерцающем багровом свете лежащий на полу Атен смог вновь разглядеть обоих демонов. Великан был бодрячком, держался прямо, по-прежнему легко, как хворостинку, сжимал в руке многопудовый чёрный меч и уже вполне уверенно опирался на раненую ногу. Его помощник сидел на краю ближайшего к лестнице саркофага и выглядел, мягко выражаясь, не важно. Его рогатую голову больше не укрывал глухой шлём, от чего сразу бросилось в глаза, как он ужасно вымотался за минуты противостояния храмовой магической защите. Ещё недавно багровая кожа его лица превратилась в синюшно-чёрную. Губы, подбородок и грудь были густо запачканы зловеще пламенеющей в полумраке огненной кровью, которая снопом искр вырывалась изо рта при каждом выдохе. Ярко-алые шипастые доспехи демона на груди и по бокам были усыпаны многочисленными ветвистыми трещинами с обожжёнными краями, и, дополняя картину жестокого избиения, из его спины торчали ещё два коротких толстых арбалетных болта.

Разглядев обоих демонов, Атен заставил себя перевалиться на спину и до крови закусил губу, чтобы не взвыть от боли, потому как во время поворота хорошенько приложился о пол дважды раненным плечом. Но другого способа узнать, кто там такой зловещий притаился у него за спиной, не было.

Когда кровавый туман в глазах рассеялся, Атен увидел двух существ в длинных, до пят, чёрных плащах с отброшенными за спину капюшонами. Внешне они были похожи на людей, но с невероятно худыми, морщинистыми и мертвецки серыми лицами. Перехватив человеческий взгляд, существа дружно ощерились в злобных ухмылках, продемонстрировав длинные иглоподобные клыки верхней челюсти, заметно выступающие над остальными, тоже далеко не мелкими зубами. Вампиры, а это были именно они, здесь двух мнений быть не могло, сжимали в укрытых перчатками руках длинные сильно изогнутые сабли с удивительными кроваво-красными клинками. Они молча стояли плечом к плечу в единственном узком проходе меж саркофагами и своим решительным видом показывали, что никого пропускать дальше в склеп не намерены.

— С дороги! — грохотнул за спиной голос гороподобного демона. — Иначе вас ждёт участь этого глупца…

Атен догадался, что гигант имеет в виду его, и невольно содрогнулся.

— …Он тоже мнил себя способным остановить воинственного герцога Адского Пекла, — продолжил убийца храмового паладина, перешагивая через распластавшегося на полу человека, — а теперь, глядите, валяется у меня в ногах и трясётся в неведении — сохраню я его жалкую жизнь или нет.

— Я не… — захрипел было из последних сил оскорблённый Атен, но демон, походя, легонько тюкнул его ногой по раненой голове, и от резкой вспышки боли несчастный страдалец провалился в спасительное беспамятство.

Глава 15 По воле Мортис

Из своего укрытия в глубине склепа Лезль прекрасно видел, как в подземелье друг за дружкой ворвались двое остервенело бьющихся мечников: огромный демон и ничем особо не приметный среднего роста человек. Оба были с головы до пят укрыты дорогой зачарованной бронёй, которая, несмотря на немалый вес, нисколько не сковывала движений великолепных воинов. Клинки в руках умельцев порхали с фантастической быстротой. И всё же демон явно доминировал в этой паре, он теснил человека, который был вынужден полностью сосредоточиться лишь на отражении его атак, даже не помышляя об ответных контрвыпадах.

По тому, как изредка стал вдруг замирать в нерешительности белый меч человека, тёмный эльф догадался, что тот, оттеснённый от скудного наружного освещения, перестаёт что-либо видеть в окружающей темноте и уже отбивается от нападок демона вслепую. Сам тёмный эльф, стараниями госпожи Мортис, мог похвастать глазами, способными одинаково прекрасно видеть и при ярком солнечном свете, и в кромешном мраке безлунной и беззвёздной ночи.

Атакующий демон, разумеется, тоже тут же подметил очевидную слабость противника. Его движения стали более медленными и плавными, но практически бесшумными. Пару раз человеку каким-то чудом удавалось в последний момент отбить огромный чёрный меч, но везение не могло длиться бесконечно. Третья атака гиганта достигла цели, у человека появилась широкая зарубка на стальных пластинах левого наплечника. Из раны на вскрытый доспех брызнула кровь. И тут же новый выпад демона закончился очередным ранением, на сей раз в ногу. Потом посчитавший дело сделанным демон стал биться с ленцой, получая удовольствие от процесса избиения, и у обречённого, по сути, человека началась очередная волна везения. Он исхитрился отбить четыре подряд медленные атаки чёрного меча. А потом демон, будто что-то почуяв, одним молниеносным движением полоснул противника по макушке. Остроконечный рыцарский шлем с роскошным плюмажем разлетелся на несколько частей, но голову уберег, отделавшийся неглубоким порезом человек, как стоял, без звука рухнул на пол.

Победивший же демон, задрав кверху уродливую зубастую морду, к чему-то несколько секунд яростно принюхивался, потом посмотрел точно на то место, где за саркофагом прятались вампиры, и раздражённо взревел:

— Это ещё что за дела! Откуда вы здесь взялись?!

— …Здесь неподалёку находятся руины древнего имперского города, — продолжила вещать Мортис внемлющим её слову вампирам и тёмному эльфу. — Он был покинут людьми многие столетия назад. Его руины основательно заросли лесом. Но одно строение древнего города живо и по сей день. Это легендарная святыня Империи — Серебряный Храм Паладинов. Там шлифуется мастерство избранных, самых искусных в ратном деле воинов, и происходит превращение их в грозных воителей Империи — паладинов. Туда — вернее, не совсем в сам Серебряный Храм, а в находящийся под ним склеп — вы трое следующей ночью должны будете проникнуть и вынести для меня оттуда одну вещицу. С проникновением я, разумеется, помогу, а дальше всё будет зависеть от вас… Да, вот ещё что — вам, вампиры, артефакт в руки не дастся, даже не пытайтесь, взять его придётся тебе, тёмный эльф.

— Как скажете, — склонил голову в почтительном поклоне Лезль.

— Заклинатели крови, жду ваших вопросов. — Тёмная богиня обернулась к вампирам. — Или вам всё уже понятно, и я могу возвращаться к своим делам? Пока я здесь, спрашивайте, чтобы снова в лужу не сесть. Имейте в виду, повторного провала я точно вам не спущу.

— Что зсса артефакт нам предссстоит вынесссти изсс храмового сссклепа? — первым решился спросить Сигриаль.

— Понятия не имею, — пожала плечами Мортис. — Вы будете отнюдь не единственными охотниками за этой вещицей. Весьма вероятно, что там, на месте, за неё разгорится нешуточная драка между остальными соискателями. Дождитесь окончания потасовки, нейтрализуйте победителей и отберите артефакт.

— А этот Сссеребряный Храм, он разссве не охраняетссся теми же паладинами? — в свою очередь поинтересовался Лифавсль.

— Разумеется, охранников там хватает, — кивнула Мортис. — Но демоны Адского Пекла, которых этой ночью вы спасли от коварной атаки гномов, должны будут позаботиться, чтобы следующей ночью Серебряный Храм остался неохраняемым… Ещё вопросы?

На сей раз на призыв богини вампиры ответили напряжённым молчанием.

— Ну раз вам всё понятно касаемо непосредственно задания, слушайте, что нужно будет сделать, чтобы попасть в храмовый склеп, — выждав небольшую паузу, продолжила объяснять тёмная богиня. — Чтобы было понятней, для начала немного истории.

Как я уже упоминала ранее, Серебряный Храм Паладинов возвышается среди руин огромного города. Много столетий назад там случилась страшная эпидемия чумы, выкосившая почти всё население древнего города. Уцелевшие люди в панике бежали из проклятого места. Могущественные паладины Серебряного Храма, не в силах остановить чуму, заперлись за своими зачарованными стенами. А брошенные умирать в страшных муках горожане были готовы на всё, лишь бы прекратить мучения. Многие из них в те роковые дни отвернулись от Всевышнего Небесного Отца и, приняв бессмертие нежити, стали моими преданными слугами.

От них я узнала о существовании под развалинами брошенного города обширной сети подземных ходов. Ранее там пролегали трубы канализации, но время обратило в прах и сами трубы, и их зловонное содержимое. А вот вырытые под них подземные коридоры сохранились. И один из них, разумеется, пролегает аккурат под интересующим нас храмовым склепом.

Посланный мною ранее туда отряд воинов-скелетов, сформированный из бывших горожан древнего города, отыскал чудом сохранившийся вход в систему подземных канализационных коридоров и расчистил маршрут до храмового склепа от облюбовавших подземелья гигантских пауков.

К слову, тамошние паучки своими опустошительными набегами на окружающий городские развалины лесной массив породили немало страшных баек об этом лесе, где стараниями милашек-пауков часто бесследно исчезают одинокие путники. Отсюда, кстати, и его название — Голодный лес.

Гигантских пауков из обжитых ими подземных катакомб изгнать было не просто, посланным мною воинам пришлось не сладко, но в отличие от вас, гордецы-вампиры, простые воины-скелеты поставленную перед ними задачу выполнили. В интересующем нас коридоре скелеты аккуратно пробурили потолок, и теперь мы располагаем никому не известным тайным лазом в храмовый склеп.

До спускового колодца под землю вам придётся добираться самостоятельно. Думаю, с этим у вас проблем возникнуть не должно. Вы двое обернётесь летучими мышами, подхватите тёмного и часа через четыре полёта будете на месте. Не беспокойтесь, отыщете запросто. Я наложу на вас заклинание, под воздействием которого вы прилетите точно к открытому скелетами спусковому колодцу.

Когда спуститесь, в канализационном коридоре вас будет ожидать проводник-скелет. Он доставит вас к тайному лазу в склеп.

Если выступите прямо сейчас, у вас будет достаточно времени, чтобы проникнуть в храмовый склеп и подыскать себе надёжные укрытия до появления демонов. Всё понятно? Вопросы есть?.. Нет. Ну тогда не будем терять время. Давайте становитесь друг к дружке ближе, так мне будет проще накладывать на вас поисковые чары.

Двое вампиров и тёмный эльф подчинились. Мортис скороговоркой пробормотала формулу заклинания, выпростала обе руки к сгрудившейся троице, и с кончиков когтистых пальцев зомби, ставшего временным вместилищем божественной сущности, сорвались струйки густого зелёного дыма. Волшебный дым окутал неподвижную троицу и полностью скрыл от них Мортис.

А когда через пару секунд он развеялся порывом невесть откуда налетевшего ветерка, на месте грозной богини лежало лишь переломанное тело раздавленного гранитной глыбой зомби.

Чары Мортис сработали безукоризненно — в головах вампиров и тёмного эльфа вспыхнули образы очень древних, поросших лесным мхом и низкорослым кустарником руин. В одном месте мох и заросли кустов были тщательно удалены. На расчищенном пятачке под ними оказался выложенный из камня квадрат канализационного колодца. Запиравшая его до недавнего времени каменная плита валялась рядом в траве, расколотая на две неровные половинки. Как можно скорее спуститься в чёрный провал колодца стало одной на всех навязчивой идеей для зачарованной троицы. А стоило мысленно задаться вопросом: как туда добраться? — и в головах у каждого возникла непоколебимая уверенность, что искомые руины с манящим спусковым колодцем располагаются восточнее их теперешнего местоположения. Все трое одновременно осознали — если они станут двигаться всё время навстречу рассвету, то через какое-то время обязательно окажутся возле нужного колодца.

Обернувшись двумя большими летучими мышами, вампиры крепко ухватили когтистыми нижними лапами своего спутника за рукава куртки, яростно заработали крыльями, поднялись над верхушками деревьев и понеслись на восток. Определить который, из-за близости рассвета, по наливающемуся голубизной горизонту им не составило труда.

Лететь в подвешенном положении Лезлю было, мягко говоря, не комфортно. Встречный ветер нещадно полоскал лицо и тело, длинные и острые, как бритва, когти чёрных летунов, вскоре пробив рукава куртки, впились прямо в руки тёмного эльфа. Но нечувствительный к боли Лезль стоически переносил все тяготы экстремального перелёта…

Как и предсказывала тёмная богиня, на место летучие мыши с живой ношей прибыли через четыре часа. К тому времени вокруг уже рассвело. Аккуратно опустив тёмного эльфа возле открытого колодца, Лифавсль и Сигриаль, оставаясь в образе летучих мышей, первыми нырнули в манящее подземелье, наконец укрывая уже начинающие дымиться тела от ненавистных вампирам солнечных лучей.

— Ссспуссскайссся, тут к ссстене лессстница верёвочная прилажена, — через несколько секунд донёсся снизу голос Сигриаля.

Лезль ногами нащупал ступени свисающей в темноту колодезного провала лестницы и быстро спустился по ней примерно на десятиметровую глубину.

Канализационный коридор оказался высотой всего около метра, и, чтобы проникнуть в него из колодезной шахты, тёмному эльфу пришлось встать на корточки. Вампиры уже в своих привычных обличьях, тоже скорчившиеся в три погибели, приветствовали появление товарища злорадными ухмылками.

— Ну и где обещанный Мортис проводник? — поинтересовался у них Лезль.

— А тебе он зссдесссь зссачем? — хмыкнул Лифавсль. — Пока что от колодца коридор один отходит, по нему мы безссо всссякого проводника пройти сссможем. Вот доберёмссся до разссвилки, там нас ссскелет наверняка поджидать и будет.

И они поползли друг за дружкой на четвереньках по длинному узкому извилистому коридорчику, на былое назначение которого указывали лишь небольшие аккуратные дырки сливных отверстий в потолке, возникающие с завидным постоянством через каждые десять метров. Сейчас все они, из-за длительного простоя без дела, были забиты пробками из свалявшейся паутины и налипшей на неё за столетия грязи и пыли.

Вскоре ведущий наружу колодец исчез за поворотом, отрезав троицу от единственного скудного источника дневного света. Их окружил непроглядный мрак, в котором, как оказалось, изменённые магией тёмной богини глаза Лезля видят не хуже, чем при дневном освещении.

Примерно через пару сотен метров идущий первым Сигриаль достиг первой развилки. Как и предвидел мудрый верховный вампир, там их поджидал зловещего вида воин-скелет.

— Ссслава Великой Мортиссс! — прошелестел проводник, первым приветствуя приближающийся маленький отряд.

— Ссслава! — дружно откликнулись вампиры и тёмный эльф.

— Прошу двигатьссся зсса мной. Нассс ждёт длинный многочасссовой переход по лабиринту коридоров. Поссстарайтесссь не отссстать. И, что бы ни ссслучилосссь в пути, ни в коем ссслучае не оссстанавливайтесссь и продолжайте движение, — на одном дыхании проинструктировал подопечных суровый скелет и, не дожидаясь вопросов, тут же развернулся и устремился в правое боковое ответвление развилки.

Вампиры, а следом за ними и Лезль были вынуждены броситься в погоню.

Скелет рванул по узким, низким коридорам как угорелый, и, чтобы поспевать за ним, путающиеся в полах длинных плащей вампиры вскоре были вынуждены вновь перекинуться летучими мышами. Тёмный эльф, увы, такой возможности был лишён, ему пришлось тяжелее всех. Уподобившись зайцу, какое-то время он отчаянно галопировал на четвереньках и держался за летящими вампирами. Но не приспособленные для длительного бега руки Лезля стали быстро уставать, и он, несмотря на все свои титанические усилия, стал постепенно отставать от проворных товарищей.

Когда отрыв от вампиров достиг опасных десяти метров и на извилистых участках они стали надолго пропадать из виду, дождавшись очередной прямой, Лезль был вынужден просить товарищей снизить ход и подождать его.

Вампиры, в свою очередь, накинулись с упрёками на чересчур скорого проводника, разумеется, предварительно вернув свой изначальный облик прямоходящих существ.

— Вы не понимаете, притормаживать зссдесссь никак нельзсся, — на ходу откликнулся скелет. — От быссстроты бега напрямую зсссависссит ваша безссопасссносссть.

— Это ещё почему?! — возмутился Сигриаль, старательно задирая подол путающегося под ногами плаща.

— Да пойми ж ты, это не наша прихоть. Наш товарищ, тёмный эльф, не выдерживает зссаданного тобой темпа, — поддержал напарника Лифавсль, попросту сорвав с плеч неудобный плащ и кое-как намотав его на левую руку. — Он уже отссстал на добрую дюжину метров. Есссли так пойдёт дальше, вссскоре сссовсссем потеряет нассс изсс виду и оссстанетссся один в этом лабиринте коридоров. Имей в виду, есссли он потеряетссся, сссам потом будешь ссс Мортиссс объяссснятьссся.

— Ладно, давайте подождём вашего тёмного эльфа, — смилостивился воин-скелет, снижая ход. — Ну чего, догнал?

— Ага, разссмечталссся, — фыркнул Сигриаль. — У него крыльев зсса ссспиной нету. Пока что только на пару метров к нам приблизссилссся.

— Это паршиво, очень паршиво! — зашипел скелет. — Тут поблизссосссти три зссамурованных гнезссда. И есссли они нассс почуют!..

— Да о ком ты толкуешь?! — запаниковал Сигриаль, проникнувшись опасениями проводника.

— Спасибо, — перебивая ответ скелета, захрипел наконец догнавший вампиров тёмный эльф, — что подождали. Куда так разогнались?! Я все пальцы в кровь сбил об пол, гонясь за вами. А мне ведь ещё стрелять! Как я с такими пальцами тетиву оттяну и стрелу в цель пошлю?!

— Вот сссейчас и проверим как! — глухо объявил воин-скелет, замедляя бег до шага и извлекая из прицепленных к бедрам ножен широкий волнистый меч.

— Ничего сссебе тварюга, он же весссь проход перегородил! — уважительно протянул Сигриаль. Отпустив полы плаща, он обнажил пару своих алых сабель.

— Да кто там, кто?! Дайте посмотреть! — возмущённо заголосил тёмный эльф, пытаясь протиснуться между полностью перегородившими узкий проход вампирами.

— Ничего осссобенного, просссто большой паук, — пояснил Лифавсль, отмахиваясь локтём от нападок Лезля. — Да угомонисссь, мы и безсс тебя втроём ссс ним прекрасссно сссправимссся.

— Ссс одним-то, конечно, сссправимссся, — тут же подхватил воин-скелет. — Только ведь эти твари поодиночке-то редко на охоту выходят. Тёмный, ты там назссад-то поглядывай. А то ежели к нам ещё и ссс тыла подберутссся, тогда сссовсссем паршиво придётссся… Ну всссё, хорош коссстьми попусссту греметь, зсса дело, госсспода вампиры!

Совсем рядом впереди раздались звуки отчаянной схватки. Оставшийся не у дел тёмный эльф, кое-как пристроив длинный лук поперёк коридорчика и наложив стрелу на тетиву, стал затравленно озираться по сторонам, невольно прислушиваясь к проклятиям в адрес упорного врага, то и дело вырывающимся из уст словоохотливого Сигриаля.

— Ах ты, сссаблю мою хватать, образссина! — вещал упивающийся азартом смертельной схватки вампир. — На, получай! Что, не ожидал, что у меня вторая окажетссся?! Что, мало тебе?! Не понял ссс первого разсса?! Да на! На! А, проняло наконец! Не нравитссся, когда хваталки твои сссрубают! Сссам виноват, нечего было махать ими у меня перед носссом! Что, у тебя ещё есссть! Да откуда ж ты их берёшь в таком количессстве?! Да на!..

Заслушавшись комментариями Сигриаля, Лезль едва не пропустил атаку бесшумно набегающего на него второго паука.

— Меня атакуют! — отчаянно крикнул тёмный эльф. А его руки уже на автомате растягивали тугую тетиву лука и пускали стрелу за стрелой в набегающее чудовище.

Огромный паук был грязно-рыжего цвета, покрытый с макушки до кончиков лап щёткой иглоподобных, твёрдых ворсинок, защищавших, как выяснилось чуть позже, одутловатое грузное тело паука не хуже стальной кольчуги. Он с потрясающим проворством перемещался в узком для гигантской туши коридоре, исхитряясь отталкиваться короткими многочленистыми лапами одновременно и от пола, и от стен, и даже от потолка.

Четыре пары антрацитовых паучьих глаз сверкали вожделением, предвкушая скорую сочную добычу, мощные серповидные жвала, усыпанные десятками сочащихся ядом наростов, угрожающе ощерились, изготовившись вонзиться в эльфийскую плоть.

Лишь одна из трёх в лихорадочном темпе выпущенных Лезлем стрел поразила чудовище, угодив точно в глаз, остальные две отскочили от ворсистой брони на паучьей морде.

И если бы не Лифавсль, в последний момент обернувшийся летучей мышью и выпорхнувший из-за спины тёмного эльфа навстречу чудовищу, выпустить четвёртую стрелу Лезль уже бы не успел, будучи попросту смят пауком.

Едва успевший вернуть свой истинный облик верховный вампир встретил врага, что называется, грудь в грудь. Две красные сабли взметнулись и крест-накрест намертво заклинились с ядовитыми паучьими жвалами.

Удивительным образом хрупкий с виду вампир — сейчас, когда он находился без плаща, дистрофическая худоба его тела была невольно выставлена на обозрение — в одиночку смог выдержать напор многократно превосходящего его по весу паука. Сцеплённые заклиненным оружием противники на несколько секунд застыли друг напротив друга, чем не преминул воспользоваться тёмный эльф. Он стал хладнокровно в упор расстреливать сверкающие бешенством глаза чудовища.

Паук попытался дотянуться до вампира передними лапами, сбить с ног, нарушить мёртвый захват и высвободить свои ужасные жвала. Но не успел. Эльфийская стрела по самое оперение зашла в очередную развороченную глазницу и, видимо, пробила в нутре чудовища какой-то жизненно важный орган. Потому что в следующее мгновение паук вдруг плюхнулся с разом обессилевших лап на земляной пол пещеры и забился в смертельных конвульсиях.

— Путь открыт, живее, ходу отсссюда! — раздался за спиной злой голос воина-скелета.

Подавая пример, он первым перемахнул распластавшийся на полу паучий труп. Но бег его был уже далеко не таким проворным, как в начале.

Чтобы угнаться за ним, теперь вампирам вовсе не нужно было оборачиваться стремительными летучими мышами. Не отставал больше и тёмный эльф. Воочию убедившись в существовании здесь, в, казалось бы, мирных безопасных подземных коридорах, грозных чудовищ, Лезль, не жалея рук, мчался за вампирами след в след на четвереньках и был готов даже прибавить. Увы, теперешнее состояние их проводника вынуждало забыть об ускорениях.

Воину-скелету крепко досталось в бою. В противостоянии с первым пауком ему пришлось принять на себя всю мощь сокрушительного удара чудища. Присущей верховному вампиру скрытой силой он не обладал, потому от жестокого столкновения пострадал изрядно. По сути, скелет оказался сбит с ног и частично подмят под паука, но во время падения он исхитрился вогнать свой волнистый меч в голодную пасть паука, чем и предопределил исход сражения с ним. Перерубив мышцы гортани и огромной занозой засев там, меч скелета вывел из строя грозные ядовитые паучьи жвала. А с вялыми потугами забившегося в агонии чудища дотянуться до обидчиков лапами легко справился в одиночку Сигриаль.

Когда вампир выдернул воина-скелета из-под затихающего паука, у проводника вместо рук торчали из плеч жалкие обломки костей, в груди также не хватало половины рёбер, но череп, позвоночник и ноги остались невредимы. Бежать он ещё мог, но в бою теперь толку от него было ни на гнутый медяк.

— Как пауки проникли в наш коридор? — на ходу поинтересовался у бегущего перед ним воина-скелета неугомонный Сигриаль.

— Неправильно вопроссс ссставишь, — осклабился проводник. — Это не они в наш коридор, а мы в их зсса-конную вотчину вторглисссь. Потому-то я просссил вассс поторопитьссся. Тут повсссюду их гнёзссд тьма-тьмущая понатыкано. Десссятки, а то и сссотни зссдешних коридоров наглухо зссапечатаны паутиной. Там эти твари и сссами обретаютссся, и их подрассстающие выводки резссвятссся, и целые горы сссозссревающих яиц дожидаютссся сссвоего чассса. Мы, чтобы этот подзссемный ход для вассс от пауков очиссстить, пять полных шессстёрок зссдесссь положили. Сссами видели, как трудно в узсских коридорах ссс пауками врукопашную, безсс магии, сссражатьссся. А эти твари зсса сссвои гнёзссда билисссь отчаянно. Но мы пересссилили их сссопротивление, и вытессснили пауков ссс насссиженных мессст в сссоссседние коридоры. Маршрут до храмового сссклепа мы расссчиссстили, но для охраны всссех опасссных ответвлений в сссоссседние коридоры, по-прежнему занятых пауками, ссскелетов попросссту не хватило. Вот поэтому и приходитссся нам ссс вами сссломя голову нессстисссь по зссачищенному маршруту. Проссскочить мимо зссатаившихссся в зссасссаде, жаждущих месссти пауков — это сссамый проссстой и дейссственный ссспосссоб изссбежать ссс ними сссхватки. Так-то, госссподин вампир.

После откровения проводника скорость отряда заметно возросла. Теперь на каждой развилке вампиры и тёмный эльф невольно вглядывались в боковые ответвления. Несколько раз они замечали там дозоры суровых воинов-скелетов, равнодушно провожающих пробегающий отряд пронзительными взглядами пылающих зелёным огнём глазниц. Но гораздо чаще соседние коридоры были опасно пустыми, и затаившихся где-то там в глубине, за поворотом, пауков от нападения ничто не сдерживало.

В некоторых коридорах остроглазому Лезлю удавалось разглядеть какое-то движение, и эти смутные тени заставляли его, в кровь раздирая ладони и подушечки пальцев, ускоряться вновь и вновь. К счастью, все эти увиденные им подозрительные шевеления так и остались непонятными тенями. До конечного пункта их подземного перехода — коридора под храмовым склепом — ведомые покалеченным скелетом вампиры и тёмный эльф добежали на одном дыхании, без стычек с ужасными соседями.

Отличие этого последнего коридора от десятков оставшихся за спиной заключалось лишь в том, что он заканчивался тупиком в виде глухой пробки из наложенных друг на дружку бесчисленных слоёв паутины. Обильно припорошенная налипшей на неё пылью, эта древняя паутина являла собой почти точную копию земляных коридорных стен.

У преградившей коридор тупиковой пробки толпились шестеро воинов-скелетов, готовых броситься в бой при малейшем намёке на атаку извне.

— Кто это тебя так, Барсссыссс? — обратился к проводнику вампиров замыкающий сторожевую шестёрку воин-скелет.

— На паучью зссасссаду нарвалисссь, — не вдаваясь в подробности, лаконично ответствовал покалеченный скелет.

— Жалко руки, приятель, тяжко тебе безсс них придётссся, — покачал головой говорливый стражник.

— Некогда жалеть, — скривился проводник. — Есссли дело не сссделаем, то тебе, боюсссь, твои тоже больше не понадобятссся. Так-то, приятель. А вот ежели ссс удачей выберемссся отсссюда, тогда нам и почёт, и уважение, и новые руки мне личи сссоссстряпают, поухватиссстей прежних.

— Прав, брат, очень прав, — горячо закивал стражник. — Главное — исссполнить волю Великой Мортиссс!

— Дальше-то куда? — бесцеремонно вторгся в беседу воинов-скелетов вампир Сигриаль. — Грозссноликая Мортиссс обещала нам отсссюда лазсс в храмовый сссклеп. Где же он?

— Над твоей головой, вампир, — не оборачиваясь, откликнулся Барсыс.

Троица за спиной проводника поспешно задрала лица к потолку. На месте очередного сливного отверстия они увидели вертикальную шахту полуметрового диаметра, уходящую в высоту метров на семь и упирающуюся в серый гладко обтёсанный и местами даже отшлифованный камень.

— Это, надо полагать, плита пола сссклепа, — поделился с товарищами догадкой Лифавсль.

— Она легко вынимаетссся, но, зссаразсса, тяжёлая, — стал объяснил вернувшийся к подопечным проводник. — Двое воинов-ссскелетов ссс трудом сссмогли её приподнять.

— Ну, раз ссскелеты сссмогли, вампиры подавно сссправятссся, — не удержался от комментария Сигриаль.

— Мы, когда лазсс этот рыли, ссстены в нём ссспециально такими неровными сссделали, чтобы по этим выссступам и выбоинам взссбиратьссся было удобней, — продолжил вещать Барсыс. — А ещё там наверху, метра зсса полтора до выхода, широкую ссступень сссделали, чтобы можно было как ссследует о неё оперетьссся, когда плиту начнёте поднимать. Я бы поднялссся ссс вами, показссал, но…

— Не переживай, разссберёмссся, — заверил Сигриаль и, обернувшись летучей мышью, первым взвился на верхотуру узкой шахты. — Отличная ссступень, очень удобная, — донёсся его голос уже оттуда, после того, как он принял обратно свой привычный облик и крепко встал обеими ногами на страховочную ступень. — Только тесссновато зссдесссь будет вдвоём разссвернутьссся. Может, мне одному попробовать поднять…

— Плиту безсс меня не тронь, — распорядился снизу Лифавсль, торопливо по новой накладывая на плечи плащ и затягивая на груди и шее фиксирующие ремешки. — А то зсснаю я тебя, торопыгу. Сссейчассс цапнешь, удержжжать не сссможешь и шарахнешь об пол так, что во всём Храме Паладинов эхом отзссовётссся. Плакала тогда наша конссспирация.

— Обижаешь, — донеслось сверху возмущённое шипение напарника. — Я аккуратно.

— Сссказссано тебе, дождисссь меня, и вмесссте поднимем, — прикрикнул верховный вампир, проверяя крепость защёлкнутых замков.

— Ну разсс одному мне не доверяешь, лети ссскорее сссюда, — позвал Сигриаль. — Чего там до сссих пор топчешьссся?

— Вот ведь нетерпеливый какой, — покачал головой Лифавсль и, игнорируя призыв напарника, обратился к Барсысу: — Возссможно, там, наверху, нам придётссся просссидеть в зссасссаде не один чассс. От вассс потребуетссся всссё это время удерживать подзссемный ход, отбивая нападки пауков. Потому что, когда мы зссаполучим артефакт, улепётывать отсссюда нам всссем придётссся сссо всссех ног.

— Не бессспокойссся, верховный, воины-ссскелеты вассс не подведут, — заверил проводник. — Мы будем держать расссчищенные коридоры до поссследнего. Так велела Великая Мортиссс. А её воля — зссакон!

— Точно, воля Мортиссс — зссакон, — кивнул вампир. — Удачи, воин.

— И вам удачи, — эхом откликнулся Барсыс.

— Лезссль, ты сссам сссможешь наверх вссскарабкатьссся, или помочь? — Лифавсль переключил внимание на тёмного эльфа, наконец получившего возможность распрямить спину и встать в полный рост.

— Запросто, — откликнулся тёмный эльф и тут же продемонстрировал, как это у него получится. Он легко подпрыгнул с пола, цепко ухватился расцарапанными пальцами за земляные выбоины в стене, подтянулся, согнутыми в коленях ногами на весу нащупал самые нижние выбоины и целиком оказался на стене.

— Ловко у тебя получается, молодец, — похвалил снизу верховный вампир. — Но пока что давай-ка к ссстене как сссможешь плотнее прижмисссь, я мимо тебя пролечу, а то Сссигриаль наверху того гляди взссвоет от зссатянувшегоссся ожидания.

Лифавсль обернулся летучей мышью и юркнул в крошечную прореху между спиной тёмного эльфа и стеной земляной шахты.

Через несколько секунд над головой неспешно поднимающегося вверх Лезля что-то тяжело зашуршало, ему на волосы, лоб и плечи посыпалась мелкая каменная пыль, а потом сверху пахнуло сухим застоявшимся воздухом.

Поднявшись следом за вампирами в склеп, тёмный эльф быстренько осмотрелся и взглядом опытного охотника тут же приметил среди рядов саркофагов себе удобное укромное местечко. Пожелав вампирам удачи, он сразу же туда направился. Разместился сам и разложил вокруг себя лук и стрелы так, чтобы ими можно было в любой момент быстро и удобно воспользоваться.

Вампиры же, задвинув обратно ничем не приметную гранитную плиту, спряталиподземный ход, после чего обернулись летучими мышами и, описав пару кругов над могилами упокоенных здесь паладинов, нырнули в узкий проход между двумя неказистыми, неприметными саркофагами. Там они до поры до времени и затаились.

Ожидание затянулось на несколько часов.

Убаюканные мёртвой тишиной и умиротворяющим покоем склепа вампиры и тёмный эльф, несмотря на мужественное противостояние сну, через какое-то время невольно стали клониться в дремоту. Но их опасения проспать основное действо оказались совершенно напрасными. Мощнейший громовой раскат, сотрясший стены Серебряного Храма, мгновенно перебудил всех троих. Вверху с лёгким скрипом распахнулась дверь наружного входа, и через пару секунд по лестнице вниз сбежали двое остервенело бьющихся мечников…

После того, как демон обдал потолок потоком огненной лавы, залив склеп мерцающим багровым светом, и указал умирающему собрату на укрытие вампиров, таиться им уже не имело смысла. Лифавсль с Сигриалем бесшумными летучими мышами выпорхнули из-за своего укрытия, тут же перекинулись в свой привычный облик и, обнажив багровые сабли, в узком проёме между рядами саркофагов преградили огромному демону дальнейший проход в склеп.

Когда рогатый исполин, исчерпав запасы своего красноречия, пинком ноги отправил своего поверженного уже противника-человека в глубокий нокаут и, победно взревев, нацелил исполинский чёрный клинок в вампиров, Лезль понял, что его час пробил, и перешёл от пассивного наблюдения к активным действиям. Тёмный эльф вскинул лук и стал сноровисто опустошать колчан в грудь и живот очумевшего от неожиданности врага.

Каждые три из четырёх выпущенных эльфом стрел отскакивали от шипастых доспехов демона, но остальные зачарованные эльфийские жала, находя мельчайшие трещины в стыках между пластинами доспеха, вонзались в жаркое тело исполина, причиняя последнему жесточайшие мучения.

— Эльф!!! Ненавижу!!! — уже совсем по-иному взревел израненный демон и, забыв о недобитом человеке и преградивших дорогу вампирах, прямо по саркофагам, тяжёлыми шагами перепрыгивая с одного на другой, устремился к засевшему в дальнем углу склепа тёмному эльфу.

Но проигнорированные им вампиры, разумеется, не пожелали стоять в сторонке и равнодушно наблюдать за избиением своего союзника. Прикрывая удачливого стрелка, они дружно прыгнули наперерез гиганту, и тому ничего не оставалось, как принять навязанный ему бой.

Огромный чёрный меч, направляемый рукой рогатого гиганта, замелькал с потрясающей быстротой, успевая одновременно и теснить обоих вампиров, и отбивать опасные эльфийские стрелы. В первые мгновения поединка вампирам пришлось не сладко, несмотря на всю их изворотливость, не обременённые доспехом тела заклинателей крови стали ужасающе быстро покрываться глубокими порезами, из которых, марая одежду, тут же начинала медленно сочиться густая желеподобная ярко-алая вампирская кровь. Вместе с драгоценной кровью воины в чёрных плащах теряли и свои силы. Вампиры слабели прямо на глазах.

Но и впивающиеся в тело демона эльфийские стрелы медленно, но верно делали своё разрушительное дело, частично парализуя мышцы исполина. Движения утыканного, как ёж, великана вскоре стали замедляться. Искусный мечник сперва перестал пытаться отбивать стрелы, а потом стал пропускать сабельные удары от воспрянувших духом и устремившихся в последнюю яростную атаку вампиров.

Как только красные сабли нащупали уязвимые места в стыковых щелях между стальными пластинами шипастого доспеха и дотянулись до тела противника, в ход пошло злое чародейство заклинателей крови. Красные клинки, впиваясь в огненную плоть демона, вместе с горящей кровью начинали высасывать жизненную силу гиганта. Чудовищные порезы на телах вампиров, оставленные мечом демона, затягивались прямо на глазах, их движения приобретали прежнюю резвость и резкость. А вот великану-демону с каждой секундой противостояния становилось всё хуже, чёрный меч уже едва успевал отбивать сабельные наскоки, даже не помышляя больше ни о каком нападении.

— Уходите, герцог! Скорее уходите! Моя печать трещит по швам, сейчас сюда ворвутся гномы! — из последних сил крикнул забытый сражающимися далеко позади инкуб.

Оставаясь в стороне от схватки, он трезвым взглядом оценивал происходящее и, поняв, что сражение его воинственным герцогом проиграно, успел напоследок произнести заранее заготовленную формулу заклинания.

Чары умирающего инкуба сработали безукоризненно — в двадцати метрах от сражающихся расцвело тёмно-красное огненное пятно разового магического портала.

Но связанный боем великан-демон теперь уже не мог отступить. Жалких остатков его сил было явно недостаточно, чтобы отбросить наседающих вампиров. Терпящему сокрушительное поражение герцогу оставалось лишь достойно принять смерть, как подобает воину, в сражении, с мечом в руках.

Понявший всё инкуб за его спиной взвыл от отчаяния и безысходности.

А в следующее мгновение с отчаянным скрипом наверху распахнулась наружная дверь, и в склеп друг за дружкой стали врываться старые знакомцы Лезля — гномы.

Вбежавший в подземный зал первым широкоплечий бородач с огромным топором молодецким ударом снёс с плеч голову сидящего на саркофаге инкуба. Скатившиеся с лестницы следом арбалетчики мгновенно развернули скорострелы в сторону сражающихся и стали осыпать без разбору все три фигуры дождём смертоносных болтов. Доспех демона легко выдержал напор простых гномьих жал, а вот не прикрытым сталью вампирам пришлось не сладко.

Поток тяжёлых болтов, выпущенных практически в упор, буквально смёл их с дороги демона, зашвырнув истыканные стрелами тела за ближайшие саркофаги.

Нежданно-негаданно вдруг освободившийся от опекунов израненный, но ещё способный самостоятельно держаться на ногах великан-демон, не теряя ни секунды, рванул к спасительному порталу. Слишком поздно осознавшие свою оплошность гномы прекратили бестолковую стрельбу и устремились в погоню. Но быстроногого демона им было не догнать, даже если бы они стартовали с одной линии, а поскольку гигант уже имел приличный отрыв перед погоней, шансы дотянуться до него тяжёлыми гномьими топорами были равны нулю.

На полпути к порталу демон попытался с ходу поддеть крышку ничем особо не приметного саркофага. Будь он здоров, с массивной гранитной плитой гигант справился бы играючи, но теперь его жалких остатков сил едва хватило лишь на то, чтобы сдвинуть плиту с места и чуток её приподнять.

По спине замешкавшегося демона вновь забарабанил град гномьих болтов, уже совсем рядом его чуткие уши уловили натужное дыхание набегающих гномов с топорами, а впереди опасно заморгал спасительный портал, норовя вот-вот захлопнуться. Обречённо взревев, рогатый гигант отпустил неподатливую крышку и бросился к мигающему огненному кругу.

Уже в шаге от спасения гиганту в спину ударила белопёрая стрела, выпущенная спустившейся следом за гномами в склеп эльфийкой. Её зачарованное жало в отличие от гномьих болтов нырнуло точно в тонюсенькую щель меж стальных пластин шипастого панциря.

Корчась от боли, демон всё же сделал последний шаг и ускользнул от почти настигших его топоров, провалившись в дыру портала, который тут же за ним закрылся.

Глава 16 Демоны на заклание

Всё случилось точно так, как и обещал воинственный герцог Габвель Сокрушитель. Гордые рыцари Ада Хрыв Мучитель и Берц Пожиратель в конце длинного похода сполна насладились местью, по полной отыгравшись на жалких людишках за пережитые по их вине унижения. Из отданных им на растерзание обозников не уцелел никто. Добрая половина людей была заживо сожрана безобразными страшилищами в огненных доспехах. Когда же желудки безжалостных демонов оказались под завязку забиты сладкой человечиной, те несчастные, что там не поместились, были немилосердным образом выпотрошены и буквально разодраны на части.

Поляна, куда снесли изуродованные тела ещё живых пленников и где устроили своё кошмарное пиршество рыцари Ада, через час была вся сплошь залита человеческой кровью, завалена огрызками костей с остатками кровавой плоти и оторванными головами несчастных людей. На вытоптанной траве зловещими горками валялись выпотрошенные человеческие внутренности. Издаваемое этими не погребёнными останками ужасное зловоние оттуда разносилось на многие километры окрест.

Именно на этот запах и устремился выехавший из ворот Серебряного Храма отряд паладинов.

Когда шестёрка паладинов добралась до места жестокой казни ни в чём не повинных обозников, устроившие там бойню демоны, разумеется, уже сбежали. Но глубокие следы копыт тяжёлых коней рыцарей Ада, отчётливо отпечатавшиеся в мягкой, податливой земле лесной дороги, без всяких поисковых чар выдали направление бегства злодеев. В том, что для бегства демоны воспользовались единственной знакомой торной дорогой, по которой пришли сюда с обозом, не было ничего удивительного — совершенно незнакомые с окружающим редколесьем, из-за банального опасения заблудиться среди заросших кустарником развалин, они, разумеется, удирали тем же путём, что и прибыли сюда.

Взбешённые увиденным кошмарным зрелищем паладины всё же вынуждены были удержаться от немедленного преследования злодеев. Долг велел им сперва позаботиться о растерзанных обозниках. Прекрасные воины в позолоченных доспехах и золотых плащах, не боясь замараться, собрали в кучу зловонные останки погубленных людей, навалили на неё сверху сушняка и запалили братский погребальный костёр.

Позаботившись таким нехитрым способом о безвинно погубленных людях, паладины в траурном молчании вновь забрались на быстроногих коней и, нещадно нахлёстывая им бока, понеслись по чёткому следу двух приговорённых к смерти убийц.

Погоня растянулась не надолго, уже через полчаса преследуемые показались в зоне видимости преследователей. Опасаясь быть атакованными в спину стремительно их настигающими паладинами, рыцари Ада были вынуждены прекратить бегство и развернуть своих огнедышащих монстров навстречу налетающему отряду мстителей.

Встав бок о бок, вдвоём демоны полностью перегородили неширокую лесную дорогу, и тут же выяснилось, что принятое ими положение тактически чрезвычайно для них выигрышно. Подступиться к ним с боков мешал непроходимый для коней бурелом по краям дороги. Атаковать их в таком положении можно было лишь в лоб и только попарно, потому как ширины дороги для третьего паладина, увы, уже не хватало. Подобные невольные боевые ограничения сводили полностью на нет тройное численное преимущество паладинов, превращая заслуженное злодеями избиение в честный поединок.

Но следует отдать должное паладинам: их ни на миг не смутили возникшие трудности. Мчавшиеся во главе отряда Грапус Чёрный Орёл и Фижин Серый Олень дружно выдернули из-за спин огромные двуручные мечи, белоснежные клинки которых, казалось, в лунном свете налились холодным белым огнём, и с ними наперевес ринулись на противников, чьи шипастые доспехи вспыхнули при приближении мстителей защитным огнём.

Через несколько секунд холодная белая сталь паладинов столкнулась с огненными мечами рыцарей Ада. Белые и чёрные скакуны сшиблись грудь в грудь, щучьи пасти чёрных гривастых жеребцов изрыгнули огонь, но белые головы коней паладинов ловко увернулись от струй пламени и в свою очередь попытались цапнуть длинными передними зубами за слишком смело подставленные шеи врагов. Белые и огненные клинки завертелись вокруг друг друга с сумасшедшей скоростью. От слетающих огненных сгустков пламени вокруг сражающихся занялся сухой бурелом по краям дороги.

Ни у одной из схлестнувшихся сил — ни у белой, ни у огненной — не возникало над противником ни малейшего преимущества. Бой был совершенно равный.

И примерно на третьей минуте затянувшегося фехтования на выручку связавших друг дружку мечей пришла магия.

Время вокруг сражающихся словно застыло, окружающий воздух превратился в отвратительную студенистую массу, прорубаться сквозь которую направленным наперерез друг дружке мечам приходилось с огромным трудом. В этом воцарившемся безвременье с огненных и белоснежных клинков навстречу друг дружке сорвались одинаковые пепельные вихри с одной стороны и полупрозрачные фигурки чёрного орла и серого оленя — с другой.

Магические защитники схлестнулись меж собой и завертелись над застывшими фигурами сражающихся двумя стремительными клубками, взбивая студенистый воздух вокруг в коктейль чистой маны, которую тут же сами с жадностью и поглощали. Призрачные фигурки птицы и зверя легко позволили пепельным вихрям втянуть себя в их ненасытные воронки. И казалось бы, пепельные вот так с ходу, легко, уже одержали верх. Но вдруг они дружно утратили первоначальный белёсый цвет, окрасившись в чёрный и серый тона поверженных, казалось бы, полупрозрачных фигурок. Потом заколебались сами контуры смерчей, их воронки стали расплываться, обращаясь чёрным орлом и серым оленем.

В реальном времени прошло не больше мгновения, здесь же, в невидимом простым смертным тонком эфирном мире, пронеслась целая маленькая вечность. Крутящиеся в презрительном одиночестве над застывшими внизу воинами полупрозрачные фигурки орла и оленя нырнули обратно в свои белоснежные клинки. И мир в тот же миг вокруг вновь ожил, наполнился яркими красками и звуками яростной схватки.

Два белых клинка в очередной, неведомо какой по счёту раз одновременно были пущены могучими дланями паладинов наперерез огненным мечам рыцарей Ада, ледяная белая сталь врезалась в раскалённые докрасна, пылающие клинки и неожиданно легко их срубила. Жалкие обрубки огненных мечей тут же рассыпались пеплом в руках у изумленных рыцарей Ада. Удивление демонов длилось недолго, спустя доли секунды вырвавшиеся на простор белоснежные клинки дружно вонзились в краснокожие мускулистые тела воинов Адского Пекла, огненные доспехи с которых осыпались мёртвым пеплом одновременно с мечами.

Из широких косых разрезов, вскрывших левые половины груди и животы Хрыва Мучителя и Бэрца Пожирателя, вырвались потоки огненной крови. Смертельно раненные демоны безвольно завалились на головы своих скакунов, и их тела стали медленно сползать с сёдел, а в этот момент описавшие огромные круги двуручники паладинов набрали разгона для смертельного удара и обрушились всем своим немалым весом на подставившиеся шеи рыцарей Ада.

Рогатые головы слетели с забившихся в агонии тел и улетели куда-то под ноги белых жеребцов паладинов, позже они будут подобраны и отвезены в Серебряный Храм, где займут достойное место в Зале Боевых Трофеев. Но это будет чуть позже, а сейчас…

Испуганные сверкнувшими перед мордами белыми клинками чёрные скакуны взвились на дыбы и мгновенно сбросили обезглавленные тела своих уже мёртвых седоков. В отчаянии они изрыгнули во врагов потоки по новой накопленного пламени, но испещрённый древними рунами позолоченный доспех паладинов оказался для него непроницаем. На сверкающей в лунном свете броне не осталось ни единой подпалины.

Мечи паладинов вновь одновременно описали круг и дружно обрушились сверху вниз уже на шеи чёрногривых ярящихся злыдней, навечно упокоивая преданных зверей рядом с их обезглавленными хозяевами.

Глава 17 Расплата эльфийки

Огромные топоры троих гномов лишь вспороли воздух в том месте, где мгновением раньше был огненный портал.

— Ушёл-таки, гад! — невольно вырвалось у чуть отставшего от троицы мастеров топора седобородого Орта.

— И что обидно, мы ведь почти его достали! — вторил ему раздосадованный Горн Гранитный Кулак.

— Хорош попусту языками трепать, — цыкнул на воинов Кагнерик. — Пойдёмте глянем, кого там наши стрелы изрешетили.

Выполняя распоряжение старшего, гномы послушно развернулись и направились обратно по обильно орошённому ещё ярко полыхающей кровью следу удирающего демона.

Добравшись до места обстрела, они заглянули за саркофаг, куда болты арбалетчиков отшвырнули тела двух неизвестных противников огромного демона. Каково же было их изумление, когда они там никого не обнаружили — только окровавленные обломки вырванных из ран болтов.

— Нормальный ход! — ошарашенно пробормотал Тверд Камнекол. — Выходит, они выжили.

— И куда-то свинтили, пока мы на демона отвлеклись, — подхватил Горн Гранитный Кулак.

— Вопрос — куда? — мрачно добавил предводитель отряда и обеспокоенно заозирался по сторонам.

— Одно могу сказать совершенно точно — склеп они не покидали, — заверил старшего Фулгаод Серый Зверь. — Я на выходе установил сигнальный маячок. Если бы кто-то проник в склеп или попытался выйти из него, я бы сразу же почувствовал.

— Да вон же они, вон! — закричал вдруг неразговорчивый Белун, указывая рукой на соседний саркофаг. — Не успели голубчики далеко отползти. А ну стоять! — В порыве азартного преследования арбалетчик первым бросился на спины удивительно живучих незнакомцев в чёрных плащах.

За что тут же и поплатился. Взметнувшийся ему навстречу из-за складок плаща ближайшей распластавшейся по полу фигуры чудной алый клинок полоснул по открытому бородатому лицу, и умывшийся кровью гном беззвучно завалился на пол.

— Берегитесь, братья! Это вампиры! — тут же последовало запоздалое предупреждение Фулгаода.

— Гномы, к бою! — громыхнул призыв Кагнерика.

И четвёрка воинов, опустив на лица глухие забрала, атаковала коварного врага.

Раскрывшие себя вампиры тоже не сидели без дела. Памятуя об опасных гномьих болтах, они дружно атаковали второго арбалетчика. Но опытный Орт успел увернуться и уйти за широкую спину Тверда. Четыре алые сабли встретили три тяжёлых топора, и закипела яростная рубка.

Откуда-то из глубин склепа в поддержку вампирам понеслись хорошо знакомые гномам зелёноперые стрелы. Беззащитный перед ними чародей поспешно укрылся за ближайшим саркофагом. Три первые стрелы тёмного эльфа звякнули о глухую броню бородатых воинов. А четвёртая отыскала-таки уязвимую цель.

Зелёноперые стрелы глазастая эльфийка приметила ещё на убегающем от её друзей-гномов демоне. Девичье сердечко тут же радостно забилось в предчувствии скорой встречи с любимым. Но верная данному гномам слову, она вскинула лук и послала в спину уже почти добежавшему до портала демону свою белопёрую стрелу.

Выстрел оказался точным. Однако живучий демон устоял на ногах. Уже смертельно раненный, он всё же сделал последний шаг и сгинул в исчезнувшем вместе с ним портале.

Оставив гномов вздыхать об упущенном враге, Ризидиэль медленно двинулась по проходу, заглядывая за каждый саркофаг.

Хрип раненого Белуна и последовавший за ним звон стали, вдруг раздавшиеся у неё за спиной буквально через несколько секунд, вынудили её прервать поиск Лезля и броситься на помощь союзникам.

Полетевшие в поддержку вампиров длинные эльфийские стрелы с зелёными перьями открыли местоположение затаившегося в глубине склепа лучника. Прикрывая своих, Орт вскинул свой скорострел, но подбежавшая эльфийка, встав перед арбалетчиком, своим телом заслонила любимого от уже нацеленных на его укрытие болтов.

— Эй! Ну-ка в сторону! — зло рявкнул на неё Узкий Глаз.

— Нет! Его нужно захватить живым! — торопливо зашептала девушка. — Потому что…

И в этот миг четвёртая стрела тёмного эльфа отыскала наконец уязвимую жертву, по самое оперение войдя в открытую спину девушки. Окровавленный наконечник вышел из левой груди Ризидиэль, и с него тонкой струйкой закапала ярко-красная кровь.

Девушка удивлённо охнула и, покачнувшись из стороны в сторону, нырнула вперёд, в крепкие руки старика Орта, который, чтобы подхватить эльфийку, был вынужден выронить на пол свой убойный скорострел.

— Эх, дурёха, ну что ж ты наделала, — растерянно запричитал гном. — Он же был у меня на прицеле! Не дала гада кончить, а он вон как тебя отблагодарил. Но ничего, потерпи, сейчас Серый Зверь твою рану посмотрит. Он тебя выходит, можешь не сомневаться!

— Не нужно тащить… оставь… — преодолевая ужасную боль, сквозь зубы зашипела в ответ эльфийка, — рана смертельна… я знаю… Прошу… пообещай, что не станешь его убивать.

— Такому нет прощения! — набычился гном.

— Умоляю… исполни волю умирающей.

Тёмный эльф стрелял практически не глядя, полностью положившись на своё мастерство искусного лучника и чудесную способность зачарованных стрел самостоятельно находить уязвимые места в броне противника.

После первого удачного попадания из стана врагов раздался удивлённый болезненный женский стон, от знакомых интонаций которого у тёмного внутри всё сжалось и словно пелена спала с глаз. Прекратив стрельбу, Лезль внимательно пригляделся к теснящим вампиров гномам и, к немалому своему изумлению, увидел среди них эльфийку, из спины которой немым укором ему торчало зелёное оперение его стрелы.

Подстреленная девушка бессильно рухнула на руки седобородого гнома. В падении её немного развернуло, и Лезль смог частично рассмотреть её лицо. Увиденное лишь подтвердило чудовищную догадку — он только что собственноручно подстрелил свою любимую, ту самую из приоткрытого Мортис воспоминания, чей образ до сей минуты был скрыт пеленой забвения. Но теперь сдерживающая память плотина рухнула, и ошеломлённого Лезля накрыло цунами воспоминаний.

За считанные мгновения вся предыдущая его жизнь промелькнула перед глазами. Под занавес Лезль вспомнил, как убаюканный мечтами о скорой счастливой совместной жизни с обожаемой Ризкой влетел на своём верном Грылафе под зловещую чёрную тучу, как они с грифоном попытались искать спасения в лесу и как, уже почти скрывшись от бушующего ненастья на подвернувшейся лесной полянке, в итоге угодили под жуткую зелёную молнию.

Эта молния переиначила его светлую сущность, сперва выбив из тела гордый эльфийский дух и вскоре вернув в изуродованное тело вывернутую наизнанку, равнодушную ко всему сущему душу тёмного эльфа. Мортис получила в его лице очередного преданного и исполнительного раба — действительно преданного, ведь даже теперь, когда перед ним открылась чудовищная правда его порабощения, он продолжал восхищаться своей госпожой, сумевшей так ловко подстроить ему ловушку.

Но вид любимой с торчащим из груди кровавым наконечником его стрелы, корчащейся в смертельной агонии на руках неизвестного гнома, пробил сковавший душу лёд равнодушия. Не думая больше о вампирах, тёмный эльф швырнул на пол лук, безоружным выскочил из своего укрытия и со всех ног понёсся к умирающей эльфийке.

Удерживающий её гном потянулся было за валяющимся в ногах скорострелом, но девушка что-то горячо зашептала ему на ухо, и седобородый, подняв всё же с пола своё грозное оружие, не стал стрелять.

Подбежав к любимой, тёмный бесцеремонно отпихнул гнома и заключил Ризидиэль в объятия.

— Но-но! Ты, образина! Прочь от неё свои паршивые хваталки! — оскорбился гном, вскинув скорострел. — А то сейчас живо от меня схлопочешь!

Но его уже никто не слушал. Два любящих сердца наконец снова были рядом. Глаза светлого и тёмного эльфов встретились, и остальной мир вокруг на какое-то время перестал для них существовать.

Верный данному эльфийке слову гном сдержался и не выстрелил, но и скорострела не опустил, продолжая держать опасного тёмного эльфа на прицеле.

— Я… я… я не хотел, — давясь рыданиями, первым простонал Лезль. — Я… я не знал… Я даже забыл… о тебе… Ризка… Мне нет прощения!..

— Это не важно, — откликнулась любимая и провела маленькой нежной ладошкой по его изуродованной язвами и шрамами щеке. — Меня предупреждали, что так будет. Я знала, на что шла. И ни о чём теперь не жалею. Глупенький, ведь это же счастье увидеть тебя хотя бы перед смертью. И я счастлива.

Слова давались умирающей эльфийке с трудом, из уголков рта сочились струйки крови, она тяжело и натужно дышала, при каждом выдохе на губах надувался и лопался кровавый пузырь, но, игнорируя жуткую боль, она продолжала улыбаться.

— Да ты взгляни на меня, я же стал чудовищем! — в отчаянии простонал тёмный эльф. — Как ты можешь жертвовать своей бесценной жизнью ради встречи с таким уродом?! Признайся, ведь тебе противно прикасаться к моим гноящимся язвам.

— Твой светлый образ хранится глубоко в моём сердце, — прошептала умирающая эльфийка. — Я вижу его сквозь все эти внешние уродства. Для меня в тебе нет ничего противного.

Лезль не нашёл подходящих слов в ответ. Он молча смотрел в глаза своей умирающей надежде, и из его глаз катились невозможные для тёмного эльфа слёзы.

* * *

Меж тем лишённые поддержки своего удачливого стрелка вампиры не долго продержались против не уступающих в ратном умении, но превосходящих числом мастеров топора. Гномы, памятуя о поразительной живучести клыкастых вампиров, изрубили их тела на десятки частей и сложили в кучу. По приказу Кагнерика повелитель волков оторвался от раненого Белуна и магическим огнешаром запалил это зловещее сооружение.

Расправившись с вампирами, гномы присоединились к сторожащему влюблённых эльфов Орту.

— Это ещё что за образина рядом с Ризидиэль?! — потребовал от арбалетчика объяснений Быстрый Топор.

— Осмелюсь доложить, старший, что эта образина и есть тот самый тёмный эльф, стрелы которого вчерашней ночью вынудили нас бежать с поля боя после схватки с зомби, — обстоятельно отрапортовал Узкий Глаз.

— Так что же ты не шлёпнул гада! — возмутился Тверд Камнекол. — Гляньте, он же и её пристрелил своей треклятой стрелой! Орт, тролль тебя задери, чего ты выжидаешь?!

— Из-за неё. — Арбалетчик кивнул на несчастную эльфийку, из последних сил улыбающуюся отвратительному уроду, неуклюже поддерживающему её хрупкое, невесомое тело своими изломанными, перепачканными землей и стёртыми в кровь ручищами. — Она упросила позволить ей поговорить с тёмным эльфом. Я дал слово.

— А вот я слова не давал, — объявил Горн Гранитный Кулак, вскидывая свой топор. — Сейчас я этого тёмного на фарш…

— Не тронь, — резким окриком остановил порыв воина сам Кагнерик. — Твой собрат дал слово — имей уважение к сединам Орта.

— Так они же даже не говорят, а просто пялятся друг на друга, — пожал плечами Горн, нехотя убирая топор обратно в заплечный чехол.

— Они прощаются по своим эльфийским обычаям, из уважения к Ризидиэль не станем им мешать, — объявил старший.

— Ох уж эти ваши благородные штучки, — покачал головой незаметно подошедший к группе гномов Фулгаод. — А по-моему, нужно немедленно кончить тёмного…

— А по-моему, твоё место возле раненого Белуна, — оборвал чародея Кагнерик.

— Я обработал его рану целебными мазями, перевязал её чистыми бинтами и навёл на него восстанавливающие силы сонные чары. С Белуном всё будет в порядке, можешь не волноваться, — обстоятельно доложил Серый Зверь и спокойно продолжил: — Сейчас меня гораздо больше волнует этот тёмный эльф. Его…

— Скажи лучше, ей помочь сможешь? — вновь перебил предводитель отряда.

— Нет, — покачал головой чародей. — Стрела пробила ей сердце. Она до сих пор жива потому лишь, что древко стрелы закупорило дыры в сердце. И теперь оно бьётся, насаженное на эдакую деревянную ось. Но если попытаться извлечь стрелу, нанесённые ей пробоины откроются, сердце лопнет, и она мгновенно умрёт. А так она ещё протянет какое-то время, пока не захлебнётся скопившейся в лёгких кровью.

— Тогда тем более не стоит их разлучать, — подхватил Кагнерик. — Вспомни, Ризидиэль спасла тебе жизнь. Так не мешай ей уйти из жизни спокойной и счастливой.

— Не нужно меня выставлять бессердечным чудовищем, — фыркнул Фулгаод. — Я лишь высказываю своё мнение в интересах нашего общего дела. Нутром чую, старший, неспроста здесь этот тёмный эльф. И если мы немедля его не порешим, потом можем горько об этом пожалеть.

— Кто ещё так считает? — оглянулся на нахмурившихся воинов Быстрый Топор.

— Прости, старший, но я тоже за немедленную смерть, — первым глухо пробормотал неуёмный Горн.

— Я тоже, — поддержал напарника Тверд.

— Я храню верность данному слову, — в свою очередь отозвался Орт.

— Трое против одного, решение совета гномов очевидно, — ухмыльнулся довольный чародей. — Но последнее слово, конечно, за тобой, старший.

— Моё мнение вам известно, — тяжело вздохнул Кагнерик. — Но, разумеется, я прислуш…

Протяжный мучительный стон, прозвучавший в тиши подземелья особенно громко, вынудил говорившего шёпотом предводителя гномов замолкнуть на полуслове.

Пробуждение Атена было ужасно. В распахнувшиеся глаза ударил зловещий багровый свет от расплесканной по потолку горящей лавы, принеся с собой тяжкие воспоминания о проигранном демону сражении. Гнетущие мысли подтвердило и плачевное самочувствие.

Многочисленные раны на теле полыхали огнём, голову после увесистого пинка просто разрывало на части. Не в силах держать в себе всю эту чудовищную боль, претендент застонал сквозь до хруста сжатые зубы.

Судя по быстро приближающемуся топоту многочисленных ног, его стон был услышан. Скосившиеся в направлении топота глаза подтвердили догадку — к нему спешили четверо гномов, каким-то чудом оказавшихся вдруг в храмовом склепе. За их спинами он увидел пятого, со скорострелом в руках. На кого было нацелено его грозное, многозарядное оружие, лёжа на полу, разглядеть Атену не удалось.

С повторным стоном Атен попытался, облокотившись на правую руку, приподняться навстречу подбегающим гномам. Но тут же был бесцеремонно отброшен обратно и пригвождён к полу коленом первого подбежавшего бородатого крепыша с внушительным топором в руке.

— Тверд, полегче, эдак ты из него дух вышибешь, — отчитал сурового мастера топора подбежавший следом за ним совсем ещё молодой гном с короткой бородой, в искусно отделанном золотом, серебром и драгоценными каменьями доспехе. — Ну-ка убери ножищу свою — не видишь, человек под ней задыхается. Да не опасен он, не опасен, успокойтесь! — обратился этот явно не простой гном к остальным подбежавшим товарищам. — Взгляните на него. Бедолага весь в крови. Серый Зверь, давай-ка займись раненым. С тёмным разберёмся позже — он у Орта на прицеле, никуда не денется.

— Да лежи ты, не дёргайся, — вновь пихнул на пол попытавшегося приподняться на локте Атена странный безусый и безбородый гном в серой волчьей шубе, надетой прямо на голое тело.

— Ота ф есь ись? — кое-как прохрипел едва живой претендент. На самом деле он попытался спросить: «Откуда вы здесь взялись?» — но получившуюся абракадабру, разумеется, никто не разобрал.

— Гномы, не стойте без дела, помогите мне стащить с него доспехи, — игнорируя человека, обратился к спутникам необычный гном.

Но на его призыв никто не откликнулся.

— Делайте, — после непродолжительной паузы подтвердил команду гном в богатом доспехе.

И его распоряжение было выполнено охотно и без промедления.

Две пары сильных рук взялись за дело. Подступившись к лежащему человеку слева и справа, они быстро и ловко обшарили Атена с ног до головы, по ходу обыска без подсказок хозяина самостоятельно отыскали и расстегнули все потайные крючки и ремешки, удерживавшие доспех на теле. После чего буквально вытряхнули человека, как рака, из железного панциря.

— Ого, славно бедолаге досталось, — присвистнул безбородый гном. — Боюсь, мне тут и за час не управиться, — доложил он своему предводителю.

— Всё равно лечи, — решительно приказал главный гном. — Не можем же мы его здесь в таком состоянии бросить.

— Как скажешь, — равнодушно пожал плечами безбородый целитель. — Начну, пожалуй, с головы. Парнишка порывается говорить, но в нынешнем состоянии речь даётся ему с трудом. Сейчас исправим.

Две небольшие сухие и тёплые ладошки опустились на лоб и затылок едва живого человека, маленький чародей зашептал формулу заклинания, и Атен тут же почувствовал, как чудовищная головная боль начинает постепенно стихать.

Через несколько секунд оздоровительного сеанса Атен почувствовал себя способным членораздельно повторить свой первоначальный вопрос.

— Как вы здесь оказались? — спросил он.

— Мы шли по следу демонов, с которыми у нас свои счёты, — стал объяснять предводитель гномов. — Их след привёл нас в ваш Храм.

— Вы их уничтожили, — обрадовался Атен.

— К сожалению, только одного, — развёл руками собеседник. — Другой успел скрыться.

— А вампиры, что с ними? — продолжил допрос претендент.

— Их мы извели, — не без гордости объявил глава гномов. — И ещё захватили в плен их пособника — тёмного эльфа.

— Вы знаете, как они проникли в наш склеп?

— Нет, когда мы ворвались сюда, они здесь уже были…

— Эй, гномы, живо оружие на землю и три шага от нашего Атена! — громыхнул совсем рядом приказ мастера Грапуса Чёрного Орла.

Сосредоточенные на разговоре предводителя с раненым рыцарем гномы только теперь заметили шесть грозных фигур в сверкающих позолотой доспехах и великолепных золотых плащах, каким-то образом сумевших нейтрализовать сигнальный маячок Фулгаода, незаметно спуститься в подземный склеп через раскуроченную дверь, подкрасться к ним и взять их в кольцо.

Прекрасно понимая, что против шестёрки паладинов в их Серебряном Храме его гномам не выстоять и минуты, предводитель гномов первым аккуратно положил на каменный пол склепа свой топор. Остальные гномы безропотно последовали примеру своего старшего. Последним отодвинул в сторону свой посох сидящий на коленях перед раненым повелитель волков.

Глава 18 Тайна Серебряного Храма

Лезль жадно вглядывался в белое, как воск, лицо любимой, в огромные медленно угасающие зелёные эльфийские глаза и буквально физически ощущал, как жизнь покидает её хрупкое тело.

Теперь при каждом выдохе изо рта девушки вылетали брызги крови, подбородок, горло и платье на груди девушки были безобразно ею залиты, но тёмный эльф заставлял себя не замечать этого ужаса. Кровью любимой уже насквозь пропитался и рукав его куртки, в который почти упиралось кровавое острие смертельной стрелы, но, опасаясь потревожить Ризидиэль, он не менял руку и продолжал держать девушку в одном и том же положении.

Любимая умирала, и несмотря на все её заверения, что она не считает его виноватым и даже счастлива такому исходу, Лезль считал себя её убийцей, и эта мысль калёным железом выжигала его проклятую душу.

Вдруг по лицу умирающей эльфийки словно пробежала рябь. Прекрасные черты исказились, превратившись в уродливую маску смерти. Лезль с трудом подавил изумлённый вопль, обнаружив у себя в руках вместо любимой грозную госпожу Мортис.

— Не пугайся, мой славный слуга, — прошептала тёмная богиня. — Твоя любимая ещё не умерла. Но она уже топчется на пороге Царства Теней, и завладеть её ослабевшим телом мне не составило труда. Не беспокойся, меня видишь лишь ты один. Для остальных смертных ты, как раньше, стоишь и молча таращишься на свою эльфийку. Можешь смело со мной говорить, я позаботилась, чтобы наш разговор никто не услышал.

— Пожалуйста, верни обратно Ризидиэль и дай нам попрощаться! — взмолился тёмный эльф.

— Не забывай, у нас с тобой осталось незаконченное дело, — строго объявила Мортис. — Ты мне кое-что обещал. А я, знаешь ли, очень не люблю, когда слуги не выполняют принятых на себя обязательств.

— Я помню, всё помню, — торопливо закивал тёмный эльф. — Но что я теперь могу один, ведь вампиры уничтожены гномами.

— Они выполнили своё предназначение, теперь твой черед, — зловеще улыбнулась тёмная богиня.

— Я тоже должен погибнуть? Что ж, я готов. Так даже лучше. Я уйду следом за Ризидиэль в Царство Теней и там вымолю у неё прощение.

— Не глупи, Лезль. Ты мне нужен живым, и хочется тебе этого или нет, но пока что я запрещаю тебе умирать. Если сделаешь всё, как я велю, обещаю позаботиться о твоей любимой. Она ещё продержится какое-то время, и я успею провести над ней ритуал перерождения.

— Нет, только не это, — горячо возразил Лезль. — Клянусь, я сделаю всё, что ты скажешь, только не превращай Ризидиэль в подобное мне чудовище.

— Воля твоя, не желаешь — не буду, — усмехнулась Мортис. — Теперь слушай, что тебе сейчас нужно будет сделать…

— Уважаемые, они не враги наши, а союзники, — поспешил высказаться в защиту гномов оживающий стараниями низкорослого чародея Атен. — Они пришли в Серебряный Храм, преследуя демонов…

— Демонов извели мы! — перебил мастер Стерн Белая Сова.

— Вы уничтожили лишь вторую половину отряда. Первая же, в лице воинствующего герцога Адского Пекла и инкуба, хитростью проникла в Серебряный Храм и атаковала нас с наставником. Мы бились как могли, но враги оказались сильнее. Если бы не подоспевшие гномы, я сейчас бы с вами не разговаривал… — Далее претендент пересказал мастерам-паладинам невольно подслушанный разговор огромного демона с верным инкубом о пробивающихся в склеп гномах.

Выслушав объяснения Атена, паладины потребовали их и у гномов. А после того, как Кагнерик, не таясь, подробно рассказал о многодневном преследовании его отрядом разорителей-демонов, замаскированных под четвёрку наёмников, оцепление вокруг них было снято.

Храмовые паладины вернули грозные мечи в ножны и, смешавшись с гномами, быстро с ними перезнакомились. Искусный во врачевании ран целительными бальзамами мастер Крог Синий Вепрь присоединился к чародею-гному, и процесс врачевания Атена заметно ускорился.

От гномов мастера-паладины узнали о вампирах и тёмном эльфе, которые каким-то чудом оказались в храмовом склепе вместе с демонами и ещё до появления гномов сошлись с ними в смертельном поединке. В доказательство хозяевам Серебряного Храма были продемонстрированы изрубленное тело инкуба и пепел, оставшийся от сожжённых вампиров.

— Что же такое ценное находится в вашем склепе, спровоцировавшие нежить и демонов на столь дерзкий и отчаянный штурм людской святыни? — задался вопросом Кагнерик.

Но у храмовых паладинов не нашлось на него ответа.

Тогда люди и гномы были вынуждены обратиться с тем же вопросом к единственному выжившему пленнику.

— Обещайте сохранить мне жизнь, тогда я удовлетворю ваше любопытство, — выставил встречное условие тёмный эльф, по-прежнему продолжающий сжимать в объятиях уже бесчувственное, но ещё живое тело Ризидиэль.

— Ишь чего удумал, вражина! — взревел Горн Гранитный Кулак. — Уважаемые, доверьте его нам с братом на полчасика, и мы из него всё, что знает, без всяких условий вытряхнем.

— Сильно сомневаюсь, что у вас это получится, — расхохотался в ответ тёмный. — Пытать меня совершенно бессмысленно. Я не чувствую боли. Не верите мне — спросите своего чародея. Признаю, я в вашей власти, и вы можете меня в любой момент убить, но тогда интересующая вас тайна умрёт вместе со мной.

— Да, силой из него тайну не вытянуть, — подтвердил повелитель волков.

Обменявшись короткими кивками с остальными паладинами, к тёмному эльфу обратился мастер Стерн Белая Сова:

— Будь по-твоему, тёмный, в обмен на тайну мы, храмовые паладины, гарантируем твою безопасность в этом склепе.

— Тебе будет позволено в любой момент беспрепятственно его покинуть, — подхватил мастер Грапус Чёрный Орёл. — Но за его пределами заботиться о своей безопасности тебе придётся уже самостоятельно.

— Такой вариант меня вполне устроит, — кивнул тёмный эльф.

— Говорил я тебе: нужно гада кончать, пока он в наших руках, — прошептал на ухо Кагнерику раздосадованный решением союзников повелитель волков. — Теперь они его выпустят, и ищи потом ветра в поле.

— Никуда он от нас не денется, — беспечно отмахнулся старший гномов. — Ты встанешь на его след, и рано или поздно, но мы его настигнем. Да, месть придётся малость отложить, зато мы узнаем тайну. Неужели тебе не интересно?

— А, — отмахнулся Серый Зверь и вернулся обратно уже к практически здоровому Атену, помогать врачевателю-паладину затягивать последнюю рану на плече претендента.

Меж тем тёмный эльф приступил к раскрытию обещанной тайны. Опустившись на левое колено, он аккуратно посадил свою драгоценную бесчувственную ношу на правое и, продолжая поддерживать её на весу перепачканной кровью правой рукой, освободившейся левой сорвал с шеи кулон в виде прозрачного хрустального кристалла. Вложив его в руку подошедшего мастера Стерна Белой Совы, тёмный эльф пояснил:

— Этот кристалл я купил у одного известного эльфийского оракула. Содержащаяся в нём информация и привела меня в ваш склеп. Распечатайте его, и вам станет всё понятно.

Мастер Стерн Белая Сова проделал над кристаллом необходимые манипуляции, и в воцарившейся в склепе напряжённой тишине вспыхнула яркая объёмная картинка.

Два высочайших демона Адского Пекла, одним из которых был сам падший ангел Бетрезен, а вторым недавно сбежавший в портал воинственный герцог Габвель, вели приватную беседу. Предметом их разговора был склеп Серебряного Храма Паладинов, вернее, некий древний могущественный артефакт, хранящийся в нём едва ли не с первых лет сотворения Храма. Бетрезен поручил своему верному герцогу похитить для него этот бесценный артефакт. К сожалению, записанный на кристалле разговор был не полным, та его часть, в которой падший объяснял своему вассалу, где конкретно находится артефакт и как он выглядит, отсутствовала.

Но в этой, казалось бы, патовой ситуации вновь на помощь пришёл тёмный эльф. Он напомнил гномам, как удирающий от них демон по дороге к порталу пытался сорвать крышку с саркофага. Гномы этот его порыв приняли за отчаянную попытку запустить подвернувшейся под руку тяжёлой гранитной крышкой в докучливых преследователей. Однако наблюдательный стрелок из своего укрытия подметил, с какой осторожностью демон опустил многопудовую крышку обратно на саркофаг, когда понял, что свернуть её в сторону ему не по силам. Это наблюдение позволило ему предположить, что интересующий всех артефакт находится как раз в том самом саркофаге.

Предположение тёмного эльфа несложно было проверить, чем тут же и занялись люди и гномы.

По оставленным на краях крышки свежим царапинам от когтистых пальцев демона отыскать нужный саркофаг не составило труда. Дружно взявшимся со всех сторон за гранитную плиту людям и гномам хоть и с трудом, но всё же удалось совместными усилиями аккуратно снять крышку и отставить её на пол впроход между саркофагами.

В открывшемся каменном захоронении люди увидели полуистлевшие останки древнего паладина, облачённые в некогда сверкающий доспех, теперь обратившийся в груду ржавой трухи с давно осыпавшейся позолотой. От одежды под доспехом и вовсе ничего не осталось, лишь трухлявые почерневшие от времени голые человеческие кости. И всю эту хрупкую конструкцию снизу и с боков прикрывал неожиданно прекрасно сохранившийся, по-прежнему роскошный золотой плащ.

Мастер Грапус Чёрный Орёл в сильном волнении бросился к саркофагу и стал аккуратно вытягивать плащ из-под скелета. Несколько истончившихся от времени косточек при этом не выдержали и с тихим треском рассыпались прахом.

Вытащив плащ, паладин извинился перед порушенными останками далёкого предка и, на ходу выбивая из своей добычи вековую пыль, направился к по-прежнему стоящему на одном колене тёмному эльфу. Приблизившись к нему вплотную, он, по-прежнему ни слова не говоря, с головой накрыл золотым плащом древнего паладина бесчувственное тело эльфийки и попытался отобрать его у Лезля. Но не тут-то было.

— Эй, зачем это! Мы так не договаривались! — запротестовал тёмный эльф, отмахиваясь свободной рукой от незваного благодетеля.

— Я не причиню ей зла. Просто подменю тебя на пару минут, — попытался вразумить тёмного мастер Грапус Чёрный Орёл. — Ты передохнёшь, восстановишь силы…

— Я не устал, — решительно перебил тёмный эльф. — Забирай эту золотую тряпку и…

Но из-за изумления он на время лишился дара речи, благодаря чему уже готовые сорваться с языка обидные слова остались не высказанными. Тёмному было от чего впасть в ступор — девушка, которую он уже считал покойницей, под золотым плащом вдруг энергично заёрзала у него на коленке.

Через пару секунд так поразившее тёмного эльфа чудо бросилось в глаза и остальным находящимся в склепе людям и гномам. А когда Ризидиэль живая и здоровая вдруг поднялась с колена Лезля и, высунув удивлённое личико из-под широких краёв капюшона чересчур просторного для неё плаща, ошарашенно уставилась в довольное лицо мастера Грапуса Чёрного Орла, у сторонних наблюдателей невольно вырвался вздох изумления. Зелёноперая стрела, несколькими минутами раньше пронзавшая её сердце, чудесным образом сама собой вышла из чудовищной раны и теперь лежала на полу, у её ног. Что же до самой раны, то о ней лишь напоминала взмокшая от крови на груди и спине куртка, на самом же теле в местах входа и выхода стрелы не осталось даже крошечных шрамов — обычная гладкая кожа без изъянов, словно и не было там никогда никакого смертельного ранения.

Опомнившийся Лезль вскочил на ноги и заключил возлюбленную в объятия.

— Так вот он какой, оказывается, таинственный артефакт из храмового склепа, — озвучил общее изумление мастер Фижин Серый Олень. — Дружище, выходит, вам изначально был известен этот секрет? — спросил он исцелившего эльфийку паладина.

— Вовсе нет, — покачал головой мастер Грапус Чёрный Орёл. — Как и вы, любезный друг, до сего дня я понятия не имел о существовании в нашем храмовом склепе этого артефакта. На наше счастье, совсем недавно в храмовой библиотеке мне на глаза попался древний свиток с легендой о первом плаще паладина. И когда мы вскрыли саркофаг, мне сразу бросился в глаза этот совершенно неподвластный тлену времени плащ. Испытать его чудесные свойства можно было лишь практическим применением, что я и сделал. Эксперимент показал — и вы все тому свидетели! — что к нам в руки попал тот самый легендарный первый плащ.

Тишина склепа ворвалась десятком возбуждённых голосов, люди и гномы наперебой требовали от паладина более подробных объяснений.

— Раз уж мы все стали невольными свидетелями этого вашего секрета и оказались так глубоко в него втянуты, нельзя ли поподробней узнать об этом легендарном плаще? — перекричав всех, попросил знающего паладина заинтригованный предводитель гномьего отряда.

В воцарившейся разом тишине мастер Грапус Чёрный Орёл торжественно объявил:

— Я не стану ничего объяснять, а просто перескажу вам легенду об этом удивительном плаще. После чего, уверен, вы сами сможете ответить на все свои вопросы. Итак…

Глава 19 Легенда

Небывалое деяние, о котором пойдёт далее речь, случилось многие столетия назад — в те безвозвратно далёкие и счастливые времена, когда Бетрезен был безупречно честным и справедливым старшим ангелом и по воле Всевышнего Небесного Отца по праву считался Творцом Невендаара.

Старший ангел Бетрезен сам был гарантом мира и благоденствия на сотворённой им земле и почитался всеми без исключения её смертными обитателями. Ему ещё предстояло пережить вероломное предательство младших ангелов, в его отсутствие посеявших раздор меж мирными народами Невендаара и тем самым выставивших его лжецом и отступником перед Отцом Небесным, испытать на себе неистовый гнев Всевышнего и низвергнуться с небес в самые глубины огненного Хаоса на вечное заточение. Но тогда все эти мрачные перипетии его богатой на приключения Судьбы ещё даже не замаячили на горизонте. Бетрезен был полноправным хозяином Невендаара и прекрасно управлялся со своей огромной вотчиной.

Из всех многочисленных народов, с лёгкой руки Бетрезена заселивших молодой Невендаар, Творец наиболее благоволил созданным им лично людям. Их Великую Империю он пестовал буквально с первых дней зарождения.

Это своё любимое творение он постоянно старался улучшить, пытаясь довести до совершенства. Не проходило дня, чтобы Творец не радовал горожан древней столицы Империи славного города Труза разного рода новшествами, создаваемыми для гармоничного физического и духовного развития людей.

Так, по мановению божественной длани Бетрезена, неказистые уличные лачуги превращались в роскошные дворцы, по образу и подобию которых схватывающие всё на лету люди вскоре начинали самостоятельно перестраивать свои жилища. По капризу Творца голые уличные пустыри преображались в радующие глаз цветущие парки, скверы и сады, за красотой и чистотой которых тут же начинали следить благодарные горожане. Бетрезен без счёта возводил в городе новые театры, библиотеки, стадионы, бани, бассейны, фонтаны… И неизменно каждый раз предложенное им новшество гармонично вписывалось в кипящую страстями, бурную людскую жизнь.

В противовес воинственным эльфам, мерфолкам и гномам Бетрезен задался целью воспитать и среди менее искусных в ратном деле людей достойных бойцов. С этим намерением однажды он возвёл в древней столице Серебряный Храм Паладинов. Через пророков Творец донёс до горожан название диковинного сооружения и растолковал, что подаренный городу Храм — это место сосредоточения силы, где лучшие из лучших воинов под руководством опытных наставников могли бы совершенствовать своё мастерство и выйти за пределы храмовых стен грозными воителями — паладинами.

После обнародования пророками божественной воли в Серебряный Храм Паладинов потянулись воины со всей Империи. Их собралось изрядное количество — более десяти тысяч. Разумеется, Храм не был рассчитан на такую прорву людей, поэтому был объявлен грандиозный турнир, по результатам которого отобрались десять достойнейших. Эти лучшие из воинов были допущены переступить порог Серебряного Храма.

И вот тут возникла проблема. Сам-то Серебряный Храм Паладинов был, а вот обещанных богом наставников, владеющих секретами и тайнами применения наполняющей Храм силы, не было и в помине. Тогда Бетрезен сам опустился с небес и, представ перед десятью претендентами, объявил, что первым храмовым наставником для первых претендентов будет он сам.

Целый год ежедневно Творец спускался на несколько часов в Серебряный Храм и лично обучал боевым премудростям десятерых достойнейших. А через год, как было изначально оговорено, претендентов ждало итоговое испытание на звание паладина.

Испытание заключалось в открытом, без ограничений, поединке с наставником.

И в первой же финальной схватке, чересчур увлёкшись яростным боем с неуступчивым претендентом, Бетрезен нечаянно смертельно ранил лучшего из своих учеников.

Отдавая должное смелости героя, не побоявшегося на равных биться с богом, Творец скинул с плеч плащ и укрыл им обливающегося кровью претендента. Божественное одеяние в мгновение ока затянуло страшную рану и спасло воина от неминуемой смерти. С залитой кровью брусчатки внутреннего дворика Храма претендент поднялся уже паладином.

В дальнейших итоговых схватках Бетрезен старался сдерживать себя и рубился в пол силы. Но даже при таком изрядном ограничении своих божественных возможностей старший ангел был на голову сильнее своих смертных учеников. Лишь шестерым из оставшихся девяти претендентов удалось достойно пройти испытание — они тоже стали паладинами. Троим неудачникам пришлось уйти из Храма ни с чем.

Семёрка новоявленных паладинов в дар от Серебряного Храма получила в вечное владение великолепные двуручные мечи из загадочного белоснежного металла и испещрённые древними рунами лёгкие и удобные позолоченные доспехи. И ещё с первых выпускников Серебряного Храма Бетрезен взял торжественную клятву: подменить его в Храме Паладинов и самим стать наставниками для будущих претендентов.

Позаботившись о достойной смене, Творец навсегда покинул Серебряный Храм Паладинов.

А паладины, выйдя из-за храмовых стен, первым делом заказали пошить себе точно такие же золотые плащи, как у их одаренного самим Бетрезеном товарища.

С тех пор пошла традиция посвящать прошедшего испытание паладина набрасыванием ему на плечи золотого плаща.

Глава 20 Похищение

— До сего дня это считалось красивой легендой, но, как все мы только что убедились, оказалось правдой, — закончил свой рассказ мастер Грапус Чёрный Орёл.

— Так вот почему тот демон — воинственный герцог — смог одолеть моего наставника, — потрясённо пробормотал Атен, полностью исцелённый стараниями чародея Фулгаода и поднаторевшего во врачевании ран мастера Крога Синего Вепря. — Ведь если Бетрезен в своё время был наставником первых паладинов, то своему доверенному посланнику и наверняка тоже ученику он запросто мог раскрыть секрет непроницаемой защиты паладинов, в своё время им же и придуманный.

— Молодчина, парень, котелок у тебя варит, — похвалил претендента мастер Фижин Серый Олень. — Я всегда говорил, из тебя будет толк.

— Выходит, прах в том саркофаге принадлежит самому первому имперскому паладину! — восхищённо воскликнул Кагнерик Быстрый Топор.

— Ну разумеется, ведь он же по просьбе Творца стал наставником Серебряного Храма, а в этом склепе похоронены все умершие храмовые паладины, — равнодушно отозвался стоящий рядом с ним мастер Стерн Белая Сова. — И мы тут со временем упокоимся.

— Ну это же было бездну столетий назад! — не унимался гном. — В наших горных кланах тоже чтят традиции и стерегут древние усыпальницы предков. Но столь древних захоронений нет даже у нас! Старинные склепы разрушаются вместе с горами.

— Зачарованные стены нашего Серебряного Храма неподвластны времени! — не без гордости объявил мастер Стерн Белая Сова.

— Послушайте, но раз этот плащ помог спасти эльфийку, быть может, он оживит и моего наставника, — обратился к паладинам Атен.

— Вряд ли, — покачал головой мастер Крог Синий Вепрь. — Прошло слишком много времени. Душа Креза Жёлтого Журавля оставила бренное тело. А поскольку мы обнаружили плащ на плечах скелета, рискну предположить, что оживлять мёртвых людей ему не под силу. Вернуть подобие жизни мертвецу по силам лишь тёмной богине Мортис — но опять же лишь жалкое подобие, а не саму жизнь. Пример подобного возвращения у тебя перед глазами… Погодите-ка, а куда подевался наш тёмный эльф? — последняя фраза паладина адресовалась уже всем окружающим людям и гномам.

— Да вон они под ручку по склепу прогуливаются, — тут же отозвался седобородый арбалетчик Орт Узкий Глаз. Выполняя наказ своего старшего, он по-прежнему не отрываясь наблюдал за пленником. — Никак наговориться не могут. И как только эдакой красотке не тошно находиться рядом с таким вонючим образиной?

Глаза всех людей и гномов невольно сосредоточились на паре эльфов, как-то незаметно, шаг за шагом, удалившейся по проходу в дальний пустынный конец склепа.

Вдруг тёмный эльф подхватил подружку за талию и у всех на глазах вместе с ней скрылся среди дальних саркофагов.

— Во дают эти эльфы! Просто как собаки — никакого стеснения, — фыркнул Атен.

— Да как же они могут, неужели ей не противно отдаваться такому, — в сердцах сплюнул себе под ноги возмущённый Орт.

— Братья, чего же вы стоите, такого непотребства в нашей святыне никак нельзя допускать! — обратился к паладинам мастер Грапус Чёрный Орёл. — Только не в нашем склепе! Эй, тёмный, ну-ка поднимайтесь немедленно! Кому сказано!

Требование паладина осталось без ответа, и заподозрившие неладное люди и гномы всей толпой ринулись в дальний конец склепа, на ходу наперебой суля не отзывающемуся тёмному эльфу навешать хороших плюх за неповиновение.

Каково же было их изумление, когда меж дальними саркофагами вместо обнимающейся парочки они обнаружили в полу квадратный лаз подземного хода, рядом с которым валялась выдранная из пола гранитная плита.

— Теперь понятно, как нежить проникла в склеп, — нарушая воцарившееся молчание, объявил предводитель гномов.

— Эх, чуяло моё сердце, не нужно было оставлять его в живых, — обречённо махнул рукой повелитель волков. — Теперь нам придётся очень постараться, чтобы подобраться к нему хотя бы на расстояние выстрела.

— Не горюй, гноме, словим, — пообещал Фулгаоду мастер Стерн Белая Сова, обнажая огромный двуручный меч. — Паладины, за мной! — призвал он своих грозных товарищей и первым бесстрашно прыгнул в чёрный провал в полу.

Когда люди и гномы, заслушавшись легендой, сосредоточили всё своё внимание на рассказчике, Лезль, подхватил под локоть Ризидиэль и повлёк её за собой по длинному пустынному проходу меж двух рядов саркофагов. Не проронившая после чудесного исцеления ни слова из-за опасения быть подслушанной девушка и не думала сопротивляться.

— Ну наконец-то мы наедине, — взволнованно прошептала она на ухо любимому, когда они отдалились от людей и гномов на безопасное расстояние. — Объясни же мне, милый Лезль, как тебе удалось меня спасти?

— Тебя исцелил этот золотой плащ на твоих плечах, — охотно пояснил тёмный эльф. — Насколько я понял, это и есть тот самый божественный артефакт, секрет существования которого хотел повыгодней продать мой отец.

От такого признания у эльфийки задрожали коленки, и если бы не заботливый спутник, тут же подхвативший её за талию, девушка точно бы распласталась на каменном полу.

— Весит этот артефакт, наверное, с полпуда, — пожаловалась Ризидиэль. — Можно я его сниму?

— Ни в коем случае, — запротестовал Лезль. — Ты его и десяти минут ещё не носишь. Совсем недавно безнадёжно умирала. Вдруг, если ты так быстро его снимешь, твоя затянувшаяся рана вновь откроется. Поноси плащ ещё хотя бы час.

— Как скажешь, любимый, — улыбнулась эльфийка. — Расскажи мне, как с тобой это случилось?

— Как я стал тёмным?

— Да… Я подумала, если ты в подробностях вспомнишь ритуал превращения, потом кто-нибудь из наших могущественных чародеев — да хоть та же Ясновидящая Милис — сможет провести обратный ритуал и вернуть тебе былой облик светлого эльфа.

— Увы, милая, самого процесса превращения я не помню, — грустно улыбнулся тёмный эльф. — Тёмная богиня Мортис подвергла меня ритуалу, когда я был в беспамятстве, оглушённый падением с грифона после прямого попадания в нас молнии.

— А что стало с твоим Грылафом?

— Вероятно, преданный зверь принял на себя основной удар молнии и заживо сгорел ещё в воздухе.

— Жаль, отличный был страж.

— Охотно передам ему твою похвалу, — кивнул тёмный эльф, — когда доведётся свидеться с ним в Царстве Теней. Чую, случится это совсем скоро.

— Ты чего болтаешь-то! — возмутилась эльфийка.

— Не будь наивной, Ризка, — примирительно улыбнулся Лезль. — Неужели ты веришь, что паладины и гномы вот так просто меня отсюда выпустят?

— Я с ними поговорю! Я смогу убедить! — горячо зашептала Ризидиэль.

— Вряд ли. Я стрелял в гномов и ранил троих из них.

— А я помогла им извлечь твои стрелы и заговорила раны. Вот увидишь, они обязательно прислушаются к моим мольбам и не тронут тебя.

— Допустим, с гномами ты договоришься. Но что ты скажешь паладинам, которые вряд ли простят мне своевольное проникновение в их храмовый склеп?

Беседуя, эльфы неспешно прогуливались по длинному центральному проходу и постепенно приближались к дальнему концу склепа. Шаг за шагом они незаметно достигли укромного местечка, откуда тёмный эльф совсем недавно вёл скрытное наблюдение за противником, а когда возникла необходимость, стал хладнокровно обстреливать врагов.

— Постой, я на секундочку, — перебивая уже приготовившуюся отвечать на его вопрос Ризидиэль, попросил Лезль и, отстранившись от своей спутницы, юркнул в узкую нишу между двумя саркофагами. Там он скоренько подхватил с пола свой брошенный лук и полупустой колчан с зелёноперыми стрелами и, закинув то и другое на левое плечо, через пару секунд снова подхватил под руку не успевшую даже ахнуть девушку.

— Я и паладинов уговорю, — решительно объявила эльфийка, когда они продолжили движение. — Скажу, что вампиры затащили тебя сюда силой. Ты подтвердишь…

— Ага, так они тебе и поверили, — усмехнулся Лезль. — Нашла простаков. Ты, часом, не забыла, что я теперь тёмный?

— Думаешь, не прокатит?

— Конечно, нет.

— Тогда… Тогда… — Ризидиэль смешно наморщила лоб, пытаясь придумать спасительное объяснение.

— Брось, давай лучше сменим тему, — ласково погладил спутницу по руке тёмный эльф. — Здесь, в склепе, меня не тронут. Паладины и гномы дали слово. Большего ни тебе, ни мне от них добиться не удастся. Как только я выберусь наружу, за мной начнётся охота. И подобное положение вещей меня вполне устраивает.

— Лезль, ты чего? Даже не думай! Слышишь!

— Не волнуйся, я вовсе не намерен умирать. Я сбегу отсюда тем же тайным ходом, через который сюда проник. И ты мне, очень надеюсь, в этом поможешь.

— Разумеется, но как?

— Сейчас увидишь, мы почти пришли.

— Куда пришли? Вход же с другого конца?

— Расскажи, как ты попала в склеп, — игнорируя её вопросы, попросил Лезль.

— Как и все, через верхнюю дверь, — пожала плечами Ризидиэль. — Мы с гномами ворвались сюда по следу, оставленному демонами. А они, насколько я поняла, проникли сюда, сметя со своего пути двоих паладинов-хранителей.

— Правильно поняла, — кивнул Лезль.

— А ты с вампирами, выходит, уже был здесь, когда появились демоны.

— Совершенно верно.

— Но как же вы смогли так незаметно проникнуть?! Прошу, не томи, расскажи мне наконец.

— Я не только тебе расскажу, но и покажу, — пообещал тёмный эльф. — И прямо сейчас. Потому что мы уже пришли.

— Да куда пришли-то?

— Быстрее, за мной! — вдруг скомандовал Лезль вместо ответа и, ухватив спутницу за руку, повалил её на пол в небольшой проём между последним и предпоследним саркофагами левого ряда.

— Ты чего?.. Зачем?.. — испуганно запричитала эльфийка.

— Тссс!.. — шикнул на неё тёмный. — Ты же хотела узнать, как я сюда попал. Смотри же.

Лезль быстро отстучал по маскировочной плите условленный сигнал, и через пару секунд плита беззвучно поднялась над полом, поддерживаемая двумя парами костяных рук. Показавшиеся следом за руками воины-скелеты аккуратно опустили тяжёлую плиту в сторонку и, ни слова не говоря, спустились обратно в непроглядно чёрный подземный ход.

— Только не в нашем склепе! Эй, тёмный, ну-ка поднимайтесь немедленно! Кому сказано! — донёсся с противоположного конца зычный призыв слишком поздно забивших тревогу паладинов.

— Решать тебе, как скажешь, так и будет, — глядя в глаза любимой, объявил Лезль. — Но прежде чем примешь решение, знай: этот подземный ход — единственный реальный шанс для меня выбраться живым из этой передряги. А без тебя я отсюда не побегу.

— Я тоже, — кивнула Ризидиэль. — Не будем напрасно терять времени. Вперёд.

Отчаянная эльфийка первой ринулась в квадратный проём в полу.

— Там ступень широкая, на неё обопрись, — запоздало напутствовал любимую тёмный эльф.

— Спасибо, уже нашла, — донёсся голос эльфийки из глубины колодца.

— Дальше стены неровные, все в буграх и выбоинах, опирайся о них и спускайся, — продолжил на ходу инструктировать Лезль.

— Я уже разобралась. Отличные стенки, спускаться по ним одно удовольствие, — откликнулась Ризидиэль. — Только тут так темно, я совсем ничего не вижу.

— Не беспокойся, я тебя проведу, — откликнулся Лезль, в свою очередь аккуратно спрыгивая на широкую верхнюю ступень прорытого скелетами лаза, и начиная быстро спускаться по бугристой стене следом за девушкой. — Спустишься, никуда не уходи. Я лезу следом за тобой.

Через пять секунд ноги тёмного эльфа опустились на земляной пол подземного колодца, и первым делом он сразу же крепко ухватил за локоть свою растерянно озирающуюся спутницу.

— Доверься мне, и всё будет хорошо, — шепнул ей на ухо Лезль.

Надавив свободной рукой на плечо, тёмный эльф заставил спутницу наклониться и вместе с ней перешёл из узкого вертикального лаза в низкий коридор.

Здесь, внизу, за время его отсутствия ничего не изменилось. В тупиковом конце коридора по-прежнему дежурила полная шестёрка воинов-скелетов, двое крайних из которой несколькими секундами ранее отворили Лезлю и его спутнице тайный лаз. А возле верхнего лаза в ожидании эльфов дежурил безрукий Барсыс.

— Где вампиры? — игнорируя приветствие, строго спросил он нырнувшего в коридор следом за девушкой тёмного эльфа.

— Погибли, — ответствовал Лезль. — Быстрее выводи нас отсюда. А то до нас скоро тоже доберутся. За нами погоня.

— Не бессспокойссся, наше отссступление прикроют эти ссславные воины. — Покалеченный скелет указал обломком правой руки на подтягивающуюся поближе к лазу шестёрку воинов-скелетов. — Они зссадержат погоню, но и нам мешкать не ссстоит. Прошу ссследовать зсса мной.

Рванув следом за шустрым проводником-скелетом, эльфы едва успели добежать до конца первого коридора и свернуть в соседний, как из-за спин донеслись звуки ожесточённого боя. Прикрывающая бегство эльфов шестёрка воинов-скелетов вступила в смертельную схватку с преследователями. Гулкое подземное эхо так отчётливо донесло до ушей беглецов яростный звон стали и зловещий грохот боевых заклинаний, что поначалу казалось, бой происходит буквально в считанных метрах за их спинами. Но по мере отдаления от места сражения, с переходом из коридора в коридор, зловещие звуки отдалялись, становились глуше и уже через минуту отчаянного бега наконец полностью стихли.

Снова согнутый в три погибели тёмный эльф что есть духу бежал по пустынным, мрачным и похожим друг на дружку, как близнецы-братья, туннелям, пытаясь не отстать от быстроногого скелета. Теперь Лезлю было даже хуже, чем в первый раз. Ему не только приходилось в неудобной скрюченной позе бежать самому, но и контролировать бегущую следом за ним такую же скрюченную и неуклюжую спутницу, ничего не видящую в подземном мраке и двигающуюся исключительно на хриплое дыхание своего любимого. Но опасность нападения огромных пауков, возможность оборониться от которых без храбрецов-вампиров, с калекой проводником и со связанными беззащитной во тьме девушкой руками представлялась весьма маловероятной, подстёгивала тёмного эльфа похлеще любого кнута. Поэтому он бежал сам и личным примером побуждал без устали двигаться следом за собой любимую, не обращая внимания на синяки и шишки от многочисленных столкновений с узкими стенами и низким потолком и в кровь сбивая пальцы рук о твёрдую, как камень, землю неровного пола.

Бешеная гонка длилась без малого почти час. Глазастый во тьме тёмный эльф на бегу отчаянно крутил головой во все стороны и, к своему ужасу, четырежды замечал в боковых ответвлениях массивные туши надвигающихся пауков. Но каждый раз им везло, ни один из пауков не успевал дотянуться до стремительных беглецов, не говоря уже о том, чтобы перекрыть своей тушей узкий коридорный ход перед их маленьким и почти беззащитным отрядом. Каким-то чудом они успевали проскочить перед сочащимися ядом жвалами гигантских членистоногих, а выброшенные отчаявшимися дотянуться пауками липкие нити, не достигнув цели, впивались в стены у них за спинами.

К счастью, преследовать ускользнувших эльфов пауки считали ниже своего достоинства и, оставшись позади, за спиной больше не маячили.

Наконец покалеченный проводник вывел эльфов к спасительному колодцу, и друг за дружкой трое беглецов быстренько вскарабкались наверх в серый предрассветный полумрак заросших лесом руин некогда величественного города.

Погоня за сбежавшими эльфами обернулась для преследователей настоящим подземным кошмаром.

Началось всё с того, что первого сунувшегося в подземный коридор паладина с двух сторон атаковал затаившийся внизу отряд скелетов. От громоздкого двуручного меча в тесном коридоре толку оказалось немного, и паладину пришлось, уповая на крепость доспехов, отбиваться от наседающих врагов буквально руками и ногами. Причём отбиваться от тяжёлых волнистых мечей скелетов бедолаге пришлось в кромешной тьме практически на ощупь.

Подоспевшие на выручку к паладину гномы с горящими факелами и более приспособленными к тесноте коридора топорами под прикрытием своих чародея и арбалетчика потеснили скелетов и позволили избитому мастеру Стерну Белой Сове вскарабкаться обратно в склеп, где он без сил повис на руках подхвативших его товарищей.

Учтя ошибки первопроходца, следующие паладины сунулись под землю уже без неуклюжих мечей, а с горящим факелом в одной руке и длинным кинжалом в другой.

Вместе с ними в подземный колодец спустился и полностью восстановившийся после недавних ранений претендент Атен.

К их появлению ведомые Кагнериком гномы окончательно разделались со скелетами, и пол подземного коридора был усыпан осколками их костей.

Уничтожение скелетов заняло не более пяти минут. Конечно, беглецы успели за это время прилично оторваться от погони, но ещё сохранялись неплохие шансы догнать их и наказать за неповиновение. К тому же на плечах у эльфийки остался легендарный плащ первого паладина, что превращало беглецов в похитителей бесценного храмового артефакта и делало их поимку делом чести храмовых паладинов.

Подземный путь был открыт, и сборный отряд людей и гномов устремился в погоню.

Бежать в тесноте подземных коридоров было ужасно неудобно, но бывалые воины стоически переносили вынужденный дискомфорт. Нахождение в отряде повелителя волков решало проблему поиска пути в разветвлённом лабиринте подземных коридоров. Низкорослый чародей вёл отряд точно по следам сбежавших эльфов, в попадающихся коридорных развилках без раздумий выбирая нужное направление. Минут десять отряд без помех продвигался по следу, пока не налетел на преградившего дорогу огромного паука.

Эту первую преграду повелитель волков попросту испепелил ударом огненного молота. Но сотворение могущественного заклинания вытянуло из чародея почти все силы, так что он теперь едва мог прочесть след беглецов.

Ослабевшего чародея поместили в середину отряда, и преследование возобновилось. Однако, увы, не надолго. Они не пробежали и сотни шагов, как путь преградил второй паук. Он вынырнул в коридор из бокового ответвления прямо на глазах у возглавившего отряд Тверда Камнекола.

Гном вступил в отчаянную схватку и за считанные секунды одолел паука, встретив первую же отчаянную атаку последнего коварным боковым ударом тяжеленного топора и развалив мохнатую головогрудь членистоногого чудища на две половинки. Но победа далась бородачу дорогой ценой. Узость коридора лишила Тверда возможности манёвра, и он был вынужден собственным телом останавливать разогнавшуюся паучью тушу. Врезавшись в гнома, уже умирающий паук исхитрился полоснуть ядовитым жвалом по левой ноге — в приоткрывшуюся щель между задравшимся наколенником и чуть смявшимся голенищем сапога. Оцарапанную ногу тут же свело судорогой и парализовало.

Мастер Крог Синий Вепрь со своими целебными эликсирами вынужден был задержаться возле раненого, и отряд продолжил преследование эльфов уже без них. Но оставшихся сзади паладина и раненого гнома вдруг с тыла атаковала шестерка непонятно откуда взявшихся воинов-скелетов. На помощь практически в одиночку схватившемуся со скелетами мастеру Крогу Синему Вепрю устремились Горн Гранитный Кулак и двое паладинов: мастера Труст Бурый Сокол и Рагуст Белый Медведь.

Оставшиеся трое гномов, двое паладинов и претендент Атен продолжали движение по следу беглецов. Возглавивший отряд мастер Грапус Чёрный Орёл оказался гораздо более удачливым истребителем пауков, чем крепыш-гном. Паладин играючи разделался с тремя пауками, посмевшими в разных коридорах поодиночке преграждать путь преследователям.

Несмотря на частые помехи, маленькому отряду пока что удавалось сохранить неплохой темп движения. Но когда очередной коридор перед гномами и людьми оказался плотно закупорен доброй дюжиной тварей, всем в отряде преследователей стало очевидно, что догнать эльфов, увы, не получится.

Они, разумеется, стали прорубаться. Сменяя друг друга, мастера-паладины Грапус Чёрный Орёл и Фижин Серый Олень, предводитель гномов Кагнерик и претендент Атен минут за двадцать в куски изрубили восьмерых пауков. Остальные зловещие обитатели подземных коридоров в ужасе попятились назад и разбежались по боковым ответвлениям. И дальше на всём протяжении пути до конечного колодца больше никто не осмеливался бросить вызов таким умелым воинам.

Когда с ног до головы залитые чёрной паучьей кровью преследователи выбрались из затхлого подземелья на свежий воздух, оказалось, что снаружи уже рассвело. Здесь, наверху, след пары эльфов и сопровождающего их воина-скелета непонятным образом обрывался, словно отсюда все трое были кем-то подхвачены и унесены по воздуху в неизвестном направлении.

Повелитель волков в отчаянии перепробовал все известные ему поисковые заклинания, довёл себя до полного изнеможения, но след сгинувших эльфов нащупать так и не смог.

Когда совершенно обессиленный чародей повис на руках подхвативших его Кагнерика и Орта, удручённые неудачей паладины скрепя сердце объявили о решении отказаться от дальнейшего преследования и повели отряд обратно в Серебряный Храм.

Глава 21 Первое задание паладина

После полудня, когда оба тяжело раненных гнома очнулись от глубокого оздоровительного сна, вызванного целительными зельями повелителя волков, Кагнерик объявил гостеприимным хозяевам о своём намерении немедленно покинуть Серебряный Храм Паладинов.

Уговаривать гостей задержаться и погостить ещё чуток было не в обычае суровых мастеров-паладинов. И после прощального ужина шестёрка гномов покинула легендарный Серебряный Храм.

Тем же вечером тихо и буднично спокойно состоялось захоронение павшего в бою с демоном наставника Атена — мастера Креза Жёлтого Журавля. Паладины собственноручно установили в дальнем конце склепа очередной саркофаг, для этого им пришлось срыть часть земляной стены в торце. Добытая при этом земля вопреки обыкновению не выносилась из склепа наружу в имеющиеся для этой цели отвалы за стенами Храма, а сбрасывалась в тайный лаз под плитой, засыпая выход в опасные коридоры. В итоге пробуренный скелетами подземный ход оказался по новой завален землей и хорошенько сверху утрамбован, а на вбитую на место гранитную плиту было наложено мощное сторожевое заклинание.

Мёртвого паладина в боевом доспехе укутали золотым плащом и уложили в саркофаг. В его сложенные на груди руки вложили длинный двуручный меч. И сверху прикрыли упокоенного товарища массивной гранитной плитой. Вот и всё. Никаких проникновенных речей над телом погибшего соратника, клятвенных обещаний мщения и заверений в вечной памяти. Храмовый паладин умер и обрёл заслуженный покой, товарищи позаботились обустроить его саркофаг в склепе — и этого было более чем достаточно. Простившись с павшим воином, они молча покинули склеп.

— И как же теперь? В Серебряном Храме отныне будет шесть наставников-паладинов? — спросил Атен мастера Фижина Серого Оленя, вместе с которым поднялся из склепа во внутренний двор Храма Паладинов.

— Ну что ты, нет, конечно, — рассмеялся паладин. — На место погибшего Креза скоро прибудет в наш Храм новый наставник. Самый достойный паладин уже получил приказ немедленно явиться в Серебряный Храм, скоро он будет здесь.

— Когда же вы успели? Наставник только вчера умер, — изумился Атен.

— Это сделали не мы, — покачал головой Фижин Серый Олень.

— А кто же тогда?

— Сам Храм… Да, да, ты не ослышался. Серебряный Храм Паладинов самостоятельно выбирает достойных наставников из числа своих воспитанников. В своё время им был призван на службу я. Кто знает, быть может, однажды подобной чести удостоишься и ты… Так что не переживай, дружище Атен, твоё посвящение состоится по всем правилам — коллективным решением семерых храмовых паладинов. Правда, присутствие одного будет, вероятно, лишь формальным, но его имя, можешь не сомневаться, будет вписано в дарованную тебе грамоту.

— Моё посвящение? Вы так говорите, будто это уже решённое дело, — затаив дыхание, пробормотал претендент. — А ведь я ещё не прошёл финальное испытание поединком с мастером-наставником. Бурные события предыдущей ночи оттянули его. И только завтра…

— Вообще-то это должно было стать для тебя сюрпризом, — перебил молодого собеседника паладин, — но раз уж я оговорился… В общем, расслабься, Атен. Завтра ни с кем из нас тебе биться не придётся. А если бы и пришлось, я не сомневаюсь, ты бы достойно справился с этим заданием. Ведь ты уже практически паладин. Твой бой с демонами плечом к плечу с наставником зачтён как итоговое испытание. Завтра ты пройдёшь торжественное посвящение и станешь паладином. Так-то, брат… Ну, ты рад?

— Не то слово. Я просто счастлив!

— Вот и славно. Тогда отправляйся в свою комнату и хорошенько выспись. Тебе это необходимо. А то на тебе после предыдущей суматошной и бессонной ночи лица нет.

Атен всё сделал как было сказано мудрым наставником. Укладываясь в постель, он пребывал в уверенности, что радостное возбуждение, охватившее его после беседы с мастером Фижином Серым Оленем, не позволит ему этой ночью забыться сном. Но стоило принять горизонтальное положение и расслабиться, как на него буквально лавиной накатила вся накопившаяся за сутки усталость, под прессом которой он даже не заметил, как закрыл глаза и провалился в омут глубокого беспробудного сна.

Ровно в десять часов утра следующего дня шестеро храмовых паладинов и претендент собрались в Церемониальном Зале Серебряного Храма, отпираемом очень редко и лишь в самых торжественных случаях.

Церемониальный Зал был вторым по величине помещением Серебряного Храма, своими впечатляющими размерами он лишь немного не дотягивал до Зала Боевых Трофеев. В его стенах не было окон. И он освещался огромной масляной лампой с двумя десятками горящих фитилей, подвешенной под потолком. Всё — и пол, и стены, и потолок — здесь было выложено мозаикой в виде десятков отдельных картин, изображающих разнообразные подвиги выходцев из легендарного Храма Паладинов.

Древнее предание гласило, что в первые годы сотворения Серебряного Храма Паладинов его Церемониальный Зал был девственно бел. Но по мере завоевания выходящими из стен Храма паладинами всемирной известности белизна Церемониального Зала начала сама собой покрываться мозаичными картинками, как отблесками славы некогда воспитанных здесь великих героев.

Ещё одной достопримечательностью Церемониального Зала был небольшой фонтан в его центре, являющий собой статую странной безликой и бесполой человеческой фигуры в длинном, до пят, плаще, стоящей на краю небольшого овального бассейна. Из вскинутых перед грудью рук статуи рассыпчатым веером били струи воды и с приятным уху шумом мягко падали на чуть покрытое водой дно бассейна.

Обряд посвящения Атена в паладины, по сути, начался с пересечения претендентом порога Церемониального Зала. Перво-наперво мастера-паладины велели Атену раздеться, обнажённым войти в фонтан и встать под пенящиеся струи воды, вырывающиеся из рук странной статуи.

Мёрзнуть под ледяными струями фонтана пришлось добрые четверть часа. Атен продрог до костей. Весь синий от холода, он дрожал как осиновый лист, когда наконец начало свершаться священное таинство, ради которого и затевалась вся эта экзекуция.

Обожжённая ледяной водой кожа на теле, казалось бы, напрочь утратила чувствительность, и всё же он очень даже хорошо почувствовал, когда на неё вместо воды обрушилось ослепительно белое волшебное пламя. Огненная вспышка целиком окутала его тело, но не коснулась головы. Со стороны это выглядело так, будто Атен облачился в сплошной сияющий огненный доспех. Претендент почувствовал, как вместе с болью ожогов в его тело из странного белого огня вливается исполинская титаническая мощь. В одно мгновение очистительный огонь сжёг все былые страхи и опасения, что он что-то сделает не так, оступится во время боя и не успеет достаточно проворно отбить стремительный выпад противника, отныне он был абсолютно уверен в своих силах и был готов принять вызов хоть от самого падшего ангела.

Наслаждаться дарованной волшебным огнём всесильностью довелось Атену, увы, недолго. Боль от заживо обгорающей кожи неумолимо нарастала, в ноздри ударил резкий запах палёной плоти. И через пару секунд исторгаемый руками статуи жидкий огонь вновь обернулся безобидными струями ледяного душа.

Вода мигом залила огонь, и ещё примерно через полминуты последовало долгожданное распоряжение храмовых паладинов: покинуть фонтан.

Атен с облегчением выскочил из опостылевших струй и тут же, не в силах сдерживаться, застонал от боли. Скосив глаза вниз, он увидел, что всё тело после прямого контакта с огнём превратилось в один сплошной багровый, ожог и теперь каждое его движение сопровождалось оглушительной болью.

К нему тут же устремились мастера-паладины. Не боясь замочить ног, они друг за дружкой попрыгали в чашу фонтана и, оттащив мычащего от боли Атена подальше от ледяных брызг, в двенадцать рук стали энергично втирать в его тело какую-то прозрачную мазь. Эта целебная притирка быстро убрала волдыри и покраснение, возвратила коже естественный цвет и притупила боль ожога.

Совместными усилиями мастера-наставники за считанные секунды избавили Атена от болезненных ощущений. Когда они закончили втирать мазь и расступились, молодой человек вновь осмотрел своё тело. Как и ожидал, он увидел кожу, изрытую ожоговыми шрамами, но не безобразными, а принявшими форму хорошо знакомого ему крылатого змея. Теперь все его тело от шеи до пят было покрыто роскошным узором в виде десятков, а то и сотен крылатых змеев разнообразных размеров, застывших в полёте в самых причудливых позах.

— С посвящением, паладин! — дружно объявили окружающие обнажённого воина мастера-наставники.

— Спасибо, — задыхаясь от восторга, прошептал бывший претендент.

— Отныне твоё имя будет Атен Серебристый Крылатый Змей! — за всех объявил мастер Грапус Чёрный Орёл.

— Мне уже можно одеваться? — ежась от холода, спросил Атен.

— Разумеется, — кивнул мастер Фижин Серый Олень. — Посвящение закончилось. Теперь ты по праву один из нас. Одевайся и спускайся во двор, мы будем ждать тебя там.

Храмовые паладины покинули Церемониальный Зал, оставив новоявленного паладина наедине с его сваленной в углу грудой одежды и волшебной статуей мирно шумящего фонтана.

Скоренько натянув на ещё влажное от воды и мази тело брюки и нательную сорочку, Атен кое-как, прыгая по очереди то на одной, то на другой ноге, надел сапоги и, подхватив с пола куртку, поспешил из пустынного Зала вдогонку за остальными.

* * *

В храмовом дворике мастера-паладины торжественно вручили Атену в вечное пользование уже хорошо ему знакомый двуручный меч из белого металла, помогли облачиться в лёгкий и прочный позолоченный доспех, буквально накануне подогнанный самими храмовыми паладинами под фигуру претендента, и, разумеется, накинули на плечи вожделенный золотой плащ.

— Вчера голубиной почтой мы отправили письмо Императору с подробным отчётом приключившихся накануне событий. В нём нами было упомянуто, что ты достойно прошёл годичный курс обучения и единогласным решением совета храмовых паладинов допущен к посвящению в паладины, — проинформировал Атена мастер Грапус Чёрный Орёл.

— То есть фактически мы отрекомендовали Императору тебя как уже состоявшегося паладина, — вставил мастер Фижин Серый Олень.

— Сегодня утром с нашим вернувшимся голубем пришёл императорский ответ, — продолжил мастер Грапус Чёрный Орёл. — Вот это письмо. Прошу, можешь ознакомиться. — Старый паладин вытащил из поясного кошеля крошечный свиток из тонкой рисовой бумаги и вложил его в руку Атена. — Прочтёшь позже. А сейчас я вкратце доведу его суть. Император выражает крайнюю озабоченность похищением из нашего Храма древнего артефакта. Придворные астрологи предсказывают великие беды нашей многострадальной Империи, если не удастся в кратчайшее время вернуть артефакт. Разыскать и вернуть обратно в Серебряный Храм легендарный плащ первого паладина Император приказывает тебе, Атен Серебристый Крылатый Змей. Это твоё первое задание в статусе паладина! В помощь тебе Император выслал отряд рыцарей и магов, которые будут ожидать тебя в Гремише, небольшом неприметном городке в пяти днях пути от Храма.

— Выходит, мне пора уже отправляться в путь? — спросил слегка обескураженный свалившейся ответственностью Атен.

— И то верно, чего зазря время тянуть, — подхватил мастер Стерн Белая Сова. — Конь твой с утра осёдланным стоит, копытом бьёт. Соскучился за год, сердечный, по стремительной скачке под седоком.

— О пропитании в дороге тоже можешь неволноваться, я лично до отказа набил твои седельные сумки водой и провизией. Даже пару фляжек нашего храмового вина положил, — добавил мастер Труст Бурый Сокол.

— Вы меня гоните? — растерянно пробормотал молодой паладин.

— Ну что ты, конечно, нет, — улыбнулся ему мастер Фижин Серый Олень. — Но ты нас тоже постарайся понять. Твоё обучение здесь закончилось. У каждого из нас имеется куча ежедневных дел и обязанностей. И уделять тебе время, как раньше, мы теперь не сможем. К тому же со дня на день к нам сюда прибудет очередная группа рыцарей, жаждущих занять освободившееся место претендента. Нам нужно подготовиться к их приёму.

— Я всё понял. Спасибо вам за всё и прощайте! — отчеканил Атен, развернулся и направился к приоткрытым дверям конюшни.

— Каждый раз одно и то же! — прозвучал за спиной возмущённый голос мастера Рагуста Белого Медведя. — Хоть бы один без обиды ушёл!

— Ничего, остынет — поймёт, — откликнулся мастер Грапус Чёрный Орёл. — Пойдёмте, братья, отпирать ворота.

Через пять минут Атен уже во весь опор нёсся по извилистой дороге среди заросших кустарником и деревьями руин древнего Труза. И легендарный Серебряный Храм Паладинов отдалялся за его спиной с каждым толчком копыт его горячего скакуна.

Глава 22 Зарок гнома

Громкий барабанный бой и раскатистый рёв фамильного боевого рога приветствовали возвращающихся в родной замок героев. По приказу Кагнерика воины его отряда во время последнего привала соорудили носилки, на которые перед входом в отцовский замок Быстрый Топор собственноручно выложил добытые в походе трофеи: три пары гнутых и островерхих рогов, срубленных с голов поверженных демонов.

Первыми на носилках лежали тонкие и длинные рога инкуба — их законной добычи, а за ними едва помещались в один ряд четыре толстых и коротких рога рыцарей Ада, в благодарность за помощь переданных гномам паладинами после их совместного подземного боя против не ведающих страха воинов-скелетов и ядовитых пауков.

Наместника грозного клана Рунных Топоров королевского стража в седьмом поколении Фралера Жёлтого Глаза, лично вышедшего встретить отряд гномов, переполняла гордость за достижения младшего сына. Шутка ли, насмерть схлестнуться с такими грозными противниками, истребить их всех, ну или почти всех, и полностью сохранить доверенный ему отряд.

Благополучное возвращение лихой шестёрки было отпраздновано тут же организованным шумным, весёлым застольем, на котором, как это было принято у гномов, все обитатели замка упились до беспамятства и позасыпали прямо за столом.

Поговорить с отцом и с братьями Кагнерику удалось лишь на следующий день.

Подробный рассказ младшего сына растянулся почти на два часа. Когда же он наконец замолчал, в просторном кабинете наместника на несколько секунд повисла напряжённая тишина. Собравшиеся гномы, каждый на свой лад, обдумывали услышанное.

Первым заговорить решился сам хозяин кабинета.

— Итак, любезные мои сыновья, что скажете по поводу услышанного? — спросил наместник, вытряхивая из потухшей трубки на пол пепел. — Громон?

— Разумеется, я доволен результатами похода, — отозвался старший сын. — Гномы показали себя умелыми воителями, умеющими постоять за себя и наказать покусившихся на нас врагов. Это, без сомнения, подкрепит и без того высокий авторитет нашей армии в глазах соседей. Четверо воинов, рекомендованных мною в отряд Кагнерика, в сражениях с нежитью и демонами Адского Пекла приобрели ценнейший боевой опыт. Теперь они благородные ветераны — герои и пример для подражания нашей славной молодёжи. Меня как воеводу такой исход не может не радовать.

— Да, сила гномьего оружия оказалась на высоте, — кивнул Фралер, раскуривая по новой набитую трубку. — Однако не стоить забывать об уязвлённом самолюбии наших врагов. Они словили чувствительную плюху от Кагнерика и теперь станут вынашивать планы жестокой мести. В открытую атаковать нашу провинцию ни нежить, ни демоны, конечно, не посмеют. Но ожидать от них какой-нибудь пакости в виде вторжения на нашу территорию отряда наёмных убийц можно теперь запросто. Это уже по твоей части, Драмон. Что скажешь уважаемому совету?

— Совершенно верно, отец, провокации весьма вероятны, — кивнул командир пограничной стражи. — Я принял соответствующие меры, вдвое усилив дозорные отряды за счёт поднятых из резерва ветеранов.

— Даже так, — озадаченно хмыкнул наместник, выпуская из ноздрей белые струйки ароматного дыма. — Интересно, и как тебе это удалось провернуть? Дай-ка догадаюсь. Пустыми речами бывалых стариков не проймёшь, небось двойное жалованье к их и без того роскошному пансиону каждому посулил. Стельк, будь добр, огласи, во сколько обойдётся это усиление границ нашей казне?

— Не могу знать, отец, ко мне за какими-либо дополнительными деньгами Драмон не обращался, — пожал плечами казначей рода.

— Как это не обращался? — нахмурился Фралер. — Драмон, ну-ка объяснись.

— В своих рассуждениях вы, уважаемый отец, не учли того обстоятельства, как сильно удачный поход Кагнерика поднял боевой дух наших воинов, — стал отвечать начальник пограничной стражи. — Мечтая отличиться, как герои похода, сейчас гномы сами рвутся в дозорные отряды. Мне даже не приходится никого уговаривать, не говоря уж о том, чтобы сулить золото. Ветераны записываются в дополнительные отряды пограничной стражи совершенно бесплатно.

— Я берусь подтвердить слова брата, — вдруг поддержал Драмона отвечающий за безопасность замка Брегун Твёрдый Локоть. — Мои храмовые великаны тоже рвутся на границу, мечтая сразиться с возможными провокаторами. Приходится по несколько раз на дню проводить вразумительные беседы и объяснять жаждущим славы молодцам, какая важная работа им доверена здесь, в замке.

— Ну, что ж тут скажешь, подобный энтузиазм, конечно, весьма похвален, — покивал наместник, выпуская через нос очередное облачко душистого дыма. — Но задействованным ветеранам в дополнение к пансиону всё же жалованье придётся назначить. Слышишь меня, Драмон?

— Так точно, отец!

— Пусть не двойное, но такое же, что и у остальных штатных воинов. Тяжкий ратный труд должен соответствующим образом оплачиваться. А то не хватало ещё нам прослыть перед гномами скупердяями. Слава Вотану, мы не бедствуем. Стельк, позаботься выделить из казны соответствующую сумму.

— Будет исполнено, отец, — кивнул Золотая Жила.

— Уважаемые чародеи, а вы чего отмалчиваетесь? — обернулся Фралер к хранителям знаний. — Насколько я понял из объяснений нашего Кагнерика, ваш протеже был самым полезным членом его маленького отряда. И благополучный исход похода — это по большей части заслуга вашего повелителя волков. Хотелось бы услышать от вас, как вы сами оцениваете результаты похода.

— Прекрасно оцениваем, — первым откликнулся главный хранитель знаний Храмин Шустрый. — Мощь гномьей рунной магии показала себя во всей красе. Поисковые чары нашего Фулгаода, как мы и предполагали, легко вскрыли защиту инкуба, и замаскированным демонам не удалось ускользнуть от наших преследователей. Его умелые действия в первые дни погони позволили гномам невредимыми вырваться из коварной ловушки, устроенной на их пути мерфолками. Сотворённое Серым Зверем заклинание высшего порядка уничтожило целую орду зомби. Комбинация целительных чар и умело приготовленных эликсиров помогла быстро затягивать опасные раны, благодаря чему отряд вернулся из похода в полном составе, без потерь.

— Кроме вышесказанного, брат забыл упомянуть о драгоценных трофеях, добытых нашими славными гномами в походе, — подхватил Тартон Высокий Лоб. — Из рогов демонов можно будет сделать могущественные обереги и использовать их потом против воинов Бетрезена, если те осмелятся вновь нам докучать.

— Обереги — это дело, займитесь ими немедленно, — распорядился наместник. — Так, значит, воины и чародеи у нас высказались. Осталось послушать нашего финансиста. Твои расчёты, Стельк, помнится, стали наиболее убедительными доводами в пользу возглавленной Кагнериком погони. Так как, свершившееся над демонами карательной экспедицией возмездие восполнило потери, понесённые нами из-за их кровавого злодейства?

— Восполнило, и ещё как! — живо откликнулся Стельк Золотая Жила. — Весть о жестокой мести гномов злодеям-разорителям, дерзнувшим устроить резню на подвластной нам территории, разнеслась по округе ещё до возвращения в замок Кагнерика. И те наши арендаторы, что ещё вчера в панике собирали вещи, намереваясь сбежать с нашей дорогой земли, сегодня выстроились в очередь у дверей моей конторы, желая продлить срок аренды по прежним высоким ценам на годы вперёд. Кроме того, заметно увеличился приток людей из соседних имперских провинций, жаждущих спокойной жизни под охраной нашей доблестной армии. Чтобы обеспечить жильём приток поселенцев, пришлось затевать массовое строительство дополнительных домов во всех наших городках, сёлах и деревнях. Заново отстроенное селение Жареный Гусь стало ещё больше и краше, и все возведённые на пепелище дома уже проданы новым владельцам. Обобщая вышесказанное, я готов со всей ответственностью заявить, что завоёванная Кагнериком слава не только вернула казне все понесённые нами убытки, но и поспособствовала ежеквартальному пополнению нашей казны ещё на тысячу золотых как минимум.

— Ну, коль так, то с победой вас, господа малый круг! — подытожил весьма довольный Фралер Жёлтый Глаз. — Ты, мой славный Кагнерик, достойно справился с труднейшим заданием. И в благодарность я, властью наместника провинции горного клана, дарую тебе, младший сын, право на открытое ношение собственного боевого стяга и, соответственно, на постоянное содержание собственной малой дружины.

— Благодарю тебя, отец. — Не в силах сдержать переполнившую его радость, молодой гном вскочил со своего кресла и отвесил родителю полновесный поясной поклон.

— Ну полно тебе. Не пристало герою так спину гнуть, — пожурил младшего наместник. — Свою благодарность потом на поле брани продемонстрируешь. Чую, накопленные тобою в походе боевой опыт и авторитет удачливого воеводы очень скоро пригодятся в свете грядущего противостояния с могущественными врагами. А пока отдыхай, собирай верную дружину и наслаждайся заслуженными почестями… Всё, господа ближний круг, на этом сегодняшний совет я объявляю закрытым. Прошу расходиться и приступать к своим непосредственным обязанностям.

* * *

— Да брось, Фулгаод, чего ты ломаешься, как гнома нецелованная, — продолжал напирать на былого соратника Кагнерик. — Я ж уже заручился согласием Храмина с Тартоном, они отпустили тебя под моё начало. Сам рассуди, в каком дурацком виде своим отказом ты выставишь меня перед братьями.

Кагнерик Быстрый Топор выказал большое уважение повелителю волков, лично посетив простого гнома в его крохотном одноэтажном домишке. Фулгаод Серый Зверь, как велит обычай, встречал важного гостя лучшими разносолами из своего погреба. Они сидели за небольшим, но добротно сколоченным столом в центре единственной в доме комнаты, одновременно служившей неприхотливому хозяину и гостиной, и спальней, и столовой, и даже кухней.

Гномы пили тёмный забористый эль, закусывали тонкими полосками вяленого мяса, хрустящими солёными огурчиками, маринованными грибочками, мочёной брусникой и морошкой и вели долгую неспешную беседу.

— Извини, старший, но тебе придётся подыскать в дружину иного чародея, — твёрдо стоял на своём упрямый повелитель волков. — У наших хранителей знаний и помимо меня имеется множество достойных горцев. И, без сомнения, все они мечтают служить под стягом такого прославленного героя. Я же своё честно отслужил и ухожу на заслуженный покой. Странно, что Храмин не уведомил тебя об этом моём решении, ведь прошение на пансион я передал ему сразу же по возвращении нашего отряда в замок.

— Да сказал он мне, разумеется, — отмахнулся раздосадованный Быстрый Топор. — Но я рассчитывал, что смогу тебя переубедить. Жаль, Фулгаод. Мы с тобой отлично сработались за последние две недели, подыскать тебе замену будет непросто. Ну, раз ты всё уже для себя решил, неволить не буду. Свой пансион ты честно заработал.

— Благодарю, старший, за понимание.

— И чем планируешь заняться, покинув армию? Или это секрет?

— Да ну, какие могут быть секреты между боевыми товарищами, — улыбнулся повелитель волков. — Я планирую отправиться на поиски сбежавшего от нас тёмного эльфа.

— Эко, братец, тебя раззадорило, — покачал головой Кагнерик. — Не можешь простить ему своего ранения. Жаждешь поквитаться. Понимаю. Но мой тебе совет — откажись от этой безумной авантюры. Вспомни его спутников-вампиров, над которыми нам всем отрядом едва удалось взять верх. И воинов-скелетов, отчаянно бросающихся под наши топоры, прикрывая отход эльфов. Конечно, ты чародей весьма искусный, но если тёмного и дальше будут так же охранять, тебе не позволят к нему приблизиться даже на расстояние магического удара.

— Поживём — увидим, — набычился упрямый повелитель волков. — Я дал себе зарок. И мне не будет покоя, пока я с ним не посчитаюсь.

— Ну, коли так, удачи тебе, чародей.

Через два дня прошение Фулгаода Серого Зверя было удовлетворено. Ему как герою недавнего похода был назначен двойной пансион. Со службы он ушёл по-тихому, без популярной у гномов шумной отходной пирушки.

И в первую же ночь полученной свободы Фулгаод собрал свои нехитрые пожитки в небольшой узелок, подхватил чудной магический посох, запер маленький уютный домик в окрестностях замка и неутомимой походкой бывалого путешественника двинулся по широкой торной дороге по одному ему известному маршруту.

На рассвете он пересёк границу гномьей провинции. Воины дежурившего возле дороги дозорного отряда стали последними гномами, пожелавшими удачи и гладкого пути скромному повелителю волков, даже не признав в нём знаменитого после похода Кагнерика чародея — Фулгаода Серого Зверя.

Глава 23 Объяснения с Бетрезеном

Израненного воинственного герцога Габвеля разовый портал зашвырнул глубоко под землю, в родное Адское Пекло. Торчащие из щелей его шипастых доспехов древки эльфийских и гномьих стрел сами собой полыхнули, не выдержав жара огненного мира демонов, и в считанные мгновения прогорели дотла.

К материализовавшемуся из неоткуда едва живому исполину, без сил рухнувшему на раскалённые скалы берега огромного озера кипящей лавы, тут же устремились с десяток чертей, по счастливой случайности компанией расположившихся тут же на берегу раскалённого огнеёма.

— Господин, что с вами?

— Кто посмел сотворить с вами такое?!

— Прикажите, и мы испепелим вашего обидчика! — донеслись до затуманенного болью сознания герцога возгласы обступивших его храбрецов.

— Отставить! Я сам покараю своих врагов, — собрав последние силы, прошипел грозный демон. — Вы же скорее тащите меня в очистительный огонь. Заклинаю, поторопитесь, я держусь из последних сил.

— Конечно, господин!

— Сию секунду, ваше герцогство!

Раздалось озабоченное многоголосие, и в следующее мгновение грузное тело герцога подхватило множество сильных мускулистых рук.

Черти быстро избавили высокородного демона от ненужной теперь брони, кто-то аккуратно вытянул из ослабевших пальцев рукоять огромного чёрного меча, и наконец совместными усилиями занесли обнаженное израненное тело едва живого Габвеля в горящую лаву озера.

Клокочущая лава легко, без всплеска поглотила могучего демона и тут же запустила свои многочисленные огненные щупальца во все раны Габвеля, испепеляя обугленные остатки стрел. Без помех дотянувшись до завязших глубоко в теле смертоносных стальных наконечников, страшный огненный жар расплавил металл и заставил его вытечь из раны. Очищенные таким незамысловатым образом отверстия в теле демона быстро срастались, и через несколько секунд на месте недавней смертельной раны уже пылал лишь свежий огненный шрам.

Уже через полминуты пребывания в огненной лаве Габвель был полностью исцелён, но он не торопился покинуть родную стихию и ещё добрые четверть часа нежился в благоухающем серой багровом, как его толстая огнеупорная кожа, жарове.

Наконец вынырнув из лавы, герцог уже самостоятельно выбрался на берег и перво-наперво сердечно поблагодарил дожидающихся его на берегу чертей. В награду за своё спасение Габвель одарил каждого чёрта крупным драгоценным камнем, которые тут же у них на глазах собственноручно сковырнул со своих роскошных доспехов.

Получив награду, счастливые черти побежали в ближайший кабак пропивать так запросто свалившиеся на голову сокровища. А оставшийся на берегу в одиночестве демон, по новой облачившись в броню и сунув в кольцо на поясе меч, понурив голову, двинулся в сторону возвышающей в отдалении мрачной громадины Алого дворца своего повелителя Бетрезена.

Та раболепная поспешность, с какой могучие изверги — мрачные и неразговорчивые стражи Великого Владыки Адского Пекла — распахивали двери перед воинственным герцогом на всём пути его следования по дворцу, красноречиво указывала на нетерпение их хозяина, заждавшегося возвращения своего преданного вассала и фаворита.

Вот наконец перед Габвелем Сокрушителем разбежалась в стороны последняя дверь, за которой зловеще замерцали залитые алым багрянцем негасимой лавы чёрные стены тронного зала, но, несмотря на полыхнувшую навстречу волну жара, исходящего от огромного фонтана беспрерывно переливающейся лавы, воинственный герцог непроизвольно поёжился и замедлил шаг.

— Ну же, Габвель, чего ты там топчешься, — тут же донёсся из глубины тронного зала недовольный властный голос Великого Владыки.

— Я не топчусь, — торопливо откликнулся герцог, переступая порог зала.

— Да ты просто как черепаха плетёшься! — сойдя с трона, шагнул ему навстречу улыбающийся Бетрезен. — Мне ещё четверть часа назад доложили о твоём прибытии. Жду тебя, жду! Насилу дождался… Давай же, мой славный Габвель, наконец обнимемся.

В следующее мгновение герцог оказался стиснут в могучих объятиях Великого Владыки, демонический образ которого изрядно превосходил размерами и объёмами даже великана-герцога.

— Прошу, верный друг, проходи, располагайся. — Бетрезен подвёл гостя к веренице каменных стульев, выставленных вдоль стены тронного зала, показывая пример, первым оседлал один из них, увлёк герцога на соседний и тут же с ходу огорошил признанием: — Не пыхти, я избавлю тебя от унизительных потуг доклада о провале порученной тебе миссии.

— Но откуда… — ошарашенно пробормотал воинственный герцог.

— Я знаю, ты чертовски устал с дороги, хочешь есть и спать, поэтому не стану утомлять требованием подробного отчёта твоих конкретных действий там, наверху, для реализации нашего плана. Отчёт ты предоставишь позже, когда отдохнёшь. Сейчас же я сам перед тобой покаюсь. Прости, Габвель, по моему недогляду так вышло, что разработанный нами прекрасный план добычи артефакта оказался обречён на провал буквально с первых минут своего существования, — пояснил Бетрезен.

— Как так? — растерянно спросил совсем сбитый с толку Габвель.

— Для ответа на этот вопрос мне придётся тебя кое с кем познакомить, — осклабился Великий Владыка демонов.

По мановению его когтистой руки две огромные гранитные плиты пола в дюжине метров от их ног с грохотом провалились на нижние уровни дворца, а в образовавшийся в полу проём снизу воспарила громоздкая клетка, внутри которой на голом каменном полу спиной кверху лежал пожилой эльф в изодранной, заляпанной кровью и измаранной нечистотами одежде. Похоже, до подъёма в тронный зал эльф спал, но, разбуженный грохотом рухнувших плит, только что оторвал голову от пола и, чуть приподнявшись на руках, теперь испуганно озирался по сторонам.

— Это мэтр Римус Агбаэль Семнадцатый — обычный, ничем до недавнего времени не славный, средней силы оракул, практикующий в небольшом северном эльфийском королевстве под названием Разлесье, — представил пленника Бетрезен. — И вот надо же было такому случиться, что этому болвану, на нашу беду, во время бесцельных экспериментов с поисковыми чарами нежданно-негаданно удалось пробиться сквозь все мои защитные барьеры и заглянуть магическим оком сюда, в тронный зал Алого дворца, где мы с тобой как раз обсуждали детали похищение артефакта из Серебряного Храма Паладинов.

— Я же вам говорил, это случайно вышло, — противным слезливым голоском запричитал пленник, заметив демонов. — Заклинаю тебя, мудрейший Владыка славных демонов, проявите милосердие к немощному старику. Позвольте хотя бы стакан воды! Я подыхаю от жажды! Здесь невыносимо жарко!

— Потерпишь. Видел бы ты, как этот немощный отбивался верхом на своём грифоне от полудюжины атаковавших его в полёте горгулий, — свирепо усмехнулся Бетрезен. — Двоих горгулий насмерть сразил, одну так подранил, что потом еле выходили, — знал, гадёныш, кто на него охоту объявил, насмерть бился, а когда понял, что бой проигран, попытался покончить с собой, но уцелевшие горгульи проявили похвальную расторопность. И вот он тут.

— Помилосердствуй, Великий Владыка славных демонов… — вновь заканючил оракул, усаживаясь перед падшим ангелом на колени.

— И знаешь, что этот прохвост отчебучил? — не обращая внимания на стенания эльфа, снова обратился к герцогу Бетрезен. — Он решил погреть руки на подслушанной тайне. Скопировал кусок нашего разговора из своей памяти в магический кристалл, передал его своему сыну и направил его к храмовым паладинам, договариваться о продаже… Я ничего не упустил, Римус?

— Да, да, всё так и было, — торопливо закивал пленник, по раскрасневшемуся лицу которого и впрямь уже градом катился пот.

— Видишь, как я его вышколил, — презрительно ухмыльнулся Бетрезен. — А поначалу гонор показывал, нос воротил, мол, рви на части, чудовище, отважный эльф не станет отвечать на твои вопросы. Но я отдал его на пару часиков извергам. Уж не знаю, что там они с ним сотворили, но на следующем допросе эльф, забыв о гордости, подробно отвечал на все мои вопросы.

— Молю, Великий Владыка… — снова затянул было песнь отчаяния пленник.

— Ладно, достал ты меня, я тебя отпускаю, отдохни пока, — вдруг смилостивился Бетрезен и сделал отмашку рукой. После чего невидимая сила, удерживавшая клетку с пленником над половым проёмом, отпустила свою ношу, и тяжеленное сооружение из железа и камня естественным образом рухнуло вниз.

Из дыры в полу раздался быстро удаляющийся душераздирающий крик, оборвавшийся глухим раскатистым ударом, следом за которым снизу воспарили осколки рухнувших первыми гранитных плит. На уровне пола они по новой быстренько сложились в плиты, трещины в местах расколов исчезли, и невредимые плиты слились в единое целое с остальным полом.

— Как ты уже и сам догадался, хоть и с некоторым опозданием, но я всё же обнаружил проникновение во дворец чужого магического ока, — избавившись от ненужного больше свидетеля, спокойно продолжил разговор Бетрезен. — Вычислить хозяина ока не составило труда, взломать пустячную защиту этого жалкого эльфийского оракула оказалось проще простого.

Поняв, что его инкогнито раскрыто, эльф попытался сбежать из дома в никому не ведомом направлении. Какое-то время ему удавалось успешно путать следы. Но посланные за ним горгульи всё же настигли беглеца и доставили его сюда, во дворец. Под нажимом извергов оракул поведал мне о сыне Лезле, направленном с записью нашего разговора в Серебряный Храм Паладинов.

С отлёта сына к тому времени прошла уже почти целая неделя, молодой эльф должен был давно уже благополучно долететь до Серебряного Храма. Совершенно очевидно, что упреждённые эльфом паладины приготовили бы жаркую встречу тебе и твоему отряду, не оставив вам ни единого шанса незаметно проникнуть в Храм Паладинов. Пустить всё на самотёк в подобной ситуации означало бы напрасно подставить вас под мечи паладинов. Но прежде чем отправлять тебе горгулью с приказом возвращаться, я должен был убедиться, что сын оракула на самом деле достиг Серебряного Храма. Мало ли что с ним могло случиться по дороге в нынешнее неспокойное время. Конечно, надежда на несчастный случай была совсем призрачной, но она единственная сохраняла шансы на успех нашей задумки.

Итак, я задался целью отследить нынешнее местоположение Лезля Агбаэля Младшего. У меня в руках был его родной отец — это дало возможность прибегнуть к старому, верному способу поиска через зов родной крови. Изъяв у Римуса несколько капель крови и поместив их в заговорённый стеклянный сосуд, я стал медленно водить им над большой подробной картой Невендаара, которую специально для этой цели спроецировал на пол тронного зала. Начал, разумеется, с Серебряного Храма Паладинов и, двигаясь от него по спирали, стал постепенно наращивать круги. Поиски затянулись на пару часов. Я исследовал все самые глухие уголки нашего мира. И нигде не почувствовал отклика младшего Лезля на отцовскую кровь.

Подобный исход мог означать лишь одно — с опасным курьером всё ж таки что-то приключилось в пути, и его больше нет среди живых. Я взялся поисковыми чарами отследить полёт Лезля до роковой точки. И тут меня поджидал первый неприятный сюрприз. Оказалось, буквально часом ранее его полёт уже отслеживался каким-то другим чародеем. Этот неизвестный оказался настоящим мастером, не чета жалкому Римусу, его магическую защиту вскрыть мне не удалось, как я ни старался. Пришлось довольствоваться повторным прохождением уже раскрытого маршрута Лезля.

Интуиция меня не подвела, полёт сына Римуса трагически оборвался за сотни километров до Серебряного Храма Паладинов. Он залетел под грозовую тучу и вместе с грифоном осел в лес облачком чёрного пепла, поджаренный прямым попаданием грозовой молнии. Всё было представлено, как несчастный случай, и обычного мага сия искусная подделка вполне бы удовлетворила. Но не меня и не того мастера, что обозревал место катастрофы часом ранее, мы оба почуяли присутствие на месте трагедии тлетворный привкус чар тёмной богини.

— Мортис? — пробормотал поражённый герцог. — Так вот почему меня в склепе атаковали её вампиры?

— Здесь я вынужден вновь покаяться перед тобой, мой верный друг, — положив тяжёлую длань на плечо Габвеля, продолжил вещать Бетрезен. — Отправив тебя с отрядом наверх, я остался здесь в абсолютном неведении. И, разумеется, тут же пожелал знать, как там у вас обстоят дела. Но направлять следить за тобой наших неуклюжих демонов было слишком опасно, уж очень велика была вероятность раскрыть такой слежкой вашу маскировку. Совсем другое дело — неуловимые призраки Мортис, заметить их присутствие практически невозможно, и они наделены способностью связываться друг с другом мысленно на огромном расстоянии и таким образом практически мгновенно доводить до сведения своей могущественной хозяйки ценную информацию. Мне неоднократно раньше приходилось прибегать к помощи призраков Мортис, и я, разумеется, даже представить себе не мог, что безобидный наём бестелесных шпионов в итоге приведёт к полному разоблачению нашей тайны.

Проблемы возникли с первых же минут вашего появления наверху. Получившая тревожные сигналы от своих призраков Мортис уведомила меня, что интересующий меня отряд наёмников учинил настоящую резню в подконтрольном гномам селении и пылающие гневом дети Гор выслали погоню за четвёркой злодеев.

— Владыка, я готов понести наказание за содеянное моими демонами, — поклонился воинственный герцог. — Каюсь, не уследил.

— Разумеется не уследил, — рассмеялся в ответ Бетрезен, — ты же вместе с одним из рыцарей Ада появился за полсотни километров от инкуба, спровоцировавшего набег мародёров на беззащитное селение. Что, не ожидал такой прозорливости? Говорю же тебе, призраки Мортис докладывали мне буквально о каждом вашем шаге.

— Но это не снимает с меня ответственности за моих демонов, — набычился герцог.

— Успокойся, я ни в чём не обвиняю ни тебя, ни твоих демонов, — поморщился Бетрезен. — Просто слушай мой рассказ и не перебивай… Уведомив меня об увязавшейся за вами опасной погоне, Мортис, уже наверняка догадавшаяся, кто скрывается под маскировкой наёмников, предложила мне избавить интересующую меня четвёрку от гномьего отряда. Разумеется, не просто так, а за приличную горку золота. И тут я совершил очередную роковую ошибку — практически не раздумывая согласился принять её помощь.

Такая заинтересованность с моей стороны не могла её не заинтриговать. Как заказчик я имел право знать, что она предпримет против гномов. Мортис поведала мне, что устроит преследователям лесную засаду. Для этой цели поднимет целое кладбище и натравит на гномов внушительную толпу зомби. И какими бы ни были искусными бойцами дети Гор, они окажутся буквально погребёнными под лавиной оживлённых мертвецов, будут растёрзаны ими на куски и сожраны.

Одиноко летящий над лесом Лезль, вероятно, понадобился Мортис для ритуала оживления зомби. Вряд ли она изначально планировала обращение его в тёмного эльфа. Скорее всего сбила первого попавшегося под руку эльфа, намереваясь обескровить тёплое тело и сжечь высушенные мощи, инсценируя несчастный случай от удара молнии. Но заинтересовавшись магическим кристаллом на шее сбитого эльфа, Мортис открыла его и услышала часть нашей с тобой беседы. Разумеется, тёмной богине не составило труда сопоставить услышанное с продвижением к Серебряному Храму Паладинов отряда замаскированных демонов. Случайная добыча превратилась для неё в очень ценного эльфа, и дабы сохранить уже умирающему некое подобие жизни, она провела над Лезлем ритуал превращения, обратив его в своего преданного слугу — тёмного эльфа.

С этого момента Мортис начала вести со мной двойную игру. С одной стороны, она, соблюдая условия договора, по несколько раз на дню доводила до моего сведения получаемую от призраков информацию о продвижении отряда наёмников и сообщала о подготовке ловушки для замышляющих какую-то пакость гномов. А с другой стороны, она сама теперь жаждала заполучить таинственный артефакт, на который падший ангел возлагает столь радужные ожидания.

Вынужден признать, что держать меня за дурака ей удавалось довольно долго. Лишь через неделю, обнаружив место мнимой гибели Лезля, я понял, что Мортис стала известна наша тайна. От оракула я знал содержание подслушанного им фрагмента нашего с тобой разговора, на наше счастье, там не называлось, что именно представляет собой артефакт и где конкретно в храмовом склепе он находится. Такая ограниченность сведений позволяла держать Мортис на коротком поводке. Она знала о ценном артефакте, но без твоей подсказки не могла самостоятельно отыскать его в огромном храмовом склепе.

Конечно, её посвящение в нашу тайну превращало Мортис из союзника в затаившегося коварного врага, но к тому времени давать задний ход было слишком поздно. Зная упрямый характер тёмной богини, я пришёл к выводу, что она направит свою нежить на штурм Серебряного Храма Паладинов в любом случае, даже если мы отступимся. Без нас у нежити не будет шансов отыскать артефакт, даже если им удастся, не привлекая внимания, пробраться в храмовый склеп, они лишь бестолково перетрясут саркофаги и своими действиями в конце концов привлекут внимание храмовых паладинов. Которые, разумеется, быстро уничтожат незваных гостей. А потом, весьма вероятно, задумаются: что же такое ценное разыскивали слуги Мортис в их склепе. Любопытство погонит их в храмовую библиотеку, где они рано или поздно раскопают легенду о первом плаще паладина. Дальше всё просто — осмотрят самые старые саркофаги и найдут не тронутый временем плащ.

Такого исхода допускать было никак нельзя. И я предпочёл рискнуть. Оставил всё как есть в надежде, что, когда дойдёт до решающего сражения за артефакт, вам с инкубом по силам окажется одолеть соискателей Мортис. Увы, мой друг, но из-за непрерывно следящих за вами призраков Мортис я не имел даже возможности предупредить вас о большой вероятности неожиданной атаки воинов нежити.

— Если бы не гномы, вдруг ударившие в Храме Паладинов нам в спины, мы бы разобрались с вампирами, — горячо заверил Габвель, перед глазами которого невольно всплыли стремительно развивающиеся события недавней яростной схватки, так блестяще начавшейся во дворе Серебряного Храма Паладинов и так бесславно закончившейся в храмовом склепе. — Клянусь, их не спас бы даже осыпающий меня из укрытия стрелами тёмный эльф. Вот, Владыка, полюбуйся, какую роскошную вещицу я совершенно случайно приобрёл в магической лавке на Соколинской ярмарке.

Габвель сорвал с шеи цепочку из белого металла и протянул Бетрезену висящий на ней талисман в виде крупного бриллианта.

— Неужели один из пяти Каменей Великого Мага? — удивлённо вскинул кустистые брови Владыка демонов, разглядывая переданную вассалом покупку. — Надо же, уцелел. Камень Огня, если я не ошибаюсь?

— Всё верно, он самый, — кивнул Габвель.

— А я был уверен, что все его пять Камней давно уже пущены в дело и распечатаны. Один, выходит, всё же сохранился.

— Лежал у торговца в сейфе, бедняга опасался выставлять его в торговом зале.

— И правильно делал. Узнай в гильдии магов о том, что он торгует подобными талисманами, он бы не только лавки, но и головы своей лишился… Всё же какая великолепная работа. Так зачаровать практически неуязвимого дракона. Я не спрашиваю, сколько тебе пришлось выложить за это чудо. Сколько бы ты ни отдал, за талисман подобной силы — не жалко.

— Если бы не гномы, я бы использовал его против вампиров и тёмного эльфа. И под прикрытием красного дракона спокойно достал бы плащ.

— Боюсь, у тебя ничего бы не вышло, друг Габвель, — покачал головой Бетрезен. — Серебряный Храм Паладинов — одно из немногих мест в Невендааре, абсолютно защищённое от драконьей атаки. Если бы ты активизировал в храмовом склепе талисман, то лишь без толку погубил бы Камень Огня. Освобождённый тобою дракон все свои силы потратил бы на противостояние храмовой защите и для твоих целей оказался бы совершенно бесполезен. Так что, считай, гномы помогли тебе сохранить эту чудесную вещицу.

Владыка Адского Пекла передал вассалу драгоценный талисман и продолжил, возвращаясь к прерванному появлением Камня Огня объяснению:

— Но атака гномов в Серебряном Храме, конечно, стала неприятным сюрпризом. Ведь Мортис клялась мне, что с гномьим отрядом покончено. Что они, мол, больше не представляют ни малейшей угрозы интересующим меня наёмникам. И, знаешь, её доводы показались мне вполне убедительными. Тёмная богиня не лгала, она искренне верила в свои заверения, — покачал головой Бетрезен. — Как же это дети Гор смогли так ловко обвести вокруг пальца её вездесущих призраков? Скажи, а ты не заметил чего-то необычного в их отряде?

— Было, — кивнул воинственный герцог. — В отряд гномов каким-то образом исхитрился затесаться очень подозрительный эльф. Его стрела ударила меня в спину, когда я уже был на краю спасительного портала. Если бы это случилось чуть раньше, боюсь, нам бы не довелось больше свидеться. Не знаю, что за искусник её зачаровал, но эта вонзившаяся в спину стрела мгновенно парализовала все мои мышцы. Я стал беспомощным, как дряхлый старец. К счастью, портал был прямо передо мной, и я, по инерции, в него провалился.

— Вот даже как! Эльфийская стрела, валящая с ног такого могущественного демона, как ты, — озадаченно покачал головой Бетрезен. — Тут явно не обошлось без вмешательства того загадочного мастера, чья магическая защита оказалась не по зубам даже мне. Это многое объясняет.

— Так что ж, Владыка, выходит, все наши потуги оказались напрасны? — тяжко вздохнул воинственный герцог. — Я был в полушаге от заветного плаща. Но с первой попытки мне не удалось сорвать с саркофага гранитную плиту. А на вторую у меня уже не оставалось времени. Настигающие гномы дышали мне в спину. Пришлось оставить артефакт на прежнем месте и позорно уносить ноги.

— Не вини себя, уверен, ты сделал всё, что было в твоих силах, — похлопал по плечу понурившегося вассала Бетрезен. — Кстати, для нас всё закончилось совсем не так безнадёжно. Пока ты отлёживался в Пылающем озере и потом плёлся сюда, как на гильотину, со мной связалась Мортис и объявила, что интересующий меня артефакт теперь находится у неё. Насколько я понял из её сбивчивых объяснений, его из склепа вынес подконтрольный ей тёмный эльф. Как он исхитрился это проделать, Мортис рассказывать не стала. Да это и не важно. Главное, плащ теперь у тёмной богини. Правда, эта стерва не торопится с ним расставаться, распаляя моё нетерпение.

— И что же теперь станем делать? Попытаемся выкрасть?

— Вряд ли мы преуспеем, лишь напрасно демонов положим, — покачал головой Бетрезен. — Зная, как важен для меня плащ Истинного Творца, уверен, Мортис позаботится возвести вокруг него неприступную для демонов защиту. Нет, мы даже не станем пытаться силой раздобыть артефакт. А предложим богине мёртвых сделку. Но не сейчас — нынешние её аппетиты многократно завышены, — а по прошествии какого-то времени, когда страсти вокруг плаща немного улягутся.

— Владыка, а вы не боитесь?..

— …Что Мортис используют силу артефакта для собственных нужд? — закончил за Габвеля Бетрезен. И тут же ответил: — Нет, не боюсь. И знаешь почему? Потому что ни одна сущность, какой бы могущественной она ни была, кроме, разумеется, меня и, быть может, лишь самого Всевышнего Небесного Отца, не сумеет хоть как-то распорядиться заложенной в плащ частичкой силы Истинного Творца. Для Мортис артефакт окажется совершенно бесполезной и весьма хлопотной вещицей. Паладины не простят нанесённого им оскорбления и при поддержки своего Императора обязательно попытаются вернуть похищенный артефакт. Мы с тобой, друг Габвель, понаблюдаем со стороны за схваткой Империи с ордами нежити и организуем ряд провокаций, чтобы крепче их стравить. И когда враги хорошенько потреплют и обескровят друг друга, предложим избавиться Мортис от никчёмного артефакта. Уверен, тогда она уже не станет задирать нос, и нам удастся сторговаться за вполне разумную цену.

— Владыка, я не перестаю удивляться вашей мудрости, — преклонил голову воинственный герцог.

— Ну вот, Габвель, и ты в придворные льстецы подался, — укоризненно покачал головой Бетрезен. — Ладно, на первый раз прощаю. Будем считать, что эта лесть вырвалась у тебя на фоне усталости. И чтобы прецедент не повторился, давай-ка закругляться с посиделками. Слушай приказ, герцог: на сегодня и на завтра я тебя освобождаю от службы. Ступай домой и хорошенько отоспись. Всё понял? Исполняй!

Эпилог

— Ризка, ты просто не понимаешь, о чём просишь, — всплеснул руками Лезль, невольно отстраняясь от своей любимой.

Тёмный эльф и светлая эльфийка сидели бок о бок на крутом бережку неширокой, извилистой лесной речушки, куда их несколькими минутами ранее аккуратно опустили приставленные к ним Мортис для охраны и быстроты перемещения два могучих дракона Рока.

Эти огромные ширококрылые красавцы подхватили эльфов и сопровождающего их покалеченного скелета сразу же на выходе из лабиринта подземных катакомб. Скелету «наслаждаться» полётом довелось недолго, он был опущен драконом обратно на землю на границе руин древнего города. Перед расставанием с ним второй дракон сорвал с Ризидиэль чудесный золотой плащ и швырнул его на плечо отпущенного напарником скелета.

После чего, игнорируя бурные протесты Лезля и его возлюбленной, молчаливые крылатые исполины по новой набрали высоту и тащили двоих оставшихся пассажиров в своих могучих лапах ещё с добрый час. Лишь удалившись от Серебряного Храма на изрядное расстояние, драконы Рока наконец соизволили подчиниться требованиям уже отчаявшихся докричаться до них эльфов.

Избавившись от крикливой ноши, драконы пролетели чуть дальше по течению реки и друг за дружкой плюхнулись в неспешно текущую воду, разом скрывшись под ней по самую шею. Через секунду до ушей эльфов донеслось их довольное пыхтение и пофыркивание, изредка сопровождающееся шумными всплесками воды от чересчур резкого поворота длинного шипастого хвоста.

Предоставленные наконец самим себе возлюблённые только теперь получили возможность спокойно поговорить.

— Вообще как ты себе представляешь наш союз? — продолжал неистовствовать Лезль. — Я тёмный эльф — жуткий, отвратительный урод с неизлечимыми зловонными язвами на теле — и рядом ты, прекрасная, как молоденькая берёзка, светлая эльфийка. Нет, я не позволю тебе так исковеркать свою жизнь!

— Ах так! Знай же, если ты сейчас отвергнешь меня, я утоплюсь здесь же, у тебя на глазах, в этой речке, — решительно объявила задетая за живое эльфийка. И в подтверждение сказанного тут же попыталась спрыгнуть с крутого берега, но, разумеется, была вовремя перехвачена Лезлем и усажена на место.

— Угомонись, сумасшедшая, у меня и в мыслях не было тебя отвергать, — торопливо заверил перепугавшийся возлюбленный. — Глупенькая, я же больше жизни тебя люблю. И говорю всё это ради твоего же счастья.

— Моё счастье — быть рядом с тобой, — категорично объявила Ризидиэль.

— Подумай, как воспримут наш союз твои родные в Разлесье? Как только они узнают, что ты связалась с тёмным, семья проклянёт тебя! — привёл очередной весомый аргумент Лезль.

— Ну и пусть. Мне нет до них дела. Отныне ты моя семья, — по-прежнему твёрдо стояла на своём эльфийка.

— Но ни один оракул не станет скреплять нашего союза. Тёмный и светлый эльф вместе — это же противоречит всем негласным нормам бытия.

— Золото, обещанное тебе богиней Мортис за службу, поможет нам решить эту проблему.

— О чём ты говоришь! Ни один светлый эльф не пустит меня даже на порог своего жилища.

— Значит, мы обойдёмся без эльфов.

— Это как?

— Я знаю одну дриаду, за хорошее вознаграждение, уверена, она согласится провести обряд.

— Ты б ещё предложила к вампирам за помощью обратиться, — фыркнул Лезль.

— Надо будет — попрошу, — обиженно поджала губки эльфийка.

— Брось, Ризка, не нужен нам никакой обряд. Мы и так, без всякого обряда, какое-то время сможем быть вместе.

— Я не хочу какое-то время, — возмутилась девушка. — Хочу всегда быть с тобою рядом.

— Это сейчас тебе загорелось. Но пройдёт немного времени, тыостынешь, эмоции улягутся, и, глянув на меня просветлённым взором, поймёшь, какую чудовищную ошибку совершила, навеки связавшись с тёмным выродком.

— Это лишь твои домыслы. Клянусь, я никогда не пожалею и не устыжусь связи с тобой, — горячо заверила Ризидиэль. — Лезлик, ну пожалуйста! Мне правда нужен нерушимый союз с тобой, скреплённый, как положено, магическим обрядом.

— Ладно, будь по-твоему, — отчаявшись вразумить любимую, махнул рукой тёмный эльф.

— Тогда скажи — когда отправимся к моей дриаде? — почуяв слабину, насела светлая эльфийка.

— Вот с делами управимся, и…

— Знаем мы эти отговорки. Лезль, не юли. Назови конкретную дату.

— Ну, может, через недельку.

— Никаких неделек! Тебе когда Мортис за плащ награду выплатить обещала? Сегодня вечером?.. Тогда завтра же утром отправляемся на поиски дриады и скрепляем наш союз нерушимым обрядом.

— Ризка, к чему такая спешка? Мы могли бы…

— Завтра, я сказала! — решительно перебила Ризидиэль. — И только попробуй мне возразить!

— Да молчу я, молчу, — примирительно улыбнулся тёмный эльф.

Поглощённым друг дружкой влюблённым было невдомёк, что буквально в метре за их спинами, провалившись по щиколотку в густой мягкий лесной мох, возвышались две исполинские фигуры их Хранителей, надёжно укрытых от смертных чарами невидимости.

— Ты только посмотри, разве это не чудо любви? — обратился к спутнице молодой красавец-эльф с бездонными голубыми глазами познавшего Вечность старца.

— Ты отвлёк меня от наиважнейших дел, чтобы показать мне, как милуется парочка жалких смертных, — глухо проворчала в ответ обезличенная дама непонятного возраста, плотно закутанная в длинный, до пят, серый плащ с низко опущенным и полностью скрывающим лицо капюшоном.

— А разве тебе эта пара никого не напоминает?

— Ты позвал меня сюда ребусы разгадывать? Говори, чего хочешь. А то недосуг мне тут с тобой…

— Брось, Мортис, с каких это пор встречи со мной стали тебе в тягость, — не без самодовольства парировал собеседник.

— С тех самых, Галлеан, когда ты предал ту, что не устрашилась рискнуть ради тебя своим бессмертием! — зло прошипела в ответ грозная богиня Смерти.

— Не передёргивай, всё было не так! Когда я вновь обрёл плоть в Невендааре, ты сама сбежала от меня! — возразил бог эльфов. — Без всяких объяснений замкнулась в каком-то своём надуманном горе и из верной доброй Солониэль превратилась в холодную, расчётливую почитательницу Смерти — Мортис!

— Тебе нужны объяснения, — зловеще расхохоталась тёмная богиня. — Выходит, ты у нас ещё и жертва? Бедный, несчастный, брошенный Галлеан. Какая грустная история. И рада бы заплакать, да только угли, в которые превратилось моё лицо, увы, давно уже не выделяют слёз… Думаешь почему, отправляясь на свидания с тобой, я обряжаюсь в непроницаемые, бесформенные балахоны?

— А мне нравится, очень симпатичный серый плащик, — попытался отшутиться Галлеан.

— Ну ещё бы, разумеется, симпатичный, — переполненным ядовитой желчи голосом прошипела Мортис. — А если учитывать, какую отвратительную уродину он скрывает, так и вовсе прекрасный плащ. Не так ли, красавчик Галлеан?

— Да что за ерунда! С чего ты взяла?! У меня и в мыслях…

— Не стоит отпираться, славный светлый бог эльфов, — раздражённо перебила Мортис. — Тебя выдали твои глаза. Отразившиеся в них ужас и отвращение, когда ты узрел изуродованные огнём лицо и тело любимой, навсегда запечатлелись в моей памяти. Я наткнулась на этот ненавистный взгляд, как на стену, и без всяких объяснений поняла, что между нами всё кончено. Вот так всё и было на самом деле. И не пытайся отрицать. Доказательством моей догадки стало то, как легко ты тогда выпустил меня из своего убежища.

— Да, поначалу я возненавидел тебя, — понурив голову, признался эльфийский бог. — Мне стыдно в этом признаться, но это правда, скрыть которую от равного невозможно. Но точно уловив мою эмоциональную реакцию, ты, Мортис, сделала из неё неверные выводы. Меня шокировал вовсе не твой уродливый вид. Свою Солониэль я принял бы и обгоревшей, и безногой, и безрукой, и безглазой. Ужас заключался в том, что к моему воскресению от знакомой мне Солониэль не осталось и следа. Цепь кровавых злодеяний, совершённых тобою ради моего воскресения, выжгли и изуродовали твою душу гораздо больше, чем тело. Вместо любимой я увидел чудовище, неприязнь и отвращение к которому отразились в моих глазах.

— И это мне в благодарность за мои старания, — прошипела взбешённая услышанным признанием Мортис.

— Я не хотел тебя обидеть — просто рассказал правдиво, как всё было на самом деле, — поторопился продолжить Галлеан. — Но, повторяю, та моя вспышка ненависти к тебе была кратковременной. Очень скоро до меня дошло, что тебе пришлось пережить тут, в Невендааре, оставшись одной, без меня. Читая хроники, описывающие твои кровавые похождения, я живо представлял, как медленно, шаг за шагом, ты превращалась в тёмную Мортис. Это отстранённое заочное наблюдение помогло мне избавиться от ненависти к тебе. Но, увы, пламени былой страсти в сердце, как я ни старался, разжечь мне так и не удалось. Единственное чувство, которое я испытываю к тебе теперь, — это бесконечная жалость.

— Себя лучше пожалей, — фыркнула богиня Смерти уже далеко не так свирепо, как в предыдущий раз.

— А себя, бедолагу, мне во всей этой истории жальче всего, — охотно подтвердил Галлеан.

И оба могущественных Хранителя расхохотались, как беззаботные юнцы.

— Отчего же ты так долго тянул с этим признанием? — отсмеявшись, спросила Мортис.

— Да как-то подходящего случая не возникало, — пожал плечами эльфийский бог. — А история этих двух эльфов, — он кивнул на сидящих перед ними на берегу Лезля и Ризидиэль, — пробудила во мне эти печальные воспоминания.

— Да, занятная с ними вышла история, — кивнула Мортис. — Похожа на нашу. Только у нас — уродина и красавец. А здесь наоборот — красавица и чудовище.

— Быть может, в память о наших былых чувствах поможешь славной паре? Ты, я слышал, награду им задолжала за какую-то работу. Так сними с эльфа своё проклятие, верни ему прежний дух и облик светлого эльфа — думаю, такая награда будет для них дороже любого золота.

— Увы, Галлеан, мой ритуал обращения в тёмного эльфа обратного хода не имеет. Попытка вернуть прежнее состояние неминуемо приведёт парня к смерти. Сожалею, но ничем не могу помочь. Ему не повезло оказаться в ненужное время в ненужном месте. Мне для ритуала оживления зомби нужна была свежая эльфийская кровь — он подвернулся под руку. Отныне и до смерти этот эльф останется тёмным. Такова уж, видно, его судьба.

— Хотелось бы мне поверить твоим словам. Но интуиция подсказывает, что ты беззастенчиво лжёшь. Признайся, Мортис, ты не хочешь терять такого ценного слугу, вот и не снимаешь с него своё проклятие.

— Ну раз ты такой проницательный, может, сам и расколдуешь его, воспользовавшись своей могучей интуицией, — усмехнулась тёмная богиня.

— Я не хотел вмешиваться в твои дела. Но раз ты бросаешь мне вызов, я его принимаю, — объявил Галлеан.

— Не нужно красивых заявлений, ты давно уже нарушил нейтралитет. Или ты надеялся, я не догадаюсь: кто помог этой Ризидиэль отыскать её Лезля?

— Я всего лишь помог воссоединиться двум любящим сердцам.

— А попутно случайно запустил в Серебряный Храм Паладинов отряд гномов? — рассмеялась Мортис. — Появление которых явилось для меня очень неприятным сюрпризом, едва не сорвавшим всю мою длинную многоходовую комбинацию.

— Ну извини, — пожал плечами эльфийский бог.

— Не за что, я всё равно получила то, за чем охотилась.

— Несложно догадаться, кому ты обязана своим триумфом.

— Да, моему замечательному тёмному эльфу — Лезлю. За свою великолепную работу он получит достойную награду.

— Но от наложенного проклятия ты его не освободишь.

— Надо же, у тебя и впрямь отменная интуиция, — рассмеялась тёмная богиня. — Да ты посмотри, по-моему, он уже отлично вжился в образ тёмного и нимало им не тяготится…

Оба бога вновь сосредоточили своё внимание на расположившихся у них в ногах смертных. А Лезль с Ризидиэль вопреки всем невзгодам на глазах у невидимых соглядатаев прервали свой разговор длинным страстным поцелуем.

Гремящий перевал СБОРНИК РАССКАЗОВ

Константин Павлов ГНЕВ ВОТАНА

Тук! Умноженный эхом звук резво покатился по сумраку каменных коридоров. Почти сразу же неподалеку бесшумно повернулись полированные петли, и прямоугольник света из открывшейся двери упал на холодные плиты пола.

— Опять шныряете, адские отродья? — грозно вопросил высунувшийся из двери гном в обсыпанном гранитной крошкой фартуке.

Ведущий сквозь толщу скалы древний ход ответил равнодушным молчанием.

— Ну, погодите только, доберусь я до вас, мерзкие корги! Нечестивые порождения горных пауков и тролльей отрыжки! Длиннохвостые правнуки гарпий и дети гадюк! Вотан не оставит ваше черное деяние без мести! — пообещал гном в пустоту и захлопнул за собой дверь, чтобы опять погоревать над остатками крашеных известняковых дисков, которые он надеялся продать на ярмарке легковерным людям вместо волшебных гемм из королевского базальта.

Только вот корги нашли диски первыми и сгрызли черный пахучий лак вместе с вырезанными узорами. Оставшиеся кругляши годились разве что на подставки под пивные кружки. Объедки, огрызки, испорченная сталь, стекло и гранит, потерянные письма и загубленные колдовские вещи — все это были безошибочные следы скальных крыс в гномьей истории. С незапамятных времен жили корги рядом с кланом, и с незапамятных времен это соседство не приводило гномов в восторг. Но любовь скальных крыс к детям Вотана была тверже гранита. Рука об руку, вернее, рука об лапу, жили рядом два народа, и корги самоотверженно делили с гномами все вкусное, съедобное, полезное и ценное, несмотря на отчаянное сопротивление хозяев. Ни ловушки, ни яды, ни заклятия не могли повлиять на безмерную преданность скальных крыс.

Даже в эпоху Мрака корги не бросили клан и последовали за ним в его горьких многотрудных странствиях, став немалой частью горечи и бедствий пути. Только в этот раз корги были ни при чем. Не они нарушили покой каменных переходов. Все было гораздо хуже. Хлопнула дверь, отрубив бурчание и свет. В коридоре вновь воцарился сумрак и пронизанная отдаленными стуками тишина.

— Чуть не попались!

— Ш-ш-ш-ш!

— Подбери трубку!

— Он не высунется?

— Понесли!

Две небольшие фигурки выскользнули из ниши в двух шагах от двери резчика и, отклонившись в разные стороны, с сопением понесли на ремнях что-то округлое и тяжелое. Мерно раскачивающаяся ноша временами лупила их по коленкам. Носильщики охали, но терпели. Нести оставалось недолго. Тихо хлопнула дверь каменного сада, и никто не обратил внимание на этот безобидный звук. А зря.

В каменном саду царил суровый полумрак. В неярком свете из одной-единственной световой штольни уходили в темноту ряды изваяний с закрытыми тканью головами. Здесь, в тишине и спокойствии, доспевали все созданные гномами клана скульптуры родичей, славных предков, богов и огородных пугал. Тихое, неспешное заклятие затягивало свежие раны камня на тонкой резьбе и добавляло статуям блеска и долговечности. Но сейчас спокойствие и тишину будоражил зловещий шепот.

— Давай, надевай!

— Куда?

— Давай на этого!

— Маловат!

— Да вон на того, толстого! Самый размер! Как на него сшито!

— А кто это?

— Да откуда я знаю? Под тряпкой не видно! Старейшина какой-нибудь.

— Готово! Страшно все-таки… Думаешь, выдержит? Знаешь, сколько мама за него заплатила?

— Драконова кожа? Конечно, выдержит! Давай, качай!

— Помоги!

Несколько раз чпокнул поршень, в зале появился острый неприятный запах.

— Поджигай! Давай огниво! Держи трубку!

— Не нужно огниво, здесь колесико!

Струйка огня распорола темноту и почти дотянулась до статуи.

— Давай сильнее!

— Я стараюсь!

Снова зачмокал насос. Следующий огненный выдох лизнул подножие камня.

— Дай, я! Что вертеть?

— Нет! Не трогай!!!

Но щедрый поток огня уже хлынул к статуям и впился в цель. Остро завоняло паленым.

— Здорово! И ничего сложного!

— Осторожно! Она греется!

— Ничего не греется. Ой, горячо! Мама!

Огненная струя вдруг вильнула вбок, зачерняя копотью белый камень, а потом, чуя свободу, хлестнула по головам изваяний, мгновенно слизав тонкую ткань. Десятки лиц открылись в свете пламени. Неожиданно громко от одной из статуй откололся кусочек камня.

— Мама! — заявили два голоса хором. — Бежим!

Стукнула об пол стальная трубка на гибком рукаве. Быстрый топот растворился в каменном лабиринте, оставив пустынный дымящийся зал. Наступило зловещее предгрозовое затишье.

— Насорили тут, — бурчала Идрис, шествуя по пустынному каменному коридору.

На самом деле вокруг не было ни соринки, но гномелла всегда исповедовала разумную строгость. Тяжкую обязанность следить за порядком в клане жена вождя взвалила на себя самоотверженно и добровольно, и не нашлось в роду посмевших возразить ей героев. Ибо не знала Идрис в мире силы, способной вызвать у нее страх, а вот сама нагоняла страх немалый. Еще в нежном возрасте, будучи крепкой румянощекой девочкой, она до смерти забила корзинкой с едой неосмотрительно напавшего на нее волка. Великая слава и волчья шуба упали на девочку, и тень великого позора обволокла ее мать.

Долго пришлось доказывать Мордис'Турн, что мягкими и пышными удались у нее лепешки в тот день, и что вовсе не их каменная твердость сокрушила хребет свирепому зверю, а тяжелая бутыль с мужниным элем и доблесть девочки. Лишь дальнейшие подвиги дочери заставили замолчать злобные голоса, ибо отважной и сильной росла Идрис, и не переводились у нее шубы из шкур волков, медведей, троллей и даже из одного неосторожного паука. Даже позже, уже став женой вождя, она сорвала набег лихих людей на селение. Несчастливым выдался для пятерых бандитов в дальнем ущелье тот день и вдвойне удачным для мужа Идрис, ибо как раз его искала тогда любящая супруга со сковородкой в руках. Давно уже стала Идрис почтенной матерью, и подрастал у нее уже третий сын-шалопай, но даже самые храбрые воины облегченно вздыхали, если чистота их кольчуг и блеск топоров удовлетворяли взыскательную жену вождя.

— Не уследишь тут за всеми, — бурчала тем временем Идрис.

Настроение у гномеллы медленно и неотвратимо портилось. Полдня прошло, а она не увидела даже малого беспорядка, ожидающего ее крепкой хозяйской руки. Котлы были надраены, топоры начищены, полы выметены, штаны и шубы заштопаны, а у баранов в хлеву заплетены косички и подпилены рога. У Идрис всегда падало настроение в такие бесплодные дни. Подступали мысли о старости и покое, о тщетности бытия. Погруженная в печальные мысли гномелла шествовала по извилистому коридору. И вдруг ее ноздрей коснулся божественный аромат Беспорядка!

— Горит что-то? — не веря самой себе, проговорила Идрис вслух. — Или Сворп опять начадил? Говорила же я ему, чтобы открывал заглушку!

Приоткрытая дверь в каменный сад манила, словно вход в королевскую сокровищницу.

— Так, и кто же и что здесь натворил? — с разгорающимся азартом спросила непонятно у кого Идрис, открывая дверь. — Кто огненный бочонок из оружейной приволок? Кто здесь начадил? А это что? Что…

— Иииииии!

Оглушительный крик помчался по каменным коридорам, словно колесница бога грозы. Гномелла вылетела из каменного зала, едва не сорвав с петель тяжеленную гранитную дверь, и бросилась наутек.

Подземелье отозвалось на крик, ожило, загудело, захлопало дверями. Со всех сторон к каменному залу спешили гномы с чем-нибудь тяжелым или острым. На бегу переполошенные мастера пытались выяснить друг у друга, какая напасть приключилась в клане Туманного Ущелья на этот раз.

— Черный паук это. Мы его как раз на Белых Шахтах о прошлой луне видели. Здоровенный! Вот к нам и перебрался!

— Какой паук? Пауки к освященной скале на сто кирок не подойдут! Банда Одноухого пролезла эль украсть! Гоблины это!

Мысль об угрозе любимому напитку встретили общим свирепым ворчанием.

— А там! Ыыыыыы!

Плач Идрис с легкостью перекрыл голоса спорщиков. Гномы ненадолго смолкли и честно попытались представить гоблинов, способных довести до слез жену вождя.

— Нет, не гоблины! — после паузы решительно сказал один, и все остальные согласно закивали.

— Скальные крысы, больше некому. Скоро они нас всех сожрут, — мрачно сказал камнерез. Собеседники разом замолчали, вспоминая свои обиды на коргов.

Опытный кузнец уже успел бы выковать и закалить двадцать пять гвоздей, а ополчение Трех ключей до сих пор переминалось шагах в десяти от гостеприимно распахнутой двери каменного сада. Ни наспех вооруженные мастера, ни два прибежавших от ворот в полных доспехах стражника, ни вождь с булавой и впопыхах прихваченными летописями клана вперед не рвался. Причина всеобщей робости сидела у стены и горько рыдала.

Идрис упорно отказывалась что-либо объяснять, на все вопросы отвечала могучим «Ыыыыыы» и только руками показывала огромность нависшей над кланом беды. Храбрости такие речи не добавляли. Гномы переминались, спорили чуть ли не до драки, но оставались на месте. Срочно притащенный от заклинателей бури клановый волк сидел, вывесив язык, укоризненно всех разглядывал и иногда чесался у ошейника. Брать след, рычать и тем более лаять он не собирался.

— Да вы что! Не слышите, как паленым пахнет? Это молодой дракон логово себе присмотрел! — вклинился в разговор чеканщик, в суматохе захвативший с собой пробойник и медный таз с незавершенной эпической картиной «Огнедышащий дракон похищает прекрасную дочь Торбальда Кривоногого».

— Где ты видел драконов среди зимы? Спят они давно! И ты проспись! — дружно высмеяли его остальные, но дверь как-то незаметно оказалась от толпы дальше еще шагов на пять.

— Может, замуруем и дело с концом? — робко и пока что невнятно предложил кто-то из-за спин.

Возможно, скоро иссякло бы гномье терпение, и пробудилась их знаменитая храбрость. Возможно, первым пробудилось бы их искусство замуровывать наглухо всякие подозрительные пещеры и забывать о них. Но уже подоспел к толпе старик с огромным рогом через плечо и стеклянными кружочками на гнутой дужке против глаз. Юный гном со стилом, чернильницей и серебряным молотком держался за ним следом, как хвост из мочала. Разговоры смолкли. Старик окинул всех внимательным взглядом, переглянулся с вождем.

— Вот. Напасть какая-то. Не поймем, — виновато покряхтев, сообщил глава рода.

— Встречать опасность — удел воинов, — сухо ответил хранитель знаний, и стражники как-то незаметно оказались за спинами всех остальных, а вождь прикрылся летописями. — Но идти навстречу тайнам — мой долг.

Решительно отобрал у кого-то старик лампу. Смело вошел в зал, и падающие из двери отблески вселили надежду и храбрость в собравшихся гномов.

— Может, и мы глянем? — неуверенно поинтересовался один из застыдившихся стражников.

И тут ужасный крик раздался в каменном саду. Все дружно попятились.

— Похоже, все-таки дракон, — прошептал чеканщик.

— А я неплохой камешек за поворотом видел. Его вытесать — всего на три гвоздя дел. Аккуратно на дверь, пока жрать будет… — будто сам себе сказал резчик.

— Слышите голос? Живой он! — решительно заявил вождь.

— Видать, не пошло дракону старое мясо, — ляпнул чеканщик, но вождь остановил его свирепым взглядом и быстро, пока не иссякла решимость, зашагал к зловещей двери. Предводитель рода должен быть храбрым. И разве не случалось ему пару раз спорить с Идрис и даже почти не дрожать при этом?

Полумрак сада был наполнен запахом гари и угрозой.

— Где ты, хранитель? — шепотом спросил вождь и споткнулся о бочонок. Ответный стон из темноты заставил шевельнуться его волосы.

— Дракон? — дрогнувшим голосом спросил вождь, сумев остаться на месте. Глаза постепенно привыкали к сумраку, и вождь вдруг разглядел хранителя знаний, склонившегося перед одной из статуй.

— Нет. Дирги, — треснувшим голосом ответил старик и высоко поднял лампу.

Вождь отшатнулся, ухватился за висящий на шее маленький священный молот. Запечатленный в камне Вотан был грозен, великолепен, суров. Даже с толстым слоем сажи на безносом лице. Даже в обгоревшем модном платье драконовой кожи с разрезом на боку и опаловой вышивкой.

— Десять золотых за платье отдала, — всхлипнула выплакавшаяся Идрис в спину вождя.

— Дирги… Лучше б уж дракон, — пробормотал глава рода.

Большая радость пришла двадцать три года назад в жилище Тольрика-железнодела! Радовался мастер, угощал гостей пенистым элем с ячменными лепешками. Обносила собравшихся копченой бараниной и тушеными грибами сестра железнодела, потому что слабая еще хозяйка дома сидела в выстеленном козьими шкурами кресле во главе стола, а на руках ее пищал и ворочался небольшой сверток. Наследник родился у мастера! Есть кому продолжить род и прославить предков! Будет кому передать секреты прадедов и измыслить свои! Пили гости из турьих рогов хмельной эль, пели протяжные песни о прошлых днях клана и славили хозяина с хозяйкой. Потому что жив клан, пока в нем рождаются дети. И радуется Вотан, глядя на прибавление среди созданного им народа. Много шумели, шутили и пели гости, и писк младенца вплетался в их голоса. Но вот наступил вечер. Разошлись гости, и настало время для малого домашнего волшебства.

— Вотан! Прими еще одно любящее тебя дитя! — торжественно промолвил Тольрик, поднося ребенка к изваянию в белом углу их жилища. Каменный Вотан вполовину гномьего роста сурово глядел на младенца, как будто уже что-то подозревал.

— Гу! — восторженно сказал Дирги и ловко вывернулся из войлочного покрывала.

— Куда же ты! — засмеялся отец, перехватил маленького вьюна и повернулся, чтобы заново его укутать. Счастливый папаша даже не заметил, как маленькая нога толкнула изваяние.

Бах! Услышал Тольрик, только-только отвернувшись от статуи. Вотан лежал на полированном каменном полу, а его голова весело каталась по кругу. Устремиться вдаль ей мешал только нос, цеплявшийся за пол при поворотах.

Хрясь! И освобожденная голова устремилась к двери.

Тревожно охнула Игди.

— Ничего, ничего, — успокоил молодую мать Тольрик. — Вотан не разгневается на безвинного младенца. Я сделаю изваяние куда лучше прежнего, а сына мы отнесем в храм и попросим совета у хранителя.

Величав и прекрасен храм горного клана. Ярок свет в его середине и полны загадкой темные уголки. О великом прошлом повествуют величественные картины на стенах, и шепчут о грядущем невнятные шорохи из дали времен. Чудесных предметов и свитков полны сундуки храма, и мудры берегущие их хранители. Посреди высоченного зала замер Вотан, подпирающий головой своды, и яркое сияние падает на его лик. Младшие боги выстроились у его ног. Вечно курятся в храме душистые дымы, и не гаснет огонь в маленьком очаге у ног верховного бога.

— Вотан не разгневается на безвинного младенца, — улыбнулся нестарый еще хранитель знаний. — Сердце его полно любви к своим детям, и различает он случайный проступок и злой умысел. Ничего, что разбил малыш изваяние. И пролитое масло из лампады — пустяки. Я не вижу на нем знаков гнева. Ух ты, какой милый! Давай поглядим, какую судьбу вещают тебе камни. Славно! Славно! Вижу я великие знаки! Когда-нибудь это дитя спасет клан!

— Гу! — сказал Дирги и потянулся к сияющему хрусталю.

— Нет, сорванец! Второй раз тебе это не удастся! — засмеялся хранитель, убирая ребенка подальше от хрупкого шара. Но приблизил при этом к посоху дрыгающие ножки.

С тихим шорохом скользнул вдоль стены каменный посох с навершием в виде раскинувшей крылья птицы, сокрушил бутыль с ярко-синей жидкостью и разлетелся на куски. А жидкость попортила свитки, испачкала сапоги хранителя и залила негаснущий огонь в очаге перед Вотаном — лишь взвился напоследок душистый дымок.

— Или не спасет… — заключил хранитель и осторожно отдал ребенка отцу.

Прошло семь лет.

— …Да, говорят, хороший был гобелен. И все боги как живые были. Жаль, что пострадал наш отец. Но ничего. Вотан различает злой умысел и случайный проступок. В его сердце нет гнева на тебя. Одно ожерелье из синего стекла дарует тебе прощение. Нет! Не трогай эту шкатулку! Это был священный прах с Первой Горы. Ничего. Вотан простит тебя, Дирги.

Еще восемь лет миновало.

— Нет-нет, Дирги, не заходи в храм, я и отсюда тебя хорошо вижу! Да, я слышал. Большая суматоха была. Я тоже не знал, что этот камень так хорошо горит. Ничего. Безмерна доброта Вотана, и малы пятнышки сомнений на его сердце. Ты должен собственноручно вытесать три изваяния в локоть вышиной, и это развеет тучи над твоей головой. Ай! Не трогай! Забыл сказать! На этой плите был тоже он, только со спины. Да, трудно узнать. Но ничего, уходи, Дирги. Тебе надо быстро начинать работу. Уже пять изваяний. Ты не ослышался. Пять.

Луну спустя.

— Все шесть, говорите? На кусочки? А еще четыре откуда? А-а-а, делали другие ученики. Нет-нет, Дирги, не двигай руками. Держите его крепче, вы, двое, и Вотан вас простит. А тебе, Дирги, надо погулять. Где-нибудь подальше от храма. Погода замечательная! Нечего тебе в пещере сидеть!

Четыре года спустя.

— Я тоже не знал, что королевский базальт можно расколоть. Этому изваянию тысяча лет. У тебя точно не было алмаза, Дирги? Нет, я не буду сегодня глядеть на твою судьбу через хрустальный шар и спрашивать Вотана. Почему лоб чешется? Нет, не вижу отсюда. Что-то глаза у меня болят. Пойду, пожалуй, посплю. Он ушел? Открывайте решетку.

Тревогой полнилось сердце хранителя знаний, когда думал он о Дирги. А вождь всегда хмурился, завидев этого мальчишку. Ибо хоть и не выделялся Дирги среди остальных детей ни статью, ни озорством, но был отмечен особой судьбой. Гном познает мир с молотком и долотом в руках. Так заповедал Вотан, и ничего не собираются менять Горные Кланы. Радуются отцы, заказывая новые кувшины и столы, и хвастаются друг перед другом, если сумел оставить чей-то сорванец глубокую выбоину в твердом граните. От маленьких гномов ждут маленьких разрушений.

И Дирги был истинным сыном Горных Кланов. Только одна роковая черта выделяла его шалости. Гномы любят своего создателя. Идол Вотана стоит в белых углах, его именем украшены тарелки и клинки, знак Вотана лежит и на колыбелях, и на телегах. Течет через эти тысячи знаков любовь гномов к своему создателю, и отвечает он любовью. Но все это обращалось в прах, если рядом оказывался Дирги. Под его руками ломались колеса, вспыхивали гобелены, гнулись стальные молоты и трескались стены, несущие знак верховного бога. И от года в год все сильнее хмурился хранитель, спрашивая у шара о судьбе подрастающего мальчишки, ибо темной дымкой покрыто было его будущее.

Вотан — добрый бог. Любой из его детей может разбить десять его статуй и за пять гвоздей вымолить прощение. Но даже глупец умеет сложить два следа, а мудрость Вотана прославлена в веках. И если постоянно жалит тебя один и тот же не желающий тебе зла овод, даже у доброго бога может подняться для удара ладонь. Страх охватывал хранителя, когда представлял он рушащийся на мальчишку гнев Вотана. Вот и теперь, будто злой рок вел Дирги в его последней шалости. Любой ребенок мог захотеть испытать огнем драконову кожу. Десятки раз похищали из оружейной клинки, огненные бочки и паровые арбалеты.

Сын Идрис шел рядом с озорником и должен был поровну разделить все его глупости. Но только Дирги додумался обрядить Вотана в женское платье. И носа лишилась статуя от пламени из его руки. Нос гнома — его гордость и символ доблести. Много приходится отсекать камня, чтобы сделать такой выступ на лице изваяния. Куда проще приклеить нужный кусок. Но, когда речь идет о богах, мастера никогда не хитрят. Цельнокаменные носы гордо торчат на статуях всех восьми богов кланов, и отбить изваянию нос — значит сотворить богу самое тяжкое бесчестье. Что за рок висел над этим юнцом?

— Эх, Дирги-Дирги, — вздохнул хранитель.

— Вот он! Поймали! — Здоровый стражник за шиворот занес в каморку мальчишку и вышел, притворив дверь.

— Ну, здравствуй, — сказал хранитель, вглядываясь в переминающегося парня, уже почти вошедшего в пору юности. В ответ тот что-то невнятно пробормотал.

— Гнев Вотана лежит на тебе, дитя клана, — мягко продолжил хранитель, — лишь искреннее смирение может спасти тебя.

Дирги бубнил, что не хотел, не был виновен, и вышло все случайно. И хранитель видел правду в его словах. Но не был бы он хранителем знаний, если бы не умел видеть скрытое и помнить давнее.

— А ну-ка стой! — прервал он мальчишку и за руку подвел к лампе. Густые волосы падали на лоб Дирги. Хранитель отвел их ладонью. — О, Вотан!

При звуках божественного имени знак Серки на лбу мальчика тревожно запульсировал.

— Нет, не болит совсем, только иногда чешется, — равнодушно ответил Дирги.

— Ждать больше некогда! Будет большое служение! — решительно сказал хранитель. — А ты подождешь здесь. Работать никуда идти не надо. И еду тебе сюда принесут.

Темнел и волновался хрустальный шар, и хранитель приказал убрать его подальше. Одиннадцать мудрецов из соседних селений приготовились умилостивить Вотана, чтобы снял он знак гнева с бестолкового мальчишки. Полукругом замерли хранители перед огромной статуей, и кучи хвороста в грубых каменных очагах высились перед ними. Одиннадцать вождей в священных доспехах стояли чуть поодаль. Одиннадцать юных гномов — учеников с боевыми рогами наперевес замерли у самой стены. А в их дружеском кольце стоял Дирги, и дружеские руки держали его крепкой хваткой.

— Что ж, начнем, — промолвил здешний хранитель, поправил перекинутую через плечо облезлую волчью шкуру и первым ударил кремнем по куску магнитной руды.

Частый стук был ему ответом. Вскоре запылали костры во всех одиннадцати грубых каменных горнах, и обряженные в невыделанные шкуры мудрецы потянулись за каменными молотками. Началось железное служение Вотану. Не было лучшего способа умилостивить Вотана, чем сковать ему гвоздь по заветам предков. И не было лучшего времени затем, чтобы замолвить слово перед богом за согрешившего юнца. Только долго ковался гвоздь орудиями славных предков. И медленно плавилась руда в грубых каменных горнах.

Предоставленный сам себе, Дирги скучал в дружеском кольце. Не мог он даже почесать нос, потому что схвачены были его руки. А перед самым его носом качался рог, до которого он без труда мог дотянуться губами… Не судите строго юного гнома. До пятидесяти лет юноши из Горных Кланов не считаются достаточно взрослыми, чтобы жить собственным умом. А Дирги не прожил и половины этого срока. Тем более что юный гном не замышлял ничего дурного. Он думал, что никто не услышит звук в царящем стуке каменных молотков. Откуда же ему было знать, что не звуком славны Рога Каменного Дождя.

Да и все успели удрать живыми.

Последний хранитель выскочил из святилища, захлопнул за собой дверь и тут же привалился к ней спиной, диким взглядом уставившись на остальных мудрецов, вождей и учеников — одинаково взлохмаченных, засыпанных каменной пудрой и ожесточенно потирающих свежие шишки. С силой протарахтело в храме, пару раз что-то сильно ударило по двери, и сотни раз разбилось что-то звонкое.

— Вот и большие камни вниз пошли. Хорошо, что не сразу, — хрипло сказал один из мудрецов, и остальные согласно закивали.

Выждав немного, хранитель знаний Трех Ключей открыл дверь. Можно было вздыхать. Можно было плакать. А можно было смеяться, глядя на побитых безносых богов посреди разгромленного святилища. Огромный нос Вотана похоронил под собой трех младших богов сразу.

— Терпению Вотана настал конец, — печально сказал хранитель Трех Ключей понурившемуся Дирги, — больше Он ничего тебе не простит.

Знак божественного гнева нестерпимо пылал на лбу мальчишки.

Неделю спустя из селения стали уходить корги. Непрерывная цепочка скальных крыс тянулась из ворот и пропадала в ближнем ущелье. Сильно радовался резчик, боялась стража, хранитель лишь вздыхал. Темнел и ничего не показывал чудом уцелевший хрустальный шар, лишь пробегала по нему быстрая рябь, если Дирги оказывался ближе двадцати шагов к храму. Хранитель не видел будущего клана. И даже не удивился он, когда через два дня запылали огни и ярко осветили ночь за горой.

Огромная армия демонов шла к Трем Ключам. Были в ней люди с топорами и безумными глазами, жестокие колдуны в длинных мантиях, огромные чудовища с множеством щупалец и ужасные демоны в небе над всеми ними. А вел всю эту армию огромный крылатый воин, в два удара мечом расправляющийся с белым медведем. Неудержимо шла дьявольская армия Бетрезена по горной стране, и земля за ними превращалась в горячую дымящуюся пустошь.

Невеселым вышел совет клана. Нечего было и пытаться уйти от крылатых врагов по заснеженным перевалам. Слишком неравны были силы, чтобы принимать бой. Ибо была эта армия, способная захватывать столицы кланов и сокрушать божественных защитников. Не охотникам и кузнецам вставать на ее пути.

— Надо укрыться в пещерах и надеяться, что они их не обыщут или не обрушат, — сказал хранитель.

— Может, на поле боя с милостью Вотана… — заикнулся вождь.

— Нет.

— Может, ты призовешь силу Вотана на наших врагов?

— Нет. Давно утрачены нужные заклятия. Еще не отстроен храм. И не будет с нами милости нашего бога. Думаю, не стоит объяснять, почему, — твердо ответил хранитель.

И все угрюмо промолчали.

Невеселыми вышли сборы клана. Плакали женщины, покидая уютные дома на горном склоне. Хмурились мужчины, глядя на все, что нельзя было забрать или вывезти. Ревели дети, чувствуя общее горе. Нагруженные вьюками гномы уходили в дальние пещеры — уходили на неведомый срок и не брали с собой надежду.

— Где Дирги? — спохватилась Игди. Заозирался враз постаревший Тольрик, но не было видно их непутевого сына.

— Нет, я не видел его, — сказал хранитель знаний.

— Кто-то залез в мои сундуки! — подбежал в этот миг к хранителю Сварди, у которого все отправляющиеся в дальний путь покупали обереги на удачу.

— Что было в сундуках? — спросил хранитель, выслушал на ухо ответ и сказал после недолгого раздумья: — Даже у богов я не осмелюсь сейчас просить для нас защиты.

Горели костры в армии адских Легионов. Таял вековой снег, и кровавыми жилами проступали на земле нити расплавленной лавы. Шум, скрежеты и вскрики неслись от палаток. Воины Бетрезена не торопились в бой. Медленно двигались они, но неостановимо. Долину Трех Ключей они должны были опустошить завтра. Гибель ожидала всех и каждого, кто встал бы на их пути. На рассвете зашевелилась армия. Неспешно собралась в отряды, и герцог Легионов взмахнул клинком, начиная поход. И очень удивился предводитель Легионов, когда вынырнула из-за скалы маленькая фигурка и замерла на пути адского войска.

— Где ты, предводитель? Я вызываю тебя! Выходи на бой, если не хочешь прослыть трусом! — раздался тонкий голос молодого гнома.

— Как желаешь, — пожал плечами герцог, даже не замедлив шаг. Наглому щенку должно было хватить одного удара.

— Отступите, если хотите остаться в живых, — заявил мальчишка, когда шесть шагов оставалось герцогу до него. На лбу у гномишки горел какой-то знак, видный даже сквозь спутанные волосы.

— Или что ты сделаешь? — поинтересовался герцог, занося для удара меч. Щенок достал что-то из мешка и сжал в руках.

— Молишься своим никчемным божкам? — ухмыльнулся демон.

— Поздно мне молиться, ибо грешен я, — пробормотал Дирги и одним движением отломал носы у четырех маленьких фигурок верховного бога Горных Кланов.

Ледяной ветер хлестнул адского лорда по лицу, заставив пошатнуться.

— Что?.. — зарычал демон, озираясь.

Тучи собрались над долиной за три удара сердца.

— Ну все, адское отродье! Ты исчерпал мое терпение! — загрохотал голос с небес. — Узри же мой гнев!

— Я?! — поразился герцог Легионов и на всякий случай отступил на шаг, но рассвирепевший бог вряд ли его услышал. Ибо сила Вотана уже обрушилась на долину Трех Ключей.

Голодные ветры закружили по долине. Беспросветной ночью был наполнен их вой, ломали они деревья, обрушивали лавины и безжалостными укусами выедали тепло из тела.

Ледяные копья ударили из земли, не то прорываясь из глубин, не то рождаясь из стылого воздуха. Каждый, оказавшийся на их пути, погибал.

Огромные головы белых волков сложились из снега высоко в небесах, чтобы с воем обрушиться на землю, погребая все под толщей тяжких сугробов и поражая холодом.

Во вспышках яростных молний соткались из пустоты огромные кристаллы, превращаясь в последнюю тюрьму для любого попавшего в них создания.

И, наконец, печальный крик пришел с небес, леденя еще бившиеся сердца. Ибо был это клич огромной льдистой птицы, способной накрыть крылом гору. Она падала на долину, и лишь боги могли бы остановить ее полет. Содрогнулись скалы и холмы, приняв ее удар. На тысячи ледяных осколков, маленьких и больших, разящих и сокрушающих, рассыпалась она. И каждый осколок нес смерть.

А потом настала тишина, и разошлись облака над долиной. Ведь не был злобным богом Вотан, долго копился его гнев и быстро тратился. И незачем было наводить ему страх на тварей земных, если отступник был уничтожен.

Таяли наколдованные лед и снег, обнажая остывшую и успокоившуюся землю. Лишь множество тел покрывало долину, и ни одного адского воина не осталось в живых. А от ужасного герцога остались лишь вонзившийся в землю огромный клинок и кусок крыла.

— Велик Вотан, — потрясенно прошептал Дирги, выбираясь из лисьей норы, которую загодя присмотрел. Он вообще-то собирался просто умереть с честью и чуть задержать вражескую армию. — Легионы уничтожены! Клан спасен!

— Клан спасен? — раздался громовой голос с небес. — Отрадная весть! Кто ты, дитя? Кого я должен наградить?

— Я… Дирги! — храбро выкрикнул молодой гном и сжался, ожидая удара с небес.

— Дирги! Славно в веках будет это имя! — прогрохотало с небес. Дирги недоверчиво распахнул глаза, провел рукой по лбу. И рассмеялся. Знак исчез. Излилась ярость Вотана на шкодливого гнома, и вместе с ней ушла память о баламуте, ибо был Вотан добрым богом.

Звонкий голос разносился по стылым извилистым коридорам. Добирался до самых отдаленных тупиков и пропастей и заставлял удивленно встрепенуться сердца.

— Радуйтесь, народ клана Туманного Ущелья! Враг уничтожен мной без возврата! Я, Дирги, призвал на недругов гнев Вотана!

— Он все-таки нас спас! Я не ошибся двадцать три года назад! — сказал хранитель знаний и ласково погладил хрустальный шар.

На века вошел в легенды и песни Горных Кланов Дирги, самый молодой заклинатель в истории гномьего народа. Множество раз в одиночку выходил он на битву, и враги отступали перед его колдовской мощью. Величайшим чародеем считали его другие хранители знаний — ведь не тратил он на заклятия ни силы, ни кристаллы, но легко обрушивал гнев Вотана на случившихся рядом недругов. Лишь хитро улыбался Дирги на вопросы о своем колдовстве, и так же хитро улыбался его седовласый ученик — прежний хранитель знаний, пошедший в обучение к молодому герою. Многие поколения еще славились чародейской силой заклинателей из Трех Ключей, и всегда жилось в достатке при них мастерам, что умели делать маленькие изваяния Вотана с большими, но хрупкими носами.

Алексей Русанов ГРЕМЯЩИЙ ПЕРЕВАЛ

Посвящается Веронике

Ветер, туман и снег.

Мы — одни в этом доме.

Не бойся стука в окно —

Это ко мне,

Это северный ветер,

Мы у него в ладонях.

Б. Г.

С утра Боренли ходила заплаканная. Да и было от чего! Случилось ужасное: Вимвин, к которому девушка давно уже питала нежные чувства, наконец-то набрался смелости и, надев парадный кафтан и тщательно расчесав бороду, попросил руки Боренли у ее двоюродного дяди и опекуна Атаульфа. Однако старый гном, вместо того чтобы прослезиться и благословить влюбленных, пришел в неистовство, словно берсерк в бою, и наорал на Вимвина, что, мол, это неслыханная дерзость, чтобы работник, да еще и совсем юный и неопытный («не знаешь, с какой стороны за боевой молот браться!»), смел просить руки приемной дочери своего хозяина. От зычного голоса седобородого гнома дрожали стены заезжего двора, а гости, к счастью немногочисленные, с любопытством наблюдали за семейной сценой. Боренли целый час прорыдала у себя в горнице, но потом вернулась к делам, ибо на ней лежали обязанности хозяйки «Гремящего перевала».

Перевал, по дороге на который расположился заезжий двор, когда-то носил неблагозвучное имя «Смердящий», потому что на нем обитали гоблины, а как они пахнут, всем известно. Но лет двадцать назад Атаульф, вышедший в отставку с королевской службы, истребил гоблинов и построил на пологом горном склоне заезжий двор, который назвал «Гремящий перевал», а уж от заведения это имя распространилось и на перевал в горах. Старый Атаульф не знал недостатка в постояльцах, ибо через перевал шла дорога из богатого Приморского княжества через заброшенную долину, где жили одни зеленокожие, во владения зажиточного клана Флиндхайд.

Из княжества обычно везли всевозможные товары, доставляемые по морю со всех концов Невендаара, ну а гномы, натурально, отправляли на продажу оружие и доспехи. Нынче в «Гремящем перевале» было всего двое гостей — гном Гордок, состоящий на королевской службе в почетном звании лазутчика, и имперский купец Зирзар, направляющийся за партией «драконьих клыков» для княжьих дружинников. Боренли подала купцу на завтрак яичницу и сбитень, а Гордоку — ячменного пива и рыбную похлебку. Атаульф и его главный помощник горный великан Дарерад доедали вчерашнее жаркое из зайца, запивая желудевым настоем, и беседовали с Гордоком. Когда Боренли прислушалась к их разговору, то чуть не выронила из рук кувшин с пивом: Атаульф сватал Гордоку свою воспитанницу!

Боренли тут же кинулась во двор, где нахохленный Вимвин конопатил старую бочку.

— Вимвинчик, миленький! Там такой ужас: дядя хочет отдать меня в жены этому Гордоку!

— Борода Идуна! Он совсем выжил из ума! А что ты?

— Я не хочу за него, — слезы у Боренли хлынули горным ручьем. — Ва… ва… во-первых, я тебя люблю, а во-вторых, он лазутчик, а их очень часто убивают. Зачем мне вдовой становиться в расцвете лет?

Вимвин вдруг сгреб Боренли в охапку и жарко зашептал, щекоча бородой ухо и шею:

— Не отдам тебя никому! Ни Гордоку, ни Атаульфу, ни самому Нидхогу! Бореночка, давай убежим! Убежим сегодня же! Уйдем далеко-далеко на северо-восток, в Новые Копи. Там неважно, кто ты, из какого ты клана. Мы там заживем свободно и легко. Давай! Клянусь волосами Фрегги, ты будешь со мной счастлива, я ради тебя сделаю все, я тебе чертоги из чистого золота…

У Боренли закружилась голова от жаркого соблазнительного шепота и от пугающей перспективы бросить родной дом и уйти в неизвестность. Но, вспомнив одутловатое лицо Гордока, она решительно выдохнула:

— Я согласна.

Они стали обсуждать с Вимвином, когда и как им бежать, что брать с собой, и договорились, что сегодня же после обеда они прихватят пожитки и отправятся на северо-восток — за перевал.

Однако уже к полудню стало ясно, что побег откладывается. Вершины гор исчезли из виду, накрывшись шапками маленьких белых облачков, ветер принялся игриво сметать порошу. По всем приметам надвигалась буря. В ожидании ненастья Атаульф распорядился закрыть все ставни и принести из подвала еще пару корзин горючего камня.

Уже начали подниматься первые снежные вихри, когда Боренли, запасавшая воду, вернулась от колодца. Почти сразу вслед за ней широкая дубовая дверь распахнулась, и в общий зал заезжего двора зашли двое — мужчина и женщина. На мужчине под широким плащом поблескивала кольчуга, женщина была одета в белоснежную горностаевую шубу, на высоком головном уборе был вышит серебряный восьмиконечный крест — знак служения Верховному Отцу.

— Мир дому сему! — торжественно изрекла женщина.

— Перед вами преосвященная Женевьева! — гулким голосом провозгласил мужчина. — А я — рыцарь Еландр. Нам нужно укрытие от непогоды.

— Мой дом — ваш дом, — любезно произнес Атаульф. — Для «Гремящего перевала» — честь принимать таких благородных гостей. Чего изволят сэр рыцарь и мать-аббатиса?

— Матушка, благословите! — попросил Зирзар, очень резво оказавшийся на коленях перед гостьей. Преосвященная Женевьева благословила купца изящным движением тонкой руки. Рыцарь помог ей избавиться от шубы, под которой оказалось пурпурное одеяние, столь роскошное, что Боренли даже глазами захлопала от изумления. Никогда раньше она не видала такой красоты!

Гости попросили согревающие напитки — яблочный пунш аббатисе и грог рыцарю, и Боренли, кинув еще один восхищенный взгляд на великолепный наряд, отправилась на кухню выполнять заказ. Привычно хлопоча над плитой, возясь с чайниками и кастрюльками, ворожа над настойками и отварами, Боренли тихонько мурлыкала под нос любимую песенку про ласточку и весну, как вдруг до ее уха донеслись звуки сердитого голоса Атаульфа, похожие на эхо далекого горного камнепада. Боренли тихонько приоткрыла дверь и осторожно выглянула. Причина дядиного гнева сразу стала ей понятна: на пороге заезжего двора стояли два эльфа. Один из них, мужчина, был одет в кожаные доспехи, из-за его плеча выглядывал узорчатый тул с луком и стрелами. Его спутница была одета в широкий балахон и меховую накидку из беличьих шкурок, в руке эльфийка сжимала тонкий резной посох с развилкой на вершине.

— Я не потерплю длинноухих в моем доме! — горячился Атаульф. — Гномы и эльфы были и будут в вековечной вражде!

— Ты забыл, гном, что между нашими народами заключен мир, — ровным голосом возражал эльф. — И не в обычаях Горных Кланов отказывать в гостеприимстве путникам.

— Я лично никакого мира с вами не заключал и никакого приказа про длинноухих от старейшин моего клана не слышал! — упорствовал Атаульф.

— Добрый хозяин, — неожиданно вмешалась в спор аббатиса, — не лишай приюта эти создания. Так угодно Всевышнему! Эльфы — союзники Императора.

— А мы? Разве мы не союзники?

— И вы, вы — наши самые верные союзники. Так зачем же разжигать вражду между Горными Кланами и Эльфийским Альянсом?

— Мой двоюродный брат, — насупясь, произнес Атаульф, — служил под началом Гумтика Кровоточащего и погиб, защищая стены Темперанса от длинноухих.

— Да, — вздохнула аббатиса, — это было трагическое недоразумение. Но не забывайте, что там же отдал свою жизнь сэр Аллемон Локлестерский. Однако мудрый Император заключил мир с эльфами, а Святая Церковь отпустила им грехи.

— Нельзя двигаться к будущему не отрывая глаз от прошлого, — высоким мелодичным голосом произнесла эльфийка.

Атаульфу ничего не оставалось, как молча примириться с присутствием эльфов, которые сели за длинный гостевой стол прямо напротив рыцаря и аббатисы. Боренли подала заказанные напитки и, поскольку Атаульф упорно игнорировал «длинноухих», сама обратилась к новым постояльцам:

— Что изволят уважаемые гости?

Женщина внимательно взглянула на нее. У эльфийки было очень красивое узкое лицо, хотя, конечно, черты его казались неправильными для гномьих глаз, впрочем, как и черты служительницы Всевышнего. Боренли обратила внимание, что у эльфийки лицо словно окружено мягким ласковым сиянием, а у аббатисы лик будто озарен каким-то резким холодным светом.

— Как тебя зовут, дитя? — спросила эльфийка.

— Боренли, госпожа.

— Красивое имя. Я — Каэраэн, а моего спутника зовут Ирлеас. Ты — травница, Боренли?

— Да, госпожа Каэраэн.

— Тогда сделай нам, пожалуйста, травяного чая, который согревает с мороза и вселяет бодрость.

— Хорошо, госпожа Каэраэн.

Когда Боренли направилась на кухню, ее окликнул дядя.

— Боренуля, — сказал он громким шепотом, — завари этим ушастым такой чай, чтобы их три дня слабило.

Дарерад, сидевший рядом с хозяином, сдержанно хохотнул. Он, как и все великаны, был туповат, медлителен, зато имел отличный слух.

— Нет, дядя. Так нельзя, — возразила Боренли. — Фула гневается на тех, кто свой дар использует во зло.

— Ладно-ладно, я пошутил, — отмахнулся Атаульф.

Дар травознания достался Боренли от отца, который был лучшим алхимиком клана. Он погиб в стычке с дикими йети, однако до этого успел открыть дочери многие секреты своего ремесла. Вот и сейчас Боренли заваривала чай и вспоминала, как отец помогал ей заучивать, сколько частей каких травок нужно для чая, который поднимает на ноги раненого воина, сколько для чая, который придает мускулам двойную силу, сколько для чая, который моментально прогоняет всякую усталость.

— Чабрец да боярышник, хвощ да алтей… — приговаривала Боренли. Была у нее привычка во время работы постоянно что-то бормотать себе под нос. Она старалась приготовить самый лучший чай, какой только умела, для такой любезной и красивой гостьи. Когда все заварилось, она разлила ароматный, исходящий паром напиток в изящные оловянные кубки, поставила их на резной деревянный поднос и шагнула из кухни. Однако за порогом ее ждала картина, от которой Боренли чуть не выпустила поднос из рук.

В общем зале опять появились новые гости, и разгорелся новый спор. Вновь прибывшие топтались у входа, отряхиваясь от снега, и по их одеждам легко было понять, что это нежить, служители богини смерти Мортис. Один из них был замотан в темно-зеленую хламиду и на голове носил рогатую шапку: так одеваются колдуны. У второго скелетоподобный доспех и круглый шлем указывали на принадлежность к тамплиерам.

— Я не желаю находиться под одной крышей с богомерзкими еретиками, тревожащими покой усопших! — горячилась аббатиса, обращаясь к Атаульфу. — Ваш долг хозяина — изгнать их немедля!

— Вы, ваше преподобие, не у себя в монастыре, чтобы что-то приказывать, — возражал ей Атаульф. — К тому же вы, видать, не местная, не приморская. А то бы знали, что мы с мертвя… э-э-э… со слугами Мортис не враждуем, а даже торговлишку кое-какую ведем. Да и еще бы нам враждовать, когда Алкмаар под самым боком. Попробуй, тронь кого — из-под земли целые армии поднимутся. Буквально.

— Вы рискуете навлечь на себя гнев Святой Церкви!

— А я вашей Церкви не боюсь! Я — верный слуга Вотана, и, если меня тронут, за меня поднимется весь наш клан! — загрохотал Атаульф и, изменив тон с грозного на любезный, обратился к новым гостям: — Добро пожаловать, почтенные путники, в «Гремящий перевал». Прошу за стол.

— Спасибо, любезный хозяин, — странным скрипучим голосом сказал колдун и добавил, обернувшись к аббатисе: — Хочу напомнить, что между слугами Бесплотной Богини и Империей заключено перемирие. Ваши воины клялись Всевышним, что не обнажат оружие против нас. Надеюсь, в этом доме не найдется клятвопреступников?

У аббатисы гневно раздулись ноздри, она хотела было ответить, но в последний момент обратилась к рыцарю:

— Еландр! Это недопустимо, чтобы особа духовного звания находилась в одном доме с богопротивными грешниками! Мы немедленно покидаем это нечистое место!

— Гхм… моя госпожа, — рыцарь замялся, — я боюсь, что там мы… что буря не позволит нам… В общем, боюсь, что мы просто вынуждены остаться здесь, иначе в такую бурю мы погибнем.

— О, Боже! — Аббатиса подняла очи горе. — За что ты посылаешь мне это испытание? Надо было брать в сопровождающие инквизитора, он не убоялся бы бури и не потерпел рядом этих…

«Эти» присели за стол, деликатно устроившись на дальнем от имперцев краю. Боренли поставила кубки с чаем перед эльфами.

— Спасибо, милая Боренли, — сказала эльфийка, потом на мгновение закрыла глаза, по лицу ее пробежала тень, и, открыв глаза, эльфийка сказала: — Очень скоро тебя ждет сначала большой страх, а потом большая радость.

— Прислушайся к Каэраэн, — сказал эльф. — Галлеан даровал ей способность предвидеть будущее.

Смущенная Боренли только поклонилась в ответ и шагнула к новым гостям. Обращаться к ним она ужасно боялась, но это сделал за нее Атаульф, поинтересовавшийся их желаниями. Колдун повернулся в сторону эльфов, втянул ноздрями воздух, потом уставился желтыми, как гнойники, глазами на Боренли и сказал:

— Принесите нам такого же травяного чая.

Боренли, внутренне содрогаясь от омерзения, пошла выполнять заказ, однако налила слугам Безносой уже спитой отвар, и когда она ставила грубые глиняные чашки перед колдуном и тамплиером, на мгновение ей показалось, что от них пахнет землей, как от свежевырытой могилы. Колдун словно бы почувствовал отношение Боренли и спросил тамплиера:

— Вот скажи мне, Ликед, почему все так боятся и пренебрегают Бесплотной Богиней, хотя никому не избежать встречи с ней?

— Не знаю, Мисхар, не знаю.

На какое-то время в зале «Гремящего перевала» установилась тишина и хрупкое спокойствие. За длинным столом на дубовых скамьях расположились гости: рыцарь с аббатисой, поближе к ним подвинулся купец, напротив людей сидели эльфы, а за другим концом стола расположились смертепоклонники. Возле огромного камина, в который Боренли могла бы войти даже не пригнув голову, уселись на крепких табуретах горцы: Атаульф, задумчиво покуривающий короткую глиняную трубку, Дарерад, огромной ручищей подкидывающий в камин куски горючего камня, Гордок, сложивший руки на пухлом животе, смурной Вимвин, мрачно глядящий в огонь. Боренли устроилась в углу на сундуке и принялась вязать шарф для Вимвина совершенно бесшумно. Было слышно только, как потрескивает горючий камень в камине, как поскрипывает где-то притаившийся сверчок и как злобно завывает за стенами разбушевавшаяся вьюга. Хотя компания в этот день подобралась довольно странная, все равно в зале витало ощущение домашнего тепла и уюта, за которые Боренли больше всего любила бесконечно долгие зимние вечера. Углубившись в вязание, она словно бы позабыла и о неудачном сватовстве Вимвина, и об угрозе выйти замуж за Гордока, и об отчаянном решении сбежать из родного дома. Время от времени ее мысли возвращались лишь к странным словам эльфийки. Большой страх, а затем большая радость — что бы это могло значить?

Внезапно тишину и покой нарушил громкий требовательный стук, от которого дубовая дверь, запертая на тяжелый засов, задрожала.

— Ноздри Имира! Кого это еще етуны принесли в такую погоду? — удивился Атаульф. — Дарерад, пойди, открой.

Длинная тень скользнула по залу: это горный великан поднялся со своего места, заслонив камин, и направился к двери. Едва он отодвинул засов, как дверь распахнулась с такой силой, что сбила с ног даже огромного сына гор. В зал не вошли, а буквально ворвались вместе с потоками холодного ветра и завываниями вьюги двое: один был облачен в алый плащ и вороненые доспехи, а его кроваво-красные глаза горели пугающим огнем; вторая также была одета в алое, но ее лицо было скрыто глубоким капюшоном. Темный паладин и ведьма!

— Именем Бетрезена! — провозгласил обладатель огненного взгляда. — Нам требуется убежище, дабы укрыться от бури!

— А найдете вы здесь только смерть! — прокричал в ответ рыцарь и неожиданно вскочил прямо на стол и, выхватив меч, прямо оттуда прыгнул на вошедшего. Однако реакция приспешника Бетрезена оказалась быстрее. Одним ударом он отшвырнул летевшего на него рыцаря, затем сам перемахнул через стол и одной рукой схватил аббатису, а другой достал из ножен ужасающий клинок — Меч Темного Разочарования.

— Если хоть кто-то из вас двинется с места, я снесу ей…

Однако темный паладин не успел закончить фразу, как произошло нечто совершенно неожиданное. Все вокруг застыло, словно вмерзнув в кристалл льда: пытающийся подняться у двери Дарерад, упавший навзничь рядом с ним рыцарь, эльф, уже успевший надеть на лук тетиву и тянущий стрелу из тула, вскочившие с места, опрокинув табуреты, Атаульф, Гордок и Вимвин, сидящие с вывернутыми в сторону шеями колдун и тамплиер. И лишь одно существо двигалось с обычной скоростью среди этих замерших истуканов. Это был Зирзар. Одним движением он скинул бархатный купеческий плащ, под которым оказался обтягивающий черный костюм ассасина, другим движением он извлек длинный кривой кинжал, а затем Зирзар в мгновение ока оказался около стоящей в дверях ведьмы, и его хищный клинок уже прикасался к ее горлу.

— Не спеши, воин Бетрезена! Мне достаточно лишь чуть-чуть оцарапать ее, и она умрет от яда. Не будь я ассасин Империи!

— Олмиэ! — воскликнул темный паладин. — Если ты тронешь мою сестру, клянусь свирепостью Тиамат, я убью вас всех!

— Погоди, погоди, воин! Не горячись, а лучше подумай! Сестру ты спасти не сможешь, но сможешь отомстить. Ты силен, сильнее каждого здесь, но нас намного больше. Если нежить не вмешается (а им это ни к чему), то против тебя окажемся я, рыцарь, эльф, трое гномов и великан. Один против семи. Даже если ты убьешь троих или четверых, остальные убьют тебя.

— Это мы еще посмотрим! Я не боюсь погибнуть в бою!

— Постой, постой! Ты ведь случайно оказался здесь, спасаясь от бурана. Значит, ты шел куда-то, у тебя была цель. Ты готов отказаться от этой цели, готов пожертвовать сестрой, чтобы глупо погибнуть на каком-то заезжем дворе? Разве это достойная смерть для воина?

— Что ты предлагаешь?

— Посуди сам: ты можешь убить аббатису, но тогда я убью твою сестру. Ты не можешь убить всех нас, а мы тебя — можем, но это обойдется нам слишком дорого. Война не выгодна ни тебе, ни нам. Я предлагаю перемирие. Давай просто разойдемся.

— Я не могу отсюда уйти, — угрюмо сказал темный паладин. — Мы погибнем от снега и ветра.

— Так не уходи! Переждите бурю здесь. Места хватит на всех.

— Чтобы проклятые демоны в моем доме… — начал было возмущаться Атаульф.

— Молчать! — рявкнул Зирзар. — Еще только гномьего упрямства мне не хватало! Ты бы предпочел гору трупов в своем доме, Атаульф?

Ассасин вновь обратился к воину Бетрезена:

— Как твое имя?

— Наидорн.

— Гляди, Наидорн. Я убираю свой кинжал. Убери и ты свой клинок, — сказал он и грозно оглядел всех остальных. — А если кто-нибудь попробует взяться за оружие, то я даже с отрубленной головой успею метнуть в него кинжал! Слово ассасина!

Каждый знает, что такое слово тайного убийцы Империи. Поэтому всего через несколько минут за одним столом оказались все, кто волею судьбы очутился этим вечером в «Гремящем перевале»: представители всех пяти рас Невендаара. Вряд ли еще при каких-то обстоятельствах могли бы усесться бок о бок аббатиса Святой Церкви и ведьма, рыцарь и темный паладин, гном и эльф, колдун-чернокнижник и горный великан. Каждый осознавал противоестественность этой ситуации, и все были смущены. Первой нарушила молчание преосвященная Женевьева:

— О, Всевышний! Могла ли я когда-нибудь даже в мыслях допустить, что буду делить кров не только с еретиками, поклоняющимися смерти, но и с демонами-вероотступниками?!

— Мы не отступники, мы верные слуги! — возразил ей темный паладин. — В действительности, отступники — вы, ибо вы отвернулись от создателя всех людей, Бетрезена!

— Но Бетрезен исказил замысел Верховного Отца и сделал наш мир юдолью страданий и слез!

— Нет! Это другие боги из зависти к Бетрезену испортили его творение и оклеветали его…

— Тише-тише, — примирительно сказал фальшивый купец Зирзар. — У нас тут прямо модель Невендаара в миниатюре. Верующие во Всевышнего жаждут уничтожить слуг Бетрезена, дети Галлеана точат нож на сынов Вотана…

— А разве не достойны мести порождения этого вероломного бога, вырвавшего сердце Галлеана и зашвырнувшего его на солнце? — вскочил со своего места эльф.

— Вотан лишь защищался, ибо эльфы первыми вторглись на земли Горных Кланов! — воскликнул Атаульф.

— Мы лишь мирно кочевали!

— Это все дела седой древности, — сказал ассасин, — они случились так давно, что уже не узнать кто прав, а кто виноват. Но случилось так, что пять рас Невендаара живут в одном мире, полные ненависти друг к другу, и ни одна не в силах взять верх над всеми остальными. Прямо как здесь у нас.

Тень задумчивости легла на лицо ассасина:

— Иногда мне кажется, что безжалостные боги просто играют нами, как мальчишки играют деревянными солдатиками…

— Может, иные боги и богини, — аббатиса выразительно посмотрела на смертепоклонников, — и грают своими созданиями, но Верховный Отец так не поступает.

— Ну да! Он отстранился и просто наблюдает за этим спектаклем, — проскрипел колдун.

— Он не отстранился! Нет! — запальчиво воскликнула аббатиса. — Да будет вам известно, что Всевышний послал в наш грешный мир своего ангела, дабы очистить Невендаар от скверны! И мы направляемся…

— Ваше преподобие, — перебил ее рыцарь, — вряд ли стоит рассказывать об этом здесь.

— Для Бетрезена это не секрет! — сказал темный паладин. — Многие направлены на поиск этого небесного посланца, и мы с Олмиэ в том числе.

— Дети Галлеана тоже ведают об этом ангеле, и мы также идем искать его, — сказала эльфийка.

— Это не секрет и для Горных Кланов, — добавил Гордок.

— Это ни для кого не секрет, — проскрипел колдун. — И я полагаю, нас всех завела сюда одна и та же цель.

Все с удивлением стали рассматривать друг друга, словно увидели впервые. Недоуменную тишину прервал хохот Атаульфа.

— Хо-хо-хо! — смеялся в голос старый гном. — Клянусь лысиной Аура, это уморительно! Чтобы пять охотников выслеживали одну дичь и столкнулись все разом носом к носу! Ха-ха-ха!

Смех разрядил возникшее было напряжение, когда, казалось, все готовы были вновь накинуться друг на друга. Разговор мирно перетек в обсуждение погоды: долго ли еще продлится буран, распогодится ли к утру и будет ли опасность лавин на перевале. Потом беседа сама собою угасла. Гости одни за одними просили провести их в комнаты, где они смогли бы лечь спать. Разведя всех, Боренли направилась к себе в горницу, и на пороге ее задержал Вимвин.

— Бореночка, может быть, мы сегодня проведем ночь вместе?

— Что ты такое говоришь? А ну брысь, а то дядю позову!

Огорченный Вимвин удалился, а Боренли, нырнувшая под одеяло, на миг задумалась: не зря ли она его прогнала? Нет, не зря, а то потом ни о какой женитьбе и разговоров не будет.

К утру буря утихла, снега намело по самую ручку двери, но Дарерад без труда ее открыл и быстро расчистил дорожку среди сугробов. Первыми поднялись рыцарь с аббатисой и, узнав, что путь свободен, тут же покинули «нечистое место», предварительно, конечно, заплатив за ночлег. Потом и остальные постояльцы стали выходить и собираться к столу. Боренли уже варила на всех знаменитую горскую овсянку.

Однако позавтракать сегодня им было не суждено. В распахнувшуюся дверь ввалился рыцарь Еландр, весь красный и запыхавшийся.

— Беда! Орда зеленокожих движется к перевалу! Нужно известить князя!

Боренли вздрогнула. На ее памяти такое случалось уже дважды за пятнадцать лет: дикие обитатели соседней заброшенной долины иногда собирались в подобие армии и совершали опустошительные набеги на Приморское княжество.

— Много ли их? — спросил Атаульф.

— Их много? — одновременно спросил Зирзар.

— Очень много! Там идут и гоблины, и орки, и тролли, и циклопы, и людоеды. Словно зеленая река течет вверх по склону.

— Ох, и правда, беда, — сказал ассасин. — Княжество сейчас защищать некому: князь с дружиной отправился в Столицу на ежегодный Императорский смотр. Защитники веры вычистили бы эту погань в два счета, но их сейчас нет. Нужно собирать городское ополчение. Но мы не успеем — зеленокожие дойдут до города уже к полудню!

— Орков нужно задержать на перевале, — сказал Атаульф. — Дать время наместнику собрать ополчение.

— Да кто их задержит?! — воскликнул рыцарь.

— Мы, — спокойно ответил старый гном. — Я, Дарерад, Вимвин.

— Там же целая орда!

— Ну так и мы чего-то стоим. И будем благодарны, если вы, сэр рыцарь, окажете нам помощь.

— Конечно, я пойду с вами.

— И я пойду с вами! — сказала вошедшая минуту назад аббатиса. — Я буду молить Всевышнего, чтобы он исцелял ваши раны и даровал вам победу.

— Мы, дети Галлеана, — подала голос эльфийка, — просим вас о чести сражаться вместе с вами.

Атаульф сурово сдвинул брови, но кивнул.

— Воля Мортис направляет нас за перевал, — неожиданно заговорил колдун. — Если на нашем пути возникнут препятствия, мы должны устранить их любой ценой. Впрочем, цена жизни сильно преувеличена… Мы идем с вами.

— Не думайте, что слуги Бетрезена попытаются трусливо уклониться от битвы! — воскликнул темный паладин. — Нам также нужно за перевал, и какие-то полуживотные не смогут нам в этом помешать.

— Ого! Вот это отряд! — сказал ассасин. — Что ж, попробуйте хоть на сколько-то задержать зеленокожих, а я поспешу в город. Со мной пойдет сэр Гордок для страховки: если со мной что-то случится, тогда он предупредит наместника об опасности.

Трепеща от волнения, Боренли подошла к Атаульфу.

— Дядя, вы возьмете меня с собой?

— Прости, Боренуля, но нет, не возьмем.

— Почему?

— Потому что я хочу, чтобы, если мы победим, было кому врачевать наши раны, а если погибнем, чтобы наши тела похоронили по всем обычаям. Лучше дай-ка нам с собой боевых эликсиров и настоек.

Боренли, с трудом сдерживая слезы, отправилась в кладовую за снадобьями, а когда вернулась, то увидела, что дядя куда-то ушел, а странный сводный отряд спорит о том, кто его возглавит.

— Я самый старший в военной иерархии, — горячился темный паладин, — поэтому командовать должен я!

— Ты не самый старший! — раздался вдруг голос с лестницы, ведущей на второй этаж. Все обернулись и увидели Атаульфа с двумя секирами в руках, облаченного в шлем с лосиными рогами и золоченые доспехи Мастера Рун. Боренли застыла от изумления: она и не знала, что Атаульф достиг таких высот на королевской службе.

— Выступаем немедля! — скомандовал Атаульф.

Боренли, отбросив всякие приличия, кинулась к Вимвину и поцеловала его на глазах у всех. Быть может, в последний раз.

— Прощай! Возвратись ко мне! — прошептала она. Вимвин лишь кивнул ей в ответ.

Оставшись одна в доме, Боренли все же не выдержала и расплакалась.

Время ожидания растянулось на неимоверно долгий срок. Боренли то плакала, то молилась Вотану и всем младшим богам и богиням, чтобы они сберегли Вимвина, то принималась за какую-нибудь домашнюю работу, но все валилось у нее из рук. Наконец она убедила себя верить, что Вимвин вернется и, скорее всего, он будет ранен, а значит, нужно приготовить лечебные отвары, настои и мази для заживления ран. Этим она и занялась. Однако, когда все было готово, а солнце уже ползло к закату, никто так и не возвратился. Боренли села перед погасшим камином, закрыла глаза и застыла в каком-то летаргическом оцепенении.

Из этого состояния ее вывел скрип снега за окном под чьими-то сапогами. Боренли кинулась к окну и сквозь слюдяную пластину разглядела, что это возвращаются те, кто ушел вместе с Вимвином. Но ни его, ни дядю, она не увидела. Словно ледяная рука сжала ее сердце. Она кинулась к двери, выскочила наружу…

И увидела, что в хвосте сильно уменьшившегося отряда несут носилки. С одной стороны их поддерживал эльф, а с другой… С другой их нес Вимвин, живой, целый и невредимый! На носилках лежал Атаульф, бледный, но живой.

Уже через несколько минут Атаульф оказался на своей крепкой дубовой кровати, Боренли хлопотала вокруг него, смазывала специальным бальзамом резаные раны, к счастью, неглубокие, накладывала шину на сломанную правую руку. Рядом был Вимвин, который взахлеб рассказывал о том, что случилось:

— На главном перевале мы дождались, когда появится передовой отряд орков, а потом Атаульф протрубил в заколдованный рог, и сошла лавина, которая всех их накрыла. Потом мы поспешили на верхнюю тропу. Ты знаешь, какая она узкая. Поэтому там уже было неважно, что зеленокожих так много. Ох и жарко нам там пришлось, ох и намахался я там молотом. Всем трудно было. Эти так и перли, так и перли. Твой дядя там так рубил гоблинов знатно, словно чурки сосновые. Мы там их целую гору перебили. Но и у нас многие полегли. Дарерад наш погиб, да примет Вотан его душу. Рыцарь погиб, дрался очень храбро. Мертвяки оба погибли. Мы уж подумали все, конец нам приходит. Но тут орки отступили, и вышел самый главный, хан ихний. Вышел и говорит, мол, давайте поединок устроим: я, говорит, один против ваших троих самых сильных. Если вы, мол, победите, мой сын уведет армию обратно, а если я, то вы сдадитесь в плен, и мы вас не тронем, мы, дескать, храбрость уважаем. Первым на него этот демон накинулся, только у хана доспех такой, что никаким мечом не пробить, потом на него дядя твой наскочил. А дрался тот хан кистенем огромным, било на нем — с мою голову. Вот этим кистенем он Атаульфу руку и сломал, а если б не шлем, то и голову разбил бы. Но тут ведьма наша, Олмиэ ее звать, чего-то пробормотала, и хан тот вдруг превратился в уродца такого здорового, толстого. Но самое главное — доспех на нем исчез. И тут к нему я подскакиваю, раз молотом, раз, раз, а потом аккурат между глаз ему как врезал. Он брык — и лежит. И уже не уродец, а опять хан. Но мертвый. Получилось, это я его уложил. Клянусь бородой Идуна! После этого орки взяли и обратно повернули!

— Да, все так и было, — слабым голосом заговорил Атаульф. — Славно Вимвин бился, очень славно. Прямо как мы когда-то сражались за Яату'Халли. И ведь это он нас всех спас. Знает парень, с какой стороны за боевой молот браться. Я, пожалуй, вчера неправ был. Так что, если не передумала, — можешь выходить за него. Клянусь ляжками Фрегги, из вас выйдет отличная пара!

Станислав Шиммер ОРАГУЛА

День подходил к концу. Я забрался на пригорок и устало выдохнул. Заплечный мешок натер и без того доставляющий неудобства шрам от ожога на правом плече, а болтающаяся шпага-эспадрон^[3] цепляла кусты и высокое разнотравье. Все, отбой, хватит стаптывать сапоги. Я сбросил мешок и бухнулся на траву.

— Сам виноват. Нечего было бросать лошадь, — прогнусавил Мишру прямо в ухо.

— Не донимай, — огрызнулся я. — Если бы я не бросил ее, оборотень сожрал бы меня с потрохами, и ты сам это знаешь.

Мишру обиделся и затих. Может, так его осаживать и не слишком вежливо с моей стороны, он же ничего не может сделать в ответ. Но я всего лишь усталый охотник на ведьм, и самое последнее, о чем я думал, — это манеры. Я расслабился и надвинул шляпу на глаза. Мишру протестующе заворчал. Конечно, не самое лучшее время для сна. Я поправил шляпу, встал и огляделся.

На севере, прямо передо мной раскинулась долина, разделенная пополам старой дорогой. До Второй Великой Войны это был оживленный тракт, по которому в Герху, тогда молодой, стремительно развивающийся город, доставляли всевозможные товары. Тогда он жил поставками ониксового дерева — редкой породы, росшей в Тердоросском лесу. Лесорубы из окрестных деревень добывали дерево, в Герхе его частично обрабатывали на месте, а частично — сплавляли вниз по Аспиду, небольшой реке, восточнее города. Но когда пришла война, знати стало не до новой шикарной мебели и безделушек, а эльфы быстро расправлялись с рабочими, сунувшимися в лес. И город стал потихоньку умирать. Ну что ж, ничто не вечно. Мне бы лошадь раздобыть — вот что главное. До города было навскидку лиги две, и до темноты я точно покрою это расстояние.

— Давай, давай, разомни ноги. Лошадь ему подавай, — зло сказал Мишру.

— Эх, если бы был толк тебя бить!

— Так что тебя останавливает?

— Перестань меня провоцировать! — Я поднял мешок и побрел к тракту.

Да уж, моя последняя работа обошлась мне втридорога. Бродяжничество вдоль границ Империи — само по себе занятие небезопасное, а когда ты еще и охотник на ведьм, то вдвойне. На ведьм — это, конечно, образно выражаясь. На самом деле в мою компетенцию входили не только ведьмы, но и оборотни, зомби, доппельгангеры, бесы и прочая пакость, с которой не с руки было возиться инквизитору. Но если для рядового инквизитора решение проблем с подобной нечистью и было простым делом, то мне хватало зарыться по шею и сверху еще притрусить. В итоге оборотень, терроризировавший несколько деревень в трех днях пути отсюда, чуть не прикончил меня, да еще и лошадь, подлец, задрал! Местные жители хоть и заплатили мне за избавление от чудовища, но с полезной в хозяйстве скотиной расставаться никто не захотел. Оставалось надеяться, что в Герхе еще действует храм Небесного Отца. Там мне точно помогут.

— Ты все веришь в его милость? — съязвил Мишру.

— Тебе еще не надоело копаться в моих мыслях?

— Если бы там было в чем копаться! — вздохнул он.

Я не ответил. За три дня перепалки с Мишру мне порядком надоели, но я его понимал. Он устал от продолжительного пути не меньше, чем я.

Я вышел на тракт. На северо-востоке дорога изгибалась и упиралась в стены Герхи. Еще лигу я шел спокойно, начали спускаться сумерки, и на башнях города зажгли огни.

— Слышишь? — вдруг сказал Мишру.

— Нет. — Я и в самом деле ничего не слышал.

— А ты прислушайся.

Я закрыл глаза и напряг слух. Ветер перебирает травинки в поле, шумит лес на востоке. Ничего необычного. Редкое спокойствие для земель Невендаара. Я поморщился и прислушался сильнее — на самой грани слышимости я различил перестук копыт. Он становился все отчетливее — кто-то ведет лошадь трусцой. По тракту, направляется в город. Ничего необычного.

— Ничего необычного, — так и сказал я.

— Пока ты всадника не встретил, — в голосе Мишру звучала тревога, — спрячь меня.

— Это еще почему? — удивился я. Вряд ли кому-то, кроме меня, придет в голову причинить ему вред. Ну в самом деле, кто в здравом уме будет пытаться убить шляпу? Пока он молчит и не болтает попусту, он в безопасности.

— Просто спрячь, прошу тебя! — Он уже явно нервничал.

— Ну ладно, ладно, — согласился я. Если Мишру и правда так нервничает, значит, есть на то причина. — Эй, слушай, а мне угрожает опасность?

— Тебе нет, прячь быстрее!

Я сбросил наплечный мешок, развязал горловину и затолкал Мишру на самое дно. И очень вовремя. Фигура всадника уже вырисовывалась на фоне облаков, обагренных последними лучами заката. Тусклые, вечерние отблески света бегали по тесьме его белой мантии, и я понял, чего так испугался Мишру. В Герху ехал не кто-нибудь, а имперский инквизитор. Я поторопился достать из-за пазухи медный диск на цепочке — своеобразную регалию охотника, символизирующую нимб. Диск размером с бутылочное донышко, гравированный причудливыми узорами, разделенными семью концентрическими кругами, в обиходе называли просто «монетой». На эту тему даже было выражение в кругах воинствующего духовенства — «монету разменять». Или попросту умереть на задании. «Диестро монету разменял», — так сказали бы о моей смерти. Не слишком смешно, но выражение устоялось.

Инквизитор был уже в паре десятков шагов, когда пустил коня шагом. Поравнявшись со мной, он посмотрел сверху вниз и нахмурился. Ну и вид, должно быть, у меня! Одежда запылилась, шарф размотан, сапоги истоптаны, полы плаща разорваны и камзол — латка на латке. Я улыбнулся и пожал плечами:

— Время трудное, ваше святейшество.

Конь фыркнул, словно выражая мне свое презрение.

— Ты здесь по заданию? — вместо приветствия грозно спросил инквизитор.

Ну что поделать, я сам задал тон разговора, не поприветствовав старшего по сану. Это, конечно, не очень приятно, но голова у меня после долгого пути работала только на одну цель — скорее попасть в город и выспаться на мягкой кровати (и хорошо бы без клопов).

— Нет, ваше святейшество, просто ищу отдых после тяжелой работы. — Я попытался выдавить из себя усталую улыбку.

Усталости было хоть отбавляй, а вот улыбаться этому напыщенному бурдюку святости меня не тянуло. Но — субординация.

Инквизитор скривил недовольную гримасу, хмыкнул и пришпорил коня, оставив меня глотать пыль из-под копыт.

— Ясно, почему ты их так ненавидишь, — приглушенно пробубнил Мишру из мешка.

— Это ты их ненавидишь. Я их просто не люблю, — ответил я и снова зашагал к воротам города.

— Эй, достань меня, — возмутился Мишру.

— Разве я умолял затолкать меня в мешок? Вот и посиди теперь там и дай мне подумать, — улыбнулся я.

— Подлец!

Не обращая внимания на протестующие вопли Мишру, я чеканил шаг за шагом по тракту, а голову мою не покидала одна озадачившая меня мысль. Какого беса инквизитору понадобилось в этом захолустном городишке? И почему он так отреагировал на мое присутствие? Конечно, большинство инквизиторов страдают некоторым комплексом превосходства, и, буду честен, у них есть на это причины. Но в обычной ситуации я нарвался бы на недовольство иного характера — меня бы обругали, прочли литургию об уважении и смирении. Редкий инквизитор упустит возможность просветить сановников ниже его по рангу. Но здесь все было совсем по-другому.

Меня не поучали, не стучали скипетром по голове и не наставляли на путь истинный. Это странно. Если у него дело в Герхе — почему он был так не рад мне? А если нет — тот же вопрос. На досуге надо с этим разобраться. Ощущение, что тут все не так просто, прочно угнездилось в моем сознании.

До ворот города оставалось не больше стадия,^[4] и я уже мог различить стражника, ковыряющего дорожную пыль кончиком алебарды. Я достал Мишру из заплечного мешка. Тот обиженно засопел.

— Извини, дружище, мне нужно было подумать. Не хотелось, чтоб кто-то лез в мои мысли в этот момент, — сказал я, поправляя полы шляпы и надевая ее. — А поскольку мы подходим к городу, будь добр, не болтай.

— Ты хоть понял, кого ты попросил быть добрым? — хихикнул Мишру.

— Шляпу? У меня и впрямь проблемы с головой, — усмехнулся я.

Когда я подошел к воротам, сумерки уже накрыли долину серым покрывалом, и зыбкие огоньки на стенах стали казаться ярче. Стражник, увидев меня, сразу оживился.

— После заката ворота закрыты! — отчеканил он.

— Даже для меня? — Я ухмыльнулся и приподнял бровь.

— А что особенного в тебе, бродяга? — с вызовом в голосе ответил стражник.

— Не всякий усталый путник это бродяга, дружище. — Я приподнял медальон, висящий у меня на шее, и постучал по нему пальцем. Стражник снял факел со стены своей каменной сторожки и поднес его ко мне.

Узор на «монете» засверкал в трепещущемся пламени факела.

— О, как! — удивился стражник.

— Именно так. А теперь просто впусти меня. Я устал, а нормальной постели не видел уже три дня без малого.

— Конечно, конечно. — Стражник поставил факел на место и нырнул в сторожку.

Послышался звон, и обратно он вышел уже с внушительной связкой ключей.

— Слушай, а до меня в город въезжал инквизитор? — поинтересовался я.

Стражник подошел к двери на воротах и начал отпирать большой, красивый замок — явно гномья работа, память о славном прошлом города.

— Да, мастер, приехал! Про Церковь спрашивал, открыта или нет.

— И она открыта?

— Все еще да, мастер. Правда приход мал, жители все больше делом заняты — у нас же тут почитай ни полей нет, ни угодий там охотничьих — раньше только ониксовым деревом и жили. Сам-то я хожу…

— Стой, стой. Это очень печально, правда. Но припомни, не говорил ли он еще чего-нибудь?

Стражник закончил открывать сложный механизм замка и постучал четыре раза металлическим кольцом на двери. Открылась задвижка на уровне глаз, и из-за ворот послышался недовольный голос:

— Демьен, что еще? Никакого вина на смене, я уже сказал! А то будет как в прошлый раз!

— Не, не, Патрик! Я не про вино, — Демьен смутился. — Тут гость к нам.

— Какие гости после заката? — возмутился голос из-за ворот.

— Это, Патрик, не просто гость. Это мастер охотник. Отворяй.

Патрик удивленно фыркнул, послышался звук сдвигающегося засова. Демьен повернулся ко мне и поднял палец вверх:

— Во! Я вспомнил. Его святейшество справлялся о бароне Ривенхате! В городе он или нет.

— О бароне Ривенхате?

— О нем самом, мастер. Приехал к нам барон с небольшой свитой, недели с две назад. Почему приехал — не знает никто, но поговаривают, что он хочет с эльфами про добычу дерева договориться. Вот о нем-то его святейшество и узнавал.

Дверь в воротах открылась, и из проема выглянул мужчина в кольчуге, с факелом в левой руке и небольшим палашом в правой. Он присмотрелся ко мне и с облегчением выдохнул:

— Заходите, мастер охотник, заходите скорее.

— Спасибо, Демьен, — поблагодарил я стражника, — и не налегай на вино.

— Не стану, мастер, — усмехнулся тот в ответ.

Я вошел в дверной проем следом за Патриком. И тут меня ударило.

Это был не простой удар. Конечно, никто меня не тронул. Но моя голова вдруг наполнилась неясным гудением, в глазах потемнело, а ноги затряслись. Я оперся на стражника.

— Что это с вами, мастер? — удивился он.

Я не ответил. Я пытался сосредоточиться на своих ощущениях. Такого никогда раньше не бывало, это самое сильное озарение, которое мне довелось пережить. На лбу выступил пот, и слабость навалилась еще сильнее.

Тут стоит заметить, что рядовой охотник на ведьм обладает не таким уж большим арсеналом борьбы с нечистью — это только его боевые навыки, познания в демонологии и некромантии, необходимые для эффективного противостояния порождениям огня и смерти, и «монета» на самый крайний случай. Вот и все — никакой магии. Разве только вера, но не более как подспорье. Со мной все было немного по-другому.

Еще во время моего обучения в семинарии, при монастыре Теурга, отец-настоятель Сиребий заметил у меня странную особенность — мое тело очень резко реагировало на присутствие всего «богопротивного». Когда началась Вторая Великая Война, и монастырь был осажден нежитью, я провалялся с жуткой лихорадкой два дня, пока имперские войска не сняли осаду. Священник, приставленный к госпиталю, разводил руками — не помогали ни лекарства, ни святая сила. После этого отец-настоятель обратил на меня свое внимание и провел несколько болезненных сеансов изучения моих способностей. Именно тогда меня, по просьбе все того же настоятеля, перевели из духовной семинарии в монастырь Сияющей Руки, где готовили паладинов. Правда, паладина из меня не вышло.

Пусть природа моего «дара» так и осталась невыясненной, но после нескольких лет тренировок я научился контролировать свое состояние и даже использовать его себе в угоду. Но сейчас — это было страшно. Словно в тот первый раз, когда я увидел со стен монастыря в зыбкой дымке на горизонте истлевшие стяги армии Мортис.

Я отпрянул от Патрика и, пытаясь устоять на ногах, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Лоб покрылся испариной, но слабость прошла. Мишру шевельнулся. Спокойно, дружище, я уже в порядке.

— Мастер? — еще раз с беспокойством спросил Патрик и положил руку мне на плечо.

— Все в порядке. Я просто сильно устал с дороги.

Стражник с недоверием посмотрел на меня, но переспрашивать не стал.

— Где у вас тут можно остановиться на ночь?

— Ну, — Патрик задумался, — последний постоялый двор — это «Черное Дерево» в квартале отсюда. Там же и трактир.

— А где остановился барон?

— Ривенхат? Тот, что приехал с полмесяца назад? Я слыхал, что он гостит у мэра.

Я кивнул. Патрик коротко объяснил мне, как пройти к трактиру и где примерно находится дом мэра. Я поблагодарил его и направился к «Черному Дереву».

— Эй, эй! — Окликнул меня стражник. — Мне надо записать ваше имя, мастер!

— Диестро. Приятно познакомиться и всего хорошего.

Я, не оборачиваясь, махнул рукой на прощание. Пока я шел к постоялому двору, у меня было время осмотреть город. Задумываться о гнетущем меня чувстве я пока не хотел.

Герха, правда, когда-то был славным городом. Широкие улицы, несмотря на небольшой размер города, добротные каменные дома, иногда двух- или даже трехэтажные. На главной площади, куда я вышел через несколько минут пути, когда-то даже был фонтан. Но повсюду были видны следы упадка — свет горел лишь в некоторых домах, окна большинства лавок были заколочены, а вместо вывесок устало позвякивали на ветру обрывки цепей. Фонари горели через один. По пути к главной площади я встретил всего двух патрульных. Даже каменная кромка фонтана была расколота, и сквозь трещину пробивался кленовый куст.

Я остановился у фонтана и отломал веточку клена. Справа как раз находился трактир, трехэтажное здание, глубоко вдававшееся задним фасадом в окружающие его постройки. Темная черепичная крыша, пилястры,^[5] шедшие через балконы второго и третьего этажа, — определенно это здание не всегда было дешевой забегаловкой. Япризадумался. Судя по гомону, доносившемуся изнутри, в трактире сейчас было весьма оживленно. Я же не хотел ничьей компании — а, зная нравы провинциального люда, падкого на все новое, на пару стаканов вина меня все-таки вытянут. С другой стороны, искать в темноте церковь, чтобы провести ночь на деревянных или, того хуже, каменных скамьях — нет уж. Я отлежал себе все бока на жестких полатях, пока жил в деревне, которая стоила мне лошади. Хочу нормальную постель.

— А я хочу нормальное тело, — усмехнулся Мишру.

— Оно у тебя было. Просто ты попытался вылезти там, где не следовало.

— Я-то тут при чем! Меня призывали!

— Хочешь сказать, что ты не мог отгородиться от призыва? Не смеши меня.

— Да уж, тебя рассмешишь. Скажи тогда, что это тебя так зацепило у ворот?

— А ты не прочел мои мысли?

— Их не так легко читать, когда ты думаешь не словами, а образами. Я — шляпа, а не прорицатель.

Я огляделся по сторонам. Было крайне неразумно разговаривать со шляпой на виду у какого-нибудь горожанина, идущего за своей вечерней кружкой эля.

— Давай я объясню тебе в гостинице.

— Хорошо, — согласился Мишру, — но только мне тоже есть что тебе сказать.

Я пожал плечами. Кроме колкостей, за последние дни от него я ничего не слышал. Я спрятал «монету» под камзол — лишнее внимание мне тут совсем ни к чему.

Подойдя к входу в трактир, я толкнул тяжелую двухстворчатую дверь, и в лицо мне сразу ударил спертый воздух, пропитанный ароматами табака, пота и эля. Большой питейный зал гудел множеством голосов. Повсюду на стенах были развешаны масляные фонари, еще несколько висело под потолком. Между большими столами сновали туда-сюда девушки в простых, крестьянских одеждах, разносившие выпивку. В дальнем конце зала стояла большая стойка, углы которой были украшены стелами из ониксового дерева. За стойкой суетился невысокий худощавый человек в грязном фартуке. С левой стороны зала, ближе к стойке, была лестница, ведущая, видимо, в гостевые комнаты.

На мое появление не было обращено ровным счетом никакого внимания. Большая часть посетителей, не считая уснувших носами в кружки, собралась в дальнем конце зала. Самый громкий галдеж шел именно оттуда, все что-то живо обсуждали, столпившись за одним из больших столов. Голоса иногда перекрывал зычный, глубокий бас, после чего следовал взрыв хохота.

Я подошел к одному из самых маленьких столиков у входа, сел на скамью и жестом подозвал служанку. Фонарь надо мной горел слабо и скрывал стол в полумраке. Окно у стола было открыто, и свежий ночной воздух приятно овевал мое лицо.

— Что у вас сегодня? — спросил я у подошедшей служанки.

— Баранье рагу и… — начала говорить она.

— Рагу достаточно. И бутылочку вина. Только не надо крепкого.

Она кивнула и упорхала. Я снял шляпу, положил ее на стол рядом с окном, отстегнул эспадрон, а сам, опершись о стену, с наслаждением вытянул ноги. Долгожданный отдых был уже совсем близок — сейчас набью пустой желудок горячим, сочным рагу, вина для полного расслабления, и наконец прекрасный сон в чистой постели. Гнетущее чувство почти исчезло, но что-то на самой кромке сознания все еще беспокоило меня. К бесу, подождет до завтра.

Служанка прибежала с деревянным бокалом и бутылкой красного вина. Я с наслаждением пригубил — легкое и не слишком крепкое, то что нужно. Я с трудом поборол желание снять сапоги для полного удовлетворения.

— Песню! — выкрикнул вдруг кто-то из толпы за большим столом.

«Песню, песню!» — подхватили все.

Я с интересом посмотрел туда. Толпа немного расступилась, но обладателя баса все равно не было видно. «Что ж! Песню так песню!» — рявкнул он и затянул старую, бойкую балладу о сражении на склонах Киннадона. Гномью балладу. А я знал только одного гнома, способного так легко общаться с людьми. Я вышел в середину зала и крикнул:

— Агилмунд! Какими судьбами!

Толпа вокруг стола расступалась — это гном расталкивал людей своими могучими руками. Ростом ненамного выше стола, он обладал крепчайшим телосложением, шире обычного человека в плечах и с куда более массивными конечностями. На нем была кольчужная майка, на руках — грубые кожаные перчатки. Короткие ноги в кожаных штанах цвета дорожной пыли были обуты в стальные сапоги. Роскошная шевелюра Агилмунда доходила ему до поясницы, а огромная черная борода спускалась ниже пояса. Из всей этой массы волос видны были только большой нос и постоянно прищуренные глаза с множеством морщин в уголках.

— Диестро! — воскликнул он. — Неужели это ты, горелая головешка!

— Агилмунд! Единственный гном, у которого борода растет даже из носа! — крикнул я и пошел ему навстречу.

Он обхватил меня своими ручищами и сжал так, что спина хрустнула. Весь зал с удивлением наблюдал за этой сценой приветствия.

— Как ты тут оказался, старый друг? — спросил он, отпуская меня из своих объятий.

Я перевел дыхание. Все-таки он никогда не рассчитывал силу.

— Случайно, дружище. А ты?

— Я — нет! — От его громогласного голоса я успел поотвыкнуть за два с лишним года, которые мы не виделись. — Но об этом мы поговорим позже! Маргарита! — окликнул он одну из служанок. — Эля моему товарищу, да покрепче!

— Нет-нет, Аги! — я замахал руками. — Я дико устал, и у меня скоро остынет мое рагу…

— Спокойно! — Гном хлопнул меня по спине, и я закашлялся. — Нет лучшего средства от усталости в теле и душе, чем огонь из эля, который мы сейчас зажжем в твоем брюхе!

— Аги… — пытался протестовать я, но гном зажал мое плечо стальной хваткой и потащил к стойке.

Я перестал сопротивляться.

— Аги, я, правда, очень устал. И не слишком хорошо себя чувствую. — Я внимательно посмотрел на него.

Он заглянул мне в глаза. Я кивнул.

— Ах вот оно что… — прошептал Агилмунд в бороду.

Он не понаслышке знал о моей способности чувствовать всякую дрянь — однажды это даже спасло нам жизнь. И к моей фразе он отнесся с большой серьезностью.

— Ну ладно, — он отпустил мое плечо, — отдыхай. Я зайду тебе в комнату ночью, нам есть о чем поговорить.

Да что такое! Они мне решили спать не давать своими разговорами! Я кивнул гному и вернулся за свой стол. Немного сбившаяся с общего ритма атмосфера веселья в трактире быстро восстановилась с возвращением Агилмунда в шумную компанию.

Я ковырял деревянной ложкой еще теплое рагу и думал об Агилмунде. Что он тут делает? Старый, бывалый ветеран Кланов в таком захолустном местечке? Тем более в наше время, когда гномов днем с огнем не сыщешь. Странно, что стражники не упоминали о нем. Еще один вопрос, на который мне стоит найти ответ. Но тут хоть все проще — сунуть нос в дела незнакомого мне инквизитора я не имел права, как младший по сану, а сунуть очень хотелось. Агилмунда же я знал уже довольно давно и мог позволить себе расспросить его. К тому же он относился ко мне немного по-отцовски — с тех самых пор как мы познакомились, когда он спас меня от ужасного пандемониуса. Я, как и немалое количество воинов Империи, был слишком неопытен, но Вторая Великая Война требовала всех человеческих ресурсов. Я до сих пор помню, как он выпрыгнул из-за обугленного уступа, с невероятной для его комплекции ловкостью, и одним взмахом сияющей секиры отсек ублюдку рог. Как эта тварь закричала! Но пугать гномьего ветерана, закаленного в сотнях битв, — напрасное дело. Агилмунд только усмехнулся тогда. Закованный в неподвластные огню латы, он ступал по выжженной земле, и с каждым его шагом в воздух поднимались тлеющие искорки и улетали куда-то ввысь, в затянутое черными тучами небо.

Огонь горел повсюду, земля разверзалась и выплевывала лужицы кипящего металла. Словно наступил Рагнарёк, а Агилмунд-Вотан сражается в последней битве с пандемониусом-Бетрезеном. Демон выпустил в него струю пламени, но Агилмунд просто прошел сквозь нее и вонзил топор чудовищу в грудь, а я проткнул его сзади эспадроном. Тогда я получил свой первый ожог на правой руке, еще до встречи с Мишру. Как гном вынес меня из этого ада, и зачем он это сделал, я до сих пор не знаю. Я потерял сознание от боли почти сразу, как демон рухнул на усыпанную пеплом землю. С тех пор мы много битв прошли вместе, пока Империя и Горные Кланы были союзниками. Даже сражаться по-настоящему меня научил именно он — в монастыре я был последним по фехтованию, да и сейчас управляюсь со шпагой неважно. Но, как оказалось, это не самый критический фактор для выигрышного боя.

Я доел и, рассчитавшись со служанкой, забрал недопитую бутылку вина и подошел к стойке. Человечек в фартуке, наверняка хозяин трактира, быстро подбежал ко мне:

— Изволите комнату на ночь, господин?

— Да, — ответил я, — и желательно поспокойнее. — Я кивнул в сторону гогочущей братии за большим столом.

— Конечно, господин! — Трактирщик улыбнулся мне самой располагающей улыбкой, в которой, впрочем, недоставало несколько зубов. — Комнаты на третьем этаже, свободные и удобные, да и вид прекрасный! Всего четыре монеты за ночь!

Четыре так четыре, цена небольшая, но для этого городишки, пожалуй, немного преувеличенная.

— Скажите-ка, милейший, — заговорил я, пока доставал кошелек, — а не случалось ли у вас в городе чего странного в последнее время?

Трактирщик задумался и подпер рукой подбородок.

— Нет, господин, ничего странного, — заговорил он, когда на стол упало пять монет, — разве что бесноватый к нам набегал, да приехал мессир Ривенхат и его утихомирил, со своими солдатами.

Бесноватый? Неужто берсерк? Странно. Конечно, после победы над демоническим аватаром Бетрезена много прислужников Легионов проклятых разбежались кто куда. И еще непонятнее то, что барону не наплевать на проблемы умирающего города настолько, что он даже принял участие в устранении одной из них. Мой опыт показывает, что максимум, на что они способны в таком случае, — это отправить разбираться с бедой кого-то вроде меня. В любом случае берсерк не объясняет моего состояния, на такую мелочь я не мог реагировать настолько бурно.

Трактирщик объяснил мне, как попасть в свою комнату, и дал мне ключи и светильник. Я еще раз посмотрел на шумящую толпу и поймал внимательный взгляд Агилмунда.

Комната оказалась не так уж плоха и стоила своих денег. Большая кровать, шкаф, несколько картин на стенах, большой стол с тремя стульями. Два больших окна с плотными занавесками разделял балкон. Я поставил светильник на стол, снял шляпу и начал раздеваться. Плащ лег на стул, вконец замучившие меня сапоги я затолкал под кровать. Одна из служанок очень кстати принесла мне ушат холодной воды для умывания.

Я вышел на балкон. Сумерки уже давно сменились ночью, где-то вдалеке шумел лес, а воздух был прохладен и чист. Сам город был тих, как мышонок.

— Не такое уж плохое местечко, а? — обратился я к Мишру.

— Отсюда мне не слишком хорошо видно, — донеслось со стола, куда я его положил.

— Да ладно, у тебя же живое воображение.

— Герху в огне я представляю себе гораздо лучше.

— Еще бы, — усмехнулся я, — так что ты хотел мне рассказать?

Повисла тишина. Мишру вообще не любил мне помогать, и делал это, только если в опасности было и его существование. С ним вообще было тяжело — он то отмалчивался днями, то разражался таким словесным потоком, что его и на людях не заткнешь. Но его в общем можно понять. Демону, заключенному в шляпе, которую таскает с собой охотник на ведьм, приходится несладко. Конечно, я не испытывал к нему ни капли сочувствия — демон есть демон. Но иногда он бывал полезным и спасал нам жизнь, а я настолько привык к нему, что даже стал немного сочувствовать. Хотя наше знакомство к тому мало располагает.

Когда я был еще не слишком опытным, но уже кое-чего повидавшим охотником, мне досталось дело — разобраться, кто бы мог подумать, с ведьмой. Очень сильной ведьмой, которая решила бросить к ногам Легионов целую провинцию Империи. И почти сделала это. Не думаю, что кто-то в инквизиции предполагал, что она будет так сильна, — иначе на нее натравили бы манипулу паладинов.

Но все было так, как было. Я не мог противостоять ведьме в открытую и дождался момента, когда она будет наиболее уязвима — в момент призыва демона. Каким-то чудом избежав ловушек, заботливо оставленных для меня, и вступив в бой с несколькими мерзкими извергами, я все-таки достал ее. Но поздно. Ритуал был уже необратим, и я сделал первое, что пришло в голову, — попытался запечатать еще не вышедшего демона. Я помню, как все плыло у меня перед глазами от запредельной концентрации зла, как ведьминой кровью рисовал печать на шляпе и как из последних сил прикладывал ее в центр пентакля.

Я не рассчитал силу демона и едва не упустил его — мне пришлось держать шляпу, даже когда огонь охватил мою правую руку, ногу и бедро. После того как линии рисунка погасли, я, наконец, потушил себя и впал в забытье. Когда я очнулся живым, но изувеченным, я обнаружил себя владельцем говорящей шляпы. Именно тогда Мишру начал сотрудничать со мной — я пригрозил ему стереть печать, если он не поможет мне выйти из леса живым. Хотя я до сих пор не знаю, убьет это его или наоборот освободит. Видимо, он был уверен в первом, раз согласился. С его помощью я кратчайшим путем вышел к обитаемым местам. Каким чудом я выжил, не знаю до сих пор. Прошел почти год, прежде чем я смог снова взяться за дело.

— В этом городе сейчас находится очень сильный некромант, — буркнул Мишру.

— Некромант? Что ему тут делать?

— Этого я не знаю. Некромант есть. Или еще какая дрянь похуже.

Если мое состояние связано именно с этим, то дела действительно плохи. С некромантом мне не тягаться.

— Значит, сон откладывается. Нужно сообщить инквизитору. — Я в задумчивости почесал подбородок.

— Думаешь, он не знает? — Мишру хихикнул. — Иначе с чего ему тащиться в эту малолюдную дыру?

— Тут с тобой сложно не согласиться, — я кивнул. — Но это ничего не меняет. Нужно сказать Агилмунду и идти искать инквизитора. Эх, прощай столь желанный сон! — Я развернулся и зашел в комнату.

Пока я умывался и думал, что делать дальше, Мишру напоминал мне методы борьбы с некромантией. Я все это прекрасно знал, но попасть в стычку с некромантом мне хотелось меньше всего. Шансов не было никаких, даже для инквизитора я буду обузой. С другой стороны — с чего мне вообще соваться в это дело? Помощи моей никто не просил, попал я сюда случайно. Слуги Мортис, свободно разгуливающие по Империи, — это, конечно, очень плохо, но жить еще все-таки хочется.

— Может, мне вообще не лезть в это дело? — спросил я у Мишру, окуная горящие ноги в ушат.

— Конечно, не лезь. Иди по стопам своего дядюшки, поцелуй некроманту ручку.

— Заткнись, или я запихну тебя в чулан. Я не такой.

— Да ну? Это говорит не тот ли Диестро, который уже несколько лет таскает с собой демона, пользуется его услугами и все время забывает сообщить об этом церкви? — съязвил Мишру.

— Надо было сдать тебя сегодня?

Мишру замолчал. Я откинулся на кровать. Как же хорошо вот так отдыхать — ноги в холодной воде, тело расслабленно. Только вот ожоги, проглядывающие через расстегнутую рубаху, зудели и мешали лечь поудобней.

В дверь постучали. Я поднялся с кровати — неожиданно резко затуманилось в глазах, и я, оступившись, чуть не опрокинул ушат и треснулся головой о шкаф.

— Аггх, проклятие! — выругался я, открывая дверь.

На пороге стоял Агилмунд с бутылкой каштановой водки и двумя деревянными стаканами.

— Эк ты бурно на меня реагируешь, соскучился? — приподнял бровь гном.

— По тебе всегда, дружище, — я улыбнулся, — проходи. А вот с водкой это ты зря.

— Зря — не зря, это мы увидим. Разговор предстоит долгий.

— С долгими разговорами придется повременить. В городе сейчас находится такой сильный некромант, что я чуть не шлепнулся в обморок, когда ворота прошел.

Агилмунд удивленно хмыкнул. Я пропустил его в комнату. Он поставил водку и стаканы рядом со шляпой и запрыгнул на стул. Я обтер ноги и сел напротив него.

— И откуда такие вести? — спросил гном.

— Я встретил по пути в город инквизитора.

— И он взял и так тебе все рассказал? — с сомнением в голосе спросил Агилмунд. Гном не понаслышке знал угрюмый нрав инквизиторов и их отношение к тем, кто лезет в их дела.

— Именно так, — кивнул я, — но не сказать что он был словоохотлив. Просто предупредил. — Сдавать Мишру, даже Агилмунду, я пока не собирался. Сомнительно, что он поймет природу моих взаимоотношений с демоном, пусть даже заточенным в шляпе. Я и сам их плохо понимаю. — Теперь я думаю, что мне делать, оставить все как есть и не совать нос не в свое дело или прийти на помощь старшему, чтобы получить за это нагоняй?

— Если будет кого потом отчитывать, — усмехнулся гном. — Я не знаю, что тебе делать, друг. На твоем месте я бы не раздумывал. Нежить должна покоиться в земле.

Я кивнул. Агилмунд открыл бутылку и налил в мой стакан немного водки, а свой наполнил до краев.

— С другой стороны, — продолжал он, — твоя новость кое-что меняет в моем деле. Мне думается, что он не случайно в Герхе.

Мишру издевательски хихикнул. Я наигранно закашлялся и будто случайным движением смахнул шляпу на пол.

— Это что было? — спросил гном.

— Ты о чем? — Я поднял шляпу с пола и запихнул ее в шкаф.

— Странный звук. Словно кто-то хихикнул. Ты не слышал?

— Нет, — солгал я.

Агилмунд недоверчиво покосился на меня и залпом осушил свой стакан. Действительно, глупо, и я понимаю Мишру, с его саркастическим смешком. Понятно, что некромант не просто так приехал в город. Я закрыл дверь шкафа и снова сел за стол.

— Продолжай, прошу тебя. — Я придвинул стакан к себе поближе и посмотрел на гнома. Агилмунд налил себе еще водки и продолжил:

— В Империи я нахожусь по делам Кланов, как сам понимаешь. Наша мощь уже не та, как в старые времена, и сейчас, после всех этих войн, мы намного слабее, чем когда-либо. Все больше общин уходят на поиски Кланов, не тронутых войной, надеясь возродить наше былое могущество. В свете всех этих проблем мое задание, может, и не слишком важно, но это неплохой шанс укрепить дружбу наших с тобой народов. У меня письмо к самому Императору Эмри.

— Ого! — удивился я. — И что же такого могло произойти, что об этом необходимо знать Императору?

Гном посмотрел по сторонам и покосился на шкаф, словно подозревал слежку. Потом встал и закрыл балконную дверь.

— Я говорю это тебе, потому что доверяю, Диестро. И хочу официально просить тебя сопровождать меня в столицу как посла Горных Кланов.

Я чуть не подавился водкой, которую все-таки решил пригубить.

— Меня, Агилмунд? В столицу, к Императору? Да он насадит меня на меч, как только узнает из какого я рода!

Гном усмехнулся:

— А кто ему скажет?

— Но предложение все равно неожиданное! И я, конечно, хотел бы знать, в чем суть дела.

Агилмунд снова сел за стол и, осушив стакан, склонился чуть вперед, к моему лицу:

— Вельвы в наших поселениях словно сошли с ума. Многие не могут спать и есть, только и твердят о том, что Невендаар снова ждут великие потрясения. Диестро, я никогда не видел такого, и, поверь, смотреть на это страшно. Некоторые прорицательницы бросались в пропасть, не в состоянии выдержать чего-то. Но все в один голос твердят, что земля разродится новым чадом и боги снова начнут свою мрачную игру.

Я задумчиво постучал ногтем по кромке стакана. Странно как-то. Пророчицы кланов — вельвы на их языке — ошибались и раньше, и один раз даже повергли Кланы в панику, когда, казалось, близился Рагнарёк.

— Бред какой-то, — сказал я.

— Но это есть. Диестро, я пожил на этом свете намного больше тебя. И научился отличать странности от глупостей. И вот еще что — с самого медвежьего перевала меня выслеживала нежить. Я принял бой только на окраине Тердоросса. И тут ты мне говоришь, что в городе некромант, да еще и не простой. Это странно, по-твоему?

— Это логично… — задумался я. — Так ты считаешь, что тебя ведет нежить, и этот мракобес здесь подстерегает тебя?

— Именно. И поэтому я тебе и предлагаю меня сопровождать. Один я могу не выстоять, а помощи здесь мне ждать неоткуда.

— А я, значит, могу выстоять? — возмутился я. — Аги, я обязан тебе жизнью, и не раз. Но я всего лишь охотник на ведьм. Боюсь, ты переоцениваешь мои силы.

— Я помню, как учил тебя сражаться. Для человека получалось у тебя неплохо.

Я улыбнулся гному. Тогда, брошенному в горнило войны, неопытному и испуганному, мне просто сказочно повезло встретить Агилмунда. Я был обязан ему очень многим и испытывал к нему почти сыновние чувства. Мне очень не хотелось помирать от чумы или еще какой пакости, которую мог устроить прислужник Мортис. Но если рядом будет Агилмунд, то, думаю, будет не так и страшно.

— Конечно, дружище. Конечно, я с тобой пойду. — Я улыбнулся гному. — Куда же мне деваться. Только что делать с некромантом, все равно надо решить. И я должен доложить старшему по сану о своем назначении на должность сопровождающего.

Агилмунд нахмурился и потеребил свою роскошную бороду:

— Чем меньше людей знают о моей дороге, тем лучше. Растрепывать инквизитору о пути в столицу я бы не хотел. Однако, если так мы убьем двух зайцев, я не против. Надеюсь, ваши церковники умеют хранить тайну. Им я доверяю куда меньше, чем тебе.

— Не волнуйся, — я кивнул, — они самовлюбленные, но не глупые. Не все из них.

— На том и решим, — улыбнулся гном, и на его небольших, раскрасневшихся щеках сбежались целые толпы морщинок. — Идем искать твоего инквизитора. Я только оденусь подобающе.

Я встал проводить Агилмунда. Он оставил стакан на столе, предусмотрительно забрав водку, и только подошел к двери, как из-за окна донесся скрежещущий звук.

— Опять закашлялся… — только и успел проговорить гном, как балконная дверь вылетела в комнату.

Стекла разлетелись на бесчисленное количество осколков, с силой вылетевших в помещение. Занавески взметнулись, обломки оконных рам запутались в бахроме, и сине-фиолетовый морок ворвался через раскрошенные дыры в стене. Несколько стеклянных иголок попали в меня, больно вонзившись в изувеченную руку, которой я успел закрыть лицо. Агилмунд не устоял на ногах и упал как раз в тот момент, когда балконная дверь пролетела в нескольких пядях над ним, разбившись в щепки о каменную стену. Я только и успел убрать руку, как мгла нахлынула на меня, а сквозь мертвенную дымку проглянуло нечто. Иссохшая, висящая лоскутами кожа, сухие волосы, клоками свисавшие с неестественно вытянутого черепа, и искаженный в невероятной гримасе рот — было последним, что я увидел, прежде чем провалиться куда-то в глубину.

Я снова был в монастыре. Тускло светило солнце, пробиваясь через поросшую мхом решетку каземата. Я снова сижу тут, и снова за трусость на тренировках. Послушники — будущие паладины, будущая гордость и сила Империи, пример для всех — снова будут высмеивать меня. Пусть. Я дерусь подло. Я ухожу от боя, когда не могу победить. Зато я жив. Я падал сквозь каменную скамью еще ниже.

В яму. В ней лежит полуразложившийся труп и пытается подползти ко мне. С оскаленного черепа свисают ошметки гнилой плоти, на челюстях — гнилостная пена. Мне очень страшно, я пытаюсь выбраться из ямы, но настоятель Сиребий ходит вокруг и сталкивает меня обратно. Мне больно, обидно и страшно болит голова. Я падаю в землю, и она затягивает меня.

В туман. Все в тумане, все нечетко. Картины сменяются слишком быстро, я мал и не понимаю того, что происходит вокруг. Я знаю только, что мать увозит меня куда-то из столицы, а я не хочу никуда идти, я хочу обратно, к нашему фонтану — в нем плещутся золотые рыбки. И когда опускаешь в воду руки, рыбки пускаются наутек, и солнце так весело играет на чешуе! Но мать неумолима. Она бежит к карете и почему-то проклинает дядю.

«Ты им отомстишь, мой мальчик, — говорит она, — за дядю и за всю нашу семью. А пока надо бежать».

У кареты ждут какие-то люди, и мать останавливается. Они хватают ее и хватают меня. Мать кричит и вырывается. Я плачу, и меня бьют по лицу раз, другой, пока я не проваливаюсь.

В темноту. Тут темно. Тут влажно. Мне кажется, я вижу что-то красное вокруг. Большое и пульсирующее, оно окружает меня и бережет. Но я не знаю, что это, и пугаюсь. Я пытаюсь двигаться, я понимаю, что мне нужно вынырнуть. Я делаю взмах руками, но не чувствую движения. Я пугаюсь еще сильнее и начинаю барахтаться, становится еще темнее. Так нельзя, думаю я, и стараюсь успокоиться. Вдох дается очень тяжело, а выдох — еще тяжелее. Багровое марево сжимает меня, ломая мне руки и ноги, и меня выталкивает.

Во тьму?

В этой тьме спокойнее. В ней есть запахи, есть ветерок и ощущение настоящего пространства вокруг.

Наваждение разом спало, словно кто-то сдернул туманное марево с сознания. Но руки и ноги по-прежнему болели. Я попытался открыть глаза.

Вот так дела! Вот я и в церкви.

Я тряхнул головой, сбрасывая остатки морока, и попытался осмотреться и понять, что произошло. Мы с гномом сидели в моей комнате, а потом на нас накинулся алчущий. Конечно. Эти мерзкие, неживые твари славны тем, что забрасывают тебя в самую пучину твоего прошлого, из которой потом мало кому удается выбраться. Я слышал о воинах, повернувшихся головой после встреч с этими созданиями, лепечущих и ползающих, словно младенцы. Самих алчущих я до этого раза не видел и повстречать не стремился. Я даже с трудом представлял, что же это за нежить такая, и как ее вообще земля носит. Сейчас я едва разглядел тварь, но этого мне хватит на всю жизнь.

Я попытался побороть стремительно накатывающее чувство страха. Такое испытываешь, когда попадаешь в большую передрягу — кожу начинает покалывать, голова гудит, а руки и ноги трясет. В самых мерзких случаях выступает холодный пот. И хоть в монастыре послушники-паладины настаивали, что в них нет ни капли страха, я в это слабо верил. Можно сколько угодно кричать, что Небесный Отец нас защитит и в обиду не даст, но я на своей изрядно прожженной (в самом прямом смысле) шкуре убедился, что твои проблемы — это только твои проблемы, и решать их только тебе самому. И тут главное не паниковать. Хотя иногда очень хочется.

Я резко вдохнул-выдохнул и огляделся.

В церкви царил плотный, как старая бахрома, сумрак. Только сквозь большой витраж за алтарем Небесного Отца зыбкий ночной свет попадал в зал. Балконы и зал для прихожан были пусты, и все скамьи были сдвинуты к стенам. Посреди зала, прямо на каменных плитах пола была выдолблена огромная окружность с чудными рисунками внутри, ничего такого я раньше не видел. А прямо в окружности, на коленях, закинув голову и руки назад, сидел Агилмунд. Я рванулся, но тело пронзила боль. Тихо выругавшись, я посмотрел на себя. Вот от чего так болели конечности! Я был накрепко привязан к стоящему у колонны лотарингскому кресту,^[6] а ладони и ступни пробили большие черные спицы с фигурными набалдашниками. Прекрасный сюрприз. Я еще раз закрыл глаза и глубоко задышал. Тело забила дрожь, я чуть не начал паниковать. Странно, как только я на все это посмотрел, сразу почувствовал, как теплые струйки крови стекают с рук и ног.

Успокоившись, я снова открыл глаза. Они уже попривыкли к темноте, и я смог разглядеть на противоположном конце зала тело белокурого эльфа, тоже пригвожденного к кресту. Похоже, он был или мертв, или без сознания. Голова безвольно свесилась набок, а длинные, красивые волосы были запачканы кровью. Я стиснул зубы. Проклятие, что тут происходит?

Я попытался пошевелить кистью. Движение отдалось резким, неприятным ощущением. Я попытался дернуть рукой, надеясь, что спица выскочит. В глазах потемнело от боли, но спица, похоже, была добротно вбита в дерево и не шелохнулась.

— Агилмунд! — тихо позвал я.

Гном оставался неподвижен. Нехорошая мысль закралась в голову, но я не дал ей развиться — скорбеть по мертвому другу еще рано. Нужно пытаться вырваться и выяснить, что случилось.

Мое внимание отвлекли звуки приближавшихся шагов. Со стороны алтаря, из крипты вышел дородный мужчина, возраст которого трудно было определить в такой темени. В руке он нес очень тусклый фонарь, который едва освещал путь перед ним. Он подошел ко мне.

— Очнулся, — как-то глуповато сказал он, поднеся фонарь к моему лицу. Я прищурился и отстранился, насколько это было возможно в моем положении.

— Какого беса тут творится? — хрипло спросил я. — Кто ты такой?

— Ну, дружище, — мужчина убрал фонарь, — что тут творится, я сам не имею понятия. Знаю только, что твоей жертвой я спасаю город.

— Чего? Какой еще жертвой? — Я окончательно перестал понимать происходящее.

— Твоей и его, — мужчина вздохнул и кивнул в сторону гнома. — Ваши жизни потребовали взамен жизни горожан. Так что, будь добр, послужи Империи в последний раз.

— Как это понимать? — удивился я. Такого поворота событий я не ожидал.

— Да вот так. Просто Ривенхат пригрозил вырезать город, если не получит вас. И большего тебе знать не надо. Через пару часов тебе будет все равно.

— Мэр спас город от некроманта, как благородно! — раздалось вдруг из конца зала.

Мужчина передо мной вздрогнул и выронил светильник. Звук падения разрезал тишину железным звоном. Из темноты проема, ведущего во внутренние помещения, шагнул инквизитор. Тот самый, которого я встретил на дороге. Только сейчас его одежда была выпачкана чем-то темным, а шикарный плащ больше напоминал лохмотья. На худом лице застыл оскал ярости. В руке он сжимал шпагу с широким лезвием, которую, похоже, намеревался пустить в ход.

— А на самом деле погубил всех. — Он начал подходить к мэру. Тот попятился и стал нащупывать амулет на шее.

— Не тщись звать на помощь своих мертвых дружков, — прошипел инквизитор сквозь зубы, занося шпагу над отступающим человеком, — я помог им умереть на самом деле.

— Я хотел спасти людей! — только вскрикнул тот, как страшный удар настиг его, почти разрубив от ключицы до середины груди. Мертвец пробулькал что-то и повалился на пол. Инквизитор уперся сапогом в тело и с усилием выдернул шпагу так, что кровь с лезвия брызнула мне в лицо. Обтерев шпагу, он подошел ко мне.

— Терпи, мой мальчик, — говорил инквизитор, выдергивая спицы. Он перерезал веревки, опутывающие меня, и я повалился на холодный пол. Инквизитор подхватил меня за локоть и приподнял.

— Надо тебя освежить, — он поднес два пальца ко лбу и тихо забормотал благословление. Я с благодарностью почувствовал, как раны затягиваются.

— Крови это тебе не вернет, но ты не будешь ею истекать, — сказал он, и я кивнул.

— Огромное спасибо, ваше святейшество. — Я встал ровно, потирая онемевшие конечности. Теперь я мог увидеть, что под эльфом натекла огромная лужа крови, и ему мы помочь не сможем точно. Из-под креста, на котором висел я, была меньшая лужица уже моей крови. Тонкая струйка протянулась к фигуре, вырезанной на полу, посреди которой сидел Агилмунд. Я нетвердо шагнул к нему, но инквизитор остановил меня, взяв за плечо.

— Не делай этого.

— Он мой товарищ… — начал было я, но инквизитор перебил меня.

— Не делай этого, если не хочешь подхватить черный мор или еще чего похуже, — и он указал на гнома, призывая осмотреть его внимательнее, — он уже подготовлен к ритуалу, и ты уже ничем ему не поможешь.

— К ритуалу? — удивился я и склонился над Агилмундом. Только сейчас я заметил, что его руки и лицо разрисованы странным, блеклым узором, а в глаза и словно в крике открытый рот засыпан серый порошок.

— Это как понимать? — обратился я к инквизитору, даже не добавив «ваше святейшество».

— Понимать будешь потом, — инквизитор оглянулся, — когда уйдем отсюда. Времени нет. Ривенхат скоро будет здесь, и я не смогу ему ничего противопоставить.

— Ривенхат? Твою мать!.. — Я схватился за голову. Было очевидно, что загадочный барон и является некромантом, о котором говорил Мишру, кукловодом нежити, преследовавшей Агилмунда. И некромант добрался до него.

Инквизитор схватил меня за плечо и потащил к заднему входу в церковь. Я с трудом шел, спотыкаясь и шатаясь от потери крови. Ужас осознания того, что мой лучший и, пожалуй, единственный друг погиб, нахлынул на меня. Я нащупал на груди «монету» и в бессильной злобе сжал ее. И где же Небесный Отец теперь?

Инквизитор выволок меня на улицу, и свежий ночной ветер сбил мне дыхание. Я шумно вдохнул и распрямился. После затхлого воздуха и полумрака церкви, который, казалось, давил на разум, сковывая мысли, чистый воздух и звездный свет, казалось, вернули мне ту капельку решимости, которая у меня была. Я часто отступал, всегда уходил от опасности, но Агилмунду я был должен чуть больше чем жизнь.

Его святейшество перестал поддерживать меня, и, пока мы быстро удалялись от церкви, я спросил:

— Что за ритуал?

— У нас нет времени на долгие объяснения, охотник. Мне стоило большого труда об этом узнать, и еще большего — остаться живым при этом, — говоря это, он проявил все свое высокомерие, — и я не хочу, чтобы мои усилия пошли прахом. Спешим.

— Что за ритуал? — переспросил я более настойчиво. — Там остался мой друг, и я хочу знать.

— Надеешься спасти бородача? — язвительно хмыкнул святоша. — Забудь об этом, у него шансов нет. А если ты не перестанешь испытывать мое терпение, я доставлю тебя без сознания.

Я резко остановился. Странная догадка зашевелилась у меня в голове.

— Что значит — «доставлю»?

Инквизитор, ушедший чуть вперед, резко развернулся, поднимая пыль с мостовой, и отцепил шпагу с ножнами от пояса. Его ехидный взгляд сделался серьезным, и я понял, что сейчас случится что-то очень плохое. Уж не знаю, что было бы для меня хуже — битва с некромантом, будучи в полной готовности, или драка с инквизитором, в одной рубашке и льняных штанах.

Резким, скользящим движением святоша подался вперед и махнул шпагой в ножнах сверху вниз, целя мне в голову. Я пригнулся и отскочил вбок, все еще не понимая, что за фарисейское^[7] представление тут происходит. Он хотел только отключить меня, это очевидно, — иначе бил бы шпагой наверняка. Зачем я ему был нужен? Вопрос оставался открытым.

Размышления во время драки — не лучшая затея. Только я отвлекся на мгновение, как крепежный сустав на ножнах звякнул прямо у меня перед носом. Изогнувшись, я ушел от удара, но у меня сильно закружилась голова. Потеряв равновесие, я упал на бок и едва успел откатиться от очередного удара. В глазах все плясало — давала знать о себе потеря крови. Но на горе инквизитора, он сам подлатал меня, так что хоть немного я мог сопротивляться.

Зайдя прямо передо мной, инквизитор резко пригнулся и прыгнул мне за спину. Если бы я вставал, то тут же получил бы удар по затылку, откатись я — тоже, но вместо этого я сделал то, что первым пришло мне в голову. Когда полы грязного плаща проносились надо мной по воздуху, я захватил их, изо всех сил сжал правой рукой и дернул что есть силы. Инквизитор упал на меня, вскрикнув от неожиданности. Он упал спиной как раз на мой бок, чем я и не преминул воспользоваться. Правой рукой я обхватил его за шею и накрепко прижал, а левой начал наносить удары по голове. Я бил до тех пор, пока его усилия вырваться не прекратились. Для верности я ударил еще два или три раза. Он отпустил мою руку, которой я сжимал его, и обмяк. Его шляпа упала мне на лицо, я резко оттолкнул тело и отскочил. Инквизитор не шелохнулся. Я поднялся и на трясущихся ногах подошел к нему. Убийство инквизитора — тягчайшее преступление. И за него мне светила только смерть. Я огляделся в поисках случайных свидетелей. Улицы были абсолютно пусты. Перевернув тело на спину, я приложил руку к его груди. Он дышал. Я с облегчением подумал, что смертная казнь отменяется. Взамен меня кинут в темницу за нападение на представителя духовенства и старшего по сану. Но это будет потом.

Я поднял с земли шпагу — пусть побудет пока у меня. Затем оттащил инквизитора к каменному заграждению неподалеку и из обрывков плаща сделал несложные путы, которыми обвязал ноги и руки инквизитора. Теперь пришел черед получить ответы на мои вопросы.

Неслабо же я его приложил, подумалось мне. Откуда только силы взялись! Правый глаз инквизитора опухал, а из разбитого носа — и как я попал по нему? — стекала тонкая ленточка крови, пачкая вычурный воротник. Я пару раз хлопнул инквизитора по щекам. Тот с трудом разлепил глаза. Он внимательно посмотрел на меня и вдруг усмехнулся.

— Вы поглядите, какой прыткий охотничек. — Он попытался пошевелиться, но путы не дали ему такой возможности. Я ткнул его рукоятью шпаги в живот, пресекая дальнейшие попытки дергаться.

— Ты хоть понимаешь, молокосос, что тебе за это будет? — скривившись от боли, прошипел инквизитор.

— Примерно догадываюсь, — я попытался сделать безразличное лицо, — но это меня сейчас интересует меньше всего.

— А что же интересует тебя больше, мой мальчик? — съехидничал инквизитор и снова попытался пошевелиться. На сей раз удар пришелся ближе к паху.

— Всего две вещи, ваше святейшество. Что за проклятый ритуал и как понимать вашу фразу про доставку?

Инквизитор откинул голову и смачно сглотнул, видимо, кровь.

— А с чего я должен тебе говорить? Все равно мы уже не жильцы. И все из-за твоей глупости.

Я щелкнул ножнами шпаги, и блик луны упал на лезвие.

— Так просвети же меня, глупца, отче. Может, еще не все потеряно.

Инквизитор посмотрел на меня, словно выжидая чего-то, и с вздохом заговорил.

— Начну с конца, — сказал он и еще раз сглотнул. — Доставить тебя я должен был в монастырь Святого Тибия. Там за тебя взялись бы дознаватели.

— Это еще с какого демона?

— Сам посуди. Одинокий гном пробирается по землям Империи. Времена неспокойные, у Кланов своих проблем достаточно. Что он тут делает? И с какой целью? Еще и нежить его преследует. Это меня крайне заинтересовало, когда я наткнулся на стайку упырей, кучкующихся на окраине леса. Они, видно, поджидали кого-то, а пока решили перекусить путником и устроили на дороге засаду. Да подавились. А гнома я увидел потом. Пару дней я следил за ним, но потом потерял. И только сегодня след привел меня в Герху. Я хотел лично допросить его, но видишь — не успел. Но раз гном, который за каким-то чудом ушел из Кланов, преследуемый целой сворой мертвых с сильным некромантом во главе, теперь ничего не расскажет, я решил утолить свое любопытство у тебя. Вы так мило встретились в таверне. Сразу было понятно, что ты с ним заодно. Как нутром чувствовал, что ты или еретик, или предатель. И как видишь, угадал.

— Беса с два, ты угадал, — остановил я его словоизлияния, — напыщенный болван. Говори о ритуале.

Инквизитор шумно шмыгнул носом. Кровь перестала идти, и он опустил голову.

— А что тебе о нем сказать? То, что тут скоро произойдет, — страшно. Я не видел такого никогда и надеялся не увидеть. Ривенхат — некромант, слушок о котором давно ходит среди высоких сановников церкви. Грязный ублюдок. Но сейчас он задумал нечто, переходящее все границы. — Инквизитор задумался на несколько секунд.

— Все приготовления у него уже завершены. Через час — а может и меньше — все люди в городе заснут крепким сном и больше не проснутся. Жизненная сила будет выкачана из них, а взамен Ривенхат вдохнет в них мерзкую нежить.

— Зачем ему это нужно?

— Чтобы пробудить Оракула. Алкмаарского Оракула.

Я с удивлением уставился на инквизитора. Похоже, он говорил серьезно. Но я даже краем уха не слышал ни о чем таком.

— Что за Оракул?

— О, молокосос, это старый и мерзкий ритуал. Его техникой не каждый лич владеет, а некромантов, могущих сотворить такое, и вовсе по пальцам пересчитать. Совершая огромное жертвоприношение и скомбинировав необходимые для него производные, Ривенхат попытается приоткрыть завесу будущего. Только вот производные у него странные — кровь демона, эльфа и человека. Да-да, и твоя. А гном ему нужен только потому, что лишь его крепкое тело способно выдержать в себе присутствие Оракула. Что он пытается узнать, мне неведомо. Но что я знаю точно — тут скоро будет ад. Все жители превратятся в нежить. А я даже не смогу предупредить об этом ближайший гарнизон, — и инквизитор наигранно печально вздохнул.

Вот и ответы. Верить или нет — выбора у меня не было.

— Неужели гному никак не помочь?

— Возможно, он переживет ритуал, — пожал плечами инквизитор, — да только ты его не переживешь.

— Это мы посмотрим. Слушай сюда, — я зло взглянул на него, — я убивать тебя не стану. Я не предатель и не еретик, что бы ты не думал там в своей высушенной фанатизмом башке. Я оставлю тебя здесь, шпагу положу рядом. Вязать тебя как следует у меня времени нет, и через несколько минут ты легко освободишься. Но не вздумай меня преследовать. Я иду за гномом.

Я положил шпагу в паре шагов от связанного инквизитора и стал медленно отходить, изредка оборачиваясь. До того, как я скрылся за фасадом ближайшего дома, он не спускал с меня глаз.

Зайдя за дом, я попытался сориентироваться и понять, как же мне добраться до трактира. В нем были все мои вещи и мой эспадрон, а главное — там был Мишру. Я надеялся получить от него дельный совет.

Улица была совершенно пуста, спросить дорогу было не у кого. На стук в двери никто не отзывался. Либо жители Герхи отличаются крепким сном, либо ритуал уже начался. Медлить было совсем нельзя. Прикинув, что к главной площади должна вести любая прямая мостовая, я выбрал дорогу и пустился бежать.

Странное дело, задумался я, чувство страха и беспомощности совсем отступило, а кровопотеря совсем перестала давать о себе знать. Я словно наполнился уверенностью, и единственное, что меня беспокоило сейчас, — это впивавшиеся в босые ноги камни мостовой. Этому я был только рад — я смогу противопоставить Ривенхату хотя бы решимость, а это уже кое-что.

Я и не заметил, как вылетел на площадь, к разбитому фонтану. Свет в трактире все еще горел, но режущая слух тишина давала понять, что это совсем не нормально. Я подбежал к двери и распахнул ее.

Несколько человек лежали за столами, в проходе упала, не успев разнести выпивку, служанка. Хозяин повалился прямо за стойкой. Я подошел к одному из лежащих на скамье и потрогал его руку.

Холодная. Времени совсем нет.

Я взбежал по лестнице к своей комнате и несколько раз толкнул дверь, заклинившую обломками окон. Она поддалась, сквозь проем потянул ветерок. Куски оконных рам и балконной двери были разбросаны по комнате, большая часть балки лежала прямо на кровати и оставленном на ней камзоле. Стараясь как можно мягче ступать по осколкам стекла и щепкам, я вытащил камзол из-под балки и достал сапоги. Одеваясь, я приметил плащ, улетевший вместе со стулом к шкафу. Япоправил голенища, нацепил лежавший за кроватью эспадрон на пояс, осмотрел комнату в тщетных поисках мешка с вещами, но, плюнув на это за недостатком времени, подошел к шкафу. Я снял плащ со стула, щелкнул застежкой и открыл тяжелые створки шкафа.

Шляпы в нем не было.

* * *

Я сидел на бордюре, обрамляющем фонтан, и, обхватив голову руками, судорожно размышлял, что делать. Помощи ждать неоткуда. Друг, которого я считал почти непобедимым, в беде. Демон, способный помочь, пропал. Инквизитор ушел, да и протягивать руку помощи мне не собирался. Дела шли хуже некуда. Разве что я, наконец, нашел мешок со своими вещами — он висел на развороченном балконе. Как он туда попал, хоть убей, не пойму.

Я встал, и мне почему-то подумалось: какой глупостью было одеваться и вообще прихорашиваться. Никудышный из меня герой. Другой на моем месте просто схватил шпагу, да понесся крошить на кусочки некроманта и всю его ораву. Но нет — мне же нужен мой камзол, мой плащ, мои сапоги и мой эспадрон.

Хотя на самом деле это оружие используют только в ученичестве — оно как раз предназначено для неопытных фехтовальщиков. Лезвие эспадрона заострено только с одной стороны, баланс смещен к гарде. Им легко нанести резкий, рубящий удар, от которого такому же неопытному бойцу трудно защититься. И на рукояти эспадрона есть замечательная штука — «пять шаров» — эдакий кастет на случай тесной рукопашной. Идеальное оружие для сосунка. И хотя я давно уже не ученик, но расстаться со своей шпагой так и не смог.

Сильный подземный толчок привел меня в чувство. Я упал и, словно пробка, выскочил из своих пустых размышлений. Началось.

Все, Диестро, началось. У тебя больше нет времени ни хныкать, ни думать, что делать, ни сомневаться.

Нужно преломить «монету».

Еще отец Сиребий рассказывал: «монета» — это не только символ, регалия, и не только способ узнать о смерти носителя. Это еще спасительный, последний шанс. Каждая «монета», каждый оберег, говорил он, благословлена Небесным Отцом и дает право обратиться к нему за помощью. Конечно, каждый верующий, возносящий искреннюю молитву, получает помощь и поддержку Небесного Отца. Но «монета» даст тебе право воспользоваться великой магией, доступной только высшим жрецам. Магией, способной спасти множество жизней.

Конечно, тут есть еще и обратная сторона «монеты». Решка. Тот, кто воспользуется ею, навсегда изгоняется из рядов церкви. Это как бы означает, что своими силами ты справиться не можешь, вот и иди отсель, нам такие не нужны. Дурацкое правило, конечно, но выбирать не приходилось. В конце концов, я в духовенство пошел не по своей воле. Вот и катись оно к Бетрезену.

Под ногами начал нарастать гул, земля затряслась мелкой дрожью, и с окрестных домов посыпалась каменная крошка. Я достал «монету», зажал ее обеими руками и начал читать молитву, которой, как я считал, никогда не воспользуюсь.

Исповедь у Адского Огня.

Все вокруг словно подернулось зыбкой дымкой, и молочно-белый, густой туман стал быстро устилать улицы города. Из окрестных домов доносились крики, прерывистые стоны и громкое, неразборчивое бормотание. На улицы выходило то, что когда-то было людьми, а теперь только оболочкой, подчинявшейся безмолвным приказам. Несколько жителей направились ко мне с искаженными гримасой боли и ненависти лицами. Я прикрыл глаза и только усилил молитву.

Яркий луч света прорезал тьму и упал к моим ногам, разогнав туман. Сияние обволокло меня, укутало и шепнуло что-то неуловимо доброе и хорошее. Я улыбнулся ни с того ни с сего. Окружившая меня стеной нежить разлетелась в разные стороны, как от удара огромной силы, когда я опустил руки, и белый ореол коснулся мертвецов. «Монета» на моей груди была расплавлена ровно посередине, раскаленный металл падал на рубаху и попадал за воротник, но боли не было. Я усмехнулся еще раз и вынул эспадрон из ножен.

Я бежал к церкви, надеясь успеть еще что-то изменить. Земля под ногами ходила ходуном, в тумане бродили призрачные фигуры, а из домов тянулись эфемерные нити, почти на грани видимости, сходящиеся там, куда я направлялся.

Церковь уже показалась в тумане, когда из мглы вынырнул алчущий. Мерзкий кадавр, поднятый проклятыми силами со дна могильников, сейчас мне есть что тебе показать. Я лишь раз взмахнул эспадроном, а сила, льющаяся в меня, разом разнесла иссушенное тело. Я остановился у дверей церкви. Глупая улыбка все никак не сходила с лица. Я чувствовал безудержные потоки силы, льющиеся по моим жилам. Каждый уголок тела был заполнен ею, ее было так много, что она изливалась в пространство. Неужели так чувствуют себя боги?..

Я перехватил эспадрон в левую руку. Ей фехтовать было удобнее, поскольку обожженная правая иногда плохо меня слушалась. Вдохнув в легкие побольше воздуха и извинившись мысленно перед Небесным Отцом за мои сомнения в нем, я изо всех сил ударил ногой по дверям.

Тяжелые двери слетели с петель и упали, в церковь брызнул свет. Круг, в котором сидел Агилмунд светился мертвенно-синим, призрачные нити сходились в теле гнома, словно впиваясь в него. На кресте, где висел я, теперь было распято полуразрубленное тело мэра. За алтарем стоял молодой мужчина, едва ли старше меня, в ритуальной мантии, отделанной серебряными узорами. Я еще отметил, что у него была роскошная, длинная шевелюра. Некроманты очень часто бреют голову, чтобы при работе с трупами кусочки гнилой плоти не попадали на волосы. Часть нитей сходились у него в руках, и он составлял из них какие-то вычурные узоры, постоянно проделывая замысловатые пассы. Когда я ворвался в церковь, некромант остановил свои движения и, с улыбкой посмотрев на меня, произнес:

— Наконец и вы пришли, Диестро де Лали!

Я замер как вкопанный. Как Ривенхат может меня знать?

— Для завершения тут не хватало только наследника проклятого рода! — продолжил он и вновь зашевелил пальцами.

Улыбка сошла с лица. Только старый Сиребий знал, какому роду я принадлежу. Как я ненавидел тогда своего поганого дядю! Ублюдка Юбера убили, мою мать, его сестру, заточили в столице. А меня, маленького отпрыска династии предателей, отправили замаливать все злодеяния, совершенные вероломным Юбером. И если бы не моя чувствительность к злу, которую заметил отец Сиребий, я так бы и сидел в келье.

Хотя, глядя на улыбающееся лицо Ривенхата, это казалось мне не такой уж плохой идеей.

Я не ответил некроманту. Молча я метнулся к алтарю, но Ривенхат только сделал неуловимый жест, как меня отбросило к скамьям. Божественный ореол вокруг меня начал меркнуть.

— Я бы убил тебя тут же, — снова заговорил маг, — твоя кровь у нас уже есть. Пусть ее пришлось немного разбавить, — он кивнул в сторону трупа на кресте, — но этого вполне хватит. Мне нужно только установить контакт с императорской кровью… — уже забормотал он, словно отвлекшись.

Я встал из завала лавок.

— Разве я похож на Императора? — крикнул я.

— Ну так де Лали ведь дальние родственники Демосфена. А тебе разве твои друзья из монастыря не сказали? И старик Сиребий не говорил? — Ривенхат издевательски улыбался.

Я сжал губы и снова бросился на некроманта. Он только повторил свой жест, и я снова очутился в куче обломков.

— Дурачок. Ты был бы уже давно мертв, не дай я одному большому демону одного маленького обещания.

Я вскочил из мешанины досок:

— Какому еще демону?

Ривенхат опустил руки, и нити на его пальцах оборвались. Земля страшно содрогнулась. С потолка посыпались куски кровли, кресты с трупами упали. Я еле смог удержаться на ногах. Церковь рушилась.

Некромант нагнулся за чем-то у алтаря в тот момент, как я бросился к нему. Он резко развернулся и бросил в меня шляпу. Шляпу?

Мою шляпу.

Я прикрылся, когда шляпа попала в меня. Кроваво-красные брызги разлетелись во все стороны, как только Она коснулась руки. Я откатился и снова вскочил на ноги. Она?

Да, именно Она. В нескольких шагах от меня парила исполинская, демоническая фигура Баронессы. Ее крылья — ночь пожарищ, были широко распростерты и курились серными испарениями. Большое, мускулистое тело, покрытое чешуей и роговицей, словно светилось изнутри проклятым огнем. Только красивое лицо обманчиво мило улыбалось, но в красных глазах я уже читал свой приговор. Когда ее закрученные спиралью рога задевали потолок, из-под них вылетали желтые искорки.

— Ах! — Ее искаженные, будто сотканные звуками множества голосов слова гудели в содрогающейся и разваливающейся церкви. — Наконец-то!

— Мишру, сука! Неужели это ты? — зло выкрикнул я.

— Вот мы и встретились лицом к лицу! Как хорошо, что ты меня сразу узнал, милый! — Последние слова она выкрикнула так, что у меня загудело в голове.

Воздух вокруг баронессы задрожал, и она бросилась на меня.

Я словно прирос к полу. Я уже видел, как она разрывает меня своими огненными когтями. Страх охватил меня, подкрадываясь к самому сердцу. Меня била дрожь, дрожал пол подо мной, весь мир трясся от страха.

Но во мне еще была капелька тепла и искорка силы. Я изо всех сил раздувал ее, разжигая огонь ярости в душе. Гнев разорвал путы, и я снова видел, как надвигается на меня багряная демонесса. Белое пламя охватило меня.

— Я женщин не бил никогда! — крикнул я, отбрасывая эспадрон и прыгая Мишру навстречу. — Но ты же не женщина!

В воздухе я оттолкнул тянущиеся ко мне руки и, схватившись за рог Баронессы, нанес страшный удар коленом ей в лицо. Красивая маска разлетелась во все стороны огненными осколками, пламя ударило из разбитой головы, но сделать мне ничего не могло.

— Ты шляпа! — кричал я в ярости, отпустив ее рог и перелетая падающее тело.

Пока я разбирался со своим неверным спутником, Ривенхат подошел к телу Агилмунда. Порошок в глазах и рту гнома начал тлеть, и безжизненное до этого момента тело взметнулось в воздух. Порошок осыпался, и обожженный рот стал что-то тихо шептать. Некромант напряженно вслушивался в тот момент, когда я приземлился позади алтаря.

— Твоя очередь! — крикнул я ему. Он обернулся и с удивлением посмотрел на тело Баронессы. Губы гнома перестали двигаться.

— Моя, — кивнул он, и его пустые одеяния повалились на пол. Тело Агилмунда упало рядом.

Я подскочил к тому месту, где только что стоял Ривенхат. Рядом с распластавшимся гномом лежала только ряса.

Я со злостью пнул ее и поднял Агилмунда на руки. Его закрытые веки и область вокруг глаз и рта были сильно обожжены, широкая грудь не вздымалась в такт дыханию.

Белого пламени, оплетающего меня, еще должно было хватить.

Крыша церкви начала прогибаться над нами в тот момент, когда он наконец-то сделал вдох.

* * *

— И зачем было все это устраивать?

— Это всего лишь сделка. С нежитью мы их уже заключали не раз. Новорожденный нужен Бетрезену для своих целей, а Мортис — для своих. Но где он появится, нам обоим нужно было узнать. А для этого нужна была кровь. И демосфеновского рода также. Я должна была выжать тебя еще тогда, в пещере. Но, видимо, сильно недооценила вашего Небесного Отца. А когда ты заточил меня в шляпу, все, что я могла сделать, это пытаться столкнуть тебя с Ривенхатом. И как видишь — удачно.

— Это все понятно, — я сидел в траве, глядя на дымящиеся руины Герхи, залитые рассветным солнцем, — но зачем было притворяться мужчиной… или демоном-мужчиной. Тьфу!

Агилмунд, лежащий рядом на моем плаще, беспокойно пошевелился и открыл глаза.

— Можешь еще поспать, — сказал я гному, — после того как я вернул тебя с того света, да еще и залечил выжженные глаза, тебе необходим долгий отдых.

— Ну уж нет! — гном потянулся. — Зная то, что мне насовал в голову этот проклятый Оракул! Рождение нового Бога! Да не где-нибудь, а в Невендааре! Такого еще не бывало! Как я могу спокойно спать, пока Ривенхат рыщет по Империи в его поисках! С ума сойти! Теперь у меня еще более серьезный повод попасть в столицу.

— Да уж, и правда, с ума сойти. — Я посмотрел на Мишру, лежащую у моих ног. Я едва успел снова запечатать ее, издыхающую, в шляпу, до того как церковь рухнула. Я надеялся на ее помощь в поисках некроманта, и у меня даже была пара мыслей, как развязать ей язык.

— Вставай, лодырь! — Агилмунд хлопнул меня по спине. — В дорогу!

— Эй-эй! Это ты отдыхал, маленький подлец! А я всю ночь рассекал по городу!

— И что, неужели устал?

Я встал, нацепил шляпу и плащ.

— Что будем делать, Аги? Идти в столицу искать Ривенхата или Новорожденного?

— Сначала — в харчевню! — ответил гном и бодро зашагал по дороге, прочь от руин города.

Я оглянулся. Тонкие струйки дыма поднимались над стенами. Скоро город сгорит, но жителям уже все равно. Я не смог помочь никому из них. Я, может, и де Лали, но… Но зато мне была дарована возможность спасти хотя бы одну жизнь.

Солнце блеснуло на половинках «монеты», все еще висящих у меня на шее. Я снял их, с благодарностью положил отдыхать в придорожную траву и поплелся вслед за гномом, уже напевавшим свою любимую дорожную песню.

Константин Павлов ГОРТ И ВОРТ

Братья-близнецы проснулись на рассвете. Одновременно заворочались и разом открыли глаза так же, как делали это каждый день все сорок пять лет своей жизни.

— Опять роса, не иначе… — пробурчал Горт, стряхивая капельки влаги с рукава кольчуги.

— …слезы тоскующих по нам с небес дочек Скади, — продолжил стих Ворт и улыбнулся.

— Ручка от кайла плачет по вашим спинам, гоблины мохнатые, — заявил подошедший Освик. — А ну вставайте! И остальные тоже, не прикидывайтесь падалью!

И Освик пошел вдоль ряда охающих и ворочающихся гномов, безжалостно сдергивая с них шкуры и тягая за ноги самых недовольных. А Горт и Ворт уже вскочили и складывали свои постели, перекидываясь шутками и веселя остальных.

С рождения не ссорились эти близнецы, всем на удивление. Никогда не толкались в общей колыбели, поровну делили каждый кусок, ни разу не дрались за игрушки. И первый шаг они сделали вместе, держась друг за друга. Меж близнецами редко бывает равенство, один всегда выделяется силой и гонором, но этих двоих Вотан наделил всем поровну. Вместе пугали братья каменных крыс в дальних пещерах, разом удирали от потревоженного призрака и жестоко хворали животом после странных грибов тоже вместе. С равным усердием постигали они мастерство работы с камнем и железом, и их учителя затруднялись назвать лучшего. Даже мать часто не могла понять, кто из близнецов сейчас стоит перед ней.

В урочный час сплели они одинаковые кольчуги, их боевые молоты были одного вида и веса, и даже рога на шлемах выдались схожего цвета и длины. Братья и сами часто путали свои вещи, но не видели в том беды, ибо накрепко были сплетены нити их судьбы, будто жили они на двоих одну жизнь. Если один знал строку из песни, второй всегда мог ее повторить. Если один отругал узор на кирке, то и от второго нечего было ждать похвалы. Если у одного вызрел какой-то замысел, то ему не было нужды тратить слова на объяснения брату.

«Неразлучниками» звали их в семье Клана Медведя. Каждый знал, что не стоит обижать одного брата, если не готов схватиться с двумя. С радостью шли Ворт и Горт по жизни, охотно пели, много смеялись и ширили вокруг себя веселье, потому что у каждого рядом был брат. И в первый поход из родных пещер они выступали вместе, с упрятанными в юных темных бородках восторженными улыбками. Никогда раньше не отходили они от пещер больше, чем на переход, и предвкушали радости от встреч с чудесами внешнего мира. Не опечалило их даже, что идут они на битву. Ведь шли они вместе.

— Вы уходите вдвоем, вдвоем и вернитесь. Берегите друг друга! — напутствовал их перед дорогой отец, но братья лишь улыбнулись, ибо верили в одинаковую для двоих судьбу.

Со смехом и шутками стояли на площади перед главными воротами молодые гномы, и мороз не мог остудить их веселье. Толкались, боролись, бодались и бегали они, словно исполненные светлой радости молодые медвежата. На медвежат и походили они в своих темных мохнатых шубах.

— Этих вот баранов мне вести в бой? — потрясенно спросил подошедший к воротам Освик.

Старый ветеран знал каждого из этих мальчишек в лицо и по именам, но впервые увидел их в одном строю. И воину это зрелище очень не понравилось. А тем временем несильно затряслась земля. Подошли к площадке горные великаны, и среди зелени их безрукавок резало взгляд льдисто-синее одеяние одного исполина, похожего на заснеженную гору. Приветствовали друг друга старые друзья, не раз ходившие вместе в битву, и вместе стали глядеть, как вертятся и скачут гномы вокруг медленно ворочающихся великанов. Старые воины вздохнули с одинаковой тоской. Но неоткуда было взять других воинов.

— Стройтесь, пустоголовые, — зычно рявкнул Освик, а великан Тормунальдсен пророкотал команду гигантам.

И отряд выступил в поход. Жадно разглядывали Горт и Ворт неприступные утесы и замерзшие меж скал водопады, отважно скачущих по крутым скалам горных баранов и мелькающих вдалеке волков, слушали далекие барабаны орков. Разом поворачивались они на орлиный клекот и улыбались отражающемуся от снежных пиков солнечному свету. Радость переполняла их, как и всю остальную молодежь, не видевшую войны. С хохотом швырялись гномы друг в друга сосульками и снегом, катались на терпеливых великанах, совались в любую расщелину или нору и так и норовили выкинуть какую-нибудь глупость.

Нерадостны были лишь предводители отряда. Хмурился старый Освик, теребил заплетенную в косы бороду могучей ручищей. И порыкивал на молодых гигантов великан Тормунальдсен, похожий на заснеженную горную вершину. Строго следили они, чтобы не жгли костры иззябшие юнцы, чтобы не снимали трущие непривычное тело кольчуги и не бросали припасы. Ветераны хорошо помнили битвы Темных лет. И пусть небольшой отряд нежити просочился в этот раз в земли Клана Медведя, мало веселого ожидали старые воины от схватки. «Битва подобна веселому пиру… — учил Освик собравшуюся кружком молодежь. — Удачная битва тоже веселит сердце и горячит кровь. Но тяжким бывает следующий после боя рассвет, и редко кто выходит из схватки без дорогой потери».

Но лишь смеялись в ответ братья с друзьями, не знавшие прежде ни пиров, ни битв. Куда охотнее слушали они рассказы Освика о том, как изливалась на него после победных битв благость Вотана. И братья мечтали, что и они однажды заслужат в бою дар Вотана, и прольются на них силы и мудрость, каких не скопить за десятки лет мирной жизни. И станут они могучи, как Освик, удвоятся в толщине их руки, нальется силой тело, и смогут они с легкостью размахивать тяжеленным топором ветерана, который недавно украдкой едва подняли вдвоем. Три дня скрытно шел по горам отряд, и каждое утро зорко вглядывались вперед старики. И врага заметили первыми они, а не востроглазая молодежь. Серое пятнышко медленно двигалось к ним по ущелью. Отряд Клана укрылся за валунами. Ветераны держали совет. А молодежь скучала в ожидании битвы.

— Гляди! — протянул Горт брату причудливо изогнутый красный кристалл. Ворт молча показал такой же рубин.

«На счастье», — обрадовались братья и обменялись находками, повязав их к шнуркам на шее.

А старики из укрытия разглядывали приближающийся отряд и считали врагов. Слуги Мортис были уже близко. Девять скелетов сверкали голыми костями, два полуразложившихся трупа прокладывали борозды в снегу, семь мелких темных колдунов хлопотали возле пятерых всадников на странных тварях. А у гномов было пятнадцать бойцов, шесть горных великанов и пятеро стрелков. Отряд клана был чуть сильнее. И это «чуть» значило, что не каждый из воинов увидит следующий закат, и лишь на воскрешающую силу Храма останется уповать родным.

Но выбора не было. Нежить подошла совсем близко, и в любой момент могла выдать себя нетерпеливая молодежь.

— Вотан! — закричал Освик и, вскинув топор, ринулся на врага. Его клич подхватили десятки голосов, и Клан Медведя бросился в битву.

— Ну что, навстречу… — бросил на бегу Ворт.

— …к славе, брат, — привычно завершил Горт, и братья улыбнулись, прежде чем обрушились на врагов их молоты.

Ворт издалека приметил себе в противники скелета в сидящем наискось шлеме. Отметил для себя щель между наплечником и гнутой кирасой, перехватил поудобней молот. Но Освик совершенно мимоходом стукнул этого воина топором, и незадачливый слуга Мортис с дробным стуком рассыпался на части. Освик тут же схлестнулся с ужасным рыцарем на кошмарной твари, и больше Ворт ничего не мог сказать о происходящем дальше четырех-пяти шагов. Потому что бой завертелся и закипел рядом.

Вынырнувший откуда-то сбоку с вечной улыбкой скелет проскрежетал клинком по новенькой кольчуге. Ворт взмахнул молотом, попал, но скелет каким-то темным чудом устоял и снова полоснул клинком по новенькой кольчуге. Ворт ругнулся, учуяв, как лопаются стальные колечки. Ответный удар заставил скелета шатнуться, но лишенный плоти воин снова занес для удара клинок. Только ударил сбоку молот и сшиб костяную голову со стержня позвонков. Горт пришел на помощь брату.

— Ловко, — одобрительно сказал Ворт и наградил похожим ударом замахнувшегося на близнеца зомби. Обезглавленное тело рухнуло в снег, и братья улыбнулись друг другу. Следующего скелета встретил двойной удар, отбросивший порождение мертвой богини куда-то за строй сражавшихся.

— Ой! — невольно вскрикнул Горт, потому что надвинулся на него темный рыцарь верхом на кошмарной твари и черный клинок был занесен над молодым гномом. Но пришел на помощь Тормунальдсен. Как ожившая гора врезался он в верхового и отбросил на пару шагов. Достойные противники начали бой между собой. А Горт уже бился со скелетом. Четыре удара нанесли они друг другу, и слуга Мортис рассыпался.

— Еще один! — радостно вскрикнул Горт.

— Да и у меня тоже, — отозвался брат, опуская молот. Переглянулись с улыбкой близнецы и вновь ринулись в бой.

Великий шум стоит в ущелье! Поднялись в воздух потревоженные птицы, насторожились волки, зашевелились в пещерах и норах разбуженные ночные твари. Звонко бьет сталь о сталь, глухо падают удары на толстую кожу доспехов, отлетают щепки от дубин и рукоятей молотов, ломаются кости и трескаются щиты. Ярко вспыхивают на солнце вскинутые молоты, разят и жалят темные клинки, без промаха летят во врага арбалетные стрелы, впиваются в плоть злые чары, огромные дубины великанов неспешно рушатся на врага, но почти после каждого их удара расстается со своей нежитью слуга Мортис.

Имя Вотана летит над схваткой, удваивая доблесть бойцов. Словно горы высятся посреди сражения великаны, и стоят подобно скалам гномы возле них. Блестят голой костью из-под доспехов скелеты, и вечной улыбкой встречают они врага. Освик и Тормунальдсен сражаются с тремя ужасными рыцарями на темных чудовищах, противники послабее достались молодежи.

Быстры и опасны были клинки нежити, невидимыми ядовитыми щупальцами жалили из-за вражьего строя чары злых колдунов, но молоты и дубины клана разили сильней. Постепенно стихли отважные кличи. Лишь стук да редкие вскрики раздавались в ущелье. Клан наступал, и по-прежнему блестели не отведавшие крови молоты и топоры, ибо не было крови у скелетов. А вот за гномами и великанами оставались алые дорожки на снегу. Множество ран покрывали тела воинов Клана, но ни один из них не был убит. А врагов оставалось все меньше и меньше.

Уже пали от арбалетных стрел вражеские колдуны, поредел строй скелетов. Из темных рыцарей остался лишь один. Вот пал от топора старого гнома и он. Горт расправился с живым трупом и остановился, потому что не с кем было больше сражаться. Рядом опустил молот Ворт. Лишь тела нежити лежали перед ними, и ни одного готового нанести удар врага. В стороне три гнома и один великан теснили четырех воинов-скелетов. Им на помощь медленно шагал Тормунальдсен. Ледяной изморозью взялась его падающая дубина, и остался лишь один враг. Упал и он.

— Победа, брат! — закричал Ворт, и другие подхватили его радостный клич. Даже Освик улыбнулся, обтирая топор об снег. Все остались в живых, а враг повержен. Редкая удача!

— Родители будут гордиться нами, — сказал Горт.

Со вздохом опустили вдруг потяжелевшее оружие воины, кто-то и вовсе сел на снег. Много сил отдали они битве, но поняли это только сейчас. Устало вытирали и убирали оружие воины, перебрасывались шутками и оглядывали раны.

Но в этот миг странная фигура выскользнула из-за серого камня шагах в двадцати. Седовласый всадник в зеленом доспехе был недвижим, лишь странный зверь под его седлом быстро перебирал призрачными ногами. Беззвучно близился он к воинам Клана Медведя, первым новых врагов заметил Тормунальдсен и тревожно вскрикнул. Оглянулся Освик, и улыбка тут же исчезла с его лица:

— Носферату! Умертвие! Вампир! Арбалетчики! Огонь!

Не сразу подняли стрелки свои арбалеты. Не сразу вложили болты в желоба. А носферату вскинул подобный обгоревшей ветке черный клинок и закричал ужасное хриплое слово.

Слитным стоном отозвались все воины Клана. Пошатнулся Ворт, побледнел Горт. Злая когтистая хватка сдавила сердце каждого, заболели и закровили сильнее раны. Оглянулись братья. Оседали наземь воины Клана Медведя — великаны и гномы, бойцы и арбалетчики. Кто медленнее, кто быстрее. Остались на ногах лишь Освик с Тормунальдсеном и братья-неразлучники, меньше других пострадавшие в бою. Они остались вчетвером против колдуна. Но что было страшней — темная дымка потекла от зеленого всадника по полю битвы, и некоторые павшие скелеты начали шевелиться.

— В атаку, пока он не поднял армию! — закричал Освик и побежал на врага, помедлив, двинулся за ним Тормунальдсен и братья. А умертвие захохотал ужасным голосом.

Злая сила терзала всех живых в ущелье. Братья шагали к всаднику по вытоптанному снегу, одолевая боль и слабость. Ветераны оказались гораздо ближе к носферату. Широченная спина Тормунальдсена заслонила колдуна. Великан с уханьем обрушил дубину. Освик взмахнул топором. Разжалась жестокая хватка на сердце.

— Победа, брат, — улыбнулся Горт.

Но тут покачнулся Освик, и подобно вековому дубу пал Тормунальдсен. Вновь увидели братья вражеского колдуна. Ужасная рана рассекла его до середины груди вместе с доспехом. Было раздроблено и смято дубиной Тормунальдсена плечо. Но сидел носферату, подняв закрытые глаза к небу. И раны его медленно затягивались. Не обращал внимания колдун на двух молодых гномов, что тоже едва держались на ногах в четырех шагах от него.

— Как всегда вместе, брат? — прошептал Ворт.

— Вместе, — ответил Горт.

И они побежали. Презрительно поморщился при их виде носферату. Вскинул клинок к небесам, чтобы сокрушить последним ударом двух щенков. Темная сила всколыхнула воздух.

И безмерным удивлением успели наполниться глаза бессмертного в последний миг. Перед тем, как обрушился на его рану блестящий, так и не отведавший крови в бою молот.

— Ы-р-р-р-г, — выдохнул носферату, падая на снег со своего странного скакуна. Последний из армии богини смерти пал.

Ярко сиял кристалл на груди Ворта.

— Так вот что меня защитило, — задумчиво сказал молодой гном. — Эти кристаллы действительно принесли нам удачу, брат! Мы победили! Брат?

Но не бывает в мире двух одинаковых кристаллов, и разные судьбы сплетены каждому в этом мире. Ничего не ответил брату Горт. Не дыша и не шевелясь, лежал он кверху лицом, и попавший на его кожу снег не таял. И темен был кристалл на его груди. Ворт остался один.

— Не-е-е-т! — закричал он в равнодушное небо.

А благость Вотана, равнодушная к мольбам и хвале, уже наполняла его тело и душу.

Горт проснулся на рассвете. Потянулся, удивленно глянул на низкие своды пещеры над головой. Без доспехов и одежды лежал он на каменном ложе, слабое пение доносилось откуда-то со стороны, и не помнил Горт, как он здесь очутился.

— Где я? — спросил он перед собой.

— В храме Клана Медведя, — ответил сбоку хриплый голос.

Горт повернул голову и увидел незнакомого могучего воина. Незнакомец сидел на низенькой скамье, опершись на топор, который Горт не поднял бы двумя руками.

— Как я сюда попал, почтенный? — вежливо спросил молодой гном.

— Был бой, — коротко ответил незнакомец. — Ты был убит врагом и воскрешен в Храме, но последний день жизни ушел из твоей памяти.

Горт нахмурился. Тревожны были слова незнакомца. И главного он не сказал. Хоть и не задал молодой гном главного вопроса.

— А где мой брат? Жив ли он? — спросил Горт чужого богатыря, и предчувствие беды сжало его сердце.

— Брат принес в храм тебя и еще троих. Но воскрес лишь ты, — глухо ответил могучий гном, едва видимый в темноте. — Освик погиб, сражаясь в бою, пал Тормунальдсен, и погибли все остальные твои спутники.

— Но где Ворт? — уже не на шутку тревожась, повторил Горт.

— Он рядом, — ответил чужак.

Горт огляделся, но никого, кроме них двоих, не было в комнате.

— Темны твои слова и неуместны шутки! — уже начиная сердиться, сказал молодой гном.

— Я больше не шучу, брат, — промолвил незнакомец и протянул Горту красный кристалл, привязанный на кожаный шнурок. Такой же камень висел на груди Горта.

— Откуда взял ты его? Что с братом? Говори! — вскричал встревоженный Горт и ухватил незнакомца за руку.

— Лишь дочери Скади плачут по нам с небес, — невесело ответил он.

— Брат? Это ты? Великий Вотан! Что с тобой случилось?! — ошарашенно выдохнул Горт. Откуда у Ворта взялись такие могучие мышцы? Его шею не обхватишь теперь пальцами обеих рук! А черная еще вчера борода стала рыжей, словно железный песчаник!

— Я принял все то, что заслужили другие, — коротко ответил брат и больше не говорил об этом.

Еще через множество битв бок о бок прошли близнецы. Вскоре Горт сравнился с братом в толщине рук, порыжела его борода, и перестали их называть отцом с сыном. Но не путали больше никогда, хоть и вновь неразличимо похожими внешне стали братья. Но не пели они больше песен, и не продолжал один фразу другого. Потому что не встретил Ворт рядом с братом рассвет после первой их роковой битвы. Не Горт остался один среди мертвых товарищей. Не его рыдания услышали бесстрастные небеса, и не на его сердце лег безжалостный выбор, кого из павших друзей тащить домой, ибо нести, кроме брата, он мог лишь троих.

Навсегда разделил их один рассвет, который они встречали не вместе.

Таша Шэдова СКВОЗЬ ОГОНЬ

Вечная осень. Золотые листья тихо шепчут о будущем, переплетая его с прошлым. Никто, кроме эльфов, не может услышать их послание. Всех остальных листва пугает и запутывает.

* * *

Я не помню, как попал сюда. Последнее, что отпечаталось в сознании, — яркая вспышка пламени. Демоны решили напасть на наши территории по каким-то известным только им причинам. Что же случилось?

Сквозь веки пробивались золотистые всполохи. Я приоткрыл глаза и увидел фигуру надо мной. Зрение медленно восстанавливало четкость. Фигура надо мной начала персонализироваться. Золотые волосы, нежные темные губы, острые уши… Что? Эльф? Эльфийка…

Боги, что она со мной сделала? Эльфы же… Совсем другие, никому не известно, что творится у них в головах. Да, у нас перемирие, но это не союз. Они отказали нам в помощи против демонов, как и им против нас.

— Ты очнулся.

Тихий, приятный голос. На красивом лице никакого выражения.

— Что ты от меня хочешь? — Я опасался незнакомки.

— И это твоя благодарность, человек? — Эльфийка поправила рукой выбившуюся прядь. — Правда, ты теперь слегка гол лицом.

Я вспомнил пламя. Прикоснулся к лицу. Брови, ресницы — все это отсутствовало. Но где же ожоги? Я чувствовал себя вполне сносно. Бросил взгляд на эльфийку. Черная одежда и бледные золотые узоры… Кто же она? Целительница? Видимо, да.

За свои двадцать три года я впервые столкнулся так близко с эльфом. Всю жизнь мне рассказывали про их закрытость, непредсказуемость, холодность. А от нее шло какое-то нежное тепло. И она спасла меня…

— Извини. Спасибо.

— Поблагодари его тоже. За скорость. — Эльфийка посмотрела в сторону.

Мой Туман стоял под деревом и щипал редкую траву.

— Туман! — Я хотел подойти к нему, но мои затекшие ноги не позволили этого сделать. Я охнул и стал их растирать.

Эльфийка тонким пальцем начертила над моими коленями какой-то знак, он вспыхнул мягким золотистым светом, рассыпался на миллионы песчинок, и мои ноги снова ожили.

— Ммм… Могу я узнать твое имя, целительница?

— Меня зовут Эллу.

Мне показалось или она чуть улыбнулась? Может быть, она захотела мною поиграть? Как не хочется в это верить. Темно-карие глаза смотрят на меня безо всякого выражения. Но… Они такие красивые.

— А ты не представишься, рыцарь? — спросила Эллу.

— Да. Меня зовут Седрик.

Эллу подошла к Туману и начала его гладить. Мой конь довольно пофыркивал.

— Хороший конь. Любит своего хозяина, — эльфийка начала перебирать его гриву, заплетая две тонкие косички.

— Эллу… Ты можешь рассказать, что со мной было?

— Хмм. Ты был весь в ужасных ожогах, и ему тоже сильно досталось. — Эллу посмотрела на коня, и что-то ласковое промелькнуло в ее глазах.

Мои доспехи, меч лежали рядом. Я притронулся к железу. Рукоять меча была чуть испачкана, на ней висели кусочки обгоревшей кожи. Я решил ее очистить. Моя ладонь была абсолютно цела, видимо, Эллу очень сильная целительница. Так и хотелось спросить, почему она это сделала. Но я не мог. Может быть, боялся разочароваться, услышав ответ? Что-нибудь в стиле: «Голоса в голове сказали мне это сделать». Это было бы для меня… Печально?

Она спасла меня.

Краем глаза я наблюдал за Эллу. Она что-то шептала Туману на ухо и улыбалась. Улыбка сделала ее лицо прекраснейшим из виденных мною. Боги, я почувствовал легкую зависть к своему коню.

Но что же с нашим войском? Как закончилось то сражение? Мне нужно вернуться.

Эллу подошла ко мне. Ее движения — словно какой-то танец… Неожиданно она начала перебирать мои волосы, точнее то, что спас шлем. Легкие движения пальцев, как прикосновения крыльев бабочки. Она заплела две тонкие косички.

* * *

Золотой эльфийский лес. Солнце играет на вечноосенних листьях деревьев, даруя спокойствие. Чужак, бойся шепота природы, иначе рискуешь остаться тут навсегда.

* * *

Ей может быть и двадцать пять лет, а может и двести пятьдесят. Она спасла меня, и она прекрасна. Под шепот листьев я ощущал ее прикосновения, а все до этого момента казалось ужасным сном.

— Тебе нужно возвращаться. Сражение не закончено. — Эллу убрала руки.

Голос, не терпящий возражений.

Я надел доспехи, закрепил меч. Эллу поправляла свои непослушные золотые волосы, иногда равнодушно поглядывая на меня, чаруя своими карими глазами. Легкий ветер волновал деревья, я посмотрел наверх, туда, где сквозь листья просачивалось чистое голубое небо. Да… Больше всего на свете мне захотелось ощутить живительное прикосновение Эллу еще раз.

— Эллу. Мы встретимся снова?

Синее небо сквозь золото листьев…

— Нет.

Я опустил голову. Хотел спросить: «Почему?» Но резкий порыв ветра, швырнувший в меня золото леса, заставил зажмуриться и проглотить вырывавшиеся слова. А когда я открыл глаза, на поляне остался только Туман, который смотрел на меня с легким недоумением.

Словно, кроме нас, никого и не было. Эллу…

Я тебя обязательно найду! Но… Позже.

Как же отсюда выбраться? Куда ни кинь взгляд — всюду одинаковые ряды бронзовых деревьев, никаких троп или дорожек. Я слышал, для эльфов не существует похожего дерева, каждое — особенное.

Чарующее пение птиц. Легкий шепот листьев. Тихий треск веток. Эти мирные звуки действовали на меня удручающе.

Я сел на скакуна, и Туман, не дожидаясь моей команды, сам куда-то меня повез. Я вспомнил, как Эллу что-то шептала моему вороному красавцу. Что ж, он помог мне однажды, доверюсь и сейчас.

Через некоторое время Туман вывез меня к границе леса. Плодородную почву то тут, то там начали прорезать проклятые земли демонов, иссушая траву и уродуя деревья. Жить разрушением, беспощадным и бессмысленным… Как же это возможно?

Невендаар не может жить в вечном мире. Где-то недалеко были слышны звуки битвы. Я направил Тумана туда.

На плато шла ожесточенная битва. Имперская армия выглядела игрушечной на фоне Легионов демонов. Время от времени вспыхивало пламя. Сильный запах горелого мяса стоял над полем брани. Меня затошнило, я прекрасно понимал, откуда он доносится.

Да, именно тут обрывались мои воспоминания до встречи с Эллу. Видимо, потерял я не так уж и много времени. Отдохнувший и полный решимости, я направил своего коня в сердце битвы. Раз мне дан второй шанс, я использую его!

Внезапно появились четыре бурых демона, которые вели на цепях еще одного, воистину огромного. В его глазах бушевало адское пламя, а тяжелые кожистые крылья беспокойно подергивались. Монстр брел за сопровождающими, иногда задевая своих собратьев (хотя, возможно ли применять это слово к демонам?) и не придавая этому никакого значения.

Четверо резко натянули цепь, и она замерцала темно-красным. Огромный демон издал что-то похожее на рычание, чуть не оглушив всех бойцов, и выпустил из когтей пламя, покрывшее бушующим огнем почти все поле боя. Досталось и Легиону проклятых, и нашим войскам.

Ярость овладела мною: я не понимал и не принимал жажду всеобщих разрушений, и это увеличило мои силы стократно.

— Не подходи близко к той адской машине! Его пламя смертельно! — кто-то крикнул мне в спину.

* * *

Огонь, лава, камень. В этом мире не будет ничего. Никаких чувств, кроме ярости, ненависти, безумия. Все живое расплавится в лаву Ада. Да будет так. Во имя Бетрезена.

* * *

Я бился, а мои силы все не угасали. Мы в чем-то были сильнее Легиона проклятых, но их огромный демон не давал воспользоваться преимуществом. Внезапно я оказался слишком близко к ним. Цепи снова засветились темно-красным, демон зарычал и выпустил пламя. Да, где-то я это уже видел… Но третий шанс маловероятен. Ты была права, Эллу. Больше мы никогда не увидимся. И пламя накрыло нас с Туманом…

Я открыл глаза. Огонь не задел меня совсем. Это удивительно. Я заметил золотое мерцание в гриве Тумана. В косичках, сделанных Эллу, были вплетены золотистые нити. В моих, видимо, тоже. Нет, не нити. Волосы… Они защитили нас от огня. Когда-то давным-давно я слышал рассказы о Солнечных Танцовщицах, мудрых целительницах эльфов. Им не страшен огонь, и они могут даровать благословение другим. Плавность ее движений… Эллу одна из них.

Благодарность и… нежность?.. возродили мой боевой пыл. Демоны смотрели на меня с чем-то похожим на удивление. Мои боевые товарищи, наверное, тоже.

Я поскакал на машину смерти. Четыре демона снова дали сигнал на пламя. Мой меч и доспехи стали невыносимо горячими, но я должен был закончить атаку. Ибо, если не я, то мы проиграем. Мне дано благословение Эллу, я не должен предать ее доверие. Пока пламя ослепляло всех, я приблизился к огромному демону и воткнул меч в горло. Он тоже не мог меня видеть, так как был увлечен пироманией. Его кожа оказалась плотнее, чем я ожидал. Огромная когтистая лапа ударила меня, но, благодаря Туману, я удержался на месте и довел дело до конца, полностью распоров ему горло. На меня хлынула обжигающая темная жидкость, тело демона начало рассыпаться на куски застывшей лавы, и только кожистые крылья медленно начали тлеть на земле.

Я задыхался от запаха его крови. Мои боевые товарищи, видя, что главная опасность ликвидирована, бросились в атаку с утроенной силой.

Краем глаза я заметил, что кто-то бросился на меня слева. Я пытался отразить атаку, но боль пронзила бок, и сознание рассыпалось на миллионы бабочек.

Белый потолок.

— Вы очнулись! — безумно радостный звонкий женский голос.

Женская фигура склонилась надо мной. Лицо расплылось в счастливой улыбке. Белые стены лазарета.

— Я так рада! Сэр Седрик, вы — герой! — Молодая женщина начала суетиться вокруг моей койки.

Герой?

— Благодаря вам наши войска разбили врагов. Ходят слухи, что вас хотят наградить за храбрость! — Девушка начала что-то быстро рассказывать.

Что ж, мои старания не прошли зря.

— Извините, можно воды? — Я решил прервать поток не важной для меня информации. Пока не важной.

— Да, конечно! Меня, кстати, зовут Луиза. — Девушка посмотрела на меня глазами, полными обожания.

Она вышла. Яркий солнечный свет проникал в комнату через открытое окно. Легкий ветер колыхал шторки и, словно играясь, занес в помещение листик. Покружив его, опустил ко мне на кровать. Лист ярко-желтого цвета.

Эллу…

Я начал ощупывать голову. Косичек не осталось. Неприятная боль в левом боку дала о себе знать.

Луиза вошла, неся на подносе стакан воды и тарелку с супом.

— Давайте, я вас покормлю. Только аккуратнее, у вас сломано ребро. Что за мусор? — Она выхватила из моих рук листочек и убрала в карман.

— Где Туман?

— Туман? А, вы, наверное, о коне. Он был очень плох, но его выхаживают, с ним все будет в порядке. Вам нужно о себе думать.

Луиза начала меня кормить.

* * *

Туман, мой верный добрый Туман. Ты же отведешь меня еще раз в этот лес?

Олег Бондарев ОХОТНИКИ ЗА НАГРАДОЙ

Стрела угодила Трешу в глаз. Он недоуменно уставился на Ваэта'ана.

— Клянусь Галлеаном, эта тварь так и притягивает к себе стрелы! — хохотнул темный эльф.

— Кончай свои игры, Ваэт, — прогрохотал Барнадаз, хмуро глядя на веселящегося приятеля. — Не порть жмура, а то, глядишь, не примут очкастые. А оно нам надобно? Зря мы, что ли, по лесам этим треклятым шатались?

— А мне нормально, — пожал плечами остроухий. — В кои-то веки домой выбрался, считай.

— Домой… Ты тут и не был никогда до этого! Домой… ох, скажет тоже…

— Весь мой род отсюда, — серьезно сказал Ваэта'ан. — Просто мы, благодаря усилиям Галлеана, постоянно развиваемся, в то время как отверженные им лесные топчутся на месте, даром что вокруг костров хороводы не водят.

— Чей-то я не замечал никогда особого вашего развития по сравнению с лесниками, — хмыкнул Барнадаз. — Что те, что эти мастера с лука пострелять да шпагой поколоться, только что кожа у вас темнее в разы. А так… хрен редьки не слаще.

— Ты глуп, мой зеленый товарищ, и потому я совсем не удивляюсь твоим изречениям.

— Ага-ага, — закивал Барнадаз. — Заведи теперь старую песенку Империи и горняков, что орки-де, все глупые, как поленья, что двух слов связать не могут… Однако ж идея моя была, хе-хе.

— Твоя, — согласился эльф. — Кто ж спорит?Единственная умная идея за все то время, что я тебя знаю.

— Ну, пой, пой, про то, какой я вшивый и никчемный, — лишь усмехнулся орк, — да только быстро вы, остроухи, добро забываете. Глядишь, не я если б, валялись бы твои кости в уголку пещеры трольей, обглоданные добела.

— Что есть, то есть, — вновь кивнул Ваэта'ан. — Выручил ты меня тогда неплохо.

— Повезло тебе, что я того тролля знал и что план у меня уже в голове был к тому времени! Иначе б на черта лысого мне эльф сдался?

— Ну хорош, хорош уже! — осадил Барнадаза остроухий. — Тщеславный ты чересчур, друг мой. А это не есть хорошо…

С этими словами он всадил еще одну стрелу в глаз мертвеца — впритирку с первой.

— Да брось ты, говорю! — повысил голос орк. — Денежка, знаешь ли, на исходе. Если очкастым трупа не подгоним, кору будем жрать да пить из лужи.

— Ладно, уговорил, — нехотя опустил лук Ваэта'ан.

Они взяли заказ недели две тому назад, отдыхая в придорожной таверне. Пока ждали заказ, к ним подсела троица странных очкастых типов. Не успели друзья и рта раскрыть, а один из незнакомцев уже начал рассказывать, что от них требуется. Только ударом кулака по столу Барнадазу удалось остановить говорливого очкарика.

— Кто вы, Бетрезен вас раздери? — спросил он.

— Это имеет значение? — поморщился главный очкарик.

— Да, и очень большое значение, — кивнул зеленокожий.

— Мы — ученые, — с явной неохотой сказал незнакомец. — Проводим некие опыты, изучаем живую и неживую материю. Вдаваться в подробности не стану, так как вам это вряд ли интересно.

— Отчего же? Тебе ведь интересно, Ваэт?

— Безумно!..

— Вот видите. Так что говорите, говорите все как есть. А мы уж сами решим, интересно нам или не очень.

— Позвольте мне все же промолчать. Наша работа в некоторой степени секретна, так что к распространению информации о ней стоит подходить со всей деликатностью… Я и так, признаться, сказал больше, чем собирался.

— Ладно, — подумав немного, проронил Барнадаз. — Ладно. Итак, вы — ученые, которые проводят опыты на неживой и живой материи. При чем тут мы? Хотите проводить опыты на нас?

— Нет-нет, что вы! — рассмеялся очкарик. Вышло это у него не слишком искренне. — Вы нам нужны не для этого. Мы хотим нанять вас, чтобы вы…

— Нанять нас? — удивился орк.

Они с эльфом переглянулись.

— А с чего вы взяли, что мы ищем работу?

— О вас нам рассказал некий мужчина… один из ваших работодателей. Бывших.

— Что еще за мужчина?

— Фист Горгулья. Известный коллекционер… в определенных кругах.

— Никогда не слышали о таком, — покачал головой Барнадаз.

— Зачем вы так? — с укоризной произнес очкарик. — Мы собираемся хорошо заплатить вам в случае успеха…

— Успеха чего? Мы ведь сказали: мы не ищем работу.

— Но Фист сказал…

— Бетрезен меня побери, — процедил сквозь зубы Барнадаз. — Мы не знаем никакого Фиста Горгулью! Сколько раз вам надо это сказать, чтобы вы поняли?

— Мы готовы заплатить вам пятьсот золотых. Двести — авансом.

Орк открыл было рот, чтобы сказать, куда очкарик может засунуть эти деньги, но мозг сработал раньше.

— Сколько вы сказали? — спросил он тихо, на вздохе.

— Пятьсот. Двести из них — авансом.

— Ах, так вы говорили про того Фиста!.. — рассмеялся орк. В искренности он вряд ли превзошел своего собеседника. — Как же, помню… Как он поживает, неплохо?

— Вполне хорошо, — улыбнулся очкарик. — Просил передавать привет.

— Ему тоже передайте, при случае… Так и что у вас за дело?

— Нам нужен мертвяк, господа. Фист сказал, вы можете найти что угодно в любой точке Невендаара — при должном финансировании, разумеется. Как я понимаю, финансирование вполне достойное?

— Да, пожалуй, — согласился орк. — Так что, говорите, что вам нужно? Мертвяк?

— Да, именно.

— Для изучения неживой материи, я так понимаю?

— А вот это, господа, очень интересный вопрос. Мертвяк по сути своей действительно является неживой материей, но Мортис каким-то образом вдохнула в них крупицы жизни. Заставила неживое стать живым, пусть и лишив некоторых функций и чувств. И мы хотим заглянуть, так сказать, внутрь ее небывалого эксперимента, чтобы понять, как ей удалось сделать нечто подобное.

— Обычная магия, — фыркнул орк. — Что стоит всесильной богине смерти сделать из мертвого живое?

— Все в этом мире поддается понимаю, даже магия, — возразил очкастый. — Мы в этом глубоко убеждены. Главное, должное прилежание, усердие, настойчивость — и то, что вчера казалось необъяснимым, станет понятным. Под таким девизом мы и работаем.

— Ладно, не стану спорить, — махнул рукой Барнадаз. — Вы платите, мы привозим мертвяка. А что вы уж там с ним станете делать — нас с Ваэтом это не волнует.

— Нас это вполне устраивает, — кивнул очкастый.

— Отлично. Тогда такой вопрос — где нам искать ваш труп?

— Мы предполагаем, что вам следует отправиться в Великий лес. По нашим источникам, совсем недавно некий отряд нежити отправился в земли эльфов.

— Зачем?

— Причин мы не знаем.

— У вас, судя по всему, неплохие связи, да? — сощурился орк. — Осведомители и там, и тут… Все-то вы знаете обо всех.

— Когда вы отправляетесь? — сменил тему очкастый.

— Как только получим аванс.

— Вот. — Ученый бросил на стол увесистый мешок.

Орк поймал его раньше, чем громкое бряцанье монет обратило бы на них все внимание посетителей.

— Вы вроде человек ученый, а так глупо себя ведете, — холодно заметил Барнадаз, пряча мешок за пазуху. — Если бы люди заметили мешок с деньгами, нам с вами не поздоровилось бы.

— Но они ведь не заметили, верно? — выгнул бровь очкастый.

— Когда нам следует привезти вашего мертвяка? — поинтересовался Ваэта'ан.

— Чем скорее, тем лучше. Наш человек будет приходить на задний двор таверны каждый день, в семь вечера, и ждать вас ровно час.

— Не слишком разумно гонять его туда-сюда, — заметил эльф.

— Нам так спокойней.

— Ладно, в таком случае, до скорой встречи. — Орк поднялся из-за стола. — Одна нога там, другая — здесь. И соскучиться не успеете!

— Очень на это надеюсь, — кивнул очкастый.

На том они и распрощались.

В Великом лесу друзья оказались через четыре дня. Еще три ушло на поиски странного отряда нежити. Управились бы быстрей, если б не опасность попасться на глаза хозяевам-эльфам — эти, едва увидев колоритную парочку «орк — темный эльф», непременно нашпиговали бы обоих стрелами.

Впрочем, все обошлось, и слава богам.

Отряд обнаружился на юге. Нежити было на удивление мало — не более десятка мертвяков под началом темного адепта — хотя, как правило, обитатели Алкмаара давили количеством. В этот же раз главнокомандующие неожиданно сделали ставку на скрытность.

Интересно, с чего бы это?

Впрочем, интерес интересом, а они сюда прибыли совсем не за этим.

Следовало как можно быстрей выкрасть одного мертвяка, и притом незаметно, чтобы не пришлось улепетывать от его «товарищей» да еще под градом эльфийских стрел.

Казалось бы, лучше всего пойти ночью, но, имея дело с мертвяками, надо понимать, что время суток совсем неважно — зомби не спят, и зрение у них просто феноменальное. Они, как кошки, отлично видели в темноте, про свет и говорить нечего.

Поэтому после недолгих споров друзья решили отправиться за мертвяком днем. Возможно, такая наглость несколько обескуражит адепта, и они успеют утащить зомби раньше, чем слуга Тьмы обрушит на них весь арсенал заклятий.

Согласно плану, Ваэта'ан должен был отвлекать внимание отряда нежити, осыпая их стрелами — друзья надеялись, что адепт расценит эти действия как атаку местных эльфов и запаникует, в то время как орк спокойно захомутает одного из его воинов и уведет из лагеря.

Сказано — сделано.

Все прошло даже лучше, чем предполагалось. Первая же стрела темного эльфа досталась адепту, который по каким-то причинам даже не думал защищать себя магией. Он умер быстро — просто рухнул в рыжую листву, да так и остался лежать.

Мертвяки же были глупы. Они ловили стрелы, но ничего не делали — приказывать было некому. Орк быстренько выделил одного из них, набросил на него аркан и потащил за собой в чащу.

По прибытии в импровизированный лагерь друзья обвили зомби таким количеством веревок, что он стал походить на гусеницу в коконе. Привязав его, словно собаку, к ближайшему дереву толстенным пеньковым канатом, друзья отпраздновали удачную охоту сыром и вином. За ужином решили отправляться следующим утром.

Ваэта'ан, вдоволь поиздевавшись над связанным мертвяком, уснул практически тут же, а вот к орку сон не шел. Барнадаз ворочался и так и этак, но даже не зевнул ни разу.

Умаявшись, он поднялся и решил чуток побродить по поляне — надеялся «нагулять» сон. Он ходил взад-вперед, частенько ругался, покуда не услышал хриплый голос:

— Поздно, братья…

Барнадаз огляделся по сторонам. В первое мгновение он подумал, что их лагерь обнаружили эльфы. После этого пришла в голову мысль, что это вполне может быть еще один адепт — прибыв в Великий лес, он обнаружил собрата мертвым в куче листьев и стал искать негодяев, так вероломно поступивших со служителем Тьмы.

Но ни остроухих, ни алкмаарцев орк не увидел.

Тем временем голос повторил:

— Поздно, братья… Они кругом…

Барнадаз нахмурился. Голос исходил от одинокого дуба посреди полянки — того самого, к которому они привязали мертвяка.

Он подошел к дереву ближе.

— Нас слишком мало… но ради Великого леса… ради наших братьев… мы должны выстоять…

Он наклонился и посмотрел прямо в лицо зомби.

Едва не вскрикнул от неожиданности: глаза мертвяка были закрыты, и, судя по всему, он спал.

«Спящий мертвяк? — пронеслось в голове. — Это немыслимо!»

Однако яркое опровержение сидело прямо перед ним.

— Покажем… что эльфы Великого леса… не зря считаются… прирожденными воинами…

Орк сел на траву против мертвяка. Он не сказал ни слова. Просто слушал.

Мертвяк начал петь. Песня его не была тем ужасным набором скрипящих и воющих звуков, которые издавали Орды нежити, когда шли в бой. Это была красивая мелодичная песня — вроде тех, которыми славятся эльфы:

— И ты отпустил его? — не поверил ушам Ваэта'ан.

— Да, — пожал плечами Барнадаз.

Они уже вышли из Великого леса и теперь брели по широкой дороге, ведущей к имперской границе.

— Я не понимаю тебя, дружище, — покачал головой эльф. Он был чертовски раздосадован. Еще бы — мыслимо ли, за одну ночь потерять пятьсот золотых награды!

— Я себя тоже не до конца, — признался зеленокожий.

— И когда это ты успел стать таким сентиментальным?

— Лучше скажи — ты когда-нибудь слышал, как поют эльфы Великого леса?

— Нет. Но у темных эльфов тоже есть масса отличных песен, взять хотя бы…

— Тогда ты не поймешь меня.

Дальше они шли молча.

Люди — как, впрочем, и эльфы, и гномы, и нежить с демонами — считают, что все орки глупы, как поленья. Но это не так.

Нет глупых рас. Есть глупые представители рас, а есть умные, по-настоящему достойные индивиды.

Плохо, что их действия всегда будут расцениваться через призму идиотских стереотипов…

Отряд нежити, встреченный друзьями, отправили в Великий лес на погибель. Никакой особой цели верхушка Орды не преследовала.

Они просто хотели сыграть в одну забавную игру.

Называемую «убей брата».

Все в том отряде — вне сомнений — раньше были эльфами. Точнее, они и сейчас оставались эльфами — на какую-то часть.

Наверное, это очень забавно — наблюдать, как остроухие убивают своих же родичей, совершенно о том не подозревая.

Но Барнадаз подобного рода развлечения не любил.

Ему больше нравились постоялые дворы с их пивом, пропитанным дымом воздухом и грудастыми официантками.

Так проще.

И как-то… по-человечески.

Александр Яльчик ГИЛЬДИЯ

Эдвин быстро бежал по улочкам Алинадана, иногда ненадолго останавливаясь, для того чтобы, взобравшись по едва заметным уступам на крыши домов, продолжить свое торопливое бегство. Крупными липкими каплями за шиворот стекал горячий пот, ноги предательски подкашивались перед очередным головокружительным прыжком, а легкий летний бриз был не в силах остудить разгоряченное тело семнадцатилетнего юноши. Он бежал, прыгал, карабкался, снова бежал. Заставить себя остановиться он не мог, второй раз в жизни он играл со смертью в прятки, и победитель еще не определился.

Понимая, что это глупо, он все же ежеминутно оборачивался, проверяя, нет ли погони, и ему все еще слышались окрики телохранителей аристократа и надрывные свистки городской стражи.

Впервые за свою десятилетнюю воровскую карьеру он был пойман, а для разбойников и воров в Империи был только один приговор. Благо крепкий сук не сложно было найти, да и моток пеньковой веревки в любом доме имелся…

Вот и окраины, дома потеряли лоск и благополучие торговой площади, где сегодня промышлял подросток, и выглядели унылыми и необитаемыми. Поднырнув под балку, загораживающую лаз между двумя покосившимися домами, он позволил себе перейти на шаг. Его грудь тяжело поднималась и опускалась в такт с нахлынувшими воспоминаниями. Что же пошло не так…

* * *

— Вставай, лежебока! — Грубый окрик и весьма ощутимый пинок под ребра вырвали трепыхающееся сознание Эдвина из кошмара. Кошмара, снившегося ему каждую ночь. События десятилетней давности никак не хотели покидать его память и вновь и вновь всплывали во снах.

Открыв глаза, он с такой благодарностью посмотрел на разбудившего его Четырехпалого, что прожженный плут и мастер кулачного боя отшатнулся от неожиданности.

Четырехпалый был правой рукой главы разбойничьей шайки «Серых крыс». Свое прозвище он заработал, самоуверенно ввязавшись в драку с вооруженным двумя ножами имперским вором, претендующим на его добычу. Получив множество порезов, он, сократив дистанцию, одним мощным ударом проломил череп сопернику, но тот успел всадить один нож ему в правую ногу, а вторым срезать мизинец на левой руке.

— Тиамат тебя раздери! — злобно нахмурив брови, пробурчал Четырехпалый. — Двигай быстрее, Хозяин ждет.

Сердце юноши учащенно забилось: снова важная работа и возможность закопать пару монет в укромном месте, если, конечно, повезет с напарником. В последнее время он неплохо сработался с забредшим в их края эльфийским пареньком. Появление эльфов в человеческих городах уже не вызывало особых подозрений, люди были наслышаны о жестокости зеленокожих орд, штурмовавших эльфийские земли, все прекрасно понимали, что старшая раса — единственная преграда на пути к Империи.

Торопливо смотав изрядно потрепанную с многочисленными проплешинами волчью шкуру и кинув ее в изголовье небольшой кучи соломы, служившей ему постелью, Эдвин поспешил в разбойничье логово.

Снаружи это была обычная двухэтажная хибара, каких на окраине было не счесть, но, войдя внутрь, люди ранее здесь не бывавшие подолгу стояли в пороге, не веря своим глазам. Интерьеру притона могли позавидовать даже аристократы: на обитых деревом стенах висели шкуры белых и бурых медведей; топоры гномов, людские мечи и булавы, эльфийские луки и клинки. Разнообразные доспехи людских и гномьих мастеров стояли на подставках, а кое-где просто были свалены бесформенными грудами. Многочисленные сундуки с разноцветными тканями соседствовали с сундуками, набитыми столовым серебром.

Эдвин, не раз бывавший внутри притона, не обращая внимания на сваленные богатства, сразу направился к резной дубовой лестнице, возле которой замерли два гнома с огромными молотами на плечах.

Поравнявшись с ними, он невольно усмехнулся: у аристократов в последние годы вошло в привычку набирать в охрану именно гномов, что значительно облегчило его работу. Да, выглядели они массивно и устрашающе, в стычках с хорошо вооруженными и защищенными латниками или адскими порождениями Бетрезена их мощь и храбрость не оставляла врагу никаких шансов. Но гибкому и юркому юноше не было необходимости лезть напролом, пока напарник отвлекал внимание, он успевал за пару мимолетных движений срезать кошелек аристократа и раствориться в толпе.

Случайное воспоминание о Легионе проклятых превратило усмешку Эдвина в оскал. Взяв себя в руки, он вошел в кабинет главы шайки. С удовольствием и облегчением для себя отметив, что кроме него из артели карманников в кабинете был только его напарник и друг Соло'ан, юноша замер в почтительной стойке.

— Мой друг из «Призрачных волков» уведомил меня, что наш тихий городок сегодня посетит дальний родственник Императора Юбер де Лали, — спокойно проговорил глава. — Вы знаете, что делать…

* * *

Выгодно купив два калача и пообещав пекарю не крутиться у его лавки, друзья взгромоздились на каменную ограду местной церквушки. Торговая площадь расстилалась перед ними как на ладони, а густые кроны деревьев церковного сада обеспечивали им идеальное место для наблюдения.

Десять долгих лет минуло со времен Первых Великих Войн, оставивших Невендаар в состоянии хаоса и опустошения. Город, несмотря на давность отгремевших сражений, только недавно начал возвращаться в размеренное русло мирной жизни. Каменщики, в прошлом году закончившие ремонт торговой площади, неспешно латали прорехи на улочках города.

Пекарь, отгоняя назойливую ребятню и рекламируя свой товар, несвойственно грубым для его округлой комплекции голосом, успевал следить за двумя огромными гномьими печами, извлекая из них то простые кирпичики хлеба, то замысловатые кренделя и так любимые всеми мальчишками леденцы в форме различных животных Невендаара.

Активно шла торговля у лоточников, мужская половина Алинадана толпилась возле оружейных лавок, где в широком ассортименте были представлены изделия гномьих и имперских мастеров, заезжие лоточники могли завлечь состоятельных клиентов наличием изысканных эльфийских кинжалов и клинков. Женщин же больше интересовали имперские ткани и эльфийские украшения.

Мясник, лавку которого украшал изогнутый клюв гигантского кракена, деловито и умело разделывал тушу медведя, бросая пласты сочного мяса в огромную дубовую бочку, щедро посыпая солью.

Юноши начали дремать: прохлада тени, укрывающая от летнего зноя, пение птиц и ровный гул торгового люда так и манили в объятия Морфея…

Нападение произошло внезапно.

На город опустилась тьма; закрыв солнце гигантскими крыльями, на кровавый пир слетелись десятки горгулий. Сонные от летнего зноя и спокойной службы, стражники не могли понять, что происходит. Командир стражи, опытный седовласый ветеран, первым разобравшись в ситуации, с пинками вооружал подчиненных охотничьими луками.

Стрелы с калеными наконечниками, одинаково легко разившие разбойников и диких зверей, к ужасу оборонявшихся, с легким звоном отскакивали от мраморных шкур чудовищ. Атаки горгулий, напротив, были весьма эффективны. Неспешно кружа над обреченным городом, они высматривали цели. Взмах крючковатых лап, вспышка фиолетового пламени — и обреченную жертву пронзали мгновенно выросшие из-под земли острые шипы.

Эдвину в тот день исполнилось семь лет. Распираемый гордостью и счастьем, он вертел в руках подаренный отцом небольшой эльфийский кинжал. Ему не терпелось побежать похвастаться перед друзьями, но они с отцом ждали мать, ушедшую за свежими фруктами и пирогом для любимых мужчин. Внезапно раздавшиеся крики боли и ужаса, а следом колокольный звон испугали мальчишку, и он изо всех сил прижался к отцу.

Отец, отстранив его от себя, пристально посмотрел Эдвину в глаза и приказал спрятаться в чулане и ни при каких обстоятельствах не сметь оттуда выходить и, схватив топор, выбежал на улицу.

Гулко стучало сердце мальчугана, отмеряя секунду за секундой. Прильнув к щелке в двери чулана, он с надеждой ждал возвращения родителей.

Вот в дверном проеме показались знакомые силуэты, Эдвин было дернулся выбежать им навстречу, но с ужасом замер. Навеки скрепив объятия любимых людей, над ними сомкнулись десятки шипов. В тот же миг что-то грузно приземлилось рядом с домом, и в окно уставился немигающий, светящийся ядовито-желтым цветом глаз. Эдвину казалось, что монстр смотрит прямо на него, но, наконец, пришел спасительный обморок, и с тихим шелестом мальчишка сполз на мешок сухофруктов.

Очнулся он глубокой ночью. Тихую летнюю ночь разрывали крики дерущихся за лакомые куски стервятников и завывания волков. Сжав до боли в костяшках рукоятку кинжала, Эдвин шептал в ночь слова проклятий. Раздув угли и высыпав их на соломенный пол, он вышел из дома и навсегда покинул родной город.

Эдвин открыл глаза. С трудом разжав руку, обхватившую кинжал, он вопросительно посмотрел на разбудившего его эльфа. Соло'ан молча кивнул в сторону городских ворот.

От глаз Эдвина не ускользнуло странное поведение эльфа, тот был слегка взбудоражен и чем-то обрадован. Зная, что спрашивать бесполезно, юноша бесшумно соскользнул на землю и уверенно направился на площадь.

Выбор места был очевиден…

Кратчайшая и лучшая дорога от городских ворот к родовому имению местного аристократа проходила через торговую площадь.

Смешавшись с толпой праздных зевак, юноша стал ждать. В толпе послышались любопытные нотки, на площадь въехала процессия.

Впереди на белом жеребце ехал бочкообразный аристократ. Эдвин сразу понял, что это его цель, ведь не каждый в Империи мог позволить себе носить на голове обруч из чистейшего черного золота. Не ускользнул от глаз юноши и увесистый мешочек, небрежно привязанный к поясу Юбера де Лали. По бокам от аристократа, как и ожидал Эдвин, на крупных лошадях ехали два закованных в латы с ног до головы гномьих ветерана. Позади, немного отстав, ехал странный долговязый человек. Эдвин смог только разглядеть его глаза, так плотно тот был закутан в огромный бесформенный плащ. В этих глазах юноша увидел, что-то знакомое, но он никак не мог вспомнить, где он раньше их видел.

Процессия поравнялась с юным вором. Немного присев и приготовившись сорваться с места, Эдвин ждал, что предпримет на этот раз Соло'ан для отвлечения охраны. Юноша представлял себе, как в данный момент эльф, прищурив свои и так не шибко широкие глаза и натянув тетиву до легкого звона, целился в только ему известную цель.

Мысли Эдвина прервал звонкий хлопок. Обернувшись, он увидел мокрого с ног до головы водоноса, державшего руки над головой, как бы обнимая уже не существующий горшок с водой. Водонос растерянно озирался по сторонам под дружный хохот толпы.

Будто пытаясь показать напарнику, что он ни в чем не уступает стреле, Эдвин сорвался с места, подныривая под лошадь ближайшего охранника. Аккуратным росчерком описал дугу кинжал, и вот уже желанный кошель с чуть слышным звоном мягко опустился в вовремя подставленную ладонь.

Еще один рывок, и можно раствориться в толпе, но воришка не находил опоры, неведомая сила медленно поднимала его вверх. Подняв голову, он встретился взглядом со схватившим его охранником. Все стало на свои места: легкая нервозность напарника, приступ дежавю и невиданная ранее быстрота реакции. Эльф…

— Отпусти, ушастый! — злобно прошипел Эдвин.

Теперь его заметили и остальные охранники. Смущенные проявленным непрофессионализмом, гномы хмурили брови, теребили бороды и еще сильнее сжимали длинные рукоятки боевых молотов. Но больше всего юношу испугало красное от злобы и крика лицо аристократа.

Эдвин понимал, что становится новым объектом внимания толпы и что шансы вернуться живым ничтожны, а о возвращении с добычей нечего было и говорить. Он зажмурил глаза, не от страха, а лишь бы не видеть эту бордовую от злобы, противную свиноподобную морду Юбера де Лали.

Юноша вздрогнул, происходящее не укладывалось у него в мозгу. Хватка держащего его охранника слабела, а непонятная эльфийская речь, доносившаяся со стороны церквушки, усиливалась. Но в данный момент он не мог позволить себе такой роскоши как рассуждения; резко дернувшись и оставив в руках изумленного эльфа лоскут ткани, парень рванул в ближайший переулок.

Через несколько шагов очутившись в тупике, Эдвин ловко вскарабкался по стене, хватаясь за едва заметные, но так ему знакомые выступы и трещины. Не став оборачиваться, чтобы позлорадствовать над незадачливой погоней, спрыгнул с другой стороны и понесся по лабиринту улочек Алинадана.

* * *

Эдвин стоял, понурив голову в кабинете Главы, напарник тоже уже был здесь. Юноша посмотрел на эльфа, тот лишь слегка покачал головой. Молчание густым туманом окутывало кабинет. Глава молча крутил в руках злополучный мешочек, на лице пролегли морщины, не часто главу с его богатым жизненным опытом ставили в такой тупик. Но вот его глаза сверкнули решительностью; и Эдвин сжался, ожидая упреков, криков негодования, но вместо этого машинально поймал брошенный в его сторону кошелек.

Не мучая паренька, глава заговорил. Оплошавший воришка сквозь нахлынувший на него туман пытался уловить смысл сказанного.

— Ты мне как сын…

— …интересы разбойничьей шайки превыше, одного даже столь…

Но последнюю фразу паренек расслышал целиком, и его глаза от ужаса округлились. Юбер, как сообщил Главе за немалую цену высокопоставленный информатор, после столь удачного побега воришки сделал две вещи. На торговой площади публично простил воришку, а чуть позже отправил гонца в фамильную резиденцию де Лали с целью дать поручение помощнику по особым делам разыскать мальчишку.

Помощник по особым делам, или имперский ассасин, вспыхнуло в мозгу у мальчишки. Да, конечно, ассасины занимались разбойниками, коих развелось в послевоенный период немало, но чтоб такими мелкими! Видно, сильно он ужалил самолюбие замахнувшегося на престол аристократа.

Эдвин обвел взглядом присутствующих, один только Глава выдержал его взгляд, и даже его лучший друг и напарник только извиняюще слегка пожал плечами…

Эдвин понимал: все, что тот мог сделать для него, он сделал на площади, теперь он предоставлен только себе. Выходя из кабинета, юноша услышал негромкие последние слова Главы.

Это был уже второй город, который он покидал навсегда, а в голове все крутилась небрежно брошенная фраза Главы:

— Имперская Гильдия воров…

* * *

Накопленных денег ему с лихвой хватило, чтобы добраться до столицы. И вот он стоял у заветной неказистой с виду башни, единственного места Империи, где можно было укрыться от любых невзгод и получить полную индульгенцию.

Войдя внутрь, он с удовольствием окунулся в тишину и прохладу. Обычному горожанину на первый взгляд бы показалось, что он попал в библиотеку: недалеко от входа размещался стол регистратора (библиотекаря), а далее в огороженной зоне ровными рядами возвышались стеллажи, между которыми деловитыми муравьями сновали писари. Через ажурные витражи пробивался мягкий спокойный свет, и парень умиротворенно присел на лавочку, с интересом наблюдая за ожесточенным спором регистратора и, судя по одежде, довольно знатного молодого аристократа.

Слова было сложно разобрать, так как в такой безупречно стерильной библиотечной тишине повышать голос спорщики не отваживались. Но ситуация была вполне понятна: юноша желал поступить в гильдию, а регистратор по непонятным для Эдвина причинам не хотел его принимать.

Было успокоившийся карманник опять начал нервничать, в голове крутились тревожные мысли: неужели все лишения дальней дороги были зря и бесплотная богиня смерти Мортис пополнит свою орду очередным бездушным зомби. Поток мыслей был грубо прерван пронесшимся мимо гневно размахивающим руками, раскрасневшимся от возмущения аристократом. Весьма существенно задев Эдвина, он скрылся за дверью, даже не оглянувшись на паренька. Юноша вжался в скамейку и уже подумывал улизнуть…

— Третий раз повторять не буду, а ну дуй быстро сюда!

Эдвин, сообразив, что обращаются к нему и дальнейшее промедление может быть неверно расценено регистратором, встрепенувшись, в два шага очутился перед его столом.

— Родственники есть? — что-то неустанно записывая, спросил регистратор.

— Никого не осталось, — грустно помотал головой паренек.

— Роспись тут поставь и двигай к наставнику!

— Так я принят?..

— Двигай давай! — злобно огрызнулся регистратор, не поднимая глаз.

Но юноша все равно не верил в свою удачу, и грубость принявшего его человека не смогла надолго омрачить его радостный настрой. Тихо насвистывая детскую песенку, он направился в указанном направлении, к едва приметной двери.

Наставник молча кивнул и, открыв дверь, вошел. Эдвин, обнаружив за дверью винтовую лестницу уходящую вниз, последовал за ним. Спустившись на один пролет ниже, они оказались на огромном складе, где кладовщик, лишь один раз взглянув на паренька, выдал ему аккуратный сверток одежды и ботинки.

Не успев опомниться, он двинулся дальше, пролетев еще один пролет, юноша наткнулся на резко остановившегося наставника.

— Помыться, переодеться, старые вещи в печь, выберешь свободную койку и шкафчик, далее со всеми на обед в столовую и потом в учебные классы, они пролетом ниже, — монотонно проговорил проводник, развернулся и направился наверх.

Прошло две недели ежедневных обучений…

* * *

В учебном классе собрались только лучшие ученики. Кроме седовласого учителя присутствовал Глава Гильдии и неизвестный маг.

Глава поприветствовал всех и с ходу представил мага и дал тому слово.

— Пару дней назад Горные Кланы разорвали с нами все дипломатические отношения, — монотонным голосом начал обрисовывать важность сегодняшнего собрания волшебник. — А сегодня их гонец объявил войну! — с гневными нотками вещал он. — Империи нужны свежие данные о количестве и составе этих вероломных предателей! — сорвался на крик волшебник.

— Мы вас поняли, — аккуратно прервал его глава Гильдии. — Учитель, проводите нашего гостя.

Расстелив перед замершими юношами огромную карту Невендаара, глава воров принялся распределять обязанности.

Большинство в составе мелких групп отправлялось на грабеж всевозможных лавок и святилищ на пути возможного наступления гномов. Несколько отличившихся в скрытности и бесшумности юношей были направлены разведывать руины.

Остались только двое…

— Эдвин, ты за старшего! — начал давать последние указания Глава Гильдии.

— Предположительно в этом горном районе располагаются передовые отряды гномов. Ты разведаешь их численность и состав!

— А Райнон доставит информацию! — закончил Глава, кивнув на второго юношу.

* * *

Пообедав и получив на складе по два кинжала, Эдвин и его напарник покинули столицу.

Через два дня пути на смену имперскому вечному лету пришли холода Горных Кланов. Пробираясь сквозь сугробы, Эдвин благодарил Гильдию за теплый плотный плащ, входящий в амуницию вора, но он не мог понять, зачем его было шить из яркой синей ткани. Он был одинаково заметен и на зеленых землях Империи, и на белоснежных горных грядах Клана, не говоря уже о пылающих землях Легионов проклятых.

Чудом, избегая гномьи патрули, юноши взобрались на очередной хребет, и им открылся превосходный вид на ущелье. Внизу ущелья, дымя походными кострами, был разбит огромный гномий лагерь. Достав небольшие дощечки, юноши начали торопливо делать пометки. Видя, что Райнон превосходно справляется сам, Эдвин решил пройтись к странному кургану неподалеку.

Обойдя его с левой стороны, он заметил вереницу огромных следов, ведущих из ущелья к кургану. Обратной цепочки следов он обнаружить не сумел. Приложив ухо к кургану, он расслышал легкое сопение. Эдвина пробрал холодный пот. Осторожно он стал отступать назад по предательски скрипящему снегу. Неожиданно оступившись, он, негромко ойкнув, упал в снег. С надеждой, что его падение было не слишком громким, Эдвин обернулся и увидел, как курган красиво разлетается снежными брызгами, а из-под него выбирается огромное белоснежное чудовище.

— Они что, и Йети приручили! — злобно выругался юноша. — Райнон, беги! — крикнул он, выхватывая кинжалы.

Но, получив увесистую оплеуху, свалился без сознания.

* * *

Придя в себя от холода и оглядевшись по сторонам, Эдвин вспомнил последние события и понял, что холодные стены, окружающие его, и решетка вместо двери не случайность.

Посмотрев вопросительно на облившего его ледяной водой охранника, юноша спросил:

— Что со мной будет?

— Жив все-таки, — холодным равнодушным голосом ответил охранник, выходя и запирая решетку.

— Так что со мной будет? — закричал Эдвин.

— А ничего, — так же холодно ответил, удаляясь, охранник. — Будет перемирие — отпустят, а так нам и своих беспризорников некуда девать…

* * *

Выслушав доклад Райнона и отпустив его, Глава Гильдии покачал головой:

— А жаль, способный был мальчишка…

— Но мы уже привыкли брать количеством…

— Регистратор, сколько у нас поступивших за эту неделю?

Ваут ван Эйк ИЗИДЕЛЬ

Кардинал Изидель с грустью смотрела на разворачивающееся вокруг пиршество. Официальная часть торжества закончилась, все молитвы были прочитаны, и можно было приступить к празднованию того события, ради которого все здесь и собрались. Отряды диких эльфов, промышлявшие в округе, были окончательно разбиты. Немногие уцелевшие сбежали, и их скорого появления не ожидалось. Империя продемонстрировала свою силу, замок Арон был защищен, и его жители могли чувствовать себя в безопасности. Было завершено строительство храма, укреплены оборонительные сооружения, и для их освящения были приглашены верховные священники со всей Империи. Есть, что отпраздновать.

Накрытые столы ломились от яств. Очевидно, руководство города озаботилось тем, чтобы святейшествам и высоким чинам Империи не только было чем насытить свои драгоценные чрева, но и усладить языки. Музыканты заиграли веселую до фривольности мелодию, сменившую религиозные хоралы.

Изидель подошла к столу, взяла несколько ягод винограда с блюда и вновь отошла к стене. Большинство же священнослужителей уже смешалось с местной знатью и полностью отдалось празднику. Было время, когда она ела запеченные корнеплоды и зажаренное на костре мясо собственноручно пойманных животных. И ей казалось, что та еда была гораздо вкуснее того, чем ее потчевали сейчас. Есть не хотелось. Тем временем на галерею рядом с музыкантами выбежали танцовщицы в длинных, но крайне легкомысленных одеяниях, довольно прозрачных и порой распахивающихся больше, чем нужно.

Кардинал прикрыла глаза, затем широко их распахнула и, прихрамывая, пошла к выходу. К ней подошла одна из аббатис, дожевывающая кусок пирога. У нее было круглое блестящее от жира лицо, а просторное одеяние не скрывало тучности тела.

— Ваше высокопреосвященство, вы покидаете праздник? — обратилась она к Изидель с неподдельным беспокойством в глазах.

— Нет, мне просто нужно выйти на воздух. Дают знать о себе старые раны. — Она слегка улыбнулась. — Помолюсь Всевышнему, дабы дал мне сил на этот праздник и обратную дорогу.

Изидель подняла руку в покровительствующем жесте, аббатиса сделала небольшой поклон, сохраняя чрезвычайную почтительность на лице.

Кардинал спустилась по лестнице и быстрыми шагами вышла на улицу. Хотелось бежать отсюда. Ей была противна эта жирная монахиня. Сама она была, несмотря на немолодой возраст, очень стройной. И все члены ее общества поддерживали отличную физическую форму. Изидель остановилась и подняла глаза к звездному небу. Надо было изгнать из своей души греховные эмоции. Чуть погодя она отправилась к небольшим воротам в стене, окружавшей замок.

Знаком приказала стражнику открыть ворота. Тот стоял в замешательстве, но после пристального взгляда кардинала в свои глаза повернулся и отворил створку. Изидель вышла. Всего через несколько десятков метров начинался лес, правда, довольно редкий, а за ним виднелось море. Замок Арон стоял на полуострове и являлся форпостом Империи. Одной своей стороной он упирался в обрыв, другой же приближался к густому лесу. Нападения оттуда варваров, мятежных изгнанников, а в последнее время и диких эльфов были нередки. Поэтому не только город, но и сельские земли были обнесены стеной, а население было немногочисленно. Желающих переехать сюда было немного. Край обрыва иногда обваливался, поэтому замок построили не на самом краю, и здесь, за пределами замка, но в черте города, осталась неширокая полоса дикой природы, где любили отдыхать молодые горожане. Именно сюда и пришла Изидель.

За ней вышел молодой рыцарь. Что ж, имея столь высокую должность, редко получается оставаться в одиночестве. Кардинал уже привыкла к этому. Пусть смотрит. В конце концов, она не собиралась плясать голышом.

Изидель стояла среди деревьев. Ей почему-то всегда казалось, что Всевышний ближе именно здесь, на природе. Она не любила все эти приемы и торжественные празднества, в которых приходилось участвовать согласно своему положению. В такие моменты сомнения в правильности выбранного пути начинали мучить ее. Она вспоминала Харгриана, Тарса, Иннекиля… Своих родных…

Изидель родилась сорок пять лет назад в городишке на краю Империи. Название его… А название, кажется, забыла и сама Изидель. Присутствие Императора ощущалось там мало. Город был достаточно самостоятелен и управлялся жестким мэром. Впрочем, жесткость эта привела, в конце концов, к волнениям бедняков. Родители будущего кардинала погибли в одном из таких конфликтов, когда той был всего один год. Она была первым ребенком в семье, так что воспитывать ее было некому. Конечно, нашлись люди, решившие взять ее себе. Однако это была не родная дочь, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и в двенадцать лет вольнолюбивая Изидель сбежала из дома и оказалась на улице. Нет смысла рассказывать ни о причинах побега, ни о том, как она жила без крова. Но за три года она научилась великолепно владеть мечом и познакомилась с юношей по имени Харгриан, самым метким лучником в округе. Тут-то перед ними и возник молодой маг в сопровождении малоприятного типа по имени Тарс. Мага звали Иннекиль, и он набирал свой собственный отряд. Тарс раньше был вором-одиночкой, но в силу определенных обстоятельств присоединился к Иннекилю.

Парочка согласилась на предложение Иннекиля, и вчетвером они составили один из лучших мобильных отрядов. Так началась служба Изидель Империи. За двенадцать лет, проведенных вместе, они стали практически семьей.

Когда ей было двадцать пять, началась Первая Великая Война, и Изидель стала инквизитором. Женщина-боец, а тем более инквизитор, — большая редкость, но те, кто видел ее в бою, не стали бы иронизировать по этому поводу. В бою она была великолепна. По крайней мере так говорили трое мужчин, мнение которых имело для нее значение. Впрочем, это доказывали и результаты сражений. Казалось, что эти четверо были непобедимы. Казалось…

Они должны были отвоевать остров Эльмаар. Орды нежити захватили его. А там были и город Империи с монастырем, и довольно богатое месторождение золота. Во время войны было не до него, но теперь пора было вернуть свои владения. Нежити там оказалось больше, чем предполагали. Войскам Мортис словно не было конца. Изидель получила тяжелое ранение… Когда она очнулась, ее друзья были мертвы… Но ее саму они успели спасти. Поднявшись на ноги, Изидель собрала так много воинов, как только смогла, пользуясь своей славой, и вновь отправилась на Эльмаар. Она билась с утроенной яростью и уничтожила всех захватчиков. Она была готова умереть и даже, пожалуй, желала этого. Но, видимо, Всевышний этого не хотел. Серьезные ранения не привели к смерти. Но Изидель больше не могла сражаться. Да она и не могла даже представить, что будет в другом отряде, и решила уйти в монастырь Эльмаара. Раз она не смогла сохранить жизни друзей, то будет заботиться об их душах.

Изидель так строго выполняла устав монастыря, что вскоре после пострига была отправлена к обсервантскую часть. Рьяность новой монахини была замечена. Она пользовалась большим уважением и в новой своей ипостаси. Кроме того, не были забыты ее заслуги на полях сражений в качестве инквизитора. В тридцать шесть лет ее назначили аббатисой монастыря, который Вторая Великая Война обошла стороной. На следующий год она уже организовала собственное общество на острове и приняла звание ректора. Его монахиням удавалось совмещать не только просветленность, дающую способность лечить именем Господа, но и физическую силу и сноровку, дающую возможность воевать с оружием. Целью общества Изидель сделала проповедование истинной веры во всех уголках Империи для простых людей.

А спустя пять лет умер кардинал западной провинции, и Изидель назначили на его место. Кардинал в сорок один год — невиданное событие даже для мужчин. Впрочем, вся жизнь Изидель была чередой самых невероятных событий. Кроме того, время войн — время молодых…

Теперь она стала ближе к светской власти. Но все чаще ей казалось, что жизнь теряет смысл. Она видела, что в стране остается так же много несчастных, проклятые Бетрезена и нежить Мортис так и не были уничтожены, не исчезли конфликты с Горными Кланами и эльфами… Радость не приходила в этот мир. Что еще можно сделать? Изидель отгоняла сомнения в доброте Всевышнего. И довольно успешно. Но у нее самой оставалось все меньше сил. Ее общество функционировало практически без ее участия, а должность кардинала все больше тяготила ее. Все чаще и чаще она возвращалась мыслями в свое беззаботное прошлое, где все было понятно, а трудности переносились легко и с улыбкой.

Кардинал думала об этом, неспешно идя вдоль обрыва. Неожиданно Изидель увидела перед собой силуэт, высокий и стройный. Ей показалось, что два глаза светились во тьме. Тень двинулась вперед, и луна осветила остроконечное ухо. Неожиданный страх охватил Изидель.Он был труднообъясним. За свою жизнь кого только она не встречала, с кем только не приходилось бороться, но, видимо, это появление было слишком неожиданно. Она отшатнулась, нога поехала, и Изидель, не удержавшись, полетела вниз. С громким всплеском она упала в воду. Женщина умела плавать, но тяжелая одежда тянула ко дну. Она сорвала с головы покрывало с венцом и смогла несколько раз вынырнуть, но каждый раз вновь погружалась под воду. Течение несло ее вниз. В конце концов она потеряла сознание.

Очнулась Изидель на берегу. Она откашлялась, выплюнув немного воды, ей казалось, что наглоталась она больше, приподнялась на локте и огляделась. Вдали, на холме виднелся город.

Неожиданно она услышала всплеск. Она взглянула на воду и увидела два торчащих торса. Это были русалки. Одна была еще очень молода, длинные волосы были рассыпаны по поверхности реки, а губы расплылись в широкой улыбке. Вторая, та, что ближе к берегу, была явно старше, волосы были убраны, на голове были то ли какие-то наросты, то ли сложный головной убор, а лицо — сурово.

Молодая русалка увидела, что женщина обратила на них свое внимание, и весело, но заговорщическим тоном что-то начала говорить старшей спутнице на своем булькающе-шипящем языке. Та коротко, но жестко ей ответила, и девушка-русалка, сделав обиженное лицо, взмахнула волосами и нырнула под воду, ударив по поверхности длинным сиреневым хвостом. Оставшаяся подплыла поближе к Изидель и приковала к ней свой взгляд.

— Это вы меня спасли? — Кардинал сама удивилась тому, каким хриплым голосом она произнесла это.

На лице русалки обозначилось некое подобие улыбки, и она ответила:

— Да, — ее голос оказался неожиданно приятным. — Вас это удивляет?

— В некоторой степени. Скорее, я не ожидала вас здесь встретить. Думала, вас в окрестностях…

— Перебили? — Улыбка окончательно стала ласковой. — Да, люди не очень-то нас жалуют. Но, как видите, порой мы их не едим. — Выражение лица стало таким жестким, а глаза так сверкнули на Изидель, что та вздрогнула.

— Хм, спасибо… Что не съели.

«Зачем я это сказала, — подумала женщина, — как бы она не обиделась».

— Но ведь не поздно еще все исправить, — ухмыльнулась русалка.

Из-под воды вынырнула ее молодая спутница и воскликнула:

— Да!

Чуть поодаль показались еще две девичьи головы и залились смехом. Та, что находилась сейчас рядом со старшей, была явно очень довольна своей выходкой. Но, получив в ответ неодобрительный взгляд, чуть отпрянула.

— Ты же не хочешь сказать, что зря тащила этого человеческого священника сюда, поближе к городу? Было бы жаль столько напрасно потраченного труда, — сказала старшая русалка и подмигнула молодой. — Вы ведь высокопоставленный священнослужитель, судя по одежде?

Изидель непонятно зачем осмотрела себя. Туника и скапулир были испачканы и от воды потяжелели, кажется, в несколько раз. Так что, подумала женщина, подниматься с земли будет трудно. Часть заколок потерялась, и мокрые светлые волосы растрепались и липли к лицу.

— Да… — Изидель засомневалась, стоит ли называть себя, но, в конце концов, решила, что плохо от этого не будет. — Я — кардинал Западной провинции, Изидель.

— Ну вот. Было бы крайне кощунственно съедать человека, находящегося столь близко к Всеотцу.

Изидель не поняла, была ли это ирония или русалка говорила серьезно.

— А вы не представитесь?

— Люди обычно не могут запомнить наши имена, но если желаете… Уннягиллолаш, хранительница ключей.

— Я рада, что наша встреча состоялась. А что значит «хранительница ключей»?

— У меня много обязанностей… В частности, подготовка к взрослой жизни подрастающего поколения. — Она махнула рукой в сторону бултыхающихся вдали русалок.

Некоторое время они молчали, потом Уннягиллолаш продолжила:

— Так и знала, что здесь будет интересно. Порой инициатива ведет к весьма положительному эффекту. Мне ведь запрещали сюда плавать… Как это вас угораздило упасть? Вы вроде крепкая. — Увидев удивленный взгляд Изидель, русалка пояснила: — Мы успели пощупать ваше тело, — сказала она и рассмеялась, а женщина инстинктивно попыталась прикрыться, — вы случаем не перебрали там, на празднике? — добавила русалка игриво.

— Н-нет… Я оступилась.

— Понятно… Засмотрелись на звезды, — молодые русалки тем временем подплыли ближе и слушали разговор, — бывает. Что ж, вам повезло, что мы оказались рядом.

— Вообще-то там был эльф. Он напугал меня. И да, спасибо вам еще раз. Видимо, мне еще рано к Всевышнему. Наверное, он приготовил для меня другие дела.

— Эльф, да? Разве еще кто-то уцелел в этой резне? Ну да ладно, впрочем, он уже наверняка наделал у вас переполох. Хотите сказать, что это Всевышний привел меня сюда? — Уннягиллолаш ухмыльнулась. — И какие же дела вам Всевышний приготовил? Кого опять убивать?

— Я этим давно не занимаюсь. А темные эльфы сами нападали на людские поселения.

— О! Но, значит, занимались раньше? А насчет эльфов не переживайте — я их сама терпеть не могу, — сказала русалка, сделав хитрое лицо.

— Я была инквизитором и боролась с нежитью.

— А вам не кажется, что следует быть осторожнее, рассказывая о борьбе с нежитью русалке? В конце концов, Мортис… — она замолчала, мышцы скул напряглись.

— О, так, значит, это в самом деле Солониэль… Простите. Однако я не думаю, что это делает вас родственниками нежити. Ведь Мортис — это уже другая богиня. Это не Солониэль… Так же как и нежить — уже не алкмаарцы.

— Только не стоит читать проповеди. Мы это понимаем. Но без бога жить тяжело… А знаете, мы ведь с вами похожи. Ведь ваш создатель тоже теперь малоприятная, по крайней мере для вас, священников, личность, а?

— Наш бог — Всевышний!

— Да-да, конечно. А может быть, нам тоже стоит ему поклоняться? Может, тогда мы займем место, более достойное нас? Вы, как специалист в таких вопросах, не подскажете?

— О… Всевышний всегда рад, когда к нему приходят новые дети. Он счастлив, когда душа просветляется и познает истинную благость. — Изидель запнулась. — Просто я никогда не думала, что мерфолки…

— Обладают душой? Не так ли? Да, конечно, мы всего лишь поедающие несчастных моряков животные.

— Нет, но я никогда прежде не разговаривала с русалками.

— А вы судите обо всем исключительно по личному опыту?

— Просто… Просто раньше я не подозревала, что вы знаете наш язык. И…

— Удивительно, не правда ли? Очень странно, что нас никто не воспринимает как полноценных жителей Невендаара. Вы напряглись? Я знаю, вы считаете Невендааром свою Империю. Вы ощущаете себя хозяевами земли. Ну а мы тогда, с вашего позволения, хозяева моря, — неожиданно весело заявила Уннягиллолаш. Изидель подумала, что русалкам удивительным образом удается избегать греха уныния, в отличие от людей. — Должна вам сказать, несколько обидно, когда вас не воспринимают всерьез. И я, кажется, догадываюсь, почему. Мы ведь ничего не можем завоевать. В силу некоторых особенностей наших организмов, — русалка подмигнула женщине, — но это заставляет с особой тщательностью оберегать наши владения. Конечно, до наших городов никому из вас не добраться, но ведь вы были бы все равно не прочь наложить лапу и на моря, и на реки. А мы бы были неплохими рабами, да и едой. Да, да… Все наземные расы не прочь перекусить пойманной русалкой. Особенно молоденькой, не способной постоять за себя. От взрослой, как правило, остается очень мало после битвы. Но почему-то именно нас считают безмозглыми поедателями моряков. Поверьте, мы их заманиваем вовсе не для того… Печальная картина. Знаете, если бы Всеотец обратил на нас внимание, мы бы с радостью стали поклоняться ему. Однако в это довольно сложно поверить. Ваши проповедники никогда к нам не обращались. Да и вас самих, насколько я знаю, бог ваш не балует особым вниманием. Вон Вотан-то своих в обиду не даст! Даже у зеленокожих, этой отрыжки природы, и то какой-то бог есть. Впрочем, возможно, они его просто придумали. Мы же не хотим никого придумывать. И тем самым успокаивать себя. Если бы какой-нибудь священнослужитель посетил нас и рассказал о прелестях своего бога…

Изидель сидела на берегу и слушала русалку. Ей казалось, что так она может просидеть вечно. Слова Уннягиллолаш наполняли ее сердце каким-то странным чувством, но, главное, голос русалки можно было слушать бесконечно. Он был настолько приятен, что ласкал слух лучше любой музыки. «Как же тогда они поют?» — пронеслось в голове у кардинала, но тут же эта мысль исчезла, и она вновь погрузилась в русалкину речь. Ей очень хотелось им помочь. «Может, спуститься к ним, если это возможно?»

Неожиданно вдалеке раздались крики. Изидель обернулась и увидела огни на склоне холма. Прислушавшись, она поняла, что это зовут ее. Раздались всплески воды. Вновь обратив взор к реке, женщина увидела, что три молодые русалки скрылись. Уннягиллолаш отплывала от берега. Луна скрылась за облаками, и в темноте трудно было разглядеть выражение ее лица.

— Надеюсь, вы не забудете о случившемся! — крикнула русалка и нырнула под воду, показав свой длиннющий хвост.

Изидель хотела что-то сказать, но не смогла сформулировать, что. Она не без труда поднялась на ноги и лишь поглядела вслед морским жительницам. Затем повернулась в сторону города. Часть огней приближалась к ней. Голоса не умолкали. Ей надо было откликнуться, но она не могла. Позже… Ее разум сверлила какая-то мысль. Мысль, еще не облеченная разумом в словесную форму. Она знала теперь, чем еще будет заниматься ее общество. Она знала, для чего будет жить.

Александр Сейчас ЕДИНСТВО РАС

Посвящается всем безымянным воинам, павшим в битвах за мир и свободу Невендаара

Полупрозрачная струйка замершего дыхания вырвалась из-под усов гнома, когда тот обернулся, чтобы посмотреть на родные заснеженные горные хребты. Густые брови Форгмайна, великого воина кровопролитных и ужасных сражений, слегка дрогнули, и в глазах появилась невыносимая тоска. Быть может, ему уже никогда не суждено увидеть родных мест Тимории.

Тяжело вздохнув, гном решительно отвернулся и посмотрел себе под ноги. Еще несколько метров, и снежный путь закончится. Он стоял, погруженный в снег почти до колен. Но стоит ему сделать несколько шагов вперед, и он окажется в чужих недоброжелательных землях, где совсем нет того спокойствия, что витает в горах.

Форгмайн слегка качнулся вбок и шагнул вперед, наблюдая за тем, как снежный слой прямо на глазах становится все тоньше и тоньше. Но он уже давно на это решился и поэтому даже не задержался на границе, где белая корка снежного льда перешла в замерзшую землю. Он шагал уверенно, устремив взгляд в густой лес, что находился впереди. И только когда он добрался до первых кустарников и хилых молодых деревьев, обернулся, бросив последний взгляд на горы.

Пробираться по лесу оказалось куда сложнее, чем ходить по глубокому снегу. Широкие плечи гнома постоянно за что-то цеплялись, короткие и тяжелые ноги были не приспособлены для того, чтобы перелезать через толстые корни и поваленные от старости деревья. Ему приходилось делать широкие дуги, обходя препятствия, при этом злясь и ругаясь, когда его молот цеплялся за низкие ветки, он постоянно взывал к Вотану, чтобы тот дал ему силы пройти эти никчемные заросли.

К вечеру, когда в это время в горах еще солнце может освещать снежные равнины пару часов, в лесу наступает полумрак, Форгмайн устроился на ночлег. С неким безумным наслаждением и эйфорией гном повалил пару деревьев и, нарубив дров, развел костер. С улыбкой, которая угадывалась в его густой бороде и усах, он бросал ненавистное дерево в пламя и радовался его потрескиваниям.

— Кто теперь круче, тупая деревяшка? — довольно протянул Форгмайн, закрыл глаза и подставил бороду жару, идущему от костра.

Но не успел гном насладиться приятным ощущением от нагревания бороды, как ему пришлось вскочить на ноги. В его руках оказался боевой молот, а его лицо, обветренное морозным ветром, исказилось гримасой гнева.

Глаза Форгмайна прощупывали густой лес, что окружал его, а уши пытались снова уловить тот звук, что заставил его так встрепенуться.

— Глупый, глупый гном, — прозвучал насмешливый голос.

Форгмайн резко обернулся и с диким ревом воина, отведя молот в сторону, кинулся на того, кто там стоял. Темный эльф быстро вытащил короткий меч, шагнул назад и плавным, но сильным движением отвел смертельный удар молота в сторону. Не найдя цели, промахнувшись при ударе, гном повалился в листву. Перекатился через спину и, довольно легко вскочив на ноги, стряхнув с бороды сухие листья, мотнув ею из стороны в сторону, приготовился к атаке. Эльф же в это время с невероятной быстротой снял с плеча лук, и стрела молнией устремилась в противника. «Еще один мертвый гном…» — подумал Нуакхар, и тут же осекся. Стрела, пущенная им, наткнулась на преграду, со звоном, ударившись о металл молота, отлетев в сторону.

Гном медленно опустил молот, открывая свое лицо, и одарил испепеляющим взглядом стоявшего перед ним темного эльфа.

— Мало кому удается уйти от моих стрел, гном, — с уважением протянул Нуакхар, медленно доставая вторую стрелу и вкладывая ее в тетиву. — Что ты тут делаешь? Мне кажется, ты далековато ушел от своей каменной конуры.

— Древесный червяк, — брезгливо фыркнул гном, — мне сдается, что этот лес тоже не твое трухлявое бревно, которое ты называешь домом.

По лицу темного эльфа пробежалось недовольство, но лук он пока не поднимал.

— Что тебе тут надо? — снова повторил эльф, но уже более требовательно и серьезно.

— Могу задать тебе тот же вопрос. — Форгмайн крепче сжал рукоять молота. Гномов не так легко запутать.

Под потрескивание костра Нуакхар разглядывал своего противника некоторое время, после чего убрал стрелу в колчан и повесил лук на спину. Сражаться с горным жителем не было смысла, у него слишком важная миссия, чтобы тратить время на глупых и упертых гномов.

— Проваливай отсюда! — выкрикнул гневно гном, встряхнув своим молотом.

— Если бы я хотел тебя убить, — эльф выпрямился во весь свой рост и насмешливо усмехнулся, видя, как взъерошился гном, — то я бы это сделал еще тогда, когда ты пыхтел, рубя деревья.

Гном на это ничего не сказал, а Нуакхар ничего и не ждал от тупого уроженца гор, поэтому спокойно развернулся и замер. Форгмайн напрягся. Но взгляд гнома был устремлен не на темного эльфа, а чуть вбок, в темень между стволов деревьев, заросших кустарниками.

Из темноты пришло ощущение утраченной веры и спокойствия, словно густой туман, оно медленно распространялось по небольшой освещенной поляне. Эта мерзость взбиралась по телу, проникала внутрь и, как тяжелый камень, брошенный в воду, оседало в душе, разнося тоску по всему сознанию. Следом за этим ощущением пришел запах гнили.

Темный эльф в одно движение скинул с плеча лук и пустил стрелу в темень. И тут же из нее долетел звук пробитой ломающейся кости!

— Попал! — победоносно выкрикнул гном, вскинув молот над головой.

А эльф уже держал наготове лук с вложенной в нем стрелой, держа на цели темень, откуда пришло ощущение смерти. Гном тоже насторожился и весь напрягся.

Все замерло. Тишину нарушали лишь звуки шарканья по земле, доносящиеся из темноты. Эльф, как и гном, больше не шевелился, замерев в ожидании. И, наконец, на поляну, освещенную огнем, медленно задевая кусты, вышел скелет, одетый в старые, изношенные доспехи воина. Из глазницы голого черепа, пробив его насквозь, торчала стрела.

— Нежить, — недовольно протянул гном и медленно стал приближаться к эльфу, чувствуя, что теперь они с ним заодно.

Нуакхар краем глаза видел приближение гнома, но останавливать его не стал, сейчас любая помощь не помешает, даже в виде такого грубого горца, ведь с мертвыми не так легко справиться.

Скелет, неуклюже раскачивая руками, как бесполезными канатами, прошелся еще немного вперед и остановился.

— Дай-ка я ему вдарю! — процедил сквозь зубы гном и втянул голову в плечи, готовясь кинуться вперед.

— Подожди, — остановил его темный эльф, — он тут не сам по себе.

— Браво! — раздался восторженный голос из темноты, и следом на свет вышел его обладатель.

Скелет отошел в сторону, и гном с эльфом увидели некроманта, одетого в черный плащ и сжимающего в руке посох, украшенный красным камнем наверху. Не говоря ни слова и не делая никаких лишних движений, Нуакхар переместил лук в сторону и отпустил тетиву один и тут же второй раз. Две стрелы, рассекая пропитанный смрадом воздух, устремились во врага. Но некромант, похоже, именно этого и ждал. Он махнул своим посохом перед собой, и обе стрелы, не долетев каких-то жалких пару сантиметров, вспыхнув зеленым дымом, упали в темноту. Лицо некроманта исказилось злостью. Выкрикнув заклятие, он вонзил посох в землю, и бушующая огненная волна зеленого цвета, осветив всю округу, понеслась на темного эльфа. Перекричав рев пламени, вперед выпрыгнул гном и ударил по земле своим молотом с такой силой, что та вздыбилась, поднявшись навстречу пламени. Огонь наткнулся на поднявшуюся землю и рассекся надвое. Эльф, оглядев ревущее зеленое пламя вокруг них, которое не могло причинить им вред, перевел взгляд на гнома перед собой, и в этом взгляде отчетливо читалось уважение.

Сила заклятия иссякла, и пламя угасло, погрузив небольшую поляну почти в кромешную темноту, но в ее центре по-прежнему горел костер, разведенный гномом.

Некромант больше не проявлял агрессии. Он замер и смотрел на то, как из своего укрытия медленно выходит гном, а следом темный эльф. Они тоже не спешили нападать, тем более что скелет, голову которого прострелил Нуакхар, лежал на земле, развалившись на куски, перемешавшись с бесполезной броней.

— Те, кто достойны жить, будут жить, — таинственно сказал некромант и сделал еле заметный кивок в знак почтения.

— Чего тебе тут надо? — спросил Нуакхар, держа лук наготове, направив его вниз.

— И где твои дружки? — недобро добавил Форгмайн, оглядывая темноту.

— Я тут один. В моем деле мне не нужны попутчики, — ответил некромант и, чуть помедлив, тихо добавил: — Они этого не поймут.

— Проваливай! — повторил свое предложение гном, которое он уже высказывал эльфу, и махнул молотом вперед, словно желая оттеснить от себя некроманта, хотя тот и так был далеко.

Некромант молча повернулся и хотел уже уйти в темноту, но его остановил Нуакхар.

— Ты здесь по приказу Мортис? — спросил он.

— Нет, — некромант повернулся. Форгмайн вновь напрягся. — У меня свои цели, и она о них не знает.

В его голосе слышалась печаль, но Форгмайн решил, что ему просто это кажется или же это просто уловка, чтобы отвлечь, а потом безжалостно убить и сделать своими безмозглыми рабами. Брови гнома недобро сдвинулись.

— Что же это за цели, о которых не знает сама Мортис? — недоверчиво прохрипел гном.

Вокруг все замерло. Был слышен только треск затухающего костра. Похоже, некромант размышлял над тем, стоит ли говорить о своих планах врагам. И в какой-то момент на его лице появилась решительность, он сказал:

— Я хочу помочь тому, что должно случиться.

Гном вдруг неожиданно выпрямился и даже опустил свой молот, уставившись на некроманта. Эльф посмотрел на реакцию Форгмайна и тихо произнес:

— Изериль?

Форгмайн медленно развернулся и отступил на шаг назад, удивленно уставившись на темного эльфа.

— Полагаю, ты, — некромант посмотрел на растерянного гнома, — тут по той же причине?

— Нет, — твердо сказал гном, взяв себя в руки. — Я тут по приказу Совета Хранителей Знаний. Но… они упоминали и это имя. Что это значит? Кто вы такие?

— Мне кажется, — спокойно сказал эльф, — у нас общая цель.

— Да, — кивнул некромант, и вновь в его тихом голосе звучали печаль и тоска, — но причины у нас разные.

— Предупреждаю, — воинственно начал Форгмайн, подняв молот, — если вы попытаетесь меня остановить, то…

— Твоя задача помочь посланнику Неба, — эльф не спрашивал, он утверждал, и гнома поразило знание лесного жителя о его целях настолько, что он даже на миг оцепенел. — И ты идешь к окраинам восточных земель Империи.

— Откуда тебе об этом известно?

— Я слышал голос Изериля. — Невозмутимое спокойствие эльфа покинуло его, и в голосе так же, как и у некроманта, зазвучала печаль. — И он сказал, что если я хочу перемен, то должен идти в том же направлении и помочь посланнику Всевышнего.

— Мы не враги, — неожиданно сказал некромант, — нам нет смысла сражаться друг с другом.

Эльф, гном и некромант образовали треугольник вокруг почти погасшего костра и недоверчиво переглядывались.

В лесах Империи под покровом густой листвы, окутанной тьмой, был заключен союз между тремя воюющими расами, противный сам по себе каждому из них, но необходимый ради свершения великих целей.

С тех пор прошло немало дней. Втроем они двигались к намеченной цели, обходя стороной населенные Имперские города и деревни, не пользуясь дорогами и хорошо протоптанными тропами, чтобы не быть замеченными. Их путь пролегал через зеленые леса, густые, заросшие травой поля и бескрайние равнины, что ничуть не радовало ни одного из путников, поскольку такие картины нисколько не напоминали родной дом. И несмотря на вражду между расами, эта троица, пережив за эти дни своего путешествия несколько нападений зеленокожих, троллей и пауков, сплотилась, помогая друг другу в битвах. И когда до их цели оставалось не так далеко, некромант с помощью магии сделал тропу по непроходимой топи, спросил эльфа:

— Нуакхар, в чем же причина твоего похода?

Эльф не сразу ответил. Он шел молча, чувствуя, что некромант, идущий впереди и прокладывающий им путь своим посохом, даст ему на размышления столько времени, сколько на это потребуется. Позади, позвякивая своим молотом за спиной, шел гном. Тот был спокоен, но ему было тоже интересно, что же скажет эльф.

— Когда мы были едины, — начал эльф, — то не делились на темных и лесных эльфов, а были одним народом. Мы жили счастливо. Так счастливо, как никогда уже не будем жить. Потому что война нас разделила. Мы воюем с нашими братьями и сестрами и не хотим над этим задуматься. Нас обуревает гнев и жажда мести. И ради чего? Ради убийства? Мы убиваем, и нас убивают, и если это не остановить, не сделать свой народ единым, то мы исчезнем. Изериль, когда я слышал его голос, обещал мне, что посланник поможет это сделать. Если я исполню все, что должен, эльфы вновь станут такими, как в былые времена.

Эльф замолчал.

— Странно слышать о единстве расы от темного эльфа, — недовольно протянул Форгмайн, спустя некоторое время, тяжело ступая по высушенной топи. — Если сойдутся темные и лесные эльфы, то кто, по-твоему, первый начнет битву?

— Я знаю, — Нуакхар не обиделся на гнома, — такие слова из уст темного эльфа звучат действительно странно. Я и сам иногда не понимаю своих желаний и мыслей, но, должно быть, я не такой, как все.

— Ты не один такой, — не оборачиваясь, подал голос некромант.

— Кстати! — повысил голос гном, чтобы его было слышно идущему впереди некроманту, хотя его бас был прекрасно слышен и без того. — Скажи мне во имя Вотана, какую цель преследуешь, пытаясь помочь в пришествии посланника Неба?

— А вот это действительно интересный вопрос, — кивнул эльф. — Ведь ты же знаешь, что будет, если посланник достигнет своей цели?

Некромант остановился. Форгмайн выглянул из-за спины напрягшегося эльфа. Казалось, что даже болотная живность замерла в оцепенении и теперь ждет, что же скажет некромант.

— Да, знаю, — тихо сказал он. — Он придет на землю, чтобы собрать Силу мира и освободить ее на алтаре Храма вознесения. Очистительный огонь сотрет все недостойное с лица земли, и жители обновленного мира в радости и благоденствии будут прославлять мудрость Великого Неба.

Процитировал некромант слова Изериля, и эльф напрягся еще больше, а гном машинально потянулся к молоту.

— Если это случится, — Нуакхар говорил осторожно, подбирая каждое слово, — ты и все тебе подобные… вы все исчезнете.

— Я знаю.

Эльф положил руку на свой короткий меч.

— Я люблю её, — еле слышно произнес некромант, закутанный в черный плащ.

Эльф замер. Рука Форгмайна остановилась на полпути, так и не коснувшись молота.

— Что? — не поверил своим ушам Нуакхар. — Кого?

— Мортис.

— Что?! — выдохнул гном, выпучив глаза. — Ты любишь богиню Смерти?!

— Вам этого не понять, — некромант нисколько не осуждал своих спутников за такую реакцию. — Я ее видел. Мы с ней много беседовали. В ней столько боли, грусти, ее разрывают муки любви к Галлиану.

При этих словах Нуакхар потупил свой взгляд, неожиданно почувствовал вину своего бога.

— Я хотел ей помочь, но не смог. Ее мукам не видно границ. — Некромант замолчал. — Я не могу на это больше смотреть и решил, что единственное ее спасение — это забытье в смерти.

Болото погрузилось в тишину.

— Ну и ну, — протянул гном, нарушив, наконец, затянувшееся молчание. — Только безумцы в расе нежити могли на такое пойти.

— Я знал, что вам этого не понять.

— Ты неправ. Мы тебя понимаем. И Форгмайн, — эльф посмотрел на гнома позади себя, — только он не хочет это проявлять открыто.

После такого замечания гном лишь отвернулся, так ничего и не сказав. Некромант посмотрел на своих путников, опустил глаза, задумавшись на миг, развернулся, и они продолжили свой путь по непроходимой топи.

Они шли вперед. Непонятные болотные звуки рвали застоявшуюся тишину, чавканье жижи, звуки лягушек и насекомых нисколько не способствовали расслаблению путников, каждый оглядывался по сторонам, ожидая подлого нападения. Но все было тихо, никому не было до них дела.

— Так, Форгмайн, — заговорил эльф, чтобы, скорее, развеять болотную тишину, чем из любопытства, — ты с какой целью проходишь свой путь?

— Ох, парни, вы не поверите! Ха-ха-ха, — засмеялся гном хриплым голосом, но, вспомнив, в какой компании он идет, осекся и сделался серьезным. — Можете мне верить или нет, но я не знаю причин своего путешествия.

Некромант, не останавливаясь, продолжал освещать путь зеленым свечением, внезапно обернулся. Темный эльф также поднял бровь и глянул назад.

— Серьезно говорю вам! — пожал плечами Форгмайн. — Совет Хранителей Знаний вызвал меня и просил, чтобы я отправился в этот путь. Мне сказали, что я должен помочь посланнику, поскольку они разговаривали с Изерилем, и он просил их о помощи. А зачем и почему, я не задавался таким вопросом ни сейчас, ни когда меня об этом просили.

— До чего же вы простой народ! — весело воскликнул темный эльф. — Пойди туда, не знаю куда и принеси то, не знаю что! Прикажут вам прыгнуть на острые камни с ваших гор, так вы выпрямитесь, отсалютуете рукой и с криком, «Как прикажете ваше Хранительство!» не спрашивая для чего это, кинетесь на камни!

Некромант оценил шутку эльфа и, не сдерживая смеха, прыснул, нарушив, возможно, за несколько столетий, болотную тишину веселым смехом. Гном сначала недовольно нахмурился, но, подумал немного над словами эльфа, и его обветренное и покрытое густыми волосами лицо расплылось в улыбке. И он, держась за живот, засмеялся громче всех.

Вскоре топь осталась позади, но их нелегкий путь продолжался.

Маленький засохший кустарник, погруженный во мрак, был раздавлен обутой в тяжелый сапог ногой гнома. Из-под подошвы поднялось облачко пыли. Форгмайн остановился, взял свой молот наперевес и цепким взглядом внимательно осмотрел территорию, куда они вышли.

— Странно, — произнес эльф, остановившись рядом с гномом, и посмотрел на мертвую землю, которая открылась перед их взором. — Я не знал, что земли Империи умирают.

— Тут что-то другое, — сказал некромант. Его взгляд был устремлен вдаль, казалось, намного дальше, чем мог видеть эльф. Он видел то, что было за скрюченными и засохшими деревьями, намного дальше гор, что высились впереди, уходя своими вершинами в низко висящие черные облака. — Мне кажется, мы приближаемся к нашей цели.

Некромант шагнул вперед, и при каждом его шаге поднималось облачко пыли мертвой земли. Эльф, чуть задержавшись, последовал за ним.

— Тем, кого мы тут найдем, здорово не поздоровится, — пробубнил себе под нос гном, недобро зыркая из-под бровей по мрачной окрестности, и двинулся за своими спутниками.

Вскоре они пришли к горе, и некромант указал вверх, где медленно клубились тучи, прорезаемые редкими вспышками белых молний.

После долгих часов подъема, обходя расщелины и огромные валуны, когда казалось, вот-вот появится вершина, некромант вдруг заговорил:

— Форгмайн, я думаю, я знаю, почему тебя отправили в этот поход.

Гном лишь глянул на мага и, так ничего не сказав, продолжил путь.

— Так какая у него цель? — полюбопытствовал вместо гнома эльф.

— Он должен спасти свой народ.

Форгмайн остановился, глубоко задумавшись. Его спутникам даже показалось, что теперь его ничто не сможет сдвинуть, и им придется продолжить свой путь вдвоем.

— Может, оно и так, — наконец, неожиданно сказал гном и продолжил подниматься по сухой серой земле.

Некромант с эльфом двинулись следом.

— Твой народ, — продолжил некромант тоном, словно говорит об обыденном, — пережил много бед. Ваш род потерял много кланов, их стерли с лица земли. То же случилось и с вашей рунной магией. И ее вы растеряли. Сколько у вас осталось рун? Две? Четыре? — Некромант посмотрел в широкую спину гнома. Тот молчал. — Если начнется очередная война, а она будет, можете поверить мне на слово, то ваши земли станут лакомым кусочком как для Империи, так и для демонов, и, — он глянул на эльфа, — так и для эльфов. И у вас не найдется ни средств, ни народа, чтобы отстоять свои владения…

— Пусть нас и осталось не так много, — вдруг вскричал гном, — но мы сможем за себя постоять! Не один топор врагов сломается о наши защиты, и не одна тысяча голов расколется от нашего оружия, прежде чем кто-то сможет покорить мой народ! А если нам суждено погибнуть и исчезнуть из этого мира, то это будет сделано во имя Вотана. И это будет не конец! Далеко не конец!

Последние отголоски криков гнома утихли, растворяясь между скал, а трое спутников все стояли и смотрели друг на друга, готовые обнажить свои мечи.

— Хватит, — нарушил нарастающее напряжение на безмолвных горах Нуакхар. — Мы прошли такой путь не для того, чтобы устраивать разборки в нескольких шагах от своей цели. Сначала мы должны выполнить то, что на нас возложено, а потом выяснять отношения.

Некромант посмотрел на эльфа, затем на гнома и, повернувшись, молча направился к вершине. Форгмайн позволил разжаться кулаку, после чего посмотрел в противоположном направлении, туда, откуда он пришел, где был его дом, тяжело вздохнул и направился за эльфом.

— Ящеры? — удивился гном, подняв густые брови, когда они втроем устроились между камней и стали разглядывать тех, кто оказался на вершине горы. — Что они тут делают?

— Какого Бетрезена их сюда занесло? — Эльф был удивлен не меньше горца. — Они же почти никогда не покидают своих болот.

— Смотрите! — некромант указал рукой в сторону. — Они к чему-то готовятся.

И в самом деле, в указанном направлении, на большой ровной площадке, стояла суета, совсем не присущая людям-ящерам. Грозные воины выглядели как обычные переселенцы, готовящиеся то ли тронуться в путь, то ли наоборот, остановиться на ночлег. Одни бегали из установленных палаток с тяпками, другие таскали небольшие ящики, третьи разжигали костры и поджигали факелы, и все это происходило вокруг какого-то алтаря.

— Что они задумали? — вполголоса спросил эльф, но ответить ему никто не успел.

Беготня закончилась, как будто ударили в невидимый гонг или прозвучала неслышная команда. Все замерли, сгрудившись вокруг алтаря, образовав плотный круг, но притаившаяся троица отлично видела, что происходит на этом большом горном плато. Как только все замерли, из большой палатки, откинув плотную штору, выползла Медуза. Сверкая в отблесках пламени факелов своей коричневой чешуей, она проползла по коридору, образованному выстроившимися ящерами, и остановилась в центре круга, рядом с алтарем.

— Дети мои! — заговорила медуза голосом чавкающей жижи. — Часссс, ради которого мы проделали весь этот путь, уже близок. Сссскоро ссссвершится то, что давно должно было ссслучиться. То, чего не избежать! И мы, дети Ашлисги, сссстанем править этим миром!

Ящеры довольно вскинули руки вверх, поддержав выступление медузы громкими криками одобрения.

— Эти жалкие ссссухопутные сссскоро перебьют вссссех ссссебе подобных. И тогда придет наше время, дети мои. И это сссслучится! Я говорила сссс Ашлисги! — Собравшиеся снова заголосили, но уже восторженно и с благоговением. — Да, я говорила сссс ней, и она мне ссссказала, что в мир ссссухопутных вновь придет война. Но эта война закончится миром (голос медузы стал притворно сочувственным), многие выживут, и мы вновь подвергнемся гонению.

Толпа ящеров недовольно замахала руками, кто-то даже выхватил мечи и стал ими размахивать, показывая, что они на такое не согласны.

— Но мы можем этому помешать! — закричала медуза, и все разом умолкли. — Ашлисги ссссказала мне, как это ссссделать.

Над горным плато повисла тишина, даже путники трех рас замерли, затаив дыхание, чтобы услышать:

— Мы убьем поссссланника Вссссевышнего!!!

Буря эмоций взорвалась над головами людей-ящеров, они орали и шипели, приветствуя свою жрицу, готовые пойти на все ради того, чтобы случилось то, о чем им сказали, ради свободы.

— Бред какой! — с улыбкой сказал эльф. — Где они возьмут столько сил, чтобы убить посланника Всевышнего?

— Смотрите! — Форгмайн, привстав, указал на алтарь.

Эльф с некромантом посмотрели в центр круга и так же медленно выпрямились.

— Коготь Бетрезена, — обреченно произнес некромант. — Неужели им удалось его найти?

— Это невозможно, — сказал эльф, а его рука медленно потянулась к луку за спиной.

Гном смотрел на движения лесного жителя и понимал, что эльф делает это не осознанно, он понимает, что слова медузы — это не просто слова. Они сбудутся, причем прямо сейчас, если все это не остановить, они убьют посланника, и единственный способ все прекратить — сразиться. И прежде, чем он успел осознать эту мысль, руки эльфа, как у хорошего воина, начали действовать.

— Их надо остановить! — тихо, но твердо произнес некромант, и посох в его руках засветился зеленым светом.

— Начнем веселье! — улыбнулся сквозь усы гном и шлепнул по ладони своим молотом.

Трое представителей разных рас с ревом и криком выскочили из своего укрытия и бросились на ошарашенных и удивленных людей-ящеров. И только после того, как зеленое пламя смело несколько змеекожих под безумный свист и крики медузы, в небо вскинулись многочисленные мечи ящеров, и те кинулись на противника.

Нуакхар не строил иллюзий на победу — несравнимо большой был перевес на стороне противника. И какими бы ни были хорошими воинами его спутники, им это сражение не выиграть. Поэтому эльф, решив не рисковать, вскинул лук поверх голов приближающихся ящеров и пустил две стрелы подряд в ту, что стояла у алтаря. И не было пределов его досаде, когда он увидел, что медуза, раскрыв пасть и завизжав, отклонила стрелы в сторону.

— Надо пробиваться к медузе! — закричал эльф и услышал с боков согласие его спутников.

Почувствовав от этих криков прилив сил, Нуакхар переместил лук ниже и с молниеносной скоростью стал пускать одну стрелу за другой. Ящеры падали как подкошенные. Одного он проткнул сразу двумя стрелами, когда ящер в прыжке занес два меча, но, так и не долетев, рухнул к ногам эльфа. Другого, когда волна противника подошла вплотную, эльф, увернувшись от меча, убил стрелой, вонзив ее рукой в чешуйчатую шею. Пригнувшись и шагнув вперед, пропуская над собой сразу два меча, Нуакхар вытащил свой короткий меч и вспорол брюхо еще двум ящерам. И, не останавливаясь, устремился в гущу набегающего противника, стремясь к алтарю.

А совсем рядом, размахивая молотом, крушил и ломал кости людей-ящеров Форгмайн. Позади он оставил уже не один десяток разбитых голов и изувеченных тел. Его переполняла ярость от того, что какие-то змеекожие могут помешать пришествию, возможно, единственной надежды на спасение его рода. Он не мог этого позволить! И волна за волной ящеров разлетались, как листья на ветру. Но гном так увлекся своей яростью, что не заметил, как к нему направилась медуза. Она наблюдала за гномом, смотрела, кривя свою отвратительную рожу в приступе гнева, когда тот убивает ее детей. Нуакхар, не спускавший глаз с медузы, увидев, что та рядом с Форгмайном, кинулся на помощь. Она ползала из стороны в сторону, выбирая подходящую возможность для атаки, и, когда гном оказался один к ней спиной, медуза поднялась на своем хвосте и закричала.

Гном в очередной раз взмахнул молотом и получил удар в спину. Его опрокинуло на землю, и Форгмайн почувствовал, как на него навалилось что-то тяжелое, настоящая каменная глыба.

— Какого дьявола! — закричал гном, переворачиваясь, чтобы посмотреть, кто на него навалился, и замер. — Нет. Нуакхар, нет. Зачем?!

Голос гнома дрогнул, и он подрагивающей рукой, которая ни в одной битве не дрожала, сдвинул эльфа. Нуакхар, закрывший его от магии медузы и принявший на себя весь удар, превратился в камень.

— Зачем ты это сделал?! — Гном почувствовал, как у него защипало в глазах, а в сердце вновь закипала ярость. — Отродья Ашлисги!!!

Гном вскочил на ноги и с силой безумца начал вращать своим молотом, желая отомстить за своего друга.

Вскоре некромант столкнулся плечом к плечу с гномом, и они, переглянувшись, продолжили вдвоем продвигаться к алтарю. Свист молота, вспышки зеленого огня и треск земли наполнили плато, где должен был свершиться один из чернейших ритуалов Невендаара.

Небольшая битва за спасение многих жизней длилась недолго. То, что осталось от брони гнома, висело на нем лохмотьями, лицо, руки и молот были в крови. Но они вместе с некромантом дошли до алтаря.

Некромант, потерявший свой посох, сделал шаг вперед, и его ноги подогнулись. Упав на колени, он только сейчас заметил, что у него из бока обильно течет темная кровь. Он зажал рану одной рукой и повернулся на крик приближающегося ящера. Выкрикнул слова заклятия, и зеленый свет испепелил противника, а некромант подался вперед, теряя силы, уперся в землю рукой и замер.

Гном посмотрел на своего соратника, сдвинул брови и бросился на медузу, которая стояла в стороне и, похоже, наслаждалась этой картиной. Форгмайну оставалась всего пара шагов, чтобы нанести смертельный удар, но ему в грудь уперся хвост медузы, украшенный острым железным наконечником, и гном замер. Миг. Медуза улыбнулась острыми зубами и, легко пробив остатки брони, проткнула гнома насквозь. Форгмайн с занесенным над головой молотом опустил взгляд на свою грудь, удивился, после чего заревел и, забыв о боли, шагнул вперед. Гном насаживал себя на хвост медузы и приближался, а та, выпучив глаза, не знала куда деться. Во взгляде горца читалась смерть! Её смерть. Медуза завизжала, но молот, опущенный на ее голову и разбивший ее на куски, прервал визг навсегда.

Собрав остатки сил, некромант поднялся на ноги и прислонился к алтарю, залив его своей кровью. Перед ним лежал сильнейший из артефактов Невендаара, артефакт, который вполне мог бы помочь завладеть всем миром. Подчинить всех и восстать против богов.

Некромант забубнил заклинание. И каждое слово давалось ему все труднее, силы оставляли его. Медленно оседая на землю, он продолжал читать заклятие, и, когда маг нежити упал на плечо, было произнесено последнее слово. В этот же миг артефакт, вспыхнув зеленым светом, сорвался с алтаря и исчез во тьме.

Не в силах больше держаться, некромант упал на спину и уставился в небо, где растворялись последние клубы черных облаков. На звездном небе вспыхнула яркая звезда. Она прочертила темноту и упала, где-то недалеко от горы, где произошла битва за мир в Невендааре, о которой так никто и не узнает.

— Начинается, — выдохнул некромант, глядя на звезду, и закрыл глаза. — Прости меня, Мортис, я сделал это ради тебя.

Уронив голову набок, темный маг увидел гнома и эльфа, своих путников и соратников, и на его устах появилась улыбка:

— Мы сделали это.

Алексей Егоров ИСПЫТАНИЕ ГАЛЛЕАНА

Самым лучшим временем года в лесах Невендаара всегда была осень. Деревья, еще не обнажившие ветвей, красуются красно-золотыми нарядами, землю устилает шуршащий ковер, медленно кружатся в торжественном танце падающие листья. Кажется, что время не властвует здесь, течет медленно, сонливо. Обычно такая волшебная пора длится всего несколько недель, но в землях эльфов осень царит всегда. Обширные пространства Альянса укрыты золотом лесов, в глубине которых скрыты эльфийские поселения. Деревья, такие же древние, как и их хозяева, многое видели за свой долгий век — огонь и дым Великих Войн, сотрясающих Невендаар, молодых, безрассудных эльфов, покидающих родной дом, чтобы никогда не вернуться назад, разрушенные надежды и отчаяние народа богини Любви, ставшей богиней Смерти. Но сейчас здесь вновь царит покой, и горе тому, кто осмелится его нарушить!

С этой неприятной мыслью Райленд открыл глаза и быстро окинул взглядом местность. Явной опасности не было, за ночь ничего не изменилось — все тот же редкий лес простирался во всех направлениях. Сквозь кроны деревьев светило солнце, по небу медленно ползли облака. Стряхнув с себя налетевшие за ночь листья, Райленд с вздохом поднялся на ноги. Он вновь плохо спал, тяжелые сны навевали тревогу — так лес реагировал на присутствие чужака. Хвала Всевышнему, ночи были теплыми, и хотя бы с ночлегом не было проблем, в отличие от всего остального.

Немного размявшись, Райленд склонился над небольшим, почти засыпанным листьями ручьем, с трудом пробивающим себе дорогу среди высоких деревьев. В прозрачной воде он мог видеть свое отражение — бледное вытянутое лицо с крупными скулами, тонкий нос, темно-карие глаза. Подбородок за месяц странствий успел зарасти редкой, но колючей рыжей бородой. Длинные волосы, по обычаям его родины, были заплетены в косу и стянуты кожаной лентой. Он выглядел старше своих сорока лет — несколько глубоких морщин уже прорезали высокий лоб, седина тронула виски. Среднего роста, широкоплечий, Райленд мог быть кем угодно — простым ремесленником, стражником или даже клириком. Но судьба направила его по другому пути— и он стал имперским лучником, следопытом своего короля.

Райленд родился в простой крестьянской семье, в отдаленной деревушке на севере Империи. Как и много поколений до него, он собирался мирно обрабатывать землю, но однажды все изменилось. Когда Райленду было десять, в селение приехал инквизитор — он искал способных детей, которые могли бы служить Императору Демосфену. Ловкий, обладающий острым зрением мальчик приглянулся инквизитору, и вскоре он увидел высокие шпили Столицы Империи. Его новым домом стало Стрельбище — место, где уже несколько сотен лет молодых стрелков учили военному искусству. Райленд так и не закончил свое обучение — его, как и многих молодых воинов, направили на юго-восток страны, где пограничные отряды не справлялись с напором неожиданно восставшей Орды нежити. Во время Второй Великой Войны Райленд, недавно получивший лук и колчан стрелка, сражался против демонов в союзе с горцами, несколько раз был ранен, но вновь присоединялся к одному из отрядов. Несколько лет спустя он дал клятву верности барону Эмри, а после его женитьбы на герцогине Верциллинской был произведен в следопыты — элиту имперских войск. И теперь он должен был доказать, что достоин столь высокого знания, должен оправдать доверие Императора…

Умывшись и набрав воды в кожаный бурдюк, следопыт поднялся с колен и поправил широкий кожаный пояс. За годы службы он так привык к своей амуниции, что новый доспех, созданный лучшими оружейниками Империи, казался ему чужим. Длинная кожаная куртка с металлическими пластинами не стесняла движения, высокие сапоги гасили звук шагов. Цвета доспехов были специально подобраны под золотую гамму осеннего леса. Из старой формы Райленду позволили оставить только перчатки. Маленькая железная пластинка защищала левую руку при стрельбе, на указательный и средний палец правой было надето два широких кольца — иначе тетива могла поранить руку даже сквозь толстую кожу. На плечи был накинут эльфийский плащ — очень редкая и ценная вещь, идеально маскирующая своего владельца на территории Альянса.

Вернувшись к месту своего ночлега, Райленд положил бурдюк рядом с другими вещами. Открыв небольшой заплечный мешок, он вытащил из него кусок вяленого мяса и несколько сухарей. Такой рацион надоел ему до зубного скрежета, но других вариантов не предвиделось. Дичи в приграничных с людьми лесах было мало, да и разводить костер было опасно, и даже не из-за легко вспыхивающих листьев — в эльфийском лесу они загорались довольно долго, — но из-за густого дыма, который стал бы ясным сигналом, что на территории Альянса объявился чужак. Поэтому и приходилось питаться тем, что получилось достать в деревушке недалеко от границы с эльфийским лесом.

Отрезав тонкую полоску мяса, Райленд нахмурился, вспоминая свой последний визит в человеческое поселение. Это была большая деревня, скорее даже небольшой городок в две сотни дворов, причем далеко не бедный — деревянные мостовые, чистые дома, крепкая деревянная стена вокруг. Но вот люди… казалось, что над ними нависла какая-то неясная, но от этого не менее страшная угроза. Не было слышно ни старушечьих разговоров, ни детского смеха, ни даже крепкой ругани рабочих. Немногочисленные жители провожали Райленда недобрыми, тяжелыми взглядами. Также бросалось в глаза отсутствие хоть какого-нибудь трактира или хотя бы лавки. Это обстоятельство могло нарушить все планы — запас продовольствия уже подходил к концу, а в округе других деревень не было. Наконец, следопыт заметил телегу, наполненную бочками и коробками. Она была оставлена возле нежилого по виду здания. Райленд громко постучал в приоткрытую дверь и, так и не дождавшись ответа, вошел в полумрак помещения. Его догадки оказались верными — это был небольшой склад, где хранилось все необходимое для жителей, — в основном продовольствие и инструменты. Сначала молодой паренек, который работал на складе, отказался продать Райленду хоть что-то, и, хотя после предоставления официальной бумаги с императорской личной печатью он стал почтительней, но продал лишь большой кусок вяленого мяса и мешок сухарей, мотивируя это тем, что все продукты распределены на месяц вперед и излишков нет. Райленд не стал проверять, правда ли это, — этих запасов должно было хватить на несколько недель экономного питания, а связываться с мирным населением не было никакого желания.

Перед своим уходом он прямо спросил паренька: чего боится такая большая и крепкая деревня? Парень ответил — жить рядом с эльфами, каждый день опасаясь нападения, не зная, проснешься ли следующим утром, было большим испытанием даже для крепких духом.

— Но ведь мы не воюем с Альянсом! Почему же вы ждете нападения? — удивился тогда Райленд.

— Ты не понимаешь, чужак, — усмехнулся в ответ парень. — Лес… он совсем рядом. И с каждым годом, — совсем тихо продолжил он, — лес становится ближе! Эльфы не живут на самой границе и здесь появляются очень редко, проверяя свои владения. Но все равно многие из нас слышали какой-то шепот, видели — там что-то движется. И оно предостерегает нас: уходите, пока не поздно! Теперь ты понимаешь, почему нам так тяжело?

Тогда Райленд лишь мысленно посмеялся над словами неотесанного крестьянина, но теперь, когда он углубился в эльфийский лес, он понял, что тот парень имел в виду. Смутное чувство постоянной опасности, тревоги не покидало следопыта с самого первого дня. Хотелось забыть про задание и, бросив все, вернуться обратно, к нормальным деревьям, к людям. К тому же сильно обострилось чувство одиночества — сейчас Райленд был бы рад компании даже молчаливых, но верных охотников за ведьмами, не говоря уже про имперских рыцарей или паладинов, с которыми он привык сражаться в одном отряде.

Неторопливо закончив свой нехитрый завтрак, Райленд стал собирать вещи. Сборы не заняли много времени — следопыт взял с собой минимум необходимых вещей. Райленд спрятал в мешок еду и тонкое шерстяное покрывало, которым он укрывался ночью, проверил, на месте ли бурдюк с водой и маленькая сумка с лекарствами и зельями. Его любимый лук — с изогнутыми плечами, черного дерева — был надежно спрятан в налуче. Как и все оружие лидеров — командиров отрядов, этот лук был зачарован лучшими волшебниками Империи. Колчан был также выполнен специально для следопытов — он был разделен на несколько отделений, в каждом из которых ждали своего часа стрелы различной длины и с разными наконечниками. Каждой стреле предназначалась своя цель — с широким наконечником для большого скопления войск, длинные тяжелые стрелы — для латников и так далее. Колчан Райленд закрепил за правым плечом, лук прикрепил к походной сумке — так его было легче достать в случае опасности. К поясу следопыт прицепил небольшой меч в простых деревянных ножнах, украшенных тонкой резьбой. Конечно, он не был отменным рубакой, но, если ближний бой был неизбежен, мог постоять за себя. У следопытов были свои, тщательно охраняемые, секреты боя на мечах — и не раз удивленный противник падал замертво, сраженный хитроумным ударом.

Райленд закончил сборы, пора было отправляться. Но перед этим он вытащил из заплечного мешка небольшой металлический футляр. Открутив плотно притертую пробку, следопыт осторожно извлек лист пергамента. На древнюю бумагу был нанесен рисунок — карта, охватывающая довольно обширную часть земель Империи и Альянса.

— Покажи мне, где я нахожусь, — сказал следопыт, и рисунок стал меняться!

Линии карты изменились, и теперь Райленд мог видеть место, где он находился — оно было помечено шестиконечной звездой, — а также свой дальнейший маршрут, аккуратно проложенный для него Верховным Магом Империи. Таких карт осталось около десятка — и три из них находились в руках людей. Секрет их создания был утерян сотни лет назад. Для этого требовалось много времени и магической энергии, зато владелец карты, настроив ее под себя, всегда мог найти дорогу к дому. На заре этого мира, когда ненависть еще не захлестнула Невендаар, такие карты использовались в мирных целях, но со временем они стали желанным артефактом для любого полководца. Райленд был удивлен, когда ему доверили Путевую карту — удивлен и встревожен, ведь это подтверждало огромное значение того, что просил сделать Император…

За неделю Райленд смог преодолеть половину пути, отделявшего от конечной цели — главного дерева Клана Ночного Ветра, одного из самых известных благородных родов Альянса. Эльфы этого древнего и почитаемого рода были известны своим дружелюбным отношением к людям, они в течение нескольких веков поддерживали с Империей дипломатические, торговые и культурные отношения. В эпоху Великих Войн эльфы Ночного Ветра одними из первых пришли на помощь людям, нанося удар за ударом наступающим войскам демонов и нежити. В итоге победа обернулась для эльфов угрозой исчезновения — слишком многие погибли вдалеке от родных лесов. Правителю Ночного Ветра пришлось принять непростое решение — и в род была принята большая группа диких эльфов, которые хорошо зарекомендовали себя в недавней войне. Налаженный союз с Империей, разрываемой на части Гражданской Войной, стал быстро терять силу. Восстание эльфов упразднило его окончательно, но тот факт, что род не принимал в нем активного участия, вселял надежду в сердце Императора. Он верил, что народ, чей жизненный срок намного длинней человеческого, не мог так быстро забыть дружеские отношения с людьми. И, может быть, это была его последняя надежда…

* * *

Что-то было не так. Райленд всегда остро чувствовал опасность — эта способность не раз спасала ему жизнь, и сейчас он будто вновь услышал звон небольшого колокольчика в своей голове: «Осторожно! Враг!»

Райленд неторопливо огляделся — если враг не нападает сразу же, то, значит, он чего-то ждет, и есть шанс его обнаружить. На первый взгляд, никакой опасности поблизости не было. Уже наступил вечер, но облаков не было, и солнце хорошо освещало небольшое лесное озерцо, к которому Райленд вышел несколько минут назад. Он скинул с себя вещи и уже собирался немного отдохнуть и перекусить, когда почувствовал, что за ним следят.

Райленд не двигался с места, пытаясь уловить хоть какое-то движение, но все было тщетно. Тогда он решил рискнуть — другого выхода он просто не видел.

— Выходи! Я тебя вижу! Тебе не надо прятаться! — крикнул он, повернувшись лицом к противоположной стороне озера. — Я друг!

Что-то шевельнулось среди густых ветвей, и результат не заставил себя ждать. Чувство опасности заработало в полную силу, и Райленд инстинктивно бросился на землю. Перекатившись под защиту большого дерева, следопыт оглянулся. В том месте, где он только что стоял, в землю вошла длинная стрела с прекрасным оперением. Сомнений больше не было — его обнаружили эльфы!

Оценив ситуацию, Райленд вытащил из поясной сумки небольшой пузырек, наполненный ярко-желтой жидкостью. Зубами вытащил пробку и быстро проглотил содержимое пузырька. Тело тут же стало покалывать — зелье начало действовать, превращая кожу в твердый и гибкий панцирь, защищающий лучше всякого металла. «Зелье Дубовой Коры» — так его назвали алхимики. Во время Второй Великой Войны, когда не хватало хороших воинов, Райленд смог достать специальные зелья, которые навсегда увеличили его силу, выносливость, точность — правда, ненамного. Эффект Дубовой Коры длился недолго, около пятнадцати минут, но зато давал надежную защиту.

Не теряя времени, Райленд быстро расчехлил лук и одним заученным движением натянул тетиву. Прыжок на открытое место, секунда на прицеливание — и окрестности озера огласил пронзительный соколиный клекот. Серебристое тело волшебной птицы, окутавшее стрелу, промелькнуло в воздухе. Раздался негромкий возглас — и тело загадочного противника свалилось с дерева прямо в озерцо. Райленд поднялся с колена и осмотрел себя — раны не было, но бок доспеха украсила длинная царапина. Следопыт поспешил к озеру. Войдя на мелководье, он вытащил тело на берег. Противник был ранен — стрела прошила бедро насквозь, — но жив. Он был без сознания. «Эльф, причем из благородных», — холодея, понял следопыт. Эльфийский плащ, такой же как у Райленда, намок и сбился набок, открывая изящные металлические доспехи, украшенные позолотой и прекрасной резьбой. Эльф так и не выпустил из рук мощный составной лук. Колчана же ему не требовалось — эльфы создавали их прямо из воздуха.

— Отойди от него, чужак! — неожиданно раздался чей-то голос. Райленд поднял голову и стал постепенно отступать — из-за дерева неслышно вышел еще один эльф. У него не было лука, но в руке сверкал прекрасный клинок, длинный и немного изогнутый.

— Я не хотел вам зла, я просто защищал свою жизнь! Твой соплеменник жив, а у меня есть важное дело к архонту вашего рода! — воскликнул Райленд.

— Ты вошел на нашу территорию как вор, скрытно и без разрешения. Ты ранил нашего брата. Ты дважды заслужил смерть, — не слушая следопыта, продолжил эльф. Заходящее солнце отразилось в мелькнувшем лезвии, когда он рванулся вперед. Райленд выхватил свой меч и отразил удар.

Эльф был прекрасным фехтовальщиком, он яростно наступал, уводя Райленда в глухую оборону.

«Я не выдержу и пяти минут», — понял Райленд.

Но ведь эльф не знал, что он не просто воин Империи, он следопыт! Отбив очередной выпад, Райленд закрутил свой меч особым приемом и перешел в наступление. Казалось, противник был растерян — он не был знаком с этой техникой, направленной на то, чтобы лишить его оружия. Эльф растерянно вскрикнул — неведомая сила как будто потащила клинок в сторону и вырвала его из рук.

— Твоя жизнь в моих руках, благородный! И я оставляю ее себе, — произнес Райленд стандартную фразу эльфийского церемониала, которой его научил Ясень.

В глазах противника вспыхнуло удивление, но ничего нового он предпринять не успел — сильный удар навершием меча в висок лишил его сознания.

Внезапно из-за деревьев вылетело несколько стрел и прошило доспехи следопыта. Райленда отбросило на несколько шагов назад, он тихо застонал, но зелье продолжало действовать — стрелы не пробили кожный покров. Еще несколько стрел ударило в руку, пальцы онемели, и меч упал на листву. Раздался цокот копыт, и из чащи показался всадник, закованный в броню. Лоб его лошади украшал прекрасный рог. Следопыт отскочил в сторону, попытался поднять свое оружие — но не успел. На голову обрушился удар наконечника копья, и темнота поглотила все.

* * *

Сознание возвращалось — медленно и мучительно. Райленд тихо застонал — кровоточащая ссадина на голове дико болела, бок горел огнем, а левую руку он практически не чувствовал. Довольно сильно мутило. «Слава Всевышнему, я, по крайней мере, жив», — не в первый раз в своей жизни подумал Райленд.

Он попробовал пошевелиться, но ничего не вышло — тело было как будто приковано к какой-то шершавой поверхности. Путы были очень тугими и не позволяли сдвинуться даже на сантиметр в сторону. Решив, что пытаться самостоятельно освободиться бесполезно, следопыт осторожно открыл глаза.

Сразу стало понятно, где он, — это была тюрьма. Как оказалось, Райленд не лежал на полу, а был прикован к стене. Маленькая камера была буквально создана из необработанного дерева, словно логово жука в упавшей ели. Никакой мебели или других предметов — только вход, перегороженный толстыми ветвями, растущими прямо из пола и уходящими в потолок. За ними можно было разглядеть часть коридора и еще одну камеру.

«Значит, я внутри дерева, — догадался Райленд. — И, если меня доставили прямо к архонту, то половина задания уже выполнена! Осталось узнать, как выбраться отсюда живым…»

Время шло, но никто не приходил. Райленд закрыл глаза и опустил голову на грудь, но бодрствовал — боль не давала заснуть. Наконец, раздалось шуршание ветвей. Райленд поднял взгляд. Перед ним стоял эльф, которого следопыт обезоружил у озера. Висок украшал обширный синяк, но он смотрел не со злостью — скорее, с любопытством.

Райленд не услышал его шагов — эльфы умели перемещаться совершенно бесшумно. В годы обучения Райленд учился ходить подобным образом — один из его учителей был эльфом, изгнанным из своего клана. Он мало говорил о своем прошлом, не называл своего настоящего имени, только прозвище — Ясень. Он был прекрасным воином, как и все эльфы, и пытался передать свои умения молодым стрелкам. По какой-то причине он приблизил к себе именно Райленда. Ясень многому научил способного ученика, но не мог сделать его настоящим эльфом. Зато он рассказывал ему о жизни в лесу, обучал премудрости Первого народа. Это был редкий, почти уникальный случай — эльф предложил свою дружбу человеку. Император вспомнил об этом — и предложил Райленду задание, с которым не смог бы справиться больше никто.

— Эй, человек, ты уже проснулся? Хорошо спалось перед смертью? — с легкой усмешкой спросил Райленда эльф.

— Условия неплохие, но плата больно высока! — парировал Райленд. — Ответь мне, эльф, — почему я все еще жив? Почему моя голова не красуется на границе ваших земель как предупреждение для других людей?

— О, такие выходки — развлечение для наших диких собратьев. Мы не делаем подобного уже несколько столетий, — вполне серьезно ответил эльф.

— Но все же — я жив. Отчего?

— Ты нас заинтриговал, следопыт Райленд! — еще раз усмехнувшись, ответил эльф. — Бумага, которую мы нашли в твоем рюкзаке, подписана рукой самого Императора, и она дает тебе исключительные полномочия на территории Империи. Значит, ты не простой авантюрист или сумасшедший — у тебя есть задание. Правда, нам пока ничего не известно о цели твоего… гм… визита на территорию Альянса. Ты сумел подстрелить Торрека! В это невозможно поверить — человек лучше владеет луком, чем эльф! Более того, ты победил меня в честном поединке — и оставил в живых. Тебе известно об эльфийском церемониале поединка. Ты прекрасно маскируешься — наш разведчик обнаружил твои следы лишь случайно. Мы презираем предателей и трусов, но ценим достойных врагов, Райленд. Твоя личность, твои мотивы — загадка для нас. И поэтому тебе сохранили жизнь. Мое имя — Андриэль, я командир пограничного отряда. В Большом зале созван Совет Старейшин, он и решит твою дальнейшую судьбу — правда, на благополучный исход рассчитывать не стоит. Я отведу тебя.

* * *

В первый момент Большой зал поразил Райленда — хотя бы тем, что у него не было крыши! Довольно большая овальная площадка напоминала идеальный срез гигантского дерева. Подобие стен создавали толстые зеленые ветви, и солнечный свет беспрепятственно попадал на площадку. Далеко внизу можно было увидеть исполинские корни Главного дерева эльфов, постройки, облегающие ствол по кругу, и небольшие дома, компактно расположенные вокруг дерева. А дальше был только лес…

Отдельные ветви опускались к самому низу, переплетаясь, они создавали подобие кресел. Такие кресла шли по всему периметру зала. Совет Ночного Ветра уже собрался — шестнадцать самых почитаемых эльфов рода. Они были похожи между собой — благородные лица, волосы, в разной степени тронутые серебром седины, золотые доспехи у мужчин и прекрасные одеяния женщин. Но трое из членов Совета выглядели иначе — черты их лиц были более грубыми, доспехи заменяли отороченные мехом кожаные туники. «Дикие эльфы, — понял Райленд, — воистину, настали тяжелые времена для благородных, если они идут на союз с дикими».

Два эльфийских стражника провели его в центр зала и встали по бокам. Обнаженные клинки говорили сами за себя — при любой попытке бегства или атаки пленник был бы убит. Райленд почувствовал, что его ноги оплетают живые путы, не давая возможности двигаться, — такие же, как и на руках. Сами руки уже давно занемели и нещадно чесались — маленькие упругие веточки, из которых состояли путы, царапали кожу. Андриэль, который провел его по многочисленным запутанным переходам дерева, отошел в сторону.

— Перед тобой — Совет рода Ночного Ветра! Гордись — ты первый человек, который побывал в нашем Дереве, первый человек, побывавший на Совете рода. Наконец, ты первый, кто нарушил наши законы — и не был немедленно предан смерти! — так, без лишнего церемониала и предисловий, начал суд (а, по мнению Райленда, это был именно суд) глава рода — высокий эльф, сжимающий в руке прекрасный деревянный посох, знак высшей родовой власти в Альянсе. — Мое имя Калион, я Лорд этого рода. Мы решили проявить милость и дать тебе шанс — объясни, что ты забыл на территории Альянса?

— Я благодарю вас, благородный. Моя жизнь в ваших руках, но вы не оборвали ее нить, — низко поклонился Райленд. Старейшины удивленно переглянулись — человек, не мог знать личный церемониал эльфов!

— Это сложно объяснить, Лорд Калион. Меня послал к вам Император Эмри.

— Сам Император? — удивился эльф. — Это интересно! Рассказывай, человек — мы выслушаем тебя.

И Райленд стал рассказывать. И невольно вспомнил тот день, когда к порогу его дома прискакал запыхавшийся гонец — Император ждал его в замке…

* * *

Без многочисленной императорской свиты, придворных слуг, рыцарей и паладинов караула Тронный зал главного замка Империи казался еще больше, чем был на самом деле. Шаги Райленда гулко раздавались в тишине. Опустившись на одно колено, следопыт поклонился Императору и Императрице.

— Поднимись, Райленд, — сказал Эмри. — Наверняка ты не догадываешься, зачем тебя вызвали?

— Я действительно не знаю, мой Император, — почтительно ответил Райленд. — Но готов служить Империи и вам.

— Он очень вежлив, — тихим голосом заметила Императрица. Райленд низко поклонился ей — она редко вмешивалась в дела своего мужа, и ее похвала стоила немало.

— Среди следопытов ты считаешься лучшим — и не отрицай этого! — продолжил Эмри. — Кроме этого, ты воспитывался эльфом, воевал вместе с перворожденными во время Первых Великих Войн… Это так?

— Да, Император.

— Тогда тебе выпал редкий шанс вновь встретиться с ними, — едва заметно улыбнулся Император.

— Но… как? — опешил Райленд. — Ведь после того, как они завоевали часть наших земель, восстановили Альянс, мы враждуем с ними?

— Это так, следопыт. Кровь невинных людей осталась на их руках. Но времена меняются, и сейчас нам необходимо восстановить былые связи. Тебе ведь известно об эльфийском Клане Ночного Ветра?

— Конечно, мой Император. Но разве союз не был разорван двадцать лет назад?

— Все верно, Райленд. Но, несмотря на это, эльфы этого рода не напали на наши земли во время Восстания. И это вселяет надежду на то, что отношения еще можно восстановить. Я прошу тебя — именно прошу, так как приказывать считаю не в праве — стать моим посланником в земли Альянса, найти Лорда Ночного Ветра. Поговори с ним, предложи восстановить отношения между Империей. Расскажи ему, что Империя хочет мира с эльфами, готова предложить выгодное сотрудничество. Я не предлагаю им немедленно заключить соглашение: если ты вернешься вместе с их послом — это будет прекрасно. Быть может, тогда мы сможем заключить мир и с другими эльфами. Это очень опасное задание — эльфы наверняка убьют человека, который попытается проникнуть в глубь их территории. Нужно добраться до Главного Дерева рода и поговорить напрямую с их Лордом — это мудрый эльф, он выслушает тебя. Я верю, что ты сможешь справиться с этим, Райленд, — ты один обладаешь необходимыми навыками и знанием.

— Я готов сделать это, мой Император, — склонил голову Райленд. — Но прошу вас, объясните, почему мы так заинтересованы в союзе с эльфами? Люди сильны, мы можем сами справиться с любой опасностью!

— Я бы хотел, чтобы так все и было, Райленд, — вздохнул Эмри. — Хвала Всевышнему, мы смогли справиться с раздробленностью наших земель, но мы очень слабы. Наши отряды не справляются с бандами разбойников, целые деревни вымирают от голода, на границе с проклятыми и нежитью продолжают погибать наши воины. Но это еще не все… наши провидцы уже несколько недель повторяют — грядут новые испытания, великие перемены. Опасность грозит не только Империи, но и всему Невендаару. Они не могут сказать точнее — будущее скрыто от них, — но они напуганы до смерти… В такое время мы должны рассчитывать на любую помощь. Несколько человек уже послано на север — они попытаются войти в контакт с оставшимися Горными Кланами, твой путь лежит на восток. Поэтому я еще раз спрашиваю — ты готов исполнить то, о чем я тебя прошу, следопыт Райленд?

— Да, я готов, — просто ответил тот.

— Что же, я верил в тебя! — воскликнул Император. — У тебя есть несколько дней на сборы, ты можешь взять все, что потребуется, к твоим услугам лучшие оружейники, алхимики и маги Империи.

— Мы верим в тебя, Райленд, — верим и надеемся, что ты вернешься, — добавила Императрица. — А теперь иди, у тебя много дел впереди…

Райленд поднял глаза — Императрица едва заметно улыбнулась ему. Еще раз поклонившись, следопыт покинул Тронный зал.

* * *

Когда Райленд закончил рассказ, наступила тишина. Эльфы сидели глубоко задумавшись. Первым заговорил Калион:

— Я вижу, что ты не солгал нам, человек, рассказал все, как было. Когда ты проник в наши земли, тобой руководил долг, а не злой умысел. Ты ранил перворожденного — это карается смертью. Но ты не убил Андриэля, хотя у тебя была такая возможность. На самом деле, я в растерянности. Наш род долго поддерживал хорошие отношения с Империей — в отличие от других эльфов мы не считали людей низшей расой. Мы смело сражались вместе с вами во время Первой Великой Войны — и заплатили за это слишком большую цену. Слишком много эльфов не вернулось назад, наш род был на грани исчезновения. Мы выстояли, приняв к себе большую группу наших… эм… более свободных собратьев, — тут Лорд бросил быстрый взгляд в сторону диких эльфов. — К нам перебирались молодые эльфы из многих родов Альянса. Но с тех пор мы решили больше не лезть в дела людей, сохранять нейтралитет. Когда наши братья восстали по зову бога, который оказался фальшивкой Мортис, мы не подняли оружия против вас. Предложение правителя людей стало для нас неожиданностью, и мы должны обсудить его. Теперь твоя судьба зависит от Совета — если мы решим отправить к людям своего представителя, ты вернешься с ним, если нет — тебя казнят.

— Я подчиняюсь вашей воле, Лорд Калион, — тихо произнес Райленд. Больше ему ничего не оставалось, другого варианта сохранить свою жизнь он не видел.

— Человеческий выродок нарушил наши границы, пролил кровь нашего брата, — первыми выразили свое мнение дикие эльфы. — Он должен умереть!

— Восстановление отношений с людьми принесет нам много пользы. У нас почти не осталось металла, в случае войны наши воины не смогут уничтожить угрозу! Демоны уже не раз появлялись в наших лесах, сжигали и оскверняли лес, нападали на пограничные заставы! — парировал один из благородных эльфов. Его поддержало еще несколько старейшин.

Некоторое время эльфы продолжали спорить, пока неожиданно со своего места не поднялась тонкая фигура молодой эльфийки. В левой руке она сжимала посох с навершием в виде луны. Это была Прорицательница — Ясень однажды рассказывал про них Райленду. Они предсказывали будущее, лечили раненых, исцеляли больных. Эльфы всегда прислушивались к их мнению.

— Человек пришел в наши земли неслучайно, — сказала она тихим, будто не своим голосом. — Его путь направляется свыше. Его душа чиста, а помыслы благородны. Наш мир замер на грани пропасти, и он — одна из нитей, удерживающих его от падения. Человек должен вернуться обратно вместе с нашим посланником!

Райленд с удивлением поднял голову. Старейшины недоуменно переглядывались, тихо совещались между собой. Было видно, что слова прорицательницы произвели большое впечатление — только представители диких скептически улыбались. Наконец, Калион вновь взял слово:

— Мы прислушались к твоим словам, мудрейшая, — обратился он к эльфийке. — Но человек нарушил наши законы. Старейшины! — повернулся Лорд уже ко всему залу. — В ваших руках жизнь и смерть! Решайте!

Сердце следопыта забилось чаще, голова отозвалась тупой болью. Дикие эльфы высказали свое решение первыми. Почти одновременно они подняли вверх сжатые кулаки — символ «Виновен». Лорд Калион, прорицательница и еще несколько старейшин сложили вместе указательный и средний пальцы — они были против казни.

Через несколько минут голосование завершилось. Шесть старейшин высказалось против Райленда, шесть встало на его защиту.

— Это редкий случай, человек, — медленно произнес Калион. — Обычно Совет единодушен в своих решениях.

— Если мы не можем решить судьбу этого ничтожества, — неожиданно вскочил со своего места один из диких, — то пусть это сделает тот, кто несравненно выше нас. Пусть человек пройдет испытание Галлеана!

На мгновение в зале воцарилась тишина, которая сменилась целой бурей возмущенных и растерянных возгласов. Прорицательница хранила молчание.

— Тихо, прошу вас! Успокойтесь! — воскликнул Лорд. — То, что предлагает наш собрат, не применялось уже несколько столетий, но в наших законах записано, что «Если судьбу провинившегося не может решить Совет, то Боги будут вершить правосудие через своего Зверя». Мы не можем не подчиниться этому, человек, — сказал он Райленду, — извини.

— Но… я не понимаю! — начал терять терпение следопыт. — Что такое «испытание Галлеана»? Что вы имеете в виду, говоря про Зверя? И, в конце концов, почему так довольно улыбаются ваши «более свободные» братья?

— Это не так просто объяснить, человек, — вздохнул Лорд Калион. — Совет принял решение, и оно должно быть выполнено немедленно. У тебя есть час — Андриэль расскажет тебе обо всем.

Старейшины один за другим покинули зал. Последней шла прорицательница — она быстро подошла к Райленду и надела ему на шею маленький амулет-полумесяц.

— Ты обязан пройти испытание, Райленд. Духи на твоей стороне.

Райленд почувствовал, что руки и ноги освобождаются от пут. Не в силах больше стоять, следопыт со стоном упал — онемевшие руки и ноги пронзила резкая боль. Андриэль аккуратно помог ему подняться.

— Пойдем, человек, — сказал он. — У нас мало времени, а мне еще надо многое тебе объяснить.

* * *

— До испытания осталось полчаса, Райленд. Я готов ответить на твои вопросы, — с ноткой беспокойства в голосе сообщил Андриэль.

Он отвел следопыта в небольшой домик, втиснутый между двух корней Главного Дерева. Уже наступила ночь, но в помещении было тепло и светло, пахло древесиной, медом и лесными цветами. Наконец Райленд смог сесть. Он чувствовал себя скверно — рана на голове не давала мыслить ясно, кровь на ней запеклась. Двигать левой рукой было нестерпимо больно — следопыт подозревал, что кость сломана.

— Прошу тебя, благородный, дай мне немного воды, и тогда я выслушаю тебя, — прошептал Райленд. Горло пересохло, и слова выходили с трудом.

Эльф кивнул и через пару минут вернулся с ведром воды. Наконец-то Райленд смог напиться и промыть рану на голове.

— Тебе нужно снять доспех, правила испытания запрещают брать с собой все, что может тебя защитить, — сказал эльф.

— О-о-о, это обнадеживает!

Скрипя зубами от боли, Райленд стянул с себя кожаную куртку и перчатки. Теперь он мог лучше рассмотреть повреждения. Левая рука ниже локтя распухла, но перелома все же не было. Оторвав рукав рубашки, следопыт наложил тугую повязку. На груди расплылся огромный синяк, кисти рук еще кровоточили, но это было не так серьезно. Райленд аккуратно промыл рану на голове и обмотал вторым рукавом.

«Что же, могло быть и хуже», — подумал он и повернулся к эльфу:

— Спасибо тебе, Андриэль. Так намного лучше.

— Не забывай, человек, — тогда в бою ты оставил меня в живых. А эльфы привыкли возвращать долги.

— Будь по-твоему, — не стал возражать Райленд, он знал, как строго относятся к таким вещам эльфы. — Расскажи мне про испытание Галлеана. Что меня ждет?

— У эльфов есть немало легенд и преданий, которые мы свято храним, — начал Андриэль. — Этой историей любят пугать маленьких детей, чтобы они вели себя хорошо. И звучит она так. «Когда погиб бог Галлеан, и над сердцем его, вырванным из груди Вотаном, богиня Жизни Солониэль обернулась богиней Смерти Мортис, ночь накрыла перворожденный народ. Велики были их страдания, но еще горше было кентаврам — созданные по прихоти богов, они все еще были связаны с ними. И было так велико их горе, так велико отчаяние, что многие из них обезумели. И тогда Мортис сжалилась над ними — она вложила в умершего кентавра маленькую частичку сердца погибшего мужа. Так появился на свет Грол, что на языке кентавров означает Судья. Его разум чист, его устами говорит с нами мертвый бог, его руками он вершит правосудие. Кентавры вернули себе разум, но в тяжелые минуты для лесных жителей Грол вновь приходит в наш мир, чтобы покарать виновных перед богами».

Андриэль сделал небольшую паузу и невесело вздохнул:

— Вот такая история, Райленд. Обычно строгие матери добавляют: «Веди себя хорошо, а то Судья заберет». Я не знаю, насколько история правдива, но иногда у кентавров действительно рождается детеныш, который… не похож на других. Им движет только одно — жажда убивать и пожирать свою добычу. — Тут эльфа передернуло. — Раньше эльфы были более жестокими и суеверными, даже сегодняшним диким с ними не сравниться. Старейшины оставляли такого кентавра в живых, но закрывали его от других глубоко под землей, в пещерах. Его кормили, за ним убирали. Вскоре родился новый обычай — испытание Галлеана. Если было непонятно, виновен или нет подозреваемый, его кидали к Гролу и запирали вместе с ним. Если он не совершал преступления, то кентавр позволит ему снять с его шеи ключ и открыть дверь, если же нет — кара наступит мгновенно. Понятно, что до сегодняшнего дня спасшихся можно пересчитать по пальцам. Этот обычай почти забыт, да и Грол появляется все реже и реже. Последний раз он родился почти тридцать лет назад, во время Первых Великих Войн. Кентавр все еще жив — и тебе придется с ним познакомиться.

— Так, значит, Совет хочет, чтобы я зашел в жилище этого… Грола, снял с его шеи ключ и открыл себе дверь? И тогда я буду свободен? — немного подумав, спросил Райленд.

— Старейшины чтут наши законы, и с прошедшего испытание будет снята вся вина.

— Но я не смогу воспользоваться своим оружием или хотя бы щитом?

— Увы, но это так. Раньше эльфы шли на испытание обнаженными, так что тебе еще повезло, — пожал плечами эльф.

— Но это же чистой воды самоубийство! — не выдержав, воскликнул следопыт. — Демоны вас побери, я ведь ранен!

— Так у тебя хотя бы есть шанс, человек. Иначе тебя казнят. Пойдем, нам еще надо добраться до пещер кентавров.

* * *

Андриэль и Райленд вышли из домика. Следопыт глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Небо было ясным, Луна и звезды светили так ярко, что можно было разглядеть каждую травинку и листок на дереве. Было новолуние, и тонкий серп месяца напомнил Райленду об амулете Прорицательницы.

«Надеюсь, что он мне поможет», — невольно подумал следопыт.

Человек и эльф прошли мимо нескольких десятков маленьких хижин и через несколько минут вышли к небольшому холму, за которым начинался лес. В земле был виден широкий проход, небольшая дорожка к которому терялась среди деревьев.

— Большая часть кентавров живет дальше, в центре и на востоке Альянса, — пояснил Андриэль. — Так что у нас живет лишь небольшое племя в тридцать — сорок голов. Конечно, мы не ожидали, что Грол родится здесь, но перевозить его было бы слишком… неблагоразумно. Кентавры переделали часть своих пещер для его жилища — они почитают Гролов намного больше, чем эльфы, считая их подобием богов. Все же они ближе к животным, чем к разумным существам.

— Я всегда думал, что кентавры живут в лесу. Но оказывается, что это не так, — удивился следопыт.

— Ты прав, человек, большую часть своей жизни они проводят в лесу, они возвращаются в пещеры только зимой. Здесь они рожают детенышей, здесь они лечатся и умирают. Эти пещеры — естественного происхождения, кентавры просто сделали их более пригодными для жилья.

Андриэль зажег один из факелов, сложенных возле входа, и начал спускаться вниз. Райленд поспешил за ним. В широком и довольно высоком коридоре оказалось неожиданно тепло и сухо. Через каждые несколько метров были установлены небольшие масляные лампы, которые давали ровный и чистый свет. Влево и вправо отходили небольшие проходы, заканчивающиеся просторными помещениями, в которых и жили кентавры. Вскоре ответвления закончились, и коридор повернул направо. В этой части пещер было довольно сыро, за шиворот следопыту упало несколько комков грязи и капли воды — было заметно, что здесь никто не живет. Вместо ламп — несколько факелов, бросавшие огромные причудливые тени на стены и потолок.

В конце коридора Райленд заметил несколько фигур, среди которых были сам Калион, Прорицательница и один из диких эльфов. Они ждали следопыта возле небольших, но массивных железных ворот, намертво вмурованных в толщу земли.

— Я привел человека, мой Лорд, — сказал Андриэль. — Он готов пройти Испытание Галлеана.

— Очень хорошо. Тогда мы не будем больше терять времени, — ответил Калион. — Пусть свершится правосудие! Да будет виновный наказан, а невинный спасен! Открывайте дверь!

Один из стражников повернул массивный замок, два других потянули на себя створку. Она с диким скрежетом сдвинулась с места, и ворота стали открываться.

— Ты должен сорвать с шеи Грола ключ, — услышал Райленд тихий шепот Андриэля. — Им ты сможешь открыть замок. Дверь находится на другой стороне пещеры. Будь осторожен — он почти не видит, но отлично чувствует запахи.

Эльф хотел сказать что-то еще, но уже не успел — ворота были открыты. Следопыт глубоко вздохнул и вошел внутрь. За спиной вновь послышался шум — стражники поспешно закрывали ворота. Райленд остался один.

* * *

Одно из первых умений, которому учат на Стрельбище, — видеть в темноте. Хороший стрелок не должен промахиваться даже ночью. Райленд хорошо усвоил те уроки, которые давал ему Ясень. Конечно, он не видел в темноте так же хорошо, как эльфы, но намного лучше любого человека. Хорошо, что эльфам было об этом неизвестно.

В пещере было очень темно — лишь немного света проникало через небольшое окошко в воротах. Никакого движения Райленд не чувствовал. Следопыт мог разглядеть что-либо лишь в нескольких метрах от себя. Этого с лихвой хватало, чтобы понять — выбраться живым будет непросто. Пол был усеян останками животных — они были буквально разорваны на части. Стены были забрызганы кровью и мозгом несчастных жертв Грола. Райленд закашлялся — к горлу неожиданно подкатила тошнота. И темнота ответила ему — следопыт услышал, как хрустят кости. Грол приближался.

Казалось, темнота расступилась, пропуская массивную тушу. Райленд тихо охнул — Грол был огромен. Спутанные волосы переходили в косматую гриву, слипшаяся борода спадала на широкую грудь кентавра. Широкие ноздри жадно втягивали воздух. Грол скалил крупные и острые зубы, его оскал скорее напоминал пасть медведя, а не рот человека. В руке он сжимал большую дубину — потемневшую от крови, облепленную омерзительными кусками плоти. Глаза были открыты, но подернуты белесой дымкой — Грол был слеп. Следопыт разглядел и ключ, о котором говорил эльф, — надетый на грубую веревку, он болтался на шее кентавра.

— Волны и ветер танцуют вместе, — неожиданно гаркнул он. — Зверь пришел на поклон ко мне! Жизнь вечна, но коротка — так отдай ее мне!

«Андриэль был прав — он не видит меня, а чувствует!» — лихорадочно рассуждал следопыт, отступая. Грол рванулся вперед, пытаясь придавить его к стене, но Райленд успел увернуться. Под руку подвернулся обломок кости — хоть какое-то, но оружие. Грол наступал с удивительной быстротой, нанося множество ударов дубиной. Райленду с трудом удавалось уклоняться, больная рука давала о себе знать. Он смог нанести кентавру несколько неглубоких ран острым краем кости, но кентавр их просто не чувствовал.

Неожиданно Райленда отбросило к стене — Грол все-таки задел его дубиной. Следопыт сполз на пол. Несколько ребер было сломано, он почти не мог дышать. Райленд почувствовал солоноватый привкус — губа была разбита.

«Кровь! Он чувствует ее, идет на нее!» — понял Райленд.

Силы покидали его, надо было действовать немедленно. Перекатившись вправо, он ушел от удара дубины и вскочил на ноги. Путаясь в завязках рубашки, он сорвал с шеи амулет Пророчицы — тот слегка светился в темноте. Стиснув зубы, следопыт с размаху ударил им по запястью левой руки. Не давая кентавру опомниться, человек схватился за гриву и запрыгнул ему на спину. Грол взревел, но Райленд сумел удержаться. Приподнявшись, он смог дотянуться до искаженного яростью лица и размазать по носу текущую из вены кровь. Грол яростно дернулся, и Райленд потерял равновесие, но, падая, все-таки ухватился за ключ. Несколько мгновений следопыт болтался в воздухе, но затем старая веревка не выдержала и лопнула. Райленд рухнул на пол. Ключ был в его руках, но сил, чтобы подняться, уже нет. Грол был в ярости — запах человеческой крови затмил все, он врезался в стены, теряя ориентацию. И тогда Райленд пополз — он почти ничего не видел, страшная боль не давала сосредоточиться.

Добравшись до стены, Райленд начал искать дверь. Наконец он разглядел ее — за столько лет дверь буквально срослась со стеной, покрывшись тонким слоем грунта и мха. Теряя сознание, следопыт вставил ключ в скважину… но он не проворачивался, замок заклинило от времени! Райленд глухо зарычал. «Я не погибну вот так, в эльфийском подземелье, от рук полоумного кентавра!» Он навалился на ключ всем весом, и тот наконец провернулся. Следопыт вывалился в коридор. «Жив! Я жив!» — блеснула молнией мысль, и Райленд потерял сознание.

* * *

Прошло несколько недель. Раны Райленда затянулись, кости срослись. Лорд Калион выделил ему небольшой домик возле Главного Дерева, и следопыт наслаждался размеренной и тихой эльфийской жизнью.

Весть о том, что человек смог пройти Испытание Галлеана, потрясло Клан Ночного Ветра. Первую неделю, пока Райленд еще не мог встать с постели, простые эльфы приходили к нему, чтобы подарить букетик лесных цветов, корзину ягод или орехов, даже просто выразить свое почтение и сочувствие. Даже дикие эльфы признали мужество простого человека. Андриэль, который часто навещал Райленда, рассказывал, что весть о его поединке с Гролом распространилась по землям всегоАльянса. Эльфы считают это добрым знаком, они стали лучше относиться к жителям Империи. Такие новости радовали следопыта — значит, он сумел выполнить миссию Императора.

Когда Райленд окончательно выздоровел, он вновь посетил Совет Старейшин — но на этот раз не как враг, а как почетный гость.

— Мы рады, что ты вновь в добром здравии, человек, — сказал ему Калион. — Ты прошел Испытание Галлеана, а значит, боги хотят, чтобы соглашение с людьми было восстановлено. Когда ты решишь, что готов отправиться в обратный путь, сообщи нам — мы подготовимся к твоему уходу.

— Спасибо вам, благородный Лорд, — склонил голову Райленд. — Ваш народ очень хорошо относится ко мне, ваш дом прекрасен, но я соскучился по родным местам. Император Эмри ждет меня, и я хочу порадовать его доброй вестью.

— Это мудрые слова, человек. Пусть будет так.

Вновь, как и месяц назад, Большой зал опустел. На выходе Райленда остановила Пророчица:

— Ты справился, человек. Теперь и у людей, и у эльфов есть надежда. Духи благодарны тебе…

— Спасибо тебе, мудрейшая, — ответил Райленд. — Я хочу вернуть вам ваш талисман — он спас меня в пещере Грола.

— Оставь его себе. Ты еще сыграешь важную роль в истории Невендаара, так пусть духи охраняют тебя на твоем пути.

— Спасибо на добром слове, Пророчица, — бледно улыбнулся Райленд. — Но я все же надеюсь, что Всевышний убережет меня от этой почетной участи…

* * *

Если в лесах Альянса всегда царила осень, то за их пределами уже наступала зима. Райленду пора было возвращаться назад. На поляне возле Главного дерева собрались все эльфы Клана Ночного Ветра, от мала до велика, чтобы проводить его в путь. Вместе с ним шел и Андриэль — Калион назначил его посланником в земли людей.

На следопыте был надет новый кожаный доспех, сделанный кузнецом Ночного Ветра взамен старого. Все его вещи были возвращены хозяину, и Райленд с радостью взял в руки верный лук. На прощание ему торжественно вручили подарки — теплый эльфийский плащ и небольшой кинжал, символ особого расположения рода. Но самым ценным подарком Райленд считал небольшое зернышко, запакованное в мешочек с эльфийской землей, которое он попросил у старейшин — следопыт вспомнил, что больше всего его старый учитель Ясень тосковал по небольшим, но очень красивым деревьям Тиахо, которые росли только в лесах Альянса.

— Прощай, Райленд! — воскликнул Лорд Калион. — Ты пришел в наши земли как незваный гость, но уходишь как хороший друг. Ты прошел Испытание Галлеана, доказав чистоту своих помыслов. Мы верим тебе, мы благодарны тебе!

Эльфы не махали ему руками, не кричали добрые слова — они считали такие способы прощаться недостойными перворожденного народа. Вместо этого они запели — все вместе. Это была древняя песня, которой много столетий род провожал покидающих лес братьев.

Райленд глубоко вздохнул и улыбнулся. Он возвращался домой.

Андрей Гр. Орт. ДВАДЦАТЬ УДАРОВ СЕРДЦА

«…Над раздираемым бесконечными войнами Невендааром появилась новая звезда. Ослепительно сияя, пересекла она небосклон и упала где-то на окраинах Империи. Каждый народ воспринял это знамение по-своему, но, пока шаманы и прорицатели лишь пытались разгадать суть знамения, Бетрезен уже знал, что боги вновь решили вмешаться в дела смертных. Что звезда — на самом деле посланница Неба Иноэль, призванная изменить судьбу Невендаара. Он вознамерился захватить чудесное существо и поручил своему преданному слуге — Хаархусу доставить к нему небесную гостью.

Но не один Бетрезен ищет Иноэль, страж столицы Империи Мизраэль тоже знает о ее скором прибытии и советует Императору выслать отряд к месту падения звезды…»

Только наивный, приобщившись к великой тайне, полагает, что она известна лишь ему одному…

Только недальновидный уверен, что знает всех игроков и все правила Большой игры…

Грокдаз проснулся мгновенно. Привычно потянувшись к изголовью, сжал в кулаке обтянутую кожей оборотня рукоять «Ярости Громдока» и только после этого рывком сел, прикрывая вороненой сталью голову и грудь. В огромном ханском шатре, освещенном лишь молодым ведьминым огнем, было темно, как в безлунную ночь, но для рожденных в подземельях орков света было достаточно. Вождь племени Коман Дун огляделся. Тихонько дышала, вольно раскинувшись на драгоценных шкурах ирбисов, молодая наложница. Верный Клык, пятнистый степной волк, мохнатой глыбой лежал, устроив морду на вытянутых передних лапах у входа в шатер и светящимся красным глазом косил на хозяина. Вроде бы все спокойно… Но до боли знакомое предчувствие близкого боя заставило вождя подняться во весь рост. Ощутив беспокойство хозяина, Клык тоже поднял голову с лап. На всякий случай оскалился, повел ушами, к чему-то прислушиваясь, и, удивленно взглянув на Грокдаза, мол, чего ты всполошился, хозяин, свои же, вновь расслабился. Орк, чей слух лишь немногим уступал слуху степного хищника, уже и сам узнал неуклюжие шаги Сарка.

Узнать походку младшего ученика шамана было нетрудно. Этот нескладный и довольно крупный для своего возраста парень, еще не достигший возраста Испытания, пользовался особым доверием старого Боутарка и часто исполнял роль посланника. В отличие от своих сверстников, с юных лет постигавших науку войны, Сарк едва ли не с самого рождения обучался шаманом, и вместо легкой, бесшумной походки степняка «радовал слух» топотом, слышным за десятки шагов.

Его приход в столь неурочное время означал, что предчувствия не обманули вождя и на этот раз. Готовясь к встрече, спящий нагим Грокдаз нашел и натянул штаны из мягкой козьей шкуры и стал обуваться. Тем временем парень добрался до входа в шатер (дома в наружной охране необходимости не было) и замер в нерешительности, переступая с ноги на ногу. Не пристало обычному мальчишке будить вождя племени.

— Я не сплю, Сарк, — прекратил его колебания воин.

— Доброй ночи, хан, — ничуть не удивившись, тихонько произнес ученик шамана снаружи. — Учитель просил тебя срочно прийти к нему… Сказал, что дело очень срочное, — Сарк заколебался, но все же решился добавить и от себя: — С захода камлает, весь кровью истек… Ты бы ему сказал, что ли, хан, может, он тебя послушает…

«Да, — подумал Грокдаз, — с незапамятных времен шаманы орков во время ритуала ранили себя, щедро расплачиваясь с богами собственной кровью за право узнать будущее. А Боутарк — главный шаман клана, в последнее время совсем меру потерял. Только что ты скажешь орку, который вчетверо старше тебя? Он еще при прадеде, в честь которого меня назвали, шаманом был…»

Грокдаз пристроил «Ярость Громдока» за спину: степняки и по нужде без оружия не отлучаются, щелкнул пальцами, приказывая Клыку остаться, и вышел. Сарк, терпеливо ожидающий вождя возле шатра, молча поклонился и пристроился слева, на полшага сзади хана. Идти было недалеко.

Огромный костяк старого орка, обтянутый посеревшей от потери крови, морщинистой кожей, странно изменившей клановый орнамент, в очередной раз поразил вождя размерами. В молодости шаман отличался огромной, даже по меркам степняков, физической силой. Стать не жреца — воина.

Старик, возле ложа которого суетились две из трех его жен, действительно выглядел очень плохо: Сарк не преувеличивал.

«Не помер бы, — обеспокоенно подумал орк, — совсем ведь себя заморил…»

Полог шатра откинулся, с чашей привычного укрепляющего напитка (бычья кровь и молоко в равных пропорциях) почти вбежала третья жена шамана. Не сбавляя хода, она низко поклонилась вождю и, опустившись на колени у изголовья мужа, приподняла ему голову, помогая напиться.

Шаман открыл глаза, и Грокдаз немного успокоился: взгляд старика по-прежнему был ясен и тверд. Боутарк кивнул хану, крупными глотками осушил чашу и с помощью жен сел, облокотившись на заботливо подложенные циновки.

— Оставьте нас, — очень тихо, но так, что его услышали все, приказал старик женам. — Сарк, ты останься…

— Садитесь-ка рядом, — похлопал он широкой ладонью по шкурам возле себя, после того как женщины вышли. — Разговор будет долгим. Сегодня мне удалось кое-кого подслушать.

— Где подслушать? — удивился Грокдаз. — Кого?

— Там, вождь, — улыбнулся шаман, ткнув когтем вверх. — Там! А вот кого…

Отдав необходимые распоряжения командиру «отборной сотни» — личного отряда хана, вождь быстрым шагом возвращался в свой шатер. Многие мысли роились в голове орка, толкались, мешая друг другу, создавая невиданный доселе сумбур. Неслыханные дела начинали твориться в степи. Небывалые. Если старый шаман прав…

Грокдаз на ходу помотал головой, мысленно споря с самим собой:

— Боутарк никогда не ошибался, не мог он подвести племя и теперь. Значит, нужно спешно идти к границе Империи, ждать… А еще эта магия… Магия Крови… Нет. Тут уж, пока сам не увижу, не поверю… — решил воин. — Надо будет при первой возможности отвести Сарка в сторонку и потолковать с глазу на глаз…

До границы с Империей орки добрались быстро: этой осенью кочевники стояли от нее всего в одном дневном переходе. В тот же день, к закату солнца были на месте. Где начинаются владения Императора Эмри, было видно издалека: четкая, будто прочерченная ножом линия отделяла сочно-зеленую, как кожа орочьего младенца, траву имперского луга от сухого и выбеленного солнцем степного ковыля. Действие ближайшего жезла заканчивалось вдруг. Приказав стать лагерем шагах в пятидесяти от границы, хан, к большому и нескрываемому недовольству сотника Табурка, сопровождаемый только Сарком, пошел «прогуляться».

— Расскажи-ка мне о магии, сынок, — велел вождь, когда они отошли подальше от лагеря, — чему научил тебя Боутарк?

— Учитель показал мне, как своей кровью расплачиваться за помощь богов… А могу я предсказывать будущее и…

— Что мне толку от твоих предсказаний в бою, шаман? — разочарованно произнес воин. — Твой учитель говорил о «боевой магии».

— Прости, хан, — осмелился возразить парень. — Но я умею предсказывать именно в бою. Все, конечно, зависит от силы и количества врагов, но, зная наперед, кто и куда ударит… Меня, по просьбе учителя, Зардаг проверял. Я от четырех ударов уйти смог! Правда, против магии это умение бесполезно…

— Ясно, — оживившийся было Грокдаз опять помрачнел. — А что еще?

— Еще я умею замедлять время…

Какая-то мысль мелькнула в голове орка и пропала, до того как он успел ее осознать, поэтому смысл сказанного учеником шамана не сразу дошел до воина. Но когда дошел…

— Повтори, что ты сказал, — уставился он на Сарка.

— Ну, — замялся парень, — я могу, правда ненадолго, замедлить время для всех «не орков» примерно в ста пятидесяти шагах вокруг себя.

— Ненадолго — это на сколько? — уточнил Грокдаз.

— На пятнадцать, двадцать ударов сердца, — ответил Сарк.

«Зардаг проверял… — поймал наконец хан ускользнувшую было мысль. — Ну, конечно, Зардаг. Отличный воин. Погиб в стычке с нежитью три года назад. В это время Сарку должно было быть около девяти… Зардаг бился с ребенком?»

— Сколько тебе лет, парень, — задумчиво глядя на ученика Боутарка, спросил Грокдаз.

— Двенад… — начал было Сарк, но осекся и замолчал. — Четырнадцать, вождь, — тихо сказал он после паузы, — скоро пятнадцать…

Хан лишь в усы хмыкнул. Спросил только, глядя на опустившего голову парня:

— Как поступают с орком, не прошедшим испытание, помнишь? А с предателями, не исполнившими долг перед племенем?

Тот промолчал и сгорбился еще больше.

— Отвечай! — вопрос хлестнул ученика Боутарка как бичом.

— Я хотел, вождь… Правда, хотел, — Сарк поднял на Грокдаза полные отчаяния глаза. — Мне учитель не позволил… Сказал, что испытания мне не пройти, а изгнание — вред всему племени… Сказал, что у меня дар, что я… А мне, правда, от крови… Ты, вождь, не сомневайся, я любую боль выдержать могу, только вот улыбаться… Как только кровь пойдет, я в мир духов, богов… А рожа при этом… Учитель говорил, как у… — Сарк замолчал, судорожно вздохнул и продолжил уже спокойнее: — Я умею, вождь. Я не подведу. Позволь показать…

— Показать? — Смешанные чувства боролись в душе Грокдаза. С одной стороны, пацан нарушил чуть ли не все законы орков. С другой, его привечает сам Боутарк, которого никак нельзя обвинить в недостатке мудрости… Орк смотрел на стоящего перед ним подростка и первый раз в жизни не знал, как поступить. Воином был Грокдаз, до мозга костей воином. То, что ученик шамана скрыл свой истинный возраст и не явился на испытание, было для Грокдаза трусостью и предательством. Туманные предсказания Боутарка, несмотря на огромное уважение к шаману, были малопонятны хану. Да, Боутарк доверяет ученику полностью, но… Магия орков? Грокдаз еще не пришел к окончательному решению, когда…

Когда темное небо, с востока на запад, разорвала напополам слепящая борозда. Будто Верховный Бог людей, разгневанный планами орков, ударил по ним огненным клинком. Ослепительно сияя голубым, пронеслась по небосводу Звезда и упала. Дрогнула земля, застонала. В людских владениях, недалеко, за ближним лесом, куда пришелся удар богов, поднялось и быстро погасло зарево. А потом на степных воинов обрушился звук. Стаей разъяренных драконов ревело темное небо. Порывы ветра разметали уже поставленные орками походные шатры, унесли в степь нехитрый скарб…

Удержал вождь могучей рукой едва не сбитого с ног Сарка, глянул поверх его головы в наступившую темноту.

— Твое счастье, парень, — сказал. — Не ошибся мудрый Боутарк, чудные дела творятся на земле людей. Доверюсь его слову и на этот раз… Но смотри, шаман, если не докажешь, что от тебя польза есть, — как волчонка оторвал, взяв за шиворот, воин Сарка от земли, поднес к лицу лицом…

— Хан, великий хан, цел ли? — Из разрушенного шквалом лагеря к Грокдазу сломя голову неслись орки во главе с Табурком.

Ничего не ответил вождь орков. Только поставил парня на ноги и молча пошел навстречу встревоженным воинам. И так видно, что невредим. Чего зря языком болтать?

Зайдя в заново установленный шатер, первым делом пригласил Грокдаз на военный совет Табурка с командирами полусотен. Только советоваться не стал, приказывал… Решив не тревожить соратников лишним знанием, сказал просто:

— Завтра, перед рассветом, к людям в «гости» пойду. Со мной двое: Стуром и Лабрухт. Еще пацана-шамана с собой возьмем. Идем пешими, налегке. Ждать нас день и ночь. Если не вернемся вовремя, ты, Табурк, поведешь полусотню по нашим следам. Все.

Удивились побывавшие с ханом не в одной битве ветераны, но, наткнувшись на твердый взгляд Вождя, возражать не осмелились. Только сотник помрачнел лицом больше обычного. Увидел это Грокдаз, подошел, хлопнул по плечу старого товарища.

— Не злись, — сказал, — старый волк. Не обо всем я вам сейчас рассказать могу…

— До утра ждать не буду, — мрачно отрезал. Табурк. — Что хочешь со мной потом делай. Если до заката не возвратитесь, пойдем в ночь. У нас и кроме Стурома следопыты есть, да и леса эти не эльфийские…

Как только небо на востоке начало сереть, маленький отряд был готов к походу. Вся сотня собралась проводить хана и боевых товарищей. Не отличающиеся дисциплиной степняки окружили уходящих плотным кольцом и молча, чтобы не нарушать предутреннюю тишину, вскидывали оружие в приветственном салюте. Кто-то первым прошептал:

— Грокдаз!

И вот уже все орки едва слышно скандируют:

— Грокдаз! Грокдаз!! Грокдаз!!!

Вождь рванул из-за спины «Ярость Громдока», поднял над головой, отвечая на приветствие, и, пройдя сквозь строй расступившихся перед ними товарищей, четверо разведчиков перешли границу.

Вообще-то, выросшие в степи орки недолюбливают лес. Те, кто привык видеть все на сотни и тысячи шагов вокруг, чувствуют неуверенность, натыкаясь взглядом на препятствие в двух шагах. Тревожные мысли возникают в головах степняков, — нет ли где засады? Не прячется ли за ближайшими кустами враг?.. Даже Стуром, лучший следопыт племени, побывавший не в одном походе в священный лес эльфов, немного нервничал. Лишь огромный Лабрухт, выбранный ханом за полное равнодушие к собственной жизни, был спокоен, как в собственном шатре. Не чувствовал опасности и, помимо своей воли оседлавший гиганта, Сарк…

В самом начале пути выяснилось, что «походка» молодого шамана ставит под вопрос успех всей вылазки. Обладающий особенно тонким слухом Стуром, после нескольких шагов по лесу остановился и заявил, что если он и дальше будет слышать за спиной грохот ломящегося сквозь чащу тролля… Пришлось Лабрухту посадить парня на закорки и, посоветовав тому внимательно следить за низкими ветками, стать в середину группы. Теперь дело пошло… Орки бесшумно и быстро шли широким шагом, мягко ступая след в след друг другу.

Прошло несколько часов. На востоке заалели верхушки деревьев, проснулись и, заглушая все остальные звуки, заголосили многочисленные лесные обитатели. Взошло солнце. С каждым шагом отряд, ведомый Стуромом, приближался к месту, куда упала «звезда». Когда, по прикидкам Грокдаза, до цели вылазки оставалось не больше тысячи шагов, хан тихо свистнул, приказывая снизить скорость. Теперь воины пошли медленнее, осторожнее, внимательно вслушиваясь в шумы леса, пытаясь сквозь просветы между деревьями рассмотреть хоть что-нибудь впереди.

— Великий Громдок, как мне надоел этот лес, сожри его Бетрезен, — вполголоса ругался Стуром. — Клянусь, ночью было легче. Да, слегка темновато, зато не было слышно трескотни этих летающих тварей! У меня уже башка от нее раскалывается…

Страдания следопыта продолжались недолго. Не успели орки пройти и сотни шагов, как убедились в том, что они далеко не единственные и не первые в гонке за «упавшей звездой». Сначала степняки услышали сглаженный расстоянием рокот, потом чуткое обоняние орков уловило принесенный ветром особый запах магии проклятых.

Отряд замер. Грокдаз обошел опустившего на землю шамана Лабрухта и встал рядом со Стуромом.

— Кто там?

— Имперцы, — вполголоса произнес Стуром. — Рыцари и маг… Хотя нет — тут же поправился он, — два мага. Против них проклятые. Слышу пару демонов. Бой только начался, им сейчас не до нас…

— Вперед, бегом, — скомандовал вождь. — Я — первый. Стуром, хватай парня и за мной. Лабрухт, ты замыкающий.

— Я же сам могу! — сдавленно пискнул Сарк, опять перекинутый через мощное плечо воина.

— Сам, ты еще сломаешь себе что-нибудь по дороге, а тебе еще камлать нужно, — бесшумными прыжками двигаясь к месту боя, вместо вождя ответил Стуром.

Как только в просветах между деревьями мелькнуло какое-то движение, орки опустились на четвереньки. Осторожно, касаясь земли только локтями и коленями, скрываясь в высокой траве, степняки подобрались к недавно вывороченному из земли толстенному дубу и стали с интересом наблюдать за боем.

Сражение происходило недалеко от кромки леса, примерно в сотне шагов от его первых, опаленных недавним огнем деревьев. Проклятые: их все же оказалось трое, — стоя спиной к лесу, оборонялись от отряда имперцев на изуродованном копытами и боевой магией луге. Три белых рыцаря Империи, окруженных магической броней, яростно атаковали двух демонов, прикрывающих собой стройную, маленькую по сравнению с ними фигуру эльфа с огромной катаной, неподвижно стоящего в нескольких шагах позади них. Всадников поддерживали маг, целитель и статный воин на крылатом коне. На таком расстоянии разглядеть что-либо за забралом шлема было не по силам даже оркам, но осанка, движения воина показались Грокдазу смутно знакомыми. Он напряг память…

— Гляди-ка, — удивился рядом Лабрухт, — цапли горгулью завалили!

Цаплями, за привычку атаковать копьями с дальнего расстояния (что считалось у орков проявлением если и не трусости, то недостойной мужчины нерешительности) бывалые воины пренебрежительно называли белых рыцарей. Грокдаз оторвал взгляд от предводителя людей и обратил внимание на место, заинтересовавшее гиганта. Позади сражавшихся, почти на самой опушке леса, зияла огромная, странно светящаяся яма. Рядом с ней лежала туша убитой имперцами в самом начале боя обсидиановой горгульи.

— Белые рыцари бойцы, конечно, так себе, — ответил он. — Только ты об ихнем маге и патриархе не забывай. Да и этот парень на Пегасе, уверен, тоже не первый раз меч в руках держит.

— Конечно, не первый! — согласился с вождем Стуром. — Это ж Ламберт, капитан имперской гвардии. Два беркута — его герб…

В этот момент до сих пор не принимающий участия в битве проклятый с катаной, словно очнувшись от глубокой задумчивости, поднял лицо и резко выкрикнул какую-то команду. Демоны слаженно прянули назад, за его спину. Предводитель проклятых вскинул свой меч вверх, и в самый центр отряда рыцарей ударило пламя.

Вспышка была так сильна, что даже успевшие вжаться в землю орки едва не ослепли. Над землей пронеслось пламя, на головы степняков посыпались обожженные камни и разом пожухшие листья, кое-где занялась трава. Ударивший по ушам грохот взрыва сменился тишиной. Стуром, лежащий справа от Грокдаза, громким шепотом помянул утробу Бетрезена. На несколько ударов сердца битва замерла.

Когда пыль и дым немного рассеялись, стало видно, что положение на поле битвы резко изменилось. Целитель и два рыцаря были мертвы, третий, в обожженном и покореженном доспехе все еще пытался обороняться от одного из демонов. Второй демон, преодолевая сопротивление лишившегося своего Пегаса капитана, подбирался к сильно обожженному белому магу. Время жизни имперцев таяло вместе с их силами.

Такое окончание боя совсем не устраивало вождя орков. В проклятом с катаной чувствовалась огромная сила, и сражаться с ним за «звезду», имея всего двух воинов, ему совершенно не хотелось. Пришло время Сарка.

— Действуй, — скомандовал хан шаману. — Покажи, на что способна твоя магия.

Парень молча кивнул, перевернулся на спину и сел, опершись спиной о ствол дерева. Потом вытащил из сапога костяной нож и быстрыми движениями прочертил острием глубокие борозды на внутренней стороне своих предплечий от сгиба локтя до ладоней. Хлынула кровь…

— Да… Он действительно маг, — вслух удивился Стуром.

Грокдаз и Лабрухт промолчали, наблюдая, как кровь шамана вопреки природе льется не вниз, а вверх, собираясь в две быстро растущие «капли» по обе стороны от головы Сарка. Лицо шамана заострилось, разом постарев на годы, глаза закатились, посеревшие губы что-то шептали. Сгустки крови были уже величиной с кулак и продолжали быстро расти.

«А пацан-то не соврал, — не ко времени подумал Грокдаз. — Испытание ему точно не пройти…»

— Эй, парень, — спросил он. — Ты меня слышишь?

— Да, вождь, все готово, — тихо ответил шаман. — Как только ты скажешь, для всех, в ком нет орочей крови, на полторы сотни шагов вокруг время замедлит свой бег во много раз.

— Отлично. Подождем подходящего момента. Стуром, Лабрухт, пока меня не будет, приглядите за нашим магом и приготовьтесь к возвращению. На все у нас будет совсем мало времени: всего двадцать ударов сердца.

Тем временем на поле битвы неожиданно появились новые участники. Рядом с предводителем демонов закрутился смерч вызова, из которого вышла валькирия, тут же напавшая на проклятого. Почти сразу же появилась и еще одна. Демоны, бросившиеся на выручку своему господину, были раздавлены упавшими на них огромными валунами.

Грокдаз взглянул вверх и присвистнул от удивления: заходя со стороны солнца, с неба быстро спускался боевой небесный корабль одного из Горных Кланов. «Дыхание Вотана», — прочитал знающий руны вождь орков гордую надпись на носу корабля. Невесть откуда взявшиеся на границе Империи гномы шли на выручку своим союзникам. С палубы корабля полетели первые стрелы. В глазах людей, уже приготовившихся подороже продать свои жизни, появилась надежда, и они с новыми силами бросились на единственного оставшегося в живых противника.

Но, к большому удивлению орков, бой затягивался. Укрывшись огненным щитом от града арбалетных болтов, сыплющегося с неба, падший бился с уже порядком израненными валькириями и подоспевшими людьми. И такое неравенство сил его, по всей видимости, совершенно не беспокоило. Отбив очередную атаку валькирий, проклятый, сильным круговым взмахом меча отбросив противников на несколько шагов от себя, вскинул катану вверх…

— Сарк, сейчас! — крикнул хан и прыгнул вперед.

Огромные «капли» крови, ставшие к тому моменту величиной с голову взрослого орка, будто бы вскипели, растеклись во все стороны прозрачным розовым туманом, мгновенно накрывшим собой и поле боя, и подлетающий корабль гномов. Время остановилось…

Один…

Двадцать ударов сердца — это много или мало?..

Два…

Если развлекаться на мягкой шкуре ирбиса с эльфийской невольницей, привезенной толстым, жадным гномом Сотином на продажу, то и не заметишь, как пробегут…

Три…

Если во время праздника Испытания лежишь под внимательными взглядами соплеменников и притворно улыбаешься, закусив зубами язык от боли, в то время как старый Боутарк не спеша вырезает по-живому, покрывая все твое тело клановым орнаментом, то и один удар вечностью покажется…

Четыре…

Огромными прыжками Грокдаз несся по выжженному лугу. Мир вокруг странно замер. Застыл с поднятым мечом проклятый, застыли его противники и до этого быстро снижавшийся корабль гномов, остановились в полете тяжелые арбалетные болты…

Пять…

Единственным, кто умудрялся едва заметно, но двигаться, был самый последний оставшийся в живых рыцарь Империи. Очень медленно, по сравнению с орком, но молниеносно, по сравнению с остальными участниками боя, он тянулся мечом к незащищенному горлу предводителя проклятых.

— В ком нет орочей крови, говоришь, — усмехнулся на бегу, Грокдаз. — Ну-ну…

Шесть…

Всего за шесть ударов сердца вождь добежал до излучающей свет ямы и, сильно прищурившись, заглянул внутрь.

Яма была вытянутой формы, глубиной почти в три его роста, но, на удачу, с довольно пологими краями. Почти посередине ямы лежал светящийся шар величиной с бычью голову.

Семь…

Шар сиял, как полуденное летнее солнце, но почему-то не слепил! Орк спрыгнул вниз, подбежал к «звезде» вплотную и, на всякий случай, смачно плюнул, стараясь попасть в середину. Вопреки ожиданиям, слюна не зашипела, испаряясь, а осталась на странном шаре.

Восемь…

Грокдаз присел, провел ладонью по поверхности, стирая плевок, и вдруг отпрянул, на мгновение прервав счет. Из глубины шара на него смотрел взгляд, полный презрения и бессильной ярости…

Девять…

— Фыштос празз, — сквозь зубы процедил орк…

Он видел ангела всего раз в жизни, много лет назад, но спутать эти темно-синие глаза с сияющими белыми звездами зрачков с чем-то другим было невозможно. Вот так «звезда»…

Времени разбираться не было, мгновения утекали, оставалось совсем немного… Вождь наклонился, обхватил руками шар и потянул… Чудовищные мышцы спины распрямились, но каменной крепости ладони соскользнули, не сумев даже пошевелить «ангела».

Одиннадцать…

— Что за… — Орк наклонился еще раз, обхватил шар руками покрепче, напрягся и… С таким же успехом он мог бы попытаться поднять Горы Дьявола.

Двенадцать…

Что же делать? Дело не в недостатке силы, никто в клане не мог сравниться ею с Грокдазом, мало кто во всем Невендааре… Время! Время уходит!

Тринадцать…

«Нас создали, Грокдаз… Нас создали с помощью жестокости и магии… В древнем месте силы, откуда магия пришла в наш мир… Мы все носим в своей крови отголосок этой силы…» — говорил старый Боутарк в ту ночь…

Четырнадцать…

Воины орков, чтобы когти не мешали сжимать кулак на рукояти оружия, регулярно обрубают их на всех пальцах, кроме большого. Даже не пытаясь достать кинжал, воин, спеша, полоснул себя по груди когтем, глубоко разрывая шкуру. Размазал хлынувшую почти черную кровь по животу, громадным мышцам груди, набрал в ладони, растер…

Пятнадцать…

Выкинув из головы все мысли, кроме желания во что бы то ни стало исполнить долг перед племенем, в третий раз обхватил сияющий шар руками…

Шестнадцать…

Держа «звезду» обеими руками перед собой, Грокдаз бежал к месту лежки. Мало что изменилось на поле битвы с того времени, когда он спрыгнул в яму. Только имперец на локоть приблизил меч к своей цели. Мысленно пожелав ему удачи, орк достиг леса.

Двадцать два… Парень превзошел самого себя!

Хан перепрыгнул приметный ствол, служащий отряду укрытием, и упал в пожухшую траву. Успел прикрыть добычу плащом, а голову руками. Вовремя. За спиной полыхнуло. Над вжавшимися в землю воинами опять пронесся огненный шквал.

Слегка оглушенный Грокдаз взглянул на степняков и довольно усмехнулся: в этот день удача явно была на стороне орков. За время его вылазки Стуром с Лабрухтом успели не только перевязать шамана, но и соорудить для него легкие, но прочные носилки.

— Носилки сюда, — тихо скомандовал хан, поднимаясь.

Бывалые воины все поняли без пояснений и быстро уложили завернутую в плащ драгоценную находку на носилки. Грокдаз перекинул через плечо все еще лежащего без сознания шамана, и маленький отряд, сначала пригнувшись, бегом пустился в обратный путь.

О соблюдении тишины никто уже не заботился. Нужно было спешить. Орки понимали — пусть не сразу, пусть через некоторое время, но бой закончится. Рано или поздно победитель, кто бы им ни оказался, заметит пропажу «упавшей звезды» и бросится на поиски. К тому времени нужно было убраться от этого места как можно дальше. И все же многолетняя привычка заставляла орков бежать бесшумно, почти не оставляя следов.

Спустя некоторое время, убедившись, что погони пока нет, Грокдаз нарушил молчание.

— Лабрухт, пора, — скомандовал он.

Могучий орк на ходу кивнул, одной рукой вытащил из-за пазухи сокола, зубами снял с его головы кожаный мешок, подбросил в воздух. Обученная птица сперва метнулась в сторону от пути следования отряда, чтобы через пару сотен шагов набрать высоту и полететь прямо в лагерь, неся Табурку известие: «Дело сделано. Готовьтесь».

— Сделано… Если бы, — стараясь бежать как можно более плавно, чтобы не трясти слишком сильно первого среди орков мага, думал хан. — Все только… даже не началось — начинается. Да, первая удача за нами. Люди, проклятые, гномы, те же эльфы: все они привыкли относиться к нам как к мелкой и досадной помехе, иногда возникающей у них на пути. Как к обычным разбойникам… Хотя, — он усмехнулся, — тут они правы. Мы и есть разбойники. Пока! Но я должен, и я могу положить этому конец. Объединить, наконец, все племена. Всех орков. Это трудно, очень трудно. И это дело будущего… А сейчас нужно просто выбраться из этого леса, доставить «ангела» Боутарку, попытаться извлечь из этого выгоду для народа орков. В любом случае расстановка сил в Невендааре изменится. Уже изменилась. Просто об этом еще не все знают…

Сзади опять громыхнуло, да так, что орки на бегу присели, помимо своей воли оглянувшись назад.

— Только бы они там подольше продержались, — пожелал удачи людям с гномами Стуром.

— Не беспокойся за них, — улыбаясь в усы, проронил Грокдаз. — Есть там один парень, должен постараться…

Воин удивленно глянул на вождя, но спрашивать ни о чем не стал.

Солнце еще не успело высоко подняться, когда деревья, наконец, расступились, и отряд выбежал из опостылевшего степнякам леса. Впереди, от самой границы и дальше, насколько хватало глаз, раскинулась вольная степь. От нее, лавиной, давя копытами сочную траву Империи, навстречу вернувшимся товарищам неслась орочья сотня, свистя, подбрасывая в воздух оружие и восторженно вопя… Грокда-а-а-а-з!!!

Григорий Райхман КОРОЛЕВА ЛИЧЕЙ

«…создания столь прекрасные, что мое сердце наполняется радостью и благоговением, а душу уносит в небеса от сильных взмахов великолепных голубых крыл. Два слоя лазурной чешуи: внешний и противоположно направленный внутренний защищают лучше доспехов паладина, а магическая составляющая драконьей сущности делает этих существ неуязвимыми стражами благородства и красоты Невендаара. Длинный мощный хвост играет роль балансира во время полета, но также является и опасным оружием, могущим с равной грациозностью как дробить камень, так и ломать столетние деревья. Никогда еще Империя не была так близко к пониманию древних владык небес, как сейчас, и я клянусь…»

Иссохшие пальцы ловко перевернули страницу, и Мереи пробежала взглядом по строкам, выведенным ровным, академическим почерком, — Чарльз Борей был аккуратистом. Пожилой элементалист любил свою работу как никто другой и наверняка с неподдельным энтузиазмом выполнял миссию, возложенную на него Императором: создание добрых отношений со старыми грозными соседями — драконами. В будущем, вероятно, ему бы и удалось достичь успеха, если не полного, то хотя бы частичного — его врожденный талант дипломата и бесконечная любовь к магическим существам стала бы фундаментом для крепости союза человека с драконом.

Но Чарльз Борей был мертв. Он лежал рядом, у камина, его сердце было разорвано ударом копья тамплиера, и на лице застыл последний, полный боли и безысходности крик: «Не успел!»

Потеряв интерес к чтению, Мереи вернула книгу на стеллаж к другим работам. Мысли ее устремились вдаль, представляя и анализируя силу, которой могла бы обладать Империя при поддержке владык неба. Пали бы демоны, растерзанные когтями, легко режущими оникс. Преклонили бы колени гномы, ничего не могущие противопоставить летающим рептилиям.

Сгинула бы нежить, истлев во всепожирающем буйстве магического пламени.

— Союз людей с драконами неприемлем, — словно подводя итог чужих рассуждений, прошипел Гхог. Дух выплыл из стены именно сейчас, словно долго ждал этого момента, но Мереи и бровью не повела. Поняв, что его появление не произвело никакого эффекта, Гхог продолжил, ядовито улыбаясь: — Нашла что-нибудь интересное в записях старика?

Только сейчас Мереи обратила внимание на вестника Мортис, подняв на него безучастный взгляд. Она знала, что колкости, отпускаемые духом, всего лишь обычная видимость, — Гхог был эмоционален не более чем камень. Единственным чувством, заложенным в призраке, было абсолютное и непоколебимое желание служить своей богине.

Но даже он не выдержал и стушевался, не выдержав пристального, изучающего, анализирующего взгляда бездушных черных глаз лича.

— Их познания, — начала Мереи, — оскудели. Бестиалогию ученые Империи превратили в описательную науку. Во всех этих рукописях, — она обвела рукой обширные стеллажи с работами покойного элементалиста, — точных данных не наберется и на свиток. Преобладают бессмысленные эмоции и слова, настолько красивые, насколько и бесполезные. Мы ничего не потеряем, уничтожив эту библиотеку.

Призрак язвительно зашипел в ответ, но Мереи уже не слушала его. Установив несколько сфер воды в несущих стенах башни, она спустилась по винтовой лестнице и направилась к тамплиерам. Пешие копьеносцы забили лошадь и в молчании жарили мясо на костре. Рядом стояла тяжелая баллиста, помещенная на деревянную повозку. Заметив лича, тамплиеры поднялись и почтительно склонили головы.

— Следы от костра убрать, имперцы не должны узнать о нашем пребывании здесь, — приказала Мереи одному из них и, развернувшись к башне, тремя короткими пассами активизировала сферы.

В тот же момент из бойниц повалил густой пар, зашипевший и мгновенно раскалившийся камень потек, громко лопнула одна из стен, и верхний этаж вместе с крышей, плавно набирая скорость, устремился к земле. Грохот упавшей громады и сразу же наступившая за ним тишина, прерываемая только шипением раскаленной земли, оповестили Мереи об иссякшей энергии сфер.

Башня стала похожа на оплавленный огарок свечи. Только очень придирчивый и незаурядный человек мог предположить, что когда-то эта гладкая скала была красивым высоким строением. Ничего не могло сохраниться при такой огромной температуре.

Мереи придирчиво оглядела останки башни. Да, получилось именно то, что требовалось, — все выглядело так, как будто здесь поработал синий дракон. Имперцы обязательно вышлют отряд солдат, чтобы проверить, что случилось с Чарльзом Бореем и его учениками. И, когда найдут оплавленное строение, сделают нужные выводы.

Еще несколько плавных движений — и землю окутала незримая магическая нить. Мереи первая узнает о прибытии имперских воинов.

Лич отряхнула мантию от поднявшейся липкой пыли и свернула в сторону леса. Тамплиеры решительно последовали за ней, четверо из них катили баллисту, трое несли увесистые черные мешки. В них находились тела ученика элементалиста, стражника-рыцаря и его молодого сквайра.

Осталась вторая, куда более сложная часть плана.

Рядом возник Гхог и снисходительно сообщил:

— Мортис довольна тобой, Мереи. Ты безупречна в своем коварстве.

Мортис. Гхог был единственным, кто мог сообщать ее нолю, и он был приставлен к отряду как связной. И если он говорит, что богиня довольна Мереи, значит, так оно и было.

Лич никак не ответила Гхогу и вскоре вернулась к раздумьям. Ее разум подобно четкому механизму прорабатывал всевозможные алгоритмы предстоящего боя, анализировал и сопоставлял имеющиеся у нее силы с мощью соперника. Задача была крайне сложная, но разрешимая.

Мереи предстояло убить дракона.

* * *

Все силы лича уходили на то, чтобы скрыть свой отряд от спящего дракона. Огромная рептилия отложила яйца на берегу озера и спала, бережно свернувшись вокруг будущего потомства. Тамплиеры вместе с Мереи подходили со стороны леса, окружая грозного врага с разных сторон.

Когда отряд подошел на достаточно близкое расстояние, чтобы наблюдать за самкой дракона и не быть замеченным ею, Мереи отдала приказ ждать. Копьеносцы послушно замерли, слившись с лесом и став его тенью.

Тем временем лич рассматривала противника. Что прекрасного нашел в драконе мертвый элементалист? Для Мереи она была смертельно опасным зверем, бронированным воплощением смерти с когтями и бесконечно горячим дыханием. Такое существо ударом лапы может проломить крепостную стену. Сайльгрей — так, кажется, звали дракониху в записях Чарльза.

Этим утром Гхог подробно передал Мереи все, что смог узнать о драконе: местоположение кладки, как часто она летает охотиться и насколько чутко она спит. Бесплотный призрак — идеальный разведчик.

Два сопровождавших лича тамплиера заметно волновались — их лица покрылись потом, а дыхание сделалось прерывистым. Они без колебаний отдадут свои жизни по первому приказу, но не могли скрыть страха. Мереи прислушалась к себе: чувствовала ли она что-нибудь? Но внутри себя находила лишь механический расчет, уверенность в последующих действиях и безразличие к неудаче.

Чувствовала ли она вообще когда-нибудь?

Мереи помнила всю жизнь до обращения. Но ее память хранила только факты, как летопись — даты и имена. Мереи была безразлична ее жизнь до обращения: она помнила, что бегала и веселилась, когда была маленькой, что была безудержно влюблена в выдающегося воздушного мага, став юной и перспективной, — но теперь эти события стали для лича чередой не имеющих смысла картинок.

Когда слишком амбициозную Мереи чуть не сожгли на костре инквизиции за слишком дерзкие предположения и отослали в дальний уголок Империи, она поняла, что ее исследования и познание мира закончены. Она впала в отчаяние.

Но затем пришла Мортис. Она предложила волшебнице науку и бессмертие. А взамен потребовала вечную службу. И Мереи согласилась.

Разум без ограничений морали.

Выводы, свободные от чувств.

Веками лич превращала свой ум в оружие познания, сделав мысль своим главным оружием и инструментом. Она достигла неимоверных успехов, безжалостная к чувствам своих соперников и не брезгующая никакими способами достижения цели.

Ради Мортис.

Тем временем дракониха проснулась. Громко рыкнув, она потянулась, грациозно выгибая десятифутовую шею и, оглушительно хлопнув широкими крыльями, взмыла в воздух. Поднялся столб пыли и во все стороны полетели брызги.

Мереи отдала беззвучный приказ Гхогу — он знал, что надо делать. Тамплиеры скользнули ближе к гнезду и заняли нужные позиции. Лич достала мазь и приготовила свиток.

Сайльгрей вернулась с охоты спустя четверть часа. И обнаружила бесплотного духа, вольготно устроившегося в ее гнезде.

Гхог злорадно расхохотался, схватил одно из яиц и бросился к лесу.

Рассвирепевшая самка дракона издала дикий, полный ярости вопль и бросилась за призраком.

В этот момент четыре тамплиера выскочили из укрытий и бросили копья. Сайльгрей рубанула крылом и сломала три из них, но одно добралось до цели, глубоко пропоров слабо защищенную перепонку. Покачнувшись в воздухе, дракон быстро восстановил равновесие и изрыгнул на тамплиеров поток раскаленной жидкости.

Они бросились врассыпную, но даже те, кто не смог избежать смертельного дыхания синего дракона, остались невредимы — Мортис дарует защиту от стихий верным слугам.

Вторая четверка тамплиеров, замаскировавшаяся среди прибережных валунов, уже отправила в полет смертельные жала копий, когда Сайльгрей заметила опасность. Все копья попали в цель и прочно застряли в правом крыле, сильно порвав перепонку. Но взбешенный дракон, чудом восстановив равновесие, только прибавил в скорости, и испуганный Гхог, отшвырнув яйцо в сторону, устремился к Мереи.

Лич ударила.

Столб огня прочертил широкую полосу и врезался в дракона, рассыпавшись снопом горячих искр. Пламя даже не опалило лазурную чешую, да и не за этим оно было нужно. Сайльгрей заметила Мереи.

Разъяренная дракониха взяла чуть вправо и ринулась на неподвижно стоявшего лича.

Сейчас!

Тамплиеры выкатили засыпанную кустарником баллисту из укрытия и прицелились в дракона. Сайльгрей поняла, в какой опасности находится, и исторгла поток такой силы, на какой только была способна.

Копьеносцев моментально смыло — но они были в безопасности, Мортис сбережет их от этой атаки. Баллиста исходила жаром, но стояла невредимой — именно на нее Мереи потратила волшебную мазь, оберегающую от кипящей воды.

Только лич остался без защиты.

Вложив всю силу в заклинание огня, Мереи выжигала воздух перед собой, испаряя воду. Абсолютная сосредоточенность, чтобы поддерживать бушующий щит пламени перед собой, и непоколебимая концентрация, дабысохранить связь высохшего, давно умершего тела с душой.

Поток иссяк, и Сайльгрей встретилась взглядом с бездушным личем.

Мереи спустила рычаг баллисты.

Дубовые дуги неестественно выгнулись и лопнули от высокой нагрузки, успев выстрелить окованным железом болтом, моментально загоревшимся в полете — таково было действие свитка Мереи. Болт молнией ударил в Сайльгрей, пробив грудную клетку и глубоко войдя внутрь.

Дракониха нелепо ударила крыльями, застонала и камнем упала вниз.

Никакой красоты.

— Положите трупы людей рядом с баллистой, — обратилась Мереи к тамплиерам, направившись к кладке. Мертвая дракониха ее больше не интересовала.

Лич отдавала приказы другим копьеносцам, когда ее прервал Гхог.

— Мереи, ты убила дракона, — возбужденно пролепетал он.

— Да.

— Единицы могут похвастаться подобным.

— Возможно.

Дух смолк. Спустя мгновение он спросил:

— Мереи, ты действительно думаешь, что хитрые имперцы и мудрые драконы клюнут на такую простую подставу?

— Несомненно. За нас играет разум, за них — чувства. Гнев притупляет рассудок и дает волю рукам. Для имперцев все будет выглядеть следующим образом: Чарльз Борей, помешавшийся на волшебных существах, решил украсть у синего дракона яйцо, но та опередила вора и уничтожила ученого вместе с башней. Все труды Чарльза Борея пропали. Ученик элементалиста решил отомстить, а заодно и продолжить дело учителя и организовал экспедицию к драконьей кладке. Сайльгрей ему удалось убить, но сам он вместе с товарищами погиб. Драконы же обезумеют от злости, решив, что люди убили одну из их рода. Когда кто-нибудь из них начнет понимать, какую ошибку совершил, будет пролито слишком много крови, чтобы ее можно было так просто забыть.

Гхог выслушивал молча. Затем, выдержав паузу, он кратко произнес:

— Надо довести дело до конца. Осталось немного.

Мереи вернулась к инсценировке нападения. Последние штрихи, завершающие работу, должны быть выполнены идеально. После того как яйца были переложены ближе к разломанной баллисте, лич активировала неподалеку от тел последнюю сферу воды. Теперь в запекшихся кусках мяса никто не отыщет ран, полученных от копий. Тамплиеры всячески заметали следы своего присутствия.

Гхог склонился над каждым яйцом и выпил жизни так и не успевших вылупиться дракончиков.

Приготовления закончились уже тогда, когда небо устилало звездное покрывало и полумесяц луны отражался в темной глади озера. Мереи отдала тамплиерам приказ покинуть лес и ожидать ее возле опушки. Копьеносцы повиновались беспрекословно — в их действиях появилось еще больше почтения. Тамплиеры отдавали должное убийце драконов.

Остаться в одиночестве ей не дал Гхог. В руках дух держал продолговатый сверток.

— Мортис велела передать тебе вот это по окончании задания.

Колдунья аккуратно развернула сверток. Внутри оказался тонкий темный жезл с зеленым набалдашником. Символ власти.

— Теперь ты королева личей, Мереи.

Королева Личей. Маг, которому даже смерть не преграда на его дороге к могуществу. Правая рука Мортис в Невендааре.

— Мне надо осмыслить это, Гхог, — тихо произнесла она.

— Конечно, конечно, — заухмылялся дух и, исчезая в ночи, добавил: — Я буду ждать тебя на опушке вместе с тамплиерами. Не затягивай.

Колдунья кивнула.

Жезл был легким и излучал слабый зеленый свет. Артефакт работал как усилитель — плетения, пропущенные через него, становились гораздо мощнее. С ним было бы значительно проще выполнить задачу, но Мортис мыслит иначе — право на обладание жезлом королевы личей нужно было еще доказать. Быстро утратив интерес к артефакту, Мереи направилась к мертвой драконихе.

Сайльгрей лежала с широко распахнутыми от ужаса глазами, впившись когтями в грудь — перед тем как умереть, она все еще пыталась избавиться от смертельного жала копья. Мереи заколдовала снаряд так, что, воткнувшись, он начал выпускать струи огня, выжигая внутренности дракона. Это была жуткая, мучительная смерть.

Если бы дракониха не бросилась сломя голову за единственным яйцом. Если бы она не потеряла рассудок из-за гнева. Весь расчет Мереи строился на том, что она не потратит больше чем одну атаку на каждый из ее отрядов. Достаточно было методично и неторопливо уничтожить беспомощных без своих копий тамплиеров, облететь по периметру баллисту и испепелить орудие вместе с Мереи.

Сайльгрей была молода — короткие рожки на высоком лбу свидетельствовали об этом. Сколько ей было лет? Тридцать? Сорок?

— Я бесконечно тебя старше, — тихо произнесла Королева Личей.

Больше ей здесь делать нечего. Мереи развернулась и зашагала в сторону леса. Предстояла долгая дорога в Алкмаар.

Что-то в траве привлекло ее внимание. Какое-то мелкое движение, еле заметный блеск. Мереи насторожилась и приблизилась на несколько шагов, приготовив жезл.

Беспокоилась она зря — среди густой травы лежало драконье яйцо. Судя по всему, то самое, которое уронил Гхог, когда убегал от Сайльгрей. Похоже, дух забыл его осушить.

Скрип на пределе слышимости — и ощущение живого существа внутри яйца. Колдунья подошла ближе и склонилась над яйцом. Лазурная скорлупа искрилась в мягком лунном свете. Быть может, именно такие вещи называл прекрасными мертвый элементалист?

Еще один скрип. Показалось, или за твердой скорлупой действительно кто-то дышит?

Поддавшись неожиданному порыву, королева личей положила руки на яйцо. Яркое, светлое чувство захлестнуло Мереи — и вот уже не иссохшие костлявые пальцы царапают лазурную поверхность, а нежные теплые ладони ласкают округлый живот беременной женщины. Бесконечно искренняя любовь, бескорыстная забота о ребенке…

Мереи вскрикнула и отпрянула от яйца, в ужасе уставившись на свои руки. Иллюзия исчезла, как потухший огонек в ночи, — потрепанная кожа обтягивала старые кости, скрюченные, неестественно тонкие пальцы походили на лапу терновника. Колдунья беспомощно потрогала живот — и чуть не продавила его до хребта. Но даже если бы внешне он выглядел нормально, давно истлевшие и превратившиеся в пыль органы никогда не позволили бы зачать Королеве Личей.

Мереи издала пронзительный, полный боли вопль, насколько ей позволяли ее сгнившие связки, — так мычит умирающий зверь с перебитым горлом. Она хотела заплакать, но у нее не было слезных желез, и, неспособная даже выплеснуть свое горе, Мереи обессилено упала на колени.

Что такое могущество убивать по сравнению с возможностью дарить жизнь? Что такое бессмертие, заключенное в гниющем костяке, по сравнению с бессмертием семьи и рода?

Королева Личей. Что еще может ей дать Мортис? Назначить хранителем столицы? Сделать ее воплощением смерти? Но может ли богиня подарить Мереи то мимолетное чувство, которое она испытала мгновение назад?

Колдунья встала. В ее прежде холодных глазах поселилась нерешительность. Сняв с себя мантию, Королева Личей бережно укутала в ткань лазурное яйцо. Несколько пассов и тихий шепот — теперь никто не учует жизнь за скорлупой, кроме нее.

Мереи направилась к опушке — там ее поджидал отряд.

Первым заметил Гхог.

— Зачем тебе мертворожденный дракончик? — с ухмылкой поинтересовался он.

— Я не обязана отчитываться перед тобой.

— Хочешь взрастить драколича?

— Может быть.

— Ну ладно же тебе. Скажи, — засуетился призрак, но Мереи проигнорировала его, обратившись к тамплиерам:

— Выходим через четверть часа. Идти будем окружным путем, через лес, это займет дня три.

— Королева Мереи, это опасно близко к эльфийским землям, — позволил себе заметить глава отряда тамплиеров.

— Эльфы никогда не заходят так далеко. И даже если мы повстречаем их — вы сомневаетесь в могуществе, дарованном мне Мортис?

Копьеносец склонил голову.

Мереи вела отряд весь день, все глубже и глубже забираясь в лес, с каждым шагом отдаляясь от Алкмаара. Гхог был крайне недоволен, но ничего не мог противопоставить воле Королевы Личей.

Вечером колдунья приказала разбить лагерь. Когда тамплиеры забылись сном, а Гхог улетел куда-то прочь, Мереи аккуратно развернула ткань и погладила драконье яйцо.

— Еще один день, — шепнула она. — Я оставлю тебя в лесу, подальше от мертвой почвы Алкмаара. Там ты вырастешь и вскоре встретишь сородичей, которые охранят тебя от опасностей.

Пускай она не может дарить жизнь. Зато одну может спасти. Затем вернется в столицу, к исследованиям и богине. У Мереи не было выбора — свой она уже сделала давным-давно, когда согласилась служить Мортис. Так она сидела и тихо нашептывала что-то успокаивающее до самого утра, считая, что одно доброе дело хотя бы немного приглушит ее бесчисленные грехи.

Скрипнуло. Затем еще раз. Мереи встрепенулась.

Скрип становился все назойливее, и вскоре раздались отчетливые щелчки.

— Нет, нет, только не сейчас. Ты же погубишь себя, подожди еще один день!..

Лазурное яйцо треснуло. Миг — и ловкая когтистая лапка пробила путь на свободу. Дракончику понадобилось совсем небольшое отверстие, чтобы выбраться наружу. Глотнув свежего воздуха, он радостно пискнул и прижался к Мереи. Затем сделал несколько неуклюжих шагов, чуть не упал, но вовремя зацепился за одежду и просяще заурчал.

Дракончик оказался совсем маленьким. Кожа его была светло-голубой, без намека на чешую. Тонкие крылышки сложены за спиной — он еще не скоро научится летать. Крохотные острые рожки проклевывались на голове. Дракончик еще раз пискнул и устремил на Мереи жалобный, просящий взгляд.

— Ящерка, — прошептала Мереи, погладив его. Дракончик жалобно пищал. — Хочешь есть?

Он был совсем слаб. Еще день — и умрет от голода, поняла колдунья.

— Подожди здесь. Я скоро приду.

Мереи укутала дракончика в мантию и отправилась к тамплиерам. Они уже проснулись, разожгли костер и готовили какую-то похлебку в чугунном котле. При появлении королевы личей все копьеносцы с уважением встали.

— Проведите разведку в радиусе мили. Я чувствую опасность, — солгала она.

Спустя некоторое время все тамплиеры скрылись в лесу, растворившись в нем невидимыми тенями. Мереи подошла к котлу и начала вылавливать кусочки мяса. Набрав полную пригоршню, она сделала короткий пасс над котлом и отправилась к дракончику.

Он радостно заверещал, увидев Мереи, но, попробовав мясо, тут же начал плеваться и кашлять.

— Ну что же ты? Давай, ешь, хоть чуть-чуть…

Все ее попытки оканчивались ничем. Что за гадость употребляют в пищу молчаливые копьеносцы? Вскоре дракончик окончательно ослаб и лишь тихо стонал, свернувшись клубочком в мантии колдуньи.

Он умрет. Нужно двигаться прямо к эльфийским землям, найти там чистой, родниковой воды, ягод, пчелиного меда…

Королева Личей встала во весь рост, бережно прижимая дракончика к себе, и направилась к стоянке тамплиеров. Они уже вернулись, поели и свернули лагерь, готовые идти. Рядом нетерпеливо парил Гхог.

— Мы меняем курс. Сегодняшний день будем двигаться прямо на север, — произнесла Мереи.

— Что? Ты в своем уме, зачем, — затараторил дух, но тут он заметил дракончика в руках колдуньи. — Живой? Ты оставила одного из детенышей Сайльгрей живым?

Мереи молчала. Тамплиеры крепко сжали копья, прислушиваясь к спору.

— Мортис дала четкие указания на этот счет. Синий дракон и ее потомство должны умереть, — ядовито прошипел Гхог. Затем он вытянул руки и продолжил: — Отдай его мне и…

— Мне плевать на указания Мортис, — прервала духа Мереи.

Дух смолк. Тамплиеры напряглись и подошли чуть ближе: каким бы великим авторитетом ни обладала в их глазах королева личей, богиня смерти была выше, а ведь именно устами Гхога она высказывала свою волю. Дух сменил тактику:

— Неужели ты думаешь, что справишься с десятком отлично обученных тамплиеров? Или считаешь, что Мортис прощает предателей? — мерзко улыбнувшись, проговорил Гхог.

Мереи посмотрела на копьеносцев. Их стихийная защита выдержит только одну атаку, но дадут ли тамплиеры ей шанс на вторую? Она знала ответ: нет, не дадут, как не дали его погибшему элементалисту Чарльзу Борею. На таком близком расстоянии она не может полагаться даже на удачу.

— Нет, — устало ответила королева личей. Дух улыбнулся еще шире, воины слегка расслабились.

Мереи посмотрела на небо. Солнце уже подходило к зениту. Сколько времени прошло с утренней трапезы?

Один из копьеносцев закашлялся.

— Нет, я не рассчитывала справиться с тамплиерами, — повторила Мереи.

Воин упал и скорчился в приступе тошноты.

— Именно поэтому я их отравила.

Второй тамплиер упал на землю. Глаза Гхога округлились, и он, дрожащим пальцем указывая на королеву личей, прокричал:

— Убейте предательницу! Мортис велит…

Мереи не дала ему договорить и ударила столпом огня из жезла. Пламя моментально поглотило духа и развоплотило его мерзкую душу. Тамплиеры падали один за другим, некоторые пытались добраться до колдуньи, но делали не больше двух шагов и погибали, захлебываясь собственными внутренностями. Она убила их всех. Пути назад нет.

Трепетно погладив дракончика, королева личей зашагала мимо трупов туда, где найдется еда, — на север. Не успела она отойти и на полсотни шагов, как сработала магическая сеть: Мереи почувствовала появление имперцев.

Они прибыли гораздо быстрее, чем предполагалось. И вместе с отрядом рыцарей прискакали двое паладинов и инквизитор. Он все время что-то кричал, спорил с рыцарями, показывая на разрушенную башню. Колдунья не могла разобрать слов. Плюнув, инквизитор вскочил на лошадь и пустил ее галопом, вслед за ним устремились паладины.

Но он поскакал не в сторону озера, где жила дракониха. Он поскакал на север, туда, куда ушел отряд нежити.

Мереи впервые просчиталась. Имперцы перестраховались и кроме рыцарей прислали слышащего инквизитора. Он почует нежить на расстоянии дневного перехода. Пешей колдунье нет шансов уйти от конной тройки.

Что они сделают с дракончиком? Ящерица на руках у нежити — примут за ядовитого змея и убьют. Но, даже если пощадят, он умрет от голода вдали от материнской груди.

Королева Личей вернулась на поляну и достала ритуальный нож. Единственный шанс выжить — атаковать первым. Убаюкав дракончика и спрятав его в кустах, Мереи склонилась над мертвым тамплиером и сделала несколько аккуратных разрезов. У нее еще есть время. Она справится.

Когда все было готово, Мереи достала жезл и спокойно встала посередине поляны, ожидая.

Ей удалось застать инквизитора врасплох. В последний момент он почувствовал что-то неладное, но было уже поздно. Со всех сторон на воинов напали зомби, вгрызаясь в ноги и стаскивая с лошадей. Инквизитор и один из паладинов упали и начали ожесточенно сражаться с нежитью за жизнь, но второй паладин обрубил тянущиеся к нему руки широким мечом, стеганул коня и бросился прямо на Мереи.

Королева Личей выпустила струю пламени прямо в грудь нападавшему, мгновенно раскалившиеся доспехи изжарили ветерана до костей но, уже мертвый, он успел достать колдунью мечом. Мереи нелепо вскинула жезл в попытке защититься, и лишь это ее спасло — клинок разрубил жезл и отскочил в сторону, а сгоревшая лошадь проскакала по инерции еще несколько секунд и тяжело упала, придавив всадника.

Тем временем инквизитор разбросал мертвых тамплиеров булавой и побежал в сторону колдуньи. Мереи, отбросив бесполезный обрубок жезла, ударила потоком огня, но священнослужитель развеял ее заклинание на бегу, плеснув каким-то настоем. Королева Личей готовила вторую атаку, когда инквизитор оказался слишком близко и опустил на ее плечо тяжелую булаву.

Шипастый шар проломил ключицу, разворотил ребра и размолол всю правую руку королеве личей. Обессиленным мешком костей она упала на колени и затихла.

— До чего живучая тварь, — сплюнул инквизитор, вынимая булаву.

Мереи дернулась и бросилась вперед со всей скоростью, на какую только была способна. Ее левая ладонь полностью накрыла лицо инквизитора и, когда она начала раскаляться до огромной температуры, королева личей шепнула на ухо заживо сгорающему священнослужителю:

— Ты даже не представляешь, насколько.

Отбросив обгоревший труп, Мереи отыскала глазами второго паладина — но он уже был мертв, зомби-тамплиеры повалили воина и достали через щели доспехов его уязвимую плоть. Колдунья упокоила их, развоплотив поселившихся в их телах духов. Затем она забрала флягу с трупа инквизитора и поковыляла к дракончику. Он испуганно верещал и начал ластиться к Мереи, когда та подняла его единственной рукой.

Королева Личей упрямо зашагала на север, спокойным шепотом убаюкивая синего дракончика и поя его водой из инквизиторской фляги. Удар булавы не прошел для нее даром: с каждым шагом нить, связующая тело и душу Мереи, становилась все тоньше и слабее. Раньше колдунья легко восстановилась бы с поддержкой Мортис, но не теперь, когда она отвернулась от богини смерти.

Надо идти, дальше, вперед — лишь эта мысль поддерживала еле тлеющую жизнь в королеве личей. Она шагала весь вечер и всю ночь и не теряла надежды даже тогда, когда начали разрушаться ее старые кости.

Дракончик тяжело дышал и беззвучно смотрел на Мереи, когда она, наконец, вышла на ягодную поляну. Солнечные лучи купались в зеленой траве, радужными бликами отражаясь в утренней росе. Королева Личей присела у первого куста и, срывая спелые плоды с отяжелевших ветвей, осторожно скармливала их дракончику. С каждой ягодой ему становилось все лучше, и уже через пять минут он вскочил и самостоятельно направился за лакомством, оставив Мереи наедине с собой.

Впереди раскинулись плодородные эльфийские леса, наполненные жизнью и светом. Дракончик выживет здесь, по крайней мере, до того момента, пока его не найдут эльфы или драконы. И тогда он окажется в надежных руках, думала Мереи, глядя на маленькое грациозное создание.

Улыбка тлела на губах королевы личей, когда погасли ее глаза.

Дарт Гидра КАК ЛЕГКО НАПОРТАЧИТЬ!

Или довольно обычная история, на этот раз случившаяся с Дегги Фугуном

— Смотри-ка, хороший кристалл! Такой самый раз в рукоять меча пойдет! Надо только подточить его и обработать, — Струм Клаудкипер, прищурив глаз, разглядывал вырубленный изумруд. Седая косматая бровь нервно подрагивала. Тени колыхались вокруг от горных ламп.

— Ну что, теперь можно и в кабак? — Дегги Фугун был молод, очень молод. И, как это часто бывает у молодых — не то что надо принимал за признаки взросления и не к тому стремился.

— Таверна подождет! — Старший мастер угрюмо глянул из-под разросшихся бровей и продолжил с улыбкой разглядывать добычу подмастерья.

Был он не по возрасту крепок и широк, в отличие от своего юного напарника. Много повидал горнодобытчик клана Клаудкиперов и цену неожиданной находке нетерпеливого юноши он знал. Известный всему Невендаару Гардхарус принял бы сие сокровище в свою кунсткамеру без раздумий. Но что сказать этому молодому балбесу? Скажешь правду — будет тем более считать заслуженным отпуск на два дня. А обманывать вроде как нехорошо, не по-гномьи это.

— Хороший ты нашел изумруд! За это пойдешь в отпуск… Завтра! — покряхтев, выпалил Струм. И бережно завернув кристалл в ветошь, убрал в глубокий карман.

Дегги, подозрительно пронаблюдав за действиями мастера, опомнился и обиженно возопил:

— Как же так? Почему завтра? Вы же обещали за хорошую добычу отпустить раньше? — От возмущения он непочтительно громко бросил оземь инструмент.

— Но-но, молодежь! Опыт в кабаках не добывается! Это хороший кристалл… Поэтому ты должен закрепить свой успех! Я не отпускаю тебя из шахты раньше времени — таково мое слово!

Дегги, сжав кулаки, обиженно засопел, но затем, понимая безвыходность ситуации, глянул исподлобья и пошел в штольню. «Добудь еще такой же, будь молодцом!» — крикнул Струм вослед, но получилось у него это несколько неуверенно. Кольнула совесть гномья, кольнула старого мастера…

…Как и следовало ожидать, второй такой же изумруд за день не нашелся. Да оно и понятно, что редкие находки не валяются так просто в каждой выработке. Поэтому, да, впрочем, и не поэтому, а просто потому, что Струм Клаудкипер так сказал — молодой Дегги Фугун вышел из шахты в горный поселок через сутки. Отоспавшись перед тем, принарядившись и нацепив на пояс положенный по достижении совершеннолетия боевой топор — подмастерье пошел кутить «как следует» заслуженные два дня отдыха. Он не понимал цены своей находке, да и вовсе не думал об этом — как многие недотепы в его возрасте, он искал самоутверждения в разгульных пьянках в таверне у Скади. Хозяйку назвали в честь божества, и выросла она, соответственно, набожной. Так что даже изваяние Вотана украшало белый угол ее заведения, что, в общем-то, было не принято в кабаках.

Дегги Фугун шагал намеренно широко и вразвалку — так, что взрослые гномы провожали его взглядами, кто недоуменно, а кто тихо посмеиваясь в бороду. Цель его была понятна всем — крепкий бревенчатый домик Скади, где крепкий эль лился рекой, так же, как и бахвальства завсегдатаев. Простенький потрепанный боевой топор болтался на поясе, веселая песенка пелась в пробившиеся усы — настроение у юноши хорошело…

— Сильный кристалл! — взвесив на ладони, сказал древний друг Струма, Форгин.

— Чуешь, какая сила? Какая прозрачность! — Потомственный шахтер из клана Клаудкиперов довольно улыбался.

— Может, и впрямь Гардхарусу предложить? Да за немаленькую толику золота?

Горный мастер неожиданно помрачнел и забрал изумруд из руки товарища, уложив обратно в ветошь и карман. Старые друзья, пережившие вместе немало, в том числе и великие битвы в войске Ятаа'Халли, — многозначительно замолчали, изредка переглядываясь из-под седых бровей. Наконец, Струм Клаудкипер хлопнул себя по коленям и, закряхтев, стал подыматься:

— Пойду я, пожалуй, дружище…

— Но что ты собираешься делать с этим? — Форгин коснулся кармана, в который его древний приятель убрал ношу.

— Не знаю… Стар я стал, совестлив стал. Не могу поживиться. Нашел-то эту прелесть не я, а мой подмастерье!

— Как зовут-то мальчонку?

— Дегги Фугун. Способный вроде как, но стремится не туда… Обманул я его, а ему и невдомек! Одно на уме — кабак!

— Ладно, совесть для нас, старых, пуще золота… Ты свое дело знаешь! — махнул рукой вослед Форгин…

…Войдя в таверну, Дегги окинул собравшихся хозяйским взором, отчего все присутствующие на мгновение даже замолчали. Но затем, кто улыбнувшись, а кто и вовсе не обратив внимания — вернулись к своим разговорам.

Гводар, приятель Фугуна, сидел в углу, рядом с изваянием Вотана и важно курил трубку. Будто пират, прошедший сто морей, новоприбывший небрежно плюхнулся рядом и вальяжно махнул рукой пожилой Скади, отчего та неодобрительно нахмурилась.

— Мне как обычно! — как бы между делом бросил юноша подошедшей хозяйке.

— Это как? — хитро усмехнулась та.

— Ну, эля не самого дорогого… — немного растерянно обернулся к ней молодой гном. Это означало — самого дешевого, потому как денег было в обрез, а напиться надо было как полагается. Скади это все понимала, но уж больно забавно старался выглядеть взрослым этот недотепа. Подобострастно кивнув, она отошла.

— Ну что, старый пень, куришь? — Дегги обратился к собеседнику.

— Ага, отдыхаю… Много нарыл? — Гводар выпустил густую струю дыма.

— Да вроде неплохо. Большой кристалл нашел. Но хрыч меня не отпустил, как обещал.

— Старики — они часто обещаний не выполняют! — философически заметил куривший.

Хозяйка поднесла большую кружку с пенным напитком и поклонилась, едва заметно улыбнувшись.

— Ну что, начнем наш заслуженный отдых? — Друзья с задором чокнулись…

…Ох и засвербело в груди у старого Струма! Как-то даже неожиданно сильно стучала совесть в такт с сердцем, большим сердцем гнома. Получалось, что дважды обманул мальчугана непогрешимый мастер! Вроде хотел как лучше, вроде действовал в воспитательных целях, а вышло — напортачил… Не дал обещанный отпуск раньше сроку, да и на находку позарился.

«А ведь красивый изумруд», — Клаудкипер вынул сокровище и принялся внимательно разглядывать.

Поставил его на табурет, сел напротив на другой и закурил трубку. Долго сидел. Кряхтел, лохматил седые космы и бороду и думал, задымив всю комнату. Наконец вздохнул, махнул жилистой рукой, сложил кристалл в карман и пошел наверх по подземным тоннелям — в горный поселок…

— Вот такой был, я тебе говорю! — Дегги развел загрубевшие ладони, показывая размер находки.

— Прозрачный?

— Да, насквозь видно!

— Ты — дурак! — склонившись к приятелю, дохнул перегаром сильно захмелевший Гводар.

— Ты что? — резко, как это принято у взрослых, Фугун рванул товарища за ворот. Тот невозмутимо оторвал от рубахи вцепившуюся кисть.

— Такой изумруд можно было продать Гардхарусу и пить без просыху две недели, причем целой компанией!

— Вот так? Но я же думал о друге, о намеченной встрече! Дружба превыше всего для гнома! Этим сильны наши кланы! — не в меру разгорячился молодой подмастерье. Так, что даже от соседних столиков стали на них оборачиваться.

— Если бы ты умел думать, ты бы припрятал такую находку! А вышел к отдыху ты все равно так же, как если бы и не находил сокровища!

— Вот так? Вот так? Старый хрыч меня обманул? — Дегги начал и впрямь злиться, вспомнил про топор и начал, как полагается, хвататься за него. Взрослые гномы, посуровев и притихнув, глядели на юношей из темной прокуренной глубины таверны.

— Вот так? Вот так? — Вконец опьяневший, чуть не плача, озирался обиженный вокруг, ища, куда выместить свою злобу. — Вот так? Вот та… Это Вотан во всем виноват! — Неожиданно для всех Дегги Фугун выхватил топор и с ревом набросился на изваяние верховного бога в углу.

За те несколько секунд, пока публика не опомнилась и не скрутила разошедшегося не на шутку молодца, он успел основательно покромсать деревянную статую. Сухие щепы валялись во множестве вокруг, когда крепкие завсегдатаи заломили руки буяну и усадили на стул, намертво связав того.

В этот момент вошел горный мастер. Сразу поняв, в чем дело, встал у порубленного идола. Все невольно притихли, только Скади причитала и собирала бесполезные щепки. Струм Клаудкипер поднял руку. В воцарившемся неодобрительном молчании он обратился к ученику:

— Мальчик мой, извини, что опоздал исправить мою ошибку!

Дегги Фугун аж вздрогнул. Даже в пьяном состоянии он понял, что учитель обращался к нему совершенно не так, как обычно. Старый мастер продолжал — несмотря на виноватость, держался он уверенно:

— Братья! Обращаюсь к вам с просьбой не судить строго этого нескладного юношу за совершенное святотатство! Виноват в том я, Струм Клаудкипер!

Бывшие в таверне недоуменно загомонили.

— Когда ты стар, — продолжал невозмутимо гном, — тебе кажется, что ты уже все повидал и знаешь абсолютно все. И поэтому становится очень легко напортачить!

Сказав это, мастер достал из кармана ярко засверкавший изумруд, положил его на стол рядом с подмастерьем и, погладив ученика по голове, решительно вышел из кабака.

Собравшиеся восхищенно загудели, рассматривая кристалл необыкновенной величины и красоты…

…Прошло две недели. Раскаивавшийся Струм отдал их Дегги Фугуну в полное распоряжение. И к исходу неожиданного отпуска в таверне Скади стояло новое изваяние верховного божества, выстроганное набедокурившим молодым гномом. Вотан держал в руках ослепительно-красивый и прозрачный большой изумруд…

Дмитрий Яковенко ВОР

…Они появились очень не вовремя — я только что пересек ледяную речушку, мои ноги окоченели, а руки слегка подрагивали от судорожных попыток сердца разогнать кровь по замерзшему телу. Две низкорослые фигурки выкатились прямо передо мной и остановились как вкопанные. Похоже, они и сами были не рады встрече. Я отметил про себя, что это не запланированная засада, карлики торопились в свои норы с «богатой добычей» — один из них тащил в своем вонючем узелке смердящую тушку какой-то мелкой живности. Но на мою беду, эти припозднившиеся сборщики падали захватили с собой оружие, в наше неспокойное время даже гоблины не ходят без защиты…

Я оставался на месте — отчасти, чтобы выиграть время и дать телу согреться, отчасти надеясь, что они просто пройдут мимо. Но гоблины, видимо, решили, что я могу покуситься на их драгоценные отбросы, и решили атаковать. Тот, что нес добычу, кинулся на меня с кривой пикой, его красномордый товарищ держался на расстоянии и целился из лука. Будь я более подготовлен, мне удалось бы выйти невредимым из боя. К тому же карлик с пикой не решился выпустить мешок, и поклажа ему мешала, а лучник боялся попасть в собрата и медлил с выстрелом. Но, перед тем как распороть свое жилистое горло о воровской кинжал, шустрый гоблин все же успел дотянуться пикой до моей шкуры. Второй выпустил тетиву слишком рано — неоперенная гоблинская стрела пролетела мимо. Эта оплошность дала мне возможность решить исход стычки в свою пользу. Когда я оказался совсем близко, его вздернутая верхняя губа и торчащие зубы привели меня в бешенство. Терять хладнокровие в схватке — непозволительная роскошь, но в такие минуты я ничего не могу поделать. Уродство бедняги выглядело насмешкой и сводило с ума. И вместо того, чтобы просто вскрыть ему горло, я воткнул клинок в его визжащую пасть.

Я лежал, зарывшись в истлевшие остатки гигантского паучьего гнезда. Когда-то жирная самка высиживала здесь свои бугристые яйца, но с тех пор прошло много дней — паучки вылупились, сожрали матку и уползли по своим паучьим делам. Черным паукам не свойственна ностальгия, и я мог не опасаться их возвращения. Одноглазка, мой суеверный собрат по ремеслу, считал, что наступать на паучье гнездо — дурная примета, но я плевал на все его приметы. То, что я пережил его вот уже на одиннадцать вылазок, только придает мне уверенности.

Рана на бедре, оставленная гоблинской пикой, быстро затягивалась. В заветном синем флаконе осталось совсем мало капель, но я не мог тратить дни на лечение (хотя на мне и так все заживало, как на горгулье). Мне было даже не столько жаль тратить оставшееся, сколько сложно заставить себя глотать эту лягушачью мочу — исцелив от ран, эликсир на сутки награждал не проходящей изжогой. Я слышал про одного вояку, который слишком злоупотреблял этим пойлом и загнулся от язвы. Хотя, может, и брешут люди…

Это была моя шестнадцатая вылазка. Шестнадцатая, суккуб меня дери! Столько не было даже у Счастливчика — тот отошел от дел и стал главой нашей гильдии после десяти. Все считают, что я его любимчик, но я-то знаю, как старик меня ненавидит, — поэтому и швыряет в самое пекло. Нет большего наслаждения, чем видеть его обрюзгшую рожу, возвращаясь живым после очередной живодерни…

Родители продали меня в гильдию сразу после рождения. Сразу после того, как повитуха показала им орущий кусок мяса с расщепленной надвое верхней губой. Метка Бетрезена до сих пор приносит мне удачу — я стал одним из самых живучих упырей, которые числятся в штате нашей проклятой конторы. Когда-то я ненавидел свое лицо, но теперь любой новобранец испытывает священный трепет перед моим «талисманом». Правда, я не говорю этим дурням, что до сих пор не пользуюсь зеркалом, а свою воровскую накидку с капюшоном не снимаю даже во сне…

Рана затянулась, я был вновь полон сил. Стряхивая с одежды куски гнезда и скорлупы, поймал себя на том, что облизываю верхнюю губу. Эта глупая привычка осталась у меня с тех пор, как я впервые попробовал восстанавливающий эликсир. Тогда я верил, будто чудесная отрава вылечит меня от всех болезней разом. Дурак был, что и говорить.

Прикусив свой глупый язык, я двинулся дальше…

Я давно привык обходиться долгие дни без сна и еды. Но в этот раз пер как заговоренный — тело, мой послушный инструмент, несло меня легко и быстро, как перышко грифона. Я еще пройдусь своими лужеными пятками по самолюбию Счастливчика — в мои годы он небось дальше своей помойки уже не вылезал. Путь, на который неподготовленному человеку понадобилась бы неделя, я преодолел за три дня. Вечером четвертого передо мной появились неприступные стены ханнерии…

Задание было не из тех, которыми принято хвастаться. Мы на своей работе, конечно, не божью благодать призываем, но одно дело — разведать, сколько мертвяков засело в очередном укреплении, а другое — отравить городской колодец. Тем более когда город-то — свой, человеческий! Даже не гномий, суккуб меня дери (хотя к гномам я особой неприязни не испытываю — лично мне они ничего плохого не сделали, а иные из них и получше нашего брата будут)…

У меня есть пара простых правил: первое — не задумываться, второе — не сомневаться.

Зачем мне думать о том, что завтра из этого колодца будут пить не только те, кто держат оборону на стенах города, но и их малолетние щенки? Эти люди чем-то не угодили Императору Демосфену. Значит, эти люди — изменники. Весь этот город — одна большая гниющая рана, которую нужно выжечь, пока зараза не разрослась. Я — оружие своего Императора, и я исполню его волю…

Добраться до колодца не составило труда. Я сидел от него в нескольких шагах, выжидал в тени — абсолютно незаметный для редких горожан. Ждал, пока пройдет вечерний патруль. Как будто что-то подталкивало меня к этому колодцу, хотелось поскорее покончить с этим, но я заставлял себя ждать. Ждать…

Она прошла совсем рядом. Едва заметив ее краем глаза, я оцепенел. Рыжие волосы, худые руки, темные пятнышки на острых локтях. Она подошла к колодцу, привычно навалилась телом на рукоять тугого барабана…

Это не могла быть она. Она должна была сгинуть во время всеобщего бегства на восток, погибнуть от лап демонов или нежити, умереть от голода, чумы… Но не стоять сейчас у этого проклятого колодца! Только не здесь. Не сейчас.

Я шел за ней по улицам города, стараясь держаться на расстоянии и не упускать из виду ее тающую фигурку — причудливо изогнутую из-за тяжести полного ведра воды. Я шел и спрашивал себя — что я делаю? Зачем я тащусь за ней? Почему бы мне просто не сделать свое дело и не убраться из этого несчастного города?

…Она смотрела на меня, улыбаясь, — без насмешки или презрения. С обычным детским любопытством, с каким дети смотрят на незнакомых сверстников. На меня — худого хмурого мальчишку, уродливого щенка, который ненавидел весь мир.

— Как тебя зовут?

На меня еще никто так не смотрел. Никогда.

— У меня нет имени.

Это было правдой. Родители не озаботились такой мелочью, а в гильдии имена и вовсе ни к чему…

— Ты смешной!

За такие слова я готов был вырвать язык любому. Вцепиться зубами. Разорвать. Но тут она рассмеялась. Смех у нее был переливающийся и писклявый — и в нем не было ничего обидного. Я не знал, что так можно смеяться. Ее смех был чужим для меня — но я почувствовал, что улыбаюсь вместе с ней.

— Я буду звать тебя Аймус.

И она вновь залилась своим ни на что не похожим смехом. Мы смеялись вместе — Аймус! На гномьем языке это значит «Глаз» — лучшего имени для меня просто не подобрать! Я смеялся и никак не мог остановиться…

От воспоминаний потемнело в глазах. На меня навалилась усталость — как будто разом кончились все силы, все желания растворились, мысли спутались… Что я делаю в этом городе? Чью волю исполняю?

В ушах стоял звонкий смех рыжеволосой девчонки. А перед глазами маячила оскаленная пасть гоблина-лучника…

Я остановился, не в силах двигаться дальше. Опустился на колени. Она все больше отдалялась от меня. Из моего горла раздался бессильный хрип.

Она не могла его услышать. Она не догадывалась, что за ней плетется призрак из ее прошлого. У нее было много забот, кто-то ждал ее, ждал воды, которую она несла в своем тяжелом ведре. Но она обернулась…

Осунувшееся, повзрослевшее лицо. Седые пряди в рыжих волосах. Она изменилась — но что-то в ней осталось прежним, узнаваемым…

Услышать бы теперь, как она смеется.

— Аймус?

Ведро с могильным звоном упало на булыжники мостовой. Ее лицо исказилось от ужаса, худая ладонь закрыла исказившийся в истерике рот. Я слишком поздно понял, что мой воротник сбился при ходьбе и уже не прикрывал лицо. Развернувшись, она бросилась бежать.

Я остался стоять на коленях посреди заплеванной мостовой. Оглушенный. Раздавленный. В ту секунду мне смертельно захотелось выпить самому тот яд, что я должен был вылить в колодец…

О чем я думал? Что она бросится мне на шею?

Но она же вспомнила меня! Узнала…

И что с того? Люди меняются. В детстве мы готовы погладить бешеную собаку. Или считать смешным уродливого большеротого орка…

Я поднялся с колен. Сознание было абсолютно ясным, силы вернулись ко мне.

Да, она изменилась. А я, к сожалению, остался прежним…

Я шел к колодцу. Быстрым пружинистым шагом.

Не думать. Не сомневаться.

Я — оружие. Без прошлого, без эмоций. У меня есть цель… И я не предам своего Императора. Несколько шагов до колодца — и воля Демосфена будет исполнена.

Я просто чуть-чуть сбавлю шаг. Совсем немного. Спешка в нашем деле — смертельно опасная вещь. Зачем бежать? Шаг за шагом… Не спеша — вот так. Я не пытаюсь уклониться от своей цели, просто позволю себе слегка помедлить… Немного.

Один шаг до колодца. Или два маленьких. С остановками…

Да где же этот чертов патруль?! Я тут плетусь, как пьяный гном, — ни от кого не прячась! Я иду к своей цели. Медленно — но иду…

— Стой!

Стражники — двое. Мне нужны доли секунды, чтобы вылить яд в колодец. Но вместо этого я поворачиваюсь к ним — и улыбаюсь. Вдох ужаса, их лица испуганы… Ах да, я же так и не поправил воротник! Покорнейше прошу простить… Один, что помоложе, нервно вскидывает арбалет, нажимает на спусковой крючок.

От удара в грудь меня отбрасывает к колодцу. Я опускаю глаза — но вместо арбалетного болта вижу торчащую из груди гоблинскую стрелу…

Странно… Ведь маленький уродец промахнулся!

Или нет?

Опять эта чертова усталость… Мысли путаются, темнеет в глазах…

Что я здесь делаю? Чью волю исполняю?!

Стражники не решались приблизиться ко мне — первый торопился натянуть арбалет снова, второй обнажил меч… Не до них. Я коснулся рукой лица — и отшатнулся от собственной ладони. От ладони гниющего мертвеца.

Ужас озарения обжег мое тело.

Я почувствовал Ее взгляд — Той, что вела меня эти дни. Ласковый шепот: «Не думай». Ее шепот. Полный тоскливой нежности вздох: «Не сомневайся». От Ее взгляда хотелось рвать свою плоть и визжать… Ей невозможно было сопротивляться…

Мое разлагающееся тело нависло над колодцем. В воде колыхалось отражение — покрытое струпьями лицо мертвеца. Я должен был отравить колодец. Я и был отравой…

Нет. Твоя власть надо мной слабеет… Арбалет стражника ускорил разложение. Еще немного, и Твои нити перестанут держать меня. Твой жуткий взгляд бледнеет, его закрывает пелена сладкого забытья…

Второй толчок. Нет! Только не сейчас… Меня едва не сбросило в колодец. Арбалетный болт пробил плечо насквозь. Мне удалось удержаться, но капли моей гниющей отравленной крови сорвались вниз… Я пытался остановить их, поймать своими непослушными пальцами — яд переполнял мои ладони и стекал в коло…

Губы Мортис скривились в усмешке. Погибший в стычке с гоблинами шпион Демосфена был ценным подарком судьбы. Часть души еще теплилась в уже мертвом теле, когда Мортис обратила на него свой взор. Слишком мало, чтобы сопротивляться темным чарам, но достаточно, чтобы после обращения не превратиться в тупой ходячий кусок плоти. Его навыки пришлись как никогда кстати… Неприступная ханнерия была серьезной преградой на Ее пути. Пока Мортис не направила против Демосфена его же собственного раба!

Вот только все чуть было не сорвалось — из-за какой-то человеческой женщины… Жалкие, ничтожные смертные, они не понимают, насколько кощунственна сама мысль о том, что они могут любить! Этим тварям не знакомо истинное чувство…

Галлеан, мое счастливое безумие, моя тоска, моя боль, моя единственная страсть… Только нам с тобой дано познать это…

Как невыносимо ждать Тебя!!

Мортис содрогнулась от приступа ярости — мерзкие порождения Бетрезена задерживают Ее, оттягивают момент встречи с Любимым!

Еще несколько дней — ослабевшие защитники ханнерии не смогут долго держать оборону. Ее войска ворвутся в отравленный город, и на смертных обрушится вся ненависть Мортис!

Будет сделан еще один шаг к Ее цели… Еще один шаг к Нему…

Иван Ситников ЖИТИЕ АРХАНГЕЛА

Рыцарь Мениджер откровенно скучал. Нет, в принципе, все в окружающем мире его устраивало; даже возможные козни Бетрезена, коими так любили пугать жителей Империи высокомерные священники, казались Мениджеру не более чем хорошим поводом показать свою удаль и бесстрашие. Ничем другим, к своему огромному сожалению, он не обладал. Состояние рыцаря таяло на глазах; замок опустел, доспехи поизносились, а тугой кошель, в добрые времена доверху наполненный золотом, изрядно прохудился и уже не так приятно оттягивал ремень, как ранее, а уныло болтался на поясе, более всего напоминая полупустой кисет с табаком зеленокожего гоблина. И, тем не менее, в жилах Мениджера текла благородная кровь. Потомок славного рода, корнями уходившего к предкам нынешнего правителя Империи, он всегда мог рассчитывать на теплый прием при дворе, а его популярность среди хорошеньких простолюдинок превышала все мыслимые пределы, чем сэр Мениджер пользовался охотно и неоднократно.

— Так вот, Акулинио, — рыцарь слегка натянул узду. — Вон та деревенька и является целью нашего путешествия, ибо только в ней живут самые прекрасные селянки мира, а в частности милая Зимиральда, с коей сегодня ночью я собираюсь вдоволь натешиться. Вкусить, так сказать, услад плотских и душевных.

— Что сказал, господин? — Оруженосец Акулинио, никак не мог привыкнуть к манере сэра Мениджера изъясняться пространно и витиевато.

— Девка здесь живет, — рыцарь, нахмурившись, перешел на нормальный язык. — Ты, Акулинио, уже второй год при мне, а благородство речи никак перенять не можешь.

Оруженосец лишь пожал плечами:

— Какое, к дьяволу, благородство. Вот как двинет на Империю свои Легионы проклятых Бетрезен, тут уж ни до какого благородства дела не будет. Я намедни слыхал, как старейшие говорили: «Вернется падшийангел на пылающем скакуне, предаст проклятию земли, и отравленная почва породит тварей и демонов».

Мениджер лишь хохотнул.

— Поехали, темнеет уже. А старейшие, что только не наговорят. Посмотрю я на тебя, когда от старости лет из ума выживешь.

Тропинка, ведущая к деревушке со смешным названием Зеленая Лилия, петляла по лесу. В просвет между деревьями уже был виден дымок, поднимающийся из печных труб, да изредка слышался ленивый лай собак. Солнце опустило ресницы к горизонту и из последних сил цеплялось угасающими лучами за кроны деревьев.

— А даже если и так? — Снова вступил в разговор Мениджер. — Стоит только Легионам проклятых появиться, они почувствуют мою крепкую руку и изведают острие клинка.

С этими словами сэр Мениджер похлопал по рукояти меча и мечтательно улыбнулся.

— Такие вещи не надо говорить, — пробурчал под нос Акулинио. — Мало ли… наговорите, а потом расхлебывай.

В то же мгновение, будто подтверждая слова оруженосца, из-под огромного кряжистого дуба выкатилось нечто большое, черное и лохматое. В полумраке вечернего леса разобрать, кто же таился под дубом, было нереально. Но вот существо поднялось во весь рост. Зловонное дыхание ударило в нос всадникам, кони заржали, встали на дыбы и отшатнулись. Листья деревьев задрожали, будто при порыве ветра. Прямо перед путниками стоял паук. Ощерив клыки, с которых капала ядовитая слюна, он мелко семенил гигантскими, волосатыми ногами, приближаясь к всадникам. Голова паука находилась на одном уровне с сидящим на скакуне сэром Мениджером, а глаза чудища больше всего напоминали вывалянные в черной, блестящей грязи банные шайки. Лошади снова вздыбились. Акулинио, не удержавшись в седле, упал на землю, крепко приложившись головой о большой валун. Сознание оруженосца померкло и нашло единственный выход из сложившегося положения — отключиться, оставив рыцаря самого разбираться с возникшей проблемой.

Сэр Мениджер выхватил из ножен меч. Неторопливо начал кружить вокруг паука. Таких тварей он еще не встречал, но интуиция подсказывала опытному бойцу, что противник далеко не так прост. Паук выждал момент, потом громко заверещал и кинулся на рыцаря. Однако сэр Мениджер ожидал чего-то подобного и, ловко развернув коня, ушел от удара лап твари. По спине рыцаря пробежал холодок. Нет, не страха — боевого азарта, доступного лишь тому, кто не раз сталкивался лицом к лицу со смертельной опасностью и выходил победителем. Сделав очередной круг, рыцарь намеренно подъехал чуть ближе, провоцируя паука на атаку. Бесхитростная тварь, не раздумывая, бросилась к рыцарю, выставив вперед передние лапы и клацая челюстями. В этот момент сэр Мениджер ударил. Рубанул сплеча, рассчитывая одним махом лишить тварюгу передних конечностей.

Удар. Глухой стук. Верещание паука и резкая боль в плече. Меч вылетел из руки рыцаря. В ту же секунду паук вцепился пораненными лапами в брюхо коня и подмял его под себя. Сэр Мениджер, оказавшись безоружным на земле, отполз в сторону, с ужасом наблюдая, как кровь хлещет из раны животного. Паук урчал. Залитый кровью, он методично пережевывал внутренности умирающего скакуна.

Мениджер привстал на четвереньки и начал на ощупь искать во влажной траве меч. Паук, заметив движение человека, оставил дергающегося в конвульсиях коня и медленно направился в сторону безоружного рыцаря. Сэр Мениджер попятился. Тварь приближалась все ближе. Уже чувствовалось ее зловонное дыхание, от которого к горлу рыцаря подкатила тошнота. Сэр Мениджер продолжал отползать, пока не почувствовал, как спина уперлась в толстый, покрытый наростами ствол вяза. Паук, будто понял, что человек в западне и, на мгновение, остановился. Мениджер сильнее вжался спиной в ствол дерева. Хрустнула ветка. В ту же секунду паук, подняв передние лапы, кинулся на рыцаря. Внезапно раздался резкий свист. Арбалетная стрела с хлюпаньем вонзилась в паучий глаз, который брызгами разлетелся в разные стороны. Тварь закрутилась на месте, безумно вереща и разбрызгивая по траве капли яда.

— Господин! — заорал Акулинио, кидая побледневшему рыцарю меч. В другой руке оруженосец держал боевой арбалет.

Реакция сэра Мениджера оказалась молниеносной. Он схватил на лету меч, крутанул его пару раз, стремительным прыжком оказался возле кричащей твари и с одного маху вонзил в нее клинок. Раздался громкий стон, переходящий в шипение, и паук медленно опустился на грязную, покрытую темной жидкостью траву.

Сэр Мениджер взялся за рукоять, вытащил клинок меча из тела монстра и предусмотрительно отошел на несколько шагов назад, завороженно наблюдая за подыхающей тварью.

— Вы в порядке, господин?

Акулинио, прихрамывая, подошел к рыцарю и, охая, начал ощупывать свою голову.

— Да. Все отлично.

— А у меня нет. — Стонал оруженосец. — Шишак наставил, почти на весь лоб. Болит.

— Зато теперь, — усмехнулся рыцарь, — ты сможешь рассказывать завсегдатаям всех пивных Империи, как помог благородному сэру Мениджеру одолеть ползучую тварь.

— А разве она ползучая? Вон ногов сколько.

— Не ногов, а ног, — поправил оруженосца рыцарь. — Эх ты, деревенщина.

Акулинио нахмурился и обиженно засопел.

— Ладно, дружище, — Мениджер похлопал оруженосца по плечу. — Спасибо тебе.

* * *

До Зеленой Лилии добирались пешком, благо идти оставалось всего ничего. Жеребец оруженосца, напуганный гигантским пауком, исчез без следа, а искать его в наступивших сумерках по всему лесу охоты не было.

— Мы теперь герои?

Акулинио сиял от гордости, не забывая, впрочем, иногда горестно вздыхать и почесывать выскочившую на голове шишку.

— Я вот все думаю, откуда эта тварюга здесь взялась? — задумчиво произнес сэр Мениджер, проигнорировав вопрос оруженосца. — Под самым боком у границы Империи?

Акулинио обогнал рыцаря и заглянул ему в лицо.

— Я же говорил, что ангел вернется падший! И отравленная почва породит тварей и демонов.

— Ангел, говоришь? — Рыцарь нахмурился. — Не поминай Бетрезена всуе.

* * *

Староста встретил гостей на крыльце дома. Большая, добротная изба, сложенная из бруса, основательно выделялась на фоне хлипких деревенских хибарок.

— Что рот раскрыл? — бросил сэр Мениджер.

Он бесцеремонно отодвинул плечом старосту и вошел в дом. Акулинио семенил следом.

— Так ведь. Страсти-то какие, — защебетал староста, входя в дом вслед за гостями.

— Воду нагрей. Нам помыться надо, — устало бросил рыцарь и уселся на деревянную лавку.

— Сейчас, господин. — Староста заметался по дому.

— Да, и горницу потом освободи, — добавил Мениджер, прислушиваясь, как староста гремит ковшом, наливая в кадку заранее подогретую воду.

В доме приятно пахло деревом и смолой; как ни странно, запах этот никогда не выветривался. Сейчас к нему примешивался аромат наваристых щей, дымящихся в глиняном горшке на печи. Мениджер любил здесь бывать. Тепло, простенько и уютно, не то что в холодных, каменных стенах опостылевшего замка.

— Пожалуйте, господин, — староста заискивающе глядел на рыцаря. — Все готово.

Он жестом пригласил Мениджера пройти в соседнюю комнату, где располагалась купальня.

* * *

Пока рыцарь приводил себя в порядок, смывая с тела пот и грязь, оставшиеся после недавней битвы, Акулинио, бесцеремонно усевшийся за стол, с удовольствием набивал урчавший желудок. Староста примостился рядом и, разинув рот, слушал рассказ оруженосца.

— И тут я как засадил болтом в глаз чудищу! Оно брык — и на землю! А сзади еще дракон подкрадывается, с виду ни дать ни взять сам Дорагон…

Рассказ оруженосца прервал заливистый смех старосты.

— Ну, ты даешь, — старик утирал слезы. — Дорагон! Да в наших краях даже про Гаркенаша и Нидхегга никто не слыхивал.

— Ну, — слегка смутился оруженосец. — Я не разглядел толком. Эта тварь, как меня увидела, так опрометью в лес и кинулась, ее даже мой господин увидеть не успел.

— Болтун! — подытожил разговор староста.

Кряхтя, он поднялся с места и направился к печке. Засунув руку в промежуток между каменной кладкой печи и бревенчатой стеной, староста выудил оттуда большую стеклянную бутыль с мутной жидкостью. Торжественно водрузил ее на стол.

— Давай! За твои бои с ветряными мельницами.

— С чем? — подозрительно покосился на старосту оруженосец.

— С чем, с чем… Легенда такая есть, как в древние смутные времена, еще до низвержения Бетрезена, не к ночи будь он помянут, чудак один жил. Вроде как даже благородного сословия. Так тоже мельницы с драконами перепутал.

Акулинио нахмурился. Выпил. Закусил куском горячего хлеба.

— Но паука-то я все-таки убил! — наконец выпалил он.

— Помог убить, — раздался негромкий голос.

В дверях стоял сэр Мениджер.

— Помог, — сглотнул Акулинио и, опустив глаза, с удвоенной энергией принялся за щи.

Староста поднялся навстречу рыцарю. На его губах вновь заиграла заискивающая улыбка, но испуганно раскрытые глаза да выступившие на лбу бисеринки пота выдавали напряжение.

— Девушек приводить?

Сэр Мениджер подошел к столу, налил себе из бутыли полную кружку, одним махом опрокинул ее в рот.

— Не девушек! Одну! Зимиральду!

Староста замялся. Покосившись на притихшего оруженосца, он, наконец, осмелился поднять глаза на рыцаря:

— Ее нет.

— Как нет? — В голосе Мениджера зазвенел металл.

— Пропала. — Староста затрясся. — С утра приезжали имперские ассасины, уехали на поиски в Дальнюю пустошь. А к вечеру вернулись. Говорят, что у нас тут не разбойники шалят, а секта отступников действует.

— Каких отступников? — Металл в голосе рыцаря истончился до толщины туго натянутой тетивы.

— Культа Бетрезена! — выдохнул староста и прикрыл ладонью глаза. — Ассасины за инквизицией поехали. Говорят, не наше это дело. Пусть святые отцы сами разбираются.

— А Зимиральда здесь при чем? — рявкнул рыцарь.

— Так она вроде как с ними. С отступниками, — пролепетал староста и опустился на пол.

* * *

К Дальней пустоши бежали в темноте. Сэр Мениджер, сжимая в руке меч, несся вперед, не разбирая дороги; за ним чуть медленнее бежал Акулинио, периодически спотыкавшийся о камни и корни деревьев. До пустоши было не так уж и далеко. Предстояло всего лишь миновать небольшой лесок, за которым и открывалась Дальняя пустошь, образовавшаяся после пожарища. Столь давнего, что уже успела местами порасти вересковым кустарником. Но в темени ночи преодолеть это расстояние было не просто. Ветви деревьев хлестали по лицу, корневища то и дело цепляли за ноги, назойливый гнус лез в глаза. Наконец лес закончился, и сэр Мениджер с оруженосцем выбежали на окраину поляны. Акулинио задыхался; после такой пробежки по пересеченной местности он с трудом держался на ногах, в то время как рыцарю, казалось, все было нипочем.

Впереди показался большой костер. Отблески огня освещали стоявших вокруг него людей. Сэр Мениджер с оруженосцем под покровом темноты подходили все ближе. Пятеро крестьян-отступников, ярко освещенных пламенем, что-то бормотали и, проклиная Отца Небесного, воздевали руки к небу. Одетые в ярко-красные балахоны, они временами сами напоминали живые языки пламени. Возле огня стояла обнаженная Зимиральда. В руках она держала длинный изогнутый нож. Сэр Мениджер, обвороженный красотой простолюдинки, не мог отвести от нее глаз.

— «Врата Преисподней открыты для каждого человека, — нараспев произносила она текст дьявольской молитвы. — Принеси жертву Падшему ангелу: сожги прошлое, пусть оно улетит с пеплом, возненавидь Всевышнего».

Сектанты в такт словам Зимиральды негромко подвывали.

— «Будь силен, и темное пламя загорится в твоем сердце, — завораживающим и обволакивающим сознание голосом продолжала она. — А когда сердце окаменеет, ты забудешь, каково быть человеком!»

Зимиральда шагнула к одному из отступников и вонзила нож ему в сердце. Сектант схватился за грудь, покачнулся и упал на колени. Тут же, будто по сигналу, оставшиеся четверо отступников кинулись на своего мертвого собрата и начали разрывать его в клочья. Зимиральда смотрела на происходящую вакханалию и улыбалась.

Сэр Мениджер видел ее прекрасную улыбку, стройное обнаженное тело и не мог сдержать душевного трепета. Вот только глаза девушки были абсолютно пусты.

Зимиральда сделала несколько шагов и скрылась в тени, а через мгновение все вокруг изменилось. Ярко-алые отблески заплясали по всей пустоши. Пожухлая трава задымилась, сквозь нее проступили островки лавы. Тьма отступила. В кровавом зареве рыцарь и оруженосец увидели, как обуглились ветви кустарника. Сэр Мениджер, приглядевшись, заметил, что Зимиральда стоит возле воткнутого в землю жезла власти.

— Что происходит? — испуганно пролепетал оруженосец, трясясь всем телом.

— Терраморфия, — едва слышно произнес рыцарь. — Она установила «Хранителя земли».

— А это что? — прошептал Акулинио, но ответа так и не дождался.

Сэр Мениджер выскочил к костру и одним ударом меча снес голову ближайшему сектанту. Остальные отступники отшатнулись, удивленно взирая на рыцаря. Этих секунд Мениджеру хватило, чтобы насадить еще одного противника на меч. Двое других с воем кинулись на Мениджера, но поочередно рухнули на землю с арбалетными болтами в груди. Из кустарника появился растерянно ухмыляющийся оруженосец с арбалетом в руках.

— Поздно! — К рыцарю подошла Зимиральда. В руке ее был нож. — Я открыла врата Легионам Бетрезена.

Она кивнула в сторону. Повернув голову в направлении, указанном Зимиральдой, Мениджер увидел, как земля с дьявольским гулом расходится в стороны, образуя узкую бездонную щель.

— Ты — Баронесса, — пораженно пробормотал Мениджер.

— Да!

Зимиральда взмахнула ножом, и рыцарь едва успел отклониться. Лезвие прочертило по воздуху полукруг прямо перед его шеей.

Рыцарь сделал шаг назад, поднял меч, не представляя, сможет ли использовать его против девушки. Вернее, против адской твари, которая когда-то была его любимой женщиной. Зимиральда, видя замешательство рыцаря, резко выставила перед собой нож и кинулась на Мениджера.

Наверное, он так бы и стоял с занесенным мечом, дожидаясь, пока лезвие ножа не войдет в его тело, но тут появился Акулинио. С редким для себя проворством он преодолел расстояние, отделяющее его от рыцаря и на полном ходу сбил Мениджера на землю. Зимиральда проскочила над ними и, не успев затормозить, низверглась прямо в бездонную щель, обезобразившую землю. Лежа на земле, рыцарь и оруженосец еще долго слышали удаляющийся в пучину крик послушницы дьявола. Когда крик затих, Мениджер опустил голову на руки.

— Господин, смотри, — Акулинио тормошил рыцаря. — Смотри, лезут!

— Кто? — равнодушно спросил Мениджер.

Он растянулся во весь рост на горячей, почерневшей земле и, казалось, полностью потерял интерес к происходящему на пустоши.

— Твари проклятые лезут! — не унимался оруженосец.

Сэр Мениджер даже не пошевелился.

— Господин, это же они погубили душу Зимиральды! И превратили в эту… как вы там сказали? В Баронессу.

Рыцарь напрягся. В следующую секунду он пружиной вскочил на ноги и повернулся к разлому.

Из бездонной щели, уходящей в самый ад, появились головы трех берсерков. Ощерившись гнилыми зубами, они лезли из разлома. Чуть поодаль показалась еще одна голова, на этот раз одержимого.

— Бери на себя! — махнул в сторону одержимого рыцарь и кинулся к почти появившимся на поверхности берсеркам.

Положение было удобное. Защищаться и уж тем более нападать, применяя оружие, твари не могли, их руки были заняты. Мениджер, яростно орудуя мечом, расколол всем троим головы в считаные секунды.

— Эх, зря я с вами поехал, — голосил Акулинио, подбегая к одержимому. — Ведь говорила мне провидица, говорила.

— Что она тебе там говорила? — Рыцарь отер побуревший меч о траву.

— Что не вернусь, — хныкал оруженосец.

Подбежав к одержимому, пытающемуся на руках подтянуться из провала в земле, Акулинио растерянно остановился. Арбалета при нем не было, видимо выронил на поляне у костра, а меч потерялся вместе с конем в лесу.

— И что мне с ним делать? — возвышаясь над лохматой головой одержимого, снова запричитал оруженосец.

Сэр Мениджер не ответил. Он стоял над бездонным земным разломом и с ужасом смотрел вниз. Первые берсерки и одержимый — это были даже не цветочки, а так — пыль. Снизу, проворно цепляясь за корни, камни, землю к поверхности поднимались бесчисленные полчища Легионов проклятых.

— Ах ты, дьявольское отродье! — разозлился оруженосец.

Ловко орудуя ногой, он пытался спихнуть вниз одержимого. Но монстр не поддавался. Крепко уцепившись пальцами за край расщелины, он только мычал, закатывал глаза и втягивал голову, по которой разъяренно стучал каблуком Акулинио. А секундой позже исхитрился вцепиться зубами в носок сапога оруженосца.

— Чтоб тебя! — выругался Акулинио и отскочил в сторону, озираясь в поисках оружия.

Мениджер не обращал внимания на возню, которую Акулинио устроил с одержимым. Рыцарь уже понял, что живым выбраться из этой переделки не удастся. Снизу поднимались изверги и берсерки, колдуны и ведьмы, сектанты и демонологи. А в самом низу огромным колышущимся морем кишели горгульи.

На глаза Акулинио попалась воткнутая в землю блестящая палка, усыпанная сияющими алыми камнями, с большим набалдашником на конце. Недолго думая, оруженосец обхватил ее руками и выдернул из земли. В тот же момент раздался гул, и земля содрогнулась. Акулинио едва удержался на ногах. Повернувшись к провалу, он увидел, как щель медленно, но неотвратимо закрывается. Края разлома двинулись навстречу друг другу и через несколько мгновений, под крики погибающих проклятых, соединились в одно целое. И тут же снова начала меняться окружающая действительность. Островки лавы исчезли, красноватый отблеск от камней и кустов исчез, остался только запах гари, от которого у оруженосца уже давно свербело в носу.

— Ты понимаешь, что сделал? — Рыцарь вплотную приблизился к Акулинио.

— Я? Что? Палкой вот хотел одержимому по голове стукнуть.

Оруженосец пораженно оглядывался вокруг.

— Арбалет потерял, а он лезет… гад такой.

Сэр Мениджер молча стоял, пораженно разглядывая оруженосца.

— Ты не палку, ты Жезл Власти из земли смог вытащить, — наконец хрипло произнес рыцарь.

— И что? — в свою очередь удивился Акулинио, с интересом разглядывая Жезл.

Покрутив его в руках, он с ужасом заметил, как Жезл начал разваливаться на куски и мгновением позже превратился в прах.

— Жезл Власти может уничтожить только архангел, — подытожил рыцарь.

— Вы серьезно, господин? — икнул от волнения Акулинио.

Сэр Мениджер опустился на колени перед оруженосцем.

— И не называй меня больше господином.

* * *

Поутру возвращались в столицу. Лошадей выделил все еще насмерть перепуганный староста. Акулинио мерно покачивался в седле и блаженно улыбался.

— А я чего боялся-то? Нагадала мне провидица, что вернусь я не тем, кем был. Вот и думал, что или покалеченным вернусь, или вообще — трупиком бездыханным.

Сэр Мениджер ехал рядом с бывшим оруженосцем и задумчиво молчал.

— Или по частям привезут, — продолжал Акулинио. — А оно вона, как вышло. Архангел.

Ирина Светлая, Иван Корунков CASUS BELLI

…Весна в этом году выдалась на удивление теплой. Даже тут, в предгорье, на самой-самой границе Алкмаара, уже вовсю пробивалась из-под земли свежая трава, распускались почки на деревьях, воздух был наполнен упоительным ароматом распускающихся цветов и…

Это еще что такое? Я посильнее втянул носом воздух. Действительно, сладкий, пьянящий запах горных роз перебивало отчетливое амбре недалекого скотного двора. На лицо сама собой выползла улыбка — раз пахнет навозом, значит, недалеко уже идти — скотные дворы люди издревле строят в пределах дневного перехода от городов.

Эта мысль заставила меня прибавить шаг. Еще немного, и на горизонте покажутся шпили и купола Альзонии, я пройду сквозь распахнутые на день ворота, бдительные стражи сдерут с меня положенный медяк входной пошлины (хорошо еще, что только медяк, с мирных крестьян, войны в глаза не видевших, налог раза в два поболее будет). Пройду знакомой узенькой улочкой, проберусь через шкуродер, между слишком тесно вставшими домами и окажусь перед крепкой дубовой дверью, дерну за колокольчик…

За мечтами я и сам не заметил, как действительно дошел до города — ноги, привычные к походам, шагали легко и скоро. Ответил что-то стражнику у ворот, протянул монету, тут же исчезнувшую в руке привратника. Шагнул на мостовую, радостно углубился в лабиринт узких улиц. Как же давно я здесь не был!

…Вот и он, тот самый дом. Унимая бешено бьющееся сердце, я потянул за веревочку, выпущенную из-под притолоки двери, и прислушался к раздавшемуся внутри мелодичному перезвону. Послышались легкие шаги, чья-то рука обхватила колоколец, заставив его умолкнуть. Шорох проворачиваемого в замке ключа, легкий скрип петель…

— Кор!!! — Мягкие руки обвили мою шею, я подхватил на руки невесомое девичье тело, зарылся носом в светлые волосы. — Кор, я так скучала! Тебя так долго не было! Я уже решила, что ты меня разлюбил.

— Ну что ты, милая, как бы я смог? — Я с некоторым усилием расцепил руки девушки, заглянул в лицо, вспоминая каждую его черточку. — А ты совсем-совсем не изменилась за два года. Ну прямо ни чуточки.

— Да будет тебе, — девушка, совсем недавно разменявшая восемнадцатую зиму, всплеснула руками. — Входи скорее, устал поди с дороги-то? А я тут сготовила немножко…

— Постой, Леда, милая, погоди, — взмолился я, хватая любимую за руки. — Помнишь, зачем я уходил?

— Конечно, — девушка недоуменно замерла. — Чтоб воинской службой скопить денег нам на свадьбу…

— Да, — я улыбнулся как можно ласковее, тихонько вытащил из кармана удобной походной куртки маленькое колечко, надел его Леде на палец.

— Кор… — девушка охнула, разглядывая кольцо. — Какое красивое…

— Надеюсь, ты еще не передумала выходить за меня? — скрывая волнение, спросил я.

— Милый, — в ее глазах блестели маленькие искорки. — Как бы я смогла?

— Ну, вот и здорово, — из груди вырвался облегченный выдох. До чего же хорошо вновь быть рядом с ней, смотреть в ее улыбающиеся глаза. Я снова слегка сжал ее пальцы своими руками. — Тогда, лишь только пройдет месяц жатв, сыграем свадьбу, да такую, чтоб долго помнили!

— Милый Кор, — только и вздохнула девушка…

Вскоре весна уступила место теплому, благодатному лету. Вовсю шли работы на полях, колосилась рожь, близилась осень, а стало быть, и день нашей с Ледой свадьбы. И я снова засобирался в путь, на этот раз недалекий. В Тимории, ближе к заснеженным вершинам тамошних гор, жил друг, не раз спасавший мою жизнь в кровавых боях, и, прощаясь, я поклялся себе, что не забуду его, когда стану готовиться к свадьбе…

Как и прежде, ноги легко несли меня вперед, легкая котомка привычно постукивала по спине, но на душе было неспокойно, а из головы никак не шло прощание с Ледой.

— Чует сердце, беда будет, — шептала она, стоя в воротах и кутаясь в платок от зябкого ветра. — Давеча видела сон — вороны кружили над горами, криком своим пророча горе. Не ходи, милый, прошу, не ходи.

Однако не идти я не мог.

Путь вел меня все дальше от зеленых летних холмов ввысь, в зиму, вечно царящую на вершинах, откуда открываются тайные проходы в полные породами и драгоценными жилами гномьи шахты.

Дорога будто сама ложилась под ноги, свежий предгорный воздух еще не был столь холоден, как наверху, но уже достаточно свеж, а на душе у меня было ох как неспокойно. Глаза Леды, огромные и напуганные, несмотря на мои уверения; ледяные пальцы, сжатые в моих ладонях…

Шел я быстро, нигде не задерживаясь. Миновал родную деревеньку, издали глянул на отцовский дом, но заходить не стал. Вот пойду обратной дорогой, тогда и будет время заглянуть к друзьям, хлопнуть по кружке-другой пенного пивка, того самого, что варят в харчевне у папаши Пью. Без приключений пересек эльфийские земли и ступил на твердую почву Тимории.

Ближе к горам раскинулся совсем маленький хуторок, но его я также обошел стороной, и вот уже горы нависли над головой, тропка зазмеилась меж отвесных стен, и под ногами захрустела каменная крошка.

Я покосился на солнце. Если идти так же скоро, то завтра уже к полудню я окажусь у каменных гномьих жилищ, а там уже рукой подать и до гостеприимного дома друга.

…Остановился я возле приметного каменного козырька, будто крыша спрятавшего меня от повалившего к ночи снега. Собрал хвороста, запалил костерок. Весело и уютно трещало пламя, разгоняя ночной холод. Под этот треск, завернувшись в плащ, я и уснул.

Снилась мне какая-то беспокойная чушь, и, проснувшись ни свет ни заря, раньше даже, чем собирался, я чувствовал себя не отдохнувшим, а наоборот, словно всю ночь пробирался сквозь снежную пургу.

За спиной у меня тихо остывал пепел костра. Наскоро перекусив прихваченными в Альзонии припасами, я присыпал кострище снежком и отправился дальше.

За ночь здорово похолодало, утоптанная тропа оказалась по колено завалена снегом — ну а чего же я, спрашивается, хотел, вступая во владения гномов? Поминутно чертыхаясь от засыпавшего в сапоги снега, я шел вперед с твердым намерением не позднее вечера оказаться в теплом каменном жилище.

Вокруг не было ни души, лишь хрустящий морозец покусывал щеки да крадучись забирался под плащ, норовя извести оттуда последние остатки тепла. Но я лишь упрямо заворачивался в плащ поплотнее и продолжал переставлять ноги, замерзшие уже давно…

Мое внимание отвлек звук осыпавшегося гравия. Где-то совсем близко, но что мне за дело до того? В горах мелкие камешки зачастую, бывает, ссыпаются с привычных мест без видимых глазу причин. Не замедляя шага, я двигался дальше. Неподалеку осыпалась вниз другая груда камней. Хорошо еще, что падают не свысока, и можно не опасаться, что какой-нибудь из них попадет по голове. Тут, в узком проходе между невысокими скалами, бояться следовало лишь крупных булыжников, чей вес достаточен, чтоб проломить голову…

Но крупные валуны просто так со склонов не осыпаются. Лежат они надежно, прижатые собственным весом, в удобных углублениях и без приложения усилий со стороны двигаться даже и не собираются.

Так думал я, пробираясь по заваленному снегом ущелью и стараясь не обращать внимания на шорох ссыпающегося гравия. Все ближе и ближе, будто идет кто-то поверху…

Тренированное тело бросилось в сторону еще до того, как я успел понять, что происходит. И все-таки оно не успевало, никак не успевало…

Каменный грохот, катящиеся сверху валуны, резкая боль в придавленной ноге, липкая красная жидкость заливает глаза… И странный голос:

— Готов!..

Сознание возвращалось неохотно. Сначала я начал видеть смутные тени вокруг, потом стал возвращаться слух. Вскоре обрели чувствительность пальцы рук, а вслед за ними — и все остальное.

Без сомнения, я находился в каком-то подземелье. Я лежал на чем-то жестком, но пока никак не мог повернуть голову, чтоб осмотреться. Низкий, закопченный потолок нависал надо мной, и я наблюдал за тенями, отбрасываемыми на него горящим неподалеку факелом. Лоб мой охватывал широкий кожаный ремень, такие же ремни, только затянутые потуже, стягивали запястья и лодыжки. Во рту оставался привкус крови, и последнее, что я помнил, — падающий на меня валун и странный голос.

Поразмышляв немного о том, чей же голос я услыхал, и так и не вспомнив его, я почел за лучшее попытаться отдохнуть в ожидании собственного пленителя. Ведь, раз меня связали, оставили факел, стало быть, я для чего-то нужен.

Но время шло, а никто так и не появлялся. Странно, но ни жажды, ни голода я пока не испытывал, лишь гнилой привкус во рту никак не исчезал.

…По моим ощущениям, прошли уже многие часы, но факел горел все так же ярко. Нет, ну не может никакой факел, кроме магического, гореть более пары часов, стало быть, надо ждать. Вот-вот вернется пленитель, и наступит хоть какая-то ясность…

Шаги, раздавшиеся под низкими сводами, я услышал задолго до того, как должен был. Немного поудивлялся такой чувствительности и решительно списал ее на многократное эхо.

— Какой прекрасный экземпляр! — раздалось рядом, и прямо над собой я увидел лицо. О, это лицо было более чем приметно — нижнюю часть скрывает плотная черная маска, кожа сухая, сероватая, запавшие бесцветные глаза, укрытый черным же капюшоном череп. От макушки и до пят меня пробрало неописуемым ужасом. Оккультист!!!

Сам не знаю, почему я не заорал от ужаса. Наверное, мне просто сдавило горло. Повелитель мертвецов, не обращая внимания на мои расширившиеся глаза, восхищенно поцокал языком.

— Гляди, Свендр, он уже пришел в себя, — серокожее лицо приблизилось ко мне. — Еще немного, и у тебя будет прекрасный помощник, свежий и сильный.

Меня здорово встревожило это его «свежий и сильный». Особенно — «свежий». Будто только что выкопанный труп разглядывает. Внезапная догадка заставила волосы на моей голове зашевелиться от ужаса, и, не будь я привязан ремнями, то непременно потряс бы ею, чтоб только прогнать мерзкое наваждение. Нет, этого не может быть, я же не мертв!

Падающий сверху валун, привкус гнили во рту. Этот голос, прозвучавший надо мной перед тем, как я потерял сознание, голос стоящего надо мной оккультиста…

Мне захотелось закричать, забиться в путах. Что угодно, лишь бы убедиться, что я еще жив, что, вопреки всему, я выжил…

Тело отказывалось подчиняться. Оно, не обращая внимания на мои потуги, лежало неподвижно, и даже глаза замерли, не мигая, и таращились на оккультиста.

— Ну, я же говорил ему, что и сам могу поднимать мертвых! — вещал в это время серолицый, потрясая кулаками. — Я говорил ему, этому жалкому старикашке. Свендр!!! Поди сюда немедля!

— Ыыы! — раздалось в стороне, и шаркающие шаги ознаменовали появление рекомого Свендра.

Оккультист еще с минуту разглядывал меня, а потом, внезапно потеряв интерес, отвернулся и забубнил что-то негромко. Прислушавшись, я понял, что он надиктовывает кому-то список ингредиентов для зелий и чего-то еще, видимо, этому своему Свендру. Кто это такой? Наверное, слуга. Наверняка зомби — оккультисты не доверяют живым. Но у меня не было никакого желания узнать, действительно ли повелитель мертвецов разговаривает с живым трупом. Единственным моим желанием было обрести контроль над телом, убить мерзкого оккультиста и убедиться, наконец, что я сам все еще жив.

Словно заметив мои потуги, серолицый прервал свой монолог, задумчиво посмотрел на меня:

— Ничего, раб мой, потерпи. Я понимаю, что тебе хочется поскорее услужить мне, но ритуал еще не окончен. Однако же совсем скоро ты сможешь вновь овладеть своим телом и служить мне верой и правдой, как я и наколдовал.

«Мерзкий оккультист! — хотелось крикнуть мне. — Я никогда не стану тебе прислуживать! Скорее уж я вырву твой мерзкий язык, а потом зарежу тебя, как свинью, чтоб ты больше не мог творить таких гнусностей, как… как со мной…»

Я и сам не заметил, как вдруг начал признавать себя мертвым. Нет, надежда моя вовсе не угасла, она, как известно, умирает последней. Однако же и льстить себе не стоило — живых пленников оккультисты не брали, гораздо проще им было создавать себе мертвых слуг, чем возиться с живыми.

Они даже научились сильно замедлять разложение мертвого тела, так что подъятый труп служил им года и десятилетия до того, как становился дурно пахнущей, ни к чему уже не годной прогнившей массой.

Я лежал и с горечью понимал, что моя собственная беспечность сгубила меня. Больно было думать, что ни друг-гном, ни Леда, ни родители так и не дождутся моего возвращения. И по моему лицу, невзирая ни на какие заклятия, все-таки скатилась предательская слеза, но некому было ее увидеть…

…По коридору, тихо шаркая, удалялись от меня оккультист и его мертвый слуга Свендр, унося с собой единственный факел…

Как и обещал мой мрачный пленитель, телом своим я овладел довольно скоро. Однако же времени, проведенного в темном подземелье (а горящих факелов мне больше не оставляли) в бесконечных рассуждениях о будущей своей судьбе, хватило, чтобы понять, что с ходу мне хозяина (а именно так называл себя оккультист, когда снисходил до разговора со мной) не убить. Оккультисты, эти черные отродья зла, славятся своей недоверчивостью. Даже мертвым своим слугам они не доверяют, хотя я никак не мог понять, как же мертвая, лишенная разума плоть может предать своего хозяина.

Или он что-то подозревает?

В моем обращении в живого мертвеца, как я сообразил вскорости после того, как стал хозяину прислуживать, маг допустил серьезную ошибку. Ритуал создания зомби из мертвого тела обязательно включает в себя полное избавление будущего мертвяка от каких бы то ни было следов живой личности. Говоря по-простому, зомби должен быть умен настолько, чтобы понимать, что хочет от него хозяин и господин, и туп во всем остальном.

Однако же я не лишился возможности осознавать. Я помнил свое прошлое, Леду, себя. Я мыслил ровно так же, как и при жизни. Меня переполняли ненависть и горе…

В общем, я пришел к выводу, что с местью стоит немного повременить. Сперва следует втереться в доверие, приблизиться, быть может, даже разузнать, в чем заключалась ошибка оккультиста (как я ни старался, а ничем иным так и не смог объяснить того, что до сих пор разумен). Когда-нибудь Свендр, нынешний слуга мастера, окончательно развалится, он уже и так почти полностью разложился, еще немного, и он не сможет даже стоять на прогнивших ногах. И тогда я окажусь рядом — бессловесный, покорный с виду. И вот тогда я отомщу.

Никогда не забуду тот день, когда смог, наконец, вновь управлять самим собой. Удивительно, но оккультист, убивший меня, не просто так рассуждал о моем желании услужить — тело, обретшее по его воле вторую жизнь, и вправду стремилось во всем угодить своему мастеру. Я не сопротивлялся, изо всех сил делая вид, что так же туп, как и Свендр. Так же ходил, подволакивая ноги, и нечленораздельно мычал, когда ко мне обращались.

Ежевечерне, когда солнце скрывалось за краем земли, мастер проводил ритуал, поддерживающий в его слугах то странное подобие жизни, которое позволяло трупам двигаться, понимать приказы и покорно служить хозяину. Взметались к темному небу языки пламени; оккультист, потрясая костлявыми конечностями, с исступлением выкрикивал слова заклинания, взывал к непонятным, без сомнения темным, силам.

После таких ритуалов я чувствовал себя будто заново рожденным, прибавлялось сил, и даже гнилостный привкус во рту ослабевал. Подозреваю, что и Свендр испытывал нечто подобное, только вряд ли его разумения хватало, чтоб понять это.

Постепенно мое посмертное существование обретало некое подобие устаканившегося быта. Днем мы со Свендром, согнувшись под тяжестью доверха набитых пожитками мешков, послушно тащились за лошадью оккультиста, а когда он решал сделать привал, раскладывали походный шатер, разводили огонь, готовили нехитрый харч…

О цели своего похода мастер никогда не говорил. Лишь по вечерам, уединившись в своем шатре, он бурчал что-то себе под нос, низко склонившись над картой и водя по ней костлявым пальцем. Я много раз пытался подслушать его, прижавшись ухом к плотной ткани, но ничего не мог понять из его бессвязного бормотания.

Проведя вечер над картой, мастер сворачивал ее и прятал в походный цилиндр, обтянутый кожей.

Как раз перед тем, как отойти ко сну, оккультист проводил над нами ритуал. А потом, поручив Свендру охранять себя, ложился и сладко дрых до самого утра. Свендр, послушный приказу, всю ночь бдительно следил за тем, чтобы ни одно существо размером хотя бы с мышь не могло приблизиться к шатру. Это был идеальный момент для моей мести, если бы не одно «но», — я также входил в число тех, кому не следовало приближаться к шатру в ночную пору.

Сидя у костра, я ночи напролет пытался придумать, как же проникнуть внутрь, но в голову не приходило ни одной стоящей идеи. Кроме лишь одной — ждать и надеяться на чудо. В конце концов, назад мне дороги нет, и время теперь имеет для меня весьма малое значение.

И я ждал.

Костер прогорел быстро. Красные уголья еще давали немного тепла, но и они должны были вот-вот рассыпаться серым пеплом.

— Почему он потух?! — визгливо отчитывал нас со Свендром оккультист. — Почему, я спрашиваю? Неужели нельзя было искать дрова тщательнее?!

Я украдкой оглядел окружающие бивуак голые каменные склоны. И промычал что-то нечленораздельное, подражая Свендру.

— И зачем я вообще тебя создал, неблагодарный?

Мне нестерпимо захотелось прямо тут наброситься на него и задушить голыми руками. Но я сдержался — в любой миг, не произнося ни звука, оккультист мог прекратить мое нынешнее существование одним только усилием мысли, но я не желал умирать, оставив его попирать ногами этот мир. И потому сдержался.

Оккультист бушевал долго. Какими только словами он не поносил Свендра и, в особенности, меня. Кричал, что едва успел исполнить ежевечерний ритуал, а теперь, устав, вынужден ложиться спать в холоде.

— Никакого, даже самого простого дела доверить нельзя! — Наконец утихомирился чародей. — Свендр! Поди за дровами, живо! Да смотри, без них и не возвращайся!

Привычное уже мычание раздалось над моим ухом.

— А ты будешь охранять меня. Надеюсь, хоть это тебе по силам! — вновь возвысил голос оккультист.

Внутренне я возликовал. Вот он, мой шанс отомстить. Свендр вернется еще не скоро — я тщательно облазил все окрестности в поисках подпитки для огня, но мы были слишком близко к вершинам гор, и тут, в холоде и вечных снегах, уже не оставалось годной к сожжению растительности.

Кряхтя и поругиваясь, оккультист забрался внутрь шатра. Немного повозился и затих. Выждав для надежности, я тихонько прополз под пологом шатра, ежесекундно дергаясь от страха, подобрался к оккультисту. Он спал, не снимая маски, закутавшись в плотную медвежью шкуру. Серая кожа век слегка подрагивала, из-под плотной черной ткани доносилось едва слышное сопение.

«Вот и пришла пора, — подумал я, — отомстить тебе за то, что ты со мной сделал. Лежишь, сопишь себе тихо-тихо… Сны, наверное, видишь. А мне теперь ни сон, ни дыхание не нужны…»

…Старый наемник, вместе со мной сражавшийся против зеленокожей нечисти — орков, троллей, великанов — в той, совсем другой, настоящей жизни, как-то рассказывал мне, что, ежели убить оккультиста — вслед за ним помирают и все созданные им зомби. Я надеялся, что ветеран не ошибался, — ни к чему таким, как мы со Свендром, топтать эту землю.

Как ни странно, я не чувствовал никакого сожаления, что мое жалкое подобие жизни вот-вот оборвется. Наверное, я просто смирился, наконец, с мыслью, что мертв, и ничто не поможет мне вернуться к жизни, как бы я ни жаждал ее. Пожалуй, умереть окончательной смертью, заснуть навечно — единственное благо, доступное мне теперь.

Я не стал тратить время на воспоминания о том, чего лишился. Чем дольше я буду сидеть тут, с ненавистью глядя на оккультиста, и жалеть себя, проливая слезы о любимой невесте и несостоявшейся свадьбе, тем меньше у меня шансов отомстить и окончить свои страдания. И потому я просто сжал пальцы на тощей шее оккультиста и сжал их изо всех сил.

Хруст шейных позвонков стал для меня почти музыкой. Вот и все. Теперь и мы со Свендром тоже обретем покой. Я уселся рядом со стремительно остывающим телом, закрыл глаза и принялся ждать.

Издалека раздался вопль, очень похожий на обычное мычание Свендра, но заполненный отчаянием.

«Готов», — про себя прошептал я. И продолжил терпеливо ждать запаздывающую смерть. Я свежее, сильнее, наверное, проживу на пару часов дольше развалины-Свендра…

…Солнце трижды покинуло небосклон и вернулось — я наблюдал за пробивающимися сквозь тяжелые складки шатра лучами. Труп оккультиста, даже несмотря на царящий холод, уже пованивал, а я все еще был, скажем так, жив. И ничего не понимал.

Свендр приполз в лагерь спустя час после смерти хозяина — и окончательно издох на пороге шатра. А я жил уже четвертые сутки и, кажется, тело мое умирать окончательно не собиралось.

Сначала меня охватило отчаяние — как же так? А потом…

Я долго сидел и размышлял над причинами — солнце успело совершить еще один оборот вокруг всего мира.

Все мое существование после смерти должно было свестись к прислуживанию убившему меня оккультисту. Но в результате ошибки я сохранил не только разум, но и чувства.

Так, может, оккультист допустил еще одну ошибку, сделав меня невосприимчивым к его собственной смерти?

Придя к такому выводу, я принялся думать, как быть. До того мига, когда тело мое сгниет окончательно, пройдут долгие годы. К людям мне теперь нельзя, к эльфам или гномам — тем паче. Жить отшельником в глуши тоже не по мне.

Решив положиться на судьбу, я поднялся и, оставив бивуак нетронутым, а оккультиста со Свендром — не похороненными, отправился в путь.

Дорога вела вниз, к подножию гор. Интересно, что ждет меня внизу. Земли варваров, каганат орков. Или, может, я выйду к одному из множества раскиданных вокруг Тимории эльфийских альянсов? Что ж, пусть случай выберет за меня…

Я шел день и ночь, без остановок — мертвые не нуждаются в отдыхе. Вот уже и знакомое ущелье, и снег постепенно сходит на нет…

Да это же Алкмаар! Я вернулся обратно. Вот так сюрприз.

Вот только в воздухе пахнет не весенним цветом, не скошенной с лугов сочной травой и даже не опавшим сухим листом; ветер, долетавший до гор, несет отчетливый запах пожарища. Я прибавил шаг, спеша скорее увидеть, что же произошло.

…И вместо цветущей, богатой страны увидал пред собой безрадостный пейзаж: сухие, измученные деревья, ни травы, ни цветов. Вдали, почти у горизонта, виднеются дымы множества костров. Сердце мое, пусть мертвое и небьющееся, сжалось от страха. Отец, Леда, мои друзья… Что с ними, миновала ли их неведомая опасность?

Я с ужасом обозревал открывшуюся мне картину. Что же тут произошло?

Прибавив шаг и соблюдая осторожность, чтоб не попасться никому на глаза, я направился к родной своей деревеньке.

Временами на дороге мне попадались беженцы с нехитрым скарбом, и тогда я, завидев их, сворачивал с дороги и обходил их стороной — признать во мне зомби издалека было сложно, а вот вблизи разве что слепой спутает мою сухуюсероватую кожу с живой человеческой.

Мне нестерпимо хотелось остановить кого-нибудь из беженцев, чтоб расспросить, что же тут произошло, но я всячески сдерживался — ни к чему пугать и без того перепуганных живых. Тем более что едва ли хоть кто-то из них станет слушать мои расспросы — саданут по голове чем потяжелее, и вся недолга.

Лишь дойдя до деревни, я понял, наконец, что же приключилось с моим любимым Алкмааром.

Единственная улица была заполнена умирающими людьми. Их тела покрывали страшные язвы, некоторые стонали и просили о помощи, другие лишь бессильно провожали взглядом загадочных личностей в длиннополых плащах, чьи лица скрывались под капюшонами. Они ходили среди умирающих, временами наклоняясь к кому-то из них, после чего иных из них (в основном тех, на ком было поменьше язв) грузили на стоящие поодаль телеги.

Остальных же, не слушая ни стонов, ни мольбы, заживо стаскивали к большой куче заготовленных загодя дров.

Люди, сумевшие избежать чумы, в панике бежали в соседние королевства, трупы — обычные, не оживленные, не нужные даже загадочным плащеносцам, лежали прямо на улицах, там, где смерть настигла их…

Понадеявшись, что хоть Альзония устояла перед бедствием, я с утроенной силой поспешил туда, а в голове была лишь одна мысль — как там моя Леда?

Я больше не прятался от встречных — не до того. Но и они, завидя меня, не спешили бежать назад, лишь крепче сжимали в руках топоры и палки да провожали меня недобрым глазом.

Но самый ужас я испытал, лишь достигнув Альзонии. Некогда прекрасный торговый город постигла участь еще более жуткая, нежели чума. Вернее, смертоносная хворь уже отбушевала тут, собрав свою дань, а теперь…

В распахнутых настежь воротах неподвижными изваяниями замерли два зомби. В отличие от меня, оба они были одеты в отличные доспехи и хорошо вооружены. Как же так, ни один оккультист не доверится мертвяку настолько, чтоб дать ему в руки оружие. Или… Или этих зомби создали не оккультисты? Но кто тогда?

Подобравшись поближе и вглядываясь в пересечение грязных улиц, где сновали беспорядочные тени и раздавались беспорядочные вопли, я замер.

— Мортис, Мортис! Да здравствует славная Мортис! — неслось из ворот.

В кустах справа от меня зашуршало. Я бросился на звук.

— Поганый нелюдь! — Подо мной, извиваясь всем телом в попытке выбраться, лежал мужичок.

— Леда! — выдохнул я ему в лицо. — Где она? Что с ней?

Мужичок прекратил извиваться, закашлялся, попытался прикрыться грязным рукавом. Я посильнее придавил его к земле.

— Говори, а не то быстро к мертвякам отведу, — пригрозил я, вспомнив зомби в воротах.

— Какая Леда, не знаю никакой Леды, — забормотал мужик.

— Дочь торговца тканями, что живет на перекрестке Поварской и Купеческой улиц, — прохрипел я, хватая его за грудки.

— Ах, эта Леда, — вспомнил мужик и попытался ударить меня ногой. Я встряхнул его, и он, заикаясь и поминутно клацая зубами, продолжил. — Дак, н-нету ее больше, Л-леды той. Она, того… В-весной, как-к ж-женишок-то ее пропал, слегла с хворью непонятной… Не пила, не ела… Так и померла…

— Как померла? — спросил я и понял, что больше не смогу произнести ни слова. И все-таки выдавил через силу. — Когда?

— Да вот, недавнось совсем. Как раз перед тем, как чума приключилась-то…

Глаза мои заволокло кровавым туманом. Значит, пока я там, в горах, с мерзким оккультистом, моя Леда…

Я сам не заметил, как отпрянул от мужичка, и тот, с громким воплем: «Мертвяк, спасите!» бросился прочь. Не заметил, как на крики его один из стоящих в воротах зомби просигнализировал куда-то взмахами рук, и из города на роскошном коне выехала сопровождаемая толпой свежих зомби фигура. Часть мертвяков бросилась вслед за мужичком, всадник же, поведя головой, направил коня в мою сторону.

«Ненавижу, — подумал я, — всех вас ненавижу, оккультистов проклятых». И даже не поднял головы, когда надо мной нависла мрачная фигура.

— Чей ты воин? — раздалось надо мной. — Кто тебя создал?

Я не пошевелился.

— Отвечай, когда тебя спрашивает славнейший из рыцарей Смерти армии великой Мортис! — В гулком, не могущем принадлежать человеку голосе мне послышались гневные нотки. — Встань! Смотри на меня!

Тело подчинилось само собой. Я медленно встал и поднял голову.

На меня со спины угольно-черного коня смотрела жуткая маска, отдаленно напоминающая лицо. Целое мгновение я глядел на сидящее в седле существо.

Две красных искры, протянувшись из глаз рыцаря Смерти, забрались мне под череп и начали перекапывать мысли, чувства, воспоминания…

Ну уж нет! Я тряхнул головой, прогоняя назойливые искорки.

— Тебя создали не наши маги, — удивленно сообщил рыцарь.

— Меня создал оккультист, чьего имени я не знаю, — слова дались тяжело, но я постарался, чтоб они звучали отчетливо и нисколько не напоминали обычное для зомби мычание.

— Твой хозяин оставил тебе разум? — удивился рыцарь, никак не ожидавший от зомби членораздельного ответа. — Где он теперь?

— Он мертв. Я убил его.

— Зомби умирают вслед за создавшим их магом, — назидательно прогудел рыцарь. — Почему ты не умер?

— Не знаю, — прошептал я.

Изданный рыцарем звук более всего напоминал гулкий смешок.

— Мы ненавидим оккультистов и уничтожаем их одного за другим, — неожиданно сказал он. — Ты очень необычный зомби. Как звали тебя при жизни?

— Кор, — собственное имя показалось мне чужим, однако же в устах рыцаря Смерти оно зазвучало неожиданно уместно.

— Что ж, Кор, — рыцарь на мгновение задумался и продолжил: — Идти тебе теперь некуда. Живые не примут тебя, а тело твое будет разлагаться столь долго, что ты успеешь сойти с ума от одиночества и бессмысленности своего существования.

Я вновь опустил голову, признавая его правоту.

— Я предлагаю тебе примкнуть к воинству славной Мортис. Мы огнем и мечом пройдем по всем землям, уничтожая также и оккультистов. Нам не помешает такой солдат, как ты. Что скажешь на это, немертвый?

Настала моя пора хорошенько поразмыслить. Убивать невинных людей, уничтожать города и селения… Но ведь так я смогу отомстить каждому встречному оккультисту, всему их поганому роду за себя самого. И пусть зомби, служащие этой неведомой Мортис, тоже кого-то любили и были любимы — мне нет до них дела. Леда умерла из-за того, что я не вернулся. Мой отец наверняка мертв — его некрепкое здоровье вряд ли могло устоять против чумы.

— Ты поведешь наши армии к победе. Научишь наших зомби воевать, используя стратегию, — вещал надо мной рыцарь Смерти.

«Да, поведу, — почти без эмоций подумал я. — И научу. Я стану лучшим полководцем твоей армии, Мортис, кто бы ты ни была. Я положу к твоим ногам страны и города, все, какие пожелаешь. Я поднимусь так высоко, как только может подняться зомби. И даже выше. И уничтожу всех оккультистов, какие только есть на этом свете, чтоб их нога не попирала более землю. И, когда ты станешь доверять мне больше, чем лучшему своему рыцарю Смерти, больше, чем самой себе, я уничтожу и тебя, и все твое войско. Всех. Чтобы те, кто сумеет уцелеть, скрыться от ведомых мной полков, навсегда смогли забыть о том, что когда-то в этом благословенном мире существовали повелители мертвых — оккультисты и некроманты».

Дмитрий Терентьев ТРИНАДЦАТЫЙ КЛАН

Его Высокопреосвященству

Архиепископу Клементу

К делу № 14997

Строжайше секретно

Сии походные записи были обнаружены в «Запечатанных пещерах» Диавольских гор, известных Вашему Высокопреосвященству по делу, к коему данное приложение и относится. Доподлинно установлено, что рука, начертавшая нижеследующие строки, принадлежит брату Гюнтеру, инквизитору-страннику, благословленному на расследование сего беспокоящего дела и наделенному Вашим Высокопреосвященством особыми полномочиями.

Причины, кои побудили брата Гюнтера записывать свои наблюдения и суждения вопреки протоколу, очевидно, останутся нераскрытыми. Но, позволю себе смиренно домыслить, что стоит за сим лишь надобность некорыстная. Ибо известно негласно, что инквизиторы-странники, по причине частых угроз разуму, ведут такие записи, дабы, даже если впадут они в беспамятство, другие братья смогли продолжить следование предупрежденными.

Комментарий смиренно составлен братом Михаилом.

День первый

Если этот дым из трубы меня не обманывает, то я наконец-то прибыл на место. Успел перед самой бурей — хороший знак. Интересно, что Церковь хочет от этих безлюдных и заснеженных земель? Кажется, эта заброшенная заимка, где меня должен встретить «человек», стоит на месте старого тракта. Дальше должен быть перевал, которым уже лет сто никто не пользовался, и земли гномов, вероятно, столь же обитаемые на той стороне гор, как и на этой…

Не могу отделаться от мысли, что дело это, вплоть от самого получения задания, какое-то уж слишком странное… даже для инквизиции. Если ситуация настолько сложная, что требуется участие инквизитора моего уровня, то почему всего один человек осуществляет поддержку операции? И кто он? Чем вызван такой скудный инструктаж в Ордене? Опасаются внутренних врагов? Или, если дело столь пустяковое, то почему не послали охотника на ведьм? Неужели я перешел дорогу кому-то ТАМ? Дерзкая версия, с моей стороны, но такие мысли, пожалуй, объясняют эту непонятную ссылку…

…

Хм, нет, дело определенно непростое. Мой «человек» так старается выдавать себя за простолюдина, что явно им не является. Говорит-то правильно, и по движениям я бы ничего не заподозрил, но вот глаза… как раз глаза-то у простолюдина так не двигаются. Впрочем, в Серой Гильдии этим тонкостям пока не учат. А вот скрывать страх эти глаза умеют очень хорошо — я едва не поверил, что это всего лишь тот привычный и уже почти не замечаемый мной страх, который люди испытывают, находясь в обществе инквизитора…

Ладно, пожалуй, потерплю этот маскарад до утра — если дело непростое, то лучше отдохнуть с дороги, прежде чем заводить серьезные разговоры. Тем более, этот Гардхарус довольно неплохо готовит, что в такую стужу, пожалуй, даже лучше иного камина — зачем же обижать столь гостеприимного хозяина, указывая на то, что его профессиональное искусство пока уступает его поварским талантам… Ха-ха! Впрочем, нельзя не отметить, что такой поварской талант вполне может входить и в его профессиональный арсенал — столь тонко, не вызывая подозрительного, для любого инквизитора, притупления бдительности, меня мог задобрить только очень искусный мастер своего дела. Интересно, он уже понял, что я его раскусил?

День второй

Итак, мы действительно имеем дело с Серой Гильдией. Что ж, такое непопулярное, даже во внутренних кругах, сотрудничество, вполне объясняет столь малую вовлеченность людей в эту операцию.

Как я понял со слов Гардхаруса, его люди раскопали в здешних пещерах вход в какой-то подземный комплекс гномов. И в этом не было бы ничего необычного, если бы не отсутствие каких-либо исторических притязаний со стороны самих гномов на этот комплекс и если бы не совершенно уникальное начертание рун, которое поставило в тупик даже его — далеко не начинающего археолога. Впрочем, это определение, которое Гардхарус дал себе сам, еще предстоит проверить.

От моих осторожных попыток разузнать, кто был первоначальным заказчиком раскопок, и почему Серая Гильдия, в конечном итоге, решила обратиться к Церкви, он не менее осторожно и искусно уклонился, намекая на то, что мои старшие братья обладают всеми возможными деталями. И раз они не поставили меня в известность, то кто он такой, чтобы противиться воле инквизиции… Однако этот Гардхарус не так прост, как кажется даже на второй взгляд.

Когда я разглядывал листок с переписанными «странными рунами», Гардхарус с таким пристальным безразличием смотрел на меня, что из некоторого подобия уважения, которое я, кажется, уже испытываю к этому человеку, мне пришлось сказать, что да, возможно, я и видел эти руны раньше. От меня не ускользнуло то, что рука писавшего эти руны изрядно дрожала, но я пока приберегу это наблюдение. Кажется, Гардхаруса это даже немного успокоило. Он все еще знает больше, чем говорит…

Хотел бы и я больше понимать во всем этом. Все, что нам известно про тринадцатый клан, — это жалкие пара страниц в одном из строжайше охраняемых апокрифов. Попробую разговорить Гардхаруса после обеда — все равно из-за разыгравшегося бурана сегодня мы уже вряд ли отправимся к пещерам…

…

У этого Гардхаруса удивительная способность часами говорить ни о чем и уходить от самых интересных тем, не вызывая при этом даже раздражения. Есть чему поучиться.

К счастью, воспитание инквизитора позволяет деликатно лишать секретов даже таких людей… в чем, безусловно, заслуга наших наставников и учителей.

…

Итак, группа Гардхаруса состояла из шести проверенных, дисциплинированных и хорошо знающих друг друга людей, включая и его самого. Исследование только что открытого комплекса проводилось со всеми возможными предосторожностями, и Гардхарус, по его словам, был абсолютно уверен в том, что каждый член команды осознает недопустимость несерьезного отношения к вопросам безопасности. Тем не менее первый человек исчез уже через двое суток их работы в комплексе. И это притом, что каждый член команды должен был находиться в поле зрения хотя бы двух других компаньонов. Опуская ненужные подробности, Гардхарус считает, что его люди, по всей вероятности, уже мертвы. Таким образом, моя задача упрощается до поиска и ликвидации причины происшедшего.

Любопытен эффект, которым сопровождались исчезновения: никто из наблюдавших, как ни старался, не мог вспомнить момент, когда исчезнувший человек пропадал из поля зрения. Сам Гардхарус сравнивает это ощущение с моментом засыпания, который как ни лови и не вспоминай, все равно упустишь.

Никаких, даже малейших, следов борьбы на месте исчезнувших людей ни в одном из случаев найти не удалось. На мой вопрос о возможном присутствии в комплексе животных или других подземных обитателей Гардхарус также ответил отрицательно. Та часть сооружения, которую он и его люди успели исследовать, была совершенно чиста и находилась практически в идеальном состоянии. По его словам, даже светящиеся грибы и лишайники были в специально отведенных для этого неизвестным архитектором нишах и панно и совершенно не разрослись, что необычно, учитывая вероятный возраст этого комплекса.

На мои попытки услышать от Гардхаруса его мнение насчет возможного назначения столь огромного сооружения, он снова ушел от разговора — видимо опасаясь даже намеком выдать, что же они там искали. Люди порой так переоценивают свои секреты…

День третий

Бушевавшая всю ночь вьюга, кажется, стихла, но Гардхарус говорит, что в этих местах затишье не длится долго. До пещер два часа пути, и мы как раз можем успеть попасть в окно, которое подарила нам здешняя суровая погода. Славно, а то я уже начал чувствовать, что привыкаю к этому уюту.

…

Надо отдать должное погодному чутью Гардхаруса — мы действительно успели проскользнуть в это окно. Стоило нам ступить под своды пещеры, как небо тут же начало темнеть. Хм, второй раз за этот поход успеваю проскользнуть у бури между лап. У меня хорошее предчувствие: если все так пойдет и дальше, то уже через день-два можно будет с чистой совестью возвращаться в обитель. Снега и студеный ветер — это все же не мое.

…

А они весьма неплохо здесь обустроились. В этой пещере, которую группа Гардхаруса превратила в некое подобие перевалочной базы, пожалуй, можно переждать не одну бурю. Начинаю проникаться некоторым уважением к Серой Гильдии… Но, безусловно, не стоит забывать, что их методы и цели далеко не всегда угодны Всевышнему.

Гардхарус говорит, что вход в комплекс находится в нескольких сотнях шагов в глубь пещеры. Что-то очень уж он демонстрирует уверенность в себе, и, кажется, речь его стала чуть быстрее, чем обычно, появилась даже какая-то невнятность. Нервничает? Сейчас он возится с какими-то инструментами, которые в большом количестве остались тут от его предыдущей экспедиции, но у меня такое ощущение, что он просто очень не хочет возвращаться в этот комплекс.

Я так и не добился от Гардхаруса подробного и правдоподобного рассказа о том, как же так случилось, что из всей группы ему единственному удалось выбраться. Этот его тщательно скрываемый страх, похоже, отнимает столько духовных сил, что он совершенно утратил способность смотреть на некоторые вопросы профессионально. Думаю, если сейчас я попрошу его остаться и прикрывать меня здесь, то облегчение, которое он должен будет испытать от того, что ему не придется быть моим проводником, разговорит его лучше дыбы…

Да, пожалуй, брать его с собой — действительно, не лучшая идея. В конце концов, для того чтобы противостоять мороку, мне не нужна компания, а не тренированный в таком деле напарник будет только отвлекать внимание… Следи за ним там — то ли пропадет, то ли нападет…

…

Из-за вновь разыгравшейся бури снаружи темно, как ночью, хотя, по моим ощущениям, не прошло и половины дня. Думаю, не будет особого вреда, если я отправлюсь прямо сейчас, а переночую уже внутри. Гардхарус во всех деталях описал, как мне добраться до того места в комплексе, где работала его группа. Именно там пропал первый человек, и именно оттуда я собираюсь начать расследование.

…

Действительно, любопытное место — это подземное сооружение совершенно не похоже на то, что я когда-либо видел у гномов. В отличие от их грубоватых построек и столь же неряшливой отделки пещер, архитектура и отделка этого места просто пронизаны порядком. Впрочем, первое ощущение, которое испытываешь, ступая под эти своды, — это не столько даже «порядок», сколько «чуждость». Хотя изобилие руники, пусть и несколько иной, нежели у современных гномов, не оставляет сомнений об авторстве. Я не ошибся тогда: со всей очевидностью, это действительно объект тринадцатого клана.

Весьма интересна их задумка с освещением. Мне доводилось видеть, как в других кланах разводят светящиеся грибы для этих целей, но здесь места для столь необычных осветителей предусмотрены самой архитектурой. Еще более любопытны панно из светящихся лишайников, о которых упоминал Гардхарус. Эти странные картины идут вдоль всего коридора и его ответвлений. Если затушить факел, то у человека с воображением может создаться впечатление, будто шествуешь по галерее одержимого бесами художника, мне же это напоминает подводные переходы с окнами из кварцита, что я видел в руинах мерфолков. Впрочем, долго терпеть этот синий свет невозможно — начинают появляться головокружение, легкая тошнота и желание поскорей покинуть это место. Особенно неприятен он, если смотреть на светящиеся картины не прямым взглядом, а искоса, что неизбежно происходит, если двигаться по коридору ровным шагом.

Любопытно, что хочет найти Церковь в руинах этого забытого клана? Впрочем, не стоит отвлекаться на посторонние мысли — раз Всевышнему угодно, чтобы я очистил это место, дабы те, кому уготована такая роль, смогли продолжить здесь работу, то так оно и будет.

…

Прибыл на место, где работала группа Гардхаруса. Указания, которые он дал в пещере, были довольно точны, и весь путь не занял и часа. Впрочем, заблудиться здесь сложно — этот комплекс, несмотря на его очевидно огромные размеры, имеет очень четкую и легко воспринимаемую структуру.

Я тщательно осмотрел обозначенное Гардхарусом рабочее место первой жертвы и подтверждал отсутствие признаков борьбы. Такое ощущение, что работавший здесь человек просто отложил свои инструменты и решил ненадолго отлучиться. Хм, и в этом просторном зале совершенно не за что спрятаться: не представляю, как можно было незаметно выпасть здесь из поля зрения. Да, без морока все эти исчезновения, определенно, не обошлись.

До наступления ночи, по моим расчетам, осталась пара часов, и я планирую устроить ночевку в этом импровизированном археологическом лагере. Из зала ведут шесть коридоров — четыре боковых и два главных, расположенных друг напротив друга. Один из главных коридоров ведет к выходу — через него я сюда и попал, а другой, вероятно, ведет к центру комплекса — туда я планирую совершить небольшую вечернюю прогулку перед завтрашним марш-броском. Есть у меня такая версия, что все пропавшие найдутся именно в центре комплекса… или на пути к нему. Там, в пещере, Гардхарус поделился со мной предположением, что все это сооружение представляет собой соединенные коридорами концентрические окружности и, возможно, располагается на нескольких ярусах. Самое простое, что приходит на ум из его описания, — это нечто вроде колес от телеги, сложенных одно над другим, где спицей колеса как раз и является главный коридор.

…

Час пути, и пока никаких отличий от того коридора, по которому я пришел в «зал археологов»: те же светящиеся грибы, те же картины из лишайников, те же боковые ответвления, которые, вероятно, ведут или на другие ярусы, или соединяются с такими же главными коридорами. Ничего нового. Подозреваю, что этот поход будет скорее долгим и нудным, чем трудным. Пора возвращаться в лагерь.

…

Хм, а вот это уже интересно. Где-то на половине обратного пути у меня выгорел факел, и сейчас я вынужден идти при свете грибов и этих панно из лишайников. Я уже упоминал о несколько неприятном эффекте, который сопровождает созерцание этих «картин», особенно если двигаться вдоль них по коридору в полной темноте. Но, оказывается, что если идти вдоль этой галереи в обратном направлении, то эффект будет несравнимо сильнее. Мне даже пришлось остановиться на отдых, так как, кажется, я уже начал терять чувство времени… М-да-а, любопытные картины, но почему-то мне совершенно не хочется разгадывать их тайну… Попробую передвигаться с закрытыми глазами. Коридор прямой — надеюсь, не заплутаю…

…

Это будет несколько сложнее, чем я думал, — даже с закрытыми глазами этот синий свет лишайников не дает покоя. Кажется, будто он… цепляется за кожу своим липким сиянием… Что за невыразимое отвращение!

…

Наконец-то вернулся в «зал археологов». По сравнению с этим сумасшедшим коридором — почти родное место. Не знаю, сколько времени прошло, но разум подсказывает, что я не должен был блуждать слишком долго. Скорее всего, сейчас только начало ночи. Эта прогулка меня так измотала, что создалось ощущение, будто я уходил отсюда не два часа назад, а как минимум, сутки.

День четвертый

Забавные сны тут снятся. Этот морок несколько раз за ночь пытался устроить мне «ложное пробуждение». Должно быть для людей Гардхаруса, которых никто не учил отличать миры морока от яви, такие сны были настоящим кошмаром. Впрочем, по сравнению с действием этих светящихся картин, местные кошмары выглядят лишь неказистыми чудищами, нарисованными детской рукой.

Перед тем как мы вчера расстались, Гардхарус говорил о том, что если двигаться по главному коридору быстрым шагом, то путь к центру комплекса не должен занять больше двух суток — он как-то вычислил это по кривизне боковых коридоров. Но меня больше беспокоит обратная дорога — определенно, без запаса факелов в коридоры лучше не соваться. Впрочем, думаю, в этом лагере найдется что-нибудь подходящее. Не могли же археологи работать при столь слабом «естественном» освещении. Кажется, вчера я даже видел где-то здесь масляную лампу.

Ловлю себя на мысли, что мне не хочется даже думать об этих «картинах», не то, что идти туда… Если бы не вспомнил ту сосредоточенную возню Гардхаруса с его инструментами, то почти наверняка точно так же начал бы сейчас возиться с поиском факелов. М-да, забавно.

…

Решил пока поберечь факелы — хочу быть уверенным, что мне хватит на обратную дорогу. Несмотря на неприятный эффект от света лишайников, полную силу которого я испытал вчера, возвращаясь в «зал археологов», при движении в сторону центра он, пожалуй, вполне терпим и где-то даже подгоняет.

…

Почти десять часов легкого бега, и я вышел на еще один зал, идентичный тому, где работал Гардхарус со своими людьми. Следов пропавших не обнаружено. Пожалуй, не буду останавливаться для сна, пока не изведу этот морок. Не хочу излишне затягивать свое пребывание в этом месте. К тому же вряд ли поиск и уничтожение источника займет так много времени, что моему разуму понадобится столь серьезный отдых, — я вполне способен не терять концентрации в течение трех суток.

Хм, любопытно… Кажется, ко всему прочему, я начинаю испытывать некое подобие азарта. Это неестественно для меня. Очевидно, чем ближе к центру я подбираюсь, тем возбужденней становлюсь.

Да, только что проверил: пульс учащен. Пожалуй, здесь нужно быть более бдительным… Такие симптомы для обычного морока… гм, необычны.

…

Еще три часа бега — все такой же коридор.

Замечаю, как азарт и возбуждение начинают плавно сменяться чувством тревоги. Сердце здесь бьется еще сильнее, чем прежде. Определенно, это не от усталости. Думаю, что по мере приближения к источнику, чем или кем бы он ни был, тревога будет перерастать в страх, а ближе к эпицентру — в ужас. Это уже больше похоже на действие морока, хотя меня по-прежнему смущает та начальная стадия с возбуждением.

…

Два часа бега — тот же коридор. Ничего нового.

Изменения в состоянии. Как я и ожидал, тревога начинает перерастать в страх. Чувства обострены, тело начинает лихорадить, как перед лицом смертельной опасности. В отличие от естественного страха, эти симптомы пока не затрагивают разум. Впрочем, обычный человек, не имеющий подготовки инквизитора, уже потерял бы эту грань…

Полагаю, что это даже не морок, а так называемый «низкий звук». Если эта версия верна, то для человека, не знающего нужные мантры, двигаться дальше смертельно опасно. А вот мне это бы облегчило задачу. Попробую проверить…

…

Пятнадцать минут ходьбы. Мантры не дают эффекта — это морок, хотя и весьма странный. С каждой тысячей шагов каждый орган тела работает все лихорадочней. Не только страх, но и все другие чувства обострены, кажется, до предела. Обостряется и восприятие «картин». Они просто гонят вперед на этот уже почти ощутимый ужас. Физически невозможно оборачиваться и смотреть назад, через эту галерею, по которой шел, — отвращение неимоверное, но, в отличие от страха, это отвращение почему-то кажется более естественным, знакомым, «понятным». Впрочем, сознанием я не могу этого объяснить — действие светящихся картин на разум мне понятно не более чем действие этого странного морока на тело. Могу только предположить, что у них, вероятно, разная природа.

…

Еще десять минут ходьбы. Нашел первое тело. Старик. Ран и других следов насильственной смерти нет. Вероятно, не выдержало сердце. Удивительно, как он вообще смог пройти такое расстояние в таком почтенном возрасте. И не стыдно было Гардхарусу брать с собой старика в столь сложную экспедицию…

…

Пять минут ходьбы. Еще два тела, на расстоянии двух сотен шагов друг от друга. Оба старики. Следов насильственной смерти нет. Вообще-то, это немного странно — из разговора мне почему-то показалось, что в группе Гардхаруса все же не было такого количества стариков. Но их экипировка определенно указывает на принадлежность к археологам Серой Гильдии. Чертовщина какая-то. Это была не первая экспедиция?

Что любопытно, все три тела лежали так, как будто двигались в обратную от центра сторону, но ни при ком из них не было ни факелов, ни масляных ламп. Эти «картины», что, только на меня так сильно действуют? Впрочем, возможно, тот из пропавших, кто шел последним, просто забрал у них эти факелы. Да, пожалуй, это разумное объяснение. Хм, кажется, мороку на секунду удалось сбить меня со здравого мышления…

…

Еще пять минут, еще одно тело. Опять старик. Следов насильственной смерти нет. Судя, по положению тела, шел от центра к выходу. Более выраженные, чем у предыдущих трупов, следы тления заставляют меня еще раз задуматься о том, что эта экспедиция не была первой. Все сложнее чувствовать время, и что-то не то с этими стариками…

Хочу повнимательней осмотреть тело… Хотя, на самом деле, просто ищу повод остановиться — этот морок силен. Да, и галерея этих отвратительных картин позади ощущается уже затылком… Очень странно, но смотреть вперед я по-прежнему в состоянии. Чувствую, что если так будет продолжаться и дальше, то скоро придется зажигать первый факел.

…

Нашел последнее тело. Очень надеялся увидеть нечто иное, но и этот оказался стариком. Почти истлел. Факелов или лампы при нем тоже не обнаружилось. Сомнений нет — это группа Гардхаруса. И все они умерли от старости. От очень быстрой и преждевременной старости…

Не могу понять, зачем они шли туда на этот страх? Или, если их гнали «картины», но в какой-то момент страх пересилил, то, как они смогли повернуть и идти обратно, не имея нормального света? Если я здесь даже спиной под броней чувствую это отвратительное сияние… Его действие индивидуально? Тогда почему на меня, тренированного инквизитора, он действует так остро?

Хм, не помню, в какой момент я начал воспринимать всю галерею этих светящихся пятен единым образом, но так, пожалуй, действительно будет точнее, чем воспринимать каждое панно отдельно…

Еле сдерживаю свое тело, чтобы не броситься в панике обратно, навстречу этому отвращению… И это, пожалуй, единственное, что заставляет меня не зажигать факел, — я здесь выполняю волю Всевышнего, и эту работу нужно доделать! Каким бы сильным ни был морок — я сильнее! Пора двигаться. Думаю, уже скоро…

…

Какой удивительный баланс… С одной стороны дышит разрывающий сердце ужас, а с другой — выворачивающее наизнанку отвращение, вызывающее теперь еще и непонятный гнев, желание разрушить это уродливое нагромождение камней, чтобы просто увидеть, почувствовать, вдохнуть небо… Можно было бы даже сказать, что я нашел некую «точку комфорта», дальше которой двигаться в ту или иную сторону просто невозможно. Этакая паутина из иллюзий. Впрочем, нет ничего проще — нужно только зажечь факел, и путь назад открыт. Будь это моя идея, я бы обязательно ею воспользовался…

Пока я размышлял об этих постаревших трупах, мне пришла в голову одна интересная мысль. Думаю, у местного страха гораздо более глубокая природа, чем мне казалось ранее. Возможно, что это даже и не страх совсем… То, что находится в центре комплекса, очевидно, ускоряет некоторые процессы и, возможно, даже само время! А страх — это всего лишь попытка сознания дать определение новому незнакомому чувству, которое, как и страх, сопровождается ускорением работы всего организма. Это объясняет и смерть людей Гардхаруса, и то, что последние два тела, которые я нашел, истлели больше других. Отчасти это объясняет и то, почему я все еще жив и даже не начал стареть. Как инквизитор, я несу в себе порядок более высокого уровня, а воздействие времени, как известно, наиболее разрушительно в первую очередь для наименее упорядоченных структур. Грешник, чья душа полна хаоса, не прошел бы здесь и половину пути.

Ну да, пофилософствовали, и будет — кажется, я уже вижу выход. По моим расчетам, центр всего этого безумия будет как раз за той рунной аркой.

…

Я почти подошел к выходу. Отсюда хорошо видно, что зал, в который выходит мой коридор, невероятно огромен. Каждый шаг дается с неимоверным трудом. В голове шумит так, будто на нее разом решили обрушиться тысячи водопадов. Надеюсь, если сознание отключится, то тело не подведет, и десятилетия тренировок направят мою руку так же твердо, как это сделал бы я сам. Всевышний Отец, дай мне сил!

…

Не понимаю, что случилось… Неужели я сорвался и убежал? Сколько же я был без сознания? И где я сейчас? Кажется, это один из тех боковых коридоров…

Факелы и лампа пропали. А значит, теперь у меня только один путь. И судя по тому, что тело по-прежнему испытывает это подобие ужаса, я где-то недалеко от центра, и работа все еще не выполнена. Нужно остановиться и попытаться вспомнить, что произошло… Так, главное — не отключаться…

День пятый?

Я все-таки отключился. Тело плохо слушается. Что это? Усталость? Откуда она? Сколько же я блуждал без сознания? Кажется, я снова в главном коридоре. Не знаю, тот ли это коридор, через который я шел, или один из соседних… Освободи.

…

Уже несколько раз ловил себя на мысли, что бездумно бреду куда-то. Серьезный у меня противник. Давно таких не было… Освободи.

Если так будет продолжаться и дальше, то я просто умру от истощения. Это под небом я легко смог бы прожить без еды и воды месяц, а то и два. Но здесь… Здесь я не чувствую дыхания звезд. За таким толстым камнем, я знаю, даже дети рождаются либо мертвыми, либо уродцами — взгляд Всевышнего не проникает на такую глубину и душа не может найти предназначенное ей тело… Нужно убираться отсюда, пока этот морок не извел меня. Я был не готов к такому… Освободи!

…

Как же мне обмануть эти картины? Как заставить себя преодолеть это отвращение? Нужно собраться с силами. Нужно попытаться понять… Освободи! Да, понять! Если я пойму природу этого страха или природу этого отвращения, то путь откроется. Куда бы он ни вел, но это будет путь! Чтобы освободить тело, нужно сначала выпутать свой разум. Освободи!

…

Как будто два продавца зазывают сразу в оба уха… Освободи! В голове только их слова и нет места для собственных мыслей… Освободи! И не разобрать, чего они хотят, и невозможно уйти… Освободи! Хотят ли они одного и того же? Освободи! Или у каждого из них свой товар и свой язык? Освободи!

Тело слушается все хуже. Освободи! Пишу эти строки, и не покидает ощущение, будто кто-то очень большой заглядывает в мою тетрадь из-за левого плеча… Освободи! Подсматривает… Освободи! И пишет что-то в ней своей длинной темной рукой. Освободи! Но нет, это всего лишь моя левая рука. Освободи! Правда, я ее совсем не чувствую… Освободи! В глазах все плывет, как только пытаюсь понять, что она делает… Освободи! Нужно бежать отсюда и не думать об этих картинах. Освободи! Закрыться от них. Освободи! Я смогу, ведь это всего лишь замкнутое и темное пространство. Освободи! Я сам сотни раз видел, как слабые личностью и душой еретики используют этот прием в своих сектах, чтобы стирать все ценности из души человека. Освободи! Чтобы сделать разум слишком слабым, дабы он принял любое лживое учение без малейшего сопротивления. Освободи! Тьма открывает лишь пустоту, а наполняет ее лишь свет… Освободи! Но свет, как и ангел, — лишь носитель, и не всякий свет — есть добро, как и не всякому ангелу чужда зависть… Освободи! Нужно просто понять это там, глубоко в душе, и путь к спасению откроется… Освободи! Нужно просто бежать… Освободи! Молитва поможет мне… Освободи!

…

Нет! Я больше не могу смотреть на эти картины! Что за чудовищный разум додумался устроить здесь галереи из этих отвратительных мерцающих пятен? Как будто знал, что рано или поздно тот, кто придет сюда, будет вынужден тянуться к нему, такому уродливому, тошнотворному, но единственному здесь свету. Но я больше не могу позволить этой липкой гнили просачиваться в мою душу! Как глуп я был, когда считал тогда, в другой жизни, что это отвращение мне ближе и понятнее! Их нельзя понять! Их нельзя принять! Все мое существо противится этому! Или, быть может, этот странный морок, который выдает себя за страх, так обостряет мое восприятие?

Но нет, здесь он слабее, я пробежал столько, что, в сравнении с тем, что было Там, почти не чувствую, как он давит мне на плечи… Однажды обострившись, это чувство теперь не может угаснуть, ибо таково и есть мое к ним отношение. Я все еще помню, что когда-то я наступал на горло самому сильному ужасу, но никогда не шел по пути отвращения. Другие — да, но это был их выбор. Зачем я пытаюсь быть здесь тем, кем не являюсь? Зачем пытаюсь бежать от себя? Зачем пытаюсь уподобиться им, живым мертвецам, стареющим под тяжестью собственных грехов? Обратный путь в этот мир отвращения для меня закрыт, я знаю… И есть лишь одно место, где нет этого гнилого света. Но и туда я боюсь возвращаться…

…

Теперь я вспомнил, что увидел там, в сердце этой тюрьмы, выстроенной богами. Да, теперь я понимаю, что это за место. Тогда, шесть тысячелетий назад Всевышний позволил оказаться в заточении не только Бетрезену… И теперь я знаю, что искала Церковь. Теперь я понимаю, почему смог выбраться Гардхарус и почему я не смогу. Теперь я понимаю его страх. И понимаю, как смешон страх перед инквизицией, за который я поначалу принял то, что было в его глазах, по сравнению с тем, что он испытал здесь. Ибо здесь он, действительно, нашел себя, свое неискаженное отражение, свой Истинный СУД.

Теперь у меня есть ответы на все те пустые вопросы, которые когда-то я считал важными… Остался последний, самый главный вопрос. Но на этот вопрос, кроме меня самого, никто не даст ответа. И, кажется, я уже знаю, каким он будет.

Да, лучше испытывать самый жуткий страх, чем самое жуткое отвращение. Я возвращаюсь, чтобы пройти сквозь то безумие мира, которое копилось здесь с тех самых времен, когда Невендаар впервые познал горе войн и предательство ангелов. Я возвращаюсь, чтобы открыть Ему свою душу и разум. И я чувствую, как легка стала моя дорога. Ведь путь на суд не может быть труден, если СУД Справедливый…

День???

Справедливость… справедливость нужна лишь единицам, а богам и толпе нужна ложь, ибо все трое заодно. И, чтобы этот мир существовал, справедливость должна быть в цепях. Это так просто, что никому не приходит в голову. Забавно. Я думал, что иду на свой СУД, но это оказалось всего лишь экзаменом и… «приглашением».

Возвращаюсь к своей старой и уже почти забытой привычке писать в походной тетради, чтобы хоть как-то собрать и упорядочить мысли… Сколько времени я провел здесь в этом бреду, в этой духовной лихорадке? Уже сотни, тысячи раз я хотел предать этот мир огню и тысячи раз я хотел его спасти. Тысячи жизней я прожил, и мне многое открылось, но теперь рассудок возвращается, и нужно принять решение…

Простой выбор. Или остаться здесь навеки, или вынести на свет то, что когда-то заковали в эти цепи из камня и отвращения несколько алчных до власти богов, поделивших Невендаар. Вынести, и будь что будет…

Сколько же завистливых ангелов падет? Сколько лживых богов покинет этот мир обличенными? Кто станет новым отцом этого мира? Правильно — тот, кто является им изначально… Это справедливо, и именно это произойдет, если я приму решение разорвать цепи вековой лжи. Вселенная состарится в мгновение, как те, несчастные, или вернется в первозданный хаос, в те времена, когда Всевышний судил справедливо и создавал ангелов, еще не способных к зависти. Стоит мне лишь вынести под небо запертую здесь, с Его молчаливого согласия, часть Его же собственной души…

И сейчас я пытаюсь найти хоть какие-то причины, чтобы этого не делать. Пытаюсь найти удобные ответы на вопросы, столь долго бывшие для меня неудобными. Но Истина здесь, словно жгучий яд, проникает в душу сквозь все поверхностные суждения и заблуждения, обращая их в тлен, оставляя нетронутым лишь то, с чем находит свое родство. И каждый ответ звучит как приговор.

Почему Всевышний был так слеп? Почему позволил себе казнить невинного? Потому что разум Его был в цепях собственной лени? И стоило ему только раз отвернуться, как мир наполнился паразитами, которые со счастливым визгом ринулись быть его глазами, руками и ушами.

И вот они теперь, Его истинные глаза. Его Справедливость. Его Суть. Томится здесь уже шесть тысячелетий, в ожидании того, кто выдержит Ее СУД. Она взирает на меня, и мне страшно за свои грехи, ибо все мои оправдания, бывшие любимыми столько лет, все то, что дарила мне Церковь и собственная глухая совесть, осыпалось мне под ноги прахом моей смертной плоти. Но оторваться невозможно, так как еще более мне страшно за грехи Всевышнего…

Видел ли Он несовершенство своих первых творений? Способен ли Он будет оправдать себя, случись предстать Ему перед Судом, что был доступен когда-то только Ему самому? А если нет, то способен ли Он будет излить на себя тот праведный гнев, что был обрушен Им на невинного тогда еще Бетрезена?

…

Я не готов к таким вопросам, но и оставлять все как есть я не вправе. Как нет у меня и права казнить этот мир. Ведь я уже «творил справедливость» там, где дела людей и богов не касались меня лично, и я видел отражение этих дел и себя в них. И я не хочу повторять эту пытку снова…

Есть только один выход.

…

Я возвращаюсь в мир, но теперь Я — соСУД Справедливости, и там, где моя новая СУДьба проложит мне путь, Возмездие больше не будет медлить, а лукавые языки, пытающиеся размыть истину, будут стираться в кровь об ее острые края. И, быть может, это еще не та свобода, которой достоин этот Дар, но только так я могу дать шанс и тому миру, в котором был рожден, и тому, во что все еще верю.

И если Всевышний заслуживает Суда, то рано или поздно он сам перейдет мне дорогу, и тогда… он будет казнен.

Кирилл Токарев АНГЕЛ ПО ИМЕНИ МЕЛЬЦИАР

Черные, скрюченные ветки цеплялись за изодранное в клочья платье, а выступающие из земли корни так и норовили подвернуться под ноги. Лери не обращала на это внимания. Задыхаясь и оскальзываясь на осыпающихся склонах лесных оврагов, девушка бежала вперед.

«Я успею. Я должна успеть». — Эту мысль она повторяла про себя, словно молитву или заклинание.

Яркое утреннее солнце, ярмарка в городке Истбридж, улыбающийся отец — все это теперь казалось далеким и ненастоящим, как волшебный детский сон. Война, о которой так долго говорили, оказалась вдруг совсем рядом, разрушив спокойный быт жителей Лунных Предгорий.

Перед глазами Лери мелькали ветки и черные стволы деревьев, но девушка видела оскаленные морды боевых коней, свирепые маски забрал и взлетающие к небу мечи. Там, на городской площади, смерть собрала щедрую жатву. Закованные в доспехи воины без жалости разили собравшихся на праздник крестьян, не делая различия между детьми и стариками, между мужчинами и женщинами. В круговерти кровавого кошмара отец успел оттолкнуть Лери к груженным товарами телегам, а сам, крестьянин и сын крестьянина, никогда не державший в руках ничего острее кухонного ножа, подхватил с земли выпавшую из рукгородского стражника алебарду. Подхватил, чтобы мгновение спустя рухнуть на залитую кровью мостовую.

«Беги домой…» — успел прошептать тогда отец, и это были его последние слова.

Домой… Лери не помнила, как выбралась из погруженного в хаос всеобщей резни городка. Кажется, кто-то пытался ее задержать, остановить, возможно, ее даже преследовали. Однако Всевышний милостив к беззащитным: несмотря ни на что, девушка сумела достичь опушки леса, что разделял пылающий Истбридж и ее родную деревню.

Сколько ей еще идти? Уж точно никак не меньше двух миль. По дороге гораздо дольше, дорога сильно петляет между холмов, но у тех, кто напал на Истбридж, есть лошади, а у нее вся надежда только на собственные ноги. Темнеет в глазах. Лери присела на пожухлую траву, слушая, как гулко стучит в ушах кровь. Долго сидеть нельзя, на это просто нет времени, но, если она не передохнет сейчас, она не сможет идти дальше. А дома — мать и два младших брата, Патрик и Хэмиш, а еще старый священник Осфрид, и деревенский староста, и дурочка Магда… Если она не успеет, то все будет в точности как на городской площади. Но она сможет, она должна успеть! Не обращая внимания на боль, Лери поднялась на ноги и медленно побрела вперед.

Неласковое и хмурое осеннее солнце угрюмо глянуло из-за серой пелены облаков, скупо одарив бредущую лесной тропой девушку надеждой. Но, как только Лери вышла из-под полога погруженного в сон леса, надежда разбилась, словно упавшее на каменный пол зеркало. Над родной деревней клубился жирный черный дым.

Кажется, она кричала? Билась в рыданиях, взывала к Всевышнему, умоляла Небесного Отца покарать безжалостных убийц? Или в порыве гнева и скорби она звала совсем иную силу, взывая к ярости Того, о ком тихий и печальный Осфрид говорил на проповедях, сбиваясь на едва слышный шепот?

А потом, заплаканная и растрепанная, с перемазанными землей руками и сбитыми до крови ступнями Лери побрела вперед. Туда, где еще утром стоял ее дом. Туда, где несколько часов назад ее ждали мать и братья. Теперь она не плакала — слез просто не осталось. И лишь одна мысль билась в ее голове умирающей осенней бабочкой…

«Я не успела…»

Родная деревня встретила Лери густым чадом погребального костра. Дома, служившие кровом и защитой, полыхали ярко, с какой-то безумной, сводящей с ума красочностью. Краем глаза девушка видела снующие среди огня и дыма тени. Грабители? Или чудом уцелевшие обитатели пылающих жилищ? Если кто-то выжил — то надо помочь, указать путь из огня или хотя бы просто закричать, дать знак, что они не одни. Эта мысль скользнула по самой кромке сознания Лери, но девушка осталась к ней безучастна. Как зачарованная, она шла по ведущей к маленькой деревенской церкви улице. Там, впереди, был ее дом. Там ее ждали. Ждали еще несколько часов назад.

На трупы, так похожие на сломанные куклы, Лери старалась не смотреть.

Крепкие руки в кольчужных перчатках сильно сдавили ей плечи. Девушка дернулась, забилась, словно пойманная птица, но чужие и холодные руки держали ее крепко.

— Дальше тебе идти не надо, — голос над самым ухом. Уверенный и спокойный. — Там только смерть. Все, кто жил в этой деревне, — мертвы. Воины Юбера де Лали не щадят сторонников Императора.

— Пусти! — Лери попыталась вырваться, и стальные кольца кольчуги больно впечатались в ее плечо. — Там мои родные, там мама, братья… — Девушка разрыдалась, уже не сопротивляясь накатившейся волне отчаяния.

— Там только трупы. Пойдем. Наймиты де Лали все еще рыщут по округе. — На плечи Лери лег теплый, подбитый мехом плащ из алого бархата. — Поверь мне, ты уже никому из них не поможешь. И я тоже не помогу.

Всхлипывая и ничего не видя сквозь застилающие глаза слезы, Лери подчинилась. Впрочем, далеко уйти им не удалось. Трое всадников нагнали Лери и ее таинственного спасителя на расстоянии двух полетов стрелы от разоренной деревни. Вороненые доспехи, черные с прозеленью плащи и безжалостные, ловящие отблески пламени клинки. В намерениях воинов сомневаться не приходилось: всадники даже не попытались заговорить, сразу бросившись в атаку. Против воли, Лери зажмурилась… А когда, спустя десяток ударов сердца, она открыла глаза, все уже было кончено. Тот, кто увел ее из пылающей деревни, тяжело дыша, опирался на окровавленный меч. И с хриплым ржанием бежали прочь лишенные всадников кони.

Они шли на север, туда, где лежали еще не затронутые междоусобицами земли, туда, где слово Императора все еще являлось законом. Лери боязливо косилась на своего спутника, не решаясь ни о чем его спрашивать, а дважды спасавший ее незнакомец предпочитал разговору молчание. На привал остановились посреди глухого леса. Незнакомец неправдоподобно быстро развел костер, а затем задумчиво посмотрел на девушку:

— Спрашивай. Я постараюсь ответить на твои вопросы.

Только сейчас, в дрожащем свете костра, Лери наконец-то сумела как следует рассмотреть своего спасителя. Неровно расчесанные волосы, свободно падающие на плечи. Слишком бледная кожа. Черные глаза и слегка надменный изгиб рта. Кажущаяся алой в отблесках пламени кираса, стальные наплечники с причудливой вязью незнакомых узоров.

— Что молчишь? — Воин наклонился к огню, продолжая смотреть на Лери. — Ты боишься меня? Напрасно. Я не смог бы причинить тебе зла. Но похоже, что тут дело не в страхе. Слишком много смертей, да?

Девушка нашла в себе силы удержать непрошеные слезы и кивнуть головой.

— Война… На войне всегда так. Когда-то я даже получал от этого удовольствие. Но это было давно, очень давно. — Воин тряхнул головой, и его черные волосы взметнулись вверх подобно крыльям. — Если не можешь или не хочешь спрашивать, я буду рассказывать сам.

— Как… Как твое имя? — Лери все-таки нашла в себе силы задать незнакомцу вопрос.

— Мельциар. Ты можешь называть меня Мельциар. — Воин скривил уголки рта в подобии улыбки, но улыбка эта вышла совсем невеселой.

Спрашивать у своего спутника что-то еще девушка больше не решилась. Поплотнее завернувшись в плащ и придвинувшись поближе к огню, Лери закрыла глаза, стараясь вспомнить лица родных, но усилия эти были тщетны. Она видела только горящую деревню и вздымающиеся к небесам жадные языки пламени. Вскоре девушка забылась тяжелым, горячечным сном. А назвавшийся Мельциаром воин еще долго сидел перед затухающим костром, всматриваясь в осеннюю ночь.

Утро разбудило Лери холодной осенней моросью. Зябко поежившись, девушка поднялась на ноги.

— Проснулась? — Голос незнакомого мужчины, прозвучавший совсем рядом, заставил Лери вздрогнуть. — Это хорошо. Нам предстоит долгий путь.

Мельциар сидел возле заново разожженного костра, сосредоточено переворачивая насаженную на сук заячью тушку. Похоже, ни холод, ни сырость ему совершенно не мешали.

— Куда мне идти? — Только теперь, снова увидев своего спутника, Лери осознала, что все случившееся вчера — не сон. — У меня нет ни родных, ни дома. Мне некуда идти.

— Я не могу допустить, чтобы ты погибла. — Воин отрезал подрумянившийся кусок зайчатины и с видимым удовольствием отправил его в рот. — А если ты останешься в этих лесах, то смерть будет далеко не самое худшее для тебя. Про Юбера де Лали говорят всякое. И, могу тебя уверить, большинство слухов о нем — чистая правда. Его душа уже давным-давно принадлежит Владыке Бетрезену. Хотя сам Юбер еще продолжает питать на сей счет какие-то иллюзии.

Странное дело, но называющий себя Мельциаром изменился! Манера говорить, взгляд, движения… Лери с удивлением отметила, что теперь он нисколько ее не пугает. И его внешность… Вчера спутник показался ей глубоким стариком, а сейчас он выглядел ненамного старше ее!

— Держи, — воин прервал нить мыслей Лери, протянув девушке кусок жареного зайца. — Если не поешь как следует, то мне придется тащить тебя на спине, что, согласись, будет не очень кстати.

— И все-таки, куда ты поведешь меня, Мельциар? — Аромат готовой еды сводил с ума и туманил мысли, но Лери решила в первую очередь прояснить свое дальнейшее будущее.

— Говорят, Император Демосфен и верные ему дворяне находятся к северо-западу от Лунных предгорий. Туда-то я тебя и отведу. Так будет лучше всего. Достаточно далеко и от войск Юбера, и от Утера Возвратившегося.

Услышав последние слова Мельциара, Лери едва не выронила еду из рук. Утер! Или, точнее, принц Утер. Исчезнувший десять лет назад, во время Великой Войны. Тогда смерть и скорбь не сумели добраться до ее родной деревни, но отец часто рассказывал жуткие истории об оживших мертвецах, о рвущемся в мир Падшем и о мятеже, охватившем Империю. Рыцари Демосфена выстояли десять лет назад. Но что будет теперь?

— Утер жив? — Лери посмотрела на воина широко распахнутыми от удивления глазами. — Но это же… Это же счастье! Откуда ты это знаешь? Ты видел принца?

— Не видел, но знаю. И еще, я точно знаю, что война не закончится с возвращением Утера. Скорее даже наоборот. Все, хватит об этом. Мы идем на северо-запад, к ставке Демосфена, — с неожиданной злобой в голосе ответил Мельциар.

Больше Лери не пыталась говорить со своим спутником о вернувшемся наследнике, ну а Мельциар, похоже, снова стал самим собой: угрюмым, неразговорчивым и пугающим. Они шли через осенний лес, и гнетущая тишина была их постоянным спутником. Молчали птицы, притих качающий кроны деревьев ветер, даже ветки, и те старались лишний раз не скрипеть. Мельциар шел вперед уверенным шагом, не выказывая ни малейших признаков усталости. Словно и не был закован в тяжелый, в добрых пять стоунов, доспех. Изредка воин останавливался, чтобы подождать отстающую девушку, но при этом он так недобро сверкал глазами, что Лери опасалась даже смотреть в его сторону, не то что пытаться заговорить.

Они были в пути уже несколько часов, и местность вокруг стала меняться. Лес стал реже, а местность холмистее. Иногда в просветах между деревьями можно было разглядеть заснеженные вершины далеких гор.

Лери первая заметила городок, притаившийся в зажатой между холмов долине. О чем незамедлительно сообщила своему спутнику.

— Я не хочу больше спать под кустом, словно бродяга. В этом городке наверняка есть постоялый двор, и…

Мельциар внимательно посмотрел на девушку, и Лери осеклась на полуслове.

— Этот городок вот-вот может стать очередной жертвой войск Юбера. И ты все равно хочешь идти туда?

— Да, хочу, — тихо, но твердо ответила Лери.

Воин поправил сбившиеся набок ножны.

— Дело ведь не в ночлеге и не в постоялом дворе. Ты не сможешь меня обмануть.

— И что? Мельциар, скажи мне, и что с того, что я не хочу, чтобы этот городок повторил судьбу моей родной деревни? — девушка теперь говорила почти шепотом, а в ее глазах стыли хрустальные капли слез.

— Что ж. Ты сказала. А я слышал. — Воин размашистым шагом двинулся вниз по склону покрытого жухлой травой холма. — Но захотят ли услышать твои слова жители этого городка — я не знаю. — Последнюю фразу воин произнес уже не оборачиваясь.

* * *

…Как ни печально, но Мельциар оказался прав. Ни священник, ни избранный горожанами мэр, ни местный судья не отнеслись к ее словам с должным вниманием.

— Война затронула тебя кровавым крылом, дитя, но сюда ей нет дороги. Войско, ведомое Утером, уже близко. И нам нечего бояться воинов мятежного Юбера, — так ответил Лери городской мэр.

Точно так же, пусть и несколько иными словами ответили ей и остальные власть имущие.

Простые горожане тоже ничего не желали слышать.

— Ты сделала все, что могла. — Прикосновение одетой в кольчужную перчатку руки было почти ласковым. — Но люди всегда и везде одинаковые. Они не верят в опасность, пока она не окажется совсем близко.

— Но они же… Они не понимают! Что стоит Юберу направить свои войска через эту долину?

Мельциар промолчал, но Лери не стала ждать от него ответа.

— Мне кажется, что я чувствую приближение беды. — Вполголоса, так, что воин едва-едва мог ее расслышать, сказала девушка. — И этот город… И его жители… Над ними словно черная тень.

Рыцарь, остававшийся до этого безучастным, с неожиданной злобой стукнул кулаком по столешнице. Немногочисленные посетители харчевни, в которой оказалась со своим спутником Лери, испуганно заозирались по сторонам. По всему было видно, что горожане робели перед теми, кто избрал своим ремеслом войну.

— Потому-то я и не хотел заходить в этот город. — Мельциар поднялся со скамьи, нависнув над Лери исполинской крепостной башней. — Но твой дар привел нас сюда. Я теперь не знаю, успеем ли мы убраться отсюда до того, как воины Самозванца окажутся…

Договорить рыцарь не успел. Потому что в этот самый миг, разбив закопченное окошко, в харчевню влетел горящий, плюющийся во все стороны искрами факел.

— Они уже здесь. — Спутник Лери с лязгом вытащил из ножен тяжелый клинок. — Прошу тебя лишь об одном. Держись за моей спиной. Ни дальше, ни ближе.

Сочтя кивок за утвердительный ответ, Мельциар шагнул к выходу из обреченного заведения. Бросившихся к дверям горожан рыцарь отшвырнул прочь, словно котят. А на кривых улочках городка, название которого Лери так и не сумела запомнить, царил хаос. Всадники в темно-зеленых плащах с криком и улюлюканьем проносились то туда, то сюда, рубя мечами безоружных горожан и щедро разбрасывая пропитанные горючим маслом факелы. Несколько крытых соломой домов уже превратились в настоящие костры.

— Людей не переделаешь и не переучишь. — Идущий впереди Лери Мельциар с глухим хаканьем рубанул замахнувшегося на него секирой всадника.

— Почему жители севера считают крепостные стены излишеством?

Ответа от Лери рыцарь не дождался. Зато из-за ближайшего переулка на него вылетели двое сторонников де Лали на взмыленных, разгоряченных скакунах. Не сговариваясь, наемники одновременно бросились в атаку… Почти одновременно они и нашли свою смерть.

— Следуй за мной! Не отставай!

В покрытом чужой кровью лице рыцаря с трудом угадывались человеческие черты, но девушка даже не подумала о том, чтобы попытаться спастись из обреченного городка самостоятельно. Мельциар, то ли странствующий рыцарь, то ли наемник, был ее единственным шансом. Перешагнув через валяющийся в луже крови труп, девушка вошла в узкий и темный проулок следом за своим защитником. Неожиданно Мельциар остановился. Опустил к земле меч и, наклонившись к Лери так, что их лица оказались на одном уровне, тихо сказал:

— Что бы ты ни увидела. Как бы это тебя ни напугало. Несмотря ни на что, продолжай идти за мной. Я нужен тебе. А теперь, похоже, и ты нужна мне. Нужна гораздо больше, чем я мог предполагать. Ты понимаешь меня, да?

Лери не понимала. Потрясения последних дней, льющаяся рекой кровь и постоянное гнетущее чувство близкой беды мало способствовали пониманию. Но, тем не менее, девушка уверено кивнула.

А дальше были только пламя, мерно взлетающий ввысь окровавленный клинок, скрежет разрубаемых лат и дикие крики раненых и умирающих. Воины де Лали — Самозванца не могли справиться со спутником Лери ни поодиночке, ни вдвоем, ни втроем. Впрочем, на узких улочках численное преимущество сводилось практически на нет. Большой удачей для Мельциара и Лери было и то, что среди тех, кто атаковал беззащитный город, не было ни лучников, ни арбалетчиков. Однако даже самое большое везение не может длиться вечно. Удача Лери и ее спутника закончилась у восточной окраины погруженного в хаос городка. Рыцарь только глухо выругался, когда прямо с крыш охваченных пламенем домов на мостовую стали прыгать сгорбленные фигуры с неправдоподобно изогнутыми суставами. Вначале пять, затем десять, пятнадцать… Очень скоро счет дошел до тридцати. В обожженных руках зловещих существ (назвать их «людьми» Лери не могла при всем желании) как по волшебству возникли тускло блестящие короткие мечи.

— Кроввввь… Огонь… Агония… Бетрезззееннн… — Оказывается, эти странные подобия людей умели говорить. В окутанных алыми бликами зрачках светился разум. Пусть искаженный, но все же…

Клинок Мельциара со свистом описал дугу.

— Псы Бетрезена. Одержимые. — Рыцарь резким движением отбросил с глаз упавшие на лицо волосы. — А Юбер де Лали, оказывается, находится к Бездне ближе, чем я предполагал.

— Тыыы… Всссеее… Равноооо… Ближееее… — Шипение одержимого ничем не напоминало человеческую речь.

— Неужели? — Мельциар удивленно поднял бровь. — Тогда иди сюда и попробуй отправить меня к Владыке.

Второго приглашения тем, кто лишился душ, не потребовалось. С глухим утробным рычанием трое из них бросились к замершему в ожидании воину. Мельциар привычно взмахнул мечом, но одержимые оказались на удивление проворны: двое из нападавших успели отпрыгнуть назад, избегнув гибельной стали, третий же сумел отразить удар своим коротким клинком.

— Ты слаб. — Предводитель псов Нечистого громко расхохотался. — Ты так слаб, что даже не сможешь утолить нашу ярость.

— Много болтаешь, мразь. — Презрительно сплюнув, рыцарь взмахнул мечом. — Если я слаб, то ты и тебе подобные все равно слабее. Ведь я один, а вас чуть ли не тридцать.

Хохот сменился озлобленным рыком. Мельциар едва успел оттолкнуть Лери к стене ближайшего дома и заслонить ее собой.

Пятеро одержимых бросились вперед, по-звериному припадая к земле. Взмах мечом — и один из пятерки с воплем отскакивает прочь. Выпад — и еще одна одержимая демоном телесная оболочка оседает на мостовую. Удар — и выбитый из скрюченных пальцев клинок улетает в сторону. Лишенный оружия одержимый с глухим рычанием бросается на Мельциара, следом за ним, словно по сигналу, в бой вмешиваются и остальные псы Бетрезена. Тяжелый меч в руках рыцаря порхает, как бабочка, но одержимых много, слишком много…

…Лязг, вой, рычание, блеск клинков и отсвет пожара. Лери съежилась за спиной Мельциара, стараясь как можно плотнее вжаться в равнодушный камень стены. Спасший девушку рыцарь сейчас казался скалой, о которую в бессильной ярости разбиваются волны, но на сколько еще хватит его сил? Все чаще короткие мечи в руках одержимых глухо скрежетали по стальному панцирю Мельциара, а тяжелый полуторный клинок в его руках наносил удары все реже. Скоро, очень скоро силы рыцаря иссякнут, и тогда…

Словно прочитав мысли Лери, Мельциар прохрипел:

— Они не доберутся до тебя. Обещаю. Что бы ни случилось, ничего не бойся.

Не бояться? Как можно не испытывать страх, видя перекошенные, перемазанные копотью и кровью морды, чувствуя смрадное дыхание тех, кто когда-то были людьми? Смерть страшна сама по себе, но оказаться в руках одержимых еще страшнее. Взгляд Лери упал на невзрачный кинжал, висящий на поясе Мельциара. Узкий, почти игрушечный. Но при этом способный подарить легкую смерть. Стоит только протянуть руку, вытащить его из ножен и тогда… Пусть говорят, что Всевышний Отец осуждает самоубийц. Милость Его не знает границ, и Он сумеет понять, сумеет…

Мельциар шагнул вперед, оставшись с неприкрытой спиной. Лери закричала, точнее, она хотела закричать, но пересохшее от страха и потрясения горло сумело издать лишь слабый хрип. Одержимые, не обращая на девушку ни малейшего внимания, взяли рыцаря в кольцо, лишив его последней возможности вернуться к спасительной стене. Впрочем, Мельциар продолжал сражаться. Упав на одно колено, рыцарь крутанул над головой меч, ткнул кольчужным кулаком в чью-то ощеренную пасть, а мгновение спустя… Разрывая металл доспехов, как старый пергамент, за спиной Мельциара развернулись полыхающие огнем крылья. Фигура воина тоже преобразилась, теперь он был гораздо выше и массивнее обычного человека. Блики пламени отражались в разом потемневших глазах Мельциара.

Произошедшая метаморфоза заставила податься прочь даже одержимых, впрочем, их замешательство длилось недолго. С леденящим кровь воплем, в котором слились воедино и страх, и ненависть, псы Бетрезена бросились в атаку. С искаженным от гнева лицом Мельциар взмахнул огненными крыльями, испепелив на месте не меньше десятка врагов. Те из одержимых, что сумели избежать пламенной купели, скрестили мечи с преображенным неведомой силой рыцарем, но теперь в исходе схватки не возникало сомнений. Мельциар двигался и атаковал с нечеловеческой быстротой, недоступной даже порабощенным демонами марионеткам. Взмах, парирование, удар. Еще удар. Выпад — и притворное отступление… Лери даже не успела досчитать до десяти, как все было кончено. Огненные крылья за спиной рыцаря исчезли, как будто их и не было, Мельциар снова выглядел как обычный человек. Только в глазах воина продолжала клубиться затаившаяся в ожидании темнота.

— Пойдем. — Мельциар протянул девушке руку, и Лери непроизвольно попятилась назад. — Пойдем. Я же говорил, что сумею тебя защитить.

— Кто ты? Кто ты, Мельциар? — тихо прошептала девушка.

Ответом ей было молчание.

— Я расскажу тебе одну старую легенду. — Голос рыцаря гулким эхом разносился по погруженному в сумерки лесу.

Все было как вчера, если только забыть безымянный городок и безнадежную схватку на его окраине. Забыть полные черного тумана глаза и огненные крылья. Лери против воли потянулась к символу Всевышнего Отца, но амулета при ней не оказалось. Лопнула тонкая волосяная нить.

— Давным-давно, на заре времен Всевышний создал себе слуг и помощников. — Мельциар продолжал говорить: — Ангелов и младших богов. А величайшим из ангелов был…

— Бетрезен. Я знаю эту историю, — перебила рыцаря Лери. — Зачем ты рассказываешь мне это?

Воин невесело усмехнулся.

— Неужели тебе не интересно узнать, кто же я? Право слово, я удивлен.

— Ты не демон, — тихо, почти неслышно, сказала девушка. — Демоны несут только зло и разрушение. Они не мыслят иного существования. Ты — или ангел, или дух — хранитель.

— Что ж. Пускай для тебя я буду ангелом. Ангелом по имени Мельциар… — Рыцарь задумчиво посмотрел на свою спутницу. — И все-таки я расскажу тебе эту историю, — продолжил Мельциар. — Когда Бетрезена заточили в Бездне, он ведь сошел с ума. Но не сразу, далеко не сразу. Даже там он пытался творить. И первые его создания были… были близки к людям. Настолько, насколько это вообще применимо к демонам. Кровожадные чудовища появились потом, гораздо позже. А те, кто был создан в первые века заточения, еще были способны на чувства, отличные от ненависти. Они еще умели любить и страдать, испытывать жалость и сомнения. Однажды случилось так, что созданный Падшим демон пал жертвой красоты одной смертной женщины. Он даже восстал против собственного повелителя, против собственной сущности. Восстал, будучи обреченным на поражение.

Лери внимательно посмотрела в глаза спасшего ее рыцаря. Сейчас в них не было той пугающей тьмы, что затопила зрачки ее спасителя тогда, в кольце одержимых. Он демон? Пусть так, но он единственный, для кого она хоть что-то значит в этом мире. Так во имя Всевышнего, почему она должна его бояться?

— Кто бы ты ни был, Мельциар… Для меня ты будешь ангелом.

Воин усмехнулся:

— Да будет так. Ведь, как ни крути, я тоже многим тебе обязан. Ведь именно ты освободила меня.

Освободила? Лери посмотрела на своего спутника с недоумением.

— Отчаяние. Боль. Одержимость одной мыслью. И твоя сила. Сила истинной провидицы. Именно ты освободила меня. — Взгляд Мельциара завораживал и гипнотизировал, обещая и маня, обещая… Что? В чем суть этого невысказанного обещания? Лери потянулась было вперед, но тот, кого она сумела призвать себе на помощь, отвел глаза. А мгновение спустя девушка провалилась в глубокий и беспокойный сон.

Она летела. Летела над необъятными просторами Невендаара, над цветущими землями Империи, над погруженными в вечную осень эльфийскими пущами, над заснеженными вершинами северных гор. И везде, куда бы ни падал ее взгляд, бушевало пламя. Люди и нелюди, демоны и посланцы небес сражались друг с другом, убивая и умирая. Сожженные города и деревни, бредущие по дорогам скитальцы с безжизненными лицами. Лери видела не погребенных мертвецов и залитые кровью поля. Девушка старалась отвести взгляд прочь, но какая-то неведомая сила заставляла ее видеть, видеть и запоминать. Кажется, она кричала? Но в ответ на ее испуганный крик слышался лишь глумливый хохот тварей из бездны. А когда ее отчаяние достигло наивысшего предела, Лери увидела. Увидела занесенный над имперской столицей исполинский огненный клинок, который сжимал в когтистой лапе невиданных размеров дьявол. Лери было известно его имя. Когда-то давно его звали Утер…

— Проснись, проснись! Все уже закончилось. Что бы ты ни видела, это только сон, всего лишь сон! — Холодная вода сумела вернуть Лери к жизни. Тяжело дыша, девушка села на еловых ветках, что служили ей постелью. Мельциар стоял рядом. На лице воина читался неподдельный испуг.

— Я видела его. Видела, какое зло он несет. — Кошмар сна уходил прочь неохотно. — Мельциар, ведь Утер — это же воплощение бездны! Он не спаситель, он гораздо худшая скверна, чем даже де Лали.

Рыцарь невесело кивнул:

— Утер — это воплощение самого Бетрезена. Воплощение смертное, но, тем не менее, очень могущественное. Если ему удастся исполнить то, что он задумал, весь Невендаар станет еще одной Бездной.

— Я должна предупредить тех, кто видит в Утере спасителя. — Собственное горе после того, что она видела во сне, казалось Лери сущим пустяком. — Императора, инквизицию… Всевышний Отец, да кого угодно, кто поверит мне!

— Того же хочу и я, — задумчиво проговорил Мельциар. — После того как я снова оказался на свободе, после того как я снова вдохнул воздух этого мира… Лери, я не хочу, чтобы Невендаар превратился в полную бушующего огня геенну.

Лери улыбнулась. Впервые за время, минувшее после кровавой ярмарки в Истбридже.

— Значит, мы сумеем сделать это. Вместе — точно сумеем.

К концу второй недели пути Лери и ее спутник встретили имперский разъезд. Усталые рыцари не пожалели времени на долгие расспросы, впрочем, Лери рассказала о том, что ей довелось пережить почти без утайки. Умолчала девушка лишь о том, кем на самом деле являлся Мельциар. Внимательно выслушав рассказ Лери, старший из рыцарей махнул рукой:

— Твой рассказ похож на правду. Проклятый де Лали знатно порезвился в Лунных предгорьях. Но Всевышний видит все. Теперь самозванец корчится в пламени бездны.

Услышав о смерти лжеимператора, Мельциар вскинул голову и пристально посмотрел в глаза говорившему.

— Когда это случилось? Кто разбил войско де Лали?

— Битва была несколько дней назад. А разбил самозванца не кто иной, как Утер Освободитель. — На усталом лице воина отразилась неподдельная радость. — Через несколько дней Демосфен собирается устроить торжественную встречу своему наследнику.

— Если вы отправляетесь в Финдар, то можете ехать с нами, — вмешался в разговор седоусый воин, со щитом, украшенным атакующим грифоном. — У нас как раз есть пара свободных лошадей, так что вы успеете прибыть в город как раз к началу празднества.

— Благодарю за великодушное предложение. — Голос Мельциара был ровным и спокойным, но глаза его метали молнии. — Мы почтем за честь продолжить наш путь с благородными рыцарями Императора.

Всю оставшуюся до ставки Императора дорогу Лери и Мельциар почти не разговаривали. Слишком много чужих ушей было вокруг, да и за две недели блужданий по лесам предгорий было сказано все, и даже больше.

«Если кто и сможет убедить Демосфена в том, что его наследник — это принявший человеческое обличье демон, то это ты, Лери. Истинные провидицы рождаются не так уж часто», — Мельциар повторял эти слова слишком уж часто, словно сам сомневался в том, что говорил.

По правде говоря, Лери тоже сомневалась. Кто она такая? Девушка из сожженной деревни, чудом сумевшая спастись. С какой стати правителю могущественной державы слушать ее и, более того, верить ей? Как-то раз девушка прямо сказала об этом Мельциару.

Выслушав ее, рыцарь долго молчал, а потом произнес такие слова:

«Ты очень похожа на нее. На ту женщину, которую я когда-то полюбил. Она тоже обладала даром предвидения, и она умела убеждать».

И вот, наконец, окованные бронзой врата Финдара распахнулись перед Лери и ее спутником. Город, опьяненный недавней победой, освобожденный от затянувшегося кошмара войны. Яркие кафтаны горожан, пьяные солдаты и распевающие веселые песни священники. Скрипящие на ветру вывески трактиров и постоялых дворов, горящие и днем и ночью фонари домов терпимости. Город, полный беспечности и ожидания грядущего праздника. Впрочем, приметы недавней войны тоже присутствовали. От взгляда Лери не укрылись прибитые над городскими воротами головы мятежников и болтающиеся на крепостной стене висельники.

— Вот и Финдар, милостивые господа. — Седоусый рыцарь по имени Бран отвесил Лери изящный поклон. — Если у вас есть дело к короне, то я могу проводить вас…

— Да, у меня есть такое дело, — перебила рыцаря девушка. — Причем это дело не терпит отлагательства. Благородный сэр, мне надо обязательно попасть на аудиенцию к Императору.

Если старый воин и удивился, то виду он не подал.

— Это будет непросто. Учитывая то, что вы не дворянка, а ваш спутник, похоже, не имеет права на собственный герб… — Бран в задумчивости поскреб заросший густой щетиной подбородок. — Впрочем, я думаю, что смогу вам помочь. Сейчас только раннее утро. Если вы согласитесь подождать, то я постараюсь устроить аудиенцию с кем-нибудь из Совета.

— Да, мы подождем. Столько, сколько будет нужно, — поспешно проговорила Лери.

Как ни удивительно, но долго ждать приглашения не пришлось. Полтора часа спустя Лери и Мельциар уже стояли перед массивным и мрачным особняком на Соборной площади Финдара.

— Прошу вас. Советник Йоган де Брие готов вас принять. — Мальчишка-герольд, проводивший их до резиденции советника, с надеждой посмотрел на Мельциара. Усмехнувшись, рыцарь бросил проводнику серебряный дукат.

— Советник… Не сам Император, — упавшим голосом сказала Лери.

— Ничего. Убеди сначала его. — Мельциар улыбнулся, а потом шагнул на широкие каменные ступени крыльца.

Анфиладу комнат и залов, переплетение коридоров и галерей Лери пролетела как на крыльях. И вот наконец…

— Удивительно! — Голос человека в высоком головном уборе, украшенном ликами святых, прямо-таки звенел от радости. — Демон и ведьма. Причем прямо здесь, в моем доме. Воистину, неисповедимы пути Всевышнего.

Инквизитор! А место, тот зал, в котором ожидали ее и Мельциара, не зал для аудиенций, а…

— Добро пожаловать в мою домашнюю церковь. — Инквизитор обвел руками пространство зала. — Силы, что служат Владыке Бездны, здесь ослабевают, зато силы Воинов Господа крепнут и умножаются стократно.

— Ловушка. Я так и знал! — В спокойном голосе Мельциара слышалась с трудом сдерживаемая ярость.

— А на что рассчитывал ты, нечистый дух? — Посвятивший себя истреблению зла в притворном удивлении всплеснул руками. — Ты и призвавшая тебя еретичка добрались до Финдара вместе с посвятившими себя Всевышнему рыцарями. Демон может обмануть кого угодно, но только не благословленные самим Мизраэлем символы Божьи.

— Я не еретичка! — крик вырвался у Лери помимо ее воли. — Я верю во Всевышнего! А Мельциар — он кто угодно, только не демон!

— Неужели? — Теперь в голосе инквизитора слышалась нескрываемая издевка. — Тогда, верно, он ангел?

«Да, он ангел! Ангел по имени Мельциар. Мой ангел-хранитель!» — хотела закричать Лери, но не успела. С устрашающим ревом Мельциар бросился вперед. И за плечами рыцаря уже расправлялись пылающие огнем крылья.

— Достаточно! Я, Йоган де Брие, слуга Всевышнего Отца, лишаю тебя свободы, нечистый дух! — Ажурный перстень на руке у инквизитора блеснул голубым светом. И уже расправленные было крылья осыпались на мозаичный пол холодным пеплом, а сам Мельциар с глухим стоном рухнул на колени. Тело демона оказалось перехвачено крест-накрест мерцающей небесной синевой цепью.

— Узри, ведьма, силу праведной веры! — Йоган де Брие грозно сверкнул глазами. — Ни один демон не сможет одурачить тех, кто истинно верует!

Хриплый смех был ему ответом. Смеялся скованный чародейской цепью Мельциар.

— Неужели? Ни один? Ты поражаешь меня, инквизитор. Ты знаешь, кто на самом деле наследник Утер?

— Утер — не человек! Он не кто иной, как сам Бетрезен! — Крик Лери гулким эхом разнесся по залу. — Я вижу сны, святой отец. Страшные сны, о том, как Империя сгорает в огне, сны о том, как гибнут люди и не находят погребения павшие! Выслушайте меня, во имя Всевышнего! Утер несет только зло!

Гнев исказил лицо советника Императора.

— Да как ты смеешь… Воистину, ты ведьма. Чтобы ты ни пыталась напророчить, какую бы беду ни задумывала, гореть в огне будет не Империя. Гореть в огне будешь ты! — По знаку инквизитора Лери крепко схватили за плечи. Совсем как тогда, в разоренной врагами деревне, но теперь уже нет никакой надежды. Теперь не будет уже ничего…

Из личного дневника имперского инквизитора и доверенного советника графа Йогана де Брие.

«…Злокозненный демон, именуемый Мельциаром, был развоплощен и изгнан из нашего мира. Теперь, когда все уже позади, самым удивительным для меня остается тот факт, что призвать сего темного духа сумела девушка, не одаренная колдовской силой. Воистину, зло всегда находит свои пути. Но каково коварство падших душ! Даже под пыткой продавшая душу нечистому продолжала упорствовать в своих утверждениях о демонической природе принца Утера. А, взойдя на костер, ведьма не раскаялась и не предалась скорби о своей погибшей душе, не вознесла молитву Всевышнему, а продолжала взывать к нечистому духу, коего именовала ангелом. Ангелом по имени Мельциар…»

Наталья Метелева ЭЛЬФИЙСКИЙ ПОСОХ

Пролог

Полет над Выжженными Землями всегда сопряжен с большим риском. Однако это был самый короткий путь от океанских островов до Торгового моря, а черный дракон так; торопился, что забыл об усталости. Его крылья с шумом рассекали горячий воздух. Встречный ветер усиливался, и парившие внизу горгульи в любой момент могли заметить вторгшихся в их небеса врагов.

Дракона и его ношу — сидевшего в межкрылье юного эльфа — прикрывала гигантская туча, иначе их давно уже обнаружили бы. Но туча была наваждением и плыла против ветра, а наводить морок на демонов нелегко, даже если ты Повелитель Иллюзий Лазгурон.

Далеко внизу полыхали во тьме огнедышащие горы, стрелявшие снопами искр и клубами едкого дыма. От вулканов расползались светящиеся трещины. В них клокотала темно-красная лава. Даже сюда, под самые звезды, доносились громовые раскаты никогда не прекращавшегося извержения.

Боковой ветер ударил внезапно, словно кто-то невидимый атаковал Повелителя Иллюзий и его спутника. И тут же мощный вихрь закружил дракона, пытаясь в клочья порвать крылья, похожие на гигантские кленовые листья.

— Все-таки жаль, Лазгурон, что ты из плоти и крови, а никакая не легенда! — крикнул эльф, вцепившись в роговые шипы на драконьей шкуре.

— Я же просил тебя: ни слова, пока мы над землями Проклятых! — рыкнул Лазгурон. — Иначе быть беде.

Поздно! Иллюзия разрушилась. Кружившие внизу бесчисленные горгульи тут же заметили врагов и всей стаей устремились к ним.

— Держись, сын Даагона! — Дракон лег на левое крыло, совершая резкий поворот. — Сейчас станет жарко!

Десятка два летучих монстров с распахнутыми пастями неслись на перехват, издавая пронзительные вопли. Звуки эти проникали в самую душу, сводили с ума. Невозможно было сосредоточиться даже на простейшем заклинании. Хуже мог быть только визг баньши.

Оглушенный эльф выпустил из рук роговые наросты, за которые держался, и обеими ладонями зажал уши. В тот же миг Лазгурон, уходя от атаки, свечой взмыл ввысь, а сын Даагона, кувыркаясь и роняя стрелы из колчана, полетел в самую гущу рванувшейся к нему стаи горгулий. Вот они — последние мгновения его короткой жизни. Что ж, по крайней мере, чудовища растерзают его в воздухе, не дав рухнуть в кипящую внизу лаву.

Эльф попытался выхватить Алкинор — меч, способный резать камень, как масло. И у него получилось. Первой твари он случайно снес голову, когда его развернуло в падении лицом к земле. Второй так же мимоходом рассек крыло, когда та уворачивалась от рухнувшего сверху трупа товарки. А вот третья зацепила когтями развевающийся плащ.

Рывок! Завязки плаща впились в горло пойманного эльфа. В глазах у него потемнело. Судорожно извиваясь, он отчаянно взмахнул мечом, отсекая когтистые лапы вместе с туго натянутой материей. Тварь с воем исчезла в ночном мраке, однако раскаленная земля начала приближаться с ужасающей быстротой. Если бы сильный ветер не прибивал к земле серные клубы, эльф давно бы задохнулся в ядовитых испарениях вулкана — он падал прямо в багровую реку расплавленного базальта. В голове мелькнула странная для последних мгновений жизни мысль: «Каково было Бетрезену, прекраснейшему из ангелов Всевышнего, оказаться в самом пекле им же созданного мира?»

Следом пришло озарение: «Лазгурон лгал, ни за какие горы за Торговым морем он и не собирался лететь. Не решился убить меня сам, отнес к демонам. Ведь он ни разу не назвал меня по имени, только — сын Даагона, словно я уже приговорен. А чтобы наверняка не осталось ни клочка от меня, ни капли крови, сбросил прямо над кипящей лавой».

— Закрой глаза, эльф! — услышал он раскаты драконьего голоса.

Он послушался и продолжил падение вниз головой, держа перед собой меч обеими руками.

Лазгурон атаковал врагов: ярчайшая вспышка света проникла даже сквозь зажмуренные веки эльфа. Юноша в ужасе распахнул их: перед глазами поплыли световые пятна, и он не сразу понял, что это мечутся объятые огнем горгульи. Ослепшие порождения повелителя Проклятых Демонов сталкивались между собой и рвали друг друга на части. «Неужели они все-таки сожрут меня! — отчаялся эльф. — О Галлеан! Смерть в огне была бы достойнее».

Но падение продолжилось. В лицо пахнуло нестерпимым жаром. Кожа на опаленных скулах сначала пошла волдырями, потом начала трескаться. Капли крови испарялись на лету, как будто их слизывал с лица кто-то невидимый. «Все-таки сгорю. Зато никто не скажет, что сын лорда Даагона умер безоружным! — думал юноша, вместо того, чтобы молиться перед смертью Галлеану. — Так даже лучше. Тот, кто сам станет пламенем ада, уже никогда не достанется Безмясой».

— Опомнись, эльф, — донесся сверху драконий рык, — твои ли это мысли?

Что-то вроде острых крючьев вонзилось в ребра, так что юноша закричал от боли. Но зато огненный ад начал стремительно удаляться! Чьи-то когтистые лапы поднимали эльфа, и было слышно, как над головой со свистом рассекают воздух мощные крылья.

— Это ты, Лазгурон? — с трудом выдавил из себя юноша; слова, словно наждак, драли обожженную гортань.

Пальцы эльфа, еще секунду назад казавшиеся прикипевшими к рукояти клинка, разжались. Алкинор выскользнул из рук, но крылатый ящер заложил круг и успел перехватить на лету падающую искру меча.

— Держись, сын Даагона. Ты обязан выжить и добраться до священного Посоха Духа.

— Извини, я плохо думал о тебе, дракон.

— Не ты… — возразил Лазгурон. — Это все наваждение. Именно так оно и происходит: сначала тебе кажется, что ты понимаешь Падшего Ангела, как никто другой. Одинокого, преданного всеми, обреченного на немыслимые муки. Через иллюзию понимания в твое сердце проникнет сочувствие. За сочувствием приходит желание прикоснуться к невероятной силе Бетрезена, повелителя Проклятых Демонов, способного вынести даже такие терзания. Он наполнит тебя своей мощью, пообещает спасение от ада… Но не скажет тебе, что именно он и есть — ад.

Однако последних слов дракона никто не слышал: эльф потерял сознание.

Земля внизу дрогнула, дохнув в небо дымом и пламенем, и снова над Выжженными Землями заклубилась гигантская черная туча. Постороннему взгляду могло показаться, что в ее клубах мечутся тысячи черных драконов, задевая друг друга крыльями. Поди разбери, который из них — истинный, чтобы направить в него удар магического пламени…

На закате туча цвета сажи достигла восточного побережья Выжженных Земель и опустилась на скалы, где исчезла; дракону нужна была передышка. А вскоре в Торговое море пришел шторм. И какой!

Ураган пытался содрать со скалы незваных гостей, обрушивая на отвесный берег огромные волны. Камни не выдерживали напора, крошились, исчезая в бурлящем водовороте. Гром и треск оглушали. Дракон нашел в прибрежных скалах расщелину с выступом, образующим подобие навеса, — хоть какая-то защита от ливня.

Жизнь в эльфе еще теплилась, но едва-едва. Если он не получит помощи до рассвета, путешествие станет бессмысленным Конечно, когда Лазгурон забирал остроухого мальчишку из пещеры отшельника Раэрта, он не давал обещания доставить его обратно совсем уж в целости и сохранности. Но и о трупе речи не было, точнее, была о его полном отсутствии. Если не удастся сберечь жизнь ученика, дракону надлежало развеять ее бесследно во всех временах, словно тот и не был рожден.

Этому эльфу крупно не повезло. Он — первый корень Древа Смерти, чудом вырванный у слуг Мортис двадцать лет назад. Нельзя допустить, чтобы изначальное жертвоприношение было завершено и сын лорда Даагона живым или мертвым, душой или телом соединился с Древом, вернув ему всю гибельную мощь.

Тогда мертвящая язва Алкмаара расползется на полмира ядовитым черным пеплом.

Эльф почти мертв, и только Мортис знает, какие предсмертные видения искушают его дух. Может быть, он уже спешит на зов Древа?

Может, и впрямь надо было отдать его демонам или позволить пламени ада поглотить мальчишку? По крайней мере, это надежнее, чем хранить ничтожную жизнь, от которой зависит слишком многое. Впрочем, еще не поздно! Всего-то дел — разжать когти над ближайшим разломом. И у эльфов будет сотня-другая лет, за которые они должны успеть что-нибудь придумать.

Вот и буря утихла. Теперь ничто не помешает долететь до разлома… Дождь, правда, еще лил, но уже был похож именно на дождь, а не на опрокинутое над головой бездонное море.

Лазгурон резко поднял голову, и его рык заглушил даже близкий громовой раскат:

— Уймись, раб Бетрезена! У тебя не выйдет обыграть меня в мои игры!

Алые глаза демона зажглись совсем близко — на расстоянии броска копья. Через миг на скалах перед расщелиной пылали сотни злых огоньков. Дети Бетрезена умели подбираться к врагуневидимыми. Убежище Лазгурона превратилось в ловушку.

Проклятые, потерпев неудачу с ментальной атакой, не торопились наступать. Они, как и дракон, выжидали. Их огненная магия ослабла: вокруг было слишком много воды.

— Ты неправильно понял меня, дракон, — раздался голос демона. Неожиданно мягкий, обволакивающий, он лился из полной мрака трещины в скалах, которую не достать и огнем. — Мы предлагаем тебе помощь.

Лазгурон ощерился.

— Мне? Помощь Преисподней? Это звучит по меньшей мере странно. Разве я в ней нуждаюсь?

— Бетрезен знает. Древо Смерти и сюда дотянется за своим корнем. Сын Даагона умирает и не может ему сопротивляться. Его дух уже стремится на зов.

— И Мортис ему в помощь. Какое дело Принцу Ада до такой мелочи, как какой-то эльф?

На мгновение демон опешил.

— Такое же, как тебе, Повелитель Иллюзий. Нам известно, что этот юноша — начало конца Альянса. Скоро тень Древа накроет эльфийские рощи и высосет их соки вместе с жизнями всех эльфов Невендаара. Потом сгниют дерева до последнего саженца, умрут энты, исчезнут единороги и грифоны…

— Как печально. Я вижу, стоило претерпеть некоторые неудобства путешествия, чтобы увидеть, как сын Бетрезена слезно жалеет птичек! Разве не таково и твое желание, Двойник, чтобы все они… хмм… сдохли?

— Да! — взревел демон, но тут же спохватился: — Но к чему нам такое усиление орд Мортис? Подумай, ведь с нашей помощью ты навсегда можешь избавить эльфов от угрозы. Отдай мальчишку нам, и мой Повелитель навсегда выжжет гнилой корень из его сердца. Более того, он создаст могучего воина, способного уничтожить Древо Смерти. Разве это не решит разом все те проблемы, которые ты непонятно зачем взвалил на себя, о великий Лазгурон?

— Даже не тщись понять смысл моих поступков, ты, говорящая кукла Бетрезена! — Дракон начал сердиться, а это значило, что поединок он проигрывает. Он, Повелитель Иллюзий, знающий все уловки магии разума!

Зачем же сын эльфийского лорда понадобился Принцу Ада на самом деле? Разумеется, Бетрезен выждет, пока Древо не окрепнет, а эльфы не ослабнут настолько, что будут готовы на все ради спасения. Тогда Проклятые и соблазнят их полным избавлением от Древа — весьма в духе лукавых. Но какую цену заплатят тогда дети Галлеана? Не большую ли?

Буря, выплюнув напоследок молнию, уходила на запад, глухо порыкивая, словно огрызаясь в споре с невидимыми богами.

— Мы ждем твоего решения, — напомнил демон. — Но смерть ждать не будет. Мой Господин предлагает обмен. Ты вернешь эльфам потерянного сына, но… другого. Пусть друиды ловят не доеденную Древом жертву и тащат к своей гнилой раскоряке! Пока они разберутся, что это не та жертва, — огонь возмездия вызреет в душе настоящего сына Даагона и обрушится на тех, кто причинил ему страдания. Наш Господин щедр к страдающим мира сего — он дает им оружие мести.

Небеса светлели. Пелена туч расползалась лохмотьями, и на востоке намечались серые прорехи, предвещавшие близкий рассвет. Лазгурон, наоборот, мрачнел: Бетрезен слишком хорошо осведомлен и не скрывает этого. Скорее всего, друиды Древа тоже вышли на след жертвы. Даже если дракону удастся вырвать эльфийского мальчишку из кольца демонов и донести до цели, не принесет ли он ученика в новую ловушку, прямиком к Мортис? Стоит ли так рисковать?

Эльф, словно услышав, что решается его судьба, слабо пошевелился. Дракон склонился к изуродованному лицу юноши. Собственно, лица уже не было, как и волос, — сплошная обугленная рана. Тут и Посох Духа вряд ли поможет.

— Оно зовет… — еле слышно хрипел эльф. Багрово-черная пена пузырилась на том месте, где когда-то были губы. — Убей меня… Мне… не справиться с этим…

Он снова затих, провалившись в туман небытия. По какой дороге? Не прямиком ли к Древу?

И дракон решился.

— Я должен посмотреть, демон, кого ты предлагаешь мне взамен.

Проклятые зашевелились. Только сейчас стали видны истинные размеры их легионов: они плотным серым покровом облепили верхушки скал в пределах видимости. Целая армия послана за одним остроухим? Что-то здесь не так.

Два мелких демона вынесли пленника, бросили перед расщелиной, где прятался дракон, и сразу отступили — зачем вводить в соблазн будущего союзника?

Лазгурон присмотрелся: не двойника ли пытаются ему подсунуть? Но это был действительно эльф, тоже сущий мальчишка. Только лицо слишком серое, изможденное. Его щеки, обнаженные руки и шея были исполосованы ожогами — следы недавних пыток.

— И как я доверю вам своего подопечного, демон, если вы клеймите эльфов, словно скот? — спросил дракон, вполне представляя, какая участь ждет добычу Падших, если ее не разрывают на месте.

Один из монстров в негодовании вскинул морду, аж клыки клацнули:

— Это не наша работа! Он таким и попался нам — бежал от инквизиторов Империи.

О причинах бессознательного состояния пленника не стоило и спрашивать. Наверняка окажется, что так и было, когда тот бежал. Еще один очень невезучий эльф.

Остались еще некоторые формальности.

— Когда Бетрезен подготовит сына Даагона для мести?

— Когда снова взойдут Две Луны, он будет готов, — прошипел из расщелины Двойник.

— Через десять лет? Похоже на обман.

— Это крайний срок. Ты в любом случае не проиграешь, дракон. Спасешь не одного, так другого остроухого. Или всех. Хотя это уже будет зависеть от сговорчивости Альянса.

Этого и следовало ожидать. Что ж, пора.

Дракон положил рядом с эльфом своего спутника, стараясь лишний раз не причинить ему боли. В его ладонь легла рукоять Алкинора — даже Двойник не сможет подменить оружие, если попытается обмануть дракона.

Нежный золотисто-зеленый туман окутал эльфов, словно дыхание невиданной в Невендааре весны, приходившей только во снах к чистым душам. Демоны зарычали, отпрянув, как селяне от прокаженных.

Когда волшебная дымка развеялась, уже никто не смог бы отличить одного эльфа от другого: на земле в одинаковых обгоревших одеждах лежали два сына Даагона с обращенными к небу обожженными лицами. Но пальцы одного по-прежнему обнимали рукоять почерневшего над огненной рекой клинка.

Высокая волна налетела на скалу, словно шторм решил вернуться и остановить Повелителя Иллюзий. Огромным сверкающим веером взметнулись брызги. И не упали ни на берег, ни в море — рассыпались в серебристом небе, почти очистившемся от туч. Лучи восходящего солнца вырвались из-за горизонта, и над скалами Выжженных Земель впервые за долгие десятилетия вспыхнула дивная радуга. Она взмахнула разноцветными сияющими крыльями, воспаряя над морскими волнами.

На черных камнях остался один эльф с клинком в бессильной руке.

Часть 1 ОГОНЬ ОТЦА

Глава 1. Заговоренный лорд

Единороги двигались бесшумно, и только тонкий слух эльфа мог уловить их приближение. Лорд Даагон догадывался, что они идут за ним, но сигнала рога не было, и он не останавливался, хотя и не прибавлял скорости. Впрочем, куда уж быстрее, если даже сопровождение отстало: его единорог несся порывом ветра в зыбком свете Малой луны.

Через месяц должна взойти Большая, и лорд заблаговременно покинул свою вотчину, чтобы добраться до цели прежде, чем рощи преобразятся в двойном сиянии Лун. В такие ночи, раз в десятилетие приходившие в Невендаар, нежить особенно свирепела. Даагон, с его непонятным везением в битвах с порождениями Мортис, был незаменим на границах с Алкмааром. Но сейчас эльфийского лорда подгонял не только долг — его томила какая-то смутная тревога.

Два единорога нагнали повелителя и летели серебряными бликами над слоем палых листьев, почти не касаясь земли. Скакуны были без седел и всадников, и это еще больше встревожило эльфа: кто-то призвал помощь Леса. Кому-то впереди она отчаянно нужна.

И тут же послышались первые звуки боя — пронзительный вопль баньши, выедающий душу, парализующий тех, на кого направлена атака. Неужели помощь опоздает?

— Прорыв! Быстрее, Росинфин! — прошептал лорд.

Баньши кружила над вершиной холма. Даагон вскинул магический жезл, и из кристалла в навершии вырвалась солнечная молния, озарив ночь. Тварь окутало пламя.

В роще на холме висел густой смрад: десятки мертвецов шли на штурм храма Галлеана, и среди них — только что убитые ими эльфы, уже поднятые Мортис. Они вставали — с разорванными горлами, окровавленными глазницами — и шли на тех, кто только что были их товарищами. Силы защитников храма таяли — всего горстка бойцов держалась у самых врат.

В этот момент в толпу нежити ворвались единороги. Даагон увидел главную цель — архилича, направлявшего нежить на штурм. Его безобразная фигура возвышалась поодаль между стволами рощи, как черная глыба с плошками мутно светящихся глаз, а непрерывные заклинания пытались разрушить эльфийский храм.

Жезл лорда Даагона осветился, но архилич увернулся от удара и отступил, не став контратаковать.

— Мы еще встретимся, маг! — прошипело порождение Мортис, исчезая во тьме.

Через несколько минут битва была окончена, так и не начавшись толком для Даагона. О ней свидетельствовали лишь вонь, груды дымящегося пепла и костяного крошева, кольцом лежавшие у полуразрушенного храма. Из его защитников в живых остался один эльф-копейщик. Силы оставили его, и он, навалившись спиной на резные врата, сполз наземь, еще не веря в спасение.

— Почему они отступили? — прохрипел он. — Почему? Ты же пришел один!

— Во-первых, не один, — пожал плечами лорд, доставая целительное зелье, чтобы остановить кровь, струящуюся из ран копейщика. — Три единорога — многовато для архилича. А во-вторых, мое имя — Даагон из рода Эрсетеа.

— Я слышал о тебе, Заговоренный Лорд.

Даагона передернуло. Он ненавидел это прозвище, равно как и свою удачу в битвах. Да и удачу ли? Не след ли она того чудовищного проклятия, о котором тоже говорили все вокруг?

— Кто в храме? — спросил он, поднимая обессиленного эльфа, чтобы открыть врата, за которыми послышался какой-то шум.

— Оракул и наша магесса. Она билась, пока могла, пока у нее не началось… Нежить хотела взять ее живой. Хорошо, что храм оказался неподалеку от нашего пути. — Копейщик словно оправдывался, и это удивило лорда.

Врата открылись сами, выпустив совсем юную по эльфийским меркам девушку в одеянии оракула — глаза усталые, в руках сверток. Даагон не сразу осознал, что она держит завернутым в окровавленный плащ с гербами. Оракул тихо сказала:

— Я не смогла спасти архонта, но ребенок родился здоровым. Девочка недоношена месяца полтора. Нужна помощь целительниц.

И Даагон понял, за кем охотилась нежить: ребенок, родившийся во время Двух Лун, будет наделен особой силой. Как был бы наделен ею его собственный новорожденный сын, похищенный слугами Мортис.

Тридцать лет назад лорд не смог защитить младенца, и эта вина непрестанно жгла душу. Лучше бы он сам умер в ту ночь. Но он выжил, отделавшись ранней сединой и прозвищем Заговоренный. Даже чудовищные шрамы давно исчезли… нет, не исчезли. Они просто ушли вглубь и оплели сердце.

С той ночи порождения Мортис щадили лорда, даже если он оставался один и без сил на поле боя. Уходили, как только что ушел архилич. Почему так случилось именно с Даагоном? На этот вопрос не мог ответить ни один оракул, а у слуг Мортис не спросишь.

Подоспевшей свите лорда уже нечего было делать на месте битвы, разве что очистить священную землю от гнилого праха нежити да похоронить умершую.

Но вот все закончено, а маг по-прежнему медлил пускаться в путь. Спросить или нет? Эта девочка так юна, но ведь она уже оракул…

Эльфийка спросила сама:

— На какой вопрос ты жаждешь ответа, лорд?

— Я потерял надежду узнать его, — покачал головой Даагон. — Но сегодня к нему добавился еще один, оракул. Зачем нежити эльфийские младенцы, наделенные двойной силой Лун?

Ее янтарные глаза изумленно раскрылись, и эльфийка исчезла за вратами храма. Даагон ждал долго, наконец, она вновь показалась в проеме. Лицо ее было мрачнее тучи.

— Галлеан молчит, но я буду молить его открыть мне истину.

Что ж, видимо, ответ был получен. Ничем иным лорд не мог объяснить появление на приграничной заставе грифона из Элаана, куда он сопроводил троих, спасенных в храме.

Ночь выдалась ясная и звездная — как раз одна из тех, что так любит испортить внезапным нападением нежить, — поэтому Даагон лично проверял дозоры. Дул легкий ветер, чуть развевая седые волосы эльфа, точно тонкие ветви серебристой ивы. Отсветы луны скользили по его невозмутимому лицу, по узорному плащу и призрачной шкуре единорога, словно ткали покрывало невидимости.

Стояла мертвая тишина (что неудивительно в таком месте), и далекий шум крыльев Даагон услышал раньше, чем увидел перечеркнувшую луну тень.

Грифон летел далеко, и Даагон вполне мог успеть к следующему дозорному — страж троп Энрах должен был находиться где-то поблизости. Лорд обдумывал, не поинтересоваться ли причиной, по которой молодой страж, появившийся в столице лет пять назад, вдруг напросился на глухую и опасную заставу, где смерть придет к тщеславному эльфу раньше славы героя. Да еще и напросился под командование Даагона, к которому с первой встречи испытывал крайнюю неприязнь? Такие резкие перемены всегда подозрительны. Впрочем, страж троп мог и подождать.

Эльф остановился, коснувшись длинными пальцами шеи единорога, и навершие его жезла засияло. Свет был замечен сверху: через несколько минут огромная птица опустилась на песчано-пепельный язык, нанесенный южным ветром, дувшим с Алкмаара, — такие проплешины не успевали зарастать в приграничных землях, и это была тихая, но непрерывная война границ.

— Приказ королевы, лорд. — Прилетевшая магесса протянула ему свиток.

Кивком поблагодарив ее, Даагон развернул послание.

Королева Иллюмиэль приказывала ему немедленно, где бы ни настигла Даагона весть, отправиться в новую столицу Альянса — Темперанс. Так срочно, что к письму прилагалась драгоценная руна для открытия портала. Лорд похолодел от предчувствия беды.

«Храни нас Галлеан!»

* * *

Портал открылся прямо в королевском дворце, и Даагон шагнул из одной звездной ночи в другую — высокие своды помещения терялись в густом сумраке, а плававшие у стен светильники пятнами выхватывали искусную резьбу. Лорда ждали — стражи сразу же сопроводили его в обширный круглый зал королевского совета.

Он вошел, как был, в запыленном дыханием Алкмаара дорожном плаще и замер на мгновение. Не обилие лиственных гирлянд, увивших стройные резные колонны зала, не яркие краски всех оттенков осени и не рой магических сфер, сиявших изумрудами и рубинами, удивили его — дворец готовили к предстоящим празднествам Двух Лун, и он походил на ожившую сказку. Но рядом с королевой не было ни одного мага из диких кланов, одни лишь благородные архонты. Неужели Альянс, недавно выигравший войну с Империей и добившийся долгожданного объединения эльфийских земель, так быстро рассыпается?

Впрочем, в зале все же присутствовал один посторонний. Точнее — одна: присмотревшись, Даагон узнал полускрытое накидкой оракула лицо ясноглазой эльфийки из окрестностей Элаана. Бог ответил ей, теперь в этом уже не было никаких сомнений.

Тем временем королева Иллюмиэль жестом приказала лорду приблизиться, и маг заметил тени усталости на ее лице и обеспокоенность в глазах. Этот контраст между радостным великолепием убранства дворца и встревоженными лицами его обитателей казался особенно мучительным.

— Лорд Даагон, я отменила прежний приказ о твоем назначении. Волей Галлеана оракулу Эосте было видение, что на этот раз тебе угрожала бы смертельная опасность.

Удивившись — угроза жизни одного эльфа не могла быть причиной столь срочного вызова, мало ли опасностей подстерегает каждого? — Даагон тем не менее благодарно поклонился и королеве, и оракулу, стоявшей поодаль, опустив голову. Впрочем, вряд ли Эоста заметила его поклон.

— Мы вынуждены напомнить тебе, — продолжила королева, — что с твоим уходом древний род Эрсетеа может прерваться. Отговорки уже недопустимы. К тому же у тебя есть и непрямые родственники в клане. Совет предлагает объявить состязания, чтобы найти достойнейшего, и пусть имя и знания прославленного рода будут ему наградой. Необходимо избрать наследника…

Королева оборвала фразу, но маг без труда способен был закончить ее сам: «Раз уж ты, утратив свое дитя, не способен породить новое».

Да, это позор для эльфа в расцвете лет. Он обвел взглядом строгие лица архонтов. Прошли те времена, когда магия более благоволила эльфийским мужчинам. Шесть могущественных магесс молча взирали на него, и в глазах этих избранных Даагон увидел привычные уже холод и отчуждение.

Вот почему здесь нет диких кланов. Вопросы наследования благородных домов не имеют к ним отношения, и даже род Гаэтер утратил это право, когда Тиаль покинула лорда после смерти их сына.

Но, демон вас подери, почему такая срочность? «Грозит опасность» — это не причина! Почему королева умалчивает истинную цель этого вызова, почему тянет, словно ей трудно решиться сказать такое. Да и что — «такое»?

— Моя королева! — не выдержал Даагон. — В случае смерти главы рода, не оставившего официального наследника, все владения и реликвии рода переходят к королевскому дому. Это обычная процедура в подобных случаях.

Иллюмиэль отрицательно качнула головой.

— Это не обычный случай. И здесь я не могу приказать тебе, только просить.

Теперь лорд уже ничего не понимал: почему в ее голосе столько боли? Да любой из благородных эльфов счастлив выполнить просьбу своей королевы, для него она фактически равна приказу. И потом, в конце концов, усыновление какого-нибудь ребенка куда лучше новой женитьбы только ради наследников.

— Хорошо, — он чуть склонил голову. — Раз таково решение совета, мой долг…

Иллюмиэль подняла ладонь, не позволив ему произнести слово чести до конца.

— Не торопись, лорд. Ты еще не все услышал, а мы не можем принять слово, данное в неведении. Мы просим у тебя не обычного усыновления с последующим объявлением наследником. Соки древа Эрсетеа должны быть обновлены полностью. Мы просим у тебя согласия на ритуал разрыва.

Даагон окаменел. Это неслыханная просьба… да нет, даже не просьба. Это смертный приговор.

— В чем же моя вина перед народом Галлеана?

— Вины нет, лорд. Причина же просьбы… Именно за этим мы и призвали тебя.

«Вот оно!» — кольнуло в сердце.

— Мой сын… — медленно произнес он.

— Да, — Иллюмиэль взглянула на него с удивлением. — Нам стало известно, зачем он был похищен. Слуги Безмясой задумали небывалое. Впрочем, пусть скажет Эоста, что открылось оракулам.

Пророчица чуть покачнулась, словно ее внезапно разбудили. Но распахнувшиеся на бледном личике янтарные глаза посмотрели на Даагона ясно и с неожиданным сочувствием. Вот только говорила она ужасные вещи:

— За тридцать лет с той ночи были похищены многие дети, но началось все именно с твоего сына, лорд. Он — первенец, и родился в ночь Двух Лун, значит, был избран и наделен особой силой. Нежить сделала из него… Это была особая жертва, лорд…

Девушка замолчала. Кинула из-под ресниц страдальческий взгляд на Даагона, словно ей было больно говорить.

— Смелее, Эоста, — сказал он, — я не упаду в обморок.

— Твой сын стал первым корнем Древа Смерти, его сознанием, — выдохнула пророчица. — Когда Древо Смерти окрепнет, оно убьет наши рощи и высосет наши жизни. Оно уже убивает.

Даагон стиснул зубы. Кто-то тут недавно терзался горечью будущего позора? Вот то, что немыслимо хуже. Последняя кровь рода Эрсетеа стала стержнем неведомого чудовища и его связью с эльфийским миром. Именно Эрсетеа, род Хранителей древней магии, которых в Альянсе после всех войн осталась малая горстка.

Иллюмиэль подошла к священному Посоху Духа в центре зала, погладила его тонкими пальцами. По рунам на древке заструились к ее руке теплые медовые сполохи — Дух откликался королеве.

— Мы отправили отряд просить совета у Хранителя Леса, — сказала она, повернув точеное лицо к лорду. — Нам не пройти по землям Алкмаара в поисках Древа Смерти, но мы можем открыть портал, если знать, куда его открывать, и пронести к нему наш главный Посох Духа. Пока чудовище молодо, мы сможем его уничтожить, но ослабить Древо можно уже сейчас.

Верховная магесса Лодиат кивнула:

— И начать необходимо с его первого корня. К счастью, вы с Тиаль не успели дать имени первенцу, поэтому нам будет проще провести ритуал разрыва. Сейчас его связь с родом Эрсетеа — только через кровь отца. Твою кровь.

Лорд мотнул головой:

— Не совсем так. Я дал ему имя, но ритуал не был завершен. Нежить… вырвала его из моих рук.

А все потому, что он был в ту ночь слишком счастлив и беспечен, и не захотел ждать — сразу отнял новорожденного у беспомощной Тиаль и повез его в священную рощу. И выжил один из десятка сопровождавших его родичей.

— Ты всегда был самонадеян, Даагон, — процедила Лодиат.

«Был…» — горько усмехнулся лорд про себя. Его уже похоронили, не дождавшись официального согласия на ритуал. Да и то сказать, после него он проживет совсем недолго, если и пожелает жить. Это ведь даже не изгнание — изгои способны жить и вне рода, и за пределами земель эльфов. А разрыв… Попробуй-ка жить с разорванным сердцем.

Но он понимал, почему соки древа рода Эрсетеа необходимо полностью обновить. Архонты боятся его перерождения. Без отречения старшего в роде и всей его крови оно не примет чужую кровь — ведь в мире останется след родственной, и древо потянется к ней — отравленной, гнилой, смертоносной.

«Но тогда почему я все еще жив? — вдруг подумал лорд. — Друиды Древа Смерти должны были убить меня сразу после перевоплощения сына. Чтобы никто уже не мешал овладению древом рода и магией Эрсетеа. Должны, но не убили».

И внезапно Даагон понял, почему нежить обходит его стороной в любой схватке. А поняв, лорд, уже давно искавший честной смерти в бою, вдруг пожелал жить. И для начала настоял на том, чтобы объявить состязания не только среди его непрямых родственников, но допустить до испытаний всех эльфов, желающих стать наследником рода Эрсетеа. Разумеется, таких найдется слишком много, и состязания продлятся недопустимо долго. И потому Даагон ввел одно-единственное ограничение, которое разом перечеркивало возможные толпы претендентов.

Он начал свою борьбу.

* * *

Как лорд и рассчитывал, на призыв королевы не откликнулся никто. Во-первых, слишком дурная слава была у самого Даагона. Благородные дома вряд ли позволят, чтобы на кого-то из их детей упала тень проклятия мага, известного, увы, не только славными победами над врагами. И бесполезно объяснять, что ни одна целительница, пытавшаяся снять с него проклятие, не смогла этого сделать по очень простой причине: снимать было нечего. Кто же в такое поверит, если лорду так катастрофически не везло с женщинами, что даже богиня Мортис отказывается забирать его к себе?

Но основным препятствием для участия в состязании стал возраст: претендентам на наследство должно в ночь восхода Большой луны исполниться ровно тридцать лет. На этой цифре лорд настаивал безоговорочно, и всему совету во главе с королевой так и не удалось его переубедить. Он заявил, что таково его последнее желание — желание приговоренного к смерти во благо народа Галлеана.

Иллюмиэль не понимала причин столь жесткого требования, резко сужавшего круг претендентов, как не понимала она и причин явного воодушевления Даагона. Чему он радуется? Замкнутый и нелюдимый в последние годы, вечно пропадавший в лесах или на самой глухой заставе поближе к землям нежити и оживавший только в бою, сейчас лорд преобразился. Его глаза блестели, словно к прославленному магу вернулась юность. Что ж, может быть, близкая смерть заставила четырехсотлетнего эльфа почувствовать вкус к жизни?..

Претендентов на несметные богатства рода Эрсетеа не нашлось и через месяц после объявления о состязаниях, поэтому совет архонтов потребовал: либо лорд Даагон сам снимет возрастное ограничение, либо ритуал будет проведен без его согласия.

Вышеназванный лорд на это лишь пожал плечами, но ограничение не снял. Тридцать лет, и точка. Или делайте, что хотите, но как-нибудь сами: уж я-то сумею развеять себя по ветру так, что ни один некромант не соберет.

А потом и вовсе перестал являться во дворец и заперся в своем замке, выстроенном близ столицы. Хотите, мол, — берите, штурмом.

Лорд и до этого считался в Альянсе не совсем нормальным Благородным Эльфом, в полном смысле единственным в своем роде. За четыреста лет к его чудачествам привыкли, но тут он перешагнул все дозволенные пределы.

Это был бунт отчаяния. Или откровенная измена.

И тогда Иллюмиэль отправила на переговоры пророчицу Эосту.

Девушку впустили в замок, умилившись ее беспомощному виду цыпленка, пришедшего на съедение к коршуну. Она зябко куталась в плащ, посверкивала из-под капюшона янтарными глазами и не прикасалась ни к предложенным ей фруктам, ни к чаше с питьем.

Облик Даагона пугал Эосту. Казалось, лорд перевоплощается в слугу Безмясой: нос заострился, глаза ввалились и лихорадочно блестели, белые пряди волос в беспорядке рассыпались по широким плечам. Да и в покоях царил полумрак, как будто хозяину причинял боль солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотную занавесь листьев.

— На что вы надеетесь, милорд? — с порога спросила Эоста. — На то, что эльфа, удовлетворяющего вашим строгим условиям, не найдется вовсе? Ведь ни для кого не секрет, что такие дети редкость, и…

— Сейчас я надеюсь на то, что мы будем обращаться друг к другу на «ты», — перебил ее маг. — До сих пор это у тебя получалось.

— Хорошо, это выполнимо. Так на что вы… ты надеешься?

— На чудо, — охотно отозвался Даагон. — А для чуда нужно время. В столицу дорога не близкая, особенно для тех, кто идет пешком или очень уж издалека. А кто-то еще не может решиться. Я жду не меньше двух претендентов, и они придут.

— Откуда такая уверенность? — Девушка бросила из-под ресниц недоверчивый взгляд и снова потупилась. — Ты что-то прозреваешь в будущем? Тогда почему твое знание закрыто для меня?

— Не знание. Всего лишь смутные предчувствия и некоторые выводы здравого рассудка.

При слове «здравого» оракул не сумела сдержать скептический смешок. Лорд сделал вид, что не заметил дипломатической ошибки посланницы.

— Но я позволил тебе войти в мой дом не для беседы о моих умственных способностях, Эоста. Тебе ничего не кажется странным? Например, почему мы узнаем о существовании Древа Смерти только через тридцать лет? Не удивительно ли, что за все эти годы никто не заметил признаков надвигающейся беды? И даже более того. Смотри!

Отставив чашу с напитком, он порывисто сжал ее руку, выдернул девушку из кресла и потащил к арке окна. Рывком раздвинул занавесь из серебристых листьев, открывая вид, от которого у Эосты на миг перехватило дух.

Безбрежный, залитый солнцем багряно-золотой океан плескался у ее ног: могучее замковое древо Даагона возвышалось над окружавшими его рощами, подобно утесу среди волн. Высоко в пронзительно синем небе играли, гоняясь друг за другом, грифоны. Огромные создания издалека казались чайками. Здесь не было и в помине извечной печали, царившей в осенних эльфийских лесах, въевшейся в древесную кору, в листья и даже воздух.

— Смотри, — повторил лорд. — Наши земли возрождаются! Я не помню, чтобы так быстро росли деревья, так ярко золотилась листва и обильно плодоносили сады. Где признаки тлетворного влияния Древа Смерти?

— Может быть, изменения накапливаются глубоко в корнях, в сердцевине древесины? — неуверенно предположила девушка. — Поэтому мы их еще не замечаем? Древо Смерти еще не набрало достаточно силы…

Даагон рухнул в кресло, которое до того занимала его гостья, коротким заклинанием придвинул к ее ногам другое и вновь взялся за чашу.

— Но почему, Эоста? За это время в наших лесах выросли сильные деревья. Тридцатилетний энт — уже гигант, если его хорошо кормят. И еще одна удивительная странность… Дриады закончили осмотр священных деревьев тех семей, откуда исчезли дети… Так вот, только в древе рода Эрсетеа нет ни следа гнили! А у всех других она обнаружена, хотя, действительно, пока что таится глубоко. Дриады надеются найти против нее средство, но это не главное. Подумай, что это значит, прорицательница.

Янтарные глаза девушки затуманились и словно опрокинулись — она ушла в видения. Молчание длилось так долго, что Даагон не вытерпел. Наклонившись, он осторожно сжал хрупкие плечи посланницы королевы, заглянув ей в лицо:

— Это значит, у нежити что-то пошло не так, Эоста. Это их Древо чахнет, а не наши! А это значит, что мой сын жив!

— Отпусти меня! — отчаянно прошептала девушка. — Тебя поразило безумие Галлеана! То, что ты говоришь, — невозможно.

Даагон, пробормотав извинения, откинулся на спинку кресла.

— Я всегда знал, что он жив. Знал сердцем, хотя и не верил рассудком. А вот сегодня получил подтверждения. Я молил Галлеана о чуде. О, как я молил! И каждый раз в священной роще мне казалось — бог смеется надо мной, и молитвы напрасны. Я не понимал его!

Он снова вскочил, не в силах сдержать чувств, подошел к арке окна и вцепился в обрамлявшие проем ветви.

— И знаешь, когда я окончательно поверил, оракул? На том самом королевском совете. Когда вдруг понял: если мой мальчик каким-то чудом выжил, то не только я — и он тоже умрет после того, как древо рода Эрсетеа будет передано чужой крови. Я убью сына своими руками, издалека, так и не увидев его. Разве могу я допустить такое?

— Почему же ты не сказал этого королеве, милорд?

— У меня не было доказательств. Теперь они есть — чистое древо Эрсетеа, и я молю Галлеана, чтобы каждая птица в Невендааре знала о состязаниях и пела о них на каждой ветке. Если мой сын жив, — а он жив! — то он услышит и придет. Он должен понять, что речь идет о смертельной угрозе его жизни.

— Нет, — твердо сказала Эоста, поднимаясь. — Надежды на то, что он жив, бесплодны. Чистоте древа Эрсетеа может быть и другая причина. В конце концов, ты же так и не смог тогда закончить ритуал поименования сына. Ты безумен, лорд Даагон. Боишься грядущей смерти и придумываешь что угодно, лишь бы избежать ритуала разрыва. Я понимаю тебя и не осуждаю.

При этих словах Даагон страшно побледнел, но промолчал: было бы нескромностью напоминать о том, что трусу никогда не стать лордом и мастером битв.

— Ты забыл о нас! — между тем продолжала говорить эта юная Совесть, сжав в напряжении кулачки. — Твои надежды и мечтания о невозможном опасны не только для твоего рассудка, но и для жизни всех эльфов. Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет. Ты предаешь свой народ!

Лорд поморщился и вдруг вытащил из ножен на поясе кинжал.

— Какой пафос! Милый цыпленок, вот тебе способ заставить меня склониться перед тобой. Зарежь себя во благо народа, а потом спой мне ту же песню, имея полное на то право, как герой. И я тут же в память о тебе сдамся кому угодно, хоть демонам. Ну?

Девушка осторожно, словно гадюку, взяла оружие. Пальцы чуть дрогнули, сомкнувшись на узорной рукояти. Глаза смотрели испуганно.

— Это в самом деле необходимо? — Ее голос тоже дрогнул, и она кашлянула, прочищая горло от внезапного комка. — Ты даешь слово, что после моей смерти выполнишь просьбу королевы?

— Что я слышу, Эоста? Ты уже торгуешься и ставишь условия? Мое слово, ха! «Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет», — так, кажется, ты сказала? Ладно, дай сюда ножик, дитя, а то порежешься! — Даагон щелкнул пальцами, и кинжал рассыпался, щекотнув ладонь девушки крохотными искрами. — И передай королеве: я прошу ее… нет, умоляю подождать до праздника Двух Лун. Осталось всего двое суток.

Она кивнула и медленно повернулась к двери, словно не хотела уходить.

— Ты ничего не хочешь мне сказать на прощанье, Эоста? — насмешливо окликнул ее лорд. — Ну, там, пожелать крепкого здоровья. Из уст оракула это особо обнадеживает.

— Хочу! — Девушка повернулась так стремительно, что взвилась грива каштановых волос. — Я понимаю женщин, которые оставляли тебя, лорд. Ты привлекаешь, как пылающий огонь — замерзшего путника. В тебя можно влюбиться, но невозможно любить: с тобой слишком страшно. Ты не греешь душу, ты ее сжигаешь. И свою, и души тех, кого ты любишь. Они не выдерживают твоего накала. Потому ты, лорд древнейшего благородного рода, смог найти жену только среди диких кланов — они тоже все немного… ненормальны.

Даагон улыбнулся и подошел к ней вплотную:

— Наконец-то за мою длинную жизнь нашлась хотя бы одна благородная эльфийка, способная сказать мне в лицо то, что думает. Но ты же не знаешь, Эоста, каким этот огонь бывает… бережным. Позволь, я покажу.

Протянув руку, он медленно, очень медленно провел кончиками пальцев по ее щеке. И от этого легчайшего прикосновения по девичьей коже заструились такие же теплые медовые лучи, как на рунах священного Посоха Духа.

Эльфийка замерла, и только ресницы ее настороженно подрагивали. Может быть, она опасалась резким движением разозлить сумасшедшего. Когда ее сжатые губы удивленно раскрылись, Даагон убрал руки за спину.

— Видишь, Эоста, все вовсе не так страшно. Прости, если я тебя обидел.

— Что это было? — Она прижала ладонь к щеке, которой касались его пальцы, словно пыталась удержать растаявшие бесследно сполохи. — Какая-то особая магия? Я словно слышала пение утренних птиц, видела встающее солнце, и его лучи грели меня.

Лорд удовлетворенно кивнул.

— Ты увидела! Значит, когда-нибудь ты сможешь стать Девой Огня, оракул. Да, это магия, хранимая родом Эрсетеа, — огонь творения Галлеана и Солониэль, создавших леса Невендаара и населивших их первородными. Этот свет струится в каждом стволе и листе эльфийских рощ. Лес наделяет им своих дочерей, противостоящих пламени Бетрезена. И эта магия вплетена в священный эльфийский Посох Духа вместе с другими силами.

— Я знаю о ней, но и подумать не могла, что она такая… дивная! — Даже кончики ушей Эосты порозовели. — Совсем непохожа на магию земли.

— Она бывает разной. Магия для боя и магия для любви. Но всегда и во всем ей нужна полная открытость ее носителя. Полная. Иначе огонь не сможет гореть. Ты похожа на меня, дитя, только еще очень юна. Ты открыта. На том совете только в твоих глазах я увидел сострадание…

— В моем доме это называют детской непосредственностью, — улыбнулась пророчица.

— А в моем — сумасшествием, — напомнил лорд, изрядно смутив гостью. — Ты способна чувствовать огонь Галлеана и научишься брать его, не сгорая. Но брать — это еще не все. Куда важнее научиться отдавать. Я так и не научился делать это… разумно. Кстати, вот тебе я с радостью передал бы и наше древо, и знания. Может быть, ты согласишься стать моей наследницей, когда я сниму условие?

Девушка в ужасе отшатнулась:

— Нет! Я действительно родилась в ту же ночь Двух Лун, лорд, но я не хочу стать причиной твоей смерти и смерти твоего сына!

— Вот как? — улыбнулся Даагон. — Так значит, ты поверила мне, пророчица?

Девушка резко повернулась и выбежала из комнаты, так и не ответив. Но лорд не сомневался: она поверила. Хотела поверить. И будет просить у бога Галлеана откровения.

Он подозвал кружившего в небе грифона, вскочил на него и через миг исчез в небесной сини.

Глава 2. Наследники

В канун празднеств Двух Лун в Альянсе царило щемящее ожидание притаившейся беды. С границ приходили дурные вести: Империя людей, не так давно сокрушенная эльфами, пока предпочитала мелкие стычки, но вполне могла собраться для полномасштабного ответного удара, а гномы все чаще нападали на магические рудники.

Да и в самом Альянсе ветви диких и благородных эльфов, только-только протянувшиеся друг к другу, соприкоснулись, но не срослись: вражда нарастала, и все чаще дикие кланы отказывались подчиняться Иллюмиэль. Да что дикие! Клан Гаэтер, с тех самых пор, как принял обратно свою дочь Тиаль, смотрел на Альянс волками. Благородные эльфы не рисковали появляться в их владениях — лучники клана считались лучшими. А уж на лорда Даагона воины Гэтера поклялись даже не тратить стрелу. Поэтому было сущим самоубийством среди бела дня свалиться камнем с неба на то самое дерево, на ветке которого его обещали вздернуть.

Даагон впервые за тридцать лет увидел прекрасные глаза Тиаль и самонадеянно решил: если уж его возлюбленная — молча, но красноречиво держа стрелу на натянутой тетиве, — выслушала его речь и не только не пробила ему сердце, как обещала когда-то, но даже позволила живым и невредимым убраться восвояси, то она согласилась помочь.

Потому он и не переживал за состязания и терпеливо ждал, когда придет его сын. Ждал, что нежить воспользуется поводом, — для них это отличная возможность проникнуть к эльфам и укрепить связь Древа Смерти с древом рода Эрсетеа. В том же, что посланник Мортис явится в назначенный срок, лорд не сомневался, как если бы получил откровение Галлеана.

На месте друидов он бы до последнего мига выжидал, когда появится настоящий его наследник… если тот жив. А он жив, иначе и быть не может! И то, что слуга Мортис не торопился явиться, лишь укрепляло уверенность лорда.

Изловив посланника нежити, Альянс куда быстрее узнает, где находится логово Древа Смерти. Но лорд должен вычислить его сам, причем до того, как посланник вычислит его сына. Даагон не мог открыть совету своих подозрений, ведь королева и архонты так и не поверили, что его сын мог спастись.

Что ж, скоро все станет ясно. И если лорд ошибся, если его сердце лжет, то он сам себя проклянет, как уже многие эльфы проклинали повредившегося умом главу великого дома, не торопившегося снизойти до чаяний Альянса. Правда, до полноценной волшбы дело пока не доходило, ограничиваясь почти безобидным пожеланием «чтоб он сдох побыстрее».

Почти в каждой небогатой и не столь родовитой семье кто-нибудь мечтал о сокровищах и знаниях рода Эрсетеа и с нетерпением ждал восхода Большой луны, когда лорд снимет нелепое требование, а архонты — заклинание с огромного королевского колокола, который теперь мог зазвучать только под рукой рожденного в определенную ночь тридцать лет назад.

А потому, когда на закате в воздухе поплыл густой, всепроникающий рокот набата, закружив желтым вихрем палые осенние листья, стоящий рядом с колоколом вызвал и ликующие, и враждебные взгляды.

Тем временем претендент в наследники, отскочив в сторону, смотрел на размеренные движения громады и поражался, как это ему удалось сдвинуть с места такую гору бронзы? Да и то сказать, извлечь подобный грому звук из безъязыкого колокола можно было только какой-нибудь хитростью, магией или грубой силой жителя Великаньих островов, если тот будет колотить по нему такой же огромной кувалдой. Претендент же был отнюдь не великан — невысокий, тонкий, непонятно в чем душа держится. Да и в руках — ни кувалды, ни магического жезла, ни даже завалящего меча.

Кубки на столешнице в малом королевском зале приема откликнулись набату тонким серебряным эхом.

— Вот и первый. Пошло веселье, — пробормотал лорд Даагон, услышав разнесшийся рокот.

Королева вздохнула со смешанным чувством облегчения и грусти: ожидание закончилось, но ее собеседник не заслуживал такой смерти.

— Ты уверен, лорд, что это не может быть слуга Мортис? Не думаю, что они допустят передачи твоего древа чужой крови, раз это способно повредить корню Древа Смерти.

Они оба ждали схватки с друидами, но по разным причинам. Даагон вздохнул: теперь надо будет уберечь сына еще и от архонтов, ведь Древо не могло на него не повлиять. Как соприкосновение с чудовищем исказило его мальчика, даже если он чудом спасся? Никаких «если»! Он спасся. Но теперь его снова надо спасать.

Но вслух он произнес лишь:

— Вряд ли слуга Мортис придет первым. Это наверняка кто-то из диких кланов откликнулся на мою просьбу.

Королева восхищенно свела ладони.

— Когда ты только успел, сидя в своем замке?

Даагон отставил кубок, едва пригубив эль. Сегодня он решил не пить… много. А это уже второй кубок за время беседы.

— Когда Тиаль уходила, я просил ее об одном: помочь Альянсу хотя бы раз перед моей смертью, даже если она наступит от ее стрелы. Вот и пришло время для этой помощи. Я, если хочешь знать, тридцать лет мучился: ну как умру случайно и не успею последний раз позлить любимую!

— Все шутишь, Даагон.

— А что мне остается, моя королева? Мужчины не плачут. Это не в эльфийских традициях — плакать перед… Ну, хорошо, хорошо, молчу. Но обычно рыдают после, и совсем другие лица.

Иллюмиэль деликатно спрятала улыбку за поднесенным к губам кубком с нектаром. Жаль, не дала полюбоваться. Она еще прекрасней, когда улыбается, только случается это невероятно редко после того, как королева эльфов оплакала погибшую мать. Конечно, повод для улыбки огорчал, но раз уж взялся за роль шута, то будь готов к тому, что будут смеяться и над твоими слезами.

Королева вернулась к прерванному звуком набата разговору:

— Как бы там ни было, но с одним твоим предложением трудно согласиться, лорд.

— С которым из?

— Что нам нужно искать помощи людей и гномов. Чем они могут помочь? А вот осложнить нашу жизнь смогут немедленно, если только узнают о грозящей нам беде. Ха, да они начнут убивать нас уже сейчас, чтобы не допустить второго Алкмаара!

— Вот поэтому нам и необходим мир с Империей и Горными Кланами, чтобы обезопасить границы во время поисков Древа Смерти. Люди и гномы должны понимать, что исчезновение эльфов обрадует их ненадолго и пепел Алкмаара вплотную подойдет к их границам.

— Узнав о грозящей нам гибели, они только быстрее объединятся. Чем меньше останется эльфов сейчас, тем меньше нежити будет потом в ордах Мортис.

С этим было трудно спорить. Эльфийский союз остался в одиночестве среди враждебного, полного ненависти мира. И спасение следовало искать только в самих себе.

Рядом с королевой неслышно появился страж и что-то тихо доложил. Даагон не прислушивался, но отметил, как брови Иллюмиэль чуть приподнялись, а глаза — потемнели.

— Веди, — приказала она стражу, тут же исчезнувшему за колонной, и повернулась к собеседнику: — Ты ошибся, лорд.

И ему даже незахотелось спросить — в чем именно. Ясно, что во всем на свете, даже в том, что родился, хотя и тут он не виноват. И если королева намерена выслушать первого претендента не в тронном зале, то ошибся Даагон, действительно, сильно. Значит, Тиаль тоже не повертела ни единому его слову. Почему же тогда она его не убила? Неужто попросту решила не лишать Альянс такого хорошего бойца?

Пока лорд, рассеянно водя ногтем по выгравированным на кубке узорам, думал, стоит ли нарушать только что данное самому себе обещание оставить алкоголь в покое, страж вернулся. При виде того, кто первым вызвался участвовать в состязаниях, все сомнения покинули Даагона, и он осушил кубок до дна, залпом: такое надо было хорошенько запить.

Откашлявшись, глава великого дома вопросительно взглянул на королеву и, дождавшись ее разрешающего знака, спросил:

— Как тебе удалось заставить колокол заговорить, Эоста?

— Не знаю, — моргнули янтарные глаза. — Я должна была… Кто-то должен был это сделать, чтобы спасти…

Девушка запнулась, и лорд услужливо подсказал:

— Весь эльфийский народ.

Пророчица чуть покраснела и вытянула спину стрункой, прозвенев:

— Да! Когда я просила Галлеана об откровении, то увидела этот колокол. Я должна была дать знак тем, кто ждет. Теперь они придут.

Но «они» все не шли.

Темнело, тихими лампадами зажглись звезды. Малая Луна светила особенно ярко, затмевая их сияние, а до восхода Большой оставался час с небольшим.

Когда лорд уже подумывал о третьем кубке эля, а его будущая наследница искусала губы в ожидании, боясь поднять глаза на суровое лицо Даагона, рокот набата снова разнесся над эльфийскими рощами, заставив трепетать каждый листок.

К великому сожалению лорда, прием претендентов перенесли в величественный тронный зал, где, разумеется, не было никаких уютных столиков с напитками и фруктами, которыми можно было бы скрасить несправедливость судьбы.

Вторым оказался Сонил из клана воров — высокий даже для эльфа, с широченными плечами, подобающими скорее гному, нежели созданиям Галлеана и Солониэль. Удивительно, как он справлялся с тонкой воровской работой, требующей ловкости и неприметности. Этому никогда не стать Лунной Тенью. Может быть, он втирался в доверие жертвам? Очень уж добродушное лицо и располагающая улыбка.

Страж доложил то немногое, о чем сообщил сам претендент: Сонил остался сиротой после пожара, уничтожившего где-то в глуши небольшую семью диких эльфов, не входивших в Альянс. Его, единственного выжившего, приютил клан воров, и случилось это лет десять назад.

Королева нахмурилась, узнав, каким возмутительным способом Сонил ударил в колокол: по-великаньи тупо использовал подобие кувалды — пригнул близрастущее деревце и отпустил.

По кивку Иллюмиэль, к расспросам приступил Даагон:

— Что ж ты так медлил, эльф? Мы заждались.

— Так я издалека шел, благородный лорд, почти от болот змеекожих. Еле успел, — широко улыбнулся Сонил. — Как услышал, что несметные сокровища дома Эрсетеа даром в руки плывут, так в дорогу и собрался. Да и клану нашему негоже такое упускать. Это ж подумать только — такой благородный род, да в клане воров будет, а?

И ведь искренне радовался, паршивец. Ни малейшей издевательской нотки в голосе, ни тени насмешки в восторженно вытаращенных глазах. То ли совсем дурак, то ли, наоборот, изощрен и отчаянно смел, чтобы при королеве и архонтах открыто насмехаться над благородными эльфами.

— Моя королева, сиятельные архонты, благородный лорд, — по очереди поклонился вор. — Клянусь, я не уроню славы древнего рода Эрсетеа.

«Но не честь. Впрочем, после меня и честь, и славу ронять еще ниже просто некуда», — мысленно усмехнулся Даагон. Внешне он оставался невозмутим, но его взгляд нашел бледное личико пророчицы Эосты. Разве сможет нежная девушка посрамить в испытаниях наглого вора?

К счастью, в этот момент рокот набата третий раз за вечер всколыхнул птиц, уснувших в гнездовьях.

Перед королевой и архонтами предстал угловатый подросток. Тридцать лет для эльфа — это, конечно, еще совсем юность. Но не детство же! Черты острого треугольного лица не отличались приятностью по эльфийским меркам — слишком уж резкие. Узкие губы плотно сжаты, жесткие черные волосы, обрезанные до линии подбородка, торчат в стороны перьями, а взгляд — дерзок до неприличия. Одеяние цвета пожухлой осенней травы выдавало в мальчишке лучника диких кланов.

В нарушение традиций претендент опередил стража и самолично, звонким девичьим голосом, назвался:

— Тинира от клана Гаэтер!

Подбородок надменно вскинут, в хищной улыбке блестят зубы — девчонка прекрасно знала, какой эффект произведет имя клана. Впервые за три десятилетия кто-то от Гаэтер удостоил внимания эльфийский союз.

Услышав, что для извлечения звука Тинира использовала стрелу составного лука, понимающие в стрельбе и заговоренных колоколах архонты одобрительно переглянулись: и сам лук выше похвал, и лучнице удалось подобрать нужные расстояние и точку удара по бронзовой махине.

На этот раз королева не позволила Даагону расспрашивать возможную наследницу и поступила, как всегда, мудро: лорд онемел и вперился в пустое место, представляя там изящный стол, два кубка и себя, отмечающего с Тиаль предсмертное примирение.

— Передай нашу благодарность клану Гаэтер, Тинира, — сказала Иллюмиэль, — за то, что он откликнулся на призыв эльфийского союза и прислал тебя.

— Я передам, королева, — лучница склонила голову и тут же резко вскинула. — Но не буду скрывать: даже по воле моего клана я не подошла бы к этому вашему колоколу, если б на состязания не вызвался мужчина. Клан Гаэтер не может допустить, чтобы у самого презренного из эльфов появился приемный сын и наследник. Лорд Даагон недостоин сына. Никакого!

«О, эти дикие эльфийки, такие горячие по сравнению с нашими изысканными статуями!» — «Самый презренный эльф» торопливо опустил веки, чтобы лучница, сверлившая его убийственным взглядом, не прочла в его глазах улыбку.

Однако не стоит забывать, что, если этот взъерошенный галчонок проиграет, у ее клана будет еще одна причина люто ненавидеть благородные дома. А это, если вспомнить о влиянии Гаэтер на другие дикие кланы, сделает разрыв эльфийского союза почти неминуемым. Следом воспрянет Империя с ее инквизиторами, а там уж и до новой войны людей и эльфов рукой подать. И опять Даагон окажется виноват.

Но где же тот, кого он на самом деле ждет, ради кого прослыл безумцем и «предателем всего эльфийского народа»?

Четвертый удар колокола прозвучал так неожиданно, громко и резко, будто прямо во дворце разорвалась шаровая молния.

Даагон вздрогнул и едва сдержался, чтобы не уставиться на парадные врата тронного зала, как какая-нибудь имперская деревенщина. Краем глаза он отметил двух вошедших стражей и не сразу осознал, что озвученное одним из них имя имеет прямое отношение к состязаниям.

Только когда страж троп Энрах, приветствовав королеву и архонтов, почтительно поклонился и ему, лорд догадался, с чего бы такая честь.

Он был разочарован и уже вполуха слушал доклад наблюдателя о способе, каким претендент вызвался в наследники: Энрах бросил в колокол меч.

«Необычный, стало быть, меч. Простой звякнул бы по-комариному. Надо бы посмотреть, что осталось от оружия… Наследнички, демон их задери, — ни одного одаренного мага! — думал лорд, оглядывая четверку молодых людей, претендующих на его имя. — Впрочем, чем еще, как не магией, справилась с первым испытанием Эоста? Что ж, Даагон, она права — ты безумен, и тебе пора уйти на покой. Вечный…».

Тот, кого он ждал, не явился, равно как и посланец друидов Древа Смерти, — из этих четверых в подобном просто некого подозревать. И вот последнее-то как раз настораживало. Неужели весть не долетела до Алкмаара? Или слуги Мортис боятся проверки главным Посохом Духа, которая предстоит каждому претенденту?

Церемония официального знакомства с Энрахом, лет пять известным среди эльфов, прошла совсем быстро: надо было успеть на торжество Двух Лун. На следующий день предстояло огласить испытания для каждого соперника — в той сфере, какую он применил при вызове голоса колокола.

Даагон приотстал от королевской свиты, спешившей на холм с танцевальной поляной, откуда лучше всего было наблюдать встречу Двух Лун.

«Еще не все, — думал он. — Время еще не вышло. Ты же здесь, ты должен быть здесь! Неужели ты просто боишься привлечь к себе внимание тех, кто на тебя охотится, и выбрал крохотную отсрочку вместо сражения за жизнь? Пойми, ведь ты же не один будешь за нее биться, мальчик мой!»

Он торопился к поляне с оставленным почти без присмотра колоколом — единственный страж тоже уставился в небо, хотя обязан был наблюдать за явлением претендентов до последнего мига.

— Как будто наследник может упасть с Большой луны, — проворчал лорд.

Еще больше его огорчило, что колокол уже опущен к земле, и теперь его невозможно раскачать даже великану.

В момент восхода Большой луны, когда вот-вот должен был показаться краешек серпа и все взоры были прикованы к небу, земля грозно дрогнула, как будто в недрах повернулось что-то немыслимо огромное или все демоны Падшего разом поднимались на поверхность. Тучами взметнулись сорванные с ветвей птицы, грифоны с тоскливыми криками поднялись в небеса.

Серп Большой луны прорезался — словно ангелы чуть-чуть приоткрыли портал в мир сияющего света Всевышнего, — и никто его не приветствовал, только всполошенные птицы кричали и кружили над лесом.

Дрожь постепенно стихла, прорыва Легионов Проклятых тоже не последовало, но каждый эльф в душе был уверен: он стал свидетелем зловещего предзнаменования.

Никто еще не знал, что так прозвучал пятый удар королевского колокола.

Никто, кроме двоих: того, кто вызвал глубинный гул, и лорда Даагона, ждавшего до последнего мига.

И потом лорд долго сожалел, что сразу не обратил особого внимания на смутную фигуру, проходившую мимо колокола. Некто, почти невидимый в ночной тени под деревьями, оступился, словно что-то его толкнуло, глухо охнул (тогда лорд и глянул пристальней) и, падая, задел опущенный колокол. Задел случайно — в этом можно было поклясться, — но от его прикосновения бронзовая махина исчезла с нутряным, тягостным вздохом, перешедшим в земную дрожь.

Этот вздох словно вытянул воздух из груди лорда, сжав его легкие в гигантском кулаке. Пока Даагон судорожно пытался вздохнуть, упавший поднялся и растворился в лесу. Страж молча кинулся следом.

«Вот и жрец Древа Смерти, — несколько успокоился Даагон, придя в себя от потрясения. Хоть что-то из предположений оказалось верным. — Но какой небывалый кошмар изрыгнула Мортис из недр своей ненависти? О Галлеан… не слишком ли много ненависти для этого маленького мира!»

И лорд поторопился к месту исчезновения колокола, пока туда не пришли следопыты.

* * *

Наутро Даагон узнал, что загадочный пятый не стал набиваться в наследники, хотя формально имел на то полное право. Более того, все его поиски были безрезультатны, равно как и стража, охранявшего колокол. Враг — а обладавший столь грозной магией уничтожения не мог быть никем иным — где-то затаился.

— Объяснение может быть только одно, — вслух размышлял Даагон, меряя шагами библиотеку, куда пришел искать сведения об увиденной им необычной магии. — Это был наблюдатель, случайно выдавший себя. Он изначально не собирался участвовать в состязаниях и просто ждал до последнего мига, как и я сам. Ждал! А что это значит, Хоэрин?

Хранитель, перебиравший свитки, поднял голову — совсем белую, словно вылинявшую от бессчетных дождей, прошедших в Невендааре за прожитые им столетия.

— Это значит, Даагон, он ждал того же, кого ждешь ты. Следовательно, ты не безумен, если это тебя еще волнует.

— Ты стал бы величайшим целителем, Хоэрин, — у тебя интересные способы определения болезни и, главное, ее лечения. А вместо этого ты чахнешь тут в пыли!

— Юноша, — строго глянул на лорда хранитель знаний, — ты моложе меня в два раза, а посмотри на наши головы — я и вполовину не так сед. Так кто из нас чахнет? А если отбросить шутки, ты пропустил еще одно объяснение, почему этому пятому не было необходимости идти в наследники.

— Дай подумать… — лорд потер виски — ночь выдалась бессонная. — Ты намекаешь, что мой сын уже среди соискателей, поэтому друид и остался всего лишь наблюдателем? Нет, невозможно. С Энрахом я на ножах уже лет пять, и не верится, что моя кровь не открылась бы мне за эти годы. А вот о воре я не знаю ничего, да. Но и он не вчера принят в клан. И потом, знаешь ли, у нас с ним ни малейшего семейного сходства. Ты бы видел этого наглого идиота!

— Действительно, ни малейшего… — ответил хранитель, до странного сосредоточенно глядя в свиток. И кончики острых ушей у него подозрительно дрогнули. — Ну есть еще третье объяснение.

— Какое? — сдался лорд.

Хоэрин свернул лист в трубку, кинул за плечо, и тот поплыл вдоль заваленных древностями полок, выискивая свободное место. А хранитель уже поднял руку над головой, что-то прошептал — в раскрытую ладонь упала книга рун.

— А ты не подумал, славный мастер битв, что подобное нападение в одиночку не совершают? — спросил маг, открывая книгу. — Служителей Мортис должно быть, по меньшей мере, двое. Один участвует в состязаниях и побеждает, другой наблюдает, чтобы ему не помешали. И именно наблюдатель, как сильнейший маг, должен сразиться с архонтами и закончить ритуал передачи древа рода Эрсетеа наследнику. Точнее, Древу Смерти.

— Значит, я все-таки безумен. Из тебя вышел бы плохой целитель, Хоэрин.

— Преждевременный вывод. Мы не знаем, какое из наших трех предположений соответствует действительности. Может быть, существует и четвертое… Даагон, будь любезен, не мельтеши перед глазами!

Лорд, сдвинув древние летописи, уселся на краешек стола, сцепив пальцы на колене.

— Дай подумать…

— Не дам. Слезь отсюда, не ровен час свитки помнешь! И вообще, тебе надо отдохнуть. Выглядишь — краше в гроб кладут.

— Для гроба — сойдет! — отмахнулся Даагон, поднимаясь. — И потом, я уже подумал. Четвертое объяснение — тот, кто уничтожил колокол, и есть мой сын. Так, что ли, получается? Еще невозможнее! Он проходил мимо, хотя время еще оставалось, понимаешь? И примененная им магия… да чернее только пепел Алкмаара!

— Сгинь с глаз моих, Даагон, в сей же миг! От твоей неподобающей благородному эльфу горячности может случиться пожар в моем хранилище. Тебе пора идти: скоро совет объявит о дальнейших испытаниях.

— Да и Галлеан с ними, с состязаниями! Не мне же участвовать — в конце концов, не ритуал разрыва, вполне обойдутся без меня. Нет, Хоэрин, с третьим объяснением тоже плоховато сходится, причем — по той же причине, что и со вторым: и Сонил, и особенно Энрах — давно на глазах архонтов. Неужели маги эльфов не почуяли служителей Мортис прямо у себя под носом? Я вот, к примеру, не почуял. И никто, даже королева.

Хоэрин задумался, отложив книгу. Глубокая морщина прочертила его высокий лоб.

— Ты прав, и это мне очень не нравится. А что показал Посох Духа?

— Они его еще не видели. Это предстоит сегодня. Стоит архонтам вынести Посох Духа из зала совета, он горстки праха не оставит от червивого эльфа, так что слуге Безмясой не резон соваться в наследники.

— Согласен.

— Надо же! Вот и остается то, с чего мы начали: тот неизвестный — друид Древа Смерти, и он ждал. А значит, ему есть кого ждать. Мой мальчик не знает о состязании или что-то помешало ему прийти. Что же мне делать, Хоэрин? Каждый мой следующий шаг может стать непоправимой ошибкой!

— Я уже сказал: идти спать. Тут ты точно не ошибешься.

Даагон, скрестивший руки на груди, даже не пошевелился.

— Твоя ошибка в том, мой юный друг, — со вздохом сказал библиотекарь, не выдержав его укоризненного взгляда, — что ты пытаешься решить все задачи за один присест. Пока мы можем быть уверены только в одном: жрецы Мортис — здесь, а с ними — знание, где они растят Древо Смерти, и нам надо их найти.

Он замолчал, но лорд по-прежнему стоял перед ним, как крепко пустивший корни саженец.

— Второе, — вздохнул Хоэрин еще горестнее, — если твой сын жив и слуги Безмясой тоже его ищут, то нам надо обезвредить их, прежде чем они найдут его. Вот и получается, что именно вычислить жрецов — твоя главная задача. Понимаешь, вовсе не спасение мира, эльфов, древа Эрсетеа и гипотетически живого сына. Сейчас — жрецы! Я сообщу, если найду что-то о примененной ими магии. И, храни нас Галлеан, хорошо бы заодно найти и защиту от нее!

На этот раз, к немалому облегчению хранителя свитков, лорд кивнул и направился к двери. Впрочем, не дойдя, вернулся.

— Да, чуть не забыл! А какой меч способен своротить с места бронзовую махину одним ударом?

Хоэрин схватился за голову:

— Ну а это тебе зачем?

— Надо. Страж рассказал мне кое-какие подробности вчерашнего: от удара Энраха колокол провернулся, как игрушечный. Наблюдавшие магессы едва его удержали, а то бы слетел и многих покалечил.

— Алкинор, — не раздумывая, ответил старый эльф. — По легендам, этот меч был способен резать скалы как масло. Странно только, что колокол вообще уцелел после удара таким оружием.

Даагон покачал головой:

— Не совсем уцелел. Ночью я этого не разглядел, но, говорят, на нем образовалась вмятина, которую уже не выправишь. Потому магессы и спустили его наземь. И потом, Энрах бросал меч плашмя.

— Любопытно… Алкинор считался утерянным уже в старину.

— Попробую выяснить, откуда этот меч у стража троп.

— Лорд Даагон! — Хранитель свитков привстал, свирепо сведя брови. — Главная задача! Уже забыл? Главная! А теперь оставь меня, ошибка Галлеана, иначе я изгоню тебя заклинанием ветра или усыплю до совета архонтов!

Может быть, Даагон и выполнил бы пожелание старого друга отдохнуть хотя бы час, если бы судьба не подтвердила, что поговорка «на ловца и зверь бежит» существует не напрасно. Не успел он сам себе пообещать в первую очередь заняться Энрахом, ибо к стражу троп накопилось чересчур многовато вопросов, тот неожиданно вынырнул из-за ствола могучего дуба, словно подкарауливал лорда.

При столкновении с глазу на глаз главы рода Эрсетеа и его потенциального приемного сына лопнула и та видимость учтивости, которой оба придерживались в присутствии посторонних.

— Не думай, полумертвец, что я так жажду стать твоим сыночком! — ощерился Энрах с такой ненавистью, что лорд на мгновение опешил. Их взаимная неприязнь, вспыхнувшая с первой встречи по столь ничтожному поводу, что он давно забылся, еще не принимала столь бурной формы. Время Двух Лун, однако ж…

Губы Даагона сложились в презрительную усмешку:

— Нет уж, малыш, нечего оправдываться. Раз позвонил в колокольчик — будет тебе за это отеческая порка.

Энрах положил руку на рукоять меча.

«Отлично, вот и посмотрим на Алкинор!» — обрадовался лорд, не забыв брезгливо процедить:

— Впрочем, я не буду пачкать руки об алкмаарскую падаль.

Ноздри стража гневно раздулись, пальцы на рукояти побелели. Но меча он не обнажил.

— Отвечай, что ты сделал с Эостой? — прошипел молодой человек не хуже архилича Мортис. — Как ты посмел к ней прикоснуться?

— Ах, какие нескромные вопросы — что да как именно! Такие подробности не для детей. Но, скажу тебе, мечта некрофила, — ей понравилось.

Вот теперь меч со свистом покинул ножны, и Энрах взревел, кидаясь на лорда.

Тот даже не потянулся к своему оружию — зачем ронять честь клинка недостойной его схваткой? Уклонившись от атаки, развел руки в стороны и резко взмахнул, словно собрался плюнуть на все и улететь. Из-под ног Энраха взметнулся ворох палых листьев. Отбиваясь от них левой рукой, страж снова сделал выпад. Даагон отпрыгнул. Миг — и его противника с ног до головы окутал желтый лиственный смерч, залепив глаза.

Энрах закрутился, пытаясь вырваться из кокона, слепо размахивал мечом, измельчая листья в крошево, но от этого оно забивало глаза и уши еще плотнее. Изнутри столба некоторое время слышались грубые ругательства, но очень скоро листья заткнули сквернослову рот.

Лорд прислонился к стволу дуба и, скрестив руки на груди, наблюдал за толстым лиственным столбом, носившимся по поляне. Удивляло, почему соперник не использует защиту от магии земли, — страж троп обладал достаточными знаниями, чтобы противостоять такой простой контратаке. Наконец столб споткнулся о могучий корень, упал, и листья мигом осыпались, образовав над телом добрый курган. Меч, выпавший при падении из руки стража, отлетел к ногам Даагона.

Лорд поднял клинок и охнул: рукоять оказалась горячей. Даже для того, кто умеет вызвать в себе огонь Галлеана, держать меч было едва терпимо.

— Да что с ним такое? — прошептал Даагон, тронув черное лезвие кончиками пальцев с еще большей нежностью, чем девичью щеку.

Весь в хаотичных темных разводах, как бы закопченный, клинок выглядел и прекрасным, и устрашающим, и… больным. Багровые сполохи судорожно пробегали по лезвию, как языки пламени по угасающим углям, и пытались, но не могли сложиться в магические руны.

Неожиданно Даагону показалось, что в роще завелось горное эхо, — кто-то над самым его ухом произнес:

— Что с ним такое?

Лорд вскинул глаза. Не слишком ли рано Энрах выбрался из-под завала?

В паре шагов от Даагона стоял юный эльф из диких кланов. Из самых диких, судя по потрепанной одежде и безыскусной костяной рукояти ножа в деревянных ножнах. И ни один лист не выдал его приближения.

Мурашки неприятно щекотнули спину лорда: он, мастер битв, никогда не подпускал к себе незнакомцев так близко, потому и прожил свои четыреста лет.

Взгляд темных глаз охотника был прикован к мечу в руках мага. Сам он опирался на необычную рогатину: ее верхушка оканчивалась выше перекладины не одним копьем, а была раздвоенной, как крестьянские вилы, и на каждый рог был насажен острый шип. Лорд видел такие усовершенствованные рогатины у охотников на монстров: никогда не знаешь, справа или слева окажется сердце очередной твари, на которых так щедр Невендаар, а с двурогим оружием не промахнешься. Правда, такую рогатину не провернуть в теле монстра, зато ослепить молено одним ударом.

Даагон отнял ладонь от клинка и покосился на лиственный курган — тот был недвижим «Еще задохнется, наследничек!» — поморщился лорд и незаметно шевельнул рукой, шепнув заклинание. Листья начали осторожно, не привлекая внимания пришлого эльфа, расползаться.

— Я могу тебе чем-то помочь, охотник? — спросил Даагон, желая побыстрее избавиться от любопытного.

— Я ищу Тиниру из клана Гаэтер, мастер битв, — сказал эльф, не отводя глаз от меча.

Даагон понимал его зависть: какому воину не хотелось бы иметь подобное оружие, сам вид которого рождает в груди щемящую тоску и жажду?

— Тинира к полудню будет на поляне состязаний, это там, — лорд показал в нужную сторону. — И с чего ты взял, что я — мастер битв?

Он был уверен: стычку с Энрахом никто не видел. Лиственный столб, конечно, трудно не заметить даже издалека, но в нем уже никто не разглядел бы стража троп. На самом же лорде не было доспехов — ни парадных, ни боевых, а из оружия — только простой меч в невзрачных ножнах.

— Ты добыл чужой клинок, не обнажив своего. — Незнакомец улыбнулся краешком губ, показав взглядом на оттягивающий пояс Даагона меч.

— Почему ты решил, э-э… незнакомец…

— Меня зовут Лиэн.

Даагон не стал называться, прекрасно зная, какую ненависть вызывает в клане Гаэтер его имя.

— Почему ты решил, Лиэн, что я добыл меч без ножен именно в битве? Может, я его нашел или украл?

— Его клинок все еще не остыл.

— Чепуха. Лезвие бликует под солнцем, только и всего, — прищурился Даагон.

«Так это — маг? — думал он. — Не похоже. Слишком юн. Ничего примечательного, кроме ветхой одежды. Самый обычный эльф. Пройдешь мимо, и лица не вспомнишь».

— До заката еще далеко… мастер битв, — усмехнулся охотник, намекнув, что лорд врет как мальчишка, — солнечные блики не могли быть красными.

Глядя в спину удаляющемуся чужаку, опирающемуся на странную рогатину, лорд думал, что неплохо бы заполучить этого эльфа в разведчики. Да и весь клан Гаэтер нужно вернуть в эльфийский союз во что бы то ни стало, если у них даже простые охотники способны видеть потаенную магию. Потом, спохватившись, он обернулся к куче листьев: не помер ли наследничек?

Увы, нет. Даже выбрался из-под листьев и теперь сидел спиной к Даагону, обхватив плечи, словно замерз, — переживал позор. Лорд подошел, подавив усмешку и придав лицу отеческую строгость:

— Хоть ты не достоин этого меча, страж троп, но я тебе его верну. Правда, при одном условии: ты расскажешь, откуда он у тебя.

— Подарок.

— Чей?

— Не твое дело, лорд!

— Видишь ли, страж Энрах. Я должен знать если не все, то как можно больше о моем предполагаемом наследнике. Чтобы потом не произошло отторжения между ним и родовым древом Эрсетеа. Я должен, как это ни странно звучит в нашем с тобой случае… э-э… полюбить его. Или ее.

— Чудовище! — сверкнули глаза обернувшегося эльфа.

— Слушай, а ты вообще способен думать о любви в каком-нибудь другом смысле? Так кто тебе подарил этот меч?

— Когда я выиграю состязания, лорд, ты узнаешь обо мне все, что нужно знать. А пока… не смей приближаться к Эосте.

— Ты что-то путаешь. Это не я пришел к ней, а она…

Энрах вскочил, звериный оскал исказил благородные черты эльфа.

— Я убью тебя голыми руками!

«Галлеан и Солониэль, всемогущие боги! Что происходит с бесстрастными эльфами? — вздохнул Даагон. — Где прославленный холод сердца и ясный ум наших воинов?»

— Приди в себя, страж! — приказал он со сталью в голосе. — Поговорим, как настоящие эльфы, а не как склочные бабы Империи людей. С чего ты решил, что я пристаю к девочке?

— Ты к ней прикасался. И после этого она, как мертвая раба Мортис, отправилась бить в колокол и спутала мне все планы. Думаешь, я не знаю, что такое магия рода Эрсетеа?

«Интересно, и откуда же простому стражу знать, что такое эта магия?» Но лорд спросил о другом:

— Какие же у тебя были планы?

— Ты узнаешь после моей победы, — отрезал Энрах. — Если я захочу побеждать.

— То есть, как я понимаю, ты ввязался в это дело, лишь бы не допустить победы Эосты?

— Я не могу позволить, чтобы проклятие твоего рода коснулось ее.

— А тебе, значит, можно жить и с проклятием, — усмехнулся Даагон. — Тебе, видно, не привыкать, раз ты носишь меч, побывавший в Выжженных Землях. Кстати, мой тебе совет, страж троп: смени его, пока не поздно. Это оружие способно предать своего владельца.

Сунув легендарный Алкинор (если это и впрямь был он) своему ошарашенному противнику, лорд, не оглядываясь, пошел прочь. Чутье говорило ему: сейчас удара в спину не последует. Страж, так и не применивший заклинаний во время их краткого столкновения, был по-своему благороден: он желал поединка чести, который решается для эльфийских сердец, вдруг ставших горячими, только холодной сталью. Холодной…

Даагон знал: Энрах соврал. Не из-за Эосты он ударил в колокол, иначе пришел бы сразу за ней, вторым.

Но и эта мысль отступила.

Лорд вдруг понял, где именно чудовищно ошибся.

Он с особой ясностью осознал: никто, кроме воистину благородной и чистой эльфийки, настолько чистой, что иногда она слышит голос самого Галлеана, — никто больше не упомянул о том, ради чего им предстоит взять древо рода Эрсетеа. О благе всех. О спасении всех.

Зато они не стыдились признаться, что каждый из них преследует мелкие личные цели, на худой конец — узколобые интересы клана. «Как и ты сам, Даагон. Особенно — ты», — сказал он себе.

Не в древесных стволах надо было искать гниль и не в корнях священных рощ. Черная тень Древа Смерти давно накрыла эльфийские земли, но никто не видит ее, да и не способен увидеть.

Потому что каждый сам чуть-чуть стал тенью.

Кроме тех, кто еще может слышать голос бога.

Глава 3. Катастрофа

С деревьев тихо сочились и медленно опускались наземь листья — золотые слезы осенних эльфийских рощ, оплакивающих покинувшего их создателя. Тишина удивляла — видимо, уже все эльфы, кто был свободен от дозоров, собрались посмотреть на состязания.

«Дважды в твоих руках было спасение, Даагон. Ты бы увидел его, если б не ослеп тридцать лет назад. Если б не хотел больше всего на свете найти сына и спасти его. Тебе надо было похитить пророчицу, когда она пришла в твой дом. Призвать грифона и лететь с ней в священную рощу. Тебе нельзя было медлить ни секунды после того, как она ударила в колокол — не для себя, для других, — и отдать в ее руки древо Эрсетеа.

Но еще не поздно. Ты можешь похитить ее сейчас, и архонты вынуждены будут объявить состязания завершенными и провести ритуал разрыва. Еще не поздно…

Но ты этого не сделаешь».

Шаг лорда замедлялся.

Застывшие ветви и замерший воздух делали неуместным любое движение, кроме одного, — опуститься и прильнуть тихим листом к своим предкам, к братьям и сестрам, ставшим эльфийской землей.

Заставляя себя переставлять ноги, вдруг ставшие слабыми травинками, Даагон пытался понять, откуда нанесен невидимый удар. Потом упал, сжав желтые слезы рощ в горсти, и призвал целительную силу земли. Давление атаки разума ослабло. Эльф почуял, где его враг, — за спиной.

Кувырок, и с руки Даагона, привставшего на колено, сорвался столб пламени, дугой пролетел над верхушками деревьев, ударил в ложбину, откуда шла атака. Ощущение присутствия врага разом исчезло, а звуки, наоборот, вернулись. Их было много: трубил рог, свистели стрелы, шелестели, как от ветра, листья под ногами бегущих эльфов. И сам Даагон уже бежал к той ложбине, где дымилась прогалина от его огненной стрелы. Стрелки опустили луки.

Безобразная туша демона с отсеченной головой багрово тлела в обугленной яме. А рядом, на самом краю, струей раскаленной лавы пылал Алкинор.

Лорд задумался: в эти дни он ожидал атаки, но совсем с другой стороны — от слуг Мортис. Он ждал их, оставаясь в одиночестве в замке или разгуливая без доспехов. Друиды попытались бы уничтожить его до ритуала разрыва, чтобы древо Эрсетеа потянулось к остаткам родственной крови — к главному корню Древа Смерти.

И невероятное везение лорда в битвах с нежитью и отсутствие нападения даже теперь, перед ритуалом, было еще одним доказательством для Даагона, что его сын не поглощен Древом. Лорд пока нужен живым слугам богини смерти, нужен, пока они не найдут потерянную жертву. А вот уродец Бетрезена почему-то напал. Случайно ему попался Даагон или это была целенаправленная охота?

— Ты не скажешь, демон, кто тебя уложил первым? — спросил лорд.

— Да какая разница? — Подошедший Энрах протянул руку к мечу, и тот начал чернеть, угасая. Взяв еще не остывший клинок, по которому метались лихорадочные искры, страж троп даже не поморщился, словно не заметил жара, и сунул его в ножны. — Нам надо торопиться, лорд. Или состязание начнется без нас, а я еще не передумал убить тебя, так или иначе.

— Так ступай, — надменно вскинул подбородок Даагон. — Нам не по пути.

Рассыпавшиеся по роще эльфы искали другие следы прорыва, но раб Бетрезена оказался единственным, и свежего разлома, откуда вылезла тварь, не нашли.

Одинокий демон на эльфийской земле — сама по себе странность. Отсутствие разлома — другая. Предположим, враг где-то пересек границу, используя покров невидимости. Но как же эта тварь Преисподней забралась так далеко и ее следов не увидел ни один страж троп, ни один следопыт?

В уши лорда как будто влетел грозный окрик хранителя свитков: «Главная задача! Забыл?», и эту загадку пришлось с сожалением отложить. Но неужели Хоэрин наложил-таки на него какое-нибудь хитрое заклятье из своего неисчерпаемого арсенала?

Даагон сделал небольшой крюк, чтобы пройти к дворцу через поляну, где еще вчера возвышался колокол. Сразу после происшествия лорд, конечно, осмотрел, что мог, пока не набежали следопыты. Их доклад он слышал поутру на королевском совете, но хотелось еще раз при дневном свете посмотреть на место ночных событий.

Еще издалека он услышал резкий голос Тиниры и поморщился: встречаться с потенциальной наследницей крайне не хотелось. Ничего, им недолго осталось друг друга терпеть.

Судя по встопорщенным перьям на голове девушки и смущенному лицу стоявшего перед ней давешнего охотника с рогатиной, они уже поссорились.

— Отстань от меня, дикарь! — громко шипела лучница клана Гаэтер, уперев руки в бока. — Да я тебя знать не знаю и знать не хочу! Что ты мне свои свитки тычешь?

Эльф что-то тихо ответил.

Лорд развернулся, чтобы пройти к поляне другой тропой, не привлекая внимания, но до него донеслось:

— С ума сошел? Посох Духа ему! Тебя и могила не вылечит, не надейся. Да посмотри на эти хоромы, что благородненькие здесь понастроили! Тебя в таких лохмотьях никто и на порог не пустит. А ты — к королеве! Чтобы опять над Гаэтер все эльфы смеялись? Убирайся, позорище!

Такого оскорбления гостеприимству благородных родов Даагон уже стерпеть не мог и зашагал напрямик к парочке со словами:

— Могу я чем-то помочь, охотник?

— Да какой из него охотник?! — проворчала лучница, однако, увидев, кто предлагает свои услуги, изменилась в лице. — Нет! Уж твоя-то помощь точно никому не нужна, провались она в Преисподнюю! Идем, Лиэн, что-нибудь придумаем.

Схватив эльфа за руку, она решительно потащила его в сторону.

Метнув взгляд на Даагона, охотник опять спрятал тронувшую губы улыбку — как будто что-то понял и поблагодарил.

«Что-то чересчур понятливый юноша, — нахмурился лорд. — Или все-таки знает, кто я такой? Можно подумать, маги Гаэтер начертали мой светлый лик на всех листьях их леса, чтобы каждый стрелок тренировался на досуге. И что простому охотнику понадобилось от Посоха Духа, хотелось бы мне знать? Так… Главная задача!»

Но он так и не мог сосредоточиться на толкавшейся где-то в глубине мысли, что за это утро упустил нечто очень важное.

Прозвучал сигнал рога, созывавший королевский совет перед состязаниями, и лорд поторопился осмотреть поляну.

Она мало изменилась со вчерашнего дня. На земле выделялась глубокая круглая канава — место, куда опустили колокол. Внутри и снаружи круга палые листья лежали плотным слоем, потревоженным разве что ногами следопытов, да за ночь с ветвей осыпалось несколько свежих листьев. И вокруг — ни одной обломанной ветки. Если бы не канава, можно было подумать, что колокол только чудился эльфам, а потом мираж рассеялся.

Любая магия оставила бы видимый или невидимый след, особенно заклинание уничтожения. И все же в круге от колокола не чувствовалось никаких следов, даже от заклинаний следопытов. Равно как и на том месте, где упал жрец Мортис, — тоже ничего, кроме чуть заметной вмятины на лиственном покрове. «Но все же кто-то его толкнул. Кто-то или… что-то?» — вспомнил Даагон. Увы, спрашивать об этом надо у самого жреца, но теоретически можно заподозрить чью-то атаку разума. Уж не того ли демона, напавшего потом на лорда? Детям Бетрезена все равно, кого ненавидеть. Они уничтожают все — и живое, и мертвое.

«Жрец Безмясой кого-то атаковал, — понял Даагон. — Колокол — лишь досадная помеха на пути его удара. Если, конечно, это и впрямь жрец, а не что-то иное. С чем же мы столкнулись?»

Вместо того, чтобы поспешить во дворец, Даагон призвал единорога.

* * *

Королевский совет был в полном составе — собрались архонты, теурги, лорды и военные вожди — и выглядел, как перед выступлением на войну. Даагон оказался бы единственным из присутствующих без боевого оружия и доспехов, если б еще с утра не уговорил своего четвероногого друга потерпеть некоторые неудобства поклажи.

Здесь же была и Эоста, хотя ей, как участнице состязаний, положено было находиться в другом месте. При виде ее лорду смутно припомнилось что-то еще, связанное с эльфийкой, помимо повода для стычки с Энрахом. Впрочем, наверняка не слишком важное, раз оно позабылось. Но Даагон с некоторых пор привык доверять чутью. Он нахмурился, прислушиваясь к этому невнятному шепоту: девушке явно что-то угрожало, и нужно бы позаботиться о ее охране.

Среди теургов не было только представителей клана Гаэтер и родственных ему диких — видно, главы этих семей сочли, что и отправленная ими на состязания вздорная девчонка — неслыханная честь для Альянса. И такое демонстративное отсутствие еще раз убеждало, что проигрыш Тиниры станет поводом для окончательного разрыва.

Новостей, еще неизвестных лорду, было три: хорошая, плохая и еще хуже.

Отряд, отправленный десять дней назад к Хранителю Леса, возвращался и вот-вот должен быть в столице.

Дриады пока не справились с обнаруженной гнилью в деревах, но еще не теряют надежды.

Целители сообщили, что любое лечение стало длиться значительно дольше, и причины ослабления их магии неизвестны.

— Я беспокоилась за тебя, лорд, — повернулась к Даагону Иллюмиэль, закончив разговор с Эостой и отпустив девушку.

Пророчица, быстро исчезнувшая за дверью, выглядела весьма встревоженной, отметил лорд. Впрочем, как и все тут.

— Жив, и слава Галлеану, моя королева, — ответил он.

— На тебя напал Двойник, и его атака разума не проходит бесследно. Покажись целительницам. Это приказ, — добавила она на всякий случай. — Кроме того, я запрещаю тебе находиться в одиночестве до ритуала.

— Прекрасный запрет! Но я согласен принять в качестве телохранителя только Эосту.

Поймав удивленные и осуждающие взгляды магесс, глава рода с неприступным видом скрестил руки на груди — не слóмите, мол.

Лорд не смог бы объяснить, что на него нашло, — просто скреблось что-то невнятное в душе, пыталась достучаться мысль о каком-то пустяке, связанном с пророчицей, и он не хотел терять этот пустяк. Кроме того, Эосте самой нужна охрана, и вот это уже не пустяк. Но и этой своей убежденности он не смог бы никому объяснить.

И тут на величественном лике королевы мелькнуло восхитительное выражение, напомнившее, что Иллюмиэль еще очень-очень молода, и ей, может быть, иногда тоже хочется сплести венок из кленовых листьев и танцевать под звездами с распущенными косами или лететь по лесу наперегонки с потоком лунного ветра. Она чуть хлопнула ладонями по подлокотникам трона:

— Хорошо, пусть это будет Эоста. А ее… будут охранять два стража.

«Только не Энрах!» — мысленно взмолился раздосадованный Даагон.

— Теперь о колоколе, лорд. Ты хотел еще раз проверить поляну…

— В круге все еще ничья земля, моя королева, — ответил он. — Пустая. Словно магию что-то сожрало и жрет до сих пор все, что туда попадает. И те очаги, что оставили ночью я и следопыты, погасли. Остается надеяться на лечение Посохом Духа. К счастью, эта новая язва Невендаара не распространяется дальше, как я опасался. Но само по себе ее явление…

— И Хоэрин не нашел никаких упоминаний в летописях. Твои предположения?

— Только сумасшедшие, — усмехнулся Даагон. Королева кивнула, и в другое время он порадовался бы высочайшему дозволению быть самим собой, но сейчас же чувствовал только горечь — это значило, что совет в тупике. — Так вот… Я подумал: а что случится, если соединить магию всех рас в одном сосуде, как мы соединили магию эльфов в нашем главном Посохе Духа?

По внезапной тишине он понял, что его слова услышаны всеми, и эльфы затаили дыхание.

— И ты предположил, что она уничтожится, раз ее нет в круге, — задумалась Иллюмиэль.

— Но с нашим священным Посохом Духа такого не произошло, — возразила архонт Лодиат. — А в нем соединена разная магия наших родов и кланов, творящая эльфийские земли.

— Вот именно, творящая, — ответила ей другая магесса. — А у нежити — мертвящая. В словах лорда есть что-то, о чем нужно задуматься.

— Колокол неусыпно охранялся, — напомнил военачальник Лемуан. — Как могла коснуться его чуждая магия?

— А если впитывание магий началось не вчера? — спросил Даагон. — И колокол вобрал не только наши заклинания, но и магию гномов, добывших металл, и людей, которые его выплавили?..

— Гномы нас ненавидят! А с Империей и вовсе нельзя иметь никаких мирных дел! — оборвал его кто-то из теургов.

Едва упомянув людей, лорд понял — зря. Сейчас вспыхнут неустраненные разногласия союза эльфов. Так и случилось: теурги и архонты мгновенно разделились. Диким кланам сама мысль о людях была непереносима.

— Добром для эльфов это не кончится! — прозвучало совокупное мнение теургов.

Благородные архонты упрекнули кланы в дикости, добавили слово в защиту изобретений западной расы и цивилизованного развития эльфов, и вскоре в зале уже витал дух вражды. Как мало надо, чтобы начать ненавидеть друг друга. Как мало…

У каждого было свое мнение об эльфийском пути, и все забыли, что идти по любому из них скоро будет некому. Ибо пока просматривался только один воистину общий путь для всех эльфов без исключения — к Мортис.

В общем враждебном гуле Даагон вдруг уловил еще один звук — почти на грани слышимости, такой же глубинный и жуткий, с каким дрожала земля в миг восхода Большой луны и уходил воздух из груди лорда. Его взгляд метнулся по залу совета, упал на воздвигнутый в центре священный Посох Духа, и главе рода Эрсетеа показалось — древко едва заметно вибрирует. «Что происходит?» — похолодел лорд, снова оглядывая зал. Но никто из споривших не насторожился, не ощутил. Ни один из высших эльфов. Разве что… Иллюмиэль внезапно побледнела, как лунный камень.

— Довольно! — Она подняла ладонь, и гул затих. — Лорд Даагон, если с присутствием в колоколе магии трех светлых рас Невендаара еще можно согласиться, то как он мог вобрать силы зла легионов Падшего и орд Мортис?

— Вероятно, через него прошла мощь схватки демона с нежитью, — не сразу ответил он, еще думая о послышавшемся звуке. — А когда друид Древа его коснулся, это стало последней каплей. Если мои догадки верны, то каких-то небывалых монстров или невероятной силы магов нам можно не ждать.

Иллюмиэль скользнула взглядом по его боевой экипировке и подняла бровь:

— Тем не менее ты подготовился к худшему.

Лорд пожал плечами:

— Это же было сумасшедшее предположение. А я решил стремиться к благоразумию. Может, еще успею до ритуала.

Наконец-то чудесные, но слишком суровые лики магесс и воинов чутьпосветлели затаенными улыбками, и напряжение спало. Взгляд королевы потеплел и стал благодарным. За что? За роль шута, которого так не хватает в этих чертогах печали?

— Мы обдумаем твое предположение, лорд, — сказала Иллюмиэль. — Правда, я сомневаюсь, что оно верное. Если то, что ты сказал, возможно, тогда и любой меч из гномьих руд, выкованный людьми и попавший потом к нашим магам, исчезал бы точно так же при схватке с Легионами или нежитью. Этого, к счастью, не происходит, о подобном никто не слышал…

Меч… лорд спохватился: почему он ничего не сказал о клинке Алкинор, побывавшем в Выжженных Землях и тоже коснувшемся колокола? Он забыл! Что еще он забыл после атаки демона?

— Моя королева! — начал было Даагон.

— Чуть позже, лорд. Пора объявлять состязания.

— Это важно.

Его перебили: распахнулись створки высоких дверей, и к королеве подбежал страж. Выглядел он до неприличия растрепанным, словно только что воевал с разъяренной горгульей.

— Моя королева, сюда рвется какой-то охотник из диких, — страж махнул в сторону распахнутой двери. — Кошмарно диких, позволь доложить. Говорит, очень важно.

«Теперь понятно, что со стражем. Наверняка с Тинирой сцепился», — догадался Даагон.

— В зал совета? — подняла бровь Иллюмиэль. — Что ему нужно?

— Да сущая мелочь, — мстительно усмехнулся страж. — Священный Посох Духа подержать.

Сидевшие поблизости архонты засмеялись. Теурги возмущенно поднялись. Даагон напрягся: что-то мгновенно взвихрилось в пространстве.

Королева, видимо, тоже почувствовавшая пронесшуюся волну, успела приказать стражу:

— Веди его.

Но страж не успел пошевелиться. И никто не успел. На этот раз даже Даагон ничего не почувствовал. Он лишь увидел, как древко главного Посоха Духа беззвучно исчезло — словно провалилось внутрь, поглотив само себя.

И тогда из лорда как будто одним глотком высосали сердце.

Такую же смертную тишину он слушал в утренней роще. И ту же обреченность ложившихся наземь листьев видел теперь в помертвелых глазах эльфов, опускавшихся на колени в беззвучной мольбе Галлеану.

Они привыкли биться со зримым врагом, пусть даже этот враг ужасающ, как драколичи Мортис, или чудовищен, как модеус Бетрезена. Но как сражаться с невидимкой? С неотвратимым врагом, протянувшим щупальца к священным рощам, а теперь — в душу каждого? Кто смог прямо в зале совета, в гуще сильнейших магов и воинов Альянса, подобраться к главной святыне, хранившей эльфийские земли? И не просто подобраться, но уничтожить могущественный артефакт с такой легкостью, словно небрежно задул тонкую свечу?

Оцепенелость отпускала медленно, но эльфы были живы, а значит, еще не все потеряно.

— О Галлеан и Солониэль… — прошептала королева. — Бог наш, вернись к своим детям, увидь нашу беду!

— Древо Смерти… Вот так это случится и с нами, — пронеслось по залу.

— Еще не случилось, раз мы живы, — держась за горло, прохрипела архонт Лодиат. — Но такого врага у нас еще не бывало.

— Какая же сила способна на подобный удар?

«Ненависть», — подумал Даагон и громко произнес:

— Нужно отменить состязания. Я немедленно передам древо Эрсетеа пророчице Эосте.

«Прости, сын, что предаю тебя».

— Поздно. Теперь эльфы уже не поймут, — покачала головой теург диких кланов.

— Пусть так. Зато они будут спасены.

«Прости, сын, что убиваю тебя».

— Не Гаэтер, — ответила та же магесса. — Одно дело — честное поражение. Другое — допустить, чтобы наше слово стало прахом. Лучше смерть, чем бесчестье эльфов. — Теург вскинула голову. — Гаэтер возьмутся за оружие, и я первой встану на их сторону!

«Это тень Древа. Они все еще не понимают. Все еще…»

— Пусть, — сказал Даагон. — С Гаэтер эльфы справятся, с Древом — нет.

«Ты поймешь, сын, почему я убиваю нас с тобой и обрекаю на смерть Тиаль. Но даже если не поймешь…».

И тут он неожиданно получил поддержку. Архонт Лодиат гневно сощурилась на теурга:

— Западная раса только и ждет, когда мы повернем оружие друг против друга. Ты хочешь победы ненавистных тебе людей, теург?

Королева молчала. Молчали и все прочие, осмысливая последствия запоздалого решения строптивого лорда. Наконец страж, по несчастью так и оставшийся в зале совета, осмелел:

— Так ведь маги могут придумать такие испытания, которые пройдет только пророчица, и все будет честно.

— Не бывать такому! — отрезала Иллюмиэль. — Отмена состязаний — это бесчестье, но не подлость. Ты же, страж Кимерт, подобно имперскому инквизитору, предлагаешь лживую видимость чести. Двойное бесчестье!

Военачальник Лемуан процедил:

— Пусть сначала поймет, что такое честь, прежде чем снова будет называться стражем.

Архонты и теурги кивнули, и молодой эльф убрался из зала с печатью смерти на лице.

— Ритуал нужно провести немедленно, — повторил Даагон.

«Прости, мой мальчик. Ты так и не узнаешь, что я люблю тебя».

— Совет еще не принял решения, милорд, — тем же ледяным тоном, которым она обращалась к стражу, ответила Иллюмиэль.

Он понимал ее чувства. Если бы Даагон не валял дурака, не пришлось бы встать перед выбором жизнь народа или репутация Альянса; будущая гибель всех или немедленная гибель части в братоубийственной войне с Гаэтер.

— Пока я медлил, Древо росло, — повторил он слова ясноглазой пророчицы.

И не почувствовал раскаяния. Совсем. Только страшную пустоту там, где должно быть сердце.

Королева сцепила руки и не подняла ресниц.

— И продолжает расти. Может быть, во время Двух Лун оно растет быстрее. Наши целители теряют силу, оракулы пророчат о частностях, но не знают о большей беде… Никто не предвидел потери священного Посоха Духа. Как не замечали мы, что уже давно живем в тени Древа Смерти. Мы слепнем.

Архонт Лодиат поднялась. Сосредоточенная, готовая защищаться.

— Наша главная задача — найти само Древо Смерти, а поиски наследника для рода Эрсетеа — лишь способ ее решения, и мы все это понимали, когда объявляли состязания. Мы должны были создать ловушку для друидов Древа, и Посох Духа помог бы нам их выявить. Так мы узнали бы, где логово чудовища. Но теперь Посох уничтожен… — слезы навернулись на глаза эльфийки. Она быстрым злым движением смахнула их, — …и нам все равно необходимо вычислить врагов. Состязания отменять нельзя — слуги Безмясой здесь. Дайте только время — они проявят себя.

С ней согласились все, особенно Даагон, у которого снова появилась надежда. Появилась, чтобы тут же растаять.

— Подождем возвращения гонцов к Хранителю Леса, — решила Иллюмиэль. — Они уже близко. Если Хранитель откроет нам, где искать Древо Смерти, необходимость в состязаниях отпадет. Тогда мы незамедлительно проведем ритуал разрыва, ибо медлить больше нельзя.

* * *

Бывают дни, в которые могут вместиться несколько жизней. Этот, едва переваливший за полдень, стал днем, разделившим жизнь эльфов на эпохи. На прошлую, которая кончилась, и будущую, которая может не наступить.

А в настоящем — пустота, страшное одиночество в мире. Смертное одиночество, когда помощи ждать неоткуда — ни от небесного мира, ни от земного.

Кто-то почувствовал сам, кто-то услышал об утрате священного Посоха Духа от изгнанного из стражей Кимерта, но не мог поверить, пока королева и архонты не вышли к своему народу с пустыми руками и такими же опустелыми душами и не объявили о произошедшем.

Еще не оправившиеся от полуночного потрясения эльфы получили новый удар в самое сердце.

Проходя по залам дворцового древа, по тропе к поляне состязаний, глядя на спускавшиеся к ней склоны двух холмов, где сидели, положив наземь оружие, подавленные собратья, Даагон ловил на себе взгляды, от которых хотелось немедленно умереть. В них не было даже ненависти к нему, причастному к случившейся беде, как никто другой, — ведь если бы он не медлил… В них была ледяная пустота. Что заполнит ее?

К поляне состязаний летели грифоны. Летел ответ от Хранителя Леса. Эльфы поднялись, наблюдая за их полетом, приветствуя взмахами рук.

Командир отряда спрыгнул в центре обширной поляны и подбежал к возвышению, где стояла Иллюмиэль в окружении магов и воинов.

— Старейший откликнулся, моя королева, — выдохнул он, опустившись на колено. — Я принес его послание эльфам. Но оно удивительно и непонятно для меня.

— Огласи его для всех, командир Риталь. Это твое право.

Гонец поднялся и, повернувшись к озаренным надеждой лицам, начал говорить, а маги постарались, чтобы принесенное вестником слово Старейшего было услышано каждым.

— Грядет время, когда исполнится Пророчество Звезды и великие испытания предстоят всему миру Невендаара. Дух покинет детей Галлеана и Солониэль. Это предзнаменование — Звезда уже близко. Эльфы могут не выстоять в испытании, если не обретут обновленный дух. А если дрогнут дети леса — не выстоит никто. Посох Духа должен быть обновлен, и сила эльфов возрастет многократно…

Он умолк, оглянулся на королеву.

— Это все? — Архонт Лодиат не скрыла разочарования.

— Нет, — ответил Риталь неожиданно тихо, хотя перед этим его голос оглушал. — Еще было сказано: ищите в горах Тимории того, кто в медвежьей шкуре. Через него вы узнаете путь к Древу Смерти и сможете найти и сокрушить его. Через путь испытаний вы обретете обновленный Посох Духа.

— Старейший дал нам надежду, — прозвенел голос Иллюмиэль. — Хвала Галлеану, направление поиска указано. Необходимо немедленно снарядить отряды.

— Хранитель говорил об оборотне, — предположили теурги. — Кто еще может быть в медвежьей шкуре и знать путь к Древу?

Военные вожди тут же покинули ристалище, чтобы заняться формированием отрядов и маршрутов.

— Лорд Даагон… — королева повернулась к главе дома Эрсетеа, — ты оказался прав: нам надо искать помощи гномов, чтобы пройти через их земли. Неизвестно, сколько понадобится времени на поход, поэтому мы проведем ритуал разрыва немедленно. Я и часть архонтов останемся здесь, ведь нужно отвлечь слуг Мортис — они тоже где-то тут… Ты был мне другом, Даагон.

Обычное прощание эльфийских женщин-воинов — короткий взгляд, полный благодарности и сожаления. И снова за оружие.

— Еще побуду, моя королева, — улыбнулся он.

После разрыва умирают не мгновенно. Это просто быстрое увядание. Стремительное, если уж совсем точно. Всего дня три адской боли, если верить Таэрину.

— Лодиат, объяви начало состязаний, — распорядилась королева. — И… задержи его как можно дольше.

Лорд на прощание окинул взглядом склоны холмов. Взглянул на претендентов, внимающих речам архонта. Вор Сонил, обводя глазами зрителей, неуверенно улыбался и потрясал в воздухе кулаком: магесса восхваляла его могучий удар. Тинира быстро и резко, как птица, поглядывала по сторонам, словно кого-то потеряла. Энрах слушал, опустив голову и опершись на двуручный меч.

«Все-таки сменил оружие», — отметил Даагон и вспомнил, что так и не рассказал никому об изувеченном Алкиноре. Страж троп, почувствовав его внимание, поднял голову и так полоснул ненавидящим взглядом, что лорда словно обожгло.

— Моя королева… — начал было говорить Даагон, но опять сказал не то, что намеревался. — Я не вижу Эосту. Она уже готовится к ритуалу? Тогда и мне пора.

Озабоченная складка прочертила ее высокий лоб.

— Подожди, лорд!

Иллюмиэль подозвала стражей, и тут выяснилось, что пророчица не приходила на поляну состязаний. Да и вообще ее не видели с тех пор, как она вышла из зала совета, равно как и двух стражей, приставленных к ней. Впрочем, через четверть часа, когда голос Лодиат уже слегка охрип и дрожал, стражей обнаружили под слоем листьев близ храма Галлеана. Обезглавленных. А вот Эосты нигде не было.

«И девочку не уберег», — стиснул зубы Даагон. Казалось, рухнуло все.

— Да, ты верно говорил, что еще побудешь моим другом, лорд. — Голос Иллюмиэль был странным.

Он услышал быстрый шепоток эльфов, пролетевший за спиной:

— Не успел удочерить, как на бедняжку пало проклятие рода.

— Проклятие Даагона…

— Проклятие…

Королева приказала найти и допросить Кимерта. Из посторонних только разжалованный страж знал о возможном решении совета в пользу Эосты. Другое возможное — хотя и совершенно невероятное — объяснение: кто-то из высших эльфов, входящих в совет, — предатель, тайно поклоняющийся Мортис. Но кто?

И опять глава рода Эрсетеа ощутил на себе подозрительные взгляды магов. «Кто ты на самом деле, лорд Даагон, неуязвимый перед любым из кошмаров богини смерти? — словно говорили они. — Ведь ты тоже связан с Древом Смерти через кровь своего сына. Не эта ли связь помутила твой разум? Да и всю ли правду рассказал ты о той роковой ночи Двух Лун? А может, ты сам вручил дитя жрецам Мортис в обмен на неуязвимость перед нежитью? А теперь делаешь все, чтобы столкнуть кланы Альянса, дабы тень Древа Смерти быстрее накрыла эльфов?»

Даагон, по лицу которого ничего нельзя было прочесть, всей кожей, похолодевшей от напряжения, чувствовал, как его касаются тонкие магические потоки. Даже не пытаясь поставить им блок или хоть как-то воспротивиться этому возмутительному вторжению, он лихорадочно размышлял. Кажется, забрезжила смутная догадка, но решение надо было принимать немедленно, здесь и сейчас.

Неведомому врагу, кем бы он ни был, не хватило бы времени совершить преступление после того, как на совете была озвучена мысль о немедленном ритуале. Если, конечно, он дважды не воспользовался порталом: чтобы убить, спрятать трупы и вернуться. Но тогда убийца должен был строить переход прямо из дворца, а неизбежного при этом магического возмущения никто не ощутил. Значит, он знал о роли Эосты раньше? Еще до того, как Даагон озвучил свое решение, принятое втайне от всех. Но вот от всех ли? Разве нет эльфа, для которого намерения главы рода Эрсетеа не являются тайной? Того, кто мог унаследовать пророческий дар матери Даагона или даже слабое эхо этого дара — чутье, как унаследовал его сам лорд? Его пропавшего сына? И он здесь! Так что же сотворило Древо Смерти с его мальчиком за эти годы? Как оно извратило его дух?

Словно издалека до лорда долетел голос Иллюмиэль:

— Лорд Даагон, ты должен объявить испытания каждому состязателю, как мы и планировали прежде.

— Нет, моя королева, не как прежде. Уже ничего не может быть, как прежде, — ответил он. — Кто сказал, что у рода Эрсетеа может быть только один наследник? Испытание будет одно на всех: добыть Посох Духа.

Он посмотрел в ненавидящие глаза Энраха.

«Что же ты сотворил с девочкой, убийца? И смогу ли я любить тебя таким, сын?».

Глава 4. Храм в Запретной роще

Горы тянутся на тысячи верст, и поиски святыни эльфов могли занять годы или вовсе не состояться, если гномы откажутся помочь. А ведь с бородатых детей бога Вотана при их мнительности вполне сталось бы принять появление разведчиков Альянса за вторжение и начать новую войну. Слишком обильная река пролитой крови разделяла две светлые расы Невендаара, и руслом ее была бездна — вражда сотворивших их богов.

Королевскому совету оставалось только ждать ответа от Горных Кланов и донесений разведчиков с границ о нападениях оборотней — что-то могло просочиться и облегчить поиск. Оборотни-медведи не так часто встречаются в Невендааре, как оборотни-волки. А вот поисковые команды ждать не могли — общее направление известно, а уточнить маршрут можно и в пути. Задерживался только отряд Даагона: королева еще надеялась найти Эосту или какие-либо ее следы. Но и их выступление можно было отсрочить лишь до заката.

Лорд сам занимался комплектованием отряда, подозревая, что слуги Мортис не оставят без внимания этот поход. И когда разжалованный страж Кимерт обратился к нему со слезной мольбой позволить ему искупить кровью свое поведение на совете, Даагон не удивился.

Бывшего стража уже допрашивали маги, и его причастность к исчезновению Эосты не была доказана — после изгнания из зала совета юноша все время был на глазах. Но если тень подозрения ложится на кого-то, то надолго. У эльфов очень длинная память.

— Почему ты просишься именно в мой отряд, Кимерт? — спросил Даагон.

— Остальные уже ушли, лорд, — опустил голову юноша. — Меня никто не захотел принять.

«Надо бы спросить у Лемуана, просился ли он куда-либо еще, — подумал лорд. — Впрочем, поздно. Да и как я смогу отказать тому, кто просит искупления?»

— Хорошо, я беру тебя юнитом, Кимерт.

Юноша просиял:

— Клянусь слезами Солониэль, вы не пожалеете, лорд!

И эта клятва тоже не понравилась Даагону. Не делает ли он очередную ошибку? Сможет ли вовремя обезвредить Кимерта, если подозрения подтвердятся? С другой стороны, врага лучше держать перед глазами, а не за спиной.

— Собирайся, юнит, выходим через час, — сказал лорд. — И найди мне того охотника из диких, что рвался в зал совета, Лиэна. Судя по его рогатине, к охоте на оборотней-медведей ему не привыкать.

— Его уже давно ищут по приказу королевы, но он как сквозь землю провалился прямо из дворца. Никто не видел его с того момента, как был разрушен Посох Духа.

Исчезновение охотника показалось странным и нехорошим. Но потом лорд припомнил случайно услышанный им разговор Тиниры с Лиэном, точнее, ее реплики. Если эльф пришел увидеть Посох Духа, то какой смысл ему оставаться в столице после его утраты? И все же с Тинирой следовало потолковать, но позже — у них будет достаточно времени в походе. А вот к хранителю свитков заглянуть нужно уже сейчас — и попрощаться, и запас рун перед походом пополнить не мешает. Но сначала — к храму Галлеана, где нашли мертвых стражей.

Их тела со странными обугленными ранами уже обряжали для обряда прощания. Горькие складки легли у губ лорда: оба эльфа были еще так молоды. Он обошел вокруг храма и почуял след меча, ведущий от вороха листьев к востоку, но тот был уже остывший и растаял в десятке шагов.

К Хоэрину лорд пришел темнее тучи. Седой маг, едва глянув на посетителя, тут же призвал откуда-то из глубин хранилища чашу с зельем.

— Это укрепит твой дух перед походом.

— Дух… Да разве он у нас все еще есть, Хоэрин? Ведь мы утратили даже Посох…

— Посох, но не Дух. Конечно, это был могучий артефакт, но не дерево делало его священным для нас.

— Что-то подобное я как-то слышал от одного имперца, — глянул исподлобья лорд. — Целые сутки слушал, вися на дыбе. Очень… запоминается. Я теперь имя того инквизитора, Ферре, и захочу — а не забуду.

— Ты никогда не рассказывал об этом. Как тебе удалось уйти?

— Дерево хорошо горит, а я хорошо переношу огонь. Правда, не любой. Иногда огонь бывает и черным.

Хранитель, с начала разговора ни разу не заглянувший в свитки, облаком висевшие вокруг него, быстрым движением выловил один и протянул Даагону. Остальные, повинуясь небрежному взмаху руки, с шорохом вспорхнули к своду, точно стая летучих мышей.

— Это тебе тоже может пригодиться, Даагон. Не сейчас. Когда покажется, что, кроме того черного огня, в мире нет никакого другого. Даже в тебе самом, несущем огонь Галлеана.

— Спасибо. Я пришел сказать, что вычислил сына. Он здесь. Но моя мечта сбылась самым изуверским способом из всех возможных.

Хоэрин вопросительно поднял бровь, но промолчал. И Даагон был благодарен за это молчание. Что он мог сказать? Что его сын — убийца и трус? Убийца, не пощадивший товарищей по оружию. Трус, молчавший о Древе Смерти, не предупредивший никого в страхе за свою жизнь. Трус, желавший смерти отца, чтобы эльфы уже ничего не могли изменить, даже если узнают о его связи с Древом.

Не мог лорд признаться, что у него такой сын. Сначала надо с ним поговорить. Но об убитых стражах он молчать тоже не мог.

— Я видел останки погибших, — сказал он. — А сегодня утром держал в руках меч, способный оставить обугленные срезы на плоти. Алкинор болен, и даже мне не удалось снять с него порчу Выжженных Земель.

Хоэрин свел брови:

— Порчу… И ты не сказал королеве об Энрахе?

— Бессмысленно. Он уже избавился от меча, и я не смогу ничего доказать. Поэтому и рассказываю это тебе, Хоэрин. У храма я почувствовал след Алкинора, но дальше он затерялся, а времени на поиски нет. Теперь вся надежда на тебя: ты сильнее и можешь найти меч по следу моей магии в нем. Может быть, он приведет к Эосте или даст какую-то подсказку, где ее искать… если еще не поздно.

Хранитель кивнул:

— Сделаю. Идем.

Они покинули хранилище и по пути до развилки троп шли вместе. Старый маг опирался на высокий посох — простую узловатую палку, даже без навершия с кристаллом. Впрочем, Даагон давно подозревал, что таким кристаллом было все древко цвета янтаря.

— И как ты поступишь, если вина Энраха подтвердится? — спросил Хоэрин.

— Не знаю. Пока она не доказана, он невиновен, и я попробую ему помочь. Он ведь тоже… болен.

— Не всегда возможно помочь, Даагон. Думаю, у тебя есть веские причины считать, что ты не ошибся. Род этого стража троп давно известен, как ты сам убеждал меня.

— Да, убеждал. Но только весь он погиб у границ Империи десять лет назад, а сам Энрах еще через пять лет бежал из плена инквизиторов. При этом в живых не осталось никого, кто помнил бы его в лицо и мог бы подтвердить или опровергнуть, что этот эльф — действительно сын рода Даэлир. Идеальное прикрытие для того, за кем охотятся друиды Древа Смерти.

— То есть он знал о Древе столько лет и молчал.

— Кто знает, что осталось в памяти новорожденного? — горячо возразил Даагон. — Думаю, ничего, кроме первородного ужаса.

— Подожди. Я еще не услышал доказательств, что Энрах и есть твой сын.

— Он успел снести голову напавшему на меня демону. Как Энрах узнал о невидимой атаке? Двойник таился в ложбине, и даже я прошел мимо, не заметив. Меч же был брошен издалека и угодил точно в цель. Такой удар можно нанести, только определив точку атаки на разум атакуемого. И только мой сын мог уловить эхо атаки.

— Хороший довод, но не выдаешь ли ты страстно желаемое за действительное?

— Его меч — второй довод. Кто из эльфов, кроме носителей огня Галлеана, способен справиться с огнем Преисподней? Но, главное, это Эоста. Только мой сын мог понять раньше всех, что пророчица становится не просто серьезным препятствием на его пути, а угрозой немедленной смерти. У Энраха была причина ее устранить, ведь перед атакой демона я намеревался похитить девочку и передать ей древо Эрсетеа. И еще. На ристалище я не заметил в нем ни малейшего беспокойства отсутствием девушки, за якобы оскорбленную честь которой он не так давно всерьез пытался меня убить. Выходит, он знал, что ее там не будет, и знал, почему.

— То есть он убийца и трус.

Даагон судорожно вздохнул:

— Мне больно слышать такое, и я не буду его осуждать, Хоэрин. Да и как могу я осуждать того, кто стал первой жертвой Древа Смерти и стал ею по моей вине. Не забывай, он ведь спасся. Если мальчик тридцать лет прячется от Древа, это что-то значит. Он не сдался и борется!

Они дошли до развилки, и пора было прощаться.

— Мы еще увидимся, Даагон, — остановился старый маг. — Но один вопрос я должен задать сейчас. Понял ли ты, почему для эльфов не имеет значения, найдешь ли ты сына?

Горькие складки легли у губ лорда:

— Это несложно понять. Соки древа должны быть обновлены полностью. Чтобы ни следа не осталось от гнили… хотя ее, между прочем, и без того нет. Чтобы ни малейшей опасности — слишком мало осталось родов, владеющих магией огня Галлеана. Мой родной сын не сможет стать моим наследником, даже если прямо назовет себя, потому что он — первый и главный корень Древа Смерти. Скажу больше: после того, как узнали о Древе, нас обоих обрекли бы на смерть.

— И ты нашел выход: Эрнах сможет тайно стать одним из наследников.

— И спастись, Хоэрин.

— Значит, ты решил своей смертью искупить вину перед мальчиком за ночь его рождения? Не скажу, что мне это по душе, но это твой выбор, Даагон. Хотя есть и лучшее решение. Именно поэтому я не буду торопиться рассказать обо всем королеве, хотя это и мой долг.

И за это Даагон тоже был благодарен старому другу.

— Ты имеешь в виду — уничтожить Древо Смерти? — спросил он. — Да, это спасло бы всех. Но сначала нужно найти Посох Духа и вычислить слуг Мортис, пока они не добрались до моего сына. А ключ к Посоху — оборотень, которых в Невендааре тьма. Видишь, мне совсем некогда умирать.

— Оборотень… Хранитель Леса иногда говорит загадками, понятными только детям Галлеана, помни об этом, мой юный друг. И помни о том свитке, что я дал тебе.

Лорд улыбнулся, протянул ладонь, прощаясь, и хранитель свитков ответил тем же. Кончики их пальцев соприкоснулись, и теплое сияние охватило обе ладони, напомнив очертаниями сердце — единое для двоих, единое для всех, кто хранит огонь Галлеана.

Острый глаз Даагона еще издали заметил постороннего эльфа, притаившегося в ветвях его замкового древа: один блик среди красноватых листьев был чуть ярче других.

Затаив усмешку, лорд переступил порог и послонялся несколько минут, не поднимаясь в оружейню: гость устроился как раз напротив ее оконной арки. Место атаки выбрано умно: не может же лорд уйти в поход без меча и жезла.

Даагон не стал долго мучить убийцу — время поджимало. Поднялся в оружейню, на ходу растирая обнаженный торс зельем, чтобы меньше потеть под доспехом, надел рубашку. Движения лорда были неторопливы, но сидящий в ветвях отчего-то медлил, хотя ему была предоставлена масса возможностей утыкать цель стрелами, как ежа.

Тщательно проверив оружие, лорд опоясался, пристегнул ножны, вложил в петлю магический жезл, застегнул плащ и, подняв шлем, уже собирался водрузить его на голову, когда наконец-то сквозь арку окна просвистели один за другим два арбалетных болта, пригвоздив его за полы плаща к стене. Даагон, едва сдерживая ликующую улыбку, сказал:

— Хорошо, Тиаль, ты сдержала слово, что не переступишь порог моего дома прежде, чем прибьешь меня к стенке. Будем считать, что ты постучалась. Может, теперь войдешь?

Гибкая фигурка, скользнув в окно, бесшумно спрыгнула на пол. Солнечный свет озарил ее волосы цвета алых кленовых листьев с несколькими солнечными прядями на висках, и они вспыхнули светящимся ореолом, обрамив белоснежное лицо. «Ангельски прекрасная женщина», — вздохнул Даагон.

— Не двигайся, лорд!

Его всегда восхищал контраст между ее воинственностью и нежнейшим на свете голосом.

— Я и не могу двинуться, Тиаль. Это мой любимый плащ. Если я пошевелюсь, он порвется, а чинить его некому, да и некогда уже. Ты не могла бы аккуратно убрать из него эти колючки? Маленькие дырки будут не так заметны.

Она подошла. Как же давно он не видел ее глаз, мерцающих, точно океанские воды, пронизанные солнцем, не видел вот так близко, а не поверх нацеленной стрелы!

— Только посмей хотя бы одним пальцем меня коснуться, и ты их лишишься!

— Не буду. К тому же они заняты ценным доспехом, — покорно ответил он, по-прежнему держа шлем над головой.

Она взялась за перо болта, и Даагон рванулся, раздирая плащ в клочья, опустил руки со шлемом за спиной Тиаль и, прижав к себе пойманную, нашел ее губы. Эльфийка мгновенно превратилась в сияющий цветок — огненные сполохи пробежали по ее лицу, шее, оплели лианами обнаженные руки. Она обреченно вздохнула и не стала убивать наглеца: лорд действительно не коснулся ее ни одним пальцем.

— Они мне дороги, любимая, но не так, как ты, — шептал он, целуя ее закрытые веки. — Так ты поверила? Ты одна мне поверила!

— Я иду с тобой, Даагон. Я должна убедиться. Нашему мальчику надо помочь.

Еще одна проблема. Если Тиаль узнает, что их сын — убийца и трус, то она собственноручно убьет Энраха. Поэтому лорд решил не говорить ей о своих догадках. Пока, во всяком случае. Пока не вытрясет из мерзавца, куда он спрятал Эосту.

* * *

Охотник шел на восток, когда наткнулся на след меча. Эту изломанную магию, увидев однажды, уже ни с чем нельзя было спутать. След вел на юг от вороха листьев у храма Галлеана, которые Лиэн не стал ворошить, поняв, что спрятанным под ним телам уже никто не поможет подняться, кроме Мортис.

Он шел быстро, почти бежал — след остывал. Свою необычную рогатину Лиэн опустил с плеча, следя за тем, чтобы ее раздвоенный конец не наклонялся к земле, а плыл над ней, как крылья парящей птицы. Древко в ладони чуть вибрировало, показывая, что направление верное.

У развилки тропы рогатина провернулась в руке, показав сильный всплеск магии. Видимо, здесь у тех, кого преследовал охотник, произошла заминка. Одна тропа уходила вдоль глубокого оврага, где журчал ручей. Рогатина показала, что там след сильнее, но Лиэн свернул по более слабому — не имело смысла осматривать еще один труп, наверняка лежавший в кустах с рассеченной мечом грудью. Эльфы найдут его, когда продут в себя после утраты Посоха Духа. А ему надо торопиться.

Исчезающе слабый след вел к Запретной роще — месту, которое даже дети леса обходили стороной. Когда-то здесь росли священные деревья многих эльфов, погибших в битве с гномами. Теперь сплошную черную стену сухих древесных скелетов лишь изредка пробивал чудом оставшийся в живых ясень, словно солнечный луч, опутанный тьмой. Потому Запретная роща и не была еще предана огню, а бережно выкорчевывалась, когда эльфы вернули эти земли в войне с Империей.

Лиэн остановился. Соваться в рощу было полным безумием, но след остывал.

В стене сплетенных сухих ветвей чернел пролом. «Недавний, — отметил охотник, — насыпавшаяся мелкая труха еще не унесена ветром». Лиэн вошел в мертвый лес чуть правее, там, где стволы стояли не так густо. Земля здесь была гнилой, ноги проваливались в прелые листья, запинались за торчавшие корни, поваленные стволы и сучья.

Теперь рогатина была не нужна: след отмечали обломанные ветки, и вел он к вросшим в землю развалинам, похожим на древний склеп, оставшийся с незапамятных времен. На слое черных листьев виднелись крупные глубокие вмятины, уже наполовину заполненные проступившей гнилой жижей.

Никакой меч не стоил такого риска, и охотник решил повернуть обратно, но у самого входа заметил два легких отпечатка женских стоп. Только два. Словно кто-то на мгновение поставил ношу, чтобы перехватить поудобнее и внести в развалины.

«Ты с ума сошел, Лиэн», — упрекнул себя охотник, вздохнул и нырнул в трещину полузасыпанного хода.

Концы рогатины засветились, как два болотных огонька. Тусклого света едва хватало на то, чтобы чуть рассеять вековой мрак. Склизкие ступени вели вниз, и на них охотник снова увидел отпечатки когтистых лап.

«Было двое, — понял он. — Следы второго ведут обратно, и вышел он уже без меча. Что же делает демон там, где место порождениям Безмясой?»

Винтовая лестница вывела в подземелье. Здесь почти невозможно было дышать, но слабый ток странно сухого и теплого для могильника воздуха говорил, что где-то еще был ход. Об этом же говорил ведущий туда след меча. Но Лиэн шагнул к основному проему и поднял рогатину повыше, заставив светиться чуть ярче.

Свет вырвал из мрака ветхие колонны с оплывшей от древности резьбой. Зал был великоват для склепа, и Лиэн понял, что пришел в древний храм богини Солониэль, воздвигнутый в те времена, когда она еще не стала смертным ужасом Невендаара, еще не сгорела дотла, спасая сердце любимого мужа Галлеана, не стала Безмясой.

В дальнем конце он заметил на возвышении неподвижную фигуру, терявшуюся во мраке.

— Подойди, — коснулся его шепот, и ноги сами двинулись к ней — величественной и зловещей, как ночное небо с багровыми звездами, — это засветились гнилушки. Дерево статуи давно почернело и потрескалось, глубокими шрамами расколов божественно прекрасный лик, словно это отрывалась сгоревшая в уголь плоть.

Застарелая боль обожгла Лиэна, вернув ему ощущение яви. Он упер древко рогатины в мертвую землю и остановился.

— Ты тоже страдаешь… приди ко мне, я утешу, — шептал голос, хотя раскрошившиеся губы статуи были неподвижны. — Я обещаю: больше не будет боли.

Он пошатнулся.

— Никогда не будет боли, никогда, — словно дул на его старые раны ласковый шепот. — Никогда не будет…

С неимоверным усилием он отступил.

— Ты мой! — властно взлетел голос, ударив в сердце. — Убери меч, он жжет моих детей!

Лиэн развернулся. Кожу жгло, словно ему плеснули в лицо огнем. Он рванулся к выходу. Гнилушки ожили, превращаясь в горящие глаза, в десятки глаз мертвецов. Нежить выдиралась из стен, поднималась из гнилой земли, ловила его за ноги.

Лиэн добежал до замеченного им хода, нырнул и сразу провалился в расщелину. Ему показалось — он попал в ад: здесь, на нижнем ярусе храма, стены озарялись багровым светом, идущим от меча, воткнутого в центре двух окружностей, прочерченных острием в плотной земле.

В круге у меча лежало тело девушки, защищенное от демона. Во внешнем возвышался сам раб Бетрезена, и порождения Мортис не могли к нему подступиться — груды изломанных костей и гниющей плоти шевелились по окружности.

Пробормотав «Хитро задумано!», охотник пронесся мимо демона, ведя за собой воющую нежить, словно встал во главе армии мертвых. Демон изрыгнул огонь, но эльф, ловко проскочив под огненной струей, кувырком очутился во внутреннем круге, недоступном для монстра. Тот сразу потерял к нему интерес — видимо, ему было приказано охранять сам круг, а не его содержимое.

Здесь земля была не такой горячей, но дышать было тяжело. «Жива ли она еще?» — подумал охотник, поднимая девушку. Блеснули полуоткрытые янтарные глаза.

— Жива! — поразился он.

Эльфийка кивнула, не в силах говорить. Губы у нее потрескались и почернели, как у статуи богини Солониэль. Он коснулся их кончиками пальцев, шепнув:

— Потерпи, сейчас будет легче.

Девушка вздрогнула, поднеся ладонь ко рту, словно пытаясь удержать крик боли, и в ее глазах появилось изумление.

— Кто ты? — спросил он, чтобы как-то отвлечь ее от творившегося вокруг кошмара.

— Эоста, пророчица, — хрипло ответила она.

Вокруг хрустели кости, уши рвали рев и шипение — монстр расправлялся с нахлынувшей нежитью. Стало еще жарче — демон не жалел огня. Удушливый дым от горящей кости выворачивал легкие кашлем. Зато мертвяков, таившихся в ушедшем под землю храме, явно поубавилось.

— Здорово, когда за тебя работают другие, правда? — Охотник подмигнул пророчице, прекрасно зная, что его облик сейчас мало чем отличается от морды создания Бетрезена. — Но нам надо выбираться. Им-то здесь проще, дышать не надо. Сможешь бежать? Знаешь, куда?

Эоста показала в сторону, противоположную той, откуда пришел Лиэн.

Он скомандовал:

— Беги!

Эльфийка побрела, спотыкаясь и кашляя, но Лиэну некогда было смотреть. Он вырвал меч из земли, и монстр обратил, наконец, внимание на содержимое круга.

Охотник, медленно обогнув врага, заставил его повернуться спиной к уходившей девушке. Демону уже крепко досталось от нахлынувшей нежити — он лишился одной конечности, огромное тело стало неповоротливым, да и вообще его огненным ударам уже не хватало мощи, а движениям — уверенности. Но где-то — Лиэн знал это наверняка — был еще один демон. И не дай бог эльфийке на него наткнуться.

* * *

Эоста добралась до хода и оглянулась в тот самый миг, когда раскаленный меч в руках ее спасителя, приняв на себя огненный удар, отлетел в сторону, а эльф покатился по шевелящимся костям. Девушке показалось, что высоко над упавшим вспыхнули болотным огнем глаза архилича Мортис, а потом раб Бетрезена разлетелся черным облаком сажи, осевшим на вновь поднимающихся мертвецах.

Но позади архилича возник еще один демон — багровый, словно облитый пламенеющей кровью. Девушка узнала его — тот самый, что ворвался в храм Галлеана с огненным мечом и скрутил ее. Увидев эльфийку, демон взревел. Ужас подстегнул пророчицу, и она побежала, задыхаясь до рези в груди. Глоток холодного воздуха добавил сил.

— Помоги нам, Галлеан! — шептала она на бегу, оставляя клочья одежды на тянувшихся к ней мертвых сучьях, и сама не заметила, как проскочила Запретную рощу. И только увидев вдалеке эльфов, идущих от оврага, где демоны убили разведчика, она упала, крикнув: — На помощь! Туда, в храм Солониэль! Помогите ему!

А после сидела на земле и молилась, не замечая, что целительница пытается дать ей снадобье, и отказывалась уходить. Даже после того, как почуяла слабую дрожь земли — словно эхо той дрожи в ночь пропажи колокола — и увидела слишком быстро вернувшихся лучников. Их сменили копейщики и маги, осматривавшие рощу. Потом мимо пронеслись единороги.

Она пришла в себя лишь тогда, когда лорд Даагон поднял ее, коснулся висков, отгоняя душивший ужас, и ее сердцу стало светлее. Эоста ткнулась лбом в его грудь, а лорд тихо поглаживал ее опаленные волосы.

— Все позади, девочка, все позади. Ты жива, хвала Галлеану.

— А он? — Пророчица подняла измученные глаза. Заметив недоумение лорда, сказала: — Тот, кто меня спас. Он жив?

— Кто тебя спас, Эоста?

— Ангел. Он был так же прекрасен.

Даагон вздохнул, переглянувшись с целительницей, и ответил с особенно мягкой интонацией, словно разговаривал с душевнобольной:

— Мы его не видели, Эоста. Когда мы подошли, там уже не было никого и ничего — только яма на месте старого храма Она еще дымилась. Ты вовремя выбралась, девочка.

— Он не мог умереть, я знаю. Ангелы не должны умирать!

Эоста оглянулась, отстранившись от лорда. Заметила только что подошедшего Энраха, перепачканного черной слизью и копотью и оттого еще более мрачного. Да и лица других эльфов не светились счастьем. Особенно — напряженный взгляд незнакомой и очень красивой эльфийки с алым ореолом волос — теурга диких кланов, судя по жезлу и доспехам.

— Кто это, лорд? — спросила магесса, глядя на Эосту так, словно спрашивала о каменном изваянии, и в ее нежном голосе сверкнули стальные нотки.

— Пророчица Эоста, наша спутница и, может быть, моя будущая наследница, — представил ее Даагон, почему-то, в свою очередь, смотревший не на магессу, а изучавший помятые доспехи стража троп.

Теург закусила губу и отвела взгляд.

— Почему тебя не было в отряде, Энрах? — спросил лорд.

— Бился с остатками разбежавшейся нежити, — усмехнулся страж, вытирая листьями двуручный меч. — Мне, в отличие от вас, кое-кто достался.

— Где твой прежний клинок?

— Потерял еще утром. Ты же предупреждал, лорд, что он меня предаст.

— Кто тебе подарил тот меч? — совсем тихо, но с такой угрозой спросил лорд, что Эоста похолодела.

— Дракон! — с вызовом ответил Энрах. — Но теперь это уже неважно.

* * *

У ближайшего ручья Лиэн смыл копоть и могильный прах Запретной рощи. Лицо уже перестало гореть, и в разбитом каплями отражении не было ничего страшного: обычное лицо эльфа с незапоминающимися чертами.

«Кого ты мне принес, Лазгурон? — вспомнил охотник ворчливый голос учителя. — Кого я тебе доверил и кого ты мне вернул? И что нам теперь с ним делать?»

Да, что теперь им всем делать, и прежде всего Лизну? Оставаться в Темперансе после исчезновения Посоха Духа бессмысленно. Да и вообще все бессмысленно теперь, вся его жизнь!

«Тебе надо успеть к эльфийской святыне до первой ночи Двух Лун, — говорил ему учитель. — Все идет к тому, что скоро исполнится Пророчество Звезды. И тогда… Впрочем, ты не доживешь, если не прижмешь свои острые уши. Потому я прошу тебя: ради твоего бога Галлеана, не встревай ни в какие драки, пока не научишься себя контролировать. Ни с кем — ни с нашими, ни с вашими… И нечего сверкать на меня глазами, не дорос еще… Так вот, ты выдашь себя в первой же схватке, стоит только кому-нибудь взглянуть в твое лицо и остаться в живых… или в мертвых, сам знаешь. А лечить тебя нам некогда. Подлатали немного, и будет».

Слово-то какое — «контролировать»! Только имперец и мог произнести подобное. Но Лиэну повезло с учителем, пусть даже это старый круглоухий человек.

Вокруг было тихо. Нежить, кажется, вся осталась в обрушенном храме Солониэль.

А ведь последствия встречи с детьми Мортис могли быть ужасными. Говорил же учитель: «Помни, остроухий: главная задача!» Так нет же — он опять обо всем забыл и отправился по следу изломанной магии клинка. А что в результате? Спасенная жизнь эльфийки. Впрочем, разве этого мало? Особенно теперь, когда пропал ключ к решению главной задачи — эльфийский Посох Духа.

Ключ пропал. Задача осталась. Спасения нет. Замкнутый круг.

Как его разорвать, если этого не смогли даже его великие учителя?

Клинок тяготил. Может, и зря Лиэн взял его, хотя он и сослужил ему добрую службу, отведя огненный удар, который охотник, схваченный за ноги не вовремя ожившим мертвецом, наверняка пропустил бы. К тому же если бы не меч, то второй демон, появившийся за спиной Лиэна, точно его прикончил бы. Его спасло только то, что багровый урод Бетрезена на мгновение замер, обнаружив валявшийся в прахе огненный клинок. Спину убегавшей эльфийки он увидел чуть позже, а охотника, облепленного мертвецами, и вовсе, похоже, не заметил. Взревев, демон ринулся за девушкой. И вот тогда охотник крутанул рогатину над головой, породив световой смерч. Мертвецы разлетелись в стороны, а Лиэн, подобрав клинок, метнул его в спину демона. К его удивлению, меч сам повернулся в полете рукоятью вперед и лишь сбил багровую тварь с ног. С другой стороны, удар был так силен, что демон не шевелился, и Лиэну удалось выбраться.

А потом он обнаружил клинок в руке, хотя не помнил, чтобы его поднимал. Такой меч никак нельзя было оставлять в храме Солониэль — зачем лишний раз оскорблять богиню, пусть даже ее горящий дом рухнул, когда Лиэн пробирался через мертвый лес. И опять странное оружие помогло ему: сухие ветки уже не норовили выцарапать глаза, как это было по дороге к святилищу, а, напротив, шарахались от клинка, хотя тот почти остыл. В итоге охотник выбрался бесшумно и остался незамеченным.

Без сомнения, Лиэну повезло, что меч, за которым он шел, попал в такое место, где даже зов безжалостной Мортис был не так силен и искушающ, да и живые мертвецы не отличались особой шустростью. И все же ему надо быть еще осторожнее. Какое было главное напутствие учителя? «Не лезь в герои!» Неужели он все-таки выдал себя?

Охотник, убедившись, что за ним никто не следит, наклонился к каменной чаше, куда собиралась вода для усталых путников, вызвал второе лицо, скрытое под личиной, и погасил — учился контролировать. Плохо, что девушка его видела. С другой стороны, кого быона ни увидела, вряд ли кто-то заподозрит, что он мог выбраться из той заварухи.

Лиэн омыл водой магический посох, скрытый под видом охотничьей рогатины, — ни к чему, чтобы каждый встречный узнавал в нем мага, так проще быть незаметным. Потом коснулся рукояти клинка влажными пальцами и прошептал:

— Мне кажется, я должен знать твое имя, меч. Но я забыл, прости. Я очень многое забыл, и еще не пришло время вспомнить… И ты, я вижу, тоже не помнишь своего имени. Что ж, ты помог мне, и я помогу тебе.

Капли влаги, высыхая, тихо шипели — словно змея поднимала голову.

«Надо отнести клинок гномам, они излечат его. Но это не поможет решить главную задачу. Плохо, все плохо.

Куда теперь? Возвращаться в пещеру и сидеть там сотни лет? Эльфы живут долго. Но это тоже никому не поможет. Ничто уже не поможет…»

Лиэн взял рогатину, меч — нести его без ножен было очень неудобно — и зашагал на восток, не догадываясь, что клинок, заклятый Выжженными Землями, уже предает его.

Часть 2 МЕЧ СЫНА

Глава 5. Путь меча

Лиэн торопился уйти как можно дальше. Он двигался на юго-восток, не рискнув пройти от новой столицы через земли Империи, клином врезавшиеся между эльфийским Альянсом и Дьявольскими горами. Даже если он сумеет проскользнуть напрямик, как получилось на пути в Темперанс, то снова преодолеть защиту Горных Кланов будет куда сложнее. Да, до границ Альянса гномы его сопроводили, но вот обратно непоседливого эльфа никто не ждал. Поэтому он решил держаться подальше от северной границы с Империей и не подходить к эльфийским городам и селениям — так проще остаться незамеченным.

Нужно было сделать привал, но только не ночью, когда светит Большая луна. С каждым восходом она сильнее, а он — слабее. А что будет, когда она войдет в полную силу?

Охотник не отдыхал толком уже давно, с тех самых пор, как покинул горы. А когда добрался до клана Гаэтер с запиской учителя и понял, что не успевает в эльфийскую столицу к сроку, то отказал себе даже в часовой передышке. И все равно слишком поздно нашел Тиниру, которая помогла бы попасть во дворец к Посоху Духа, не привлекая внимания.

Он и сейчас не мог расслабиться, словно кто-то гнал его вперед. «Это началось в храме Солониэль, — прикинул молодой эльф. — Да, точно! Тогда и возникло чувство, что спину сверлят чьи-то недобрые глаза. Зря я разворошил то гнездо нечисти. Богиня не простит. Ну, да не я первый начал…»

Он понял, что совсем иссяк, когда споткнулся на ровном месте и растянулся во весь рост, едва не сломав рогатину. Испугавшись, эльф осмотрел древко в лунном свете: нет ли трещин. Уф, обошлось, хотя ему почему-то показалось, что оружие стало чересчур легким, словно высохло.

«Не вздумай с ней охотиться, — напутствовал его учитель Раэрт. — А то знаю я тебя, остроухого. Это посох. Специально для тебя делал, хоть ты и не дорос еще до такой чести. Береги его пуще зеницы ока. Он пока гасит твою дурную силу, но не сможет делать это бесконечно, так что учись сдерживать ее сам. А еще лучше — переплавлять ее… Э-э, ну как объяснить дитю леса, что такое плавка металла? Ах, ты знаешь? Ах, тебе гномы показали? Вот чем ты занимался вместо зубрежки рун! А если знаешь, то какого Бетрезена спрашиваешь, как переплавить твою дичайшую магию в то, что тебе нужно?! Думай сам в пути, время у тебя будет. Это тебе за пропущенные руны епитимья. А пока не придумал — просто сдерживай. Нельзя тебе встревать… ну, ты меня понял. А не понял, так туда остроухому тупице и дорога. Только посох береги и на этой дороге, сынок».

Как же не хватает сейчас старого мудреца с веселыми морщинками вокруг глаз!

Услышав тихий плеск воды, Лиэн дошел до небольшой — шагов пять в ширину речушки, скрытой в серебристом ивняке, и, положив рогатину с мечом, напился. За речкой темнел лес — вотчина диких кланов.

Ночь была дивно хороша и тиха, словно мать-природа решила утешить сердца детей леса: в свете двух лун ивы светились тонким кружевом, а ясени казались вырезанными из янтаря. И туч нет. Самое время для дороги. Где бы еще силы взять.

И Лиэн вспомнил — где. Вспомнил, что может дать ему невероятные силы и забрать всю боль, навсегда. Вспомнил и стиснул зубы.

«Не поддаваться, остроухий! — приказал он себе. — Поднимайся и иди, чего расселся!»

И улыбнулся, поняв, что только что невольно передразнил учителя.

За речушкой прошуршала листва. Чуть сильнее, чем от ветра, и охотник замер, сжав рогатину. Древко завибрировало, осветившись ему одному видимым сполохом, метнувшимся к его ладони, — мол, держи меня крепче.

Не поднимаясь с корточек, Лиэн одним беззвучным движением перетек с освещенной Лунами тропы — словно тень ветки, колыхаемой тихим ветром. Но на место тень уже не вернулась, а слилась с густой темнотой под ивовой шапкой.

Меч остался лежать чуть в стороне от тропы и, к удивлению Лиэна, потерял малейший блеск, тоже слившись с тенями. Его можно было заметить только по более черному, словно трещина, неподвижному пятну.

На место, где только что сидел охотник, опустилась еще одна угольная тень, прыжком перемахнувшая через речушку. Повела над землей массивной мордой, принюхиваясь. Шарахнулась от трещины меча, внезапным жаром куснувшей нос, и понеслась прочь черным ветром, воющим от досады.

Охотник провел пальцем по дрожавшему в предвкушении древку, и кончики рогов осветились, полыхнув вслед волку-оборотню двумя нитями голубоватого огня, — раз, другой. Оборотень взревел — совсем близко ему откликнулись волки — и завертелся, стараясь избавиться от огненной паутины, но нити уже обвили его коконом. Лиэн рванул рогатину вверх, одновременно сделав левой рукой жест, словно тянул к себе тварь за поводок. Нити, вспыхнув, разорвали оборотня на части, да так, что ошметки с шипением разлетелись в стороны. Конечно, настоящим охотникам хватило бы одной бесшумной стрелы, но у Лиэна не было лука, да и не его это оружие.

«Тьфу, чтоб тебя… Вот и еще один след оставил», — вздохнул он и, подняв меч, опять сослуживший ему добрую службу, рванул к ближайшему дереву покрепче, чем гибкая ива. Как оказалось, вовремя: серые рычащие тела волков одно за другим прыгали через речушку. Ввязываться в драку со всей стаей у Лиэна не было ни малейшего желания. У зверей, впрочем, его тоже не возникло: покружив на месте гибели вожака, волки сбились в кучу и завыли, но внезапно умолкли. И в этот миг Лиэна прошиб пот: такая угроза была в полусотне смотревших на него злых огоньков, отражавших свет Лун, в молчании зверей с оскаленными мордами, ставших неподвижными.

«Ты выдашь себя в схватке, стоит только кому-нибудь взглянуть в твое лицо и остаться в живых», — вспомнил охотник. Но это же звери, всего лишь неразумные звери. Главную опасность — оборотня — он устранил.

Через мгновение волки встряхнулись и, пару раз огрызнувшись на дерево с притаившимся там убийцей их вожака, — а некоторые особо мстительные даже попытались перекусить ясень, — всей стаей понеслись на запад, откуда шел Лиэн.

«Словно у них был другой приказ. Или стал другим, — задумался эльф, трогая горевшие рубцы на щеке. — И когда я научусь держать лицо в любой передряге?»

Зато путь был свободен. Похоже, спать ему опять не придется. С одной стороны, это хорошо. С другой — ему все равно не удалось далеко уйти.

Лиэн свалился от усталости, едва только свет Двух Лун стал блекнуть. Единственное, на что его хватило, — найти в лесу за речушкой место поглуше, воткнуть в корни дерева рогатину, создавая вокруг полог невидимости, и забраться в гнездо из прочно переплетенных ветвей. Крепости «постели» помогло небольшое заклинание, которое он пробормотал, уже засыпая.

Меч охотник оставил за пологом, попросив у него прощения за такую негостеприимность, — изломанная магия клинка могла все испортить. Сквозь сон Лиэн почуял, как еще одна тварь, пришедшая с запада, обнюхала оружие и убралась, словно получив по морде огненным кулаком.

Зато когда он проснулся через пару часов, перед самым рассветом, то обнаружил вокруг полога почетный караул из трех десятков волков. В сером круге была лишь небольшая брешь — там, где лежал клинок.

«Кто-то недавно мечтал разорвать круг», — вспомнил охотник.

* * *

Даагон вел отряд по свежему следу Алкинора. Лорд здраво рассудил, что направление пока все равно совпадает, и нет разницы, какой дорогой идти в горы, если это горы вообще, а не какая-то определенная гора, хребет, а еще лучше — сразу логово пресловутого медведя-оборотня. Никаких приказов по уточнению маршрута не приходило: видимо, гномы молчали.

Путь меча пролег посредине между имперской крепостью Финдал и эльфийской твердыней Эльмаар, огибая Шелковый лес с севера. То, что заклятый меч вернулся к Проклятым и теперь был где-то впереди, наводило на мысли, что Даагон ошибся, подозревая Энраха в убийстве. Страж, похоже, и в самом деле потерял предательский клинок, как выронил его у ног лорда. Хотя, как выяснилось, к истории с Эостой молодой эльф все-таки был причастен: именно он запер девушку в храме Галлеана, и та даже не знала о посланных для ее охраны стражах, а уж тем более о том, что они убиты. Демоны ворвались позже.

Но чутье главы дома Эрсетеа боролось с доводами рассудка. Чутье говорило: что-то не так, рассудок же убеждал: след меча — вот он, еще теплый. Пророчица — вот она, перед ним, на единороге. А Энраха всего лишь не хотевшего, по его словам, чтобы эльфийке угрожала хотя бы малейшая опасность в состязаниях, словно подменили. Он — подумать только! — улыбался. Не лорду, конечно.

Только демон мог выбраться из рухнувшего горящего храма и унести меч. Эльф, спасший Эосту, конечно, погиб, тут и к оракулу ходить не надо, — лорд покосился на пророчицу, — хотя и жаль того смельчака. И жаль вдвойне, ибо Даагон не отказался бы посмотреть на того, кто способен удержать раскаленный Алкинор, кроме демонов, его самого и Энраха, — тут лорд перевел взгляд на черноволосого эльфа, шагавшего впереди отряда с такой уверенностью, словно он тоже чуял след меча. И эта уверенность стала для Даагона еще одним доказательством, что Энрах, как это ни печально, — его сын.

Зачем демонам тащить Алкинор в горы, лорд даже не пытался понять — бесполезно. Хотя, если вспомнить свойства клинка, режущего скалы как масло, то в Дьявольских горах им такой меч не помешает… Но почему вокруг начали кишмя кишеть дети Бетрезена, а слуги Мортис, которые просто обязаны сопровождать поход и выслеживать его сына, ведут себя так, словно их поблизости и вовсе нет?

Лорд присматривался к спутникам и пока мог исключить из списка подозреваемых пятерых: себя, Тиаль, Эосту и сына, то есть Энраха, да еще лучницу Тиниру, за которую ручалась его возлюбленная. Из претендентов на роль слуги Мортис оставался только вор Сонил. Но в отряде еще десяток эльфов и среди них — Кимерт, который присутствовал в зале совета архонтов, когда был разрушен Посох Духа…

Устроившись на ночлег и выставив дозоры, лагерь Даагона быстро затих. Сам лорд позволил себе лишь краткую передышку, а потом он собирался в одиночку разведать след меча, насколько это возможно, — упускать демона он не хотел. «Хватит с тебя и четверти часа, Даагон», — сказал себе эльф.

Узкий серп Большой выкосил звезды близ себя, но у горизонта они сияли, точно ожерелье, Малая смотрела все еще прищуренным глазом, хотя уже через несколько дней он распахнется, любуясь вошедшей в силу сестрой.

Лорд наконец-то мог без боли смотреть в двуглазое небо — совсем рядом был сын, и почти вернулась его Тиаль. И пусть она все еще запрещает прикасаться к себе, но она ничего не забыла и любит по-прежнему. Это он понял, когда смотрел в гневные глаза поверх нацеленной стрелы в лесу Гаэтер. Пока они трое разделены, но уж он-то постарается, чтобы их руки соединились — пусть ненадолго, как соединяются раз в сто лет Три Луны в небесах Невендаара.

«Самое скверное, — думал Даагон, — что нам с Энрахом даже не удастся поговорить откровенно, пока не выловлены друиды Древа или кто там еще. Такая перемена в наших отношениях сразу насторожит врагов, и я могу потерять сына, еще толком не обретя. Какую же ловушку придумать, чтобы эти ошметки Безмясой себя выдали? Не тащить же их с собой к новому Посоху Духа!» И тут он в который уже раз убедился — стоит помянуть нечисть в ночь Двух Лун хотя бы в мыслях — она тут как тут. Совсем близко, примерно в часе пешего пути по следу меча, раздался вой. В нем опытный мастер битв безошибочно опознал предсмертный вопль волка-оборотня.

Лорд, сказав лишь: «Дозор — за мной, следующий — заступать! Тиаль — оборона лагеря!», призвал единорога и помчался вперед. Попутно он отметил, что вот она, возможность проверить вора Сонила, намеренно поставленного им в первую же стражу: рев стих почти мгновенно, и наступила очень неприятная тишина. С таким Даагон за все свои четыреста лет сталкивался лишь однажды. Волки после смерти вожака так себя не ведут. Должны быть вой и грызня в стае, если убийца оборотня мертв, или вой и рычание, если тот уцелел и обороняется. Молчание же значило только одно: убийца мертв, но рядом есть еще один оборотень, взявший стаю под начало. И Даагон хотел бы посмотреть, как Сонил будет с ним расправляться, — очень уж вовремя для слуг Мортис был разрушен Посох Духа, а среди четверых претендентов на наследство вор остался единственным для лорда подозреваемым.

Даагон не успел додумать эту мысль, как единорог, не встретив на пути ни одного волка, принес его на место недавней схватки. И лорд снова убедился, что ничегошеньки не понимает в происходящем: стая ушла в одну сторону и рассыпалась, убийца оборотня с Алкинором — в другую, по-прежнему двигаясь на восток. И никаких следов второго оборотня. А самое главное: первый вожак был убит не мечом и не огненной магией или проклятием демонов. У лорда вообще сложилось впечатление, что это порождение Безмясой растерзано на куски тоже нежитью, — он почуял отголосок их магии.

Допустим, в Невендааре бывало всякое. Случалось, что демоны восставали против Бетрезена, а Костяной Лорд — против богини Мортис. Но вот чтоб нежить и демон рука об руку прогуливались по землям Альянса и поочередно тащили меч в горы? В такое Даагон просто отказывался верить.

Еще меньше ему понравилось, что след меча вел на погрызенный волками ясень. Кто видел, чтобы демон спасался от волков на дереве? Вот и Даагон не видывал и не слыхивал о таком ненормальном — и щуплом, раз его выдержали ветки, — сыне Бетрезена.

Глянув на темную стену леса диких кланов, куда уходил след меча, лорд благоразумно решил, что утро вечера мудренее. По крайней мере, теперь можно быть уверенным, что этот демон не провалится внезапно в пекло.

Сонил и двое лучников появились, когда Даагон уже закончил осмотр и поджидал их, прикидывая, а не пройтись ли все-таки по следу Алкинора в тот лес за речкой?

— Возвращаемся! — сказал он, глянув на восхищенное лицо Сонила, пробормотавшего что-то вроде: «Ух ты, как оборотня-то размазало! Залюбуешься!»

Утром Даагон весьма пожалел о своей нерешительности. Да что там пожалел — прямо зубами заскрежетал от досады, когда увидел на пути Алкинора три десятка волков с аккуратно, даже, можно сказать, бережно перерезанными глотками. Убитых ножом, а не порубленных мечом, как можно было того ожидать. Выглядело все так, словно в чащобе был проведен какой-то жуткий ритуал жертвоприношения: мертвые звери лежали ровным зловещим кругом. В этом сером окровавленном кольце зияла небольшая брешь, через которую и ушел из осады демон.

«Вот только была ли это осада, или зверей приманили нарочно? И потом, почему обязательно демон? Быть может — друид Древа Смерти? — Лорд перевел взгляд на сплетенные ветви трех деревьев в центре круга. — Похоже на гнездо очень крупной птицы или ночлег темного эльфа. Демоны не забираются на деревья и не устраивают таких жертвоприношений. Ну почему я, ленивый дурак, повернул ночью обратно? Ведь чуял же — меченосец совсем близок! Взял бы тепленьким».

Отряд почтительно молчал с минуту, как при обряде похорон.

— Такого я еще не видела, — прошептала Тиаль.

— Ты не поверишь, но я тоже, — признался лорд. — И теперь просто горю нетерпением встретиться с тем, кто это сделал. Пожалуй, немедленно.

— Я с тобой, лорд!

Даагон решил сразу расставить всех по ранжиру:

— Как командир я не даю тебе разрешения, Тиаль. Ты поведешь отряд за мной.

— Лорд, демоны — это не та нежить, от которой ты, по слухам, заговорен, — тихо ответила теург. — Мы не можем позволить тебе рисковать в одиночку.

— Не уверен, что впереди — демон. Кроме того, молчание стаи значило только одно: волки сразу обрели нового вожака, и тот приказал им выследить убийцу прежнего. Где-то поблизости — еще один оборотень, и неизвестно, как он поведет себя после такого зрелища.

— Это земли диких кланов, лорд. Не думаю, что тебе там обрадуются.

— Вот и проверим их гостеприимство.

И тут Тинира его удивила. Опустившись на колени, она погладила чуть оскаленную, словно улыбающуюся, морду самого крупного волка, а потом запустила пальцы в густую шерсть на загривке, как будто пыталась поднять мертвого зверя.

— Они не мучились, — сдавленно сказала лучница. — Все умерли быстро и без ненависти. Я могу уважать того, кто взял их жизни так… безупречно.

Сонил солидно кивнул:

— Да уж, впечатляет. Даже крови немного.

Лорд ссадил с единорога пророчицу, сменил ее в седле и приказал остальным следовать за ним походным шагом, а сам пустился по горячему следу Алкинора — быстро, но так, чтобы не упускать след. И все равно потерял. Просто не заметил, когда он оборвался.

Вернулся, вновь нашел след — такой же горячий — и, спешившись, повел единорога под уздцы. И снова потерял, как будто Алкинор провалился сквозь землю на краю большой поляны с обломанными у тропы ветками. Лорд опустился на колени и по затухающей магии понял, что след продолжается под листьями. Меч лежал, очень глубоко зарывшись в их толстый слой, словно его швырнули издалека, и он вошел по косой.

— Хотел бы я знать, что здесь произошло, — покачал головой Даагон, оглядывая поляну. — Вот только спросить не у кого…

Забыв о благородных регалиях, благо никто не видит, он почти ползком обшарил поляну и опушку, вычисляя траекторию полета меча. «Да, из меня вышел бы неплохой следопыт», — с удовлетворением отметил лорд, обнаружив, что демон тут все-таки побывал, — в одном месте чувствовался запах гари, а листва вокруг него пожухла. Именно отсюда и был брошен меч, пролетевший через всю поляну. Но перед этим демон подобрал Алкинор в другом месте — там, где обломаны ветки, — и зачем-то долго — хотя и меньше, чем сейчас Даагон, — рыскал с мечом по кругу.

И вот там-то, где меч лежал сначала, лорд и нашел пепельные остатки, от которых пахнуло странной, незнакомой силой с легкой примесью магии нежити, — такой же, какой был уничтожен волк-оборотень. Втоптанная демоном полоса пепла напоминала змею. Может быть, это все, что осталось от неизвестного, ночевавшего в древесных ветвях посреди волчьего круга?

— Как же ты выглядело, порождение Мортис? — наморщил лорд лоб. — И не слишком ли ты было тощее?

Но иных следов схватки, каких можно ожидать, если в ней участвует демон, не наблюдалось. Тогда в кого был брошен меч и почему его не подобрали? «Поймать и допросить», — мрачно усмехнулся лорд.

Что ж, этот след кончился и ни к кому не привел.

Даагон возвращался к отряду с Алкинором, решив, что на этот раз не отдаст его Энраху. Раз клинок был брошен его последним владельцем, то теперь он вполне законная добыча того, кто его нашел.

«Или в последнего владельца, — хмыкнул лорд. — Как знать, не преследовал ли демон неизвестного меченосца, так же, как и я? Но когда некто, прячущийся на деревьях, обзавелся этим мечом?»

Единорог с удивлением скосил глаз, когда Даагон, остановив его посреди леса, хлопнул себя по лбу:

— Вот бестолочь! Мог бы давно догадаться. Кто еще, кроме эльфа, может идти пешком так же быстро, точнее, так же медленно, как эльф? Кто еще может стать друидом Древа, как не темный эльф? И шел он от храма Солониэль в Запретной роще. Хотел бы я посмотреть на такого мага… издали. Знаешь, Росинфин, что-то мне расхотелось с ним встречаться.

Единорог фыркнул, почти заглушив насмешливый женский голос:

— Тебе не придется встречаться больше ни с кем, кроме моей стрелы, проклятый лорд!

* * *

Сначала Лиэн решил: утро началось неудачно. Потом оказалось — это, наоборот, неудачи начались с утра, ибо они продолжились и после того, как охотник, едва стряхнувший оцепенение снившихся ему кошмаров, вырвался из волчьего круга.

Вспоминать о бойне он не мог: начинало подташнивать. Ничего достойного в ней не было. Звери чуяли его, кидались, но он-то убивал их, оставаясь под пологом невидимости, и резня была бесчестной.

Лицо горело еще долго после того, как Лиэн, кое-как обтерев руки и очистив склизкий от крови нож, сжег оскверненные листья заклинанием, развеял пепел и только тогда вырвал рогатину из корней приютившего его дерева, снимая полог. Подняв с мокрой земли меч, шипевший от пролитой на него звериной крови, он разомкнул круг смерти.

Убедившись, что все глаза, видевшие его истинное лицо, остекленели, охотник выбрался из ловушки. Выбрался невредимым, и все же рана была.

Когда он завершил смертный круг, когда убил последнюю жертву — в душе будто треснуло, надорвалось что-то важное, защищавшее его прежде, как полог невидимости. И в бреши заворочалось нечто чудовищное. Нечто такое, что насытилось отнятыми жизнями, выросло и багрово затлело, как гнилушки на теле черной статуи богини.

Лиэн ужаснулся самому себе. Что же он наделал?

Шатаясь, охотник углубился в лес Засохшая волчья кровь покрывала его мерзкой коркой, и он выискивал какой-нибудь родник или овраг с накопившейся на дне влагой, чтобы очиститься. На краю большой поляны Лиэн опустился на колени, отложив меч и посох и вслушиваясь в лес: откуда донесется журчанье ключа или плеск воды? Но услышал совсем иное: по его следу кто-то шел.

Оглянувшись, эльф опустил руку на рогатину, и от легкого прикосновения она вдруг рассыпалась золой прогоревшего дотла дерева. Меч, лежавший рядом, полыхал, словно струя лавы.

В глазах юноши померкло. «Береги посох как зеницу ока!» Не уберег.

Лиэн почувствовал себя голым младенцем — только что родившимся, еще не сделавшим первый вздох, — такая боль возникла в груди. Это ширилась возникшая брешь, и таившееся глубоко внутри нечто — ненасытный сосущий мрак — впилось в сущность эльфа, беззащитного перед ним, словно в ночь своего рождения.

Сзади приближались тяжелые шаги — такие звуки мог издавать только монстр Бетрезена. Если Лиэн вступит с ним в схватку без посоха, то выдаст себя, не удержит.

«И больше никогда не будет боли…»

Охотник, выхватив так и не омытый, как подобает, костяной нож, скользнул в сторону, к высокому древнему вязу. Скорее, встать спиной к стволу, слегка оцарапав острием ладонь, прижать ее к шершавой коре. Теперь слова:

— Нас питает одна земля, мы дышим одним дыханием жизни, в нас течет один огонь творения Галлеана, укрой меня!

Сын Леса едва не закричал, когда ладони коры оплели его, скрывая от чужих глаз. А вот сам он прекрасно видел, как багровый демон — тот самый, из которого рукоять Алкинора выбила дух в храме Солониэль, встал над мечом. Алые глаза твари оглядели опушку, и из ее глотки вырвалось шипение:

— Ты здесь! Ты близко!

Демон поднял пылающий клинок и шагнул на поляну. Поворачиваясь вокруг своей оси, он обшаривал ненавидящим взглядом каждую ветку, выставив меч перед собой и поводя его острием из стороны в сторону, словно оно должно было указать, куда скрылся враг.

— Где ты? — глухо рычал сын Бетрезена. — Ты не мог уйти! Ты здесь! Иди сюда, трусливый гаденыш!

Но лес молчал. И меч молчал, угасая.

— Ты предал меня! — яростно взревел демон, отшвырнув Алкинор. Выпрямившись, он сжал массивные кулаки, едва не вонзив в ладони огромные когти, и прорычал: — Тебе не скрыться от меня, эльф! Я найду тебя, клянусь ненавистью Повелителя! Найду и убью!

Когда раб Бетрезена, яростно ломая ветки, ушел обратно по той же тропе и дрожание земли от его шагов стихло, вяз выпустил Лиэна. Впрочем, охотник тут же пожалел об этом, но кора уже не пустила его обратно в древесное лоно. На него через поляну летела разъяренная дриада:

— Где эта тварь?!

Лиэн, поняв, о ком она, молча махнул в сторону запада.

— Ты видел демона и не убил?! — Дриада вонзила в него гневный взгляд. — Позволил ему и дальше поганить нашу землю? Трус! В дереве спрятался, как младенец в утробе!

Ледяные глаза девы леса скользнули по его руке с ножом.

— И это все оружие, какого ты достоин, эльф? Да ни одно древо моего леса больше не придет такому выродку на помощь!

Фыркнув, она устремилась в погоню за демоном, кинув на прощанье:

— Еще раз увижу тебя в моем лесу — убью, чтоб не позорил эльфов. И умойся, урод! Родник найдешь в пятистах шагах вправо.

Охотник посмотрел ей вслед и дотронулся до горевших, теперь уже от стыда, щек с засохшей коркой звериной крови.

«Ну все, Лиэн, — сказал он себе, — теперь тебя видели и остались в живых. Но не убивать же ее, учитель! Да и драки не было».

Дриада нашла его у родника. Лиэна окружили пять сопровождавших ее эльфиек с луками.

— Тварь как… как сквозь землю провалилась, ни следа! — пожаловалась дриада. — Но свежих разломов нет. Она пришла за тобой, эльф.

— Может быть. А может — по следу своего меча.

— Какого меча?

— Он остался там, на поляне. И демон может вернуться за ним.

Дриада щелкнула пальцами, как будто чуть треснул древесный сучок.

— Данира, проследи.

Пять лучниц словно растаяли в лесу.

— Так кто ты такой?

— Мое имя Лиэн. Я иду из столицы в горы.

Дриада задумалась. Эльф никак не мог определить ее возраст: то она казалась совсем юной, то из зеленых глаз смотрела многовековая мудрость. Ее жезл с изумрудной сферой в навершии говорил о могущественной силе магессы, а такой опыт сразу не дается. Наконец, словно что-то решив для себя, дриада тряхнула головой, убирая с лица пряди рыжеватых волос.

— Ты непонятен мне, — сказала она. — Ты чужак, но тебя признало древо нашего леса и сохранило, как родную кровь. Но перед рассветом кто-то убил волчью стаю, и это был враг, скрытый пологом невидимости. Враг, ушедший незамеченным. Потом на поляне появился ты, и на тебе была волчья кровь.

Она с сомнением посмотрела на его нож, омытый в роднике, — простой костяной нож, даже без магических рун. Как таким убожеством можно перерезать глотки тридцати матерым зверюгам?

Охотник промолчал. Он не мог сказать, кто убивал тех волков, — он, Лиэн, или то чуждое, что таилось в нем. Сила, которая просочилась из кошмара его снов и совершила его руками какой-то жуткий ритуал.

— Так кто же ты, Лиэн? — пытливо смотрели зеленые глаза дриады. — И стоит ли мне оставлять тебя в живых?

Он пожал плечами:

— Если решишь оставить, позволь мне взять одно деревце для рогатины.

— Что ж… Бери.

Она поднялась и растворилась в лесу следом за лучницами.

Правильно говорил старый маг: остроухий ученик был недостоин его посоха. Только палки. Ствол был корявый, но искать что-то лучшее уже не было времени, и это деревце с раздвоенной вершиной единственное на лесной прогалине было освещено лучами восходящего солнца, каким-то чудом пробившимися сквозь высокие кроны.

Лиэн смутно помнил, как учитель творил посох, но старый маг явно не пытался вписать в руну теплый солнечный блик, как это непонятно зачем сделал его остроухий ученик. Произнеся ритуальные слова, эльф обрубил ножом корни, оставив их в земле, и стволик упал ему в руки.

Ясень обещал вырасти могучим, и эту данную ему матерью Природой жизненную силу надо было удержать и сохранить в посохе, чтобы потом обернуть против врага. Потому, едва очистив комель от коры, Лиэн сразу процарапал острием нужные руны. Конечно, эта палка не заменит сгоревший посох, но из оружия у него остался только нож, а к рогатине в руке он уже привык.

С очищенным от веток и коры стволиком он вернулся к лесному роднику. Здесь его снова нашла дриада и уже не отставала ни на шаг. Словно раскаялась в своем решении и обдумывала, а не прикончить ли чужака, пока не поздно.

Лиэн напоил древко, закрепляя рунами силу вод, питающих эльфийские земли. Если бы дриада пристально не наблюдала за его работой, вряд ли она заподозрила бы в ней что-либо магическое.

— Кто учил тебя такой магии? — спросила она, удержав руку эльфа, наносившую руны, похожие на скупой орнамент посуды какого-нибудь нищего имперского селянина.

— Человек. Ну, и гномы немного. А что?

— Чудовищно! Какое уродство! — фыркнула она, но помогать не стала.

Закончив, Лиэн протер стволик листьями, и орнамент исчез, как будто его и не было. Ни к чему, чтобы кто-то еще понял, что это не простая рогатина.

— Что ты делал в столице, Лиэн? — как бы между прочим спросила дриада.

— Хотел увидеть Посох Духа.

— Зачем?

— Чтобы излечиться с его помощью. — Он спокойно продолжал работу над рунами, хотя заклинания произносил мысленно, едва шевеля губами, а эльфийка не давала ему сосредоточиться.

— А ты знаешь, что тебя ищут по всему Альянсу?

— Зачем? — изумился он.

Поднялся, чтобы ополоснуть нож от стружки, и замер. Дриада наставила на него жезл, и ее зеленые глаза словно заиндевели, а взгляд стал жестким.

— Затем, чтобы убить, — процедила она. — Говорят, некий эльф из диких кланов уничтожил наш священный Посох Духа. А еще говорят, что у него была рогатина и костяной нож, а его имя — Лиэн.

Он незаметно перенес центр тяжести на другую ногу, чтобы быть готовым к прыжку. «Только не теряй лица, Лиэн! Особенно перед женщиной», — мысленно приказал он себе, произнося вслух:

— Я даже не видел Посох Духа, дриада. Не успел увидеть. И ты меня уже отпустила.

— Отпустила, — усмехнулась она. — Но не показала, в какую сторону ты пойдешь.

Жезл осветился, но Лиэн уже летел в прыжке. Прокатился по траве, уходя от второго удара, попутно воткнул в землю нож, чтобы не мешался. Недоделанной рогатиной зацепил ногу дриады, попытавшейся отскочить и снова прицелиться. Она упала, но тут же встала на колено, поднимая жезл. Лиэн метнул рогатину, и вилка, зацепив шар, вырвала жезл из рук магессы. От такого рывка эльфийка опрокинулась на спину, и охотник прижал ее к земле, выдохнув:

— Посох Духа был моей последней надеждой на жизнь. Последней, пойми!

— Опустите луки, девочки! — громко произнесла дриада. — А ты убери руки, щенок. Не дорос еще до таких объятий.

Он покраснел, поднимаясь, но это был совсем другой жар, совсем другой.

«Надо же, сберег лицо, — удивился он, как бы ненароком коснувшись щеки, когда подбирал нож и посох. А потом мелькнула догадка: — Может быть, все оттого, что я не хотел ее убивать? Даже если бы смог, разумеется».

— Неплохо для разминки, — одобрила дриада, вскочив на ноги. — Но я тебя о-очень щадила.

— Я заметил это только после второй атаки. Ты слишком медленно поднимала жезл.

Она улыбнулась:

— Потому что ты убрал нож, чтобы даже случайно меня не поранить. И не воспользовался ни одним заклинанием, хотя, конечно, и маг-то из тебя никудышный. Но я действительно не собиралась тебя убивать. Ты настолько дремучий эльф, что даже не понял, какой магией я пользовалась и с какой силой. Слугу Мортис она бы прикончила, эльфа — нет. Дай-ка сюда твою палку!

Она выхватила у него рогатину и, воткнув в землю, как саженец, облила ее изумрудным потоком, хлынувшим из сферы ее жезла. Сполохи сложились рунами и растаяли.

— Вот теперь другое дело! — удовлетворенно кивнула дриада. — Это тебе мой дар за того волка-оборотня. Ну, и еще немного сверху добавим целительной магии.

Она снова подняла жезл. На миг Лиэну показалось, что обрубленные им ветви снова выросли и покрылись невиданно нежной зеленью, а потом закрутились вокруг древка вьюном и втянулись внутрь. На дереве на миг проступил тончайший рунный узор.

«И как они пронюхали про оборотня?» — удивился Лиэн, благодаря магессу.

— Одним «спасибо» не отделаешься, бродяга, — проворчала та, и в глазах заплясала улыбка. — Что скажете, девочки?

Она посмотрела поверх его головы. Лучницы выступили из-за деревьев, одна спрыгнула сзади с ветки.

— Удивляюсь я, как только этот увалень с оборотнем справился?

— И как стаю волков перерезал с такой-то сноровкой? Но это явно не темный эльф.

— А мне он нравится, — сказала рыжеволосая эльфийка, подойдя совсем близко. — И до моих объятий он уже дорос.

Она закинула руки ему за шею. «О Галлеан! — взмолился эльф. — Пора уносить ноги». И почувствовал прохладные губы на своих губах, вдохнул тонкий запах ее волос. Краем глаза он заметил, что подруги эльфийки со смехом растворяются в лесной чащобе. Нежные губы стали настойчивее, и его охватил непереносимый жар.

«Держись, Лиэн! — приказал он себе. — Главное, не потерять лицо!»

И в тот же миг понял, что она даже не успеет увидеть его второй облик, — он убьет ее, убьет против воли.

Глава 6. Предательство

Даагон стоял, привязанный между двумя деревьями под круговым прицелом эльфиек дикого клана, клял затекшие конечности и терпеливо ждал, когда же, наконец, случится одно из двух: либо лучницы его пристрелят, либо явится его отряд и помирать будет веселее. Хотя его-то все равно пристрелят в первую очередь.

«В конце концов, не самый плохой выход из ситуации, — решил он, как только услышал в лесу голос давней врагини Даниры, и не стал ей сопротивляться. — Сын унаследует род Эрсетеа без всяких ритуалов самым естественным образом и останется жив. Правда, неизвестно, обрадуются ли этому эльфы».

— Данира, нельзя ли поскорее разрешить проблему со мной? — взмолился он. — А то я уже не только твою стрелу увидел, но еще и пять прекрасных женских лиц в придачу, а к каждому — по паре стройных ножек. Это куда больше, чем ты обещала, так что спасибо за подарок. Вот уж от кого не ожидал…

Эльфийка дернулась, но ее палец, лежащий на спуске арбалета, даже не дрогнул. Жаль, а лорд-то надеялся, что дриада не выдержит получасовых издевок. Он уже громко обсудил сам с собой достоинства каждой стоявшей перед ним полуобнаженной фигуры и готов был перейти к недостаткам, но обижать женщин — последнее дело, это если совсем допечет тут стоять. Солнце уже взошло и било в глаза, Даагона мучила жажда, и вообще ему все надоело.

— Послушай, нельзя ли меня хотя бы развернуть в другую сторону? — Лорд мученически заломил брови. — Я затылком чувствую, что сзади еще пять чудесных эльфиек с изумительными формами. Однообразие, знаешь ли, утомляет, и хотя вы пятеро очень даже ничего, но вдруг те, за спиной, еще лучше?

Нет, не дрогнет пальчик. Дочери леса все же, а не какие-нибудь истеричные имперские дамочки.

— Ну, скажи мне, Данира, чего мы ждем? — опять принялся за свое лорд, не желая, чтобы слишком молчаливые девушки скучали в его обществе. — А то твоих подарков с каждой минутой моей по-прежнему длящейся жизни становится все больше. Вон и еще один идет. Привет, Иссиана, давно не виделись. Скомандуй им «пли», а?

Дриада подошла вплотную. Глаза пустые как пропасти.

— Благородный эльф… — презрительно скривила она губы. — Ты даже умереть достойно не способен.

— Я пытался первые пять минут! — гордо выпрямился Даагон.

— Не думала, что мне придется не только видеть тебя живым, лорд, но даже говорить с тобой. — Горечь исказила ее лицо. — Ты ведь прекрасно знал, что стоит тебе сунуться в мой лес или вообще на земли моего рода, и тебя разорвут между деревьями. Зачем же явился?

— За мечом.

— Что это за меч, ради которого стоит расстаться с жизнью?

— Алкинор. Хотя больше меня интересовал не сам меч, а тот, кто его сюда принес. Он тебе не попадался, кстати?

— Демон и впрямь был, но он исчез.

— Думаю, кроме демона, где-то здесь должен быть еще темный эльф, друид Древа Смерти. Надеюсь, ты не пропустила через свой лес нежить?

Дриада молча развернулась и ушла. Даагон также заметил, что сменились и лучницы охранения, все, кроме пленившей его Даниры. Эта будет стоять до тех пор, пока Иссиана не позволит ей пустить арбалетный болт в сердце ненавистного лорда. Но Даагону больше не хотелось ее дразнить, и он тоже молчал, подставив лицо солнцу.

Дриады не было долго, и лорд гадал, что могло случиться с его отрядом из полутора десятков далеко не самых слабых бойцов. Одна только теург Тиаль стоит целой армии, и она, в отличие от лорда, никому не сдастся без боя, да и никто из его эльфов. Между тем звуков битвы слышно не было, хотя отряд должен был давно прийти по его следу.

Эльф начал всерьез беспокоиться и уже подумывал о том, не пора ли пережечь путы и дать деру, призвав на помощь отпущенного им единорога, когда Иссиана появилась снова.

— Ты ошибся, лорд, этот эльф не темный. Пока еще.

Даагон подумал, что ради этого стоило тут немного постоять: все-таки принесший Алкинор чужак оказался эльфом. Но тогда какие у него дела с демоном?

— Что с моим отрядом, Иссиана? — спросил он.

— Не беспокойся за них, Даагон, — мягко ответила дриада. — Тебе уже ни о ком не надо волноваться после того, как ты ступил в мой лес. Тебе надо было беспокоиться, когда ты убивал моего сына, обрезая веревку, державшую его над пропастью в ущелье Ледяных Скал.

Он знал, что мать погибшего никогда не поймет, что лорд сделал это, чтобы не потерять всех сцепленных этой веревкой, там, на ледяном скользком склоне под ураганным ветром. Не поймет, что ее сын был так и так обречен, поэтому его командиру пришлось выбирать, умрет ли молодой эльф один или вместе со всеми. Им надо было дойти тогда, дойти и победить в битве с гномами. Но к чему слова? Она никогда не простит. Ни-ког-да. Долгая жизнь, долгая месть и долгая ненависть эльфов.

— Отпусти их, Иссиана, — попросил Даагон. — Они должны добраться до гор и найти новый Посох Духа. Иначе тебя недолго будет радовать свершившаяся месть.

— Его найдут другие, Даагон. Отрядов много. Мы тоже отправили разведчиков.

— И все равно, это только наше с тобой дело, и решай его быстрее. Я хочу умереть до того, как увижу своими глазами, что сотворит Древо Смерти с эльфами во славу богини Мортис Благая смерть без превращения в нежить — это теперь то, о чем в Невендааре можно только мечтать!

В ледяных глазах дриады что-то дрогнуло.

— У нас с тобой общий враг, Иссиана, — произнес лорд устало, понимая, что для нее это пустые слова, не проникающие в заледеневшую душу. — Давай сначала покончим с ним, а потом я сам отдам тебе свою жизнь, если вернусь. Я успею дойти до тебя после ритуала разрыва.

Она подняла жезл, задумчиво провела пальцем по венчавшей его сфере, рождая в ней изумрудные сполохи, и наконец решилась:

— Ты отдашь мне жизнь своего кровного сына, Даагон. Или возьмешь с него клятву, что он сам мне ее принесет.

Лорд растерялся:

— Иссиана, ты же знаешь, что я потерял его. Я не могу дать такую клятву.

— Уже можешь. Я знаю куда больше, чем ты думаешь, лорд, — прищурилась эльфийка. — Решай же: жизнь одного или жизнь всех. Один раз ты уже сделал подобный выбор. Что же тебя останавливает сейчас?

— Я не верю тебе, дриада. Мой отряд мог сбиться с пути, потерять след, но вряд ли им что-то угрожает. А если даже и так, он бы не сдался без боя.

Она усмехнулась и махнула кому-то рукой:

— Покажите ему.

Сердце Даагона оборвалось, когда он увидел алый отсвет солнца в ее волосах. Тиаль положили на ворох листьев. Сильнейший теург клана Гаэтер безмятежно спала. Он привел свой отряд в ловушку.

— Ты же любила ее как дочь, Иссиана!

— Ты прав, — улыбнулась та, напомнив лорду посмертный волчий оскал. — И в память об этой любви я встретила ее объятиями, по традиции предложила питье и еду усталым путникам, а потом обещала проводить к тебе. Она ничего не заподозрила, наивная дурочка. Да, когда-то я и впрямь любила ее. Но она была твоей женой, Даагон, и родила тебе сына. Этого достаточно для ненависти. Особенно узнав от нее, что ваш ребенок, быть может, выжил, когда мой — мертв! Я жду клятвы, лорд, или они все умрут.

Перед внутренним взором главы рода Эрсетеа вдруг встало залепленное снегом лицо юного эльфа и обреченность в его глазах, когда он понял, что лорд не дотягивается до его вцепившихся в кромку льда пальцев. Даагон снова услышал отчаянный крик, когда она обломилась и пальцы юноши заскользили по льду, оставляя кровавые полосы, все дальше, дальше от руки вожака. И тогда он понял, что случится через минуту с едва державшимися на льдах товарищами, и выхватил нож.

Иссиана была права: сейчас он стоял перед тем же выбором, что и в Ледяных Скалах: умрет Энрах один или вместе со всеми. И Даагон понял, что снова предаст сына, как уже предал его в зале совета. Отречется от него второй раз. Может быть, он недостаточно любит свое дитя? Но до чего же больно, Галлеан!

— Что же ты молчишь, лорд? — спросила Иссиана. — Или ты понял, что легко обрезать только ту ветвь, что растет из чужого сердца?

И он принес клятву, хотя и с оговоркой: да, он выполнит условие дриады, но лишь после того, как будет найден Посох Духа.

— Никто не требует от тебя его жизнь сейчас, — успокоила та. — Но предупреждаю тебя, Даагон из рода Эрсетеа: не ошибись. Чужая жизнь не будет засчитана.

Она резко взмахнула руками. Натянутые веревки, державшие связанного лорда, лопнули, и он упал к ногам страдающей матери, сотню лет оплакивающей последнего из ее сыновей. Длинная жизнь еще не означает долгого счастья.

После этого дриада призвала кентавров, чтобы те вышвырнули из леса нежеланных гостей. Их отнесли подальше, за пригорок, после которого начинался пролесок, и положили на землю: все еще спящий отряд и его командира, с которого в насмешку так и не сняли пут.

Иссиана вернулась к роднику, где оставила детей леса — пришлого безродного эльфа и рыжеволосую лучницу, — и обомлела. Девушка лежала без сознания, а ее губы и волосы были сожжены, словно она целовала раскаленный уголь.

По еще густой целительной дымке над ней Иссиана поняла, что чужак сбежал недавно, а лучнице отдана вся сила, дарованная дриадой уродливому посоху Лиэна. А раз так — трудно представить, что на самом деле произошло с эльфийкой. Если бы не случайный дар дриады, девушка была бы уже мертва.

— Не выпускать из леса сотворившего это! — приказалаИссиана. — Но и не убивать. Он все же пытался ее спасти.

Кликнув целительниц, она доверила им лучницу, жизни которой ничто уже не угрожало, после чего пришла к огромному вязу и, убедившись сперва, что в нем нет ни следа гнили, спросила, в отчаянье стуча ладонью по шершавой коре:

— Как ты мог? Кого ты принял, вяз? Ведь он трус! Он сбежал! Никого не позвал на помощь, когда понял, что сам уже ничем ей не поможет. Он испугался за себя, ничтожество! Кого же ты, во имя Галлеана и Солониэль, навязал мне?!

* * *

Веревки, сплетенные из коры слезного дерева, не горели, как ни пытался лорд освободиться от пут. Не надо ему было льстить себе, считая возможным освободиться и сбежать от дриад. Хотя какая теперь разница? Не надо было соваться в лес клана Иссианы. Не надо было позволять связать себя. Много чего не надо было. Но так жаль стало верного единорога, а еще больше жаль отнимать жизни юных эльфиек дикого клана. Да и потом, недопустимо это для эльфа — проливать братскую кровь. Она превращается в кислоту, разъедающую родную землю.

Особенно в такое время, когда утрачен священный Посох Духа.

Да, он не захотел отнимать чужие жизни, но заплатить за это пришлось тоже жизнью. Только вот отнюдь не своей. Жизнью единственного сына.

«Вряд ли у меня хватит духу сдержать такую клятву, — думал Даагон. — И вряд ли хватит духу не сдержать. Эта женщина проницательнее оракула».

Иссиана потребовала от лорда страшных слов: проклятия роду, если он не выполнит клятвы.

Он перекатился к груде оружия, соображая, как, будучи спеленатым по рукам и ногам, вытащить какой-нибудь меч из ножен и не повредить при этом тетивы лежащих сверху луков. Нельзя было допустить, чтобы кто-то в отряде увидел картину, унижающую командира в их глазах. Помешает дисциплине. И потом, воинской чести еще никто не отменял — пойдут мстить за его и свое унижение, а этого он допустить тоже не мог. «Хватит мести… О нет!»

От оружия поднимался легкий дымок.

«Бетрезен подери! О тетивах уже можно не заботиться», — выругался лорд и связанными ногами попытался расшвырять сваленные колчаны и луки: предательский Алкинор лежал в самом низу вместе с магическими жезлами Даагона и Тиаль. Но вспыхнувший огонь был быстрее: тлевшие луки ломались, стрелы крошились угольками, от жезлов остались только сферы наверший.

«Вот и еще одна расплата, Даагон, — скрежетал он зубами. — За оружие врагов ты платишь беззащитностью своих воинов. На кой лич он тебе дался, этот предательский клинок?»

Вокруг раскаленного Алкинора уже нечего было спасать. Даагон по горячей золе придвинулся к мечу, лег на бок, подставляя сжатые в кулаки руки — пальцы бы сберечь! — жару Преисподней.

И в тот же миг кто-то схватил лорда за плечо и опрокинул на спину, да еще поставил на грудь колено, усиливая давление на меч, оказавшийся под его телом. Даагон услышал, как затрещали волосы, коснувшись углей, и заглянул в полные ненависти черные глаза Энраха, склонившегося над ним.

— Теперь и ты узнаешь, что такое настоящая боль, Даагон!

— Что… ты… делаешь? — Лорд едва сдерживал крик.

— То же, что и ты. Предаю. В нас много общего, не так ли?

Одежда Даагона тлела. Лезвие Алкинора прожигало спину и руки.

— Ты… не можешь… быть таким…

— Почему? Разве ты — не такой? — удивился Энрах, опершись рукой на согнутое колено и еще сильнее надавив на грудь лорда. — Кто еще покажет тебе, что такое настоящая пытка, какую каждый миг терплю я?

Даагон застонал, пытаясь освободиться, но раскаленный меч словно врос в его тело, вплавился в позвоночник. Энрах, не убирая колена, сжал горло лорда железными пальцами.

— Не надо шуметь. Ведь я столько лет не кричу! — усмехнулся он. — Ты же хорошо переносишь огонь, чем тебе не нравится этот? Я хочу, чтобы и твое сердце сгорело, как сгорело мое.

Сквозь полыхавшую боль Даагон смутно увидел, как кто-то в прыжке сбил его палача наземь. Потом неведомый спаситель попытался рывком стащить его с Алкинора, и лорд закричал, теряя сознание, когда отрывалась от меча прикипевшая к лезвию плоть. Последнее, что он видел, — вспыхнувшую над собой звезду.

* * *

«Если звать на помощь к ней, то не успею к нему». — Мысль стучала в висках так же быстро, как сердце. Малейшая задержка, и Лиэн не успеет. А дриада, даже если не прикончит на месте, точно задержит для допроса, она же не услышит то, что слышит он.

Потому он оставил покалеченную его чересчур жарким поцелуем, но живую эльфийку, так и не успев полностью исправить содеянное. Оставил, как только почуял всплеск изломанной магии меча. Такой мощный, что старые рубцы на лице запылали в ответ.

Клинок кричал, захлебываясь чьей-то жизнью, — она входила в него, как гигантская волна океана в узкое русло ручья. И он уже не хотел ее пить. Ее нельзя было пить.

Лиэн мчался во весь дух, словно ветер по ровному полю, как будто поверивший его слову лес расступился и сам выкинул его на опушку. Рогатину пришлось воткнуть в землю — эта палка сейчас ничем не поможет.

Бесшумно слетев с пригорка, охотник вложил в удар всю силу несшего его ветра. Черноволосый эльф, прижимавший кого-то к земле — кого-то, под чьим телом кричал меч, — покатился в сторону, и Лиэну хватило времени снять седого эльфа с клинка и выхватить нож. Черноволосый сразу поднялся, и лицо его было багровым, а волосы, как показалось Лиэну, превратились в острия шипов. Враг подхватил освобожденный меч, широко размахнулся, но охотник не дал ему набрать разящей силы: подпрыгнул и парировал огненный поток лезвием ножа.

Соприкоснувшись с драконьей костью, Алкинор вспыхнул звездой, — так ярко, что враг выронил его и отшатнулся. Не дав ему опомниться, Лиэн у самой земли поймал сияющий меч за рукоять и швырнул в противника. Тот успел поднять с земли двуручник и отбить удар. Клинок отлетел прочь, но охотник, одним прыжком сократив расстояние между ними, полоснул ножом по груди врага. Брызнули яркие искры, тот упал и остался недвижим Лиэн уже не стал смотреть, что там с ним: не до того — вокруг начали шевелиться эльфы, которых он, вбежав на пригорок, принял за мертвых.

Он поднял седого эльфа, в котором узнал мастера битв из столицы, и потащил его к лесу. Попутно поразился: какой он тяжелый для эльфа. Или это пришла запоздалая боль в запястья рук, сдержавших ножом удар меча?

В этот миг из леса вылетели посланные за ним в погоню лучницы. Только увидев их на опушке, Лиэн понял, что кожу лица все еще жжет. Он забыл о нем. Забыл!

Сзади раздались крики. Он оглянулся: лежавшие за пригорком тела поднялись и тоже двигались к нему, но куда медленнее, чем помощницы дриады. Словно нежить, только что поднятая богиней Мортис.

— Я пропал! — сказал он сам себе. И все же положил седого эльфа наземь, когда лучницы подбежали почти вплотную.

А потом пришлось мчаться так, как он никогда в жизни не бегал, даже на крик меча. Вокруг свистели стрелы, и охотнику отчего-то казалось, что он сам накладывает их на тетиву, натягивает ее, целя себе же в спину, которую смутно видел впереди, — и таким явственным было это ощущение, что он мысленно же вильнул в сторону, сбивая прицел.

«Лес, великий Лес, мы же все твои дети! Древко стрел — твоя плоть, и я — твоя кровь! Не убей, Лес, пощади», — молился он странными, неизвестно откуда пришедшими словами.

Стрелы свистели над плечами, над головой, у ног, но их было не так много, как ожидал охотник. Бросив взгляд через плечо, он понял, почему: его преследовали только две лучницы. Остальные дрались с теми, кого он принял за оживших мертвецов Мортис.

Лиэн влетел в опушку леса, выдававшегося клином, споткнулся и покатился кувырком. Как оказалось — вовремя. Вонзившаяся рядом стрела убила бы его на месте. Юноша метнулся в кустарник, продрался сквозь него и выскочил на прогалину, за которой плотной стеной высился лес. И тут же осознал, что «пропал» — не совсем то слово. Вернее будет — погиб. Весь и сразу.

Перед ним поднялось нечто огромное, косматое, огласившее низким ревом всю округу.

Эльф замер, перестав дышать.

Маленькие раздраженные глазки зверя уставились на него. Раздражение из них уходило так же медленно, как замедлялось гулкое биение сердца Лиэна.

«Верни лицо, дурень, оно тебе еще пригодится». — Неимоверным усилием, куда большим, чем потребовалось, чтобы сдержать летящий меч, охотник погасил пылавшие щеки.

Вставший было на дыбы медведь вновь опустился на четыре лапы. Еще раз всем сообщил, кто тут хозяин, но уже не так громко. И прошел мимо замершего, точно деревце, эльфа — посмотреть, по какому поводу расшумелись дети леса. С опушки еще раз раздался его грозный рык, но стрелы больше не свистели: лучницы, судя по легкому шороху от бегущих ног, проскочили мимо.

Медведь, глухо ворча, прошел обратно, едва-едва задев мохнатым боком приросшего от страха к месту эльфа. Еле слышное шуршание листвы под тяжелой поступью стихло в глубине леса. Лиэн отправился за ним, догнал, и вскоре его рука легла на загривок зверя.

«Набегался? Теперь повтори, остроухий, чему тебя учили, — вспомнился ворчливый голос учителя Раэрта. — Ох, Всевышний, кого ты подсунул мне в ученики на старости лет? Хотя, я знаю, кто тут больше виноват». И тогда Раэрту отвечало из глубины пещеры такое же глухое ворчание — прирученный медведь отшельника не соглашался с обвинением.

Лиэн слушал, как затихает взбудораженный лес, и ему очень хотелось узнать, выживет ли тот мастер битв и вернется ли красота к рыжеволосой эльфийке, которую он так страшно поцеловал. Но он не мог остаться, чтобы узнать. Ему надо идти дальше. Надо найти решение главной задачи.

Медведь стряхнул его руку у того места, где охотник оставил рогатину на сохранение Лесу, и очень неодобрительно фыркнул на нее. А кто бы сомневался, что с магией у эльфа что-то не то? Как, впрочем, и с любовью. Увы, о девушках придется забыть.

К его удивлению, воткнутое в землю древко не поддалось, словно успело прирасти обратно. Вот досада.

— Подожди-ка, Лиэн, — услышал он за спиной тихий голос.

Охотник оглянулся через плечо, сжав древко. До чего ж обидно, что он не уберег посох учителя! Но тут, пожалуй, и посох не помог бы: в отдалении стояла дриада с тусклыми, опустошенными глазами.

— Я знала, что ты придешь за своей палкой, Лиэн, — сказала она. — Но надеялась, что ты вернешься не только за этим.

— Прости меня. Девушка осталась жива, а я не мог… Начались бы расспросы. Я бы не успел.

— Я не буду ничего спрашивать. — Она подняла жезл.

А у него совсем не осталось сил бежать. Никаких.

Но нет, на него смотрела не смерть, а просто очень уставшая женщина.

— Наши глаза видят много меньше, чем глаза Леса, — сказала дриада, положив жезл на плечо. — Но и Лес слепнет — его накрыла тень Древа Смерти. Утром здесь был демон, и Лес не увидел, куда он исчез. Где-то бродит оборотень, и Лес не чует его. Недавно видели темного эльфа, и он тоже ушел бесследно. Даже мой вяз не разглядел в тебе труса. Но все же эльфы слепнут быстрее… — Она оглянулась в сторону, куда ушел медведь. — Ты просил помощи у Леса, охотник, и он помог тебе. Но кто поможет ему?

— Если бы я знал, как. И если бы я мог… Если бы я мог излечить себя!

Ее плечи поникли. Думала ли она о том же, о чем подумал Лиэн? Только трус найдет множество «если», чтобы в первую очередь позаботиться о своей шкуре.

— Да, я помню, что твоей последней надеждой был священный Посох, — вздохнула дриада. — Это и наша последняя надежда. Ты можешь не знать об этом, безродный одиночка, но скоро исполнится Пророчество Звезды, и единственное наше спасение — найти новый Посох Духа до того, как Звезда придет в Невендаар. Хранитель Леса открыл нам, что путь к нему знает медведь-оборотень.

— Оборотень? — Эльф изумленно вскинул брови. — Как может нечисть владеть таким знанием?

— Мы не знаем, что происходит в Алкмааре. Помыслы богини Мортис неисповедимы… Если нежить Алкмаара сумела уничтожить святыню в самом сердце Альянса, даже не заметив магов королевского совета, то, видно, сейчас она может многое. Например, выставить стражей на пути к нашему новому Посоху.

— Как найти этого оборотня?

— Хранителем Леса было сказано: ищите в горах.

— Но это почти безнадежно, дриада!

— Это лучше, чем ничего. А мое имя — Иссиана.

Он поклонился ей, прощаясь, и снова попытался вытащить рогатину. Та вновь не поддалась. Ну не просить же у хозяйки леса еще одно деревце, и без того столько времени потеряно! Он покосился на женщину:

— Ты меня не отпускаешь, Иссиана?

Но та тоже выглядела удивленной. Подошла глянуть, в какую очередную неприятность вляпался этот чудовищный эльф, дернула за древко, но оно не пожелало сдаться даже ей. Дриада поморщилась:

— Видать, ты и палки недостоин, Лиэн. Давай попробуем вместе.

Повинуясь ее жесту, охотник встал на колени и принялся разгребать листья вокруг древка, в то время как Иссиана расшатывала его. Наконец деревце поддалось, и оба эльфа оторопело уставились на то, что появилось из земли.

Комель и в самом деле уже пустил корни, напоминавшие растопыренные пальцы. И без того кривой посох выглядел с таким наростом окончательно изуродованным. Лиэн отряхнул древесную «ладонь» и положил сверху свою, примеряясь:

— Надо же! И как я теперь буду опираться на эту штуку при ходьбе? Она же обломится!

— Штуку! — фыркнула дриада, отбирая рогатину. — Да ты хоть знаешь, что это такое, самый дремучий из эльфов? Такие стволы обычно ищут теурги для жезлов магии земли. А сюда, — она тоже положила ладонь на корешки, — вплетается кристалл силы.

— Но мне-то нужна рогатина, — нахмурился охотник.

— Тогда придется мириться с неудобствами, — пожала плечами Иссиана, возвращая посох и надеясь, что невежественный в эльфийской магии недоучка не заметит небольших усовершенствований, привнесенных ею. — Другого дерева я тебе на растерзание не дам. А вот совет — пожалуй. Самое лучшее для тебя — присоединиться к поисковому отряду, идущему в горы из моего леса. Ведь с оборотнями тебе сражаться не впервой.

Лиэн покачал головой:

— Спасибо тебе, Иссиана, и прости меня, если сможешь. Я должен идти один.

— Священный Посох Духа не обретают в одиночку, Лиэн.

Но он все же ушел один.

* * *

Дриада смотрела ему вслед, как смотрела давным-давно, провожая сына в его последний поход. Он тоже уходил в горы.

— Надеюсь, я все сделала правильно. Думала ли я когда-нибудь, что буду помогать врагу? О Галлеан, ты смеешься надо мной, наш безумный бог! Или это тень Древа Смерти уже помутила мой разум?

Иссиана вернулась на поляну к вязу, где ее целительницы продолжали хлопотать над изувеченным Даагоном.

Когда лорда принесли к ней, гнев хранительницы леса был страшен. «Как вы посмели?! — воскликнула она. — Я же приказывала: не подпускать его к моему лесу на полет стрелы, пока не выполнит клятвы!»

Лучницы молча перевернули Даагона и отшатнулись от взгляда Иссианы, ставшего темным, как небо перед небывалым ураганом. Она увидела, что осталось от спины и рук ее кровного врага. Рук, которыми он обрезал веревку, державшую ее сына. А потом подняла целительный жезл и отдала раненому все свои силы. Не потому, что, если бы Даагон сейчас умер, некому было бы исполнить его клятву. Просто на ее глазах умирал эльф. Сородич. И дриада не могла его не спасти, какое бы имя тот ни носил.

Был еще один пострадавший от схватки с нежитью, незримо таившейся где-то в ее лесу и вновь растворившейся в нем. Но этот черноволосый эльф по имени Энрах отказался от помощи. «У меня всего лишь синяк под доспехом, — сказал он. — А ваши силы нужны лорду». Энрах рассказал, что очнулся первым из отряда и увидел, как нежить убивает их связанного командира. А когда вмешался, монстр вышиб из него дух и попытался утащить Даагона с собой. Лучницы Иссианы подтвердили: нежить действительно тащила добычу к лесу и бросила, когда за ней погнались. Чудовище было неуязвимо для стрел, как призрак, клялись эльфийки, а магесс среди них не было. Клинок Алкинор, безвозвратно испортивший все оружие отряда Даагона и едва не прикончивший его командира, бесследно исчез.

«Если бы я не приказала связать лорда, если бы не хотела так страстно унизить его, этого бы не случилось, — думала Иссиана, кусая губы. — Да, он убил моего сына, но не издевался над ним…»

Тиаль с погасшим лицом сидела рядом со своим возлюбленным. В руке теург сжимала тусклую сферу — все, что осталось от ее жезла. Она не подняла глаз на Иссиану и не проронила ни слова с тех пор, как вернулась на поляну, где дриада предательски усыпила так радушно принятых ею гостей. Теургу уже принесли новое древко для жезла, но она не приняла его. Это значило только одно: Тиаль будет мстить за предательство — не только Иссиане, но и каждому члену ее рода. И весь клан Гаэтер поддержит ее в этом. Золото листьев их священных рощ скоро покраснеет от крови.

«Что же ты наделала? В твоем вязе ни следа гнили, так откуда она появилась в тебе? — спрашивала у себя дриада, ошеломленная случившимся. — Ты, рожденная хранить, сама сгноишь его, сама станешь гибелью своего древа и своей земли. Разве этого ты хотела?»

Итак, кто-то мгновенно воспользовался беспомощностью отряда, а потерпев неудачу — так же молниеносно скрылся и, возможно, до сих пор таится где-то неподалеку. Но почему ни хранительница, ни ее лес не могут его разглядеть?

— Мы дадим вам оружие, Тиаль, — сказала она, чтобы хоть что-то сказать. — Это не снимет с меня вину, но мы дадим вам все, что понадобится.

Теург молчала.

— Лорд останется здесь, — продолжила Иссиана. — Не беспокойся за его жизнь.

Вновь ни слова в ответ, и дриада поняла, что ее предложение звучит так, словно она берет Даагона в заложники. Поэтому торопливо добавила:

— Мы поставим его на ноги, чего бы нам это ни стоило. Он догонит отряд.

— Мы сами себе враги, — еле слышно прошептала Тиаль и впервые посмотрела дриаде прямо в глаза, словно обдав ледяным ветром. — Я не буду тебе мстить, Иссиана, и никто из Гаэтер не опустится до подлости или предательства в ответ на чужую низость. Но Даагона я тебе не оставлю.

— У него сильно поврежден позвоночник. Я послала гонца к магу Хоэрину, он тоже носитель огня Галлеана. Только он сможет помочь.

— Опять уловка? Никто из эльфов уже не сможет тебе доверять, Иссиана. Никогда. Я отвезу лорда в Эльмаар. Там можно будет получить помощь или открыть портал прямо в столицу.

— Даагон не выдержит перехода.

— Тогда я буду ждать Хоэрина здесь, а отряд пойдет дальше.

— Кто же его возглавит, если не ты?

Тиаль поднялась, оглядела сидевших в отдалении эльфов — они осматривали принесенное для них оружие. Тинира заменила тетиву на своем чудом уцелевшем луке и сейчас тщательно подбирала к нему стрелы, а рядом лежал уже заряженный новый арбалет. Вор Сонил, прицепив к поясу меч, увивался за лучницей клана Иссианы. Энрах, хмурясь, чистил свой двуручный клинок. Он уже выбрал себе лук и, как мог, выправил изрядную вмятину в доспехе. Интересно, каков же синяк под ней?

Словно почувствовав взгляд теурга, страж поднял голову. О, в клане Гаэтер тоже умели сверкать глазами вот так решительно, с затаенной жаждой мести за поруганную честь.

На пророчицу Эосту можно было даже не смотреть: она молилась Галлеану, взяв, не глядя, первый попавшийся лук и колчан. Да и зачем он ей, если разобраться? Конечно, все эльфийки способны натянуть тетиву и послать стрелу, но ведь надо еще и в цель попасть, а с затуманенными глазами это не так-то просто.

Бывшего стража, а ныне юнита Кимерта теург и вовсе не считала за эльфа — велика честь для такого. К счастью, кроме него, в отряде были еще трое достойных и опытных стражей, но Тиаль остановила свой выбор не на них:

— Страж троп Энрах, как я слышала, имеет достаточно опыта и в битвах, и в командовании воинами. Он возглавит отряд до тех пор, пока я… пока мы с лордом не нагоним его.

— Но у них не будет сильного мага. — Дриада все еще надеялась облагоразумить Тиаль.

— Не будет теурга, но Тинира — заклинательница. К тому же как только хранитель свитков будет здесь, я пущусь следом.

Пророчица Эоста вдруг вскочила, выронив лук, и двинулась к магессам. Может быть, она так и не увидела, что держала его в руках. Дриада удивленно подняла бровь, только сейчас разглядев опаленные волосы девушки. Поймала она и следивший за Эостой пронзительный взгляд нового командира отряда. Черноволосый Энрах ей не понравился — слишком жесткие черты лица и злая линия губ. Впрочем, это лицо сильного воина, а все остальное сейчас не важно. И главное, даже если бы она была уверена, что со стражем троп что-то не так, разве после всего случившегося Тиаль прислушается к ее словам?

Подойдя, Эоста попросила разговора с теургом наедине. Тиаль кивнула, но в эту минуту лорд застонал и на миг открыл глаза, полные боли. Все тут же захлопотали вокруг него, и в поднявшейся суете о пророчице тут же забыли. Вряд ли кто-нибудь обратил внимание и на то, как Энрах, улыбнувшись, опустил голову.

Наконец, потеряв почти день пути, отряд выступил на восток. Солнце клонилось к закату.

Хоэрина ждали в лесу Иссианы не ранее завтрашнего вечера, но он явился неожиданно быстро — после ухода отряда и часа не прошло. Его проницательность объяснилась просто: хранитель свитков по просьбе Даагона тоже шел по следу Алкинора.

Услышав о случившемся и увидев раны на спине и руках друга, маг побледнел и сухо сказал не отходившей от него Тиаль:

— Раны не смертельные, но твое поведение, теург клана Гаэтер, просто возмутительно. Как ты могла забыть свой первоочередной долг и бросить детей одних? Немедленно догоняй отряд, и тогда, быть может, еще сумеешь спасти там хоть кого-то. Вы обе, — сверкнули его глаза на женщин, — обе сделали сегодня лучший подарок слугам Мортис. Они только и караулили момент. Разве вы забыли, что за тридцать лет не случилось ни одной битвы, в которой нежить тронула бы Даагона?

— Вот как? — удивилась дриада. — Почему же тогда они едва не прикончили его сегодня?

— Но ведь не прикончили же. Тиаль, ты еще здесь? — повернулся он к теургу, колдовавшей над своим кристаллом, прилаживая его к новому древку. — То, что Даагон остался жив, означает, что друиды Древа Смерти еще не вычислили вашего сына. Они захватят всех. Слугам Безмясой надо было в первую очередь отбить лорда от остальных, чтобы не рисковать его жизнью, и своей цели они достигли. Как ты понимаешь, пока только лорд — связующее звено между его сыном и древом Эрсетеа. А также приманка на тот случай, если сын решит открыться отцу. Я уверен, что Даагон пока нужен друидам живым на тот случай, если в отряде не окажется того, кого они ищут.

— Я прикажу присоединиться к отряду своим лучницам, — сказала дриада.

— Ты сама пойдешь с ними. — Хоэрин сурово взглянул на нее из-под седых бровей. — И призови кентавров, чтобы успеть. А я пока присмотрю за лесом клана, раз уж ты вытащила меня из хранилища. Дальше мне идти все равно незачем — Алкинор найден. Он в нем…

* * *

Проводив хмурым взглядом удалявшихся стремительной поступью эльфиек, Хоэрин положил осветившиеся теплым сиянием руки на голову лорда и вздохнул:

— Ведь говорил же я, друг мой, помни о свитке. С черным огнем тебе не совладать, погасит он тебя. Даже Иссиана ничего не смогла сделать с этим, хоть она и сильная девочка… Да-а, но как же мне теперь вытащить из тебя этот проклятый меч? Эх, Даагон, Даагон! И угораздило же тебя получить эдакую… занозу!

Капли пота струились по лицу хранителя свитков, сбегая по тонким трещинкам почти невидимых морщинок: золотистое сияние, окутавшее тело лорда, чернело, словно его съедало что-то, струившееся из неподвижного тела. Почти исчерпав себя, Хоэрин смог закрыть обугленную рану в спине друга. Но он так и не сумел отделить от живой плоти въевшееся в нее багрово-черное месиво чуждой магии — то, что осталось от Алкинора.

Лорд очнулся с восходом Большой луны, и Хоэрин поразился, насколько запали его глаза, обведенные черными кругами.

— С возвращением, друг мой, — сказал хранитель, убедившись, что к лорду вернулась не только жизнь, но и разум. И, зная, что вопросы будут взаимны, сразу рассказал, что Даагон по-прежнему находится в лесу Иссианы, но остальные давно в пути.

— Это хорошо, — равнодушно ответил лорд. — Что слышно в Альянсе? От гномов пришел ответ?

— Они медлят — созывают совет кланов. И я опасаюсь, что вовсе не для того, чтобы помочь нам, а совсем наоборот.

— То есть Иллюмиэль была права: бородатые воспользуются нашей слабостью и пойдут войной. Да еще и в союзе с людьми. Проклятие, вместе они смогут отбросить нас к самому Алкмаару, а я тут валяюсь! Что там с моей спиной, Хоэрин?

— Жить будешь, но скверно. В тебя вошел Алкинор, да так, что я не смог его извлечь. И это очень плохо.

Лорд хотел пренебрежительно пожать плечами, но не смог из-за раны и лишь поморщился:

— Нашел, о чем переживать. До ритуала похожу и так, благо недолго осталось. А руки? Я их совсем не чувствую.

— С руками куда лучше: левая почти уцелела.

— Ничего, жезл удержу и левой, — прошептал Даагон. — Когда ты поставишь меня на ноги?

— Если не вытаскивать меч…

— Не трать время.

— То дня три.

— Долго.

Хоэрин в сомнении скривил тонкие губы, размышляя:

— Ну, если не щадить ни тебя, ни себя…

— Уж постарайся.

— Тогда завтра. Теперь моя очередь спрашивать. Как ты такое допустил, Даагон? Почему не воспользовался свитком?

— Не знаю.

Старый маг долгим взглядом изучал непривычного для себя главу рода Эрсетеа, а потом сокрушенно покачал головой:

— Раньше ты мне не лгал, лорд. Носитель огня Галлеана не должен…

Даагон поморщился:

— Вот это я как раз знаю, Хоэрин. Расскажи лучше, кто меня снял с того… костра.

— Энрах, как я слышал от него самого.

— Вот как… — Лорд закрыл веки и долго лежал недвижно, словно уснул. Но, едва хранитель шелохнулся, спросил: — И от кого он меня спас?

— Судя по рассказам лучниц, от нежити, похожей на темного эльфа, но с повадками призрака. Стрелы то ли прошли насквозь, то ли не попали в него, и в лесу его следы сразу исчезли, будто растворились.

— Но если они растворились, значит, все-таки были. А призрак вообще не оставляет следов. Как он выглядел, этот темный эльф?

Хоэрин позвал Даниру, и лучница, стараясь не смотреть на лорда — она-то, в отличие от Иссианы, не собиралась спускать Даагону смерти своего мужа, — описала увиденное ею порождение Мортис.

По ее словам, страшилище было не больше обычного эльфа, но лицо у него было черное и словно бы трухлявое, как сгнивший пень, да еще и все в трещинах, как будто от него отрывалась плоть, а глаза вроде как светились желтым огнем. В общем, что там описывать, сами знаете — урод, как и все порождения Мортис.

Едва она ушла, хранитель сказал:

— Вот он и появился, тот друид Древа Смерти, которого мы ждали. Но, видишь ли, мой юный друг, темный эльф не мог изуродовать тебя мечом с Выжженных Земель — он к нему просто не подступился бы. Я изучил в пути все следы. Когда Алкинор оживал, его не мог коснуться никто, кроме нас с тобой, твоего сына и, может быть, проклявших клинок демонов. Ты напрасно пытаешься скрыть от меня, что изувечен собственным сыном. Вот потому-то ты и не использовал свиток, а нежить просто воспользовалась моментом. Так ведь?

Губы лорда сжались в жесткую линию:

— Я не мог убить его.

— А ты не подумал, что случится с эльфами, если такой сын лорда Даагона получит древо Эрсетеа полностью?

— Не полностью. У меня будет много наследников. Надеюсь.

— И ты не захотел подумать, как отразится на них такое соприкосновение? Какая чудовищная сила войдет в их кровь, искажая саму суть эльфов, подобно проклятому мечу. Ты решил, что все можно исправить за счет их душ, особенно таких чистых, как душа Эосты. И это спасет не только жизнь твоего сына, но и его извращенный Древом дух. Так?

Лорд прикрыл веки, но старый маг продолжал пытку:

— Так вот, они не смогут удержать древо рода Эрсетеа от такой чумы и падут первыми. Твой сын — главный корень Древа Смерти, не забывай. Его сущность — смерть. Когда он убивает — не важно, кого, — Древо дает ему невероятные силы, ведь их связь сохранена, хотя ритуал и не завершен. Он просто растянулся на тридцать лет. Твой сын — уже чудовище. После того, что он с тобой сделал, у меня не осталось в этом никаких сомнений.

Даагон стиснул зубы от боли. Не той, что жгла его позвоночник и руки, а от черного огня, сжигавшего сердце.

Старый маг взирал на него все так же сурово. Его совсем не впечатлили терзания эльфа, не исполнившего своего высшего долга.

— Ты отдаешь эльфов Древу Смерти, Даагон. Своими собственными руками. Потому что не смог убить сына даже тогда, когда он убивал тебя.

— Он сопротивляется Древу тридцать лет, — прошептал лорд. — С того мига, как его, новорожденного младенца, кто-то спас от друидов. Мальчик бы не смог сопротивляться, если бы кто-то извне не помогал ему. Значит, этот кто-то тоже верит в него, верит, что мой сын справится со злом внутри себя.

Хранитель покачал головой:

— В него ли? А может, он верит в эльфов? В то, что мы отыщем спасение? Да, этот неведомый спаситель совершил чудо и дал нам отсрочку, хвала Галлеану, но вряд ли он не понимал, что первоприношение Древу рано или поздно свершится. Спасение нашлось, и даже было у тебя в руках — свиток. Но ты не смог им воспользоваться.

— Причина не только в том, что он мне сын, Хоэрин. Его вообще нельзя убивать, иначе Древо сразу его получит. Да и как убить того, кто жив только наполовину?

— Этим заклинанием — можно, — возразил Хоэрин. — Затем я тебе его и дал. Заклинание петли времени рассеет твоего сына полностью, словно он не был рожден. Древо Смерти не получит ни его плоти, ни его духа. И я очень надеюсь, что само Древо также не оправится от такого удара — ведь у него не станет начала.

— Но не рассыплется ли оно на сотни других? Ведь были и завершенные жертвы, пусть и малые. Что мы вообще знаем об этом Древе?

Хоэрин задумался:

— Верно, мы не знаем о нем ничего. Но даже если ты прав и оно рассыплется, то это будет уже не Древо Смерти, а нечто значительно более мелкое, подобное хищным хуорнам. А с разумными деревьями мы уже имели дело. Риск, конечно, велик, но бездействие рискованнее, и не будет большей беды, чем та, что грядет. Ты обязан уничтожить своего сына, лорд Даагон. Только ты, его отец, сможешь сделать это.

Лорд чуть приподнялся на локте:

— Я думал, ты мне друг, Хоэрин.

— Тебе, носитель огня Галлеана. Только тебе я друг. Но не порожденному тобой и слугами Мортис чудовищу.

Глава 7. Битва в лесу Вереска

Едва ведомый Энрахом отряд миновал широкий перелесок, отделявший вотчину клана Иссианы от соседнего леса, его встретили дозорные рода Вереска. Узнав стража троп, их незамедлительно пропустили, но, углубившись в чащу всего на час пути, новый командир поднял руку, приказывая остановиться.

— Ждем здесь до заката, чтобы клан Иссианы думал, будто мы ушли, а потом возвращаемся за лордом. Позор для воинов — оставить своего командира в плену, да еще когда его жизни угрожает опасность.

— У нас другая задача, — возразила Тинира. — Мы идем за Посохом Духа, сколько бы нас ни осталось.

— Не забывайся, лучница, здесь командуешь не ты, — отрезал Энрах. — Если ты после всех унижений еще и оставишь Даагона врагу, весь Альянс будет знать: отныне каждый может плюнуть в лицо клану Гаэтер, и вы покорно утретесь. Неужели твои сородичи могут спустить предательство?

— Не тебе говорить за мой род! — взорвалась Тинира. — Теург сказала — идти дальше, и это наш долг!

— Почему же тогда она сама не пошла с нами, ты не подумала? — неожиданно мягко спросил Энрах. — Разве это не ее долг в первую очередь? Подумай, Тинира, способна ли могущественная магесса отправить нас к враждебным гномам почти безоружными?

Энрах проникновенно улыбнулся, заметив, что лучница растерялась, и его обычно жесткий голос стал обволакивающим, проникающим в разум собеседника:

— Нет, Тинира, теург не могла так поступить с нами. Приказ идти в горы дан только для отвода глаз, чтобы усыпить бдительность Иссианы. Тиаль надеется, что мы поймем ее. Она ждет нашего возвращения и ударит по вероломному клану изнутри, для того и осталась там. И мы не можем обмануть ее ожиданий, не можем позволить торжествовать нашим обидчикам. Потому мой приказ: после заката освобождаем лорда из позорного плена.

Лучница прошипела в ответ что-то неприличное, но сникла: слова Энраха были похожи на правду. Тинира сама втайне недоумевала, почему теург клана Гаэтер отказалась от мести? А Тиаль показала это, заговорив с предавшей ее дриадой.

— Ты предлагаешь повернуть против Иссианы оружие, которое она сама вложила в наши руки? — спросил один из стражей.

— Вложила, но только после того, как по ее вине мы лишились своего! — оборвал его другой. — Да и оружие, сказать по чести, так себе.

— Попробуем выкрасть Даагона ночью, — предложил Сонил. — А не получится тихо, так и пусть. Там у них одни женщины, справимся. Заодно верну лорду эту штуку, а то уж больно она, зараза, горячая.

Он вытащил из-под плаща ком листьев и развернул, то и дело дуя на пальцы. Это оказалась тусклая, как запыленная смола, магическая сфера, некогда венчавшая жезл Даагона. Вор гордо оглядел столпившихся товарищей:

— Не мог же я оставить недругам не только командира, но и его оружие!

Тинира фыркнула:

— Ну да, зато ты оставил безоружным его самого.

Как бы там ни было, никто из отряда не рискнул прикоснуться к сфере. Энрах покосился на пророчицу:

— Может, ты возьмешь, Эоста?

Девушка послушно обмотала ее корешками и повесила на шею.

Тут же был разработан план ночного набега, распределены обязанности, и Тинира сама не заметила, как осталась в одиночестве. Молчала только пророчица, стараясь не встречаться взглядом с воодушевленным стражем троп. Наконец лучница не выдержала.

— Я иду дальше, — заявила она, решительно поднимаясь.

— У Гаэтер всегда такая дисциплина в отрядах? — Энрах улыбнулся самым краешком губ. — Посох Духа ты одна не добудешь. А уж что подумает лорд Даагон о наследнице, которая его предала, как только ему потребовалась помощь.

Эоста вскинула ресницы, и Энрах тут же повернулся, словно у него и на затылке были глаза, вонзив в нее странный взгляд.

— Ты хочешь что-то сказать, пророчица?

Губы девушки мгновенно пересохли, и она с трудом выдавила из себя:

— Н-нет… Да. Я тоже иду дальше. С Тинирой.

— Да нужна ты мне! — фыркнула обозленная лучница, поправляя колчан за спиной. — С тобой возни не оберешься, а я в няньки не нанималась.

Страж троп упрямо мотнул головой.

— Ты останешься, Эоста, — приказал он. И, подойдя к пророчице почти вплотную, тихо прошипел: — Я же просил тебя: не трогай колокол. Но раз уж ты ввязалась в этот поход, будешь всегда на моих глазах. Я… не могу тебя потерять.

Эльфийка опустила ресницы, не выдержав его взгляда, но упрямо сказала:

— Я иду дальше, даже если придется идти одной.

— Юнит Кимерт! — рявкнул Энрах. — Оракул Эоста отказывается подчиняться командиру. Приказываю связать ее и держать под стражей до получения других распоряжений.

Кимерт на мгновение растерялся, но вдруг сложил руки на груди и усмехнулся:

— Можешь убить меня, но я этого не сделаю. У нас есть приказ теурга идти дальше.

— Что еще ожидать от такого… — процедил Энрах. — Страж Диноэль, ты слышал приказ? Выполняй!

Но едва названный двинулся к пророчице, его остановил окрик разъяренной Тиниры.

— Стоять! Ни шагу дальше, или я стреляю! — Лучница взвела трехзарядный арбалет. — Идем, Эоста. Не бойся, они не посмеют нас остановить. Первых троих, кто дернется, я уложу на месте, а тебя, страж Энрах, — в первую очередь. И Галлеан простит меня.

Пока лучница говорила, пророчица, с неожиданным проворством увернувшись от руки стража троп, добежала до нее и скрылась за спиной.

— Девочки, куда же вы?! — горестно воскликнул Сонил, когда обе нырнули в заросли вереска.

Странно медливший Энрах, щека которого нервно подрагивала, словно страж троп пытался что-то перебороть в самом себе, опомнился и рванулся за беглянками, бросив через плечо:

— За мной! Обеих взять живыми!

На этот раз ему не перечил никто.

Лучница бежала, досадливо морщась и то и дело оглядываясь на неожиданную обузу, спотыкавшуюся позади. Эоста старалась не отставать, но у нее плохо получалось: походного, а тем более боевого опыта у нее не было. Да и откуда бы ему было взяться? А звуки погони слышались все отчетливее.

— Беги, я его задержу, — процедила Тинира, останавливаясь и нацеливая прикрепленный к руке арбалет.

Но догнавшая ее пророчица схватила лучницу за руку и потащила за собой со страшным криком:

— Не стой! Не здесь! Быстрее!

Обомлевшая от такого напора эльфийка споткнулась, чуть не выронив лук, и уже сама едва поспевала за припустившей что есть мочи Эостой. Сзади раздался тихий низкий свист, а следом за ним — гулкий хлопок, словно лопнуло что-то огромное.

— Теперь — все. — Эоста остановилась и, повернувшись, выхватила стрелу из колчана, натягивая лук.

Тинира даже поперхнулась. Оглянулась. И вынуждена была согласиться:

— Да уж… теперь точно — все.

Бегущий впереди Энрах едва успел отпрыгнуть в сторону. Там, где несколько мгновений назад стояла мятежница с арбалетом, воздух помутнел, со свистом взвихрился черным туманом и расступился, выплеснув копошащийся поток нежити. Мертвецы без промедления атаковали догонявший командира отряд. Двух эльфиек, оказавшихся за их спиной, они заметили не сразу.

Не снимая арбалета с руки, Тинира натянула составной лук, пытаясь вычислить центр портала, невидимого с той стороны, откуда она стреляла. Отсюда все выглядело так, как будто из-под земли забил мутный ключ, пуская в стороны струи черного дыма, обретавшего чудовищные формы. И все же стрела, выпущенная лучницей и словно съеденная на лету, попала в нужную точку: портал захлопнулся. Впрочем, того, что он успел изрыгнуть из своего чрева, эльфам хватило с избытком, даже беря в расчет воинов клана Вереска, спешивших на помощь атакованным сородичам. Запели стрелы, но запас их был не бесконечен, и скоро в ход пошли мечи и копья.

— У тебя есть еще какое-нибудь оружие? — прохрипела Тинира, выпуская последнюю стрелу.

— Кинжал, — откликнулась пророчица.

— Хоть что-то…

Энрах, тоже оказавшийся в стороне от основной атаки нежити, дрался сразу с двумя личами. Уложив тварей, страж троп пробился к беглянкам, и вовремя: к ним, завывая, летела баньши.

— Тинира, бери на себя правый фланг! — прохрипел Энрах. Его лицо снова неприятно задергалось, и он быстро и с силой протер его полой плаща. — Эоста, встань в середину и не бойся. Им нас не взять, обещаю!

Лучница, сверкнув на него злым глазом, усмехнулась и вложила лук в пустой колчан. Взмах ее руки, сопровожденный заклинанием, — и ураганный порыв ветра потащил белое полотнище баньши в обратную сторону, развеяв визжащую тварь над лесом.

Вот теперь их заметили. Нападавшие разделились, и половина мертвяков толпой повалила к троице.

— Все-таки мозги у них гнилые, — процедил Энрах, выдвигаясь вперед, чтобы заслонить пророчицу. — Тинира, присмотри за тылом.

— Сам присматривай, страж, — буркнула лучница. — Толку тут от твоего меча! Пусти-ка…

Она скользнула вперед, развела руки, и только собралась повторить заклинание ветра, как заметила, что в самую гущу мертвецов врубился Сонил.

— Вот зараза, зацеплю ведь! — прошипела девушка.

— Заклинание земли, — подсказала Эоста.

Тинира вытащила из-за пазухи руну, что-то прошептала и швырнула в мертвецов. Большая их часть словно увязла в земле, а потом стала проваливаться в центре, как в воронку. Но авангард до троицы эльфов все же добрался.

Сонил, тоже едва не угодив в воронку, страшно ругаясь, отскочил в самый последний момент. На него уже лез следующий ряд мертвецов, норовя столкнуть и подмять под себя. Но тут из-за ближайшего дерева к вору протянулась невероятно длинная рука и, схватив за запястье, выдернула из-под ног нежити.

Тинира не смогла рассмотреть, какому чудовищу Мортис достался несчастный, — после магической атаки Энрах переставил-таки ее в тыл крохотной армии из троих бойцов, и лучнице пришлось разбираться с парой обошедших их полусгнивших покойников, пока страж, рыча от ярости, крошил черепа первой волны мертвяков.

Против ожиданий, Сонил снова появился поблизости, вращая над головой меч, — отбивался от атаки лича. Ему помог Кимерт. Остатки отряда стягивались воедино, окруженные кольцом нежити. Воины Вереска не могли к ним пробиться, лишь один их маг орудовал неподалеку от остатков поискового отряда, стянув на себя немало мертвяков, — сыпались искры, то и дело сверкали странные молнии, чем-то напоминающие вспышки болотных огней.

— Не бойся, Эоста, — хрипел Энрах, дробя костяки мечом. — И убери кинжал, а то порежешь кого-нибудь из нас. Тебе он не понадобится. Это еще не конец. Я не допущу такого конца для тебя, верь мне!

Пророчица молилась Галлеану, не забывая укладывать кинжалом поверженную нечисть, как только она снова начинала шевелиться. Один из восставших мертвецов оказался шустрым — вырвал у нее оружие, и кости пальцев с клочками гниющей плоти дотянулись до горла эльфийки. Хрипя и задыхаясь, она сорвала с шеи магический кристалл Даагона в плетенке из лозы и с размаху опустила на череп мертвеца. Результат ошеломил девушку: по нежити солнечным лучом прокатилась волна света, превращая ее в сизый прах. После этого кристалл потух окончательно.

Тинира с уважением посмотрела на Эосту:

— А мы могли бы подружиться. Жаль, видно, не судьба…

Между тем орда все прибывала: слугам Мортис удалось открыть неподалеку еще один портал, и теперь нежить теснила эльфов к рваной черной дыре. Вскоре небольшая группа оборонявшихся сомкнулась плечом к плечу. Чужой маг бился чуть поодаль, и нечисть не могла сдвинуть его с места. Впрочем, куда больше нападавшим мешало не само сопротивление этого эльфа, а то, что он перегородил путь как к порталу, так и из него.

— Эй, маг! — крикнула Тинира. — Держись, мы идем к тебе!

Но сказать — проще, чем сделать. Волны нападающих захлестывали эльфов, шаг за шагом оттесняя к порталу. Тинира, уже не способная колдовать, рубилась, подняв меч убитого стража из их отряда. Да и молниимага справа стали реже и тусклее. А вот нежить за все время битвы не использовала ни одного заклинания — тупо пыталась задавить эльфов массой. И это невзирая на то, что позади толпы живых мертвецов возвышалась фигура архилича.

— О Галлеан! — вскричала пророчица, ужасаясь своей догадке. — Им приказано не убивать нас. А живыми им нужны только ритуальные жертвы для Мортис!

— Нет, Эоста, не бойся. С нами у них такого не выйдет. — Страж прижал ее к себе левой рукой, отбивая правой выпад очередного врага. — Сейчас, девочка, сейчас мы уйдем.

Эльфийка вскрикнула — казалось, бок стража обжег ее сквозь платье. Но внезапно хватка Энраха ослабла. Пришла нежданная подмога. В кольцо мертвяков ворвались кентавры, вспыхнули кристаллы магических жезлов магесс, и первой же вспышкой кто-то из них разрушил портал, осветив все поле боя как днем.

Когда лес был очищен от нежити, из всего отряда Даагона в живых остались лишь Тиаль, четверо претендентов на наследство Эрсетеа, один страж и Кимерт. Между тем отряд пока даже не приблизился к горам. Многие ли из них доберутся до оборотня? Да и позволят ли вообще хоть кому-то добраться? — такие вопросы невольно задавал себе каждый выживший.

На поляне прощаний хоронили убитых, хотя эта участь была еще не самой страшной: несколько тел воинов клана Вереска так и не нашли. Это значило, что нежить успела утащить их в портал живыми или мертвыми прежде, чем магессы его закрыли, и теперь орды Мортис получат пополнение. Как знать, кого эти эльфы, поднятые из мертвых, уведут под власть Безмясой при следующем набеге: своих братьев и сестер? Родителей? Детей?

— Где ваш маг? — спросила Тиаль у разведчика клана Вереска, заметив, что ритуал прощания свершает мастер битв.

— Если ты имеешь в виду теурга, то у нас его нет, — откликнулся тот. — Последний погиб год назад. В клане имеются целительницы, но они молоды и слабы. Наша сила иссякает, магесса.

— Не может быть! Есть у них маг, да еще какой! — встряла в разговор старших Тинира. — Мы видели, как он крошил мертвяков. Без него нас точно бы смяли!

— А мы думали, это ваш маг, — пожал плечами разведчик.

— Не наш. Но где же он?

— Вряд ли выжил: на том месте, где он стоял, теперь только гора пепла. Да и второй портал открылся совсем рядом. Его вполне могли утащить.

— А где Иссиана? — спохватилась Тиаль, заметив, что дриада с лучницами ее клана еще не появились на поляне прощаний, хотя известно было, что они выжили.

Дриаду нашли у кургана праха, о котором говорил разведчик Вереска. Упрямо сжав губы, она разгребала жирную сажу, перемешанную с осколками костей, изредка пуская в ход слабые заклинания. Перепачканная по самую макушку Иссиана и ее помощницы сами походили на порождения Мортис.

— Зачем ты это делаешь, Иссиана? — удивилась теург. — Не проще ли развеять всю эту грязь заклинанием ветра?

Она подняла жезл, чтобы помочь, но дриада резко вскинула руку:

— Нет! Заклинание повредит ему, если он там.

— Тот неизвестный маг, что помог нам? — догадалась Тиаль.

— Почему же неизвестный? Я узнала его, когда закрывала портал. Нежить его утащить не успела, это я точно знаю.

— Даже если он уцелел, то давно задохнулся. А если такого поднимет Безмясая, хлопот не оберешься — она сохранит ему сознание, и это будет сильный враг. Сколько жизней он возьмет? Лучше уж развеять. — Тиаль снова нацелила жезл. — Отойди, Иссиана, не делай еще одной ошибки.

Но дриада даже не подумала отстраниться.

— Тогда вместе со мной! — твердо произнесла она.

— Да кто он такой?

Иссиана на миг подняла голову. На черном от пепла лице засияли изумрудные звезды глаз, а улыбка выглядела безумной, словно в дриаду вселилась тьма.

— Мой сын. Это мой сын, Тиаль!.. Вот он! — Из пепла торчал носок эльфийского сапога.

Тело бережно извлекли из кургана вместе с посохом, который заживо погребенный маг так и не выпустил из руки. Найденный был похож на обугленную колоду и не дышал. Иссиана с трудом влила в его сомкнутые губы целительный эликсир и лишь после этого обтерла его лицо от пепла.

Тиаль, на всякий случай державшая жезл наготове, изумленно приподняла брови:

— А ведь я уже видела этого охотника! Как он сюда попал?

— Где ты его видела?

— Но он же… — Теург, оглядевшись по сторонам, зашептала совсем тихо: — Его зовут Лиэн. Он пришел к Гаэтер с посланием от одного мага, в котором тот просил помочь его ученику добраться до главного Посоха Духа. Мы решили отправить парня сопровождающим Тиниры, только наша девочка к тому времени уже ушла, и Лиэн отправился за ней вдогонку. Так он — твой сын?

— Да, Тиаль. Он долго учился вдали от меня, почти всю жизнь, — усмехнулась Иссиана, пытаясь привести охотника в чувство, но тот не желал открывать глаз. — А знаешь, мне кажется, этот стервец просто нагло притворяется!

* * *

И в самом деле, дыхание к Лиэну вернулось, но он решил прикинуться мертвым в ласковых материнских руках, оказавшихся ничем не хуже защитного кокона, из которого его выдрала магесса. Впрочем, получив легкий подзатыльник за притворство, ему все же пришлось открыть глаза и подняться. Не успел он поблагодарить за спасение, как послышался вопль:

— Лиэн! — Тинира налетела на него как ветер, заодно отряхнув от пыли. — Ты куда пропал? Так это ты тут дрался? А я-то думаю, что-то лицо у того мага больно знакомое!

— У какого мага? — поднял бровь Лиэн. — Я не видел никакого мага.

Эльфийки переглянулись и дружно кивнули.

— Хорошо, мы тоже не видели. Но тебя-то мы видим, — улыбнулась Тиаль. — И нам в отряде не помешает охотник на оборотня.

Лиэн покачал головой:

— Я должен идти один.

Подошедший вразвалочку Сонил уставился на рогатину в его руке.

— Эй, парень, а что это у тебя за странная штука? — Он протянул палец к корням, и они сжались, словно выставили когти. — Ух ты! А ведь я ее узнал! Так это ты вытащил меня из земляной воронки этой лапой? Точно, ты! Знаешь, друг, ты ведь мне тогда жизнь спас. Не мертвяки, так Тинира бы угробила. Видно, хотела избавиться от соперника за наследство лорда Даагона, смекаешь?

Лучница возмущенно фыркнула, но Сонил подмигнул ей, и девушка заулыбалась. Ничто так не сплачивает, как совместная битва, если в ней удалось выжить.

Вор дружески протянул руку охотнику, и тот ее коснулся. Что-то кольнуло Лиэна, но он решил не обращать на это внимания. Надо было уходить — незаметно и как можно скорее. Он и так привлек слишком много внимания. А что говорил наставник? Нельзя встревать в драки, особенно с нежитью.

Этот завет Лиэн опять не выполнил. Да и как тут не встрянешь, когда драка нашла его сама? Он как раз мирно устраивался на привал, раскинув полог невидимости, когда увидел двух бегущих эльфиек и узнал обеих — Тинира и Эоста. А потом все сразу закрутилось, и охотник опомниться не успел, а рогатина уже оказалась в его руке. Припекло так, что Лиэн думал — пришло время для последней руны. Но тогда главная задача останется нерешенной. А он должен не только выжить, но и решить ее.

«Это последняя руна, остроухий, — сказал учитель Раэрт на прощание. — На самый безнадежный случай, если ты не успеешь дойти до эльфийского Посоха Духа или не найдешь спасения, а смерть будет смотреть тебе в глаза. Ты должен уйти от нее. Потому что есть то, что хуже твоей смерти».

Так что когда Лиэн осознал, что пришла помощь, он вполне здраво рассудил, что теперь и без него справятся, и соорудил защитный кокон, аккурат от макушки почти до пяток, чтобы никто не мешал отдохнуть. Да только дриада не только раскопала его, но и из кокона шутя извлекла. К чему бы это?

Лиэн уже собирался по-тихому продолжить путь, но вовремя спохватился, что ножны у него на боку пусты. Впрочем, пропажа нашлась быстро: укрывшись в зарослях вереска, эльф, которого охотник вытащил во время битвы, увлеченно рассматривал его нож.

— Странные у тебя понятия о благодарности, — хмыкнул Лиэн, подходя.

Вор протянул нож рукоятью вперед:

— Ты это… не злись. Не устоял… Подумал вот, как таким ножом можно горло волку перерезать?

— Какому волку?

— Да видели мы тут такое… — Вор восхищенно закатил глаза.

— И с чего ты взял, что именно я перерезал и этим ножом?

— Да просто подумал — вдруг ты. У всех длинные эльфийские кинжалы, а перышко я заметил только у тебя. Только это ерундовина какая-то, а не нож, костяшка тупая. Выбрось ты ее, друг, я тебе лучше за спасение свой кинжал подарю. Гляди какой!

Он снял ножны с пояса и протянул Лиэну, но тот покачал головой:

— Мне мой нож дорог, как память о друге. А кинжал оставь себе… тоже на память.

— А, тогда ладно. — Вор с нескрываемой радостью пристегнул ножны обратно. — Так вот, думаю, это не ты волков положил, охотник. А то я заподозрил в тебе слугу Мортис, уж извини. Да и рогатина у тебя другая.

«Другая? Интересно, где и когда он успел увидеть прежнюю?» — насторожился Лиэн. Впрочем, может быть, вор видел его в столице с Тинирой.

Он скользнул взглядом по группе эльфов, окруживших теурга, из-под шлема которого выбивались алые и золотые пряди. Но дичайшего из диких эльфов привлекала не красота магессы, а доспехи всех ее черноволосых соратников — кто-то из них напал на мастера битв, а уж царапину от драконьего ножа Лиэн увидел бы издалека. Неужели враг сменил доспех? И почему это вообще так заботит Лиэна, когда у него совсем другая задача, которую больше некому решить?

Встретив изумленный взгляд Эосты, он понял: надо не просто уходить, а бежать отсюда сломя голову. Для подобного изумления могла быть лишь одна причина: девушка, спасенная им в Запретной роще, узнала его. Если что и могло проникнуть за иллюзорную личину Лиэна, то только взгляд пророчицы.

Попятившись, Лиэн нырнул в кусты, но через десяток шагов его рогатина намертво вцепилась в толстую ветку и не пожелала разжать корни. Хоть бросай ее тут!

— Попался! — рассмеялась подошедшая дриада. — Опять решил сбежать?

— Иссиана, ты не понимаешь. Мне нельзя идти с вами.

— Это ты не понимаешь, Лиэн, что тебе пора присоединиться к наследникам лорда Даагона.

— Да зачем мне наследство какого-то там лорда.

— Какого-то? — Изумрудные глаза эльфийки удивленно расширились. — Об этом я не подумала, ты можешь не знать… — Она нахмурилась. — Ты знаешь, кто твои отец и мать, Лиэн?

— Я знал когда-то, наставник говорил. Но забыл. Иссиана, отпусти рогатину, пожалуйста.

— Зачем она безродному?! — сердито прищурилась дриада. — Ради чего? Забыл он, надо же… вот взял и забыл отца с матерью, давших тебе жизнь!

«Разве это жизнь?» — мог бы сказать Лиэн. Впрочем, ничего лучше у него не было, значит, и за эту жизнь он еще поборется.

— Учителя многое заперли в моей памяти, и я согласился на это, — признался он. — Придет время — вспомню, если это будет необходимо для моей цели. Или когда научусь себя полностью контролировать.

— Опасаешься, что выдашь себя друидам Древа Смерти? — тихо спросила она.

Лиэн хлопнул ресницами и опустил руки, отдиравшие рогатину от ветки.

«И что теперь? Не надо было лезть в древо Иссианы. Не запаникуй я тогда, утратив учительский посох, прими бой с демоном, и ничего этого не было бы. Но не убивать же ее, учитель! Я не хочу!!!»

Дриада, увидев его остановившиеся зрачки и напрягшиеся мышцы, шепнула едва слышно:

— Я не выдам тебя, Лиэн, даже если бы ты не стал мне приемным сыном. Ты не один в мире, ты теперь не одинок. Я хочу помочь.

И она с облегчением вздохнула, когда чудовищная тень, мгновенно заслонившая лицо охотника, ушла.

— Но послушай меня, мальчик мой. Маг Хоэрин полагает, что слуги Мортис ищут тебя именно в этом отряде. Может быть, друиды уже поняли, что ты умнее, чем думал… чем они думали, и держишься поблизости. И они наверняка не оставят без внимания ни одного эльфа, идущего в гномьи горы, а значит, при их следующем нападении ты окажешься в одиночестве. Лучше держаться вместе. Мы с Тиаль сможем защитить тебя. Ведь и наши жизни, и жизни всех эльфов сейчас зависят от твоей стойкости. А если тебя схватят?

Он покачал головой:

— Не беспокойся за это. Даже если весь Алкмаар придет за мной, им меня не взять. Об этом мои учителя позаботились. У меня есть последняя руна.

— Что значит последняя?

— Петля времени.

— Полное изничтожение? — прошептала дриада, страдальчески сведя брови.

— Это же благо, Иссиана! Одна руна — и пытка окончена. Как бы я хотел прекратить все это! Но Древо никуда не денется, оно всосало уже много жизней, и я слышу их. Каждый раз слышу, каждую новую жертву! И я не хочу, не могу допустить, чтобы оно осталось. Это невыносимо — понимать, что меня-то не будет, мне хорошо, а оно продолжит расти, жрать, убивать! Если бы я вовремя успел к Посоху Духа!

Он сел на землю, обхватив лоб ладонями. Иссиана, обняв его, погладила встрепанные, все еще испачканные пеплом волосы Лиэна. Сын врага. Ее сын.

Глава 8. Идущие в ночи

«Как ты его держишь, остроухий?! Это посох мага, а не костыль калеки, и нечего на него опираться! О Всевышний! Кого мне вернул Лазгурон?!» — в который раз всплыл в памяти голос отшельника Раэрта.

Но что старый мудрец понимал в охотничьих рогатинах? Совсем ничего. Не понимал, например, зачем обязательно должна быть перекладина. А она — для рук, чтобы не соскользнули к когтям и раззявленной пасти зверюги, когда прижимаешь ее к земле и держишь, чтобы выхватить нож. И на древко должно быть удобно опираться при дальних переходах, когда выслеживаешь какого-то определенного зверя. А когда, как сейчас, приходится беречь комель с растопыренными пальчиками корней, помощница становится обузой.

Зато потому он и заметил ее шевеление, что бережно нес в руке. Знакомая искра куснула сердце: Лиэн снова ощутил след меча. Ошибки быть не могло. Тот самый проклятый меч и эхо его боли. Где-то далеко клинок стонал.

— Не нравится мне это, — пробормотал охотник. — Глупо наступать второй раз на тот же меч.

Но не сворачивать же теперь.

Направление пути совпало: на восток, к горам. Туда же вели следы отряда, бившегося в лесу Вереска. Лиэн решил идти позади. Из головы не выходили слова дриады о поисках нового Посоха Духа. Это была действительно надежда.

Он шел по ночам уже неделю. При Большой ему спать нельзя, даже совсем немного — в этом он убедился, когда нечто, пришедшее во сне, резало волчьи горла с такой ловкостью, какой сам Лиэн отродясь не обладал. Все, забыли об этом. Нельзя, и точка.

Нельзя драться с нежитью — почуют. Ладно, проехали. Уже ничего не исправишь. Слежки за собой Лиэн не замечал, не считая одиночные серые тени, что изредка мелькали вдалеке. Если это и были волки, то не стая. Те, судя по следам, шли где-то далеко впереди.

Что там еще из запретов? Нельзя показывать второе лицо. Хотя поди, разберись, какое из его лиц — истинное. Просто не хочется считать таковым черную, потрескавшуюся, как статуя в храме богини Солониэль, морду.

Нельзя целовать девушек. Точка. Забыли.

Нельзя умирать. Ну, это так, в общем. Никому особо и не хочется.

Пять «нельзя» на каждый корешок комля посоха-рогатины.

Когда рогатина на плече, древесная растопыренная «ладошка» колышется перед глазами и словно раздвигает лесные заросли. А стоит взять в руку древко вилами вперед, она заметает за ним следы. Это Лиэн обнаружил, когда потерял нож у ручья, в котором долго отмывался от жирного праха мертвяков, решил вернуться по своим следам шаг в шаг и заплутал. Может, потому волки и теряют его след?

Нож охотник все-таки нашел. И вот там-то, когда он смотрел, как стекает ручей в круглую ложбинку, разбивая там отражения Лун, и возник вопрос: а откуда в его недоделанном посохе-рогатине взялись такие силы, что он крошил мертвяков без передышки? Такого просто быть не могло, неоткуда таким силам взяться. И магический подарок Иссианы, тайком положенный в ладошку корней, не мог такого сотворить, хотя он и помогает теперь в пути.

С этим предстояло разобраться, как разбирался Лиэн с другой задачей: на каждом привале доставал нож из драконьей кости и тренировался, распаляя его невидимые руны одновременно со вторым лицом и гася их. Учился держать.

Но что это за сила и откуда она в нем, Лиэне? Неужели он открылся Древу Смерти?

Вот это было Самым Главным Запретом. Основой ладошки рогатины, из которой растут пальцы корней.

Корней…

Лиэна скрутило так, что он упал на четвереньки, выронив рогатину.

— Держи лицо! Это не твое! — хрипел он, задыхаясь.

«Это — твое!» — отвечал рвущийся из груди ужас, таившийся в нем. Укорененный. Напоенный волчьей кровью, усиленный недавней битвой, в которой орудовала его вторая сущность — смерть. Чем больше он убивает, не важно, кого, тем крепче Корень. Тем сильнее зов Древа.

Большая Луна щерилась в небе улыбкой. Небо открывало второе лицо, в которое Лиэн не мог смотреть, — это было лицо смеющегося ужаса.

Так нельзя. Так он никуда и никогда не придет.

Он поднялся на колени, нашаривая рогатину. Встал, забыв о комле, который так берег. Древко словно опять вросло в землю — не пошатнулось, пока охотник поднимался, а потом легко выдернулось, когда он сделал шаг.

Призрачное, как баньши, пятно мелькнуло вдалеке между стволами.

«Начинается!» — подумал Лиэн. Стоит зашевелиться в груди тому нечто, о чем нельзя даже помыслить, как к охотнику слетаются неприятности, словно оно их зовет.

Блик снова мелькнул, уже куда ближе, — что-то неслось навстречу.

Охотник подался в тень кроны. Конечно, рогатина не показывала опасности, но она еще плохо обучена, и испытать нанесенные уже неделю назад руны пока не выдавалось возможности.

В лунных лучах бесшумно появился единорог, сам словно сотканный из них. Замер как вкопанный, почуяв чужака, потом развернулся чуть боком, предоставив возможность полюбоваться изысканной красотой. Шерсть зверя мерцала, грива струилась серебром, рог отливал радужным светом лунного камня, глаз косил, спрашивая — ну, как я тебе? Хорош?

Однако Лиэн, как дичайший из эльфов, думал не о волшебной красоте, а о том, почему пусто седло с притороченным свертком и почему единорог, добежав, сразу повернулся в ту сторону, откуда пришел.

Видя, что его никто тут не ценит, единорог нетерпеливо переступил копытами, чуть взъерошив листья на тропе. Охотник осторожно подошел — зверь не шарахнулся от него.

— Ты пришел за помощью, — догадался, наконец, тугодум.

Едва он вскочил в седло, единорог помчался, почти не касаясь земли. До нужного места он долетел стремглав, и Лиэн увидел лежащего на тропе эльфа с коротко обрезанными волосами, серебрившимися в свете Лун так же, как грива единорога.

Дотронувшись до его плеча, охотник отдернул руку: ему показалось — он коснулся искалеченного меча. И клинку было невыносимо больно, он беззвучно стонал.

— Ничего себе! Если бы я не знал, что Галлеан давно безумен, я бы подумал, что наш бог сошел с ума, — пробормотал охотник, осторожно переворачивая найденного и уже догадываясь, кого увидит. — И опять этот мастер битв без сознания.

Лиэн нервно оглянулся: не бегут ли откуда-нибудь лучницы или мертвецы. Но лес стоял тихий, сосредоточенный на чем-то, как стоят слепые, чутко ощупывая пальцами мир и вслушиваясь в себя.

Видимых ран на эльфе не было, и Лиэн задумался: что же делать? Он поднял посох-рогатину, но тут же отложил — не поможет. Тогда охотник попытался облегчить чужую боль, снять ее ладонями так же, как снимал ее с губ Эосты, обожженных жаром меча в храме богини Солониэль. Это тоже была запрещенная учителем Раэртом магия, но никто же не видит.

Эльф очнулся, и Лиэн быстро отдернул руки.

— Ты кто? — спросил мастер битв.

— Меня зовут Лиэн.

— А! Помню. Тебя ищут по всему Альянсу.

«Все-таки началось!» — вздохнул про себя охотник.

— Это не я, — улыбнулся он. — Посох Духа я даже не видел.

Мастер битв поморщился:

— Понятливый какой… Значит, кто-то тебе уже сказал. Жаль, я хотел первым сообщить эту новость. И зачем ты меня разбудил среди ночи, Лиэн?

— Ты не спал. Ты был без сознания, когда твой… когда я тебя нашел, — ответил Лиэн, покосившись при этом на единорога. Тот насмешливо блеснул глазом, но фырканьем не выдал. Хороший зверь, мудрый.

Только сейчас седой эльф заметил, что лежит на тропе.

— Демоны задери! Опять я свалился! — выругался он, поднимаясь с помощью руки Лиэна. Ухватился он левой ладонью, и охотник почувствовал бугристые рубцы, словно вместо кожи ее покрывала кора старого дуба. Правая рука эльфа кончалась запястьем.

«Я долго бежал к нему, надо было быстрее, — расстроился Лиэн, — ведь мог же и быстрее… мог, как потом оказалось, когда спасал свою шкуру от лучниц Иссианы».

— Прав был Хоэрин, — пробормотал мастер битв. — Рано мне было в путь пускаться, да еще одному. Но ждать нельзя. Ты в какую сторону прогуливаешься под Двумя Лунами, охотник?

— На восток.

— Все пути сейчас ведут на восток. Тоже на поиски Посоха Духа? Я был бы признателен за общество в пути, если моя персона не будет слишком обременять охотника клана Гаэтер. Я, видишь ли, немного болен.

Охотник улыбнулся про себя: «Угу, болен он… Что-то подобное и я говорил Иссиане».

— Почему ты решил, что я из клана Гаэтер, мастер битв?

— Ты искал Тиниру, а уж тридцать лет никому бы в голову не пришло искать кого-нибудь из Гаэтер в столице Альянса, кроме пославшего ее клана.

— А почему твоя персона могла бы обременить именно охотника из Гаэтер?

Глаза седовласого весело блеснули:

— Помнится, при нашей прошлой встрече это было мое право — донимать расспросами?

Они уже шли на восток, а единорог лунным видением плыл впереди, беззвучно переступая копытами.

— Так все-таки, почему? — не уступал охотник.

— Потому что тебе не понравится мое имя.

— А не соблаговолит ли благородный эльф открыть его дикарю? — ехидно спросил Лиэн.

Мастер битв хмыкнул, но пришлось соблаговолить. Раз уж сам навязался охотнику в спутники, бесчестно было бы держать его в неведении.

— Изволь. Я — лорд Даагон из рода Эрсетеа.

Лиэн вздрогнул.

Его что-то ударило изнутри. Пробило навылет, как копье.

«Держись, сын Даагона, сейчас станет жарко!» — услышал он рык, казалось, из самих небес.

Лиэн развернулся и побежал. Опять. Потому что не мог больше ни мига сдерживать истинное лицо. Его хватило лишь на то, чтобы задушить крик, — тот, что рвал сейчас легкие, сжигаемые огнем Выжженных Земель.

Он слышал хлопанье бессчетных крыльев и истошный крик горгулий. Видел огненную реку лавы далеко внизу. Пламя становилось все ближе и ближе…

Он вспомнил все.

Вспомнил, почему решил забыть.

Дракон Лазгурон предложил дополнительную защиту разума — иллюзию фальшивых воспоминаний. Чтобы Древо ослабило зов и чтобы Лиэн не выдал себя ненароком, услышав от кого-нибудь имя отца, когда придет в столицу к Посоху Духа. Но никакие уловки, изобретенные великим Повелителем Иллюзий и человеческим магом Раэртом, не помогут, потому что Древо Смерти не обманешь иллюзиями разума — оно неразумно. Пока неразумно. Оно может лишь слепо чуять мир, сосать его слабыми корешками, пока к нему не вернется Лиэн, его первый корень. Его основа Его сознание.

* * *

— Так я и знал, — огорчился Даагон, когда охотник, едва услышав его имя, резко развернулся и растаял в лесу. — Так и чувствовал, что нельзя ему говорить, кто я. Вот скажи, друг мой Росинфин, что такого страшного в моем красивом имени? Бежать-то зачем? Ну, хорошо, клану Гаэтер даже ненависть не позволит убить безоружного калеку, и они предпочтут плюнуть и уйти. Но мы ведь с тобой не безоружны!

Единорог потряс серебристой гривой.

— Жезла у меня нет, это так, — согласился лорд. — Но хороший меч имеется, да и драться левой рукой я обучен… Ну, поехали дальше, а то мы никогда не догоним отряд, и виноват в этом будешь ты.

Единорог подогнул передние ноги, и лорд кое-как забрался в седло, по привычке пытаясь ухватиться за луку отсутствующей правой ладонью.

Росинфин, как ни понукал его всадник, как ни уговаривал, забыл о своем гордом имени и отказывался скакать даже так медленно, как раньше, и шел неспешным шагом. Бегущий эльф по сравнению с ним казался бы ураганом.

Сначала ночью было легче переносить боль, словно Алкинор тоже засыпал. Лишь раз или два проворачивался, обжигая позвоночник адским огнем, и Даагон терял сознание. Теперь же стало все наоборот — меч чаще шевелился именно по ночам, будил, тянул на восток, и лорд уже догадался, что не собьется с пути отряда, пока не догонит его. Если, конечно, ему позволят догнать.

Он понял, чья рука проворачивает клинок, причиняя немыслимую боль. Сын держал его, выматывал, как рыбак пойманную гарпуном гигантскую рыбу, тянул за собой, но останавливал, когда лорд слишком приближался к отряду. Догонять их Даагон будет медленно, долго, чтобы пытка длилась и длилась, ломая его дух. Длилась, пока меч не победит.

Но как сын может сам не чувствовать его боли? Ведь они связаны кровью. Или его мальчик с рождения не знает ничего, кроме боли, для него это… жизнь?

Теперь лорд осознал, что пускаться в путь одному было глупо. Хотя лучницы клана Иссианы даже не предложили ему помощь, стоило хранителю свитков шевельнуть бровью, и Данира, скрипя зубами, выделила бы кого-нибудь в сопровождение. Но гордый маг не попросил об этом, как не просил помощи и у других эльфов, через чьи леса и рощи лежал его путь. Он хотел обходиться без посторонних глаз столько, сколько сможет.

И тут Алкинор зашевелился снова.

* * *

«Ты видел, что у него с руками, со спиной. И все равно бросил. Правильно Иссиана назвала тебя — урод. И внутри ничуть не лучше, чем снаружи», — клял себя Лиэн, следуя за всадником так, чтобы тот не заметил его, обернувшись. Не отстать было легко: умный единорог, чуя охотника позади, не особенно торопился.

Но лицо еще горело и никакие заклинания не помогали — стоило взглянуть на белеющий впереди блик крупа единорога, а смотреть приходилось постоянно, чтобы не потерять из виду, — как Лиэна охватывал жар: «Отец! Там мой отец!»

Может быть, теперь Лиэну придется до конца дней жить с такой паленой мордой и убивать каждого, увидевшего ее, потому что иначе убьют его. «А если увидит отец?» О последствиях этого даже думать было невозможно. Ясно только одно — такого ему не пережить.

Отец никогда не должен узнать, кто его сын. Потому что его сын — чудовище.

«Кого мне принес Лазгурон?! — сетовал человеческий маг Раэрт. — Двадцать лет мы берегли тебя, двадцать лет готовили к этому походу, и все насмарку. Куда ты пойдешь с такой рожей? Мало нам было, что она похожа на отцовскую, как две капли воды, так теперь еще и это! И ладно бы просто черная морда, личину создавать ты давно умеешь. А вот держать ее, дите остроухое, ты словно разучился, хоть и не по своей вине. Из тебя лезет вот это! Посмотри на себя, чудище, ты же перевоплощаешься. Возвращайся, сынок! Выдирай себя из Древа, а его — из себя! Теперь только ты сам можешь одолеть эту беду…».

Когда Лиэн умирал в Выжженных Землях и еще долго после этого, его дух уходил к Древу Смерти. Да, учителя вернули ему жизнь, но дух он мог вернуть только сам. Мог, но не сумел. Сейчас он — наполовину нежить, чудовище с лицом, похожим на обугленную кору. Наполовину перевоплощенный корень Древа Смерти. И так будет до тех пор, пока не закончится жертвоприношение, длящееся вот уже тридцать лет. Столько, сколько Лиэн себя помнит.

И все же Древо до сих пор его не поглотило!

Надо успокоиться. Он ведет себя, как сопливый младенец. Тьфу, позор! Раз уж все случилось так, как случилось, самое лучшее — просто продолжать жить и идти в горы на поиски оборотня-медведя одному. Жаль только, посоха нет, он бы помог. Не зря же учитель велел: «Береги мой посох как зеницу ока!» Там, в столице, когда дар старого мага еще был с ним, Лиэн уже слышал имя Даагона, и ничего тогда в сердце не трепыхнулось.

— Держи лицо! — приказал он себе и действительно успокоился. В конце концов, теперь ему надо думать не только о спасении всех эльфов и очень желательно себя самого, но и о том, как немедленно помочь одному эльфу из всех — его отцу.

Лиэн ускорил шаг и услышал впереди крик меча.

Он рванулся к падающему лорду так, как не бежал даже от лучниц Иссианы. Теперь уже все равно, увидит ли отец его лицо или то, что вместо него теперь.

— Ты кто? — успел спросить Даагон прежде, чем потерял сознание.

* * *

Отряд во главе с Тиаль наверстывал упущенное время. С ними шла Иссиана, несколько ее лучниц и кентавров, а также стражи клана Вереска. Еще несколько воинов встреченных в пути эльфийских родов провожали их до границы — Альянс тихо стягивал войска на тот случай, если гномы откажутся помочь.

А в том, что грядет новая война с Горными Кланами, уже никто не сомневался: ответа на просьбу королевы Иллюмиэль помочь в поисках медведя-оборотня так и не пришло. И при этом гномы не пропустили на свои земли не то что ни одного эльфийского отряда — даже разведчика-одиночки. Каждого, застигнутого при попытке перейти границу, безжалостно убивали — вот о чем говорили во всех лесах и рощах, через которые шел отряд Даагона, лишившийся своего командира.

Эльфы почти не отдыхали, хотя враги, кажется, оставили их в покое. После боя с нежитью в землях Вереска никаких особых неприятностей не было. Разве что большая волчья стая, а то и несколько неотступно сопровождала отряд от самого леса Иссианы.

Странное дело: днем волки держались далеко в стороне, но стоило эльфам остановиться на ночлег, и их тут же брали в кольцо. После нападений, унесших нескольких жизней, Тиаль решила идти по ночам: Луны освещали путь почти так же ясно, как днем, а дожди если и были, то стремительные и почти под утро.

Волки словно этого и добивались: нападения прекратились, но их предостерегающий вой слышался беспрестанно. Не было никаких сомнений: стаю вел оборотень.

— Ох, и надоел же мне этот вой! Вот что ему от нас надо, а, Тинира? — проворчал Сонил, пристроившись на привале рядом с лучницей. — Не мы же прирезали тогда его дружков!

— Отстань, — сонно поморщилась эльфийка. — Давно уже ясно, что среди нас — слуга Мортис. Вот он-то и держит на сворке этого оборотня. Да, будь другом: когда он все же спустит его на нас, не забудь спросить, за что…

О предателе говорили все: портал в лесу Вереска был открыт поразительно точно, да и нежить воспользовалась беспомощностью отряда после предательства Иссианы слишком уж быстро. Причем произошло все это поблизости от ее леса, в котором как раз и был проведен волчий ритуал.

Тинира неприязненно покосилась на дриаду, о чем-то тихо говорившую с Тиаль:

— Еще эта никак не оставит нас в покое! Может, в тот раз она подмешала нам в питье что-то еще, кроме сонного зелья, раз Тиаль позволила ей идти с нами? Слыханное ли дело — простить такое! Зачем Иссиана вообще нам навязалась?

— Как это зачем? — Сонил округлил глаза. — Следить. Не заметила разве, что нежить крутилась именно вокруг ее леса?

— Мне тоже кажется, что дриада давно уже молится не Галлеану, а Мортис, — шепнула лучница, заметив, что к разговору прислушивается юнит Кимерт.

— Вот и сын у нее какой-то странный, — поддакнул Сонил.

— Эй! — нахмурилась лучница. — А вот Лиэна не тронь, понял? Он, между прочем, тебе жизнь спас.

Вор ухмыльнулся:

— А я и забыл… Но ты видела где-нибудь такую странную магию, как у этого парня? Какая-то она… ненормальная!

— Я слышала, его наставником был человек, а все человеческое вредно эльфам. Мне вот куда больше Энрах не нравится, — процедила Тинира. — Скрытный он. И потом страж — а заклинаниями не пользуется. Руны бережет, что ли? Ох, чует мое сердце: стоит нам найти Посох Духа, этот тип перебьет нас всех, чтобы одному остаться в наследниках лорда…

Сонил и Тинира не знали, что в этот момент магессы также пытались вычислить предателя.

— Итак, остаются трое — Кимерт, Сонил и страж Диноэль, — подвела итог Тиаль, как и лорд, прежде исключившая из числа подозреваемых Тиниру, Эосту и Энраха.

— А если вспомнить, кто из них претендует на наследство Даагона, то это точно Сонил, — уточнила дриада. — Остальные двое в отряде оказались случайно, особенно Кимерт. Если бы не его оплошность, то он до сих пор был бы стражем в столице.

Теург возразила:

— Оплошность ли? Ты забыла, что только он из всего отряда находился в зале совета, когда был разрушен Посох Духа? — Она поднялась, услышав совсем близко волчий вой. Однако нападения не последовало, и лагерь вновь погрузился в полудрему, хотя спать днем было и непривычно.

— Очень не нравится мне все это, — покачала головой Тиаль. — Словно затишье перед ураганом — уже неделя без происшествий, если не считать волков.

— Они ведут себя так, словно охраняют оборотня, — задумчиво произнесла Иссиана. — А это значит, он в нашем отряде.

— Почему же тогда твоя магия не смогла его выявить, дриада? Ты же испытывала каждого жезлом. Или снова будешь говорить, что тень Древа растет, а эльфийская магия слабеет? — прищурилась было Тиаль, но вспомнила, что то же самое говорили в каждом лесу.

Иссиана молча подняла листок, упавший с клена, под которым они расположились. Его алые, как волосы Тиаль, кончики были совершенно сухими. Дриады искали гниль в древах, а тем временем рощи стали засыхать — что-то высасывало их соки, и под ногами все чаще слышался шорох сухих листьев и хруст сломанных ветром веток. Дриада, глядя на лист, вытерла слезу, и Тиаль мгновенно оставила закравшиеся было подозрения. Но этой влагой не излечишь Леса…

— Если мы не доберемся до Посоха Духа, наш конец близок, — вздохнула теург. — Только вот боюсь, что нежить не даст. Как же раскрыть оборотня среди нас, если он не выдал себя даже в битве в лесу Вереска? В отряде начинается взаимное недоверие, а нет ничего хуже, когда не можешь доверять товарищу в бою и ждешь удара в спину.

Иссиана приняла последнюю фразу на свой счет.

— Как только лорд вернется, я покину вас, Тиаль, — холодно произнесла она. — Мне нельзя долго без моего дерева.

— Даагона нет слишком долго! — не выдержала теург. — Неужели даже Хоэрин не смог поставить его на ноги? Он же сказал: раны не смертельные.

— Пока еще нет. Но они могут стать смертельными, — тихо сказала дриада. — Могут, если лорд не переборет магию проклятого меча. Боюсь, он не доживет до того дня, когда эльфы найдут Посох Духа. Тогда Альянсу придется сжечь древо Эрсетеа, потому что оно потянется к его сыну, блуждающему корню. А если они его сожгут, твоего мальчика уже ничто не сможет защитить от Древа Смерти. Он перевоплотится.

Тиаль, оперев локти в колени, опустила лоб в сцепленные ладони. Теург клана Гаэтер не может позволить себе плакать. И не может позволить себе ненавидеть.

Эоста тоже не могла спать, хотя мышцы непривычных к длинным походам ног сводило от боли. Пока было светло, девушка плела новую сетку для сферы лорда — лоза быстро пересыхала, ломалась, и эльфийка боялась потерять артефакт.

После боя в лесу Вереска Тиаль не стала забирать у нее сферу. Она окинула пророчицу долгим взглядом и вдруг улыбнулась: «Лорд в тебе не ошибся. Кому попало его кристалл силы не откликнется. Храни его».

Увлеченная работой Эоста вздрогнула, когда веточка, за которой она потянулась, сама прыгнула в ладонь. Подняв глаза, эльфийка встретилась с озабоченным взглядом юнита Кимерта. Воинская доблесть для эльфов не могла искупить запятнанную честь, поэтому с бывшим стражем по-прежнему мало кто желал общаться, и он чувствовал себя в отряде изгоем.

— Эоста, ты не знаешь, когда оборотни спят? — тихо спросил он.

Девушка пожала плечами, сосредоточенно оплетая сферу. Кимерт подал ей новую веточку вместе со следующим вопросом.

— А ты знаешь, что происходит с оборотнем, если он уснет при Большой луне?

— И что же? — Она никогда над этим не задумывалась.

— Он не сможет удержать во сне личину и станет зверем, — ответил Кимерт. — А кто у нас в отряде никогда не спит при Большой?

— Ты думаешь, он среди нас? — нахмурилась пророчица. — Но у оборотней вторая ипостась — не эльфийская.

Юнит пожал плечами:

— Если в Безлуние они теряют силы, то в Двулуние вполне могут обретать дополнительные возможности.

— И потому волки так себя ведут?

Кимерт кивнул.

— Думаю, да. Потому оборотень и вынудил нас идти по ночам, а привал устраивать в полдень, когда солнце высоко. Мы лишь выматываемся, а не отдыхаем в это время в отличие от него. Скоро мы все окончательно обессилим, и отряд можно будет брать голыми руками.

— Ты подозреваешь кого-то конкретного?

— Пока нет. Но я вспомнил: Сонил, Тинира и Энрах всегда попадали в дозоры на время Большой, когда мы шли днем.

— А страж Диноэль?

— О нем ничего не помню. Он какой-то совсем незаметный.

Оба посмотрели на невзрачного эльфа, спавшего, как убитый, в тени дерева. Накинутый плащ укрывал его с головой, защищая от солнечных бликов.

Тут Кимерт заметил, что к ним направляется Энрах, и поспешил убраться от греха подальше: тот бдительно следил, чтобы к пророчице не подходил никто, кроме него.

— О чем тебе шептала эта лиса? — нахмурился страж троп.

Девушка промолчала.

— Почему ты на меня не смотришь, не говоришь со мной? — Энрах присел на корточки, пытаясь заглянуть ей в глаза. — Я ведь тебе не враг, Эоста. Я беспокоюсь за тебя. В отряде есть предатель, он идет с нами от самой столицы.

Ее ресницы дрогнули, но не поднялись.

— И как раз Кимерта я подозреваю в первую очередь, — продолжал Энрах. — Если этот червяк еще раз подойдет к тебе…

— А если ты еще раз подойдешь ко мне, — перебила она, сосредоточившись на лежавшей на коленях сфере, — то я расскажу Тиаль, кто стоял у лорда на груди, когда тот лежал на углях.

Энрах упал на колени, пытаясь взять ее ладони в свои, но Эоста быстро убрала руки за спину.

— Не делай этого, любимая, — жарко зашептал страж троп, умоляюще заглядывая ей в лицо. — Ты же не убийца, Эоста, и не можешь ею стать. Ведь ты чиста как небесный ангел. Я же не знал, что там, под его спиной, какой-то раскаленный меч, а угли лорду не страшны, он и с костра инквизиторов уходил невредимым. Я лишь хотел, чтобы он оставил тебя в покое. Он лишит меня даже той малости, что ты мне позволяла, — просто быть рядом и видеть тебя. Только рядом с тобой я могу стать другим, лучшим, только в тебе мое спасение!

Он умолк, ожидая ее ответа, и услышал:

— Изыди!

Горькие морщины прочертили лицо Энраха, и в его голосе зазвучала мука:

— Не гони меня, Эоста! Ты же не знаешь… не знаешь, что ты для меня значишь с того самого мига, как я в свите лорда подъехал к храму Галлеана близ Элаана. Там была битва, помнишь? Ты стояла над грудами праха, как скорбный ангел, сошедший с небес и увидевший, что на земле все мертвы. Все до единого. И как будто в твоих руках — спасение, но спасать уже некого, ты принесла надежду сердцам, но они мертвы… Это страшно, Эоста, когда ангелам некого спасать. Не лишай меня надежды. Я живу лишь в миг, когда ты смотришь мне в глаза. В этот миг я вижу, что в мире есть что-то еще, кроме ада!

Она молчала, низко опустив голову. Сфера на ее коленях замерцала крохотным огоньком. Энрах поднялся, отошел в сторону, сжав кулаки, и чуть повернул правый, как поворачивают ключ в замке. Сфера погасла, но тут же затлела снова.

Пророчица закрыла огонек руками, прикусив губу. Может быть, это случайное совпадение, но почему ей так захотелось спрятать артефакт лорда подальше от жгучих глаз стража троп? Как и саму себя.

Перестанет ли зло быть злом, если полюбить его?

Девушка отложила артефакт и склонилась над кучей длинных и тонких, как иглы, листьев, чтобы выбрать материал для веревки. А когда выпрямилась вновь, сферы уже не было.

Вскочив, Эоста первым делом отыскала взглядом вора Сонила. Тот все еще шептался с Тинирой, да и вряд ли он успел бы украсть артефакт. Энраха нигде не было видно.

— В путь! — пронеслось над лагерем.

Вскоре отряд уже продолжал поход, и каждый в пути подозрительно косился на соседа.

Так эльфы и шли за Посохом Духа — каждый сам по себе, а волки сопровождали их дружным воем, продиравшим до озноба.

Глава 9. Проклятие меча

Когда Лиэн чувствовал, что начинает терять контроль над собой, он убегал и плелся далеко позади, уверенный — уж след-то меча он точно не потеряет. Когда отца настигал приступ, единорог возвращался за сыном. Охотник приводил полумертвого в чувство и снова исчезал, едва услышав вопрос:

— Кто ты?

Вопрос звучал все реже: лорд начал узнавать Лиэна.

Однажды по сердитому взору единорога охотник понял, что Росинфину смертельно надоела такая чехарда и в следующий раз он принесет его к отцу не в седле, а нанизанным на рог.

— Не сердись, — шепнул ему Лиэн. — Я буду держать себя в руках, обещаю.

И обещание свое выполнил.

— А, это ты, охотник. Вот и опять мы встретились, — придя в себя, загадочно молвил Даагон, озираясь, словно ожидал кого-то другого.

С тех пор Лиэн уже не отходил от лорда. Да и опасно было оставлять его беспомощным: они уже несколько дней слышали довольно близко волчий вой. Впрочем, отец и сын почти не разговаривали — каждый сосредоточился на собственной борьбе.

— Я не всегда был такой развалиной, Лиэн, — зло сказал лорд после очередного падения. — Да и сейчас калекой себя не считаю — в случае чего клинок удержу и левой. И тот меч научусь держать. Мне уже легче переносить это.

Даагон разительно изменился за эти несколько суток: его седина уже не выглядела столь контрастно к еще недавно молодому лицу и ярким глазам — он резко постарел, будто прогорал изнутри дотла.

Каждый раз, прикасаясь к сплетенной воедино боли меча и мага, охотник чувствовал, что клинок — или то, что от него осталось, — словно истончался, но пытается спастись, погасив плавящий его огонь Галлеана. И Лиэн холодел от понимания, почему его отцу становится легче переносить боль: если он привыкал к ней, то магия проклятого меча побеждала. А самое мерзкое — Лиэн знал, что может помочь, но боялся вместо этого убить отца, случайно разрушив щит отшельника, разделившего две его, Лиэна, сущности — родовую магию древа Эрсетеа и силу Древа Смерти.

«Когда ты убиваешь, сын Даагона, — говорил учитель, — то тянешься к тому источнику, чья сущность — смерть, и мой щит трещит. А что будет, если Древо Смерти получит доступ к магии Эрсетеа, к огню творения Галлеана, ты знаешь. Ты и без того не можешь егообуздать, а тогда этот огонь станет воистину смертоносным Черным огнем. В первую очередь поэтому, а вовсе не из-за риска погибнуть тебе нельзя ввязываться в схватки. С каждым убитым тобой, будь это даже нежить, зов Древа будет усиливаться, и когда-нибудь он станет непреодолимым. Ты перевоплотишься полностью и сам не заметишь. Понял теперь, горе мое двойное?»

Когда он любит… это может оказаться смертельно.

Человеческий маг не знал, как совладать с мощью огня Галлеана, унаследованного его остроухим учеником, рожденным под Двумя Лунами. А сам Лиэн не знал тем более. Но не только это останавливало сына Даагона: могло получиться то, что произошло с королевским колоколом.

Когда на Лиэна напал Двойник, охотник, падая, увидел направленный в сердце длинный магический кристалл, впаянный в обод колокола. Лиэн сбил его драконьим ножом, одновременно атакуя демона, — уроки Повелителя Иллюзий он помнил лучше, чем себя. Но результат получился ужасающим, и потом он долго ломал голову, почему. И лишь потом, исследовав поляну, осознал, что с его ударом в колоколе хаотично соединились все возможные магии Невендаара и уничтожили носитель.

Клинок в теле отца сейчас представлял почти такой же враждующий клубок магий. За все время совместного пути Лиэн не смог его расплести — не хватало знаний и самообладания. К тому же он страшился выпустить из запертого наставником сосуда дикую силу огня Галлеана, от которой пока просачивались наружу лишь капли. Да и тех хватит, чтобы убить. Малейшая ошибка — и конец.

Что же спасло отца, когда Алкинор, закаленный в драконьем пламени, приняв удар ножа, вошел потом в его тело? То, что в клинке не было примеси человеческой магии? Или то, что сам лорд — носитель творящего огня?

Потому, когда Лиэн прикасался к потерявшему сознание Даагону, он убирал не его боль, а боль меча и застарелое проклятие Выжженных Земель. Так было безопаснее. Так же Лиэн снимал этот жар Преисподней с губ Эосты, чтобы не сжечь их собственным, незримо плясавшим на кончиках пальцев.

Но если что-то тайное случается слишком часто, то возрастает и риск разоблачения. Настал тот день, когда лорд очнулся чуть раньше, чем это заметил его целитель.

— Так я и думал! — сказал он. — Меня ведь с самого начала не покидало чувство, что ты вовсе не так прост, как хочешь казаться, охотник. Ну-ка, дай мне ладонь.

Вот тут-то Лиэну пришлось собрать всю свою силу воли в кулак, да еще и мгновенно, и не забыв про лицо. Со страху получилось, не иначе. А бежать ему не дали — охотник почувствовал твердый рог Росинфина, ткнувшийся между лопатками, и смешливое, как показалось, фырканье.

Он обреченно протянул отцу ладонь. Шершавые бугристые пальцы лорда коснулись кожи по-особому. Лиэн и сам так умел.

— И что смешного? — Даагон вопросительно поднял бровь.

— Щекотно, — признался охотник.

— И только? — Глаза лорда смотрели пытливо. — Больше ничего не чувствуешь?

Лиэн помотал головой. Он не лгал — подобно улитке, прячущей рога, он втянул в себя все, что возможно. Втянул до самого сердца, не позволив шелохнуться ни искорке, поэтому его ледяная кожа и в самом деле не почувствовала ничего, кроме щекотки.

Лорд отпустил его руку и вздохнул:

— Я готов был поклясться, что в тебе есть огонь Галлеана. Надеялся, что среди нейтралов и диких кланов еще могли уцелеть такие семьи, Альянс еще не всех объединил. Или… — Он с горечью посмотрел на свою изуродованную ладонь. — Или я уже не способен ничего определить? Тогда как ты снимаешь мою боль, Лиэн? Я не заметил, чтобы ты пользовался эликсирами или заклинаниями.

— Я и не исцеляю ее, лорд.

— Лжешь, — поморщился Даагон, и от этого несправедливого обвинения Лиэну стало совсем грустно. Стена между ним и его отцом, который не должен узнать сына, и без того была прочнее, чем щит отшельника Раэрта.

Отпихнув рог Росинфина, охотник коротко пожал плечами и пошел дальше на восток.

— На всякий случай, если мне не показалось… — сказал лорд ему в спину. — Носитель огня Галлеана не должен лгать, охотник. Он может заблуждаться, но если знает истину, то не должен кривить душой.

Единорог обогнал Лиэна и стремительно растаял в лесу лунным бликом: видимо, тоже обиделся.

Охотник опустил рогатину и пошел по следу. Но тут же понял, что попадется лорду, как птица в силок, — следы кружили и петляли. Теперь, если Лиэн покажет, что способен их распутать, у него останется немудреный выбор, когда они вновь встретятся с магом: назвать себя его сыном либо его врагом.

Решив, что Росинфин сам найдет его, если понадобится, Лиэн пошел прямо, не обращая внимания на следы. И ошибся: прошло слишком много времени, а единорог все не появлялся.

* * *

Росинфин и не мог появиться: лорд привязал его к дубу в стороне от тропы, по которой шел отряд, и спокойно ждал, когда охотник найдет его по следу магии огня Галлеана. Если найдет, конечно.

За время ожидания он терял сознание, но ненадолго, судя по мало изменившемуся небу. Это порадовало измученного эльфа: значит, он сможет победить проклятый клинок. А пока не стоит терять времени, раз можно без помех потренироваться, держа меч в левой руке.

Даагон ждал не зря: охотник все-таки пришел!

— И что ты теперь скажешь, Лиэн? — Глава рода Эрсетеа опустил меч. — Опять случайно на меня наткнулся? Как ты нашел в лесу след именно этого единорога? Такое просто невозможно!

— Я шел по следу меча, — невозмутимо ответил охотник, останавливаясь поодаль.

— Меча? — опешил лорд.

Он ожидал совсем другого ответа, и ощутил пустоту разочарования, которую тут же заполнили подозрения — Даагон догадался, о каком мече речь.

— Да, ты видел его в столице, видел его магию, — медленно произнес он. — Так это ты был в храме Солониэль в Запретной роще?

Лиэн промолчал, но ответа тут и не требовалось.

— Значит, именно ты унес его оттуда, — удовлетворенно кивнул лорд. — Зачем же пришел сейчас, если догадался, что попадешься? А ты ведь догадался, правда? Ты же весьма понятливый эльф. Впрочем, может, ты и не эльф вовсе, а раб Бетрезена, прячущийся под личиной моего сородича? Это объяснило бы все загадки. Например, почему рядом со следами непонятной мне магии были следы демона. Но ты не демон. И знаешь, почему?

Лиэн улыбнулся:

— Потому что я — не демон.

— Тебе смешно? Мне тоже. Мою жизнь мог оберегать так трепетно только друид Древа Смерти. Ну, вот я тебя и увидел, темный. Хоэрин ошибался: магия Выжженных Земель тебе оказалась не страшна. Видно, ты что-то новое у богини Мортис. Так зачем тебе понадобился этот меч?

Лиэн дернул плечом.

— Так сильно понадобился, что ты пытаешься вытащить его из меня, — продолжил лорд, делая шаг к Лиэну. Тот непроизвольно отступил назад. — Ага, не хочешь драться, нежить? Пока не можешь рисковать моей жизнью — вдруг она приведет тебя к моему сыну. Не приведет, не надейся! Оборотня близ леса Иссианы убил тоже ты?

Охотник вновь промолчал.

— И волков его прирезал во славу Мортис тоже ты, — не спрашивая, а утверждая, заявил Даагон. — Потому и убил оборотня, что не договорился с ним о жертвах. Оборотни — они такие двуличные! А вот со вторым поладил миром, и, судя по волчьему вою вдали, он продолжает на тебя работать. Караулит отряд, пока ты возишься со мной.

— Идем, лорд, а то мы сильно отстали от твоих людей, — спокойно сказал Лиэн.

Даагон поднял меч.

— Ты не получишь моего сына, друид! Никогда. Пусть он умрет от моей руки, но ваше проклятое Древо Смерти его не получит!

Лиэн вздрогнул и с минуту не отводил глаз. В этот миг Даагону показалось, что на него смотрит безликая маска. Ничего определенного в чертах, никаких чувств. Так смотрела бы бездна, равнодушная ко всему, что в нее падает. И лорд сам увидел себя ее глазами — заострившийся нос, провалившиеся глазницы, измученное лицо в серебристом ореоле коротких волос, слипшихся на лбу от пота.

Маска отвернулась, и наваждение прошло.

Охотник отвязал единорога.

— Идем дальше, лорд.

Даагон перевел взгляд на верного Росинфина и нахмурился. Постоял минуту, а потом убрал меч, проворчав:

— Да, этого я не учел. Мой друг к тебе явно благоволит. Тогда надо еще подумать… — Он забрался в седло. — Может, тень Древа Смерти ослепила даже эти создания и мой единорог тебя не чует, друид? Но мне не хочется в это верить. Потому что тогда конец эльфов совсем близок. Что ж, поехали дальше, там разберемся. Если тебя убить, тут же набегут другие друиды, а к твоей непритязательной физиономии самого обычного эльфа я уже привык. — Он оглянулся. — И чему ты улыбаешься? Ты не можешь убить меня, я отвечаю взаимностью. Что в нашей печальной ситуации смешного?

Охотник благоразумно следовал за единорогом в отдалении — не достать ни мечом, ни магическим ударом, хотя последнего можно не ожидать — сил у лорда явно не хватит.

— Так это ты украл наш королевский колокол? — спросил Даагон. Наконец-то ему представилась возможность услышать из первых уст ответ на загадку! Сзади послышалось невнятное хмыканье. Лорд снова оглянулся: эльф плелся, опустив голову. Покраснел, что ли? Эх, подошел бы он поближе, глядишь, и…

— Скажи, темный, чем тебе колокол-то помешал?

Непреклонное молчание.

— Ну, хорошо, не хочешь о колоколе, давай поговорим о другом, более для тебя интересном. Надо же о чем-то беседовать в пути, а то скучно, — сказал Даагон, кося глазом через плечо: вдруг молчаливый собеседник потеряет осторожность и приблизится настолько, что его можно будет убить, накопив достаточно сил? Верилось в это с трудом, но попытка не… впрочем, поговорки лгут. — Так что собой представляет ваше Древо Смерти?

Так как друид не открыл тайны, лорд сам ему объяснил:

— Я так думаю, начали вы с энта, совсем еще ростка, превращенного Мортис в хуорна, и стали перевоплощать его жертвоприношениями. А тут такая неудача — первый же корень оборвался! Так и плюнули бы. Почему не стали выращивать другое, взамен? Или все-таки начали, и Древо Смерти не одно?

— Оно может быть только одно, лорд, — наконец-то подал голос следовавший за единорогом Лиэн.

— А, ты все-таки здесь, — усмехнулся Даагон. — А я думал, опять сбежал и я говорю уже с Росинфином. Так почему только одно? И подойди ближе, я тебя плохо слышу.

Охотник ответил так же издали, не приблизившись ни на пядь:

— Смерть — одна.

— Несколько пафосно звучит, ты не находишь? Ну, да это вообще вам свойственно. А знаешь, друид, я догадался, почему вы не плюнули на неудачу и не обошлись малыми корнями. Вы сильно ошиблись с выбором первой жертвы. Теперь мой выживший мальчик несет в себе и смерть эльфов, и их спасение. Он способен найти ваше мерзкое Древо, где бы вы его ни прятали, и уничтожить все, без остатка. Если он не трус и сумеет повернуться лицом к смерти. Я прав? Думаю, прав.

Лорд посмотрел через плечо. Охотника позади не было.

— Сбежал-таки. Какие пугливые нынче пошли темные эльфы! — усмехнулся Даагон.

Он долго ехал в одиночестве, и лишь по поведению единорога догадывался, что друид ушел не очень далеко. Но друид ли? Не ошибся ли лорд в очередной раз? Быть может, его четвероногий друг, нашедший ему так недостающего спутника и помощника, куда проницательнее?

Ведь и чутье говорило, что этого охотника можно не опасаться, но лорд разучился доверять чутью, а мысли путались. Он угасал. Умирал, но не решался вызвать в памяти заклинание петли времени из свитка Хоэрина, чтобы спасти всех и — ненадолго, до ритуала разрыва — себя от пытки.

Он хотел еще раз увидеть сына, если тот позволит, и хотел победить меч. Потому что это значило победить Древо Смерти, вынуждавшее Энраха быть таким. Древо можно победить! Ведь сын тоже борется, раз еще не ушел к Древу до конца. Надо помочь ему найти Посох Духа, и тогда все будет хорошо. Тогда свиток Хоэрина не понадобится.

С вершины холма виднелась темная и еще узкая полоса гор на горизонте, а Большая река была уже совсем близко. Ночью лорд собрался привязать себя к седлу единорога, чтобы больше не падать, — Росинфин, если его уговорить, прорвется сквозь волчье кольцо и донесет всадника до своих.

На закате клинок в очередной раз провернулся в ране, и Даагон выдержал эту пытку. Ему хватило сил. Он погасил шевеление меча. Сам.

А чуть погодя меч продернулся в теле с мстительной яростью. И сразу же — еще раз. И еще.

Лорд хрипел и бился на земле в агонии, но в этот раз сознание не покидало его — тот, кто держал меч, не давал уйти в спасительное небытие, наслаждаясь его мукой.

— Росинфин… зови… Тиаль… — хрипел лорд, надеясь, что верный друг услышит.

«Свиток! — вспыхнула мысль, словно вырвался язык пламени из костра, на котором он горел. — Пока в сознании, пока могу…»

Он не смог. Не смог! Сейчас он умрет, и тогда все будет напрасно — все годы борьбы его сына с зовом Древа Смерти, и вот эти муки. Энрах его не убьет — это он знал. Ему это невыгодно. Но выдержит ли Даагон?

Лорд с трудом разглядел чей-то незнакомый лик, склонившийся над ним, — его он уже несколько раз видел, хотя и думал после, что просто бредил: так похож был этот юноша на самого Даагона. Бредил и сейчас, если слышал: «Не умирай! Только не умирай, отец!»

Из простертых к нему рук хлынуло ослепительное сияние солнца, и лорд понял, что все-таки умер, раз ему грезятся ангелы, а значит, читать заклинание петли времени уже поздно.

* * *

За полноводной рекой виднелись горы, и до границы с гномами оставалось дня два пути пешком и значительно меньше — верхом. Тут отряд Тиаль встретился с другими, ожидавшими, когда магессы возведут переправу.

Волки со своим бесконечным воем надоели настолько, что эльфы даже подумывали о крупной облаве, но жаль было тратить силы и стрелы. К тому же они рассчитывали вскоре избавиться от зверей бескровно: не поплывут же волки за ними и через реку.

Эоста разыскала стража троп, бродившего по лесу в отдалении от общего шумного привала.

— Прошу тебя, Энрах. Ты обещал вернуть ее.

Страж троп играл, сферой с трепыхавшимся огоньком, подбрасывая ее на ладони.

— Теперь ты меня молишь, Эоста? Молись лучше Галлеану. Хотя теперь он вряд ли тебя услышит, ведь ты стала, как все, — живой, со своими страстями и маленькими пороками, а не воплощением его божественного идеала. А вот мне ты такой нравишься еще больше. Кстати, ты ведь так ничего и не сказала Тиаль. Неужели я тебе немного дорог?

Девушка закусила губу и отвернулась. Энрах улыбнулся.

— Видишь, любимая, у нас с тобой уже есть одна маленькая тайна на двоих. Даже две. Еще ты побоялась признаться, что потеряла кристалл лорда. Почему?

— Я не потеряла сферу. Ты ее украл.

— Но ты опять же никому не сказала об этом. Значит, я тебе не безразличен. И мне нравится, что теперь ты не отходишь от меня ни на шаг. Я об этом долго мечтал. Да тебе ведь и самой нравится мое общество, только ты боишься в этом признаться. Как мало надо, чтобы привязать двоих друг к другу, правда? Всего лишь тайна и повод для встреч.

— Верни сферу, Энрах.

— Ты же знаешь мое условие: верну, если ты меня поцелуешь. Ты хотела быть безукоризненно чистой, Эоста, а это гордыня. Не надо бояться быть живой.

— Нет.

Обычно пророчица сразу уходила после его предложения, но сейчас Энрах сделал следующий ход:

— Жизнь лорда Даагона за поцелуй — это для тебя большая цена?

— Жизнь? — Девушка остановилась. Огонек в сфере едва мерцал. — Возьми мою жизнь взамен.

— Какие мы щедрые! Чуть что — «возьми мою жизнь», — злобно передразнил ее страж. — Это такая безделица, ее не жалко, как тлю раздавить. А вот за чужую — невинного поцелуя не допросишься. А как же: честь, видите ли, дороже. Да вы все, все до единого не понимаете, чем торгуетесь, чем платите! Что такое жизнь! Сначала пойми, а потом предлагай! Ненавижу!

Он разъярился так, что швырнул сферу в ствол дерева, и она отлетела на ворох листьев почти под ноги. Но, едва Эоста кинулась за ней, страж схватил эльфийку за руку, рывком развернул к себе.

— Не туда бежишь, пророчица. Вот здесь жизнь Даагона, в моей руке. — Он в бешенстве сжал свободную ладонь в кулак. — А теперь посмотри на магическое эхо в этой паршивой стекляшке. Она ведь без жизни лорда ничего не стоит, это привязанный только к его магии артефакт.

Он повернул кулак, еще и еще. Разжал и снова сжал ладонь. Огонек лихорадочно замерцал, заметался, словно крича от невыносимой боли.

— Не делай этого, Энрах! — ужаснулась пророчица, хватая его за руку. — Пожалуйста, не делай!

— Увидела? Так смотри на нее, ангел мой. А я буду длить его муку, пока не получу от тебя то, что хочу.

— Что… — Она отшатнулась, но рука стража держала ее крепко. — Что ты хочешь?

— Душу, Эоста, — криво улыбнулся страж. — И все остальное, что к ней прилагается. А жизнь я возьму потом, когда она станет ненавистна тебе самой и в ней не будет ничего, кроме ужаса и боли. Когда ты не посмеешь предложить ее в оплату даже за жизнь муравья. Когда твоя ничтожная жизнь будет дороже всего на свете только для меня одного. Согласна отдать мне все? И разделить со мной мой ад?

Она перестала вырываться, и в лице появилось спокойствие.

— Ты чудовище, Энрах.

— Знаю. Решай быстрее, он долго не выдержит. А если умрет, Древо Смерти вернет себе первый корень. Сейчас только лорд защищает эльфов от гибели. Другими словами — только твое согласие. Как тебе такая цена, любимая?

Пророчица не задумалась ни на миг:

— Нет!

Странно, но в голосе Энраха звучала горечь:

— Жаль. Вы все его предали. А заодно и самих себя. Кто же еще отдаст душу за эльфийскую землю, если не ты?

Это прозвучало с такой искренней обидой, что девушка чуть улыбнулась:

— Не в твои руки ее отдавать, Энрах.

— Ладно, тогда вот тебе другое предложение: всего один короткий поцелуй, и я навсегда оставлю твоего любимого лорда в покое.

Пророчица покраснела, отвернувшись:

— Он не мой любимый.

— А кто тогда? — Энрах повернул ее лицо к себе и осторожно, чтобы не спугнуть своего растерявшегося ангела, коснулся ее губ.

Сфера лорда ослепительно вспыхнула, ставя решающую точку.

Страж троп неверяще уставился на артефакт.

— Как же ты не вовремя, чтоб тебя! — воскликнул он. Вскинул глаза на изумленную эльфийку, отпустил ее. — Прости, любимая, я тебя ненадолго покину. — И ринулся прочь.

Но не тут-то было. Путь перегородил волк, привлеченный вспышкой. Потом еще один. Серые тени замелькали со всех сторон. Эльфийка охнула.

— Не бойся, Эоста! — Страж стремительно подбежал, схватил ее в охапку и, подсадив на высокую ветку молодого дуба, подтянулся сам — волчьи зубы только щелкнули у пяток. Энрах вытащил кинжал: — Держи, вдруг пригодится, хотя он неудобен для тебя. Посиди пока здесь, я скоро. — Напоследок он провел кончиками пальцев по ее мокрой от слез щеке. — Прости. Я должен…

Оттолкнувшись от ветки, Энрах спрыгнул подальше от набежавших под дерево волков и рванул на запад. Звери, рыча, устремились за ним. Эоста увидела вдалеке багровый сполох, услышала визг и жуткий рев. Потом звуки стали приближаться.

Пророчица спрыгнула наземь и подобрала по-прежнему ровно сиявшую сферу. На дереве от оборотня не укроешься, а кинжалами не защитишься. Забраться обратно она не успела.

* * *

«А еще лучше — научись ее переплавлять… — вспомнились Лиэну слова учителя Раэрта. — Э-э, ну как объяснить дитю леса, что такое плавка металла? Ах, ты знаешь?»

А вот как его дичайшей силой переплавить чудовищный ком враждебных магий — кто бы объяснил, а? Причем немедленно, пока сердце отца еще бьется — все реже и реже, тихими, совсем тихими толчками…

— Не умирай, только не умирай, отец!

Главное — не паниковать.

«Я справлюсь. Обязан справиться. Во имя Галлеана, Солониэль и чуда сотворения».

И Лиэн полностью раскрылся. Распахнул ту половину своей двойной сущности, которая была отделена щитом от Древа Смерти.

Страшная сила отшвырнула его от отца. Юноша ударился о ствол дерева, едва не сломав ребра. С трудом вернув дыхание, поднялся на четвереньки. Над лордом уже стоял багровый монстр с алыми глазами. Обидно. Лиэн не успел полностью освободить отца, совсем немного не хватило… сам виноват. Надо было решиться раньше, надо было быстрее думать.

— Ты! — прорычал демон, вытянув безобразные когти к охотнику. — Наконец-то ты себя выдал, Даагоново отродье! Я знал, что поймаю тебя на этот полудохлый крючок!

Лиэн кинулся на монстра, но тот приставил двуручный меч к горлу лорда и ощерился:

— Стой! Если пошевелишься, я перережу твоему отцу глотку. Теперь, когда я нашел тебя, он мне больше не нужен.

Охотник замер. Рогатина лежала слишком далеко, меч лорда — тоже в стороне, нож — в чехле на поясе.

— Слишком долго я ждал встречи с тобой, чтобы позволить ей быстро закончиться, — снова оскалил клыки демон. — Я знал, что ты рано или поздно придешь к отцу. Тот, кто связан с ним кровью, должен чувствовать его боль. Что же ты так долго позволял мучиться ему, остроухая паскуда?

— Мне очень стыдно за это, — признался эльф. — Тут ты прав, отрыжка Преисподней.

Кажется, Лиэну повезло, что демон попался болтливый. А еще он оказался старым знакомым: тот самый, из Запретной рощи, и, похоже, также Двойник в своем истинном обличье, судя по слабенькому эху атак разума, внешне прикрытому болтливостью. Но до разума Лиэна и он сам-то не всегда достучится, куда уж Двойнику! Да и странный у демона вид для подобного выродка Бетрезена.

— Так почему ты не проявлял себя раньше, гаденыш? — Демон казался недовольным. Видно, он тоже почуял, что с разумом врага что-то не так, и атаковать, собственно, нечего. — Неужто так боялся за свою ничтожную жизнь?

— А как же не бояться? — вздохнул охотник. — Если бы ты видел себя со стороны, то сам бы испугался. Ну, так убивай меня, я жду. Видишь, я совсем безоружен.

Он развел пустые руки, незаметно поманив рогатину.

— Я куда дольше ждал случая, чтобы подарить Алкинор этому седому дураку, — прорычал Проклятый.

— Неслыханная щедрость от демона! — пробормотал Лиэн.

— И у нее есть причины. Ты не мог не узнать тот самый меч, который дракон в насмешку оставил в моей руке в Выжженных Землях. Один меч — против легионов Бетрезена!

Враг не замечал, как рогатина медленно ползет к охотнику, цепляясь корешками и подтягивая себя, точно отсеченная рука. Спасибо Иссиане. Чудо, а не посох!

— А, так ты не только болтливый, но еще и обидчивый? Так отомсти мне, — говорил в это время Лиэн, отвлекая внимание врага. — Иди и возьми мою жизнь. Или ты меня боишься?

Двойник усилил мысленную атаку, стараясь найти брешь в его защите, — это сын Даагона почувствовал по напряженному рычанию врага.

— Бояться такого трусливого сморчка? — с некоторым опозданием ответил раб Бетрезена. — Ну уж нет! Я просто люблю убивать медленно, чтобы успеть сполна насладиться мукой жертвы. Я отомщу всей твоей крови. Она такая ценная! Почему Лазгурон спас в Выжженных Землях тебя, а не меня? Что ему стоило вытащить меня из Преисподней, пока я еще был эльфом? Но он бросил меня на скале как кусок мяса, не нужный никому, кроме демонов!

— Какой бессовестный дракон! — воскликнул Лиэн. — Кстати, он просил передать тебе, если встречу, что сделал для тебя все возможное. Он защитил твою память о жизни, о твоей душе, и даже Бетрезен не смог бы изуродовать тебя до конца, если бы ты сам не захотел забыть все и отдать Повелителю Легионов все, что имеешь.

— Память в Преисподней! Чтобы осознавать и понимать все, что с тобой происходит! — прорычал демон. — Десять лет непрерывной пытки! Принц Ада куда милосерднее. Он дает страждущим оружие для мести. И так сладко, когда это — оружие твоего врага!

Он поставил ногу на грудь лорда — видно, порождению Бездны надоело искать брешь в мысленной броне Лиэна, и она решила перейти к другим способам давления.

Охотник, освободившись от необходимости держать защиту разума, мгновенно сплел иллюзию, скрывшую перемещение ножа в его руку.

— А вот Алкинор я бы тебе не оставил, но меня не спрашивали, — сказал он, сжимая рукоять. — Со стороны Лазгурона это была большая ошибка.

— Я оценил подарок. И даже вернул! — расхохотался демон, чуть отодвинув меч от шеи Даагона.

Лиэн, только и ждавший этого, ударил молнией. Монстра откинуло от лорда. Охотник прыгнул, подобрал рогатину и воткнул рядом с отцом, создавая защитный кокон. Ответный удар едва не убил его, но прошел вскользь, срикошетив от кокона.

— Опять прячешься, трус! — рыкнул раб Бетрезена. — Не поможет! Оглянись.

Лиэн скосил глаз, не выпуская врага из поля зрения, и ему не понравилось, как закачались кроны нескольких ясеней неподалеку, земля под ними вспухала, деревья трещали, ломаясь.

Воспользовавшись тем, что внимание эльфа отвлечено, монстр перепрыгнул кокон. Меч лорда хрустнул под массивной стопой. Демон замахнулся двуручником, но эльф увернулся и скользнул под лапу, пропоров врагу бок ножом. Меч вонзился в ствол, расколов его надвое.

Надо было увести схватку подальше от кокона, чтобы уже приходящий в себя отец не оказался между двумя огнями. И Лиэн побежал в сторону вспухающего на эльфийской земле нарыва. Монстр Бетрезена ринулся следом, изрыгая в спину бегущего труса проклятия. Потом к словам добавился огонь. И откуда он только у Двойника?

Впрочем, для начала демону нужно было понять, которая из мелькающих перед ним спин принадлежит беглецу: уроки Повелителя Иллюзий Лиэн помнил лучше, чем самого себя. Двойнику с ним не справиться.

Охотник бежал, перескакивая через поваленные деревья. Тем временем земля позади лопнула гигантским нарывом, рассыпав огненные брызги, и в разлом ринулся легион Проклятых. Первыми выскочили уродливые трехголовые гончие, изрыгающие пламя.

Дальше, увести их как можно дальше!

Из оружия у Лиэна остался только нож и последняя руна Раэрта — выход из любой схватки, бегство даже от Смерти. Но это был выход лишь для одного. И тогда демоны доберутся до отца — рогатина-то недоделанная, надолго защитной руны не хватит.

Адские гончие быстро разобрались с иллюзорными беглецами и окружали истинного врага. От Проклятых он оторвался… ненадолго.

Охотник остановился, разворачиваясь.

«Ты же помнишь, как резал волков?» — подумал он. И, заглушив вой адских гончих и рев бегущих демонов, его коснулся шепот — тихий и ласковый, как руки матери, которой он никогда не знал:

«Позови меня, и я приду. Я дам тебе силу сокрушить врагов. И больше не будет боли…»

Глава 10. Разорванный круг

Кора деревца была такой гладкой, что рука скользила. Лорд не мог согнуться, словно спина стала стальной. С гибкостью бревна он приподнялся на локте, дотянулся до крестовины обломанных сучьев, поднялся, держась за корявый, но крепкий как железо стволик без веток. И сразу стало не до этого лесного уродца — неподалеку, вокруг черного всхолмья, разгорался пожар. Нарыв Преисподней!

По укорененной в каждом эльфе привычке Даагон призвал защиту Леса. Но, к его изумлению, над разломом закружился водяной вихрь, поднялись клубы пара, и только что вырвавшиеся из раскаленного жерла горгульи разлетелись на куски.

Опомнившись, лорд испытал новое потрясение: боли в спине не было. Совсем. На ее месте осталось какое-то… неудобство, как корка на ссадине, которую невыносимо хотелось содрать.

Чесалось и зудело так, что Даагон решил с минуту не обращать внимания на отблески еще одного пожара далеко за разломом и доносившийся оттуда рев. Если к нему бегут демоны, то он может их подождать и здесь.

Эльф завел руку за спину и нащупал в основании черепа бугор, спускавшийся по шее к лопаткам. Похоже на рукоять меча, прикрытую кожей.

«О Галлеан, ты и правда безумен, наш бог!» — изумился лорд. Что ж, придется себя освежевать, как бы ни было это… неприятно. Главное — он жив и здоров, если не считать правой руки, конечно. Но не надо жадничать.

Лорд сосредоточился и рванул за рукоять, словно доставал меч из ножен. Тот вышел из плоти бескровно, как отпадает корка с зажившей раны. Неприятные ощущения, конечно, были, но боль быстро прошла. Да и разве это боль!

— Так вот ты какой, Алкинор! — снова поразился лорд, когда меч осветился в его руке тончайшей вязью рун.

Клинок восхищал… впрочем, ныне это был не клинок, а сгусток магии, имеющий видимость меча. Твердую, реальную, металлическую на ощупь, с острейшим лезвием, но — видимость. Лорд потряс головой, поняв, что сие выше его понимания.

По световой вспышке за разломом и ответным огненным столбам лорд понял, что там идет сражение, и на слабых еще ногах заторопился на помощь. Силы возвращались с каждым шагом, и вскоре Даагон почти бежал, пока не наткнулся на безобразное тело адской гончей. Все три головы чудовища были почти отделены от тела, выставив на всеобщее обозрение перерезанные горла.

Впереди, саженей на пятьсот, дымилась пустошь с обгорелыми телами гончих, лежащими в круг. «Кажется, я уже видел нечто подобное. Ты силен, друид!» — подумал Даагон.

Битва шла в дальнем конце пустоши — там ревели демоны, окружая кого-то, оставшегося в явном одиночестве. Темный вихрь, мерцающий болотными огнями, метался между ними, ускользая от ударов, но кольцо Проклятых сжималось.

«Глупо вмешиваться, когда дерутся враги», — остановился Даагон.

— Что встал, эльф! — толкнул его кто-то в спину. — За мной!

Незнакомый страж троп вел свой отряд в атаку на демонов, вторгшихся на святую эльфийскую землю.

— Не вмешивайся! — крикнул Даагон вслед бегущим эльфам. — Они схватились с нежитью!

— Разберемся со всеми!

— Но сначала — с демонами, — уточнил стрелок, опускаясь рядом с лордом на колено и натягивая лук. Тетива торжествующе запела.

Алкинор тоже запел в руке Даагона, бросившегося за стражем троп. По его лезвию заструились солнечные блики, вливаясь в ладонь лорда. «Что за… ты-то здесь откуда?» — снова поразился Даагон так горячо знакомой магии Эрсетеа.

С востока мчался единорог, и алые блики выбивались из-под шлема его всадницы, на лету выкрикивающей заклинания воздуха, — демонов скручивало и разрывало мгновенными вихрями. За Тиаль неслись кентавры с лучницами. Воинство Бетрезена развернулось к неожиданной помехе. Теперь они сами оказались в кольце.

В полусотне саженей от них Даагон взмахнул мечом, отбивая огненное заклятье, и Алкинор сработал даже лучше его жезла — слетевшая с лезвия световая волна срезала столб пламени и пошла дальше, ширясь дугой света и рассекая демонов, как масло. Такого маг не ожидал. Счастье, что опередившие его эльфы куда меньше ростом, чем уродливые твари Бетрезена.

Но его световая петля срезала и метавшийся в гуще демонов вихрь. Уцелевшие монстры, уже не обращая внимания на потери в тылу, накинулись на главную цель.

Рев и крики оглушали. Руки лорда слабели — эта битва была ему еще не по силам, и выпущенная световая петля оказалась единственным заклятием, которое он смог сотворить по-настоящему, как раньше. Эльф ушел в глухую оборону от сыпавшихся заклятий и ударов мечей и уже не видел, с кем, собственно, сражается. Перед глазами все расплывалось, их заливал пот.

Где-то сбоку мелькали рог Росинфина и алый блик волос Тиаль. Вот их заслонила массивная шипастая спина. Даагон ударил мечом, но тот соскользнул, как деревяшка и его едва удалось удержать в руке. Черный демон, махнув огромной булавой назад, вышиб из лорда дух.

Даагона подхватил кентавр.

— Залазь-ка на спину, передохни. Только не свались.

Лорд понял, что битва кончилась, по тишине — рев затих, перестали сыпаться заклинания, удары мечей и шипастых хвостов. Он сполз со спины кентавра.

— Ты спас мне жизнь.

— Отвали со своей жизнью, лорд. Ты ее слишком многим должен, — пробурчал тот, выискивая кого-то взглядом. И, видимо, нашел, поскольку умчался, даже не назвав своего имени.

Эльфы уносили раненых и искали погибших на поле брани, укладывая тела под ясени со скрученными сухими листьями и опаленной корой. В центре круга демонов тлели багровые угли, по которым изредка пробегали болотные огоньки чуждой магии. Там даже не стали копаться — обрушили заклинание стихии воды, чтобы погасить всю кучу, а потом развеять. Если бы лорд видел битву в лесу Вереска он бы понял, на что это похоже.

— Ну вот, разобрались со всеми, — подмигнул Даагону давешний лучник. — А ты говорил — не вмешивайся. Ха! Мы тут не посторонние, чтобы просто наблюдать, как страдает Лес от войны врагов на нашей земле.

— Ты мудрее меня, лучник.

«Где же Тиаль?» — оглянулся лорд. Единорога тоже не было видно.

Он нашел ее среди раненых. Дыхание теурга было хриплым, на губах пузырилась пена — алее, чем припорошенные сажей волосы. Рядом сидела Иссиана, и ее жезл был полностью опустошен.

— Ну же, милая, возвращайся! — шептала дриада, гладя руки теурга. Вскинув глаза на Даагона спросила без тени удивления: — Что ж ты так задержался, лорд?

«А ведь мне никто не поверит, почему я так долго догонял их на единороге», — подумал он и спросил вместо ответа:

— Кто остался с отрядом, Иссиана?

— Там много магов под началом архонта Лодиат. Строят мост южнее Речного, у слияния двух рек. Империя нервничает, — она усмехнулась. — Но люди вряд ли помешают нам, если их не попросят гномы.

— Ты только не говори Тиаль, что я прикасался к ней пальцами, хорошо? — попросил он, отворачивая покрывало, закрывавшее тело раненой. — Она мне запретила.

Иссиана улыбнулась:

— Не выдам. С возвращением, Даагон! Вижу, Хоэрин справился с Алкинором?

— Не он. Но я не знаю, кто.

* * *

Выбраться из кольца демонов оказалось неожиданно легко, но только потому, что враги допустили ошибку. Когда магию Лиэна развеял удар световой петли, демоны прозрели. Если бы они тогда обрушили заклинания в одну точку со всех сторон, от охотника не осталось бы ничего, даже пустого места в видимом мире и невидимом, в настоящем и прошлом. Он применил бы последнюю руну, деваться было некуда. Но разъяренные монстры накинулись скопом. Лиэн, естественно, упал от страха. А кто бы не упал? Вот только поднялся он, уже отведя врагам глаза. Теперь демоны ловили целую кучу грязных оборванных магов, похожих, как две капли воды. Ловили и убивали друг друга.

А Лиэн еле выбрался из кольца, протолкавшись между огромными ногами и радуясь удаче: слегка придавили пальцы, помяли шипами ребра, а так ничего, обошлось. Драконий нож тоже не беспомощен!

Тут срочно пришлось возвращать личину бродячего охотника, иначе зарубили бы наседавшие эльфы. Вывалившись из кучи, Лиэн упал, харкая кровью, и едва не был растоптан копытами кентавров.

Кто-то оттащил его в сторону, а потом подобрали и отнесли к раненым. Их было много, и целительниц на всех не хватало, как и зелий. Быстренько затворив ему кровь на рваных ранах, эльфийки занялись другими пострадавшими, и Лиэну удалось незаметно уйти. Отползти, если быть точным. Так и дополз до рогатины.

Она ждала его на месте, белея среди мокрых и черных от копоти деревьев. Тонкие невидимые нити, поддерживая заклинание лорда силой посоха, тянулись от ее рогов к водяной воронке, до сих пор висевшей над разломом и не давшей вырваться ничему, кроме выдыхаемой Преисподней сажи.

— Спасибо, — поблагодарил Лиэн помощницу. — Вот что значит склеить два заклинания! У нас с тобой получилось.

Охотник выдернул рогатину, и вода ухнула в разлом. В эту дыру демоны уже не полезут, но она не зарастет бесследно, оставив на эльфийской земле еще один шрам.

Опираясь на рогатину, — ладошка на конце обиженно сомкнула корни в твердый клюв, — охотник заковылял на восток, в обход места случившейся битвы. Он шел, хромая и покашливая в кулак, и на коже оставались розовые капли. Ребра ему помяли сильно, тут и драконий нож не защитил. Зато за отца можно уже не бояться, значит, оно того стоило. Мерзкий демон был прав: что же ты медлил, сволочь? Почему допустил столько дней и ночей его непрерывной муки?!

Лиэн боялся открыть себя, и страх пришел за ним. Такой, как никогда прежде.

Теперь шепот касался его неотступно. Стоит ему ответить на зов хотя бы раз, Древо найдет его.

Да, до сих пор Лиэну удавалось молчать. Даже в храме богини, даже когда совершал ритуальный круг — это же еще не ритуал, если он не подкреплен заклинаниями. Не ритуал же? Ведь нет? Лиэн не знал. Но то, что он нес в себе, знало — да.

Он взял от Смерти — уже дважды, и Смерть взяла от него.

Голос шумел в ушах даже во время битвы с демонами. А сейчас, когда Лиэн брел по предрассветному, странно пустому лесу, ничто не мешало этому шепоту обволакивать сознание, туманя глаза:

«Приди ко мне, и боли больше не будет…»

И второй голос — не шепот, а стон. Неразумный, бессловесный, сосущий — он звал беззвучно, впивался в сердце, тянул к себе:

«Откликнись, где ты? Мне плохо, плохо, плохо, мне мало, мало! Вернись!»

Охотнику уже казалось, что под ногами перестали шуршать листья рощи и он идет по мягкому черному грунту, по пепельной земле Алкмаара. А зовущий, жаждущий стон все ближе и ближе. И уже не понятно, кто жаждет — он или Древо? Кто зовет — Древо или он?

«Иди ко мне! Мне плохо, плохо…»

«Нет! — сказал Лиэн. — Ты меня не получишь».

Он остановился, опершись на рогатину. Пот лился по спине. Рука словно вросла в древко, а древко вросло в землю.

«Оно поглотит меня. Рано или поздно поглотит. Говорил же учитель, не встревать в драки».

Что-то сверкнуло, ударив в глаза, и Лиэну пришлось долго возвращать ушедшее по иной дороге сознание, чтобы понять, где он и кто перед ним.

Тропу перегородил единорог лорда. Не просто перегородил, а встал, перебирая копытами, угрожающе опустив голову и нацелив рог прямо в сердце охотника.

«Почуял, наконец, темного, — пришла в голову горькая мысль. — Ты ведь лжец, Лиэн. Трус и лжец. Ты обманываешь всех. Какой из тебя носитель огня Галлеана? Огонь не светит в жирной куче дерьма. Ты даже Последнюю Руну боишься вызвать по-настоящему».

— Пойми, Росинфин, я должен идти один, — прошептал эльф, и голос его прозвучал как тихий скрип сухой ветки. В груди пылала жгучая боль. — Одного меня гномы пропустят, они ко мне привыкли… — Он закашлялся, вытер кровь с губ и через силу продолжал:

— Гномы помогут мне найти в горах этого медведя-оборотня, и мы вытрясем из него, где искать Посох Духа. Я вернусь, передам знание эльфам, и войны с Горными Кланами не будет. Пропусти меня, Росинфин!

Из-за деревьев выступили еще единороги, словно соткались из жемчужного предрассветного неба. Их светящиеся рога тоже направлены были на Лиэна.

Он беспомощно огляделся. Третий круг охватил его. Первыми были волки, потом — адские гончие, теперь — единороги.

Третий жертвенный круг во славу Мортис. После этого — Древо.

Рука сжала нож.

«Позови, и я приду, и сокрушу наших врагов», — утешал, гладил его сжавшееся сердце шепот, как мать гладит испуганное дитя.

Он не ответил. И даже его руки не ответили.

Лиэн наклонился и положил на землю нож вместе с посохом. Но выпрямиться уже не смог — сломанные ребра вонзились в легкие. Он упал на колени, медленно прохрипел с длинными паузами, цедя слова:

— Ты прав, Росинфин… меня нельзя… допускать к Посоху Духа. Нельзя касаться его. Я нечист. Моя жизнь — ваша. Берите, раз пришло время… последней руны… Древо Смерти меня не получит. Я готов.

Росинфин фыркнул, повернулся боком, так что грива взвилась облаком, и тоже подогнул передние ноги. Остальные единороги вместе с этим движением словно растаяли — отступили обратно в лес.

Охотник еле забрался в седло, и скакун вернул его туда, откуда раненый сбежал по привычке не ввязываться в драки без серьезной причины. У него было оправдание — завет учителя: «Не лезь в герои».

Вот так он и петлял в пути на восток. Дорога к Посоху Духа не бывает такой же прямой, как дорога в ад.

* * *

Когда касаешься любимой женщины, трудно держать себя в руках, а в одной руке удержать и вовсе невозможно. Глаза Тиаль открылись, и Даагон тут же завел руки за спину. Они тут ни при чем, особенно левая.

— Не прячь руки, как нашкодивший мальчишка, лорд. Я уже видела, что с ними…

— Молчи, Тиаль. Тебе пока нельзя говорить. Но можно поцеловать меня.

Она слабо улыбнулась:

— Я была не права, Даагон, и едва тебя не потеряла. Зато потеряла тридцать лет счастья быть с тобой.

— Я всегда был с тобой.

Он так долго ждал этих слов. И так обидно, что тут слишком много народу. Ну просто все собрались посмотреть на примирение клана Гаэтер с родом Эрсетеа! Вот и еще один прибыл, на белом единороге.

Росинфин доставил его, как несут полную чашу, чтобы не расплескать ни капли, — руки седока свешивались по обе стороны от шеи единорога, голова моталась где-то сбоку, тычась в гриву, и непонятно, каким чудом он вообще держался в седле с притороченной рогатиной.

Вот ее лорд узнал сразу.

— Я сейчас вернусь, — сказал он Тиаль, подняв меч.

Эльфа уже сняли с седла. Выяснили, что кто-то видел его в бою с демонами, а вот с кем он после этого дрался до изнеможения, можно было узнать только от него самого. Но эльф самым беззастенчивым образом спал.

Даагон отогнал целительниц — нечего на друида зелье переводить — и стоял над Лиэном в раздумье. В прорехах окровавленных лохмотьев, оставшихся от одежды охотника, он заметил багровые пятна — недавние раны, уже затворенные эльфийками.

Лорд сразу понял, зачем темному понадобилась волчья кровь, — она и течет сейчас в его жилах. Вампиры иначе не могут прикинуться живыми. А впереди — большая волчья стая с оборотнем во главе, сопровождающая отряд, — постоянная подпитка Ловко придумано! Понятно и то, зачем друиду охотничья рогатина, какой оборотень согласится без драки дать темному кровь стаи?

Так что же лучше — сразу отрубить врагу голову или разбудить, дабы не марать воинскую честь? Но ведь если разбудишь, то этот маг тут такое устроит — хоть демонов вызывай на подмогу! Что мертвому какие-то раны? Ишь, еще и улыбается во сне: мол, ничего ты со мной, лорд, не сделаешь, совести не хватит. А если хватит?

Честь — она для живых, а не для нежити. Честь — это чистота, а имя темным — нечисть. Но тем и отличаются живые от нечисти, что блюдут свою честь даже перед врагом.

Впрочем, не только эти размышления останавливали руку лорда. Он вдруг с ужасом понял: несмотря ни на что, этот охотник, этот лютый враг ему… нравится!

Лорда прошиб пот: неужели Древо Смерти уже имеет такую власть над его волей, что рука не поднимается убить друида? Что же еще может стать причинойтакой жуткой для него, воина, нерешительности?

Пока он сомневался, отгоняя мешавшего раздумьям единорога, настырно лезшего под руку с мечом, налетела разъяренная Иссиана:

— Прочь!

Она оттолкнула лорда и заслонила спящего, сверкая глазищами. В руке — магический жезл наизготовку.

— Убирайся! — прошипела дриада.

— Что с тобой, Иссиана? — удивился Даагон.

— Не смей его трогать!

— Да ты даже не знаешь, кто это и как он опасен.

— Это ты не знаешь, Даагон! А я знаю прекрасно. Прочь от моего сына!

— Что-о?! Но… — он чуть не спросил: «Откуда?», но мысленно заехал себе кулаком в скулу — «Идиот!», и вопрос отпал.

Иссиана, по-прежнему в позе раскинувшей крылья птицы, защищающей птенца от ястреба, повторила, цедя слова сквозь зубы:

— Он. Мой. Сын. Убирайся, лорд!

Даагон отошел и сел под дерево, положив меч. Потом обхватил лоб ладонью и остро пожалел, что у него уже нет второй подпорки: неожиданно закружилась голова. Он ничего не понимал.

— Его имя Лиэн, — смягчилась дриада, опуская руки.

— Знаю, мы с ним знакомы.

И лорд рассказал ей все. Почти все. Кроме того, что касалось Энраха.

Иссиана слушала, улыбаясь, но не забывая при этом об эликсирах для раненого. Она-то сразу поняла, что только Лес смог погрузить своего упрямого сына в такой целительный сон.

— Ты еще не видел боя в лесу Вереска, лорд. Мой мальчик там из нежити целый курган пепла насыпал!

— Он? Вот этот… — Даагон хотел сказать «друид», но вовремя прикусил язык.

«Для отвода глаз темный и не то сделает, — решил лорд. — Что для Мортис горстка мертвецов, если Древо Смерти приведет к ней всех эльфов?»

— Иссиана, прости за вопрос… — не выдержал лорд.

Но она даже не дала его задать:

— Знаю, ты спросишь, откуда у меня вдруг взялся сын. Не скажу. И откуда в нем сила, тоже.

— Но что это за сила, Иссиана? Какая-то чуждая нам магия…

— Его учили человеческий маг и гномы. Но не эльфы.

— А! — Лорд подумал и добавил: — О!

Больше слов у него не было.

— Именно потому, лорд, ты должен взять его в свой отряд. Он поможет вам пройти в горы. Думаю, не стоит говорить, что он должен вернуться живым?

«Живым? Мертвец?» — едва сдержался Даагон. И обреченно кивнул:

— Да, Иссиана. Не стоит…

Теперь он и пылинке не позволит упасть на этого друида, чтоб его демоны порвали. Кстати, почему они вовремя этого не сделали? Ведь обязаны были! Как эта видимость эльфа выбралась от них? Все-таки ни на что хорошее твари Бетрезена не способны, ни на одно по-настоящему доброе дело. Все придется делать самому!

Лорд посмотрел на единорога, топтавшегося рядом с Лиэном, безмятежно спящим, словно младенец на руках матери, которой можно полностью довериться. Росинфин бдительно посматривал по сторонам. «Вот еще один… изменник. Променял меня на темного! Слепнет даже Лес!»

Дриада коснулась его культи.

— Мы можем это исправить, Даагон.

— Спасибо, Иссиана. Это долго, а времени нет. Обойдусь и так. Уж как-нибудь меч удержу.

— А жезл мага? — нахмурилась она.

— Это и есть теперь мой жезл.

Он его выстрадал.

Лорд поднялся: пора было отправляться. И первым делом — вернуть себе украденного из-под носа единорога. «Колокол украл, Алкинор стащил, Росинфина увел… Клан воров обзавидуется! Свяжу, как только отъедем».

— Помоги тебе Галлеан, лорд Даагон, — тихо прошептала дриада.

Но он все-таки услышал и вздрогнул. Она его тоже связала, и чем это кончилось?

— Все мы — воды одной реки, — ответил Даагон словами древней саги.

«Только река эта становится слишком грязной», — подумалось ему.

Лорд был разочарован: Иссиана как чувствовала, что его словам можно верить не до конца, и решила сопровождать отряд до границы. Дескать, ее сын жутко ранен, и ему требуется помощь. Как будто Тиаль она не требуется! И все же теург осталась — она уже не могла сопровождать лорда. Магия эльфов слабела с каждым упущенным днем.

— Вот, Росинфин, какая беда, — шептал себе под нос Даагон, стараясь не сильно опережать отстающую группу эльфов на кентаврах. — Не хватило мне духу отрубить ему голову. Было же время, пока дриада не прибежала! Но дух эльфов ослабел, а мой — тем более. Я же связан с сыном, и его зараженная Древом кровь в первую очередь отравляет именно мои дух и разум. Как же нам быть? Я не могу позволить друиду добраться до Энраха!

Он оглянулся, придержав единорога. Иссиана и Лиэн следовали далеко позади, и дриада что-то сердито внушала сыну, хмуря брови. Несшие их кентавры ржали от души: видно, в выражениях эльфийка не стеснялась. Лиэн смущенно улыбался. Еще бы ему не улыбаться — все шло по его темному плану! Мамочка ему даже доспехи раздобыла и плащ справила, а то от прежней одежды одни лохмотья остались. Впрочем, оружие охотник так и не взял; на поясе — тот же невзрачный нож, в руке — уродливая рогатина. Послушать бы, о чем они говорят!

Так как Даагон на стремительном единороге то и дело вырывался вперед, именно он и наткнулся первым на следы боя поблизости от реки. Вокруг было пустынно, лишь от пепельных проплешин между уцелевшими деревьями вился дымок. Воды реки тоже, казалось, посерели.

«Похоже, темный останется без подпитки звериной кровью», — не без злорадства подумал лорд: вместе с порождениями Мортис тут полег и волк-оборотень — его полурассыпавшийся остов он обнаружил среди оплывших кучек праха. Ветер уже сдувал пепел Алкмаара, засыпал яркими листьями, закрывая раны на эльфийской земле.

Впрочем, мост все еще висел над водами реки, как хрустальная радуга, — маги не позволили нежити пройти по нему и оставили для отставших товарищей.

Передав группу следовавших за ним эльфов Иссиане, лорд на единороге во весь дух помчался вперед. Он не мог ждать. Ему надо было немедленно узнать, выжил ли сын после битвы у реки. А если нет? Если все было напрасно? Что ж, если Энрах достался нежити, свиток Хоэрина сумеет стереть во временах сына Даагона — первый корень, возвратившийся к Древу Смерти.

Часть 3 ПОСОХ ДУХА

Глава 11. Ответ Горных Кланов

Они шли на восток, и дороги каждого расходились, перехлестывались, сходились, пока не сплелись в один путь, как волокла крепчайшего каната, как полосы раскаленного металла при ковке булата.

Все чаще на этом пути попадались обломанные сухие ветки со скрученными бурыми листьями, все тусклее казался цвет кленовых и ясеневых рощ. Лес умирал, магия иссякала, и было понятно: эльфы не успеют обрести Посох Духа.

Ближе к горам земля рвалась складками, узкие каменистые гребни рассекали лесной покров, словно шрамы от гигантских когтей. Когда студеный порыв ветра долетал с востока, на листьях оседал иней — то, не прекращаясь ни на миг, шла тихая война границ.

У подошвы горы и в долине реки, струившей ледяные воды, сверкали на солнце секиры гномьих заслонов — Горные Кланы все-таки ответили королеве Иллюмиэль. И то, что их отряды оказались именно здесь, в такой близости от имперского форта Речной, говорило, что Империя людей поддержит гномов в атаке. А дальше они сомнут эльфийский Альянс, ударив по новой столице с двух сторон. Самые худшие ожидания сбылись: слабостью Альянса воспользовались.

Лорд издалека увидел группу магесс на возвышенности и понял, что не успеет узнать о судьбе сына. Даже это может подождать: архонты и теурги открывали портал для переброски отрядов. А тогда гномы немедленно пойдут в атаку, не дав противнику развернуть войска. И закат эльфов Невендаара будет кровавым.

Даже единорог не успеет опередить архонтов — у него нет крыльев. И Даагон сделал то, за что в иной ситуации убил бы сам себя в праведном гневе, не дожидаясь королевского суда: направил острие Алкинора в центр забрезживших слабым сиянием контуров портала. Вырвавшееся из колдовского меча копье света разрушило чары, и Даагон даже думать не хотел, какое эхо породил его удар по ту сторону намеченного перехода. А потому, когда Росинфин принес его пред очи магесс, он ожидал чего угодно, только не торжествующего возгласа теурга диких кланов:

— Спасибо, лорд Даагон! Хоть кто-то их остановил!

— Кто-то? — обрушилась на нее архонт Лодиат. — Только такой же сумасшедший, как и ты! Сейчас гномы поймут, что подмоги нам не будет, и их уже никто не остановит!

— Лодиат, подожди. Это же немедленная война!

— Другого выхода нет, Даагон. Нас тут сущая горстка, а на помощь к гномам вот-вот подойдут имперские войска. В Речном форте уже готовы к отплытию их корабли. Этого ты, что ли, хочешь?

— У меня есть, что предложить гномам. Дай мне один час.

— Что ты можешь им дать, чего еще не предлагала королева? Они ведь даже от рудника Эл'Шаэт отказались. Сказали, что сами возьмут то, что принадлежит им по праву гор, когда эльфы исчезнут с лица земли.

— Полчаса, Лодиат. Прошу!

И высшая магесса позволила. Полчаса, действительно, ничего не решали.

Отпустив единорога, безоружный Даагон в одиночку вышел к отрядам гномов. В двухстах саженях от заслона раздался предупредительный окрик:

— Стой!

— Я — лорд Даагон из рода Эрсетеа! — взлетел над долиной зычный голос высшего эльфа. — Мне нужно увидеть вашего командира!

Из рядов бородатых гномов, похожих на массивные валуны — о Галлеан, как же все-таки они некрасивы! — протолкался один в латах, украшенных несколько богаче, чем у первого ряда гномьей пехоты, а в остальном ничем от них не отличавшийся. Шлем, низко надвинутый на глаза-щелочки, да нос, торчавший в густой поросли лица как базальтовая глыба, — вот и все достопримечательности.

— А с моим топором ты не хочешь повидаться? — Он потряс внушавшим уважение оружием. — На кой ляд тебе наш командир?

— Я посланник королевы эльфийского Альянса.

Даагон искренне понадеялся, что Иллюмиэль простит ему это наглое присвоение полномочий, да еще и без верительных грамот. Впрочем, одна у него была, но королева еще о ней не знала. А архонт Лодиат дала ему дозволение попытаться — уже хоть что-то.

Ветеран — а Даагон сразу понял, что ранг воина не ниже, — оглядел посланника с ног до головы, красноречиво задержав взгляд на его изуродованной правой руке.

— Проваливай, калека! — сказал он. — Поживи еще чуток, скоро все равно сдохнешь. Мы таких посланников каждый день отлавливаем как блох, убивать надоело. Оборотня им, видите ли, надо. Знаем мы, каких оборотней вы тут вынюхиваете.

— Пока у меня к вам другое дело, ветеран. Мне поручено передать Горным Кланам давно потерянную вами ценность, канувшую в бездну времен и недавно возвращенную эльфами.

Гном в раздумье почесал нос и демонстративно сплюнул:

— Видать, это такая безделица, что нам и искать ее недосуг было.

— Значит, ты позволяешь эльфам оставить ее себе? — с радостью воскликнул Даагон и низко поклонился, прижав руку к сердцу. — Благодарю тебя, воин! Не назовешь ли ты мне свое имя, чтобы оно на века осталось в памяти всех эльфов символом щедрости. Я передам королеве Иллюмиэль, что гномы великодушно подарили нам право владения… мечом Алкинор.

Гном разинул рот. Полюбовавшись на него несколько мгновений, лорд не спеша отправился восвояси.

— Стой! Эй, ты, как тебя там! — Воздух вернулся в грудь гнома в таком количестве, что вопль оглушил. — Стой, лорд! Сейчас будет тебе командир! Перед тобой он, то есть я. Гра'кхор мое имя.

— Тогда, доблестный Гра'кхор, прими приглашение архонтов взглянуть на меч и удостовериться, что найден именно Алкинор. Я вижу, ты хорошо осведомлен в высшей магии, чтобы оценить подлинность древнего клинка, — чуть улыбнулся Даагон.

— И маг будет! — решительно сказал, как отрубил, воин. — Жди здесь, лорд.

Это была маленькая месть гнома за эльфийское высокомерие: ждать пришлось очень долго. Даагон стоял под устремленными на него враждебными взглядами, как изваяние. Ветер теребил его короткие седые волосы и стягом развевал за спиной плащ с гербом дома Эрсетеа. Хотя от гор тянуло стылостью вечной зимы, изрядно припекало солнце, а шея лорда основательно затекла по причине гордо поднятой головы. Но он не шелохнулся. Пусть извечные противники оценят выдержку эльфов. Пусть знают, что даже если во всем Невендааре останется лишь один эльф, он будет стоять несокрушимо, до конца. «Понятно я вам объясняю, дети бога Вотана?» — усмехался лорд про себя.

Было лишь слегка обидно: за это время он давно бы уже узнал о судьбе сына и других наследников, половину пути одолевших без его родительской опеки. Жива ли нежная Эоста, похожая на весну, неведомую в Невендааре, или эта его прекрасная мечта о дочери — погибла? А из нее получилась бы сильнейшая Дева Огня, чье благословение сделало бы армии эльфов неуязвимыми.

Наконец из гномьих рядов выдвинулась весьма торжественная процессия. Возглавлял ее седовласый воин с черной бородой, в которой тоже виднелись белые пряди. По секире с богатой отделкой Даагон понял, что перед ним мастер рун. С ним было еще двое, заросших до бровей седыми бородами и похожих на магов-отшельников, и уже знакомый лорду командир.

— Мое имя Харг'аррон, — сказал мастер рун. — Ты принес нам добрую весть, лорд Даагон, а таким вестникам мы рады. Но прежде покажи нам меч.

— И если он окажется фальшивкой, то лучше тебе самому убить себя с его помощью, — добавил один из спутников мага, одетый в опушенную мехом серую мантию, под которой можно было скрыть целый арсенал.

Лорд поднял руку, и по этому оговоренному с Лодиат жесту от отряда эльфов тоже выдвинулась процессия.

«Вот сейчас и решится все», — напрягся Даагон. Он вынул Алкинор из простых деревянных ножен, спешно созданных еще после битвы с демонами, и архонт, бережно приняв его в ладони, протянула гномам. Лучи солнца заиграли на лезвии клинка.

— Это не Алкинор! — Ноздри мага в серой мантии гневно раздулись. — Это… вообще не меч!

— Не торопись, Шигерх. — Мастер рун нежно погладил лезвие клинка, все еще лежавшего на ладонях архонта, и под его пальцами проступала вязь рун. — Это он. Переплавленный и обновленный, но это — тот самый Алкинор, закаленный в драконьем пламени. Что скажешь, мудрейший Ринотар?

Еще один спутник гнома в простой коричневой мантии без доспехов осмотрел клинок, не прикасаясь. Кивнул.

— Это Алкинор. Узнаю в нем изначальную силу бога Вотана. Но клинок перерожден и стал еще лучше. Он принял чистую магию огня, соединив ее с магией наших рун и сокрушающей силой булата. Кто его переплавил, лорд Даагон?

— Не знаю, почтенный Ринотар. Я нашел его уже таким.

— И эльфийский Альянс отдает Алкинор нам? — Глаза из-под нависших бровей гнома блеснули яркими сапфирами.

За этим, вроде бы излишним, вопросом стоял совсем другой: «А знает ли Даагон, что с этим клинком он прошел бы сквозь горы и взял, что ему нужно, не спрашивая гномов?»

Знает. Но Посох Духа не обретают в одиночку.

— Нам ведома сила этого клинка, — ответил лорд. — Эльфы не повернут Алкинор против родивших его гор, и мы возвращаем его с тем, чтобы этот меч никогда не обратился против нас.

— Мы найдем его рукояти руку достойного воина и сердце, ведающее дух истины, — пообещал мастер рун Харг'аррон, не удержавшись, однако, от взгляда на увечье Даагона. — И эта рука не повернет Алкинор против эльфов. В благодарность за возвращение меча Кланы пропустят в горы три отряда по пять эльфов.

— Три? — разочарованно воскликнула Лодиат.

— Полтора десятка эльфов — уже много для нашей земли, — скривился гном в сером. — Больше и не понадобится. Мы нашли следы трех медведей-оборотней в наших горах и определили их территории. Направление покажем, но провожать не будем. Сами доберетесь.

— Эльфы согласны, — быстро сказал Даагон, пока гномы не передумали.

Отшельник Ринотар почтительно взял оружие из протянутых рук архонта и повернул его к солнцу, любуясь.

— Хотел бы я знать, как он это сумел? — бормотал маг. Оторвавшись от клинка, он сказал эльфам: — Если хотите, мы дадим вам проводников к обиталищам оборотней. Но лишь при одном условии: вы найдете нам того, кто переплавил меч. — И он пробуравил Даагона взглядом, словно сапфировыми сверлами.

— Это невозможно, почтенный маг, — попытался образумить его лорд.

— Тогда, как мудро предложил повелитель волков Шигерх, добирайтесь сами в трех направлениях: Сандерхаммера, Грейхелма и Фогфелла. Если вдруг передумаете — дайте знать, и мы придем на помощь вашим поисковым отрядам сразу же, как перед нами предстанет маг, приложивший руку к преображению Алкинора.

Вот так война с гномами была отложена на неопределенный срок. Впрочем, всем было ясно: если эльфы в ближайшее время не обретут священный Посох Духа, перемирие вряд ли затянется.

— Это плохо кончится, Даагон, — тихо сказала архонт на обратном пути. — Ты уже повернул этот клинок против эльфов, разрушив наш портал. Скольких еще бед нам от него ожидать?

* * *

Перед выходом отрядов надо было решить еще одну проблему. Она стояла в первых рядах ожидавших эльфов, и звали ее Иссиана.

— Иссиана, — сразу взял он быка за рога, — гномы пропускают в горы отряд из пяти эльфов, да еще и без проводников. То есть издали понаблюдают, как мы будем умирать в скалах, но помощи не окажут. Поэтому иду я и четверо претендентов. Они, кстати, все живы?

— К сожалению, все. — Дриада скептически оглядела лорда, не сдержавшего счастливую улыбку. — Радуешься, что теперь можно оставить моего сына здесь? Рановато. Как ты, хотелось бы мне знать, пойдешь — без меча, без жезла, без руки? Дети будут с тобой нянчиться в пути, по скалам на горбу тащить? Ты же для них обуза в горах, лорд Даагон!

— Я не беспомощен.

По ее сверкнувшему взгляду Даагон догадался: уж она-то что-нибудь придумает. И, что бы это ни было, оно ему заранее не нравилось.

— Лиэн может стать их проводником, — не уступала дриада.

«Представляю, куда он их заведет», — подумал Даагон. И тут же его осенила отличная идея — как, почти не выходя из дома, определить нужного им в горах оборотня из трех. Именно того, кто поставлен слугами Мортис стражем на пути к эльфийскому Посоху Духа.

Чем ближе он подходил к остаткам своего отряда, тем медленнее становился шаг. Он понял, что не хочет встречаться с сыном.

Не хочет.

Он… боится? Он?!

Голова неожиданно закружилась, словно Даагон был атакован демоном-двойником. Он остановился, издали наблюдая за четверкой наследников, окруженной кентаврами, лучницами Иссианы и незнакомыми эльфами из других отрядов.

Энрах помогал Эосте натянуть тетиву лука. Эльфийка отшатывалась, когда он вроде бы случайно ее касался, но вдруг замерла, не заметив, как рука стража осторожно охватила ее плечо. Даагон проследил, что же ее так отвлекло: к одному из кентавров подошел Лиэн. Тинира набросилась на охотника с бурными приветствиями, потом обняла, как родича. Сонил больше заинтересовался его рогатиной, похоже, пытаясь пощекотать отростки корней на конце древка. «Дети, какие они еще дети!» — почти умилился лорд. Вот только сын подкачал.

Почувствовав его взгляд, страж троп вскинул голову, затем поднялся, и словно струна натянулась между ними. Враждебная, беззвучно стонущая от напряжения. «Если она сейчас лопнет, — похолодел Даагон, — то ударит бешеной змеей по всем вокруг».

Краем глаза он заметил, что Лиэн отобрал у вора рогатину, и отметил почти неуловимое изменение в спокойной позе охотника, означавшее готовность к бою.

Неужели друид почуял? Неужели караулил, кого в первую очередь отыщет лорд, когда вернется, — кого, как не сына? И теперь Даагон сам его выдал. Предал в третий раз.

И тут что-то вспыхнуло, расплавив невидимую, готовую лопнуть струну, — Эоста увидела лорда и подняла над головой сияющее навершие его сгоревшего жезла.

— Ну вот, дети мои… будущие, я к вам вернулся, — сказал Даагон, подойдя, наконец, к наследникам и стараясь не замечать их чуть округлившихся глаз, когда эльфы рассмотрели, что осталось от их прежнего командира. — Гномы дали три ориентира для наших групп, и нам позволено выбрать маршрут первыми.

Идея лорда была простая: проследить, как отреагирует Лиэн на перечисленные направления поиска. По всем статьям друид Древа Смерти должен бы обеспокоиться за своего стража на пути к эльфийскому Посоху. А он не отреагировал никак — то ли самообладание у отродья Мортис было на высоте, то ли горцы узнали не обо всех медведях-оборотнях. Скажем, даже дети бога Вотана не ходят в Дьявольские горы и ведать о происходящем там не могут. А мало ли еще недоступных склонов в обширном горном краю?

Так как эльфы тут же едва не поссорились, выбирая, какому из маршрутов отдать предпочтение, вопрос решили простой жеребьевкой. Эоста вытянула самый ближний путь — к Фогфеллу. Вот тут Лиэн чуть дрогнул, как показалось Даагону, подавив какую-то обеспокоенность. Лорд мысленно возблагодарил Галлеана: друид все-таки себя выдал.

— Дальше со мной идут только четверо претендентов, а остальные ждут здесь приказа военных вождей. — Он покосился на дриаду. — Иссиана, так как Альянс для тебя не указ, ты можешь вернуться в свой лес.

— Верно подмечено, не указ, — улыбнулась дриада с ласковостью потягивающейся кошки, чьи коготки выставлены напоказ. — Не забудь о клятве, лорд. Чужая жизнь не будет засчитана. Девочки и мальчики, отступаем!

Кентавры приняли седоков. Лиэн, положив ладонь на плечо своего рыжего друга-кентавра, еще раз оглядел группу претендентов, на мгновенье задержав взгляд на страже. Только сейчас и лорд заметил, что латы на боку Энраха располосованы, словно мечом, и в прорехе видны повязки.

Отряд Иссианы удалился с гиканьем, смехом и, главное, их любимым друидом. И слава Галлеану! Только вот почему дриада слишком сдалась так легко, не к добру это.

— Страж Энрах, — приказал Даагон, — так как ты часть пути командовал отрядом, тебе и докладывать о происшествиях. Остальные — готовьте снаряжение.

Сонил и Эоста ушли, а лучница продолжала с тоской смотреть вслед исчезнувшей за поворотом группе Иссианы.

— Тинира, ты что-то хочешь сказать?

— Да, лорд, хочу. — Она вздернула подбородок. — Вы с таким увечьем не сможете идти в горы. Энрах — хороший командир, мы справимся и без вас. Если дальше путь могут продолжать только пятеро, то отпускать охотника было ошибкой. Тем более что он, как я слышала, уже бывал в горах и смог бы стать нам проводником.

«Ох уж эти прямолинейные женщины диких кланов!» — вздохнул про себя лорд.

— На будущее: мои приказы не обсуждаются, Тинира. Тот факт, что клан Гаэтер не входит в Альянс, ничего не меняет после того, как ты ударила в колокол. Все. Выполняй приказ.

Едва лучница ушла, не скрывая ярости и беззвучно шевеля губами, лорд спросил Энраха:

— Твоя рана опасна? Выдержишь переход по горам?

Молчание затянулось. Подняв глаза, Даагон не увидел в глазах стража ненависти. Взгляд его был скорее задумчивым, чем враждебным.

— Царапина, лорд. Не помешает.

— Я видел следы битвы у реки. Кто из… наших оказался оборотнем?

Энрах ответил уклончиво:

— Страж Диноэль пропал бесследно, но его не видели среди сражавшихся.

— А Кимерт?

— Погиб достойно, отвлекая нежить от Эосты на себя. Если бы не он, я бы не успел убить оборотня, и она… — Энрах резко отвернулся. — А потом нахлынула орда Мортис.

— Это не последняя схватка, и в горах вам не обойтись без мага.

— Тот парень, Лиэн, неплохой маг. Я видел его работу в лесу Вереска.

«Они издеваются!» — подумал лорд и пожал плечами.

— Возможно, и неплохой. И с гномами знаком, и горы знает, и магией владеет, и будто бы охотник на оборотней… Хотя вообще-то с оборотнем можно и одной стрелой управиться, они эльфам не страшны. Но мне подозрительно, когда для нашего похода находятся слишком идеальные попутчики. Тебе так не кажется?

Энрах не выдержал:

— Я думал, ты будешь говорить со мной о другом, лорд.

— Я говорю о самом важном для меня, страж. О вашей защите. О том, чтобы дойти до Посоха Духа. А наши с тобой недоразумения закончатся после ритуала разрыва.

* * *

На гномьей заставе эльфов встречал уже знакомый Даагону ветеран.

— Так ты, лорд, тоже с ними? — прищурился гном и, получив утвердительный ответ, покачал головой: — Эти четверо пусть проходят, а вот тебя пускать не велено.

— Отряд может состоять из пяти эльфов.

— Не любых. А по правде, так пока любых, кроме тебя.

— Почему? — опешил Даагон.

— Приказ. А тебе велено передать: тот, кто начал переговоры с вранья, на нашу землю не ступит.

Это было уже прямое оскорбление.

— Я требую объяснений, ветеран!

— Требует он! Да кто ты… — Гном стрельнул глазами на эльфов, дружно положивших руки на мечи, и спохватился — негоже унижать командира на глазах подчиненных, если не провоцируешь драку, а драться пока запретили. Поэтому ветеран лишь махнул ручищей в сторону сложенных грудой валунов. — А, ладно, вон туда иди, там и требуй, пока Ринотар еще не ушел. По правде, так это я загнул насчет вранья. Было сказано: кто сокрыл чего-то там. Хотя по мне, разницы никакой.

Лорд уже не слышал, о чем ворчал гном, — он быстрым шагом направился к валунам, где обнаружил ход в землянку, оказавшуюся неожиданно просторной. Посреди квадратного помещения стоял длинный стол с крепкими, как сами гномы, лавками. У стен в стояках развешены топоры, а из одного угла, где виднелись бочки, явственно доносился запах эля.

Перед магом в синей мантии лежал Алкинор, перечеркнувший глубокую трещину в столешнице, — наверняка гномы недавно буянили и не успели починить перед неожиданным визитом командования.

— Садись, лорд, — кивнул отшельник на лавку напротив. — Я слышал, ты блюдешь честь и не опускаешься до низкой лжи, но, видно, у эльфов извращенные понятия о чести. Что заставило тебя сказать, что ты не знаешь, кем был переплавлен Алкинор, если ты был им ранен и нес его в своем теле?

«Вот что ты придумала, Иссиана!» — заскрежетал зубами Даагон.

— Я был им ранен, но не знаю, кто преобразовал и извлек меч, — сказал он.

— Мы же сказали: найдите нам мага, приложившего руку к преображению Алкинора. — Гном снова покосился на культю лорда. — Куда уж яснее говорить, лорд? Поведай мне о клинке, что сочтешь нужным, а там посмотрим, стоит ли нам пропускать тебя. Горы лжи не любят.

Разговор получился тяжелым: древний отшельник оказался чудовищно проницательным, откуда-то (ясно, что от той же предательницы!) осведомленным о магии рода Эрсетеа, и постепенно он вытянул из эльфа некоторые подробности. Особенно его заинтересовал спутник лорда, охотник Лиэн, — гном выспрашивал о его внешности и повадках, как новичок у бывалых охотников, прежде чем идти на незнакомого зверя.

Когда отшельник, наконец, отпустил лорда, выглядел он весьма довольным. Гном не только дозволил Даагону идти дальше, но и внезапно расщедрился.

— Я дам твоему отряду проводника, — заявил он. — Но если что-нибудь с ним случится по твоей вине как командира, спрос будет со всех.

Лорд согласился. И как же он пожалел о своей опрометчивости, когда увидел, кого ему подсунули гномы!

Рядом с эльфами уже стоял Лиэн, опираясь на свою безобразную рогатину, и эта его неуловимая улыбочка, как никогда, показалась Даагону издевательской: мол, ничего ты мне не сделаешь, Даагон, и никуда твой сын от меня не денется.

Самое обидное, что формально глава рода Эрсетеа не имел оснований предъявлять гномам претензий: те вроде бы выполнили все условия — допустили эльфов в горы, указали направление поисков и даже дали проводника. И при этом сделали все, чтобы осложнить жизнь извечных врагов.

* * *

След драконьего ножа на доспехе черноволосого эльфа не оставлял сомнений — демон-двойник в отряде лорда, и никто его не заподозрил! Даже Иссиана не поверила Лиэну, сказав, что проверяла всех жезлом. Только вот магия эльфов уже не та, что раньше, она слабеет. А двойник копирует не только тело жертвы, он прикрывается чужой памятью, имитирует душу, оставаясь при этом демоном, хотя как такое возможно, знает только Книга Тьмы и сам Бетрезен.

Лиэн решил не спускать с отряда глаз и следовать поблизости. Но гномы его не пропустили.

— Почему, Ринотар? Что изменилось? — Охотник рухнул на скамью в землянке, куда его доставили, как врага, заломив руки за спину.

Маг-отшельник, покинувший пещеру ради неординарного события на границе, не торопился возвращаться. Горцы не любили спешку ни в чем — величие седых вершин располагало к такому же характеру. Ринотар отпустил стражу, тщательно осмотрел рогатину, хмыкнул, но его особое мнение мага о посохе затерялось где-то в длинной и белой, как застывший водопад, бороде.

Ринотар пододвинул оружие охотнику, и тот несколько успокоился. Значит, он все-таки не пленник.

— Изменилось многое, друг моего друга, — наконец ответил седой отшельник. — Если будет война между Кланами и Альянсом, в горах тебя попытается убить первый встречный гном только за то, что ты — эльф. Чем эта попытка кончится, мы с тобой оба знаем. — Он поднялся, расправив широченные плечи, и прошелся по землянке, поскрипывая свеженастланными досками, прогибавшимися под его тяжестью. — И главное, Лиэн… Раэрт, мой друг и твой учитель, убит служителями Мортис.

Кулаки охотника, лежавшие на треснувшей столешнице, сжались.

— Когда? — выдохнул он.

— Неделю назад. После этого по соседству пропали еще гномы из тех, кто мог знать тебя и Раэрта. Их тела нашли вчера со следами пыток. Эти смерти теперь навсегда будут связывать с твоим именем, Лиэн, а дети Вотана не хотят умирать за эльфов. Я не смогу защитить тебя от их гнева.

— Это моя вина. Я не успел к эльфийской святыне.

Уже ничего не исправишь. Ничего не вернешь. Никогда уже Лиэн не увидит веселых морщинок вокруг выцветших глаз, не услышит ворчливое: «Тьфу, досталась же мне в ученики дубинушка остроухая, темень лесная! Ты зачем склеил эти два заклинания? Огонь и лед несовместимы! Ах, вода тебе понадобилась, изобретатель. Ты посмотри, какую парилку тут устроил — медведь от ужаса ревет! А заклинание Ринотара уже забыл? Бери ведра и марш к роднику, лентяй».

Они мертвы по его вине — человек, заменивший ему отца, и гномы, принимавшие его как друга. Если бы он быстрее добрался до столицы и Посоха Духа! Ринотар прав: горы не прощают ошибок. Единственный дом, который он знал, — разрушен, и со смертью учителя оборвалась непрочная связь между его учеником и гномами.

Отшельник сел рядом, ощутимо продавив скамью.

— Вотан знает, как случилось, что я скорблю о человеке вместе с тобой, эльф. Если ты хочешь забрать его вещи, то дойти до пещеры сможешь только со своими. Гномы не тронут ваши отряды, таков приказ королевы Ятаа'Халли.

— Зачем мне его вещи? — прошептал охотник. — Они не вернут наставника.

— Раэрт завещал, если с ним что-нибудь случится, отдать тебе его посох. Мы не можем исполнить завещание друга гномов, и невыполненный долг тяготит всех нас. А не можем по нелепости: после гибели Раэрта ваш медведь никого не подпускает к его пещере, а лишать верного зверя жизни негоже. Может, ты с ним договоришься? Это по пути в Фогфелл, много времени не займет.

Лиэн кивнул, и Ринотар со словами: «Тогда это тебе пригодится», — протянул ему мешочек с рунами, а потом достал из ножен Алкинор и положил на стол. И охотнику показалось, что дух учителя заговорил устами гнома-отшельника:

— Ты выполнил нашу просьбу и разыскал клинок. И пусть ты не донес его десять лет назад, это уже не твоя вина. А теперь рассказывай, как ты его переплавил, остроухий мальчишка. Я сразу понял, что, кроме тебя, у этих эльфийских зазнаек такое сотворить некому.

Глава 12. Ущелье Эха Предков

Ситуация сложилась почти безвыходная. Если друиды Древа Смерти вышли на след Лиэна в горах и добрались до Раэрта, то нападения следовало ожидать поблизости от пещеры учителя, а это, как верно заметил Ринотар, по дороге в Фогфелл. Следовательно, нужно вычислить слугу Мортис, который наверняка не покинул отряд. Хотя, что тут вычислять: из четырех эльфов, за вычетом отца, сына и демона, оставался Сонил. Но посох Лиэна, скрытый под видом рогатины, молчал. Оставалось лишь ждать нападения двойника, если тот догадается, кто спрятан под личиной самого обычного эльфа-охотника, и следить за Энрахом, чтобы вовремя защитить отца — обещал же демон отомстить всей крови Эрсетеа.

Лиэн всей шкурой чувствовал, что двойник изредка пользуется магией разума. Очень слабой, так, чтобы его атак никто не мог заметить, словно Энрах лишь подновлял давно наложенные на лорда заклинания. Но демон не учел, что теперь в отряде шел ученик Повелителя Иллюзий. Впрочем, сын Даагона тоже не мог выдать себя, построив защиту всерьез.

Самое обидное, что нельзя даже предупредить отца: лорд, заподозривший Лиэна в служении Мортис, не поверит ни единому его слову. И ведь он, что греха таить, не так уж сильно заблуждается. Разве не было уже двух ритуальных кругов во славу богини Мортис? Разве не стал Лиэн нежитью уже больше чем наполовину? Разве его магия не отдает тленом Алкмаара уже совсем явственно?

Если вспомнить, что эта разношерстная компания идет за эльфийской святыней, за новым Посохом Духа, то можно посмеяться. Только вот отчего-то не до смеха, более того — хочется зубами скрежетать от бессилия. Да еще постоянное ожидание нападения выматывает до предела…

— Ты что такой скукоженный, Лиэн? — ткнула его в бок Тинира. — Замерз? Переставляй ноги быстрее!

Это была еще одна мелкая неприятность: вечная зима горной страны. Самый лютый мороз и пронизывающий ветер Лиэну не страшны, как и его отцу. Но если лорд вовсю пользовался магией огня, чтобы и самому не замерзнуть, и спутников согреть, то на проводника такая милость не распространялась, и Даагон невозмутимо игнорировал осуждающие взгляды остальных.

Лиэну же надо было следить за собой с особым тщанием. При выборе мерзнуть или выдать остальным свои способности он выбирал первое. Глупо, но сам виноват, раз в свое время сделал неправильный выбор.

Запоздалое раскаяние тоже не прибавляло крепости духа. Лиэн думал — а что было бы, если б он сразу открылся отцу? И приходил к выводу, что этот путь был бы еще неправильнее: лорд же сказал, что лучше убьет такого сына своими руками. А умирать сейчас ему никак нельзя.

Хорошо еще, что пока отряд шел по торному пути: торговому тракту в Империю от Альбы. На ночлег эльфы устроились в тепле, на постоялом дворе, где сразу поднялись в отведенные им комнаты, провожаемые враждебными взглядами гномов. По счастью, в драку никто не полез, хотя еду им за малым не кинули через порог, точно имперским собакам. Никто не удивился, когда Даагон приказал выступать еще до рассвета.

Через сутки эльфы свернули с тракта и углубились в дикие места. Чем ближе был заброшенный после последней войны гномов Фогфелл, тем уже становились тропы, то и дело перекрываемые глубокими снежными заносами. Наконец они и вовсе исчезли, равно как и признаки жилья. Только иногда на скалах можно было увидеть сторожевые «птичьи гнезда», недоступные путникам. Вход в них, как знал Лиэн, был только изнутри гор.

Лорд разрешил отдых с восходом Большой, когда яркий, но призрачный свет Лун делал путь невозможным, удваивая тени скал, рождая иллюзорные трещины или, наоборот, накидывая мерцающую вуаль над провалом. Каждый шаг мог привести к обрыву, замаскированному лунным сиянием, отражавшимся от снегов.

Ночью Лиэн не узнавал ставших родными гор: на освещенных двойным светом склонах возникали сказочные ледяные замки и невиданной красоты снежные сады, которые тут же развеивал ветер, чтобы создать новые.

— Красота-то какая! — Тинира подсела ближе, накинув на Лиэна полу своего подбитого мехом плаща. — Давай согрею, бедолага!

С другого бока тут же очутился вор, тоже поделившийся плащом. Лорд демонстративно отвернулся.

— Ничего, охотник, с нами не пропадешь, — подмигнул Сонил. — И за что он тебя так невзлюбил?

Лиэн промолчал, но болтливый вор все не унимался:

— Слушай, брат, а откуда ты так хорошо знаешь горы? Гномы же ненавидят нас. Давно ты у них в друзьях?

— Отстань от Лиэна, Сонил! — зашипела лучница. — Видишь, у него зуб на зуб не попадает, а тут еще ты со своими дурацкими вопросами.

Так паршиво Лиэн еще никогда себя не чувствовал. Не из-за того, что лежавшая на его плече рука Сонила могла оказаться рукой слуги Мортис, а из-за того, что носитель огня Галлеана не должен лгать. А он сейчас обманывал всех. Нет, он честно мерз, и губы его наверняка посинели, как и пальцы, но ведь в любой момент мог согреться сам.

Добило его то, что подошедший Энрах тоже протянул свой плащ:

— Держи. Я не замерзну.

— Спасибо, не надо. Сейчас моя стража, я тоже не замерзну. — Лиэн отошел, воткнул рогатину в снег и привалился к древку спиной, словно к стволу крепкого дуба. Все равно уже все знают, что это не простая палка. Его на мгновение окутало зыбкое синеватое сияние. Под этой завесой можно было и согреться.

— Ну и жуть, — передернулась Тинира. — Ты прямо как покойник!

Знала бы она, как близка к истине!

Лиэн расслабился, позволив себе чуть отогреться, и вдруг поймал прищуренный взгляд лорда. Спину покрыла мгновенная испарина: неужели отец почуял магию Галлеана? Но Даагон тут же отвернулся.

Стражу Лиэн нес вместе с лордом, и это было плохо, потому как в остальные часы тоже нельзя спать: дежурили демон с Тинирой, а потом потенциальный слуга Мортис Сонил с Эостой — не оставлять же их без присмотра. Да и Большая, опять же…

И снова лорд во время стражи наблюдал больше за Лиэном, чем за окрестностями, и юноша сильнее, чем от холода, ежился под его взглядом. Но отец молчал, а сын тем более. А может, Даагон прикидывал, когда удобнее прикончить «друида»? Эта мысль и ожидание неминуемой схватки с отцом изматывали Лиэна сильнее всех остальных бед.

На следующий вечер отряд подошел к ущелью Эха Предков. По его дну, сжатому отвесными стенами скал, когда-то протекала речка, ныне навеки замерзшая, и путь был бы довольно ровным даже при Двух Лунах. И все же Лиэн настоял на привале: слишком удобным казалось это место для ловушки.

Нужно быть совсем уж безмозглым покойником, чтобы не понять, что эльф, данный гномами в проводники лорду, и есть тот самый, кого искали друиды в пещере Раэрта. На подобную тупость нежити Лиэн не надеялся: пустые черепа скелетов хорошо соображали, когда это нужно богине Мортис.

Усиливавшийся ветер и тяжелые тучи, висевшие ниже горных вершин, тоже не нравились проводнику.

— Ночью будет буран. Нас может засыпать, — сказал он.

Даагон покосился на него и лишь молча кивнул в знак того, что услышал.

Словно вняв беззвучной просьбе проводника, он отменил расписание караулов, поставив Лиэна с Эостой, а себя — с Сонилом. Это слегка обнадежило охотника: неужели и отец заметил, что вор только притворяется спящим при Большой?

Когда все притихли, укрывшись от вьюги в небольшой пещерке, где лорд осторожно, чтобы не потрескались, нагрел большие камни, Лиэн направился к выходу, сказав пророчице:

— Ты наружу не выходи, я там один справлюсь.

Эоста вздохнула и остановилась в устье пещеры.

С тех пор как охотник увидел ее в Заброшенной роще, эльфийка изменилась — она осунулась, янтарные глаза потускнели, и вряд ли причиной тому были лишь тяготы пути. Ее словно что-то непрестанно грызло изнутри, и Лиэн заметил, что оракул все реже складывает ладони для молитвы Галлеану и быстро их опускает, как будто уже не надеется, что сможет услышать голос Бога.

— Вот и хорошо. Подержи пока мою рогатину, она мне помешает, — сказал он. — Я чуть дальше пройду, отсюда обзор плохой.

Обзор и впрямь был никудышным — начинался буран, и снежная завеса становилась сплошной. Но магия посоха — это все, чем Лиэн мог незаметно помочь Эосте, чтобы снять иссушающее заклятье Выжженных Земель. Завтра демон возобновит его, но это будет завтра.

И опять Лиэн лгал самому себе — он мог помочь раз и навсегда. Так не пора ли плюнуть на главную цель и вмешаться? А там — будь что будет, хоть последняя руна. Потому что нельзя брать воду из реки, чтобы погасить пожар, и при этом делать вид, что не замечаешь тонущего. Нельзя спасти всех, не спасая каждого здесь и сейчас.

Решившись, он повернул назад — следующая стража как раз Энраха. Посох Духа эльфы и без Лиэна добудут, да и Древо Смерти одолеют. Если смогут найти, конечно.

Из пещеры выбивался тусклый свет, и закутанная в плащ пророчица, стоявшая у входа, прижавшись щекой к его посоху, казалась частью заснеженной скалы. Увидев охотника, она встрепенулась:

— Не делай этого, Лиэн.

— Что, Эоста? — недоуменно нахмурился он.

— Что бы ты ни задумал сейчас, не делай этого. У тебя в глазах смерть.

— Я должен…

— У тебя другой долг.

И Лиэн отступил под ее измученным взглядом. Вернувшись к валунам, прикрывавшим устье пещеры, он встал под ревущий ветер, секущий лицо мелкими острыми льдинками, куда ни повернись. Словно бурю направляла рука враждебного гномьего мага. В ее голосе слышался звериный вой, хотя среди густой снежной каши ничего нельзя было разглядеть на расстоянии вытянутой руки.

В душе эльфа царили такие же тьма и ледяная буря. В бою все куда проще, хотя во время атаки тоже не станешь перевязывать раны упавшего друга, а побежишь вперед, на врага, пока можешь. Вот только что делать, когда другой враг бежит рядом и в любой момент может ударить в спину?

«Помни, остроухий: главная задача! — говорил ученику Раэрт. — Пусть тебя назовут подлецом, трусом, предателем — отряхни слова и иди к цели. Есть долг, а есть высший долг, когда обычные наши мерки становятся узкими щелками, куда входит волос, но не весь человек. Или эльф в твоем печальном случае».

Почуяв сзади движение, Лиэн резко развернулся. К нему подходил Энрах, почти невидимый в темноте.

— Я узнал тебя, носящий личину, — глухо сказал страж.

Лиэн сжал нож.

— И я тебя узнал, носящий чужое тело.

— Оно не чужое, но тебе этого не понять. Почему же ты меня не выдал, если узнал? Думал, я не пойму, кто ты? Спрятался под личиной, — усмехнулся страж. — Не поможет: я тебя сразу узнал, еще на границе. И знаешь, как? По защите разума. Такой больше ни у кого нет.

— Зато ты не сможешь меня подменить.

— Личину не смогу, это точно. И даже истинное лицо вряд ли — у тебя их два, две сущности. Эту метку ты тоже личиной не скроешь, сын Даагона. По крайней мере, от таких, как я.

— Чего ты хочешь, Энрах? Драки? Изволь. Илиуйди и оставь отряд в покое.

— На вас всех мне плевать, живите. Но я не оставлю Эосту, а она пойдет до конца.

— Ты ее убиваешь.

Голос стража погрустнел:

— Она сама себя убивает, и я ничего не могу сделать.

— Лжешь! На ней проклятие Выжженных Земель.

— Это все страх любви, дикарь, страх любви и покаяние. Ничего ты не понимаешь в женщинах и проклятиях. Иди, спи, сейчас наша с Тинирой стража. А поединок, если ты не против, отложим на потом. Ты же будешь мстить мне за отца? Кстати, он считает своим сыном меня.

— Я догадался. Ты сам себе отомстишь, Энрах.

* * *

К утру ветер утих; тучи цедили лишь редкие снежинки, но за ночь буран совершенно засыпал ущелье, и свежий снег лежал рыхло — не пройти даже на снегоступах из коры. Продолжить путь можно было только по громоздившимся, как стены, почти отвесным скалам либо потерять неделю на обход через дальний перевал.

— Ночью я слышал волков, а они здесь подчиняются шаману, — предупредил Лиэн. — Если увидите, не убивайте. Не стоит злить горцев.

— Опять волки! — простонал Сонил. — Сколько можно!

— Вот дойдем до медведя-оборотня, будет тебе разнообразие, — «утешила» его Тинира.

— Идем через ущелье, — решил лорд.

Эльфы обвязались веревками, прицепили к обуви шипастые накладки и начали восхождение к уступу, видневшемуся высоко над пропастью. Первым поднимался Лиэн, вбивая в скалу легкие и прочные шипы железного дерева. Чтобы рогатина не мешалась, он укрепил ее за спиной, сделав петлю между крестовиной и вилами и смотав закрепленный на поясе конец веревки.

— И как здесь тяжеленные гномы ходят? — проворчала лучница, добравшись до площадки, откуда вдоль скалы шел уступ, местами сужавшийся до ширины стопы. Ее заклинание ветра очистило горную тропу от снега на много саженей вперед.

— А они тут и не ходят, — ответил Лиэн. — Вокруг Фогфелла заброшенные места, да и сам город разрушен. Те немногие гномы, что остались от жившего тут клана, ходят по тропе в Альбу, а это еще дальше на восток.

— А правда, что у гномов есть железные драконы? — спросил Сонил, вскарабкавшийся последним. С его появлением на небольшом скальном выступе стало совсем тесно.

— Наверняка сказки. Я, по крайней мере, о таком не слышал.

— Жаль. Мне вот интересно: если и вправду есть, то как они летают, железные-то?

— При помощи магии, конечно, — фыркнула Тинира, вытаскивая из колчана пару стрел. — Летают же каменные горгульи, и очень шустро. Вон, как те!

Десяток черных точек, вынырнувших из туч, был еще далеко. Горгульи двигались кругами, высматривая добычу.

Лиэн оглянулся на Энраха. Лицо стража стало… обреченным. Он закрыл спиной Эосту, уже создававшую защиту отряду. Сонил отвязывал веревку.

— Пройду-ка я дальше, лорд, — сказал вор. — Тинире тут даже лук толком не натянуть. Эти твари одним махом скинут нас в пропасть.

— Нет! — не согласился Даагон. — Разбросанную группу труднее защитить.

Тинира все-таки натянула лук, уперев локоть в скалу. Вторую стрелу она зажала в зубах.

— Побереги стрелы, — остановил ее Лиэн, вонзив рогатину в ледяную корку под ногами. Сжатые в клюв корни вошли в скалу, как наконечник копья. — Нас не увидят под пологом невидимости.

— Откуда у тебя заклинание Преисподней, охотник? — прищурился Даагон.

Лиэн промолчал. Не объяснять же сейчас, что невидимость — тоже иллюзия и разновидность магии разума, в коей его учитель — дракон Лазгурон, известный как Повелитель Иллюзий, — мастер высочайшего уровня. Подумаешь, одним подозрением лорда будет больше.

Твари пролетели мимо, но в любой момент могли вернуться, и Лиэну не хотелось бы увидеть, как в случае беды отряд будет драться. Эльфы и без того передвигались по заледенелой каменной кромке почти на руках, цепляясь за трещины и вбитые шипы, ноги их то и дело скользили, и пятки иногда свисали над пропастью.

Уступ, прерываемый мелкими щербинами, расширялся до ширины шага уже через сотню саженей, но это расстояние еще надо было преодолеть. Они как раз прошли самый опасный участок, когда впереди ухнула глыба, проломив широкую выбоину в горной тропе. Следом посыпались камни пополам со снегом и льдом.

Эльфы замерли, прижавшись к скале. Охнул Сонил, которого осколок ударил по оплечью доспеха, но больше никто не пострадал: обвал быстро кончился, сильно повредив тропу. Грохот стих.

— Вижу, не все гномы согласились с королевой Ятаа'Халли пропустить нас, — процедил лорд. — Сначала буран, как нарочно, закрыл ущелье, теперь еще этот обвал, тоже как нельзя вовремя.

— Конечно, среди Горных Кланов сейчас нет согласия, — заметил Лиэн, — но маг не отступил бы, пока не скинул ненавистных эльфов со скалы.

— Или что-то ему помешало, — возразил лорд.

Если не считать приказов, это был первый диалог между отцом и сыном за время пути по Тимории. Какие же наблюдения за время пути сподвигли лорда снизойти до разговора с «друидом»? Лиэн заставил себя не отвлекаться на тоскливые мысли и начал сооружать переход через выбоину, сняв со спины рогатину, — можно ее перебросить через провал, и тогда появится опора под ногами.

И тут вскрикнула Эоста:

— Энрах!

Поврежденный обвалом камень вывернулся из-под ноги стража, и тот повис на одной руке, вцепившись в шип. Второй рукой Энрах вытащил кинжал, перерезал связку с пророчицей и вором и попытался вонзить лезвие в трещину, но заледенелый камень не поддавался, а ноги не находили опоры.

Шип угрожающе затрещал и обломился. Лиэн метнул рогатину, а пока она летела, выхватил нож и вонзил его в уступ. Корни обвили запястье падающего Энраха, после чего страшный рывок сбросил в пропасть и Лиэна — посох был привязан к его поясу, а страж оказался невероятно тяжелым. Теперь двоих держал только драконий шип. Он-то не обломится, а вот камень… Ногой охотник нащупал опору, но поясница-то не железная.

«Ну я и дурак! — Лиэн сцепил зубы, чтобы не ругаться вслух. — Выпускай же когти, бетрезенова сволочь, а то или посох мне сломаешь, или хребет!».

Натяжение веревки ослабло — видимо, Энрах или внял невысказанным словам и зацепился за камни, или сорвался. Лиэн даже посмотреть не мог, что там, внизу, происходит, но криков и шума падения слышно не было.

Он подтянулся и оперся локтем на кромку. Сейчас вытащить нож и вбить повыше. Только бы Энрах в это время не дернул веревку.

— Держись! — крикнул охотник. — Поднимаюсь!

Его взгляд выхватил бледное лицо лорда с помертвевшими глазами. Губы отца шевелились. Но каким заклинанием он может помочь, если ему даже жезл не достать из петли?

Лиэн взобрался на уступ и глянул через плечо: так и не перевоплотившийся страж карабкался внизу, помогая себе кинжалом и выжидая, когда охотник закрепится. «А зачем ему перевоплощаться и портить всю игру, когда на свете есть такие недоумки, которые и демона вытащат на своем горбу?» — злился Лиэн.

Только встав на ноги, он ощутил, что с его лба стекает пот, капая на одежду и застывая ледяным бисером. Поймав задумчивый взгляд лорда, охотник отвернулся. Надо было продолжать путь, и раз уж рогатина больше не нужна проклятому стражу, то пора строить переход через выбоину.

Ближе к концу ущелья уступ расширялся и переходил в пологую ступень горы, спускавшуюся далеко впереди в узкую долину с заиндевелыми елями. Здесь можно было уже идти спокойно, почти как по лесной тропе, если не обращать внимания на пропасть справа.

Горгульи вынырнули из-за скалистых вершин неожиданно и бесшумно. Эльфы еще шли растянутой цепочкой, и твари сразу заметили цель. Визгливый крик заполнил ущелье, заметался от стены к стене, многократно отражаясь. По лежащим далеко внизу снегам прошла рябь, словно зашевелилось нечто огромное, скрытое под их толщей.

Тинира вскинула руку с арбалетом, лорд ударил огненной стрелой, при этом сам едва удержался на уступе. Атакующие твари, объятые пламенем, ударились о скалу над головами эльфов, во все стороны брызнуло раскаленное крошево. Эоста, прижавшись спиной к камням, раскинула руки, создавая отряду защиту. Но горгульи, разинув пасти, неслись на них еще одной каменной стеной. И их слишком много.

Из рогатины вырвалась иссиня-черная петля, разошедшаяся в воздухе, словно клякса на воде. Твари, попадая в нее, осыпались черным прахом, и в их рядах появилась широкая дымная брешь. Уцелевшие порождения Бетрезена скрылись за скалами, но по разъяренному визгу стало ясно: будет вторая атака.

Увидев результат своей магии, охотник похолодел и в отчаянье опустил посох. Теперь понятно, почему рогатина не показывала нежить в отряде. Она и не могла. Лиэн слишком приблизился к Древу после второго ритуального круга Мортис. Слишком. И он снова убивал, а ведь третий, разорванный круг смерти, сторожил его, готовый сомкнуться в любой момент. И тогда ему не устоять перед Зовом.

Горгульи снова пошли в атаку.

Вытащив из мешочка руну Ринотара, Лиэн швырнул ее в пропасть.

— Я призвал помощь! — прокричал он отряду. — Держитесь крепче и не двигайтесь, иначе они атакуют нас — мы для них тоже враги!

— Для кого? — Гневные глаза лорда сверкнули страшнее, чем у демона.

— Для духов предков. Молчите, ради Галлеана!

Снег в ущелье, и без того разбуженный воплями тварей и гулом от падающих раскаленных камней, вздыбился, словно его поднял ураган, заклубился у самых ног и соткался в огромные мерцающие фигуры. Снежные валькирии на льдистых крылатых конях взлетели в небеса, атакуя монстров Бетрезена. Разорванные когтями белокрылые фигуры оседали хлопьями, но не успевали коснуться камней, как восставали, и всадницы снова неслись на врагов, пронзая их ледяными копьями.

Эльфы замерли, наблюдая за битвой в небе. Оракул все еще держала защиту: глыбы льда и камня вонзались в скалы, рикошетя мириадами острых, как лезвия ножей, осколков. Горы гудели обвалами, и снежные лавины тоже устремлялись в небо.

Покончив с последней тварью Бетрезена, небесное воинство рассыпалось искрящимися снежными облаками и опало в ущелье и на склоны гор. Но едва оглушительный грохот стих, как до эльфов дальним эхом донесся какой-то невнятный звериный рев.

— Надо побыстрее убираться отсюда, — обеспокоенно сказал Энрах, прислушиваясь к затихающему горному гулу, и Лиэн понял, что отнюдь не гномы и защитники их земли озаботили стража.

— Фогфелл там, на южном склоне отрога. — Проводник показал на гору справа с двойной вершиной, отделенную от хребта. — Пройдем через перевал.

— Стой, охотник! — возвысил голос лорд, направив на него магический жезл. — Сдай оружие. Дальше ты пойдешь только связанным.

Лиэн подавил вздох — не прыгать же теперь в пропасть, протянул рогатину Эосте:

— Побереги, пожалуйста.

Оракул страдальчески глянула на командира маленького отряда:

— Лорд…

— Нет, Эоста, — оборвал ее Даагон. — Теперь точно нет. Сегодняшнее зрелище было слишком убедительным для… для меня.

Это прозвучало как отголосок какого-то их тайного разговора, но, разумеется, Лиэна в тайну никто не посвятил.

Ножны с драконьим шипом и мешочек с рунами забрал сам лорд, а Сонил, вздыхая и всячески извиняясь, не очень добросовестно связал охотнику руки за спиной.

Даже в страшном сне при Большой луне Лиэну не могло присниться, что он пойдет за Посохом Духа связанным и под охраной демона. Энрах, двигавшийся позади почти вплотную, шипел так, чтобы никто не слышал:

— Вот зачем ты меня вытащил, охотник? Благородного корчишь? Из тебя такой же благородный эльф, как из меня. Думаешь, теперь воспылаю благодарностью? Не надейся, я на это просто не способен.

Поясница у Лиэна все еще ныла, обида на судьбу терзала душу, и он щурился с той же звериной злостью:

— Что ж ты тогда хватался за рогатину, когда она тебя отпустила?

— Может, скинуть тебя хотел, да передумал.

— Что-то слишком часто ты передумываешь. А почему не перевоплотился?

— Ты ведь тоже не торопишься? — процедил Энрах сквозь зубы. — Ну и дурак! Вечная жизнь — мечта некроманта.

— Угу, только не жизнь, а жажда жизни. Чужой. Что бы ты понимал в смерти!

— Стоит мне перевоплотиться, и Он узнает, где нас искать. И пошлет Легион.

Лиэн оглянулся, встретился взглядом с черными злыми глазами стража, усмехнулся и получил в ответ такой же звериный оскал. Два чудовища.

Лиэн почуял, что Энрах лгал. Впрочем, раб Бетрезена не может не лгать, ведь ненависть и ложь — это его суть. Чего же он добивается на самом деле? Не любви эльфийки — в такую демоническую романтику не верилось совсем.

— Горгульи нас видели, но Легион не пришел, — заметил Лиэн.

— У птичек даже не звериный разум, вряд ли они разобрались, кто их разнес вдребезги, — пренебрежительно отозвался страж.

Если целью демона было убить сына Даагона, то Энрах давно бы попытался. Но даже в поединке он вел себя так, словно ему нужна вовсе не смерть Лиэна. Тогда он тянул время болтовней — ждал прорыва Преисподней, раз уж с атакой разума получился пшик. Во второй битве, когда адские гончие полегли в ритуальном круге, монстры тоже пытались лишь захватить Лиэна. И в Выжженных Землях десять лет назад — тоже. Зачем?

— Зачем я Бетрезену? — на всякий случай поинтересовался охотник.

— Да кому ты нужен, кроме смерти! — прошипел страж.

Внезапно лорд оглянулся, словно что-то услышал, и приказал Энраху идти впереди отряда, а за спиной пленника оказалась Тинира.

— Знаешь, что самое странное? — тут же шепнула она. Лиэн, полуобернувшись, вопросительно поднял бровь, и лучница пояснила: — То, что нежить оставила нас в покое. Может, мы не туда идем?

«Или, наоборот, туда, куда надо Мортис?» — подумал Лиэн, глянув на широкие плечи шагавшего впереди Сонила. Третье чудовище просто обязано быть в отряде для ровного счета. Но оно еще ни разу себя не проявило, если не считать плохого сна вора при Большой. Почему нежить не нападет? Да, днем орды Мортис слабее, чем ночью, но Лиэн чувствовал — причина затишья не в этом. На скале отряд не смог бы долго защищаться, они полегли бы все. Может быть, после битвы в лесу Вереска друиды поняли, что нахрапом его не взять? «Вряд ли, — тут же засомневался он. — После этого орда богини напала на отряд у реки, где меня не было».

Значит, тогда друиды еще били наугад. И только потом нежить откуда-то узнала, что у Лиэна есть Последняя Руна. Ничем иным объяснить это затишье невозможно, особенно в ущелье. А узнать о Руне враги могли только от Раэрта. Или от Иссианы.

Если так, то служители Мортис постараются устроить такую ловушку, чтобы Лиэн сам пришел к ним в лапы. Чтобы не смог не прийти. И чтобы не смог применить Руну.

Вот только он связан, безоружен и теперь уже точно сам никуда не сунется.

Глава 13. Ловушка друидов

Маленькая долина, спрятанная между гор, не очень обрадовалась чужакам: едва отряд спустился в заледенелое подобие леса, между редкими еловыми стволами снова заметалось эхо дикого рева, и доносился он в стороне от пути в Фогфелл.

— Оборотень! — вскинулась Тинира.

— Это просто медведь, — возразил Лиэн. — У оборотня другой голос.

Рев повторился — с отчаянным, полным тоски подвыванием.

— Нет, на медведя не похоже, — со знанием дела сказал Сонил. — Что, я медведя никогда не слышал? Проверить бы следы.

— А почему не сейчас? — загорелась этой идеей лучница. — До заката успеем. Лорд, можно?

Даагон не позволил.

— Не будем отвлекаться. Старейший предупреждал: мы должны добыть Посох Духа до исполнения пророчества Звезды. Можем не успеть. Полчаса отдыха, и идем через перевал.

Пленника развязали, накормили и снова надели путы. Веревка была не из слезного дерева, а просто укреплена эльфийским заклинанием, и пережечь ее носителю огня Галлеана ничего не стоило. Лиэн сначала подумывал, а не избавиться ли от пут при удобном случае, но заметил быстрый взгляд отца и понял, что лорд только того и ждет. Неужели он и в самом деле заметил эхо магии рода Эрсетеа и провоцирует на дальнейшие шаги? И кого отец провоцирует этим «пленением» на самом деле?

Кроме того, жажда свободы боролась в душе Лиэна с недостойной жадностью — ему было жаль бросать нож и рогатину. Но, главное, представилась возможность бескровно поймать слугу Мортис — он наверняка освободит пленника, чтобы тот сам добрался до ловушки друидов.

Как охотник и предполагал, на привале к нему подсел Сонил с кружкой горячего напитка. Выждав, когда лорд отвернется, вор быстро сунул Лиэну за пояс драконий нож и прикрыл плащом.

— Ты когда успел? — ухмыльнулся пленник. — И зачем?

Вор подмигнул:

— Пригодится. Тут мы не у себя дома. Ножны вот пришлось оставить. Жаль, твоя рогатина слишком заметная, а то я бы и ее прибрал.

— Интересно, как я им воспользуюсь?

— Придумаем что-нибудь ночью, во время стражи, — тихо ответил Сонил. — Или я, или Тинира. Мы с ней уже договорились: если кому из нас с лордом сторожить выпадет, то другой тебя освобождает.

«До ночи еще дожить надо», — подумал Лиэн, увидев новых гостей.

Растревоженные горы ответили посягнувшим на их покой эльфам: со стороны Фогфелла шел десяток гномов в сопровождении волков, и вел их матерый белый вожак. Узнал Лиэн и мага в серой мантии, что шел сразу за вожаком, — шамана Шигерха. Его седая растрепанная борода была заткнута за пояс, спутанные волосы прикрыты колпаком с волчьей оторочкой, а белый кристалл в навершии посоха мерцал, готовый к бою. Ничего хорошего эта встреча не предвещала. Нрав у шамана, одного из немногих оставшихся в живых от клана Фогфелла после войны, был дикий, и эльфов он люто ненавидел. Лиэна всегда удивляло, почему Раэрт избрал такое соседство. Разве мало в горах пещер для полного уединения?

Горцы остановились поодаль: маги всегда предпочитают дальний бой. Эльфы держали оружие под руками, а Сонил на всякий случай даже прикрыл Лиэна своей широкой спиной.

— Кто из вас, первородные, посмел призвать наших горных духов? — раскатисто крикнул Шигерх, словно каркнул.

Лорд пожал плечами:

— В бою с Бетрезеном все средства хороши, маг. Или Горные Кланы готовы пропустить даже Легионы Проклятых, лишь бы это были не эльфы?

— Я спросил, кто это сделал, лорд!

— Да разве это имеет какое-то значение, если горы поняли, кто их настоящий враг? — усмехнулся Даагон. — Королева Ятаа'Халли обещала не чинить нам препятствий в пути.

— Я подчинюсь ее воле и позволю вам пройти по священным землям моего клана, если ты, лорд, выдашь мне святотатца, посмевшего побеспокоить духов ради защиты ваших жалких шкур. Таких жалких, что вы сами не смогли себя защитить. Наши предки оскорблены. Гнев гор будет велик!

— Твоя просьба невыполнима, маг. Я не выдам защитившего нас от тварей Бетрезена.

Лиэн решил, что пора прекращать перепалку, пока она не перешла в схватку. Тогда никто не дойдет до Посоха Духа. Он обогнул заслонявшего его Сонила.

— Это я применил руну духов.

Гнев на невозмутимом лице лорда выдали только сузившиеся зрачки. Он процедил:

— У тебя были плохие учителя, эльф, если ты дерзаешь вмешиваться в разговор старших.

— А кто ж тебя успел связать, святотатец? — Гномьи глаза дико блеснули. — Никак, лорд уже подготовил тебя к сдаче? Тогда другой разговор.

Даагон пренебрежительно улыбнулся:

— Нет. Это наши внутренние проблемы, шаман. По уговору с магом Ринотаром я отвечаю за жизнь этого эльфа головой.

— Так вот откуда у вас руна духов ущелья! Ринотар — изменник!

— А это уже ваши внутренние проблемы, — невозмутимо отвечал Даагон. — Нам нужен только медведь-оборотень, и мы намерены до него дойти.

— Здесь я хозяин! И только я решаю, куда вы пойдете! — рыкнул шаман, и белый волк, стоявший рядом, в знак согласия обнажил клыки.

Ответом им были скорбные раскаты оглушительного медвежьего рева.

— Кто это ревет? — повел бровью лорд. — Уж не тот ли оборотень, которого нам предлагали искать в Фогфелле? Ты решил направить нас по ложному следу, маг Шигерх?

— Обычный медведь, — ответил гном, в упор глядя на Лиэна. — То ли скучает по мертвому отшельнику, убитому нежитью, то ли не может поделить пещеру с его трупом.

Только Галлеану известно, каких сил стоило Лиэну сдержать себя под вызывающим взглядом горца.

— Отдай нам этого эльфа, лорд, — вернулся Шигерх к своим баранам, — и я дам вам проводника до Фогфелла.

— У нас уже есть проводник. — Даагон кивнул на Лиэна.

— Да, но его мы дальше не пропустим, — оскалился шаман. — Либо твой отряд идет без него, либо поворачивает обратно.

— Есть и третий вариант, — пробурчал себе под нос Энрах, выразительно сжав рукоять меча.

Лиэн мотнул головой:

— Моя жизнь не стоит таких хлопот.

— Ни один гном не получит ни одного эльфа из моего отряда, — не удостоив его взглядом, отрезал Даагон.

— Но я не в вашем отряде, — напомнил Лиэн. — Я только проводник.

Ноздри лорда побелели, но ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Сонил, развяжи нашего бывшего проводника, который не способен довести дело до конца в любых условиях, — приказал он. — Надеюсь, ты уже вернул ему украденный нож? Передай еще ножны и руны. Эоста, отдай эту корягу ее хозяину. Нам с ним не по пути, он сам распоряжается своей судьбой. Шигерх, убери своих зверей — эльфы не едят волчье мясо. Отряд, в путь! С дороги, гномы!

Шаман настолько обомлел от такой наглости, что аж крякнул, но в его маленьких слюдяных глазках появилось невиданное прежде Лиэном выражение. Охотник рискнул бы назвать его восхищением, если бы не дикий вид заросшего седыми волосами горца, у которого непонятно что на уме.

По знаку Шигерха гномы посторонились, пропуская пятерку эльфов. Когда отряд проходил мимо, волки попятились и расступились, усиленно втягивая воздух черными носами. На тропе, закрывая путь, остался только белый вожак: широко расставив лапы, он угрожающе наклонил лобастую голову и с минуту пристально, не по-звериному, изучал надменное лицо лорда.

— Прочь! — приказал Даагон и ему.

Мощные клыки зверя обнажились в оскале. Вожак повернулся и вальяжно, не торопясь, зашагал впереди.

Подождав, когда эльфы, неожиданно для себя получившие то ли проводника, то ли стражу, скроются за скальным выступом, Шигерх приказал своему отряду следовать за ними в отдалении и не спускать с чужаков глаз, а сам обошел вокруг Лиэна, словно тот вдруг стал неодушевленным камнем.

Охотник молчал, сжав рогатину. Справится ли он? Шаман был очень сильным магом.

— Ты знаешь, что из-за тебя погибли гномы Фогфелла? — спросил Шигерх. — Они выжили даже в войне, чтобы сложить головы из-за какого-то остроухого паршивца! С них заживо снимали кожу. Даже если я сделаю с тобой то же самое, это не утолит мести гор. Их было трое, а ты один. С другой стороны, шестеро эльфов за троих гномов — это куда лучше. Мы обещали пропустить ваш отряд к оборотням, раз уж они вам так понадобились. Но никто не говорил, что выпустит вас обратно.

Лиэн вскинул голову.

— Видно, это и есть честь гор. Сами убийцы тебе не по зубам, Шигерх. Ни по твоим, ни по волчьим. Ты боишься слуг Мортис, тебе их не достать, как Большую луну, вот и воешь на отражение Малой в воде. Воистину, это настоящая месть горца. Твой подвиг высекут на каменных скрижалях, повелитель волков!

Шаман угрожающе поднял посох, борода его вздыбилась.

— Не смей болтать о чести, ты, недостойный даже произносить это слово! — рявкнул он. — Тридцать лет ты прячешься за чужими спинами и трясешься от страха. Ты позволил связать себя и тащить, как собаку на поводке, мимо непогребенного праха твоего наставника. Мне на тебя и плевка жалко! Но помни, не стоящий и тени тех, кто погиб за такое ничтожество: только от тебя зависит, вернутся ли эти эльфы в свои леса живыми.

Горец повернулся и зашагал к перевалу. Волки двинулись за ним почетным эскортом.

Ошеломленный Лиэн крикнул вслед:

— Что мне надо сделать, чтобы они вернулись?

Шигерх оглянулся и осклабился:

— Я тебе не наставник. Спрашивай у себя. Или у Раэрта.

* * *

Сквозь истончившийся покров серых туч просачивались лучи закатного солнца, окрашивая заснеженные ели тревожным багрянцем. Лед на горных вершинах отсвечивал кровавыми сполохами.

Лиэн слушал молчание гор, и его охватывало такое же ледяное равнодушие. Похоже, ему все-таки не добраться до нового Посоха Духа. Он сам себе не позволил, сам так решил. Сам ли? Лиэн уже не мог сказать, кто так решил — он или Древо, таившееся в нем?

И освободили его совсем не те, от кого он ожидал спасения. Горец просто не мог быть служителем Мортис — Лиэн никогда не слышал, чтобы гномы предавали своих богов.

Почему шаман, ненавидевший эльфов, это сделал? Может быть, просто в пику надменному лорду? Вопрос, на который Лиэн никогда не получит ответа. А сколько их еще! Почему лорд уперся, не желая отдавать гномам «друида», от которого сам же мечтал избавиться? Что нужно демону? И должно ли Лиэна все это беспокоить?

«Спрашивай у себя»… Его душа тоже молчала, и только непрестанный зов, сосущий стон Древа он слышал в ответ. С каждой минутой зов становился все оглушительнее, словно Древо было совсем близко. Почти рядом. Внутри. Оно питалось его давним ужасом, навсегда вошедшим в плоть и кровь. Оно само становилось его плотью и кровью, и чем дальше пытался Лиэн убежать от него, тем ближе оно подступало.

Один неверный шаг, одно неправильное решение, одна кровавая битва — и Лиэн перевоплотится, даже не успев применить Последнюю Руну. Впрочем, он уже боится ее применить. Ищет оправдания, обходные пути. Разве не потому он предпочитает не думать о том, что случится, если его пронзит внезапная стрела или предательский меч в спину? Он не хочет думать об этом, потому что знает ответ.

«Спрашивай у себя».

Лиэну нужен был ответ лишь на один вопрос, самый главный. Все остальное — не важно.

Как убить Древо Смерти? Уничтожить полностью, до конца, и не умереть при этом самому. Если первый корень умрет, то Древо не уничтожить, и если он останется жив, не уничтожить тоже. Они связаны навсегда. Замкнутый круг. И ради того, чтобы разорвать этот круг, Лиэн пройдет мимо страдающих отца и матери, мимо затаившегося демона, мимо погибающей души оракула и непогребенного праха учителя, мимо всего мира.

Это не его мир. Здесь ему нет места, пока не закончится жертвоприношение.

Так почему бы его не завершить?

Не это ли имел в виду отец, когда говорил про сына, не зная, кто он на самом деле: «Он способен найти ваше мерзкое Древо, где бы вы его ни прятали, и уничтожить. Если он не трус и сумеет повернуться лицом к смерти».

Повернуться лицом к смерти… Вот только которым лицом? Их у Лиэна два, скрытых под личиной самого обычного эльфа, — лицо Древа Смерти и лицо наследника рода Эрсетеа, слишком похожее на облик лорда Даагона.

Он и есть — оборотень.

«Спрашивай… у Раэрта».

Как ни неприятен гномий шаман, он мудр, пусть от этой бесчеловечной мудрости Лиэна и корежит, точно древесную стружку под ножом. Шигерх, отбросив ненависть, пришел на помощь и, желая того или нет, впервые за все годы преподал урок ученику Раэрта. Жестокий урок.

Или разберись с собой, или умрут невинные. Они уже умирают. Твой это мир или нет? Хочешь ли ты, чтобы он стал твоим? Тогда борись за него. Не за себя, как до сих пор.

Лиэн поднял рогатину и отправился по едва видной тропе к пещере наставника.

Пока ясно одно: ловушка друидов — там. И повелитель волков предупредил его. А кто предупрежден, тот вооружен.

Тоскливый медвежий рев разорвал тишину и тут же перешел в яростное рычание и вой. В пещере учителя что-то происходило. Лиэн бросился бежать. Это была его схватка. А каким лицом повернуться к тому, что его ждет, разберемся на месте.

* * *

Оборотень мчался к пещере, огромными скачками перепрыгивая с валуна на валун. Избавиться от сопровождения было делом несложным — достаточно чуть приотстать и уйти в сторону. Куда сложнее было обмануть следивших за отрядом лорда гномов и волков. Но и здесь повезло: Даагон сам дал задание исследовать медвежьи следы, встретившиеся на пути, и гномы ничего не заподозрили, когда двое эльфов отделились от отряда. А перегрызть горла паре отправленных за ними волков — это удовольствие и еда! Та свежая, истекающая теплой кровью плоть, которой так не хватало в пути по горам.

Но оборотень не позволил себе увлечься: надо было успеть убить медведя. Зверь, оставленный друидами в живых для охраны пещеры, теперь только помешает.

Хорошо, что друиды вовремя нашли отшельника и, благодаря милости великой богини, узнали о пакостной руне. И оборотня уже никто не обвиняет в том, что он не разглядел Корень и долго принюхивался к стражу троп. Да чего уж там, принюхивался бы до сих пор! Кто ж знал, что настоящий наследник лорда, этот будто бы носитель огня Галлеана, пойдет на уловку, достойную коварных детей Бетрезена, — наденет личину?! Каков гаденыш!

Оборотень зарычал от неутолимого желания перегрызть мерзкому эльфу горло. О, как он мечтал об этом, касаясь охотника, когда узнал, кто он! С каким трудом удерживал рвущиеся наружу когти! Но — нельзя. Запрещено строжайше, под страхом уничтожения всего его рода в медвежьем клане оборотней.

Всю эту жгучую неутоленную жажду крови монстр вложил в последний бросок на метнувшегося к нему зверя. Медведь сначала взревел от ярости, а потом взвыл от боли — он был слишком стар, чтобы сопротивляться мощи нежити. Оборотень затащил его внутрь пещеры и рвал молча, сдерживая утробный рык, чтобы тот, раскатившись по горам, не выдал его раньше времени. Первый Корень не должен ничего заподозрить прежде, чем войдет в пещеру. А потом будет поздно, и треклятый беглец не сможет даже вспомнить о последней руне.

Никто не должен стоять на пути великой богини. Оборотень сожрал только сердце зверя и рванул прочь, к отряду лорда. Он оставил следы, и теперь Даагон сам придет в пещеру, а его сын не сможет не почуять гибели отца и явится, чтобы ловушка захлопнулась.

Все складывалось замечательно — так, как должно. Во имя Мортис.

* * *

В горах темнеет рано: вершины еще пламенели, а у подошвы горы уже расползался мрак.

Лиэн засветил рогатину на подступах к горной тропе, ведущей в его бывший дом, и ужаснулся: камни были черными, склизкими от жирного праха, лежавшего слоем толщиной с ладонь. Даже снег не желал касаться нечистых останков, оставляя черную язву открытой миру, — как напоминание, что погибшие горцы еще не отомщены.

На протоптанной в черном слое тропе выделялись совсем свежие борозды от кривых когтей оборотня. Лиэн уже знал, что опоздал: недавний предсмертный вой и наступившая тишина сообщили горам еще об одной жертве нежити.

Из пещеры не доносилось ни шороха. К застарелой вони, исходившей от праха и гари, добавился запах свежей крови. У входа и в начале тоннеля, ведущего вглубь, ноги утопали в пепле по щиколотку.

Охотник поднял рогатину повыше. Душа зверя только что отлетела в медовые медвежьи небеса: лужи крови, скопившиеся в рытвинах, не успели свернуться. Значит, с оборотнем охотник разминулся совсем чуть-чуть.

Старый преданный зверь был растерзан в клочья, уцелела только оскаленная голова с выдавленными глазами. Лиэн не понимал смысла этой расправы. Зачем? Чем медведь помешал сейчас, если даже друиды оставили ему жизнь после битвы? Или нежить по-своему поняла слова Старейшего о том, что путь к обновленному Посоху Духа лежит через того, кто в медвежьей шкуре?

Но Лиэн опять задает себе уже несущественные вопросы, а спрашивать надо бы — в чем ловушка? Почему опять никто не нападает?

Тревога нарастала, зов Древа заполнял грудь, как гром заполняет небеса, но рогатина по-прежнему не шевелилась. Видно, и впрямь на нее уже нельзя надеяться тому, кто сам почти нежить.

Охотник прошел глубже в пещеру. Из большого зала с высоким сводом, где обитал медведь, было два ответвления. В первом, неглубоком и чистом, жили Раэрт и его ученик. Сейчас там остался только пепел: деревянная дверь, закрывавшая вход, немногая утварь и книги учителя сгорели. Другое, всегда заложенное камнями, уходило в глубь горы. Когда Лиэн был совсем маленьким, ему казалось, что именно оттуда и ползут в его сны тонкие, как конские волосы, черные змеи, впиваясь по ночам в самое сердце. Тогда он еще не знал, что так звучит зов Древа Смерти.

Сейчас этот вход зиял жадной дырой, и камни вывалились наружу от страшного удара: кто-то приходил из глубины горы. Значит, ловушка там? Но с чего нежить решила, что сын Даагона непременно в нее сунется?

Он прислушался. Тишина давила на уши, и непонятно было: то ли кровь пульсировала в висках, то ли откуда-то доносился глухой размеренный звук, словно кость билась о кость.

Маг Шигерх говорил о незахороненном прахе учителя, но праха тут слишком много. Маг Ринотар упоминал о завещанном посохе. Откуда о них стало известно гномам, если медведь никого не подпускал к пещере?

«Предположим, — размышлял Лиэн, — разговор о наследии Раэрта мог случиться давно, и о нем просто помнили. Но шаман-то должен был видеть труп отшельника. Либо медведь пропустил повелителя волков, либо Шигерх тоже бился здесь. Не мог же он остаться безучастным к бесчинствам нежити на землях Фогфелла. Тогда почему шаман сам не похоронил останки? Жаль, уже не спросишь. Неужели я что-то пропустил?»

Охотник повернулся к выходу, воздев сиявшую тусклым синеватым светом рогатину, и замер.

Да, он в ловушке.

За ним пристально следили мертвые глаза отшельника Раэрта.

Заледеневший труп висел над самым входом, и можно только догадываться о том, какая страшная сила швырнула мага на такую высоту и прибила к камням его же посохом, прошедшим через сердце. Эта же сила сломала руки мага, столько лет прятавшие вырванный у друидов первый корень Древа Смерти. Нежить отомстила Раэрту.

Лиэн отступил к стене так, чтобы не выпускать из виду ни отшельника, ни оставшийся за спиной ход в недра горы. На камнях виднелись многочисленные царапины когтей и сколы — медведь уже пытался достать мертвого хозяина, но каждый раз срывался со стены. Почему зверь не уходил из пещеры? Почему никого не подпускал к ней? Лиэн присмотрелся и понял. В посохе, пронзившем мага, была заключена чудовищная мощь Смерти: его древко было создано из ветви Древа, тонкое черное щупальце притаилось в вязи рун, словно невинная трещинка, едва видимая в тусклом свете.

Зубы мертвеца тихо клацали, заиндевелые губы дергались: он силился что-то произнести.

— Освободи! — разобрал Лиэн.

Можно было подобраться к ожившему мертвецу по трещинам и выступам в стене, но охотник отрицательно мотнул головой:

— Нет, Раэрт, это уже не ты говоришь. Это говорит за тебя Мортис.

Судорога свела заледенелое лицо мертвеца, и оно мгновенно потрескалось, но говорить он стал… живее:

— И это твоя благодарность за все, что я сделал для тебя, ученик? Знал бы я, что ты просто трус…

Однообразие обвинений уже утомило Лиэна, он усмехнулся:

— Я не притронусь к твоему посоху.

— Да, дураком ты никогда не был, остроухий. Я их предупреждал… Теперь они знают все, что я знал о тебе. Они победили меня, Лиэн.

— Вижу, учитель. Прости. В том, что случилось, моя вина.

— Дураком не был, а становишься? — Синие губы мертвеца раздвинулись в кошмарной улыбке. — Откуда в тебе гордыня страдальца за весь мир Невендаара и его спасителя в одном лице? Делай, что можешь. Сними меня. Я не позволил сделать это Шигерху, он бы не смог. Ты сможешь.

Похоже, в словах Раэрта был какой-то намек. Но нежить не мыслит, она всего лишь орудие Богини Смерти, продолжение ее воли. Мог ли отшельник, сам бывший учеником великого и таинственного Повелителя Иллюзий, сохранить собственную волю, когда его подняла из мертвых Мортис? Нет, если бы он полностью не подчинился, то его поглотило бы Древо Смерти.

Древко посоха, казалось, выросло за эти несколько минут. Оно тянулось к своему корню, оно его чуяло. И зов Древа стал оглушительным, разрывавшим сердце.

— Нет. — Лиэн шагнул назад. — Ты меня не получишь.

Мертвец дернулся на древке всем телом, словно его грызло что-то невидимое. Охотник заметил, что щупальце Древа стало толще. Стоит коснуться посоха, и Древо получит долгожданную жертву, свой первый корень, свое сознание.

Какой-то шорох послышался из разверстого хода в глубине пещеры, но быстро стих.

— Помнишь, Лиэн, ты как-то спрашивал меня, почему я стал отшельником? — отвлек его голос Раэрта. — Я обещал рассказать когда-нибудь перед смертью. Получилось после, не обессудь. Так вот… я был совсем молод, когда дикие эльфы убили мою семью.

— Почему же тогда ты спас меня, воспитывал и учил?

— Плохо воспитывал, остроухий мальчишка, раз перебиваешь, — проворчал Раэрт. — Лучше бы поинтересовался, почему я выжил.

— Почему? — послушно спросил Лиэн, думая о том, что Богиня Смерти не могла вложить в мертвые уста покойника таких слов.

Тот говорил от себя, и стылая плоть медленно осыпалась с его лица, открывая кости черепа:

— Меня спас эльф, не назвавший своего имени. Он понимал, что спасает мстителя… Это был мой первый наставник, и я запомнил первый урок: круг зла должен быть разорван. Его посох я сохранил.

— Уже нет, учитель. Твой посох мертв, как и ты.

— Не перебивай. Только Мортис знает, сколько еще мне позволено помнить себя… — не мигая, смотрели на Лиэна мертвые глаза учителя. — Потом я встретил свою любовь, но она погибла. Ее сожгла Инквизиция как ведьму. И двух наших дочек — они унаследовали дар матери. Инквизитор тоже многому меня научил. Я понял: куда страшнее, когда у зла — человеческое лицо. Я узнал: чем святее и громче слова, тем чернее сердце, прикрытое ими… Я ушел в безмолвные горы — они не лгут от имени Бога. И когда Лазгурон принес тебя, остроухий, с раной в крохотной груди у самого сердца…

Лиэн, почувствовав, с какой силой оживает та страшная двуглазая ночь, которую он не должен бы помнить, но помнил, потому что она была для него вечной, взмолился:

— Не надо, Раэрт, прошу!

— Почти с такой же раной, от какой я умер… — Синие губы мертвеца раздвинулись в страшной улыбке. — Когда я посмотрел в твои эльфийские глаза и увидел в них тот же ужас, что и в глазах моих умиравших в пламени дочерей, в несмышленые глаза, еще не видевшие жизни, но уже ведавшие Смерть, то поклялся, что не дам тебе умереть. И только когда ты вырос, я понял, почему Повелитель Иллюзий принес тебя именно мне.

— Почему?

— Тебе не кажется, что отсюда даже мертвому говорить неудобно? Сними меня, сынок. Видишь, я уже не могу сам.

Эльф дрогнул. У него шумело в ушах, что-то давило грудь, словно невидимое щупальце уже дотянулось до нее. И уже непонятно было, кто просил — отшельник, Древо или сам Лиэн:

— Освободи!

И он ответил:

— Сейчас, учитель.

По камням, выступавшим из стены, Лиэн взобрался на козырек, нависавший над входом, перехватил рогатину и резким движением вбил светящиеся концы вил между телом отшельника и стеной. На миг пещера погрузилась во мрак.

Когда Лиэн отжал рогатину, как рычаг, рискуя сломать древко, в пробившемся свете стало видно: мертвое тело едва шелохнулось — щупальца Древа пронзали его насквозь и внедрялись в скальные трещины. По рогатине, словно черви, поползли отростки.

— Так у тебя не получится, — с сожалением заметил мертвец.

Лиэн с трудом вытащил оружие, отряхнул и, перевернув, подвел к поддельному посоху мага. Ладошка корней ухватилась за древко. Держась за развилку, охотник оттолкнулся от стены и спрыгнул… Рывок был настолько сильным, что камни и тело мага не смогли удержать посоха Раэрта. Он выпал из полуистлевшей плоти, а сам отшельник повис в воздухе, удерживаемый лишь черной паутиной щупалец.

— Отпускай! — заорал Лиэн рогатине.

Корешки разжались, но черные змеи уже вцепились в нее и стремительно поползли по древку, пытаясь дотянуться до Первого Корня. Лиэн, державшийся за развилку, теперь мог сжечь ими только самого себя.

Он размахнулся и швырнул сплетенную воедино связку в сторону. Посох Раэрта вонзился в щель между камнями. Рогатина воссияла ярким пламенем, пережигая державшие ее щупальца, и упала наземь.

Охотник не успел ее подобрать: отростки Древа, державшие мертвеца, отцепились от стены, отшельник рухнул на пол, и его ученик едва успел увернуться от хлестнувших воздух черных плетей. От удара с костей трупа отвалилась изъеденная тлением плоть, и со дна пещеры поднялся почти голый скелет, увитый проросшими сквозь него отростками.

— Спасибо, так гораздо лучше, — клацнули зубы гладкого черепа. — Самое мучительное после смерти, Лиэн, — понимать все и сознавать, что ты бессилен и твоя воля — ничто в сравнении с волей Мортис. Но мое сознание угасает… Она… не дает мне сказать то, что я должен. Должен…

— Ты хотел рассказать, почему Лазгурон принес меня именно к тебе, — напомнил охотник.

Щупальца шевелились, окружая останки Раэрта жутким, похожим на клубок змей, ореолом. Они тянули его к своей цели — первому корню Древа. Видно было, что скелет упирается: ноги не шевелились, кости ступней упирались в малейший выступ на усыпанном пеплом полу. Но он, хотя и медленно, надвигался, и Лиэн отступал к зиявшему отверстию второго хода.

Оттуда снова донесся невнятный шорох — усыпанные пеплом камни чуть поскрипывали под чьей-то осторожной поступью. Кто-то смотрел Лиэну в спину, кто-то приближался, но охотник не рискнул оглянуться: в любой миг дух учителя мог быть вытеснен из его тела, и останется только кусок плоти с нечеловеческим сознанием или совсем без него. А пока говорил дух учителя, Лиэн не мог уничтожить его вместилище.

— Почему… — В голосе Раэрта звучала растерянность. Он сделал шаг вперед и снова уперся. Щупальца, вытянутые к Лиэну, подрагивали в напряжении. — Уже не помню. Это не важно. Вспомнил, что я должен сказать…

— Хватит болтать! — послышался позади скрипучий старческий голос. — Возьми его!

Внезапно тело Раэрта понеслось вперед, словно выпущенный из пращи камень. Лиэн, отпрыгнув, покатился к рогатине, и мертвец пролетел прямиком в зев пещерного хода. Послышался вопль и треск ломающихся костей.

Охотник вскочил, чувствуя, что его одежда намокла от медвежьей крови, и поднял рогатину. Зыбкий свет выхватил возившихся в камнях мертвеца и друида с морщинистым бородавчатым лицом, сплетенных щупальцами воедино. Вот что у слуг Мортис пошло не так: неразумному Древу все равно, кого жрать, друиды сами его боялись.

Из глубины горы донесся свист, и оттуда серыми сгустками потеклапритаившаяся нежить. Лиэн ударил двумя молниями в ответвление над входом, обрушив камни. По своду зазмеились трещины. Не медля ни минуты, охотник кинулся к выходу. Из фальшивого посоха, застрявшего между камнями, выхлестнуло щупальце, но не дотянулось до добычи.

Впрочем, убежать Лиэну не удалось: в устье пещеры входил отряд эльфов, предводительствуемый Даагоном, который освещал путь сияющим жезлом.

— Оборотень! — испуганно заорал Сонил, увидев впереди кошмарную фигуру перепачканного кровью охотника с черным от налипшего праха лицом.

«Демон задери! Кажется, сейчас я выгляжу не самым лучшим образом!» — спохватился Лиэн и бросился назад. Вслед ему уже летел сноп пламени, пущенный то ли отцом, то ли Энрахом. Лиэн шарахнулся в сторону, кинув за спину первую попавшуюся руну, выловленную из мешочка.

Глава 14. Древо Смерти

Потревоженные камни перестали осыпаться, но в воздухе висел пар от внезапно возникшей и растаявшей под напором огня ледяной стены. Свет от жезла лорда едва пробивался сквозь густой туман, перемешанный с оседавшей пылью.

— Куда он делся? — нахмурилась Тинира, оглядывая пещеру.

— Кажется, его придавило обвалом. — Сонил увидел торчавшую из-под камней, от которых еще вился дымок, скрюченную лапу какого-то чудовища. — Неужели Лиэн погиб там? Мы же видели его следы.

Даагон тщательно осмотрел углы зала, жилое ответвление. Пусто. Ворошить груду камней, завалившую второй ход, он не стал. Энрах, присев на корточки, изучал торчавшую лапу, увитую странной черной паутиной.

— Это архилич, а не оборотень, — сказал он. — Милорд, надо бы эту груду поджечь, не нравится она мне. Я бы подумал, что за обвалом паучье гнездо, но это не паутина — она расползается.

— Не подходите к завалу. Сожгу, когда будем уходить. Иначе задохнемся, — тихо, с паузами ответил Даагон, к чему-то прислушиваясь, словно старался уловить дыхание невидимки.

Тинира чихнула.

— Похоже, Лиэн нашел тут себе могилу. Совсем дышать нечем! — И она еще раз чихнула, на этот раз как-то совсем по-мужски.

— Будь здоров, Сонил, — усмехнулся Энрах.

— Это не я, — отозвался вор.

Страж троп поднялся с корточек, и его улыбка стала шире:

— Хватит прятаться, Лиэн. Я же знаю, ты здесь!

Лорд поднял жезл повыше. Пепел, потревоженный обвалом, намок и быстро оседал. Влажные своды озарились сияющим светом. Лиэна, укрывшегося на козырьке над входом за пологом невидимости, никто не заметил, зато Тинира радостно вскрикнула:

— Посох! Смотрите, это же посох! Мы нашли его!

Она показала рукой на застрявшее в стене под сводом древко с тусклым, запыленным кристаллом в навершии.

Лиэн понял, что сейчас произойдет, кое-как обтер лицо, размазав грязь еще сильнее, и вытащил рогатину, снимая полог.

— Не трогайте его! — крикнул он. — Это фальшивка!

— А, вот ты где! Что значит «фальшивка»? — нахмурилась Тинира. — Видно же, что он эльфийский!

Тем временем лорд разглядывал навершие посоха и не мог скрыть изумления:

— Лиэн, ты знаешь, как звали отшельника, что погиб здесь?

— Знаю. Раэрт.

— Так вот как он жил и как умер, — с грустью сказал Даагон. — Я знал этого человека, когда он был еще совсем мальчишкой, и подарил ему на прощание этот посох. Давно же это было… Значит, не ошибся я в нем тогда. Судя по тому, что творится здесь, он стал сильным магом.

«Вот и ответ. Вот кто был твоим первым наставником, Раэрт», — подумал Лиэн.

— Может быть, кристалл и от вашего посоха, лорд, — сказал он. — Но древко — это сама смерть. Если эльфы принесут его в свои земли, случится непоправимое.

— Да что может случиться-то? — удивился Сонил, подходя ближе. — Ясно же, мы нашли новый Посох Духа. И шкура медвежья тут… присутствует.

Энрах скривился:

— Что-то грязновата эта палка для Посоха Духа.

— Архонты почистят. Его же еще освящать будут!

Тинира уперла руки в бока, сверля охотника, еще восседавшего на карнизе, свирепым взглядом:

— Только попробуй помешать нам, Лиэн! Мы его добыли и теперь станем наследниками лорда! Мы, но не ты — сам сказал, что не в нашем отряде.

Пророчица качнула головой:

— Это не тот посох.

— Раз другого нет, то берем этот! — огрызнулась лучница и полезла на камни.

Лиэна охватило отчаяние. Щупальца втянулись в древко, и никто не замечал подмены, даже Даагон. Разумеется, охотнику никто не поверит, и эльфы своими руками принесут отросток Древа Смерти в священные рощи, где освятят его, как главный Посох Духа. Даже последнюю руну не применить: тогда эльфы беспрепятственно унесут фальшивку. Друиды создали двойную ловушку: и для него, и для эльфов. Лиэн явно почуял радость Древа и его сладкое предвкушение обильной крови многих жертв.

«Ты можешь остановить их», — коснулся его разума знакомый шепот. «Как? Как остановить?» — билась кровь в висках. И тут же последовал ответ: «Убей всех. Оборотень поможет тебе».

— Стой, Тинира! — крикнул Лиэн, направив на лучницу рогатину.

Лорд мгновенно поднял жезл:

— Не смей, Лиэн!

— Ты что, совсем спятил? — побледнела девушка. — А я-то считала тебя другом!

— Нельзя брать этот посох, — в отчаянии повторил охотник.

— Вот заладил! Давай, убивай. — Сморщив треугольное личико, Тинира ступила на следующий камень. — Может, и правда ты — темный эльф, поднятый Мортис по просьбе Иссианы?

«Убей их. Я дам тебе силу», — ласкал его шепот.

И тогда он перевоплотится. Древо поглотит его. И, как всегда, решать надо немедленно. Лиэн вздохнул и, стараясь не смотреть в янтарные глаза Эосты, развеял личину.

— Смотри, Тинира, что сделает с тобой этот посох! — сказал он.

Взглянув, лучница от неожиданности сорвалась с камня. Черные перья ее волос поднялись дыбом.

— Эй, что у тебя с лицом?

— Ну ты и монстр! — присвистнул Энрах.

«Кто бы говорил», — усмехнулся про себя Лиэн.

— Что, плохо выгляжу? — спросил он, даже не желая представлять, какую безобразную, обожженную морду созерцают сейчас эльфы округлившимися от удивления глазами. В такой близости от плоти Древа да еще после двух ритуальных кругов она наверняка стала еще страшнее.

Страж кивнул:

— Чудовищно.

— Уж какой есть. Так вот, это не посох, а ветвь Древа Смерти. А я — его первый корень.

Даагон опустил жезл и выдохнул:

— Все-таки ты… Что ж ты молчал столько времени?

— Я не хотел, чтобы ты меня видел таким, отец. Но я таков, каков я есть, поэтому и ношу личину.

— Врешь ты все, темный, — зло процедил Сонил. — Никакой ты не сын лорда, а отродье Иссианы. Подлая семейка! Готовы на все, лишь бы эльфы не получили Посох Духа!

Тинира, махнув на всех рукой, снова полезла на камни.

Покосившийся на нее страж троп на мгновение задумался, и его лицо исказила мучительная гримаса, когда он оглянулся на Эосту, словно прощаясь. Но Энрах тут же овладел собой и рассмеялся:

— У тебя ничего не получится, Лиэн, потому что никто тебе не поверит. Вот так выглядит сын Даагона, и его узнает каждый, кто знает лорда. — И проклятый демон изменился, повторив вторую сущность Лиэна. Не обожженную морду, но светлое лицо благородного эльфа, так похожее на лик главы дома Эрсетеа, только совсем юное.

— Энрах! — ахнула пророчица.

Демон повернулся к ней, прищурился:

— Да, мой ангел. Я заметил: это лицо тебе больше нравится. Так ведь, Эоста?

Девушка сжала кулачки и крикнула:

— Не смей, Энрах!

— Вот дураки, — ухмыльнулась лучница, подбираясь еще ближе к посоху Раэрта.

Даагон переводил задумчивый взгляд с охотника на стража, и Лиэн понял, что проиграл. Двойник перехитрил его. С другой стороны, это даже хорошо: лорд помешал бы, защищая сына от Древа. Впору благодарить демона за вмешательство! А сейчас все решали мгновения, потому что Тинира вот-вот доберется до посоха. Лиэн должен успеть показать эльфам его черную силу, а потом сказать слово последней руны. Это единственный выход.

— Смотрите же, что вы хотите принести в сердце Альянса! — крикнул он и прыгнул с карниза, выставив рогатину ладошкой вперед. В прыжке она зацепилась за свисавший сталактит, и Лиэн, качнувшись, пролетел к посоху.

«На, жри меня, Древо! Подавишься, обещаю!» — успел подумать он.

Его рука охватила древко. Оно уже так прочно вросло в камни, что лишь слегка прогнулось под его тяжестью. Лиэн схватился второй рукой, подтянулся, перекинув ногу через посох, и встал во весь рост, балансируя руками. Его тут же захлестнуло щупальце, обвило, жадно тычась в доспех. И вгрызлось там, где стучало сердце.

— О Галлеан! — вскрикнула Эоста, разводя руки в жесте защиты.

«Поздно, оракул», — подумал обреченный.

— Теперь видите? — улыбнулся он, хотя хотелось кричать от чудовищной боли: сотни отростков поползли по его ногам, оплетая, впиваясь в тело, выше и выше.

Энрах поморщился:

— Так и знал, что этим кончится! Ну почему ты такой дикарь? Мне же тебя будет не хватать в этом дерьмовом мире. Где я еще найду такого врага? — И страж полез к нему по стене, цедя сквозь зубы: — Прости, Эоста, я опять ненадолго тебя покину, пока здесь нет еще каких-нибудь оборотней.

«Что он делает? Зачем это демону?» — еще успел удивиться Лиэн. А потом увидел, как к Энраху метнулся Сонил, сдернул, вцепившись в ногу, и они покатились клубком. Когда же поднялись, там уже не было вора: огромный оборотень-медведь рычал, не давая приблизиться к пожираемому Первому Корню. Они снова схватились, лишив лорда возможности применить жезл. Лишь бы он не решил сжечь Лиэна вместе с посохом!

Но Даагон, запрокинув голову, встретился с ним взглядом, и в его глазах Лиэн увидел понимание. Неужели отец догадался, что задумал сын? Неужели наконец поверил ему?

В глазах у Лиэна потемнело. Крик заполнял его и не мог вырваться из груди.

— Огонь Галлеана! Вспомни, сын! — слышал он, и не мог понять, кому кричит отец.

«Оно меня не получит, — напомнил он себе. — У меня есть Петля времени!»

— Нет! — донесся крик Даагона. — Борись! Ты сможешь!

Сможет ли? Лиэн не помнил, кричал ли он в первый миг от заполнившей его немыслимой, невозможной боли, но теперь на крик уже не было сил: продырявленное щупальцем горло свистело, с трудом втягивая воздух, и из него вырывался только стон. Юноша умирал.

— Выпусти огонь! — долетел голос отца. — Ты убьешь его пламенем Галлеана!

Рано. Еще слишком рано. Жертвоприношение должно быть завершено.

«Где же ты, Древо? — звал он. — Я сам ищу тебя. Где ты?»

Ему надо успеть прийти к нему. Он ждал, когда ему откроется путь.

Изломанный, похожий на бесформенную груду, оборотень рухнул на пол, в последнем рыке оскалив медвежьи клыки. Он не двигался, но в пещеру хлынула нежить. По огненным вспышкам и крикам Лиэн догадался, что пришедшие друиды сошлись в бою с эльфами. Потом к их боевым кличам добавились зычные голоса гномов.

— Не туда смотришь, друид! Вот я где! — яростно орал Энрах, по-прежнему пребывающий в облике сына Даагона. — Иди, возьми меня!

Внизу кипела схватка. Теперь уже эльфы и гномы не подпускали нежить к Лиэну. Видимо, все поняли, что Первый Корень нужен друидам только мертвым, чтобы Мортис подняла его и соединила с Древом. Но он должен добраться до него живым. Сам. И пусть у него нет Посоха Духа, а значит, и надежды остаться в живых после всего этого, Лиэн наконец-то понял, как уничтожить Древо — все, до конца, до последнего отростка. Только вместе с собой, став с ним единым целым.

«Где ты, Древо? Мы связаны навсегда. Дай мне прийти к тебе, я твой корень, твое сознание», — звал Лиэн.

И он почуял его. Оно боялось. Оно испугалось своей жертвы! Оно его уже не хотело. И тогда Лиэн раскрыл запертую Раэртом сущность до конца. Он обнажил перед Древом Смерти весь свой ужас, и теперь это был ужас самого Древа. Он был одновременно беспомощным младенцем — и умирающим магом, распятым на древке. А вокруг кипела жестокая битва, как в священной эльфийской роще тридцать лет назад, слышались хрипы, вой и стоны…

Сквозь каменный свод пещеры, озаряемый вспышками, как будто просвечивало звездное небо давней ночи с Двумя Лунами. Они двоились, расплывались в глазах, а времена истончались, словно Лиэн уже применил последнюю руну. А может быть, она такой и была, но было это уже неважно.

Стены пещеры раздвинулись. По вибрирующему воздуху, сопровождаемому каким-то нутряным стоном пространства, он понял — создается портал. Древо не могло не открыться своей крови и плоти, своему Первому Корню. Разверзлись черные небеса, ветер смерти бросал в лицо жгучий пепел.

Лиэн наконец-то увидел Древо. Выдрав руку из обвивших ее щупалец, он потянулся к нему:

— Я здесь!

— Лиэн, держи! — донесся отчаянный крик Тиниры.

Он почувствовал, как в его ладонь вцепились чьи-то сухие твердые пальцы. Рогатина! Его посох мага — кривой, как изуродованная душа Лиэна, с двумя вершинами, как два его лица. Он выдрал вторую руку, перехватил рогатину.

И шагнул со смертного древка на черный пепел Алкмаара.

* * *

— Он нашел Древо, он уходит! — крикнула Эоста.

Лорд, только что уничтоживший лича, глянул одним глазом: в дыре портала забрезжили Луны. Нежить не лезла, значит, Лиэн сам его открыл. Он увидел, как охотник перехватил рогатину, и, когда опустил ее, шагнув с посоха отшельника в царство мертвых, ладошка на конце успела ухватить магический кристалл Раэрта и выдрать его из щупалец.

— Еще и кристалл утащил! — вздохнул лорд. — За ним глаз да глаз нужен!

Он покосился на стража троп с лицом Лиэна. Тот увлеченно крушил черепа мертвецов, отшвыривая останки нежити к каменному завалу у второго хода. Но с уходом истинного сына Даагона чужое обличье слезло с демона, как облупившаяся краска. С этим тоже предстоит разбираться. Что нужно Двойнику в их прекрасной компании?

От груды камней тянулись жирные черные плети, похожие на длинных червей, хватали все, что к ним падало, и уже не выпускали, как ни силились мертвецы снова подняться. Да, если это и впрямь отростки Древа, то у слуг Мортис с ним что-то очень не в порядке — оно пожирало все, даже саму нежить.

Только бы портал продержался еще немного!

Битва длилась, пока из всей нахлынувшей нежити внутри пещеры не осталось почти никого. Вход защищали гномы и, видимо, успешно, поскольку служители Мортис почти перестали проникать внутрь. Однако снова начал крошиться свод пещеры, не выдержав накала битвы. Пора было уходить.

— Шигерх! — крикнул Даагон. — Прорывайтесь наружу! Мы идем в Алкмаар, и я напоследок подожгу эту груду.

Шаман кивнул в знак того, что услышал, и гаркнул:

— Вперед, гномы! С нами Вотан!

Бывший страж троп на мгновение обернулся и тут же пропустил заклинание ожившего лича, освободившего руку от щупалец. Отлетев, он сполз по стене.

— Энрах! — Пророчица кинулась к нему, вытаскивая целительное зелье.

— Лучшее лекарство — твой поцелуй, — шепнул он. — Или сейчас я уже не так красив, как он?

Эльфийка отпрянула:

— Как ты можешь!

— Я всегда могу, — ухмыльнулся тот, удержав ее за руку.

— Эльфы, в портал! — рявкнул Даагон.

Следовало торопиться, иначе слабеющая сила портала могла закинуть их куда угодно, только не в Алкмаар к Древу. Туда-то Лиэн попал, а вот как будет выбираться, если выживет?

Королева передала лорду руну для открытия портала в Телшеранс, и они смогут уйти при условии, что у Лиэна все получится. Само собой, если Даагон правильно понял, что задумал сын. Но без Посоха Духа он может не выжить. Если бы сын открылся раньше!

«А ты бы поверил ему, слепец?» — упрекнул себя лорд. Вряд ли. Он поверил только сейчас, увидев странный портал с двоившимися Лунами, — только Первый Корень мог так дотянуться до Древа, словно совместив во временах две ночи.

А если у сына не получится, останется свиток Хоэрина. Но Даагон должен сам все видеть. Он не может ошибиться — снова и уже непоправимо, как едва не ошибся в ущелье Эха Предков — когда Энрах сорвался и лорд начал читать свиток.

«Чужая жизнь не будет засчитана», — вспомнил он слова Иссианы. Дриада уже тогда знала, кто его сын. Знала, когда требовала с лорда клятву.

Тинира вскарабкалась по стене к мерцающей дыре, вытащила стрелу и только тогда нырнула в портал. Следом за ней забрался раненый Энрах, умудрявшийся помогать пророчице. Не выпуская ее руки, демон зыркнул на лорда — мол, попробуй меня остановить! — и шагнул вперед. Демон знал, что портал закрывался и на драку у того не было ни минуты.

Даагон чуть задержался, обрушив огонь на груду останков нежити. Вряд ли после этого что-то останется от зараженной Древом пещеры, — надеялся он. Последним жестом он сжег посох из ветви Древа, закрывая портал.

И только тогда Даагон понял, что слишком задержался. Он был один, а вокруг — ни остатков отряда, ни признаков Алкмаара. Лишь тихо шумела листва эльфийской рощи, да под Двумя Лунами светились белоснежные стволы священных деревьев и их алая, точно кровь, листва.

Никогда еще Даагон не испытывал такого отчаяния: дети остались без Посоха Духа и без спасительной руны перехода — один на один с демоном, Древом Смерти и ордами богини Мортис.

Сила портала иссякла, исказив путь, а двойная магия Лиэна, замкнувшая две ночи во времени и пространстве, вернула лорда туда, откуда все началось, — к родовому древу Эрсетеа. Оно словно пустило отросток: у его корней склонился белый стволик с алой шапкой волос. Две золотистые пряди обрамляли тонкое лицо. Тиаль молилась.

Ну все. Теперь она его точно убьет. И поделом.

Увидев лорда, теург опустила сложенные в молитве руки. И легли они на лук и стрелу, хотя рядом лежал и жезл.

— Что ты здесь делаешь, Даагон?

— Тиаль…

— Почему ты один? Где отряд?

— Портал иссяк.

— Ты хочешь сказать, лорд, — медленно процедила она, — что снова оставил нашего сына?!

* * *

Здесь совсем не было звезд, и Две Луны едва просвечивали сквозь черный туман, словно тоже стали призраками в мертвом мире. Несмотря на это, ночь не казалось темной. Или это тьма стала прозрачной?

Легкое удивление охватило Лиэна: он видел мельчайшие подробности пустыни Алкмаара — бархатистую поверхность пепельных курганов с причудливыми волнами, нарисованными ветром, торчавшие из пепла скрюченные остовы древесных стволов. Редкие сухие деревья казались серой выветренной костью, покрытой яркими россыпями ядовитых грибов. Мелкие поры на уродливых наростах осыпали желтые облачка спор на фиолетовые нити грибниц.

Боли в теле уже не чувствовалось — только легкое эхо. Значит, он уже почти перевоплощен, почти мертв. И тем не менее шел, хотя уже не мог сказать наверняка, чья воля двигала им — его собственная или уже богини. Шепот Мортис умолк. Или заполнил его настолько, что он сам стал ее шепотом, ее силой? Больше не будет боли…

И ее не стало.

Охотник остановился, увидев в скале из песчаника, венчавшей пепельный холм, огромную дыру входа, поросшую бахромой, чуть шевелившейся под ветром. Позвал мысленно: «Иди ко мне. Я здесь».

Бахрома вздыбилась. Показались толстые, склизкие на вид щупальца, тускло отсвечивающие белесыми бликами. Они вонзились в почву, вытянули уродливое тело — точно гигантская кочка, поросшая змеями. У Древа не было ствола — слепое, безногое, оно колыхалось пучком бесчисленных щупалец с тоненькими корешками, одеревеневшими ближе к подошве, и непрерывно меняло форму, выстреливая в стороны изгибающиеся плети ветвей.

Лиэн шагнул к нему.

Древо двинулось навстречу.

Оно стонало, боялось и все же тянулось к своей потерянной части, ползло к ней, помогая себе щупальцами-ветвями. Разинутые пасти на их концах, мешая друг другу, уничтожали все, до чего дотягивались на своем пути, — вгрызались в сухие стволы, рвали грибницы, хватали и выплевывали пепел. Иногда они перегрызали и глотали сами себя, но на месте отгрызенной головы тут же вырастали отростки с двумя новыми.

На скале возникла сгорбленная фигура. Она взмахнула костлявыми руками, и до Лиэна донеслись звуки призывного заклинания. Древо колыхнулось, выпустив длинное щупальце, словно соединенное из двух. Сцапало друида, втянув его в себя, и замерло на миг, подрагивая от наслаждения, — Лиэн почувствовал эхо этой дрожи, — пока пасти разрывали вопящую добычу.

Умирая, друид успел вызвать подмогу: над скалой воспарила баньши. Парализующий визг скрутил каждую жилу в теле, проник в каждую каплю крови, лишил воли. Еще два полотнища баньши выплыли из-за барханов.

Лиэн не мог двинуться. «Значит, я еще жив? — отстраненно подумал он. — На мертвых парализатор не действует». Но Древо тоже как будто поникло и остановилось.

Из-за древесных стволов вышли пятеро жрецов Мортис. Один из них, в балахоне с остроконечным капюшоном, подошел к охотнику вплотную. Его обтянутый кожей череп хищно оскалился:

— Сегодня великая ночь обретения. Ты хорошо сделал, что пришел к нам сам, сын Даагона. Понял, наконец, что жизни тебе не будет, куда бы ты ни прятался?

Второй подошедший старик проскрипел:

— Ритуал должен быть завершен, но ты уже не младенец. Ты дойдешь до Древа, когда познаешь величие Смерти и оценишь ее милость, восстав из мертвых по воле великой богини.

— Даже обидно, что какому-то остроухому выродку будет дарована честь стать самым мощным орудием великой Мортис. Неужели ты надеялся обмануть богиню? — послышался сзади еще один голос — шамкающий, похожий на старушечий.

«Ты знал, куда шел, так чего же растерялся? — спохватился Лиэн. — Портал еще открыт, и ты рискуешь не только собой».

Его схватили, попытались отнять рогатину, но пальцы держали древко мертвой хваткой.

— Оставь, эта палка не помешает, — наконец сдался один из друидов.

Недвижную, словно окаменевшую жертву поволокли на ритуальный круг с четырьмя железными цепями, у которого замерло в ожидании Древо Смерти. Похоже, за тридцать лет его выдрессировали с помощью баньши — иначе друиды не могли с ним сладить, когда оно подросло. Почему на Древо действует парализующий вопль? Неужели связь с Первым Корнем, его сознанием, уже настолько окрепла?

Лиэн не мог скинуть оцепенение — мешал страх. Он боялся полного перевоплощения, когда уже не сможет ничего сделать — ни вызвать огонь Галлеана, ни задействовать последнюю руну. Но это перевоплощение все равно неизбежно, как только жрецы завершат ритуал. Только он уже будет мертв. Так что же он медлит?

Друиды разрезали завязки доспеха и сорвали его с Лиэна. Спина ощутила холод камня — значит, еще не все чувства умерли. Жертву даже не стали приковывать — Первый Корень не просто пища, да и к чему цепи, если он парализован?

Лиэн увидел мертвые глаза на землистом морщинистом лице склонившегося к нему друида. Длинные седые космы свисали ему на оголенную грудь. Стоящая рядом старуха держала кривой, как ее когти, нож, а ее безгубая улыбка напоминала вонючую яму. Разрезав кожу на груди жертвы, она забормотала заклинание. Потекла кровь.

«А богиня обещала, что боли не будет…» — промелькнула мысль.

Высоко в небе просвистела стрела, и сковывающее давление баньши уменьшилось на треть — одно полотнище разлетелось в клочья. Впрочем, и оставшихся двух хватало с лихвой.

— А вот и свежая пища сама пришла! — услышал Лиэн хихиканье над головой. — Не твои ли друзья явились тебя покормить, Корень? Взять их!

Зря он не закрыл портал. Забыл о нем. Эльфов парализовало сразу. Они ничего не смогут сделать.

— Во имя Мортис! — Старуха подняла нож, чтобы пронзить его сердце, и замерла на миг: расширенные зрачки жертвы резко сузились, словно Лиэн внезапно умер, а кровотечение остановилось.

Этого мига хватило: Древо Смерти ожило и хлестнуло змеиными ветвями, захватив жрицу. Ее визг слился с испуганными воплями еще четверых друидов, очень быстро прервавшимися. И стало слышно, как гудит вокруг черная земля Алкмаара под копытами коней носферату и ногами бесчисленных орд Мортис, как скрежещут в небе царства мертвых крылья костяных драконов.

Древо надвинулось на неподвижное тело жертвы, из которого снова потекла кровь. Тонкие щупальца ткнулись в него, как слепые котята, захватив Корень, подтащили к подошве.

Лиэн задыхался под навалившейся на него массой: Древо не рвало жертву, но поглощало ее живьем. Хищные черные нити пронзали тело мага и пили его кровь, как пронзали когда-то беспомощное новорожденное тельце. Он чувствовал, как щупальце оплетает сердце, подобно тому, как тридцать лет назад впивался в него росток хуорна с удаленным корешком, пересаженный в разрезанную ритуальным ножом младенческую грудь. Жертвоприношение должно быть завершено!

Где-то неимоверно далеко мерцала крохотная искра его жизни, и каждый миг она могла погаснуть. Так же далеко и глухо кричала боль.

Лиэн ждал, пока не ощутил все Древо, каждый его корешок, каждое щупальце от самого большого до самого малого, пока не почувствовал даже те отростки, что были далеко от него и горели в пещере Тимории, и те, что стали древками в жезлах друидов. Он ждал до тех пор, пока не слился с чудовищем в единое целое, как едины тело и сознание. И тогда он встал во весь свой неимоверный рост. Древо Смерти обрело разум, к нему вернулись утраченные силы. В небесах Невендаара раскинулась огромная крона, венчавшая высокий, мощный, необъятной толщины ствол.

* * *

Тиниру выкинуло почти на вершину пепельного бархана, так что неплохой обзор лучнице был обеспечен. Впрочем, она успела выпустить только одну стрелу, а потом, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, беспомощно смотрела на то, как Древо, зачем-то уничтожив пятерых друидов, беспрепятственно поглощает неподвижно лежавшего на каменном круге Лиэна вместе с его уродской рогатиной.

Злые слезы катились из глаз не привыкшей плакать эльфийки. Как все глупо! Надо было зарядить арбалет и быть начеку. Может, хватило бы времени на уничтожение всех трех баньши. С другой стороны, простой стрелой тварей в такой выси не достать.

Она услышала позади короткий вздох Эосты и злой всхрип Энраха. Тоже попались, оракул и рук не успела поднять. Значит, все они сдохнут тут и ничему не смогут помешать? Может, опытный лорд будет поумнее их? Но как ни прислушивалась лучница, никаких признаков появления мага не услышала. Лишь ощутила легкий толчок воздуха в спину, когда схлопнулся портал.

Еще горше ей стало, когда вершины дальних барханов словно бы зашевелились, вырастая в размерах, а пепельные пески дрогнули от топота — то Всадники Смерти вели Орды Нежити, а в небе появился драколич. Этот долетит еще быстрее.

А потом захотелось отчаянно кричать, как никогда в жизни, но челюсти свело от визга баньши: проклятое Древо дожрало-таки Лиэна, получив свой Первый Корень, — оно словно взорвалось, как вулкан, выстрелив ввысь мощный ствол, развернуло широченную крону и смело с небес баньши так, что даже клочка не осталось. Послышался вой драколича и жутковатый хруст костей.

Носферату остановили орды, опасаясь подходить ближе. А вот троице эльфов и идти далеко не требовалось: крона из шевелящихся змей нависла над головой, три щупальца опустились и придвинулись вплотную к лицам.

Тинира глянула в мерцающие отраженными лунами змеиные глаза над хищно оскаленной пастью с сотней мелких, как иглы, острых зубов и завизжала не хуже баньши. И только тогда поняла, что способна двигаться. Теоретически — змеиные глаза удерживали на месте не хуже парализатора.

— Отойдите и спрячьтесь, — одновременно прошипели все три змеи. — Сейчас будет самое веселое.

— Будь я проклят! — воскликнул позади Энрах. — Знакомый голос!

— А разве ты до сих пор не проклят? — ехидно заметило щупальце. — Только мною уже несколько раз. Где отец? Он опять меня оставил?

— Он не успел, портал закрылся, — ответил страж.

— Лжешь! — прошипело щупальце, быстро обвив Энраха и снова уставившись ему в глаза. — Ты не можешь не лгать, такова твоя сущность!

Лучница оглянулась. М-да, ни отходить, ни прятаться некуда: орды нежити окружили их плотным кольцом. Глупо даже думать, что трое не самых сильных и опытных эльфов смогут сразиться со всем Алкмааром. А если еще их богиня явится, будет совсем худо. Впрочем, может, хоть она приведет в чувство это сошедшее с ума Древо?

Судя по всему, такая бесхитростная, но верная мысль пришла в голову не одной Тинире.

— Смотрю, ты растешь на глазах, Лиэн, — саркастически заметил бывший страж. — Смотри только, не заиграйся в могущество. Может, со мной ты и справишься. Но ты не бог, чтобы схватиться с самой Мортис.

Щупальце отпустило его, но угрожающе нависло над лицом, разинув пасть.

— У тебя совсем нет времени, Лиэн, — прошептала Эоста. — Ты уже меняешься…

Тинира успела заметить, как тускнеют глаза висевшего перед ней щупальца. В них появлялась звериная жажда крови и плоти. Не важно, чьей — лишь бы встроить ее в себя и расти, захватывая новые и новые тела и души, пока весь мир не станет единой душой и телом Древа Смерти, и тогда оно начнет вечно пожирать самое себя.

Оглушительный тысячезевный вой безумия разнесся над мертвой землей. Он не парализовал, но сводил с ума. От него хотелось броситься на землю и тоже выть и кататься, кусая всех, кто попадется.

Троица эльфов опрометью понеслась прочь, прямо на Орды Нежити. Те тоже отступали.

Древо, выстреливая корни, пыталось одновременно преследовать беглецов и убраться подальше, оно выло и визжало каждым щупальцем. Вот его крона мотнулась, снеся скалу. Мотнулась еще, сгребая бархан вместе с нежитью. Пыль и прах взвились до небес.

Нежить издалека атаковала Древо заклинаниями, но разве проймешь такого тысячеглавого монстра высотой под облака? С ним теперь даже полк баньши не справится — сами развеются от его визга.

Пророчица вдруг вскрикнула и упала навзничь — заклинания архилича полетели и в эльфов.

— Эоста! — взревел страж.

Слишком громко это у него получилось. Даже Древо Смерти, словно услышав, несмотря на непрерывный вой, перестало метаться и умолкло. Только свистели плети щупалец — рвать нежить монстр не забывал, да так, что баньши не успевали подлетать.

Энрах мгновенно деформировался: раздался вширь и ввысь, его лицо передернулось, на миг став, как густой кисель, из которого вылепилась багровая морда демона. Волосы превратились в иглы шипов, тело покрыла чешуя, а когти ставших огромными рук удлинились и загнулись. Он рухнул возле пророчицы на колени, заслонив ее от нежити. Из клыкастой пасти вырвался отчаянный рык:

— Не уходи, Эоста! Не бросай меня!!!

Тинира поняла: если их сейчас не прихлопнут заклинанием, то ее сознание, и без того с трудом вмещавшее происходящее, не выдержит зрелища рыдающего демона. К счастью, до рыданий дело не дошло — пророчица чуть пошевелилась. Зато случилась другая неприятность: на вершине бархана разверзся портал, выплюнув Проклятых. Лучница мигом пришла в себя и схватилась за арбалет, но легион, увидевший орды нежити, уже шел в атаку на более интересного врага, оставив крохотную эльфийку в тылу, за цепью гигантских спин.

Тинира мигом оценила всю выгоду создавшегося положения: там, где она закопалась в пепел и прах, перепачкавшись до самой макушки и неотличимая от кочки, было безопаснее всего на многие лиги вокруг. С одной стороны ее защищало Древо, с другой — порождения Бетрезена.

Появившийся первым исполин с гигантскими клешнями и в черном шипастом панцире, похожий на краба, наступал на перерожденного Энраха, рыча:

— Предатель! Твое наказание будет страшным!

— За что это? — удивился тот.

— Ты провалил задание и сбежал!

— Оглянись, Краб. Задание выполнено. Вот оно, Древо Смерти.

— Зачем оно нам? — Демон, наконец, обратил внимание на то, куда занесло легион, и на его морде появилась озабоченность. — Твоей задачей было найти и пленить сына лорда Даагона. Господину нужна его сила.

— А это он и есть, — невинно моргнули похожие на плошки глаза Энраха. — Пленить не получилось, как видишь. Может, ты сам попытаешься?

— Ничтожество! — Гигант ощерил клыки. — Ты не должен был допустить его воссоединения с Древом. Забыл, что требовал Повелитель? Ему был нужен дар носителя огня Галлеана, рожденного под Двумя Лунами, а не сила Смерти!

Багровый демон, казавшийся немощной мелочью по сравнению с возвышавшейся над ним безобразной фигурой, ухмыльнулся во всю пасть:

— Не переживай так, Краб. Будет тебе огонь Галлеана. Много. Смотри!

Он указал когтем куда-то за спину собеседника. Черный демон оглянулся, а Энрах вдруг зажмурился, опустил морду и прижал к себе Эосту, для верности укрыв ее еще и лапами.

Полыхнуло так, словно над ночным Алкмааром взошло солнце. Если бы Тинира не заметила вовремя странности поведения своего бывшего товарища по отряду и не поспешила уткнуться носом в землю — быть ей слепой. Даже сквозь плотно зажмуренные веки лучница увидела ярчайший свет, а ее спину обдало страшным жаром. Рядом рухнуло что-то очень массивное, засыпав лучницу волной поднятого пепла. Она приподняла голову и осторожно прищурилась: было светло, как днем, черный демон лежал недвижимой дымящейся грудой, а от холма стремительно удалялась спина бегущего Энраха. Он вновь выглядел как эльф и нес на руках пророчицу так, чтобы она не ослепла, если вдруг очнется.

В небе свистели тысячи огненных росчерков, вонзаясь в разбегавшихся демонов и мертвецов пылающие щупальца, выстреливаемые Древом Смерти. Множество их разваливалось в воздухе смертоносными искрами, разя всех без разбору.

Куда же бежать, чтобы не сгореть и не нарваться на нежить? Не безопаснее ли остаться под посланным свыше прикрытием? Спину, засыпанную пеплом, уже не пекло, но лучница, таща за собой оружие, переползла к черной груде издохшего демона.

— Тинира! За мной! — крикнул Энрах, благоразумно не оглядываясь. Впереди него забрезжила багровая арка портала.

— Оставь Эосту! Я тебя убью, гад! — заорала в ответ лучница, поднимая арбалет. И закусила губу, чуть не взвыв от отчаяния: тетивы на нем полопались. Значит, и ее драгоценный составной лук выведен из строя.

— Не дури, Тинира! Спасайся! Долго я портал держать не буду, чтобы нас не вычислили.

Энрах нырнул в арку и исчез.

— Предатель. Только Выжженных Земель мне не хватало для полного счастья, гад чешуйчатый! — зло прошептала лучница, бессильно ударив кулаками по черной земле.

Выбор не велик: демоны или нежить. «Не хочу! — Девушка впилась зубами в кулак, чтобы не рычать от бессильной ярости. — И ничего не сделать, даже не сдохнуть просто так — поднимет без спросу какая-нибудь бессмертная сволочь. Не хочу!»

Портал продержался минуту — раз двадцать хватило бы добежать — и погас. Сияние тоже пошло на убыль, огненные копья перестали сыпаться, и от этого казалось, что на землю опускается плотный, небывалый мрак.

Тинира осторожно приподнялась и огляделась, болезненно щуря глаза и смаргивая набегающие слезы. Ни одного демона не уцелело, нежить тоже рассеялась, но главное — огромное Древо исчезло без следа. Стремительно меркнущий свет исходил то ли от кристалла, зажатого в ладошке рогатины, воткнутой остриями в оплавленный жертвенный круг, то ли от лежавшего рядом полуобнаженного тела.

— Лиэн! — заорала лучница, кидаясь к нему со всех ног.

Камни обжигали жаром даже сквозь толстые подошвы сапог. Тинира подбежала к распростертому телу, присела, не рискнув встать на колени, — наколенники и без того стали горячими, а без ног она охотника не вытащит. Впрочем, куда тащить, если вокруг — Алкмаар? Да и жив ли он вообще? Вроде не дышит. Разбежавшаяся же нежить того и гляди вернется. Тинире даже показалось, что она уже слышит характерное поскрипывание, с каким подлетают драколичи. А у нее даже нормального оружия нет.

— Нож, — внезапно услышала девушка, хотя губы эльфа с лицом, поразительно напоминавшим лорда Даагона, не шевелились, и непонятно, чей шепот словно раздался в ее голове. Тем не менее Тинира послушно вытащила свой кинжал.

— Нож, — повторил голос.

Но у нее нет другого ножа. Разве что… Взгляд лучницы упал на ножны, пристегнутые к поясу Лиэна. Она вытащила костяную безделушку и скептически осмотрела. И куда с ним теперь, на какого врага? Таким ведь даже медузу не зарезать.

— Воткни в круг, — подсказал все тот же шепот.

— Сломается, — с сомнением произнесла эльфийка, но все же с размаху воткнула нож в камень. И правда, сломался — оплавленный жаром круг треснул пополам с таким оглушительным звуком, будто содрогнулась вся пустыня.

Что-то вздохнуло — огромное, во все небо.

— Спасибо!

Свет окончательно погас, затаившись слабым сполохом в кристалле, но эльфийка успела заметить — веки Лиэна чуть дрогнули, и он прерывисто задышал.

— Жив! — Тинире хотелось кричать от радости. Но лучше бы не в Алкмааре, а где-нибудь подальше, хоть в гномьих горах, там не так жарко.

Над головой мелькнула черная тень, хлопнули мощные крылья. Лучница вытащила целехонький костяной нож из трещины, выпрямилась, сдержав судорожный вздох: «Галлеан, когда же это закончится?!»

Огромный черный дракон опустился у круга, подняв вихри пепла.

— Не бойся, первородная, — пророкотал он. — Мое имя Лазгурон, Повелитель Иллюзий.

Тинира сразу взъерошила перья:

— А мое — Тинира из клана Гаэтер. Только не рассказывай мне сказки, дракон. Все знают, что Повелитель Иллюзий — всего лишь легенда. Сожрать нас ты мог бы и без лишней болтовни.

— Все понятно, — шумно вздохнул дракон. — Тяжелое детство, трудный характер, подростковый период… Спасибо, что разомкнула круг, Лиэн не мог сделать это сам. Так бы и лежал здесь тысячелетия.

Чем-то его рык напоминал тот шепот, что совсем недавно звучал в голове лучницы.

— Ясно, что не мог, без сознания-то, — буркнула она. — А чем ему круг помешал?

— Пока он был замкнут, Лиэн не мог быть ни среди живых, ни среди мертвых, дабы не возродилось Древо. Но хватит вопросов, девочка! У нас мало времени: богиня Смерти может обратить внимание на столь громкую возню своих слуг, а неудач она не переносит. Ты думаешь спасать нашего друга?

Лучница решила, что хуже, чем недавно, уже не будет, и доверилась незнакомому дракону. Ведь именно он подсказал ей про нож, после чего Лиэн проявил явные признаки жизни. Совсем явные — пока она спорила с Лазгуроном, эльф попытался подняться, схватившись за рогатину, и та обломилась. Вилы, превратившись в уголья, остались в камне. Тинира, оглянувшись на шум, успела подхватить и Лиэна, и его неразлучную палку.

Они забрались на дракона, и вовремя — барханы снова начали шевелиться.

— Посох Духа не забыли? — спросил Лазгурон уже в полете.

— Ту обломанную рогатину, что ли? — фыркнула Тинира. — Здесь она!

— Для Духа неважно, какой у него символ, — заметил Повелитель Иллюзий. — Если не потерян сам Дух.

И, словно в ответ на его слово, ночное небо снова озарилось до краев: огненным росчерком пролетела предреченная Звезда и упала где-то на краю мира.

Эпилог

После волшбы архонтов вряд ли кто-нибудь узнал в священном древке Посоха Духа, поставленном в зале королевского совета, рогатину Лиэна. Возродились рощи, окрепла магия целителей, и будущее теперь казалось таким светлым, словно в Невендааре вот-вот наступит неведомая живущим здесь весна, приходившая к эльфам только во снах.

Вот только явление Звезды рождало и надежду, и тревогу: что принесет она измученному миру Невендаара?

С уничтожением Древа Смерти надобность в ритуале разрыва отпала, лорд обрел сына, Тиаль вернулась, и это было долгожданным счастьем. Но Даагон не мог понять, почему лучница Тинира категорически отказалась стать наследницей древа Эрсетеа, — она имела на то полное право, и он с радостью бы удочерил юную эльфийку из дикого клана. Может быть, из нее получилась бы со временем Дева Огня. Хотя и не такая сильная, какой стала бы Эоста.

Весть о похищении пророчицы демоном стала для Даагона тяжелым ударом. Будь лорд с отрядом до конца, он наверняка смог бы ее защитить. С другой стороны, смог бы он удержаться и не применить свиток Хоэрина, когда сила Древа стала побеждать Лиэна?

Сын вернулся из Алкмаара полностью опустошенный. В нем не осталось ни искры огня Галлеана, ему не подчинялись даже те руны, которыми мог пользоваться любой начинающий маг. Впрочем, Хоэрин обещал, что это не навсегда. Повелитель Иллюзий, снизошедший до разговора с лордом в эльфийской священной роще, куда принес двух эльфов, также говорил, что к Лиэну когда-нибудь вернется сила.

Даже древо рода не смогло вернуть сыну Даагона утраченного дара, хотя на этот раз ритуал был завершен по всем правилам и молодой эльф, наконец, получил родовое имя Эрсетеа. Впрочем, им его никто не звал, он так и остался для всех Лиэном.

Он безучастно молчал, сидя у окна, за которым плескался золотой океан эльфийских лесов, или лежал в постели, точно смертельно больной, вытянув руки поверх узорного, вышитого покрывала и глядя в резной потолок. А иногда подносил ладони к лицу, ждал с минуту и вновь бессильно опускал. Он слишком глубоко соприкоснулся с Древом Смерти и теперь был словно прогоревший дотла уголек.

Но однажды ночью в Темперанс прилетела на грифоне Тинира, и наутро Лиэн исчез. На столе в его комнате обнаружили послание гномов: Ринотар писал, что королева Ятаа'Халли нашла руку для меча Алкинор и желает, чтобы ученик Раэрта присутствовал при передаче клинка новому владельцу. В конце мимоходом сообщалось о багровом демоне, похожем на описанного Лиэном, которого драконы заметили в Дьявольских горах.

На полях свитка Лиэн приписал: «Отец! Я вернусь, когда обрету утраченное».

И лорд знал: он вернется. Кто, как не сын, понесет дальше огонь Галлеана, огонь любви, создавшей эльфов, свет, без которого невозможно никакое творение.

Виктор Косенков Я – паладин!

Часть 1 Деревня. Мальчик

Глава 1

– Леон! Леон! Пойдем раков ловить! Леон!

Звонкая детская разноголосица поднималась к белому полуденному солнцу и терялась где-то в небесах, растворялась в стрекотании цикад и пении птиц. От дороги, по которой бежал мальчик, пахло пылью, песком и конским навозом. На какой-то миг парнишка остановился, обернулся, светлоголовый, с пронзительными голубыми глазами на загорелом лице. Махнул рукой.

– Куда ты? Леон! Пойдем… – Голоса отдалились, стихли. Стайка мальчишек уходила за косогор. К реке. Туда, где летняя жара уже не наваливается нестерпимым грузом, а только плывет, как легкая шаль,опускается на плечи, как шелковый цветастый платок, которым цыганки обычно размахивают перед деревенскими мужиками, чтобы было проще их облапошить. Там, у реки, можно целый день не вылезать из воды, плескаться на мелководье или заплыть далеко-далеко, в прохладный, темный омут, и ждать, лежа на воде и зажмурившись от страха, когда твоих ног коснутся легкие, как паутинка, пальцы русалки. А потом, с визгом и криками, взметывая тучи брызг, рвануться к берегу.

Леон переложил тяжелый сверток, обмотанный платком матери, на другое плечо, смахнул крупный пот со лба и побежал дальше. Только белая, выжженная летним солнцем пыль закружилась по дороге. Река подождет. И мальчишки – Карл, Живко, Ленц – уж как-нибудь управятся и без него… В конце концов, они помладше, им простительно. А Леон уже вошел в тот возраст, когда мальчик превращается в мужчину, становится опорой родителям. Ну или хотя бы надежным помощником. Двенадцать зим пережил Леон. Двенадцать суровых, жестоких, крестьянских зим. Когда от мороза трещат и лопаются деревья в лесу, когда ветер прилетает с самых северных гор и дышит лютой смертью в окна изб, а воздух на улице такой сухой и колючий, что носом идет кровь… Пережить двенадцать зим удается не каждому. Потому так и ценится каждый день, миг жаркого и щедрого солнца, растрачивать которое попусту никак нельзя. Потому и работают крестьяне каждый день, от росного рассвета до золотого, богатого заката. Иначе нельзя. Иначе не выжить.

В семье Леон был единственным ребенком. Единственным, кто дожил до двенадцати зим. Две сестренки не пережили голода, а младшего брата задрал приблудный, случайный покойник, выбредший из леса по зиме и перешедший замерзшую реку. Зомби, страшного и окровавленного, забивали тогда всей деревней. Кто чем. И забили.

А еще через неделю две семьи скосила зараза. Да такая, что приходской священник дома приказал сжечь, не похоронив умерших, а только отчитав на пороге поминальную.

Теперь Леон остался один. Не надолго, конечно, мама уже ходила на сносях. И работы от этого меньше не стало, а даже наоборот, только прибавилось. Теперь, вместо того чтобы идти с мелюзгой ловить раков на речку, Леон нес тяжелый сверток с едой отцу в поле.

Общинное поле находилось далеко. Поблизости от деревушки располагались огороды, так было проще за ними присматривать. А на окраине, уже совсем неподалеку от леса, лежало поле. Широкое, как море, которого Леон никогда не видел. Золотое море в рамке черного леса. Человеческого леса, а не того, что за речкой…

Леон свернул с дороги, которая где-то там, дальше за холмами, сливалась с торговым большаком, а он, в свою очередь, сходился с Третьим Имперским трактом, и окунулся в золото колосьев.

Густо пахнуло полынью, травами, тяжелым, словно бы осязаемым запахом земли. Пропал ветерок, и совсем нестерпимой сделалась жара, которая поднималась уже и снизу, от прогретой сковороды хлебного поля.

Пробравшись осторожно через полосу не скошенной ржи, оставленной «на бороду» духам поля, Леон увидел отца. Вместе с другими мужиками тот размеренно взмахивал косой. Позади шли бабы, сгребали колосья, укладывали их аккуратными снопами.

Ощутив вдруг, совершенно неожиданно, приступ какой-то нелепой щенячьей радости, Леон припустил по полю. Мигом позабыв о своей взрослой роли в этой жизни, о том, как некоторое время назад солидно отмахнулся от мальчишек, что звали на реку, он бежал за отцом, лихо подпрыгивая на окосьях которые потом доберут бабы с серпами…

– Папа! Отец!

Один из мужчин остановился. Поднял косу, вытер хищно изогнутое лезвие, махнул остальным и обернулся.

Леон бежал легко, будто на крыльях. Отец повернулся, аккуратно и даже странно уважительно пристроил косу на стог, присел, развел руки. Леон влетел в его объятия, почувствовал, как отрывается от земли, и мир кружится вокруг, кружится. Восторженно взвизгнул и вцепился в отцовы крепкие плечи.

– Ну, все, все… – Леон снова ощутил под ногами твердую землю. – Чего прибежал? Мать, что ль, послала?

– Да! – радостно выпалил Леон, но опомнился и сказал уже спокойно, с солидностью: – Мать вот поесть передала.

И протянул отцу мешок.

– Это хорошо. – Тот улыбнулся, осторожно развязал узелки. Заглянул внутрь. – Это хорошо. Ты сам-то ел?

Леон помотал головой.

– Вот и ладно. Со мной, значит, перекусишь. Только погоди чуток. Холм окосим, да и передохнем. Годится?

И он, не дожидаясь ответа, поднялся на ноги, растрепал сыну волосы и двинулся догонять ушедших уже далеко косарей.

Стрекотали цикады, и где-то высоко-высоко, там, где небо, щебетал жаворонок. Звуки лета, жары, спелой ржи и счастья. Леон сел на землю, прислушался, затем откинулся на спину и закрыл глаза. Сквозь веки пробивалось солнце. Пахло землей и свежескошенными травами. Леон заулыбался, сам не зная чему.

– От, хлопнуть по затылку-то! От, чего разлегся? – Голос был скрипуч и словно бы не говорил, а рычал.

Леон мигом открыл глаза, сел. Перед глазами плавали цветные круги, голова заметно кружилась. Он умудрился задремать.

– Ну, чего зенки вылупил-то? Валяться-то, поди, не работать. От, бездельников развелось.

Леон протер кулаками глаза, разглядел говорившего и испуганно вскочил.

Перед ним на корточках сидел старичок. Из тех, что к старости усыхают, темнеют лицом и более всего напоминают несвежую, лежалую картофелину. Волосы его были нечесаны, в бороде запуталась трава. Одет дед был в странную хламиду, вроде больших чрезмерно штанов, в какие по весне насыпают зерна перед посевом, затянутых старой веревкой на груди. Руки старика, жилистые, с длиннющими узловатыми, будто корни деревьев, пальцами, бесцеремонно шарили в мешке, который Леон нес отцу.

– Пошел бы поработал-то! – ворчал старик, поглядывая на мальчишку из-под кустистых, лохматых бровей. – А то валяется он… От, спать надумал…

Старичок вдруг рассердился и рявкнул:

– Дурень!

– А ну оставь! – Леон сделал шаг вперед. – Не тронь отцову еду!

– Экий-бекий, молодец, – принялся кривляться старикашка. – Желтоухий огурец.

И он довольно засмеялся этой откровенной глупости.

– Оставь, говорю! – Леон испуганно покосился на длинные ручищи старика. Черные, перевитые жилами, такими ухватит, мало не покажется. А под рукой, как назло, ни палки, ни камня. – Вот я тебя.

– Что ты меня? – Дед склонил голову набок. – Голой пяткой напугаешь?

Он снова очень обидно засмеялся.

Леон растерянно оглянулся. Отец с косарями ушел далеко. Женщины крутились у другого края поля. Как назло, мальчишка оказался один на один с неизвестно откуда взявшимся стариком.

Тем временем дед вытащил из мешка краюху хлеба, понюхал длинным кривым носом, втянул воздух так жадно, что в глотке заклекотало, и, видимо, остался доволен.

– От, то-то! – заключил он и погрозил Леону кривым пальцем с длинными грязными ногтями. – От, то-то!

– А ну отдай! – Леон зажмурился и бросился на старика. – Отдай, это отцово!

Дед от неожиданности завалился на спину, и некоторое время они барахтались на земле, вцепившись в одну краюху.

Старик оказался на удивление слаб, Леон сумел придавить его к земле, но тот вцепился в хлеб зубами, зарычал и начал царапаться, что твоя кошка, норовя попасть в глаза. Наконец мальчишка ухитрился оттолкнуть диковатого деда, тот откатился в сторону и остался лежать на земле.

Леон отбежал подальше. Прихватив с собой мешок.

Настороженно присмотрелся к старику, готовясь в любой момент сорваться и бежать.

Однако дед сел на корточки и заплакал.

Такого оборота Леон не ожидал.

Вместо ярости, злобы, попыток догнать мальчика, отобрать хлеб – слезы.

Дед заливался слезами, размазывая сопли по черному лицу.

– Всяк обидеть, – расслышал Леон за всхлипываниями, – норовит-то… Всяк… За корку хлеба… Удавятся же… А сами…

Леон почувствовал себя неудобно. Теперь утративший наглость и хамство старик был жалок. Отбирать у такого еду было нехорошо. Стыдно даже.

Помедлив, Леон приблизился к деду.

Тот никак не реагировал на мальчишку.

– Ну. Ты. – Леон осторожно положил рядом со стариком краюху. – Ладно. Ты бери. Чего ж без спросу-то полез? Я б и так дал.

– А я… Поесть… Им же жалко… А есть надо… – Старик захлебывался в слезах.

– Ну все. Бери. Не жалко мне. Бери. – Леон, пересилив брезгливость, вытер старику лицо.

Тот вмиг перестал реветь. Замер, искоса поглядывая то на мальчишку, то на хлеб.

– От, попросишь у меня чего, – заворчал дед и прерывисто всхлипнул. – Все вы горазды.

Потом махнул узловатой рукой. Слезы его стремительно высохли, словно впитались в сухую землю.

– Ну, я пойду? – И, не дожидаясь ответа, старик подобрал хлеб и направился к краю поля. – Ты заходи, если чего-то.

Леон, пораженный такой переменой в поведении, проводил его взглядом. Наконец скрюченная фигура скрылась в нескошенной ржи. Только сейчас он заметил, что вокруг деда вьются и вьются большим цветастым облаком бабочки.

– Что, сынок, заснул? – Крепкая рука опустилась на плечо Леону. – Не спи, в поле спать нельзя.

Мир поплыл. Леон встряхнулся и обнаружил, что сидит около того самого стожка, где его и сморила дрема. Рядом сидел улыбающийся отец. Крепко пахло потом и колосьями.

– Давай поедим, да домой беги, матери помогать. Ей сейчас помощники ой как нужны. А никого, кроме нас с тобой, и нету. – Отец расшнуровал мешок с едой. – А что же хлеба не принес?..

Глава 2

Вечером, лежа на полатях и глядя на мать, которая в тусклом свете свечи штопала отцовскую рубаху, Леон спросил:

– Мама, а духи – они какие?

– Какие духи?

– Ну, – Леон перевернулся на живот и положил голову на ладони. – Лесовики, домовые, полевые. Какие они?

– Разные. – Мать улыбнулась и пожала плечами. – Где живут, на то и похожи.

– Почему?

– А как иначе? На то они и духи. Вот если лес чистый, светлый, то и духи в нем живут красивые. А если чаща непроходимая, то… – Она развела руками. – Или вот домовой, например. Если дома прибрано, чисто все да аккуратно, то и домовой в нем довольный, хороший, не шалит, не озорует.

Она огляделась, словно проверяя, все ли на своих местах лежит, нет ли беспорядка.

– А полевик – он какой?

– Ох. – Мать пожала плечами. – Полевик – дух дикий, он же рядом с лесом живет, там и леший, и прочие духи водятся. Никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. Как он себя покажет. И покажет ли.

– А как он выглядит? – допытывался Леон.

– Ну. – Она пожала плечами. Встряхнула рубаху, внимательно осмотрела штопку. – Косматый такой. С бородой… Я не встречала. Но мужики говорят, что разный он. Может по голове кулаком так вдарить, что в глазах потемнеет. А может и наоборот, убаюкать да сон оберегать. Дикий он. Странный. Ты спи, зайчонок.

Леон лег щекой на подушку. Закрыл глаза. Потом снова поднял голову.

– Мам.

– Ну, что?.. – Теперь она перебирала его вещи. Качала головой, разглядывая дыры и заплаты. – Что с тобой делать? Уже ведь и штопать-то нечего.

– Мам.

– Что, зайчонок? – Мать улыбнулась. В свете свечи ее лицо выглядело усталым, но домашним, ласковым.

– Мам, а лесовик и леший – это одно и то же?

– Нет. – Мать покачала головой. – Леший – это дух. А лесовики – это народ такой, живут они за рекой, в Великом Лесу. С лешим дружить надо, подарки ему дарить. А с лесовиками дружить.

Она замолчала.

Леон немного помолчал, ожидая продолжения, а потом снова спросил:

– Мам, а папа сегодня вернется?

– Нет, малыш. Сегодня он в поле ночует. Покос с утра надо начинать. Работы много. Спи.

– А его полевик не обидит? – спросил Леон, пропустив обидного «малыша» мимо ушей. Он и так знал, что давно уже не маленький, но убедить в этом маму не было никакой возможности.

Она тихо засмеялась.

– Нет. Полевик папу не обидит. Папа сильный, папа поле косит, урожай собирает. Значит, за полем ухаживает. А это всякому духу приятно. Давай-ка засыпай. Нам с тобой завтра много работы.

– А я к папе пойду завтра?

– Пойдешь-пойдешь. – Мать отложила его штаны. Воткнула иголку в клубок. Приготовилась задуть свечу.

– Мам. – Леон снова поднял голову.

– Что еще?

– Расскажи про город…

– Да я уж сто раз рассказывала.

– Ну, давай еще раз… Давай.

– Хорошо.

Она подошла к нему, села на краешек. Леон пододвинулся ближе. Лег на бок, подложил под щеку ладошку.

– Только глазки закрывай, – сказала мама, и Леон послушно зажмурился. – Если идти по дороге, далеко-далеко и долго-долго, много верст, то можно выйти.

– Мимо чего идти? – Леон не дал матери схитрить и опустить часть рассказа. Она улыбнулась и взъерошила ему волосы.

– Идти долго. Мимо черного леса, где живут только разбойники и разная нечисть. Мимо Слепого болота, где бродят зеленые кикиморы, а со дна поднимаются вонючие пузыри. Подняться вверх, на великаний холм, откуда виден Великий лес как на ладони, а в солнечную погоду можно разглядеть даже Солнечный город, что стоит в самом центре Великого леса, и никто никогда там не был. Там живут лесные жители, с которыми воевали наши деды. И так и не было бы мира на наших землях, но прекрасная лесная царевна полюбила красивого и справедливого принца.

Мать замолчала, словно проверяя, заснул ли мальчишка.

– кого? – пробормотал Леон, и она продолжила:

– …из царской семьи. И они поженились. А потом наступил мир. Но ненадолго, потому что пришло страшное зло, которое.

Она замолчала.

Леон спал.

– Вот так.

Мать последний раз погладила мальчишку по голове и осторожно, придерживая живот одной рукой, поднялась. Задула свечу.

Высоко-высоко над деревней, над рекой, над лесом светила луна. Большая, полная, она превращала воду в жидкое серебро и покрывала лес причудливой сеткой теней – изломанных, таинственных. Над всем миром встала луна. Наполнила его где покоем, где сном, а где и страхом. Обжигающе холодным страхом, который охватывает, когда где-то совсем рядом с тобой бродит смерть. Жуткая и безжалостная. Но невидимая!

И всему миру глубоко плевать, что ты сейчас уже почти вырвался из дикого леса. Уже почти добежал до спасительной реки. До пограничной деревушки, где спят люди, где лают с подвыванием на луну псы. Спят дети. Спит маленький мальчик Леон, которого ты не знаешь и который в свою очередь даже и не подозревает о твоем существовании.

Да и во всей Империи, огромной, сложной, собранной из разных народов, из разных рас, обычаев, укладов, языков, скроенной будто лоскутное одеяло, едва ли найдется с полсотни человек, которые знают о том, что ты есть. Потому что ты тень, с маленькой буквы, неприметная, осторожная и бесшумная. Лазутчик. Шпион. Вор. Глаза, которые подглядывают в скважину замка. Уши, которые слушают через тонкую перегородку. И руки, которые способны обшарить чужие карманы за считанные мгновения.

А вот теперь еще и загнанный, перепуганный человек в чужом, бесконечно чужом и зловещем лесу. Который жители пограничья называют Великим.

На который таращится огромным выпуклым глазом луна.

И тебе надо бежать! Надо бежать!

И ты бежишь.

Хотя нестись сломя голову по ночному лесу, по эльфийской вотчине. Как их называют местные? Лесовики? Лесной люд? Как угодно. Империя слишком велика. А уж Пограничье так и подавно. Поселения разнесены на многие версты друг от друга. Хорошо если в деревне есть священник.

О чем ты думаешь? О чем?!

Где-то позади и справа ломается ветка! Ты замираешь. Как тихо. Как тихо! Не бывает такой тишины в нормальном лесу! Даже ночью. Шелестят деревья, ползают ночные твари, мыши и еще черт не разберет какие животные, гады… А когда за тобой идут эльфы, наступает тишина. Как смешно, эльф не издает ни звука, но именно по этому его можно определить. Слишком тихо. Остроухие уроды даже тетиву натягивают бесшумно! Даже их стрелы не свистят в воздухе!

Так что ветка сломалась точно не под эльфийской ступней. А значит, не все так плохо! Можно бежать. Бежать!

И ты бежишь. Спотыкаясь, напарываясь на сучья, раздираясь в кровь и оставляя слишком заметный след. По такому ты сам пошел бы, как по прямому столичному проспекту. Легко! Но сейчас все это не имеет значения. Только бы добежать! До реки. А там и до деревеньки. Эльфы через границу не пойдут. Побоятся.

Под ногой с чавканьем проваливается почва. Ты падаешь, прикрывая лицо руками. В стороны летят черные брызги. Вода? Вода! Болотистый берег! Где-то впереди река. Уже совсем близко. Беги, вор, беги!

С трудом ты выбираешься из ночного болота. Утонуть в трясине, так близко от спасения. Нет! Нет! Вот и ветви дерева. Можно подтянуться. Только бы достать.

Достал!

Рывок. Еще. Трясина сочно чавкает и выпускает твои ноги. Теперь ползком, туда, где торчат из травы три кочки. Обрезаясь об осоку. Давясь грязью. Ничего! Ничего!

Скольких лазутчиков потеряла Империя в этих лесах? Никто не знает. Кроме тебя и тех, кто посылает раз за разом в эти леса выпускников Тайной академии. Разница только в том, что ты видел своими глазами, во что превращаются эти парни, попавшие в руки к лесному народу. А те, кто послал их на смерть, не видели деревьев, на сучья которых насажены гниющие заживо.

Только бы добежать. Дойти. Доползти!

Перед глазами ослепительно вспыхивает. Короткое ш-ш-шасть!!! В лицо бьет фонтан теплой воды и грязи. И прямо под носом в грязь медленно погружается изогнутый нож с витой, будто оплетенной корнями, рукоятью.

Вспыхивает где-то внутри злая радость. Промахнулись! Промахнулись!

Но потом ты понимаешь, что эльфы не промахиваются. Никогда. И что правой кисти больше нет. А из культи хлещет кровь, смешивается с черной ночной водой.

И с осознанием приходит боль. Ты воешь. Крутишься по поганой вонючей грязи, стараясь перетянуть жуткую рану ремешком. А со всех сторон, привлеченные запахом крови, к тебе сползаются, омерзительно извиваясь, уродливые болотные твари!

Они вьются вокруг тебя, но не решаются еще напасть, ты ведь жив! Жив! Ползи! Ползи дальше. Река… так близко.

Короткая боль. И левая нога замирает. Ты оборачиваешься и видишь, что из икры торчит снежно-белое, запачканное твоей кровью оперение эльфийской стрелы.

Превозмогая тошноту и боль, ты выдираешь стрелу и, втыкая ее крепкое древко в грязь перед собой, подтягиваешься. Ползешь! Уже понимая, что близкая, совсем близкая река безнадежно далека. Так же далека, как и сверкающая столица Империи. Как мирная пограничная деревушка, которой было подарено хрупкие двадцать лет мира. Деревушка, где лают собаки, где спят люди. Спит маленький мальчик Леон, который ничего не знает о твоем существовании.

Теперь и не узнает.

Никогда.

Подтянувшись в последний раз, ты упираешься головой во что-то твердое.

Сапоги, днем зеленые, ночью серые. Перед тобой стоит высокий, весь в завитках татуировки, эльф-охотник. А за ним и вся его охотничья партия. Они словно выросли из земли. Словно вышли из ночной прохлады. Из тишины. Призраки! Лесной народ. Лесовики. Эльфы.

Их глаза холодны. Лица невозмутимы. И ты понимаешь, что ни одна жилка не дрогнет на этих лицах, когда они станут резать тебя на куски и ремни, сдирать твою кожу и выпускать кишки!

Ну, ничего, решаешь ты, есть два выхода. Простой и трудный.

И ты выбираешь трудный. Сам не зная почему.

И вместо того чтобы убить себя, неуловимым движением втыкаешь эльфийскую стрелу в ногу ее же хозяину. На!

Последнее, что ты видишь, это его искаженная гримасой боли физиономия. И на какой-то миг испытываешь ни с чем не сравнимое торжество!

А потом ты кричишь. Кричишь так, что маленький мальчик Леон в деревушке за рекой испуганно просыпается и зовет маму.

Глава 3

Урожай собрали вовремя. Вскоре погода испортилась. Подули осенние ветра, воздух наполнился влагой и тревогой. Казалось, что-то уходит. Теряется. Уносится прочь с этим ветром, с криками журавлей. По небу потянулись длинные вереницы туч, которые опускались все ниже и ниже, проливались на землю колючим осенним дождиком и уходили прочь.

Река под косогором вспухла, набрала тяжелой черной воды.

И только Лес на другом берегу не поменялся. Стоял такой же темно-зеленый, скрученный, непроходимый. Леон знал, что так будет до самых первых холодов. Когда землю укроет снег, деревья в одну ночь сбросят листья. Но даже несмотря на это, Лес останется непроницаемым для человеческого взгляда. Сплошной стеной будет возвышаться он над рекой, отражаясь в ее неспокойном зеркале. Старики, помнившие войну, говорили, что река когда-то текла по другому руслу, но потом почему-то измельчала, отодвинулась, будто испугавшись чего-то, прижалась к деревне. И лес последовал вслед за ней.

С приходом осени ночи стали беспокойнее. Там, за рекой, кто-то страшно кричал по ночам. То ли звери, то ли. Отец и другие взрослые дежурили ночью. Жгли большие костры вдоль берега. Дома, возле двери, стояла длинная, под самый потолок, пика, переделанная из косы еще дедом Леона, который, как говорили, был мужик лихой. Что точно это означало, Леон не знал. О деде говорили всегда тихо и замолкали, заметив мальчонку неподалеку.

Держать оружие дома было нельзя. В обычное время все сносили самодельные копья и топоры на длинных рукоятках в церковь, где священник запирал их в особой комнате. Однако с приходом осени и на всю зиму оружие разрешалось хранить дома.

Такое время. Осень.

Иногда на том берегу реки можно было видеть какие-то фигуры, выходившие к воде. Фигуры не человеческие, уродливые, страшные. Может быть, мертвецы, может, еще кто похуже.

А еще осень была временем пилигримов и красочных передвижных ярмарок. Низенькие мохнатые лошаденки тащили за собой огромные, но легкие, расписные кибитки, полные самого разного товара.

Обычно ярмарки в деревни не заходили, а становились большим лоскутным лагерем где-то поодаль и рассылали зазывал, которые целыми днями шатались по улочкам, громко крича и размахивая цветными флажками. Часто это были бродячие артисты, акробаты, гимнасты. Выкручивая немыслимые пируэты в дорожной пыли, они строили уморительные гримасы, раздавали детворе леденцы на палочках и кричали разные веселые глупости:

– Меняем все на все, полушку на голушку, пятак на верстак, мыла кусок на пару носок! Все продаем, ничего не берем! Осенью торгуем, зимой и в ус не дуем! Гляди, торгуй, да потом не мудруй! Худ торжок, да не худ горшок!

Большой, толстый силач раздувал щеки и кидал в воздух огромные гири. Вокруг него вертелась худая, верткая как ящерица девочка. Она то складывалась пополам, то закидывала ноги на затылок. Вся ее одежда искрилась маленькими чешуйками, будто кожа змеи. Вместе с ними высокий красавец, с лицом, покрытым белилами, жонглировал всем, что только попадалось ему под руку. Эти бесконечные караваны веселья двигались от деревни к деревне по всей огромной Империи, разнося новости, перемешивая языки, обычаи и обряды. Им радовались все, и стар и млад, каждому находилось там что-то особенное, интересное. А ярмарки двигались по спирали и сходились в центре, в столице. Где целую неделю шумел яркий карнавал, где продавалось все, где играли все спектакли, вино лилось рекой и раздавали бесплатный хлеб. Праздник Осени. Он такой один.

Вслед за ярмарками шли паломники, сумасшедшие, пророки и шарлатаны. Все те, кто кормился подаянием, случайным заработком и людской добротой. Встречались, впрочем, и люди недобрые, воры, охочие до чужого добра. Но участь грабителя была печальна. Жители пограничных деревень знали друг друга в лицо. Так что скрыться чужаку было нелегко. А с попавшимся на горячем не церемонились. Церковный суд был скорым, а приговор чаще всего – один. Да и бродячие торговцы таких не жаловали, докладывая о подозрительных личностях местным старостам.

Леон одновременно и любил, и боялся осень. С одной стороны, все были напряжены, ждали чего-то неизменно плохого. С другой – осень была красочным, веселым праздником окончания жаркого лета. В садах падали с ветвей яблоки. Во всех домах стоял густой запах молодого домашнего вина. И конечно же, столько разных людей, других, в непривычной одежде, с незнакомыми голосами. От всего этого его сердце то пускалось в радостный пляс, то испуганно замирало.

К тому же забот у Леона стало еще больше. Он не был больше единственным ребенком в семье. Маленькая девочка качалась в колыбельке. И мама все свое время проводила возле нее. По дому теперь распоряжался Леон.

Он готовил еду, убирал, стирал, носил воду, топил печь.

И конечно, когда отец с утра начал собирать телегу, чтобы ехать на ярмарку, радости Леона не было предела.

Однако когда он выскочил на улицу с дорожной сумой в руках, отец в сомнении покачал головой.

– А кто же маме поможет?

Леон растерянно оглянулся.

Ощущение праздника куда-то ушло. Он беспомощно посмотрел на отца.

– Пусть едет. – На порог вышла мать. – Я как-нибудь сама, у меня уже достаточно сил. Езжайте. Обо мне не беспокойтесь.

Она подошла к отцу, поцеловала его в щеку. Растрепала Леону волосы.

– Что тебе привезти? – спросил отец.

– Платок. – Мама пожала плечами.

– У тебя их полный сундук.

– Мне нравятся платки. – И она улыбнулась.

Отец посмотрел на Леона.

– Ну что, пострел, долго тебя ждать?!

Мальчишка стрелой взлетел на телегу. В нос ударил густой, свежий запах сена.

Отец щелкнул вожжами. Лошаденка меланхолично тронулась, пошла не торопясь. Мама помахала им рукой от ворот и ушла в дом. Леон растянулся на сене, с удовольствием кутаясь в старый, видавший виды тулуп и надежно уместившись между двумя огромными корзинами, полными спелых яблок. Перед глазами проплывали верхушки редких деревьев, что росли вдоль дороги, низкое небо глубокого синего цвета. Редкие облака. У телеги тихонько поскрипывала задняя пара колес. Отец молчал.

– Пап, – Леон повернулся на бок, – а зимой мы на тот берег пойдем?

Такое бывало. Иногда вдруг Лес будто бы отступал. Точнее, не так, деревья оставались на своих местах, они стояли по-прежнему перекрученные неведомой силой, спутанные, но… другие. Из Великого лес становился обычным, немного странным, чуть пугающим, но не более чем обычный, просто очень густой. Часто это случалось в самые лютые морозы. Когда даже воздух, казалось, замерзал и падал на землю микроскопическими легкими снежинками, а небо делалось такой немыслимой высоты, что голова начинала кружиться и можно было упасть.

– Кто знает. – Отец вздохнул. – Может, мы пойдем. А может, он к нам придет.

– Как это? – Леон высунулся из-под тулупа.

– А вот так. – Отец обернулся, посмотрел на сына, улыбнулся. – Неспокойно вокруг. И с каждым годом все беспокойнее и беспокойнее. Раньше мы каждый год на тот берег ходили. Дрова собирали, валежник. Сучья, ветки. Знаешь, как горят? Ух! Закинешь парочку, а в избе уж жара. И это когда мертвяки вовсю шастали… Бывало, рубишь сучья, глядь, а он стоит на той стороне поляны да смотрит. В сосульках весь. Страшный.

– И как же тогда?

– Да ничего, огня они боялись. Шуганешь его факелом-то, и готово. Они, мертвяки, тупые. Жрут только. Голод их гонит. – И он тяжело вздохнул. Леон тоже вспомнил того покойника, что убил брата. – Но это раньше. Сейчас-то совсем другое.

– Думаешь, к нам мертвяки пойдут? – настороженно спросил Леон.

Отец тихо засмеялся. Передразнил:

– Мертвяки… Эх ты, зайчишка-трусишка…

– Я не боюсь! – Леон нахмурился.

– Да? – Отец поднял бровь. – А зря. Я вот боюсь…

И он снова вздохнул.

– А может… – Леон выбрался из-под тулупа, подсел к отцу. Далеко впереди кто-то шел по дороге, тоже на ярмарку. – А может, к нам тогда придут паладины?

– Не дай бог, – серьезно ответил отец.

– Почему? – И Леон вспомнил красивую картинку в Священной Книге, по которой учил грамоте всех детей сельский священник. Высокий воин на огромном коне, с копьем, пронзающим уродливого черта. Черт был мерзкий, воин мужественный, в блестящих доспехах. А еще вспомнились поучительные истории, которые читал им все тот же священник и после которых все мальчишки только и играли в паладинов… – Почему?

– Паладины, сынок, просто так не появляются. Беда за ними по пятам ходит. Беда да смертушка лютая. Наше крестьянское дело хлеб сеять, детей растить да десятину отдавать. А их паладинская доля ух суровая.

– Но и у тебя же дома копье стоит?

Отец засмеялся. Он вообще много и часто смеялся, здоровым чистым смехом. За это Леон любил его еще больше.

– Копье. Ну ты скажешь тоже. Это не копье, а так, цацка дедова. Из косы сделана. Сечешь разницу? У нас копье это по необходимости. От нужды. А для паладина копье, как для меня лопата. Жизнь. Вот крестьянская жизнь – она в чем?

– В чем? – переспросил Леон.

– Крестьянская жизнь, – сказал отец поучительно, радуясь возможности спокойно, без спешки поговорить с сыном о чем-то отвлеченном. – Она в поле, в плуге, в яблоках вот. В хлеву, где скотина. В земле. Крестьянин – это ведь не просто мужик с лопатой да мотыгой. Крестьянин – это и есть земля, плуг, поле, яблоки, хлев, зерно. Оттого и люди мы такие…

– Какие? – Леон заглянул отцу в глаза.

– Такие. – Тот ухмыльнулся. – Вот как земля. И мягкие, и твердые, и чистые, и грязные…

– Грязные! – Леон весело засмеялся.

– Ну да! Грязные. А что? – Отец шутливо толкнул его локтем. – Какая земля, такие и мы.

– А паладин?

– А паладин, сынок, – отец мигом посерьезнел, – паладин – он другой. Его жизнь в мече, в копье, в топоре, в доспехе. В смерти его жизнь. И он сам… Эх… Потом как-нибудь поймешь.

Они помолчали.

– Пап, – снова ткнулся к отцу под руку Леон. – Пап?

– Ну что?

– А почему про дедушку говорят, что он был лихой?

Отец закашлялся.

– Это где ты слышал?

– Да вот, говорили. – Леон неопределенно пожал плечами. – Слышал…

– Глупости говорили, – решительно мотнул головой отец. – Дед был сильный. Со всех сторон сильный. В следующий раз услышишь где, мне скажи, я этим болтунам уши надеру.

Леон указал вперед.

– Смотри, папа, священник.

По дороге действительно шел монах. Черная, длинная ряса, на шее тяжелая цепь, в руках длинная палка с крюком наверху. Бородатый священник остановился у обочины, обернулся.

– Подвезти, святой отец?

– Благодарствую.

Монах, легко толкнувшись посохом, запрыгнул в телегу.

– На ярмарку? – спросил отец.

– Скорее вслед за ней.

Отец понимающе кивнул.

Леону монах не понравился. Он не был похож на их приходского священника. Тот был строг, но у него не было в глазах этой. Леон не смог найти подходящего слова.

Глаза у монаха были неприятные. Будто покрытые масляной пленкой. А под нечесаной бородой блуждала по губам неприятная улыбка.

– Хочешь конфетку? – спросил монах, глядя Леону прямо в глаза. Его руки что-то искали под рясой, хотя холщовая сума висела у священника на плече.

– Нет, – буркнул Леон и прижался к отцу. Тот обнял сына за плечи.

Дальше ехали в тишине.

Глава 4

Ярмарка была оглушительна. Ее зазывалы кричали, казалось, в самые уши. От ярких цветастых шатров рябило в глазах. Вывески, картинки, крики, смех. Кто-то спорит за медяшку, кто-то раздает все задаром. Колесом катятся скоморохи, солидно выпятив животы, прохаживаются купцы. Тут легко можно было потеряться, и вместе с тем тут все было на виду.

– Держись около меня, – сказал отец Леону. – Если потеряешься, встретимся у телеги. Все понял?

Тот завороженно кивнул. Прямо перед ним поднимался по висящему в пустоте канату факир, худой, не человек, а скелет, обтянутый кожей, он невозмутимо перебирал руками, поднимаясь все выше и выше, пока не забрался на самый верх и не уселся там на кончике каната, словно курица на насесте. В его корзинку летели мелкие монетки. Леон тоже бросил бы что-нибудь, но в карманах было пусто. Мальчик хотел было спросить медяшку у отца, но обнаружил, что тот уже ушел далеко и сейчас спорит о чем-то с купцом в цветастом халате. Леон побежал за ним.

– Пап. – Он подергал отца за рукав.

– Что, малыш? Не отставай. – Отец рассеянно отмахнулся от купца и пошел дальше.

А впереди уже шумный, разрисованный, с длинным, до самого подбородка, горбатым носом человек радостно хохотал, открывая красный большой рот. Человек был такой высокий, что голова его поднималась выше любой ярмарочной палатки.

– Ах-ха-хаа!!! – бесконечно смеялся он, перешагивая на длинных ногах-ходулях через прохожих. – Ах-ха-хаа!!!

Мальчик встал как вкопанный. А высокий человек увидел его, засмеялся еще громче, наклонился и вдруг, будто из воздуха, достал большой леденец и протянул его Леону. От человека пахло пудрой, старыми вещами и ванилью.

– Спасибо, – пробормотал Леон, а великан перешагнул через него и пошел дальше, беспрерывно смеясь и хлопая в ладоши.

Леденец был разноцветный, круглый и такой сладкий, что заныли зубы. Тут, на ярмарке, все было таким. Слишком ярким, слишком сладким, слишком громким, слишком веселым, слишком большим. Сплошной, непрекращающийся гротеск. Но после лета, наполненного работой, заботами и тяжелым трудом, после осени с ее урожаем, дождями и ночными заморозками, все это было откровением!

Леон, пораженный происходящим, конечно же, постепенно отстал от отца. То тут, то там обязательно надо было остановиться, посмотреть, потрогать, удивиться. Здесь было все, и самый большой в мире человек, который едва помещался на двух телегах и беспрестанно что-то ел. И волшебное колесо, которое называет твое имя, если дотронуться до него ладонью. И настоящий, живой горный карлик или, как его называли два здоровых бородача, стороживших клетку, тролль. Карлик рычал, бросался на прутья, грыз их кривыми, желтыми зубами. Но ничего не мог сделать. Только один раз стащил платок у зазевавшейся бабки. Та всполошилась, принялась ругаться, но карлик скомкал свою добычу и уселся на нее, зло скалясь. Народ смеялся, а маленькая девочка застенчиво спросила у стражей, нельзя ли тролля покормить, и протянула ему яблоко. Карлик фыркал, но яблоко взял аккуратно, даже вежливо…

А Леона уже несло дальше людским потоком, вперед, вперед.

Мимо факиров, похожих друг на друга как две капли воды, мимо человека-паука, который грустно висел под пологом своей палатки и предлагал каждому купить его паутину, крепкую как шелк. Мимо семи братьев-силачей, что всерьез готовились перевернуть мир и показывали всем большой крюк, который надо было вбить в самый большой камень на земле, чтобы было за что ухватиться. Мимо заклинателей змей, мимо жонглеров и грустных и веселых клоунов. Ярмарка, как большая страна, как империя, где все перемешано, где южный факир продает джинна, а северный силач выбирает себе молот по руке, где слова и музыка, где танцы и песни, где товары и покупатели, скоморохи и зрители. Такие разные.

Но ярмарка не была просто зрелищем, тут продавали товары со всех сторон и концов мира. Тут можно было найти магические зелья, способные увеличить урожай, а рядом с ними продавал свои лопаты старик из соседней деревни. Тут можно было обнаружить торговца эльфийскими шелками рядом с продавцом, на лотке которого лежали когти самого настоящего огромного змея-дракона. И неподалеку от них были разложены яблоки, зерно, мука, кудахтали куры, оглушительно орал ослик, из-за которого спорили два торгаша в шкурах и платках, закрывающих лица.

И если было что-то немыслимое, на что мог найтись покупатель, – оно продавалось тут!

Леона подхватил и понес людской поток, он останавливался то тут, то там и, казалось, окончательно потерялся, заблудился в круговерти товаров и скоморохов, прорицателей и проходимцев. Его толкали, обнимали, кричали что-то в уши, совали в руки сладости и обсыпали мелкой резаной бумагой. Окончательно запутавшийся и замороченный Леон обнаружил себя в первых рядах среди тех, кто стоял перед большим деревянным помостом.

– А сейчас, – неожиданно громко, даже для шумной ярмарки закричал высокий, лысый, в черном кафтане мужчина с гладко выбритым подбородком. – Удивительное зрелище! Номер, которым восхищался имперский двор! Последний раз в этом сезоне! Спешите видеть! Эльфийская. – Он сделал паузу. – Принцесса!

Занавес за ним упал. И на сцене появилась девушка.

Такая худенькая, что казалось, ее почти нет. Но это не была голодная худоба, когда кости скелета выпирают через кожу, грозя порвать ее. Нет. Девушка была изящна, утонченна, стройна. И свет будто бы проходил сквозь нее, как через дымчатое стекло, окружая ее свечением.

Леон замер и во все глаза смотрел на нее, впитывая каждый жест, каждое движение.

У девушки были густые, длинные ресницы, чуть заостренные аккуратные ушки и большие, невероятные глаза. И она танцевала.

Так, наверное, кружатся мотыльки в лунном свете весной, так движется ветер над травой, так птицы высоко в небе, там, куда не достигает взгляд человеческий, играют с тучами. У Леона что-то сжалось в груди. Стало тепло в животе. И захотелось плакать.

А девочка все танцевала и танцевала. На сцене был кто-то еще, кроме нее, помогал ей, подбрасывал вверх, раскручивал. Но Леон видел только ее стройную фигурку и ничего больше. А потом, когда публика захлопала и закричала, а девочка ушла за сцену, Леон выбрался из толпы и осторожно протиснулся вдоль помоста.

За сценой было шумно и грязно. Оказавшись здесь, человек обнаруживал себя в совсем другом мире. Отсюда были видны задние стороны цветастых шатров и кибиток, прилавков и клеток. И волшебство ярмарки терялось, будто бы отпускало с сожалением. Кто-то кашляет, подавившись слюной, вот факир прыгает и трясет обожженной рукой, хотя там, снаружи, он только что бесстрашно глотал огонь и выплевывал его, будто заговоренный. Разминаются актеры. Волшебные платки и палочки торчат из сундуков с реквизитом. Оборотная сторона чуда – чья-то работа.

– А ты что тут делаешь, малец? – Огромный, как медведь, полуголый бородач неожиданно схватил Леона за плечо.

– Я… – Мальчишка растерялся.

Но со сцены закричали:

– Снежный гигант! Прошу!

Бородач хмыкнул, подмигнул и исчез за занавеской.

Леон принялся осторожно пробираться между сундуками, клетками и корзинами. Мимо сновали люди, которые не замечали парнишку, занятые своими важными делами.

Наконец Леон заглянул под полог небольшой кибитки и увидел ее.

Сидя перед небольшой отполированной медной пластинкой, которая заменяла ей зеркало, эльфийская принцесса расчесывала волосы. Они оказались длинными, до пят, и светлыми, но не цвета соломы, как у Леона, а скорее медовыми, с переливом и блеском. Заостренные уши лежали на столике. Вместе с какими-то пузырьками, пудрой и духами.

Леон испугался поначалу, но потом понял, что уши накладные.

– Ты не лесовичка, – сказал он.

Девушка вздрогнула, обернулась. Посмотрела на него внимательно, без тени страха.

– Кто?

– Лесовичка… Ну… – Леон смутился. – Не эльфийская принцесса.

– Откуда ты знаешь? – Она продолжила прерванное занятие.

– У тебя уши… – Леон завороженно разглядывал ее. Такую хрупкую, невесомую.

– Что уши?

– Человеческие.

– Много ты понимаешь! – фыркнула она и ловко стянула волосы на затылке в аккуратный хвост. Повернулась к нему лицом. – Как тебя зовут?

– Леон?

– Леон… – Она закатила глазки, словно пробуя имя на вкус. – Хорошо. Годится. А я – Марта.

Они замолчали. Леон лихорадочно искал слова, но не находил. Наконец он сунул руку в карман и протянул ей конфету.

– Хочешь?

– Спасибо. – Она развернула фантик, захрустела леденцом. – Папа говорит, что мне нельзя есть сладкое. Но я его очень люблю. Вот. А ты местный?

– Да. Мы живем недалеко. Там. – Леон махнул рукой куда-то за спину, туда, где, как ему казалось, располагалась деревня.

– Здорово. – Она соскочила со стула и протянула ему руку. – Пойдем погуляем.

– Давай. – Леон коснулся ее руки с осторожностью. Будто она могла рассыпаться в его ладони.

Она выбралась из кибитки. Им навстречу шел, осторожно протискиваясь и стараясь не свернуть что-нибудь, давешний бородатый Снежный гигант.

– Папа! – крикнула Марта. – Это Леон. Мы погулять.

– Валяйте! – пробасил Снежный гигант и рассмеялся, будто зарокотал далекий гром.

– Это твой папа? – спросил Леон, когда они прошли мимо.

– Да. Приемный, – беззаботно кивнула Марта. – Он работает силачом. Ты уже видел семиголовую утку?

– Нет. Только обычную…

– Ну так пойдем, я тебе ее покажу. Она такая злющая, но мне дает себя погладить. Может, и тебе разрешит.

И она потащила его куда-то, уверенно лавируя между людьми, лавками, бродячими торговцами и артистами.

А потом вдруг кто-то закричал, громко и надсадно. Совсем не так, как кричат обычно зазывалы. По-другому.

И смолкло все вокруг. Людские головы будто по команде обернулись на звук. Толпа раздалась в стороны, и Леон увидел давешнего священника, которого они с отцом встретили по дороге. Тот стоял в центре, воздев руки к небу, его борода развевалась незримым ветром, черная ряса распахнулась, показывая немытое худое тело, увешанное железными веригами, изъязвленное следами от многочисленных проколов, от стальных колец пронзавших его плоть.

– Бетрезен! Бетрезен! – завопил священник. – Внемлите мне, люди! Ибо я глас Бетрезена Заточенного, проклятого и преданного. Внемлите мне, люди! И гордитесь! Пусть ваша гордость заставит вас слушать, ибо к вам обращается создатель мира! Радуйтесь, люди!

И он завертелся, поднимая пыль. Захохотал, как безумный.

– Бетрезен! Гордитесь, люди! Ибо вы есть дети Бетрезена! Так восстаньте же, чтобы освободить отца своего! Вспомните, откуда вы! Найдите в себе силу, чтобы признать это родство. Довольно быть скотом. Достаточно вы пресмыкались! Пусть гордость заставит вас вспомнить, кто дал вам жизнь на этой земле!

Вокруг священника кружилась, не оседая, пыль. И невидимый ветер рвал полы его рясы. Завывал, крутил пыльные вихрики. Люди слушали, как околдованные, завороженные.

– Бетрезен! Ваш отец! Предан, унижен, обречен на муки! Слышите, люди, он стучится к вам в души, стучится из огненного ада, страдающий, но все еще живой! Впустите его, люди! Впустите Бетрезена в свои души, иначе будете вы гореть в аду еще более страшном! Ведь не могут дети предавать отца своего. Впустите его люди, в кровь и плоть свою! Чтобы не стала она пеплом, чтобы налилась она жизнью, новой жизнью в Бетрезене! Слышите ли вы меня?!

Леон увидел, что священник вдруг остановился, повернул голову и немигающими глазами уставился на него, на Леона!!! Мальчишкехотелось бежать как можно скорее, бежать из этого страшного места! Но он не мог, прикованный к земле этим взглядом.

– Бетрезен, – выдохнул старик в рясе священника. – А ты хочешь служить Бетрезену? Хочешь служить отцу своему?

Его глаза приблизились, вжали мальчика в пыль. Уродливое лицо нависло над Леоном. Он хотел было крикнуть, что у него есть отец, его, родной, настоящий, но не мог! Будто язык прижгло раскаленным гвоздем!

– Впусти, впусти Бетрезена в свою душу, мальчик, впусти. Быстрее!

Мир вокруг почернел! Налился предгрозовой синевой, зарокотал! Стало нечем дышать, из-под ног у Леона ушла земля, он почувствовал, что валится куда-то вниз, туда, где полыхает вечный пламень и ждет кто-то, ждет, только и ждет, чтобы вцепиться! Но тоненькая, хрупкая ладошка ухватилась за его, Леона, руку и тянет, тянет, не дает упасть, рухнуть, исчезнуть. И он сам что было сил вцепился в эту ручку, такую тоненькую и вместе с тем, такую сильную.

– Хочешь конфетку, мальчик… – просипел священник, застилая собой черное небо.

Дыхание остановилось. Леон захрипел, давясь слюной. Но тут…

– Эй, еретик.

Леон упал на землю. Закашлялся. Из его глаз полились слезы. Мир снова вернулся, стал твердым, осязаемым, наполненным звуками и красками.

– Леон, Леон. – Марта тормошила его, дергала за одежду. – Что с тобой?!

Но мальчишка смотрел через ее плечо. Туда, где в круг вышел человек. И из-под лохмотьев пилигрима вдруг показались блестящие, словно пылающие на солнце доспехи.

– Эй, еретик. Тебя, кажется, заждался твой Бетрезен. Но сначала с тобой хотят побеседовать инквизиторы.

И священник закричал, а к нему со всех сторон кинулись пилигримы, на ходу сбрасывая одежду паломников.

Еретик поднял руки вверх, его ладони налились ярким, слепящим светом.

Вокруг закричали, и Леон, опомнившись, потащил взвизгнувшую Марту прочь от этого места.

Лавируя между мечущихся в ужасе людей, он бежал туда, где, по его мнению, осталась телега. Там должен быть отец! Единственный, самый надежный, тот, с кем ничего не страшно.

Но Марта вдруг остановилась, потянула его в другую сторону.

– Куда? – Леон обернулся и увидел Снежного гиганта.

– Марта! – крикнул тот.

– Папа!

Бородач в два скачка одолел расстояние, разделявшее их, сгреб обоих детей и нырнул куда-то в сторону. Тут же на место, где они стояли, обрушился какой-то мусор, перевернутая бричка или ларек. Покатились по земле большие, круглые, оранжевые плоды. Грохнул где-то позади раскат грома.

Гигант вытащил их из круговерти, в которую превратилась ярмарка.

Зашвырнул, как двух котят, в повозку, на которую уже были погружены вещи артистов.

– Пора уходить! – Он ловко прыгнул на козлы.

– Мне нельзя! – крикнул Леон. – Меня папа ждет!

– Да? – Гигант обернулся. – А где он?

– Не знаю, там, где телеги…

– Тогда тебе туда. – Гигант махнут рукой. – Мы уходим.

И он покачал головой и вдруг предложил:

– А если хочешь, давай с нами.

– Нет. – Леон вдруг понял, что именно сейчас теряет Марту. Внутри все сжалось. К горлу подступил ком. – Нет. Мне надо к папе.

– Ну… – Гигант пожал плечами и отвернулся.

– Марта. – Леон не знал, что нужно говорить в таких случаях.

Девочка ловко распустила волосы. Сунула ему в руки длинную, пеструю ленту.

– Вот. И теперь ты должен меня поцеловать.

И она подставила щеку. Леон, сам не понимая, что делает, неловко ткнулся губами.

– Теперь ты будешь мой рыцарь. Беги… – Марта ловко столкнула его с края кибитки. Та, будто только этого и ждала, тронулась, набрала ход. Марта крикнула ему: – Ты будешь мой рыцарь!

И исчезла в клубах пыли.

– Леон! – Крепкие руки отца подхватили его, закрутили. – Леон, где ты был?! Я все обежал! Я у всех спрашивал! Леон?! Что случилось, почему ты плачешь?! Тебя кто-то обидел?!

Глава 5

Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: «Успеем… Точно успеем…»

Бормотал больше для Леона, чем для себя.

Леон прятался под тулупом. Было холодно. Дневное тепло улетучивалось так стремительно, что казалось, вот-вот пойдет снег. Их лошадка дышала паром.

– Пап. – Леон подобрался ближе, перетащил тулуп за собой, накинул на плечи отцу, сам залез ему под руку, как под большое крыло.

– Что, сынок?..

– А там, на рынке, это были кто? Паладины?

– Нет. – Леон понял, что отец смеется. – Не они.

– А кто?

– Это просто охотники.

– Какие охотники?

– На ведьм. – Отец вздохнул. – Они всегда там, где много народу собирается. Ну, по крайней мере, так говорят. За всем не уследишь. А чтобы к себе внимания не привлекать, охотники обычно одеваются в лохмотья всякие. Или купцом прикинутся.

Он снова вздохнул.

– Раньше так не было.

– Как не было? – Леон посмотрел на отца. Тот грустно улыбнулся.

– Чтобы еретик, да еще колдун, вот так в центре ярмарки. Не было. А уж чтобы он супротив охотников пошел, это уж совсем неслыханное дело. Говорят, что они, мол, чувствуют. Значит, он знал, что охотники рядом. И все равно.

– А кто такой еретик?

– Ну, – отец пожал плечами, – есть такие люди… Или не люди, уж не знаю. Ходят по деревням, народ морочат. За душами человеческими приходят.

– За душами? – Леон припомнил бездну под ногами и нависшее лицо еретика со страшными, голодными глазами. – А зачем?

– Они Бетрезену служат. А ему души человеческие нужны.

– Зачем?

– Сожрет или, там, в еретика превратит. И будет человек с такой душой ходить по белу свету, другим честным людям вред приносить. Или еще чего похуже.

Леон вспомнил, как на проповеди их приходской священник рассказывал о сотворении мира и о том, как Бетрезен создал мир и тех демонов, которые все испортили. И как страшно заплатил за это сам Бетрезен.

– А что с ним дальше будет?

– С кем? – удивился отец.

– Ну, с тем, который на ярмарке. Еретик.

– Известно что. В столицу потащат. Там разберутся…

Некоторое время они ехали молча. Отец посматривал на звезды, на реку, что вилась серебристой лентой внизу, под дорогой. Вздыхал.

Леон вспоминал суету на ярмарке. Страшного еретика. Марту.

– Ты вот что, – прервал молчание отец. – Ты матери не рассказывай ничего. И я не буду. Чтобы не волновать лишний раз. Понимаешь? Она, конечно, все одно узнает, но все-таки.

– Хорошо…

Отец присмотрелся к чему-то на том берегу реки. Хлестнул лошадь.

– Пошла, родная. Пошла.

Леон тоже вытянул шею.

Внизу, под косогором, на самой кромке Леса что-то происходило. Кто-то большой неуклюже ворочался. Трещали сучья.

– Что это? – прошептал Леон.

– Не знаю и знать не хочу. – Отец стегнул лошадь. – Ничего хорошего уж точно.

Кроме треска сучьев и голодного рыка зверя, до слуха Леона доносилось еще что-то.

– Пап, там плачет кто-то.

– А, шут его побери. – Отец выругался и привстал на козлах. – А ну пошла живее!

Плач стал громче. Перешел в крик. Зверь рявкнул и рванулся. Леон во все глаза смотрел вниз. Теперь он ясно видел фигурку, метавшуюся около воды. К ней подбиралось из Леса что-то огромное, бесформенное и страшное. Человек, хотя, может быть, это был кто-то другой, наконец решился и кинулся в холодную реку. Взметнул тучи серебряных брызг.

– Плывет! Плывет, папа, смотри!

– Плохо. Это плохо, – прошипел отец. Он натянул вожжи и вытащил из сена длинную палку, окованную железом.

Но река не остановила лесную тварь. Будто черная клякса с торчащими в разные стороны щупальцами она прокатилась по берегу и ушла в воду. Без всплеска. Только вода потемнела. Сверху было хорошо видно, как она стремительно настигает пловца. Тот закричал! И было столько ужаса и боли в этом крике, что Леон зажмурился и зажал ладонями уши.

Но даже так он слышал жуткие захлебывающиеся звуки и довольный рык.

Отец хлестнул лошадь. И гнал ее до тех пор, пока не показались в ночной темноте костры их деревни.

– Папа. – Леон осторожно заглянул отцу в лицо. Тот сидел напряженный, только крепко сжимал рукой палку. – А что это было?

– Лес это был, сынок. Лес.

– А это был человек?

– Нет, сынок. Люди в Лесу не живут.

Глава 6

Ветреная, шумная осень осыпалась листвой, унеслась за горизонт вместе со злыми ветрами. С неба медленно и неторопливо падал крупными хлопьями сырой снег. Зима еще не вступила в свои права в полной мере, природа словно бы сопротивлялась, не желала впадать в тревожную, льдистую дремоту.

Для Леона это было, наверное, самое беззаботное время в году. Всего и дел, что покормить скотину да сушняка натаскать из рощицы, что около поля.

А в остальное время – свободен, как ветер.

Целыми днями Леон пропадал на улице и только с приходом сумерек возвращался домой. Вечером из дома уходил отец. Брал дедовское копье и шел на дежурство. Отец, да и вообще взрослые в это время были какими-то странными. Мрачными, встревоженными. Леон поначалу пытался вызнать, не случилось ли чего. Но взрослые отмалчивались.

Ночью костры горели не только вдоль реки, как раньше, но и вокруг всей деревни. Днем отец отсыпался, а ночью снова уходил. Днем каждый час в церкви бил колокол. Тревожный и протяжный его звук разносился далеко, словно оповещая тех, кто мог заблудиться в снежной круговерти, что впереди есть жилье, тепло, надежда.

Леону казалось, что все ждут чего-то. Будто вот-вот должно произойти нечто. Не страшное, но… особое. От этого на душе делалось неспокойно. И обычные детские забавы не приносили той особой щенячьей радости, как бывало раньше. А может быть, он просто стал взрослее? Леон внимательно присматривался к другим детям, стараясь уловить, понять, произошла ли в их душах та перемена, что не давала покоя ему. Чувствуют ли они эту неясную тревогу? Ожидание?

Сверстников у Леона не было. Так вышло. Он родился после войны, когда по всей Империи гуляла из конца в конец страшная болезнь, приходившая в деревни вместе с мертвецами и уничтожавшая целые селения. По дорогам колесили разбойничьи ватажки, грабившие и убивавшие всех, от мала до велика, из Леса вылезали твари, уничтожавшие посевы и скотину. Голод был страшной обыденностью. И конечно, первыми страдали дети. В их деревне выжил только один ребенок. Так вышло.

Теперь те, кто постарше, уже давно переступили порог, отделявший детство, и вошли во взрослую жизнь, обзавелись семьями, а младшие еще не относились серьезно к происходящему вокруг.

Одиночество мучило Леона. Хотя сам он не мог точно определить, что это за неясная тоска и откуда она берется.

Это продолжалось до тех пор, пока отец, вернувшись под утро, поставил около копья еще и окованную железом палку.

– Леон… Сегодня ночью пойдешь со мной. Выспись лучше.

Сердце Леона забилось часто-часто, но он подавил волнение и ответил:

– Да, папа.

Мать хотела было что-то сказать, но отец поднял руку.

Невысказанные тяжелые слова повисли в воздухе.

Конечно же, днем Леон не спал, хотя и честно пытался уснуть. Он ходил по дому, несколько раз брался за тяжелую, очень тяжелую палку. Старался представить, что же ему придется делать там, в зимней ночи. И день казался бесконечно долгим. По приказу отца он нагрузил сани хворостом. Уложил в дорожную сумку хлеб и толстый кусок жирной домашней колбасы. Намотал несколько факелов из пакли, растопленного жира и смолы. Но все эти заботы взяли совсем немного времени. Впереди был целый день, но идти с малышней кататься с горки, кидаться снежками и лепить снеговиков было уже совершенно невозможно. Смесь возбуждения, страха и любопытства не позволяла сидеть на одном месте и уж тем более спать.

Леон впрыгнул в новенькие, купленные на той самой ярмарке валенки и побежал в сторону церкви.

Деревня располагалась на взгорке, отсюда была хорошо видна дорога, что вилась вдоль обрыва, на дне которого текла река. В центре деревни стояла церковь. Более похожая на крепость. Старики рассказывали, что сначала это и была крепость, потому и располагалась в самой высокой точке. Для лучшего обзора. Но потом, постепенно, вокруг крепости выросла деревня, возникла потребность в богослужениях, и, естественно, так получилось, что под церковь отдали старый форт. Если вера заботится о душе, то здание церкви могло позаботиться и о теле.

По утоптанной, скользкой дорожке идти было нелегко. И Леон изрядно запыхался, пока добрался до высоких кованых ворот. Он приоткрыл тяжелую калитку и прошел во внутренний двор.

– Отец Тиберий? – позвал Леон.

Ответа не последовало, и мальчик пересек дворик и вошел внутрь главного здания.

– Отец Тиберий?!

– Заходи, – донеслось откуда-то сверху. – Да закрывай двери плотнее. Не лето чай.

Леон притворил высокие створки. Сделал несколько шагов и оказался в высоком просторном зале, в центре которого стоял алтарь, а длинные лавки были отодвинуты к стенам. Тут редко кто сидел. Наверх, туда, где по церковным праздникам располагался приезжий хор, вело две лестницы, через них можно было попасть на длинную галерею, которая проходила мимо высоких, но очень узких окон, забранных решетками. В случае чего через эти окна можно было метать стрелы и охотничьи дротики.

Леон огляделся, чувствуя, как мурашки прокатываются по спине каждый раз, когда взгляд его падает на алтарь. Чье-то незримое присутствие ощущалось в церкви. Словно неуловимое движение воздуха, легкий, невозможный зимой запах трав, шелест крыльев бабочки, но не одной, а множества.

– Где вы, отец Тиберий?

– На галерее, сын мой, на галерее. – Голос у Тиберия был хриплый, старческий. – Поднимайся и захвати воду. Около лестницы.

Леон поднял большое деревянное ведро и поразился его тяжести. Как только дряхлый священник мог дотащить его сюда?..

Тиберия он нашел в дальнем конце галереи. Там, в больших, длинных кадках, росли цветы. Много цветов. Леон знал, что отец Тиберий собирает их отовсюду. И мальчишки приносят ему все необычные растения, которые находят в поле или около реки. Сам Леон когда-то таскал сюда зеленые ростки и слушал, раскрыв рот, как отец Тиберий толкует об удивительных свойствах той или иной самой обычной травки.

Священник рыхлил землю в кадках маленькой деревянной лопаткой.

– Спасибо, сын мой. – Старик легко поднял ведро и вылил немного воды в землю. – Что тебя привело ко мне? Хочешь спросить, когда начнутся зимние занятия?

Тиберий легко улыбнулся.

– Нет, – Леон помотал головой, и священник огорченно вздохнул.

– Это печально. Жажда к знаниям, молодой человек, это важная, самая важная сторона души человеческой. Без нее и человека-то нет, так, оболочка одна. А знания дает человеку церковь. Так-то. Хотя… – Он помедлил, словно о чем-то размышляя, потом отложил лопатку и потянулся к Леону. – Помоги-ка…

Леон подхватил отца Тиберия под руку и отвел его к скамье. Тот с легким кряхтением присел.

– Хотя, – продолжил священник, – я уже слишком стар для учения. Жду замены.

Он снова вздохнул.

– Замены? – удивился Леон. – Как же это?

– Да, сын мой. Скоро, уже очень скоро на мое место придет кто-то другой. И это хорошо. Одно меня волнует. – Он качнул головой в сторону кадок с травами. – Мои цветы. Я столько времени провел среди них. Будет жаль, если…

Он закашлялся, захрипел, но подавил приступ. Его лицо покраснело, на глаза навернулись слезы. Отец Тиберий осторожно промокнул их тонким платочком. Развел руками, видишь, мол, какие дела.

– Так с чем ты пришел ко мне, Леон?

Тиберий погладил мальчишку по голове.

– Отец берет меня сегодня в дозор! – радостно, чувствуя, как гордость распирает его изнутри, выпалил Леон.

Тиберий тяжело вздохнул и задумался.

– Это нехорошо…

– Нехорошо? Но почему?

– Ты еще мал.

– Если бы я был маленьким, отец не взял бы меня…

Священник снова вздохнул.

– Плохо не то, что ты мал, плохо то, что мы вынуждены делать детей взрослыми не в срок. Дурное время. Дурное. – Тиберий посмотрел на Леона. Улыбнулся. – Нет-нет. Не хмурь брови. Быть маленьким не всегда плохо. И не всегда хорошо быть взрослым. Ведь взрослая жизнь подразумевает умение принимать решения. А это не всегда приятно. Более того, это всегда трудно. А уж правильные решения никогда не даются без крови и боли. Той боли, которая не видна снаружи, той, которая тут.

Он прикоснулся к своей груди.

– Эти решения оставляют на нашем сердце рубцы. А эти рубцы потом находят отражение на нашем лице. Морщинами. Так взрослые люди становятся стариками, у которых сердце в рубцах, а лицом они похожи на печеное яблоко.

Тиберий замолчал, глядя куда-то поверх головы Леона. Мальчик тоже молчал, боясь нарушить мысль священника. Тот часто говорил о том, что было не совсем понятно. Однако дети всегда слушали его, не перебивая.

– То, что ты пойдешь в дозор этой и другими ночами, не означает, что ты стал взрослым. Запомни это. Это значит, что время. Что близится плохое, трудное время. И тебе придется делать взрослую работу. Порой трудную, часто грязную. Но эта работа не есть взросление. Не есть взрослая жизнь. По-настоящему большим ты станешь только тогда, когда сам, сознательно выберешь путь взрослого мужчины. Не под влиянием обстоятельств. Не по приказу. Не по просьбе. Но сам. Такой момент придет. Он будет. Обязательно. Но даже подойдя к нему, мой мальчик, попытайся сохранить ту чистоту души, которой сейчас обладаешь. Это важно, очень важно, – сохранить чистой душу. Потому что только она делает тебя человеком. Большим человеком.

Он вздохнул. Дотронулся двумя пальцами до лба Леона.

– Хранит тебя Всевышний. Иди, мой мальчик.

Глава 7

К линии костров ехали на санях. Лошадка шла нехотя, настороженно прядая ушами, всхрапывала. Отец покрикивал на нее, подгоняя.

– Запомни, сынок, сани мы развернем так, чтобы ты мог в случае чего вскочить и гнать обратно. Если я крикну «Беги!», то без разговоров… В сани – и ходу. Сразу к старосте и расскажешь все.

– Что все?

– Все как было.

– А что может быть?

Отец помолчал немного, потом махнул рукой.

– Не знаю. Вчера кто-то напал на один костер. Тушить стали… Мы едва подоспели.

– А зачем тушить костры-то?

– Известно зачем. Чтобы внутрь прорваться. Они огня боятся.

– Кто?

– Точно и не знаю. Мертвяки… Наверное.

– А что, их и не видел никто?

– Линц видел. Так кто ему верит? – Отец пожал плечами. – Может, и не врет. Только если так, то вокруг деревни что-то их много ходит. Кружат, кружат. А подойти боятся. Мы днем ходили. По следам. Вроде человеческие. Много. Но далеко мы не отходили. Боязно все же.

Снова пошел снег. Стало заметно темнее. Отец буркнул что-то злое и хлестнул лошадь.

– А ну живее! Пошла!

Леон представил, как вокруг их деревни в беспросветной темноте ходят жуткие, ломаные тени. Исковерканные смертью и магией мертвецы. Ему сделалось холодно и страшно. Нечего было и думать забить такого палкой, пусть даже окованной железом.

– А если за помощью послать? – робко спросил Леон.

– Мы и послали… – мрачно ответил отец. Впереди замаячил свет костров. – Давно уже как послали.

Навстречу им вышел высокий мужчина в черном лохматом тулупе. Леон узнал его, это был отец Карла, веселого, беспокойного парнишки.

– Привез? – спросил он.

– Да. – Отец вытащил из сена связку факелов. – Держите. Сразу только не палите.

– Уж разберемся как-нибудь.

Леон вылез на снег. Обернулся. Снег медленно засыпал следы.

– Хорошо, сынок. Разворачивай лошадку. И давай за мной к тому костру. – Отец махнул рукой. – Понял?

– Да… – Леон взял лошадь под уздцы, повел ее по снегу.

Позади слышались разговоры. Треск сучьев. Кто-то разгружал привезенный так же на санях сушняк.

Леон шел, чувствуя, как становятся ватными ноги и как страх накатывает душной, слезливой волной.

Ему вспомнился нелепый, детский восторг, когда отец решил взять его в дозор. Сейчас эти чувства представлялись особенно глупыми, как и все потуги казаться взрослым. Вот оно, взросление!

Леон закусил губу. Ему хотелось плакать от страха. Бежать назад, к дому, через. Он посмотрел в темноту. Дороги уже не было видно. Вообще ничего не было видно! Только снег и чернота. Солнце село, и ночь настала внезапно. Обрушилась с неба! Все. Куда бежать? Как не потеряться в этой темноте?! Не заблудиться… Леон представил, как он бродит в этой снежной круговерти, а со всех сторон к нему сходятся, приближаются, вытянув перед собой слепые руки.

Лошадь фыркнула и попыталась ухватить его варежку с налипшими комьями снега зубами.

Леон вздрогнул. Ткнул животное в бок. Обернулся.

Позади него, метрах в пятнадцати, горела цепочка костров.

Вперед нельзя. Там только чернота и нет ничего. Страх сковывал мысли.

Мальчишка повернулся и потащил за собой лошадь.

К огню, к костру! Быстрее… Он побежал, чувствуя, как по щекам льются горячие слезы.

– Леон! – гаркнул кто-то над ухом.

Мальчик отпустил лошадь и с разбегу ткнулся лицом в отцовский тулуп.

Плечи его сотрясались от плача.

– Куда ты с кобылой-то?! Леон! – Отец потряс его. – Очнись!

Он с усилием оторвал мальчишку от себя, встряхнул еще раз, присел, заглянул в лицо.

– Ты что?

Чтобы не видеть его лица, Леон зажмурился. Но предательские, детские слезы все равно текли и текли.

– Эй. – Отец снял варежки и осторожно дотронулся до лица сына. Руки были теплыми. Пахли сеном, давно скошенной травой. Леон ткнулся в них и зарыдал еще сильнее. Теперь уже от облегчения.

– Ну вот, – пробасил отец, прижимая сына к себе. – Поплыл? Ну все-все. Страшно?

Леон закивал.

– Это хорошо, что страшно. Боишься – значит живешь. Это только мертвяки ничего не боятся.

– А огонь?.. – всхлипнул Леон.

– О! – тихо рассмеялся отец. – Точно! Вот видишь, даже мертвые чего-то да боятся. Огня, например. А мы не боимся. Мы на нем кашу варим. Видишь, как оно выходит. У человека оно же как… глаза боятся, а руки делают. Правда?

Леон часто закивал. Он еще всхлипывал, но уже не плакал. Стараясь незаметно вытереть слезы, чтобы, не дай бог, никто не увидел. С отцом было не страшно. Точнее, не так, страх был, но другой. Не похожий на те холодные клещи, что стянули его грудь несколько минут назад.

– Ну, как? Все? – Отец заглянул ему в лицо. – Кончились слезы? Вот и хорошо. Мы ночь всего-то простоим. А там утро. Солнце взойдет. Пойдем с тобой спать. Привыкай… Ты же мужчина. Сестренка будет на тебя смотреть, кто ее защитит?.. Вот то-то.

Он встал.

– А теперь давай. Разворачивай сани и обратно к костру. Живо.

И отец натянул Леону шапку на нос.

Получилось смешно.

Мальчишка фыркнул, замахал руками.

– Палку не забудь… – строго сказал отец.

Когда мальчишка в очередной раз вернулся к костру, отец был уже не один.

– …и снег скрипит, – услышал Леон обрывок фразы, рассказывал старик в наброшенной на плечи бараньей шкуре.

– Что-то рано сегодня, – ответил отец Карла. У него в руках были вилы на неестественно длинной рукояти. – То под утро начиналось. Не хочешь парня назад отослать?

Этот вопрос адресовался отцу Леона.

– Нет. – Тот покачал головой. – Случись что, он убежать успеет. А вот если мертвяки в деревню придут, да без предупреждения. Может получиться совсем плохо.

Остальные закивали. Никто на Леона не глядел. Чему тот был даже рад. Никто не видит зареванных глаз.

Вскоре мужчины разошлись. Леон остался с отцом.

Чтобы не мерзнуть, они прохаживались между тремя кострами, подбрасывая по необходимости ветки. Слишком большой огонь старались не разводить, просто не давали гаснуть.

Поначалу Леон вслушивался, стараясь за треском костров услышать, что происходит там, с той стороны круга света. Ходит там кто-то? Стоит? Ждет?

Только как услышать мертвеца, если он стоит и не шевелится? Мертвый не дышит, не переступает с места на место, у него не устают ноги, ему наплевать на холод. Он может часами стоять столбом и напасть, когда никто не ожидает. Может быть, сейчас там, невидимые в темноте, стоят десятки, сотни мертвых чудищ. Стоят. Ждут.

Леон вздрагивал. Всматривался туда, где, как ему показалось, что-то блеснуло. Но всякий раз он убеждался, что это льдинка отразила свет огня или просто померещилось. Так продолжалось довольно долго, и через некоторое время чувства Леона притупились. Даже страх отступил. Устал пугать.

Да и холодно стало. Не до страхов становится, когда мороз колкими мурашками начинает бегать по спине.

Наконец отец хлопнул по спине съежившегося Леона.

– Замерз?

– Нет. – Мальчишка помотал головой, но получилось не очень убедительно.

– Тогда давай-ка дуй во-о-от к тому костру, видишь, где большая вязанка хвороста. И принеси нам горячего отвару. Кружки только возьми. А палку оставь. Мешать будет. Понял?

– Ага!

– Дуй.

Леон побежал с удовольствием, от одного только быстрого бега стало теплее. Можно было бежать по протоптанной вдоль кольца костров тропке. Но мальчишка несся по целине, вспарывая снежное поле фонтанами белоснежных брызг. Вскоре он тяжело задышал и к походной кухне подошел уже запыхавшийся, даже чуть взопревший.

Тут хозяйничал дед Скагге. Старый, но крепкий бородач, который по сей день сам ходил в поле за плугом, хотя и сыновья у него были уже взрослые, такие же крепкие и сильные. Вон они, несколькими кострами дальше несут свою вахту.

– Дедушка… – Голос Леона прервался. Он тяжело втянул воздух.

– Чего носишься? – проворчал старик. – Переполошишь всех напрасно.

– А вдруг не напрасно? – возразил Леон. Старик Скагге был ворчлив, но добр. С ним можно было поспорить.

– Ха. – Дед глухо хохотнул в бороду. – Если бы чего случилось, ты бы, пострел, кричал бы так, что в деревне слышали бы!

И он заухал, как старый филин на суку.

– Ладно, – протянул Леон. – Меня папка послал отвар взять.

– Холодно? – ехидно поинтересовался дед.

– А вам, можно подумать, тепло?

– Мне-то? Мне-то самому холод побоку! Я его и не чувствую вовсе.

– Как это? – удивился мальчишка.

– А вот так. Может, я. – Дед делано огляделся по сторонам и, наклонившись к Леону, прошептал: – Может, я того.

– Чего? – Леон тоже перешел на шепот.

– Тоже мертвяк! – рявкнул Скагге и довольный откинулся на санях, захохотал.

Леон сплюнул. Тоже мне взрослый.

– Кружки давай! – Дед тряпицей откинул крышку котла, зачерпнул из него большущим деревянным половником.

Обратно Леон возвращался уже по тропке. Осторожно, чтобы не расплескать.

Добирался долго, как ему показалось, целую вечность. Из кружек валил пар, одуряюще пахло медом, травами, концентрированным летом. Жизнью пахло.

– Пап! – позвал Леон, добравшись до своих костров. – Пап!

Отец, до того настороженно присматривавшийся к чему-то по ту сторону, обернулся. С улыбкой направился к Леону.

– Принес? Чего долго-то? Я уж инеем тут покрылся. – Он протянул руку. – Леон?..

Но мальчишка кружку не отдал. Он вообще не пошевелился. Так и стоял, глядя куда-то за спину отцу. В темноту, окружавшую кольцо из костров.

А там, из этой темноты, бесшумно вырастало нечто мерзкое, оскаленное, с торчащими костями и плотью, висящей лоскутами. Но живое! Это Леон видел по глазам, жадным, алчным глазам, наполненным лютой злобой и голодом.

Это не было похоже на ярмарочного еретика, это не было похоже ни на что! Даже и на мертвеца это не было похоже. Потому что не бывает таких мертвых, таких уродливых и страшных. Тварь, поднятая чужой, злой волей! Обреченная на страдания и оттого ненавидящая все сущее.

Отец понял, что за спиной происходит неладное. Лихо развернулся, кинулся к костру. Пинком закинул туда крупный сук. Взметнулись искры! Пламя вспыхнуло ярче! И на какой-то миг Леон увидел всех. Всех, кто стоял за спиной у мертвеца. Таких же, как он, безмолвных, голодных и злых. Страшных.

Поднялась суета. Огонь вспыхнул ярче. Кто-то закричал. В темноту полетели факелы. А горячие кружки в руках у Леона вдруг стали ледяными…

Мертвые сделали несколько шагов в темноту и растворились. Будто их и не было.

Но Леон знал. Знал, что они там. За гранью света.

Ждут.

Глава 8

Когда взошло солнце, снег вокруг костров был истоптан. И с одной, и с другой стороны. Кто-то предложил пойти по следам и найти логово мертвяков. Но желающих не оказалось.

Возвращаясь домой, Леон поинтересовался:

– Пап, а почему мы не пошли за ними?

– За кем?

– Ну, по следам. – Леону страшно хотелось спать. От этого было вдвойне холодно. Лицо, казалось, одеревенело. Даже трогать было противно. – Как предлагали.

– Мертвяк – он, конечно, дневного света не любит. Но только и всего, что не любит. Понимаешь?

– Нет, – помотал головой мальчишка.

– Не спят они днем, – пояснил отец. – Они вообще не спят. Никогда. Сидят только где-нибудь в овраге. И не шевелятся. Им же все равно. Некоторые думают, что это они спят так.

Он покачал головой.

– Враки. Днем они так же опасны, как и ночью.

– Откуда ты знаешь?

Отец пожал плечами.

– Когда война была, такого насмотрелся. Крестьян тогда только ленивый не грабил. – Он вздохнул. – И на мертвяков гоняли. Вроде как в облаву. Уж и не знаю, кого на кого ловили. А потом вроде как угомонились они.

– Кто?

– Мертвые. Говорили, что их богиня удалилась куда-то. Она-то, конечно, удалилась, а дохляки остались. Только слабые стали. Мотаются, как… – Он покосился на Леона. – Как собака в проруби.

– Пап?.. – Леон подобрался поближе, отодвинув неиспользованные факелы в сторону. – Пап?..

– Ну чего?

– А получается, что они, ну, эти, могут и днем прийти?

– Могут, – кивнул отец.

– А чего же мы тогда уезжаем?

– Ну, спать же надо. – Отец хмыкнул. – Ты не беспокойся. Днем другие смотрят. С церковной колокольни далеко видать. Если что, предупредят.

– А если снег?

– Не волнуйся, – повторил отец. – Все будет хорошо. Днем они не нападут.

– Точно?

– Точно. – Он усмехнулся, потянулся, встряхнулся словно пес. – Ах, холодно-то как! Сейчас до печи доберемся, спать заляжем, согреемся! Хорошо…

Леон прижался к нему. Так было надежнее и спокойней. Вроде ничего и не произошло.

– Я, наверное, не усну, – пробормотал он.

Отец промолчал.

Вопреки ожиданиям Леон заснул еще в санях. Отец внес его в дом на руках.

На печи было тепло, уютно и совсем-совсем не страшно.

Леон спал, а отец еще долго сидел за столом, ковыряя ложкой в тарелке с кашей.

– Как там? – спросила жена, подсаживаясь рядом.

– Плохо, – ответил он нехотя. – Сегодня совсем близко подошли. Эдак они и днем полезут.

– А помощь…

Отец раздраженно пожал плечами.

– Империи нужны ресурсы. А у нас ни рудников, ни золотоносного песка в реке. Все, что у нас есть, это мы сами и вот это. – Он показал свои руки. – А такого товара и без нас навалом.

– Ну что ты такое говоришь? – Она нежно обвила его шею руками. – Император заботится о нас. Обязательно придет помощь.

– Помощь?! Чтобы защитить деревню, нужен отряд охотников! И только-то. А вместо этого я своего сына тащу в дозор! Нельзя так!

– Может быть, что-то случилось. – Она мягко гладила его волосы. – Может быть, они не получили послание.

– Мы выслали уже три.

– Может быть, сейчас трудный момент. – Она не унималась. – Помощь обязательно придет.

Он вдруг усмехнулся.

– Именно это я говорил Леону.

– Вот видишь. – Она прильнула к его плечу. – Ты же не будешь врать сыну. Значит, все будет хорошо. Помощь обязательно придет.

– Да. Да. Пойду я спать. Ночь опять будет неспокойной.

Она отпустила его с видимым сожалением.

Уже залезая на печь, он сказал:

– Мы крестьяне. Мы не должны воевать.

– Мы и не воюем. – Она улыбнулась. – Мы просто… охраняем дом.

Он ничего не ответил. Только залез под овчину и уснул. Ночь действительно выдалась трудной.

Глава 9

Когда Леон с отцом добрались до линии костров, там уже царило радостное возбуждение.

– Что случилось? – крикнул отец, спрыгивая с саней.

– Хо! – К ним подковылял дед Скагге. – Мертвяка убили! Мы убили его! Пойдем, я покажу.

Он махнул Леону и заковылял прочь.

– Можно? Можно, пап?! – Леон радостно приплясывал на месте.

– Да… Иди… – Тот кивнул и устало уселся обратно на сани. – Значит, не уйдут.

– Брось. – Рядом оказался отец Карла. – И раньше так бывало.

Отец посмотрел на Леона. Махнул рукой.

– Иди посмотри. Чего встал? – И когда мальчишка убежал, продолжил: – У меня дурные предчувствия. Раньше все было иначе. Один-два мертвеца за зиму. Но не голодная толпа вокруг деревни!

– Ну, – отец Карла хмыкнул, – это же приграничье, тут всякое может случиться. Ни один год не похож на другой.

Леон в это время уже протискивался в круг оживленно галдящих мужчин.

– Дайте мальцу поглядеть! – кричал позади дед Скагге. – Мальцу-то дайте.

Но Леон уже прорвался.

Мертвяк лежал за границей костров.

Он был голый, сильно обгоревший и уродливый. Старый мертвяк, иссушенный и почерневший. Его голова лежала отдельно. Кто-то снес ее ловким ударом. Этот мертвый был совсем не похож на того, который задрал брата Леона. Тот был крупный и сильный. Этот же не вызывал ничего, кроме жалости и отвращения. И совершенно точно он не был похож на того, которого Леон видел прошлой ночью.

– Давай, давай, Вилли, расскажи, как ты ему башку снес! Давай! – кричали вокруг.

И Вилли, низкорослый толстяк с топором, довольный таким вниманием, рассказывал:

– Это просто было. Чего там и говорить. Хотя, конечно, удар-то у меня будь покоен. Еще мать, мир ее праху, говорила, что если Вилли берется дрова колоть, так щепки.

– Да слышали мы про мать твою! Ты про мертвяка давай!

– Ну, я и говорю. Он в костер как рухнет.

– Откуда рухнет, Вилли? Откуда?

– Откуда… – Тот пожал плечами. – Из темноты выбежал, значит, и как упадет. И ну барахтаться! Рычит, что твоя собака. А я, значит.

– Да брехня это все. Чего бы мертвяку в костер лезть. Он же не пьяный, ей-богу, – подал голос кто-то.

– А я говорю как было! Упал в костер. И все. Мне врать нечего. И то, что я ему одним ударом башку снес, тоже чистая правда.

– Я говорю – брехня…

Мужики продолжали спорить. Раскрасневшиеся лица, горящие азартом глаза. Каждый норовил вставить слово, уже находились свидетели происшествия. И у каждого версии были разные. У кого-то мертвяк упал в костер сам, у кого-то его сбил туда Вилли, а еще кто-то говорил, что никуда мертвый не падал. Леон осторожно выбрался из круга и пошел обратно. Ему было грустно. Будто красивый, новогодний леденец оказался всего лишь пресной сосулькой.

– Ерундовый там мертвяк, – заявил он отцу. – Старый и дохлый. Такому башку и я бы срубил.

Отец его обнял и ничего не сказал.

Вскоре мужики разошлись по своим местам. Мертвяк остался лежать на снегу. Окончательно мертвый, безопасный, никчемный. Днем его сожрут вороны.

Ночь потянулась, как бесконечная черная капля смолы, что опускается и опускается с ветки, но никак не может упасть. Долго. Нескончаемо долго.

В этот раз небеса не были затянуты тучами. И Леон то и дело задирал голову вверх, разглядывая яркие, окруженные светлым ореолом звезды. Если долго смотреть вверх, то начинало казаться, что нет ничего вокруг и что можно вот так просто подняться в воздух, лететь, лететь. От этого даже кружилась голова.

Голова кружилась до тех пор, пока ей не прилетел, неведомо откуда увесистый подзатыльник.

– Проснись. – Отец смотрел хмуро. – Чтобы смотреть на небо, ты выбрал неподходящее место.

Леон почесал затылок.

– Извини, пап.

– Я-то извиню. А вот мертвяк вряд ли.

Мальчик насупился и больше голову не задирал.

Но все равно момент, когда мертвые вышли из тьмы, он пропустил.

В костер полетело что-то большое, ухнуло точно в пламя, забилось там, шипя, рыча и разбрасывая искры. Отец подскочил, взмахнул пикой, но из темноты, внезапно придвинувшейся, окружившей со всех сторон, к нему потянулись изломанные руки! И вот уже крики заполнили ночь, а ковыляющие тени прут по брошенному в костер мертвецу, как по мосту через ручей!

Отец размахивал пикой, целя по головам.

– Леон, беги! – крикнул он. – Беги!

Мальчишка кинулся на непослушных ногах к саням, но лошадь, перепуганная внезапными криками, вдруг бросилась куда глаза глядят, понесла. На снегу остались лежать только разбросанные факелы.

Еще один костер погас! Ждать помощи было неоткуда, мертвые перли со всех сторон.

Леон в ужасе заметался. Понял, что окованную железом палку он в панике потерял. Схватил то, что подвернулось под руку. Факел. Один из тех, которые, может быть, делал сам пару дней назад. Нужно зажечь! Кинулся туда, где горел огонь, но дорогу ему заступил здоровенный мертвяк! В оборванной одежде, со вздутым, выпирающим из штанов синим брюхом и неестественно длинными руками, он зашипел и с неожиданной ловкостью прыгнул вперед. Мальчишка упал на снег, покатился вперед, точно под ноги мертвецу, и там что было сил ткнул его палкой факела в нависшее брюхо. Гнилая плоть подалась, лопнула. Из живота полезло что-то черное, змеящееся, мерзкое. Пока зомби подбирал вывалившийся ливер, Леон проскользнул у него между ног и ткнул смоляную голову факела в красные уголья. Зашипела смола, по пакле побежали легкие язычки пламени.

Но мертвяк, которому Леон порвал брюхо, уже добрался до мальчишки. Путаясь в своих внутренностях, он схватил Леона за ноги, норовя подтянуть к себе, разорвать, вцепиться гнилыми мерзкими зубами!

Мальчик принялся брыкаться, но мертвый держал его как клещами, оттаскивая от костра.

И когда омерзительная харя оказалась близко-близко, когда из раззявленной пасти пахнуло прямо в лицо, Леон ткнул изо всех сил в раскрытый рот пылающим факелом. Надавил, чувствуя, как подается оружие внутрь! От соприкосновения с огнем лицо мертвеца съежилось, потекло густыми мерзкими сгустками. Обнажились кости.

Леон оттолкнул мертвеца ногами, вскочил, что было сил ударил его по голове и кинулся бежать туда, где все еще отмахивался пикой, встав спиной к костру, отец.

– Папа! Папа!

Мертвые обернулись, но шарахнулись в сторону, когда Леон, выставив перед собой факел, кинулся вперед, закрыв глаза от ужаса.

– Какого черта ты тут делаешь?! – рявкнул отец. – Почему не уехал?!

Его руки были заляпаны чем-то черным, пика обломана. Он отбивался, держа остатки черенка в одной руке, а лезвие с куском палки – в другой.

– Дай сюда! – Он выхватил из рук мальчишки факел и принялся размахивать им из стороны в сторону. Мертвые шарахались от огня, но подступали все ближе и ближе, стараясь загнать живых в костер.

– Сгорим!

Леон ухватил здоровенную головню и кинул ее в приближающихся мертвецов. Зомби отшатнулись. Но ненадолго. Из обступившей темноты, наполненной криками, хрипами и рычанием, лезли новые и новые рожи. Страшные. Уродливые. Почерневшие. Мерзкий смрад забивал ноздри, не давал дышать. А там, позади жутких рож, приближалось что-то совсем уж невозможное. Это Леон заметил только краем глаза. Там в черном небе низко метались будто бы языки пламени! И сам воздух гудел, звенел, а земля под ногами вздрагивала от невидимых ударов.

Когда отца отшвырнуло в сторону, Леон упал на спину и вжался в почерневший снег. Над ним склонились мертвяки, потянулись жадные вонючие руки! Земля загудела, Леон ощутил, как дробно бьется она ему в спину. Мальчишка заорал! И тут.

Из темноты выметнулась огромная, черная с пылающими глазами лошадь! В прыжке она распласталась во все небо, и всадник, огромный, больше всего небосвода, в броне, которая светилась ярче всех звезд, взмахнул пылающей булавой! С гулом и шипением сгусток пламени врезался в спину ближайшему мертвецу!

Сочно чавкнуло. Метнулась в стороны черная гниль. Лошадь со сказочным всадником перемахнула через костер и скрылась в ночи, оставив мертвых, которые уже не поднимутся из могилы.

А из темноты выскакивали новые и новые всадники!

Кто-то схватил Леона, притянул к себе. Мальчишка закричал, забился, как маленькая птичка в лапах хищника.

– Сынок! Сынок! – кричал кто-то черный и окровавленный. – Сынок, это я!

Леон с трудом узнал отца. Прижался к нему. Они оба скорчились в мокрой каше из крови, растаявшего снега и еще черт знает чего.

– Кто это? – Леон пытался отодвинуться, посмотреть, увидеть, что же там происходит. – Кто это?!

– Не шевелись, не шевелись! – страшно закричал отец. – Это паладины!

Вокруг все ревело. Казалось, мир рушится. Где-то вдали бил как припадочный колокол и тряслась земля под копытами.

Глава 10

Паладинский разъезд догнал их, когда они возвращались в деревню. Уже утром. Мокрые, замерзшие, грязные, они едва шли. Лошадь обнаружилась неподалеку. Со вспоротым брюхом, в луже крови и дерьма, она лежала, глядя бессмысленными глазами куда-то вверх. Мертвые оказались резвее Леона и догнали ее тогда, в страшной темноте.

За ранеными из деревни прислали сани. За ранеными и убитыми.

Остальные шли так. Позади чадно горели костры. Это работала погребальная команда. Жгли остатки мертвяков.

Горячий конь, черный, с паром, валящим из больших ноздрей, взрыл копытами снег рядом с Леоном.

– Крестьянин! – Всадник поднял маску шлема. Паладин был огромен. Широкие нагрудные пластины панциря сверкали, будто и не было ночного боя, грязи и крови. – Крестьянин, укажите путь к старосте!

Отец разогнул спину. Когда тот поклонился, Леон даже не заметил.

– В центре деревни. Там, где большой знаковый камень…

– Благодарю вас, крестьянин! – Голос у паладина был громкий и гулкий.

Он коротко крикнул, и конь, поднимая тучи снежной крошки, унесся прочь.

– Пап, – прошептал Леон.

– Что? – Голос отца был совсем слабым и тихим.

– Почему он так странно говорил?

– Так говорят в столице. В Фервале.

Но Леон не слышал, он глядел вслед ускакавшему паладину.

Когда они добрались до деревни, то их встретило оцепление из хмурых охотников на ведьм.

– Туда, туда! – Охотники махнули рукой куда-то в сторону центральной площади. – Все туда.

– Что там? – спросил отец. – У меня ребенок. Ему нужна сухая одежда.

Ближайший охотник покачал головой. Но потом,посмотрев на Леона, стащил с себя плащ и кинул его отцу.

– Вот.

И жестом показал, куда надо идти.

Укутанный в тяжелый черный с красным кантом имперский плащ Леон начисто утратил ощущение реальности.

На деревенской площади, где раньше, очень редко, староста собирал народ на сход, были установлены три больших шатра. Несмотря на то, что светило солнце, горели факелы и несколько больших масляных жаровен. Все жители деревни, от мала до велика, стояли большой очередью в эти шатры. Мужчины, женщины, дети, все раздельно, каждый в свой шатер.

– Что это, пап? – тихо спросил Леон.

– Не бойся. Ничего не бойся, – ответил отец и сказал, будто заклинание: – Все будет хорошо.

Леон впервые видел столько вооруженных людей сразу. Тут были уже знакомые ему охотники, были и лучники, одетые в зеленые с золотом плащи, и стражники с большими топорами на длинных ручках, называвшихся алебардами. У входа в каждый шатер стоял молодой человек в длинном одеянии. Он о чем-то спрашивал входящего и запускал внутрь. Что происходило там, внутри, видно не было. Те, кто выходил наружу, с другой стороны шатра, молчали. Вообще все происходило в странной пугающей тишине. Если кто-то и разговаривал, то шепотом, будто боясь быть услышанным. Там, на той стороне площади, Леон разглядел маму. Она держала на руках сестренку и тревожно смотрела в их сторону. Отец махнул ей рукой.

Чуть в стороне от других стоял староста. Рядом с ним сидел на раскладном стуле важный человек с золотой цепью на шее. Барон. Иногда он спрашивал о чем-то, и староста, подобострастно кланяясь, отвечал.

Неподалеку стоял, опершись на палку, грустный и осунувшийся отец Тиберий. Казалось, он чего-то ждет.

Еще дальше, там, где собирались люди, вышедшие из шатров, гарцевали кони паладинов. Всадников же видно не было. И Леон еще удивился, где же они…

Тем временем подошла его очередь. Молодой человек около шатра немного помедлил, перекинулся взглядом с кем-то, но пропустил Леона в шатер для взрослых мужчин. Мальчику показалось, что это из-за плаща, который согревал его.

Внутри было удивительно тепло. Под ногами постелен толстый войлок. Горело множество жаровен.

– Подойдите, крестьянин, – поманил его к себе человек в серой монашеской рясе. Он сидел за низким столиком, на котором уместились несколько свитков и принадлежности для письма. – Как вас зовут?

– Леон.

– Сколько вам лет?

– Лет? – Леон удивился, но сообразил. – Двенадцать зим, господин.

– Хорошо. – Монах что-то записал в свитке и махнул рукой. – Пройдите туда, крестьянин.

Леон прошел. Там его встретил молодой человек, довольно худой, с очень глубокими черными глазами на бледном лице. Некоторое время он рассматривал Леона молча. Затем дал ему небольшую склянку.

– Плюньте сюда.

Леон послушался.

Человек унес склянку за занавеску и вскоре вернулся.

– Раздевайтесь донага.

Леон помялся, но, вспомнив слова отца, послушался.

Его одежду забрал другой мужчина, в длинном кузнечном фартуке и рукавицах. Унес за другую занавеску.

– Теперь туда. – Молодой человек махнул рукой дальше вдоль шатра.

Леон, неловко прикрываясь руками, прошел. В шатре было тепло, но все же не настолько, чтобы ходить нагишом.

За небольшой ширмой стояли два крепких мужика с дубинками на поясах и старик в длинном одеянии серого льна и колпаке.

– Мальчик, – резюмировал старик. – Вам надо было пойти в соседний шатер.

– Меня послали сюда, – Леон пожал худыми плечами.

– Н-да… – Старик вздохнул. – Будем считать, что вы юноша. Хорошо. Я осмотрю вас, юноша. Вы должны точно выполнять все то, что я вам скажу, и точно отвечать на вопросы. Вам понятно?

– Да…

– У вас что-то болит?

– Нет. – Леон покосился на несколько свежих синяков. – Только там, где ударили.

– Хорошо.

Потом старик заставлял Леона приседать, разводить руки в стороны, ложиться, вставать, прыгать и делать другие такие же глупости. Долго и внимательно рассматривал подмышки и пах мальчика. Что-то писал в свитке, бормотал себе под нос.

– Идите, юноша. – Он качнул головой в сторону выхода.

– А моя одежда?

– Идите, юноша, – нетерпеливо замахал руками старик.

Леон вышел и обнаружил, что за пологом шатра есть еще один, где на скамье аккуратно сложена его одежда. Вся, в том числе и красивый плащ. Одежда была сухой, теплой и даже чистой. Удивленный и обрадованный Леон оделся и вышел на улицу.

Его уже ждала мама. Тут же по рукам ходил большой ковш с горячим пряным вином.

Вскоре к ним присоединился отец. Он обнял обоих, прижал к себе и держал так. Долго-долго. И молчал.

Леон, прислонившись к отцу, вдруг почувствовал, что все кончилось. Что вот сейчас, и именно сейчас, все кончилось. И нет больше ужаса, когда не знаешь, что там, на той стороне линии света. Нет больше мертвецов. И не нужно нести вахту. Они больше не одни. И суровые солдаты вокруг, совсем не чужие, а свои, пришедшие защищать тех, кому нужна помощь. И их не нужно бояться.

Тем временем на дороге, что вела к площади, показался большой болочок, сани с крытым верхом. Тройка лошадей бойко несла экипаж по утоптанному снегу. Люди расступились. Кучер, крепкий дядька с курчавой черной бородищей, лихо подкатил прямо к месту, где сидел барон. Тот вскочил, поклонился. На деревенского старосту было страшно смотреть. Тот едва в землю не врос. К ним осторожно направился отец Тиберий.

Из болочка высунулась рука в перстнях. Барон принял ее, приложился губами. Помог человеку выбраться. На снег ступил невысокий, но грузный мужчина с гладко выбритым лицом. Он был одет в красную парчовую мантию. На плечах лежал отороченный мехом плащ.

Отец Тиберий подошел ближе, поклонился. И человек в мантии поклонился в ответ. Так же низко, как и Тиберий. Барона он не удостоил даже взглядом.

Из болочка следом выскочил секретарь. Бойко развернул небольшой столик. Поставил пюпитр. Щелкнул пальцами. Слуги барона поднесли ближе жаровню и еще два стула.

В центре сел приезжий, справа отец Тиберий, слева барон, а секретарь встал к пюпитру, приготовил свиток и чернильницу.

– Трибунал инквизиции готов к работе, – неожиданно громко произнес приезжий. У него был глубокий, поставленный голос. – Клянусь Всевышним, что в моих действиях нет корысти, а намерения чисты. Я, архиепископ Ланге, провозглашаю в этой деревне инквизицию.

Глава 11

Тем временем уже все жители деревни прошли через шатры. Инквизитору принесли свитки. Он развернул их, пробежал небрежно, передал старосте.

– Все тут?

Староста забормотал что-то, несколько раз уронил свиток.

Секретарь отвел его в сторону, помог развернуть бумагу.

Солдаты сворачивали лагерь. Неведомо откуда на площадь въехали длинные полозья, на которые в определенном порядке и были уложены шатры, жаровни, перегородки, столы и стулья. Странно было наблюдать за этими сборами. Каждый точно знал, что должен делать, куда идти, что брать. Не было суеты, толкотни, солдаты действовали слаженно. Немного в стороне лекари разбирались со своим хитрым хозяйством. Разложили широкую жаровню, из которой потянулся неприятный, щиплющий глаза серный дым. В дым, как в воду, окунались инструменты. Леон разглядел блестящие, согнутые клещи, странные железки совершенно бессмысленных форм, ножи. За их действиями пристально следила бабка-знахарка. Леон понимал ее интерес. Так он сам обычно присматривался к ребятам из соседней деревни, встретив их на ярмарке или когда отец ездил на торг. Леон ревностно разглядывал их игрушки. Сравнивал. И радовался, когда приходил к выводу, что свое, то, что осталось дома, – лучше. У старушки-знахарки поводов для радости было не много.

Когда на площади не осталось ничего, полозья с грузом неторопливо поползли куда-то за дома, прочь из деревни.

– Приступим к опросу свидетелей. – Инквизитор грел руки у жаровни. – Скажите, отец Тиберий, сколько гонцов послали за помощью?

– Троих, ваше святейшество. Троих. – Отец Тиберий зябко поежился.

Инквизитор этот жест заметил. Поднялся. Самолично взял тяжелую жаровню за рукоятки, пододвинул ближе к священнику. Тот поблагодарил.

– Ваш возраст, отец Тиберий, и опыт мне видятся более чем достаточными, чтобы занимать более. – Инквизитор пошевелил пальцами, словно в поисках подходящего слова. – Достойный пост. Почему вы остались в этой деревне? Я знаю, вам делались предложения.

– Вы преувеличиваете мои способности, ваше святейшество. Если бы я обладал хоть десятой частью тех достоинств, о которых вы говорите, а уж тем более опытом, ваш визит в наши края был бы излишним.

– Если бы не вы, то мой визит мог бы вообще не состояться. Это тоже надо понимать. Вы сказали, было послано три гонца?

– Три, ваше святейшество.

– И все они…

Тиберий молча развел руки.

– И после этого вы почуяли неладное?

– Да. Помощь могла задержаться, мог задержаться гонец, могло что-то произойти по дороге, но три человека, и такой срок.

– Это заставило вас обратиться к помощи Господа?

– Да. Я вижу, что моя молитва была услышана, ваше святейшество.

– Безусловно. – Инквизитор склонил голову. – Безусловно. Как вы себя чувствуете?

– Плохо. – Отец Тиберий улыбнулся. – Это естественно. В моем возрасте такие подвиги даются нелегко.

– Понимаю.

– Но пусть это вас не тревожит. Я достаточно пожил на свете, чтобы не бояться смерти.

Инквизитор внимательно посмотрел на отца Тиберия.

– Это достойные слова. Не многие, увы, из церковной братии могут сказать так же.

– Может быть, это одна из причин, по которой я не сделал карьеры. Тут, на границе, честным быть проще, чем в столице.

– Да, да… – Инквизитор кивнул. – Это тоже справедливо.

Он повернулся к барону.

– А вы? Что скажете вы?

– Я? – Тот, казалось, был удивлен. – Что я могу сказать?

– Именно это интересует меня. – Инквизитор говорил уже совсем другим тоном. – Что вы можете сказать? Что вы скажете мне как человек, наделенный властью? Вы знаете, что такое власть?

– Конечно же, я знаю, что такое власть. – Барон засмеялся. – Странный вопрос.

– У инквизиции не бывает странных вопросов, – отрезал архиепископ Ланге. – Не бывает! Что, по-вашему, власть?

– Власть – это… – Барон вдруг ощутил себя школьником. В церковно-приходской школе. – Это способность осуществлять волю. Мою и императора. Я наделен властью, потому что я благородный человек. Потому что я.

– В Империи вы прежде всего чиновник. И наделены властью прежде всего потому, что некогда император пожаловал вашим предкам эти земли. Пожаловал не просто так! А только для того, чтобы вы заботились о них и о тех, кто проживает на этих землях. Способствовали повышению благосостояния этих земель. Император повелел крестьянам, – инквизитор махнул рукой в сторону молчавшей толпы, – платить вам оброк! Содержать вас и вашу челядь. Чтобы вы, человек благородного происхождения, обеспечили им защиту и возможность процветать в лоне империи! Чтобы вы, дорогой барон, думали о благе для этой самой Империи.

– Я только этим и занят, – неожиданно зло ответил тот.

Архиепископ Ланге замолчал. Некоторое время он внимательно рассматривал барона. Потом обернулся к секретарю.

– Что там со списками?

Секретарь кивнул и подвел к инквизитору старосту.

– Как тебя зовут, сын мой? – поинтересовался инквизитор.

– Марк, ваша милость. – Староста поклонился. Он был бледен, но на ногах держался твердо.

– Хорошо. – Инквизитор кивнул благожелательно. – Ты являешься старостой этой деревни?

– Да, ваша милость. Уже десять лет.

– Большой срок. Обучен ты грамоте?

– Я умею читать и писать. Как и все мы… – Староста обвел рукой людей, стоявших на площади.

– Очень хорошо. – Инквизитор позволил себе улыбнуться. – И ты знаешь всех жителей деревни, в которой являешься старостой?

– Конечно. – Ответ прозвучал не очень уверенно. – Больше и не знаю никого. Только разве с десяток человек в других селах…

– Понятно, понятно. – Инквизитор махнул рукой. – А вот скажи мне, тот список, который тебе дали, ты прочел?

– Конечно.

– Кого там не хватает? Отметил ли ты их специальным знаком, как велел тебе мой секретарь?

Несмотря на холод, старосту прошиб пот.

– Отметил, ваша милость, вот тут. – Он протянул листы инквизитору. – Семнадцать человек.

Архиепископ углубился в чтение. Сопоставил с другой бумагой, которую ему дал секретарь.

– Хорошо, – наконец сказал инквизитор и показал бумагу старосте. – Вот это ваши гонцы. Пропавшие. Вспоминаешь?

– Да.

– Вот эти люди найдены мертвыми. Ты их опознал. Помнишь?

– Да. – Староста сглотнул. Процедуру опознания он вспоминать никак не хотел, хотя она ему будет еще долго сниться по ночам.

– А вот это кто? – Ноготь инквизитора отчеркнул позицию в списке.

– Это женщина, Клара. Она. Она вдова. Мужа по осени медведь порвал. Давно было, лет семь назад. – Староста обернулся, словно ища ее в толпе. – Ее тут нет.

– Где живет?

– Ее дом у реки. Там. – Староста махнул рукой. – Крайний. С большими воротами. Над ними еще зеленый петух. И.

Он замолчал, увидев, что его не слушают.

Инквизитор поманил к себе секретаря, что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул и отошел к группе солдат. Те подхватили алебарды и куда-то убежали.

– Подождем, – сказал инквизитор и посмотрел на старосту.

Тот, не зная, чего от него ждут, заерзал.

– Вот скажи мне, староста Марк, – архиепископ потер холеные белые руки, – хорошо ли ты знаком с кодексом о наказаниях и проступках? Знаешь, что это такое?

– Конечно. – Было видно, как побледнел староста. Он осип. – Конечно.

– И скажи мне, староста Марк, что грозит человеку за укрывательство?

– Укрывательство кого, ваша милость?

– Еретика или, скажем, ведьмы…

– Заточение.

– Верно. – Инквизитор кивнул. – А что положено за ротозейство?

– Удары плетью. – Голос старосты дал петуха. Он закашлялся и замолк.

– Тоже верно. – Неожиданно голос инквизитора окреп, в нем прорезалась сталь. – А за предательство интересов Империи?!

Толпа затихла. Было слышно, как падает снег, как потрескивают уголья в жаровнях.

– Смерть, – еле слышно прошептал староста, его колени подкосились. Он не рухнул в снег только потому, что его поддержал секретарь.

– Смерть, – с явным удовольствием произнес инквизитор.

И тут тишину разорвал крик.

Кричали где-то далеко. У реки, как раз там, куда ушли солдаты.

Толпа заволновалась. С места сорвался небольшой отряд охотников и бегом исчез за домами.

Неподвижным остался только инквизитор.

Через некоторое время на улице, что вела к площади, показалась процессия. Впереди и сзади шли солдаты с алебардами, позади аккуратным каре шли охотники, а в центре двигались четверо паладинов, между которыми металась связанная женщина.

Конвой дошел до площади. Солдаты и охотники выстроили живой коридор, по которому женщину подвели к инквизитору. Паладины разошлись в стороны, и несчастная повисла на веревках.

– Как тебя зовут, милая женщина? – обратился к ней архиепископ.

– Клара, ваша милость. – Она старалась не смотреть ему в глаза. – Что я сделала, ваша милость? Чем прогневила такого почтенного господина?..

Она сорвалась на сарказм и замолчала.

– Это ты мне расскажешь сама, – спокойно ответил инквизитор. – Честной женщине нечего скрывать.

Толпа заволновалась. Послышались сдавленные возгласы.

По той же улице солдаты вывезли небольшие санки, на которых лежали раздувшиеся, изуродованные, черные тела. Трое.

Кто-то заплакал. Какая-то женщина рвалась через оцепление.

– Лукаш! Лукаш!

Ее удержали. Увели.

– А это что? – поинтересовался инквизитор у арестованной женщины, указывая на тела.

– Это не мое, – спокойно ответила та.

– Но нашли в твоем подвале?

– В моем. Это подлог.

Инквизитор кивнул. И вдруг заорал, страшно, зло, так, что вздрогнули все, даже солдаты:

– А алтарь Мортис, на котором лежали эти тела, тоже подлог?! А то, что почва под твоим домом источает гной и зловоние, тоже подлог?! Случайность?!

– Да! – так же зло закричала в ответ женщина. Она подняла голову и уставилась на инквизитора. – Да! Я ведьма!

Она тряхнула руками, и веревки вдруг лопнули. Паладины, державшие ее, разлетелись в стороны. Ведьма зарычала, вытянулась, сделалась толще, ее платье порвалось, обнажая уродливое бугристое тело. Она топнула – земля под ногами покачнулась. Опрокинулась, рассыпая угли, жаровня, кто-то в толпе упал, увлекая за собой остальных. Ухватившись одной рукой за землю и воздев другую к небесам, ведьма набрала полную грудь воздуха и, раззявив пасть, огромную, как у змеи, заглатывающей кролика, завизжала. Леон, скрючившись и зажав уши руками, видел, как из ее рта вылетает нечто, будто круги по воде от брошенного камня. Воздух перед ведьмой заволновался, как живой, сжался и вдруг метнулся в грудь инквизитору. Однако тот даже не пошевелился. И едва видимая туманная стрела разбилась вдребезги, не дойдя до архиепископа Ланге всего нескольких пядей. На какой-то миг Леону показалось, что он видит невидимый, но сияющий щит, прикрывающий инквизитора, большой, похожий на перевернутую каплю. Туманная стрела ударилась в этот щит и распалась. Осыпалась снегом, густо запорошившим и самого инквизитора, и барона, и отца Тиберия.

В тот же миг на голову ведьмы обрушился могучий кулак паладина. Огромная, уродливая туша покачнулась, захрипела и осела. Послышался звук, словно из кузнечных мехов выходил воздух. Страшная женщина съежилась, сжалась и снова стала прежней, обычной. Ее разорванная одежда уже не прикрывала тело. Красивое, обнаженное. С крупными грудями и полными бедрами. Незнакомое чувство коснулось Леона. Что-то дрогнуло внутри. Но всего лишь на миг.

Паладины окружили ведьму, зазвенели цепи. Послышался сдавленный крик. Когда они разошлись, Леон увидел бесполую фигуру, спеленутую в серый балахон, скованную цепями. На голове ведьмы теперь красовался глухой, без глаз, шлем, который жестко крепился к железному ошейнику.

– Вот так, – произнес архиепископ Ланге. – В обоз ее.

Он кивнул секретарю.

Тот подозвал солдат.

– А теперь, уважаемый барон, соблаговолите ответить мне. Каким образом на вашей земле свила гнездо эта поганая птица? Почему жители деревни столько времени обороняли себя от мертвяков, когда для их защиты было достаточно вашей дворцовой стражи?

– Это не так!

– Конечно, это не так! Конечно! Конечно, когда святой отец сообщил о происходящем, было уже поздно, и потребовались усилия паладинского разъезда, чтобы уничтожить расплодившуюся на вашей земле мерзость! Что все это время делали вы? – Он остро стрельнул в барона глазами. – Заботились о благе Империи? Или о том, как посадить на ее трон самозванца?!

– Что?! – Барон вскочил. Но на его плечи сразу же опустились железные перчатки двух паладинов. – Как вы смеете?

– Я смею! – Инквизитор поднялся с кресла, в этот миг он был ужасен. – Я – смею! Я, божьей милостью архиепископ Ланге, инквизитор Империи, по результатам расследования постановляю. Барона Николаса де Фьюри подвергнуть аресту по обвинению в предательстве, заковать в железо и препроводить в столицу для подробнейшей беседы в инквизиторской коллегии.

Барон пытался протестовать, сопротивляться, но его скрутили. На землю, в грязь, полетела его золотая цепь. Солдаты понесли кандалы.

Инквизитор сел.

– Где староста?..

Староста плюхнулся на колени перед инквизитором.

– Поднимите.

Солдаты подняли ослабевшего мужчину.

– Крепок ли ты здоровьем, староста? – спокойно поинтересовался инквизитор.

Тот что-то промямлил.

Архиепископ вздохнул и приказал, не глядя на отца Тиберия:

– За ротозейство и невнимание староста Марк приговаривается к сорока пяти плетям. Исполнение приговора поручается имперскому объездному палачу. Во время его очередного объезда.

Староста бухнулся в ноги инквизитору:

– Спасибо, спасибо… – залился он слезами. – Благодарю вас, святой отец! Благодарю!

– Уберите, уберите… – Инквизитор брезгливо махнул рукой. – Дом колдуньи сжечь. Землю вырыть на глубину трех локтей и смыть в реку. Ее имущество отдать приходской церкви, которой поручается распределить оное среди пострадавших семей.

Он повернулся к отцу Тиберию:

– Надо ли говорить, что перед тем, как раздавать вещи, надо удостовериться в том, что они не несут никакой заразы или скверны?

– Не надо, – покачал головой отец Тиберий.

– Хорошо. Если вам потребуется эксперт…

– Нет нужды…

Инквизитор кивнул.

– За уничтожение нежити деревне выплачивается сумма размером триста золотых. Обязанность употребить эти деньги на нужды деревни и ее жителей возлагается на старосту. За сим объявляю инквизицию в этой местности законченной.

Дружный вздох пронесся по толпе крестьян.

Архиепископ Ланге взял под руку отца Тиберия.

– Ваша деятельность, брат мой, не останется без внимания. Я обещаю.

– Ну что вы, ваше святейшество, нет никакой нужды. Я только служу Господу нашему. И все.

Они уехали. И только староста еще долго бил поклоны вслед удаляющемуся кортежу.

Все знали, что имперский палач делает объезд провинций где-то раз в год, долго на одном месте не задерживаясь. И ежели осужденного не оказалось на месте в этот момент, палач особо расстраиваться не станет и преследований не учинит, а последует дальше, наслаждаясь деревенским гостеприимством.

Глава 12

После этого дня жизнь в деревне еще долго не могла войти в нормальное русло. Убитых свезли на погост. Ведьмин дом спалили и все имущество вместе с ним. Даже скот. Кур, овец и козу… Огонь был таким сильным, что сгорело все дотла. И обрушилась печная труба. Когда выкапывали землю, нашли какие-то кости, даже и не поймешь чьи. А земля, та, что не прогорела, воняла мерзко и сочилась жижей. И хотя архиепископ повелел рыть на глубину трех локтей, копали до тех пор, пока не показались глина и камни. На месте дома ведьмы образовалась огромная яма. В нее всей деревней набрали валунов, с трудом выкапывая их из-под снега. Срубили деревья в ее саду, а землю щедро посыпали дорогой солью. Люди работали как сумасшедшие, старательно превращая место, где когда-то поселилась скверна, в пустырь.

Теперь среди покрытой белоснежным снегом деревни зияла большая, черная язва.

Казалось, только она и напоминает о пережитом кошмаре. Но жить как прежде люди не могли. Зимняя жизнь для крестьянина – отдых. Не нужно пахать, сеять, заботиться об урожае. Все припасы уже сделаны. Знай себе скотину корми да печь топи. Всего и забот. Но что-то переменилось. Свет в окошках горел допоздна. На улицу люди выходили неохотно. А с приближением сумерек так и вообще старались носа не высовывать.

Поначалу еще держали дозор вокруг деревни, жгли большие костры. Но потом оставили это дело. Попрятались.

Зима тянулась и тянулась. Удивительно медленная. Тусклая. Будто бы мертвая. Из серого неба сыпался и сыпался мелкий, невзрачный снежок.

По ночам из-за реки доносился жуткий вой. Иногда далекий, иногда близкий. Непрерывный. Протяжный.

Иногда Леону казалось, что люди вокруг замерзают. Будто стынет в их жилах кровь. Глаза стекленеют. И все, кого он знал, превращаются в мертвецов. Не тех, что перли страшной ордой, но чем-то схожих. Будто страшная опасность выморозила сердца.

Не дело крестьянину воевать. Не дело.

И ладно бы работы невпроворот. Укрыться заботами, гнуть спину до заката, да так, чтобы валиться без сил на постель. И прошло бы бесследно. Потому так ожесточенно, до седьмого пота, уничтожали дом ведьмы. Потому и вырыли овраг на том месте, где жила. Всей деревней, от мала до велика, таскали тяжеленные камни. Но не хватило тягла. Не перегорели внутри ужас и отвращение. И теперь тлели смрадной головешкой в самом центре души, наполняя ее горечью. Убивая радость. А что душа без радости? Гнилушка.

Постепенно застыла река. Навалились самые суровые морозы. Дни стали совсем-совсем короткими.

Теперь ничто не отделяло деревню от Леса. Но и он будто утратил всю свою силу. Застыл, сбросив листву, вмерз в землю. Жизнь в Лесу отодвинулась куда-то в чащу. И только вой, надрывный, наполненный страданием, тянул и тянул душу по ночам.

Кто там страдает? Кто мучается почем зря?

Леон думал, что в былое время жители деревни обязательно бы собрались по этому поводу, может быть, даже перешли бы замерзшую реку – и хворосту собрать, и поглядеть. Но сейчас и помышлять об этом было бессмысленно.

Но существо в Лесу терзало их каждую ночь. Не давало спать. Маленькая сестренка, Злата, плакала. Мать постоянно успокаивала ее, носила на руках.

Наконец Леон решился подойти к отцу.

– Пап.

– Что, малыш?

– Я не малыш, – буркнул Леон. Отец только улыбнулся.

– Это точно.

И вздохнул. Тяжело-тяжело, как вздыхал в последнее время все чаще.

– Пап… А что это там?

– Где?

– Ну… – Леон качнул головой в сторону реки.

Это был один из тех редких моментов, когда они вместе с отцом выбрались на улицу. Нашлась какая-то мелкая работенка. Подновить забор, обтрясти с деревьев в саду лишний снег, чтобы ветки не поломал, сбить лед с крыльца. Одним словом, разная мелкая ерунда.

– Там-то?.. – Отец отложил в сторону доску, которую держал в руках, и посмотрел вдаль. Потом покачал головой. – Не знаю, сынок. Не знаю. Да и есть на свете такие вещи, которые знать нельзя. Не потому, что они такие непонятные. Нет. Так вот издалека вроде бы и неясно. А ближе подойдешь, все рассмотришь, все поймешь. Но только не надо ближе подходить. Не будет от этого радости. Вот и получается, что есть на свете вещи, которые знать нельзя. Не надо их знать.

– Так, значит, этот вой, это то.

Но отец снова покачал головой.

– Не знаю. Может быть, зверь какой. Может быть, что похуже. Не крестьянское дело всюду свой нос совать. Так-то.

Он поднял доску и начал ладить ее к забору, прикладывая то так, то эдак. Леон помогал ему, но из головы все не уходили слова о том, чего знать нельзя. И было это Леону странно.

На следующий день он повстречал на улице стайку ребятишек, которые с сосредоточенными лицами волокли куда-то большие санки.

– Эй, малышня, вы куда? – Рядом с ними Леон чувствовал себя взрослым.

– К реке, – отозвался Ленц. – Только тебя мы с собой не зовем!

– Да! – Карл остановился и гордо посмотрел на Леона. – Тебе нельзя.

– Почему это? – удивился Леон.

– Ты взрослый, – пискнул Славко из-за спины брата.

– Да! – повторил Карл, но с места не двинулся.

– Ну и что? – привел Леон неоспоримый довод.

– А то, что мы в Лес пойдем, – выскочил вперед Славко, но Карл треснул ему по загривку. Получив от брата, мальчишка спрятался в задних рядах. Карл и Ленц были самыми старшими в этой компании. Ближе всего к Леону, но все-таки между ними была какая-то невидимая грань. Они были детьми, а Леона общество еще не прописало в одну из своих групп.

– Вы сдурели, что ли? Вот я сейчас вашим родителям расскажу… Получите на орехи!

– Ябеда, – буркнул Ленц.

– Плевать, – нагло ответил Леон и сделал вид, что собирается уйти.

– Эй… – Карл вышел вперед. – Погоди. Давай с нами.

Тут же вся остальная малышня, будто сигнал получила, сорвалась с места, окружила Леона.

– Точно, точно! Давай с нами!

– Пошли.

– Мы веревку взяли!

– Эй, тихо вы! – прикрикнул Карл. Он взял Леона за руку и отвел в сторону. – Дело серьезное.

– Да какое там дело, – сморщился Леон.

– Серьезное. Мы за реку пойдем, в лес. Зверя поймаем. У моей мамы боли от его воя. И мать Густава мучается. А твоя как?

Леон вспомнил маму. Она выглядела усталой, мало спала, но это из-за малышки. Или?..

– Не знаю.

– Наверное, то же самое, – махнул рукой Карл. – Все мамы в деревне плохо себя чувствуют, когда зверь воет.

– Но не можем же мы его поймать. Он же наверняка огромный. Ты мертвяков видел?

– Нет. – Карл досадливо поморщился и посмотрел на Леона с некоторой завистью. – Меня отец не пустил.

– А я видел. Если зверь в лесу хоть немного похож на мертвяков, мы и пикнуть не успеем, как он нас сожрет. Не дурите. – Леон подумал и добавил: – Есть то, чего знать нельзя.

– Как это?

– Ну. – Леон вздохнул. – Сам не знаю.

– Так ты идешь или нет? У нас смотри что есть. – Карл воровато обернулся, откинул полу тулупа и показал Леону длинный охотничий нож. Мальчишке эта штука казалась, наверное, целым мечом.

– Нельзя туда ходить, – мотнул головой Леон.

– Ну и ладно… – Карл скорчил презрительную физиономию. – Пошли, ребята. А ты, если родителям расскажешь, будешь предатель! Ясно?!

И они пошли вниз по улице. К реке. А Леон… Что он мог сделать? Рассказать родителям? Наверное, это было бы самым правильным. Это было бы разумное, взвешенное решение. Но когда тебе идет тринадцатая зима, очень трудно совершать разумные поступки. Можно было остаться дома и все забыть. Это тоже был бы выход. Не такой хороший, как первый, но понятный, человеческий, мещанский выход. Взрослый. Так поступают многие и многие взрослые. Просто запираются в домах, закрывают ставни на окнах и забывают. Обо всем. Леон сделал то, чего делать было нельзя. Он сбегал в сарай, прихватил пару факелов и кинулся за малышней.

– Подождите! Я с вами!

Глава 13

Течение реки чувствовалось даже сейчас. Даже когда быстрая вода была скрыта толстым слоем льда. Огромная силища потока ощущалась физически. По телу пробегали мурашки, и каждый волосок вставал дыбом. Будто идешь по шкуре здоровенного, могучего зверя, который спит, но в любой момент может проснуться.

Лед был толстый и крепкий. На середине реки снега не было. И от этого становилось еще страшнее. Под ногами, за прозрачным слоем, стремительным потоком неслась чернота. Иногда вода тащила какие-то вещи. Ветку. Горсть листьев. Все это перемешивалось, вертелось невидимыми струями. Тонуло, всплывало.

Леон почему-то очень боялся, что, когда они будут проходить через середину, подо льдом протянет утопленника. Казалось бы, чего тут бояться? Утопленник не разбойник, за ногу не ухватит. А все равно страшно.

Но ничего не случилось.

Стайка детей благополучно пересекла реку и вышла на другой берег.

Это тоже чувствовалось сразу.

Внешне эта сторона реки ничем не отличалась. Тот же снег. Камыш. Кустарник. И только чуть дальше начиналась высокая стена деревьев. Больших, толстых, незнакомых. Чужих. Но при этом здесь все было чужим! И снег тут был, казалось, другой, и кусты, и камыши. И даже голоса вроде бы звучали иначе.

– Может, назад? – спросил Леон. Втайне он надеялся, что малышня струсит и повернет. Может быть, они так бы и сделали, если бы не Карл.

Мальчуган встряхнулся, как воробей, достал из-под полы нож и сказал солидно:

– Двинули.

Было ясно, что к этому моменту он готовился заранее.

И они пошли, маленький отрядец, отважный по глупости.

Леон обратил внимание, что неведомый зверь замолчал.

– Слышь, Карл. А как мы найдем твоего зверя?

Тот обернулся.

– Найдем. По звуку.

– Так он же молчит.

– Это он сейчас молчит. Жрет, наверное.

– А идем мы куда? – не унимался Леон.

– В Лес. – Карл сморщился. – Боишься, что ли? Трусишка.

– А я не боюсь! – пискнула какая-то не знакомая Леону маленькая девочка.

– Молодец! – похвалил ее Карл и со значением взглянул на Леона. – Нам все равно в Лес идти. У реки зверя не поймать.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. – Карл начал злиться. – Слушай, не хочешь, не иди!

– Я просто знать хочу.

Карл решил, что эта реплика недостойна ответа.

Они медленно уходили в глубь Леса.

Деревья, голые, уродливые окружали со всех сторон. Иногда ветви сплетались в совершенно непроходимую преграду. Их приходилось обходить, перелезать через поваленные стволы, оставляя на острых сучьях клочки одежды. Было очень холодно. Но даже несмотря на это, Лес жил. Жил своей непонятной, странной жизнью. Замороженной, спящей, но все-таки. То тут, то там слышались потрескивания, шелест. Иногда с деревьев, что стояли в стороне от их пути, вдруг сам по себе опадал снег. Будто дерево вздрагивало от чьего-то неосторожного движения, просыпалось, стряхивало снежное одеяло и снова засыпало. У Леона не было ни малейших сомнений в том, что, случись они в этих краях летом, ни один из детей не ушел бы от реки дальше первого дерева. Один только Всевышний знает, что могло произойти. Но могло. В этом Леон был уверен.

Однако другие дети будто бы ничего не замечали. Они шли вперед. Переговаривались хоть и вполголоса, но без особого страха. Карл бесстрашно шел впереди.

Леон часто оборачивался, проверяя, нет ли кого позади и хорошо ли виден их след.

Зверь молчал. Вместе с ним молчал и Лес.

Дети растянулись. Было видно, что многие устали. По какой-то причине никто из них не жаловался и не ныл. Хотя именно этого ожидал Леон. Видимо, они верили Карлу. Считали его своим лидером, вожаком. Почти взрослым. Это было очень важно, чтобы лидер был еще не совсем ребенок, но и не из другого, большого мира.

Наконец Карл остановился.

– Все. Тут подождем. Разведем костер. И поедим.

Малышня радостно побросала мешки. И застыла на месте.

– Ну, чего встали? – Карл покрутил головой. – Собирайте сучки, ветки. Давайте, чего ждем-то?

Дети нехотя разошлись в стороны. Кто-то пытался сломать ветку. Кто-то – выдернуть из-под снега валежину. Сам Карл важно двинулся к самому толстому дереву и начал срубать у него ветки. Подойдя ближе, Леон увидел, как со срезанных ветвей сочится на снег тягучая, мерзко пахнущая жидкость.

– Карл…

– Что? – недовольно буркнул тот.

– Это какое-то ненормальное дерево.

– А где тут нормальное? Это же чужой лес… – Сказано это было таким тоном, что Леон понял: Карл ни за что не отступится.

– Оставь, пойдем назад.

– Иди… – Мальчишка пожал плечами.

Леон бы ушел. Будь он один. Неожиданно, совершенно некстати, он увидел этих детей. Маленьких, беззащитных и глупых. Они потащились в Лес, хотя каждому родители говорили, что бывает с теми, кто уходит за реку. Но дети поверили своему вожаку. Потому что он сказал – нашим мамам плохо, пойдем и убьем зверя, чтобы им было хорошо. А что такое мама? Весь мир. И дети спасали свой мир. Как могли. Потому и не ныли, потому терпели. И страх терпели, и мороз.

«Какой же я идиот! – удивительно четко осознал Леон. – Не надо было их пускать сюда! И идти с ними не надо было!»

– Карл… Ты гад, – неожиданно даже для самого себя сказал Леон.

Тот фыркнул и обернулся.

– Не нравится? – Леон увидел странный нездоровый блеск в его глазах. – Не ешь. Вали отсюдова. Трус.

– Когда захочу, тогда и пойду, – ответил Леон и отошел.

Малышня стаскивала в кучу ветки.

Наконец набралась приличная куча. И Карл принялся бить кресалом, видимо, взятым у отца, но мох почему-то не занимался. Леон оторвал кусочек просмоленного льна от факела. Положил под пучок искр. Через некоторое время огонек заплясал на сухих ветках. Карл кинул сверху нарубленные им ветви.

– Сейчас подсохнут… Доставайте еду.

Малышня распаковала сумки. У кого-то были сухари. Краюха хлеба. Даже вареные яйца.

– Кто-нибудь взял котелок? – спросил Леон.

– А зачем? – после паузы поинтересовался Ленц.

– Нагрели бы воды…

– И так хорошо, – беззаботно махнул рукой Карл.

Он взял длинную палку и ткнул ею в костерок, который давал дыма больше, чем огня.

В тишине Леса раздалось злое шипение.

Ветви, которые рубил Карл, те самые, что истекали гадким соком и воняли, вдруг изогнулись, зашевелились, обхватили сук крепкими витками! Мальчишка закричал, отбросил палку и метнулся прочь.

За ним кинулась, побросав пожитки, остальная малышня. Леон отскочил в сторону и спрятался за дерево.

В костре трещали сучья, шипели, скручиваясь и переплетаясь, страшные ветки, превратившиеся в слепых, истекающих ядом змей.

– Я же говорил, говорил… – шептал Леон.

Он осторожно высунулся. Змеи-ветви изломали палку, которую Карл сунул в их клубок, и сейчас конвульсивно дергались, пытаясь выползти из огня. Однако, коснувшись снега, они замирали.

– Боятся холода… – догадался Леон и крикнул громче: – Не бойтесь! Они не вылезут.

Малышня потихоньку приблизилась. Омерзительно воняло горелым мясом. Кого-то из мальчишек, вдохнувшего жирного дыма, вырвало на снег.

– Пойдемте отсюда, – предложил Леон.

– Куда? – неожиданно зло спросил Карл.

– Домой, – пожал плечами Леон. – К родителям. Никто ничего и не узнает. Если сейчас вернемся. Скажем, что с горки катались. И все.

Он почувствовал, что малышня сейчас на его стороне. Им хватило.

– Черта с два! Я без зверя не вернусь. Как же наши мамы?!

Это был нечестный прием.

– Не найдешь ты никакого зверя. Он тебя сожрет.

– С чего бы это?

– Потому что ты маленький. – Леон ударил по больному.

– Я не маленький!

– Маленький, – повторил Леон жестко. – Тебя отец не пустил деревню охранять. А я со своим ходил. Понял?!

Карл наклонил голову, и Леон вдруг увидел, как побелели костяшки его пальцев, что сжимали нож.

Это было страшно.

И тогда в глухой, замерзшей тишине вдруг завыло! Заклекотало! Заверещало! Со всех сторон! Затрещали деревья! Захрустел снег!

– Бежим! – взвизгнул Леон и побежал, увлекая за собой детей. Побежал туда, где виднелись на снегу его следы. Домой! Домой!

Они неслись, петляя, как зайцы. Там, где не проскочил бы взрослый, дети ухитрялись пролезть, проползти. А следом за ними двигалось что-то огромное! Рычащее на все голоса, воющее тем самым тянущим душу воем, что каждый день слышался в деревне. Карл нашел своего зверя. И когда они выбежали, выкатились на лед реки, падая и раскрашивая снег кровью, Карла среди них не было.

Леон кричал. Метался по берегу, звал. Из разбитой губы текла не переставая кровь.

Но тщетно. Карл не вышел к реке. Он и еще двое. Мальчик и девочка. Та, которая сказала, что не боится.

Вой начал удаляться. Сдвинулся куда-то в сторону, ушел в глубь Леса.

На льду реки плакал Леон.

Глава 14

Произошедшее тяжело ударило по деревне. На людей как будто навалилось что-то неподъемное. Придавило к земле, согнуло, стиснуло со всех сторон, мешая дышать, лишая сил. Иногда казалось, что весны уже не будет. Что весь мир погрузился в белую унылую зиму.

Это было тяжелое время.

Солнце поднималось над горизонтом едва-едва. Показывало край, висело некоторое время словно в нерешительности и снова опускалось. Зверь в Лесу выл не переставая, близко-близко от деревни. Словно почуяв свежую кровь. От этого воя мама плакала по ночам, а отец сделался злым и раздражительным. Он целыми днями сидел в доме. У окошка. Ел сухари и запивал их какой-то мутной жидкостью, которую наливал из большой бутылки. Иногда он засыпал там же, за столом. Тогда Леон укрывал его овчиной и подталкивал под голову мягкие рукавицы.

В хлеву маялась скотина. Мать то и дело впадала в какое-то полузабытье. Сидела на лавке, как неживая, сложив ладони на коленях и глядя в пространство пустым взором. Из этого состояния ее могла вывести только сестренка. Когда маленькая начинала плакать, мать вздрагивала, бежала к ней на нетвердых, будто со сна, ногах. Кормить овец, корову и птицу она забывала. И Леон взял эту обязанность на себя.

Готовить еду ему тоже приходилось самому. Радовало только то, что родители были нетребовательны к еде.

Мать почти ничего не ела, а отец жевал то, что давали. Равнодушно.

В других домах было не лучше.

Отец Карла помутился рассудком.

Сначала он кинулся через реку. В Лес. Его пытались удержать, но он вырвался, принялся рубить деревья. Потом побежал в чащу.

Его не было два дня. Все уже подумали, что отца Карла нет в живых. Но он вернулся. Оборванный, с растрепанными седыми волосами. И совершенно безумный. Утверждал, что встречался с Карлом, что тот жив и здоров. Но ему никто не верил. Старушка-знахарка пыталась отпаивать его своими хитрыми травами, священник читал молитву. Но тщетно. Отец Карла носился по деревне. Иногда веселый и радостный, с цветными лентами, привязанными к палке. Иногда испуганный, злой. Он забросил хозяйство. Кто-то говорил, что его тело изуродовано. Рваные раны, страшные царапины, следы зубов, человеческих зубов. Что уж было с ним там, две ночи в Лесу, никто не знал. Леон даже боялся себе представить.

По пропавшим детям отслужили панихиду. Отец Тиберий стал так плох, что и стоял-то едва-едва. На службе он часто замирал, а очнувшись, смотрел тоскливо, будто видел в своем забытьи что-то печальное и неотвратимое.

Славко, брат Карла, из дома не выходил. Только один раз Леон видел его в окно. Маленький, бледный, с большими страшными глазами. Будто бы чуть светящимися в темноте. Или показалось?

Его мать появлялась на улице регулярно. Она ухаживала за мужем. Посещала церковные службы. Даже иногда улыбалась. Скромно, будто стыдясь своей улыбки. При этом женщина таяла на глазах, ссыхалась, худела. Ей пытались помочь те, кто еще сохранил какие-то чувства в этой отупляющей, воющей зимней ночи.

Через некоторое время она исчезла.

А еще через несколько дней к завыванию зверя прибавился еще один звук. Это отец Карла, безумный, заламывая руки, в одной холщовой рубахе, волок по снегу санки с мертвой женой. И выл, выл…

Рыть могилу в промерзшей земле не стали. Свезли на погост так. Спрятали в склеп и привалили дверь камнем.

Славко взял к себе отец Тиберий. Мальчишка помогал ему на службах и вроде бы выправился. Уже не смотрел так дико, по-звериному. Хотя никто не слышал от него и слова с тех пор, когда дети вернулись из леса. Вскоре в церковь перебрался и его отец. После смерти жены тихий, пугливый, он убирал снег на дорожках, что-то мастерил из дерева, подновлял стены. И молчал. Так же как его сын.

Его дом постепенно занесло снегом, крыша осела, провалилась. Будто и не было.

Однажды в деревню зашли волки. Никто не вышел, чтобы их прогнать. И казалось, звери ждали именно этого. Они разбрелись по улицам, осторожно ступая по свежему снегу и заглядывая в окна светящимися глазами.

Леон видел, как они принюхиваются к теплому воздуху из хлева. Слышал, как глухо рычат, слыша испуганное блеяние овец. Но выйти из дома не решился. Отец спал, уронив голову на руки. Матьсидела в сонном оцепенении. В доме было тихо, только потрескивали дрова в печи.

Волки были знаком. Страшным признаком того, что люди сдались. Перед зимой, смертью и зверем из Леса, которого на деле никто не видел, но зато слышал каждый. Своим воем он задул огонь в душах, выморозил их, лишил страсти, жажды к жизни. И волки чувствовали это.

Потому что больше всего животные боятся огня. Пламени костра или огня, горящего в сердце человека, не важно! А сейчас в деревне только пахло гарью…

Волки ушли утром. Но вернулись на следующую ночь. И снова ходили под окнами, подходя все ближе и ближе. Зло рычали. Метили заборы.

Солнце, точнее, тот его кусочек, что теперь поднимался над горизонтом, снова прогнало их. Но Леон знал – не надолго. Он осторожно вышел на улицу. Посмотрел на двор, испещренный следами крупных лап. Прошел в овин. Овцы испуганно жались к дальней стене. Корова, увидев его, замычала и опустила рога.

– Тихо, тихо… – Леон осторожно погладил буренку по пятнистому боку. – Тихо.

Кинул в ясли сена. Выкинул лопатой свежую лепешку. Проверил кур. Яиц не было.

Осмотрев двери, он обнаружил следы когтей. Волки всю ночь царапали створку. На свежем снегу лежали свежие щепки.

Крепкие звери. Сильные. Если прорвутся к скотине, всех зарежут.

В отчаянии он опустился на снег.

Что же делать?

Леон кинулся домой. К отцу. Но тот только ворчал что-то, отмахиваясь от сына.

– Папа!!! Папа!!! – кричал Леон. – Волки, папа!

– Дома сиди, – буркнул отец. – Нечего по улице шляться. Дома.

– Так овец же порежут, пап! Овец! И коровку…

– Скотина не человек. Дома сиди. Глядишь, обойдется.

Через хмель, через одурь прорывалось только одно, вбитое годами, поколениями, веками крестьянское – не суйся, хуже будет! Не суйся, терпи! Терпи и пройдет! Подождем!

Что нужно, чтобы крестьянин взялся за вилы? Что должно произойти? И не будет ли хуже от того? Не дело крестьянину воевать. Сунувшись в чужое и чуждое ему дело, человек земли и плуга теряет себя. И либо идет лиходействовать, либо пьет беспробудно, до помрачения рассудка. И чем крепче его разум, тем больше пьет. Чтобы не сгинуть совсем. И хоть как-то дождаться своего времени. Весны?..

Леон бессильно опустил руки. Он подпер двери в овин. Привалил изнутри колодой. Снаружи понатыкал в снег как мог крепко острых точеных кольев. Облил дверь водой. Застынет – будет скользкой. Затворил все ставни и приготовил вилы. Как и все мальчишки, он умел метать пращей камни и мог бы при удачном попадании ранить, а то и убить волка. Проломить ему голову или подбить лапу. Но это днем, с хорошего места. Ночь была временем волков. Даже и пробовать нечего.

Оставалось только запереться покрепче. И ждать.

Волки появились, как только солнце скрылось за горизонтом. Еще не успели растаять неверные зимние сумерки. Еще небо на западе не стряхнуло с себя багрянец. А звери уже вошли в деревню. Еще не как хозяева, но уже по-свойски, как на свою охотничью территорию.

В свете полной луны их можно было хорошо рассмотреть. Крупные. Поджарые. С длинными, хищными мордами и голодными цепкими глазами. Большая стая.

Они рассыпались по дворам в поисках еды. Нагло царапались в двери. Вставали на задние лапы, пытаясь подсунуть морду под ставни.

Леон, крепко сжав черенок вил, стоял в стылых сенях, со страхом глядя на дверь, которая дергалась и вздрагивала от царапающих ее лап. Волк снаружи рычал. Шумно принюхивался.

Дверь была крепкой. И Леон это знал. Большая, дубовая створка, тяжелая. Ее и человеку открыть не просто. А уж с кованым засовом и подавно.

Но в зимней ночи все выглядело таким хрупким, что казалось, волку нужно совсем чуть-чуть, чтобы ворваться в дом. Наброситься на оцепеневших людей! Впиться им в горло!

Чем может помешать им мальчик с вилами? Что может сделать он – маленький, слабый?

Но Леон все равно стоял в сенях, дрожа и сжимая кривой черенок. Позади была семья.

А когда пришло утро, волки уходить не стали. Зачем?

И под холодным, тусклым солнцем они лежали на снегу, высунув совсем по-собачьи длинные красные языки.

Может быть, так бы и занесло деревню равнодушным снегом. Засыпала бы зима по самые крыши, удавила, выжрала… И отвоевал бы Лес себе еще одну пядь земли. Перебрался через реку.

Если бы не безумный отец Карла. Ночью, пока спал священник, сумасшедший пробрался на колокольню. И как только первые лучи солнца осветили деревенские улицы, он ударил в колокол.

И тот забился, закричал как живой! Будто ждал этого. Вставай! Вставай! Быстрее! Беда! Вставай!

Отец Карла бил и бил в гулкую бронзу. Кричал что-то на своем безумном языке, мычал, дергал веревку, раздирая церковному колоколу звонкий рот.

Вставай! Вставай! Не спи! Вставай!

С криками поднялась в воздух стая ворон.

Криком захлебнулись в осоловелых домах дети.

Трусливо заскулили волки. Дернулись. Заметались.

А безумец бесновался на колокольне.

И даже зверь в Лесу поперхнулся, затих.

Сумасшедший, потерявший все на свете, лупил в колокол, заливаясь слезами, бессвязно крича. И этот крик шел откуда-то из таких глубин человеческого естества, куда не заглядывал еще никто из тех, кому дорог разум. Вставайте, люди! Вставайте! Человек, утративший все, кроме веры в бога, звал тех, у кого еще что-то осталось, но ослабла вера.

Вставайте! Вставайте!

Зверь в Лесу завыл с новой силой, но колокол не умолкал. Перебивая, ломая, забивая смертную тоску, что выстуживала души почище трескучих морозов.

Отец Леона мотнул головой. Поднялся на шатающихся ногах, затекших от долгого сидения. Страшный, худой, со щетиной, торчащей в разные стороны.

Леон подскочил, ухватил отца за руку. Прижался.

– Жена! – гаркнул тот. – Жена, вставай, бери ребенка. В церковь пойдем.

Он посмотрел на Леона, словно впервые увидел.

– Случилось что-то… Надо идти. Надо.

Волки убежали из деревни сразу. Как от огня.

И солнце в тот день висело над горизонтом дольше обычного. Словно людские молитвы удерживали его за невидимые нити.

А вечером в небе, далеко-далеко на севере, расцвели огромные огненные цветы. И летали светящиеся, разноцветные птицы. Такие большие, что крыльями они закрывали полнеба. Взлетали и падали пылающие звезды. И яркие радуги проносились через небосклон. Это все маги Империи, собравшись в единый час, радовали людей веселым фейерверком, отмечая день прощания с зимой.

Глава 15

Весна пахла землей. Мокрой, жирной землей, очнувшейся ото сна и готовой дарить жизнь.

Леон сидел на холме и смотрел на реку. Вздувшаяся, полноводная, она несла всякий мусор, ворочала целыми стволами, поднимала со дна огромные, раздувшиеся топляки, которые страшными чудовищами выныривали из черной, бурлящей глубины, показывались на миг и снова исчезали.

В этом был какой-то большой, серьезный смысл. Но Леон никак не мог его уловить.

Топляк. Огромный, старый, давно ушедший на дно, в ил, вдруг срывался с места, поднимался вверх, чтобы показаться на поверхности во всем своем уродстве. И снова уйти. Спрятаться. Как выдуманное чудовище, что всегда живет под кроватью. Во тьме. Но иногда, раз в год, может высунуть оттуда свою страшную лапу. Реальную, настоящую.

Леон смотрел на реку и вертел в руках ленту. Ту самую, что подарила ему Марта на ярмарке, с которой, пожалуй, и начались все эти злоключения. Сначала еретик, потом мертвяки.

Лента струилась меж пальцами, как живая. Леон намотал ее на запястье, чтобы не потерять. Ему нравилось касаться ее, такой мягкой, нежной, трепетной. Сразу вспоминалась ее хозяйка. И ее слова: «Ты теперь мой рыцарь». От этого становилось тепло и где-то внутри пробегала дрожь. Хотелось бежать, не важно куда, главное – бежать, чтобы ветер в лицо, чтобы трава путалась в ногах!

Но бежать было некуда. Да и незачем.

Леон следил за коровами.

Ему доверили пастушью работу. С одной стороны, ничего сложного, знай себе сиди на холме да приглядывай за пасущимися животными. С другой стороны, огромная ответственность. Ведь каждая корова – кормилица. Потому Леон частенько набирал пригоршню камней и выпуливал их один за другим по какой-нибудь подходящей мишени с помощью пращи. Руку набивал. И глазомер. Объектами для стрельбы могли быть большие валуны, деревца или отдельно стоящие кустики. Иногда из озорства Леон закидывал камень в Лес. Раскручивал ременную петлю что было силы, и выстреливал камень под углом вверх. Так, что он исчезал в ослепительно-голубом небе. Потом прислушивался. И иногда до его слуха доносился негромкий стук. Камень находил пристанище на том берегу.

Конечно, праща не могла считаться серьезным оружием. Но пробить голову волку была способна. Еще у Леона был кнут, длинный, из сыромятной бледной кожи. И нож. Его личный, подаренный отцом на празднике весны. С кнутом Леон управлялся неплохо. По крайней мере коровы его опасались. А ножик всегда носил на поясе. Тот был невелик, но… но свой, настоящий, с теплой, удобной рукояткой.

Еще Леон учился играть на дудочке. Отец сказал ему, что дудочка самый что ни на есть пастуший инструмент. И что все пастухи умеют на ней играть.

Откуда умеют?

А кто ж их знает… Учатся как-то.

Вот мальчишка и учился. Получалось плохо. Животные от резких звуков, издаваемых свирелью, нервно вздрагивали и норовили убраться подальше.

Коровы оставались на выпасе до вечера. Потом Леон гнал их в деревню и шел спать. Утром, рано-рано, после первой дойки, он собирал стадо снова и вел его на пастбище. Из деревни к нему прибегал кто-нибудь из малышей, приносил еду. Точно так же сам Леон бегал к отцу на поле прошлым летом. От этого он чувствовал себя совсем-совсем взрослым. Малышня смотрела на него с уважением. Просили подержать кнут. Леон не жадничал. Давал.

А вокруг бушевала весна.

Распускались цветы, такие, каких Леон и не знал вовсе, трава, словно обезумевшая, стремилась к солнцу, вспарывала землю. Бабочки, жуки, птицы, звери – все это просыпалось, бегало, летало, ползало, радовалось теплу, солнцу!

И Лес за рекой оживал. Но это почему-то не приносило радости.

С холма было хорошо видно, как просыпаются деревья. Как медленно, но неумолимо, день за днем, катится из глубины зеленый вал. Скоро он доберется до реки. И Лес, тот, чужой, снова станет прежним. Омерзительно живым.

Леон вспомнил зиму, зверя, змеиное дерево. Вспомнил Карла и то, какими глазами он смотрел на него, сжимая рукоять ножа. Нет, это не Карл смотрел, это Лес. Лес пялился на Леона, захватив душу ребенка, он пытался утащить других детей в чащу, в глубину. Чтобы никто и никогда не вышел оттуда.

От осознания этого становилось страшно и холодно.

Леон поежился и поднялся на ноги. Коровы разбрелись и умиротворенно жевали. У них была короткая память, события зимы нисколько не трогали животных.

Мимо пастбища, далеко-далеко, уходила дорога. Та самая, по которой, если ехать и ехать, можно прийти в столицу. Где правит император и все люди разговаривают странно, как те паладины, что спасали деревню от нашествия мертвяков.

«Может быть, и Марта там… – подумал Леон. – Танцует где-нибудь на площади».

И ему отчаянно захотелось оказаться там, чтобы утащить ее снова куда-то. Чтобы она показывала ему самого высокого человека или рассказывала, как она кормила тролля.

Потом Леон посмотрел в сторону деревни.

Там по дороге кто-то шел.

Леон прищурился, прикрылся ладонью от солнца.

Не видать.

Мальчишка поудобнее устроился на бараньей шкуре и принялся ждать.

Сверху припекало солнышко, но земля еще таила в себе частичку зимы, и сидеть на ней просто так было чревато. Бабка-знахарка часто гоняла мальчишек, которые сидели на больших валунах. «Ужо вам будет! Ужо будет! – кричала она и размахивала клюкой. – Карачун под хвост ухватит, придете тогда! Ух я вам! Гадючьим ядом лечить буду!»

Дети смеялись и убегали, однако гадючьим ядом никто лечиться не хотел, а на овчине сидеть было все одно приятнее.

Маленькая фигурка наконец приблизилась, свернула с дороги на поле, и Леон сумел ее разглядеть. Маленькая Герда. Она несколько раз приносила ему еду. Бойкая, озорная девчушка с рыжими, густющими волосами, собранными в толстую косу.

Леон перевернулся на спину, закинул ногу на ногу и сделал вид, что совсем не интересуется ее появлением. Сунул в рот травинку. Так он казался себе солиднее, что ли, и принялся изучать небеса.

Вскоре рядом послышалось шуршание травы.

– Лео! – позвал девичий голос. – Лео, хватит валяться.

Она присела рядом.

Леон покосился не нее и снова уставился в небеса.

– Лео! – В ее голосе послышалось возмущение. – Я тебе принесла еду, но если она тебе не нужна, я унесу ее обратно. Или сама съем.

Леон с деланой ленцой перевернулся на бок, подпер голову кулаком и спросил будто бы нехотя:

– Ну, что там у тебя?

Герда поставила перед ним узелок.

– Вот!

Леон развязал тесемки. Вытащил хлеб, кусок сала, уже нарезанного, сладкую луковицу, сыр, несколько варенных вкрутую яиц, завернутую в чистую тряпицу соль и два больших пряника. Густо запахло едой, домом.

– Угощайся, – махнул рукой Леон.

– Это твоя еда. – Герда вздохнула.

– Ешь давай, – буркнул мальчишка и принялся чистить яйцо. Герда не стала возражать.

Вместе они быстро справились с обедом и развалились на шкуре.

Герда поежилась и подвинулась ближе к Леону. Прижалась.

– Холодно что-то.

Мальчишка ощущал ее тело совсем рядом. Теплое и какое-то… гибкое? И совсем не маленькой показалась она ему. Нет, что-то особенное чувствовалось в девушке, одновременно мягкое и упругое, гибкое и хрупкое. Леон почувствовал, как во рту скапливается слюна. Он сглотнул, как ему показалось, чрезмерно громко, и, удивляясь самому себе, обхватил Герду рукой за плечи. Та не стала возражать, только чуть повернулась и положила голову ему на плечо. Запах ее волос, запах трав и дыма окружил, опутал мальчишку. Леон поразился, как же он до этого момента жил без этого аромата, без этого щекочущего в груди чувства. Это было так удивительно, так ново, что он не удержался, повернул голову, вдохнул всей грудью ее запах и поцеловал эти волосы.

– Ты чего? – Она подскочила, уставилась на него своими удивительными глазами. – Ты чего?

– Ничего. – Леон смутился. Он убрал руку. Осторожно сел. – Просто.

– Дурак, – буркнула Герда, вскочила и кинулась прочь.

– Погоди! – крикнул ей вслед Леон.

Он вскочил, хотел было броситься за ней, но остановился.

Герда бежала до дороги. Там она остановилась. Отдышалась и пошла в деревню, ни разу не обернувшись.

Расстроенный, запутавшийся в собственных чувствах Леон сидел на холме и глядел ей вслед, пока девушка не скрылась за поворотом.

Вернувшись домой, Леон поел и пошел спать на сеновал. Там было особенно хорошо. Закутавшись от ночного холода в большущий дедов тулуп, тот, что обычно кидали на сани зимой, Леон вслушивался в звуки ночи. Вот завозились в хлеву овцы. Вот переполошилась, шут знает с чего, какая-то пичуга в гнезде. Заверещала сначала тревожно, потом возмущенно. Затихла. Роются в сене мыши. Поскрипывает сверчок. Завыли где-то далеко-далеко волки. Не страшно, по-летнему.

Леон нарочно лег на сене, спать дома не хотелось. Он чувствовал, что странным образом внутренне изменился. И боялся, что мать заметит эту перемену, начнет спрашивать. А Леон не сможет ответить. Потому что сам до конца не разобрался в себе, сам не знает, что с ним. Почему сердце так бьется, так отдаются во всем теле его толчки, подрагивает каждая мышца, каждая жилка. И не страшно совсем, вообще ничто не страшно! Хочется забиться в дальний угол или, наоборот, скакать посреди двора, кричать и петь.

Он старался не думать о Герде. О ее волосах, ее лице, глазах, губах. Таких красных, полных жизни губах.

А как она шла по полю? Он будто первый раз увидел ее! Стройная, гибкая фигурка. Длинная коса толстой змеей обвивает талию.

Леон потряс головой, ему казалось, что все вокруг пошло кругом! И сеновал, и дом, и сад, и вся земля, звезды! Все кружится, кружится!

Мальчишка зажмурился, закрыл глаза ладонями!

Прохладой коснулась лба шелковая лента, намотанная на руку.

Что это?

Ах, Марта.

«Ты теперь мой рыцарь», – донеслось откуда-то издалека.

Леон улыбнулся с закрытыми глазами. И уснул…

Ему было хорошо.

Глава 16

На следующий день он снова погнал стадо на выпас.

Коровы топали мирно, выдоенные, спокойные. Вечером, с нагулянным выменем, они беспокоились, тяжело мычали, толкались. Сейчас стадо было благожелательно. Пастуху не приходилось даже лишний раз щелкать кнутом. Животные шли сами.

В утренней прохладе от стада поднимался пар. Солнце едва-едва поднялось над горизонтом, день обещал быть жарким, но ночью было еще холодно.

Придя на поле, Леон кинул сумку на знакомый уже холмик. Вытащил из-за пояса ремешок пращи. Пошел вдоль обрыва, собирая мелкие и средние камешки. Сложив их в кучку, он поискал взглядом подходящую мишень. И вскоре нашел ее, приметив шагах в ста небольшой, где-то до пояса, полукруглый валун.

Годится.

Леон вложил камень в «ложку» и начал медленно раскручивать ременную петлю над головой. Когда праща тревожно засвистела, мальчишка уловил момент и выпустил один конец петли. Камень ушел в небо.

Слишком высоко. Снаряд приземлился дальше и в стороне.

Леон не торопясь взял из кучи следующий. Вложил. Крутанул, примеривая вес. Бросок!

Пыль, выбитая из земли, поднялась совсем рядом с целью.

Еще один камень. И еще…

Вскоре Леон так пристрелялся, что стал укладывать камень за камнем в мишень. Только крошки полетели.

Отколов таким образом от камня кусок, пастух успокоился. К тому же коровы разбрелись, и потребовалось некоторое время, чтобы собрать их обратно.

Когда Леон вернулся на холм, там уже сидел какой-то мужчина.

Мальчишка остановился.

Мужчина сидел спиной, не двигаясь, молча. Его седые волосы едва шевелились на ветру. Откуда он тут взялся? Леон мог бы поклясться, что не видел никого на дороге, а подойти незамеченным было просто неоткуда. Одет незнакомец был необычно. На плечи его был накинут прямоугольный плащ, длинная синяя рубаха до колен оторочена богатой вышивкой, на ногах высокие, редкие в этих краях сапоги с загнутыми носами.

– Здравствуйте, – на всякий случай поздоровался Леон.

Мужчина медленно повернулся. У него была широкая, совсем седая борода, иссеченное морщинами лицо и один глаз. Вместо другого была черная повязка.

– Как тебя зовут? – Голос у незнакомца был низким, с незнакомым, царапающим ухо акцентом.

– Леон.

– Лен?

– Нет, Леон. А кто вы?

Мужчина посмотрел на Леона, и тот поежился, таким холодным и колючим был взгляд единственного глаза.

– Скажи мне, мальчик, почему лес так близко к реке?

Леон пожал плечами.

– Так он всегда таким был.

Мужчина помолчал, а потом тяжело вздохнул.

– А где город?

– Город? Вы имеете в виду столицу? Она там. – Леон махнул рукой. – Далеко.

– Я имею в виду город, Лен. Тут стоял город. – Незнакомец сказал с нажимом, в его голосе было что-то такое, от чего Леону захотелось бежать. Власть была в голосе. Звонкая как стальной клинок и такая же безжалостная. – Большой город.

Он ткнул пальцем, на котором сверкнуло кольцо с камнем, куда-то в реку.

– Видишь?

– Что? – Леон повернул голову.

– Там, буруны.

– Да. – Мальчишка видел, как перекатывается на невидимой мели река. – Мель.

– Мель, – с горечью повторил мужчина. – Мель. Там был мост. Мост!

Незнакомец огляделся.

– Луг. Коровы. Дорога. Только одна дорога. Только одна. – Он посмотрел на Леона. – Тут была сотня дорог. И все они сходились к моему городу! Тут были стены. Крепостные стены! Что от них осталось сейчас? Где они? Где мои воины? Сотни воинов, тысячи!

Его голос надломился.

– Что ты здесь делаешь, Лен? Чьего ты рода, пастух?

– Я… – Леон вдруг растерялся. – Я живу в Империи. Она очень большая. Тут недалеко наша деревня. Там есть церковь, и отец Тиберий, он знает много, очень. Может быть, он сможет рассказать вам про город.

Но на душе холодело. Леон уже догадался, что за странный человек посетил его.

Незнакомец ухмыльнулся. Его лицо дрогнуло, и Леон сообразил, что глубокие морщины на его лице совсем не морщины, а шрамы! Десятки шрамов накладывались один на другой, образуя жуткую маску.

– Город исчез. Мост разрушен. Лес. – Кулаки мужчины сжались. – Лес пожрал плоды трудов моих. Как горько, что нет мне покоя. Зачем я здесь?

Он приподнялся, но снова тяжело опустился на землю, словно не имея силы встать.

– Почему? – Он поднял голову к небу. Его голос превратился в бормотание. – Почему не могу я встать и уйти? Почему должен из года в год смотреть, как умирает все то, что создал я? Когда придет конец моим страданиям? Такой муки не удостаивался ни один из великих королей прошлого. За что? Будет ли конец?

Незнакомец опустил голову.

Некоторое время он молчал.

Потом глянул искоса на Леона.

– Ты, Лен. Пастух. Посмотри на меня. Что ты видишь? Что ты думаешь, глядя на меня?

Леон судорожно сглотнул.

– Вы… Вы царь?

– Когда-то был.

– Воин?

– Когда-то был, – незнакомец кивнул.

– Мне жаль… Жаль вас.

Мужчина снова кивнул.

– Я никогда не думал, что буду снова и снова видеть всю тщету своих трудов. Сотни дорог, тысячи воинов, башни высотой до неба! Ступени из золота! Все женщины мира! Пища богов! Вот что видел я в своей жизни! И не только видел. – Его пальцы алчно сжались. – Я трогал, сжимал, ломал. Я – владел! Владел всем этим миром! Этот мир существовал только для того, чтобы в нем жил я. И даже преисподняя содрогалась, когда я спускался по лестнице в тысячу ступеней со своего трона. И не было меня счастливей! Сотни тысяч походов, неисчислимое количество стран, покорившихся мне. Цари царей подносили мне чашу для омовения перстов. Красивые женщины прислуживали мне. Карлики работали в моих подвалах, прямо там добывая золото, делая меня еще более могущественным. Я мыл ноги в священных источниках мерфолков! Да они и стали священными только после того, как я омылся в них.

Он хохотнул. Но тут же застонал, обхватив голову руками.

– Выше меня были только боги. Да и то не все. Я мог поспорить и с ними. И спорил! Спорил! – Он погрозил кулаком небесам, но уронил руки. – Где это все сейчас?.. Силы оставили меня. Оставили друзья. Женщины. Слуги.

Почему же из года в год я должен смотреть на прах трудов моих? Из года в год, уже целую вечность.

Незнакомец опустил голову. Ветер развевал его седые волосы. Руками мужчина обхватил свои колени. Леону было нестерпимо жаль его. Хотя он и сам не знал почему… Горе незнакомца было неподдельно, но все то, о чем он говорил, не имело для Леона смысла. Слишком уж сказочным было то, о чем говорил незнакомец, слишком непостижимым.

Наконец мужчина поднял голову.

– Ты сказал, Лен, что в твоей деревне есть церковь?

– Да… – ответил Леон и на всякий случай добавил: – Господин.

– Тогда пойди к вашему монаху, Лен. Дай ему монету. Золотую монету. И пусть служит по мне. Пусть просит за меня богов, просит так, как никогда не просил. Просил у них покоя. Покоя для меня. Только покоя. Понимаешь, Лен? Только не обманывай меня. Не обманывай. Лови… – Мужчина кинул что-то Леону. Тот неловко поймал, а когда обернулся… никого на холме уже не было. Совсем никого. А на ладони лежал большой, крупный золотой. С профилем какого-то человека, в котором смутно угадывался незнакомец.

– Вот тебе раз… – пробормотал Леон, опуская золотой в поясную сумку.

Вечером, отогнав стадо, он, вместо того чтобы идти домой, направился к отцу Тиберию. Тот встретил его на пороге церкви.

Старец сидел у дверей, аккуратно сложив руки на коленях.

– А! Леон, мальчик мой… – Монах улыбнулся. – Проходи… Надеюсь, ничего не случилось дурного, сын мой?

– Ничего, все в порядке, святой отец. Но я хочу… – Леон вдруг почувствовал, как взмокла ладошка, что сжимала золотой. Целый золотой! Невероятное богатство! Золотой, тяжелый, полновесный. Даже дыхание перехватило.

«Ну же! Соври ему! – сказал незнакомый голос в го – лове у Леона. – Соври, что пришел навестить! Давай, старик поверит. А золотой оставь. Не дури! Ну же!»

Мальчишка даже поперхнулся, таким чужим был голос в голове. Так странно он звучал.

– Я хочу…

«Не вздумай! Не вздумай! Не отдавай! Беги отсюда, беги, я научу тебя, как сберечь деньги, как приумножить их! Не отдавай! Богатство!»

– Хочу заказать молебен, – выдохнул Леон.

«Дурак! Дурак! Еще не поздно! Беги! Ты же нищий, нищий!!! Родился в грязи, там и умрешь! Ты же можешь стать, как этот царь царей, богатым, знаменитым, тебе женщины будут на шею вешаться! Ты получишь все, все, что только можно представить! В этом мире можно получить все за деньги». Голос бился в голове, как безумный. Он заглушал все звуки, Леон даже не слышал, что говорит ему отец Тиберий. Видел только, что губы его шевелятся.

– Молебен. Большой молебен. – И Леон, как сомнамбула, протянул сжатый кулак святому отцу. С трудом, будто каменные, разжались пальцы, и золотой упал на руки священнику.

Голос тут же исчез из головы. Как и не было.

Леон с трудом перевел дыхание. И пересказал отцу Тиберию случившееся днем.

Тот слушал внимательно, иногда качал головой. Цокал языком.

– Кто это был? – наконец спросил Леон.

– О. – Отец Тиберий всплеснул руками. – Сейчас уже никто не знает. Только наша церковь – это лишь остатки, жалкие остатки того огромного города, что некогда стоял на этих землях. Башня или часть стены. Когда-то, очень давно, в пору моей молодости, тут проводили раскопки. Действительно, был тут город. Но он сгинул в те времена, когда Бетрезен еще не впал в немилость. Когда.

Священник замолчал. А потом выдохнул:

– Невероятно. Подумать только.

Он погладил Леона по голове. Руки у отца Тиберия были мягкие и теплые. От них пахло воском и ладаном.

– Хорошо, что ты выполнил его просьбу. Ты хороший мальчик, Леон. Ты молодец. Я сделаю, как он просил. Я буду молиться за его душу… Страшно представить его мучения.

На том и разошлись.

А когда Леон устраивался спать на сеновале, он обнаружил в поясной сумке пять золотых монет. Все с тем же гордым профилем на аверсе.

Глава 17

На следующий день Леон отогнал коров на другое пастбище, подальше от холма, где покоился царь царей. Об этом приключении мальчишка никому не сказал, а золотые спрятал. Ну, как пригодятся.

Выгнав стадо на луг, Леон обошел пастбище, оглядел окрестности. Место было открытое, только неподалеку располагалась небольшая рощица с овражком, на дне которого бил ключ. Вода собиралась в маленькое озерцо, а потом уходила дальше, к реке. Леон даже сходил вдоль ручья поглядеть, как падает с обрыва струйка воды. Крохотный водопад, кристально прозрачный, осыпался вниз невесомым дождиком, в основании которого играла радуга.

Возвращаясь к стаду, Леон собирал круглых камешков. Упражнения с пращей вошли у него в привычку. Приятно было представлять, как метко пущенный камень оглушает врага. И он, Леон, становится героем, спасителем.

Стадо без пастуха никуда не делось. Коровы послушно паслись там, где их оставили. Леон покидал камни. Разбил ими какую-то корягу, торчащую из земли. Видимо, ствол упавшего дерева. День обещал быть жарким, солнце поднялось из-за края земли яркое, горячее. Утренний туман будто ветром сдуло. Леон поискал глазами место, где можно было бы устроиться. Жариться на солнце не хотелось, поэтому мальчишка направился к роще. Там можно было найти место, откуда пасущееся стадо было как на ладони, а листва давала прохладу.

Углубившись в рощу, Леон нашел там самое большое дерево и оставил под ним ломоть хлеба, чтобы дух, несомненно, живущий здесь, не сердился на незваного гостя. Конечно, оставлять требы в каждом месте, где ты решил присесть и переждать полуденное солнце, не имело смысла. Духи, так же как и люди, живут не везде. А только в особых, пригодных для этого местах. Как, например, эта рощица. Тут было чисто, светло, имелся овражек и даже ручей. Самое место, чтобы духу жить. А нахалов духи не любят, так мама говорила, значит, надо проявить уважение.

Леон расстелил овчину, прилег на нее, закинул руки за голову. Что-то мешало. Он поднял шкуру и обнаружил идеально круглый камушек с красивыми цветными прожилками. Таких Леон еще не видел. Полюбовавшись кругляшом, он спрятал его в поясную сумку. Просто так, на всякий случай. Высоко-высоко шумели листья, легкий ветерок раскачивал ветки, и небо, синее-синее, смешивалось с зеленой листвой.

Из головы не шел случай с мятежным духом царя царей. Леон вспоминал его одежду, лицо, изрезанное шрамами, за каждой такой морщиной скрывалась, может быть, победа. Или страшная битва. Его руки держали множество разных мечей. Управляли лошадьми. Сжимали в объятиях женщин. Он был действительно велик, этот царь царей. Но сейчас никто не мог вспомнить даже его имени! Даже он сам, Леон это внезапно понял, даже сам царь уже не помнил, как его зовут, оттого и не назвал себя. Не от высокородной спеси, нет, он просто забыл. Память сохранила только его величие. Огромный город, сотни дорог, тысячи воинов. Наверное, и они, эти воины, не называли его по имени. Даже его женщины. Только – царь царей! Или – о великий!

Наверное, его имя боялись произнести вслух. Так он был велик.

А дети? Как же звали его собственные дети?

Папа? Отец? Или тоже царь царей?

Да и были ли у него дети? Может быть, потому и стерлось его имя в веках, потому и пошло прахом его дело, что не было у царя детей? Получается, что самый последний крестьянин более счастлив, чем этот великий воин и повелитель? Почему?

Леон смотрел в небо, не мигая. Шорох листвы убаюкивал, сливался в шепот, неразборчивый, непонятный. В голове рождались мысли, будто бы и не свои. Но понятные, близкие. Деревья в роще были совсем другие, чем в Лесу, что за рекой. И чувство тут было совсем другое.

Странно, но Леон совершенно не думал о том золоте, которое дал ему царь. Для него оно не имело той ценности, как во взрослом мире. Все, что было нужно, Леон имел и без золотых монет. Еда. Кров. Родительская любовь. Что еще может дать ему золото? Красивую одежду? Но для чего она крестьянскому ребенку, если, когда приедет время, он сменит отца в его тяжелой работе земледельца? Еще одну корову? Но ее нужно кормить. Значит, нужно больше работать. Получается, золото обрекало его на лишний труд. Приносило в жизнь ненужные заботы.

Нет уж. Пусть полежит там, куда Леон его положил. Может, и понадобится когда-нибудь. А пока.

Леон слабо представлял себе покупательную способность древнего золотого. Догадывался, что она не маленькая, но точно не знал. Деньги как таковые не играли в его мире сколь-либо значительной роли. Крестьяне чаще всего довольствовались натуральным обменом, меняя зерно на мясо или шкуры на обувь. В случае если натуральный обмен был невозможен, в ход шла мелкая монета. Медяшки, а то и латунь. Отец хранил запас монет в холщовом мешке на верхней полке. В основном на случай ярмарки.

В города, где звонкая монета была в почете, ездили только купцы. А они не сидели на одном месте, постоянно путешествуя по Империи. От деревни к деревне, от города к городу, так бесконечно, вписываясь в систему ценностей того места, куда заносила их нелегкая доля торговца.

В роще треснула ветка, и Леон очнулся.

Он не спал, нет. Но сознание будто бы гуляло где-то. Унеслось далеко-далеко.

Вскочив, мальчишка первым делом оглядел стадо. Все на месте. Коровы мирно щипали траву. Тогда Леон вгляделся в рощицу, стараясь уловить среди переплетения ветвей, света и тени какое-нибудь движение.

Ничего. Однако чувство тревоги не покинуло его.

На всякий случай Леон подобрал несколько камней, положил рядом. Достал пращу и сел так, чтобы видеть одновременно и стадо коров, и рощу.

Из этого положения была видна и дорога.

Совсем небольшой ее отрезок, по которому кто-то двигался. Леон вгляделся, и сердце его против воли забилось часто-часто. Он даже привстал, но потом совладал с собой и сел обратно.

Герда свернула с дороги на луг.

Увидела, что он смотрит, приветливо помахала рукой. Улыбнулась.

Леон тоже поднял руку, но как-то смущенно. Сам в общем-то не понимая почему.

Когда Герда подошла ближе, он увидел, что она несет в руках узелок.

– Я принесла обед, – радостно сообщила девушка.

– Да у меня сегодня все есть, – смущенно пробормотал Леон. – Спасибо, конечно.

– Ну и что. – Герда села рядом на шкуру. – Я тебе испекла пирог. Ты же не будешь отказываться?

– Не буду, – ответил Леон. – Я пироги люблю.

Она подсела поближе, случайно коснувшись Леона локтем. Улыбнулась.

– Тебе тут не скучно? – Она развернула узелок. Там обнаружился сверток с куском пирога и небольшой кувшин с молоком.

– Нет. – Леон разломил пирог пополам, протянул Герде половину. – Тут хорошо. Спокойно.

Он откусил от своего ломтя. Запил молоком.

– Ммм… Вкусно.

Герда засмеялась.

Леон, жуя, с удовольствием смотрел, как она хохочет.

– Ты смешной. – Она рукавом вытерла Леону губы. – Молочные усы!

– Ну и ладно. – Он с деланой обидой отвернулся.

– Ой, только не дуйся! – Герда обняла его сзади, перевесилась через плечо, заглянула ему в лицо.

Леон увидел близко-близко ее глаза, озорные, с огоньком, и курносый нос и щеки. И губы. И против сил улыбнулся.

Они съели весь пирог. Поболтали ни о чем. Леон показал Герде ключ, идущий, наверное, из самого центра земли. И повел ее к реке, чтобы она могла полюбоваться на водопад. Пусть маленький, но все же.

Они долго лежали на обрыве, осторожно свесившись вниз и разглядывая бесчисленные радуги, вспыхивавшие там, где ручей превращался в мириады маленьких брызг.

– Красиво.

Она прижалась к Леону, и он почувствовал, как напряжены ее мышцы.

– Боишься?

Герда кивнула.

– Тогда пойдем.

Когда они отошли от обрыва, Герда вздохнула.

– Я вообще высоты боюсь.

– Чего ж смотрела тогда?

– Ну, – она передернула плечиками, – красиво же. И потом, ты же рядом был.

Она чуть опустила голову.

Некоторое время шли молча. Это было неловкое молчание. То особенное, которое возникает между девочкой и мальчиком. И так гнетет обоих.

Когда они пришли на пастбище, ничего не изменилось. Будто порвалась какая-то ниточка. Какая-то особая связь, которая позволяла дурачиться и общаться легко, беззаботно.

Герда собрала узелок, уложила в него кувшин.

– Пойду.

Леон встал, не зная, что делать и что говорить.

– Ага. Ну. Спасибо за пирог. Вкусный.

Она улыбнулась вдруг так же ярко, солнечно. Стрельнула на него глазами и пошла прочь. Леон, оглушенный этой улыбкой, смотрел ей вслед, не в силах оторвать взгляд от стройной фигурки, от волос.

Это случилось, когда Герда отошла уже шагов на пятьдесят. Кусты, которыми был окаймлен овраг, затрещали, и на поле выскочил пес.

Коровы, оказавшиеся рядом, испуганно замычали и кинулись прочь.

Леон видел, как из пасти животного капает слюна и пузырится пена.

Бешенство!

– Герда! – закричал Леон.

Она обернулась, а Леон уже мчался к ней, размахивая руками.

Собака крутанулась волчком. Посмотрела на Леона. На Герду. Снова на Леона. Сделала шаг, другой. Все происходило слишком быстро. И вот псина уже несется к девушке.

Пасть оскалена. Большой красный язык свешивается набок. Шкура у животного, когда-то белая, сейчас была покрыта уродливыми бурыми пятнами. Свалявшаяся шерсть свисала с боков.

Несмотря на болезнь, пес оказался на удивление быстр. Герда бежала, но Леон понял, что псина доберется до нее раньше, чем он сможет ударить животное ножом.

Одного укуса достаточно. Одного укуса!

Леон остановился. Присел. Суетливо поискал под ногами. Проклятие! Ничего! Ни единого камушка.

Собака настигала.

Леон вдруг что-то вспомнил, хлопнул себя по сумке, одним движением откинул клапан и вытащил круглый, идеально круглый камень, подобранный возле рощицы.

Пригодился!

Мальчишка выдернул из-за пояса упругий ремень пращи. Миг, и вот уже камень со свистом рассекает воздух над головой.

Виток, еще один.

Звук становится ниже. Время замедляется. Вот пес распластался в прыжке, вот он летит над землей. Приземляется, снова толкается лапами.

Краешком сознания Леон отмечает, что бурые пятна на его боках – это кровь. Скорее всего чужая. Эта тварь что-то жрала там в овражке, куда Леон не пошел.

Чудовище!

Герда обернулась. Увидела, что собака настигает. Закричала. Ее нога неудачно подвернулась. Девушка покатилась по траве. Пес сжался, как пружина, чтобы сделать последний прыжок.

Леон сильно крутанул пращу. Почувствовал, как рвется на свободу камень, и отпустил кожаную петлю.

Только один бросок. Есть только один бросок!

Свист!

И время рванулось вперед с удвоенной быстротой.

Герда увидела, как несется к ней оскаленная пасть! Успела почувствовать мерзкий запах, исходящий от бешеного пса. Вонь! Гадостная вонь!

Девушка сжалась, прикрывая рукой горло, упала лицом вниз, вжимая голову в плечи. Земля вздрогнула от толчка. Рядом упало что-то тяжелое, смрад ударил в ноздри.

Когда Леон добежал до Герды, та плакала.

Рядом лежала мертвая собака. Камень, выпущенный Леоном, угодил ей точно в то место, где позвоночник соединяется с черепом.

Жуткий оскал. Мутные бельма глаз. И прокушенный красный язык.

Мертвая тварь.

Глава 18

После того случая прошло много времени. Герда почему-то не приходила больше к Леону на пастбище. То ли боялась, то ли. Иногда он видел ее в деревне. Издалека. Махал рукой, но она будто стеснялась. Убегала.

Несколько раз Леон, вместо того чтобы спать, приходил ночью к ее дому, совал кусочек мяса злобному псу, что охранял двор, и проскальзывал к окнам. Осторожно заглядывал в них, замирая каждый раз, когда мимо проходила занятая домашними хлопотами девочка.

Леон оставлял на крыльце цветы, собранные в поле. Красивые, удивительно благоухающие. Ему казалось, что именно так пахли ее волосы.

В душе у мальчишки бушевала настоящая буря. Его раздирали неясные, противоречивые желания. И он был счастлив, что заботы о стаде держали его вдалеке от деревни, от людей. Так он мог избежать вопросов и ненужного интереса.

Так шли дни, недели. Подходило время праздника солнцеворота. Весна становилась летом, полным забот и работы. Солнце поднималось над землей и не сходило с небосклона, опускаясь своим краешком за горизонт и вскоре снова поднимаясь. В эти дни никакая нечисть не могла повредить человеку, зло пряталось в самую дальнюю свою нору, и счастье незримо разливалось в воздухе над всей Империей. Говорили, что сам император в этот день может появиться у костра, просто, как обычный человек, праздновать и гулять со всеми. И никто не смеет отказать в гостеприимстве. Такой это день.

Вообще обычно детей на празднование, которое продолжалось всю ночь, не допускали. Хотя какая там ночь? Просто сумерки. Но тем не менее дети всегда оставались дома. Это было строгое правило. Взрослые же гуляли до утра и даже весь следующий день.

Леон имел полное право присутствовать на празднике, нож, висящий на поясе, подтверждал его принадлежность к миру взрослых. Но поскольку сверстников у него не было, грядущие несколько дней виделись ему несколько скучноватыми.

Однако Леон тем не менее принимал активное участие в подготовке. Собирал хворост и дрова для большого костра. Носил сено, чтобы из него женщины сделали большое чучело, которое потом полагалось сжечь. Помогал выкашивать поляну вокруг костра.

И как-то исподволь, будто бы само собой, проникся он духом праздника. Радостным ожиданием чего-то особенного, светлого. Буря в его душе улеглась. Сделалось легко и спокойно.

Наконец, когда подготовка закончилась, Леон понял, что больше не нужен и может заняться собой. Женщины разошлись по домам готовить угощение, мужчины отправились завершать дела по хозяйству. Леон остался не у дел. Обязанности пастуха сегодня с него были сняты, а другой работы отец ему не давал. Отдыхай, мол.

Поэтому мальчишка отправился на косогор, что одной стороной спускался к реке, уселся на его вершине и принялся наигрывать на свирели. За время, проведенное на выпасе, он сумел сложить несколько простеньких мелодий-переборов, которые перетекали один в другой, образуя подобие гармонии.

Сейчас получалось особенно хорошо.

Будто мелодия шла изнутри, из души, измученной непонятной пока страстью.

Леон играл, играл, глядя в небо, что наклонилось над лесом, низко и высоко одновременно. Внизу, в тихой заводи, к которой спускался косогор, плеснуло. Раздался тихий смех и чье-то сердитое шиканье. Из воды на Леона смотрели внимательные глаза. То ли русалка, то ли водяной… Мальчишка их не замечал.

– А я и не знала, что ты так здорово играешь, – раздался голос из-за спины.

Леон вскочил. Обернулся.

Герда чуть смущенно опустила глаза.

Она была невероятно хороша. Белая юбка с цветастой поневой, белая рубашка с пышными рукавами и множество лент, что были вплетены в волосы. На голове – венок из трав. Леон вдруг понял, что это те самые травы, которые он носил ей с поля и клал на порог в надежде, что она обратит на них внимание.

Его сердце учащенно забилось.

Сейчас Герда казалась старше. Серьезней. Леон чувствовал себя мальчишкой. Шитые-перешитые штаны, заплаты на рукавах рубахи, нечесаные волосы.

Видя его откровенное замешательство, Герда спрятала улыбку. Подошла ближе.

– Ты тут один?

– Да, – ответил Леон; он глубоко вдохнул, и его окутал, закружил аромат трав и чего-то еще, дивного, незнакомого. – Все заняты подготовкой к празднику. А меня вроде как забыли.

– Меня тоже. – Герда аккуратно пригладила поневу и осторожно села. – Я поначалу матери помогала. Пироги печь. А потом вроде как и не нужна стала. Иди, говорят, погуляй. А чего гулять?..

Леон пожал плечами. Присел рядом.

Ее беспокойные пальцы теребили ленту.

– Ты ведь будешь на празднике? – поинтересовалась Герда.

– Буду. – Леон кивнул. – А ты?

Она не ответила.

Снизу от воды донеслось легкое, едва слышимое хихиканье и перешептывание. Леон вгляделся в заросли ивы и камышей, но ничего не увидел.

– Сыграй еще, – попросила Герда.

Леон поднял было свирель, но остановился.

– Не могу, – ответил он, чувствуя, что краснеет.

– Почему?

– При тебе не могу. Я еще не так хорошо играю.

– А мне нравится.

Она поднялась. Отряхнула юбку.

– Я пойду. Может быть, маме еще какая-нибудь помощь понадобится.

Она вдруг осторожно взяла его за руку. Ее ладошка была сухой и горячей. Леон замер.

– Встретимся на празднике… – прошептала она. – Ты мне потом сыграешь? Хорошо?

Она мгновение ждала ответа, а Леон смотрел на нее, зачарованный ее глазами. И чувствовал себя при этом полным дураком!

Герда отвернулась и побежала к дому.

И только сейчас Леон заметил на ней пояс. Широкий, сотканный из множества нитей, со сложным геометрическим, угловатым рисунком. И его как током ударило! Вот оно что!

Этот пояс значил для женщины то же самое, что для мужчины – нож. Вот почему ее пустят на праздник!

Глава 19

Роль стола выполняла широкая и длинная-длинная скатерть, расстеленная прямо на земле, прогретой летним солнцем. Сюда с каждого двора сносилось угощение. Кто-то нес пироги с мясом, с требухой, с рыбой, со специально засоленными грибами, с яйцами и луком. Кто-то на небольшой тележке вез соленья, капусту, грибы, моченые яблоки. На костре жарился поросенок. С него срезались куски сочного мяса, клались на блюдо. А с другого конца источал дивные ароматы печеный гусь. Его печенка лежала отдельно, специально для отца Тиберия. Там же лежит холодное, маринованная с барбарисом говядина, такая нежная, что есть ее надо прямо так, сырьем, а она буквально тает на языке. Рядом примостились карпы. Большие, целиком зажаренные в масле с какими-то особыми травками, которые и днем с огнем не достать! Но сейчас можно. Сегодня каждая хозяйка старалась приготовить что-то особое, самое вкусное, чтобы потом еще год все вспоминали и облизывались. И кем-то принесена и поставлена большущая миска с сотовым свежим медом, лесным, душистым, золотым. Да еще плошка с земляникой, ранней, но невероятно сладкой, пьянящей. Большие кувшины с вином, легким, душистым, и с хмельными медами, сладкими, шипучими, валящими с ног.

Скатерть накрывалась без всякой системы. Жареная птица тут соседствовала со сладкими пирожками, а блины с разнообразнейшей начинкой лежали рядом с большой, пышной кулебякой и свиной головой.

Это было настоящее дикое, варварское пиршество!

Поговаривали, что на таких праздниках нет-нет, да встретишь незнакомого человека, отдаленно похожего на твоих родичей, знакомых, друзей. Вроде бы и из твоей деревни, а вроде бы и нет. И такой уж он веселый, радостный! Так искренне смеется, пляшет, что и сам ты поневоле заражаешься этим весельем, безудержным, плещущим во все стороны. Это духи плодородия выходят в эту ночь к людям и празднуют вместе с ними. И дети, что рождаются после этого праздника, – крепкие, здоровые и удачливые.

Так говорят.

Одевались тоже ярко, в самое красивое. Но не как на свадьбу, пышно, тяжело, а наоборот, все легкое, летящее, с множеством лент. Головы украшали венками. И все были равны. Пили, ели с одного стола, из одной посуды. Громко разговаривали и так же громко смеялись.

Но пуще всего было ожидание.

Именно оно маленькими иголочками покалывало спину. Щекотало.

Вот-вот. Уже скоро… Еще чуть-чуть подождать…

И день казался бесконечным. И приготовления долгими. А люди неторопливыми.

Солнце медленно, медленно опускалось к горизонту. Вот уже коснулось леса. Вот ушло ниже. Небо из голубого сделалось розовым, потом оранжевым!

Все взрослое население деревни собралось на холме.

Леон обеспокоенно всматривался в лица. Герды нигде не было видно. Неужели не пришла?

Вскоре у подножия показался отец Тиберий. Осторожно опираясь на посох, он поднимался вверх.

Четверо молодых парней из тех, что только в прошлом году справили свадьбы, с веселым хохотом побежали вниз. Двое несли широкий дощатый помост.

– Уйдите, охальники! Ой, уйдите! – шумел отец Тиберий и замахивался посохом.

– Мочи нет ждать, святой отец! – крикнул один.

– Уроните же, дикари!

Они кинули на землю помост, завели на него священника. Осторожно подняли. Испуганно охнула женщина в толпе. Но Тиберий стоял ровно, опершись на посох. Улыбался.

Парни несли его аккуратно, двигались в шаг, стараясь щит не качать. Поднялись все быстрее, нежели бы добрался Тиберий самостоятельно. И с почетом.

Отец Тиберий вышел во главу стола. Все встали, пододвинулись ближе. Тут была вся деревня. Множество лиц смотрело на него с ожиданием, с улыбками. С верой. Именно он, священник, должен был начать празднование. Без этого никак.

Тиберий стоял лицом к солнцу. Оно оранжевыми струями окрашивало его скулы. Ласкало. Это было настоящее, летнее чудо. В этот миг старый, одной ногой в могиле, священник казался снова молодым, полным сил. Еще жить и жить.

Он поднял посох.

– Блаженны те, кто предается радости и веселью на этой земле, потому что горестями и несчастьями полон человеческий путь. В муках рождается он, в тяготах и трудах живет, в муках же и умирает. И коли впадет он в уныние, то лишь умножит количество скорби в мире. А это – грех. Потому что не для горести допущен человек в этот мир. И не для того, чтобы скорбеть, печалиться и муку терпеть. А чтобы радоваться и творца радовать, чтобы делать эту землю чище да лучше, а людей вокруг себя веселее да духом светлее. Всякое же горе есть происки духа нечистого, бесовской натуры. Потакать ей не след. И всякой тяготе противоречить должно. Живите в радости! Живите для радости! Плодитесь и размножайтесь!

Он ударил посохом в землю.

Ему поднесли румяный, свежий каравай.

– Благословляю этот хлеб! И все яства эти! И напитки! И людей этих! Все, что ни делают они в этот день и ночь, благословенно!

Он отломил кусок от каравая и передал его дальше. Все отламывали по кусочку, ели, пока молча. Сосредоточенно, чтобы почувствовать вкус общего на всех хлеба.

Священник взял со скатерти большую, глубокую чашу. Туда из специального меха налили вина. Красного и яркого, как кровь.

Отпив немного, Тиберий пустил вино вослед хлебу. И снова каждый сделал глоток.

Вина не доливали, но удивительным образом терпкой сладко-горькой влаги хватило всем. И когда чаша вернулась в руки к священнику, он перевернул ее, и все увидели, что она пуста.

И тогда все закричали, загомонили, засмеялись! Чудо ведь! Пусть и небольшое, а все же! Хорошо, когда праздник начинается с чуда.

Отцу Тиберию поднесли блюдо с гусиной печенью. Он принял, сел на землю. И началось пиршество!

Мужчины и женщины ели, пили вино, хмельной мед. Смеялись. Шутили. От выпитого у Леона неожиданно быстро зашумело в голове и проснулся зверский аппетит. Он хватал со скатерти все, до чего мог дотянуться. Не особенно даже разбираясь. Все было вкусно! Невероятно вкусно! А вокруг раскручивалась и раскручивалась праздничная круговерть. Уже приволокли откуда-то огромный гулкий барабан, и дед Скагге отстукивал на нем незамысловатый ритм, его старший сын прилаживал струны к большому на вид неказистому гудоку^[8], а рядом ждал сигнала его брат с тремя дудками.

Вот старший кивнул. Изготовился. Дед на миг придержал удар, и они грянули! Громко! Чуть нескладно, но главное – весело!

Взвизгнула женщина, кто-то ухватил ее поперек тела и потащил танцевать. К ним присоединились другие пары. Схватились за руки, и вот уже бежит веселый хоровод, смеются люди!

Леон тоже смеялся, чьи-то руки пытались вовлечь его в пляску. Он видел хохочущего отца, тот держал за руку мать. Они были счастливы. Ухватив на какое-то мгновение взгляд сына, отец успел подмигнуть. Леон помахал рукой, но родителей уже унесло потоком хоровода. Наконец кто-то подхватил его, с хохотом толкнул в толпу танцующих. Какая-то женщина поцеловала Леона в губы, кто она и откуда, он даже не смог определить! Все сделались будто незнакомы. Леон не мог узнать уже ни одного лица! И только полуголый дед Скагге как бесноватый лупил в свой огромный барабан, а какие-то женщины поили его вином. Старик смеялся и был сейчас похож на себя молодого, крепкого мужчину, плававшего, как говорили, по морю.

Леон несся куда-то вместе с хороводом. Он перестал узнавать тех, кто окружал его! Это были не его односельчане, нет, другие, веселые и прекрасные люди танцевали вокруг, целовались, смеялись! От этого хотелось прыгать, скакать, кричать! И Леон бежал вместе со всеми, его голова шла кругом. Но вот тональность музыки, такой безумной и сумасшедшей, изменилась. И хоровод начал распадаться. То одна, то другая пара отрывались. Убегали с хохотом куда-то в полумрак.

Когда Леона схватили чьи-то нежные руки, он совсем уже потерялся среди лиц, хороводов, танцев.

Герда была прекрасна. Ее щеки раскраснелись, грудь тяжело подымалась, глаза сияли.

Она обняла Леона, прижалась жаркими губами к его губам. Он ощутил, как бьется ее сердце. Часто, сильно!

Схватив его за руку, Герда потащила его куда-то.

– Куда ты?

Она остановилась, Леон снова оказался с ней лицом к лицу.

– Пойдем цвет папоротника искать!

– Цвет чего?

– Глупый. – Ее лицо приблизилось. – Цвет папоротника. Если найдем, всегда вместе будем.

И она нырнула в темноту.

– Эй. – Леон кинулся следом.

– Догони! – донесся ее веселый смех. Впереди мелькнула белая рубаха.

И Леон побежал! Он слышал ее смех и бежал на него, быстро, не боясь споткнуться или напороться на что-то в темноте.

– До-го-ни!

А потом она неожиданно очутилась в его объятиях. Они с хохотом рухнули на траву и покатились по ней куда-то!

Темнота была полна криков, смеха, песен…

Безумная, волшебная ночь. Самая короткая и такая длинная.

Глава 20

Дни стояли жаркие. Солнце высушивало землю, трава желтела. Стадо, которым заправлял Леон, все чаще меняло пастбища, прижимаясь к реке. Там можно было найти свежую зелень. Иногда у горизонта можно было видеть черные столбы дыма, поднимавшегося к небу. Степные пожары. Страшные и безжалостные. Однако ветер гнал их в сторону от деревни, так что беспокоиться пока было не о чем.

Засуха.

В деревне было тревожно, беспокоились за урожай и молились о дожде. Кто-то даже предложил возить воду на поля, лить в траншеи. От отчаяния.

Коровам тоже было тяжело. Трава, хоть и зеленая, содержала мало воды, приходилось искать выходы к обмелевшей реке. Это было трудно, обрывистые склоны часто не позволяли подойти близко. Леон прилагал все силы, чтобы удержать стадо, направить его вдоль берега. Задние ряды напирали, норовя столкнуть первых.

Найти хорошее сочное пастбище было удачей.

Леон уводил стадо подальше от дороги, прокаленная и иссушенная пыль поднималась высоко от любого движения, а потом опускалась на землю огромным облаком, в котором дышать было совершенно невозможно.

В тот день удалось выйти на хороший луг с небольшим, но напористым ручейком и зеленой, яркой травой вокруг.

Леон удобно растянул на кольях шкуру, устроился в ее тени. Тут можно будет держать стадо несколько дней. А там вдруг и погода переменится. Не зря же отец Тиберий обещает.

Когда коровы напились и разбрелись по лугу, Леон увидел вдалеке облако пыли.

Ничего, казалось бы, необычного по такой жаре, однако пылевая завеса была действительно существенной. По дороге, невидимой за холмами, двигалось что-то большое!

Леон встал, огляделся. Получалось, что дорога будет видна, только если подойти к ней совсем близко. Холмы надежно закрывали ее от стороннего взгляда.

В душе мальчишки боролись любопытство и осторожность.

Наконец любопытство победило, и Леон побежал в сторону дороги.

А когда добрался до пологого склона, то осторожно замедлил шаг. Отсюда все было видно как на ладони. Внизу, укрыв лица полосами ткани, двигался большой отряд.

Леон пригляделся и замер.

Впереди ехал на вороном коне паладин. Следом несколько охотников на ведьм и еще с десяток простых солдат с алебардами и лучников. Рядом с паладином двигался человек в странной одежде. Лицо его скрывалось под капюшоном, полы халата свешивались чуть ли не до земли, и Леон подумал, что, слезь тот с коня, одежда будет волочиться по пыли. Не слишком удобно.

Появление мальчишки не осталось незамеченным.

Паладин остановился, посмотрел в сторону Леона, откинул с лица шарф. Мальчишка разглядел широкий нос, глубоко посаженные глаза и шрам, пересекающий лоб.

Повинуясь команде, от группы отделился всадник и понесся в сторону Леона.

Мальчишка сделал пару шагов в сторону.

– Погодите, крестьянин! – Леон уже знал, что так говорят в далекой столице. Странный обычай. – Мне нужна ваша помощь!

Всадник подъехал ближе. Он был высок, широк в плечах, рыжая пыльная борода нахально торчала из-под шарфа.

Когда всадник откинул ткань в сторону, Леону показалось, что на его лице лежит пыльная маска, подобная карнавальной, об этом рассказывал отец Тиберий на своих уроках.

– Я Лютер, оруженосец капитана паладинов Альфреда де Гизермо. Как тебя зовут, крестьянин?

– Леон… – Мальчишка пожал плечами. Добавить к своему имени было нечего. – Господин.

– Очень хорошо, крестьянин Леон. – Всадник улыбнулся. – Что ты тут делаешь?

– Я пастух.

– Значит, селение неподалеку? Скажи, куда ведет эта дорога?

– В нашу деревню.

– А название у нее имеется? – Лютер улыбнулся еще шире.

– Конечно. – Леон почувствовал симпатию к этому человеку, хотя и видел его впервые. – Выселки.

– Там есть церковь?

– Да. У нас есть и церковь, и священник, и приходская школа. Только трактира нет. Странники у нас за редкость. Но если вам надо остановиться, вы можете. – Но всадник уже поворачивал лошадь.

– Благодарю, крестьянин Леон! – Он подкинул что-то в воздух.

Мелкая монетка. Леон успел поймать ее на лету.

Кавалькада двинулась, всадник присоединился к колонне. Обернулся на какой-то миг, махнул рукой. Через некоторое время отряд скрылся в пыли.

Леон вернулся к стаду, рассматривая монетку. В середине медяшки была проделана дырочка. Отрезав от шкуры тонкую полоску кожи, Леон пропустил ее через отверстие, завязал узелком и привязал к ремню, решив подарить ее Герде. Девчонки любят разные висюльки.

Более до самого вечера ничего не происходило. Мальчишка дремал в импровизированном шатре. Следил за стадом. Мечтал о том, как будет жить дальше, как будет хорошо, когда засуха кончится. И еще о том, что жара – это даже хорошо, когда в меру, потому что прошлое лето было дождливым, сырым, и зимой пришли мертвяки. А тепла они не любят. Боятся. Это все знают.

Еще он думал про Герду. Вспоминал ее волосы, улыбку, глаза…

Несмотря на засуху, жизнь казалась Леону прекрасной.

В деревню он вернулся поздним вечером.

Стадо, отъевшееся за долгий день, шло тяжело, медленно. Коровы, просясь на дойку, громко тягуче мычали.

У ворот встретил отец.

– Все хорошо? Припозднился ты сегодня.

– Все в порядке, папа.

Отец обнял его за плечи.

– Растешь. – От отца пахло жарким днем, пылью. – Герда приходила недавно. Не застала тебя.

– Правда? – Леон не знал, что сказать.

– Конечно, правда. – Отец засмеялся. – Ладно, дуй спать. Завтра вставать рано.

Он подтолкнул Леона в спину.

– Пап. – Мальчишка остановился.

– Что еще?

– А солдаты через деревню проезжали?

– Да… – В голосе отца послышалась тревога. – Было. Не останавливались. Так и поехали по своим делам.

Он вздохнул.

На том и разошлись.

Глава 21

Заснуть Леон не смог. В голову лезли разные мысли. Ничего конкретного, а так, мусор. Будто чье-то неумолчное бормотание, едва слышимое, раздражающее доносилось со всех сторон. Леон ворочался на сене, прислушиваясь к сонному квохтанию кур. Хотелось встать и куда-то идти. Зачем? Куда? Леон не знал. Он пытался думать о Герде, но почему-то вместо нее все время вспоминались солдаты в дорожной пыли. Леон буквально видел их снова и снова. И даже не солдат самих, а момент их приближения. Облако пыли за холмами. Леон бежал к этому облаку, бежал. Но все время что-то отталкивало его назад. Будто незримая, мягкая, но решительная рука. Леон бился в нее, упирался ногами, двигаясь словно против сильного ветра. Выигрывал метры.

Он почему-то очень боялся, что солдаты пройдут. Не увидят его или он не увидит их. Словно чей-то голос звал его. Просил. Беги, беги!

И когда Леон преодолел сопротивление и добрался до вершины холма, невидимая рука куда-то пропала, и он едва не упал.

Радостный, он выпрямился и посмотрел вниз.

Там, в клубах пыли, поднятой неизвестно кем, стояли солдаты. Только теперь они выглядели совершенно иначе, нежели днем.

Их доспехи были смяты и залиты кровью. Страшные раны, торчащие обломки костей, сочащаяся кровь, изуродованные лица! Вот что увидел Леон. Неведомо как сидящий на мертвых лошадях отряд мертвецов смотрел вперед. Там, без коня, пеший, стоял паладин, поддерживая окровавленного умирающего оруженосца. Доспехи паладина были залиты чем-то черным, мерзким. В некогда блестящей кирасе зияли прорехи.

Паладин был жив.

Он единственный, кто смотрел прямо на Леона, будто ждал его!

И взгляд паладина был страшен!

Мальчишка замер, ему вдруг захотелось бежать, бежать как можно дальше! Бежать, утирая слезы, звать маму, сделаться снова маленьким, да и вообще не жить на белом свете, все что угодно, только бы никогда не попадаться на глаза этому страшному человеку, ведущему за собой смерть!

Вот о чем говорил отец! Вот о чем, вдруг осенило Леона… Но никчемное это знание уже ничем не могло помочь.

Паладин ткнул в него пальцем, оказавшись вдруг, каким-то немыслимым скачком, совсем близко.

– Ты! Вставай, мальчик! Вставай! Проснись! Проснись, Леон!

И его грязное лицо придвинулось вплотную.

Леон закричал, взмахнул руками, кинулся прочь и… проснулся.

Чувствуя, как подкатывает к горлу рвота, он кубарем скатился с сена, упал на земляной пол и, толкнувшись ногами, вылетел во двор. Там его вывернуло.

Однако этим дело не закончилось. Какая-то неведомая воля погнала Леона на улицу. Он бежал, спотыкался, падал, снова вставал и остановился только когда ткнулся лицом в чьи-то сапоги.

Леон, тяжело дыша, поднял голову.

Над ним, поддерживая раненого оруженосца, стоял паладин. Точно такой же, каким он видел его во сне. В изуродованных доспехах, раненный. Но один. Без отряда, мертвецы остались там, где им и положено было оставаться.

– Мальчик, – прохрипел паладин. – Хорошо, что ты пришел, мальчик.

Он уложил оруженосца на землю, тот застонал, закашлялся.

Паладин встал на одно колено. Полная луна накладывала жутковатые тени на его лицо.

Он поднял Леона. Взял крепко за плечи.

– Мальчик. Ты должен мне сослужить одну службу. Извини, мальчик.

Леон хотел было отказаться, вырваться и убежать, но вместо этого, сам себя не понимая, часто закивал головой. И вдруг понял – да! Он сделает все, все как просит этот человек! Умрет, но сделает!

Почему?

Леон не знал ответа.

– Возьми вот это. – Паладин сунул что-то, завернутое в грязную тряпку. – Возьми вот это и беги. Ты должен бежать, понимаешь?! Бежать отсюда, потому что за мной идет смерть. Понимаешь? Смерть! Но эта штука не должна. – Он сбился. – Сохрани ее! И беги, мальчик. Беги, отдай это паладину. Любому паладину, понимаешь, мальчик? Тебя найдут, обязательно найдут. Паладины. Такие, как я. И только им ты должен отдать это. Тебе понятно? Беги куда угодно. В город. В столицу!

На каждое слово воина Леон кивал. Эти слова проникали чуть ли не в душу его, врезались в нутро, навсегда застревали в его голове. Бежать. Сохранить. Отдать паладину. Бежать.

– Смерть будет искать тебя, мальчик. Будет искать. Я попробую остановить ее… – Паладин будто захлебнулся. Закашлялся. Но продолжил сдавленным голосом. – Я задержу ее сколько смогу. Прости! Прости меня, мальчик!!!

Последние слова он буквально выкрикнул. Сорвал с шеи большой тяжелый медальон, сунул его Леону.

– Это поможет! Беги!

Паладин толкнул Леона в грудь. Поднялся. Вытянул меч. Огромный, широкий и сверкающий. Сейчас, даже в изломанных доспехах, в грязи и крови, паладин был похож на грозного бога войны.

– Беги и прости меня, мальчик.

Позади раздался топот. Вдоль по улице бежал солдат, грязный, в одном сапоге, с перекошенной от страха физиономией.

– Разбудил, ваша светлость! Поднял на ноги!

– Что же молчат колокола?! – рыкнул паладин. – Что же молчат?!

– Сейчас, ваша светлость…

И словно в ответ на его слова заговорил колокол церкви. Это сумасшедший отец Карла, что работал теперь при церкви звонарем, бил в набат. Страшно и тревожно!

Послышались голоса. В окнах загорелся свет. И вот уже люди с факелами выбегают на улицу. Крики, тревожные голоса… Но Леон уже бежал, прижимая к груди неведомый сверток, бежал к дому.

Буквально в воротах он ударился в грудь отцу. Тот нес факел и вилы на длинной ручке.

– Леон! Что случилось?!

Белая рубаха отца была расстегнута на груди. Спросонья он путался в кушаке, пытаясь завязать его правильным узлом. Леон запомнил его таким, чуть несуразным, домашним.

– Паладин! – крикнул мальчишка. – Он велел…

Леон почувствовал, как слезы выступают на глазах. Нет! Не выступают, а льются уже по щекам! Леон ткнулся отцу в плечо. Прижался, будто тот мог ему чем-то помочь.

– Он велел мне… – захлебываясь плачем, Леон с трудом выговаривал слова. – Бежать!

Глаза отца потемнели. Он в нерешительности опустил руки. Но Леон не мог ждать. Слова паладина гнали его, жгли ему душу! Но бросить отца он был не в состоянии!

Тот присел. Заглянул Леону в глаза.

– Пойди домой, – тихо сказал отец. – Возьми сумку. Оденься как следует. Еды возьми. Сухарей и сала. И иди, раз он приказал. И еще.

Он поймал Леона за руку.

– Ты это. – Отец замялся. – Сестренку возьми. Береги ее. Матери скажи, что я велел. И еще. Я люблю тебя, сынок.

Надсадно сипя, из темноты вынырнул солдат. Тот, что был вместе с паладином.

– Ну ты здоров бегать, малец. – Он оперся на створку ворот, согнулся пополам, тяжело хватая воздух широко открытым ртом. – Я… Этого-того… с тобой… пойду. Приказ такой.

Он посмотрел на отца, искоса с подозрением.

Тот поднялся, отпустил Леона и сказал с достоинством:

– Он идет. Уже идет.

Солдат тяжело кивнул.

Леон тем временем пробежал по дому, схватил сумку, ту, с которой обычно ходил за стадом. Мелькнула мысль: «Как же теперь коровы-то?» Мелькнула и пропала.

Кинул краюху хлеба, сала.

– Мама! Мама!

Она выглянула из-за перегородки. Испуганная и бледная.

– Златка со мной идет, отец сказал! Собери там, чего надо.

Мать всхлипнула и заплакала вдруг. Жалобно и внезапно.

Но стоять утешать ее Леон не мог. Его гнало и гнало вперед слово паладина.

Мальчишка метнулся в амбар, раскопал ямку в углу, вытащил оттуда сверточек с золотыми монетами царя царей, сунул в мешок. Авось пригодятся.

Туда же сунул пращу да горстку круглых речных камешков, запасенных заранее и подобранных по размеру и весу. Такими камешками было ой как хорошо сшибать ворон, что горланили на церковной колокольне.

Что еще?! Нож? На поясе. Огниво!

Леон кинул в сумку небольшой серый камешек.

Все! Больше ждать было невозможно! Он физически чувствовал жар паладинского слова!

Мальчишка кинулся в дом, подхватил осторожно тряпичный кулек с маленькой девочкой, которая хлопала глазами, но почему-то не плакала, словно понимала.

– Погоди! – Мать ухватила за руку. Быстро, ловким движением, перекинула ему через грудь платок, завязала. Примостила Злату, как в колыбель. Поцеловала обоих и подтолкнула к дверям. Леон побежал, понимая, что если обернется, то не сможет уже уйти! И тогда что-то лопнет в нем, взорвется, и жить будет больше невозможно и незачем!

У ворот отца уже не было. Стоял только солдат и с тревогой смотрел куда-то вдоль улицы. Происходило что-то невозможное, страшное. В ночи слышались крики, какие-то глухие удары…

– Быстрее, малец! – крикнул солдат. – Ох, быстрее!

Леон выскочил, кинул быстрый взгляд туда, куда смотрел тот, и обмер.

Там, дальше по улице, собралась уже целая толпа. Множество факелов освещало округу.

Возвышаясь над этим, словно сказочный богатырь, стоял паладин с огромным сверкающим мечом. Рядом угадывалась фигура оруженосца, вооруженного копьем. В толпе крестьян виднелись вилы, топоры и косы.

А напротив них стояла чудовищная образина! Здоровущая, выше паладина едва ли не вдвое, с окровавленными острыми зубами, торчащими из приоткрытой, как амбарная дверь, пасти. Черное тело ее упруго колыхалось, будто созданное из студня. Почему-то Леону показалось, что тварь именно создана кем-то очень коварным, зловещим, а не родилась такой от природы. Из-за спины чудовища высовывались не то острые крылья, не то скорпионьи хвосты.

– Быстрее, малец! – снова крикнул солдат. И Леон побежал! Но в последний миг буквально краем глаза он увидел, как качнулась вперед тварь, разевая пасть, и взмахнул мечом паладин.

Позади закричали, страшно срываясь на визг.

Солдат и Леон побежали что было сил. В темноту, не разбирая ни дороги, ни пути. Лишь бы убраться как можно дальше от этого монстра, от гибели лютой и жуткой!

Так бежали они до конца деревни, там солдат вдруг остановился. Воткнул в землю алебарду.

Леон остановился чуть дальше, тяжело дыша.

– Что?

– Эй, малец. Того-этого. Ты беги, в общем. Не могу я. Их сиятельство там один. Нельзя так. Не по уставу, да и вообще.

Он сплюнул. Выдернул алебарду.

– Дуй, парнишка. А я не могу, того-этого. Не было еще случая, чтобы пехота заднего давала! – Он перехватил алебарду поудобней. – Мы с моей старушкой и не такое видали! Шуруй, малец…

Солдат лихо, эдак с хэканьем, выдохнул и, тяжело топая, исчез в темноте. Леону показалось, что пехотинец улыбается. Так радуется человек, делающий то, что должен. Без сомнений и страха.

«Прости меня, мальчик!» – вспомнил Леон слова паладина.

За что? За что может просить прощения паладин, элита имперских войск, у простого крестьянина?..

Глава 22

Леон бежал через ночь, путаясь, часто останавливаясь. Луна освещала дорогу, но все вокруг виделось чужим, незнакомым. Казалось бы – чего выдумывать. Дорога из деревни одна-единственная. Но даже и она непонятно петляла, то шла в гору, то уходила куда-то в овраги, то выводила к реке, то углублялась в рощу. И деревья в темноте склонялись все ниже, цепляли ветками за одежду.

Один раз Леон вдруг, сам не зная почему, свернул на едва заметную в лунном свете тропу. Пошел по ней, разводя ветки руками, пока под ногами не зачавкала болотная жижа. В тот же миг с глаз Леона как пелена спала. Он шарахнулся назад, зацепился ногой за корень, едва не упал. Обернулся и обнаружил, что тропы, по которой шел, уже и нету совсем. Только кусты да подлесок. Малышка, до этого молчавшая, беспокойно захныкала.

Куда идти? Кругом болото, которого и быть-то не должно. Совы вдалеке ухают, будто смеется кто! А может, и вправду смеется леший?! Завел путника, окрутил.

Мальчишка вытащил из сумки краюху хлеба, положил под дерево. Отвернулся, зажмурился и пошел туда, где должна была быть дорога. И прошел-то всего ничего. Отвел пару веток, и вот она, дорога. А позади и не лес вовсе, а так, рощица. Где там болоту спрятаться?

После этого Леон бежал только по дороге, стараясь никуда не сворачивать. А хотелось, хотелось. Дважды – Леон мог бы поклясться – он слышал, как его звали по имени. Из-за кустов выглядывали и снова пропадали полупрозрачные фигуры. Но он точно помнил: там, за этим леском, будет поле, где вся деревня сажала рожь. В поле-то совсем не так страшно!

Леон уже почти выбрался из тени деревьев, как позади послышался тяжелый топот. И сразу же навалился страх! Мальчишка заметался. По спине побежали мурашки, каждый волосок на теле встал дыбом. Малышка в импровизированной колыбельке заволновалась, заплакала. Леон испугался, что ее услышат.

– Тихо, тихо ты, – шикнул он. Но сестра только сильнее разревелась.

Леон прижал ее к груди и побежал что было духу.

Вмиг заросли вокруг утратили всю свою пугающую загадочность. Тени попрятались, голоса исчезли. Вся лесная нежить будто растворилась в ночи, затаилась, чувствуя приближение чего-то страшного. Дорога стала просто дорогой, лес просто лесом, а тени от луны сделались плоскими, обычными…

Леон несся как на крыльях.

Впереди показался просвет! Еще немного!

А за спиной нарастал грохот. Мальчишка даже слышал тяжелое дыхание зверя. А может, это просто казалось?..

Сейчас он даже не отдавал себе отчета в том, что, выбежав на открытое пространство, начисто утратит возможность спрятаться среди ветвей. Хотя вряд ли это помогло бы.

Леон прижимал к груди плачущую девочку, было очень тяжело. Казалось, что в груди сейчас что-то лопнет от натуги. Но ноги, будто сами по себе, несли его вперед.

Последние деревья остались за спиной, и он очутился на краю поля, залитого светом луны. Невысокие колосья шевелил осторожный ветер. Леон растерянно обернулся. Тяжелая тварь приближалась. Позади раздавался треск деревьев и тяжелые удары в землю, будто зверюга не бежала, а прыгала мерзкой жабой.

Девочка на руках у Леона надрывалась от крика. Спрятаться было негде.

А тварь была уже буквально в нескольких шагах. Теперь мальчишка точно слышал ее дыхание, тяжелое, с рычанием. И запах мерзкой болотной гнили, смерти, гнойных язв, дохлых мышей и еще чего-то отвратительного, тошнотворного наполнял легкие.

Леон прыгнул в сторону, нырнул в поле. Присел у края во ржи, которая доходила едва ли до пояса.

– Батюшка. Батюшка полевик! – Глотая слезы страха, Леон вытаскивал из котомки остатки хлеба. – Батюшка полевик, защити! Спрячь-пожалей! Бери что хочешь, только схорони!

Он протянул перед собой краюху и зажмурился что было сил, стараясь даже не дышать.

Маленькая Злата вдруг замолчала.

Тяжело ухнуло. Земля задрожала. По лицу Леона ударила мелкая дорожная крошка.

Вонь сделалась совершенно нестерпимой. И мальчишка кожей почувствовал, как стоит совсем рядом огромное злое чудовище. Холодом веяло от него – зимним лютым. А в руках странным образом шевелился хлеб, будто живой.

Несмотря на сковавший его ужас, Леон приоткрыл глаза.

Там, на вытянутых ладонях, вместо куска хлеба сидело множество бабочек. Ярких, дневных, цветных бабочек. Много-много! Они шевелили крылышками и будто живой цветочный ковер укрывали руки Леона. Их маленькие цепкие лапки щекотали кожу. Сотни, тысячи бабочек порхали вокруг, садились мальчишке на плечи, голову, спину! Все вокруг было наполнено мельканием их крыльев. И пахло… Удивительно пахло цветами, луговыми, живыми цветами!

Маленькая Злата улыбалась, глядя на мельтешение невесомых крыльев. А Леон боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть, не прогнать.

Ведь совсем рядом топталась огромная, черная как ночь тварь с огромной пастью и острыми кинжалами зубов. Чудовище рычало, злобно скребло когтями дорогу, выворачивая камни. Но не видело Леона!

Так продолжалось долго. Долго.

Потом зверь еще раз рыкнул, толкнулся ногами, помчался назад, к деревне.

Леон обессиленно ткнулся лбом в землю.

Бабочки все кружились и кружились вокруг. А совсем рядом с лежащим мальчишкой сидел старый дед, в бороду которого вплелась трава и брови кустились густыми колосьями. Старик тяжело вздыхал, трогая поспевающую рожь широкими темными ладонями. Он гладил поле, которое теперь, он это чувствовал, еще не скоро обретет своих хозяев.

Где-то в небе тяжело заворочалась гроза. Кончилась засуха.

Глава 23

Деревня была мертва. Целиком и полностью. Леон смотрел на нее издалека. С горки, на которой когда-то был праздник… Подойти ближе ему было страшно. Потому что даже отсюда он видел развороченные дома, залитые кровью улицы. И что-то растерзанное, какие-то кучи красного тряпья, валяющиеся то тут, то там.

В деревне не осталось ни одного целого дома. Ни одного. И даже церковь, та, что стояла на месте древней крепости, сейчас лежала в руинах. Откуда-то поднимался черный дым. Ночной дождь потушил вспыхнувшие пожары, и по улицам текли ручьи, красные от крови.

Деревня молчала. Не лаяли собаки. Не мычали коровы, и даже вездесущие петухи не подавали голос. Все вокруг было мертво.

Леон смотрел на это сверху и никак не мог себя заставить спуститься с холма. И уйти он тоже не мог. Тут была его родина. Его жизнь. Будто он тоже погиб где-то тут, в ночной страшной бойне. И лежит сейчас где-то там, вместе с отцом, мамой, Гердой, одним из этих безликих тряпичных кульков.

Ему почему-то было сразу ясно, что погибли все, что неведомая смерть, пришедшая вслед за паладином, уничтожила всех до единого. И даже домашний скот. Когда уж она успела? Леон не знал. Может быть, убив паладина и тех, кто пытался сопротивляться, она кинулась в погоню за ним и, вернувшись.

Леон затряс головой!

Он не хотел думать об этом. Не хотел.

И все равно мысли упрямо возвращались к ночной трагедии. Так руки умирающего трогают больное место, касаются раны, причиняя только боль и страх.

Хотелось верить, что кто-то сбежал. Сумел раствориться в ночи.

Может быть, мама?..

Но разум напоминал ему, как спасся он сам. Как чудо, и только оно, сумело заслонить его от неминуемой смерти. Как быстро нагнала его тварь. Как уверенно шла по следу. И что даже паладин не смог остановить ее.

Паладин.

Приведший в его деревню смерть. Убивший всех. Уничтоживший мир, в котором жили люди. Ради чего?! За что?!

Леон молча катался по земле, царапая лицо скрюченными пальцами.

За что?!

Мальчишка вспомнил тот восторг, с которым глядел он на блестящие доспехи, на могучих, сильных воинов, которые помогают обиженным, спасают попавших в беду. Как с замиранием сердца смотрел на паладинов, что пришли на помощь, когда деревню атаковали мертвяки. И теперь перед ним лежала его жизнь, измазанная в крови и грязи. Убитая монстром из ночного кошмара. Который пришел вслед за паладином. За тем самым воином в сверкающих латах, буквально сошедшим с картинок в книге, по которой маленький Леон учился читать.

Мальчишку скрутила судорога. Желудок толкнулся у самого горла.

Вырвало.

Теперь Леон лежал на склоне холма, обессиленный и грязный. Перед глазами все плыло. Он совсем не плакал. В душе было черным-черно от боли, и это пепелище не могло родить ни единой слезинки.

И будто помогая ему, из низко летящих туч пошел мелкий дождик. Капли падали Леону на лицо, прокладывали чистые дорожки через грязь. От этого странным образом становилось легче. И злая боль, что стягивала грудь как обручем, куда-то отступила. Спряталась.

Захныкала сестренка, укутанная в платок.

Леон вдруг осознал, что она плачет уже давно, но он не слышал, занятый собой и своим страданием. Сгорая от стыда, он подхватил ее на руки. Забормотал что-то успокаивающее. Вытер заплаканное лицо.

Надо было идти.

Он вспомнил, как когда-то, теперь казалось, что очень-очень давно, мать рассказывала ему сказку про дорогу. Что если идти по ней туда, куда уходит солнце, то будут там другие деревни и даже города, хотя идти и надо долго. А если не останавливаться, то можно добраться до самой столицы.

Туда и надо.

Зачем?

Леон вытащил из сумки сверток, который передал ему паладин. Развернул. На грязной тряпке лежала статуэтка. Какой-то уродец сидел на непропорционально коротких ногах, положив клювастую морду на собственный гигантский половой орган.

Из-за этого?..

Леон резко повернулся к реке, взмахнул рукой и… и замер.

Он вдруг понял, что не может выбросить мерзкую статуэтку. Буквально не поворачивается рука. Леон сделал пару шагов назад, снова размахнулся. Рука замерла на взмахе.

«Сохрани ее!» – всплыла в голове фраза.

Леон в бессильной злобе топнул ногой!

Что же делать?!

Он поднял сестренку на руки, перекинул через шею углы платка. Кое-как завязал.

Надо идти.

Дождь был теплым, но дорога раскисла, и идти было тяжело. Леон выбрался на обочину и пошел по траве. Ноги вмиг сделались мокрыми, но летом такое не страшно.

Леон миновал лесок, где этой ночью едва не заплутал. С некоторым удивлением он понял, что плутал буквально в трех соснах. Да еще умудрился найти там болото. Где? Леон ненадолго остановился, срезал длинную палку, с какими обычно ходили из деревни в деревню ходоки.

Выйдя к полю, мальчишка низко поклонился ему и пошел дальше. Отсюда начиналась незнакомая территория, сюда он никогда не забредал ни один, ни со взрослыми.

– Ничего-ничего, – прошептал он, обращаясь к Злате. – Доберемся до жилья. Молочка тебе выпрошу.

Девочка хныкала. Подтягивала носом. Леон пытался кормить ее жеваным мякишем, благо хлеб еще был. Злата поначалу отказывалась, но потом стала глотать. Уже хорошо.

Ближе к полудню дождик прекратился, сошел на мелкую морось, а потом и она пропала. Выглянуло солнце. Степь, что лежала кругом, закурилась испаряемой влагой. Дышать стало трудно, однако Леон обрадовался солнышку. До вечера оставалось совсем чуть, а ночевать в мокром – верная дорога к болезни. Да и костерок проще развести. Особенно если найти ель или сосну. Под их лапами всегда сухо, и горят они жарко.

Сказать, откуда точно появлялись у Леона в голове эти знания, он не мог. Вроде бы всегда знал. Или когда-то давным-давно отец рассказывал что-то такое. Но тогда, в детстве, эти его слова воспринимались как нечто совершенно не нужное, лишнее. И как сушить одежду, и где искать место для ночлега. Вся жизнь мальчишки проходила в деревне, среди знакомых заборов, улиц, состояла из нехитрого детского труда, ухода за скотиной да подай-принеси. Теперь, оказавшись предоставленным самому себе, он с неожиданной радостью обнаруживал, что знает, как выживать в одиночестве. Как половчее подвязать порвавшийся ботинок, не для того, чтобы добежать до дома, а чтоб на весь путь хватило. Как в лесу найти место для ночлега, куда не доберется туман, да не лечь сдуру на змеиную нору.

Поначалу Леон надеялся повстречать купцов или каких-нибудь странников. Но дорога была пуста. Работы в деревнях было много. А расцвет торговли и купеческих караванов приходился на осень.

Говорили, что между деревнями ходят сторожевые разъезды. Солдаты, патрулирующие границу. Но где искать их? Разъезд потому так и называется, что все время в движении. Разве только они сами наткнутся на одинокого мальчишку. Да и то надежды на это было мало. Леон удалялся от границы. Подальше от тревог приграничья, от опасностей. К спокойной, безбедной жизни.

Иногда он думал, почему судьба распорядилась таким образом, что его деревня оказалась на самом краю Империи. На границе. Почему не ушли они из этих мест, где никогда не знаешь, что страшнее, зима ли, лето, ночь ли, день?..

Почему отец, всегда говоривший о том, что не дело крестьянина воевать, брал старую дедовскую пику и уходил в дозор? Почему защищал себя и свою семью, вместо того, чтобы сняться, да пойти искать местечко поспокойнее? Леон думал об этом и не мог, никак не мог отыскать ответ.

К ночи он добрался до леса. Дорога, широкая и чистая, шла прямо через чащу. Сам лес был чистый, сухой, нестрашный. И мальчик со спокойной совестью свернул с дороги и устроился под широкими еловыми лапами. Разжег маленький костерок, выкопав для этого глубокую ямку таким образом, чтобы огонь не был заметен со стороны.

Тут его застала ночь.

Глава 24

Поспать не получилось.

Леон, живший у границы, там, где совсем рядом располагался Лес, где каждая коряга могла оказаться неведомым чудищем, где среди деревьев, трав, холмов жили удивительные создания, которые требовали от человека внимания и почитания, ожидал, что и тут, в неизвестном лесу, духи потребуют от него жертву.

Он честно поделил свой скудный ужин пополам, отдавая незримому его часть. Но лес молчал. Да, конечно, где-то далеко ухали совы, шебуршал прелью барсук. Но все это были обыденные звуки ночного леса. Не было в них той особой, душевной острой дрожи, что сопровождает появление тех странных существ, которых люди называют домовыми, лешими, полевиками и разными прочими духами. И не пробегали по телу мурашки, какие бывают, когда чувствуешь, как приближается кто-то неслышный из-за спины, подходит совсем близко, нависает. Лес в этом смысле казался пустым и лишенным чего-то. Чего? Может быть, души… И хотя жизнь в нем текла своим чередом, была она какая-то молчаливая, боязливая и податливая, готовая принять своим хозяином любого, хоть сколь-нибудь сильного.

Хозяина не было у леса, понял Леон. Хозяина, который и за слабым присмотрит, и от сильного оборонит, порядок установит. Потому и никто не явился собрать дань с человека, рискнувшего заночевать в чужом доме.

Почему так вышло? Леон не знал. Может быть, потому что достаточно далеко ушел он от границы, где чертовщина была на каждом углу, может быть, случилось в этом лесу что-то совсем уж из ряда вон выходящее.

И на первый взгляд этому можно было бы порадоваться, потому что все эти разнообразные духи и прочие надмирные существа имели нрав крайне сложный, взбалмошный, иногда даже злобный. Но при этом они все-таки следили за своей вотчиной, ревностно, сурово, не допуская в отведенных им пределах никакого беззакония, коли было это в их силах. Вот так и получалось, что спокойствие бесхозного леса было кажущимся, ветхим.

Леон проснулся от конского топота.

Он вздрогнул и, осознав причину пробуждения, упал на землю около костерка, едва тлеющего в земляной ямке. По дороге, что проходила неподалеку, скакал небольшой отряд. Человек шесть, не больше. С места, где расположился Леон, их не было видно, но звук в ночи разлетался далеко.

Мальчишка осторожно, чтобы не шуметь, приподнялся и вгляделся в темноту.

Луна давала достаточно света, чтобы дорогу было хорошо видать. Светлая полоса за черными деревьями.

Топот приближался. Леон в испуге покосился на костерок, но там оставались только угли, которые тлели едва-едва. Дым уходил по стволу вверх, да так и рассеивался неведомо куда.

На дороге показались черные тени. Леон насчитал пятерых.

Его сердце взволнованно заколотилось.

Фигуры были замотаны в черные длиннополые балахоны, вьющиеся за спиной будто рваные крылья. Они неслись по дороге, и казалось, что огромные, страшные птицы вцепились в спину лошадям! Если бы не топот, Леон бы подумал, что перед ним призраки, так дико и пугающе выглядели всадники.

Промчавшись мимо, пятерка исчезла за поворотом. Нозвук копыт еще долго доносился из темноты. Леон до боли в глазах всматривался в ночь.

Ничего.

Мальчишка осторожно отполз к костру. Подумал и, повинуясь скорее инстинкту, чем разумению, завалил угли землей. Утоптал.

Собрал сушащуюся одежду, натянул еще теплые башмаки, приготовил сумку и осторожно, чтобы не разбудить, укутал малышку Злату.

Сердце подсказывало ему, что эта жуткая пятерка искала именно его.

Когда он увидел на пастбище злополучный отряд, которым командовал паладин, рядом с ним сидел на коне человек, одетый точно так же. Длиннополая хламида, глубокий капюшон и. Леон припомнил, у незнакомца была нелепая фигура. Ничего необычного. Не горбатый, не карлик, но что-то особое было в плечах. То ли слишком худые, особенно по контрасту с широкоплечим, могучим, одетым в латы паладином, то ли чрезмерно высокие. Вообще все тело его казалось вытянутым куда-то вверх, каким-то птичьим.

Наверное, именно поэтому Леону и показались ночные всадники птицами. В их силуэтах была та же странность, то же болезненное изящество, скрытое намеренно мешковатым плащом.

На всякий случай стараясь лишний раз не шуметь, мальчишка подобрался ближе к дороге. Отсюда было лучше видно все, вплоть до поворота.

Время тянулось невыносимо медленно. И хотя летняя ночь не длится долго, все же до рассвета было еще порядочно.

Предчувствие Леона не обмануло. Вдалеке послышался топот. Но теперь уже не бешеный перестук галопа, нет. Теперь лошади шли не торопясь, рысью.

Из-за поворота показались всадники.

Леон притаился, слился с землей.

Отряд приблизился.

Теперь было заметно, что странные люди в балахонах внимательно смотрят на дорогу, залитую лунным светом. Леон прищурился. Ему показалось, что у них в руках что-то блестит и тот, что идет первым, держит перед собой какое-то стекло.

Они проехали мимо. Прошли с десяток метров и замедлились, перейдя на шаг. Вскоре остановились совсем, смешались.

До настороженного слуха Леона донеслись странные слова. Будто бы говорили люди, но на таком языке, которого не знает никто в Империи. И голоса. Мальчик прислушался. Сейчас ему уже не казалось, что говорят люди. Что-то особое, животное было в голосах. Так звучит порой лес, который ломает осенний ветер. В этих звуках смешались скрип, стук и неумолчный шелест. Невероятная какофония!

Всадники разделились. Трое всадили в конские бока шпоры и погнали назад, к деревне. А двое осторожным шагом двинулись в сторону, где сидел Леон.

Мальчишка ползком вернулся к своему лежбищу. Накинул на шею суму, поднял на руки захныкавшую было сестренку. Уходить! Надо уходить!

Он не видел, как остановились совсем неподалеку двое в балахонах. Сошли с лошадей и принялись изучать дорогу через странное стекло. Один махнул рукой в его сторону.

Леон шел по ночному лесу осторожно. Не шумел, веток не ломал.

Пройдя навскидку чуть больше версты, мальчишка стал забирать влево, стараясь по большой дуге обойти преследователей, пересечь дорогу и уйти в другую часть леса.

С девочкой на руках идти было трудно. Вскоре Леон начал задыхаться.

Он уже не отводил ветви в сторону. Просто пригибался, если мог. Если нет, шел так, стараясь оторваться как можно дальше.

Он по-прежнему старался не шуметь, но получалось не всегда. Так что совсем не удивительно, что медведь, на которого выбрел мальчишка, уже стоял на задних лапах, настороженно ворча на незваного гостя.

Леон, увидев, на какого хищника его вынесла нелегкая, замер. И даже прекратил дышать.

Огромная махина, лохматая, лобастая, с когтями, более всего похожими на ножи, стояла перед ним, принюхиваясь и гулко рыча.

Сопротивляться такому зверю нечего было и думать. Бежать – бессмысленно, Леон хорошо знал, что медведь может догнать и лошадь. А уж по деревьям лазает так, что завидно становится. Встреча медведя и человека в лесу это всегда страшная игра, где проигрыш – смерть!

Спасти могло только одно. Зверь летом обыкновенно сыт. Еды много – корешки, ягоды. Однако мясцом подкормиться животное не откажется. И тут у Леона шансов было мало. На взрослого, да еще вооруженного человека медведь скорее всего не бросится, поскольку шансы оценивает здраво. Добыча вполне может оказаться не по зубам. А вот ребенок.

Медведь чужд морализма. Для него нет детей или взрослых, старых или молодых, для него есть только размеры добычи и то сопротивление, которое она может оказать. Ребенок сопротивления не окажет, а едой является привлекательной. Мясо у него мягкое.

Животная логика.

Но Леону повезло. Окажись на его месте взрослый – не сносить ему головы.

Медведь задрал оленя. Насытился и сейчас просто отдыхал у трупа, неспешно переваривая.

В этой ситуации взрослый человек рассматривался бы как конкурент, желающий одного – отнять еду. Ребенок такой опасности не представлял. А значит, имел шанс.

Медведь перестал ворчать. Опустился на четыре лапы. Тяжело выдохнул в сторону мальчишки.

Леон попятился, не спуская глаз с животного. Сделал пару шагов в сторону и очутился за стеной кустов, в которых зверь устроил себе столовую.

Еще несколько осторожных шагов.

Леон развернулся и побежал. Теперь ему было уже плевать на тот шум, который он поднимает, на ветки. Он прижал к груди Злату и несся по ночному лесу, надеясь только на то, что не напорется на острый сук и не свалится в какую-нибудь яму.

Он убежал достаточно далеко, когда позади раздался разъяренный рев.

Преследователи повстречали мишку.

Глава 25

Утро застало Леона пробирающимся по лесу.

Сестра умаялась и спала теперь в кульке за его плечами.

Мальчишка был измотан, грязен, исцарапан ветвями.

Каждый шаг он делал через силу. Дважды устраивал привалы, ел ягоды, те, что мог опознать. Пытался камнем сбить белку. Но с первого раза не получилось, а второго шанса зверек ему не дал.

Несколько раз Леон пересекал дорогу, путал следы.

Выйдя на ручей, напился воды и некоторое время брел по руслу ручья, чтобы не оставлять следов вовсе. Но ключ, видимо, бил из глубины, вода была ледяной, ноги быстро онемели, и мальчишке пришлось выбираться на землю. Разводить костер было не с руки, и Леон грелся на ходу. Башмаки его порвались и, подвязанные лоскутами ткани, оторванными от рубашки, теперь походили на грязные обмотки. Да и сам мальчишка более всего был похож на бродяжку. Хотя и сам этого не осознавал, потому что нищих никогда не видел.

В предутренних сумерках было очень трудно находить верную дорогу. И Леон часто останавливался, опасаясь, что заблудился и ходит кругами. Он искал в небе знакомые созвездия, но с приближением восхода небо светлело, и звезд становилось все меньше и меньше. Когда же рассвело и лес наполнился птичьим гомоном, Леон старался двигаться так, чтобы солнце находилось за спиной. Это был самый удобный ориентир.

С наступлением дня мальчишка вышел к дороге и двинулся вдоль нее. Так было безопасней. Он всегда мог углубиться в лес.

Однако вышло иначе. Вдалеке показалась телега, запряженная пегой лошаденкой.

На телеге, вальяжно развалясь в сене, ехал мужичок с сивой, взлохмаченной бородой и в рубахе застиранной, но все же опрятной. Ноги, обутые в лапти, мужик закинул на борт телеги.

Лошадка плелась еле-еле, особо никуда не торопясь, и Леон успел разглядеть седока достаточно, чтобы понять, что опасности он не несет никакой.

– Дяденька! – Леон выбежал из придорожных зарослей. – Помогите!

– Чур меня! – Мужичок замахал руками, попытался встать, перецепился за какую-то жердину и едва не свалился с телеги. Справившись с собой, он ухватил кнут. – Ты кто такой?!

– Я – Леон. – Мальчишка остановился, развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия. – Я из деревни.

– Какой такой деревни?!

– Из Выселок. Из нашей. Оттуда.

Он махнул рукой вдоль дороги туда, откуда пришел. От того, что ему встретился этот дед, такой простой, без всякой чертовщины и таинственности, без брони и оружия, обычный человек, хотелось плакать.

– Из Выселок, что ль? – переспросил старичок.

Леон неопределенно кивнул. В горле стоял гадкий комок.

– И чё? – все так же недоверчиво поинтересовался дед. – Чего ты тут?

– Помогите мне.

– Чего? Заплутал, что ль? Так я как раз к вашему священнику еду, хошь подвезу?

Леон покачал головой.

– Нету нашей деревни, дяденька. И священника нет. И вы туда не езжайте… Я один кто живой.

– Чего? – Брови старичка поднялись домиком. – Ты чегой-то, малец, напридумывал?

– Нету нашей деревни, – повторил Леон. – На нас напали.

– Кто напал-то? Ой, малец. – Старик погрозил ему кнутом. – Ты мне тут набрешешь полну торбу! Недосуг мне с тобой лясы точить! Но, пошла!

Леон заступил дорогу.

– За мной гонятся, дяденька. Помогите…

– А ну отойди. – В голосе старичка послышалась угроза. – Отойди, кому говорю!

– Не ходите туда. Там… – Леон замолчал; усталый и перепуганный, он не мог подобрать слов, чтобы объяснить мужику всю ту опасность, которая нависла над ним. – Из Леса тварь…

– Какая такая?.. – Старик был по-прежнему рассержен, но кнут опустил. Он наконец разглядел и исцарапанное лицо Леона, и маленькую девочку, что выглядывала у него из-за спины, и перемотанные ботинки. – А как вашего священника звать, а, малец?

– Отец Тиберий, дяденька… У нас и церковь порушена. И колокольня. Нельзя туда. Мне бы до города добраться.

– Куда? До города?! – Дед усмехнулся. – Ну ты хватил! До города!

Он засмеялся.

– Город – он ой как далече, малец. Тут вот только деревенька наша, Липовка, да еще пяток сел по округе. А до города верст сто, не меньше.

– Мне в город надо. Мне бы к… – Леон запнулся. – К барону!

– Куда-куда?! – Дед залился громким, не по годам звонким смехом. – К господину барону?! Ну ты даешь, малец! Ты, поди, из своих Выселок и не вылазил никогда?

Леон молчал.

– Правду про вас говорят, чудаков! Ой правду. Вы там одичали совсем. Даром что при церкви живете. – Старичок хохотал. – Барон-то он не в городе живет, дурья башка. А в замке. В замке живет барон. Да и то…

Старик махнул рукой, утер выступившие от смеха слезы.

Потом сказал потише:

– Да и то… Как увезли нашего милостивца, так и не видел его никто с тех пор.

Леон вспомнил события прошлой зимы, инквизицию. Паладинов.

– Сейчас вместо него управляющий. Но он все больше так, за хозяйством приглядывает, да еще спор там если какой. В общем, не то что бывший хозяин.

– А управляющий где живет? – мрачно поинтересовался Леон.

– Да там и живет, в замке. – Старичок махнул куда-то. – Там от наших Липовок дорожка ведет мощеная. Не промахнешься, да.

Он с сомнением оглядел Леона.

– Если дойдешь, конечно. Девка-то чья?

– Сестра это моя… – буркнул Леон.

– Ну хорошо… – Старик тронул вожжи. – Ты дорогу-то ослобони. А то я хоть и норовом скромен, так могу кнутом переписать… Век помнить будешь.

– Нельзя вам туда. За мной гонятся.

– От напасть, гонятся за ним! Кто гонится-то? Упыри небось?! Да ты, сынок, заплутал да напужался, поди, ночью в лесу-то. Вот и привиделось. Ты давай лучше ко мне в телегу, да поехали, я тебя к отцу с мамкой отвезу! Ну, всыпят, конечно, как без этого, а потом и простят. Поди, там изводят себя уже.

– Не надо в деревню ехать! Дяденька, не надо! – Леон буквально взмолился. Ему хотелось плакать, но слезы не шли. Навалились апатия и усталость. Он не знал даже, что сказать этому упрямому деду, чтобы убедить его, остановить, заставить повернуть, кроме этого простого, исключительно детского: – Дяденька, не надо!..

Старик сердился, размахивал кнутом, но не бил.

С одной стороны, мальчишка явно на голову убогий. Его бы взять, да и вправду к управляющему свезти. Или старосте сдать. Пусть разбирается. С другой стороны, если с каждым юродивым возиться, так всю жизнь и будешь им сопли утирать.

А еще, и, наверное, именно эта мысль останавливала старика, деревня Выселки стояла на границе. Там чего только не бывает. Всякое бывало. Им-то, липинским, хорошо, они под боком у барона живут. Там и стража господская рядом, и торговля. Оживленное место. А Выселки – глушь. Да такая, что.

– Кой черт ты мне на дороге попался?! Чтоб тебе пропасть совсем, волчонок! – всплеснул руками дед.

А Леон все тянул свое:

– Дяденька, не надо.

– А! Чтоб тебе лопнуть! Уйди с дороги, зашибу! – Старик вскочил на козлах, замахнулся. Леон сжался, пытаясь одновременно прикрыть и лицо, и маленькую сестренку. Но удара не было.

Мальчишка осторожно посмотрел на деда. Тот стоял на козлах и смотрел куда-то вперед.

Леон обернулся и увидел, как несутся по дороге четверо всадников в черных хламидах, которые развеваются за спиной, как крылья.

– Мать честная, – выдохнул дед и дернул поводья. – А ну, малец, в телегу!

Леон шустро прыгнул на сено. Ухватился за борта. А старичок уже шустро разворачивал лошаденку.

– Пошла-пошла, родимая! Эх, выноси! – И он что было сил стеганул животное вдоль хребта. Лошадь заржала и неожиданно сильно дернула, Леон едва не упал. – Пошла! Ой, пошла!

Старик хлестал лошаденку что было мочи, гнал не жалея сил.

Но всадники нагоняли.

Телега подпрыгивала и тряслась. Громыхали деревянные, обитые железной полосой колеса. Все свои силы Леон прилагал к тому, чтобы не упасть и чтобы не выронить сестру. Маленькая Злата заходилась в плаче, ее маленькое личико сморщилось и покраснело, но за грохотом ничего слышно не было. Наконец мальчишка упал на что-то мягкое, уперся ногами в борта и обхватил малышку обеими руками. Теперь он хорошо видел, как настигают их всадники! Высокие, черные фигуры вырастали, закрывали небо! И как Леон ни старался, он не мог разглядеть лиц под глубокими капюшонами, только раз мелькнуло что-то неясное в темноте.

Когда всадники поравнялись с телегой, старик бросил поводья.

Взмыленная, едва живая лошаденка, почувствовав свободу, тут же перешла на шаг. Ее бока тяжело вздымались.

Миг. И встала. Тяжело подкосились передние ноги. Животное упало грудью в дорожную пыль. Из пасти при каждом выдохе летели клочья пены.

Всадники окружили телегу. Леон прижался спиной к старику, пряча сестренку в платке.

– А ну! – ерепенился дед. – Чегой-то?! Мы честные люди! Мы честные! Оброк платим! Чегой-то?!

Всадники молчали. И когда из складок балахона выпорхнул легкий, отдающий зеленью клинок, старик вскочил на козлах и, закричав какое-то отчаянное «Э-эй!», стеганул ближнего к нему кнутом! Всадник увернулся, и удар пришелся в коня. Тот зло заржал и взвился на дыбы! Сбросил седока!

Леон белкой метнулся прочь из телеги! А старик замахнулся на второго всадника, да так и замер. Зеленое лезвие торчало у него из груди. По белой, застиранной, но все еще аккуратной рубахе растекалось красное. Всадник выдернул меч. Дед осел и кулем повалился на дорогу. Рядом со своей лошадью.

Всего этого Леон не видел. Он мчался по лесу, уворачиваясь от веток, норовивших ударить в глаза. Злата надрывалась в плаче. Мальчишка бежал через чащу куда глаза глядят.

Но бессонная ночь, страх и усталость сделали свое.

Ноги Леона путались, то и дело он спотыкался. Иногда даже падал в кусты. Снова вставал, пытался бежать. А когда в ноге что-то громко хрустнуло, обожгло болью, и земля ушла из-под ног, мальчишка пополз.

Выбравшись на большую поляну, Леон подтянул поближе Злату и сжался в комочек.

Вскоре послышались осторожные шаги и шелест листьев. Головы мальчишки коснулась черная ткань. Леон вздрогнул и сжался еще сильнее. Зажмурился. Он кожей ощущал, как замахивается неизвестный мечом и вот сейчас зеленоватое лезвие распорет ему бок, вопьется во внутренности.

В воздухе коротко и зло свистнуло. Что-то ударилось. Упало совсем рядом.

И кто-то оглушительно гаркнул:

– Не стрелять! Живым брать!!!

Земля задрожала от топота ног! Леон приоткрыл глаза и увидел, что на расстоянии вытянутой руки перед ним лежит фигура в черном балахоне. А из-под капюшона у нее дрожит черно-красным оперением стрела. Где-то зазвенела сталь. Кто-то вскрикнул. Выругался. Что-то больно стукнуло Леона в лодыжку, но он не обратил на это внимания. Дрожащей рукой мальчишка отодвинул ткань капюшона в сторону.

На него смотрело молодое, отливающее зеленью лицо. Тонкий, острый нос. Острые уши и темные прямые волосы. Один глаз широко распахнут, а вместо другого торчит стрела.

– Крестьянин?! – раздался над головой зычный голос. – Вы живы?

Леон с трудом повернул голову.

Блестящие доспехи, огромный рост, длинный меч.

Паладин.

– Крестьянин?

– Как же я вас ненавижу, – просипел мальчишка. – Ненавижу.

И заплакал.

Часть 2 Кадет

Глава 1

В город их отпускали не часто. Жизнь кадета проходила в школе, среди наставников, других кадетов, занятий и бесконечной физической подготовки.

Иногда они месяцами метались между лекционными залами и плацем, вечером падая на жесткую кадетскую постель в полном изнеможении. Но были дни, когда двери школы паладинов открывались, стража брала «на караул» и вечно перекрещенные алебарды упирались в небо.

Свободный день.

Тогда стены грозной крепости, в которой ковалась будущая опора Империи, пустели.

Уходили в город ученики, наставники, и только те, кому не посчастливилось в этот день попасть в дежурную роту, уныло тянули лямку службы.

Замок паладинов был значительной частью Верхнего города, где располагался императорский дворец, инквизиторская капелла, башня магов и дома знатных особ. Нижний город населяли простые жители. Там были улицы торговцев, улицы кожевенников, кузнецов, резчиков по дереву, аптекарей, алхимиков, художников и еще шут знает кого. Там говорили на всех имперских наречиях, торговали всем, что только есть на свете, и делали любые вещи, которые можно было себе представить. Там была жизнь.

Верхний город казался юным кадетам скучным и занудным. Тут жила знать, которая редко появлялась на улице без кареты и сопровождения, а торговых лавок не имелось вовсе. Таверны и корчмы, где всегда было шумно, оставались внизу. И именно туда направлялась большая часть кадетов.

– Леон! Леон! Пойдем с нами! В «Зеленой лисе» сегодня будет весело, стрелки обещали подойти!

Юноша, уходящий вверх по мощенной брусчаткой улице, только махнул рукой.

Летний ветер дул ему в лицо, надувая пузырями тонкую шелковую рубашку. Тут было прохладно, но он не жалел о том, что не взял с собой кадетский плащ – штуку тяжелую, хотя и надежную.

Путь Леона лежал к капелле инквизиторов, туда, где возле огромного, с множеством колонн и переходов здания приютился небольшой монастырь.

Монахиня, что дежурила у входа, Леона знала в лицо.

– Здравствуйте, матушка Габия.

– Ага, наш кавалер пришел. – Она зябко куталась в пуховый серый платок и вязала что-то длинное толстыми деревянными спицами. – Сейчас, сейчас.

– Да я пройду, я ж знаю куда… – Леону было неудобно тревожить старушку. Но та была непреклонна:

– Нет уж, не положено, чтобы молодые отроки по монастырю ходили без сопровождения. А ну, как случится чего? Кто тогда отвечать будет? А?

И она добродушно погрозила ему пальцем.

– Так я ж к сестре.

– Ну, у нас не только сестра твоя. Девиц полно!

Она тихо засмеялась, с хитрым прищуром глядя на Леона. Тот почему-то смутился.

– Хорошо, кадет…

Старушка поднялась на удивление легко. Потуже завернулась в платок и потянула на себя створку двери. Петли коротко скрипнули и подались.

– Пойдем, пойдем. – Она поманила его рукой. – Не холодно в такой легкой одежде?

– Не знаю. – Леон пожал плечами. – Лето же.

Они шли по большому саду. Высокие деревья, цветы, лекарственные травы и усыпанные песком дорожки. За монастырскими стенами было как-то по-особому тихо. Будто и время остановилось тут.

– Хорошо вам, молодым. А мне что лето, что зима. Холодно. Кровь и не греет вовсе. Да. Ну а вот что там слышно в мире?

– Ничего не слышно, – пожал плечами Леон. – У нас только науки да бои…

Старушка вздохнула.

– Это верно. Мужчины. Вам сражения, а нам потом…

Она не договорила, свернула куда-то в лабиринте дорожек. Впереди показалась небольшая поляна, где играли дети.

– Мать Люциния! – Старушка засеменила быстрее. – К нашей Злате брат пожаловал…

Женщина, которая присматривала за детьми, обернулась. Улыбнулась Леону.

– Позову. Позову. А вы присаживайтесь, матушка…

И она пододвинула старушке плетеное кресло. Старушка не заставила себя упрашивать. Уселась, неведомо откуда раскатала клубочек шерсти. Зашелестели спицы.

Наставница помахала рукой.

– Зла-ата!

От группы детей отделилась маленькая фигурка в серой длинной рубашке с голубым передничком. Подбежала. Увидела Леона, взвизгнула от радости и кинулась к нему.

Леон присел, расставил руки. Злата влетела в его объятия. Повисла на шее и усыпала его щеки неумелыми детскими поцелуями!

– Леон, Леон, Леон! – Она радостно замолотила ножками. – Я так по тебе соскучилась!

Две монахини умильно улыбались.

Леон ждал, пока пройдет первый взрыв чувств и девочка успокоится.

С того страшного года прошло более пяти лет. Все переменилось.

Глава 2

Его нашел малый паладинский разъезд. Два паладина и усиление из стрелков, воинов и нескольких охотников на ведьм. Значительная сила.

Ни одного из эльфов взять живьем не удалось. Они дрались молча, яростно бросались на клинки и полегли все как один.

А паладин никак не мог взять в толк, чего это парнишка, спасенный ими, кидается на его доспехи с кулаками. И плачет, и плачет.

Когда Леон успокоился, отдал медальон и уродливую статуэтку, их тут же сунули в крытую кибитку, накормили, нашли ему новую одежду, но обратно домой, в разоренную деревню, не пустили. Там разъезд побывал без него. Паладины вернулись хмурые, молчаливые. И их главный почему-то долго смотрел на Леона, сидя у костра. На его лице играли отблески огня. Этот человек, видимо, провел много времени на границе и уже начисто утратил столичную привычку выкать.

– Ты теперь бездомный, крестьянин, – глухо сказал паладин.

И Леон ему поверил.

Он по-прежнему не отпускал от себя Злату. Держал ее на руках, баюкал. Накормленная девочка спала.

– А бездомных в Империи не бывает.

– И что же мне делать теперь? – зло спросил Леон.

Паладин хмыкнул и непонятно сказал:

– Вопрос стоит иначе, крестьянин. Что мне теперь делать? – Он сделал ударение на слове «мне». – Ты грамотный, крестьянин?

– Да.

– Это хорошо. А лет тебе сколько?

– Тринадцать зим, – слегка нахально, акцентировав именно последнее слово, ответил Леон.

Паладин промолчал и больше ни о чем не спрашивал.

А на следующий день, оставив в деревне Выселки похоронную команду, разъезд двинулся дальше. Вдоль границы.

Леон же с гонцом и стражей из двух воинов с алебардами был отправлен в столицу.

По прибытии его допрашивали несколько раз в день. Вызнавали все подробности, все особенности, все нюансы. Просили, чтобы он вспоминал и вспоминал. Описывал все в точности. Было запротоколировано каждое его действие, каждая мысль. Все, что он видел, слышал. Даже запах. С ним беседовали монахи, инквизиторы, маги и какие-то еще люди, которых он не знал и о существовании которых даже не догадывался.

Леон рассказывал им все. Ничего не скрывая. И про Лес. И про свою деревню. Про все, что помнил и знал. Мальчишка жил в небольшой келии, где были только койка да стол, его кормили не от пуза, но голода Леон не чувствовал, Злату почти сразу же определили в монастырь, под присмотр монахинь.

А потом к нему рано утром пришел человек. Высокий, широкоплечий. В черно-красном камзоле с золотой оторочкой.

– Вы мальчик по имени Леон?

– Да, господин.

– У Святой инквизиции нет к вам больше вопросов. Ваша деревня признана разоренной. Ее не будут восстанавливать. – Он замолчал, ожидая реакции, но Леон ничего не сказал. – Теперь вы бездомный. А бездомных в Империи не бывает. Так же как не бывает в ней бездельников и бродяг.

И он снова замолчал, будто чего-то ожидая. И Леон снова промолчал.

– Я Тибальт Лакруа. Паладин. Дворянин. И наставник. А вы Леон, сын Олгерда. Я спрошу вас, хотите ли вы стать паладином и воевать за Империю с ее врагами?

– Да… – шепотом ответил Леон.

– Не слышу, – вдруг гаркнул паладин. – Хочешь отомстить за своих родителей, друзей и свою землю?

– Да! – Леон крикнул и вновь, не ведая почему, заплакал. Он ненавидел паладинов. Ненавидел! За гибель деревни, за изуродованную свою жизнь, за папу, за маму, за Герду.

И более всего на свете он хотел быть им. Паладином. Ударным молотом Империи! Страхом врагов императора! Тем воином в блестящих доспехах, за спиной которого всегда идет смерть.

И его определили в школу паладинов. Кадетом.

Старую одежду сожгли. И теперь его, как и других кадетов, обеспечивал всем необходимым сам император. Ну, не лично, конечно.

В школе были собраны самые разные дети. Многие учились в ней с малолетства и умели уже несравнимо больше, нежели другие, те, кто, волею судеб, поступил в школу позже. Но никто не смеялся над Леоном, когда на уроке фехтования мальчишка десяти лет ловко вышиб у него из рук деревянный меч. Нет. Наоборот, его учили. Учили держать меч. Учили думать. Учили тактике, философии, теологии, стратегии, танцу, языкам, фехтованию и прочему бою. Даже музыке.

Тут воспитывались разные дети, кто-то из благородных семей, кто-то из простых. Но розни не возникало, потому что к крестьянским детям приставлялись очень высокопоставленные наставники. Как Тибальт Лакруа у Леона. Которые считались едва ли не вторым отцом кадета. А в случае Леона – единственным. Оскорбление такого кадета приравнивалось к оскорблению его наставника.

Глава 3

Леон прогуливался со своей сестренкой по монастырскому саду. Маленькая Злата говорила без умолку. Она стремилась за краткий момент свидания рассказать брату все, что накопилось за время разлуки. И про то, как укололась о розу, и про то, как во дворе родились ягнятки и все такие маленькие-маленькие, а ее подружка Тамара испугалась ночью и плакала… Леон терпеливо слушал. Иногда спрашивал то, что казалось ему важным. Не обижают ли ее другие дети. Хорошо ли она кушает. Злата отвечала, легко перепрыгивая с темы на тему.

Осторожно осмотревшись вокруг, Леон вынул из поясной сумки припрятанного сахарного петушка и протянул девочке. Та восторженно пискнула и вцепилась в него крепкими ручонками. Подарки не поощрялись в основном из-за того, что могли вызвать зависть других детей. А зависть – это грех. Но сейчас они были в дальнем конце сада и их никто не видел.

Наконец Злата устала, и Леон легко подхватил ее на руки, усадил на шею и пошел не торопясь в обратную сторону. Свидание было ограничено строгими монастырскими правилами. Тут в монастыре воспитывались дети из разных сословий. Всех их ждало разное будущее, кто-то мог остаться в лоне церкви, занимаясь традиционным для женских монастырей делом – лекарством. Кто-то выходил отсюда светской дамой. Кто-то двигался дальше по пути служения Всевышнему, постигая суть его деяний и замыслов. Но связи между бывшими воспитанниками сохранялись на всю жизнь.

Слезать с шеи брата Злата не пожелала, и ей пришлось пообещать, что Леон придет на следующей неделе, хотя это была неправда.

– Подожди! – строго сказала девочка, копируя, видимо, кого-то из своих воспитательниц, и убежала куда-то.

Леон остался с монахинями. Они смотрели на него благожелательно. Как обычно смотрят женщины пожилые на юношу, который кажется им сборищем добродетелей. Сестру навещает, учится не где-нибудь, а в школе паладинов, скромен, вежлив. Что еще нужно от мужчины?

Леон не возражал. К монахиням, которые воспитывали Злату, он относился с почтением. Фактически это были люди, которым он доверял то единственное, что осталось у него от семьи.

Вскоре девочка вернулась, неся в руках свежесрезанную розу.

– Вот! Это тебе!

Леон покосился на воспитательниц, но те только улыбались.

– Спасибо… – Роза аккуратно перекочевала в поясную сумку.

Злата протянула к нему руки.

Он наклонился. Она ткнулась ему в щеку.

– Все. Теперь иди…

Леон помахал ей рукой и поклонился воспитательнице. Та коротко кивнула в ответ.

Возвращался обратно к воротам юноша с прежней старушкой-привратницей.

– Хорошая девочка. – Старушка улыбалась. – Как-то раз говорит мне, хочу быть как вы, матушка. Почему же, спрашиваю. А она мне: хочу, говорит, на дверях сидеть и всех пускать. Я ей, мол, чего ж тут хорошего, деточка? А она смеется: вы же про всех все знаете, кто куда и зачем, без вас же никак! Вот какая хитрая.

Леон улыбнулся, не зная, что ответить.

На прощание он поклонился привратнице, та махнула рукой. Иди, мол.

Спускаясь вниз, к огромной крепости паладинского корпуса, и далее к Нижнему городу, Леон думал о том, что все священники, женщины или мужчины, чем-то неуловимо напоминают ему отца Тиберия. Будто существовала некая особая связь между этими людьми, воспитанными в стенах бесчисленных имперских монастырей. Даже во внешности, в мимике, в словах чувствовалось что-то общее. И в старушке-привратнице Леон видел все ту же подкупающую любовь, заботу, которая возникает у человека, общающегося с той неведомой большинству людей сущностью, которую принято именовать Богом.

Учитель Марк говорил на своих уроках, что в каждом человеке скрыто его предназначение. Иногда его можно обнаружить легко и сразу, а иногда нельзя найти вообще. И мучается тогда человек всю свою жизнь, занимаясь не своим делом. И от этой маеты и страдания плодит человек вокруг себя лишь зло, муку да уныние. Может быть, в монастыре легче найти свое призвание? Может быть, в каждом человеке скрыто служение Господу? Для этого и появился человек на этой земле?

Когда Леон пришел в «Зеленую утку», там назревала драка.

Как и обещали, стрелки пришли на попойку. Стрелков и следопытов воспитывали в стороне. Им требовалось место для стрельбищ и леса, для оттачивания навыков маскировки, охоты. Поэтому в город стрелки прибывали с огромным желанием хорошо и качественно поразвлечься. Нельзя сказать, что с паладинами у них были какие-то трения, нет. Просто, по большому счету, и подраться-то было не с кем. Воспитанники школы паладинов драться умели, стрелки тоже. Гражданских в такие стычки вмешивать было не принято. Еще покалечишь кого ненароком.

Хозяин «Зеленой утки» был мужик тертый и, видимо, сам понимал, что без драки отдых не отдых, а так, посиделки. Поэтому столы у него были массивные, дубовые, намертво прикрепленные к полу, а скамьи были выполнены из цельного дерева, и чтобы их поднять, надо было сильно постараться. Защитив таким образом мебель, корчмарь прикупил глиняной утвари подешевле, чтобы, значит, билась легко и без сожаления, да на окна повесил крепкие решетки снаружи и такие же крепкие ставни, которые можно было быстро закрыть изнутри. Стекла в окнах было все-таки жаль.

Защитив таким образом свое имущество, хозяин дал понять молодцам, что на драки в его корчме будет смотреть сквозь пальцы, если, конечно, посетители будут приходить сюда не только драться, но пить и закусывать. Кадеты все поняли и в расход корчмаря не вводили, а он, в свою очередь, не дергал городскую стражу по поводу и без.

Одним словом, драка была старой и доброй традицией, которая редко нарушалась.

Когда Леон вошел внутрь и окунулся в облако тяжелых запахов таверны, там уже закрывали ставни.

Филипп, здоровый и высоченный кадет, стоял, подбоченясь, в центре. Напротив него хмурился такой же бугай из будущих стрелков, кажется, его звали Олаф или как-то так. Хмурая, долговязая белобрысая орясина.

Леон осторожно проскользнул за спину своим.

– Где был-то? – поинтересовался Слав, друг и сосед по комнате.

– В монастыре. Сестру навещал.

– Ага… – Слав кивнул. – Это дело. Вовремя вернулся. А то лучников навалом сегодня.

Он говорил правду. Стрелков в корчме было порядком.

– А что Филипп мнется? – поинтересовался Леон.

– У него сегодня беда, – прошептал Слав. – С желудком дурно. То ли скушал чего.

– То ли не скушал, – продолжил Леон.

Слав хмыкнул.

Двое в центре вяло переругивались. Леон оценил ситуацию и понял, что у него есть немного времени. Он пробрался к стойке.

– Хозяин?

Из-под стойки вынырнула всклокоченная рыжая голова. Молодой поваренок.

– Его нету…

Леон нахмурился.

– Его нету, кадет, – поправился поваренок. – Я за него.

– Тогда подайте мне меду, хозяин, – важно сказал Леон и положил на стол монетку.

Ему очень долго приходилось привыкать к этой традиции – обращаться к незнакомому человеку по его рабочему призванию. Если же деятельность человека была неизвестна, в столице к нему было принято обращаться «гражданин». С точки зрения Леона это сильно усложняло жизнь. Но при этом делало процесс общения более церемониальным, важным. Поневоле вспоминаешь о том, кто ты есть, если к тебе обращаются «кадет».

Поваренок, польщенный таким повышением статуса, расстарался, и кружка с хмельным медом появилась на стойке в мгновение ока. Монетка исчезла в большом кошельке. Это была еще одна вещь, к которой пришлось привыкать. Деньги. Все, что окружало Леона в столице, имело денежный эквивалент. Дома, еда, одежда… Все это сколько-то стоило. Золотые, серебряные и медные монетки составляли капитал, с помощью которого управлялась Империя. Деньги не были целью, но механизмом, удобным и универсальным настолько, что крестьянин из далекой пограничной деревни привык к нему очень быстро и вскоре ловко рассчитывал выгоду и ориентировался в ценах.

Леон, взяв кружку, огляделся. В корчме было пусто, если не считать готовящейся драки между воспитанниками различных воинских школ и нескольких мужчин крепкого телосложения, с интересом рассматривающих кадетов. Один из них показался Леону знакомым. Где-то видел, но где? Мужчина большого роста, широкий в плечах. Но не воин. Эту разницу Леон научился определять быстро. Упражнения с мечом, секирой или копьем развивают определенные мышцы, спрямляют спину, но не разносят плечи и бицепсы до такого состояния. Какой-нибудь кузнец или кожемяка страшны своей силищей, но меч им скорее мешает. Дай им дубину, тяжелый топор на длинной ручке, а если телом послабее, копье – цены такому ополченцу не будет. Особенно если не один он, а гуртом.

Этот мужчина за столом был как раз из таких, крепких, такому, пожалуй, под кулак лучше не попадаться, если влепит, мало не будет.

Леон напряг память, чтобы вспомнить, где же он видел его? Эту бороду, усмешку.

И тут началось!

Хитрый Филипп все-таки умудрился вывести противника из себя.

– А знаешь, Олаф, почему у тебя волосы желтые, как солома?!

– Почему? – купился лучник.

– Потому что на навоз крестьяне всегда кладут солому! – гаркнул Филипп и заржал.

Олаф взревел, наклонился и как бык ринулся на Филиппа.

Тот принял его удар, обхватил стрелка поперек тела, вздернул в воздух.

Но отшвырнуть не успел. Их захлестнула общая свалка!

Леон опрокинул в горло остатки меда, хотел было швырнуть в толпу кружкой, но передумал. Сунул ее, не глядя, поваренку и рванулся в драку!

Свалка получилась знатная.

Стрелков было больше, но кадеты держались вместе. Леон несколько раз двинул в ухо какому-то зазевавшемуся лучнику, ухватил за руку другого, дернул, отшвырнул в сторону. Потом получил по ребрам сам. Крепко приложили, но устоять удалось. Только в груди сперло дыхание. Леон немедленно развернулся и сунул кулаком по чьей-то веснушчатой роже. Стрелок отшатнулся и куда-то пропал. Может быть, упал. Лежащих бить было не принято, и Леон стал прокладывать себе дорогу кулаками к центру. Где-то там яростно ревел Филипп, ворочаясь как медведь под собачьей сворой. С другой стороны к нему прорывался Слав. Леон хорошо его видел.

Кто-то, в давке уже и не разглядеть кто, широко махнул кадету по лицу. Леон успел прикрыться, сунуть кулаком в ответ. Получилось! Достал!

Рычащий Филипп был уже совсем близко.

Леон ухватил какого-то молодчика за шею и штаны, рванул и вытолкнул в сторону. Как раз под ноги своим же. Филиппу этого хватило! Он наконец выдернул Олафа наверх, с натугой, будто мельничный жернов, поднял его над головой и швырнул в стрелков, как бревно!

После этого везение отвернулось от Леона, кто-то очень ловкий поднырнул под его удар, коротко дал в печень, а затем снизу вверх в челюсть.

Э-эх!!!

Во рту противно скрипнуло и посолонело, а потом что-то большое и темное ухнуло в голову справа, перед глазами полыхнула разноцветная молния, и Леон покатился куда-то под ноги кадетам.

Нельзя сказать, что сознание он потерял. Для этого нужно было что-то большее, но определенную ясность Леон утратил. Вроде бы он помнил, что еще раз вставал, снова падал, кажется, даже утащил за собой кого-то из стрелков. Но это уже неотчетливо.

Глава 4

Если бы старушка-привратница монастыря, где содержалась Злата, видела Леона в этот вечер, она была бы сильно смущена, настолько разительным был контраст между стеснительным и вежливым юношей, что утром пришел навестить сестру, и тем буйным гулякой, которого часть вечера товарищи таскали на руках.

Тот удар, который выбил Леона из числа дерущихся, как оказалось, был нанесен пивной кружкой. И сам юноша, и его товарищи были весьма признательны хозяину корчмы за то, что он покупал дешевую, легко бьющуюся посуду. Голова будет целее.

После драки Леон еще некоторое время приходил в себя и во всеобщей попойке, которую закатили кадеты и лучники, не участвовал. Эта совместная гулянка была такой же старой традицией, как и предшествовавшая ей драка.

Леон окончательно пришел в себя уже на улице, когда Филипп и Слав вынесли его в вечернюю прохладу.

– Куда идем? – поинтересовался Леон.

– В веселый квартал, конечно! – Слав был бодр, хотя глаз его заплыл и налился сливовой синевой. Он радостно крикнул: – В веселый квартал!

И засмеялся.

– Слушай… – Откуда-то сбоку вынырнула голова Филиппа. – Ты, может быть, сам пойдешь, а? А то, понимаешь, у меня с желудком сегодня. Да и не легкий ты совсем.

– Попробую! – Леон обнаружил, что лежит на плечах здоровяка.

Тот наклонился и осторожно поставил юношу на ноги. Леон покачнулся, но не упал.

– Вот и отлично. – Филипп заметно повеселел. – А то шею, понимаешь, намяли.

– Рассказывай. Твою шею чтобы намять – это надо ж какое здоровье иметь?! Просто тащить меня не хочешь, вот и все.

– Так ты не девушка, чтобы тебя таскать… – Филипп пожал плечами.

– Я все понимаю, – вмешался в разговор Слав. – Но может быть, пойдем? Поговорить друг с другом вы можете и в школе.

Они двинулись в сторону крепостной стены.

Нижний город в отличие от Верхнего еще не спал. Все эти лавки и кабаки закроются поздно вечером, перед ночной стражей. А порт и веселые кварталы – не спали вовсе. Это было любимое место Слава. Порт! Среди пропахших сыростью и диковинными специями причалов суетились моряки и грузчики. Тут что-то покупали, продавали, грузили, выбрасывали. Постоянная суета, жизнь настоящая, грубая и лихая. Леон несколько раз ходил сюда, но так и не смог ощутить той особой прелести, о которой с восторгом рассказывал Слав, живший у моря. Он мог часами рассказывать о том, как лучше ловить рыбу, как пахнет ветер перед штормом, как лучше смолить лодку, и находил в этом занятии истинное удовольствие. Однако никто из его товарищей морем не болел и даже не увлекся. Поэтому посещения порта, так любимого Славом места, пришлось оставить.

Другой страстью молодого кадета были женщины!

Довольно рано познав прелести любви, Слав был готов проводить все свободное время в веселых кварталах. Там можно было найти все, что угодно. Не только женщин, предлагавших любовь. На этих улицах можно было увидеть циркачей всех мастей и расцветок, фокусников, шутов, жонглеров. Художники и музыканты. Поэты. В веселых кварталах жили все! Тут бил нескончаемый родник жизни – беспечальной, радостной, легкомысленной.

Слава тянуло туда со страшной силой.

Он любил жизнь. Женщин, зрелища, вкусную еду. Все чувственное привлекало его. Манило.

Нельзя сказать, что другие кадеты разделяли его интересы. Например, Филиппу было все равно. Он был добродушен и легко вписывался в любой, даже самый безумный проект. Филипп будто бы пробовал жизнь на вкус. Маленькими кусочками из разных блюд. Не из интереса к разнообразию, а скорее чтобы понять наконец, что же ему нравится больше всего.

Леон… Леон ходил с друзьями за компанию. Ему нравились гулянки, нравились драки. И женщины тоже нравились. Однако болеть этим фанатично он не хотел. Не было во всех этих нехитрых увлечениях того огня, который бы зажег его душу. А что могло бы послужить этим пламенем, он еще не знал.

Веселые кварталы были ярко освещены. Светильники, факелы, свечи и фонари горели у каждого дома, почти в каждом окне. Тут было многолюдно. Весело и громко смеялись женщины. Мужчины с затуманенными глазами обнимали их. Вот полуголая девица без всякого смущения высунулась из окна и что-то закричала, приветливо размахивая руками. Ей тут же ответили из толпы. Кто-то начал протискиваться к дверям.

Слав с блестящими глазами буквально бежал вперед.

Леон начал отставать.

– Эй, – повернулся к нему Филипп. – Ты хорошо себя чувствуешь?

К нему уже пристроились две красотки, он обхватил ручищами их хрупкие талии, прижал. Женщины визжали и смеялись, когда огромный мужчина поднимал их над мостовой.

– Все в порядке. – Леон махнул рукой. – Идите… Я сам. Встретимся в казарме.

– Хорошо! – Филипп крутанул женщин, как на карусели. – Мы будем, как всегда, у «Веселой пуговицы».

Он говорил что-то еще. Но неподалеку в воздух с грохотом взлетел фейерверк. Толпа закричала, захлопала в ладоши, и людской водоворот унес здоровяка.

Леон остался один.

Гулять по веселому кварталу безопасно. Это не порт, где пьяные матросы ищут неприятностей, это не Верхний город, где не около каждого дома можно свободно прогуливаться. Стража здесь редка. Люди в основном добры. Они ищут удовольствий, развлечений, а не мордобоя. Впрочем, кадеты были далеко не самой легкой жертвой для любителя почесать кулаки.

Леон не торопясь шел, окруженный шумной, разноцветной толпой. Пестрыеюбки уличных танцовщиц мелькали перед глазами. Крики зазывал. Смех и яркий свет факелов. Юноша чувствовал себя большим неуклюжим кораблем в огромном неспокойном море.

У него не было какой-то конкретной цели. Леон никуда не хотел прийти. Ему нравилось просто гулять среди этих людей, которые так бурно выражали свои эмоции, что казалось, жить им осталось всего лишь день. Было в этой толпе что-то удивительное и завораживающее, будто какая-то магия охватывала попадающего в этот квартал, наваждение, которое заставляло его смеяться, тратить деньги и совершенно не думать о будущем.

Но нет.

Это было бы слишком просто.

Никаких следов магии или какого-то иного волшебства. Леон это чувствовал. Определять магию, чувствовать ее и даже видеть обучали на самом первом курсе. И не кто-нибудь, а герцог Трента, маг высшей категории, один из хранителей столицы. Говорили, что он и еще пятеро хранителей могли в одиночку защищать Фервал.

Уроки, которые вели хранители, всегда вызывали в школе повышенный интерес. Кадеты, часто шумные и беспокойные, вели себя тихо, будто мыши перед кошкой. Еще бы, каждое слово хранителя было на вес золота! Ведь одним из них, хранителем-паладином, был сам император Эмри.

Можно было пропустить мимо ушей логику или основы астрологии. Можно было зевать после ночного дежурства, забившись на самый задний ряд в кафедре алхимии. И даже слушать вполуха арифметику. Но уроки хранителей были основой учения паладинов, так что определять магию мог каждый из святых воинов. Ничего подобного в веселом квартале не было даже близко. Ходил слушок, что некогда на этом месте было капище какого-то духа, который отвечал, будучи на службе у Бетрезена, за плотские удовольствия. Но потом, когда Бетрезен предал Всевышнего, когда поднял орды Проклятых, этот дух отказался от своего покровителя и был Бетрезеном уничтожен. Все капище провалилось под землю, но какая-то его частичка сохранилась на земле, тут, где некогда стояли камни святилища. Этот дух и вселяет в сердца людей радость и безудержную жажду наслаждений.

Может быть, и так.

А может, сходились в эти кварталы люди особого душевного свойства. Склонные к беззлобному прожиганию жизни и богатства.

Как бы то ни было, просто гулять тут было приятно. Особенным богатством, как, например, все тот же Слав, Леон не обладал, тратить ему, кроме невеликого кадетского жалования, было особо нечего. И хотя всем необходимым обеспечивала его Империя, Леон предпочитал откладывать деньги на черный день, нежели прогуливать их на хмель и женщин.

Нет, он не был жадиной. Юноша легко и охотно кидал монетки уличным циркачам, шутам и акробатам. Их заработок казался Леону честным, и на самом деле он более всего любил именно эти представления. Они напоминали ему о том беззаботном, в сущности, времени, когда он мальчишкой ездил с отцом на ярмарку. И, может статься, видел все тех же акробатов, смеялся вместе с ними. Они каким-то необъяснимым образом связывали его с погибшим отцом. В этом чувстве не было боли. Только светлая, легкая грусть по чему-то давно ушедшему.

Леон не торопясь двигался в толпе. Иногда его хватали за руки. Какие-то женщины, смеясь, тянули его куда-то. Он осторожно высвобождался. Девушки кидались на шею. Висли. Даже целовали. Леон улыбался… Но все равно шел дальше.

На него, будто облако, опустилось спокойствие. Не равнодушие, но какая-то отрешенность. Все эти эмоции, радость, безудержное веселье, страсть доходили до Леона как через плотный слой ткани, уже притупленными, ослабевшими. Они не захватывали его, а просто омывали, подобно морским волнам.

Так он вышел на главную площадку веселых кварталов – Круглую площадь.

Сюда сходилось пять широких улиц, на которых могли разъехаться экипажи. Несколько карет стояло неподалеку. Из приоткрытых окошек за происходящим на площади кто-то наблюдал. Экипажи были черными, без гербов, но добротными, заметно дорогими. Кто-то из Верхнего города прибыл сюда инкогнито.

На кареты, впрочем, никто внимания не обращал.

Леон огляделся и совсем уж решил направиться в «Веселую пуговицу», что располагалась неподалеку, как вдруг увидел в центре площади что-то знакомое.

Тот самый бородач, что сидел в «Зеленой утке», сейчас подкидывал в воздух тяжелые гири, разгибал подковы и рвал цепи, напрягая рельефную мускулатуру.

Леон остановился.

Чувство, что этого бородача он где-то видел, стало таким острым, таким явным, что у юноши засосало под ложечкой.

Силач имел успех, публика охала восхищенно, хлопала в ладоши. На сцену летели монетки. Бородатый атлет кланялся и брался за очередной снаряд.

Леон подобрался поближе.

– А сейчас, уважаемая публика, наш силач по прозвищу Горный Медведь покажет вам нечто невероятное! – надрывался карлик-конферансье, катаясь колесом перед сценой. – Целых семь ядер пушки-гиганта, сконструированной снежными гномами, он будет подбрасывать одновременно! Внимание!

«Горный Медведь?» – Леон прищурился, рассматривая силача, готовящегося к исполнению опасного номера.

В воздух полетели большие каменные шары.

И вдруг Леона осенило!

Он точно знал этого человека! Точно знал! Когда-то давным-давно, на ярмарке! Но только звали его тогда Снежный гигант, да, точно! А это значит.

Сердце Леона взволнованно забилось!

Он решительно пошел вперед, работая локтями, проталкиваясь. На него шикали, толкали в ответ, откровенно ругались, но он не останавливался. Леон подобрался к самому краю импровизированной сцены и стал протискиваться вдоль нее туда, где стояли, загораживая проход, телеги бродячих артистов.

– Это был Горный Медведь! Уважаемая публика, ваши овации!

Люди вокруг захлопали, закричали! Леон тоже аплодировал, пробираясь между тем дальше. Но он не успел.

– Мы долго этого ждали, уважаемая публика, и вот перед вами…

Леон замер.

– …волшебная, удивительная, легкая как ветерок…

Леон осторожно, чтобы не спугнуть, повернулся к сцене.

– …эльфийская принцесса!

Ткань, что отгораживала сцену, отодвинулась, и вышла она!

Она стала еще более воздушной. Буквально прозрачной показалась она Леону в этот момент.

Марта.

Девушка танцевала. Танцевала…

А Леон, забыв все на свете, глядел на нее. Будто пытался впитать этот образ, выпить его, сохранить навечно в себе!

Глава 5

Пробраться за кулисы, какими бы условными они ни были, оказалось не просто. Если мальчишку с ярмарки могли просто не заметить, то молодой кадет привлек внимание трех бугаев, одетых по-попугайски ярко, что подрядились охранять артистов. Один из них, лысый крепыш, упер ладонь в грудь Леона и просипел:

– Куда идете, гражданин?

Обращение вежливое, не придерешься. Но сказано с теми узнаваемыми интонациями, которыми пользуются уличные бродяги, намеревающиеся почистить кошелек зазевавшегося прохожего.

Леон молча оглядел охрану. Двое с дубинками, один крутит на пальце веревочку с грузиком. Неприятно крутит. Умело. Леон видал, как такими веревочками вдребезги разносятся крепкие толстостенные горшки из обожженной глины.

Ребята крепкие, но все-таки не преграда.

Однако начинать драку прямо на площади было не разумно.

– Мне нужно туда, я друг.

– Чей еще друг? Туда, – лысый ухмыльнулся, передразнивая Леона, – всем хочется. Но никому нельзя.

Какие-то уроды стояли между ним и той, что когда-то назвала его рыцарем.

Леон почувствовал, как закипает внутри злость.

Охранники подобрались, видимо, почувствовав угрозу.

Молчание затягивалось, казалось, еще чуть-чуть – и между ними проскочит искра.

И тут, будто светлый ангел во мраке ночи, за спинами охранников мелькнула она.

– Марта! – крикнул Леон и поднял руку. Он хотел что-то сказать, чтобы она вспомнила.

Но охрана неверно истолковала его действия.

Лысый присел, и внизу живота будто бы что-то взорвалось!

Боль мигом растеклась по животу вверх. Стало трудно дышать.

Леон присел, зажимая руками больное.

Охрана мерзко заржала. Приученные к уличным дракам, эти ребята были чужды любому искусству. Даже искусству боя, предпочитая бесхитростные, но надежные приемы. Пинок в колено, удар в пах, тычок в горло или «под солнышко». Да и все, потом только заточку в печень, и готов клиент.

– Давай вали отсюда, гражданин, – фыркнул лысый.

– На «вы»… – просипел Леон.

– Чё?

– На «вы». – Он осторожно выпрямился. Было по-прежнему больно, но теперь боль сделалась тянущей, мерзкой. Хотя и терпимой. Марты уже не было видно. – К незнакомому гражданину надо обращаться на «вы». Так принято.

И он с чувством вогнал кулак лысому в подбородок. Хрустнули кости. Голова охранника запрокинулась.

Тут же в воздухе свистнуло! Леон присел. Перехватил руку второго мужика с дубинкой, жестко крутанул ее наружу, заставляя охранника выгибаться дугой. Тот захрипел от невыносимой боли в ломающихся суставах, поднялся на цыпочки. Леон сделал несколько шагов в сторону, держа взятого в захват мужика между собой и тем другим, что раскручивал над головой веревку с кистенем.

– Ты чё?! Ты! Урод! Я… Я тебе… – Охранник с кистенем топтался на месте. Публика, собравшаяся вокруг, хохотала. Никто не собирался звать стражу. Смертоубийства не происходило, а на бесплатное зрелище посмотреть всегда приятно, особенно когда бьют не тебя, а кого-то другого.

– Ой, Пьер, сделай что-нибудь! – наконец заголосил мужик с вывернутой кистью. – Он мне руку сломает!

Пьер с кистенем зарычал и бросился вперед. А с кистенем этого как раз делать и не следовало. Кистень оружие точное, суеты не любит. Веревка как-никак.

Леон толкнул захваченного охранника под ноги Пьеру. Тот к такому повороту был готов, перескочил, но упустил Леона, который вдруг оказался неожиданно рядом. Пьер ударил! Но рука почему-то пошла не так. А как, понять он и не успел. Тяжелая гирька кистеня точно ударила между ног!

Ох больно!!!

Пьер взвыл и повалился на своих дружков.

Толпа зааплодировала. Кто-то крикнул:

– Малец! Беги!

Леон обернулся и увидел, как вдоль сцены проталкиваются к нему еще четверо таких же бугаев с палками, а с другой стороны, перепрыгивая через театральные телеги, мчатся еще трое, видимо, коллеги побитых охранничков.

Такой расклад не входил в планы Леона. Он нырнул в толпу и затерялся в ней. Его пропускали легко, кто-то умудрялся даже хлопнуть по спине, молодец, дескать.

За Леоном никто не погнался, все-таки охране полагалось заботиться о клиенте, а не мстить за избитых товарищей. Однако подходить близко теперь было небезопасно. Леон кружил по площади, наблюдая за происходящим на сцене. Но Марта больше не появлялась. Скакал какой-то акробат. Жонглировал факелами карлик. Факир из далекой и неизвестной страны лежал на острых гвоздях. Прыгали дрессированные собаки. Но хрупкая эльфийская принцесса так и не появилась. Леон осторожно подобрался ближе, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь там, за сценой. Но снующие люди, животные, ничего больше. Свет факелов едва-едва проникал в этот таинственный мир, где одни люди готовят чудеса для других.

Леон готов был отчаяться, как вдруг из-за телеги, что была прижата к стене одного из домов, выскользнула гибкая фигурка в черном длинном до пят плаще с капюшоном. Сердце юноши вздрогнуло. Она? Как же узнать?!

Выручил случай.

Девушка, а это была, несомненно, девушка, оступилась и едва не упала. На мгновение капюшон откинулся, и Леон увидел лицо. Ее лицо!

Марта поправила ткань и скользнула вдоль по улице.

Леон с бешено колотящимся сердцем последовал за ней.

Сперва ему страстно хотелось догнать ее! Остановить. Повернуть к себе лицом, обнять. Но по какой-то ему самому неведомой причине он удержался. Странная робость овладела им. А вдруг она не помнит? Вдруг ей наплевать на него?! Что, если она равнодушно отвернется и уйдет?

Он вдруг замедлил шаг. Такой оборот ему не приходил в голову. Ее образ хранился в душе чистый, не замутненный, но разумом он понимал, что после их детской встречи прошло время. Что они виделись всего один раз и то мимолетом. Сколько в ее жизни было ярмарок? Сколько представлений? Сколько разных людей повидала она в своих странствиях? Неужели его лицо запомнилось ей? Да и он сам изменился.

Теперь в сердце Леона поселилась тревога. Он шел за Мартой, чувствуя, как тяжелеют ноги, какими нерешительными делаются шаги.

Он чуть не потерял ее. Она нырнула в боковой переход. Леон за ней, но там было темно, он замедлил шаг, и только когда мелькнула в далеком проеме фигурка в плаще, побежал. Он даже самому себе не решился признаться, что испытал на какой-то момент облегчение от того, что отстал, что она исчезла в улицах города.

Но нет. Надо идти за ней, надо во всем разобраться! Не зря же она идет куда-то в ночи. Значит, у нее есть какие-то дела. Какие? Что делать девушке в ночном городе?

В голове у Леона одна за другой вспыхивали яркие, ревнивые картины, одна хуже другой. Он даже злился на нее, обвиняя во всех смертных грехах, понимая при этом, что все его рассуждения – это пустая болтовня и выдумки. Леон даже представил, как застает Марту наедине с каким-нибудь молодцом, говорит ей о своих чувствах и швыряет под ноги ее шелковую ленту.

Шелковую ленту? Где она?!

Леон лихорадочно обшарил поясную сумку, испугался, что не найдет, но нет! Нашел и решительно намотал на запястье. Холодное и нежное прикосновение шелка остудило его. Он вдруг заметил, что девушка таится, идет чуть сгорбившись, поглядывает по сторонам и явно чего-то опасается. Так ходят люди, которые опасаются слежки.

Тогда и он сбавил обороты, немного отстал, но так, чтобы не терять ее из виду. Ведь если она прячется, то и ему не следует раньше положенного обнаруживать себя. Так они прошли еще несколько кварталов, удаляясь все дальше от веселой части города. Простенькие факелы тут уже заменялись более тусклыми, но зато безопасными свечными фонарями. Кое-где около парадных дверей богатых домов горели масляные светильники. Улицы сделались совсем уже малолюдны. Еще немного – и скрывать свое присутствие станет совсем невозможно. К тому же темные улицы не позволяли держаться в отдалении.

Но вот девушка замедлила ход. Остановилась. И после секундного замешательства перешла улицу и нырнула в какую-то дверь.

Леон подошел ближе.

Над дверью висела вывеска с витиеватыми коваными буквами: «Галантерея Лансье».

Название было Леону знакомо. Семейство Лансье поставляло кадетам различные мелочи, в том числе и одежду. Таково было доверие, оказанное этой семье самим императором. Шелковая рубашка, которую Леон благополучно порвал в драке в «Зеленой утке» и на скорую руку подшил там же, тоже была произведена у Лансье.

Войти?

Но Марту там явно ждали. А ждут ли Леона? Что он скажет, когда войдет? Что хочет, чтобы ему зашили рубаху? Или перешили пуговицы? На улице ночь, а этот район совсем не веселые кварталы, где каждое заведение считает своим долгом работать круглые сутки.

Где-то на дальнем конце улицы послышались тяжелые шаги и звяканье. Леон без труда определил, что это ночная стража. Семеро мужиков в кирасах и шлемах, а в руках у них алебарды. Ребята уже подустали, хотят выпить пива и закусить чем-нибудь вроде колбасы с чесноком. Им скучно. То ли из-за долгой слежки за девушкой, то ли из-за того, что ему хотелось интуитивно избежать лишних вопросов, Леон не хотел встречаться со стражей.

Он осмотрелся. На верхнем, третьем этаже дома Лансье горел свет. К дому примыкал довольно высокий каменный забор с черепицей по верху. Видимо, за оградой прятался сад, в прохладе которого старик Альберт Лансье, глава семьи, отдыхает в полуденную жару. Если подтянуться. Но как допрыгнуть?!

Шаги стражи приближались.

Леон бросился назад. Нырнул в подворотню, где прятался, наблюдая за Мартой. Там стояла старая, полуразвалившаяся бочка. Спугнув милующихся котов, Леон подхватил ветхую деревянную конструкцию и поволок к ограде. Из бочки остро воняло прелью. Стараясь не думать о том, что могло храниться в этой старой посудине, Леон перевернул ее и поставил вверх днищем около забора. Осторожно взобрался, стараясь наступать только на доски, образующие стенки бочки, а не на прогнившее дно. Теперь нужно было подпрыгнуть и ухватиться за кованую перекладину уличного фонаря.

Затаив дыхание, Леон толкнулся ногами.

Бочка выдержала! И в тот же миг юноша схватился за железо. Подтянулся, от всей души надеясь, что рабочие надежно вделали фонарь в стену, закинул ноги на стену. Черепица с глухим стуком сдвинулась с места, но удержалась. Миг, и Леон был на стене! С одной стороны слабо освещенная улица, с другой – непроглядная чернота сада.

Показалась стража.

– Эй, Людвиг. – Голос у говорившего был сиплый, старческий. Неудивительно, в стражники набирали множество ветеранов, чтобы они учили молодежь уму-разуму. – Бочки в прошлый раз не было. Чего это? Поди проверь.

– Да ну, Йонс… – отозвался ленивый молодой. – Бочка как бочка. Всего-то делов. Мусор, поди, сбрасывают. Вот и поставили.

– Чего это мусор тут бросать? Это тебе не торговые ряды. Поди проверь!

Людвиг вздохнул, подошел к бочке, потыкал ее алебардой. Огляделся. Увидел фонарь.

– А! – обрадовался молодой. Леон, распластавшийся на черепице ограды, замер. – Знаю!

– Ну…

– Это фонарщик. Я этого парня знаю, он вечно жалуется, что ему приходится лестницу таскать. Вот и решил, видать, под фонарями бочки порасставить. Чтобы, значит, легче было свечи менять.

– Не помню я, чтобы он на это жаловался. Здоровый бугай, – подозрительно ответил Йонс и подошел ближе.

– Это Алистер бугай, на нем хоть воду вози. А я про Хьерта говорю, маленький совсем. Бесноватый.

– Ах, этот… – Йонс вздохнул. – Этот может. Да уж. Бочки. Надо же.

И стража пошла дальше.

Глава 6

В саду было действительно темно. Леон очень боялся собак, но их почему-то не было. Животное, обычное для деревенской жизни, в городе как-то не пользовалось популярностью. Собственно, охранять сад было ни к чему. В городе никому и в голову не приходила мысль разводить яблоки или сажать картошку. Так что и воровать тут было нечего. Все ценности хранились дома, в сундуках, под надежными замками. Конечно, если они были. Все это охранялось слугами или сторожами.

Леон осторожно, вытянув вперед руки, двинулся туда, где должна была находиться дверь. Несколько раз он натыкался на кусты, деревья. А один раз буквально чудом удержал равновесие на краю небольшого пруда. Но вот руки наткнулись на стену. Несколько шагов в сторону. Дверь!

Леон нащупал замок, потянул и… О, чудо! Дверь бесшумно приоткрылась. В темноту сада проник тонкий лучик света.

Юноша очень осторожно заглянул. Никого. Куда-то вверх ведет лестница.

Леон не раздумывая нырнул внутрь и прикрыл за собой дверь.

Огляделся.

На стенах горят светильники. Словно в доме ждут кого-то, кто может прийти с улицы. Это показалось Леону странным. Менее всего жители столицы походили на простофиль.

Значит – ждут.

Леон, ступая бесшумно, пошел по ступеням.

Первый этаж. Дверь была заперта. Тут скорее всего принимали клиентов. Может быть, тут же был и магазинчик всяких мелочей. Шляпы под потолком, всякие пуговицы. Обычная галантерея.

Лестница спиралью уходила выше.

Второй этаж. Леон прислушался. За дверью кто-то был. Двое лениво переговаривались. Что-то о ценах на рынке. Пахло луком, едой.

Прислуга, догадался Леон. Может быть, сторожа.

Он сделал несколько шагов наверх. Осторожно выглянул из-за центральной колонны, на которую опирался штопор лестницы. Дверь на третий этаж была приоткрыта. Оттуда доносились голоса. Но разобрать что-либо было невозможно. Слова звучали глухо, будто из тумана.

Леон одолел еще пару ступенек. Теперь в дверную щель можно было разглядеть Марту. Ее светлое личико ярко выделялось на фоне черной ткани плаща. Она разговаривала с кем-то, кто сидел к Леону спиной.

Прижимаясь к стене, юноша подобрался к самой двери.

– …и сделаем иначе. Маркиз ни в коем случае не должен встретиться с представителями посольства. – Голос был мужским, вкрадчивым. – Несмотря на его сомнительную славу, он имеет большое влияние на определенные слои населения. Может быть, даже наоборот, именно благодаря своей известности его возможности довольно широки. Вы понимаете? Как по-вашему, граф?

В помещении был кто-то третий. Леон слышал его шаги.

– Не знаю. – Голос графа был низкий, грудной, с придыханием, будто ему было трудно дышать. – Я имею возможность наблюдать маркиза вблизи. И иногда мне кажется, что мы переоцениваем его фигуру. Но скажите, где же наш гость? Почему его до сих пор нет? Мне бы не хотелось обсуждать такие важные дела без него. Сударыня, вы точно поняли его инструкции?

Марта кивнула.

– Да, конечно. Они были недвусмысленны. К тому же письмо, которое я принесла.

– Да-да, – сказал сидевший к Леону спиной. – Все верно. Он должен быть с минуты на минуту.

– Тогда подождем. Сударыня, хотите вина?

– Нет, благодарю.

Леон напрягся. Он понял, что незапертая дверь в сад предназначалась кому-то, кто должен был появиться уже вот-вот. Спускаться вниз? Был риск столкнуться с этим человеком нос к носу. Что делать? Вверх? Леон осторожно, улучив момент, когда Марта смотрела в другую сторону, проскользнул мимо двери.

Лестница делала один поворот и упиралась в наглухо закрытую чердачную дверь.

Если не станут проверять, то тут можно будет отсидеться. Подслушивать чужие разговоры Леон желания не имел. Тем более совать нос туда, где он решительно ничего не понимал. Марта шла сюда не к любовнику! Этого уже было вполне достаточно.

Теперь нужно было как-то выбираться из дома. Подождать неведомого гостя и уйти тем же путем, каким пришел. Или же. Леон попробовал на прочность дверь, ведущую на чердак. Крепкий замок. Но если постараться, то можно выворотить петли. Когда есть два варианта, это уже хорошо.

Он сел на ступени. Постепенно до него стало доходить все безумие поступков, которые он совершил. Забрался в чужой дом, подслушал какие-то разговоры, преследовал женщину, устроил драку. Впрочем, драка была в этом списке наименьшим злом.

А ведь еще предстояло вернуться в казармы. И хорошо, что завтра Леон должен был заступить в караульную роту, а не сидеть на занятиях.

Но мысль о том, что он не поговорит с Мартой, была для него невыносима! Следующее увольнение может быть шут знает когда! Может быть, ее театр уедет из столицы, и они снова разойдутся в разные стороны. То, что Леон встретил ее снова, – было чудом! А чудо нельзя упускать, кто знает, когда в следующий раз тебе улыбнется удача?!

Снизу послышалась какая-то суета. Топот, сдавленные разговоры.

Леон прислушался.

По ступеням топало множество ног!

Если это и был ожидаемый гость, то далеко не один. И судя по едва слышному позвякиванию – по лестнице поднимались вооруженные люди.

Вот хлопнула дверь. Кто-то закричал!

Слуги, догадался Леон.

– Что это?! – Мужчина распахнул дверь, выглянул наружу. В его руке Леон разглядел обнаженный меч. – Кто там?!

Он с грохотом захлопнул створку. Лязгнул засов.

Пришло время позаботиться о себе!

Леон ухватился за замок, рванул, вывернул. Но железные дужки остались непоколебимы. Грохот шагов на лестнице позволял не стесняться в средствах. Леон навалился на дверь, чувствуя, как подаются петли. Внизу уже колотили рукоятками мечей. Грохот стоял невообразимый! Леон уперся ногами, ухватился пальцами за щель внизу двери. От напряжения потемнело в глазах, но жесткая опора вдруг куда-то ушла, и юноша полетел в темноту спиной вперед.

Приземление было жестким. К тому же он пребольно прищемил пальцы вывороченной дверью.

Чердак!

– Эй! Кто тут! – гаркнули с лестницы. – Уходят по верху!

Леон перекатился, схватил с пола что-то большое, оплетенное лозой, вроде бутылки масла. Швырнул в фигуру, которая четко вырисовывалась на фоне освещенного проема. Та исчезла.

– Тут кто-то есть! Ко мне!

Времени оставалось совсем мало. Леон рванулся к слуховому окну, выбил его и выбрался на крышу. Оскальзываясь на поросшей мхом черепице, он взобрался на конек. Встал на него и, сохраняя равновесие, пробежал до печной трубы.

Отсюда было хорошо видно, как кто-то высунулся из слухового окна. Огляделся. Мелькнули рога небольшого арбалета.

– Ушел!

Снизу доносились глухие удары. Кто-то ломал дверь на третий этаж.

Леон осторожно спустился к краю крыши. Посмотрел вниз.

Около парадной двери остановился черный экипаж. Дежурили двое. При известном умении можно было бы… Но как спуститься?

Леон перебрался через конек на другую сторону и увидел, что расстояние до другого дома совсем не большое. Можно перепрыгнуть, спуститься вниз по водостоку… А там бежать! Улица пустынна…

Леон мысленно выругался.

Рано или поздно те, кто ворвался, вышибут дверь. И что будет с теми, кто внутри? С Мартой?..

Леон снова вернулся к окну, прислушался и скользнул внутрь.

И в тот же миг на него навалился кто-то тяжелый.

Леон изловчился, ударил пяткой противнику под колено, тот охнул, и вместе они упали в какие-то коробки, зазвенело стекло.

Леону удалось освободить руки, и он ударил сразу, жестко, в шею.

Противник захрипел, обмяк. Леон вырвался, быстро обыскал тело. Выдернул меч. Рядом обнаружился и заряженный арбалет. Как хорошо, что его хотели взять живым. А могли бы пришпилить выстрелом из темноты.

Леон ринулся вниз и понял, почему его так легко оставили в покое.

Там, около двери на третий этаж, уже кипел бой!

Двое мужчин с клинками в руках отражали атаку тех, кто ворвался в дом. Их было много, но узость лестницы не позволяла им воспользоваться численным преимуществом.

Рубились лихо. Удары не экономя.

Леон оказался для атакующих большой неожиданностью. Он выстрелил из арбалета, не целясь, и с криком кинулся вперед.

Один из нападавших рухнул с раскроенной головой. Второй успел отразить удар, но попал под меч мужчины, которого Леон определил как хозяина дома.

– Кто вы такой?! – рявкнул тот, ловко парируя удары. – Откуда вы взялись?!

– Прохожий! – в ответ крикнул Леон, втыкая лезвие в бок зазевавшемуся бандиту.

Под их совместным натиском атакующие, которые не смогли перестроиться, дрогнули, попятились и, словно повинуясь какому-то неслышному сигналу, развернулись и побежали вниз!

Леон и двое мужчин кинулись за ними, сшибая с лестницы зазевавшихся, крича и размахивая мечами. На втором этаже в луже крови лежали убитые слуги.

Нападавшие ушли через ворота. Когда Леон и хозяева дома с оставшимися в живых слугами выбежали в сад, незнакомцев уже и след простыл.

Карета растворилась в ночи. Улица была пуста.

Глава 7

– Проклятие… – Мужчина, тот второй, что был вместе с хозяином дома, кинул меч в ножны.

Леон поморщился. С оружия следовало бы стереть кровь. Впрочем, судя по одежде, вряд ли этот человек сам полирует свой клинок.

Слуги высыпали на улицу с факелами. Где-то в доме рыдала женщина.

Выше по улице донеслось бряцанье оружия.

Стража торопилась на шум.

– Когда они нужны, их нет! – воскликнул хозяин дома. Он махнул рукой слугам. И повернулся к Леону. – Так все же кто вы такой, гражданин? Не могу сказать, что ваше появление было лишним, но все же я предпочитаю знать, кто и зачем разгуливает по моему дому. Да еще с оружием.

– Это не мой меч, – ответил Леон, однако оружия не убрал. Впрочем, было некуда.

– Но пользоваться-то вы им умеете, – буркнул второй мужчина.

– Судя по всему, вы кадет? – Хозяин дома пригляделся к одежде Леона. – Этот покрой я ни с чем не спутаю.

Леон понял, что далее тянуть нельзя, и представился.

Хозяин дома кивнул. И протянул юноше руку.

– Альберт Лансье. Вы, несомненно, обо мне слышали. А это… – Он повернулся к другому мужчине. – Граф Орви…

Граф коротко кивнул. Потом указал в сторону сада.

– Я полагаю, нам нет нужды объясняться со стражей.

– Вы правы. – Лансье взял Леона под руку и повел к воротам. – Тем более что молодой человек все еще не поведал нам о цели своего пребывания в моем доме.

Он закрыл тяжелую створку.

– Итак, гражданин, прошу вас объясниться. Ваше кадетство, безусловно, говорит в вашу же пользу, однако согласитесь, обстоятельства вашего появления более чем странны.

Граф тяжело вздохнул.

– Наш уважаемый хозяин, безусловно, человек сведущий в дипломатии и политесе, но все же я бы сформулировал более прямолинейно. Юноша, что вы делали в доме?! – Он говорил с нажимом.

В какой-то момент Леон порадовался тому, что не выкинул оружие.

– Меня волнует судьба девушки, которая вошла в этот дом. Более ничто. Именно ее я искал. Клянусь вам.

– Девушки?

– Да. Я шел за ней от самой площади.

– Проклятие! – Граф всплеснул руками. – Роман! Только этого нам не хватает.

– И что же, судьба девушки вам так не безразлична, что вы полезли за ней в чужой дом? Вы ведь знаете, что это преступление? – Лансье смотрел на Леона прищурившись. В темноте казалось, что он улыбается.

– Знаю. Я не боюсь ответственности. Поэтому я тут. Я мог бы сбежать еще раньше. К тому же дверь была открыта.

– Да, но не для вас! – Граф метался из стороны в сторону. – Проклятие! Какая дикая, невозможная самонадеянность!

– Прошу вас, Орви, не нужно так драматизировать. Ничего фатального еще не произошло. Я склонен верить этому юноше. К тому же разглашение всего этого, – Лансье кивнул куда-то вверх, – не в его интересах. Ведь так?

Последний вопрос адресовался Леону. Тот склонил голову и повторил:

– Меня интересует судьба девушки.

– Нет никакой девушки, – резко ответил граф. – Нет никакой девушки, гражданин!

– Граф, граф… – Лансье положил руку на плечо Орви. – Прошу вас.

Тот вскинул руки вверх, отдавая инициативу хозяину дома.

– Но все-таки мой друг прав, юноша. – Лансье заглянул Леону в глаза. – Нет никакой девушки. Поверьте мне. Она исчезла из этого дома раньше, чем вы спустились и вступили в драку. Даю вам свое слово. Слово дворянина. Я надеюсь, вам этого достаточно?

Это была ловушка. Слово дворянина стоило дорого. Леон знал, что под это слово ростовщики-южане давали деньги. Усомниться в нем означало нанести смертельное оскорбление. Но с другой стороны, этими словами не разбрасывались.

– Мне этого достаточно, – кивнул юноша.

– Вот и замечательно. – Лансье улыбнулся. – А сейчас я попрошу вас уйти. Потому что мне потребуется уладить кое-какие дела с городской стражей. Если мне не изменяет слух, их уже впустили в дом. И теперь они ждут только меня.

– Я понимаю. – Леон двинулся к воротам.

– Ну что вы?! – Лансье ухватил его за локоть. – Не туда! Ни в коем случае не возвращайтесь той же дорогой, что пришли, молодой человек. Запомните это полезное правило. Граф любезно проводит вас.

– Да, конечно. – Орви кивнул и махнул рукой. – Идемте.

Леон сделал пару шагов, обернулся, чтобы поблагодарить хозяина, но того уже не было. Он ушел бесшумно, будто растворился.

У сада оказалась еще одна, потайная калитка, настолько хитрая, что о ее существовании Леон ни за что бы не догадался. Прошел мимо и не заметил.

– Вам сюда, гражданин. – Граф открыл дверку. – И прошу вас. Забудьте о нашей встрече.

Леон наклонился, вышел через низкий проем. Позади скрипнули петли. Леон обернулся, но… дверь растворилась. За спиной была только стена и ничего необычного. Леон даже пальцами провел по каменной кладке. Ни единого шва… Только показалось на какой-то миг, что поплыла серая каменная поверхность, как туман. Колдовство! Вот оно что.

Леон огляделся. Едва освещенная улица, неизвестная ему, была тиха. На небе холодно светили звезды, узкий рог месяца опускался куда-то за крыши, указывая на исход ночи. Вернуться в казармы нужно было к утру.

В душе после бури чувств – ревности, азарта, страха, предвкушения и адреналина схватки – царила горечь разочарования. Неожиданная встреча с тем светлым чувством из детства обернулась тайной, загадками. Его любовь была вовлечена в какие-то странные интриги, сути которых Леон понять был не в силах и поэтому чувствовал себя обманутым. Ему казалось, что Марта должна остаться той самой чистой девочкой. Той, чьим рыцарем он является. Единственным существом, оставшимся от детства. Дома.

Он брел по ночной улице. Усталый и опустошенный.

Рубашка в нескольких местах была разорвана. Кое-где даже запачкана кровью.

Против воли мысли Леона возвращались к услышанному разговору.

О ком они говорили? О каком маркизе? Посольство, маркиз.

Чего ради ему рассуждать об этом? Чего ради думать?

Но ведь Марта так или иначе играет в этом какую-то роль. И если ей угрожает опасность…

Леон остановился. Снова огляделся. Увидел знакомую вывеску и понял, в какой части города находится. Затем глянул на небо. До возвращения в казарму оставалось полтора часа. Мало, очень мало, но ему хватит!

Юноша побежал по ночным улицам вниз, туда, к веселым кварталам.

Он двигался легко, быстро! Ему казалось, что за спиной выросли крылья, такими длинными были его шаги. Мимо мелькали фонари, факелы, вот уже послышался гул толпы, не проходящий звук в веселых кварталах.

На площади было пусто.

Не стояли телеги и даже сцена куда-то делась, разобранная на части.

– Где они? – Леон схватил за локоть какого-то подвыпившего мужичка. – Где они, гражданин?

– Кто? – удивился тот.

– Театр! Тут были…

– А-а… – Мужичок расплылся в улыбке. – Так ведь укатили. А я тебя помню, ты охранников уделал под орех! Эх, как ты их лихо!

И он засмеялся. Это был явно приезжий, откуда-то из провинции. Какой-нибудь торговец, что сотнями стекаются в столицу, чтобы сбыть многочисленным тавернам свои продукты и погулять перед обратной дорогой.

– Эти петухи разодетые тебя потом искали, злые были. Хочешь, выпивкой угощу…

– Нет. – Леон в растерянности смотрел вокруг. – Спасибо, гражданин.

Глава 8

Самая большая тягота караульной службы заключается в необходимости несколько часов кряду стоять на посту. Без какой-либо возможности пройтись, привалиться к стене или просто отложить в сторону опостылевшее копье. Новички, попавшие в караул, страдают больше всех. Часто пренебрегая мелкими деталями устава, они обрекают себя на страдания. В летнее время караульному разрешается носить облегченный вариант доспеха. Это мелочь, но если ею не воспользоваться… Жара выматывает почище дальнего похода. К тому же устав разрешает не надевать поддоспешную экипировку. Но и тут кроется хитрость. Без хорошего набивного камзола ремешки, которыми крепится броня, начинают жутко натирать уже через полчаса. Что вместе с полуденным солнцем может уложить новичка в лазарет. Для того чтобы этого избежать, кадет должен сшить специальные подушечки и своевременно подложить их под ремни. Все это прописано в уставе. Прописано кровью.

Сегодня в карауле Леон стоял с новичком.

После бессонной ночи, драки, пьянки, погони за Мартой, еще одной драки сильно болела голова. Хотелось пить и спать. Стоять было невозможно, колени мелко и противно подрагивали. Хотелось упасть где-нибудь в караулке на прохладный матрас, выпить холодного кисловатого кваса и поспать часок другой.

В общем – обычное состояние и желания часового. Ничего оригинального.

А вот новичок страдал по-настоящему.

Мальчишка, совсем еще молодой. Худой, кираса висит поверх мешковатого гамбезона, кое-как затянутого ремешками на груди. Под шлемом. Леон пригляделся, ну точно, так и есть. Болван натянул плотную льняную шапочку. До полудня еще часа два. Парень сварится внутри этого кокона, как яйцо в своей кожуре.

К тому же искусством спать с открытыми глазами, не теряя бравого вида, парень еще не овладел. На это уходят годы караульной службы. Копье кажется ему сейчас невообразимо тяжелым, щит оттягивает руку, мышцы ноют, не за горами судороги.

Каждому кадету преподаватели дают те знания, которые помогут ему выжить во время долгих годов обучения. Свод мудрости выдается каждому новобранцу в первый же день. Эту книгу штудируют на специальных уроках, ее заставляют учить наизусть. Без сдачи экзамена по этому простому, на первый взгляд, предмету кадет не будет допущен даже на кухню, даже до того, чтобы выносить навоз из конюшен! Это основа всей службы, основа мира, который составляет немалая армия паладинов.

Имя этим скрижалям – Устав.

Но мало просто знать слова. Важно уметь применить их на практике и сделать выводы. Правильные выводы.

Новички обычно этого не умеют.

В уставе сказано: умейте обращать врагов в друзей своих и вместо того, чтобы слабеть в борьбе против них, станьте сильнее вместе с ними.

Как положено, новобранцы воспринимают эту фразу как нечто высокопарное, как некую моральную максиму, постигнуть которую могут только старцы и просветленные мудрецы. Но нет, в этой фразе кроется сугубо практический смысл, как и во всем, что написано в уставе. Особенно в той его части, что посвящена караульной службе.

Сейчас для новичка, который маялся в десяти шагах от Леона, копье и щит были его злейшими врагами. В то время как для Леона это были лучшие друзья. Копье, если все сделать правильно, принимало добрую часть веса доспеха. При должном умении на него можно было опереться, позволить спине отдохнуть, не теряя при этом боевого вида. Щит, если верным образом перевязать ремешки, что притягивали большую «каплю» к руке, не тянул сухожилия, а наоборот, позволял незаметно расслабить предплечье.

Сейчас Леон, удобно навалившись краем кирасы на ясеневое древко копья, хорошо понимал слова их сержанта, который с первых дней вбивал в кадетские головы одну простую истину: «Ты хочешь жить, сынок?! Учи устав!»

Чего ради выряжаться как перед битвой, если в уставе сказано, что основной задачей караула является раннее предупреждение опасности, организация процедуры входа-выхода согласно уставу и несение представительских функций. То есть постовой должен смотреть в оба, никого не выпускать и никого не впускать без соответствующего приказа дежурного и при этом должен выглядеть браво, сообразно своему высокому званию и должности. Все! Никаких «боевых столкновений», никаких подвигов.

Но новичкам и дуракам, как известно, устав не писан. Потому и парится сейчас мальчишка в едва ли не полной экипировке, мучается от тяжести копья. В то время как его старший товарищ от этих мук освобожден, и все неудобства, которые он испытывает, вызваны чрезмерно рьяным давешним проведением досуга.

Леон чуть прикрыл глаза. Поднимающееся солнце слепило.

Юноша прокручивал и так и эдак события прошлой ночи. Уличный театр. Хороший, но один из многих, что колесят из города в город, дают представления, часто успешные, но все же одинаковые. Все те же силачи, все те же факиры, все те же танцовщицы. И Марта, по сути, если вдуматься, всего лишь одна из них. Тех, кто танцует на площади, собирая медяки и аплодисменты. То, что для Леона она – одна-единственная, ничего не означает. Другие вряд ли отличат ее от сотен подобных якобы эльфийских принцесс. Ее и этот театр забудут сразу после того, как он покинет городские ворота. Так при чем же тут Лансье, при чем тут граф Орви, эти не самые последние люди в столице? Что за интриги? Что за маркиз и какое-то посольство? В Фервале множество посольств. Разные народы, что живут вокруг Империи, рано или поздно заключали с ней договора, союзы. Присылали посольства. Почему нельзя допустить, чтобы какой-то маркиз встречался с послом?.. Чьим? Кто он такой? И главное, при чем тут Марта? Танцовщица.

Да и полно, Марта ли это была? Что видел Леон? Девичью фигурку, укутанную в плащ. Лицо, скрытое глубоким капюшоном. И все!

Нет. Он разглядел Марту в доме у Лансье… Леон был уверен в том, что видел именно ее! И это не вносило ясности. Ни грамма.

Юноша вздохнул и покосился на новобранца. Тот стоял по-прежнему ровно, но по лицу градом лился пот.

Упал бы уже, что ли. Экий стойкий попался…

Еще, чего доброго, до обморока достоит. В лазарет сляжет.

Леон вздохнул.

Устав запрещал часовому оставлять пост, пока он способен выполнять положения караульного распорядка.

Новичок был способен. Но шел на износ.

По дороге, ведущей к замку паладинов, показался небольшой отряд.

Леон пригляделся. Кадеты. Сопровождают кого-то из администрации школы. Такое случалось. Наставники выходили в город, подряжая на сопровождение группу кадетов. Чаще всего они требовались для представительских функций. Чтобы подчеркнуть вес и положение наставника в деловых или политических переговорах.

Когда отряд приблизился, Леон разглядел, что впереди шел дежурный офицер, преподаватель механики, по прозвищу Прихлоп. Мужик суровый, даже злой.

Подойдя к воротам, он придирчиво осмотрел стражу.

Леон стоял не двигаясь, глядя строго перед собой.

– Старший! – рыкнул Прихлоп.

– Я, господин дежурный офицер! – Леон корпусом повернулся к нему.

– Почему младший караульный в таком виде?!

– Ввиду жары, господин дежурный офицер! – Леон понял, что Прихлоп не в духе.

– Обезьяны! Разрешаю привести себя в порядок. И обоим наряд по кухне!

Он презрительно фыркнул и ушел в ворота.

Подождав, пока он уйдет, Леон повернулся к новобранцу.

– Ну что?

– Что? – Глаза у новичка были вытаращены.

– Дуй в караулку. Сними гамбезон, подшлемник и вылей на себя ведро воды.

– Но ведь…

– Бегом! Устав разрешает…

Глава 9

Они несли караульную службу до обеда. После чего были направлены на башни. То же самое, но режим гораздо более мягкий. Не нужно стоять, как столб, можно ходить, разговаривать.

Рядом с Леоном снова оказался тот же новенький.

– Тебя как звать? – Леон удобно облокотился на край стены.

– Артур, – прогудел новобранец. – Артур Рунца.

– А барон Рунца – это твой…

– Отец. – Новенький потупился.

– Ага.

Леон слышал много про папашу этого паренька. Барон был одним из тех, кто свой титул заслужил. В далекие годы, когда на Империю еще совершали набеги варварские племена, а с народом Алкмара не был заключен союз, да и вообще в Алкмаре жили люди. Так вот, в те годы барон, тогда еще просто предводитель одной из шаек, вместе со своими людьми сбросил в море алкмарский десант. И удерживал разлом Гаиль до подхода имперских войск.Говорят, что по трупам тех, кого барон Рунца сбросил в море, можно было перейти пролив вброд.

– А я Леон. Просто Леон. Из деревни Выселки.

– Это на границе… – Артур поднял голову.

– А ты, оказывается, в географии силен.

– Нет, просто слышал, что ее вырезали… – Артур оживился, но потом глянул в лицо Леону и побледнел.

– Да. Вырезали, – ответил Леон глухо. – А я вот уцелел.

– Извини, я… – Артур стушевался. – Я проявил бестактность. Это недопустимо с моей стороны.

– Ничего. – Леон отставил копье в сторону. – Я все равно ни на секунду не забываю об этом.

– Понимаю.

«Вряд ли», – подумал Леон, но вслух не сказал, а вместо этого спросил:

– Как ты попал в школу?

– Отец. – Артур снова потупился. – Отец сказал, что я расту как баба. И поэтому меня надо либо на флот, но там торговля. Либо в армию.

– А почему именно паладины?

– Отец сказал, что простым солдатом – это слишком просто и не эффективно. К экзаменам он меня готовил сам… – Последнюю фразу Артур сказал не без гордости.

Про любовь к эффективности барона Леон тоже слышал. Поговаривали, что старик вовсю интересуется военным делом, обожает механизмы, имеет дома коллекцию оружия со всех сторон света и даже сконструировал несколько хитроумных клинков, которые по какой-то причине не были приняты во внимание имперской комиссией.

– Ты в следующий раз, когда станет невмоготу, не терпи, – сказал Леон. – А то удар хватит – и готов.

– Ты про ворота?

– Ну да!

– Но ведь покидать пост нельзя…

– Устав разрешает одному из часовых покинуть пост на краткое время, потребное для приведения себя в надлежащий вид, – процитировал Леон, а потом добавил: – В мирное время, разумеется.

– Так я и был в надлежащем виде…

– Ничего ты не был! – Леон добродушно усмехнулся. Ему начинал нравиться этот парнишка. – В следующий раз сваришься совсем. Я тебя потом научу, как лучше сделать.

Он посмотрел вниз.

Вокруг замка никого не наблюдалось.

– Артур… Нам с тобой сегодня в ночь еще на кухню. А я и так не спал, боюсь, оконфужусь… Такой еды наготовим. Я привалюсь тут и подремлю. А ты уж смотри в оба! Договорились?

– Да, конечно. – Артур подошел к внешней стороне и посмотрел вниз.

Леон вздохнул.

– Ты лучше смотри на дорогу и на лестницу, что к нам ведет. Главное в нашем случае не проспать начальство. А потом ты отдохнешь.

– Мне не надо!

– Ну да, конечно… – проворчал Леон, расслабляя ремешок шлема и надвигая его на глаза. Привалившись спиной к опоре башни, можно было хорошо выспаться.

За годы, проведенные в школе, Леон понял, что есть в мире одна милость, которая дана Всевышним. Это сон! И пренебрегать этой милостью – преступление.

Через некоторое время мир вокруг поплыл. Звуки сделались тише и будто бы гулче. Леон провалился в сон, как под воду.

Ему казалось, что он снова маленький.

Лежит у матери на коленях. Она говорит с ним, но лица не видно. Все будто бы расплывается, теряется, как в тумане.

Мать говорит. Но что?

Леон знал, что когда-то так и было. Что это не просто сон, а воспоминание, уже неоднократно всплывавшее в памяти. Но разобрать слова не мог. И это было обидно до слез.

Потом сон изменился. Теперь он видел траву, луг. Ветер колышет это зеленое море. Леон, снова маленький, в длинной льняной рубахе, бежит, путается в стеблях. А там, далеко, родители. Они кричат ему что-то, машут руками. Зовут? Пытаются что-то сказать? До них совсем близко, кажется, вот еще пару шагов… Но трава опутывает ноги. Леон падает. Катится вниз, вниз по склону холма, в который превращается поле. И падает в реку!

Река подхватывает его, несет. Несет.

Он опускается все ниже. Становится темно. Прохладные струи воды прокатываются по спине. Играют с волосами, будто с водорослями. И чьи-то руки, нежные, как касания ветра, трогают его тело. Гладят. Обхватывают.

Леон оборачивается и видит Герду!

С длинными, развевающимися в воде волосами, она обнимает его, целует.

– Ты жива?! Герда?! – шепчет Леон.

Но она качает головой и смотрит на него, будто сердится.

– Нет, глупый. Я умерла. – Ее губы едва шевелятся, но Леон слышит каждое слово. – Мы все умерли! Я утонула. Теперь я русалка.

Она поцеловала его в губы, и Леон почувствовал ее холодный язычок. Она прижалась всем телом! Обхватила. И Леона охватило такое блаженство, такая нега, которой он не испытывал никогда! Ему остро захотелось остаться тут навсегда, в этой таинственной полутьме, в прохладе. Сделаться частью реки. Вернуться наконец к тем, кто его любил!

Умереть.

Он открыл глаза и вдруг отчетливо увидел, как через толщу воды на него смотрит, смотрит не мигая, пристально и злобно, искаженное лицо! Смутно знакомое и от этого еще более жуткое.

Человек, хотя Леон не был уверен в том, человек ли это, протянул к нему руку прямо сквозь воду! Но нет! Это была не рука, а длинная лапища с острыми, как кинжалы, когтями!

Герда влечет его вниз, в глубину. Но монстр тянет руку. Она удлиняется, начинает извиваться, будто змея.

– Не уйдешь… Не уйдешь…

И вот уже темнеет в глазах!

Что-то большое и упругое толкает Леона в грудь. Он падает. Это уже не река! Это лес! Он падает с дерева, ломает ветви, сучки больно впиваются ему в тело. Сухая хвоя принимает его. Сверху на лицо сыплется сор, древесная кора.

Леон узнает этот лес! Тут прятался он, когда за ним шла страшная гадина, что уничтожила деревню. Но теперь вместо нее уже деревья тянут к нему свои лапы! Будто живые, машут они ветвями!

Леон прикрывается щитом! И рубит! Рубит! До тех пор пока не слышит крик. Он отводит щит в сторону и видит перед собой ребенка. Мальчика. Ему лет десять?

Стремясь закрыть мальчишку, Леон присаживается на одно колено, заслоняя ребенка щитом от хищного леса. Но мальчик вцепляется ему в шею острыми, как бритвы, зубами!

– Не уйдешь!!!

Леон вздрогнул. И проснулся.

– Ты кричал, что-то приснилось? – Артур глядел тревожно. – Ты поспи еще. Время есть.

– Нет уж. Спасибо. – Леон почувствовал, что во рту пересохло. – Дай лучше попить.

Глава 10

Эта ночь выдалась беспокойной.

Обычное дежурство по кухне – это тоже не сахар. Работа среди огромных котлов, раскаленных плит, булькающего кипятка и мешков с припасами не затихает ни на миг. Кадет или паладин, наставник или преподаватель, все должны быть накормлены. Тут бесконечно моют, носят, мешают, пробуют. Работы полно. Говорили, что круче только в кухне императорского дворца и в секретных пещерах гномов, где постоянно гудит пламя и сталь течет, как вода.

В походе паладины сами готовят себе еду. Для этого каждый из них проходит специальное обучение. Учится распознавать нужные травы, охотиться, готовить быстро и сытно. Однако в замке для этого есть повара. Их много. И еще больше поварят. Но все равно в наряд на кухню регулярно отряжаются кадеты. Помогать.

В глубоких подвалах, уходящих далеко вниз, в самую сердцевину скалы, на которой располагался замок, хранилась еда, которая бы позволила удерживать многолетнюю осаду. Там же, в холодных пещерах, которые уводили неизвестно куда, протекала большая подземная река, от которой замок брал воду. Хитроумный водопровод был когда-то очень давно придуман гномьими инженерами и вполне исправно работал до сих пор.

Подземные лабиринты являлись частью обороны столицы. Предполагалось, что в случае действительно серьезной опасности войска и мирные жители должны были укрыться в многочисленных пещерах и продолжать сопротивление.

На деле же очень немногие имели понятие о том, куда ведут эти коридоры и где можно оказаться, если идти по ним достаточно долго. Среди простого люда ходили слухи о том, что эти туннели напичканы разными ловушками, как магическими, так и обычными. Чтобы никто не мог безнаказанно уйти под землю или, что еще более важно, подняться из глубин. Ведь где-то там, в самом центре земли, заключен демон Бетрезен, предавший Всевышнего.

Работа по кухне для кадетов начиналась как раз в этих подвалах.

– Итак, кадеты, прошу! – Толстый кладовщик, имени которого уже и не помнил никто, а звали просто – Сундук, подбоченился. На его необъятном брюхе болтались связки больших, с крупными ребристыми ушками, ключей.

Сундук обращался к группе кадетов, присланных за различные провинности, на внеочередной наряд по кухне. Таких набралось человек пятнадцать-двадцать.

– У нас в кладовой произошла одна неприятность. И вам надо ликвидировать ее последствия. Все просто.

Он распахнул перед кадетами высокую квадратную дверь, взял со стены факел и двинулся внутрь.

– Прошу, прошу, – донеслось изнутри.

Леон с другими юношами пробрался внутрь.

Сундук зажигал факелы. В их неровном свете было видно, какой разгром царил в кладовой. Мешки с крупами, луком, какими-то сушеными плодами были свалены в кучу. Некоторые порвались, просыпав содержимое на пол.

Полки, расположенные вдоль стен, пахли свежей доской и смолой.

– Что тут произошло? Землетрясение?

– Это как раз не ваше дело, господа кадеты! – Сундук уходил все дальше по длинному коридору, в котором располагалась кладовая, заканчивающаяся свежей каменной кладкой через добрую сотню шагов.

Теперь, когда горели все факелы, помещение уже не казалось бесконечным, оно казалось просто огромным.

– Так. – Пузатый Сундук с трудом протиснулся к дверям, переступая через бесконечные мешки. – Задача очень простая и доступная каждому. Все мешки расставить по своим местам. Лук к луку, крупу. Чтобы вы не запутались, господа кадеты, вам будет помогать этот молодой человек!

Сундук показал на худенького поваренка.

– Он точно знает, куда какие мешки класть, однако сам не поднимет и одного. Все понятно? Вопросы есть, господа кадеты? Вот и хорошо. – Сундук хлопнул дверью.

Все молча уставились на поваренка.

– Ну… В общем… – Он прокашлялся. – Порванные мешки надо вынести наружу и перебрать. А остальные разложить по местам.

Он боязливо посмотрел на кадетов.

– Д-давайте начнем.

Таскать мешки было не сложно. Леону такая работа даже нравилась. Все просто, никаких тебе «Почему так толсто режешь сало?!» или «В ведре густо, в брюхе пусто». Таскай и все.

Хлипкий поваренок оказался парнишкой деловым и шустрым. Он шнырял между рослыми кадетами, ловко указывая, куда нужно положить тот или иной мешок, сверток или коробку.

Разнося тяжелые свертки, Леон подобрался к концу кладовой. Вплотную к каменной кладке. Там он обратил внимание, что стены, на которых устроены полки, иссечены чем-то. Будто кто-то рубил их топором или секирой. А может, когтями?

Что же тут было?

Что могло произойти под замком паладинов, в самом центре столицы? Чертовщина…

Подошедший Артур тяжело бухнул на пол мешок. Отдышался.

– Что тут?

Леон, ни слова не говоря, кивнул на стену и на борозды, уходившие куда-то за недавно положенную стену.

– Ух ты!

– А ты думал, почему тут полки новые и все вот так валяется? Странно, что вообще что-то целое осталось.

– Как ты думаешь, что тут было? – Артур осматривался вокруг, словно впервые увидел эту комнату.

Леон пожал плечами.

– Мыши?..

С бардаком, царившим в кладовой, кадеты справились за два часа.

После этого их разобрали по своим надобностям повара.

Леон и Артур были откомандированы на чистку лука в массовых масштабах.

Для человека, выросшего в деревне, это было сродни приятному отпуску, сын же барона заливался слезами, беспрестанно утирая покрасневшее лицо рукавом.

Леон улыбался.

– Я и не знал, что учеба будет стоить мне стольких слез, – стараясь дышать в сторону, промычал Артур.

– Это еще не самое страшное, – ответил Леон. – Вот когда мы будем его резать, вот тогда будет действительно грустно. Не грех и всплакнуть.

– О. Даже так.

Леон засмеялся.

– Лучше не думай об этом. Просто делай свое дело, и все.

– Хорошо. – Артур, вероятно, стараясь переключить собственное внимание на что-то другое, спросил: – А тебе было трудно вначале?

– Конечно. – Леон пожал плечами. – Вначале всем трудно. Когда я пришел в школу, я ничего не умел. Мои сверстники были для меня недостижимой величиной. Приходилось стараться в два раза больше, чтобы хоть как-то нагнать их. Я упросил своего наставника, и он помог мне получить дополнительные уроки фехтования, обращения с копьем и верховой езды. Лакруа сказал, что это будет мне дорого стоить. Не знаю, что он имел в виду, пока никто не явился за долгом. Учитель фехтования вместо меча брал в руки прут. И лупил меня им, если я открывался или был недостаточно проворен. Он сказал, что этот метод очень древний и для такой неотесанной деревенщины, как я, самый подходящий. Сейчас так уже не учат. Но хуже всего было с магией. Для меня по сей день это самая трудная наука.

– Твой наставник Тибальт Лакруа? – перебил Артур.

– Он. Его отряд подобрал меня там… – Леон почувствовал, как кольнуло что-то в груди, и перевел разговор. – Помню, когда у нас был первый бросок. Марш на Триэль. Сейчас это обычное дело… Но меня пришлось нести.

Леон засмеялся, вспомнив, как жалко он выглядел в мокром, пропотевшем гамбезоне, с криво сидящим шлемом и стертыми в кровь ногами.

– Паладины не могут оставить своего соратника, если он жив. И предпочитают не бросать, даже если он умер. Так что сержант признал меня раненным. Как же мне было стыдно, когда трое ребят из моей роты тащили меня, выбиваясь из сил… Но я не мог сделать ни шага!

– А что с тобой случилось?

– Удар. Почти то же самое, что было бы с тобой сегодня, если бы не пришел Прихлоп. Он сразу все понял. Умный. Так вот тогда мне было стыдно. Но потом, через полгода, когда уже я, в свою очередь, волок кого-то из новоприбывших на горбу во время марша через горы Сайкелана, я понял, что прежний мой стыд – это просто иллюзия. Каждого могут ранить, каждый может подвернуть ногу.

– Так уж и каждый.

– Каждый, – повторил Леон убежденно. – Этого нельзя стыдиться. Хотя, конечно, шансы у новичка всегда выше. Он еще не обучен. Но даже кадет, прошедший обучение, может совершить оплошность. В этом нет позора. Он в другом. И я это понял, когда волок того парня, сломавшего голень там, где прошли сотни человек, буквально на ровном месте. Позор для паладина – это бросить товарища. Подвести своих. Подвести Империю. Вот что важно! А сломать ногу может всякий.

Артур молча слушал.

– Знаешь, что было для меня самым трудным? – Леон усмехнулся.

– Что?

– Понять, что я теперь не один. Что я не сирота. Я слышал это много раз. От нашего капеллана, который рассказывал про то, что император – это наш отец, и что мы сыны своей страны, все, как одна большая семья. Но не верил. Это казалось мне глупостью. Но потом, это произошло не вдруг, нет, постепенно, я вдруг начал замечать за собой, что меняюсь. Я понял, что живу этим. – Леон обвел взглядом комнату, где они сидели, имея в виду весь замок, а может быть, и всю Империю. – Паладин не служит. Паладин так живет. Я думаю, твой отец это понимает. Поэтому ты тут, а не шляешься по улицам с алебардой на плече. Так что получается, что у тебя теперь очень большая семья.

И он почему-то снова вспомнил того паладина, что изменил его жизнь раз и навсегда.

«Прости! Прости меня, мальчик!!!»

– Когда-то я все это так ненавидел, – сказал Леон, но Артур его не понял.

Глава 11

К утру Леон начал неудержимо клевать носом.

Однако возможности прикорнуть где-нибудь в углу не представлялось.

Артур как мог старался взять на себя часть работы Леона, однако тот все равно несколько раз ронял котлы, слава Всевышнему, пустые, спотыкался и даже рассыпал миски по полу, чем вызвал крайнее недовольство старшего повара.

– Что, каши мало ел?! – осведомился тот, подойдя к двум кадетам. Двигался он тяжело, опираясь на палку, что заменяла ему ногу.

– Виноват. – Леон вытянулся.

– Не на плацу. – Повар ткнул его половником в живот. – Не спал?

– Не спал, – опустил голову Леон. – Из увольнения – в караул, из караула – сюда.

– По девкам, поди, бегал. – О старшем поваре говорили, что когда-то он жил далеко на Севере. Среди варваров. Бороздил моря, грабил торговые караваны и имел прозвище не то Кровавые Штаны, не то Квадратные Штаны, не упомнишь. Моряки часто лепили человеку самые невозможные клички, руководствуясь какими-то своими, удивительными морскими законами, так что все было возможно. Каким образом морской пират оказался на суше, да еще на паладинской кухне, никто не знал. Так же как и его настоящего имени. Звался повар просто – Сырник.

Леон уклончиво кивнул. В общем-то можно было сказать, что за девками он тоже бегал. Причем буквально.

– Понимаю. – Сырник засмеялся. Его деревяшка визгливо скрипнула по каменному полу. – В общем, так, сынок. Вот там мешки с мукой. Пойди и пересчитай их. Ясно?

Повар ткнул половником в сторону кладовки.

– Пересчитывай точно, не торопись. Через два часа доложишь.

Он развернулся и заковылял прочь.

– Чего их считать-то? – спросил Артур.

– Не. – Леон улыбнулся. – Это дело важное. Ответственное. Сырник он – наш человек… Без меня справишься?

Артур кивнул.

– Я пошел.

Забравшись в кладовую, он прикрыл дверь, оставив только узенькую щель, в которую проникал свет и приглушенные звуки из кухни, залез на вереницу огромных белых мешков и с чистым сердцем уснул. Двух часов ему вполне хватит, чтобы восстановить силы. А там.

Леон уснул сразу. Будто бы ухнул в темноту, как в колодец. Он тонул в этой темени, ощущая, как где-то совсем рядом, буквально касаясь его руками, плавает еще кто-то. Кто-то неизвестный. И неясно даже, враг это или друг. Или другой такой же усталый, равнодушный ко всему. На какой-то миг Леону показалось, что он стал ближе, буквально еще чуть-чуть – и получится его разглядеть.

Но нет. Невидимые течения темноты подхватили их и разнесли в разные стороны. Может быть, навсегда.

Проснулся Леон неожиданно и сразу. Будто и не спал, а только закрыл глаза. Из-за двери доносились голоса, звон посуды. Обычные кухонные звуки. Леон попытался сообразить, что же его разбудило. Резкий звук? Нет. Пришло время? Тоже вряд ли, если бы пришло время сменяться, за ним пришел бы Артур… Что не так?

Леон неожиданно понял. Вместе с ним в кладовой кто-то есть!

И это не поваренок, посланный за припасами. Этот бы вел себя шумно, принес бы с собой лампу. В кладовой же было темно и тихо. Даже полоска света, что проникала через неплотно закрытую дверь, была такой же узенькой.

Но рядом кто-то был!

Некстати припомнились следы на камне в подземелье.

Леон осторожно повернул голову.

Никого не видно.

– Проснулись, кадет?

Голос прозвучал так близко, что Леон вздрогнул и отшатнулся.

Дверь приоткрылась, пропуская внутрь больше света. Человек, что сидел рядом с Леоном, чуть наклонился. Его лицо вынырнуло из темноты, и юноша с облегчением узнал Тибальта Лакруа.

– Наставник… – Леон тяжело выдохнул. – Простите, я спал.

– Да, и весьма крепко и долго. – Лакруа снова отодвинулся в тень. – Вы разговаривали во сне. Вас что-то тревожит?

– Разговаривал? – Леон смутился. – Я не помню, что мне снилось, кажется, ничего.

– Не волнуйтесь, кадет. Вы просто бормотали, и все ваши тайны остались при вас.

– Простите, я вообще не должен был спать. Просто так получилось, что.

– Бурно провели увольнение? Я знаю. Потом караул. Потом наряд. Как ваш наставник я должен знать все, пусть вас это не удивляет, кадет.

Лакруа говорил официально, суховато. Это было не похоже на его обычный тон. Но Леона больше бы насторожило, начни Тибальт панибратствовать.

– Вы сказали, я долго спал. – Леон сел. – Который сейчас час?

– Утро уже наступило. – Леону показалось, что наставник улыбается. – Более того, вы пропустили завтрак.

– Как?! – Леон вскочил.

– Так хочется есть? – В голосе Лакруа послышались веселые нотки.

– Я же пропустил смену! Мну нужно явиться к дежурному офицеру.

– Нет нужды беспокоиться. Я уладил этот вопрос еще до того, как пришел.

– Благодарю, но это меня не оправдывает.

– Совершенно верно, – согласился Тибальт. – И я думаю, что вы сделаете нужные выводы. Собственно, именно за этим я и пришел к вам, Леон. Расскажите мне о вашем увольнении.

Вот тут Леону сделалось не по себе. Тон, с каким Лакруа произнес эту фразу, подразумевал, что ему что-то известно о ночных приключениях подопечного.

– Ну. Сначала я навестил сестру.

– Да, женский монастырь Служения Всевышнему. Знаю. Дальше.

– Потом мы подрались.

– Вы один?

– Нет. Я пошел в «Зеленую утку», это такая корчма, и там.

– И там подрались с лучниками, – закончил за него Тибальт. – Это старая школьная традиция. Дальше.

– Потом мы разошлись. Ребята направились в веселые кварталы. И я вместе с ними. Там я гулял до утра.

– Только там?

– Да. Еще бродил по городу.

– Интересно посмотреть на столицу?

– Да. – Леон старательно избегал прямой лжи. Паладин не должен бояться правды.

– Прогулка затянулась, как я понял. К тому же получилась бурной настолько, что вы вернулись едва ли не полуголым. Я видел вашу рубашку. Пришлось подраться?

Леон не знал, что ответить. Врать наставнику было невозможно. Но говорить правду?..

– Согласно донесениям стражи, более-менее серьезная схватка была только одна. У дома почтенного господина Лансье. Неизвестные попытались взять его дом штурмом. Скажите мне, Леон, что вы там делали? Только не пытайтесь обмануть или уйти от ответа. Это очень важно, кадет.

– Я следовал за девушкой. Она показалась мне знакомой. И я и сам не знаю, зачем влез в дом к Лансье. Но так уж получилось. А когда завязался бой, я выступил на стороне защитников. Это мне показалось правильным.

– Может быть, может быть. А вы что-нибудь слышали? Какие-то разговоры?

– Там было темно, и я, если честно, заблудился. Попал на чердак. А когда спустился вниз, уже произошло нападение. Стало не до разговоров.

– Но как-то вы определили, на чьей стороне драться.

– Я узнал Лансье. Это было не сложно.

– Вот так в темноте, в неизвестном месте. Как часто вы встречаете этого господина, кадет?

– Не часто. Я видел его несколько раз, когда он приезжал в замок. – Это была правда, и Леон ухватился за нее. – Я как раз стоял на воротах в тот день. Вы можете проверить.

В темноте было не видно, но Леону показалось, что Лакруа кивнул.

– Это само по себе уже проступок. Влезть в чужой дом. Это преступление.

Он замолчал, словно ожидая, что Леон что-то скажет, но тот не проронил ни звука.

– Но Лансье не сделал никакого заявления относительно вас, кадет. А мог бы.

– Понимаю.

– Так что впредь будьте более осмотрительны. И еще… – Лакруа поднялся. – Всегда придерживайтесь той версии случившегося, которую мне сейчас рассказали. Девушка, старое чувство, ревность, погоня… Пусть ваш случай не выходит за рамки обычной юношеской глупости. Вы меня понимаете?

– Да, кажется, понимаю, – ответил Леон.

– Как паладин, как будущий паладин, вы не можете врать, кадет. Но так или иначе вы будете поставлены в условия, когда будете вынуждены выбирать. Между тем, чтобы соблюсти мораль и выполнить миссию, сказать правду и спасти товарищей. Это очень опасный путь. Тяжелый и сложный. Это все равно что идти по лезвию меча. Слева и справа от вас будет пропасть, а под вами – верная гибель, которая может разрезать вашу душу напополам. Быть паладином – это уметь ходить по мечу.

Леон молчал. Тибальт открыл дверь.

– У вас есть выбор, Леон. Вы можете выйти отсюда человеком, у которого есть цель. А можете.

«Не выйти», – подумал Леон.

– А можете просто забыть наш разговор, – сказал Лакруа. – Если сможете.

Глава 12

– Настали смутные времена, Леон. Они требуют решительных действий. – Лакруа шагал быстро. Он ориентировался в замке паладинов, наверное, лучше, чем у себя дома. Что было неудивительно. Родной замок наставника находился где-то под Тругардом. Довольно далеко от столицы, где Тибальт проводил большую часть времени. Его жизнь принадлежала Империи. – Раньше нам предстояло бы пройти множество проволочек, формальных и действительных испытаний, ритуалов. И это не так уж и плохо. Даже наоборот!

Он экспрессивно рубанул воздух ладонью.

– Я совершенно уверен, что жизнь человека не может проходить второпях. Она должна быть окружена какими-то особенностями, ритуалами, таинством! Она должна быть самобытна, наконец. Империя тем и хороша, что в ней есть место разным традициям, идущим от самой земли. Там, где эта связь теряется, ничего хорошего уже не происходит… Но время, Леон.

Наставник в очередной раз свернул из главного коридора, устланного красным ковром, в неприметную боковую дверь. И вот его слова уже гулко отдаются под переходами узкой винтовой лестницы.

– Время будто сжалось! Чтобы успевать жить, нужно совершать значительно больше поступков и действий. Мы вынуждены, Леон, жертвовать какими-то нюансами. И в первую очередь – ритуалами. Увы.

Они спускались все ниже и ниже. По прикидкам Леона, это уже были подвальные помещения.

Наставник остановился на площадке, толкнул низкую деревянную дверь со стальными оковками.

– Таким образом, все, что с вами произойдет, это только остатки от былого роскошества церемонии.

У Леона забилось сердце. Он понял еще на кухне, когда Лакруа завел этот странный разговор, что жизнь в очередной раз сделала лихой поворот. Но и пожалуй, наставник был в этом прав, все развивалось слишком быстро.

Они прошли какой-то темный коридор и вышли в небольшую комнату без окон. Тут было довольно прохладно. Леон поежился.

Комната была проходной. Одна дверь вела на лестницу, с которой они только что пришли, а другой проем был завешен тяжелой черной занавесью. У стены на грубом каменном полу стояла деревянная, простенькая скамья. Свет внутрь проникал через отверстия, расположенные под самым потолком.

– Соблюдая формальности, я должен спросить. – Лакруа достал откуда-то черный широкий платок. – Согласен ли ты, Леон из Выселок, стать моим оруженосцем? Взвесь свой ответ. И либо отвечай, либо уйди прочь.

Леон почувствовал, как тяжелый комок поднялся откуда-то из живота к самому горлу.

Страх!

Это он рвется наружу, поднимается, давит на гортань! Леон даже почувствовал вкус. Кислый вкус страха. Такой постыдный, но такой знакомый.

Жизнь, какой бы трудной она ни представлялась, все же была… знакомой, накатанной, стабильной. Фехтование, кулачные бои, наука, подъем, завтрак, обед и ужин, кони, доспехи, караулы и наряды – это стало привычкой. Так же как когда-то были привычны ранние подъемы, уход за скотиной, помощь матери, отцу, забота о сестре, река, деревня.

И снова перед ним стоит паладин!

И снова все меняется.

И этот страх, такой знакомый.

Но если раньше решал кто-то другой, то теперь сам Леон должен сделать шаг. Шаг в будущее, в неизвестность.

Хотя полно? Есть ли у него выбор?.. Уйти?! Смешно…

И вдруг Леон понял, или ему показалось, за что он в свое время так искренне ненавидел паладинов! Они не спрашивали. Они просто меняли жизнь вокруг себя. И горе тому, кто оказался рядом. Вот о чем говорил тогда отец! За паладином идет смерть. И это не просто гибель, нет. Это смерть всего, что ты знаешь, что тебе известно, к чему ты привык. Твоей старой жизни. После этого уже ничто не будет прежним.

Леон понял, что все, о чем говорил его наставник по дороге сюда, сводилось к одной простой, короткой фразе, которую он слышал когда-то давным-давно. Когда был еще совсем другим.

«Прости меня, мальчик!»

За то, что меняю твою жизнь. За то, что не спрашиваю тебя, хочешь ли. За то, что ты нужен мне…

«Простишь, мальчик?»

– Да! – ответил Леон.

Лакруа кивнул. Медленно, словно за краткие секунды, он увидел все то, что творилось в голове у кадета. Увидел, понял и оценил.

Он протянул Леону платок.

– Завяжи глаза. Стань перед занавесью. Когда тебя позовут по имени, просто иди вперед и ничего не бойся. Тебе зададут вопросы. Отвечай честно.

И наставник ушел за портьеру.

Леон послушно подошел к занавеси. Оттуда ощутимо тянуло холодным, свежим воздухом. Завязал глаза и понял, что дрожит!

Ждать пришлось недолго.

– Леон из Выселок. Войди, – донесся громкий, хотя и чуть приглушенный голос.

Толстая и тяжелая занавесь скользнула по лицу. Леон вдохнул свежий, чистый воздух. Ему показалось, что он вышел на улицу из затхлого, душного помещения. Сквозь черный платок не проникал свет, поэтому Леон двигался осторожно, но твердо, памятуя слова Лакруа.

– Стой, – снова раздался все тот же голос.

Леон послушно остановился. Послышались шаги. Кто-то подошел сзади. Еще двое встали по бокам. Недалеко, но определить более точно не получилось. Прохладный ветер дул в лицо, шумел в ушах.

– Леон, кадет школы паладинов, веруешь ли ты во Всевышнего?

– Верую, – громко ответил Леон.

– Отрицаешь ли ты власть Бетрезена?

– Отрицаю. – Слова были обычными, но обстановка, эхо, ветер – все это наполняло их особенным смыслом и такой торжественностью, что по спине то и дело прокатывались мурашки.

– Знаешь ли ты о том, что предназначение каждого человека – сопротивляться воле демона Бетрезена?

– Знаю и сопротивляюсь.

– Все помыслы свои человек должен направлять на то, чтобы возвысить власть Всевышнего в этом мире и не дать миру впасть в хаос и разрушение. И если допустит человек к себе в душу Бетрезена, то сгорит его душа, а разум его будет пожран демонами страсти и порока, ненависти и вражды. А значит, должен такой человек умереть. Ибо лучше быть мертвым, нежели служить демону зла. Согласен ли ты с этим?

– Согласен.

– Если на землю нашу пришла смерть и разорение, если чужие племена топчут наши поля, если гибнут люди и реки полнятся кровью и все демоны хохочут от радости, то не должно нам сидеть по домам, закрывшись на засовы. Наш долг искоренять зло и гнать чужаков прочь, хотя бы и приведет это нас к гибели. Согласен ли ты погибнуть, защищая земли Империи, жизнь и право на нее?

– Да. Согласен.

– Нет власти превыше власти Всевышнего. Ему покоряются все. Но по правую руку от него сидит император, а значит, нет для нас власти иной, нежели власть Императора, ибо в нем воплощается воля Всевышнего. Знаешь ли ты это?

– Знаю.

– Готов ли ты служить императору до последнего вздоха?

– Готов!

К груди Леона прикоснулось что-то острое и холодное.

– Вот копье. И держат его шестеро. Имена им Страх, Боль, Смерть, Болезнь, Нужда и Голод. Готов ли ты пойти за своим господином, как верный оруженосец, если он пойдет против них? Готов ли грудью пасть на копье, коли таков приказ твоего господина?

– Готов!

Наконечник копья проколол кожу.

– Ну так иди!

Копье еще глубже вошло в тело, терзая плоть!

Но Леон все же сделал шаг вперед, надавливая грудиной на острие.

На какой-то миг давление усилилось, но потом оружие исчезло, и он едва не упал.

– Протяни свою правую руку, Леон из Выселок.

Леон вытянул руку. Чьи-то крепкие пальцы схватили запястье, закатали рукав рубахи. Кожи коснулось что-то холодное, и Леон понял, что это клинок.

– Пусть твоя кровь навеки вольется в колодец нашего братства и понесет свет истины в сердца людские.

Последовал короткий укол. Остро резануло, но нервное возбуждение погасило боль. По руке потекла кровь, показавшаяся Леону обжигающей.

К ране прикоснулось еще что-то, может быть, чаша.

– А ты, Тристан Лакруа, паладин, готов ли ты принять Леона из Выселок своим оруженосцем? Готов ли ты заботиться о нем, как подобает господину?

– Готов! – услышал Леон голос наставника. – И хочу этого.

– Тогда смешай свою кровь с его…

Послышался звук, будто ножом полоснули по шелку. Затем что-то полилось в чашу тонкой струйкой, и Леону показалось, что волосы на его голове встали дыбом. Кровь!!!

– А теперь ты, Леон из Выселок, выпей эту чашу. Чтобы кровь твоего господина стала твоей кровью. И чтобы его ноша сделалась твоей ношей. А его тяготы, уменьшились вдвое, потому что ты взял на себя половину. Пей!

В его ладони вложили чашу. Леон, дрожа всем телом, поднес ее к губам, наклонил. В рот полилось вино. С тонким железистым привкусом крови.

Леон допил до дна.

С его глаз сняли повязку. Прямо перед ним стоял Тристан Лакруа.

Леон встал на одно колено, наклонил голову.

– Господин.

– Встань, оруженосец. – Наставник наклонился и поднял Леона за плечи. – Встань! И иди теперь вместе со мной.

Люди, что стояли вокруг, закричали, зазвенели мечами. А на глаза Леона навернулись глупые слезы.

– Ну-ну… – Лакруа протянул ему платок. – Кстати, рану лучше перевязать.

Он обернулся к тем, кто проводил ритуал.

– Благодарю вас, господа. Нынешний формализм мне чужд. Я рад, что вы, как и я, разделяете мои взгляды на древние ритуалы. Еще раз благодарю вас за то, что вы собрались сегодня в этой комнате.

Среди присутствующих Леон с некоторым удивлением разглядел графа Орви. Тот оживленно беседовал о чем-то с высоким, несколько полноватым брюнетом. Уловив взгляд Леона, граф неожиданно подмигнул. Это так не вязалось с его прежним обликом, что юноша заулыбался и от этого покраснел. В Леоне боролось детское желание смеяться, прыгать, делать глупости и одновременно благоговейный страх перед тем, что только что произошло с ним.

– Леон… – Лакруа поманил его к себе. – Посмотри. Это одно из самых старых помещений замка.

Леон огляделся. Большой зал с высокими сводчатыми потолками казался вырубленным в скальной породе. Вдоль стен возвышались рядами почти к самому потолку каменные скамьи.

– Тут когда-то давным-давно собирался весь орден Паладинов. Все-все, до единого, приходили сюда раз в год, где бы они ни были. Тут производили в паладины. Тут отпевали погибших. Выбирали магистра. Видишь балкон?

Леон обернулся и понял, откуда дул свежий ветер.

– Пойдем.

Они вышли на огромную террасу, и только тут Леон оценил масштаб. Большая площадка была частью скалы, на которой стоял весь город! Фервал, огромная столица Империи! И зал паладинов был вырублен в этой скале, которая возносилась над землей, над всей Империей.

– Сюда прилетали на грифонах… – сказал Лакруа. – Легендарные герои.

– На грифонах?! – Леон выбежал на середину площадки. – Это разве не сказка?!

– Мальчишка, – засмеялся Тибальт.

Глава 13

Как положено оруженосцу, Леон собирался ехать рядом с кучером. Но наставник молча указал внутрь кареты.

– Не все так просто, Леон. – Лакруа захлопнул дверцу кареты. – Жизнь в Верхнем городе подчиняется определенным правилам. Чаще всего неписаным. Если рядом с кучером будет сидеть оруженосец в таком наряде, я буду неправильно понят.

Леон оглядел себя. Помят, где-то на кафтане остались следы муки.

«Я же прямо из кухни», – сообразил юноша и почувствовал, как кровь прилила к лицу.

– У меня просто… – забормотал Леон. – Не было времени переодеться.

– И умыться, – коротко закончил Лакруа. – Ничего. Я понимаю.

– Разрешите, я быстро приведу себя в должный вид. – Леон совсем уж собрался выскочить из кареты, но наставник его остановил.

– Куда? В казарму?

– Да.

– Увы, молодой человек, туда вам уже никак нельзя. Вы же больше не кадет.

– Как?

Лакруа развел руками.

– Видите, какие неожиданные последствия имеют различные наши поступки. Как, казалось бы, мелочь влияет на нашу жизнь. Удивительно, не правда ли? – Он дернул шелковый шнурок, и карета тронулась.

– Но…

– Да-да. Вы больше не кадет. Вы оруженосец. И поскольку столичная бюрократическая машина работает как часы, вашу койку уже отдали другому. А ваши вещи скорее всего сейчас уже сложены в отдельной комнате, у дежурного, где вы их и сможете забрать. Позже. К тому же вас вычеркнули из списка на довольствие и на одежду. Теперь вы уже ничем не обязаны милейшему господину Лансье. И эта рубаха, что надета на вас, – последний из его подарков. Более того, в казармы кадетов вы сможете пройти только когда получите у меня соответствующий пропуск. Поскольку вы еще не паладин, есть определенные ограничения. Весьма, впрочем, несущественные.

– Я не закончу обучение?

Лакруа поднял правую бровь.

– Напротив. Я бы на вашем месте на это даже не рассчитывал. Обучение вы закончите. Под моим чутким руководством. Вряд ли найдется рыцарь, который хочет иметь при себе оруженосца-недоучку. Это, молодой человек, опасно для жизни. А я своей дорожу. Так что обучаться вы будете. И еще у вас будет большая практика.

– Благодарю вас.

Но Тибальт отмахнулся.

– Вам, юноша, еще представится возможность отблагодарить меня. Нет нужды тратить слова зря. Но прошу заметить, – Лакруа посмотрел в глаза Леону, – вы должны быть очень внимательны. Потому что два раза я повторять не намерен, для этого я слишком занят. Так что возьмите за правило ловить каждое мое слово. То, что от вас требуется, это быть расторопным и сообразительным. Но у вас, как мне кажется, с этим все в порядке. Я не ошибся?

Леон почувствовал, что глупо улыбается.

– Вот, кстати. – Лакруа стремительно отодвинул краешек занавески, которая закрывала окно кареты. – Смотрите, эта дама.

Леон прильнул к окну, но тут же получил легкий удар стеком, который держал в руках наставник, по лбу.

– Не так бойко, она совсем не слепая. Смотрите осторожно, будто бы случайно. И никогда не приближайтесь к окну, всегда следуйте правилу: смотреть нужно из глубины помещения. Так у вас меньше шансов быть увиденным и поймать стрелу. Видели эту даму?

– Да, господин.

– Что вы можете про нее сказать?

– Н-ничего, господин. Только то, что она из Верхнего города. Состоятельная. Хорошо одета и…

Лакруа тихо засмеялся.

– Не назвал бы ее состоятельной, хотя определенный капитал у нее есть. На самом деле она одна из тех девиц, что в веселых кварталах встречаются на каждом углу. Но ее влияние недооценивать невозможно. Она, как бы это выразиться, часто навещает одного аристократа, который, увы, входит в имперский совет. Аристократ не молод, но еще. Вы меня понимаете?

– Да.

– Так вот, эта особа вовсю пользуется своими чарами, чтобы добиваться не только своих целей. Но и целей тех, кто ее в определенный момент лихо подложил к нашему аристократу в постель. Интересно, не так ли?

Леон не нашелся что ответить.

– Но одета она, вы правильно заметили, юноша, неплохо. В отличие от вас. Это, кстати, возвращает нас к тому вопросу, с которого мы начали. Вам не помешало бы переодеться.

– Но у меня ничего нет. Только то, что давала мне школа. У меня есть немного денег. Я сразу же посещу портного.

– Может быть. Но у меня есть предложение получше. Поскольку жить вам будет, как мне видится, негде, я поселю вас у себя. Насколько я помню, у меня пустует флигель. Пристройка не такая большая, как, может быть, вам бы хотелось, но на первое время вполне сгодится. Что же касается одежды… Вам потребуется много платья. Так что вы приберегите свои сбережения для одежды цивильной. А если можно так сказать, рабочим костюмом я вас обеспечу.

– Не знаю, как вас и благодарить… – Леон развел руки.

– Честной службой, юноша. Только ею. – Лакруа снова посмотрел в окно. – Вот, поглядите, мы и приехали.

Леон, памятуя о давешних наставлениях, аккуратно, не прижимаясь к стеклу, выглянул наружу. Тибальт, покосившись в его сторону, сдержанно улыбнулся.

Карета подъезжала к дворцу. Нет, конечно, городской дом никогда не сравнится с настоящим замком, где хозяин может развернуться вовсю! Где можно разбить сад, выставить настоящую стену, поднять башни. В условиях города ничего подобного сделать нельзя. Люди тут живут скученно. Нет простора, возможностей… Однако даже учитывая это, дворец Лакруа производил впечатление.

Стена, огораживавшая сам дом, была достаточной высоты, чтобы стать препятствием не только для воров. По верху были выложены зубцы из красного камня, а между ними – забранные решетками узкие бойницы. Сама стена возвышалась над мостовой на три человеческих роста и имела внутри достаточно широкую палисаду. Проезжая ворота, забранные декоративной железной решеткой, Леон обратил внимание на толщину стен, а также на то, что проем запирался как двустворчатой дверью из бревен, так и уже более серьезной решеткой, опускавшейся сверху. Внутри, помимо небольшого плаца, с которого на стену вели широкие лестницы, был разбит чудесный сад с густыми высокими деревьями, которые образовывали многочисленные, разбегающиеся в разные стороны аллеи. В центре сада был установлен настоящий фонтан, в котором почему-то плавали три взлохмаченные утки.

– Чертовы птицы, – проворчал Лакруа. – Что бы мой садовник ни делал, они прилетают и прилетают… Раньше пытались вить тут гнезда. Можете себе представить?

– По-моему, они оживляют пейзаж, – ответил Леон, улыбаясь.

Тибальт с удивлением посмотрел на него и ничего не сказал.

К карете подбежал пожилой привратник.

– Господин Тибальт.

Он распахнул дверцу кареты.

– Вы сегодня рано.

Привратник низко поклонился.

– Я не надолго. Велите приготовить завтрак, или что там? Для обеда рано, для завтрака поздновато. Леон, как вы смотрите на холодные закуски?

– С превеликим удовольствием, господин.

– И очень хорошо! Знакомься. Это Жак, мой слуга, распорядитель, привратник, домоуправитель и все такое прочее в одном лице. Наш штат слуг не велик. Жак, это мой оруженосец Леон. И распрямитесь уже. Вы же знаете.

Леон обратил внимание, что его наставник обращается к слуге на «вы». То ли из-за его возраста, то ли по въевшейся в плоть столичной манере, где так разговаривали даже очень близкие знакомые. Сам Леон с трудом привыкал к этой особенности, предпочитая хотя бы в компании сверстников или друзей-кадетов обращаться на «ты».

– Прошу прощения. – Жак вежливо поклонился Леону. – Их сиятельство не любят, когда слуги гнут спину. А я считаю, что раз так положено, то и нужно придерживаться.

– Потом-потом. – Лакруа положил руку на плечо слуге. – Жак со мной столько, сколько я помню. И всегда делает по-своему. Запомните это, юноша, с Жаком спорить бессмысленно.

Он поднялся к дверям, потом остановился:

– Ах да, Жак. Поселите молодого человека во флигеле. Садовник там устроил черт знает что, наведитепорядок. И еще, распорядитесь приготовить ему ванну. И к тому сроку пусть Мариза сбегает за портным. – Лакруа махнул Леону рукой. – Пойдемте, Леон, сначала нужно перекусить.

Они вошли в дом.

Леон вертел головой, стараясь разглядеть сразу и все. Картины на стенах, ковры, статуи, огромную прямую лестницу из красного камня, высокие вазы на полу… Ему казалось, что красивее дома не найти во всей столице. И тут… тут ему придется жить?!

Юноша почувствовал робость. Чувство, которое из него выбили в первые полгода учебы в школе паладинов. Кадет входил куда угодно, едва ли не открывая дверь ногой. Но здесь.

Лакруа легко взбежал по ступеням.

– Не отставайте, вы все-таки мой оруженосец. Что обо мне скажут, если я буду везде появляться впереди вас?

Леон густо покраснел и побежал по лестнице. Догнав Лакруа, он открыл перед ним дверь.

– Вот так, – сказал наставник, проходя внутрь. – Добро пожаловать. Это мой кабинет. Тут, а также в библиотеке я провожу большую часть времени, когда бываю дома.

Леон вошел. Кабинет был большим. И чем он отличался от собственно библиотеки, было не до конца ясно. Стены, уставленные книжными полками до самого потолка, огромный стол посреди, канделябр с оплывшими свечами, еще один стол, на котором была разложена подробная карта Империи, и два кресла. Дневной свет проникал через высокие, забранные решетками окна.

Тибальт свернул карту.

– Сейчас принесут еду. Что вы обычно пьете, Леон?

– Мед.

– Ничего не имею против этого замечательного напитка, но мы же с вами не в походе. – Лакруа подошел к полке с книгами, выдвинул несколько больших томов. В тот же миг часть полки ушла вглубь, открыв тайник. Наставник выудил оттуда пыльную бутыль. – Учитесь пить вино.

Глава 14

Все в мире относительно и доступно человеку лишь через призму его восприятия. Таким образом, ничего определенного нельзя сказать о тех блюдах, которые слуги принесли в кабинет Лакруа.

С точки зрения наставника нарезанная тонкими ломтями свежая говядина, посыпанная солью, перцем и разными специями, была чуть суховата. И к ней хорошо бы пошли разложенные на тарелочке солености, маленькие каперсы, небольшие крепкие помидорки, соленая цветная капуста вместе с молодыми початками кукурузы, такими нежными и хрустящими, и, конечно же, кстати были бы соленые грибочки. Крепкие и душистые. Но, увы, из солений были только огурчики. А этого откровенно недостаточно. Графу казалось, что паштет из печени цыпленка следовало бы подавать на тонких, еще теплых гренках со свежим маслом. А простой хлеб вместо гренок тоже хорош, но… И хотя, конечно, твердый соленый козий сыр, уложенный на блюдо с большими черными маслинами, сглаживал определенные недочеты повара, в целом Тибальт Лакруа был недоволен обедом.

– Распустились, – ворчал граф. – Никакого понимания.

Леону же, умаявшемуся за ночь, пропустившему завтрак и привыкшему к простой кадетской еде, перловой каше с рубленым мясом, ржаному хлебу и кислым густым щам, казалось, что он попал за императорский стол. Ему чрезвычайно нравилась эта сырая, но невероятно вкусная говядина, эти маринованные огурчики, сыр. А паштет, намазанный на хлеб, вызывал настолько бурную реакцию, что ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не заурчать от удовольствия.

Единственное, что, может быть, смущало молодого человека, это количество еды. В школе он привык есть много.

Вино же показалось Леону кислым и слишком терпким. О чем он, естественно, ничего не сказал. Однако граф полагал вино именно тем продуктом, который не давал его сиятельству прямо сейчас встать, пойти на кухню и прогнать повара взашей.

Интересно, что сам повар совершенно не беспокоился о своей судьбе и считал закуски не то чтобы замечательными, но вполне терпимыми. Недостатки одного продукта покрывались достоинствами другого. Чего же еще нужно? Очень вероятно, что этот взгляд на вопрос более других приближался к Абсолюту.

К тому же повар хорошо знал привычки и вкусы своего хозяина и мог быть уверен в том, что уж кого-кого, а его никто не прогонит из этого дома.

Когда с едой было покончено, в дверь кабинета осторожно постучали.

– Входите. – Лакруа налил еще вина себе и Леону. – Думаю, это к вам.

В дверь протиснулся худющий субъект с вытянутым и каким-то мышиным лицом.

– Ваше сиятельство изволили…

– Проходите, проходите, Менге. Мы вас ждали.

Субъект поклонился и наконец вошел внутрь. В руках у него был маленький саквояжик потертой коричневой кожи, на носу круглые очки.

– Знакомьтесь, Леон. – Тибальт взмахнул рукой. – Это один из лучших портных столицы.

– Ну что вы, что вы… – забормотал портной, тряся головой. – Ну что вы.

– Просто он малоизвестен. Не в пример нашему знакомцу Лансье. Но при этом всю одежду я заказываю только у господина Менге. И вы тоже будете обшиваться у него. Если, конечно, у вас нет кого-то другого на примете, но, говоря откровенно, любой выбор не в пользу господина Менге будет не лучшим.

– Ну что вы, что вы… – по-прежнему бормотал портной, однако было заметно, что ему по душе слова графа.

– Я, безусловно, доверяю вашему выбору, мой господин. – Леон поклонился.

– Вот и хорошо. – Лакруа отошел к письменному столу, вынул из верхнего ящика кожаный мешочек, в котором что-то звякнуло. Мышиные глазки портного алчно сверкнули. – Перед вами, Менге, мой оруженосец. И ему нужна одежда. Хорошая, красивая одежда, в которой он будет сопровождать меня везде. Ему нужно платье для выхода в свет и походный костюм.

– Насколько полным должен быть гардероб? – Менге внимательно рассматривал Леона. Тому казалось, что его уже обмерили со всех сторон.

– От рубахи до кафтана, конечно. Считайте, что одеваете голого человека.

– Цвета?

– Мои. Мои фамильные. Что касается фасона и прочего, сверьтесь с имперским титулярным уложением. Там есть все, что вам будет нужно. А это, – наставник пододвинул мешочек с деньгами, – вам на материал. И вот еще что. Мне нужно одеть этого юношу сегодня к вечеру.

– Полностью? – Менге прижал худые лапки к груди.

– На выход в свет. Подойдет что-то готовое. Справитесь?

– Но, но… – Портной замотал головой, но потом его взгляд остановился на кошеле. – Да! Конечно.

– Вот и хорошо. Я знал, что не ошибся в вас, Менге. А потом мы с вами поговорим о зимней одежде.

Портной принялся кланяться. Для не слишком известного мастерового такой клиент, как Лакруа, был на вес золота.

Потом Леон долго и терпеливо выполнял указания Менге. Встань так, повернись эдак, подними руку, опусти, наклонись, присядь. Портной прыгал вокруг с метром, делал пометки в записной книжке и окончательно утомил Леона своим неумолчным бормотанием.

– Отрез ниже линии… косые вточки… ластовица… бочки… косой рукав? Конечно…

Леон заметил, что в книжечке портного был нарисован человек и масса стрелочек с незнакомыми обозначениями. Около этих стрелочек Менге и делал записи.

Леон был очень рад, когда пришел старик-привратник и сообщил, что ванна для молодого господина готова.

– Но я еще не закончил. Нужно обозначить допуски. Для зимней одежды это необходимо, – возмутился Менге.

– Оставьте, любезный, – отмахнулся Лакруа. – Еще успеете. У молодого человека было насыщенное утро. Дадим ему отдохнуть.

И буквально через несколько минут Леон уже нежился в горячей воде.

Это было действительно хорошо. По телу будто пробежали сотни маленьких коготков, и теперь кожа блаженно зудела. Конечно, кадеты регулярно мылись, даже посещали специально построенные для них бани, но ванну невозможно было сравнить с несколькими кадушками не сильно горячей воды, а ароматную, пахнущую цветами пену с жестким солдатским мылом.

Леон подумал, что быть оруженосцем – это как минимум приятно.

Он вытянулся и позволил себе задремать.

– Как хорошо, – выдохнул юноша.

– Подлить горячей воды? – донеслось сзади.

– Да, – протянул Леон и вдруг понял, что голос был женский и довольно юный.

Он попытался вскочить, поскользнулся и ухнул в воду с головой. Вынырнул, отфыркиваясь и утирая лицо, обернулся.

Перед ним стояла девушка. Густые рыжие волосы уложены в аккуратную прическу, острый носик, чуть полноватые губы и алебастровая кожа, какая обычно бывает у рыжих людей. Платье с глубоким декольте. Стройная фигурка.

Леон сглотнул. Девушка была невозможно хороша.

– Ну так что? Подлить? – В руках девушка держала большой исходящий паром кувшин. Не дождавшись реакции юноши, она опрокинула кипяток в ванну.

Леон заорал и вскочил!

– О… – Девушка чуть вздернула тонкую бровь. Она без всякого стеснения смотрела на Леона. Точнее, на его бедра.

Юноша прикрылся.

– Кто вы такая?! Что вы тут делаете?! – Ногам было горячо.

– Ах, как вы взволнованы… – Девушка обошла ванну кругом, откровенно рассматривая Леона. – Я тут живу, к вашему сведению.

– Вы прислуга? – спросил Леон и понял, что сказал глупость.

Девушка засмеялась.

– Ну нет! Я точно не прислуга. А вы новый оруженосец? Слышал, что случилось с предыдущим?

– Нет. Да кто вы такая?! – Леона начало раздражать ее назойливое внимание к его телу.

– А вам-то что?

Она вдруг шагнула к нему. Чуть наклонилась и прошептала:

– Хочешь примем ванну вместе? Я люблю, когда жарко.

Леон увидел совсем рядом ее прищуренные озорные глаза. Вдруг понял, что они зеленые, удивительного ровного цвета. Такие в народе называли – ведьмины. А еще юноша ощутил ее запах. Горькая полынь. Аромат прогретого солнцем поля.

Но ответить он не успел.

– Я вижу, вы уже познакомились? – раздался звучный голос.

Девушка дернулась. Засмеялась, ткнув Леона кулачком.

– Какой вы глупый! – Она обернулась.

В дверях стоял Тибальт Лакруа.

– Папочка, почему твои оруженосцы всегда такие глупые?

– Папочка? – прошептал Леон.

Девушка покосилась на него через плечо и произнесла уже тише:

– И хорошенькие…

Она снова захохотала.

Лакруа вздохнул.

– Леон, это моя дочь.

– Леон? – Девушка подошла к отцу, поцеловала его в щеку. – Вот как. Миленькое имя. Он сын какого-нибудь барона или маркиза?

– Нет, – жестко ответил граф. – Он мой оруженосец.

– Боже мой… Деревенщина… – Девушка покачала головой, закрыв ладошками лицо. – Какой ужас. Я так и знала, что мы до этого докатимся.

Но она не удержалась и снова фыркнула.

– Эту нахальную девчонку зовут Кира. Она моя дочь, которой в детстве не доставалось розог. – Лакруа снова вздохнул. – Конечно, все можно исправить.

– Ой, папа! – Кира с деланым ужасом уставилась на отца. – Ты прикажешь меня пороть?!

– Все можно исправить, – с нажимом повторил граф.

– Мне уже страшно, – со смиренным видом сказала девушка. Она опустила глаза и сложила руки, демонстрируя свою добропорядочность. – Позвольте мне идти… Меня ждут учителя.

Она вышла, не дожидаясь ответа отца.

Леон стоял, не зная, что делать. Он совершенно не был готов к тому, что ему придется присутствовать на семейной сцене. Это было очень странно и неприятно.

Лакруа подошел к окну.

– Это моя дочь, – снова сказал он. – И все, что осталось от моей жены. Я часто слишком занят. И ее воспитание, увы, хромает. Простите, Леон, ее выходку. Взбалмошная девица уже не раз заставляет меня краснеть.

И он вышел.

Леон снова опустился в горячую воду.

Жизнь преподносила сюрприз за сюрпризом, отводя ему место пассивного наблюдателя. Свыкнуться с этим было непросто.

Глава 15

Верхний город вечером был совсем не похож на Нижний.

Тут было не так оживленно, здесь правила совсем другая жизнь. Более чопорная, более скрытная, более солидная, однако не менее яростная, чем внизу.

Карета графа несла их куда-то. Теперь Леон сидел около кучера, как полагается оруженосцу. Новая одежда была великолепна, сидела так, что казалась второй кожей, хотя Менге принес сверток с костюмом лично и еще долго рассыпался в извинениях, что шить пришлось впопыхах, что-то подогнано на живую нитку и вообще перешитое готовое сидит совсем не так. Но самому Леону, да, впрочем, и его наставнику одежда казалась очень качественной и добротно сшитой.

– Вот именно поэтому Менге не самый известный мастер, – сказал Лакруа, когда портной ушел.

– Почему? – Леон, как мальчишка, крутился перед зеркалом.

– Он все старается довести до абсолюта. Его костюмы прекрасны, но время, потраченное на их изготовление, не выдерживает никакой критики.

– Но сегодня он справился очень быстро. – Леон старался заглянуть за спину, чтобы увидеть, как сходятся швы.

– Для него это не работа. Это халтура. Он перешил готовое. Ваш основной гардероб придется подождать. Пойдемте.

– Куда мы едем? – спросил Леон, когда они вышли на улицу.

– На торжественный прием. Туда приглашен я, а следовательно, и вы, как мой оруженосец. Я попрошу вас держаться около меня. Не встревать в разговоры. Смотреть в оба. Запоминать каждое слово. И ничему не удивляться. Вам ясно?

– Конечно. – Леон кивнул.

Теперь он трясся на козлах около хмурого кучера.

– А это вы во флигельке поселились? – поинтересовался тот.

– Да. Меня зовут Леон.

– Умгу… – промычал кучер и непонятно пробормотал. – Незадача.

– Почему же?

– А? – Кучер будто проснулся. – А, да это я так. Садовник там инвентарь держал… всякий.

Леон знал, что за «инвентарь» прятал во флигеле вечно выпивший садовник. После ванной он вместе с Жаком выгребал из своей будущей квартиры огромные пустые бутыли, а также другие, наполненные мутной жидкостью, и здоровенный агрегат, состоящий из трубок и каких-то медных котлов. Ко всему прочему на втором этаже флигеля одуряюще воняло брагой, которая кисла в больших глиняных горшках.

Прибежавший на шум садовник божился, что это все «удобрения для кустов господина графа» и их совсем никак нельзя выкидывать. Особенно трясся он за странный агрегат, называл его чудом инженерной мысли и намекал, что чертежик он купил у какого-то жадного гнома за собственный золотой зуб. От садовника сильно шибало сивухой, вид он имел всклокоченный, но в целом был очень миролюбив. Бутыли, горшки и «инвентарь» он уволок в глубину сада и еще долго крутился рядом в надежде, что найдется еще что-нибудь. Ничего, однако, кроме пыли и множества каких-то прозрачнокрылых мотыльков, во флигеле не обнаружилось. Несколько старых ковров Жак обещал вычистить, а помещение проветрить. Это было весьма кстати, потому что запах браги буквально валил с ног. В остальном новый дом Леону понравился. Крепкая постройка, надежная крыша, широкий камин. Верхний этаж был отведен под большую спальню, внизу располагались столовая, уборная и небольшая кухонька. Когда-то около крыльца росли розы, но потом они выродились в бурно разросшийся шиповник, о чем Леону радостно поведал садовник.

– Бла… бла… – То ли от процесса переноса «инвентаря», то ли еще по какой причине, но слова давались ему все хуже и хуже. – Благоухание такое!

Садовник развел руки в стороны, словно собираясь обхватить аромат, как большой шар.

– Такое бла. Голова кругом. – И он шепотом добавил: – Очень удобно.

В целом жизнь у графа Леону нравилась.

Ему был приятен Жак, на первый взгляд хмурый и ворчливый, но очень заботливый и хозяйственный, ему нравился повар, ленивый, но знающий свое дело, и даже пьяный садовник. С другими обитателями дворца Леон познакомиться не успел. Разве что только дочь его сиятельства… При воспоминании о девушке юному оруженосцу становилось не по себе. С такой нарочитой откровенностью он сталкивался впервые. В его жизни было много всего, но женщины оставались загадкой. Красивой, привлекательной, но все-таки таинственной, а от того опасной. Как Великий Лес, около которого прошло детство. Красивый, таинственный и смертельно опасный. В деревне отношения мужчины и женщины не были секретом. Но и не выпячивались напоказ. В Веселом квартале, наоборот, все было на виду, но до определенного предела. Конечно, в вопросах плотской любви Леон не был новичком. Это просто невозможно, если вы плутаете по веселым кварталам с таким бабником, как Слав. Но это был технический момент. Самый что ни на есть простой. А вот в плане отношений души, тяги человека к человеку. Леон терялся. В его жизни было две фигуры, которые ассоциировались со словом «любовь». Герда и Марта. Одна была мертва, а вторая. Где она теперь? Что с ней? Худенькая девушка была окружена плотной завесой неизвестности, тайны.

– Леон. – Лакруа высунулся из окошка кареты.

– Да, господин!

– Мы подъезжаем. Страже на воротах представишь меня.

– Я понял.

Улица вела их к широким воротам. Ажурные створки, изображавшие переплетенные ветви какого-то колючего кустарника, были распахнуты, однако дорогу преграждали два солдата с неизменными алебардами.

– Кто?

– Граф Тибальт Лакруа.

Старшина, что стоял у небольшой полосатой караулки, заглянул в списки и махнул рукой.

Стража взяла на караул и разошлась в стороны.

За воротами, как это водится в богатых домах, был сад. Но не обычный. Деревья, что росли вдоль главной аллеи, были выше обычных, их ветви гуще. Они переплетались, будто прорастали друг в друга, образуя одну зеленую стену. Кусты тянули свои ветви не вверх, а в сторону дорожки, будто солдаты ощетинились короткими пиками. Леон подумал было, что виной тому сумерки, время, когда все видится иначе, но нет. Аллея была ярко освещена большими масляными фонарями. Карету сопровождали слуги с факелами. Все было торжественно, но вместе с тем Леона не покидала тревога и даже страх. Будто он оказался в Лесу!

Вот оно что!

Леон понял. Все эти деревья, кусты и даже трава были тут чужими. А потому росли словно в обороне, зло, настороженно.

– Это не человеческие растения, – прошептал Леон.

– От точно, – ответил кучер, хотя оруженосец обращался не к нему. – Ни секунды тут не останусь. Так что ежели понадоблюсь, я буду там, снаружи.

Он махнул в сторону ворот.

Леон машинально кивнул.

Когда они подъехали, он соскочил с козел, открыл дверь кареты. Лакруа вышел. Отстегнул с пояса меч, отдал его Леону и вошел в распахнутые лакеями двери. Леон, свернув кожаную полосу вокруг эфеса, последовал за своим господином. Он задержался на мгновение, изучая бронзовую табличку, прибитую на дверях. На ней был выгравирован перевернутый кленовый лист в круге и надпись: «Эльфийского альянса Великое Посольство».

«Вот оно что, – подумал Леон. – Они привезли сюда свои деревья? Это Лес в самом сердце Фервала!»

– Леон! – позвал Лакруа. – Постарайтесь не отставать.

– Это же посольство, – прошептал оруженосец.

– Да. И что? – Граф стоял перед большой лестницей. – Это прием. Торжественный прием представителей имперского совета и знати у эльфийского посла. Так что постарайтесь не ударить в грязь лицом. Вы все-таки мой оруженосец.

– Я понял.

Они поднялись по лестнице к большим дверям.

– Граф Тибальт Лакруа! – огласил мажордом, и створки распахнулись.

В огромном зеленом зале было невероятно светло! Горели свечи, но сияние исходило не от них. Леон увидел, что сами стены излучают мягкий зеленый свет, который наполняет пространство будто туман. Странное ощущение иллюзорности происходящего овладело Леоном. Он чувствовал радость, возбуждение, желание общаться. Но вместе с тем хорошо понимал, что эти чувства пришли откуда-то извне. Они чужие, такие же, как и деревья снаружи.

Наставник тем временем двинулся в глубь зала. Играла музыка, в медленном вальсе кружились пары. Лакруа с кем-то здоровался, приветливо кивал. Леон вдруг понял, что запутался в обилии лиц, в этой музыке, в свете. Заблудился. Сейчас он даже наверняка не смог бы сказать, где находится выход. Все, что он мог, это держаться чуть позади своего господина, который являлся единственным якорем в этом море незнакомых людей.

Лакруа тем временем подошел к группе мужчин, которые пили золотистое вино из высоких бокалов с такой тонкой резьбой, что их страшно было брать в руки. Ниоткуда возникший лакей подал графу такой же. Тибальт принял, отпил и отсалютовал мужчинам.

– Добрый вечер, господа! Очень рад вас видеть.

Те улыбнулись.

Леон изучал их лица. Один, высокий, черноволосый, с густыми усами, привлек его внимание больше других. Он был довольно молод, широкоплеч и имел вид настолько надменный, что казался по меньшей мере провинциальным дожем, который забрел в деревенский свинарник. Леону стало смешно, и напряжение улетучилось.

– Маркиз, – Лакруа обратился к черноусому, – вы выглядите устало. Поездка вас утомила? Вы же сегодня из Темперанса, не так ли?

– Именно так. – Маркиз чуть наклонил голову. – Ужасная провинция. Я человек столицы.

Вряд ли можно было сказать, что Темперанс, второй город Империи, был провинцией. Леон хорошо знал историю. Когда-то давно этот город построили люди вместе с эльфами, и он сам по себе олицетворял прочность союза между Империей и эльфийским альянсом. Однако так уж сложилось, что лесной народ не жил в окрестностях Темперанса. Даже Шелковый лес, древнее жилище эльфов, был покинут. Все эльфы ушли в Великий Лес. За реку. Давным-давно.

Эльфы не могли жить с людьми. Почему?

– И какие вести вы привезли из провинции? – поинтересовался Лакруа.

– Сущий вздор. – Маркиз отмахнулся. – Ничего заслуживающего внимания. Какие-то мелкие дрязги, склоки, дурацкие слухи. Нелепая поездка.

– Но Совет так не считает?

– Да, конечно. Я как старший секретарь Совета должен выполнять определенные функции. В этот раз я изучал дело семерых висельников. Ну, вы знаете эту нелепую историю о том, как семеро еретиков сумели поставить под Эльмааром Жезл Проклятых.

– Эльмаар – это же центр Шелкового леса? – спросил один из мужчин, молчавший до этого.

– Совершенно верно, барон. Эльфам давно плевать, но юридически они имеют право на эту территорию. Поэтому Совет был очень обеспокоен.

– Ну, я их понимаю. – Лакруа снова отпил из бокала. – Жезл – это не игрушки.

– Согласен с вами, граф. Если бы он был. – Маркиз пренебрежительно дернул плечами. – Это выдумки. Выдумки местной деревенщины. А может быть, эльфийских агентов, которые хотят вернуть себе Шелковый лес.

– Неужели вы верите в то, что альянсу это так необходимо?

– Альянсу? Я сказал – эльфам. Их альянс – это лишь политический ход. Не более.

Леон, как и было велено, слушал очень внимательно, но, увы, ничего не мог понять. Про Жезлы он слышал.

Изучение Жезлов входило в курс школы паладинов. Им даже показывали Жезл Власти, установленный в центре столицы и который, как сказал им учитель, делает возможной жизнь людей на этой земле. Жезл мог устанавливать только Архангел. Существо, обладавшее поразительными возможностями. В школе изучали обломки чужих Жезлов. В том числе и Проклятых. Однако настоящего чужого Жезла Леон не видел и даже не представлял себе, что это такое. Установка такого артефакта на людских землях была бы поистине чрезвычайным событием. А надменный маркиз говорил об этом как о нелепице, которая оторвала его от выполнения важных дел.

– Вы полагаете, что жители Темперанса могли шутить с подобными вещами? – снова спросил барон.

– Сами? – Маркиз сморщился. – Ну что вы?! Они ни на что не способны. Долгая жизнь рядом с эльфами, да простят меня хозяева этого дома, способна затупить самый острый рассудок. Слышали, вероятно, что делается с жителями деревень, что расположены вдоль границы?

– Вы не слишком почтительны.

– Я могу себе это позволить. – Маркиз чуть выпятил нижнюю губу. – Вам может показаться, что я презрительно отношусь к простым людям. Нет. Я люблю свой народ.

Леон сразу отметил то легкое ударение, которое маркиз поставил около слова «свой».

– И народ любит меня. Но отношения с эльфами идут пограничью не на пользу. Я говорил об этом всегда в Совете и здесь тоже не побоюсь.

Разговоры прервал звучный голос мажордома:

– Его светлость посол Великого посольства эльфийского альянса господин Анда'ра Салаан.

Музыка смолкла, танцующие разошлись, а в центр зала вышел. Леон почувствовал, как напряглось все внутри. Это была чисто животная, рефлекторная реакция. Человек… нет, не человек, существо, вошедшее в зал, было чужим. Эльф. Внешне похожий на человека, очень высок, строен. Его талия была такой узкой, что казалось, вот-вот он переломится пополам. Узкое лицо, легкого зеленоватого оттенка кожа, длинные прямые волосы, украшенные золотой диадемой. И глаза. От этого взгляда у Леона пробежали мурашки по спине. Чужак! Вот точное слово, которым можно было охарактеризовать посла.

Леон покосился в сторону наставника и с удивлением увидел, как кривится в гримасе рот маркиза. Секретарь Совета глядел на посла с нескрываемым отвращением.

Глава 16

Обратно Леон ехал уже внутри кареты.

– Вы новый человек в этой компании, – сказал Лакруа, когда они покинули посольство. – Мне интересно ваше мнение. Расскажите мне, что видели, какие, может быть, выводы появились.

– Я никого не знаю… – Леон замялся.

– И очень хорошо. – Наставник кивнул. – Говорите. Что вас больше всего удивило?

– Сад, – безо всяких колебаний ответил Леон.

– Почему?

– Он очень похож на Лес. Понимаете? На их Лес. Тот, что за рекой. У нас его называли Великим. Там все другое. Деревья, трава – все как будто живое. И. – Леон попытался подобрать нужное слово.

– Враждебное, – подсказал Лакруа.

– Да! – Леон обрадовался тому, что наставник его понимает, видит то же самое. – И сад тут, он будто бы в осаде. Кусты и деревья – как стены. И если в них есть хоть толика силы Леса, то брать штурмом это посольство будет очень не просто.

Лакруа хмыкнул.

– Видите, как вы рассуждаете? Уже собираетесь штурмовать.

– Нет-нет. Я не имею таких намерений, просто…

Наставник поднял руку, и Леон замолчал.

– Я понимаю, что вы не побежите сейчас, с дубьем наперевес, ломиться в посольские ворота. Однако направление вашей мысли довольно прозрачно. И вы, наверное, сильно удивитесь, если я вам скажу, что когда-то у этого здания не было каменной стены, а в саду росли удивительные цветы, и каждое дерево плодоносило все лето, а зимой опускало ветви, образуя шалаш, где можно было укрыться от вьюги. Каждому прохожему в этом саду было место. Там играли дети. Вы можете себе представить игры в вашему Лесу?

Леон вспомнил шипящие, извивающиеся ветки деревьев, страшный вой и ту дикую, ужасную детскую прогулку.

– Могу.

Лакруа удивленно приподнял бровь.

– Это очень страшно, – после паузы сказал Леон.

Наставник прищурился и не стал расспрашивать, за что юноша был ему благодарен. Воспоминания о том случае до сих пор заставляли его просыпаться в крике.

– Так вот, Леон, этот сад изначально был не человеческим. Это были их деревья. Но при этом, – Лакруа развел руками, – ни малейшей враждебности. Посольство эльфийского альянса было одним из самых светлых мест столицы. Сюда слетались птицы со всех окрестных лесов. А сегодня вы видели хоть одну птицу?

– Нет.

– Скажу так: вам сильно повезло. Я там не первый раз, и я кое-что видел. Это не то зрелище, которое располагает к умильному любованию природой. Знаете, кстати, почему эти деревья растут на территории посольства?

– Нет.

– Где-то в подвалах есть Жезл Власти. Эльфийский, конечно.

– Но это же…

– Запрещено? – Лакруа усмехнулся. – Совершенно верно. Но у эльфов Жезл не совсем такой, как у людей или у Проклятых. Это нечто особое. Камень или растение, обладающее силой.

– Но чужая магия разве не запрещена в столице?

– Запрещена. Не только в столице, но и во всей Империи. Однако посольство – это часть чужого государства. Вот так. Интересно, правда? Что еще вас удивило?

Леон задумался.

– Наверное, люди. Все эти люди, которые пришли на прием. Такое чувство, что они все друг друга ненавидят.

– Естественно. – Лакруа кивнул. – Не все и не только друг друга, но, в общем, все верно. Это же политика. Там не принято дружить. Вам это кажется удивительным только с непривычки. Но перейдем к людям. Что вы отметили, услышали?

– Этот маркиз… Кто он?

– Маркиз Альфред Бауэр. Секретарь имперского Совета. Очень интересная личность. Как вам показалось?

– Если честно, мне он показался надменным индюком. И еще он смотрел на посла так, будто тот ему, ну, в суп червей наложил.

– Все верно. Маркиз терпеть не может эльфов. Да, собственно, так же как и всех остальных, включая людей.

Сам себя маркиз называет патриотом Империи. Однако я бы предпочел, чтобы он был патриотом чего-нибудь другого. Вреда от него значительно больше, чем пользы. Увы. Вам ничего в нем не показалось странным?

И Лакруа посмотрел на своего оруженосца так, что у Леона по спине прокатились мурашки. Будто вдруг каким-то волшебным образом он снова оказался рядом с тем опасным, жутким монстром, что гнал его через ночь.

Но теперь этот монстр оказался рядом. На расстоянии вытянутой руки.

Мысли Леона лихорадочно заметались.

Почему так изменился тон наставника? Что-то упущено? Но что?

И вдруг сложилось, как кусочки мозаики!

Маркиз, посол, ночь, дом Лансье, разговор за неплотно закрытыми дверями. Вот оно!

Лакруа проверял его. Сможет ли Леон удержаться от соблазна и не разболтать?!

Леон покачал головой и сказал как можно более спокойным тоном:

– Нет, ничего особенного. Надменный индюк и, когда вошел посол, скривил такую физиономию, будто лимон проглотил.

– Это верно, верно… – Лакруа откинулся на спинку сиденья.

– А что говорил этот… Салаан? Что-то про дружбу…

– Анда'ра Салаан, посол эльфийского альянса. – Лакруа обхватил колено ладонями. – Это фигура сложная. Помните, я говорил о деревьях?

– Да.

– Так вот, то, что сад превратился в крепость, не его заслуга. Нет. Посол проявляет исключительно лояльные Империи настроения. В отличие от некоторых его советников и секретарей. Но пока Анда'ра Салаан держит эту банду лесных разбойников в руках, можно быть спокойным. Я понимаю ваши чувства, но то, что произошло с вашей деревней, это просто… мелкое недоразумение по сравнению с тем, что может случиться. Вы внимательно слушали его речь?

– Да. – Леон постарался вспомнить. – Он говорил о Лаклаане. И о его воплощениях… Из краткого курса ксеномифологии я знаю, что Лаклаан – это эльфийское божество. Один из создателей нашего мира. Но разве возможно его телесное воплощение?

– Видимо, на этих уроках вы плохо слушали. – В тоне Лакруа сквозила ехидца. – Божество эльфов – Галлеан. Его воплощение и пророк – Лаклаан. Когда вы сказали, что последний – это и есть бог, вы в принципе не погрешили против истины, но все же ошиблись. Видите ли, эльфы особый народ. Они не родственны людям, хотя и внешне похожи. Мы долго не могли понять ход их мыслей. В этом деле, кстати, большую роль сыграл Анда'ра Салаан. Очень заметная фигура. Так вот, в их лесах возможно все. В том числе и воплощение их божества. Телесное. Бог на земле. Понимаете?

– С трудом, – признался Леон.

– Это потому что вы человек. Человеческая природа изначально порочна. Люди были созданы Бетрезеном. Но отреклись от своего создателя за его грехи. И мы несем в себе часть ответственности за его деяния. Поэтому людской бог не может получить воплощения. Точнее, может, но наш долг – не допустить этого. Понимаете? Тут есть пара сложных моментов. Если быть до конца честным, я и сам не понимаю многого. Эти вопросы скорее удел теологов. И если вам захочется узнать больше, я порекомендую вам хорошего преподавателя из инквизиторской коллегии.

– Буду признателен.

– Будете, будете. – Наставник махнул рукой. – Так вот, люди почитают Всевышнего. Бога, стоящего выше всех остальных. Бетрезена, Вотана, Мортис, Галлеана. Это большая честь служить ему, но и вместе с тем люди обречены на одиночество. Заботы Всеотца таковы, что получить телесное воплощение в мире людей он не может. Этот мир слишком мал для него. И только император – это наместник бога на земле людей. Хотя, например, те же эльфы этого не признают. Вот поэтому вам трудно поверить в то, что где-то далеко-далеко в лесах живет воплощение эльфийского бога Галлеана. Для людей подобное невозможно.

– Это чудо, – серьезно сказал Леон. – Но, как мне показалось, посол говорил с грустью. И даже с сожалением.

– Конечно. Эльфы сложный народ. Они разделены на множество кланов, племен. Есть эльфы Дикие и эльфы Благородные. Сейчас их объединяет вместе только божественная сила Лаклаана. Однако внутренние противоречия разрывают альянс изнутри. Обострились, крайне обострились отношения с соседями. То есть с нами. Вот поэтому деревья в саду выглядят так. Они чувствуют. Живут. Как в окружении. В осаде. Все людское кажется им враждебным. Этот сад – самый лучший барометр политической погоды. – По губам Лакруа мелькнула улыбка. Мелькнула и погасла. – Сейчас он предвещает грозу. И это страшно.

– Но что мы можем сделать? Готовиться к войне?

– Это мы и делаем. – Наставник пожал плечами. – Мы увеличили армию. Мы заказали у гномов новейшие орудия. И это само по себе плохо, потому что эльфы ненавидят подземный народец. Но зато нет лучшего оружия против леса, чем гномьи катапульты. Впрочем, вы это знаете и без меня.

Он замолчал.

Карета неторопливо катилась через ночь.

– Будет война? – глухо спросил Леон.

Наставник посмотрел на него исподлобья.

– Хочется повоевать?

– Не знаю. – Леон ответил честно. – Я точно хочу одного: чтобы в пограничных деревнях люди не просыпались от криков, что доносятся из чащи. Чтобы дети не пропадали. Чтобы зима не превращалась в кошмар. Если есть какой-то способ добиться этого, кроме войны, я согласен, это прекрасно! Но если нет…

Лакруа молча смотрел в окно.

Глава 17

Во флигеле было душно. В камине горели дрова. Жак рассудил, что помещение, которым долго не пользовались, хорошо бы протопить, прогнать сырость и затаившийся в углах холодок. Решение верное, однако погода стояла жаркая, и дышать в доме было совершенно невозможно. Леон распахнул окна.

Пахло травами, летним садом.

Встревоженный разговорами с наставником, он сразу же вспомнил деревню. Поля. Запахи свежей земли. И то, как когда-то носил обеды отцу. Пыльная дорога…

– Ах, как это романтично, – насмешливо засмеялся кто-то в темноте. – Юноша в окне!

Леон вздрогнул, огляделся. Но в темноте сада никого не увидел.

– Но погодите, – продолжал голосок. – Разве не должно быть наоборот? Это девушка должна быть в окне, а юноша тайком вздыхать в саду! Куда катится мир?!

Голос был девичий. И Леон догадался.

– Кира?

– Он еще и слепой, – резюмировала девушка. – Слепая, лишенная малейшего романтизма деревенщина.

Она засмеялась.

– Что вы тут делаете? И где вы? – Леон высунулся из окна и тут же получил в лоб шишкой. Не больно, но обидно.

Кира залилась смехом.

– Я открою дверь, – пробормотал Леон.

– Нет-нет! – сказала девушка торопливо. – Неужели вы полагаете, что я ночью войду в дом к незнакомому человеку? Как самонадеянно! Какая наглость и нахальство!

Она снова фыркнула и сменила тон на заговорщицкий:

– Лучше вы выходите в сад.

– Я? Я… хорошо, сейчас.

Леон направился было вниз, но в открытое окно влетела еще одна шишка. Юноша снова высунулся.

– Не через дверь, – сказала Кира громким шепотом. – Прыгайте в окно! Какой вы глупый.

Леон, чувствуя, как гулко бьется сердце, перемахнул через подоконник. Приземлился на траву, ноги подкосились, он перекатился через голову. Встал, огляделся. Освещенные окна дворца давали слабый свет, который лишь подчеркивал темные силуэты деревьев.

– Кира? Где вы? – прошептал Леон.

Но девушка молчала.

Леон сделал несколько шагов, наткнулся на ветки. Чертыхнулся вполголоса.

Слева в темноте прозвенел серебряными колокольцами девичий смех.

– Какой вы неуклюжий.

Леон услышал ее шаги. Двинулся было за ней, но Кира остановила его:

– Нет-нет! Не ходите за мной… Вдруг я не одета!

Она опять засмеялась.

– Чего вы хотели? – спросил Леон, чувствуя себя полным идиотом.

– Какой вы глупый! – Теперь она говорила с другой стороны. Ему показалось, что девушка ходит кругами. – Кто же об этом спрашивает. Мужчина на то и придуман, чтобы воплощать желания женщины!

– Да, но чего же она хочет? – Леон осторожно пошел на ее голос.

Он мог бы поклясться, что двигался неслышно, но голос Киры сразу отодвинулся в глубь сада. Под ее ногами шуршала трава. Леон представил себе, как она ступает босыми ногами. В голове зашумело.

– Опять вы говорите глупости. – Она неожиданно оказалась совсем в другой стороне. – Мужчина сам решает, чего хочет женщина… Потому что она хочет всего! Всего на свете! А мужчина сам выбирает, какую мечту воплотить.

Леон рванулся на голос. Ударился плечом о ветку. Но… снова никого.

– Тише, тише, – прошептал ее голос из-за спины. – Вы же не в атаку несетесь.

Юноша обернулся.

Темно.

Наваждение? Морок?!

– Не думайте о цели, – сказала Кира откуда-то из темноты. – Просто идите. Вы не должны думать… Просто… идти.

Ее слова слились в неясный шепот.

Леон сделал несколько шагов, легко, будто во сне.

– Вот так… Вот так… – шептала девушка. – Закройте глаза.

Леон послушался, и почти сразу же его лица коснулись теплые нежные ладошки.

– Какой вы милый.

Он почувствовал ее дыхание. Совсем рядом.

– Милый, неиспорченный мальчик. – В ее голосе послышался интерес.

Леон протянул руку, осторожно, медленно. Что-то коснулось его пальцев. И его будто током ударило! Она действительно была без одежды!

Юноша вздрогнул! Открыл глаза, но только ее силуэт, гибкий и нагой, исчез за деревьями.

Он кинулся следом. Тщетно.

Смех Киры слышался уже совсем с другой стороны. Он удалялся, а потом и вовсе затих. Истаял в летнем ночном саду.

К дому Леон вышел как в тумане. Сердце бешено колотилось, лицо горело, ему все время чудился ее голос.

Пока он ходил, в открытые окна налетело мошкары. Но юношу это не волновало.

Глава 18

Когда рано утром Леон пришел в кабинет наставника, Лакруа уже был там.

– Раннее пробуждение – это одна из обязанностей оруженосца, – кивнул Тибальт. – Однако не пытайтесь меня перещеголять. Иногда я совсем не ложусь.

Он улыбнулся.

– Проходите, Леон. Завтракали?

– Нет, ваша светлость.

Лакруа позвонил в колокольчик.

На сигнал явился Жак.

– Завтрак, ваша светлость?

– Ты прав, как всегда.

– Уже готово. – Жак вкатил в кабинет тележку с кастрюльками.

Он быстро и сноровисто накрыл стол. Поставил тарелки и бокалы.

– Прошу…

В кабинете одуряюще запахло чем-то особенным, вкусным. На блюде обнаружились печеные перепела с острым чесночным соусом и салат. В бокалы Жак разлил красное вино. Каждый перепел был обложен маленькими вареными яйцами, которые были покрыты узенькой полоской нежнейшего майонеза.

Повар явно постарался.

За завтраком Лакруа был весел.

– Скажите, Леон, хорошо ли вы устроились во флигеле?

– Вполне достойное жилище, ваша светлость. – Леон старался есть аккуратно. Хотя едва сдерживался, чтобы не накинуться на перепелов. Про вечернее приключение он старался не вспоминать.

– Это очень хорошо. Вы вольны выбирать себе жилье сами. Если захотите снять квартиру в городе.

– Нет-нет, – поспешно ответил Леон. – Мне очень нравится флигель. По сравнению с казармой это просто дворец.

Наставник засмеялся.

– Да, по сравнению с казармой, наверное. Кстати, – он дотянулся до письменного стола и взял оттуда листок, – я составил расписание ваших занятий. Тут учтено все. Посмотрите.

Лакруа протянул листок Леону. Тот прочитал убористый список. Часы.

– Тут есть почти все… Философия, метафизика, математика, стратегия.

– Что-то отсутствует? – Лакруа прищурился.

– Да. Нет фехтования и тактики. И еще общих наук.

– За последнее не беспокойтесь. Историю, языки и наречия вы будете изучать все время. К тому же вы прошли базовый курс. Теперь вам предстоит только шлифовать свои знания. Так же как географию, например. Ее вы будете постигать на месте.

– Как это?

– Очень просто. – Лакруа поднял серебряной вилочкой маленькое перепелиное яйцо. – В путешествиях. Вы же не против немного попутешествовать? Посмотреть другие города, может, даже страны.

– Конечно, я буду только рад этому. – Леон отложил листок.

– И замечательно. Тактику я буду преподавать вам сам. Надеюсь, еще до того, как мы попадем туда, где наши знания потребуются нам на практике. Так же как и фехтование.

– Вы станете учить меня фехтованию?

– Да, а что вас удивляет? – Лакруа отпил из бокала и аккуратно промокнул губы салфеткой. – Так же как и культуре еды. Выпрямите спину. Вы держите вилку как копье, а это тонкий инструмент.

– Простите. – Леон покраснел. – В школе главное – поесть быстро.

– Понимаю. – Лакруа улыбнулся. – И возвращаясь к обучению, я же обещал вам, что учиться вы будете у лучших учителей. Обещал?

– М-м. – Леон помедлил с ответом, а потом ответил честно: – Нет, ваша светлость.

– Как? – Лакруа был удивлен. – Ну так я вам обещаю. У лучших. И знайте, фехтование – мой конек. Сегодня мы с вами немного позанимаемся. А потом… у меня будет к вам небольшое задание. Хорошо?

– Конечно, ваша светлость.

– Ну так доедайте и идите переодеваться. Посмотрим, на что вы годны.

Когда Леон бежал к флигелю, чтобы подготовиться для занятий, он увидел в глубине сада беседку. Внутри кто-то сидел.

Юноша остановился, подошел ближе.

Кира.

Девушка была не одна. Напротив нее сидела женщина средних лет, на коленях которой лежали какие-то листки. Кира, держа перед собой небольшую книгу, читала вслух. В руках у женщины, задавая ритм, ходила вверх-вниз указка.

– Мягче. Вы должны читать мягче, – строго говорила она.

– Я стараюсь. – Голос Киры был полон смирения.

На какой-то миг она оторвалась от текста и стрельнула глазками в сторону Леона. Смерила его ледяным взглядом. Отвернулась.

– Молодой человек? – В голосе женщины было столько холода, что Леон поежился. – Вы мешаете нам заниматься.

– Простите. – Леон поклонился и счел за благо удалиться.

Сейчас он уже не был уверен в том, что ночью в саду он встретил именно Киру. Но кого? Да и было ли? Полно! Станет ли дочь графа, пусть даже избалованная и своевольная, бегать нагишом меж деревьев?

Но кто тогда?

На урок он опоздал. Граф уже был одет в фехтовальную куртку из плотной, в несколько слоев, простеганной ткани, подогнанной к телу.

– Опаздываете, молодой человек. – Наставник поморщился. – С вас сорок отжиманий. Прошу.

Он указал на пол.

Леон привычно упал на кулаки. Как ему еще на первом курсе объяснили преподаватели, наказания бывают двух типов – те, что калечат, и те, что идут на пользу. Первые служат для защиты общества. Вторые делают наказуемого сильнее и выносливей. В школе применялись только вторые. Правда, тут был один интересный казус. Наказание розгами тоже приравнивалось к этому классу, так как «березовая каша» наводила порядок в голове кадета, а следовательно – шла ему на пользу. Так что отжимание Леон воспринимал исключительно как дополнительную зарядку. Хотя иногда она была совершенно некстати.

Выполнив требуемое, Леон показал наставнику свое оружие.

Лакруа только покачал головой.

– Это, – он отложил в сторону меч, что выдавался кадету в школе сразу после присяги, – годится только для первого боя. Потом вам придется искать что-то получше.

– Разве это плохое оружие?

Наставник удивленно поднял брови.

– Я разве сказал, что он плох? Нет. Видывал я клинки и похуже. Это обычный средний класс. Скорее всего он довольно быстро иззубрится, и продолжать им рубиться будет весьма затруднительно. В конечном итоге он просто завязнет. – Он взял другой, тот, что в школе применяли на тренировках. – Этот слишком тяжел. Хорошо тренировать силу, но не более. Что еще?

– Топор.

– Хорош, но ограничен. И не для вашей комплекции. Все?

– Да. В школе мы работали с этим. Еще копье.

Лакруа вздохнул.

– Ну что ж, для получения базовых навыков это годится. Скажите, Леон, вы укрепляете сухожилия?

– Н-ну. – Леон задумался. – Физические упражнения – это обязательная часть жизни кадета.

– То есть силовые упражнения, всякие брусья, турники. Я имел в виду нечто иное. Вот там. – Лакруа кивнул в сторону края площадки. – Возьмите цепь.

Леон поднял увесистую железную цепь, кое-где тронутую ржавчиной.

– Что вы о ней думаете?

Юноша пожал плечами.

– Повесить на амбар. Обычная цепь. В чем ее секрет?

– Сможете порвать?

– Я? – Леон засмеялся. – Конечно, нет.

– А вы попробуйте.

– Хорошо. – Леон намотал цепь на кулак, напрягся. – Нет.

– Еще… Сильнее. Порвите ее!

Леон снова попробовал, потянул так, что вздулись вены на лбу и заломило мышцы.

– Нет. Это невозможно.

– Хорошо. – Лакруа взял цепь в руки. – Давайте посмотрим.

Он ухватился поудобней. Потянул. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул. По его телу прошла будто бы волна! Цепь натянулась так, что Леону послышался звон! На какой-то миг он подумал, что ничего не получится, но вдруг одно звено звонко треснуло и разошлось в стороны. Лакруа выдохнул и медленно расслабился. Открыл глаза и вручил онемевшему юноше порванную цепь.

– При этом мы с вами в близком весе. К тому же я немного подзапустил свое тело.

– Но как?

– Сила не в мышцах. Она в жилах. И это большая сила. Многие говорят, что натренировать их нельзя. Но я знаю секрет. Он совсем простой. Через некоторое время, если вы будете следовать моим советам, будете быка валить на землю, ухватившись за рога. Хотите?

– Конечно!

– Тогда цепь должна стать вашим другом. Я покажу упражнения. А теперь к фехтованию. Я принес несколько клинков. Вот, выбирайте.

Лакруа показал на длинный сверток.

Леон откинул ткань. Чего там только не было.

Тяжелые фальшионы, мечи наемников, короткие ятаганы, несколько сабель и даже похожий на серп меч пустынных кочевников.

– Что нравится?

– Вот этот… – Леон тронул рукоять фальшиона. Тяжелого опасного оружия.

– Ну нет. – Лакруа покачал головой. – Это грубое оружие. Хорошо проламывает как шлем, так и череп под ним. Хорошо в свалке, когда прикрыты и спина, и фланги. В мирное время ситуация может быть не такой надежной. Возьмите это. – И он вытащил из кучи средней длины обоюдоострый меч с выгнутой вперед дугой гарды и навершием, похожим на яблоко. Короткая рукоять, которая сначала показалась неудобной, плотно ложилась в руку. Лезвие, конусом сходившееся к острию, давало хороший баланс. К тому же меч был очень легким.

Леон несколько раз взмахнул им.

– Это для тренировок, – пояснил Лакруа. – Слишком легкий для сложных ситуаций. Мы будем оттачивать вашу технику, а не силу. Ставить руку, ноги, учить тело двигаться.

Наставник отошел в середину площадки.

– Видите круг на земле?

– Да.

– Я стою в центре. Вы – атакуете. Ваша задача – выкинуть меня из круга. Как угодно. Прошу.

Он отсалютовал Леону, чуть задержав меч в положении подвысь.

Юноша повторил его жест и без всякого предисловия атаковал сверху вниз. Удар, который граф легко блокировал, не был основным. Легко коснувшись лезвием, Леон тут же сдвинулся в сторону и ударил в корпус, под левую руку. Лакруа просто опустил кисть вниз. И выпад пришелся в основание его меча. Сильный удар граф принял на самую надежную часть лезвия. Леон, поняв, что происходит, прыгнул вперед, собираясь воспользоваться тем, что меч противника сейчас практически прижат к телу. Это позволило бы сделать толчок и, может быть, сбить графа с ног. Однако Лакруа не дал ему такой возможности, просто сдвинув клинок в сторону и столкнув Леона с направления атаки. Юноша понял, что проваливается, но вовремя восстановил равновесие и даже ушел назад с защитой. Граф остался стоять на прежнем месте.

Леон снова пошел вперед. Теперь более осторожно. Он сделал выпад, на который Лакруа даже не среагировал. Потом Леон атаковал ноги, что заставило наставника сделать батман и отбить лезвие. На этом движении юноша и попытался развить свою атаку. Он попытался проломить защиту противника несколькими сильными ударами, и когда ему показалось, что обнаружилось слабое место, сделал двойной перевод, выйдя на укол в живот. Дальше получилось что-то странное. Сам граф отшагнул в сторону, мелькнула в воздухе его кисть, что-то крепкое ухватило Леона за запястье, последовал резкий рывок вперед. Юноша потерял равновесие и рухнул. Однако при этом он сумел сгруппироваться и выйти из падения с перекатом. Это был хороший ход. Однако наставник не позволил ему подняться. Он сделал несколько шагов вслед за Леоном и приставил свой меч к его шее как раз когда тот собирался подняться.

– Очень интересно, – сухо сказал Лакруа. – Однако, увы, предсказуемо. Может быть, на человека, не знакомого с имперской фехтовальной школой, это произведет впечатление. Однако я ее знаю слишком хорошо. Вы были очень хорошим учеником, Леон. В школе ваш учитель фехтования отзывался о вас хорошо.

– Хорошо? – Леон не поверил своим ушам. Учитель фехтования был злобным тощим старикашкой, который брал вместо меча палку и лупил ею учеников что было силы. Хорошо он отзывался только о героях прошлого. Да и то не всегда.

– Именно так. Но вы слишком формально подходите к поединку. Вы предпочитаете бой позиционный. Это недостаток массового обучения. Множество кадетов на одной площадке, не до вольтов, верно? И вам не хватает экспромтных действий. Фехтование – это наука. Но наука, основанная на искусстве.

Он убрал меч и позволил Леону подняться.

– К тому же… – Лакруа снова встал на прежнее место. – Вы слишком злоупотребляете скрестными шагами. Это лишает вас устойчивости! Прошу.

И он снова отсалютовал Леону.

Глава 19

Месяц прошел как один день. Один сумасшедший, наполненный учебой день. Лакруа нагрузил Леона так, как ему и не снилось в школе. От раннего утра до заката, а иногда и добрую часть ночи с юношей занимались учителя. Лекции могли прерваться в любой момент, и тогда за него брался наставник, как всегда, одетый в фехтовальный костюм. От постоянных тренировок мышцы поначалу ныли, потом стали болеть. После чего Леон потерял всяческую чувствительность. Тогда Лакруа нагрузил его тяжелым мешком с песком и заставил выполнять головоломные акробатические этюды, совмещая их с растягиванием цепи под разными углами. Тело откликнулось новой болью.

Некоторые уроки, в частности философию и высокую литературу, Леон слушал вместе с дочерью Лакруа. Эти дни были для юноши мукой. Кира вела себя как паинька. Однако в моменты, когда она случайно касалась его руки прохладными тонкими пальцами, например, передавая учебник, Леона охватывал огонь. К щекам приливала кровь, сердце билось в груди как сумасшедшее. И он уже не слышал ничего! Ни изящных построений древних философов, ни особенностей стихосложения.

Это было невыносимо!

После таких занятий он хватался за цепи, тянул изо всех сил, выкручивал, пытался порвать, словно бы они были не просто железными, а теми самыми, неощутимыми, но прочными душевными узами, которые все плотнее связывали его и Киру.

Иногда, душной ночью, лежа без сна с открытыми окнами, он слышал, как шуршит в саду трава. И тогда ему казалось, что из темноты доносится смех. Ее серебристый смех! Сам не свой вскакивал Леон и бросался прочь из дома!

Он метался по саду словно в горячке, в бреду, искал ее. Но она всегда ускользала, таяла утренним туманом. Да и была ли? Леон сомневался. Странное поведение Киры, которое он наблюдал во время первой их встречи, больше не повторялось. Девушка вела себя благопристойно. Была вежлива и даже чуточку холодна. А ее взгляды, которые Леон иногда ловил на себе, могли быть на самом деле только плодом его фантазии.

Леон часто навещал сестру. Та радовалась его приходу неизменно, матери-настоятельницы тоже принимали визиты Леона благосклонно. Узнав, что он является оруженосцем у знатного господина, монахини прониклись к нему еще большим уважением, что несколько смущало юношу. Себя таким уж непогрешимым он не считал.

Еще Леон часто думал о Марте. И эти два женских образа, Марта и Кира, доводили его до безумия. Иногда в своих мечтах он видел Марту, хотя думал в этот момент о Кире… Они были совсем не похожи друг на друга. Худенькая, гибкая как лоза девочка, танцующая на сцене, чтобы заработать на хлеб, и крепкая, ладная аристократка, для которой жизнь только еще одна забавная игрушка. И вместе с тем было что-то общее. Что-то одинаковое. В лицах, в движениях… Или это фантазия Леона дорисовывала одной то, чего у нее не было, равняя мысленно знатную девушку и уличную плясунью?

Несколько раз Леон сопровождал наставника с официальными визитами.

Один раз это было посещение некоего светского приема, ничем особенно не отличавшегося от визита в посольство. С той лишь разницей, что среди нарядных людей, собравшихся в большом зеркальном зале, чувствовалось большее напряжение. Леон потом спросил у графа об этом, но тот отмахнулся, сказав одно только слово: «Политика».

В другой раз Лакруа был вызван во дворец самого императора. И тут уже Леону пришлось показать все, что он выучил на занятиях по этикету. Церемониальные обязанности оруженосца были очень велики, но, судя по всему, юноше удалось справиться. Наставник был доволен.

Третий выход в свет был самым странным.

Леон запомнил его из-за какой-то особенной двусмысленности, которая витала в воздухе. В этот раз Лакруа приехал на некое собрание. Тут оказались и знакомый Леону граф Орви, и еще несколько человек, которых он запомнил по другим визитам. Судя по всему, все знали друг друга более чем хорошо, однако раскланивались и обращались друг к другу очень церемониально, где-то даже торжественно. Леон также заметил, что только он один является оруженосцем. Все остальные уже имеют полный военный чин.

Разговор шел неожиданно о вещах, Леону знакомых.

Говорили о том, что некие злоумышленники каким-то образом проникли в столичную систему подземелий и попытались оттуда совершить прорыв внутрь замка паладинов. Акция наглая, но бессмысленная. Прорыв удалось локализовать и ликвидировать. Какие-то туннели пришлось завалить на всякий случай. Леону вспомнились следы когтей на стенах, уходящих за свежую каменную кладку. Когда отряд паладинов спустился вниз, они обнаружили там ни много ни мало – алтарь с неактивированным Жезлом власти. Жезл, судя по всему, принадлежал Проклятым. Упоминание приспешников Бетрезена всех сильно встревожило. Леон видел, как напряглись лица. Ему очень хотелось узнать, чем кончилось дело, но тут вдруг Лакруа отослал его домой. Под предлогом необходимости продолжать обучение.

Этот случай запомнился Леону. Ему показалось, что Лакруа хотел ему что-то сообщить, но передумал. Или, может быть, снова проверял?..

Однако потом, в круговерти занятий, физических упражнений и суеты, впечатления от этого случая сгладились, ушли на второй план.

На исходе четвертой недели Лакруа сам зашел к Леону во флигель поздно вечером.

Леон в это время валялся на кровати, при свете нескольких свечей он составлял обращение к даме, выполненное пятистопным ямбом. Таково было задание преподавателя литературы. Получалось дурно. Строчки путались, то и дело в голове всплывали какие-то похабные рифмы.

Когда вошел наставник, Леон вскочил.

– Нет-нет. Не нужно вставать, – махнул граф рукой. Закрыл за собой дверь. Осмотрелся. – Ну что же, вы неплохо устроились.

– Да, мне тоже нравится.

– Все что нужно у вас есть?

– Да. – Леон удивился странному вопросу.

Граф хмыкнул, подошел к столу. Перекинул несколько бумажек с каракулями Леона.

– Стихи.

– Да, учитель задал нам… – Леон вдруг поперхнулся, – с вашей дочерью сочинить… и я…

– Никогда в них ничего не понимал. – Наставник смахнул со стола бумажки и достал невесть откуда бутылку вина. – Давайте бокалы. Я вам кое-что расскажу.

Сбитый с толку Леон быстро сбегал на кухню, достал из шкафчика старые, зеленого стекла бокалы, доставшиеся ему вместе с флигелем.

От ужина у него остался сыр, и юноша порезал его аккуратными ломтиками. Вернувшись в комнату, он поставил нехитрое угощение на стол.

– О, да вы, я вижу, во всеоружии. – Лакруа улыбнулся.

Вино полилось в зелень бокалов.

Леон подвинул наставнику единственный стул, а сам сел на кровать. Неожиданно он понял, что граф не совсем трезв.

– Я справлялся о ваших успехах, – сказал Лакруа, салютуя Леону бокалом. – Все преподаватели довольны. Вы очень усердный ученик, Лео. Позволите вас так называть?

– Да, конечно. – Леон, чтобы скрыть смущение, приложил бокал к губам. Вино было терпким и кислым.

– Более того, в фехтовании вы тоже преуспели.

– Спасибо.

– Не нужно благодарить. – Лакруа поморщился. – Любых слов будет все равно недостаточно. Я учу вас совсем не для того, чтобы подтвердить свою славу наставника. Мне нужны ваши умения.

– Я готов на все.

Лакруа будто бы не услышал.

– Собственно, я полагаю, что в таких интенсивных занятиях нет нужды. Теперь мы будем фехтовать по упрощенному графику. Мне нужен партнер для того, чтобы держать себя в форме. Он нужен и вам, чтобы совершенствовать свои способности. Так что утренние физические упражнения пойдут нам обоим на пользу. – Граф допил вино, и Леон налил ему еще. – Что же касается остальных наук. Можете послать их к Бетрезену!

И Лакруа засмеялся.

Леон был удивлен и несколько смущен. Таким графа он ни разу не видел. Тот пил вино постоянно, но не пьянел. Жак даже сообщил шепотом, что его сиятельство владеет секретом винного камня и носит его все время у себя на шее, потому может пить сколько вздумается и не терять трезвости рассудка.

Судя по всему, сегодня наставник свой магический амулет забыл в ванной комнате.

– Нет, если вам интересно, продолжайте. Как говорит народ, в ученье – свет.

– Я бы, с вашего позволения, продолжил, – осторожно сказал Леон.

– Хорошо, хорошо. Что вам более всего нравится?

– Философия и история.

– Чудно, чудно! История – это замечательно. Хотите увлекательную историю? Я пришел к вам, чтобы рассказать ее. Хотите?

– Да, конечно. – Леон почувствовал, что нервничает. Таким странным был граф, и такая тревога слышалась в его словах.

– Мы на пороге войны, Леон! – крикнул граф. – И это уже не секрет. Это уже почти история! Об этом болтают на площадях. Поверьте мне, скоро вам представится чудная возможность утолить жажду мести! Я отлично понимаю ваши чувства.

Юноша молчал.

– Единственный человек, которого это, наверное, не обрадует, буду я… Нет-нет, Лео, не поймите меня превратно. Я сочувствую вашему горю. И если подвернется возможность, выйду с вами на бранное поле. И видит бог, вы напьетесь крови ваших врагов. Досыта!!! – рявнул граф и ударил кулаком по столу. Его лицо побагровело.

Он на какое-то время замолчал. Потом, немного успокоившись, продолжил, отпивая из бокала маленькими скупыми глоточками.

– Они там, – Лакруа ткнул пальцем вверх, непонятно кого имея в виду, – играют нами, как куклами. Кидают нас из огня в воду! Ждут, когда мы потрескаемся! Игры, игры, игры.

– Кто? Чьи игры? – осторожно спросил Леон.

– Ах! – Граф махнул рукой. – Не берите в голову. Я хотел рассказать вам историю? Так вот. Слушайте…

Он вытянул ноги, налил еще вина. Рука дрогнула, вино расплескалось по столу красной лужицей.

– Давным-давно жила-была женщина. И была она прекрасна, как небо, светла, как солнце. И лучше нее не было на свете никого. Она любила, и от ее любви расцветали цветы, пели птицы и земля наполнялась силой жизни! Такая это была женщина. А любила она своего мужчину. Сильного, умного, красивого… У них были дети. Они жили в лесах, которые росли на земле, наполненной силой любви! И не было прекрасней этих существ во всем мире. Всюду, где они появлялись, они несли свет, любовь и радость. Их послы шли по земле с неувядающими ветвями в руках. И не было у них другого оружия, кроме слова. А знаете почему, Леон? Потому что так любила эта женщина своего мужчину, что эта любовь отражалась в их детях, как в зеркале. Они были счастливы. Долго, долго счастливы.

Он замолчал.

– А что же было потом? – спросил Леон. Хотя он уже знал ответ.

– Потом? Потом его убили, – коротко ответил Лакруа. – А она превратилась в чудовище. Потому что вся сила ее любви, такой еще нерастраченной, превратилась в ненависть. И изуродовала ее. И землю, на которой она жила. В страхе от нее бежали ее же дети. И тогда подняла она много-много людей. Мертвых людей. И заставила их жить. Снова и снова умирая, но повинуясь ее злой воле. Вы хотите знать, что было потом?

– Я знаю.

– И что же?

– Это история любви Солониэль и Галлеана. История о том, как богиня любви стала богиней смерти. Ее мы проходили на уроках теософии. Потом она с армией оживших мертвецов решила отомстить убийцам.

– Верно! – Лакруа хлопнул Леона по плечу. – Верно! Вы хорошо учились, я уже об этом говорил. Вам только, наверное, никто не сказал, что это не просто миф. Эта история произошла в реальности, хотя и очень-очень давно. И именно она положила начало всем этим войнам, всей этой грязи и крови.

– Но нас учили, что Бетрезен…

– Ерунда. – Граф покачал головой. – Бетрезен – падший ангел. Он силен, коварен, омерзителен! Но именно в этом его слабость. С ним легко воевать. Потому что он враг! Но настоящие войны – страшные, кровопролитные – пошли не от него. На самом деле только они, Солониэль и Галлеан, положили начало всему. По крайней мере я думаю именно так. Хотя. Может быть, святые отцы и правы. Демоны, зависть и Бетрезен испоганили этот мир. Но зато я точно знаю, что никто из этих догматиков не сказал вам того, что эта история любви, смерти и ненависти повторяется на всей земле. Из раза в раз разыгрывается, как пьеса. Будто может быть у нее другой конец. Будто неведомый режиссер все ждет, что актеры отойдут от сценария, порвут ниточки и сделают все по-своему!

Он развел руки в стороны.

– Но не получается! Не получается по-другому! А только так. Любовь, смерть и ненависть. Уж и не знаю, к кому. Может, к самому себе, может. – Граф снова замолчал.

Молчал и Леон. Он чувствовал, что весь этот разговор только предисловие, и терпеливо ждал.

– А знаете, Лео, – снова заговорил Лакруа. – У меня есть дочь.

– Я знаю, – осторожно ответил Леон.

– Нет. У меня есть еще одна дочь. Эта пьеса, друг мой, разыгрывается не всегда одинаково. Иногда умирает мужчина. А иногда… Так вот. У меня есть дочь. И она не совсем человек. Ее мать умерла. Очень давно. А девочка выросла очень похожей на нее. Очень похожей. Они ведь живут совсем по-другому. Вы понимаете?

Леон покачал головой. Он не понял ни слова.

Граф ухмыльнулся.

– Они живут по-другому. Дольше, чем мы… И растут иначе. И вообще очень многое у них по-другому. Вы знаете ее.

– Я?

– Да. Она очень красиво танцует.

У Леона оборвалось внутри.

– Марта?!

Лакруа кивнул и вдруг резко посерьезнел.

– У меня к вам дело, Лео. Дело, которое я лично выполнить не могу. Все слишком сложно, чтобы я мог просто так сорваться и. Но вы сможете. Вопрос деликатный.

Глава 20

Утром Леон отправился в школу. Подниматься по знакомой дороге было легко. Будто возвращаться домой. У ворот его встретила стража. Леон протянул старшему пропуск. Тот просмотрел бумагу, искоса глянул на Леона и отошел в сторону. Леон прошел внутрь со смешанным чувством тревоги и радости. Ему было приятно вернуться сюда уже не кадетом. Но и вместе с тем ему было тревожно, как бывает, когда не знаешь, чего ожидать от тех, с кем давно не виделся.

Внутри крепости ничего не изменилось. Все так же цепочкой бегали молодые кадеты по плацу, перепрыгивая через препятствия. Все так же ходили строем и дрались на мечах.

К Леону спешил дежурный.

Леон пригляделся.

– Чего бы вы хотели?.. – начал дежурный, но осекся. Всмотрелся. – Леон?! Нет… нет, вы только посмотрите! Это же он!

Слав в два прыжка оказался рядом, обхватил Леона, приподнял. Он громко смеялся, хлопал Леона по спине, крутил его в разные стороны, одним словом, вел себя как обычно. И у Леона отлегло от сердца. Друг остался прежним, и слава богу.

– Куда ты делся тогда? Мы едва всех на уши не поставили! Был Леон, ушел в наряд и не вернулся!

– Я приходил… Надо было вещи забрать. Но меня дальше каптерки не пустили. Сам понимаешь. А вы на марше были. – Леон чуть смущенно улыбался.

– Но хоть бы сказал! Хоть бы сказал! – Слав потащил его в караулку.

– Да я сам не ожидал.

– Значит, ты теперь оруженосец! Силен, силен. Наставник к себе взял? Да? Здорово! Молодец. А нам еще тянуть и тянуть.

Он закрыл дверь. В караулке было пусто. Стоял кувшин с водой, кружки.

– Так. Сиди тут, я сейчас чего-нибудь придумаю. Угостить особо нечем, сам понимаешь.

– Не волнуйся. – Леон поставил на стол суму, которая висела у него на плече. – Все есть.

Он выставил на стол бутылку вина, головку сыра, ломоть ветчины и разную зелень.

– Вот это я понимаю. – Слав хлопнул в ладоши, но вдруг опомнился. – Погоди. Я ж дежурный. Не положено.

На его лице отразилась такая досада, что Леон засмеялся.

– Это тоже учел. – Он достал из-за пазухи бумаги. – Давай сделаем так. Ты приставь к этому хозяйству караул, а сам найди Филиппа и еще парнишку из молодых, Артура.

– Ага. Этого я знаю. Мы из него чуть душу не вытрясли, когда тебя искали. А караул тут без надобности, вокруг паладины все же. – Слав засмеялся. – Лучшей стражи не сыщешь.

– Хорошо. – Леон показал ему бумаги. – Тогда ты за этими двумя, а я к ректору. Можете считать, что вы уже в долгосрочном увольнении, кадет!

– Так точно! – Слав щелкнул каблуками и исчез за дверью.

Леон двинулся следом, в административный корпус.

В приемной у ректора никого не было. Только его адъютант лениво водил ветошью по клинку.

– Вам к кому? – поинтересовался адъютант, будто был выбор.

– К ректору школы паладинов Славомиру Вячко.

Ректор был родом из тех же краев, что и Леон, только его родня жила дальше к северу, вдоль той же реки, но в глубине Империи.

– А вы… – Адъютант явно хотел покуражиться, но не мог придумать повод, к которому можно было бы прицепиться.

Леон молча сунул ему под нос бумагу с имперской печатью.

Юноша вытянулся, буркнул что-то вроде:

– Извините, гражданин, одну минуту, – и исчез за дверью.

Через некоторое время он открыл створки настежь и отошел в сторону, пропуская Леона.

Ректор, большой, грузный, как старый медведь, сидел за столом и смотрел на Леона, чуть наклонив голову.

Леон вошел в кабинет, сделал положенные по статусу три шага внутрь, остановился, отсалютовал. За спиной тихо затворились двери. Ректор молча рассматривал юношу. Тот знал, что сейчас этот человек читает его как книгу. По одежде, цветам, значкам и бронзовым накладкам на поясе он уже знает о Леоне достаточно…

– Как дела у паладина Тибальта Лакруа? – поинтересовался ректор.

– Благодарю вас, все хорошо. – Леон коротко кивнул.

– Вижу, вы хорошо все выучили. Приятно наблюдать плоды своих трудов. – Ректор позволил себе улыбнуться. – Ладно, оруженосец, вольно. Давайте ваши бумаги.

Леон расслабил плечи, подошел к столу, протянул гербовые листы.

Ректор взял их, развернул, долго рассматривал. Хмурился.

– Не скрою, мне не хотелось бы отпускать кадетов. И я мог бы упереться копытами и завернуть вас с этими, – он толкнул бумаги в сторону, – грамотами. А знаете почему?

– Не могу знать.

– Дело кадетов – учиться. А мое дело – учить их, превращать их в паладинов. В опору Империи. А втравливать моих ребят в политические игры, делая их разменной картой в чьей-то игре, это мне не по душе. Даже если помыслы ваши и вашего господина чисты, мне это не по душе. Политикой должны заниматься кто угодно, но не будущие паладины. Уж слишком велика возможность того, что когда-нибудь вы столкнетесь лицом к лицу со своими друзьями. Да на такой узкой дорожке, что и разойтись будет никак. Не дело это. Не дело. К сожалению, я со своим замшелым мнением буду в меньшинстве. Поэтому чинить вам препятствий не стану. Вопреки своему желанию я разрешаю вам взять этих ребят, но учтите, оруженосец, они должны вернуться в казармы целыми и здоровыми. Иначе… – Он подался вперед. – Иначе я найду способ устроить вам и вашему покровителю массу проблем. Вы понимаете?

– Да, конечно, ректор. – Леон кивнул.

Ректор чиркнул что-то на бумаге, протянул ее Леону.

– Можете идти.

Леон поклонился и покинул кабинет.

Эта короткая беседа произвела на него неожиданное действие. На душе стало тревожно и сумрачно. «Тем ли я занимаюсь?.. То ли делаю?..» – подумал Леон, спускаясь по каменной лестнице.

На улице светило солнце, но сейчас юношу это не радовало. В словах ректора было что-то особое. Не похожее на обычное ворчание старого человека. Славомир действительно переживал за каждого из своих подопечных. Недаром на стене казармы были выбиты слова: «Мы – одна семья». Так и было…

У караулки его уже ждали.

Филипп захватил его в свои медвежьи объятия так, что хрустнули кости. Он так искренне, так честно радовался, что Леону сделалось лучше. Тоска отступила, отодвинулась на второй план.

Артур поздоровался сдержанней, но было видно, что и он рад встрече.

– Пойдемте. – Леон махнул рукой. – Я вам кое-что расскажу.

Глава 21

Леон разлил вино по грубым глиняным стаканам.

Слав уже нарезал сыр и ветчину крупными ломтями. Казалось, от предвкушения чего-то неизвестного, но уж точно очень интересного кадет вот-вот начнет пускать искры.

– Ну, что там? Что там? – Слав не мог больше терпеть.

– Дай ты ему горло промочить. – Филипп был как всегда добродушен и пребывал в том ровном состоянии, которое могут себе позволить только очень большие люди.

Один только Артур заметно нервничал. Что было понятно.

Леон поднял стакан.

– Ребята. Я предлагаю вам совершить путешествие.

– Отлично! – Слав захохотал. – Я только ротному скажу. Он будет в восторге.

– С вашим начальством все уже решено.

– Ого, – пробасил Филипп.

– Да. Но… – Леон сделал небольшую паузу. – Путешествие опасное. Дело может кончиться тюрьмой, смертью или трибуналом.

Артур посмотрел на него исподлобья.

– Нет-нет, – поспешил Леон. – Наши действия не будут противозаконны. Скорее наоборот. Однако мы можем кому-то крепко насолить, и в случае неудачи нас ждут крупные неприятности.

– То есть ты предлагаешь нам ввязаться в какую-то политическую интригу? – спросил Слав.

– В общем и целом – да.

Слав выпил вино залпом. Потом сморщился, будто хватил кислятины.

– Леон. Это не лучший путь послужить Империи.

– Может быть. – Леон тоже выпил. – Если честно, я не могу найти каких-то слов, чтобы… Небольшую лекцию о вреде политики мне уже прочитал сегодня ректор. И, если честно, он, наверное, был прав. Наше дело – враги империи. Не знаю только, что делать, если ее друзья приносят вред едва ли не больший, чем все ее противники.

– Этим должна заниматься инквизиция, – сказал Слав.

– Наверное, она и занимается. Честно, ребята, я сам не знаю, верно ли я поступаю. Не запутался ли я.

Он посмотрел на друзей. Филипп молчал, глядя в пол. Артур тревожно переводил взгляд с одного на другого. И только Слав смотрел на Леона в упор. От этого взгляда делалось нехорошо. Маятно становилось на душе.

– Та, кого мне надо спасти, она, так уж вышло, принадлежит к одной из групп, которые… которые… – Леон понял, что не знает нужных слов.

– Погоди, так речь идет о женщине? – Слав удивленно поднял брови.

– Да. И она мне очень дорога.

– Хм… – Филипп налил вина в стаканы. – С этого бы и начинал. А то, понимаешь, политика, трибунал, интриги. Сказал бы, моя возлюбленная попала в сети зла! Ну или еще что-нибудь такое.

Он засмеялся. За ним фыркнул Артур. А Слав покачал головой.

– Лео, ты меня удивил. Столько всего наплести и не сказать ни слова об истинной причине. Ты прирожденный интриган! Когда едем? Но учти, на политику мне плевать. Если я иду, то не за этим.

Филипп засмеялся еще громче.

– А ты что скажешь? – спросил Леон у Артура.

Тот пожал плечами.

– Отец, когда отпускал меня, сказал, чтобы я вмешивался во все, во что только можно. Он сказал, что это единственный путь, который может сделать из меня настоящего мужчину. Получается, что выбора у меня нет. Я с самого начала понял, что поеду.

– И я, – буркнул Филипп, откусывая от большого ломтя ветчины. – Если так кормить будут, то я точно еду.

– Ты просто зашел не с той стороны, – Слав ел сосредоточенно. С удовольствием. – Надо было сразу сказать про твою девушку и тому подобное.

– Ну, она не то чтобы моя… – Леон замялся.

– Это уже детали, которые меня лично не интересуют. – Слав потянулся к ветчине. – Филипп, не налегай.

– Мне нужно много есть. Я не уверен, что смогу пообедать.

– Сможешь, – пообещал Леон. – А вообще нам нужно будет выехать завтра. Остаток дня можем потратить на снаряжение. Но, если честно, я бы выехал в ночь.

– Почему?

– Если наш предполагаемый противник узнает о нашем путешествии, у него будет меньше времени, чтобы помешать нам. Смешаем карты!

– Неизвестно кому?

Леон развел руками.

– Я не знаю, чего можно ожидать. Честно. Я знаю, что девушка находится на Севере. В замке Гретхен.

– Это же кочевья зеленокожих.

– Да. Более того, хозяин замка – в родстве с ними. Кто стоит за ним, я не знаю.

– А что про него известно? – спросил Артур.

– Его зовут Брюнегольд. Он наполовину орк. По матери. Кто был его отец – неизвестно. Впрочем, думаю, что его не спрашивали.

– Почему?

– У орков матриархат, – пояснил с набитым ртом Слав.

– Но как же он?.. – Артур смотрел на Леона широко открытыми глазами.

– Ну… – Слав повертел руками. – Как-то так! Жить захочешь. А ты когда-нибудь орчиху видел?

– Нет.

– Ну! – Слав хлопнул его по плечу. – Считай, что ты ничего не знаешь о женщинах. Это, брат, я тебе скажу, такая штука!..

За столом замолчали.

– А чего вы на меня вытаращились? – с невинным видом поинтересовался Слав, отрезая себе кусок сыра. – Что такого-то?

– Однако. – Филипп почесал затылок. – Ты это… Ну, ты, в общем, за столом не надо.

– Чего не надо?

– Я их видел, – коротко, но со значением сказал Филипп.

– А… – протянул Слав понимающе. – Ну извини.

Артур покраснел.

– В общем, этот Брюнегольд наполовину орк. И через его владения зеленокожие ходят как у себя дома. Известно еще, что он человек, или как его называть?

Слав пожал плечами и почему-то кивнул на Филиппа. Тот покачал головой.

– Ладно, – продолжил Леон. – Этот Брюнегольд получил свои земли за то, что сумел выгнать с них своего брата.

– Так он не один такой там?! – обрадовался Слав. – Какая горячая штучка.

– Ну я же попросил! – Филипп грохнул по столу кулаком.

– Извини-извини.

– Брат был ярым противником Империи, а Брюнегольду, видимо, просто плевать. Но своему хозяину он служит верно.

– А кто его хозяин? – спросил Артур.

– Тот, кто платит.

– Но всегда же может найтись тот, кто заплатит больше.

– Если честно, я не знаю, как он утрясает эти вопросы.

– Собираешься брать замок штурмом или заинтересовать его материально? – спросил Слав.

– Не исключено, но маловероятно. Замок охраняется слабо. В своем имении зеленокожему бояться некого. А бойцы из орков слабые. Гонора много, а на деле труха. К тому же у меня есть к Брюнегольду кое-какие бумаги. Предполагается, что это может помочь. У него есть какие-то задолженности перед моим наставником или перед какими-то другими влиятельными людьми. Если честно, я надеюсь на эти бумаги. Так что главная задача – добраться до замка. Это, как вы понимаете не просто. У орков сейчас период кочевья.

– Что это значит? – поинтересовался Артур.

– Это значит, что они шляются туда-сюда по всему Северу.

– А зачем?

– Ну, – Леон искоса посмотрел на Филиппа. – У них брачный период.

Все замолчали.

– Да, – наконец протянул Слав. – Это не очень приятное известие. Когда у орков гон.

– Разве они как животные? – спросил Артур.

– Что ты делал на ксенологии? Спал?

– Мы так глубоко не изучали. – У Артура был такой растерянный вид, что Слав засмеялся.

Юноша покраснел.

– Ладно, ничего. – Слав налил Артуру вина. – С нами еще не то узнаешь.

– Итак, к делу. – Леон поставил стакан на стол. – Сегодня к вечеру, когда пробьет пять, я буду вас ждать на площади перед ратушей. Лошади на мне. Нужно говорить про оружие?

Филипп хмыкнул.

– Дорога должна занять два-три дня. Это если все будет хорошо. Но готовиться надо на неделю. Вы со мной? – Леон протянул руку.

– С тобой!

Ему ответило тройное рукопожатие.

Глава 22

Из школы Леон прямиком направился за город. Он поймал извозчика и, удобно устроившись внутри брички, поехал к самому известному конезаводчику в столице. Клаас Барте, потомок восточных кочевников, народа, который давно рассеялся по Империи, был связан с лошадьми еще до своего рождения. Этим делом занимались все предки Клааса. И его отец, и его дед, и прадед, и так до бог знает какого колена. Сам Клаас любил говорить, что когда-то давно его родичи были наполовину конями, а наполовину людьми. Так что никто лучше него не понимает это благородное животное.

Нужно было отдать должное, конюшни у Барте выглядели образцово. В них всегда было чисто, сухо и тепло. Пахло свежим сеном. Лошади в стойлах стояли чистенькие, вычесанные, сытые. В этих конюшнях Клаас держал только тех лошадей, которых готовил к продаже. Основной табун, и не один, ходил где-то в степях. И возвращался в стойла только к зиме. Говорили, что огромные и высокие конюшни нужны Клаасу не только для обычных коней, но и для грифонов. Так говорили, хотя никто и в глаза не видел этих легендарных животных.

Когда Леон подъехал к воротам конюшни, его встретил слуга.

– Что угодно гражданину?

– Господин Барте принимает? – поинтересовался Леон.

– Сейчас он занят, – слегка поклонившись, ответил слуга. Смотрел он в пол, физиономию имел кислую и тем Леону совершенно не нравился. – Если желаете, мы можем помочь вам. Хотите выбрать коня?

– Сразу четырех. Но я лучше подожду господина Барте.

– Как вам будет угодно. Прошу… – Слуга отворил дверь и проводил Леона в небольшую комнатку, где на столе уже стоял горячий ароматный чай. – Я передам хозяину, что вы ожидаете его.

– Да, хорошо. Передайте господину Барте, что я от графа Лакруа.

– Сию минуту… – Слуга исчез за дверями.

Леон присел. Взял в руки широкую чашку. Втянул воздух. Это был степняцкий чай. С молоком, мукой и маслом. Более всего эта смесь напоминала суп. В процессе приготовления она неоднократно разогревалась для добавления определенных ингредиентов. Леон осторожно отпил. Во вкусе чувствовались соль, какие-то травы. Может быть, полынь?.. В степи часто дует ветер. Его холодное дыхание выстуживает все вокруг. Масляная пленка на поверхности чая долго не дает ему остыть.

Леон чувствовал себя комфортно в этой комнате. По какой-то причине совершенно непривычная низкая мебель и странный чай, более похожий на суп, нравились ему. И запах конского пота, трав, все то, чем пропиталось жилище потомственного степняка Барте, казалось Леону чем-то знакомым. Умиротворяющим. Тут хорошо думалось. Тревоги будто бы оставались снаружи, за расписной деревянной дверью.

Глядя на стены, покрытые нитевидным орнаментом, на войлочный пол, Леон снова подумал о том, как велика Империя. Как огромна его страна, где сотни самых разных народов варились многие столетия в общем котле, смешались, перепутались, но не потеряли все-таки своей сути, культуры, обычаев. И при этом они могли жить совсем рядом друг с другом. Буквально в соседних деревнях, городах, улицах. Обмениваться товарами, подарками. Быть разными и в то же время одними и теми же. Подданными Империи!

Леон вспомнил свою деревню. Подумал, что слишком мало знал о том, откуда пришел его род. О том, каким образом вышло, что поселились они в этих местах. Почему деревня называлась Выселки. И почему эльфов в этих краях называли лесовиками, а драконов – змиями. Жизнь в их краях была трудна, часто они просто выживали. Но кто-то же должен был знать все эти вещи, которые и составляют то, что называется культурой, особенностью того или иного народа, племени. Почему в их деревне всегда праздновали середину лета? Почему купались в проруби после бани зимой? Почему всей деревней выходили биться с врагом, если такой приходил, хотя при этом каждому казалось, что не дело крестьянина воевать?.. Но если случалось что-то страшное, мужики вздыхали, снимали со стены топор и шли драться, выручать, спасать, помогать… Почему? Так сложилось? Почему отец не только работал до седьмого пота, но еще и думал о чем-то высоком, копался в своей душе, искал ответы? И то же самое сейчас делает Леон. Почему?

Снаружи послышался шум. Дверь распахнулась.

На пороге показался улыбчивый, толстенький, чуть ли не круглый господин Барте.

– Добрый день, добрый день! – Сияющим колобком он подкатился к Леону, пожал руку. – Чем могу вам помочь, чем могу вам помочь?! Любые лошади к вашим услугам, любые.

– Я от графа Лакруа…

– Да будут его дни наполнены радостью! – воскликнул Барте. – Мой слуга передал мне, и я торопился, так торопился! Чем могу помочь любезному графу?

– Вот бумаги… – Леон протянул Клаасу конверт. – Мне нужны четыре лошади. Для дальнего путешествия. И.

– По какой местности? – неожиданно спросил Барте.

– С-степь. – Леон немного помедлил с ответом. – Лес. Мы пойдем по разным землям.

– Я спрашиваю потому, что для каждой местности нужна своя лошадь. Так мне будет проще подобрать вам что-то особое. Подходящее. – Он посмотрел на Леона выжидающе.

Врать не хотелось, но и всю правду говорить…

– Наверное. – Леон лихорадочно вспоминал уроки географии, наконец нужное слово всплыло в памяти. – Лесостепь.

– Ах, вот как… – как показалось Леону, чуть разочарованно протянул Барте. – Это не просто. Совсем не просто.

Он наконец развернул бумаги. Прочитал листок. Удивленно вытаращил глаза.

– Ах, вот оно что. – Он посмотрел на Леона будто бы по-другому. – Я подберу вам лошадей лично! Лично! Прошу вас. Садитесь. Сейчас слуги принесут еще чай, еще сладости. Садитесь, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Я сам, я лично.

– Но я бы хотел посмотреть.

– О, вы разбираетесь в лошадях? – Взгляд Барте сделался хитрым.

– Нет, но…

– Ну так зачем утруждаться?! – Степняк засмеялся. – Скажите. Какие-нибудь особенности, может быть, большой груз?

– Да, один из моих спутников, скажем так, упитанный человек.

– Понимаю, понимаю. – Барте, пятясь задом, вышел из комнаты.

Леон сел на место и задумался.

С одной стороны, Клаас Барте был человеком известным. Он поставлял лошадей в императорские конюшни. Но с другой стороны. Кто знает, в каких интригах он может быть замешан?.. Наверное, правильно, что Леон не сказал ему ничего конкретного о предстоящем путешествии.

В дверь постучали, и вошел давешний слуга. Выражение его лица было по-прежнему кислым, но теперь он по крайней мере старался выглядеть почтительно.

Слуга принес поднос с новой порцией чая, теперь заваренного уже по другому рецепту. Еще более ароматному и сложному. На тарелочке лежали тонкие ломтики фруктов в сахаре, шербет, халва и орешки в сахаре и корице.

Молча, с поклонами, слуга поставил поднос перед Леоном и удалился.

Желание покидать эту гостеприимную комнату пропало.

Барте подбирал лошадей около часа. Все это время Леон, теперь уже не сидя, а развалясь на мягких круглых подушках, наслаждался вкусными лакомствами.

Через час он, отяжелевший и подобревший ко всему на свете, направился к дому, теперь уже не на бричке, а верхом. Следом за ним двигались, привязанные друг к другу небольшим караваном, три лошади. По уверениям потомственного степняка Клааса Барте, самые лучшие.

Так, не спеша, Леон добрался до дома Лакруа. Там он определил лошадей в конюшни графа, хоть и тесноватые, но все же вполне достойные. Задал животным овса и налил воды. До отъезда оставалось всего несколько часов.

Когда юноша направился к дому, у дверей его встретил садовник. Как всегда немного нетрезвый, с туманнымвзором, он лениво щелкал ножницами в недрах розового куста. Увидев Леона, он помахал ему рукой.

– А господина графа нет сегодня. С утра. – Голос садовника был хрипл и слегка гулял, норовя дать петуха. – С утра, нет. Гуляют.

– О… Ну что ж… – Леон остановился в раздумьях.

Эта заминка была принята садовником за желание поговорить. Он тут же бросил большие садовые ножницы и подобрался поближе.

– Коней привез?

Леон кивнул.

– В стойло, значит, отправил?

– Да…

– А ты знаешь, что от них пожар может быть?

– От кого? – Леон понял, что напрасно остановился у дверей. Ловушка захлопнулась.

– От коней! – обрадовался садовник. – Я тебе расскажу, как один раз едва не сгорел! Да-да! Едва не сгорел. Могу даже показать шрамы.

Он начал расстегивать бретельки фартука.

– Нет-нет. Не стоит! Я верю.

– Ожоги на все тело! Вот досюда. – И он провел рукой по животу. Леон обрадовался, что не стал смотреть на «шрамы». – Дело зимой было. В самом конце!

– Может быть, в другой раз, – сделал Леон слабую попытку. Обижать садовника не хотелось, он был в общем-то добрым и безобидным мужичком, который всю свою жизнь посвятил этому саду и производству нехитрой выпивки, совершенствуя и то, и другое.

– Нет-нет. Ты послушай, послушай. Полез я на сеновал. Ну, там, по делам. А кони – они же… Простите, гадят. Гадят и гадят! Вот гадят они и. А это все я же и убираю. В кучу. Куча большая. Сразу за сеновалом. Ну, так проще. Сенцом закидал, и не пахнет. А по весне какое удобрение! Все ж розы только рады, а у меня лучшие розы в столице, лучшие. Это тебе кто угодно скажет. Почему? Потому что люблю их, как родных, и навоз, значит, подсыпаю.

Он заулыбался. Леон попытался осторожно отойти в сторону, но садовник ухватил его за рукав.

– Так вот. Лезу я, значит, на сеновал. А вилы, вилы с другой стороны прислонил. И глупость сделал, знаю, но… – Он всплеснул руками. – Так уж…

– Выпил, поди?

– Что ты?! – Садовник замахал на Леона. – Лошади этого не терпят! Даже слабый запах для них… ух! Как красная тряпка на быка. В общем, лезу. И вдруг чую, представляешь, стог подо мной поплыл! Ну все, думаю, сейчас я на свои же вилы и налечу, пропала моя душенька. Это ж глупость какая – так помереть-то! С одной стороны вилы, с другой… вот оно самое, удобрение! Куча. Вот посюда. – И показал себе на грудь. – Ну, думаю, что тут выбирать?! Толкнулся ногами, да как бултыхнусь!!! Так по шею и засел.

Леон фыркнул. Картина виделась ему забавной.

– Конечно, теперь-то смешно. А тогда я чуть не утонул. Кучища-то выше головы навалена была. Чувствую, тону. Вот же судьба-индейка, если не на вилы, так в дерьме захлебнусь. Испужался! Не то слово. Но на носочки встал. То ли на камень, то ли на еще чего. Стою! Тянусь к свету божьему! Только бы, думаю, не сорваться. А на улице морозец, птички. Хорошо жить как! Ой. Все грехи свои вспомнил. У всех прощения попросил. Только бы, думаю, не соскользнуть. И вдруг, понимаешь, стою я и чую… горячо.

– С чего бы? – через смех спросил Леон.

– С чего?! А с того! Это ж вещество… – Он повертел в воздухе пальцами. – Там же про… процессы идут! Мне один монах-алхимик объяснял. Когда меня мазью от ожогов лечил. Там, говорит, слово такое мудреное, хер… фер… о, фер-мен-тация! С выделением, значит, тепла. И этого тепла там накопилось – страшное дело. Я ж соломкой-то прикрывал. Оно ж там преет. Чувствую, не то слово, что горячо, уже горю весь! Как в кипяток попал! Ну, как заорал-то… не то что Жак, сам господин граф прибежал. С тех пор глотку-то и подсорвал. Громко не могу, все внутри что-то клохчет, как у курицы какой. Ну и ожоги, да. Лечился потом. Так-то. Так что от лошадей этих пожар может быть. Если б зима подзадержалась или еще чего, соломка начала бы тлеть, а потом и того. Так что теперь я это… удобрение… заранее раскидываю. Чтобы, значит, не было этой, фер-мен-тации. Вот так. А еще со мной было…

– Вы опять рассказываете свои ужасные истории? – послышался юный голос.

Леон поднял слезящиеся от смеха глаза и увидел Киру.

Девушка стояла на пороге и с легкой улыбкой смотрела на Леона.

– Ох ты! – Садовник чуть за голову не схватился. – Простите, юная госпожа, я ж не знал, что вы дома. Я б такое при вас не рассказывал ни в жисть! Уж простите!

– Ладно! – Кира махнула ручкой. – Слышала я это уже сто раз.

Она спустилась, взяла Леона под руку.

– Я, пожалуй, украду у вас нашего оруженосца. – И девушка повела Леона по аллее.

Садовник подхватил свои ножницы и, тихо ворча что-то под нос, полез в кусты.

– Вы его больше слушайте, – проворковала Кира. – Он еще и не такое расскажет.

– Его история показалась мне забавной. – Леон чувствовал, как напряглись мышцы руки, которой касались пальчики девушки.

– Конечно, у него вся жизнь забавная. Я когда-то любила его послушать. Пряталась у окошка, когда они с Жаком. – Она посмотрела на Леона и неожиданно спросила: – А почему вы не выходите в сад?

– Я? – Леон поперхнулся.

Кира остановилась, оглянулась по сторонам.

– Ты. – Ее тонкие руки поползли по его одежде, коснулись шеи, щек, волос. Она сделала шаг ближе к нему. Леон почувствовал ее дыхание. Такое жаркое. От нее пахло цветами, какими-то неземными травами… У него закружилась голова, как тогда ночью. Он вдруг увидел ее глаза близко-близко. Ее губы оказались такими мягкими, влажными и нежными.

Они целовались долго-долго. Потом Кира отодвинулась. Поглядела Леону в глаза, схватила его за руку и побежала с ним к флигелю. И уже там, прямо на пороге снова впилась ему в губы поцелуем.

Леон услышал будто сквозь сон, как шуршат ее одежды. Ощутил жар ее тела, такого нагого, прекрасного, юного.

– Ты же уезжаешь?! – прошептала Кира, глядя ему в глаза. – Уезжаешь?!

– Ненадолго. – Леон понял, что едва соображает, не понимает даже, о чем она говорит. – Ненадолго.

– Ты не вернешься?! Никогда не вернешься! Я не хочу, чтобы ты уезжал!!!

И она прижалась к нему. Леон обхватил ее, поднял и понес на второй этаж.

Глава 23

Внизу загрохотали сапоги. Леон вздрогнул, подхватился, выныривая из сладкой неги.

– Леон! Леон! Ты тут?!

Кира нырнула под одеяло с головой. Леон подошел к лестнице, свесился вниз.

– Кто там?

– Это я. – На лестнице показался Артур. Его лицо было перепугано, глаза широко раскрыты. – Мы тебя искали, пока.

– Что случилось? Сколько сейчас времени? – Леон испугался, что опоздал.

– Не знаю, часа три. Ты не знаешь, что ли? Такое делается. – Артур пошел было наверх, но Леон подумал, что его не стоит пускать в спальню. Дернул со стула покрывало, завернулся в него и спустился вниз.

– Говори толком. Что происходит?

– Столица на чрезвычайном положении. Волнения.

– Какие волнения?! Что ты несешь? Где ребята?

– Ну ты вообще как в лесу живешь! Посла же убили! Эльфийского. И волнения теперь. Толпы граждан там. Шут знает что происходит. Нас всех загребли в оцепление. Вячко отменил все увольнения. Всех согнал в замок, оттуда двинули к посольству. Сейчас взяли его в кольцо, держим. Все ждут чего-то.

Леон ошарашенно сел в кресло.

– Вот тебе раз. Вот и съездили. Что ж теперь будет?

– Значит, ты никуда не едешь? – спросила Кира. Она, обнаженная, сидела на лестнице, устало подперев голову. Ее длинные красивые волосы укрывали грудь. Артур, вытаращив глаза, отступил на пару шагов. Оступился, едва не упал.

– П-простите, – пробормотал кадет. – Я… я на улице подожду.

– Нечего ждать, – бросил Леон. Он направился к своей одежде. – Иди в оцепление. Делайте все, что нужно. Я попробую выяснить, что к чему. Думаю, скоро увидимся.

Артур кивнул и, старательно отворачиваясь от Киры, вылетел за дверь.

Она проводила его растерянным взглядом, потом стала молча смотреть, как Леон одевается.

– Ты ведь все равно уедешь? – спросила она.

Леон промолчал.

Кира вздохнула.

– Я должен, – хмуро сказал Леон, застегивая камзол. – Должен.

Она ничего не ответила. Леон почувствовал смутное раздражение. Почему он должен отчитываться? Но все равно сказал:

– Я вернусь.

Она покачала головой, закрыла лицо ладонями.

– Знаешь, мне кажется, что даже если ты вернешься, то… тебя все равно не будет. Ты станешь другим. А я… – Ее плечи вздрогнули. Она сжалась. – А я люблю тебя именно таким.

Леон отложил пояс с мечом, подошел к ней, обнял. Кира прижалась к его груди. Он почувствовал, как дрожит ее тело.

– Глупая, я вернусь.

Она замотала головой, замолотила его в грудь кулачками.

– Вернусь, вернусь… – Леон прижал ее к себе. Поцеловал ее волосы, такие легкие, воздушные, пахнущие травами, летом, жизнью. – Конечно, вернусь. А ты жди. Так надо.

– Кому?! Кому надо?!

– Всем. Людям. Мужчины уходят, женщины ждут. Так всегда было. И будет. – Он отстранил ее, заглянул в глаза. Кира отвернулась.

Буркнула:

– Не смотри. У меня глаза красные…

Леон засмеялся. Крепко ее поцеловал. Схватил пояс и, прицепляя его на ходу, выбежал из флигеля.

– Жди меня!

Он ушел не оборачиваясь. Так было лучше.

Поймав извозчика, Леон направился к зданию Имперского Совета, здраво рассудив, что в минуту кризиса его наставник будет скорее всего там. Извозчик, крупный мужик с широкой черной бородищей, оживленно вертелся на козлах. Наконец он не выдержал:

– А слыхали, гражданин, что делается-то?

– Слыхал, – неохотно ответил Леон.

– От-то дела! – Возница покачал головой. – Говорят, эльфы подкоп делали. Прям в центре города! Это что ж делают, черти?! Как же так можно-то?

– Какой еще подкоп? Слухи это.

– Не слухи, не слухи, нет, – затараторил извозчик. – Наши мужики-то говорили, что сами слыхали, как в ночи подводы с землей из города едут. От так. Все, значит, вывозили. Чтобы, значит, без следов. А еще говорили наши мужики-то, что по подземельям сплошь эти остроухие ходят. Все вынюхивают. И нашего брата туда не пускают! Так-то. В любой момент может случиться.

– Что случится?

– Это. Вторжение! Вот. Как полезут из нор. И все, что делать-то нам тогда? Господам оно, конечно, легче. А простому люду что же? Я вот сейчас по Нижнему городу и не езжу. Только тут. Все спасусь в случае чего. А тем, кто в Нижнем, тем все, крышка точно.

– Вздор! Вздор говорите гражданин! – рыкнул Леон.

– Может, и вздор, вам виднее, – неожиданно легко согласился мужичок. – А только точно вам скажу я, что если бы не маркиз Бауэр, так точно никакой надежды нет.

– Что маркиз? – осторожно спросил Леон.

– Маркиз – он за простого человека, – убежденно ответил возница. – Маркиз – он этих ушастых насквозь видит. Точно вам, гражданин, говорю. Если б не он, так.

И мужичок махнул рукой.

– А про волнения чего слышно? – спросил Леон.

– Да что же. – Возница чуть подбоченился, польщенный вниманием. – Все то и слышно. Из моих-то, конечно, никто не пошел. А вот знаю, мужики пошли искать. Кто что взял… Да и пошли по Нижнему городу.

– А чего искать?

– Знамо кого, эльфов. Слух пошел, что проникли они. От так-то!

– А ты чего же не пошел?

– А я… – Мужик поскреб бороду. – А я погожу. Да погляжу.

Он осадил лошаденку.

– Дальше сами, гражданин. Потому как там не развернуться. Слыш-ка шумят.

Леон прислушался. Действительно, откуда-то спереди доносился шум большой толпы. Расплатившись с возницей, Леон пошел вдоль улицы. Шум стал громче. Теперь можно было различить отдельные выкрики: «Империя для людей!», «К оружию!».

Вскоре Леон увидел толпу.

Площадь перед Советом была заполнена разномастным людом. В основном простым. Тут были торговцы, ремесленники, извозчики. Предприимчивые актеры уже играли какое-то представление, где огромный, обвернутый фольгой, изображающей доспехи, гигант тряс за грудки дохлого, вертлявого мужичонку с острыми ушами из папье-маше. Борода мужичонки была выкрашена зеленым. Циркачам аплодировали и даже кидали медяки в подставленную шапку. На первый взгляд собранием никто не руководил. Или по крайней мере не желал выставлять себя напоказ. Люди или собрались сами, по велению сердца, или были в этом искренне уверены.

Кричали откуда-то из толпы. В основном это были призывы к войне. Ничего против императора или Империи. То тут, то там встречались солдаты, которые группами по пять или по трое патрулировали площадь, но в конфликт не вступали. Леон разглядел несколько фигур в темных балахонах, что неподвижно стояли среди людей. Послушники святой инквизиции. Их монастырские школы тоже были подняты по тревоге. Теперь свои знания послушники проверяли на практике, выискивая среди толпы скрытых еретиков или провокаторов.

В целом люди были возбуждены, взволнованы, оживленно делились слухами, удивлялись услышанному и тут же пересказывали кому-то еще, добавляя от себя, путаясь и намеренно преувеличивая.

Леон осторожно ввернулся в толпу. Его пропустили легко. И вскоре он вышел к воротам. Там, отодвигая людей взятыми поперек алебардами, стояли хмурые солдаты.

Леон подобрался к офицеру.

– Как я могу пройти внутрь?

– А вы кто? – Офицер, мужчина с длинными рыжими усами и веснушчатой физиономией, заметно нервничал. Он понимал, что устоять против толпы, вздумай она навалиться, будет трудно.

– Я оруженосец графа Тибальта Лакруа. Я ищу своего господина.

Офицер кивнул. Солдаты чуть раздвинули алебарды, и Леон проскочил через пост.

В здании Совета он оказался впервые. Огромная высокая лестница встретила его. На самом ее верху стояла большая статуя, изображавшая императора. Его голова была чуть наклонена, а на лице застыло выражение озабоченности, будто император прислушивался к чему-то. Вдоль лестницы по стенам стояли мраморные плиты, на которых золотыми буквами были высечены законы Империи. Ее Право.

Поднявшись по ступеням, Леон очутился в высоком зале, из которого уходило несколько коридоров. В зале не было окон, но все же было светло. Юноша поднял голову и замер. Через прозрачный, собранный из тысяч маленьких стеклышек потолок в зал заглядывало солнце, разбившееся на невероятное множество лучиков.

Кто-то кашлянул.

Леон вздрогнул и обернулся.

На него внимательно смотрел молодой человек.

– Вы что-то ищете, гражданин. Я могу вас проводить.

– Да. – Леон встряхнул головой. Могучее солнце, служащее потолком огромному зданию, не выходило из головы. – Да. Я ищу Тибальта Лакруа. Я его оруженосец.

Юноша поклонился и указал на один из коридоров.

– Господин Лакруа предупредил меня, что вы можете прийти. Вам туда.

Коридор закончился дверью, которая отворилась легко и бесшумно. Леон вошел в зал для заседаний. Он был полон. Множество кресел располагались широким амфитеатром. Тут собралась, наверное, вся знать! В центре на возвышении стоял человек и, размахивая руками, что-то кричал. Его почти не было слышно, так как все остальные говорили одновременно с ним.

Леон понял, что попал на заседание Имперского Совета.

Глава 24

– Нравится? – Тибальт тронул Леона за плечо.

Юноша вздрогнул, обернулся. Лакруа стоял у стены.

– Почему они так кричат?

Наставник пожал плечами.

– Не знают, что делать. Когда люди не знают, что им делать, они всегда кричат. Это древний инстинкт. Иногда он даже помогает. Но не думаю, что в нашем случае… – Он замолчал.

– Это правда? Эльфийский посол убит?

– Да, – Лакруа кивнул. – Зарезан в спину. Что странно, потому что с эльфами это проделать не так просто. К тому же его тело нашли в Нижнем городе. Что он там делал – никто не знает. А вот то, что Анда'ра Салаан сумел ускользнуть от нашего присмотра, меня не удивляет. Эльфы действительно хорошо умеют отводить глаза.

– Там у ворот толпа.

– Конечно. – Лакруа кивнул. – Конечно, будет толпа. Это часть плана.

– Какого?

Наставник вздохнул и не ответил.

– Чьего плана? – снова спросил Леон.

– Не знаю, но могу предположить, что тех, кто убил посла. Вы, Лео, должны понимать, какие могут быть последствия.

– Война?

– Это самое логичное, что могут сделать эльфы. Когда две державы страстно желают вцепиться друг другу в глотку, повод найти не трудно. А тут такой подарок.

– Что же делать? – Леон понимал, что вопрос глупый, но не удержался.

– Ну вот. – Лакруа показал рукой на бушующий зал Совета.

– Но это же болтовня.

– Именно, именно, Лео. Это болтовня. Дебаты, споры. Шум. Скандал. Пока они кричат, идет время. А сейчас каждая минута имеет значение. Известный вам маркиз призывает к войне, он сейчас на коне. Пользуется народной поддержкой. К счастью, не все так просто. Но очень мало времени.

– Почему?

– Нам нужно найти убийцу. Работает следственная комиссия. Но, если честно, это тоже только отсрочка.

– Чем я могу помочь?

Лакруа посмотрел на Леона. Потом на кричащий, казалось, в один голос Имперский Совет.

– Найдите мою дочь. Она что-то знает.

– Знает? Она же просто танцовщица. Я думал…

Губы Лакруа дрогнули.

– Актриса. Танцовщица. Знаете, Леон, эти бродячие музыканты, акробаты, танцоры, циркачи появились на этой земле совсем не просто так. Понимаете? Нет, вы только представьте. Эти люди – такие яркие, веселые, необычные – колесят по всему миру, не только по Империи. Вы не знали? Их пестрые кибитки можно увидеть где угодно. Искусство не имеет границ. Даже у орков есть определенное, очень специфическое понятие красоты. И у гномов. И у мерфолков. А если вы почитаете отчеты, то поймете, что Проклятые не живут в хаосе. Нет. У них нет души, но есть неясная тоска по чему-то, чего они, может быть, сами не понимают. Они любуются смертью, разрушением, возводя умение уничтожать в ранг искусства. Вы читали отчет инквизиционной коллегии «О тяге мертвой плоти к огню»? Крайне неприятный свиток, но в нем есть выводы. Помните, вы рассказывали мне о том случае в вашей деревне? Когда на вас вышла стая мертвых? Помните?

– Да. – Леон сглотнул. – Конечно.

– А вы знаете, что, проанализировав следы, архиепископ Ланге пришел к заключению, что мертвяки долго стояли возле ваших костров. Они смотрели на огонь. Боялись его. И тянулись к нему. Кто-то сказал, что они просто выжидали удобного момента, чтобы напасть. Но нашлись и те, кто утверждает, что мертвяки наслаждались зрелищем живого пламени. Хотя души в них еще меньше, чем в Проклятых. А у тех ее вообще нет. Искусство, красота – вот что связывает все живое и неживое в нашем мире. Знаете почему?

– Почему? – Смутная догадка мелькнула в голове Леона.

– Потому что во всем, что нас окружает, есть частичка Всевышнего. Есть его промысел. – Лакруа развел руки в стороны, словно обхватывая огромный шар. – Кусочек его огня, света. И эти частички тянутся друг к другу, любуются тем огоньком прекрасного, который бывает так трудно разглядеть. Красота есть везде. И главное, единственное, умение актера, циркача, танцовщицы – суметь найти эту красоту. Где бы она ни находилась. Вы понимаете? По всему нашему миру колесят цирки, театры. Они все видят, все знают. Понимаете?

– Так, значит, Марта была…

Лакруа сделал предостерегающий жест, и Леон прикусил язык.

– Вы должны найти ее, Лео. Что с вашими друзьями?

– В связи с чрезвычайным положением их увольнительные были отменены. И сейчас они удерживают оцепление вокруг посольства.

– Понятно. Скажите, Лео, вы доверяете им?

– Конечно. Как самому себе.

– Хорошо. – Лакруа достал из-за пазухи конверт. – А я доверяю вам. Вот эти бумаги помогут. Выше этого документа нет ничего. Почти ничего. Пользуйтесь им осторожно. И не потеряйте.

Леон взял в руки конверт. Плотная бумага пахла воском. На обороте стояла личная печать императора.

– Если возникнет опасность, что этот конверт попадет в чужие руки. Вы должны сделать все, – Лакруа посмотрел в глаза Леону, – я повторяю – все, чтобы этого не произошло. Понимаете?

– Да. – Леон почувствовал, как вспотели ладони. – Конечно.

– Вот и прекрасно. На выходе мой секретарь передаст вам еще кое-какие бумаги. Там есть письмо к Брюнегольду. Оно поможет. А теперь идите и не медлите больше. Болтать можно без устали, но наши противники сейчас не дремлют. Игра идет наперегонки.

Выбравшись из дворца, Леон отправился к эльфийскому посольству.

Тут тоже шумела толпа. Но гораздо более сдержанно, нежели перед Имперским Советом. Здание было оцеплено несколькими линиями кадетов. Люди держались на расстоянии. Если к стражникам, курсирующим по улицам, тут все привыкли, то кадеты разных школ выглядели неожиданно по-военному. Перед их лицом призывы к войне звучали по меньшей мере нелепо и пугали прежде всего самих крикунов. Кадеты были построены в боевой порядок. Все высоты, крыши и чердаки, были заняты лучниками. Горожанин, человек мирный, а часто так и вообще трусливый, тут чувствовал себя совсем уж не в своей тарелке.

Леон без труда нашел офицера, был отослан выше и так наконец добрался до того, кто отвечал за всю операцию. Конверт с печатью императора оказал магическое воздействие. Его даже не пришлось открывать. Буквально через полтора часа Слав, Филипп и Артур уже были в седлах…

Глава 25

Скакали без остановки всю ночь. Наверстывали упущенное.

Утром друзья остановились немного передохнуть. Развели костерок, и Филипп поджарил круглые сочные колбаски. В утренней прохладе, после долгой скачки, они показались всем удивительно вкусными и душистыми. Леон достал из сумы большой каравай черного хлеба, порезал его широкими ломтями. Артур принес каких-то трав и уверил всех, что хорошо разбирается в этом. Острые, пахучие и чем-то похожие на сельдерей листики стали приятным дополнением к жирным колбаскам. Запивали водой из ручья, что тек неподалеку.

О том, что происходит в Фервале, старались не говорить.

Только один раз Артур спросил у всех, но обращаясь к Леону:

– Как думаете, чем все это кончится?

Слав пожал плечами. Филипп хмыкнул и сунул в рот травинку: мол, меньше знаешь – лучше пищеварение. А Леон задумался. Нужно ли говорить очевидное? И так ли очевидно то, что видится с положения графского оруженосца?

– Кончится все одинаково, все и всех. Только у кого-то раньше, у кого-то позже, – сказал Слав.

– Да я не про это. – Артур поворочал палочкой угли. – Я в историческом смысле. В перспективе, так сказать.

– А в перспективе, – Слав растянулся на траве, – эта игра еще далека от завершения. Так что не беспокойся. Повоюем. На наш век хватит.

– Уж это точно, – подхватил Филипп. – Стрел и мечей на наш век будет предостаточно. А если кто-то переживет.

– Можешь не беспокоиться. Таких будет немного, – беззаботно перебил его Слав, и оба засмеялись.

Несмотря на веселость, которая показалась Леону несколько наигранной, между друзьями чувствовалась какая-то странная натянутость, тревога. То ли из-за событий последнего дня, то ли из-за той неопределенности, что ждала их впереди. Леон подумал, что было бы хорошо что-то сказать им, ободрить. Но понял, что не сможет найти правильных слов. И будет фальшиво, глупо, так что лучше и не говорить ничего.

Отдыхали недолго. Слав и Филипп успели чуток вздремнуть. Артур, видимо, еще не отошедший от вчерашней тревоги, беспокойно бродил по округе.

Леон его понимал. События развивались чересчур стремительно. Пугающе быстро.

Но ничего. Впереди день дороги. К вечеру мальчишка начнет с ног валиться. Будет впредь наука: спи, когда есть возможность.

Сам Леон возился с картой, пытаясь вывести наилучший маршрут с учетом путей орочьих кочевий, рек и редких населенных пунктов.

Выходила довольно непростая картина. Кочевья зеленокожих проходили в основном вдоль моря. Орки не любили забираться в лес и уж точно не жаловали гор, где чаще всего жили карлики, гномы. Вдоль побережья шла широкая полоса степи. Когда-то гномий бог Вотан уронил в море свой молот, раскаленный докрасна, и взметнувшаяся волна, состоящая из пара и жидкой грязи, смела все, что находилось на берегу. Поток был такой силы, что содрал землю, леса, деревни и города на несколько сотен верст. На тех землях еще долго нельзя было ни жить, ни передвигаться. Люди болели, а животные умирали или начинали странно меняться, превращаясь в уродов. До сих пор в заболоченной дельте реки Фергал живут потомки тех чудовищ. Агрессивные, злобные твари, едва-едва напоминающие своих прародителей. Так и образовалась странная, ровная, будто вылизанная чьим-то огромным языком степь, тянущаяся вдоль моря до самых земель варваров. По этой доске кочевали орки. Говорят, что им изначально было наплевать на странную болезнь, что уродовала детей и убивала взрослых. Орки… что с них взять? В Империи их долго не считали разумными, принимая за зверей. Охотились. Но потом кто-то из магов сумел расшифровать их речь.

Орки городов не строили. Только легкие переносные хижины, которые ставились на колеса и ехали по степи, как огромные телеги, запряженные мулами. Иногда зеленокожие рыли норы. Большие, с множеством разветвлений. Но в них орки не жили. Для чего они делают эту тяжелую, часто опасную работу, было до конца не ясно. Некоторые утверждали, что в этих пещерах скрываются сокровища. Так ли это, никто не знал. Смельчаков, которые лезли наобум в земляные катакомбы, было много, но очень немногие возвращались назад.

Вообще люди предпочитали не лезть в орочью степь. Зеленокожие кочевали большими семьями, родами, внутри которых существовала сложная, часто противоречивая иерархия. Нравы и обычаи были часто очень странные и дикие. Поэтому заранее предсказать, чем кончится контакт с несколькими сотнями орков, было очень трудно. Теоретически эти земли принадлежали Империи. Но при этом зеленокожим предоставлялась определенная автономия, условия которой выражались просто: «Империя не создает проблем оркам, пока орки не создают проблем Империи». Из числа кочевников даже формировался особый имперский легион. И хотя бойцами орки были слабыми, но они были от природы наделены совершенно дурным бесстрашием и яростью, которая часто сама по себе обезоруживала противника.

На этих землях стояло три городка.

Локслестер, город на реке Фергал, жители которого торговали лесом, сплавляя его в столицу. Это поселение находилось сильно в стороне от предполагаемого пути. И поэтому Леон его в расчет не принимал.

Левенделл, огромный город шахтеров. Тут недалеко располагалась одна из самых больших золотоносных шахт Империи.

И Гретхен. Последняя остановка на пути в Гуленгейм, резиденцию Брюнегольда. Этот получеловек-полуорк был одним из тех, кто сумел кое-как, с помощью Империи и собственной хитрости, объединить зеленокожих и сделать их союзниками людей. Брюнегольд был, что называется, себе на уме, но при этом порядок в своих землях соблюдал. По слухам, он был единственный из орков, кто имел несколько жен. Это противоречило царившему в кочевьях матриархату, но придавало Брюнегольду особый вес в глазах орков.

Конечно, безопаснее было идти лесом, по охраняемому имперскому тракту. Может быть, даже заходя в Локслестер и Левенделл. Потом по наезженной дороге до шахт, и небольшой рывок через степь в Гретхен. А дальше перейти горный массив, что острым зубом вдавался в степь, и выйти на Гуленгейм.

Это было безопасно.

Но. Но где-то там худенькая хрупкая девушка. В плену. И, может быть, от нее зависит будущее всей Империи. Хотя… смешно. Что может маленькая девчонка, назначившая когда-то деревенского паренька своим рыцарем? И все-таки каждый день в темнице идет за месяц.

Через лес, через горы – это верная неделя пути. А этой недели нет ни у Леона, ни у Марты. Да и у Лакруа ее нет. Как ни крути.

Идти через степь было значительно опасней. Зато там можно было двигаться очень быстро. Ровное поле, тонкий слой почвы на каменном столе. Если бы не зеленокожие. Что там говорил Слав? Матриархат, да к тому же сезон гона. А еще поговаривают, что заиметь ребенка наполовину человеческой крови у орков – почетно. И все бы ничего. Но орки мужского пола почему-то не слишком жалуют конкурентов. Да и вообще чужаков.

Леон сверился с картой. Получалось два дня против целой недели.

Был еще шанс пойти по краю леса и степи. Дорога не такая ровная, но есть возможность уйти под защиту деревьев, случись что.

Или через степь?

Леон покачал головой. Слишком высок риск никуда не прийти. И хотя на этой плоской тарелке можно заранее увидеть противника, орочьи кочевья растягиваются на многие версты. Не так просто их обойти.

– Господа кадеты, подъем, – негромко скомандовал Леон.

Слав проснулся сразу. Тотчас сел, будто и не спал, а так, прилег на секунду. Филипп долго и с наслаждением тянулся, похрустывая суставами.

– Вот же, – бормотал он. – Какие сны я видел, ох, ребята… всего-то спал едва-едва, а уж насмотрелся. Ох, красота!

– Еду, поди, увидал? – ехидно поинтересовался Слав.

– Это тебе, худому, все еда видится. – Филипп отмахнулся. – А я вот хозяйку харчевни видел. Такую.

Филипп показал руками какую. Хозяйка была, судя по всему, внушительна.

– Во-во. Я ж говорю, еда. – Слав ухмыльнулся.

– С чего бы это? Я женщин не ем…

– Ну, это ж не просто женщина. – Слав затоптал угли костерка. Собрал сумку. Положил в траву кусочек заранее припасенной колбаски в благодарность духам места. – Это хозяйка харчевни. Вот если б ты какую-нибудь швею увидел или, там, прачку, тогда другое дело.

Филипп хмыкнул и рывком поднялся на ноги.

– А что нам скажет наш стратег?

– Я смотрю, ты проснулся в хорошем расположении духа, – проворчал Леон.

– Это точно. – Филипп широко улыбнулся. – Просто я думаю, что все будет хорошо. Вот так-то.

Глядя на этого пышущего здоровьем гиганта, Леон действительно начинал верить в то, что кончится все хорошо. Они освободят девушку, доберутся с ней домой. А там и конфликт Империи и альянса сам собой разрешится и.

– Я нашел следы, – буркнул хмурый, осунувшийся Артур, возвращаясь к друзьям. – Свежие. Небольшой отряд.

Леон прошел туда, куда показал юноша. И действительно заметил на земле вдавленные следы лошадей. Судя по всему, совсем недавно тут прошли человек десять. Двигались быстро. Казалось бы, ерунда. Мало ли кто мог ехать в эту же сторону?.. Может быть, местный дож вестового послал. Или по какой надобности поехали в Локслестер купцы.

Объяснения звучали жалко.

Купцы используют телеги, подводы. А вестовой, гонец, двигается в одиночку. Тут же шел отряд. Да еще торопясь, будто нагоняя кого-то.

Ох, не к добру.

Слабая вера в то, что путешествие будет не сложным, угасала на глазах.

Глава 26

Ближе к полудню друзья въехали в довольно крупное селение. Деревня – не деревня, город – не город. Люди селились вдоль дороги, зарабатывая на жизнь не сельским хозяйством, а обслуживанием проезжающих. Тут сходилось несколько дорог. Два крупных тракта, один шел на Локслестер, другой на Левенделл, и несколько дорог помельче. На большом этом перекрестке и выросли домишки. Сначала тут был трактир, потом пристроили гостиницу. Неподалеку поставили кузню, кому лошадь подковать, кому карету починить. А уж за кузнецом пошло-поехало. Поселок вырос, обзавелся названием. На широкой, косо прибитой доске значилось: «Горбыли».

– Интересная фантазия у местных жителей, – пробормотал Слав, останавливаясь перед табличкой. – Остановимся?

– Да, – ответил Леон. – Перекусим и в путь.

– Вот это дело! – обрадовался Филипп.

Они остановились у трактира с надписью «Выхухоль».

Филипп нахмурился.

– Мне кажется, там лучше. – Он махнул рукой через улицу.

– Вряд ли, – сказал Артур. – Смотри, видишь на вывеске три царапины.

– Ну…

– Резано ножом поперек волокон. Средняя выше прочих.

– Да вижу я, вижу.

– Это значит, что еда тут очень хорошая, а в комнатах нет клопов.

– Не понял. – Филипп посмотрел через улицу. – А там я ничего не вижу. Это же просто царапины.

– Там, – пояснял Артур терпеливо, – нарисован кружочек. Вон там, видишь, в верхнем углу. Значит, хозяин – вор.

– Это откуда такие познания? – поинтересовался Леон.

– Мой отец рассказывал. Это специальные символы, которыми Братство Воли обменивается.

– Это… бандиты?

– Нет. – Артур засмеялся. – Путешественники. По крайней мере отец так говорил. Некогда было целое братство, они верили в то, что Всевышний создал этот мир без границ. И все пределы были поставлены демонами. А значит, в воле Всевышнего, чтобы человек мог ходить там, где ему вздумается. Вот и путешествовали. Не имели ни дома, ни какой-нибудь собственности. Проповедовали любовь и мир.

Они кинули поводья мальчишке, который выбежал на шум из таверны.

– Раньше знаков было много. Но потом братство рассеялось, многие погибли в период войн. И остались только основные. И то большей частью они касаются питейных домов, борделей и всяких опасностей.

– Любопытный у тебя батюшка, – сказал Слав, открывая двери. – Ну что ж, проверим, правы ли были твои путешественники. Эй, хозяин!

Навстречу уже спешил дородный, лысый мужичок.

– Сию секунду, сию секунду! – На нем был чистый белый передник и новенькие ботинки. – Что угодно господам?

– Слышали, что у вас, трактирщик, стряпня уж очень хороша. Вот хотим отведать!

– Самая лучшая, самая лучшая… – Хозяин отвел их за стол.

Филипп сел, с наслаждением пошевелил плечами.

– А то от завтрака остались одни воспоминания.

– Сейчас готовится поросенок с гречневой кашей и мочеными яблоками. Нужно только чуточку подождать. Но есть куропатки. Очень молодые! Хрустящая корочка! Прекрасная закуска, прекрасная! Пока вы ждете поросенка, я бы предложил.

– Несите-несите. – Леон сел за стол и снова разложил карту. – И вина.

– Меда, – сказал Слав.

– И побольше, – резюмировал Филипп.

Леон ткнул в карту.

– У нас впереди переправа. Я думаю, что ее надо пройти сегодня. Потом дорога уйдет в сторону, а мы пойдем вдоль леса.

– Сколько до переправы?

– К вечеру успеем. Если, конечно, Филипп не станет есть всего поросенка.

– Вечная спешка, – пробурчал Филипп.

Слав хмыкнул и огляделся.

В таверне было не многолюдно. В дальнем углу сидели трое каких-то подгулявших бородачей, один спал, мирно сложив большие кулаки на столе. Лесорубы? В другом углу, что около двери, сидел старик в серой одежде. Рядом на лавке лежал шерстяной дорожный плащ. Старик уныло ковырялся ложкой в миске перловой каши. Хозяин таверны подошел к нему, принес кувшин. Старик покосился в его сторону, что-то спросил.

Принесли куропаток с вареной кукурузой, четыре кружки и два глиняных кувшина. Вино и мед.

Винишко оказалось так себе, а вот мед и куропатки действительно были на высоте.

– Ну, может, твое братство и не соврало, – пробурчал Филипп, разгрызая тонкие косточки. – Вкусно.

Леон свернул карту, спрятал ее в суму.

Вернулся хозяин.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь. Господа следуют не в Гуленгейм?

– Ага. – Слав поднялся. – И что, если так?

– О! – Хозяин поднял руки. – Ничего-ничего. Просто… мне показалось. Прошу простить. Но.

Его глаза забегали. Он вдруг посмотрел в сторону старика, суетливо кивнул и кинулся на кухню.

Леон что было сил толкнулся ногами и, опрокидывая лавку, покатился по деревянному полу. Он еще падал, когда стол и все, что на нем стояло, вдруг полыхнули ярким белым светом, и в разные стороны брызнула щепа, обломки тарелок и глиняная крошка от расколотых кружек. В уши ударил оглушительный грохот, ноги свело судорогой.

Леон, как пушечное ядро, врезался в стулья, что были расставлены вдоль стены. Раздался хруст. Откуда-то сверху на него посыпалась посуда, тарелки.

Слав, стоявший на линии атаки, лежал там, где когда-то был стол. Глаза его были закрыты. Филипп ворочался, как медведь, под обрушившейся на него полкой. Именно с нее сыпалась на Леона посуда. Артура нигде не было видно. Лесорубы повскакивали со своих мест и кинулись к выходу туда, где стоял старик с широченной седой бородой. На его руках медленно таяли мерцающие белые огоньки. Глаза старика смотрели злобно.

Маг!

Леон схватился за меч. Вскочил!

Старик метнулся в сторону выхода.

– Стой, гнида! – Леон бросился следом. Позади ревел Филипп.

Магу нужно время, чтобы скопить заряд такой мощности! Если его догнать.

Леон выскочил на улицу. На земле лежал без сознания мальчишка-конюх. Лошади были на месте, и больше следов не было.

– Он где-то здесь… – прошептал Леон. Сзади из дверей вырвался Филипп. В его руке плясал топор.

– У него не было лошади! Не мог уйти далеко… – рыкнул Филипп. Они расходились от дверей в стороны, чтобы обоих нельзя было накрыть одним ударом.

– Хорошему магу не нужна лошадь, – ответил Леон.

– Это не тот случай. Иначе мы бы уже были мертвы.

– Что с остальными?

На улице было пусто. Поселок будто вымер. Только легкий ветер гнал песок по дороге, закручивая его пыльными чертиками.

– Не знаю, Слав вроде дышал. – Филипп яростно крутил головой.

– А Артур?

– Не видел. Мне кажется.

Договорить он не успел. Молния ударила откуда-то сверху! Со злобным шипением бледная змея впилась в землю около Филиппа. Он закричал, упал в пыль. По ногам Леона скользнуло острой болью. Икры мигом онемели.

– Филипп!

Тот рычал, перекатываясь с места на место.

– Бо-о-ольно! Больно-то как!!! Сволочь, ай, гадина!

«Живой», – понял Леон и сказал вслух:

– Больно – значит жив. Он не так силен, как я думал. Недоучка.

– Откуда он бил? – прохрипел Филипп, поднимаясь на ноги.

Леон попытался восстановить в памяти направление, откуда пришла молния. Завертел головой. И в последний момент увидел в окошке третьего этажа трактира «Выхухоль» метнувшуюся тень.

– Та… – В груди что-то взорвалось! Леону показалось, что каждая мышца его тела скрутилась, сжалась, напряглась! Воздух едва не порвал легкие! Сердце ударило болью! На какой-то момент в глазах помутилось, он упал и осознал себя только через несколько секунд, скребущим пыль пальцами, силясь вдохнуть хоть каплю воздуха.

– Лео! – Филипп оттащил его в сторону.

– На тре… тий этаж! – прохрипел Леон.

Филипп рванулся обратно в трактир, как бешеный бык.

Леон с трудом поднялся и, качаясь, пошел следом.

Маг выдохся. Будь в нем хоть половина той силы, которую он потратил в первый выброс, Леона уже не было бы. Теперь же старик ослаб.

Чувствуя, как отдается в теле каждое движение, Леон затопал по лестнице. Наверху снова грохнуло. Но не так сильно, как раньше. Зарычал Филипп. Что-то опрокинулось, обрушилось с грохотом.

Леон поднажал.

– Вяжи его! – крикнул кто-то.

Навстречу с визгом выбежала девица с распущенными волосами, в одной нижней рубахе. Увидала Леона, закрыла рот ладонями и метнулась обратно.

На третьем этаже снова что-то упало, зазвенело стекло. Снаружи донесся звук удара.

Леон одолел последнюю ступеньку и столкнулся лицом к лицу с Артуром.

– Все… – тяжело дыша, выдохнул юноша. – Готов.

– Кто готов? – простонал Леон, опускаясь на пол.

– Старикашка готов, – сказал Филипп, выходя из развороченной комнаты и держась за щеку. Из коридора казалось, что там внутри что-то взорвалось. Но Леон знал возможности своего друга и не удивлялся.

– Сам цел? – спросил Леон.

– Цел. Курва в глаза метил. Во, смотри… – Он отнял ладонь от лица, потекла кровь. Щека была рассечена.

– Ерунда. Царапина, – сказал Артур. – Пойдем… тело обыщем.

– Идите-идите… – Леон прислонился к стене. – Я потом. Спущусь.

Филипп и Артур молча подхватили его под мышки и потащили вниз.

– Я думал, улетит, – голос Артура чуть дрожал. – Но после того как ты его скамьей приложил… Первый раз такое видел.

– Да. – Филипп довольно хмыкнул. – Со скамьей-то, конечно, летать несподручно.

Глава 27

– Самая дурная работа, это быть магом. – Ехали медленно, но Славу все равно было не легко. Его тошнило, в седле держался с трудом. Под главный заряд он не попал, но оказался так близко, что получил контузию и ожоги. Леон хотел оставить его в поселке или хотя бы соорудить волокушу. Но Слав отказался наотрез. Более того, он постоянно норовил пришпорить лошадь, и за этим приходилось следить. – Я как-то видел их учеников. Возле Большой башни. Там садик. Вот они там и бродят. Хуже монахов, ей-богу. Бормочут что-то под нос, руками так.

Он попытался показать, как ученики-маги делают руками, но покачнулся и снова ухватился за седло, замолчал.

– Зато если бы он в нас тогда первым ударом попал, дело было бы кончено, – сказал Артур. – В ум взять не могу, чего он промахнулся. Близко же были.

– Может, потому и промазал, – ответил Леон. – А может, просто… страшно стало. Или еще что-нибудь.

– Чего ему бояться-то?

– Ну, магией нельзя пользоваться направо и налево. Такие случаи подлежат специальному расследованию. Иначе такое бы творилось.

Они уехали из поселка сразу. У мага не нашлось ничего, что могло бы указать на заказчика преступления. На теле тоже не было никаких отметин. Хозяин харчевни, прижатый Филиппом около раскаленной плиты, сказал только, что неизвестный старик попросил его узнать, не едут ли молодые господа в Гуленгейм. И все. Филипп, в качестве компенсации, захватил с собой недожаренного поросенка и каких-то лепешек. Больше ничего выбить из корчмаря не удалось.

Слав поначалу был разговорчив, но когда утоптанная дорога пошла кочками, замолчал. На его лице выступил пот.

Артур чуть отстал и подъехал к Леону.

– Ему нельзя в седле, – шепотом сказал юноша.

– Знаю. – Леон поморщился. – Но на носилки его не уложишь. Да и тряска от этого меньше не станет. Нам нужно оставить его под присмотром. Но как это сделать, я не представляю. Он упрям, как сто ослов.

– Я не слезу с лошади. – Слав повернул к ним побледневшее лицо. – И можете не шептаться.

Артур вздохнул.

Леон тронул его за плечо.

– Скачи вперед. Если что-то увидишь, возвращайся.

Юноша дал лошади шенкелей и исчез за поворотом.

Леон подъехал к Славу.

– Ты же знаешь, что нормальной скачки ты не выдержишь.

– Это пройдет.

– Пройдет, если ты отлежишься, придешь в себя. В противном случае мы будем вынуждены останавливаться, искать какие-то лекарства. К тому же если что-то произойдет. Я не думаю, что ты хочешь быть обузой.

Слав молчал. На щеках играли желваки.

– Там дальше есть монастырь. Совсем небольшой. – Леон тронул друга за руку. – Слышишь?

– Да. – Слав ответил неохотно. –Хорошо. Я останусь. Но только до тех пор, пока не смогу сидеть в седле.

– Договорились.

Дальше ехали в молчании.

Вскоре в облаке пыли показался Артур.

– Что-нибудь есть? – крикнул Леон, осаживая лошадь.

– Монастырь горит!

Леон молча ударил коня пятками, переходя в галоп. Ветер озорно засвистел в ушах. Следом несся Филипп. Слав попытался ускориться, но вскоре отстал, прижался к шее коня, борясь с болью и тошнотой.

Когда они влетели в монастырские ворота, монахи суетливо носились по двору с ведрами. Горела деревянная пристройка. И все бы ничего, но пламя грозило перекинуться на крышу главного здания. А оттуда проникнуть внутрь.

В пристройке что-то бухало, будто лопалось. Воздух был пропитан гарью и чем-то еще, сладковатый запах буквально не давал дышать.

Леон выпрыгнул из седла и ухватил за рясу мужичка, неловко тыкающего в пылающее сено длинным багром.

– А ну дай!

Перехватив багор, Леон, прикрываясь рукой от жара, подбежал близко к огню и что было сил вогнал зазубренное острие в крайнюю балку, стараясь зацепиться за точку стыка стропилины и князевой балки. В момент удара внутри постройки что-то бухнуло, и Леона окатило облаком раскаленных искр. От боли он закричал, бросил багор, откатился назад. Тут же на него обрушился поток холодной, буквально ледяной воды.

– Не суетись! – пробасил Филипп. Монахи уже обливали его водой.

Кто-то тащил мокрую овчину. Накинув ее на голову, кадет бросился к оставленному Леоном багру.

Филипп подхватил его и с воплем отбросил. Деревяшка за считанные секунды накалилась! Кадет сбросил шкуру, обмотал ею древко и снова поднял длинную жердину багра. Удар!

Ржавый крюк легко впился в деревянный узел. Леон услышал, как загудела стропилина.

– А ну навались! – гаркнул Филипп, упираясь ногами в землю.

Леон кинулся к нему, вцепился в деревяшку багра, они потянули. Рядом оказался Артур. Монахи лили на кадетов воду, но даже это не помогало. Жар был нестерпимым.

Они потянули так, что на какой-то миг показалось, что вывернутся суставы, а мышцы загудели от напряжения. Филипп зарычал. И вдруг багор подался, пошел! В огне оглушительно треснуло, загрохотало, и стропилина вывернулась из узла, прыгнула как живая вперед и вверх. Монахи закричали, Леон бросил багор и кинулся в сторону, уходя от возможного удара; краем глаза он видел, как катится по траве Филипп, сбивший с ног Артура. Но балка качнулась в неустойчивом равновесии и ухнула внутрь объятого пламенем здания, увлекая за собой всю крышу. Изнутри вырвалось целое облако искр, но огонь поник. Стал ниже, хотя и жарче. Но уже не угрожал главному зданию монастыря.

К кадетам спешил седой, измазанный сажей монашек.

– Благодарение Всевышнему! Он послал нам вас в тяжелую минуту!

– Мне б вашу уверенность, святой отец, – ответил Филипп, осторожно трогая лицо. – У меня что, брови сгорели?!

– Нам нужен настоятель, – обратился Леон к монаху.

– Увы, большое горе постигло нас. – Тот сложил руки на груди. – Он погиб. На пожаре. Когда случилась эта беда, он был там, внутри. Ухаживал за пчелами. У нас была самая большая в округе пасека. Сегодня мы должны были качать мед. И этот ужас.

Он покачал головой.

– Пока я исполняю его обязанности. Представляете? – Он уселся рядом с Леоном на мокрую траву. Утер лицо ладонями и будто впервые их увидел. Грязные, покрытые сажей руки. – Представляете? Я всегда хотел быть настоятелем храма. Всегда. С самого первого дня в церковной семинарии. Я считал, что отец Аврелий занимает этот пост незаслуженно. Я втайне полагал себя более достойным. Гордыня моя. Гордыня. Вот теперь я настоятель. Представляете? Но рад ли я этому?

Он закрыл лицо руками и прошептал:

– Наказание мое, наказание.

– Как это случилось? – спросил его Леон. Он вдруг почувствовал страшную опустошенность.

Монах пожал плечами.

– Я был в другой стороне сада, когда услыхал крики. А потом огонь, дым. Так страшно…

Через ворота, с трудом держась за шею коня, въехал Слав.

– Мы хотим оставить тут товарища. Ему нужны уход и лечение.

– Да. – Монах отнял руки от лица. Леон увидел слезы, проложившие чистые дорожки по испачканным щекам. – Да. Конечно! Мы так благодарны вам! Вы пришли нам на помощь, как честные люди! Ваш друг получит самый лучший уход. У нас большой сад с лечебными травами.

Из монастыря друзья уехали почти сразу. Только смыв с себя грязь и копоть.

Шустрые, похожие в своих черных рясах на муравьев монахи быстро унесли потерявшего сознание Слава. А настоятель клятвенно заверил Леона, что станет лично следить за ним. Он еще что-то рассказывал, то ли жаловался, то ли оправдывался… Но Леон не слушал. Он почему-то вспомнил слова отца.

«Запомни. За паладином всегда идет смерть».

Сейчас смерть шла впереди. И будущие паладины скакали по ее следам.

Искус остаться в монастыре на ночь был велик, но Леон погнал его прочь. Чтобы догнать отряд, идущий впереди, нужно было спешить. Догнать! А там посмотрим, кто кого. В том, что монастырь загорелся не сам по себе, Леон был уверен.

Наверняка в поселке помимо мага был еще и наблюдатель. Шпион. Тот, кто ушел вперед сразу после гибели мага. А потом точно рассчитал, что раненый кадет будет помехой для движения отряда Леона. И понял, что они захотят оставить Слава в монастыре.

Поджог монастыря, покушение мага означало одно: те, что идут впереди, боятся открытой драки. Им важно успеть первыми. А значит, сейчас время было важно как никогда.

К переправе Леон, Филипп и Артур вышли в темноте.

У парома горели факелы. Ждали какие-то торговые кибитки. Горели костерки. Кто-то грелся, готовил еду. Все ждали утра.

В темноте негромко шумела река.

Глава 28

Костер жечь не стали.

Поужинали чуть сыроватым поросенком и лепешками. Филипп выудил откуда-то из мешка бутыль с кислым деревенским вином.

Все молчали, но Артуру было неспокойно. Он вздыхал, то и дело вертелся, укладывался то так, то эдак. Наконец не выдержал.

– Я не понимаю. Почему они не навалились там, в поселке? В этой, как ее, «Выхухоли».

– Кто они? – спросил Леон.

– Ну… Маг же наверняка не один был. Это же их отряд вперед нас скачет.

– Знать бы еще, кто там… – Леон вздохнул.

– Мага оставили, потому что уверены не были, – подал голос Филипп. Он был спокойнее других. Лежал, подстелив дорожный плащ и подложив под голову седло, жевал травинку.

– То есть?

Филипп покосился на Леона.

– Ну смотри, они знают, что мы есть. Но совершенно не знают, кто мы, сколько нас и так далее.

– Почему ты так думаешь?

– Ну ты даешь. – Филипп хмыкнул. – Если бы они знали, то либо навалились бы всей бандой, либо не стали бы подставлять мага. Такой старичок в случае драки дорогого стоит. Хотя и бестолковый он какой-то, хиленький.

Он приподнялся на локте.

– А теперь они знают, сколько нас.

Все замолчали. Где-то около реки неожиданно громко заблеяла коза. Послышалась ругань.

– А что после переправы? – спросил Артур.

– После переправы село какое-то. То ли Мухоморы, то ли Водоплясы. То ли и то, и другое. А дальше основная дорога идет в лес. А там.

– Стратеги, – проворчал Филипп, поворачиваясь на правый бок и закутываясь в плащ. – Вы как наговоритесь и умаетесь, меня разбудите. Я подежурю.

– В самом деле, – сказал Леон, обращаясь к Артуру. – Ты б поспал тоже.

– Не могу. – Юноша пожал плечами. – Не идет сон и все тут. Так что я подежурю первым.

– Страшно?

Артур ответил не сразу.

– Да. Когда там, в таверне, бабахнуло, я от страха под стол заскочил. Да и вообще, боялся сильно. Когда наверх кинулся вместе с Филиппом, тоже боялся. Когда он стену проломил.

– Это нормально, – ответил Леон. – Страх – это вообще полезное качество. Он не дает глупостей наделать. Иногда его надо слушать. Но иногда.

Артур молчал.

– Завтра сойдем с дороги. – Леон укутался в плащ. – Как устанешь – разбуди.

И он заснул. Ему привиделось, что стоит он в летнем поле. Вокруг солнце, стрекочут кузнечики, летают бабочки и заливается где-то высоко-высоко жаворонок. А по полю идут женщины в длинных полотняных рубахах, они улыбаются, машут ему рукой. И так хорошо и спокойно, что хочется плакать от радости.

Потом мир вдруг потемнел, стало холодно. Вместо женщин перед ним появилась мужская физиономия.

– Леон, – шепотом пробасил незнакомый мужик. – Леон, вставай.

Мелькнула мысль: «Какой дурной сон», но через секунду сознание окончательно вернулось, и Леон понял, что незнакомый мужик – это Артур. Вокруг ночь и переправа.

– Что там?

– Я – спать. Подежурь чуток.

– Хорошо, хорошо. Встаю.

Леон поднялся, стряхивая остатки сна. Было холодно. От реки тянуло сыростью, медленно наползал туман. Костры уже плотно заволокло белесым маревом, и от этого туман наливался светом, в нем обозначились слои, он стал похож на живое существо, которое выползло из реки и теперь трогает людей своими невесомыми щупальцами. Касается их лиц. Рук. Вещей. Хочет понять, кто они, зачем сидят тут.

И то ли из-за маятной дневной усталости, то ли из-за того, что сон еще не до конца оставил Леона, показалось ему, что костры, уже полностью скрытые туманом, шевелятся, двигаются. Сливаются. Леон помотал головой, отвернулся. Снял с пояса маленький бурдючок с водой, плеснул в лицо. Не помогло.

Чтобы хоть как-то развеяться, Леон отошел в сторону. Сделал несколько энергичных махов руками. Присел. На какой-то миг в голове прояснилось. Он обернулся и. И вдруг понял, что не знает, куда идти. Накатила паника! Он с трудом подавил в себе желание бежать куда угодно, только бы двигаться, что-то делать! Леон крепко зажмурился, досчитал до десяти. Потом открыл глаза. Легче не стало. Вокруг мутной пеленой переливался туман.

«Я отошел только на несколько метров. Не больше. Под ногами песок. Должны остаться следы». Леон нагнулся, потом осторожно встал на четвереньки. Но никаких следов не обнаружил. Слишком темно. Слишком плотный туман. Теперь почему-то не было видно даже костров. И звук реки, к которому они уже успели привыкнуть, куда-то делся. Пропал!

Осторожно, вытянув перед собой руки, Леон сделал несколько маленьких шажков вперед.

– Артур, Филипп, – тихо позвал он.

В тот же миг все изменилось. Туман зашевелился, сдвинулся, поплыл! В глазах все смазалось, будто на холст со свежими красками кто-то выплеснул ведро воды.

– Артур! Филипп! – Леон крикнул уже громче.

Подул резкий ветер. Но туман никуда не делся, только стало холодно, сырой воздух пробирал до костей. Засвистело, зашумело вокруг.

Леон прищурился, закрылся рукавом и вдруг почувствовал.

Это было похоже на мягкую кошачью поступь. Когда кошка подкрадывается к мыши, приближается. Это было похоже на невесомые паучьи лапки, которые пробегают по спине ночью, и ты просыпаешься в холодном поту, не зная, явь это или сон. Это было похоже на чьи-то голоса и шаги на чердаке, хотя там точно пусто и пыльно.

Магия! Леон понял это не сразу, не сразу почувствовал. И сейчас, уже перед самой атакой, у него почти не было времени, чтобы приготовиться.

Леон выхватил меч. Поднял рукоять на уровень головы и опустил кончик лезвия вниз, прикрываясь. Где-то внутри поднялась волна тепла, прогоняя холод, сковавший руки. Вот сейчас! Еще немного!

Он глубоко вдохнул, чувствуя, как тепло становится жаром, уже не греет, а выжигает себе дорогу! Наружу!!!

Вот этот внутренний пожар поднялся, сжался в раскаленную точку у самого горла и.

– АААаааа!!! – выплеснулся, обкатывая гортань кипятком наружу.

Стена тумана вздрогнула, отшатнулась. И на короткий миг в ней обнаружился разлом, дыра. Леон что было сил прямо с места толкнулся ногами, ныряя в эту открывшуюся на краткий миг дверку! Падая через черноту, он успел заметить, как мелькают за спиной оскаленные хари.

Падение было кратким. Через долю секунды он тяжело врезался в песок, под колено больно ударилось что-то твердое, Леон перекатился через голову и врезался в Филиппа.

Тот охнул, подскочил и вцепился в Леона своими лапищами.

– Это я! – успел крикнуть тот, и железные ладони разжались.

– Что такое? – Артур высунул всклокоченную голову из-под плаща.

Вокруг было тихо. Туман больше не летел рваными клочьями, не давил на плечи, не душил и не морозил. Все как обычно. Где-то неподалеку потрескивали костры, сухо по-домашнему.

– Маг. Они оставили еще одного… – прошептал Леон. Он тяжело приподнялся, нога, травмированная при падении, остро болела. Пощупал колено. Под ним наливалась серьезная шишка.

– Убил?

– Нет. Он далеко. Где-то на той стороне реки… Я только сумел порвать морок. Выйти наружу. Все как учили. – Леон поискал в темноте. Нашел круглый речной камушек. Именно на него он налетел при падении. Голыш был теплый, будто долго грелся на солнце и теперь медленно отдавал свое тепло. Держать его в руках было приятно.

– Надо же. – Филипп сел, поежился. – А я на лекциях по магии все больше спал. Ладно. Ложись отдыхай. Я подежурю.

Он поднялся на ноги, несколько раз присел, взмахнул руками. Большой, надежный, крепкий, каждым своим движением утверждающий, что уж кого-кого, а его никакой магией не прошибешь.

Глава 29

Паромщик начал трубить в рог, когда солнце едва-едва показало свой краешек над горизонтом. Люди просыпались. Переправа наполнилась шумом, разговорами и суетой.

Леон проснулся легко, словно и не было ночного приключения. Голова была светлой.

На занятиях по магии, где здоровяки типа Филиппа, тихо дремали, преподаватель говорил, что магический обряд, если он не удался, скорее всего ударит по своему создателю, по магу. Так что паладинов в первую очередь учили именно срывать чужие воздействия, ломать их.

Если так, то труднее всего сейчас было тому парню, за рекой. Если он, конечно, не ушел еще ночью.

Леон разбудил Артура. Тот, будто и не слышал рога, сонно моргал и вздрагивал от утреннего холода.

– Давай подъем! – бодро прогудел Филипп. – Нас ждут великие дела и так далее. Хотя поесть не мешало бы.

– По пути перекусим, – сказал Леон. – Там еще что-нибудь осталось?

– Спрашиваешь!

– Вот и ладно.

Леон отошел к реке. Присел, зачерпнул горсть воды, умылся. Немного посидел, приглядываясь к течению реки. Спокойному, но сильному, постоянному. Огромная мощь воды чувствовалась даже на берегу. Детство, проведенное у реки, внушило Леону уважение к этой невероятной силе, которая может как творить, так и приносить страшное горе.

– Лео! – крикнул Филипп. – Можем успеть на первый паром!

– Иду! – Леон обернулся и побежал обратно. На душе осталось что-то недоговоренное. Странное. Будто надо было еще постоять у воды, вот так молча…

Артур собрал его вещи. А Филипп уже спорил с каким-то пузатым торговцем за место в очереди.

Торговец обладал определенной силой характера, раз вообще отважился на спор. Но все-таки ему пришлось отступить, и друзья вступили на шаткую палубу парома.

Эта посудина представляла собой просто большой плот, грубо сколоченный из бревен, с невысокими бортами, собранными из пиленой доски внахлест. После того как на бревенчатый настил загнали стадо овец, на пароме стало тесно, а сама посудина ощутимо просела, и через щели в бортах начала просачиваться вода.

– В этом месте стоило бы построить мост, – пробурчал Филипп, успокаивающе поглаживая лошадей.

– По ту сторону не самые спокойные земли. Никогда не знаешь, что может случиться, – ответил Артур. – А еще отец говорил, что извоз – это способ местных жителей прокормиться.

– Извоз?

– Да, помогают торговым караванам. Работают проводниками.

Тем временем паром вздрогнул и тяжело отошел от причала. Дюжие здоровяки с бугристыми бицепсами тяжело вращали огромный барабан, расположенный над головами путешественников. На той стороне реки, лениво развалившись на причале, ждал другой паромщик, видимо, родственник того, что сейчас переправлял пассажиров.

– Семейное дело… – сказал Леон. С самого начала, как они погрузились на эту посудину, его не оставляло чувство тревоги.

Хотя ничто не предвещало неприятностей. Паром двигался осторожно, прочный канат натужно скрипел.

– У моего отца… – начал было Артур, но осекся.

Раздался громкий хлопок, канат натянулся и вдруг ослаб, упал в воду. Паром вздрогнул и пошел по течению.

Затем что-то заскребло по днищу, и посудина снова остановилась.

Паромщик закричал что-то, но разобрать слова в общем гомоне было совершенно невозможно.

– Начинается, – вздохнул Филипп.

Он покрепче ухватил под уздцы рвущихся перепуганных лошадей.

Артур перегнулся через борт, посмотрел в воду.

– Нас держат страховочные канаты, – крикнул юноша.

Леон ничего не ответил. Он вскочил на скользкий борт и, с трудом удерживая равновесие, посмотрел на другой берег.

Деревянный причал. Домик около него. Вокруг бегает и размахивает руками не то сын, не то брат паромщика. Больше ничего. Лишь утоптанная за многие годы переправы земля. Редкие валуны.

В конце концов, канат мог просто лопнуть, не выдержав нагрузки.

Леон спрыгнул на палубу.

Капитану и помощникам наконец удалось наладить какое-то подобие порядка на пароме. Люди перестали бестолково носиться, раскачивая посудину, и только перепуганные овцы громко и жалобно орали. Двое здоровых бугаев, что вертели колесо, сейчас пытались забросить на противоположный берег веревку, к другому концу которой был привязан запасной канат. Наконец им это удалось.

И тут Леон увидел то, что до этого момента ускользало от его взгляда. Почему?.. Трудно было сказать. То ли человек на том берегу очень умело отводил глаза, то ли до поры прятался где-то. Но теперь у воды стоял крепкий мужчина, закутанный в серую, шерстяную мантию, укрывавшую его с головой. В его правой руке был длинный дорожный посох, а левая была вытянута перед собой. Длинные худые пальцы будто сжимали что-то невесомое, давили, комкали.

– Ребята… Сейчас что-то будет! – Леон почувствовал, как палуба под ногами заходила, как живая. Затрещали бревна. Через щели плеснула веселыми фонтанчиками вода. Пассажиры снова закричали. Кто-то бросился через борт и, неумело молотя руками, поплыл к берегу. Его снесло течением, и вскоре всклокоченная голова скрылась под водой.

– Вот никогда бы не подумал! – крикнул Филипп.

– О чем?! – Леон с трудом удерживался на ногах. От воды доски палубы сделались скользкими. Люди падали, давили друг друга.

– Что буду так нуждаться хотя бы в одном приличном стрелке! Если выберемся, с лучниками больше не дерусь!

Паром тряхнуло, плеснуло в воде, палуба изогнулась будто дугой, но устояла. Посудина сдвинулась еще дальше по течению.

– Еще один канат лопнул! – крикнул Артур. – Еще немного – и нам привет, разнесет к черту!

– А что там? – Филипп махнул рукой вниз по течению.

– Пороги… – ответил Леон. Он внимательно следил за действиями мага. Было видно, что тот устал. Сейчас он уже не стоял, держа посох в руках, а скорее опирался на него. – Второй канат он не порвет. Но туз в рукаве у него есть точно.

И действительно, человек на том берегу чуть отошел от воды. Сжал посох обеими руками. Поднял, как дубину.

– Вот сейчас точно что-то будет! – Артур что было сил вцепился в борт.

Маг с глухим гортанным криком сделал несколько шагов вперед и ударил посохом по воде.

Волна взметнулась. Опала.

Леон замер в ожидании.

Некоторое время ничего не происходило, и на какой-то момент показалось, что заклинание не сработало. Не удалось! Маг выдохся! Но вдруг река неожиданно начала мелеть. Вода отхлынула, потекла вспять, против течения!!! Паром начал опускаться, вот показались склизкие, покрытые водорослями камни, а откуда-то уже нарастал злой, дробный грохот.

– Волна!!! – истошно закричал кто-то на пароме. – Там волна!!!

И действительно, выше по течению вода забурлила, поднялась, как лошадь на дыбы, и, удерживаемая неведомой силой, пошла на них! Двинулась вперед!!!

Ничто, казалось, не могло противостоять этой силище, дробящей, крушащей все на своем пути. Леон как зачарованный смотрел на белую шапку пены, что возвышалась уже над ними как дом, как крепостной вал.

Лошади заржали. Рванули. Филипп едва удерживал их под уздцы.

Леон попятился, не в силах отвести глаз. Лошадь боком толкнула его. Он отлетел, ударился о борт парома. Что-то больно впилось в ногу.

Леон схватился за ушибленное место. Рука наткнулась на что-то твердое в поясной сумке. Камень! Круглый, ухватистый голыш, который он подобрал сегодня ночью неведомо зачем! Камень!

Перед глазами Леона мелькнуло воспоминание. Лето, трава, бешеная собака и девочка, убегающая от нее.

Значит, снова чудо?

Он сорвал ремень, скрутил его тугой петлей.

– Филипп! А ну держи меня!

Одной ногой Леон вскочил на борт, другую упер в спину Филиппа. Тот крякнул, удерживая и друга, и рвущихся лошадей. Жилы на его шее вспухли.

Времени на прицеливание не оставалось. Леон раскрутил над головой импровизированную пращу, надеясь только на то, что руки вспомнят нужное движение, что не зря каждое утро швырял он камни. Вспомнят, они вспомнят!!!

Камень свистнул в воздухе. Маленький, круглый, стремительный. Совсем незаметный на фоне водяной громады, которая вдруг осела, обрушилась. Паром прыгнул как живой. Леон поскользнулся, рухнул на палубу. Сверху обрушился шквал воды. Его понесло куда-то под ноги коням. Вцепившись в доски, Леон сумел удержаться. Паром швыряло, как щепку в весеннем потоке. Наконец судно успокоилось и закачалось на волнах. Лопнувший канат больше не удерживал паром на середине реки, и теперь их сносило течением в сторону берега.

Леон поднялся на ноги. Шатаясь, подошел к борту.

– Что там?

Филипп, который чудом умудрился остаться на ногах, покачал головой.

– Артур где? Артур!

– Тут я, – Юноша вынырнул из толпы перепуганных пассажиров.

– Я попал? – Леон присматривался к берегу. Но кроме валяющегося на земле, перепуганного насмерть мужичка, что заведовал переправой, никого не видел.

– Попал, – тихо сказал Филипп. – Вон там. У большой коряги.

И действительно. Леон пригляделся. В воде покачивался странный грязный пузырь. Ряса.

На переправе потеряли очень много времени. Пока паром прибило к берегу, пока удалось найти место для высадки и успокоить испуганных лошадей. В путь отправились только к полудню. Вскоре дорога свернула к какому-то селению.

Леон притормозил.

– Дальше надо уходить в степь. И так времени потеряли. Каким путем пойдут те, кто перед нами двигается, я не знаю. Точно уверен, что они постараются дорогу сократить. Но не уверен, что решатся степью идти. В любом случае они опережают нас приблизительно на день пути. Чтобы их догнать, надо очень торопиться. Сейчас мы можем крепко сократить, если пойдем через кочевья. Но это риск. Так что если вы откажетесь, я пойму.

– Отказываться надо было в Фервале. А теперь-то чего? – Филипп ухмылялся.

Леон посмотрел на Артура.

Тот пожал плечами:

– Филипп прав. Нужно закончить дело, раз мы его начали.

– Отлично.

Леон свернул с дороги. Его конь одним махом перепрыгнул через отводную канаву и резво пошел по невысокой степной траве.

Глава 30

Степь. Ровная, голая, где растет только трава. Каменистая почва, твердая, как стол. Тут не встретишь ни кустика, ни деревца. Только трава да какой-то белесый, жирный мох, которым тут питаются все, от зеленомордых троллей до их лошадей, низеньких, словно прижатых к земле этим бескрайним небом. Водится тут вроде бы лисица, да какие-то мыши-землеройки. Вот и все.

И от неба до неба – трава, трава. Колышется, раскачивается волнами. Тут кажется, что земля выгибается, как огромная линза. Край неба давит на землю с такой силой, что она уходит куда-то вниз. Странное место.

Тут можно ехать днями и не встретить никого. Тут жарко днем и холодно ночью. Иногда в этом зеленом море можно увидеть огромные города, вокруг высоких башен которых летают драконы. Многие видели, многие пытались добраться до этих крепостей, но никто не сумел. Всех сжирала степь. Посмотришь вокруг, только кости белеют в траве да дико скалятся черепа.

Степь. Кто ее выдумал?

Негде тут спрятаться. И все – беда. Солнце, дождь, снег. Если уж застанет в дороге, то только на божью милость и остается надеяться.

Орки, что кочевали по степи, возили с собой целые дома. Огромные остроконечные шатры из шкур и свалянной овечьей шерсти. Они жили в них целыми родами. Старики, дети, внуки, правнуки. Те, кто не мог больше переносить постоянного движения, покидали дома. Уходили в степь. Да так там и оставались.

Кочевья двигались постоянно. Иногда быстро, иногда очень-очень медленно, растягиваясь на многие версты. От неба до неба.

Странное это место – степь. Кто ее выдумал?

Еще говорили, что есть в этих краях особый народ. Вроде и люди, а вроде и нет. Дикие, стремительные, в лохматых шапках, с кривыми саблями носятся они по бескрайней этой тарелке. И нет никому пощады, кто встретился на их пути. Даже орки побаиваются их, потому что никто до конца не знает, чем живут эти люди, кто ими руководит, в каких богов верят они. А может, и не верят они ни в кого, кроме себя, оттого и мечутся по степи, нет им покоя. Кто знает? Может, это их волшебные замки стоят дрожащим маревом над травой?

В этих местах все может быть. Самое невероятное, страшное, великое, ужасное.

Хотя, может быть, и сказки это все. Врут и легенды, и путешественники. Просто страшно им в степи. Боязно. Вот и придумывают бог весть что.

Может, и так. Да только непривычно это лесному человеку, чтобы до самого горизонта ни куста, ни деревца. Так и хочется сказать, странное место – степь. Тут все может быть.

Леон сразу взял быстрый темп. Лошадь старался не гнать, но держать ровный ритм, который бы позволил животному идти долго.

Они не сговаривались, но как-то само собой так вышло, что скакали они практически целый день, иногда переходя на шаг, давая коням небольшой, но все-таки отдых. Солнце непривычно долго держалось в небе, но не жгло. В небесах висела белесая хмарь, защищавшая землю от палящих лучей.

Дорогой молчали. Берегли силы. Только несколько раз подал голос Артур, который двигался впереди, указывая на далекие столбы не то пыли, не то дыма. В этом случае Леон сворачивал в сторону, обходя подозрительные места.

Ели прямо в седле. Как завзятые степняки-кочевники. Хотя говорят, те даже нужду справляют на ходу, с коня.

Тяжелее всего приходилось Филиппу. Он потел, надсадно, с трудом дышал. Его крупное тело не было приспособлено для долгой изнурительной скачки.

Остановились на ночлег уже совсем близко к ночи.

Впереди ярким пятном ударила по глазам зеленая трава. В степи, будто чудо, бил родник холодной вкусной воды. Тут и остановились. Филипп долго выгуливал лошадей, прежде чем допустить их к воде. Артур, выкопав аккуратную ямку в твердой земле, попытался разжечь костерок, но не смог. Сухая трава и мох прогорали быстро, не давая ни тепла, ни света.

– Оставь, – сказал Леон. – Тут огонь – штука незнакомая. А ну упустим? Степной пожар.

Артур молча собрал кресало и затоптал последние искорки.

Наконец вернулся Филипп. Он вытащил из седельной сумки вяленое мясо и лепешки. Разделил поровну.

– Еда еще есть? – спросил Леон, медленно пережевывая жесткую лепешку.

– Да. – Филипп вздохнул и обернулся. – Все мне мерещится.

– Что?

– Да будто за спиной стоит кто. Обернусь – пусто. Аж до самого небосклона пусто. Раздражает.

– Это ничего. Устал просто. Ты спи, я первым подежурю. Артур за мной.

Филипп хмыкнул.

– Да он спит уже.

Леон обернулся. Юноша еще сидел, но голова его свесилась, плечи опустились.

– Готов, – сказал Филипп с усмешкой. Он осторожно вынул из рук спящего еду, завернул ее в тряпицу и положил в суму. – Завтра доест.

Леон укутал Артура плащом. Проверил лошадей. Отошел по малой надобности, а когда вернулся, Филипп уже негромко похрапывал.

– Ну вот, вторая ночь пошла, – прошептал Леон. – И то ладно.

Он нашел по журчанию ручей. Отломил кусочек лепешки, опустил в воду. По своему опыту Леон знал, что в таких местах обязательно живет дух, чьей силой да помыслом пробился в твердой смеси глины, камня и земли чистый ручеек. А с духом лучше не ссориться, угостить его, если уж в гости забрел.

Спать хотелось неимоверно. От долгой езды ломило спину, ныли мышцы ног и бедра.

Чтобы не заснуть, Леон снова проверил лошадей. Те мирно паслись, хрустели травой, фыркали спокойно, по-домашнему.

Подобравшись ближе к друзьям, Леон присел. И вдруг серебряный свет залил пространство. Протянулись по земле черные, глубокие тени, а белесый мох сделался ярким, будто стальным. И в воздухе… в воздухе зазвенели маленькие бубенчики-колокольчики!

Леон вскочил, обернулся…

Магия?!

Нет…

Луна! Луна всходила над горизонтом, огромная, яркая, величественная! Выкатилась она на небосклон, как гигантское колесо, как краюха хлеба. И мир преобразился!

С удивлением глядел Леон на степь. Как изменилась она. Как заискрилась трава, какими странными, новыми красками заиграл мох. Да и сам воздух наполнился свечением, маленькими, едва различимыми искорками было пронизано все вокруг.

Вот уж не ручей журчит рядом, нет. Это смех! Женский! Тонкими голосками хохочут девушки, заливаются!

Леон вскочил. Смех тут же отодвинулся, ушел чуть в глубь сверкающего полумрака.

Но затем вернулся, закружил, будто девки в хороводе…

Долго смотрел Леон вокруг, долго вслушивался. Не подводит ли слух?

Не обман ли зрения?

Но луна поднялась выше. Стихли голоса, и яркий свет померк чуть, но не ушел совсем.

А потом встал над степью сверкающий, огромный замок. Мерцающий в лунном свете, неверный как мираж, но явственней, реальней.

И над башнями кружили хоровод драконы.

Луна поднималась выше и выше! И вот уже посреди степи встал город. Большой, с улицами и площадями. Послышались звуки, голоса.

Потрясенный Леон стоял посреди этого удивительного колдовского миража.

Странная эта штука – степь.

Глава 31

Земля гремела под копытами коней. В висках ей в такт пульсировала кровь.

Разноцветье трав сливалось в единый пестрый ковер.

Быстро, очень быстро. Но нужно еще быстрей!

Потому что низкорослые, косматые, оскаленные лошаденки орков уже, кажется, дышат в спину. То и дело за спиной раздавалось протяжное, бьющее по нервам: «Хаа-ай-яааа!!!» Зеленомордые загонщики были уже совсем близко.

В засаду они попали по глупости. Как и было положено молодым да необстрелянным. На исходе долгого дня, когда зелень степи, уже примелькавшаяся, убаюкавшая своей плоской пустотой, вдруг ожила, завизжала на разные голоса! И откуда ни возьмись, будто бы прямо из-под земли, вынырнули всадники! Орки!

Будущим паладинам хватило выучки не стать добычей в первые же минуты.

Схватка была короткой, но злой.

Четверо зеленомордых пали на траву, позволив трем друзьям уйти со злополучного места. Остальные кинулись в погоню.

По какой-то причине орки не использовали короткие кривые луки, а норовили подловить на аркан, сорвать с седла, взять живым. Ничем хорошим это обернуться не могло.

Леон гнал коня вперед, нещадно настегивая его нагайкой, но бедное животное и так неслось на пределе. Орочьи лошадки были медленней, но значительно выносливей. И теперь расстояние, которое кадеты выиграли в первые минуты скачки, медленно сокращалось. Некоторые орки уже разматывали арканы для броска.

– К лесу! К лесу гони! – Леон махнул рукой вправо, увидев, что Артур отклоняется в сторону.

– Я задержу их! – крикнул Артур, но Леон показал ему кулак.

– Гони! Гони, пока можешь!

Рядом, отстав всего на полкорпуса, тяжело скакал конь Филиппа. Старый черт Барте не обманул. Лошадок он подобрал отменных. Но все же орки догоняли!

Оглянувшись, Леон увидел, как один из зеленомордых, подобравшийся ближе остальных, уже раскручивает над головой веревку! Леон резко дал в сторону, управляя скорее ногами, нежели поводьями. Веревка пролетела стороной. Орк зло закричал, замедлился, отстал.

Впереди на горизонте показалась темная полоска. Лес!

Но почему в стороне?! Он должен быть совсем не там.

Леон увидел, как над лесом поднимается мутное облако. Пыль. И это совсем не лес! Вот почему орки не стали использовать луки. Они точно знали, куда гнать свою добычу!

Великое Кочевье! Множество орочьих племен, под управлением своих каганов, поднялось по всей степи, перегородив ее едва ли не от края до края…

– Круче в сторону! Круче! – закричал Леон, указывая направление. – Круче!

Был шанс пройти вдоль линии кочевья и уйти под защиту далеких невидимых еще деревьев, но для этого пришлось пожертвовать несколькими метрами дистанции. Теперь уже не один, а трое орков раскручивали над головой арканы.

Бросок!

Одна веревка чиркнула по крупу коня, другая хлестнула по спине. Леон прижался к шее лошади, слился с нею.

Снова рассерженный визг позади режет слух!

Другие не будут так нетерпеливы. Подойдут ближе и тогда уж точно сдернут с лошади, повяжут.

Закатное солнце удлиняло тени. От постоянной тряски степь плыла перед глазами, туманилась. Леону казалось, что под ногами коней уже не трава, а не то песок, не то голая земля. Какие-то желтые и серые пятна, сливающиеся в единый бурый фон!

Голова на миг закружилась.

Он покачнулся, и тут же, как наказание, как кара, шею захлестнула жесткая, колючая веревка!

Все, что он успел, это поднять плечи, чтобы петля не сломала шею на рывке.

Потом были мгновения полета и жесткий, страшный удар о землю.

АХХХ!

Хрустнули кости, болью взорвалась голова.

Леон покатился куда-то в темноту. А вокруг уже визжали, кричали, ликовали зеленые клыкастые хари.

Но сознания он не потерял. Леону удалось сбросить аркан и подняться на ноги. Миг! И он стоит с обнаженным мечом, а вокруг роится орочья стая. Оскаленные морды, кривые, когтистые пальцы! Где-то там, много дальше, разворачивали коней Артур и Филипп. Далеко, слишком далеко!

Леон взмахнул мечом, закричал!

В него разом метнули два аркана. От одного ему удалось увернуться, второй – отвести лезвием. Он замешкался и едва успел прыгнуть в сторону, когда здоровый, с желтыми клыками, торчащими из слюнявой пасти, орк послал на него своего коня в надежде стоптать, сбить с ног! Не получилось! Леон махнул ему вслед мечом, но не попал. Орк споро развернулся, Леон напрягся. Но удар пришел совсем с другой стороны. Лохматая степная лошаденка крепко ударила в спину, и Леон снова покатился по земле. Выбитый меч звякнул о камень в стороне. Громко засмеялись орки.

И тогда на него наехал тот зеленомордый, что напал первым. Это его аркан снял Леона с седла. Право первого! Копыта коня били в землю совсем рядом. Леон вертелся как уж под вилами, стараясь защитить голову, живот, ноги, спину, сразу все тело. Он что было сил оттолкнулся ногами, конь над ним встал на дыбы. Леон четко-четко, будто на картинке, увидел его стоптанные копыта, грязь, налипшую на них, все, вплоть до мельчайших волосков и капелек конского пота. И еще над всем этим злорадную, хищную зеленую морду, растянутую в алчной ухмылке!

Все замерло на миг.

И только звук, крик! Кто-то орал, вопил на непонятном безумном каком-то языке. И приближался, приближался!!!

Мелькнула черная тень.

Копыта обрушились вниз!

Леон толкнулся что было сил от какого-то подвернувшегося под ногу камня.

И завертелось, закружилось вокруг!!!

Мимо, как злобный демон, пронесся черный конь Филиппа. Его всадник с раскрытым в крике ртом мелькнул грозным призраком. И только окровавленный меч на мгновение застыл в воздухе.

Леон метнулся к своему оружию, видя краем глаза, как оседает орочий вожак. Тот самый, с желтыми клычищами.

Затем время превратилось в нескончаемую карусель, где надо было только рубить. Рубить! И еще раз – рубить! Орков, коней, руки, ноги, копыта. Вспарывать животы. Шеи. Обливаться горячей кровью, шипящей и скользкой. Уворачиваться от тяжелых ятаганов, бить в ответ. Погружать сталь в мягкую податливую плоть. Врубаться в кости. Крошить зубы. Прорубать сухожилия. Черепа!!! И снова, и снова, и еще.

Когда Леон очнулся, его трясло.

Меч скользил в ладони. Все тело было покрыто мерзкой жирной кровью. Лицо, плечи, ноги. Он стоял по колено в чьих-то внутренностях. В воздухе витал отвратительный, ни с чем не сравнимый запах, такой мерзкий и удушливый, что глаза слезились.

И каждая жилка в его теле вибрировала, дрожала, тряслась. В нервном ознобе стучали зубы.

Чуть в стороне тяжело агонизировала лошадь. Куда-то в степь неслись всадники. Четверо орков. Ушли. Один нелепо болтался в седле.

– Лео! Лео!

Что-то мешало. Трясло и дергало. Леон помотал головой и только сейчас увидел стоящего перед ним Артура. На побледневшем лице глубокая царапина, синие губы. Парень напугался.

– Лео! Очнись ты! На нас волна катит!

– Какая такая волна? – Леон понял, что губы не слушаются. А во рту…

Желудок подпрыгнул. Леон согнулся пополам.

Вкус крови… Чужой!

– Эко его полощет! – Филипп одним движением добил раненую лошадку.

– Что за волна? – прохрипел Леон, вытирая лицо.

– А ты посмотри… – Артур развернул его в сторону заката.

Это была не армия. Орда!

Она катилась неторопливо, перемалывая степь копытами лошадок.

Немыслимый вал. И было что-то природное в этом. Будто потоп, лавина или огромный лесной пожар.

Орки покрывали степь от горизонта до горизонта. Как гигантское живое одеяло.

Впереди ехали мужчины, охотники и передовые разъезды. Именно на такой отрядец и нарвались кадеты. В центре двигались огромные кибитки, где сидели женщины и дети. И совсем в хвосте медленно тащились орочьи дома.

– Куда это они? – потрясенно спросил Леон.

– Да нам-то какая разница?! – буркнул Филипп. – А вот мы куда?! Лошадкам нашим крышка. Загнали…

И он вздохнул. Лошадей было жаль. Верные человеку животные были чаще всего разменной монетой, отдавая свои жизни безропотно и с какой-то обреченностью.

Леон огляделся. Движение отозвалось болью в мышцах.

«Что со мной случилось? – с некоторой паникой подумал он. – Тело как деревянное…»

– А там что?

Артур прищурился.

– Нора…

– Какая такая нора?

– А шут его знает. – Он выдирал из седельной сумки какие-то тряпки. – Орки рыли. Они и сами, наверное, не знают зачем.

Только сейчас Леон понял, почему степь под ногами так изменилась. Все пространство вокруг было покрыто почвой, камнями и глиной, вынутой из огромной пещеры, вырытой с неизвестно какими целями орочьим племенем. Такие пещеры находили в самых неожиданных местах степи. Об этих норах ходили жуткие легенды. Часто лживые, перевранные с чужих слов. Но подлинность – никто особенно не проверял. Во-первых, орки почитали эти ямы, как нечто священное, а во-вторых, таких смельчаков, которые бы совались по доброй воле в черноту переходов, было немного.

Леон поглядел на приближающуюся орду. От основной массы орков к ним уже понеслись очередные охотники.

Артур вытащил из седельного налуча степной лук. Примерил к руке. Прихватил и стрелы. Вопросительно посмотрел на Леона.

– До пещеры успеем добраться?

Филипп кивнул. – Если поторопимся…

И они побежали. Хотя тело просило только одного: лечь, остановиться. Прекратить это бесконечное мучение. Дать выход усталости.

Леон неожиданно понял, что ноги его не слушаются. Колени подгибаются, и он, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, едва-едва успевает за друзьями.

Наконец он упал. И Филипп, вернувшись, легко, будто пушинку, вскинул его на спину.

От тряски у Леона помутилось в голове…

Глава 32

Голова болела немилосердно.

Перед глазами плавали и плавали цветные круги.

За кругами была темнота.

– Лео? Ты живой? – спросил голос Филиппа из тьмы.

– Да, – ответил Леон. – Но ничего не вижу… Что-то с глазами.

Филипп хохотнул.

– Тогда мы одинаково ослепли… Потому что я тоже не вижу ничегошеньки.

– Нужны факелы… – Леон осторожно сел. Ощупал пол под собой. Камешки, песок.

В висках стучала кровь.

– Я над этим работаю, – сказал откуда-то из-за спины Артур.

Он чем-то шуршал. Постукивал. Несколько раз послышался звук, будто что-то упало. Артур тихо ругался под нос.

– Побыстрей бы, – буркнул Филипп. – А то как кроты.

– Я делаю все что могу, – ответил Артур зло. – Если хочешь, попробуй сам. В темноте на ощупь.

– Ладно-ладно.

Леон осторожно, чтобы не стукнуться обо что-нибудь гудящей головой, приподнялся. Пошарил в темноте руками. Наткнулся на что-то теплое.

– Это я, – сказал Филипп. – А где-то позади тебя должна быть стена. Я в нее влетел сослепу.

Леон развернулся и действительно вскоре нащупал стенку. Все те же камешки и осыпающийся песок.

– Не слишком надежно…

– Было б надежно, мы, может быть, уже не говорили бы. Я так головой приложился.

Послышалось чирканье. Вспыхнули снопом яркие лучистые искры. Потом затеплился огонек. Он разросся, стал больше, объемнее, и вот уже в руках у Артура оказался факел.

– Вот это дело! – сказал юноша довольно.

– Лихо, – заметил Леон, чуть заслоняясь ладонью от огня. После абсолютной темноты свет ранил глаза. – Как умудрился?

– А я заранее тряпки заготовил. Еще в школе. Отец сказал, чтобы у меня с собой всегда была ложка, нож, кресало и ветошь для факела.

– Предусмотрительно, – пробурчал Филипп. – Только тряпки так не горят.

Артур показал флакончик.

– Масло. У меня еще есть… – Он начал доставать что-то из сумки, но Леон его остановил.

– Не надо. Потом еще пригодится.

– Ты сам-то как? Что на тебя нашло там? – Филипп кивнул куда-то за спину, вероятно, имея в виду поверхность. – Мы уж побоялись, что и нас посечешь.

– Сам не знаю. Голова вот болит. – Глаза наконец привыкли к мерцающему факельному свету. Леон осмотрелся.

Они находились в начале длинного коридора, в небольшой полуобвалившейся нише. Позади коридор делал плавный поворот, впереди терялся в темноте.

Коридор был не высок. До потолка можно было свободно дотронуться рукой.

– Долго я был без сознания?

– Не знаю. – Филипп пожал плечами. – Наверное, нет.

– Странно, – сказал Артур, отходя кповороту.

– Что?

– Странно, что орки за нами не пошли. А ведь могли бы.

– Сплюнь! – Филипп поежился. – Как вспомню эту толпу, дурно делается.

Он повернулся к Леону.

– Что делать-то будем? Наружу никак. Переждем?

Леон покачал головой.

– Орда медленно идет. Ждать несколько дней придется. К тому же они могут стать тут табором и сидеть.

– Ну и что же тогда?

Леон кивнул вперед.

– Туда пойдем. Выясним, чем туннель заканчивается. Может, есть еще выходы на поверхность. Воздух тут… чувствуете?

Филипп покачал головой, а Артур сказал:

– Да. Не затхлый. Какой-то сквозняк есть…

Филипп тяжело вздохнул.

– Понимаю. – Леон сжал его плечо. – Но другого выхода нет. Там орда, а туда, как я понимаю, нам по пути.

– В местах, где я вырос, есть пещеры. Считалось, что в них сокровища спрятали еще гномы, когда наши места покидали. Все лазили. А я нет. Ненавижу пещеры. И вот тебе на. – Филипп снова вздохнул, но все же первым сделал шаг вперед. – Ну, пошли, что ли?

Идти по коридору оказалось удобно. Пол был ровным и плотным. Стены в основном держались, хотя в некоторых местах виднелись осыпи. Кто и зачем рыл этот туннель? В неясном свете факела можно было рассмотреть на стенах следы какого-то неведомого инструмента. Будто туннель кто-то вырезал в земле большим ножом.

– Вряд ли это орки.

– Что? – Филипп обернулся. Он шел первым и нес факел. В середине двигался Леон, а Артур замыкал цепочку.

– Я говорю, вряд ли орки рыли эти норы.

– А кто же?

– Не знаю. Но кочевники на это не способны.

– Как знать, как знать… – Филипп почесал затылок. – Если нагнать толпу… Они горстями наковыряют будь здоров! Видел, какие у них когти?

– Видел.

Вскоре они вышли на развилку.

– Вот тебе раз.

Леон вздохнул.

Лабиринтов только не хватало.

Он посмотрел на Артура.

– Веревки нет? Ты у нас самый запасливый…

Тот покачал головой.

– Я слышал, что надо направо все время идти, – сказал Филипп.

– Ладно, – согласился Леон. – По…

Договорить он не успел. В левом туннеле вдруг зашипело, зашевелилось, и будто множество маленьких ножек заскребло по стенам. От этого звука волосы на голове стали дыбом. Казалось, что миллионы чешуек вдруг соприкоснулись вместе, заскребли друг по другу, взвизгнули.

Кадеты попятились, выхватили мечи.

Шипение и скрежет в левом туннеле продолжались еще некоторое время. Но вскоре стали затихать. Будто нечто огромное пошевелилось во сне, повернулось да так и заснуло снова.

– Точно, направо, – прошептал Артур. – И я слышал про такое. Правило правой руки, кажется, так.

Осторожно пятясь, они ушли в правый коридор.

Тут было просторнее и вроде бы даже свежее. Но через некоторое время коридор кончился завалом.

– И что на этот счет говорит ваше правило? – поинтересовался Леон.

Филипп промолчал, а Артур ответил после некоторого молчания:

– Ну, надо повернуться назад и…

Он вздохнул.

Филипп ругнулся сквозь зубы и ударил кулаком по стене. Посыпался песок, камушки.

При мысли о том, что нужно возвращаться и идти туда, где сидит, ныли зубы.

– Ладно, паладины. Помните, как говорил наш сержант? – Леон улыбнулся.

– Команды мочиться под себя не было! – хмыкнул Филипп.

– А у нас он уже по-другому говорил… – сказал Артур. – Но смысл такой же.

– Возвращаемся… – Леон подхватил факел и пошел вперед.

Теперь они шли медленно и осторожно.

К повороту вышли едва ли не на цыпочках.

Артур подкрался к выходу в основной коридор.

Заглянул.

– Слышите? Дышит.

И действительно, теперь под сводами туннеля раздавался едва слышимый шелест. Так трутся друг о друга крылья бабочки. Шшшшшхх. Шшшшшхх. Дышит спокойно.

– Спит.

Он взял у Леона факел и, держа его над головой, осторожно выглянул.

Какое-то время он смотрел в темноту.

– Я ничего не вижу. Совсем ничего. Мрак…

Теперь выглянул Леон. А за ним и Филипп.

Действительно, в туннеле стояла плотная, как будто чернильная тьма. Свет факела, и без того тусклый, не мог пробиться сквозь эту завесу.

Леон перепрыгнул к противоположной стене и выставил перед собой меч. Жестом попросил факел.

Осторожно, стараясь ступать очень тихо, они вошли в левый коридор. Дыхание невидимого существа было все ближе. Нет, не дыхание даже… а странный шелест. Шшшшшхх… Шшшшшхх… В ноздри ударил резкий, совершенно незнакомый запах. Так пахло на рынке, в рыбных рядах, там, где по большому прилавку были разложены диковинные многоногие морские чудища. От прилавка, залитого их черной кровью, воняло так же. Леон сделал еще несколько осторожных шагов и вдруг замер.

То, что казалось черной пеленой, завесой тьмы, оказалось телом чудовища.

Буквально в полуметре от Леона, перегородив проход, лежала гигантская сколопендра! Большая, тупорылая морда уткнулась в песок. Множество маленьких гадких ножек копошилось вокруг ее головы. Два тусклых глаза бельмами таращились в темноту.

Сколопендра была слепа.

Длинные, острые жвалы лежали на песке прямо под ногами Леона.

Он замер, стараясь даже не дышать.

Потом осторожно, медленно, сделал шаг назад. Еще один. Буквально в паре шагов страшное насекомое сливалось с темнотой коридора, не разглядеть.

– Проклятие… – прошептал Артур.

Они выбрались в основной коридор.

– Итак… – отдышавшись, сказал Леон. – Что будем делать?

Артур покачал головой. Глаза у юноши были совершенно безумные.

Филипп же, напротив, был собран и даже спокоен.

– Она уже старая.

– Откуда ты знаешь?

– Слепая. – Филипп сморщился. – И чутья совсем нет. Мы чуть на нее не наступили. Я думаю, что ей приносили жертвы. Или что-то такое. Вот и зажралась. Лежит в коридоре, пока на нее не наступит кто-нибудь.

– И что делать с ней?

– Да пуганем, и делу конец.

– Каким образом?

– Факелом…

– Я не полезу, – сразу сказал Артур.

– Да и не надо лезть. Масла на факел полей, да бросим. А там как выведет.

Артур пожал плечами и достал флакончик.

– Я тоже другого варианта не вижу, – сказал Леон.

Факел вспыхнул ярко, так что стало больно глазам.

Крутанув его в воздухе, чтобы посильнее разгорелся, Филипп сделал несколько больших шагов в левый туннель, метнул пылающий снаряд и тотчас бросился обратно. Пылающая ветка с гулом пересекла коридор и, разбрызгивая огненные капли, врезалась в насекомое!

По нервам ударил тот страшный, отвратительный звук. Из прохода выметнулось облако песка и пыли. А затем, потеряв от ужаса всякое соображение, выскочила и сама охваченная огнем сколопендра. Она ударилась с размаху в стену, приподнялась на многочисленных лапах и бросилась на людей, щелкая жвалами. Кадеты выставили мечи и нырнули в правый тоннель. Это была ловушка, но другого варианта не оставалось!

Пылающая морда гигантского насекомого сунулась было следом, но Филипп и Леон практически одновременно ударили с разных сторон. Тварь отпрянула. Замолотила короткими лапками. Метнулась куда-то вверх, будто норовила вывернуться наизнанку. Мелькнуло белесое брюшко и бешено дергающиеся ножки.

Пламя погасло. И некоторое время Леон с Филиппом рубили темноту не глядя, пока не брызнули искры и не зажегся новый огонь.

– Где?! Где она?! – крикнул Артур.

В туннеле было пусто. Воняло гарью и еще чем-то мерзким. По стенам стекала густая желтая жидкость. Леон осторожно выглянул.

– Ее тут нет.

Потухший факел валялся на земле. Артур подобрал его остатки.

Где-то вдалеке основного тоннеля замирало шипение и шелест.

– Она рванула к выходу… – сказал Филипп. – Если не сбавит скорости – будет оркам подарочек. Теперь по крайней мере можно не бояться, что они зайдут нам в спину.

– Я думаю, она столько не пройдет. Ляжет где-нибудь.

– В любом случае нам обратно ходу нет.

Глава 33

– Вот это да. – Артур аккуратно затоптал факел. В свете сейчас не было нужды.

Они стояли у входа в огромную залу. Сложно было даже сказать, на какую глубину увел их тоннель. Потолок залы терялся в высоте. И только огромные, светящиеся сталактиты свешивались из мрака. Под ними, раскинувшись на несколько верст вширь, стоял город, застывший все в том же тусклом, призрачном свете. Улицы. Дома. И замок, который возвышался над этим чудом. Высокий. С резными зубцами на стенах и башнями.

Замок буквально слился с гигантским сталактитом и теперь стоял, как точка опоры невидимого потолка и пола. Пройдут сотни и сотни лет, и вся эта зала будет заполнена огромным светящимся камнем, сольются воедино пол и потолок пещеры, а город так и будет стоять там, как впаянное в янтарь насекомое.

Леон вдруг понял, что уже видел этот замок. И этот город.

Там, наверху. В ночной степи. Когда луна и звезды играли в свои непонятные игры. Мираж! Видение! Но там, ночью, город и замок были живыми, настоящими, а здесь… это был просто камень.

Вниз к городу вела дорога. Больше никаких троп не было видно.

– Смотри. – Филипп тронул Леона за плечо и показал куда-то в сторону.

Леон вышел вперед и увидел…

Стены пещеры, в которой располагался город, были испещрены отверстиями. Норами. Большими и маленькими. Расположенными высоко и у самого пола, который покато уходил вниз. Как раз сейчас из одной норы высунула жвала сколопендра. Щелкнула ими, зашипела. Зло сверкнули черные, с матовым отливом глаза. Эта тварь была значительно меньше той, с которой кадеты повстречались в туннеле.

Филипп топнул ногой. И насекомое, развернувшись на месте, исчезло в норе.

– Они живут тут.

Леон покачал головой.

– Они живут под степью. Норы – их дело. А вот кто действительно тут живет, даже и не знаю. Я, кажется, понял.

– Что?

– Помните, там, где лежала сколопендра, было множество костей. Часто орочьих. Ты еще, Филипп, сказал, что мелкие они.

– Ну.

– В эти норы орки посылают своих детей. Это как… обряд. Чтобы стать взрослым. Понимаете? Только я не знаю, как они доказывают, что прошли испытание.

– Зато я, кажется, догадываюсь. – Артур пнул ногой маленький светящийся камешек. Из песка показались кости. – Вот как. Приносят что-то из подземного мира.

– Ладно. Если эти твари роют норы под степью, значит, где-то есть еще выходы на поверхность. И мы их найдем.

– А твари?

Леон поморщился.

– Они ничего круче, чем орочий детеныш, не видели.

Леон прыгнул вниз и заскользил на осыпающемся песке к городу.

– Но как мы узнаем, куда идти? – крикнул Артур.

– Не знаю. – Леон мотнул головой. – Но у меня есть предчувствие.

– Все лучше, чем ничего, – пробормотал Филипп и прыгнул следом.

Идти по улицам этого зачарованного города было не просто. Со сталактитов текла вода, она тонкой, почти невидимой пленкой покрывала все вокруг. Ничего не стоило поскользнуться, упасть. Собственно, дома уже не были домами. Это были камни. Большие, удивительные камни, которые год от года покрывались все новыми слоями твердой прозрачной и светящейся корки.

Город казался мертвым. Но при этом. Леон никак не мог отделаться от ощущения, что за ним следят. Смотрят в спину. Подглядывают из подворотен. И даже из слепых, окаменевших окон кто-то глядит. Его настроение передалось и другим. Ребята нервничали. Часто оглядывались. Что, впрочем, было не лишне, потому что они несколько раз видели исчезающих в переулках стремительных сколопендр.

– Интересно, чем они тут питаются, кроме орков? – вдруг спросил Филипп.

– Думаю, что нам об этом лучше не знать, – тихо ответил Артур.

– А все же интересно.

Он замолк, потому что все трое явственно услышали торопливые шаги за поворотом.

Леон метнулся на противоположную сторону улицы. Артур мигом натянул лук, а Филипп подобрался к углу дома. Они замерли на какое-то мгновение, а потом рванулись вперед. Улица была пустынна. Никого. Не было и подворотен, куда можно было бы спрятаться. Длинная каменная кишка.

– Может быть, капли? – неуверенно предположил Артур.

Но Леон покачал головой.

– И все-таки куда мы идем? – спросил Филипп.

– В замок, – ответил Леон.

– Бред. В него же нельзя попасть… Тут все двери запаяны.

– Как знать. Посмотри.

Он кивнул наверх. Друзья подняли головы и увидели. В окне дома, мимо которого они проходили, чье-то белое с большими темными глазами лицо и обнаженные узкие плечи. Фигура стояла мгновение, а потом метнулась внутрь помещения. Исчезла.

– Проклятие! – Филипп шарахнулся назад, поскользнулся, с рычанием упал.

– И это не первый, – сказал Леон. – Они там.

Он показал на дома.

– Они все там. Это живой город.

Филипп поднялся на ноги. Отряхнулся.

Артур ошарашенно вертел головой.

– А значит, – продолжил Леон, – в замок тоже можно попасть. Я чувствую… Понимаете?

– Ничего я не понимаю! – Филипп зло топнул, подняв тучу брызг. – Как можно жить в камне?!

Леон пожал плечами.

– Пойдем. По крайней мере мы должны дойти до замка. Он стоит в центре города. И если в него нельзя попасть, то в любом случае нам нужно пересечь город. Если я не запутался в этих переходах, мы все еще движемся в верном направлении.

Не считая звука падающих капель, в городе царила тишина. Каждый шаг отражался от стен домов, улетал эхом куда-то вверх, в темноту. И возвращался оттуда, раздробленный, исковерканный до неузнаваемости. И тогда друзьям казалось, что они слышат что-то. Торопливые шаги, шлепанье босых ног, но это был только мираж.

А через несколько кварталов они встретили орков.

Пятеро молодых, грязных и окровавленных подростков, ощетинившиеся короткими копьями и ятаганами.

Сколопендры зажали орков на небольшой площади, прижали их к стене высокого, похожего на ратушу дома и окружили со всех сторон. Наверное, десять или пятнадцать тварей. Довольно крупных, с острыми жвалами.

Двое орков уже лежали с выпущенными кишками, и сколопендры из самых шустрых уже утаскивали тела в сторону.

Леон услышал, как заскрипела тетива. Артур медленно натягивал лук.

– Ваши предложения?..

– Насекомых ненавижу с детства, – прошептал Артур.

– Орки мне тоже не очень симпатичны, но эти твари, – Филипп покачал головой, – нравятся мне еще меньше.

Леон кивнул.

Стрела коротко свистнула и вошла сколопендре под хитиновую пластину.

Чудище выгнулось, зашипело, суча лапками в воздухе.

– Вперед! – Филипп перехватил поудобнее меч и кинулся на ближайшую тварь.

Леон побежал следом, а Артур высыпал из сумки стрелы и принялся всаживать их одну за другой в спины насекомых.

Орки, увидев подмогу, закричали и сделали то, чего, может быть, и не стоило делать: кинулись на врага. Сороконожки заметались. Но вскоре восстановили порядок, будто ими командовал кто-то невидимый. Часть обернулась к кадетам, а остальные снова прижали орков к стене. Самые неудачливые подростки остались лежать с перебитыми ногами. Орки, увидев подмогу, закричали и сделали то, чего, может быть, и не стоило делать: кинулись на врага. Сороконожки заметались. Но вскоре восстановили порядок, будто ими командовал кто-то невидимый. Часть обернулась к кадетам, а остальные снова прижали орков к стене. Самые неудачливые подростки остались лежать с перебитыми ногами.

Филипп столкнулся со сколопендрой, как ураган. Ударом меча он срезал ей передние лапы, крутанулся и ушел от ответного выпада жвал. В тот же миг с другой стороны ее атаковал Леон. Ударил. Меч отскочил от панциря, да с такой неожиданной силой, что едва не вылетел из ладони. Что-то щелкнуло над ухом, и Леон едва успел пригнуться, чтобы избежать укуса. Почти не глядя, ткнул в ответ. Лезвие провалилось. На руку брызнула мерзкая пахучая жидкость. В тот же миг что-то большое и черное ударило в грудь, отбросив назад. Леон покатился по мокрой мостовой, но меча не выпустил. Вскочил.

На земле агонизировала, дергаясь и извиваясь, сколопендра. Филипп добивал вторую.

Артур наконец израсходовал запас стрел, выхватил меч и поспешил на помощь.

Вдвоем они забили еще одну сороконожку.

Теперь, поняв, что этих тварей можно убивать, они не били наотмашь, куда попало. А всаживали лезвия точно, рассчитанными ударами. Следили за острыми жвалами и рубили на опережение. И в какой-то момент сколопендры дрогнули. Побежала одна. Вторая.

Миг – и тварей след простыл!

Мертвые сороконожки, скрутившись колечком, лежали на мостовой.

Леон обернулся к единственному уцелевшему орку.

Тот стоял, выставив перед собой ятаган.

Леон поднял руку ладонью вверх.

– Спокойно. Тихо.

– Не уверен, – начал было Артур, но орк дернулся, прыгнул в сторону и бросился со всех ног куда-то в лабиринт каменных улиц.

Глава 34

Мертвых орков уложили под стеной дома, где они нашли свою гибель. Если до трупов не доберутся сколопендры, то рано или поздно зеленомордые станут частью города, вольются в камень его улиц. А потом и в легенды тех своих соплеменников, что кочуют по степи.

Было странно видеть на улице внешне мертвого, покрытого прозрачной белесой пленкой города алую, настоящую кровь. Она была чужой здесь, лишней. Невозможной. И оттого еще сильнее била по глазам, будто крик в полной тишине.

Друзья поспешили уйти с этого места.

Теперь они шли по улицам уже смелее. Решительней. Словно, выдержав схватку с гигантскими насекомыми, они заслужили право находиться в этом городе, отстояли какую-то частичку этого невероятного места.

С невидимого потолка падали капли. Из подворотен иногда, ближе к замку все чаще, выскакивали сколопендры, но тут же трусливо прятались.

Леон заметил, что твари им встречаются мелкие. Среди них он ни разу не увидел такую большую, как та, что встретилась им в туннеле. Да и сами насекомые не производили того шокирующего впечатления, как в первую встречу. Крупные особи вели себя нагловато, но все же предпочитали не связываться, а мелкие откровенно прятались.

Вскоре огромные насекомые перестали занимать мысли Леона, и он сосредоточился на замке. Крепость и со стороны-то выглядела внушительно, но по мере приближения выросла до неимоверных размеров. Стены, сложенные из целых скал, поднимались вверх и терялись во мраке. Что или кто мог построить этот замок? Боги? Бетрезен? Демоны? И почему он находится под землей? Какими силами был сдвинут в эту пещеру весь город? Почему в лунную ночь только его смутное отражение мерещится на поверхности?

Леон чувствовал, что, проходя по улицам этого города, он проходит через какую-то невероятную тайну. Через что-то укутанное временем надежнее, нежели землей. И многие из тех мудрецов, что учили их в школе паладинов, отдали бы большую часть жизни, чтобы оказаться хотя бы на час на месте своих учеников.

Видимо, что-то подобное ощущали и другие.

Поэтому, когда они подошли к воротам, то не сразу смогли войти внутрь, хотя огромные створки были распахнуты настежь и уже давно превратились в камень.

– Хорошо жили… – пробормотал Филипп.

– Почему ты так думаешь? – Леон вздрогнул от звука его голоса. Перед лицом громады замка он на какой-то миг почувствовал себя в одиночестве.

– Смотри… – Филипп подошел к воротам, дотронулся до створок. – Хорошо видно. Ни единой вмятины. Там были стальные оковки. Все целенькие. Таран сюда не ходил.

– Или не доходил… – задумчиво добавил Артур.

– Я и говорю, хорошо жили.

Леон вздохнул и переступил порог. Казалось, это не просто так, должно что-то произойти. Может быть, раздастся какой-то голос, как в сказке, или появится волшебник. Но нет. Все та же тишина и гулкий звук падающих капель.

– Пошли.

Замок в отличие от города был полон открытых дверей. Тут было сухо. Но все вокруг стены, скамьи, двери давно окаменело или рассыпалось в труху. Створки было невозможно сдвинуть с места, длинные столы в огромных залах просели, но дерево было твердым, как железо. И еще в замке стоял странный, даже тяжелый и вместе с тем приятный запах. Так пахнут кони после долгой скачки. Так пахнет земля весной. Так пахнет гроза. Странный, знакомый и вместе с тем чужой запах.

Блуждать по залам и комнатам можно было бесконечно. Филипп, например, сразу же нашел кухню, но все, что там было съестного, уже исчезло. Рассыпалось. Артур долго пытался разглядеть под слоем каменных наслоений фамильные портреты на стенах, но так ничего и не обнаружил. Замок хранил свои секреты. Кто жил тут, что делал?.. Почему ушел?

И действительно, казалось, что крепость покинули. Бросили. Ушли. Если город, что лежал окрест, таил в себе какую-то жизнь, скрытую, невероятную, но все же, то в замке этого не чувствовалось. Тут было пусто.

Наконец Леон нашел широкую винтовую лестницу, которая круто поднималась наверх.

– Нам сюда!

– С чего ты взял?

Леон пожал плечами.

– Понимаете… Я видел этот замок.

– Когда это?

– Там, – Леон ткнул пальцем вверх. – В степи. Ночью. Он стоял, как мираж. И мне кажется, что если отсюда и можно как-то выйти на поверхность, то только так.

Крепость срослась с потолком пещеры. А может быть, изначально была основой, колонной, так сказать.

Филипп хмыкнул:

– Ладно. Все равно…

Он махнул рукой и пошел первым.

Подъем был долгим. Поначалу друзья останавливались на этажах, осматривали. Артур с радостью обнаружил оружейную комнату с какими-то диковинной формы клинками, но не смог оторвать ни одного меча от стены. Копья вросли в пол. Секиры слились в монолит.

После этого кадеты не останавливались. Все в этом странном подземном мире превратилось в камень.

Этажи сменялись этажами. Кончалась одна лестница, начиналась другая.

Леон потерял счет этим переходам. И когда наконец они, еле живые, вышли на широкую пустую площадку, он растерянно закрутил головой.

– Где мы?

– Видимо, – Филипп сел на пол, – на самом верху.

Площадка заканчивалась в нескольких шагах. Внизу…

Артур, подошедший к краю, охнул, шарахнулся назад. Лицо его было бледным, губы мелко вздрагивали.

Леон выхватил меч. Осторожно подошел к обрыву.

Там, на огромной площадке кругового балкона, лежал, свернувшись кольцами, которые казались бесконечными, дракон!

Чешуйчатое, мощное тело застыло. Крепкие когтистые лапы слились с полом. Морда, хищная даже сейчас, лежала на кончике хвоста.

Он был прекрасен! И он был жив!

Именно отсюда исходил этот странный запах, опасный и манящий, которым пропитался замок. Тут пахло драконами! Этим невероятным племенем, о котором слагали не то сказки, не то легенды. Жуткой, невероятной силой веяло от этого существа.

И каждая клеточка тела говорила – опасность! Опасность! Беги!

Но дракон спал… Он спал многие сотни лет. Он все еще дышал. Но медленно. Едва заметно… Окаменевшая шкура. Замершие навеки лапы. Дракон спал. Давно. Он не умер. Просто не было силы, которая могла бы его разбудить.

Леон стоял над ним долго. Долго. Долго. И вспоминал, как прекрасны были эти парящие в воздухе силуэты, над призрачным замком в ночной степи.

– Лео… – шепнул Филипп, и Леон очнулся. – Там, смотри.

Он показал куда-то за спину.

Там на верхнюю площадку замка опирался сталактит. Большой, как и все вокруг. Но, подойдя ближе, Леон увидел, что в скользком камне были вырублены когда-то давно ступени!

Они заплыли наростами, потеряли былую форму, но по сей день угадывались на влажной поверхности.

– Ну что?

Леон попытался обойти сталактит, но не смог, другим своим краем тот уходил с площадки, нависал над спящим драконом и исчезал где-то в темной пустоте.

– Полезем?

– Опасно.

Филипп всплеснул руками.

– Куда уж больше?! Рядом с нами спит… – он поколебался, не решаясь назвать дракона животным, – существо, которое… Чего ты вообще ждал? Парадной лестницы или магического портала?

– Согласен, согласен. – Леон поднял руки.

Глава 35

Тут снова была ночь.

И звезды. И луна. Но место было совсем другим.

Однако размышлять об этом не было никакой возможности.

Кадеты лежали в невысокой траве. Прямо перед ними, всего в нескольких шагах, горел костер и спали люди. Невдалеке паслись лошади.

Людей было около восьми. В том, что это именно люди, никто не сомневался. Шестеро спали. Кто-то безмятежно храпел. Двое сидели у костра. Один крепкий, коренастый, более всего похож на воина. Простые манеры. Лицо с жесткими черными усами, скуластое. Он что-то ел. Чавкал, обсасывал кости. Сыто отрыгивал, постукивая себя по груди. Второй смотрел на него чуть брезгливо. Этот был худ и слегка сутул. Одеты оба по-походному. Плащи, камзолы… Без отличительных знаков.

Леон был уверен, что умудрился, видимо, благодаря оркам, нагнать тот отряд, что шел перед ними.

Более всего Леона интересовали лошади. Потому что без них в степи плохо. Совсем плохо. Однако подойти к животным, миновав костер, было невозможно. Место для ночевки было выбрано хитрое. Редкий в степи скальный распадок. Лошади паслись на пятачке, со всех сторон окруженном скалами. Костер же горел в узкой горловине. Получалось, что для того, чтобы пройти внутрь, нужно было как минимум вырезать часовых.

Тот, что ел, в очередной раз глухо рыгнул.

Худой сморщился и тяжело вздохнул.

– Что? Не нравится? – поинтересовался воин. – Не привыкшие вы, семинаристы.

– Не нравится, – неприязненно ответил худой. – Я привык, что люди едят с закрытым ртом.

Воин засмеялся.

– А я вот привык, что мужчины не драпают по степи от мальчишек. Но ничего… – Он развел руками. – Терплю. И вы, значит, потерпите.

– Это не мальчишки, – в голосе худого чувствовалось раздражение. – Это кадеты.

– И что? Мои ребята размажут их, как чижиков!

– Во-первых, не размажут. Уж точно не как чижиков. А во-вторых, мне не нужно так решить проблему.

Воин фыркнул.

– Ну, повязали бы их, всего делов?!

– Я повторяю, Хёрст, ваши люди смогли бы их только убить!

Воин махнул рукой.

– А чего ж вы, любезный, своих дружков-то им подставили? А! Ладно. Мне плевать. Вы платите мне и моим людям. Я выполняю ваши приказы. Все. Быть приятным или соблюдать какие-то там манеры я не собираюсь. На это не нанимался.

Худой вздохнул.

Воин отбросил в сторону кость. Поднялся.

– Куда вы? – поинтересовался худой.

– Отолью, – грубо ответил воин. – Я мог бы тут…

– Осторожней. Орда не так далеко… Как помните, уйти от нее было не так просто.

– Боюсь, боюсь… – пробурчал вояка.

Леон замер. Этот здоровяк двигался как раз в сторону лежащего в траве Филиппа. Вот он остановился. На фоне неба было видно, как он дергает гайтан на штанах. Позади него медленно и бесшумно поднималась огромная тень.

Филипп когда-то говорил, что ударом мог оглушить быка.

Воин хрюкнул и осел. Филипп бережно подхватил его под руки и опустил в траву.

Медлить больше было невозможно.

Леон рывком вскочил и ринулся вперед, низко пригибаясь к траве.

Худой не ожидал нападения, но все же успел вскочить и крикнуть что-то.

На него налетел Артур, сбил с ног, швырнул в траву. Выхватил меч и приставил острие к горлу.

– Молчи, дурак!

Худой замер. Кто-то из спящих вдруг рывком поднялся, но рядом оказался Леон, ударил коленом в лицо. Человек откинулся, глухо ударился о землю, замер.

– Лошади. – Леон дернул Филиппа за рукав. – Берем лошадей и уходим.

Худой молча сверлил Артура взглядом. Филипп убежал к лошадям.

– Кто вы? – тихо спросил Леон у худого.

Артур легко надавил клинком.

– Кто вы? Кому вы служите?

Тот молчал.

– Срубить ему голову? – холодно поинтересовался Артур.

– Погоди… – начал было Леон, но тут случилось непредвиденное.

Громко, раскатисто заржали лошади.

То ли Филипп сделал что-то не так, то ли животные были приучены к своим хозяевам. Но при первых же звуках худой сделал неуловимое движение в сторону, нырнул под меч и перекатился в темноту.

– Тревога!

Спящие люди проснулись моментально. Несколько человек поднялись рывком, схватились за оружие. Миг – и перед кадетами стояли шесть вооруженных человек.

Леон и Артур с обнаженными мечами отошли назад, стараясь держать всех в поле зрения. Кто-то подкинул в костерок дров. Пламя зашипело, вскинулось. Теперь Леон хорошо видел всю компанию.

Наемники?

Разношерстная компания. Вооружены кто как. В основном короткие, острые секиры, небольшие щиты. Несколько мечей.

Такие обычно любят драться. Но редко умеют.

Леон и Артур отступили в темноту.

Плохо. Позади скальный мешок, впереди отряд вооруженных людей.

Филиппа нигде не было видно.

Наемники схватили факелы. Двинулись в глубь каменного мешка, где находились лошади и кадеты.

– Не упустите их! – рыкнул худой. Он держался в темноте.

Леон сделал несколько длинных шагов назад, в темноту. Кинул меч в ножны, быстро расстегнул ремень. Поднял камень, раскрутил в ременной петле.

Фррррр!!!

Булыжник, вылетев из мрака, врезался хмурому бородачу в грудь. Тот охнул. Согнулся, выронил секиру. Ртом пошла кровь.

– Праща, – крикнул кто-то.

Наемники скрылись за щитами. Короткие кругляки, морские.

Фрррр!!! Камень прошел выше!

Леон торопливо раскрутил еще один, стараясь пустить его ниже, по ногам.

Кажется, попал. Кто-то крикнул. В полумраке началась суета.

– Да убейте же их наконец!!! – закричал худой, понимая, что промедление работает не на руку его бандитам. – Они убили Хёрста!

Наемники кинулись вперед. Рубиться в темноте, где все, что у тебя есть, это факел, который держит твой товарищ, задача не из легких. И может быть, будь в сознании их вожак, наемники не бросились бы вперед.

Но худой сказал: «Они убили Хёрста!»

Соврал. Но головорезам хватило!

Леон отбросил ремень и выхватил меч. Отразил атаку в голову. Ушел в сторону от длинного укола. Быстро «плюнул» лезвием в темноту. Там что-то звякнуло. Видимо, оковка щита. Вперед выскочил косматый мужичок с топором. Лихо махнул, целя в голову. Леон легко уклонился, но недооценил противника. Топор тут же легко провернулся в руках косматого и выстрелил вперед торцом древка. Леон едва сумел отмахнуться мечом. Топорище мелькнуло возле виска. Еще раз!

Отбиваясь от топорщика, Леон упустил из виду щитника с мечом. Тот зашел слева и теперь сокращал дистанцию, целя в бок.

Секира в очередной раз свистнула над головой. Нечего было и думать останавливать ее лезвием. Леон отскочил. Сделал выпад в сторону щитника. Тот закрылся, ушел в оборону. Явно трусоват.

Топорщик вдруг широко шагнул, стал боком, и секира метнулась по кругу снизу вверх. В пах! Уйти?! Слишком поздно! И Леон откинулся назад, упал на спину.

Косматый мужик с топором тут же радостно взревел и замахнулся. Леона спас щитник. Может быть, ему было плохо видно. но дурачок сунулся вперед, собираясь добить павшего противника. И нарвался на меч. Сталь вошла ему под ребро, пропорола легкое и вышла из спины. Леон дернул его на себя. Щитник тяжело завалился вперед, и в тот же миг топор разрубил ему позвоночник.

Тело убитого навалилось на Леона, прижимая к земле. Выпростав руки, юноша ухватился за окровавленное топорище, все еще торчащее из спины убитого.

Топорщик остервенело дергал его на себя, одурев от крови, брызнувшей ему в лицо.

Мужик с факелом пока топтался в стороне. Огонь мешал ему, слепил.

Но это ненадолго. Сейчас он сообразит, что противник беззащитен, и просто перережет Леону глотку.

– Филипп!!! – закричал Леон. – Филипп!!!

И словно ожидая этого крика, из темноты донеслось громогласное:

– А ну, пошли, милые! А ну, пошли!!!

Ржание коней, громкий топот!

Леон понял, что сейчас произойдет, отпустил топор, который тут же выскочил из раны и оказался в руках у торжествующего свою скорую победу космача. Он замахнулся, чтобы теперь уж точно, наверняка снести голову проклятому кадету. Раскроить, размозжить!

Перед глазами Леона встала картина из прошлого. Мертвецы. Трясущаяся под топотом копыт земля.

Из мрака, выхваченная светом факела, выскочила лошадь! Леон, сжавшись в комок под мертвым телом, видел, как пролетают над ним ее копыта!

Ударом конского тела косматого отбросило в темноту! Кто-то сбил парня, что держал факел, с ног. Он упал, огонь погас. Перепуганные животные унеслись в ночь.

Леон с трудом откинул мертвеца, подхватил меч. Кинулся к Артуру. Парнишка тяжело осел на землю, выставив оружие перед собой. Около него крутились двое со щитами.

К сожалению, они слишком увлеклись своей раненой жертвой и не заметили, как им в спину вышел еще один противник.

Последний из наемников кинулся обратно к костру. Леон и Филипп бросились за ним, но тут…

Они забыли! Забыли про этого худого, невзрачного типчика!!! А зря. Он с самого начала казался Леону самым опасным!

Вспомнили о нем кадеты только когда воздух вокруг них сжался, когда стиснул их в крепких объятиях, вплавил в невидимый кристалл.

Стало невозможно дышать, говорить, двигаться! Они застыли на половине шага, в движении. На полувдохе.

«Маг! – понял Леон. – Почему он не сковал нас сразу?»

– Как же вы раздражаете меня, господа кадеты, – прошептал худой, стоя у костра. – Как же я ненавижу вас.

Он говорил с трудом. И Леон понял: это не маг, не полноценный повелитель стихий. Так, подмастерье! Очень умелый, но все же не настолько сильный. Он не мог атаковать их, пока шла общая драка. Просто не владел своей силой на достаточном уровне.

– Я буду держать вас так, до тех пор пока вы не сдохнете. Пока не задохнетесь, как мыши… как котята под водой. Ненавижу.

Леон видел, как сжимаются его руки. Как мнут и комкают что-то невидимое. В висках случала кровь. Легкие отчаянно требовали воздуха! Но что-то жесткое сжало горло.

Маг замолчал. По его лицу лил пот.

«Смерть, – подумал Леон. – Та, что идет по следам паладина. Моя… Нашла меня. Смерть…»

А еще с неожиданной ясностью он подумал, что подвел своего господина. И от этого ему сделалось невыносимо горько. Потому что паладин потому и является паладином, что всегда делает то, что должен. Даже умирая.

Как тогда, давным-давно… «Прости меня, мальчик…»

Туманящимся взором Леон видел, как медленно, будто через вязкий кисель, из темноты появляется конь. Большой, черный, наверное, самый красивый в табуне. А на его спине оскаленное, зеленолицее чудовище, пригибаясь к холке, замахивается тяжелым, не по руке, ятаганом.

Конь делает прыжок через костер. Точно в спину худому магу!

УДАР!!!

Раздался оглушительный грохот. Будто рушилось все мироздание! Будто целое небо вдруг сорвалось со своих опор и теперь валится на землю, ломается кусками, падает!!!

Голова мага отделилась от плеч. Орк на лету подхватил ее. Осадил коня.

Леон упал не землю как подкошенный, тяжело, со свистом втягивая воздух. Боги! Каким сладким был этот вдох! Какими невероятными ароматами оказалась наполнена земля!

Молодой орк закричал, высоко поднимая голову мага. Заверещал что-то непонятное, дикарское, радостное. Еще бы, теперь он воин, не мальчик, воин! Развернул лошадь и исчез в ночи.

Парень не пожелал оставаться в должниках.

– Молодец, – просипел Леон, тяжело глотая воздух. – Хорошо, что мы его не убили.

Глава 36

К вечеру второго дня после того, как они убрались с дороги орды, степь превратилась в редколесье. То тут, то там встречались рощицы. А вдалеке, у самой линии горизонта, маячила темная полоска леса, постепенно сливающаяся с темнеющим небом. Это был верный признак того, что Гуленгейм уже недалеко.

Леон махнул рукой в сторону ближайшей рощицы, в которой, судя по яркой зелени, должен был быть источник.

И действительно. Они быстро нашли небольшой ручей, бурлящий в песчаном бассейне.

Напоили лошадей, разложили аккуратный костерок. Из скудных остатков еды Леон выделил кусок лепешки и отнес его за большой камень, что нависал над источником. После этого поели сами. Филипп присматривался к местности и все думал поставить силок. Но потом решил не баловаться. Степь с ее странностями была слишком близко. Кто знает, что могло угодить в капкан?

– Я думаю, завтра подойдем к Гуленгейму. Там и провизией запасемся… – Леон лег на седло. Через прорехи листвы были видны первые звезды.

Филипп неопределенно хмыкнул, а Артур сказал:

– Хорошо, если нас не убьют на воротах… И я буду доволен, если удастся унести оттуда ноги. А уж еда – это из области невероятного.

– Не будь так мрачен. – Леон улыбнулся. – Брюнегольд просто полуорк. Ему нет нужды ссориться с Империей.

– Ты о себе слишком хорошего мнения. – В голосе Артура послышалась ирония. – Те, кто передал ему девушку, тоже из Фервала.

– Правда. – Леон кивнул.

– Так с чего бы Брюнегольду просто так отдавать нам девицу? Хочешь не хочешь, а он тогда поссорится со своими товарищами.

– Если они ему товарищи, – ответил Леон. – Брюнегольд слишком хитер, чтобы влезать во внутренние интриги императорского двора. Потому и сидит он среди орков, а не в столице.

– Зачем же ему девушка?

Леон пожал плечами.

– Точно не могу сказать. Но думаю, что он просто выполняет чью-то просьбу. За определенную плату. Сама девушка ему не нужна. Как и та интрига, что ее окружает. Деньги, я думаю, он уже получил. По крайней мере часть.

– А остальную часть?

– Придумаем что-нибудь.

Артур хмыкнул.

– Поверь мне. После встречи с нашими конкурентами все стало значительно легче.

– Кстати, кто-нибудь запомнил того орка?

– Которого? – спросил Артур.

– Ну, того, что нам помог с магом? Молодого.

– Зачем тебе? У него вроде уши были чуть длинноваты.

– Ну, думаю, мало ли когда встретимся.

– Не надейся. Орки имеют короткую память. – Леон сел, встряхнулся. Натянул на себя плащ. – То, что он отплатил нам добром, редкий случай. Для них мы – дикари. Странно, правда?

– Да уж.

Филипп некоторое время молчал, а потом спросил:

– Лео, а зачем ты это все время делаешь?

– Что?

– Ну. – Филипп кивнул куда-то в сторону.

Леон перевернулся, посмотрел в указанном направлении. Ничего не увидел и удивленно посмотрел на Филиппа.

– Ну там. – Тот указал на большой камень.

– Требу, что ли?

– Да. – Филипп чуть понизил голос.

– А как иначе? Мы же вроде гости тут… Надо хозяевам подарок сделать, уж сколько можем. – Леон растерялся, для него это был странный вопрос, вроде «Почему ты дышишь?». Поделиться с духом леса, ручья или горы было так же естественно, как сказать «Здравствуйте», входя в дом. – У нас так всегда делали. Без этого в лесу и жить невозможно.

– Надо же… – Филипп почесал затылок. – И что же, каждому кусту так надо?

– Почему каждому? Особые места для этого есть. У вас что, так не делают?

Филипп покачал головой.

– Нет вроде. Не замечал. Я из городка маленького, тоже. В церковь все ходят.

– У нас тоже церковь есть. – Леон будто споткнулся и поправился тише: – Была…

Филипп не заметил заминки.

– У нас и лес был неподалеку. Вырубки, конечно. Но все же. Говорили, конечно, что когда-то давно и у нас там. В пещеры отпускали девушку там. Вроде жил там злой дух, но это ж когда было?!

– Нет, чтобы человека в жертву, это до какого же отчаяния дойти надо. А так, хлеб разделить, как с другом, совсем другое дело.

Филипп покачал головой. Не то с сомнением, не то с удивлением.

Артур молчал, кажется, уснул.

– В лесу без этого никак, – добавил Леон. – Закрутит, заведет куда-нибудь. И все. А так еду разделили, вроде бы как породнились. Духи это уважают.

Филипп молчал. Потом вдруг протянул Леону кусочек лепешки. Чуть смятый, будто богатырь долго крутил его в ладонях, перед тем как обратиться к другу.

– Ты вот что, ты положи от меня. А то я вроде как не умею.

– Да ты сам… – начал было Леон, но, взглянув на Филиппа, замолчал. Взял лепешку. – Хорошо.

Он поднялся, осторожно, чтобы не разбудить Артура, обошел костерок. По звуку нашел ручей. Тут было светлее. От воды исходит легкий зеленоватый свет. Струящийся, какой бывает на небе холодной зимой, хотя луны и не видно.

Около камня, там, где он положил совсем недавно требу, было пусто.

Леон осторожно положил кусочек лепешки. Подумал, что стоит, наверное, что-то сказать, но не нашел слов. Молча отвернулся, сделал несколько шагов и вдруг увидел, что из ручья на него кто-то смотрит!

Леон замер.

Вскоре из воды поднялась девушка. Длинные волосы. Белая, удивительная, будто прозрачная кожа. Гибкая, будто ветка, фигура…

Она сделала шаг, другой. Поднялась из воды вся, целиком. Красивая, завораживающая в своей наготе. Протянула руку.

Леон дотронулся до ее пальцев. Холодных, но таких нежных. Подошел ближе.

Русалка провела ладонями по его лицу. Ее кожа была холодна, но в ней было столько живительной прохлады, какая бывает у родника в жаркий полдень. Ее касания были приятны, каждая клеточка тела будто ликовала под ее пальцами.

Леон и не заметил, как оказался в воде. Она обняла его нежно, ласково. Потянула вниз… Он поддался, путаясь в длинных русалкиных волосах.

Вот уже проявились в ее лице знакомые черты.

– Герда… – прошептал Леон. – Герда…

Или он только подумал так?..

– Все хорошо милый, – сказали ее глаза. – Я буду рядом.

Вокруг переливалась, пела, бурлила вода.

Глава 37

Гуленгейм был не самым приятным местом в Империи. И не только потому, что был населен в основном орками и родственными им народами. Этот город был построен на месте старого гигантского капища-храма и напоминал скорее большую крепость, нежели город. Тут не было улиц и домов в обычном, человеческом понимании. Весь город, большой и густонаселенный, образовывал единое невероятного размера здание. Тут под одной крышей жили, торговали, занимались ремеслами, нищенствовали, рождались и умирали тысячи существ. Самых разных, часто таких, о которых Леону даже слышать не приходилось. Полукровки. Для которых Гуленгейм был домом. Одним большим городом-домом.

Дорога в эту гигантскую рукотворную пещеру пролегала через поля, где хмурые невольники, большей частью из орков, у которых были нелады с законом, ухаживали за низенькой болезненной рожью. Земледелие среди этого народа считалось занятием позорным. Но оседлая жизнь диктовала свои законы.

Ворота в Гуленгейм были открыты. Около них уныло ковырялись в грязи какие-то оборванцы, тянули к проезжающим руки, что-то скрипели на непонятном языке.

Среди них Леон с ужасом и отвращением увиделдетей. Таких же худых, чумазых, с жадными, голодными глазами. Вид этих покрытых болячками существ так поразил юношу, что он остановил коня, не зная, что делать.

Нищие тут же приблизились. Угодливо, жалко кланяясь, протянули руки. Леон расслышал исковерканное слово «господин» и «дай».

– А ну пошли прочь! – закричали от ворот.

Леон обернулся.

К ним уже спешил стражник. Человек. Второй, орк, равнодушно остался сидеть у стены.

– Убирайтесь, оборванцы! Пшли отсюда, твари!

Стражник пинком оттолкнул нищего с дороги, древком копья наподдал другому.

– Что он делает? Это же люди… – услышал Леон голос Артура.

Страж тем временем, легко раздавая затрещины и тычки, приближался к Леону.

– Пшли отсюда, валите…

Удар. Еще удар.

Оборванцы разлетелись в стороны, как кегли. Видимо, это повторялось не раз и не два.

Стражник с видимым удовольствием ударил какую-то перекошенную бабу. Она охнула, осела. И, прижимая руки к животу, отползла в сторону.

Следом за женщиной на дороге у стража оказалась девочка. Наверное, лет семи-девяти. С чумазым лицом и спутанными в колтуны волосами, она безучастно смотрела на лошадей, засунув палец в рот.

Стражник замахнулся.

И в тот же миг упал в дорожную пыль. Несколько раз перевернулся. Копье отлетело.

Нищие прыснули в сторону.

Филипп спрыгнул с коня. Наклонился над стражем.

Тот тяжело дышал, выдувая ртом кровавые пузыри.

– Ты же, гнида, человек… – прошипел Филипп. – Ты же, гнида, подданный императора!

Он взял мужика за край кирасы, прижал к земле. Леон увидел, как мнется железо.

– Ты же, падаль, служишь закону. Ты ж не орк, ты – человек! Животное! Удавлю! – зарычал Филипп, и стражник захрипел, выпученные глаза налились красным.

– Филипп, оставь!

Леон выдвинул коня вперед. Со стороны ворот к ним бежал небольшой отряд. Мелькали копья и длинные алебарды.

Позади скрипнула тетива. Артур натянул лук.

Стража сразу притормозила. Легко одетые алебардисты тут же спрятались за копейщиками, на которых были надеты короткие кирасы. Те, в свою очередь, тоже не пожелали лезть на рожон.

Вперед вышел орк. Крепкий, с торчащими из пасти клыками. Единственный, у кого был шлем и топор с широким изогнутым лезвием.

– Вы напали на солдата, – рыкнул зеленомордый. – Это нарушение закона.

– Этот солдат вел себя не так, как подобает стражу, – ответил Леон. Стараясь не упускать орка из виду, он покосился на бойницы над воротами. Будет очень дурно, если конфликт выйдет за определенные рамки и к бойницам подойдут арбалетчики.

– Он расчищал вам дорогу.

– Избивал людей.

Орк скривился, и Леон вдруг понял, что это улыбка.

– Это не люди. Это бродяги. Бездомные.

Наверное, надо было бы ухмыльнуться. Сказать, мол, а мы и не заметили. Или еще что-нибудь.

Но паладин только потому и паладин, что всегда делает то, что должен.

А еще он вспомнил паладина, что подобрал его там, в лесу, когда жуткие эльфийские твари, гнались за ним и его сестрой.

И чувствуя, как немеет кожа на лице, как становятся мокрыми ладони, Леон ответил:

– Бездомных в Империи не бывает.

И точка. Филипп отпустил стража, пошевелил плечами, поднял упавшее копье. Артур пустил лошадь шагом, уходя с дороги и выбирая верный сектор для выстрела.

Но ничего не произошло.

Орк оскалился еще сильнее и фыркнул:

– Столичные, да?..

Он опустил топор.

– Мне сказали, что приедут люди из Фервала. Но мы ждали вас позднее.

– Мы торопились, – после паузы ответил Леон.

Орк развернулся и пошел к воротам. Его люди бестолково топтались на дороге. Леон послал лошадь вперед. Стража расступилась. Филипп и Артур молча ехали следом.

Артур догнал Леона.

– Они нас приняли за…

– Тссс… – Леон покачал головой и ответил шепотом: – Я уже понял.

Через высокие, но узкие окна-бойницы внутрь города проникал дневной свет. Но все равно через равные промежутки горели светильники. В воздухе стоял горький запах паленого масла.

– Лошадей можете оставить там. – Старший орк ждал их внутри. Он махнул рукой в сторону большого стойла, за которым присматривал худой мальчонка.

Леон кинул ему мелкую монетку. Тот поймал на лету, шустро спрятал ее за пояс.

Прежде чем передать ему поводья, Леон снял седельную сумку и сунул ее Филиппу.

Тот тихо крякнул и прошипел сдавленно:

– Что там у тебя?..

– Камни. – Леон позволил себе улыбнуться.

Возле конюшен их ждал уже другой орк. Молодой. Одетый в яркий нелепый камзольчик с мехом.

– Прошу за мной. – Голос у орка был неожиданно высок. В нем не было той глухой хрипоты, которая отличала зеленомордых. – Господин вас примет.

– Как тут быстро разносятся новости.

Город был похож на муравейник.

После степи с ее чистыми просторами, с ее запахами травы, земли и ветра Гуленгейм показался сущим кошмаром. Узкие, грязные улицы, где над головой нет неба, а только балки, перекрытия и редкие узкие оконца. Дома, более всего похожие на норы. Впечатление усиливали круглые двери и полное отсутствие окон в стенах. И верно, зачем они здесь?

Все было таким невыносимо одинаковым, таким серым и тусклым, что редкие вывески торговых лавок и харчевен привлекали внимание. В этих местах горело множество светильников, и запах гари смешивался с запахом еды, наглухо отбивая аппетит.

– Сколько же они сжигают масла? – пробормотал Филипп.

А еще на улицах было то, чего не было в Фервале. И чего Леон, живя в деревне, не мог себе представить. Нищие.

Не такие грязные и убогие, как те, что встретили их у ворот, но все с тем же неуловимо обреченным выражением лица. Они сидели, лежали и бродили. Они были грязны.

– Эй, – Леон окликнул провожатого. – Почему они не работают? Почему не пашут землю?

Тот пожал плечами:

– Не хотят.

Леон даже остановился на мгновение. Он не мог себе представить такого. Чтобы человек, не хворый, не убогий, просто не хотел кормиться с земли. Считал, что его нынешнее положение – омерзительное, жалкое – лучше, чем положение землепашца, крестьянина.

Теперь он по-новому смотрел на Гуленгейм. По-новому оценивал то, что происходило вокруг. Это был больной город. Как старые, заброшенные каменоломни, куда опускали больных проказой. Чтобы они доживали там свой век, подкармливаемые родственниками и государством. Только в Гуленгейме болело не тело. Болела душа. Человека или орка, не важно. Душа ведь, как говорил когда-то отец Тиберий, она у всех одна. И болеет она одинаково. И радуется.

Радости Леон в этом городе не видел. Одну только болезнь.

И серые, серые, бесконечные стены с дырами нор и карманами переходов.

Не город, а опухоль. Зловонная и мерзкая.

Однако по мере приближения к дворцу улицы стали шире. Стали чаще появляться украшенные незатейливой росписью двери. Видимо, так проявлялся достаток живущих в этих домах. Сам же дворец был частью того самого древнего храма-капища, на месте которого и вырос этот чудовищный город. Обиталище Брюнегольда было похоже на крепость, которую строят дети на берегу реки, поливая песочной жижей какой-нибудь камень слой за слоем. Наслоение за наслоением. И вот уже странная конструкция сохнет под солнцем. Потеки и наплывы, капли и лепешки.

Еще Леону показалось, что дворец был когда-то обычным, каменным. Но неимоверный жар, обрушившийся с небес, расплавил камень, и тот потек, да так и застыл. Странное, удивительное зрелище. Однако внутри это строение ничем не отличалось от своих собратьев в других городах. Все те же каменные стены с гобеленами, шкуры, оружие и ковры. Статуи героев. Серебро и золото.

Брюнегольд жил богато.

– Прошу подождать, – пискнул провожатый орк, остановившись у широкой занавеси.

Леон кивнул, и зеленомордый исчез в складках ткани.

Филипп опустил седельную сумку на пол.

– Лео, в следующий раз потащишь кирпичи сам. С меня семь потов сошло…

– Как тут мерзко пахнет. – Артур покачал головой. – Как на помойке.

– Да уж.

Из-за занавески донеслось приглушенное женское хихиканье. Филипп почему-то отошел за спину Леону. Пока тот недоумевал от такого поведения друга, портьера распахнулась и мимо них пробежала полуголая. Леон не смог подобрать слово, которым можно было бы охарактеризовать это существо. Женщина? Самка? Особь? Орчиха?

Артур шарахнулся в сторону. Филипп зажмурился и отвернулся. И только Леон ошалело стоял перед ней.

Орчиха была двух метров росту. Имела изумрудно-зеленый цвет кожи. Неимоверно, невероятно широкие бедра, огромные круглые глаза и пухлые чувственные губы, из которых высовывались желтые клыки. Довершали портрет груди. Посмотрев на них, Леон последовал примеру Филиппа и зажмурился.

– Милашка, – пробасила орчиха. Потом пол дрогнул, по помещению пронесся ветерок. Пахнуло потом.

Леон осторожно приоткрыл глаза. Никого.

Он облегченно выдохнул.

– Пронесло? – поинтересовался из-за спины Филипп.

– Я больше никогда не смогу… – прошептал Артур. – Никогда-никогда. Боги, какой ужас.

Леон потряс головой.

Портьера снова зашевелилась, и появился давешний орк-проводник.

– Господин Брюнегольд ждет вас! – пискнул он торжественно и потянул за тайный шнурок. Занавесь вздрогнула и разошлась, как кулиса в театре.

Они вошли в большую залу, где на огромном троне, который более всего напоминал кровать, лежал сам Брюнегольд.

Он был толст, но было заметно, что весь этот жир сидит на крепких мышцах. Кожа орочьего кагана имела легкий зеленый оттенок, губы были полные, кривые, но клыков не наблюдалось. Брюнегольд кутался в шикарный халат красного шелка.

Войдя, Леон поклонился.

Брюнегольд молча сверлил его взглядом.

– Вы очень торопились? Что-то случилось в столице? И где же Отис?

Леон выдержал небольшую паузу.

– Прошу меня простить. Я не могу ответить вам на эти вопросы. Я только гонец. Меня попросили забрать девушку.

– Забрать девушку… – повторил Брюнегольд. – Как интересно. И вам, безусловно, дали какие-то письма? Я же не могу доверить такую красавицу первому встречному.

Он улыбнулся, и Леон увидел, что клыки у полуорка все же есть. Правда, короткие.

– Конечно.

Леон повернулся к Филиппу, открыл седельную сумку. Вынул бумаги и протянул их с поклоном кагану. Тот принял их, вытряхнул из конверта. С удивлением посмотрел на Леона.

– Он вскрыт.

– Возникли трудности. – Леон спокойно посмотрел ему в глаза. – По пути возникли трудности.

– Да, понимаю. Но… Конверт вскрыт.

– Что же с того? Бумаги же в порядке? А бумага – она как золото. Имеет значение не форма, а содержание. Письма перед вами.

Он снял с плеча Филиппа сумку, подошел к трону-кровати Брюнегольда и бухнул суму на пол.

– Золото тоже.

Филипп и Артур переглянулись.

Каган большим пальцем ноги откинул клапан сумы, заглянул внутрь.

– Может быть, вы правы. – Он замялся. – Как вас звать?..

– Гонец. Который привез вам золото и соответствующие бумаги.

– Конечно, привез. Как и было оговорено. Это меня не удивляет. Но другое… – Брюнегольд постучал бумагами по ладони. – Что, если следом за вами ко мне приедет еще один гонец. Но уже не один. А, предположим, с сотней другой гвардейцев и инквизитором в придачу. Боюсь, что этого золота и каких-то бумаг мне не хватит.

– Тогда, – Леон достал из внутреннего кармана заранее заготовленную бумагу, – покажите им это.

Каган взял конверт. Обратил внимание на то, что он запечатан. Приподнял бровь. И, немного поколебавшись, длинным ногтем вспорол бумагу. Вынув письмо, он быстро пробежал его глазами и, уткнувшись взглядом в печати, рывком поднялся на ноги!

В зале стало очень тихо.

Наконец Брюнегольд взял себя в руки.

Он сложил новое письмо и положил его рядом со старым.

Потом дернул шнурок, что болтался у трона. Где-то глухо брякнул колокольчик. Тотчас из-за занавески показался все тот же орк.

– Проводи наших гостей. Они покидают наш гостеприимный город. За воротами их должна ждать девушка.

Орк кивнул.

Брюнегольд откинулся на кровать и принялся чесаться, будто в зале никого уже и не было.

Леон снова поклонился и вышел.

Глава 38

Ее звали Марта Ее мать была из эльфов. Лесовичка, как говорили в тех краях, где когда-то жил Леон. И теперь он это хорошо видел. В той девочке, что когда-то назвала его своим рыцарем, человеческого было больше. Но она выросла. И стала совсем не похожа на себя прежнюю.

Тогда, на улицах ночного города, в тревоге и суете, это было не так отчетливо видно. Леон признал ее, но не смог уловить разницы. Теперь же он имел возможность рассмотреть ее в деталях.

Брюнегольд сдержал слово. Когда они покинули город, их действительно ждала девушка в окружении стражи и лошадь. Леон уже было приготовился к сложностями, но солдаты расступились, Марта подошла к Леону.

– Вы приехали за мной? – Ее голос был холоден.

– Да. Я от… – Леон замялся. – От Тристана Лакруа.

Она кивнула и легко вскочила в седло. Светлые волосы рассыпались по плечам. Требовательно посмотрела на него.

Леон понял, что Марта не узнает его. Что, конечно, неудивительно. Сколько лет было ей тогда?..

А в самом деле сколько? Эльфы живут долго. Они медленно взрослеют. Медленно старятся. Сколько лет прожила эта девочка, прежде чем встретить его?

Что он вообще о ней знает?

Леон почувствовал себя обманутым. И одновременно с этим он ощутил глубокое облегчение. Она не помнила его. А сам Леон не мог разобраться в своих чувствах. Где-то в глубине души он вдруг ощутил едва ли не ненависть. К ней? К себе? Странная, непонятная смесь чувств завладела его душой.

Стражники нагло ухмылялись. И Леону почему-то показалось, что смеются они над ним. Над его растерянностью, что проявилась перед лицом той, которую он так искал…

– Что лыбишься! Смирно стоять! – неожиданно резко, зло рыкнул он в лицо солдату. Тот отшатнулся, побледнел.

Леон вскочил в седло. Осмотрелся.

Отметил про себя бледное лицо Филиппа.

Что-то было не так. Что?

У дороги в пыли сидел ребенок. Та самая девочка-бродяжка, из-за которой вышел сыр-бор у ворот. Девочка была одна.

– Где остальные?

Стражник пожал плечами.

– Не могу знать. Ушли.

– А она что же?

– Не могу знать. – На зеленой морде начала проявляться все та же усмешечка, от которой Леона уже трясло. Животная усмешечка, гнусненькая.

Чтобы не сорваться, он отвернулся. Сжал зубы.

– Чего мы ждем? – поинтересовалась Марта.

– Ничего… – холодно буркнул Леон. – Просто…

– Что?

– Просто в Империи не бывает бездомных, – сказал Леон тихо. Подъехал к девочке.

Та размазывала слезы по чумазому лицу, подогнув под себя ноги каким-то особенным манером, как умеют только дети. В дорожной пыли были заметны следы крови. Леон обернулся, но отряд стражников уже втягивался в ворота. Спрашивать было не с кого. Да и его ли это дело?

Он пожалел девочку. А теперь она, видимо, уже сирота. Униженная стража сорвалась на нищих. Где и в какой канаве валяются ее порубленные родичи? Может быть, проскачи он тогда мимо, не сунься со своими суждениями в чужой и непонятный ему мир, все было бы иначе? Ее родители были бы живы и все так же копошились бы в придорожной грязи. Выпрашивали бы милостыньку и были бы счастливы своим нелепым, уродливым счастьем? Этот вопрос показался Леону частью другого, большего, сложного вопроса, на который он мучительно искал ответ все время. Действительно ли то, что за паладином всегда идет смерть? Или нет?..

– Чего мы ждем? – снова спросила Марта. Лошадь под ней нетерпеливо гарцевала.

Девочка перестала плакать и теперь смотрела на Леона, широко раскрыв глаза.

Паладин следует своему долгу.

Потому что именно это делает его паладином.

Это всегда ставит его перед выбором.

Леон нагнулся, сгреб ребенка за одежду. Девочка взвизгнула, взлетая в воздух. Леон посадил ее перед собой, и она что было сил вцепилась лошади в гриву.

– Двинулись…

Он пришпорил лошадь и выехал вперед.

Рядом оказался Филипп.

– Припасы надо пополнить, – сказал он вполголоса.

– По дороге что-нибудь сообразим. Пойдем на Гретхен. А там к реке и сплавимся аж до самого Фервала. Гретхен на притоке стоит. Там с этим проблем не будет. Снова через степь не пойдем. И так едва добрались.

– Это точно. Может, Артура вперед пошлем? Подстрелит чего-нибудь.

– Или кого-нибудь… – вздохнул Леон. – Тревожно мне…

– Почему?

– Потому что будет очень хорошо, если мы в пути где-нибудь пропадем. Я думаю, у кого-то с плеч гора упадет. Я, конечно, постарался снять все вопросы, но.

– Кстати. – Филипп оживился. – А золото-то откуда?! Бумажки эти я там понимаю, а вот золото?

Леон усмехнулся.

– Оттуда, откуда и бумажки. Тот отряд, что шел перед нами, не мог навалиться на нас гуртом. Не потому что слаб был. Три мага уделали бы нас как котят даже без бандитов. А потому что с ним был такой груз, каким обычно не рискуют. Деньги Брюнегольду и бумаги. Важные бумажки. Ценные. Я их внимательно почитал, прежде чем отдать. Потому наш маг своими коллегами пожертвовал без зазрения совести. Ему важно было нас просто задержать, при удачном стечении обстоятельств, убить, но все списать на естественные причины. Пожар устроить или, там, в реке утопить. Повезло еще, что колдуны были ученики.

– Хороши ученики. – Филипп потрогал горло.

– А вот сейчас нам надо как можно быстрее уйти от Гуленгейма. Если доберемся до воды, можно будет сказать, что все обошлось.

Филипп не ответил.

Леон махнул Артуру рукой, вперед, мол. Тот сорвался с места в карьер, исчез в пыли.

Тянущиеся вдоль дороги поля сменила степь. Затем показались редкие деревья.

Скакали быстро. Марта держалась в седле удивительно хорошо. Плотно. Маленькая девочка тоже переносила скачку легко, ее подбрасывало, трясло, но она не жаловалась, вцепившись в гриву животного крепкими кулачками.

Артур несколько раз показывался вдалеке и, махнув рукой, снова уносился прочь. Так они одолели половину дороги до Гретхена, когда впереди показался скачущий во весь опор Артур. На ходу он махнул в сторону небольшого леска, и Леон свернул с дороги. Добравшись до деревьев, они спешились. Отвели лошадей в глубь леса.

– Что там?

– Не знаю точно. Навстречу идет отряд. Явно ищут кого-то. За мной погнались…

– Орки?

– И люди тоже…

– Во что одеты? – спросила Марта.

– Ничего особенного. – Артур пожал плечами.

– Что значит ничего особенного? Тут все особенное… Цвет, покрой, обувь, наконец.

– Не разглядел.

Марта презрительно отвернулась. Посмотрела в сторону дороги.

– Что еще? – спросил Леон.

– Зайца подстрелил. – Артур растерянно улыбнулся.

– Хорошо… Тогда подождем.

– Чего? – Марта говорила громко, зло. – Таких рощиц в округе с пяток наберется. Только дурак не поймет, что мы спрятались.

– Да. Но и выходить на дорогу тоже нельзя.

– Нужно было идти степью. Там много дорог.

– Много. – Леон кивнул. – Но почему-то мы всегда выбираем не ту… В любом случае другого выхода нет.

Марта фыркнула и отошла в сторону.

– Идут! – шепнул Филипп, стоявший в дозоре.

Действительно, на дороге показались всадники. Десятка полтора человек плюс орки-степняки. Эти держались чуть в стороне, рыскали вдоль дороги. Охотники. Если люди отрабатывали свой хлеб спустя рукава, то орки подходили к заданию с душой. Вот двое оторвались от основной группы. Ушли в сторону рощи.

– Ну вот… – Артур натянул тетиву, вытащил из колчана стрелу.

– Вы что, собираетесь драться? – поинтересовалась Марта. – Со всеми?!

– А что? – холодно спросил Леон. – Можно выбрать? Тогда я предпочитаю людей.

– В лесу у нас есть шансы… – согласился Артур.

Марта всплеснула руками.

– Кто вас учил? Они окружат рощу, подожгут ее со всех сторон и будут ждать, пока вы сами не выбежите в их объятия. Быстрее. К коням! Быстрее! Ну!

И она первой побежала мимо деревьев к стоявшим поодаль животным. Леон после краткого раздумья последовал за ней.

– Возьмитесь за руки! Лошадей в центр… Мы не должны размыкать круг.

Леон ощутил ее прохладную узкую ладонь. По телу пробежали мурашки. В круг встали все, даже маленькая девочка, глядевшая на всех с недоумением.

Лошади тревожно всхрапывали.

Леон почувствовал, как нагревается ладонь девушки. Как становится жаркой, горячей. Марта откинула голову назад. С ее губ сорвались странные, певучие и в то же время странно неприятные, царапающие слух слова. Леон почувствовал, как судорогой скручивает грудь. Как внутри все начинает вибрировать, дрожать от идущей откуда-то из глубин земли мощи. Волосы на голове стали дыбом. И он увидел… деревья сошли со своих мест! Сдвинулись! И вот уже ветви сплетаются вокруг них, образуя непроницаемые, густые, колючие стены. Они поднимаются выше, еще выше. Закрывают небо. И вокруг воцаряется зеленоватая, мерцающая каким-то неземным светом мгла.

Сколько они стояли так, он не знал.

Только Марта в какой-то момент ослабла и повисла на руках. Ее подхватил оказавшийся рядом Филипп. Тотчас деревья расступились. Неприступная стена ветвей исчезла.

Преследователей и след простыл.

– Вот это да, – восторженно прошептал Артур.

Обессилевшую Марту они буквально привязали к седлу. Все, на что ей хватило сил, это держаться за поводья.

Скакали до самой ночи.

Глава 39

От еды Марта отказалась. Ее вообще мутило от вида жареных кусочков зайца, которыми заботливый Артур пытался ее пичкать. На удивление, она не злилась на его заботы, благодарила, мягко улыбалась, но отказывалась. Просила только воды. Артур приносил.

Леон был благодарен ему за эти хлопоты. Сам он ощущал странную отстраненность от той, к которой так стремился, которую искал, желал. Сама встреча представлялась ему иной. Какой-то более возвышенной, что ли?.. Но Марта была холодна, вспыльчива. Даже зла. Леону казалось, что она сердита на него за это спасение.

То, что она оказалась магом, да еще владеющим эльфийской магией леса, Леона скорее оттолкнуло, нежели привлекло. Пока эльфийская принцесса была сценической игрой, это было интересно, будоражило воображение. Но сейчас Леон вдруг, неожиданно для самого себя, почувствовал какое-то странное отвращение. Он увидел в Марте того чужака, которого видел в эльфийском после, в странных и страшных деревьях, росших в Лесу. Он на уровне инстинкта чувствовал в ней опасность. Как тогда в деревне, когда жуткие твари перешли реку и гнали его, будто маленького зверька.

Так что Артур, который вдруг по собственному почину взялся ухаживать за Мартой, оказался удивительно к месту.

Маленькая бродяжка, не говорившая ни на одном известном Леону диалекте, кушала за двоих. Она нисколько не устала и только хлопала глазами, удивленно рассматривая людей, которые почему-то заботятся о ней. Филипп нашел речушку и, несмотря на отчаянное сопротивление девочки, вымыл ее. Под слоем грязи обнаружилась миленькая светлокожая мордашка. Ни у кого, включая Марту, не нашлось в котомке гребня, поэтому белые выгоревшие на солнце волосы девочки просто связали шнурочком в хвост. Но даже так они упрямо косматились и норовили растрепаться. Теперь девчонка дремала на коленях у Филиппа, выбрав инстинктивно самого надежного и теплого.

Таким образом, Леон на какое-то время оказался предоставлен самому себе.

Он первым встал на дежурство.

Костер они развели в неглубоком овражке, вполне достаточном, чтобы скрыть огонь. Леон выбрался из него и притаился в кустах. Отсюда было хорошо видно поля, расположенные вокруг, и темные кляксы рощ. Можно было даже разглядеть залитые лунным светом верхушки деревьев и серебристые листья, едва-едва трепещущие на ветру.

Леон вспомнил, каким холодом и какой мощью повеяло от этих деревьев, когда Марта разбудила их, когда выпучились из-под земли корни и сомкнулись листья над головой. Еще припомнил он сад, что окружал непроницаемой крепостью эльфийское посольство.

Поежился.

Если будет война.

Он вздрогнул. За своими проблемами, опасностями он совсем забыл о другом. Империя на грани войны.

А может быть, уже?..

Вдалеке заухал филин, Леон прислушался, но больше ничего не услышал.

Может быть, через пару дней, когда они вернутся в Фервал, их пошлют с корабля на бал, проверять на практике все то, чему их учили столько долгих лет.

И снова смерть, кровь. Чужая, своя.

Страшно? Леону показалось, что кто-то другой, посторонний и невидимый, задал этот вопрос. Юноша даже обернулся, но никого вокруг. Только ночь. Звезды. Луна.

– Страшно? – повторил Леон вопрос.

И вдруг понял, что – нет. Страха, такого, который был в деревне, когда волки подходили к окнам, когда неведомый зверь жутко выл, вытягивая душу из тела, нет! Что даже тогда он, мальчик, хватался за топор, надеясь отстоять свой дом, жизнь свою, своих родичей. А что он мог? Что умел? Ничего. А против него стояло зверье, холод, злоба и страх. И все равно, несмотря на это, он брался за топор. Хотя было страшно. Значит, дело не в страхе?

А в чем?

Почему один человек берется за оружие, а другой позволяет резать себя? Неужели потому, что плох один, а другой чем-то хорош? Да и чем?.. Неужто только тем, что готов убивать?

Леон почувствовал, что замерзает. От долгого сидения затекли колени.

Он осторожно встал. Растер лицо. Это простое движение отогнало сонливость. Неподалеку зашуршала трава.

Леон насторожился, обернулся в сторону звука, но потом расслабился. Совсем рядом на него удивленно смотрели две косули. Чтобы не пугать зверей и не обнаруживать себя, Леон осторожно вернулся на место. Дикие животные сами по себе хорошие сторожа.

Почему жизнь всегда ставит этот выбор?

Либо смерть, либо позор. Хотя это еще просто. А что делать, если с одной стороны смерть, а с другой тоже смерть. Не легче, не безболезненней, такая же смерть. И есть, наверняка есть выбор – жить, но почему-то именно его так трудно сделать.

И Леон снова, в очередной раз вернулся туда, далеко-далеко, в ночную спящую деревню. И вспомнил его, вставшего у ворот паладина, за которым шла смерть. Он тоже сделал выбор. И за себя, и за Леона. И за тех людей, которые полегли вместе с ним там, обороняясь от жуткой твари.

Поначалу Леон страшно его ненавидел. И всех паладинов! И Империю! И даже отца, за то, что пошел туда, где смерть, где гибель. Не убежал, не погнал прочь паладина. И себя ненавидел тоже. За то, что не умер там. Но на руках была сестренка.

Потом Леон узнал, что та уродливая статуэтка, что нес он тогда с собой, спасла тысячи людей. Потому что предотвратила вторжение Проклятых в Империю.

И тогда, несмотря на боль потери, Леон понял, какой выбор стоял перед тем паладином. По-настоящему страшный выбор.

Смерть ходит за паладином следом? Нет. Это паладин появляется там и тогда, когда смерть уже нависла над людьми. Над всеми людьми! Он приходит и делает выбор. Не потому что его кто-то назначил, а потому что паладин всегда делает то, что должен. Ради Империи, ради людей, в ней живущих.

Будучи в Гуленгейме, Леон увидел, что может быть там, где люди забыли о своем долге, забыли о том, что они живут в Империи. Он увидел, что бывает, когда нет паладинов. Совсем нет тех, кто думает не только о своей толстой заднице!

Где-то там, в овраге, спала девочка. Сирота. Бродяжка.

Это тоже был выбор. За себя и за нее. Потому что иначе – нельзя. Иначе слишком гадко.

Потому что.

– Потому что я – паладин… – прошептал Леон.

Со стоянки снялись засветло. И с рассветом увидели преследователей.

К прежнему отряду присоединились еще человек двадцать, и теперь, с обессилившей Мартой, шансов у друзей не было никаких.

Леон увеличил темп, стремясь максимально оторваться. Если появятся стены Гретхена, банда отстанет. Леон был в этом уверен. Ребята Брюнегольда не станут вступать в драку у всех на виду.

Преследователи не отставали. Но и не догоняли. Быстроногие орочьи лошадки могли бы ускориться, но почему-то медлили. То ли не желали связываться, понимая, что добыча не простая, то ли был какой-то план, о котором Леон не знал.

Он пытался выдерживать расстояние, не решаясь лишний раз нагружать лошадок. Рывок мог потребоваться под финал гонки.

Несколько раз Артур отставал, приближаясь к преследователям на расстояние выстрела. Подпускал их на опасную близость, бил точно, наверняка, уходя потом со всей возможной скоростью. Два выстрела достигли цели, но важней был другой эффект. Артура теперь опасались. Орки стреляли в ответ, но промахивались. Слепило встающее солнце.

Однако надежда на то, что их оставят в покое, не оправдалась. В какой-то момент расстояние между ними начало сокращаться. Орки рванулись вперед, стремясь сбить ритм, притормозить жертву. Артур снова отстал. Ссадил трех зеленомордых, но был вынужден уходить. Орки рвались вперед, не обращая внимания на стрелы.

Леон выдернул меч из ножен.

По спине пробежал знакомый холодок.

И вот, когда орочьи лошадки уже дышали в спину, впереди показались всадники.

Ловушка?!

Леон увидел, как оборачивается Филипп. Что делать?

– Вперед! Вперед! – гаркнул Леон, беспощадно пришпоривая лошадь.

Если это ловушка, то все равно!..

Но если нет?!

Леон кинул меч в ножны и вынул конверт. Тот самый, который дал ему Лакруа перед прощанием. С императорскими печатями.

Всадники впереди рассыпались цепью. На солнце блестели доспехи.

Кто? Кто такие?!

Леон рванул зубами бечевку, ломая сургуч печати.

– Именем императора!!! Именем императора!!! – что было сил закричал он, поднимая над головой ярко, ярче солнца, блистающий свиток. – Именем императора!

Всадники дрогнули. Их лошади сделали шаг вперед. Еще один. И вот конница уже набирает ход! Опускаются копья! Нарастает скорость! И несется страшная кавалерийская атака, жуткая, неотвратимая смерть! В центре строя образовался коридор. И Леон почувствовал, как отпускает. Уходит. По лицу течет что-то теплое, и вопит девочка-бродяжка, у которой и имени-то нет.

Свои.

А там, за конным строем, гарцевал всадник. В простом дорожном плаще, и светлые волосы развевались на ветру.

– Слав! – закричал Филипп. – Слав!

Марта зашаталась и упала с седла, покатилась по траве. Артур осадил лошадь так, что она встала на дыбы, соскочил, кинулся к девушке.

Позади в спешке и панике разворачивались орки.

Уже много позже. На палубе большой торговой ладьи, уложив Марту на шкурах в тени, они пили мед, и вино, и еще какую-то брагу, которую довольный купец выволок из трюма.

– …А там золото! – Филипп на радостях хлопнул кружкой о борт. Доски отозвались глухим гулом, а девочка-бродяжка, что надежно расположилась на его коленях, восторженно пискнула. – Ты представляешь, Слав, золото! Я, оказывается, все время мешок с золотишком таскал. Чего это, думаю, такое тяжелое?!

Он смеялся, много ел, пил и в сотый раз рассказывал о своих приключениях.

– Да шут с ним, с золотом… – Леон махнул рукой. – Слав, ты откуда тут? Я ожидал чего угодно. Я собирался добраться до ближайшего города и послать за тобой гонца. Мы же собирались идти обратно тем же путем.

– Ну, – Слав, все еще бледный после ранения, пил мало, – ты что же думаешь, я только с девками сообразительный? Идти обратно через степь… Зачем, если есть река. А лучше всего садиться на корабль у Гретхена.

– А откуда всадники?

– Ну, тут, видишь ли, у военного времени есть свои преимущества. Я добрался до Локслестера. Там обратился за помощью к дожу. Тот, в свою очередь, сильно озабочен патрулированием территории. Орков боится как огня.

– Погоди, погоди. – Леон взял Слава за руку. – Что ты сказал?

– Я говорю, орков он боится, слизняк, честное слово…

– Нет, я не про то. Ты сказал – военное время?

Лицо Слава потемнело, и он чуть помедлил с ответом.

– Да, Лео. Эльфы объявили войну.

Они замолчали.

Филипп поставил кружку на палубу.

– Ну что ж… Значит, будет чем заняться по возвращении. – Он хмыкнул, толкнул Леона в плечо. – А то я уж думал, заскучаю!

И засмеялся.

А Леон подумал, что кто-то там, в столице, сделал выбор. За всех.

19 января 2010

Мифологический словарик

Бетрезен – демон. До того был ангелом, которому Всевышний доверил сотворение мира. Создал мир и расу людей. Однако из-за трагической ошибки навлек на себя гнев Всевышнего. И был низвергнут в пекло в самом центре земли. Уже будучи низвергнутым, создал расу демонов, Проклятых, с помощью которых пытается вернуться из преисподней.

Вотан – бог гномов. Относится к младшим богам, убил в гневе бога эльфов Галлеана, чем положил начало великой вражде между расой гномов и эльфов.

Всевышний – бог света, взявший под свое покровительство расу людей. Именно он дал Бетрезену власть и поручение создать мир. Мощь Всевышнего невероятно велика, однако он не проявляет себя как младшие боги и действует через людские помыслы. Мир для него – большой и сложный эксперимент.

Галлеан – бог эльфов, убитый Вотаном. Был воскрешен своей возлюбленной (Солониэль), однако не признал ее. От горя Солониэль превратилась в богиню смерти – Мортис. Чтобы отомстить своему любимому, Мортис подняла орды мертвецов, посылая их на войну с эльфами и всем миром.

Империя – государственное образование, объединившее в себе множество племен и народов, преимущественно состоит из расы людей. Однако в Империи могут жить также и другие расы. Империя вобрала в себя множество традиций и языков.

Лесовики – так в деревне, где жил Леон, называли эльфов.

Орочьи кочевья – территории, по которым кочуют орки. Юридически это земли Империи, фактически в этих степях действует власть местных орочьих каганов и князьков.

Солониэль – богиня жизни и плодородия. Возлюбленная Галлеана. Переродилась в Мортис, богиню смерти.

Эльфийский альянс – объединение эльфов, которое стало возможным благодаря физическому воплощению бога Галлеана. Сами эльфы не имеют склонности к государственной власти. Живут очень обособленно, кланами.

Юлия Галанина Побег из преисподней 

Вступление

Белые птицы летели на восток. Над Невендааром, землей без мира, встретились двое.

Яростный ветер откидывал назад плащ одного всадника. Могучие крылья покрытого длинной попоной скакуна казались парусами.

У черной твари, на которой восседал другой, на голове красовались рога, а копыта пылали адским пламенем.

Всадники молча кружили друг напротив друга. Долго. Оценивающе.

Внизу лежали мерцающие реки и заснеженные горы, многобашенные города и мрачные развалины, волшебные леса, полные сокровищ.

Руки сжимали мечи. Губы были готовы выплюнуть заклинание. Но… Здесь, в небе, силы равны. А внизу царило хрупкое перемирие.

Всадник в черном и алом решительно натянул поводья.

Пылающие копыта резко вздыбившейся твари едва не чиркнули по белым перьям крылатого коня, чуть не оставили на них угольный след.

Круто развернув скакуна, демон Легионов Проклятых направился по своим делам, не оглядываясь.

Крылатый конь плеснул крыльями. Серебристый с синей каймой плащ реял победным знаменем Внизу была Империя. Всаднику на покрытом парчовой попоной скакуне нужно было спешить попасть к полудню в один из захолустных имперских городков.

Глава первая Эликсир счастья

И совершенно не требовалось лишний раз орать, что и так все знают. Вслед Рету только собаки не лаяли: «Подкидыш! Подкидыш! Подкидыш!»

Тоже мне новость!

Урок пошел насмарку. И вовсе не из-за Рету.

Просто маг сегодня с утра был трезв и озверел хуже виверны. А трезвым он был ровно по той же причине, что и благородный опекун Рету, — деньги закончились, а вестник запаздывал.

Рету, в сущности, было все равно. Все равно, что про него думает маг, все равно, какими словами обзывается, просто порки было не избежать. А спина еще с прошлой толком не зажила.

И было обидно, что учитель придирается по пустякам.

Когда ранним утром опекун сдал Рету на учение магу безвозмездно (то есть даром), не заплатив за прошлый месяц, хоть и обещал неделю назад, взгляд мага потускнел и подернулся пеленой, как кипяченое молоко пенкой.

И когда опекун, бодро цокая каблуками, спускался из магической башни, маг гыкал, хмыкал и гонял морщины по лицу таким хитроумным способом, что они складывались в совершенно невообразимые гримасы.

Глядя на него, и гном бы понял, что сегодня магии шиш дождешься. Дураков учить бесплатно пусть у других рас поищут, а имперские маги свои знания берегут.

Опять же громко возмущаться маг побаивался — городишко-то крохотный, доход небольшой, за каждый медяк душу отдай. А за Рету хоть и платили через раз, а все же золотом.

Поэтому маг, видно, решил старым способом душу отвести: спустить пар, гоняя ученика до седьмого пота.

Все это Рету по лицу наставника читал куда явственнее, чем слова в магической книге.

Приняв решение, маг собрал морщины в кучку и нараспев, давя на «О», сказал… Да что там сказал — изрек!

— Возьми, отрок, сей пергамен и напиши на нем свои разумения, что есть такое наш благословенный Невендаар, чем он велик и знаменит. Чтобы, прочтя твои умные словеса, возрадовался почтенный опекун усердию воспитанника и вознес бы поминальные молитвы твоим безвременно почившим родителям.

Бумагу на Рету расходовать не стал, протянул «сей пергамен», по виду тряпку тряпкой. Благородную телячью кожу, выделанную особым способом, которая пошла на изготовление этого листа, много раз скоблили, безжалостно соскребая написанное, так что местами она была почти прозрачной, местами грязной, а кое-где и дыры светили.

Рету взял лист, чернильницу и перо. Разложил лист на столе.

Маг погулял туда-сюда, от восточного окна кабинета к западному, увидел в западном окошке, что кабачок на перекрестке уже открыли, колпак в руки — и за дверь. Сообщив напоследок грозно:

— Приду — проверю!

Рету (спросонья) поверил магу: про то, что надо писать «свои разумения». Долго думал, затылок скреб, наконец, придумал и вывел:

«Наша земля очень красивая и хорошая. Вода в реках светится на перекатах, а на берегу обязательно наткнешься на череп-другой. Если повезет, найдешь и золотые побрякушки. Их охотно примут в лавочке. Только недорого, потому что, говорят, на таких трупный яд заводится, очистить его больших денег стоит. А под пологом леса вечерами горят загадочные огни. Гарнизонный конюх говорит, это светляки, а госпожа Нида, что сидит на рынке и как будто продает грибы и ягоды, а на самом деле скупает краденое и торгует втихую бражкой, которую и гонит из этих ягод, настоянных на грибах, говорит, это лесные феи так мерцают. Там в лесу, в кустах, я нашел шлем. Крепкий, даже серебряный, наверное. Лишь вмятина на боку, а так как новенький. Только господин опекун его у меня забрал и обменял у кузнеца на рыцарские шпоры. Со звоном! Не думаю, что в других землях шлемы так валяются под ногами, как у нас Вот не повезло ихним бедолагам: не разживешься с ягоды-то! Не все же такие умные, как госпожа Нида — она ягоды сквасит в бочонке, грибы мелко на кусочки нарежет — и туда же! А когда поверху зеленая пена пойдет и мухи кругом передохнут, разливает по кувшинам. У нее на околице сарайчик кособокий есть, там этих бочонков и кувшинов — не перечесть. Она говорит, что от одних грибов людям дурно делается, а от других и вовсе смерть прийти может. А вот если все в кучу скинуть, как в помойное ведро, да водички прибавить, то такое забористое пойло выходит, что хоть пляши, хоть пой, людям одна сплошная радость и приятность. И поэтому она в нашем городе человек уважаемый, с весом. Эта правда — не всякий табурет госпожу Ниду снесет, не сломается. А еще у нас есть ресурсы и мана. И это тоже очень хорошо».

Самое обидное, что чистую правду писал, старался. И буквы ровные получились, и клякс немного. Самому понравилось.

Ближе к обеду приковылял маг, уже добренький. На посох магический словно на клюку опирается, а глаза не пенкой утренней покрыты, сияют, как медяки фальшивые.

— Написал, дружок? — заботливо так спросил.

Когтистой лапой листок сгреб — и в кресло свое высокое, перед камином.

Ноги на скамеечку маленькую поставил, магический огонь щелчком пальца высек и давай Ретовы буквы разбирать.

А потом как заорет:

— Подкидыш чертов, сын горгульи! Ты каким дерьмом пергамен испохабил? Этому я тебя учу?

Посох схватил и Рету треснул. Хорошо, кресло от стола далеко, только кончиком задел.

А маг разоряется дальше:

— Посадили мне на шею дармоеда, ему бы только хорошие вещи портить! Как я это отскребать буду, а? Паршивец ты этакий! Я тебе про высокое велел писать, про милость богов к своим детям, про то, что Император нам заместо отца родного, — а ты, паскудник? Какого Бетрезена, да забудется имя его во веки вечные, ты тетушку Ниду с конюхом приплел? Какие ягоды с грибами?

Дальше его брань Рету уже и не слушал, повесив печально голову для виду, а на самом деле размышляя, что лучше: пусть его маг сейчас выдерет, или плюнуть и сбежать, тогда маг опекуну наябедничает, а тот плеткой отходит, что потом ни присесть, ни прилечь. Опять же, если день не заладится, опекун так и так побьет, бегай от мага или не бегай. А вдруг заладится? Маг треснет посохом по спине раза четыре, а потом устанет.

— Отвечай, изверг демонический! — разорялся маг.

Про что отвечать Рету в раздумьях прослушал, поэтому, вскинув голову, попытался ответить:

— Так конюх-то у тетушки Ниды тоже бражку берет! Она в долг его снабжает, входит в положение.

— В долг, говоришь? — нахмурился маг, завесил глаза кустистыми бровями. — Вот мерзавка, где она обретается, в какой каверне злокачественной?

Рету понял — пронесло! Некогда магу его колошматить, раз тетушка Нида согласна в долг дать.

— Да на рынке, по правую руку от входа, там еще торговки пончиками да горячей требухой на своих корзинах для тепла сидят. Тетушка Нида самая толстая и важная. У нее даже тележка есть! Там поверху ягоды, а под низом, за занавеской, кувшины.

— Вертеп и разврат! — громыхнул маг. — Требуха и пончики! Врешь ты все поди. Схожу проверю. Если подтвердится…

Он зловеще стукнул посохом, выбив сноп ярких искр из каменного пола.

Швырнул пергамен в огонь, спустил ноги со скамеечки, кряхтя, поднялся с кресла и пошел, борода торчком.Важный — как патриарх.

Рету так понял, что маг собрался тетушку Ниду припугнуть, мол, властям донесет об ее зелье, которое без лицензии, чтобы она ему не в долг, чтобы она ему так давала. Только не на ту напал. Тетушка Нида искры без всякого посоха, простым взглядом высекает. Ее на испуг не возьмешь, она тертая. Она хвасталась, что способна баньши переорать и призраки ее стороной обходят.

В камине пахло паленой кожей.

Рету даже расстроился — столько трудов пропало. А чего еще писать-то про наш благословенный Невендаар? На память только слова опекуна приходят, которые он Рету каждый раз говорит, как напьется:

— Родину не выбирают, сынок, ты понял? Родину не выбирают!

И шепелявит, гад, специально, чтобы не «сынок», а «щенок» получалось.

Да пусть не выбирают, Рету против, что ли. Ему и тут неплохо. Когда не бьют.

Нет, ежели совсем начистоту, то Рету ту бы родину выбрал, предыдущую, не этот городок. Раньше ведь, еще у мамушки Лаиды, совсем в другом месте жили, в деревне под столицей. Мамушка приемышей в городе набирала и на своем подворье растила. Доходное дело.

Там было весело, мамушка не цеплялась с учением. На четвереньках ползаешь — играй в кухне под столом, на две ноги встал — пошел во двор, к другим орлам. А во дворе и свиньи, и куры, и гуси. То ты их гоняешь, то они тебя, так и день прошел. Мамушка на стол миску похлебки поставит, ложку каждому даст деревянную, чтобы не баловать, — кто успел, тот и съел, красота! А ежели голодным остался, ночью в курятник нырнешь, пару яичек теплых прямо из соломенных гнезд сцапаешь, вот тебе и ужин. Или завтрак.

А здесь одна тоска зеленая. Мало того что городок маленький, так он еще и на острове!

Рету надоело торчать за столом на колченогом табурете, он встал, выглянул в окно узнать, не бродит ли маг где поблизости, и уселся в магово кресло перед камином. И даже ноги так же важно на скамеечку поставил.

И принялся дальше думу свою горькую думать.

В других местах весело, там война. Империя бьется с Легионами Проклятых, орки мочат всех, кто попадется, Орды Нежити, опять же, спокойно не сидят. А тут — тоска. Никому этот городишко треклятый даром не нужен. За проливом, на север и северо-восток — горы. Раньше там Горные Кланы жили, да ушли чего-то. Давно.

А с юго-востока эльфы объявились. Воткнул их крылатый посланник жезл свой в землю — и случился терраморфинг. Так это опекун называет. Захват и преобразование земель, другими словами. Была Империя человеческая, стали эльфийские леса, сплошная золотая осень. Они красивые, только для людских поселений — как болото по соседству. По нынешним временам с такими соседями и защищаться-то не от кого, гарнизон из города сразу вывели, перебросили в более нужное место. Дескать, вот Нежить рядом обоснуется, или орки лагерь раскинут, или вспухнет земля и полезет из нее земное нутро раскаленными угольями, пряча под собой Легионы Проклятых, — тогда пожалуйста, тогда вернем всех назад. А пока вам и городского отряда за глаза хватит. С эльфами пока мир.

А Рету даже сам, собственными глазами, одного эльфа в городке видел! Ихний маг приплыл за каким-то делом на остров, не то привез на обмен чего-то, не то, наоборот, за покупками приехал.

Рету тогда еще удивился, что это за старикашка такой странный по улице чешет: в длинном плаще с узорной каймой, из серебристого капюшона уши острые торчат, а в руках палка с банным веником на конце. А на перекрестке эльф столкнулся с кем-то, был обозван, как в городке исстари заведено (тварюгой остроухой, например), — и осерчал. Палкой своей оземь грянул — и рядом дерево "выросло! Малый энт, как потом Рету конюх объяснил. Это дерево с обидчиком эльфийского мага-то и разобралось. Рету очень хорошо понимал, каково противнику малого энта пришлось — по нему-то розга регулярно гуляет, а тут целый куст тебя охаживать принимается, завоешь чище волка-призрака.

И зачем опекуну понадобилось Рету сюда привозить, до сих пор непонятно. Обычно от мамушки Лаиды подкидыши кто куда уходили. Редким счастливчикам удавалось новых родителей найти: тех, кто своего ребеночка потерял и в чьем дому пусто стало, вот они приемышу и радовались. Остальных обычно разбирали в услужение. Рету тоже нацелился либо к перинщику, пух в подушки и перины набивать, либо к сапожнику, за хозяйством смотреть и ремесло попутно изучать. Но мамушка Лаида еще лучше придумала!

Он, Рету, ведь у мамушки Лаиды в любимчиках ходил. Он там дольше всех задержался, за него ж платили, не забывали. Он самым старшим и получился, за другими малышами приглядывал, по хозяйству помогал.

Мамушка Лаида в нем души не чаяла и специально к кожевенному мастеру съездила, насчет Рету сговорилась.

Кожевенное дело, конечно, страсть как вонючее, еще бы, сказать стыдно, в чем кожи вымачивают, чтобы они мягкими стали. Но зато и прибыльное — хорошо прокрашенную шкуру с руками оторвут хоть люди, хоть гномы, хоть эльфы. Алый сафьян, золотистая замша, белая ровдуга — со всех земель за этими сокровищами в столицу едут. У кого нос слабый — тот покупает в лавочках втридорога, там уж купцы цену набросят, не поскупятся. А кто умный — тот прямиком за крепостную стену, в мастерские кожевенные. Кожевников побаиваются — у них ручищи, как у троллей. Кожи мять — нешуточное дело, кожемяки руками веревки рвут.

Уж так матушке Лаиде хотелось, чтобы Рету в люди вышел, чтобы ремесло было уважаемое, доход постоянный, и кулаков бы ее малыша все побаивались — договорилась ведь с тамошним главой гильдии, который, по слухам, мог гнома переупрямить. Через неделю ждали нового ученика.

А тут опекун свалился на двор мамушки. Прямо с неба На покрытом попоной коне. И с крыльями. Не опекун, коняга И второй рядом с ним, тоже на пегасе. Глухой шлем золотой насечкой изукрашен, бархатный плащ за плечами вьется, шпоры в алмазах. Важный человек, сразу понятно. Опекун-то попроще, и одежду будто кто пожевал, и плащ словно молью потрачен.

Все подкидыши сбежались на эдакое диво посмотреть. У Рету сердце словно иглой кольнуло — он сразу понял, что шиш теперь научится кожи красить, по его душу эта парочка Малышню от коней отогнал, чтоб под копыта не попали, глупые, а сам — прямиком в розовые кусты, которые у мамушки Лаиды перед окном главной комнаты посажены были. Розы — они же пахнут приятно — все ж таки запах свинарника если не перебьют, так облагородят. И с важными людьми можно солидно поговорить: в комнате чистота, салфеточки кругом вязаные, за окошком розы головками важно так колыхают, сплошной плезир и утонченность. Малышня пукает вволю и какает, где нужда застала, в задней половине дома, там, где полы глинобитные, хоть тараном их охаживай, охапки сена вместо постелей и никаких тебе грязь собирающих салфеточек.

Всю шкурку себе Рету о розовые шипы ободрал, но под окно пробрался. Как раз конец разговора застал, где кто-то из прилетевших с мамушкой Лаидой окончательно расплачивался за содержание мальчика все эти годы. А когда мамушка Лаида на кухню за вином пошла, чтобы господа с дороги угостились, один другому сообщил:

— Ну вот, мальчик вырос, теперь его выучить надо как следует. Отесать. Госпожа Лаида дело знает, ребятишки у нее редко мрут. Но никаких наук постигнуть здесь они не могут, зверята зверятами. А вы должны мне сделать из него человека. И не простого, а светского.

Рету как такое услышал, хотел сразу деру дать, да в кустах застрял, в колючках. А когда выпутался — оба господина тут как тут.

Тот, у которого шпоры алмазные, который шлема так и не снял даже в доме, хвать Рету за шиворот и на седло ко второму забросил. Тот лишь принюхался и носом дернул брезгливо (ну свинками пахло, как обычно, только если всю правду говорить, то и розами тоже немножко, не зря же Рету в кустах мучился!).

Рету хотел с седла мамушке Лаиде и ребятам помахать гордо — все ж таки не каждый день на крылатого коня забираешься, — а второй процедил глухо:

— Держись обеими руками, придурок, свалишься.

И земля осталась где-то далеко-далеко внизу.

И как-то сразу они с опекуном новым не сошлись. А у Рету так сложилось — о ком хорошо вспоминается, тот с именем, а так — нет. У опекуна имени нет. И у мага тоже нет. А у конюха — есть, конюха Гербертом зовут.

Сначала Рету слишком солоно с непривычки пришлось, заболел даже. Лихорадкой разбило, неделю не мог ни голову от подушки оторвать, ни руки-ноги поднять. Словно силы кто-то забрал.

Потом-то он в опекуне разобрался, как выздоровел. Тот за его обучение и воспитание от нужды взялся. Так-то человек неплохой, благородный и образованный. Без платка, кружевами обшитого, за порог не ступит. Да только на винцо слабый да на всякие развлечения. Он свой замок-то, видно, спустил, а кому его благородство без замка сдалось? И деньги закончились. И даже — о ужас! — платки кружевные. (Опекун как-то набрался, размяк, давай вспоминать и плакать, как он последний платок стирал каждый день собственными ручками и сушил на веревочке над кроватью, привязывая за один край к себе ниткой, чтобы не спер никто ночью, а в той ночлежке, где он обитал, это запросто!)

А тут деньги посулили за плевую, если разобраться, работенку. Он и купился.

Только рано радовался.

Денег все равно давали мало, меньше, чем он тратить привык. Опять же велели жить в этом захолустье, где не разгуляешься. Собутыльники грубые, девицы уличные — страшные. Все красивые давно в столицу укатили, чего им тут сидеть, раз даже гарнизона нет. Опекун злился на весь белый свет и в первую голову, конечно, на Рету. Ни на ком другом злость-то он сорвать не мог — а хотел до поросячьего визга. Но топни ногой на здешнего грубияна — он тебе в ответ не по-благородному, по-простому в харю кулачищем засветит. Опекун раз попробовал — с такой дулей под глазом домой вернулся, без фонаря светила. Выпорол плеткой воспитанника — ему и полегчало, вроде как и обидчику отомстил.

С другой стороны, он Рету боялся. Не самого, а невежества его. Потому что тот, в шлеме, сразу ему сказал — не облагородишь мальчишку, как полагается, пожалеешь, что вообще родился.

Поэтому за ученье Рету опекун всерьез взялся с самого начала И сам учил, и учителей нанимал.

Сам учил тому, в чем разбирался. Счету, например. Про богов Невендаара, про земли разные. Про то, что сморкаться в обществе нельзя и тыкать пальцем неприлично. Обещал, когда Рету подрастет, рассказать, какие кабаки в столице Империи самые лучшие, как правильно благородный человек должен вино заказывать и какую закуску к нему требовать.

Чтобы Рету читал и писал и немного в магии соображал, опекун отдал его в обучение городскому магу.

Чтобы в лекарствах разбирался — отправлял два раза в неделю к служке в монастырь.

А самое главное, договорился с гарнизонным конюхом Гербертом, который остался в городке, потому что и так за всю жизнь намотался по крепостям, так вот с ним договорился, что тот Рету будет мечному бою обучать, пешему и конному. С конным боем пока ничего не вышло, а мечом теперь Рету махал каждый день. Это было куда приятнее и письма, и счета.

Но драться опекун разохотился, за любую провинность сек то плеткой, то розгой.

Иногда, ночами, Рету мечтал, на звезды в чердачном окне смотрел.

Все думал, кто он? В городке, бывало, судачили, что вот, мол, у короля Вергилия маленький сын в путешествии погиб, орки на отряд напали. И что обезумевший король прошел с войсками, спалил селения, взял орочьего главаря в плен, заточил в башне и теперь каждый вечер самолично ему пятки поджаривает на медленном огне. Рету думал, а вдруг сын короля не погиб, а спасся, а вдруг это он, Рету…

Умом-то он понимал, что сказки это. Сын короля, ага. Этих сынов у матушки Лаиды было как поросят. Бастард он скорее всего. Какой-нибудь папаша из благородных, только не такой спившийся, как опекун, с достатком, заделал уличной девке ребеночка, а воспитание не позволяет отпрыска просто так забыть. Матушка Лаида иногда рассказывала: такие господа, а самим им пачкаться неохота, дают деньги людям, навроде того в шлеме, чтобы они все обстряпали. И сердцу приятно, что не забыл кровиночку, и глаз подпорченное потомство не мозолит, учится наукам и прочему.

Рету выбрался из магова кресла, подошел к старому зеркалу, что на стене висело. Пыль смахнул и оглядел себя. Глаза угрюмые, волосы темные, росту пока не очень большого. Вот и гадай, в папу или в маму удался, когда ни папы, ни мамы… Да ну его, начнешь этим голову забивать — вообще никакой жизни не будет.

Раньше хоть плата за его обучение приходила день в день, а потом вдруг начались перебои… И тут-то опекун озверел совсем. Деньги-то он, по большей части, пропивал, не думая, на черный день не складывая. Верил, что скоро его вместе с воспитанником в столицу вывезут, знания подкидыша проверять. И там окончательно рассчитаются. А тут вдруг понял — случись чего, и как из городка выбраться? Как до столицы добраться?

Рету тоже не собирался весь век тут груши околачивать. Опекун у него уже в печенках сидел со своими манерами и побоями. Может быть, если бы что-то одно было, так притерпелся, но когда этого не моги, и этого не моги, и вилку бери тремя пальцами, и все равно высекут, тут даже каменный тролль взбесится.

Рету давно подумывал, что ежели выбраться отсюда, да найти город поприличнее, то можно сквайром в гарнизон наняться. Все ж таки благодаря конюху Герберту мечом он неплохо машет. А опекун вколотил в него кое-какие штуки, даже пару танцев они выучили, за крестьянина уж точно не примут. А сквайр только поначалу пеший, несколько удачных боев — и вот ты уже конный рыцарь. Совсем другое дело.

И к кожевенному ремеслу продолжало тянуть — раз уж глава гильдии мамушке Лаиде пообещал, то, может быть, сдержит обещание, если Рету до него доберется? Руки у него от меча окрепли, справится с работой-то. Будет кожи красить в разные цвета… Жилет себе замшевый заведет, самоцветами расшитый…

По ступенькам башни зашаркали, оборвав сладкие мечтания.

Рету отскочил к столу, замер за ним, будто так и сидел все время, перо от скуки жуя.

Дверь приоткрылась, и, пошатываясь, вошел маг. Хороший-прехороший. Громко икая, добрел до кресла и плюхнулся в него.

— Господин маг, водички? — сжалился над бедолагой Рету, взял с окна кувшин и налил в бокал алого стекла мутноватой воды.

Маг залпом осушил бокал. Потом заглянул в него недоуменно — не воду, видно, ждал. Еще раз икнул.

Красивый зеленый пузырь, мерцающий, как светляк, сорвался с его губ. Покачиваясь, полетел по комнате и, приземлившись на каминной полке, с грохотом взорвался.

— Чудо-эликсир! — умилился маг. — Жизнь, любовь, потенция!

Рету уж подумал, что вот сейчас-то учитель в хмельную дрему и погрузится, но маг, на удивление, оживился.

Икота его продолжалась, но теперь пузырики были помельче, они срывались стайками и лопались, стукаясь о прозрачные бока друг друга.

Глаза мага, пытающиеся отследить полет, быстро осоловели, сосредоточились на кончике длинного носа.

— Трам-папам-папам! — выдал маг что-то веселое.

Рету понес бокал к окну, маг заметил движение.

— Ты хто? — строго спросил он, топорща бороду.

— Ученик ваш, господин маг, — почтительно доложил Рету.

— Мальч-к? — переспросил маг с пристрастием.

Рету пожал плечами. А кто еще? Девочка?

— Так точно, господин маг.

— Так ты это, милый, иди, — махнул рукой маг.

Рету подумал, что ослышался.

— Иди, иди, — махал маг все настойчивее. — Шагай. Ко мне сейчас тут дама должна… По делам. Не мешай взрослым, ступай себе, отрок. Завтра прю… пре… при… в общем, все завтра.

Дела и вправду творились небывалые. Нравы в городке были простые, незатейливые, все на виду. Может быть, им не хватало лоска, по которому так томился опекун, но жизнь и здесь ключом била. Вот только не у всех. Рету знал наверняка, ему конюх Герберт (который с магом враждовал давным-давно) рассказал, что волшебник, почитай, уже полвека жил святой и добродетельной жизнью — за полным отсутствием нужных сил. Потому что все их магия забрала.

А тетушка Нида на рынке хвалилась, пойло свое продавая, что и нежить оживит, стоймя поднимет. Не врала, значит.

Рету не знал, надолго ли маг взбодрился, поэтому медлить не стал, выскочил за дверь как ошпаренный. И нос к носу столкнулся с Найсой, которая в трактире прислуживала. Рету там с опекуном и обедали, и ужинали.

— Кто там? — бархатистым, неожиданно молодым баритоном пропел маг. — Звездочка моя драгоценная, это ты? Заходи, девочка, не бойся.

Найса свойски подмигнула Рету, дернула его за ухо и, скромно потупив бесстыжие глаза, шагнула за порог, теребя белый фартучек.

Девочкой Найсу можно было назвать лишь с большой натяжкой. Рету знал, что она ему больше в бабушки, чем в мамы, годится. Хотя с другой стороны, она и вправду была девушкой — кто ж трактирную служанку, о пышные юбки которой вытирали жирные руки, почитай, все завсегдатаи кабачка, замуж-то возьмет? Это она для Рету старая, а для мага вовсе даже молоденькая.

Рету почесал затылок и решил не спуститься, а подняться. Время еще есть, можно на смотровой площадке посидеть. Там хорошо, никто цепляться не будет, и видно отлично.

Пока по ступенькам шагал, все удивлялся, почему маг такой радости себе, как эликсир тетушки Ниды, сам сотворить не может. Давно бы уже пузыри от счастья пускал. Видно, магия против тетушкиных грибов жидковата будет, все равно что служка против архиепископа..

Сверху городок был как на ладони. По ночам маг смотрел отсюда в особую трубу на звезды — при его ремесле без звезд никуда. Труба эта стояла на треноге, да не простой, а с крутилкой наверху. Чтобы можно было ее, трубу, поворачивать как хочешь и все небо рассмотреть, да и не только небо. Кузнец Герберт жаловался, что маг вечерами подсматривает в окошки горожан. Любопытствует. И грозился залепить трубу грязью.

Рету подошел к трубе, опустил ее немного, приложился глазом.

За три года, что они тут с опекуном прожили, Рету изучил городок вдоль и поперек. Площадь, рынок, храм, гарнизонный двор, в котором теперь пустота, башня мага, домики, сараи, стены.

Куда интереснее было смотреть в сторону заката, за город, за лес, туда, где за синей полоской воды темнел уже настоящий берег. Там были видны горы!

Городок стоял на острове, а остров — посредине озера Тари. Озеро питали стекающие с гор речушки. Кроме этого, в него с северо-запада впадала, а с юга вытекала полноводная река Тарин.

Рету знал, почему их с опекуном человек в шлеме сослал именно сюда: в Невендааре на острове по-всякому безопаснее, чем где-либо. Не говоря уж о прочей нечисти, те же орки с гоблинами бродят по стране и не прочь разграбить попавшийся на пути город. Да и опекун не смоется. Если бы он, Рету, был тем самым в шлеме, он бы тоже опекуна на остров определил, потому как по нему, опекуну, видно, что человек он ненадежный.

Сообразив, что снова про опекуна думает, Рету разозлился, укусил себя за руку, чтобы отвлечься, да так и замер. Труба показала, что над лесом к городку летело что-то странное, не похожее на рыцаря на пегасе. Все в рогах. Не долетая до города, это что-то спланировало на полянку и там раздвоилось: оказывается, одна диковинка сидела верхом на другой. У Рету глаза загорелись от восторга, ведь не всякий день такое увидеть доведется.

Потом рогатые преобразились — выросты, шипы и хвосты исчезли, вполне себе люди в длинных плащах, один высокий и величественный, а второй толстый, просто-таки необъятный, потопали, ломая кусты, к дороге, что вела от озерной пристани к городским воротам.

В покосившемся храме, стоявшем на той же площади, что и башня мага, ударил колокол.

Пора было идти к опекуну.

Через городскую площадь Рету плелся нога за ногу. Хоть и есть хотелось, живот песни пел. Но появляться перед опекуном, озверевшим от задержки платы за воспитанника, просто сил никаких не было. Смотреть на его кислое лицо, слушать бесконечные жалобы на жизнь. Противно.

Рету вошел в трактир. Все как обычно.

Опекун сидел за любимым столиком в «чистой» половине и брезгливо ковырял вилкой в тарелке. Воспитанника терпеливо ждала миска похлебки — нет оплаты за обучение, нет и жаркого, родину не выбирают, сынок.

Рету прошел к столику, поклонился наставнику, как положено.

— Где шляешься? — скривился опекун и махнул вилкой. — Ешь быстрее, не задерживай.

Рету молча взял ложку. Не чувствуя вкуса, принялся хлебать жидкое варево.

Опекун изящно резал мясо на крохотные кусочки, работая ножом, как смычком, всем своим видом показывая, что манеры не пропьешь.

На обычной половине трактира шуму было больше, чем всегда Сказывалось отсутствие Найсы. Рету украдкой поглядывал в ту сторону: там было куда веселее, нежели на «чистой» половине. И когда в зал вошли двое, один длинный, второй толстый, он их сразу узнал, хоть и видел издалека. Вблизи парочка оказалась еще интереснее — то, что это птицы высокого полета, было видно сразу. Вот купец, казалось бы, тоже и плащ куньим мехом подбитый наденет, и бархатные штаны натянет, богаче, чем у иного короля, — а все ж таки будто написано на нем «торговец!». По нему видно, что и плащ он бережет больше себя, и штаны у него для вида, для важности, он в них на самом краешке стула сидит, чтобы не помялись, не залоснились, вещь-то дорогая. А по этим сразу понятно: в лохмотьях они сидеть будут или в пурпуре — им все едино, но к пурпуру они привыкли, не считают его за роскошь. На «чистую» половину не пошли, у окна сели, вольготно так. Трактирщик у стола замер — в глазах восторг и обожание. Чувствует, что крупный заказ будет.

Длинный — угрюмый красавец с орлиным носом, с выпирающим подбородком — заказывать не стал, в окно уставился, будто ничего интереснее, чем захудалая городская площадь, ему в жизни не попадалось. Толстяк переговоры вел (Рету прикинул про себя — похоже, что именно толстяк длинного-то и вез, понятно, что ездок не проголодался, а вот скакун очень даже запросто!) Под заказанные толстяком яства стола еле-еле хватило.

Балагуря, толстяк принялся уничтожать еду.

Тут даже опекун заметил, что весь трактир на приметных посетителей смотрит, а не на его манеры (для горожан это тоже было любимым развлечением). Вытерпеть такого пренебрежения он не мог, бросив жаркое недоеденным, резко встал и пошел к выходу.

Рету был уверен, что случись дело в столице, в лучшие для опекуна годы, он бы высокомерно швырнул под ноги хозяина заведения несколько монет и презрительно удалился. Но здесь швырять было нечего, поэтому опекун, бросив мимолетный надменный взгляд на парочку за столом, холодно сказал трактирщику;

— Запишите там на мой счет, милейший!

— Будет сделано, — безмятежно отозвался трактирщик, ни на секундочку не оторвав преданного взгляда от толстяка (вдруг еще чего-нибудь закажет!).

Опекун вздернул нос и вышел вон.

Толстяк с набитым ртом пробурчал что-то очень смешное. Явно по поводу опекуна. Все кругом так и грохнули.

Рету боком выбрался из-за стола и заспешил к выходу.

Жилье они снимали тут же, в двух шагах от трактира, чтобы опекуну ходить недалеко было. Две комнаты на втором этаже для опекуна и чердак для Рету. В одной комнате опекун спал, в другой уроки проводил. Рету нравился внутренний дворик дома с колодцем, с площадкой для игр. Иногда там проходили уроки боя на легких клинках. Их вел сам опекун, объясняя, что мечом в узких столичных улочках особо не помашешь, там, скорее, длинного ножа в бок нужно опасаться. И защищаться лучше чем-то похожим.

А чердак Рету даже нравился. Во-первых, он в нем был полновластным хозяином. Во-вторых, выше всех в доме. А в-третьих, небо звездное в окно хорошо видно, смотри сколько влезет, красота!

Но сейчас пришлось в комнаты идти, гадая, что будет. Тоже, как маг, заставит про наш благословенный Невендаар писать или еще какую-нибудь гадость придумает?

Опекун сидел за столом — сама задумчивая добродетель во плоти. Рету внутренне сжался — слышал, значит, воспитатель насмешки толстяка. Сейчас найдет, на ком отыграться.

— Спину выпрями, — проскрежетал опекун. — Негоже благородному человеку сутулиться. Ты же не смерд какой-нибудь!

Рету выпрямился.

— Встань у стены. Будем вырабатывать правильную осанку, — нашел-таки развлечение опекун.

Пришлось замереть у стенки.

— Очень хорошо. Благородный имперский рыцарь должен выстаивать в таком положении не менее часа. Каждый день.

Опекун принялся расхаживать по истертому ковру туда-сюда.

— Итак, чему у нас было посвящено прошлое занятие?

— Вы рассказывали о Горных Кланах, учитель.

— О Горных Кланах… Да, гномы издавна отличаются кряжистостью фигур и незамысловатостью манер. Хотя по сравнению с некоторыми местными жителями они образец учтивости. Колени выпрями!

Плетка незаметно оказалась в руках опекуна.

— Сегодня, я думаю, есть смысл поговорить о политическом положении в нашей Империи.

— Политическое положение нашей Империи очень хорошее, — уверенно сообщил Рету. — Господин маг говорит, что Император нам заместо отца родного!

— Плечи расправить! — лязгнул опекун. — Живот втянуть! А как зовут нашего дорогого Императора?

Для Рету было открытием, что у Императора имя есть. Зачем оно ему? Он же Император!

— Не знаю, — буркнул и непроизвольно сгорбился Рету.

— Спину выпрямить! — удар был несильный, так, предупреждение. — Императора нашего зовут Демосфен.

«Хорошее имя, — подумал Рету. — Солидное. Почти как у Бетрезена, да забудут его во веки веков! Демосфен — это не какой-нибудь там Жан или Джекоб». Но вслух сказать побоялся.

Опекун и так кружил около него, как голодный волк.

— Подбородок выше. Посадка головы должна быть гордой. Лопатки свести. Где живет Император?

— В столице, где ж ему еще жить? — удивился Рету.

И получил хлесткий, обжигающий удар плетью по руке.

— Ответ неверный. После того, как была убита Императрица и исчез наследник престола, безутешный Император, скорбя, удалился в свой замок. Спину выпрями. Как называется этот замок?

Окна в комнате, по счастью, были раскрыты настежь. Внутренне сжавшись в ожидании следующего удара, Рету услышал самый приятный в мире звук: шелест крыльев рыцарского пегаса.

Крылатый конь, неся на спине седока, закованного в латы, плавно опускался во внутренний двор.

Забыв про Рету, про урок, опекун швырнул черную плетку на стол и поспешил вниз. Прибыла наконец-то плата за содержание и обучение воспитанника.

Рету отлепился от стены и поспешил укрыться на чердаке. Сейчас опекун получит денежки и пойдет кутить в трактир, наплевав на все остальное. Можно выспаться наконец-то, никто не будет дергать. На руке вспухал багровый рубец.

На охапке сена, прикрытой дерюжкой, счастливый Рету проспал до вечера.

Спал бы и дольше, да скучно стало. Стемнело уже, звезды в небе зажглись. Можно по улицам городка побродить, поразвлекаться.

А можно было попытаться деру дать.

Как раз случай подходящий. Если перелезть через городскую стену в том месте, где она от ветхости просела и раскрошилась, то можно добраться до пристани, вдруг там бесхозная лодка найдется…

Рету хозяйственно скатал и увязал дерюжку, достал из тайника нож в потертых ножнах и мешочек с медяками. Тетушка Нида платила за собранные грибы мальчишкам честно, хоть и маловато. (Самой-то ей при ее толщине было сложно лазить по кустам и оврагам.) И уж было совсем собрался Рету сказать «прощай» своему чердаку, как вспомнил, что без меча его ни в какие сквайры не возьмут, а меч у кузнеца. Побег откладывался.

Рету решил просто прогуляться до пристани и посмотреть, как там насчет лодки. Вернул дерюгу и деньги на место, только нож; повесил на пояс.

Заглянул в комнаты опекуна — там было чисто, пусто и тихо.

Значит, где-то в другом месте сейчас многолюдно, шумно и грязно, опекун рвет кружевную рубаху у себя на груди и в который раз пытается объяснить всем, кто собрался вокруг и охотно пьет за его счет, какие они скоты и сволочи. Не потому, что пьют за его счет, а потому что не знают, что имперскому дворянину зазорно надевать темные перчатки в праздники, у них ни темных, ни светлых перчаток отродясь не водилось. А местные гогочут, они опекуна за это вдвойне обожают. За его петушиные выходки, за спесь, за столичный гонор. За то, что он со своей спесью, столичным гонором и кружевными рубахами сидит здесь как миленький и только тявкает, злится.

Главным входом Рету пользоваться не стал, ушел дворами. Выбрался к городской стене, нашел ту заветную брешь, что все мальчишки знали, перелез и очутился в лесу.

Ночами там было неприятно находиться. Все чудится: вот туман под кустами оживет, волком-призраком обернется или туманной девой. Рету знал, что на острове такого отродясь не водилось, но все ж таки боязно… А с ножом в руке как-то спокойнее. Железо — призраки его не любят.

На дорогу Рету выходить побоялся. Еще напорешься на кого-нибудь, вопросов не оберешься. Да и вообще ни к чему. Шел по лесной кромке, готовый, как зверек, при первой же опасности укрыться в чаще. Очень скоро приноровился и почти не спотыкался, разве что паутину да колючки собирал.

Пристань в зыбком лунном свете спала беспробудным сном. Склады были закрыты и опечатаны. Лодки укрыты в лодочных сараях. Но это было полбеды: у причала покачивался корабль, пришедший не далее как перед заходом солнца. В трюме его ожидали выгрузки товары: зерно и пряности, ткани и вино. Драгоценный груз охраняли как зеницу ока, сторожа были на ногах и стреляли в любую тень. Получить арбалетным болтом в грудь Рету совершенно не улыбалось, поэтому он повернул обратно к городку.

Шел и мрачно думал, что не мечом похоже, разживаться нужно, а топором. Чтобы взломать какой-нибудь лодочный сарай. Но не сейчас, когда товары в трюмах и охрана до зубов, а когда затишье будет. Может быть, лучше попытаться пробраться на корабль? Уплыть на нем к Торговому морю? Там, говорят, весело, море объединяет всех.

Пока размышлял, не заметил, как до городка дошагал, пора было сворачивать, чтобы добраться до бреши в городской стене.

На полянку, окруженную колючей стеной шиповника, Рету вышел почти случайно. Но очень кстати: чтобы увидеть при зыбком свете луны парочку, запримеченную им в трактире. Те занимались очень странным для людей их ранга и возраста делом: цветочки нюхали. Честное слово — длинный и носатый стоял посреди поляны, поставив одну ногу на валун, и, держа в руках под корень срезанный куст шиповника, с наслаждением вдыхал тонкий аромат цветов. Толстяк же вломился прямо в заросли и там сосредоточенно сопел, словно разгневанный бык.

Вдалеке, за городской стеной, ударил колокол на храмовой колокольне.

Длинный нехотя выкинул шиповник. Вспышка пламени — и на месте человека утвердилась могучая угольно-черная фигура, расцвеченная огнистыми всполохами, словно росчерками молний в грозовом небе. На груди, руках и ногах вспухли булыжники чудовищных мышц. Глаза в глубоких глазницах мерцали рубиновыми углями. Острейшие рога проткнули небо над поляной. Когтистая лапа заскребла землю, плащ лопнул, вспучился — могучие крылья вырвались на свободу, развернулись во всю ширь. Порывом ветра сорвало лепестки шиповника, они медленно и печально летели на землю.

Кусты затрещали — вместо толстяка из них выбрался необъятный фиолетовый рогач. Ряды зубов, похожих на наконечники стрел, усеивали усмехающийся от уха до уха рот, разнообразные рога украшали макушку.

Фиолетовый поклонился черно-алому, шаркнул лапой, махнул крылом и оборотился еще раз — в странную рогатую тварь с огненными копытами. Подогнул передние ноги, приглашая седока занять свое место. Черно-алый вскочил верхом на приятеля, и они унеслись в темное небо.

Рету, который как примороженный сидел все это время в кустах (с выпученными глазами и открытым ртом), наконец-то вспомнил, что дышать тоже нужно. Он и не знал, чему удивляться больше — превращениям ли этой парочки, или их странным занятиям. Тысячи вопросов возникли в голове — зачем они прилетали в городок? Почему один ездит на другом, раз у обоих крылья есть? Почему второй не просто так возит первого, а оборачивается еще в кого-нибудь? Почему они шиповник нюхали?!

Рету даже сорвал розовый цветок, тоже вдохнул — шиповник и шиповник. Приятно пахнет, да, — ну и что? Стоило переться ради этого на остров?

Вопросы были, ответов не было. Крепко задумавшись, Рету и не заметил, как перелез через стену, пробрался дворами к своему дому, на цыпочках поднялся по лестнице, осторожно открыл скрипучую дверь и просочился на чердак.

— Очень хорошо, — проскрипел до боли знакомый голос. — Гуляем, значит. Вот как.

Укрытый в тени, сидел в специально принесенном кресле опекун, поджидая Рету. Плетка, выполненная в виде змеи, лежала у него на коленях. Кружевная рубаха на опекуне была разорвана до пупа, на скуле красовалась свежая ссадина Ему опять позарез нужно было отыграться за свои унижения и разочарования.

Глава вторая Костяной дракон

На следующее утро просыпаться Рету совершенно не хотелось. Шевелиться — тоже. Исхлестанная плетью спина намекала: лучше лежать и не двигаться. Но живот прямо говорил, без всяких намеков, что есть хочет.

В солнечных лучах, пробивающихся сквозь щели в ветхих оконных ставнях, плясали радостно пылинки. Рету чуть повернул голову и увидел — на табурете рядом с лежанкой стоит поднос. На подносе завтрак: кувшин молока и краюха хлеба. И мешочек с деньгами, должок магу за обучение. И склянка с ранозаживляющей мазью. Заботливый опекун постарался (чтоб его волки загрызли). А сам, как у него водилось, отсыпался после кутежа и буйства.

Рету сполз с соломы и, морщась при каждом шаге, пошел во двор умываться у колодца.

Одно немножко утешало: маг сегодня точно цепляться не будет, он как опекун — тут же помчится отмечать прибытие денег.

Так и получилось. Сунув Рету под нос толстенный пыльный фолиант, маг исчез из башни. Не то похромал долги раздавать, не то прямиком в трактир к Найсе.

Рету, как мог, отер пыль с кожаного переплета. Потрогал пальцем затейливые медные уголки-накладки, потом аккуратно открыл ключиком замочек книги. Про ключик маг вспомнил в последний момент, снял со шнурка на шее.

На первой странице было красиво выведено: «Бестиарий». А потом пошли картинки — Рету только ахнул, какая бесценная книга ему попалась. Торопливо пролистал страницы и нашел, наткнулся на нужный портрет. Прямо как живой красовался там, увенчанный рогами, черно-алый Адский герцог. А при нем — фиолетовый советник, рога на башке накручены беретом, зубы частоколом, точь-в-точь. Демоны из Легиона Проклятых, в имперском городке, инкогнито! У Рету даже ладони вспотели от восторга (пополам с ужасом).

Глаза разбегались от всяких бестий, изображенных на страницах, хотелось и на морской народ полюбоваться, и на призраков. Но Рету взял себя в руки, решил, что раз знакомцы его из Легиона Проклятых, то нужно посмотреть, кто еще там водится. Долго разглядывал Адских гончих, баронесс, чертей и прочих бесов.

Потом он листал страницу за страницей — и снова нашел! Ту самую тварь с рогами и огненными копытами. Она, оказывается, была не из Преисподней, где заточен мятежный ангел Бетрезен, да забудется его имя, она была скакуном предводителя Орд Нежити! «Почему именно в нее оборачивался фиолетовый советник? — чесалось на языке у Рету. — Почему не в Адскую гончую, например?»

Только собрался перейти к Ордам Нежити поподробнее, даже виверну нашел, которую маг поминать любил, как вернулся сам маг, собственной персоной. На удивление, трезвый. И с новостями.

— В городке говорят, — сказал он, опускаясь в кресло, — что в Империи-то нашей неспокойно сейчас.

— Не может быть такого! — уверенно сказал Рету. — Сами говорили, что Император нам заместо отца родного!

— Цыц! — возмутился маг. — Говорил и буду говорить. Да только дела-то у нашего Императора плохи…

Он, покряхтывая, выбрался из кресла, дошаркал до входа — куда и девалась та вчерашняя молодая удаль. На морщинистой ладони мага замерцал пушистый огонек, зеленовато-золотистый, постреливающий мелкими искрами. Раскрыв дверь, маг закинул мохнатый шар на лестницу, быстро прикрыл дверную створку. За дверью оглушительно бабахнуло.

— Да оглохнет всякий подслушивающий, — довольно ухмыльнулся маг. — Да поразит его заикание и постоянный пердеж.

— Сурово вы, господин учитель, — удивился Рету.

— Цыц, молокосос! — опять цыкнул маг. — Поживи с мое и узнаешь, что такое сурово. Я боюсь, что я мало боюсь.

Он опять опустился в кресло. Щелкнул пальцами — дрова в камине занялись, заплясали по ним огоньки. (Рету так понял, что хитрый маг обезопасил себя и от возможных лазутчиков в каминной трубе.)

— Ты знаешь, отрок, что на западе Империи и на востоке люди одни и те же имена произносят по-разному?

Об этом Рету даже не догадывался, но важно сказал:

— А как же!

— Ну так вот, поэтому ты, наверное, знаешь, что Хьюберт де Лейли и Юбер де Лали — это один и тот же человек?

— А кто это? — Ни Хьюберта, ни Юбера Рету знать не знал.

— Эх ты, темнота! — обрадовался маг, хотя и на нем лежала часть вины за все, что Рету не знал. — Юбер де Лали — главный советник нашего Императора, да встанет он вровень с богами!

— Кто встанет? — не понял Рету.

— Император, болван!

— А этот, который с двумя именами? Он кому вровень?

Маг насупился. Растопырил ладони. Между ними закрутился новый огненный шар, уже красный. Маг начал перекидывать шар из ладони в ладонь.

— Юбер де Лали — человек громадного государственного ума… — наконец сказал он. — Наверное, не найти в Империи второго такого же умного человека, если говорить о людях, конечно… Возможно, Филипп д'Агинкур, наш главный инквизитор, может отдаленно сравниться с ним, но Филипп д'Агинкур человек не светский, а церковный. Среди же вельмож Юбер, пожалуй, самый могущественный и влиятельный. Род его давно известен в Империи. Его предки — люди властные и тщеславные. Знаменитый Бернар де Каюзак был его дядей.

— Я не знаю, кто такой Бернар де Каюзак, — честно сказал Рету, предупреждая неизбежный вопрос.

— Чем занимается твой воспитатель? — похоже, искренне удивился маг.

— Пьет и дерется, — сказал чистую правду Рету.

Маг ведь и без него знал основные занятия опекуна.

— Н-да… Про пророчество ты тоже ничего не знаешь? — уточнил маг на всякий случай.

— Пророчества изрекают пророки, — попытался прощупать вопрос Рету.

— Молодец, — кивнул маг. — И чего они изрекают?

— Что-нибудь плохое, — убежденно сказал Рету.

— И это правда, ничего не попишешь, — ухмыльнулся маг. — Держи!

И он кинул алый шар.

Рету уже приловчился, что во время занятий маг швыряется в него чем попало, так что шар поймал привычно, совсем не глядя.

— Жжется! — пожаловался он, подбрасывая шар на ладони.

— Терпи, — пробурчал маг и забормотал заклинание.

Шар начал увеличиваться в размерах, как увеличивается мыльный пузырь, когда его надувают соломинкой. Цвет шара изменился, стал радужным, ярким, переливающимся.

— Гляди и слушай! — велел маг.

Рету уставился в шар — там закрутились нечеткие картинки, то всплывали какие-то черные уголья, то мелькали города и деревушки, то горы начинали расти, как грибы.

— Мало мира в Невендааре, — начал маг задумчиво, вороша угли в камине своим магическим посохом, словно кочергой.

— Маловато, — так же задумчиво подтвердил Рету и получил горячим посохом по шее.

— Убью паршивца! — пригрозил маг. — Молчи и слушай. Мало мира в Невендааре. А тогда вроде как и войны притихли, Империя ни с кем не ссорилась, начал народишко-то потихоньку оживать. Ремесла расцвели, торговля возобновилась. Да и земля родила неплохо, неурожаев почти не было, в общем, истинная благодать. Но не успели все обрадоваться и пожить как следует, пришло пророчество, что недолго земле жировать. Темное Пророчество его назвали. Дескать, появится вскорости падший ангел на пылающем скакуне, и поля станут пожарищами. Проклянет он все кругом, лопнет земная твердь и выпустит полчища и полчища адских тварей из своих недр.

Рету крепился, крепился, да не удержался:

— А того, кто это пророчество сказал, быстро убили?

И голову пригнул, авось маг промахнется.

Маг, видно, устал посохом махать, лишь погрозил.

— Не нашлось такого дурака, чтобы вслух пророчество произносить, — хмыкнул он. — На перекрестках, на площадях находили свитки. А свитку что — кинешь его в огонь, полыхнет он и в золу оборотится, а поздно, слова-то уже в души просочились. В общем, так все и получилось, как предсказывалось: снова на Империю полезли из земли Легионы Проклятых, про которых уже и подзабыли за время благоденствия. И начали наши войска позорно отступать, вот что я тебе скажу.

Маг задумался, потер нос. Со скрипом нагнулся и из-под кресла достал кувшин и бокал. Налил себе винца.

— Нет, не так я тебе скажу, — решил он подстраховаться. — И начали наши войска доблестно отступать.

Рету как зачарованный смотрел в шар, где парили кони, падали люди, блестели пики и полыхало багровое пламя за спинами атакующих горгулий и демонов.

— И встал между Империей и Легионами Проклятых укрепленный город Андросс, — налил вторую порция вина маг. — Имперцы уже было совсем решили оставить его без боя, отходить дальше, в глубь Империи, но тут около Андросса появился Бернар де Каюзак, о котором до этого знать никто не знал. Обычный дворянчик, каких тысячи. Но на свой страх и риск он сколотил отряд и занял город, который стал передней линией обороны. А де Каюзак говорил, что Император пал…

Маг замолчал.

— А потом? — поторопил его Рету.

— А потом Бернар де Каюзак предал людей… И был казнен. А спасение пришло откуда не ждали: Орды Нежити вступили в войну. Одна напасть стала истреблять другую.

Рету в шаре видел, как это получилось. Зрелище было не из приятных.

Маг задумчиво потягивал вино. Рету мимоходом отметил, что кувшин из лавки торговца Седрика, значит, маг погасил там свой долг и снова пользуется доверием.

А когда шар заволокло радужными разводами и Рету подумал, что на сегодня все, маг вдруг снова заговорил:

— Темное Пророчество, да… Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что родственники предателя никогда не смогут даже близко подойти к императорскому двору. Они навсегда останутся людьми неблагонадежными и опасными. Но Юбер де Лали чихать на это хотел. Он вел себя так, как будто у него в роду сплошь императоры, а не предатели. И каким-то чудом он смог подняться на вершины власти. Он стал любим как Императором, так и двором, вот ведь в чем загадка… А когда Император обезумел от горя послесмерти Императрицы, столицей стал править именно Юбер. И ни у кого не возникло вопросов, почему он.

В шаре возникло толстощекое лицо, покрытое угрями.

— Этот сморчок? — не сдержался Рету.

Он бы понял, если бы хваленый де Лали был такой же величественный, как тот Адский герцог в человеческом облике, что посетил вчера городок. Но эта плешивая башка?

Радужный шар с треском лопнул, рассыпался на множество маленьких пузыриков, которые, в свою очередь, тоже исчезали с громким «пум!».

— Ты того, не мети языком-то, — сурово сказал маг. — Люди говорят, что теперь это наш новый правитель, а Император с кучкой верных ему дворян бежал в горы.

— Что, правда?! — ахнул Рету. — А как так вышло-то?

Магу, видимо, самому хотелось хоть кому-то рассказать, не опасаясь, что собеседник тут же настрочит донос.

— Вообще-то в Империи давно неспокойно было, — признался он. — Казна пустая стоит, поселяне нищают, дворянство раскололось. Кто-то на золоте ест и лебяжьим пухом подтирается, а кого-то от мужика отличить только по мечу и можно. А Император давно не в себе, все ему чудится, что жив наследник-то, не убит. На него ближние давно рукой махнули, что с безумца взять. Это для народа он правитель, а во дворце, говорят, ему и стража уже дерзить начала. А Юбер-то — умен. Он давно придворных прикармливал. Императору пиры опостылели, во дворце тоска, где ж вельможам веселиться? А у Юбера роскошный дом всегда нараспашку. И совета можно спросить, и помощи добиться. И вот стали голоса звучать, дескать, Император должен страну беречь, казну наполнять, о дворянстве, соли земной, заботиться, словно о детях своих. А тут страна как на паперти, в казне одни мыши, дворяне друг друга режут за медяки, чисто разбойники. Решили Большой Имперский Совет созвать и подумать, как дальше быть.

— Это чего? — вклинился Рету.

— Когда в столицу со всех концов Империи влиятельные люди съезжаются, — объяснил маг. — И сообща думу думают. Только с окраин-то Империи шиш доберешься до столицы. Не всякий пегас дорогу осилит. Ну вот, на Совете людей Юбера было больше, чем верных Императору. Они и давай воду мутить, дескать, нужно казну наполнить, как встарь. Дворянству новые льготы дать, привилегии, земель прибавить. Разрешить на своих землях таможенные посты ставить: если ты гном, либо эльф, либо вольный торговец без имперского патенту и хочешь ты проехать дорогою мимо замка барона такого-то, плати барону за проезд. Это ж насколько сразу доходы барона возрастут! Вот они и обрадовались. А тут Юбер выступает — я, дескать, за государство наше болею, ночей не сплю. Ничегошеньки мне не надо, но сил нет смотреть на разруху и бедствия. И потому от своих личных доходов и сокровищ отдаю я две трети в казну, лишь бы родине хорошо было.

— Что, правда, отдал? — не поверил Рету.

— Отдал, — ухмыльнулся какой-то волчьей ухмылкой маг. — А чего не отдать, коли он это все из казны-то и спер, уж будем до конца откровенны. И тут давай все орать и мечами бряцать — мол, преподнести императорскую корону Юберу, пусть он будет нашим правителем. Юбер говорит, я и слышать ничего не хочу, Император нам как отец родной, а я его верный слуга Ногой топнул — и в замок свой загородный удалился. А сторонники-то его в столице остались.

— И что с того? — не понял Рету. — Он же сам отказался!

— Дурачок ты, дурачок… Зачем ему самому пачкаться, если все подручные сделают? И чему тебя только твой опекун столичный учит. Юбер за город уехал, а Большой Имперский Совет снова собрался. И повторно решили, что корона должна де Лали перейти, больше некому. Да только тут в Совете схватка началась, сторонники Императора Демосфена за оружие взялись. В столице резня, в гарнизонах смятение, Император с верными людьми нападение отбил и на север подался, в горы. А в Империи теперь смута, с чем я тебя и поздравляю.

Зря маг на Рету  дурачком обзывался. Рету, может, и путался во всех этих вельможах, они с опекуном еще не дошли до них, пока богов изучали и ангелов всяких, да только не надо быть магом, чтобы сообразить: раз смута и заваруха, значит, опять с деньгами перебои будут. Ведь непонятно, кто их присылает, сторонники сбежавшего Императора, который нам заместо отца родного, или подручные этого де Лали. А опекун вчера знатно потратился. Это он только зарок себе дает, что каждый новый платеж беречь будет, в сундук прятать и копить на черный день. А как только денежки прилетят на имперском пегасе, сразу все забывает и начинает кутить.

И, получается, смута эта и в жизнь Рету, кроме новых побоев, ничего не принесет. И впереди дни — один черней другого. Как-то пусто ему стало, колюче.

— Чего нос повесил? — углядел грусть Рету маг. — Нам-то, слава Всевышнему, все едино, кто в столице главный. Наше дело маленькое.

— Спина болит, — огрызнулся Рету. Спина болела, мазь, видно, подсохла, и рубцы заныли с новой силой.

— Терпи, — важно сказал маг. — Наука только через битую спину крепко пристает. Знаешь, как меня по спине лупцевали? Лохмотьями кожа висела, во как! Зато потом тверже тролльей подошвы стала, так окрепла.

Рету и не ждал ничего иного. Просто слушать про «наше дело маленькое» было неизъяснимо противно. А магу только дай волю на эту тему порассуждать. До утра не уйдешь.

Рету и сам не знал, откуда у него появилась эта твердая уверенность, что хорошие дни закончились и дальше будет только хуже. Просто он твердо решил в ближайшие же часы сделать два дела, которые нельзя откладывать.

Маг во время рассказа проголодался и был не прочь отобедать, что полностью совпадало с планами Рету. Пожелав магу приятного аппетита, он отправился домой.

Опекун спал, как и должно было быть. Еще бы. Если бы Рету вот так же куролесил, он бы, наверное, дня три отсыпался беспробудно. Рету знал, что ему нужно в покоях опекуна: откинув крышку громадного, обитого железными полосами сундука, в котором хранились столичные наряды воспитателя, он выудил из стопки рубашек две. Самых простых, льняных, белых. Без кружев, без вышивки, без всяких рюшей, которые опекун обожал, аж трясся. Рубашки Рету спрятал в свой мешок, обернув в чистую тряпицу.

Сделав первое дело, Рету направился к кузнецу Герберту. И там обменял свой парадный кинжал, украшенный самым настоящим рубином, кинжал, который не так давно справил ему опекун, потому что негоже ходить благородному отроку с пустым поясом, так вот, этот показушный кинжал он обменял на простой, надежный клинок. Без рубина, зато с острым лезвием хорошей стали.

Это было второе дело. Вот теперь он чувствовал себя увереннее. Потому что белая рубашка тонкого полотна всегда отличает дворянина от крестьянина. Как и надежное оружие.

Несколько следующих дней прошли спокойно. Настолько спокойно, что Рету весь извелся от беспокойства. Он осторожно спрашивал в городке, видел ли кто странную парочку и чем они еще занимались, кроме сиденья в трактире.

Видели их многие, но все были уверены, что это господа с пришедшего корабля, который привез пряности, вино и ткани. Потому что вели они себя странно, если не сказать чудно: шатались по городку, глазели кругом, будто что стоящее увидели, и локтями друг друга пихали. Покупать ничего не покупали, а вот забегаловки — ни одной не пропустили, везде посидели.

Рету прикидывал, не разведка ли это, не лазутчики ли. Да только не верилось, что таких важных лазутчиков направят в их захолустье. Появись Адский герцог в своем настоящем обличье на главной площади городка, с рогами, и крыльями, и когтистыми лапами, — кто в обморок не свалится, те сразу же сдадутся без всякого боя. Можно и не разведывать. Вот если бы он в столице появился… Там, говорят, столицу хранит ангел Мизраэль, тот бы сразу в бой вступил, ни шагу назад.

Рету гадал, знает ли опекун о смуте в столице? Маг же откуда-то узнал…

Опекун, похоже, тоже знал. Проспавшись, он стал тих и благороден. И все посматривал на Рету так, будто он, Рету, не воспитанник его, а поросенок, приготовленный для продажи на праздничной ярмарке.

В городке поговаривали, что теперь указы из столицы приходят за подписью «Император и Имперский Совет». А какой Император, Демосфен или другой, — никто не разберет.

Рету узнал, что корабль уйдет на юг в полнолуние. Это через три дня. Раз в Империи смута, то убраться на время в Торговое море будет вполне разумным делом. Обучиться там морскому ремеслу — и, глядишь, жизнь интересная пойдет, разные страны, разные народы, и везде ты желанный гость, товары везешь.

Нужно как-то пробраться в трюм корабля и спрятаться. Так решил Рету.

Он поспрашивал кое-кого из знакомцев на рынке и узнал, что владельцы корабля сейчас ведут переговоры с кем надо по одному деликатному делу. Мана и ресурсы — это, конечно, хорошо, но совершенно случайно на острове нашли серебряную руду. В столице еще об этом не знали, потому что местные тоже были не дураки. Ага, сообщи имперским властям, смута там или не смута, а прибрать серебро к рукам охотники тут же найдутся. Объявят собственностью короны — и привет. Опять основной статьей вывоза станет пойло тетушки Ниды, а его и для внутренних нужд еле хватает.

Говорили, что, когда обе стороны в цене сойдутся, корабль уйдет. А сойдутся они завтра, потому что и тем выгодно, и тем, и руда дешевая, и новый корабль неизвестно когда придет — а не успеешь продать, опять же в любой момент Империя о своих новых ресурсах узнает и лапу наложит. И поэтому, как только торговцы стукнут по рукам, с Рудника на пристань пойдут телеги, и с них будут перегружать мешки с рудой прямо в трюмы. И Рету рассчитал, что работа тяжелая, поживиться около нее нечем — если булки грузишь, можно хоть парочку спереть и слопать, а с руды этой что взять, жуй ее, не жуй, это тебе не лепешка, с нее же, с руды этой, еще серебро получить надо, поэтому грузчики будут работать только за плату, без всяких обычных приятностей. И можно подкупить грузчика, чтобы подмениться вечером, — и ему доход, и на корабль попадешь. Кто там будет считать, сколько человек мешки занесли и сколько спустились по трапу. Корабль все вина и шелка распродал, опять же, кроме руды, в трюмах и нет ничего ценного.

И видно, так Рету сбежать хотелось, что придумалось это все у него без сучка и без задоринки, даже сам удивился, как оно складно вышло. Осталось только дождаться, не пропустить, когда телеги с рудой пойдут в порт. Рету высчитал, что это сразу на рынке заметно будет: работа большая, поэтому почти все грузчики на пристань подадутся, когда еще такой заказ выпадет.

Опекун его уроками не мучил, потому что животом захворал. (Подозревал хозяйку, что подала на завтрак яичницу из несвежих яиц.) Целый день отлеживался, задернув занавеси балдахина.

Рету это было только на руку. Он прогулял урок у монастырского служки и почти целый день прошатался по городу. Заработал несколько мелких монет и пару оплеух.

И дождался-таки: увидел, как опустел кабачок, любимый грузчиками. «На пристани большая работа», — сказал ему вышибала, пряча медячок.

По всему выходило — пора. У Рету в животе словно кусок льда завелся от страха. Одно дело — придумать, а другое — начать выполнять. Он побрел домой. Так задумался, что не заметил, как врезался в идущего навстречу человека, словно на скалу налетел. Поднял голову — тот, длинный, с орлиным носом. Снова в городке! Рядом загоготал, затопал от восторга пухлой ногой толстый.

Отскочив от парочки как ошпаренный, Рету кинулся бежать сломя голову. Совсем не в ту сторону, куда шел.

До дома добрался, когда стемнело. Проходя мимо трактира, заглянул в окно — опекун выздоровел и с мрачным видом цедил вино. Рету не стал заходить, ну его. Спина до сих пор болит от плетки.

Пришел домой, забрался на чердак и долго сидел на сене, прикидывая, что делать дальше. Не в том смысле, что память отшибло и пришлось заново придумывать, как сбежать, а просто нужно было решить, когда на пристань подаваться. Дождаться, пока опекун придет, заснет — и тогда уже сваливать, или, не дожидаясь, уйти. А если хватится?

Стемнело. Луна вышла на небо, полная, как лепешка. Заглядывала в чердачное окно. Сено пахло волей, полянками лесными и опушками.

Опекуна не было.

Рету крепился, крепился — и решил все-таки уйти, не дожидаясь. Скинул старую рубашку, надел новые, у опекуна позаимствованные, обе разом. Одну на другую. Старую рубашку сеном набил и штаны тоже. Те, из которых вырос. Покрывалом все это прикрыл, чтобы получилось, будто он дремлет. Вышло неплохо. Дерюжку решил с собой взять: спать на руде в трюме тоже удовольствие маленькое, а так и чище будет, и теплее.

Меч на пояс повесил, нож в сапог спрятал, а мешочек с медяками за пазухой укрыл.

И ушел.

Выбрался Рету на темную улицу — и чуть с опекуном не столкнулся.

Метнулся в подворотню, прижался к стене. Опекун, приметно потряхивая манжетами, прошел мимо Рету, не различив мальчишки в темной нише. Не один прошел, в компании. За ним шагали длинный и толстый. Длинный чеканил шаг, а толстый двигался вразвалочку. Если опекун манжетами затряс — значит удумал чего-то, знак верный.

Рету не утерпел, вернулся вслед за ними обратно во внутренний двор. Держась в тени стен, покрытых разросшимся плющом, постарался подобраться поближе.

Опекун остановился у колодца.

— Вот здесь, господа, будет удобно, — заискивающе произнес он. — Я вас долго не задержу.

— А вам, милейший, это и не удастся, даже если бы хотели, — ласково объяснил опекуну толстяк.

Он осмотрел двор. Полой бархатного плаща обмахнул скамью у колодца и почтительно пригласил:

— Садитесь, господин мой!

Длинный сел. И словно превратился в изваяние.

— Мы все во внимании, — ухмыльнулся толстяк.

Опекун засуетился. Сесть на скамью рядом с длинным он не рискнул, стоять посреди освещенного луной дворика почему-то побоялся, поэтому отступил в тень, протянувшуюся от стены дома. И уже оттуда, из тени, начал:

— Господа, у меня к вам предложение, которое вас, несомненно, заинтересует.

— Даже так? — взмахнул плащом толстяк и почтительно спросил высокого: — Вам интересно, мой господин? Мне — нет!

Изваяние осталось неподвижным.

— Не торопитесь, господа! — взвыл опекун. — Дело в том, что я знаю, кто вы.

— Вот уж интересная новость! — хмыкнул толстяк. — Представьте себе, я тоже знаю, кто я. Неожиданно, правда? Мы-то знаем, кто мы. А вот кто вы, сударь?

— Я — имперский дворянин, и этим все сказано! — запетушился было опекун, но сник. — Я знаю, господа, что вы из Легионов Проклятых. Я это понял сразу, как только вас увидел! Я же не местная голь, я воспитан в столице.

— И что? — равнодушно отозвался толстяк. — Ради этого вы нас из трактира вызвали? Чтобы поведать нам о своем блестящем воспитании?

— Не только, господа, не только! Я долго думал и хочу признаться…

— Не признавайтесь даже под пыткой, — ехидно посоветовал толстяк.

— Нет, я хочу признаться! — заклинило опекуна. — Я хочу вступить в Легионы Проклятых!

Вот этого парочка точно не ожидала. Длинный и толстый переглянулись.

Опекун обрадовался, что его слова произвели впечатление:

— Да, да, я хочу вступить в Легионы Проклятых, я хочу стать последователем культа и носить козлиный череп вместо шлема! Я хочу влиться в ваши ряды! Я знаю, что вступление в последователи должно сопровождаться жертвой! Я воспитываю одного мальчика, он сирота, его никто не хватится. Возьмите его в жертву и примите меня в Легион!

Слушая страстную речь опекуна, Рету порадовался, что на чердаке спит не он, а соломенное чучело. Возьмите его в жертву, ага, прямо сейчас. Гадина!

В лунном свете было хорошо видно, как сморщился толстяк.

— Ради этой чуши вы посмели отвлечь двух благородных господ от развлечений? — рыкнул он. — Тут вам что, вербовочный пункт всякого дерьма? А я, по-вашему, кто? Пожиратель беззащитных сироток, которых никто не хватится? Так, значит, воспринимают меня столичные имперские рыцари? Меня, советника Адского герцога?

Щеки его гневно затряслись, и толстяк стал раздуваться прямо на глазах. Он рос, рос — и вдруг обернулся. Громадный дракон, весь в костяных венцах, с великолепным гребнем, с хвостом, увенчанным булавой, сидел около колодца.

Рету было плохо видно, но, похоже, опекун слегка обмочился от страху.

Дракон изогнул длиннющую шею, навис над присевшим от ужаса опекуном. Взял его, как мамаша-собака кутенка, за шиворот, точнее, за кружевной воротник, приподнял и поставил прямо перед собой, на освещенный луной пятачок. Теперь стало видно, что бархатные штаны у имперского рыцаря и правда мокрые.

Ноги у опекуна подогнулись, и он, испуганно икая, сел на плиты.

Дракон снова навис над ним, широко раскрыл пасть, точно собираясь надеться на голову, как ночной колпак.

Мгновение помедлив, дракон почти ласково хыкнул: пламя нежно окутало макушку опекуна, охватило его ухоженные локоны, мерзко запахло паленой шерстью.

Больше ничего не пострадало: ни воротник тончайших кружев, ни плечи, ни грудь. Но вот вместо холеной гривы на голове красовалась обугленная плешь.

Тихонько воя, опекун обхватил голову руками, прикрыл плешь пышными манжетами. Его трясло. Повалившись набок, он скрючился на плитах двора в позе младенца.

Длинный встал и тоже принял свой обычный облик. Дернул лапой — чиркнувшие по камню когти высекли сноп искр.

Дракон почтительно опустил крыло, и Адский герцог взошел по нему на драконью спину. Туда, где костяные выросты сплетались во что-то похожее на трон, сделанный из клинков.

Усевшись на спине дракона, Адский герцог глухо сказал:

— Пора, — и глаза его замерцали тлеющими углями.

Дракон резко махнул хвостом. Костяная палица отшвырнула на стену сжавшегося опекуна. Расчистив место, дракон встал посреди дворика, расправил крылья и прянул в небо, унося ощетинившийся клинками трон с рогатым седоком.

Чтобы оставить позади не только городок, но и остров, дракону понадобилось не больше трех взмахов чудовищными крылами.

Прижавшись к спинке трона в узком просвете между двумя выступами, упершись ногами в какой-то диковинный щиток, которыми был усеян драконий хребет, Рету сидел, крепко прижимая к себе дерюжку, и смотрел, как исчезает в призрачной ночной дали городок, остров, озеро…

Он и сам толком не помнил, как сообразил, что парочка сейчас улетит. И забрался на спину дракона, пользуясь тем, что с другой стороны по крылу величественно вышагивает Адский герцог. Юркнул за костяное кресло и притаился там тише мыши.

Потому что «Родину не выбирают, щенок!» — это опекун говорил, а у кузнеца Герберта была другая любимая присказка: «Жить захочешь — и не так раскорячишься!» Что тоже было правдой.

А ранним утром над двориком с колодцем завис крылатый имперский пегас. С него прямо в окно спальни опекуна легко скользнул человек в добротной, но неброской одежде.

Опекун с головой, забинтованной в разорванную на длинные полосы простыню, лежал в болезненном забытьи. Его чувствительная натура не вынесла стольких потрясений, попутно в мокрых штанах он замерз и простудился, и лихорадка овладела его телом.

Занавеси балдахина были тщательно задернуты, чтобы больной болел в свое удовольствие.

Человек раздвинул бархатные полотнища и аккуратно всадил спящему длинный и узкий кинжал прямо в сердце, оборвав земной путь неудачливого щеголя.

Затем поднялся на чердак, намереваясь, согласно приказу, покончить и с воспитанником. Зарезать солому было труднее, хотя старая рубашка Рету оказалась безнадежно испорченной.

Человек, в гневе распинав соломенное ложе, задумался. Указания работодателя были четкими и ясными: убрать воспитанника, убрать воспитателя. Они — лишние.

Человек подозревал, что это было связано со смутой, возникшей в Империи, но свои подозрения держал при себе, потому что его совершенно не касалось, по каким причинам ему поручили несложное, но тем не менее требующее определенной сноровки дело.

Теперь же предстояло решить, как отчитываться о выполненной работе. Она ведь выполнена наполовину, как ни крути. Но, с другой стороны, кто будет проверять? А за наполовину выполненную работу и оплату срежут наполовину, если не меньше. Человек не работал за идеи, он работал за золотые. Это была не его вина, что воспитанник отсутствовал в постели. Это с воспитателя надо спрашивать, почему мальчишка в такой час шляется неизвестно где. Было бы заказанное лицо на месте — устранитель выполнил бы поручение, как всегда, образцово. Невыполнение, точнее, недовыполнение задания нанесет непоправимый вред его, устранителя, репутации. А этого допустить нельзя.

Порассуждав так и пришедши к ясному логическому выводу, что во всем виноват опекун, неприметный человек решил: задание выполнено целиком и полностью.

Он успокоился, раскидал сено по всему чердаку и поджег, особенно тщательно в укромных уголках под балками. Убедившись, что разгорается хорошо, спустился вниз, в спальню. Вскоре и там запылало.

Человек выскользнул из окна, легко перескочил с подоконника в седло крылатого коня. И покинул городок без всякого шума, ровно так же, как в нем появился.

Глава третья Бездна Невендаара

Над ночным Невендааром стремительно несся дракон.

У Рету уши закладывало от тех виражей, что выделывал советник в драконьем облике. Костяные шипы спасали, не будь их, Рету давно бы кувыркнулся с драконьей спины и полетел над родной страной, махая дерюжкой вместо крыла.

А еще Рету порадовался, что в Невендааре терраморфинг процветает: когда внизу темная земля вспучилась рубцами и ожогами, хорошо различимыми ночью, даже младенец бы понял, что под ними территория, занятая Легионами Проклятых. Летели они строго на восток, в горы. Раньше здесь было чисто, эльфийские леса южнее росли. Теперь же получалось, прямо под боком у Империи очередной очаг проклятого Бетрезена, да забудется его имя, преспокойненько образовался. И опекун-то знал, раз собрался переметываться, как только в столице жареным запахло. Только напутал чего-то, видно, раз локоны ему опалили вместо принятия в ряды.

Делать все одно было нечего, и, сидя в укрытии на спине летящего дракона, Рету стал думать, как же мог опекун получить новости из столицы. И маг ведь тоже узнал.

Когда гарнизон убрали, в городке ни одного крылатого пегаса не осталось, откочевали вместе с имперскими рыцарями. А гонять на окраину каждый раз всадника на крылатом коне — накладно даже для Империи, казна-то пустая, иначе не поддержали бы дворяне этого племянника казненного предателя.

Кони — они большие, едят много, овес дорогой… А голуби — маленькие. Им этого овса не как лошади нужно, а совсем чуть-чуть. Вспомнил Рету, что голубиная почта в городке была! Правда, не столько в городке, сколько в монастыре. Там служки о голубях заботились, разводили их. И новости-то наверняка первыми получали. Потому что даже если во дворце восстание, в храме обычно тихо и мирно, церковь старается в стороне от смут держаться…

А маг в монастыре частый гость был — он монастырские книги лечил, червей из них выгонял, которые переплеты и пергамены грызли, с молью боролся. Ветхие страницы укреплял, рисунки заново раскрашивал, если старая краска осыпалась. Маг книги любил, делал это для монастыря безвозмездно, то есть даром. Вот его там и привечали.

А опекун в храме монастырском всегда свои грехи после попойки замаливал. Денежку жертвовал. Вроде как откупался от Всевышнего за все свои пакости.

Казалось бы, и малость совсем, сообразить, откуда в городке последние новости из столицы, — но так приятно Рету стало, что разобрался с этим, прямо на душе легко. Не совсем он, Рету, пропащий человек, есть голова на плечах! Не зря его мамушка Лаида всегда хвалила.

Пока он размышлял, костяной дракон поднялся выше: внизу пошли матерые горные хребты, снег на которых не тает и летом. Черные граниты, серые базальты… Ветер отполировывал скалы до зеркального блеска. Здесь не было жизни — один холод. Ночь уже перевалила на вторую половину, и свет луны тоже казался ледяным, безжизненным. Он делал черное еще чернее, а серое превращал в стальное, холодное. Снег в этом призрачном свете искрился, как, должно быть, искрятся толченые бриллианты.

Рету от неминуемого превращения в льдинку спасал тот жар, что шел и от герцога, и от преображенного советника; жар подземных глубин, адского пламени, пылающей лавы вулканов.

Перевалив через ощетинившийся скалами хребет, дракон начал закладывать круг над высокогорным плато. Этот относительно ровный пятачок в самом сердце вставшей на дыбы земли был полностью неприступен, почти отвесные стены плато обрывались в пропасти, дно которых не дано было увидеть никому.

На вершине гигантской горы, примыкавшей к северной оконечности пятачка, бывали лишь звезды и ангелы. Облака устраивались на отдых куда ниже.

В самом центре плато зиял огненный провал, проход в самые недра земли. Именно туда, сложив крылья, спикировал с ночного, усеянного колючими звездами неба дракон с костяным троном на спине.

Ворвавшись на безумной скорости в подземелье, спиралью уходящее вглубь, к корням гор, дракон понесся по извивам. У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у… низко гудел воздух в подземных коридорах. Рету не мог видеть, что там впереди, но он замечал испуганно вжавшихся в стенки обитателей подземелья, что крылатых, что бескрылых.

Чем ниже они спускались, тем светлее становилось: подземное пламя бушевало в расщелинах и пропастях подгорных пустот. Из этого пламени выступали причудливые столбы, мостики и арки. Беседки и площадки застыли на таких тонких основаниях, что казалось, они парят над пламенем, жадно лижущем их подножия.

Дракон, не снижая скорости, летел над подземным огненным морем. По расчетам Рету (который верил, что помнит, где сейчас север, а где юг), двигались они на юго-восток.

Огненное море закончилось, снова пошли тоннели и подземелья преисподней. Дракон-советник наконец-то немного угомонился. Может, устал, а может, уже добрались куда надо.

Последнее-то и пугало Рету больше всего.

Наконец они влетели в огромный пустой зал. Черные колонны подпирали его свод, черные и багровые плиты были выложены на полу затейливым узором.

Дракон распахнул крылья во всю мощь, гася скорость, и неожиданно мягко приземлился в самом центре зала. Адский герцог неторопливо сошел по поданному к трону крылу.

Дракон стукнул хвостом оземь и оборотился в советника.

Рету в этот миг уже благополучно сидел за одной из колонн, прикрывшись дерюжкой для пущей конспирации. Величавость герцога и сейчас сыграла ему на руку, позволив выскользнуть из-за трона, спрыгнуть и спрятаться.

В зале ощутимо пахло серой. Видимо, это была прихожая Адского герцога.

Советник шумно вздохнул, повел плечами, разминая затекшее тело, и пробурчал:

— Нет, какой все же гад этот имперский дворянин! Такой отдых испортил!

— Ты в долгу не остался, — заметил герцог глухим басом.

Он махнул крылом и превратился в человека в плаще.

— У меня от рогов голова уже чешется, — признался он неожиданно. — Наверное, скоро опять сброшу.

— Сир, это была неудачная шутка, — тоже оборотился человеком советник. — Я имею в виду этого нахала. Когда меня обдуло ветром над горами, я понял, что сглупил. Надо было его в жертву принести. Тогда бы он с полным правом мог бы вступить в Орды Нежити, был бы там почетным зомби. Наверное, я так и сделаю.

Раздался громкий топот, гомон и лай.

В мгновение ока оба демона приняли обычный облик.

В зал вошел красавец в ранге Адского герцога, такой же рогатый и крылатый, только алые разводы на его броне мерцали ярче.

За ним скользила, скромно потупив глаза, ведьма, укутанная в длинный плащ. А прислуга пыталась удержать на туго натянутых цепях Адских гончих, оглашающих все подземелье лаем и воем.

При виде хозяина зала они резко смолкли.

— Мне тут доложили, что вы прилетели с треском и блеском! — хлопнул дружески по плечу один Адский герцог другого.

Показалось ли Рету или правда так было, но хозяин слегка поморщился.

— Пришлось вернуться раньше, чем рассчитывали, — сухо ответил он.

— Ашкаэль передал, что Бетрезен передумал, велено только завтра собраться, — сообщил гость. — Я решил, что есть время Дикой Охотой поразвлечься. А то совсем засиделся. Присоединишься?

— Не могу, — отказался хозяин зала. — Крыло еще не зажило.

Герцог-охотник махнул с досады огненным хлыстом.

— Жаль! Хотя мог бы и сам, конечно, сообразить, раз ты у нас в последнее время только на советнике и летаешь.

Он поскреб мраморную плиту когтями. Плита не поддалась. Адский герцог от души щелкнул по ней хлыстом и с надеждой спросил:

— А может, на советнике поедешь? Одному не так весело гон вести.

Советник очень громко хмыкнул и ехидно сказал:

— Прошу прощения, благородные герцоги, что вмешиваюсь в ваш разговор, но у советника силы на исходе. Я ж все-таки не имперский пегас!

Наверное, это была хорошо известная и любимая шутка, потому что все кругом, включая гончих, зашлись от смеха.

— Извини, приятель, не могу, — подытожил хозяин, отсмеявшись. — Пегас не везет.

— Жаль. До встречи на совете! — Гость со свитой покинул зал.

Уходя вслед за хозяином, ведьма на мгновение подняла глаза, глянула на герцога, надвинула поглубже капюшон и неслышно, тише привидения, выплыла прочь.

— Стерва! — буркнул советник, снова оборачиваясь человеком. — Так бы и сжег!

Герцог, тоже сменивший обличье, кивнул.

— Тошнит меня от этих Диких Охот, — сказал он раздраженно. — Скука невыносимая, одно и то же, одно и то же. А этот дурак за пять тысяч лет так и не понял, что я ненавижу его тупые развлечения.

— Ведьма поняла, — уверенно сказал советник.

— Ведьме — яду, — распорядился Адский герцог.

— Лучше прямо на Дикой Охоте завалить, — задумчиво сказал советник. — С ядом всегда непонятно, подействует, не подействует, особенно на ведьм. А тут им можно дракона подсунуть, чтобы он ее сжег. Я знаю одно неплохое логово поблизости. Лавовый дракон — хороший трофей, наш красавчик клюнет.

— Хорошо, займись этим, — решил судьбу ведьмы Адский герцог.

— Слушаюсь, мой господин, — выполнил сложный придворный поклон советник и, оборотившись трехголовой Адской гончей, длинными скачками понесся догонять Дикую Охоту.

Адский герцог скрылся за одной из высоченных дверей, выходящих в мраморный зал.

Рету отлепился от колонны и принялся соображать, что же дальше делать.

Хотелось спать. Слишком много событий навалилось сразу. И предательство опекуна, и дракон, и преисподняя, и Дикая Охота.

Рету осторожно двинулся по залу, волоча за собой дерюжку. Он все-таки озяб во время полета. Мелкая дрожь пробегала по телу. Нужно было срочно забиться в какую-нибудь щель и отоспаться.

Рету подумал, подумал — и придумал. Он осторожно потянул ту же дверь, что и герцог. Створка на удивление мягко подалась. И закрылась снова.

Рету очутился в покое, залитом слабым ровным свечением. Посреди, как остров на озере, возвышалось ложе на резных каменных лапах. Водопадами стекали с него черные покрывала и багровые простыни, стелились у подножия, обвивали лапы. На самом ложе, чей балдахин был увенчан герцогской короной, крепко спал, пользуясь человеческим обликом, Адский герцог.

Рету на это и рассчитывал. Герцог ведь тоже не железный, спать захочет. А опекун любил говорить, что дуракам везет. Убедившись, что его никто не заметил, Рету без лишних раздумий нырнул под кровать герцога, расстелил там дерюжку, накрылся краешком свисающего с кровати покрывала и мгновенно заснул. И порадовался, что во сне не храпит.

Проснулся Рету от цоканья когтей по мрамору.

И тут же сжался в комок, затаился за резной лапой. Ему было интересно, сколько времени прошло.

— Просыпайтесь, мой господин! — позвал советник. — На земле день. Этот дурак Сисульф, который сидит сейчас в обнимку с тушей лавового дракона, оказывается, прохлопал ушами все интересное!

— А ведьма? — спросил Адский герцог с кровати.

— Бедняжка пала во время охоты, такая вот неприятность, — деловито отчитался советник.

Рету прокопал в водопадах черных покрывал щелочку и уставился в нее одним глазом. Видно было плохо — только когтистые лапы советника в демонском обличье, и то по коленки, не выше.

— Пока вы спали, мой господин, на земле прошло три дня, — хохотнул советник и уселся в кресло рядом с ложем. — И скажу вам, вы совершенно напрасно отказываетесь от прислуги.

— Они меня бесят, — отчеканил герцог. — В их же интересах держаться от меня подальше. Так что там произошло?

— Даже и не знаю, с чего начать.

— Не знаешь, с чего начинать, начинай с бокала имперского вина, — хмуро пошутил герцог.

И это, видимо, была старая любимая шутка наравне с имперским пегасом.

Потому что советник весело захихикал и оборотился человеком.

Рету было видно в щелочку, что на кресло наброшена белая медвежья шкура. Советник в фиолетовом бархатном костюме поерзал по ней, устраиваясь удобнее. В человеческом облике он не доставал толстыми ногами до пола, пухлые ступни, одетые в смешные тапочки, похожие на медвежьи лапы, болтались в воздухе.

— Во-первых, Бетрезен рвет и мечет, мой господин! Давненько такого не было, — с удовольствием сообщил советник. — Потому что мальчишка сбежал! Только это страшная тайна, никто еще не знает.

— А что знают? — осведомился холодно герцог.

— Знают, что аватара Бетрезена, его новое воплощение и чаяние всех его надежд, отправился высвобождать из соляного плена нашего дорогого Астарота.

— Ну и?

— Наш дорогой Астарот, видимо, за время заточения в соляной шахте много чего передумал. И, видимо, объяснил мальчику всю двусмысленность его положения.

— Астарот всегда отличался решимостью, но никогда не славился острым умом, — заметил Адский герцог.

— А здесь и самый тупой ум сойдет за острый. Если просидеть взаперти столько времени, хочешь, не хочешь, а начнешь соображать, делать-то все равно нечего, — с удовольствием сказал советник.

— Хорошо, я понял, что Астарот повел какую-то свою игру. Но, извини, не могу пока просчитать какую.

— Это же так просто, мой герцог! — неосторожно (на взгляд Рету) воскликнул советник. — Астарот объяснил мальчику, что Бетрезен не остановится на достигнутом. Все эти десять лет он таскался с мальчишкой, как с родным сыном. Но отнюдь не потому, что хотел сделать его наследником преисподней и все такое. Нет, он выращивал себе новую шкурку, в которой можно появиться на земле. Ему нужен был ягненочек, в которого он бы вселился.

— Ты так красиво рассказываешь, что создается определенное впечатление…

— Какое, мой герцог?

— А такое, друг мой и советник, что не только эту историю слышал, но еще и всячески принимал в ней участие.

Советник поперхнулся вином и закашлялся.

— Не в то горло попало? — ласково спросил Адский герцог.

— Ну и шуточки у вас, мой господин, — прохрипел советник. — До печенок пробирают…

— Дальше, — властно приказал герцог.

— В общем, освободив Астарота, Утер объявил демонам своей свиты, что не собирается возвращаться к престолу преисподней. Тех, кто возмутился или хотя бы удивился, он убил. И исчез вместе с верными в горах. Где он сейчас — ни одна прорицательница не скажет, даже Эрхог Темная. Надежды Бетрезена на воскрешение накрылись медным куполом с крестом. Бетрезен в ярости.

— Эрхог Темная, говорят, уже ничего не скажет… Попытка отравить императора Демосфена не удалась, и колдунье пришлось поплатиться за неудачу, — равнодушно сказал Адский герцог. — Я думал, ты знаешь.

— Я ничего не знаю об этом, мой герцог!

— Эрхог, говорят, не сиделось в своем лесу, и она захватила земли баронов Аменирских. Что не могло понравиться Империи. И то, что ее поддерживал Юбер де Лали, запросы колдуньи (на мой скромный взгляд) совсем не оправдывает. А у красавца Юбера совсем не так много сторонников, как он нам говорит. Нашлись верные Императору дворяне, которые снарядили небольшое войско и разобрались с волшебницей.

— Ведьмой! — поддакнул угодливо советник.

— Ведьмой, и еще какой. Храм ее рассыпался в труху, и сама она бесславно сгинула в его развалинах. И хваленое привидение ей не помогло. Ведь, по слухам, умные люди набрали одних лучников в свой отряд… Стрелам же все едино, привидение ты или не привидение.

— А в преисподней шепчутся, — мрачно сказал советник, — мол, вы, мой герцог, только делаете вид, что спите, а на самом деле дух ваш царит под землей и на земле… И ничто не может укрыться от вашего взора.

— А летучей мышкой я не парю, об этом не шепчутся? — спросил Адский герцог.

— Но откуда тогда вы все знаете? — уперся толстяк.

— Во-первых, не все. Про бегство Утера я не знал. А Эрхог Темная пыталась торговаться с Бетрезеном через меня, должен же я быть в курсе судьбы своей, так сказать, протеже. Хотя даже я не знаю, чем дело кончилось, — может быть, теперь наша очаровательная Эрхог красуется в стане Нежити. Учитывая ее горячий, искренний интерес к некромантии и, не побоюсь этого слова, к некрофилии, можно сказать, что осуществилась ее заветная мечта.

Толстяк загоготал.

— Говорят, она была страстной женщиной…

— Была, — равнодушно подтвердил Адский герцог. — Возвращаясь к твоим новостям: это так и останется тайной, или на совете мы все ж таки узнаем о бегстве Утера?

— Говорят, Бетрезен колеблется, — стал серьезным советник. — Это сильный удар по его планам Он боится углубить раскол. Боится, что часть когорт уйдет к Утеру.

— Даже так?

— Нет, ну мы же, мой герцог, понимаем, что они уйдут не к Утеру, а к Астароту. Его многие знают, его сила известна. Как ни крути, а он победил — и оставаться под началом потерпевшего поражение? Некоторые задумаются.

— Но мы останемся верными Падшему ангелу, — мур- лыкнул Адский герцог.

— О да, мой господин, — тихо подтвердил советник. — Мы останемся.

— А почему мы это сделаем?

— Не знаю, — честно сказал советник.

— Потому что Астарот твой дураком был, дураком и остался, а Утер — мальчишка, вообразивший невесть что.

— Нет, ну вы так говорите, — обиделся неизвестно почему советник, — будто они совсем безнадежны. А парень почти как Бетрезен в молодости, восстал ведь?

— Друг мой упитанный, — поднялся наконец со своего великолепного ложа Адский герцог и принялся расхаживать по покою взад и вперед. — Астарот так с рогами на башке и родился. И кроме преисподней, ничего и не видел в жизни своей занюханой. Он хороший вояка, я не спорю. А сопляка этого принесли Бетрезену, когда он, Утер, слюни по слюнявчику размазывал, а козявки из носа пальцем выколупывал и жевал. И он тоже, как Астарот, другой жизни, кроме как в преисподней, и не знает. А Бетрезен, не забывай, создал наш мир. Он видел то, что другим неведомо. Он был ангелом, первым ангелом, лучшим ангелом. И получил все причитающиеся за выдающее деяние благодарности. Включая вырванные с корнем ангельские крылья. Я видел, как два потока крови текли по его спине, делая белое одеяние бурым. Я помню, как он кричал тогда от боли. Я помню, какое долгое было падение… Я знаю, как медленно они отрастали вновь. Уже в преисподней.

— Вы тоже были там, мой господин? — еле слышно спросил советник.

— Не это сейчас важно, соратник и советник, а то, что мы ничего не знаем ни про какого Утера. Не ведаем про раскол. И не собираемся что-либо менять. Мы пользуемся дарованным нам отдыхом и лечим мое крыло. Ты понял меня, старый интриган?

— Я понял, ваша светлость, — кротко ответил советник. — Я дурак.

— Вот и чудесно. Приготовь мою мантию.

Рету было видно, что советник снова оборотился демоном. Исчезли пухлые ножки в смешных туфлях, когтистые лапы плотно утвердились на полу.

А вот Адский герцог превращаться пока не спешил. Он куда-то вышел.

Пока он отсутствовал, советник, что-то бурча себе под нос, встал. И Рету понял, что ошибался: не шкура медведя была накинута на кресло, а мантия Адского герцога, сшитая из шкур полярных медведей! Советник принялся старательно ее встряхивать и расправлять: она примялась под его тяжелым задом.

Рету расколупал дыру побольше — очень ему интересно стало.

Было видно, как вернулся Адский герцог, уже во всей красе.

— Перед советом к Белиарху заглянем, — сказал он глухим, раскатистым басом — И еще к кое-кому. Чувствую я, речь пойдет о том, где какой когорте стоять.

Советник, как стрекоза, мелко замахав крыльями, поднялся вместе с мантией в воздух и почтительно возложил ее на плечи своего господина.

Клыкастые головы медведей с рубиновыми глазами легли на плечи, медвежьи лапы, на которых каждый коготь был удлинен еще на палец золотым наконечником, свешивались на грудь. Советник завязал их узлом, закрепил узел огромной, сделанной в виде кинжала фибулой.

Адский герцог и советник вышли.

Рету выждал некоторое время. Развлекался он тем, что думал всякие хозяйственные думы. Например, что удачно захватил у опекуна две рубашки. Когда одна сверху запачкается, можно будет их местами поменять, и вроде снова чистый, красота

Когда же, по его расчету, советник и герцог отошли достаточно далеко, Рету выбрался из-под ложа. Хоть там было и просторно, но косточки все же затекли. Да и вообще хотелось сделать все, что полагается делать утром

Рету прошел по покою, огляделся. На столике рядом с креслом остались недопитыми два объемных бокала. Там же стояло блюдо с фруктами и блюдо с сырными ломтиками. Сыру Рету несказанно обрадовался.

Продолжив обход, он увидел ту дверь, за которой исчезал Адский герцог. Взялся за мраморную ручку, открыл и оказался на берегу подземного потока. Неярко, но ровно светили какие-то слизняки на своде пещеры, зеленовато-голубое свечение успокаивало, вода бурлила в небольшом каменном бассейне, и множество пузырьков лопались на водяной поверхности. Видимо, это был исток подземного ручья, вода постоянно изливалась из каменной чаши и по усеянному галькой ложу утекала за пределы пещеры. Здесь даже серой не пахло!

Рету и напился, и вымылся (на всякий случай). Ручей был не простой, а теплый, адские глубины грели его.

Наплескавшись в каменной чаше, Рету почувствовал себя почти герцогом. Он босиком побродил по гальке, наслаждаясь, как теплая вода омывает пятки, и решил подсчитать, какие ресурсы у него есть. Выходило, что запасы неплохие. Костюм добротный, две рубашки опять же. Меч есть и нож. А еще дерюжка. И мешочек медяков. И сыр. Края у дерюжки разлохматились, и Рету вдруг понял, что если сложить ее пополам, и связать эти лохмушки друг с другом хитрым морским узлом, то получится мешок. А мешок — вещь в хозяйственужная, так матушка Лайда всегда говорила. У нее этих мешков много было — в них поросят запихивали, когда на продажу в город на ярмарку везли.

Обувшись и пригладив мокрые волосы, Рету вернулся в спальный покой Адского герцога. Наелся сыру и фруктов. Остатки сыра забрал. Укрывшись за изголовьем ложа, принялся мастерить из дерюжки мешок, попутно размышляя, что же делать дальше.

Получалось, что он угодил в самое сердце преисподней, в логово, так сказать, Легионов Проклятых. Хорошо, что Адский герцог ему попался нелюдимый и склочный, поэтому в его владениях чужие особо не шастают, но весь век под его кроватью тоже не просидишь. Нужно как-то выбираться отсюда. И чем раньше, тем лучше — пока силы есть и сыр не кончился. Матушка Лайда говорила, что Рету светит звезда счастливая, такая звезда у каждого подкидыша имеется. Это, конечно, не мана и не свиток с заклинанием, но тоже кое-что.

Связав последние ниточки в крепкий узел, Рету полюбовался новым мешком, да и подался прочь, поблагодарив напоследок духов-хранителей этого странного жилья, давшего ему приют, если таковые, конечно, имелись в адской преисподней.

Поначалу счастливая звезда не подвела: Рету беспрепятственно выбрался на берег подземного огненного моря. И встал столбом

Дракон-советник прилетел сюда с левой стороны. Но пешком идти обратно — все ноги сотрешь, пока до той дыры доберешься. Может быть, где-то поблизости еще выходы есть?

Не в силах решить, куда поворачивать, Рету стоял на краю пропасти и смотрел на языки пламени, пляшущие внизу.

И не сразу сообразил, в какую ловушку попал — огненные глубины адского моря завораживали, оторваться от них было невозможно. Они манили шагнуть вперед, нырнуть в пламя. На поверхности огня возникали вихри, странные фигуры, таинственные знаки.

— А хто это у нас тут такой хорошенький? — раздался позади глумливый голос, и чья-то лапа дернула свежеизготовленный мешок Рету.

Это разрушило чары адского пламени.

Рету обернулся. Стал к пламенному морю спиной. Порадовался возможности шагнуть назад, если что.

Опекун был горазд только после драки кулаками махать, а вот матушка Лайда всегда учила: главное, малыш, будь уверенным в себе. Уверенных даже собаки не кусают и свиньи стороной обходят.

Перед ним стоял черт. Видимо, небольшого уровня — стал бы кто-нибудь важный внимание на мальчишку обращать.

Черт хихикал и приплясывал, предвкушая потеху.

Рету холодно осмотрел его от рогов до копыт и резко, недовольно спросил:

— Где Белиарх?

Говорить он старался так же властно, как Адский герцог со сломанным крылом.

Черт глянул на Рету — и неожиданно сник, хвост повесил.

— Не казните, господин мой! — запричитал он. — Но они уже все на совете. Поторопитесь, мост скоро сгорит.

— Веди, — отчеканил Рету злобно.

Черт поскакал вприпрыжку, заискивающе поглядывая из-за плеча. Рету двинулся за ним, стараясь идти быстро, но не суетливо.

— Все там? — с нажимом спросил он, не давая неожиданному проводнику опомниться.

— Говорят, герцог Муммульф запаздывает, — доложил

черт.

Шли они в правую сторону. По пути им попалась парочка местных демонов, но, завидев мальчика в компа- нии с чертом, демоны растворялись в закоулках преисподней.

Через усеянные сталактитовыми потеками проходы и похожие на колодцы пещеры черт вывел Рету к другому берегу огненного моря.

Там, в самой сердцевине бушующего, пламени, парил черный, устремленный ввысь замок. Огонь лизал его подножие. Тоненькая ниточка изогнутого моста соединяла замок с берегом. Мост этот был ступенчатый, плиты-ступеньки не соприкасались друг с другом. У Рету сердце ухнуло в пятки, когда он увидел, по какому пути придется идти.

— Господин, вы в таком виде и пойдете? — ахнул черт, заметив, что мальчик не собирается превращаться в демона.

Рету посмотрел ему на переносицу, промеж выпученных глаз, и строго сказал:

— Так. Надо. Свободен.

И больше не обращая внимания на черта, шагнул на первую ступеньку.

Было очень жарко. В горле сразу высохло. Рету усвоил прежний урок и на пламя не глядел, уставясь строго на плиту под ногами. Пересек ее, перепрыгнул на другую, потом на следующую. Он не знал, куда идет и зачем, но знал, что идти надо уверенно. Черт подскакивал на берегу, мотал рогатой башкой и хлестал в чувствах себя по ногам хвостом.

Одна ступенька, вторая, десятая, двадцатая… В центре каждой плиты был выбит знак. Шестьсот шестьдесят шесть ступенек прошел Рету и только тогда, упершись в гладкую черную стену, осмелился обернуться.

Черта на берегу уже не было, там возвышался Адский герцог, раза в полтора больше тех, что видел Рету. Наверное, это был запоздавший Муммульф. Он размашисто шагнул на первую ступень, затем на следующую. За его спиной сгорали дотла обугленные плиты, мост рушился на глазах.

Муммульф шел по парящим плитам, как гвардеец по плацу. На нем красовался плащ, сшитый из хищно оскаленных голов угольно-черных пантер. Края плаща были украшены бахромой из хвостов.

Рету не стал дожидаться попутчика, увидел, что дверь падает, как подъемный мост, только не наружу, а вовнутрь, открывая проход, и быстро пробежал по нему в замок Падшего ангела.

Попутно он успел сообразить, почему герцоги пешком сюда топают, вместо того чтобы лететь, как тут принято. Мантия ихняя им крылья-то спутывает, это, наверное, специально сделано, чтобы не сильно задавались. Чтобы главный все равно могущественней всех был.

Раздумья эти не помешали Рету увидеть укромный закуток рядом со стеной замка, в который он и нырнул, не собираясь лезть поперек Муммульфа в пекло. Пусть Адский герцог первым войдет, как и положено. А там и Рету тихой мышкой просочится.

Блистая рогами и клыками, Адский герцог Муммульф вошел в дом Падшего ангела. Дверь за ним поднялась и закрыла проход, отрезав крепость от внешнего мира.

Чтобы попасть непосредственно в замок, нужно было пройти громадную внутреннюю лестницу, подводящую к Привратной башне. Лестницу украшали странные изломанные фигуры. (Рету просто не знал, что это спящие ониксовые горгульи.) Розовый отсвет пламени преисподней заливал все кругом. Прячась за фигурами, Рету сноровисто двигался вслед за Муммульфом.

Так они и вошли.

Совет, видимо, уже начался, потому что Адский герцог оглядел пустой прихожий зал, обиженно засопел, поскреб пол лапой, а потом рыкнул;

— Опять опоздал!

На самом деле фраза была куда длиннее из-за воистину дьявольских ругательств.

— И что, мне мантию у входа на коврик положить?! — воззвал в пустоту Муммульф. — Где хоть кто-нибудь?

— Давайте, господин, — отлепился от стены Рету, сообразив, что появилась возможность не прятаться хоть какое- то время.

Он уже приготовился предъявить мешок: вот, мол, ношу по замку все, что ни дадут.

Даже не оглянувшись на голос, великолепный Муммульф дернул завязки плаща, и пантеровые головы рухнули на Рету водопадом. С трудом удерживая эту варварскую роскошь в руках, Рету посеменил за герцогом, думая на ходу, что опекун бы такой красоты не одобрил.

Муммульф размашисто шагал по замку, что-то рыча себе под нос. Мантия казалась неподъемной, головы пантер были вшиты в нее прямо с черепами. Рету накинул мантию на себя, чтобы было полегче тащить. Как мог, подобрал полы, чтобы не наступать на них. Теперь уже никто не смог бы распознать в этом странном существе (за которым волочились многочисленные хвосты, а со всех боков скалились черные морды) человеческого мальчика.

На одном из развилков коридора Муммульф поскреб когтем могучий затылок, топнул ногой и рванул по левой лестнице.

— Не отставай! — буркнул он Рету. — Подумать только, Бетрезен гнома в замке завел! Совсем рехнулся на старости лет.

Рету хотел возразить, но не смог, мантия и крутая лестница отнимали все силы.

— Ага, вот они, сволочи, где! — обрадовался Муммульф, очутившись перед высокой двустворчатой дверью, украшенной изображениями Адских гончих. Эта дверь была раза в три выше Муммульфа.

— Не отставай, карлик! — напомнил герцог.

Рету снова хотел возразить, что он не карлик, но услышал глухое ворчание. Из-за угла обманчиво медленно вышла каменная горгулья с мерцающими глазами. Смертоносное создание.

И Рету без всяких возражений юркнул вслед за Муммульфом в самое сердце преисподней. Дверь с Адскими гончими на створках закрылась перед носом разочарованной каменной горгульи.

— Вот и все в сборе, — сказал тихий, мелодичный голос. — Можно начинать совет.

Рету мелкими шажками отступил в ближний угол и оттуда уже начал осматриваться.

Тронный зал Бетрезена был украшен двумя рядами стрельчатых окон, за которыми бушевало мрачное пламя преисподней.

В дальнем конце на возвышении стоял трон Падшего ангела. Над троном на черной блестящей стене был укреплен огромный щит с гербом Легионов Проклятых.

Длинный стол пересекал весь зал. Высокие спинки кресел заканчивались такими же стрельчатыми арками, как и окна. В креслах расположились Адские герцоги Бетрезена со своими советниками.

Без советника был только вновь прибывший Муммульф.

Бетрезен сидел на троне в своем изначальном облике — облике прекрасного ангела. Свет и умиротворение излучали его гармоничное лицо, его золотые локоны, его сияющие одежды. Он подождал, пока Муммульф займет свободное место, и мягко сказал:

— Я рад видеть вас, демоны мои, дети мои, плоть моя и крогповь. Приветствую тебя, доблестный Ашкаэль, предводитель восьмидесяти когорт, защитник моей столицы.

Синий демон, украшенный серебряными узорами, низко склонил голову.

Ангел продолжал:

— Я приветствую вас, предводители моих славных когорт, собравшиеся на сегодняшний совет. Тебя, герцог Эвин, и тебя, герцог Сисульф. Тебя, герцог Маврисион, и тебя герцог Зангрульф. Тебя, герцог Фауральд, и тебя, герцог Ульфар. Тебя, герцог Клеф, и тебя, герцог Забан. Тебя, герцог Гунтрамн, и тебя, герцог Зоттон. Тебя, герцог Арихис, и тебя герцог Экзерем.

Черно-алые демоны поклонились господину.

— И конечно, тебя, наш дорогой Муммульф! — улыбнулся светлый ангел.

Муммульф поклонился как-то скособоченно. Он и за столом возвышался над остальными. Только синий Ашкаэль был, похоже, одного с ним размера.

Пока шли взаимные приветствия, Рету заметил, что мантии герцогов возложены на специальные стойки-подставки, где меха в отсветах адского пламени видны во всей красе. Он прикинул, сможет ли пристроить там же пантеровую мантию Муммульфа, — получалось, что не дотянется. Рету решил просто сложить ее кучкой у подставки. А самому спрятаться за мантиями, как за ширмами.

Тихонько распутывая пантеровые головы и хвосты, он продолжал внимательно смотреть на собравшихся. На взгляд Рету, черно-алые демоны были похожи, как яйца от одной курицы. Он бы лично нипочем не догадался, где тут герцог Маврисион, а где герцог Забан.

Только герцога Ульфара с раненым крылом и его советника он узнал.

Падший ангел продолжил:

— Я рад, что когорты ада крепко держат в руках знамена славы Легиона Проклятых. Я хочу спросить вас: крепко ли стоят наши войска на своих рубежах? Нужна ли частям передислокация в ближайшее время?

Синий Ашкаэль пробасил:

— Все когорты стоят там, где нужно и должно. Мы просим вас, господин наш и создатель, ничего не менять.

Грохнув креслом по полу, воздвигся над столом герцог Муммульф и рявкнул:

— Ага, опять сговорились! Восьмидесяти когортам хорошо в столице сидеть за спиной моих ребят. Требую отвести мне иной участок! Сил уже нет против нежити стоять, никакого сладу с этими упырями. Вчера опять советника сожрали, тринадцатого уже, скоты неупокоенные!

— Герцог Муммульф устал быть предводителем? — участливо поинтересовался один из черно-алых демонов. — Я могу принять его к себе темным паладином.

— Помолчи, Забан, целее будешь! — посоветовал Муммульф.

— Если бы ты, Муллмульф, был таким грозным на поле брани, то и советники бы твои жили подольше. — оскалился герцог Забан.

И получил по рогам креслом. Креслом, которое не смогла бы оторвать от пола даже дюжина человек.

Это кресло, схваченное за спинку и пущенное через стол меткой лапой огромного Муммульфа, свалило бы, наверное, даже дракона. Герцог Забан лишь пошатнулся.

Герцог Муммульф, выхватив меч, прыгнул на стол. Герцог Забан сделал то же самое.

Два огромных демона сцепились друг с другом, мечи их пылали, рассыпали мириады искр.

Сначала силы были равны, но потом Муммульф стал теснить Забана, заставляя его отступать назад по столу.

Падший ангел на троне смотрел на происходящее с благожелательным интересом.

Адские герцоги сидели спокойно, словно ничего не происходило, советники же их тревожно переглядывались.

Муммульф поверил в свою победу и расслабился. Он наступал на Забана, совершенно не замечая, что поравнялся с местом, на котором сидел синий демон Ашкаэль. А Рету видел, что Забан подмигнул Ашкаэлю, резко отскочил назад, спрыгнул и спрятался под стол. Муммульф рванул за ним — и грохнулся, приложился о стол всей тушей (Ашкаэль поймал его за когтистую лапу).

Тут уж все накинулись на Адского герцога плотной кучей. Кто дубасил в открытую, кто пинал исподтишка, кто меч оттаскивал.

Ангел притопнул белым сапожком о пол.

Плиты перед троном разъехались, под ними обнаружилась яма. Туда и спихнули герцога Муммульфа. Лязгнули решетки: черно-алый демон оказался в каменном мешке.

Он в ярости побился о прутья макушкой — над решеткой показались его великолепные рога, поругался всякими нехорошими словами, а потом утих.

Рету так понял, что подобные развлечения на совете случались сплошь и рядом. И, видимо, герцог Муммульф частенько бывал их главным героем.

— Мы скорбим по тринадцатому павшему советнику вместе с тобой, о гневный Муммульф! — утешил плененного герцога прекрасный и печальный Бетрезен.

Герцог Муммульф из ямы разразился пламенной тирадой, смысл которой сводился к одному: «Вот козлы!»

— Давайте продолжим совет. Я разрешаю вам, господа, сменить облик, — приказал Падший ангел. — Парадная часть представления закончилась.

Ослушаться никто не посмел.

Теперь в креслах сидели создания, похожие на людей. Некоторые, впрочем, больше напоминали ангелов, ну а несколько рож были вылитыми троллями. Только Ашкаэль так и остался синим демоном, предводителем восьмидесяти когорт ада.

— Я согласен с герцогом Муммульфом, что против Орд Нежити нужно выставить свежие силы. Его когорты заслужили отдых, и они его получат. Сейчас мы решим, чьи части заменят уставших товарищей.

При этих словах напряглись все — от ангелов до троллей. Видимо, Муммульфу действительно достался скверный участок. А вот синий Ашкаэль был как огурчик. За свое место сберегателя столицы он не опасался.

В этот момент около трона (рядом с дырой, забранной решетками, в которой теперь томился Муммульф) возник прямо из воздуха новый демон.

— Белиарх?! — удивились за столом.

— Прошу прощения, господин мой! — рыкнул Белиарх. — Но у нас незваные гости. К нам пожаловали имперцы.

Притаившийся за шеренгой герцогских мантий Рету понял, что его разоблачили, несмотря на счастливую звезду подкидыша.

И пока Адские герцоги пялились на Белиарха, он мышкой юркнул под стол совета (откуда давно выбрался отважный герцог Забан).

И уже оттуда, из-под стола, Рету услышал:

— Прибыло посольство от Юбера де Лали.

— Что ему нужно, этому жирному мерзавцу? — искренне удивился Падший ангел.

Рету в это время пробирался под столешницей, стараясь оказаться подальше от того места, где его видели в последний раз. И довольно шустро добрался до противоположного конца стола.

Оттуда ему во всей красе был виден трон с Падшим ангелом. Разглядел он и то, что не заметил с другого конца зала: в руках Бетрезен вертел черную плетку-змейку. Почти такая же была у опекуна, он ею очень гордился, мол, «стильная штучка!». Гибкий хвост этой плетки был как змеиный, а рукоятка оканчивалась оскаленной головой с блестящими глазками.

— Послы де Лали говорят, что в Империи большие перемены, — доложил Белиарх и начал рассказывать подробности.

А Рету разглядывал тихого светлого ангела, словно сошедшего с храмовой фрески. Черный трон был ему велик. Позади, на стене, на потрескавшемся щите цвета закопченного серебра скалилась кабанья голова, пытающаяся проглотить солнце. Щитодержателями были два скованных лавовых дракона. Для пущего изуверства нижняя челюсть каждого дракона была прикована к его же собственной изогнутой шее. Драконьи языки из распятых пастей свешивались почти до полу. Ровно так же разевал рот и кабан на щите.

А у трона на тонкой, но, видимо, прочной цепочке сидела печальная фиолетовая жабка с серебряной лапкой и время от времени глубоко вздыхала. Небольшая, размером с котелок.

Белиарх в общих чертах рассказал и про бегство императора Демосфена, и про коронование де Лали.

Падший ангел нахмурился, по прекрасному лицу прошла гримаса.

— Дело, я вижу, серьезное. Придется сделать перерыв в заседании совета

Он задумчиво огрел хлыстом фиолетовую жабку. Та отпрянула но цепочка не дала отскочить далеко. Заметив жабкины метания, Падший ангел подался вперед и хлестнул ее еще раз, уже наверняка Жабка съежилась и затряслась.

Падший ангел встал. Длинными тонкими пальцами расправил одеяние, чтобы складки легли красиво. Грациозно сошел с возвышения — и у самого каменного мешка, где сидел Муммульф, оборотился. Чудовищного облика демон со вздутыми мышцами, оскаленными клыками и мутными глазками подошел к Белиарху, ткнул его по-дружески змеиной головой плетки в солнечное сплетение и глухо велел:

— Показывай этих послов, погляжу я на них!

Оба демона исчезли.

Отсутствие предводителя развязало Адским герцогам руки.

Ушибленный креслом герцог Забан тут же подскочил к темнице герцога Муммульфа и, плюнув для начала на макушку поверженного врага, начал припоминать ему старые обиды:

— А помнишь ты, Муммульф, как обзывал меня в Храме Горестей, а? Извергом недоделанным, это ж надо чего удумал!

— Мало, видно, обзывал, — рыкнул снизу Муммульф. — Надо было тебе башку сразу открутить.

— Лапы коротки, свою лучше держи крепче. Тут многие интересуются, почему это у тебя только советники гибнут, а на тебе ни царапины.

— Змеюка ты подколодная, Забан! — взревел снизу Муммульф.

 — Это на мне-то ни царапины?! Чтоб тебя так сегодня приложило, как меня вчера! Сидите тут, задницы греете, а говорят, Орды Нежити скоро лавиной попрут. Посмеюсь я тогда над вами, ох посмеюсь!

— Не захлебнись от смеха, — прогудел Забан. — Ты у нас насмешник известный.

— Давай-давай, — поощрил Муммульф. — Торжествуй. Ты-то у нас храбрый только когда меня в каменный мешок сажают, герцог Забан.

— Ах ты, скотина! — взвился задетый за живое Забан. — Чтоб тебе сгнить в этом мешке! Чтоб тебя виверна покусала!

— Не твоя печаль, — хохотнул Муммульф. — Не твоя забота.

Синий демон Ашкаэль прогудел со своего места:

— Ты сам жаловался, что устал, герцог Муммульф. Наслаждайся теперь заслуженным отдыхом, набирайся сил, здоровья.

— И ты не кашляй, синенький! — не остался в долгу арестант. — Не надорвись, столицу охраняя восемьюдесятью когортами.

Кое-кто (тот, кто сидел подальше от Ашкаэля) откровенно ухмыльнулся.

— Да что с ним разговаривать! — надулся герцог Забан. — Накрыть клетку его же мантией, пусть посидит в темноте, подумает.

Рету приуныл — не вспомнило бы благородное собрание, что к пантеровой мантии прилагался еще переносчик, да не стало бы выяснять, куда он делся…

Но тут вернулся Бетрезен.

— Люди предлагают нам союз, герцоги мои! — объявил он. — Это очень забавно. Я не хочу пятнать этот зал их присутствием. Все перемещаемся в пыточную. Кроме нашего дорогого Муммульфа, конечно.

Адские герцоги дружно загоготали.

— В пыточную!

— Там точно будет весело!

— Запомнят они этот союз!

Бетрезен, снова обернувшийся печальным светлым ангелом с плеткой в руке, смотрел на них с доброй отеческой улыбкой.

— Не напугайте послов с порога, — предупредил он. — Пусть сначала поверят, что их держат за равных. Веселиться будем в конце.

Адские герцоги оборотились в демонов, облачились в свои великолепные мантии. Бетрезен хлестнул жабку напоследок еще раз и вышел в окружении дьявольской свиты.

В пустом зале остались трое: Рету, затаившийся под столом, Адский герцог Муммульф в каменном мешке и печальная жабка с серебряной лапкой, прикованная к трону.

Рету подождал, подождал, а потом выбрался из-под стола. Хотел выглянуть из окна, сначала на одной стене, потом на другой — и понял, что окна только с виду ничем не закрыты. На деле же там невидимая защита стоит, крепче решеток. Подошел к трону и попытался оборвать жабкин поводок, приковывавший ее к тронной ножке. Жабка посмотрела на Рету полными слез глазами и вздохнула.

Рету задумался: как же можно освободить бедолагу- зверюшку?

— Кто тут? — насторожился в яме герцог Муммульф.

— Я, — честно отозвался Рету.

— Ты что там, гном, творишь? — удивился Муммульф. — Жить надоело?

— Я не гном, — наконец объяснил демону Рету. — Я не из Горных Кланов.

Жабка, волоча за собой цепочку, поднялась на верхнюю ступеньку трона и неожиданно подпрыгнула на одной из плит.

Решетки на каменном мешке исчезли.

— Герцог, вылезайте! — увидев это, заторопился Рету. — Вдруг закроется!

Герцогу Муммульфу два раза повторять не пришлось — он выскочил из ямы как ошпаренный и завис в воздухе, махая крыльями.

— И кто ж это у нас такой умный? — спросил он.

— Она! — показал на жабку Рету. — Мне ее выгулять надо, но с этим посольством такая неразбериха теперь, ключ забыли дать, не могу ее отцепить.

— Угу… — Физиономия Адского герцога была непроницаемой. — Все понятно.

Он спустился к трону и легко дернул цепь. Звенья не выдержали, цепь лопнула.

— На! — вручил Рету свободный конец цепочки, как поводок, герцог Муммульф. — Гуляй.

— Благодарю, — скованно поклонился Рету и повел жабку, как собачку, вдоль стола к выходу.

Адский герцог Муммульф сначала с интересом смотрел ему вслед. Потом пошел по другой половине зала, но не к выходу, а к стойкам для мантий: он углядел, что его пантеровая роскошь лежит на полу.

Жабка не очень хотела идти гулять, она все норовила спрятаться под кресла. Рету просто замучился оттуда ее вытаскивать. Сильно дергать цепочку он боялся — жабка и так несчастная, забитая вконец, она же не понимает, что Рету ей не враг. С другой стороны, неизвестно, сколько Адский герцог тут так развлекаться будет. В любой момент ему может надоесть эта игра, возьмет Рету за шиворот, да и посадит в каменный мешок вместо себя.

Муммульф не спеша возложил свою мантию на стойку, расправил пантеровые морды, любовно пощупал зубы у парочки голов.

— Пятерку когорт пришлось за нее в кости герцогу Маврисиону продуть, — признался он Рету. — Смухлевал, конечно, но зато вещица что надо! Круче медведей герцога Ульфара.

— Роскошная штука, — согласился Рету. — Но и тяжелая.

— А ты думал! — хохотнул довольно Муммульф. — Красота, брат, дело непростое! Зато меня ведьмы любят, а Ульфара с подбитым крылом — нет. Кислый он и скучный. И Забану только за деньги отдаются. А мне — так, безвозмездно. Как какая на мантию глянет — так сразу и моя! Да и без мантии бесплатно любят, иногда. Они мне, остальные, тут потому все и завидуют.

— Они правда хотят вас в этом мешке сгноить? — спросил совершенно искренне Рету.

Непонятно чем, но Адский герцог Муммульф был ему симпатичен.

— Эти-то? Да кишка тонка! — гыкнул Муммульф, расправляя пантеровые хвосты. — Куда они без меня денутся?

Это ж повелитель только грозится мне отдых от нежити дать, а на деле шиш кто на мое место пойдет. Дураков таких нет. Опять небось договорились заранее, кто как перед повелителем выкручиваться будет, лишь бы с Ордами не сталкиваться. Знаю я их как облупленных.

Рету наконец-то довел жабку до выхода. И уже хотел попрощаться с Муммульфом, как дверь сама распахнулась. На пороге стоял Падший ангел, за чем-то вернувшийся в зал.

— Ты как?.. — ахнул он, увидев Рету с жабкой.

От ужаса сердце у Рету провалилось в пятки. Он застыл на месте. Но фиолетовая жабка с серебряной лапкой скакнула вперед, разинула пасть во всю ширь и от души вцепилась в белый ангельский сапожок своего повелителя, он даже закончить фразу не успел.

С криком Падший ангел стряхнул жабку с ноги, выскочил вон и захлопнул дверь.

— Ага, даже так, — бодро подытожил Муммульф, внимательно за всем наблюдавший.

Он схватил пару стоек, одним неуловимым движением оказался у двери, вбил одну стойку для мантий в дверные ручки, заклинив створки. С той стороны опомнившийся, хотя и не до конца, Падший ангел принял демонический облик и навалился на дверь всем телом, пытаясь ее выломать.

— Держи, гном!

Черно-алый демон буквально поднял Рету за шиворот и посадил на вторую стойку, выдернул у него из-под мышки мешок, сунул туда жабку с серебряной лапкой, ловко затянул горловину мешка жабкиной же цепочкой и повесил мешок на верхнюю перекладину.

— Пошел! — метнул он стойку вместе с вцепившимся Рету и мешком вдоль длинного стола

Подставка для мантий сначала пошла низко, а потом набрала высоту. Рету прильнул к ней, как ведьма к метле. Разогнавшись, стойка лихо понеслась кругами по залу.

Герцог Муммульф привычным отработанным движением схватил ближайшее кресло за спинку и запулил его в окно. Кресло пробило магическую защиту и ухнуло вниз, в адское пламя. Вслед за ним из окна вырвалась стойка для мантий, унося на себе испуганного мальчика и жабку с серебряной лапкой.

И вовремя: повелитель ада Падший ангел Бетрезен сообразил наконец, что можно не ломиться тупо в дверь, а возникнуть в тронном зале, как он проделывал это буквально недавно.

И все-таки он не успел увидеть, что Адский герцог Муммульф, провернувший всю катавасию, неожиданно ловко прыгнул почти на середину стола, а со стола — красивым затяжным прыжком переместился в каменный мешок и решетки с лязгом снова сошлись у него над головой.

Демон Бетрезен увидел пустой зал.

Только расправленная пантеровая мантия красовалась в углу в гордом одиночестве.

— Догнать и вернуть! — топнул белым сапожком прекрасный адский ангел.

Глава четвертая Побег

Меньше всего Рету мечтал покинуть преисподнюю верхом на подставке для мантий Адских герцогов. Но выхода не было: запущенная в полет волей Муммульфа стойка неплохо справлялась с ролью метлы.

Покинув замок Падшего ангела, она пронеслась над огненным морем преисподней и стала петлять по таким извилистым лабиринтам, что Рету время от времени зажмуривал глаза в полной уверенности: сейчас их с жабкой расплющит об очередную скалу.

Очень скоро в свист лихо рассекающей воздух стойки вплелся низкий яростный вой.

Рету обернулся и увидел, что его преследуют Адские баронессы, те самые, что безжалостно выжигают земли и превращают в пепел всех на них живущих.

Они летели стаей и переговаривались между собой, собираясь окружить Рету, как окружают волки добычу.

Рету спасало то, что слишком узкими были тоннели, по которым они летели, негде было развернуться в загонную сеть.

Стойка, похоже, в прошлой жизни своей была проводником по адским территориям: она шла как по ниточке, не тормозя и не отклоняясь от какой-то одной ей известной цели. Баронессы не отставали, но и приблизиться не могли.

Лабиринты сменила цепь пещер, просторных, высоких, гулких. Пламя преисподней, прорывавшееся из многочисленных трещин, окрашивало их стены во все оттенки красного: от бурой запекшейся крови до чистого алого заката.

Вой баронесс стал торжествующим — они рассыпались веером, собираясь настигнуть Рету, но тут стойка для мантий лихо сделала мертвую петлю и нырнула в неприметную дыру на своде одной из пещер.

Это было похоже на бесконечный колодец, лаз, проделанный каким-то упрямым кротом в самые недра земли. Рету чувствовал, как волосы его и коленки чиркают по стенкам, он старался распластаться по стойке, стать таким же длинным и тонким. Иногда ему казалось, что он перепутал, и этот лаз ведет не на поверхность, а наоборот, к самому центру земли, где они с жабкой и застрянут навсегда, хуже, чем проклятый Бетрезен (да забудется его имя!), которого Всевышний поначалу заточил в кристалл.

И когда они все-таки вырвались на поверхность, Рету сначала и не понял, что преисподняя окончилась. Потому что на земле царила ночь, свистел ветер, и плотные грозовые тучи закрывали звезды.

Прячась в тучах, стойка понеслась прочь от дыры, куда- то на юго-восток.

Совсем немного отстав от добычи, Адские баронессы тоже начали вылетать одна за одной из лаза. Покружив над дырой и не обнаружив жертву поблизости, стая разделилась, беспощадные охотницы парами полетели на все стороны света.

Сначала ветер помогал беглецам из преисподней, дуя в спину и словно подгоняя, но затем коварно изменил, переметнулся на другую сторону — и небо начало постепенно очищаться.

Рету смотрел вниз и никак не мог понять, что за земли они пролетают. Горы остались позади, внизу была какая-то дикая мешанина из всего на свете. Терраморфингом, похоже, тут и не пахло, никакого порядка не наблюдалось, ничейные земли, кто сильный, тот и хозяин.

Ветер еще усилился, он гневно рвал в клочья последние тучи. Небо очистилось окончательно, нависло над головой бездонной чашей, украшенной мерцающими самоцветами. Выбралась затаившаяся луна, засветила ярко. Внизу, по земле, понеслась за летящим Рету темная тень, пугая выманенных луной оборотней. Заунывный вой тоскливо зазвучал над равнинами.

И погоня плотно села беглецам на хвост.

Это был длинный, нескончаемый кошмар. Чистое ночное небо озаряли огненные всполохи.

Две Адские баронессы мчались за Рету, пытаясь на ходу опалить и обездвижить его, чтобы торжественно кинуть затем к ногам Падшего ангела.

К ярости баронесс стойка для мантий оказалась серьезным противником: то набирала высоту, то камнем ухала вниз, а то начинала выписывать такие загогулины, что Рету давно бы слетел, если бы не упирался ногами в ножки подставки. И без таинственных заклинаний герцога Муммульфа здесь не обошлось: Рету словно кто приклеил к стойке.

Адские баронессы, выполняя волю своего повелителя, не отставали, брали беглеца в клещи.

Они сумели так приблизиться, что очередная вспышка слегка подпалила Рету волосы, а плащ его запылал, рассыпая колючие искры.

Уверенная, что огненный удар настиг цель, Адская баронесса в полете радостно вскинула свой жезл и издала торжествующий клич.

Но охотница несколько поторопилась праздновать победу.

Словно почувствовав опасность, стойка с мальчиком свечкой ушла в ночное небо, врезалась в единственное облако, до которого еще не добрался ветер.

Влажный туман окутал Рету с ног до головы. Намокли волосы, потух плащ. Стойка для мантий кружила внутри облака, как взбивалка в яичной пене, а баронессы закладывали петли сверху и снизу, карауля спрятавшуюся добычу.

Рету чувствовал, как хлопья тумана проникают за шиворот. Кругом была серая липкая пелена Жабка в мешке не подавала никаких признаков жизни. Уж что-что, а прогулка для нее получилась весьма необычная.

Адские баронессы, никуда не торопясь, летали вокруг облака и гортанно перекрикивались, сообщая друг другу последние новости. Они отдыхали.

Через некоторое время баронессам надоело ждать, и они изменили тактику: одна стала врезаться в облако, полосуя его, как нож масло, а вторая следила, не выскочит ли вспугнутая дичь.

Стойка для мантий, словно почувствовав это, резко набрала скорость, по-прежнему не покидая туманного укрытия.

Луна поднялась высоко, стала маленькой и ослепительно яркой, холодной. Сверху в ее свете облачная оболочка казалась тусклой, оловянной. Внизу тень от облака закрывала большое озеро и развалины старого храма на его берегу. Там, где на пути лунного света ничего не стояло, каждая травинка была хорошо различима и казалась вырезанной из серебряной фольги. Земля спала.

Адская баронесса пробивала облако, как пронзает пуховую подушку обоюдоострый кинжал, но добыча упрямо ускользала.

Вторая охотница расслабленно парила в вышине, готовая в любой миг коршуном ринуться на дичь.

Отчаянно мечась по облаку, Рету заметил кое-какие изменения, которые напугали его не на шутку: стойку начало потрясывать мелкой, противной дрожью. Еще не зная, к чему это приведет, Рету вполне догадывался, что скорее всего тот запас адских сил, что придал мирному предмету герцог Муммульф, не может быть бесконечным, и должен наступить миг, когда стойка станет тем, чем и была всю свою жизнь: деревянной подставкой под мантии, добротной, крепкой, но далеко не летучей. И очень скоро он, Рету, вывалится из спасительной туманности прямо в лапы Адских баронесс

Адские баронессы тоже это знали.

Одна устала колоть туман своим жезлом, вторая сменила ее. Она решила действовать по-другому: покружив сверху, баронесса заметила, когда стойка пробороздила поверхность облака, и нырнула вслед за ней на глубину, как альбатрос за рыбешкой, как акула за тюленем.

Вторая охотница оказалась куда опаснее первой. Она словно приклеенная неслась за Рету, и плотный туман был ей не помехой. Стойка уже не тряслась, она безостановочно дрожала, готовая взорваться в любой момент.

В тумане и так ничего не было видно, но Рету зажмурился. Крепко-крепко.

Стойка на мгновение остановилась, вздыбив переднюю часть, потом резко дернулась вперед, понеслась с удвоенной скоростью, ловко оторвалась от Адской баронессы, сделала лихую восьмерку во влажном тумане — и лоб в лоб врезалась в охотницу.

Точнее, не лоб в лоб, а лоб в верхнюю деревянную перекладину.

Ярчайшая вспышка пламени окутала темное облако.

Адская баронесса, парящая в небе, молнией кинулась вниз и испепелила выпавшую из облака тень.

Рету выбросило во время взрыва не вниз, а вверх, он пролетел по длинной дуге и упал в озеро.

Когда он, чихая и кашляя, выбрался на берег, то в камышах наткнулся на свой собственный дерюжный мешок. Слегка потрепанный, слегка обгорелый, без завязок, но целый и невредимый. В котором жалобно и обиженно урчала жабка с серебряной лапкой.

Возможно, Бетрезен с избытком вложил в своих Адских баронесс способностей к быстрому полету и поливанию огнем всех, кто подвернется под горячую руку. Но мозгов в головках, украшенных рогами на манер чалмы, было все ж таки не так много, как в других адских созданиях.

Оставшаяся баронесса не сразу сообразила, что в запале сожгла свою напарницу. А когда выяснила, не стала возиться с обездвиженной, обезображенной подругой, рухнувшей на землю, а просто прекратила ее мучения, спикировав вниз и вонзив крылатый жезл прямо в сердце.

Вокруг поверженной охотницы раскинулся клочок покрытой огненной лавой земли, умерла она на родной территории. Жезл власти выполнил и свою основную миссию.

Мокрый Рету, затаившись тише мыши, лежал в прибрежных кустах и поглаживал жабку прямо через мешок. От этого жабка замолкла, перестала урчать и лишь довольно сдувала-раздувала пузечко.

Баронесса покружилась над озером, никого не увидела и полетела обратно в преисподнюю.

Поникшая и насмерть испуганная вернулась она в адские подземелья. И предстала перед прекрасными очами Падшего ангела. Ей пришлось доложить повелителю, что беглец упущен. О смерти напарницы она равнодушно промолчала

Долго мучиться ей тоже не пришлось: раздосадованный Адский ангел легко махнул огненным крылом — и на полу перед белоснежными сапожками осталась лежать только кучка костей и обугленный череп.

Бетрезен задумчиво его попинал, размышляя над непростой задачей: кто же сможет теперь отыскать беглецов? Кого послать? Потом наподдал хорошенько изящной ногой — череп вылетел в стрельчатое окно и вспыхнул адским пламенем.

Бетрезен ласково улыбнулся. Пепел к ангельскому сапожку не пристал.

Глава пятая У озера

Рету лежал в кустах на берегу озера, клацал зубами от холода и радовался, что пока живой.

Баронесса кружила в небе, выискивая непостижимо как улизнувшую жертву.

Когда адская охотница улетела, мальчик выволок мешок с жабкой в сухое место. Предстояло еще как-то дожить до рассвета, а это исстари было очень сложным делом в Невендааре. Для начала требовалось найти укрытие. И понадежнее.

Рету разделся, отжал хорошенько одежду. Оделся заново. Проверил клинок. К счастью, огниво тоже было на поясе, разве что трут подмок.

Он выпустил жабку из мешка, чтобы она глотнула свежего воздуха. Фиолетовая тушка тяжело упала на траву, серебряная лапка красиво замерцала в лунном свете. Жабка огляделась кругом, скуксилась, — и решительно залезла обратно в мешок.

«Пусть так», — решил Рету и принялся внимательно осматриваться в поисках подходящего убежища

Ветер затих, и широкое озеро, расстилавшееся перед ним, было спокойно. На той стороне Рету различил очертания могучих крон. Очень похоже на эльфийские заветные леса.

С этой стороны озера леса не было. Поросшая отдельными купами деревьев равнина тянулась вплоть до гряды невысоких холмов. Оттуда брала начало речка, впадавшая в озеро неподалеку от того места, где Рету бухнулся в спокойные воды.

А в устье речки чернели развалины.

По равнине неторопливо бежала стая волков, проверяющая свои охотничьи угодья. Их логово было в укромной ложбине меж холмов неподалеку отсюда.

Луна светила ярко, в ее свете останки крылатой баронессы, пронзенной жезлом, находящиеся в мерцающем лавовом пятне, виднелись далеко вокруг.

Привлеченные запахом адской крови волки направлялись прямо к останкам, пока еще не замечая Рету на берегу озера

И требовалось быстро решить, что же делать и где опасней находится: в камышах или в развалинах. Конечно, будь его воля, Рету бы просто забрался на какое-нибудь дерево и отсиделся бы там до утра, но деревьев поблизости не было.

В развалинах могла скрываться всякая дрянь, начиная от орков и заканчивая какой-нибудь нежитью. А в камышах было мокро и холодно. В развалинах тоже было отнюдь не жарко, но если бы волки каким-нибудь чудом убрались, там можно наломать кустарника и развести огонь.

Но чудо запаздывало, а волки тем временем приближались. Волею богов они привыкли питаться всем, что подвернется на пути. И павшая баронесса была не самым необычным блюдом на этой нейтральной равнине.

За право первому отведать свежую добычу завязалась драка. Волчата учились вырывать свое из чужих пастей. Шум свары далеко разнесся по долине.

Пользуясь тем, что волки заняты, Рету решил перебраться. Он подумал, в развалинах надежнее — там хоть спиной к каменной стенке можно прижаться. Так ли оно было на самом деле, вопрос спорный. Но Рету подхватил мешок, обнажил клинок и стал осторожно перемещаться к развалинам.

Если смотреть от озера, они казались обманчиво близки, но на деле путь до развалин был перерезан многочисленными оврагами и промоинами. Какие-то из них помогали Рету, он делал в них передышку. Жабка, хоть и маленькая, была довольно увесистой. Были бы завязки подлиннее, Рету примостил бы ее на спину, но они обгорели во время взрыва стойки для мантий. Только жабкина цепочка не пострадала.

До развалин оставалось совсем немного, когда в очередной ложбине Рету нос к носу столкнулся с волком.

И волк прыгнул.

Рету, еще не сообразив, в чем дело, треснул волка мешком с жабкой и отскочил назад. Жабка взвыла дурным голосом. Рету, с клинком наготове, попятился.

Волк, припав к земле, приготовился броситься вновь. Это был чужак: не из тех волков, что терзали останки Адской баронессы. Он был ранен и очень голоден, а стая его вчера погибла, столкнувшись с орками. Увидев мальчика, волк не выдержал и обнаружил себя.

Жабкин вопль не остался незамеченным чуткими ушами.

Волк, вздернув верхнюю губу, тихо и люто рычал, готовясь кинуться. Рету, используя мешок как щит, а клинок как меч, отступал. И когда выбрался на ровное место, боковым зрением заметил, что попал в кольцо.

Привлеченные непонятным шумом волки бросили недоеденную баронессу и окружили ложбинку, с холодным любопытством наблюдая за поединком мальчика и чужака. Чтобы потом напасть на победителя.

Это понимали и Рету, и волк-чужак. При любом исходе итог означал одно: гибель.

Луна светила ярко. Мальчик в кольце волков был хорошо различим издалека. Волки начали петь.

Черный нос чужака подрагивал. Чужак думал о том, что если не убивать мальчика сразу, а наносить ему раз за разом небольшие раны, запах свежей крови может заставить стаю потерять терпение. Они не удержатся и тоже кинутся на него. И появится небольшая, но все-таки возможность улизнуть, скрыться, затаиться. Они будут сытые и тяжелые. Они будут добрые. Может быть…

Резкий бросок — и Рету почувствовал, как волчьи зубы полоснули его по икре. Стало горячо, штанина набухла от крови.

Волки-наблюдатели угрожающе заворчали.

Ногу жгло. Мешок с жабкой оттягивал левую руку. Липкий пот тек по спине. И смерть смотрела на Рету дюжиной глаз и нетерпеливо облизывалась. Луна светила ярко, а вот была ли сейчас на небе счастливая звезда всех подкидышей, посылала ли свой отсвет на землю — Рету не знал.

Второй бросок волка он все ж таки встретил как надо, острой сталью, — ив холодном ночном воздухе теперь пахло волчьей кровью.

Стая одобрительно рыкнула. Это было хорошее развлечение. Замечательное развлечение. Шерсть на волчьих загривках вставала дыбом от удовольствия, от предвкушения свежей еды. Ночной воздух теперь пах кровью — волчьей и человечьей.

Кровь текла, капала на землю. Рана не запекалась, и кровотечение не останавливалось. И в голове Рету зазвучала музыка. Странная, необычная, он такой никогда не слышал. Словно гремели вдалеке глухо барабаны и в их буханье вплеталась простая, незатейливая мелодия флейты. Рету отстраненно подумал, что из-за потери крови он, видно, слышит, как сердце стучит в ушах.

В напевы флейты, в глухой стук барабанов вплелся новый звук: сухой резкий присвист.

Волк, сидевший за спиной чужака, упал. В боку его торчала длинная стрела.

Чужак не видел этого: он снова бросился на Рету. Сбил его с ног, нацелился на горло. Рету, отшвырнув мешок с жабкой, из последних сил встретил волка клинком. Чужак напоролся на кинжал, который Рету обхватил обеими руками и выставил перед собой.

Лежа на земле, Рету понял,что ошибался: не грохот барабанов звучал у него в голове, а топот копыт. Оставшиеся в живых волки разбежались кто куда

Рету не мог пошевелиться, придавленный убитым волком. Спине было очень холодно, а раненой ноге — горячо. Широко раскрытыми глазами он смотрел на бездонное небо, на луну. Справа надвигалась какая-то тень. Рету огромным усилием повернул голову и увидел, как, медленно переступая копытами, подходит громадный на фоне звездного неба кентавр. Как спускает тетиву — и еще одна стрела несется вслед убегающей стае и вырывает свою добычу — в это Рету не сомневался.

Кентавр резко выдернул очередную стрелу, наложил на лук, развернулся к Рету боком. На спине кентавра грациозно сидело юное создание с острыми ушками. Волосы эльфийской девы тепло мерцали в лунном свете Огромные, чуть раскосые глаза со спокойным любопытством рассматривали все: и волков, и Рету, и мешок, в котором жалобно приквакивала жабка.

Рету подумал, что создание похоже на цветок. Он и не догадывался, что эльфы могут быть такими красивыми. Такими нечеловечески красивыми.

Девочка-эльф легко спрыгнула со спины кентавра.

Подошла к Рету. Он почувствовал, как в запах грязной волчьей шерсти, в запах крови и земли вплелся тонкий и свежий аромат эльфийских трав, сочных яблок и солнечных бликов на воде.

— Я выиграла, — сказала кентавру девочка — С тебя золотой! «Это гоблин, это гоблин!» — ехидно передразнила она. — Это человеческий детеныш, как я и говорила.

Кентавр переступил громадными копытами, навис над Рету.

— А может быть, это все-таки гоблин? — с надеждой спросил он, разглядывая мальчика. — Смотри, он какой-то зеленоватый…

— Это он в лунном свете от потери крови зеленоватый, — быстро определила эльфийка — Жгут на ногу наложить, кровь остановится. Ну и что мы с ним делать будем? Нужен нам раненый или проще добить?

— Это уж тебе решать, детка, — прогудел кентавр. — Ты у нас целительница.

Ответа прекрасной эльфийской принцессы Рету не расслышал — слабость окутала его теплым покрывалом, глаза закрылись, и он уплыл в равнодушное забытье.

Глава шестая Королевский клен

Лидриэль была солнечной танцовщицей. И она была младшей в семье.

Полуночный ветер качал кроны эльфийских деревьев, когда она сбежала из дома на кентавре.

Семья Лидриэль по знатности стояла в лесном Альянсе наравне с королевским родом. Но держалась обособленно, в стороне от прочих. Старшие сестрицы Лидриэль занимались такими делами, о которых эльфы осмеливались лишь только перешептываться тише шороха листьев. Им подвластна была магия, им подвластны были стихии. Им подвластны были чувства — и горе тому, кто попадал под холодный насмешливый взгляд эльфийских чаровниц Освободиться от этих чар было невозможно.

Семью Лидриэль уважали и боялись: бабушка Лидриэль была подругой светлой богини Солониэль, вернувшей сердце любимому, но обгоревшей заживо.

И бабушка Лидриэль вместе со своей госпожой не простила эльфийского бога, отвернувшегося от обезображенной любимой, и добровольно ушла за Мортис в царство Нежити.

А родители Лидриэль погибли во время столкновения с Горными Кланами, когда эльфы бежали через их земли от огня Легионов Проклятых.

Вот так три сестрички — Таниэль, Илиэль и Лидриэль — остались одни. Старшие сестры заботливо опекали младшую.

Пока младшей это окончательно не надоело.

В тот вечер они снова поругались. Не отказывая себе ни в чем, Таниэль и Илиэль почему-то считали, что младшей еще многое рано. Лидриэль так не считала Она не понимала, почему сестрам можно носить та-а-а-акие платья, с та-а-акими вырезами, а ей нет. Почему сестрам можно равнодушно улыбаться, глядя на страдания влюбленных вассалов леса и архонтов голубых кровей, а ей пока и помучить-то никого нельзя. Где справедливость?

Старшие сестрицы только звонко, как серебряные колокольчики, смеялись.

Они давно не верили ни в справедливость, ни в любовь, ни в честь, ни в совесть, слишком часто на их глазах эта вера приводила к гибели. Все, творящееся вокруг, забавляло их, но не более. Они были умны, холодны и любопытны. Но не болтливы.

И не вмешивались в чужие безумства, предпочитая заниматься своими делами.

Поэтому и пережили королеву Таладриэль, принцессу Друлли'ан и еще очень, очень многих своих соплеменников.

То, что их семью ненавидят, Лидриэль прекрасно знала с рождения. Кавалеры — за высокомерие сестер, дамы — за врожденную способность очаровывать кавалеров. Это придавало дополнительную пряность жизни, это нравилось всем трем.

Но Лидриэль считала, что теперь все должно быть поровну.

А сестры так не считали.

Эльфийский королевский клен, служивший родовым замком трех сестер, привычно готовился к наступлению ночи. Звучала в его кроне тихая музыка. Сумрак окутывал землю. Туман наползал от реки, неспешно поднимался от корней к кроне. Качалась на цепях сфера магии, пробегали по цепям шаровые молнии.

Около дерева светился зеленым Круг леших. Острые, как клыки дракона, камни ограничивали его, сдерживая рвущуюся наружу силу.

Мерцали разноцветными огоньками покои дриады Таниэль на северо-западной ветви клена.

Илиэль, как всякая сильфида, предпочитала хорошенько искупаться перед сном и ныряла у водопада.

Изящный терем Лидриэль был на восточной ветке, ей нравилось, когда первые солнечные лучи проникали сквозь полог листвы, сквозь узорчатые окна спальни, золотили копну ее волос и зажигали под спящими веками костры, пробуждая ото сна. Тогда она легко и радостно вскакивала и прямо босиком бежала танцевать на Огненной земле, приветствуя солнце.

Ей нравилось, что она, Лидриэль, солнечная танцовщица, что она способна исцелить почти любого и пламя ей не враг, а друг. Илиэль посмеивалась над нею и, возвращаясь из алтаря Галлеана, всегда стряхивала на сестренку несколько капель воды, утверждая, что гасит пожар, чтобы не заполыхал дом.

Тем вечером в тереме Лидриэль было темно. Солнечная танцовщица смотрела в окно на подступающий снизу туман, на утопающие в его клубах висячие лестницы, мостики между ветвями, цепи с фонариками. Губы ее обиженно кривились, а глаза были мокрыми.

Илиэль не будет дома до рассвета: около водопада сестрицу поджидает свежий любовник, дикий эльф. Не будь он диким эльфом, не считайся эта связь в нынешнее время глубоко порочной и незаконной, Илиэль в его сторону и не посмотрела бы, уж Лидриэль-то точно знает. И еще неизвестно, удосужилась ли в этот раз Илиэль спросить имя у своего нового возлюбленного, иногда она себя этим совсем не утруждает.

Таниэль тоже до утра не появится, улетела куда-то по своим загадочным делам,

А Лидриэль должна учиться. И засыпать с закатом. А потом учиться. Бесконечно учиться. Ну уж нет!

Она стремительно вскочила с плетеного кресла, хлопнула дверью терема и побежала подвесными тропами на юго-западную ветвь дома.

Там было пусто, как Лидриэль и предполагала. Каждая деталь убранства покоев старшей сестры говорила об отточенном, безупречном вкусе. Только хозяйка чувствовала себя там легко и свободно, все остальные резко ощущали свое убожество.

Но сейчас Лидриэль было не до приступов самоуничижения. Она бурей пронеслась по покоям, распахнула дверь гардеробной, придирчиво перемерила ворох платьев и безжалостно выбрала самое лучшее, опалово-молочное, тонкого переливающегося шелка, с золотыми вышивками, с мерцающими цветами из драгоценных камней по горловине и поясу.

Сестра его не успела надеть, только-только приготовила к очередному празднеству, на которое нужно было появиться при королевском дворе.

Лидриэль забрала роскошное платье.

Сделав одно черное дело, она легко и изящно перебежала по раскачивающимся лестницам в домик второй сестры, нависший над водой. Там она позаимствовала чудесные туфельки. Усеивавшие их бриллианты мерцали, как капли воды на солнце. Илиэль любила бриллианты — они ей напоминали о радуге над водопадом.

Вернувшись к себе, Лидриэль решительно выгребла из своей шкатулки все драгоценности, высыпала их на покрывало и придирчиво составила три кучки: в первую попали те, что ей самой очень нравились, во вторую те, что совсем не нравились, ну а в третью отправилось все остальное.

Задумчиво трогая самоцветы пальцем, Лидриэль размышляла, что же дальше.

Она решила уйти из дома, не знала только, куда податься. Куда ей хочется податься.

Появилась мысль уйти в разбойники.

Если прийти в лачугу шершней, которые так ловко маскируются, что от кустов не отличишь, они могут показать путь в укрытие. В укрытиях живут разбойники. На узких лесных тропинках с ними лучше не встречаться, они влет бьют все живое.

Настоящего разбойника сразу видно по роскошному шлему, сделанному из рогатой головы оленя. Из-под шлема так смешно торчат уши… У разбойника шарф цвета морской волны, блямба с пятиконечной звездой на шее, замшевые перчатки и амулетница с бахромой по низу. Они живописны.

Глаз у Лидриэль зоркий, если купить хороший лук, она вполне может стать великолепным стрелком… Вот тогда сестрицы ногти-то узорчатые и пообкусают с досады. А Лидриэль станет знаменитой разбойницей. Да. С алым шарфом. Алый шарф выше зеленого.

Речной туман уже начал заползать в терем, стелился по полу, подбирался к ложу.

Лидриэль поразмышляла дальше и поняла, что в разбойники не уйдет: разъяренные кражей сестрицы быстро ее разыщут даже на потайных тропинках, в эльфийских лесах для них нет преград, нет тайн и неприступных мест. И сделают посмешищем на весь Альянс, они такие. Надо вообще выбраться из эльфийских земель, посмотреть большой мир.

Тем более это даже проще сделать, чем искать лачугу шершней.

Лучше быть не разбойницей, а странницей. Это куда интереснее. И звучит роскошней. И на пути странников всегда попадается больше замков, чем на пути разбойников. А в замках балы, пиры, в общем, все, что позволит покрасоваться в бриллиантовых туфельках, а иначе зачем их красть?

Определив свой дальнейший жизненный путь, Лидриэль стала решительно собираться, отправив третью кучку драгоценностей обратно в шкатулку. В дорожную сумку вошли и платье, и туфельки, и драгоценности. И кое-что по мелочам.

Покончив со сборами, солнечная танцовщица покинула терем и начала спускаться к корням клена. Это было погружение на дно тумана. Мягкие замшевые сапожки Лидриэль, словно стачанные из осенних листьев, ступали на гладкие деревянные дощечки висячих троп, украшенные тонко вырезанными завитками, кругами и лепестками, — и оставляли влажные отпечатки маленьких ножек поверх узоров. Вверху просвечивал сквозь туман алтарь Галлеана, странно массивный на ажурных ветвях. Над ним крутились лопасти элементариума

В птичнике было на удивление тихо, видимо, грифоны спали, убаюканные туманом. Лидриэль расстроилась, что не поднялась туда, не почесала мягкие перышки на шее своего любимца, но, вспомнив, что отныне она знаменитая странница, все повидавшая, надменная и невозмутимая, обругала себя за детские привычки.

Висячая тропа закончилась у подножия клена, пошла обыкновенная дорожка.

В тумане слабо мерцал огонек конюшен у воды. Туда и нужно было попасть. Лидриэль требовался Файнос, предводитель кентавров. За ним с давних времен числился один должок. Пришло время его отдать.

У кентавров тоже было свое деление на тех, кто попроще, и тех, кто выбился в люди.

Простым кентаврам хватало ложбины у корней дерева. Многие так и спали на свежем воздухе, опершись на копье.

В конюшне же селилась голубая кровь, кентавры-латники и кентавры-герои. Там уже не стояли кучей, у каждого было свое стойло.

В конюшне царил густой, сложный аромат: конский запах мешался с казарменным, создавая могучую бронебойную комбинацию. Кентавры травили разные байки перед сном и играли в кости на круглом каменном столе посреди конюшни. Хохот, такой же мощный, как и запах, стоял над столом.

Чтобы привлечь к себе внимание, Лидриэль звонко постучала чьим-то копьем по чьему-то нагруднику. (Все это, тщательно начищенное, было развешено по стенам.) Хохот стих.

— Миледи? — цокая копытами, двинулся к солнечной танцовщице дежурный по конюшне.

— Вызови предводителя. Я снаружи подожду, около Круга леших, — приказала Лидриэль.

— Сейчас сделаю.

Лидриэль вышла из конюшни. Почти на ощупь пошла по склону вверх, в сторону зеленого мерцания. В Круг леших туман не просачивался, словно камни были надежной защитой от его щупалец.

В Круге было хорошо, сила струилась из земли, наполняла каждый кусочек тела Лидриэль стояла в центре круга, закрыв глаза и раскинув руки, и впитывала зеленоватое свечение.

Туман смягчал звуки, а склон был травянистым, поэтому стук копыт Файноса был почти не слышен.

Могучий кентавр возник в проеме между двумя каменными клыками. Остановился на границе, не осмеливаясь ступить дальше. Грива волнами струилась на круп. Мощную грудную клетку украшало ожерелье из зубов. На торсе был укреплен широкий пояс с металлическими бляхами. Массивные браслеты, украшенные самоцветами, обхватывали запястья.

— Да, моя госпожа?

Лидриэль открыла глаза

— Мне нужна твоя помощь, Файнос.

— Всегда готов, — пробасил кентавр.

— Мне нужна твоя помощь в счет старого долга, Файнос, — промурлыкала Лидриэль.

Кентавр нахмурился.

— Я слушаю, миледи.

— Мне надо убраться отсюда Как можно дальше.

— Зачем? — вырвалось у кентавра.

— Фа-а-айнос… — укоризненно сказала Лидриэль, подходя к кентавру. — Мне нужна твоя помощь, а не глупые вопросы.

Кентавр задумался.

— Мне нужно покинуть Альянс, — пояснила Лидриэль. — Прямо сейчас. Как лучше это сделать?

Кентавр переступил передними ногами.

— Вокруг ничейные земли, — пробурчал он. — Покинуть Альянс несложно. Миледи хочет попасть в какое-то определенное место?

— Не знаю. Пока. Я хочу посмотреть мир. Я теперь странница, Файнос. Понял?

— Не понял. Не вижу топора, — нахмурился Файнос.

— Какого топора? — на мгновение растерялась Лидриэль.

— Если кентавр становится странником, то он уже не полагается на копье, он берет себе во-о-от такую секиру, чтобы отмахаться от любого, кто захочет посягнуть на его имущество, жизнь, а иногда и на добродетель, и поверь мне, эта предосторожность отнюдь не лишняя, — любезно разъяснил солнечной танцовщице предводитель кентавров. — Странствия в Невендааре — штука бесконечно опасная даже для кентавров. Есть, знаешь ли, любители-извращенцы, стерегущие нас на опасных дорогах…

— Значит, так, — взъярилась Лидриэль. — Мы немедленно покидаем Альянс. Несмотря на отсутствие топора.

— Лидри… — начал кентавр.

— Я тебе не Лидри!

— Простите, принцесса Мне нужно кое-какой скарб собрать.

— Только побыстрее, — жалобно попросила Лидриэль. — Я темноты боюсь…

— Подожди меня на Огненной земле. Там тепло. Странница…

Предводитель кентавров ушел

Лидриэль знала — если Файнос сказал, значит, сделает. Сейчас соберется и увезет ее отсюда. Навсегда. Назло всем им. Вот так.

Огненная земля была неподалеку от Круга леших. И там правда было тепло. Но кентавр, в силу своего полуконского облика, не учел одну маленькую деталь: солнечные танцовщицы всегда танцевали на Огненной земле босиком. Пламени они не боялись. Но зайти туда в замшевых дорожных сапожках — это значило остаться без подошв и, соответственно, лишиться новеньких сапожек. Ни за что! Это Файносу копыт не жалко, они у него словно из гномского чугуна отлиты.

Лидриэль слонялась вокруг Огненной земли, со страхом ожидая, что из тумана на нее накинется что-нибудь страшное и мерзкое. Привидение, например, или волк-призрак, убивающий воем. Конечно, разум подсказывал, что вряд ли около древесного замка эльфийских принцесс королевской крови будет шастать всякая пакость. Скорее уж наоборот, слава Таниэль и Илиэль такова, что все живое и неживое старается обходить эти места стороной. Но туман так клубился, что не поверить в призраков было невозможно.

Кентавр появился около полуночи, полностью собранный в поход. Покачивались на боку колчан и огромный луге, переметные сумы, наполненные необходимым в пути добром, заметно округляли бока.

Лидриэль с облегчением вскочила ему на спину. Погладила благодарно вороную гриву волос.

— А может… — начал с надеждой кентавр.

— Поехали! — отрезала Лидриэль.

И они сбежали из дома.

Точнее, по лесным тропам и домам-деревьям вскоре разнеслась весть, что младшая из сестер-чародеек сбежала глубокой ночью из дома на диком кентавре. (Потому что сбегать из дома нужно непременно на диком кентавре, вооруженном дубиной, иначе не так интересно. А то, что Файнос был лучником, предводителем отряда и героем, общество не волновало, всем хотелось верить, что он одичает и возьмется за дубину, оправдав возложенные на него надежды.)

* * *

Они довольно скоро выбрались за границу эльфийских лесов. Кентавр вывез девочку на берег большого озера. Яркая луна освещала все кругом.

— Позади Альянс, впереди — ничейные земли, миледи, — провозгласил Файнос.

— Ты уже придумал, куда мы едем? — спросила Лидриэль.

— Куда скажешь, туда и поедем, ты же у нас странница, — хмыкнул кентавр.

— А в ничейных землях есть приличные города? — Лидриэль легко вскочила и замерла у кентавра на спине, с любопытством всматриваясь в другой берег озера, такой загадочный и манящий в лунном свете.

— Слово «приличные» в ничейных землях я бы не употреблял, — заметил Файнос. — Скажем так, города там изредка встречаются. Разграбленные города встречаются чаще, чем неразграбленные. А города орков называют городами исключительно из вежливости.

— Да ладно, не пугай, — фыркнула Лидриэль. — Я все равно не вернусь!

— Все так серьезно? — поинтересовался Файнос.

Лидриэль села. Глаза у нее, надо сказать, уже слипались.

Они с кентавром ехали уже часа полтора, обычно в это время дома она смотрела неизвестно какой по счету сон.

— Серьезно… — вздохнула она. — Видеть их больше не могу! Вороны… Отвези меня куда-нибудь, хорошо?

Она умудрилась свернуться клубочком на широкой спине, подложила ладошку под щеку.

— Лидри, в правом вьюке достань покрывало, — велел Файнос — Еще вот простудиться тебе осталось, странница ночная.

Лидриэль нехотя вытянула покрывало из сумы, накрылась. Стало тепло.

Файнос двинулся в обход озера, чтобы попасть в ничейные земли.

Из кустов за ними внимательно следил эльф-охотник. Темная полоса пересекала его лицо, прядь выбивалась на лоб из головной повязки. Убедившись, что эти двое действительно добровольно покинули Альянс, эльф недоуменно дернул острым ухом, украшенным колечками и медвежьим клыком-серьгой, постарался запомнить необычную парочку и исчез в лесу неслышной тенью.

Кентавр шел иноходью, плавно, стараясь, чтобы спящую солнечную танцовщицу не трясло.

Он никуда не торопился, вся ночь была в его распоряжении.

Надо было придумать, куда же можно отвезти маленькую упрямую дурочку, поссорившуюся с сестрами и вообразившую себя странницей.

Хотя бы потому, что задерживаться в ничейных землях не стоило, требовалось более надежное место, где Лидриэль бы успокоилась, заскучала и вернулась домой, на свой королевский клен.

А еще Файнос думал, что он старый болван. И если бы не долг, вернуть который потребовала сегодня эльфийская принцесса, он бы копытом не пошевелил. И не ввязался бы в это безумие. Умные кентавры долгов не делают.

Лидриэль неплохо выспалась, пока они объезжали озеро. Когда к землям Альянса вплотную придвигались Горные Кланы с их терраморфингом и зимние ветры с заснеженных гор начинали раскачивать кроны деревьев, безжалостно отряхивая алые и золотые листья, тогда терем колыхало куда сильнее, чем круп кентавра.

Ночь была в полном разгаре. Луна поднялась высоко, стала маленькой. Был слышен волчий вой.

На спине кентавра Лидриэль ничего не боялась. Она соорудила себе из покрывала что-то вроде палатки и грелась там, изредка выглядывая, как птичка из дупла. Приключение нравилось ей все больше и больше.

Нравилось даже тем, что Файнос обнаружил, что она не спит, и начал тут же пугать ее всякими ужасами, рассказывая про живущих в ничейных землях.

— Гоблины здесь бродят стаями, — басил он. — Мелкие такие, зеленые, пакостливые. Они, конечно, совсем безмозглые, но, говорят, если встретил гоблина, замотанного, как мумия, который таскает с собой веселую черепушку, надетую на палку, кремниевую косу и бубен с беличьими хвостами, — то тебе повезло, ты увидел шамана гоблинов, это к удаче. Если он, конечно, косой тебя по голове не жикнет. Ты слушаешь, куколка?

— Слушаю, слушаю, — мурлыкала Лидриэль.

— А еще, бывает, наткнешься на тролля. Он тоже зеленый, но весь в бородавках. Даже на носу обязательно будет. И слюни, слюни из пасти до полу. Волосы черные, зачесанные вверх и на палочку намотанные почти как у ваших теургов. А одежды у тролля и нет, так, передничек.

— Один передник? — восхитилась Лидриэль.

— Ну, я, наверное, неправильно сказал. Это, скорее, повязка, а не передник. Просто спереди тряпочка с нее свисает и сзади тоже. Спереди красная, сзади черная. Наверное, чтобы пачкалась меньше. Или подтираться такой удобнее. А когти у тролля страшенные!

— Он когтями дерется?

— Не только. Они еще носят боевые браслеты такие, шипастые. Как ударит шипами — и без когтей мало не покажется.

— А я все равно не боюсь! — пропела Лидриэль и начала насвистывать мелодию.

— А зря, — откликнулся Файнос. — Вон смотри, волки кого-то дерут.

Лидриэль заинтересовалась, скинула покрывало, вскочила

Со спины Файноса она увидела круг сидящих волков и странную дерущуюся парочку внутри.

— Спорим, это гоблин, — сказал кентавр. — Волки гоблина загнали.

— Спорим, нет! — зажглась Лидриэль. — Ставлю золотой.

— О, так я обогатился, — гыкнул кентавр. — Сейчас ты этого гоблина во всей красе увидишь. Покрывало сложи в суму и держись крепче.

Он расстегнул колчан, любовно провел пальцами по тугому оперению стрел.

Лидриэль убрала покрывало и, вцепившись в широкий пояс кентавра, приготовилась к быстрой скачке.

Кентавр достал лук, упер один конец в землю, выгнул лучьи рога, ловко накинул петлю на конце тетивы. Лук был готов к бою, тетива натянута. Первая стрела покинула колчан.

— Держишься? — спросил Файнос девочку.

— Держусь.

— Золотой приготовила?

— Ага, сейчас! — фыркнула Лидриэль. — Сам наготове держи.

И они поскакали навстречу волчьей стае.

Стрелы Файноса разили наповал. Кто не успел уйти, тот лег серым холмиком на землю.

Кентавр не спеша собрал свои стрелы.

В центре волчьего круга лежал придавленный всклокоченным мертвым волком человек. Это был темноволосый бледный подросток. Он с таким удивлением смотрел на Файноса и Лидриэль, что кентавр даже заволновался, в своем ли парень уме, не на дурачка ли, часом, они наткнулись.

А потом человек закрыл глаза. И лицо его стало очень спокойным.

Лидриэль испуганно дернула Файноса за руку: внезапно ожил дерюжный мешок (которого они даже не заметили в лунной ночи.) Мешок, смешно подпрыгивая, добрался до мальчика, прижался к нему и заурчал.

Солнечная танцовщица растерялась. Все было как-то непонятно. И не очень весело. А вдруг этот темноволосый умер?

Кентавр мягко отодвинул ее в сторону, вышел в круг и легко, как тряпочку, отшвырнул убитого волка. С тяжелым покряхтыванием опустился на передние колени, осмотрел лежащего подростка. Достал из сумы веревку и перетянул ему ногу выше раны.

— Лидри, — попросил он. — Вынь из волчьего трупа кинжал. Парень его все-таки заколол, этого волчину.

Преодолевая страх и отвращение, Лидриэль подошла к убитому волку. Клинок вошел так глубоко, что вытащить его с первого раза она не смогла

Кентавр осторожно взял мальчика на руки, поднялся.

— Управилась с кинжалом? — спросил он.

Лидриэль показала окровавленный клинок. В лунном свете кровь была не красной, а какой-то темно-серой. Для глаз человека Эльфы и кентавры видели ночь по-другому.

— Мешок его возьми, — велел кентавр. — Сейчас до развалин дойдем, огонь запалим. Разберемся, в общем.

— Он квакает! — кривя губы, сказала Лидриэль.

— Кто, раненый? — не понял Файнос.

— Мешок квакает… Я боюсь… — вздохнула Лидриэль.

— Зверушка там какая-то сидит, — ободряюще прогудел кентавр. — Видела, как она к нему тянется? Парень расстроится, если мы ее тут оставим. Не бойся.

— Ладно, я об этот мешок кинжал вытру, — решила Лидриэль. — Он и так грязный.

— Постояльца не перережь, — гыкнул Файнос. — Не копайся. Поехали, табориться пора.

Лидриэль забралась ему на спину, прицепила дерюжный мешок поверх вьючной сумы. Жабка в мешке затаилась и помалкивала. Кентавр, неся раненого Рету на руках, пошел туда, куда мальчик не успел дойти. К развалинам.

Развалины были давно разграблены. И поэтому безлюдны.

Лезть в них Файнос не стал. Нашел полуразрушенную стенку, около которой было сухо и за которой можно укрыться от ветра. Проверил, нет ли рядышком каких-нибудь непрошеных соседей. Велел Лидриэль расстелить покрывало. Уложил на него мальчика и пошел за хворостом.

Понемногу светало.

Лидриэль занялась раненым. Учили ее на совесть, да и статус солнечной танцовщицы предполагал многое. Первым делом она сняла жгут. Очистила рану. Остановила кровь. Человек и так был в забытьи, но ему требовался не болезненный обморок, а целительный сон. И для этого нужно напоить его отваром трав.

Только сейчас Лидриэль сообразила, что небольшой запас снадобий она в сумку положила, а вот котелка-то у нее нет.

— Файнос, а в чем воду кипятить будем? — окликнула она кентавра.

— В правой суме возьми. И воды набери.

Солнечная танцовщица пошла за водой к реке.

Кентавр разводил меж двух камней костер, устанавливал перекладину для котелка.

Лидриэль вернулась с водой, подвесила котелок над огнем. Присела у костра, задумалась, глядя в огонь.

— Непонятно, как он здесь очутился… — сказала она. — По одежде это имперец. Но тут ничейные земли. А он совсем один. Его давно бы съели. А еще он мокрый.

— А может быть, он свалился с имперского пегаса? — предположил Файнос. — Пешком бы он досюда не дошел, ты права. Ну и что мы с ним делать будем? Точнее, в каком он состоянии, целительница?

— Он поправится, — пообещала Лидриэль. — Но нужно несколько дней покоя.

— Давай отвезем его домой! — обрадовался подвернувшемуся случаю завершить путешествие кентавр. — У вас на клене он быстро придет в себя.

— Файнос! Я не могу домой! — разозлилась Лидриэль. — Что-нибудь другое ты в состоянии предложить?

— Ну-у-у… Если ты не хочешь отвезти его к себе домой, давай отвезем ко мне домой… — загадочно сказал кентавр.

— Это шутка такая? — ледяным тоном спросила Лидриэль. — Я же тебе сказала, обратно не вернусь!

— А кто говорит про обратно? — Кентавр скрестил руки на груди и притопнул копытом. — Спорим на золотой, что ты не знаешь, о каком доме я говорю.

— Ты хочешь, чтобы твой долг увеличился на два золотых? — ехидно подхватила Лидриэль. — Спорим.

— Я предлагаю тебе отвезти его в наши земли. Туда, где живут племена кентавров. Где стоят шатры моего племени.

Лидриэль в недоумении уставилась на Файноса.

Тот, запрокинув голову, от души расхохотался, распугав все живое на много лиг в округе.

— Детка, ты с рождения живешь бок о бок с нами и до сих пор не знаешь, что конюшня это не дом? Ты никогда не спрашивала себя или сестер, а как мы размножаемся, где наши женщины, дети и старики? Ты думала, мы так и появляемся на свет с копьем в руке? Неизвестно откуда? Вылупляемся, к примеру, из огромных каменных яиц, разбив скорлупу метким ударом копыта?

— Э-э-э… Ну… Да! — кивнула Лидриэль. — Примерно так. А что, правда вы не из яиц вылупляетесь?

— Нет, представь себе. Нас рожают наши мамы.

— А это далеко, твоя земля? — перешла к более важным вопросам Лидриэль. (Ну подумаешь, не знала, что у кентавров племена есть. Просто не обращала внимание, их под кленом всегда столько толпится, копейщиков, латников и лучников. А Файнос сейчас устроит представление, да-да…)

— День пути, — объяснил кентавр. — Мы же потому и сотрудничаем с Альянсом, что наши родовые пастбища неподалеку. У вас лес, у нас степь да перелески.

— День пути раненый выдержит. Он тощий, но, похоже, крепкий, — решила Лидриэль. — Я его отваром напою, и можно трогаться.

— Очень хорошо. Кстати, выигранный тобой золотой я отыграл обратно! — расплылся в улыбке Файнос.

— Да я просто забыла! — возмутилась Лидриэль. — Сейчас вспомнила про «землю предков». Просто думала, это что-то вроде кладбища кентавров… Ну или просто место, где вы раньше жили.

— Сейчас — не_ считается! — веселился Файнос. — Не знала, не знала, не знала!

— А почему вы в шатрах живете, а не в домах? — продолжила расспросы Лидриэль, сделав вид, что не заметила веселья. — В домах теплее.

— Мы же кочуем с места на место, — объяснил кентавр. — Шатер легко ставить, легко разбирать. Ну и потом мы народ закаленный. Вспомни — копейщики в ложбине прямо так спят, без всякого укрытия. Разве что попонкой утеплятся, если ветер зимний.

— А у тебя много родных?

— Да все племя! — гордо сказал кентавр. — Ты думаешь, чем левая сума набита? Подарками для всех. У нас так принято: вернулся домой — должен одарить родных. Тем более если у эльфов служишь. Эльфийские поделки у нас очень ценятся.

— Разве не все взрослые мужчины-кентавры к нам приходят? — удивилась Лидриэль. — Ты же сам сказал, женщины-дети-старики, я помню.

— Лидри, а кто будет охотиться? Кто будет защищать племя? Кто будет воевать с соседями? Мы, кентавры, народ воинственный, почему многие хотят иметь нас в союзниках. Но на равнинах у нас своя жизнь, и поверь мне, она не менее сложная, чем постоянные стычки между Альянсом, Ордами, Империей и Кланами. Мы потому и ценим так Альянс, что наши равнины под защитой ваших лесов вроде как и укрыты от остальных глаз. Мы никогда не станем такой силой, как эльфы или люди, но и терять свою свободу тоже не хотим. Ты сама все увидишь и все поймешь.

Вода в котле забулькала, Лидриэль высыпала в него нужные травы. Сняла отвар с огня.

Кентавр доставал из сумы еду.

— Надо хорошенько подкрепиться. Ночь без сна, да день пути — нужны силы.

— А может быть, ты поспишь здесь, а потом мы поедем? — предложила Лидриэль, пристыженная тем, что она-то неплохо вздремнула на широкой спине.

— Нет уж, миледи. — Кентавр с аппетитом вгрызся в лепешку. — Я лучше дома три дня отсыпаться буду, чем заночую на ничейной земле. Чем раньше мы отсюда уберемся, тем целее будем. Чистую правду тебе говорю, не пугаю.

— Хорошо, — кротко сказала Лидриэль и стала деревянной ложкой зачерпывать отвар и буквально по капле вливать его в раненого.

Тот слегка порозовел, стал не таким бледным, задышал ровнее.

Солнечная танцовщица слила остатки отвара во фляжку, чтобы поить мальчика по дороге. Сходила еще раз за водой: нужно сделать отвар, придающий силы в долгом пути.

Пока ходила к реке, вспомнила о живом мешке.

— Файнос, а может быть, тот, кто в мешке урчит, есть

хочет?

— Вполне, — согласился кентавр.

— Мы его вытряхнем, да?

— Не стоит. Лучше я прямо в мешок лепешку закину, — решил кентавр. — Его жилец как-нибудь разберется.

Он был прав — лепешке зверушка обрадовалась, стенки мешка заходили ходуном. Потом раздалось довольное икание.

— Ну вот, накормили животинку, — обрадовался Файнос. — Можно собираться. Мешок притачаешь позади вьюков.

— Почему? — заинтересовалась Лидриэль.

— Ну, вдруг это писать захочет после еды или еще чего-нибудь. Чтобы не смущалось, но и вещи мне не попортило. А мешок потом постираем, ежели что. Парня в покрывало хорошенько заверни, чтобы он лихорадку не поймал. И сама не простудись.

— Ладно, — проворчала Лидриэль. — Не простужусь. На ничейных землях рассветы всегда такие серые?

— А Бетрезен их знает, — махнул рукой Файнос — Не обращал как-то. внимания. Рассвет и рассвет. У тебя сажа на щеке.

— Правда?

— На правой. Рукой, наверное, задела

Лидриэль сморщилась, достала платок и зеркальце и принялась оттирать сажу с личика

Глава седьмая Правильная раскраска кентавров

Когда солнце встало, они уже были далеко-далеко от развалин. Перебрели реку и поехали на восток.

Файнос шел ровно, не медленно и не быстро. Лидриэль придерживала раненого, чтобы не сполз со спины кентавра. Это было нелегко.

Во время пути Лидриэль выспрашивала Файноса о его народе.

— А нам обрадуются твои родные? — спросила она, дергая кентавра за волосы.

— А почему нет? — весело отозвался Файнос. — Если они обрадуются мне, почему они не должны обрадоваться моим друзьям?

— А тебе они точно обрадуются? — уточнила предусмотрительная Лидриэль.

— Лидри! — возмутился Файнос.

— Я только спросила! — огрызнулась Лидриэль. — Я откуда знаю, может, ты давным-давно расплевался со всеми и сбежал из семьи…

— Я — не ты, — напомнил кентавр.

— Что ты говоришь!

— Если бы я так сделал, то вернуться обратно у меня бы духу не хватило. Мы очень воинственны и потому хорошо воспитаны. За невежливое поведение можно и копытом в лоб получить, мало не покажется. Как там человечек?

— Спит.

— Это хорошо.

— А ты как?

— Да понемногу расшевелился, сонливость прошла. Но если дашь бодрящего отвару, не откажусь.

— Держи флягу, — передала питье кентавру Лидриэль. — А у тебя семья есть?

— У меня есть брат. У него жена и дети.

— А сам?

— Я пока ищу свою лошадку… — Судя по голосу, Файнос улыбался.

На пути им не попадалось ни селений, ни развалин.

— А почему земли вокруг такие пустынные? — удивилась Лидриэль.

— Скудные потому что. Дождей мало. Это такая полоса идет. Севернее пооживленней, там и города, и деревни. Там, где земля кентавров, равнины зеленее. Но сейчас здешняя скудость для нас — это даже хорошо. Меньше бед. Мне совершенно не хочется воевать с раненым на загривке.

Лидриэль подумала — и внутренне согласилась с кентавром.

Файнос неожиданно свернул и направился на небольшую возвышенность.

— Зачем это? — удивилась солнечная танцовщица.

— Нужно посмотреть, далеко ли еще. Может быть, уже виден дым от наших костров.

Холм был пологим. На его вершине ветер трепал сухие метелки травы. Приставив руку ко лбу, кентавр принялся всматриваться в расстилающиеся впереди земли.

— Ну что? — Лидриэль было досадно, что она не может теперь вот так запросто вскочить на ноги и сама посмотреть.

— Уже скоро, — ободрил ее Файнос. — Земли кентавров вон за той грядой холмов. Я вижу дымок… Сейчас мы сделаем привал, я должен подготовиться к встрече.

— Привал — это хорошо, — одобрила Лидриэль. — У меня спина затекла.

— Сейчас разомнешься.

Кентавр сошел с холма. Добрался до ручья. Помог солнечной танцовщице снять раненого со спины, уложить на траву. Отвар действовал в полную силу, человек не просыпался. Лидриэль сняла повязку, проверила рану: кровь на ране запеклась корочкой, нагноения, к счастью, не было.

Солнечная танцовщица наложила свежую повязку. Снова дала питье.

Фиолетовая жабка, притороченная в мешке к седлу, никак себя не обнаруживала.

Кентавр же занимался довольно странным (на взгляд Лидриэль) делом: он прихорашивался. Достал из вьючной сумы мешок, из мешка гребень и принялся терзать свою гриву волос. Расчесавшись, начал заплетать мелкие косички у висков, опутывая их яркими кожаными ремешками.

Затем, умывшись в холодном ручье, Файнос стал раскрашивать себе лицо красной и черной красками. Верхнюю часть лица он расписал в красный цвет, нижнюю в черный.

— Устрашающе! — не сдержалась Лидриэль.

— Молчи! — рыкнул кентавр. — Вы, эльфы, всегда над нами смеетесь, а у самих на гербе маска с боевой раскраской разведчика!

— Мы смеемся не над тем, что вы делаете, а над тем, как вы делаете! — возмутилась Лидриэль.

— А нам нравится! — отрезал кентавр. — Это в лесу на лице завитушки нужны, там тень от листьев узоры разные накладывает. Разведчик себя размалевал — и его не видно. А на равнине я должен быть хорошо различим на расстоянии. Тут не до завитушек и деталек. Так что не мешай.

— Ну и пожалуйста, — отвернулась Лидриэль.

Но сидеть и молчать ей было скучно.

— А что вы едите на этих своих равнинах? — не удержалась она— Траву, наверное…

— Мы охотимся на бизонов, — спокойно объяснил кентавр. — Они — наша жизнь, наша еда. Из их шкур мы делаем покрывала для шатров, щиты и ремни. Из рогов — луки, из копыт — подвески, а еще варим клей. Для дальних походов бизонье мясо режем на тонкие полоски и сушим. Такая пища долго хранится. И на наш взгляд, она вкуснее эльфийских галет… — поддел он.

— Что-то я сомневаюсь, — мурлыкнула Лидриэль. — Пока не попробую сама, не поверю.

— А еще наши женщины обихаживают деревья. Самое любимое дерево кентавров — яблоня.

— Почему? — удивилась Лидриэль.

— Из-за необычного сложения нам легче собирать плоды с деревьев, чем с земли, — объяснил Файнос. — Благодаря кентаврам фруктовые рощи обрамляют равнины. Там, где почвы позволяют. Яблоки, груши, сливы сушатся хорошо и долго хранятся. Это серьезное подспорье. А зерно мы покупаем у имперских земледельцев.

— Вы торгуете с Империей?

— И очень выгодно торгуем. Мы поставляем людям коней. Увы, пегасы на наших равнинах не водятся, но вот самые быстроногие лошади только в табунах кентавров.

— А утварь у вас откуда?

— Утварь нам делают гномы. Взамен наши женщины ткут им яркие пояса. И ковры. Гномы их очень любят. Они хорошо защищают от горной сырости. И способны придать уют любой пещере.

— А твое покрывало ваши женщины ткали?

— Ну а как же? — удивился Файнос — Кто еще способен создать что-либо, греющее душу и тело кентавра? Ты отдохнула?

— Нет, — мрачно сказала Лидриэль.

— Все равно пора. — Кентавр украсил себя роскошным ожерельем из деревянных раскрашенных бусин и волчьих клыков. — Я хочу увидеть своих до заката.

Через несколько часов пути по сухой равнине они добрались до гряды холмов. Темные скалы застыли на их вершине.

Нужно было перевалить эту гряду, чтобы наконец-то попасть в земли кентавров.

— Да, забыл сказать, это я вне земли племен Файнос. Кентавры же зовут меня Большой Лук.

— Вот как? Я буду звать тебя Файнос Большой Лук, — кисло отозвалась Лидриэль, которой надоело уже путешествовать по свету.

— Выше нос! — Кентавр аккуратно ставил копыта, избегая ненадежных камней.

Лук он держал наготове.

— Если на кентаврийских равнинах сейчас мир, то мы будем самыми желанными гостями!

— А если там война? — насторожилась Лидриэль.

— Тогда мы будем петь военные песни!

Тропа подвела их к высшей точке перевала. Осталось миновать проход между двумя скалами — и начать долгий спуск.

Но кентавр не спешил идти в проход. Сначала он подобрал увесистый булыжник и запулил его вдоль по тропе. Попал в скалу. Эхо пошло гулять, отражаясь от каменных стенок прохода.

Что-то шевельнулось в нагромождении камней справа. Шевельнулось и снова замерло.

— Что случи… — начала солнечная танцовщица, но кентавр, полуобернувшись, приложил палец к губам, призывая к тишине.

И тут же, резко оттолкнувшись всеми четырьмя ногами, отскочил назад, рванул стрелу из колчана, наложил на тетиву и спустил.

Лидриэль еле-еле удержала раненого во время этого прыжка.

Из укрытия в скале невероятно быстро выбрался огромный паук. Камень потревожил натянутую им поперек тропы паутину.

Раздутое полупрозрачное тело было словно подвешено между ногами-опорами, которые ловко перешагивали через камни, поднося своего хозяина к добыче.

Кентавр, с грохотом вбивая копыта в камни, огибал смертоносного паука по большой дуге и всаживал в него стрелу за стрелой.

Лишь когда паук стал похож на ежа, усеянного иголками, только тогда ноги его подломились, и колыхающееся чрево плюхнулось на камни. Из него потекла мутная жидкость, унося паучью жизнь.

Лидриэль, зажимая рот, бросила раненого и соскочила с кентавра она разглядела паука поближе, в глубине полупрозрачного брюшка светились человеческие черепа, как семена в маковой коробочке. Солнечную танцовщицу выполоскало прямо на тропу.

— Вот расстроилась, — прогудел успокаивающе Файнос, придерживающий раненого мальчика, чтобы тот не упал. — Эка невидаль, гигантский паук…

— Это же чудовище! — всхлипнула Лидриэль. — Какой мерзкий!

— Зато он явно сожрал всех других, кто мог нам проход загораживать. Это ж хорошо! Давай имперца на землю спустим, пусть у камушка посидит, отдохнет. А я стрелы соберу. Они теперь вдвойне ценные, паучьим ядом пропитались.

Лидриэль глубоко вздохнула, трясущейся рукой достала фляжку с бодрящим отваром и сделала хороший глоток.

Потом подошла к кентавру и помогла снять раненого.

Пока кентавр собирал стрелы, она стояла на валуне и смотрела на путь, который они прошли за день. Далеко-далеко золотились эльфийские леса, синело озеро. Сухая равнина, которую они прошли, была какой-то серой, слегка тронутой бурым налетом, словно плесенью. Ветерок раздувал волосы солнечной танцовщицы.

— Будешь подставлять лицо солнцу — появятся веснушки! — предупредил кентавр, осторожно убирающий ядовитые стрелы в колчан.

— У эльфов веснушек не бывает! — возмутилась Лидриэль.

— А вот посмотрим. В лесу — не бывает, а на равнине, под солнышком, даже орки веснушчатые встречаются.

— Не верю! Они же зеленокожие.

— Честное, благородное слово! Хотя, может, это и не веснушки, может, это и прыщи были… Давай грузить человека

— Давай.

Они благополучно миновали проход и оказались с другой стороны гряды. Здесь спуск был более пологим, а равнина внизу резко отличалась от той, по которой они шли. Она была зеленой и необъятной.

— Видала? — гордо сказал кентавр. — Вот она, настоящая земля предков! А теперь держитесь!

И он понесся вихрем вниз.

Падший ангел Бетрезен, покинув свой замок, шагал по огненным подземельям преисподней Обычно оживленные, в такие минуты подземелья казались безлюднейшими местами на земле.

Глядя на Бетрезена, никто бы не подумал, что он умирает. Развевались белые одежды ангела, крылья — одно огненное, второе обугленное — были чопорно сложены на спине. Руки с тонкими, длинными пальцами задумчивотеребили черную, похожую на змею плетку.

Бетрезену нравилось гулять в ангельском облике. Ему лучше думалось во время прогулки. Даже легкая хромота в этом обличье уже не раздражала. Быть демоном за тысячелетия приелось, привычный облик переносился лучше, в нем не так чувствовалась тяжесть многолетнего заточения.

Бетрезен размышлял.

Мальчишка сбежал. Баронессы не смогли его остановить. И время ушло. Эта дура сказала, что беглец улизнул на поверхности. Значит, нужен тот, кто сможет догонять по следам. Баронессы безмозглы, только и годятся, что земли испепелять да жезлы втыкать куда велено.

Придется послать архидьявола… Здесь силой не взять, нужна магия.

Послы от этой пронырливой крысы де Лали добились-таки своего… Придется слать Легионы им на помощь. А Утер, подонок, где-то затаился.

Но кто был этот мальчишка? Как он вообще попал в сердце преисподней? Ну, зачем, зачем ему Тиамат, прикованная к трону? Ее же — взрослую — боятся даже Адские герцоги! Он безумец или мудрец? И мальчишка ли это? Он же плюнул в лицо князю ада, щенок!

От вопросов у Падшего ангела разболелась укушенная жабкой нога

А решение вернуть беглеца и допросить в пыточной только возросло.

* * *

Они ехали по зеленой равнине, и травы были кентавру по конское брюхо. Файнос Большой Лук распевал во всю глотку. Склоняющееся к закату солнце зажигало огни в золотых волосах Лидриэль и подсвечивало розовым бледное лицо мальчика.

Навстречу им скакали три молодых кентавра с копьями в руках. Раскрашенных еще более причудливо, чем Файнос.

Они встретились посреди моря трав и затянули песню уже на четыре голоса

У диких кентавров в волосы были вплетены подвески из беличьих хвостов, деревянные палочки и орлиные перья. Бисерные браслеты украшали руки.

Допев, кентавры начали называть свои имена;

— Быстрый След!

— Крыло Вороны!

— Маленькое Копыто!

Файнос, в свою очередь, торжественно представил всадницу:

— Лидриэль, эльфийская принцесса!

Кентавры дружно отсалютовали Лидриэль копьями, и она засмущалась. Но к ее великой радости один из кентавров забрал раненого, понес на руках.

Солнечная танцовщица тотчас вскочила на ноги и с высоты крупа Файноса принялась осматривать новые места

Соплеменники Большого Лука вели гостей к роще, около которой виднелись яркие пятна шатров. Между шатрами горели костры.

Молодые кентавры с восхищением смотрели на лук в Руках Файноса и наперебой рассказывали ему новости.

— Воины ушли в набег на восход. Мохноногие похитили наших лошадей. В последнее время житья от них не стало, говорят, они продают краденые табуны оркам!

— А на севере спокойно? — спрашивал Файнос.

— На севере оживление. У старых развалин луну назад стал большой лагерь имперцев. Они что-то ищут.

— А почему имперцы, почему не нейтралы? — уточнил Файнос

— Они вывесили флаг, и отряд слишком большой для нейтралов, — почтительно доложил один из кентавров. Может быть, Крыло Вороны, а может быть, Маленькое Копыто. — Ребята подбирались к ним поближе, но их охранники стреляют во все, что движется.

— Испугались? — подначил Файнос Большой Лук.

— Нет! — возмутились молодые кентавры. — Там просто взять нечего! Были бы это торговцы или имперские чиновники…

— Шаман нас встречает! — вдруг воскликнул один из кентавров.

И остальные резко замолчали, лица их стали замкнутыми.

— Шамана нашего племени зовут Бешеный Конь, — полуобернувшись к Лидриэль, объяснил Файнос. — Он — самое влиятельное лицо здесь. Я не припомню, чтобы он выходил навстречу гостям.

Лидриэль тоже насторожилась, как и молодые кентавры. Она села и выпрямила спину.

Шаман кентавров был таким худым, что ребра выпирали — и человеческие, и конские. Запавшие глаза смотрели из глубоких глазниц. Седые волосы были вперемешку с черными. На плече шамана сидел мрачный ворон.

— Приветствую тебя, Бешеный Конь, — в голосе Файноса было уважение. И, пожалуй, робость.

— Духи сообщили мне о вашем прибытии, — вместо приветствия сказал шаман. — Кого привел ты, о Большой Лук, в наши шатры?

— Это высокородная принцесса Лидриэль, путешествующая по свету, — витиевато представил солнечную танцовщицу Файнос — Под королевским кленом ее семьи находится конюшня моего отряда.

— А что за труп держит Быстрый След? — сдвинул мохнатые брови шаман.

— Это не труп, это раненый, — слегка обиделся Файнос. — Мы подобрали его прошлой ночью. Волки чуть не загрызли. Это человеческий мальчик. Мы надеемся, что около наших костров он восстановит силы.

Шаман переглянулся с вороном.

Сказал загадочно:

— Костры кентавров горят для всех, но не всем они несут исцеление. Многие жаждут завершения пути, не понимая, что вступили на его начало.

Лидриэль хотела возразить, что ее искусство способно поставить мальчика на ноги за пару дней, но шалман уже развернулся и пошел.

Пока он не скрылся в высокой траве, никто из кентавров не пошевелился.

— Похоже, он вам рад, — наконец неуверенно сказал кто-то из молодых. — Он сегодня на удивление приветлив.

— Друзья мои, — обратился к Крылу Вороны и Маленькому Копыту Файнос — Езжайте вперед и попросите семью моего брата раскинуть для нас отдельный шатер, чтобы раненый мог спокойно отлежаться. Тем более нам придется дышать очистительными травами.

— Это еще что?! — возмутилась Лидриэль. — Чем нам придется дышать?

— Понимаешь, у нас такой обычай. Всякий, кто пришел в племя, будь то родич после долгой отлучки или гость, должен пройти обряд очищения. Раньше он бы вообще три дня жил один на отшибе, а шаман смотрел, не привел ли он с собой злых духов. Сейчас все проще — разводится костер, в него кидаются особые травы, и священный дым очищает пришельцев.

— А мы не задохнемся?

— Нет. Мы же не злые духи! — безмятежно ответил Файнос. — Шаман нас встретил, а это великая честь! И потом, нам повезло, что племя сейчас стоит около рощи. А не где-нибудь посреди безлесных равнин.

— Почему? — удивилась Лидриэль.

— Потому что очищающий дым около рощи ароматнее, — ухмыльнулся от уха до уха Файнос.

— Ну почему?! — разозлилась на него Лидриэль.

— Потому что костер около рощи жгут из дров.

— А чем топят костры на равнинах? — не унималась (на свою голову) Лидриэль.

— Навозом, принцесса, сухим навозом, — исчерпывающе ответил кентавр. — Другого топлива, понимаешь ли, взять негде…

Молодые кентавры, дипломатично отъехав вперед, долго еще ржали, вспоминая выражение лица гостьи.

Стойбище племени кентавра Файноса Большой Лук было обширным. Шатры раскинулись около яблоневой рощи, неподалеку от ручья.

Кентаврам требовалось больше места, чем другим расам, и жилища их были высокими и просторными. Но специально для прибывших гостей на поляне меж яблонь поставили небольшую «детскую» палатку, над которой вился дымок очистительного костра

Файнос в палатку вошел с трудом, но он и не собирался сидеть под крышей. Постояв в ароматном дыму, он, пятясь задом, выбрался наружу и занялся приятным сердцу делом: стал опустошать свою левую вьючную суму, ту, в которой были подарки. Файнос развесил их на ветвях яблони, проверил, что кому, снова тщательно сложил, взял первую порцию подношений и пошел по родне: одарять. Он надеялся до темноты навестить хотя бы половину самых близких из близких родственников.

Ничего путного из этой затеи, конечно, не вышло: у первого же костра его задержали до утра.

Лидриэль было некогда: она снова занималась раной человека

А жабка с серебряной лапкой сидела в кустах за палаткой и шипела. Не то пар выпускала, не то жаловалась на длинную дорогу и жестокое обращение: кентавр увидел, что она в ошейнике с цепью, и могучими руками сломал ошейник, перепугав жабку до смерти. Чтобы успокоить зверушку, Лидриэль выпросила у Файноса миску молока (он послушно сходил до шатра жены брата и принес кувшин) и поставила еду около кустов.

Обиходив раненого, Лидриэль вышла из палатки и легко забралась на старую яблоню. Удобно устроилась в развилке, малозаметная среди листвы. Яблоки только начали наливаться. Лидриэль подумала, какая, должно быть, красота царила здесь, когда яблони цвели.

С дерева был отлично виден весь лагерь. А закатное солнце подсвечивало картину мягким вечерним светом.

Женщины привычно хлопотали по хозяйству, ребятишки с хохотом гонялись друг за другом, взрывая копытами землю. Мужчины группами возвращались с зеленой равнины, несли добычу.

Два шатра выделялись среди прочих. Один, большой и добротный, покрытый новыми, выкрашенными яркими красками шкурами, стоял в центре лагеря, перед ним был врыт столб, на котором висел красный щит. Верхушку столба венчал медвежий череп, выкрашенный в черный цвет. В глаза черепа было вделано по большому, яркому рубину.

Второй шатер, грязно-серый, стоял на отшибе. Шкуры, покрывавшие его, как листья, были старыми, пожухлыми, с растрепавшимися краями. У входа росло обломанное, похожее на скелетик деревце. Похоже, что кто-то тщательно оборвал с него ветки с зеленью. На искалеченном дереве сидел, нахохлившись, большой черный ворон.

Солнечную танцовщицу заинтересовали кентаврицы, которые делали что-то непонятное около деревьев. Присмотревшись, она сообразила, что женщины ткут. С ветвей, на удобной для ткачих высоте, почти до земли свисали рядами разноцветные нити, на концах которых были привешены грузики. Сноровисто ходил челнок в женских руках, с помощью длинной ветки менялся порядок нитей. На глазах возникали яркие, узорчатые полосы материи.

Лидриэль очень понравилось это ремесло. Она решила попросить Файноса познакомить ее с мастерицами. Но это завтра. А сегодня — поужинать и спать!

Чтобы вскочить на рассвете и поздороваться с солнцем, как полагается.

Путешествие стало очень интересным.

* * *

Белые птицы привычно летели с запада на восток.

Дриада неслась по небу быстрее птиц. Ветер трепал темные волосы.

Таниэль, старшая из трех сестер-чаровниц, стремительно летела над заброшенным городом и понимала, что далеко не уйдет. Оглянувшись, она видела, как мощно работают громадные крылья преследователя. Каждый взмах приближал их владельца. Глаза Адского герцога горели, зубы скалились в хищной, во всю пасть, ухмылке.

Усмехнувшись, дриада полетела быстрее. Впереди показались развалины города, возвышалась на пути полуразрушенная башня, увитая понизу плющом. Дриада влетела в окно, не снижая скорости, понеслась спиральным коридором вниз.

Крылатый охотник не отставал. Он яростно ворвался в башню, руша все на своем пути.

Коридор уводил в подземелье, в обширные катакомбы. Разнообразная нежить гнездилась там по темным углам. Горе беспечному путнику, что заглянул бы в развалины. Смерть его была бы ужасно неприятной и, главное, не окончательной.

Маленькая, изящная дриада залетела в подземелье, скользнула в одну из щелей. Замерла.

Грохоча когтями, Адский герцог пронесся мимо. Встал посредине зала, жадно принюхиваясь. Не обнаружив жертвы, он в гневе рубанул огненным мечом — у ряда статуй, выстроившихся вдоль стены, со свистом слетели мраморные головы.

Дриада за его спиной выбралась из укрытия и легко понеслась обратно.

Герцог краем глаза уловил движение, повернулся — и, распахивая на ходу крылья, прыгнул вслед за ней.

От взмаха его крыльев по подземелью прошла ураганная волна, разметала полупрозрачные одеяния дриады. Нежить, населяющая подземелья, в ужасе затаилась.

Дриада, не глядя, метнула назад огненный шар.

Герцог легко разрубил его мечом на две огненные половинки, которые пшикнули и бесславно испарились.

Дриада утомилась и совершила ошибку: свернула на развилке не в левый коридор, выводящий в башню, а в правый.

Правый коридор привел ее в тупик, в маленькое подземелье с единственным выходом. Убедившись, что бежать некуда, она встала у стены — изящная, гибкая, беззащитная.

Адский герцог остановился на пороге. Махнул крылом — волосы дриады разметались по плечам. Адский герцог решительно воткнул меч в потолок и медленно шагнул вперед. Меч запылал, освещая подземелье красными всполохами.

Дриада не двинулась с места, внимательно наблюдая за преследователем.

Герцог ухмыльнулся во все зубы. Сделал еще один шаг.

Дриада стремительно прыгнула в сторону. Не успела — Адский герцог встал на ее пути. Бросилась в другую — опять преграда.

Дриада отступила назад, наклонив голову, исподлобья глядела на громадного демона, раскинувшего крылья почти на все подземелье.

Глаза демона полыхали алым пламенем.

Дриада счастливо улыбнулась:

— Чудовище!

И, взлетев, метнулась прямо в лапы Адского герцога.

Страстно полузакрыв глаза, она водила ладонями по его огромным, вспухшим мышцам, гладила тонкими пальцами лицо, терлась шеей о шею.

Адский герцог стоял, крепко упершись хвостом в землю, и млел от наслаждения.

— Ты скучала по мне, Тани? — хрипло спросил он, прекрасно зная ответ.

— Нет! — отозвалась дриада. — А ты, Эвин?

— Даже не думал!

— Мерзавец… — промурлыкала дриада, прижимаясь к могучей груди.

Дриаде Таниэль давным-давно надоели и благородные эльфы, и имперские рыцари. Гномы из списка возможных возлюбленных были вычеркнуты сразу. Орки не понравились. И вот как-то судьба столкнула ее с заклятым врагом, Адским герцогом. И они оба поняли, что созданы друг для друга. Вот и встречались время от времени в обстановке, приближенной к боевой, от души предаваясь всяким извращениям и порокам.

— Ты делаешь мне больно… — неистово шептала Таниэль, уткнувшись в Адского герцога, — еще… сильнее…

Иногда герцог Эвин радовался, что встречаются они изредка. Даже адских сил порой с трудом хватало.

Вот и сейчас, раскинув в изнеможении крылья, он лежал и бездумно смотрел в нависающий свод подземелья. Дриада растянулась на демоне сверху.

— Какие новости в ваших преисподниях? — лениво спросила она

— Бетрезена чуть удар не хватил, — похвастался самым свежим герцог Эвин. — Мало того что Утер снюхался с Астаротом и отколол часть народу, так вдобавок какой-то юнец спер у Бетрезена Тиамат, прикованную к трону. Символ Легионов, так сказать, и олицетворение. Бетрезен поклялся, что вся преисподняя костьми ляжет, а похитителя приволокут к нему на расправу. А всех, кто ему помогает, велел убивать на месте. В общем, открыл он охоту на воришку. До сих пор хромает. А Муммульф опять за решеткой парится. Подрался на совете.

— А у меня сестрица младшая сбежала, — поделилась своими семейными делами дриада. — В моем платье, мерзавка маленькая. Глупая еще совсем, хочет большой стать. Теперь она великая путешественница.

Адский герцог слушал ее и задумчиво рисовал остро заточенным когтем на обнаженной спине дриады затейливые узоры, спирали и цветочки.

— Ну, все-таки почему я тебе нравлюсь? — спросил он. — Я же могу убить тебя в любой момент.

Коготь усилил давление, прорезал кожу, узоры набухли кровью.

Дриада мечтательно и нежно улыбалась.

— Я тебя тоже могу… — пропела она, подземелье осветилось желто-зелеными молниями. — И ты даже не почувствуешь…

Через мгновение раны на ее спине затянулись, кровавые цветы исчезли.

— Но я могу же быть другим! — не унимался Адский герцог. — Таким, каким ты хочешь.

Он бережно снял с себя дриаду, посадил на пол.

Встал, подбоченился и начал принимать разные облики. Прекрасный эльф, гордый имперский рыцарь.

— А я хочу тебя такого, какой ты сейчас, — промурлыкала дриада. — Ты меня именно в этом облике возбуждаешь.

— Я знаю, что тебе понравится! — не сдавался Адский герцог. — Зуб даю!

В темном подземелье возник сияющий воин света. Блестели доспех, наручи, поножи; наплечники, казалось, рассыпали стрелы невыносимо ярких лучей. Это была могучая, без страха и упрека, красота небесного защитника столицы Империи.

Дриада презрительно сморщилась.

— Ну почему? — обиделся Адский герцог. — Ведьмы аж визжат от восторга, когда вот так.

— Эвин, — простонала дриада, — если мне понадобится блистающий Мизраэль, ни шагу назад, я соблазню Мизраэля. Настоящего, так сказать. Но зачем он мне? Что интересного он сможет мне дать?

— Но ведьмам нравится… — упрямо пробурчал пристыженный Адский герцог.

— У твоих ведьм слаще черта принца не было. Они имеют одну-единственную возможность посмотреть вблизи на прекрасного ангела света: в том случае, если ты потеряешь голову и соберешься штурмовать столицу. И возьмешь их в отряд. Тогда у них появится шанс полюбоваться его роскошным доспехом. Ровно несколько секунд, пока он не испепелит захватчиков.

— А ведьмы говорят, что я, то есть он, очень красивый, — не сдавался Адский герцог. (Видимо, ему нравилось, что на нем сейчас ослепительные ангельские латы и шлем с навершием в виде орла.)

— Эвин, — фыркнула Таниэль. — Я не знаю, кто из вас маленький, ты или моя вредная сестрица. Общаться с Мизраэлем — все равно что мраморную статую облизывать. Он, конечно, прекрасен, но тосклив, как истинный ангел. В общем, ты не угадал. Давай зуб.

— Бери! — оскалился Адский герцог, приняв свой обычный облик.

Дриада оттолкнулась от земли, подлетела к нему и без всяких колебаний выломала из пасти демонский клык.

— Спасибо, любимый, — в ее руках возникла тонкая серебряная цепочка, зуб превратился в медальон, оправленный серебром. Дриада повесила его себе на шею, острый клык опасно закачался меж двух тугих грудей. — Теперь ты всегда будешь со мной.

— Мыфки ели фуфки, — сообщил Адский герцог. — Пока не восстановится, скажу, что в кабаке в драке выбили, а то ребята засмеют. Тебе бы зубодером работать — озолотилась бы.

— У меня много талантов, — улыбнулась мило дриада — И очень странные вкусы.

— Такие? — И Адский герцог обернулся циклопом.

Теперь перед дриадой стоял одутловатый великан в кожаной набедренной повязке. Босой. Небольшой овальный щит с меховой оторочкой защищал пах. Руки были обвиты ремнями, на обвислой груди болталось ожерелье из черепов и подвеска в виде мумифицированной кисти. Один-единственный узкий глаз нависал над носом, украшенный выростами низкий лоб был разрублен и грубо сшит ниткой из сыромятной кожи.

— Бесподобен! — хохотнула дриада, звонко щелкая по черепушкам ожерелья. — Вот в следующий раз таким и будешь. А теперь возвращайся, я страшно по тебе соскучилась.

Адский герцог снова превратился в себя.

— Ну скажи, скажи, — ковыряя когтем в кровавой лунке от выдранного зуба, попросил Адский герцог. — Почему ведьмы на блондина Мизраэля могут только облизываться, а ты имеешь к нему доступ?

— Вот ты как будто не знаешь! — возмутилась дриада. — Спит с девушкой королевских кровей и делает вид, что поселянку облагодетельствовал. Потому, мой адский рыцарь, что я такая же племянница герцогине Амбриэль Верцилинской, как и королева Иллюмиэль. Мы с Мизраэлем не раз танцевали на имперских балах, я даже знаю, какой он без доспехов.

— О, так в моих руках ценный заложник! — расхохотался герцог Эвин, дернул Таниэль к себе, захватил горло дриады локтем, заставил ее тело выгнуться дугой.

Дриада неожиданно резко дернулась всем телом в другую сторону, кувыркнулась — огромный демон перелетел через нее и грохнулся на спину. Дриада вскочила на него, коленями придавила голову Адского герцога к земле.

— В твоих руках бесценный заложник, мой лорд! Сейчас я покажу тебе один сногсшибательный прием, о котором твои ведьмы даже не догадываются. Погаси свет, а то в прошлый раз у тебя так смешно уши от стыда горели, что я прямо смущалась.

— Я тебя съем-м-м, — мечтательно пообещал Адский герцог. — Всю. Целиком.

Огненный меч погас, наступила почти полная темнота.

— Это без зубов-то? — хихикнула в темноте дриада. — И не шевелись, а то будет очень больно…

— Тебе или мне?

— Тебе, красавец, тебе.

— Я не пойму, кто из нас исчадие ада?

— А ты сам до сих пор не догадался?

— А еще приличная девица!

— Увы, давно не девица и глубоко неприличная.

— Маленькая, ну так нельзя!..

— Мне — можно.

После этого дриаде и Адскому герцогу было уже глубоко не до разговоров.

Глава восьмая Имя для жабки

Горячий солнечный луч светил прямо в глаза, и Рету проснулся. Удивился, что опекун позволил ему так разоспаться на чердаке, не стоит с плеткой над душой, не гонит на занятия к магу. Он пошевелился — и понял, что под ним не соломенное ложе.

Тут же навалились смутные воспоминания: костяной дракон-оборотень, горы, пылающие глубины преисподней, трон Падшего ангела, адский герцог Муммульф, полет, падение, волки. И где он сейчас?

Рету приоткрыл глаз — солнце проникало в то место, где он сейчас находился, через щель. Это не было ни окном, ни дверью. Где же он?

Рету открыл оба глаза — над головой не потолок, не свод — конус из жердей, накрытых шкурами. В самом центре конуса — отверстие, в него видно небо. Сбоку от Рету что-то потрескивало. Он повернулся туда — в середине обложенного камнями кострища тлели угли. Дым был смолистым, ароматным. Рету понял, что дыра сверху, в которую видно небо, — она для того, чтобы дым смог покинуть конус, уйти ввысь. А щель — это вход, там просто шкура висит немного криво.

Все тело было каким-то чужим. А нога тихонько болела. Рету попытался встать — голова закружилась. Он снова лег. Услышал за стенкой конуса голоса

— Если так стремительно подарки раздавать будешь, как раз к следующему году и управишься! — сказал девичий голосок.

А кто-то басом ответил:

— Родственники — дело святое! Ну не мог я от их костра уйти, обидел бы навек. Пришлось праздновать.

— Так сегодня же то же самое будет!

— Нет, сегодня я умный.

— Да ты что?

— А что, не веришь? Я придумал, как надо подарки дарить: я сейчас пойду к двоюродной бабушке, ожерелье понесу. Но сидеть там не буду, скажу, чтобы к полудню шла в шатер к брату моему. Там они все соберутся, и можно уже праздновать, сколько душа желает.

— А если бабушка твоя старенькая совсем стала? Хромает, например?

— Это бабушка-то? Да она пару зим назад копытом дракону ногу перебила, так лягнула от всей души! Она еще всех нас перескачет!

От копытных бабушек голова у Рету закружилась еще сильнее.

Он зажмурился — и вспомнил, почему он здесь. Его же подобрали эльф с кентавром!

Под боком у Рету кто-то заворочался и обрадованно забулькал. Потом этот кто-то решительно плюхнулся Рету на грудь. И еще раз подпрыгнул.

Пришлось открыть глаза: на груди сидела довольная жабка с серебряной лапкой и радовалась, раздуваясь и сдуваясь. Только теперь Рету смог рассмотреть свою похищенную у Падшего ангела добычу. Жабка была красивого мерцающего цвета, таким бывает королевский пурпур, фиолетовый, в синеву. Главным украшением мордочки был круглый рот, сонные глазки размером не поражали. Жабка была покрыта многочисленными выростами и щупальцами, кое-где похожими на бахрому.

Рету решил, что она хорошенькая: вон какая мерцающая, просто парча. И что это девочка Он подумал, что назовет ее Плюшкой. Потому что она плюхается.

Шкура, закрывающая вход в конус, отодвинулась — вошла тоненькая солнечноволосая эльфийка с глиняным кувшином в руках.

Увидев ее, Рету попытался сесть, парчовая Плюшка от этого свалилась на одеяло и обиделась. Скрывать обиду не стала, заурчала грозно и возмущенно.

Рету погладил жабку, чтобы не дулась. Но толком сесть так и не смог — снова опустился, пристроил голову на твердый подголовный валик.

— Тебе пока не нужно вставать, — сказала мелодично девочка-эльф. — Голова будет кружиться. Ты много крови потерял. Будешь теперь есть бизонью печень.

— Зачем? — удивился Рету.

— Чтобы кровь восстановить. Файнос скоро принесет. А пока молока попей.

— Плюшка, наверное, голодная… — скованно сказал Рету. Еще бы, рядом с эльфом всякий почувствовал бы себя неотесанным увальнем.

— Кто? — удивилась девочка-эльф.

— Она, — показал на жабку Рету.

— Она скоро лопнет, — улыбнулась девочка — От переедания. Ее тут все подкармливают, и она все ест, ни от чего не отказывается. Плюшка, вот, значит, как ее имя. А тебя как зовут?

— Рету.

— А меня Лидриэль. Слышал, наверное, про трех эльфийских принцесс?

— Не-а..

Девочка-эльф посмотрела на Рету с такой нескрываемой жалостью, что он чуть снова не зажмурился. Разозлился за это и на себя, и на эльфийку и сипло спросил:

— А лет тебе сколько?

— Да уж побольше, чем тебе! — задрала нос Лидриэль. — Эльфы по сравнению с людьми — долгожители.

— Зато по сравнению с драконами — младенцы, — огрызнулся Рету.

— Ага, а люди и драконы — как эльфы и весенние головастики, — не осталась в долгу эльфийская девица — Пей молоко, головастик!

Рету призадумался, что бы такого обидного ответить, но тут шкура отодвинулась в сторону, и в конус втиснулся огромный кентавр.

— Пришел в себя, значит, наш найденыш.

— Его зовут Рету, — сказала кентавру девочка-эльф.

— А я Файнос, — склонил гривастую голову кентавр.

— Файнос Большой Лук, — уточнила, улыбнувшись, эльфийка — Мы подобрали тебя около озера.

— А как ты, кстати, попал туда, а? — спросил кентавр.

— Я упал, — честно сказал Рету.

— А я говорил! — обрадовался кентавр. — А ты знаешь, что Лидриэль — солнечная танцовщица?

— Нет.

— Это она тебя вылечила.

— Спасибо.

— Да ладно, — фыркнула солнечная танцовщица. — Не стоит благодарностей. Пойдем, Файнос, ему отдохнуть нужно. Покажи мне свою двоюродную бабушку.

— Так я ведь уже отнес ей подарок! — сообщил кентавр. — Теперь к дяде пойду.

Он осторожно, пятясь задом, выбрался из конуса. Лидриэль вышла за ним, плотно прикрыла шкуру, чтобы раненому ничего не мешало.

Рету подумал, что и правда устал уже. Эльфийские принцессы, кентавры, бизонья печень… После молока потянуло в сон. Жабка по имени Плюшка пристроилась рядышком и стала размеренно похрапывать. Под ее храп и Рету задремал. Уже в полусне он сообразил, что это за конус, в котором он лежит.

Это шатер.

Солнечная танцовщица гуляла по яблоневой роще. Ее тоже пригласили в полдень к общему костру у шатра брата Файноса, но она пока не знала, присоединится или нет.

Среди деревьев было спокойно и привычно. Солнце подсвечивало листву, пятнало землю узорами. Было видно, что за рощей ухаживают. Некоторые яблони казались совсем древними, яблок на них не было, но никто и не думал их выкорчевывать. Наоборот, яркие тряпочки украшали ветви. Лидриэль понравилось такое отношение к старым деревьям.

Опушкой рощи неторопливо двигались два кентавра. Одного Лидриэль узнала сразу: это был Бешеный Конь, шаман племени. Судя по тому, как он разговаривал со вторым кентавром, тот тоже был весьма уважаемым лицом.

Лидриэль не хотела, чтобы шаман ее заметил, поэтому она замерла у ствола, неразличимая, как лесной дух.

Кентавры приблизились.

— И все же ты так и не ответил мне, о Бешеный Конь, почему тебя тревожат эти гости.

— Потому же, что и всегда! — скрипуче сказал шаман; — Я считал и считаю, что кентаврам нужно держаться от эльфов подальше!

— Эльфы и кентавры — давние союзники, — возразил второй.

— Для эльфов этот союз весьма кстати, но кентавры — глупцы и тупицы, — отрезал шаман. — Что хорошего, кроме манящих эльфийских побрякушек, мы получаем от этого союза? Лучшие юноши уходят к эльфам, прельстившись возможностью красоваться в эльфийском доспехе и быть челядью у вассалов леса. Они погибают в сражениях не за свои семьи, не за наши равнины, а за чужие им леса.

— Но это долг чести! — неуверенно возразил второй.

— О мудрый вождь Медвежье Сердце, — расхохотался как раскашлялся шаман. — О каких долгах ты ведешь речь? Кентаврам давно пора жить своей жизнью, уйти в глубь великих равнин и позабыть про манящие леса. Иначе наступит день, когда дети перестанут рождаться в наших шатрах. Совсем. У них ведь не окажется отцов, все отцы будут топтаться у подножия эльфийских кленов.

— Я поговорю с Большим Луком, — сказал примиряюще вождь кентавров. — Скажу ему, что он достаточно долго проскитался вдали от родных шатров, пора бы ему и вернуться на равнины.

— Попробуй, попробуй, — ехидно посоветовал шаман. — Пока он, не помня себя от счастья, дарит направо и налево эльфийские безделушки. А жеребята в рот ему смотрят, как же, великий странник и герой! Привез эльфийку королевских кровей. Рыцарь и трубадур. Тьфу!

— Кентавры — гостеприимный народ, о Бешеный Конь! — твердо сказал вождь.

— Я предупредил, — отрезал шаман, и пути двух кентавров разошлись.

Лидриэль было очень обидно. Она же не напрашивалась! Файнос сам предложил поехать к его родне. Она и не собиралась к ним. А этот противный шаман вон как об эльфах…

А эльфы и без кентавров обойдутся. Еще неизвестно, кому этот союз нужнее — тем, кто на деревьях, или тем, кто под деревьями. Они же сами приходят со своих равнин. И готовы ночевать в ложбине кентавров, без крыши над головой, лишь бы получить со временем доступ в конюшню. Лидриэль тоже, между прочим, слышала среди своих разговоры, что с кентаврами тяжело. Они же не люди и не кони и не везут толком, все норовят речь толкнуть, и в приличном обществе им делать тоже нечего со своими грубыми копытами. Они везде чужие! Многие эльфы завидуют имперцам, их лошадям, их крылатым пегасам. Поговаривают, что раньше эльфы и кентавры не общались, что благородным эльфам больше пристали, к примеру, единороги.

Но какая-то правда в словах шамана была, она знала. От этого было еще обиднее.

Разозлившись на весь мир, Лидриэль вернулась в шатер. Покусанный волками Рету-найденыш, из-за которого они здесь и оказались, крепко спал. И фиолетовая зверушка от него не отставала

Лидриэль смахнула слезу, улеглась на свою лежанку, свернулась калачиком и с горя тоже заснула

Файнос заглянул в шатер, собираясь отвезти солнечную танцовщицу на пиршество, увидел, с каким обиженным лицом она спит, покачал головой и отправился к костру брата один.

* * *

Ближе к вечеру Рету ощутил настоятельную потребность проснуться и встать во что бы то ни стало. Кувшин молока хотел наружу.

Рету с трудом, но поднялся. Выбрался из шатра. Ветер гулял над равнинами, поднимая зеленые волны трав. Несколько мгновений Рету просто стоял и смотрел — столько мощи и простора было впереди. Он никогда не знал, что на свете есть Кентаврийские равнины и что они такие громадные.

Потом выпитая жидкость настойчиво напомнила о себе, и Рету нырнул в рощу.

Лидриэль проснулась и обнаружила, что раненый исчез. И очень испугалась. А вдруг он умер, пока она спала? А ведь из-за него она здесь, в месте, где эльфов не любят!

Лидриэль опрометью кинулась к выходу из шатра — и столкнулась с входящим Рету. Удар был такой силы, что оба в недоумении плюхнулись на землю. Лидриэль с досадой смотрела на мальчика: мало того что он живой, так еще и неуклюжий!

Рету увидел выражение лица эльфийки и насупился. Желваки на скулах отвердели. Он за свою жизнь столько повидал таких вот добреньких. Сначала спасают, когда их не просят, а потом на тебя же и злятся, вроде как ты им обуза. Надоело быть благородными. Игрушка наскучила. Уроды.

Пока они с негодованием пялились друг на друга, в лагере кентавров началось оживление. Забухали барабаны, засновали туда-сюда быстрые мальчишки. Пыль из-под копыт вилась клубами.

Мальчишки визжали на разные голоса:

— Наши возвращаются, наши возвращаются!!!

Лидриэль тут же забыла про раненого, вскочила и побежала к яблоне. Привычно забралась на толстую ветку, встала во весь рост, вглядываясь в зеленую даль.

И вдруг услышала

— Подвинься! — Рету тоже понял, что лучше всего смотреть на «наших» откуда-нибудь сверху, и он тоже умел лазить по деревьям не хуже некоторых эльфов.

Нога болела, но желание доказать этой надменной принцессе, что не она одна такая, было сильнее.

Лидриэль поджала губы. Подвинулась ровно на один палец. Все равно свободного места на вепсе было столько, что там горный тролль с удобством бы расселся.

Рету сел на ветку. Вставать побоялся — нога могла подвести. Отсюда тоже было хорошо видно, во всяком случае, куда лучше, чем с земли. Теперь уже Рету позабыл о Лидриэль, обо всем на свете позабыл — настолько его захватил вид равнин.

Из состояния, близкого к оцепенению, его вывел горестный, безутешный вой, раздавшийся под деревом. Потерявшая хозяина Плюшка тяжело подпрыгивала там, стараясь тоже попасть в ряды зрителей.

Рету глянул вниз — и вдруг понял, что спуститься он сможет, а вот снова подняться вряд ли… Злость на эльфийку, придавшая силы, прошла, и нога теперь болит сильнее, чем когда-либо. Жабка отчаянно подпрыгивала — и плюхалась, подпрыгивала и плюхалась, не в силах забраться на дерево. Ну что же, придется у шатра постоять, там тоже видно, хоть и не так.

Лидриэль, искоса поглядывающая на Рету, вдруг неожиданно сделала шаг вперед — и мягко приземлилась на землю. Подхватила Плюшку под мышку и легко забралась на дерево.

— На! — сунула она фиолетовую жабку Рету и снова замерла, вглядываясь в горизонт.

Рету сидел на ветке, болтал ногами, время от времени морщась от дергающей боли, чесал разомлевшей Плюшке лиловое пузо. И чувствовал себя самым счастливым человеком в Невендааре.

Сначала он вообще ничего не видел и не мог понять, как кентавры догадались, что «наши возвращаются».

Потом сообразил, что маленькие точки на горизонте, почти неразличимые в травяном море, это и есть молодежь племени, возвращающаяся из набега.

Барабаны в лагере выстукивали марш кентавров, не останавливаясь ни на мгновение. Многие жеребята не выдерживали ожидания, бросали лагерь и со всех копыт мчались навстречу старшим братьям.

Травы смыкались за их хвостами.

Молодые кентавры, ходившие на поиски приключений и добычи, были все ближе. (По обычаю, перед возвращением к племени они должны были раскрасить свои лица и тела в цвета победы, как это сделал Файнос Большой Лук.) К удивлению Рету, кентавры приближались куда быстрее, чем он предполагал. Точки становились фигурками. Сначала маленькими, затем все больше и больше.

— А-а-а, вот вы где спрятались! — пробасил снизу Файнос. — Ну, сидите, сидите.

— Как быстро идут! — поделился удивительным со своей ветки Рету.

— Натоптаны магические тропы в травах, — коротко объяснил Файнос. — Потому и быстро. Тайными дорогами кентавры перемещаются скорее, чем некоторые птицы над Кентаврийскими равнинами. Это нас не раз спасало. Сегодня вечером будут пляски победы в честь возвращения молодых. Ладно, если что — я у брата

Большой Лук ушел.

Лидриэль помолчала, а потом вдруг спросила

— А откуда у тебя Плюшка? Она странная.

— Я ее украл, — честно сказал Рету. — Ее били.

И пожалел, что разоткровенничался. Сейчас эта Лидри начнет Плюшку жалеть, сюсюкать.

— А у кого украл? — спросила Лидриэль.

— Тебе обязательно это знать? — разозлился Рету.

— Если не хочешь отвечать — не отвечай, — пожала плечами Лидриэль. — Ты мне ничем не обязан, солнечные танцовщицы лечат всех. Просто мне интересно.

— У Падшего ангела, — хмуро сказал Рету. — Я случайно в преисподнюю попал. Не нарочно.

— Так это зверушка из Легионов Проклятых?

— Она маленькая! — прижал Плюшку к себе Рету.

— А как на берег озера попал?

— Я оттуда сбежал, но над озером магическая сила стойки закончилась.

— Какой стойки?

— На которой я летел. Ой, что это?!

И Рету некультурно тыкнул пальцем в сторону травяного моря. Опекун бы ему за это все уши оборвал, но Лидриэль не стала придираться, посмотрела в указанном направлении, и рот ее приоткрылся от удивления.

Кентавры, вернувшиеся из набега, были совсем рядом с шатрами племени, один за одним они выныривали из разнотравья, расписанные самым победным образом в черное, красное и белое.

Но не это поражало до глубины души, а трофеи, украшавшие воинов. На одном красовалась кокетливая дамская шляпка с длинной, вьющейся по ветру вуалью. Пара мощных, мускулистых кентавров были обряжены в женские корсеты. Кто-то прикрывался роскошным веером. Из-за веера поблескивали жирно обведенные красной краской диковатые глаза

Во вьюках, притороченных по бокам, прятались добытые сокровища, на крупе одного из кентавров ехал самый настоящий сундук, а на крупе другого сидели, примотанные сыромятной веревкой один к другому, два пленника, высокий и низенький.

Молодые воины, гордо подбоченясь, не спеша проехали по лагерю, направляясь к шатру вождя. Около шатра они сгрузили добычу, спустили на землю пленников.

А в это время из прохода, ведущего в самое сердце преисподней, выбрался демон-маг.

Фиолетовый, с черно-серыми крыльями и хвостом, рогатый, с острыми, как колья, зубами. Знаток Легионов сразу же опознал бы в нем архидьявола.

Архидьявол принюхался, поймал направление, расправил крылья и полетел по следу погони за Рету. Его магическое умение позволяло видеть в воздухе следы, оставленные Адскими баронессами. Падший ангел велел ему разобраться с тем, что произошло после бегства наглого вора

Архидьявол летел над заснеженным горами, над ничейными землями. Летел он медленно, никуда не торопясь. Около большого озера, за которым расположились эльфийские леса, след кончился. Вечерело, и в подступающих сумерках ярко светился раскаленной лавой кусочек земли, измененной жезлом Легионов. Волки ничейной долины обглодали пронзенные жезлом останки баронессы. Хотя и не так тщательно, как труп волка-чужака, убитого Рету, — от него остались только кости и шкура.

Архидьявол страшной птицей кружил над озером. Он восстановил траекторию полета павшей баронессы, увидел путь, по которому вернулась обратно в преисподнюю оставшаяся в живых охотница. Теперь надо было найти мальчика… Для этого нужно было спуститься.

Черно-лиловый демон приземлился на берегу озера

Глухо произнес нужные слова: перед ним возник и завращался Меченый Круг: магическая окружность, пересеченная четырьмя мечами. Вспышка пламени — ив круге возникла трехголовая Адская гончая. Гончая окуталась пламенем вся целиком, потом три головы выдохнули огонь. Архидьявол был доволен.

— Ищи! — приказал он.

Гончая опустила головы к земле, зарыскала по берегу в поисках следов. Нашла выход Рету из озера Отступление его к развалинам. Столкновение с чужаком. Падение на землю. После этого следы мальчика исчезли, начались следы кентавра.

Гончая уверенно повела архидьявола по этим следам.

Адский гон начался.

Пленников и добычу кентавры переместили в шатер вождя, самый большой в стойбище. Дележ добычи отложили до утра, до светлого времени.

А сейчас уже зажигались костры для ночного праздника, для песен и плясок вокруг огней.

К яблоне снова подошел Файнос.

— Садитесь, отвезу вас к пирующим! — предложил он.

— Только недолго, — строго нахмурилась Лидриэль, (которой самой до смерти хотелось побывать у костров). — Раненому нужно ложиться, да и я не охотница веселиться по ночам.

— Как скажешь, целительница! — легко согласился Файнос.

На его широкой спине хватило места всем, включая Плюшку.

— А кто эти люди, которых привезли из набега? — спросила Лидриэль, пока Файнос вывозил их из зарослей.

Рету предпочитал помалкивать и крепче держать жабку с серебряной лапкой.

— Это Мародеры, — объяснил Файнос.

— Мародеры? — удивилась Лидриэль. — У нас тоже есть мародеры. У них алые шарфы и алые повязки.

— Нет, это не эльфийские и не имперские. И даже не нейтралы. Они уверяют, что являются подданными королевы Мародеров и поэтому мы должны их отпустить, потому что им нужно срочно доставить повелительнице ее законную собственность. Во как. Миледи, ты слышала что-нибудь о королеве Мародеров?

— Не слышала, — твердо сказала Лидриэль.

— И я не слышал. Подозрительно все это.

— А может быть, они все наврали? — предположила Лидриэль.

— Эти могут. Похоже, они на ходу кентавра подкуют, — согласился Файнос. — Скользкие типы. О! Смотрите! Большой хоровод!

Вокруг костров кентавры выстроились в громадный круг, все, без исключения, и самозабвенно притаптывали, кружились на месте, громко били то передними, то задними копытами о землю. Гул стоял над шатрами. Это было и странно, и завораживающе. Бухали барабаны и бубны, гудели дудки, дико завывали волынки. У барабанщиков инструменты были закреплены на поясах, большими колотушками они выстукивали: донг-донг, донг-донг-донг. Остальные подхватывали, расцвечивали каждый на свой лад.

Файнос Большой Лук с удовольствием присоединился к хороводу. Тоже встал в круг, прямо с седоками на спине, и начал отплясывать.

— Файнос! Осторожно! Мы свалимся! — визжала в восторге Лидриэль, позабыв о том, что она строгая целительница и благородная принцесса (и ни те, ни другие не визжат).

— Это пляски кентавров! — вихлял всем туловищем разошедшийся Файнос. — Вам неслыханно повезло, малыши! Эге-ге-ге-ге-ге-ге-гей!

Рету, вцепившись одной рукой в волосы Файноса, другой прижимал жабку. Той понравилось развлечение — она начала подквакивать страстному мычанию волынок.

Лидриэль тоже не устояла, поддалась зажигательной мелодии. Она вскочила на ноги и позади Рету на спине кентавра ловко кружилась и подскакивала, взмахивая руками и умудряясь не свалиться с неустойчивого крупа

Над Кентаврийскими равнинами взошла огромная луна. Желтая, праздничная, она висела над травами огромным бубном. Под луной, не зная усталости, танцевали вокруг разбрасывающих искры костров вольные кентавры.

Адская гончая, двигаясь по следу кентавра как приклеенная довела архидьявола до перевала, до места, где караулил на горной тропе жертвы гигантский паук. Который лежал теперь у тропы, чем-то похожий на обмякшую волынку.

Здесь Адская гончая снова обнаружила запах мальчика у одного из камней. Центральная голова низко рыкнула, привлекая внимание архидьявола.

Но демона больше заинтересовал мертвый паук. Архидьявол накинул магический поводок гончей на валун, а сам, радостно скалясь острыми зубами, взлетел и опустился, подобно падалыцику, на труп. Гигантские пауки были одним из любимых лакомств архидьявола, а смертоносный для всего живого яд придавал этому блюду особую остроту и пикантность.

Сожрав паука целиком, архидьявол пришел в хорошее расположение духа и, довольно облизываясь, тяжело воспарил над горами, чтобы оценить обстановку. Внизу лежали Кентаврийские равнины. Где-то там прятался тот,кого искали. Скоро беглец будет у ног Падшего ангела, а тех, кто помогал преступнику, он, архидьявол, съест, как паука.

Держаться в воздухе с полным брюхом было тяжело, и архидьявол опустился на тропу. Взял поводок в лапу — засидевшаяся Адская гончая, полыхая пламенем, рванулась с места. Пробегая мимо пятна, на котором раньше лежал паук, гончая шумно вздохнула всеми тремя головами и облизнулась тремя языками. Архидьявол был жадиной и скрягой!

Когда они миновали скалы и выбрались на ровное место, откуда начинался спуск на равнины, на фоне лунного неба четко высветился темный рогатый силуэт с крыльями и трехголовая громада, рвущаяся с поводка.

Рету, Лидриэль и Плюшка, натанцевавшись до упаду, свалились в своем шатре без задних ног. А праздник был в полном разгаре. Уже подоспела еда, шипело мясо на углях, на горячих камнях паслись лепешки. Скоро молодые воины должны были начать хвастаться о своих подвигах во время набега, а старики — задавать им каверзные вопросы, стараясь подловить хвастунов на мелочах.

Все это было необыкновенно, невыносимо интересно — но силы кончились. Навалились усталость, зевота и сон. До шатра звуки праздника доносились приглушенно, под них еще слаще спалось.

А вот Файнос Большой Лук был бодр, как никогда. Он так давно не плясал в Большом хороводе, так давно не встречал вместе со всеми приход молодняка с набега. Он так давно не был дома…

Силы переполняли кентавра, ему не сиделось, не стоялось, тянуло на равнины, на магические тропы. Оставив сородичей веселиться у огня, он направился пробежаться под луной на просторе.

Уже наскакавшись вволю, выплеснув задор, Файнос Большой Лук обнаружил, что, возвращаясь обратно, забрал сильно влево (может быть, случайно встал на тайную тропу, выкинувшую вот такую шутку) и сейчас находится под грядой, отделяющей Кентаврийские равнины от сухой земли.

И тут его окликнул нежный голос:

— Здравствуй, Файнос! Как я рада, что мы так удачно столкнулись.

— Таниэль? Это твои магические штучки? — Кентавр знал, что от старшей сестрицы Лидриэль можно ожидать очень и очень многого.

— Не совсем, но получилось хорошо.

Дриада покружила над кентавром и мягко приземлилась ему на спину.

— Не возражаешь?

— Садись.

— Как там великая путешественница поживает? Небось в моем лучшем платье щеголяет сутками? Иниэль за похищенные туфли грозилась ей волосы выдергать.

— Во всяком случае, пока домой не собирается, — фыркнул кентавр.

— Не ноет, что все не так, как ей мечталось в удобном тереме? — ехидно спросила Таниэль.

— Нет, она на удивление хорошо держится. Сейчас с упоением занимается целительством: около озера мы отбили у волков паренька. Имперца Волки его немного пожевали. Не попадись он нам — Лидриэль не согласилась бы сюда приехать.

— Давай с тобой до ваших шатров прокачусь. Посмотрю осторожно на эту вредину, — предложила дриада — Может быть, скоро наиграется…

— Может быть, — согласился кентавр. — Но пока ей интересно. А как дела в Альянсе?

— О-о-о, все леса шумят о вашем грандиозном побеге! — мурлыкнула дриада. — Судачат на каждой тропе. Многие думают, что ты обезумел и похитил солнечную танцовщицу.

— Что, правда? — даже остановился кентавр.

— А ты как думал? Языки-то без костей.

— Не ожидал! — помотал гривастой головой кентавр.

— Да плюнь ты на это, — махнула дриада. — Надо же о чем-то сплетничать. Поболтают и забудут.

Они не спеша ехали к яблоневой роще.

— Я и не думала, что Лидриэль способна о ком-то заботиться, — задумчиво сказала дриада — На нее это не похоже.

— Ты ее мало знаешь, — теперь уже посмеивался кентавр. — Она настоящая солнечная танцовщица и искусная целительница. Ну и человека мы подобрали забавного. Видела бы ты его домашнюю зверушку: фиолетовая жаба, вся в выростах, одна лапа серебряная. Любит его до безумия, а он о ней заботится, словно о котенке. Как эта парочка попала на берег озера — сложно разобрать. Мальчишка говорит, что упал. А откуда упал, я не успел узнать.

Дриада призадумалась.

Кентавр замедлил шаг, недоумевая, почему она замолчала. Шатры племени были уже хорошо видны. Праздник упорно не кончался, около огней пританцовывали самые стойкие.

— Мне не хочется тебя пугать, — сказала дриада, — но, похоже, моей сестрице и вашему найденышу грозит нешуточная опасность. А может быть, не только им, а может, и всему племени.

— Если всему племени — нужно к шаману, — сразу сообразил Файнос. — Ты не шутишь?

— Я могу ошибаться. А могу и не ошибаться. Давай и правда к вашему шаману.

— Только он эльфов не любит, — предупредил Файнос

— Представляешь, я знаю, — усмехнулась дриада — Эльфов не любит, а меня и на дух не переносит.

Они пересекли тропу, ведущую с перевала, по которой до них прошли архидьявол с Адской гончей. Если бы получилось наоборот и они перешли бы тропу перед архидьяволом, гончая пошла бы по более свежему следу кентавра.

Но так не произошло.

— А если ты не ошибаешься? — не утерпел и спросил кентавр. — Почему нам грозит опасность?

— Если я не ошибаюсь и вы подобрали того самого мальчика, о ком я слышала, то скоро здесь будут гости из преисподней. Потому что если уж о моей сестрице судачит теперь весь Альянс, то об этом юном таланте шумят Легионы Проклятых. Он — личный враг Бетрезена, и на него открыта охота. И на всех, кто рядом с ним, как ты, Файнос, наверное, понимаешь, — исчерпывающе ответила дриада. — Их надо убирать отсюда, и как можно скорее.

— Два вопроса, — мрачно сказал кентавр. — Куда и как? Вот так дела… Бешеный Конь, шаман, мне в жизни не простит, что я принес в племя неприятности.

— Поверь мне, Файнос, — пропела медовым голосом дриада, — что твой список прегрешений перед шаманом вырос не так уж и на много, учитывая, сколько он тебе и без моей сестрицы не простит. А вон, похоже, и он. Нам радуется.

Около ветхого шатра стоял и молча смотрел на их приближение Бешеный Конь.

Рету сначала так хорошо заснул под шум праздника, но потом проснулся: завозилась рядом Плюшка. Он спросонья потрогал ее рукой — она дрыгала лапками. Рету испугался, что жабка объелась приношениями до заворота кишок и теперь живот у бедолаги режет острой болью.

Он с трудом открыл заспанные глаза: в шатре было темно, луна ушла, ночь переместилась в свою последнюю часть, в то время, когда спится слаще всего. Эльфийка тихонько сопела у другой стенки шатра. Жабка возилась и хныкала. Рету подхватил Плюшку, стал гладить ей тугое пузо, надеясь, что так полегчает. (Малыши у тетушки Лайды частенько животами по ночам маялись.) Но Плюшку трясло, ничего не помогало.

Потом Рету понял, что вокруг шатра кто-то ходит и дышит. Рету насторожился — этот кто-то был чужой. Хотел позвать Файноса, но сообразил, что кентавра поблизости нет.

Рету нашарил свой кинжал, вытянул из ножен.

Шкуры, закрывающие вход в шатер, рывком раздернулись — в образовавшемся проеме возник громадный, черный, трехголовый пес. Он принюхался, уставился на Рету и глухо рыкнул.

Сердце у Рету ухнуло куда-то вниз. За трехголовым псом в ночи угадывался второй силуэт, еще более страшный. Рету понял, что перед ним Адская гончая. А он — ее добыча.

Адская гончая окуталась пламенем, и все три пасти разом, дружно полыхнули огнем.

Рету обхватил жабку и съежился перед тем, как сгореть заживо, — но гончая неожиданно поперхнулась собственным пламенем, задрала все три головы и душераздирающе завыла Огонь не тронул ни Рету, ни жабку. Перед Адской гончей стояла Лидриэль, и пламя отекало ее, не причиняя солнечной танцовщице вреда. Но вспыхнули, зачадили шкуры, запылали деревянные жерди шатра.

Рету увидел, что Адская гончая отвлеклась, метнул жабку к ногам Лидриэль, а сам бросился вперед и воткнул кинжал в грудь трехголового пса

Он не думал, что сможет причинить адскому созданию хоть какой-то вред, но гончая стала обугливаться на глазах, превращаясь в груду косточек.

Лидриэль сегодня в первый раз воспользовалась своей защитой от магии огня. Это потрясло ее больше, чем нападение, и она замерла в полном оцепенении, не в силах шевельнуться.

У разозленного сопротивлением архидьявола, караулившего около шатра, в когтистых лапах стала разгораться сфера. Он приготовился прихлопнуть мелюзгу заклинанием, но яркая, золотисто-зеленая, похожая на плеть молния выбила сферу из лап демона. Перед входом в шатер возникла разъяренная дриада — и архидьявол, прекрасно зная силы противницы, бросился бежать, резко взмахивая крыльями.

Дриада неслась за ним, отгоняя от стойбища кентавров как можно дальше.

К шатру прискакал Файнос и разметал горящие шкуры. Внутри, целые и невредимые, но несколько очумевшие от всего, что случилось, стояли Рету, Лидриэль и Плюшка.

— Все хорошо, — гудел кентавр, — все хорошо! Враг испугался и убежал. Все хорошо.

Он затаптывал огонь, а потом спохватился, что его питомцы стоят как замороженные, — подхватил солнечную танцовщицу, отвез к яблоне и закинул на ветку. Очутившись на дереве, Лидриэль почувствовала себя в безопасности, прижалась к стволу и разрыдалась. Обрадовавшись, что она отходит от потрясения, кентавр вернулся к шатру, таким же манером подхватил мальчика и жабку и тоже посадил их на ветку яблони.

— Тут хорошо, — бормотал он. — Посидите, а я сейчас.

Он галопом умчался в стойбище и галопом же прискакал обратно, привезя пару покрывал. Передал их Рету и, прихрамывая, пошел в сторону шатра вождя.

Рету сидел на яблоне и запоздало удивлялся, насколько Адские гончие хилые, несмотря на грозный облик. От волос, от одежды пахло едким дымом: дымом шерсти, сгоревших шкур. Жабка совершенно успокоилась и довольно урчала у Рету под боком Он обратил внимание, что Плюшка пытается грозно растопырить во все стороны свои выросты, но у нее это не получается.

— С ветки не свались, защитница! — засмеялся облегченно Рету, закутываясь в покрывало.

Услышав его хохот, всхлипывающая Лидриэль подняла голову и тоже засмеялась. И от этого ей сразу стало легче и радостней.

Вот так, смеясь во все горло, они встретили рассвет и увидели, как громадное солнце поднимается над травами Кентаврийских равнин.

Таниэль ничего не успела объяснить шаману. Потому что краем глаза уловила вспышку пламени. Точнее, три вспышки. Около шатра, где спала сбежавшая из дома сестрица. А как пышет пламенем Адская гончая, Таниэль знала лучше кого-либо.

Бросив кентавру:

— Я не ошиблась! — она прыгнула с его спины и стремительно полетела к шатру.

И сейчас гналась за демоном.

Съеденный гигантский паук серьезно затруднял архидьяволу полет, тянул вниз. А дриада сидела на хвосте, упрямая, как оса. Архидьявол не собирался заниматься всякими глупостями вроде поединков. Он узнал, где находится сбежавший мальчишка, все остальное — не его дело, пусть повелитель сам разбирается, посылает когорты, Адских мстителей и прочих дармоедов.

В лунном свете архидьявол казался жирной летучей мышью, рывками перемещающейся над сухой долиной. Таниэль удивлялась скорости его полета: догнать архидьявола никак не удавалось.

Он так отчаянно работал крыльями, словно впереди было не озеро, а Адские Врата, ведущие в преисподнюю.

Долго удивляться дриаде не пришлось: крылатый демон из последних сил долетел до кусочка покрытой лавой земли, той самой, что образовалась вокруг жезла власти. Это была территория Легионов Проклятых, каким бы крохотным ни казался клочок с останками Адской баронессы.

И пользуясь тем, что оказался на своей земле, архидьявол сложным магическим заклятием сотворил лаз, путь для бегства в глубины преисподней: возникла сфера на кончике правого крыла демона-мага, засветились в ответ два рубина на жезле власти, один в середине навершия, а второй, маленький, там, где заканчивалось древко. Вспухла огненными пузырями, забулькала раскаленной жижей адская лава — и в эту пылающую лужу обрушился с небес архидьявол, плюхнулся, подняв огненные брызги.

С громким чавканьем лава засосала крылатую тушу, утянула в свои глубины, как в воронку. Чпокнула напоследок — и успокоилась, снова превратилась в клочок пылающей, но твердой земли.

Таниэль в ярости выдрала жезл из груди павшей баронессы, не чувствуя боли. Размахнувшись, зашвырнула его в озеро, припечатав соответствующим заклятием. Раскаленный жезл окутало паром, когда он попал в холодные воды. Но эльфийское озеро было сильнее, он остудило жар преисподней.

Дриада полетела обратно, дуя на обожженные ладони и радуясь хотя бы тому, что запечатала возможный выход, Легионы около останков Адской баронессы появиться не смогут.

Шатер вождя племени был обширней конюшен кентавров под эльфийскими деревьями.

В нем и собрался на рассвете совет. Без вождя: Медвежье Сердце был на месте пожара, самостоятельно разбираясь в том, что произошло.

Файнос рассказывал шаману то, что узнал от дриады, и то, что видел сам: на мальчика охотятся Легионы Проклятых. Охотники проникли в лагерь кентавров, но защита солнечной танцовщицы от огня сработала.

Шаман слушал его, морщась, словно ему выдирали зубы один за одним.

— Это все чудесно, — проскрипел он, и ворон на его плече глухо каркнул. — Но если бы их не было в наших шатрах, не появилась бы здесь и охота.

Вернувшаяся дриада проскользнула на совет и, не успел Файнос и рта открыть, возразила

— Никто не знает, куда приведет его дорога. Если путь человека вывел его из преисподней и привел в шатры кентавров, значит, так угодно было богам.

— У кентавров свои боги, — напомнил шаман, почесывая правой рукой грудку прикрывшему глаза ворону. — И свои дороги.

— Тем более надо обсудить, что делать дальше. Потому что горевать о том, что было бы, если бы гостей не было, — бессмысленно и глупо, о Бешеный Конь!

— Спасибо, что подсказала, лесная дева! — саркастически заметил шаман. — И что же теперь делать? Ждать, пока когорты Легионов выплеснутся на стойбища кентавров? Геройски погибать в заведомо неравной битве? А? Давай ты заберешь свою сестру и этого человеческого детеныша в свои леса. Кентавры с лихвой выполнили долг гостеприимства.

— Я бы забрала, — спокойно сказала дриада. — Но, боюсь, сестра не согласится. Их нужно спрятать, причем ни у эльфов, ни у кентаврров. Тогда ни твой, ни мой народ не станут представлять интереса для Дикой Охоты, а большой войны с Легионами пока не предвидится, Бетрезену не до этого.

— Оглично, — подхватил шаман. — Отправь их к оркам Или в Империю.

— Чтобы их прирезали на первом же перекрестке? — уточнила дриада

— Сделай так, чтобы не прирезали.

— Посоветуй как.

— Если вы нас отпустите, мы поможем этим ребятам укрыться в надежном месте! — неожиданно раздалось из темного угла шатра

Разволновавшаяся дриада шарахнула в угол зеленой молнией. Молния осветлила две хитрые физиономии, выглядывающие из-за кучи вещей, привезенных молодняком из набега.

— Это кто? — мрачно спросила дриада

— Это пленники,    не менее мрачно ответил шаман. — Мародеры

Он решительно процокал в темный угол (земля в шатре была утоптана до каменного состояния) и чуть ли не за ухо вывел связанного человека. Того, который был повыше.

— Говори, — сухо приказал он.

— Вот вы, уважаемые, говорите «мародеры», «мародеры», а ведьэто неправда!!! — сказал плаксиво человек.

— И кто же вы — спросил шаман. — Мы слушаем. Внимательно.

— Мы вассалы нашей королевы Гор. Злопыхатели, правда, назваютее королевой Мародеров, но ведь это клевета! А мы не разбойники, мы верноподданные нашей госпожи.

— Странно, я никогда не слышала про королеву Мародеров, — задумчиво сказала дриада. — Интересно почему?

— Потому что чем меньше народу знает о нашей королеве, тем лучше идут у нас дела, — гордо заявил пленник. — Неприступный замок королевы находится в Горах Дьявола. И оттуда на весь Невендаар тянутся тонкие ниточки ее влияния. На нашу королеву работают люди в Империи, купцы в Торговом море, варвары в отдаленных землях, гоблины в кочевьях зеленокожих. Королева никому не подчиняется, а ей подчиняются многие. Но это тихая, тайная власть. В ее замке находят убежище те, кому опасно быть на землях Горных Кланов, Легионов Проклятых, Империи и Альянса. И там ваши беглецы будут в безопасности.

— А откуда мы знаем, что это правда? — мягко спросила дриада. — Откуда мы знаем, что вы выполните свое обещание и укроете мою сестру и человеческого мальчика у себя? Объясните нам.

— Нам нужно спешить к нашей госпоже. Нужно доставить важный груз, время на исходе. И нас тоже ищут, — сказал подручный таинственной королевы. — Но опыт подсказывает мне, что если разные силы охотятся за двумя разными парами, то, объединившись в четверку, беглецам будет значительно легче улизнуть от погони. Наши интересы совпадают с интересами ваших беглецов. Ведь в обмен мы получаем свободу и имущество нашей королевы. Тем более, как я понял, речь идет о детях. С детьми мы не будем вызывать подозрений, дети для нас, подручных королевы Гор, лучшая маскировка

— Красиво говорит, — пробасил Файнос.

— Надо подумать… — протянула дриада

Она внимательно осмотрела одного пленника, затем пролетела в угол с вещами и вытянула на светлое место второго, приземистого и коренастого.

— Если эти двое возьмут мою сестрицу и мальчика и укроют в горах, а кентавры уйдут отсюда в глубь равнин, то Дикая Охота останется с носом, — сказала она.

— Кентавры уйдут за горизонт, — сухо пообещал шаман. — Если Большой Лук присоединится к своему народу. Вернется в родные шатры.

Файнос растерялся, нервно заскреб землю копытом.

— А почему бы и нет? — мелодично подхватила дриада. — Почему бы Большому Луку не вернуться домой? В чем тут сложность?

— Ты отпускаешь меня, принцесса? — удивился Файнос Большой Лук, перестав ковырять утоптанный пол.

— Ну-у, в глазах лесного общества ты ведь в бегах, — хихикнула дриада — Как я могу воздействовать на беглого кентавра?

— Я ничего не пойму, — признался Файнос.

— Я тебе все расскажу, — пообещала дриада, пристально глядя при этом на шамана. — Видишь ли, узнав о том, что Файнос Большой Лук, герой, вернулся к своему племени, многие кентавры, союзники эльфов, призадумаются, не сделать ли им то же самое. Именно этого больше всего на свете хочет шаман Бешеный Конь. Понемногу ложбины кентавров опустеют и конюшни тоже. Кентавры вернутся в земли предков. Ведь верно?

— И это будет лучшей долей для кентавров! — притопнул передним копытом шаман.

Ворон на его плече приоткрыл один глаз.

— И поэтому ты, Бешеный Конь, попросишь Медвежье Сердце отпустить пленников и вернуть им их имущество, — сказала дриада. — С тем, чтобы они помогли беглецам.

— Мы поможем! — торопливо сказал связанный человек. — Мама родная не позаботится об этих детях лучше! О-о-о-о… Об этом путешествии еще будут слагать легенды!

— Но ведь получится, что давний союз эльфов и кентавров останется в прошлом? — тщательно выговаривая слова, спросил Файнйс.

— Неизменны только перемены, — грустно улыбнулась дриада. — К этому все и шло довольно долгое время. Не вини себя. Но кентаврам вашего племени и правда сейчас лучше уйти, и уж конечно, если ты будешь со своим народом, многие беды обойдут ваши шатры стороной. Поговаривают, что темные эльфы перетягивают кентавров на свою сторону…

— Я повторю свои условия, — скрипуче сказал шаман. — Я буду говорить с вождем, только если Большой Лук остается с нами.

— Я остаюсь, — кивнул Файнос.

— Сколько у нас времени в запасе? — спросил шаман дриаду, умудряясь при этом смотреть на нее, как на пустое место.

— Мало. Следопыт вернулся в адские глубины, как только он доложит своему господину о том, что нашел беглеца, Охота начнется вновь.

— Хорошо, в полдень племя уйдет, — решил шаман.

— Нам бы до какого-нибудь городка на границе равнин добраться, — заторопился подручный королевы Мародеров. — Оттуда бы мы уже и направились в замок.

Шаман зыркнул на него так, что человек опять нырнул за груду тюков и там затаился тише мыши.

Ничего больше не сказав, шаман вышел из шатра.

Файнос топтался у кострища, видимо, не зная, что же делать дальше. Подручные королевы Мародеров тихо шушукались под прикрытием тюков.

Невозмутимая дриада вспомнила, что у нее обожжены жезлом власти Легионов ладони. Осмотрела их, подула — ожоги затянулись.

— Теперь надо как-то объяснить Лидриэль и найденышу, что им предстоит дальняя дорога, — сказала она спокойно. — Это сделаешь ты, Файнос. Меня здесь как будто бы и не было. Слышали, вассалы? — повысила она голос.

— Да, госпожа, — отозвались почтительно из-за вещей.

— Перед тем, как уйти, я хочу кое-что вам сказать, выйдите, — велела дриада

Появились подручные королевы Мародеров.

— Меня зовут Таниэль, эльфийская принцесса Таниэль, — глядя на них в упор, сказала дриада. — Вы берете на себя обязательство доставить мальчика и солнечную танцовщицу в безопасное место. В замок королевы Мародеров. Если вы нарушите обещание, то пожалеете, что родились. — Она взлетела, опустилась позади подручных королевы Мародеров и приложила ладони — правую к спине низенького, левую — к спине высокого.

Оба дружно закричали от боли — обугленный отпечаток ладони красовался теперь на спине каждого, как тавро на боку лошади. Одежду подручных королевы ладони дриады прожгли насквозь.

— За что, принцесса? — проскулил обиженно низенький.

— Чтобы помнили наш уговор, — надменно сказала Дриада — Клеймо исчезнет в замке королевы. И не забудьте поблагодарить меня, что я пометила вам спины, а не задницы, иначе вы бы долго не смогли сидеть.

— Благодарим вас, принцесса, — хором загнусавили подручные королевы.

— Пройдохи. И упаси вас Бетрезен заикнуться кому-нибудь, откуда у вас появились эти метки, — припечатала дриада и вылетела из шатра

— Слушай, вождь, — заискивающе обратился к Файносу высокий, — может быть, нам руки теперь развяжут, раз мы союзники, а? Спину почесать страсть как охота.

— Не сейчас, — не купился на лесть кентавр и тоже покинул шатер.

Глава девятая Магические тропы

Услышав о том, что нужно уходить в глубь Кентаврийских равнин, племя начало разбирать свои жилища. Вещи и утварь складывали во вьючные сумы, снимали с шатров и увязывали шкуры. Собирали шесты — их приходилось перемещать волоком.

Сборы происходили деловито и спокойно. Вскоре на месте шатров остались только кострища и утоптанная земля.

Больше всех сил и времени пришлось затратить на разбор шатра вождя. Но и это было сделано к полудню. За яблоневой рощей скрывались, оказывается, загоны для лошадей. Молодежь начала отгонять табуны, не дожидаясь общего выхода в путь. Лошадей, приученных ходить под вьюками, привели на место сборов.

Сухая фигура шамана с вороном на плече мелькала то там, то здесь. Бешеный Конь был доволен, как никогда в жизни.

Рету, спустившийся с яблони как рассвело, подумал, что ничего страшного не будет, если развести костер в кострище сгоревшего шатра. Ведь это, если разобраться, место их победы, так? И ничего страшного.

На огне в толстостенном котле тушилась бизонья печень, прописанная Рету солнечной танцовщицей в качестве лекарства Запах дразнил. Во всяком случае, Плюшка скакала вокруг костра и изо всех сил намекала, что она тоже потеряла много крови — вообще всю кровь до капельки — и умрет, если не поест того вкусного, что шкворчит в котле. Она вымазалась в золе и пепле и перестала быть пурпурной, стала глиняной.

Солнечная танцовщица спускаться с яблони не захотела. Она как-то сумела сделать там гнездо из одного одеяла, свернуться в нем калачиком, прикрыться другим одеялом и задремать. Ей снилось, что она видела Таниэль, старшую сестрицу, выскальзывающую из шатра вождя. Во сне она радовалась, что это всего лишь сон.

Когда целебный завтрак был готов, к костру подошел Файнос, помогавший все утро семье брата собраться в долгий путь. Вид у кентавра был растерянный, он еще никак не мог привыкнуть к мысли, что вернулся насовсем домой.

Он принес сушеных яблок и слив, свежих, испеченных утром женщинами лепешек.

— Ты обещал рассказать, что заварилось, — напомнил кентавру Рету.

— Племя уходит под защиту трав, — сказал Файнос. — Здесь стало слишком опасно. Демон сбежал в преисподнюю, он вернется со свежими силами. Надо их опередить.

Рету опустил голову.

— Мне так жаль… — глухо сказал он.

— Кентавры тебя не винят, — нагнувшись, похлопал его по плечу Файнос и уцепил с помощью тонкой лепешки кусок тушеной печенки.

Плюшка тоненько взвыла, увидев, как еду бессовестно тратят.           .

Вой этот сумел разжалобить могучего кентавра, и он отдал лепешку жабке с серебряной лапкой.

— А шаман тебя вообще на руках носить должен, — расхохотался Файнос, видя, как Плюшка от жадности давится слишком большим куском. — Он таки добился своего, вернул меня.

— Это тоже из-за нас? — вздохнул Рету.

— Он добился бы своего рано или поздно, появись ты или нет. Шаману очень не нравилось, что стойбище рядом с землями Альянса. Сейчас он уведет нас в сердце равнин, где никаких соблазнов поблизости не будет.

— А я думал, в племени главный — вождь. — Рету жевал лепешку, почти не чувствуя ее вкуса

— В каких-то вопросах — вождь, а в каких-то шаман. Ну и только безумец встал бы на пути Бешеного Коня. Ты не смотри, что он костлявый, — сильнее и умнее кентавра на равнинах не сыщешь.

— А почему тогда у него шатер такой ветхий?

— Этот-то? Да он новенький! Видел бы ты его старую палатку. Бешеный Конь считал, что шатры — это роскошь, которая разнеживает тело и развращает душу. И в свое жилище он мог поместиться только передними копытами, а задняя часть так и ночевала на улице и в дождь, и в снег. Гости племени, уважаемые кентавры, пугались не на шутку, когда видели драный хвост и задние ноги шамана, торчащие из какой-то рванины на кривых палках. Наконец всем это надоело, собрался общий совет племени, и на нем решили поставить шаману новый шатер. Но Бешеный Конь сразу не сдался. Он выторговал себе право выбрать самые старые шкуры из всех предложенных. И все норовил несколько шестов потерять, чтобы уменьшить размер шатра. Намучились с ним — но новоселье шаману справили. Все племя неделю гуляло. Ворчит теперь, но терпит.

Плюшка слопала первую порцию и теперь требовала добавки.

Рету предложил ей сушеного яблочка, но жабка с негодованием отказалась.

— Она увеличивается, — заметил кентавр. — Отъелась на вольных хлебах и пошла в рост.

— Я, наверное, тоже, — засмеялся Рету.

— Ты? Да ты клюешь, как птенец! Тебе что Лидриэль велела — есть как следует! — возмутился кентавр.

И добавил:

— Сказать честно, я подумал, подумал и решил, что страшно рад возвращению домой. Правда, сколько можно воевать на стороне… Мне только жаль, что с вами мы скоро расстанемся.

— Кентавры нас оставляют здесь? — уточнил спокойно Рету.

— Тьфу на тебя! — плюнул Файнос. — Скажешь тоже! Нет, конечно. Но и в глубь равнин вы с нами не пойдете. Вы будете теперь держаться этих, которых из набега привезли, мародеров. Которые не простые мародеры, а Мародеры королевы, во как.

— А почему мы должны их держаться? — удивилась спустившаяся с яблони Лидриэль. — Я что-то пропустила?

— Ты, миледи, все пропустила, — объяснил ей кентавр. — Мы ждем нового нападения Легионов, и племя уходит. Я могу отвезти тебя домой.

— Ни за что! — отрезала решительно Лидриэль.

— Тогда присоединяйся к Рету, — хитро предложил кентавр. — Ребята, что сидели в шатре вождя в качестве добычи, сказали: мол, никакие они не мародеры, а честные подданные загадочной королевы. И в ее замке самое безопасное место сейчас. Потому что если уж кому села на хвост Дикая Охота, как вам, то хвост лучше уносить куда- нибудь подальше.

— Я хочу с тобой, — упрямо сказала Лидриэль. — Мне тут понравилось.

Кентавр растерялся.

— Э-э-э-э… видишь ли… шаман твоего присутствия больше не потерпит… — наконец выдавил он, краснея. — Пути эльфов и кентавров расходятся.

Лидриэль грустно вздохнула

— Я пошутила, — сказала она заносчиво. — Делать мне больше нечего, как в шатрах кентавров ошиваться.  Собственно говоря, я думаю, твое предложение — прекрасная возможность посмотреть мир, как я и собиралась.

— Лидри, мне очень жаль! — взмолился Файнос. — Если бы я мог, я бы отправился с вами. Но теперь я не могу. Я должен уйти со своим народом.

— Но мы же останемся друзьями? — недоверчиво спросила Лидриэль. — Или я снова ошибаюсь?

— Лидри, не мучай меня, пожалуйста, — попросил кентавр. — Мы были друзьями и будем друзьями. Два народа могут разойтись, но как нам относиться друг к другу, зависит только от нас

— Не знаю, — упрямо сказала Лидриэль. — Я всегда думала, что кентавры и эльфы как одно целое, а тут услышала совсем иное. А будут ли мне рады в том месте, куда нам нужно бежать? Может быть, там относятся к эльфам точно так же, как здесь? Может быть, мне есть смысл просто остаться в этой роще, потому что яблони-то уж точно меня не гонят?

— Здесь тебя ждет смерть, — коротко ответил обидевшийся кентавр и замолчал, уставившись на огонь.

Глядя на них, Рету расстроился до глубины души.

— Ну не ссорьтесь на прощание! — воззвал он к обоим. — Ну что вы как маленькие…

— Хорошо, я поеду с Рету и этими людьми, — сказала сухо Лидриэль. — Ничего другого мне не остается. Пойду с яблоней попрощаюсь.

Она повернулась и ушла. Снова забралась на дерево и села там, обхватив коленки руками и уткнувшись в них лицом.

— Обиделась… — вздохнул Файнос. — Вот так всегда, все вроде бы правильно, а на душе гадостно. И так плохо, и так нехорошо. Ты уж береги ее там, в пути. Вредная она, принцесса, но ты держись. С жабкой хорошо управляешься, справишься и с эльфийкой. Разница невелика.

— Правда? — не сдержался Рету.

— Правда-правда, — подтвердил кентавр. — Вся разница в том, что у одной талия и поэтому ее шиш заставишь поесть, а вторая лопает все, что в рот помещается. Но с обеими намаешься, семь потов сойдет. Женщины — они такие. А Лидриэль-то к тому же и без родителей росла, сестры воспитывали, те еще колючки. Тоже надо понимать.

— Я понимаю, — отозвался Рету. — У меня родителей тоже никогда не было.

— Эк вас судьба свела, бедолаг, — почесал пальцем в своей роскошной гриве Файнос. — И так-то не особо сладко, а теперь и вовсе беглецы.

— Ничего, — спокойно сказал Рету. — У подкидышей звезда счастливая есть. Я знаю.

Как и обещал шаман, ровно в полдень кентавры отправились искать новое место для своих шатров.

Вождь Медвежье Сердце торжественно снял с племенного столба черный медвежий череп и красный щит. Череп он водрузил на голову как шлем, щит надел на левую руку. И первым шагнул на тропу странствий. За ним потянулись остальные.

Последним со стойбища уходил шаман Бешеный Конь с вороном на плече и бубном в руках. Он прошел по всем кострищам, оставшимся после шатров, и поджег там приготовленные костры, которые больше дымили, чем горели.

Белые дымные столбы поднимались в синее небо.

Шаман объехал яблоневую рощу по ходу движения солнца, ударяя колотушкой о бубен, заклиная деревья расти и плодоносить и не держать на кентавров зла. Потом гортанно прокричал прощальное слово духам места. Ворон взлетел в небо, сделал несколько кругов, сворачивая магические тропы кентавров, забирая их с собой.

Шаман дождался, когда ворон сядет на его плечо, и отправился догонять своих.

Племя не спеша шло по равнине. У каждого, даже ребенка, на спине был груз, связанные пучками шесты для шатров одним концов были притачаны к вьюкам, вторым волочились по траве. Это не было бегством, это было перекочевкой.

На перевоз захваченной в набеге добычи выделили несколько лошадей. Подручных королевы Мародеров посадили себе на круп молодые кентавры Крыло Вороны и Маленькое Копыто, те, что первыми встретили Файноса Большой Лук.

Сам Файнос вез, конечно же, Рету и Лидриэль. Солнечная танцовщица молчала. Она молчала с того момента, как второй раз спустилась с яблони, чтобы отправиться в дальний путь.

Рету довольно сносно сидел на кентавре, хотя нога и беспокоила И тоже помалкивал: раз Лидриэль молчит позади, чего уж разговоры заводить. Плюшка решила ехать в дерюжном мешке. Она плотно наелась и теперь спокойно похрапывала

Молчание нарушил кентавр.

— Бешеный Конь решил, — сказал он, — что сейчас племя уклонится немного налево, чтобы пройти неподалеку от городка. Лошадей мы вам дадим.

— Они верховые или упряжные? — открыла наконец рот Лидриэль.

— Они вьючные, — объяснил кентавр. — Но мы их обменяем на конный экипаж.

— Верхом бежать быстрее, — напомнила солнечная танцовщица.

— Знаю, но у ваших новых компаньонов столько барахла, что без экипажа не обойтись. На обычных мародеров они и правда не похожи. Держитесь с ними осторожно.

— Так, может быть, нам держаться от них подальше?

— Вас ищут Легионы Проклятых. Вдвоем опаснее, чем вчетвером.

* * *

Шесть тысяч лет назад Падшего ангела лишили того, чем он дорожил. Его лишили веры, чести, правды. Его лишили света, сослали в глубины своего собственного (оболганного и исковерканного другими) творения. Заточили в кристалл

Но даже Всевышний не может отнять все. Взамен боли, мучений и страданий он даровал Падшему ангелу время. Столько времени, неподвижного, вязкого, плотного, сколько не было ни у кого наверху.

Падший ангел Бетрезен умел ждать, умел не торопиться. Он умел наносить удар из засады и терпеливо преследовать добычу. Он сам себе все больше напоминал бесконечно старого, медленно умирающего, но все еще чудовищно сильного змея, затаившегося в глубинах преисподней.

И сейчас он обдумывал рассказ вернувшегося архидьявола

Маг потерял Адскую гончую в схватке. Это были мелочи, гончей больше, гончей меньше. Главное, они взяли след, нашли воришку, гореть ему в сердце преисподней тысячу лет. Вор прибился к кентаврам, странным тварям, не людям и не коням. Живет в их шатрах. Очень хорошо.

Нужно создать новый отряд и довести это дело до конца. Но сложно, все сложно… Нежить совсем озверела и отвлекает на себя основную часть когорт. Легионы серьезно ослаблены расколом Ашкаэля и Утера. Союз с де Лали тоже оттянет часть сил — зато появилась возможность выловить беглого аватара. Он выйдет к людям — люди-то его и встретят, голубчика

Сейчас каждый Адский герцог на счету. Именно сейчас. Но нужно пустить в погоню новый отряд. И именно с Адским герцогом во главе.

Баронессы безмозглы. Архидьяволы умны и могущественны, но осторожны, если не сказать трусоваты. Советники уклончивы. Нужен герцог, способный огнем и мечом расчистить себе путь. Нужна ведьма, чтобы обернуть беглеца хилым бесенком, полностью покорным и беспомощным. Архидьявол тоже не помешает. За спиной Адского герцога архидьявол станет смелее. А чтобы не боялся — придать им дополнительно пару прокачанных чертей.

Кого же выбрать в предводители отряда?

Похоже, кандидатура есть.

Адский герцог Сисульф — вояка посредственный, зато любитель поохотиться. Он с радостью встанет на след двуногой дичи, для него это прекрасная передышка между боями. Сисульф, конечно, небольшого ума, но для поимки безумца вполне годится. А тот, кто украл Тиамат от трона, — безусловный безумец. Откуда он только взялся, твареныш…

Сисульф жаловался, что у него очередная ведьма погибла Придется герцогу привыкать к новой. Рядом с ним ведьмы почему-то не держатся, даже странно. Рок? Судьба?

Определившись с отрядом, Бетрезен вызвал Белиарха, чтобы отдать приказ о продолжении охоты на мальчишку.

Ночью над перевалом, отделяющим сухую долину от Кентаврийских равнин, разразилась гроза. Молнии били в скалы, рассыпались искрами. В воздухе терпко пахло магией. Гулкий гром словно катал гремучие шары по холмам.

Темные, нависшие над горной грядой тучи наконец-то разразились дождем.

И под секущими струями над тропой возникли пятеро охотников из бездны. Капли шипели, попадая на раскаленные жаром преисподней тела

Герцог Сисульф наслаждался новой охотой. До перевала они добрались быстро — но гроза стала на пути. Залитые дождем, лежали впереди неразличимые Кентаврийские равнины. Ночь и дождь надежно укрывали их от чужих глаз.

Архидьявол покосился на то место у тропы, где лежал труп гигантского паука, сглотнул слюну, припомнив, каким вкусным был нежданный труп.

Новая ведьма, неразличимая под плащом, обратила на это внимание, но лишь хищно усмехнулась про себя. Она знала, что в отряде Сисульфа ведьмы долго не живут, но надеялась быть удачливей своих товарок. Дождь забавлял ее.

Молохи скучали, что Правый, что Левый. На пути не попалось ни тролля, ни гоблина. Даже захудалого крестьянина грохнуть не удалось. Тоска.

Молохи глядели на ведьму и облизывались длинными змеиными языками. Время от времени они пытались подобраться поближе и ущипнуть ее или слегка лизнуть. Привычная ко всему ведьма, не глядя, била наотмашь по протянутым лапам и языкам-змеям. Архидьявол злился — накачанные черти должны были охранять его, а не волочиться за юбками. Хороши охранники, одни бабы на уме, никаких мозгов!

Сисульфу все эти мелочи не досаждали. Он смотрел в темноту и хищно принюхивался. Дождь пригасил звуки, но обострил запахи. Все это было так не похоже на раскаленную лаву Легионов, на заснеженные горы Кланов, на эльфийские леса… В таких местах должна водиться интересная дичь. Дичь, на которую чертовски захватывающе охотиться! Эти угодья можно оставить за собой…

Адский герцог распахнул крылья. Дождь барабанил по ним, как по парусам Не оглядываясь на отряд, предводитель начал спуск на Кентаврийские равнины.

Остальные потянулись за ним. Они летели над натоптанной тропой, ведущей в стойбище кентавров. Архидьявол показывал дорогу.

Но когда они добрались до яблоневой рощи, темнота и пустота встретили посланцев бездны. Не стояли шатры, не реяли над ними вымпелы, не скалился череп медведя с племенного столба. Кентавры ушли. Дождь поливал черные угли кострищ.

Архидьявол хотел нырнуть в травяное море, встать на след — но травы сомкнулись у него перед носом. Нетоптаная целина лежала перед демоном, густые растения стояли стеной.

Ворон шамана забрал магические тропы кентавров с собой.

Глава десятая Кастр

Это был небольшой город на краю Кентаврийских равнин. Город, через который шли многие дороги. Назывался он Кастр. Торговцев сюда привлекала возможность купить лошадей у кентавров, выменять товары у тех варварских племен, что неохотно имели дело с деньгами. Здесь же продавались покрывала, пояса и ковры, вытканные кентаврицами.

Время от времени городок грабили молодые кентавры.

Но именно поэтому его никогда не грабили орки и варвары.

Жители мирились с набегами молодых кентавров, точнее, предусмотрительно закладывали убытки в цены на свои товары и услуги. Опять же, награбленное молодняком имущество можно было выкупить на ярмарке, которая устраивалась раз в три месяца неподалеку от городка. Многое благополучно возвращалось, потому что грабеж Кастра был своего рода ритуальным обрядом для кентаврийской молодежи. Нужно было показать свою удаль, захватить как можно больше вещей, чтобы хвалиться потом у костров размахом набега, но очень многое из того, что привозили, не имело никакой практической ценности при кочевом образе жизни. А на ярмарке награбленное меняли на сладости и украшения или продавали законным хозяевам. Много броских вещиц путешествовало вот так туда-сюда, из города на равнины и обратно.

Это было своего рода привычное стихийное бедствие.

В Кастре можно было обменять лошадей на экипаж. Поэтому неподалеку от города небольшая группа отделилась от племени, уходящего в сердце Кентаврийских равнин.

В укромной роще кентавры сгрузили скарб и подручных королевы Мародеров. Файнос отправился в город с вьючными лошадьми, чтобы выменять их на карету, способную выдержать трудное путешествие.

А Рету и Лидриэль предстояло поближе познакомиться с новыми попутчиками.

Подручных королевы Мародеров наконец-то развязали.

— Разрешите представиться, миледи, — склонился перед солнечной танцовщицей высокий. — Меня зовут Гальванюс. И я сражен вашей красотой.

Лидриэль только сверкнула глазами, но ничего не ответила.

— А это мой закадычный друг Альберих, — пихнул высокий низенького, упитанного. — Альберих, поклонись даме.

Низенький что-то бурчал, растирая красные следы от веревок на руках.

Рету недоверчиво присматривался к парочке.

Высокий Гальванюс чем-то напомнил ему опекуна: он тоже был красавец и щеголь и даже в плен к кентаврам умудрился попасть в расшитом камзоле и кружевном шейном шарфе. Рету был уверен: прижми Гальванюса покрепче, и носовой платок найдется! А может, даже и не один. (А людям с носовыми платками Рету не доверял.)

Закадычный друг Альберих был попроще и физиономией, и костюмом, и манерами. Альбериха не очень интересовали солнечная танцовщица и мальчик, он мотнул головой, видимо, изобразив поклон, и деловито занялся вещами, небрежно раскиданными кентаврами по опушке рощи.

Зато Гальванюс разливался за двоих, если не за всех четверых.

— Итак, мы вместе — и это великолепно! Вместе — мы сила.

Лидриэль нахмурилась. Покосилась на Рету: тот стоял, прижимая к себе мешок со спящей жабкой, словно защищая Плюшку от этих двоих.

Лидриэль посмотрела по сторонам, увидела небольшой крепкий сундук. Она уселась на него, как на трон, и, величественно оглядев Гальванюса от макушки до пяток и обратно, попросила:

— Милый Гальванюс, расскажите нам, пожалуйста, о вашей госпоже. А то несколько странно бежать неизвестно куда, неизвестно к кому. А добиться от кентавров внятного рассказа я не смогла

Высокий Гальванюс на мгновение замолк и тоже посмотрел на Лидриэль с нескрываемым интересом А низенький Альберих с тревогой уставился на сундук, словно невесомая солнечная танцовщица могла его раздавить.

Затем Гальванюс махнул рукой, сел прямо на траву, не боясь испачкать щегольские бархатные штаны, достал кружевной платок (подтвердив все опасения Рету!) и вытер им лицо.

— Извините, миледи, меня за болтовню, — просто сказал он и сразу стал похож на человека. — Я понимаю, что вы оба нам не верите. Собственно говоря, это правильно. Но мы далеко не убежим от преследователей, если не будем держаться друг друга. Так уж выпаликости. Мы — подручные нашей королевы, и у нас много тайн. Эти тайны — не наши, поэтому раскрывать их мы не можем. Но в том, что касается нас и нашего путешествия, постараемся быть искренними.

— У вас, как я понимаю, много врагов? — уточнила Лидриэль.

— У всякого существа в Невендааре много врагов, если он только не горный отшельник. Понимаете, в чем дело… Империя живет по своим законам — и эти законы не всегда приносят людям счастье. То же самое у гномов, у эльфов, у варваров. Даже когда Орды Нежити не накатывают бесплотными волнами, а Легионы Проклятых не тревожат расы, запершись в своих адских глубинах, то все равно королевства враждуют друг с другом, нейтральные города переходят из рук в руки, на Торговом море свирепствуют пираты. Кто сильный — тот и прав. В одиночку не выжить, даже гоблины сбиваются в стаи. Но ни мне, ни Альбериху долгое время не было места ни в Империи, ни в ничейных землях. И тогда до нас дошли слухи, что в горах Дьявола есть неприступный замок, где принимают беглецов, дают им кров, дают пищу, дают им жизнь. И там не действуют ни имперские, ни эльфийские, ни какие другие законы. Там закон — слово королевы Мародеров. Мы не поверили, но терять нам было нечего, и мы двинулись в путь.

— Судя по тому, что вы сейчас здесь, замок вы нашли, — ехидно заметила Лидриэль.

— Совершенно верно, миледи. Мы получили там убежище, стали вассалами нашей королевы. Начали выполнять ее поручения. Я не могу вам рассказать о них, они секретны. Но нынешнее наше задание довольно безобидно и не несет в себе тайны: королева решила обновить свои наряды. Маленькая женская слабость.

— Ага, так вот почему кентавры щеголяли в этих штуках! — сообразил Рету.

— Это называет корсет, — невозмутимо пояснил Гальванюс — Для некоторых дам это единственная возможность приобрести талию и королевскую осанку, а остальным он просто прибавляет красоты.

— Больших денег стоит, — мрачно добавил Альберих. — Про веера, которыми эти кони обмахивались, я вообще молчу…

— Королевой нам поставлены жесткие сроки, — продолжил Гальванюс, — и как-то так получилось, что не все вещи закуплены честным путем… Поэтому нам нужно как можно скорее попасть в горы Дьявола, добраться до замка На счету уже не каждый день, каждый час.

Подручные королевы Мародеров переглянулись, и Альберих снова уставился на сундук, словно тот мог сбежать.

Рету и верил, и не верил словам Гальванюса.

Как-то оно слишком просто все выходило — нет, про платья для королевы он поверил. Опекун тоже над своими нарядами трясся чище иной красавицы. Но неужели это такое секретное и срочное дело, чтобы вот так, как рассказывает Гальванюс, нестись вскачь во весь опор через Невендаар?

Лидриэль словно угадала его мысли:

— А поближе купить платья вашей королеве было нельзя?

Альберих и Гальванюс дружно захохотали. Хохотали они долго, от души.,

— Светлая принцесса, ну что вы такое говорите! — отсмеявшись, вздохнул Гальванюс — Королеве не требовались просто платья, которые можно купить неподалеку. Корсеты ей мы заказывали у мастера, что живет в Фардейле, их специально доставили пегасом, хорошие веера могут сделать только на побережье моря Солониэль, для роскошной отделки используется какой-то редкий перламутр. А потом она непременно хочет иметь платье, как у герцогини Арсандиды, только еще роскошнее, а это, я вам скажу, задачка посложнее, чем ограбление форта Фогар пару лет назад.

— А кто это такая? — равнодушно спросила Лидриэль.

Подручные королевы Мародеров снова засмеялись.

— Арсандида д'Юсон — родная сестра Юбера де Лали. В отличие от братца ей удалось родиться красавицей, но характеры у обоих похожие. Арсандида считается первой модницей Империи. Юбер де Лали очень хотел сделать ее Императрицей, после гибели супруги Императора, но у него ничего не получилось, его сестра осталась всего лишь герцогиней. Император не женился вновь. Она славится тем, что цена ее платьев выше, чем стоимость имперских городов. А на последнем балу в столице, еще до того, как Императора попытались отравить приспешники Эрхог Темной, она блистала в наряде, за который вполне можно купить тройку золотых рудников, все ж таки понемногу наполняющих казну Империи, в то время, как аристократы ее расхищают. И она, эта Арсандида, во всеуслышание заявила, что роскошней и дороже этого платья не было и не будет в Невендааре. Чуткие уши тут же донесли похвальбу герцогини до замка Мародеров. После чего королеве захотелось утереть нос сестрице Юбера де Лали. Вот она нас и послала

— Вы выкрали платье у герцогини? — Чувствовалось, что Лидриэль заинтересовалась рассказом двух пройдох.

— Миледи, ну как можно? — возмутился Гальванюс. — Это было бы слишком просто. Задача ведь иная: получить платье роскошней и великолепней, чем у Арсандиды. Поэтому требовалось выкрасть ее мастера. А он сидел в таком заточении, по сравнению с которым тюрьма государственных преступников — богадельня. Но мы это сделали!

— А какой резон был мастеру менять герцогиню на королеву? — спросил Рету.

— Потому что он гном, — исчерпывающе ответил Гальванюс — Искусней него портного в Империи не было, но он все норовил вернуться в горы. Вот Арсандида его и приковала золотой (я не шучу!) цепью к портновскому столу.

— Так он бы не делал ничего, раз в заточении, — удивился Рету. — Как бы она его заставила?

— Э-э-э, мой молодой друг, — вздохнул Гальванюс. — Сразу видно, что вы мало знакомы с гномами. Гном без дела захиреет, умрет о скуки. А герцогиня поставила мастеру условие: сделает ей платье, которому не будет равного, получит свободу. Он и сделал.

— А почему она не сдержала слова?

— Так она же родная сестра де Лали! — всплеснул руками Гальванюс. — Эта семья слова никогда не держит.

Ну и потом, отпусти герцогиня мастера — он же вполне может сделать платье еще лучше, так она рассуждала, и правильно. Потому что он обязательно сделает, нужно только материалы в замок доставить. Парчу, бархат, шелковый атлас, драгоценности, жемчуг, кружево, китовый ус.

— Не знаю… — надула губы Лидриэль. — Сидеть в замке где-то далеко в горах, пусть даже в самом лучшем в мире платье, — какой интерес?

Вассалы королевы переглянулись:

— О, миледи, — протянул Гальванюс. — Вы не знаете нашей госпожи… Если платье будет готово, то очень скоро весь высший свет столицы собственными глазами увидит, что сестра всесильного де Лали одета отнюдь не в самое роскошное на свете платье. Это будет как прилюдная пощечина. Но чтобы это приятное любому сердцу событие произошло, мы все ж таки должны быть с вами союзниками и добраться до замка

— Не знаю, не знаю, — мило улыбнулась Лидриэль. — Расскажите, как вы выкрали мастера-гнома

— О, это было тонкое дело. Арсандида держала его в своем замке, куда удалилась из-за волнений в столице, случившихся после отравления Императора. Гному отвели отдельную башню, окруженную магической защитой. Там же хранились все платья герцогини, и говорят, места не хватало. Сделать что-то, когда хозяйка в замке, было невозможно, и мы дождались, когда она отправилась в храм Эрхог Темной на какую-то оргию.

— По омоложению, — вставил Альберих.

— Но не суть важно, — отмахнулся Гальванюс — Нашей задачей было попасть в замок и стать там своими. А как это сделать?

— Как? — подхватила Лидриэль.

— О, мы долго ломали над этим голову. Проникнуть как воры? Но зачарованную башню с налета не взять.

— Поэтому мы не стали ломиться в закрытую дверь, — подхватил Альберих, сложивший под разговор приятеля целую пирамиду из мешков и тюков. — Если миледи сойдет с сундука, я покажу, что нам помогло.

— А на чем я сидеть буду? — возмутилась Лидриэль.

— О, пусть миледи не беспокоится. — Альберих размотал мешковину с одного тюка, под ней обнаружилась странная конструкция из дерева и ткани. Низенький подручный королевы Мародеров что-то покрутил, щелкнул — в руках его очутилось изящное складное креслице, которое он поставил на траву.

Когда Лидриэль спрыгнула с сундука и пересела в кресло, Гальванюс вздохнул с облегчением, так, во всяком случае, показалось Рету.

Альберих, согнувшись над сундуком, повозился с замком, открыл крышку и взял сверху какой-то сверток. И быстро захлопнул крышку сундука.

А потом с гордостью достал из свертка масленку.

— Вот! — показал он ее Лидриэль и Рету.

— Масленка? — переспросил Рету на всякий случай.

— Она, родимая, — подтвердил Гальванюс. — Как вы думаете, что мы с ее помощью сделали?

— Двери смазали, чтобы не скрипели, — включился в игру Рету.

— Не-а, — потряс головой Гальванюс. — Не двери.

— Охране в кашу подлили, чтобы животы разболелись, — предположила Лидриэль.

— Миледи! — возмутился Гальванюс — Горное масло даже тролли почувствуют! Гномы им смазывают механизмы в своих шахтах и штольнях, чтобы не ржавели. Еще предположения?

— Смазать гномский механизм и разрушить им башню! — предложил Рету.

— Увы, там стояла мощнейшая защита, — напомнил. Гальванюс.                            .

— Я сдаюсь, — вздохнула Лидриэль. — Мое воображение иссякло.

Рету сдаваться не хотел.

— Смазать кончики стрел, поджечь, выстрелить в оконные проемы башни, а когда там начнется пожар, замковые стражники будут вынуждены спасти мастера и платья герцогини, вытащить их из башни, из-под магической защиты, — предложил он.

— О, этот малец нам подходит! — гыкнул Альберих. — Такое вполне могло пройти. Но мы сделали еще интереснее. Сначала мы наняли банду гоблинов.

— А потом нагнали герцогиню Арсандиду по пути к храму Эрхог Темной, — продолжил Гальванюс. — Она не успела далеко отъехать от родового гнезда, заночевала вместе со своей свитой в небольшой гостинице. И тут появился я.

— И тут появился Гальванюс, — подтвердил Альберих. — Только никто не догадывался, что это Гальванюс. — Он захихикал в кулак. — Все думали, что это благородная дама Бербегуэра, страстная поклонница мрачного культа Эрхог Темной.

Гальванюс присел в низком поклоне и обмахнулся воображаемым веером.

— А масленка? — спросил бдительный Рету.

— А масленка, мой юный друг, была спрятана у меня в заплечном мешке, — объяснил Альберих. — Я был управляющим дамы Бербегуэры и сопровождал ее в паломничестве. А если две знатные дамы едут в один храм и встречаются в пути, они обязательно завяжут знакомство.

— И мы с герцогиней Арсандидой сошлись характерами, — подтвердил Гальванюс — И были так счастливы ехать вместе, это было бы весьма приятное путешествие. Но вечером случилась ужасная история… Просто ужасная, честное, благородное слово. Герцогиня Арсандида — аристократка из аристократок. Она не могла позволить себе выйти к ужину в простом дорожном платье, о нет. Она надела вечернее, парадное. Словно богиня сошла в захудалую гостиницу, боюсь, более яркого воспоминания у ее обитателей не будет, проживи они еще хоть сто лет. Ужин завершился за полночь, и все отправились по своим номерам.

— Никто не знает, как это случилось, — подхватил Альберих. — Но когда Арсандида задела пышными юбками створку двери, на нее вдруг свалился глиняный горшок с маслом.

— Ужас и светопреставление! — воздел руки кверху Гальванюс. — Герцогиня в обмороке, платье в масле, свита бьется в конвульсиях. Горное масло — оно же такое, если куда попадет, так въестся намертво. И пахнет своеобразно… И цвета грязного, прямо скажем.

— Ну и что? — надула губы Лидриэль. — Вы хотите сказать, что она платье испортила, расстроилась — и никуда не поехала? Так что ли?

— О нет, герцогиня расстроилась ужасно, но путешествие не закончила Она просто решила вернуться в замок, вручить испачканное платье мастеру, взять другое. Только гном может справиться с горным маслом, никому больше это не под силу! Ну и она обрадовалась возможности показать новой подруге свои наряды… Тщеславие — это такой же крючок, как и все остальные человеческие слабости… В общем, мы вернулись в замок.

— Благородная дама Бербегуэра еще та штучка, — добавил Альберих. — Она тоже знает толк в пышных юбках.

— Но самое главное здесь было то, что гном Родерик оказался не только искусным портным, но еще и умной головой, — продолжил рассказ Гальванюс. — Когда мы появились в нарядной башне, он сразу сообразил, что горным маслом тянет неспроста.

— Угу, и благородная дама Бербегуэра колыхает своими юбками тоже неспроста, — невинно добавил Альберих. — Под подолом этой красавицы нашлось бы место для дюжины гномов.

— В общем, когда герцогиня покинула замок, гнома тоже не досчитались, исчез он совершенно загадочно, — улыбнулся Гальванюс.

— А когда герцогиня со свитой проезжала через лес, из-за кустов вдруг полезли гоблины. Это была славная битва! Вассалы увезли герцогиню в безопасное место. Вот только прекрасной, но несчастной даме Бербегуэре не повезло… Ее сразила шальная стрела, и никто не рискнул отбить ее прекрасное тело в роскошном платье у зеленокожих.

— А потом мы с ними честно рассчитались, выпутали мастера из оборок (качество строчки он одобрил) и переправили его в замок.

— Там он тоже сидит в заточении, пока не сделает самое лучшее в мире платье? — ехидно уточнила Лидриэль.

— Нет, там он находится совершенно добровольно. Во-первых, он оказался в родных горах. А во-вторых, получил интересную работу. В селениях гномов придворные платья с необъятными юбками как-то не в ходу, а здесь мастеру Родерику есть где развернуться.

— Первый раз вижу людей, которым удалось договориться с гоблинами, — заметила Лидриэль.

— Это был исключительный случай, — развел руками Альберих. — После этого мы с ними серьезно рассорились, и, увы, наши пути разошлись.

Разговор прервали треск и топот.

Трещали ветви, которые ломались под колесами кареты. А топотали все кому не лень: и лошади, и кентавры.

Файнос вернулся из Кастра, как и обещал, с конным экипажем

Этот человек всегда ходил в пластинчатом доспехе, опираясь на пернач вместо трости. Отороченная собольим мехом мантия волочилась за ним, когда он тяжело шагал по узорным полам императорского дворца.

Львиные морды скалились с зачарованного доспеха, тяжелое ожерелье лежало на груди. Маленькие глазки и крючковатый нос, казалось, принадлежали хищной птице, зато все остальное — жирное жабе. Лысую голову венчала диадема

Юбер де Лали знал, что он безобразен, но это знание приносило ему странное удовлетворение. Он знал, что он племянник предателя, и это радовало его еще больше. Он знал, что за спиной его зовут Юбер Гнусный, и это его ничуть не волновало.

Потому что его окружали красивые, честные, благородные люди. Без страха и упрека, без пятен в родословной, безупречные, как страж столицы Мизраэль. И ни у одного не было даже десятой доли власти, какой обладал де Лали. Все их таланты не стоили ни медяка, все их достоинства были пылью на поверхности его отполированного до блеска доспеха. Это привносило в жизнь наслаждение, какого не давали даже отвратительные оргии колдуньи Эрхог Темной.

Юбер де Лали нарушал договора, предавал союзников, стравливал друзей. Он находил червоточины в самых чистых сердцах и проникал в них, как червяк в яблоко, превращая в труху мечты и идеалы. Он давно себя ни в чем не ограничивал, ни в еде, ни в наслаждениях, и только магические латы могли хоть как-то придать форму его бесформенной туше, как раковина слизняку.

Де Лали и сам толком не знал, зачем ему понадобился императорский сан.

Он давно уже правил вместо Императора и от имени Императора. Он все рассчитал, он подготовил столько интриг, что их хватило бы на дюжину правлений. Впрочем, он догадывался, что подтолкнуло его честолюбие: вдовец Император отказался от нового брака, отказался возвести на трон сестру де Лали. Юбера не сколько разозлил, сколько рассмешил отказ Императора. Но он вдруг понял, что ему надоело делать вид, будто он преданный слуга этого больного, слабого, неумного человека Он давно не был ему слугой, он давно стал его повелителем и его кошмаром.

Оправившийся от яда Император бежал в горы, и де Лали потребовался союз с Легионами Проклятых, чтобы бездна поддержала его войска. Он отправил к Бетрезену послов и с нетерпением ждал их возвращения.

Вот гонцы донесли, что послы скоро будут, и новопровозглашенный Император расхаживал в нетерпении по открытой галерее, любуясь ярко-синими крышами столицы, бело-алыми знаменами, реющими на башнях. Ветер с заснеженных гор ерошил мех соболиной мантии, остужал разгоряченный лоб.

Когда де Лали отправлял послов к Падшему ангелу, он учитывал нрав повелителя бездны и рассчитал, что вернется в лучшем случае половина от посланных. Меньшая. Ибо пять человек напополам делятся не очень хорошо, кого-то нужно разрубать, голова отдельно, ноги отдельно.

Но когда на галерею ступили все пятеро, сами, относительно целые, — де Лали искренне удивился и встревожился. Потому что это было не по плану, а он такого не любил

Хотя несколько подкопченный вид послов и говорил, что в адских глубинах им пришлось совсем несладко, де Лали разгневался. И, скрывая гнев за маской приветливости, ласково сказал:

— Приветствую вас, верные мои вассалы. Я заждался вас, друзья. Итак, какие новости?

— Бетрезен согласился заключить с нами союз, — прохрипел старший. — Согласился. Хоть и неохотно.

— Простыл, Гильберик? — заботливо спросил Юбер.

— Немножко вешали, — объяснил посол. — Горло опухло.

— Он пришлет войска? — уточнил Юбер, постукивая перначом по полу.

— Обещал.

— А в чем были сложности? — Юбера очень волновало то, что вместо двух человек вернулись все пятеро. Что-то тут было неспроста.

Старший похрипел, похрипел горлом и уступил место рассказчика одному из рядовых послов. Тот баюкал на перевязи сломанную руку.

— Мы попали в преисподнюю в самое горячее время, — начал тот. — Подкупленные нами демоны рассказали, что Бетрезен подготовил себе новое тело, того самого Утера, наследника Императора, мальчишку, что пропал десять лет назад.

— Даже так? — Юбер встал напротив посла и уперся перначом в пол

— Да, Утер вырос; за прошедшие годы, и Бетрезен уже собирался совсем в него перевоплотиться, но этот полудемон-полумальчик взбунтовался и сбежал В преисподней раскол. Плюс еще Орды Нежити теснят Легионы. Бетрезен в ярости.

— Друг мой, не ври мне, — мягко сказал Гнусный Юбер и положил руку на плечо говорящего.

У того сердце ухнуло вниз — рука в латной перчатке была ледяная, этот холод пронизывал до костей.

— Мой господин, я… У меня и в мыслях… Никогда… — смертельно растерялся посол.

— Если бы Бетрезен, Падший ангел, был в ярости, ты бы сейчас передо мной не стоял Ты бы лежал кучкой пепла у ног Повелителя Бездны, — пропел Юбер. — Не ври мне, друг, не надо.

— Но, господин, Падший ангел не только в ярости, он еще и в великой растерянности! — взмолился посол — Ибо случилось то, что не могло случиться. В сердце бездны просочился лазутчик!

— Наш, эльфийский или гномий? — резко спросил Юбер, почувствовавший, что подобрался к разгадке тайны.

— Никто не знает, господин! Но он покалечил Падшего ангела и украл одного из монстров преисподней!

— Ты лжешь! — разъярился де Лали. — Быть такого не может!

— Господин, моя жизнь — залог моих слов… — простонал посол, опускаясь на колени и склоняя голову, готовый безропотно принять удар страшной булавы. — Падший ангел в ангельском облике хромает. Демоны шепчутся, что он по ошибке принял лазутчика за раскаявшегося и вернувшегося Утера, потому и упустил. Лазутчик сбежал, расправившись с посланными вдогонку Адскими баронессами. Бетрезен поклялся, что разыщет его. Мы потратили на подкуп младших демонов кучу золота, чтобы узнать все это, и чуть заживо не превратились в копченые колбасы из-за забав подручных Бетрезена!

— Я благодарю вас, друзья, за образцово выполненную миссию. Моя награда верным не заставит себя ждать.

Взмахом руки отпустив ставших ненужными послов, де Лали стоял, смотрел на горы и думал.

Охрана боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не потревожить его раздумья.

Значит, Утер жив… А он, де Лали, так старался умертвить его десять лет назад, его и мамашу. А оно вон как получилось. Наследник Империи — несостоявшееся перевоплощение Падшего ангела. Сбежавшее перевоплощение. Как забавно. Другого ребенка в Империи для этого дела не нашлось, какая прелесть.

На что, интересно, готов пойти Бетрезен, чтобы отыскать и вернуть Утера?

Почему Падший ангел устроил охоту за лазутчиком?

Как в свете новых знаний разговаривать с демонами Бетрезена?

Если кому-то что-то очень нужно, этот кто-то не поскупится. Раз лазутчик сбежал на поверхность, можно попытаться его отыскать. Это явно человек. Бетрезен в жизни бы не принял за Утера ни гнома, ни эльфа. Значит, нужно теребить шпионов по всем землям. Поднимать «Призрачных волков». Где-нибудь, да беглец себя обнаружит. Или обнаружат себя его преследователи. Да, это важное дело. Несомненно, важное.

Орды Нежити теснят Легионы Проклятых. Замечательно. Это сделало Бетрезена сговорчивей, он пошел на союз и пришлет поддержку. Весьма кстати, весьма…

Нужно срочно заняться Амбриэль Верциллинской. Ему, де Лали, так и не удалось убедить Императора, безумного старика, что даме не пристало быть главой тайной службы. Теперь эта стерва ведет свою игру. А у нее лазутчики, у нее связи среди высших эльфов, она может позволить себе быть независимой…

Надо попросить сестру заняться Амбриэль. Почему бы герцогине Юсонской не навестить герцогиню Верциллинскую? Сестрица Арсандида не зря вертелась около некромантши Эрхог и многое узнала о ядах… Пусть в кои-то веки не о себе подумает, а о государстве. О благе Империи. О своем долге перед родной отчизной. Пусть не тряпками займется, а делом. Если дело выгорит, сестрицу можно будет поставить на место безвременно почившей Амбриэль. Если пообещать Арсандиде, что она сможет мучить людей не как частное лицо, а как государственный деятель, то сестрица будет сотрудничать и простит брата за прошлую неудачу со сватовством.

Верные люди в свите Императора донесли, что Демосфен хочет соединиться с гномами. Он думает, что Слукаридж Блэкстоун ему поможет. Эх, жаль все-таки, что яд жрицы Смерти не сработал как надо. Насколько все было бы проще…

Надо собирать армию. Сбежавшего Императора нужно остановить.

Юбер де Лали криво улыбнулся.

* * *

Пригнавший карету Файнос сразу понял, что подручным королевы Мародеров удалось если не подружиться, то хотя бы заинтересовать Лидриэль и Рету, расположить к

себе.

— Интересно, чем вы тут занимались, — ворчливо сказал он, опираясь локтем на крышу приземистой кареты и оглядывая поляну.

— Сказки рассказывали, — улыбнулся ему, как лучшему другу, Гальванюс. — Вещи раскиданные собирали.

— Порядок, значит, наводили, — подытожил кентавр. — Это хорошо. Кто у нас на облучке сидеть будет, за кучера?

— Я думаю, этим стоит заняться Альбериху и мальчику, забыл имя, простите, — сказал Гальванюс. — Альберих умеет управляться с лошадьми, ну а молодости лишний опыт и знания никогда не повредят.

— Этого мальчика зовут Рету, — сообщил кентавр. — А де… а светлую принцессу — Лидриэль.

— Очень приятно, — закружился по поляне в сложных поклонах, сопровождаемых прыжками, Гальванюс. — Теперь все светские формальности соблюдены.

Лидриэль встала с раскладного креслица и подошла к карете.

Кентавр распахнул перед ней дверцу.

— В такой и королеве не стыдно ездить, — гордо сказал он. — Еле уговорил отдать.

— Дорого взяли? — подошел поближе и Рету.

— Вполне по стоимости, — махнул рукой кентавр. — Не в Кастре со мной торговаться надо. Карета вместительная и крепкая. И лошади упряжные хорошие. А еще я тройку арбалетов к ней прикупил.

— Вот это да! — присвистнул Рету. — Нам повезло.

— Да все старый долг отдать не могу, — ухмыльнулся кентавр. — Вот и стараюсь.

Альберих тоже осматривал карету. И первым делом заполз ей под днище. Потом придирчиво ощупал каждое колесо. Проверил место кучера. Прихмыкнул.

Сказал:

— Здесь, конечно, можно вещи прикрепить на задке, как полагается, но, думаю, мы их укроем внутри кареты. Незачем им светиться у всех на виду.

— Разумно, — одобрил Гальванюс. — Когда мы сможем выехать?

— Заночевать сегодня можно в городке, а оттуда уже ранним утром двинуться трактом, ведущим в Империю, — посоветовал кентавр. — В ничейных землях, когда солнце заходит, разумнее сидеть под крышей. В Кастре лучший постоялый двор «Буйный кентавр». Там хорошо.

В городок въехали, когда стемнело.

Все получилось просто и обыденно — Файнос убедился, что низенький подручный королевы Мародеров Альберих умеет управлять лошадьми, распрощался с Рету и Лидриэль и отправился нагонять свое племя. Трое молодых кентавров, потрясая копьями, мчались за ним след в след.

Было и грустно, и в то же время до странности легко. Рету решил, что не прощаться — лучше, чем прощаться. В прощании есть какая-то обреченность, а так остается ощущение, что Файнос просто ненадолго уехал, на охоту или еще куда. И обязательно вернется — с новым луком, с новыми рассказами, с добычей.

Лидриэль после отъезда кентавра нахохлилась, как воробей. Она до последнего надеялась, что Файнос сможет их сопровождать. Если раньше путешествие было захватывающим, то теперь оно превратилось в пугающее. Лидриэль чувствовала себя веточкой, которая попала в бурную горную реку и теперь ее несет неизвестно куда, неизвестно зачем.

Она даже слегка всплакнула, забравшись в карету, но потом вытерла слезы и решила, что домой все равно не вернется, все сокровища при ней, и будь что будет.

К этому времени поляна была уже пуста, Альберих показал Рету, как управляться с арбалетом, ежели что, и все были готовы к тому, чтобы вступить на новую дорогу.

Они еле успели до закрытия городских ворот. По темным улицам карета поехала к постоялому двору. Рету пока ничего не требовалось делать: он сидел на козлах рядом с Альберихом и держал дремлющую в мешке жабку на коленях. Было темно, темнее, чем обычно: грозовые тучи накрыли Кентаврийские равнины и городок на их краю.

В это время Дикая Охота из преисподней была на полпути к перевалу.

А Кастр жил обычной вечерней жизнью. Большая часть жителей укрылась по домам, за крепкими ставнями, за прочными засовами. Оживление было лишь около питейных заведений, желтый свет лился из раскрытых дверей, гомонили около них завсегдатаи всех рас и оттенков кожи.

Лидриэль из кареты смотрела на все это, широко раскрыв глаза такого она никогда еще не видела. Все было в диковинку, и мощеные улицы, и каменные дома, запахи и звуки незнакомого места

Альберих уверенно правил к указанному постоялому двору.

«Буйный кентавр» был окружен крепкой оградой. Внутри хватало места зданиям для людей и для кентавров, конюшням, сенным сараям и прочим хозяйственным помещениям.

Карета въехала во внутренний двор, освещаемый светильниками на треногах. Благородной эльфийской принцессе, родственнице самых знатных семейств Империи, было невместно останавливаться где-то у ворот и брести пешком через весь двор к главному крыльцу «Буйного кентавра». Поэтому Альберих лихо направил карету прямо к дверям гостиницы.

Встретить прибывших на крыльцо вышел сам хозяин заведения.

Но они оказались не единственными гостями. В это же время в ворота втянулась вереница повозок, на которой вразнобой орали песни не то очень грязные люди, не то очень чистые орки. Впрочем, по спокойному виду хозяина стало понятно: это в любом случае «свои».

Лидриэль вышла, поднялась на крыльцо и поздоровалась с владельцем «Буйного кентавра». Гальванюс замешкался в карете, и солнечная танцовщица, поджидая его, осталась на крыльце. Хозяин развлекал ее светской беседой.

— Как отрадно видеть в наши смутные времена отважных дам, не боящихся путешествий, — разливался он соловьем

Лидриэль оглядывала двор. Повозки перекрыли выезд из «Буйного кентавра». В свете костров, что горели в чашах на треножниках, было видно, как с телег сгружают лопаты, заступы и прочие инструменты. Большая часть приезжих, видимо, оказалась местным людом — потому что они без долгих слов исчезли за воротами, торопясь попасть под родную крышу до грозы.

— Надежные… э-э-э… люди рекомендовали нам ваше заведение как исключительно образцовое, — улыбнулась мило солнечная танцовщица хозяину. — Я смогу получить горячую ванну?

— Разумеется, миледи, — расплылся хозяин. — И за свежесть постельного белья я тоже головой ручаюсь! «Буйный кентавр» — это вам не забегаловка какая-нибудь, всякий уважающий себя странник останавливается только у меня.

К крыльцу от повозок шел человек. Видимо, главный среди прибывших. Волосы его были серебряного цвета, белый шарф выбивался из-под бляхи на горле.

Человек взошел на крыльцо, любопытная Лидриэль рассмотрела его антрацитовый плащ, фиолетовый камзол, расшитый черной тесьмой, кожаные переплетенные полосы наплечников, украшенные воронеными заклепками.

— Милорд Гардарус! — склонился хозяин. — Что случилось? Вы же хотели задержаться у разрушенного храма значительно дольше.

Человек с белым шарфом глухо сказал:

— Теперь незачем. Я свернул экспедицию. Нас обокрали.

Вежливо, но равнодушно поклонился Лидриэль и вошел вовнутрь.

Гальванюс из кареты не выходил. Лидриэль надоело ждать, и она спустилась вниз, распахнула дверцу. Высокий подручный королевы Мародеров сидел в самом темном углу и покидать карету не спешил.

— Непредвиденное осложнение. Мы присоединимся к вам позже, — прошипел он. — Пока снимите номера и пройдите туда вместе с Рету.

Лидриэль удивилась, но переспрашивать не стала. Подошла к Рету и велела

— Слезай. Пойдем в дом. Они нас догонят.

Рету, прижимая мешок с жабкой, спрыгнул с козел.

Лидриэль спокойно поднялась на крыльцо и, мило улыбаясь, объяснила хозяину:

— У мальчика на руках мой домашний любимец Его немножко укачало в дороге. Покажите нам, пожалуйста, наши комнаты.

— Прошу вас, миледи, — обрадовался хозяин. — Карету пусть ваши люди отгонят в каретный сарай, до утра она там прекрасно простоит.

— Неужели он такой большой, что туда поместятся и моя карета, и все эти телеги? — простодушно удивилась Лидриэль.

— Всевышний с вами, миледи, — замахал руками хозяин. — Что этим дрогам делать в каретном сарае? Раз экспедиция милорда Гардаруса так бесславно завершилась, то очень скоро они уберутся с моего двора Милорд просто нанял большую часть повозок у местных жителей для перевозки рабочих и инструмента. И я надеюсь, что во дворе станет пусто еще до дождя.

— О, теперь я спокойна! — пропела Лидриэль и, оборачиваясь к Рету, сказала — Сейчас мы отнесем Плюшку туда, где ей будет спокойно.

Хозяин провел их по гостинице, показал общий зал, поднялся на второй этаж и распахнул двери комнаты. Обставлена она была просто, но чисто.

— Ванные находятся в отдельном пристрое, — объяснил он. — Попасть туда можно, пройдя коридором из первого этажа Вы спуститесь ужинать в общий зал или принести вам ужин в комнаты?

— Сначала я бы хотела смыть дорожную грязь, — улыбнулась Лидриэль.

Но хозяин внезапно развел руками, всем своим видом изображая горечь и сожаление.

— Увы, миледи, я боюсь, что придется подождать. Если милорд Гардарус вошел в гостиницу первым, это значит, что сейчас он и его свита уже в ванных комнатах. Они смывают грязь раскопок, а уверяю вас, это посерьезней дорожной пыли.

— И ничего нельзя сделать? — надула губы Лидриэль.

— Увы, светлая госпояса, увы… — Хозяин гостиницы выпучил глаза — Не будете же вы принимать ванну одновременно с посторонними. Тем более что если сам милорд Гардарус — настоящий имперский аристократ, то подручные его, да простит мне Всевышний эти слова, немногим отличаются от разбойников, хоть и являются верными слугами Империи. Мамой клянусь, лучше вам подождать.

— Хорошо, — решила Лидриэль. — Я подожду. Но и выходить грязной в общий зал мне не пристало. Принесите ужин сюда

— Будет сделано, миледи! — обрадовался хозяин. — Лучший ужин, какой бы вам подали в нашем городе!

— Ой, стойте! — вдруг совсем невеличественно воскликнула Лидриэль.

Хозяин послушно замер на пороге.

— А расскажите, пожалуйста, почему ваш постоялый двор называется «Буйный кентавр»? — попросила солнечная танцовщица

Хозяину вопрос понравился, и он охотно стал рассказывать:

— Наш городок, светлая госпожа, как вы заметили, не похож на остальные. Мы живем на краю Кентаврийских равнин, и кентавры в городе частые гости. Но обычные гостиницы им не подходят, в людских помещениях кентаврам тесно, а в конюшнях останавливаться — обидно. Вот я раньше других и догадался выстроить такой двор, где кентавры могли бы чувствовать себя постояльцами не хуже всех прочих. Но основной наплыв таких постояльцев у меня случается, когда приходит время ярмарки. А где ярмарка, там веселье, там праздник, там буйство. И когда кентавры, особенно молодые, начинают веселиться — все остальные стараются спрятаться от греха подальше, чтоб не попасть под горячее копыто. Я сначала назвал свой постоялый двор «Усталый путник», надеясь, что всякий усталый путник заглянет под эту вывеску, но потом узнал, что мое заведение, кроме как «Буйный кентавр», по-другому и не зовут! И я решил не противиться неизбежному, вывеску мне перерисовали, а слава «Буйного кентавра» загремела по всем равнинам. Так что на жизнь я не жалуюсь.

— Спасибо, это очень интересно! — поблагодарила Лидриэль. — Ваша вывеска рассказала о городке куда больше, чем сделал бы это любой местный житель.

Польщенный хозяин ушел.

Лидриэль подошла к окну, выходящему во внутренний двор, попыталась в стеклышки мелкого переплета рассмотреть, что там делается внизу.

— Наши новые друзья нам не все сообщили, — сказала она Рету, который плотно прикрыл дверь и, не выпуская мешка с жабкой из рук, ходил по комнате, недоверчиво осматриваясь по сторонам

— Гальванюс как увидел эти повозки, так и засел в карете тише мыши, — продолжила Лидриэль. — А их главный сказал хозяину, что пришлось вернуться раньше времени, потому что экспедиция сорвана, их обокрали. И, представляешь, я даже догадываюсь, кто это мог сделать…

— То-то я как-то не поверил в историю с платьями для их королевы… — задумчиво сказал Рету.

— Скорее всего платья — это просто прикрытие. — Лидриэль отошла от окна, заходила по комнате. — А мы уши развесили. Мало нам наших врагов, пожалуйста, теперь еще чужие в придачу.

В дверь заскреблись.

Рету схватился за кинжал.

Но в щель ужом просочился тощий Гальванюс. Один, без коренастого Альбериха

— И как это понимать, милый Гальванюс? — прошипела в ярости Лидриэль. — Как-то странно вы себя ведете!

— Они своими телегами перекрыли выезд, — вместо ответа пожаловался подручный королевы Мародеров. — Иначе шиш бы мы тут задержались.

— А чем плох этот чудесный постоялый двор? — ехидно спросила Лидриэль. — Горячая ванная, чистые простыни, сейчас ужин принесут. Не жизнь — сплошное наслаждение. Что вас так испугало?

— Миледи, не испепеляйте меня взглядом! — прижал руки к груди Гальванюс. — Я не виноват.

«Вот хитрая рожа! — подумал Рету. — Делает вид, будто раскаялся! Врет ведь бессовестно».

— Это же имперские ассасины! — округлив глаза, сказал подручный королевы Мародеров.

— Ну и что? — удивилась Лидриэль.

— Имперские ассасины — это такие люди, на дороге которых лучше не становиться, даже если ты самый что ни на есть верноподданный. Вы знаете, чем занимаются эти люди? О, вы не знаете, чем они занимаются!

— Не знаем! — подтвердил Рету. — Мы вообще о таких первый раз слышим. И что они делают?

— Официально имперские ассасины беспощадно борются с разбойниками, которые грабят жителей на дорогах Империи. Но иногда они делают это так рьяно, что начинают видеть разбойников в совершенно мирных людях.

— Таких, как вы, например, — саркастически хмыкнула Лидриэль.

— Да если бы! — картинно воздел руки к небу Гальванюс. — Им и честного крестьянина обобрать — что мне чихнуть. Не знаю, почему нашу королеву называют королевой Мародеров, а их зовут ассасинами. Надо бы наоборот.

— Так или иначе, сейчас этих ассасинов полный постоялый двор, — уточнила Лидриэль. — И даже помыться мы сможем только после них.

— Не это страшно, миледи, совсем не это! — Гальванюс тоже подошел к окну, глянул в стеклышко. — Тот, с кем вы разминулись на крыльце, — не кто иной, как глава Серой гильдии. Тайный глава, прошу заметить. Сам Гардарус, знаменитый потрошитель храмов и осквернитель древних кладбищ.

— Правда? — ахнул простодушный Рету. — Так его надо властям сдать! Чтоб не осквернял!

— Гальванюс шутит, — опередила подручного королевы Мародеров Лидриэль. — И с моей точки зрения, шутит неудачно. Он хотел сказать, что этот тайный глава Серой гильдии ищет сокровища, я правильно поняла?

— Миледи так проницательна, — подтвердил Гальванюс — Мы с ним давние недруги. И если он меня увидит — все, конец Имперские ассасины накинутся на нас, как озверевшие, голодные волки. Я вас уверяю.

— Странно, а с виду это вполне приличный человек, — невозмутимо заметила Лидриэль. — И неплохо воспитанный…

— Вы его в деле не видели, — мрачно сказал Гальванюс. — Мародеры королевы по сравнению с ним — дети малые. Он же артефакты и реликвии каким-то нюхом чует, колдун проклятый! Под землей их видит, в каменной кладке находит… Он меня живьем съест, я знаю.

— И что делать будем? — спросила Лидриэль. — Нам-то что делать?

— Поужинать и помыться, — ответил Гальванюс. — На голодный желудок я плохо думаю, да и грязь не мешает отскрести. А там, глядишь, придет какое-нибудь решение. Гардарус меня не видел — это уже хорошо.

В дверь постучали, теперь уже громко. Вошел мальчишка с подносами, уставленными едой. Гальванюс исхитрился исчезнуть, испариться прямо на глазах.

Когда за посыльным, расставившим плошки и миски на столике, наконец закрылась дверь, подручный королевы Мародеров выбрался из-под кровати.

— Осторожность не повредит.

Почувствовав вкусный запах, зашевелилась в мешке жабка. Рету выпустил ее на волю, Плюшка тут же скакнула на кровать, уселась важно на подушку и стала клянчить. Рету начал давать ей небольшие кусочки.

Лидриэль ела, не чувствуя вкуса пищи.

— Но вы скажете нам, из-за чего вы с имперскими ассасинами заклятые враги? — спросила она

Гальванюс (с набитым ртом) отрицательно помотал головой.

— Не жкажу! — решительно заявил он. — Не могу.

— Плохо, — припечатала Лидриэль. — Раньше вы красиво врали.

— Я не врал! — прожевал и возмутился Гальванюс. — Я говорил чистую правду! Большая часть того, что мы везем среди вещей, — платья королевы.

— А меньшая? — уточнила Лидриэль, маленькой ложечкой подцепляя нежный крем, украшающий пирожное. — Опасность, как я понимаю, скрывается в меньшей части?

— Миледи, вам лучше этого не знать, — ударил себя кулаком в грудь Гальванюс. — Это не наша тайна, это не только наша тайна, уж простите.

— У всех ваших слов двойное, если не тройное дно, — спокойно сказала Лидриэль. — Слишком много темноты, слишком много тайн. Слишком грязно. Поэтому я пошла мыться. Надеюсь, что страшные ассасины меня не съедят. Рету, ты со мной?

Она сгребла в охапку полотенца и простыни и вышла из комнаты. Рету помедлил — и тоже шагнул за порог. Плюшка припустила за ним. Гальванюс ничуть не расстроился. Более того, похоже, он только обрадовался, что ужин остался с ним наедине.

Лидриэль и Рету спустились на первый этаж Нужно было найти кого-нибудь, кто указал бы, как пройти к ванным.

Попался хозяин, спешащий из кухни в общий зал. Увидев Плюшку на руках у Рету, он замер с раскрытым ртом.

— Хорошенькая, правда? — мило улыбнулась солнечная танцовщица хозяину гостиницы. — Очень, очень дорогая зверушка. Модная. Страдает, что грязная… Ванны освободились?

Хозяин потряс головой, словно отгоняя наваждение.

— И каких только чудес на свете не бывает, — признал он. — Неимоверных денег, похоже, стоит… Бесплатно-то такую красоту ни один ду… никто не возьмет. Ванные, говорите? Увы, все еще заняты.

— Да сколько же можно! — разгневалась Лидриэль. — Так и до утра ждать придется! Плюшечка уже чешется! А если ваши постояльцы всю горячую воду сольют?

— Этого никак не может произойти, светлая госпожа! — уверил хозяин «Буйного кентавра». — В моих ванных холодная вода — проточная, ручей специально отведен от речки, и горячая вода всегда, потому как подогревается на лаве Легионов Проклятых!

— Это как? — хором удивились и Рету, и Лидриэль.

Хозяин скромно (и гордо) потупился.

— Если голова на плечах есть, то любую мелочь в дело можно приспособить. Не буду рассказывать вам подробностей, это долго, но мне удалось уговорить одну Адскую баронессу потерять в «Буйном кентавре» свой жезл. Точнее, вонзить его там, где мне нужно, — и оставить. И теперь я с горячей водой, а заведение мое процветает.

— Ничего подобного в жизни не слышала! — призналась ошарашенная Лидриэль.

А Рету вспомнил, как мчались за ним Адские баронессы, как пылала одна, пронзенная жезлом, — промолчал. Лишь жабку погладил.

Хозяину было приятно удивление постояльцев.

— Вот же голова! — треснул он себя по лбу. — Запамятовал совсем! Там же есть, есть свободная ванная. Маленькая, для гнома, если вдруг какой появится. Вымыть там свою стра… любимицу вы прекрасно сможете. А там и большие ванные освободятся — они же, постояльцы мои, еще и не ужинали. Непременно есть захотят!

— Великолепно! — одобрила Лидриэль. — Нам подходит.

— Вот и чудесно, прошу. Только умоляю вас, миледи, будьте там, у маленькой ванны, и не высовывайтесь наружу, пока эти голово… гости дорогие не уйдут в гостиницу ужинать. Незачем им такую красивую даму лишний раз видеть.

Хозяин пошел вперед, показывая дорогу. Крытым коридором они перешли в другое здание. Выстроено оно было с размахом, при желании можно выкупать и гнома, и кентавра. Мраморные ванные были установлены в отдельных отсеках, теплый пар шел от воды. Перегородки между отсеками не достигали потолка, и все было прекрасно слышно.

Лидриэль проскользнула за указанную дверь. Когда Рету занес жабку, солнечная танцовщица приложила палец к губам, показывая, что нужно помолчать.

За стеной слышался плеск воды иразговор.

Плюшка, создание огненной бездны, к воде относилась с глубоким подозрением. Во всяком случае, мыться она явно не собиралась и забилась под мраморную скамью.

Рету и Лидриэль оставили ее в покое, а сами забрались на скамью, чтобы лучше слышать.

— Но, милорд, — похоже, обращались к археологу Серой гильдии, — зачем было сворачивать всю экспедицию? Раскопки можно продолжить и найти еще много ценного.

— Тупица. И болван. — Голос Гардаруса был каким-то безжизненным — Мы забрались в те развалины строго с одной целью. И искали артефакт Кстукри. А ведь хранитель свитков предупреждал, что за мной следят. И за ходом раскопок следят. И я знаю кто. И ты знаешь.

— Гальванюс с Альберихом опять перешли вам дорогу? — ахнул первый, видимо, слуга — Но зачем?

— Тупица. И болван. — Гардарус не злился, он просто обозначал положение вещей. — Королева Мародеров за эту вещь что хочешь отдаст. И хоть добиться вразумительного рассказа от охранников палатки невозможно, но почерк этой парочки я узнал. Это они — высокий и низенький. Но они не знают, что ключ остался у меня. А я знаю, что люди королевы Мародеров сейчас в Кастре.

— Но как? Милорд? — громко ахнул слуга

— Тупица. И болван. — Вот теперь в безжизненном голосе Гардаруса слышались нотки ехидства. — Ключ светится, когда они вместе с похищенным где-то рядом. И они от меня на этот раз не уйдут. Я с них живьем кожу обдеру. И пущу на перчатки.

Глаза у Лидриэль, услышавшей все это, стали испуганными. Она жалобно глянула на Рету — теперь уже он поднес палец к губам, призывая молчать.

— А почему мы прямо сейчас их не ищем? — спросил слуга

— Грязными? Голодными? — удержался на этот раз от нелестных прозвищ Гардарус. — Благодарю покорно. Никуда они ночью из города не денутся. Ключ светится ярко, значит, где-то поблизости. Сейчас поужинаем и начнем облаву. Подай мне ароматическую мастику и теплое полотенце.

Единственное, что Рету было ясно наверняка помыться здесь им не придется. Нужно ноги уносить, пусть и грязные.

Они еле дождались, пока имперские ассасины покинули ванны.

— Я должна тебя спросить, что же мы делать будем, или ты сам догадаешься? — буркнула Лидриэль, глядя на Рету так, словно это он спер что-то ценное у главы Серой гильдии.

— Ты сейчас вернешься в комнату, — спокойно начал объяснять Рету. — Как будто забыла что-то, гребень там или еще чего. И скажешь Гальванюсу: скоро начнется облава и нас возьмут. Расскажешь про этот разговор. Я подожду тебя здесь, потому что, похоже, нам придется покинуть «Буйного кентавра», а здесь крыша рядом с забором, удобно будет перелезть, я заметил.

— Ладно, — согласилась Лидриэль и решила: — Деньги за ужин я оставлю на столе в комнате. И скажу, если спросят, что Плюшечке требуется еще одно полотенце, иначе она простынет после горячей ванны.

И совершенно неожиданно рассмеялась. Рету тоже. Вроде бы и грустить надо было, но уж очень смешно было представлять Плюшку простывшей.

Услышав свое имя, жабка с серебряной лапкой выглянула из-под скамьи и пошевелила наростами.

Лидриэль благополучно дошла до комнаты. Общий зал внизу был уже полон отмытыми до блеска имперскими ассасинами. В комнате Гальванюс вылизывал последнюю тарелку. Лидриэль рассказала ему о том, что услышала

— Плохо, — скривился Гальванюс. — Вот сволочь этот Гардарус, про ключ-то я и не сообразил…

— Странно, но он примерно такого же мнения о вас, — заметила Лидриэль.

— Миледи, мы слишком с ним похожи, вот корень наших раздоров, — загадочно сказал подручный королевы Мародеров. — Слишком. Разве что я не стал бы откладывать облаву на после ужина Ну да у каждого свои методы работы. Ладно. Возвращайтесь к мальчику, выбирайтесь с ним за ограду постоялого двора и ждите нас. Мы скоро управимся.

Он распахнул окно. Сказал:

— Гроза вот-вот разразится… — перемахнул через подоконник и исчез.

Лидриэль подбежала к окну, чтобы понять, куда он делся, — но Гальванюс словно растворился в темноте.

— Великолепно, — фыркнула она и плотно закрыла створки.

Оставила деньги на столе, прихватила дерюжный мешок для Плюшки и вышла из комнаты.

К счастью, обратная дорога в ванный пристрой была такой же успешной, как и в гостиницу. По пути никто не встретился. Хозяин и прислуга крутились в общем зале, обслуживая зверски голодных ассасинов.

Через небольшое окошко под потолком Рету и Лидриэль выбрались на крышу. Тучи висели совсем низко, подними руку — и пощекочешь наполненные дождем косматые брюшки.

— Гроза нам на руку, — сказал Рету. — Промокнем, конечно, зато никто на улицу и носа не высунет.

Он хотел первым перепрыгнуть на стену, но легкая солнечная танцовщица его опередила. У Рету прыжок получился не такой изящный, раненая нога не давала забывать о себе. Жабка сидела в мешке, вполне довольная ночной прогулкой.

Улочка, на которую выходила задняя стена постоялого двора, была пустынной и упиралась в реку, от которой к постоялому двору был отведен ручей, утекавший в трубу, проложенную под стеной. На другой стороне улицы тоже была глухая высокая стена, похоже, за ней скрывались склады.

Как только Рету и Лидриэль спустились на мостовую, разразилась гроза. Первые, неторопливые капли поднимали пыль на дороге, но затем хлынуло сплошным потоком, засверкали молнии, загрохотал гром. Приходилось прижиматься к стене, чтобы хоть как-то уберечься от воды. Из-за грозы не было ничего ни видно и ни слышно.

Из темноты появилась карета. Закутанный в дождевик низенький Альберих, нахохлившийся на козлах, в темноте напоминал гнома Гальванюс распахнул дверцу — Рету и Лидриэль, насквозь промокшие, забрались внутрь.

— Держите! — совал им высокий подручный королевы Мародеров какие-то шали и платки. — Закутывайтесь и грейтесь! Видали, какой славный гардеробчик мы собрали? Все есть!

Альберих доехал до конца тупичка, до реки и разворачивал там на пятачке карету.

— А как мы выберемся из города? — спросила Лидриэль, перекрикивая гром. — Ворота же на запоре!

— О, пусть миледи не волнуется! — воскликнул в ответ Гальванюс. — Это плевое дело!

Карета медленно катила сквозь стену дождя. Город спал, даже кабаки уже позакрывались. Иногда молнии высвечивали прикрытые ставнями окна, мокрые стены, запертые наглухо двери.

Рету сидел, обмотанный шалью, и чувствовал, что засыпает в тепле. Плюшка была как грелка. Из мокрого мешка она выбралась и заползла к Рету под шаль, поэтому живот быстро стал горячим. Лидриэль вообще свернулась клубочком на переднем сиденье, прикрылась выданным тряпьем и дремала, предоставив подручным королевы Мародеров заботиться о бегстве.

Около наглухо закрытых городских ворот карета остановилась. Альберих спрыгнул в лужу и пошлепал к караулке. Что же он там делал, осталось неизвестным, но скоро ворота распахнулись, выпуская беглецов из города. А в караульном помещении беспробудно спала стража.

Впереди была залитая водой дорога, ночь и ничейная земля.

Глава одиннадцатая Погоня

Гроза закончилась глубоко за полночь. Луна отражалась в лужах на дороге. От горячих спин мокрых лошадей шел пар.

Рету проснулся, когда карета остановилась.

— Нужно подменить Альбериха, он с ног валится, — объяснил Гальванюс. — Ты да я.

Лидриэль крепко спала Плюшка тоже.

— Накинь еще чего-нибудь, холодно на свежем воздухе, — велел Гальванюс

Рету принял какую-то шубу из королевского гардероба, накинул на плечи. Придерживая Плюшку, выбрался из кареты. Альберих обменялся с Гальванюсом валяным, непромокаемым дождевым плащом и забрался в карету на место мальчика

Теперь лошадьми правил высокий подручный королевы Мародеров. Он вручил Рету заряженный арбалет, второй положил около себя так, чтобы удобно было взять.

А Рету вдруг вспомнил, что его волновало все это время:

— Гальванюс, но ведь наше бегство только отодвинет облаву? Они просто двинутся по нашему следу, мы же у них на поводке. Может быть, оставить эту вещь, ради которой Серый археолог готов пустить вашу кожу на перчатки?

Гальванюс присвистнул

— Он-то, может быть, и готов, да только я не готов расстаться со своей шкуркой.

Он запустил руку себе за пазуху, вытащил — на ладони светился ключ.

— Видал?

— Вы украли у Гардаруса ключ? — ахнул Рету. — Но как?

— Секрет, — расплылся в улыбке подручный королевы Мародеров. — Впечатляет, да? О, брат, мы на ходу подметки режем!

— Но я не думаю, что ассасин откажется от преследования, — упрямо сказал Рету.

— Не откажется, — подтвердил Гальванюс — Но хоть из городка мы убрались, и то хорошо… Нам нужно отъехать подальше, пока ночь, а потом дать лошадям роздых.

— А почему бы нам сейчас не остановиться? — предложил Рету. — Мы далеко отъехали.

— Друг мой юный, — Гальванюс убрал светящийся ключ, — здесь лучше не останавливаться. Иначе лошадей нам до костей обглодают. Живьем. И на ком мы тогда поедем? На Альберихе? Да-а-а, я бы не отказался сейчас ни от пегаса, ни от грифона, ни даже от дракона, только покладистого.

Равнина, по которой пролегал имперский тракт, в лунном свете была унылой и безжизненной. Пологие холмы, лес в отдалении. Настоящие горы, те, в которых спрятался замок королевы Мародеров, были еще далеко. А где-то позади остался город Кастр, а за ним колыхались мокрые травы Кентаврийских равнин. И шатры кентавров племени Файноса стояли на новом месте.

Погрузившийся в воспоминания Рету не сразу заметил серый холмик посреди дороги.

Но холмик поднялся на ноги — и лошади встали.

Луна освещала седую шерсть волка-призрака, пришельца из другого мира Волк запрокинул голову и низко завыл. От этого протяжного воя не было спасения, он нес смерть всякому, кто его слышал.

Не в силах пошевелиться, Рету смотрел, как призрачный волк не торопясь подходит ближе, выбирая первую беспомощную жертву. Волчьи глаза смотрели ласково — призрак любил свою еду.

Больно царапнув коготками, задрыгалась жабка — и с Рету спало оцепенение, наложенное призрачным воем. Рету выстрелил из арбалета.

Жабка выпуталась из шали и перепрыгнула к замершему Гальванюсу. Тот тоже очнулся, вторая стрела вонзилась в волка, а потом подручный королевы Мародеров быстрой тенью соскользнул на дорогу — и довершил дело кинжалом.

— Вот зараза призрачная! — выругался он, вытаскивая клинок из трупа и забирая стрелы. — В самую глухую ночь караулит.

Из кареты выскочил Альберих. С третьим арбалетом.

— Чего стоим? — рявкнул он.

— Да так, решили справить малую нужду, — хихикнул Гальванюс — Спи себе, чего скачешь.

— Ага, так я тебе и поверил.

Альберих осмотрел призрачного волка, носком сапога потыкал в клочкастый бок.

— Я его в кусты оттащу, — решил он. — Нечего ему на дороге валяться, внимание привлекать.

Плюшка снова забралась к Рету под шаль.

Подручные королевы Мародеров убрали волка с дороги и Альберих, отчаянно зевая, отправился спать дальше.

— Одно утешает, что эти твари такими большими стаями, как обычные волки, не ходят, — жизнерадостно сообщил Гальванюс, усаживаясь на свое место. — Светает уже, может быть, и проскочим. Ты сильно испугался?

— Я не успел, — честно признался Рету.

Только сейчас ему стало страшно, но Плюшка была такая теплая, что холодный страх рядом с ней как-то не уживался.

Рету огляделся — небо посерело и становилось все светлее и светлее, потихоньку занималось утро, пусть и неяркое. Как-то и не верилось, что ночь осталась позади.

Карета тронулась. Вот только спокойствие Гальванюса бесследно улетучилось. Он ерзал на сиденье и бормотал себе под нос непонятное.

Рету разобрал что-то вроде: «Зеркало судьбы», а быть может, и «Меркало ботвы» и «Мало! Мало!» А чего мало — он так и не сообразил

Наконец Гальванюс перестал бормотать и проговорил более отчетливое и разборчивое.

Он сказал

— Маны в обрез, Бетрезен меня побери!

— Поберегите, раз в обрез, — посоветовал от чистого сердца Рету.

— А сердце мне говорит: нельзя. Трать срочно, потом поздно будет, — объяснил Гальванюс

— А на что тратить-то?

— Есть одна штука, в которую можно заглянуть. Но маны так мало, что сделать это можно лишь в случае самой крайней необходимости. А я не могу понять — с одной стороны, все спокойно, с другой — у меня мурашки по спине забегали. Ты ничего не чувствуешь?

Рету прислушался к себе. Вроде бы ничего… Только в ушах так — пум, пум, пум, пум…

— Пумкает в голове иногда, а так ничего, — честно сказал он.

— И у тебя пумкает, — помрачнел Гальванюс. — Ладно.

Он натянул поводья — и лошади встали посреди дороги.

Подручный королевы Мародеров соскочил с козел, ужом нырнул в нутро кареты. И почти сразу вынырнул, плотно прикрыл дверцу, забрался на козлы. В руках у него был потертый бархатный чехол Он бережно достал оттуда металлическое зеркало. Резную рамку украшали самоцветы. Морщась и дергаясь, словно ему иголки в спину втыкали, Гальванюс снял с пояса мешочек, вынул оттуда граненый хрустальный пузырек с плотно притертой крышкой. В пузырьке мерцал белоснежный порошок растертого кристалла маны рун. Откупорив крышку, подручный королевы Мародеров наклонил длинное горлышко пузырька — светящиеся крупинки просыпались на зеркало, и оно вспыхнуло, отражение приобрело глубину, стало отчетливой картинкой.

Гальванюс положил тонкие пальцы левой руки на драгоценные камни рамки и что-то лихорадочно забормотал. Картинки в зеркале менялись одна за одной — отмытый дождем городок Кастр, серебряноволосый археолог, чьи черные глаза гневно сверкали над закрывающей нижнюю часть лица фиолетовой повязкой. Отвалы земли около старых развалин, черные в темной ночи. Вихрь, поднявшийся над храмом. Вставшая из раскопа чудовищных размеров фигура с огромными руками, странная, словно глиняная. И светящиеся синим безумные очи.

Последняя крупинка маны выпала из пузырька — зеркало показало, как земляной великан целеустремленно шагает по тракту, и погасло, лишь серое небо отразилось в полированном серебре.

— Эта гадюка имперская в полночь вызвала голема! — оскалился Гальванюс. — Еще бы, ассасины на раскопках столько земли отвалили, что мама моя! Армию големов сделать можно.

Он быстро закупорил пузырек и убрал его в мешочек. Зеркало спрятал в чехол, буркнул:

— Держи крепче! — и сунул в руки Рету.

А сам принялся нахлестывать лошадей, напевая сквозь зубы бодрый мотивчик.

Карета понеслась по тракту, а подручный королевы Мародеров, вытянув шею, пристально смотрел вперед, словно там его поджидало что-то очень важное, такое, без чего и жить-то нельзя.

У Рету ветер свистел в ушах. Плюшка проснулась и завозилась, зеркало мешало, арбалет тоже мешал. Где-то позади топал громадный земляной человек, посланный главой Серой гильдии. Он не знал усталости, он не знал боли, он не знал сомнений. Он даже обладал толикой разума и вполне мог торговаться за приглянувшийся товар в лавках и башнях магии. Он шел, чтобы убить их.

Имперский тракт был старым, оставшимся с былых времен. Сделали его на совесть, и служил он верой и правдой, но вот постоянно следить за ним, подновлять вовремя — у разрозненных городов на ничейной теперь земле сил уже не было. И первыми стали рушиться мосты.

Такой вот полуразрушенный, но еще вполне пригодный для использования мост замаячил впереди. Он был проложен над небольшой речкой, мирно текущей в галечном русле.

К удивлению Рету, Гальванюс не направил карету на мост, наоборот, он резко заставил лошадей свернуть, спуститься вниз. Рету подумал, что подручный королевы Мародеров хочет спрятать карету под мостом, но дело оказалось еще интереснее: Гальванюс направил лошадей по каменистому берегу, держась по кромке воды. Карету мотало из стороны в сторону, галька летела из-под колес, измотанные лошади были в пене, но Гальванюс не обращал на это никакого внимания.

Берегом речки они ехали долго. Чуткий на неприятности Альберих проснулся, высунул голову в окошко, прорезанное в дверце, и громко поинтересовался, в чем дело. Гальванюс лишь отмахнулся — потом! Голова Альбериха исчезла

Речка привела их к другому мосту другой дороги. Гальванюс заставил лошадей подняться на дорожное полотно — и карета покатила наезженной колеей. Но в обратную сторону, в сторону Кентаврийских равнин.

Тут уж Рету не сдержался и заорал:

— Вы перепутали! Мы же не туда едем!

— Ничего я не перепутал, — спокойно отозвался Гальванюс — Мы едем куда надо. Нам нужно день продержаться, а потом голем рассыплется, снова станет землей. А он малость туповат, хотя в бою и страшен. Может, и не сообразит головой своей глиняной, что мы ушли с тракта Хозяин бы его сообразил, но он, хвала Всевышнему, запаздывает.

Лошади скоро встанут, нам нужно укрытие. Хотя бы такое, — он показал кнутом вперед.

Рету увидел, что они подъезжают к выстроенному из камня зданию, окруженному деревянными галереями, складами и сараями.

— Лавка торговца Доминика, — объяснил Гальванюс — Я его даже знаю. Жулик, каких мало. Попробуем прибегнуть к его помощи.

Он натянул поводья, лошади встали. Альберих выбрался из кареты и занялся взмыленными лошадьми, а Гальванюс с Рету слезли с козел и пошли к каменному зданию.

Похоже, подручный королевы Мародеров не лгал. Юркий хозяин лавочки вышел их встречать и с порога начал жаловаться на жизнь, на то, что расходы большие, а доходы маленькие, должников много, а деньги отдавать никто не хочет. А Рету еще в своем городке заметил, что громко на жизнь там жаловались те, кому бы помолчать и порадоваться, как все хорошо складывается.

— Доминик, я тоже рад тебя видеть! — заявил в ответ Гальванюс. — Нам нужен новый экипаж в обмен на этот. И свежие лошади. И все это немедленно.

— Гальванюс, ты сошел с ума, — убежденно заявил торговец Доминик. — Сейчас же не торговля, а сплошной убыток. Что я буду делать с твоими одрами?

— Это лучших коней Кастра ты называешь одрами? — картинно выпучил глаза Гальванюс — Тогда я не удивляюсь твоим убыткам.

Торговец Доминик вспыхнул. И скупо сказал;

— У меня сейчас в наличии один-единственный экипаж. И он тебе не подойдет.

— Показывай! — обрадовался Гальванюс. — А мы уж решим.

Торговец аккуратно запер свою лавочку, не доверяя даже своим подручным, и повел Гальванюса с Рету в одно из строений. Распахнул дверь и ехидно сказал:

— Вот!

В сарае стояла карета, похожая на бутон розы. Розовая, как заря, изукрашенная вдобавок позолотой и завитушками. На такой красоте впору ездить только королевам и только от дворца до театра

— А что… — хмыкнул Гальванюс. — Впечатляет. Шик и блеск!

— Но она не продается, — твердо сказал торговец Доминик.

— А я и не предлагаю купить! — жизнерадостно сообщил Гальванюс. — Давай меняться. Наша-то, может, и не такая розовая, зато крепкая и добротная. Ей цены нет.

— И на экипаж не меняю, — насупился торговец.

— А чего показывал? — разозлился Гальванюс — Издеваешься?

— Я отдам вам эту карету только взамен на одну услугу. — Торговец Доминик прислонился к стенке сарая, видимо, чтобы получить необходимую в разговоре с подручным королевы Мародеров опору. — Деньги и экипажи меня сейчас мало волнуют.

— Ну раз начал, продолжай, — поощрил его Гальванюс — Рассказывай, что там за услуга

— Ты мою лавочку не один год знаешь, — зашел издалека торговец Доминик. — У меня солидное предприятие.

— Солидное, ага..

— Кастр стоит на имперском тракте, я стою на этой дороге, пусть путников по ней и меньше проходит, но зато они разнообразные. И со всяким я уживаюсь, для всякого найду нужный товар.

— Согласен.

— Но в округе появились те, кто начал мне мешать.

— Ну и? — насторожился Гальванюс, сообразив, к чему клонит торговец.

— Раньше такого не было, — растекся в торопливых объяснениях торговец Доминик. — Но потом в горах, что неподалеку, было землетрясение, засыпало горную речку. Под горой озеро образовалось, заболотилось по краям. И на него наткнулась парочка людей-ящеров. Они там обосновались совсем недавно, и месяца не прошло. Но уже перекрыли мне орочью тропу и путь к лагерю наемников Харрада Я отдам тебе эту чудесную карету, если ты убьешь людей-ящеров.

— Это ты сошел с ума, — покрутил пальцем у виска Гальванюс — Я тебе что, наемник?

— У меня нет другого выхода! Они сейчас там гнездо себе совьют, в болоте, скоро вся округа ящерами кишеть будет. И у каждого пара мечей наготове. Они уже всех кур мне извели, да что там куры — позавчера сожрали моего помощника, он по малой нужде с тропы сошел. К наемникам шел, всякой мелочью поторговать. Я теперь по ночам трясусь от страха, всякий раз гадаю, доживу ли до утра. А у меня солидное предприятие. У меня товар, у меня выбор, у меня кредиты. У меня долговые расписки лежат — а если эти зеленые чешуйчатые твари всех моих должников съедят? Разорение вчистую.

— Не части! — подняв руку, остановил его Гальванюс — Я должен с товарищем посоветоваться. Давай так, для начала ты подашь нам завтрак. Хороший. Сытный. Без дураков.

— Это всегда, это пожалуйста, — обрадовался торговец Доминик. — Прошу в едальную палату.

Они вышли во двор, и торговец показал им яркую полосатую палатку, под которой спрятались от дождя и ветра добротно сбитые из толстых досок столы и скамьи.

— А чего в доме столов не держишь? — поинтересовался Гальванюс.

— У меня солидное заведение, но такие клиенты, что столы лучше на улице ставить! — не то пожаловался, не то похвастался торговец Доминик. — Дикий край, дикие нравы. А теперь вот еще и такая напасть. Я вам и лошадей поменяю. И деньжат добавлю. Только помогите!

— Неси еду! — Гальванюс разозлился. — Я же тебе сказал: посоветоваться нужно. Ты-то нас охотно под мечи ящеров подставишь, я знаю. А мне жить хочется.

— Тебя подставишь, — пробурчал себе под нос, уходя, торговец Доминик.

— А вы уже сталкивались с людьми-ящерами? — робко спросил Гальванюса Рету.

— Я что, на дурака похож? — обозлился Гальванюс. — Делать мне нечего, как по болотам шастать. Они сами по себе, я сам по себе. Но штука-то в том, что голем сейчас весь имперский тракт до следующего города отмерит. А мы в него не въезжали — это привратная стража подтвердит. Тогда он вернется, до развилка дойдет и эту дорогу проверять начнет. Или хозяин его. Нам до полуночи продержаться — пока эта махина опять в комья земли не рассыплется. Хоть в горах, хоть в болотах. А Доминик этот пусть и пройдоха, но укрыть наше имущество может, у него тут такие подвалы — дракона спрятать можно. И он будет помалкивать, если мы за ящеров возьмемся. Ему нет резону нас ассасинам сдавать: ну похлопают его по плечу, монет даже отсыплют в лучшем случае. А ночью ящеры к лавке подкрадутся — и ам, нету торговца Доминика. Так что надо подумать.

— А зачем нам экипаж менять?

— Слишком засвечен. Гардарус ведь его видел, когда со своими телегами в «Буйный кентавр» вперся. А у него глаз цепкий, он теперь эту колымагу из тысячи узнает. А нам лишний риск ни к чему.

— Я там надрываюсь, а они тут в ус не дуют! — раздался возмущенный вопль.

В полосатую палатку вошел злой Альберих.

— С этого старого плута взятки гладки, но ты-то, Рету! Ты — юный, неиспорченный миром паладин добра и света!

— Чего? — опешил Рету.

— Не пугай мальчика, страшилище! — буркнул Гардарус. — Наши дела плохи и без этого.

— Судя по тому, что вы сидите за столом в ожидании поджаренных сосисок, — не очень! — отрезал Альберих.

— Правда сосисок? — обрадовался Рету. — А Лидриэль где?

— Миледи пошла к роднику умываться. Сосиски у Доминика всегда были вкусные, главное, не уточнять, из чего он их делает. Так что случилось?

— За нами голем Гардаруса идет, — объяснил Гальванюс — Я последнюю ману на Зеркало Судьбы спустил.

— Молодец, — не то одобрил, не то обругал Альберих. — И что теперь?

— Доставай оружие. Доминик предлагает на людей-ящеров поохотиться.

— И он безумец, и ты вместе с ним, — подытожил Альберих.

— Нет, ну ты не горячись! — возмутился Гальванюс. — Нам все равно с дороги уходить надо. А Доминик новый экипаж пообещал, если мы с ящерами разберемся.

— И ты веришь этому пройдохе? — кривился Альберих. — А ты не боишься, что когда ты выполнишь просьбу Доминика, то вместо экипажа получишь кинжал ассасина? Или глиняный кулак голема?

Гальванюс почесал в затылке.

— Пожалуй, что не боюсь.

— А я боюсь.

— Я тоже не боюсь! — гордо сказал Рету.

— А ты вообще помалкивай, — посоветовал Альберих. — Мал еще.

Рету обиделся и замолчал.

В палатку вошел торговец Доминик со шкворчащей сковородой. За ним прислужник, очень похожий на гоблина, нес миску с нарезанными огурцами, лепешки и глиняные кружки.

— У меня — все самое лучшее! — заявил с порога торговец Доминик.

— Слабо верится, — буркнул Альберих. — У тебя за горою лагерь наемников стоял, помнится, — чего ж им ящеров не заказал, а?

Торговец бухнул горячую сковороду прямо на стол и

заплакал. По-настоящему.

Он размазывал грязные слезы по лицу и голосил:

 — Они тропу перекрыли-и-и… У меня солидное заведение-е-е… А они всех курей посьели-и-и-и…

— Доминик, ну ты чего… слегка растерялся Альберих. — Ну не реви, подумаешь, куры. Ты же мужик!

— Они и меня сожрут, я знаю… — не унимался торговец Доминик.

— Ладно, не рыдай. — Альберих пододвинул к себе сковородку. — Чего-нибудь сообразим. Пива принеси.

Торговец Доминик скрылся. (Гоблин в ужасе сбежал, как только хозяин залился слезами)

— Заодно и прогуляемся, — сказал Гальванюс.

А Рету подумал, что Плюшка очень интересно себя ведет: сидит в мешке тише воды ниже травы. Видимо, чувствует опасность. И непонятно: брать ли ее с собой охотиться на людей-ящеров или оставить здесь.

— Только пусть он мне ключ от подвала отдаст, — хмуро сказал Альберих. — В котором вещи схороним.

— Ты думаешь, у него запасных ключей не окажется? — хихикнул Гальванюс. — Верни сковородку! Если мы беремся за это дело, то нужно подкрепиться. Что мы знаем об этих ящерах, кроме того, что они любят человечинку?

— У каждого по паре мечей. И челюсти — во! — растопырил пальцы Альберих. — А сколько их?

— Доминик говорил, что пока двое.

— Это хорошо. Я люблю, когда численный перевес на моей стороне, — кивнул удовлетворенно Альберих.

— Это ты мелюзгу за численный перевес считаешь? — возмутился Гальванюс. — Спустись с небес на землю!

— Я умею коротким мечом биться, — ввернул Рету, но Гальванюс отмахнулся от него, как от мухи.

— Постараемся их из арбалетов расстрелять, — сказал он. — Рукопашные нам ни к чему. А девица пусть стрелы несет.

— Это кто здесь девица? — возмутилась умытая Лидриэль, входя в полосатую палатку. — Что за обсуждение за моей спиной?

— Что вы, миледи, — заюлил Гальванюс. — Это предварительный набросок прогулки, которая нам предстоит. Но вы можете остаться в лавке Доминика

— Вот еще! — обиделась Лидриэль. — Я с вами. А куда мы идем?

Пока подручные королевы Мародеров переглядывались, Рету сказал:

— Убивать людей-ящеров.

— За что? — поинтересовалась солнечная танцовщица

— Они кур съели у торговца и помощника его.

— А почему мы?

— Потому что за нами голем охотится.

— Ничего не поняла, — призналась, усаживаясь за стол, Лидриэль. — Куры, голем, ящеры. Как-то все запутанно.

Рету попытался коротко рассказать ей о том, что произошло после встречи с волком-призраком. Альберих с Гальванюсом, похоже, были только рады, что не им отдуваться.

— Значит, если мы избавим торговца от людей-ящеров, он отдаст нам новый экипаж? — уловила главное Лидриэль. — Понятно. Ну и что, когда выходим?

Тут подоспел с пивом торговец Доминик, и прямого ответа солнечная танцовщица не дождалась.

Ни Лидриэль, ни Рету пива не пили. Это развеселило и обрадовало подручных королевы Мародеров.

Приняв решение о том, что они соглашаются на сделку с торговцем, Альберих принялся выпытывать детали:

— А идти-то куда, Доминик? Далеко это?

— Да тропочкой лесной сначала до заброшенного кладбища, — охотно объяснял торговец, — а потом до пригорочка, на котором скелет на колу торчит. От скелета свернете на левую сторону. Там до болота уже рукой подать. Не заблудитесь.

— Это, часом, скелет не того бедолаги, что ты впереди нас на ящеров посылал? — невинно спросил Альберих.

Торговец Доминик в ужасе замахал руками:

— Что вы, что вы, упаси Всевышний! Это Орды Нежити развлекались. А по мне, так пусть висит, есть не просит и ориентир хороший.

— Ладно, убедил, — опустошил последнюю кружку Альберих. — Сейчас ты нам поможешь бережно, я подчеркиваю, бережно выгрузить вещи в самое надежное место с самым надежным замком, после чего мы выступим в свой героический поход. И горе тебе, Доминик, если в наше отсутствие ты проболтаешься даже корове, что мы у тебя гостили и пошли на болото. Потому что тогда на колу будет не скелет, а твоя тушка. Понял?

— Могила! — выпучил глаза и рванул рубаху на груди торговец Доминик.

И они все отправились разгружать карету.

Глава двенадцатая Ящеры

В ту ночь Кентаврийские равнины были особенно темны. И не гроза являлась тому причиной: туман войны лежал над травами, и под его покровом Дикая Охота скрытно и быстро преодолела большое расстояние и появилась у городка по имени Кастр.

Никто, кроме архидьявола, не знал, как нашли они снова следы беглецов. Но стоя у края колышущихся под грозовым ветром трав, перед исчезнувшими дорогами кентавров, архидьявол внезапно понял, что чувствует золотисто-зеленый запах магии своего заклятого врага

Накинув на равнину черный туман войны, он разглядел светящуюся пыль, словно пыльцу, осыпавшуюся с крыльев бабочки.

Метки, которые дриада Таниэль прожгла на спинах подручных королевы Мародеров, вели архидьявола сквозь мокрые травы, сквозь грозу.

Предводитель отряда Сисульф летел над демоном-магом, и туман воины казался плащом Адского герцога. Ведьма старалась не отставать ни на пядь: позади сопели оба молоха, Правый и Левый. Молнии били в черный туман, протыкали его огненными стрелами, но пламя гасло, чернота затягивала все вновь.

Ближе к рассвету архидьявол вывел Дикую Охоту на окраину равнин, на ничейную землю. Здесь покров тумана пришлось снять, он выдал бы отряд раньше, чем все остальное. Гроза ушла, небо очистилось, и над промытыми дождем равнинами засияло звездное небо.

Пятерка демонов пролетела над спящим городом и опустилась на крышу «Буйного кентавра».

Зачем Рету потащил с собой Плюшку, он и сам не знал. Но не оставлять же ее в подвале лавочки торговца Доминика вместе с вещами королевы Мародеров?! А тут она на глазах, точнее, едет себе в мешке и в ус не дует.

Но с Плюшкой наперевес воин из Рету получался никудышный — он это и сам готов был признать. Все несли арбалеты, даже Лидриэль, только он один дерюжный мешок с жабкой. Но, с другой стороны, его кинжал остался при нем, а если бы он взял арбалет, то солнечной танцовщице бы не хватило. А так она была страшно довольна, что тоже, как все, хоть и принцесса, и великая путешественница в одном лице.

Солнце после ночной грозы, видимо, хотело отыграться и разошлось не на шутку. Утром, пока крутились около лавки торговца Доминика, это не так чувствовалось, но как только встали на тропу и пошли — навалились жара и духота Солнце било по макушке огненным кулаком, влажные деревья по краям тропы потели, просто баня какая-то, парная, а не лес.

Альберих, поминутно утиравший лицо кухонной тряпочкой, прихваченной со стола торговца Доминика, уверял, что, когда доберутся до гор, станет легче — там ветер овеет, принесет свежесть.

— Это в болоте-то? — хмыкнул Гальванюс, вытиравшийся кружевным платком (словно у опекуна позаимствовал, один к одному).

Легче всего переносила жару Лидриэль — все ж таки эльф, лесной житель, да еще солнечная танцовщица в придачу. Ее солнце не било, как остальных, а ласково гладило по головке.

Заметив, что Рету задыхается от душной жары и тяжелой ноши (жабка не собиралась худеть), Лидриэль коварно попросила

— Я по Плюшечке соскучилась, так нечестно! Всю ночь ее держал и сейчас не выпускаешь. Дай, я тоже хочу понести!

Вырвала мешок у Рету и вручила ему арбалет. А потом взяла, да и вытряхнула Плюшку на пышный зеленый мох.

Жабка сначала зашлась от возмущения, но, увидев, что жалости не дождешься, а Рету идет по тропе впереди, довольно бодро поскакала вслед за солнечной танцовщицей.

Наконец вышли на опушку, увидели старое заброшенное кладбище и скелет, красующийся на колу на пригорке.

Охотников гулять по кладбищу не нашлось, обошли его и холм со скелетом стороной.

Здесь уже были ясно видны горы, у подножия которых заболотилась речка. Особого ветра, как обещал Альберих, не было — но стало легче, хотя бы не так парило.

Альберих и Гальванюс предложили сделать привал, передохнуть и подумать, как быть дальше.

Рету расстелил мешок и сел на него, блаженно вытянув гудящие ноги. Альберих плюхнулся рядом, достал флягу с водой, сделал пару больших глотков и передал Рету. Еще утром Рету побрезговал бы пить из той же посуды, что другой человек, но сейчас хотелось воды, только воды, все равно какой и откуда. Он просто поднял горлышко фляги повыше, разинул широко рот и налил себе в глотку водички, как в чашку. И блаженно сглотнул.

Лидриэль захихикала Она, присев на корточки, чесала Плюшке лоб в знак примирения, а жабка в ответ обвивала ее пальцы своими мягкими выростами.

— Просто припереться в болото — глупо, — начал военный совет Гальванюс, которому ни жара, ни усталость были не в силах помешать выглядеть элегантно.

Он не стал садиться ни на траву, ни на мешок, так и стоял с кружевным платком в одной руке и арбалетом в другой. И от воды отказался.

— А что не глупо? — сварливо спросил Альберих. — Если хочешь мое мнение знать, эта затея с самого начала — сплошная дурость.

— Оставим начало в покое, — отмахнулся небрежно платком Гальванюс. — Если ящеры сидят в болоте, надо к ним подобраться незаметно. Я предлагаю обходной тропкой до гор дошагать, найти там удобную высоту над болотцем и расстрелять их с господствующей позиции, без шума и без драки. Зачем нам лишний риск?

— Идея хорошая, — нехотя одобрил Альберих. — Соваться под их мечи мне как-то совсем не хочется, я обещал жене, что останусь живым.

— А что за обходная тропка? — спросила Лидриэль. — Это так, для красного словца, или она существует?

— Раньше старая, удобная тропа вдоль реки шла, — объяснил Гальванюс. — Тут и вода, и дрова рядышком, все есть. А вторая вела в лагерь наемников Харрада. Она не такая удобная, зато короткая, они по ней к Доминику за выпивкой бегали, когда трубы горели. Мы этой тропкой можем к горам подобраться, а там уже по склону зайти на нужную нам точку. Встречаться с людьми-ящерами в их родном болоте я не хочу, уж увольте. И, как это ни странно, я тоже пообещал жене Альбериха, что ее ненаглядное чудовище, то есть, я хочу сказать, сокровище вернется к ней.

— Тогда чего мы сидим? — кряхтя, поднялся Альберих. — Пошли. Насколько я помню, сейчас поле пересечем, и начнется лесистый такой язык, преддверие гор, по нему тропа и шла

Рету поднялся — и чуть не пошатнулся. Перед глазами заплясали огненные точки. Постоял — и все успокоилось. «Голову напекло…» — подумал он.

Поле прошагали быстро. Оно было заброшенным, на нем буйно росли сорняки. Ветер все ж таки поднялся, ровно тогда, когда необходимость в нем отпала Рету оглянулся назад — и ему показалось, что скелет на колу, покачиваемый ветром, машет им костяной головой на прощание. Это было неприятно, и больше Рету не оглядывался.

Тропу наемников они нашли не сразу — все ж таки она была не основной. Потом обнаружили в зарослях орешника, и тропа повела их по склону пологого холма. «И правда горный язык, — подумалось Рету. — Высунулся и до поля дотянулся. А на нем лес нарос».

Арбалет оттягивал руку. Плюшка пыхтела рядом, у колена, прямо как верная овчарка Она тоже устала, как и Рету, и они серьезно отстали от остальных. Лидриэль откровенно развлекалась прогулкой, длинные ноги легко несли ее по любым лесам. Она смотрела на верхушки деревьев, которые качал ветер с гор, и мечтательно улыбалась чему-то своему. Гальванюс шел первым и был озабочен тем, чтобы не потерять тропу. Сухопарое сложение делало его схожим с Лидриэль, во всяком случае, он не надрывался, шагая по склону, пусть и не крутому. Альберих сопел ему в спину, но шел упрямо, ровно и было видно, что так он может пройти полдня, если не день, не останавливаясь. И только Рету ковылял, как старый хромой осел.

Разозлившись на себя, Рету решил догнать хотя бы солнечную танцовщицу: подручные королевы Мародеров были уже значительно выше по склону. Но злость не прибавила дыхания, не принесла сил уставшим ногам, и Рету, ненавидя себя, остановился, чтобы передохнуть перед рывком.

Лидриэль тоясе остановилась, замерла, поджидая его на тропе, разрезавшей пышные заросли напополам. И это снисходительное ожидание радости Рету не прибавило.

Но Плюшка неожиданно громко взвыла и грузными скачками понеслась к солнечной танцовщице. А Рету увидел, как от зеленых зарослей отделился зеленый же силуэт, обрисовалась тяжелая голова с маленькими глазками, зубастая пасть, чешуйчатое мускулистое тело — и два меча взлетели над человеком-ящером, выбравшем жертву.

Рету вскинул арбалет и спустил арбалетный крючок, даже не задумываясь, не вспомнив, заряжен ли он. Ящер дернулся — стрела вошла в чешуйчатую грудь по оперение.

С другой стороны тропы перед Лидриэль выскочил второй человек-ящер, в него выстрелил сверху Альберих, но, боясь задеть солнечную танцовщицу, промазал и прыгнул с мечом вниз.

Лидриэль отшатнулась от раненного стрелой ящера, оба его меча прошли мимо. Вторая — смертельная — стрела впилась ящеру в спину: это был арбалет Гальванюса Человек-ящер упал зубастой мордой вперед.

А со вторым ящером сошелся в схватке Альберих. Перепуганная Лидриэль шагнула с тропы, по-эльфийски слилась с кустами. Под прикрытием зелени стало легче, и она как-то сразу, в одно мгновение, не словами, а картинкой поняла, что Гальванюсу и Рету стрелять теперь сложно, но с одним мечом Альберих против двух мечей долго не выстоит.

И легкая лесная тень возникла за спиной человека- ящера, всадив ему под лопатку меч его же чешуйчатого собрата.

А потом Альберих долго-долго со вкусом ругался. Досталось всем, но в первую голову Гальванюсу, которому торговец Доминик человеческим языком сказал, что он не может призвать на помощь наемников, потому что ящеры не дают. Где же им еще добычу караулить, как не на тропе, по которой ходят, — по старой дороге теперь только нежить, наверное, рискнет до болота гулять.

Гальванюс грустно оправдывался, что виновато множество причин, усталость, рассеянность и, главное, настучавшее по голове солнце, из-за которого он совсем запамятовал о словах торговца Доминика и не придал им нужного значения. И отсутствие опыта — он правда считал, что ящеры сидят в новеньком подгорном болоте и не думают вылезать, особенно днем.

В итоге Альберих сказал Гальванюсу, что маленькая жаба умнее и наблюдательнее его, а Гальванюс ответил, что он и без нападения людей-ящеров это знал. Так и помирились.

— Ну ладно, — сказал Альберих, которому Гальванюс забинтовывал руку выше локтя, — хоть до скал по такой жаре не тащиться, и то хлеб.

Рету был с ним согласен, хотя ни за какие сокровища мира не смог бы объяснить себе, почему он, Рету, попал в цель. И куда надо целиться в следующий раз, чтобы вот так же попасть. Зеленые кусты и острые зубы человека-ящера теперь маячили перед его внутренним взором. И еще ему было неприятно, что рубахи у него мокрые от пота — хоть выжимай.

— А давайте, раз мы управились раньше, чем рассчитывали, искупаемся где-нибудь? — робко предложил он. — Ведь в Кастре помыться не удалось…

— Гениально! — одобрил Гальванюс. — Так и сделаем Я знаю одно местечко…

— Откуда? — удивилась Лидриэль.

— Да так, бродили мы тут с Альберихом в былые времена… — туманно отозвался Гальванюс. — Живописные ведь места, горы, перелески, кладбища заброшенные…

— Угу, — подтвердил Альберих. — Только на глаза Харрада, который наемниками тут торгует, я не рискну показаться.

— А не надо было с него скальп снимать, — посоветовал Гальванюс. — С живого. Тут всякий человек обидится — холодно ведь теперь черепушке!

— Не пугай принцессу, — буркнул Альберих. — Нарасскажешь еще страстей…

— В общем, тропа эта нам не чужая, — подытожил Гальванюс. — А я знаю тут один омут под водопадом

Оставив трупы людей-ящеров лежать у тропы, они вышли из леса и вернулись к скелету на колу. (Альберих прихватил все четыре меча чешуйчатых людоедов.)

Теперь Гальванюс свернул в другую сторону и повел их к следующей горной речке — со склонов здесь стекало множество ручьев.

День уже склонился на вторую половину, и солнце не пекло так отчаянно. До водопада они добрались неожиданно быстро, вода со скалы переливалась в каменную чашу, а чуть подальше была песчаная отмель. Рету обрадовался и первым делом постарался оттереть песком свои, то есть не свои, а опекуна, в общем, позаимствованные белые рубахи. А потом разложил их на горячих валунах. Плюшка сидела на берегу и осторожно трогала то одной, то другой лапой воду.

Лидриэль укрылась ото всех под водяной завесой и там плескалась от души.

Гальванюс, по примеру Рету, выстирал свой кружевной носовой платок и тоже положил его на камень. А Альберих ничего стирать не стал.

Рету заметил, что только на первый взгляд плескались они у водопада беззаботно. На самом же деле подручные королевы Мародеров не расслаблялись: если в воде был Гальванюс, на берегу у арбалета сидел и блаженно шевелил пальцами босых ног Альберих. Если же в воду забирался Альберих — на берегу сидел Гальванюс.

Вернулись они к лавке торговца Доминика уже к вечеру.

Около главного крыльца возвышалась немного развороченная с одного боку куча земли.

Опытный Альберих сначала отправился на разведку узнать, что случилось, потом позвал всех. Лавка была пустынна, только куры расхаживали по двору.

Альберих и Гальванюс первыми догадались пойти по пристроям. И почти сразу наткнулись на нечто интересное.

Кареты, на которой они прикатили сюда, больше не было. Разобранная на части, она лежала в сарае. Около нее хлопотал торговец Доминик, требуя от чумазого гоблина, чтобы тотразобранные части в свою очередь разделил на более мелкие детали.

— Сразу видно опытного скупщика краденого! — похвалил торговца Альберих, тихонько встав у того за спиной.

Торговец Доминик аж подпрыгнул от неожиданности.

— Живые? — удивился он, оборачиваясь. — Тьфу ты, у меня сердце в пятки бухнулось. Ну-с, я, ребята, теперь ваш благодетель и спаситель!

— Ого! — удивился Альберих. — А чего так?

— Если бы я вас не услал, то попались бы голему тепленькими! — похвастался торговец. — Видали, какую кучу он на дворе сделал?

— Сходил, что ли? — не понял Альберих. — Как медведь на разоренной пасеке?

— Ой, ну ты и скажешь, — захихикал торговец Доминик. — Ничего подобного. Это он кинул горсть земли в Крыха, разгневался, что никого нет, ничего не видели и знать не знаем. С головой его, бедолагу, засыпало!

Гоблин кивнул

— Ну и натерпелись мы страху, я вам доложу, — продолжал довольный торговец Доминик. — Когда такая глиняная махина тебя синим глазом буровит — о-о-о-о, это жуть! Хорошо, что мы карету успели разобрать к тому времени. И лошади на лугу пасутся. А вещички ваши и с ищейкой не найдешь.

— Ты опытный человек, Доминик, я всегда это знал, — невозмутимо одобрил Альберих. — Значит, голем лавочку твою проверил?

— Проверил, разгневался, но ничего не попишешь, чисто. Ушел восвояси.

— Он вернулся обратно или дальше по дороге пошел? — спросил строго Гальванюс. — Это очень важно, друг Доминик.

— Немножко прошагал дальше, но, видно, хозяин отозвал его. Я как раз Крыха откапывал.

— Это чудесно, — улыбнулся Альберих. — А мы как раз спешим к тебе, чтобы рассказать, что мы теперь твои благодетели и спасители.

Торговец Доминик недоверчиво уставился на связку из четырех мечей.

— Ты гоблина своего пошли поглядеть или сам сбегай, если не веришь, — ехидно предложил Альберих. — Только от скелета не по старой дороге, а по тропе наемников надо идти. Там они лежат, тепленькие еще. Так что свою часть уговора мы тоже выполнили на все сто. Нашу карету ты разобрал, давай теперь целую.

— А, это сейчас, это быстро, — опомнился торговец Доминик.

Рету показалось, что торговец сначала приготовился поспорить по поводу кареты, но четыре меча в руке Альбериха его переубедили.

— Прошу во двор, — махнул рукой торговец Доминик. — Сейчас мы с Крыхом выкатим вашу новенькую красавицу.

Долго ждать не пришлось — торговец снял со связки ключ, открыл еще одно строение, из которого они с гоблином торжественно выкатили красивенькую дамскую каретку. Солнце играло на ее розовых лаковых боках, расписанных золотыми узорами.

— Это что за тыква на колесах? — ахнул Альберих, который в отличие от Гальванюса не видел, ради какого экипажа они бились с ящерами-людоедами. — Ты что, издеваешься, друг мой?

Торговец Доминик растерялся. Он жалобно смотрел то на мечи ящеров, то на высокого подручного королевы Мародеров, умоляя взглядом спасти.

— Успокойся, — шагнул к Альбериху Гальванюс. — Это тот самый экипаж, о котором я с Домиником и сговаривался. Обману нет.

— Я тебя убью, — просто сказал Альберих. — Всю кровь ты мне своими шуточками выпил! Куда мы на этой шкатулке для цацок поедем? Телега навозная и то надежней!

— Принцессу нельзя на навозную телегу, — серьезно ответил ему Гальванюс. — А эта штука тем и хороша, что у обычных людей вроде тебя оторопь вызывает. Отдай мечи.

— Ага, щас, — потряс связкой Альберих. — Разбежался.

— Ну не злись, другой все равно нет! — попросил Гальванюс.

Альберих засопел и стал втыкать мечи ящеров в глиняную кучу один за одним, каждый меч по самую рукоятку.

— В общем, так, я есть хочу, — угрюмо бросил он. — И если мне еды не дадут, снесу головы паре-тройке курей не хуже ящеров. Я сказал.

И гордо ушел в полосатую палатку со столами.

Лидриэль заинтересованно кружила около волшебной кареты. Ей в отличие от Альбериха понравился и теплый розовый цвет, и позолота

— А где вы взяли такое чудо? — спросила она у торговца Доминика

— Да тут кто только по дороге не ездит, — расстроенно махнул он рукой. — Мне эту карету как залог оставили. И не вернулись. Баронесса, как ее, забыл, память дырявая. Такая же была, вся в завитушках, как экипаж.

— А на чем уехала? — стало интересно и подошедшему поближе Рету. Ему сразу представилась навозная телега, на которой сидела прекрасная, но несчастная дама.

— Верхом ускакала, как заправский конник, — хмыкнул торговец Доминик, не подозревая о фантазиях Рету. — Изгородь снесла по пути. И облапошила меня, дурака, с этим залогом.

Рету подумал, что облапошить Доминика — это большой талант надо иметь. Или умение с живых людей скальпы снимать, как у Альбериха

— Ладно, побегу я жаркое греть, — спохватился торговец Доминик, — а то ведь ваш приятель и правда меня без курей оставит! Он же буйный.

— Как кентавр, — невозмутимо подтвердил Рету, и они с Лидриэль дружно расхохотались.

Торговец Доминик пожал плечами и заспешил в лавочку.

Гоблин Крых вернулся в сарай докурочивать экипаж. Гальванюс отправился в полосатую палатку уговаривать Альбериха примириться с розовой каретой. Плюшка отправилась к курам разбойничать, отнимать у них червяков.

— Погляди, пожалуйста, как я в этой карете смотрюсь, — попросила Лидриэль и забралась в розовый бутон на колесах.

Когда золотоволосая головка высунулась из окошка и улыбнулась, Рету честно сказал:

— Как принцесса.

Лидриэль осталась довольна Она внимательно осмотрела убранство экипажа: изнутри он был обит шелком, затканным цветами. Полочкам и зеркалам нашлось свое место на стенках. А особенно Лидриэль рассмешила такая деталь, о которой она и не догадывалась, пока не зацепила случайно подушку заднего сиденья. Подушка была не закреплена и легко сдвигалась. Солнечная танцовщица, конечно же, тут же сдернула ее и обнаружила, что в сиденье красуется дыра, через которую прекрасно видно землю под каретой. Это было сделано для удобства дамы при дальних путешествиях, чтобы не останавливаться и не выходить в кусты. Лидриэль посмеялась и снова прикрыла дыру подушкой.

Выбравшись наружу, она сказала Рету:

— Пошли к этим головорезам. Я кое-что придумала.

Глава тринадцатая Мана жизни

Было бы большой ошибкой считать Адского герцога Сисульфа дураком. Нет, конечно, он уступал в сообразительности многим герцогам, но при этом был достаточно умен, чтобы казаться глупее, чем на самом деле.

Адский герцог Сисульф давно понял, что его приглашения на совместную охоту совсем не радуют герцога Ульфара, соседа по преисподней. Но именно поэтому он так настойчиво и приглашал его раз за разом. Чтобы снова насладиться скрытым под маской любезности раздражением Ульфара. Это если выражаться изысканно. А так — чтобы еще разок постучать по рогам зануды.

Вот и сейчас герцог Сисульф понимал, что задание есть задание, но выполнить его тоже можно по-разному. Иногда куда полезнее не ломиться вперед, а держаться за спиной охотника на твою добычу. Он приведет тебя на готовенькое, протопчет тропу. А ты будешь охотником за охотником и, напав со спины, свернешь шею обоим.

Демоны, неразличимые на крыше, внимательно слушали, что происходит внизу, в постоялом дворе «Буйный кентавр».

Лидриэль первой вошла в полосатую палатку.

Подручные королевы Мародеров мрачно ужинали. Торговец Доминик накрыл на стол и поспешил исчезнуть.

— Прошу вас, миледи, — галантно предложил место Гальванюс. — Ну и ты, Рету, присаживайся, не стесняйся.

Рету хмыкнул. Альберих молча пододвинул ему пирог с курятиной.

— Что-то вы запоздали, — сказал он невнятно, с набитым ртом.

— Мы карету осматривали, — очаровательно улыбаясь, объяснила Лидриэль. — Она миленькая.

Альберих чуть не подавился: от слова «миленькая» его передернуло.

— Ы-ы-ы! — резко замотал он головой.

«Ы» — значило твердое «нет».

— Я сидела внутри и вспоминала историю про прекрасную даму Бербегуэру… — мягко сказала Лидриэль. — И думала, как жаль, что знатная госпожа пала под стрелами гоблинов… Ей бы эта карета очень понравилась.

— Этой стерве? — хихикнул Гальванюс. — Дама Бербегуэра — особа привередливая. До ужаса привередливая. Только исключительные жизненные обстоятельства могут заставить ее ехать в этой аляповатой колымаге.

— Но ведь и у прекрасных дам случаются неприятности в дороге, — заметила Лидриэль. — Она могла точно так же, как и мы, обменять свой сломанный экипаж на то, что было в наличии у торговца Доминика. Или мода поменялась и сейчас это вполне приличный экипаж.

— А что, простите меня, прекрасной даме Бербегуэре делать в этакой дыре? — сварливо спросил Гальванюс. — Она штучка столичная, тонкая.

— А она ездила за своей племянницей, — поведала без тени сомнения Лидриэль. — Если у герцогини Амбриэль Верцилийской есть родственники среди эльфийского королевского дома, то почему их не может быть у дамы Бербегуэры? Она хочет показать лесной девочке столицу Империи, например. Как всякая заботливая тетя. У нее есть ворчливый кучер (Альберих нахмурился), у нее есть мальчик на побегушках (Рету нахмурился тоже). Вот только непонятно, что стало с ее нарядами…

— Дама Бербегуэра, говорите? — В глазах Гальванюса загорелся лукавый огонек. — Есть смысл это обдумать. Сегодня мы все равно ночуем у Доминика. Надо дождаться, чтобы голем рассыпался. Ну и провести ночь под крышей хочется, вчерашнего волка-призрака мне надолго хватит. Успевает тот, кто торопится медленно! Нам еще нужно привести лошадей с луга, на ночь их укрывают в конюшне.

   Главное для нас — чтобы молодцы из лагеря Харрада не прознали, что тропа свободна от людей-ящеров, да не примчались со всех ног к Доминику за выпивкой, — мрачно добавил Альберих. Было непонятно, поддерживает он истории про даму Бербегуэру или считает ее полной глупостью.

— Ты меня извини, что я предлагаю тебе роль мальчика на побегушках, — обернулась к Рету Лидриэль. — Просто на пажа ты не тянешь…

И это после всех уроков опекуна! Рету расстроился, хотя сделал вид, что все, мол, в порядке.

— Да если хотите знать, — произнес после недолгого молчания Гальванюс, — своими нарядами дама Бербегуэра легко заткнет за пояс лучших здешних модниц. Да-да. Все они не будут стоить и взмаха ее ресниц.

— Это замечательно, — серьезно сказала Лидриэль. — Я всегда мечтала совершить путешествие в столицу Империи в кампании светской дамы.

— Давайте, миледи, вы всем будете говорить, что на самом деле дама Бербегуэра не ваша тетя, а ваша троюродная бабушка. А дама Бербегуэра будет злиться, потому что если считать года, как принято у людей, то вы старше ее раз в пять.

— Почему бы и нет, — улыбнулась Лидриэль.

А Рету обрадовался, что хоть им с Альберихом не придется переодеваться в женские платья. А как в нем ходить? Еще на подол наступишь… А куда руки девать? И банты к волосам привязывать, наверное, больно…

Альберих, похоже, разделял его радость. Потому что сказал:

— Этот длинный — сможет! Он на такие штуки мастак, А я, так и быть, вспомню ремесло управляющего у знатной дамы. Ох и капризная она, я вам скажу. Сестрицу Юбера де Дали за пояс заткнет.

— Наговариваешь ты на хозяйку, — пропел женским голосом Гальванюс — Получишь расчет, мерзкий мужлан!

— У такой скареды и служить-то неохота, — пожал плечами Альберих. — Вон, над мальчонкой измывайся.

— Все это хорошо, — протянул Гальванюс — Да только сидеть по такой жаре в белых перчатках — это, я вам скажу, подвиг! По сравнению с которым схватка с людьми-ящерами — тьфу и растереть!

— А где вы возьмете белые перчатки? — удивился Рету.

— Там же, где и все остальное, — в сундуках королевы, — объяснил Гальванюс. — Сегодня ночью мы все и доведем до ума. Ночевать будем в каретном сарае. Снесем туда вещи, посмотрим, что можно использовать. Загрузим розовую карету, чтобы на рассвете выехать. А сейчас пойдем, лошадей из загона приведем. Это вам не Кентаврийские равнины, тут ничего на улице не оставишь. Но Доминику — ни гу-гу. Ни к чему ему наши тайны знать.

Помянутый торговец Доминик тут же объявился, как по заказу.

— Крых сбегал до горы, увидел ящеров! — сияя, объявил он.

— А ты нам что, не поверил, что ли? — обиделся Альберих. — Я, по-твоему, четыре меча в кармане на всякий случай таскаю?

— Поверил, — замахал руками торговец. — Но проверил! Ты же сам сказал не веришь — гоблина пошли. Вот я так и сделал!

— Сделал и сделал. — В отличие от приятеля Гальванюс был добродушен и миролюбив. — Мы у тебя тоже не загостимся. Завтра с утречка и выедем.

— Я вам в гостиничных комнатах постелю, — пообещал торговец Доминик.

— Не надо. Мы в каретном сарае на сене переночуем. Только фонарь нам дай хороший — с вещами придется повозиться, карета-то твоя прогулочная, не для дальних путешествий, надо еще подумать, как там разместить все.

— Так я это… Хотел за счет заведения… — словно не веря в собственную щедрость, пробубнил торговец Доминик.

— Подари нам чего-нибудь, вот и сочтемся, — мило улыбнулся Гальванюс. — Я знаю, что у тебя всегда найдется не свиток, так сфера или какая-нибудь безделица…

— Хорошо, я посмотрю, — поспешил исчезнуть торговец Доминик, пока подручный королевы Мародеров не высказался более ясно, какой свиток или сферу он хочет получить.

Ночью в каретном сарае было светло. Фонарь, привешенный на балку, светил ровно, хоть и тускло. Его огонь отражался в розовых блестящих боках кареты.

И при его свете подручные королевы Мародеров выбирали в королевских вещах наряд, достойный капризной дамы Бербегуэры, возвращающейся в Империю.

— Панталоны не забудь, а то как в прошлый раз получится! — советовал Альберих.

Рету с Плюшкой дремали на сене, а Лидриэль сидела на козлах розовой кареты. Торговец Доминик выдал каждому тканый половичок, простыню, подушку и одеяло, чтобы ночлег в сарае был удобным. И сказал, что свиток отдаст утром, на прощание.

— А что было с панталонами в прошлый раз? — поинтересовалась Лидриэль.

— Кое-кто решил под платьем быть кавалером и штаны не снял. А когда даму Бербегуэру в перестрелке завалили на землю, юбки вздернулись, и всякий внимательный глаз бы обнаружил, что дама-то — замаскированный эсквайр! Хорошо, что свите герцогини Юсонской было не до этого, они только и чаяли, что ноги унести побыстрее.

— Ладно, учту, — проворчал Гальванюс. — Все бы тебе придираться. Вот, смотри, прекрасное прогулочное платье, фиолетовое, в лиловых кружевах. И видно издалека. А ты еще брать не хотел, сквалыга Королеве не подойдет, королеве не подойдет!..

— А парики есть? — спросила Лидриэль. — Или головные уборы? У вас, Гальванюс, локоны, конечно, замечательные, но дама должна быть круче завита, как мне кажется.

— Где-то был один, — откликнулся Гальванюс — И чепчик тоже. Королеве-то они особо не нужны, взяли так, показать. Главное, перчатки найти. А вас, миледи, как мне кажется, тоже стоит принарядить.

— Боюсь, ваши платья не подойдут, — фыркнула Лидриэль.

— А это и не важно, — твердо сказал Гальванюс. — Пусть сидит не очень хорошо, главное, чтобы было понятно, что дама Бербегуэра полна решимости сделать из племянницы светскую штучку. Вот она ее в свои платья и обрядила, чтобы девочка начала учиться носить придворные наряды. И то, что миледи будет недовольна своим обликом, — тоже на руку. Так и должно быть.

— А как быть с Плюшкой? — спросила Лидриэль. — Мы сделаем ее любимой зверушкой дамы Бербегуэры или спрячем?

Вопрос застал Гальванюса врасплох.

— Не знаю пока, — честно сказал он. — Уж очень у нее вид… м-м-м… своеобразный. Удивляюсь, что наш Рету с ней так носится.

— Не ваше дело, — буркнул полусонный Рету. — А мне фиолетовые жабки нравятся.

— И на здоровье, — безмятежно отозвался Гальванюс — Я разве против?

Узнав про то, что ее тоже переоденут, Лидриэль решила не пускать на самотек такое важное дело. Она слезла с козел и сама принялась подыскивать подходящий наряд.

А Гальванюс почему-то занервничал. Он то и дело забирался на балку и выглядывал в маленькое оконце каретного сарая, расположенное под самым потолком. Это было даже не окошко, а скорее форточка, затянутая мелкой сеткой. Разглядеть там что-либо, кроме звездного неба, было решительно невозможно. Но он подобрался к окошку раз, некоторое время спустя — еще раз.

Затем быстро отворил дверь каретного сарая и высунул нос наружу.

Лавка торговца Доминика спала крепким сном. Все, что можно было запереть, было заперто на крепкие засовы. Ни звука, ни огонька, лишь только волки выли в отдалении. Похоже, что обычные, не призраки. Вот вой стал ближе — тревожно зашевелились лошади в конюшне рядом с каретным сараем. Завозились там же куры — когда люди-ящеры стали бродить ночами по округе и разорили курятник, торговец перевел уцелевших куриц в конюшню, под более надежные засовы.

Гальванюс поднял голову к звездам, прикинул, насколько сдвинулся за прошедшее время небесный свод и где теперь стоят созвездия.

Снова нырнул в каретный сарай, тщательно закрыл дверь и наложил все возможные засовы.

— Полночь! — торжествующе сказал он. — Голем рассыпался!

— Полночь? — не поверил Альберих. — Как время летит. Сам гляну.

Он забрался на балку, по ней мягко, как кот, подошел к маленькому окошку. Открыл сетчатую створку. Высунул голову.

— Смотри, откусят! — пошутил снизу Гальванюс.

Альберих оторвался от окна и сказал:

— Отсюда, сверху, видно, что за полем что-то синеется. Светится в темноте.

— Ты на что это, друг любезный, намекаешь? — насторожился Гальванюс.

— Ни на что я не намекаю. Очень похоже на ману жизни. А кто-то из нас последнюю истратил…

— И что ты предлагаешь?

— А сам не догадался? Запасы маны пополнить предлагаю.

— А может быть, утром? — предложила Лидриэль.

— Увы, миледи, утром кристаллы шиш найдешь, это ночью они светятся ярко, — объяснил Гальванюс. — Сейчас идти надо.

— Вы же сами говорили, что ночью в Невендааре лучше под крышей сидеть, — напомнила Лидриэль.

— С мешком, полным маны, — можно. А если маны нет, то лучше все-таки прогуляться.

— Не волнуйтесь, миледи, мы быстро, — пообещал Альберих. — Тут недалеко, судя по огоньку.

Подручные королевы Мародеров стали собираться в ночной поход за маной. Лошади в конюшне за стенкой волновались, фыркали, никак не хотели успокоиться.

Никто не заметил, как в сетчатом окошке с той стороны, с улицы, что-то заслонило звездное небо. Или кто-то: чьи-то звериные, желтые, глубоко утопленные в глазницах глаза внимательно осмотрели каретный сарай. Потом исчезли.

Гардарус, знаменитый археолог Империи, тайный глава Серой гильдии, спокойно смотрел, как осыпается у его ног земляной грудой вызванный им голем Ледяное спокойствие было особенностью Гардаруса, и оно обманывало очень многих.

Гардарус был в бешенстве. А довести его до бешенства удавалось немногим. Но загадочная королева Мародеров все чаще и чаще переходила ему дорогу. Ее незримая тень вставала за многими неудавшимися операциями, сорванными поручениями. Ее ловкие подручные, Гальванюс и Альберих, не раз и не два сталкивались с главой Серой гильдии, уводя у него из-под носа сокровища.

Гардарус беспокоился, а он ненавидел беспокоиться. Он привык, что в его руках надежная — тихая и незаметная — власть. Власть, основанная на кинжале и яде. Власть, о которой не говорят, ибо кому хочется, чтобы тонкая удавка неожиданно легла на горло, а за спиной возник молчаливый ассасин с лицом, скрытом за повязкой, которого бесполезно молить о пощаде, который лишь туже стягивает петлю на шее.

Но в последнее время у Гардаруса складывалось стойкое ощущение, что за его спиной то и дело возникают две молчаливые фигуры и петля вот-вот опустится на его собственное горло…

Голем оказался дорогостоящей, а главное, бесполезной игрушкой. Он прочесал все окрестные дороги — и что толку? Подручные королевы Мародеров словно растворились в пустошах. Но пусти по его следам имперских ассасинов — результат будет тем же. Гардарус не обольщался, многие из его подчиненных были ничуть не сообразительнее глиняного гиганта.

Здесь нужно было решительно поменять тактику.

И Гардарус отказался от поисков на дорогах. Он решил подождать Гальванюса и Альбериха в месте, которое они никак не проедут, не минуют.

Имперский тракт, ведущий от городка Кастра, от Кентаврийских равнин, так и назывался, потому что вел в Империю. И на границе Империи ее покой охранял город Саразен, владение барона Амори Саразенского.

Голем доложил, что стража головой клялась: беглецы не въезжали в город Саразен.

Значит, въедут. Никуда они не денутся. Там их и возьмем тепленькими.

Там Империя, а не здешний кавардак.

Гальванюс с Альберихом вышли из каретного сарая на темный двор лавки торговца Доминика. Лидриэль тщательно затворила двери за ними. Ей было страшно, несмотря на все уверения подручных королевы Мародеров. Ей было так страшно, что она разозлилась на спящего Рету, который видит себе сны и даже не знает, что их попутчики ушли в ночь.

Не стоит, наверное, и говорить, то через некоторое время Рету был разбужен самым безжалостным образом. Лидриэль не собиралась бояться в одиночестве.

Двор был тих и безлюден. Звезды над головой поменяли свое местоположение, двигаясь так, как было заведено от начала сотворения Невендаара.

Гальванюс и Альберих не стали возиться с воротами, перемахнули через невысокую ограду и пошли туда мерцала в ночи синяя искорка, словно звезда упала с неба. Нужно было пересечь поле, на котором днем паслись лошади.

Гальванюс нес один заряженный арбалет, а Альберих — два. Оба чутко всматривались в подсвеченную звездами темноту. Луна где-то пряталась.

— И согласись, друг Гальванюс, эта прогулка  хороший случай поговорить, — словно продолжая прерванную на полуслове беседу, заметил Альберих.

— Устал от компании? — хмыкнул Гальванюс.     А мне показалось, ты вошел во вкус нашего путешествия.

— Вошел, — подтвердил Альберих. — Тем более что метка, оставленная дриадой, наконец-то поджила и не саднит так, как поначалу.

— А что у тебя саднит? — Гальванюс знал своего приятеля как облупленного.

— С девочкой-то мне все понятно, — сказал Альберих. — С ней вопросов нет. Но вот мальчонка нам попался непростой.

— Да ты что? — весьма удивился Гальванюс. — По мне — так очень славный подкидыш.

— Я не спорю, что славный. Я говорил, что когда мы доберемся до замка королевы, нужно будет обязательно выяснить, кто его подкинул. Его держали а черном теле, но воспитанием занимались. Зачем? Кто он, этот Рету? Какая он карта, в чьей колоде? Кому своим побегом он спутал игру?

— Вот и займись, — зевнул Гальванюс, — коли охота. А я пока только спать хочу, не чаю обратно вернуться.

— О, смотри, — перебил друга Альберих. — Вон они, кристаллы-то. У кустов, родимые, светятся.

Синие кристаллы маны жизни мерцали в темноте на краю поля.

Подручные королевы Мародеров, обрадованные, что почти дошли, прибавили ходу. Альберих даже обогнал Гальванюса, попавшего ногой в кучу конского навоза

На небо выбралась луна, в ее свете сияние маны жизни чуть поблекло.

Прижавшаяся к земле фигура, скрытая за кустами, прыгнула вперед, перескочила через кристаллы и встала на пути охотников за маной.

Готовые к любым неожиданностям подручные королевы Мародеров выстрелили сразу. Со всех арбалетов. Три стрелы не причинили напавшему никакого вреда. Они свалились около его лап, словно наткнулись на невидимую стену.

Альберих схватился за меч — но и меч здесь был совершенно бесполезен.

Луна осветила поджарое тело и окровавленную пасть одного из самых неприятных существ Невендаара, на которое можно наткнуться ночью: оборотня.

Оборотень ухмылялся волчьей пастью — ведь любое оружие было против него бессильным. Он шагнул вперед, лапа с синими когтями впечатала в землю арбалетные стрелы. Взмах огромных когтей, удар — Альберих сумел увернуться. Ухмылка оборотня не погасла — у него впереди была вся ночь, залитая луной. Вторым ударом он выбил меч из руки низенького подручного королевы Мародеров.

— Ложись! — отчаянно крикнул позади Гальванюс

Альберих знал, что просто так орать друг не будет, и кинулся ничком на землю.

Гальванюс метнул во врага вынутую из-за пазухи сферу. Она взорвалась еще в воздухе, и адское пламя обрушилось на неуязвимого для оружия оборотня, жадно пожирая его плоть. Дикий вой разнесся над полем, над лесом, над горами… Волки, сопровождавшие ночного охотника в ожидании пира, со страхом кинулись врассыпную, поджав хвосты.

Корчащееся в магическом пламени тело менялось — узкая вытянутая пасть, полная острейших зубов, превратилась в человеческую челюсть, острые мохнатые уши стали обычными, только безумные глаза до последнего смотрели из пламени на несостоявшуюся добычу, да жадно облизывался длинный язык.

Скорчившийся, обгоревший труп, замерший на земле, был уже вполне человеческим. Наемники из лагеря Харрада, что стоял за горой, узнали бы в нем нового, недавно прибившегося к ним товарища, молчаливого, нелюдимого, поставившего свою палатку на отшибе. Но лагерь наемников — это не собрание благородных дам, здесь не удивлялись никакому сброду, так что и новичок с его любовью к ночным прогулкам под луной вопросов не вызывал. И вряд ли его невозвращение после сегодняшней ночи потрясет старожилов. Ничейная земля, вот и весь сказ.

Альберих, поднявшись, первым делом перезарядил арбалеты, потом подобрал стрелы и меч, а потом занялся тем, зачем они сюда пришли: выломал синие кристаллы маны жизни.

Гальванюс зачарованно смотрел на магическое пламя, догорающее на траве.

— Это я удачно в потайную комнату Доминика заглянул, — сказал он задумчиво. — Просто на удивление.

— Ты спер у него огненную сферу? — уточнил Альберих. — Орел…

— Не спер, а позаимствовал в счет доплаты за разборку нашего первого экипажа. Я просто восстановил справедливость.

— А как ты туда проник? — Альберих убрал кристаллы в мешочек на поясе.

— Я просто был за его спиной, когда он заходил в свою сокровищницу, чтобы выбрать нам свиток, — хихикнул Гальванюс. — Но этот скряга не зажег света в своем склепе, представляешь? Шарил там на полках на ощупь, как крот. Ну и я в темноте стянул то, что лежало ближе всего. Даже и не рассмотрел толком. А вещица оказалась нужная…

— Ага, — просто и лаконично сказал Альберих. — Ну что, пошли?

— Пошли, — с трудом отрывая взгляд от последних огоньков, отозвался Гальванюс. — До сих пор понять не могу, то ли я ограбил старину Доминика, то ли, наоборот, жизнь ему спас. Слопал бы его оборотень, не сегодня, так завтра, и осталась бы сфера в его погребе лежать, уже ему и не нужная… А так он — живой. И небось жутко расстроится, пропажу обнаружив. Он же все свои сокровища наперечет знает.

— Не парься, — посоветовал ему Альберих. — Живы — и ладно. Ты, главное, помалкивай перед детишками. А то начнешь хвастаться, я тебя знаю. Разговоров потом не оберешься.

Они снова пересекли поле, перелезли через ограду лавки торговца Доминика, постучали в дверь каретного сарая.

Отворил бодрствующий Рету. (Лидриэль набоявшись всласть, заснула на сене.)

— Ну как? — спросил он с любопытством. — Сильно опасно?

— И ты спрашиваешь? — горько произнес Гальванюс. — Ходить невозможно! Кругом один навоз.

Похоже, никто не был так рад, что дорогие гости его наконец-то покинут, как торговец Доминик.

Он разбудил их с первыми лучами солнца, не давая поспать ни минуточки лишней.

— Кто рано встает, тому Всевышний подает! — голосил он за дверью каретного сарая. — А кто поздно встает, тому Падший ангел одеяло подожжет, истину вам говорю.

— О небо, — вздохнул невыспавшийся Гальванюс, — убить за такую народную мудрость…

А сонный Альберих лишь кинул в сторону ворот свои башмак (который все равно не долетел).

— Я жду-у-у… — пропел за дверью хозяин.

Лавка неохотно просыпалась. Гоблин Крых, ежась на утреннем холоде, отпирал конюшню, выпуская кур во двор.

Торговец Доминик (свежий, бодрый и деятельный; уже накрыл ранний завтрак в полосатой палатке. И приготовил обещанный свиток.

Первыми на свежий воздух выбрались подручные королевы Мародеров, привыкшие за свою непростую жизнь вставать когда надо, а не когда хочется. Они лениво умылись у колодца и пошли завтракать.

Свиток, окрученный шнурком с зеленой печатью, лежал на столе.

— Вот, — скромно, но гордо кивнул торговец Доминик.

— Спасибо, дорогой! — без всяких церемоний сграбастал свиток со стола Альберих. — Что в нем?

— О, выбрал самое лучшее, заклинание третьего уровня. Сокрытие, — с придыханием сказал торговец Доминик.

— Угу, угу, — пробурчал Альберих. — Сто пятьдесят маны жизни, сто пятьдесят маны ада. Досыпь и маны тогда уж, раз расщедрился. А то как мы им воспользуемся, твоим бесценным даром?

— Маны мало… — пригорюнился торговец Доминик. — Только алая адская и осталась. Сплошные убытки.

— Ладно, давай алую, — махнул Альберих. — И какой-нибудь эликсирчик, раны штопать. У тебя есть, я знаю.

Торговец Доминик не стал возражать, но вздохнул так печально, что крошки хлеба со стола как ветром сдуло.

И пошел рыскать по своим тайникам, подбирая эликсир.

Рету разбудила Плюшка, которая услышала, как в полосатой палатке едят без нее. Она щипала своей серебряной лапкой Рету за бок до тех пор, пока он, чертыхаясь, не вскочил.

Рету разбудил солнечную танцовщицу, подхватил жабку под мышку и пошел умываться. И Плюшку умыл, как она ни вырывалась. Во-первых, для того, чтобы больше не щипалась по утрам, а то пристрастится. А во-вторых, чтобы приучалась к чистоте. Не свинка же!

Лидриэль выбежала за ограду, чтобы никто ей не мог помешать приветствовать солнце радостным танцем.

Пока все занимались утренними делами, торговец Доминик нашел в своих закромах эликсир исцеления (довольно слабый на фоне эликсиров восстановления или оживления). И лихорадочно отливал его из большой бутыли в пузырек поменьше. Теперь, когда ящеры-людоеды перестали быть ночным кошмаром, он быстро пришел в себя и стал тем торговцем Домиником, скаредность которого вошла в легенды.

«Ничего, Доминик, — уговаривал он сам себя. — Потерпи. У тебя солидное заведение. У тебя оборот. Они вот-вот уедут. А их карету мы продадим за тройную цену, о да!»

И вот настал долгожданный для торговца Доминика час: во двор из каретного сарая выкатили пузатенькую розочку на колесах. Запрягли лошадей. Альберих сел на козлы, Гальванюс, Лидриэль и Рету забрались внутрь. Плюшка, разумеется, тоже.

Розовая карета двинулась от лавки к имперскому тракту.

Торговец Доминик махал платком, как флагом. И утирал счастливые слезы.

Глава четырнадцатая Прекрасная дама

Волшебное превращение Гальванюса в даму Бербегуэру произошло около той самой речки, вдоль которой они ехали позапрошлой ночью, спасаясь от голема.

Там, у воды, сделали привал, развели костер, сварили обед.

Альберих напоил лошадей. А Гальванюс, подхватив ворох юбок, скрылся в кустах. Лидриэль не спешила переодеваться — она сначала хотела посмотреть на даму Бербегуэру.

Ожидание подзатянулось, но Гальванюс за кустами решительно отказывался от помощи.

— Я просто должен вспомнить! — говорил он. — И сноровка придет,

— Но знатная дама не одевается самостоятельно, — заметила Лидриэль. — Застежки-то у роскошных платьев на спине. В Империи, насколько я знаю, сами себя застегивают только служанки.

— А откуда ты знаешь? — спросил из-за кустов Гальванюс, натягивая белую батистовую рубашку так, чтобы она прикрывала обугленный знак дриады на спине.

— Сестры рассказывали, — беззаботно отозвалась Лидриэль.

— До застежек еще далеко, я пока эти корзинки по бокам привязываю — грустно сказал Гальванюс. — Вещь хорошая, но сколько места занимает…

— Иначе пышной юбки не будет, — напомнила Лидриэль. — И кто тогда отличит благородную даму от неблагородной?

Рету сразу вспомнилась тетушка Нида, которая и без всяких корзинок была такая пышная, что не во всякую дверь проходила.

— Правда, по сравнению с юбками, в которых мы гнома спрятали, это платье — сама скромность, — заметил Гальванюс — Альберих, помоги даме!

— Дама, ты панталоны не забыла? — напомнил дотошны й Альберих

— Во! — Из-за кустов высунулась нога в изящном чулке и кружевных оборочках.

— Вот теперь все как надо, — одобрил Альберих. — Только ноги тоже; брить нужно.

— Молчи, изверг! — взвыл Гальванюс. — Так нечестно! В следующий раз я буду кучером, а ты дамой.

— Если доживем до следующего раза — то запросто, — пожал плечами Альберих. — Тоже мне, великое дело, хихикать и глаза закатывать.

— Давай, давай, а я на тебя посмотрю! — угрожающе произнес Гальванюс. — Сразу обратно в кучеры запросишься, а поздно будет.

Альберих ушел за куст помогать.

Как ни ждали Рету с Лидриэль, а все же пропустили момент, когда из кустов выпорхнула прекрасная дама Бербегуэра. Она была невыносимо прекрасная, еще прекрасней, чем розовая карета.

— Вот эта да! — ахнул Рету.

Он и подумать не мог, что Гальванюс так преобразится.

— Рот закрой, птичка влетит, — довольно сказала дама Бербегуэра и сложенным веером игриво шлепнула Рету по подбородку.

— Ваше сиятельство, — воззвал из кустов Альберих. — А штаны свои и сапоги кто за вас уберет?

— Мужлан, — фыркнула дама Бербегуэра. — Ты что, забыл, что я в корсете наклоняться не могу? Миледи, вам тоже пора переодеться.

Солнечная танцовщица решила не таиться по кустам, а переодеться в карете.

Пока она натягивала многочисленные юбки, дама Бербегуэра расхаживала по полянке, приноравливаясь к наряду.

— Это пыточные колодки, а не платья, — бурчала она. — Там стянуто, тут сдавлено, здесь привешено, вон там подвязано, а ты во всем этом ходи. Мир жесток и несправедлив, да.

Из-за кустов вышел Альберих с сапогами и штанами Гальванюса.

— В следующий раз думай! — сварливо сказал он. — Иначе без сапог останешься, я их подбирать не буду.

— Ты знаешь, тут или думай, или чулки натягивай, одно из двух, — серьезно ответил Гальванюс. — Совместить оба дела не получается. У меня до сих пор мозги трещат, когда я пытаюсь вспомнить, в каком порядке все это накидывать и шнуровать. Крепость проще устроена, чем конструкция дамы.

— Зато никакую крепость не будут штурмовать с таким азартом, как прекрасную даму Бербегуэру, — заметил Рету.

— Ты посмотри, мальчонка-то соображает! — одобрил Альберих. — Не стони, прекрасная дама, с такой талией все кавалеры на нашем пути падут у твоих ног.

Дама Бербегуэра махнула на него веером и покачала пышными юбками.

— Я готова, — сообщила из кареты Лидриэль.

— Так покажитесь, миледи, — попросил Альберих.

— Ну, — закапризничала солнечная танцовщица. — Такой прекрасной, как Бербегуэра, мне не быть, на ее фоне я просто замарашка.

— Всевышний Отец! — воззвал к небесам Альберих. — Всего лишь двое из четверых переоделись в женские платья, а путешествие уже стало невыносимым из-за капризов и обид. А некоторые еще удивляются, почему я в замке королевы не могу усидеть, все норовлю сбежать на новое задание.

— Ладно, ладно, — надулась Лидриэль. — Выхожу.

Она держалась в чужом платье даже уверенней, чем дама Бербегуэра. И выглядела настоящей принцессой, хотя сейчас на ней не было ни драгоценностей, ни золотых кружев.

— Ну раз наши отважные путешественницы отдохнули, пора в дорогу, — сказал Альберих. — Наша удача всегда с нами, и замок королевы Гор нас ждет.

— А долго еще до него добираться? — спросила Лидриэль.

— Дорога покажет, — туманно ответил Альберих. — Сейчас лучше об этом не думать. Пока нам нужно до города Саразена доехать. И тогда цель нашего путешествия станет куда ближе.

— Рету, — бесцеремонно вмешалась в разговор дама Бербегуэра. — Раньше ты был вольный орел, но теперь у тебя появляются многочисленные обязанности. Теперь именно ты открываешь дверцу кареты, чтобы дамы могли выйти. Или войти. Подаешь им руку, чтобы они не запнулись, не запутались в своих оборках. Бегаешь по их поручениям. И благодари небеса, что тебе удалось улизнуть от несения шлейфа, я бы эту работенку и врагу не пожелал. Открывай дверцу.

Рету послушно открыл дверцу кареты, как и полагается мальчику на побегушках. Лидриэль забралась внутрь довольно ловко, а вот дама Бербегуэра с непривычки застряла. Общими усилиями ее пропихнули вглубь, сбив парик.

— Нахалы, хамы, невежи! — возмутилась встрепанная дама Бербегуэра, приземляясь на подушки. — Никакой обходительности. Баронессу помяли!

— А как же вы гнома спасали? — удивился Рету.

— О, у нас же не эта безделушка была, а солидный экипаж, — пояснил Альберих. — Забирайся в карету к дамам, я пока на козлах один посижу.

— А почему баронессу? — не понял Рету.

— Герцогини слишком на виду, а баронесс в Империи — что кошек на помойке. Почему бы и даме Бербегуэре не побыть баронессой? Титул, пусть и фальшивый, может помочь.

— А мы не можем снова в это волшебное зеркало посмотреть, чтобы заранее узнать, нет ли опасности? — наивно спросил Рету. — С големом ловко получилось…

— Можем, если маной рун разживемся, — объяснил Альберих. — Но пока у нас ее кот наплакал. Торговец Доминик маной рун тоже не богат. Придется так.

Лидриэль потеснилась, чтобы Рету мог сесть около нее — втиснуться рядом с юбками дамы Бербегуэры было очень сложно. Плюшка забралась на колени к солнечной танцовщице и начала шевелить наростами, щекоча тонкие пальцы Лидриэль.

Альберих проверил, все ли взяли, залил угли костра водой. Забрался на козлы.

Розовая карета, кренясь на ухабах и промоинах, выбралась на тракт.

Неподражаемая дама Бербегуэра повезла свою юную эльфийскую родственницу в столицу Империи. Для обучения манерам и светским премудростям.

Розовая карета бойко катила по имперскому тракту.

Незадолго перед ней по этому же тракту промчался верхом на коне хмурый Гардарус, только антрацитовый плащ вился по ветру, да глаза яростно сверкали над фиолетовой повязкой, закрывающей половину лица. Отряд ассасинов не отставал от предводителя.

Пятерка демонов пролетела вслед за имперскими ассасинами и розовой каретой, особо не скрываясь, но места были безлюдными, все ж таки приграничье, и только волки заметили посланцев бездны.

Все направлялись в город Саразен.

В карете Рету сначала робел, но потом притерпелся и освоился. И спросил у Гальванюса:

— А как это у вас так ловко получается дамой Бербегуэрой быть? Это же какой талант нужен!

— Еще бы, — полыценно отозвался Гальванюс. — Но поактерствовал бы ты с мое — тоже бы наловчился кого хочешь изображать.

— А почему же вы тогда ушли к королеве Мародеров? — удивилась Лидриэль. — Почему бросили свое ремесло?

— Я не бросил, меня вынудили, — грустно сказал Гальванюс. — Я же говорил вам, что мне не осталось места в Империи…

— А почему? — не унималась Лидриэль.

— Почему-почему, — пробурчал Гальванюс и почесал кончик носа сложенным веером — Будто не знаете, что в Империи со времени последних войн хаос и полный бардак. Все в упадке, чего ни коснись. А искусство представления — тонкое, ему зрители нужны. Крестьянам сейчас не до забав, горожане захолустья тоже не великие театралы. Мы кормились в столице и думали, что уж кусок-то хлеба у нас всегда будет, но когда этот стервятник, де Лали, прибрал власть к рукам, он оставил право выступать только за теми актерскими труппами, что развлекали его во время оргий, а все остальные объявил вне закона. Дескать, не время обывателям веселиться, когда Император пребывает в трауре по погибшим жене и сыну. Инквизицию на актеров натравил: мол, куда вы смотрите, защитники основ, там же сплошное богохульство и ересь. Театрик наш распался, кто смог пристроится где-то еще, остался в столице. Ну а я не смог. Так уж получилось. Да сейчас я и не жалею, даже рад, что так произошло. Теперь-то я кум королю, а не жалкий актеришка. Или кума королю, как сейчас.

Гальванюс раскрыл кружевной веер и томно поднес к лицу.

Позади раздался конский топот: их нагонял отряд.

Лидриэль хотела высунуться посмотреть, но дама Бербегуэра поймала ее за платье и прошипела:

— Благородные девицы не глазеют по сторонам с таким любопытством! Они на весь мир взирают кисло, словно уксусу глотнули. Вот смотри.

Когда хорошо воспитанная дама Бербегуэра выглянула в окно, всякий бы понял, что она сделала великую честь окружающему миру, явив свой сиятельный лик.

С холодным интересом благородная дама осмотрела окрестности, лениво перевела взгляд на всадников. Поднесла кружевной платочек к носу, защищаясь от пыли, поднятой копытами коней. Небрежно склонила голову в ответ на приветствия и надменно исчезла, задернув шторку на окне розовой кареты.

Рету в предусмотрительно оставленную Гальванюсом щелочку видел, как развеваются длинные, узкие, раздвоенные на концах флажки на пиках рыцарей. Как блестят щиты и латы. Отряд барона Саразенского возвращался в город. Вслед за конными рыцарями ехала грубая, крепкая повозка, похожая на глухой короб, поставленный на колеса.

— Этот великолепный алый паладин на роскошном жеребце — сам барон Амори. Видать, опять в приграничье неспокойно, — объяснил Гальванюс. — Орки тут частенько шалят, а в прошлом году людоеды повадились людей из пригородных селений таскать. Тоже громкое было дело.

— А вы откуда знаете? — с подозрением спросил Рету.

— А мы в тот год как раз с торговцем Домиником и познакомились. И вообще с округой. Так, было одно задание.

Пропуская отряд барона, Альберих попридержал лошадей. Потом дождался, чтобы пыль немного улеглась, и пустил их снова, особо никуда не торопясь.

Впереди уже виднелись могучие стены и башни Саразена.

Вскоре над самой высокой башней взвился флаг, оповещающий, что барон в городе.

Привратная стража низко склонилась перед отрядом владыки города, но розовую карету встретила совершенно иначе. Почувствовав поживу, стражники перегородили дорогу, требуя въездную пошлину. (И намереваясь посчитать ее по самой высокой планке.)

Из кареты разъяренной курицей вылетела прекрасная дама Бербегуэра и без долгих прелюдий начала кровопролитную битву за каждую монету. Когда ее спросили, сколько человек въезжает в город, она гордоответила: один человек. Я. Стражники заметили, что в карете сидят еще по меньшей мере двое. Дама Бербегуэра надменно спросила, с каких это пор у нас эльф, пусть и королевских кровей, считается за человека? Нет, вы скажите, я хочу это слышать, я хочу рассказать эту забавную шутку барону Амори, моему старинному другу. Может быть, вы и за прислугу собираетесь пошлины брать? И тоже за людей посчитаете, а? Какая прелесть наша городская стража!

Стражники решили не связываться со вздорной особой, взяли небольшую мзду и освободили путь розовой карете в приграничный город Саразен.

Уладив дела, дама Бербегуэра подобрала пышные юбки, упорхнула в карету, высунулась в окошко и, взмахнув сложенным веером, как маршальским жезлом, велела низенькому кучеру

— Трогай!

Проезжая мимо стражников, она одарила их чарующей улыбкой и кокетливо помахала на прощание веером, уже раскрытым.

Один из стражников в сердцах сплюнул на дорогу.

— Уф, прорвались, — вздохнул Гальванюс, падая на подушки. — Полдела сделано. Мы в Саразене. Ура. Поздравляю вас с прибытием в Империю.

— И куда мы теперь? — Рету почему-то стало страшновато.

— Сейчас определимся, — пообещала дама Бербегуэра. — Во всяком случае, нам нужно попасть в сердце города, как можно ближе к баронскому замку. Видите, который на горе стоит? Двум благородным дамам негоже мотаться по окраинам, это несовместимо с их положением. Ведь около городских стен селится всякое отребье.

— А почему? — заинтересовалась Лидриэль, которую имперский Саразен впечатлил больше нейтрального Кастра.

— Дешевле потому что, миледи. Жить рядом с замком барона, увы, по карману не каждому.

— А мы где будем ночевать? — Лидриэль вспомнился «Буйный кентавр».

— Пока не знаю. Если бы мы были где-нибудь поближе к столице, то разместились бы в любой мало-мальски приличной гостинице. Но в приграничном городе дамы, наверное, должны попроситься в замок барона. Все ж таки защитник города и тому подобное. Сейчас Альберих коней остановит, и решим

Глава пятнадцатая Саразен

Давным-давно в этом месте не было города, лишь сторожевая пограничная башня, сложенная из серого камня, стояла на скале.

Время шло, многие хотели захватить имперский форпост, но башня стояла, и вились над ней ало-белые флаги.

Потом вокруг башни построили замок. Небольшой — пятачок на верхушке скалы не позволял развернуться. Внешние стены замка напоминали сверху лодочку. Вымощенная булыжником крутая дорога вела от подножия горы к его воротам.

Внизу, под скалой, под защитой замка постепенно возник город, горожане построили дома, разбили сады, замостили улицы и площади. Под замковой скалой закипела жизнь.

Саразен славился тем же, чем и сторожевая башня, с которой он начался: никто не мог взять приграничный имперский город. От внешних опасностей он был надежно защищен. Но пришли времена, когда беды таились внутри государства, когда зараза расползалась из столицы. И от такой напасти стены и скалы помогали плохо.

Как и по всей Империи, крыши Саразена были синего цвета. На кровлях баронского замка черепица потемнела от времени, синий превратился в серый. Десятилетний упадок государства не прошел бесследно, подновлять черепицу было не на что и некому. А многие шептались, что и незачем кто знает, что будет завтра?

Охотники из преисподней не торопились попасть в город: впереди была ночь, когда ничто не помешает бездне воцариться в Саразене. Тем более все были там, все, кому надо. Археолог-асассин вместе со своими людьми скрылся в воротах города. И мерцающие желто-зеленые следы магии дриады уводили туда же, в ворота Архидьявол видел это ясно и отчетливо.

И адский герцог Сисульф повел свое маленькое войско в горы — поохотиться на медведей. Только ведьма осталась наблюдать за въездом в Саразен.

Ведьма никому не сказала, что тоже видит магический след, тянущийся за подручными королевы Мародеров. Может быть, не так явственно, как архидьявол, но вполне различимо.

Ведьму забавляло это задание. Она знала, что может найти беглецов прямо сейчас. И знала: никто ее подвига не оценит, лавры победителя все равно достанутся Адскому герцогу. Но осознание своего могущества подогревало честолюбие. Ведьма решила, пока есть свободное время, прогуляться в город. Тем более что именно ей из всей Дикой Охоты это было проще всего сделать.

Неприметной мышкой она проскользнула в ворота, смешавшись с кучкой возвращающихся со своих полей горожан, которые жить предпочитали под защитой каменных стен, но, чтобы не умереть с голоду, были вынуждены держать поля и огороды за пределами города.

Очутившись в Саразене, ведьма низко-низко опустила капюшон и пошла по магическому следу, который привел ее к подручным королевы Мародеров.

Холодная улыбка осветила лицо ведьмы, неразличимое под надвинутым капюшоном. На мгновение она скинула его, чтобы разглядеть розовую карету, медленно катящуюся по запруженной народом городской мостовой. Улица была забита по одной простой причине: все торопились попасть на Плаховую площадь. Господин барон вернулся из похода с захваченными разбойниками и сейчас их должны были прилюдно казнить другим в назидание. Вот народ и спешил посмотреть, порадоваться, повеселиться. Горожане очень любили барона Амори за эти публичные казни. Улочки, ведущие к замку, напоминали ручьи и речки, по которым вода текла против законов природы не вниз, под горку, а наоборот, наверх.

И розовая карета застряла в людском море.

Никто и не заметил, как на ее подножку вскочила легкая фигурка в длинном плаще. Тонкая ручка молниеносно просунулась в окошко. На мгновение прижалась к роскошной шелковой обивке.

Так же незаметно фигурка соскочила и исчезла в толпе.

В карете солнечная танцовщица взвизгнула от ужаса, увидев, как обугливается шелк под неясной ладонью, появившейся непонятно откуда и исчезнувшей непонятно куда. Черная рука, знак Легионов Проклятых, привет от Дикой Охоты, красовалась перед беглецами.

Впереди раздались восторженные крики, люди пошли быстрее. Казнь началась, все боялись пропустить самое интересное.

В баронский замок подручным королевы Мародеров и их подопечным удалось попасть без всякого труда. Наоборот, там только обрадовались приезду двух прекрасных путешественниц. Ведь публичные казни разбойников были развлечением для черни, знать же с нетерпением ожидала бала. И украшением бала, конечно же, будут так кстати прибывшие гостьи.

— Во вляпались, — хмуро подтвердил Альберих, узнав об этом

А Лидриэль обрадовалась: сбывалось то, ради чего она воровала платье у старшей сестры, то, ради чего она пустилась в путь. Она побывает на имперском балу! Самом настоящем, пусть и приграничном, вот красота! Это известие заставило ее забыть даже про Черную руку.

Альберих с Гальванюсом ее радости не разделяли. Они сидели в карете и пялились на метку, оставленную ведьмой, пока Лидриэль отправилась смотреть свои покои и выяснять, есть ли там зеркало большого размера, а Рету поволок за ней пожитки, как должен это был сделать всякий правильный мальчишка на побегушках.

Карета стояла в небольшом внутреннем дворе замка.

Лошадей распрягли и отвели на конюшню. Конюшня располагалась выше внутреннего двора, и туда вела специально вырубленная в скале Конская лестница.

Двор был пустынен, даже конюхи постарались сбежать посмотреть на публичную казнь.

— Дикая Охота в Саразене, — сказал наконец Гальванюс. — И издевается. Толку-то, что мы прятались и переодевались — они здесь и смогут найти нас, когда им вздумается…

— Ну, переодевались-то мы, предположим, чтобы ассасинам глаза отвести, — заметил Альберих, любящий точность. — Но скажи мне на милость, видел ли ты когда-нибудь, чтобы вот так легко охотник настигал беглецов?

— Видел, — равнодушно обронил Гальванюс. — Тогда добыча была меченая.

— Но мы-то не добыча! — возмутился Альберих. — Судя по размеру ладони, небольшой ладони, это была ведьма. У демонов лапищи — ого-го, они бы всю стенку насквозь прожгли. Я видел, как эта тварь в плаще с подножки спрыгнула, но где же тут догонишь, когда все к плахе понеслись как помешанные. Без них, видите ли, руки-ноги рубить будут.

— Ведьма могла нас оборотить в одно мгновение — и не оборотила. Почему? — вяло спросил Гальванюс и почесал затылок, сдвинув дамский парик на нос. — Почему?

— Может, внимание не хотела привлекать, может, сначала попугать нас решила, чтобы мы потрепыхались, — начал выдвигать различные предположения Альберих. — Демоны ночью любят свои дела обделывать. Ты чего, как пес шелудивый?

Гальванюс надвинул парик обратно и от затылка перешел к шее.

— Я когда сильно волнуюсь, чешусь, — буркнул он. — Да еще в этих кружевах и локонах упрел с непривычки.

Он засунул руку в отделанный кружевами вырез платья и начал расчесывать ногтями спину ниже шеи.

— Этим дамочкам лишь бы лапки к чему-нибудь приложить да обуглить, — припомнил он давние обиды. — Что ведьмы, что эльфы. Клеймо дриады зудит, словно свежеободранное…

— Лапки приложить? — переспросил Альберих. — Ты сам-то понял, что сказал? Мы же магией дриады меченные! Вот тебе и ответ. За нами такой след тянется — что мама не горюй. Любой маг учует.

Гальванюс лишь тоскливо, длинно и витиевато выругался.

Захлопали крылья: над замком кружили, снижаясь, три пегаса. Дело для здешних мест небывалое, даже барон Амори, паладин, обходился обычным конем.

Это прибыли столичные гости, посланцы нового Императора. После возвращения посольства де Лали внимательно следил за тем, что творится в бездне. Подкупленные черти сообщили, что Падший ангел послал отряд в сторону Кентаврийских равнин. Юбер умел не только пировать, но и работать с картами, он просчитал возможные направления движения Дикой Охоты и направил в пограничные имперские города своих отборных головорезов, Призрачных Волков. Это была разветвленная сеть, в нее входили и обычные разбойники, и светские львы.

Встречать нежданных гостей выбежал управляющий замком. Узнав, что барон в городе на казни, столичные гости пожелали полюбоваться зрелищем — и три пегаса снова поднялись в воздух.

А управляющий заметил распряженную розовую карету. Одну-одинешеньку. Подошел и дернул дверцу.

Открывшееся глазу зрелище смутило его: прекрасная дама Бербегуэра восседала на парчовых подушках, закатив глаза к потолку, а угрюмый низенький кучер, примостившись на полу, мял своими грубыми лапищами ее ножки в белых чулках.

Управляющий не знал, куда деться, что подумать.

Дама Бербегуэра опустила глаза, вперила взор в нежданного гостя и почти шепотом, как лучшему другу, доверительно сообщила:

— Вы знаете, так туфли жмут!

— А я вам, госпожа, всегда говорю — в дороге сапоги носить надо… — пробурчал кучер.

— Цыц, мужлан! — треснула его веером по макушке дама Бербегуэра. — Замок полон благородных кавалеров, а ты мне предлагаешь опозориться у всех на виду.

— Да нет никого, — поспешил утешить несчастную даму управляющий. — Все же в городе сейчас, на Плаховой площади. Если вы, миледи, сапожки наденете — никто и не заметит, головой ручаюсь. И ножки ваши отдохнут.

— Ну не знаю… — капризно протянула дама Бербегуэра. — А вы покажете нам замок? Я обожаю рассматривать замки, особенно когда никто под ногами не путается, а показывает его радушный и знающий хозяин.

— Да я же не хозяин… — расстроился управляющий.

— Настоящий хозяин замка — тот, кто управляет им, я всегда это говорю, — решительно заявила дама Бербегуэра. — Ведите нас!

Кучер, отодвинув в сторону сбитого с толку управляющего, выбрался из кареты, снял сундук, порылся в нем и вынул сапоги.

— Так это же мужские! — шепнул управляющий.

— Да другие пока найдешь! — зашептал ему в ответ кучер. — А она вредная. Хорошо, что развлечение придумала. А эти сапоги растоптанные. Самое то.

— Ты где пропал? — не замедлила откликнуться дама Бербегуэра. — Почему копаешься? Давай то, что есть.

— Вот, госпожа. — Кучер показал даме Бербегуэре сапоги Гальванюса.

— Какой кошмар! — с удовольствием сказала дама Бербегуэра. — Но, может, на мои мозоли натянутся?

— Разумеется, миледи, — пропел кучер.

И вскоре дама Бербегуэра выбралась из кареты и утвердилась на плитах двора. Пышные юбки удачно скрывали мужские сапоги.

— К вашим услугам, госпожа, — предложил даме руку управляющий и повел ее по замку.

Кучер за ними не пошел. Точнее, пошел, но, сделав несколько шагов, заныл:

— А можно я тоже на Плаховую площадь схожу? Я эти дела страсть как люблю смотреть!

— Иди, чудовище! — махнула веером дама Бербегуэра. — Но чтобы через два часа был в замке!

Обрадованный кучер исчез.

А управляющий начал показывать замок. Первым делом он указал в сторону стоящей немного на отшибе махины:

— Видите, госпожа? Это наша поилица, Колодезная башня.

— А вода откуда? — с искренним интересом спросила дама Бербегуэра.

— О, с незапамятных времен в скале бьет родник, вода из него поступает в каменную чашу, выдолбленную в скале под башней, а все, что не входит в чашу, выводится по трубе за стену. Воду для нужд замка поднимают деревянным колесом гномьей работы. Слуги ходят по его перекладинам, колесо вращается, и вода из подземелья поступает на верхние ярусы. Там у нас и пекарня, и прачечная. А замковая кухня дальше.

— А как колесо доставили сюда, в Саразен? — удивилась дама Бербегуэра. — Горные Кланы ведь не близко. Катили, наверное, по дороге?

Управляющий снисходительно улыбнулся.

— О нет, госпожа, мы сделали это проще: гномы смастерили колесо прямо на месте, в Колодезной башне, и установили над каменной чашей.

— Гномы живут в городе? — удивилась еще больше дама Бербегуэра.

— Очень давно. Они держат тут перевалочные базы для своих товаров, торгуют с кентаврами, с варварами, со всеми, кто покупает их изделия. Мы не гоним их из города, — извиняющимся тоном добавил управляющий. — Они хорошие мастера, а здесь приграничье, неспокойные земли.

Приходится прибегать к помощи любого, кто способен помочь. Вот и сегодня они прибудут, чтобы осмотреть колесо и, если понадобится, исправить мелкие неприятности. Благодаря этому мы еще ни разу не прибегали к большому ремонту водоподавательной системы.

— Не извиняйтесь, мой друг, — замахала на него веером дама Бербегуэра. — Говорят же — лучше гнома мастера нет. А почему вон та, башня так отличается от остальных?

Веер прекрасной дамы взметнулся вверх, показал на круглую башню старинной кладки.

— Так это же, миледи, наша Сторожевая башня, — пояснил управляющий. — С нее и начался замок и город. Она самая древняя и стояла тогда, когда кругом только варвары кочевали. Под Сторожевой башней у нас темница. Давайте поднимемся в замок, а то что-то мы застряли в нижнем дворе.

И управляющий провел даму Бербегуэру наверх. Не Конской лестницей, а Парадной, ведущей прямо к небольшой площади перед главным входом в баронский замок. Наверху лестницу обрамляли две огромные каменные чаши на резных постаментах.

— Вот здесь и будет проходить бал, — объяснял управляющий. — В Рыцарском зале. А угощение выставим в соседнем Каминном покое.

Дама Бербегуэра вошла в замок, заглянула в Рыцарский зал и снисходительно заметила;

— А зал невелик… У нас в столице балы проводят с большим размахом

— Господин барон ведет суровый образ жизни, — пояснил управляющий. — Особенно после смерти супруги. Вон там находятся его личные покои, а рядом с ними Вассальный зал и комнаты личной охраны. Пойдемте, я покажу вам интересную вещь.

Он провел даму Бербегуэру в Вассальный зал. Промежутки между высокими окнами занимали резные дубовые шкафы, на каждом красовался герб.

— Здесь хранится оружие гостей во время бала, во избежание.

— Узнаю гномскую руку, — одобрила дама Бербегуэра резьбу на шкафах. — А где разместили мою племянницу, высокородную эльфийскую принцессу?

— О, чтобы попасть в комнаты для гостей, мы должны вернуться в Рыцарский зал и пройти в коридор с другой стороны, — повел ее управляющий. — К Рыцарскому залу примыкает Каминный покой. Из него есть проход в капеллу, которая размещена в отдельной башне. И там же, под присмотром и защитой Всевышнего, в подвалах капеллы прячется сокровищница замка.

— Я не сомневаюсь, что лучшего защитника в наше непростое время и не сыщешь, — кивнула дама Бербегуэра и встревоженно спросила: — А как мы попадем на бал из наших комнат? Это очень, очень важный вопрос. Вдруг понадобится отлучиться попудрить нос, расправить манжеты…

— О, не волнуйтесь, миледи. Сейчас я вам все расскажу. Мы почти пришли. Видите, коридор закончился лестницей? Сейчас мы поднимемся и попадем в гостевые покои. И вы сможете отдохнуть перед балом

— Это было бы чудесно, — защебетала дама Бербегуэра. — Особенно если бы мне принесли пригоршню воды и кусочек хлеба.

Управляющий оказался догадливым и сообразил, что даме нужен настоящий обед. Доведя ее до гостевых комнат, он раскланялся и поспешил на замковую кухню распорядиться о еде.

Дама Бербегуэра вошла в свои покои и с наслаждением стянула с головы парик.

Альберих вернулся из города чрезвычайно довольным: он успел провернуть там множество таинственных дел

На Плаховой площади он видел Гардаруса: ассасин был просто обязан присутствовать при расправе с разбойниками, потому что барон Амори сейчас делал работу имперских ассасинов. Не сказать, что тайный глава Серой гильдии был так уж счастлив терять время, глазея на толпу, но выхода у него не было. Ассасины и барон Амори и так находились в состоянии скрытой, но постоянной вражды. Три надменных рыцаря на пегасах держались особняком. Люди шептались, что появление этой троицы не к добру.

В замке деятельно готовились к вечернему балу. Все, кроме прекрасной дамы Бербегуэры: плотно задернув полотнища балдахина, она безмятежно спала после сытного обеда. Лидриэль в своей комнате начищала бриллианты на похищенных сестриных туфлях. Плюшка с восторгом смотрела на блистающие камни и облизывалась.

Рету слонялся по замку, не зная, чем себя занять. Потом решил тоже подготовиться к предстоящему балу: надеть наверх нижнюю рубашку, которая побелее. Конечно, бриллиантовых туфлей у него и нету, но и он может выйти в зал в наилучшем виде!

Тут его нашел вернувшийся Альберих.

— Рету, нужна твоя помощь! — сказал он без обиняков.

— Какая? — обрадовался Рету.

— Мы в ловушке, — честно обрисовал положение низенький подручный королевы Мародеров. — Мы думали, что главную опасность для нас представляют имперские ассасины с Гардарусом во главе, а Легионы Проклятых нас потеряли. Выяснилось, все не так. За мной и за Гальванюсом тянется эльфийский магический след. Оказывается, он различим для тварей бездны. И они идут по нему за нами, как по ниточке. Ты понял, чья рука побывала у нас в карете?

Рету помотал головой.

— Это была ведьма. Ведьма из Дикой Охоты по твою душу. Она могла любого из нас превратить в бесенка, но предпочла попугать.

— Почему?

— Ты меня спрашиваешь? — возмутился Альберих. — Ведьму спроси! Не знаю. Скорее всего потому что остальной отряд был вне города — зачем им лезть на рожон днем, когда впереди ночь?

— А почему мы тогда спокойно тут сидим, а не бежим дальше? — возмутился Рету. — От голема же спрятались!

— Ты чем меня слушаешь! — рявкнул Альберих. — Я тебе талдычу, что, куда бы сейчас ни побежали, за нами след тянется! Демоны по этому следу нас не упустят.

— А снять заклятие? — предложил Рету.

— Пробовал, — махнул рукой Альберих. — Расстройство одно. Нашел было в городе умельца, местного мага, так и так, говорю, как бы мне от эльфийской магии избавиться. А он мне в ответ: эльфы, мол, черпают свою магию из леса, а лес — это деревья. А то я без него не знаю.

— Так ничего и не сказал? — расстроился Рету.

— Сказал, почему нет, — скривился Альберих. — Дерево, говорит, огня боится. Думай, мол, Альберих, над моими словами, в них великая мудрость и ответ на твой вопрос. Я когда понял, что ни шиша тут не сделаешь, в шутку его спросил: «Отче, мол, а если я найду ответ, снимется ли с меня след магический?»

— А он?

— А он говорит: «Ну конечно, как корова языком слизнет!» Вот мерзавец… Поэтому рассчитывать на чудо не приходится, нужно исходить из того, что есть. Мы не можем исчезнуть из города — Дикая Охота дышит нам в затылок. Мы не можем не появиться на балу — это сразу насторожит барона Амори и его людей. Нам нужно продержаться эту ночь каким угодно способом

— Вы такие страсти рассказываете, а Гальванюс дрыхнет почем зря! — с обидой сказал Рету.

— Это дама Бербегуэра дрыхнет, — хитро подмигнул Альберих. — А Гальванюс шурует по замку, пытается найти лазейку из мышеловки.

— Вы думаете, выход есть? — с сомнением сказал Рету.

— Выход есть всегда! — отрезал Альберих. — Мы обязательно придумаем, как выкрутиться. Просто нужно выиграть немножко времени. На балу обязательно должны присутствовать Лидриэль и Бербегуэра. Вот пусть и отдуваются. А тебя на балу не будет — кто заметит отсутствие мальчишки на побегушках? Ты будешь совсем в другом месте.

— В каком?

— Ты заберешься на Сторожевую башню и будешь следить. Ты должен первым заметить Дикую Охоту. Они постараются проникнуть в замок с воздуха — это проще всего. Если ты увидишь демонов раньше, чем они тебя, мы получим возможность опередить их.

— И все равно я не понимаю, чем это нам поможет, — угрюмо сказал Рету.

— Не вешай нос раньше времени, — посоветовал Альберих. — Гальванюс сейчас пытается попасть в замковую сокровищницу: может быть, там найдется средство для снятия эльфийской магии. Видел, как в замок три пегаса прилетели? Пока идет бал, я прикину, нельзя ли позаимствовать хотя бы одного. С крылатым конем таких дел наворотить можно!

— Каких?

— Если у нас появится пегас, то, пока все танцуют, мы спокойненько отправим тебя и принцессу в полет до замка королевы, — уверенно сказал Альберих.

— А сами?

— Забьемся в такие щели, откуда нас и Бетрезен не выковыряет, не то что его подручные, в первый раз, что ли — беззаботно махнул рукой Альберих. — Но для этого ты должен стоять на Сторожевой башне. Мы должны знать, какие демоны в Дикой Охоте, сколько их. Ты справишься.

— А как я туда попаду?

— Я проведу тебя, пошли.

— А Плюшка? — вспомнил про жабку Рету. —  Она сейчас у Лидриэль.

— Я бы не хотел пугать миледи, — почесал затылок низенький подручный королевы Мародеров. — Может быть, придумаешь, как выманить Плюшку так, чтобы мне не пришлось ничего объяснять?

— Только едой, — ухмыльнулся Рету.

— Ладно, пойду сопру для нее пирожок, — решил Альберих. — А ты меня здесь подожди. Этот Гальванюс, еще друг называется, весь обед Бербегуэры сожрал, ни крошечки не оставил! Ты пока свой мешок приготовь, чтобы жабка не бросалась в глаза.

Пока Альберих ходил на замковую кухню за пирожком для фиолетовой жабки, Рету решил проверить, правду ли он сказал про даму Бербегуэру, и пробрался в ее комнату. Немножко раздвинул полотнища балдахина — в полумраке на кровати очерчивалась спящая под стеганым одеялом фигура. Рету раздвинул занавеси еще сильнее — и увидел, что на подушке красуется чепчик, а дама Бербегуэра собрана из различного тряпья.

В это время его кто-то крепко взял за ухо.

— Ты чего это покой баронессы нарушаешь?! — возмутился Гальванюс, проникший в спальню через окно.

— Вы вернулись! — обрадовался Рету. — Успешно?

— Полный провал. — Гальванюс растянулся на кровати рядом с тряпичной баронессой. — Зато я, наверное, единственный знаю страшную тайну замка. Его сокровищница пуста… Наш скупой друг торговец Доминик по сравнению с бароном Саразенским — король, да и только. Видимо, войны, междоусобица в Империи и охрана приграничья сожрали всю казну барона. Это тихий ужас, вот что я тебе скажу. Один старый свиток нашел, и тот за сундук закатился, поэтому и уцелел. А ты чем занимался?

— Я сейчас Альбериха жду. Он сказал, что мне нужно на Сторожевой башне караулить Дикую Охоту, — объяснил Рету.

— Вот орел этот Альберих, — фыркнул высокий подручный королевы Мародеров. — А он знает, что под Сторожевой башней здесь темница, и поэтому башня заперта на сто замков? И как он собирается в нее проникнуть?

— Не знаю… — растерялся Рету.

— Зато я знаю, — зевнул Гальванюс — Тащи его сюда, выдам вам артефакт Кстукри. На время.

Рету выскочил в коридор — и как раз вовремя, Альберих вернулся, но не с пирогом, а с куском благоухающей на ползамка чесночной колбасы.

— Удивительно радушные здесь посудомойки, — расплылся он до ушей. — Чудесные, чудесные женщины.

— Гальванюс говорит, что Сторожевая башня закрыта. Нужно взять у него артефакт.

— Ну что же, это кстати, — кивнул Альберих. — Только пусть он не важничает, мы бы и без артефакта туда проникли. Давай сначала Плюшку выманим.

Неслышными шагами он прошел по коридору, подошел к спальне Лидриэль, мягко и осторожно приоткрыл дверь.

Рету про себя ахнул: дверь была старая и отчаянно скрипучая, а здесь приотворилась, словно маслом ее кто смазал.

Альберих легонько постучал колбасой о пол. Послышались тяжелые шлепки: Плюшка сразу сообразила, что где-то обижают, колотят еду. Пыхтя, она протиснулась в узкую щель и очутилась в коридоре. В награду за сообразительность Альберих дал ей кусочек колбасы и плотно прикрыл дверь. Подхватил жабку и отнес ее Рету.

— Держи в мешке и подкармливай колбасой, — посоветовал он. — И Плюшке приятно, и у местных жителей вопросы не возникнут. Вот теперь можно и к Гальванюсу за артефактом.

Гальванюс в комнате стоически превращался в прекрасную даму Бербегуэру.

— Очень хорошо, — грозно сказал он, сверкая глазами из-под кружевного чепчика. — Поможете мне корсет зашнуровать.

Корсет зашнуровали, и прекрасная дама выдала Альбериху артефакт Кстукри. Рету поразился — по виду это был обычный навесной замок, разве что украшенный причудливой резьбой: рунами и насечками.

— И он тыщу лет в земле пролежал? — не поверил Рету.

— Говорят, его сам бог гномов сработал, — серьезно сказал Гальванюс. — Ему и три тысячи лет нипочем. Гардарус за него душу отдаст и половину своих людей в придачу.

— А ключ? — поинтересовался Альберих.

— Пусть у меня будет. Если что, по нему тебя найду. Идите, а я буду все полсотни юбок натягивать.

Альберих и Рету оставили прекрасную даму Бербегуэру страдать, спустились лестницей и вышли наружу. Отсюда весь замок был словно на ладони: они увидели, как в нижний внутренний двор вкатилась повозка, управляемая гномами, которые приехали чинить водяное колесо.

Сторожевая башня была чуть в стороне. На две трети своей высоты она была квадратная в сечении, а дальше шла круглая, более тонкая надстройка. Башня почти в два раза превосходила по высоте остальные здания.

Но когда они подошли ближе, то увидели, какая она старая. Трава росла между камнями ее основания. Вход был на уровне второго яруса, к нему вел деревянный мостик.

— Это затем, — пояснил все знающий Альберих, — чтобы в случае чего, если уж совсем обложили, укрыться в башне, а мостик спалить к Бетрезену, тогда до входа попробуй доберись.

— На пегасе можно подлететь… — сказал Рету. — А демоны вообще крылаты… Странная защита.

— Сторожевая башня была выстроена, когда тут, кроме варваров и орков, и не жил-то никто. Демонам эта башня была не нужна, а пегасы предпочитают летать вокруг столицы, ты же понимаешь, — фыркнула Альберих. — Нам повезло, что все еще в городе и замок почти пуст. Стой и смотри, а я открою двери.

— А вдруг там тюремщики внутри? — заволновался Рету. — Там же темница в нижнем ярусе и подвале.

— Не бойся, — хохотнул Альберих. — Башня безлюдна. У господина барона весьма правильное представление о борьбе с преступностью. Поскольку казна его пуста, он не тратит ни сил, ни средств на содержание разбойников в темнице, предпочитая сразу казнить их на Плаховой площади. Наглядно и бережливо.

Рету подумал, что, может быть, это и наглядно, но что, если пойманы не разбойники?

— Да не бери в голову! — заметил его раздумья низенький подручный королевы Мародеров. — Если пойман, по-любому будешь разбойником. Входи, только осторожно.

Рету не без труда протиснулся в узкую щель: дверь приоткрылась не на всю ширину. Мешок с благоухающей чесноком Плюшкой чуть не застрял.

— Нам нужно найти лестницу, ведущую наверх, — Альберих вынул из-за пазухи сферу, в которой замерцал желтоватый огонек. — Видал, какую штуку в городе отхватил? — похвастался он. — На неплохую лавочку наткнулся.

Внутри Сторожевая башня была полая, как старый трухлявый дуб. Деревянные мостики и перекрытия ярусов давно сгнили. Кругом было запустение.

Альберих обнаружил-таки лестницу, она шла в толще каменной стены башни. Подсвечивая себе, он первым принялся подниматься по высоким ступенькам. Рету шел за ним. Лестница вывела их к подножию круглой башенки, надстроенной над квадратной. Артефакт помог Альбериху и здесь отворить все засовы. Круглая башенка сохранилась лучше, такой разрухи, как внизу, здесь не было.

На самом верху Сторожевой башни был устроен зубчатый парапет, такой же потом возвели на стенах замка. Отсюда, с самой высокой точки Саразена, было видно всю округу на много лиг. На севере можно было разглядеть даже горы, заснеженные пики, крутые склоны.

— Горы Дьявола, — ткнул пальцем в ту сторону Альберих. — Вот там нам будут не страшны никакие демоны, никакие ассасины и прочие недруги. Ладно, я пошел, а ты наблюдай. Через час я приду тебя проведать.

— А если раньше что-то появится? — забеспокоился Рету.

— Раньше — вряд ли. Еще есть время до темноты. Но в любом случае дверь в башню открыта, если что серьезное — спускайся.

Альберих ушел, а Рету с Плюшкой остались наверху. Хлопал над головой флаг барона Саразенского, поднятый на высоком шесте. Рету выпустил Плюшку из мешка, строго- настрого предупредив, чтобы не подходила к краю стены, что внешнему, что внутреннему. Лететь вниз будет неприятно. Плюшка в ответ попыталась зашевелить крохотными крылышками. Глядя на нее, Рету вспоминал упитанного советника герцога Ульфара, который смешно парил на своих недомерках.

Разобравшись с жабкой, Рету обошел стену кругом и вернулся к флагу. Посмотрел на все четыре стороны — небо было пустым и светлым. Тогда он стал рассматривать замок и город.

В замок понемногу стекались люди. Вот прибыла троица на пегасах. Они приземлились сразу у конюшни, минуя нижний двор с розовой каретой. К крылатым коням подбежали конюхи. Рету страстно захотелось, чтобы задумка Альбериха увести хотя бы одного пегаса состоялась и они бы с Лидриэль улетели в горы… Потом он вспомнил рассказ низенького подручного королевы Мародеров про загадки, которыми отделался городской маг. Что же он хотел сказать своим «огонь побеждает дерево»? Опалить Альбериха и Гальванюса, как ощипанных кур?

Он думал, а время текло на удивление медленно, не так, как в последние дни.

Глава шестнадцатая Саразенскпй бал

А в замке готовились к балу. На возвышении собирались музыканты. В люстры и светильники заправляли свежие свечи. Начищали полы. Готовили угощения.

Лидриэль надела опаловое платье, сверкающие туфли. Украшения. Зеркало отразило невообразимую красоту.

За стенкой прекрасная дама Бербегуэра, чертыхаясь, как пьяный сапожник, натягивала белые перчатки. Вернувшийся из Сторожевой башни Альберих отдал Бербегуэре артефакт Кстукри.

— Туфли и правда жать стали… — пожаловалась ему прекрасная дама. — Как накаркал кто!

— Терпите, баронесса, — посоветовал Альберих. — Это хороший повод удалиться в разгар веселья, если что…

— А если мне кто-нибудь на туфельку наступит? — возмутилась Бербегуэра — Без ноги останусь.

— Поменьше танцуйте, побольше сидите, — безмятежно сказал Альберих.

— Глупец! — привычно треснула его веером дама Бербегуэра. — Я ж тебе не старушка столетняя, а вполне еще интересная женщина

— Вы себе льстите.

— Хам!

— Вот так всегда, как скажешь правду, так сразу хам. И без побитых молью красоток найдется, кому танцевать.

Альберих деловито осмотрел даму Бербегуэру со всех сторон. Расправил рукава, оборки на юбках.

— Да поможет нам королева, брат, — тихо сказал Гальванюс перед тем, как окончательно перевоплотиться в капризную баронессу.

— И горный ветер, — подтвердил Альберих, выглянув в окно, принюхавшись и радостно подставив ветру щеку. — Пойду разузнаю, что там, в зале, делается.

Адский герцог Сисульф стоял на краю отвесной скалы, сложив крылья. Огненный меч пылал в его руке. Герцог смотрел на равнину, туда, где стоял город Саразен, граница Империи. Охота в горах удалась на славу. Сисульф надеялся, что это — предвестие удачной ночной охоты.

Белые птицы летели на восток, туда, где встает солнце.

Герцог ждал заката, внимательно следил, как вечерние тени ложатся на землю. Сытые молохи, Правый и Левый, лениво грызли окровавленные кости. Архидьявол страдал, что свежее мясо не успело протухнуть, стать нежным, тающим на языке.

Вот горы погрузились в вечерний полумрак. На равнине было еще светло, солнце освещало ее, но в горы пришел вечер.

Адский герцог Сисульф потянулся, не спеша расправил крылья. Поскреб лапой скалу — мелкие камни дождем полетели в пропасть. Герцог оскалился в радостной ухмылке. Сегодня он раздобыл великолепные шкуры на чудесную мантию, которая вполне может затмить наряд щеголя Муммульфа. Снятые с туш, они полежат в пещере. После поимки беглеца отряд заберет и шкуры.

Адский герцог шагнул в пропасть.

Крылья поймали ветер, мощно взмахнули и понесли его в сторону башен Саразена. Демоны полетели вслед за предводителем. Герцог Сисульф не торопился: никакая дичь не могла от него уйти.

Дикая Охота летела над долиной, и ночь, словно тень от их крыльев, накрывала Невендаар. Внизу отряд спокойно ждала ведьма. Она стояла на пологом холме неподалеку от города, откинув капюшон и подставив лицо порывистому ветру. Она знала, что не скажет отряду ни словечка о том, где была сегодня днем. Длинные волосы развевались, глаза в темноте светились ярко-алым, словно лава преисподней навсегда отразилась в них.

Жабка с серебряной лапкой нашла себе развлечение и на вершине Сторожевой башни. Она деловито прыгала вдоль внешней стены, сделав так полный круг, радостно терлась о штанину Рету.

Рету следил за окрестностями, и глаза у него уже слезились от напряжения, так он боялся пропустить Дикую Охоту. Живот бурчал, есть хотелось не на шутку. Он даже позавидовал Плюшке: она-то наелась колбасы!

Плюшка считала, что она не наелась колбасы, а так, слегка подзакусила. Перед настоящим обедом или ужином, что у вас там, давайте. Рету объяснил ей, что с едой придется подождать до прихода Альбериха. Плюшка скуксилась, но потом снова принялась скакать по башне, изо всех сил махая культяпками крыльев.

Рету посмотрел на нее и впервые, наверное, задумался: а что же вырастет из Плюшки в будущем? Она же порождение преисподней, огненной бездны Бетрезена…

Порождение огненной бездны сделало еще один круг и запрыгало у ноги, как бархатный помятый мячик, требуя, чтобы ее взяли на руки. Рету подхватил запыхавшуюся жабку. В знак благодарности она облизала Рету лицо длинным розовым языком. Язык был горячим.

Рету фыркнул и стал утираться рукавом рубахи, не забывая смотреть по сторонам. И увидел, как к башне осторожно идет Альберих с корзиной. Сразу стало легче.

Тем более что небо над городом было чистым, горы вдалеке погрузились в вечерний сумрак, а здесь было солнечно и слегка пыльно, камни зубчатого парапета отдавали накопленное за день тепло.

Рету спустил жабку на пол Плюшка углядела какую-то муху, копошащуюся меж камнями, и ловко ее поймала.

Внизу уже топал Альберих.

Он поднялся на башню и выдохнул:

— Ну и лестница! Один раз по ней можно пройтись, но бегать туда-сюда регулярно — увольте.

— Пока тихо, — доложил Рету обстановку.

— А внизу вот-вот бал начнется, барона только ждут. Наши уже собрались, эльфийская принцесса вся сверкает и переливается, а дама Бербегуэра стонет, что ей жить мешают мозоли.

После этих слов Рету очень захотелось посмотреть на Лидриэль в бальном наряде, как она невесомо скользит по полу в туфельках, как кружится в танце, словно подхваченный ветром цветок. Он был уверен, что, наверное, это самое красивое зрелище в мире. А может, и не самое, но вряд ли удастся посмотреть, как в эльфийских лесах танцуют в призрачном свете луны ее сестры-чародейки, а бал здесь, внизу, сейчас.

Только ему нельзя туда, нужно всматриваться в ночь.

Альберих выложил из корзинки кусок запеченного мяса, сыр, лепешки, яблоки. И флягу с водой.

— Давай ешь, а я посмотрю.

Рету накинулся на еду. Плюшка тоже.

— Вкуфно! — одобрил Рету с набитым ртом.

— Еще бы, — кивнул, не отрывая взгляда от горизонта, Альберих. — Там на кухне столько еды нажарили, гарнизону на неделю хватит.

Он почесал спину.

— Клеймо дриады зудит. Вот же подарочек!

— Так это сестра Лидриэль вам поставила? — сообразил Рету.

— Ага, — буркнул мрачно Альберих. — Знала бы она, какой подарочек для Дикой Охоты сделала собственной магией, — в следующий раз людям бы охотнее верила.

У Рету в голове вертелась какая-то мысль, даже не мысль, а что-то предшествующее мысли. Но очень важное, он был уверен. Клеймо дриады, эльфийская магия, эльфийский след тянется, виден демонам, не скрыться, дерево огня боится… Огонь побеждает дерево. И что?

— А как тот маг в городе сказал про снятие эльфийской магии? Ну, если мы разгадаем про то, что дерево огня боится? — спросил он, прожевав лепешку.

— А я помню? Что-то вроде «как корова языком слизнет», я же тебе говорил.

— Огонь слизнет клеймо, — начал вслух перечислять Рету разные возможности (чтобы не сбиться).

— Даже не думай! — заявил Альберих. — Знаю я вас, до огня охотников.

— Дерево — эльфы, огонь — демоны. Демон слизнет клеймо.

— Демон слизнет, — подтвердил Альберих. — Как поймает. Вместе со мной и слизнет, я даже не сомневаюсь.

— Демон — порождение огненной бездны, — продолжал как заклиненный Рету.

— Ты что, — забеспокоился низенький подручный королевы Мародеров, — заболел? Брось, такие загадки для того и говорятся, чтобы вовек не разгадать. Или разгадать, как мы же разгадали. Хватит, остановись.

Рету вскочил

— Плюшка — порождение огненной бездны! — крикнул он, словно сам себе не верил — Плюшка слизнет клеймо… Как корова языком.

— Парень, ты — безумец! — потрясенно сказал Альберих.

— Только надо сыром это место помазать… — закончил почти шепотом Рету.

И замолчал, глядя на Альбериха.

Тот постоял, посмотрел вдаль. В чистом предвечернем небе не было ни точки. Кроме белых птиц, летящих на восток.

Потом низенький подручный королевы Мародеров стал стягивать жилет и рубаху:

— Мажь…

На его спине четко чернел отпечаток ладони дриады Таниэль.

Рету взял кусок сыра, дал понюхать Плюшке, а потом на ее глазах повозил куском по клейму дриады. Плюшка оскорбленно заверещала.

— Я дурак, я дурак, — бормотал голый по пояс Альберих. — Мальчонке поверил…

Рету положил сыр на парапет, взял на руки Плюшку и поднес к спине Альбериха

Жабка с серебряной лапкой гневно покосилась на хозяина, высунула язык и облизала сырное место.

— Больно! — взвыл Альберих. — Словно раскаленным прутом приложила!

— Терпите, — тихо сказал Рету.

Он стоял и смотрел, как исчезает с кожи черный отпечаток ладони.

— Оно сошло, — опустил Плюшку Рету.

Альберих, изогнувшись, попытался заглянуть себе за спину, поводил ладонью.

— Не зудит… Парень, ты снял эльфийское заклятье… Ты понимаешь, что ты сделал?

— Не понимаю, — честно сказал Рету. — Оно само.

— Так… — Альберих быстро надевал рубаху и жилет. — Значит, так. Значит, так, я остаюсь здесь, а ты жабу в руки — и вниз. Найдешь даму Бербегуэру и намажешь сыром. Ее можно прямо в платье, чуть спину расшнуровать, клеймо над левой лопаткой. Отзовешь ее в нишу, там вдоль стены за портьерами укрыты. Иди.

Рету понял, что мечта его сбылась: он увидит танец Лидриэль на балу.

Вроде бы и спускался Рету недолго, но на вершине Сторожевой башни был день, а у подножия — уже вечер. Стало зябко.

В нижнем дворе слышались приветственные крики. Рету увидел, что в замок въехал сам барон Саразенский в сопровождении археолога Гардаруса и небольшой свиты.

Видимо, только этого и дожидались в замке, потому что тут же взвились языки пламени в каменных чашах по обеим сторонам Парадной лестницы, огромные двустворчатые двери раскрылись настежь, и в Рыцарском зале грянула музыка.

Подбежавшие конюхи приняли коней. Барон и ассасин стали неторопливо подниматься к замку. Длинный плащ барона волочился по каменным ступеням. Гардарус держался скованно.

Воспользовавшись подвернувшейся оказией, Рету юркнул в раскрытые парадные двери первым. Зал уже был полон гостей, пылали настенные светильники и люстры, пахло горячим воском, пряными ароматами (призванными заглушить запах пота) и слегка конюшней.

По совету Альбериха Рету сразу же нырнул за расшитую цветами баронского герба портьеру. И уже оттуда принялся разглядывать собравшихся на бал.

Лидриэль и прекрасной дамы Бербегуэры в зале не было. Видимо, они посчитали ниже своего достоинства спускаться, пока сам хозяин не прибыл.

По лицам приглашенных на бал было понятно, что Саразен город приграничный. В зале собрались имперцы, но присутствовали и варвары-нейтралы. Несколько кряжистых гномов стояли и обсуждали что-то свое. Было видно, что здесь больше привыкли к труду и войне, чем к придворным развлечениям.

Резко выделялась на фоне остальных троица прибывших на пегасах. По изящной манере стоять, по изысканно подобранным костюмам и украшениям всякий определял, что это люди светские. Они тоже переговаривались между собой, насмешливо разглядывая местное общество.

Вот распорядитель бала ударил о пол тяжелым резным посохом, возвещая, что барон сейчас вступит в зал, — и все потеснились, освобождая проход к возвышению, на котором стояло массивное кресло барона и более легкие — для гостей.

Рядом с портьерой остановились двое местных кавалеров. Они тихонько сообщали друг другу последние новости.

— И эта заносчивая троица цедит сквозьзубы, что послана самим де Лали, а цель ее нахождения в городе — не нашего ума дело. Видите ли, один из них герцог, а при нем два графа. Господин барон с ними завтра разберется, сейчас ему не до этого. Видишь, имперский ассасин от него не отходит?

— Учитывая любовь нашего барона к ассасинам — это очень забавно.

— Да забавного мало. Ассасины ищут каких-то ушлых разбойников, говорят, те из-под носа могут улизнуть. Главный их потребовал от господина барона снарядить отряд на поимку и прочесать всю местность вплоть до Кентаврийских равнин. Потому так долго и задержались. Завтра всадники из числа городской стражи выедут на поиски вместе с этими фиолетовыми рожами.

— Тс-с-с, — перебил рассказчика второй, — они приближаются.

Барон Амори дошел до возвышения и сел в тронное кресло. Гардарусу, как гостю, он предложил занять место рядом с собой.

Распорядитель бала снова ударил о пол посохом. Наступила тишина.

— Наши прекрасные гостьи: баронесса Бербегуэра Монкюкская и ее родственница, принцесса королевского эльфийского дома Лидриэль.

Знал ли городок Монкюк на другом краю Империи, что находится во владении прекрасной дамы Бербегуэры, — так и осталось тайной во веки веков.

Но вошла в зал баронесса Монюокская походкой по меньшей мере королевы (в изгнании). Даже заклятый враг не сказал бы, что ее мучают мозоли. Лидриэль плыла рядом, как легкое облачко. Вуаль закрывала ее лицо.

Гости тихонько загудели, обсуждая красоту, стать и загадочность эльфийской принцессы и гадая, какая она под вуалью.

Барон Саразенский как хозяин бала сошел с возвышения навстречу гостям и учтиво пригласил Лидриэль открыть праздник. Гардарусу пришлось последовать примеру хозяина и пригласить прекрасную даму Бербегуэру.

— Павана! — объявил первый танец распорядитель.

Торжественный танец-шествие начался. Шелестели шелка, колыхались пышные бархатные юбки, сверкали драгоценности на пальцах, костюмах, головных уборах гостей. Среди буйства красок и форм тоненькая фигурка солнечной танцовщицы в светлом платье казалась чудесным неземным видением

Весь танец прекрасная дама Бербегуэра чарующе улыбалась тайному главе Серой гильдии. Он в ответ, как и принято, галантно, но несколько рассеянно растягивал губы в казенной улыбке. Гардаруса неотступно мучил вопрос, куда же подевались беглецы. Гарнизон Саразена в присутствии барона жизнью клялся, что в город они не въезжали. Завтра придется заново прочесать все дороги — улететь они не могли, где-то затаились.

— Имперские ассасины так молчаливы, — вздохнула прекрасная, хоть и не совсем молодая Бербегуэра, когда танец окончился и Гардарус повел даму к креслу для гостей.

— Только потому, что сражены вашей красотой, баронесса, — выкрутился Гардарус, целуя ручку в белой перчатке.

За первым танцем последовал второй. Двери, по общему желанию, оставили открытыми, чтобы не лишать гостей свежего воздуха. То одна, то другая группа выходила на площадку перед входом полюбоваться с парадной лестницы сгущающимся над городом сумраком. А гномы так и вовсе не пожелали возвращаться в Рыцарский зал до тех пор, пока не откроют доступ к угощению в Каминной комнате. Тратить время на всякие глупости вроде танцев они не желали.

Рету стоял за портьерой и не знал, как привлечь к себе внимание Гальванюса, мило беседующего с бароном.

Он не мог выбраться из-за портьеры, потому что теперь рядом с ней встала троица столичных дворян. Они громко и бесцеремонно, никого не стесняясь, обсуждали красоту местных дам. Подвергнув насмешкам почти всех красавиц, подробно разобрав их недостатки и нелепости, про баронессу Бербегуэру один выразился почти одобрительно: дама с перчинкой. А потом главный из троицы сказал уже тихо, чтобы никто, кроме его компаньонов, не слышал:

— Бее это хорошо, но что мы предъявим хозяину? В этой дыре пусто и тихо, никто слыхом не слыхивал ни о демонах, ни о мальчике. Может быть, они здесь появятся завтра, может быть, через неделю, но скорее всего никогда. А я не хочу здесь кормить клопов до старости. Мне после сегодняшнего бала душераздирающих воспоминаний хватит на всю жизнь.

— Такие девочки де Лали нравятся… — задумчиво сказал знаток женской красоты, разглядывая Лидриэль. — Свеженькая… Надо бы пригласить ее на танец, принцесса все-таки. Вдруг мне удастся проникнуть за вуаль!

— Пригласи, — согласился главный. — Я как-то танцевал с Амбриэль Верцидийской, у которой эльфы в роду, и скажу тебе — это было божественно. Эльфы и полукровки очень музыкальны, у них этого не отнять. А я займусь баронессой. Надо же придать огоньку этому тоскливому позорищу и надергать местных олухов за уши.

И он поспешил к распорядителю. А потом к музыкантам и долго что-то объяснял — в ход пошли и монеты, и угрозы. Добившись желаемого, он скромно замер рядом со своими спутниками.

Несколько растерянно распорядитель бала объявил:

— А теперь по просьбе наших столичных гостей — императорская гальярда.

Никто о таком чуде в Саразене и слыхом не слыхивал. Горожане переглядывались и либо отступали под прикрытие стен, либо шли подышать свежим воздухом — пустое пространство для танцев резко увеличилось.

Дама Бербегуэра, наклонившись к своей эльфийской родственнице, что-то мило шептала ей на ушко, не забывая улыбаться. Так же безмятежно улыбаясь, она приняла приглашение главного из троицы.

Лидриэль (получившая от Гальванюса пояснения, что это за гальярда такая особенная) тоже не волновалась. Но кроме двух пар, танцевать имперскую гальярду не решился никто.

Зазвучало вступление. Если павана была танцем-шествием, величественным и неторопливым, то гальярда отличалась стремительностью. Сорвавшись с места, пары понеслись по кругу, подпрыгивая самым причудливым образом.

Рету смотрел в щель портьеры — и сердце его бухало в такт ударам барабана. Солнечная танцовщица, казалось, летит по залу, не касаясь земли. Бриллиантовые туфельки ее сверкали тысячами огней, опаловый шелк платья мерцал и переливался.

Прекрасной даме Бербегуэре во всех ее пышных юбках, натянутых на корзинки, приходилось сложнее, чем юной эльфийке, но она мужественно скакала так, что зрители ахали. И улыбка ее с каждым прыжком становилась все медовее и медовее, а взгляд, устремленный на кавалера, поражал огненной страстью.

Рету понял, что замыслы столичных гостей блистательно провалились. И что прекрасную даму Бербегуэру нужно каким-то образом выманить из зала именно после этого танца. После таких скачек хоть кто имеет право удалиться на некоторое время, чтобы привести себя в порядок, хоть баронесса, хоть королева, хоть лошадь балаганная.

Случай помог ему: танец закончился, когда дама Бербегуэра со своим кавалером были неподалеку от ниши. Рету отодвинул портьеру и отчаянно замахал, показывая, что, мол, срочно сюда. Глаз у Гальванюса был зоркий, он заметил мальчишку и подмигнул.

— Даже странно, баронесса, что мы не виделись с вами на балах, — заметил разочарованный кавалер, ведя даму на место.

— Это не странно, а ужасно, ужасно несправедливо, — пылко произнесла баронесса, глядя на столичного гостя так, словно он был пирожным, а не мужчиной (и только что не облизываясь). — Мы с племянницей в этом сезоне думаем не пропустить ни одного бала. Бедной девочке нужно показать настоящий свет во всем его блеске — мы-то с вами понимаем в этом толк…

— О, я буду счастлив увидеть вас вновь, — равнодушно сказал кавалер. — Говорят, новый Император собирается вернуть в столицу утраченное веселье.

— Мы не будем ждать милостей от Императора, а вернем веселье собственными силами! — уверенно пообещала прекрасная дама Бербегуэра.

Эта реплика была крамольной, почти политической.

Столичный гость внимательно посмотрел на баронессу. Та сияла. Глаза ее блестели. Решив не забивать этим голову, гость раскланялся и пошел к своим.

Чарующе улыбнувшись Гардарусу и барону Саразенскому, прекрасная дама Бербегуэра произнесла:

— Прощу прощения, но я вынуждена вас покинуть на несколько мгновений. Чулочек нужно поправить…

И дама Бербегуэра, проплыв по залу павой, скрылась за портьерой.

— Щас сдохну, — прошептал Гальванюс, падая на подставленный Рету стул. — Если мне эта скотина, с которой я танцевал, в тихом месте попадется, я ему уши отгрызу. На ступнях живого места нет. И ведь я где-то видел одного из этой троицы, зуб даю.

— Вы, главное, туфли не снимайте, — посоветовал Рету. — Потом обратно надеть не сможете.

— А то я не знаю, — мрачно сказал Гальванюс — Ноги же распухли. Чего пришел? Случилось что?

— Пока нет, — честно ответил Рету. — Спиной повернитесь, Альберих велел вам клеймо сыром намазать.

— Так ты знаешь про клеймо?

— Альберих рассказал

— А сыр зачем?

— Сейчас увидите.

— Кругом безумцы, — проворчал Гальванюс, поворачиваясь спиной.

— Веер дайте, — попросил Рету, помня, как жаловался на ожог Альберих.

— Держи. И моли Всевышнего, чтобы сюда не заглянул никто.

Рету старательно, но не очень умело расстегнул прекрасной даме пару крючков на спинке, приспустил рубашку — клеймо над левой лопаткой чернело во всей красе, видное даже в полумраке ниши.

Портьеры качнулись — кто-то собирался здесь уединиться.

— Занято, — железным тоном сообщила прекрасная дама. — Тысячу извинений.

Незваных гостей как ветром сдуло.

Рету достал сыр, повозил им по спине прекрасной дамы.

— После этого лакомства я буду пахнуть, как портянки в гарнизоне, — ехидно заметил Гальванюс. — Это какой-то хитрый план Альбериха? Барон Саразенский любит благоухающих сыром дам? Рассказывай.

— Сейчас все поймете, — пообещал Рету. — Сейчас-сейчас.

Он достал из мешка Плюшку, посадил ее на одну руку, в другую взял веер.

Плюшке было все едино, на чьей спине еду забыли. Она не собиралась дать сыру пропасть.

Рету обмахивал даму Бербегуэру веером, пока жабка облизывала клеймо.

— Извращенцы, — мурлыкала прекрасная баронесса сквозь зубы.

— Вот и все, — шепнул Рету, засовывая брыкающуюся Плюшку обратно в мешок. — Клейма больше нет.

— Не шути так, парень, — попросил Гальванюс.

— Правда-правда Мы нашли способ, — объяснил тихо Рету. — Альберих проверил. Теперь мне надо его сменить. Я пошел.

Он застегнул даму Бербегуэру обратно и вышел, оставив ее сидеть на табурете в глубокой задумчивости.

Вот теперь была настоящая ночь.

Рету пару раз запнулся, пока дошел до Сторожевой башни.

А когда поднимался в кромешной тьме по лестнице внутри стены, так вообще все проклял. Мимо половины ступенек он с первого раза промахивался, раненая нога время от времени напоминала, что зажила она совсем недавно.

Маг в свое время обещал, что, когда придет время, он обучит Рету создавать светящие шарики, с которыми светло в любом подземелье. Но время не пришло.

Альберих наверху мерил шагами окружность стены, прямо как Плюшка до него. Ему не правилось небо: весь день оно было чистым и ясным, словно отдыхало после недавней грозы, но теперь тучи собирались над Саразеном.

— Дикая Охота их притягивает, что ли… — бормотал себе под нос низенький подручный королевы Мародеров.

Он волновался: Рету не было.

А пора бы уже было проникнуть на конюшню, посмотреть, можно ли подсыпать сонного порошка сторожевым конюхам, с помощью артефакта Кстукри открыть стойло подходящего пегаса и подлететь с ним к окну спальни очаровательной баронессы.

Прятать крылатых коней в комнатах прекрасных дам, конечно, моветон и вообще неприлично, но пока краденая лошадка будет жевать вышитое покрывало, можно успеть спуститься в зал, вызвать Лидриэль и усадить ее на пегаса. Потом подняться на Сторожевую башню к мальчишке, посадить его вместо себя и дальше уповать на милость суровых богов Невендаара, авось ребятишки сбегут из лап Дикой Охоты и пегас донесет их до гор.

А потом отправиться похищать второго пегаса. Без эльфийского поводка они с Гальванюсом тоже могут бежать, их след закончился здесь, в замке.

Занятый наблюдением за небом и размышлениями по поводу побега Альберих чуть не наступил на голову Рету, преодолевавшему последние ступеньки лестницы.

— Я все сделал, — доложил Рету. — Плюшка, как корова языком, слизала клеймо с Гальванюса.

— А Гальванюс что?

— Извращенцами нас обозвал, — хихикнул Рету.

— Молодцы. Теперь караульте. Я постараюсь сейчас стырить пегаса, посадить на него Лидриэль и прилететь к тебе. Будь готов. Пока пусто, может быть, демоны ждут самую глухую часть ночи, чтобы взять нас тепленькими, — они любят такие игрушки.

— Вы уже сталкивались? — спросил Рету.

— Бывало, — отмахнулся Альберих и стал спускаться.

На третьей ступеньке он замер. Поднялся на одну, повернулся к Рету и сказал:

— Но если что — быстро бежишь в бальный зал, посылаешь всех, кто мешает, к Бетрезену и добираешься до Гальванюса. А потом держись рядом с девочкой. У нее защита от магии огня.

И исчез в недрах стены.

Рету остался на вершине Сторожевой башни наблюдать за небом Плюшку он хотел выпустить, но по жабкиному распорядку дня наступило время сна, тем более после сырного ужина. Она тихонько храпела в дерюжном мешке.

Колокол в замковой капелле начал отсчитывать наступление полуночи.

Бом… бом… бом… — гулкие удары тревожно вплетались в приглушенную музыку праздника.

И Рету увидел несущуюся по небу Дикую Охоту. Ярко пылал меч Адского герцога и огненные узоры на его теле, остальные демоны сейчас выглядели темными крылатыми тенями. Они не скрывались, не таились в тучах. Они пришли, чтобы забрать добычу.

Ужас и слабость охватили Рету. Он понял, что не успеет никого предупредить: демоны не будут прятаться, ждать на крышах, сидеть в засаде. Они будут идти и убивать. План Альбериха провалился.

Дикая Охота закружила над шпилями. Герцог Сисульф наслаждался каждым мгновением, как стервятник паря над обреченным замком.

Он медленно облетел Сторожевую башню, держась на уровне зубчатого парапета.

Неожиданно ведьма рванулась вперед.

С диким хохотом она сорвала флаг Саразена и кинула его вниз, в полую, выгнившую утробу Сторожевой башни. Ветер унес ведьмин хохот, сплел воедино его с тревожным колокольным звоном.

Адский герцог Сисульф, воздев огненный меч, повел Дикую Охоту к замку, в котором царило веселье.

Рету, сидевший на ступеньках лестницы, крепко прижимая к себе жабку, понял, что они, эти демоны, улетели: темные, чернее ночи кругом, крылья перестали мелькать над зубцами башни.

Он глубоко вдохнул, выдохнул, выгоняя ужас, — и стал спускаться в темноту, быстро, как только мог.

Улыбаться, когда твои губы сводит от горечи, очень сложно, но Гальванюс мужественно скалился всем и каждому. На зубах хрустели кусочки одного волшебного корешка, чья целебная сила была сопоставима с его же невыносимым вкусом. Но боль в стертых ногах на время отступила. Корешки и прочие необходимые мелочи Гальванюс спрятал в мешочках, привязанных под корзинками.

Бал вступил в душевную стадию: когда гости отведали вина и угощения, растанцевались и вообще почувствовали вкус к жизни.

Суровый барон Саразенский хватанул пару огромных бокалов и начал хищно принюхиваться к тонкому сырному аромату, исходящему от прекрасной дамы Бербегуэры. Этот аромат слегка напоминал запах портянок в гарнизоне, запах боевой молодости хозяина замка

Барон собирался с духом, чтобы снова пригласить гостью на танец и там уж, поближе, обнюхать чаровницу как следует.

Музыканты сменяли друг друга, как часовые на посту.

Горожане наконец-то перестали стесняться и отчаянно пустились в пляс — кто как мог. Тем более, что парочка ехидных столичных гостей, к великой радости окружающих, куда-то исчезла и не мешала радоваться от души, пусть и не изысканно. А на оставшегося от тройки одинокого кавалера никто внимания не обращал.

Солнечная танцовщица в белом платье, напорхавшись по залу, словно перышко, теперь отдыхала.

Даже открытые настежь двустворчатые двери не спасали от духоты.

Два огромных костра полыхали в каменных чашах по обеим сторонам лестницы, а за ними стеной стояла ночь.

И в этот проем между двумя огнями ринулся с неба Адский герцог Сисульф. За ним — архидьявол. По бокам архидьявола летели и заранее облизывались молохи, Правый и Левый. Замыкала ромб скромная ведьма.

Первыми Дикую Охоту увидели те, кто был поблизости от раскрытых дверей. Пламя из каменных чаш озаряло демонов Легиона Проклятых, темнота притаилась за ними.

Адский герцог Сисульф шагнул в Рыцарский зал

С этого и началась бойня в Саразене.

Рету в кромешной тьме спешил, как мог, но когда он подбежал к замку, бальный зал уже устилали трупы. В ту ночь саразенцы прокляли шкафы в Вассальном зале, в которых было заперто оружие.

Пока на поле боя появилась замковая стража, пока гномы добрались до Вассального зала и взломали замки — Дикая Охота собрала обильную кровавую жатву.

Меч Адского герцога сносил головы направо и налево, молохи, ухая, били руками со змеиными выростами вместо пальцев. Расхрабрившийся архидьявол хлестал заклинаниями, ведьма в хвосте отряда развлекалась, превращая оставшихся в живых в бесенят.

Одна из целей Дикой Охоты была как на ладони — тоненькая эльфийка в белом платье, сидевшая в кресле около хозяина замка, когда Адский герцог ступил на порог Рыцарского зала. Архидьявол узнал ее сразу. То, что рядом крутится и мальчишка, по чью душу они пришли, ни архидьявол, ни Сисульф не сомневались.

Расчищая себе дорогу огненным мечом, Адский герцог уверенно шел по залу, двигаясь к долгожданной добыче. Он не спешил, давая возможность мальчишке кинуться на защиту своей эльфийской подружки, чтобы не искать его потом среди толпы.

Адский герцог Сисульф шагал, звеня когтями, как рыцарскими шпорами.

Прекрасные гостьи барона Саразенского укрылись за массивным креслом хозяина, а сам барон с мечом наготове ждал противника для последнего боя. То, что силы были неравны и исход боя очевиден, барон Саразенский прекрасно знал. Имперский ассасин тоже обнажил свой клинок. Ведь он прибыл с бароном, и его оружие осталось при нем в отличие от остальных.

Надменный столичный гость, безоружный, как и остальные гости в зале, не сбежал Он стоял на возвышении рядом с креслом барона и, скрестив руки на груди, невозмутимо наблюдал, как надвигается Адский герцог.

И он первым заметил, как обрушилось узкое, высокое окно позади кресла барона, одно из трех, украшавших стену: разлетелся на кусочки свинцовый переплет, лавиной хлынули вниз цветные стеклышки, алые, синие, зеленые, желтые. Огромные копыта боевого пегаса снесли витраж, изображающий цветущий сад.

Столичный гость резко схватил солнечную танцовщицу, подтащил к окну и вытолкнул в дыру, прямо в руки того, кто сидел на пегасе. Мелькнул в разбитом окне вихрь белых перьев — крылатый конь набирал высоту. Тот, кто передал Лидриэль своему господину, выпрыгнул в дыру, хотя опомнившаяся дамочка в пышном, растопыренном с боков платье кинулась на него тигрицей, пытаясь свалить.

Сисульф от неожиданности встал столбом. Архидьявол не успел остановиться сразу и чуть уткнулся ему в спину. Замерли послушно молохи, Правый и Левый.

Адского герцога Сисульфа от ярости перекосило: добычу увели из-под носа. Нагло и спокойно.

— Где мальчишка? — прорычал Адский герцог, адресуя свое рычание архидьяволу, сопевшему позади.

Тот принюхивался не хуже Адской гончей и уверенно сказал — не здесь.

Адский герцог Сисульф понял, что эти подонки украли у него из-под носа и мальчишку.

Он резко развернулся, более не обращая никакого внимания на хозяина и гостей замка, оставшихся в живых, расправил крылья и вылетел в погоню.

Дикая Охота поспешила за предводителем.

Иногда говорят, что пожившие бок о бок люди начинают ходить одними и теми же дорожками. Наверное, это правда, иначе Рету, вбегая в зал, не столкнулся бы лоб в лоб с Альберихом — целым и невредимым Альберихом, выбегающим из зала.

Цапнув мальчишку за руку, низенький подручный королевы Мародеров утянул Рету за угол замка, в спасительную темноту, и прошипел:

— Они похитили Лидриэль!

— Демоны? — разверзлась черная дыра в душе Рету.

— Эти козлы на пегасах! — зарычал Альберих. — Чтоб их паралич хватил! Стой, не шевелись!

Он выудил из-за пазухи свиток, отцепил с пояса мешочки с маной и начал колдовать. Свиток вспыхнул

— Пошли, — уже спокойнее сказал он. — Замок позади обойдем, ни к чему мертвецов тревожить.

Он повел Рету вдоль стены.

— А что вы сделали? — не смог промолчать Рету.

— О, заклинание сокрытия, третий уровень, подарочек торговца Доминика. На черный день держал, да куда уж чернее… Держись рядом

Они еще раз завернули — и оказались неподалеку от разбитого витража Рыцарского зала.

Имперского пегаса было еще видно: он уносил солнечную танцовщицу в сторону гор. Как разъяренные коршуны, устремились вслед за ним демоны.

Рету чуть кулак себе не прокусил. Невидимый Альберих пихнул его:

— Смотри, вон один!

Человек, передавший Лидриэль через окно, оказывается, никуда не сбежал. Он спокойно ждал своего скакуна — второй всадник на пегасе спешил к нему от конюшни, ведя третьего крылатого коня в поводу.

Подлетев, он кинул повод товарищу и резко взмыл вверх, стремясь нагнать предводителя и быть ему подмогой, если завяжется бой с демонами.

Имперец перекинул повод на шею скакуна и уже собрался вскочить в седло, как получил непонятно от кого мощный удар по голове, сваливший его на траву. Когда наездник пегаса упал как подкошенный, крылатый конь неожиданно вздрогнул и забеспокоился: кто-то невидимый уверенно оседлал его.

— Но, пошла! — раздался звонкий юношеский голос

— Пошел, — поправил его мужской.

Невидимые всадники направили пегаса в небо.

Вот когда похититель схватил Лидриэль и поволок к разбитому окну, Гальванюс наконец-то вспомнил, где он его видел!

И растрепанная дама Бербегуэра кинулась к барону Саразенскому:

— Этот человек из шайки Призрачных Волков, я его узнала! — закричала она на весь зал так, что эхо отразилось от сводов. — Он похитил родственницу эльфийской королевы Иллюмиэль, господа, что же вы столбом стоите?!

Доспех барона Саразенского полыхнул.

И произошло то, о чем потом горожане шепотом рассказывали друг другу: на глазах у всех, без священной статуи, без выплаты золотом трех тысяч монет, алая броня паладина стала зеленой броней Святого мстителя. Это было чудо.

Барон Саразенский выбежал из зала и, тяжело топая, поспешил по лестнице к конюшенному двору, уцелевшие вассалы за ним, а баронесса вцепилась в имперского ассасина.

— Господин Гардарус, я слабая женщина, но вы, вы-то! Вы же занимаетесь разбойниками, куда вы смотрели?

Гардарус смотрел в залитый кровью зал. И видел, что лишился своих людей.

— Ваша карета стоит в нижнем дворе? — резко спросил он баронессу.

— Стояла! — не менее резко отчеканила Бербегуэра.

— Идемте! — Тайный глава Серой гильдии подхватил прекрасную даму под локоть и почти поволок к выходу. — Идемте.

Пока они спускались по парадной лестнице в нижний двор, из замка уже вынесся малый отряд с бароном Амори во главе. Грохотали копыта коней по мостовой, будя спящий город.

Имперский ассасин дотащил прекрасную даму до розовой кареты, запихнул ее внутрь, гаркнул так, что обезумевшие от суматохи в замке конюхи сразу сообразили и быстро впрягли коней, сел сам за кучера.

Розовая карета понеслась вслед за отрядом барона Саразенского. Внутри прекрасная дама Бербегуэра, чертыхаясь, скидывала туфли с натертых ног и отвязывала корзинки, чтобы платье не так топорщилось по бокам.

Глава семнадцатая Гневная валькирия

Главарь троицы Призрачных Волков, похититель солнечной танцовщицы, летел с добычей к горам

Там, в предгорьях, прятался охотничий домик, про который знали лишь только те, кому нужно было знать о таких вещах.

Шайка потому-то и называла себя Призрачными Волками, что появлялась и исчезала неожиданно, а разила беспощадно. По всей Империи у нее имелись такие вот скрытые убежища, в которых можно было отсидеться, набраться сил, получить помощь. Там можно было выдержать бой с имперскими ассасинами, давно и безуспешно пытающимися обезвредить загадочных разбойников.

Ассасины докладывали о своих неудачах правой руке Императора, Юберу де Аали, а он гневался, колыхал огромным чревом и кричал, что искать нужно лучше, а вязать крепче. Но потом милостиво прощал неудачливых поимщиков, потому что он слыл Великодушным Юбером. Призрачные Волки были одним из любимых его детищ, его орудием и тайным оружием. Они приносили куда больше пользы, чем драчливые и спесивые дворяне (любители пошуметь, да и только). Призрачные Волки выполняли все тихо, быстро и тщательно. И беспрекословно. Де Лали ценил своих разбойников.

Мысль о том, что лучше синичка, то есть эльфийская принцесса, в руках, чем журавль, то есть мальчишка, непонятно где, посетила главного троицы после танца. Де Лали любил такие милые подарки и щедро за них благодарил. Много девушек попадало к нему в покои, но эльфийских красавиц королевской крови еще не было, и похититель рассчитывал, что плата тоже будет королевской.

Решив, пока идет бал, оседлать пегасов, похитить девицу и покинуть этот захудалый городок ко всем чертям, главарь Призрачных Волков отправился выполнять задуманное. Вот только не к ночи будь помянутые черти, то есть гости из преисподней, не замедлили появиться и спутали так хорошо начавшуюся игру.

Дикая Охота нагоняла Призрачного Волка. Немногие поменялись бы сейчас с ним местами.

Эльфийская принцесса, одурманенная прижатым к лицу платком, пропитанным особым составом, обмякла и не вырывалась. Но нужно было как-то избавиться от преследователей.

Призрачный Волк начал с самого простого: он решил укрыться в тучах, чтобы выиграть несколько крайне необходимых ему мгновений.

Розовая карета, лошадей которой нахлестывал имперский ассасин Гардарус, неслась по дороге, ведущей из города к горам. Она замыкала череду преследователей. Серый археолог старался нагнать отряд барона Саразенского. В карете подпрыгивал на подушках Гальванюс. Время от времени он высовывал голову в окно, но тут же убирал — ветер норовил сорвать парик прекрасной дамы.

Рету с Альберихом благодаря крылатому коню опережали святого мстителя, но догнать Дикую Охоту не получалось. И Рету, и Альберих так и оставались невидимыми, со стороны казалось, что пегас летит без всадника.

Демонов во главе с Адским герцогом Сисульфом почти нагнал второй Призрачный Волк, но, увидев, кто преследует главу троицы, разбойник предпочел отказаться от всяких попыток помочь своему собрату и резко ушел в сторону, направив пегаса в ничейные земли.

К слову сказать, третьего из шайки, того, что упал от удара низенького подручного королевы Мародеров, связала замковая стража. И — небывалое дело за последнее время — тюрьма в подвале Сторожевой башни получила постояльца.

Лететь в ночном небе было легче, чем нестись вскачь по темной дороге. Ярость и боль вели барона Амори Саразенского. Он поклялся сам себе преследовать Дикую Охоту, пока не падет конь. (Покрывало на его скакуне тоже изменилось: как и броня барона, стала изумрудно-зеленой.) Молчаливые всадники почти нагнали своего сюзерена, чтобы быть с ним плечом к плечу против любой беды.

Но тут непроглядная тьма, тьма чернее ночи, окутала все вокруг. Похититель солнечной танцовщицы воспользовался туманом войны.

Конь барона остановился, словно врезался в невидимую стену. Тьма клубилась кругом, скалилась мертвыми головами, трогала обугленными руками. Скакун хрипел, словно его душили. За спиной раздавались крики воинов отряда — но туман глушил их, прятал в черных завихрениях.

Призрачный Волк, хищно усмехнувшись, послал пегаса вперед. Враги завязли в тумане, появилась возможность уйти. А безумная стоимость свитка войдет в счет за похищенную девушку.

Вдруг мгла забурлила вокруг, словно вскипела — и загустела. Пегас похитителя отчаянно работал крыльями, как муха, попавшая в сироп, и не мог сдвинуться с места. Это герцог Сисульф в ответ наложил свое заклинание Адской тьмы.

Туман войны удвоился, поймал в ловушку Призрачного Волка точно так же, как остальных.

Мир, захваченный в тиски, замер, лишь скалилась пепельными черепами тьма, напоминая, что Невендаар — земля бесконечной войны, земля, где смерть берет тройную жатву, где даже после смерти нет покоя целым народам.

И тут барон Саразенский, бывший паладин, а ныне Святой мститель, коварно взятый в плен адским туманом, сказал свое Слово, понимая, что теперь он беспомощен и врагов, заливших замок кровью, ему не догнать.

Вспухли облака над черным провалом Адской тьмы, начали хоровод. Воздух с воем закручивался в огромную воронку, затягивающую в себя небо, тучи, Адскую тьму. Смерч, равный которому можно найти только над океаном, подхватил и Призрачного Волка, и демонов, и пегаса с Рету и Альберихом — и потащил в сторону гор.

Ночная дорога очистилась от магической мглы.

Розовая карета тоже угодила в туман войны, и как раз в тот момент, когда Гальванюс, метавшийся, как птичка по клетке, обнаружил дыру в сиденье, предназначенную для исправления естественных нужд. Ту самую, что первой нашла Лидриэль, но никому не сказала.

Гальванюс уже собрался нырнуть в эту дыру, чтобы хоть так выбраться наружу, но тут подступила мгла, и лошади встали. А высокий подручный королевы застрял в своем лазе на свободу ровно наполовину, пышные юбки даже без корзинок закупорили выход.

А потом поднявшийся смерч смел туман войны вместе с похитителем, Дикой Охотой и якобы одиноким пегасом, оставив на земле отряд барона Саразенского и розовую карету.

Услышав отборную брань, ассасин Гардарус соскочил с козел и рывком открыл дверь кареты. Прекрасная дама находилась в странном, прямо скажем, положении.

Поправив локон, она стрельнула глазами в ассасина и голосом, тонким, как колокольчик, произнесла:

— Провалилась и застряла, представляете, какая досада… Дайте мне руку, милорд!

Милорд, давно отвыкший благодаря своему ремеслу удивляться, здесь не смог удержать изумленного возгласа:

— Но как, Бетрезен меня побери?!

— Случайно, — твердо объяснила ему баронесса. — Ужасное стечение обстоятельств.

Ассасин, поднаторевший в раскопках и вытаскивании артефактов из самых странных мест, с трудом выкрутил баронессу из сиденья, как крепкую репку из грядки.

— Вы — герой! — сообщила ему прекрасная дама без всяких обиняков и, ничуть не смущаясь, выскочила из кареты. Как была босая, в одних чулках. (Надеть снова тесные туфли Гальванюса не заставили бы и под страхом немедленной смертной казни.)

Имперский ассасин вслед за ней спрыгнул на дорогу.

Ночное небо было чистым и звездным. И пустым.

Прекрасная дама Бербегуэра подбежала к барону Саразенскому:

— Сударь, где моя племянница?!

— Ваша племянница, госпожа Бербегуэра, движется в… э-э-э… северном направлении, — вежливо объяснил барон. — Смерч пошел в сторону гор. Увы, ничего сделать мы не можем.

— Можем! — непреклонно заявила босая баронесса

— Еще раз увы. Святая церковь учит, нам надо со смирением относиться к утратам, — вздохнул барон Саразенский. — Мне очень жаль, госпожа Бербегуэра. Очень. Пора вернуться в город и заняться похоронами погибших. Я могу заказать из средств города мраморное надгробие для принцессы и установить на замковом кладбище, чтобы ее душа могла утешиться. Мы все были очарованы вашей племянницей на этом проклятом балу.

— Благодарю вас, — присела в поклоне встрепанная баронесса — Но лучше закажите вашим художникам живописное полотно, где моя племянница и все остальные горожане были бы живы и радостны. Чтобы осталась память о ее чудесных танцах, о ее красоте и грации.

Прекрасная дама, спотыкаясь в темноте на дорожных выбоинах, побрела обратно к карете. Забралась на козлы.

Из вороха юбок достала свиток призывания гневной валькирии, похищенный из сокровищницы барона, и невозмутимо прочла

А нужно сказать, что этот свиток не случайно остался лежать в склепе под капеллой, когда все остальные сокровища ушли на укрепление обороны Саразена. Ибо связываться с гневной валькирией было себе дороже. Этим свитком откупились когда-то в незапамятные времена гномы, не предупредив имперцев о последствиях вызова. Разрушения в тот раз были огромны.

И вот над ночной дорогой возникла разъяренная валькирия Кунигунда. Косы ее реяли из-под крепкого шлема, украшенного крыльями, и победная песнь оглашала окрестности.

С начала Невендаара повелось так, что, заслышав пение гневной валькирии, все живое пряталось куда только можно.

Град ледяных осколков обрушился с неба на отряд барона Саразенского. От напева девы битвы уши готовы были лопнуть.

Валькирия направила покрытого овечьей шкурой скакуна к земле, к розовой карете.

— О жалкий смертный, кто ты, осмелившийся вызвать меня? — пророкотала она глубоким, грудным голосом, потрясая ледовым жезлом

— Он! — тыкнула прекрасная дама Бербегуэра в имперскою ассасина

Голубые, как льдинки, глаза валькирии уперлись в Гардаруса. Исстари валькирии парят над полем битвы, собирая души павших. И горе тому, кто встанет у них на пути. Но гневные валькирии тем и отличаются от своих подруг, что собирают души павших от собственной, гневной валькирии, руки.

Имперский ассасин, зная, что теперь его ничто не спасет, потянул кинжал из, ножен. В поединке с гневной валькирией останется один. То есть одна. Гневная валькирия.

Она занесла ледовый жезл над головой, и воздух взорвался острейшими льдинками. Отряд барона Саразенского прикрывал головы щитами, боясь шелохнуться, чтобы не обратить гнев валькирии в свою сторону.

Льдинки рассекли лицо Гардарусу, потекла кровь. Тайный глава Серой гильдии прыгнул на противницу, как это умеют делать только имперские ассасины, славящиеся способностью вонзить кинжал во врага так, что он и не заметит, как умрет.

Но крылатый конь валькирии, обученный биться вместе со своей хозяйкой, отпрянул назад, хлопнул крыльями, собираясь взлететь. Гневная валькирия снова вскинула жезл, призывая ледяную бурю.

Льдинки со свистом полетели к земле. И вдруг победная песня захлебнулась, собственный плащ валькирии туго спеленал ее, а цепкая рука выхватила ледяной жезл.

Прекрасная, хоть и босоногая дама Бербегуэра, заварившая весь этот поединок, пользуясь тем, что до нее нет никому никакого дела, невероятным прыжком вскочила на крылатого коня позади гневной валькирии и обезоружила воительницу.

Конь, отчаянно хлопая крыльями, встал на дыбы и закрутился на месте, пытаясь помочь хозяйке. Но хватка у нежной дамы была железная, красавица клещом вцепилась в гневную валькирию, заставляя ее поднять скакуна в воздух и направить туда, куда нужно баронессе Бербегуэре.

Призванная свитком должна была подчиниться победителю.

Скакун расправил крылья и взлетел, унося двойную ношу к горам. Мелькнули перед глазами изумленных воинов ножки в белых чулках и кружевных панталонах с оборками, баронесса помахала всем на прощание ледяным жезлом и понеслась на север спасать свою эльфийскую племянницу.

Глава восемнадцатая Горы Дьявола

Когда могучий Вотан обрушил на новорожденный Невендаар божественный молот свой, вспучилась земная твердь, встала на дыбы, застыла хребтами и отрогами, горными грядами и величавыми пиками. Гномы, дети Вотана, восхитились творением своего бога и избрали горы жилищем Кланов.

Но лежали между землями Империи и вотчинами Горных Кланов неприступные скалы, больше похожие на дьявольские клыки и когти. Даже тучи, пробираясь над горной страной, рвали в клочья пышные одеяния.

Мало кто выживал, попадая в горы Дьявола. И уж никто не стремился попасть туда добровольно.

Никто не знает, как возник в этих горах замок, похожий больше на продолжение скал Великая магия ли воздвигла его, или постарались умельцы-гномы, или какие-то иные, неведомые силы возвели неприступную твердыню в неприступных горах — неведомо. Но замок стоял, и правила им королева.

И многие влиятельные силы Невендаара знали, что есть у них тихий, но могущественный противник.

Когда мгла окутала пегаса, Рету думал, что задохнется в адском тумане, как в туче пепла. А потом думать стало некогда: все кругом завертелось и понеслось, и Рету завертелся и понесся вместе со всем. Он давно бы покинул крылатого коня и продолжил полет самостоятельно, если бы не предусмотрительный Альберих, который намертво привязал Рету поясом к себе.

А какие силы позволяли низенькому подручному королевы Мародеров держаться в пегасовом седле — не знали, наверное, и боги. Однако же Альберих держался, держался и привязанный Рету.

Когда баронский замок Саразена остался внизу, а захваченный пегас послушно полетел вслед за Дикой Охотой, Рету спросил Альбериха:

— Мы теперь так и останемся невидимыми?

— Ага, жди! — крикнул в ответ Альберих. — В любой момент можем стать видимыми и уж точно станем, если вступим с кем-нибудь в бой!

— А почему тогда мы остались невидимыми после того, как разбойника треснули? — Рету старательно выговорил в ухо Альбериху вопрос.

— Не знаю. Может быть, это не считается боем! — отозвался Альберих. — Держись крепче.

— Не могу, — честно сказал Рету. — Мешок с Плюшкой мешает.

Мешок с Плюшкой низенький подручный королевы Мародеров счел удовлетворительной причиной, поэтому распустил свой пояс и привязал мальчишку к себе. И мешок тоже, на всякий случай.

Некоторое время они летели спокойно, и Альберих гадал, как там внизу выкрутился Гальванюс и выкрутился ли…

Потом зорким глазом он углядел: внизу по темной дороге ползет темное же пятно. И однозначно определил его как розовую карету. На душе стало спокойнее — вряд ли кто-нибудь другой воспользовался бы таким странным средством для погони.

И тут их накрыл туман войны, сначала от Призрачного Волка, потом от Адского герцога Сисульфа. И смерч от барона Саразенского поволок разбивать о скалы.

Заклятие, основанное на магии воздуха, чем издавна славились имперцы, наиболее действенно было на землях Империи. Чем дальше забирался в горы смерч, тем быстрее иссякали его силы. Он домчал похитителя солнечной танцовщицы и его преследователей до гор Дьявола быстрее, чем самый могучий горный орел, и иссяк.

Над горами уже занимался ранний холодный рассвет. Солнце еще пряталось, но предутреннее свечение, разливавшееся по краю неба, подкрашивало заснеженные пики нежно-розовым. Там, где горные ветры срывали снежный покров с вершин, обнажался серый каменный костяк, выпирающие ребра земли.

О такую скалу ударило архидьявола, первым вырвавшегося из вихревых оков. Нельзя сказать, что могучему демону был причинен смертельный урон, но мудрый архидьявол, распластавшийся по отвесной стене, решил, что выбыл из этой игры. Во всяком случае, на ближайшее время — год или два. Отлепляться от скалы ему не хотелось.

Главаря Призрачных Волков вышвырнуло из смерча значительно выше, чем архидьявола. Сразу же за ним прорвал вихревую стену Адский герцог, и похититель понял, что схватки не избежать.

Он оставил одурманенную солнечную танцовщицу на заснеженной вершине, лежать на снегу подобно срезанному цветку. Предрассветное свечение заставило опалое платье солнечной танцовщицы мерцать, а бриллиантовые туфельки искриться, но лицо ее осталось мертвенно-бледным. Сквозь дурман Лидриэль чувствовала холод, вечный холод, окружающий ее, просачивающийся в тело и превращающий в лед все теплое и живое. Она плакала и пыталась обхватить себя руками, сберечь хоть немного тепла, беспощадно забираемого горами. Слезы льдинками застывали на щеках.

Неизбывный холод царил кругом, солнце не спешило подняться над Невеядааром. Только меч герцога Сисульфа был объят пламенем земных глубин, жаром преисподней, таким же безжалостным, как горный холод.

Призрачный Волк, оскалившись, обнажил свой меч.

Два врага сошлись над горами, скрестили клинки. Звенела имперская сталь, сталкиваясь с дьявольским железом. Разгорались огненные узоры на броне Адского герцога, яростные крики оглашали скалы.

Юбер де Аали, некоронованный (а теперь уже и коронованный) властитель Илшерии, не жалел для своих Призрачных Волков ничего. Лучшая броня, лучшее оружие, лучшие пегасы. Любая доступная магия. Прекрасные учителя. Силы оказались равны, Призрачный Волк не уступал герцогу Сисульфу. Юбер де Лали мог бы гордиться этим.

Из вихревого плена вырвалась ведьма Капюшон сорвало с ее головы, черные волосы разметались дикой гривой.

Глаза полыхали красным, как меч герцога. Ведьма воспарила над горами, над битвой, и увидела, что настал ее звездный миг. Тихий шепот — и на имперском пегасе на синем седле растерянно застыл пускающий слюни бесенок, маленький и жалкий. Острейший адский меч снес ему голову, голова сорвалась с лезвия и полетела вниз, мячиком ударяясь о скалы, пока не скатилась в одну из бездонных расщелин.

Адский герцог Сисульф, потрясая мечом, запрокинул лицо и огласил небеса диким победным рычанием

Ведьма улыбалась, накидывая на голову темный капюшон. Она коршуном кружила над вершиной, на которой лежала беззащитная солнечная танцовщица Ведьма знала, что охотятся они за мальчишкой, побывавшем в преисподней, и юная эльфийка Дикой Охоте не нужна Ее ждет смерть, как и Призрачного Волка, но не мешало бы сначала снять сверкающие туфельки. Пока герцог Сисульф упоен победой и ничего не соображает.

Но тут ведьма заметила, что есть и другие, кто тоже оценил добычу: с двух сторон к вершине летели, высунув языки, подзапоздавшие молохи. Правый и Левый. Они были самыми тяжелыми в Дикой Охоте, и смерч не смог поднять их высоко.

Разгневавшаяся ведьма не удержалась, зашипела — и превратила обоих молохов в бесенят. Бесенята, лишенные крыльев, падали и отчаянно верещали. Ведьма опомнилась, поняла, что Адский герцог сейчас снесет и ей голову мечом, и начала превращать молохов обратно.

Огромное алое солнце показалось наконец над горной страной, неся новый день в Невендаар.

Вынырнувший из смерча пегас без всадника, не замеченный никем, подлетел к вершине. Лидриэль почувствовала, как ее поднимают и сажают. Впереди тукало чье-то сердце, и позади тукало чье-то сердце. И между двумя этими сердцами былотепло. А пылающее все ярче солнце растаяло и высушило замерзшие слезы.

— Без веревки удержитесь? — спросил Альберих. — Пора смываться.

Адский герцог Сисульф закончил свою победную песню. Огляделся — и ему показалось, что у него двоится в глазах. Два пегаса, оба без всадников, летели над горами. В разные стороны. Снизу, из ущелья, тяжело работая крыльями, к нему поднимались молохи, Правый и Левый. За ними летела тихая скромная ведьма.

Солнечная танцовщица же исчезла, вершина, залитая солнцем, опустела

Герцог Сисульф поставил не на того пегаса

Это позволило беглецам оторваться. Дикая Охота отстала

Лидриэль начала понемногу приходить в себя.

— Пить… — попросила она тихо.

— Скоро, девочка, скоро… — пообещал Альберих.

А Рету смотрел вниз, на скалы и пропасти. От невыносимо яркого солнца резало глаза, горный снег искрился не хуже бриллиантовых туфелек Лидриэль. Рету знал, что горы Дьявола безлюдны, — но с крылатого скакуна увидел, что внизу по узкому карнизу, притулившемуся к отвесной скале, идет отряд. И значительный отряд.

— Альберих, смотри! — крикнул он. — Там люди.

Альберих пошарил взглядом по вершинам. Вгляделся.

— Это не люди, а гномы, — объяснил он. — Странно. Гномы терпеть не могут здесь ходить, и не зря. Значит, что- то случилось, если Горные Кланы позабыли свои легенды и сказания и поперлись прямо дьяволу в пасть. Сейчас я соображу, где мы находимся.

Он заставил пегаса заложить полукруг над горами.

— Понял! — прокричал низенький подручный королевы Мародеров, оглядевшись. — Понял я, где мы сейчас. Миледи, крепитесь. Тут есть старые развалины неподалеку, а где поселение было, там вода осталась. Сейчас мы вас напоим.

— А что за развалины? — стало интересно Рету.

— А тебе какая разница? — удивился Альберих. — Решил по тропе Гардаруса пойти? Раньше там штольни были, работы велись, городок стоял, потом все захирело. Великаны, которые в горных пещерах живут, эти места облюбовали. Гномы хорошо там скалы расковыряли, от души. Фогфелл этот город назывался.

— Ого, — крикнул Рету. — А я тебя вижу…

— Запросто. Сколько же можно заклятию быть, давно уж пора бы рассеяться, — пробурчал Альберих. — Нам еще повезло, Доминик хороший свиток подарил. А мог и фальшивый сунуть, у него это запросто.

Высоченные горы Дьявола остались позади. Здесь вершины были ниже, склоны положе, а долины между ними поросли лесом

Остроглазый Рету разглядел, что по распадку меж двумя хребтами пробирается еще одна группа. На этот раз — точно люди, конные, и даже с пегасами. Но пегасов со сложенными крыльями, накрытых яркими попонами, ведут в поводу, видимо, приберегая для особых случаев.

А потом он увидел руины на склоне горы.

Развалины города Фогфелл расположились на горных террасах, уступами спускающихся в долину. Сердцем Фогфелла была огромная черная дыра в горе, выгрызенная кирками трудолюбивых гномов. Это был вход в их подземные выработки.

Основой жизни Фогфелла в свое время была медная руда Но выгребли руду — закончилась и жизнь. Остыли дымившие день и ночь медеплавильные печи. Упадок пришел в Фогфелл, жители его подались в новые места Крепкие некогда дома рушились без хозяев.

А потом в город потянулись великаны.

По стенкам старой выработки сочилась вода, которая собиралась в ручьи, текущие к выходу из горы. По дну черной дыры струился горный поток, водопадом изливающийся с первой террасы.

Около водопада стоял и внимательно смотрел на восходящее солнце белый как мел подросток, обряженный в темные одежды.

Солнце осветило вершины гор, потом склоны, потом долину. Солнечные лучи упали на лицо бледного темноволосого мальчика. На лбу его проступил огненный знак, словно клеймо, а глаза на мгновение вспыхнули нечеловеческим огнем. Подросток раздраженно отвернулся от солнца, и лоб его снова стал чистым.

Птица, кружащая в небе, привлекла внимание подростка Он пригляделся и понял, что это не птица, а крылатый конь, который снижается.

К развалинам города опускался уставший пегас, на котором сидели трое: двое людей и девушка-эльф.

С холодным любопытством подросток смотрел, как крылатый конь приземляется на террасе, как спрыгивают с него наездники. Каменная глыба рядом с подростком зашевелилась, поднялась почти квадратная голова — каменный великан смотрел на хозяина, словно спрашивая, заняться незваными гостями или нет? Бледный отрок махнул на него тонкой рукой, дескать, не нужно, без тебя разберусь. И снова вместо великана огромный булыжник застыл у входа в горную выработку.

Рету, Лидриэль и Альберих в свою очередь во все глаза смотрели на странного мальчика посреди заброшенного города.

— Приветствую вас в Фогфелле, — склонил темноволосую голову подросток. — Нечасты гости в этом месте.

— Это так, господин, — подтвердил Альберих. — Тем больше наше удивление и радость. Мы были вынуждены спуститься к развалинам, чтобы напоить нашу прекрасную спутницу, эльфийскую принцессу Лидриэль. А каким образом ты попал в эти дикие места?

— Я появился здесь, чтобы встретить свою судьбу, — загадочно сказал подросток.

Лидриэль, придерживая длинное бальное платье, поспешила к водопаду. Когда она проходила мимо черной зияющей дыры, ведущей в недра горы, на неуловимое мгновение в черноте проступили чьи-то мерцающие зеленым светом глаза. И потухли.

Альбериха жизнь приучила ничему не удивляться. Поэтому он сделал вид, что одинокие подростки в развалинах заброшенного города — вещь обычная, можно сказать, обыденная. И лишь сказал:

— Совсем недавно горы Дьявола славились тем, что не было здесь пути ни пешему, ни конному. А теперь с севера через них идет пеший отряд гномов, от долин же поднимается конный отряд людей.

— Это и есть моя судьба, — спокойно подтвердил бледный отрок. — Все идет как должно. Как предначертано.

Они с Рету уставились друг на друга.

Рету думал, что, не будь этот мальчишка таким загадочным, они бы, наверное, могли подружиться. Они же одинакового роста и возраста. Вот было бы здорово иметь такого, как ты сам, друга. Бледный подросток, похоже, так не думал. Он рассматривал Рету так, словно тот был пегасом. Или кентавром. Или еще кем-нибудь непонятным.

Альберих подвел крылатого коня к потоку и напоил уставшего скакуна. Потом, чувствуя напряжение, возникшее между бледным подростком и Рету, окликнул последнего и попросил подержать седло, пока он проверит, не натерло ли оно пегасу спину.

Лидриэль напилась, умылась и вытерла лицо подолом роскошного платья. И теперь, стоя на краю террасы, рассматривала развалины города. Низенький подручный королевы Мародеров и Рету переседлывали крылатого скакуна, а непонятный отрок молча разглядывал их.

— Вы — беглецы, — наконец сказал он.

— С чего вы взяли, господин? — возмутился Альберих.

— Утер. Меня зовут Утер, — холодно ответил подросток. — Скоро это имя будет знать всякий, живущий в Невендааре. Ты спрашиваешь, с чего я взял, что бежите? Очень просто: ваши преследователи вон там. Пройдет совсем немного времени, и они будут здесь.

Тонкой бледной рукой он показал на вершину на противоположной стороне долины, над которой парил горным орлом герцог Сисульф. Ведьма держалась чуть позади, а молохи были еще за горой.

— Легионы Проклятых. Адский герцог Сисульф, — ухмыльнулся зло подросток. — Лучший охотник преисподней. А вы, стало быть, дичь… Так где, вы говорите, идут гномы?

— Четыре перевала отсюда, — машинально ответил Альберих, вглядываясь в темные точки над горой.

— Время есть. Интересно, как быстро герцог Сисульф сообразит, что вы укрылись в развалинах? Он туповат, скажем прямо.

— Нам пора дальше, — вежливо, но твердо сказал Альберих. — Рету, Лидриэль, садитесь.

— Еще никто не уходил от адского герцога Сисульфа, — насмешливо заметил бледный подросток. И спросил негромко: — Астарот, это он помогал тебя в соляную шахту заточить?

— И он тоже, господин мой, — прогудел низкий голос, и из черного провала шагнул на террасу огромный, весь в рогах и выростах, зеленый демон Астарот.

— Мы собьем с него спесь, — пообещал мальчик в темных одеждах и обернулся: рядом с огромным зеленым демоном на террасе возник чудовищный синий демон с выпирающим, как полено, подбородком. Одно крыло у него было ангельским, объятым огнем.

Оба демона одновременно взлетели, причем Астарот напоследок обернулся и посмотрел на пегаса с беглецами, словно жалея, что нельзя биться на полный желудок.

Зеленый демон, хлопая огромными крыльями, полетел прямо навстречу Адскому герцогу Сисульфу, а синий пересек долину и спрятался, ушел в скалы, драконьими гребнями поднимавшиеся по склонам от подножия до самого верха.

Рев разъяренного Астарота гулко разнесся над горами.

Адский герцог Сисульф понял, что трепетная лань завела охотника в берлогу, прямиком к медведю в пасть.

Но он не был трусом. А тот, кто принесет Бетрезену голову мятежного демона, может просить, чего хочет. В том числе именно он может сменить Ашкаэля, возглавить восемьдесят когорт ада, защищающие столицу преисподней.

— Бей по нему, чем только можешь! — рыкнул ведьме Адский герцог Сисульф и первым, сверху, напал на зеленого демона.

Герцоги, равный с равным, схлестнулись над горами. Они бились так, как могут биться только заклятые враги, бывшие когда-то своими, в одном стане, евшие из одного котла.

Ведьма парила в воздухе, собираясь с силами. Здесь требовалась вся ее мощь, все магическое умение.

Он поднялась выше, воздела руки и начала произносить слова проклятия.

И в этот миг меч мятежного демона Утера обрушился на нее сзади. Ведьма даже не поняла, что погибла.

Какой бы неожиданной ни была помощь со стороны мятежных, возглавивших раскол бездны демонов, низенький подручный королевы Мародеров воспользовался ею без всяких колебаний.

Пегас взмыл в небо над развалинами Фогфелла, унося беглецов. Им нужно было вернуться в горы Дьявола, чтобы добраться наконец до замка королевы.

Альберих решил уйти обратно в горную страну, оставив по левую руку вершину, над которой кипел адский бой.

И нужно было сделать это как можно скорее, потому что победи герцог Сисульф — он продолжит погоню, тем более, теперь всадники на крылатом коне прекрасно видны.

Одержит демон Утер победу над Адским герцогом — еще неизвестно, не кинется ли за беглецами зеленый Астарот, чтобы на славу подкрепиться после битвы.

Лидриэль все порывалась что-то сказать, оглядывалась, но, видя напряженное лицо Рету, передумала.

Они почти облетели вершину, сражение осталось позади пегаса, впереди манили горы Дьявола.

Требовалось совсем немного времени, чтобы затеряться среди неприступных кряжей, — но молохи, Правый и Левый, с пыхтением догоняющие своего господина, увидели беглецов.

Погоня возобновилась.

Слыша позади рычание голодных молохов, пегас без понукания прибавил ходу. Альберих отчаянно думал, чем можно оборониться от этой напасти, и выходило — что нечем.

Молохи гнали добычу, как волки, один справа, другой слева. Они подбирались все ближе. Понимая друг друга без слов, Правый и Левый сговорились, что один кидается на пегаса, а второй — на его седоков. Но пегаса едят сообща, кто бы его ни завалил. Людей все равно нужно доставить Бетрезену, пусть сам разбирается.

Альберих направил пегаса вниз, в распадок между хребтов, где на уступах, поросших мхом и мелким стлаником, застыли блюдца ясных горных озер, образованных горячими родниками, пробивающимися из горной толщи.

— Мы не уйдем! — прокричал он, оборачиваясь к Лидриэль и Рету. — Как только снизимся, прыгайте и прячьтесь где придется, может, они не заметят! Молохи туповаты!

— А ты? — ужаснулась солнечная танцовщица.

— Я их уведу! Замок отсюда уже недалеко! Держите путь на северо-восток до раздвоенной вершины! Это уже наши горы!

Рету перехватил привязанный к поясу мешок с Плюшкой. Прыгать так прыгать. Лидриэль первая, а он за ней. Мох мягкий, пружинит. Только вряд ли Альберих уведет молохов — что они, дураки совсем, не сообразят, три всадника на пегасе или один.

Альберих внимательно смотрел на приближающуюся землю, тщательно выбирая, когда мальчика и девочку нужно высадить.

И поздно заметил, как скрылось солнце в густой пелене. Буря, во много крат сильнее той, что обрушилась на ночную дорогу неподалеку от Саразена, разыгралась сейчас над горами. С воем взрывались ледяные глыбы, свистели клинки острейшего льда. Застывшая вода разила лучше имперской стали.

Страстная песня гневной валькирии зазвучала над горами Дьявола, заставляя горное эхо неистово вторить.

В горах силы небесной девы удваивались. Вид же демонов преисподней привел ее в ярость, сравнимую с безумием

Ударная волна зацепила краем и крылатого коня. Так что прыгать Рету и Лидриэль не пришлось — пегас вместе с наездниками рухнул вниз, сложив крылья. Только у самой земли он сумел снова расправить их, смягчая удар, и пропахал моховую поляну, чудом не свалившись в озеро. Всадников его раскидало по мху.

А над молохами, Правым и Левым, прошитыми насквозь ледяными копьями, воздвиглось на дне долины надгробие из осколков навсегда замерзшей воды.

Крылья реяли над шлемом гневной валькирии, синие глаза смотрели сурово. Прекрасная дама Бербегуэра, сидящая позади нее, давно потеряла парик, сорванный во время бешеного полета над горами. Но бодрость духа неукротимая баронесса Монкюкская сохранила в полном объеме.

Валькирия приземлилась рядом с пегасом, подождала, пока Гальванюс спустится на мох. Холодно осмотрела взъерошенных беглецов: подростка, даже во время падения не выпустившего дерюжный мешок, девушку в тонком сияющем платье, совершенно неуместном в горах, низенького плотного человека, сидящего на земле и растерянно трогающего свежую шишку на голове. Высокого и тощего кавалера в растрепанном женском платье, переминающегося на оленьем мху ногами, обутыми лишь в белые дамские чулки.

Гневная валькирия пожала плечами, отцепила теплый плащ, которым Гальванюс так ловко ее обезоружил, и кинула на мох. Потом, не говоря ни слова, спрыгнула с коня, сняла овечью шкуру, закрывающую спину скакуна, и бросила поверх плаща. Снова оседлала своего любимца и взвилась на нем в небо, даже не посмотрев на беглецов.

— Вы бесподобны, госпожа! — прокричал, сложив ладони рупором, вслед ей Гальванюс. — Именно о такой женщине я мечтал всю жизнь!

Валькирия улыбнулась, и на мгновение глаза ее стали теплыми, как незамерзающие горные озера.  Потом снова застыли льдинками.

Она поднялась над горами, чтобы оглядеть свой мир сверху.

И единственная увидела, как погиб от меча мятежного демона Утера Адский герцог Сисульф, как остался лежать в горах рядом с телом ведьмы.

Силы гневной валькирии были не беспредельны. Она устала за ночь и утро, поэтому отказалась от нового сражения и унеслась в горные выси, где беззаботно пировали души погибших в славных битвах.

Огромный синий демон с огненным крылом и выпирающим подбородком спустился вниз, в развалины города Фогфелла, и там снова превратился в худенького молчаливого подростка, отмеченного тайной печатью. Зеленый демон Астарот укрылся в старых гномьих выработках.

А мальчик встал на террасе около водопада, задумчиво вертя в руках кристалл черного кварца, на котором древние мастера нанесли руну Идуна, подаренную самим Вотаном, руну процветания, утерянную гномами во время войны.

Еще немного — и гномы, преодолевающие последнюю гряду перед Фогфеллом, спешащие соединиться с отрядом низвергнутого Императора Демосфена, найдут его, наследника Империи, пропавшего десять лет назад.

Так надо.

Бледный мальчик улыбнулся, глаза его полыхнули адским пламенем, а знак бездны на лбу засиял ало-черным, словно свежее тавро.

На берегу теплого горного озера горел огонь.

Костер получился маленьким. Топливом ему послужили тоненькие скрюченные веточки кустарника, чудом зацепившегося между камнями. Трепетавшее над ними пламя было почти прозрачным. Но это был настоящий костер.

Плащ валькирии большинством голосов отдали Лидриэль. Завернутая в него солнечная танцовщица сидела у костра и гладила Плюшку, забравшуюся к ней на колени.

Гальванюс прикрыл обнаженные плечи овечьей шкурой и блаженно подставил огню голые пятки: на белых чулках красовались огромные дыры.

Альберих, время от времени хмыкая и мотая головой, расседлал пегаса и заботливо разминал ему спину. Крылатый конь вел себя спокойно, лишь крылья слегка подрагивали от удовольствия.

Рету стоял, повернувшись к огню задом, а к озеру передом, и гадал, водится ли на такой высоте рыба. Было удивительно приятно думать об этом. А больше ни о чем. Побаливал ушибленный бок, но это были такие мелочи…

Все молчали.

Но первым не выдержал Гальванюс.

— А чего это меня никто не хвалит? — возмутился он. — Если бы не я, шиш бы вы от погони избавились!

— Если бы не валькирия, — уточнил Альберих. — Ты мог демонов разогнать только видом своих панталон. И скажи на милость, почему прекрасная дама свищет босая?

— Туфли в карете остались. Это же колодки пыточные, а не бальная обувь! — пожаловался Гальванюс.

— А карета где?

— Брошена посреди дороги, если, конечно же, Гардарус не отвез ее обратно в замок, как полагается благородному кавалеру. Бедный, мы с ним почти подружились… Из него получился отменный кучер, лучше, кстати, чем из тебя, старый разбойник!

— Ну-ну. Помнится мне, на новых друзей прекрасной дамы Бербегуэры обязательно обрушиваются какие-нибудь неприятности. Рассказывай, что досталось бедному ассасину.

— Да ничего не досталось! — возмутился Гальванюс — Всего-то схлестнулся с гневной валькирией, да и то, пока я не оседлал ее скакуна и не связал воительницу ее же плащом.

— Схлестнуться с гневной валькирией, как мы поняли, все равно что врезаться в ледяную бурю… — заметил Альберих. — И я понимаю, почему свиток там завалялся. На месте барона я бы его еще и прикопал где-нибудь, во избежание…

— Зато как удачно вышло, — отмахнулся небрежно Гальванюс — Валькирия летает быстрее любого пегаса, а уж поет как — заслушаешься!

— Я вот чего не пойму, — вступил в разговор Рету, поворачиваясь к костру. — Получается, все те вещи, которые вы для королевы по всему Невендаару собирали, — они пропали? Мы сидим здесь, карета брошена под Саразеном… Королева не получит самое лучшее в мире платье?

— Ты нас прямо обижаешь, — загудел Альберих. — За каких-то недоумков держишь, досадно, слушай.

— Я не… — растерялся Рету. — Гальванюс же сам сказал!

— Я не могу с полной уверенностью утверждать, что мы благополучно доберемся до замка королевы, — важно скрестил руки на груди Альберих, — потому что компания у нас подобралась еще та, один другого чище, а пегас устал. Но то, что сундуки и мешки, набитые добром, прибудут в замок в целости и сохранности, — я тебе головой ручаюсь. В течение этой недели. Железно.

— Так не может быть, — уперся Рету.

Альберих был польщен и засиял чище солнышка.

— Мы — заведение солидное, — объяснил он. — Не какие-нибудь там имперские ассасины! Уже в Кастре стало ясно, что задача слишком сложная: нужно и вас доставить в замок, и барахло. И что здесь можно сделать? Разделить задачу на две, более простые!

— Да это я первый придумал! — встрял Гальванюс.

— Ага, щас! Не ври уж при детях, — огрызнулся Альберих. — В общем, мы решили, что от сундука и тюков надо избавляться. И им без нас спокойнее будет, и нам без них.

Как только мы добрались до Саразена, я вышел в город и нашел гномов. У гномов торговый путь в кентаврийские равнины накатан, и в Саразен они постоянно привозят товары. И отвозят за определенную плату. Вот я и договорился, что они доставят вещи в замок королевы Гор. Любой гном знает, где это, только помалкивает в тряпочку.

— А вдруг они не доставят? — заволновался Рету. — Вдруг их в замок не пустят, там же сейчас не до них? А как они докажут, что берут вещи баронессы Бербегуэры с ее разрешения?

— Тыц, тыц, тыц, сколько сложностей! — поцокал языком Альберих. — Нет, все будет так, как надо.

— Я тоже думаю, что могут возникнуть сложности, — поддержала Лидриэль Рету. — Барон же видел, что прекрасная дама оседлала валькирию и унеслась, легка, как ветер, но она же может вернуться, точнее, он же может подумать, что она вернется — а ее имущества нет.

Альберих и Гальванюс расхохотались.

— Слушать вас — одно удовольствие, — признался Альберих. — Не серчайте, вы, конечно, правы. Но дело в том, что сундуки покинули замок барона Амори Саразенского до того, как на балу появилась Дикая Охота. Когда вы, миледи, пошли в первом танце с хозяином замка, розовая карета была уже пуста и чиста.

— Но как? — жалобно спросила солнечная танцовщица. — Какую хитрость вы провернули?

— Водяное колесо! — гордо сказал Альберих. — Все дело в водяном колесе, которое укреплено в Колодезной башне.

— Гномы! — сообразил наконец Рету.

— Да-да, гномы под вечер приехали чинить водяное колесо, и как-то так получилось, что повозка их встала рядом с розовой каретой прекрасной дамы. А тут бал на носу, все заморочены. Кто там будет следить, что у гномов в повозке, — раскрыл наконец тайну Альберих.

— Я же видел их, — вспомнил Рету. — Когда мы к Сторожевой башне шли.

— Да-да, я отвел тебя на башню, а сам спустился в нижний двор и избавился от обременяющей нас ноши, — расплылся в улыбке Альберих. — Так что дело бы мы все равно выполнили, даже сожри нас Дикая Охота с потрохами! Вот это я и называю чистой работой.

— Теперь за судьбу сундука и мешков я совершенно спокойна, — ехидно сказала Лидриэль, — но хотелось бы, чтобы мы тоже попали в замок. Ведь если задуматься, мы сидим непонятно где, посреди безлюдных гор.

— Ну, если все отдохнули, самое время попытаться продолжить наш путь. — Альберих затушил костер.

— Почему попытаться? — насторожился Рету.

— Даже трое на пегасе — уже перебор. А нас четверо… Но лететь нужно всем — ночь в горах Дьявола даже около теплого озера не переживет никто из нас, слишком уж мы легко одеты.

Альберих заново оседлал крылатого коня. Лидриэль поднялась, отдала Плюшку Рету, подошла к пегасу. Погладила теплый бок

— Баронесса, тебе придется сидеть на попе, — командовал Альберих.

— А я, по-твоему, на чем сижу? — удивился Гальванюс. — На голове?

— На попе пегаса, позади Рету.

— Да легко, — пожал плечами Гальванюс — Главное, чтобы ты знал, куда лететь.

— Я знаю, — сказал Альберих.

От кострища поднимался тонкой струйкой серенький дымок. Рету подумал, что, наверное, в таких теплых озерах, как это, купаются горные великаны или снежные йети. А для рыбы оно слишком маленькое, что тут делать рыбе-то?

Плюшка почти добровольно спряталась в дерюжном мешке. Рету снова привязал его к своему поясу, чтобы — надежно.

Не без труда они все четверо уселись на крылатого коня. Что подумал имперский пегас, по счастью, осталось тайной. Но брыкаться он не стал, послушно раскинул крылья и шагнул с обрыва вниз, закружил над ущельем

— Высоту наберем, чтобы полегче ему было! — крикнул через плечо Альберих.

Поймав восходящий поток воздуха, крылатый конь поднялся над горами.

Солнце стояло в зените.

Беглецы миновали одну горную гряду, другую, третью.

Вот впереди замаячила раздвоенная вершина, о которой упоминал низенький подручный королевы Мародеров. Никто не знал, как она образовалась, ударил ли гневный Вотан по ней своим молотом, или такой ее изначально сделал создатель Невендаара Бетрезен, — но даже среди подруг двуглавая выделялась высотой и размером

Альберих направил пегаса к ней.

Громадная гора словно вырастала на глазах. Скалы серые и скалы черные, похожие на клыки, похожие на когти, похожие на столбы, на пирамиды, на башни. Обточенные горными ветрами, отшлифованные снежными буранами.

Рету смотрел во все глаза — но не видел никаких признаков жизни.

Пегас снижался, обогнул восточный склон горы, полетел над южным — и Рету увидел его!

Вырастал из скалы замок, теперь уже рукотворные башни были сделаны, как клыки и когти, столбы и пики. Он прилеплялся к горе, словно ласточкино гнездо, был продолжением скал, укрытый от холодных ветров, от чужих глаз, от непрошеных гостей.

Рету не думал, как примут в замке его и солнечную танцовщицу, но как-то сразу решил, что лучшего места для жабки с серебряной лапкой не найти. Он и сам не знал почему. Может быть, потому, что скалы в солнечном свете отливали темным фиолетовым цветом?

Лидриэль недоверчиво смотрела на стены, башни, скалы. Все ж таки лес был ей ближе, чем царство камня. Но когда пегас приблизился, она увидела, что на крохотных насыпных площадках меж стен растут деревья и кусты. И ей стало легче, страх ушел

— Э-ге-гей! Вот мы и добрались до дома! — разнесся над горами радостный крик низенького подручного королевы Мародеров.

Дозорные в замке королевы Гор заметили крылатого коня, засигналили со смотровой башни.

В ответ Гальванюс сорвал с себя овечью шкуру и стал размахивать ею, как флагом. И затянул бодрую пиратскую песню, в которой не совсем приличными словами рассказывалось, как радуется старый боцман, что корабль вернулся в родную гавань относительно целым.

Альберих подхватил пиратский напев, вот так, горланя на два голоса, подручные королевы Мародеров приземлились в замке.

Лидриэль и Рету спрыгнули с пегаса и настороженно замерли, держась поближе друг к другу, приглядываясь к новому месту. Дерюжный мешок в руках Рету отчаянно задергался. Он развязал его и вытряхнул взбунтовавшуюся жабку с серебряной лапкой на нагретые солнцем камни.

Плюшка запрыгала мячиком, задергала крылышками — и взлетела.

— А ты все жабка, жабка! — пихнул приятеля под бок Гальванюс. — Смотри, какая птичка!

Алла Гореликова ЧЕТЫРЕ ЖЕЗЛА ПАОЛЫ

От автора с любовью: Володе-книжнику, подсадившему меня на «Disciples», и Марии Великановой, прожившей эту историю вместе со мной

Миссия 1 ВЕТЕР ДАЛЬНИХ ОСТРОВОВ

Молнии с сухим треском рвали небо в лоскуты. Жадно лязгала сталь. Неодолимым ветром неслись над полем древние слова заклятий, заглушая боевые кличи юношей-сквайров и молодых рыцарей.

Было страшно.

Паола никогда раньше даже издали боя не видела, а тут — вот он, рядом, в каких-то полутора десятках шагов. Прилетит случайно в спину неловко нацеленное заклятие, охнуть не успеешь… И не оглянуться!

Нельзя о таком думать.

Надо работать.

Прямо перед Паолой, в рассекшей землю неглубокой ложбине, угадывалась сквозь густую пыль лазурь маны Жизни. Девушка чувствовала идущие от огромных кристаллов токи — будто теплая ладонь гладила кожу. Гул и лязг боя отдалились вдруг, стали неважными, мимолетными. Бой остался где-то там, в обыденности. Паола замерла, поддавшись заботливой нежности, растворяясь, жадно вбирая ласковое тепло, которого было слишком мало в ее жизни.

Остаться бы здесь навсегда, в этом тепле, пахнущем парным молоком, щекотном, как распущенные мамины волосы…

Разряд молнии вспорол землю совсем рядом, под ногами зазмеилась трещина. Паола прикусила губу, заставляя себя сосредоточиться. Вспомнила слово за словом наставления учителя: магия — это бой, но бой не с врагом, а с собственными слабостями. Подчини себе — себя, тогда и магия тебе подчинится. Вспомни о долге и займись делом. Без маны кристаллов волшебники Империи не сумеют и простенького заклятия сплести, а сделать ману подвластной им, направить в хранилища гильдии может лишь та, в чьих жилах течет хоть малая капля небесной крови. Ты, Паола. Собрать воедино дарованную Небом силу и направить туда, где спящая жизнь почти готова пробудиться. Всего лишь взмахнуть крыльями — так просто…

Просто, как любое истинное чудо.

Жезл возник с той мгновенной хищной стремительностью, с какой стрела вонзается в цель. Он и стоял-то немного косо, чуть подрагивая, словно пущенный умелой рукой дротик. Показалось — задери голову, вглядись и увидишь архангела-воителя, метнувшего с небес на землю знак своей и Господней власти. Паола вздрогнула, ощутив себя вдруг песчинкой на ладони Всевышнего, беспомощным проводником чужой, пусть и божественной воли.

Потянулась из пыльной земли трава. Гнездо кристаллов налилось чистой синевой, заискрилось вихрями благотворной силы, той, что укрывает мертвую, иссушенную и испепеленную землю ковром разнотравья. Отныне и навек это место принадлежит Империи.

Девушка села на траву рядом с жезлом, коснулась обессиленно дрожащими пальцами голубого камня в навершии. По руке побежало ласковое тепло.

Ну, здравствуй, взрослая жизнь.

Тяжелая ладонь опустилась на макушку. Паола подняла голову.

— Боялась? — Синие, под стать кристаллам Жизни, глаза подошедшего к ней мага искрились явственной симпатией. Ольрик, наставник в гильдии магов, любил, когда дела у его учеников ладились.

— Очень, — призналась Паола. — Вот думаю теперь: а если б, не приведи Небо, настоящий бой, смогла бы?

— Сможешь, — уверенно кивнул Ольрик. — Дай Всевышний никогда в том не убедиться, но если придется, сможешь. Первый раз, девочка, потому так и важен, он дальнейшему тон задает. Ты хорошо сегодня справилась. Признаться, даже лучше, чем я надеялся. У тебя легкая рука и отважное сердце.

— Я боялась. — Жар смущения прилил к щекам от незаслуженной похвалы.

— Верно. — Ольрик с видимым удовольствием сел на траву рядом с Паолой, провел рукой по молодой поросли, вздохнул: — Благостно чудо Жизни. Так вот, девочка, что скажу тебе. Не боятся слуги Мортис, ибо уже познали смерть. Не боятся одержимые адовой силой, ибо души их уже отданы Князю Бездны. А среди живых храбр не тот, кто не ведает страха, а тот, кто в решающую минуту не дает страху возобладать над собой. И не думай, — маг едва заметно усмехнулся, — что я тут перед тобой откровениями сыплю. Любой воин это знает.

Паола обернулась. Мирная тишина сменила треск и лязг ритуальной схватки. Рыцари, юноши-сквайры, ученики боевых магов медленно шли по иссеченному разрядами полю к шатрам. Вились над головами белые и алые вымпелы, хлопали на ветру, и в бездонной синеве, высоко, звенел жаворонок, божья птаха.

— А кто победил? — рассеянно спросила Паола.

Ольрик улыбнулся в бороду, вокруг глаз собрались тонкие морщинки.

— Ты победила, Паола-жезлоносица. Смотри.

Маг показывал на траву у подножия жезла, высокую, густую. В малахитовой зелени уже угадывались готовые распуститься бутоны колокольчика, и, словно в ожидании, на верхушке самого высокого стебля сидела, сложив крылья, белая бабочка.

— Ты победила, — повторил маг. — Поздравляю, девочка. Достойное свершение в день совершеннолетия, и пусть вся твоя жизнь сложится столь же достойно. Пойдем. — Ольрик легким, молодым движением поднялся на ноги, протянул юной жезлоносице руку. — Пойдем отпразднуем твой день рождения и твой первый жезл.

На полдороге к шатрам Паола оглянулась. Ее первый жезл уже почти затерялся в высокой траве. Скоро, подумала Паола, жухлые, припорошенные пылью колючки, что цепляются за ноги и подол платья, сменятся мягким цветущим ковром. И, когда судьба приведет меня сюда еще раз, я увижу бескрайний зеленый простор — отсюда и до тех гор, что едва заметно синеют на горизонте. И сердце мое возрадуется, ведь это сделала я…

За шатрами, в укрытой от ветра ложбинке, трещал костер и доходил, истекая жирным соком, насаженный на огромный вертел поросенок. Белобрысый мальчишка-оруженосец размеренно крутил ручку вертела, напевая себе под нос: «Краса-авица Лау-ура, люби-и меня скоре-ей». Два рыцаря пристроились рядом, подставляли под капли жира тонкие дорожные лепешки, запивали в очередь из пузатой серебряной фляжки. Паола улыбнулась: обладатели незабываемо лохматых смоляных шевелюр близнецы Гидеон и Фабиан ей нравились. И веселый, простоватый Гидеон, кладезь забавных, страшных и просто интересных историй, и заботливый, хотя немного слишком чопорный Фабиан. В них не было свойственной рыцарям заносчивости, с ними от природы застенчивая Паола чувствовала себя легко.

От запаха жареного мяса закружилась голова; Паола поняла вдруг, как много сил вложила в тот единственный взмах крыльев… Что ж, будь ставить жезлы так просто, юных жезлоносиц не обучали бы по два, три, а то и четыре года при гильдии магов, добиваясь полного раскрытия их дара.

— Сударыня. — Ближайший рыцарь, вскочив, одним широким движением расстелил на земле свой зеленый плащ. — Прошу к нашему скромному обществу, скоротать время до общего пира. Не соблаговолите ли отведать вина?

— Фабиан? — Уставшая Паола с некоторым трудом сообразила, который именно из братьев к ней обратился. Улыбнулась, подхватывая полушутливые интонации: — Благодарю. Угостите?

— Прошу, милая Паола, прошу. — Второй, Гидеон, протянул присевшей девушке пропитанную душистым жирным соком свернутую в трубочку лепешку. — По твоему виду сразу ясно, что тебе нужно подкрепиться сейчас, а не ждать пира.

— В жизни не была настолько голодной. — Паола жадно откусила, взяла у Фабиана флягу. Отхлебнула глоток, другой.

— Ешь-ешь. — Гидеон ловко свернул лепешку трубочкой, подержал над огнем. — Возьми горяченькую. Ты и бледнющей такой, верно, никогда в жизни не была.

— Краше в гроб кладут, — кивнул Фабиан. — Нет, не девичье дело магия. Да что там, вон Клаську мелкого под руки с поля тащили, а ведь крепкий парнишка.

Клаус, младший ученик Ольрика, в поход выпросился нытьем. Рано ему было еще даже в учебный бой — Паола сама слышала, как Ольрик втолковывал это упрямому мальчишке.

— Ничего, научится. — Паола облизала пальцы. — Учитель говорит, он даровитый, просто силы беречь не умеет. И вообще несобранный.

— Да задавака он, вот и все дела, — подал голос белобрысый оруженосец. — Выпендривается, нос задирает: вот вам только и доверяют, что за господином запасное копье таскать да амуницию его чистить, а мы-ы…

— Завидуешь? — остро глянув, спросил Фабиан.

— Еще чего, — фыркнул белобрысый. — Я вырасту, рыцарем стану. Мне честная сталь нравится, а магия… — Скользнув взглядом по Паоле, оруженосец вдруг запнулся, покраснел и умолк.

— Каждому свое, Кай, каждому свое. — Гидеон отхлебнул из уже больше чем вполовину опустевшей фляги, протянул Паоле. Та мотнула головой: вроде и немного выпила, но и так уж начали путаться мысли, затуманилось перед глазами, потянуло в сон. Паола зевнула, прикрыв рот ладошкой, привалилась к плечу черноволосого рыцаря…

Проснулась она в своем шатре. Ольрик разбудил:

— Вставай, девочка, пир ждет.

Ей совсем не хотелось на пир. Хотелось спать, спать, спать. Хотя… хотя и поесть бы не помешало. Паола села, потянулась. Провела ладонями по растрепавшимся волосам, привычно направив к рукам легкую волну магии. Накатила слабость. Ольрик покачал головой:

— Ты потом, конечно, привыкнешь, первый раз всегда самый трудный. Но пока воспользуйся лучше расческой. — Протянул деревянный гребешок, провел ладонью перед лицом Паолы, над головой. — Каждая жезлоносица должна точно знать, сколько ей нужно времени на полное восстановление сил. Тебе, по моим прикидкам, потребуется три-четыре дня.

— Так много?! — Рука Паолы дернулась, гребешок запутался в густых волосах. Ойкнув, девушка жалобно посмотрела на наставника. Четыре дня?! Хорошая жезлоносица, водрузив жезл, уже на следующее утро готова отправиться в путь!

— Ничуть не много, — нахмурился Ольрик. — Ты еще молода, неопытна. Всевышний наделил тебя редким, редчайшим даром. Но развивать его ты должна сама.

Паола вздохнула, опустила голову. «Сила придет с опытом», — эти слова наставники гильдии магов повторяли куда чаще любых других назиданий. Гребешок драл волосы, напоминая Паоле не слишком-то счастливые годы детства. Радость сменилась досадливым недовольством. Как будто вершина, на которую взобралась, истратив все силы, оказалась ничего не значащей малой кочкой, а настоящие вершины — вон они, далеко впереди, но до них поди дойди, поди взберись…

Хотелось плакать.

Пир Паоле совсем не запомнился. Шумно радовались, поздравляли новую жезлоносицу Империи, желали легких путей, верных спутников и славных возвращений. Гидеон даже обнял, завершив длинную цветистую здравицу пожеланием счастья, и расцеловал. А она думала — неужели и дальше будет так? Мгновение восторга, чистой радости от достигнутого, а после — отрезвляющее видение сияющих вершин далеко впереди, так далеко, что поди дойди… И всю жизнь — лететь, выбиваясь из сил, к недосягаемым сияющим вершинам, все отчетливей понимая свою малость пред ликом Неба? Она не удержалась, расплакалась, но остальные решили, похоже, что это от счастья пополам с усталостью. Паола не стала разуверять. Только Ольрик, конечно, понял. Но промолчал. Он тоже знал о далеких вершинах.

Наутро свернули шатры — пришло время возвращаться в столицу. Паола проснулась с трудом, но после сытного завтрака почувствовала себя лучше. Теперь ей и самой казалось, что вчерашние слезы вызваны были усталостью и только. Она молода и, Ольрик прав, неопытна. У нее все впереди. Дайте срок, и далекие сияющие вершины еще покажутся малыми кочками под ногами!

Ехали с песнями. То ревели всем отрядом боевые гимны, то кто-то один заводил балладу, любовную или трагическую, а остальные подхватывали, как водится, последние строчки каждого куплета. Паоле особенно понравилась одна, о рыцаре, уехавшем на войну, и его невесте. «А дева выходит на башню и смотрит вдаль, а дорога пуста, и на сердце девы печаль», — звонкий голос Паолы сплетался с голосами рыцарей, рвался к небу, и так легко было представить себя печальной невестой, которой не суждено дождаться… Нет, тряхнула головой Паола, когда закончилась баллада, со мной такого не случится. Во-первых, если вдруг война, мое место не в замке на башне, в тоскливом ожидании, а в походах. А во-вторых — какая война?! Не будет никакой войны.

— Паола, милая, — веселый голос Гидеона вырвал из внезапной задумчивости, — может, и ты нам споешь?

Отказаться девушка не успела.

— Спой, Паола, — наперебой зашумели рыцари, а кто-то из учеников Ольрика, не иначе мелкий нахал Класька, заявил: — Спой про далекий парус, Паола! Про ветер дальних островов!

— Ветер дальних островов? — переспросил Гидеон. — Я такой и не слыхал даже.

— Моя любимая, — улыбнулась молодая жезлоносица.

— Так спой же нам, Паола, иначе мы так и помрем, не услыхав ее!

— Не шути так. — Паола покачала головой. — Конечно, я спою.

Ее подруги все любили петь. Будущие жезлоносицы Империи собирались, бывало, вечерами в крохотном садике, куда выходили окна их келий, и перебирали, как сверкающие драгоценные бусины, песни далеких и близких земель — одну за другой. Тягучие, заунывные, словно вой метели, северные плачи, горячие южные баллады, от которых жарко полыхают щеки и быстрее бьется сердце, мягкие напевы предгорий, задорные городские песенки. Империя велика, и со всех ее концов попадали в школу при гильдии магов носительницы небесного дара. А с ними — далекие сказки, песни, легенды и приметы, байки и страшилки.

Кто завез к ним песню морячек архипелага, уже никто не помнил: девушки учились, уходили в первую миссию, ставили первый жезл — и покидали школу. А их песни оставались. Именно эту Паола любила больше остальных. Как всегда, ее голос задрожал на первых словах — о старой морячке, провожающей сына в море, о девушке, провожающей любимого, о двух платках, черном и белом, машущих вслед рыбацкой лодке. О коварстве волн, внезапных шквалах, о морских обитателях, которые ой как не любят чужих. «И буду ждать далекий белый парус и слушать ветер дальних островов…»

Это была грустная песня, но она странно отличалась от других, таких же грустных. В тех, других, чаще всего были только горе и тоска покинутых женщин и еще иногда надежда на возвращение, на встречу. А эта обещала чудо. Не то чудо, какое подвластно магам, прорицательницам или им самим, крылатым девам, и тем более не то, коего можно, если истово веришь, ждать от Всевышнего. Чудо странствий, открытий, чудо бесконечно опасного, но при этом и бесконечно удивительного мира.

«И наши дети будут слушать сказки о теплом ветре дальних островов…»

Это была красивая песня.

— Нет, — задумчиво произнес Фабиан, — такое не по мне. В море слишком мало зависит от тебя. Одно дело сражаться и погибнуть в неравном бою, но против волн и ветра не спасет честная сталь, и я не хотел бы пойти на корм морским тварям.

— Да, братец, — согласился Гидеон, — рыцари не для моря, а море не для рыцарей. Там другая храбрость. Вот помню, как-то один забредший в наши казармы ассасин такого наплел…

Умел ли неведомый Паоле ассасин рассказывать, или Гидеон сам разукрасил его речь жутенькими подробностями, но история вышла из тех, от каких мороз гуляет по коже и собирается в ледяной ком под ложечкой. Тоже — хоть балладу сочиняй. О том, как посланца Империи, отправленного далеко-далеко, к неведомому народу с тайной миссией, богомерзкой волшбой обратили в камень и сбросили под воду. Как стоял он там, покрываясь зелеными водорослями и обрастая ракушками, словно днище ушедшего в плавание корабля. Не дышал, не двигался, не чувствовал — статуя статуей, вот только все видел и все слышал, — а вокруг плавали огромные пятнистые рыбы, и свивали щупальца кольцами гигантские кракены, баламутя песок на дне, и мерфолки, морской народ, пели свои жуткие песни, от которых моряки теряют разум. О том, как смотрел он, не в силах ни помочь, ни отвернуться, на гибель несчастных мореходов, на то, как человеческая горячая плоть становится пищей морским тварям. Пока не нашелся смельчак, снявший с несчастного заклятие и спасший из страшных глубин океана… Да, думала Паола, это тоже была бы красивая песня — страшная, но полная чудес.

— Я бы хотела увидеть море, — тихо сказала Паола. — Услышать, как ревут волны, разбиваясь о скалы, как плещет прибой на песчаных пляжах.

Ольрик обернулся к ней, глянул остро и пристально. Обронил:

— На островах найдется работа жезлоносице. Илдрамский архипелаг, например, почти совсем не исследован, а ведь там сходится добрая треть морских путей Империи. Даже берега не нанесены толком на карты, а уж в глубь островов и вовсе мало кто заглядывал. Земли, пригодные для жизни, заняты варварскими племенами, в дебрях и топях обосновались болотные твари, а может, и кто похуже. То же и с островами Луннарка — только и знаем,что они где-то на востоке. Если верить записям Луннарка, там спокойное море и богатые ресурсами земли. Проверить никто пока не сумел.

— Я бы хотела, — повторила Паола.

Дорога стелилась под ноги ровным полотном — день, другой, третий. Затем гладкая степь вдруг сморщилась холмами, вздыбилась в скалистые предгорья, стык земель Империи и Горных кланов. Теперь отряд двигался тихо, высылая вперед дозорных: здесь исстари пошаливали разбойники. Конечно, мелкие банды в три-четыре, а хоть бы и в десяток человек на рыцарей не полезут. Но если банда большая, да парочка магов-отщепенцев к ней прибилась, да еще, скажем, ограбили какого торговца или древний могильник, запаслись артефактами…

— Бдительность, — смеялся Гидеон, привставая на стременах и озирая дорогу и окрестности, — бдительность, милая Паола, и еще раз бдительность.

Именно Гидеон однажды в предвечерних сумерках заметил, как в расщелине между двух холмов стая зеленокожих насела на великана. Гиганту было тесно, он едва ворочался, с трудом поспевая отбиваться от орочьих топоров, а уж размахнуться и ударить ответно и вовсе никак бы не смог. А с вершины холма сыпали стрелами гоблинские лучники: пускай толстую великанью шкуру даже эльфийская стрела навряд ли возьмет, но и комариный укус — а уж тем более сотня комариных укусов — может в решающий момент из досадной мелочи превратиться в мелочь смертельную.

Ольрик остановил отряд и, не тратя времени на объяснения, накрыл разрядом вершину холма. Потом — другую. Вместе с гоблинами. Паола молча восхитилась: сильный маг их учитель, не всякий может на таком расстоянии… Гидеон с Фабианом переглянулись и развернули коней к холмам; за ними поскакали прочие рыцари.

— Охраняйте обоз, — скомандовал Ольрик готовым кинуться следом сквайрам и ученикам. Взглянул на Паолу в явном раздумье.

— Я могу там понадобиться. — Паола не спрашивала: к чему спрашивать об очевидном. — Я могу лечить.

Ольрик кивнул. Паола взмахнула крыльями, устремляясь к месту схватки; старый маг легко бежал с нею рядом.

Орков оказалось четверо. Еще один, пятый, лежал измочаленной грудой у ног великана. Правда, эти четверо были из матерых, а узкая расселина сводила на нет численное преимущество людей. Когда Ольрик с Паолой добрались до холмов, с орками рубились Фабиан и горячий, верткий, словно ртуть, Джастин. Гидеон сидел в сторонке, кривясь и прижимая руку к окровавленному боку. Остальные столпились у входа в расщелину, готовые сменить товарищей, но бессильные помочь им. Великан уже не мог стоять на изрубленных ногах, и похоже было, что два занятых им орка совсем скоро его добьют и развернутся к людям.

Паола ухватила эту картину единым взглядом, лишь на мгновение замедлив полет. В следующий миг крылья сами понесли ее к Гидеону. Черноволосый рыцарь поднял взгляд навстречу, попытался улыбнуться… Паола взмахнула крыльями, сосредоточив всю себя в одном желании: волей Неба, именем Всевышнего, исцелись! Слабое сияние окутало Гидеона — и исчезло. Ее целительские силы были слишком малы. Кровь продолжала течь, побледневшие губы рыцаря кривились, сдерживая стон. Но Паола чувствовала: немного, пусть совсем немного, но подействовало! Исцеление идет изнутри, напомнила себе Паола, сразу и не будет ничего видно. Если задета кость, так и сращивать нужно сначала кость, а уж потом — мясо и кожу! Паола глубоко вздохнула, отгоняя всплеск паники. У нее получится! Просто не сразу…

Мир заострился, сузился, свернулся плотным коконом, в котором остались только двое — она, Паола, и раненый воин. Лязг стали и треск разрядов, свежий запах грозы и вонь паленого мяса, вой великана, рев орков, кличи людей — все это доносилось словно издалека, было совсем не важным. Еще взмах, еще… и еще… Гидеон закрыл глаза, дыхание выровнялось, стало глубже. Будь это бой, где только мы двое, в отчаянии подумала Паола, он бы уже погиб! А ведь жезлоносица должна лечить воина прямо в бою, чтобы он мог продолжать схватку! Что толку знать, если не умеешь применить как следует, что толку в даре Небес, если не хватает сил его использовать…

Кто-то взял ее за руку. Ольрик.

— Все, девочка. Бой закончился, мы победили.

Паола оперлась о руку старого мага.

— Учитель, почему я такая слабая?!

— Сила придет с опытом, — повторил Ольрик давно набившее оскомину утешение. Подошел к Гидеону. Влил ему в рот исцеляющего зелья — маленькая склянка, отметила Паола, порция для неопасных ран. Обернулся: — Ты хорошо его подлечила. Половину дела сделала, если даже не больше. Ты молодец, девочка. И не печалься о небольшой своей силе. Поверь, все придет.

Паола медленно вздохнула. В ноздри ударила едкая вонь: горелое мясо, опаленная земля, кровь… Запах победы… уж лучше трава, подумала Паола. Трава и жизнь. Воистину, каждому Всевышний отмеряет дар по склонностям его. Порыв ветра швырнул в лицо хлопья зловонного пепла, Паола подняла руку — стереть. Оказалось, ее щеки мокры от слез.

Зато рыцари счастливы, что поход выдался с настоящим боем. Размялись, испытали умение в схватке, зеленокожих прищучили. Кто-то, смеясь, тащит за ноги изрубленные туши орков, кто-то побежал осмотреть вершины холмов — а заодно и окрестности с высоты. Фабиан и Джастин, сияя, принимают поздравления. Джастин хохочет, хлопая Фабиана по плечу. Одежда в крови, доспех порублен.

— Учитель, все целы?

— Признаться, мои запасы эликсиров изрядно поуменьшились. — Ольрик поглядел на празднующих победу рыцарей с отеческой снисходительностью. — Но это ничего, до земель Империи осталось совсем немного, два-три перехода. А боевой опыт всем на пользу. Да и дикарей-зеленокожих осадили, тоже дело. — Усмехнулся: — Хороший орк — дохлый орк.

Паола кивнула. В ее родных местах эта поговорка тоже была в ходу. Теперь, когда опасность осталась позади, пришли на ум детские страшилки, рассказы солдат из городского гарнизона о клыкастых зеленокожих разбойниках, жрущих сырое мясо и не брезгующих человечиной. Смутное, почти позабытое: «Спи сейчас же, а то придет орк с во-от такими огромными клыками и во-от такими огромными когтистыми лапами, придет и тебя заберет». Скрипучий голос бабки-соседки: «Я соплюшкой совсем была, когда на нашу деревню орки набежали…»

Вонь паленого мяса перестала вдруг казаться едкой.

— А странно, что они на эдакую тушу поперли. — Паола оглянулась на великана: тот сидел, откинувшись на склон холма, словно на стену, и от его хриплого, скрежещущего дыхания почему-то ныли зубы. — Взять с него нечего. Учитель, может, его тоже подлечить?

Ольрик качнул головой:

— Твоего лечения ему мало будет, а ты без того устала, нечего из сил выбиваться. Придут гномы, вылечат. Великаны живучи, дождется. Как ты, рыцарь, — маг обернулся к Гидеону, — встать можешь?

— И встать могу, и в бой могу. — Гидеон поднялся на ноги, и тут на него налетел растрепанный Фабиан. Облапил:

— Жив, братец? Ох и напугал ты меня, думал, все…

— Задушишь, медведь, — взвыл Гидеон. — Ребра, больно!

— Только зажило. — Ольрик усмехнулся в бороду. — Слышишь, Фабиан? Помнешь брату грудь — снова лечить не стану.

Отпустив Гидеона, Фабиан обернулся к Паоле. Три быстрых шага — и рыцарь опустился на колено у ног крылатой девы. Поцеловал край белого, струящегося мягкими складками плаща. Сказал глухо:

— Ангел мой небесный, благослови тебя Всевышний, как я благословляю. Спасибо, Паола.

Девушка вспыхнула от смущения. Не так уж много она сделала. Ответила тихо:

— Встань, Фабиан, пожалуйста. И тебе спасибо.

Положение спас Гидеон. В нем не было ни на грош серьезности брата, так что он попросту обнял молодую жезлоносицу.

— Спасительница моя, братец прав, ангел ты и есть! Сильна небесная кровь. — Заглянул в лицо, нахмурился: — Устала, Паола?

Девушка молча кивнула.

Спустились с вершины холма дозорные, доложили: все чисто.

— Возвращаемся, — скомандовал Ольрик, — здесь больше делать нечего.

— А великан? — спросил Фабиан.

— Не с собой же тащить, — отмахнулся маг. — Отбиться помогли, теперь выживет.

— Стоило ли лезть, — буркнул кто-то из рыцарей. — Дикая неразумная тварь, из-за него могли погибнуть наши.

Ольрик помрачнел, в единый миг став похожим на грозовую тучу.

— Чтобы я такого больше не слышал! Дикая, неразумная — какой ни есть, а союзник! Великаны воюют за Горные кланы, и я удивлен, что рыцарям Империи нужно напоминать о договоре Империи с горцами!

— Гномы вылечат, — бросил Джастин. — Небось подоспеют вскоре.

Паола не стала слушать разгоравшийся спор. Медленно двинулась к дороге, где ждал их обоз. Гидеон пристроился рядом. Кидал на девушку короткие, искоса, взгляды, ей казалось — хочет что-то сказать, но не знает как. Это было не похоже на Гидеона, никогда он за словом в кошель не лез, и Паола подумала: тоже устал. Бой, рана, исцеление — немало для одного человека.

Белобрысый Кай метнулся навстречу.

— Господин!

— Чего орешь? — буркнул рыцарь. — Жив-здоров, все живы-здоровы. Найди лучше госпоже Паоле местечко поспать, она устала.

— А вон, — просияв, махнул на одну из телег оруженосец. — Там между шатрами мягко и не дует. Идемте, покажу.

Между свернутыми шатрами и впрямь оказалась очень уютная норка. Паола устроилась там, по-детски свернувшись клубочком, и, уже проваливаясь в сон, благодарно улыбнулась: Гидеон набросил на нее свой плащ.

Когда она проснулась, на небе сияли звезды. Паола перевернулась на спину, подтянув плащ Гидеона под самый подбородок: за северными рубежами Империи ночи даже летом стояли холодные. Звезды здесь казались ярче и крупней, чем в столице, словно само Небо было к земле ближе. Взгляд Паолы притянула одна — крохотная, но пронзительно яркая, драгоценным камнем сверкавшая точно над Паолой. В ее свете угадывалась голубизна точно такого оттенка, как у кристаллов Жизни у навершия ее, Паолы, жезла. Говорят, по звездам можно предсказывать судьбу. Если так, думала Паола, наверное, эта звезда — моя. Знать бы, что обещает…

Острова, загадала Паола, пусть это будут острова. Шум прибоя, белые паруса, ветер, обещающий опасности и открытия. Бескрайняя синева, бескрайний мир. Голубая звезда согласно мигнула, и Паола, улыбнувшись ей, снова заснула.

Ей снились острова. Желтые песчаные пляжи, белые буруны на коварно скрытых приливом скалах, белый парус в синих волнах. Развалины заброшенных городов, сияющая голубизна кристаллов, трава вокруг ее жезла. Ей снилось, как пахнущий солью и водорослями ветер ерошит ее волосы, и она счастливо улыбалась во сне.

Дальнейший путь протекал мирно. Через два дня отряд пересек границы Империи, и теперь опасаться стоило разве что праздного любопытства зевак. Но Ольрик лишь усмехался в бороду, когда навстречу отряду выбегали мальчишки, путались в ногах, норовили потрогать злых рыцарских коней, пощупать мечи и копья. Когда деревенские бабы и молодицы выносили недужных малышей, чтобы те прикоснулись к краю одежд «настоящего крылатого архангела», получив тем самым благословение Небес. Паола смущалась от такого внимания, приходилось напоминать себе: привыкай, это твое дело и твой долг. Стряхивала с крыла немного живительной силы, легко, почти без усилий — детишкам требовалось для излечения куда меньше, чем раненому рыцарю. Лишь однажды к ней принесли ребенка, который и в самом деле был плох: малыш метался в жару, хныкал тоненько, словно скулящий щенок, и Ольрик, едва прикоснувшись к тонкому запястью, молча покачал головой. Первые попытки исцеления словно на глухую стену натолкнулись: сила Паолы стекала в никуда, не касаясь горевшего в лихорадке ребенка.

— Ничего не понимаю, — призналась Паола. — Он как будто в темный кокон завернут.

— Ты это так видишь, девочка? — Ольрик задумчиво огладил бороду. Поглядел на потемневшую от отчаяния молодицу. Сказал решительно: — Вот что, мамаша, пойдем к тебе. Поглядеть надо.

Оставив рыцарей устраиваться на постоялом дворе, Ольрик и Паола прошли по деревне. Жили здесь богато и сытно: ребятишки крепенькие, в косах девочек красные ленты, девушки щеголяют цветными бусами в три ряда. Горшки на плетнях сушатся покупные, не самолепка, изукрашены узорами-оберегами. С такой деревни Империи — и налогов, и товаров, и бойцов, случись в них надобность.

Во дворе, куда завела молодица мага и Паолу, следы достатка угадывались не так явственно. Копошились возле хлева пестрые куры, сохли на протянутой через двор веревке детские рубашонки — простого, небеленого полотна, а какие и с заплатами на локтях. На крыльце девчушка лет пяти укачивала соломенную куклу.

— Одна я с ребятишками, — тихо пояснила женщина. — Кормильца нашего два года уж как медведь задрал.

— К вам медведи захаживают? — удивился Ольрик. — Куда ж мужики смотрят?

— К нам-то нет, — вздохнула вдова. — Горячая головушка у мужа моего была, сам пошел берлогу искать. Шубу добыть хотел. Уж отговаривала я его, а все зря.

Ольрик сделал круг по двору, время от времени останавливаясь и, точно ищейка, поводя носом. Девчонка с крыльца следила за ним, раскрыв рот. Маг подошел к дому, постоял, словно прислушиваясь к чему-то неслышному для остальных, и вдруг на четвереньках нырнул под крыльцо.

Девчонка прыснула.

Маг задом-задом выкарабкался из-под крыльца, чихнул, распрямился, по-стариковски держась за поясницу. И спросил, почему-то обращаясь не к молодице с больным малышом на руках, а к девчонке:

— Это что?

В руке мага болталась странная безделушка вроде связки серых и черных бусин на черном шнурке.

— Это цацка, — серьезно ответила девочка. — Ты, деда, такой старый, а не знаешь?

— Цацка, говоришь? — Ольрик стряхнул с бороды сухие травинки. — А откуда она здесь взялась?

— Эдька принес. — Девчушка, похоже, была не из тех, что при виде незнакомцев прячутся за мамкину юбку. — От приблуды пасечниковой принес и выкинул, а я обратно достала и спрятала. Он дурной, не понимает. Мальчишка!

— Эдька — это кто?

— Старший мой, — подала голос вдова. Ее малыш не то заснул, не то забылся, и женщина так и стояла посреди двора, укачивая своего младшего и с истовой надеждой глядя на мага.

— Где он сейчас?

— Коров пасет, — ответила девчонка. — Он у старого Гвара в подпасках ходит.

— В подпасках, говоришь? — Ольрик присел на крылечко рядом с девчонкой. — А тебя звать как?

— Мика. А это Леани. — Девчонка показала магу скрученную из соломенных жгутов куклу. — Она эльфа. Деда, а ты цацку мне отдай.

— Не отдам, — покачал головой Ольрик. — Брат твой правильно ее выкинул, плохая это цацка, недобрая. А ты мне, Мика, вот что скажи: ваш маленький эту цацку случайно не брал поиграть?

— Брал. — Мика закивала. — Только он глупый, он что ни возьмет, все в рот тянет. Я у него забрала.

— В рот тянул? — азартно переспросил Ольрик. Паола, до сих пор стоявшая тихо, невольно шагнула ближе: ищейка взяла след? Что ж там за «цацка» такая? Ольрик замахал на нее руками: — Стой где стоишь, не лезь. А ты, мамаша, поди сюда.

Что происходило в тихом дворике дальше, Паола даже и не поняла толком. Сначала Ольрик вроде бы просто смотрел малыша, вот только в какой-то миг Паолу едва к забору не отшвырнуло всплеском тяжелой, душной, чуждой и Небу, и Жизни магии. А после — мелькнуло в воздухе черное, и нагнала его слепящая молния…

Громыхнуло так, что с треском захлопнулись ставни на окнах, а веревку с постиранными рубашонками оборвало и снесло на крышу хлева. Заметались всполошенные куры, с карканьем шарахнулась прочь сидевшая на заборе ворона. Довольный Ольрик с хрустом размял пальцы. Махнул Паоле:

— А вот теперь, девочка, лечи.

Они с Ольриком остались ночевать в доме вдовы. Забегал Класька, Ольриков ученик, с ним передали на постоялый двор весть, чтоб не искали и не тревожились. Чутье Паолы подсказывало: малыш не излечен полностью, нужно остаться с ним рядом хотя бы до утра. Ольрик обошел дом, убирая следы темной магии. Проверил и саму вдову, и Мику с ее куклой, и Эдьку. Эд вернулся на закате, и маг сразу же взял мальчишку в оборот.

Невысокий, щуплый для своих тринадцати Эдька стоял перед Ольриком, как провинившийся школяр перед строгим учителем. Вот только вины за собой он явно не знал.

— Я эту штуковину у Ильды взял, — рассказывал Эд. — К ним на пасеку странница заходила, ночевать просилась, а утром, как уходить, начала Ильду с собой звать. Что тебе, говорит, в этой глуши делать, в медвежьем углу девочке с даром Господним. А Ильде она не понравилась, странница. Ильда мне потом как сказала: тошно от нее и муторно, вроде правильно говорит, а слушать не хочется. Вот и не пошла. А странница, значит, ей тогда эту штуку и сунула. Береги, говорит, а как надумаешь, обо мне вспомни, я и появлюсь. И снова ту же песню завела, чего тебе, значит, всю жизнь в глуши прозябать.

— А ты сам ту странницу видел? — Ольрик задумчиво огладил бороду.

— Не, — мотнул головой Эдька. — Я на другой день туда пришел, а у Ильды на шее эта дрянь болтается.

Ольрик подался вперед:

— А скажи-ка мне, Эд, ты сразу о ней так подумал: дрянь?

— С ходу, — решительно кивнул мальчишка. — Потому и спросил откуда. Она такая была… понимаете, Ильда — она светлая, на нее глядеть радостно. Вот как на тебя, — обернулся к Паоле. — А от этой штуки на нее как тень легла. Душная такая. Я за Ильду испугался. Вот и забрал и в речку выкинул.

— Текучая вода? — понимающе спросил Ольрик.

— Ну да. Кто ж знал, что Мика…

— О Мике мы не будем. — Ольрик встал. — Мика ваша — обычная девочка, бусики любит, какой с нее спрос. А вот ты, Эд, завтра с утра отведешь нас к Ильде. Сам понимаешь, поглядеть надо, не навредило ли ей. Да и вообще, — Ольрик огладил бороду, — интересно мне, что та странница в ней нашла.

Ночь прошла тихо. Правда, вскоре после полуночи, в глухой час, малыш заплакал и заметался во сне, но Паола прикрыла его крылом, и он засопел спокойно.

— И ты спи, — сказал Ольрик так и сидевшей рядом с сыном вдове, — умаялась, поди. Теперь все хорошо будет.

Наутро отправились глядеть на пасечникову Ильду.

— Ты расскажи нам пока, — велел Ольрик, когда отошли от деревни. — Мика вчера Ильду приблудой назвала, это почему?

— Так дядька Виль ее на дороге подобрал, — объяснил Эд. — Давно, она мелкая еще совсем была. Он с ярмарки возвращался, видит — сидит прям посередь дороги дите и плачет. Где мамка-папка, не знает. Где живут — в доме, где дом — в деревне. Концов не найдешь, в общем. Ну, он и взял.

— Что ж ее, не любят в деревне?

Эдька почесал в затылке, взъерошив и без того лохматую шевелюру до полного непотребства. Мотнул головой:

— Не! Просто странная она, чудная.

— А ты, говоришь, с ней дружишь?

— Да по-разному. — Эдька пожал плечами. — Она ж девчонка!

Паола прикрыла ладонью улыбку. На слове «девчонка» от Эдьки плеснуло неловкой, смущенной нежностью. Может, сейчас и не дружат, но дайте срок…

Пасечник жил недалеко, на холме за лугом. У подножия холма бил родник; Ольрик набрал воды в пригоршню, отпил, стряхнул брызги с бороды.

— Ишь, ледяная. Видать, из-под гор течет.

Паола мимолетно удивилась: где те горы! Но переспрашивать поленилась. Очень уж благостный, сонный покой обнимал здесь гостей. Гудели пчелы, пахло цветущими травами и медом. Ульи-колоды стояли под крутым склоном, укрытые холмом от холодного ветра с гор. Тропа, почти незаметная в высоком разнотравье, шла мимо, огибала одинокий могучий дуб и упиралась прямиком в крыльцо: забора вокруг пасечникова дома не было.

— Беспечно живет, — буркнул маг.

— Ильда, — крикнул Эдька, — Ильдуша!

Из окошка высунулась светловолосая голова:

— Здесь я, Эдь…

Ойкнула, завидев, что мальчишка пришел не один, и скрылась.

— Мир этому дому. — Ольрик первым поднялся на крыльцо, открыл дверь. — Принимайте гостей, хозяева.

Девчонка лет десяти поклонилась гостям, выставила на стол кувшин медового кваса, глиняные кружки. Сказала, с любопытством поглядывая на Паолу:

— А папка на дальний луг пошел, к обеду только будет.

— Ничего, подождем. — Ольрик степенно огладил бороду. — С тобой вон поговорим пока. Ты мне, Ильда, разъясни про ту странницу, что тебя с собой уйти звала.

— Недобрая она. — Ильда затеребила кончик светлой косы, кинула еще один быстрый взгляд на Паолу. Сказала: — Вот ты — добрая, к тебе тянет. А от нее отталкивало. Она ласковое говорит, а у меня руки стынут.

— Стынут, говоришь? — Ольрик взял Ильду за руку, словно невзначай тронул бьющуюся на запястье жилку. Притянул девочку к себе поближе, положил ладонь ей на лоб. — А выглядела она как?

— Обычно. — Ильда сдвинула светлые бровки, явно стараясь вспомнить поточней. — В платье черном, в платке. С клюкой. Старая.

— А скажи, Ильдушка, — Ольрик вдруг улыбнулся, хитровато взглянув на Паолу, — у тебя последнее время плечи не зудят?

Паола ахнула. У нее тоже лет в десять плечи зудеть начали. А к одиннадцати проклюнулись крылья…

Ильда кивнула, глянула непонимающе.

— Чую дар, — объявил маг. Паола подавила улыбку: любит же учитель перед деревенскими в сказочного волшебника играть! — Странница непроста была, тоже почуяла. Ох и молодец ты, Ильдушка, ох и умница, что с нею не пошла. Ведь она смерти служит. И на амулете, что Эд у тебя забрал да выкинул, сила Смерти была. Она бы твой дар во тьму оборотила, тебе дорогу к Небу навсегда закрыла.

Девчонка ойкнула. Эдька бочком, словно ненароком, придвинулся к ней ближе, взял за руку. Ольрик взглянул на мальчишку:

— А в тебе, малый, тоже свой дар спит, да некрепко спит, пробуждается. Так верно тьму почуять. Путь вам обоим со мной в столицу, в школу при гильдии магов. Поедете?

Ильда посмотрела на Паолу. Кивнула:

— Поеду.

— А мамка как же? — спросил Эд. — Я ее с малыми не могу бросить, как они без меня.

Ольрик нахмурился:

— Не о том говоришь, Эдвин. Дети, вырастая, всяко от матерей отрываются, а даром Господним пренебрегать — великий грех. Твоя дорога — не коров пасти, а служить Империи. Тебе честь, а ты?!

Бедный Эдька, насмешливо подумала Паола, теперь ему Ольрик спуску не даст. В гильдию магов ученик приходит добровольно, к чудесам силком не тянут, а уламывать «нюней мамкиных» учитель не любит. Уговорит, конечно, но после — припомнит.

— Так я не против. — Мальчишка смешался, снова зачесал в затылке. — Мне мамку жалко.

— Жалко у пчелки, — отрезал маг. — Что за нюни сопливые. Много ты мамке помогаешь, над коровами хворостиной размахивая? Много поможешь, из подпасков в пастухи перейдя? А магом станешь, будет тебе жалованье — всей деревней столько не заработаете. Захочешь — в столицу ее заберешь, сестру там замуж выдашь. Соображаешь, жалостливый?

— Тогда поеду. — Эд сильней стиснул руку Ильды, и девочка счастливо улыбнулась.

С пасечником договорились легко. Узнав, что гости пожаловали из самой столицы и приемную дочку забирают не куда-нибудь, а в гильдию магов, он только одно спросил:

— Ты, Ильдуша, сама-то как, хочешь?

Услыхав ответное тихое «хочу», молча собрал Ильду в дорогу. Уложил одежку-обувку, красивую пузатую кружку и расписную деревянную ложку, достал из сундука меховое одеяло. Отдельно завернул меду в сотах. Надел на шею Ильде нитку зеленых стеклянных бус:

— Хотел тебе на именины подарить.

Обнял на прощание, буркнул:

— Бог дал, Бог позвал. Ты уж, дочка, не забывай старика.

— Не забуду. — Ильда повисла у приемного отца на шее. — Я к тебе в гости приеду, как вырасту!

— Прилетит, — улыбнулся в бороду Ольрик. — Крылатой Ильдушка будет, вон как Паола наша. Небесный дар в ее крови, дар Жизни.

Ильдину торбу взвалил на плечо Эдька. А Ильда, спустившись с крыльца, постояла немного, обернулась, еще раз обняла пасечника, уткнувшись лицом в его вытертую, выцветшую куртку. Шмыгнула носом, схватилась за руку Паолы.

Отойдя, оглянулась. Обернулась и Паола. Пасечник Виль стоял на крыльце и смотрел им вслед.

С Эдькиной матерью разговор вышел не в пример дольше. Услышав, что мимохожий маг забирает ее старшенького в столицу, женщина ударилась в вой, ровно по покойнику. Пока успокоили, пока втолковали, что сам Эд не против, что забирают не абы куда, а магии учиться…

— Ты пойми, женщина, — объяснял молодице Ольрик. — Таких, как твой Эдвин, нарочно по всем землям ищут. Нужны они, понимаешь? То есть как бы тебе растолковать попонятней, считай, на службу Империя его зовет.

— Да разве ж можно, — пробормотала вдова. — Мал он еще.

— Мам, — Эд сердито засопел носом, — ты ничего не поняла. Мал, не мал, меня в ученики в гильдию берут. Ты сама подумай, вырасту, магом стану. Это тебе не коров пасти.

Ольрик глянул на мальчишку одобрительно.

— Еще и лучше, что мал. Ты, женщина, себя вспомни — прясть, шить да щи варить не в девичестве, поди, училась, а сызмальства? А магическая наука посложней будет, чем у печки крутиться. Ты пойми, у твоего сына дар от Всевышнего. Грех великий дары Господни в небрежении держать. Сыну твоему дано, а кому дано, с того и спросится.

— Ну, тогда уж ладно, — вздохнула молодица. — Пусть учится, раз так. Вот только…

— Эдька уедет? — влезла во взрослый разговор Мика. — Совсем-совсем уедет? А мы?

Губенки девочки задрожали.

— Ну вот, — всплеснул руками старый маг, — еще одну успокаивать! Ох уж мне эти женские слезы! Мика, малышка, а ты сама в столице жить хотела бы?

— Я выучусь, тебя туда заберу, — подхватил Эд. — И тебя, и мамку с малым.

Мика, прижав к себе соломенную куклу, удивленно захлопала ресницами, подумала и быстро-быстро закивала.

Так к отряду присоединились два новых ученика — вернее, один ученик мага и одна будущая жезлоносица. Эдька то шел вместе с Класькой, слушая его хвастливые россказни, то вертелся рядом с оруженосцами. А пасечникова девчонка прилепилась к Паоле — не оторвать.

Для Паолы кельи гильдии стали домом, когда она была чуть постарше Ильды. И теперь она с удовольствием отвечала на бесчисленные расспросы. Объясняла, что за порядки заведены в гильдии, припоминала забавные случаи из своего и чужого ученичества, рассказывала, как велика и красива столица, какие диковинки привозят к ярмаркам, как сладко по праздникам поют в храме и как весело — на улицах. Покосившись на пристроившегося рядом Гидеона, припомнила последние ристалищные бои, парад императорских паладинов и вывод императорских крылатых коней. Эд, слушая, откровенно приглядывался к Гидеону — не иначе, собирался с духом попросить меч потрогать или в седле прокатиться. А Ильда, улучив мгновение, тихонько гладила крыло Паолы и чуть заметно улыбалась.

— Первая жезлоносица Империи была самым настоящим архангелом, крылатой небесной девой, — тихо рассказывала Паола.

— Если небесной, — спросила Ильда, — как же она очутилась на земле? Почему обратно не улетела?

— Говорят, — ответила Паола, — Всевышний послал ее поглядеть, как живут люди Невендаара, и помочь, если они того заслуживают. Это давно было, на заре времен, когда Империя еще не знала единого правителя. На месте нынешней столицы стоял крохотный городок, и простой рыцарь с небольшим отрядом защищал окрестные земли от разбойников, нечисти и злых колдунов. А злых колдунов в те годы развелось великое множество, потому что люди не знали магии Неба. Жизнь их была тяжела и полна лишений, вера в их душах ослабела, и они стали легкой добычей зла.

Эд с Класькой пристроились рядом. Класька, правда, буркнул себе под нос, что эту легенду тыщу раз слышал, но, похоже, совсем не против был послушать и в тыщу первый.

— И вот однажды, — продолжала Паола, — рыцарь со своим отрядом охотился на шайку гоблинов, грабившую крестьян в округе. Зеленокожих застали на деревенском пастбище, и тех, кто был жаден и не бросил зарезанных коз, порубили на месте, а те, кому собственная шкура показалась дороже добычи, кинулись удирать в лес. Гоблины надеялись, что всадники с тяжелыми мечами не смогут преследовать их среди деревьев.

— Правильно надеялись, — кивнул Эдька, — куда лошади в лесу, только ноги переломает. Разве что если шагом…

— Может быть. — Паола поглядела на рыцарей, на их массивных коней, на копье Фабиана, увенчанное вымпелом. — А знаешь, наверное, ты прав. Но рыцарь все же повел свой отряд в погоню. Решил, что нельзя отпускать разбойников безнаказанными.

— Как их там еще не перестреляли всех, — буркнул Эдька.

— Наверное, среди гоблинов не оказалось лучников, — улыбнулась Паола. — Повезло. Но переловить гоблинов все равно не вышло, зеленокожие рассеялись по лесу, только их и видели. Погоня завела людей глубоко в чащу, близилась ночь, тут уж самим легко было превратиться из охотников в добычу. И вот, как раз на закате, лес расступился, и отряд выехал на большую поляну. А посреди поляны стояла башня из огромных каменных глыб, такая, в каких, говорят, когда-то давно жили великаны.

Ильда ойкнула. Эд словно ненароком взял ее за руку. Паола заговорила тише: история близилась к завершению.

— Здесь и переночуем, сказал рыцарь, но тут из башни донесся крик, полный боли и страдания. И воины поняли, что затерянная в лесу башня стала приютом тех, от кого они поклялись оберегать людей этой земли. И ворвались в башню с мечами наперевес, защищенные лишь своей отвагой и верой. А в башне, на самой вершине, засела злая ведьма, и пока до нее добрались, немало темных чар нашли цель. Но сам рыцарь и двое его лучших воинов избежали злого колдовства и добрались до ведьмы честной сталью. И вот тогда…

Дети, вздохнувшие было с облегчением, затаили дыхание.

— И вот тогда они увидели ту, чей крик позвал их в бой. В крохотной каморке, вход в которую ведьма защищала, рыцарь и его воины нашли прикованную к стене деву с белыми крыльями, измученную, но все еще сияющую небесной чистотой. И рыцарь сокрушил ее цепи, и вынес ее на воздух, и напоил водой, а она, придя в себя, исцелила его людей, попавших под злые чары. Она рассказала, что ведьма захватила ее обманом и хитростью и хотела добыть секрет небесной силы, той, из которой растет магия Жизни. А когда рыцарь спросил, куда доставить прекрасную деву, где ее дом и родные, дева ответила: «Меня послал на землю Всевышний помочь тем, кто заслуживает помощи. Я останусь с тобой, рыцарь, и помогу тебе изгнать зло из твоих земель».

— Это была она? — прошептала Ильда. — Дева-архангел?

— Да, — улыбнулась Паола, — это была небесная дева, архангел. Говорят, ее имя было Изуэль, а рыцаря звали Конрад. Говорят, именно Изуэль принесла людям магию Неба, и она же поставила первые Жезлы Власти у кристаллов Жизни и научила магов пользоваться их силой. И уже через год в землях Конрада воцарился мир, а через десять лет городок его превратился в столицу великой Империи. Под его руку шли в надежде на спокойную жизнь и справедливое правление, и надежды оправдывались, а потому слава о нем дошла и до нас. А среди потомков тех, кто сражался со злом и не щадил себя, кого Изуэль исцелила силой и волей Неба, иногда стали рождаться крылатые девочки, носительницы дара Жизни. И пока есть они, крылатые жезлоносицы, не иссякнет сила Империи.

Ильда, порозовев, взяла Паолу за руку. Спросила шепотом:

— А это трудно?

Паола задумалась. Разве просто ответить на такой вопрос? Как объяснить то, что стало твоей частью, твоей сутью, твоим естеством?

— Это правильно, — сказала наконец Паола. — Понимаешь, Ильда, когда ты делаешь правильно, ты не думаешь, легко оно или трудно. Потому что иначе просто не можешь.

Ехавшая позади них телега заскрипела, накренившись на повороте. Впереди, за полем, курился дымок. В запахи трав, меда и созревающего хлеба вплелась горячая струйка огня и металла.

— Кузня, — уверенно определил Эдька.

— Верно, малец, кузня, — откликнулся с передка возница. — Там остановимся, лошадей да телеги проверим. А ты, ежели железо уважаешь, к мастеру приглядись. Мастер в той кузне добрый, лучший по этим местам.

Спроси у кузнеца, трудно ли ковать, подумала Паола, что ответит? Наверное, только плечами пожмет. Он тоже — сила Империи, а значит, для него тоже на такой вопрос один ответ. Не «трудно» или «легко», а — «правильно».

Когда Ильда ощутит первый раз свою силу, она поймет. Как поняла сама Паола.

* * *

К столице подъезжали под вечер. Последние несколько дней плелись еле-еле. Перегораживали путь то возы с сеном, то стадо коров, то паломники. А то гномий обоз с товаром — горные самоцветы и волшебные эликсиры, пенный эль и горючий камень, а может, и новая диковинка из подгорных мастерских, вроде плюющегося огнем самострела или приближающей трубки, в которую, говорят, только заглянешь, и дальние земли откроются как на ладони. Гномы-возницы, коренастые, заросшие бородами так, что только нос торчит, и не думали уступать дорогу имперским воинам — впрочем, их возы катились бодро, никак не медленнее запряженных широкогрудыми ломовиками телег отряда Ольрика. Ильда и Эд глазели на гномов не отрываясь — сразу ясно было, в их деревню горные отродясь не заглядывали.

— В столице кого только не встретите, — смеялся Гидеон. — Эти хоть на людей похожи!

И вот уж видны каменные стены, и шпили на башнях, и белые с алым флаги на шпилях… Сердце Паолы забилось быстрее: окончен поход, они дома! Совсем скоро она покажет Ильде дворик и сад их школы, увидит подруг, зайдет в храм при гильдии магов. А когда вернутся из учебных походов все крылатые девы — в этом году их пятеро оканчивали обучение, — будет праздник. И она узнает, где именно пригодится Империи дар Паолы-жезлоносицы…

Скоро под колесами телег застучала брусчатка, а по сторонам закрыли небо высокие — в два-три этажа — дома. Да и люди, что попадались навстречу, отличались от деревенских. Вот прошла торговка с корзинами: «Зелень, све-ежая зелень!» Вот строгая монахиня, а вот целая компания веселых, явно подвыпивших оруженосцев… Ильда, раскрыв рот, только успевала головой вертеть. Эд притащил к ней Клаську, и гордый ученик мага рассказывал: вон видна крыша храма, а если на ту улицу свернуть, так прямиком ко дворцу можно выехать, а во-он стена манежа, а сейчас свернем, так вот за тем поворотом о прошлом годе настоящую ведьму поймали. Что значит «куды дели»? Допросили, да и сожгли во славу Отца Небесного. Эх вы, деревенские!

Подошел Ольрик, усмехнулся в бороду, потрепал белобрысый затылок ученика:

— Вот и ясно, кому поручить за Эдвином первое время приглядеть. Ты ему все и покажешь, и расскажешь, и обжиться поможешь.

Класька надулся от гордости и важно кивнул:

— А то ж!

Обоз медленно таял. Свернули к своим казармам рыцари, сквайры и оруженосцы, потарахтели на хоздвор телеги с шатрами, котлами да прочим походным скарбом.

Просторный двор гильдии магов обычно пустовал в этот поздний час, но нынче встретить вернувшихся из похода высыпали, кажется, все обитатели и башни магов, и келий учеников, и крыла обслуги. Даже белоснежная борода и нарядные одежды верховного мага мелькнули на высоких ступенях башни. На Паолу налетели подружки, заобнимали, затормошили, защебетали — как ты, да как дорога, да что в походе интересного приключилось…

— А вот, — Паола взяла за руку Ильду, — новенькую нам привезли. Ильдой звать. Вон, Ильдуша, сестра-келейница идет, она тебя устроит.

А сама тем временем жадно вглядывалась в лица подруг. Как же она, оказывается, соскучилась! Даже сердце защемило: ведь скоро прощаться надолго, если не навсегда. Империя огромна, бог весть, доведется ли свидеться.

Из старших успела вернуться только Джатта. Серьезная, неожиданно повзрослевшая. Паола глядела и думала: а я, неужели я тоже так сильно изменилась? Почему меньшие девочки смотрят с таким восторгом? Или это — потому что первый жезл, деяние, до которого им еще учиться и учиться?

Класька уже увел Эда, Ольрик зашагал в башню, на ходу созывая магов Совета — да, сообразила Паола, у него важные вести, ладно бы просто двое новых учеников, но одну из них, будущую крылатую деву, раньше них нашла служанка Тьмы. И кто знает, как повернулась бы судьба Ильды, не окажись сердце девочки таким чутким.

Вскоре Паола ускользнула к себе. Поговорить успеется завтра, а сейчас — спать…

Назавтра они с Джаттой ушли вдвоем в укромный уголок садика, за цветущие кусты белого шиповника.

— Все оказалось так легко, — рассказывала Джатта, — я совсем не ожидала. Думала, похо-од, в такую даль, на самую границу Империи… Знаешь, там просто река, и на ней островок, а на островке выход золота. И это даже никакая не граница, за рекой — тоже зеленые земли, просто, сама понимаешь, река…

Паола кивнула: текучая вода она — и есть текучая вода, если рудник на островке, приходится ставить жезл, сама собой мана оттуда никак не пойдет.

— А это золото, его только нашли, да, Джатта? — Странно было думать, что в землях Империи остались неразведанные месторождения, но, как видно, и такое бывает.

— Там река берег подмыла, — объяснила Джатта, — и жила стала видна. Хорошо еще, ее первым тамошний жрец увидел и сообщил к нам в гильдию. Этот островок как раз на границе двух графств, раньше никому нужен не был, а теперь те графья за него передраться готовы. Учителю Тефасу пришлось посохом вразумлять, — Джатта презрительно поморщилась, — аристократов. Он так ругался, Паола, ты не представляешь! Вот бы, говорит, за благо Невендаара так радели, как за свою мошну, а еще вассальную присягу давали, клялись служить императору!

Представить Тефаса ругающимся и правда оказалось сложно: он был самым тихим и спокойным из всех наставников гильдии магов. Крепко, видать, рассердился…

— А потом? — Паола подалась к подруге.

— Потом, — Джатта рассмеялась, — ох, потом Тефас им предложил спустить пар в ритуальной схватке в честь новой жезлоносицы. А им что оставалось, такой бой нам устроили, залюбуешься!

— Только тебе любоваться было некогда, — сочувственно вздохнула Паола.

— Да почему ж? Я с жезлом быстро управилась, они только во вкус вошли. — Джатта снова засмеялась. — А потом пир закатили, задержаться звали. Только Тефас сказал, некогда нам гостить. Да я и не хотела, больно нужно. — Джатта аристократов не любила. Мягко говоря. — Ну а ты-то, Паола?

Рассказ Паолы занял времени побольше. Любую приключившуюся мелочь ей хотелось расписать во всех подробностях — и историю Ильды, и драку орков с великаном и рыцарей с орками, и даже встреченный в пути гномий обоз. Но вдруг, неожиданно для себя самой, Паола замолчала. И сказала, помолчав, тихо-тихо, почти шепотом:

— А знаешь, Джатта… Эта трава, зеленая трава, что расходится от твоего жезла, молодая, чистая… Вот это и есть самое важное. То, ради чего стоит жить.

Шли дни. Привыкла к новому дому Ильда, перестала тихонько плакать ночами, а днем цепляться за Паолу, познакомилась с другими младшими ученицами и даже успела повздорить с Класькой, обозвав того бездельным зазнайкой. Вернулись из первых походов еще две крылатые девы, Хетта и Линуаль. Обеим достались, как и Джатте, случайно открытые выходы золотых жил в глухих местах Империи, но у обеих обошлось без приключений — если, конечно, не считать приключением случайную встречу Хетты с медвежонком.

— Кто еще больше страху натерпелся, — смеялась Хетта, вспоминая. — Я как завизжу, он как шарахнется!

И только пятой их подруги, Мантии, все не было и не было…

Вернулась она аж через два десятка дней после Паолы. Оказалось, ее цель была в море далеко на юго-западе, там, куда корабли Империи разве что бурей заносило, на безлюдных и неживых островах. Кто принес весть, Мантия не узнала, почему в такой дальний путь отправили ее, неопытную, ни единого жезла еще не водрузившую, — тоже оставалось лишь гадать. Никто не рассказал юной жезлоносице, что ждет ее в качестве первого испытания. Но там, на крохотном островке в бурном море, среди скал, клубился вязкой тьмой леденящий сгусток маны Смерти. Первозданной, необработанной, неоформленной пока в кристаллы…

Ее первое задание.

— Ой, девоньки! — Низенькая пухлощекая Мантия смешно всплескивала руками, рассказывая. Мантия чем-то неуловимо напоминала хлопотливую наседку, торжественное имя совсем ей не шло, и подруги называли ее Ойка. — Ой, девоньки, я как увидала, так столбом и застыла. Оно черное, а словно и не черное, тьма, по-другому и не скажешь. Стынь могильная и чавкает, будто грязь вязкая, шевелится, дышит, и огоньки в ней бродят — вроде и свет, а все равно — тоже тьма. Ой, глупо я, наверное, говорю, но только, знаете, не увидев этого, и не поймешь. И будто тонешь в нем, вроде вон оно, а вот ты, а взгляд прилип, как в смоле увяз, и не отцепиться. Я уж потом поняла, нельзя туда смотреть, совсем нельзя! А там — стояла рядом с этой мерзопакостностью и тонула в ней, будто мошка неразумная! И вдруг как ударило меня что, поняла, еще чуть — и пропала ваша Ойка. Ну я с перепугу и махнула на жезл, вот честно-честно, девоньки, с перепугу, сама не понимала, что делаю! А как увидала, что все получилось, так вся без чувств и повалилась. Ой, как же страшно там, девоньки, милые, жутью смертной так и веет…

Паола слушала — и вспоминала радостную лазурь кристаллов Жизни и мощь источаемой ими благодатной силы. Мощь, если вспомнить хорошенько, настолько же коварную — ведь и ее, Паолу, едва не засосало, как мошку, в ласковое тепло! Она одна, наверное, могла представить, каково пришлось Ойке, ощутившей власть Смерти.

— А знаешь, Ойка, — Паола обняла подругу, — я понимаю, кажется, почему туда — тебя. В тебе, Ойка наша милая, жизни через край. Тебя никакая смерть так просто не возьмет.

На следующий день объявили дату праздника. Вступление в силу новых жезлоносиц Империя всегда отмечала торжествами. Утром — парад рыцарей и паладинов, днем — церемония Выбора Пути, а после — народные гуляния, выступления акробатов и фокусников, состязания стрелков, и совсем вечером, когда стемнеет, магический фейерверк… и все это великолепие — уже послезавтра!

А там и прощаться время подойдет.

Последние дни вместе казались особенно ценными. Хоть и не навсегда расставание, а все же — велик Невендаар, и одному Отцу Небесному ведомо, когда теперь доведется свидеться. А уж чтобы так, впятером…

Просидели в садике допоздна, все вспоминали и вспоминали проведенные в школе гильдии годы.

— Надо же, — вздохнула Хетта, — я о доме тосковала, одно мечтала: вот выучусь, вернусь… А теперь думаю, вернусь туда, стану об этом доме скучать. Родными вы мне стали, не подружки — сестры. Как же я, да вдруг без вас…

— Ты близко, — утешила подругу Линуаль, — часто сюда наведываться будешь. Я вот тоже домой возвращусь, а от моего дома до столицы не всякий год выберешься. Да и, — Линуаль мечтательно прижмурилась, понизила голос, — знаете, девочки, для меня взрослая жизнь —это свой дом. Муж, хозяйство. У нас там дома ставят крепкие, подворья просторные вычищают, чтоб ни зверь, ни огонь, ни эльф так просто не достали. Хотя, конечно, с эльфами давно мир, но все равно!

Линуаль была родом с юго-востока, из тех лесов, что граничили с эльфийскими землями. Оттуда и впрямь не по всякому случаю столицу навестить надумаешь. Но даже эти леса, подумала вдруг Паола, ближе островов, намного ближе. Может, и правда умней будет вернуться в родные края?

Вот только возвращаться Паоле было не к кому. Давно, наверное, позабыли в родном городке маленькую безотцовщину, дочь веселой маркитантки. Может, помнила та предсказательница, что сказала ей однажды: «Смотри, девочка, не прозевай свою судьбу». Но она и тогда была старухой, жива ли еще?

Да и не нужна в тех краях жезлоносица. Мы — сила Империи, мы расширяем ее границы, и пополняем казну, и призываем благословение Небес на достойных. Нам ли искать, где тише?

Эхом от мыслей Паолы сказала Джатта:

— А я домой не вернусь. Я хочу туда, где буду нужнее. Чтобы знать, твердо знать, что живу не зря.

Наутро Паолу нашел Ольрик, позвал:

— Пойдем со мной, девочка.

Поднялись на самый верх Башни Магов. Паола подошла к краю, взялась руками за парапет. Столица лежала под ней как на ладони: блестящая лента реки с темными черточками мостов, извилистые улочки, проплешины площадей и рынков, зеленое пятно манежа и еще одно — дворцовый сад. Сам дворец рвался башнями и шпилями в небо, на другом берегу реки неразлучными близнецами тянулись ввысь главный столичный храм и монастырская церковь. Но Башня Магов все равно была выше.

— Здесь, — тихо сказал Ольрик, — мы ближе всего к Небу. Это важно, девочка, запомни: когда твоя магия — от Небесного Отца, хоть иногда нужно подниматься ввысь и молча глядеть в небо. Не задавая вопросов, не надоедая Всевышнему просьбами и жалобами. Просто глядеть в небо и молчать.

Паола подняла голову. Небо распростерлось над ней сияющей лазурной бездной. Хотелось раскинуть руки и упасть в эту бездну, падать, падать… все выше и выше! Паола засмеялась: счастье захлестывало ее, она ощущала токи Жизни, ту самую затягивающую благословенную силу, которую впервые почувствовала у своего жезла. Крылья развернулись сами, ноги оторвались от нагретого солнцем камня смотровой площадки…

— Не улетай, — тихонько рассмеялся Ольрик, — рано.

Ойкнув, Паола опустилась к старому магу.

— Ты поняла, да?

— Да. — Паола серьезно кивнула. — Спасибо, учитель.

— Не за что, девочка. Это традиция. Когда-то мой учитель вот так же привел сюда меня. Скажи, — взгляд Ольрика стал вдруг острым, пронизывающим, словно резкий ветер с гор, — ты и правда хочешь отправиться на острова? Не побоишься?

Паола замерла.

— Это опасно: я говорил уже, те земли неизведаны, мы не знаем, что они таят. Это далеко, так далеко, что в случае чего можно не дождаться помощи. Это путь, с которого не свернешь. Но Империи, девочка, это нужно. Хочешь?

— Да. — Паола стиснула руки на груди, стараясь унять забившееся сердце. — Хочу, учитель. Только…

— Что?

— Смогу ли?

Взгляд старого мага потеплел.

— Если бы не смогла, девочка, я бы тебе не предложил. Империя долго ждала. И вот дождались… хвала Всевышнему, и да славятся дары Его! Значит, можно собирать отряд.

Весь день Паола ходила тихая, боясь расплескать свое счастье. А вечером случился еще один разговор…

Ее позвала Хетта. Прошептала, хихикая:

— Поди в сад, Паола, тебя там кое-кто ждет!

— Кто?

— Иди, — торопливо подтолкнула подруга. — Увидишь.

У кустов шиповника стоял рыцарь. Паола замедлила шаг, вглядываясь; рыцарь, увидев девушку, шагнул навстречу и улыбнулся:

— Паола, милая, ты простишь, что я так нахально напросился на свидание?

«Свидание»! Паола почувствовала, как горят щеки. Ответила, отчаянно желая, чтобы голос не выдал ее внезапного волнения:

— Здравствуй, Гидеон. Я рада тебя видеть.

— Я понимаю, тебе не до меня сейчас. Завтра праздник, твой праздник. Но потом… в общем, я подумал, что сегодня, наверное, последний вечер. И пришел.

— Но я ведь не сразу уеду… — Глупость ляпнула, поняла тут же Паола, он не о том совсем. Растерялась еще больше, с трудом удержалась, чтоб не приложить ладони к пылающим щекам.

— Ты уедешь, — серьезно ответил Гидеон. Шевельнулся, словно хотел взять ее за руку, но не осмелился. — Я слышал, будут собирать отряд на Илдрамский архипелаг. Завтра вам объявят назначения, все будет решено. Поэтому я хотел спросить у тебя сегодня.

Паола молча кивнула. Гидеон заговорил быстро, взволнованно:

— Я ту песню твою, про ветер и белые паруса, все вспоминаю. Вспоминаю и о тебе думаю. Я знаю, что такое зов судьбы, Паола, но мне страшно. Я ни за брата, ни за себя никогда так не боялся, как сейчас за тебя боюсь. Ты точно решила?

— Я одного боюсь, — опустив голову, прошептала Паола. — Что не получится, сорвется в последний момент. Мало ли… Решат, что в другом месте я нужнее. Я не буду спорить, надо — значит надо, но я…

— Я знаю, — с явным усилием выговорил Гидеон. — Я хотел бы тебя отговорить, но не стану. Каждый имеет право уйти за мечтой. Скажи только, если я попрошусь в тот отряд, ты…

Он замолчал, опустил голову. Добавил глухо:

— Фаб не хочет. Море — оно не для рыцарей. А меня на части рвет, Паола. Не могу тебя отпустить. Как сердце пополам.

Сердце Паолы колотилось быстро-быстро. Под шиповником было тихо, только с другого края садика доносились звонкие голоса: младшие ученицы срезали цветы к празднику.

— Есть ведь крылатые кони, — прошептала Паола. — Они могут летать над морем.

Приподнялась на цыпочки, смахнула с черных волос Гидеона белые лепестки. Ладони сами легли на его плечи. Его губы легонько, словно опасаясь чего-то, коснулись лба Паолы.

— Ты мой ангел, — хрипло пробормотал Гидеон. — Моя небесная дева.

* * *

В темном небе распускались огненные цветы, порхали золотые бабочки, зеленые и синие звезды сияющим водопадом падали в морские волны и превращались в распускающие паруса корабли.

— Красота! — вздохнула Хетта. — В наших краях такого не выделывают. Если и забредет волшебник, так не по фейерверкам, а по боевой магии, упырей упокаивать да гоблинов гонять.

Хетта, похоже, мыслями была уже дома, в маленьком форте у реки, охраняющем пересечение водной и сухопутной торговых дорог. С родителями, сестрой-погодком и старой бабушкой — а может, и не только с ними.

Праздник выплеснулся на улицы столицы, затопил их, захлестнул, завертел в своей круговерти аристократов и простолюдинов, надменных дам и бойких рыночных торговок, солидных гильдейских мастеров и разбитных мальчишек. Праздник гудел и шумел, пил вино и пел песни, собирал смеющихся зрителей вокруг уличных фокусников и бродячих актеров. И только главные виновницы торжества, пять крылатых дев, тихо сидели на верхней площадке Башни Магов. Под ними сияла праздничными огнями столица, над ними плясали в небе фейерверки, а они держались за руки и больше молчали, чем говорили.

Непривычно задумчивая Ойка жалась к Паоле. На острова они отправятся вдвоем: Илдрамский архипелаг нужно исследовать и подчинить Империи как можно скорее. Паола улыбнулась, вспомнив церемонию Выбора Пути: взволнованного Ольрика, торжественно-серьезных магов Совета, тронувшую губы императора легкую улыбку. Выложенную драгоценными камнями карту Невендаара, Священных Земель, на которой каждая жезлоносица должна была найти свое место, свой путь… Вспомнила, как засиял золотом эльфийский лес, когда к карте подошла Линуаль, улыбку подруги: она все-таки вернется в родные места! Как Джатту поманили суровые северные степи, вотчина зеленокожих. Джатта сильная, бесстрашная, это как раз по ней. И главное, самое-самое главное! Как для них с Ойкой засверкала лазурь моря, а на ней — острова, словно рассыпанная на праздничном синем платке горсть разноцветных бусин…

Вот и закончилось ученичество… Уже завтра старшими в девичьем крыле будут считаться совсем другие девушки. Вертлявая Фариша, хохотушка Иза, тихая, серьезная Верунька. А через год или два подойдет и их черед… и они будут сидеть здесь, держась за руки, впитывая всей душой, стараясь навсегда запомнить, сохранить в себе последнюю ночь вместе, перед расставанием. Уже завтра столицу покинут Хетта и Линуаль: им не нужны спутники, их путь — по мирным землям Империи. Через несколько дней проводят Джатту: сопровождающего для нее выберут среди рыцарей или паладинов. А там и их с Ойкой черед…

Праздник затихал — медленно, неохотно. Разбрелись по тавернам уставшие фокусники и актеры, погасли веселые огни, огненные картины над головой сменились темным полуночным небом.

А потом в этом темном небе, затмевая искорки звезд, рядом с привычной луной, маленькой и желтой, словно круг сыра, проявилась вторая. Мертвенно-бледная, зыбкая, навевающая мысли о призраках и неупокоенных душах. Лица девушек утратили краски жизни, залитые холодным светом призрачной луны. Паоле захотелось вдруг взмахнуть крыльями, призывая силу Жизни: быть может, благодатная магия сумеет развеять наваждение? Тревожно забилось сердце.

Но тем временем рядом со второй луной, мешая с ее мертвенным светом отдающие кровавым багрянцем тени, появилась третья. Темная, словно залитая запекшейся кровью. Злая.

Ойкнула Ойка.

— Что это? — прошептала Хетта. — Что это, девочки?

— Знамение, — откликнулась Линуаль. — Я слышала…

На лестнице послышались торопливые шаги, Линуаль испуганно замолчала. Один за одним на площадку поднимались учителя и маги Совета: Ольрик, Тефас, Гоар… Глядели в небо, становились в круг. Последним появился Вульфрик, верховный маг. Бросил на девушек короткий сердитый взгляд, буркнул:

— Ступайте вниз.

Джатта порывисто встала:

— Разве мы не взрослые уже? Не имеем права знать? Что происходит?

— Было бы что знать, — буркнул Тефас. — Сами ничего не знаем. Идите, девочки, мешать будете.

Праздничное настроение испарилось, исчезло без следа. Торопливо спустились вниз, прошли через садик, не глядя по сторонам — очень уж жутким он казался сейчас, залитый мертвенным, призрачно-холодным светом. Набились в комнатку Линуаль — она была ближе всех к выходу.

— Так что за знамение? — спросила Джатта.

— Я слышала, — медленно сказала Линуаль, — три луны бывает в небе в ночи магических потрясений. Когда случается что-то такое, что может изменить лицо мира. Эльфы так говорят…

— Может, эльфы ошибаются? — сама не веря, спросила Паола.

Никто не ответил.

Утро пришло тихое и ласковое. Солнечный свет развеял наваждение, ночные страхи пусть не позабылись, но стали казаться смешными и нелепыми. Жизнь в стенах гильдии магов шла своим чередом, в лицах учителей девушки не видели и следа беспокойства или озабоченности.

Хетту и Линуаль собирали в дорогу. Молодым жезлоносицам не требовалось тащить с собой имущество; да и не было особого имущества у воспитанниц гильдии. Жилье и деньги на обзаведение им выделяла казна — уже там, на месте. Поэтому сборы сводились к обмену теми милыми мелочами, что ценны для девушек не сами по себе, а как дорогие сердцу памятки. Украшенный мелкими хрусталиками гребень, заколка в виде летящей чайки, голубая лента из блестящего гладкого атласа… Обнялись на прощание, проводили до ворот — и так пусто стало. Будто часть твоего сердца ушла, думала Паола, медленно бредя об руку с подругами в садик. Ушла — и одному лишь Всевышнему ведомо, когда вернется.

Какое-то время девушки сидели молча, притихшие и растерянные. Опадали белые лепестки шиповника, словно печалясь вместе с ними; но вот Джатта вскинула голову:

— Хватит грустить, подруги! Велик Невендаар, но все пути ведут для нас сюда, в сердце его! Рано ли, поздно — свидимся еще не раз. Подумайте лучше, что за жизнь у нас впереди! Новые земли, новые небеса…

Острова, эхом откликнулось в душе Паолы.

Ойка, верно, подумала о том же. Попросила тихо:

— А спой, Паола, твою любимую…

Паола запрокинула голову, вгляделась в исчерканную перышками облаков лазурь небес. Улыбнулась, подумав: наверное, барашки волн на волнах выглядят похоже, белые на синем…

— Далекий парус в синей дымке та-а-ет, родные ветры вслед ему летят…

Джатта с Ойкой тихонько подхватили:

— Моряк невесту нынче покидает…

Этой ночью на небе светила одна, привычная луна. Страх рассеялся окончательно, девушки пошли спать, не думая больше о тревожных знамениях и магических потрясениях. Смеялись даже: может, у эльфов что и потрясется, а нам с того ни тепло, ни холодно.

Засыпая, Паола подумала вдруг: надо отдать завтра Джатте свою пуховую накидку, чтоб не мерзла там на севере.

Среди ночи Паолу разбудил неясный шум. Девушка приподнялась, вслушиваясь. Со двора доносились рыдания. Сердитый голос Вульфрика едва перекрикивал причитания и плач. Верховный маг, похоже, безуспешно пытался добиться тишины.

Паола встала, накинула плащ и выскользнула во двор.

Захотелось протереть глаза. Может, все это ей снится? Мечущийся свет факелов, мужики, сжимающие в руках бесполезные вилы, бабы с узлами, ревущие детишки, чей-то скулящий пес… Рядом с верховным магом стояла Линуаль — она-то откуда взялась?! — и что-то тихо рассказывала. Вульфрик хмурился, иногда перебивал девушку вопросами. Та пожимала плечами. Наконец маг махнул рукой, отпуская жезлоносицу, и двинулся к мужикам. Линуаль заметила Паолу, кинулась к ней, обняла:

— Ох, спаси Всевышний, что будет…

— Что стряслось? Почему ты здесь? — Паола дрожала, губы слушались с трудом. Предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого сжимало сердце.

— Беда, Паола. Девочки где? Хетта не вернулась?

Выбежали разбуженные шумом Джатта и Ойка. Линуаль обняла подруг:

— Пойдемте, девочки, где потише. К Паоле пойдем.

У Паолы сели на кровать, тесно прижавшись друг к дружке. Линуаль дрожала, Ойка накинула ей на плечи одеяло, обняла молча.

— Война, девочки, — прошептала Линуаль.

Замерев, Паола, Ойка и Джатта слушали рассказ подруги.

Линуаль встретила беженцев вскоре после полудня. Растерянные, охваченные паникой крестьяне ничего не могли толком объяснить. Огненные чудовища, чуть ли не демоны… ну откуда, спрашивается, в самом сердце Империи взяться демонам?! Не иначе, какой-нибудь колдун-отступник решил власть показать. Так это ненадолго! Велев крестьянам идти прямиком в гильдию магов и рассказать о своей беде там, юная жезлоносица двинулась дальше.

Увидев сожженную дотла деревню и обгорелые трупы, Линуаль засомневалась: для одного колдуна слишком уж, да и не станет колдун убивать, его дело — запугать, головы заморочить, заставить дань себе платить. Но вокруг стояла мирная тишина, кто бы ни сотворил весь этот ужас, теперь его здесь явно не было. Не возвращаться же обратно, поддавшись глупой панике, словно невежественная крестьянская баба!

На околице сожженной деревни Линуаль наткнулась на еще один труп. Молодой сквайр лежал в луже крови, пронзенный насквозь острыми каменными осколками. Смоляно-черный камень казался созданным из самой первозданной Тьмы: он вбирал в себя свет, не выпуская его. Линуаль подобрала осколок, впервые подумав о том, что ей, пожалуй, придется вернуться, и надо бы принести Совету магов сведения более внятные, чем бестолковые россказни крестьян.

Потом она вспомнила о том, что с собой у нее драгоценный груз: несколько флаконов эликсиров. Оживляющий, целительный, восстанавливающий силы… Обозвав себя забывчивой дурехой, Линуаль кинулась вытаскивать из убитого сквайра осколки. Проверив, все ли раны чисты, зажмурилась на миг, призывая силу и благословение Небесного Отца, и осторожно, по капле, боясь разлить, влила в мертвые губы эликсир Жизни.

Израненный воин попытался вздохнуть, забился… на губах запузырилась кровь… Линуаль, охнув, вскочила, махнула крыльями раз, другой, третий: «Силой Неба, волей Всевышнего, исцелись!» Не доверяя до конца собственным силам, достала склянку с целительным зельем, приподняла беловолосую голову:

— Пей, милый… выпей!

Сквайр проглотил снадобье; мутный взгляд прояснился, губы шевельнулись:

— Я… жив?..

— Живой… — Линуаль плакала и смеялась: у нее получилось, она сумела, смогла, спасла! — Ты как? Дышать можешь? Полежи немного, сил наберись.

— Нельзя… нельзя лежать. Они… вернутся…

Именно в этот миг Линуаль поняла истинную цену своей победе. Сквайр видел врага. Он сможет объяснить все точно и правдиво. Девушка встала, протянула спасенному руку:

— Идем в столицу?

Они дошли только к ночи, хотя Джарет — так звали сквайра — не давал себе поблажки. Дорогой он рассказал Линуаль о напавших на село «чудовищах».

— Я встретила крестьян, — сказала Линуаль, — беженцев. Они говорили, деревню сожгли демоны.

— Если наши деды верно помнят старые легенды, демоны и были, — ответил Джарет. — Слуги Проклятого, воины Ада. Крылатые твари, порождения Бездны. Но страшно то, что за ними следом шли люди. Отступники в козлиных масках! Я слышал, своими ушами слышал, как они призывали силу Проклятого, насылая огонь на беззащитных крестьян!

В столице Джарет свернул к казармам. Линуаль обещала пересказать его слова в гильдии магов. Расставаясь, сквайр лишь коротко глянул на свою спасительницу: мысли его, похоже, были далеко.

— Благослови тебя Всевышний, — махнула она вслед. И поспела во двор гильдии как раз вовремя, чтобы поймать рассерженного бестолковыми воплями верховного мага и объяснить, что случилось.

— Вот вам и знамения, — всхлипнула Ойка.

Джатта нахмурилась:

— Да ладно вам реветь, подруги! С нами Небесный Отец, а с ними кто? Какой-то там Проклятый! Наши паладины их в лепешку раскатают, вот увидите! Новая луна не народится, как мы об этой нечисти и думать забудем. Вот увидите!

* * *

Отряд рыцарей уходил в бой. Хлопало на ветру знамя, тревожно всхрапывали, прядая ушами, гнедые и серые кони. Позади конницы тесной группкой шли пешие сквайры, десяток лучников, несколько боевых магов. Мелькнул среди доспехов синий плащ монастырского служки.

Ученики гильдии магов толпились на пятачке у ворот: отряд должен был пройти мимо.

— Я бы тоже пошел, — буркнул Класька. — Учитель не пускает.

— Правильно не пускает, — отрезала Джатта. — Толку с тебя, с недоучки.

— Эдак вся война без меня закончится!

— И слава Всевышнему, что закончится. Ишь ты, герой сопливый выискался.

Отряд поравнялся с гильдией, седоусый командир в алых доспехах паладина, чуть повернув голову, отдал честь. Рядом с ним Паола узнала вдруг черноволосых братьев-рыцарей, Гидеона и Фабиана. Гидеон нашел ее взглядом, кивнул чуть заметно. У Паолы защемило сердце. Вот этот рыцарь с сурово сжатыми губами обнимал ее, называя ангелом и небесной девой? Это с его вечно растрепанных волос она смахнула белые лепестки шиповника?

— Благослови тебя Всевышний, — шептала Паола. — Благослови Всевышний всех вас…

— И Джарет с ними. — Взгляд Линуаль нашел среди сквайров спасенного ею и уже не отрывался. Губы зашептали благословение.

Хвост отряда скрылся в переулке — слишком уж быстро. Вроде и немаленький, растерянно подумала Паола, что ж так? Может, тревога всему виной? Страшно провожать, зная, что кто-то может не вернуться.

Ильда уцепилась за руку, прошептала:

— Они до папки дойдут? Эти, которые демоны?

Паола вздохнула:

— Не знаю, солнышко.

— Они, может, уже там? — Ильда, похоже, с трудом сдерживала слезы. — Тетя Райда, которая из прачечной, на рынке была, слышала, будто земля разверзлась бездной огненной, а оттуда демоны прут и прут, и будто бы по всей Империи так.

— Врут, — отрезала Джатта. — Со страху чего только не навыдумываешь. А Райда только и знает сплетни повторять, слушай ее больше.

Паола присела рядом с Ильдой, заглянула в лицо, вытерла девочке слезы широким рукавом своего платья.

— Ильдуша, солнышко, мы ведь при гильдии магов живем. Все важное узнают сначала во дворце, а затем здесь. А иногда — здесь даже раньше, чем во дворце. Ты слушай, что учителя говорят, а не тетки базарные.

— Ничего не говорят, — мрачно заявил невесть как оказавшийся рядом Эд.

— Скажут, — уверила Паола.

— Когда время придет, — добавил подошедший Ольрик. — А до той поры нечего лишнего болтать. — Обвел взглядом жезлоносиц: — Вы, девушки, пойдете сейчас со мной. А остальные, — зыркнул на мелюзгу непривычно сурово, — учиться!

Паола сжала ладонь Ойки. О чем с ними может сейчас говорить любой из магов? Скорей всего об отъезде…

Она оказалась права.

— Пока остаетесь здесь, — коротко, не тратя время на предисловия, сказал Ольрик. — Можете понадобиться. Не время силы распылять.

— Что нам делать? — спросила за всех Джатта.

Старый маг задумался ненадолго. Паола глядела на него, и сжималось сердце: всего ничего прошло с похода, да что с похода, он еще позавчера совсем другим был! Словно прожитые годы разом навалились на плечи…

— Будете пока беженцев встречать. Целителей нехватка. — Ольрик задумчиво пригладил бороду; пальцы его слегка дрожали. — Мантия — в монастырь, Линуаль и Паола — в храм, а ты, Джатта, здесь, при гильдии. Сейчас и отправляйтесь.

— Хорошо, учитель, — кивнула Джатта. — Пошли, девочки.

— И вот еще что, — догнал их у самого порога севший голос старого мага. — Горюющих да испуганных ободряйте, а если кто паниковать станет, вещать о силе великой да о конце времен или, упаси Всевышний, старые пророчества вспоминать, тех обрывайте без жалости. Сами не замолчат — стражу зовите. Нам в столице смятение умов не нужно. От таких разговоров и до мятежа недалеко.

Уходя от Ольрика, девушки подавленно молчали.

И лишь по дороге в храм Линуаль, вздохнув, сказала:

— Может, и прав учитель… наверное, прав… Но вот вспоминаю я тех несчастных, что на дороге встретила, деревню их сожженную и думаю…

— Что?

— Думаю, — чуть слышно ответила Линуаль, — когда люди потеряли все, да еще так страшно, они вряд ли сами понимают, какие разговоры просто с горя, а от каких до мятежа недалеко. Не хочу я, Паола, стражу звать для таких бедолаг. Не лежит к такому сердце.

Паола вздохнула, ободряюще сжала руку подруги:

— Что заранее переживать. Там поглядим. Может, смилуется Всевышний, обойдется…

Но паника уже расползалась по столице — видно, не от пустого ума Ольрик предупреждал о ней своих учениц. На площади перед храмом выла, билась на земле баба в разодранной одежде, не поймешь, то ли беженка-крестьянка, то ли городская побирушка, — билась, завывала:

— Ой, лышенько, погибель-беда, вижу демона крылатого, огненного, вижу чудищ каменных, кровь и огонь, земля горит, горит земля наша, горят луга зеленые, кровью и огнем разливаются!

На глазах девушек подбежала стража, подхватила бабу под руки, уволокла, а та все голосила, словно не осознавая, что с ней происходит:

— Нету больше наших лугов заливных, все кровью залито, огнем затоплено… погибло, все погибло!

— Упаси Всевышний, — вздрогнула Паола. Схватила подругу за руку и бегом вбежала в храм.

Всегда на памяти Паолы здесь стояла благоговейная тишина, нарушаемая лишь молитвами и праздничными проповедями. Здесь можно было часами рассматривать роспись на стенах и куполе, витражи на высоких стрельчатых окнах — суровых ангелов-меченосцев и крылатых дев-архангелов, рыцарей на вздыбленных конях, попирающих злобную нечисть, и цветы, цветы, цветы… Здесь как нигде верилось в торжество Жизни.

Теперь тишину сменили плач и стоны. Храм принимал беженцев. Среди столпившихся на просторном дворе людей сновали целительницы, служки с водой, хлебом и кашей. Старая аббатиса собирала женщин — увести на постой в монастырь.

— Вон жрец, — Линуаль дернула Паолу в направлении внутреннего дворика, — скорее!

Увидав крылатых дев, плачущие на мгновение смолкали, а потом кидались к ним — дотронуться, поднести детей, испросить благословения…

— Погодите, — отмахивалась Паола, — да погодите же!

Жрец оглянулся, стремительно, раздвигая народ, пошел девушкам навстречу. Паола и Линуаль поклонились:

— Нас помогать прислали.

— Хорошо, — кивнул жрец. — Помощь нужна. Пойдемте, девы.

Раненых было много: все беженцы из одной деревни, спасшиеся чудом, успевшие добежать до леса, пока слуги Проклятого жгли их дома и убивали их соседей. Бабы выли горько, безутешно, плакали дети, немногие мужики потерянно молчали. Они принесли убитого, молодого лучника, почти мальчишку.

— Кабы не он, — выдавливал коренастый угрюмый крестьянин, — всем бы хана. На колдуна напоролись. Огнем окружил, принимайте, грит, волю Бетрезена, иначе спалю живьем. Ну и… вот…

— Нам не подобраться бы, — закивал другой, баюкающий разрубленную руку. — А он… спаси Всевышний, паренек во внуки мне годится, вся жизнь впереди была. Эх, лиходеи проклятые.

Смотреть на сожженного злым колдовством юношу было страшно. Черты лица не угадывались, легкий доспех вплавился в кожу.

— Вы правильно сделали, что принесли его, — веско сказал старый жрец.

— Ну дык. — Мужик потупился. — Не оставлять же злыдням на поругание. Хоть так, думаем, спасибо пареньку сказать.

Жрец дотронулся кончиками пальцев до лба убитого, прислушался к чему-то, неслышимому другим, улыбнулся:

— Поживет еще. Если будет на то воля Всевышнего…

Предоставив раненых монахиням и молодым служкам, крылатых дев жрец оставил при себе. Сказал:

— Здесь ваша помощь понадобится.

Обе девушки впервые видели воскрешение, совершаемое без эликсира, одной лишь молитвой. Сила Небесного Отца текла через старого жреца, укрепленная намоленной за века мощью столичного храма. Стекала на убитого щедрым водопадом. На глазах сходили страшные ожоги, сменяясь нежной розовой кожей, проявлялись все четче легкая горбинка носа, резкая линия скул, по-юношески пухлые губы…

Грудь вздрогнула, приподымаясь… пальцы, бессильные сжаться, царапнули дерево широкой лавки…

— Быстро, милые, — выдохнул жрец, — работайте, помогайте…

Почти одновременно Паола и Линуаль взмахнули крыльями, призывая на лежащего перед ними воина благодать Небесного Отца. Исцелись, молила про себя Паола, исцелись, живи, именем Неба, волей Всевышнего, живи!

Стрелок задышал ровно, спокойно.

— Спит. — Жрец слабо улыбнулся, отер лоб чуть дрожащей рукой. — Хвала Всевышнему, справились.

Линуаль всхлипнула, уткнулась Паоле в плечо:

— Получилось? Правда получилось?

— Да вроде. — Паола нервно рассмеялась и тут же замолчала, прикусив губу: испугалась разреветься. Тяжко далось чудо возрождения — до тьмы в глазах, до звона в отяжелевшей голове. Ударило вдруг: а ведь многих так не воскресишь. Вон над одним лучником втроем весь день… А если бы двоих принесли мертвыми? Или, упаси Всевышний, десятерых? Паола обняла подругу и без сил опустилась на пол. Руки скользнули по шелковой ткани плаща…

— Паола, ты что? — Линуаль упала на колени рядом с ней. — Плохо?

— Ничего… сейчас…

Тяжелая ладонь легла Паоле на макушку. К затылку, по шее, по спине пробежалось уютное тепло. Жрец вздохнул:

— Идите, девы, отдыхайте. Я бы вас при храме ночевать оставил, да нынче и устроить негде, сами видите. Завтра пораньше приходите, с самого утра.

Возвращались из храма притихшие. Паола стыдилась приступа слабости, но из мыслей все не шло, не получалось забыть: а ну как десятерых бы? Что тогда — выбирать? Как? А ведь чудо на то и чудо, что не может случиться с каждым…

У ворот гильдии мялись двое: женщина в крестьянской одежде, в черном траурном платке, и щупленький дедок с котомкой через плечо. Задорно торчащая вперед седая бородка придавала ему вид воинственный и озорной, никак не сочетающийся со строго сжатыми губами.

— Мы сказать пришли. Рассказать… — Женщина теребила кончики черного платка.

— И отдать, — добавил дедок. — Имущество, значь. Дело такое, магическое, глядишь, пригодится вам. Ворога, значь, бить.

— Так заходите, — улыбнулась гостям Линуаль. Окликнула пробегающего мимо вездесущего Клаську: — Позови кого-нибудь из учителей, тут люди пришли. Пойдемте пока что в приемную.

На самом деле приемных в гильдии магов было не меньше десятка. Для гостей простых и высокопоставленных, сведущих в магии или нет, своих, не совсем своих и совсем чужих… Сообразуясь с простонародным видом посетителей, Линуаль провела их в маленькую комнатку для просителей из числа крестьян и малоимущих горожан. Гости замялись на пороге, поклонились, входя. Здесь можно было бы их и оставить, но девушки, не сговариваясь, решили подождать. Вести ценились нынче в столице больше золота.

Сесть гости не посмели, так и маялись у входа, пока не вошел Ольрик.

Старый маг не стал разводить долгих предисловий. Оборвал поклоны, сказал:

— Поздоровались, и будет. Рассказывайте, люди добрые, с чем пришли.

— Беженцы мы. — Женщина все мяла свой платок, мяла и мяла, и почему-то Паоле было трудно оторвать взгляд от ее рук, грубых, обветренных, со следами свежих ожогов. — Погорельцы. В столицу шли, потому куда ж еще? Нас со всей деревни только двое и осталось. Пятиизбищи деревня наша звалась.

Голос женщины задрожал; она смахнула слезы уголком платка, хотела еще что-то сказать, но не смогла. Уткнулась лицом в ладони и тихо, почти беззвучно заплакала.

— Большая сила на нас пришла, — мелко закивал старик. — Силища. Такое дело, значь, у нас возле деревни, за рекою, рудник магический был. Вот он, видать, ворогу и понадобился.

— Где точно ваши Пятиизбищи? — вскинулся Ольрик. — Ты мне, дед, точно скажи! Сам понимаешь, тех рудников по Империи…

— Недалеко. — Дедок почесал в затылке. — Шли мы, значь, на закат прямехонько, три дня шли, значь, от дому до столицы. Только где ж тот дом… нету больше нашего дома…

Ольрик подошел к гостям, положил ладонь старику на плечо, вгляделся в лицо. Сказал тихо:

— Война у нас. Утешать не могу, извини, дед. Сам сказал — силища. Значит, захватили те вороги рудник?

— Воткнули, — снова закивал дед, — воткнули, злодеи, палку свою окаянную! Чтоб их самих тою палкой да по шее! Были за рекою за нашей луга зеленые, а теперь… эх! Огнем, все огнем…

— Что ж, спасибо вам, люди добрые. Будем рудник отбивать. — Ольрик сердито дернул себя за бороду. — Вам за вести награда полагается, сейчас пойдем…

— Погодьте еще, господин маг. — Дедок смущенно кашлянул. — Не все у нас вести-то. Еще, значь… вот…

Смешавшись, вынул из котомки ребристую, чтоб на ощупь ни с какой другой не спутать, склянку с эликсиром Жизни, пузыречек лечебного бальзама и погнутый, оплавленный целительский талисман. Положил на стол. Сказал тихо:

— Имущество, значь.

— Откуда? — Голос старого мага внезапно сел, осип. Паола, охнув, шагнула к столу, вцепилась пальцами в край. Она уже поняла, что ответит старый крестьянин-погорелец.

— Дева там была, — потупившись, вздохнул дедок. — Вот как… — Наверное, он взглянул на них с Линуаль, краем сознания отметила Паола. Наверное… Оторвать взгляд от талисмана казалось невозможным. Такой талисман был у… — Она, значь, как это непотребство увидала, так туда и помчалась. Хотела, видать, ту палку чужую окаянную убрать. А тут как раз эти… чудища каменные да колдуны, что огонь бросают… И на нее…

…у Хетты.

Ей, Хетте, слабо давались целительные чары, она носила талисман, чтобы усиливать…

— Оно быстро все случилось, — почти шепотом закончил старик. — Не мучилась девочка… быстро… Там ее и бросили, на берегу. Мы уж потом подобрались, поглядели: мертвехонька, бедная. Там ее, значь, и схоронили. На берегу, над рекой. Прям напротив рудника.

Схоронили, эхом отдалось в голове Паолы. Схоронили. А вещи сюда принесли. Ну что, что им стоило влить Хетте в рот эликсир из ребристой склянки!

Они не знали. Не могли знать. Откуда им, они простые крестьяне. И на том спасибо, что после всего того ужаса подойти не побоялись.

Линуаль застонала глухо, согнулась пополам. Паола подскочила, подхватила. Оглянулась на Ольрика. «Уведи», — одними губами велел маг.

— Пойдем, — зашептала Паола, — пойдем…

Вывела подругу из приемной, довела до внутреннего дворика — и тут силы оставили. Разом, как будто выдернули державший ее невидимый стержень. Паола осела на землю.

— Хетта, Хетта, — рыдала Линуаль. — Хетта-а…

Следующие несколько дней промелькнули, как не было. Первая потеря оглушила. Обыденные мелочи резали сердце. Яблочные пирожки на ужин — Хетта их любила. У Изы порвалась нитка бисерных бус — раньше ее собрала бы Хетта, никто не умел так ловко нанизывать бисер, составлять узорами… А вон идет сестра-келейница, и слышится голос Хетты: «Наша мамуля-хлопотуля!»

Линуаль больше не плакала. Только стала откровенно тяготиться работой в столице и все чаще досаждала учителям просьбой отправить ее в поход.

А Паола ждала и боялась возвращения отряда, с которым ушел Гидеон.

Первым узнал новость вездесущий Класька. Немудрено — шалопай мотался то в казармы, то к воротам.

— Вернулись! — Мальчишка ворвался в трапезную посреди ужина, хотя за такое нарушение порядка его наверняка ждала выволочка. — Вернулись…

— Ты, негодный… — Ольрик неторопливо встал, явно намереваясь отчитать ученика хорошенько прямо при всех.

— Учитель, они целителей просят! И эликсиров! И жрецов! Я в храм еще побегу, а вы туда идите, ладно?

Откинул пятерней со лба прилипшие мокрые волосы, развернулся и умчался. А у Паолы будто сердце на миг остановилось — а потом заколотилось так, словно тесно стало в груди. Целителей, эликсиров, жрецов… видно, плохо там дело!

— Мы за эликсирами, — Гэриэл, маг-целитель, стремительно поднялся с места; вслед за ним, не дожидаясь приказания, вскочили трое его учеников, — а ты собирай, кто из твоих пойдет.

Ольрик кивнул коллеге, обвел взглядом затихшую трапезную. Резким взмахом руки отделил жезлоносиц:

— Вы.

— И мы! — вскочила Иза. Вслед за ней поднялись Фариша и Вера. — Мы исцелять уже умеем, верно, девочки?

— Мы уже старшие ученицы, — добавила Вера, — скоро тоже жезлоносицами станем. Мы должны помогать.

— Ладно, — отрывисто бросил Ольрик. — Но кто плакать начнет — выгоню.

Девушки торопливо выбрались из-за стола.

Странное дело, подумала Паола, оглядываясь на взволнованно загудевший стол, сколько нас здесь, и магов, и учеников, а лечить почти никто и не может. Редкий дар. Хотя нет, возразила сама себе, не такой и редкий. Просто с ним чаще в храм идут учиться, а не в гильдию магов. Из храма Класька хорошую помощь приведет. Все будет хорошо. Все будет хорошо, твердила себе Паола, спеша за Ольриком в тесной группке подруг, обязательно хорошо, был бой, наши вернулись, значит, они победили и войне конец. В крайнем случае придется прочесать страну, выловить всяких там разбежавшихся, чужие жезлы поубирать, в общем, навести порядок…

«Хорошо» разбилось вдребезги с первого же шага в казармы. Не бывает у победителей таких лиц. Победители не отводят виновато глаза, встретив взгляд девушки. И не молчат настолько тяжело.

— Ольрик, твоих девиц по легким, — командовал Гэриэл, — а я своих лентяев на тяжелых беру и на мертвяков. Пусть учатся, дармоеды. Как храмовые подползут, всех ко мне.

«Легких» было мало — как раз под небольшую силу неопытных жезлоносиц. К ужасу Паолы, среди них не оказалось ни Гидеона, ни Фабиана. Вообще рыцарей не было. Лучники, маги, несколько конюхов и оруженосцев — те, кто в сражении позади. Ольрик мгновенно распределил их по девушкам, велел:

— По взмаху на каждого, дальше долечат.

И умчался.

Белобрысый Кай, оруженосец Гидеона, подошел к Паоле последним. Улыбнулся криво:

— Господин тебя всю дорогу вспоминал.

— Он… жив?

— Жив, оба живы. Последние эликсиры по глотку делили… до дому добраться.

Кай говорил медленно, хрипло. Паола понять не могла — то ли голос мальчишка сорвал, то ли грудь помята и дышать трудно, а может, просто устал сверх меры.

— Погоди, подлечу — расскажешь. — Паола глубоко вздохнула, собирая остатки сил. «Волей Неба, именем Всевышнего…» Ей показалось, крох целительной силы, сорвавшихся с кончиков ее крыльев, не хватило бы и на сопливого ребенка. Но Кай задышал ровнее.

— Устала? — спросил, совсем как Гидеон тогда, кольнуло Паолу.

— Обидно, когда сил мало, — честно ответила она. — Ты подожди немного, сейчас отдышусь, еще тебе махну.

— Не надо, легче уже…

Соврал, поняла Паола. Тут подошел Ольрик, глянул хмуро, сунул мальчишке початый флакон восстановительного зелья:

— Пей.

Тот отхлебнул осторожно, словно боясь израсходовать лишнего.

— Все пей, — сердито буркнул маг. Мазнул взглядом по Паоле: — А ты ступай домой. Ступай-ступай, нечего тут. Я и остальным велел.

— Но, учитель…

— Кому сказал! Целители подошли, теперь управимся. И не спорь, будет еще вам работа. Не в последний раз.

Возвращались в подавленном молчании. Только у самых ворот гильдии Джатта сказала:

— Учитель велел рты на замке держать.

— Ой, да ладно уж, — Ойка зло пнула подвернувшийся под ногу камушек, — сами толком ничего не знаем. Только и ясно, что дела плохи. Всех погибших не смогли принести даже, позорище.

Предупреждение Джатты пришлось вовремя: девушек ждали. От «ну что?» да «ну как?» со всех сторон у Паолы аж голова закружилась.

— Учитель придет, все расскажет, — выпалила Джатта.

— Нам бы отдохнуть, — тихо сказала Линуаль, — выдохлись.

Паола молча проскользнула к себе.

Села, завернувшись в одеяло, прикусила губу — больно, до крови. Бил озноб. Тупо, глухо болело в груди, как будто кто-то невидимый медленно и упрямо тянул оттуда жилы. Хотелось выть. И назойливо, нудно, на самом краю сознания бился странный, неправильный, непривычный звук. Будто щенок скулит — да откуда б ему здесь взяться?

И вдруг внезапно Паола поняла: это за стеной, в соседней келье, плачет Иза. Паола упала на кровать, уткнулась лицом в подушку. Если бы слезы могли помочь…

Линуаль ушла на следующий вечер. Вскоре после обеда ее вызвали к Ольрику, а когда вернулась из храма Паола, подруга встретила ее во дворе гильдии, закутанная в темный дорожный плащ и с небольшой котомкой через плечо. Обняла, шепнула:

— С Джаретом идем.

— Вдвоем?! — ахнула Паола.

— Так проще. — Линуаль отстранилась, обхватила себя руками, будто мерзла. — Большой отряд не спрячешь, а мы тихо пойдем. Сама будто не понимаешь, у демонов силы — что двоих убьют, что два десятка. Зря людей терять.

Паола передернула плечами. Эти слова были не Линуаль — чужие. Но… наверное, подумала Паола, так и в самом деле правильно. А что не нравится — ну, война вряд ли может нравиться.

— Далеко хоть?

— Туда… где Хетта погибла. А потом — дальше, в мои края. Золото нужно. Ольрик сказал, горные за эликсиры цены втрое подняли. А у нас там есть… недалеко совсем.

— Погоди, ты о чем. — Паола даже не сразу поняла, что за «у нас там» имеет в виду подруга. — У эльфов, что ли? В лесу?! Сохрани Всевышний, убьют ведь!

— Да ну, — отмахнулась Линуаль. — Зачем эльфам золото? Главное, сделать все тихо, не нарушить покой леса, и все будет хорошо. А я лес знаю. Только вот не увидимся долго теперь. Удачи, Паола.

— Тебе удачи! — Подруги обнялись снова, крепко, силясь продлить последний миг вместе. Но вот Линуаль отстранилась, отвернулась резко и вышла за ворота — почти выбежала. Свернула к казармам. Паола стояла, глядя вслед, стояла долго, хотя Линуаль почти сразу скрылась за поворотом узкой улочки. Шептала благословения, сглатывала слезы и все никак не могла заставить себя отвернуться, уйти, пойти на ужин, а после — спать, а завтра — снова в храм, лечить, словно ничего не случилось, словно их тихая, мечтающая о доме и муже Линуаль не ушла туда, где уже погибла Хетта, и дальше — в золотые леса, где гибнет любой неосторожный путник.

В себя ее привел развязным тоном заданный вопрос:

— Эй, дева, где тут ваши главные?

У ворот толпилась стайка подростков, возглавляемая долговязым худым юнцом. Долговязый разглядывал Паолу с пристальным, каким-то жадным интересом.

— Зачем тебе главные? Вы вообще кто такие?

— Подмастерья. Лучшие подмастерья, — долговязый приосанился, — гильдии переписчиков и рисовальщиков.

— Что-то непохожи на лучших, — буркнула Паола. Наглый взгляд гостя вызывал почти позабытое с детских времен желание заехать по морде, а откровенное вранье побуждало выпроводить. Лучшие, как же! — Думаешь, я не знаю, по сколько лет в вашей гильдии в учениках ходят? Кисточки моют да перышки чинят за мастерами?

— А, мазилки пришли, — возник рядом вездесущий Класька. — Паола, все верно, учитель их чуть не с утра ждет. Явились, не запылились. Пошли, отведу.

Паола пожала плечами и побрела на ужин.

О «мазилках» снова вспомнила поутру, вернее, они сами о себе напомнили. Сидели всей компанией за столом младших учеников, уминали завтрак, зыркали по сторонам.

— Что они вообще здесь делают? — спросила Паола у Джатты. Та сейчас помогала учителям и первой узнавала все новости.

— Заклинания рисовать будут, — тихо объяснила Джатта.

— Что-о?

— Ну что-что, свитки. Нарисуют заклинания, а наши мастера потом зачаруют. Так быстрей выйдет, чем полностью самим. Хотя и послабее.

— А-а, поняла, — медленно кивнула Паола. Запустить готовое заклинание со свитка любому ученику по силам. Ну и пусть оно слабей, чем у опытного мага. Боевых магов мало, целителей того меньше, эликсиры тратятся быстро, а новые поди купи. В храме служек едва пришедших, ничего толком не умеющих, лечить ставят. Сколько раз она слышала, что война — это люди, люди, люди… Всегда считала — про войско говорят, про отряды, которым идти в бой. А оказалось, не только. Монахини, которые лечат, кормят и устраивают беженцев, маги, готовящие заклятия для походов, целители, встречающие вернувшихся из боя… Даже переписчики-рисовальщики…

В тот день на площадях столицы появились вербовщики. Они стояли, важные, под флагами Империи, и зычные голоса герольдов звали мужчин в ополчение и отряды стрелков, а женщин, девиц и подростков — помогать, смотря по способностям, при храме, монастыре или гильдии магов. Обещали семьям записавшихся в славное императорское войско полновесное золото, а идущие мимо хозяйки вздыхали: вон, на рынке что ни день, то хлеб дорожает, как жить? Демоны Проклятого жгут деревни, горит урожай, горит огнем сама земля, если так и дальше пойдет, не за горами голод, и что тогда толку в золоте? Сладко жить будет тот, у кого амбары полнее.

А еще — Паола узнала об этом вечером — в тот день обвинили вшпионаже торговца, что держал магическую лавку у городских ворот. Амулетов, эликсиров и свитков с заклинаниями выгребли из его кладовой столько — вдесятером дня не хватит разобрать; и были вроде бы среди тех свитков и амулетов не только разрешенные гномьи, но и самые что ни на есть черные. Почему-то это известие взбудоражило прежде всего гильдейских учеников: за ужином в трапезной не умолкал гул возбужденных разговоров, и учителя не спешили, как обычно, пресекать ненужный шум. Ольрик сидел мрачный, едва ковыряясь в миске, Тефас и Гоар яростно о чем-то спорили. «Горожане», — донеслось до Паолы, а после: «горцы» и «не простят». Девушка потерла лоб, поморщилась. Она устала, очень устала. Хотелось спать. Хотелось, как раньше, засыпать, улыбаясь, а просыпаться не на мокрой от слез подушке. Скорей бы кончилась война!

Этой ночью ей снилась Линуаль, и Паола шептала во сне: «Выживи, прошу тебя, только не умирай, живи! Пригласи меня в гости, когда у тебя будут дом и муж, ладно?»

Линуаль молчала. Между нею и Паолой скользили, кружась на ветру, золотые листья эльфийского леса.

* * *

Наутро по непривычно безлюдным городским улицам стелился, прижимаясь к камням и опадая пушистым пеплом, черный дым. От неправильной, нарушаемой лишь далеким песьим воем тишины веяло кладбищенской жутью. Шаги спешащей в храм Паолы отдавались гулким эхом, и ей казалось — кто-то бежит следом, догоняет, готовится ударить в спину. Паола сорвалась на бег. Потом начала помогать себе крыльями и во двор храма влетела, вся дрожа, с маху врезавшись в караулившего ворота служку. Спросила, всхлипнув:

— Что стряслось, не знаешь?

— Тебе бы, дева, лучше знать, — со странной смесью почтительности и презрения ответил паренек. — Ваши же, гильдейские, всю ночь работали.

— Гильдейские? Всю ночь? Ты о чем?

— Лавки жгли. Ну, заклинательские. — Глаза служки метнулись Паоле за спину, он торопливо шагнул назад: — Входи себе, дева, а мне тут языком чесать не положено.

Паола обернулась. Улица была пуста, только бежал к воротам храма мальчишка в темной ученической мантии. Замахал рукой:

— Пао-ола! Погоди! Тебя… — Окончание фразы снесло ветром.

Девушка прищурилась, прикрыв глаза ладонью:

— Эдька?

Шагнула навстречу.

— Что стряслось, Эд?

Мальчишка согнулся, опираясь ладонями в колени. Выдохнул:

— Тебя учитель Ольрик зовет.

В рыжеватых волосах запутались хлопья сизого пепла. Паола вздрогнула, спросила:

— Эд, скажи, а ты тоже?

— Что?

— Что ночью было, Эд?

Мальчишка распрямился, длинно выдохнул.

— А-а… нет, меня не взяли. Сказали, там черная магия будет, опасно. Старшие ходили. Говорят, много всякого приволокли.

— Чего всякого?

— Ну, чего? Свитков, склянок… Товара.

Товара… Паолу передернуло. Оглянулась на храмового служку: слышал ли? Похоже, нет…

— А люди?

— Не знаю. — Эд уже отдышался, ускорил шаг. — Говорю ж, младших отшили. И сейчас тоже рассовали по урокам, чтоб под ногами не путались. Учителя разбирают сидят, и старшие с ними. А меня Ольрик за тобой послал, сказал: не надо бы ей нынче за ворота выходить. Велел тебе передать, чтоб ни с кем на улицах не говорила и никуда не сворачивала. Опасно, сказал.

— С кем говорить, — хмыкнула Паола. Улицы все еще казались вымершими; правда, теперь девушка всей кожей ощущала бросаемые из-за закрытых ставней опасливые взгляды. Эд, конечно, не ответит, зачем это все… Вопрос, захочет ли отвечать Ольрик? И стоит ли спрашивать? Война…

Да, учитель так и скажет: «Это война, девочка. Так надо». И, в конце концов, им лучше знать. Ведь в этих лавках, и верно, чего только не бывает. А темная магия сейчас столице уж точно не нужна.

Простучали позади чьи-то торопливые шаги, Паола обернулась, но заметила только край серого плаща, исчезнувший за углом дома. Снова повеяло жутью.

— Пошли скорей, Эд.

Мелькнуло серое впереди.

— Свернем, — предложил Эдька.

— Там тупики, все улицы к нашей стене выходят. Поторопимся лучше.

Теперь почти бежали. Эхо позади двоилось, подгоняло, то утихало, то оборачивалось чужим громовым шагом. Мальчишка оглядывался, вертел головой сторожко. Буркнул раз:

— Дома эти, как слепой между ними.

— К городу привыкнуть надо, — кивнула Паола. Деревенские в столице все поначалу терялись, да что в столице, даже в ее родном городишке — и то…

— Бежим, — взвизгнул Эд, дернул за руку так сильно, что крылатая дева едва не потеряла равновесие. Макушку обдало ветром. Паола обернулась на бегу: в деревянном ставне окна торчала короткая стальная стрела.

До самых ворот гильдии они неслись что было духу. И — надо же такому случиться! — снова Паола врезалась, едва не сбив с ног, в выходившего со двора долговязого подмастерья-рисовальщика. Парень выругался, нагибаясь собрать рассыпавшиеся свитки, Паола всхлипнула, от накатившего ощущения безопасности ослабли сразу и ноги, и крылья, пришлось опереться на Эдьку, хотя мальчишка сам едва стоял…

В глаза бросился слегка развернувшийся пергамент — уверенный росчерк синей тушью, дуга и завиток, край защитного заклятия.

— Что это у тебя? — враз охрипнув, словно чужим голосом спросила Паола.

— А, черновики, — отмахнулся подмастерье. Медленно выпрямился, прижимая к себе ворох свитков.

— Никогда, — зло сказала Паола, — никакие черновики отсюда не выносятся. Вор!

Парень оскалился:

— Лучше пропусти.

Паола раскинула крылья, загораживая проход к воротам.

— Эд, зови учителей. Бегом.

Мальчишка шуганулся к башне. Вор мягко шагнул к Паоле. В полускрытой свитками руке блеснул нож.

— Пропусти, крылатая. Обидно ж будет за какие-то глупые пергаменты помирать.

— Это не пергаменты, — отрезала Паола, — это чьи-то жизни ты украл, шваль, крыса проклятая.

Крылом — вор, очевидно, этого не знал — можно ударить куда сильней, чем рукой. Нож соскользнул, не причинив вреда, и отлетел в сторону. Звякнул, подпрыгнув на камнях. Взгляд Паолы невольно метнулся на звук…

Она не почувствовала удара. Просто отшвырнуло, приложило боком о стену, в глазах потемнело, и только потом грудь полоснуло жгучей, острой болью. Рядом возился кто-то, шумно пыхтя и ругаясь, где-то кричали, отдавался прямо в голову чей-то топот — конечно, в голову, ведь она лежит этой самой головой на камнях… Паола шевельнулась, пытаясь встать… Воздуха, дайте воздуха!

— Лежи, — приказал встревоженный голос. Ольрик? Кажется, да… К губам притиснули горлышко склянки: — Пей.

Рот обжег мятный холод. Паола глотнула, льдистый огонь скатился к животу и почти мгновенно растекся по телу. В голове прояснилось, наконец-то получилось вдохнуть — жадно, полной грудью. Девушка села, неловко придерживаясь за Ольрика. Платье липло к груди: на светлой ткани расплылось кровавое пятно. Подошел Эдька, сказал:

— Эх ты! Даже я знаю, что воры никогда не носят только один нож.

— Я тоже знаю. — Паола поморщилась: рана, заживая, щипала и зудела так, что хотелось, позабыв все приличия, драть ее ногтями. — Просто не уследила.

— Счастье, что Эдвин быстро шум поднял. И быстро к тебе вернулся. — Ольрик встал, и Паола увидела: вор, оказывается, уйти не успел. Сидел, крепко связанный, у стены, зыркал недобро. — Держи, Эд. — Старый маг подобрал с земли воровской кривой нож. — Твой боевой трофей. Как еще сам цел остался, обормот…

— А это вы успели вовремя. — Мальчишка нахально улыбнулся.

Вора уволокла подоспевшая стража, Эд, поглядывая на Паолу, рассказал Ольрику, с какими приключениями они добирались от храма домой и как так вышло, что наглый ворюга умудрился рассыпать свою добычу прямо под ноги крылатой деве. Ольрик хмурился, качал головой, пару раз даже ругнулся сквозь зубы. Послал людей принести стрелу, но ее уже не нашли. Видно, успели вернуться те, кого она могла бы выдать. Паола описала как смогла: длиной, наверное, с ладонь, целиком стальная, у основания толстая… «Гномья, похоже», — буркнул маг. И принялся расспрашивать по второму кругу, пытаясь уяснить, как выглядел стрелок. Да видели бы как, злилась Паола, сами бы прекрасно описали! Тень мелькнула — и все! Паола стискивала кулаки, мечтая влезть в бадью с горячей водой и надраить порез жесткой мочалкой: зудело все нестерпимей. Как рыцари это терпят?! На счастье, подоспела Джатта, и Ольрик сдал Паолу подруге.

Остаток дня она проспала.

Не такое, оказалось, легкое дело эти эликсиры. Чудо быстрого исцеления брало у тела сил не меньше, чем тяжелая работа. И отдыха требовало потом так же настойчиво.

Вечером пришел Ольрик. Сел, огладил бороду. Сказал, вздохнув:

— Отдыхай, пока можно. Скоро в путь вам, девочка, всем. Война золота жрет немерено, а мы половину рудников потеряли.

Наверное, ей бы и следующий день дали отдохнуть, но стыдно было валяться, когда другие работают. Паола подсела к ученикам, режущим пергамент на свитки. Здесь, на самом простом деле, рук не хватало: тем, кто хоть чему-то уже научился, поручали работу посложней. Так что у огромного, заваленного пергаментными кусками стола компанию Паоле составляли только Ильда и Эдька. Заглянул Ольрик, кивнул довольно, попросил:

— Расскажи им что-нибудь, Паола. Спаси Всевышний, что за позор — учить времени нет!

— Что ж рассказать. — Девушка задумалась.

— Откуда эти клятые демоны взялись, — буркнул Эд.

— Нет, — мотнула головой Паола, — об этом пусть учителя. Легенду о Бетрезене небось и в вашей деревне все знают. А о том, чего в легенде нет, я говорить не хочу и не могу. Где там правда, где ложь — кто разберет.

— Про великанов, — попросила Ильда. — Я всегда думала, что это сказка. Они правда безмозглые?

— Конечно, — хмыкнул Эд, — они ж каменные! Ты у камня мозги видала хоть раз?

— Но Кай сказал, тот великан двигался! Дрался! Камни, знаешь ли, не дерутся. А рыцари не врут.

— Кай не рыцарь.

— Будет.

— И вообще трепло. Его там не было, он в обозе сидел.

Ясно, поняла Паола, рассказами о дорожной стычке деревенских детишек попотчевали вволю. Кай, значит? Белобрысый оруженосец развлекает будущую жезлоносицу, а будущему магу это не нравится? Ну-ну.

— Они глупы по нашим меркам, по человеческим. Может, и по гномьим тоже, ведь сами гномы — великие мастера. — Паола отложила к готовым стопку пергаментов, глянула на детей: — Вам болтовня точно не помешает?

— Не. — Ильда мотнула головой. — Молча скучно.

Девочка работала ловко, быстро. А вот бывшему подпаску тонкий ножичек явно был не по руке, Эд сопел, высовывал кончик языка от усердия, и все равно получалось хуже, чем у Ильды.

— Некоторые считают, — продолжала Паола, — что гномы пользуются тупостью великанов, используя их на тяжелых работах. Но если было бы так, они не брали бы великанов в войско, верно?

— А берут?! — изумился Эд.

— Еще как. Знаешь, я думаю, они очень даже умны, но как-то по-своему. Так, что нам не понять. Может, им просто неинтересно то, о чем привыкли заботиться люди. Зато магия дается им чуть ли не от рождения. Правда, не такая магия, какой пользуются люди. Силу им дает не Небо, а Земля.

— Ну, понятно, — кивнула Ильда, — камень — это ведь земля и есть.

Сообразительная девочка, отметила Паола, надо будет Ольрику похвалить. Подумав об учителе, вспомнила, как он рассказывал о магии разных народов им, только пришедшим в гильдию девчонкам. Улыбнулась: наверное, что-то такое Ольрик и имел в виду.

— У гномов вообще с магией свои отношения. Совсем не как у нас. Мы верим в чудо как благостный дар Небесного Отца, а их магия основана на мудрости рун. Что им Небесный Отец, у них и боги-то другие. Там, где для нас важна вера, они ценят знания. Но самое интересное, — Паола помедлила, совсем как медлил перед самыми важными словами урока Ольрик, — самое интересное, что оно работает.

— Без веры? — ухватил противоречие Эд. Тоже неглупый малый, отметила Паола. Поддразнила:

— С верой в знания.

Разговор оживился, пошел скакать и петлять, как заяц: вера, знания, Небесный Отец людей и боги гномов, магия Неба, Земли и Воды, а заодно уж — и Смерти, а тут уж как было не припомнить темную странницу, сманивавшую Ильду… Так и не заметили, как вечер настал. И только засыпая, Паола вдруг подумала: пожалуй, после начала войны это был самый хороший день.

А утром провожали Джатту. Проводили наспех, чуть ли не на бегу: обнялись, пожелали удачи, прошептали благословение вслед… Куда пойдет, она не сказала даже подругам. Ее спутник прятал лицо за шарфом, а глаза — за низко падающими прядями белых волос, и стоило лишь на миг отвести от него взгляд, как казалось — его тут и нет вовсе. «Ассасин», — шепнула Паола Ойке. Та сжала ладонь подруги: «Значит, опасно».

— Будет еще опасней, если станете о том болтать, — прошелестело над ухом.

— Благослови тебя Всевышний, — чуть слышно ответила Паола.

— Спасибо, дева, — усмехнулся опустевший воздух. Плащ ассасина мелькнул за воротами, Джатта обернулась, махнула подругам рукой…

И ушла.

Ойка уткнулась Паоле в плечо. Она не плакала, они обе не плакали, просто стояли, обнявшись, молча, предчувствуя скорое расставание. Полчища Проклятого разбойничали далеко от столицы, но ветер не пах больше травами, медом и созревающим хлебом. Ветер отдавал гарью.

Здесь и нашел их Ольрик. Сказал усталым, севшим голосом:

— Пойдемте, девочки, со мной. Пора и вам собираться. Расскажу что к чему, спутников представлю… впрочем, Паола своего знает. Дорогу по карте посмотрите. Пойдемте, милые.

— Что ж, — сказала Паола, когда Ойка, отстранившись, торопливо вытерла глаза, — островам придется подождать.

Миссия 2 ПЕСНЯ МЕТЕЛИ

— Отлично, и этот наш. — Гидеон кинул быстрый взгляд на рудник и отступил под прикрытие кустов.

— Последний, — выдохнула Паола.

Они петляли по восточной окраине Империи второй месяц. Полчища Проклятого сюда не добрались, здесь по-прежнему зеленела мягкая трава, а мана и золото не найденных врагом рудников исправно текли в казну. Но война ощущалась и здесь. В настороженности мужиков, в охраняющем деревни ополчении, в опустевших дорогах. В орочьих бандах, безнаказанно орудующих там, куда еще недавно и кончик носа сунуть побоялись бы. Трактирщики не радовались гостям, просившим ночлега, за овес для коня заламывали втридорога, скудный ужин не стоил и половины взятых за него денег. Опасно было держаться открытых мест, пробираться лесами — еще опаснее. Как-то раз крылатая дева и ее рыцарь трое суток, почти не делая остановок, позорно удирали от стаи зеленокожих. Другой раз — едва ушли из засады, отделавшись стрелой в плече Паолы и зарубленным конем Гидеона. А однажды на рассвете, в коварном густом тумане, их едва не убили свои — патрулирующий окрестности небольшого городка отряд стражи. Командир потом долго извинялся, объяснял:

— Слухи идут, будто разведчиков Проклятого видели. Тоже, — смущенно покосился на Паолу, — крылатых. Уж прости, дева.

Теперь, выполнив первую часть задания — проверить, не появилось ли чужих жезлов на своей земле, — можно было сворачивать к границе. Ставить свои жезлы на чужих землях.

Паоле это не нравилось. Было в этом что-то неправильное, бесстыдное, воровское. Бесчестное вдвойне — оттого, что идти предстояло на земли Горных кланов. Союзников. А еще — обидное. Потому что союзники тоже хороши. Пока мир, дружим, а как война, цены взвинчивать? Хороша дружба, на беде соседа наживаться! Хорош союз, от них войска в помощь ждут, а они шпионов засылают. Ведь именно гномья стрела чуть не убила ее тогда, в переулке по пути из храма! «В войне, как в любви, каждый старается за себя», — сказал тогда Ольрик. Она не стала спорить, не дело спорить с учителем, но горечь на душе осталась надолго. Само слово «союзник» обмануло вдруг, перестало вызывать уверенность. Будто нагнулся понюхать розу, а в лицо ударил смрад тления.

Гидеон, кажется, понимал ее чувства. А может, и сам чувствовал нечто похожее. Пробормотал мрачно:

— Этому союзу так и так крышка. Сегодня, завтра, а может, еще вчера. Еще неизвестно, к месту ли там окажутся наши бумаги.

В футляре у него за пазухой лежали верительные грамоты особых посланников. На случай нежелательных встреч. Тоже хорошо: встреча с союзниками — нежелательная. Тьфу.

— Знаешь, — призналась Паола, — нельзя, конечно, так говорить, но зря это. Не все равно, кто именно нарушит союз.

Гидеон скривился, будто уксуса хлебнул.

— Пошли. Давай найдем сегодня теплый ночлег.

Паола кивнула: ветер с гор вымораживал насквозь, до костей. Страшно было думать, что там, дальше, на снежных землях, им придется ночевать под открытым небом.

Еще раз оглянувшись на рудник, девушка вздохнула и двинулась к приведшей их сюда тропке. Гидеон прав, лучше думать о том, где они сегодня будут спать и смогут ли поесть горячего на ужин. Мысли о союзах стоит оставить тем, кто имеет власть эти самые союзы заключать. Или разрывать.

Резкий порыв ветра швырнул в лицо жухлый, скукоженный лист. Паола озадаченно сморщила нос: прилетевший с ветром запах был чужд и тревожен. Что бы это?..

Гидеон крутнулся, выхватывая меч.

Дальше… вряд ли Паола смогла бы внятно рассказать о том, что было дальше. Все смешалось. Полоснувший по глазам блеск лезвия, волна леденящего страха, и сразу следом — огонь. Боль. Крик Гидеона. Ее взмах крыльями — вслепую, на звук, почти бессознательно. Дерись. Сражайся, не оглядывайся на меня. Вой — она надеялась, что врага. Кажется, она и сама кричала. Кажется, это помогало не бояться. Острая, едкая вонь — паленые листья, паленые волосы, горелая плоть. Гидеон: выпад, кончик меча чиркает по черному кожистому крылу. Крылу? Зеленый камзол расползается черными дырами, дымится. Огонь. Боль. Страх. Крик. Дерись! Хрип. Тьма застилает глаза. Соберись, держись! Держи его, ему драться! Волей Неба, именем Всевышнего… Вой, хрип. Тишина.

— Паола. На, выпей.

Рука под затылком, холод стекла у губ. Глоток. Мятный холод, льдистый огонь. Дышать. Открыть глаза.

О Господи.

Неровные пятна ожогов на лице, опаленные брови. От кривой улыбки едва прихватившая ожоги корочка трескается, подергиваясь мелким бисером сукровицы.

О Боже, только не это.

— Я… такая же?

Мгновение непонимания, ухмылка:

— Уже нет. Больно?

Сесть. Под ладонями — горячие угли и пепел. Вдруг ни с того ни с сего начинают позорно трястись губы.

— Где болит, Паола? Ну же, говори!

— Не знаю. Ничего. Просто…

Он обнимает ее и подставляет плечо, и слезы прорываются наружу, да ладно бы просто слезы, а то ж всю трясет, трусит, колотит самым позорным образом. Детский рев с подвываниями, тьфу! И остановиться сил нет.

— Перепугалась?

— Я… я даже не поняла, сколько их было…

— Двое. Всего двое. — Рука Гидеона теплая, сильная, уверенно гладит спину, задерживается в волосах. — Колдун и жезлоносица.

— Ты их…

— Ну конечно.

— Оххх… Да, перепугалась — не то слово. Откуда зелье?

Эликсиров им с собой не давали: боевым отрядам нужнее.

Гидеон мотнул головой:

— У той взял. — Помедлив, добавил: — А если б она не зелья хлебнуть решила, а ударить, мертвыми были бы сейчас не они, а мы с тобой.

Паолу затрясло. Теперь, когда все закончилось, поняла вдруг: первый настоящий бой. Все, что раньше было, — так, ерунда. Этого врага, настоящего врага, она раньше не видела.

— Помоги встать.

— Уверена?

— Сидя исцелять не умею, а тебе нужно.

От единственного взмаха крыльями закружилась голова. Как будто сил вовсе не осталось. Да что ж это с ней?!

— Отдохни. Отдышись, я уже почти в порядке.

— Да с чего мне отдыхать?!

— Опомнись, Паола, милая, ты же весь бой меня держала! Я ж цел почти! Ты на лицо не гляди, это мелочи! Сюда глянь!

Слова замерли на губах: рыцарь протянул вперед руки, повертел ладонями перед лицом Паолы. Дырявые, обугленные, в пятнах крови рукава — и чистая, молодая розовая кожа в прорехах.

— Я… что? Это что, я?..

— Сядь уже. — Гидеон вздохнул, усадил ее и отошел. Наклонился над какой-то грудой… труп, вдруг поняла Паола, это труп. А вон — второй.

Во рту стало кисло. Паола согнулась пополам, кашляя, тщетно пытаясь подавить рвотные спазмы. Ее выворачивало наизнанку долго, мучительно и мерзко. Подошел Гидеон, протянул флягу. Она кивнула: сил говорить не было.

— Гляди, сколько я всякого у них выгреб.

Гидеон сделал вид, что ничего особого с ней не произошло. Паола была благодарна рыцарю за деликатность, и даже мерзость обыскивания трупов показалась вдруг вполне приемлемой. Это же враги, верно? Они вместе рассортировали добычу: свиток с заклинанием — отдать магам, флаконы с эликсирами — пригодятся, кольца…

Паола отогнала навязчивую мысль о том, что кольца наверняка сняты с убитых. Ссыпала их в ладонь Гидеону: за еду и ночлег всегда расплачивался он. Встала, сказала тихо:

— Пойдем?

Когда они отошли достаточно далеко, когда сердце Паолы перестало колотиться, словно пытаясь пробить грудь насквозь, а навязчивое желание забиться в укромный уголок и пореветь исчезло, Паола окликнула рыцаря:

— Гидеон?

— Да?

— Прости.

Он обернулся резко, будто в драку:

— Всевышний, за что?! Ты о чем, Паола?

— Я вела себя… не знаю, как чувствительная барышня какая-то! Позорище.

— Перестань. — Гидеон уже отвернулся и шел дальше, но в его голосе Паоле почудилась улыбка. — Это твой первый серьезный бой, чего ты хотела. У всех так.

Паола вздохнула и поплелась следом за рыцарем. Она совсем не была уверена, что второй серьезный бой не опозорит ее еще сильнее. Но думать об этом сейчас, наверное, все-таки не стоило.

Приют нашелся через несколько часов пути, на опушке леса — чахлого, прижатого к земле постоянными холодными ветрами. Темная, застланная корьем и поросшая мхом крыша почти сливалась с землей. Мимо бы прошли, если бы не запах дыма, распаренной на углях каши и горячего молока. В тесной хижине обитали бабка-травница, согнутая годами, темнолицая, больше похожая на гномку, чем на человека, и девчонка-ученица, быстрая, ловкая и, насколько позволял разглядеть скудный вечерний свет, миловидная скорее по-детски, чем по-девичьи. Паоле показалось, они не были рады гостям. Ну, что ж, впустили, и спасибо.

Гидеон ругнулся шепотом, зацепившись за свисавший с балки полынный веник. Буркнул: ишь, мол, нечисть отгоняют, на себя бы глянули. Сунул бабке в руки мешочек из дорожных припасов:

— Приготовь.

Сел на лавку, устало вытянул ноги. Бабка закопошилась у очага.

Паола растерянно оглядывала тесную утробу хижины. Приткнуться негде! С балок свисают пучки трав, в углях рядом с кашей томится горшок с чем-то явно несъедобным, темным, булькающим и чавкающим, как липкая грязь.

— От спины, — проскрипела бабка, заметив взгляд гостьи.

Счастье еще, подумала Паола, что над очагом вытяжка устроена, да хитро, не иначе, гномьи навороты. Это «от спины» навряд ли приятно пахнет.

Захныкал ребенок. Паола вздрогнула: так их здесь, в этой халупке, не двое, а трое? То-то пускать не хотели. Ну да, вон она, люлька, в углу за очагом.

Девчонка спустила кофту с плеча, достала малыша и ловко пристроила к груди. Гости ее не смущали. Ребенок чмокал, посапывал, елозил сжатым кулачком по белой коже, а Паола с трудом удерживалась от вопроса: тебе самой-то лет сколько?! Бабка, видно, поняла, буркнула, пожевав губами:

— Высокие господа не спрашивают, хотят ли смердки позабавиться.

Паолу бросило в жар. Конечно, крылатую деву никто тронуть не посмеет, но… не всегда она была крылатой, не всегда жила в спокойной тишине гильдейской школы. У нее была мать, с которой когда-то так же «позабавились». И не было отца.

Но, вздумай она сейчас сказать этим женщинам, что понимает, они не поверят. Им не объяснить.

Им не нужны ее объяснения, ее сочувствие. Сейчас она — тоже из «высоких господ», и кому какое дело, по праву рождения или по дару Всевышнего.

Паола подобралась ближе к огню, окунула ладони в теплый воздух. Сказала тихо, заметив косой бабкин взгляд:

— Холодно у вас тут.

— Пусть холодно, зато тихо, — ответила вместо бабки девчонка. — Чужие не заглядывают.

— Вроде нас? — хмыкнул Гидеон.

— И вроде вас тоже. И другие… всякие.

— Так уж и никто?

— Чужих — никто. — Девчонка встала, уложила наевшегося малыша в люльку. Усмехнулась. — А кто мне свой, того тебе, господин рыцарь, знать не надобно.

— Тебя звать-то как?

— Не важно.

Малыш захныкал. Бабка зыркнула на ученицу, буркнула:

— Разболталась, девка. Укачивай теперь.

Люлька мерно заскрипела, покачиваясь. Внезапная тоска охватила Паолу, резанула по сердцу.

— Ой-баю-баю, тебе песенку пою, спи, малыш, усни, в темну ночку не смотри…

Молодая мать, по-детски миловидная, наверняка младше самой Паолы года на два, на три, тихонько раскачивалась вместе с люлькой. Мурлыкала под нос:

— Ой, да темна ночь, зло да страх, бегите прочь, ой-баю-баю, тебе песенку пою…

Малыш сопел все ровнее, может, и спал уже, но девчонка пела и пела, и почему-то от ее колыбельной отступала тоска:

— Ой, да темна ночь, да бела в ночи метель, спи, малыш, усни, беды снегом занеси… Снегом унесет, да метелью заметет, ой-баю-баю, да метель тебе споет…

Гидеон поежился вдруг. Сказал тихо:

— Близко вы от горных. Не тревожат?

— А чего им нас тревожить? — откликнулась старуха-травница. — Мир у нас с ними, хвала Вотану.

— Чужим богам молитесь? — Взгляд Гидеона похолодел, резанул так — даже Паола испугалась. А бабка лишь плечами повела безразлично. Ответила:

— Всевышний высоко, столица далеко, а снежные земли рядом. А там — Вотан главный, его власть. Ты, господин рыцарь, не понимаешь.

— Не понимаю, — согласился Гидеон. — Одно знаю, Небесный Отец отступников не любит.

— Церковь их не любит, — равнодушно возразила бабка. — Вот такие, как ты, не любят. А Всевышнему все равно. У богов там, наверху, свои счеты, и Вотан ему не враг.

— Много болтаешь, — рыцарь поморщился, — доболтаешься.

— А и доболтаюсь, не твоя печаль.

— Ой, споет метель, как в ночи темным-темно, — навевала сон девчонка над люлькой.

Бабка выдернула из углей горшок с их едой, переставила на криво сколоченный стол:

— Вот.

Гидеон ухмыльнулся криво, кивнул Паоле:

— Садись, поедим.

От горячего Паола наконец-то согрелась. Теперь ее начало неудержимо клонить в сон.

— Где лечь можно, хозяйка? — спросил Гидеон.

— А где хотите.

Рыцарь пожал плечами, кивнул Паоле на лавку, а сам, завернувшись в плащ, устроился на полу поперек дверей. Паола свой плащ предпочла расстелить на лавке вместо матраса и подушки. Легла, свернулась калачиком, укрывшись собственным крылом и жалея, что нельзя натянуть его на макушку, как одеяло. Заснула — как в черную яму провалилась. Но и во сне ей чудилось тихое пение…

Утро не прибавило хозяйкам хижины гостеприимства. Бабка зыркала волчицей, девчонка смотрела, как на пустое место. Паола охнула, потянувшись: за ночь тело застыло, занемело. Очаг остыл, и не похоже было, что бабка кинется его раздувать ради гостей. В щели под потолком свистел ветер.

Гидеон ухмыльнулся, хрустнул суставами, разминая пальцы. Кивнул Паоле:

— Пойдем. Спасибо, хозяйки, за приют.

Когда хижина осталась далеко за спиной, хмыкнул:

— Можно спрятаться от мира, но вряд ли у них получится не пустить к себе войну. Лучше бы к людям шли.

Паола покачала головой, но спорить не стала.

* * *

До самых снегов больше им жилья не попадалось. Неприветливые здесь были места, холодные, глухие. Казалось, все живое бежит отсюда. Только выл в корявых ветвях стылый ветер, а ночами ему вторили волки. Странные, слишком уж умные волки, опасающиеся нападать на двух явно не беспомощных путников, но не упускающие их из вида, провожающие, следящие издали. Словно ждущие чего-то.

Паола научилась разводить костер, спать на земле, вовремя замечать низко нависшие ветви: пробирались звериными тропами, не везде позволяющими идти в полный рост. Не научилась только не слышать этот вой. Он вяз в ушах, завораживал, грозил, а иногда слышалась в нем колыбельная давешней девчонки: ой, споет метель, как в ночи темным-темно… Тогда ночь подступала ближе, и даже костер не мог разогнать стынь.

К границе подошли под вечер. Выбрались из леса, и Паола замерла, забыв дышать, не в силах впустить в себя новое, невиданное прежде: огромную, чистую, сверкающую острыми звездными искрами белизну. Бесконечную, до горизонта, до неба; и даже само небо над нею утратило синеву Жизни, поблекло, затянулось белесой дымкой. Как в зеркале, подумала Паола; впрочем, мысль мелькнула мимолетно и тут же забылась, оставив лишь удивление.

— Плохо, — тихо сказал Гидеон, — тропу замело. Надо к лесу пробираться.

— А есть тут лес-то? Как вообще деревья расти могут в этом… — Паола наклонилась, осторожно дотронулась до белого… «снег», подсказала себе. Снег уколол пальцы хрустким холодом — совсем не сильным, терпимым. Может, не так уж тут будет и страшно?

— Растут как-то. — Гидеон пожал плечами. — Вон он, лес.

Паола прищурилась, заслонила глаза ладонью: белизна мешала разглядеть, на что показывает рыцарь. Показалось, и правда темнеет что-то вдали.

— Давай вернемся, — предложил вдруг Гидеон. — Туда дойти до темноты не успеем, не в снегу же спать.

В покинутом ими зеленом сосняке, где-то совсем близко, переливчато завыл волчий вожак. Ему ответило слаженное торжествующее многоголосье. Девушка вздрогнула. Послышалось: только вернитесь, ждем…

— Нет, пойдем лучше. Возвращаться — не к добру.

Ноги провалились в рыхлое, холодное, глубокое — почти по колено. Паола взвизгнула, взмахнула крыльями.

— Правильно, — буркнул Гидеон, — лучше лети.

Сам он продирался по снегу, как по болоту, медленно, с явственным усилием, оставляя за собой распаханную борозду следов. Сумерки окрасили снег синим, и Паола подумала: здесь, похоже, небо и земля и правда друг в друге отражаются.

А еще здесь слишком уж свободно звукам. Воет — а не поймешь, далеко ли, близко. Паола все оглядывалась, вертела головой, боялась — набежит стая, возьмет врасплох. Даже она, неопытная, понимала: рыцарь не сможет долго сражаться, увязая в глубоком рыхлом снегу.

— Гидеон, мне страшно… — Стыдно было признаваться, но молчать — и вовсе невыносимо. К тому же Паола никак не могла унять дрожь.

— Мне тоже, — мрачно признался рыцарь. — Вот что, если встретим кого, ты говори — ближний город ищем, к старейшинам идем. А зачем, не знаешь, я командую.

— Ладно, — согласилась Паола. — А с чего ты вдруг так? Они ж нам союзники, чего бояться?

— Они нам — да, — Гидеон отчетливо скрипнул зубами, — а мы им? Да кто знает, как оно сейчас, сколько без вестей по глуши шатаемся… Эх, Паола, будь моя воля…

Рыцарь резко выдохнул, наклонил голову и пошел вперед. Снег стал глубже, Гидеон брел медленно, шепотом ругаясь сквозь зубы. Черные волосы покрылись инеем. Паола подышала на закоченевшие руки, растерла лицо, уши. Оглянулась. Зеленые земли виднелись куда ближе, чем она думала. Как же медленно двигаться по этому снегу! Прав был Гидеон, не стоило идти сюда на ночь глядя, не успеют они к ночи до леса…

А еще здесь очень уж быстро темнеет. Привычный неторопливый вечер скомкан, ужат до предела: уходящий день до последнего цепляется за белизну снега, кажется, еще долго должно быть светло, и вдруг — ночь. И ветер — тоже вдруг.

Ветер поднялся внезапно и резко. Вот только притененный синими сумерками снег нетронутой гладью стелился под ноги, и вдруг — взвихрился, ударил в лицо сотней злых острых булавок, забил глаза белесой мутью, завыл, захохотал в уши. Белый кокон обнял Паолу. В один миг она потерялась, перестала понимать, откуда и куда шла, а главное — где Гидеон. Она попыталась крикнуть, но ветер заглушил ее голос, забил рот снегом, перехватил горло удавкой. Она протянула руку, но рука не нашла опоры. Откуда-то Паола знала: попытается взмахнуть крыльями — останется без крыльев. Переломает, перемелет, сомнет… Паолу охватил ужас — слепой, животный, помрачающий сознание. Она умрет. Они оба умрут. Вот прямо сейчас. Они замерзнут насмерть, их тела занесет снегом, волки обглодают их, ветер разметет кости… и споет метель… Слезы примерзали к ресницам, ни рук, ни ног уже не было, не было будущего, не было надежды, только пел смутно знакомый девчоночий голос, тихий, заунывный, равнодушный, о том, как в ночи темным-темно. И выли волки. А может, это в маленьком городке далеко-далеко отсюда, на самой границе с орочьей полынной степью, веселая маркитантка баюкала дочку-безотцовщину.

Паола очнулась от боли. Жгучей, жарко-знобкой, багрово-алой. Она горела, пылала, варилась в кипятке, в адовой кипящей смоле. Это смерть? Она умерла и попала в ад? Но за что?

И, если это ад, где черти, демоны и… кто там еще в аду? Почему не пахнет серой?

Может, был бой, и она ранена, обожжена? Паола шевельнула рукой, пытаясь добраться до кошеля с эликсирами, и снова провалилась в беспамятство.

Когда пришла в себя в следующий раз, боли не было. Только слабость и странное морозящее онемение, не похожее на действие знакомых девушке эликсиров и заклятий. Под веками плавали желто-багровые пятна, в ушах пульсировал назойливый звон. Ни шевельнуться, ни хотя бы открыть глаза Паола не рискнула. Лежала тихо, прислушиваясь к себе, заново ощущая собственное тело — несомненно, вполне живое.

Она вспомнила теперь: никакого боя не было. Только метель. Вспомнила, как замерзала, как выл в уши ветер и колючий снег залеплял глаза. Как перехватывало дыхание, а в груди разрастался ледяной ком. Наверное, правду говорят, что слишком сильный холод сродни огню — так же опаляет, сжигает насмерть.

А она, выходит, спаслась? Но как? Кто?..

Потом заполнивший голову звон притих, и сквозь него пробились голоса. Говорили где-то рядом, и один из голосов совершенно точно принадлежал Гидеону.

Значит, он жив. Они оба живы.

Слава тебе, Всевышний!

В этот миг до сознания Паолы добрались два слова, сказанные Гидеоном: «союзнический договор». Рыцарь говорил что-то еще, но Паола, едва подхватив нить, тут же упустила ее снова. Лишь подумала: мы, верно, у горцев.

Гидеону ответил другой голос, хриплый и злой, слишком твердо выговаривающий «г» и слишком тянущий «р». «Вы не враги, нет». Гном? Паола взглянула сквозь ресницы, но увидела лишь обшитый деревом потолок — не слишком четко, потому что в глазах все еще плавала обморочная муть. Надо повернуться. Всего лишь повернуться, не вставая… ну же, Паола, ты сможешь! Ох уж эти мужчины, рыцари, стоит сойтись хотя бы двум, тут же разговоры о войне!

«Вы хуже».

Что?..

«Предатели!»

Я сплю, подумала Паола. Какие-то странные у них разговоры. Надо просыпаться. Надо все-таки встать. Встать, воды попросить, глянуть, как Гидеон… наверное, и полечить его придется…

Паола зашарила руками в поисках опоры, дернулась — и с грохотом свалилась на пол.

— Не сплю, больно, — лишь услыхав удивление в собственном сиплом и тихом голосе, поняла, что сказала это вслух.

Кто-то хмыкнул.

Кто-то подхватил ее под мышки и грубым рывком взгромоздил на лавку, прислонив к стене, точно куль с овсом. Мелькнул перед глазами волчий тулуп, сивая борода, злые колючие глаза под кустистыми белесыми бровями. Гном.

— Сиди.

Попросить воды Паола не успела. Горец отступил на шаг, и она увидела Гидеона. Слова замерзли во рту. Рыцарь сидел на полу, прислонившись плечом к стене, руки вывернуты за спину, небрежно скомканные плащ и камзол валяются рядом. Он не посмотрел на Паолу, даже головы не поднял, и именно это больше всего испугало девушку.

Они в плену?

У горцев?

А бумаги — не помогли?!

— Тебя как звать?

Паола не сразу поняла, что гном обращается к ней. Мысли путались, вспыхивали и гасли, не успевая пробиться на поверхность. Вот что такое «каша в голове»…

— Можно воды?

— Тебя как звать? — повторил гном.

— Паола.

Гном вперевалку протопал к стоявшей в углу кадушке, зачерпнул ковш, вернулся, сунул девушке в руки. Пока ходил, Паола успела разглядеть сваленные кучей их с Гидеоном дорожные припасы и, отдельно, взятые у жезлоносицы Проклятых вещи — свиток с заклинанием, эликсиры, тусклая кучка золота и серебра. Вода оказалась ледяной, но в голове прояснилось, и Паола осторожно, мелкими глоточками, выпила почти все.

— Спасибо. Это вы нас спасли?

Ни на вопрос, ни на благодарность гном не ответил. Хрустнул корявыми пальцами, ожег ледяным взглядом.

— Что вы делали в наших землях?

— В город шли, — медленно ответила Паола. Голос, и без того сиплый, после ледяной воды сорвался почти на писк. Жалко она, должно быть, выглядит…

— В какой?

— Не знаю, — растерялась Паола, — в любой, где старейшины…

— Зачем вам старейшины?

До чего же глупо, подумала Паола, даже не знаю, как отвечать, никогда не обговаривали всех подробностей! Но кто бы мог подумать, что их вдруг станет допрашивать какой-то… кто он, кстати? Ладно, это после. Кем бы ни был, пока непонятно, в чем дело, сердить его не надо. Кивнула на Гидеона:

— К старейшинам он шел… переговоры — мужское дело.

— Лжешь! Думаешь, не ясно, что может искать в наших землях крылатая служанка вероломного императора?

— Вероломного? — Паола задохнулась, с трудом подавила панику. — Вы о чем? Мы не сделали ничего плохого, клянусь! Вообще ничего не сделали!

— Не успели, — буркнул горец.

— Да почему?! Мы едва успели три шага по вашей земле ступить, а вы с нами как с врагами, за что?! У нас письма с собой, нас послали сюда как друзей, как союзников, это вы… — Паолу затрясло, паника захлестывала с головой, ведь она-то знала: в самом важном горец прав. Она лжет, пусть во имя императора и по приказу, но лжет, совесть ее нечиста, и за неправые клятвы Всевышний с нее спросит. Но признаться — значит погибнуть. Они должны жить. Выжить. В конце концов, если война прощает убийство, то простит и ложь.

И, в конце концов, если горцы с ними как с врагами, значит, они тоже враги. А обмануть врага — не грех.

Эти мысли мелькнули в голове Паолы мгновенной вспышкой, озарением. И — вот странно! — успокоили. По крайней мере теперь ясно стало, что делать. Держаться сказанного, возмущаться вероломством союзников, плакать, требовать встречи со старейшинами — и надеяться. Изо всех сил надеяться, что Гидеон сумеет как-то их освободить. Придумает выход.

Ведь переговоры — и правда мужское дело…

Это оказалось самым сложным — надеяться. Гном измотал ее вопросами, заставлял повторять нехитрую историю снова и снова, и с каждым разом даже самой Паоле все ясней становилась беспомощная глупость ее бесконечных «это не мое дело» и «мне об этом ничего не рассказывали». А Гидеон словно не слышал, сидел безучастно, ни звуком не подтвердил ее слов, и Паола не понимала — почему? Я должна верить, повторяла она себе. Он знает, что делает. Он вовсе не бросил меня; так надо, наверняка так надо, я просто должна ему верить…

— Ты наглая лгунья! — вспылил наконец гном. — Наглая, глупая, бесчестная, как…

— Замолчите! — взвизгнула Паола. — Как вы смеете!

В следующий миг ее голова с глухим стуком ударилась о стену, в глазах вспыхнули искры, а рот наполнился кровью. Рука у горца оказалась тяжелая.

— Довольно! — заорал гном. — Говорить с тобой — все равно что ждать правды от слуг Мортис! Вы, люди, такие же лживые! Думаешь, мы здесь не знаем, кто ставит жезлы зеленой земли? Слушай, крылатая, внимательно. Или ты сейчас честно признаешься, что тебя послали отбирать наши рудники, или…

— Неправда!

Еще одна оплеуха едва не вышибла дух.

— Говорить ты будешь, когда я велю. Так вот, или выкладываешь всю правду сама, или мы ее попросту из тебя выбьем. И, Вотаном клянусь, тебе это не понравится.

— Собираешься пытать девушку, благородный горец? — хрипло выплюнул Гидеон. — Мало тебе, что послов схватил?

Гном не смутился:

— Видали мы таких послов. Это дома у печки она девушка, а здесь — лазутчик и вор. Ну, крылатая, так на какие рудники тебя направили?

— На наши! Придурок! — Ору, как рыночная торговка, мельком подумала Паола и тут же решила: пусть, так оно и правильно. — У нас война, вы об этом знаете здесь или нет? Чертовы адские полчища позахватывали все наши рудники, по-твоему, мы должны были им это спустить? Я убирала чужие жезлы! На нашей земле, слышишь, на нашей! А он меня защищал! Потому что они везде и они убивают! А сюда с ним меня отправили, потому что я летать могу и исцелять и потому что по пути, неужели не ясно?! Что вы себе навыдумывали?! Совсем?!.

— Цыц!

Паола отшатнулась от внезапно наклонившегося к ней горца, уперлась затылком в стену, до боли в пальцах стиснула край лавки. С трудом сглотнула закупоривший горло ком. Докричалась, милая, сообщила какая-то слишком спокойная ее часть — та, что наблюдала происходящее словно со стороны. Вот сейчас он тебе в ответ выдаст.

Гном оскалился. Достал кривой широкий нож, провел перед глазами Паолы. Та зажмурилась.

— А если я сейчас начну из твоей нежной кожи ремни резать или твое красивое личико уродовать, то же самое повторишь?

— Да! — Паола не дала себе времени представить, к чему приведет упорство. — Да, да, да! И Всевышний тебя покарает, а может, и твои боги тоже! Ты нас назвал вероломными, на себя погляди, союзничек!

Жесткие пальцы клещами стиснули подбородок, вздернули вверх. Задохнувшись от ужаса девушка вскинула руки. Отталкивать гнома было, разумеется, глупо. Он всего лишь стиснул в кулаке оба ее запястья — показалось, кости вот-вот хрустнут, — а потом блестящее лезвие ножа мелькнуло перед глазами и опустилось вниз, и плечо ожгло внезапной рвущей болью, а потом — надсадно, выворачивая жилы, дернуло.

Паола заорала.

Она даже не попыталась сдержаться, показать гордость. Забилась, тщась вырваться из железной хватки, выворачивая руки до хруста, до рвущей боли в жилах. Ни одной мысли не осталось в голове, только паника, темная, безрассудная паника. Но откуда-то она знала: так надо. Все правильно. Кричи, милая, громче.

Гном прижал ее к лавке, наклонился к лицу:

— Мало прият…

Договорить не дал Гидеон. От вопля крылатой девы рыцарь сорвался с места — и прыгнул на ее мучителя как был, со связанными руками. Сшиб с ног. Два тела покатились по полу. Одно худощавое, гибкое, в драной рубахе, давно утратившей первоначальный белый цвет, измаранной застарелыми кровяными пятнами. И другое — массивное, громоздкое, похожее на огромный угловатый валун, укутанный в волчью шкуру. Такого бей, не бей — один толк, разве что кулаки об него расшибешь. Очень быстро горец подмял почти беспомощного пленника. Широкая узловатая ладонь стиснула горлорыцаря, тяжеленный кулак врезался ему под челюсть. Гидеон дернулся и обмяк. Паола вскочила, но гном уже обернулся к ней, прыгнул — и от короткого резкого удара девушка отлетела к стене пушинкой, с ужасом ожидая услышать хруст ломающихся крыльев, а может, и хребта.

Оборонил Всевышний, обошлось. То ли на деле гном бил вполсилы, то ли крылья смягчили удар. Паола сидела на полу, хватая ртом воздух, и медленно осознавала, что — вот уж чудо! — у нее ничего не сломано и даже не особо зашиблено. Лишь плечо, там, где горец поранил, все еще дергает, пульсирует горячим, и вокруг медленно промокает, липнет к коже ткань шерстяного платья.

— Только шевельнись, — прошипел гном. — Пожалеешь, что на свет родилась.

Вернулся к Гидеону, стянул ему ноги ремнем, фыркнул презрительно:

— Глупая выходка.

Оттащил пленника в дальний от Паолы угол, прислонил к стене — сидя. Голова Гидеона беспомощно свесилась. Из носа частыми, крупными, как горох, каплями текла кровь.

— Ты убил его, — срывающимся голосом прошептала Паола.

— Очухается, башка крепкая. Как у всех дураков. А ты…

Паола всхлипывала, не в силах больше сдерживаться. Ее трясло — не от боли, от страха. Самым краешком сознания, тем, что так и остался спокойным в этом безумии, она понимала, насколько жалкой сейчас выглядит. Ну и хорошо.

— Лучше скажи правду. Иначе будет хуже, ведь это только начало. Поупрямилась, хватит. — Гном помолчал немного, ответа не дождался и добавил: — Или хочешь продолжать?

— Да все я вам сказала! Все! Ну что я еще могу сделать, что придумать, если вы правде не верите! Чего вам еще надо?!

Горцу, похоже, не нравились ее слезы. А может, все-таки противно было пытать беспомощную девушку? Он ответил спокойно и даже почти ласково:

— Нам надо самую малость. Доказательства.

— Господи, какие?! Как, чем я могу доказать?! Если уж вам подписанных Гильдией грамот и то мало?!

Гном в ответ пожал плечами:

— Ничем не можешь. Нет у вас никаких доказательств, кроме твоих дурных воплей. А грамотами твоими только подтираться. Бумажульки, тьфу.

Паола нащупала кончиками пальцев рану, дернулась, вскрикнув. Что этот гном клятый там делал, правда, что ли, кожу снять пробовал?! Послала в пальцы волну целительной силы — верней, попыталась послать. Закружилась голова, потемнело в глазах. И девушка самым постыдным образом сползла в обморок.

Но та крохотная часть ее разума, что глядела на происходящее со стороны, успела подумать: вот и хорошо. Правильно.

Долго валяться в беспамятстве ей не дали. В лицо ударила ледяная вода, колючие струйки потекли по шее, обожгли грудь, плечи.

— Открой глаза, — велел гном. — Или окуну тебя с головой.

Девушка всхлипнула, подняла руку — обтереть лицо. Плечо прошибло болью, и тут же тело забилось крупной дрожью. Паоле казалось, вся она смерзлась в ледяной ком, в мире остался только холод, холод и страх. Заскулив побитым щенком, она попыталась отползти от горца подальше, но куда тут было ползти? И так уже в самый угол забилась. Сквозь слезы горец виделся смутным серым пятном, но это пятно было близко, слишком близко! Придвинулось еще ближе, почти вплотную — и Паола завыла, не в силах даже закрыть глаза, не смотреть, не видеть…

Две быстрые оплеухи мотнули голову вправо-влево. Еще. И еще. Паола замолчала, хватая ртом воздух. В ушах не то что звенело — колокола били. Голос гнома едва пробился через этот победный, торжествующий звон:

— Правду, ну!

— Я правду говорю! — заорала Паола. — Правду! Правду! Отойди, отстань, мне больно, я боюсь, я ничего больше не знаю, я все, все сказала! Скотина! Подлый ублюдок!

Еще один удар разбил губы в кровь. Паола задохнулась, прикусив язык. Рот быстро наполнялся горячим, соленым, потекло по подбородку, закапало на платье…

— Умолкни.

А ведь вполсилы бил, поняла вдруг Паола. Если даже не в четверть. И зубы все целы… кажется.

— Ты слишком громко орешь. «Ублюдка» прощаю, но только в этот раз.

Отошел, вернулся с ковшом воды:

— Держи. Умойся.

Руки так дрожали, что вода расплескалась, промочила платье на коленях. Паола окунула в ковш край плаща, приложила к лицу, запрокинула голову. Прислонилась ноющим затылком к стене. В висках стучало, горло саднило, челюсть раскалывалась от боли. Ублюдок, мысленно повторила Паола. Ублюдок-ублюдок-ублюдок.

Стало легче. Совсем немного.

Завернуться бы сейчас в одеяло, сжаться в комок и лежать, лежать…

Лучше бы метель убила.

Им не выбраться отсюда. Не доказать… ничего не доказать. Горцы не простят. И никто не поможет.

Гном ушаркал куда-то, а может, просто отошел. Паола вслушивалась в тишину, и чем дальше, тем больше эта тишина окутывала ее, убаюкивала, манила. Всех звуков — тихое, едва уловимое дыхание Гидеона да шорох ветра над крышей. Снова, наверное, метель. Зря они сюда сунулись. Снежные земли не для людей.

Медленно, но верно надежда уступала отчаянию. И только одно продолжало держать Паолу, заставляло судорожно цепляться за выбранную ими ложь, за жалкий облик вопящей от боли глупой девчонки, за это мысленное «ублюдок». Упрямство. Тупое троллье упрямство, которое так и не выбила из нее мама, с которым напрасно боролся Ольрик, которое сама Паола считала главным своим грехом. Да здравствуют грехи, помогающие нам выжить. Или, может, умереть с честью — если можно, конечно, применить высокое слово «честь» к…

Бесцеремонные руки оторвали от лица мокрую тряпку. Паола с усилием приоткрыла глаза. Качнулось перед лицом серое, взлохмаченное…

— Есть хочешь?

Сама не разобрала, что пискнула в ответ, но гном, видно, и не ждал внятного ответа. Сунул в руку ломоть хлеба — мягкий, теплый.

— Ешь.

Живот судорожно сжался. Паола сглотнула слюну. Откусила осторожно: челюсть еще ныла. Бо-оже, она и не знала, что так зверски голодна! И то, когда ела последний раз? Сколько вообще времени прошло?

Хлеб закончился слишком быстро. Паола поднесла к лицу все еще дрожащую ладонь, вдохнула запах… Слезы закапали крупным горохом. Господи, спаси нас, в отчаянии подумала Паола, у меня не осталось сил, совсем! Жалкий кусок хлеба сломал верней допроса с пыткой. Господи, за что нам все это? Почему? Кто тут виноват — мы, они, война? Почему, как так вышло, что, куда ни сверни, все равно окажешься бесчестной?

Горец ухватил за здоровую руку, вздернул на ноги:

— Пошли.

Она не спросила куда. Боялась, стоит открыть рот — и не выдержит. И на Гидеона не оглянулась: испугалась, сама не зная толком чего. Слезы все текли и текли, было стыдно и тягостно, предложи сейчас какие-нибудь высшие силы вернуть их назад, к границе снегов, — все бы отдала, не задумавшись. Скрипнула дверь, ее впихнули в темноту. Хлопнуло за спиной, скрежетнуло. Паола повернулась, выставив вперед руки, ощупала доски перед собой, толкнула — без толку. Прижалась ухом — тихо. С трудом поборола острое желание сесть на пол прямо здесь, двинулась вдоль стены мелкими шажками, шаря ладонями по грубо обработанным камням. По ногам тянул сквозняк, от пола несло холодом. До угла добралась быстро — наверное, четыре-пять нормальных шагов. Следующая стена оказалась подлиннее, и в конце ее нашлась куча опилок — мелких, слежавшихся, почти утративших живой древесный запах. Паола нервно хмыкнула, представив, какова станет, воспользовавшись этой постелью. Разгребла более-менее ровным слоем, легла, повозилась, сворачиваясь в комок и накрываясь крыльями, — и мгновенно заснула.

Разбудил ударивший в лицо свет.

— Вставай.

Паола прикрыла глаза ладонью, вгляделась, прищурившись. В дверях стояла гномка. Еще не старуха, но уже согнутая, косматая, в несуразной шапчонке и таком же, как у давешнего гнома, волчьем тулупе.

— Хватит пялиться. Вставай живо. Некогда с тобой канительничать.

Плечи у гномки были широченные, руки сильные, и пробовать, насколько тяжел ее удар, Паола не захотела. Прогулялась до отхожего места, плеснула в лицо ледяной воды из бадейки у порога, напилась из пригоршни. Все — молча. Потом гномка сунула ей в руку ломоть хлеба и снова заперла.

Паола съела хлеб, села на своих опилках, подтянув колени к груди и укутавшись крыльями, и стала ждать. Время тянулось медленно, и так страшно было гадать, что сейчас с Гидеоном, что их обоих ждет… Лучше вообще не думать ни о чем. Сидеть, слушать тишину, угадывать в ней едва уловимый свист ветра… иногда забываться в дреме, вскидываться и снова засыпать…

Сколько она так просидела, Паола не знала. Приходила снова гномка, сводила в уборную, оставила еще хлеба и кружку воды. Будем считать — ужин, решила девушка. Поела и легла спать.

Так прошло несколько дней — четыре, если молчаливая гномка и впрямь навещала пленницу строго утром и вечером. На третий Паола не выдержала, попыталась расспросить свою тюремщицу, но та зыркнула злобно, буркнула:

— Жива пока, и радуйся.

Радуйся!

Ожидание становилось невыносимым. Ожидание, неизвестность, даже тишина! Теперь эта тишина казалась не убаюкивающей — могильной. Разумеется, жезлоносица Империи понимала, что совсем о ней не позабудут. Что, очень может быть, она еще вспомнит дни, когда ее не трогали. Но сейчас Паола обрадовалась бы любой перемене. Ну… почти любой. В настоящей могиле будет, пожалуй, не лучше.

И все же, когда в проеме открывшейся двери появилась не гномка, а давешний горец, Паола испугалась — до дрожи в коленках, до ледяного кома в животе. Вспомнившее ужас и боль тело отказалось повиноваться, и в ответ на его «пошли» Паола лишь отчаянно замотала головой и прижалась к стене.

— Пошли, — повторил гном. — Не трясись, не трону я тебя. С рыцарем разговор будет.

Знала бы Паола, какой это будет разговор! А впрочем, если бы и знала, что могла она сделать?

Гидеон сидел на низком табурете посреди комнаты, свет из окна падал на его лицо, и у Паолы камень с души свалился, когда она увидела: рыцарь цел. Его, похоже, тоже эти дни не трогали. Может, гном уходил куда-то? Сердце заколотилось тревожно и часто: едва она вошла, Гидеон так и прилип к ней взглядом. Словно хотел по одному виду девушки что-то понять.

— Садись. — Гном указал ей на лавку напротив рыцаря. — Слушай внимательно. Я обещал тебя не трогать. Да и толку с тебя, только вопишь. Я буду говорить с рыцарем. Тебе вряд ли понравится наш разговор, так вот: надумаешь прекратить — скажи. Мне всего лишь нужна правда, и чем скорей, тем лучше будет для всех.

— Но…

— Молчи. Я говорю. Запомни вот что: ты имеешь право открыть рот только в одном случае. Если надумаешь все-таки рассказать то, что я хочу знать. Иначе — за любой звук расплатится он. Поняла?

Гидеон насмешливо хмыкнул.

— Поняла? — с нажимом переспросил гном.

Паола торопливо кивнула.

— И лучше не двигайся. Теперь ты. — Горец повернулся к Гидеону. — Вы пришли сюда воровать и шпионить, это всякому ясно. Но я не верю, что вы пришли сюда одни. Ты хотел встретиться с нашими старейшинами. Я доложил, и ты с ними встретишься. Но сначала расскажешь о том, что ваши старейшины замыслили против нас.

— Ничего, — отрезал рыцарь. — Ваша подозрительность смешна. Если вы решили видеть в нас врагов, навряд ли мы сумеем вас разубедить. Но ты помнишь, горец, слова моей спутницы, и я Небом клянусь, они правдивы.

Паола зажмурила глаза — крепко, изо всех сил. Под веками замелькали белые молнии. Покарает ли Небо за ложную клятву? Ох, лучше о том не думать! Когда от тебя ничего не зависит, пусть все идет, как идет. Авось куда-нибудь да выведет. Она ничего не может, совсем ничего, даже молиться. Остается только ждать. И вопреки всему надеяться. Интересно, можно ли заставить себя надеяться, когда надежды нет?

Говорил что-то гном, тихо и зло, отвечал Гидеон — коротко, то спокойно, то язвительно. Паола не слушала. Не могла. Шумело в ушах, хотелось вскочить, заорать, схватить что-нибудь тяжеленное и огреть по башке сначала горца, а потом и Гидеона, за компанию. А потом — вернуться домой, высказать Ольрику все, что думает она о ложных клятвах и нарушенных союзах, и больше никогда, никогда…

Хлесткий звук пощечины ураганом смел путаные мысли.

— Валяй, — ворвался в уши презрительный голос Гидеона, — не стесняйся. Союзничек.

— Лучше скажи добром.

— Нет уж. Больше ты от меня и слова не услышишь.

Го-осподи… Паола прикусила губу. Господи, Отец наш, я знаю, мы виноваты пред тобой, грешны, но помоги, помоги-помоги-помоги…

— Глаза открой. — Жесткие пальцы подцепили подбородок, вздернули вверх. — Увижу, что не смотришь, — оба пожалеете. Поняла?

Паола не ответила, но горец и не ждал ответа. Зашел рыцарю за спину — так он не видел лица Гидеона, зато прекрасно видел Паолу, и она подумала: для меня, сволочь, старается. На девичье мягкосердечие надеется. Как будто, если сердце мягкое, так сразу дура дурой. Если правда убьет их точно, а пытки — может, да, а может, нет, о чем тут думать? Только держаться.

Она вскрикнула, когда Гидеон первый раз дернулся под ножом. Торопливо зажала рот ладонью. Гном оскалился, встретившись с ней взглядом. В колючих глазах плескалась ненависть, и почему-то Паола поняла — не они тому виной. Горцу не нравится работать палачом. Но именно поэтому им не стоит ждать пощады. Он будет очень стараться, хотя бы ради того, чтоб побыстрей развязаться с неприятным делом.

Вот только почему? Чем ему так не угодили люди? Или император? Или это просто подозрительность, дошедшая до крайности? Или — самое худшее — союзу и правда пришел конец?

Она смотрела. Сначала — зажав рот ладонью, а затем — вцепившись в нее зубами, надеясь, что вкус собственной крови помешает сползти в обморок. Ей было… нет, не страшно — жутко. А Гидеон молчал.

Только раз его губы шевельнулись. Не для горца — для нее. «Верь», — прочитала Паола. Потом он закаменел, стиснув зубы, лишь плечи вздрагивали каждый раз, когда опускался нож. Черные волосы прилипли ко лбу, по щекам, теряясь в щетине, скатывались струйки пота. Рыцарь не глядел на Паолу. А Паола глотала слезы пополам с кровью и молила Всевышнего о спасении.

Первым не выдержал горец. Выругался, помянув трехэтажно всех своих богов, шагнул к Паоле:

— Тебе не надоело? Нежная дева, да тебе впору кровь пить! У тебя сердце или лед?

Я и пью, подумала Паола. Вон, полный рот. Почему-то захотелось смеяться. Зашумело в ушах. Осторожно, очень медленно Паола нашла плечами стену, прислонилась затылком к холодным камням. Опустила руку — подбородок стал неприятно мокрым. Слезы все текли и текли, в глазах плыло, не хватало воздуха и тупо, надсадно ныло в груди.

— Ты проиграл, — сипло выдохнул Гидеон. — Ничего ты не добьешься.

— Вижу, — согласился гном. — Только все равно я вам не верю.

— Верить или нет — не твоего ума дело. Если каждый солдат начнет решать за командиров… Дай ей воды!

Паола качнула головой. И так пальцы заледенели… холодно здесь, еще и воды холодной, не надо… Господи, как же больно дышать!

С грохотом упала табуретка: вскочил Гидеон.

— Ей плохо! Дай ей эликсира, ты!.. Быстро!

Стекло звякнуло о зубы. Сильные пальцы разжали челюсть:

— Пей! Пей, дева нежная, адовы псы тебе в селезенку! Глотай!

— Если с ней случится что… век не отмоетесь, с-союзнички!

Рот ожгло холодом, льдистый ком с трудом пропихнулся в горло, а в груди росло тем временем жаркое, огненное, подумалось вдруг: что будет, когда оно столкнется? Но вот столкнулось, и — попустило. Лед и огонь, встретившись, не взорвались кипятком и паром, а сплавились в ровное, как от печки, тепло. Паола наконец-то вздохнула полной грудью — и соскользнула в глубокий, похожий на беспамятство сон.

«…Ой, баю-баю, тебе песенку пою, ой, скорей усни, в темну ночку не смотри…»

Паола пошарила рукой, отыскивая одеяло, не нашла. Подумала сквозь сон: упало, надо поднять. Но сон не отпускал, и она лишь съежилась, свернулась в комочек, обхватив себя руками и спрятав ладони под мышки. Улыбнулась, не просыпаясь: спой еще, мама…

«…Ой да темна ночь, зелена в ночи трава, спи, малыш, усни, в темну ночку не ходи…»

Обычно ей приходилось засыпать самой, и никаких колыбельных. Но иногда мама приходила домой рано…

«…Ночью ходит орк, а у орка сто дорог, в перепутье встань, орк малышку не достань…»

Как хорошо, когда теплая ладонь гладит волосы, легонько проводит по плечу. Только, мама, ну укрой же, холодно…

«…Ой, шуршит трава, не слышны в траве шаги…»

Тяжелые, очень даже слышные шаги протопотали совсем рядом. Два смутно знакомых голоса обменялись несколькими словами и умолкли, но мамину колыбельную они спугнули, и Паола заплакала во сне. Она была всего лишь маленькой девочкой, безотцовщиной, случайным ребенком, и кто-то чужой ходил рядом, и ей было страшно, холодно и одиноко.

— Паола? Паола, тебе больно? Проснись, — кто-то тряс ее за плечо, тормошил, — проснись.

Гидеон!

Стоило узнать голос, и сон исчез в мгновение ока, одним резким тычком выпихнув Паолу в невеселую явь. Заколотилось сердце, Паола подскочила, испуганно вскрикнув, вцепилась в руки Гидеона — тот придерживал ее за плечи. Руки рыцаря были теплыми, лицо — встревоженным.

— Ты жив! — Паола судорожно всхлипнула. — Господи, я уж думала… ты жив, хвала Всевышнему!

Лицо рыцаря расплылось, девушка мотнула головой, смаргивая слезы.

— Успокойся. — Гидеон осторожно притянул ее к себе, обнял бережно и нетребовательно, как обнимают испуганного ребенка. — Жив я, конечно, жив. Куда я денусь, милая моя, глупая…

— Я боюсь, — шептала сквозь слезы Паола, — мы умрем, они убьют нас, Гидеон, я не хочу… почему?! Почему все так? Мне страшно.

Гидеон вздрогнул и напрягся, и его объятие вмиг стало жестким и неуютным.

— Не бойся. Все будет так, как угодно Всевышнему, не надо сомневаться в Нем. Страх, Паола, делает нас слабыми, а мы должны оставаться сильными. Понимаешь, Паола, должны. Не смей бояться. Что бы ни случилось, не смей бояться. Я тебе запрещаю, слышишь?

Высвободившись из рук рыцаря, девушка глубоко вздохнула. Вытерла слезы.

— Слышу. Ой, — спохватилась, — тебя же полечить надо!

— Горцы подлечили. Не настолько, чтоб хоть сейчас в дорогу, — Гидеон снова оглянулся на окно, и Паола поежилась, вспомнив ледяную удавку метели, — но жить буду. Мое здоровье сейчас их забота, — рыцарь зло ухмыльнулся. — А ты силы береги, пригодятся.

Только теперь она заметила: рыцарь был полностью одет, и по его виду никто не сказал бы, что совсем недавно этого человека пытали. Разве что бледный чересчур и черные круги под глазами. Да щетина, которую еще немного и впору будет бородой называть.

— Ты должна быть храброй. Ты должна верить.

— Знаю. — Помолчала, вздохнула еще раз. — Я постараюсь.

— Вот и хорошо. — Гидеон бережно провел ладонью по ее волосам, улыбнулся: — Тебе надо бы привести себя в порядок, но, наверное, лучше не вставай пока. Тебе плохо было, а потом ты плакала во сне.

Пытаясь справиться с охватившей ее мучительной неловкостью, девушка огляделась. Они находились в той самой комнате, где… нет, как можно тверже сказала себе Паола, я не буду вспоминать. А то снова растекусь соплями, позорище, а еще жезлоносица. Сейчас им ничего не грозит, они одни… как видно, добрые гномы дают пленникам в себя прийти. Паола нервно хихикнула, прикусила губу. Повторила не столько Гидеону, сколько себе самой:

— Ты жив… Прости, да, ты прав, я не должна бояться, но… ладно, я не буду, прости. Главное, ты жив.

Рыцарь нахмурился, став непривычно серьезным.

— Удивительней, что ты жива. Надо ж было так себя… слушай, Паола, очень тебя прошу, на будущее — не стоит из-за меня так переживать. Я не цепляюсь за жизнь, Паола. Идет война, я солдат.

— Я тоже, — буркнула Паола.

— Смотрю я на тебя и думаю: девушкам на войне не место. — Гидеон взял ее ладонь в свою, сжал легонько: — Не обижайся только, это не в обиду.

— Я не обижаюсь, но ты глупо думаешь. — Паола отняла у рыцаря руку, встала и подошла к окну. За окном клубилась белесая муть, выла метель. Снова метель… — У всех война, Гидеон. Сколько таких же девушек, как я, уже погибли? Простых девушек, тех, что жили в сожженных деревнях? Ты видел беженцев, Гидеон? Умирающих детей видел?

— Видел, — отрезал рыцарь. Он тоже встал и глядел теперь на Паолу хмуро и даже, кажется, зло. — Сам в столицу провожал. Все равно. Хватило бы тебе дела и дома.

В башню запри, зло подумала Паола. Но тут же поняла: и запер бы. Только потому, что боится за нее, не хочет ее смерти. Вот интересно, ей должно это льстить? Она сама напугана до крайности, она не хочет умирать, но почему тогда так взбешена простым «сидела бы дома»?

— Хватит. — Паоле удалось не показать охвативших ее чувств, ей самой понравилось, как спокойно прозвучал ее голос. — Зачем спорить о том, чего мы не изменим? Соглашусь я с тобой или нет, мы не дома. Скажи лучше, что дальше? Что будет с нами? Эти горцы, — Паола невольно поежилась, обхватила себя руками за плечи, — все еще считают нас с тобой шпионами?

— Похоже, да.

— О Господи…

— Послушай, Паола. — Гидеон подошел вплотную и заговорил очень тихо. — Я настаиваю на встрече со старейшинами. Этот гном — он страж границы, он и должен проявлять бдительность, но не так, как с нами. Он позволил себе лишнего. Если союз еще действует, он совершил преступление. Если нет — все равно его дело ловить, а не допрашивать.

— Хочешь сказать, авось старейшины окажутся…

— Более склонны к переговорам, — кивнул Гидеон.

— Значит, ждать?

— Ждать, надеяться и верить в лучшее. Сможешь, Паола?

— Постараюсь.

— Хорошо. И обещай мне еще одно.

— Что?

— Если окажется, что договора больше нет, что мы с горцами враги теперь. Если у тебя появится возможность сбежать, ты сбежишь.

— Без тебя?

— Милая, — это «милая» прозвучало как «глупышка», — мне такой возможности не дадут точно.

— Но, Гидеон, что толку?! Я даже дорогу не найду. Пропаду в этих снегах. Если бы хоть маленькая надежда…

Рыцарь бросил короткий взгляд за окно, скрипнул зубами:

— Верно. Тогда обещай, что, если у тебя появится надежда, хоть какая, хоть призрак надежды, ты сделаешь все, чтобы спастись.

— Ну…

— Обещай, — с нажимом повторил Гидеон.

— Ладно, обещаю! — Все равно, подумала Паола, без тебя у меня надежды не будет. Мы спасемся вместе. Хотя, наверное, вернее — вместе погибнем…

— Хорошо. — В голосе рыцаря мелькнуло облегчение. — Ты как сейчас, Паола, полегче?

— Да. — Девушка опустила голову, чувствуя, как наливаются жаром кончики ушей. — Стыдно вспомнить, как расклеилась. Прости. Сама не понимаю…

— Тс-с-с… Не извиняйся, ерунда. Бывает.

Паола кивнула. Помедлила и все же заговорила о том, что все эти дни не давало покоя:

— Почему ты молчал? Тогда, в самый первый день? И не глядел на меня? Я не знала, что думать.

— Этот, — Гидеон мотнул головой в сторону двери, — настаивал. Хотел допросить тебя без моих подсказок. А я тогда еще надеялся, думал, это поможет его убедить. Прости.

— Ничего, — вздохнула девушка.

Тяжелое молчание опустилось на комнату. Молчание, очень быстро ставшее невыносимым. И тогда Паола спросила:

— Хочешь, спою тебе?

И завела тихонько, дождавшись кивка Гидеона:

— Далекий парус в синей дымке та-а-ет, родные ветры вслед ему летят. Моряк невесту нынче покидает…

За окном сгущались сумерки, синие, как небо над дальними островами…

За ними пришли на рассвете.

Паола, привыкшая вставать чуть свет, как раз стояла у окна. Метель ночью утихла. В едва посветлевшем небе еще виднелись звезды, а подступавший почти вплотную к гномьей заставе лес был по-ночному темен, но закрывавшие горизонт снежные вершины сияли радостным розово-алым, словно обещая праздник. Красиво, подумала Паола. Да, я хотела бы очутиться отсюда подальше и до конца жизни этих гор больше не видеть, но — красиво.

И тут из леса вышла цепочка гномов. Один, два, три, бездумно считала Паола… шесть, семь… восемь, девять, десять. Голову переднего украшал шлем с загнутыми вверх полукруглыми рогами, широченную грудь покрывал блестящий доспех. Остальные довольствовались тулупами. Шли споро, и, когда Паола сообразила метнуться к спящему Гидеону, тот уж проснулся сам — от грохота кулаками в двери, от радостных приветственных воплей: захвативший рыцаря и жезлоносицу горец этих гостей, похоже, очень даже ждал. Рыцарь зевнул, потянулся и вскочил. Поплескал в лицо ледяной воды из наполовину опустевшей за время их плена кадушки, подошел к окну. Буркнул:

— Рассвет. Что-то ждет нас сегодня, Паола.

Обернулся:

— Обещание свое помнишь?

Паола кивнула молча: задрожали губы. Гидеон шагнул к ней, стиснул пальцы в крепком пожатии:

— Так надо, Паола. Уж если мы на войне оба, считай, что это приказ. Рыцарей у Империи много, а жезлоносиц — каждая на счету. Вы наша сила, без вас нам победы не видать. Ты должна вернуться.

— Хорошо, — прошептала Паола, — я постараюсь. Правда постараюсь. Только, прошу, и ты постарайся тоже.

За стеной, похоже, на скорую руку собрался пир — не пир, но попойка уж точно. Гогот, крики, песни… Чтоб вы все там упились до синих гоблинов, зло думала Паола. Тогда б мы просто взяли и ушли… Гидеон, как видно, подумал о том же. Подошел к двери, долго стоял, приложив ухо к дереву. Покачал головой:

— Слыхал я, Паола, как горцы пьют. Это им так, разминка. Тут нам удача не обломится.

И верно, всего через какой-то час распахнулась дверь, и к пленникам ввалились двое: «их» горец и гном в рогатом шлеме. Паола, придушенно всхлипнув, шарахнулась Гидеону за спину. Рогатый спросил хмуро:

— Я вижу, деве не по сердцу гостеприимство гор?

Гидеон, не отрывая взгляда от вошедших, нашел руку Паолы, сжал пальцы: не бойся. Отчеканил:

— За такое гостеприимство, почтенный, отвечают кровью. Я требую объяснений.

— Признаться, — буркнул страж границы, — мне эти гости надоели не меньше, чем я им. — Зыркнул на Паолу, оскалился: — Не трясись, дева нежная, вас всего лишь отвезут в город. Сами того добивались.

— Мы встретимся с вашими старейшинами? — быстро спросил Гидеон.

— Встретитесь, — подтвердил гном, — встретитесь. Но вот будешь ли ты этому рад, пес вероломного императора?

Гидеон шагнул вперед:

— Я не оскорбляю ваших владык. Придержи и ты язык, говоря о моем!

— Наших владык вы оскорбляете одним своим присутствием, — прорычал страж границы.

— Докажи сначала, потом обвиняй! Ты не любишь людей, это мы уже поняли, но как бы тебе самому не пришлось ответить…

— Все доказательства тому…

— В твоем воображении, почтенный горец! Или на твоем языке, что костей не имеет, вот и болтается без дела и без толку!

Паола кусала губы. Она не понимала, зачем рыцарь ввязался в безнадежный спор, зачем так откровенно груб, чего добивается. Не того же, чтоб горец на них с кулаками попер! А он вот-вот…

— Довольно! — властно прервал рыжебородый пришелец. — Я уж понял, что вы тут не нашли общего языка. Молчите оба!

Паола едва подавила нервный смешок: вот, что ли, зачем? Чтобы пришлый гном уверился в предвзятости захватившего их? Ну ладно, может, они и не все одинаковы. Живы будем — проверим.

Рыжебородый подошел к людям почти вплотную, оглядел пристально. У Паолы от его взгляда зачесалось между лопатками, а в животе закопошились ледяные пальцы. Жутью веяло от темного, словно из камня высеченного лица с резкими чертами, от глубоких, словно стылые омуты, глаз. Этот, может, пытать и не станет, но уж если начнет — не пожалеет.

— Мое имя Альдерик, — уронил веско, четко, будто молотом по камню. — Я отведу вас к вождям нашего клана. Ваша судьба решится теми, кто в мудрости своей достоин решать. Вы согласны, люди?

— Да, — коротко ответил Гидеон.

— Против вас веские подозрения, — продолжил горец. — Но за вас — наш союз, который не совсем еще развалился. Ты, рыцарь, сочтешь ли меня вправе принять меры разумной предосторожности?

— Да, — снова ответил Гидеон. — Мое слово, этого хватит.

— Ладно. Если ты поклянешься вашим богом, рыцарь Империи.

— Клянусь, — ровным голосом начал Гидеон, — пойти с вами добровольно, не пытаться бежать, не вредить вам тайно или явно, а в случае нападения драться на вашей стороне, как подобает верному союзнику. Клянусь принять суд ваших вождей как имеющий законную силу и вручить ему свою судьбу. И да будет Всевышний свидетелем этой клятвы.

— Хорошо. — Альдерик кивнул. — Идемте.

— При нас были верительные грамоты, — все так же ровно сказал Гидеон. — Деньги, эликсиры. Захваченное у демонов заклинание. Вещи.

— Все у меня, — сообщил Альдерик. — Будет предъявлено суду вместе с вами. Идемте.

— Еще одно. Я настаиваю, что ваш страж границы виновен в превышении полномочий, нарушении союзнического договора. О нарушении приказа ничего не могу сказать, я не знаю, какие у него были приказы. Но хотел бы знать, по своей воле он нас пытал или…

— Скажешь это старейшинам, рыцарь, — оборвал рыжебородый. — Идемте уже.

Паола выскользнула из комнаты вслед за Гидеоном, из-за его плеча оглядела гномов-воинов, с которыми им предстояло идти. Все словно в одной форме вылиты, заросшие рыжими косматыми бородами по самые глаза, коренастые, широкоплечие, похожие на обкатанные потоком валуны. Альдерик рявкнул что-то, и их словно ветром смело за дверь.

— Пошли. — Горец надвинул рогатый шлем на самые брови. — Время не ждет.

Паола сглотнула: стол уже убрали, но в комнате все еще пахло пивом, хлебом и мясом.

— Наши плащи, — потребовал Гидеон. — И дайте хлеба хотя бы девушке. Сами же озлитесь, если она идти не сможет.

Страж границы прошипел сквозь зубы что-то, явно ругательное, открыл сундук и швырнул к ногам людей два меховых тулупа и две пары высоких меховых сапог.

— Ваши вещи у меня, — объяснил Альдерик. — Кто знает, какие чары на ваших плащах. А если и никаких, они все равно слишком холодные. Одевайтесь живей.

Тулуп оказался тяжелым, просторным, он пах псиной и чем-то едким, незнакомым Паоле. Пока девушка натягивала непривычную одежду, разбиралась с застежками, обувалась, вышла гномка. Сунула ей в руки половину краюхи хлеба.

— Спасибо, — пробормотала девушка. Не выдержала, впилась зубами в теплый край. Рот наполнил сытный хлебный вкус, в животе жадно заурчало. Отломив половину, протянула Гидеону: — Бери.

Тот взял молча.

Лишь когда дверь приграничной заставы захлопнулась за ее спиной, а в лицо ударил морозный ветер, Паола поняла: ее Гидеон не включил в свою клятву. А горцы, как видно, не настолько знали язык людей, чтобы заметить оставленную рыцарем лазейку.

Утоптанная тропа ущельем прорезала высокие, Паоле чуть ли не по пояс, сугробы. Очень скоро девушка от души возненавидела гномью одежду: тулуп хоть и был достаточно просторен для того, чтобы без особых неудобств натянуть поверх крыльев, но… Но, Всевышний, продираться по этим сугробам, спотыкаться, вязнуть ногами в снегу, когда можно было спокойно лететь! К тому же кончики крыльев то чиркали по жесткой снежной корке, то щекотали под коленками… нет, все-таки крылатым не место в снежных землях! Не зря горцы все больше в глубину зарываются, оставляя воздух птицам — и метели.

Шли гуськом: Альдерик, два воина, Паола, еще двое, за ними Гидеон — и остальные. Снег хрустел и поскрипывал под ногами, и слышать собственные шаги казалось таким… забавным, удивленно подумала Паола. Вот уж глупости: ровным счетом ничего нет забавного в их с Гидеоном положении! Но — то ли свежий, остро пахнущий хвоей воздух ударил в голову, то ли сбросился с плеч ужас ожидания пытки — Паоле хотелось смеяться.

Эти гномы тоже не очень-то им верили, и доброжелательными их вряд ли можно было назвать, но они по крайней мере обращались с пленниками спокойно. Оставляли решение вождям, сами зная лишь одно: их дело — доставить людей к старейшинам клана. Не более, но и не менее, как выразился на первом привале Альдерик, помогая Паоле подтянуть по ноге слишком большие для девушки сапоги. Кстати сказать, результат его помощи хоть и выглядел смешно — ноги прямо поверх меховой обуви густо перевили крест-накрест узкие ремешки, — зато стало удобно, хоть пляши.

Паола спросила тогда:

— За что он нас так? Можно не доверять, даже союзникам — можно, пусть. Меня вон тоже дома, в первые дни, гномьей стрелой чуть не убили. Но он как будто хотел, чтоб мы врагами оказались. Он бы обрадовался. Что тут может быть радостного?

— Это наши внутренние дела, — отрезал Альдерик.

Сидевший по другую сторону костра Гидеон усмехнулся в открытую:

— Не такой уж секрет. Видишь ли, Паола, не все кланы горцев одобрили союз с нами. Нейтралитет во многих отношениях выгоднее. А получить подтверждение своей правоты всегда приятно.

— Не советую повторять это перед старейшинами, — буркнул Альдерик.

Тут поспела каша, и разговор сам собой увял. Паола грела руки о горячую миску и думала: а если старейшины, к которым их ведут, тоже предпочтут думать, что люди нарушили невыгодный горцам союз? И постараются добыть подтверждение?

Она взглянула на Гидеона: рыцарь спокойно ел, пристроив миску на коленях. Он же не может не понимать того, что поняла даже Паола, верно?

Может, именно потому он и сказал ей, чтобы постаралась сбежать?

Ох, Гидеон! Как плохо, что нельзя поговорить без чужих ушей!

Словно почувствовав ее взгляд, рыцарь поднял голову. И ответил, как будто Альдерику, но глядя в глаза жезлоносице, словно пытаясь втолковать ей что-то, чего нельзя было сказать открыто:

— Нельзя сомневаться в мудрости вождей. Ваши старейшины, почтенный Альдерик, все поймут правильно. Я уверен.

После, на вечерней стоянке, пока горцы рубили лапник и устраивали ночлег, она подобралась к Гидеону. Спросила шепотом:

— Все плохо, да?

— Не знаю, — ответил рыцарь. — Но ты помни, что мы говорили с тобой насчет надежды.

Паола помнила. Но вряд ли можно было всерьез думать о побеге, шагая по узкой тропке между привычными к снегам горцами, да еще и с крыльями, надежно упрятанными под теплый тулуп. Ее единственное преимущество… и не связывали, а все равно что связана!

Но по крайней мере сейчас, в пути, им ничего не грозило. Можно было даже попытаться забыть о войне, выкинуть из головы собственное зыбкое будущее и просто смотреть по сторонам, на чуждую людям, но по-своему прекрасную снежную землю.

Паоле нравился гномий лес. Был он совсем не похож на знакомые ей леса, слишком тихий, заснеженный, с подушками сугробов, лежащими не только на земле, но и на еловых лапах — до самых вершин. Метель не добиралась сюда, запутывалась в ветвях, теряла силу; яростное сверкание белизны, от которого на открытых солнцу местах до слез резало глаза, приглушалось вечными сумерками векового ельника. Здесь, правда, тоже выли волки, и не раз Паола ловила себя на мысли: одна бы я тут не прошла. Но сейчас-то она шла не одна! Десяток воинов-горцев — вполне достаточная охрана. Почетный эскорт… Гномы пересекали лес хозяевами, и временами Паоле казалось, что здешние хищники торопятся убраться с пути отряда, но возвращаются на его следы, перекрывая дорогу назад.

На второй ночевке она поделилась этим ощущением с Гидеоном.

— Очень может быть, — задумчиво кивнул рыцарь. — Слыхал я, будто кое-кто из горцев держит волков за послушных собачек.

Лес кончился на третий день пути. Ельник расступился, выпуская отряд, и Паола, охнув, замерла. Перед ними ставший уже привычным отлогий склон обрывался вниз почти отвесно, а внизу, сверкая радугами над обледеневшими валунами, ревела, кипела и бурлила река.

Шедший впереди воин дернул ее за рукав, сделал знак: пойдем. Оказалось, в отвесном обрыве вдоль стены устроен спуск-лестница, где можно сойти почти без риска свернуть себе шею. Впрочем, та скорость, с какой скатились вниз привычные к скалам и кручам горцы, все равно заставила сердце испуганно замереть, а колени предательски ослабнуть. Паола спускалась боком, уткнувшись носом в смерзшуюся глину обрыва, нашаривая ступени вслепую и гадая, уцелеют ли упрятанные под тулуп крылья, если она все-таки сорвется. Когда вместо очередной ступеньки нога нащупала круглые голыши каменистого берега, показалось — все силы враз ушли. Два гнома ухватили ее под локти и оттащили в сторонку, чтоб не мешала спускаться следующим, а она только и могла, что тихо всхлипывать. Да уж, никогда не думала, что настолько боится высоты…

Утешало одно: здесь хоть всхлипывай, хоть в полный голос рыдай, никто не услышит. От рева потока закладывало уши. Гном снова дернул за руку, махнул в направлении тропы: Альдерик, убедившись, что отряд спустился благополучно, задерживаться не стал и отошел уже довольно далеко. Паола заторопилась следом.

Скоро поток поутих, разлился вширь, а еще через пару сотен шагов влился в озеро. Здесь снова к самому берегу подступали высокие ели, а вода казалась жемчужной от отраженного в ней неба. Паола залюбовалась, приотстав, и вздрогнула от вопля двух или трех десятков луженых глоток. Приветственный рев смахнул снег с еловых лап, заметался эхом между крутых берегов реки. Навстречу отряду неслись, размахивая руками, какие-то гномы, такие же косматые и бородатые, как люди Альдерика, только одетые не в пример легче: кто в кожаной подкольчужной куртке, кто только в штанах и рубахе, а передний так вовсе полуголый, с брызгами воды на волосатом торсе. Паола остановилась: казалось безопасней наблюдать бурную встречу издали. К девушке подошел Гидеон, сказал тихо:

— Не похоже, чтоб где-то рядом был город. Наверное, другой отряд. Вопрос, как они дальше, вместе или…

Если вместе, подумала Паола, побег можно заранее считать провалившимся.

Рыцарь ошибся. Оказалось, за намытым рекой мыском их ждал корабль, а отряд Альдерика — то, что они принимали за весь отряд — был всего лишь группой разведчиков. У корабля висели круглые щиты вдоль низких бортов, и на скамьях хватило бы места для полусотни гребцов. Правда, сейчас гребцы отдыхали. Паола сидела под мачтой, над самой ее головой стойкий попутный ветер бил в парус, и лесистый берег озера быстро и плавно убегал назад.

Ветер вызвал колдун. Паола с некоторым удивлением поняла, что гномий маг ей нравится. Чем-то он напоминал Ольрика, неуловимо, но явственно. И вызывал такое же уважение.

Похоже, именно колдун был здесь главным. Хотя командовал кораблем Альдерик. Сейчас рыжебородый гном стоял у руля, сдвинув рогатый шлем со лба к затылку, и выглядел довольным, как налакавшийся сливок котяра. Заметив взгляд Паолы, прищурился — сходство с котом стало еще явственней, — огладил бороду и вдруг подмигнул:

— Люблю паруса, дева. Птицей летишь!

— Я тоже, — несмело улыбнулась Паола. Само прыгнуло на язык признание: — Если бы не война, я бы в море отправилась, на острова.

— А ты? — спросил гном Гидеона.

— А я воды боюсь. — Рыцарь потянулся, закинул руки за голову. — На твердой земле как-то надежнее.

Горец хохотнул, рыцарь тоже. Рассмеялись и развалившиеся на палубе и на скамьях воины, но смех вышел до странного не обидным. Почти что дружеским. Да они же приняли его, поняла вдруг Паола. Приняли как своего, как воины воина. Кольнуло: вот они — союзники. И собственный обман показался вдруг вдвойне, втройне постыдным. Ничуть не лучше подозрительности стража границы, заставившей того пытать невиновных.

Это не мы, напомнила себе Паола. Это приказ. Отвернулась и стала смотреть на берега, на заснеженные ели и обледенелые валуны, на мелькающие по волнам солнечные блики…

Озеро разделилось на два рукава, корабль повернул, увалившись на левый борт, и ветер повернул с ним вместе. Хорошие чары, подумала Паола, на море, наверное, самое то. Вон елки стоят, не шевельнутся, сразу видно — на берегу ни ветерка…

На обед раздали хлеб с холодным мясом, выкатили бочонок пива. Гребцы заворчали.

— Пива мало, — шепнул Паоле Гидеон. — Всего-то по кружке на брата выйдет. Ругают своего интенданта, жмотничает, говорят.

Паола хихикнула: все солдаты, видать, одинаковы. Что бородатые горцы, что усатые суровые копейщики из гарнизона ее детства… Или, может, интенданты у всех народов хороши?

Когда поели, подошел колдун. Сказал:

— Пойдем, рыцарь, поговорим.

Паола глядела, как за Гидеоном закрылась дверь единственной на корабле каютки, и снова темная паника сжимала сердце. Насколько было бы проще, не чувствуй они за собой неправоты! Хотя по Гидеону не скажешь… знать бы, его тоже, как Паолу, мучают вина и стыд, или рыцарю императора и впрямь приказ важнее чести? Хотя, быть может, лучше и не знать. В одном он прав: идет война, и даже если они не сумеют выполнить приказ — а уж скорей всего не сумеют! — нужно хотя бы выжить. Для них найдется еще дело.

А потом война закончится, и все позабудется. Наверное.

Гидеон вышел на палубу под вечер, когда Паола все губы себе искусала от тревоги. О чем говорили с гномьим магом, не сказал. И по лицу не прочесть: такое же, совсем такое же, как всегда! Одно только: сжал пальцы Паолы, коротко и резко, не то ободряя, не то намекая — будь, мол, готова. К чему?

На ночь пристали к берегу. Развели костер, варили густую кашу с мясом, снова ворчали над единственным бочонком пива. Паола надеялась, в поднявшейся кутерьме получится поговорить с Гидеоном, но колдун упорно держался поблизости от рыцаря. Поэтому Паола просто села рядом, обронила с улыбкой:

— И все-таки плыть лучше, чем идти пешком, согласись.

Рыцарь усмехнулся:

— Я бы лучше в седло. Но отдохнул, да. Согласен. Пожалуй, это был самый спокойный день с начала войны.

Пожалуй, у меня тоже, подумала вдруг Паола. Хотя нет. Был еще один…

На глаза навернулись слезы, девушка зло шмыгнула носом:

— Кончилась бы уже эта война! Знать бы, что там дома.

— Кончится, — проговорил маг. — Лишь те войны не кончаются, дева, в которых нечего ни терять, ни приобретать.

Паола не очень поняла, что он хотел сказать. Может, даже совсем не поняла. Но почему-то стало легче.

Плыли четыре дня: озером, потом вниз по реке, широкой и быстрой, со скалистыми берегами. На реке Паоле было жутковато. Понимала: допусти Альдерик хоть малую оплошку, корабль разнесет о камни вдребезги. Но горец правил уверенно, все с тем же довольным видом. Да ведь наверняка, утешала себя Паола, путь ему знаком до мелочей! Чего бояться? И маг, если вдруг что, поможет. Вон всю дорогу ветер стоит, какой им нужен, солнце светит, чистая благодать! Но глупая паника отпускала только на стоянках. Гидеон хмурился, думал о чем-то, на Паолу если и глядел, то явно с какими-то своими мыслями, к ее нынешним страхам отношения не имеющими. И не спросишь!

Поэтому, когда к закату четвертого дня берега расступились, открыв глазам городские стены на холме за гаванью, Паола вздохнула с облегчением. Что бы ниждало их там, она слишком устала от ожидания. Устала бояться. Пусть уж, к добру или к худу, все решится поскорей.

* * *

Паола затруднилась бы сказать, приняли их как гостей или как пленников. Отведенные им с Гидеоном покои — две спальни и разделяющая их общая комната — не поражали роскошью, но были вполне удобны. Ужин тоже оказался хоть не изысканным, но сытным; правда, принесли его прямо в комнаты. А у дверей стояла стража, решительно пресекая попытки людей выглянуть из своих апартаментов.

— Ничего другого ждать не стоило, — сказал Гидеон. — Отдыхай пока, Паола.

— Что мы будем делать?

Рыцарь пожал плечами:

— Говорить. Убеждать. Торговаться. Все, что поможет договориться.

— Договориться? — растерянно переспросила Паола. — Но о чем?

— О том, что мы хотим от них получить, — ухмыльнулся Гидеон. — Просто слушай меня, Паола, и будь внимательна. Сообразишь.

— А если меня спросят?

— Переговоры — мужское дело, верно? Послушай, милая, иди спать. О завтрашнем побеспокоимся завтра.

— Ладно, — вздохнула Паола, — как скажешь.

Этой ночью за окном снова выла метель, и Паола то и дело просыпалась, едва заснув. Лезли в голову всякие страхи, вопросы без ответов, злость на Гидеона, не поделившегося с ней своими планами, а то вспоминался вдруг колючий взгляд стража границы, и тогда сердце начинало колотиться как бешеное, а по хребту рассыпались ледяные мурашки. Там, на заставе, она совсем уж было смирилась со скорой гибелью. Кто, когда вернул ей надежду? Альдерик? Гномий волшебник, так и не назвавший людям свое имя? Гидеон со своими «верь», «не бойся» и «отдыхай пока»? Снова ждать смерти молодая жезлоносица не хотела.

Но что она может? Запертая во враждебном городе, не понимая, чего и как хочет добиваться ее спутник? Чертов Гидеон, как смеет он решать один, не объяснять ничего! «Верь»! Она верит, но этого так мало! Разве трудно понять, что она тоже хочет действовать?! А не сидеть, сложив лапки, в покорном ожидании смерти или спасения!

Провертевшись всю ночь, как змея на сковороде, Паола встала уставшей и разбитой.

Она думала, их прямо с утра поведут к старейшинам, но им принесли завтрак и снова оставили одних. Время шло, тянулось, а о людях словно забыли. Гидеон то ли того и ждал, то ли просто лучше Паолы держал себя в руках — весело расправился с завтраком, не торопясь обошел комнаты, хотя искать в них, на взгляд Паолы, было решительно нечего, сел в кресло и замер, вытянув ноги и закинув руки за голову.

Паола же то стояла у самых дверей, прислушиваясь к смутным звукам, доносящимся из коридора, то подходила к окну, до рези в глазах вглядывалась в густой снегопад, то начинала бесцельно кружить по комнате.

— Да сядь же ты! — не выдержал наконец Гидеон. — Не мельтеши.

Конечно, глупо так волноваться, когда от тебя все равно ничего не зависит. Но успокоиться не получалось.

— Я не могу! Не могу сидеть, как истукан, и слушать эту тишину! Скажи хоть что-нибудь!

— Нечего пока. Жди, Паола.

— Чего?! Скажи, чего ждать?!

— Уймись! — Окрик рыцаря хлестнул не хуже пощечины. — Дождемся — узнаем. А будешь так метаться, добром не кончится.

Паола убежала в свою спальню, упала лицом в подушку и заплакала. Гидеон не пришел ее утешать.

Он прав, думала Паола. Я веду себя как дура. Я не должна мешать ему нас спасти — хотя бы мешать не должна, раз уж помочь не могу! И тут же возражала этим мыслям: кто сказал, что не могу помочь?! Почему не могу? Если бы он объяснил, что нужно делать…

Накатывала обида, и приходилось напоминать себе Гидеоновы «верь», «будь внимательна», «сообразишь»… Похоже на то, милая, что он в тебя верит больше, чем ты в него. Кто еще на кого обижаться должен.

И еще — разве можно обсуждать дела и планы там, где за любой стеной могут оказаться чужие уши!

Он прав. Надо успокоиться, перестать реветь как дура, выкинуть из головы бегающие по кругу глупые обиды. Ждать и верить.

Кажется, она задремала. Иначе разве пропустила бы звук распахнувшейся двери, голоса, шаги? Вскинулась, когда дверь хлопнула, закрываясь. Выбежала в общую комнату:

— Гидеон?

Комната была пуста. Спальня рыцаря — тоже. А в коридор Паолу не выпустили. Даже выглянуть не дали.

Боль в запястьях привела в чувство. Оказывается, она колотила кулаками в стену. Спасибо, не в дверь. Что ж за день такой!

Вдохни, Паола. Ну же, вдох, выдох, кулаки разожми, встряхни пальцами. Держи себя в руках. Переговоры — мужское дело. Сейчас Гидеон сражается за двоих, как подобает рыцарю. Нехорошо получится, если ему окажется нужна твоя помощь, а ты — в слезах и соплях.

Умыться, что ли?

От холодной воды и впрямь стало легче. Девушка привела в порядок одежду, расчесалась. Вот так — другое дело. Если позовут — хоть поначалу выглядеть прилично. Подошла к окну — и досадливо отвернулась. Опять метель. Как можно жить в этих горах?! То ли дело зеленые луга родной земли…

Если, конечно, они все еще зеленые.

Не думай о плохом.

А не можешь — вообще не думай!

Тянулось время. Сгустились за окном сумерки. Две молоденькие гномки, рыженькие, широколицые, большеглазые, принесли обед.

— Ты правда из Империи? — спросила одна.

— Да.

— Правда, что ваш император спятил?

Паола шагнула вперед; гномка шарахнулась.

— Эй, — быстро сказала другая, — она не хотела обидеть, прости. Нам просто интересно.

— Кто вам такую чушь сказал?

— Все говорят, — дерзко ответила первая.

— Это из-за того вашего купца, что за рынком лавку с амулетами держит, — объяснила вторая. — Он товара нового ждал, а ему вместо товара новость привезли. Будто ваш император объявил шпионами и предателями всех, кто торговал чарами и эликсирами. Велел схватить, допрашивать, пока не признаются, а товары в казну забрать. Ваших же, людей. Ясно же, что до такого, только спятив, додумаешься.

О Боже…

— Ты, может, знаешь, точно оно так? Или привирают?

Паола не смогла ответить. Стояла посреди комнаты, прикрыв глаза и сжав кулаки, пытаясь прогнать из памяти безлюдные утренние улицы, черный дым и сизый пепел.

Обед не полез в горло.

За окном белесая муть метели утонула в ночной темени. Почему-то глядеть в эту темень было легче, чем на дверь. Помогало не думать. Паола стояла, прижавшись лбом к холодному квадратику стекла в бронзовом переплете, и пыталась вообразить, что там, в темноте за окном, — зеленые, а не заснеженные деревья, брусчатка мостовой, а не протоптанные в снегу тропинки, привычная человеческая речь, а не…

На шаги в коридоре обернулась так резко, что едва не упала: Гидеон?! Но в дверях обнаружился всего лишь горец из охраны.

— Тебя зовут, пойдем.

Ну, вот и дождалась.

Она торопилась за гномом, украдкой вытирая о плащ вспотевшие ладони. Последние мгновения неизвестности…

Паола никогда не задумывалась, кто и как решает дела в горных кланах. Старейшины и старейшины: ей и в голову не приходило интересоваться, кто, сколько, за какие заслуги… Теперь, конечно, спрашивать было поздно.

Огромный темный зал, казалось, привык к куда более многочисленным собраниям. Стены терялись в сумраке, не разглядеть, бедно украшен или богато, пуст или притаились по углам незаметные стражники. Топот охранника отдавался гулким эхом, и даже почти беззвучные шаги самой Паолы порождали странно тревожащий отклик. В груди туго натянутой струной дрожало напряжение: что-то будет?

В дальнем конце этого почти бесконечного зала потрескивал на стене тусклый светильник, стояли в рядок пять кресел. Занято было три. Из крайнего слева кивнул Паоле тот самый колдун, что плыл с ними на корабле Альдерика. Паола перевела дух. Сейчас, как и тогда, гномий маг действовал на нее успокаивающе.

Паола ждала: спросят, зачем пришли. Почему с рыцарем послали ее, жезлоносицу. Может, о том гноме с заставы. Или, упаси Всевышний, о секретах Гильдии… да мало ли о чем! Но совсем не ожидала, что сидевший в центральном кресле старик скажет:

— Мне жаль, дева, что ты нас боишься. Прости того, кто причинил тебе боль, его разум помрачила дурная весть. Он не думал тогда ни о договорах, ни о чести. Я сожалею. Мы сожалеем.

Паола молча дернула плечами. В носу защипало. Извинения — это, наверное, хорошо?

— Ты ответишь на наши вопросы?

— Где Гидеон?

— Мы с тобой говорим сейчас, не с ним.

От мертвящей тишины заворочался в животе ледяной ком. Что ей делать? Как будет правильно?

— Я должна отвечать? — Почему-то Паола спросила это у мага.

— Тебе решать, — ответил тот. Старик прикрыл глаза; третий, рыжебородый, напоминающий Альдерика, разглядывал крылатую деву с откровенным любопытством.

Всевышний, надоумь!

— Я буду отвечать, — осторожно сказала Паола, — если вы не станете спрашивать лишнего.

Рыжебородый насмешливо хмыкнул.

— Надеюсь, просьба описать напавших на вас демонов не покажется тебе нескромной. — Голос мага, или нет, не голос, интонации, тоже напоминали Ольрика. — Рыцарь сказал, вы с ними дрались. Пожалуйста, расскажи как только можешь подробно.

Паола кивнула. Обхватила себя руками, унимая внезапную дрожь. Почему-то первым вспомнился запах — странный, чуждый лесу запах, предупредивший их о приближении врага. С запаха она и начала. Рассказывала медленно, стараясь припомнить каждую мелочь. Отчаянно понимая, как мало успела заметить. Помнились все больше и правда мелочи, вряд ли важные. Кожистые крылья, леденящий страх, огонь. Смрад паленых листьев и горящей плоти. Собственный крик, странно помогающий не бояться. Горцы слушали молча.

Потом ее расспрашивали о беженцах. О том, кто и как был ранен, что говорили об убитых. Паола говорила и говорила. Она уже не гадала, верят ли ей, где Гидеон, какая участь их ждет. Война догнала снова, вырвалась на поверхность из глубины памяти и мыслей, захватила подзабытым было ужасом. Паола дрожала, рассказывая, и только одного ей сейчас хотелось — объяснить этим привыкшим к миру горцам, насколько страшный враг объявился вдруг на зеленых землях Невендаара. Пусть представят, что начнется в их горах, если и сюда доберется!

И ей казалось, что у нее получается.

От вопроса о ранах вспомнился рассказ Линуаль, а следом — Хетта. Говорить о Хетте Паола не смогла, заплакала. Кажется, горцы поняли. Рыжебородый подошел, помялся рядом, протянул фляжку:

— Глотни, дева.

Паола отхлебнула, закашлялась. Просипела:

— Извините.

Обжигающая волна прокатилась ото рта к животу, растеклась по телу. Закружилась голова.

— О-ой… что это было, я ж пьяная! Вы меня подпоили!

— Пройдет сейчас.

Старик мелко хихикнул. Маг спросил:

— Обедала?

— Н-не-ет.

Рыжий захохотал. Хлопнул по плечу:

— Все равно пройдет. Зато развеселишься.

— Развеселишься с таких разговоров, — буркнула Паола. — Да, прояснилось вроде. Извините.

Подумала: надеюсь, тут не было подмешано ничего… такого. Развязывающего язык.

Впрочем, ни о чем, всерьез требующем развязывания языка, речь не шла. Единственное — потребовали рассказать о том едва не убившем ее выстреле. Угораздило же сболтнуть Альдерику о гномьей стреле! Да еще спросили, знает ли она, куда отправили других жезлоносиц. Паола ответила коротким «нет». Если ей и не поверили — промолчали.

Но в этот раз тишина не показалась Паоле мертвящей.

— Рыцарь просил нас о помощи, — заговорил наконец старик. — Он был убедителен. Как и ты, дева. Ваши слова не противоречат друг другу, и теперь мы поговорим о вашей просьбе.

Паола пожала плечами:

— Я думала, союзников о таком не просят. То есть специально не просят.

— Не скажи, — обронил маг. — У нас договор о военной помощи, да. Отряд пошлем. Но открывать перед вами свою казну мы не обязаны. А ваши маги хотят именно этого. И даже не золото! Частицу мудрости рун.

— Будто они поймут, — буркнул рыжебородый.

Вот оно что, осенило Паолу. Гидеон попросил доступ к руднику, открыто попросил! Решил выполнить бесчестную миссию честным путем!

— Мы не готовы делиться, — продолжил тем временем гномий колдун. — Однако мы согласны торговать. Помощь в обмен на помощь — как считаешь, дева, это честно?

Паола сглотнула.

— Да. Честно.

Маг пригладил бороду, снова неуловимо напомнив Ольрика:

— Надеюсь, твой рыцарь думает так же.

На этом разбирательство и закончилось, оставив у Паолы странный осадок. Так долго боялась, чуть ли не помирать готовилась, и так быстро и легко все разрешилось! Облегчение накатило, накрыло с головой, настолько же сильное, как державшая ее все эти дни за горло тревога. Девушка сама не поняла, как, на каких остатках сил дошла до отведенных им комнат. Даже то, что Гидеона здесь не оказалось, теперь не испугало. Мало ли, чем занят.

Она упала на постель, не раздеваясь, и заснула мгновенно, крепко, как спят уставшие, но счастливые дети.

Проснулась от солнечных лучей, настырно щекочущих глаза. Лениво подумала: метель улеглась, хорошо. Потянулась, удивилась, нащупав одеяло: кто-то укрыл ее ночью. Гидеон?

Рыцаря снова не было. На столе сиротливо ждал давно остывший завтрак. Сколько же времени сейчас? Паола привела себя в порядок, торопливо проглотила холодную кашу и выглянула в коридор.

На этот раз ее не остановили. Очевидно, теперь они с Гидеоном и впрямь считались гостями. Паола побрела наугад по коридорам, галереям, залам, разглядывая вязь незнакомых рун, вырезанную в камне и дереве, удивляясь отсутствию сквозняков — надо же, только заметила, как здесь тепло! Редкие встречные не обращали на нее особого внимания — не больше, чем она сама замечала гостей во дворе Гильдии. И это тоже успокаивало. Их не считают врагами. А тот страж границы был просто сумасшедший! Не стоит по нему одному судить обо всех.

Она уже собралась возвращаться — вернее, спросить у кого-нибудь дорогу назад, потому что сама давно запуталась в лабиринте переходов. Но тут из-за неприметной двери послышался голос Гидеона.

После она не раз гадала, почему прибрела именно сюда. Какие высшие силы направили, зачем? Должна была она что-то сделать или нет? Но что толку гадать — после…

А тогда — просто заглянула в дверь… хотела заглянуть, едва приоткрыла… и замерла.

— …Верно ли я понял, что вы предлагаете мне в уплату за вашу помощь попросту отдать жизнь в безнадежной схватке?

Голос Гидеона звучал с тем спокойствием, которое Паола привыкла уже слышать в крайней опасности. Девушка застыла, прижавшись к стене у дверей. Войти нельзя, это очевидно. Закрыть дверь, наверное, тоже: могут заметить. А просто уйти — невозможно. Не теперь. Не после таких слов…

— Вы ведь не думаете, что я справлюсь там, где обломали зубы ваши лучшие бойцы? Или вы не посылали туда лучших? Сомневаюсь.

— Ты прав, туда ходили лучшие. Но с тобой они тоже пойдут. Мы надеемся, с вашей девой-целительницей схватка выйдет не безнадежной.

— Вот только ее не надо впутывать!

— Почему? За ней сила Жизни, она может оказаться там даже полезнее тебя, рыцарь.

— Она девушка.

— Взял же ты ее сюда.

— На верную смерть я ее брать не хочу.

— Может, спросим у нее самой?

— Нет!

Паола прикусила ладонь. Остаться на месте, стоять тихо стоило невероятных усилий.

— Такова наша цена, рыцарь. Вы вольны не принять.

Несколько мгновений тишины — три или четыре удара сердца.

— Я принимаю. Без Паолы.

— Без нее ты точно погибнешь. Не сделав дела, то есть не заплатив.

— У вас еще и плата вперед? Но послушай, почтенный, если погибнет Паола, как мы возьмем свою плату, а?

Надо войти, думала Паола. Войти, спросить… Да как они смеют обсуждать наши жизни — без меня?!

— Хорошо, — сказал горец. — Сначала жезл, потом йети. Согласен?

Йети?

— Да.

Кто это или что — йети?..

— Хорошо. Договор.

— Договор.

Паола все-таки отлепилась от стены — и тихо пошла прочь. Как в тумане, в полусне, вернулась в отведенные им комнаты. Вошла к себе, села на кровать, сложив руки на коленях. Ни одной мысли не было в голове. И, что удивительней, на душе тоже — пусто. Ни страха, ни… ни-че-го. Только едкая, щиплющая нос горечь.

Она так и не решила, сказать или нет Гидеону о подслушанном разговоре. Ясно же — возмущаться смысла нет. Ладно бы он сам все решил, так нет, уже и с горцами по рукам ударили. Мало того, если рассудить здраво, только с точки зрения успеха их миссии, договорились очень удачно. Даже если они оба погибнут, жезл будет стоять. Не затем ли шли?

Все правильно, думала Паола, я и сама бы на такое согласилась. Я бы даже выбрала именно это, если выбирать между таким — и тем, как сначала шли. Но…

Но горечь не уходила.

Мог бы и ее спросить.

Ладно, решила в конце концов, послушаем, что скажет, когда придет.

Ничего не сказал. Отказался от ужина: «Накормили уже». Пожаловался устало:

— Мутное дело переговоры.

— О чем договорились? — чужим голосом поинтересовалась Паола.

Гидеон пожал плечами:

— Ставишь жезл. Потом помогаем им в одном деле, на которое своих сил то ли не хватает, а скорей жалко. И домой.

Домой… а еще говорят, рыцарь врать не должен!

— Пойду спать, — тихо сказал Гидеон. — Вымотался. Ты извини, что вот так…

— Как?

— Да поговорить даже с тобой некогда. Завтра расскажу все, хорошо?

— Иди, — вздохнула Паола, — спи.

Завтра так завтра.

Пришла давешняя рыженькая гномка — забрать посуду.

— Погоди, — остановила ее Паола. — Расскажи, что такое йети?

Лучше бы не спрашивала!

Наутро поговорить не удалось. Оказалось, приняв решение, горцы не склонны оттягивать его исполнение. Паолу с Гидеоном разбудили ни свет ни заря, завтрак уже ждал, теплая одежда и дорожные мешки — тоже, и Альдерик радостно скалился, пока сонные люди запихивали в себя обжигающе горячую кашу: снова, мол, вместе, пошевеливайтесь, отчаливать пора. А после, на корабле, Паола подумала: говори, не говори, колеса завертелись, ничего уже не изменишь разговорами. По крайней мере не оставили за городскими стенами сидеть, тем и утешимся.

Девушка привычно устроилась под мачтой. Уплывал назад скалистый берег, заснеженные лапы елей слились в белесую стену, ударяла в борт мелкая злая волна, и Альдерик, сдвинув рогатый шлем со лба к затылку, стоял у руля. А в парус снова бил наколдованный магом ровный попутный ветер.

— Далеко нам? — спросила Паола.

— Три дня по воде, — ответил Альдерик. — А пешкодралом после как повезет.

— Чего так? — Гидеон сел рядом с Паолой. — Собственных троп не знаете?

— Какие там тропы, сам увидишь. — Альдерик заложил поворот, обходя крохотный скалистый островок. С островка послышалось овечье блеянье, какой-то гном из гребцов протянул: «Жарко-ое…» — Дойдем, поймешь.

Гидеон лишь плечами пожал.

Три дня водного пути дались легко. Направляемый умелой рукой Альдерика корабль бежал себе и бежал, сначала рекой, затем — извилистой протокой и другой рекой, широкой и плавной, и под плеск воды странным образом утихала тревога. Гидеон все-таки урвал время для разговора, короткого, ну да ладно, главное Паола и без его откровений уже знала.

— Ставишь жезл, — рыцарь взял ладони девушки в свои, легонько растер, согревая, — потом поможем Альдерику одну пещерку от зверя очистить. Ты там сильно уж не лезь, в стороне держись, вмешаешься, только если увидишь, что без тебя дела плохи. А потом домой.

Паола слушала, и казалось — тот, другой, не предназначенный для ее ушей разговор попросту в страшном сне приснился. Не может же так спокойно обещать возвращение домой человек, уверенный, что их послали на смерть? Но все же она попросила:

— Обещай, что все будет хорошо.

— Обещаю. — Гидеон улыбнулся той самой легкой улыбкой, что всегда ей нравилась у обоих братьев. — Конечно, обещаю, милая. Все будет просто замечательно.

Хотелось бы верить…

— Верь, — словно услышав ее мысли, добавил Гидеон. — Слышишь, Паола, верь.

А вот пеший путь — против спокойного водного — обернулся сущим кошмаром. Широкая дорога, явно когда-то не просто проходимая, а торная, то и дело пропадала под каменными завалами, зияла трещинами, тонула в снежных заносах. Десяток гномов и двое людей чаще стояли, чем шли, да и шли-то едва-едва. Иногда удавалось найти обходную тропку, но чаще Паола скидывала тулуп, брала веревку и перелетала на ту сторону препятствия налаживать переправу. Узлы вязать она умела, выбирать достаточно надежный валун или скалу научили маг с Альдериком. И все же каждый раз она боялась ошибиться.

По счастью, уже на четвертый день нагромождение препятствий стало ощутимо сходить на нет.

— Кабы не ты, дева, — сказал Паоле Альдерик, — один Вотан знает, сколько бы шли. Полезная штука крылья.

На ночлег в тот день остановились засветло. Не торопясь разбили лагерь. Кто-то из воинов, пока рубили в лесу сушняк, заметил олений солонец, и, не прошло и часа, приволокли к костру тушу молодой телушки. Вскоре на весь лес запахло жареным мясом, а горцы только и сетовали, что, как всегда, не прихватили вдосталь пива.

— Завтра на рассвете выйдем, — объяснил Паоле маг, — к полудню доберемся. Ты, дева, как поставишь свой жезл, до вечера отдохнуть успеешь?

— Должна. — Паола пожала плечами.

— К ночи йети сонный и видит хуже. На него после заката идти надо.

— Можно подумать, я после заката много увижу, — буркнул Гидеон.

— Что надо, увидишь, не промахнешься, — уверил рыцаря Альдерик. — Бей в глаза или под челюсть, в других местах шкура толстая, никакой меч не возьмет. И перед пастью не стой, сбоку заходи.

Паола кусала губы. Подмывало спросить, много ли надежды на победу, но спрашивать такое — только беду кликать.

— Не бойся, — Гидеон приобнял легонько за плечи, погладил край крыла, — справимся.

— Я и не боюсь, — деревянным голосом ответила Паола. Вывернулась из-под руки рыцаря и ушла спать.

Утром дорогу как подменили. Широкая — две телеги спокойно разъедутся, — она плавно вилась между крутыми лесистыми склонами, обегала скалистые выступы, перекидывалась каменными мостами над ручьями и усыпанными крупной галькой сухими речными руслами.

— Здесь, похоже, следят, — заметил наконец Гидеон. — Что ж там так все заброшено?

— Там ничейная земля, — коротко объяснил Альдерик.

— А здесь, значит, обжитая? Что ж тогда на дороге так пусто?

— Не сезон, — ухмыльнулся горец. — Большая охота прошла, большая торговля не началась.

Как и обещал вечером маг, к руднику добрались, когда солнце стояло в зените. Выход рунных кристаллов лежал в низинке под скальным выступом, в стороне от дороги — возле причудливо изогнутой сосны маг свернул на еле приметную тропу, а уж тропа вывела на обширную луговину. Ровное покрывало снега искрилось под полуденным солнцем, нетронутое, чистое, страшно шаг ступить. А за луговиной…

Паола мгновенно поняла, почему ее отправили ставить жезл в такую непроходимую даль: вокруг белой, почти теряющейся в снегу щетки кристаллов разливалась десятком радужных ручейков падающая со скалы речушка. Текучая вода не позволит идущей от жезла магии Жизни захватить ни клочка лишней земли.

Но, Отец Небесный, как же здесь красиво!

Альдерик скомандовал устраивать лагерь.

— Действуй, дева, — кивнул маг.

Почему-то сейчас, в трех шагах от цели, достижение ее казалось призрачным. Ненастоящим. Может, потому что слишком через многое пришлось пройти. А может, оттого, что на самом деле, когда она поставит здесь жезл Империи, ничего еще не будет кончено.

Паола долго стояла, глядя на острые белые грани, ни о чем особо не думая — и думая сразу обо всем. Как же сложно… Наконец, очнувшись, она тряхнула головой и взмахнула крыльями, призывая и направляя силу. Небесной стрелой вонзился в камни жезл, бросил на белизну рунных кристаллов синий отблеск нездешних небес. Вот и все. С этого мига в хранилища Гильдии потечет рунная мана. Они сделали свое дело. А вернутся ли… вернутся или нет… Какого черта, воскликнула мысленно Паола, не буду я об этом думать! Не сейчас. Развернулась и медленно полетела к лагерю, к теплой палатке и запаху мяса.

Она очень надеялась, что успеет восстановить силы до заката.

К удивлению Паолы, пещера йети оказалась почти что под стенами города. Правда, роль «стен» выполняли скалы, а сам город весь, похоже, прятался в недрах горы. Только по воротам и поймешь — огромным, окованным бронзой, блестящим в лучах заката нестерпимой солнечной рыжиной. Но какая разница, если ворота есть, то есть и жители. Стоило ли огород городить, неужто здесь своих бойцов не нашлось расправиться с чудовищем? Или — как раз нашлись?..

Удивляло и то, что город не выслал подмогу.

— Им что, все равно? — Паола дернула за рукав шедшего рядом с ней мага. — Этот йети, он же им жить мешает, не вам? Но вы пришли, а они…

— Им не мешает, — буркнул маг. — Они его и прикормили, выползки пещерные.

— Кто? — резко спросил Гидеон.

Горец вместо ответа ткнул рукой куда-то вбок. Гидеон выругался. Паола вгляделась и, пискнув, ухватилась за руку рыцаря. Сливаясь с горой, почти невидимый в сумерках, у ворот стоял великан. Едва угадывались контуры могучих рук, больше похожих на орочьи лапы, бугристых плеч, странно маленькой для такой громадины головы…

— Господи Всевышний, спаси, — выдохнула Паола.

Великан пошевелился, и сердце девушки дало перебой. Если это враг… если здесь таких врагов — много…

— Почему вы не сказали? — Гидеон даже не говорил — шипел, как рассерженная змея. — Одно дело сам йети, другое — вот такие заступнички! Да против них…

— Никакой разницы, — оборвал маг. — Расправиться с йети все равно придется. А этих, прости Вотан, Имировых выплевков тоже давно пора приструнить.

— Он нас видит? — спросила Паола.

— Ходить здесь не запрещено, — буркнул маг. — Мы могли бы переночевать в городе, единственная опасность — слишком дорого за постой возьмут.

— Охотиться на йети тоже не запрещено? — с едкой подковыркой спросил Гидеон.

— Вот именно. И хватит разговоров, мы почти пришли.

Солнце село, бросив последний рыжий блик на утоптанный снег перед воротами города. Прозрачные сумерки налились чернильной темнотой, зыбкого света луны хватало, чтобы видеть дорогу, но хватит ли для боя? И где она, та пещера?

Пещеру искать не пришлось. То ли йети почуял гостей, то ли не успел еще залечь в логово — снег вздыбился вдруг, завертелся смерчем, обрисовал вставшую посреди дороги огромную тушу. Альдерик пролаял команду, горцы рассыпались веером, маг швырнул вперед какое-то заклинание — девушка едва успела зажмуриться, в глазах полыхнула ослепительной белизной руна, оставив под веками фиолетовый свет.

— Паола, — Гидеон сжал ее руку, — в сторону и не лезь.

— Благослови тебя Всевышний, — торопливо шепнула Паола. Страшно было — как никогда. А рыцарь улыбался. Вот только улыбка эта выглядела чужой на всегда таком веселом, открытом и славном лице. Так улыбаются, уходя в безнадежный бой. Оставив надежду, похоронив себя заранее. Господи, взмолилась Паола, Отец наш Небесный, вразуми! Что делать? Как помочь?

Словно во сне Паола протянула руку, смахнула с черных волос хлопья снега — крупные, словно лепестки шиповника. Улыбка потеплела, ожила. Рыцарь сжал пальцы девушки:

— Не бойся, мы справимся. Верь, Паола.

— Я верю, — прошептала девушка. — Верю.

Скинула тулуп, бросила на приключившуюся рядом крохотную елочку, туда же положила дорожный мешок. Мороз защипал и тут же отпустил, по телу прокатилась волна жаркой силы. Мерзнуть некогда, бояться — тоже.

Дальнейшее слилось для нее в путаную, бестолковую круговерть, захочешь — не вспомнишь. Проблески стали в лунном свете, крики, рев, чужая горячая кровь на лице, взмах крыльями наудачу: «Исцелись!», залепляющий нос и глаза колючий снег, вымораживающий до костей ветер — со всех сторон сразу. Отрывистый лай команд. Слепящие руны заклятий. Фонтан снега, метнувшийся из-под упавшей туши. Все? Нет, встает. Воет. Где Гидеон, цел? «Исцелись, волей Неба, именем Всевышнего!» Молния меча, рассекающая тьму. Крик — злой, отчаянный. «Исцелись! Живи, чтоб тебя!» Уже не снег, осколки льда в лицо. Стынет кровь. Так нельзя, она же ничего не понимает, надо оглядеться! Немного назад, из схватки, и вверх. Темные фигуры гномов едва видны среди вихрей поземки. Хриплый вой — зверюге прилетело по лапе молотом. Взблеск Гидеонова меча — под челюсть. Взмах когтистой лапы, рыцарь отлетает в одну сторону, спиной в сугроб, меч в другую, еще руна, как же от них глаза болят, или это от снега, свистит, воет метель, впивается в лицо колючими иглами… хруст, треск, валятся, разлетаясь щепой, деревья…

Гидеон приподнялся, заоглядывался, Паола подлетела к нему:

— Цел?

— Меч!

— Там… сейчас.

Паола кинулась к мечу, но первым успел какой-то гном. Выдернул из сугроба, швырнул рыцарю. Тот поймал. И замер, глядя Паоле за спину.

Девушка обернулась.

Закрывая небо, надвигалась на сражающихся исполинская угловатая фигура. Две. Одна совсем темная, черная в черноте ночи, другая — взблескивающая инеистым звездным блеском. Длинно и безнадежно выругался стоящий рядом гном. Тень закрыла луну, мрак обрушился на землю, задрожали ели, сбрасывая с лап груз снега. Гидеон схватил вдруг Паолу за руку:

— Беги. Это безнадежно.

С ума сошел, хотела ответить Паола, никуда я без тебя не побегу.

— Ты обещала, помнишь? — резко добавил рыцарь. — Вернись домой, ты нужна там. А здесь…

Не договорив, прыгнул к упавшему магу, вздернул на ноги:

— Командуй, Тьма тебя дери! Что делать?

Маг очумело затряс головой, Паола махнула крыльями, направляя на него целительную силу. Гном выпрямился, сверкнула руна заклятия, рассыпалась ледяными брызгами в надвигающейся тьме.

А йети, кажется, добить успели, невпопад подумала Паола.

В этот миг обрушилось небо.

Так показалось Паоле. Дрогнула земля, уходя из-под ног. Выскочила из тени луна, залив поле боя льдисто-белым светом. И в этом свете Паола увидела, как на Гидеона и гномьего мага упало ледяное сияние. Заискрилось и застыло колючими торосами. Фигуры человека и гнома едва угадывались в прозрачной толще льда… внутри… внутри.

А потом на сковавшую их ледяную глыбу обрушился исполинский каменный меч, и лед с хрустом разлетелся вдребезги, смешав в куче осколков то, что несколько мгновений назад было живыми существами.

Льдисто-белый свет, хруст, дробный стук осколков льда по застывшей корке снега, по камням, по еловым лапам. Срывающий горло крик. Сияние над головой. Мгновенное понимание: следующая — я. Рев йети, укол изумления: не добили? Колючий снег и вымораживающий до костей ветер — тараном в грудь. Острая боль в крыльях, мельтешение снега и скал, и темнота.

Тепло — это было первое, что осознала Паола.

Девушка открыла глаза. Моргнула несколько раз. Стоявшая вокруг кромешная тьма и не подумала рассеиваться. Даже глубокой ночью, и то должно быть светлее; может, она в недрах горы? Но как, почему?

Последнее, что Паола помнила более-менее отчетливо, — смерть Гидеона. Смерть — девушка только сейчас поняла это, вдруг, резко и остро — окончательная и безвозвратная. Даже если у горцев есть эликсир… нет, конечно же, у них есть… даже если они пожелают истратить бесценный флакон на человека…

Не соберешь.

И тела не осталось.

Паола застонала.

Словно разбуженное этим звуком тело откликнулось болью. Болело все. И не разберешь, где ранена, как… Прикусив губу, девушка попыталась шевельнуться, ощупать себя. Правая рука не слушалась, отзываясь на малейшие движения рвущей сознание болью. Сломана? Левая — шевелилась, но с трудом. Паола пошарила вокруг. Снег… снег… острые, угловатые ледышки… хвоя… ветка!

За ветку удалось ухватиться, а с опорой — и встать. Ноги держали с трудом — но держали. Хвоинки щекотали лицо, Паола глубоко вдохнула, перед глазами заплясали, извиваясь, фиолетово-желтые молнии. Та-ак… похоже, грудь помята, и дай-то бог, чтоб ребра не сломаны. Ничего, сейчас… сейчас. Все исцелить точно сил не хватит, но…

Попытка махнуть крыльями так и осталась всего лишь попыткой. Девушку бросило в холодный пот. Сломаны? Тогда она погибла. Силы закончились. Паола села в сугроб, а потом и легла, свернувшись клубочком, — устроиться так, чтоб ничего не болело, не получилось, зато холодный снег под лицом успокаивал.

За миг до того, как сознание уплыло, девушка подумала: нет, не гора. Лес.

Очнулась от тяжелого содрогания земли. Сверху сыпались комья мокрого, липкого снега, и не было сил шевельнуться, смахнуть хотя бы с глаз и губ. А дрожь накатывала волнами и утихала, словно судороги, словно тяжелое биение исполинского сердца.

Тут Паола поняла, что это, и шевелиться сразу расхотелось. Великаны идут.

Девушка замерла, сжавшись. Земля стонала, гудела, прогибалась под нестерпимой тяжестью, все ближе, не найдут, так растопчут, и один только Всевышний ведает, что лучше. Наверное, подумала Паола, я должна молиться сейчас. Только вот понять бы, о чем.

Гул стал невыносимым, наполнив голову до краев. А потом мелькнул свет. В глаза девушке ударил тонкий, как игла, солнечный луч.

Вот когда она поняла, что такое «сидеть, как мышь под метлой». Казалось, сердце не выдержит, попросту взорвется от страха. Казалось, еще мгновение — и все. Но когда ожидание последнего мгновения стало совсем уж невыносимым, Паола вдруг поняла, что шаги отдаляются.

Они уходят?

Да… кажется, да.

Паола еще долго лежала, не двигаясь, приходя в себя после пережитого ужаса. Земля дрожала все меньше, на смену гулу и треску пришла глубокая, испуганная тишина. И в этой тишине Паола подумала вдруг: но где же остальные? Что с ними? Неужели погибли — все?

Эта мысль оглушала. Хотя, по большому счету, что ей горцы, когда Гидеон… Паола всхлипнула, слизнула с губы снег, почему-то соленый, и сказала себе: Гидеон хотел, чтобы ты вернулась.

Со второй или третьей попытки Паола смогла сесть. Осмотрелась, и ей стало понятней, как она прожила эту ночь. Если, конечно, вообще можно понять человеческим разумом то, что верней всего будет назвать чудом, милостью Небесного Отца. Как видно, морозное дыхание йети снесло ее вниз с обрыва, чем и уберегло от смертоносного внимания великанов. Ценой переломов, но тут уж — что поделаешь. Спасибо и на том, что упала в глубокий сугроб, наметенный у подножия нависшей небольшим козырьком скалы. А упавшая следом могучая ель — повезло! — накрыла ее крышей, зацепившись за козырек, и задержала широкими лапами рухнувший следом снег. Заодно и маскировка вышла — нарочно не придумаешь лучше. Убежище, защитившее и от ночного холода, и от метели, и от вражеских поисков.

Спасибо Всевышнему за спасение жизни, большего вряд ли стоило желать. Вот только что делать теперь? Когда каждое движение отдается болью, исцеление недоступно, а попытка отлежаться грозит тем, что от голода совсем ослабнешь… Девушка сорвала несколько хвоинок, сунула в рот. Разжевала. Терпкая горечь не насытила, конечно, но взбодрила. Подожду, решила Паола. Отлежусь до завтра. За один день не оголодаю, зато искать уж точно перестанут. Только ложиться не надо, сидя все же как-то более живой себя ощущаешь.

Паола завозилась, устраивая себе удобное лежбище. Нужна подстилка из лапника, причем сделать ее нужно так, чтобы не обрушить ни саму елку, ни укрывший ее снег. А отломить ветку одной рукой совсем не просто… но, с другой стороны, чем сложней задача, тем большего внимания она требует. Тем легче не думать о другом.

Когда гнездо из лапника было готово, Паола едва сознание не теряла от боли и усталости. Устроившись как смогла удобно, она осторожно вздохнула и прислушалась к ощущениям. Плохо, но могло быть и хуже. Кажется, даже без крыльев целительная сила потихоньку делала свое дело. Вот только на сколько растянется это «потихоньку»…

Под руку попалась шишка. Очистив ее от снега, девушка принялась неторопливо отколупывать чешуйки, кидая в рот крошечные семечки. Она старалась сосредоточиться на этом простом действии и ни о чем не думать. И у нее даже получилось.

Подняться по крутому скалистому склону без помощи крыльев и всего лишь с одной более-менее работающей рукой, да еще и когда каждый глубокий вздох отдается болью в груди… Паола карабкалась чуть ли не ползком, хваталась за чахлые кусты, обдирала пальцы о камни. Сбивала колени. Всхлипывала, кусая губы, подстегивая себя то молитвой, то грязной бранью. Чем дальше, тем больше понимая: остаться живой и даже худо-бедно на ногах, свалившись по такой круче ночью в беспамятстве — самое настоящее, истинное чудо.

Искать обходной путь Паола боялась. Слишком легко было наткнуться на тех, кто попросту добил бы ее. И — это волновало Паолу даже больше — она могла не найти место вчерашнего, нет, уже позавчерашнего боя.

Подъем занял добрую половину дня. Зато, перевалив через край обрыва и без сил рухнув в сугроб между низких молодых елочек, Паола убедилась: путь она выбрала верно. Из ее укрытия прекрасно виделась и широкая дорога, ведущая вниз, и снующие там горцы. Незамеченной никак бы не прошла.

А прямо перед ней, там, где так бесславно закончился поход их отряда, бродил по заметенной снегом поляне великан. Вряд ли один из тех, что убили Гидеона; или ночью они кажутся больше? Но этот походил не на бойца, а на глупого недоросля, ученика на побегушках. То ли убрать послали, то ли просто любопытствует: наклонится, вытянет из сугроба то гномий молот, то обрывок кольчуги, то кровавую ледышку…

Паола всхлипнула, зажала рот ладонью. Надо уходить. Здесь не осталось даже трупов.

Чертов Альдерик, чертовы горцы, втянувшие их с Гидеоном в свои клановые дрязги!

Встать было нельзя, разворачиваться — страшно. Глупости, конечно, а вот кажется: стоит повернуться к великану спиной, как тут же тебя и заметит. Паола привстала на четвереньки, пятясь задом. Нога зацепилась, запуталась в чем-то. Девушка изогнулась, пытаясь добраться до препятствия, распутать, освободиться. Накатила паника. Он тебя не видит, твердила себе Паола, не видит, даже не глядит сюда… Рука наткнулась на мягкое, пальцы погрузились в шерсть. Зверь?! Нет, разве что дохлый, а то б уже без пальцев осталась. Кое-как развернувшись, то и дело оглядываясь на бродившего в опасной близости великана, девушка разворошила снег. И едва удержала лихорадочный смех. Под снегом обнаружился ее же, Паолы, тулуп. Видно, снесло вчера, может, и тем же таранным ветром, что и ее саму… зацепился за густые ветки…

Повезло.

Только теперь пришло в голову — как бы она пробиралась через эти проклятые снега без теплой одежды?

Спуститься тем же путем, что поднималась, казалось делом почти невозможным. Но — куда деваться? Пробормотав короткую прочувствованную молитву, девушка попросту съехала вниз — тормозясь о камни, цепляясь, где получалось, за кусты, безумно, зато быстро. Помятые ребра и сломанную руку рвала острая боль, крылья дергало, ноги саднило, и везде, где не болело сильно, тупо, надсадно ныло. Отдыхай, милая, сказала себе Паола, заползла в ставшее почти родным убежище, завернулась в тулуп — и провалилась не то в сон, не то в беспамятство.

Очнулась ночью. Подумала: вот и правильно, пора отсюда убираться. И ночь — самое лучшее для этого время. Растерла лицо снегом, с мимолетной грустью оглянулась на спасшее ее убежище — и побрела к дороге. Порадовалась: легкая поземка заметает следы, хотя бы об этом можно не беспокоиться.

Как выйти к лагерю, Паола помнила смутно, но рассудила просто: сюда шли по дороге, по дороге и возвращаться. Шли полдня быстрым шагом, значит, как она сейчас плетется, весь день, пожалуй, займет. Или всю ночь. Значит, к утру нужно будет смотреть по сторонам внимательно, авось узнает место. Там, помнится, кривая сосна росла… А дальше — магия кристаллов сама притянет.

Расчет оказался верным. Всю ночь Паола брела по дороге, шатаясь, изредка позволяя себе прислониться к дереву на обочине и отдохнуть. Она не боялась завывавших где-то вдалеке волков, гораздо страшней казалась возможность встречи с горцами. Но горцы, очевидно, по ночам если и не спали, то уж по дорогам точно не шлялись. А в предрассветных сумерках, едва разбавивших ночь, девушка заметила ту самую сосну.

Тропу замело, и сначала Паола брела наугад прочь от дороги. Потом заметила, что ноги сами тянут вниз по склону, левее. Идти становилось все легче, ноги больше не проваливались в сугробы, под тонким слоем наметенного поземкой снега легко находили опору. Тропа, поняла девушка, та самая тропа! А потом лес расступился, открыв место их стоянки.

Только теперь Паола поняла, что все-таки надеялась. Вопреки всему. Надеялась, что придет — и здесь ее встретят… нет, не «свои», какие они ей свои, но хотя бы не враги! Помогут. Подлечат. Накормят.

Луговина была пуста, снежное покрывало снова казалось нетронутым, лишь на месте кострища зияла темная прогалина. Сюда не вернулся никто.

Хотя, осенило вдруг, зачем им сюда-то возвращаться? Круг ведь дали только ради ее жезла!

Пора было отдохнуть, и девушка, сама не зная почему, побрела к кострищу. Там все еще лежало приспособленное под сиденье бревнышко, почти заметенное снегом с внешней стороны, но прикрывшее от поземки само кострище. Угли, конечно, давно остыли. Эх, и чего бы было ее дорожному мешку не найтись вместе с тулупом! И огонь бы развела, и поела… Паола сидела на бревнышке, вытянув гудящие ноги, кажется, на том самом месте, где восседал Альдерик… рвал крепкими зубами оленину, швырял кости через плечо: в огонь, мол, боги не велят, чистая стихия объедков не любит…

Кости!

Кинувшись на колени в снег, Паола зашарила руками по земле. Пальцы путались в сухой хвое, веточках, торопливо и жадно ощупывали гальку… вот! Криво обрубленный гномьим тяжелым ножом кусок лопатки, промерзший, но в порах кости, может, все-таки остался сок? И волоконца мяса, когда это воины обгладывали мясо с костей дочиста, на то есть псы… Паола рассасывала замерзшие крохи мяса и плакала.

Наверное, умнее было бы устроить себе лежку на день в лесу, под шатром еловых лап. Отдохнуть, поспать, да хотя бы отдышаться после ночи пути! Но Паола не могла отдыхать. Не сейчас. Едва придя в себя, она встала и побрела вниз по луговине к широкому галечному руслу, к радугам над ручьями. К своему жезлу. Хотя нет, не к жезлу — к кристаллам. Средоточие магии рун манило, притягивало, обещало то ли подсказку, то ли помощь, и дева-жезлоносица помимо воли и сознания, всей своей сутью, откликалась на зов. Странно это было и на самом деле неправильно. Чужая магия, не от Всевышнего, а от неведомых горских богов, разве можно ей верить? Но Паола верила. Рунные кристаллы, порождение маны знаний и мудрости, вызывали завораживающее ощущение: непостижимой сложности ипростоты жизни, смутного знания, недооформленного в слова, но тем не менее властного над разумом. Здесь и правда можно было получить подсказку — если сумеешь услышать.

Паола стояла рядом с белыми кристаллами, странно похожими на обычный лед, и слушала тишину. В этой тишине падал снег, укрывая чужую и, как оказалось, чуждую землю, в этой тишине были печаль и одиночество. Хотелось лечь и не вставать больше, и пусть падает снег, сыплется, укрывает толстым одеялом… дарит покой…

Забыть о боли, о потерях, обо всем.

Ну в самом деле, разве мало она боролась? Разве мало сделала? Да ей бы так и остаться там, у подножия скалы, в уютной норке, засыпанной снегом. Тихо уснуть и не мучиться больше, и пусть поет и воет метель, ей, Паоле, будет уже все равно. Так нет, хватило упрямства сначала лезть на ту клятую скалу, потом спускаться, потом ночь идти… зачем, ради чего?! Ради Империи? Но она выполнила свой долг, вот он, жезл, стоит. Те, кто послал ее, получили желаемое. И, видит Всевышний, цена была велика. Ох, Гидеон, Гидеон…

Молодая жезлоносица, воин Империи, по-детски шмыгнула носом и неловко, рукавом тулупа, вытерла слезы. Вздохнула, стараясь успокоиться. Взгляд упал на зеленую траву у подножия жезла.

Ее мало там было, едва пробивалась сквозь обледеневшую гальку. На нее падал снег, таял и застывал ледяными потеками. Но она жила. Паола опустилась на колени, провела раскрытой ладонью по острой щеточке травинок, и в ладонь потекла целительная сила. Пробежала по руке, залечивая ушибы и ссадины. Добралась до плеч, до измятых крыльев. Всхлипнув, превозмогая боль, Паола протянула другую руку, сломанную. Волей Неба, силой Жизни… слезы щипали глаза, прихватывались морозом на ресницах, а боль отступала, сменяясь зудом исцеления, а после — теплом. Бессвязные обрывки молитв вспыхивали в голове и тут же гасли, затмеваясь немым, бессловесным восторгом. Теперь Паола верила, что боролась не зря. Она дойдет до родных зеленых земель, сумеет, выдержит этот путь.

И, едва решение оформилось, стало вдруг ясно и то, куда идти. Словно глянула на горную страну с высоты полета орла, увидела все дороги, все потаенные тропки, храмы и рудники, города и хижины. Та самая подсказка, обещанием которой манили рунные кристаллы. Паола засмеялась: ну надо ж было так, стояла дура дурой, ждала откровений свыше, а спросить-то, выходит, и забыла! А откуда взяться ответу, если не задан вопрос…

В последний раз бережно проведя ладонью по траве, Паола встала. Благодарно дотронулась до рунных кристаллов, прошептала:

— Спасибо.

И пошла прочь. Вниз по галечному руслу, точно зная, где, куда и зачем ей надо будет свернуть, какими тропинками обойти еще один великаний город неподалеку, как миновать пещеру, где с давних пор прижился красный огненный дракон, и, кстати сказать, зачем бы стоило заглянуть в ту пещеру, если жильца вдруг не окажется дома. Подумалось вдруг: смешно, я сейчас гномий край лучше самих гномов, кажется, знаю. Ведь у них мудростью рун владеют лишь избранные, и каждый клан — своей, а мне щедро отсыпали, сколько взять смогла. Выходит, не всегда боги жестоки к чужакам. Или даже, поправила себя девушка, вовсе не жестоки. Просто такова их справедливость, холодная, далекая от милосердия, сострадания и прочих человеческих чаяний. Они не любят дармоедов и прихлебателей, выклянчивающих подачки с хозяйского стола. Но зато готовы поделиться с тем, кто честно заплатит, кто ответит на дар — поступком. И вовсе тут нет никакого противоречия. Потому что нельзя, нечестно принимать подарки как должное! Тем более — от богов.

Галька хрустела под ногами, тихий плеск ручья разбавлял тишину, делая ее живой и дышащей. Паола шла легко, чудесное исцеление прибавило сил, и даже голод подзабылся, отодвинулся. Впрочем, девушка понимала, насколько зыбка ее нынешняя бодрость. Надолго не хватит. Ей дали ровно столько, чтобы смогла позаботиться о себе сама. Боги не склонны водить своих избранников за ручку, избавляя от трудностей. Вовсе нет. Ей подарили возможность, надежду вернуться домой, а уж дальше — как сумеет использовать полученное, так и сложится путь. И теперь — первым делом — ей нужна самая обычная, вполне себе земная помощь. Выспаться в тепле, поесть, разжиться припасами в дорогу. В города соваться нельзя, но не все горцы живут в городах.

Да и людей в горах тоже хватает. Правда, не все из них обрадуются, увидев на пороге посланца Империи. Нет, люди — это риск. Ей нужен гном. Причем такой, которому нет дела ни до грызни внутри кланов, ни тем более до далеких войн чужих народов.

Паола знала, где такого найти.

Вниз по галечному руслу, по все более крутому склону, обойти перекат, мельком полюбовавшись на пляшущие над валунами радуги, пересечь, прыгая с камня на камень, слияние двух ручьев (не снимать же тулуп ради такой малости). Еще немного вниз, напрямую через густой ельник, обдирая лицо и руки о густые ветви-лапы. Что за чудеса, даже звериных троп здесь нет! Хоть по воздуху лети, вот только над вершинами темных елей снова гудит ветер, и завывает подкравшаяся незаметно метель — пока еще робко, но к ночи наверняка разгуляется. Свернуть в крохотную долину, зажатую между крутыми лесистыми склонами. Пробраться по узкой извилистой тропе, едва заметной, заметенной ночной поземкой, к небольшому, но добротному дому, сложенному из бревен и валунов.

И постучать в дверь.

Тишина. Едва слышное шарканье шагов. Глухое:

— Кого принесло к ночи глядя?

— Я прошу приюта во имя Вотана.

Дверь надрывно заскрипела, открываясь. Вышедший на порог гном и Паола уставились друг на друга с одинаковым острым интересом.

Гном был стар.

Волчья безрукавка казалась велика для ссутуленных плеч, засаленная меховая шапка щетинилась неопрятными клочьями, а столь же неопрятная борода напоминала седую снеговую тучу. Из этой самой тучи корявым сизым валуном торчал нос. А выше горели остро и холодно глаза — зимние колючие звезды. Зацепили взгляд гостьи — и уже не отпустили.

— Кто ты, дева?

— Странница, ищущая путь, — торопливо ответила Паола. Смахнула налипший на лицо снег. Нужные слова шли на язык сами. — Мир тебе и твоему дому, хозяин. Я прошу ночлега и помощи во имя твоего бога.

— Моего, не твоего?

Паола виновато улыбнулась:

— Что тебе мой бог, почтенный горец. Я верую в Небесного Отца, но здесь страна Вотана, я признаю его силу и власть над этой землей.

— Входи. — Гном отстранился, пропуская гостью.

Девушка сняла тулуп, повесила на торчащий возле двери железный крюк. Обмела сапоги от снега — веник валялся тут же, в углу. И только тогда прошла вслед за горцем во вторую, внутреннюю дверь.

Мягкое домашнее тепло обняло ее. Запах печи, что топится горючим камнем — совсем не похожий на смолистый дровяной дух, — мясной похлебки, свежего хлеба, молока… откуда у них в горах молоко?!

— Сюда проходи.

Крохотная комнатушка служила, видимо, чем-то вроде прихожей; не задерживаясь здесь, гном провел гостью дальше. Девушка осмотрелась украдкой. Похоже, она очутилась в кухне. Простой деревянный стол, несколько табуретов вдоль стены и один у стола. Полка с мисками, кружками и горшками, высокий ларь для муки: деревянный пол рядом с ним притрушен белым. Сундук. Печь на добрую половину стены — высокая, каменная, ничуть не похожая на привычные очаги. Паола даже не поняла, где именно там огонь, откуда топить нужно — все закрыто, одна железная дверца, вторая, сверху тоже забрано железом, но теплом так и пышет.

На полке — горящая свеча в глиняном черепке, еще одна — на столе. И ни одного окна, только двери. Ну, правильно, при таком холоде от лишних окон дом только выстудится.

— Грейся. — Старик махнул на печь. — Пока на стол соберу.

«Собрать» на стол гном умудрился за несколько мгновений. Всего лишь переставил с печи горшок с тушеным мясом, выложил нарезанный толстыми ломтями хлеб на деревянном блюде и две деревянные же ложки. Паола грела руки у теплого печного бока; старик ее не торопил, придвинул к столу второй табурет, сел, сцепив темные пальцы в замок, крякнул.

— Давно не видал я крылатых. По добру ли в наших землях, дева?

— По добру, — уверенно ответила жезлоносица Империи. — Меняли помощь на помощь.

— То-то гляжу, по-нашему чешешь как родная…

— Ой… — Только теперь Паола заметила, что и впрямь говорит не на своем языке. Когда, можно сказать, носом ткнули. Но как?!

Да ясно как.

— Я вот только и поняла, — честно сказала девушка. — Не умела, когда пришла. Дар Вотана, не иначе.

— Бывает…

В голосе горца Паоле услышалось недоверие, и она добавила:

— Привел же он меня сюда. Сама бы точно не нашла.

— Ну, ешь тогда, — буркнул старик.

Ладно, подумала Паола, не верь. На том спасибо, что приютил и накормить не отказался. Всего-то горячее мясо и хлеб, но, Всевышний и все боги гномов, какое же это счастье! С каждым куском — словно жизнь возвращается. Бежит по телу тепло, разливается в каждую жилочку, обнимает, убаюкивает. Там, в ее убежище под скалой, да и пока шла, Паоле тоже хотелось спать, но чувствовалось: заснет — рискует не проснуться. А здесь — безопасно.

Паола зевнула.

— Пойдем. — Старик встал, подхватив свечу со стола, прошаркал к дальней двери. Там оказалась спальня — причем, по всему видать, не жилая. Голые стены, аккуратно застеленная меховым одеялом низкая кровать, едва уловимый запах пыли.

— Для гостей? — спросила Паола.

— Всякое случается, — неопределенно ответил горец. Сунул девушке в руки черепок со свечой и вышел, не дожидаясь ответа.

Паола прошлась вдоль стен. Камень и дерево, и ни щелочки, как в мешке. Всякое случается, говорите? Да уж видно, что гостевая комнатка не только для желанных гостей предназначена! Но Паола не боялась, почему-то старый гном вызывал в ней доверие. А может, не сам гном, а то знание, что привело ее сюда…

Девушка скинула сапоги. Поколебавшись несколько мгновений, разделась, сложила одежду в изножье кровати, оставшись в одной рубашке. Потянулась, радостно ощущая каждую жилочку ожившего тела. Нырнула под одеяло — и заснула, едва успев положить голову на подушку.

Проснулась, как сказал ей потом старый гном, аж следующим вечером, поздним, почти ночью. Наконец-то она ощущала себя по-настоящему здоровой, отдохнувшей и сильной. Но сразу вставать не стала, позволила себе немного поваляться, представляя дальнейший путь. Надо бы спросить у этого гнома, как окрестные горцы относятся к людям. То есть к людям вообще, это раз, и к Империи, это два. Идти торговым трактом было бы намного проще, чем окольными тропами.

Да-да, и еще много чего надо бы.

Вздохнув, девушка поднялась и принялась одеваться.

Гном кивнул при ее появлении, ткнул пальцем в сторону еще одной, незамеченной вчера двери:

— Уборная там.

— Спасибо. — Паола торопливо шмыгнула за указанную дверь.

Когда вернулась, на столе ждал обед. Вернее, как вскоре выяснилось, ужин. Ели молча, лишь старый гном, посмеявшись над девой-засоней, спросил:

— Что, туго в пути пришлось?

Паола кивнула молча. Вспоминать не было сил.

Когда доели, гном неторопливо убрал со стола, протер столешницу рукавом замызганной рубахи и сообщил:

— Я, пока ты спала, руны кинул. Вотан и правда велит помочь тебе. Странные дела.

— Ты умеешь плести чары рун?

— Нет, почти нет. Но я могу читать знаки.

Читать знаки, спросить у рун о будущем и получить ответ! Паола слыхала, будто это умение встречается среди гномов куда реже, чем способность плести рунные чары в бою или, например, в кузне. Вотан и впрямь знал, куда направить ее путь!

— Я кину руны для тебя, — продолжил старик. — Поглядим, чего скажут.

Выудил из-под своей волчьей безрукавки стянутый шнурком кожаный мешочек, сунул Паоле в руки:

— Держи. Думай.

— О чем?

— Ни о чем, просто думай. Отпусти мысли, пусть идут сами. Дай рунам почувствовать, что у тебя на уме, что на сердце.

— Попробую…

Тяжелый мешочек лежал в пригоршне, и казалось, из него сочится в ладони растаявший снег. По спине побежали мурашки. Отпусти мысли, напомнила себе Паола. Проще сказать, чем сделать. Когда не думаешь о чем-нибудь важном, лезет в голову… всякое. Всякое такое, о чем не хочешь вспоминать. О чем не время думать, потому что она должна вернуться домой, а для этого нужно быть сильной, ведь ее некому больше защищать.

Паола вздохнула раз, другой — глубоко, еще глубже. «На уме, на сердце…» На уме у нее предстоящий путь, а в сердце — боль, тоска и одиночество. А еще есть душа, и душа тоже болит. Сильно. Очень. Так сильно, что об этом совсем не хочется думать.

И не надо. Девушка качнула лежащий в ладонях мешочек, сосредоточилась на его тяжести…

Это было немного похоже на ощущение от рунных кристаллов, только теперь не она спрашивала, а ее. И — так странно! — не понимая вопросов, не облекая ответы в слова, Паола чувствовала: разговор идет правильно. Она сумела открыть душу магии рун, и теперь руны сами найдут все истинно важное. Вот чудно, мелькнула мысль, выходит, мудрость рун — это мудрость самого человека? Ну или гнома… Только спрятанная так глубоко, что самому, без помощи, не добраться?

Конечно, Паола не знала, как именно следует вопрошать руны. Откуда бы ей, человеческой девушке? Но, словно под руку толкнули, — рванула тугой узел, опрокинула мешочек над столом. Деревянные, костяные, металлические пластинки рассыпались с дробным стуком. Прикрыв глаза, Паола медленно провела над ними рукой.

Пальцы кольнуло жаром, дернуло вниз. Дерево — тяжелое, гладкое. Одна есть.

Отодвинуть на край стола.

Руку тут же снова потянуло к россыпи рун, разворошить ее, пошарить… холод металла обжег пальцы. Вторая.

Отложить и ее.

Больше ни одна не откликнулась.

Паола провела рукой над рунами раз, другой, третий… Спросила, открыв глаза:

— Все?

Гном ответил не сразу: рассеянно потирая лоб, разглядывал отложенные руны.

— А? Да, все. Собери их, а я пока…

Не договорив, снова уставился на вытащенные Паолой знаки — деревянный прямоугольник, темный, явственно древний, и блестящую стальную бляшку. Девушка взяла мешочек и начала собирать в него остальные руны — медленно, по одной. Теперь, она чувствовала это, можно повертеть знаки рун в руках, поразглядывать. Завораживающее занятие. Эти руны, похоже, собирались не одним поколением. Быть может, несколько сотен лет. Истершиеся и совсем новые, гладко отполированные и выщербленные, вырезанные умелым резцом и небрежно процарапанные. На желтоватой кости, темном и светлом дереве, серебре, золоте, бронзе и железе…

— Как странно, — тихо сказала Паола, — это совсем не похоже на…

Спохватилась: похоже, гному не нужно сейчас мешать. Замолчала, пропуская сквозь пальцы руну за руной. Те падали в мешочек с глухим стуком, и откуда-то Паола знала: теперь они очень не скоро вновь увидят свет.

— На что не похоже? — рассеянно переспросил гном.

— Ну, у нас гадалка жила в городке, с нами по соседству как раз. Когда я еще девчонкой была. Церковь такого не одобряет, за советами нужно в храм идти или к прорицательнице. Но у нас был маленький городок на самой границе, в таких не очень-то соблюдают предписания. А та гадалка — она и правда почти не ошибалась. Так вот у нее был набор, и разбивать его было нельзя. Такие картинки, она их «колода» называла. Все разные. А здесь и одинаковых много, и… не знаю, так кажется, что каждая руна здесь — особенная. Не вместе с другими, а сама по себе.

Старый гном сплел пальцы в замок, ответил задумчиво:

— Ты наблюдательна. И, похоже, в самом деле способна видеть знаки и слышать указания. Это правда, каждая руна здесь особенная. Каждая пришла своим путем, каждая уйдет рано или поздно. Такова мудрость жизни, дева. Собрала? Давай сюда.

Взял у Паолы мешочек, затянул шнурок. Спрятал на груди, запахнул безрукавку.

— А теперь, дева, смотри и слушай.

На столе между гномом и жезлоносицей остались лежать две руны.

Темные пальцы старика коснулись темного дерева.

— Вот первая. «Спутник».

Гном придвинул деревянную пластинку ближе к девушке. Та, словно во сне, взяла. Дерево, гладкое на ощупь, отполированное тысячами прикосновений. Глубоко процарапанный угловатый рисунок — две сцепленные в пожатии руки.

— Добрая руна и редко выпадает. У меня таких мало, — старик помолчал, загибая пальцы, — всего четыре, пятая ушла прошлым годом. Эта ждала своего две сотни лет. Мой отец вырезал ее в день, когда связал себя узами побратимства с одним человеком из пришлых. Им было по двенадцать, глупые сопляки. Мой дед был против, отец того мальчишки — тоже. А они сберегли эти узы на всю жизнь, ни разу, ни в единой мелочи друг друга не предали. Поэтому, дева, эта руна крепка и верна. Обещает спутника, который не оставит и не предаст. Будь она в металле — сулила бы боевое побратимство, но дерево — знак жизни, а не войны. Спутник на всю жизнь, — гном хмыкнул, — думается мне, для девы это значит лишь одно.

Паола почувствовала, как горит лицо, полыхают жаром смущения уши. Да уж ясно, что может означать для девицы такое предсказание!

Но — война ведь. Война… и Гидеон, белые лепестки в растрепанных черных волосах, первый поцелуй, хриплый шепот: «Ты мой ангел…»

Хлопья снега путаются в черных прядях, хриплое: «Беги…»

Он мертв.

— Это жизнь, — тихо, но как-то очень весомо повторил старик. Понял, похоже, ее смятение. — Хочешь ты того или нет, дева, так будет.

— А вторая?

Гном улыбнулся наивной попытке увести разговор. Кивнул: ладно, мол, как хочешь, давай о второй.

— Вторая — «путь». Ее принес мне один охотник, из людей или, может, полукровка, я даже и не понял. Совсем недавно. Он нашел этот знак на мертвеце и счел это дурной приметой; вернее, он так сказал. Сказал, похоже было, что путник не удержался на скользкой тропе над водопадом. Это горец-то! Я думаю, тот полукровка был скорее разбойником, чем охотником. Только убийцы боятся снятых с убитого амулетов, и правильно боятся. Есть чары, способные отомстить.

— Был? — переспросила Паола. Взяла стальную руну, повертела в руках, разглядывая чеканку: извилистый зигзаг, молния не молния, горы не горы, волна не волна. Как будто мастер сам не знал, что именно хочет изобразить. Отчего-то держать ее в руках было неприятно, тревожно. Паола положила бляшку на стол, слегка отодвинула. — Ты его…

— Не я. Я не вмешиваюсь, слишком стар для такого. Но я чувствую.

— Значит, это несчастливая руна?

— Пожалуй, — согласился гном. — Судьба прежнего владельца, да еще железо, знак войны. Мнится мне, дева, что эта руна предвещает тебе путь на войне, грозящий гибелью.

— На то и война, — вздрогнув, прошептала Паола. Вдруг стало холодно.

— Да, на то и война. Мало кому приносит она лишь славу без потерь. Но, дева, гляди теперь дальше, главное, — и старик сдвинул обе руны, уложив рядом, бок о бок. — Ты вытащила две, и вот он, общий смысл.

И замолчал.

Паола глядела на двойной знак — «спутник» и «путь», — и росла на душе тревога. Если она верно поняла мудрость рун… Так, вместе, оба знака теряли определенность. «Спутник» в дереве, не будь войны, — судьба любой обычной девушки. «Путь» в железе — война — что ж, уже сто раз могла погибнуть, кто знает, случится ли чудо в сто первый. Но рядом…

— Верный спутник на путях войны, который может спасти жизнь, — медленно выговорила Паола. — Или погибнуть сам. Или мы оба.

— Или он тебе, или ты ему, — ухмыльнулся горец. — И еще не забудь, что спутник под знаком жизни — это не обязательно спасение.

— Что толку в подобных предсказаниях?! — не выдержала Паола. Голова шла кругом. Сплошные неопределенности!

— Смутно и туманно, как сама жизнь, — согласился гном. — Ты верно истолковала, дева, но ты не понимаешь одного, важного. Истинное предсказание не может быть точным, пока не исполнится, точно так же, как неточна наша судьба. Каждый твой шаг может приблизить тебя к предреченному или отдалить. Как знать, вдруг ты встретишь этого спутника уже завтра, но пройдешь мимо?

— Прямиком к… — Паола прикоснулась к стальной руне, предвещающей гибель, и отдернула пальцы.

Старик кивнул:

— Прямым ходом. И не угадаешь. Может ведь и так получиться, что испугаешься кого-то мимо пропустить, решишь — он. А окажется душегубцем вроде того охотника, вот тебе и… — И гном презрительно щелкнул по стальной бляшке. — В том и выбор, дева. Две руны рядом, одна за одной, одна из другой, как с первой угадаешь, так и вторая в судьбу ляжет.

— И что делать? — чуть не плача, спросила Паола.

— А ничего. Жить, просто жить. Нельзя, пойми, сверять каждый шаг с несбывшимся предсказанием. От такого только зло.

— Нет, я уже совсем ничего не понимаю! Зачем же тогда спрашивать у рун совета, если…

— Поймешь, — уверенно и слегка насмешливо пообещал старик. — Вот как сбудется, так и поймешь.

Успокоил, нечего сказать!

А если…

Подумалось страшное, горькое и безнадежное. Если оно уже сбылось?

— У меня ведь был уже верный спутник на путях войны. Был и погиб. Так, может?..

— Нет. Руны не говорят о прошлом.

— Но вдруг… я же думала о нем, когда… я старалась не думать, но…

— Это просто, дева. — Старик покачал головой. — Ты ведаешь мудрость Вотана, но вот зашла речь о девичьем, и на тебе: такая же дурочка, как все девицы. Знание о прошлом незыблемо. Оно сбылось. Ты можешь спрашивать себя, почему сбылось так, а не иначе, можешь искать правых и виноватых, но не изменишь того, что уже произошло. Согласна?

— Ну… — Паола решила не обижаться на «дурочку». В чем-то ведь он прав. — Ну, наверное, да.

— «Наве-ерное», — передразнил старик. — Эх, дева, дева. Магия рун — это вовсе не магия знания, как говорят обычно. Это магия пути к знанию. Понимаешь разницу?

Паола мотнула головой. Гном вздохнул.

— Когда ты знаешь — ты уже знаешь. Знание мертво, оно сбылось. В основе магии рун — страсть к новому знанию, к неизведанному. Она глядит в будущее и говорит о будущем. Так ясно?

— Вроде… да, наверное…

— Эх, дева… Ладно, поймешь еще. Руны-то прибери, твои теперь.

Паола неуверенно взяла деревянную. Ко второй даже прикасаться было страшно.

— Бери, не бойся. Глядишь, подскажет чего, когда на распутье окажешься. Погодь-ка…

Гном ушаркал куда-то, а вернувшись, сунул Паоле кожаный мешочек на шнурке, крохотный, как раз две-три руны вместить.

— Держи. На шею повесь, не потеряешь. — Встал, хрустнул суставами. — Поди, рассвет скоро. Я тебе припаса в дорогу собрал. Сегодня ясно будет, но морозно, а завтра жди метели.

— Тоже руны? — слабо улыбнулась Паола.

— Нет, зачем? Такие мелочи я и сам. А вот ты, дева, свои руны все же доставай иногда, поглядывай. Дело полезное.

Почти весь день Паола летела. Бездорожье, сугробы по пояс, бурелом, старые оползни… Иногда удавалось лавировать, держась низко над землей, но куда чаще приходилось подниматься над острыми вершинами елей, и тогда Паола ощущала себя слишком на виду, открытой ветру и взглядам. Хотя, хвала Вотану и Всевышнему, как раз взглядов здесь можно было не опасаться. От того города, под стенами которого погиб Гидеон, и до того, к которому держала она путь сейчас, протянулись места дикие и необжитые. Даже охотники редко забредали сюда; опасаться следовало разве что бродячих медведей, волчьих стай и внезапной непогоды.

Ближе к вечеру, когда солнце стало цепляться за верхушки деревьев на закрывшей половину неба горе, Паола снизилась. Теперь следовало выбирать путь так, чтобы и на открытых местах не мелькать, и следов не оставить. Слишком близко город. А ей совсем не нужно новых встреч с горцами.

Паола направлялась ко входу в гномьи самоцветные шахты, по большей части давно заброшенные. Лезть под землю было жутковато, но надежда пройти сквозь гору, избегнув метелей, хищников, ночевок под открытым небом, заставляла смириться с вечной тьмой и толщей камня. А риск нежелательных встреч — он что под землей, что над…

Подземную дорогу посоветовал старый гном. Он же добавил к припасам чудную закрытую лампу, объяснив: такими пользуются в шахтах горные мастера. Новообретенное чутье на верный путь убеждало совету последовать, так что Паола и колебаться не стала.

Пологий, поросший редким кустарником склон обрывался внезапно, словно ножом обрезанный. Крылатая дева зависла над краем пропасти, глянула вниз. Сердце замерло: глубоко, ручей внизу кажется растрепавшейся шерстяной ниткой! Вспомнилась вдруг Линуаль — единственная среди молодых жезлоносиц она совсем не боялась высоты. Как она там, в эльфийских лесах? Жива ли еще?.. Паола прикусила губу и заставила себя вернуться к делу.

Глубокая расщелина разбивала когда-то единую гору на две. Старый гном рассказал легенду: когда-то Имир ударил здесь в ярости ледяным мечом, рассек гору и меч разбил — каменные и ледяные осколки так и разлетелись по склонам. На то похоже, подумала девушка, вспомнив путь сюда. Здешние горы и правда выглядят как после гнева богов.

Шагах в двухстах левее Паолы сверкали на солнце окованные бронзой ворота, въезд в город. Там охрана, но вряд ли они смотрят в эту сторону. Отсюда без крыльев не подобраться. И все же лучше убраться с глаз. Тем более что ей туда не надо.

Паола полетела вправо, держась чуть в стороне от края обрыва, так, чтобы ее нельзя было заметить со дна расселины. Склон вел все вниз, вниз, вот уж и шум ручья стал слышен. Обрыв сменился россыпью валунов, старым оползнем, и девушка начала спускаться: медленно, ощупывая взглядом почти утонувшие в сумерках камни склона. Ход под гору должен быть совсем рядом.

И все же Паола проглядела бы его, если бы не порхнувшая перед самым носом пичуга. Взгляд метнулся за ней и замер: гнездо прилепилось над ведущим в глубь горы провалом, почти доверху заваленным. Похоже, как раз этот самый оползень заставил гномов уйти отсюда; впрочем, он мог оказаться всего лишь последней каплей, если шахта к тому времени истощилась. Иначе горные мастера нашли бы способ укрепить склон и обезопасить себя от обвалов.

Эге, милая, сказала себе Паола, да ты не хочешь туда лезть! Иначе к чему столько глупых рассуждений. А ну, вперед!

Осторожно, стараясь не зацепить снег даже кончиком пальца, Паола протиснулась в щель полузасыпанного оползнем выхода. Первые несколько шагов пришлось пробираться боком, плотно прижав крылья и утыкаясь носом в стену. Потом стало посвободней.

Свет снаружи еще худо-бедно проникал сюда, но, пожалуй, до полной темноты оставалось не так уж много. Паола кинула на камни тулуп и села, с облегченным вздохом расслабив плечи. Развязала тесемки дорожного мешка, отрезала хлеба и мяса. Жевала неторопливо, наслаждаясь отдыхом после дня полета. Подумала: может, здесь и заночевать? Но тут же толкнуло: нет, надо спешить, чем скорей она пройдет через гору, тем лучше. Запив еду несколькими глотками эля, девушка достала подаренную гномом горную лампу. Скоро понадобится.

Лампа зажглась легко, как старик и обещал. Старательно, слово за словом вспоминая его наставления, Паола защелкнула стеклянную дверцу фонаря, размотала кожаный ремешок, продела конец в пряжку и — ну, с Богом! — нацепила все это сооружение на голову. Так, чтобы фонарь пришелся точно надо лбом спереди. Закрепила пряжку, осторожно повертела головой. Надо же, держится! Светло и руки свободны — в самом деле удобно! Да уж, гномьи мастера на ерунду не размениваются…

Ход вел прямо и ровно, под ноги стелился сглаженный поколениями шахтеров камень. Вскоре стали попадаться узкие ответвления-штреки, но Паола знала — туда не надо. Она шла вперед, пока ноги не начали заплетаться от усталости. А тогда — остановилась, глотнула воды, расстелила тулуп, свернулась на нем клубочком, укрывшись крыльями. Уже засыпая, вспомнила: лампа! Надо погасить, старик советовал беречь… И заснула, не додумав.

Ей снились странные сны; самое же странное, что, проснувшись, она все помнила. Снилось, как она идет по темному тоннелю — этому ли, другому, не понять; как летит над темной водой; как склоняется над источником, набирает воду в пригоршню. Снился кто-то рядом, сильный и уверенный, а кто — не понять. Снилась метель, укрывающая Гидеона. Девушка плакала во сне, плакала и спрашивала: зачем же так, почему — так? А метель смеялась и выла, и почему-то Паола знала: это там, наверху, сейчас, вот так же воет и смеется, и заносит злым колючим снегом тропы, и укрывает путников одеялом, которое никогда уже не скинуть.

Она шла так еще три дня; впрочем, навряд ли эти «дни» совпадали с теми, что наверху. Лампу не гасила: попробовав однажды, слишком перепугалась сомкнувшейся вокруг темноты. Просыпалась, завтракала, шла, сколько хватало сил, потом отдыхала немного, обедала и снова шла. Как толкнуло тогда, в самом начале, тревожное «нужно спешить», так и не отпускало. Подгоняло, подстегивало не хуже, чем кнут — ленивую клячу.

Похоже, гномы и впрямь бежали отсюда в спешке. Несколько штреков оказались завалены, несколько раз пришлось пробираться мимо брошенных посреди хода деревянных тачек, полных «породы» — странное слово само пришло в голову, но Паола не удивилась новому знанию, а лишь молча приняла его. Однажды из этой самой породы Паоле словно подмигнул озорной синий глаз. Она остановилась, вгляделась, попятилась, снова вгляделась… вот! Едва заметная искорка напомнила вдруг ту самую звезду, на которую когда-то — давным-давно, в другой жизни! — Паола загадала себе путь на острова. Девушка протянула руку, боясь спугнуть, боясь, что ей почудилось… Кусок породы словно сам пошел в руки, грубый, корявый, и лишь в одной-единственной точке сколотый — так, что стал виден бок драгоценного камня. Жаль, подумала Паола, света лампы мало, чтобы разглядеть толком. Убрала находку в мешок и двинулась дальше.

Магия рун помогала ей.

Иногда ход ветвился, бывало — выводил в огромные пещеры, заросшие странным, пугающим каменным лесом. Но Паола всегда точно знала, куда свернуть, где найти выход, как обойти препятствие. Она не удивлялась, лишь молча благодарила Вотана за милость к чужеземке. Удивление вызывало другое: неожиданная красота заброшенных залов, в которых угадывалось давнее присутствие живых. Случайный проблеск в свете лампы: алебастровые розы, хрустальная бахрома сосулек, морда зверя с алыми глазами… Ряды рун на стенах: девушка не умела прочесть, но знала, они рассказывают о давних подвигах, свершениях и победах.

Запустение здесь угнетало, мучили неясная тоска и жалость, и Паола рада была вновь выбраться в тесные ходы «диких» пещер.

Сомнения настигли девушку на четвертый «день».

Узкая трещина, по которой пришлось пробираться боком, осторожно нащупывая каждый шаг по залитому водой скользкому камню, вывела к подземному озеру. Темная гладь казалась бездонной; однако высота потолка позволяла пролететь над водой, а дальше, Паола знала точно, вытекающая из озера речушка пробила путь наружу. Узкий, но ей подойдет. Безопасный выход к необжитым местам. Там будет непроходимый скалистый склон, изрезанный трещинами, покрытый убийственно коварными ледниками. Но ей-то идти не обязательно, крылья помогут. А внизу — промытая рекой долина, и если держаться этой реки, совсем скоро снежные земли сменятся родными зелеными…

Казалось бы, о чем тут еще думать?

Но можно сначала пройти вдоль края озера, свернуть в извилистый ход и подобраться к логову огненного дракона. Дождаться, когда он полетит на охоту, или, может, пробраться мимо спящего — интересно, крепко ли спят драконы? Там, за лежбищем монстра, бьет родник. Обычная вода, но за сотни лет соседства с драконом впитала его дыхание. Всего несколько глотков — и даже адский огонь больше не страшен. Причем навсегда, а ведь все известные эликсиры, защищающие от огненной стихии, действуют очень короткое время — от нескольких часов до нескольких дней.

Ради такого стоит рискнуть.

Паола устроилась отдохнуть на крохотном сухом пятачке у самой стены, подальше от воды: мало ли, кто там обитать может… Чутье, подаренное магией рун, молчало. Похоже, в этот раз ей надо выбрать самой.

Что ж. Для начала — поесть, выспаться. Любой путь потребует свежих сил. А потом…

Потом, решила вдруг Паола, я достану руну, ту самую, стальную. И попробую спросить ее.

Снова, как в самую первую ночь в пещерах, ей снились сны. Но теперь в них не было ни темных туннелей, ни злой метели. Была трава, бесконечная трава от горизонта до горизонта. Привычная сочная зелень сменялась тусклым серебром степной полыни, кровавыми мазками маков, бело-сиреневыми пятнами бессмертника, и вновь — родной зеленью лугов. Сотрясая землю, неслись дикие кони. Внезапный ветер сминал траву, и казалось — по зеленому морю ходят волны, только паруса вдали не хватает. К чему такие сны, думала Паола, где тут я? Но себя так и не увидела, лишь ощущала — где-то там, под степным жарким ветром. А потом пришел огонь.

Огонь тек в реках и полз по земле, рассыпались сизым пеплом травы, в ужасе ржали погибающие кони, и облака над головой утратили белизну, вобрав в себя пламя и дым. Паола проснулась с криком. Пробормотала, отдышавшись:

— Если это знак, не очень-то я хочу его понимать. Спаси Всевышний!

Но что значат перед волей Небес желания человеческой девушки… Ведь даже боги, случается, оказываются бессильны перед Судьбой.

Паола спустилась к воде, долго плескала в лицо. Руки дрожали. На самом деле, думала Паола, не нужно особого провидческого дара и даже особого ума, чтобы понять этот сон. Дома война. Адский огонь пожирает земли Невендаара. А есть ли надежда, ведомо, наверное, одному лишь Отцу Небесному.

— Что толку в предсказаниях, — зло буркнула Паола.

Есть не хотелось. Попив воды, девушка вытащила из-за пазухи мешочек с рунами. Взвесила в руке. Что толку в предсказаниях, в ответах, порождающих новые вопросы, в страшных снах? Что толку знать, если не можешь выбрать? Бесполезные картинки.

Она и без рун знает, что делать.

Крепко ли спят драконы? Скоро Паола узнает ответ, но что, если этот ответ окажется — «нет»? Девушка криво улыбнулась, подумав: это будет очень яркий пример бесполезного знания.

Она стояла в проеме приведшего ее сюда хода — широком, напоминающем арку, расположенном, если судить относительно пещеры дракона, почти под ее потолком. Если бы этим ходом пробрался сюда охотник на драконов, ему пришлось бы спускаться по веревке и спрыгивать не на пол, а как раз на голову чудовища, между ушей — так девушка обозвала про себя забавные изогнутые рожки.

Ей проще. Вон он, родник, чуть дальше правой передней лапы, и рядом как раз хватит свободного места. Долететь, опуститься, хлебнуть водички — два или три глотка, больше уже опасно. И назад. Достаточно пологий спуск, не очень крутой подъем. Как раз для ее крыльев. А дракон, хочется надеяться, просыпается все же от шагов, от дрожи камня, а не от легкого дуновения воздуха. Сквозняки все же не так опасны, как землетрясения.

Успокоившись и даже немного развеселившись от этого рассуждения, Паола отступила на несколько шагов назад, сложила у стены дорожный мешок и тулуп, потянулась, расправив крылья. Помоги, Всевышний!

В проеме остановилась, еще раз внимательно оглядывая драконье лежбище. Пещера довольно тесная для такого громадного чудовища, наверное, когда встает, едва в потолок не упирается. Вон тот темный провал в дальнем конце — скорей всего ход наружу. Туда не пробраться, хвост перекрывает. Да и не нужно: там ход широкий и прямой, не убежать.

А дракон, если отвлечься от его смертоносной сущности, красивый и немного забавный. Эти рожки, чуть свисающий гребень, странно напоминающий коротко подстриженную гриву, длинный хвост чуть подергивается, совсем как у собаки, когда ей что-то снится. Чешуя переливается всеми оттенками красного, от празднично-яркого алого до царственного багрянца. Так и хочется руки погреть об его бок!

Паола улыбнулась: ну и глупости в голову лезут! Это, наверное, от страха. Хватит уже тут стоять, пора действовать.

Самым сложным оказалось заставить себя шагнуть вниз. Дальше все понеслось само собой, некогда стало ни бояться, ни даже думать. Пологий спуск — мелькнули под ногами ало-багровый теплый бок, мощная лапа, закрытый глаз: кожистое веко подергивается, неужто и правда этому чуду сны снятся?! Зачерпнуть пригоршню воды — ого, горячая какая! Три глотка. Огонь бежит по жилам, жжет, жжет! темнеет в глазах, спирает дыхание, и это хорошо, потому что иначе заорала бы… Боже, воздуха! Хоть глоток! Понятно, откуда все эти легенды о воде, отравленной дыханием монстра… двух бы хватило… пожадничала, милая.

Когда отпустило, Паола обнаружила себя стоящей на коленях перед родником, опирающейся ладонями в невысокий бортик. Пот бежал по спине, по лбу, застилал глаза. Паола бездумно протянула руки, зачерпнула воды, плеснула в лицо. Вскрикнула: обожгло. И окончательно пришла в себя.

С ума сошла! Орать у спящего дракона под боком, почти что перед самой мордой! Прочь отсюда, живо!

Резкий взмах крыльев потревожил монстра или все-таки вскрик разбудил, но, похоже, везению пришел конец. Дракон по-собачьи повел носом, приподнял голову — счастье, что Паола успела подняться довольно высоко, а то бы, пожалуй, и зацепил! Рожки вмиг перестали казаться забавными. Отчаянный взмах — и девушка влетела в спасительный проем как раз в то мгновение, когда дракон вскочил и оскорбленно взревел.

Рев заполнил пещеру, забился меж каменных сводов — и ударил по ушам десятикратно усиленным. Паолу швырнуло о стену; девушка ошалело замотала головой, затрясла ободранными о камень ладонями — хорошо, успела руки выставить!

И тут наступила тишина. Мертвая, звенящая, душащая. Накрыл ужас: оглохла! Подавив нахлынувшую панику — позже, все позже! — Паола зашарила руками по полу там, где оставила вещи. Пусто. Да что за дичь, быть того не может, куда бы они отсюда делись?! В темноте мелькнул алый проблеск, девушка взвизгнула: дракон! заглядывает! видит! — шарахнулась, споткнулась обо что-то и полетела на пол.

Над головой, шипя, пронеслась струя пламени.

Крылья смягчили удар о камни, в голове мелькнуло: слышу! И тут же: сгорю…

Дыхание замерло.

Пламя заполнило ход.

Это было… странно, дико, неправильно. Невероятно. Как будто вдруг очутилась в огненном облаке. Клубы пламени двигались, переливались, сверкали, вспухали и опадали, сияли нестерпимым золотом и меркли до успокаивающе-темного, почти черного багрянца. И не жгли. Совсем.

Действует, словно во сне подумала Паола, оно действует. По крайней мере один раз — точно.

И тут пламя опало, истончилось и исчезло.

Проверять, подействует ли во второй, не хотелось. Паола вскочила, подхватила вещи — вовремя же под ноги попались! — и сломя голову понеслась прочь. Остановилась только возле озера. Смеясь и всхлипывая, упала на колени у самой воды, едва не утопила мешок — выпал из рук, в последний миг подхватить успела. Тулуп рассыпался обгорелыми клочьями. Из прожженного бока мешка выпала фляжка с элем.

— Правильно, — Паола снова рассмеялась, трясущимися руками вытащила пробку, — запить надо такое счастье.

Теперь вылазка в логово дракона казалась ей сущим безумием. Но, Всевышний и все его архангелы, Вотан и его молот, она это сделала! Сделала и осталась жива. Пролетела под самым носом огненного дракона и ушла живой. С ума сойти.

* * *

Любой после такого приключения имеет право отдохнуть; но Паолу снова толкало тревожное «надо спешить». Есть не хотелось, просто сидеть — тем более. Поэтому, отсмеявшись и отдышавшись, девушка перевязала мешок (дырка прекрасно закрылась изнутри толстым лоскутом от тулупа) и полетела над темным озером туда, где подаренное Вотаном знание обещало выход.

Из озера и в самом деле вытекал ручей, а по промытой им расщелине и впрямь можно было протиснуться. На четвереньках. Вовремя вспомнив о морозе снаружи, Паола сняла сапоги и подвернула платье, чтобы не промочить. По счастью, вода в ручье была совсем не такой ледяной, как в озере. Может, подумала Паола, в него впадает ручей из пещеры дракона? Но даже в теплой воде шлепать на четвереньках, обдирая о камни ладони и колени, — занятие не из приятных. Что ж, спасибо, не ползком.

Паола успела устать и проголодаться, когда впереди забрезжил свет. Обрадовавшись, она заспешила и тут же, как назло, поскользнулась и упала, подняв тучу брызг. Но намокшее платье вдруг перестало волновать, важен был только этот свет, выход, ясный солнечный день там, впереди. Нетерпение обжигало и подстегивало, девушка упала снова, и еще, обругала себя за неуклюжесть, и — наконец! — в глаза ударил день. На самом деле вовсе не солнечный, иначе как бы еще глаза выдержали…

Паола улыбалась и плакала, и бормотала беззвучно: «Дошла, дошла…» И это «дошла» едва не сыграло с ней злую шутку. Расслабляться оказалось рано: ручей, пробившись наружу, падал вниз с карниза настолько узкого, что Паола едва сумела на нем устоять — боком, судорожно уцепившись пальцами за шершавый камень.

Мокрую кожу тут же прихватило корочкой льда. Кое-как, одной рукой, опустив платье (тоже обледенеет, но хоть какая-то от ветра защита!), девушка обвела взглядом открывшийся ей простор. По правде говоря, она предпочла бы не смотреть. И спуститься как-нибудь эдак, не глядя. Очень уж высоко… Но надо же увидеть, что творится там, куда ей лететь!

Льды и камни, чахлый лес, серая лента реки далеко внизу, бусины лесистых островов, пятнышко белого паруса — вот, кстати, надо будет учесть, что река судоходна, двигаться осторожно! Пологие волны холмов. А дальше, за холмами, так далеко, что скорее чудится, чем видится — отделяет снежную землю от белесого неба темная полоска. Живой зеленый лес.

Сердце рванулось — туда! Паола оттолкнулась от карниза и расправила крылья. Вниз, вниз, над изрезанным трещинами склоном, над россыпями валунов, мертвыми деревьями, развалинами хижин и мастерских, к сверкающей путеводной ленте реки, домой!

Она была уже почти внизу, когда за спиной зародился и стал усиливаться низкий, на грани слышимости гул. Заныли зубы, задрожали кости.

— Во-отан, — выдохнула девушка. Скорей, скорей! Там, позади, явно назревает что-то жуткое!

Вниз и вперед, подальше от этого склона, на который не зря, наверное, даже самые безрассудные из горцев опасаются забредать! Не зря, ой не зря ее так дергала тревога, так подстегивало поторопиться…

Гул нарастал, казалось, совсем скоро он заполнит весь мир. Дрожала, стонала земля. Такого смертного ужаса Паола не испытывала еще никогда. На последних крохах сил, почти не понимая, что делает, куда летит, она добралась до реки, пронеслась над водой, задевая верхушки волн, и упала, слепо врезавшись в стену еловых лап. Скрючилась, зажимая уши, выплескивая животный ужас вдиком крике — и не слыша себя за криком корчащейся земли. А когда подняла случайно взгляд — замерла, забыв не то что кричать — дышать.

Морщился, сминался тряпкой, глиной в невидимой руке тот склон, над которым она вот только что летела. Содрогалась гора, роняя скалы и глыбы льда. Будь я там, думала Паола, будь я еще там…

Каменная волна шла по поверхности земли, выворачивая с корнями вековые ели, вздымая щебень и снег, словно пену на гребне, разрывая трещинами каменный грунт. Из трещин выплескивались фонтанами камни и лед, и над всем этим светилась, переливаясь желтым, белым и зеленым, ослепительная пелена — от земли до неба.

Все кончилось так же внезапно, как началось. Тишина обрушилась на замерший в ужасе мир, глубокая, ошеломляющая. Паола потерла уши. Вон падают вниз по склону камни, огромные валуны, их же, наверное, должно быть слышно? Нет. Только плеск реки, но плеск вовсе не тот, ровный и успокаивающий, какой она помнила по плаванию на гномьем корабле. Неудивительно, волны разгулялись… Паола с усилием перевела взгляд на реку. Волны?! Выше по течению, как раз там, куда дошла каменная волна, клокотал широкий водопад. Ниже него русло распадалось, разбитое добрым десятком новых скалистых островков, а еще ниже перегородил реку каменный язык, и грязные, мутные волны бились в него в поисках выхода, вихрились водоворотами. Пожалуй, кораблей теперь можно не опасаться. Какое уж тут судоходство.

А над водопадом плясали в туче брызг веселые радуги. Как будто и не было ничего…

А в воздухе над смятой горой смешались снег, ледяное крошево и каменная пыль; и в этом мутном облаке нарезал тоскливые круги красный дракон, в одночасье ставший бездомным. А ведь я его спасла, невпопад подумала Паола. Спал бы себе, так бы и завалило.

Именно в это мгновение Паола поняла, что она жива. Выжила. Снова чудом.

Но чудо или нет, а надо наконец-то поесть, высушить платье… И в путь.

Бедствие искорежило русло до неузнаваемости, где обнажив дно, где затопив берега, да так, что только верхушки елей выглядывали из уже подернутой льдом воды. А по берегам скалили каменные пасти свежие трещины, медленно заполняясь снегом. Не скоро теперь тут можно будет пройти.

Этой ночью Паола сказала спасибо Альдерику и своему плаванию с ним. Она знала теперь: в местах стоянок припрятан обычно запас дров, а кострище защищено от ветра и сторонних взглядов. И знала, где искать эти стоянки. Хозяев пока что можно было не опасаться, и Паола смело заняла одну такую стоянку.

Судороги земли сдвинули две скалы, между которыми располагалось кострище, но накрывший их козырек — гранитная плита — остался на месте и лежал прочно. Места здесь теперь было как раз для одной Паолы; ну так это и к лучшему, решила девушка. Развела костер и — наконец-то! — обсушилась, отогрелась, поджарила на огне хлеб и мясо, нанизав на палочку. Поесть горячего — какое счастье! Над скалами, в вершинах деревьев, выл ветер, но здесь было тихо и даже тепло. И этой ночью Паоле ничего не снилось. Только тревожил иногда резкий всплеск воды, да темная полоска зеленого леса звала и манила даже во сне.

Еще до рассвета Паола тронулась в путь. Летела то над водой, то по-над берегом, иногда поднимаясь выше и оглядываясь. Никого живого не заметила ни разу: то ли эти места и раньше были не обжиты, то ли все живое бежало отсюда в страхе. Но, так или иначе, запустение играло Паоле на руку. Хотя для отдыха она все равно выбирала острова поменьше и поскалистее, с неприступными берегами. Так казалось безопаснее.

А отдыхать приходилось куда чаще, чем хотелось бы. Метель забивала крылья снегом, слепила глаза, шквальный ветер грозил снести на скалы. Непогоду приходилось пережидать. Бывало, девушка сутками сидела где-нибудь под елкой и лущила шишки, добывая мелкие семечки — и руки занять, и хоть крохотная, да прибавка к скудной пище. Припасы старого гнома подходили к концу.

И все же темная полоска на горизонте все ширилась, приближаясь; и настал день, когда Паола опустилась на колени, провела ладонью по острым травинкам, стряхивая с них налипший снег, и выдохнула сквозь слезы:

— Дома…

Иногда судьба подкидывает странные знаки; а может, просто зло шутит, как знать. В тот вечер, раздумывая о ночлеге, Паола наткнулась на хижину на опушке леса — чахлого, прижатого к земле постоянными холодными ветрами, присыпанного снегом поверх когда-то зеленых, но теперь побуревших от холода листьев. Темная, застланная корьем и поросшая мхом крыша почти сливалась с землей, и Паола бы, верно, прошла мимо, но вдруг невесть почему почудился запах дыма, а вслед за ним — накрыло узнавание. Бабка-травница, девчонка и малыш, ведь в тот раз от их убогого жилища до снегов шли дней десять, не меньше!

Значит, снег наступает…

Паола открыла дверь:

— Эй, хозяйки, кто дома?

Тишина.

Опрокинутая лавка, давно погасший очаг. Разбитый горшок и рассыпанные травы на полу — истоптаны, похоже, тяжелыми сапогами. Значит, или не сами ушли… или просто в спешке, а следы — помощников. Вот только с какой стороны, снежной или зеленой…

Да мне-то какая разница, пожала плечами Паола. Важно, что есть крыша над головой, стены, очаг и дрова. Есть нечего, так хоть согреться. За время скитаний по гномьим горам Паола научилась ценить тепло.

Она сидела у очага, протянув руки к огню, совсем как в прошлый раз. И, наверное, поэтому не могла справиться с воспоминаниями — теми, что успешно гнала, пока пробиралась по враждебной земле. Колючее дыхание йети, рев и крики, острое ледяное крошево в глаза, гаснущие звезды, рухнувшее небо. Лед и кровь.

Оказывается, она слишком хорошо запомнила тот бой.

Глаза щипало, но слезы не шли. Паола глядела в огонь, а в голове все крутилось и крутилось: его нет больше. Он мертв. Навсегда.

Мешочек с рунами толкнулся в сердце. Девушка стащила его с шеи, путаясь в давно не чесанных толком волосах, запустила руку внутрь. Наугад. Попалась деревянная — «спутник». Две руки в пожатии.

Нет, это точно не Гидеон. Гидеон редко прикасался к ней. Как будто боялся перейти собой же установленную границу. Не потому ли она так явственно помнит каждое его прикосновение? Рука на плече, легкое объятие. «Верь, Паола». Я верила. А ты — знал, что обманешь, когда обещал вернуться вместе?

Руны не отвечают на вопросы о прошлом — а жаль. Паола хотела бы знать.

Вздохнув, она спрятала деревянную пластинку в мешочек, а мешочек — на грудь под платье. Надо поспать. Завтра ей понадобятся силы. Завтра, и послезавтра, и…

— Мира этому дому, — тихий насмешливый голос прозвучал над самым ухом, заставив Паолу подпрыгнуть и заоглядываться. Но говоривший уже куда-то делся, растворился в темноте, лишь усмехнувшись напоследок: — Хотел бы зарезать — уже б зарезал.

Беспечная дура, выругала себя Паола, ведь и правда…

Мысль сбежала на полуслове: в хижину, согнувшись в дверях, проскользнула фигурка в широком плаще. Откинула с глаз капюшон. Паола взвизгнула и кинулась обниматься:

— Джатта!!!

Это и правда была Джатта, обветренная, явственно усталая, немного похудевшая, но в целом ничуть не изменившаяся — их Джатта.

— Господи, ты живая, живая, — Паола смеялась и плакала, — ой, какие у тебя руки холодные! Иди к огню скорей!

— Ты как Ойка, — тихо засмеялась Джатта. — Огонь это хорошо-о…

— Только дымом пахнет на всю округу.

Паола обернулась — и наконец-то разглядела говорившего. Ассасин скинул плащ, встряхнул — теперь Паола заметила, что и он, и Джатта все в снегу. Ну да, она же уходила с ассасином…

— Вы с гор?

— Нет, — отрывисто ответила Джатта, — из степи.

— А снег?..

— Вон он, снег, за дверью. Хотя там тоже. Горцы все рудники забили. Вовсю хозяйничают. Не иначе, договорились с зеленокожими. Знать бы как.

— Они хитрые, — поежилась Паола.

— Те тоже, — хмыкнула Джатта. — Выглядишь ужасно, подруга. Ты одна?

Паола молча кивнула. Губы задрожали.

— Ну, не надо. — Теперь Джатта потянулась ее обнять. — Война, что тут сделать.

— Кто он был? — спросил ассасин.

— Рыцарь, — тихо ответила Паола.

Презрительный смешок растворился в воздухе.

— Рыцаря в горы, ну и дурь. Как еще сама уцелела.

— Уцелела. — Паола пожала плечами. Презрительный тон задел, но спорить не хотелось. — Тебя звать-то хоть как?

— Джер.

— А я…

— Паола, знаю. За тобой погони нет? Цела, здорова?

— А… — Ошеломленная напором девушка моргнула. — Вроде нет. Мне повезло, там землетрясение было. Разбежались и горцы, и зверье. Цела, устала только очень.

— А мне кажется, тебя подлечить нужно. — Джатта скинула плащ. — Дай-ка махну на исцеление.

— Подкормить ее нужно, — буркнул ассасин.

Джатта все же махнула. Бодрящее тепло пробежалось, щекоча, от макушки до пят, и словно расправилась тугая сжатая пружина — Паола всхлипнула вдруг и расплакалась. Джатта усадила ее на лавку, обняла, шепнула:

— Рассказывай.

Поначалу слова застывали в горле, но потом стало легче. С каждым словом отпускала боль, как будто уходила, выговорившись, растворялась, исчезала. И только одно продолжало грызть.

— Он знал, — жаловалась Паола, — знал, что погибнет. Он одного только хотел, чтобы я ушла. Но почему он со мной не поговорил?

— Это же ясно, — удивленно ответила Джатта. — Боялся, что подслушают. Он правильно действовал. И он, и ты.

— Все равно, — плакала Паола, — все равно. Он мог бы…

Джер молча возился у очага. И, странно, Паола была ему благодарна за молчание.

У Джатты и ее ассасина нашлись для Паолы и утешение, и еда, и лишнее одеяло. И самое главное — ощущение безопасности. Этой ночью Паола по-настоящему выспалась — впервые, кажется, с начала похода и уж точно впервые с тех пор, как они с Гидеоном пересекли границу гор. Но лишь утром молодая жезлоносица в полной мере поняла, как ей повезло. Когда Джатта, потянувшись, деловито сказала:

— Ну что, завтрак и вперед? Чем скорей доберемся до столицы, тем лучше.

Как-то сразу вспомнилось, что одной, без защитника, еще можно пройти по пустым землям, где тебе угрожает лишь метель, но не посреди войны. Правда, одному двоих защищать… ассасины, конечно, сильные воины…

— Ты, — эхом от ее мыслей заговорил Джер, — если драка, прикрываешь Джатту. Поняла?

— Как скажешь.

— Главное, — хмыкнула Джатта, — постарайся, чтобы мне не пришлось прикрывать тебя. То есть вперед не лезь. Мы с Джером отлично спелись, а как ты впишешься, еще глядеть надо.

— И ты как скажешь, — засмеялась Паола.

Они вышли из хижины — и провалились по колено в снег. Джатта выругалась сквозь зубы, процедила:

— Набирают силу горные.

— Или Империя слабеет, — спокойно возразил Джер. Запахнул плащ, накинул капюшон. — Полетели, девушки. Туда, — махнул рукой, указывая направление, добавил для Джатты: — Как обычно.

Та кивнула. Пояснила Паоле:

— Мы с тобой над лесом держимся. Если что, Джер знак подаст. Без сигнала не опускаемся.

Да, подумала Паола, поход с ассасином — совсем не то, кажется, что с рыцарем…

Летели быстро. Совсем скоро снег под ногами сменился зеленью.

— Успеет он? — спросила Паола.

Джатта усмехнулась:

— Еще ждать будет. Ты как, хватит сил до вечера не отдыхать?

— Хватит.

Паола оглянулась — за спиной белая земля отдалялась, сливаясь с белесым небом. Призналась:

— Домой хочу, сил нет.

— Скоро будем, — уверенно пообещала Джатта. — И не потому даже, что хочется, а просто надо быстро.

Лес, через который они с Гидеоном пробирались много дней — сколько точно, Паола уж и не помнила, — пролетели как раз к вечерним сумеркам. Махнул с опушки фиолетовый шарф.

— Туда, — скомандовала Джатта.

Джер совсем не выглядел уставшим. Сказал, оценивающе взглянув на Паолу:

— Дальше три деревни одна за другой. На глаза попадаться не стоит. Сейчас отдыхаем, двигаемся ночью. Туда. — Повел девушек за деревья, на запах костра и…

— Мясо? — удивилась Паола. — И поохотиться успел?!

— Чтобы быстро двигаться, нужно хорошо есть и хорошо отдыхать, — сообщил Джер. — А если отдыхать некогда, есть нужно очень хорошо.

— Мясо, — усмехнулась Джатта. — С нами не отощаешь, подруга.

«Охотился» Джер явно в ближайшей деревне: в углях пекся поросячий окорок. Учитывая его же «не попадаться на глаза», вряд ли честно купленный. Но, странно, Паолу это совсем не возмутило. То ли и правда, когда голодный, о совести забываешь, то ли привыкла уже к мысли, что война спишет все. Окорок умяли быстро, повалялись молча на траве, а как стемнело, Джер скомандовал подъем. Махнул рукой, показывая направление — Паола начала уже привыкать к этому его жесту, но все еще удивлялась, как Джатта не сбивается потом с пути, — и растворился в ночной тьме.

Джатта задумчиво поглядела на Паолу. Вздохнула:

— Я помню, ты ночью летать не любишь. Держись за мной.

Паола кивнула, но Джатта не видела — уже взлетела. Оставалось только поспешить следом.

На самом деле «не любишь» — это было слишком мягко сказано. Летать ночью Паола попросту боялась. Здесь намешаны были и детские страхи перед чудовищами, крадущимися в ночной тьме, и вполне осмысленное опасение врезаться в невидимое препятствие. Но путь под горой поубавил страх перед темнотой, а лететь следом за подругой совсем не то, что одной. Когда следишь за мельканием белых крыльев впереди, и всей заботы — держаться с ними на одной скорости, можно не думать о скалах, стенах и деревьях. Одно тревожило — в какой-то миг Паоле начало казаться, что время остановилось, и ночь не закончится никогда. Что они так и будут теперь лететь посреди тьмы, когда не поймешь, движешься или висишь на месте, где земля, где небо…

Тут впереди и внизу мигнул огонек, и Джатта скомандовала:

— Туда!

Забавно, подумала Паола, снижаясь, она и словечко у Джера переняла. Может, и рукой так же махнула, просто в темноте не видно?

Посадка у Паолы вышла — как в первый раз. Что значит — земли не видеть. Едва не влетела в костер, шарахнулась, оступилась и очутилась в крепких руках Джера.

Ассасин поставил ее на землю, хмыкнул:

— Могло быть хуже. Спасибо, котелок не сшибла.

Из котелка вкусно пахло мясной кашей. Паола сглотнула слюну; в животе заурчало.

— Она не привыкла, — заступилась Джатта. — Эй, ты дрожишь? Так страшно?

— Не знаю… да нет, наверное. Странно как-то.

— Да, нет, не знаю, — ухмыльнулся Джер. — Иди поешь, сразу успокоишься.

— Еще две-три ночи, и привыкнешь, — добавила Джатта, усаживая Паолу к костру. — Ешь давай. Господи, я на тебя гляжу и думаю — ты вообще в тех горах не ела?!

Джер молча сунул ей миску и отрезал еще кусок хлеба.

А Паола вдруг подумала, что путешествовать с ассасином — и правда совсем не то, что с рыцарем.

Это путешествие напоминало полет стрелы — прямой и стремительный. Ни на что не отвлекаясь, нигде не задерживаясь. Оставляя позади горящие деревни, полосы сожженной земли, гибнущих людей, которым еще можно было бы помочь, разбойников и мародеров, которых можно было бы остановить… Нам нет до них дела, повторяла себе Паола, мы спешим. Нам дорог каждый миг, мы не имеем права задерживаться в дороге, тем более — рисковать.

Столица встретила их странной для предполуденных часов тишиной. Не играла в переулках ребятня, не разгуливали по улицам, распевая, шалопаи-оруженосцы, не шествовали с рынка кумушки с полными корзинами. На дверях харчевен и лавок висели тяжелые замки. Рыночную площадь украшала новехонькая виселица; на груди болтавшегося на ней доходяги висела дощечка с крупной надписью: «вор».

Ассасин оценивающе прищурился:

— Вчера вздернули. Поклеван, но не опух.

Спросил у подпирающего столб мужика-ополченца:

— За что?

— Зерно украсть хотел. — Мужик сплюнул.

— Гадость какая, — с чувством выдала Джатта. Паола подумала почему-то, что подруга имеет в виду вовсе не самого повешенного. Сглотнула, подавляя подступившую к горлу тошноту: вид чуть покачивающихся почерневших босых ног был отвратителен.

В ворота Гильдии Паола вошла с облегчением: молчание столичных улиц угнетало. Но и здесь было слишком тихо, двор пустовал, а караулящий ворота ученик глядел почему-то зло и на вопрос, где Ольрик, молча махнул рукой в сторону башни.

— Вот что, девушки, — Джер поправил сбившийся шарф, — идите ешьте, мойтесь, что вам там еще с дороги надо, а я с вашим Ольриком сам поговорю.

— Все равно нас позовет, — возразила Джатта.

— Ну позовет, так придете. — Мелькнул краешек черного плаща, и ассасин исчез.

Джатта вздохнула:

— И правда, пойдем хоть помоемся.

Они успели и помыться, и поесть, и даже расспросить младших девчонок. Те, правда, мало знали, все больше слухи да сплетни, но ведь и из слухов можно понять многое. Говорили, что император заперся у себя и никого не хочет видеть, что делами заправляют частью маги и жрецы, частью — приближенные дворяне, а войска болтаются где-то посередине, слушая то одних, то других. Что алчные до наживы лавочники зарывают зерно в ямы, опасаясь изъятия в пользу армии, и скоро начнется голод. Что мужикам-беженцам, отправленным укреплять городки близ столицы, за работу платят похлебкой и хлебом из отрубей, а недовольных вешают без долгих разговоров.

Короче, слухи были нерадостны.

Ольрик тоже глядел хмуро. Он все-таки позвал их, долго выспрашивал, обронил мельком:

— Твой жезл все равно уберут, конечно, скоро. Гномы не склонны делиться. Торгаши они и есть торгаши.

Джатта придвинулась ближе, взяла Паолу за руку. А та думала: ну и зачем все было? Ради чего погиб Гидеон? Ольрик понял, добавил:

— Лучше чем ничего, девочка. Нам каждая кроха нужна. Сейчас две войны. Вторая — за ресурсы, и в ней союзников нет. Только враги.

Паола промолчала. Все это было горько и тягостно, забыть бы, да не получится.

Остаток дня она проспала.

Наутро снова вызвал Ольрик. У мага сидел тот самый долговязый вор. Паола запнулась, входя, вздрогнула. Зачесался бок — там, куда пришелся воровской нож.

— Что, крылатая, думала, меня вздернули давно?

— Удивляюсь, что нет.

Долговязый глумливо ухмыльнулся:

— А без ворья честным людям никуда, вот и удивляйся.

— Цыц! — рявкнул маг. — Ты! Повтори ей, что мне рассказывал. Коротко, самое важное.

Вор примиряюще поднял руки. Ткнул пальцем в карту на столе мага:

— Здесь. Ничейный рудник. Золотишко. Там варвары рядом, таскают на цацки, но помалу. Дикари, цены не знают. Дорога спокойная, в самый раз для девочки.

Паола на шпильку внимания не обратила. Склонилась над картой, запоминая путь. Спросила:

— Ориентиры есть?

Долговязый ухмыльнулся:

— Издали видать. Торчит там скала посреди степи, как…

Ольрик шваркнул ладонью по столу:

— Без глума!

— Ой, ну ладно! Торчит. Так вот под скалой и…

— Ясно, — кивнула Паола. — Еще что-нибудь?

— Там овраги, на засаду нарваться как два пальца…

Ольрик снова грохнул по столу.

— Все! Проваливай, свободен пока.

Вор ухмыльнулся. Выходя, нарочито задел Паолу плечом. Та дождалась, пока закроется дверь. Спросила:

— Ему верить можно?

— За страх работает, — ответил маг. — Свою шкуру поганую выкупает.

— Я бы не верила.

— Проверишь. — Ольрик уставился на Паолу колючим взглядом.

Девушка пожала плечами:

— Когда идти?

— Завтра. Отдохни еще день.

— Могу и сегодня. Я выспалась уже.

— Отдыхай, — буркнул маг. — Еще найти, кого с тобой послать. Иди.

Во дворе ждала Джатта.

— Уходишь?

— Завтра.

— Мы с Джером уже. Ну, удачи!

Обнялись молча. Громких слов говорить не хотелось.

Миссия 3 ГОРЬКАЯ ПОЛЫНЬ

Не раз и не два Паола гадала, как сложился бы и чем бы закончился этот поход, будь у нее другой спутник. Не вызывающий одним лишь видом тянущей боли в сердце. Не пугающий пустотой в когда-то веселых глазах. Не отводящий взгляд в тщетных попытках скрыть неприязнь. Хотела бы она спросить Ольрика, почему из всех рыцарей сопровождать ее послали именно Фабиана! А впрочем, что теперь толку спрашивать…

Ни Паола, ни Фабиан не отказались сразу. А потом, когда поняли, насколько каждому из них тягостно присутствие другого, было поздно. Коней в атаке не меняют.

Поэтому оба делали то единственное, что могли: старались свести общение к необходимой малости. «Обед готов», «Спи, я подежурю», «Проедем сегодня еще немного»…

Лишь однажды Фабиан нарушил сложившийся порядок. Спросил хмуро и зло, глядя мимо Паолы в густой вечерний сумрак:

— Если бы он позвал тебя замуж, ты бы пошла?

— Он не звал, — ответила Паола. Слишком резко ответила и тут же отвернулась, кусая губы. Накатила обида. Глупо обижаться на мертвого. Глупо и бесполезно, и только сердце рвет, но, боже Всевышний, что делать, если болит — до сих пор? За то, что не звал, что с братом, похоже, говорил о любви к ней, а с ней самой — нет. За то, что решал судьбу обоих, не считая нужным хоть слово ей сказать. Будто она была бестолковым грузом!

За то, что погиб.

А был бы жив…

Был бы жив, поняла вдруг Паола, позови ее и правда замуж — после всего, что было с ними у гномов… Нет. Не пошла бы. Никогда.

Фабиан подбросил в костер сухих веток, буркнул, дернув подбородком в сторону разворошенной ими копенки сена:

— Иди спать.

Ей показалось, он ждал чего-то. Может, еще ответа, признания. Или просто каких-то слов о Гидеоне. Она ушла молча. Завернулась в одеяло и долго лежала, глядя в ночь, слушая треск костра, негромкое фырканье стреноженного коня, звон комаров, далекий брех деревенских псов…

Что толку? Он мертв.

Это была их последняя ночь в безопасных, не затронутых войной местах. Наутро дорога свернула к холмам. Здесь приходилось глядеть в оба: с одной стороны слишком близко лежали гномьи земли, с другой — дикая степь. И безмолвное напряжение, что так долго копилось между рыцарем и молодой жезлоносицей, все чаще стало искрить предгрозовыми разрядами. Паоле не нравилось, как бездумно и отчаянно Фабиан пришпоривает коня, завидев впереди подходящее место для засады. Как меняется его настроение: от злости к рассеянности, нет — потерянности. Как он замирает над миской, уронив ложку в недоеденную кашу, и сидит, глядя в одну точку, беззвучно шевеля губами. От прежнего Фабиана осталось так мало… почти ничего.

Но хуже всего было то, что Паола, глядя на эту тень, не могла не вспоминать Гидеона. Веселого, заботливого, учившего ее разжигать костер из сырых веток, вышучивавшего ее страх перед ночным лесом. Обнимающего после первого серьезного боя — молодая розовая кожа в обугленных прорехах рукавов, неровные пятна ожогов на лице, кривая улыбка и мелкий бисер сукровицы… Расслабленно закидывающего руки за голову на гномьем корабле: «А я воды боюсь». Твердящего: «Верь, Паола».

Его последнюю улыбку…

И все же Паола держала себя в руках. Повторяла: должен же хоть кто-то сохранять ясный ум. Терпела внезапные приступы резкости, накрывавшие рыцаря в самое, по ее мнению, неподходящее время. Не лезла с заботой: слишком быстро поняла, что от ее сочувствия Фабиан только мрачней делается. Сорвалась внезапно. Им пришлось пересекать спустившийся в долину меж двух холмов снежный язык. Рыцарь спешился, повел коня в поводу, буркнув: «Еще ноги переломает, бес его знает, что тут под снегом». Жеребец фыркал, прядал ушами и рвался вперед, к траве на склоне холма.

День выдался солнечным, белизна снега резала глаза. Паолу трясло, ей чудился далекий вой метели и треск льда. Хруст. Крик. Ее крик — но тогда она не поняла, никогда не думала, что…

— Как забавно снег хрустит, — пробормотал Фабиан. Кажется, он еще что-то говорил, но Паола вдруг развернулась и вмазала рыцарю по физиономии. Замерла на миг, глядя в ошалелые глаза, придушенно всхлипнула и полетела прочь, к холму, и дальше, туда, откуда не будет видно проклятой снежной белизны, в заросшую серебряной полынью степь…

У Фабиана хватило ума не спрашивать, что на нее нашло, и не выговаривать, насколько рискованно отрываться друг от друга. Вот только после того случая он замкнулся еще больше и старался даже не глядеть на жезлоносицу лишний раз. А у Паолы появилось навязчивое желание спросить прямо, не ее ли рыцарь винит в гибели брата.

Не спросила.

Понимала — если и так, все равно вслух не упрекнет. Ему ли не знать, война не спрашивает, кому жить.

А потом стало поздно.

Их засекли почти у самого рудника. Скальный выступ торчал посреди ровной степи, как чучело в огороде, — издали видать. И Паолу уже тянуло туда, ощутимо, как мотылька на свет. Сейчас она не промахнулась бы мимо цели даже без того описания, которым снабдил долговязый вор. Скоро… совсем скоро — все…

Хриплый боевой клич обрушился на степь, невесть откуда возникли среди высокой травы полуголые мускулистые воины в шкурах, прянул, загарцевал Фабианов жеребец, рыцарь выругался сквозь зубы, привстал на стременах. Прищурился, оглядываясь. Потянул из ножен меч. Бросил Паоле резкое, как плевок:

— Ты — к руднику. Пусть не вернемся, жезл должен стоять.

Паола не стала спорить. Но и удачи Фабиану не пожелала. Незачем желать удачи тому, кто ищет смерти.

Она летела к цели, а позади орали степняки, дико ржал Фабианов жеребец и злая сталь то свистела, то чавкала, рассекая воздух — и плоть. Паола удивилась мельком, что слышит, и тут же забыла. Подумала: Фабиан погибнет, потому что без Гидеона он и так не живет, а она — потому что увязла в прошлой боли, как муха в смоле. И еще — что Гидеон отослал ее прочь, и Фабиан — тоже, но один хотел спасти, а другому было все равно. И оба, оба, оба были правы! Империи нужны жезлоносицы, потому что без них не будет ни золота, ни магии. Потому что это их дело, их долг — добывать Империи золото и магию. А спасаться — после. Если дело сделано. Ради следующей миссии, ради золота и магии для Империи.

Наверное, она должна была что-то чувствовать. Что-то… особенное. Но, когда перед глазами тускло сверкнуло золото, Паола всего лишь сосредоточилась привычно и бездумно, призывая силу, кивнула проблеску синего и золотого, несколько мгновений смотрела, как пробивается меж сизой степной травы сочная зелень, — и, развернувшись, помчалась обратно. К Фабиану. Будь проклято все золото мира, ее место там. Он погибнет, все равно погибнет, раз хочет этого, но, может быть, не сегодня. Если она успеет…

Не успела.

Увидела только, как рухнул под рыцарем конь, подминая дикаря. Взлетел над свалкой меч Фабиана — раз, другой… Взгляд Паолы нашел черноволосый затылок рыцаря, зацепился за искаженное яростью лицо в татуировках, широкое лезвие топора, мускулистые руки в крови…

Наверное, безумие заразно: Паола врезалась в схватку, как будто могла что-то сделать, будто руки ее не были пусты, а магия позволяла не только лечить, но и убивать. Заплясали перед глазами перекошенный в крике рот степняка, сжатые губы Фабиана, кровь, взблески стали… Ударило в бок острым, дернуло к земле, полоснула до самого сердца слепящая боль — и бой кончился.

…Темнота была рваной и алой. Ее разбивали крики, голоса, чьи-то руки, боль, тряска, дурнотная слабость и снова боль. Иногда в голове прояснялось, мелькало удивление: почему жива? Но тут же снова наплывало беспамятство, и вновь оставались лишь ощущения — тряска, боль, алые вспышки под веками, тяжелый стук в висках… пока беспамятство наконец не победило.

Первой вернулась боль. Паола дернулась, когда чьи-то жесткие пальцы ухватили не то за ребро, не то вовсе за кишки. Заорала бы, но сил хватило только пискнуть. Полыхнуло перед глазами алым, плеснуло огнем в боку. Паола услышала собственное дыхание, хриплое и рваное; память дернуло нехорошим, тревожным, но чем, понять не успела — чужой голос пробубнил в ухо что-то непонятное, и навалился сон.

Снилась метель. Выламывала крылья из плеч, обвивала ноги, тянула на землю, под чужую сталь, в круговерть оскаленных лиц и морд. Плевала в лицо кровавыми осколками. Забивала рот снежным кляпом, стискивала горло ледяной удавкой. Паола металась, силясь открыть глаза, грубые пальцы стискивали плечи, чужие голоса то слышались у самого уха, то пропадали за воем, плачем и смехом проклятой метели.

Там, за метелью, ждал Гидеон. «Я приду», — шептала Паола. «Не придешь», — спорил чужой голос. А Гидеон молчал. Всегда он молчал!

— Пей! — Ее трясли за плечи, приподнимали. Выдирали из метели и голосов. Паола глотнула горького, закашлялась — бок прошила тупая боль — и открыла глаза.

Мягкий сумрак, запах трав и терпкого дыма. Чашка под носом, красноватый глиняный бок сжимают тонкие пальцы.

— Еще пей.

Голос молодой, резкий, звонкий. Лица не разглядеть — метельный туман заволакивает глаза. Остается выпить и снова заснуть. На этот раз — без метели, голосов и Гидеона.

В следующий раз Паолу разбудили поздним утром — судя по широкой полосе солнечных лучей, косо пересекавшей ее постель. Снова сунули чашку под нос и велели пить. Теперь Паола смогла приподняться и проглотить горький отвар залпом. Вгляделась в сидящую возле нее дикарку. Подумала: нет, ночью была другая. Та казалась молодой, а эта дряхлая старуха. Глубокие морщины иссекли лицо, глаза запали, щеки ввалились, только и есть красоты, что острый нос клювом торчит. И руки темные, жилистые, обтянутые по-стариковски сухой кожей, словно лежалым пергаментом.

Старуха заглянула в опустевшую чашку, кивнула. Откинула укрывавшее девушку меховое одеяло. Паола приподнялась на локтях: взглянуть.

— Лежи, — старуха толкнула в грудь, — не смотри.

Жесткие пальцы мяли бок. Хватка у бабки не стариковская! Паола нашарила края постели, вцепилась до боли под ногтями. Отметила краем сознания: войлок, толстый и мягкий. В этот миг в боку полоснуло вовсе нестерпимо. Паола дернулась, чьи-то руки прижали ее плечи к войлоку — мертво, не двинуться.

— Тихо, — зашептал в ухо горячий голос, — терпи, не шевелись.

Снова, как ночью, показалось — кишки тянут наружу. В глазах потемнело, все кости словно разом размякли в кисель. Паола всхлипнула.

— Терпи, — шептали в ухо, — промыть надо.

Старухины пальцы вспыхнули вдруг огненными клещами, и Паола потеряла сознание.

Зато следующее пробуждение оказалось спокойным. Боль притихла, сменившись слабостью, но ведь слабость не мешает оглядеться вокруг. Взгляд Паолы скользнул по серому войлочному полу, узорам на стене — закорючки-человечки, непонятные завитки и черточки, а вон, кажется, солнце и луна… Паола попыталась привстать, рассмотреть поближе, но голова закружилась, прошиб пот, и девушка оставила попытки двигаться.

— Очнулась? — Перед лицом Паолы вновь очутилась все та же глиняная кружка. — Пей. Ты меня понимаешь? Говорить можешь?

Молодая, отметила Паола. Верно, та, что ночью была. Дикарка. В мужских штанах, на плечи накинута шкура белого волка — роскошная, надо признать, шкура. Грудь едва прикрыта, стыдобища. Волосы перехватывает кожаный ремешок… а волосы тоже роскошные, позавидовать можно… на шее сверкает алым неограненный камень, амулеты в волосах, на запястьях, позвякивают при каждом движении…

Допив, Паола кивнула. Прошептала:

— Понимаю.

Удивилась запоздало, подумав: дикари, а на обычном человеческом языке говорят. Только произносят немного иначе, ну так поставь рядом столичного мага и крестьянина с окраины Империи, то же самое будет.

— Ты лекарка?

Дикарка мотнула головой:

— Не, лекарка — бабка Тина. Она тебя лечила. Она говорит, ты сильная, другой бы помер от таких ран. А я шаманка. С духами говорю.

— С какими духами?

— С мертвыми. — Шаманка ответила так, будто это и ребенку должно быть ясно. Добавила, подумав: — Еще с землей могу.

Кажется, она бы еще что-то сказала, но тут появилась старуха. Бабка Тина, повторила про себя Паола. Буркнула:

— Девки-балаболки. Скажи ей, пусть спит.

Шаманка ойкнула, кивнула. Сказала торопливо:

— Тебе спать надо. Ты не бойся, я покараулю. Спи.

Паола послушно закрыла глаза. Короткий разговор и правда утомил ее. В голове поплыло, замутилось… только бы не метель снова, успела подумать Паола и заснула.

Разбудили голоса. Два женских и мужской, злой и резкий. Говорили вроде бы не рядом с ней — громко, а слов не разобрать, — и Паола рискнула взглянуть сквозь ресницы.

Комната, или как там оно называется у дикарей, была пуста. Похоже, шаманка, бабка-лекарка и незнакомый мужчина стояли у выхода, за приоткрытой дверью. Или за стенкой. Чтобы понять точнее, нужно было сесть и оглянуться, а на такой подвиг Паола пока что не чувствовала себя способной.

А ведь я в плену, подумала Паола. Бог весть еще, для чего лечили. Прислушалась к ощущениям и едва не застонала в голос: с такой слабостью разве что сделаешь! Суметь бы встать, махнуть себе на исцеление. А еще получится ли махнуть — теперь, когда боль в боку поутихла, стала заметна другая, в основании крыла. Похоже, вывихнуто.

Попросить шаманку вправить. Вроде девушка как девушка, не злая. Согласится.

Голоса стали громче, теперь Паола разбирала слова.

— …есть ли зло в этом существе.

Мужчина.

— Она не существо, — а это шаманка, — она такой же человек, как мы. Зла в ней нет.

Та-ак… похоже, разговор как раз о ней, о Паоле.

— Хорошо. Она умрет?

Интересный вопрос.

— Выживет, — буркнула старуха, — сильная.

— Хорошо, — снова повторил мужчина. — Сильные девушки…

Дальше Паола не разобрала. Что ж, ясно одно: пока что ее намерены лечить. К добру ли, вопрос второй.

Голоса отдалились и стихли. Вошла шаманка, присела рядом с Паолой, спросила:

— Пить хочешь?

— Нет. Значит, меня не убьют?

— Зачем убивать девушку. — Белые зубы сверкнули в усмешке, больше похожей на оскал. — Будешь с нами жить.

— Не буду, — тихо сказала Паола. — Я вернуться должна.

— Забудь, — отрезала шаманка. — Ты теперь наша.

Не вправит крыло, подумала Паола. Побоится, что сбегу. А шаманка добавила:

— Ты красивая, это хорошо. У нас девушек мало, а (следующее слово Паола не поняла) не хотят своих продавать. У них у самих невест не хватает.

О нет, мысленно застонала Паола, только не это! Вот уж вляпалась так вляпалась.

У нее хватило ума удержать рванувшееся на язык «первой брачной ночи со мной ваш жених точно не переживет». Но шаманка, похоже, по глазам прочла. Сказала, снова усмехнувшись:

— Ты не бойся. У нас силой не берут, сама выберешь, кто понравится.

— А если никто?

— Глупая, — рассмеялась шаманка, — как это «никто»? Так не бывает.

А вот и поглядим, подумала Паола, как не бывает. Ишь, разбежались — замуж выдавать. Имперскую жезлоносицу. За дикаря. По большой любви, не иначе.

Шаманка хотела, похоже, еще что-то сказать, но тут снова приблизились голоса, возбужденные, спорящие: все тот же мужчина и бабка-лекарка. Широкая полоса света упала на пол, тяжелые шаги заставили вздрогнуть.

— Сай, выйди.

Шаманка вскочила.

— Ты не должен ее трогать!

— Я знаю, что должен, что нет. Выйди.

— Смотри, я предупредила. — Шаманка развернулась, взметнулись косы и кожаные ремешки, звякнули амулеты…

Паола глядела снизу вверх на мужчину, остановившегося перед ее постелью, и в животе рос, ворочаясь, ледяной ком ужаса и отвращения. Вот за такого ее хотят заставить выйти замуж? Надеются, что вот такое — ей понравится?!

Меховые сапоги, полуголые мускулистые ноги, какая-то нелепая не то юбка, не то повязка вокруг бедер — полосы меха, куски разрисованной кожи… грудь, руки и лицо исписаны черно-красными загогулинами, густо, кожи не видать. И не разберешь, что это такое на тебя смотрит, улыбается или скалится. Страх Господень!

Дикарь припал на колено с ней рядом, изуродованное шрамами и вколотым в кожу рисунком лицо оказалось совсем близко. Девушка судорожно вцепилась в одеяло.

— Ты останешься с нами. — Голос резкий, властный, говорит медленно, будто сомневаясь, поймет ли она. — Тебя захватили в бою, это честно. Нашим воинам нужны жены. Понимаешь?

— Нет, — вырвалось у Паолы, — ни за что!

— Ты наша.

— Никогда.

Умней было бы промолчать. Но откуда-то Паола знала: молчать нельзя. Промолчав, она согласится. И ее согласие будет иметь силу… высшую силу. Перед Небом, перед Всевышним, перед богами этого народа. Нет уж. Она слишком слаба сейчас, чтобы сопротивляться, но права на свободу терять не согласна.

Дикарь наклонился еще ближе, грубые пальцы стиснули плечо:

— Не трожь! — взвизгнула Паола.

— Ты, — прошипел он, — наша.

Рывком перевернул на живот — одеяло отлетело в сторону, раненый бок резануло и задергало. Тяжелое мужское колено уперлось в поясницу, широкая ладонь легла на шею и затылок, прижав лицо к войлоку подстилки. Паола забилась, чужая рука сдавила сильнее, перекрывая воздух. Замелькали перед глазами огненные мошки. А потом — от плеч к лопаткам, под крыльями, полоснула боль. Отдалась в сердце, рванула душу ужасом. Паола взвыла, невесть из каких сил выворачиваясь прочь, и тут что-то лопнуло внутри, взорвалось под веками сине-золотыми осколками, и наступила темнота.

— Ты наша, — повторил дикарь.

Силы ушли, как будто все кости разом вынули. Нет, не кости — душу. Она больше не чувствовала своего дара. Не чувствовала крыльев.

— Ты! — орал кто-то над головой. — Что ты наделал, зачем! Ты все испортил! Я же тебе говорила, не трогай, нельзя!

Чьи-то быстрые пальцы щупали спину, чем-то мазали и кололи, но, Боже, если бы все отрезанное можно было пришить обратно…

Паола лежала, обмякнув, уткнувшись лицом в мокрый войлок, и думала: больше незачем жить.

С того страшного дня время замерло для Паолы. Ей не становилось ни лучше, ни хуже. По ночам девушка бредила, металась в лихорадочном жару, ее то душила метель, то жгло адское пламя, то стискивала тьма подгорных пещер. Иногда чудился Гидеон. Молчал. Паола плакала, просила — скажи хоть что-нибудь. Хотя бы как ты там, по ту сторону. Наверное, лучше, чем я здесь. Возьми к себе, пожалей.

— Прекрати, — ругался чужой, но смутно знакомый голос. — Вот уж глупая, жить она не хочет.

Что с меня толку теперь, объясняла Паола. Без крыльев, без силы. Меня нет больше. Но Гидеона уносила метель, а сердитый чужой голос приказывал: проснись, пей, перевернись, спи… Паола слушалась. Ей было все равно.

Днем становилось легче. Немного. Днем не было ни метели, ни огня, только солнце и запах степной травы. Днем говорить с Гидеоном не давали бабка-лекарка и девушка-шаманка. Бабка ворочала ее с боку на бок, копошилась в ране, давила, промывала, мазала. Бурчала себе под нос, ругая всех подряд: свою дуру-девку и пришлую, недоумка-вождя, сообразившего удерживать крылатую, подрезав крылья, как будто, тьфу, птицу безмозглую. И еще каких-то, о ком Паола не понимала, но тоже или дур, или недоумков, или конченых болванов. Иногда шаманка включалась в бабкин бубнеж, начинала огрызаться или спорить, а иной раз поддакивала, сердито или насмешливо. Пожалуй, это казалось бы Паоле забавным, не будь ей так плохо.

Но уж точно лучше, чем ночные голоса.

— Ты, — спрашивала шаманка, подсаживаясь к Паоле, — долго валяться будешь? Почему вставать не хочешь?

Паола не отвечала.

— Оставь дуру, — ядовито советовала бабка, — хочет себя живьем хоронить, пусть.

Паола молчала и на это.

Как-то раз зашел вождь. Присел у постели Паолы, повернул ее лицо к свету, вгляделся. Паола не испугалась. Самое страшное, что мог, он с ней уже сделал.

— Чего пришел, — буркнула бабка, — не нужен ты тут. Натворил уже, тьфу.

— Ты лечи, — отмахнулся вождь, — а мне не указывай.

— Сам лечи, — вспылила вдруг лекарка. — Тебе руки-ноги переломать, чтоб ни на войну, ни на охоту, ни в железки свои играть не мог, тоже помереть захочешь. «Не указывай»! Тьфу! Проваливай, духу твоего чтоб здесь не было. «Не трону»! Тебя бы так не тронуть!

— Умолкни. — Дикарь встал, повернулся к бабке. Паола равнодушно скользнула взглядом по голой спине и вздрогнула, вдруг подумав: был бы нож, всадила бы под лопатку, а дальше — плевать.

— Да с тобой говорить, только зря воздух сотрясать.

— Твое дело лечить, а в мои дела не лезь.

И вышел.

Паола незаметно перевела дух. Внезапное желание убить напугало ее. Крылатые девы не проливают крови, их дар — нести жизнь, а не отнимать. Им оружия и касаться не положено. Неужели бескрылость так меняет? Паола села, потянулась рукой за спину. Погладила кончиками пальцев бессильно обвисшее крыло. Спросила себя: но если не считать дар, ведь я все та же, разве нет?

— Ты села! Сама! — Шаманка радостно хлопнула в ладоши. — А встать хочешь?

Паола оглянулась: ей хотелось рассмотреть ту часть комнаты, которую она не может видеть, пока лежит. Оказалось, рассматривать особо и нечего: войлочный пол, откинутая кожаная занавеска, а за ней — серебристая трава. Степь…

«Комната», усмехнулась Паола. «Палатка» будет верней.

Бабка сунула в руки кружку:

— Выпей, пока сидишь.

— Бабушка, — Паола все водила и водила пальцами по крылу, тщетно пытаясь нащупать в себе хоть искорку целительной силы, — бабушка, это теперь все? Навсегда? Что он сделал?

— Не знаю, — буркнула бабка, — крылатых не лечила. Пей.

Из кружки вкусно пахло мясным отваром. Паола сглотнула. Руки задрожали. Швырнуть бы об стену, да стена красивая, жалко.

Шаманка, вздохнув, села рядом. Сказала:

— Тебе не станет лучше, если умрешь. Я говорю с духами, я знаю.

Всплыло в памяти давнее, недоговоренное.

— Да, — кивнула Паола, — я помню, ты говорила. С мертвыми. Тебя зовут Сай, да?

— Сай, — шаманка улыбнулась, сверкнув белыми зубами. — А ты?..

— Паола.

— Пей, — прикрикнула бабка, — стынет. Балаболки.

От мясного скрутило в животе. Паола потерла раненый бок.

— Ложись, — велела бабка, — спи. А ты ее вставать не дергай, успеет. Некуда торопиться. Не замуж.

Паола нервно хмыкнула, и бабка понимающе усмехнулась. Сай поерзала, устраиваясь поудобней на краю постели Паолы. Спросила:

— Ты про мертвых не поняла, да? Знаешь, почему я с тобой ночами сижу?

Кольнуло неясной тревогой.

— Почему?

— Вокруг тебя много мертвых, а ты видишь только одного. Когда спишь, то его зовешь, то к нему рвешься. Любила его, да?

— Нет! Не знаю…

Ох, Гидеон…

— Плачешь, — заметила Сай. — Любила.

— Нет. — Паола вытерла глаза краем одеяла. — Наверное, могла бы. Одно время думала, что люблю, а потом…

— Так бывает. Он зовет тебя?

— Нет. Он молчит. Просто молчит.

— Почему тогда к нему хочешь? Ты не любишь, он не зовет. Не понимаю.

Паола замолчала, вслушиваясь в себя. Покачала головой. Нет, она не знала ответа. Только ворочалась внутри глухая, привычная боль: его нет, я жива, а он мертв. Сай задумчиво подергала вплетенный в косу ремешок.

— Мужчины иногда гибнут, ты не знала?

Паола горько рассмеялась. Снова подступили слезы.

— А кто другие? — спросила торопливо, лишь бы отвлечься. — Ты сказала, много мертвых.

Шаманка покачала головой:

— Нет. Тебе сейчас нужно спать, а не плакать. Выпей. — Взяла у бабки кружку с горьким отваром, сунула Паоле.

— Гадость, — пробормотала Паола. — Сейчас бы флакон эликсира и как новенькая. Эх… — Выпила залпом, натянула одеяло повыше. Пробормотала, уже засыпая: — Что ж мне так не везет…

Паола давно уже забыла, как это — болеть долго. С тех самых пор, как попала в школу при Гильдии. Там на заболевшего ученика набегало столько желающих попрактиковаться в целительных чарах — не поваляешься. А здесь не было ни целителей, ни эликсиров, и собственная сила Паолы тоже стала недоступна. Оставались бабка-лекарка и девушка-шаманка, а много ли они могли?

Жизнь возвращалась к Паоле медленно, неохотно. Ушла из снов метель, прекратились выматывающие ночные лихорадки, все сильнее тянуло встать и выйти под солнце, на воздух. Провести ладонью по сизой степной траве. Оглядеться. Решить, как жить дальше.

Но вставала Паола пока с трудом, опираясь на Сай и едва передвигая ноги. Чувствовать себя настолько слабой было отвратительно. Большую часть дня Паола сидела на постели, завернувшись в одеяло до самого носа. За войлочной стеной варварской палатки — Паола так и не запомнила, как называют это жилище сами степняки, — гулял, пригибая траву, холодный ветер, ржали вдалеке кони, тявкали степные лисички-мусорщики. Очаг тоже был там, готовили на улице, это казалось Паоле несусветной глупостью, но, в конце концов, и в Империи что ни город, то свой обычай, а уж о других народах и вовсе что за разговор… И потом, какой огонь, какой очаг, когда пол да стены тряпочные! Жаровенку и ту не ради тепла ставят, а для целебного дыма. Видно, горячая кровь у этих степняков.

Паола исхудала за время болезни, стала сильно мерзнуть. Ее платье, изорванное и окровавленное, лекарка сожгла, а Сай принесла взамен рубаху, меховую накидку, теплые штаны и сапоги. Паола стеснялась мужской одежды, но ходить полуголой, как Сай, отказывалась наотрез. Впрочем, сама Сай штанов тоже не чуралась. Говорила, смеясь:

— Надо знать, когда показывать ноги, а когда прятать.

Бабка, если слышала, добавляла ядовито:

— Скажи лучше, «перед кем».

— Скажу, — легко соглашалась Сай, — когда будет, перед кем.

Жизнь становища варваров долетала в жилище лекарки смутными отголосками. То детским визгом и ржанием коней, то смехом парней и песнями девушек, а то и лязгом оружия. Лекарка и шаманка жили на отшибе, к ним не заглядывали без особой нужды. И заглядывая, опасались. Кланялись, входя: «Помоги, бабушка Тин-лу, посоветуй, мудрая Сай». Оставляли подношение — пушистую лисью шкуру, круг сыра, добрый шмат мяса. Получив то, зачем пришли, торопились прочь.

Самых частых просителей Паола выучила довольно быстро. Вождь, еще два-три воина, старики на Паолу не глядели. Щуплый мальчишка лет шести-семи приходил за мазью для матери. Таращился на крылатую деву, совсем как деревенская мелкота там, дома. Две девушки, подружки Сай, тоже косились с любопытством, но в нем Паоле чудилась ревность. Думают, женихов отбивать стану, бурчала Паола. Ну и дуры. Нужны мне больно их женихи.

А вот к кому приходили, иной раз и понять не могла. Об удаче на охоте просили шаманку, но бабка Тин-лу могла поглядеть в небо, буркнуть: «Не ходите нынче», — и ее слушались. Целебные снадобья готовила бабка, но без помощи Сай лечение считалось непрочным. В общем, похоже было на то, что одна без другой шаманка и лекарка в глазах племени стоили даже не вполовину — вдесятеро меньше.

Иногда наведывался парень с тяжелым боевым луком имперской работы. Все варвары казались Паоле на одно лицо, различаясь лишь прическами и татуировками, но этот был приметным, как раз из-за лука и еще — собранной в хвост гривы рыжеватых волос. Окликал Сай снаружи, та выходила — когда ненадолго, когда на целый день. Возвращалась довольная.

— Твой? — спросила как-то Паола.

— Друг, — ответила Сай. — Просто друг, не как мужчина. Так что если полюбится…

— Иди ты! — отмахнулась Паола. — Придумала, «полюбится»!

Шаманка только рассмеялась в ответ. Она вообще часто смеялась, и ее смех Паоле нравился. И сама Сай тоже нравилась.

— А откуда у него такой лук? Такие у нас делают.

— Глупость спрашиваешь! Сама ж сказала, у вас делают, так откуда?

Странно, подумала Паола, вроде бы о набегах варваров лет сто как не слышно, значит, захватить не мог. А торговать оружием с чужаками в Империи запрещено, и следят за этим всерьез. Паола в приграничном гарнизоне родилась, ей ли не знать. За утерю и за продажу оружия наказание одно — виселица.

— Хочешь, — зло усмехнулась Сай, — спроси сама, как случай будет. Меня там не было.

Паола поежилась: о чем тут спрашивать. Остается одно: что варвары убили какого-нибудь забредшего в степь торговца с охраной вместе. Подвиг, достойный дикарей. Впрочем, все знают: степняки живут разбоем…

Гидеон больше не снился, но из мыслей не уходил. Однажды Паола решилась напомнить шаманке разговор о нем.

— Я боялась, ты уйдешь тогда, — кивнула Сай. — Он тебя не тянул, ты сама за жизнь не держалась.

— Он снился.

— Это были твои сны, не его. Он ведь и сейчас рядом, и ничего.

— Рядом?

— А, я не рассказала тебе. — Сай привычно устроилась на краю постели, поджала ноги. — Твой народ не говорит с мертвыми?

Паола мотнула головой.

— Ты еще спросила тогда, кто другие, — припомнила Сай. — Твои другие мертвые, кроме него. Рассказать?

По коже прошел тревожный озноб. Паола плотней запахнула одеяло:

— Расскажи.

— Их шестеро у тебя.

— Что?! — Паола перепуганно дернулась. — Сколько?!

— Чего ты испугалась? Среди них нет злых или обиженных. Ты добрая, — Сай улыбнулась, — я сразу поняла, по мертвым такое лучше всего видно.

— Я не понимаю, — прошептала Паола, — совсем ничего уже не понимаю.

Сай задумчиво подергала вплетенный в косу ремешок — точно тем движением, поняла вдруг Паола, как Хетта дергала прядку волос, когда была чем-то растеряна или озадачена.

— Твои мертвые, — медленно подбирая слова, начала объяснять Сай, — не те, кого ты любила. Когда умирает тот, кого любишь, это твоя боль, не его. Ты можешь уйти за ним, если слишком больно. Но не можешь привязать его к себе.

— Привязать? Мертвого?

Шаманка усмехнулась невесело:

— Я расскажу тебе потом, как бывает. Пока о своих слушай.

Паола кивнула.

— Твоим мертвым становится тот, кто любил тебя. Или не любил. Или… — запнулась, подбирая слово, — еще что-то. Любое чувство, главное — сильное. Сильнее смерти. Тот, кто тебя любил, будет защищать. Кто ненавидел — вредить. Понимаешь?

— Не очень, — призналась Паола. — То есть… Я понимаю, просто представить не могу. Всегда думала, что мертвые просто уходят.

— Некоторые уходят. Нет, все уходят — когда-то. Когда ты умрешь, твои мертвые уйдут. А ты можешь остаться. С кем-то, кого любила или ненавидела.

— Охранять или вредить? — Паола поежилась. — Как-то это все… странно.

— Тебя охраняют. — Сай обвела жилище рассеянным взглядом. — Ты не видишь, давай я расскажу. Может, узнаешь их, лучше поймешь.

Паола вцепилась в одеяло и придвинулась ближе к Сай.

Взгляд шаманки остановился в одной точке, став странно пустым: вроде на Паолу смотрит, а мимо. Голос упал до чуть слышного шепота.

— Рядом с тобой держатся двое. Они похожи, как братья, одно лицо, только внутри разные. Такие… — Сай сделала неопределенный жест, словно очерчивая Гидеонову лохматую шевелюру.

— Я поняла, — всхлипнула Паола, — я знаю.

— Один любит. Сильно любит, очень. Сильно бережет.

— Гидеон. — Слезы закапали на одеяло, Паола вытерла глаза, сердито шмыгнула носом.

— Он немножко рад, что ты не полюбила в ответ. Ему хватает знать, что могла бы. Он думает, тебе так легче.

— Дурак, — прошептала Паола — и вдруг, сама того не ожидая, сорвалась на крик: — Слышишь, дурак, дурак! Всегда сам решал, как мне лучше будет! Хоть бы раз спросил!

Сай нашла ее ладони, сжала:

— Не плачь. Он хотел как лучше, а теперь ничего не изменишь. С мужчинами часто так.

— Я и не хочу плакать, — буркнула Паола. — Оно само. Как вспомню, так и…

Сай покачала головой. Вздохнула.

— Глупая ты. Он мужчина, воин, он не умеет по-другому.

— Слушай, — вскинулась вдруг Паола, — как ты так точно знаешь? Ты говорить с ним можешь? Спросить можешь?

— Спросить не могу, моей силы не хватит. Не знаю, как тебе сказать, чтоб поняла. Просто я их вижу. Они не как живые, их видишь по-другому. Я вижу, что чувствуют, понимаешь?

— Жаль…

— Они могут что-то сказать, тогда я могу услышать. А могу и нет, как повезет. Но мертвые редко говорят.

— А они нас слышат?

— Не знаю. — Сай пожала плечами. — Дальше или хватит?

— Да, давай.

Шаманка помолчала, вглядываясь. По спине Паолы пробежал озноб: опустевший взгляд Сай тревожил ее. Даже предсказательницы не смотрят так, настолько в никуда.

— Второй не любит.

— Знаю.

— Его держит вина.

Что?! Фабиана?.. У Паолы даже слезы куда-то делись. Всевышний, какая вина?! За что?

— Он должен был уберечь тебя, а не уберег, так ему кажется. И еще, я думаю, ему стыдно. Он сильно горевал о брате, а ты напоминала.

Паола кивнула:

— Понимаю. Он мне тоже напоминал. Нам с ним не надо было соглашаться идти в этот поход, мне нужен был другой спутник. А мы… — Махнула рукой, подхватила сползшее одеяло. — Ладно, теперь уж чего. Он и себя не берег, смерти искал, я понимала, видела, а сделать ничего не смогла. Тоже виноватиться?

— Ты хочешь за других решать, что для них лучше?

Паола горько хмыкнула:

— Да, это ты хорошо сказала. После того, как я на Гидеона…

— А, поняла? Вот и думай теперь.

— Умная ты…

— Нет. — Сай тихо засмеялась. — Я не умная, я мудрая. Все шаманки мудрые, даже которые полные дуры.

— Ерунда какая-то получается. — Паола не выдержала, тоже рассмеялась.

— Так бывает, — кивнула Сай. — Я тебе после как-нибудь расскажу. Если захочешь. А, еще одно. Этот, второй, уходит иногда. К кому-то еще. И там он злой.

Паола поежилась. Ей не хотелось знать, кого ненавидит Фабиан. Не ее, и хвала Всевышнему. Но вдруг подумалось: если все это правда, если мы живем, не зная, как наши мертвые помогают нам или мешают… а если из-за его ненависти кто-то погибнет, проиграет бой, не сумеет остановить врага?

— Скажи, Сай, а они… ну, мертвые… они понимают, что делают?

— Конечно! Почему ж нет.

Тогда, подумала Паола, Фабиан не станет вредить. Он же не хочет, чтобы Империя проиграла войну?

— Только, — добавила Сай, — вот ты, живая, всегда понимаешь, какое именно будущее создает твоя любовь или твоя ненависть? Какой твой шаг приведет к добру, а какой к беде?

Мне это уже говорили, вспомнила Паола. Что толку в предсказаниях, если мы слепы, выбирая путь. Пробормотала:

— Я просто не хочу думать о нем плохо.

— Так не думай.

— Знаешь, когда они оба были живы… они чудесные были, оба. Такие веселые. С ними было так хорошо. А потом… Знаешь, мне кажется иногда, что это все неправда. Не могли они погибнуть. Не должны были.

Сай ничего не ответила. Помолчала, прикрыв глаза. Потом вдруг сказала:

— Третья — как ты.

— Как — как я? — не поняла Паола.

— С крыльями. И добрая очень.

Кольнуло сердце:

— Хетта?..

— Она улетает и прилетает. У нее много тех, рядом с кем хочет быть. Всем помочь хочет. Боится за всех. Она рада, что смогла остаться и хоть так помогать.

Хетта…

— Она такая, — прошептала Паола. Стало грустно и немного стыдно: эта потеря уже почти стерлась из памяти. Слишком много всего пережили с тех пор…

Сай вдруг вскочила, сказала:

— Хватит о мертвых. Вставай.

— Зачем?

— Они хотят, чтобы ты жила, вот зачем! Пойдем жить, Паула.

— Паола.

Сай отмахнулась, вздернула Паолу на ноги, подставила плечо:

— Одета? Хорошо. Опирайся, пойдем.

Кожаная занавеска отлетела в сторону, в лицо Паоле ударил холодный, остро пахнущий полынью ветер.

— Гляди, солнце сегодня какое.

Паола послушно запрокинула голову. Взгляд утонул в синеве — яркой, даже ярче, чем дома. Вспомнилось вдруг: «Иногда нужно просто глядеть в небо».

Под крыльями резануло болью.

— Я никогда больше не взлечу, — сказала Паола. — Ни-ко-гда.

— Погляди на меня, — попросила вдруг Сай.

Паола обернулась к шаманке, вгляделась, словно впервые видит. Скуластое загорелое лицо, серо-зеленые глаза, чуть вздернутый нос, резкая линия губ… На голову накинута капюшоном клыкастая волчья морда, белая шкура едва прикрывает плечи, оставляя грудь полуголой. Темные косы перетянуты кожаными ремешками, золотые амулеты сверкают, костяные тускло белеют. На шее горит под солнцем алый камень. Такая чужая, но…

Вырвалось вдруг:

— Ты такая красивая!

— Ты тоже, — усмехнулась шаманка, — только худая очень. — Помолчала, добавила серьезно: — Я тоже никогда не взлечу. Ну и ничего.

На следующий день Паола спросила про Фабиана. Почему-то казалось важным узнать, как умер. Паола знала, он предпочел бы в бою — и уж ни в коем случае не пленником.

Сай пожала плечами. Предложила:

— У Таграна спроси, он там был. А я не знаю, нам с бабкой как тебя сгрузили, так и носа наружу не высовывала.

— Тагран это кто?

Шаманка усмехнулась:

— Придет, познакомлю. Вдруг все-таки полюбится.

— А, тот твой друг? Ладно, придет, спрошу. — Паола запнулась, от следующего вопроса на сердце заранее кошки скреблись. Но все-таки попросила: — Расскажи, кто еще трое.

Вместо ответа Сай швырнула в Паолу меховой накидкой:

— Вставай, пошли гулять. Тебе ходить надо.

И только когда прошли почти половину пути до становища, когда Паола, устав, села в траву отдышаться, вдруг спросила, став перед ней и, по своей привычке, дергая ремешок от косы:

— Почему ты боишься?

— Чего боюсь? — не поняла Паола.

— Ты просишь сказать, кто те трое, а сама боишься. Я ведь сказала, они не злые.

Это было — словно под дых ударили. У Паолы сами собой сжались кулаки. Неужели не ясно?!

— У нас война, — прошипела она. — Война, понимаешь ты, что это такое? Думаешь, мы с Фабианом сюда просто так пришли, от хорошей жизни? Да, я боюсь! Боюсь узнать, кто еще погиб! А ты бы не боялась?

Сай пожала плечами:

— Люди гибнут, так бывает. Ты не знала?

— Не смей смеяться!

— Я не смеюсь, — холодно ответила шаманка. — Это не смешно и не грустно, это жизнь. Все умирают. Многие умирают молодыми. Никто не знает, как умрет он сам и те, кто ему дорог. О чем тут говорить?

— Я хочу, чтобы они жили, — прошептала Паола.

— А я хочу, чтобы солнце с луной танцевали в небе, вода текла вверх, а пища сама приходила в котел. Глупо спорить с тем, чего не изменишь.

— Мудрая Сай, — фыркнула Паола. Почему-то всерьез сердиться на шаманку не получалось. Потому, наверное, что и она тоже была права. Они обе были правы…

— Да, — весело согласилась Сай, — я мудрая. Тебе повезло меня встретить. Вставай, пойдем обратно.

Поднявшись, Паола оглянулась на становище. Войлочные палатки стояли широким кругом, девушка прищурилась, считая: десять, одиннадцать?.. Между ними, на утоптанном пятачке, курились белесые дымки над сложенными из камней очагами. Женщины сидели тесной кучкой, занятые какой-то работой — какой, отсюда было не разглядеть. За палатками, вдалеке, пасся табун низкорослых степных коней, гнедых и рыжих, еще дальше блестела лента реки, а за рекой сизая степь сливалась с исчерканным ажурными перьями облаков небом.

— Мало вас, — вырвалось вдруг. — И детей не видно.

— А ты танцев хочешь посреди дня, — фыркнула Сай. Добавила, помолчав: — Но ты права, мало.

Странная горечь почудилась Паоле за этими словами, но переспрашивать она не стала. В конце концов, что ей, имперской жезлоносице, до жизни дикого варварского племени? Кольнуло: бывшей жезлоносице. Нет, тряхнула головой Паола, не бывшей. Я вернусь, а там — флакон эликсира, и все в порядке. Главное — вернуться.

— Пойдем, — вздохнула Сай.

Девушки медленно шли по едва заметной тропинке, Паола щурилась, подставляя лицо солнцу, Сай то и дело наклонялась, отщипывая желтоватые цветки полыни.

— У вас полынь какая-то другая, — задумчиво заметила Паола. — Наша не цветет.

Сай хмыкнула, словно хотела ответить, но в последний миг передумала. Помолчав немного, сказала:

— Мне кажется, те трое давно умерли. Давно с тобой, понимаешь?

Паола остановилась.

Если так…

Она даже не могла сообразить, кто. Мама? Мама умерла давно, да. Но она так легко отправила дочь с незнакомым магом и после ни разу даже весточки не прислала… да и раньше, сколько Паола себя помнила, мать не слишком заморачивалась заботой о ней. Нежеланный, случайный ребенок, безотцовщина, сплошные хлопоты. Солдаты из гарнизона, и те больше возились с маленькой Олой.

И в любом случае — кто еще двое?

— Даже представить не могу, — призналась, заметив вопрошающий взгляд шаманки.

Та покачала головой:

— Плохо. Так бывает, но… — резко, словно сердясь, дернула многострадальный ремешок. Раз, другой… — Своих мертвых надо знать. Мне казалось, ты из тех, кто знает.

— Расскажи, — буркнула Паола, — глядишь, узнаю.

Ремешок выдернулся из волос, Сай досадливо плюнула, принялась распутывать узел. Кончик косы тут же расплелся, темные пряди рассыпались по груди, отливая на солнце едва заметной рыжиной. Костяная бляшка амулета запуталась в узле.

— Дай я. — Узлы Паолу всегда слушались, с самого раннего детства, что завязать, что распутать. — Вот, держи.

Сай кивнула. Переплела косу, откинула за спину.

— Нет, не буду рассказывать. Показать лучше попробую.

— Так можно?! Что ж ты раньше…

— Раньше не нужно было, — оборвала шаманка. — Думаешь, так просто? Оттуда не все возвращаются.

По хребту пробежал холодок. Паола решительно распрямила плечи — аж в спине хрустнуло:

— Я не боюсь.

— Знаю, — сердито оборвала Сай. — Такие и не возвращаются, кто не боится. А ты и так все уйти норовишь, к этому твоему… Так что пообещай сначала, что вернешься.

— Думаешь, поможет? — Интересный способ бороться с притяжением смерти! — Просто обещание?

Шаманка прищурилась, взглянула откровенно оценивающе:

— А ты часто обманываешь?

— Ну-у… вроде нет… — Вспомнилась их с Гидеоном «союзническая» миссия у гномов, кончики ушей загорелись жаром стыда.

— Вот и пообещай. Вернуться, кого бы ты там ни увидела и что бы ни услышала.

— Ладно, — Паола пожала плечами, — обещаю. Я не собираюсь умирать, Сай. Не сейчас и не так просто.

* * *

Терпкий дым вился над жаровней, заполнял тесный закуток. Сай огородила постель Паолы кожаными занавесями, крепко зашнуровала края, чтоб ни щелочки не осталось. Паола лежала, прикрыв глаза, Сай сидела рядом, крепко сжимая ее ладонь.

— Я не сплю, — сказала Паола.

— И не будешь. Просто лежи.

Шаманка подбросила в жаровню щепоть сухой травы; каким-то образом Паола видела это, хотя глаз не открывала. Видела, как сгущается дым, как, треща в огне, съеживается трава… или нет, откуда трава, это свеча потрескивает, единственная свеча в полутемном пустом храме…

— Не проспи свой дар. — Старуха-предсказательница протягивает иссохшую худую ладонь, касается лба стоящей перед ней девчонки-заморыша лет девяти-десяти. — Давно не видела я таких, а ведь я помню, как короновался отец нынешнего императора. Скоро, дитя, тебя позовет твоя судьба. Не отказывайся, не бойся, иди смело. Долгий путь вижу перед тобой, дальние страны, чужие земли…

— А Зара-гадалка мне мужа-воина нагадала, — невпопад хвастается девчонка и тут же спохватывается: разве можно в святом храме о гадании! Вон и священник говорит, что у гадалки совета спрашивать — грех.

Но предсказательница только смеется. Гладит девочку по растрепанной голове:

— Будет и муж на том пути. Воин, а как иначе! Зара редко ошибается.

— А еще что будет? — осмелев, спрашивает девчонка.

— Как у всех, дитя, как у всех, кто не боится идти. Друзья и враги, битвы и смерти, победы и поражения. Много потерь и совсем немного приобретений, но таких, которые стоят заплаченной цены. Что, не понимаешь?

— Нет…

— Ничего. Я стара, дитя, и вот что я тебе скажу: мало толку в предсказаниях. Все, что нужно, — идти за своей судьбой и не бояться пути. Придет время, ты поймешь. Ступай, дитя, я устала.

— О-ола-а! — Мамин окрик святотатственно врывается в сумрак и тишину храма. — Где тебя бесы носят, шалопайка!

— Ступай. — Ладонь предсказательницы скользит по лбу девочки. — Благословляю тебя, дитя.

— Она хочет, чтобы сбылось, — вплелся в видение отрешенный голос шаманки. — Она видела много судеб, добрых и злых, но только один дар. Она думала о тебе, умирая, просила за тебя вашего бога. Ты помнишь ее?

— Да, — прошептала Паола. — Предсказание забыла, а ее помню. Я приходила к ней проститься, когда учитель Ольрик нашел меня и взял с собой. А она болела, и меня к ней не пустили.

— Смотри дальше.

Вьется дым, дымом пахнет воздух: за городской стеной костры, там стали лагерем воины императора. Последняя остановка перед дикими землями.

— Ола, значит? — Рядом с мамой, по-хозяйски утвердив ладонь на ее пышном бедре, незнакомый солдат, кряжистый, вислоусый, в красивом полосатом камзоле и широченных штанах. — А я Густав, будем знакомы. — Расправляет усы, хмыкает, приосанивается. — Какая-то ты, Ола, мелкая. Худая, костлявая, попадешь орку на зуб, он тебя и не распробует.

Девчонка смеется. Густав ей нравится, у него чуть хрипловатый голос, шалые бесовские глаза и незлая усмешка. И мама с ним рядом улыбается.

— Ты будешь моим папой? — ляпает Ола. Мама запрещает ей говорить такое чужим мужчинам, да Ола и сама не говорит давно уже, но…

Крепкие ладони подхватывают за бока, Ола довольно визжит: Густав сажает ее на плечо. Высоко! Она боится высоты, совсем немного, но боится, и потому крепко вцепляется одной рукой в воротник Густава, а другой — в его широкое запястье.

— Не трусь, — смеется он, — держу.

Так они идут до самого дома. Ола смотрит с высоты на знакомую до последнего камня улицу, но все кажется другим. Ей весело и уже почти совсем не страшно. Густав о чем-то тихо переговаривается с мамой; а у их крыльца, ссадив Олу на верхнюю ступеньку, садится рядом с ней и говорит:

— Я хочу быть твоим папой, кроха. И мамка твоя не против. Вот вернусь из похода, и… Будешь ждать?

— Да, — шепчет Ола и обнимает его крепко-крепко. От него густо пахнет лошадьми, кожей и дегтем, усы щекочут кожу, широкая ладонь осторожно, едва касаясь, гладит спину… С ним очень-очень-очень хорошо. — Буду, — повторяет Ола и добавляет: — Папа.

— Я его ждала, — шепчет Паола, — так ждала. Мы обе с мамой ждали. Нам сказали потом, его орки изрубили.

— Он стал тебе хорошим отцом, он так хотел дочку. — Голос Сай похож на шелест ветра в листве. — Ты знаешь теперь, он сдержал обещание. Вернулся к тебе и защищал тебя.

— Никогда больше, — шепчет Паола, — никогда не назову себя безотцовщиной. Никогда-никогда-никогда, слышишь, папа?

— А вот и третий. — Шаманка берет ее за плечи и разворачивает, слегка подталкивая… куда? К запаху дыма, к треску дров в очаге. — Третья.

Темная комнатушка, стол, сундук, полка с глиняной посудой. Женщина в темном платье, в накинутом на плечи пуховом платке, греет руки над очагом.

— Мама?..

Она оборачивается резко, роняя платок. Но — Паола понимает это сразу — не видит гостью. Вздыхает:

— Далеко моя Ола, а все кажется, что вот войдет.

— Она рада, что ты уехала, — шепчет Сай.

— Знаю.

— Нет, не знаешь. Она так радовалась, что ты в столице, что учишься, что никогда не будешь голодать. Она мечтала о лучшей жизни для тебя.

Губы женщины шевельнулись беззвучно, но Паола поняла, прочитала: «Благослови Всевышний мою Олу».

— Она любит тебя, — повторила Сай. — Слышишь, любит. Вот глупая, ну что ты ревешь.

Паола проплакала всю ночь. Сай молча сидела рядом.

Тагран пришел через два дня. Или три — говоря по правде, Паола так утонула в мыслях и воспоминаниях, что мир вокруг стал зыбким, а время в нем словно и вовсе исчезло. Сай держалась рядом, приглядывала, но назойливым ее присутствие не казалось. Потому, наверное, что с расспросами не лезла, не пыталась вызвать на разговор и даже не сочувствовала вслух. Только одно и сказала, уже привычное:

— Так бывает.

Паола перебирала прошлое.

За эти два или три дня жезлоносица Паола отступила куда-то в самую глубину ее сознания, зато снова воскресла босоногая девчонка Ола, дочка веселой маркитантки. Та, что жила себе без крыльев и без дара, знать не зная о долге, предназначении и прочих высоких материях. Мечтала о папе, любила болтаться около казарм, называла по именам весь гарнизон от новобранца до капитана и не задумалась бы насовать по носу любому мальчишке.

В десять лет она так мало хотела от жизни — всего лишь родителей, которым она будет нужна… всего лишь их любви. Теперь она ее получила. Вот только те, кто любил, давно ушли… ну, не так ушли, как она привыкла думать, да толку-то? Не поговоришь. Оставалось только вспоминать, выискивая незамеченные тогда крупицы тепла, смутные, мимолетные доказательства неравнодушия.

«Где тебя носит, шалопайка, обед давно простыл…» Легкое касание маминой руки приглаживает растрепанные волосы. «Не будешь спать, придет злой орк с во-от такими зубами…» Легкий, едва ощутимый поцелуй. «Снова у казарм болталась…» Чуть слышный, подавленный вздох.

А от каждого найденного радость мешалась с болью. Почему тогда не видела, не понимала?

Появление Таграна отвлекло от одних мрачных мыслей — к другим. Варвар не удивился вопросу о Фабиане. Сказал:

— Достойный воин, храбро сражался. Мы насыпали для него курган и похоронили по чести.

— Я хочу сходить, — выдавила Паола.

Сай взглянула на нее оценивающе, кивнула. Спросила Таграна:

— Проводишь?

— Пошли, — согласился тот.

К удивлению Паолы, курган оказался совсем близко. И устать не успела, как дошли. Утоптанная, присыпанная золой поминальных костров насыпь, рыжая степная земля комьями, огромные гранитные валуны в основании — и откуда взяли камень посреди степи?! Немного в стороне от становища, в ряду таких же, но уже поросших степной травой, под которыми, очевидно, лежали воины племени.

— Тебе ж сказали, по чести похоронили, — объяснила шаманка. — Значит, на доброй земле, с тризной, с песнями, все как заповедано, а не то чтоб как шакала, где пришибли, там и бросили.

Паола поежилась: дикарское «по чести» явно далеко от обрядов, предписанных истинно верующим в Небесного Отца, не аукнулась бы Фабиану такая «честь». Успокоила себя: он же не виноват, может, война и это спишет, Всевышний строг, но милосерден. Гидеон и вовсе без погребения… как знать, что хуже…

Опустившись на колени в степную траву, Паола читала молитву по убиенным, и рыжеватый холм расплывался в глазах. «Мужчины гибнут, ты не знала?»

Она хотела спросить у Фабиана, не ее ли виноватой считает… теперь только поняла почему. Почему Гидеон не идет из мыслей, почему в вое степного ветра слышится по ночам смех метели. Что толку понимать, когда ничего уже не изменишь?!

Слезы срубили, вина затмила глаза, заставляя взвыть от рвущей сердце боли. Острый запах смятой полыни ударил в нос, горький, как слишком позднее, бесполезное знание. Стебли мялись в кулаках, рыжая земля забивалась под ногти, и слишком, слишком тихо было в мире. Потому что те, кому она должна сказать «прости», не смогут ответить.

Когда даже силы плакать кончились, Паола ощутила на спине чужую теплую руку.

— Ну чего ты, глупая? — пробилось к сознанию. — Хватит уж, вставай.

И тут Паолу прорвало. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, забегая вперед и возвращаясь, она рассказывала двум дикарям, воину и шаманке, историю их с Гидеоном несчастливого похода. Те слушали молча, только Сай иногда тихо прикасалась к плечу — и Паоле становилось немного легче дышать.

— Вдруг и правда я виновата? — закончив, выдавила Паола. — Он хотел вернуться, тогда, в первую ночь. Я сказала — идем, и нас захватили. С этого все и пошло, одно за одно, и уже не свернуть было. А если бы…

— Глупая, — перебила Сай, — если границу стерегли, так и так бы вас захватили.

Тагран кивнул:

— Как ты рассказываешь, эти горцы — воины получше ваших рыцарей.

Не лучше, чуть не вскинулась Паола… и замолчала, так и не возразив. Тагран заметил, ухмыльнулся едва заметно, но сказал серьезно:

— Вас послали на верную смерть, разве не понимаешь? Что туда, что к нам.

Паола замотала головой. Нет, не может такого… нельзя так думать, нельзя!

— Да. — Сай сердито подергала ремешок, спохватилась, закинула косу за плечо. — Если кто виноват, так ваши вожди. Глупо посылать мальчишку против волчьей стаи, глупо ждать, что воин и девушка отобьются от десятка бойцов.

— А посылать воровать у тех, кого называешь друзьями, и глупо, и подло, — добавил Тагран.

— Ну… мы же все-таки не своровали, — прошептала Паола. — Мы же честно договорились…

— Вы — честно, — согласился дикарь. — Твой рыцарь погиб честно. Достойный воин. А твои вожди — бесчестные трусы. Шакалы.

Паола хотела возразить. Очень хотела. Но не нашла слов. Слишком уж резко вспомнились собственные мысли перед границей снежных земель…

Обратно шли молча.

Как бывает после сильных слез, Паола чувствовала себя обессиленной и опустошенной. Хотелось свернуться в клубочек под одеялом, отгородиться от всего мира, заснуть и не просыпаться долго-долго. Может, даже вообще никогда.

— Заходи, — бросила Сай Таграну, — посидим.

Тот кивнул. Поклонился бабке Тин-лу, провел руками над жаровней и сел, поджав ноги, прямо на пол, словно не заметив полосатый гостевой коврик. Хлопнул ладонью рядом с собой:

— Давай сюда, Паула.

Почему-то и в голову не пришло ни возмутиться, по какому праву ею командуют, ни даже имя поправить. Паола растерла замерзшие руки, завернулась в одеяло и села рядом с Таграном.

Сидеть на войлочном полу было странно. Вроде и неудобно, и вообще по-дикарски, но… Девушка усмехнулась, поняв: это тоже пробуждало в ней Олу. Надо же, как все одно к одному…

Сай расстелила перед Паолой и Таграном кусок белого полотна, положила стопку тонких сухих лепешек. Бабка, занырнув едва не с головой в сундук, достала серебряную чеканную чашу, зачерпнула воды, кинула на дно какой-то амулет. Поставила в центр полотна.

— К чему готовимся? — с внезапно проснувшимся подозрением спросила Паола. Очень уж на обряд похоже. Кто их знает, этих варваров, вот так посидишь, а потом окажется, что тебя и в племя приняли, и замуж выдали.

Сай села рядом, сунула Паоле чашку с горячей травяной настойкой:

— На, погрейся. Я не знаю, как у твоего народа принято, а мы, когда курганы навещаем, потом вспоминаем о тех, к кому ходили. Могилы без памяти пусты. Так что пей и рассказывай.

Над кружкой клубился невесомый пар, глиняные бока грели ладони. Паола вздохнула.

— А что рассказывать?

— Все равно. Что помнишь, что хочешь.

Паола вдохнула сладковатый пар. Задумалась, глядя в чуть дрожащее зеркало красноватого напитка, словно надеялась углядеть там кого.

— Просто отпусти себя, — тихо посоветовала шаманка. — Так получится правильно.

Это хорошо, подумала Паола, что я там наревелась почти до отключки. Кажется, первый раз за все время не тянет плакать, вспоминая…

— Их было два брата. Близнецы. Гидеон и Фабиан. Я их различать научилась, только когда поняла, кто как говорит. Фабиан серьезный такой, а Гидеон… — Паола задумалась, подбирая слово. Ей хотелось вспомнить, каким был Гидеон до войны, до их похода к горцам. — Не всегда веселый, но… легкий, наверное. Помню, мы говорили про море…

Рассказанная тогда Гидеоном байка о подводных чудовищах всплыла в памяти так явственно, будто рыцарь оказался рядом. «Да, братец, рыцари не для моря, а море не для рыцарей…» Был бы он счастлив, отправившись с Паолой на острова?

Паола рассказывала, и ей ничуть не казалось странным, что о двух рыцарях Империи, о ее мечте, о первом свидании, так и оставшемся единственным, о далекой войне слушают три варвара, те, кого дома называют дикарями. Бабка-лекарка сидела тихо, подперев щеку ладонью и иногда кивая. Сай то теребила кончик косы, то начинала зло дергать ремешок. Тагран отщипывал по кусочку от лепешки, кидал в рот. Неведомым Паоле, но ощутимым образом ее рассказ делал Гидеона и Фабиана близкими для этих людей, если не родней, то уж точно не чужаками из неведомых земель. Разделенная память утрачивала осколочную остроту незажившей потери, переплавляла ее в спокойную тихую грусть, приправленную несказанным, но слышным «так бывает».

А еще Паола наконец смогла, сумела сказать вслух то, что со времени гибели Фабиана даже себе самой мысленно сказать боялась.

— Знаете, чего я боюсь… У нас говорят: жезлоносицы бывают счастливые, несчастливые и несущие смерть. Счастливая ставит жезл и возвращается без боя, несчастливая гибнет, а…

— Погоди, я не понял, — перебил Тагран. — Жезлоносица это кто?

— Крылатая дева, как я. Та, что может ставить жезлы…

О жезлах пришлось объяснить подробнее, а заодно и о золоте, кристаллах и цене магии. На рассказах о магии шаманка презрительно сморщила нос. Как видно, волшебники, черпающие силу для чар извне, ей не казались по-настоящему сильными. Но спросила, когда Паола умолкла, о другом:

— Ты начала с того, что боишься. Чего?

— Оказаться несущей смерть, — тихо ответила Паола. — Той, за которой остается след из мертвых.

— Объясни, — нахмурилась шаманка, — теперь я не понимаю.

Паола кивнула.

— Наш дар — магия Жизни, мы не можем сражаться, не должны убивать, только исцелять. Поэтому каждой жезлоносице, отправляя ее в поход, дают защитника.

— И эти два брата оба были твоими защитниками?

— Да.

— То есть они и должны были защищать тебя, даже если сами погибнут?

— Ну… да.

Тагран бросил на девушку острый взгляд, пожал плечами:

— Они это и сделали. Что не так?

— Понимаешь… на самом деле крылатые девы гибнут не реже своих защитников, а то и чаще. Если война, все ведь понимают — первым делом нужно выбить того, кто врагу полезней. А нас мало, и мы нужны.

— Глупо. Как один боец тебя защитит против десятка?

— И правда глупо, — кивнула шаманка. — Тех, кто нужен, берегут лучше.

— Ну…

«Так принято» — все, что могла бы сказать Паола. Но…

— Если ты нужна, — Сай, сердито прищурившись, наставила на нее палец, — тебя берегут. Если тебя берегут, для похода в чужую землю тебе дают хорошую охрану. Ваши вожди совсем дураки. Какого-нибудь торгаша, меняющего ножи на шкуры, и то не меньше десятка бойцов всегда охраняет!

— Нет, — оборвал Тагран, — я понял. Они не дураки, они хитрые. Большой отряд легко заметить. Большими отрядами ходят воины. А они посылают воров.

Паола уткнулась лицом в ладони и расплакалась. От боли, от обиды… от острого понимания, что этот варвар, дикарь степной, прав.

— Все равно я не поняла, — сказала Сай, когда следующим вечером они вдвоем с Паолой отправились собирать закатную полынь бабке на снадобья. — Ладно, ваш бог судья твоим вождям, но если девушку отправляют всего с одним защитником, разве удивительно, когда кто-то из них гибнет?

— У нас вчера просто разговор на другое свернул быстро, — тихо ответила Паола. — Я плохо объяснила. Понимаешь, вот эта примета, про счастливых-несчастливых, она не просто так. Каждая хочет оказаться счастливой, но на самом деле…

— На самом деле, — усмехнулась шаманка, — вы все счастливые, пока вас не отправят вот так, как тебя. А дальше — как боги положат. По-моему, это просто жизнь, о чем тут говорить?

Паола покачала головой:

— Мы не сражаемся, но мы лечим, не забывай. Лечим быстро, прямо в бою. Если жезлоносица сильная и опытная, она одним взмахом крыльев такие раны затягивает!

Сай разогнулась, уронив сорванное соцветие. Взглянула на Паолу в упор. Спросила:

— Себя — тоже?

— Хоть себя, хоть защитника. Насколько сил хватит. И еще как успеешь — все-таки «быстро» не значит «в один миг». Ты поняла уже, да?

— Может, и поняла, — медленно проговорила Сай. — Но ты все равно сама скажи. Так лучше будет.

— Ладно, скажу. Если из раза в раз жезлоносица возвращается, а ее защитник гибнет, проще всего решить, что в бою она слишком заботилась о себе. Рыцари таких не любят, не доверяют. Учителя… — Паола пожала плечами, — когда как. В некоторых девушках на самом деле можно быть уверенными, понимаешь?

— Тогда им просто не хватает силы. Тоже несчастливые, но не везет не так, как тем, что гибнут. Может, у них защитники не такие умелые. Так ведь тоже бывает, правда?

— Не везет, но по-другому, — повторила Паола слова шаманки. — Если верить… а я верю, нет, знаю, я сделала все, что могла! Только и остается это «не везет», да?

Сай, хмыкнув, вернулась к прерванному занятию. Бросила:

— Давай поторопимся, солнце заходит.

Пока последний луч не исчез, сверкнув напоследок расплавленным золотом, девушки молча рвали желтоватые полынные соцветия. Руки Паолы пахли горечью, но, странно, впервые за все эти дни ей легко дышалось. Может, подумала Паола, я просто наконец-то выздоровела?

Когда от солнца только и осталось, что алый отсвет на облаках, Сай потянулась, села в траву и хлопнула по земле ладонью, совсем как Тагран вчера:

— Отдохни.

Паола села, подтянув колени к груди. Подумалось вдруг: а штаны и правда не так уж плохи. Удобно в них.

— Так вот, Паула, — сказала Сай, — если ты о себе думаешь, то тебе да, не повезло. Вас послали против тех, кто сильнее. Но, знаешь, так бывает.

— На все у тебя один ответ, — фыркнула Паола.

— Так ведь это правда. — Шаманка вопреки ожиданию Паолы даже не улыбнулась. Повторила серьезно: — Это правда, Паула. Почти на все, что тебя тревожит, ответ и есть один: так бывает. Это жизнь.

— Мудрая Сай!

— Да.

— Тогда скажи, почему ты никак мое имя не выучишь?

— Потому что сложное, выговорить трудно. Так тоже бывает.

Вот теперь девушки рассмеялись. Обе. А потом, отсмеявшись, Паола предложила:

— Ну зови тогда Олой, что ли. Ола, меня так в детстве звали. Тебе проще, а мне приятней.

— Ола мне нравится, — одобрила Сай. — И тебе подходит.

— Почему?

— Просто подходит.

— Так бывает? — снова фыркнула Паола.

— Конечно, — рассмеялась Сай. А Паола подумала, что вечер оказался куда лучше, чем можно было ожидать.

Приятно все-таки снова чувствовать себя живой.

Этой ночью Паола впервые задумалась о том, что же делать дальше. Она должна вернуться, это ясно. Но даже если получится ускользнуть из-под надзора, даже если за ней вдруг не пошлют погоню или погоня каким-то чудом ее потеряет — идти одной по незнакомой степи, рискуя нарваться на вражеские отряды? Безумие. А без крыльев — безумие вдвойне. Если бы она по-прежнему могла летать!

Но оставаться здесь? Признать себя пленницей и жить спокойно? Смеяться, когда дома война? Еще, может, и замуж выйти?!

Хуже, чем безумие — подлость.

Прежде всего, сказала себе Паола, нужно восстановить силы. Такой, как сейчас, я всяко далеко не уйду. Осмотреться. Понять, что такое степь, чего здесь ждать можно. Может…

Может, даже…

Паола ужаснулась внезапно пришедшей мысли, попыталась выкинуть вон из головы, но та не уходила. Вертелась так и сяк, поворачивалась то одним боком, то другим, словно прихорашиваясь — и впрямь нравилась Паоле все больше, хоть и была откровенно кощунственной.

Может, теперь, когда дара больше нет и магия Жизни недоступна, имеет смысл научиться хотя бы боевой нож в руках держать? Большее она все равно не осилит, но…

По крайней мере не чувствовать себя совсем уж беззащитной.

Интересно, Сай умеет защитить себя сама? Надо спросить.

С этой мыслью Паола и заснула.

Снился дом. Не столица, не школа Гильдии — старый дом, тот, где жила она в детстве. Вот только в детстве он казался большим, а теперь, во сне…

Стены из неровных бревен, низкая крыша из самолепной черепицы: гарнизонные солдаты по мирному времени любили вспомнить прежнее ремесло, мастеровитых рук там хватало. Крохотные окошки: мутные квадратики желтоватого стекла в свинцовом переплете. Стекловар тоже был свой, гарнизонный, и, ежели не врал, умел куда больше, чем мутные стеклышки для окон. Вот только песку, подходящего для настоящей «доброй работы», в окрестностях не водилось.

Крыльцо в три ступеньки, истертое до выемок посередине. После того, как ушел Густав, Ола часто сидела на верхней ступеньке — как тогда с ним, в тот день, когда он обещал вернуться, — сидела и смотрела вдоль улицы. Она знала, что никого не высмотрит: уж если в городок придет отряд, шум поднимется сразу же, а уж если поднимется шум, она не будет ушами хлопать, а побежит к воротам или к казармам, встречать! Ей просто стало нравиться сидеть вот так, представляя, что рядом сидит папа…

Но сейчас, во сне, Паола не на крыльце сидела, а стояла на каменной мостовой. Стояла и рассматривала свой дом, слишком маленький и — она вдруг поняла — слишком тихий.

— Мама, — крикнула Паола, — мама, ты здесь?

Тихо.

И почему бы не подняться на эти три ступеньки, не толкнуть дверь… почему двинуться не получается? Как приморозило!

Ледяная крошка просыпалась по хребту, почудился вдалеке вой метели.

— Мама!

Холодные руки легли сзади на плечи.

Паола дернулась.

— Я же обещал вернуться, — сказал смутно знакомый чуть хрипловатый голос. — Прости, что так долго.

— Па… папа?

— У тебя вопрос ко мне, не к маме.

— Какой вопрос?

— Защищать себя. Я бы научил тебя, если бы вернулся. Нет, не оборачивайся! — Холодные ладони надавили сильнее, не давая развернуться. — Не смотри, не надо. Помни меня живым.

— Так страшно?..

— В смерти мало приятного, кроха.

— Тогда просто скажи, что мне делать, — сглотнув закупоривший горло колючий ком, прошептала Паола.

— Жить честно, — ответил Густав, — но ты и без меня это знаешь. В этом ты молодец, кроха. А твой вопрос… Нужно уметь защищать себя, нужно уметь защищать своих, но намного важней…

— Грррррррррррррр…

Паолу выдернуло из сна резко и грубо, как щенка из кучи — за шкирку.

Дослушать Густава она не успела.

* * *

Паола села на постели, растерянно таращась в темноту. Сон отпускал тяжело, голос Густава еще звучал вушах, плечи ощущали тяжесть холодных ладоней, казалось, закрой глаза — и услышишь недослышанное. Но явь уже брала свое, врываясь в полусонное сознание острым ощущением смертельной опасности.

Снаружи, за войлочными стенами, громыхал бой. Лязг металла, крики, рев… да ведь ее рычание орка разбудило, поняла вдруг девушка, толстый войлок не пропускает голоса людей, а вот рык зеленокожего монстра над самым ухом — пропустил! Паола вскочила, вытянула руки, пытаясь понять, где выход, куда бежать.

— Сай, бабушка Тин, вы где?

— Тихо, — прошипела в самое ухо старая лекарка. — Тихо, сядь, сиди. Не бойся, сюда не войдут.

— А Сай где? — шепотом спросила Паола.

— Где ей быть! Там.

Пол вздрогнул, дернулся, уходя из-под ног. Паола и лекарка, уцепившись друг за дружку, повалились на смятое одеяло. Бабка охнула и зашипела. Завозилась, усаживаясь.

— Что… — пискнула Паола. Не хватало воздуха, сердце колотилось и трепыхалось, словно у перепуганной птахи.

— Тихо, — повторила бабка. — Сай духов зовет.

Девушка вслушивалась, тщетно пытаясь унять дрожь.

Оказывается, пережидать бой в стороне, не видя, беспомощной и беззащитной, куда страшней, чем самой…

Пол вздрогнул еще раз, другой, третий и заходил ходуном, как палуба корабля на волнах. Застучали, зазвенели висящие над дверью и по углам связки амулетов. Смутный, едва слышный гул наполнил мир, заставляя дрожать кости и ныть зубы. Паола глухо вскрикнула — показалось, вот сейчас расколется земля, и жилище бабки-варварки провалится в бездну. Замелькало перед глазами то, что рада была бы забыть: словно невидимой рукой сминаемая гора, каменная волна, идущая по земле неотвратимым валом, фонтаны щебня и льда, ледяное крошево и каменная пыль; и красный дракон, тоскливо кружащий над изломанным вдребезги миром.

Жесткие пальцы лекарки когтями вцепились в плечи, тряхнули — аж зубы клацнули.

— Сиди, дура-девка! Все хорошо!

Снаружи шум боя сменился бессвязными воплями, тонким паническим визгом, мучительным ревом агонии.

— Добивают, — спокойно сообщила бабка. — Разотри-ка мне поясницу, прихватило тряской. Стара стала. Погоди, мазь достану.

Бабка исчезла и появилась вновь. Сунула в ладонь Паолы круглую деревянную баночку, развернулась, охнув. Завозилась, зашуршала, укладываясь. Паола нащупала бабкину спину, зачерпнула жирной мази, растерла.

— Сильней мни, — закряхтела лекарка, — втирай, не жалей.

Пол мелко дрожал, зубы выбивали неровную дробь. Паола сосредоточилась на своих руках, на ощущении худой спины под ладонями, выпирающих позвонках. Вверх-вниз, ровно, кругами, снова ровно, теперь промять… сильней промять, словно тесто месишь…

— Во-от, — стонала бабка, — хорошо-о, пра-авильно. Сильне-ей. Ай умница девка! Уфф. Хватит. Укрой теперь.

Паола укутала бабку одеялом, села рядом. Спросила:

— Кто там хоть? Правда орки, или мне со страху померещилось?

— Трупоеды, — проскрипела бабка. — Уж не знаю, как их твой народ называет.

— И не боитесь вы на отшибе. — Паола поежилась, стало вдруг неуютно. Сколько ночей она спала спокойно, будто под охраной гарнизона и крепостных стен? А ведь степь кругом, и никакой преграды между ней и степью, кроме тонкого войлока стен!

— Сюда не войдут, — повторила старуха.

Гул стих, пол вздрогнул еще раз и замер. Тишина зазвенела в ушах. Тело обмякло, Паоле казалось, еще немного, и она попросту растечется лужицей. Бабка, кряхтя, встала; через несколько мгновений тьму разбавил крохотный, едва видимый огонек жаровни. Выхватил из сумрака запавшие глаза, острый клюв носа, сурово сжатые темные губы.

— Сиди здесь, поняла? Не выходи, хоть как приспичит. Поняла?

— Ладно, — кивнула Паола.

Бабка змеей шмыгнула наружу — плотно задернутая кожаная занавеска на входе даже не дернулась.

Паола осталась одна.

Какое-то время она сидела, не двигаясь, вслушиваясь в тишину. Но из-за войлочных стен не долетало ни звука, лишь угольки в жаровне слегка потрескивали, рассыпаясь искрами. Когда сидеть стало совсем невмоготу, Паола встала. Коленки слегка дрожали, и девушка быстро прошлась туда-сюда, заставляя себя ступать твердо. Подошла к занавешенному входу. Прислушалась.

Тихо. Так тихо, как будто в мире вовсе не осталось живых.

Поборов искушение выглянуть, хоть в щелочку, хоть одним глазком — мало ли, какие заклятия невзначай нарушишь! — вернулась к постели. Встряхнула одеяло; по полу покатились, подпрыгивая, круглая деревянная баночка и плоская крышечка. Паола подняла, закрыла, поставила рядом с жаровней: бабка Тин уберет потом куда надо. Застелила постель. Постояла, гадая: что там, снаружи? Заняться бы чем, сразу бы успокоилась, — а нечем. Только и выбора — сидеть или ходить.

Хуже некуда — ощущать свою полную и несомненную бесполезность. Куда хуже, чем беспомощность. Паола поднесла ладони к глазам. Пальцы слегка дрожали. Тонкие, слегка пахнущие полынью и жирной бабкиной мазью. В них не течет больше целительная сила магии Жизни. Бессильные крылья мертво висят за плечами. Только мешают. Что за бесполезное существо!

Я не заплачу, сказала себе Паола. Что толку в слезах.

Кожаная занавеска дернулась, откинулась, уронив на войлочный пол косой прямоугольник лунного света. На пороге, подсвеченная тусклой луной в спину, воздвиглась огромная темная фигура. Хриплое дыхание разорвало тишину.

А потом темнота сипло выдохнула голосом Сай:

— Ола, помоги!

Наверное, думала Паола, я буду сильно смеяться потом, когда все закончится. Принять Таграна с Сай за какого-то не то орка, не то вовсе чудовище. Хорошо еще, ничего тяжелого в руках не держала, а то б как огрела…

Тагран ругался сквозь зубы, хрипло, зло и безостановочно. Почему-то эта ругань делала его ближе. Понятнее. Точно так же, Паола помнила, заговаривали боль грязной бранью солдаты из родного гарнизона.

А потрепали Таграна сильно. Бабка Тин-лу промыла его раны — глубокую рубленую вдоль бедра, рваную на плече и множество небольших, но обильно кровоточащих, на руках, груди, ногах, — и теперь шила, доверив Паоле смазывать раны, быстро и густо, следом за своей иглой. Девушка накладывала на швы вонючее бурое месиво из глиняной миски, стараясь не вглядываться в сведенные болью бугры мускулов и не обращать внимание на струйки крови. Думала: странно, как это варвары и зеленокожие делят одну степь и до сих пор не вырезали одни других подчистую.

Ночной тревогой они были обязаны именно зеленокожим. Как поняла Паола частью из ругани Таграна, частью из коротких, на бегу, объяснений Сай, к стоянке степняков вышла совсем небольшая банда, и стаей-то назвать язык не повернется: орк и с десяток гоблинов. На становище напасть побоялись. Покружили, пооблизывались издали, но соображения хватило понять, что здесь им удача не светит. А потом заметили стоящее на отшибе жилище. Надеялись на легкую добычу — откуда им было знать, что лекарку и шаманку хранит сила более могучая, чем смертные воины.

С рассветом они убрались бы несолоно хлебавши — или, быть может, озлобились бы и вовсе забыли осторожность, и тогда, как бы ни повернулось дальше, бабке Тин-лу, всегда выходящей поутру первой, точно не жить. Но случилось иначе. Тагран ходил на разведку далеко в степь и припозднился с возвращением. Услышал орочий рык рядом с домом шаманки и кинулся в бой, даже не дав себе труд подумать и позвать подмогу. Его счастье, что орк был всего один, а гоблины против степняка не бойцы, а так, мелочь кусачая.

Вошла Сай, высыпала на пол перед Таграном пригоршню кривых клыков:

— Твое.

Тот едва заметно кивнул, не прекращая ругаться.

— Всех обошла? — спросила бабка.

Сай фыркнула:

— Нет, половину! Глупое спрашиваешь.

— Принесла?

— А-а, да, — понимающе протянула шаманка. Поставила на пол пузатую, неровной лепки глиняную бутыль: — Вот. Теплая еще.

— Хорошо. Воду на питье ставь греться. И углей принеси, тех, что от громового дерева.

— Что это? — тихо спросила Паола.

— Кровь трупоедов.

— Зачем?

— Видишь, — лекарка ткнула пальцем в Таграново порванное плечо, — покусали его. И на ногах тоже. У трупоедов укусы гнилые, долго не заживают. На их же крови снадобье варить надо, тогда хорошо.

Бабка наложила последние стежки, бросила кривую иглу в угли жаровни. Велела Паоле:

— Живей мажь, помогать станешь.

Засуетилась, выкладывая в рядок пучки трав, амулеты, какие-то кости, камушки, кусочки тусклого металла — похоже на серебро, мимоходом отметила Паола.

Мази хватило как раз, на последнюю царапину. Паола соскребла остатки с донышка. Показала бабке пустую миску:

— Все.

— Хватило?

— Да, как раз.

— Ну и ладно. Иди сюда, гляди.

Лекарка расстелила на полу кусок чистого полотна, торжественно водрузила в центре круглый черный камень с выемкой посередине. Дала Паоле увесистый пестик из такого же черного камня, высыпала ворох трав:

— Перетирай. Быстро, нам успеть надо, пока кровь не свернулась. А ты, — подскочила к неловко шевельнувшемуся Таграну, — пойдем, уложу.

Воин мотнул головой:

— Я лучше здесь.

Сделал движение лечь, вошедшая Сай подхватила под локоть:

— Не здесь, тебя укутать нужно! Да пошевелись же ты немного!

— Моя близко, — бросила Паола, — дойдет.

Бабка фыркнула, подхватила Таграна под другую руку:

— Слышал, парень? Давай, два шага прошагай уж как-нибудь!

Паола чихнула: травяная пыль забивала нос. Пестик лег в ладонь неожиданно ловко, сразу вспомнилось, как мама сажала маленькую Олу толочь ягоды шиповника. Шиповник рос за домом, и перед крыльцом, и под окном, Ола собирала ягоды, лезла на крышу и ссыпала их в стоящий на солнечном местечке противень. Несколько дней лазила ворошить, пока не просохнут, а потом брала ступку и пестик и усаживалась толочь. «Кто пьет шиповник, никогда не болеет», — говорила мама.

Перетирать бабкины травы было куда легче, чем твердые, норовящие выпрыгнуть из-под пестика ягоды. Руки Паолы работали сами; она же тем временем глядела, как лекарка и шаманка укладывают Таграна в ее постель, укутывают ее меховым одеялом, а сверху кидают еще и бабкино лоскутное. Как Сай заваривает травы и поит воина горячим отваром, а потом садится в изголовье и начинает нашептывать чары-заговоры. Как бабка пристраивает на жаровню широкую чашу, изрисованную по бокам непонятными знаками, льет в нее орочью темную кровь, мешает деревянной мешалкой, напевая заклятие: три круга посолонь, один противосолонь, то амулетом поверху проведет, то камень в чашу кинет, то уголек из принесенной Сай жмени — «от громового дерева», вспомнила Паола.

— Траву!

Паола подскочила от резкой лекаркиной команды. Подхватила миску с перетертым, порадовавшись: надо же, как раз успела закончить.

— Вот.

— Сыпь!

Мешалка в бабкиной руке заходила быстрей, темное варево закрутилось водоворотом, густея на глазах. Другой рукой бабка нашарила пучок сухой травы, сунула в жаровню. Взметнулось пламя, облизало бока миски и опало.

— Ухххх, — выдохнула лекарка. — Успели.

Тагран выздоравливал медленно и трудно. Первые дни трясся в лихорадке, бредил, а приходя в себя, хрипло и зло ругался. Но бабкина мазь и правда стоила затраченных на нее усилий: укусы не загноились, воспаленная багровая пухлость скоро с них спала, варвар перестал гореть в жару, и лекарка сказала с облегченным вздохом:

— Теперь встанет.

Но пока Тагран вставал только с помощью бабки и Сай, едва передвигая ноги и обливаясь холодным ознобным потом. И собственная слабость была ему откровенно ненавистна.

Паола думала, она представляет, насколько невыносим болеющий воин. Оказалось — нет. Тагран огрызался на каждую попытку помочь, рычал на каждый взгляд, в котором ему чудилась жалость. Бабка и Сай, обе острые на язык, в долгу не оставались, так что жизнь стала, на вкус Паолы, чересчур шумной.

— Ты на него не обижайся, — сказала как-то Сай, когда Паола сбежала от очередной перебранки за дверь.

— Я не обижаюсь, просто по тишине соскучилась. — Паола не оглянулась на шаманку: взгляд зацепился за багровую полосу облаков у самого горизонта и никак не мог оторваться. Будто пожар в небе…

— Он глупый. Все воины глупые, когда болеют.

— Я знаю. — Паола невольно улыбнулась. — Помню. Он, наверное, хороший воин.

— Лучший! — жарко заверила Сай.

— А говоришь, не любишь, — поддразнила Паола. В голосе шаманки ей услышалось больше, чем просто дружеское чувство.

— Глупо любить того, с кем не будешь вместе, — серьезно ответила шаманка. — Я бы и рада, но он не моя судьба, и я — не его. Не хочу нам с ним лишней боли. Лучше просто дружить.

— Мудрая Сай. — Паола хихикнула. — Хорошо знать суженого заранее. Я тоже так хочу.

Шаманка слегка пожала плечами:

— Я не знаю. Никто не знает. Не-судьбу определить можно, а судьба — она просто приходит. Не поспоришь и не убежишь. Ты вечером напомни, расскажу, как бывает.

— А сейчас?

— Некогда, — отмахнулась Сай. Подхватила гревшийся в углях очага медный котел, нырнула за занавеску. До Паолы долетел обрывок Таграновой ругани.

Девушка присела у очага, протянула руки к горячим углям. Подумала; так странно. Дом из войлока, постель на полу, очаг на улице. Хлеб приносят из становища женщины, и что за хлеб — тонкие, тряпочного вида лепешки и рвутся, как тряпка. И хранятся хоть сколько. Мясо вялят на солнце или коптят в дыму, а потом так и едят — это тоже если в дорогу или хранить надо. А свежее жарят прямо в углях, очень даже вкусно. Сыр похож на отжатый спрессованный творог, только соленый сильно. Но это хорошо, смело можно в дорогу брать, не испортится. Бражку гонят из кобыльего молока. Вот казалось бы, что там в молоке может быть? А Сай говорит, крепкая бражка, воинов с ног валит.

Все не как у людей. А все равно — люди как люди. Такие… обыкновенные! Понятные, куда понятней тех же гномов.

С тех пор, как постель Паолы занял Тагран, она спала с шаманкой. Девушки взяли в привычку болтать по вечерам; бабка ругалась, мол, мешаете, балаболки, но всерьез не сердилась. Так, для порядка. Паола полюбила эти вечера: на каждое «так бывает» у мудрой Сай находилась история, и с каждой такой историей Паола все больше узнавала о жизни в степи.

— Так вот, — начала Сай, — про судьбу и не-судьбу. Оно по-разному бывает, но знаешь, когда у меня будет дочь, я ей что расскажу? Про одну глупую красавицу, которая ждала судьбу. Отказывала тем, кто звал ее за себя, хоть там были и вожди, и великие воины. Думала, судьба — это счастье, и надо ждать.

— Ты тоже отказываешь, — сказал вдруг Тагран.

— Да, — согласилась Сай, — но не потому, что не вижу судьбу, а потому что вижу не-судьбу. И еще, я проверяю оба направления.

— Это как? — не поняла Паола.

— Ну как, я ж тебе говорила как! Если он не моя судьба, а я — не его.

— А бывает, что…

— Конечно! Ты дослушай, поймешь.

— Она все-таки встретила свою судьбу?

— Встретила, да. Только вот беда, не любовь обещала та судьба и не счастье. У судьбы оказались кривые клыки и когтистые лапы. Один удар — и все, отбить ее отбили, а спасти уже никто бы не сумел.

Надо запомнить, подумала Паола, это у нас — «суженый», а их «судьба» и «не-судьба» не только к будущему мужу относятся. Хотя, спохватилась, зачем запоминать? Мне тут всяко замуж не идти, пусть и не надеются. Подаренные гномом руны толкнулись в грудь, сердце кольнуло тревогой.

— Что толку в предсказаниях, — невольно поежившись, пробормотала Паола.

— Вот это верно, — подала голос бабка Тин-лу. — Предвестия да знамения только башку морочить и могут. Шагу в простоте не ступишь, одно гадать станешь, от какого твоего чиха оно сбудется, а от какого нет.

— Гном то же самое говорил, — припомнила Паола.

— А потому что мудрость она у всех мудрость, — фыркнула бабка. — Это только дураки везде разные. Давайте спать, балаболки.

Раз о себе напомнив, гномьи руны так и не пошли из мыслей вон. Может, в предсказаниях и мало толку, и вовсе вреда больше, чем пользы, да только попробуй прогони из головы! Гном советовал доставать иногда. Глядишь, мол, подскажут чего…

Промаявшись день и другой, на третий Паола ушла за палатку, на солнечную сторону, села в траву и вытряхнула из мешочка обе руны. Положила на ладонь одну рядом с другой — так, как лежали они когда-то на столе у гнома. Ну, что новенького скажете? Работает ли вдали от гор мудрость Вотана?

«Спутник» в дереве и «путь» в железе. Спутник на путях войны, который может спасти, или погибнуть за тебя, или вы оба, или никто… и еще, спутник в дереве, под знаком жизни — это не обязательно спасение. Голову сломишь! Это если она еще правильно запомнила гномьи откровения.

Сай подошла неслышно, присела рядом.

— Что у тебя тут, Ола?

— Вот. — Паола протянула ладонь.

Шаманка не стала прикасаться. Провела ладонью поверху, словно ощупывая воздух над рунами. Нахмурилась, чуть склонив голову набок.

— Сильные. Почему не носишь?

— Я ношу, — Паола показала мешочек, — на шее. Как дали.

— Неправильно носишь, — качнула головой шаманка. — Открытыми надо, а то силу запираешь. Странный тот, кто тебе их дал, если помочь хотел, почему не объяснил, как надо?

Паола пожала плечами и рассказала про гнома-отшельника во всех подробностях. Так, наверное, понятней будет. Нечего встревать между двумя мудрыми со своими домыслами.

Теперь Сай все-таки прикоснулась к рунам. Взяла сначала деревянную, «спутник». Погладила, улыбнулась нежно:

— Доброе обещание. Если сбудется, любое зло переломит.

— Хорошо бы сбылось, — вздохнула Паола.

— А эту, — Сай уже взяла вторую, «путь», — сильный колдун делал. Мощная очень, аж пальцы обжигает. Научишься ее слышать, отовсюду верный путь укажет. Одно плохо, кровь на ней. Очистить надо. Иначе рано ли, поздно, а достанет.

Паола поежилась.

— Я могу, — сказала Сай, — сделаю. А эту… ну-ка, дай, — всего несколько мгновений понадобилось шаманке, чтобы оплести деревянную пластинку тонким кожаным шнурком. — Вот так. На шею повесь.

— Не потеряется? — Паола повертела руну в руках, разглядывая переплетение шнурка.

— Обижаешь! — Сай усмехнулась, легко поднялась на ноги. — Эту завтра верну. Ночью не выходи, шаманить буду.

Паола продела голову в шнурок; деревянная пластинка скользнула под ворот рубашки. Пусть сбудется, молча попросила Паола. Пожалуйста.

Вторую руну Сай вернула утром. Оплела шнурком на тот же манер, что и первую, сама повязала Паоле на правое запястье.

— Так и носи.

Зевнула:

— Повозилась я с ней. Дура была, когда сказала тебе, что неправильно носишь. Так бы она тебя давно убила. Те твои гномы, наверное, мудрость знаков знают, а силу духов — нет.

Первое время металл холодил кожу; потом Паола привыкла. Тревоги стальная руна больше не вызывала.

В этот день взгляд Паолы снова зацепился за багряную полосу облаков вдоль горизонта. Точно там же, где и прошлый раз; но тогда девушка списала необычный цвет на закат, а теперь… Полудня нет еще!

Паола метнулась в дом:

— Сай!

— Ушла она, — буркнула бабка. — Вчера еще просили женщины вокруг становища обойти. Шалит у них там.

— Бабушка Тин-лу, ты погляди тогда. — Паола с трудом унимала дрожь, такой вдруг страх охватил. — Или это только мне кажется?..

Лекарка отмахнулась:

— Хватит балаболить, пойдем. Показывай, с чего всполошилась?

Девушка молча ткнула рукой в небо.

За бабкой вышел, пошатываясь, Тагран: первый раз без помощи и потому донельзя довольный. Прикрыл ладонью глаза от солнца, вгляделся.

— Никогда такого не видал. Что за?..

— Нехорошее, — приговорила бабка. — А что, не знаю. Вернется Сай, ей показать. — Обернулась к Таграну: — На солнышке посиди, раз вышел. А я постель перетрушу.

Паола дернулась помогать. Вдвоем с лекаркой перетрусили все постели, потом девушка промела пол полынным веником, и старуха, довольно кивнув, буркнула:

— Ступай и ты проветрись. Да не входите, пока не позову.

Работа успокоила; теперь Паоле и самой странно было, чего это она от огненных облаков так перепугалась. И правда проветриться пора.

Оказалось, Тагран занял ее любимое место. Неудивительно: к полудню войлочная стена с этой стороны прогревалась… впрочем, у воина могли быть и вовсе другие резоны. Например, хороший обзор на степь. Варвар сидел, поджав здоровую ногу и вытянув больную, занятый какой-то мелкой работой. На смуглой коже отчетливо выделялись едва зажившие багровые рубцы. Паола вздохнула: умела бы исцелять по-прежнему…

Торопливо прогнав из головы тоскливую мысль, подошла ближе.

— Что это у тебя?

Тагран молча раскрыл ладонь.

— Зуб? А, орочий! — Девушка вспомнила горсть кривых клыков, принесенную Сай в ночь нападения. Они так и валялись у постели Таграна. — А зачем?

Варвар, не ответив, снова занялся своим делом. Неподвязанные волосы упали на лицо, он дернул головой, и Паола разглядела: дырку в клыке проверчивает. На амулет, что ли? Интересно, что за амулеты из орочьих зубов? А вот не уйду, подумала Паола. Не хочешь со мной говорить, не надо, а на солнышке посидеть имею право. Присела на траву напротив степняка. Точные скупые движения рук завораживали: по первому взгляду такие кулачищи не для точной работы. Скорей уж годятся быка валить одним ударом.

— Ты, — сказал вдруг Тагран, — когда мужа станешь выбирать, будешь смотреть, сколько он убил, кого. Дела воина должны быть видны.

«Мужа» и «выбирать» Паола пропустила мимо сердца: толку на дикаря злиться! Спасибо, ответить соизволил. Спросила, невольно фыркнув в попытке удержать смех:

— По зубам? А в драке выбитые тоже считаются?

Испугалась задним умом: обидится! Но Тагран хохотнул беззлобно:

— Если ты у кого выбьешь, смело на шею вешай. Зачтется.

Паола облегченно засмеялась. Наверное, именно этот смех — в компании дикаря-варвара, ужас! — развязал язык на откровенность.

— Как у вас принято смотреть, не знаю, а мне так всю жизнь все равно было. Вот если б я охрану нанимала, тогда другой вопрос. А мужа по выбитым зубам искать — не-е…

— Глупо у вас, — дернул едва зажившим плечом варвар. — Муж отдельно, охрана отдельно. Женщину должен хранить ее мужчина. Один, сам.

— А девушку?

— Отец. Брат. Друг. Жених.

— А если нету?

Тагран поднял голову. Долго молчал, глядя на Паолу так странно, что у нее мурашки по спине побежали. А потом сказал, передернувшись:

— Дико живете. Будто не люди, а трупоеды.

Паола вспыхнула:

— Откуда тебе знать, как мы живем!

Степняк ее возмущения словно и не заметил, ответил спокойно:

— По тебе видно.

Час от часу не легче!

— Хочешь сказать, я?!.

— Не ты, — досадливо поправил Тагран. — Тебя. Защитить некому. А ты это принимаешь.

Паола не сразу нашлась с ответом. Ну как объяснишь дикарю, что он не прав, меряя Империю по своей дикой степи? Что там, дома, ей и не нужен был никакой защитник? Это они здесь мирной жизни знать не знают, с зеленокожими под боком!

— Мы не так живем, — сказала медленно, сдерживая злость. — У нас есть солдаты. Стены. Крепости. На нас не нападут так просто, понимаешь?

Степняк насмешливо оскалился:

— А когда напали, тебя послали воевать. Мужчин не нашлось.

— Да при чем тут нашлось, не нашлось! Никакой мужчина просто не сможет того, что я делаю! Не умеет!

— И потому ты один раз чуть не погибла, а второй снова чуть не погибла. Потому что ты свое дело делать умеешь, а ваши мужчины свое — нет.

На все у него готов ответ! А казалось, слова лишнего сказать не умеет. Лучше бы и правда молчал. Паола прикусила губу, боясь расплакаться. Он специально так? Назло бьет по больному? Зачем?

— А ты храбрая, — добавил вдруг Тагран. — Не побоялась безоружной в бой лезть.

— Наши мужчины тоже не трусы.

— Не трусы, — согласился варвар, — видел.

Поднял орочий клык на вытянутой руке, повертел, хмыкнул довольно. И добил девушку, словно последней стрелой в яблочко мишени:

— Но толку от них в бою совсем как от тебя.

* * *

Сай глядела на багровые облака долго. Паола этим зрелищем сыта была уже до мурашек и потому разглядывала шаманку. Теперь она знала: тот наряд, что так поразил ее в первые дни, Сай надевала только для разговоров с духами. Белая волчья шкура с пастью-капюшоном — устрашить злых духов, отогнать нечистых, а прочим показать силу. Косы заплетены на особый манер, в четыре пряди, и каждая прядь перевита лентой со знаками своей стихии. Амулеты на головной повязке и связывающих косы ремешках — для ясности мысли и прозрения, на поясе — охранительные, на запястьях — усиливающие. Сверкающий камень на шее — что-то вроде кристалла маны, в нем Сай копит силу про запас и из него черпает, когда не хватает своей. Алые знаки на лице, груди, руках — чтобы духи не утащили в свой призрачный мир, но позволили заглянуть за его границу. Сай рассказывала, шаманок учат с раннего детства, и молодость говорящей с духами вовсе не означает неопытности. Но по-настоящему сильной шаманкой может похвалиться не всякое племя.

Сай говорила, она не очень уж сильна. Но сама Паола думала иначе. Такого, что умеет эта степнячка, имперские маги делать не могут.

Тем временем Сай молча дергала ремешок. Потом вдруг ее пальцы перебрались на подвешенную к поясу связку амулетов. Тагран с лекаркой тут же помрачнели, будто это простое и, как показалось Паоле, бессознательное движение предвещало если не беду, то уж точно неприятности.

Наконец шаманка резко встряхнула головой, откидывая за спину волчью пасть-капюшон, и сказала:

— Закатных духов спрашивать стану. Ола, ты нужна будешь. Ты первая увидела, твой страх нас позвал. Тагран, ты тоже. И твои каменные стрелы.

Воин молча кивнул.

Тревога вернулась к Паоле стократ усиленной. Стоило большого труда не глядеть то и дело на перечеркнувшую небо багровую полосу. Как след от ножа, набухший кровью…

— Бабушка, — взмолилась в конце концов Паола, — займи меня хоть чем, нет сил ждать!

Лекарка понимающе хмыкнула, кивнула. Достала полотно, уже знакомый девушке черный камень-ступку, пестик, оглядела развешенные вдоль стены пучки трав:

— Садись, работай. Давно пора мази себе впрок наварить, да все с вами, болящими, руки не доходят.

Паола уже научилась немного различать степные травы — хотя бы те, что они с Сай собирали для бабкиных снадобий. Двужильник, черноконь, сон-трава, волчье сердце… и полынь, полынь, полынь. Не меньше десятка разновидностей. Полынью лечили, кажется, все на свете, от поноса и боли в животе до боевых ранений. Высокие серебристые кусты-веники — хороша сок отжимать, от гнойных ран, язв и лихорадки. Пушистая, с венчиком желтоватых цветов — от ревматизма, больных ног, натруженных рук и старческой немощи. Низенькая, с листьями-иголочками — от ожогов.

А еще здесь верили, что путник, взявший в дорогу веточку полыни, никогда не почувствует усталости. Может, и правда, думала Паола, растирая в пыль сухие желтоватые зонтики полынных цветов. Вон даже запах бодрит.

Время едва тянулось, а закат все равно наступил внезапно. Так и не снявшая ритуального облачения Сай откинула занавеску, бросила:

— Пойдем.

Вечерняя степь вдруг показалась слишком тихой. Багровая полоса облаков потерялась среди других таких же алых, подсвеченных закатом. Сай затянула сквозь зубы что-то заунывное; Паола топталась на месте, не зная, что она должна делать, а чего — не должна.

Тагран взял за руку, подвел к Сай ближе, поставил от нее шагах в пяти. Шепнул едва слышно:

— Здесь стой.

Отшагнул назад. Щелкнула тетива, мимо уха прогудела стрела, воткнулась, дрожа, в землю перед шаманкой. Еще — левее… еще — вправо… еще… Круг, поняла Паола, он делает круг! Стрелами! Вот это защита… что ж за силы готовится призвать Сай?!

Шаманка подняла руки, выгнулась и замерла недвижно, каменно. Мир стих. Умолкли кузнечики, оборвался на полувсхлипе крик козодоя, даже воздух застыл. Сдавило грудь, каждый вдох давался теперь с трудом. А за невидимой границей очерченного стрелами круга ветер завертелся вихрем, приминая траву, потемнело резко, будто в комнате лампу задули, и заплясали по небу огненные всполохи.

Сай стояла, чуть покачиваясь, волчий капюшон скалился в зенит, амулеты на тонких запястьях налились сиянием, и вокруг них задрожало жаркое марево. Паола нашла руку Таграна, вцепилась. От ощущения твердой ладони под пальцами стало спокойней. И только Паола смогла снова дышать, Сай выкрикнула в небо заклятие. Несколько непонятных слов, резких, повелительных. Пальцы шаманки сжались в кулаки и вновь распрямились, амулеты на запястьях вспыхнули ослепительно-белым — и рассыпались в мелкое крошево. А потом Сай упала.

Волчья шкура съехала вбок, оскаленный капюшон свалился с головы, темные косы змеями разметались по багряной траве. Шаманка выгнулась дугой, забилась беззвучно. Смуглая кожа лопалась кровавыми волдырями, пальцы судорожно скребли землю, выдирали с корнем кустики полыни.

Паола рванулась к Сай, Тагран перехватил поперек туловища, прижал к себе:

— Тихо. Не лезь. Нельзя.

— Она умрет!

— Нет. А ты — да. Если дотронешься.

— Са-ай…

Паола беззвучно всхлипывала, глотая слезы. Хватка Таграна так и не ослабела. Видно, варвар не очень-то доверял ее способности молча смотреть, как мучается близкий человек. Правильно не доверял. Не держи он так крепко, Паола бы за себя не поручилась. Не зная, как помочь, все равно бы попыталась.

Над телом Сай дрожал призрачный огонь. Казалось, в нем корчатся какие-то лица, рожи, взметываются крылья и опадают пеплом флаги. И этот кошмар все тянулся и тянулся: шаманка билась, огонь собирал жертвы, за невидимой стеной бился ветер… А потом все закончилось.

В один миг вернулись звуки, воздух и свет. Закат снова стал просто закатом, растаял призрачный огонь, исчез невидимый круг, стих ветер. Полынь утратила кровавый отблеск, вновь засияв серебром. А Сай закричала.

* * *

Сай закричала.

В следующий миг — Паола и моргнуть не успела — Тагран оказался рядом с шаманкой. Подхватил на руки, рыкнул Паоле:

— Стрелы собери!

Пока Паола нашла все шестнадцать стрел, шаманку успели раздеть, густо обмазать снадобьем от ожогов, уложить и укутать. Паола присела рядом с ее постелью, дотронулась ладонью до горячего лба. Сай трясло, зубы стучали, она то пыталась сжаться в комочек, то порывалась вскочить, то приходила в себя и жалобно стонала:

— Холодно, укрой…

Паола гладила ей щеки — под ее ладонями челюсть Сай расслаблялась и зубы переставали выколачивать безостановочную дробь. Шептала:

— Исцелись, пожалуйста. Волей Неба, именем твоих богов, Сай, живи.

Были бы крылья целы, был бы дар… Но если хоть что-то, хоть самая малость, тень от тени, воспоминание от воспоминания — осталось, пусть хоть сейчас, единственный раз, поможет! Исцелись, молила Паола.

Бабка Тин-лу уложила Таграна, поставила доходить на жаровню целебный отвар для Сай и занялась ногой воина: от его пробежки с шаманкой на руках толком не зажившая рана начала кровить.

— Сладу с вами нет, болящие, — бурчала бабка, — один за одним, один за одним.

А Тагран даже не ругался, и Паоле от этого становилось совсем уж не по себе.

Сай попыталась сбросить одеяло, заметалась:

— Жарко!

— Ш-ш-ш… — Паола отерла покрывшие лоб шаманки капли пота. — Лежи, Сай, скоро легче станет.

— Огонь, — жаловалась шаманка, — везде огонь, бежать надо, слышишь, бежать…

Лекарка закончила возиться с Таграном и теперь наговаривала над отваром. Он поможет, бабкины снадобья всегда помогают. Слышишь, Сай? Паола гладила мокрые от пота волосы шаманки, силясь передать хоть искорку магии Жизни. Не может же быть, чтоб совсем уж ничего не осталось?

Сай открыла глаза. Пробормотала:

— С тобой хорошо. Не уходи.

И снова впала в забытье.

— Не уйду, — шептала Паола, — ты давай только держись, живи.

Бабка наконец-то принесла отвар, Паола приподняла Сай, усадила, пристроив ее голову себе на плечо. Вдвоем удалось напоить, почти не разлив. Снова уложили, укутали, только теперь шаманка нашла ладонь Паолы, вцепилась в нее своей и не отпускала. Паола гладила горячие пальцы и думала: Всевышний, я разучилась молиться, я сама не знаю, каких богов прошу, да мне все равно каких, лишь бы помогли. Так нельзя, это неправильно. Но дикари не верят в Небесного Отца, станет ли он помогать? А боги степняков послушают ли чужачку? Прости меня, Господи, но мне все равно, кто услышит меня сейчас, лишь бы помог.

Ночь промелькнула, как одно мгновение — Паоле подумалось даже, не сдвинула ли Сай время своим шаманством. Бабка откинула занавеску, впуская внутрь предрассветно тусклый, почти еще призрачный день. Оглядела шаманку, пощупала лоб и запястья, задумчиво пожевала губами.

— Что, плохо? — испугалась Паола.

— Хорошо, — успокоила лекарка. — Совсем хорошо, как поворожил кто. А вот ты совсем зеленая. Ложись-ка спи.

Паола не стала спорить: и впрямь измоталась так, что аж перед глазами плыло. Пристроилась рядом с Сай и провалилась в глубокий, почти мертвый сон. Но ладонь шаманки так и не выпустила из своей.

Разбудили голоса — и острое, до паники, ощущение опасности. Паола дернулась. Вскочить не получилось: Сай во сне обняла ее, прижалась. По счастью, нескольких мгновений хватило Паоле, чтобы прийти в себя и замереть, прислушиваясь.

К лекарке пришел вождь. Вернее — как поняла Паола, поборов панику и вникнув в разговор, — пришел-то он как раз к шаманке. Вчерашние безобразия напугали людей в становище. Вид обожженной, не то спящей, не то впавшей в беспамятство Сай вождя, само собой, не успокоил. Выслушав рассказ Таграна о багровых облаках и вчерашнем шаманстве и уверения лекарки, что Сай скоро очнется, вождь пообещал зайти вечером и наконец-то ушел.

Паола перевела дух. Напомнила себе: я его не боюсь. Мне вообще на него плевать. И пусть радуется, что убивать не умею.

— Проснулась? — буркнула бабка. — Я думала, до вечера проспишь.

Паола покосилась за полуоткинутую занавеску. Полдень? Призналась:

— Гость разбудил. — Не удержалась, спросила: — Чего он боится? Все ведь уже хорошо? Или нет?

— Мы не знаем, хорошо или плохо, — ответила лекарка. — Сай проснется, расскажет.

— Ей лучше. — Паола пощупала лоб шаманки. — Жар совсем, кажется, спал.

Сай пробормотала что-то во сне и перевернулась на другой бок. Теперь Паола могла встать, не потревожив подругу.

Она все еще ощущала себя усталой и разбитой. Пригоршня холодной воды в лицо помогла окончательно прийти в себя. Теперь Паола заметила, что бабка Тин-лу тоже не на шутку встревожена.

— Бабушка? Что плохо, объясни?

Лекарка вздохнула, подсыпала в жаровню пригоршню сухой травы, разогнала ладонью дым. Пристроила в угли кружку с отваром — томиться.

— Сай давно шаманит. С ней бывало всякое. Но такого не было. Чтоб амулеты вдребезги, — бабка покачала головой, — не знаю, кого она потревожила, но сильного и злого. Не к добру.

В этот миг Сай открыла глаза.

Паола замерла, едва не задохнувшись: взгляд шаманки словно вобрал вчерашнее призрачное пламя. Вроде бы как раньше, но неуловимо другой. Тревожный, тревожащий и опасный.

— Уходить надо, — глухо сказала Сай. — Вели вождю торопиться. Демоны пришли на землю. Мы не сможем драться. Или бежать, или стать их рабами в жизни и в посмертии.

Лекарка уронила мешочек с травой; сухие желтые цветы рассыпались по темному войлоку пола.

— Демоны? — с трудом сглотнув, переспросила Паола. — Ты видела их?

— Видела. Черные крылья, кровавые глаза. Они идут, а за ними горит земля. Огненный дождь, трава в пепел. У тех, кто им служит, огненная печать во лбу. У них не будет посмертия, их души проданы.

— Проклятые, — прошептала Паола. Ногти вонзились в ладони — до крови. — Те облака… они над моей страной, так?

— Там зеленые земли, — кивнул Тагран.

— Там огонь. — Сай прикрыла глаза, как будто всматриваясь во вчерашние видения. — Там горит земля, горят леса и деревни, и пожары отражаются в облаках. Там реки текут огнем. Слишком близко. Надо уходить. Мы не спасем свою степь. Надо идти за море.

— Если это они, Проклятые, — Паола с усилием разжала кулаки, — они дойдут и до моря, и за море. Ты ж сама сказала — крылья.

— С ними воюет твой народ? — глухо спросил Тагран.

— Да.

— Не уходить надо. Слушай, мудрая Сай, если Ола права, бегство спасет нас, но погубит наших детей. Надо драться. Сейчас. Чем дальше, тем сильней они станут.

— Мы не можем. — Шаманка затрясла головой. — Их так много!

— Заключить союз с ее народом. Драться вместе.

— Слишком далеко, — прошептала Сай. — А демоны близко. Они разделяют нас. Ты хороший воин, Тагран. Раз ты так говоришь, так и надо. Но мы не сможем. Мы погибнем. Все.

— В бою, — зло уточнил Тагран. — Или проживем дольше, но погибнем трусами и рабами.

И тогда Сай заплакала.

Тагран не стал дожидаться прихода вождя. Пошел в становище сам. Он еще хромал, но, какое бы решение ни приняло племя, с ним следовало торопиться. Тревожные вести не могут ждать.

Впервые Паола жалела, что за все это время не натоптала дорожку в становище, не познакомилась с женщинами, не подружилась с девушками. Даже с Зайрой, подругой Сай, едва здоровалась. Хоть краем уха бы послушать, как решать станут! Но она чужачка, ей там не место. Оставалось маяться ожиданием. Сидеть рядом с Сай, поить ее отварами, держать за руку, шептать: не плачь, лучше радуйся, что заранее узнала, что есть время. Вот на нас напали — никто и понять не успел. Помогать бабке Тин-лу с травами, то и дело оглядываясь на откинутую занавеску: не идет ли кто. Думать: если послушают Таграна, я вернусь домой и приведу помощь. Пусть небольшую, но все же.

Тагран вернулся потемну. Бросил зло:

— Завтра уходим. За большую реку, в становище у гор. А там подождем и решим.

Паола подавила вздох. Этого нужно было ждать, разве нет? Тагран ведь передал им слова мудрой Сай. Конечно, говорящей с духами веры больше, чем простому воину, да еще и из молодых.

— Не ко времени. — Бабка повела носом, кинулась снимать с углей перестоявший отвар, досадливо выругалась.

— Когда такое ко времени? — Сай села, завернувшись в одеяло. — Ничего. День-два, и я смогу.

Ой, и правда, спохватилась Паола, куда ж Сай идти, если она на ногах не стоит! Что ж потом, догонять? Одним как-то жутковато. Сейчас хоть и на отшибе, а все-таки люди рядом.

— С нами Тагран останется, — словно подслушав ее мысли, сказала Сай. — А вот ты, Ола, с племенем пойдешь. Не хочу тебя отпускать, но придется. Ты нашим духам чужая, я тут шаманить стану, помешаешь.

Паола поежилась. Одно дело сидеть у лекарки и шаманки за спинами, носа не высовывая… хотя, мелькнуло, может, в суматохе многолюдного переезда получится удрать?

— Не бойся, — прозорливо буркнула лекарка, — не съедят.

— Давай спать, — вздохнула Сай. — Утром Тагран тебя проводит.

В эту ночь Паола так и не заснула толком. Чудились то пожары и крылатые демоны, то скалящий зубы вождь, почему-то зеленый, словно орк, то сминающая степь каменная волна землетрясения. Паола таращилась в темноту, вслушивалась в ровное дыхание Сай и всхрапывание бабки, говорила себе: надо спать, день тяжелый будет. Но, едва закрывала глаза, все начиналось сызнова.

Встала измученная. Бездумно умылась, проглотила нехитрый завтрак. Бабка сунула баночку с мазью:

— Держи, пригодится.

— Зачем? — растерялась Паола. Открыла деревянную крышку, понюхала. Кажется, такой они Таграну раны мазали…

— Мало ли. Вдруг натрешь чего или отобьешь.

Паола сунула мазь в котомку, подумала: вещей — только переодеться, а еще бежать собиралась, наивная. Ни еды, ни ножа. Хотя — а то с едой и ножом далеко бы ушла! Догонят. А не догонят, так волки, зеленокожие… кто тут еще в степи? Не будь дурой, Ола. Без крыльев и без помощи ты просто погибнешь зря.

Сай обняла ее, и привычность этого прощания когтями прошлась по сердцу.

— Вы ведь догоните? — спросила Паола. — Все хорошо будет?

— Мы вас там встретим, — ухмыльнулась шаманка. — Иди, Ола.

Таграну утро не прибавило добродушия. Да с чего бы, вздохнула девушка. Воин шел молча, иногда косясь в ту сторону, где — Паола теперь знала — лежала ее страна. Он заметно хромал, но Паола едва поспевала следом. Примерно на полпути она решилась окликнуть:

— Подожди… запыхалась.

Призналась, едва удержав слезы:

— Когда быстро надо, я привыкла лететь.

Варвар ничего не сказал — хотя, как показалось Паоле, хотел. Сбавил еле-еле; но то ли ей хватило, то ли приноровилась, теперь стало легче.

Перед тем как войти в становище, Тагран крепко взял ее за руку. И это вовсе не показалось Паоле лишним. Такой кутерьмы она не встречала давно — с тех самых пор, как ходила в храм помогать с беженцами. Ржали кони, визжали дети, женщины сворачивали палатки, мужчины навьючивали скарб на коней. Не будь Таграна, подумала Паола, затоптали бы и не заметили!

Тагран подвел ее к одной из женщин. Сказал:

— Мать, это Ола. Присмотри за ней.

Степнячка оглядела девушку долгим пристальным взглядом. Кивнула:

— Как скажешь, сынок.

Сунула в руки Паоле свернутое одеяло:

— Подержи пока.

И вернулась к увязыванию прочего скарба. Тагран ушел, а Паола так и стояла с одеялом в охапке, украдкой разглядывая женщину, которую он назвал матерью.

Больше всего удивляла ее молодость. Ни за что Паола не поверила бы, что эта совсем еще не старая женщина может оказаться матерью взрослого воина. На вид дала бы ей тридцать лет, не больше. Высокая, вроде и тонкая, но при этом крепко сбитая и, очевидно, сильная. Ставшая уже привычной Паоле бесстыдная манера одеваться: мужские штаны и сапоги, а на плечах — меховая накидка, почти не скрывающая высокую грудь. Ловкие, быстрые движения. Амулеты на крепких запястьях, на стягивающем темные косы ремешке. Спокойное лицо, вроде ничем и не примечательное, но приятное. Быстрая, слегка насмешливая улыбка.

— Нагляделась? Давай сюда.

Одеяло заняло свое место поверх остальных пожитков, а Тагранова мать наконец-то обернулась к девушке. Спросила:

— Ты хоть в седле удержишься?

Паола пожала плечами:

— В детстве умела, а теперь не знаю.

Взгляд женщины метнулся Паоле за спину. Девушка обернулась, шарахнулась. Это жуткое, изуродованное шрамами и черно-красными знаками лицо она уж точно узнает среди сотни одинаковых на лица варваров!

Вождь оскалился; татуировки на лице задергались, шрамы заизвивались червяками. Улыбается? Паола сжала кулаки.

— Я говорил, останешься с нами. Пошли. Со мной поедешь.

Паола попятилась, прошипела:

— Я скорей с диким орком пойдудобровольно, чем с тобой.

Варвар шагнул к ней.

— Оставь девчонку, — сказала Тагранова мать. — Я за ней лучше тебя пригляжу. Тебя она боится.

— Смотри, — буркнул вождь, — она упрямая.

— Ничего, поладим. — Степнячка усмехнулась. — Дети все упрямые. А из неупрямых ничего путного не вырастает.

Вождь невнятно ругнулся сквозь зубы — разрисованное лицо снова ожило, задвигалось чуждым человеку образом. Развернулся и размашисто зашагал прочь. Паола медленно выдохнула. Только теперь она заметила, что вся дрожит.

— Не бойся, — сказала степнячка, — не тронет он тебя. Никто не тронет.

— С-спасибо… — Паола с трудом разжала кулаки. Растерла ладони. Спросила: — Как мне вас называть?

— Меня? — переспросила степнячка. — Я одна, девочка, никаких «нас» тут нет. Зан-лу меня зовут, хочешь — матушка Зан-лу, хочешь — тетушка Зан-лу. Эй, Гвир, — резко обернувшись, махнула рукой коренастому мальчишке лет десяти. — Поди сюда, поможешь. А ты, Ола, коня держи.

Паола гладила гнедого по лохматой морде, тот фыркал, норовил прихватить пальцы губами. Тетушка Зан-лу и Гвир быстро навьючили пожитки, увязали.

— Увезет? — Паола оторопело глядела на огромные вьюки.

— Конечно, — фыркнул мальчишка. — Это ж конь!

— Да уж вижу, что не телега, — буркнула Паола.

Зан-лу вскочила в седло рыжей кобылы, подобрала повод вьючного. Обернулась к мальчишке:

— Чего встал? Приведи для Олы кого посмирней.

Мальчишка исчез и вскоре возник, ведя в поводу заседланную кобылку, низкорослую, солнечно-рыжую, с узкой белой проточиной на морде и белыми бабками.

— Какая красавица! — восхитилась Паола. — Как ее зовут?

Мальчишка поглядел на нее как на спятившую:

— Это ж конь! Не человек!

— А у нас коням тоже имена дают, — улыбнулась Паола. — Будет Звездочкой.

Погладила Звездочку по морде, проверила, хорошо ли затянута подпруга, и, схватившись за гриву, вспрыгнула в седло. Порадовалась мельком: помню, не разучилась. Нашла стремена, поморщилась: длинноваты. Подтянула под себя. Звездочка стояла смирно.

— Хорошая моя. — Паола похлопала кобылу по шее. — Я готова.

Зан-лу довольно кивнула.

Навыки езды верхом и впрямь вернулись к Паоле легко. Правильно говорят — что умеешь, того не позабудешь. Но отвыкшее тело уставало немилосердно, спина и ноги болели, зажившие раны у основания крыльев зудели: правильная посадка требовала напряжения совсем не тех мышц, которые привыкли к длительным нагрузкам. В первые дни пути Паола только тем и была озабочена, как бы ненароком не свалиться Звездочке под ноги. Потом осмелела, стала болтать с Зан-лу и незаметно приглядываться к дороге и попутчикам.

Очевидно, такие переезды были для племени делом привычным. Жизнь в пути текла так же плавно и размеренно, как в становище. Разве что пищу не готовили, обходясь дорожными припасами. Караван шел с утра до полудня, потом давали лошадям отдохнуть и делали еще переход — до раннего вечера. Едва солнце начинало ощутимо клониться к горизонту, останавливались, избавляли коней от груза и давали отдых им и себе. Вьюки складывали стенкой, безошибочно угадывая направление ночного ветра. За этой стенкой и спали, прямо под открытым небом, завернувшись в одеяла.

Первое время на Паолу косились, а то и откровенно пялились. Конечно, все знали, кто она и как оказалась в племени. Но одно дело знать, а другое — когда чужачка-пленница не у лекарки с шаманкой, куда трижды подумаешь, идти ли любопытствовать, а среди всех. Иногда у Паолы аж лопатки чесались от взглядов, так и хотелось развернуться, спросить: ну и чего уставились, людей не видели? Или я вам не человек? Две руки, две ноги, все как у вас, даже, вон, одета по-вашему! А крылья все равно без толку висят, смотреть не на что, спасибо вашему вождю размалеванному. Но любопытство вскоре поутихло, только детишки, кто помладше, норовили потрогать крылья. Паола их не гоняла. Пусть.

Как-то незаметно, день за днем и слово за слово, Тагранова матушка выспросила Паолу обо всей ее прежней жизни, а заодно и о так напугавших мудрую Сай демонах. К рассказам о Проклятых подтягивались остальные степняки — сначала только мальчишки, а потом и взрослые мужчины. Слушал и вождь. Паола старалась не глядеть в его сторону, да и на остальных воинов тоже — почти у всех лица уродовали татуировки. Паола уже знала, что эти рисунки могут означать положение среди других воинов, или прошлые подвиги, или особые умения — одним словом, приравниваются к почетным отличиям и девушками-степнячками очень даже ценятся. Но она-то не степнячка!

А что после этих рассказов мужчины племени начали глядеть на нее с интересом — так это вроде и понятно. Мальчики любят рассказы о войне, и не важно, сколько тем мальчикам лет.

О другой причине интереса Паола старалась не думать. Она видела, что женщин в племени меньше, чем мужчин. Девушек примерно ее лет всего-то трое, девчонок помладше тоже на пальцах перечесть… Это казалось ей странным, неправильным. Мужчины гибнут чаще. Обычно женихов на всех не хватает, а невест как раз в избытке. Но, странно или нет, ей-то что за дело? Хвала Всевышнему, здесь не принято брать женщин силой. А добром — пусть и не надеются. Она не соглашалась здесь остаться.

На пятый день пути вышли к реке. Паола замерла, глядя на почти бескрайнюю водную гладь — сизую, сморщенную ветром, взблескивающую солнечными бликами. Другой берег едва виднелся, теряясь в полуденном мареве. Это вам не та речушка, берег которой племя покинуло, и даже рекам Империи, широким и спокойным, не чета. Через такую мост не перебросишь!

— Как же ее переплыть?! — прошептала Паола.

— К броду пойдем, — сообщила Зан-лу. — Дождей давно не было, хорошо. Перейдем.

Вдоль берега двигались медленно, и на ночлег остановились куда раньше привычного. Детишки с визгом кинулись купаться. Взрослые, переделав срочные дела, тоже потянулись к воде.

— Пойдем. — Зан-лу нетерпеливо дернула Паолу за рукав, оглянулась на купальщиков.

— Но…

Степнячка удивленно приподняла брови:

— Почему мнешься? Ты же хочешь, я вижу.

Паоле, конечно, хотелось вымыться, да и просто поплескаться в радость. Но раздеваться на глазах у мужчин?! Варвары купались общей кучей, ничуть друг друга не стесняясь. Одно слово, дикари!

— У нас так не принято, — мучительно покраснев, пробормотала Паола. — С мужчинами вместе… На меня же смотреть будут!

— Ну и что? От погляда тебя не убудет. — Зан-лу нахмурилась. — Или боишься, что тронут?

Паола мотнула головой. Степнячка подождала немного и, так и не дождавшись внятного ответа, негромко рассмеялась.

— Дите стеснительное! Пойдем, никто на тебя таращиться не станет, все уже натаращились. А если и станут, не обращай внимания.

— Может, в сторонке? — робко спросила Паола.

— Нет. Одной опасно. Ну, хватит уже краснеть, пошли.

И, взяв Паолу за руку, повела к реке.

Вблизи непотребное свальное купание выглядело… Паола смешливо фыркнула, найдя нужное слово: по-детски. Варвары баламутили воду, орали и дурачились, совсем как деревенские ребятишки в жаркий день. Зан-лу скинула одежду, потянулась, подставляя солнцу стройное тело. Подначила девушку:

— Если хочешь за мою спину спрятаться, поторопись, долго ждать не стану.

Прости меня, Господи, жалобно подумала Паола. Разделась и вслед за степнячкой пошла в воду.

Из спины Зан-лу получилось не бог весть какое укрытие. Тагранову матушку и ее подопечную встретили радостными воплями. Паола силилась прикрыться крыльями, ноги вязли в илистом дне, она уже жалела, что дала затащить себя сюда, но тут дно резко ушло вниз. Паола взвизгнула, проваливаясь в воду с головой, вынырнула, забарахталась, нащупала дно — теперь под ногами был ровный песочек, а вода доходила до плеч. Красота! Волна ударила в лицо, голову окатило брызгами: совсем рядом, хохоча, плескались девчонки. Паоле захотелось смеяться. Усталость тяжелой дороги смыло с нее вместе со смущением, она тоже вдруг ощутила себя ребенком.

— Ола, иди к нам! — окликнула какая-то из девушек. Кажется, Зайра, подруга Сай. Паола попыталась нащупать дно, спохватилась: глупая, или ты плавать разучилась? Вода держала, чуть покачивая, иногда плеская в лицо, холодя основание крыльев. Ни с того ни с сего вспомнился вдруг давний спор: помогут крылья плыть или помешают? Получится ли работать ими в воде? Тогда ни до чего не доспорились. Проверить тайком ни у кого духу не хватило, а учителя, когда у них спросили, и думать запретили. Мол, ваше дело над волнами поверху летать, а не в лужах бултыхаться.

Жаль, сейчас проверить не могу, фыркнула Паола. Но не мешают, это точно. Вода обтекает их или они рассекают воду, не понять, а только плыть так легко, будто и не было перерыва на много лет. Надо будет рассказать девушкам в школе. «Если вернусь», кольнуло, но эту мысль Паола торопливо прогнала. Конечно, вернется!

Девушки-варварки плескались, визжа и хохоча, нарочито привлекая внимание парней. Паола успела уже им объяснить, что уж чего-чего, а их женихов отбивать не собирается, и теперь они относились к чужачке вполне дружелюбно. Зайра так даже сочувствовала. Говорила: погоди, вот будет вечер выбора, тебе просто так уйти не дадут. Сразу мужа назвать, конечно, не заставят, но хоть внимание кому оказать нужно. Окажу, бурчала в ответ Паола, вот прям по разукрашенной морде и окажу.

— А ты красивая. — К девушкам подобрался один из парней; их Паола и не пыталась запомнить ни в лица, ни по именам, так что поименовать оказавшего ей внимание воина не смогла бы при всем желании. — Зря так кутаешься, тебя обычно и не разглядеть.

— Вот и не разглядывай, — отрезала Паола, прячась за хохочущих девушек.

— Он прав, — поддержала Зайра. — Ты красивая, а как навертишь на себя, так и глянуть не на что. И крылья под накидкой горбом торчат. Или так сильно мерзнешь?

— Мерзну, — решительно соврала Паола. Покосилась на парня. — Слушай, скажи ему, пусть на меня не пялится.

— Я не пялюсь, я смотрю. — Варвар весело оскалился.

Паола фыркнула и развернулась к нему спиной. Пусть на крылья пялится, раз такое дело. Мысль выйти на берег, одеться и вернуться к стоянке ушла, едва мелькнув. В воде было хорошо. И не в том дело, что простодушное варварское веселье напоминало о детстве. Нет, хорошо было ее телу. Вода обнимала его, успокаивала, уже и крылья перестали казаться чужими и мертвыми… даже шевелились немного, хотя Паола и не смогла бы сказать, ее усилия тому причиной или шальные волны. Подумалось вдруг: может, что-то есть в этой воде? Целебное? Мало ли, вдруг где-то далеко, выше по течению, она омывает выход кристаллов Жизни, впитывая толику их силы? Или когда-то давно, когда небесные ангелы спускались взглянуть на земли Невендаара, эту реку благословил один из них? Такое, говорят, случалось.

Хотелось верить. А почему нет, сказала себе Паола. Мне ведь и правда стало лучше. Надо сказать Зан-лу спасибо, что все-таки затащила купаться.

До брода шли четыре дня. Теперь вечерами Паола одной из первых бежала купаться. Она полюбила эту широкую степную реку, спокойную, ласковую и добрую. А еще она перестала надевать рубашку под обычную для степнячек накидку — как говорит Зан-лу, с погляда не убудет, зато так можно потихоньку шевелить крыльями. На взгляды парней она научилась надменно задирать подбородок — мол, нет мне до вас никакого дела. А на подначки Зайры и ее подруг ухмылялась: ну, мерзла, ну, перестала, что интересного-то?

Крылья пытались ожить. Через боль, через каменную немоту когда-то подвижных мускулов, совсем помалу — но шевелились. В воде они двигались легче, и Паола уверилась окончательно, что река несет в себе живительную силу.

Брод угадывался издали: здесь выходил к поверхности каменный пласт, и река, разлившись вовсе уж немыслимо широко, играла струями на мелком перекате. Словно узорчатый шелк блестит под солнцем…

— Держись за мной и не сворачивай, — сказала Зан-лу. — И не смотри долго на воду, глаза болеть станут.

Паола кивнула. Караван свернул, из-под копыт лошадей полетели брызги. Паола похлопала Звездочку по шее:

— Вперед, моя хорошая.

Кобыла привычно пристроилась в хвост перед ней.

Кони шли неторопливо, разбивая прозрачные шелково блестящие струи. На светлом камне дна отчетливо виделись порскающие в стороны от копыт стайки серебристых мальков. Паола моргнула, заставила себя смотреть в спину Зан-лу… или хотя бы на хвост ее кобылы, ленивыми взмахами отгоняющий мух… но вода притягивала взгляд, манила освежиться. Еще и день такой жаркий! Паола приподнялась на стременах, заслонилась ладонью от солнца, вгляделась вперед. Дальний берег едва угадывался — темной полоской между блеском воды и сиянием полуденного неба.

Может, вовсе глаза закрыть? Довериться Звездочке?

Нет, мало ли… Хоть и вплетены в гриву обереги, а все равно, вдруг испугается чего, понесет. Да и в сон слишком уж клонит, если еще и глаза закрыть…

Спрыгнуть бы, пройтись, шлепая по воде босыми ногами…

— Заскучала?

Звездочка приветливо фыркнула, гнедой жеребец ответил тихим ржанием. Паола выругала себя: совсем расслабилась, даже не заметила, как дозорный подъехал! Тряхнула головой:

— Не слишком.

Имени этого воина она так и не запомнила, но по голосу теперь узнавала, даже не глядя. Веселый и нахальный. Тот самый, что так нагло пялился на нее, когда в первый раз купалась. Да и потом…

— Ты меня послушала или мерзнуть перестала?

— Мерзнуть перестала. Стану я тебя слушать.

— И что, красивая, не станешь?

— Не-а.

Разговор развеял сонную одурь, отвлек от заманчиво блестящей воды. Паола бросила короткий взгляд на парня. Молодой совсем, даже младше Таграна. А татуировка уже есть: три ровные полоски поперек щеки, напоминающие след от когтей. Интересно, что значит? У самого парня Паола спрашивать не стала: еще не хватало. Возомнит невесть какие глупости. Лучше у Зайры при случае поинтересоваться, словно ненароком.

— Слушай, — нахал вдруг посерьезнел, — а вот ты про демонов рассказывала…

И замолчал.

— Ну, рассказывала, и?

— Да странно. Мудрая Сай сказала, их много. И ты говорила, много. Так?

— Ну?

— А вот когда ты с твоим рыцарем их встретила, их только двое было. И вы с ними справились.

— Он один и справился, я только лечила. Думаешь, — Паола взглянула на парня с новым интересом, — не так их много, как чудится?

Тот пожал плечами:

— Если воин сегодня здесь, завтра в двух дневных переходах, а послезавтра еще в двух, никто не поверит, что это один воин, а не три. А у них крылья. И неизвестно еще, какие чары.

А ведь верно, подумала Паола. Очень даже может быть. Но если так…

— Если так, — медленно сказала она, — их можно победить.

От головы каравана раздался свист. Дозорный привстал на стременах, вгляделся, послал коня вперед. Сон слетел окончательно. Что там, впереди? Опасность? Но караван как шел неторопливым шагом, так и идет, только воины заспешили. Паола всматривалась вперед до рези в глазах, но так ничего и не разглядела.

Берег постепенно приближался, зыбкая темная полоска превратилась во вполне различимый обрыв. Стало глубже, теперь кони шли в воде почти по брюхо. Паола наклонилась, зачерпнула пригоршню воды, плеснула в лицо. Оглянулась. Покинутый ими берег растворился в знойном мареве, река сливалась с небом, как будто там, позади, вовсе не было никакой земли.

А спереди донеслись вдруг азартные крики, восторженный визг ребятни. Вода под обрывом словно вскипела, забурлила, в белой пене мелькнуло бурое щупальце, блеснула широкая полоса стали, побежали по воде поднятые схваткой волны…

— Кто там? — не выдержав, крикнула Паола.

Зан-лу обернулась, сверкнув широкой улыбкой:

— Еда! Вкусный, тебе понравится!

Объяснила, называется!

Толком разглядеть происходящее под обрывом никак не выходило, взгляд выхватывал из пены, волн и мельтешения голых тел отдельные мгновения схватки. Взмахи широких топоров, рассекающие воздух и воду толстые щупальца, похожие на огромных раздутых змей. Что-то бурое, бесформенное, тяжко ворочающееся в омуте под обрывом, едва видное и потому еще более страшное. Воин отлетает под ударом щупальца, падает, вздымая фонтан окрашенных кровью брызг. Лошади испуганно ржут. Отрубленное щупальце плывет, покачиваясь, оставляя маслянистый черный след, и кто-то из женщин, спрыгнув с коня, торопливо обвязывает его веревкой. Другая вылавливает из воды оглушенного воина, волочет к коню, конь храпит, прижимая уши. Смуглое тело в объятиях клубящихся змей… По черно-алому узору татуировки бежит алая человеческая кровь и черная — неведомого монстра. Еда, говорите? Паола всерьез задумалась, сможет ли она взять в рот хоть кусочек.

С другой стороны, медведи вон тоже, бывает, охотников заламывают, но никто же из-за этого не отказывается от медвежатины.

— Лошадь держи, — снова обернулась Зан-лу, — они боятся!

Звездочка и впрямь нервничала, прядала ушами, норовила уйти вбок. Паола подобрала поводья. Кобыла Зан-лу прибавила шаг, Паола тоже подогнала свою. Верно: лучше пройти опасное место поскорее. Впереди один из вьючных коней взметнулся вдруг, понесся по мелководью наискось и рухнул в глубину. Несколько мальчишек кинулись следом. Похоже, внезапное купание привело обезумевшее животное в чувство: бестолково побившись несколько мгновений, конь поплыл к берегу. Паола тряхнула головой: нечего на чужих коней отвлекаться, давай-ка, милая, за Звездочкой следи.

Когда Паола подъехала к месту схватки достаточно близко, все уже было кончено. Только и осталось — чернильная маслянистая клякса, расползающаяся шире и шире, извилистыми полосами тянущаяся вниз по течению. Галдящие варвары выволакивали на берег огромные бесформенные куски, изрубленные длинные щупальца. Брод выводил к месту, где обрыв сменялся крутым, но все же проходимым для навьюченной лошади склоном, и первые кони уже шли наверх. Паола обернулась еще раз на бескрайнюю реку. Шелковистый блеск из серебряного стал золотистым: солнце начало клониться к закату. Ничего себе переправа, подумала Паола. Звездочка, шумно фыркнув, ступила на берег, прянула вбок от сваленной неподалеку бурой груды, остро пахнущей водорослями, тухлой рыбой и чем-то еще столь же неаппетитным. Снова мелькнуло: и это можно есть?! Но теперь, успокоив Звездочку и направив ее вслед за кобылой Зан-лу, Паола лишь усмехнулась: ну и ладно, попробуем. В конце концов, даже интересно, и будет что дома рассказать.

Склон оказался невысок, а наверху начиналась привычная взгляду степь — сизое море подернутого полынью разнотравья. И в этом разнотравье уже стояли первые палатки.

— Все, — вырвалось у Паолы, — пришли?

— Нет, что ты, — откликнулась Зан-лу, — полдороги только. Еду варить станем.

Ну-ну, снова подумала Паола, попробуем. Спрыгнула с седла, потянулась, разминая занемевшее тело. Улыбнулась: плечи ныли не переставая, но это была живая боль, обещающая исцеление.

— Пойдем, — сказала Зан-лу, — поможешь мне разгрузить коней. Мужчины заняты.

Мужчины прыгали вокруг изрубленного монстра, потрясая топорами и сотрясая воздух боевыми кличами. Паола фыркнула, с трудом сдержав смех. Ну, дикари. Зато победили. И вроде бы даже все живы. А встреть такое чудовище отряд воинов Империи, навряд ли обошлось бы без трупов.

Впрочем, в Империи такое не водится. И хвала Всевышнему.

Следующий день обогатил кулинарные познания Паолы поистине незабываемыми впечатлениями. Разделывать «еду» начали с самого утра. За ночь черная кровь стекла из нарубленных кусков, а бурая кожа заветрилась, стала жесткой и без особого труда отделялась от нежного молочно-белого мяса.

Шкуру с речного монстра сдирали мужчины. Они же развели костер и водрузили на огонь огромный котел. Все дальнейшее, очевидно, считалось делом женщин. Огромные куски нарезали на длинные тонкие полоски, отвратительно воняющие тухлой рыбой и тиной. Вороха этих полосок сваливали в мешки и волокли с берега наверх, там кидали в бурлящий котел и почти сразу же вылавливали обратно, укладывали слоями в пустые котлы, пересыпая пряными травами, — а в кипяток уже отправлялась следующая партия.

Женщины работали слаженно, все, от старух до девчонок. Ножи так и мелькали в смуглых руках, над ворохами разделанного мяса летали шуточки и смех. Паоле тоже вручили нож. Поначалу непривычно большая рукоять норовила вывернуться из ладони, а остро наточенное лезвие то вязло в скользкой плоти «еды», то рассекало ее неожиданно легко и норовило на закуску проехаться по пальцам. Но скоро Паола приноровилась и начала действовать так же ловко, как и степнячки. Даже поймала на себе парочку вполне одобрительных взглядов.

Резать закончили ближе к полудню. У Паолы от непривычной работы нещадно ломило спину, плечи, руки. Разогнулась она с досадливым стоном. Поморщилась: казалось, даже камни пропитались вонью. Девушка зашла по колено в реку, ополоснула пропахшие тиной руки, плеснула в лицо прохладной воды. Едва передвигая ноги, поднялась наверх.

И остановилась, пораженная. Здесь и следа не было царившей внизу, на разделочной площадке, вони. Здесь пахло вареной рыбой, травами и чем-то еще, незнакомым, но откровенно вкусным. Паола невольно сглотнула.

— Ола, сюда. — Зан-лу махнула ей рукой от котла.

Паола выудила вареную полоску, осторожно откусила. Нежное мясо напоминало рыбу или раков, но только слегка. И, определенно, могло бы посоперничать с самыми изысканными блюдами столичной кухни!

Наверное, на лице Паолы в полной мере отразился ее восторг. Зан-лу засмеялась:

— Я же говорила, что тебе понравится!

Монстра ели всем племенем три дня, бездельничая на временной стоянке, отдыхая от утомительной переправы, а воины — и от схватки. Из троих раненых серьезно пострадал только один, и это приводило Паолу в завистливое удивление. Видит Всевышний, степняки по-настоящему сильные бойцы! Тем более жаль, что Империя не получит их помощи…

Девушка сама не заметила, когда презрение к дикарям-варварам покинуло ее. Нелюбовь осталась, упрямое нежелание подчиниться никуда не делось, но презрение… презирать степняков было уж точно не за что. Теперь Паола уважала их. За силу, умение, отвагу. За беспечное «это жизнь», заменяющее привычное для имперцев смирение перед волей Всевышнего. Даже за то, что чем-то неуловимым они, случалось, напоминали солдат из гарнизона ее детства, ничуть не похожих на столичных рыцарей.

А еще то и дело всплывали в мыслях Сай с бабкой и Таграном. Неужели они сумеют проделать этот путь втроем?! Даже и с защитой духов, все равно — две женщины, одна из которых стара и немощна, и только один воин! А Зан-лу, похоже, ничуть не тревожится за сына. Паола долго колебалась, но все же спросила степнячку: мол, как же отставшие доберутся. Но Зан-лу ответила коротко и непонятно:

— У мудрых свои дороги.

Больше Паола не спрашивала. Только молча просила Всевышнего: охрани. Каковы бы ни были те дороги, пусть для Сай, старой лекарки и молодого воина они окажутся гладкими.

На четвертое утро двинулись дальше. Теперь путь кочевья шел от реки прочь, в глубь степи.

Паола с сожалением оглянулась в последний раз на шелково-блестящую воду. После каждого купания крылья ощущались лучше, теперь она не сомневалась, что восстановление хоть медленно, но идет. Эх, знать бы способ ускорить!

Теперь, когда между племенем и тревожными знамениями пролегла широкая река, степняки, казалось, вовсе позабыли об увиденных мудрой Сай демонах. Далекая чужая война не волновала их. По совести, думала Паола, винить их за это нельзя. Соседские-то беды не всех волнуют, а тут — чужие земли. Но, когда вечерами девушки затевали шутейную пикировку с парнями или подначивали их показать удаль в поединках, Паола уходила в сумерки и, злясь на себя и весь свет, пробовала взмахивать крыльями. До одури, до темноты в глазах. Не надеясь на успех. Просто чтобы отвлечься от заполняющей душу ярости. Вложить эту ярость в дело, ведь выплескивать на беспечных варваров — недостойно, да и глупо.

А засыпая, с трудом удерживалась от слез.

Только однажды Паола сорвалась. Тот самый нахал, имени которого она так и не узнала, а отличала по тройной черте татуировки, схватил за руку, рванул к себе:

— Почему каждый вечер уходишь? Иди к нам!

Упершись ладонью в каменно-твердую грудь, Паола вскинула голову — и напоролась на откровенно жадный взгляд. Прошипела:

— Пусти. Быстро.

Бог весть, что прочел молодой варвар в ее взгляде — но железная хватка разжалась.

— Еще раз тронешь — очень пожалеешь.

Развернулась и пошла к женщинам, с трудом удерживая спину ровной, а голову высоко поднятой. Хотелось убежать, забиться куда-нибудь, да вон хоть между тюками, и плакать, плакать…

— Сама о гордости своей не пожалей, — донеслось следом.

Паола побоялась отвечать. Ее трясло. Зан-лу схватила за руку:

— Что с тобой, дочка?

Паола вырвалась и все-таки побежала. Не видя, куда, не понимая зачем, лишь бы подальше. Лишь бы остаться наконец одной. Споткнулась, упала, едва успев выставить ладони, ободрав их о жесткие стебли. Со всхлипом втянула воздух, остро пахнущий горьким полынным соком. И, не сдерживаясь больше, дала волю слезам. Плакала, пока не обессилела, до полного опустошения. А когда затихла, чья-то рука мягко легла на плечо.

— Уйдите, — простонала Паола. — Уйдите, не могу я, сил моих больше нет.

— Пойдем спать, — мягко сказала Зан-лу. — Заспишь беду, утром станет легче. Пойдем, я тебе сон-травы дам, чтоб дурные сны не мучили.

— Меня и так не мучают, — буркнула Паола.

— Стонешь по ночам, — сообщила варварка. — То плачешь, то зовешь кого. Не помнишь, что снится?

— Нет. — Паола села, мотнула головой. Она и правда не помнила своих снов. Ни одного с самого начала этого великого варварского переселения. Но, похоже, оно и к лучшему…

Остаток пути Паола и близко не приближалась ни к девушкам, ни тем более к парням. Держалась возле Зан-лу как приклеенная. Так было спокойней. А взгляды… что взгляды! Пусть нахальный недоумок хоть дырку в спине глазами проест, нечего такую ерунду замечать.

Место постоянного становища Паола, как ни странно, узнала без подсказки и с первого же взгляда. Очень уж напомнило то, прежнее. Ряд оплывших от времени курганов над рекой, сложенные из камня очаги… и — девушка даже глаза протерла! — палатка лекарки чуть в стороне, на отшибе. Откинулась в сторону расписанная знаками-оберегами кожаная занавеска… на пороге показалась могучая фигура… обернулась, посторонилась, пропуская другую, тоненькую и невысокую… Паола радостно взвизгнула, ударила Звездочку пятками, и смирная кобыла пустилась галопом.

— Сай! Тагран! Бабушка! Вы здесь!

— О-ола!

Паола слетела с седла и кинулась обниматься с шаманкой.

До вечера не то что поговорить обстоятельно, даже словом перемолвиться было некогда. Племя устраивалось на новом — хотя какое оно новое! — месте, лекарка и шаманка обходили приехавших, проверяя, не прицепились ли к ним в дороге злые духи. Паола помогала Зан-лу и Таграну: не сидеть же без дела. Откровенно говоря, толку с нее было немного — тяжелую работу всю переделал Тагран, расстилать постели и расставлять утварь степнячка девушке тоже не доверила. Так что Паола всего лишь обмела стены и пол жилища полынным веником, а потом отправилась за водой.

Едва отошла от становища, ее нагнала Зайра. Тряхнула пустой шкурой для воды:

— Ты на реку? Я тоже.

Какое-то время шли молча. Потом Паола спросила:

— А почему вы не на самом берегу стоянки устраиваете? Что там, что здесь. Вот так ходить, наверное, опасно? А если, мало ли, те же зеленокожие становище окружат, вовсе без воды останетесь?

— Ты не понимаешь. — Зайра тряхнула головой. — На берегу жить еще опаснее. Эта вот река — она с гор течет. И характер у нее… горный, как еще и сказать! То ручей ручьем, видеть нечего, а то как разольется. Мы здесь на берегу даже коней не оставляем. А там, на прежнем, река спокойная, только туда по ночам стаи приходят. Волки, трупоеды…

Паола поежилась. В ее родном городке не редкостью были ни волчьи, ни гоблинские стаи, но все же за стенами казалось спокойнее. А вот так…

С другой стороны, может, именно поэтому воины-степняки не чета солдатам Империи?

Речка и правда походила на ручей. Шелковисто блестящий поток распадался на отдельные струи, весело прыгал по галечному руслу, огибал огромные серые валуны и снова собирался в гладкое полотно. Девушки остановились на каменистом уступе над берегом; отсюда, с высоты примерно человеческого роста, нужно было спуститься по выщербленным водой каменным пластам, напоминающим тесто в слоеном пироге. Дальний берег пирогом и смотрелся: белые полосы камня, темные — нанесенной на камень и забившейся в щели земли, а поверху шапка незнакомых Паоле ярких желтых цветов. За рекой вся степь казалась желтой, празднично-солнечной, и только вдалеке сизыми, бурыми и белыми складками дыбились горы.

На горы Паола смотреть не стала. Чего она там не видела? А вот река… на реку хотелось глядеть и глядеть, блеск шелковых струй завораживал, а еще — Паола только заметила — под водой камни играли самыми разными красками. Камни с гор. Пестрый красно-серый гранит, черный базальт, зеленая и розовая яшма…

— Красиво как, — выдохнула Паола.

— Красиво, — согласилась Зайра. — И безобидно, правда? А я видела, как эти камни сюда принесло. Волна была — вот отсюда, где мы стоим, здоровенного трупоеда смыло. Он выл, представь, пасть открывается, а ничего не слышно. Навсегда я тогда запомнила, как страшно высокая вода ревет.

Паола скользнула взглядом вверх по течению. Мирный ручеек блестел на солнце, вдалеке, похоже, был или перекат, или небольшой водопадик: там мерцали, переливаясь, короткие радуги.

— Напугала я тебя? — усмехнулась Зайра. — Сейчас бояться нечего, пошли.

И первая начала спускаться.

Как раз под спуском обнаружилось глубокое место, где было удобно наполнить шкуры. Взвалив на плечо раздувшийся от воды кожаный мешок, Паола подумала: а вот этот степной обычай неплохо бы перенять имперской армии. Удобно ведь. Для отряда в походе запасы воды слишком часто становятся проблемой, войска идут или вдоль реки, или от колодца к колодцу. А тут — навалить плотно закупоренные шкуры на телегу… в каждую ведра три вмещается, это сколько ж на одной телеге увезти можно…

Тряхнула головой: не о том размечталась, милая. Где ты, а где та имперская армия?

— Вот вы где! — Навстречу выбежал голопузый мальчишка лет пяти. — Вертайтеся, мудрая Сай будет круг замыкать!

Зайра прибавила шагу. Паола почти бегом заторопилась следом. Пока дошли до становища, успела запыхаться — вроде и недолгий путь, но в гору. Ну все, подумала зло, надоело немочью ползать, сколько можно! А еще домой собралась, тьфу! Будешь, милая, каждый день по воду ходить, и чтоб обратно — рысью!

Сай ждала в центре становища, у растепленных очагов. Остановила:

— К огню не подходите.

Зайра понятливо кивнула. Паола опустила на землю шкуру с водой, вздохнула глубоко; в нос вкрался почти позабытый запах курящихся в лекаркиной жаровенке трав. Так, значит, огонь в очагах нынче не простой… ясно.

— Вот что, Ола, — Сай взяла ее за руку, — ты эту ночь у Зан-лу сиди. И не спи, поняла? Ни в коем случае не спи!

— Поняла, — кивнула Паола. — А почему?

— Ты нашим духам чужая, и твои мертвые — не наши. Я становище кругом обводить буду, злых духов гнать. Твои не злые, но они и не наши…

— Ты их прогонишь?!

— Я — нет. Просто не знаю, как они сами, смогут остаться или нет. Никогда раньше у нас чужих не было, когда я на род защиту ставила.

— Но если…

— Ты не бойся! Если и нет, они вернутся потом, тебе только и нужно будет раз из круга выйти! Просто эта ночь для тебя опасная. Не спи, слышишь? Заснешь, не мертвые, так духи за собой утянут.

Паола кивнула. Стало страшно. Даже не страшно, страх — он все-таки обыденный, бояться можно живого, видимого врага. А тут жуть потусторонняя…

— Не заснет, — ухмыльнулся над ухом Тагран. Положил руку Паоле на плечо. — Я прослежу.

Дышать стало легче.

— Знаешь, — сказала Паола, подняв лицо навстречу его взгляду, — я так ни одного зуба и не выбила. Хотя жуть как хотелось.

— Ночь долгая, расскажешь. Пойдем, мать ждет.

Подхватил шкуру и зашагал к палатке Зан-лу.

Ночь и правда оказалась долгой, хоть и прошла за разговорами почти незаметно. Просто в какое-то мгновение Паоле сдавил сердце ледяной обруч, почудилось, что снова забивает горло колючая метель, а воздух в мире кончился, и никогда больше не вдохнуть… Тагран заметил неладное, схватил ее за плечи, встряхнул — и отпустило. Только сердце колотилось как бешеное, и все хотелось вдохнуть поглубже. Но страх, темный безотчетный ужас — остался. Как будто кружат рядом те самые злые духи, которых гонит Сай, норовят утянуть за собой, караулят.

— Не бойся. — Тагран положил руку ей на плечо. — До утра немного осталось, мы с тобой.

И, не дожидаясь ответа, начал рассказывать, как повстречался однажды со спустившимся с гор медведем. Клык этого медведя висел у Таграна на шее среди прочих, и схватка, судя по всему, была нешуточная, но рассказывал варвар смешно. Паола то и дело хихикала, страх тускнел, отступал в подернутые тьмой углы. Потом настал черед бродячего тролля, забредшего в сети для рыбы возле одной позабытой имперскими солдатами деревушки, давно торгующей со степняками, потом Таграну припомнился один торговец, нанявший степняков в охрану и попытавшийся обдурить их при расчете. А потом пришел рассвет, тьма растаяла, и страх с ней вместе. Прибежала Сай, спросила с порога:

— Ола, ты как?

— Хорошо, — медленно ответила Паола. Зевнула, пробормотала: — А теперь поспать можно?

И, кажется, тут же и заснула. По крайней мере ответа шаманки она потом так и не вспомнила.

Вечером Сай снова взялась шаманить.

Только услышав об этом, Паола пришла в ужас: да сколько ж можно?! Опять от ужаса трястись? Но Сай засмеялась:

— Глупая! Сегодня хорошо будет. Для добрых духов, для своих. Праздник будет, слышишь, Ола!

Племя готовилось к празднику. Мужчины с утра ушли на охоту и вернулись на удивление быстро, притащив пять тонконогих степных оленей.

— Они место знают, — шепотом объяснила Зайра, заметив изумление Паолы. — Обычно там не бьют, только если быстро нужно.

— Солонец, что ли? — Паола вспомнила путь в горах и добытую гномами олениху.

Зайра пожала плечами, повторила:

— Место.

Похоже, сама толком не знала.

К вечерним сумеркам самые нежные куски жарились над углями, ждала своего часа брага, а племя, от стариков до детишек, было так откровенно взбудоражено, что Паоле стало не по себе. Она хотела ускользнуть потихоньку, но Тагран заметил, взял за руку — крепко, не вывернешься.

— С нами будешь, Ола.

— Я не хочу!

— Так надо.

Подскочила Сай:

— Чего ты?

— Она не хочет, — буркнул Тагран.

— Глупая Ола! — Сай рассмеялась. — Не бойся, страшного не будет. Сегодня ночь счастливых духов, поняла? Садись, смотри!

Откинула за спину волчий зубастый капюшон, выбежала на середину круга, на крохотный пятачок между очагами, крутанулась волчком и замерла.

Все смолкли разом. Даже ветер стих. На становище опустилась прозрачная, звенящая амулетами тишина. Сай медленно подняла руки к небу, раскрыла ладони, прогнулась, запрокинув лицо к первым, едва проклюнувшимся звездам. И запела.

Странно как, подумала Паола. Мы говорим со степняками на одном языке, но песни Сай — совсем на другом. Только и понятно, радостные они, печальные или повелевающие. И такой от них веет древностью, аж страшно делается. Будто не для людей они; будто даже слышать их — заглядывать куда-то в темное, тайное и запретное.

Сай пела, едва заметно поворачиваясь вокруг своей оси, перебирая ногами, крохотными шажками очерчивая круг… не круг, спираль! Тягучая мелодия ускорялась, и Сай двигалась вместе с ней, быстрее, еще быстрее, притопывая, то сводя, то расправляя ладони… да она же танцует! Только танец, как и песня, тайный и древний, взывающий к неведомым обычному человеку силам. Незримая спираль провела шаманку извилистой линией между очагов, обведя каждый отдельным кругом, и танец изменился — вдруг, в единый миг. Сай завертелась, раскинув руки, гортанно вскрикнула и повела совсем другую мелодию. В ней прорезался ритм, четкий и рваный одновременно, отдающийся биением крови в висках, подстраивающий под себя биение сердца. Паола хватанула ртом воздух и едва не закашлялась, когда, радостно взвизгнув, к Сай выбежала девчонка из младших. Выбежала, замерла на мгновение — и пошла вслед за шаманкой, вроде бы четко повторяя каждое движение, но при этом все равно как-то по-своему. За девчонкой пристроилась одна из женщин, следом — Зайра, а за той — кто-то из воинов. Один за одним степняки включались в цепь танцующих, рваная мелодия росла, обретала многоголосье, вплеталась в тишину и сминала ее. Паола опомниться не успела, как осталась одна — остальные, все без исключения, от воинов до старух и детей, подхватили танец. И каждый, вроде бы повторяя шаги и жесты шаманки, все же вел его немного иначе, словно что-то неведомое Паоле подсказывало каждому его собственные, ему одному свойственные, единственно правильные для него одного движения.

Паоле не хватало воздуха. Жарко стучала в висках кровь, ритм танца бился, пронизывая тело, звал, тянул, завораживал. Она сама не заметила, как встала, шагнула вперед…

Очнулась, смеясь и хватая ртом воздух, в кругу, между Зайрой и каким-то мальчишкой. Зайра глянула на нее шальными глазами, взвизгнула:

— Ола! — и почему-то полезла обниматься. Побуждение отшатнуться увяло, едва мелькнув на краю сознания. — Ола, у тебя получилось, ты наша, наша! Я так рада!

— Ты о чем? — Паола все-таки попятилась, дурман танца потихоньку отпускал, возвращая способность говорить и, кажется, даже думать. Хотя насчет «думать» Паола не стала бы утверждать с полной уверенностью.

— Ты танцевала!

— Ну-у… кажется, да. Слушай, я не помню! Честно, не помню…

— Ты и не должна помнить, — объяснила невесть как оказавшаяся рядом Сай. — Все правильно, все как надо вышло! — И, обняв едва спасшуюся из рук Зайры ошалевшую Паолу, с радостным смехом закружила ее по вытоптанному пятачку. — Ола, наша Ола! Тебя духи приняли, поняла?

Нет, хотела ответить Паола, ничего не поняла. Но тут — словно под дых ударило. «Наша», говорите? Рано радуетесь, не ваша я и не буду вашей! Я имперская жезлоносица, и никакие ваши хитрости этого не перечеркнут! И если вы меня привязать хотели, так просчитались, поняли, вы?

Сай поняла. Словно в глазах прочитала, Паола и рта открыть не успела, а шаманка глянула вдруг серьезно и строго, вздохнула:

— Глупая ты, Ола. Не придумывай себе ерунды, слышишь? Духи защищают, а не привязывают. От того, что ты стала нашей, ты не перестала быть свободной.

— А я была свободной? — буркнула Паола.

— Таким, как ты, — тихо ответила Сай, — крылья подрезать без толку. Ты это знаешь, я это знаю. Тагран, вон, тоже знает. А другие могут думать, что хотят, какое тебе дело до них.

Несколько дней жизнь на новом месте текла ровно и спокойно. Воины отправились к предгорьям на большую охоту, женщины нашли за рекой делянку дикой пшеницы, собрали зерна и теперь перемалывали их в муку и пекли хлеб и лепешки впрок. Паола помогала то лекарке, то Зан-лу. Ходила по воду, растирала травы для снадобий, даже научилась печь тонкий степной хлеб. В эти дни она чувствовала себя на редкость спокойной. Крылья начинали шевелиться, и хотя взмахнуть на исцеление пока не получалось, Паола снова ощущала в себе силу. Пусть слабо, едва различимо, но ощущала!

Охотники вернулись, нагруженные добычей под завязку — тонконогие степные олени, могучие лесные, парочка лосей и даже один медведь. Женщинам работы прибавилось: вялить мясо, скоблить и мять шкуры, да поскорей, покуда не протухло, не испортилось. Но Паола уже поняла — здесь умели работать быстро. Наваливались всем племенем, оглянуться не успеешь, как дело сделано. Она опять вместе с другими девушками просидела день, не разгибаясь, пластая оленину на тонкие ломти. Зато вечером женщины племени снова жарили мясо, а воины собирались отметить возвращение крепкой бражкой.

Которая из девушек первой предложила сходить ополоснуться, Паола прослушала. Она как раз думала, не ускользнуть ли в палатку Сай и бабки Тин-лу — уж там-то ее никто искать не станет, даже если догадаются. Все-таки к лекарке с шаманкой почем зря вваливаться не принято.

— Ола, идешь? — дернула за руку Зайра.

— Иду, — подавив досадливый вздох, откликнулась Паола. Раз уж незаметно смыться не вышло, от девушек лучше не отрываться.

К обжигающему холоду здешней речки Паола уже привыкла. Это первые дни даже в лицо плеснуть казалось страшно, а теперь она вместе со всеми, на бегу раздевшись, с визгом кинулась в воду. В самом глубоком месте здесь было едва по пояс, но ополоснуться хватало. Ополоснуться, подурачиться, брызгая друг на дружку, подхватить по цветному камушку со дна и выскочить на берег разгоряченными и веселыми. Накинуть одежду прямо на мокрое тело, сравнить, чей камушек красивее…

Из принесенной горной речушкой гальки степнячки делали бусы. У Паолы тоже были уже две крупные яшмовые бусины, розовые с серо-зелеными прожилками. Но нынешняя ее находка на бусы не годилась. В ладони девушки лежал молочно-белый осколок, необкатанный, с по-прежнему острыми гранями, словно не несло его течением невесть сколько, ударяя о камни и сглаживая водой. Осколок кристалла Рун.

— Не может быть, — прошептала Паола. — Не может такого быть…

Зайра сунулась поглядеть и тут же, ойкнув, отдернула руку:

— Морозит, аж колется! Как ты его держишь, Ола?!

Паола пожала плечами. Ей рунный осколок вовсе не казался холодным. Разве что самую малость, на грани яви и памяти: ощущением падающих на лицо снежинок и колючей травы под ладонью, и еще — острым, до озноба пугающим чувством ясности жизни, ее сложности и простоты одновременно. То же самое, только куда более сильное, испытала она у гнезда рунных кристаллов. Мудрость Вотана, подсказавшая верный путь… Паола сжала кулак. Стальная руна обожгла запястье мгновенным холодом. Скоро в путь, подумала девушка. Это знаки. Твердая уверенность наполнила душу. А за уверенностью пришла радость. Паола засмеялась, запрокинув голову к белесому, словно выцветшему от близости гор небу, вскинула руки — совсем как Сай, когда шаманит, — и крикнула, повернувшись к горам:

— Спасибо, Вотан!

Тряхнула головой, сбрасывая наваждение,повернулась к пораженно замершим варваркам. Спросила, как ни в чем не бывало:

— Ну что, возвращаемся?

— А непроста ты, Ола, — восхищенно протянула Зайра. — Не зря наша Сай так с тобой задружилась.

— Да брось, — рассмеялась Паола. — Просто Сай одно знает, да и вы все тоже, а я другое. Чему удивляться-то.

Когда вернулись в становище, праздник шумел вовсю. Пахло жареным мясом и брагой, охотники, встав в круг, выплясывали очередной ритуальный танец с лихими выкриками и потрясанием топорами, женщины взвизгивали и притопывали им в такт, а Сай в полный голос вела мелодию. И было это так радостно, так ликующе, задорно и страстно, что Паоле расхотелось уходить. Здесь плескалась полная до краев жизнь, здесь смеялись и пели так заразительно, что и Паоле хотелось смеяться, петь, жить — жить сейчас, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Охотники с последним грозным воплем вогнали топоры в землю, круг распался, но танец продолжился: к мужчинам присоединились женщины. Кружились, воздев руки и притопывая, зазывно смеясь, Зайра с подругами, Сай, Зан-лу, совсем юные девчонки и женщины в годах. Языками пламени вились вокруг стройных ног юбки, змеями извивались длинные косы. Теперь Паоле и в мысли не пришло остаться в стороне. Она кружилась вместе со всеми, смеялась, отбивая ритм, и знала — никогда прежде она не была настолько живой.

Трещали, разбрызгивая искры, угли в очагах, тихонько ржали лошади в табуне, глядели с ясного неба первые вечерние звезды, а ветер пах полынью. Это был замечательный вечер.

Ровно до того мгновения, когда татуированный тройной полоской нахал положил руки Паоле на плечи и спросил, радостно ухмыльнувшись, обдав девушку крепким духом браги:

— Потанцуешь со мной?

Паола отшагнула назад так резко, что наткнулась на кого-то спиной и едва не упала.

— Нет.

— Почему? Ты мне нравишься.

— Как раз поэтому.

— Значит, тебе нравится кто-то другой? Тогда почему ты не с ним?

Взгляд Паолы скользнул по танцующим. Теперь, когда ее, можно сказать, носом ткнули, она заметила: и Зайра, и остальные девушки, и женщины выплясывали в паре с воинами. Только Сай все еще была одна. Надо уйти, в панике подумала Паола. А то оглянуться не успеешь, как…

— Так кто? Или он уже занят, а?

— Не твое дело.

— А если тебе никто не нравится, тогда почему бы и не я? Все равно ведь тебе придется выбрать хоть кого-то.

И, схватив Паолу за руку, дернул к себе.

— Отстань! — Паола вывернулась, отскочила назад. Скользнула за лихо отплясывающую парочку. Нахал попер следом. Не отстанет, поняла Паола. Слишком много выпил, чтобы послушать добром, и слишком мало, чтобы просто махнуть рукой на несговорчивую девчонку.

Ну ладно же. Сам напросился.

Когда нахал преодолел толчею и снова к ней приблизился, Паола встретила его кулаком в нос. И тут же, не дав себе и мгновения, чтобы испугаться, повторила — тем же макаром по тому же месту.

Удар вышел удачным. Конечно, воина такой ерундой с ног не свалишь, но пьяного в чувство привести — почему бы и нет. Или, запоздало подумала Паола, не в чувство, а в окончательную ярость. Варвар медленно утер кровь, оглядел испачканную ладонь и сжал ее в кулак.

— Загордилась ты, девка. Зря.

Паола замерла, выжидая. Отшатнуться надо в последнее мгновение… отшатнуться и ударить сбоку, а потом — бежать. Девчонке против воина не выстоять.

Отшатнуться она не успела. Не успела бы… Молниеносный удар грянулся о возникшую перед лицом Паолы раскрытую ладонь, а затем эта ладонь сжалась, крутнулась, выворачивая руку, и — Паола сама не поняла, каким образом, но через несколько мгновений нахал лежал носом в вытоптанной траве.

— Пойдем, — на плечо Паолы легла уверенная рука. Тагран! Девушка медленно выдохнула.

— Спасибо.

А дальше вечер снова стал замечательным. Не сразу: какое-то время Паолу ощутимо трясло. Но Тагран держался рядом, и никто больше не подходил, не тянул танцевать, не напрашивался… Ели жареное мясо, говорили о какой-то ерунде вроде так и не выбитых зубов, Паола даже рискнула попробовать браги — совсем крохотный глоток. Ей не понравилось, о чем она и сообщила в неприлично резких выражениях, но Тагран только расхохотался в ответ и предложил еще мяса.

А потом звезды вдруг выцвели, небо просветлело, а над горизонтом проявилась подсвеченная розовым полоска ясной утренней синевы. И Паола подумала: никогда бы, ни за что бы не поверила, но это была лучшая ночь в моей жизни.

И почему так — после чего-то очень хорошего обязательно приключится какая-нибудь редкостная мерзопакостность! Наверное, чтоб жизнь малиной не казалась. «Так бывает», сказала бы Сай. Только так и бывает, думала Паола, глядя за реку, на тонкую полоску перистых облаков у самого горизонта. Изнанка облаков явственно отливала пожарами и кровью.

Словно и не уходили никуда.

Отсюда тоже теперь уйдут. Куда там они собирались, за море?

Паола стояла на высоком берегу, глядела на горизонт и безотчетно теребила подвешенные к запястью стальную руну и осколок рунного кристалла. Хотелось выть.

Она все-таки набрала воды и вернулась в становище как ни в чем не бывало. У нее хватило сил улыбнуться идущим навстречу девушкам. Дойти до дома Сай и лекарки, кинуть шкуру с водой у очага. Задернуть за собой занавеску — плотно, чтобы никто снаружи не увидел.

— Что с тобой? — испуганно спросила Сай. — Ола?

И тогда Паола упала на колени и разрыдалась — сухо, кашляя, надсадно хватая ртом воздух, тщетно пытаясь не то выкашлять, не то проглотить закупоривший горло колючий ком.

Говорить она смогла не скоро. Но шаманке не пришлось объяснять долго. Выдавленного между двумя приступами кашля: «Облака. Снова…» — хватило. Сай выскочила наружу, а когда вернулась, Паола уже успокоилась — не так чтоб совсем, но достаточно.

— Уйдешь? — почти не сомневаясь в ответе, спросила шаманка.

— Да.

Тяжелое молчание сгустилось душным облаком. Паола снова закашлялась, мотнула головой, отгоняя вновь подступившие рыдания. Спросила:

— Отпустишь?

— Я бы не отпустила, так ведь не простишь, — тихо ответила мудрая Сай. Помолчав, добавила: — Погибнешь ты там.

— Там мой дом.

Дом… сказать ли Сай, что они с бабкой Тин-лу стали роднее гильдейских учителей и наставников? Такими же родными, как девочки — Джатта, Линуаль, Ойка… погибшая Хетта…

Где-то Джатта сейчас… а Линуаль с Ойкой — живы ли…

— Тебе ведь хорошо у нас было. Сколько хочешь спорь, я точно знаю.

А долго ли еще будут живы Сай с бабкой, Зайра, Зан-лу, Тагран… если война придет в степь, если серебро полыни сменится проклятым огнем…

— Не буду спорить, — прошептала Паола. — Если б не война, осталась бы. За Таграна бы замуж пошла… Там мой народ, понимаешь?

А еще там война, и она не только моя — она и ваша тоже, хоть вы и не хотите этого знать. Вы не можете воевать — ладно, пусть. Но я могу.

— Понимаю. — Сай вздохнула, помолчала. И вдруг спросила совсем другим голосом: — Любишь Таграна?

Всевышний, за что?! Неужели обязательно это — мучить вопросами, ответы на которые уже не важны?!

— Ответь, Ола. Это важно.

— Что теперь… — Паола едва не заплакала. — Я все равно уйду, какая разница теперь, Сай!

— Скажи, — настойчиво повторила шаманка. — Это важно, Ола.

Паола долго молчала. Комкала край юбки, рассеянно дергала волоски на меховом лоскуте. Наконец сказала, не поднимая глаз:

— Я думала, любовь — это, знаешь, как в песнях. Томление там всякое, или чтоб друг без друга жизнь не в жизнь, или еще что такое… Чтобы сердце то ли замирало, то ли трепетало…

Сай фыркнула. Паола вскинула голову.

— А мне с Таграном рядом просто правильно. Понимаешь, Сай, просто правильно, и все! И ничего другого не надо. Это любовь?

— Это больше, — чуть слышно вздохнула шаманка. — Это судьба, Ола.

— Судьба?..

— Я знала. Видела. Он — твоя, а ты — его. Так бывает, да. Хорошо, что ты успела понять.

Почему-то Паола не удивилась. Совсем. Только спросила:

— А он знает?

Сай пожала плечами:

— Я не говорила. И тебе не сказала бы, но ты и сама поняла. Может, и он понял, не знаю.

— И что делать?

— А что сделаешь? — горько усмехнулась шаманка. — Хочешь, оставайся. Но не останешься же.

Не останусь, подумала Паола. Может, и лучше, если он не знает. Лишняя боль…

— Ола, Ола… — Сай снова вздохнула, встала. — Ложись спать. Я тебя сама в дорогу соберу, так лучше будет.

Паола нервно хмыкнула:

— Думаешь, я засну?

— Еще как заснешь. Как миленькая.

Сай наклонилась, схватила Паолу за плечи, прошипела в ухо что-то непонятное, резкое… Паола зевнула… глаза закрылись сами собой, и мех укутавшего ее одеяла вплелся в сон теплом маминых рук, запахом шиповника, полузабытой колыбельной…

«…Ой, шуршит трава, не слышны в траве шаги… По траве пройдешь, в ней судьбу свою найдешь…»

Во сне тихо позвякивали амулеты, шуршал ветер в серебристой траве, фыркали кони. Во сне Паола снова танцевала варварской ночью у степных костров, но там, во сне, к ней подошел Тагран, и она знала теперь, как это — плясать священный танец вдвоем. Во сне она целовала Таграна, зная, что никогда не поцелует наяву, и плакала от этого знания, а он говорил: глупая Ола, зачем плачешь, не надо. От судьбы не убежишь.

«Серебром полынь, светлым золотом цветы, мнет копытом конь, злато-серебро не тронь. Ой, горька полынь…»

Сай разбудила Паолу на закате. Повязала по амулету на каждое запястье, еще один надела на шею:

— Лишняя защита тебе не помешает. Поешь, и пойдем.

— Пойдем?

— За круг тебя выведу, — преувеличенно вздохнув, объяснила шаманка. — Чтоб не заметил никто. Ешь скорей.

Паола жевала мясо, не чувствуя вкуса. Только горечь.

— Вы тоже уйдете, да?

— Наверное.

— Хотела бы я знать, что с вами все будет хорошо. Нет, — Паола мотнула головой, — просто, чтоб хорошо было. Пусть даже и не узнаю. Я буду молиться за вас.

— Думаешь, поможет? У тебя свой бог, Ола.

— Я буду его просить, чтобы помог.

— Ола, Ола… пойдем уже, пока совсем не стемнело.

В становище еще не спали, и шаманка обошла его по широкой дуге. Но повела Паолу не на тропу к реке, куда та свернула бы сама, а к табуну. Заседлала Звездочку. Перекинула через седло переметные сумы:

— Здесь еда, воды немного и мазь бабки Тины. И штаны запасные. Не забудь взять, если пешком идти придется. А кобылу отпустишь, она вернется.

— Не съедят по дороге?

— Нет. Мои обереги сильные, оборонят.

Разговор казался пустым и ненужным. Паола помедлила, глядя на Сай. Наконец сказала тихо:

— Я не знаю, кто прав. Не знаю, как было бы лучше. Но все равно спасибо тебе. И удачи вам всем.

— Тебе удачи…

Шаманка ответила словно через силу — или сама не веря в свои слова. Ничего, упрямо подумала Паола. Будет удача. А если и нет… зато я все делаю правильно. И будь что будет. Ударила Звездочку пятками:

— Пошла, моя хорошая.

Оглянулась. Сай стояла, ожесточенно дергая ремешок. Сейчас снова придется косу переплетать! Махнула рукой, отогнав внезапную боль в сердце: увидимся ли? Даже если живы будем — навряд ли. Такие прощания — навсегда.

Но в «навсегда» не верилось.

— Увидимся, — тихо сказала Паола.

Стальная руна, амулет Сай и рунный кристалл согласно звякнули. И на душе у Паолы стало легче.

Звездочка без понуканий дошла привычной тропой к водопою. Тем временем лиловые вечерние сумерки сменились серебряной, наполненной лунным светом ночью. В этом свете река казалась отлитой из стекла, а дальний берег грозно темнел, пугая невесть какими опасностями. Паола вздохнула. Ночь — не людское время, а что делать? До утра нужно убраться как можно дальше.

— Вперед, — подогнала Звездочку Паола. На миг почудилось, стеклянные струи звенят под копытами. Звездочка всхрапнула, пошла быстрее. Похоже, ночная река не слишком ей нравилась.

По счастью, берег оказался достаточно пологим. Паола оглянулась еще раз, сама не зная зачем: становища отсюда и днем-то не видно, а уж ночью… Пустынный берег, стеклянно блестящая река, желтый круг полной луны… далекое тявканье степной лисички, злое, заполошное… еще более далекий волчий вой… Девушка тряхнула головой, отгоняя внезапную тоску. Кобыла шла неторопливым шагом. Подгонять ее Паола опасалась: не приведи Всевышний, не разглядит в неверном свете луны случайного препятствия, или копытом в нору угодит, или еще чего — мало ли неприятностей может случиться с лошадью в темноте на бездорожье. Но и медлить было опасно. В задумчивости девушка теребила стальную руну. «Путь». Сай говорила — научись ее слышать, отовсюду дорогу укажет. Самое время. Под пальцы попалась острая грань рунного осколка. Помоги, Вотан! Однажды твоя мудрость уже указала мне дорогу; и вот снова я бегу из чужих земель. Укажи верный путь!

Пальцы кольнуло мгновенным льдистым холодом. И, совсем как тогда в горах, перед мысленным взором Паолы предстала степь с высоты птичьего полета. Стада оленей и волчьи семьи, солонцы и водопои — хочешь остаться незамеченной, обходи стороной. Становище чужого племени, берлога тролля, заброшенный храм, облюбованный стаей гоблинов. Как же проложить путь по этим вовсе, оказывается, не пустынным землям — и не наткнуться ни на кого?!

Пришедшая к Паоле уверенность навряд ли была ее собственной. Но стоит ли придираться к дарам богов? Девушка гикнула, ударила Звездочку пятками:

— Вперед!

Послушная кобыла перешла на рысь, а чуть погодя, дав разогреться, Паола подняла ее в галоп. Безумие… страх и восторг колотились в груди, залитая лунным светом степь отливала то серебром, то золотом, то подергивалась зыбкой тенью, но Паола знала, с абсолютной, нечеловеческой ясностью знала, куда направить Звездочку, где подогнать, когда осадить. Мелькнула по левую руку вереница оплывших курганов, на вершине крайнего изваянием торчал сгорбленный орк. Что-то привлекло его внимание — там, по ту сторону древних могил. Вотан ли помог или подаренные шаманкой обереги, но всадница проскакала мимо незамеченной. Ночь, время волков, зеленокожих и нежити, вдруг обернулась союзницей и для нее.

Луна скрылась за лохматым облаком, и Паола придержала кобылу, пустила ненадолго шагом. Пусть отдохнет немного. Скоро будет занесенная сюда давним ледником россыпь валунов, ее надо миновать тихо, самым краем. Там, в камнях, спит великан. Да вон и храп уже слышен. Паола усмехнулась: удачно вышло. Днем пришлось бы объезжать ту россыпь по широкой дуге, рискуя нарваться на орков, а то и на охотников чужого варварского племени. И неизвестно еще, что хуже! А ночью можно пройти тихонько, не разбудив. Обитатели степи боятся великаньего логова, и пока он спит, там очень даже безопасно.

Звездочку пришлось успокаивать: громовой великаний храп испугал ее. Кобыла дрожала, тревожно всхрапывая, норовила шарахнуться прочь, Паола с трудом удерживала ее на рыси. Когда огромные валуны остались позади, девушка вздохнула с облегчением. Спешилась и вела Звездочку шагом, пока та не успокоилась. И лишь потом снова села в седло.

Близость гор ощущалась здесь: степь, вроде и ровная, местами прорезалась то каменистыми взлобками, то глубокими оврагами. У одного из оврагов и застал Паолу рассвет. Она огляделась, привстав на стременах. Тихо и пусто. Ну и хвала богам. Спустилась в овраг. На дне обнаружился чуть заметный ручеек, как раз напиться и лошадь напоить. Правда, сразу после ночи скачки к воде кобылу подпускать нельзя. Паола расседлала Звездочку, обтерла пучком травы, поводила шагом и только потом стреножила, отпустила пастись и заглянула в собранные Сай сумки. Позавтракала завернутым в лепешку мясом, растянулась на траве. Спать не хотелось; но удастся ли остановиться в следующий раз в настолько же безопасном убежище? Сюда — подаренное Вотаном чутье говорило об этом точно — ближайшие часы не заглянет никто. Здесь — охотничьи угодья великана. По счастью, его логово не настолько близко, чтобы опасаться его самого, но как раз, чтобы прочие охотники обходили эти места стороной.

И Паола, прикрывшись крылом, заснула.

Разбудило ее заглянувшее в овраг солнце. Девушка потянулась, нашла взглядом Звездочку — кобыла спокойно паслась, отмахиваясь хвостом от слепней, — плеснула в лицо холодной водой из ручья. В этот миг ее настигло смутное ощущение опасности — пока далекой, но неуклонно приближающейся. Паола кинулась к Звездочке.

Никогда не думала, что может заседлать коня настолько быстро! Вывести из оврага под уздцы, вскочить в седло и с места в галоп. Тревога усилилась, сжала сердце — и медленно, нехотя отступила. Паола так и не поняла, что ей угрожало. Но ей не хотелось разбираться. Ускользнула — на том и спасибо. Еще довольно долго Паола понукала Звездочку, торопясь уйти подальше, но наконец ощутила, что может приостановиться. Спрыгнула с седла, повела кобылу под уздцы шагом. Пережитый страх отдавался в теле запоздалой дрожью.

— Умница ты моя, — с трудом выговорила Паола. Голос тоже дрожал. — Ничего, моя хорошая. Мы с тобой много уже проехали. Мы с тобой молодцы, правда, Звездочка?

Звездочку хозяйкин приступ красноречия не заинтересовал. Шла себе, дергала травку на ходу. А Паола, отдышавшись и успокоившись, снова взялась за рунный осколок.

Но, странно, теперь он не показал ей степь. Паола увидела горы, ту самую долину ручьев и крохотных радуг, где ей разрешили поставить свой жезл. Девушка сбилась с шага, невольно задержала дыхание. Сердце забилось сильно, часто и радостно. Ее жезл все еще стоял. И будет стоять, сказал чужой, полный силы голос. Хотели убрать — я не дал. Вы заплатили честно. Жизнью, кровью, болью. Да будет так.

— Вотан, — благоговейно прошептала Паола.

Теперь она знала, осколок рунного кристалла попал к ней не случайно. Отец гномов, бог гор и железа, счел ее достойной толики своей мудрости.

Но вместе с этим знанием к ней пришло и другое. Она не может рассказать о милости к ней Вотана учителям. Маги Гильдии, пославшие их с Гидеоном воровать, и получат только то, что украдено. Ману рун — но не более того. Дар Вотана не для них.

— Ладно, — прошептала Паола. — Да будет так.

А потом подумала: да ведь я и вовсе не могу говорить о силе Вотана, мудрости Вотана, не то что о Его дарах. Всевышний, может, такое и прощает, но Церковь — точно нет.

Что ж, может, оно и к лучшему. Дар Вотана — ее и только ее.

Паола улыбнулась, садясь в седло. Пустила Звездочку рысью. Ветер с гор пах снегом и горькой полынью, опасности впереди пока не было, и Паола знала, что к вечеру она снова найдет убежище и эту ночь сможет спокойно отдохнуть. А завтра… завтра будет завтра. Сегодня можно о нем не думать.

Три дня Паола двигалась, обходя препятствия, пережидая опасности и находя убежища для отдыха. Всего три дня. Она была бы рада растянуть дорогу на подольше. Теперь, покидая степь почти без надежды вернуться, она понимала, насколько сильно полюбила эту землю. Она была бы счастлива здесь. Если бы не война.

Но приходилось спешить. Пролетать на галопе мимо пастбищ и водопоев, где охотились варвары и зеленокожие, надеясь на удачу, защиту Сай и дар Вотана. Отдыхать ровно столько, сколько нужно Звездочке, не думая о себе. Торопиться навстречу таким опасностям, мимо которых не прокрадешься. Если бы не война… если бы не ее долг имперской жезлоносицы! «Все, что нужно, — идти за своей судьбой и не бояться пути». Она не боялась, никогда не боялась, Всевышний тому свидетель! Но что делать, когда две судьбы спорят, и тянут в разные стороны, и рвут сердце пополам? Ответ был Паоле очевиден — идти туда, куда зовет долг. Теперь она понимала Гидеона, перечеркнувшего чувства ради долга. Теперь она знала, как это больно. Что ж, ее очередь. Она — солдат Империи, как и он.

А еще — Паола чуяла погоню. Кто-то шел следом, а кто, она не могла понять. Неведомый преследователь — или преследователи? — был защищен не хуже ее самой. Паола не думала о том, кто там может быть: что толку гадать. Просто еще одна причина не медлить. Впереди, все ближе, рубеж, который остановит почти любую погоню. Если только ей самой повезет его преодолеть…

Она вышла к этому рубежу утром четвертого дня. Осадила Звездочку, спрыгнула с седла. Подошла к краю разрубившей землю трещины. Когда-то сюда донеслась волна землетрясения; докатилась на излете, почти не исковеркав степь, просто взрезав пласты земли и камня, словно исполинским ножом. Пропасть едва насчитывала с десяток шагов в ширину, но глубина ее… Паола не стала измерять глубину ни взглядом, ни брошенным камушком. Ни к чему. Ей это не поможет. Куда важней, что та сторона пропасти ниже этой: как будто отрезанный от степи ломоть просел, опустился, потеряв опору. Сильно ниже, на три или четыре ее роста. Всего-то и нужно, что разбежаться, оттолкнуться и спланировать.

Пустяки, делать нечего. Верно, Ола?

Паола тряхнула головой, рассмеялась коротко. Сказала, удивляясь спокойному звучанию собственного голоса:

— Милая, ты спятила. Сбрендила. Не то умом тронулась, не то…

Сняла со Звездочки не слишком полегчавшие за эти три дня переметные сумы. Расседлала, разнуздала, обтерла пучком травы. Сложила сбрую у края пропасти: кто найдет, тот и поживится. Хлопнула кобылу по шее:

— Иди домой, хорошая. Слышишь, домой.

Звездочка фыркнула, переступила ногами, словно сомневаясь в полученном приказе.

— Ступай, — резко повторила Паола. — Домой иди. К Сай, к Таграну.

Кобыла заржала, развернулась и неспешной рысью потрусила прочь.

Вот и все, подумала Паола. Теперь не отступишься. Потянулась, расправив крылья. Чувствительность вернулась к ним, и сила вроде бы тоже; но махнуть на исцеление все еще не получалось. Не хватало самой малости. Вопрос в том, получится ли без этой малости перелететь… Паола надеялась, что получится. Во всяком случае, другой надежды у нее не было. Обойти эту трещину — это миновать незамеченной стойбище степняков, пройти через охотничьи угодья клана орков, скакать без остановки несколько суток. Невозможно. И думать нечего.

Поэтому Паола с самого начала направила Звездочку сюда — к единственному месту, где границу между степью и Империей можно пересечь тайно, украдкой. Но теперь, когда до этой границы остался последний шаг, девушку охватила паника. Не станет ли этот шаг вовсе последним, окончательным? Роковым?

В лицо ударил порыв ветра. К запаху степи — разнотравью с горькой ноткой полыни — примешивалась далекая, едва ощутимая муторно-сладкая вонь. На глаза навернулись слезы.

— Помоги, Всевышний, — выдохнула Паола. — На тебя уповаю, во имя Неба…

Разбежалась, оттолкнулась что было сил, расправляя крылья…

Ветер подхватил ее, мелькнул под ногами темный провал пропасти, сменился пестрой травой, стремительно бегущей назад. Ветер держал ее, чуть покачивая, нежно и уверенно. Боже, она и забыла, как это… как это легко! Легко, и радостно, и правильно! Земля приближалась, Паола взмахнула крыльями, пытаясь набрать высоту, плечи дернуло болью, но терпимой, и она летела, летела! Еще взмах, еще… и еще… и еще! Всевышний, она летит, летит!

Долго Паола не выдержала. Вернее, она могла бы еще, но остатки почти погребенного под восторгом здравого смысла подсказали: хватит на первый раз. Земля ударила по ногам, Паола пробежала несколько шагов и упала на колени, смеясь и плача. У нее получилось… не просто получилось! Она снова крылата, а что пока не может лететь долго, так это вернется! Уж теперь — точно вернется! Плечи болели, оставленные вождем шрамы саднило и дергало. Но зато, когда Паола оглянулась назад, уступ преодоленной ею пропасти оказался так далеко, что девушка невольно ахнула. Она уж и забыть успела, насколько быстрее лететь, чем ползти по земле!

— Я вернусь, — прошептала Паола. Под ладонь попалась пушистая веточка полыни, девушка сорвала ее, засунула за ремешок браслета, рядом с оберегом Сай. Надо идти. Туда, где половина неба пылает пожарами и кровью, откуда тянет гарью, где вряд ли поможет защита мудрой шаманки и дар Вотана тоже может не спасти. Туда, куда зовет ее долг.

Паола вытерла слезы и встала. Чуть позже она попробует пролететь еще немного. А пока надо идти.

Миссия 4 ОГОНЬ И ТРАВА

День, когда у Паолы наконец-то получилось махнуть на исцеление, не был радостным.

Паола пробовала окончательно исцелиться по несколько раз на дню. Может, стоило бы и пореже — легче было бы переживать неудачи, не подпускать отчаяние. И все же настал миг, когда вместо привычной уже пустоты на взмах откликнулась сила. Пробежала от плеч по рукам, по спине, собралась к зудящим шрамам, и тянущая боль, с которой крылатая дева свыклась так, что почти не замечала, вдруг исчезла. Но вопреки ожиданиям Паолы ее не захлестнуло небывалое счастье, не охватил восторг, и даже вполне обыденная радость тут же ушла, сменившись спокойным и деловитым «вот и ладно».

Исцеление, что и говорить, пришло вовремя. Ветер нес запах гари, синее небо потускнело, а ближе к горизонту, там, куда спешила Паола, вместо облаков нависали над землей тяжелые даже на взгляд черные тучи. То ли дым пожарищ, то ли пепел.

Землю, над которой все эти дни летела девушка, с полным на то основанием можно было назвать мертвой. Ничейная, никому не дающая жизни. Даже зеленокожие опасались забредать сюда — впрочем, хоть чем-то поживиться здесь не сумел бы и самый непритязательный гоблин. Редкие островки степного разнотравья и полоски мягкой зелени у ручьев казались одинаково чуждыми этой серой, пропыленной земле, поросшей колючим бурьяном. Сила Жизни истекала отсюда, уходила по капле, словно вода из надтреснутого кувшина. Глядеть на это было больно.

Но нет худа без добра — по крайней мере Паола могла двигаться быстро, почти не опасаясь нежелательных встреч. На этой пустынной земле не встречалась добыча, а значит, и охотники сюда не захаживали. Лишь однажды мертвое однообразие нарушил тощий тролль, пятнистый, как болотная лягушка. Паола заметила его издали. Чудовище брело вдоль ручья, загребая несуразно длинными лапами, переворачивало камни, копошилось под ними и, взрыкивая, тянуло в пасть не то жуков, не то червяков — кто там еще мог обнаружиться в рыхлой влажной земле под камнями, мокрицы какие-нибудь? Паоле на мгновение даже жаль стало изголодавшегося тролля — тем более жаль, что и ее запасы провизии неумолимо таяли. Но жалость жалостью, а облетела стороной, сделав изрядную дугу, и на ночлег остановилась позже, чем собиралась: от места обитания тролля следовало держаться подальше.

Здесь, вдали от гор, дар Вотана ослаб. Осталось обостренное чутье на опасность, но возможность оглядеть окрестности, увидеть свой путь с высоты птичьего полета почти исчезла, лишь иногда проявляясь случайными вспышками озарения. Одно из таких озарений подсказало девушке место для ночлега — разрушенную хижину охотника. Хозяин ее ушел из этих мест невесть когда: провал входа зарос бурьяном, сорванная дверь валялась в стороне, а солому с крыши давно развеял ветер. Через крышу Паола и опустилась внутрь, оставив стену бурьяна нетронутой.

О занятии прежнего обитателя хижины явственно говорили заброшенная в угол связка проржавевших капканов, расчалки для шкур и воткнутый в стену кривой мездрильный нож, очевидно, позабытый в суматохе сборов. Девушка протянула руку взять — хотя Сай дала ей с собой вполне приличный нож, еще один лишним не будет. Однако резкое, как удар, «нельзя», неслышимое, но явственное, остановило ее руку. Медленно выдохнув, Паола отступила назад. Откуда бы ни взялось это «нельзя», чья бы мудрость ни нашептала, девушка предпочла послушаться.

Зато в хижине обнаружились запас дров и погнутый, но вполне пригодный к использованию котелок. Паола слетала к ручью за водой, и тут ей повезло еще раз — наткнулась на полянку белоярника, травки редкой и весьма ценимой бабкой Тин-лу. Отвар белоярника восстанавливал силы, возвращал бодрость телу и духу — самое то, что нужно одинокой путнице в чужих опасных землях.

Паола заварила часть собранной травы, укутала котелок запасными штанами и оставила настаиваться до утра. Другую часть, завернув в лоскут, положила в сумку. Жевать его тоже можно, главное — понемногу. Посидела, глядя на притихшие, едва заметные язычки пламени. Медленно, растягивая время, съела кусочек мяса и четвертушку лепешки. Провизии оставалось, при совсем уж экономном расходовании, дней на десять. Если она верно понимала, где находится, как раз успеет добраться до людских поселений. Вот только есть ли они еще, те поселения? Едкая гарь, пропитавшая воздух, заставляла сильно в этом сомневаться.

Ничего, думала Паола, засыпая. Завтра отвар белоярника поможет проделать путь вдвое от обычного.

То ли наполнивший хижину травяной дух тому причиной, то ли сам белоярник, заставивший вспомнить старую лекарку, но Паоле снились бабка Тин-лу и Сай. Лекарка сидела у жаровни, раскачиваясь, напевая наговор-заклятие над миской со снадобьем. Лицо ее скрывалось в тенях, похожий на клюв нос хищно нависал над горячим варевом, втягивал зеленоватый пар и недовольно морщился. Мелькнула темная рука, скрюченные пальцы швырнули в миску щепоть истертой в пыль травы. Мешалка заходила посолонь — быстро, еще быстрее… Булькнула, утопая в миске, связка оберегов-амулетов — кость, камень, дерево, железо… Пар побелел, закудрявился, бабка дунула, мелькнула над миской сухая ладонь, но белое кудрявое облачко осталось недвижимым.

— Готово.

Стоявшая у стены Сай мгновенно подскочила, зачерпнула пригоршню снадобья и погрузила в него лицо. Даже во сне Паола дернулась, едва не заорав. Сай медленно подняла голову, размазала остатки буроватого варева по рукам… по голым рукам, лишенным привычных амулетов, оберегов и прочей защиты… Огненный жар разливался по коже, нарастал внутри бурлящим, готовым взорваться комом. Что ты делаешь, Сай, хотела спросить Паола, но в это мгновение словно слишком туго натянутая струна лопнула перед ее лицом, ожгла — и картинка исчезла. Паола услышала еще шепот бабки:

— Да помогут тебе духи, девочка.

И проснулась.

Странный сон не шел из головы весь день. Отчего-то Паола была уверена: то, что привиделось ей, в полной мере истинно. Понять бы еще, к чему, отчего вдруг стали сниться шаманские обряды?

Занятая мыслями о Сай Паола едва не проглядела опасность. Спас случай, точнее, голодное нетерпение таившегося среди валунов у реки очередного тролля. Успей девушка спуститься и сложить крылья, ей бы несдобровать; но тролль ринулся к добыче, когда ноги Паолы едва чиркнули по верхушкам травы. Паола судорожно замахала крыльями, и в когтистой лапе остался лишь клок кожаной полоски от юбки. А Паола торопливо набрала высоту, обещая себе впредь быть внимательней, и полетела прочь. Тролль довольно долго ковылял следом, но в конце концов отстал.

Напиться удалось лишь на закате, а найти подходящий ночлег совсем уже потемну. Эта ночь не обещала даже относительного уюта: ни хлипких, но хотя бы защищающих от ветра стен, ни огня, ни горячего питья. Всего лишь крохотная рощица, несколько десятков хилых деревьев, и под одним из них — старая медвежья лежка. Что же стряслось с этой землей, думала Паола, что даже дикие звери ушли отсюда прочь? Узнать могли, наверное, маги, но до того ли им. Паола вздохнула и велела себе спать, а не гадать без толку о давно минувших и никак не относящихся к ней делах.

Снова снилась Сай. Шаманка, скрючившись, лежала на полу возле жаровни, бабка Тин-лу, напевая, подсыпала в угли сухую траву, синеватый дым стелился туманом… и в том тумане чудилась неведомая земля. Высокие волны бились в утес, рассыпаясь пеной, кричали над скалами чайки, бурлила вода под ударами бурых щупалец. Кучка варваров отбивалась от неведомых чудовищ, похожих и не похожих на людей, с зубастыми пастями, с кривыми клинками в чешуйчатых лапах. Ржали кони на зеленых холмах, и ржанию вторил далекий волчий вой. Кружилась в священном танце шаманка, вился дым над очагом, стояли рядом войлочные жилища степняков и деревянные рыбачьи хижины, и охотники отправлялись в море в поисках достойной добычи. А небо было чистым, и облака — белыми, и лишь закат красил их алым. И матери пели детям колыбельные, в которых далекое серебро горькой полыни сменилось серебром морского прибоя.

Вот только чьи это видения, ее или Сай, Паола так и не поняла — ни во сне, ни утром, проснувшись.

Но уже к полудню стало не до разгадывания снов. Паола вылетела к границе войны.

Почти пересохшая речушка не сумела бы напоить и воробья. А за ней…

Паола стояла на берегу, тщетно пытаясь унять охвативший ее ужас. Она должна лететь — туда?!

За речушкой, точнее, за широким галечным руслом, едва смоченным сочащимся по бывшей стремнине ручейком, землю покрывал толстый слой черно-сизого пепла. Пепел громоздился сугробами, пушистые хлопья кружились в воздухе снежинками, ветер вздымал серую пепельную метель, пепельные смерчи вихрились и опадали, а вдалеке грозили небу угольные остовы сгоревших дубов. Земля не просто мертвая — убитая. Земля, дышащая отчаянием.

Хорошо, мельком подумала Паола, что воды на прошлом ручье набрала. Там вряд ли найду. Нашарила рунный камень и путеводную руну, сжала в кулаке: Вотан, дай знак! Но впереди ощущались лишь пепел и огонь, лишь ужас, боль и отчаяние.

Впрочем…

Смутное, почти на грани ощущения чувство тянуло во вполне определенном направлении. Паола не могла понять, что там, что именно зовет ее, но твердо знала: ей туда.

Девушка подняла взгляд к небу — к той половине неба, что хоть и потускнела, но не была затянута дымом и пеплом.

— Отец наш Небесный, во имя Твое… благослови, не дай пропасть…

Вдохнула последний раз чистый воздух, глубоко, полной грудью. И полетела на тот берег.

Обычно Паола предпочитала лететь низко: неизжитый детский страх высоты мешал, а нестись над травой, чтобы самые высокие верхушки щекотали ноги, было весело. Но сожженная, убитая земля не тянула, а отталкивала. Паола поднялась повыше, чтобы взмахи крыльев не тревожили мертвый пепел. Ей повезло: на высоте она поймала ветер, ровный и сильный поток. Пепельная земля неслась внизу, отливая серебром, словно злая насмешка над полюбившейся Паоле серебристой степью. Смотреть вниз было больно. И везде, до самого горизонта, только и виделось, что черный и серый пепел, черные остовы деревьев да дымящиеся трещины, плюющиеся огнем из глубины земли…

Так она летела весь день.

К закату ветер ослаб, и девушка решилась спуститься. Ей и в мысли не пришло искать ночлега, но хоть немного отдыха крыльям нужно…

Сухой горячий воздух драл горло. Глаза щипало. Ноги утонули в пепле по щиколотку. Паола думала, этот пепел давно остыл, но ступни обдало жаром. Казалось, сама земля горит изнутри, пылает, словно в лихорадке. От внезапной жалости на глаза навернулись слезы. Порыв ветра ударил пеплом в лицо, запорошил глаза, забил нос. Паола заморгала, затрясла головой. Зря спустилась! Нечего делать живому человеку на этом пепелище. Достала из сумки увядшую веточку белоярника, сунула в рот. Терпко-кислый вкус разлился бодростью по телу. Надо спешить, подумала Паола, взлетая. Вспомнились Джатта и ее Джер — как легко было вместе с ними! И ночные полеты не пугали… Теперь придется одной.

Сумерки отдавали гарью, едкой, остро бьющей в нос, смешавшей уютный запах горящего дерева и смрад горящей плоти. В потемневшем небе мерцало далекое зарево. Неясное чувство направления тянуло именно туда.

Что ж, по крайней мере далекий пожар служил неплохим ориентиром. Мимо такого маяка не промахнешься. Паола летела, и смутная тревога стучала кровью в висках: скорей, скорей. Зарево росло, но почему-то казалось таким же далеким, как и поначалу. Шуточки ночного полета, зло подумала Паола: как ни торопись, а все чудится, что стоишь на месте! А потом в небо ударил сноп колючих искр, следом вырвались длинные языки пламени, и лишь тогда Паола поняла, что долетела.

Живых здесь не осталось. Деревенька на три дома догорала. Огненным кольцом пылал высокий частокол, не защитивший селян от напасти. С треском обрушилась крыша, за ней — вторая, торжествующе взревел огонь, взметнувшись к темному небу. Красные языки жадно лизали стены, дразнились из темных провалов окон. Змейки огня бежали по земле, по стволам яблонь, деревья стонали, обугливаясь…

Света пожара хватало, чтобы ясно разглядеть лежащие на пороге ближнего дома тела. Но Паола отвернулась. Ей казалось, она и сама умрет сейчас, не выдержит…

Взвыл невдалеке пес, зашелся визгом и затих резко, на самом пике паники. Острое чувство опасности ударило под дых. Паола шарахнулась. Она, по счастью, не успела выбраться на свет. Глухое жадное ворчание резануло ужасом: те, кто убил этих людей и сжег эти дома, еще не ушли! Из-за объятого пламенем дома выбрел отливающий адским багровым огнем зверь, огромный, сгорбленный, напоминающий несуразно искаженную собаку, клацнул челюстями, поймав огненный язык, и вразвалку побрел к убитым.

Паола полетела прочь.

Когда пожар превратился в далекое зарево за спиной, она разрешила себе заплакать. Но слезы не пришли. Из горла вырвался сухой вой, жуткий, нечеловеческий. Не страх — темный ужас ломал Паолу, разрывая в клочья душу. Кто знает, остались ли вовсе живые на когда-то зеленых землях? Есть ли еще, куда возвращаться? За что воевать?

Может, и правда стоило уйти за море со степняками? Мелькнули перед глазами ночные видения, Сай, Тагран… И наконец-то из глаз полились слезы, и замешенный на отчаянии и безнадежности ужас сменился обычным человеческим горем, обычной тоской.

Но, отплакавшись, Паола упрямо полетела в прежнем направлении.

Ближе к вечеру ей повезло. Бог весть каким чудом, но среди выжженной в пепел земли сохранился островок живого леса. Впрочем, подлетев ближе, Паола поняла, что за чудо спасло несколько десятков могучих дубов и раскидистых вязов. Здесь и впрямь был остров. От реки осталось лишь полное пепла русло, но с высоты ее течение вполне угадывалось, как и два рукава, окаймляющие похожее на плывущий корабль зеленое пятно.

Паола опустилась на крохотную поляну в самом центре островка. Она дышала и не могла надышаться. Она гладила кончиками пальцев зеленые листья, смахивая с них седой налет пепла, и из глаз ее текли слезы. Здесь, среди чудом уцелевшей зелени, к ней вернулась надежда.

Империя велика. Как бы ни были сильны демоны, где-то есть еще нетронутая ими жизнь. Есть и люди. Как она могла хоть на миг захотеть сбежать?! Имперская жезлоносица, носительница небесной крови! Пока борется хоть кто-то, хоть где-то, ей тоже есть за что воевать.

Паола покинула зеленое убежище с первыми лучами рассвета. Неясная тревога, гнавшая ее вперед, немного утихла, но задерживаться в любом случае было глупо. Она должна отыскать людей. Добраться до гарнизона, крепости, отряда какого-нибудь! Она нужна там, где сражается ее народ, она должна, обязана вернуться!

Сегодняшний пейзаж разительно отличался от вчерашнего. И если вчера Паола думала, что ничего нет ужасней сожженной, покрытой пеплом земли, теперь она поняла — есть.

Земля горящая.

Пепел сменился огнем, серая метель — черными столбами дыма. Из разорвавших землю трещин извергались фонтаны лавы, рассыпая ослепительно-алые брызги, собираясь в ручьи и лужи, булькая адским варевом. Серный смрад разъедал легкие, каждый вдох отдавался болью в груди. Казалось невозможным разглядеть хоть что-то в этом огненном аду, но Паола вглядывалась, смаргивая слезы, разыскивая следы поселений, людей, лесов, хоть какой-то жизни.

И не находила.

Здесь не осталось ни земли, ни неба. Только огонь, дым, серный смрад, раскаленный, обжигающий воздух. Поверишь, что ненароком залетела прямиком в Ад!

Ад, покинутый обитателями.

Стоило бы радоваться: по крайней мере ее не заметят. Но Паоле дурно делалось от одной мысли, что обитатели ада хозяйничают сейчас там, где еще жива трава. Жгут, убивают, превращают цветущие земли в такое же мертвое пекло, как здесь.

Яркий голубой выблеск среди черно-багрового ударил не по глазам — по сердцу. Не чудится ли? Паола подлетела ближе, снизилась… и, ахнув, устремилась туда, где сияли среди огня кристаллы Жизни.

Опуститься здесь было негде. Чуждый Жизни адский огонь, казалось, бушует особенно яростно возле выхода синих кристаллов. Словно задушить хочет — так, как уже задушил дающее им силу Небо. На чистых гранях не оседал пепел, брызги лавы скатывались, не оставляя следа, но вокруг только и было, что дым, пепел и лава. Израненная земля стонала, взрезавшие ее трещины то выпускали пузыри огня, то плевались ядовитым паром. Паола судорожно закашлялась, перегнувшись пополам и едва не упав; отлетела немного, с трудом увернувшись от плеснувшего в нее лавового языка; снова закашлялась — грудь словно огненным обручем охватило, сжало, и молодая жезлоносица торопливо махнула себе на исцеление: кто знает, чего тут надышалась.

Стало легче. Девушка сморгнула слезы и медленно, лавируя между дымными столбами и яростно плюющимися трещинами, полетела вокруг кристаллов. Быть может, все-таки найдется клочок твердой земли…

Она описала примерно половину круга, когда порыв ветра разогнал дым, и вдалеке, едва заметные на горизонте, серые сквозь серый от пепла воздух, вдруг показались горы. И Паола ахнула, узнав…

То самое место.

Вот здесь стоял ее жезл, ее первый жезл. Пробивалась у его подножия зеленая трава, готовился распустить бутоны колокольчик, и белая бабочка… Почему-то именно эта бабочка вспомнилась так явственно, что казалось, руку протяни — дотронешься. Паола до крови прикусила губу. Огляделась. Теперь, сквозь дымные столбы и огненные фонтаны, ей виделась совсем другая картина. Вон там был их лагерь. А дальше, где кипит злым алым огнем лавовое озеро, — ложбина… там Гидеон и Фабиан угощали ее, уставшую, вином и поджаренными лепешками… два ее рыцаря, оба погибшие ради того, чтобы она поставила еще один жезл.

Паола вновь обернулась к кристаллам. И в этот миг опал, растекшись лужей, лавовый фонтан, и она увидела — вместо ее жезла стоит чужой. Отливающий адским пламенем, источающий тот самый жар, от которого земля горит, расходится ранами-трещинами, наполняется огненной лавой вместо воды.

Боль и ненависть вскипели в душе, обожгли, забурлили не хуже той лавы. Паола выругалась сквозь зубы, грязно, по-солдатски. Всхлипнула, прикусила губу и махнула на демонский жезл, всю себя вложив в одно желание — исчезни! Сгинь с лица моей земли.

Ее — их — не учили убирать чужие жезлы. Маги Гильдии едва коснулись этой возможности. Объяснили единственное: в столкновении с чужой магией победит лишь та, чья воля, силы и желание сойдутся в одну точку и ударят слитно и мощно, подобно бьющемув цель копью воина веры. Но сейчас Паола не вспомнила тот урок. А вспомнила бы — навряд ли бы у нее получилось. Всю себя не отдашь по приказу — только по велению души.

Слова Ольрика всплыли в памяти чуть позже. Когда демонский жезл оплыл, словно горящая свеча, и растекся лужей багровой лавы.

Руки тряслись, голова кружилась, и тонкий предобморочный звон заглушал клокотание лавы. Знала бы, что столько сил уйдет, испугалась бы, наверное.

Хорошо, что не знала.

«Подобно бьющему в цель воину веры», — прошептала Паола и хрипло, горько рассмеялась.

Воин веры не щадит себя в битве, не помышляет о спасении тела, но одной лишь души. Она, Паола, не думала о душе, уничтожая чужой жезл. Вообще ни о чем не думала. Иначе сообразила бы, что исчезновение жезла не останется незамеченным. Что врагу и искать ее не придется. Она сама сообщила Проклятым: «Я здесь». Можно сказать, во весь голос крикнула.

Теперь вопрос лишь в том, как скоро ее здесь накроют.

Паола нашарила в сумке тряпицу с белоярником, выудила сразу две веточки. Слабый запах на мгновение разогнал сернистую вонь. Девушка жевала с трудом, даже на это сил не хватало. Но постепенно становилось легче. Ушла обморочная слабость, руки перестали трястись. Синева кристаллов манила обещанием Неба. Мало убрать чужой жезл. Но хватит ли сил поставить взамен — свой?

Должно хватить.

Слышишь, Ола, должно. Это жизнь твоей земли. Сила твоего народа. Синева твоего неба. Все то, ради чего ты вообще живешь.

И потом, ты ведь уже здесь, и надежды уйти почти нет, так о чем и думать.

Судьба.

Стальная руна не обманула.

Паола вздохнула еще раз, взяла еще одну веточку белоярника. Старая лекарка говорила, его опасно употреблять слишком часто и слишком много; но сейчас — не все ли равно? Да и дело того стоит. Медлить нельзя. Иначе все окажется зря. Должно получиться. Подумаешь, сила не вернулась. Ей ведь даже не обязательно оставаться на ногах — после. Лишь бы жезл стоял.

Именем Неба…

Силой Всевышнего…

Исцелись, моя земля.

Паола махнула, и жезл возник, сияя золотом и синевой, чуть подрагивая, словно пущенный умелой и сильной рукой дротик — в яблочке мишени. Единственное оружие, доступное крылатой деве… Паола улыбнулась сравнению. Потом подумала — а мне не так уж плохо. Только в глазах темно, но это пройдет, точно пройдет. Совсем немного отдохнуть, и…

И в этот миг с неба обрушился огонь.

Испугаться Паола не успела. Огонь обтек ее, не причинив вреда, совсем как в драконьей пещере. Багровое пламя бушевало вокруг, клубилось, жалило, но ощущалось не больше, чем ветер в летний полдень. Вот так… сработала защита, верно подсказала тогда мудрость Вотана, и сама она выбрала верно, не зря рисковала…

Клубы пламени опали, рассыпались искрами и погасли. Паола нервно рассмеялась: что, съели? Взмахнула крыльями, поднялась повыше, огляделась, высматривая врага.

Врага не было.

Но… как?!

Да вот так. По крайней мере никого не видно.

Клубы пламени возникли снова, стиснули, взревели. Верно, мелькнуло, ведь обычная защита чаще всего действует на один раз. Есть тут вражеский маг, есть! Просто не виден среди огня и дыма.

А может, есть правда в байках, что по-настоящему могучие колдуны и волшебники умеют насылать чары издали? То есть совсем издали, не из укрытия где-нибудь на краю поля боя, а сидя себе спокойно в башне посреди столицы? Но если так, надо просто улетать скорей!

А улетать всяко надо, усмехнулась Паола разброду в собственных мыслях. Здесь ей нечего больше делать. Сейчас… спадет пламя, станет видно куда…

Лети сейчас, толкнуло девушку, немедленно, куда угодно, лишь бы отсюда! Предчувствие опасности было острым, как никогда прежде. Скорей, прочь!

Но улететь Паола не успела. Едва взмахнула крыльями, набирая высоту, как пламя скатилось с нее, и тут же невидимый колдун накрыл другим заклятием.

Замелькали перед глазами огненные птицы, налетели, впились когтями… Жар наполнил тело изнутри, разлился кипящей лавой по жилам, взревел, взорвался огненным фонтаном в затылке. Крылья отказались слушаться, и Паола рухнула вниз, прямиком в оставленную демонским жезлом лавовую лужу. Мелькнула, туманя рассудок, надежда: может, и этот огонь не возьмет? Но…

Боль, обжигающая и беспредельная, до краев заполнила мир. Да нет, не осталось вовсе никакого мира. Не было совсем, нигде и никогда! Только огонь, пожирающий изнутри, текущий вместо крови по жилам, стучащий в висках, превращающий мозг в кипящий котел с адским варевом. Только пузырящаяся лава, в которой обугливаются ее крылья, лава — не магический огонь, от которого она защищена, а жар самой земли.

Только совсем уже близкая смерть.

И — трава у самого ее лица. Зеленая трава, обещающая исцеление сожженной земле.

— О-ля-ля, вот так находка. — Насмешливый гортанный голос разбил гудящую огнем тишину. — Голубица Господня!

Пинок в бок отозвался волнами огня, пробежавшими по телу.

— И уже нашкодила!

Мысли с трудом пробились сквозь багряную пелену. Ее нашли. Нашли враги. Она не успела умереть. Вряд ли добьют быстро.

Да не все ли равно теперь.

— Переверни ее, раб. Я хочу видеть ее лицо. И она пусть знает, кто с ней говорит.

Наклонившийся к Паоле воин показался знакомым. Странно, ну где она могла видеть Проклятого? Но где-то видела, точно… красивое, запоминающееся лицо… Огненная печать на лбу мешала понять, искажала благородные черты.

Воин приподнял ее и развернул, резко, рывком. От резкого движения темные волосы упали на его лоб, скрыв печать, и Паола едва не застонала в голос. К горлу подступила тошнота.

Она узнала.

Боже Всевышний, Отец Небесный, сохрани! Что угодно, только не так!

Этот воин уходил из столицы с самым первым посланным на врага отрядом. Ехал в первых рядах рыцарей, рядом с Гидеоном и Фабианом, потому и запомнился. И не вернулся. Погиб.

Слишком многие тогда погибли, а выжившим было не до того, чтобы унести трупы с собой или хотя бы похоронить как подобает. Раненых-то с трудом донесли. А мертвецов просто бросили на поле боя.

И вот итог.

Бывший рыцарь Империи отступил, и Паола увидела ту, что командовала им, называя рабом.

Демоница, точь-в-точь та, с которой пришлось сразиться им с Гидеоном на пути в горы. Жезлоносица.

Значит, все зря. Ее добьют, а потом…

Паола закрыла глаза и отдалась течению боли. Может, унесет… вот тоже странность, от меньшего сознание теряла, а тут… Что за мерзкое заклятие.

Еще один пинок плеснулся огненной волной под веками:

— На меня гляди, птица-голубица. Успеешь подохнуть, а пока я с тобой говорю.

А пошла ты, подумала Паола. Стервь, падальщица.

Она помнила, какой страх — темный, животный ужас — источает жезлоносица-демоница. Тогда, в первую встречу с адским отродьем, она с трудом поборола этот ужас. Но теперь — чего бояться?

Стать такой, как этот раб с печатью на лбу, услужливо подсказал призрачный голос. Хочешь?

Не стану, упрямо подумала Паола.

— Не таких обламывали, — презрительно бросила демоница. — Ты в наших руках, значит, нашей и станешь. А как, сама решай. Покорись добровольно Князю Тьмы, и вся вечность будет твоей. Тех, кто верен ему, наш господин вознаграждает щедро. А нет… — Презрительный смешок иглой вонзился в мозг. — Все просто: будешь ты повелевать или станут повелевать тобой. Дело вкуса, разумеется.

— Изыди, — выдохнула Паола. — Тварь.

Демоница рассмеялась в ответ.

— Упрямая? Хорошо. Тем веселей.

Шагнула к Паоле, присела, поддела кончиками острых ногтей подбородок. Глаза раскрылись сами собой. Видеть адово отродье так близко оказалось не столько страшно, сколько гадостно. В чертах лица демоницы, откровенно красивых, ярких, читалась не злоба, а порочность. И то — злоба, ненависть, они ведь и людям свойственны, Всевышний прощает… А тут — мерзость, отрицающая Небо и милость Господню. Темные глаза подцепили, словно крючком, взгляд Паолы, чувственные губы изогнулись в ухмылке. Демоница проворковала нежно:

— Люблю обламывать упрямых. Очень люблю. Вот он, — встала, небрежно хлопнула по плечу своего спутника, — мог бы подтвердить. Тоже упрямым был. Си-ильно упрямым. Не один раз умер, покуда покорился. Хорошо повеселились, вспомнить приятно. Бери ее, раб. Отойди и жди.

Проклятый вздернул Паолу на ноги, взвалил на плечо, сделал несколько шагов и замер, обернувшись к госпоже. К горлу девушки вновь подкатила тошнота, а огненный фонтан в затылке взвился, кажется, до небес, норовя расколоть голову на мелкие кусочки. Но глаза так и не закрылись. Она видела, как демоница потянулась, расправив крылья, и летучей мышью порхнула к гнезду синих кристаллов. Все зря. Сейчас эта тварь уберет ее жезл и снова поставит свой, и не будет больше травы, не будет неба… Господи Всевышний, не допусти!

У самого лица вжикнуло — раз, другой. Паола моргнула, вгляделась в укутанную дымом фигуру дьяволицы. Та повалилась на землю, с явным трудом поднялась на ноги и теперь оборачивалась — медленно, неловко. В шее торчала стрела, еще одна, похоже, пробила кожистое крыло.

Вжикнуло снова. Адская тварь вдруг вскрикнула по-птичьи, прижала к шее ладонь. По белым пальцам густо лилась темная кровь. В жилу попал, восторженно поняла Паола, жилу кровяную перебил! Господь наш Отец, не оставь!

Демоница упала, дернулась судорожно, забилась, изогнувшись. Кожистые крылья бестолково молотили по земле, по лавовым ручьям, руки загребали огонь, чернели, лицо утратило порочную красоту, исказилось, стянулось отвратительной, полной ненависти и отчаяния маской. Накатила волна страха и угасла; адская тварь зашипела, заклекотала… и затихла.

Печать на лбу Проклятого полыхнула жаром. Зарычав, он отшвырнул Паолу и кинулся в дым. Нацеленная в него стрела воткнулась в вязкую лаву в шаге от Паолы. Древко задымилось, обугливаясь. А Паола глядела на перья. Бурые перья степного орла, памятные по тем самым стрелам, что собирала она после обряда Сай. Стрелам Таграна.

Две фигуры, едва видные в дыму, кружили и прыгали, силясь достать друг друга. Горела алыми отблесками сталь. Паола, беспомощно всхлипнув, подтянула под себя обожженные ноги, развернулась, чтобы лучше видеть. Подумала: это неправильно, что я еще жива. Так не бывает. Я сгорела, как я могу живой быть? Мне, наверное, чудится это все. Говорят же, будто в последний миг перед смертью людям видится исполнение их самых заветных желаний — чтобы Отец Небесный мог воочию узреть, что у них за душой.

Но если так, пусть уж я увижу, как Тагран победит. Пожалуйста.

Бойцы то приближались, то удалялись, обменивались ударами, уклонялись, рычали, разбрызгивая лаву. Теперь Паола окончательно уверилась, что вот-вот умрет. Она и впрямь видела варвара, а откуда бы ему взяться здесь въяве, а не в предсмертном бреду? Тагран теснил Проклятого, шаг за шагом прижимая к широкой трещине, из которой то вздымался, то опадал лавовый фонтан. По смуглой коже степняка текла кровь, сворачиваясь от жара, волдыри ожогов лопались, исходя сукровицей, но раны не мешали Таграну драться. Господь наша защита, беззвучно шептала Паола, не оставь, помоги. Ей не выпадало раньше случая видеть, как Тагран управляется с боевым топором, и теперь… теперь, не раздирай девушку почти безумная боль, она, наверное, залюбовалась бы.

Варвар и мгновения не оставался на месте. Отпрыгивал, завлекая противника в атаку, дразнил обманными замахами. Метил по ногам, заставляя вязнуть и спотыкаться. Наносил скользящие удары, раз за разом прорывая оборону Проклятого. Широкая полоса лезвия, казалось, размылась в воздухе, не уследить. Раб демоницы тоже был силен, но он отступал, пятился, его ответные атаки или разбивались о широкое лезвие варварского топора, или вовсе проваливались в пустоту. Паола смотрела, боясь сморгнуть лишний раз, без единой мысли, не дыша, позабыв молиться, и боль мешалась с восторгом, и это было почти счастье — настолько, насколько вообще возможно счастье за несколько мгновений до гибели. Проклятый выдыхался, слабел, двигался все медленнее. И, наконец, не сумел отбить атаку. Широкое лезвие рассекло доспех на его груди, брызнула кровь. Воин зашатался, уронив руки. И в тот же миг топор степняка врезался в его живот. Проклятый сложился пополам и медленно, как во сне, рухнул спиной в лаву. Взметнулись и опали багровые кляксы. Труп бывшего рыцаря погрузился в огонь.

Паола все еще глядела на разлетающиеся от трупа Проклятого кляксы вязкой лавы, а Тагран уже очутился с ней рядом. Руки варвара замерли, не коснувшись сожженной кожи. В глазах полыхнул явственный ужас.

— Обыщи тварь, — выдохнула Паола. — Может, лекарство… найдешь.

Тагран метнулся к демонице. И только теперь Паола вдруг поняла: ей не чудится. Это не бред, это и правда он. Здесь. Наяву. Обожженный, израненный, с подпаленными волосами, в прожженных штанах и таких же точно высоких сапогах, какие были у Проклятого. И ведь добыл где-то…

И ведь нашел ее… спрашивается — как?

Тагран вновь возник рядом. Расстелил на полосе застывшей лавы плащ демоницы.

— Терпи, переложу тебя.

— Погоди. Нашел что?..

— Вот. — На обожженной ладони сияли синим две крохотные склянки.

Слава тебе, Всевышний! Мало, но все равно — спасение. Паола кивнула — вернее, попыталась кивнуть, но от крохотного движения мир вокруг завертелся, и девушка едва не потеряла сознание. Застонала коротко: ну же, соберись, рано обрадовалась, надо объяснить, что делать с драгоценной добычей! Тагран тем временем все же переложил девушку на плащ. Боль заволокла глаза багровым туманом, заплескалась уже не в затылке — над головой. Но Паола по-прежнему оставалась в сознании. Что ж, подумалось, если и впрямь демонское заклятие не дает свалиться без чувств, тем лучше. Потому что надо… надо объяснить…

— Пей. Тебе одну, и… и мне одну.

Благословенно прохладная склянка коснулась губ. Паола проглотила эликсир и закрыла глаза. Один глоток — мало. Но умереть не даст. Сейчас станет лучше. Сейчас. Станет. Лучше…

Сознание наконец-то уплыло, или она сама плыла, покачиваясь, не совсем понимая, где она и что с ней, но зная: теперь бояться нечего. Сколько это продолжалось, она не могла бы сказать. Может, всего-то несколько мгновений — но достаточно, чтобы она вновь ощутила себя частью мира живых, а не почти уже улетевшей тенью, которую держит на земле только боль.

Потом покачивание утихло, губ снова коснулось прохладное.

— Пей.

Паола глотнула, мятный холод растекся по жилам, смиряя колдовской огонь. Хорошо-о… Со стоном, в котором было больше удивления, чем боли, девушка открыла глаза.

Над ней сидел Тагран. Обожженный, всклокоченный, в корке запекшейся крови.

— Ты… — Паола замолчала. Что сказать — «ты здесь», «ты и второй мне отдал», «ты меня спас»? Все не то, все — слишком мало.

— Сильное зелье.

— Ты не выпил…

— Тебе нужней, — безмятежно заявил варвар. Ухмыльнулся: — Или хотела, чтобы я и дальше тебя на руках тащил? Руки воина должны быть свободны.

Паола фыркнула: вот же вывернул! И ведь прав.

— Спасибо.

Села, переждала приступ головокружения. Сейчас станет лучше. Сейчас станет совсем хорошо, и это ерунда, что после эликсира надо бы поспать, воины не спят, значит, и она сможет…

— На, обуйся. Я с той твари сапоги снял. Не горят.

Паола стряхнула с ног обгорелые останки подаренных Сай меховых сапог. Натянула добытые Таграном. Толстая кожа почти не пропускала жар.

— Ешь. — Тагран достал завернутое в лепешку мясо.

Паола глядела на степняка и думала: я не сплю. Он правда здесь. И я жива.

— Как ты меня нашел?

Тагран поднял руку, показывая амулет на запястье.

— Парный. С твоим.

— Парный?

— Чувствуют друг друга, — объяснил варвар. — Притягивают. Знал, куда идти.

Парные амулеты…

— Ну, Сай!

— Она мудрая.

— Это точно.

— Ешь скорей, надо идти.

Паола торопливо откусила мясо. Силы возвращались к ней. И правда, что за дурь нашла, вторую склянку Таграну отдавать. Она сейчас немного очухается и махнет ему на исцеление, и оба будут в полном порядке. А то бы, в самом деле, тащил ее, бестолковую…

— А мне Сай снилась…

Тагран замер. Спросил глухо:

— Как?

— Она шаманила…

Паола рассеянно потерла лоб, стараясь вспомнить каждую мелочь. Начала рассказывать. Тагран слушал молча. Лишь на описании видения кивнул резко, да так и не поднял глаз. Подытожил:

— Уйдут, значит. За море.

Паола промолчала. Что могла она сказать? Из-за нее Тагран бросил своих — и скорей всего никогда теперь к ним не вернется. Как, где искать горстку людей, навсегда покинувших родную землю? Разве что чудо поможет.

Доели в молчании.

Тагран встал, отвернулся, не то оглядывая окрестности, не то просто пряча глаза.

— Идти сможешь?

— Должна.

Паола поднялась, наверное, слишком резко. Голова снова закружилась, пришлось опереться о плечо Таграна и переждать. Уколол страх: получится ли взлететь? Хватило ли эликсира, чтобы исцелить сожженные крылья? Вроде чувствуются, не болят, но… Паола вздохнула, стараясь не вдыхать серный смрад слишком уж глубоко. Не попробуешь — не узнаешь. В крайнем случае ноги целы. И даже обуты.

Она взлетела — и тут же опустилась, едва не угодив в лавовую лужу.

— Тагран, там!..

В руках варвара мгновенно оказался лук, и стрела легла на тетиву.

— Кто?

— Тварь. — Девушку передернуло, так явственно вспомнился пожар в ночи, трупы и жадное утробное ворчание. — Адский пес. Сюда идет. Медленно.

Тагран огляделся. Взбежал на гребень застывшей лавы.

— Поднимись. Скажешь, когда близко будет. Можешь?

— Да, конечно…

Адская тварь двигалась с размеренной неторопливостью, но приближалась на удивление быстро. По черной лоснящейся шкуре бегали огненные блики. Из-под тяжелых лап разлетались брызги.

— Вон! — Паола вскинула руку.

В следующее мгновение из дымовой завесы выдвинулась оскаленная морда. Пес прыгнул. Щелкнула тетива. Паола видела, как стрела Таграна вонзилась в открытую пасть… прошла насквозь и упала на землю. А пес исчез. Не растаял, не рассыпался огнем — просто исчез. Как и не было.

Тагран длинно выругался.

Паола метнулась к стреле — подобрать, пока не сгорела.

— Стой!

Окрик Таграна настиг почти у цели. Паола взмахнула крыльями, уходя вверх от возможной опасности. Огляделась. Никого. Сколько глаз видит, только и есть движения, что лава брызжет да дым колышется.

— Ты чего? Никого нет. — Паола опустилась к Таграну. Тот уже подобрал стрелу и теперь внимательно ее рассматривал.

Поглядела и Паола. Каменный наконечник был чист, древко тоже.

— Морок, — зло выдохнул варвар. Сунул стрелу в колчан. — Ола… Вот что, Ола. Ты так больше не рвись. Держись так, чтобы тебя достать не могли. Больше толку будет.

— Так ведь все равно достать смогут, — тихо возразила Паола. — Заклятием можно. Или если у них стрелки тоже есть.

— Заклятия — другой разговор, а под сталь не лезь. Сейчас, если б это не морок был, а приманка, тебя бы достали. Поняла?

— Как скажешь. — Паола невольно улыбнулась. — Ты воин, тебе видней.

Тагран ухмыльнулся.

— Веди тогда. Дорогу видней тебе. И давай поторопимся. Мне здесь не нравится.

— Мне тоже. — И Паола взмыла в воздух. Огляделась еще раз, стараясь не пропустить ни малейшего движения. — Вроде все спокойно.

Тянувшее ее вперед чувство исчезло, но теперь Паола и без него знала, куда идти. Дорогу отсюда до столицы она помнила вполне отчетливо. Конечно, обезображенные войной места не узнает и тот, кто всю жизнь здесь прожил, но крылатая дева не ошибется в направлении там, где уже летала.

Как Тагран исхитрился догнать ее, петляя между бесконечными трещинами, лавовыми озерами и огненными столбами, осталось для Паолы загадкой. Она и спрашивать не собиралась. Догнал, да еще так вовремя — и слава Всевышнему, а захочет, сам расскажет. Теперь же она выбирала более-менее прямой путь в огненном лабиринте, прослеживая препятствия сверху, и ей нравилось, что Тагран полагается на нее.

Они быстро научились подавать друг другу знаки и понимать их: стой, туда, опасность, отдыхаем… По счастью, настоящих опасностей пока не встретилось; лишь еще дважды выбредали навстречу псы-мороки.

— Ты не расслабляйся, — сказал Тагран, развеяв второго. — Я эту тварь живьем видел.

— Я тоже. — Паола вздрогнула, вспомнив. Призналась: — Мне чем дальше, тем страшнее. Кажется, вовсе зеленой земли не осталось.

— К городу выведи, — ответил Тагран. — Города бесследно не сгорают. Хоть что-то вызнаем.

— А если там эти?..

— Поглядим.

На следующий вечер они вышли не к городу — к деревне, сгоревшей именно что бесследно. Паола и не узнала бы: слишком уж иначе выглядит земля, когда вместо живой зелени ее покрывают лишь огонь и пепел. Но…

Крутой склон холма защищал от ветра, и Паола с Таграном остановились отдохнуть.

— Гляди, — сказал Тагран, доставая мясо, — родник. Жаль, пить нельзя.

Пить насыщенную серными испарениями и еще невесть какой дрянью воду и впрямь стал бы лишь законченный самоубийца. Но Паола все же встала, подошла к роднику. Из-за склона холма виднелись обугленные ветви могучего дуба, погибшего в огне, но не рухнувшего.

«Ишь, ледяная, — почудился голос Ольрика. — Видать, из-под гор течет».

Узнавание ударило под дых.

Паола вернулась к Таграну, молча села рядом. Уткнулась в плечо. Он осторожно приобнял:

— Что ты, Ола?

— Здесь деревня была. Люди жили… хорошо жили, большая деревня, богатая. Вот на этом самом холме дом пасечника стоял, мы его дочку в столицу увезли, в школу. Из этого родника учитель мой пил. Тут тогда цветами пахло… пчелы…

Подняла голову:

— Почему я даже заплакать не могу?

— А что плакать, — ответил Тагран. — Это жизнь. Так бывает, Ола.

— У нас давно так не было. Мы мирно жили.

— Когда приходит враг, — сказал варвар, — хуже всего тем, кто его не ждал. Вы не ждали.

— Не ждали, — согласилась Паола. — Давай уйдем отсюда. Так и чудятся души неупокоенные.

— Не тронут нас те души. Отдыхай. Не спи только, нельзя в таких местах спать.

Паола зевнула. Пробормотала:

— Да нигде здесь спать нельзя. Ничего, к людям выйдем, выспимся.

Подумала: жаль, белоярник закончился. Взбодриться бы не помешало. Они с Таграном не спали толком ни одной ночи — не находилось не то что убежища, но даже клочка безопасной земли. Дремота одолевала слишком уж настойчиво. Будто наводил кто. Паола растерла ладонями лицо, с усилием тряхнула головой.

— Знаешь, Тагран, что-то здесь все-таки неладно. Не нравится мне. Тревожно.

Степняк встал:

— Пошли.

— Темно. Сверху не разгляжу ничего.

— И не надо. Просто отойдем.

Потянулся, зевнул и побрел, не дожидаясь Паолы, вокруг холма — туда, где еще угадывалась старая дорога. Шаг, другой… тревога усилилась, резанула острым предчувствием беды.

— Стой! — вскрикнула Паола.

В этот миг навстречу варвару выбежали трое Проклятых.

Три воина, отметила Паола, взлетая, без командира и, кажется, недавно из боя. Черные доспехи порублены, у одного рука плетью висит, перебита, похоже. Тагран отпрыгнул назад, под прикрытие высокого склона. Паола поднялась выше, огляделась, выругалась шепотом. И так в дыму мало что разглядишь, а уж в сумерках… Да тут может сотня врагов со всех сторон подкрадываться, она и не заметит, пока вплотную не подберутся!

Тагран уже дрался, и, глядя на него, трудно было поверить, что этот воин не спал невесть сколько ночей, устал, измотан трудной дорогой. Варвар сражался с ошеломляющей яростью. Пока Паола оглядывалась, он успел свалить одного из врагов — тот, хоть и шевелился еще, вряд ли мог подняться без посторонней помощи. Теперь на степняка наседали двое. Опытные, сильные. Паола прикусила губу. Один, по счастью, ранен, движется тяжело, позволяет себе отдохнуть, пока другой отвлекает Таграна на себя. Видно, что привыкли сражаться вместе. И у них тоже топоры, а Паола успела уже понять, насколько это опасное оружие в умелых руках. Широкие лезвия вспарывали воздух, скрежетали окованные сталью топорища, встречая и отводя удары, и даже в сумерках отчетливо виделись вздутые жилы, бешеные оскалы, капли пота на коже.

Паола вздохнула, сосредоточилась. Тагран, хвала Всевышнему, не был ранен, но девушка отчетливо чувствовала его усталость, напряжение, заставляющее дрожать руки и застилающее мглой глаза. Волей Неба… у тебя получится… именем Отца Небесного, исцелись! Взмах Паолы на мгновение окутал варвара сиянием… и… у нее получилось, точно получилось! Тагран торжествующе крикнул, с новыми силами обрушиваясь на противника. С треском разошелся черный доспех, Проклятый завопил и отпрянул, варвар прыгнул следом, нанося удар сверху вниз.

Паола зажмурилась и сглотнула: мало приятного, когда голова разлетается, словно спелая тыква, даже если это голова врага. Одернула себя: некогда нежную барышню разыгрывать, на Таграна второй наседает, следи! Проклятый кинулся на степняка сбоку, и тот едва успел отпрянуть, заработав все же длинный порез на боку. Развернулся, лезвия топоров столкнулись, рассыпав сноп искр…

Волей Неба, именем Всевышнего, исцелись! Теперь Паола знала — получится. Сияние Жизни струилось с ее крыльев на воина, которого она любила, — заживляя раны, изгоняя усталость. Тагран смеялся, заставляя Проклятого пятиться, с легкостью отбивая его слабеющие атаки. Взмах, еще…

Проклятый дернулся, пропустив удар, и с хрипом свалился под ноги степняку.

И тут из-за холма вылетели всадники.

Тагран отступил, перехватил топор поудобней. Передний всадник осадил коня; гнедой скакун захрапел, пятясь от трупа Проклятого. Длинный меч с недовольным скрежетом покинул ножны. Вслед за предводителем изготовились к бою его спутники — три рыцаря в привычных глазу Паолы доспехах.

Паола ринулась вниз.

Она опустилась на землю рядом с Таграном, чуть впереди, и варвар зашипел:

— Уйди!

— Это свои, Тагран, — громко, стараясь, чтобы голос не задрожал, сказала Паола. — Именем Всевышнего, воины, приветствую вас.

Меч опустился, чиркнув по застывшей лаве. Кони перебирали ногами, тревожно прядали ушами, а всадники, казалось, не знали, то ли кидаться в бой, то ли отвечать на приветствие. И то, подумала Паола, небось не видели раньше жезлоносицу в варварских одеждах, и так-то бесстыдных, а теперь еще и обгорелых, драных… крылатой деве приличествует светлое платье до пят, а не штаны, мужская рубаха и отобранный у демоницы плащ…

— Если свои, — проворчал Тагран, — пусть скажут, каким ветром их принесло вместе с рабами демонов.

— Мы их преследовали, — коротко ответил предводитель маленького отряда. Оглядел поле боя. Спешился. Откинул за плечи простой плащ, скрывавший рыцарское облачение. И преклонил колено перед Паолой. — Мы видели сияние. Теперь понимаю откуда. С тобой сильный воин, небесная дева.

— Да, — согласилась Паола. Оглядела небольшой отряд: четыре рыцаря, два оруженосца с заводными конями. Господи Всеблагой, неужто свои! — Мы бы хотели добраться до ближайшего гарнизона. Как твое имя, рыцарь?

— Гайборн. — Рыцарь поклонился. — Я сочту за великую честь сопроводить небесную деву. И ее спутника.

Паола заметила оценивающий взгляд, брошенный на варвара, и заминку перед его упоминанием. То и другое было понятным: никогда еще имперских жезлоносиц не сопровождали чужаки или наемники. Подобающими спутниками для крылатых дев считались рыцари, воины веры… даже ассасин Джатты, подумала вдруг Паола, и тот — вопиющее нарушение традиций. Хотя, нельзя не признать, удачное.

Как и Тагран.

Паола слегка улыбнулась неожиданной мысли. Пусть себе считают что хотят, но лучше умелый спутник, чем подобающий. Подобающие пусть блистают на парадах.

Гарнизон располагался не так уж далеко, до темноты как раз успели доехать. Знали бы, куда идти, подумала Паола, так и сами бы добрались, не останавливаясь в погибшей деревне. Рыцарские кони шли бодрой рысью; Паола заметила, что они явно привычны к сожженной земле и не пугаются ни фонтанов лавы, ни внезапных выбросов пара. Это казалось невероятным.

— Как вы их приучили? — спросила она Гайборна. — Никогда бы не поверила, что кони спокойно пройдут по такой земле.

Тот махнул рукой:

— Если бы приучили! Увы, это всего лишь снадобье, которое варит наша травница. Мы подмешиваем его коням в воду за час до похода. Одна беда, часто давать нельзя — на шагу спотыкаться начинают.

— Ваша травница его варить не умеет, — презрительно хмыкнул Тагран. — Или травы у нее не все правильные. Знаю это зелье.

Рыцарь покосился на степняка. Бросил горько:

— Откуда здесь травы, смеешься, что ли.

Спросил, помедлив:

— Вы у нас, поди, не задержитесь?

— Решим, — ответил Тагран.

— Нам бы в столицу, наверное, надо, — сказала Паола. — Что вообще делается? Я давно в походе, уходила, здесь такого ужаса не было.

— Что делается… — Гайборн сердито дернул головой: — Вон, что делается. Видно. А остальное — не ко мне. С вестями нынче туго. Вон стены наши, приехали.

Стены едва угадывались кромешной чернотой среди черноты, подсвеченной лавовыми ручьями. Гайборн стукнул в калитку, обменялся с караульным несколькими фразами вполголоса. Отряд впустили в крепость по одному, внимательно осматривая. Паола прищурилась, когда яркий свет фонаря ударил в лицо, подумала: ладно мы, а своих зачем? Или проверяют, не появилось ли печатей на лбу?

— Я проведу вас к кастеляну, — сказал Гайборн. — Благородный Квентин ждет нападения, он наверняка еще не лег.

Далеко идти не пришлось: кастелян крепости, седой кряжистый паладин, жил здесь же, в надвратной башне. Он и правда еще не ложился. Скудно обставленную комнату освещала почти догоревшая свеча, в ее неверном свете лицо благородного Квентина казалось грубо вырезанным из старого потемневшего дерева: массивное, с резкими чертами, бесстрастное. Глаза тонули в сумраке — не разглядеть, как ни старайся.

Выслушав доклад своего рыцаря, спросил:

— Как оказалось, что крылатую деву сопровождает варвар?

Ответил Тагран:

— У нас общий враг.

Кастелян хрустнул пальцами; широкие брови сошлись, спрятав глаза в вовсе уж непроницаемую тьму. А ведь он, наверное, из тех, подумала Паола, кто еще помнит и чтит старые традиции. Те самые традиции, согласно которым защищать жезлоносицу — высокая честь, что достается лишь твердым в вере и отмеченным доблестью в боях и на турнирах.

— Враги нашего врага — наши друзья, — медленно сказал благородный Квентин. — Я рад приветствовать у себя отважного и сильного воина. Ему найдется дело. Что же касается…

— Прошу простить, — твердо перебила Паола, — у него есть дело. Он сопровождает меня, и мне не нужно иного защитника. Мы должны добраться до столицы.

— Невозможно, — отрезал Квентин. — Вокруг рыщут отряды Проклятых. Вы не пройдете вдвоем, хвала Всевышнему, что сюда живыми добрались. А у меня каждый воин на счету.

В комнатушке кастеляна сгустилось тяжелое молчание. Нарушила его Паола. Сказала, осторожно подбирая слова:

— Благородный Квентин, я понимаю, насколько неуместна моя просьба, но я уходила в поход слишком давно и совсем не знаю, каковы нынче наши дела. Так ли все плохо, как кажется здесь? Какие вести из столицы?

— Никаких, — тяжко вздохнул старый воин. — Похоже, мы отрезаны. С дюжину дней назад я послал гонца с просьбой о подкреплении. Не знаю, дошел ли он. Эта крепость всегда была заштатной дырой, гарнизоном, в который ссылали буянов охладить скукой горячий нрав. А теперь только мы мешаем Проклятым беспрепятственно двинуться на столицу. Я жду штурма в самом скором времени, и дай нам Всевышний силы выстоять. Поверь, дева, оставлять тебя здесь — рисковать бесценной жизнью жезлоносицы, но отпускать — риск еще больший. Я прошу вас остаться.

Паола оглянулась на Таграна. Спросила тихо:

— Как думаешь?

Тот слегка пожал плечами:

— Все равно отдохнуть надо. Давай выспимся, а потом осмотримся и решим.

Кастелян кивнул:

— Мой слуга позаботится о вашем отдыхе. Гайборн завтра покажет вам крепость. Потом мы продолжим нашу беседу. Пока же я прошу вас не ходить без сопровождения, во имя вашей же безопасности.

* * *

Паола думала, кастелян поселит их под рукой, но нет — отвели куда-то в самую глубь крепости. Слуга Квентина, тощий прыщавый малый, мог, казалось, отыскать путь в лабиринте кривых улочек хоть в темноте, хоть с завязанными глазами. Паола и Тагран едва за ним поспевали. Дважды навстречу попадались патрули, и малый обменивался с ними паролем тихим шепотом, чтобы гости не услышали. Очевидно, усмехнулась Паола, благородный Квентин желает исключить малейшую возможность их самовольного ухода.

Наконец, вынырнув из очередного переулка, их провожатый остановился и заколотил в дверь добротного двухэтажного дома. Судя по темной от времени вывеске над входом, здесь должен был быть постоялый двор, но постоялые дворы даже в межсезонье не отличаются настолько уж мертвой тишиной. Война, напомнила себе Паола, какие постояльцы, когда за воротами крепости только Проклятые.

Довольно долгое время на стук никто не отзывался; но вот распахнулось окошко над крыльцом, и невидимая в темноте женщина сердито спросила:

— Кого бесы принесли посередь ночи?

— От господина кастеляна, — рявкнул слуга. — Открывай, мегера старая, война ночи не разбирает. На постой людей тебе привел.

Окошко с треском захлопнулось.

— Вы не думайте, — торопливо сказал кастелянов слуга, — она тетка верная. На язык только ядовитая, если не по ней что.

Дверь открылась. На пороге воздвиглась могучая женщина, ростом и статью напоминающая императорского гвардейца. Из-под кружевных оборок ночного чепца смотрели глаза острые и пристальные, квадратный подбородок выдавался вперед, а над твердой линией губ пробивались едва заметные черные усики. Тонкий подсвечник казался слишком хрупким для огромного кулака, наверняка способного одним ударом вышибить дух из подвыпившего задиры, а двумя — раскидать любую драку.

— Здравствуй, тетушка, — поклонилась Паола.

— И тебе поздорову, — громыхнула могучая тетка. — Тебя, что ль, на постой?

— Двоих, — встрял малый. — Ты их устрой в лучшем виде, сама понимаешь, не абы кто, а господина кастеляна гости.

— Меня и вот его. — Паоле хотелось заткнуть слуге болтливый рот. Привел и проваливай! Тетка права, ночь на дворе, а он тут стращать взялся.

— Здравствуй, тетушка, — поклонился вслед за Паолой Тагран.

— Ну так заходьте, что ль, — посторонилась хозяйка. — А ты ступай, трепло прыщавое, без твоих указаний разберемся. Господину кастеляну желаю здравствовать.

Захлопнула дверь, едва постояльцы вошли, задвинула засов. Буркнула:

— Как пригрелся возле кастеляна, таким деловитым стал, хоть святых навстречу выноси. Тьфу, глиста!

Тагран хохотнул. Паола понимающе улыбнулась: «ядовитый язык» хозяйки постоялого двора очень уж напоминал бабку Тин-лу, когда на нее находило настроение перемывать косточки всему свету. Между тем хозяйка внимательно оглядела постояльцев и припечатала неумолимо:

— Как хотите, но в таком виде дальше постирочной не пущу. Все мне тут изгваздаете. Пойдем, парень, поможешь воды натаскать. И кстати, вы эту «тетушку» бросьте. Меня Дебора звать. Просто Дебора.

Пока Паола мылась, промывала волосы от пепла и комочков застывшей лавы, разглядывала так до конца и не сошедшие пятна ожогов, Дебора принесла тонкую сорочку и простое полотняное платье.

— Не побрезгуй, дева, чем богата. Все получше твоих штанов драных.

— Это точно, — засмеялась Паола. — Спасибо.

Провела рукой по тонкой ткани, намечая разрезы для крыльев. Ткань разошлась под рукой. Дебора присвистнула:

— Ишь, как умеешь! Портного не надо.

— Раньше не умела, — призналась Паола. Подумала: а говорил ведь Ольрик, сила долго копится незаметно, а потом вдруг сюрпризы преподносит. Оделась. Зевнула: — Сейчас прямо здесь и засну.

— Нечего, — ухмыльнулась Дебора. — Пойдем, покормлю. Парень твой тоже уже вымылся.

Поздний ужин был скромным: кувшин с элем, хлеб, сыр, холодное мясо. Дебора усадила их в трапезном зале, таком же заброшенном и пустом, как и весь дом. Широкие столы сдвинуты к стенам, пол чисто выметен…

— Неужели солдаты не заходят? — удивилась Паола.

— Кастелян запретил, — хмуро ответила Дебора. — Да и правильно. Припасы нынче беречь надо. Вы ешьте, оголодали, поди. Среди ночи кормить нечем, с утра горячего сделаю.

— Господи, — Паола, не выдержав, совсем по-детски шмыгнула носом, — как же я по обычному хлебу соскучилась…

Дебора вздохнула с неожиданной жалостливостью:

— Ешь, девочка, ешь. Пойду постелю вам. Поднимайтесь наверх, как поедите, комнаты у меня там, от чада подальше.

Тагран проводил Дебору взглядом, спросил:

— Ола, мы пленники?

— Пока вроде нет, — пожала плечами Паола. — Кажется, этот Квентин просто такого бойца, как ты, отпускать не хочет. Слышал же, он нападения ждет. Давай завтра глянем, как и что… — Зевнула, тряхнула головой. — Вообще он не имеет права нам приказывать, жезлоносицы подчиняются Гильдии магов, а не войсковым командирам. Но я сама не знаю, как будет лучше.

— Ладно, — кивнул Тагран, — завтра.

Заснула Паола мгновенно.

Когда проснулась, в окно вливался яркий солнечный свет. Девушка зевнула, потянулась. Купание, еда и долгий сон в безопасности вернули силы. Теперь можно и решать, что дальше… Если все, что говорил Квентин, правда — а не верить императорскому паладину повода нет! — уходить сейчас из крепости и правда слишком опасно. Однако кастелян показался Паоле чересчур уж напористым в желании оставить при себе жезлоносицу и ее спутника. Впрочем, вздохнула девушка, его можно понять. Воин и целительница не будут лишними, если и правда штурм…

Дебора и Тагран сидели внизу. Перед варваром стояла огромная миска с дымящейся кашей, густо политой мясной подливой.

— Одна я в доме, — тихо говорила Дебора. — Старший сын по торговым делам разъезжал, двое меньших в стрелки подались. Не знаю, живы ли. Слуг отправила стены строить, весь город, считай, там. Мы сейчас вроде и не живем, а так. Ждем. О, вот и девочка проснулась. Садись, милая, сейчас твой завтрак принесу.

— Сильная женщина, — тихо сказал Тагран, когда Дебора скрылась за кухонной дверью. — А рыцарь тот, похоже, не врет. Я бы остался. Здесь будет славная драка.

Гайборн пришел, когда Паола с Таграном заканчивали завтракать — или, если судить по времени, скорее обедать. Небрежно кивнул Деборе, принял предложенную кружку с элем. Сказал:

— Благородный Квентин велел показать вам крепость, а после ждет у себя.

При свете дня стало ясно, почему кастелянов слуга вел их вчера кривыми переулками. Широкие улицы были перегорожены баррикадами, утыканы увязанными по три крест-накрест острыми столбами.

— Это зачем? — спросил варвар, потрогав одну такую связку; та пошатнулась под его рукой.

— Чтобы сверху демоны не налетели, — объяснил рыцарь. — Выглядит, может, смешно, но в деле уже опробовали. Им, понимаете, размах нужен. Для крыльев.

— Налетали уже? — переспросила Паола.

Рыцарь зло усмехнулся:

— И налетали, и через ворота пытались. Люди у них есть, кто уж знает, чем уломали, но… да вы сами видели. Беженцами пришли, клинки под лохмотьями припрятали. А только адову печать на лбу не скроешь. Еле отбились тогда. Этих-то, припечатанных, в лапшу скрошили, но пока с ними возились, твари подошли. Они хитро сработали — сначала дождь огненный, потом, пока наши в укрытии отсиживались, часовые-мотыжники, прости их Всевышний, каменные твари по стене расселись и во всех, кто подойти пытался, камнями плевались. Здоровенные осколки и острые, что твои стрелы. А пока этих мерзостей со стены снимали, снаружи ров завалить успели и лестницы подтащить. Жаркое дело вышло, думали, уж все, конец, упокой нас, Отец Небесный, в милостях… По лестницам припечатанные тараканами прут, на стене эти каменюки расселись, а над ними дьявол крылатый завис и огненной плетью вокруг охаживает. Место вроде как расчищает, адово семя. Десятка три наших полегло. А только, — Гайборн оскалился, — слабоват он против стрелков оказался. Сняли за милую душу. И, видать, он там и командовал: как свалился, так и прочие отползли. А ведь стена почти в щебень, им бы, по уму, навалиться, не удержали бы. Так что мы теперь стены укрепляем, а они, похоже, то ли подкреплений ждут, то ли другого командира. Вокруг вон бродят, а под стрелы не лезут, адовы выползки. Да сейчас на башню вас сведу, сами глянете.

С башни вид открывался и правда отличный — и на саму крепость, и на вражеские отряды по ту сторону стен. Проклятых было не так уж много — осадой не назовешь. Да, в конце концов, вышел же вчера отряд Гайборна из крепости и вернулся потом. Но они без Гайборна, пожалуй, не сумели бы пройти…

За стенами крепости царил хаос. Бродили огненные псы и толстые, несуразные, вызывающие отчетливый рвотный позыв бурые чудовища с витыми рогами. Огромные твари разбивали лавовую корку шипастыми хвостами, чтобы окунуться в кипящее огнем озерцо. Перелетали с места на место те самые, наверное, «каменные мерзости» — черные, как грех, с крыльями летучей мыши и мордами, напоминающими изваяния адских горгулий с фасада столичного собора. Правда, тех, на соборном фасаде, побивали копьями отважные рыцари, а эти разгуливали вполне свободно, привольно и безнаказанно. Все они были чужды этому миру, и знали это, и стремились переделать мир под себя.

— Повезло нам, — не сдержалась Паола. — Не встретили бы твой отряд, Гайборн, как раз бы среди бела дня сюда подошли…

— Повезло, что они все здесь под стенами околачиваются, — хмыкнул Тагран. — Ты вспомни, отсюда подальше — ни души.

— Это верно, — кивнул Гайборн, — наша крепость им костью в глотке. Даст Всевышний, еще подавятся.

Паола повернулась к городу. Лабиринт узких улочек, сероватая жемчужина пруда с зеленью огородов по берегам, крохотные фигурки людей на крышах.

— Уличная стража, — пояснил рыцарь, заметив взгляд Паолы. — Мальчишки в основном. Сами понимаете, солдат не хватит все крыши укараулить, а караулить надо. И стену теперь от летучей мерзости укрепляем. — Махнул рукой вбок, Паола повернулась, кивнула: по верху стены шли такие же связанные втрое столбы, как на улицах, но вмуровывались они в камень основательно, не свалить. Работа кипела и под стенами, с внутренней стороны. Там наращивали толщину, забивая в землю сваи-столбы и засыпая между столбами и каменной кладкой землю.

— Откуда столько дерева? — удивилась Паола. — Да ещеровное такое, загляденье.

— Склад купчишки одного реквизировали, — жестко ответил Гайборн. Отвернулся, рявкнул на юнца с охапкой длинных стрел: — Ты какого беса здесь делаешь? Забыл, куда разносить, семя мотыжное? По крышам, а не по башням! В башнях свой запас, хвала Господу.

Юнец опрометью бросился прочь, а рыцарь, кинув еще один взгляд за стены, сказал:

— Пора нам. Кастелян ждет.

Паола и Тагран переглянулись и молча пошли следом за Гайборном.

Благородный Квентин ждал их на верхней площадке надвратной башни, глядя на копошение Проклятых за стенами. Буркнул:

— Оживились твари. Гайборн, нынче ночью дежуришь. Гляди в оба.

Перевел взгляд на Паолу, спросил:

— Отдохнули?

— Да, — кивнула девушка, — спасибо.

— Что решили?

— Остаемся. — Паола бросила быстрый взгляд на Таграна; тот кивнул.

— Слава Всевышнему, — выдохнул Квентин. — Благословение Отца Небесного с нами теперь! Могу я попросить, дева?

— О чем?

Паолу немного смутила чересчур восторженная реакция. Кастелян, похоже, заметил. Усмехнулся:

— У нас тут, дева, люди темные. Крестьян окрестных много. Да и свои солдаты тоже хороши, от мотыжников недалеко ушли. Они тебя увидят — так и скажут, как я сейчас сказал: Благословение Господне с нами. Им это веры придаст. Они уже знают, что адово семя бить можно; Гайборн вам, я думаю, рассказал?

— Рассказал…

— Ну вот. А теперь узнают, что мы здесь не совсем от своих отрезаны. Ты пришла — глядишь, и из столицы подмога придет. Нам бы только продержаться.

— Понимаю, — медленно кивнула Паола. — Хорошо, я пройду по стенам, благословлю людей. Только сначала давайте к раненым зайду. И еще, я с башни огороды заметила — там мое благословение тоже поможет.

Кастелян длинно вздохнул — и, опустившись перед Паолой на колено, поцеловал край платья. Паола с трудом сохранила подобающее выражение лица: совсем некстати влезла в голову мысль, что вчера, в драных, подпаленных варварских штанах, она никак не годилась для подобных торжественных церемоний.

— Ты правильно решила, — сказал Тагран следующим вечером, когда уставшая до предела Паола медленно ела поданную Деборой кашу. — И кастелян тоже. Умный. Понимает, как лучше.

Тагран ходил за Паолой весь день. Вечером дня предыдущего — после разговора с Квентином — Гайборн отвел крылатую деву к раненым, а варвара таскал за собой по укреплениям, чтобы все увидели и запомнили и в горячке боя не приняли за врага. Нынче же рыцарь отдыхал после ночного караула, а Тагран вернулся к своим обязанностям защитника жезлоносицы: ходить без охраны кастелян ей запретил.

Паола обошла город сначала по стенам, затем по основным улицам. Конечно, заштатный гарнизон сам по себе мог бы быть и поменьше, но жили вокруг богато, и под защитой стен и войска давно уже селились торговцы, ремесленники и прочий не слишком привязанный к земле люд. А когда пришли Проклятые, к жителям крепости прибавились беженцы. Так что — все-таки город, и не такой уж маленький. Паола благословляла несущих стражу воинов и укрепляющих стены рабочих, и лица людей светлели, а в глазах появлялась надежда. Ради этого и впрямь стоило остаться. Учитель сказал бы: «Твое дело — обеспечивать нам ресурсы. Ты жезлоносица, а не благословительница, прости Господи». Да, так бы и сказал. Наверняка. Он любил поговорить о правильности расстановки приоритетов — и отличался в этих вопросах редкостной непримиримостью. Обычно Паоле и в мысли не приходило сомневаться в словах старого мага; но сейчас она думала иначе. Что толку в ресурсах, если некому воевать, а крепости захватывает враг? Она поможет удержать крепость, это будет правильно…

— Девочка, — оторвала от еды и мыслей Дебора, — там пришли к тебе.

— Кто? — вскинулся Тагран.

Паола подняла голову от миски. На пороге трапезного зала стоял…

— Дядька Виль! — Девушка вскочила. — Господи Всеблагой, ты жив! А я все думала, что Ильде скажу…

— Значит, не ошибся я. — Пасечник поклонился. — И вправду ты. Как там Ильдушка моя?

— Когда я уходила, в порядке была. И она, и Эдька. Учились.

— Эдькиных-то всех… — Дядька Виль тяжело вздохнул. — Я от деревни на отшибе, тем и спасся. И то Господа благословлял, что Ильду вы увезли. Одному воевать сподручней.

Дебора споро выставила на стол еще кувшин эля, усадила гостя.

— Это у его дома мы с Гайборном встретились, — тихо объяснила Паола Таграну. — Помнишь родник? И дуб сгоревший… по ним узнала.

Варвар кивнул, молча подвинул ближе к гостю блюдо с нарезанным кусками холодным мясом.

Расспрашивать о гибели деревни Паола побоялась. Да и к чему теребить по больному. Вместо этого заговорила о Гильдии, о школе, жизни в столице, о том, что Ильда подружилась с девочками, что учитель ее хвалит. И снова думала, глядя, как разглаживается хмурое лицо пасечника: правильно осталась.

На следующий день она спросила Таграна, разрешают ли его боги зайти в храм Всевышнего.

— Почему нет, — удивился варвар. — Твой бог — он ведь бог Неба, верно?

— Можно и так сказать, — улыбнулась Паола.

— Небо у всех одно. Я могу поклониться твоему богу, это не будет неправильным.

Храм стоял на площади в центре города. Напротив ратуши — и по сравнению с ратушей выглядел неказисто и бедно. Ни тебе мозаики на стенах, ни витражей в окнах, да и сами окна больше на бойницы похожи: крохотные, под самой крышей. А уж то, насколько ратушная башня возвышалась над храмом, показалось девушке и вовсе почти непристойным. Впрочем, наблюдательная площадка на башне в центре города — не лишнее, наверное, дело.

— Ратушу недавно отстроили, — объяснил несоответствие старик-жрец, встретивший их у входа. — На деньги торговой гильдии. Торговцы народ, конечно, прижимистый, но представительства ради пыль в глаза напустят, не поскромничают. А храм от основания крепости стоит. Скромен, зато стены толстые. Задумывалось как: если в крепость враг войдет, здесь особо защищаться можно. Вон гляди, у торгашей двери резные, двустворчатые, зато нашу тараном не вышибешь. А вышибешь, так одного воина хватит вход держать. У нас и колодец свой, и провизии запасы, и снадобий с эликсирами. Последний рубеж.

Варвар поглядел на старика уважительно.

— А вы заходите, — сказал тот, — в храме Отца Небесного всем гостям рады.

Внутри падающие из крохотных окон снопы света освещали мозаичный пол и росписи на стенах. Под высокими сводами металась ласточка.

— Залетела, Божья птаха, гнездо свила, — вздохнул жрец. — Вроде и непорядок, да не гнать же. Куда ей нынче…

— А тихо у вас, — сказала Паола.

— Есть время для молитвы, а есть для трудов. Занят народ. Стены строить нынче важней, чем докучать Всевышнему жалобами. Я вот молюсь да служка мой.

— Вас всего двое?!

— Всегда хватало.

Заштатный гарнизон, вспомнила Паола. Для молитвы — и верно, хватит. А раненых тут никогда много не бывало. Пока война не пришла.

Пока Паола говорила со жрецом, Тагран молча ходил от росписи к росписи. Разглядывал травы и крылатых дев, крестьян на тучных полях, рыцарей с копьями наперевес и архангелов-воителей, поражающих чудовищ. Обойдя храм по кругу, сказал:

— Красиво. Ваш бог любит жизнь, это правильно. Но мне больше нравится, что он любит воинов.

Боже, ахнула Паола, нас отсюда поганой метлой сейчас погонят: обсуждать Всевышнего с точки зрения «правильно — неправильно» и, того хуже, «нравится — не нравится»! Но жрец лишь рассмеялся тихонько. Сказал:

— За жизнь приходится сражаться. Ты воин, тебе ли не понимать.

— Это правильно, — согласился Тагран.

Несколько дней прошли в относительном спокойствии. Горожане укрепляли стены, радуясь передышке; если Проклятые хотели измотать их ожиданием штурма, то они явно просчитались. Каждый день отсрочки прибавлял стенам толщины, а людям — надежды.

К тому же, если посланный кастеляном гонец благополучно добрался до столицы, со дня на день могла подойти подмога.

— Странная осада, — бурчал Гайборн. — Они видят, что мы работаем на стенах, и даже не пытаются помешать. А ведь те их каменные твари могли бы разогнать…

Умолк, не договорив, прикрыл глаза ладонью от налетевшего дыма, вгляделся в мельтешение тварей по ту сторону стен. Нахмурился:

— Вон тех, красных, раньше не видел. Не их ли ждали?

Паола прищурилась, отыскивая «красных». Охнула, разглядев размах крыльев, бугры мускулов, отливающие сталью когти на могучих лапах:

— Спаси Всевышний, ну и чудовища!

— И откуда лезут… Иди-ка ты со стены, дева. Не нравятся мне они. Мало ли…

Никогда еще Паола не слушалась приказов так охотно.

Тем вечером она долго глядела в окно, на темные крыши и далекие отблески огня. Душу грызла тревога. Ощущение близящейся бури давило на плечи, делало воздух сухим и горьким. Кажется, впервые в жизни Паола по-настоящему боялась ложиться спать. Ночь обещала беду.

В конце концов девушка легла одетой, уговорив себя, что перед боем отдых необходим. Ей даже удалось заснуть — тревожным, прерывистым сном, в котором мельтешение знакомых лиц чередовалось с картинами огня, разрушения и гибели.

Вопреки ее страхам ночь прошла мирно, и наступившее в свой час утро тоже не принесло никаких изменений. Однако слова «что-то надвигается» повторяли этим утром все: Тагран, Дебора, Гайборн, лично принесший приказ кастеляна «отдыхать на месте, по городу не шляться», женщины на улицах и солдаты на стенах.

Ближе к полудню сгустилась духота. Жаркий воздух обжигал горло, беспрестанно тянуло кашлять. Во двор к Деборе пришел наряд городского ополчения.

— Велено стражу держать у колодцев, — сообщил старший, понурый дядька с прилипшими к потному лбу седыми волосами. — Чужих не подпускать, значится.

К колодцу Деборы ходила половина улицы, так что ополченцам скучать не пришлось. Паола глядела, как солдаты перешучиваются с пришедшими набрать холодной воды хозяйками, и думала: странный приказ. Это сколько же людей Квентин со стен снял? Чего боится?

После обеда Тагран предложил сходить на башню. «Отдыхать на месте» было тягостно, и Паола согласилась. Обычно они сразу поутру шли к воротам: там, ближе к квартире кастеляна, неизбежно собирались все вести и слухи, там можно было узнать, как прошла ночь и чего ожидать от наступившего дня. Но нынче Таграна и Паолу гнало одинаковое нетерпение — взглянуть своими глазами, что творится за стенами. Поэтому сначала пошли к Северной — самой близкой от их жилья, той самой, с которой в первый день Гайборн начал показывать им крепость.

На верхней площадке совещались стрелки. Увидев Таграна, махнули:

— Иди к нам, варвар. Погляди, до того курятника стрелу докинешь?

Паола фыркнула: группа переминающихся с ноги на ногу горгулий, сложивших крылья и вытянувших шеи, и впрямь напоминала стайку озабоченных очередным яйцом несушек.

— Свою — докину, — неторопливо ответил Тагран. — Надо?

— Командир велел пощекотать, — сплюнул стрелок. — А они, адово семя, нашу дальность изучили, под выстрел не суются.

Тагран достал две стрелы, отодвинул локтем посунувшегося ближе часового:

— Не лезь, мешаешь.

Паола затаила дыхание.

Двойной щелчок тетивы, слитный вжик двух стрел…

— Есть! — завопили солдаты.

— Силен варвар!

— Лихо стреляешь, парень!

Горгульи шарахнулись прочь, и лишь одна осталась топтаться на месте, заполошно хлопая крыльями и вопя так пронзительно, что Паоле захотелось заткнуть уши. Стрелы Таграна выбили ей глаза — самое уязвимое место каменной твари.

— Ну чисто ворона подбитая, — часовой смеялся, хлопая себя ладонями по коленям, — ну гляньте, люди добрые, красота какая! А еще можешь?

— Все, — Тагран забросил лук за спину, — других не достану, далеко.

— А ты до других башен прогуляйся, — ухмыльнулся стрелок.

Тагран ухмыльнулся в ответ:

— Можно. Прогуляемся, Ола?

— Давай. — Паола тряхнула головой, отгоняя внезапно навалившуюся сонную одурь. — Что ж за день такой сегодня…

— Тварям в радость, — буркнул стрелок. — Ишь, валяются, ровно свиньи в лужах, разве что не хрюкают.

И правда, лавовые озерца все заняты были тушами нежащихся чудовищ. Паолу снова кольнула тревога.

— Слишком тихо, — пробормотала она. — Благослови Всевышний всех нас.

К Надвратной башне добрались, когда послеполуденное солнце жарило нещадно. Каменный пол смотровой площадки накалился: поднятая на столбах крыша в этот час почти не давала тени.

— Хорошо, что пришли, — приветствовал их кастелян. — Я за вами послать собирался. Твари нынче оживились.

— Оживились? — переспросила Паола. — Мне, наоборот, показалось, сонное царство какое-то.

— Не на тех смотрите, — отмахнулся кастелян, — то штурмовое мясо сил набирается. Туда гляди, дева.

Там, куда показывал благородный Квентин, и правда происходило странное. Паола привыкла уже к бестолковой суетливости стоящих под стенами крепости адских полчищ; но оживление вокруг группки демонов никак нельзя было назвать хаотическим.

— Гляди, — махнул рукой кастелян, — вон те мечники крылатые, видишь? Вокруг демона с красными крыльями. Похоже на почетный караул, гвардию командира. Кого пропускают, а кого в пинки. Пропускают, я думаю, курьеров… Вон тот важный, в плаще, на мага похож. А вон, видишь, боком к нам, в крылья завернулся? Такого же наши стрелки сшибли, когда первый штурм был. Командовал. Адово семя, который же из них сейчас главный?

— Все трое, — сказал Тагран. — Они друг друга слушают, как равные. Жаль, далеко. Не достать.

— Смотри пока. Штурмовать пойдут, будешь знать, кого выцеливать.

В это мгновение демон с красными крыльями поднялся в воздух. Дымный столб обвил его плащом; адская тварь в несколько взмахов поравнялась со смотровой площадкой башни.

— Эй, люди! — Громовой голос разнесся, наверное, по всему городу. — Жалкие смертные души! Бетрезен немилосерден, но сегодня его волей я готов оказать вам милость! Сдайтесь, покоритесь воле Князя Тьмы, и вам дарована будет не просто пощада, а честь служить ему! Вы получите право лицезреть величие нашего господина, а те, кто проявит себя на службе, смогут приблизиться к подножию трона его! Это щедрое предложение.

— Зад своего господина лижи сам, — сплюнул Гайборн. — Нам такой чести не надо.

— Если же вы откажетесь, — продолжил демон, — мы убьем всех, и ад станет местом ваших мук навеки, и не будет для вас надежды, ибо Бетрезен, господин наш, станет править этим миром безраздельно.

— Мы отказываемся! — крикнул благородный Квентин. — Нет и не будет над людьми иного господина, кроме Всевышнего!

— Тогда вы умрете! Да будет так.

— И на все воля Его, — тихо договорил Квентин.

Дымный плащ взметнулся и опал: демон окончил переговоры. Тагран, зло оскалившись, натянул лук.

— Нет, — остановил его Квентин. — Не скажут, что мы стреляли в парламентера. Пусть начнут первыми.

Начало не заставило себя ждать. Духота сгустилась вовсе уж невыносимо — и разрешилась огненным ливнем, упавшим на защитников башни прямо из-под крыши. Мир заволокло алым сиянием, кто-то закричал истошно, затрещали охваченные огнем балки перекрытий, с треском разлеталась на осколки черепица. Паола вскинула руки, защищая голову. Колдовской пожар побежал вдоль стен, пожирая сухое дерево, прыгая с одной связки столбов на другую, выплескиваясь на руки солдат и плюясь им в лица. Вот почему, отрешенно подумала Паола, они не мешали ставить ловушки на крылатых тварей — бревна просушены на совесть, мы сами обеспечили дрова для пожара…

В один миг мир вокруг обернулся адом: крики и вой, смрад горящей плоти, проклятия умирающих…

— Маг, — прорычал Квентин. — Тагран, достань мага!

Паолу огонь обтекал, защита все еще действовала. Но пламя слепило глаза, а огненный ливень не кончался. Силен маг Проклятых… Рухнула крыша, рассыпавшись головешками; девушка чудом увернулась от едва не ударившей в голову балки, попыталась вырваться из пламени, но огонь был везде. Девушка могла полагаться лишь на слух, но, видит Всевышний, сейчас она предпочла бы не слышать! Сколько их было на башне? Сколько людей умирает сейчас жуткой смертью? И Тагран, где Тагран? Паола прикусила губу, заставляя себя вслушиваться в адскую какофонию треска и воплей. Хриплая ругань, быстрое щелканье тетивы… там! Исцелись, волей Всевышнего! Исцелись!

Огненный кошмар оборвался вдруг, в единый миг. Паола, еще не успев этого понять, снова махнула на Таграна: «Исцелись!» — и только потом растерянно огляделась.

Лечить было некого. У парапета лежали, скорчившись, обугленные трупы стрелков, чуть дальше, у стены — стражников. Могло бы помочь чудо, но Паола помнила, сколько сил отнимают подобные чудеса. Первым же ударом враг нанес им невосполнимый урон.

Не пострадали от огня трое — она сама, Квентин и Гайборн. Видимо, у рыцаря и паладина тоже оказалась защита от огненной атаки. Но Гайборн был цел и готов к драке, а Квентин сидел, медленно ощупывая голову, в груде углей и битой черепицы — балкой, видно, приложило. Между пальцев текла кровь. Погорелец…

— Исцелись! — махнула Паола, подавив мгновенный укол досады.

Тысячу раз хвала Всевышнему, она успела спасти Таграна! Варвар стоял на краю парапета, выпуская стрелу за стрелой: в разводах копоти, пота и крови, остатки сгоревших волос торчат клочьями, но цел, цел! Обернулся, торжествующе скалясь:

— Достал колдуна!

— Хвала Всевышнему, — беззвучно прошептал кастелян.

Значит, второго такого удара уже не будет.

Свистнуло, обдало горячим ветром голову; в камень парапета воткнулся острый каменный штырь, отливающий первозданной мглой.

— Ола, в центр! — заорал Тагран, спрыгивая на пол и выхватывая топор. Черная, как беззвездная ночь, горгулья вцепилась когтями в парапет, угрожающе растопырила крылья.

Гайборн рванул из ножен меч, рявкнул:

— Руби тварь!

Сразу с десяток осколков дробно простучали по камню. Тагран и Гайборн наседали на горгулью с двух сторон, метя по лапам. Та, злобно шипя, отбивалась крыльями. Гайборн пропустил удар, повалился навзничь на камень пола; тварь напряглась, заклекотала и швырнула в поверженного рыцаря острыми камнями. Плюется она ими, что ли, подумала Паола, взмахивая крыльями:

— Исцелись!

Рыцарь, рыча, перекатился по полу, встал на четвереньки и затряс головой. Топор Таграна врезался в крыло чудовища, высек сноп искр. Крыло бессильно повисло, варвар выругался. Пришедший в себя кастелян вступил в бой вместо рыцаря, и первым же ударом его длинный меч достал шею твари. Варвар одобрительно заорал и ударил вслед за мечом паладина. Горгулья заклекотала, забила уцелевшим крылом и свалилась за парапет.

Только теперь Паола заметила, что башня ощутимо содрогается.

— В ворота бьют, — процедил Гайборн. — Пойду проверю, кто там у нас.

— Давай, — кивнул кастелян.

Тагран подобрал с пола острый осколок, взвесил в руке. Перегнулся через парапет…

— Назад! — рявкнул Квентин.

Подняв тучу угля, искр и пепла, на площадку опустился тот самый демон с алыми крыльями.

Таграна едва не вышвырнуло с башни; но варвар успел среагировать на предупреждение кастеляна, и потому его всего лишь сбило взмахом крыла. Квентин шагнул навстречу вражескому командиру. Меч адского отродья скрестился с мечом защитника крепости.

Паола сжала кулаки. Демон был выше Квентина, к тому же помогал себе крыльями. В первые же мгновения боя его меч достал паладина, скользнув по доспехам. Квентин устоял и тут же ответил контратакой, но Паола почувствовала: ушибло сильно. Махнула:

— Исцелись, именем Неба!

Нашла взглядом Таграна: он как? Тоже бы надо, неудачно упал…

— Исцелись! Волей Всевышнего!

Час такого боя, и она сама ляжет без сил…

От подножия башни послышался рев. И не поймешь, то ли адские твари торжествуют — а значит, ворота подаются и вот-вот рухнут! — то ли, наоборот, защитники крепости сумели достать нападающих. Паола заставила себя не думать о происходящем внизу. И на стенах. И на других башнях. Помоги нам, Всевышний! Тагран напал на демона сбоку, исхитрился подрубить крыло и теперь метил по ногам; но длинный меч командира адских полчищ успевал одной дугой отбить атаку и паладина, и варвара. Правда, атаковать самому ему теперь стало труднее. Демон защищался, но и в защите успевал зацепить то одного, то другого противника. Паола снова махнула на исцеление: Квентину, потом Таграну и тут же снова Квентину, пропустившему почти прямой удар ради того, чтобы рассечь демону второе крыло. Острый запах крови мешался с вонью горелой плоти, жар лился с неба и от раскаленных камней башни, кружилась голова. Помоги, Всевышний! Отец Небесный, на тебя уповаем, ради тебя сражаемся, не оставь! Не дай торжествовать адским тварям!

— Сюда, — донесся далекий крик. — Они прорвались!

Паола рискнула бросить взгляд за парапет. На одной из улиц кипела мешанина боя. Прорвались, похоже, только горгульи, и теперь на них насели мужики городского ополчения и, если Паоле не померещилось, даже женщины.

— Что… там? — выдохнул Квентин.

— Справимся! — выкрикнула Паола. — Дерись! А-а… исцелись, чтоб тебя!

Квентин отшатнулся: глубокая рана, наверное, оказалась бы смертельной, не успей Паола махнуть вовремя, но и теперь драться он не мог. Тагран прыгнул вперед, отбив нацеленную в паладина атаку. Топор против меча… Паола сжала кулаки, вздохнула. Соберись, милая…

— Исцелись, волей Неба! Именем Всевышнего!

— Хватит, — прохрипел Квентин, — справлюсь. Силы береги, дева.

Господи, да куда уж тут силы беречь! Едва один встал, другой ранен! Паола готова была заплакать. Тагран…

Голова закружилась, девушка прислонилась к парапету. Несколько мгновений постоять… отдышаться… Внизу бой вовсю, яростные крики мешаются с ревом и рычанием, неужели ворота уже выбили? Господи, помоги…

Паола пошатнулась: под ногой поехал камень. Мгновенный укол паники сменился злостью: оказалось, она наступила на тот самый осколок, что выронил, упав, Тагран. Острый каменный штырь, отливающий первозданной мглой… Ну, погоди же! Паола подняла каменюку, примерилась и швырнула демону в голову.

Меч взлетел, отбивая летящий в лицо камень, и в тот же миг топор Таграна рубанул демона по ногам, а клинок Квентина на всю длину вонзился в грудь. Слитный вопль вырвался из трех глоток. Демон упал. Взлетел топор, прочертив сверкающую дугу, и голова демона откатилась к парапету. Тагран оскалился и швырнул ее вниз, к подножию башни, в самую гущу адских тварей.

От внезапной тишины подогнулись колени. Паола села прямо в угли и битую черепицу, спрятала лицо в ладонях. Подумала отстраненно: скольких хоронить придется, а я… Что «я», она сама не знала. Не смогла помочь? Так она сделала, что смогла. Не плачет? Так плакать некогда, да и не поможешь слезами. Это жизнь. Так бывает, да…

Воды бы… холодной…

Зло выругался Тагран, и девушка вскочила. Нашла время отдыхать, посреди боя! Хочешь, чтоб тут и пришибли?

Варвар и кастелян стояли плечо в плечо у парапета и смотрели вдаль. Паола подошла, выглянула из-за плеча степняка. Шлейф седого пепла закрывал горизонт, смешивался с дымом, и можно было бы подумать, что к крепости несется ураган, если бы не золотые и лазурные отблески в недрах этого урагана, не далекое, на грани слышимости, ржание коней. Сердце заколотилось частыми, сумасшедшими толчками.

— Мне кажется?.. — Паола вздрогнула, услышав, как жалобно звучит ее голос.

— Тогда уж и мне тоже, — хрипло ответил Квентин. Развернулся, взметнув сапогами пепел, тяжелым шагом прошел к другой стороне площадки. И крикнул, перегнувшись вниз: — Наши идут! Подмога идет, люди!

И тогда Паола заплакала и, смеясь сквозь слезы, махнула, исцеляя, на Таграна и на Квентина — откуда силы взялись! Тагран вскочил на парапет и стрелял вниз, выцеливая атакующих ворота адских тварей. Квентин кивнул, поглядев на степняка, бросил:

— Я вниз. Будь здесь, дева, с тобой он, если что, башню удержит. Да, запас стрел там, — махнул рукой на тяжелую, почти не пострадавшую от огня дверь и умчался.

Паола пожала плечами и пошла искать обещанный запас. Повезло дважды: кроме трех связок длинных боевых стрел с гранеными наконечниками, за дверью нашлось ведро с водой, теплой, но чистой. Девушка плеснула в лицо, напилась. Вынесла Таграну пучок стрел, сказала:

— Там вода есть, сходи попей.

— Некогда, — отмахнулся варвар. — Стрелы давай. Сейчас их к стене прижмут.

Воинство Проклятых и впрямь оказалось между стенами крепости и наступающей конницей, словно между молотом и наковальней. Паола глядела, как корчатся пронзенные длинными копьями монстры, как могучие рыцарские кони топчут упавших тварей, как сверкают клинки, сшибаясь в последней отчаянной схватке. Где-то вдалеке громыхнул разряд, бело-голубая молния прорезала дымное небо. Маги! Бой отодвинулся от ворот, пошел вдоль стен. Теперь уже быстро добьют, подумала Паола, теперь победа. Тагран опустил лук, спросил хрипло:

— Где вода?

Напившись, сел у стены, вытянул ноги. Сказал:

— Хороший был бой.

— Чего у демона зуб себе не выбил? — засмеялась Паола.

— Зачем? Ты и так видела.

Судьба, толкнуло Паолу. Словно мудрая Сай встала вдруг рядом. Девушка села напротив варвара, сказала тихо, чувствуя, как горячеют щеки и наливаются жаром кончики ушей:

— Я бы за тебя и без всех этих зубов дурацких пошла. Возьмешь?

Варвар усмехнулся, будто давно ждал:

— Беру, раз идешь.

— Мог бы сам… — Паола осеклась, покраснев еще больше.

— Глупая ты, Ола. Выбирать должна девушка.

— Я выбрала, — прошептала Паола.

Заржали внизу кони, кто-то крикнул весело:

— Открывай, свои!

Перегнувшись через парапет, Паола и Тагран смотрели, как въезжает в город отряд, как приведший его рыцарь отдает честь Квентину, а затем — всем защитникам крепости. Хлопали на ветру лазурные с золотом знамена, темнели, высыхая, пятна крови на сияющих доспехах, и ополченцы стаскивали трупы тварей к ближайшей трещине, сбрасывали в лаву и плевали вслед.

— Пойдем вниз, — вздохнула Паола. — Раненых, верно, много.

— Иди. — Тагран устало потянулся. — Скажи там, пусть мне смену пришлют, если есть кого, а нет, так до ночи покараулю.

Подойти к кастеляну удалось не сразу: благородный Квентин разговаривал с командиром пришедшего им на помощь отряда, а вокруг шумели опьяненные победой люди, без различия чинов и званий хлопали друг друга по плечам, обнимались, несли в храм раненых и убитых, жадно пили холодную колодезную воду и целовали женщин. Не пришлет он Таграну смену, подумала Паола, наверняка некого. Но сказать все равно надо.

— Паола! Девочка, ты что здесь…

Обернувшись, Паола ахнула:

— Учитель!

К ней, раздвигая людей, быстрым шагом пробирался Ольрик. На слегка подпаленной бороде мага блестели капельки воды. Девушка заторопилась навстречу.

— Ты выросла, девочка. — Старый маг оглядел ее с явным одобрением. — Теперь понимаю, почему чары так легко шли: вернула жезл, так?

Паола кивнула.

— Умница, девочка. И хорошо, что жива. Работы много предстоит.

— Да вот она! — Ольрик и Паола обернулись на возглас кастеляна. — Спасительница моя, верите, смертельную рану залечила, я и моргнуть не успел! А уж думал, пришло мое время перед Всевышним ответ держать…

— Ты выросла, — снова, с совсем другим выражением, повторил Ольрик.

Окончание этого слишком длинного дня запомнилось Паоле плохо. Она все-таки сказала кастеляну о смене для Таграна и пошла в храм, проверить раненых. Храм пропах кровью и паленым, наполненный стонами и плачем полумрак вызывал мысли о Преисподней. Старый жрец и его служка сбивались с ног, запас эликсиров исчерпался, и Паола тоже лечила, шептала свое «Исцелись, именем Всевышнего», пока у самой не замелькали перед глазами черные предобморочные мошки. Незнакомый воин из числа исцеленных отвел ее на постоялый двор Деборы. Там вовсю гудел праздник, Дебора и невесть откуда взявшиеся служанки сбивались с ног, обнося мужчин элем и жареным мясом, а городские стражники, смеясь, поднимали тосты за храбрых женщин, забивших адскую тварь дрынами и сковородками. Паола неслышно проскользнула в свою комнату, повалилась на кровать и мгновенно уснула.

Ночь тянулась и тянулась, рваная, шумная, удушающе-муторная. Как бывает, когда слишком уж устанешь, вместо сна накатилось глухое забытье, перемежаемое неясной тревогой. В неплотно закрытое оконце вползал смрад, вызывая смутные видения корчащихся в огне демонов; охватывал страх: а ну как оживут и снова полезут?! Паола то вертелась на мокрых от пота простынях, то садилась, вслушиваясь в голоса, смех и пьяные песни. Говорила себе: мы победили, спи. Некому лезть; уж этой ночью точно некому. И даже если снова будет бой, ты должна отдохнуть. Но настоящий, спокойный и глубокий сон пришел только под утро, когда стихли звуки праздника и стали слышны перекликающиеся на стене часовые.

Приснилась мама.

Подошла, легонько коснулась потного лба, пригладила волосы. Шепнула:

— Доченька, Ола моя, как я рада. Хороший муж, люби его.

— Я люблю, мама…

Густав пригладил усы, улыбнулся широкой шалой улыбкой:

— Парень мне нравится. Ты в надежных руках, кроха.

— Поздравляю-поздравляю! — радостно закружилась Хетта. — Молодцы, девчонки!

— Почему «девчонки»? — удивилась Паола.

— А Линуаль со своим тоже поженились, — засмеялась Хетта. — И у Джатты к тому идет, только тс-с, это секрет пока! Они еще и сами не поняли, но я-то вижу!

Возникла рядом старая предсказательница, прошелестела:

— Не бойся уйти за своей судьбой.

Сердце Паолы замерло: почудились в полумраке фигуры двух братьев-рыцарей. Что-то скажут? Но вместо них послышался голос Зан-лу:

— Возвращайтесь, дочка. Свадьбу справим по обычаю…

А потом Паола увидела Сай, сидящую на мокром песке, и белую пену морских волн на босых ногах шаманки. Тонкие пальцы чертили на песке извилистые линии, прибой шелестел чуть слышно, и кто-то невидимый пел колыбельную: спи, малыш, усни, ночью в море не смотри…

Накатила волна, стерла начертанные шаманкой знаки. Сай подняла голову, взглянула, Паоле показалось, прямо в ее глаза. Сказала:

— Вы вернетесь, я знаю. Здесь ваша судьба. Только не опоздайте, слышишь, Ола?

А потом остался только шум прибоя, а потом исчез и он. За окном орал петух, громыхала колодезная цепь, и Паола вздохнула: вот и утро, вставать пора, а словно и не спала. И почему-то ни с того ни с сего вспомнился вчерашний тост «за боевые сковородки». Хотя нет, ясно, с чего. Живот подвело, аж в глазах темно от голода.

Плеснув в лицо пригоршню холодной воды, девушка выползла вниз и спросила хоть чего-нибудь поесть. Вчерашняя смертельная усталость так и не прошла до конца. Дебора покачала головой, сказала, водрузив на стол поднос (остатки вчерашнего жаркого, горячая яичница, хлеб, сыр и кувшин эля):

— Твой парень вчера лучше выглядел, а ведь он дрался, не лечил.

— Потому и лучше, — буркнула Паола, принимаясь за еду. — За какие сковородки вчера пили, расскажи.

Оказалось, те горгульи, которых видела Паола — и которые едва не стоили жизни Квентину, — расшвыряв хилый патруль городской стражи, и впрямь были смяты набежавшими на шум женщинами.

— А чего ж, — с нескрываемым удовольствием усмехнулась Дебора, — пока мужики на стенах машутся, бабам тоже лучше при деле быть. Иначе от страха одуреешь.

— И что, правда сковородками?!

— Да кто чем. Сама, поди, понимаешь, разбирать некогда было. Я вон вертелом, сдуру-то… ну чего смеешься, погнула ж в дугу, теперь кузнецу нести, чтоб выправил!

Скрипнула дверь, на пороге стал, моргая, мальчишка, протараторил:

— Утро доброе! Господин маг госпожу жезлоносицу зовет!

— Куда? — спросила Паола, торопливо запивая элем недопрожеванное мясо.

— В ратушу.

— Доешь, — помрачнела Дебора. — Ишь, подхватилась. Подождет господин маг. Небось старшины наши городские, глисты ратушные, столичному гостю заскучать не дадут. И ты, малой, в дверях не топчись, за стол иди.

— Не, — вздохнул мальчишка, — мне к господину кастеляну бежать, — развернулся на пятке и исчез.

Паола фыркнула и потянулась взять еще мяса. Вот ведь, уже умяла — мужику впору, а есть до сих пор хочется зверски. Слишком выложилась вчера.

Спустился Тагран, сел рядом, молча налил себе эля, взял мяса. Вчерашний разговор показался вдруг сном, сердце трепыхнулось испуганно, и Паола спросила:

— Ты пойдешь со мной?

Сама не знала, что имела в виду, вряд ли Ольрика, ведь маг ее одну звал, но почему-то теперь, именно теперь, разлучиться с Таграном даже на несколько часов стало страшно. Как будто ненадолго отступившая война только и ждет подкараулить и разметать друг от друга прочь. Как наяву послышался голос Сай: «Только не опоздайте, слышишь». Девушка зябко поежилась.

— Чего боишься? — едва заметно усмехнулся варвар. — Сегодня боя не будет.

— Война, — тихо ответила Паола, — как не бояться.

Подумала: я хочу, чтобы он пошел со мной, видит Отец наш Небесный, мне не нужно другого спутника, и другого мужчины тоже. Но если я потеряю его…

— Война закончится. — Тагран взял еще мяса, кивнул Деборе, принесшей для него горячей яичницы. — Войны заканчиваются и начинаются, это жизнь, чего бояться. Не думай о войне, Ола.

— А о чем? — Паола попыталась улыбнуться. — Вот ты о чем думаешь?

— Мяса мало. — Варвар ткнул ножом в последний кусок жаркого. — Боя сегодня не будет, надо отдыхать. Вчера повезло. А ты красивая и храбрая.

Паола фыркнула:

— Сказа-ал…

— И у тебя будут храбрые дети, — продолжал варвар. — Я рад, что ты станешь мне женой.

Деревянная руна потеплела, толкнулась в грудь. Паола едва не засмеялась: что толку в предсказаниях, когда и без них уже все ясно! Одна радость, сказать — сбылось!

К Ольрику отправились вместе. Солнце стояло уже высоко, но улицы были безлюдны и тихи, даже патрули не встречались.

— Голыми руками бери, — буркнул варвар. — Видно, что вы воевать отвыкли.

Паола поежилась. Будь адских полчищ и правда полчища… хотя не так уж мало их было вчера, не подоспей подмога, как знать, за кем бы осталась победа.

Перекликнулись на стене часовые — лениво, сонно. «Все споко-ойно!»

— Все спокойно, — тихо повторила Паола. — А мне вот тревожно, знаешь. Как будто надвигается что. Воздух на плечи давит.

— Сегодня боя не будет, — в который раз сказал Тагран. — Отдохнуть тебе надо.

Паола вздохнула: да, наверное. Жаль, Ольрик так не думает. Мог бы и попозже позвать.

Неясная тревога продолжала грызть, вспоминался сон, волны, далекая колыбельная и голос Сай. И все казалось, будто что-то важное упустила, не запомнила. Осенило, когда вышли на ратушную площадь. Паола остановилась, глядя на храм, сказала:

— Ой. Мне ведь родители снились. Вроде как благословили. Ты им понравился. А потом твоя мама вернуться звала, говорила — свадьбу справим по обычаю. И Сай… Тагран, слушай! — Девушка схватила варвара за руку, заговорила быстро и взволнованно: — Давай зайдем, попросим жреца по нашему закону брак скрепить. Ольрик просто так не позовет, мое дело жезлы ставить, а не раненых лечить! В войну отдыхать некогда, может уже сегодня и услать, не сегодня, так завтра, а с кем? Жезлоносица с варваром — не по обычаям, мне в защитники рыцарь положен. А жену с мужем разлучить не посмеют.

Тагран молча повернул к храму.

Здесь было пусто и безмолвно: раненых разобрали долечивать по домам. Мозаичный пол отмыли от крови и копоти, в раскрытую дверь и окна-бойницы тянуло прохладным утренним ветром. Вчерашние крики и стоны казались дурным сном. Гасла тихим эхом под сводами молитва старого жреца: да не ослабнет сила воинов Твоих, да укрепится вера и надежда в сердцах наших, да сгинут адские твари обратно в бездну огненную…

— И да воцарится мир на землях Невендаара, — вслед за стариком повторила Паола.

Жрец, окончив молитву, обернулся к пришедшим, неторопливо пошел навстречу. Вчерашний день выжал и его: осунулся, темные тени легли под глазами. Скольких на ноги поднял, отмолил от смерти?

— Благословение Всевышнего да пребудет с вами, — приветствовал их жрец. — Вижу руку Его и милость в том, что вы двое пришли в наш город. — Вгляделся в лицо Паолы, нахмурился: — Что гложет тебя, дева?

Паола сглотнула, стиснула руку Таграна. Ответное пожатие придало уверенности.

— Мы пришли объявить перед Отцом Небесным, что собираемся жить отныне, как муж и жена, и просить благословения Его.

Брови жреца удивленно полезли на лоб:

— Но, дитя… ты и… пристало ли небесной деве…

Взглянул на Таграна, осекся, побелел. Паола покосилась на варвара, с трудом сдержала улыбку. Сказала со всей торжественностью, на какую хватило сил:

— Я клянусь перед лицом Всевышнего, что наше решение обоюдно и добровольно, и у нас есть родительское благословение.

— Но…

Обвел беспомощным взглядом пустой храм.

— По малому обряду, — тихо сказала Паола. — Война, мы торопимся. Не до гостей, после свадьбу справим.

— Хорошо. — Жрец выдохнул, как показалось девушке, с облегчением. — Я должен еще спросить, верует ли твой избранник, но я принимал его в храме и помню его слова. Этого достаточно. Становитесь на колени, дети.

Тагран чуть заметно хмыкнул. А Паола подумала: повезло. В столичном храме от варвара потребовали бы самое малое отречения по всей форме от ложных богов, покаянного поста во искупление заблуждений и принятия новой веры торжественно, перед целой толпой церковников, а здесь жрец да служка, и те не сиянием веры озабочены, а жизнями людскими. И вчерашним героям дозволена поблажка.

Ладони жреца легли им на макушки. «Во имя Отца Небесного, Господа нашего, истинного, благого, милосердного…» Паола вдохнула исходящий от старика запах воска, трав и эликсиров, от затылка по спине побежала теплая волна. Слова венчальной молитвы, негромкие и спокойные, изгоняли тревогу, наполняя душу тихим счастьем. «И да пребудет в ваших сердцах любовь благая, небесная, и да благословится чадами, и не угаснет от горестей, но поможет в испытаниях…» Все будет хорошо теперь. Мы вместе, мы всегда будем вместе.

«…мужем и женой, и да будет сей союз нерушим, именем Всевышнего».

— Все, дети. Можете встать и поцеловать друг друга в знак скрепления союза.

Паола зажмурилась, запрокинув голову. Боже, какие властные у него губы, как уверенно лежат на ее плечах твердые ладони, и как… Боже, как не хочется идти к Ольрику! Вернуться бы… в комнату… и чтоб никого… только они… ох, Тагран!

Паола хватанула ртом воздух и спрятала пылающее лицо на груди Таграна. Услышала его голос:

— Теперь не боишься?

— Теперь, — ответила срывающимся, счастливым голосом, — ничего не боюсь.

Ольрик распахнул объятия Паоле — и запнулся на половине шага, когда вслед за девушкой вошел варвар. Уютный кабинет под самой крышей ратуши стал, казалось, меньше от присутствия Таграна. Маг нахмурился, бросил недовольно:

— Девочка, я слышал, что ты пришла сюда с варваром, но теперь мы дадим тебе подобающего защитника. А его отправь к кастеляну, пригодится. Сколько ты должна ему? Я заплачу.

Паола сделала крохотный шажок назад, нашарила ладонь Таграна, сжала пальцы.

— Нисколько не должна.

— Прекрасно. Тогда…

— Он со мной, учитель. Другого защитника не будет.

— Что за…

— Он мой муж. — Паола улыбнулась онемевшему магу. — А я его жена.

Вот так. И сколько угодно теперь можете о традициях, приоритетах и прочем подобающем. Ах нет, еще одно сказать нужно, пока не опомнился:

— Нас благословили в храме, все по закону, как полагается.

Надо отдать должное старому магу, он быстро взял себя в руки. Бросил едко:

— Мои поздравления. Что ж, знакомь с избранником. И рассказывай.

Рассказ затянулся надолго. Маг нахмурился, узнав о гибели Фабиана, довольно кивнул известию о жезле на золотом руднике, а о жизни Паолы с варварами слушал, нервно барабаня пальцами по столешнице. Вопреки ожиданиям Паолы шаманство Сай совсем его не заинтересовало; зато о споре с вождем — воевать с демонами или уходить — он расспросил Таграна отдельно. Сказал, выслушав:

— Я понимаю вашего вождя, но он глуп. От такого врага не спрячешься.

Встречу с жезлоносицей-демоницей заставил вспоминать в деталях, до слова. Мысли Паолы путались, не желая возвращаться к страшному, но девушка понимала, почему такой пристальный интерес: Ольрика по-настоящему напугал спутник демоницы, бывший рыцарь.

— Воскрешать чужих мертвых, — растерянно бормотал маг, — Боже Всевышний, нам и в голову не приходило… Да ведь эдак они любого… все секреты…

Паолу передернуло. Нашла руку Таграна, прошептала:

— Если бы не ты…

Варвар усмехнулся:

— Отдать такую девушку демонам, вот еще.

— О том, что было дальше, мне уже рассказали. — Ольрик встал, хрустнув поясницей, прошелся к окну и обратно. — Благородный Квентин считает, что сам Всевышний привел вас к нему, дабы помочь продержаться, и я склонен с ним согласиться. Но теперь, девочка, тебе пора в путь. Вот карта, идите сюда оба. Хотя, — усмехнулся, — твой муж вряд ли разбирается в картографии?

Паола склонилась над картой. Привычную зелень пятнали багровые кляксы. Много, но… девушка присмотрелась, проследила взглядом знакомые точки рудников.

— Наши жезлы все на месте?

— Да, ты восстановила последний. Думаю, мы уже прошли перелом. Я был с утра за стенами, там пробивается трава, раны земли затягиваются. Теперь победа — лишь вопрос времени. Хотелось бы, конечно, поскорее. Гляди, пойдешь сюда.

Палец мага ткнулся в синюю точку на белой части карты — далеко, между горами и морем, на самой окраине гномьей страны.

Паола медленно выпрямилась. Спросила, с трудом сдерживая внезапно накатившее темное и злое чувство, которое она не могла бы назвать:

— Снова к горцам? Я слышала, мы все еще союзники. Или нет?

— Союзники, — буркнул Ольрик. — Все по-прежнему. Эликсиры втридорога, войска на границах стоят, ждут невесть чего.

— На границах? — Тагран нехорошо улыбнулся. — Ждут стоят? А могли бы добить. У них сил хватит.

Дождался, пока маг поднимет на него изумленный взгляд, уточнил:

— Вас добить.

— Мы не пойдем туда, — выдохнула Паола. — И других не посылайте, учитель. Горцы не любят воров. И границы охраняют так, как нам и не снилось. Только разрушим союз окончательно.

Ольрик перевел взгляд с варвара на жезлоносицу. Брови грозно сдвинулись.

— Ола правильно говорит, — сказал Тагран. — Они сильные. К ним надо честно идти, тогда помогут.

Паола обхватила себя руками. Втот раз помогли честно, да… наверное, жизнь одного рыцаря — небольшая цена за доступ к источнику магической силы. Наверное, и их с Таграном жизни — тоже. Но так тошно делается, едва подумаешь, что эту цену могут заплатить осознанно и хладнокровно…

И, что совсем уж обидно, без толку.

— Значит, так, — тяжело, будто камни ворочая, выдавил Ольрик. — Вы пойдете туда. Если обойти, — палец мага прочертил дугу вдоль берега, — есть очень большая надежда проскочить незамеченными. По нашим сведениям, внимание горцев сейчас сосредоточено на границах с нами и со степью, побережье безопасно, а значит, его охрана вполне может быть ослаблена. Кристаллы Жизни почти не используются магами Кланов, а значит, уменьшение притока маны тоже заметят не скоро. Выйдете завтра утром.

Паола выпрямилась.

— Мы туда не пойдем.

— Ты мне еще решать будешь! — Ладонь мага хлопнула по карте. — Соплячка! Нам нужны эти кристаллы, ты это понимаешь?

— Вам нужны другие враги под стенами? — лениво спросил Тагран. — Этих мало?

— Молчать! — рявкнул Ольрик. — Твое дело — приказы выполнять.

— Вы не имеете права ему приказывать! Он присяги не давал. — Паола поняла вдруг, как называется то темное и злое, что она не могла и не хотела больше сдерживать. Ярость. — Он не подданный, учитель, он союзник. Его народ может стать нам друзьями, а может врагами. Как и горцы, если мы придем к ним воровать. Гидеон жизнь отдал, чтобы сохранить союз Империи с кланами! И мой жезл там до сих пор стоит! А вам плевать?

Из пальцев мага вылетела молния, ударила в окно. С жалобным звоном посыпались осколки витража.

— Не злила бы ты меня, девочка…

— Не злитесь, учитель, — дрожащими губами улыбнулась Паола. — Я понимаю, как сильно нам нужны кристаллы. И я знаю, куда надо идти.

С треском ударившись о стену, распахнулась дверь. Ворвавшийся охранник обвел комнату бешеными глазами.

— Все в порядке, — мягко сказал Ольрик. — Прошу прощения, спонтанный выброс.

«Спонтанный выброс» наверняка звучал для горожанина полной тарабарщиной, но бархатный голос, за которым явственно угадывалась злость, говорил куда лучше слов. Охранник попятился и беззвучно закрыл за собой дверь.

— Говори, девочка, — все так же мягко предложил Ольрик. — Я тебя внимательно слушаю.

Паола медленно вздохнула, успокаиваясь. Никогда раньше ей не приходилось спорить с учителем и уж тем более доказывать его неправоту. А уж свое предлагать…

— Вы помните про острова, учитель? Неисследованный архипелаг, даже берега не все нанесены на карты. Уж наверное, там тоже есть и золото, и кристаллы. Ради них не придется ссориться с друзьями и нарушать союзы. Всего лишь прийти и взять.

— Ты с ума сошла! Ты хоть представляешь, сколько людей, какое войско, тем более сейчас… да туда нужно посылать целый флот! Основывать город!

— Нет, — покачала головой Паола. — Флот нужен для завоеваний, учитель. А если там найдутся друзья?

— Откуда?..

— Народ Таграна ушел от войны за море. Я думаю, если мы пойдем туда…

— Куда?! Разведка вслепую…

Паола пожала плечами:

— Зато что найдем, все наше.

— Бред! Несбыточный, невероятный бред…

Не больший, хотела сказать Паола, чем идти к горцам на верную смерть. Но сдержалась. Сказала другое:

— У нас получится, я знаю.

Ольрик сел над картой, подперев подбородок сплетенными в замок пальцами. Взгляд мага долго блуждал по землям, раскрашенным в зеленое и белое, по широкой серой полосе степей и синему окоему моря.

— Как вы доберетесь туда?

— Сай поможет, — ответил Тагран. — Она сильная шаманка, ее духи слушают.

— Духи, — презрительно фыркнул Ольрик. — Шаманство! Ярмарочные фокусы. Ладно, попробую глянуть, что там. Отойдите, мешать будете, — махнул повелительно рукой. — Ах да, ты, как тебя, Тагран! Покажи мне хоть примерно, где это ваше «за море». Гляди, если я верно понял, та ваша стоянка, откуда Паола ушла, вот здесь. — Ткнул пальцем в границу между белым и серым. — Вы с Паолой шли вот так, — чиркнул по карте сверху вниз, к испятнанному багровым зеленому. — Куда собирались идти ваши?

Тагран нахмурился, глядя на карту. Мотнул головой, прикрыл глаза. Сказал медленно:

— Вдоль гор до большой реки, по реке до моря, а через море… Сай говорила «вода в воде», «река в море».

— Течение, — тихо подсказала Паола.

Ольрик задумчиво потер переносицу.

— Да уж, нечего сказать, варварская картография. Ладно, пробую. Тихо стойте и глядите внимательно, запоминайте ориентиры.

Паола знала, конечно, о чарах дальнего видения, истинного зрения, взгляда пророчицы — названия разные, но суть одна: увидеть скрытое за горизонтом, не обозначенное на карте. Вроде даже и не очень сложные, но применяли их редко, и Ольрик объяснял ученикам почему. «Мало увидеть землю с высоты. Чтобы ее узнать, по ней нужно пройти». Была и другая причина, куда более меркантильная: тратить запас маны на один короткий взгляд за горизонт — расточительно.

И вот сейчас учитель готовится применить эти чары — для нее. Паола глядела, как Ольрик поправляет карту, разминает пальцы, хрустя суставами, медленно и с видимым усилием, словно воздух вдруг стал вязкий и густой, протягивает руку… замысловатый взмах, короткая вспышка ослепительного сияния…

Над картой сгустился туман, поднялся дымкой — Паоле почему-то вспомнился сон о шаманстве Сай, впрочем, ясно, почему: сквозь дымку начали проявляться неясные контуры берегов. Странное, головокружительное ощущение: стоишь в кабинете, видишь стол, карту, простертую над ней руку учителя и в то же время как будто птицей летишь над этой самой картой… нет, над морем! Высокие волны бьются в утес, мелькают над черными скалами белые чайки, зеленая пена джунглей окружает конус высокой горы. Плещутся в широком проливе русалки. Рвут на части огромного оленя чешуйчатые, хвостатые и зубастые люди-ящеры, те самые, с которыми дрались варвары в видении Сай. Сияют белым неярким светом рунные кристаллы, вьется дымок драконьего дыхания из развалин заброшенного храма, и снова лес, холмы, берег, пролив, рыбацкая деревушка на берегу, сохнут сети, поблизости — дощатый причал, мелькают белые паруса рыбачьих лодок.

Еще поселок; поодаль, на холме над рекой, стоят войлочные жилища варваров. Кружится, раскинув руки, крохотная фигурка в накидке из шкуры белого волка, сияет алый камень, тянет, тянет…

— Са-а-ай!

— О-о-ла-а! Тагра-ан!

Рвануло, дернуло, завертело… бешено заколотилось сердце, потемнело в глазах… трава под пальцами, незнакомый, свежий и терпкий запах, тепло нагретой солнцем земли…

— Сай?

Ладонь шаманки, крепкая и теплая, живая…

Рядом Тагран поднимается на ноги.

— Но ведь так не бывает? Это всего лишь чары далекого зрения, как мы здесь очутились, мы же не должны были…

— Не бывает, — смеется Сай. — Повезло. В жизни иногда везет, ты не знала, Ола?

Тает перед глазами туманное окошко, ошарашенный Ольрик еле виден, шевелятся губы, но что говорит, уже не разобрать.

Они втроем стояли на мокром песке, и тихие волны лизали их босые ноги. Небо было ослепительно-синим, облака — белыми, в солнечной дымке едва заметной полосой темнел далекий берег по ту сторону пролива, а слева, из-за мыса, со стороны деревушки, ветер доносил запах дыма и рыбы — там коптили вчерашний улов. Этот дым напоминал войну лишь одним: Паола никак не могла отвязаться от мысли, что пахнет он совсем по-другому. Тагран присел, разворошил песок:

— Гляди, Ола, на бусы тебе пойдет.

Поднялся, протянул девушке обточенный морем осколок ракушки: перламутровый розовый завиток.

Паола счастливо улыбнулась, зачерпнула пригоршню воды, плеснула в лицо.

— И правда соленая… даже не верится…

Поднесла руку к лицу, потерла все еще ноющее от слишком мощного выброса магии запястье. Сказала задумчиво:

— Да, вряд ли получится повторить фокус еще раз. Чары Ольрика с той стороны, твои с этой, руна пути и кристалл Вотана… я думала, такие совпадения только в легендах бывают. Счастье еще, что Тагран за меня схватиться успел.

— Это не счастье, — фыркнула Сай, — это руна, та, другая.

— «Спутник»? Да… может быть, да… все равно чудо просто.

— И мои амулеты. Пойдем, — Сай шутливо дернула на краешек крыла, — успеешь еще на море насмотреться. Наши все ждут, интересно им.

Тропа поднималась от берега крутым склоном, раздвигая колючие заросли ежевики, и выныривала на луг. Отсюда видны были войлочные жилища становища, рядом паслись три жеребые кобылы и два красивых жеребца, рыжий и гнедой. Все, что осталось от табуна.

— Сама-то пока расскажи. Ты мне снилась, Сай, знаешь…

— Правильно. — Шаманка довольно кивнула. — Я ж тебе, да и Таграну тоже, не просто так те амулеты давала. Связь нужна была.

— Ты ждала, что мы вернемся?

— Надеялась, да. Просила духов. Не обижайся, Ола! На самом деле, если бы ты не захотела, все равно бы ничего не вышло!

— Я хотела, — почти шепотом призналась Паола. Тряхнула головой: — Ладно, Сай! Ты расскажи, как вы добрались. Через море, страх подумать…

— Коней оставить пришлось, — вздохнула Сай. — Куда с ними плыть. У горцев на плоты выменяли. А плоты, там бревна хорошие, здешние рыбаки с руками оторвали. Зерном заплатили, рыбой. Мы оголодали, пока доплыли… — Снова вздохнула: — И травы здесь другие совсем, бабка Тина жалуется, снадобья варить не из чего…

— Зря вы ушли. Война закончится скоро, мы побеждаем.

— Нет, Ола. Война начнется снова. Я говорила с духами, они знают. Рожденные в этом году дети не успеют вырасти, когда живущие на зеленых землях вновь столкнутся с демонами, и мертвые станут охотиться на живых, и… в общем, правильно мы ушли, хоть и больно это, оставлять свою землю. Но мы здесь обживемся. У этих мест добрые духи. С соседями поладили, их девчонки на наших парней заглядываются.

— А их парни это терпят? — Паоле подумалось вдруг, что от такого «поладили» до беды недалеко.

— Понимаю, о чем ты, — кивнула Сай. — Но их мало, тоже мало, их мужчины гибнут слишком часто. Они говорят, море коварно, а Морской Народ не любит чужаков. И духи говорят, нам судьба быть вместе.

— Главное, чтобы им сказали то же самое.

— Им тоже, Ола. Я свожу тебя завтра туда, хочешь? Там есть женщина… мудрая женщина, они ее слушают.

Предсказательница, наверное, подумала Паола. Хорошо, если так. Чудесное перемещение начало укладываться в голове, война наконец-то отдалилась, уступая место здешним заботам и тревогам.

— И я рада, что вы с Таграном вернулись. Там, у вас, тебе не стало бы жизни.

— Тоже духи сказали?

— Сама видела. Здесь ваша судьба, Ола.

— Неловко мне как-то, — призналась Паола. — Будто сбежала.

Тагран посмотрел, как на сумасшедшую. Буркнул:

— Сбежала — от похода в горы чужой рудник обворовывать! Ты своему Ольрику правильно все сказала, а сама теперь глупости думаешь.

— Я эти острова облечу. Здесь есть кристаллы, точно есть, я один выход даже там, от Ольрика, видела. — Посмотрела Таграну в глаза: — Ты ведь мне поможешь?

— Конечно. Ставь свои жезлы, раз тебе это важно и в войне поможет. Нам тоже пригодится.

— Да, — кивнула Сай, — здесь теперь наша земля, мы должны узнать ее. Хорошо, что ты с нами, Ола.

— Значит, все к лучшему?

— Конечно! — Сай засмеялась, обняла Таграна и Паолу, прижав друг к другу. — А ты сомневалась, глупая ты Ола?

Ладонь Таграна по-хозяйски легла на плечо, и Паола передумала отвечать.

А вечером горели костры, жарилось мясо, и Сай вела ритуальный танец для новой пары. Обряд варваров оказался куда радостней храмового венчания. Паола плясала с Таграном, шла кругом голова, и вспугнутыми птицами метались простые, односложные мысли: Зан-лу рада, звезды яркие какие, а руки у него горячие, Боже мой, я замужем, я за-му-жем… Хихикали девчонки из рыбачьего поселка, их тянуло в круг, а их отцы и матери шептались, глядя на дочерей: «Уж если небесная дева за варвара вышла…»

Теперь Паола видела — Сай права, они станут своими здесь, на этой новой земле. А когда веселье выплеснулось далеко за круг костров и гости из рыбачьего поселка наконец-то смешались с варварами, подошел вождь. Ухмыльнулся:

— Я же говорил, ты наша, помнишь? Еще спорила.

— Глупый ты, — ответила Паола, — вождь, а не понимаешь. Я ваша стала, только когда сама к вам пришла. Вот к нему, — прижалась к Таграну, подумала: что за глупости, нечего теперь бояться, а все равно хочется от этой образины за чью-нибудь спину спрятаться.

— Сама ты глупая, — хохотнул вождь. — Чтобы к нему прийти, ты и уйти должна была от него. Поумнеешь, тогда поймешь.

— Не слушай его. — Тагран обнял Паолу и мягко повел из круга танцующих. — Пусть вон с бабкой Тин-лу спорит, кто умней, им больше заняться нечем.

— А вот это не твоего ума дело, бабку сватать, — буркнула Тин-лу. — Ишь, обнаглела молодежь. Идите уже, вам-то есть, чем заняться.

— Нам — есть, — оскалился Тагран. Подхватил Паолу на руки.

Нас ждет дом, подумала Паола, наш дом. Наша первая ночь. Наша жизнь. Наверное, вождь все-таки прав. Иначе с чего я чувствую себя такой невероятно счастливой?

Примечания

1

Дело в том, что Кассия (cassia) — лекарственное растение, а Джинджер (ginger) — имбирь.

(обратно)

2

То есть из стали, пригодной разве что для изготовления кочерги.

(обратно)

3

Эспадрон (от итал. «эспада» — меч) — колюще-рубящее оружие, представляющее собой легкий меч. Затачивается только нижний край и используется преимущественно как рубящее оружие. Идеально подходит для неопытных и плохо обученных войск.

(обратно)

4

Стадий, стадия — единица измерения расстояний в древних системах мер многих народов, введенная впервые в Вавилоне и затем получившая свое греческое название. Стадий представлял собой расстояние, проходимое человеком спокойным шагом за время восхода солнца, то есть в течение 2 минут. В большинстве систем мер это расстояние равнялось 600 футам.

(обратно)

5

Пилястра — вертикальный выступ стены, обычно имеющий (в отличие от лопатки) базу и капитель и тем самым условно изображающий колонну. Пилястра часто повторяет части и пропорции ордерной колонны, однако, в отличие от нее, обычно лишена энтазиса (утолщения ствола). В плане пилястры бывают прямоугольными, полукруглыми (полуколонны) и сложной формы (например, «пучковые пилястры», «пилястры с полуколоннами»).

(обратно)

6

Лотарингский крест — крест с двумя поперечинами. Иногда называется патриаршим крестом или архиепископальным крестом.

(обратно)

7

Фарисей — лицемер, ханжа (первонач. член древней иудейской секты, отличавшейся религиозным фанатизмом). Двойная мораль фарисеев.

(обратно)

8

Гудок – средневековый смычковый инструмент. Имел три

(обратно)

Оглавление

Алексей Барон Эпсилон Эридана

  1. Транспортный звездолет «Аркад»

  2. Тяжелый крейсер «Звездный вихрь»

  3. Десантный шнелльбот «Гепард»

  4. Десант

  5. Эстабрион

  6. Мужчины

  7. Кампанелла

  8. Два пришельца

  9. Женщины

  10. Трансцендентный канал

  11. «Фантаск»

  12. Терранис

Алексей Барон Люди и Ящеры

  1. Схаи

  2. Кое-что о ведьмачестве

  3. Машиш

  4. Как будят железяк

  5. Схайссы

  6. Опасное это дело – пасти коров

  7. Уохофаху Фахах

  8. Ночь и кошмары

  9. Ничья земля

  10. Армия – это вам не мед стакану

  11. Заглотаи мягкотелых

  12. Изредка возможны и чудеса

  13. Большой шутник

  14. А стрелы у них сволочные, сержант

  15. Реки времени

  16. Муки министра финансов

  17. Очень хорошая идея

  18. Золото, ребята, золото

  19. Очень плохой майор

  20. Мы с ним не пропадем

  21. Цветомир

  22. Глядишь, и зачтется где

Алексей Барон Эскадра его высочества

  1. Бауцен

  2. Господин Великий Муром

  3. Последствия пикника

  4. Игры дипломатов

  5. Курфюрстен-яхт «Поларштерн»

  6. Страсти муромские

  7. Скрипучий мост

  8. Капитан де Фридо-Бранш

  9. Скампавей «Ежовень»

  10. Тюремная история

  11. Базилевс, эпикифор и маршал

  12. За кормой чисто

  13. Эпикифор, марусим и граф

  14. Бухта Пихтовая

  15. Капитан Форе

  16. Аборавары

  17. Гросс-адмирал

  18. Пресветлая ночь

  19. Бухта Монсазо

  20. Адмирал Альметракис

  21. Эпикифор и бубудумзел

  22. Против течения

  23. Альбанис

  24. Дорога к Тиртану

  25. Карлеиз

  26. Тиртан

  27. Эскадра его высочества

  Эпилог

Алексей Барон Те, кто старше нас

  1. Станция Гравитон-4

  2. Феликситур

  3. Любовь

  4. Инсайт. 543 год до Рождества Христова

  5. Счастье

  6. Кронос

  7. Инсайт. Год 1981 от Рождества Христова

  8. Джекил

  9. Дорога домой

  10. Республика Сатурн

  11. Планет-экспресс «Ситутунга»

  12. Инсайт. 2004 год от Рождества Христова

  13. Атолл Тарава, Тихий Океан

Ольга Эрика Баумгертнер Колдовская компания

  Часть 1

    Глава 1 Новый знакомец

    Глава 2 Помощь мага

    Глава 3 Предложение Гаста

    Глава 4 Темная кровь

    Глава 5 Тайна брингольдской библиотеки

    Глава 6 Связующая магия

  Часть 2

    Глава 7 Битва в море

    Глава 8 Светлая обитель

    Глава 9 Перекрестки Мидла

    Глава 10 Ментепер

    Глава 11 Приносящий золото

  Часть 3

    Глава 12 Середина весны

    Глава 13 Путь сквозь порталы

    Глава 14 Мир Игнифероса

    Глава 15 Заговор

    Глава 16 Повелитель темной обители

  Часть 4

    Глава 17 Последняя битва

    Глава 18 Эрслайт

    Глава 19 Первая обитель

    Глава 20 Решение Большого Совета

Ольга Баумгертнер Связующая магия

  Пролог

  Часть 1. Неизведанный путь

    Глава 1. В кольце сомнений

    Глава 2. Путь

    Глава 3. Приграничье

    Глава 4. Заточенный в башне

  Часть 2. Край миров

    Глава 5. Закатная обитель

    Глава 6. Разделенный амулет

    Глава 7. Свет и тень

    Глава 8. Рубеж

  Часть 3. Темные тайны

    Глава 9. Временная магия

    Глава 10. Срединные миры

    Глава 11. Новые ученики

    Глава 12. Следы прошлого

    Глава 13. Падение Закатной обители

  Часть 4. Другое колдовство

    Глава 14. Продолжение урока

    Глава 15. Плоды урока

    Глава 16. Мировая ткань

    Глава 17. Опасный шаг

  Часть 5. Лабиринты времени

    Глава 18. Ультиматум

    Глава 19. Книга темного колдуна

    Глава 20. Предсказание для Связующего мага

Ольга Баумгертнер КОГОТЬ ДРАКОНА

  Часть 1 Тень Мортис

    Глава 1 Гарнизон Хигхольм

    Глава 2 Приграничная деревня

    Глава 3 Чаровница

    Глава 4 Черное капище

    Глава 5 Туманная дорога

  Часть 2 Воины Фергала

    Глава 6 Инквизитор

    Глава 7 Старый друг

    Глава 8 Подземелья столицы

    Глава 9 Коготь дракона

  Часть 3 Тайны провидения

    Глава 10 Выбор пути

    Глава 11 Амарантовый лес

    Глава 12 Ущелье тысячи водопадов

    Глава 13 В горах Тимории

    Глава 14 Месть

  Эпилог

Екатерина Стадникова ДРАГОЦЕННАЯ КРОВЬ

  Глава первая, в которой трое отправляются в лес

  Глава вторая, в которой Саймон приходит в ярость

  Глава третья, в которой Сэм встречает друга

  Глава четвертая, в которой знания являют свою силу

  Глава пятая, в которой трое снова вместе

  Глава шестая, в которой Кассия получает подарок

  Глава седьмая, в которой эльфийская обитель лежит в руинах

  Глава восьмая, в которой одна тройка превращается в три единицы

  Глава девятая, в которой Кассия возвращается в Фальвик

  Глава десятая, в которой Кассия охотится на демона

  Глава одиннадцатая, в которой Фальвикская Дева устанавливает свои порядки

  Глава двенадцатая, в которой Саймону выносят приговор

  Глава тринадцатая, в которой правда и ложь снимают маски

Юлия Набокова Заклятье зверя

  Пролог

  Глава 1 Знамение

  Глава 2 Заклятье

  Глава 3 Решение

  Глава 4 Испытание

  Глава 5 Предложение

  Глава 6 Осложнение

  Глава 7 Искушение

  Глава 8 Спасение

  Глава 9 Отчаяние

  Глава 10 Откровение

  Глава 11 Прозрение

  Глава 12 Превращение

  Глава 13 Отчаяние

  Глава 14 Искупление

  Глава 15 Соединение

Вероника Иванова Охота на ведьм

  Пролог

  Часть 1. Предатели

  Часть 2. Герои

  Эпилог

Владислав Выставной Нет правил для богов

  Пролог, в котором объясняется происхождение этой рукописи и выражается величайшее почтение к благородному читателю

  Часть 1 Объятия Невендаара

    Глава первая, в которой Свидрик заводит сомнительное знакомство и ступает на таинственные берега

    Глава вторая, в которой Свидрик знакомится с грубой силой и вступает в сомнительное предприятие

    Глава третья, в которой Свидрик пробует себя в роли барда, наблюдает редкое астрономическое явление и спасается бегством

    Глава четвертая, в которой Свидрик и Грош, сами того не желая, попадают в гости

    Глава пятая, в которой друзья убеждаются в своей чрезмерной самонадеянности, но не в силах ничего изменить

    Глава шестая, в которой Империя раскрывает путникам свои объятия, чем не очень-то их радует

    Глава седьмая, в которой даются необходимые отступления и проступают из тьмы новые лица

    Глава восьмая, в которой несчастные герои знакомятся с кухней инквизиции и не находят ее аппетитной

    Глава девятая, в которой друзья знакомятся с магом и терзаются сомнениями

    Глава десятая, в которой веселая пирушка заканчивается мрачным протрезвлением

    Глава одиннадцатая, в которой происходит неожиданная, но закономерная встреча

    Глава двенадцатая, в которой происходит встреча, которой Свидрику никогда уже не забыть

    Глава тринадцатая, в которой озвучиваются зловещие планы

    Глава четырнадцатая, в которой друзья получают возможность перевести дух перед грядущими испытаниями

  Часть 2 След упавшей звезды

    Глава первая, в которой читатель знакомится с новым благородным героем

    Глава вторая, в которой проясняются обстоятельства некоторых коварных замыслов

    Глава третья, в которой происходят встречи – одна неприятная, другая – загадочная

    Глава четвертая, в которой друзья наблюдают за сценами из рыцарской жизни

    Глава пятая, в которой друзья устраивают маскарад и имеют определенный успех

    Глава шестая, в которой друзья проявляют несвойственное им коварство и удирают от разъяренных рыцарей

    Глава седьмая, в которой друзья проявляют чудеса перевоплощения

    Глава восьмая, в которой Ламберта одолевают сомнения, а друзья неожиданно поступают на службу

    Глава девятая, в которой в игру вступают новые силы

    Глава десятая, в которой Свидрика мучают угрызения совести и происходит встреча с отвратительной расой

    Глава одиннадцатая, в которой кровавое побоище оборачивается неожиданной удачей

    Глава двенадцатая, в которой посланница небес поведает спасителям о своих планах, а Свидрик и Грош едва не лишатся жизней

    Глава тринадцатая, в которой отец Себастьян получает неприятные известия, а Свидрик и Грош – ужасный приказ

    Глава четырнадцатая, в которой Свидрик и Грош уходят в монастырь

    Глава пятнадцатая, в которой происходит жестокое сражение

  Часть 3 Улыбка инквизитора

    Глава первая, в которой происходят тайные встречи

    Глава вторая, в которой вновь появляются гномы, зеленокожие и заключается неожиданный союз

    Глава третья, в которой люди мирятся с гномами, а Ламберт со Стаффордом рассказывают рыцарские истории

    Глава четвертая, в которой Иноэль общается с небесами, а на Свидрика обрушивается удар жестокой судьбы

    Глава пятая, в которой Свидрик и Грош получают неожиданное задание и едва не умирают от страха

    Глава шестая, в которой Свидрик совершает неожиданный поступок

    Глава седьмая, в которой инквизиторы на время возвращаются к своим прямым обязанностям

    Глава восьмая, в которой коварство не знает пределов

    Глава девятая, в которой отряд Ламберта совершает неожиданную рокировку

    Глава десятая, в которой отец Себастьян пожинает плоды своего коварства

    Глава одиннадцатая, в которой наступает время решающей схватки

    Глава двенадцатая, в которой происходит разоблачение, печальное для разоблачителей

    Глава тринадцатая, в которой друзья, как обычно, попадают в глупую передрягу

    Глава четырнадцатая, в которой происходит неожиданный поворот

    Глава пятнадцатая, в которой противостояние достигает предела

  Эпилог, в котором происходит долгожданная встреча

Алексей Чернов Темный рыцарь Алкмаара

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

Марина Ефиминюк Дорога к ангелу

  Пролог

  Часть первая. Полет ястреба

    Глава 1. Письма

    Глава 2. Неласковый прием

    Глава 3. Путешественник

    Глава 4. Ни дня без боя

  Часть вторая. Тропой дракона

    Глава 5. Крылатая тварь

    Глава 6. Помощники поневоле

    Глава 7. Опасная нежить

  Часть третья. Последняя битва

    Глава 8. Проклятые дороги

    Глава 9. Предатель

    Глава 10. Спасти Элаан

    Эпилог

Дмитрий Гришанин ТАЙНА СЕРЕБРЯНОГО ХРАМА

  Пролог

  Глава 1 Эльфийский оракул

  Глава 2 Талантливая маскировка Зеугра

  Глава 3 Провинция горного клана

  Глава 4 История претендента

  Глава 5 Вмешательство коварной богини

  Глава 6 В поисках любимого

  Глава 7 Враги, кругом враги

  Глава 8 Рунная магия гномов

  Глава 9 Ночь перед испытанием

  Глава 10 У Мортис на крючке

  Глава 11 Во имя любви

  Глава 12 Демоны срывают маски

  Глава 13 Несгибаемые гномы

  Глава 14 Смертельная схватка

  Глава 15 По воле Мортис

  Глава 16 Демоны на заклание

  Глава 17 Расплата эльфийки

  Глава 18 Тайна Серебряного Храма

  Глава 19 Легенда

  Глава 20 Похищение

  Глава 21 Первое задание паладина

  Глава 22 Зарок гнома

  Глава 23 Объяснения с Бетрезеном

  Эпилог

Гремящий перевал СБОРНИК РАССКАЗОВ

  Константин Павлов ГНЕВ ВОТАНА

  Алексей Русанов ГРЕМЯЩИЙ ПЕРЕВАЛ

  Станислав Шиммер ОРАГУЛА

  Константин Павлов ГОРТ И ВОРТ

  Таша Шэдова СКВОЗЬ ОГОНЬ

  Олег Бондарев ОХОТНИКИ ЗА НАГРАДОЙ

  Александр Яльчик ГИЛЬДИЯ

  Ваут ван Эйк ИЗИДЕЛЬ

  Александр Сейчас ЕДИНСТВО РАС

  Алексей Егоров ИСПЫТАНИЕ ГАЛЛЕАНА

  Андрей Гр. Орт. ДВАДЦАТЬ УДАРОВ СЕРДЦА

  Григорий Райхман КОРОЛЕВА ЛИЧЕЙ

  Дарт Гидра КАК ЛЕГКО НАПОРТАЧИТЬ!

  Дмитрий Яковенко ВОР

  Иван Ситников ЖИТИЕ АРХАНГЕЛА

  Ирина Светлая, Иван Корунков CASUS BELLI

  Дмитрий Терентьев ТРИНАДЦАТЫЙ КЛАН

  Кирилл Токарев АНГЕЛ ПО ИМЕНИ МЕЛЬЦИАР

Наталья Метелева ЭЛЬФИЙСКИЙ ПОСОХ

  Пролог

  Часть 1 ОГОНЬ ОТЦА

    Глава 1. Заговоренный лорд

    Глава 2. Наследники

    Глава 3. Катастрофа

    Глава 4. Храм в Запретной роще

  Часть 2 МЕЧ СЫНА

    Глава 5. Путь меча

    Глава 6. Предательство

    Глава 7. Битва в лесу Вереска

    Глава 8. Идущие в ночи

    Глава 9. Проклятие меча

    Глава 10. Разорванный круг

  Часть 3 ПОСОХ ДУХА

    Глава 11. Ответ Горных Кланов

    Глава 12. Ущелье Эха Предков

    Глава 13. Ловушка друидов

    Глава 14. Древо Смерти

  Эпилог

Виктор Косенков Я – паладин!

  Часть 1 Деревня. Мальчик

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

  Часть 2 Кадет

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

  Мифологический словарик

Юлия Галанина Побег из преисподней 

  Вступление

  Глава первая Эликсир счастья

  Глава вторая Костяной дракон

  Глава третья Бездна Невендаара

  Глава четвертая Побег

  Глава пятая У озера

  Глава шестая Королевский клен

  Глава седьмая Правильная раскраска кентавров

  Глава восьмая Имя для жабки

  Глава девятая Магические тропы

  Глава десятая Кастр

  Глава одиннадцатая Погоня

  Глава двенадцатая Ящеры

  Глава тринадцатая Мана жизни

  Глава четырнадцатая Прекрасная дама

  Глава пятнадцатая Саразен

  Глава шестнадцатая Саразенскпй бал

  Глава семнадцатая Гневная валькирия

  Глава восемнадцатая Горы Дьявола

Алла Гореликова ЧЕТЫРЕ ЖЕЗЛА ПАОЛЫ

  Миссия 1 ВЕТЕР ДАЛЬНИХ ОСТРОВОВ

  Миссия 2 ПЕСНЯ МЕТЕЛИ

  Миссия 3 ГОРЬКАЯ ПОЛЫНЬ

  Миссия 4 ОГОНЬ И ТРАВА

*** Примечания ***